Кирилл Юрченко

ПЕРВАЧ

ПЕРВАЧ, - а, м. (устар. и обл.). Продукт лучшего качества, полученный первым при перегонке, размоле, обработке.

Словарь Ожегова.

«…в Братской Резервации запрещается распространение, эксплуатация, а равно производство компонентов, систем и продуктов промышленности, не прошедших одобрение специальной комиссии Бюро и допускающих их использование для укрепления научно-технического потенциала на территориях, не подконтрольных Федерации…»

9-я поправка к Уставу о Сибирской Федерации. Бюро по эксплуатации недр (БЭН). Хельсинки — Вашингтон — Мумбаи — Киев — Пекин. XII чрезвычайный съезд БЭН, 2041 г.

Рисунок на обложке студии «VitalyArt»

1. Контрабандист

Разорвалось единственное звено, которое связывало Тихона Злотникова с прошлой, вполне уютной и сытой жизнью.

Нещадно побитая ржавчиной и равнодушная к переживаниям бывшего члена команды, старая посудина «Берта» под оглушительный рев двигателей наконец отвалила от причала. Это было последнее гражданское судно, завершавшее вояж по Братской Резервации перед введением эмбарго. Несмотря на яркие бортовые фонари, ночной туман быстро поглотил уставшую и потасканную бессчетными грузами, но все еще быстроходную старушку. Последним в тумане растворился сигнальный маячок на клотике.

Вспомнив, как постоянно маялся капитан от несварения желудка, Тихон мстительно пожелал, чтобы старику Мао сегодня выпала беспокойная ночь да пришлось бы побегать между рубкой и общим гальюном. После той заварушки, что устроил Тихон перед изгнанием, отхожее место в каюте капитана еще долго не заработает. Но, разумеется, только по этой причине корабельного сантехника никто не выбросил бы за борт, оставляя на растерзание местным головорезам. Наделе все вышло гораздо хуже, и причина отставки заключалась в том, что он, Тихон: во-первых, отъявленный негодяй и бунтовщик; а во-вторых, партизанский шпион и контрабандист. А ведь всего лишь хотел, как это не раз бывало, провезти втихаря несколько десятков граммов кристаллических матриц. Партизаны обожают высокие технологии.

Да, контрабанда. Да, опаска. Но, благодаря занимаемой должности, плевое дело — сыплешь товар в презерватив, побольше воздуха в него, завязываешь и аккуратно вмуровываешь в поплавок смывного бачка. Спокойно доплываешь до столицы Резервации, благословенного города Братска, меняешь поплавок на штатный и передаешь товар доверенному человеку. К тому же прибыльное дело — за два-три рейса выходит столько бобов, словно пахал три года где-нибудь на шахтах.

Угрызений совести из-за того, что нарушает закон, Тихон не испытывал. Такова жизнь. В Бюро не жалеют денег на оплату наймитов, чтобы те не давали партизанам возможности продохнуть, а сами качают нефть безостановочно, добывают презренный металл, уголь и всякое прочее дерьмо. Партизаны делают все, лишь бы только доставить как можно больше беспокойства федералам. А так как среди наймитов неизбежно находятся те, кто, работая на БЭН, готовы кормиться и от партизан, сотни маленьких ручейков, благодаря коррупции, разрастаются в широкую реку под названием Незаконный Оборот, где дружным потоком плывут не столько наркотики и прочая гадость, сколько разные продукты и товары, запрещенные Девятой поправкой, с которой знакомы все, но самые отчаянные плевали на нее с высокой телебашни. Можно, конечно, стоять на берегу и, давясь слюной от зависти, смотреть, как правильные люди ловят рыбку в мутной воде и сколачивают состояния. А можно и ступить аккуратненько с краешка — так, чтобы ноги не очень замочить и в то же время не захлебнуться ненароком, если волна пойдет…

* * *

…Неприятности начались с того, что человек в Братске опоздал на встречу и заставил Тихона крепко понервничать.

Сидя в насквозь прокуренном баре и медленно потягивая пивко, Злотников раза три сверял наручные часы с часами, висевшими над барной стойкой. Из-за плохого зрения приходилось надевать очки, что было не совсем удобно. Не любят здесь очкариков. Если в очках, значит, умник. Если умник, то «сука, такие, как ты, виноваты в том, что творится вокруг…». От слов недалеко и до мордобоя. Это он знал на собственном опыте. А стеклышки свои берег почище всякой контрабанды. Потертая хромированная оправа, обернутая батистовым платком, лежала в кожаном футляре, обе лямки которого перекинуты через шею — так удобней поместить бесценный груз под мышкой. С платком были связаны приятные воспоминания: Тихон тиснул его на память об одной пассажирке, с которой однажды схлестнула судьба. Поначалу жужжавшая о своем далеком муже и о том, что ждет не дождется конца поездки, дамочка на деле оказалась такой страстной и ненасытной, что затрапезный закуток ничуть не смутил ее. Очки же Тихон выменял у барахольщика в Омске. Старая оправа тогда как раз требовала замены (и сейчас лежит на дне вещмешка в ожидании хорошего оптика — слишком шикарно разбрасываться такими вещами в нынешнее время). Новые очки подошли почти идеально, хоть и достались недешево — за три ящика консервов. И надевал он их только по крайней необходимости…

* * *

Человека все не было.

Первое время Тихон отгонял дурные мысли, рассуждая о странной иронии судьбы: наделяя Братск пафосным именем, едва ли его основатели полагали, что когда-нибудь этот город станет братской могилой для сотен тысяч людей. Одна их часть — добровольцы, отправившиеся защищать от чужаков столь ценные сибирские недра. Захватчики и прихвостни иноземцев — другая. Прикрываясь международным правом, захотели поделить Сибирь. В конечном итоге получили, правда, совсем не то, за что боролись. Третья — ни в чем не повинное местное население, и, что вполне понятно, самая многочисленная и наиболее пострадавшая.

Все началось, когда в охваченной террором и погрязшей в национальном вопросе России начался хаос, и новое правительство не могло более контролировать территории за Уралом. А чтобы огромный кусок не достался иноземным экспедиционным корпусам, среди властной элиты нашелся храбрец-удалец или, вернее, целая шайка таковых, рассуждавших подобно легендарному Стеньке Разину: «Так не доставайся же ты никому!» Все, что требовалось — нажать кнопку.

Это была странная война, которую и войной-то не назовешь. Крохотные, словно песчинки на огромном пространстве, лагеря иноземцев и добровольцев-патриотов, так и не успевших встретиться для открытых боев, за один миг превратились в могильники. Любые перемещения выслеживали из космоса сотни электронных глаз, предоставляя данные для точной бомбардировки, не давая возможности скрыться. Тысячи квадратных километров обильно распахали и удобрили ядерными зарядами, не пощадив города и поселки.

Небольшими группами уцелевшие обустраивались на клочках земли, в меньшей степени тронутых разрушениями и радиацией. Кто не принимал условия Великого передела, обрекал себя на смерть: падение в смуту и хаос произошло молниеносно. Сибирь превратилась в новый Вавилон — многоязыкий анклав, где небольшими группами обитали и коренные сибиряки, и выжившие иноземцы, и где практически не действовало цивилизованное право.

Не всем, прошедшим сквозь ядерное горнило, довелось увидеть первую весну. Тем, кто остался, пришлось выживать в аду. Это позже людей спасли великие сибирские реки — Ангара, Енисей. Их илистые поймы, десятилетия находившиеся в оковах гидростанций, после разрушения плотин вдохнули, наконец, воздуха и, спустя срок, благодатная почва дала жизнь лугам и пахотным землям. А в первые годы мор и голод царствовали там, где когда-то кипела жизнь.

Когда радиация пошла на убыль, пришлось решать, что делать с гигантскими просторами. Пока Россия зализывала раны Новой Гражданской, самые ушлые государства наспех состряпали Сибирскую Федерацию, разбив территорию на несколько Резерваций под эгидой Бюро эксплуатации недр (БЭН). Про выживший народ, который чинушные твари записали в бесправных поселенцев, никто не думал. И если кто надеялся на улучшение условий, то, вопреки их ожиданиям, мировые корпорации оказались не слишком чуткими к проблемам сибирских нью-индиан. Их больше интересовали месторождения — бывшие и вновь открываемые. Естественно, требовались волонтеры — большинство таковых находилось из числа поселенцев. На том и заканчивалось участие мирового капитала в жизни Резерваций. Когда-то на БЭН потрудился и Тихон, еще до того, как попал на старушку «Берту».

Новые поселения возводили неподалеку от зачумленных развалин, а подчас и прямо среди них. Не стал исключением и Братск — третье по счету городище под одним и тем же названием на том же самом месте. Люди перекочевали на дно бывшего водохранилища, где когда-то, лет сто тому назад располагался Братск эпохи первоначального освоения Сибири. В двадцатом веке его безжалостно затопили при строительстве очередной гидростанции, и теперь тот город, давший название месту, хоронился под толстым слоем ила. Возникший сверху новый Братск, третий по счету, обрел звание столицы Резервации. Здесь можно было сносно жить, но тоже без особой надежды на лучшее будущее. Для нормального существования требовался хоть какой-то порядок, но его не было. В этом власти обвиняли партизан-повстанцев, рушивших планы Бюро на восстановление контроля над Братской Резервацией и Федерацией в целом.

В Сибири предки Тихона обитали с незапамятных времен. Согласно семейным преданиям, первый Злотников, рожденный на этой земле, был сыном тунгуски и казацкого сотника из отряда знаменитого воеводы Перфильева. Генетическая память об этом смешении кровей нередко прорывалась в ком-либо из потомков, как это случилось у Тихона, — характерно развитыми скулами, густыми черными и немного вьющимися волосами.

По недоброй воле судьбы он стал первым, кто нарушил негласное правило Злотниковых жить только в Сибири. За год до всеобщей катастрофы покинул родной Иркутск и перебрался в европейскую часть. Причиной отъезда стала трагедия, лишившая его самых близких людей. Он не давал себе повода вспоминать то, о чем тяжело и сейчас даже мельком подумать. Так что в скитальца и одиночку Тихон Злотников, сорока трех лет от роду, превратился еще в благополучное время.

Впрочем, у кого их сейчас не было, трагедий? Радовало лишь одно: в отличие от большинства местных обитателей, переживших весь этот ужас на собственной шкуре, своих родных он потерял до катастрофы и потому, наверное, проще переживал трудности настоящего времени, чем многие из тех, кого он знал.

* * *

…Кто-то прошел мимо и задел плечом. Тихон взметнул брови, резко обернулся, но, услышав извинения, сразу остыл. Толчок заставил очнуться от раздумий и осмотреться. Ему почему-то стало не по себе. Впервые за долгое время он испугался чего-то, каких-то движений в душе, разбуженных воспоминаниями. Он вдруг подумал, что в столь многолюдном месте запросто могут находиться ищейки Бюро. Стоит сейчас подняться, чтобы выйти из бара, как со всех сторон кинутся подлые наймиты, желая скрутить, разоблачить, не допустить…

Казалось, что каждый взгляд, каждое лицо, выпадавшее из круга резкости зрения, повернуто в его сторону. Хотел снова полезть за очками, но почему-то теперь особенно боялся привлечь к себе внимание лишними движениями.

С того момента, как он оказался здесь, прошло полчаса. И он не мог заставить себя сойти с места. А когда все же решился отчалить и двинулся на выход, откуда-то сбоку надвинулась плечистая фигура. Тихон было подумал, что это и есть ожидаемый финал контрабандиста, но незнакомец оказался тем самым человеком, которого он ждал. Человек скосил взгляд в сторону туалета и первым шагнул туда. Тихон вошел следом.

— Что за шутки? Ты все время был здесь?!

— Мне надо было убедиться, что ты не наследил, — парировал коллега по бизнесу.

— Убедился? А если я впаяю процент за истрепанные нервы?

— Боюсь расстроить тебя…

И он сказал такое, что в первый момент Тихон потерял дар речи.

— Сворачиваешь дело? То есть как?!

— Спрос упал, — сказал человек. — Сегодня возьму только четверть от заказанного, и то лишь из уважения к тебе. Попробую пристроить товар по другим каналам, если получится.

— Но, может, тебе нужны не матрицы, а что-нибудь еще?..

Человек, настоящего имени которого Злотников не знал, да и никогда не узнает, качнул головой.

— Похоже, наш бизнес накрывается, приятель… Покупатели отказались от всех договоренностей. Им больше не нужен товар. Ни мой, ни чей-либо другой.

— Как «не нужен»? Но ведь из матриц можно сделать что угодно. Рации, фонарики, часы… Да все что хочешь!

— Видимо, ничего им этого больше не нужно.

— А оружие? Я слышал, за последнее время федералы потеряли много живой силы. Значит, будут карательные меры. Будет спрос на оружие…

Про оружие зря упомянул. Даже имея возможность, Злотников никогда не занялся бы грязным бизнесом. Но он должен был хоть что-то предложить. Таковы правила бизнеса.

Человек мотнул головой.

— Это от меня не зависит.

— Партизаны не хотят больше иметь дела с тобой?

— Не только со мной. По другим каналам та же самая история.

— Но почему?

Человек сделал задумчивое лицо.

— Знаешь, сдается, в этом замешаны скитники.

— Кто такие? — Тихон не имел представления, о ком идет речь.

— Ты разве не знаешь? — Собеседник, казалось был удивлен его неведением. — Скитники — это люди, которые приходят из Полосы. В последнее время здесь о них только и говорят…

Может, этим он думал произвести впечатление, но о Полосе Злотников тоже имел весьма скудные познания. Можно было расспросить, но посчитал ненужным. А человек не стал вдаваться в подробности.

— В общем, не знаю, что они там себе думают, но наш с тобой товар партизанам больше не нужен. Никакой не нужен. Даже оружие… — сказал человек и ушел, забрав лишь малую часть того, на что рассчитывал Тихон Злотников, специалист по «импорту-экспорту», незадачливый контрабандист.

Что делать с оставшимися матрицами, он не имел понятия. Не отдавать же первому встречному. Есть знакомые в Братске, но едва ли кто из них сумеет найти сбыт. Пришлось нести обратно на судно. Это была, как позже понял Тихон, серьезная ошибка. Следовало припрятать товар где-нибудь в тайном месте, чтобы воспользоваться им в следующий приезд (может, к тому времени появится другой канал). Однако то ли жадность обуяла, то ли страх, что товар попадет не в те руки. То ли неведомый раскладчик судьбы вытащил из колоды пиковый туз…

* * *

Вскоре после того, как Тихон вернулся на судно, случилась вторая неприятность. Откуда ни возьмись, нагрянула бригада «бэнов». Федералы в последние месяцы из шкуры вон лезли, чтобы не терять хотя бы номинальный контроль над южными территориями. Вооруженные до зубов инспекционные шайки рыскали повсюду, усердствовали и злобствовали. На «Берте» устроили шмон. Искали оружие и прочий незаконный товар.

Спасаясь от досмотра, Тихон не нашел ничего лучше, как под шумок успеть спрятаться в личном сортире капитана Мао, где, по обыкновению, только в чреве унитаза можно было пристроить товар. Вроде обошлось. Удача была, как считал Тихон, на его стороне: товар на месте и, если повезет, он может сам найти канал сбыта.

Когда незваные гости отчалили, «Берта» покинула Братск и по Оке, притоку Ангары, двинулась на юг. Идти пришлось по мелководью, но в лучшие свои годы «Берта» числилась в рядах северного российского флота в качестве десантного корабля на воздушной подушке, и сегодня это технологическое преимущество позволяло ей проходить даже пороги. Когда БЭН прибирала Сибирь к рукам, корабль достался в качестве трофея германской группе военного альянса и превратился в каботажную посудину. А данное немцами новое название — «Берта» — закрепилось за судном и осталось даже после того, как оно побывало в нескольких руках…

Конечным пунктом назначения считался город с суровым названием Зима. Южнее лежали территории, наиболее сильно пострадавшие от войны, когда-то средоточие ветхозаветной сибирской торговли и промышленности. Разрушенные города Черемхово, Усолье-Сибирское, Ангарск, а за ними — родной для Тихона Иркутск. Родной и недоступный. Практически стертый с лица земли и находившийся в Полосе, вот уже несколько лет объявленной карантинной зоной, той самой Полосе, о которой упоминал человек в Братске. Зачумленное место, где могут жить только такие безмозглые идиоты, как эти самые скитники. Надо же, сумели отговорить партизан от покупки матриц… Козлы!..

Полоса… Иркутск… Воспоминания кольнули Тихона.

Но даже пожелай он туда попасть — что найдет он там, кроме развалин? Впрочем, Тихон и не желал. Наложил на прошлое табу и старался не вспоминать о том, что когда-то был не одинок.

«Я вполне счастлив… Вполне…» — думал он и сейчас, отгоняя былое.

* * *

В Зиме оказалось, что грузовые отсеки, так удивлявшие команду своей пустотой, предназначались для людей: капитан Мао решил подзаработать на беженцах. Слух о подходе большого судна распространился по округе незадолго до прибытия, и огромная толпа, в основном федеральных подданных, собралась у причала, с надеждой ожидая эвакуации. Панические настроения объяснялись неверием в то, что вслед за эмбарго не последует крупномасштабная война с партизанами. Кроме того, боялись террористических вылазок партизан, в последнее время участившихся. Но беженцев оказалось чересчур много даже для жадного капитана. Как ни крути, а «Берта» все ж не резиновая. А чтобы не дать повода к бунту тем, кто остается, Мао пришлось клятвенно заверить остальных, что на подходе особый конвой спасателей.

Врать Мао умел как надо. Слыша его актерствующий голос, доносящийся из громкоговорителей, Тихон бросился в капитанскую каюту. Вместо того, чтобы обождать некоторое время, а позже очистить тайник и перепрятать, он совершил последнюю, фатальную ошибку. Не знал, что Мао, прежде чем отважиться на такую явную ложь, долго экспериментировал, выбирая точные слова и правильную тональность, и теперь его речь разносилась над причалом в записи.

Спешка, с какой Тихон извлекал поплавок, не привела к добру. Дрожащие руки раздавили пластик, и кристаллы рассыпались, как крупа. Хорошо, не в «очко», а на кафель. Пальцы забегали по полу, собирая ускользающие матрицы. Он не слышал, как в каюту зашел капитан, постоянно страдавший от несварения желудка.

— Ах, ты, шушваль! Что ты здесь делаешь?! — заорал Мао. — По-твоему, я вместо тебя должен таскаться в матросий гальюн?!

Несмотря на возраст, хватка у капитана была крепка — он так дернул Тихона за волосы, аж слезы брызнули из глаз. Поначалу Злотников растерялся, и старику без труда удалось вытащить его в коридор. Войдя в раж, Мао позабыл о том, что маялся животом.

Даже сейчас у Тихона оставался последний шанс, ведь Мао еще ничего не понял. Но Тихон снова сглупил, как будто кто-то шилом тыкал его в одно место. Вместо того, чтобы отдаться во власть начальства, он оказал сопротивление. Вырываясь, оттолкнул капитана, и тот влетел в собственный нужник подобно торпеде, сорвав дверь с петель. А уж та как следует брякнулась об унитаз, разбив его на куски. Неизвестно, от чего больше Мао пришел в огорчение: от жалости к потере столь драгоценного предмета или от боли в спине. Но на дикие крики его прибежали двое вахтенных. Первого Тихон ударил ногами, вцепившись в трубу под потолком, как на турнике. Видя такой оборот дела, второй матрос бросился назад, за подмогой. Тихон догнал его у лестницы, но не прекращавшийся вой Мао привлек остальных. Как мячи, они посыпались сверху и скрутили бунтовщика.

Мао, побагровев лицом, яростно дыша и хватаясь за грудь, отдал приказ швырнуть неудачника за борт. До последней минуты Тихон Злотников полагал, что эта ярость и гнев лишь для видимости. Суровость наказания могла объясняться законами чрезвычайного положения, но ведь «Берта» не считалась военным кораблем, и выходка капитана тянула на самоуправство: никто, кроме представителя компании-перевозчика, не мог исключить члена команды, особенно если тот подлежал суду за контрабанду и бунт. К несчастью для Тихона, защитников на борту не оказалось.

Даже когда его, скрутив по рукам и ногам, тащили по нижней палубе, слабо освещенной огнями, он верил, что все это пусть и затянувшаяся, и жестокая, но шутка. Едва очутились перед сходнями, надеялся, что капитан отдаст приказ поставить его на ноги. И только когда куртка, брошенная кем-то из матросов, улетела за борт, Тихон понял, наконец, что милости не будет. Кто-то бросил ему вещмешок. И прежде, чем Тихона скинули, он успел вцепиться в узел и обхватил крепко, чтобы не потерять последнее, что осталось.

На миг стало страшно, что разобьется. Крик его разлетелся над толпой беженцев, осаждавших «Берту». В следующую секунду с высоты трех метров он упал прямо на чужие головы, под ругань тех, кто принял удар на себя и незлобный смех остальных, находившихся по соседству. Не все поняли, что произошло: задние ряды восприняли крики и шум как сигнал к тому, что их все-таки примут на борт, и стали напирать.

Так что Тихон рано обрадовался благополучному приземлению. Чужие руки не торопились помочь встать, и его обязательно растоптали бы, но в этот момент завыла турбина, запускающая двигатели «Берты». Рев моторов, бешеные потоки воздуха и водяной пыли заставили толпу на причале отхлынуть назад, и теперь один Тихон оставался в непосредственной близости к судну. Вскочив на ноги, шатаясь под ударами исторгаемых «Бертой» воздушных волн, близоруко щурясь, он искал капитана среди людей на палубе. На миг показалось, что их там целая толпа, этих Мао. И все прощально машут руками.

Будучи там, на палубе, Тихон мог бы еще поторговаться за право остаться на борту и назначить откуп, который заинтересовал бы старика, ведь Мао никогда своего не упустит. Но что толку сейчас, когда судно уже на ходу. И орать бесполезно, не услышат.

«Берта» лениво отползла от причала и начала ускоряться, постепенно исчезая во мгле.

Сквозь рев двигателей раздался прощальный и резкий, как издевка, гудок.

— Захлебнешься в дерьме без меня! — с ненавистью выкрикнул Тихон и плюнул в равнодушную к его беде воду.

Так разорвалось единственное звено, связывавшее Тихона Злотникова с прошлой, вполне уютной и сытой жизнью…

* * *

Он повернулся, окинул стоявшую на причале толпу подслеповатым взглядом. Тихон не видел лиц и не знал, чего больше в их взглядах — сочувствия или мстительного ехидства.

«Чего уставились?!» — хотел крикнуть он и только сейчас понял, что безмолвно застывшие беженцы прислушиваются к гулу моторов «Берты».

Надежда умирает последней. Глупцы…

Сказать им, что никакой эвакуации не будет? Так ведь растерзают…

Испугавшись того, что его мысли каким-нибудь образом станут известны этим людям, и тогда ему точно не поздоровится, Тихон схватил куртку, перекинул вещмешок через плечо и, просочившись сквозь толпу, быстро зашагал прочь.

Внутренний голос подсказывал, что небезопасно оставаться возле причала, где полно растерянных и беззащитных беженцев с лакомой кучей всякого добра. Глаза быстро привыкли к ночи. Выйдя на разбитую асфальтовую дорогу, Тихон спустился с обочины и пошел вдоль оврага. Он оказался прав: несколько групп, наверняка мародеров, слышно бряцавших оружием, попались навстречу, все они торопились.

2. Крадущийся демон

Наткнувшись на развалины какого-то здания, Тихон заполз внутрь и, подобно крысе, забился в черный ледяной угол. Некоторое время слышал крики, автоматные очереди, перестрелка то прекращалась, то возобновлялась. Вскоре все стихло. Чувствуя накатывающую усталость, насквозь продрогнув, он решил иного места не искать. Бросил на землю куртку. А сверху от коварного холода осенней ночи защитила найденная рваная кошма, густо провонявшая дымом. Ею Злотников укрылся, надеясь, что паразиты, какие могли жить в складках, давно передохли.

Развалины будто кишели призраками. Всю ночь Тихону мерещились голоса. Он несколько раз просыпался, вслушивался и убеждался, что на самом деле никого рядом нет. Ведь не было ветра, ничто не скрипело. Возможно, то были слуховые галлюцинации, возникающие на грани сна, а минутное пробуждение спасало от них, впрочем, ненадолго. Тихон засыпал снова, но голоса проявляли настойчивость. Что-то бубнили, напевали. Казалось, заговори они нормальным языком, и можно будет понять, чего же хотят. Но желание Тихона оставалось без внимания. Какофония звуков, рождавшихся в его голове, не поддавалась расшифровке.

В промежутках между кошмарами ему снилось, что он у себя дома, в Иркутске. И что город, которого нет, — жив. И живы те, кого он так любил…

В очередной раз оказавшись на грани сна и яви, Тихон вспомнил, что на самом деле он в Зиме, лежит в сырых развалинах. Одинокий, никому не нужный человек. А ведь только что казалось, что этого мира не существует. И так хотелось вернуться. Но в сон, как и в реку, нельзя войти дважды.

«Отсюда до Полосы, а там и до Иркутска, рукой подать», — подумалось вдруг.

Пойти туда, а там будь что будет. Хотя бы и сдохнуть…

Почему бы и нет? Эта странная мысль, нелогичная для человека, который еще вчера был озабочен выживанием, несколько успокоила его, и он опять уснул.

* * *

Утром Тихона разбудил яркий свет, льющийся через разлом в стене. Но и после пробуждения он еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. Холод отступил, а с ним и ночная безнадега. Несмотря на беспокойную ночь, он сумел выспаться. Тихон потянулся, чтобы размять затекшие мышцы, запрокинул голову и от души зевнул… да так и замер с раскрытым ртом, увидев перед собой череп. Вчера нашарив тряпье, он даже не заметил костей рядом. Чтобы лучше разглядеть останки бывшего обитателя этой дыры, Тихон полез за очками.

— Так это ты голосил всю ночь? — пробурчал он, отчетливо увидев распавшийся на отдельные кости скелет.

Отогревшиеся на солнце паучки испугались движений Тихона и спешно прятались в глубоких черных глазницах. Черепу было все равно. Он молча ухмылялся. Тихон ощерился в ответ.

— Хорошо тебе! Можешь улыбаться хоть целую вечность. И челюсть не заболит. А мне чего делать прикажешь?

Он снял очки, сунул их обратно в футляр.

Что же делать, пожалуй, надо выбираться из этого логова. Утро вечера мудренее — ну, вот оно тебе и утро!

Впрочем, был день. Судя по всему, в самом разгаре. Наручные часы, хотя и не отличались точностью, показывали двенадцать с четвертью.

При мысли, что в это время на «Берте» для команды готовили обед, у Тихона проснулся желудок, настойчиво требуя пить и жрать. Придвинув котомку, он пошарил внутри в поисках съестного. Перебирая вещи, наткнулся рукой на бинокль. Это был очень старый театральный бинокль, дамский, зато маленький и удобный. На нем сохранились следы позолоты, и можно было прочесть полустертую, выдавленную на поверхности надпись: «Сделано в СССР». Тихон вспомнил, как однажды едва не соблазнился обменять бинокль на две коробки сушеной рыбьей икры, но не сторговался. От этого воспоминания желудок еще больше свело. Он перетряхнул вещмешок и обнаружил сверток с единственным оставшимся сухарем. Давеча хотел выбросить, кто бы знал, что пригодится, когда он окажется именно в таком положении.

Размочив сухарь в прозрачной лужице, натекшей в ямке у стены, Тихон расправился с ним быстрее, чем ожидал. И только вознамерился черпнуть воды ладонью, чтобы попить, как за проломом стены кто-то оглашенно крикнул:

— Бах!

Тихон вздрогнул и расплескал воду, не донеся к губам.

— Бах-бах! — очень близко раздался ответный крик.

Голоса детские.

— Ты убит! — злорадно проголосил невидимый мальчуган.

— Нет, ты убит! — заспорил в ответ другой пацаненок.

Как минимум еще по одному детскому голосу выступило в поддержку обеих сторон. Судя по звукам, следом разгорелась нешуточная драка. Сквозь пыхтенье и отчетливые всхлипы слышно было, как шуршат осколки бетона под ногами дерущихся, как стучат не знающие жалости кулаки. Собственно, никакого дела Тихону не было до чужих разборок, тем более поселенческой мелкоты. Но подталкивал не утоленный единственным сухарем голод: возможно, через детей будет легче установить контакт со взрослыми, а значит, найти еду. Главное, не напугать мелкоту.

Он снова черпнул воды, хлебнул и подполз к зияющему пролому в стене. Достал бинокль, чтобы осмотреться.

Детей оказалось больше, чем он ожидал. Дрались четверо. Еще трое застыли в сторонке, наблюдая за схваткой. Одеты кто во что горазд: одежда измятая, долгополая и не по размеру, или, наоборот, тесная. Большие заплаты на штанах и куртках. На ногах разномастная обувь, вместо шнурков веревки. Чумазые лица, грязные выцветшие шапки. Дети были похожи на карликов или неумело сделанных кукольных персонажей, способных вызвать одну только жалость.

Среди мальчишек выделялась девчонка. С длинными косами, высокая и явно старше остальных. Через шею и плечо ее перекинута сумка, сделанная из цельного куска полотна, в ней лежала кукла, что для возраста девчонки казалось странным. Неожиданно кукла пошевелилась, притянув ко рту пальцы, и Тихон понял, что это младенец.

Он спрятал бинокль и снова напялил очки. И пока решал, как вылезти поудобнее, чтобы не выпасть наружу, драка прекратилась. Кто-то, вероятно, заметил появление чужака. Неприятно удивленный возникшей тишиной, Тихон поторопился надеть очки, чтобы как следует разглядеть детей и поговорить с ними, пока те не убежали. И вдруг понял, что все они, за исключением младенца, смотрят вовсе не в его сторону.

Пришлось снова лезть за биноклем. Цепляясь пальцами за выемки в разрушенной стене, Тихон высунулся подальше, и всмотрелся в ту сторону, куда направлены были взгляды детей. Сначала ничего не мог разобрать среди развалин, в этом смешении черных трещин, ржавых линий арматур и пестроты рассыпанных повсюду камней и бетонных осколков. Но вот возникло какое-то движение, и Тихон вдруг разглядел странное существо.

Оно будто явилось из дурных снов: приземистое чудище, похожее на малорослого горбатого человека с неестественно длинными руками, с остриями сантиметровых ногтей — ими оно почти касалось земли. Не то в маскирующей одежде, не то покрытое блестящей шерстью, отливающей цветами окружающего пространства, что помогало твари оставаться незамеченной на фоне развалин.

Тварь замерла в напружиненной позе и внимательно изучала детей. Морда не человеческая. Похожа на обезьянью, но отнюдь не смешная — со строгим и умным выражением. Злотников не раз слышал истории про мутантов, похищающих детей в южной части Резервации, искренне полагая, что все это выдумки. Но удивительная способность к мимикрии, а также гипнотический взгляд существа, вероятно, обездвиживающий на расстоянии, заставили переменить собственную точку зрения. Нет сомнений: перед ним как раз один из мутантов, байки о которых оказались правдой.

Любопытство оказалось сильнее осторожности и подтолкнуло Тихона к решительным действиям. Он убрал бинокль, перекинул вещмешок через плечо и, не мешкая, выпрыгнул из пролома на кучу искрошенного в щебень бетона, рассчитывая остановить существо любым возможным способом.

Насыпь предательски обвалилась под ним, и Тихон кувырком покатился со склона. Сквозь одежду доставали острые камни, раздирали руки, лицо, набивались в штаны, за шиворот, в рукава. Вещмешок слетел. Мысль о том, что сейчас он лишится очков и ничего не сможет отчетливо видеть, на миг затмила все остальные, а потом так и произошло. Дужки слетели с ушей, и очередной кувырок он проделал без очков.

Когда падение, наконец, закончилось, Тихон, лежа на животе и отхаркиваясь от набившейся в рот и легкие пыли, поднял голову и как в тумане увидел спины убегающих детей.

— Албаста! Албаста! Помогите! Албаста!!! — услышал он их вопли.

Дети устремились в промежуток между домами, где когда-то была улица, теперь сплошь засыпанная обломками зданий, заросшая кустарником.

Тварь за ними не гналась, но Тихон насчитал не семь, как раньше, а только пять фигурок.

Он вдруг услышал шорох сзади. Обернулся и увидел, как мелькнула быстрая тень. Тварь не осторожничала, перемещалась энергичными прыжками и явно гналась за теми, кого Злотников не досчитался.

Искать очки было некогда. Вскочив на ноги, он схватил осколок бетона поострее. Крепко зажав его в кулаке, взбежал на ближайший пригорок и заметил недостающих — мальчишку и ту девчонку с младенцем в тканевой люльке. Спасаясь от твари, дети попали в ловушку, очутившись в глухом бетонном кармане.

Тварь медленно приближалась к ним, очевидно, собираясь снова пустить в ход свой гипноз, но, заслышав шаги Тихона, обернулась. Даже будучи подслеповатым, Злотников заметил ее осмысленный и суровый взгляд. Она словно предупреждала: не подходи! Но Тихон продолжал спускаться и остановился, только когда непонятное ощущение жара прокатилось по всему телу, затмив собой боль от падения.

Удивившись, Тихон не сразу внял ощущениям и машинально сделал следующий шаг. Внезапно жар стал невыносимым. Что-то заставило его поднести ладони к глазам. Он увидел, как раскрасневшаяся кожа на руке полопалась, и сквозь трещины выступили огненные языки пламени. Резко шибанул в ноздри запах паленого мяса. Тихон замахал руками, желая стряхнуть пламя, но его вспученная кожа как будто истекала горючим веществом. Пламя дотянулось до рукавов, и синтетическая одежда вспыхнула как порох. Огненные языки мгновенно проползли через локти к плечам, дотянулись к лицу. Вдыхая раскаленный воздух, Тихон зашелся в крике. Он упал и катался по земле, забыв о детях, которых желал спасти, и о твари, так жестоко расправившейся с ним.

От невероятной боли сознание Тихона скукожилось, уступая место могущественным и вечным импульсам, дремавшим в глубинах его души. Они заставили Тихона отбросить все, что воспринимал его взгляд и прочие органы чувств, и без сомнений отдаться во власть подсознания. «Ты видишь и чувствуешь то, что заставляет тебя видеть и чувствовать разум!» — примерно такая мысль зазвенела в образовавшейся пустоте.

Не зная, сам ли он крикнул это себе или кто-то чужой на миг проснулся внутри его разума, но Тихон прекратил вой и устремил взгляд не куда-то в стороны, а внутрь и в бесконечность. Как такое возможно, притихший разум отказывался понимать. Но страх перед болью и смертью отступил. Тихон вдруг увидел глаза девчонки. Той няньки с младенцем. Глаза беспомощные, умоляющие, чтобы защитил, спас.

Тихон ощутил губами острые грани камней. Сообразил, что лежит на земле, по локоть погрузив руки в рыхлый песок. Он осторожно вытянул их и с предельной ясностью понял, что произошло невероятное: руки его целы и никакого огня нет. Можно было предположить, что тварь своей невероятной способностью навела морок с целью остановить его, и ей это не удалось. Но куртка — куртка была опалена! Оба рукава расплавились, превратившись в лохмотья.

Не теряя времени на раздумья, Тихон поднялся на ноги. Теперь он и не думал отступать. Тварь же нерешительно попятилась, когда он двинулся к ней. Она отступала шаг в шаг. Тихон видел ее морду, похожую на сморщенное лицо старика, на ней отразилось искреннее удивление. Ему почудилось, что тварь роется в его мозгах, стараясь докопаться до причины, которая помогла человеку не поддаться ее стараниям избавиться от помехи. Очевидно, тварь пришла к какому-то выводу, и копошение прекратилось. Воздух перед Тихоном вдруг задрожал, искривились и заколыхались развалины, как будто в мареве над костром, и существо спряталось в этой зыбкой пелене. Будь Тихон в очках, он смог бы разглядеть, куда двинулось это марево, позволяя твари улизнуть. Но колышущийся сгусток воздуха слишком быстро исчез. А с ним и чудище.

Кто-то коснулся его плеча. Тихон судорожно дернулся, не ожидая прикосновения, и, обернувшись, увидел девчонку. И прежде всего — глаза ее, преисполненные благодарности. Не было сомнения, что они не привиделись ему: необычно зеленые, цвета молодой травы, с тоненькими прожилками желтого на радужке, будто слабенькие лучики солнца пробиваются из черной глубины зрачков.

Тихон опустил взгляд и заметил малыша, которого девчонка держала на руках. Похоже, что произошедшее минуту назад не произвело на младенца ни малейшего впечатления. Он агукнул и улыбнулся Тихону.

— Это Сармат. Албаста хотела его забрать, — сказала девчонка.

— Албаста? — переспросил Тихон.

— Так называют этого демона! — раздался сзади дерзкий мальчишеский голос. — Сказок не слыхал, что ли?!

Тихон совсем забыл о мальчишке. Довольно бойкий на вид, со жгуче-черными сверлящими глазами, и такой нахально-смелый, будто это не он стоял здесь только что, напуганный до смерти тварью, не в силах пошевелиться.

— Сармата хотела забрать, — повторил за девчонкой мальчишка. — Забрала бы и ушла. Так иногда бывает. Ты помешал.

Он говорил это спокойно, будто подытоживал случившееся, намеренно избегая эмоций. Совсем по-другому отреагировала девчонка.

— Дядя Амантур и тетя Рахат сказали мне погулять с ним, но не отходить далеко… — на глазах ее выступили слезы. — А я не послушалась…

Она вдруг расплакалась, а следом заревел и младенец.

— Все хорошо, хорошо… — старался успокоить ее Тихон. Ему вдруг захотелось дотронуться до дрожащих плеч девочки, погладить по голове, приласкать, как собственного ребенка. Но остановила боль воспоминаний. О давно потерянном. О том, чего никогда не вернуть. Как будто кол воткнули в грудь…

— Да заткнитесь вы оба! — рявкнул вдруг мальчишка на девчонку и карапуза, да так, что даже Тихон вздрогнул. — Ведь живы все! Сейчас отец придет! Или дядя Мирбек. Уж наши добежали до них, наверно! — закончил малец и, как ни в чем ни бывало, направился по каменистой насыпи к тому месту, где они играли и откуда согнала их тварь.

Девчонка покачала младенца, запела еле слышно, и тот вскоре успокоился.

— Как тебя зовут? — спросил Тихон.

— Амина, — сказала девчонка и осторожно улыбнулась.

— А его? — Тихон посмотрел на удалявшегося мальчишку.

— Нусуп.

Судя по именам, дети были из семей обрусевших выходцев из Средней Азии, коих немало переселилось в эти места в начале века. Привыкшие к постоянным лишениям, к беспрестанной борьбе за существование, эти люди, как ни странно, на просторах Резервации оставались хранителями тех осколков старой Сибири, что в последние годы расползалась по швам, трещала под натиском неумолимого хаоса. «Если и они уйдут отсюда, — думал Злотников, — никогда не услышать в этих местах родную речь. Впрочем, и чужую речь едва ли — гонит отсюда людей какая-то страшная сила. Ведь не только война с партизанами причина тому, что тысячи беженцев собрались тикать с юга на север. Человек в Братске говорил что-то о Полосе. Может это из-за нее, она — опасное место?»

Отвлекшись от мыслей, Тихон показал «козу» младенцу. Тот заулыбался.

— Поможешь мне найти очки? — спросил Тихон девчонку.

Амина согласилась, и он велел ей идти вперед.

— Знаешь, как они выглядят? Стеклышки в дужках. Смотри внимательно вокруг. Ладно?

И он повел ее к месту своего падения с кручи. Шел и думал о том, как так вышло, что он смог увидеть глаза девчонки словно на расстоянии вытянутой руки, если сам в этот момент валялся на животе, уткнувшись мордой в камни? Игра воображения? А спасение из огня?..

Как будто чувствуя, что он смотрит на нее, девчонка обернулась. Белые зубы обнажились в улыбке.

— Гляди не споткнись, — пробурчал Тихон.

Не пряча улыбки, она дождалась его.

— Скажи, ты видела что-нибудь странное?

Она нахмурила брови.

— Кажется… — девочка задумалась и поправила взметнувшиеся от порыва ветра грязные волосы. — Не помню. Но разве не странно, что ты смог спасти нас?

Сказав это, она отвлеклась на младенца. Тихон тоже глядел, как маленький Сармат, лежавший в тканевом мешке, как в сумке кенгуру, играл пальчиками и разговаривал на своем не понятном остальному человечеству языке.

Когда Тихон пошел дальше, девчонка зашагала рядом. Они слегка касались друг друга рукавами, и Тихон испытал неожиданно сильную и оттого казавшуюся странной приязнь и к девчонке, и к младенцу. До сих пор он был уверен, что едва ли чужим детям удастся тронуть его сердце.

— Кажется, здесь, — он остановился и показал на глубокие борозды по склону.

Вновь представив свое головокружительное падение, посмотрел на ладони и запястья: кровь на содранной коже успела запечься. И ладони саднили именно от боли падения. Ни единого следа ожога. А меж тем огонь не был выдумкой. Да и опаленные рукава ничем иным не объяснишь. Впрочем, лучше на этот счет пока никаких теорий не строить.

Амина коснулась его руки. Своим пониманием его встревоженности она заставила Тихона приглядеться у ней повнимательнее. Девчонка казалась рано повзрослевшей. Чтобы сочувствовать именно с таким выражением, какое он прочел в ее глазах, нужно испытывать нечто большее, чем просто благодарность. Это уже, брат, чуткость! Разве такое возможно? Никто не может быть участлив к чужаку-незнакомцу.

Тихон отдернул руку.

— Давай искать!

Он сощурился и осмотрел склон снизу вверх, выделяя среди камней след своего падения. Увидел вещмешок. Но очков нигде не было.

С той стороны, куда убежали дети и куда отправился дерзкий Нусуп, донеслись голоса взрослых. Амина вздрогнула, и нога ее подвернулась на камнях. Тихон успел подхватить девчонку, и как-то получилось, что она оказалась у него на руках. Такая легкая. Как пушинка!

— Эй! — раздался чей-то окрик. — А ну оставь ее!

— Не слышишь? Тебе говорят! — вдогонку долетел другой голос. Судя по шагам, приближавшихся было несколько.

Злотников отпустил девочку, но сразу не стал оборачиваться, чтобы не пропустить то место, где могли бы оказаться очки. Он шаркнул ногой по камням, очертив границу поиска, и только тогда повернулся к незнакомцам. Одного мужчину с желтушным лицом заметил наверху, как раз на том месте, откуда упал.

— Стой, где стоишь! — гневно крикнул он, приведя незнакомца в замешательство. — Смотри по сторонам! У меня очки здесь пропали! Надеюсь, хоть знаете, как они могут выглядеть! Если что — хотя бы два стекла ищем!

Твердость его голоса заставила опешить и остальных. Они переглянулись между собой. Подходить ближе пока не решались. Только женщина, пришедшая с ними, решительно направилась к Амине и забрала из ее рук ребенка.

— Албаста хотела украсть Сармата! — сказала девчонка, показывая на Тихона. — Он спас нас!

— Мы слышали, как дети кричали о чудовище! — проголосил тип сверху.

— Он прогнал ее! Он спас Сармата! — крикнула девчонка, словно пыталась защитить Злотникова от возможной расправы.

— Зачем ты врешь?! Никому еще не удавалось спугнуть демона! — произнесший эти слова человек был значительно выше Тихона, коренастый и кругломордый, с густой всклокоченной шевелюрой — такому и шапки зимой не надо. Похоже, он был здесь главный, так как после его слов к остальным вернулась мрачная уверенность, и они снова двинулись к Злотникову. Всего пять человек, включая желтушного типа, что маячил над склоном.

Черт их знает, что у этих дурней на уме. Но Тихону было жалко очков, и он снова крикнул:

— Я же просил: осторожнее! Найду свои стекла, потом поговорим!

Он смотрел на косматого неотрывно и прищурившись. Это придавало его взгляду особую твердость, и косматый не выдержал. Повернулся к своим и скомандовал, чтобы помогли в поисках.

— Только не растопчите! Я за них десять ящиков тушенки отдал! — приврал Тихон.

Вранье подействовало. Дурни зашептались, а тип, что стоял наверху, начал осторожно спускаться вдоль борозды, цепляясь взглядом за каждый камень.

— Нашел!!! — первым завопил он спустя минуту.

Поднимаясь к нему, Тихон еще сильнее прищурился, стараясь разглядеть предмет в чужих руках. Это и в самом деле были его очки. Что удивительно, почти целые, если не считать немного загнувшихся дужек на переносице.

3. Город мертвых

Поселенцы, что вели Тихона в свой лагерь, не производили впечатления миролюбиво настроенных. Он ощущал себя взятым в плен странником, личная свобода которого недоступна пониманию этих людей, ведь они не захотели просто уйти и оставить его одного. Хотя он просил. Конечно, можно попытаться убежать, но смущает оружие. Автоматы у них старенькие, а вдруг хорошо стреляют?

И потому он покорно шел вместе с ними. Нагибался, пролезал, карабкался, если нужно было преодолевать завалы, образованные естественным разрушением не до конца уничтоженного войной города. Природные силы повредили былую ровность линий, источили бетон и разъели металл, грозя до конца уничтожить все, что создано было руками человека. На что не хватило сил в тротиловом эквиваленте, довершали вода, ветер, солнце и холод.

Отсутствие ярких красок не удивляло: пейзаж унылый, серый. Одни стены и дыры. Дыры и стены. Мутное небо вечно прячет солнце, и почти нет травы. Бурая полынь, да и та вся в пыли. Камни, обломки бетона — повсюду. В пустых глазницах разрушенных домов гудел ветер. Верхушки зданий осыпались, и невозможно определить, сколько этажей погребено под завалами. Стойкий своеобразный душок царил над местностью. Вероятно, из-за протухшей в бетонных коробах дождевой воды.

Он решил пока не снимать очки и четко видел выщербины в стенах, трещины в оголенных проемах домов, где когда-то стояли косяки, оконные, дверные переплеты, давно сгоревшие в пожарах. Где-то среди развалин, должно быть, лежат высохшие останки — как в том углу, где ему пришлось заночевать. Истинные хозяева домов и квартир навеки упокоились в руинах. Теперь здесь новые хозяева…

Тихон внимательно рассматривал незнакомцев, хотел понять, что же заставляет этих людей жить в столь негостеприимных местах, которые не могут поделить между собой БЭН и повстанцы. Разве эти люди не понимают, что тут не место для нормальной жизни? Впрочем, должно быть, спохватились, хотели уехать, да поздно.

У одного из тех, что шел по правую руку — желтушное лицо и до страшноты впалые щеки. Это он нашел очки. У спутника слева — гноящееся рожистое пятно во всю щеку и нервный тик на правом глазу, отчетливо заметный, когда он оборачивается, чтобы посмотреть на пленника. От него воняло как от козла. И едва ветер ослабевал, в ноздри бил густой запах, от которого Тихона передергивало.

Чуть позади Тихона шел косматый. Хоть и большой, крепкий на вид, но у него явно что-то с суставами. И каждый вынужденно широкий шаг, когда нужно переступать через валявшиеся повсюду огромные камни или плиты, отдается болью. Вероятно, космач так и не привык к ней и всякий раз морщится. У его жены, что ушла вперед, Тихон отметил печальное, изможденное страданиями лицо. Она пришла вместе с мужчинами и забрала у девчонки карапуза, так удачно спасенного. Вот только, принимая ребенка на руки, мать даже не взглянула на его личико, и в глазах ничего не засветилось. А девчонка, Амина, как будто с жалостью отдала ребенка женщине, и теперь тащится позади всех. И никому нет до нее дела.

«После того, что случилось, я бы на их месте ни за что не позволил, чтобы она шла одна и сзади. Опасно!

Да, впрочем, что мне до нее…»

Но он вспомнил руки Амины, ее худенькие плечики, тонкие, чуть ли не прозрачные пальцы. Как она умудряется таскать на себе чужого младенца? И не стоит ли остановиться и пойти с ней рядом? Всякое может произойти. Мало ли этих тварей шастает по развалинам?

— Эй! Ты куда?! — окликнул косматый, когда Тихон, обернувшись к Амине, замедлил шаг.

Злотников отмахнулся, и косматому пришлось, хотя и с явным недовольством, проглотить этот жест. Он дал знак остальным следовать дальше, а сам, демонстративно держа руки на корпусе автомата, занял стойку, готовый терпеливо ждать.

— Почему ты идешь одна? Разве не боишься? — спросил Тихон, когда девчонка приблизилась.

— Мне было страшно, пока Сармат был со мной. Сейчас я не боюсь, — ответила она и через плечо Тихона взглянула на косматого. Сказано это было так, словно она отчитывалась перед своим родственником. Дядя, или кто он там ей…

— Не думай, что это сойдет тебе с рук! — пригрозил косматый, а девчонка смотрела на него, как на вершителя ее судьбы.

— Не отставай, — мягко сказал Тихон.

— Хватит болтать. Надо идти, — поторопил косматый.

— Как тебя хоть зовут? — повернулся к нему Злотников, стараясь не замечать направленный на него автоматный ствол. — Меня Тихон.

— А я Амантур, — с достоинством произнес тот. Ну, точно — родственник девчонки. Кажется, именно это имя она называла.

— А что, Амантур, какова сегодня цена человеческой жизни в этом столь обласканном богом городе?

Косматый недобро сверкнул глазами:

— Не очень высока.

— А все-таки?

— Если хочешь, могу отправить тебя к Аллаху, у него и спросишь, — пробурчал Амантур и снова поторопил. — Идти надо.

— Слушай, отпустил бы ты меня, — сказал Злотников.

— Не думай, что я не благодарен тебе за спасение Сармата, — ответил косматый, — Если пожелаешь, могу отпустить. Но вряд ли тебе понравится здесь одному. А мой очаг — теперь и твой очаг. Ради твоего же блага прошу, пойдем, а?

«Что-то больно странное гостеприимство», — отметил Тихон.

— Ладно, веди к своему очагу. А то я и вправду замерз. — Он поежился.

Прошли еще с полкилометра и наконец, вышли к более-менее обжитому месту, которое представляло собой когда-то внутренний двор между небольшими домами. Бросилось в глаза трепавшееся на ветру застиранное белье, подвязанное к натянутым кое-как проводам. Из глазниц дома напротив тянулся дым — где-то в нем находился обещанный очаг, о котором упоминал Амантур. В предвкушении тепла по спине Тихона пробежали мурашки.

Людей здесь оказалось немало: с полсотни человек высыпало навстречу, когда они подошли к лагерю. Как-то мало верилось, что всех их мог заинтересовать Тихон — чужак, некстати пожаловавший в гости. Меж тем все они уставились именно на него.

Кто-то вдруг крикнул:

— Это же он!

— Он! Он! — полетело с разных сторон. — Это он! Тот тип, которого скинули с корабля!

Тихона оттеснили от Амантура, обступили со всех сторон, стали тянуть за ворот, за полы куртки, грозя то ли раздеть, то ли разорвать на куски. Чей-то кулак, скользя, заехал по лицу. Тихон, как мог, отбивался, не сомневаясь, что угодил в сборище умалишенных.

Вдруг раздался выстрел. После секундного замешательства ближние ряды отпрянули, и рядом с ним остался один тощий старик с куцей бороденкой. Судя по всему, дедок был глух и не слышал выстрела, поскольку озирался по сторонам и отступил назад только после того, как перед Тихоном появилась фигура еще более грозная, чем Амантур.

— Мирбек… Мирбек… Он рассудит… — прошелестело в толпе.

По сравнению с Амантуром и остальными, кого Тихон до сих пор видел, Мирбек производил впечатление человека действительно весьма здорового физически. Внешне он походил на откормленного и уверенного в себе быка. Мог бы сойти и за психически здравого, если бы не полубезумные выпученные глаза. Тихону с трудом удалось не опустить взгляд.

Мирбек подошел к Амантуру. Бросилось в глаза сходство между этими двумя. Оба широкоплечие, с плоскими лицами, с одинаково густыми бровями и смолистыми шевелюрами, плавно переходящими в бороды, они различались только ростом с разницей почти на голову.

Злотников не ошибся — они оказались братьями.

— Ты хоть знаешь, кого ты сюда привел, брат? — спросил Мирбек, обращаясь к Амантуру, но говоря достаточно громко, чтобы слышали все.

— Объясни, — напрягся Амантур.

— А ты спроси его! — заорал вдруг Мирбек. И тут же засмеялся, повернувшись к толпе и показывая на Тихона: — Вы были правы. Это он! Ха-ха!

— Пусть он скажет нам! Это он! Он! Пусть скажет! — опять над толпой разнеслись надрывные крики.

— Что тебе нужно?! — пересиливая голоса, крикнул Амантур. Автомат нервно трясся в его руках.

— Хой, он не понимает!.. — Мирбек выплевывал фразы, перемежая их затяжными паузами: — Ты хотел убраться отсюда? Так вот! Ничего у тебя не выйдет!.. Вот что происходит!..

— Ну и причем тут этот человек? — спросил Амантур.

Мирбек изменился в лице. Выпученные глаза гиганта на секунду разъехались в стороны, а потом снова собрались в яростный взгляд. Со стороны, может, это выглядело смешно. Однако Тихону было не до веселья. Гаденькая улыбка Мирбека превратилась в оскал. Он приблизился к Тихону почти вплотную. Изо рта его несло горелой травой.

«Дурь!» — сообразил Злотников. Характерный конопляный запах, пробивавшийся сквозь запах пота, пыли и бараньей шерсти от накинутого сверху овчинного тулупа, объяснял теперь и чрезмерную возбудимость Мирбека, и приступы неадекватного смеха.

— А притом!.. Эти неверные… Они бросили нас подыхать!.. — крикнул Мирбек. — Вот этот русский знает, о чем я говорю!.. — указал он пальцем на Тихона. — И никакой эвакуации… не будет!.. — рука гиганта взметнулась вверх, а голос у него был, как у заправского оратора. Мощный, резкий.

— Это точно известно? — спросил Амантур.

— Да точнее некуда!.. А народ!.. Желает знать!.. Кто виноват!.. — надрываясь, рубя, как ножом, свои фразы, гудел Мирбек, вновь обращаясь к толпе. — Я правильно говорю?!

Поселенцы отреагировали дружным воплем. Настроение их не сулило ничего хорошего. Не один ведь Мирбек, наверное, здесь обкуренный. Но для расправы и одного достаточно. Злотников не знал ни повадок, ни образа мыслей этого человека, но, судя по тому, что Мирбек был порядком одурманен, предсказать его намерения не составляло труда.

— Вот мы и хотим свершить!.. — гигант запнулся, не в силах подобрать нужные слова.

— …Справедливое возмездие!.. — нашелся он, наконец.

— А ничего, что он здесь вместе с нами? — спросил Амантур. — Его выбросили с корабля. Он такой же, как мы.

Но этот довод нисколько не подействовал.

— Он чужой! К тому же неудачник… — дышал гарью Мирбек. — Нам не нужны неудачники. Они притягивают беду…

— Вовсе нет, он как раз к удаче! Он спас моего сына! Албаста хотела украсть его! А ты знаешь хоть одного, кто осмелился бы воспротивиться воле албасты?!..

Мирбек ухмыльнулся.

— Да слышал я. Успели рассказать твои… Не иначе, шайтан ему помог! Чтобы втесался в наше доверие!

— Полегче, брат! Не выдумывай!

— А я не выдумываю!.. Народ жаждет! — мотнул головой Мирбек.

— Я буду стрелять! — предупредил Амантур, первым заметив, что руки брата потянулись к висевшему через плечо оружию. Он вытянулся в струну, и казалось, даже сравнялся с братом ростом.

— Когда отец умер, ты выбрал свой путь! — заговорил Амантур. — Я выбрал дело отца.

— Пасти баранов?!

— Мои бараны кормят нас. А твои бараны грабят и убивают других людей. Можешь распоряжаться своими головорезами, но не вынуждай меня делать что-то против моего желания.

— Брат… отдай его нам… — Мирбек дико вращал глазами, и губы его то вытягивались в трубку, то туго сжимались. — Надо разобраться, кто виноват… Самое время начать…

И началось бы, не обкурись он сверх меры.

Пошатываясь, гигант сделал два шага к брату. Это действие потребовало от него невероятных усилий. Глаза Мирбека вылезли из орбит. Зрачки так расширились, что грозили затмить своей чернотой белки глаз, испещренных кровавыми прожилками. На мгновение замерев, он намеревался сделать третий шаг, но вдруг упал, как подкошенный. Толпа, до сих пор находившаяся с ним в единой связи, молча наблюдала за тем, как Мирбек извивается, как здоровенный тяжелый жук, тщетно стараясь преодолеть земное притяжение. Некоторое время он еще шевелился, а потом неожиданно затих. В возникшей тишине слышно было его сиплое дыханье.

— А ну, пошли все вон! — скомандовал Амантур, и люди на удивление быстро рассеялись по своим щелям. Остались только четыре угрюмых типа, подручные Мирбека. Амантур приказал им поднять тело брата и унести.

— Пусть отоспится. Глядите мне, не уроните! — крикнул он им вслед и повернулся к Тихону:

— Не сердись на них. Они озлоблены.

Тихон подумал, что, может быть, нужно сказать спасибо Амантуру за избавление от перспективы оказаться растерзанным толпой или погибнуть от рук обезумевшего наркомана. Но посчитал, что Амантур наверняка вступился за него не просто так, а из каких-то внутренних побуждений. И не нуждается в благодарности.

— Много вас здесь? — спросил он просто для того, чтобы отвлечься. Нервы были на пределе, руки до сих пор тряслись. Он сунул их в карманы.

«Не то, чтобы я испугался смерти… Впрочем, это неправда. Испугался — вот именно такой, глупой смерти. Совсем не хочется пропасть за понюх табака…»

— Человек сто будет, — ответил Амантур.

— И давно вы здесь живете?

— Две недели. Думали перебраться хотя бы в Братск.

У Тихона вдруг появилось ощущение, что на него смотрят. Никогда прежде он не испытывал такого. Возможно, после столкновения с тварью дремавшие первобытные инстинкты обострились. Он изучил взглядом развалины, повернулся и глянул наверх. В оконном проеме увидел Амину. Девчонка тотчас исчезла в глубине.

— Она считает тебя своим избавителем, — объяснил Амантур, тоже заметивший девчонку. — Если бы албаста похитила Сармата, ей бы не поздоровилось!

— И часто эти твари похищают детей?

— Нередко.

— Что они с ними делают? — поморщился Тихон, заранее угадывая ответ.

— А ты как думаешь?.. — Амантур нахмурился. — Больших не трогают. Все больше младенцами интересуются.

— Логично. Вы ведь тоже предпочтете мясо ягненка старой баранине, — понимая, что зарывается, прокомментировал Тихон. Его начинало злить вынужденное присутствие здесь.

Однако Амантур отреагировал спокойно.

— Если хочешь меня задеть, у тебя не получится. Как друг, ты получишь у нас кров, тепло, еду. Что еще надо человеку сегодня? А если покажешь свою полезность, тогда тебе вовсе нечего бояться. Люди примут тебя.

— Полезность?

— Ты кто по профессии? В механизмах разбираешься?

— Смотря в каких.

— Ничего, захочешь — разберешься, — сказал Амантур и показал на окно. — Поднимайся наверх. А я пойду, проверю, как там брат мой.

То ли он был простаком, этот Амантур, то ли отлично понимал, что у Тихона нет другого выхода. Ведь, когда он остался один, появился шанс убежать. Но двинувшись вдоль дома, Тихон заметил в одной стороне желтушного типа, в другой еще одного. Захочешь убежать, получишь пулю в спину. Да и куда бежать? Амантур прав, никто вокруг не будет рад чужаку. А то, что нравы жестоки — так оно везде так. Но вот голодный желудок давно изнылся, и дым из окна обещал не только тепло от жаркого очага, а и, наверняка, что-нибудь съестное.

Так что голод оказался сильнее чувства опасности.

Когда Тихон вошел в помещение, где обитала семья Амантура, на него накинулись сразу несколько женщин. В отличие от давешней толпы, с добрыми намерениями. Запричитали на все голоса.

— Ай, спасибо тебе, добрый человек! Избавитель ты наш! Что б мы без тебя делали!.. — Горбоносая худая старуха, воспользовавшись замешательством Тихона, припала к его руке, чтобы поцеловать ее. Рахат, мать младенца, даже встала на колени. Видимо, и ее, наконец, проняло. Он заметил Амину: девчонка стояла в отдалении, наблюдая за сценой восхваления спасителя детей. Улыбнулся ей, но вряд ли та заметила — слишком темно.

Удивительное дело: здесь его воспринимали спасителем, но вряд ли эти люди чем-то отличались от тех своих соплеменников, которые только что жаждали его крови. Впрочем, Тихону чихать было на благодарность, внутри сейчас горело одно только желание — пожрать.

Вскоре его терпение было вознаграждено. Через мрачный закопченный коридор Тихона провели в комнату, где находился очаг — обложенное кирпичами кострище. Над ним возвышался приличных размеров котелок, в котором парило только что приготовленное варево. Огонь почти потух, остались только щедро пышущие жаром угли. Рядом сидел Нусуп — мальчишка с дерзким взглядом — и увлеченно сбивал с углей языки пламени.

Одна из женщин, шикнув, прогнала мальчишку от очага, хотя места вполне хватило бы на всех. Она сняла котелок с углей и поставила его на пол, где приготовлены были коврики для едоков. В комнату ввели старика с бородою чуть не до пояса. Он ступал, еле перебирая ногами, поддерживаемый под руки горбоносой худой старухой. Та усадила старика перед котелком и сунула ему в руку ложку.

— Угощайся, дорогой! — послышался ее хриплый голос. Она говорила с характерным восточным акцентом, — Бисмилляхи рахмани рахим! Во имя Аллаха милостивого и милосердного… Уж сегодня мы не оставим тебя голодным.

— Бисмилляхииаррохманиррохим… — слабым голосом однозвучно пропел старик, схватил щепотку соли и потянулся ложкой к котелку.

Старуха повернулась к Злотникову:

— Как зовут тебя, сынок?

— Тихон, — глотая слюну, ответил он.

От шибающего в ноздри буйного запаха у него помутилось в глазах, и слабость растеклась по телу. Он с трудом держался на ногах.

— Садись и ты, пожалуйста, Тихон, — сказала старуха и жестом пригласила занять место рядом со стариком.

Нашел себе место и Нусуп. Мальчишка принялся было за еду, но не успел поднести ложки ко рту, как тут же схлопотал от старухи по лбу.

— Хочешь, чтобы шайтан получил долю из нашей еды, как сказано в хадисе?..

— Ну, бисмилля, бисмилля… — проворчал малолетний наглец, потирая лоб.

— И не нукай мне! — старуха снова замахнулась ложкой, но удовлетворилась тем, что мальчишка боязливо пригнулся. — Только нечестивцы едят без молитвы. Мало тебе, что в лапы к самому шайтану чуть не угодили!..

Она замолчала и покосилась на Тихона. Он почувствовал себя неловко. Но что ж теперь — перекреститься для вида? Показать, что тоже верующий? Но это была бы ложь. У этих хоть Аллах есть. Даже у Мирбека, несмотря на то, что дорога ему уготована прямиком в ад, наверняка райские гурии на уме, черноокие и большеглазые. А что есть у меня? К чему я хочу прийти в итоге? Какая сила таскает меня по этому свету?..

— А ты ешь, сынок, ешь, — сказала старуха. — Не обращай на меня и на этого идиота внимания.

Когда все, помолившись, присоединились к трапезе, Тихон зачерпнул из котелка, стараясь, чтобы это не выглядело жадно. То была каша с мясом. Немного пригоревшая, но до головокружения вкусная. Хотя голод требовал жевать быстрее, он не поддался, стал наслаждаться едой, растягивая удовольствие.

Утолив первый голод, он не преминул рассмотреть сидевших у очага людей. Из взрослых, помимо старика, горбоносой старухи и уже знакомой Рахат, жены Амантура, здесь были еще две женщины. Возможно, сестры или другие жены Амантура (приверженцы ислама в Резервации давно не придерживались светских законов). Кроме них, Амина и две очень похожих друг на друга девочки помладше — лет шести и четырех. И Нусуп — единственный мальчишка.

Судя по всему, не такая уж патриархальная семья, если за трапезой отсутствовал глава семьи — Амантур. И только Тихон о нем подумал, как косматый хозяин очага возник в дверном проеме. Он первым делом схватился за канистру с водой. Тряхнул, она оказалась пустой.

— Нусуп, ты не принес воды, как я просил?! — прорычал он.

— Я еще не наелся! — с набитым ртом пробубнил Нусуп.

— А я тебе сегодня не драл уши!

Подросток нехотя отвалил от еды. Поглядывая на женщин, ожидал, видно, что кто-то вступится за него, но таковых не нашлось.

— И чтобы не играл с мальчишками!

— Слушаюсь, отец! — проворчал паренек.

Амантур хотел дать ему затрещину, но тот успел скрыться в коридоре.

— Паршивец… — проворчал хозяин. Женщины расступились перед ним, он взял младшую девочку к себе на руки и сел на пол вместе с ней.

— Ку'сай… — пролепетала она.

— Спасибо, дочка! Бисмилляхи… — произнес Амантур и губами принял из ее ладошки кусок мяса, облепленный кашей. Прожевал и отер усы.

— Нусуп совсем от рук отбился, сколько ни лупи! — сказала женщина, сидевшая рядом с Рахат. — Сегодня зачем-то поперся в развалины и увел за собой других. Амину уговорил.

— А ведь она была не одна. С Сарматом… — добавила Рахат.

Амантур, жуя, что-то промычал недовольно, но обе не вникли в угрозу.

— И Амина туда же, — вновь начала первая, — Но та хоть чужой крови, понятно, откуда…

— Дай поесть, женщина! — рявкнул Амантур, изрядно напугав обеих, и дальше все ели молча.

Тихон ощутил, что его начинает клонить в сон. С этой минуты все казалось не настоящим. И очаг, и сидевшие у дотлевающих углей люди. И холод с улицы, что сквозь дыру проема начинал вливаться в комнату — тоже не настоящий…

* * *

Похоже, он действительно уснул, так как очнулся от того, что кто-то потряхивал его за плечо.

— Эй, проснитесь…

Он никак не прореагировал, и его снова тряхнули.

— Я здесь, здесь, капитан!.. — встрепенулся Злотников, радостный оттого, что снова на «Берте», в тепле и сытости, но не в силах понять, почему капитан Мао говорит женским голосом.

Наконец, сел. Глаза слипались.

— Пойдемте, я покажу, где можно лечь!

Это была Амина.

Тихон скосил взгляд и заметил, что угли совсем потухли. В комнате только он и девчонка. Она стояла перед ним на коленях, а сам Тихон полулежал на том же месте, где уснул, и не упал только потому, что кто-то заботливо подставил под спину пуфик с истлевшим верхом. И даже не кто-то, наверняка, она и подставила…

Заметив, что взгляд его прояснился, девочка встала с колен и поманила Тихона за собой. Они миновали коридор, где она приняла из чьих-то рук (возможно, Рахат — лица не было видно в полумраке) сверток мешковины, и по лестнице повела гостя наверх.

— Постели ему там, в углу, — донеслось снизу. — Только насчет мертвецов предупреди!..

— А что, здесь остались еще старые хозяева? Надеюсь, не вы их прикончили? — спросил Тихон.

— Нет. Они давно умерли, — не поняла насмешки Амина.

— Извини, глупая шутка.

Помещение, в которое она его ввела, оказалось бывшей спальней. Мебель не тронута. Правда, покосившаяся, запыленная. Посредине стены напротив — кровать, на которой что-то лежало. Тихон подошел ближе и понял, что это и есть те мертвецы, о которых Амина должна была предупредить. Мужчина и женщина. Не требовалось особого ума, чтобы определить это хотя бы по волосам на мумифицированных черепах. Засыпанная пылью, истлевшая одежда местами разорвалась, обнажая черноту иссушенных тел.

— Здесь еще не так…

Амина оказалась так близко, что Тихон, в напряжении смотревший на тела, вздрогнул.

— Что ты говоришь?

— Не так холодно, — пояснила девчонка. — С этой стороны ветер почти не дует. Только вот мертвецы. Дядя Амантур хотел от них избавиться, но дедушка говорит, что нельзя трогать мертвых. Тем более, когда они лежат так…

— Ничего. Не в первый раз, — ответил Тихон и снова посмотрел на бывших владельцев этого жилища.

Было что-то символичное в том, что их не тронули ни крысы, ни вновь пришедшие сюда люди. Два тела, превратившиеся с момента катастрофы в мумии, лежали рядышком, так, чтобы не оставалось сомнений — эти люди думали друг о друге в самый миг смерти. Или кто-то один продолжал думать о любимом, первым ушедшим в мир иной, если смерть не пришла к ним обоим сразу, как об этом мечтается в сказках.

— Это их город, — произнесла вдруг Амина, и от этих ее слов Тихона пробрала дрожь. Такая обычно бывает в торжественную минуту, особенно когда слышишь какую-нибудь патетичную песнь вроде старого российского гимна. То же самое он испытал при виде двух мертвецов.

— Ты права, — откликнулся Тихон. — Это их город.

4. Ночные разговоры

Спать не хотелось. У потухшего очага Амина выдернула его из дремы, перебила сон. И теперь он просто лежал, прислушиваясь к долетающим в комнату голосам и стукам. Семьи поселенцев — а их было здесь больше десятка — готовились к безопасной ночевке, закрывая щитами из досок и железа проемы нижнего этажа. Считают, что это обезопасит от незваных чужаков или от тварей, охотящихся на младенцев. Но после того, что Тихон испытал, он крайне сомневался в надежности такой защиты. Перед тем, как оставить его одного, Амина рассказала несколько историй про демонов. Не просил, сама рассказала. И не скрывала своего восхищения перед ним, человеком, которому удалось победить в схватке с чудищем.

Какая схватка?!.

«Они считают меня героем! Но не расскажешь ведь, что чуть штаны не испортил, едва увидел, как горят руки. И только потом случилось чудо. Именно чудо! Включилось что-то внутри, нажалась какая-то кнопка, о существовании которой я никогда не ведал. Столкнулись две сверхъестественных силы. Одна должна была победить. И это оказалась сила, спрятанная внутри меня.

Как странно все… И когда появились поселенцы, девчонка фактически отстояла меня. И хотя Амантур вел себя довольно сурово, это вовсе не значит, что меня взяли в плен, как я считал раньше. Вовсе нет. Возможно, Амантур считает меня чем-то вроде талисмана. Рассчитывает на участие. И я, например, могу сейчас пойти и помочь ему колотить щиты.

Но мне нет никакого дела до этих людей…» — убеждал себя Тихон.

«Я сам по себе. Приютили, накормили — спасибо. При первой возможности уйду. Да хоть прямо сейчас… Вот встану… уже встаю…» Но сытость развратила организм и заставляла сохранять горизонтальное положение. Желание бежать если и не исчезло вовсе, то, по крайней мере, надолго утонуло в приятных ощущениях в животе. Да и потом, если входы заколочены, то и выходы, значит, тоже.

«Ладно, завтра утром уйду!..»

Тихон лежал на спине, ощущая колкость травы, подстилка из которой должна была защитить от бетонного холода. В ноздри бил неприятный прелый запах мешковины, которой он укрылся от сквозняка — к этому запаху невозможно было привыкнуть. Это тебе не поролоновый матрац на полке каюты, и не шерстяное одеяло с подушкой. Это, брат, почти настоящая первобытная жизнь.

«Интересно, если существовали цивилизации, достигшие уровня нынешней, научившиеся управлять генами, расщеплять атом, но так и не понявшие ценности жизни, — что могло остаться от них после какой-нибудь общемировой катастрофы, если таковая постигла их? На счастье остального человечества, эта катастрофа оказалась локальной. Хоть она и поразила огромную территорию, пострадали в ней только те, кто родился и жил в Сибири. Очень малый процент человечества. Но кому как не нам знать теперь, что плоды рук людских превращаются в ничто еще при жизни одного поколения, что уж говорить о тысячелетиях. Что уж говорить о всем человечестве…»

Его воображению вдруг предстала карикатура — некто лохматый и дикий на вид, представляющий собой то самое усредненное человечество, идет себе, идет и вдруг наступает на грабли, которых никогда прежде не видел и не знает, что это за предмет. Палка взмывает — и прямо в лоб! Но, испытав боль, человек не делает из этого вывода, а, придя немного в себя, наступает на грабли снова и снова. Лопаются глаза, ломается нос, кровь хлещет, чертовски больно… И все же ему по-прежнему любопытно, что будет дальше и чем все это закончится. И некому остановить его…

Медленно переваривая не только еду, но и свои мысли, Тихон вспомнил прошедший день. Особенно — то неприятное существо, позарившееся на самое дорогое, что есть у человека. На ребенка.

Продолжение рода — разве это не главная цель жизни?

«У меня тоже была когда-то эта цель…»

Он вспомнил, как однажды разговорился с двумя бродягами — с проповедником и юродивым при нем, почему-то выделив их из сотни пассажиров «Берты». Дурачок был так себе: слабоумный он и в Африке слабоумный. Проповедник же оказался чокнутым фанатиком, и к тому же словоохотливым. Как-то само собой вышли на тему «смысла жизни в продлении рода». Проповедник, который утверждал, что не принадлежит ни одной церкви, а только собственной, говорил, что продление рода не может быть главной целью человека, что-то плел о том, что если жизнь отдельного индивидуума нужна только для появления другой такой жизни, то ее смысл — в бессмыслице. Вещал о главной в его понимании цели — спасении души. А вдобавок сумел разговорить Тихона, выведать подробности того момента его жизни, когда все кануло в пропасть. Никому Тихон не рассказывал о своей трагедии, хотя допытывались многие, а вот проповеднику рассказал. Спустя какое-то время Тихон посчитал свою откровенность слабостью. И впоследствии каждый раз, когда хотя бы мельком задумывался о цели жизни и смысле существования, он вспоминал тот разговор, когда открыл чужому человеку свое горе…

В такие минуты, как сейчас, тараканы памяти лезли из всех щелей, остановить их было трудно, но он умел это сделать. Еще бы — столько лет тренировки.

Тихон велел себе заткнуться и думать о чем-нибудь другом. Отчасти спасал отвлекающий грохот внизу. Но вскоре стук прекратился. Шаги за стеной и возня тоже стихли. Видать, домашние Амантура устроились на ночлег.

Боязнь одиночества вдруг овладела Тихоном. Торчать здесь — значит, остаться наедине со своими воспоминаниями. Тогда они точно одолеют его. Пойти к людям? Ведь не все же они легли спать. Но он не представлял, о чем будет разговаривать с ними.

«Да хоть о чем! Лишь бы говорить!»

Впервые его тяготила уединенность.

Он решительно откинул мешковину, сел и посмотрел на слабо видневшиеся в полумраке два тела, которые когда-то назывались людьми, а теперь представляли собой лишенный жизненной силы набор атомов и молекул. Поймал себя на том, что в какой-то мере завидует освобождению двух душ от того кошмара, в котором ему, и тысячам таких, как он, приходится существовать ежечасно…

Тихон сообразил, что эта мысль опять заведет его в терзания о прошлом, и поспешил в коридор. Окна второй половины дома выходили на запад, откуда внутрь проникал слабый свет еще не потухшего окончательно неба, и Тихон вовремя заметил сына Амантура, едва не наступив на мальчишку. Тот сидел на ступенях лестницы, вытянув ноги и прислонившись к стене плечом.

— Извини, чуть не зашиб тебя, — сказал Тихон.

Нусуп ничего не ответил. С мальцом трудно найти точки соприкосновения, тем более, что в мальчишке было что-то злое, чего не должно быть в ребенке. Стоит поискать другого собеседника.

Поеживаясь от сквозняка, Злотников направился вглубь квартиры. Он думал, что поселенцы на ночь тоже будут жечь костер, но ошибся. Собравшись в соседней от очага комнатке, родные Амантура уселись в ее центре, как можно теснее друг к другу. Конечно, одеты тепло, но это лишь временное решение проблемы. Ведь скоро начнутся по-настоящему серьезные холода, и что они будут делать тогда?

— Амантур? — позвал Злотников, не видя лиц, только черные силуэты.

— Он ушел на совет, — ответила ему кто-то из женщин.

— Какой совет? Разве вход не заколотили?

— Они наверху собираются. На крыше.

Их голоса разбудили маленького Сармата, и Рахат принялась его успокаивать. Злотников не стал извиняться и вернулся в коридор. Нусуп не повернулся в его сторону. Или Тихон безразличен ему, или паренек уснул, что было вероятнее. Влетит ему от отца, если Амантур вдруг нагрянет. Но будить паренька Тихон не стал, вторгаться в чужие дела — не в его правилах.

Пробравшись в свою комнату, он ощутил, что здесь прохладно, и пожалел, что сбежал с нагретого места. Осень вступила в права, и будет холодно. Возможно, холоднее, чем прошедшей ночью.

«А не развести ли мне костер?» — подумал он, не понимая еще, почему поселенцы готовы мириться с холодом. Набрал щепок, валявшихся в коридоре, сложил из них пирамидку. Этого казалось мало. Но мысль о том, чтобы разломать мебель в комнате, где навечно уснули двое, казалась кощунственной и, видимо, не ему одному, учитывая нетронутость обстановки. Собирался пойти на верхние этажи поискать деревяшек, но его остановил голос Амины.

— Нельзя костер жечь, — сказала девчонка, входя в комнату.

— Почему? — он уставился в ее призрачную фигуру.

— Дядя Амантур говорит, что огонь привлекает тех, кто снаружи.

— Но ведь холодно.

— Ничего не поделаешь, — ответила она.

— Только не говори, что так вы живете всегда.

— Конечно, нет. Мы раньше жили возле Ангарска. У нас там остались дома.

— Ангарска? — изрядно удивившись, переспросил Тихон. — Но ведь это очень близко к Полосе! Радиация.

— Дядя Амантур давал баранов, кому нужно, и они закрывали глаза на то, что мы живем там, где не позволено.

— Но ведь радиация… — повторил Тихон.

— А что радиация, если там спокойно, — сказала Амина.

— Чего ж тогда сюда пришли?

— Мы уехать хотели. Многие так решили. Все ждали, когда прибудут спасатели, но оказалось, что зря.

— Но ведь можно было сделать плоты и сплавиться вниз по Ангаре. Хоть до самого Братска, — Тихон говорил так, словно это Амина решала, как нужно поступить.

— Среди нас много женщин и детей. Разве на всех плотов наделаешь? Да и опасно очень. Говорят, вдоль рек места очень дикие стали.

— Это верно, — согласился Тихон.

Знающие люди говорили, что берега рек в глухих местах стали очень неприветливыми. Вдобавок он мог вспомнить десятки случаев, когда «Берта» подминала под себя не то что плоты, а даже мелкие лодки. Ночью такое бывало часто, и если не выставить огней, ты обречен. Никто тебя не заметит. И никого не интересует судьба людей, упавших в воду, ледяную даже летом.

Амина отвлекла его неожиданным вопросом:

— Как получилось, что ты оказался здесь?

— О чем ты? Твой дядя привел меня сюда под автоматом.

— Нет. Я хотела спросить, почему тебя выгнали с корабля?

— Корабля… — Тихон усмехнулся. — Это на морях корабли. А здесь — ржавые утки для фекалий.

Он представил «Берту» с ее ненавистным капитаном, и это сравнение отчасти доставило ему удовольствие.

— Да это мутная история, — ответил он. — Не хочется вспоминать.

— А все-таки.

— Думаешь, тебе будет интересно?

Было темно, и все же он заметил, что она кивнула.

— Спроси лучше о чем-нибудь другом.

Девчонка задумалась, но ненадолго.

— Ты часто бываешь там?.. — она махнула рукой. Этот жест Тихон скорее почувствовал, чем увидел — по слабому потоку воздуха.

— Имеешь в виду, за Резервацией? Нет, не часто.

— Но ведь ты был там раньше? Правду говорят, что там людям очень хорошо живется?

Теперь настал черед Тихона задуматься. Должен ли он сказать правду — ей, рожденной и живущей в этих невыносимых условиях? Она не может помнить лучшей жизни, даже если родилась до войны. Местные считают, что за пределами Резервации райская жизнь. Их ожидание лучшего легко объяснимо. Но никакие их мечты о рае, увы, не способны показать, насколько там действительно легче жить.

Что я должен рассказать тебе, девочка? Что люди там не ведают, что такое выживание. Позволительным считают выбрасывать горы продуктов — в лучшем случае отдают на корм бездельникам, живущим за счет подачек. Потому что еды столько, что не съесть самим и девать некуда, разве что на помойку, да на корм свиньям. Рекламу тысяч названий мыл, шампуней, пены для бритья, прокладок и антивонючек крутят сутки напролет. Если не попробовал новый товар — считай, прожил жизнь зря. Помылся, побрился — гуляй, не хочу. В городах даже ночью светло, как днем. И можно развлекаться, гулять хоть до утра. Забуриться в тридэо и отдаться виртуальному дьяволу — но вряд ли ты знаешь, что такое тридэо. Резаться в войнушку или замутить стратегию, построить воображаемый дом, семью, а потом все стереть на хрен и начать заново. Поиграть в воображаемый апокалипсис — да запросто. Можно кататься на глайдерах, да и просто веселиться в ночных клубах и сиськотеках — но и об этом ты не имеешь ни малейшего представления. Можно и вовсе не работать, а получать при этом все необходимое для жизни. И обеспечили это высокие технологии, которые не доступны в Резервации. А цена этому всему — сама Резервация. Позорное пятно на поверхности Земли, принадлежащей Человечеству. Резервация — ад, где живут отверженные, те, кого не пускают в лучший мир, обложив кордонами. Место, где добывается кровь и плоть жиреющей цивилизации — нефть, газ, металлы и прочие ресурсы. Кто-то однажды решил, что это место не должно принадлежать одной стране. Кто-то другой решил заразить эту территорию ядерной чумой. Но радиация не вечна. И наступил дележ ресурсов. Честный — в понимании тех, кто причастен к зарабатыванию звонкой монеты, тех, кто, пользуясь благами прогресса, живет на полную катушку…

«Но вряд ли тебя устроит такой мой рассказ», — подумал Тихон. А вслух сказал:

— Да ничего такого особенно. Конечно, получше, чем здесь.

Кажется, его мысли пронеслись вихрем, и если помедлил он с ответом, то всего ничего. Но причина его заминки стала понятна ей.

— Ты все врешь, — сказала Амина. — Нет жизни хуже, чем здесь.

Тихон не видел Амину, но почувствовал, что она приблизилась к нему.

— Вот здесь лежат мертвецы, — сказала она. — Этим людям повезло. Здесь от них остались только тела. Но я верю, что ТАМ, — она показала пальцем вверх, — они вместе. И им ничего не страшно. А почему ты один? У тебя есть семья? Или была когда-то?

Стоп, девочка! Эко тебя занесло. Впрочем, сам виноват. Но и все равно, этот вопрос он даже себе задавать запрещал!..

Надо бы ее прогнать, но Злотников не нашел ничего лучше, чем спросить:

— Твои не потеряют тебя?

— До утра я вряд ли им понадоблюсь.

А девчонка не промах. Выглядит достаточно уверенной. Да и с возрастом он ошибся — судя по речам, она достаточно взрослая. И даже если ей четырнадцать или пятнадцать, для самой дикой части Резервации это, должно быть, немало. И не девочка она, не девчонка, а вполне созревшая девушка.

— А то, что ты сейчас одна, с чужим мужчиной? Это не имеет значения? Тебя не интересует, что о тебе подумают твои родичи?

То была последняя попытка увести разговор в сторону. И достаточно грубая — с целью смутить Амину, если в голове у нее совсем не то, о чем сейчас подумал Тихон. Но того, что произошло дальше, он никак не ожидал.

Амина вдруг прижалась к нему и обхватила шею Тихона руками. Он ощутил щекой, чуть ниже уха, горячее прикосновение губ.

— Возьми меня себе, — зашептала она. — Пожалуйста. Я буду делать все, что ты скажешь!

— Что ты говоришь? — сам зашептал он, испугавшись ее выходки. Хотел отстраниться, но Амина еще крепче обхватила его шею.

— Я знаю, ты хороший человек! Я это чувствую! Пожалуйста… Ты не сможешь здесь долго быть. Обязательно уйдешь. Если уйдешь, возьми меня с собой. Я пойду за тобой хоть куда, я буду твоя, хочешь?..

Она обдавала его жарким дыханием, вызывая дрожь во всем теле. В нем рождалось желание. И пахло от нее как-то необычно хорошо и приятно. Этому открытию Злотников поразился не меньше, чем поступку девчонки. В Резервации крайне мало людей со здоровым запахом. А ведь еще старая бабка Тихона в детстве говаривала, что чистый внутри человек и вонять не будет, даже если ему нечем чистить зубы и помыться, а нечистый пусть хоть трижды на дню скоблит рот и ходит в баню, от запаха бесов не избавится. Может быть, это она специально так давила авторитетом, чтобы наставить внука на путь истинный — в детстве он был непослушным мальчишкой — и так пыталась повлиять на его характер. Но Тихон ее слова на всю жизнь запомнил. Может, и права была бабка…

— Я теперь вспомнила! Там, когда албаста хотела украсть Сармата… — с придыханием продолжала шептать Амина, — на твоих руках проступил огонь. Ты упал на землю и не двигался… Мне казалось, что уже никто не сможет помочь. И если я отдам ребенка в ее руки, меня ждут ужасные перемены… Я смотрела на тебя и молилась, чтобы Аллах дал тебе сил… А потом увидела, будто ты смотришь на меня… увидела твои глаза…

Тихон слушал и впитывал каждое ее слово.

— Я не хочу быть с ними!.. — щекотали ее губы. — У меня никого нет. Ни отца, ни мамы. А для дяди я как чужая. Возьми меня… Хочешь, я буду твоей женой… А может, и не женой… Хоть кем…

Она замолчала. О том, что Амина плачет, Тихон понял, ощутив тепло ее слез на своей щеке.

Он понимал ее. Наверное, она считает, что кто-то неведомый, в ее понимании, должно быть, Аллах, распорядился, чтобы Тихон оказался в нужное время и в нужном месте, спас ее и детей от чудовища. Но если задуматься, то почему и нет? В этой жизни цепи случайностей рано или поздно оказываются закономерностями. Впрочем, не о том сейчас речь, не о том…

— Все-таки я не могу понять, почему ты считаешь, что со мной тебе будет лучше?

— Потому что ты другой. Никто не мог дать отпор албасте.

Она снова и снова готова была рассказывать то, что он уже слышал.

— Албасты никого не боятся. Албаста появляется, когда не подозреваешь. И так же быстро исчезает, если ей удается похитить ребенка. Прежде чем нападет, ее даже не видно. Матери сходят с ума и отцы тоже. А потом и они пропадают. Кто не смиряется с потерей, уходит в Полосу. А там албасты их превращают в оборотней и посылают обратно сюда за новыми детьми.

«Бред…»

Он мог бы сказать это и вслух, но боялся обидеть девчонку.

— А почему — албаста. Что это значит?

— Албаста — это демон в виде женщины.

— По-моему, не очень-то и похоже на женщину.

— Люди так прозвали. Албасты вредят родившим женщинам и младенцам и могут превращаться в любой предмет.

— И что, давно появились здесь эти ваши албасты?

— Раньше их не было. А сейчас никакого спасу нет. Они умеют внушать страх, и легко заставят даже мать добровольно отдать ребенка. А после той останется лишь рвать на себе волосы, когда поймет, что произошло. И это невероятно, что ты не поддался их колдовству. Ты особенный, и я хочу быть с тобой!

Далась ей эта тварь. Что девчонка странноватая — это Тихон понял. Все они здесь немного не того. Каждый в своей части. Но ему-то от этого не легче! Да, Тихон, ну ты и влип! Мало, что половина из этих людей — дефективные, так у девчонки и вовсе башню снесло — готова пойти на край света за человеком, которого совершенно не знает.

Как бы переменить тему?

Тихон вдруг вспомнил, что хотел задать важный вопрос.

— А ты случайно не знаешь, кто такие скитники? Они живут где-то в Полосе?

Амина отстранилась.

— О них лучше не вспоминать. Беду накличешь.

— Почему?

— Говорят, это они насылают демонов на людей.

— И ты веришь?

— Все говорят. После войны люди там превратились в оборотней и теперь охотятся за детьми. А скитники ими управляют.

«Господи, чего только не наворотят эти суеверные люди».

В оборотней Тихон не верил и считал, что появлению странных существ наверняка есть разумное объяснение.

— Так ты знаешь, где найти скитников? Вы с ними сталкивались?

— Дядя Амантур им всегда приют давал, если они приходили в нашу деревню. Но это очень редко бывало.

— Им что-то от вас было нужно? Вы вели с ними торговлю?

— Это не торговля. Они просто нас не трогали. «Надо же! Настоящее таинственное сообщество.

Вот бы найти их. Не может быть, чтобы люди совершенно отказались от благ цивилизации. Тем более в таком недружелюбном месте, как Полоса».

— Ну, я пойду… — сказала Амина.

— Постой.

Это вырвалось как-то само собой. Ему вдруг стало жаль ее отпускать.

— Ты так и не сказала, почему хочешь уйти от своих. К тебе плохо относятся?

— Не плохо и не хорошо.

— Так почему?

Она молчала.

— Ладно, поговорим об этом завтра.

Амина две секунды постояла, раздумывая, а затем ушла.

Тихону казалось, что он продолжает чувствовать прикосновения ее рук. Конечно, зря он позволил ей воспринимать себя благодетелем и тем самым дал пустой шанс. И вообще, виноват, что не прогнал Амину сразу, едва она затеяла разговор, позволил общаться на равных. В данную минуту он ощущал себя, по меньшей мере, совратителем, сбившим девчонку с пути истинного. Непорядочно по отношению к семье Амантура. Даже если она у них в семье всего-навсего на роли прислуги. Да и потом — он дал себе зарок не сближаться с кем-либо после того, что случилось с его семьей…

Однако было еще что-то, не позволявшее чувству вины разрастаться сверх меры.

Она сказала, что видела его глаза, когда он лежал на земле, уткнувшись носом в камни. Выходит, не одному ему померещилось. Тихон и сейчас до мельчайших подробностей мог вспомнить, как выглядят глаза Амины, когда впервые увидел их там, на развалинах, во время стычки с мутантом. Да и можно ли говорить «померещилось», если с подобным столкнулись двое? Это нечто другое — какая-то необъяснимая внутренняя связь. Такая же сверхъестественная, как чудо, защитившее его от огня.

Вернувшись на подстилку, он долго сидел, погрузившись в свои мысли, но каждый раз вздрагивал, едва тишина прерывалась шорохом и тихими голосами из соседних комнат. Ждал Амантура, чтобы попросить за девчонку. На правах спасителя сына сделать для нее все, что можно, если обижают. Чтобы не пропустить хозяина, решил встретить его у лестницы. Вышел из комнаты и, нащупывая пальцами стену, добрался до коридора.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — позвал он.

Сын Амантура все так же сидел на лестнице — нес караул.

— Здесь только я, Нусуп, — откликнулся он и проворчал: — Осторожней, тут много камней на полу.

— Спасибо, — сказал Тихон. — Амантур не возвращался?

— Отец скоро придет, — ответил подросток.

— Можно я с тобой посижу?

— Пожалуйста.

Нусуп подвинулся, освобождая место рядом. Интересно, подумал Тихон, ведь паренек знает, что Амина пробыла у меня достаточно долго. И что думает об этом?

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Тринадцать.

Он хотел задать тот же вопрос про Амину, однако посчитал, что лучше спросить у нее самой. Возникшее молчание требовалось чем-нибудь заполнить, но ничего на ум не приходило. Не говорить же о погоде…

Нусуп вызывал у него противоречивые чувства. Вспомнились злые речи мальчишки при первом знакомстве, когда Амина благодарила за спасение младенца. Тогда Тихон посчитал, что Нусуп не очень-то переживал за своего младшего брата. Ревность порой не знает границ. Тихон вполне допускал мысль, что Нусуп специально завел ребятишек подальше в развалины, чтобы угроза для маленького Сармата стала более чем вероятной…

Он чувствовал напряжение, исходившее от Нусупа. И не удивился, когда тот спросил:

— Зачем Амина приходила к тебе?

— Почему это тебя должно касаться? — ответил Тихон.

— Она сирота. Отец в любой момент может выдать ее замуж за того, кто первым об этом попросит…

Чувствовалась в его фразе недосказанность. Злотников ждал, что будет дальше.

— Она просила тебя, чтобы ты взял ее в жены, — сказал паренек, даже не удосуживаясь облечь свои слова в форму вопроса.

После некоторой паузы добавил:

— Я бы на твоем месте согласился.

«Сопляк! Рассуждает тут, изображает проницательность. Или он узнал это от Амины?»

— Разве ты не знаешь, зачем нам нужны женщины? — продолжал Нусуп. — Чтобы рожали и вели хозяйство. Это тебе скажет каждый мужчина. Пока Сармат маленький, она приставлена к нему нянькой. Но на самом деле она семье не нужна. Лишний рот. Отец как-то намекал, что неплохо бы пристроить Амину кому-нибудь. Так что бери. А то другие желающие найдутся! Она девка видная.

Тихону вдруг захотелось треснуть пацана по макушке, да побольнее. Едва сдержался. Ему послышалось, мальчишка хмыкнул.

— Не возьмешь ты, Мирбек возьмет.

Тихон вспомнил брата Амантура. Он представил их рядом — обкуренного гориллоподобного мерзавца и хрупкую Амину.

Мальчишка снова усмехнулся, правильно расценив, что за картину вообразил себе Тихон.

— Вчера Мирбек похвалялся, что грабил простачков на пристани. Слышал выстрелы? Он их не только ограбил… Знаешь, он и тебя мог сегодня убить!

Тихону показалось, что это было произнесено специально, чтобы уколоть. Да и вообще весь разговор был странным, как игра. Причем играл с ним Нусуп уверенно, словно пацану не тринадцать лет, а все тридцать и был он прожженным циником.

— Значит, говоришь, Мирбек? — сказал Тихон. — А почему именно он?

— У него старшая жена плоха стала. Он бы и сам поторопил ее на тот свет отправить, да боится нашего муллу прогневить. А как жена помрет, возьмет Амину. Может, через неделю, а то и завтра….

Их разговор прервался шумом. Кто-то спускался по лестнице.

— Отец, ты?! — крикнул Нусуп.

— Я! — прогромыхал в ответ голос Амантура. Спотыкаясь, он оглашал пролеты ругательствами.

— Ну, что там? — поинтересовался паренек.

— Завтра отправляемся обратно домой!

— А почему?

— Так решено! — ответил Амантур и, спустился, наконец, на площадку.

— Ты один? — спросил он сына.

— Тихон со мной.

— Тихон! — позвал Амантур.

— Я, — откликнулся Злотников.

— Мы завтра уходим на юг. Ты с нами или останешься здесь?

Тихон ответил не сразу.

— А у меня есть выбор?

Ему послышалось, что Нусуп, в ожидании ответа затаивший дыхание, снова усмехнулся.

5. Безумие ночи

И опять он ворочался и не мог уснуть. Даже когда за стеной утихли голоса родных Амантура, обеспокоенных вестью о возвращении, Тихон продолжал вслушиваться в тишину и думать о собственном положении.

После разговора с Аминой сломалась его прежняя установка, запрещавшая копаться в прошлом. Уступила натиску хлынувших мыслей. Несколько дней назад никто не мог бы сказать, что настанет конец его пустой и строго размеренной жизни. Но с того момента, когда капитан Мао застукал его в своей каюте, в жизни контрабандиста Тихона Злотникова совершился крутой поворот. Казалось бы, причина случившегося связана с родом его занятий — ведь сколь веревочке ни виться… И любой, даже самый удачливый флибустьер неизбежно терпит крах, если вовремя не отказывается от своего ремесла.

«Но что же заставило меня так сглупить?»

Сейчас, когда можно было думать об этом более спокойно и почти непредвзято, становилось ясно, что иначе как помутнением рассудка или вмешательством тайных сил объяснить случившееся невозможно. Да, он потерял осторожность. Но это лишь верхушка проблемы. Почему он допустил это? Вот где загадка, требующая взгляда внутрь себя. И чтобы понять, надо вспомнить, почему он решил заняться контрабандой и пришел к жизни такой никчемной… Вспомнить все, как бы ни сопротивлялась этому на сквозь больная душа!

* * *

…Это произошло незадолго до войны. До того, как Сибирь стала яблоком раздора. Когда города ее спали спокойно, и никто не подозревал о грядущей беде…

Статистика свидетельствует, что в мире каждую минуту вершится насилие. Но это не заботит никого, пока не коснется лично.

В тот черный для Тихона Злотникова день он с женой и двумя дочерьми должен был отправиться в туристическую поездку. Но из-за плохой погоды рейс из Иркутска отменили — вылет перенесли на завтра. Пользуясь возможностью, Тихон решил, что добьет кое-какие дела на работе, чтобы по возвращении легче было войти в колею. Жена его отговаривала, как будто чуяла беду, но он настоял. Разве он мог знать, что сажая семью в такси, разговаривал с ними в последний раз?

В офисе он провел не более десяти минут, да, собственно, в офис и не заходил: оказалось, что в здании авария и отключен свет, причем надолго. Позвонил жене, но услышал лишь долгие гудки. Набрал домашний номер, и снова никто не ответил. Можно было бы позвонить соседям, но те ни с кем не поддерживали тесных отношений.

Все время, пока ехал в такси, Тихон продолжал названивать. Тревогу усилил начавшийся проливной дождь. Машины ползли медленно, и полчаса езды превратили нервы в натянутую струну. Когда подъехали к дому, тротуары едва возвышались над улицами, полными воды. Пока Тихон бежал от такси к подъезду, успел промокнуть. Вскочив на крыльцо, поднял взгляд на окна своей квартиры. И как нарочно, слетевшая с козырька струйка угодила в глаза. Он тогда пользовался контактными линзами, и те едва не уплыли. Вода обожгла, он почти ничего не видел и двери открыл вслепую. В подъезде столкнулся с двумя мужчинами, прорвался между ними, даже не извинившись. Впрочем, и они, не сказав ни слова, торопливо выскочили на улицу, где дождь навсегда скрыл их следы. Вероятно, эти двое были теми самыми людьми, лица которых Тихону следовало запомнить. Впрочем, утверждать этого он не мог ни тогда, ни тем более сейчас…

Поднявшись на свой этаж, он обнаружил дверь незапертой: сквозь тонкую щель виднелся свет в коридоре. Когда Тихон распахнул дверь, он увидел свою жену и дочерей…

Но табу на эту сцену даже сейчас, после стольких лет, невозможно было преодолеть. Вспышкой его разум выхватывал из памяти единственную деталь — светлые волосы младшей дочери, рассыпанные по полу. Тогда ему показалось, что она спит. Но почему на полу? И почему не слышит его крика?..

И с тем криком его жизнь превратилась в сплошной кошмар. А любая попытка вспомнить все заканчивалась тем же внутренним криком, от которого мутилось сознание, погружая Тихона в полуобморочное состояние. Он никак не мог простить себя за то, что в тот злополучный день убежал от семьи, предпочтя работу возможности провести время с родными. Наверное, он сумел бы защитить их…

Тех двоих, что выходили из подъезда, так и не нашли. О них ничего не было известно — кто, зачем и к кому приходили. А он даже не мог составить их фоторобот. Не попали они и в камеры видеонаблюдения, как назло не работавшие в тот день. Наиболее вероятной следствие посчитало версию, что убийцы пробрались в квартиру, подумав, что хозяева надолго уехали. А когда неожиданно вернулись из аэропорта жена и дочери Тихона, душегубы избавились от них, как от свидетелей.

И даже если бы преступников нашли, утешила бы Злотникова только их казнь. Долго он мечтал о возмездии, о том, как резал бы их по кусочкам, чтобы доставить как можно больше мучений, и умерщвлял бы медленно, бесконечно…

А потом что-то случилось. Будто лопнул нарыв, и постепенно стихающая злоба уступила место другому чувству. Нет, он по-прежнему считал, что зло должно быть наказано, однако более не стремился к отмщению. Старался осознать причины случившегося: ведь ничего не происходит в этом мире просто так, думал он. «И ненависть мне не поможет. Это я — главная причина случившегося. Это была моя семья. Я наплевал на семью и притянул беду. Значит, должен суметь пережить весь этот ужас и понять, для чего такое испытание…»

Прощение — вот чего он стал искать. Пускай те люди совершили зло — он не должен их ненавидеть. Их накажет кто-то или что-то гораздо более сильное, чем закон человеческий и человеческая же ненависть. Ведь они совершили злодеяние по отношению к самим себе, растоптали что-то в душе своей.

Не отягощаться злом стало его самоцелью. Но укрепиться в этой новой для себя идее мешало отношение друзей и сослуживцев, с которыми он делился мыслями. Он чувствовал непонимание окружающих, его считали блаженным, поскольку он отступил от извечного и строгого правила возмездия. Думали, вероятно, что он гордится своим отходом от принципа «око за око». А он не спал и рыдал ночами, в безостановочных размышлениях стремительно и в то же время мучительно избавляясь от ненависти.

Он бесконечно устал, и, может быть, перестарался, не сумел заполнить образовавшуюся пустоту. В душу начало вторгаться равнодушие к миру, к людям, которые окружали его. Он не мог жить прежней жизнью. Все вокруг казалось бесполезным, лишенным смысла. Через полгода Тихон покинул Иркутск. Планировал уехать на некоторое время куда-нибудь очень далеко, где можно дальше кормить свое одиночество и разлившуюся в душе тоску. Небольшой поселок под Архангельском стал его новым пристанищем. Может, и не случайно был выбран именно этот город, как будто Тихон подсознательно искал опоры у начальника небесного воинства, архангела Михаила, в честь которого именован был северный град, архангела, который, по преданию, должен будет призвать трубным гласом души на Страшный суд.

Домик он снял на отшибе, у самого Белого моря. Раз или два в месяц выбирался в магазин за покупками, всем видам еды предпочитая консервы. Ни с кем не общался, нигде не работал, благо позволял банковский счет, денег на котором раньше хватало на четверых, а уж на одного с лихвой. Единственными друзьями его стали собеседники виртуальные — пользователи Сети, в разной степени страдающие агорафобией. Сбиваясь в тесные кружки сетевого общения, схожие негласными правилами с сектами, где не было места чужим, они жили в своем мирке.

А в большом мире бушевали страсти по поводу очередного глобального энергетического кризиса. Впрочем, столкновения за энергоресурсы случались и раньше, так что события предвоенного времени для многих, включая Тихона, остались незамеченными. Разве что повысилась плата за электроэнергию да продукты стали дороже. Но если бы Тихона спросили, сколько денег осталось на его счету, он бы пожал плечами и через минуту забыл о вопросе. Где-то далеко в Иркутске ждала его обставленная дорогой мебелью пустая квартира. О том, чтобы продать ее или сдать кому-либо в аренду, чтобы выручить деньги, Тихон тоже не задумывался. И он по-прежнему был одинок. Но и мысли о том, чтобы создать другую семью, не допускал…

А между тем за пределами России возникло Международное бюро по эксплуатации недр — детище робкое, но перспективное. Мировое сообщество все активнее призывало дряхлеющего «русского медведя» отказаться от прав на Сибирь. Спровоцированный извне, в столице случился переворот и почти бескровная сдача власти в угоду новому политическому и экономическому курсу. Это, безусловно, стало глобальнейшим событием. Началась череда громких убийств: избавлялись от крупных бизнесменов, владельцев гигантских корпораций, права на которые перетекали из одних рук в другие. Тихон и этого не знал. Прошла для него незамеченной ситуация вокруг нефтеносных и газоносных месторождений арктического шельфа, где до войны начали активно качать ресурсы со дна Ледовитого океана, и это оказалось проще и выгоднее, чем вкладывать средства в обустройство Сибири и Дальнего Востока. И сразу идея общемирового освоения Сибири перестала быть чисто иллюзорной и стала осуществляться на практике. С барского соизволения нового правительства России.

Весь мир наблюдал за тем, как огромную территорию за Уралом делили на протектораты и отдавали в недропользование всем, кто хотел: Европе, Штатам, Японии, Китаю. Немало досталось маленьким «азиатским тиграм», число которых значительно увеличилось. Естественно, с обязательством откупаться особым налогом в пользу Московии. И без того избалованная, столица и вовсе обезумела от свежей порции денежных вливаний.

Но через два года среди особенно ревностных патриотов распространился слух, что история с арктическим шельфом — фикция, обман и заговор, устроенный врагами тех, кто всегда боялся сильной России и еще с конца двадцатого века намеренно подсаживал ее на сырьевую иглу, что никаких таких особенных запасов на самом деле там нет, а тех, что имеются, хватит ненадолго. Как водится в таких случаях, поднялась очередная волна ненависти всех ко всем: к коварным иноземцам, к собственному правительству, к шарлатанам ученым, в одночасье из героев превратившимся во врагов народа. Назревали волнения и за Уралом, где отдельные округа, обеспокоенные тем, что заморские пришельцы грабят и вывозят все, что можно, а деньги рекой продолжают течь к «москалям», решили сыграть на упреждение и объявили о независимости, пока их совсем не продали в чужое владение, как в свое время поступили с Аляской…

Эти сообщения вызывали у Тихона отвращение к любой, даже политически не окрашенной вести. Отрезвление наступило, когда во время очередного его похода в супермаркет на толпу покупателей с гигантского, во всю стену, экрана обрушилось известие, что против армии генерала Маслова под Иркутском были применены нейтронные бомбы малого радиуса действия. Злотников не имел ни малейшего представления о том, кто такой генерал Маслов, хотя люди активно обсуждали эту новость, а после начали сметать с полок все подряд.

Его поразило упоминание об Иркутске.

Так ничего и не купив, обратно к компьютеру он помчался с желанием восполнить тот информационный вакуум, который образовался за эти молниеносно прошедшие месяцы одиночества.

Так, с опозданием Тихон узнал, что происходит в мире. Роясь в устаревших сообщениях Сети, он читал про перевороты и про дележ собственности и ресурсов, про БЭН и его место в изменившемся миропорядке. А через три дня, спровоцированный чьей-то безумной выходкой, ядерный шторм пронесся по всей Сибири. Те, кто не успели покинуть свои города, оказались в роли заложников, которым предстояло умереть вместе с захватчиками.

Схлопнулась экономика и кончились деньги. Тихон пытался искать работу, но постоянной не находил. Домик пришлось оставить и сменить на комнатушку. А вскоре он распрощался и с компьютером, однажды сломавшимся без надежды на замену. Полуголодный, как и миллионы соотечественников, он пережил первый год. Верхушки пытались что-то решать, но, как всегда, за счет собственного народа. Правительства менялись одно за другим, пока, наконец, не выдали «на гора» идею о том, что правильнее будет обустроить Россию в ее европейских границах, чем пытаться вернуть навсегда утраченное.

С глаз долой, из сердца вон. Жизнь в стране, урезанной до территории времен Ивана Грозного, потихоньку стала налаживаться. Но душою Тихон был ТАМ, — где была его родина, которую предали те, кто издавна считал, что Сибирь и Дальний Восток — это не Россия, а так, придаток, с которого можно кормиться.

Контроль над территориями за Уралом прибрало в свои руки Бюро эксплуатации недр. Цивилизованная вроде бы структура, с подразделениями во всех вполне цивилизованных государствах. Корпорация, состоящая из отдельных людей, каждый из которых мог считаться милым, порядочным человеком. Но в совокупности эти тысячи милых порядочных людей образовывали чудовищную и бесчеловечную машину по нещадному извлечению ресурсов.

Не дожидаясь, когда спадет радиационный фон, БЭН объявило свои территории зоной свободной добычи и начало набор волонтеров. Тихон без сомнений отправился в контору по найму. Перемена образа жизни сулила возможность вернуться на родину. Тогда он еще не понимал, что возвращаться-то, собственно, некуда…

Так как в нем всегда жива была техническая жилка, он записался на краткосрочные курсы наладчиков шахтного оборудования. Правда, обязательство отработать перед компанией положенный по контракту срок не давало возможности жить по своему усмотрению. Три года он отпахал на восстановленных и вновь открываемых шахтах. Каждую неделю приличная сумма ложилась на счет, но куда тратить деньги, он не задумывался. Работать приходилось в суровых, подчас жесточайших условиях. Постепенно, как подсознательное стремление к смерти, рождалась в нем жажда риска. Это позволяло забыться, целиком отдаться своему делу. И он уже не представлял, что можно где-то найти другую работу. Среди собратьев по труду он искал таких же одиноких волков, как сам. Постепенно их собралась дружная бригада, готовая перемещаться от места к месту, куда позовут новые хозяева. Им часто поручали опасную работу в шахтах, где были особенно сильны скопления метана и малейшая искра могла привести к непоправимым последствиям. Первыми они оценивали результаты своего труда, называли себя смертниками и, спускаясь в самую преисподнюю, смеялись над теми, кто трясся за собственные жизни. Над теми, кто мечтал живым и невредимым вернуться в большой мир. В свой дом. К родным и близким. У смертников ничего этого не было. В какой-то мере это и сыграло с ними злую шутку в Якутии, где срочно понадобилось запускать брошенные в войну рудники. Тамошние владельцы предоставили дешевое и бракованное оборудование, и бригаду фактически отправили на верную смерть. Они не нужны были сытому миру, отъевшемуся падали с тела поверженного гиганта. В крайнем случае огорчатся страховые компании, выплачивая внушительные суммы, которые по смерти застрахованного, если у него нет наследников, должны достаться нанимателям — так хитро было прописано в договорах у большинства из членов бригады Тихона. Никто, естественно, под лупой эти договоры не изучал.

После взрыва метана они попали под завал — крепи шахты проявили все свое коварство. Из тридцати человек выжило двое: Тихон да Алекс Эджертон, дружок-иноземец. Три года они проработали рука об руку. И только двое выбрались из заварушки почти невредимыми. Несколько царапин да шок от обезвоживания не в счет.

В этом Тихон увидел знак. Судьба хранила его для чего-то большего.

Но даже после случившегося речи не шло о возвращении в ставшую чужой для него новую Россию, за несколько лет съежившуюся до границ шестнадцатого века. Он считал себя русским, но той России, которую он любил и помнил, больше не существовало. Его родная земля была Сибирь. Когда-то русская, а теперь непонятно чья. Больная от нанесенных ран, но все такая же огромная и суровая.

После счастливого спасения Тихон покончил с рудниками, благо контракт истек, пока он лежал в больнице. Решил сменить профессию и нанялся на «Берту» — судно, курсирующее от Ледовитого океана через северо-западные границы Братской Резервации к юго-восточным — по Енисею, Ангаре, рекам помельче, не боясь ни порогов, ни льда, совершая безумные порой вылазки в труднодоступные места. Когда капитан Мао подрядился на каботажные рейды в заливах Карского моря, Тихон завел в портах знакомства и решил заняться контрабандой, благо скопилась умопомрачительная сумма, которую он пустил на рисковое дело помощи партизанам, добивавшимся самоопределения сибирских территорий. Так что вовсе не деньги были самоцелью. Опасность — вот что привлекало Тихона. С некоторых пор она стала его новым кумиром.

В конечном итоге дело закончилось поражением…

* * *

Так, постепенно, воспоминание за воспоминанием, промелькнула перед ним прошлая жизнь. Она разделилась на две части, существовавшие отдельно, независимо друг от друга. В первой и главной у него была семья. С теплотой он вспоминал те далекие, навсегда ушедшие в небытие времена, когда мог считать себя абсолютно счастливым человеком, о чем тогда и не подозревал даже.

Нынешнее свое существование, когда главным побудительным мотивом стал беспрестанный поиск места в изменившейся реальности, Тихон считал явлением временным. Надеялся, что судьба рано или поздно выкинет его к новому берегу, и начнется другая часть жизни, где он тоже будет счастлив. Но как-то по-другому, не так, как раньше.

И вот новая черта, которую он перешел. Не то ли это событие, которого он так ждал? Случайно ли оказался в лагере поселенцев? Нет, в случайности он давно не верил. Значит, это очередная перемена. Поселенцы собираются двинуться на юго-восток по дороге, когда-то ведущей в Иркутск. Вчера утром в приступе малодушия он намерен был идти в Полосу. Человек в Братске говорил о скитниках, живущих в Полосе. Бывают ли такие совпадения?..

И отказаться от предложения Амантура значит бежать от судьбы.

«Нет, я отправлюсь завтра вместе с поселенцами, а там и в Иркутск. Хотя бы для того, чтобы узнать — кто же такие скитники? И что же это за треклятое место — Полоса, что поглотила мой родной город?»

* * *

Он дернулся и пробудился от непроизвольного движения. Понял, что заснул. В комнате стояла тишина. Однако Тихон испытал странное, знакомое ощущение чего-то грядущего, несколько позабытое: с подобным он сталкивался, когда работал в рудниках, смиренно полагаясь на тех своенравных коней, которые, как он верил, куда-нибудь да вывезут. И вот сейчас опять проняло.

Он лежал, не шевелясь, затаив дыхание, и напряженно вслушивался. Мог уловить даже слабые звуки. Нужно только уметь отличать их от стука собственного сердца и шума крови в голове. Вот в углу прошуршала мышь. Закапала вода наверху.

Нет, не наверху!

И не вода это вовсе, а какой-то клекот наподобие птичьего.

Звук исходил с улицы, прямо из-под окон комнаты. Прежде чем выглянуть, Тихон достал очки. На улице заметно посветлело. Высоко поднявшаяся луна выглядывала из-за туч. Тяжелые, они быстро двигались по небу, подгоняемые ветром. Снова раздался клекот, и Тихон, как ему показалось, четко определил направление. Всмотревшись в промежуток между развалинами двух домов, какое-то время ничего не видел, кроме нагромождения камней. Но вот клекот повторился, и снова, как в прошлый раз, в лунном пейзаже проступили смутные очертания двуногого существа. Не понадобилось бинокля, чтобы разглядеть албасту, как его (или ее?) называли поселенцы.

Существо двигалось медленно, время от времени останавливаясь, и в тот же миг вновь раздавался клекот. Такой негромкий, что Тихон засомневался: мог ли в самом деле этот звук его разбудить или это сработало предчувствие?

Послышался клекот с другой стороны. После короткого ожидания у соседнего здания Тихон увидел еще одного демона. Похоже, твари действовали заодно. Осторожничая, вместе они сошлись на углу и через пустырь направились прямиком в направлении дома, в окне которого стоял Тихон. Можно было спугнуть их, запустив какой-нибудь предмет. Но промешкал: пока раздумывал, существа приблизились и нырнули в окно, находившееся почти точно под его комнатой.

Тихон выбрался в коридор, а оттуда — на лестницу. На площадке увидел силуэты Нусупа и Амантура. Оба дремали. Хотел разбудить их, но вновь раздавшийся клекот заставил замереть и прислушаться. Звуки шли с фасадной стороны дома. Это означало, что тварей не две, а больше, и они переговаривались меж собой.

Беспечные сторожа ничего не слышали. Разбудить их? Но вряд ли они проснутся тихо. Обязательно последуют возгласы вроде «А?!», «Что?!», «Да мы не спим!». А он не хотел спугнуть тварей. Сейчас его толкало вперед проснувшееся любопытство. Хотелось понаблюдать за этими существами и, если понадобится, подпустить как можно ближе.

«Тревогу поднять всегда успею!»

По лестнице он спустился на этаж ниже, остановился перед заколоченным щитом, закрывавшим проход на этажи, где расположились поселенцы. Ему показалось, что точно напротив, за щитом он слышит шорохи. Что-то заскреблось по деревяшкам. И вдруг щит дрогнул (и Тихон вместе с ним), будто кто-то пытался сорвать заплот. Но дерево оказалось крепким. Новых попыток тварь не предпринимала, все стихло. Почти не дыша, Тихон прильнул к щели, но если существо и пряталось только что за преградой, то сейчас никого там не оказалось. Тихон скосил взгляд вправо, влево, посмотрел вниз, куда уходил пролет, ведущий к выходу из подъезда. Пусто. А сюда им так просто не попасть.

Тихон собрался пойти наверх, как вдруг снова услышал клекот. Близко — за подъездным окном. Он подкрался к проему и увидел тварь.

Существо замерло, уставившись вверх, как будто знало, что сейчас увидит человека. Лунный свет позволял разглядеть силуэт с длинными, почти до колен, руками. В прошлый раз Тихон хорошо запомнил острия их когтей и порождающую огонь силу одного из этих существ.

«Врешь, на этот раз я не попадусь!»

Все же стоило предупредить Амантура. Что, если албасты не передумали завладеть младенцем? Но он не мог отойти от окна. Как завороженный, Тихон смотрел на тварь, а та вдруг, словно желая продемонстрировать свои способности, изогнулась, готовясь к прыжку. И не успел он отступить, как албаста, присев на мгновение, выстрелила в его сторону всем телом. Взметнувшись вверх, существо раскинуло конечности, вцепилось в нижний край проема, используя силу когтистых лап. Доли секунды потребовались на то, чтобы оказаться рядом с Тихоном.

«От такой прыгучести не спасут никакие щиты!» — эта мысль пронеслась в голове в то мгновение, как тварь набросилась на него и повалила на пол. Резкий запах шерсти ударил в нос — такой же мерзкий, как у мешковины. Тихон захрипел, пытаясь сбросить с себя существо. Рукою шарил по полу, выискивая хоть что-нибудь, чем можно было отбиться. Нащупал вроде что-то. Но ударить не сумел: сильные когти албасты дотянулись до шеи. Что-то теплое хлынуло из-под ключицы, потекло по коже, за ворот. Понимая, что это кровь, он застонал и… проснулся.

* * *

Поняв, что это был сон, Тихон с шумом выдохнул. Волна страха, усиленная воображением, постепенно сходила. Он ощупал шею. Оказалось, что твердый стебель в мешковине колол кожу, вот и привиделись когти. От нее же, от мешковины, и вонь. Тихон сорвал ее с себя, и вдруг услышал тот самый звук, что причудился во сне.

Клекот!

Это повторение казалось невозможным, но он опять проделал тот же путь к окну, что и во сне. Высунувшись, увидел демонов. Только сейчас они не крались к дому, а убегали от него. Их было трое — серебристые в лунном свете фигуры двигались по направлению к соседним развалинам. Одно из существ бежало медленнее остальных, что-то держа в руках.

Младенец!

Не боясь быть услышанным, Тихон ломанулся в коридор.

— Амантур! Проверь, где твой сын!

— Нусуп? — воскликнул Амантур, но, увидев, что мальчишка здесь, тут же сообразил: — Сармат! Где он?

Тихон уже мчался по лестнице, перепрыгивая через две-три ступени. Очутившись внизу, остановился перед щитом — как и во сне, целым. Значит, албасты действительно способны высоко прыгать и никакие изощренные методы поселенцев их не могут остановить! Он толкнул щит, рванул на себя, снова толкнул, рванул, и так несколько раз, пока не выломал доску и освободил достаточный для себя проход. По коридорам первого этажа перебежал на другую сторону дома и выпрыгнул на улицу. Мгновения хватило на то, чтобы увидеть ссутуленные силуэты, почти сразу исчезнувшие в глухой тени между домами. Тихон побежал за ними через заваленный обломками пустырь, перепрыгивая рытвины, каменистые кучи.

Пространство между домами казалось безжизненным. Голоса людей остались за спиной. Впереди — полумрак и тишина. Однако, постояв какое-то время не шелохнувшись, Тихон вновь услышал клекот. В доме справа. Схватил с земли камень и нырнул в проем ближайшего окна. Снова остановился, крепко сжимая булыжник, готовый в любое мгновение ударить, если тварь вознамерится напасть.

Снова клекот. Демоны словно предупреждали друг друга о преследовании, но при этом не торопились, как будто не воспринимали человека как серьезную угрозу. Из троих тварей следовало выбрать именно ту, которая несла в своих лапах ребенка. Для этого пришлось пересечь развалины. Блуждая по лабиринтам комнат, Тихон, наконец, выбрался на противоположную сторону. Слабый свет пробуждавшейся зари позволял разглядеть отпечатки лап, ведущих по пыльной дорожке к разломанной крыше небольшого дома, который почти целиком утопал в обломках соседних зданий. Сгнившие стропила прогибались, когда Тихон зашагал по крыше, видя перед собой зияющий пролом. Он уверен был, что тварь скрылась именно там. Очутившись в темноте, осмотрелся. Было как-то подозрительно тихо. Он рассчитывал, что хотя бы ребенок заплачет, но тот, по всей видимости, уже был мертв или тварь умела заставить младенца молчать.

— Где ты прячешься?! Выходи! — крикнул Тихон.

«Уходи!.. Уходи!» — несколько раз визгливо ответило эхо.

Неприятное ощущение выплыло из тьмы подсознания — предчувствие, какого он раньше не испытывал. И Тихон более не сомневался: тварь здесь. Он решил, что пока не обследует все четыре угла крыши, отсюда не уйдет.

Но в темноте он не мог чувствовать себя уверенно. Прежде чем сделать очередной шаг, ногой проверял прочность перекрытий. Двигаясь по периметру крыши, периодически замирал и вслушивался, затем продолжал красться.

Неожиданно резкое колыхание воздуха заставило его отпрянуть. Что-то темное метнулось навстречу и скользнуло мимо. Тихон развернулся, но неосторожно. Нога ухнула в пустоту. Раскинув руки, он выронил камень, но, падая, сумел почувствовать и схватиться за какой-то трос. Тонкие стальные проволочки, из которых тот был свит, растрепались от ржавчины и впились в ладони, разрывая кожу. Стиснув зубы от дикой боли, Тихон все же сумел остановить скольжение.

Он висел, слыша, как снизу долетают всплески падающего в воду мусора. Спасительный пролом вверху казался недосягаемым. Тихон осмотрелся, но невозможно было хоть что-то разглядеть в той черноте, что окружала его. Только в самом низу едва угадывалась рябь встревоженной воды.

Отпустить руки и нырнуть? Но если там глубоко, можно оказаться в ловушке, в глубоком каменном мешке. А если мелко и торчит арматура, тогда вовсе конец.

И он стал карабкаться вверх. Громко стонал, не сдерживая себя — так легче было переносить боль от множества впивающихся игл. Дыра в промежутке между перекрытиями становилась светлее, но все еще оставалась бесконечно далекой. Передохнув, Тихон снова глянул вниз: рябь успокоилась, и на поверхности воды возник зыбко дрожащий прямоугольник. Вдруг тень перегородила часть отражения. Испугавшись, Тихон задрал голову и увидел над собой голову и плечи. Ему показалось, что это Амантур или кто-то из его людей. Падающий из-за спины человека предутренний свет не позволял разглядеть лица.

— Помоги! — крикнул он. — Сам я не справлюсь.

Силуэт ответил ему клекотом.

Похолодев, Тихон забыл на миг о боли и крепче вцепился в трос. Он ожидал, что тварь применит свой изощренный метод наведения страха. Но она как будто старательно изучала его, не предпринимая никаких действий.

Неожиданно трос задрожал, завибрировал, и Тихон, дрожа не столько от страха, сколько от невыносимой боли в руках, смирился с тем, что сейчас упадет. Но боль вдруг отступила, а вместе с ней в его тело начала втекать сила. Собственный вес показался ничтожным. Не веря случившемуся, он сделал робкую попытку подтянуться. И понял, что доберется до пролома в два счета. Если бы не тварь…

Внезапно он осознал, что его сила не могла взяться из пустоты. Именно тварь и помогала ему сейчас! Но для чего?

Чтобы насладиться своим могуществом, а потом добить?

— Не дождешься! — рыкнул Злотников.

Он готов был разжать руки, упасть вниз, а там будь, что будет. Но не мог этого сделать. Создалось впечатление, что его ладони прилипли к режущей поверхности, и даже если бы он хотел отцепиться, то не сумел бы преодолеть чужую силу, что сдавливала ладони, с силой прижимала их к тросу.

Гневный клекот заставил его снова взглянуть на тварь, и по ее горящим глазам он понял, что лезть наверх ему придется даже против собственной воли.

Он вынужден был сдаться. И сразу движения вверх дались легко и свободно. Перебравшись через пролом, Тихон отполз подальше от дыры и устало развалился, на миг позабыв о твари. А когда вспомнил — перевернулся, чтобы встретить смерть лицом к лицу. Демон с серебристой шерстью возвышался над ним, пугая своей схожестью с человеком.

— Кто же ты?! — прошептал Тихон.

Он увидел, как необычно засветилось лицо твари, будто подсвеченное со стороны, позволяя, наконец, убедиться, что нет в нем ничего пугающего. Это было похоже на то, как в кино подсвечивают лампами лица актеров, когда желают подчеркнуть выразительность момента. Но это не было кино, да и посторонний свет отсутствовал. А между тем лицо и глаза албасты светились изнутри — теплом и добротой, казавшейся невероятной после того, что он узнал об этих существах. И в особенности после того, как одно из них пыталось его сжечь заживо.

Существо вдруг протянуло к нему свою когтистую лапу и произнесло странный горловой звук:

— Пер-р-руачь…

— Что?

Злотников нахмурился, силясь понять произнесенное.

— Пер-р-руачь… — повторило существо и показало лапой куда-то в сторону.

Тихон взглянул в указанном направлении и увидел лежащего на куче мусора младенца, которого тварь оставила, чтобы спасти его, Тихона Злотникова.

«Я должен забрать ребенка!»

Кажется, он произнес это вслух. Желание забиться в угол исчезло. Он двинулся вперед. Но тут стены и потолок зашевелились, со всех сторон послышался гневный шелест, и Тихон увидел, что все вокруг облеплено существами, похожими на мелких черных птиц. Все они вдруг бросились на него, решив ни за что не позволить взять ребенка. Посыпались градом удары их клювов. Попятившись, Тихон снова ухнул в пустоту. Но теперь он будто летел по длинному коридору, в конце которого сиял чудный розовый свет. Тихон летел все быстрее и быстрее, задохнулся в испуге, когда тоннель неожиданно кончился, и перед ним распахнулось огромное пространство, сплошь залитое светом восходящего солнца.

Он закричал…

…И опять проснулся. Но ощущение падения на сей раз не обмануло. Он лежал не на подстилке, а под самым окном, на полу. Как будто упал с подоконника. Повернув голову, Тихон увидел за окном облака, окрашенные в розовый свет.

Услышав шаги, поднял взгляд. Перед ним стояла Амина.

— Что случилось?!

— Дурной сон, — прохрипел Тихон и отер ладонью лицо. — Да не один…

— У тебя кровь!

Он опустил взгляд и увидел, что на ладонях проступили красные пятнышки, как будто сотни иголок вонзились, оставив мелкие кровоточащие ранки. И правда, лишь иглы или тонкие жесткие проволочки могли оставить такие отметины. Или металлический ворс на ржавом тросе…

Но ведь это был всего лишь сон!..

6. Скрип колеса

Подробности ночного кошмара отступили перед хлопотами начавшегося утра. Поход к Полосе требовал основательных сборов. Тихон принял активное участие в подготовке к переходу.

Повозки поселенцев, которые он осмотрел по просьбе Амантура, оказались древними полусгнившими автомобилями, предусмотрительно укрытыми в соседних развалинах. Естественно, на лошадином ходу. В этих местах, где топливо на вес золота, другой вариант и представить невозможно. Повозки являли собой жалкое зрелище. Не верилось, что десятилетия назад все они блистали дорогой новизной. Для максимального облегчения, с машин было снято все, что только можно — двери, стекла, обшивка, капоты. Местом для возницы служил пустой моторный отсек.

Вместе они обошли все повозки, чтобы Тихон, на правах опытного технаря, проверил их состояние. Он заметил, что поселенцы не слишком заботливо относились к своей технике. Только на нескольких повозках стояли одинаковые колеса. На большинстве — разномастные, каким-то чудом подошедшие от других машин. Воздух в шинах держался на честном слове, а учитывая состояние разрушенных дорог и старость резины, вероятность лишиться покрышек была достаточно велика. Инструмента мало, а какой оставался, за ним не следили.

«Нет, все бесполезно», — думал Тихон, перебирая то немногое, что можно было использовать в деле — несколько ключей, отверток, ножовку по металлу без полотна. Но где ж его взять теперь, хороший инструмент? А лучше — настоящие автомобили вместо этих колымаг. Пусть самые дешевые, самые простые. Отменить девятую поправку? Да только БЭН никогда не позволит. Это означало бы, что в Резервации начнет возрождаться жизнь. А этого им не нужно. В Резервации нет даже кузниц. Гвозди на вес золота, но их хотя бы можно добыть в развалинах. А вот у лошадей вместо подков — у одних сандалии из соломы, у других что-то вроде сапог из грубой кожи. Даже не Средневековье это, а какая-то пародия на первобытный строй…

И все же, рассматривая эти карикатурные, но в данном случае весьма практичные транспортные средства, Тихон подивился умелой работе, невозможной без использования специнструмента — приварить к рамам крепления, предназначавшиеся для упряжи, или насверлить нужные отверстия под болты. Едва ли мог найтись мастер, сумевший обойтись в этом деле без электричества. А где его здесь взять, электричество? Технарская жилка заставила Тихона поинтересоваться — какой искусник переделывал машины под повозки?

— Был у нас один малый, — ответил Амантур. — Отец Амины, между прочим, сестры моей двоюродной муж. Колядой себя звал. Он в железе толк знал. У нас дома генератор его руками сделанный. Там электричество. И свет в домах.

Естественно, Тихон посчитал его слова розыгрышем.

— Врешь!.. — не удержался он.

— Раньше работал, — признался Амантур. — Вообще-то Коляда хороший человек был, только слабый и никчемный. Совсем пропащий.

— Почему же?

— Не мужчина. Даже барана зарезать не мог.

— Это такая доблесть?

Амантур воспринял его вопрос, как вызов.

— А ты, Тихон, как я погляжу, из той же породы. Букашник! Рук не замараешь, если речь о животине пойдет, верно?! А кашу с мясом вчера, небось, трескал?!

На этот аргумент Тихону ответить было нечего. Он и не особо обиделся, глядя на кривую ухмылку Амантура, довольного своей отповедью. Даже рассмеялся в ответ:

— Ладно, уел! Расскажи лучше, что с вашим мастером стало.

— А чего рассказывать. Не свой он был для нас. Ни по вере, ни по жизни. Он прибился к нам тяжелый, больной. Мы выходили его. А он в благодарность придумал для нас электричество. Своими мечтами жил. Всего того, что мы имеем, ему казалось недостаточно. Вас, русских, не понять. Вроде: живи, как есть, коли голова на плечах и руки из того места растут. Но нет, все хотите чего-то большего. А если не получается — так хоть сдохни. Или пей без конца. Наш Коляда перебродивший кумыс любым напиткам предпочитал. А уж если бражки где раздобудет, так и вовсе праздник. Когда сестра моя померла, после нее он на других баб даже не смотрел — ну разве это мужик? Все с железками своими возился, пока от пьянства не помер. И никакого приданного дочери не оставил. А что в наше время эти железки?!

Амантуру, видно, не с кем было поговорить по душам. И он продолжил изливать наболевшее:

— Нусуп, когда подрастал, все крутился возле Коляды, но я не позволил! Заметил первый раз, по-хорошему поговорил. Другой раз поколотил легонько, а когда снова застукал с ним, избил чуть не до смерти. Так только и отвадил. Как отец меня учил: уж лучше вообще без машин и без механизмов разных, чем позволить шайтану властвовать над людьми!..

Слушая его рассказ и думая о неведомом ему Коляде, Тихон заочно испытывал к этому человеку симпатию. Рухнувший мир оставил после себя множество вещей. И нужно иметь смекалку, трудолюбие, чтобы из этих остатков сотворить что-то полезное для себя и других. Нелегко такому человеку в обществе, где главная ценность — сила и нахрапистость, умение зарезать барана, но не интеллект и живость мысли. В обществе, где тот, кто по праву своего разума должен считаться человеком уважаемым и достойным, а слывет юродивым недотепой. Вдобавок ко всему, так и остался механик без продолжателя своего дела. Потому, наверное, и спился. А в итоге — в убытке сами поселенцы. Через какое-то время все, что создал Коляда, придет в негодность. И на чем эти идиоты будут возить свои тюки? Но, конечно, прикрываясь именем бога, трудно согласиться с тем, что путь этот ведет в никуда. Назад к шатрам и шалашам, к непроглядной тьме невежества. Разве не так жили когда-то твои предки, Амантур?..

— А сейчас разве не шайтан властвует? — спросил Тихон.

— Я не сказал, что и сейчас так считаю. Сомневаюсь я. В сурах сказано про железо — в нем сильное зло и польза для людей. А где железо, там и техника. Она должна служить добру и хорошим людям. А если не так, то лучше совсем без нее. Вот ты скажи мне: разве можно безбожникам давать то, чего они не достойны? Не за то ли наказал нас Аллах, что отступили от его имени?

— Нехорошо, когда знания в помощь подлецам, — согласился Тихон. — Но и такая жизнь — тупик.

Амантур вздохнул и, посмотрев на Злотникова, хитро прищурился.

— Коляда был хороший мастер, классный. Так, может быть, ты, Тихон, для того и появился здесь, чтобы занять его место? Моя мать сказала, что ты ниспослан нам Аллахом. Старуха, знает, что говорит. Ты умнее любого из нас. Я и это признаю! Если кто посмеет тебя обидеть, клянусь, я выпущу ему кишки!

— Даже если это будет твой брат?!

Амантур напрягся, но смолчал.

— Не надо никому кишки выпускать. Пока я с вами, — ответил Злотников, — но вовсе не потому, что этого хочется тебе.

Судя по взгляду Амантура, его это признание удовлетворило.

* * *

Ответ на вопрос, почему Амантур и его родичи избрали местом своего жительства самый неуютный в Резервации район, более других пострадавший в войну, лежал на поверхности. После войны эти места с буйно растущими на радиации травами облюбовали скотоводы, потянувшиеся сюда из многих краев. Их не остановили даже скалы, изуродовавшие местность вскоре после бомбардировок и преграждавшие водный и сухопутный путь. Причиной появления скал, как объясняла народная молва, стало ближайшее по времени сильное землетрясение, что и раньше не считалось редкостью для Прибайкалья. Взрывы потревожили земную кору, вот она и откликнулась естественным образом. Стремительная Ангара в верховьях своих теперь изобиловала порогами, местами резко меняла направление, а ее бурные потоки оказывались не по зубам ни одному судну. И федералы редко заглядывали сюда.

Новое для себя Тихон узнал и о Полосе. О ней говорили, как о местности, однако правильнее оказалось считать Полосу туманным образованием. Амантур похвастался, что однажды видел у кого-то затертую спутниковую фотографию, сделанную в похожие летние дни, когда над территорией Прибайкалья властвовал обширный антициклон. Ни единого облака над землей и только у южной оконечности Байкала будто провели окунутой в белое кистью и жирно замазали все, что находилось на территории больше трехсот километров длиной и почти в сотню шириной. Это был, конечно, неровный прямоугольник, и он не имел четких углов и границ, но название — Полоса — просто само напрашивалось.

— А что говорят власти?

— Говорят, жить там нельзя, — отмахнулся Амантур. — но запрещать не запрещают. А по мне, так от нее одна польза — радоваться надо, что из-за Полосы к нам сюда орды китайцев не нагрянули!

— А что, через нее нельзя пройти?

— С ума сошел? Никто по доброй воле не осмелится проникнуть в Полосу.

— Почему? — не унимался Тихон.

— Многие, кто в ту сторону уходил, навсегда пропадали. А если кому повезло вернуться, умирали вскорости. Они как покойники становились!.. Если ты собираешься туда, я тебе не советую.

— А скитники? Живут ведь они там.

Амантур нахмурился.

— Да, скитники живут. Только я иногда сомневаюсь, что они люди. Их колдунами кличут. Если неприятностей не хочешь, без нужды про них лучше не вспоминай и при наших не говори! Я тебя предупредил!.. Да, они могут жить там, но почему — знать не знаю, и врать не буду.

После этой беседы Тихон еще больше утвердился в своем желании дойти до Полосы, а если повезет, то и проникнуть в Иркутск. Этот город манил его не только тем, что там была его родина, но и своей загадочной недоступностью. Подталкивало его и появившееся после стычки с демоном необъяснимое ощущение, что он обязан отправиться туда, откуда приходят эти странные твари — албасты. И где живут неведомые скитники.

Безумная идея: выйти на скитников и наладить личный контрабандный канал — отступила. Теперь Злотников нуждался в большем. Как будто в этом была воля судьбы — узнать то, чего почти никто не знает. Даже Амантур и его семья, прожившие рядом с Полосой несколько лет.

Из дальнейшего объяснения Амантура он понял, что официально наличие там постоянных туманов и дымки объяснялось открывшейся после войны вулканической деятельностью и обильным рождением гейзеров. Кто-то даже заявлял, что это, мол, так поднимается пар от кипящей на дне Байкала воды. Но теории, коим благоволили власти, не давали ответа на вопрос: откуда у этой дымки такая редкая стойкость к сохранению определенной формы? Так что о Полосе и ее аномальности ходили бесконечные слухи.

Естественно, из границ, подконтрольных БЭН, выпадали не только территории, что прятала в себе Полоса, но и та зона отчуждения, где прозрачность атмосферы была недостаточно высока. И обитавшие там люди, например, скитники или партизаны, зализывавшие раны после стычек с федералами, предпочитали не афишировать этого. Как понял Тихон, Амантуру с семьей потому и жилось там вольготно, что они, видно, сумели найти общий язык со скитниками и партизанами, а то обстоятельство, что радиация близ Полосы выше нормы, их совершенно не пугало.

Тихон и раньше знал, что для властей Братской Резервации южная ее часть была как кость в горле, «бэновцы» избегали появляться здесь лишний раз без особой необходимости. Главные ресурсы — нефть, газ — в основном сосредоточились на севере, а с южан, кроме мяса и шерсти, брать было нечего, даже лес предпочитали добывать не южнее окрестностей Братска. А здесь по рекам курсировали торговые суда, которые партизаны изредка подаивали, но никогда серьезно не обижали, а вот федеральный катер с большой вероятностью мог получить пробоину, если из тихого прибрежного леса по нему вдруг долбанут гранатометным залпом.

Но сейчас время другое, рассуждал Тихон. В южном секторе Резервации ввели эмбарго — значит, за недовольных режимом намерены взяться серьезно. Неважно, против активно действующих отрядов партизан или против неведомых скитников. Отнять прикормленные места, заставить местное население потуже затянуть пояса, что, вполне естественно, отразится и на жизни повстанцев. С этого момента нигде не будет спокойно. И вероятность попасть между жерновами БЭН и партизан высока.

Очевидно, по этой причине поселенцы не могли прийти к единому мнению — возвращаться на юг, или нет. Потому и заседали вчера так долго, жаловался Амантур. Одни лелеяли призрачную надежду, что в БЭН все же решат проявить милосердие к беженцам, пришлют суда и объявят всеобщую эвакуацию. Другая часть поселенцев, к которой присоединился Амантур, упирала на то, что разумнее полагаться только на себя и вернуться в знакомое, удобное место.

Была у поселенцев и другая причина для возвращения домой. Прежде чем идти сюда, они избавились от части овец и лошадей, навялили десятки мешков мяса, наготовили шерсти, собираясь превратить их в деньги по прибытии на новое место. Все это добро было припрятано где-то в укромном месте. В конечном итоге удалось переубедить сомневающихся — пока никто чужой не знает о существовании столь драгоценного груза, лучше вернуться с ним назад.

* * *

Сборы, наконец, были закончены. Амантур предложил Тихону ехать с ним в одной повозке. Пока Тихон занимал место, ему вновь показалось, что кто-то наблюдает за ним. Обернувшись, он увидел Мирбека, сидевшего в кузове небольшого грузовика, в который была впряжена тройка рослых коней. Гигант устало облокотился на борт и смотрел на Тихона. Взгляд его казался пустым и бессмысленным, будто после вчерашнего он все еще пребывал в прострации. Но Злотников был уверен, что причина неприятных ощущений именно Мирбек. Как если бы тот источал направленное в его сторону зло.

Внезапно пришло это ощущение, но так же резко и схлынуло, напомнив о вчерашнем случае, когда он спиной почувствовал, что на него из окна смотрит Амина. Подумав о ней, Тихон резко обернулся и в толпе собирающихся поселенцев увидел девчонку. Амина садилась в соседнюю повозку, но Тихон готов был поклясться, что секунду назад тоже ощутил на себе ее взгляд, правда, не такой жгуче ледяной, как у Мирбека…

* * *

Вытянувшаяся двумя рядами колонна выступила из города на старое шоссе, уходившее к юго-востоку. Сквозь асфальт давно проросли кусты, и лошадям приходилось старательно их объезжать, из-за чего повозки на каждом вираже душераздирающе скрипели. Погода портилась. Стало холодно, недавно взошедшее солнце спряталось за густыми тучами.

— Похоже, снег будет! — заметил Амантур.

Ветер крепчал, порывами налетал с севера, насквозь простреливая салон, но не было стекол в повозках, чтобы сдержать его порывы. Он ударял в лица людей, трепал волосы и ясно давал понять, что будет только усиливаться. А мрачное небо словно решало: освободиться от тяжелого бремени сейчас или немного погодить. Вскоре появились редкие снежинки, непослушные и сумасшедшие, они носились вокруг, набиваясь в компанию к дорожной пыли, которая собиралась в подобия маленьких смерчей, изредка захлестывала внутрь повозки, заставляя жмуриться.

Тихон последовал примеру остальных: руки спрятал в рукава и спустился как можно ниже края пустого оконного проема — так удары ветра меньше доставали. Он закрыл глаза и думал — не о себе, а почему-то о несчастной лошади, которая недовольно всхрапывала и дергалась, когда ветер швырял с дороги очередную пригоршню песка, и тогда сильными ударами хлыста возница поправлял ход.

В момент затишья вновь можно было сесть ровно. Тихон заметил, что их повозка поравнялась с той, где ехала Амина. Он полуобернулся, рассматривая девушку с удвоенным интересом. Наверное, рассказ о мастере Коляде так подействовал. Теперь он узнал и другую причину желания Амины вырваться из привычного круга, лишь бы не оставаться с людьми, которые не особенно уважительно относились к ее отцу.

Заметив, кого так пристально разглядывает Тихон, Амантур вырвал Тихона из раздумий удивленным возгласом:

— Послуша-а-ай! Так тебе нравится девчонка?!. Забирай!

— Не понял, — произнес Тихон.

— А чего тут понимать. Ты мужик. Тебе нужна женщина. И я от лишнего рта избавлюсь. Рахат уж сама как-нибудь с Сарматом понянчится.

Злотников не знал, что и ответить. Зато Амантур несказанно был рад, что может оказать добрую услугу, да еще такую простую.

— Должен ведь я отплатить тебе за спасение сына. Вот и предлагаю девчонку. Ну как, по рукам?!

— А ее ты спрашивал? — процедил Тихон. Не по душе ему были эти варварские порядки.

— А кто ее спрашивать будет? Здесь бабы слушают, что им мужики говорят. Забирай! Сам же потом спасибо скажешь. Девчонка — загляденье. И нетронутая — это я тебе гарантирую!

Тихон вспомнил, что хотел замолвить слово за Амину. А тут вон как вышло.

— Если бы вчера албаста унесла твоего сына, что бы ты сделал с ней?

— Не знаю, не знаю… — ответил Амантур. — Убить не убил бы, хоть и грозился… Мирбеку бы отдал. Он давно просил.

— И не пожалел бы девчонку?

Амантур сдвинул брови и сурово посмотрел на Тихона.

— Почему я должен кого-то жалеть? Да я за сына глотку порву! Почему я должен кого-то жалеть?! — повторяя эти слова, Амантур говорил громко, словно намеревался криком вбить в голову Тихона свои простые, но исключительно важные мысли.

— Это там… — он показал на запад, — люди могут вести себя, как дешевки! У нас, если виноват в чем — ответишь, и мало не покажется. Если кто плохое моим детям сделает, никаких сил не пожалею, найду и убью! А если нет, перестану быть собой! Только тупые и безвольные животные не мстят за своих убитых детей. Овца не мстит за своих детей. Я — не животное! Понимаешь?!

Тихон молчал.

— Я знаю, что ты сейчас думаешь, — не отставал Амантур. — Считаешь, что я дикарь и невежда. А я тебе скажу, что жить надо так, как отцами завещано! Я помню, как в свое время все свихнулись на свободе и всепрощении. Даже преступников готовы были миловать, смертную казнь отменить. И что, помогло это от зла мир избавить? А у нас тут — око за око! Слыхал?! И любой тебе об этом скажет. Я и сыновей своих тому научу. Если кто-то будет мешать тебе жить, не позволяй! Нельзя никому спускать!

Амантур перегнулся через сиденье назад и посмотрел на сыновей. Сармат лежал в объятьях Рахат и агукал. Нусуп настороженно смотрел на отца, прижимаясь к матери.

— Вот он это хорошо понимает! Хотя еще щенок.

Амантур дотянулся и потрепал сына по волосам.

— Верно я говорю, Нусуп?

Улыбаясь, он погладил мальчишку по щеке, и вдруг крепко схватил его за ухо, сдавил так, что тот побледнел. Но не заплакал, не пискнул даже. Тихон ожидал, что Рахат вступится за мальчика, но женщина, видно, привыкла к выходкам мужа.

— Ничего, верю, что из него не слабак, настоящий мужчина выйдет! — Амантур отпустил сына.

Мальчишка смотрел исподлобья то на отца, то на Злотникова. Тихону стало его жаль.

— Спускать нельзя, говоришь? Пусть другой уступает? — произнес он. — А сказку про двух козлят помнишь?

— Каких еще козлят?! — прорычал Амантур.

— Которые на узком мостике уступать друг другу не хотели и оба в пропасть свалились. Такую сказку тебе мама в детстве не рассказывала?

— Ты маму мою не трожь, Тихон!

Брови Амантура слились в одну линию. Возникла зловещая пауза. Казалось, Тихон перешел какую-то черту. Но Амантур внезапно расплылся в улыбке.

— Ну-ка давай, расскажи свою сказочку.

Пришлось рассказать. Амантур расхохотался и хлопнул Тихона по спине.

— А ведь ты молодец, Тихон! Здорово придумал. Но выводы неправильные делаешь. Был бы один козлик сильнее, плевал бы он на второго! Вот почему всегда надо быть первым! Теперь ты понимаешь меня, Нусуп?! — спросил он, обернувшись к сыну.

Снова налетел ветер. Возница не успел среагировать, и лошадь отклонилась в сторону. Страшно заскрипела подвеска. Амантур качнулся и навалился на Тихона.

— Дор-р-рогу держи, подлец! — крикнул он вознице.

— Думаешь, ты меня своим примером подковырнул? — прохрипел он в ухо Злотникову. — Если по твоим законам жить, все сдохнем! Ты и я — мы мужики, Тихон. Разве ты не дашь отпор обидчику, разве согласишься с тем, чтобы тебя перестали называть мужчиной?!.

Внутри Тихона все заклокотало. Он вдруг подумал: что если этот бородатый дикарь прав?

«Перестать быть собой!» Но ведь так и произошло. Тихон потерял близких и жил без жажды мести. С потерей семьи удалось смириться, только кардинально изменив жизнь. Изменив себя. Собственно, и контрабандистом он стал только ради того, чтобы прошлое осталось позади. Это настолько ему удалось, что иногда казалось, будто он вспоминает чью-то чужую жизнь, не свою.

«Неужели я потерял себя? Перестал быть мужчиной?» — как заученные, повторял он слова Амантура.

Но, может быть, где-то есть та грань, за которой не имеет значение, соответствуешь ли ты тому образу «настоящего мужика», как это понимает Амантур и другие люди, которых большинство и в цивилизованном мире. Несмотря на внешнее благополучие, они готовы мстить и ненавидеть так же истово, как этот варвар.

«Но я не желаю мстить! Давно не желаю. Правильно ли это? Не знаю. Не превратился ли я действительно в животное, которое забыло о смерти своих детенышей? Будто что-то умерло в душе, и меня это совершенно не заботит.

Не знаю! Я ничего не знаю! Но разве объяснишь этому ублюдку?!»

«Вернуться, что ли, на запад?» — подумал Тихон. Какой тут Иркутск, какая Полоса — ну их к черту!..

Однако с минутной слабостью удалось совладать, и вскоре он без всякого внимания, фоном, слушал голос Амантура, доносящийся как из преисподней и втолковывавший ему давно известные установки…

7. Предчувствие силы

К полудню два всадника взялись объезжать колонну и раздавать куски вяленого мяса, заранее брошенные в пузатый жбан с водой, чтобы избавить от лишней соли. Тихону еда показалась неприятной, мало похожей на ту бастурму, что подавали в забегаловках Братска, мясо было жестким и подванивало. После трапезы он сильно беспокоился за свой желудок, но постепенно бурчание внутри улеглось и чувство сытости растеклось по телу.

Утолив голод, Тихон почувствовал, что его начинает клонить в сон, и старался держаться. Ему не хотелось вновь погрузиться в странное (и что важно — неприятное!) состояние, чрезвычайно близкое к реальности. Взять хотя бы эти отметины на ладонях. Они выступили на коже прошлой ночью, подобно стигматам, но вскоре исчезли, заставив сомневаться — были они игрой воображения или случились наяву? Преследовал он албасту на самом деле или помутился рассудком? Его успокоил бы любой однозначный ответ. Но в том и дело, что ничего определенного сказать было нельзя. Если бы утром он обнаружил себя лежащим на прежнем месте, укрывшимся мешковиной, — тогда да, это был сон. Однако лежал он на полу, будто свалился с подоконника. Как это произошло? В самом деле он гонялся за демоном, а потом запрыгнул в комнату с улицы? Через два этажа?..

А это ощущение взгляда в спину — оно началось с той стычки на развалинах. Как будто албаста навела порчу или необычную болезнь, обострившую реакции сознания. Это нельзя назвать помутнением рассудка, но получалось что-то вроде того. Вдобавок с каждым часом росло ощущение тревоги. Оно появилось в первый день пребывания Тихона в лагере поселенцев и преследовало неустанно. А теперь час от часа усиливалось. Откуда исходила опасность и что могли означать эти ощущения, Злотников не знал, да и не мог знать. В одном только был уверен точно: что-то должно произойти в ближайшее время.

Он не заметил, как снова уснул.

Сначала ему показалось, что он вовсе не спит, а наоборот, совершенно бодр и не чувствует холода. Тихон поднял взгляд и с удивлением заметил, что он в повозке один. Осмотрелся — других повозок не было ни впереди, ни сзади. А та, в которой он сидел, катится сама по себе — ни лошади, ни возницы. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то на краткое мгновение вернулся в реальность и как сквозь пелену увидел лицо Амантура — видимо, лишь для того, чтобы понять, что на самом деле снова погружается в сон.

Стоило на мгновение закрыть и открыть глаза, как вновь перед Тихоном расстилалась пустая дорога. Он поморгал, как и в предыдущий раз, но ничего не изменилось. Он был один. В катившейся без лошади повозке, предоставленной самой себе. Вдруг боковым зрением Тихон уловил движение. Повернулся и заметил бегущего рядом с повозкой пса. Опустив голову, тот семенил, не отставая — сильный, поджарый, на удивление красивый пес. Тихон сразу подумал о том, что прежде не видел у поселенцев собак. Почему так?

— Собаки не могут жить с нами! Их пугает близость Полосы.

Повернувшись на голос, он увидел рядом с собой Амину. Законы сна обрели окончательную силу, и Тихон был уверен, что это и есть самая настоящая реальность.

— Почему не могут? — спросил он.

— Не знаю, — ответила девушка.

Ему приятно было, что она, такая добрая и светлая, рядом с ним. Но что до собаки, то ее появление во сне вызывало тревогу.

— Откуда он? — спросил Тихон, показывая на пса.

— Он пришел за тобой! — ответила девушка.

— За мной?! — переспросил Тихон.

Он снова посмотрел на пса и удивился, что за время короткой беседы с Аминой тот значительно вырос в размерах. Изменился и внешне. Лапы вытянулись, и больше не были похожи на собачьи. Лоснящаяся шерсть отливала мрачными красками неба. Пес равнодушно семенил рядом, но вдруг повернул голову к Тихону. Глаза у него стали как человеческие. Не сводя с Тихона взгляда, пес вдруг громко и резко пролаял:

— Пер-р-р-р-уач!

На глазах он превратился в демона-албасту и, выставив клыки, — белые и отточенные, словно кинжалы, бросился на Тихона…

Он закричал и проснулся. Громкий хохот Амантура и остальных подействовал на него отрезвляюще.

— Ты чего, уснул что-ли? — потрепал его по плечу Амантур.

— Да, утрясло малость, — смущенно ответил Тихон.

Над ним долго смеялись. Один только Нусуп хранил на лице не по-детски суровое выражение.

Тихон ощупал шею и посмотрел на ладони, проверяя, нет ли крови: клыки приснившейся собаки-демона казались такими реальными. Убедился, что кожа цела и, немного успокоившись, стал разбирать детали последнего сна, навеянного однообразной дорожной тряской. Часто сон бывает продиктован волей подсознания. И надо было понять, что значило появление двух персонажей: Амины и демона в облике собаки. Появление во сне демона, как понимал Тихон, было реакцией на его желание разобраться в том, кто такие албасты — а это можно узнать, только если попасть в Полосу. Туда, откуда приходят эти существа.

Появление же во сне Амины могло иметь только одно объяснение: она вернула Тихону давно утраченное чувство собственной востребованности. И до конца он понял это лишь сейчас…

Он не успел додумать. Заметил, что Амантур обеспокоенно смотрит вперед. С очередным порывом ветер принес запах гари.

— Что там? — спросил Тихон.

Но Амантур не услышал его вопроса.

— Стой! — громко крикнул он и, не дожидаясь, когда колонна остановится, выскочил из повозки.

Тихон увидел, что из-за леса впереди показались разрушенные дома. Видимо, где-то здесь поселенцы скрывали свое добро, и Амантур встревожился не напрасно. Над развалинами курился дым, становясь все гуще, а там, где дорога исчезала за поворотом, появилась маленькая человеческая фигурка. Кто-то бежал навстречу, шатаясь и размахивая руками.

— Эй, Нурали, ты позорче будешь, — обратился Амантур к своему вознице, желтушному родственнику. — Кто это может быть?

— Кажется, это Марат! — откликнулся возница. — Да, Марат! Он у нас один такой криволапый.

С разных сторон послышался смех, но Амантур велел всем заткнуться.

Издали донесся истошный крик:

— Пропало! Все пропало!..

Человеческая фигурка приближалась. Можно было разглядеть черное от копоти лицо бегущего и безумные выпученные глаза.

— Пропало!.. — повторился вопль.

— Что ты там кричишь, Марат?! — грозно спросил кто-то из толпы.

Тихон обернулся и увидел Мирбека. Гигант за время поездки пришел в себя и теперь возвышался во весь рост на своей огромной повозке-грузовике.

— Все пропало!.. — тяжело дыша, человек приблизился к первой повозке и опустился на колени, вцепившись в узду ближайшей лошади, чтобы не повалиться наземь.

Толпа загудела. Мирбек спустился с повозки и направился к Марату. Амантур последовал за ним. На фоне брата он уже не казался таким грозным.

— Этот Марат, кто он? — спросил Тихон у Нусупа.

— Они здесь караулили наши запасы, — ответил мальчишка.

Судя по дыму, караулить уже было нечего. И в подтверждение этому сквозь гул толпы донесся завывающий голос Марата:

— Пожар… Там все горит!.. Все сгорит!.. На нас…

Он не успел договорить, послышался хлесткий удар, затем вопль. Снова удар и еще более жалобный вскрик.

— Лучше бы ты сдох!.. Сам сгорел!.. Шайтан!.. Ты кровью клялся, что ничего не пропадет!

Поднявшись на подножку, Тихон сквозь просветы между головами увидел, что Мирбек в бешенстве избивает сородича. Совершенно не желая разобраться, что к чему. И никто не подал голос в защиту. Все казались ошеломлены, раздавлены чудовищной вестью о гибели того немногого, что они имели. Несчастный не сопротивлялся.

Тихон отыскал взглядом Амантура. Тот с неудовольствием наблюдал за избиением, но ничем не выказал желания остановить брата. Подручные Мирбека улыбались, глядя на бедолагу, который походил больше на измазанную в крови и грязи тряпичную куклу, чем на живого человека.

Оставаться безучастным для Тихона было невыносимо. И все же он не мог заставить себя шагнуть вперед.

«Что мне за дело до этого Марата? — успокаивал он свою совесть. — Каждый сам за себя».

И вдруг заметил, что Амина с ужасом смотрит на него, словно спрашивает: что теперь будет, кто остановит это убийство? Тихон не мог себе представить, что скажет ей потом, когда все кончится.

«Вот если бы Мирбек и его шакалы захотели отнять ее жизнь, ты вступился бы, не раздумывая! Почему? Потому, что она тебе нравится, или потому, что это правильно? Так почему же сейчас даже не шелохнешься? Считаешь, что какой-то там Марат недостоин того, чтобы жертвовать собой?»

С трудом преодолевая сопротивление души, больше походившее на страх, в чем он боялся себе признаться, Тихон двинулся вперед. Но поздно — за секунду до того, как он решился, Амина сама кинулась вперед, расталкивая собравшихся. Протиснулась к Мирбеку и набросилась на него сзади, колотя по спине острыми кулачками:

— Не смей! Оставь дядю Марата в покое!

Мирбек отпихнул девчонку и, засмеявшись, повернулся к своим нукерам:

— Больно дерется, сучка!

Пока они хохотали, Амина схватила упавшего на спину Марата за руки и (откуда только сила взялась) поволокла его в толпу. Люди расступились. Нусуп неожиданно бросился за ней следом.

По лицам своих приятелей Мирбек понял — что-то не так. Все это время Тихон смотрел на Мирбека неотрывно, и вдруг в глазах его на миг потемнело, затем вспыхнуло, будто лопнул кровавый нарыв.

— А ну стой! — как сквозь вату услышал он рык Мирбека.

И почти сразу зрение восстановилось, и он увидел направленный в сторону Амины и Нусупа ствол автомата, из которого готово было вырваться пламя, такое же жгучее и беспощадное, как и лицо гиганта, от злости и ненависти превратившееся в раскаленную головешку.

Он с шумом выдохнул и увидел, что Мирбек вовсе не собирается ни в кого стрелять. И даже автомата не держал в руках.

Это было видение. Все это ему почудилось!

Но вот Мирбек повернулся к своим головорезам, и один из них, поняв хозяина без слов, начал снимать с плеча оружие.

Все происходило в замедленном темпе, словно специально для того, чтобы Тихон успел оценить и понять ситуацию. И сравнить ее с тем, что привиделось ему только что.

«Сейчас все так и случится!»

Он успел прорваться сквозь толпу, толкнул и сбил Мирбека с ног. Воспользовавшись замешательством подручных гиганта, вырвал у одного автомат и направил на них. Под угрозой оружия шакалы отступили. А когда Мирбек поднялся на ноги, рядом с Тихоном уже стоял Амантур с обрезом в руках.

— Зачем ты это сделал? — шепнул Амантур.

— Он хотел убить Амину и Нусупа! — сказал Тихон.

— Что?! — в один голос произнесли Мирбек и Амантур.

— Он хотел убить твою племянницу и сына! — повторил Тихон.

— Что ты мелешь, гад?! — Мирбек повернулся к брату: — На твоем месте я бы его пристрелил. А мерзавке и твоему гаденышу шкуру тоже попортить надо. Плетками! Я не шучу!

— Я тебя предупреждал, брат. Не трогай Тихона! — произнес Амантур. — И детям не грози! Я с ними сам разберусь!

— Гляди, брат, не ошибись! — ответил Мирбек. Он сплюнул под ноги Амантуру. — Срал я на тебя и на всех вас! У нас там все добро сгорело! — он поднял руку, показывая на дым.

— Вот именно! — сказал Амантур. — Туда надо идти, а не разборки устраивать. По твоей милости мы до сих пор не знаем, что там случилось. Вдруг, еще что-то можно спасти!..

Мирбек зло махнул рукой и задержал взгляд на Тихоне.

— Твое счастье. Живи пока, — процедил он. — Не до тебя!

По указке Мирбека шестерки его расселись по повозкам, сам он сел в одну из них и велел гнать к повороту. Амантур хмуро проводил их взглядом и посмотрел на Тихона.

— Чего ты лезешь, куда не надо?! Хочешь, чтобы я порешил брата?

— Он правда собирался их убить, — сказал Тихон.

Амантур покачал головой, но ничего не ответил. Вслед за Мирбеком он сел в первую попавшуюся повозку, заставив седоков подвинуться. Тихон смотрел на проезжавших мимо людей и замечал, что многие из них с любопытством разглядывают его. Видать, интересно им, к чему приведет ссора с Мирбеком.

— Помогите мне, — позвала Амина.

Она сидела у обочины рядом с раненым Маратом. Девушка велела Тихону с Нусупом положить раненого так, чтобы его голова оказалась у нее на коленях. Краем юбки вытерла лицо несчастного. Тот вздрогнул и что-то промычал. Оба глаза его, заплывшие от ударов, приоткрылись. Марат узнал Амину и попытался улыбнуться.

— Дядя Марат, вы слышите меня?

— На нас… — он слабо выдохнул и снова закрыл глаза. Из угла его рта потекла кровь. Амина вытерла ее. Тихону показалось, девушка плачет, но после своей трусливой нерешительности он боялся встретиться с ней взглядом.

Последняя повозка, в которой не было пассажиров, а только скарб, остановилась, ее возница, спешившись, подошел к ним.

— Это мой племянник. Бедняга… И что я мог поделать? — словно оправдывался он перед Аминой.

— Давай положим его к тебе. Едва ли он скоро очнется, — предложила девушка.

— На мое место, разве что, — сказал возница. — А то у меня там…

Нусуп до этой минуты стоял, не шелохнувшись, но тут вскочил, подбежал к повозке и начал скидывать груз прямо на дорогу, освобождая место для Марата. Остановил его окрик отца:

— Достаточно, Нусуп!

Неизвестно, что уж там горело в душе Амантура, однако он решил вернуться.

— Вы и так наглупили немало! А Марат получил по заслугам. Вы что думали, Мирбек должен его простить? Ну, ладно, ладно! Думаете, мне это самому нравится? Но если вам так хочется, чтобы я остановил Мирбека, то я могу его лишь убить. Но ведь это невозможно! Он мой брат! Вам это ясно? — рявкнул он.

Но его будто не слышали, и Амантур безучастно наблюдал за тем, как заботливо устраивают на повозке еле живого Марата.

Вдалеке послышались выстрелы.

— Вот-вот. У Мирбека разговор короткий! — проворчал Амантур. — Остальным, кто допустил пожар, тоже не поздоровится! — и он велел своим женам собрать раскиданные вещи и уложить в его повозку.

Выстрелы не прекращались. А это означало, что причиной их была вовсе не расправа над незадачливыми соплеменниками, допустившими гибель имущества. Несколько повозок во весь опор неслись обратно. Сидевшие в них люди отчаянно размахивали руками.

— Что происходит?! — крикнул Амантур.

— Там перестрелка! — из повозки высунулись испуганные рожи.

— Сейчас разберемся! Присмотри за моими! — крикнул Амантур Тихону. — А вы давайте назад!

Он похож стал на своего брата. Вытаскивая сопротивляющихся мужиков из повозок, кому-то отвесил пинка, другого двинул прикладом. Наконец, собрал всех, кто был с оружием, и вместе они двинулись на звуки выстрелов. Остались только женщины с детьми, несколько хлипковатых мужиков явно не воинственного вида и старики.

— Давайте-ка уберемся с дороги! — предложил Тихон.

Родственник Марата, схватившись за поводья, потянул лошадь к ложбинке, где размытая паводками и дождями насыпь плавно уходила вниз. Был риск, что там болотистая почва и колеса увязнут, но плотные стебли трав не давали проваливаться. Следом Нусуп спустил колымагу Амантура. А за ней по насыпи скатились и остальные повозки.

Тихон подошел к Амине. Девушка наблюдала за Маратом, прислушивалась к его дыханию — тот тяжело хрипел.

— Как он? — осторожно спросил Тихон.

— Очень плохо. Зачем они так с ним? — сквозь слезы спросила девушка. Что ей ответить, Тихон не знал. Была в случившемся и его вина. Он спасовал перед безумной силой Мирбека. А вот Амина кинулась на помощь Марату, не испугалась за себя. Маленькая, а не испугалась. И ничем не объяснишь ей свою нерешительность.

Подойдя к насыпи, он осторожно высунулся над дорогой. Трудно было понять, что происходит там, на развалинах. Но что-то неладное: тревога опять поднялась в душе. Сняв с плеча вещмешок, Тихон вытащил бинокль. Приложил окуляры к глазам. Высокие стебли полыни мешали что-либо разглядеть в том направлении, куда отправился Амантур с людьми. Какие-то движения, не более того. Он спрятал бинокль обратно. И вдруг в глазах вспыхнуло красным. Точно так же, как и несколько минут назад, когда перед ним возникло видение Мирбека, желающего убить Амину.

Под самым сердцем что-то резануло и откликнулось болью во всех частях тела. В глазах поплыло. Придорожная земля, высохшая трава, серое небо — все, что Тихон видел только что, расплылось перед глазами. Затем размытое изображение сфокусировалось как будто на экране проектора. Не сразу он понял, что каким-то невероятным способом видит самого себя — только со стороны. И, что странно, рядом Нусуп, которому он дает указания. Вдвоем они стоят возле какого-то дома с разбитыми окнами.

«Когда я дам тебе знак, кинешь камень!..» — как из репродуктора, он услышал неприятно резанувший собственный голос.

И тотчас Тихон увидел камень в своей руке — это о нем он говорил сейчас Нусупу? Но что это был за камень, зачем он нужен?..

Снова потемнело и вспыхнуло в глазах. Тихон увидел, что лежит на животе у дороги, щекой ощущая колючесть травы. Он несколько раз открыл-закрыл глаза, убеждаясь, что асфальт перед ним и земля настоящие.

«Что это было?!.»

Он посмотрел на дымящиеся развалины и понял, что должен быть там — куда отправились поселенцы во главе с Амантуром. И раньше привыкший полагаться на свои ощущения, сейчас он воспринимал их особенно остро. Амантуру определенно грозит опасность. Но в чем она заключена — загадка. Возможно, причина — Мирбек. Кто его знает, этого шизоида. Если кто из братьев и годится на роль Каина, то Мирбек в первую очередь. Запросто может укокошить Амантура под шумок. Тот хоть и не перл творения, но все же не достоин такой участи.

«Если за Марата не вступился, так хоть сейчас надо сделать что-то!»

С этого момента отсиживаться казалось не только позорным, но и нечестным. Тихон скатился вниз.

— Ждите здесь! — велел он Амине и побежал вдоль насыпи в ту сторону, откуда поднимался дым.

Он заметил, что впереди шоссе проходило над мостиком в виде трех соединенных в ряд бетонных труб, достаточно широких, чтобы в любую из них пролез человек. По трубе можно перебраться на другую сторону, а там недалеко и до развалин. Остановившись перед ближним отверстием, из которого лилась вода, Тихон услышал за спиной шаги. Это оказался Нусуп.

— Я с тобой!

Тихон не стал противиться. Хоть и сложный тип этот мальчишка, но сейчас он нравился ему больше, чем вчера. Особенно после того, как единственный помог Амине.

«А ведь он был там со мной!.. — Тихон вспомнил наваждение. — Мог ли я заглянуть в будущее?»

После этой мысли холодок пробежал в груди. А ведь это неприятно — осознавать, что происходит нечто необъяснимое.

— Придется ноги промочить, — сказал он мальчишке.

Нусуп бросил на него решительный взгляд и, нагнувшись, первым нырнул в трубу. От его шагов хлюпающее эхо громко резонировало о стены.

— Эй, не так быстро! — крикнул Тихон и двинулся вслед.

Оказавшись у противоположного отверстия, они осмотрелись. Первые разрушенные дома были хорошо видны отсюда. Вдали послышались выстрелы. Чтобы дольше оставаться незамеченными, они направились не прямо к развалинам, а сделали крюк от дороги через подлесок, прячась за невысокими деревьями. Это оказалось несложно. Труднее было заставить себя пересечь хорошо просматриваемый пустырь, отделявший подлесок от развалин.

Все-таки он по-настоящему сглупил. Мало того, что, не имея оружия, изображает из себя крутого парня, так еще и мальчишку прихватил. Попробуй теперь отправь пацана обратно.

— Чего мы ждем? — спросил Нусуп.

— Ладно, двинулись! — и, прижимаясь к земле, Тихон пополз к развалинам.

Оказавшись у старого деревянного забора, они залегли в пожухлую, но все еще густую высокую траву. Шальная пуля визгнула где-то рядом. Выждав немного, Тихон схватился за край доски забора и потянул на себя. Полусгнившая, она отошла почти без скрипа. Он прополз в дыру, осмотрелся и помог Нусупу. Вскоре они оказались возле дома, откуда видно было место боя. По счастью, очутились на той же стороне, где засели Амантур с сородичами. Видны были спины поселенцев, небольшими группками рассредоточившихся по развалинам.

— Вот дурачье! — выругался Тихон.

— Что там? — спросил мальчишка.

— Так глупо подставляться. По-моему, если ты воюешь, так делай это по правилам.

— Думаешь, их кто-то может обойти сзади? — сообразил Нусуп.

— Если нам удалось, то как считаешь?

Заметив движение справа, он легонько толкнул мальчишку и кивком показал, куда нужно смотреть. Словно угадывая их предположение, на другом углу перекрестка появились три фигуры. У одного короткоствольный автомат, у двух других огнеметы (теперь понятно, откуда дым), и по связке гранат на ремнях у каждого. Судя по тому, как одеты были эти люди, к числу военных они явно не принадлежали. Может, партизаны. Или мародеры, каких полно. Вроде Мирбека, только более организованные.

— Выходит, мы здесь не напрасно, — прошептал Тихон.

Он задумался. Чем бы привлечь внимание Амантура и остальных?

Под ногами увидел небольшой булыжник. И сразу обожгло воспоминание. Теперь он знал, какие слова должен произнести. Это было похоже на приступ дежавю, очень яркий приступ.

— Что с тобой? — прошептал Нусуп. — Все в порядке, — Тихон облизнул пересохшие губы и сунул булыжник мальчишке. — Когда я дам тебе знак, бросишь камень… — он замолчал на мгновение, обдумывая следующие слова. Спасая отца, не хватало еще подставить сына. — Бросишь им за спину. Вон в те кусты! И не вздумай подниматься. Кидай прямо так, сидя! И сразу пригнись, чтобы тебя вообще видно не было. Понял?

— Да! — принимая камень, прошептал мальчишка.

Тихон пополз вперед. Добравшись до конца стены дома, махнул Нусупу рукой. С замиранием сердца смотрел, как мальчишка делает замах. Как закидывает руку назад, чтобы запустить камень как можно выше и дальше.

Только бы не привстал!..

Но пацан все исполнил в точности. Швырнул камень достаточно далеко и ничем не выдал себя. Булыжник взлетел над улицей, промелькнул над головами ничего не подозревающих мародеров и шмякнулся в разлапистый кустарник. Затрещали ветви. Троица дружно повернулась на шум.

Теперь настал черед Тихона. Он в несколько прыжков очутился у соседнего дома. Автоматная очередь застрекотала в самом конце опасного пути. Посыпались кирпичные брызги, но Тихон успел вбежать внутрь и оказался вне досягаемости.

Заслышав выстрелы, поселенцы развернулись и ответили нападавшим встречным огнем. Лежа на сгнившем полу, Тихон ощущал предательскую слабость в конечностях. Что ж, свое дело он сделал. Теперь лишь бы пацан не пострадал…

Но все закончилось быстро. С вмешательством Тихона преимущество оказалось на стороне поселенцев, и бой прекратился через несколько минут. Отряд нападавших оказался группой малочисленной, и они не смогли дать отпор. Вскоре после их пленения кто-то из поселенцев обнаружил спрятавшихся в развалинах женщин, старых и помоложе, вероятно, жен и подруг нападавших, а также двух мальчишек возраста Нусупа. В стычке поселенцы лишились многих людей, к тому же случившийся при нападении пожар уничтожил значительную часть припасенной шерсти и мяса, так что жалости к пленным никто не испытывал. Но Злотников не ожидал, что расправа будет такой жестокой: Мирбек приказал для начала вспороть пленникам животы и только после того, как достаточно помучаются, отрубить головы.

Амантур вполне мог воспротивиться этому решению, но им тоже овладела жажда мести. Лишь Амина, Тихон и еще несколько человек попытались образумить братьев, но их протесты не были услышаны: толпа жаждала крови. К тому же Мирбек приказал удержать силой любого, кто посмеет уйти и не смотреть на казнь. И снова Амантур не захотел воспротивиться брату. Тщетно Тихон увещевал Амантура не брать грех на душу: космачом овладела такая же безудержная ненависть, как и его братом.

Чуть позже среди главарей, удовлетворившихся местью, снова начались распри. Амантур призывал заночевать здесь, и только завтра, как следует набравшись сил, двинуться к своему поселку. Мирбек же с подручными намерен был отделиться от отряда под предлогом разведки. Как его ни уговаривали, он ушел, забрав с собой значительную часть мужчин и женщин. Даже избитого Марата увел с собой. Забрал и всех свободных лошадей.

Оставшиеся после ухода Мирбека поселенцы во главе с Амантуром заняли более-менее уцелевшие дома. В очагах развели огонь. И по мере того, как прогревались кирпичи, становилось тепло людям, тесно облепившим печи.

Тепло было и Тихону. От усталости и душевных мук у него случился жар, и на этом фоне ощущался прилив необычной энергии — при том, что он не мог заставить себя пошевелиться.

Казалось, одолевшая его неведомая сила может дать ответ на вопрос, каким образом он увидел, что Мирбек собирается выстрелить в Амину, а позже распознал опасность, грозившую поселенцам. Казалось, еще немного, и он поймет, что означали те полуреальные сны, которые он видел после стычки с демоном. Может быть, имей он эту силу в тот момент, когда казнили пленников, он смог бы дать отпор Мирбеку, спасти несчастных и позволить им уйти на все четыре стороны и остановить поселенцев от бессмысленной жестокости. Но не хватало какой-то сущей малости, чтобы получить все нужные ответы, суметь навсегда удержать в себе эту энергию и обрести возможность не только властвовать над своим телом, но одновременно — над временем и пространством…

Душераздирающие крики казнимых все еще звучали в ушах. Тихона радовали только мысли об Амине, лишь они отчасти заглушали душевные терзания. Тихон и рад был бы сбежать от поселенцев, но ведь тогда он не сумеет спасти девушку, вырвать ее из рук дикарей. К тому же, в его добровольно-принудительном положении, как он окончательно убедился, акцент был сделан на принуждение и, дай он повод, приставленные Амантуром соглядатаи запросто расправятся с ним. И потому оставалось только ждать.

Тихон не спал. Под вой ветра ему вновь мерещились голоса. Как и в день ночевки в Зиме. И невозможно было понять: эти голоса рождены воображением или реально зовут его к себе неведомо куда. Но впервые он не ждал от голосов ничего злого. Ему вдруг стало хорошо и спокойно. Вместе с уходящим жаром постепенно исчезли все необычные ощущения, и Тихон вернулся к своему привычному состоянию. Но желание вновь испытать их и победить, наконец, страх, завладело его сердцем.

8. Белая стихия

Открыв глаза, Тихон удивился полноте сил и бодрости. Боясь растерять это состояние, он лежал некоторое время недвижно, глядя в выщербленный потолок.

Что же случилось вчера, когда он впал в забытье? Это было странное ощущение принадлежности к тайне, к особенному и потаенному знанию, когда можно угадать прошлое и будущее, когда твои силы близки к тому, чтобы стать безграничными. И все это можно было выразить двумя словами: предчувствие чуда…

Но Тихон воспитывался в мире, где отвергалось существование всего, что находилось за пределами рационального. Легче было прослыть шарлатаном, чем убедить кого-нибудь в чуде. Даже если существуют люди с невероятными способностями, им лучше помалкивать, дабы не вводить в искушение окружающих. И вот он сам стал феноменальным и поразительным явлением! Два раза сумел угадать будущее.

Проснувшись сегодня, он ощутил иначе окружающий мир и себя самого. Хандра, которой Тихон был подвержен в последние дни, отступила. Интуиция обрела второе дыхание. Недалекое будущее буквально кричало Тихону, что вскоре следует ждать непростых событий. И эти события — лишь малая часть того, что предстоит ему изведать…

* * *

Послышался негромкий треск. Вначале Тихон принял его за щелканье горящих в очаге дров. Однако за дверцей печи не гудел огонь. Треск повторился вновь и был отчетливо слышен с улицы.

Тихон вылез из-под мешковины. Лежавший напротив Нурали, родственник Амантура, тот желтушный тип, знакомый по развалинам в Зиме, и, без сомнения, один из соглядатаев, среагировал на его движения, тоже приподнявшись.

— Снег идет! — сказал Нурали.

Треск повторился. Тихон, встав на ноги и глянув за окно, удивленно раскрыл рот, зачарованный ослепительной белизной. Там, снаружи, валил огромными хлопьями тяжелый мокрый снег. Видимость терялась метров через двадцать. Где-то там, за белой занавесью, невидимое Тихону дерево не выдержало, и по округе разнесся звук, похожий на отдаленный выстрел.

— Что там? — зашевелился возле печи Нусуп. Он протер глаза и широко зевнул.

— Снег, — ответил Тихон и направился к окну. Одной рукой собрал снег, попавший на подоконник, скатал небольшой кругляш. От тепла руки снежок начал таять и капли падали в подставленную ладонь.

Вновь послышался треск, затем еще один, и в паузе Тихон услышал сзади негромкий голос:

— …по снегу след хорошо видно, далеко не уйде… — но ни начала, ни продолжения фразы, сказанной желтушным Нусупу, Тихон не уловил. Не обязательно, что они говорили о нем. Возможно, подразумевали сегодняшний переход.

Тихон сдавил снежок, и он брызнул подтаявшими комками.

Заслышав возню, Тихон обернулся и заметил, что Нурали, запахнув теплый ватник, собрался на выход. С ним убрались и двое других, что занимали эту комнату. Остался только Нусуп. Возможно, в качестве замены соглядатаю.

«Не бойся, бежать не собираюсь, — про себя сказал Тихон. — По крайней мере, пока…»

Он подошел к печи. Та почти совсем остыла, и только кирпичи над плитой хранили тепло. Впрочем, странным образом Злотников не ощущал холода. Он вспомнил, что и ночью не особенно кутался в мешковину, хотя сегодня определенно холоднее, чем вчера.

В комнату вошла Амина.

— Ты видел, какая красота? — спросила она.

— От этой красоты одни проблемы, — сказал Тихон. — По снегу идти нелегко будет.

Амина приблизилась и дотронулась до его влажных ладоней. Руки ее казались необычайно теплыми, почти горячими. Ни слова, ни жеста не требовалось, чтобы понять: если она пытается скрыть свои чувства, у нее ничего не выходит.

Тихон заглянул в ее глаза, и ему вдруг захотелось рассказать Амине о своих видениях, снах и предчувствиях. Пусть даже посчитает его сумасшедшим. Но, к сожалению, сейчас не время и не место для признаний…

— Кхм! — кашлянул сбоку Нусуп. Может, и не нарочно.

Девушка смутилась, отпустила руки Тихона и, ничего не сказав, вышла из комнаты. Тихон пристально посмотрел на Нусупа. Мальчишка тоже не сводил с него взгляда. Злотников не знал, стоит ли объясняться с ним или оставить все, как есть. Впрочем, что объяснять? Подозрения, что Нусуп шпионит за ним? Внезапно родившиеся чувства к Амине? Ему самому нужно разобраться в своих мыслях. А Нусуп… Пусть думает, что хочет.

Услышав скрип снега за окном, Тихон вернулся к подоконнику, перегнулся через него и увидел Амантура, а с ним желтушного Нурали. Оба встали на углу дома, всматриваясь в просеку, где находилась засыпанная снегом дорога.

— Все-таки надо было вчера с Мирбеком идти! Счас бы, глядишь, почти у самого дома были, — сказал желтушный.

— Отчего ж не пошел?! — заворчал Амантур.

— Если б ты пошел, то и я пошел бы. Не-е-е, я с тобой… Че я, дурак, с твоим психованным братцем идти?

— Тогда не ной!

Тихон не успел нырнуть обратно. Амантур заметил его.

— Видал, что творится? Навалило добра! — улыбался он как ни в чем ни бывало.

— Вот и я говорю, — снова занудил желтушный Нурали, — вчера надо было идти. Теперь придется ждать, пока снег не пройдет.

— Да что ты заладил: надо, надо…

— У меня лошадь жеребая. По такому снегу тяжело ей придется! И переменить не могу. Мирбек всех сменных лошадей забрал.

— Может, тебе еще дорогу расчистить? Ладно, пойдешь последним! — сказал Амантур. — Собираться будем. Пойду, скажу остальным.

Оставшись один, желтушный криво посмотрел на Злотникова.

— Нусуп! — заглянул он через плечо Тихона.

— Чо? — откликнулся мальчишка.

— Колбаса через плечо! — крикнул Нурали. — Собираться пора! Собираться пора, — повторил он, обращаясь к Тихону, снова недобро сверкнув глазом. Махнул рукой и отправился вслед за Амантуром, норовя ступать в оставленные им следы.

Проводив его взглядом, Тихон представил, как ему самому придется вспахивать ногами глубокий снег. Он выставил руку, чувствуя щекочущие прикосновения тающих снежинок. Все-таки не так уж холодно. Вот только снег слишком глубокий для его ботинок. Да, это вам, господин Злотников, не палуба «Берты»!

— Тяжело придется, — повторил он вслух слова желтушного и повернулся к Нусупу: — Что-то сегодня ты неразговорчив!

Нусуп подышал на озябшие ладони, потер их, затем поднялся, туго запахнул полы своей куртки, столь же туго обвязался ремнем.

— Замерз? — спросил Тихон.

Мальчишка прервал, наконец, молчание.

— Не твое дело. Пошли.

* * *

Сильно поредевшей со вчерашнего дня колонной поселенцы медленно двигались по заснеженной дороге. Снег валил, не переставая. Сама дорога угадывалась по извилистой насыпи, которой следовало держаться. Там, где насыпь исчезала, редкие дорожные столбики, не подмытые водой и не упавшие под собственной тяжестью, указывали верное направление. Лошади тащились с неохотой и быстро уставали, особенно передние, которые протаптывали путь для остальной колонны, и на то, чтобы сменить лидера, тоже тратилось время. Чтобы лошади меньше уставали, в повозках разрешили ехать лишь старикам и детям.

Снова поднялся ветер. Стало холоднее, и снег хлестал в лицо. Люди жалели, что вчера не ушли с Мирбеком. Им казалось, не будет конца пути. Многие роптали.

С самого начала Тихону пришлось труднее других. Не привыкший к регулярным и долгим переходам, он позавидовал выносливости Амантура и остальных. Обе штанины от снега и натаявшего льда, пропитавшего ткань, стали твердыми и тяжелыми. Тихон с трудом перебирал ногами. Сначала шел ближе к первой повозке, но постепенно сместился назад и едва успевал за последней. Только страх остаться одному и угодить в снежный плен толкал его вперед. Но не хватало сил. Он надеялся, что откроется второе дыхание, а между тем с каждой минутой становилось все трудней. Не сразу Тихон догадался найти поддержку в той неведомой силе, что получила пропуск в его тело, для этого требовалось настроиться на правильный лад, отрешиться от всего, что причиняло неудобства: от усталости, от бьющих в лицо ветра и снега. Чтобы помочь духу возобладать над телом, он каким-то образом сумел перестать слышать все звуки вокруг: скрип снега под ногами, вой ветра — и внутри себя, как будто не стало ни дыхания, ни боя сердца. И тогда случилось то, чего невозможно было представить раньше. Он увидел край колонны, и показалось, что она ползет так медленно и ровно, что легче легкого догнать ближайшую повозку. Он сделал это без труда и даже мог бы позволить себе зайти вперед, убедиться, что крайние повозки не отстали от колонны. И только из боязни выделиться не стал этого делать, хотя сил у него, наверняка, стало больше, чем у Амантура и остальных, вместе взятых.

Так они шли почти два часа. Но это время для Тихона промелькнуло незаметно. Оно сжалось в минуты, пока сознание и тело подпитывалось из источника той силы, благодаря которой он держался до сих пор. Вдруг колонна остановилась. И едва он тоже замер, все ощущения вернулись на свои места. Резкими и громкими показались чьи-то раздраженные голоса впереди. В суставах и мышцах расплылась такая зверская усталость, что, упади он сейчас, то едва ли поднялся бы без чужой помощи. Все же он заставил себя не сесть в снег, продержаться сколько можно на ногах. Эти минута-две, пока не отпустило, показались невероятно долгими в сравнении с двумя часами безостановочной ходьбы.

Крики впереди не умолкали. Вместе с другими людьми Тихон отправился вперед, желая узнать причину остановки. Оказалось, колонна уперлась в разрушенный мост. Впрочем, не мост, а настил, изготовленный на месте бывшего бетонного сооружения. От берега к берегу перекинули несколько сосен, а поперек ряды тонких жердей, скрепляющих сооружение. Но сейчас жерди оказались сброшены, часть их валялась внизу, на берегах неширокой, но очень быстрой речушки. Собрать всю конструкцию снова, особенно, когда все устали, казалось невозможным, тем более, что жердей, оставшихся по эту сторону, все равно не хватило бы на весь настил.

Здесь поселенцев ждал один из нукеров Мирбека. Он пробыл на месте всю ночь и рассказал, что люди Мирбека ушли искать брод. Его же оставили предупредить остальных. Чтобы не замерзнуть ночью, он развел костер, в котором спалил часть жердей настила.

Досада овладела поселенцами.

— Надо было идти за ними! За Мирбеком! — надрывался желтушный Нурали. В поддержку или против него раздавались многочисленные голоса. Горячий пар из десятков ртов клубился над людьми не хуже, чем из котельной трубы.

— Не надо мне про вчера мозги драть! Сейчас что предлагаешь?! — орал в ответ Амантур.

— Идти надо за ними. Брод искать!

— Куда идти — по лесу?! — надрывался Амантур. — Мирбек был налегке! А у нас повозки! Куда их деть?! В твою жопу засунуть?! Если мы будем искать брод, до вечера провозимся! Да тут и пути осталось-то совсем немного! Собирать надо мост! Заново!

Умолкнув, Амантур всмотрелся в противоположный берег. Растущие там сосны подступали довольно близко к воде.

— На ту сторону перебраться бы, да несколько деревьев сюда повалить, — задумчиво произнес он. — Пойдешь со мной?! — из толпы выдернул он взглядом Тихона, откровенно беря на «слабо», а может быть, для того, чтобы пристыдить своих: мол, даже чужак пойдет за мной (а Тихон не мог отказаться).

— Пойду, — сказал Тихон и направился к спуску.

— С ума сошел? — Амантур схватил его за руку. — Вода ледяная. Замерзнем. Тут надо по-другому.

— Тогда дай подумать, — ответил Тихон. — В задаче спрашивается, как перейти реку, не замочив ног?..

Общим решением из нескольких легких жердей, привязывая перекладины веревками, они соорудили что-то вроде трапа, по которому можно было перебраться на другой берег. Теперь вызвались и другие добровольцы. Однако на пятерых смельчаков нашлось два топора, и работали попеременно. Не прошло и часа, как новый помост был готов, редкий, но достаточно крепкий. С большой предосторожностью повозки удалось перетащить на другой берег. Вновь двинулись в путь. Снегопад понемногу начал утихать, а когда до места назначения осталось не более получаса, и вовсе прекратился. Впереди показались дома. Даже издали было видно, что из труб идет дым.

— Похоже, Мирбек уже здесь! — послышался чей-то возглас.

Лица поселенцев осветились радостью. Но Злотников не разделял их уверенности. Нарастала тревога. В точности так же нахлынуло, когда в нем внезапно проявились способности медиума. Но он слишком устал, и чувство опасности не подкреплялось конкретным видением. А так как его судьба полностью зависела от судьбы поселенцев, он решил предупредить Амантура.

— Оружие подготовьте! — выслушав его, на всякий случай велел Амантур. — Еще неизвестно, успел ли сюда Мирбек первым! Может, это незваные гости.

Поселенцы вышли на протоптанную тропу, ведущую к их поселку.

— Лошадиных следов нет! — сказал кто-то из первых.

И одновременно со стороны домов донесся одиночный выстрел. Не все поняли, что случилось, и колонна остановилась не сразу, а только после того, как раздался второй выстрел.

Из-за вала, ограждавшего подход к поселку, показался человек.

— Кто это? — зло сощурившись, спросил Амантур.

— Это не Мирбек. Чужой! — поспешил сообщить Нурали. — Может, пристрелить его?

Тихон достал свой бинокль и посмотрел на крышу одного, затем другого дома. В чердачных окнах маячили фигуры. У всех оружие.

— Думаю, не стоит, — и он передал бинокль Амантуру.

9. Запах крови

Тихона удивило, что у вышедшего навстречу поселенцам человека не оказалось оружия. Но этот факт нисколько его не смущал. Он двигался твердым, решительным шагом, как будто рассчитывая на поддержку своих собратьев, коих могло быть гораздо больше, чем несколько человек, засевших с оружием по чердакам. Под его ногами визгливо и даже насмешливо поскрипывал снег. Тихону казалось что-то знакомым в его походке, но взбудораженное тревогой сознание по-прежнему отказывалось воспринимать подсказки памяти.

Незнакомец остановился метрах в двухстах от первой повозки.

— Кто вы?!

— Он еще спрашивает, гнида! — возмущенно прорычал Амантур и крикнул: — Вообще-то мы хозяева! Это вот ты кто такой?!

— Хозяева? — удивленно спросил незнакомец. — Чему хозяева?

Не одному Тихону показалось издевательским его удивление. Амантур разозлился.

— Мы здесь живем! — он потряс обрезом, — Это все наше! Какого шайтана вы здесь делаете?!

Незнакомец недолго собирался с ответом.

— Здесь никого не было, когда мы пришли!

Из-за вала показались вооруженные люди, но незнакомец предостерегающе поднял руку, и те снова спрятались за валом.

— Как у себя дома, собаки, расхаживают! — оглянулся на своих Амантур. — Откуда вы вообще взялись?! — и двинулся вперед.

Тихону и другим, стоявшим рядом, большого труда стоило задержать его.

— Погодь, разобраться надо, — сказал кто-то. — С наскока их не взять!

— Чего ждать? — отбрыкивался Амантур, но его продолжали цепко удерживать. — Эй, убирайтесь отсюда! Клянусь Аллахом, собственными руками придушу!.. Да отпустите же меня!..

Но ему не позволяли двинуться. Злотников тоже вцепился в рукав Амантура, справедливо опасаясь, что тот в припадке бешенства наломает дров. Хоть и сложная была ситуация, но пока никто не собирался применять оружие. Меж тем не заметно было, чтобы новоявленные жильцы поселка пришли в замешательство. Очевидно, они ожидали чего-то подобного.

— Может быть, договоримся? — крикнул незнакомец.

— Не о чем нам договариваться! Убирайтесь! — не унимался Амантур.

Многие поселенцы бросили свои повозки и стекались к нему. Тихону казалось, что достаточно малейшей искры, чтобы эмоции переросли в ружейный огонь. В душе продолжало расти беспокойство. Маячила слабая уверенность, что решение есть, только нужно успеть его найти. А вот времени как раз могло и не хватить.

— Почему бы вам и вправду не договориться? — спросил Тихон.

— С кем?! Кто они такие? Какое право имеют быть здесь? — еще больше распалялся Амантур. — Мы собственными руками строили эти дома и должны с ними что-то обсуждать?

Часть мужчин поддержала его криками.

— Твое упрямство ни к чему хорошему не приведет, — сказал Тихон. — Я это чувствую.

— Да кто ты такой, чтобы указывать! — прикрикнул на Злотникова желтушный Нурали.

Они поперли на него, заставили отступить. Видя перед собой искаженные злобой лица, Тихон поднял руки, призывая их к спокойствию.

— Вы собираетесь отвоевать свои дома. Ну, и как вы это сделаете?! Они там за укрытием. А мы — в поле!

— Уж как-нибудь! — завопил Нурали. — Амантур знает, что делать! Верно, Амантур?

Тот хмуро молчал.

Злотников махнул рукой и отошел, понимая, что не переубедит этих остолопов. Их тупость и ненависть не знала границ, совершенно ослепила их. Пусть делают, что хотят.

«Нужно убираться отсюда, пока не поздно», — думал он, направляясь к повозкам.

Навстречу выскочила Амина.

— Что там? Кто эти люди?

— Откуда я знаю, — сказал Тихон. — Тут скоро будет бойня, если они не одумаются.

— Дядя Амантур хочет их прогнать?

— Не думаю, что они так просто сдадутся. Спрячься за повозками, — сказал он. — Если начнут стрелять — беги к лесу. Обещай, что сделаешь!

— Хорошо, — сказала Амина, но в голосе ее не было твердости.

Тихон проследил за девушкой, пока не убедился, что Амина вернулась к повозкам, где оставалось молчаливое большинство поселенцев. Среди них полно женщин и детей. Это их готов принести в жертву Амантур в своем желании отвоевать то, что принадлежало по праву его племени? Но ведь и у тех, кто занял их дома, есть своя правда. И поскольку до сих пор никто не стрелял, значит, они не собираются нас прогонять. Можно договориться. И нужно! Неужели это так сложно понять?..

Так думал Тихон, возвращаясь к возглавляемой Амантуром толпе. Незнакомец все еще стоял на открытом пространстве и ждал решения. Легкая мишень. Правда, не заметно было, чтобы он нервничал или что его смущали голоса спорящих поселенцев. А вот Тихон, прислушиваясь к их разговорам, весь был слух и внимание. Но, даже подойдя ближе, не мог понять из-за ругани, о чем идет спор. Надеялся, что, может быть, не все оказались такими же одержимыми, как Амантур и его желтушный сородич. Кто-то ведь должен отбросить сомнения и пойти на компромисс.

Тихон вдруг понял, что от его поступка сейчас будут зависеть жизни десятков людей. Он решительно протиснулся сквозь толпу, своим появлением заставив их замолчать, и направился к чужаку.

— Требуем переговоров! — крикнул он, поднимая руки.

Внезапно в его сознании возникло предчувствие опасности. Но откуда оно исходило, Злотников не мог понять и списал ощущение на нервозность. Услышав догоняющий скрип снега позади, он даже обрадовался, что среди поселенцев нашелся единомышленник. Не обернулся, продолжал шагать к незнакомцу, но чуть медленнее, позволяя себя догнать. И вдруг увидел изменившийся взгляд чужака, будто тот заметил что-то неладное за его спиной.

«Сзади!» — мгновение спустя вспыхнуло в голове у Тихона, и ему показалось, что он прочел это в мыслях незнакомца.

Тихон понял, что неверно расценил опасность. Он остановился, чтобы развернуться и встретить ее лицом к лицу. Но тот, кто догнал его, вдруг ударил чем-то страшно тяжелым в затылок, и чудовищная боль, как будто электрическим импульсом прокатившись от головы по всему телу, заставила колени Тихона подогнуться. Падая, он успел услышать чей-то далекий вскрик. Кажется, это закричала Амина…

В возникшем перед глазами тумане он увидел глаза девушки. В точности как в тот раз, на развалинах…

Лишь благодаря собранной в кулак воле он сумел не потерять сознание. Стоя на коленях, все-таки вывернул шею и увидел приклад автомата, взмывающий вверх. Оружие существовало как будто само по себе, отдельно от человека, ударившего Тихона. Оно развернулось на лету, и вместо приклада сверкнул отточенный штык, занесенный для повторного удара, готовый вонзиться прямо в голову Тихона.

«…И это все?..» — успел подумать он.

В тот же миг тугой звук ударил в уши. Лезвие скользнуло в сторону. После второго звукового удара (Тихон понял, что это выстрел!) штык дернулся, а затем продолжил свое медленное падение, но уже явно мимо цели.

Теперь он смог разглядеть человека, который его ударил и собирался добить штыком. Это оказался все тот же Нурали, родственник Амантура.

Зачем он хотел его убить? Возможно, поселенцы вовсе не собирались идти на уступки и только делали вид, что не могут прийти к согласию. Хотели взять хитростью, не врываться в собственный поселок с наскока. Но Злотников спутал их планы, и тогда Нурали решил его остановить. И не просто остановить, а выместить на нем всю свою злобу… Но две пули не позволили ему убить Тихона.

* * *

Стреляли из поселка. Ответом на эти два выстрела в желтушного стал беспорядочный огонь в направлении вала, где засели чужаки.

Пули и дробь свистели над головой сидевшего на снегу Тихона. Он видел, как капает кровь, стекая по щекам на снег. По необъяснимой прихоти время вновь покатилось медленно, и это более не удивляло. Он склонился набок и упал лицом в снег. Внезапно душа его будто покинула тело. Освобожденным сознанием Тихон увидел поселенцев как будто сверху. Рассредоточившись по полю в атаке, они медленно бежали к поселку. Их автоматы, винтовки, карабины и ружья в столь же замедленном темпе плевались огненными зарядами. Но вдруг откуда-то со стороны поселка раздался грохот пулемета. Гроздья свинца заметно проредили и без того не плотный строй бегущих.

«Когда у них у всех столько оружия, разве можно устоять перед искушением кого-нибудь убить?» — задал себе вопрос Тихон, прекрасно зная ответ.

Ничего из того, что произошло дальше, не осталось для него за кадром. Отторжение вызывала не сама картина смерти многих людей, сколько чудовищные подробности, которые становились доступны его взгляду. Для его ускоренного восприятия пули не просто вонзались в тела людей, а медленно вворачивались в них, пронзая ткань одежды и плоть. Подобно сверлам, вырывали ошметки мяса вперемешку с брызгами крови. И люди не просто падали, а надламывались, как травинки.

Атака захлебнулась, и поселенцы начали беспорядочно отступать к своим повозкам. Раненые лошади бились в конвульсиях, спустя несколько минут из них не осталось ни одной живой. Звуки пальбы слились в единый гул. Засевшие в поселке чужаки умело накрыли повозки сплошным огнем, не позволяя успевшим добежать до них поселенцам высунуться. Но вот кто-то из людей Амантура среди вороха оружия нашел нечто более серьезное, чем ружья и автоматы. После нескольких залпов гранатомета выстрелы со стороны поселка стали реже. Это вселило в поселенцах надежду, и они попытались атаковать вторично. Однако огонь чужаков возобновился с новой силой.

Вдруг сознание Тихона съежилось до размера булавочной головки и устремилось обратно в тело. Вернулась боль. Он почувствовал, что кто-то грубо схватил его за шиворот и тащит по снегу к поселку. Сопротивляться он не мог. Все, что Тихон был в состоянии сделать, это запрокинуть голову, чтобы рассмотреть человека. Он увидел, что это незнакомец-парламентарий. Он что-то говорил, но Злотников не мог ничего понять. Разве что опять на мгновение показалось знакомым лицо чужака. А тот уверенно шел под выстрелами, словно каким-то неведомым образом знал, что ни одна пуля не настигнет его. Не пригибаясь, он перетащил Тихона через земляной вал, где взгляду Злотникова предстала многочисленная группа вооруженных мужчин. Они залегли перед валом и вели плотный огонь по нападавшим. И понятно стало, что у поселенцев нет никаких шансов.

— Дураки, ей-богу, дураки! — в голосе чужака слышался едва заметный акцент. — Видит бог, я сделал, что мог.

И Тихон, наконец вспомнив, кто перед ним, поразился тому, как он вообще мог забыть этого человека.

Алекс Эджертон, тот самый парень, с которым они работали на шахтах. Бывший наемник с ненавистной забугорской стороны, потом вольнонаемный рабочий на приисках БЭН и лучший друг Тихона. А теперь… Кто он теперь?..

Алекс заметил, что взгляд Тихона прояснился, и наклонился к нему:

— Очнулся? А я тебя сразу узнал!

— Алекс?! Как ты здесь?.. — спросил Тихон, поняв, что не о том сейчас нужно думать («Не о том!»), заорал во весь голос: — Не убивайте их! Не стреляйте! Останови их! Не убивайте их!!!

Казалось, все его силы ушли в этот крик.

— Не убивайте их… — прошептал Тихон, поднимаясь на колени и пытаясь встать во весь рост.

— Ну уж нет, — Алекс заставил его сесть. — Не хватало, чтобы тебя подстрелили, когда мы и поговорить толком не успели.

— Я хотел остановить их, — произнес Тихон.

— А их остановить сейчас невозможно!

Было не понятно, о ком говорит Алекс, о поселенцах или о своих людях.

— У меня башка… раскалывается, — простонал Тихон, испытав новый приступ боли, и схватился обеими руками за голову.

— Не удивительно. Не хило он тебе прикладом заехал. Ты ляг, ляг, — настойчиво тянул его к земле Алекс. — Еще немного и штыком бы проткнул. Кто-то из наших его снял. Так что, считай, ты в рубашке родился.

— Почему ты меня вытащил оттуда?

Глупый вопрос, конечно. Он и сам поступил бы точно так же, и не важно было бы, с какой стороны оказался Эджертон. Тихон испытующе смотрел на друга. И вдруг почувствовал силу, исходящую от Алекса. Эджертон определенно обладал необычной энергией. И что-то подсказывало Тихону, что эта энергия, эта сила Эджертона — одного розлива с той, что в последние дни овладевала им самим.

Но ощущение спайки, какого-то единения с Алексом, быстро прошло. И верх взяла подозрительность. Да, когда-то они были дружны. Работали вместе. И вместе чуть не погибли. Но время меняет людей. Чего ждать от Эджертона: добра или зла? Кто он теперь? Друг? Враг?

Вдруг кто-то огромный присел с ними рядом.

— Иисус свидетель, мы не хотели ничьей крофи, — сказал этот кто-то, и Тихон, повернувшись, увидел перед собой толстое, гладко выбритое и бледное, все в шрамах, лицо.

— Это Вандермейер, — сказал Алекс. — Вот он жаждет крови, хотя и врет, что это не так. Верно, Фриц? И здесь все решает он, а не я.

— Не зови меня Фриц, я Фритрих, — с тоской произнес толстяк. Как и Алекс, он тоже говорил с акцентом, но по-немецки тяжелым. — Не понимаю этих лютей. Нашлось бы место тля всех. А теперь… Неужели им плевать на свои шизни? Их много останется там… И не правда! Меня уже тошнит от крофи…

— Он немного пьян, — улыбнулся Алекс. — Мы тут праздновали кое-что. А вы пришли и помешали.

— Все испортили! — прохрипел, кивая, Вандермейер.

Тихон силился понять, что ему нужно сделать или сказать, чтобы убедить этих двоих с милостью отнестись к побежденным. Он не сомневался, что Амантуру и другим, кто с ним, крышка, но, может быть, кого-то не поздно спасти.

— Не надо никого убивать. Остановите… — сказал он.

Ничего не ответив, Вандермейер направился к стрелявшим бойцам. Тихон хотел было последовать за ним, но Алекс остановил его:

— Не беспокойся, Фрицу не интересно терять людей, — и Эджертон последовал за толстяком.

Прошла минута. Выстрелы прекратились. Тихон пополз к валу, чтобы взглянуть на поле боя, но голова закружилась, и он снова лег. Отер лицо снегом. На него никто не обращал внимания. Вооруженные люди все еще оставались на позициях. Среди них были мертвые и раненые, последним помогали дети и женщины. Тихон обратил внимание: их здесь много, детей и женщин. Похоже, что все эти люди — одна большая семья, как и поселенцы Амантура. Они вправе были занять брошенные кем-то владения и защищали это право ценой собственных жизней. Но если все считают себя правыми, кто виноват в той смерти, что разгуливает сейчас по заснеженному полю?

Он не мог найти ответа на этот вопрос. Преодолевая боль в голове, повращал глазами, ища Алекса. Но того поблизости не оказалось. Вместо него снова появился Вандермейер.

— Где Алекс? — спросил Тихон.

— Он у нас профессиональный парламентер. Пока моски не вышибли. Шайзэ! — выругался Вандермейер и показал на вал: — Отправился к твоим на перековоры.

«Если на переговоры, значит, кто-то еще жив!..» — с надеждой подумал Тихон.

Он уловил усталый взгляд Вандермейера. Толстяк, казалось, предался своим мыслям. И, видимо, не сразу понял вопрос, когда Тихона озарила внезапная догадка:

— Вы партизаны?

Вандермейер расхохотался.

— Знала бы моя мутер, что меня будут называть партисаном! Да еще где — в Сибири!

10. Старый друг

Тихон вглядывался в лица немногих оставшихся в живых поселенцев, когда партизаны под конвоем перевели их за вал. В основном женщины и дети. Было несколько мужчин, однако и те шли с покорностью и хранили тягостное молчание. Тихон искал взглядом Амину и облегченно вздохнул, когда увидел в толпе знакомую фигурку. Девушка шла, склонив голову, не замечая ничего вокруг. Рядом с ней шагал Нусуп. Он, напротив, живо смотрел по сторонам. Заметив Тихона, со злобой плюнул в его сторону.

Амантура среди пленных не оказалось.

Конвоир велел толпе остановиться.

— Всем сидеть! — приказал он.

Пленники опустились на снег.

— Сейчас придет начальство, решат, что с вами делать!

К толпе со стороны поселка приблизились еще трое партизан. Один из них, молодой красивый атлет с торчавшими из-под шапки длинными, немного вьющимися волосами подошел к пленным и, медленно обходя их, всматривался в лица, особенно проявляя интерес к женщинам.

— Баб-то сколько привалило! — ухмыляясь, повернулся он к своим дружкам.

Пройдясь обратно, остановился рядом с Аминой.

— Трудно не обратить внимания на такой цветок! — игриво произнес он и протянул руку девушке. — Иди сюда!

— Я?! — испуганно воскликнула Амина и попятилась, мотнув головой. — Я не пойду!

— Иди же, ну…

Тихон подошел к нему и дернул за плечо.

— Эй, эй! — прозевав его появление, накинулись дружки партизана.

Злотников отвлекся на них и пропустил удар — атлет без церемоний заехал ему в скулу, второй кулак угадил под ребро. Тихон упал в снег.

— Видели, как падает мешок с дерьмом?!

— Ну, ты даешь, Гуня!

— Отставить! — крикнул кто-то из конвоиров, но его не послушались.

Соскучившиеся по развлечениям товарищи атлета поддержали его смехом. А тот не собирался останавливаться. Когда Злотников начал подниматься, Гуня резко развернулся, чтобы ударить ногой. Но Тихон успел отреагировать. Схватив Гуню за сапог, потянул на себя. Оба упали. И все же атлет оказался сверху. Он навалился на Тихона так, что тот не мог пошевелить руками, и два раза ударил по лицу.

Наблюдая за схваткой, никто из конвоиров не шевельнулся. Тихон мог крикнуть им, что он друг Алекса, но отчего-то это показалось ему постыдным. Собрав силы, он вывернулся из-под атлета. Тот попытался схватить его, но сам повалился в снег. Они барахтались, как дети, но не детской была охватившая обоих ненависть. Руками взрыхляя снег, Тихон вдруг нащупал камень и схватил его. Это было нечестно, не по-мужски. Но главное для него было сейчас — выиграть бой любой ценой. В тот момент, когда тяжелый камень так хорошо лег в руку, Тихон оказался сверху. У него оставалась секунда, чтобы ударить врага камнем в лицо, причем ударить так сильно, как только мог, размозжить лоб, если получится. Но непонятно откуда нахлынувшее чувство заставило его остановиться. Не жалость это была, а что-то более серьезное и непонятное — он не сумел бы объяснить, что ощутил в этот момент, видя перед собой растерянный взгляд атлета, заметившего камень в его руке. Надо было бить, разбить этот узенький лоб! Но Тихон не мог заставить себя этого сделать. Он бы предпочел ударить так, без камня. Не трусливо. И жалел, что подхватил булыжник.

Но секунда, в течение которой промелькнули все эти мысли, была потеряна. Поняв, что ему ничего не грозит, атлет даже не пытался вникнуть в озадаченное выражение лица Тихона и ударил сам. Правда, из-за того, что лежал он на спине, замах получился слабым. Но кто-то из его друзей со спины приложил Тихону каблуком сапога в затылок. В то самое место, еще помнившее удар прикладом. Тут навалились остальные. Хрястнули несколько раз. В бока, снова в голову. Схватили обмякшего Тихона за руки и оттащили в сторону. Заставили сесть.

— Хочешь сказать, твоя девка? — поднявшись, прохрипел Гуня. — Теперь будет моя. Держите его, — сказал он своим.

Но те и так держали пытавшегося вырваться Тихона.

— Хороша девка! Целочка небось?! Они, басурманки, почти все целочки! Своего Аллаха прогневать бояться, — продолжил Гуня. — Давненько я хорошеньких баб не дрючил! А мечта у меня, знаете, какая? Чтобы девка чистая была. С запахом нежным. Но и такая сойдет!

Гуня направился к Амине. Она побежала от него, но Гуня догнал девушку и сбил с ног. Схватил за волосы. Вырываясь, она царапала ногтями его руку, пыталась дотянуться до его лица, а он накручивал на запястье ее волосы.

— Послушайте, бригадир… Не надо… — попытался остановить атлета один из конвоиров, но с места не двинулся.

— Моей будешь! Не бойся, я добрый… — Гуня погладил Амину по щеке.

Тихон опять рванулся, но бугаи держали крепко.

— Гуня! Оставь… — крикнул кто-то из его приятелей. Только один. Другие продолжали гоготать, наблюдая за происходящим.

Но вдруг смех разом прекратился. Гуня и не заметил, как товарищи его расступились, пропуская кого-то. Это был Вандермейер. И не один — с Алексом и несколькими вооруженными людьми. Молча приблизившись, Вандермейер вытащил из-за пояса револьвер и, встав рядом с наклонившимся к девушке Гуней, упер ствол в его задницу, в то самое место, где находился прикрытый ватными штанами анус.

— Отпусти фройляйн, — произнес Вандермейер.

Едва Гуня разжал руку, Амина шарахнулась в сторону. Тихон хотел кинуться к ней, но его все еще крепко держали.

— А теперь поднимайся, — велел немец. — Медленно.

Когда Гуня выпрямился, Вандермейер хряпнул Гуню прикладом в лоб, а когда тот отшатнулся, сам схватил атлета за волосы. По сравнению с ним Гуня казался дохляком. Казалось, у него сейчас лопнет кожа на затылке, с такой силой Вандермейер стянул волосы, а затем тяжелым ботинком врезал Гуне под колено. Тот охнул и зашатался, и не упал только потому, что Вандермейер продолжал держать его. После второго удара в то же место Вандермейер отпустил Гуню, и тот завалился в рыхлый, перемешанный с подталой землей снег. Вандермейер снова ударил Гуню несколько раз — ногой, не разбирая куда. Лицо его все это время хранило невозмутимо холодное выражение.

— Знаю, что возненавитишь меня после этого! — произнес он, носком ботинка развернув голову Гуни к себе. — В глаза мне смотреть! Все вспомнишь при случае! Ферно? Отвечать!

Гуня мотнул головой. Что-то произнес разбитыми губами.

— Не слышу!

— Я забуду… — прохрипел Гуня.

— Врешь! Аршлох! Ковнюк! Такие, как ты, всекта врут!

Вандермейер присел до земли, упер дуло револьвера в окровавленную щеку бугая.

— Нет… — хрипел Гуня. Он зажмурился, испуганно дрожа. Из глаз его потекли слезы.

— В глаза мне смотреть!

Вандермейер сместил дуло револьвера и выстрелил. Пуля вздыбила землю и снег. Гуня дернулся и всхлипнул. Открыл глаза, и часто-часто дыша, не мигая, смотрел на Вандермейера.

— Этих под арест! — крикнул толстяк, показывая на Гуниных дружков, державших Тихона.

— А этого… — Вандермейер похлопал плачущего атлета по щеке, — расстрелять!

Оглохший на одно ухо Гуня не расслышал приказ. Но когда взглянул в глаза Вандермейера, все понял. Едва его схватили, он взвыл и потащил за собой схвативших его партизан, пытаясь дотянуться до руки Вандермейера. Тот брезгливо отстранился. Гуня заверещал, и его невыносимо сильный голос как будто вонзился в мозг Тихона.

У Злотникова и без того все трещало в голове от странных голосов, как будто все умершие за этот час взывали к кому-то, кто мог бы избавить их души от неслыханной боли, причиненной в момент перехода из мира живых в мир теней.

— Может, хватит на сегодня крови? — заорал Тихон, заставив умокнуть всех разом: и Гуню, и те голоса, что рождались в его голове.

— Хватит, — сказал он, смотря в лицо Вандермейеру.

— Не указывай мне, что делать! Отведите его, — приказал главарь, кивая на Гуню. — Позже расберемся.

Растирая затекшие запястья, Тихон подошел к Амине.

— Это та девушка, о которой ты беспокоился? — спросил Алекс.

Тихон не ответил, только крепко сжал руку Амины. Вандермейер внимательно посмотрел на девушку, окинул взглядом Злотникова и повернулся к Алексу, что-то шепнувшему ему на ухо.

— Я не могу оставить ее с ним, — сказал Вандермейер. — Это неправильно! Она пленник. Он свободен.

— Черт, Фриц! Она его женщина! — воскликнул Эджертон. — А он мой друг. Сделай это. Для меня.

— Шайзэ! — воскликнул Вандермейер. — Она не убежит?!

— Не убежит, Фриц. И не ругайся при даме!

Вандермейер велел Амине приблизиться. Не ощущая в его голосе подвоха, Тихон отпустил руку девушки, Испуганная, она склонилась перед толстяком.

— Подними голову, — сказал Вандермейер.

Девушка послушалась. Взгляд толстяка потеплел.

— Такой красивой юной фройляйн нельзя быть без покрофитель! — Вандермейер, сощурившись, посмотрел на Злотникова. — Будь с ним, он надежен, — сказал он Амине. — Иди.

Девушка вернулась к Тихону. Толпа пленных смотрела на нее: кто завистливо, кто брезгливо, кто с откровенной ненавистью. Тихон заметил их взгляды и не мог удержаться от вопроса.

— А что с ними будет?!

— Ничего не бутет! — твердо сказал Вандермейер. — Мы никофо не собираемся убивать.

Услышав его, пленные поселенцы обрадованно загудели, но конвоиры прикрикнули на них.

— Я бы с ратостью отпустил фас, — обратился к толпе Вандермейер, — но я должен убедиться, что никто не побежит искать помощь на сторону. Это место больше не принадлежит фам одним! Пока не уясните это, посидите немного в несфоботе!

Тихон ловил на себе жгучие взгляды поселенцев, но не мог понять их злобы. Они живы. И можно верить словам толстяка, каким-то образом он чувствовал это. Заметил пылающий взгляд Нусупа и подумал, что мальчишку-то уж точно нельзя оставлять наедине со своими мыслями. Черт знает, что творится в его голове.

Набравшись смелости, он обратился к Вандермейеру.

— Нельзя ли и этого парнишку освободить?

Главарь с удивлением посмотрел на Тихона, затем на паренька. Ничего не сказал, только дал знак своим подручным.

Нусупа вывели из толпы и подвели к Тихону. Мальчишка демонстративно отвернулся.

— Пойдем со мной, — сказал Тихон.

— Иди, Нусупчик, не артачься, — произнесла кто-то из женщин. Хоть одна нашлась понимающая, подумал Злотников.

Подойдя к пареньку ближе, он взял его за рукав. Нусуп вырвался и крикнул ему в лицо:

— Ты спасся, а мой отец погиб! И другие тоже! Мы бы их всех убили, а ты не дал! Дядя Мирбек придет и всем отомстит. Всем вам отомстит!

Тихон снова хотел притянуть к себе Нусупа, но мальчишка оттолкнул его. Вандермейер дал знак конвоирам, чтобы те вернули Нусупа обратно в толпу. Мальчишка не сопротивлялся и презрительно поглядывал на Тихона.

— Поверь, я не хотел смерти твоего отца!

Мальчишка зло засмеялся.

— Хватит балаган! — крикнул Вандермейер и приказал вести пленных в поселок. Одновременно из поселка подошла группа людей — собирать мертвецов. Эджертон задержал одного из них и велел сопроводить Амину в свой дом.

На пустыре остались двое — Тихон и Алекс.

— Ты можешь гордиться собой, — сказал ему Алекс пару минут спустя, когда, по просьбе Тихона, повел его к месту боя. — Вандермейеру понравился твой отчаянный поступок. Фриц был очень удивлен, когда оказалось, что не один я на свете такой сумасшедший, кому претит насилие.

— Почему ты зовешь его Фриц, если ему не нравится?

— Фридрих — он же Великий, а где ты видел великого Фрица? Принижаю его. Почти что унижаю. На правах личного шута. К счастью, чувство юмора еще не умерло в его душе. Ты не знаешь, а ведь он бывший балетный танцор.

— Танцор? Он же толстяк.

— Поверь мне, бывший танцор вполне может стать и толстяком и командиром шайки головорезов. А кроме того, управляющим.

— Кем?

— Понимаешь, ему взбрела в голову идея организовать тут что-то вроде комунны. Пока скитались, насобирали семей разных, трудовых, чтобы они в случае чего могли снабжать отряд продовольствием. И вот решили поселить их здесь. Так что и твои люди останутся живы, если согласятся работать. Сегодня Вандермейер посчитал, что не вправе убивать пленных, и решил их помиловать. В этом и твоя заслуга, и моя…

— Зарабатывает очки перед Богом? — усмехнулся Тихон.

— Вандермейер уверен, что его покойная мать в раю, и после смерти хочет оказаться рядом с ней, несмотря на все прегрешения, которые совершил в своей жизни. Но иногда на него находит паранойя и даже ярость. Когда он трезвый. Поэтому я стараюсь держать его постоянно в приподнятом состоянии духа. Впрочем, Фриц и без того любитель выпить…

Тихон подумал, не спросить ли Алекса про скитников, но посчитал вопрос неподходящим для этой минуты. Они как раз очутились на месте, где большая часть поселенцев приняла смерть. На заднем фоне виднелись повозки, перевернутые, искореженные взрывами. Пока совсем не стемнело, надо найти Амантура. Почему-то ему не верилось, что тот погиб.

— Мне нужно отыскать одного человека. Вдруг он жив.

— Его не было среди пленных? — Эджертон с сомнением покачал головой. — Значит, ему не повезло. Мы все осмотрели. Я сам два раза здесь ходил.

— А что будет с мертвыми?

— Успеем похоронить, пока земля не замерзла. Может быть, сегодня ночью.

Тихон медленно приближался к повозкам, переступая через мертвые тела, вглядываясь в их лица. Среди тех, кто лежал на открытом пространстве, Амантура не было.

— Выжили те, кто хотел спастись, — услышал он позади голос Эджертона. — С остальными нельзя было договориться.

Наконец, возле перевернутой повозки Тихон увидел Амантура. Тот лежал на спине, вперив остекленевший взгляд в небо. Разумеется, одна пуля не могла его остановить: Злотников насчитал на груди шесть отверстий.

Он вновь задумался над словами Алекса. Можно ли считать эту смерть глупой? Одной частью своего сознания он понимал, что Амантур поступал так, как считал нужным. У него была своя правда, ради которой он готов был погибнуть. Ведь Амантур полагал, что не имеет права кому-то уступать свое кровное. И уж тем более намерен был отчаянно защищать себя и свою семью. Другая часть сознания Тихона корила Амантура. Отсутствие веры в людей привело Амантура к гибели. Ведь можно было решить все мирно. Но он захотел до последней капли крови отстаивать свою правоту. Кто же теперь постоит за оставшихся в живых? И умер Амантур без уверенности в будущем своих детей. А значит, смерть глупая и бессмысленная. Тихон вспомнил спор с Амантуром о козленке из сказки. Вот и разберись, что лучше: в чем-то смириться и уступить, быть может, потерять в чем-то, или быть упертым до конца, наивно полагая, что ты и есть тот самый козленок, который хитрее и сильнее. Но ведь на любую силу найдется другая сила. Впрочем, не было гарантии, что даже если бы поселенцы сдались все, как один, партизаны не избавились бы от их лидеров, оставив только самых безропотных.

«Где же истина?» — спросил Тихон себя, окидывая взглядом пространство вокруг.

Он заметил, что Алекс внимательно смотрит на него. И взгляд у друга странный, как будто он догадывается или даже знает, о чем сейчас Тихон думает. Не так-то прост старый дружок. Не прост…

— Как же ты оказался здесь, Алекс? — спросил Тихон.

— Так же, как и ты. Не возвращаться же мне домой после того, как я прикипел к этой земле?

— А я вот возвращаюсь, — ответил Тихон.

— Куда?!

— Домой. В Иркутск.

— Вот как… И что же ты хочешь там найти?! Свое Эльдорадо? Что тянет тебя?

«Голоса», — хотел сказать Тихон, однако почему-то решил, что друг не поймет.

— Не знаю. Я прибился к этим людям, — он показал на мертвых. — Конечно, не по своей воле, но так получилось… Они когда-то жили здесь. Решил, что приду сюда с ними, а потом отправлюсь туда, где жил раньше. В Полосу. Хочется вспомнить все…

— Советую не слишком распространяться о желании уйти к Полосе.

— Почему?

Алекс не ответил. Взгляд его стал неожиданно теплым.

— Ладно, забудем! Я рад тебя снова видеть, — и Эджертон впервые с момента встречи обнял Тихона.

Это было странно для человека, ранее не проявлявшего излишней эмоциональности. Алекс, которого помнил Тихон, был человеком жестким и решительным, не склонным к проявлениям нежности. Тем более удивительным казалось его перерождение. А еще та сила, которую чувствовал в нем Тихон. Что-то необычное произошло с Алексом.

— Знаешь… Я хочу уйти, но один… Эта девушка, Амина… — Тихон сделал паузу, желая убедиться, что Алекс его внимательно слушает. — Я могу рассчитывать на то, что с ней все будет в порядке?

— Понимаю. Но не могу тебе ничего гарантировать. Вандермейер иногда непоследователен в своих поступках. Сегодня он скорее выпустит кому-нибудь кишки, чем позволит надругаться над женщиной. А завтра сам обиходит какую-нибудь понравившуюся ему бабенку. Иногда он человек до крайности сентиментальный. Знаешь, я даже раз видел, как он плакал. Кто-то нашел старый модный журнал с картинками и хотел пустить на костер, но Фриц вытащил из огня уцелевшие страницы и плакал над ними. Представляешь?! Не помню, что там привлекло его внимание, но это произвело на меня впечатление. Правда, потом все равно бросил журнал в костер. И даже кого-то пристрелил в тот день.

— Выходит, он буйный? Сумасшедший?

— Я бы так не сказал. Скорее, неопределившийся. Есть люди, которых бросает из крайности в крайность. Так вот он — один из них. Кажется, таким был и ваш царь Грозный. Вот уж не хотел бы я, чтобы у Вандермейера было столько власти. Никакого алкоголя не хватит.

— Что же делать?

— Рвать когти, — не задумываясь, ответил Алекс. — И забирать девчонку с собой. Только так. И лучше возвращаться на север.

— Но мне нужно в Иркутск. В Полосу. Я не могу взять ее с собой туда. Это опасно.

— Что тебе делать в Полосе?

— Не знаю. Есть множество причин.

— И ни одна из них не стоит того, чтобы доверить ее другу? — усмехнулся Алекс.

Он терпеливо ждал ответа. На ментальном уровне Тихон опять ощутил слабое прикосновение. Будто Алекс, обладающий заведомо большей силой, чем Тихон, испытывал новые способности друга.

— Вот что я тебе скажу, — произнес Алекс, и ощущение прикосновения пропало. — Не бояться за себя, если тебе есть о ком заботиться — это эгоизм! У тебя нет выбора. В любом случае ты обязан быть с ней.

«Но ведь я сам по себе», — хотел возразить Злотников, но промолчал. Ведь с того момента, как он встретил Амину, это не было правдой.

— Я постараюсь улучить момент и помогу вам уйти, — предложил Алекс.

— А ты? Не пострадаешь, если Вандермейер узнает, что мы сбежали?

— За меня не переживай. Вандермейер хоть и тот еще тип, но я ему нужен.

Тихон неожиданно вспомнил Мирбека, который тоже страдал припадками безумия, и посчитал своим долгом предупредить о возможном появлении его отряда, где-то затерявшегося, но представляющего серьезную опасность.

— Спасибо, я скажу об этом Фрицу, — сказал Алекс. — Ну, пожалуй, пойдем ко мне.

Они вошли в поселок. По дороге Тихон поинтересовался, чем занимался Алекс все эти годы.

— Разными делами. Не всегда правильными. А теперь, как видишь, я нечто вроде моральной поддержки для Вандермейера. Можешь считать это моей новой профессией. А ты?

— Специалист по импорту-экспорту, — уклончиво ответил Тихон.

— Контрабандист, значит, — догадался Алекс. Он улыбнулся. — Так это благодаря таким, как ты, люди в Резервации не совсем еще позабыли, что такое дары цивилизации?

Тихон усмехнулся:

— Какие дары. Несут ли они пользу? Да и мой товар оказался больше не нужен.

— А где они теперь — благодарные профессии? — сказал Алекс. — Помнишь, как мы впахивали с тобой в шахтах?

— Да, было времечко. Помню, ты всегда говорил, что будешь волком-одиночкой. Не женился? — спросил Тихон.

— Нет.

Злотников не сомневался, что Алекс ответит отрицательно.

— Может быть, когда-нибудь и создам семью, — добавил Алекс.

— У тебя есть кто-то на примете? — задал Тихон бестактный вопрос.

— Есть, только она далеко отсюда. Я надеюсь, что мы встретимся, — на лице Алекса появилась отстраненная улыбка, будто он унесся на мгновение в это «далеко». Кажется, он что-то не договаривал. Тихон подозревал, что и у Алекса случилась в прошлом трагедия, о которой он предпочитал не говорить.

— А ты помнишь, как мы с тобой там, в шахте, думали о том, чтобы начать новую жизнь? — спросил неожиданно Алекс.

— Да, помню, — ответил Тихон.

Алекс вздохнул и остановился.

— Знаешь, кем я только не побывал за эти годы, но ни разу не сделал ничего стоящего! Пока не случилась одна история, из-за которой я и оказался здесь. Теперь-то я точно знаю, что нашел свое место и реально могу делать что-то нужное.

Тихон вспомнил их разговоры на пороге смерти, в темном пространстве шахты, где не хватало кислорода. Они действительно говорили о том, чтобы кардинально изменить свое будущее. Не исключено, что это в какой-то мере поспособствовало их чудесному спасению. Но нынешняя профессия Тихона не предполагала альтруизма и самопожертвования. И, в отличие от Алекса, он до сих пор находился на распутье.

— Завидую тебе, — сказал Тихон. — Я часто вспоминаю тот наш уговор. А ведь я уже забыл, что это такое: быть полезным и нужным…

Он вновь почувствовал упругое касание энергии. Уставился на Алекса, и ощущение прикосновения сразу прошло.

— Ну, ладно, хватит ностальгировать. Идем! — сказал Эджертон.

* * *

В поселке преобладали крохотные лачуги. Видимо, для того, чтобы меньше расходовать тепла. И тот дом, к которому его привел Алекс, не был исключением. Метров пять в ширину и столько же в длину.

— Так вот где ты живешь?

— Скорее, ночую, — уточнил Алекс.

Он ввел Тихона в дом. И без того маленький, внутри он был разделен пополам огромной печью. Но в доме оказалось сыро и холодно, как будто на самом деле Алекс и не жил здесь. Одна половина дома служила кухней, другая — узкой спальней с голыми стенами и топчаном вместо кровати, обитым кусками толстого войлока. Здесь их ждала Амина под надзором того типа, с которым отправил ее Алекс. На появление Эджертона он отреагировал коротким приветствием и сразу удалился.

Через небольшие окна в комнату пробивался слабый закатный свет. Отсутствие уюта усугублялось общим молчанием. Тихон чувствовал, что Амина с подозрением относится к Алексу. А тот вдруг посмотрел на часы и подошел к стене, где Тихон увидел выключатель, от которого провода вели к потолку.

— Сейчас будет вам небольшой сюрприз, — сказал Алекс.

Он щелкнул выключателем, и засветилась лампочка, что стало откровенной неожиданностью для Амины.

— Вы починили генератор?

— Да, он не работал.

— Его мой отец сделал, — сказала Амина.

— Прямо цивилизация, — Тихон пощелкал выключателем. То же самое сделала Амина, улыбаясь от счастья, как дитя.

— А где взяли топливо? — спросил Тихон.

— Да так… — уклонился от ответа Алекс. Он внимательно посмотрел на Амину. — Твой отец давно сделал генератор?

— Я еще совсем маленькая была. А когда отец умер, генератор еще какое-то время работал, а потом сломался. Был бы он жив…

Алекс понимающе кивнул.

— Ну, ладно. Вы пока тут побудьте, а я сухих дров принесу. Девушке нужно тепло. И на ночь не забывайте задергивать шторы, чтобы свет не попадал на улицу.

Оставшись наедине с Аминой, Тихон испытал неловкость. Столько всего случилось, а сказать будто нечего.

— Странный он человек, — произнесла девушка.

— Алекс?

— Здесь так холодно, — она поежилась, — а ему тепло будто не нужно.

— Да, странный, — сказал Тихон, хотя то же самое мог сказать и о себе. Он вспомнил, что Алекс, говоря о дровах, сказал, что тепло нужно девушке. «Будто знает, что я перестал бояться холода. Ну, дела!..»

Амина выглянула в окошко. Разглядела силуэт Эджертона, суетившегося возле небольшой поленницы. Тот заметил ее тень в окне, обернулся и приветливо махнул рукой. Амина отступила вглубь комнаты.

— Этот Алекс, он давно твой друг?

— Да, мы с ним через многое прошли вместе. Сто лет его не видел.

— А теперь встретил… — задумчиво сказала она. — Такие встречи не случаются просто так. Верно?

Тихон подумал, что последние дни, все без исключения, соответствуют этому «не просто так». Будто он плывет по реке судьбы, не в силах сопротивляться ее течению, движется к какой-то цели, и остается только рассчитывать на Божью милость. Знать бы еще, что за цель.

— Алекс предложил нам уйти, — сказал он.

— И ты возьмешь меня с собой?

— Может, тебе все-таки остаться? — спросил Тихон, едва ли рассчитывая на ее согласие.

Девушка подошла к нему, руки ее обвили шею Тихона, пробуждая жар во всем теле. Все-таки перед ним была женщина. Хоть и очень юная. Он дотронулся до ее волос. Амина прильнула к нему и крепко обняла. С минуту или две они простояли так, прижавшись друг к другу. И так тепло и уютно стало Тихону от того, что кто-то по-настоящему рассчитывает на его участие. В любой момент сюда мог вернуться Эджертон, но Тихону хотелось, чтобы эта минута не кончалась. Он знал, что не сможет бросить девушку и уйти один. «В конце концов, это мужской мир, — думал он, — и женщины здесь — скорее разменный товар. Кто-то обязан опекать Амину. И, похоже, некому, кроме меня».

Где-то на задворках мелькнула мысль, что она ему в дочери годится.

— Расскажи мне о своем отце.

— Я совсем немного помню о нем. Знаю, что когда пришли на это место и все дружно строили дома, помогали друг другу, отец делал разные инструменты, какие-то приспособления и много чего. Он тогда совсем не пил. И мама была жива. У меня родился маленький брат. Но потом албаста похитила его, и мама не смогла справиться с горем, ушла в Полосу.

— Ты не говорила об этом.

— Стараюсь не вспоминать. Все у нас покатилось кувырком. Отец потерял веру в себя… Все говорят, что он погиб. Я думаю, он ушел вслед за мамой. Ведь он просто исчез. И никто этого не видел. Мне кажется, что он бросил меня… Ведь знал, что в Полосе все умирают…

Она вдруг расплакалась.

— Ну-ну, не плачь! Обещаю, я тебя не оставлю… — Тихон гладил ее дрожащие плечи.

Вернулся Алекс, принес большую охапку дров. Вскоре в печи заполыхал огонь, и жар от раскрасневшейся чугунной плиты и дверцы потихоньку согрел кухню. Тихону стало жарко, он понял, что отвык от такого тепла. Алекс достал из запасов консервы. Их съели в один присест. Амину почти сразу сморило, и она ушла в комнату. Теперь вроде бы настал черед поговорить, но Алекс заявил, что ему нужно срочно к Вандермейеру, и Тихон остался на кухне один — дожидаться, пока не прогорят угли в печи, чтобы закрыть задвижку.

Трепыхалась паутина в углу под потоками теплого воздуха, еле заметная в полосе огня, падавшего от дверцы печи на стену. Тихон смотрел на паутину и думал о том, что она удивительно похожа на жизнь. Нити расходятся из одного центра. Через цепи лучей и поперечных прядей можно пойти к краю по прямому пути, а можно по извилистому настолько, что путь покажется бесконечным. И можно прийти к совершенно разным концам этого хитросплетения. Да и путей таких может быть сколько угодно…

Наконец, печь прогорела, и задвижку можно было закрыть, чтобы тепло, накопленное внутри, всю ночь грело дом и спящую в нем девушку. Тихон зашел в комнату. Амина лежала на пыльной войлочной подстилке топчана и крепко спала. Он поправил на ней одеяло, сам лег на пол, не боясь холода, и только по привычке бросил на доски куртку. Вскоре он тоже уснул.

11. Первач

Ночью он испугал Амину своими криками. Тихон бредил, и снилось ему наверняка что-то ужасное. Правда, позже он не мог вспомнить, что именно, значит, не настолько реальными оказались в этот раз ночные видения. Но зато сон овладел им так крепко, что Амина, как ни старалась, не могла его растормошить. Пришлось ей выбежать на улицу, чтобы набрать снега и приложить к горячему лбу Тихона. Только тогда он вынырнул из болезненного сна. Открыл глаза и увидел ее испуганное лицо. Ему было жарко и хотелось пить. Он взял из ее рук снежок и сунул в рот. Разжевал, ощущая приятно-холодную влагу.

— Где Алекс? Его не было?

— Нет.

— Который час?

Он поднес руку с часами к глазам. Фосфоресцирующие стрелки сошлись на двенадцати. Всего лишь…

— Свет выключили, — сказала Амина. — Видно, экономят.

Она села рядом, склонив голову на плечо.

— Здорово я напугал тебя?

Девушка молчала, казалось, она снова уснула. Тихон не стал уточнять. Заговорил, обращаясь скорее к самому себе, но был не против, если она услышит его:

— Знаешь, о чем я думаю? Что наша жизнь — это словно какая-то компьютерная игра. Ты, конечно, не знаешь, что это такое. Игра, выдуманная кем-то. Со своими законами, с ограниченными вариантами действий. Чтобы выиграть, нужно все делать определенным образом, а не иначе. И если ошибаешься, то проигрываешь — погибаешь или несешь потери. Я обдумывал разные варианты, как все могло бы решиться вчера… Амантур хотел отвоевать свой поселок, но погиб. И мне кажется, что я мог бы поступить немного по-другому. Тогда бы он остался жив. Вот только в этой игре, сделав ход, нельзя отыграть назад.

Все-таки она не спала. Он понял это по еле заметному шевелению: как будто Амина слегка качнула головой, не соглашаясь.

— Все уже случилось, — сказала она. — Почему ты не хочешь смириться и принять это? Что тебя гложет?

Его словно встряхнули ее последние слова.

— Я боюсь! Хотя и не знаю, чего именно. И не знаю, как нужно жить и поступать. Быть привязанным к этому миру? Бояться смерти или презирать ее? Убивать других ради того, чтобы самому жилось легче, или отдаться на милость судьбы и поднять лапки кверху? Мстить или прощать? Конечно, все шансы, что Амантур никогда бы не уступил. Никому! В этом заключался смысл его жизни. Он бы не стал делиться с чужаками тем, что принадлежит ему. Но где-то ведь оставался и другой, хоть бы и ничтожный малейший шанс поступить как-то иначе. Амантур не мог им воспользовался, но мог я. Понимаешь?.. И Нусуп прав, если в душе презирает меня…

— Нусуп дурак! — вырвалось у Амины.

Тихон продолжал изливать мучившие его мысли.

— Раньше мне казалось, что я решил для себя все эти вопросы. До недавнего времени я чувствовал себя прекрасно. Никому не был ничем обязан. Никто не стоял за моей спиной. Я был один и сам по себе. Теперь все переменилось…

Амина приподнялась и посмотрела на него.

— Ты глупый. Слишком много думаешь.

Тихон рассмеялся.

— Не рассердишься, если я спрошу тебя? — спросила Амина.

Дрогнула какая струна внутри, и возникло предчувствие, что вопросом своим она затронет самую больную тему.

— Спрашивай, — с напускным спокойствием ответил он.

— Зачем тебе нужно в Полосу? Ты знаешь, что там можно погибнуть, но идешь туда. Для чего? Ты жил там раньше?

И Тихон вынужден был найти в себе силы для подробного рассказа о прошлом… Начиная со смерти близких и до того момента, когда его выгнали с корабля и он поплелся в развалины, ища место, где заночевать.

— Мне так тебя жаль, — вздохнула Амина. — Ты считал, что имеешь право на одиночество. Потому что так проще, верно?! Ты боишься быть в ответе за кого-то. Я это чувствую. Но мне очень хочется, чтобы ты не отталкивал меня. И Нусупа, когда он поймет, что был не прав!

Казалось, она прочла его мысли. Неприятные мысли, от которых он старательно открещивался, но не мог лгать ни себе, ни ей — эти мысли исподтишка давили на него.

— Ты права. Вот этого я и боюсь. Боюсь, что снова не справлюсь. А что касается твоего вопроса, то на самом деле я не могу объяснить, зачем я иду в Полосу и что хочу там найти. Но мне кажется, что это судьба ведет меня туда. Сначала меня изгоняют с корабля. Потом я иду ночью вдоль развалин. И прихожу именно в то место, где впервые увидел тебя. Затем — то странное существо. Схватка с ним. И с этого момента мне, обычному человеку, понятно, что все это неспроста. Это как миссия, но я не могу понять ее смысл. А еще эти необычные видения. Помнишь, ты увидела раны на моих руках? Мне снилось, что я преследовал албасту и чудом не упал в глубокий колодец. Ободрал руки в кровь, пока вылезал. А потом оказалось, что кровь — на самом деле. А тот случай, когда я был уверен, что Мирбек может убить тебя и Нусупа? Я видел, как он выстрелил, и это было будто по-настоящему. До сих пор не могу понять, как такое возможно. А потом я видел вероятную гибель Амантура, и мы с Нусупом спасли его. Так что же это было — наваждение? И почему я не смог спасти Амантура, когда, наверняка оставался такой шанс?..

Какое-то время они молчали.

— Что-то происходит внутри меня. Это после встречи с албастой. Я перестал бояться холода. Меня посещают видения… — он осторожно дотронулся пальцами до лица девушки. — Ты веришь мне?

Неожиданно он обнаружил, что ее щеки влажны. Амина вдруг обхватила его ладонь обеими руками и принялась целовать.

— Бабушка была права. Ты ниспослан Аллахом!..

— Перестань!

Пришлось притянуть ее к себе и крепко обнять, чтобы остановить эти рабские замашки. Чувствуя жаркое дыханье на своей шее, он думал о тех женщинах, с которыми сводила его судьба за долгие годы одиночества. Никого из них он не любил и не желал любить, и ни одна не вызывала той нежности, что сейчас захлестывала его душу и была сильнее обычного плотского желания. Он готов был окончательно смириться с тем, что не суждено ему более оставаться отшельником. Одно только смущало: Амина была слишком юна, чтобы он мог позволить ей считать себя кем-то более, чем покровителем…

— Так ты возьмешь меня с собой? Пожалуйста!

— Куда же я теперь без тебя?

«В самом деле. Совсем девчонка, — подумал Тихон, — Неизбалованная и неискушенная. Простая и честная. Такая будет преданнее собаки… Дурацкое сравнение, но в точку…»

Он вдруг вспомнил об Алексе. Тот обещал предупредить, когда можно будет покинуть поселок. Должно быть, забыл.

— Пойду, выйду на улицу. А ты закройся и никому не открывай.

— Хорошо. И ты будь осторожен, — сказала Амина.

Выйдя из дома, Тихон осмотрелся. Было свежо, и снег искрился под светом луны. Тихон сошел с крыльца, намереваясь пройтись по улице и найти Эджертона. Хотя и не знал, где искать.

— Стой! — раздалось в тишине.

Кто-то застыл в тени между домами. В лицо ударил свет ручного фонаря, заставил зажмуриться.

— Это ты, который друг Алекса? — раздался голос.

— Да! — прикрываясь ладонью, как козырьком, ответил Тихон.

— Чего шатаешься?

— Мне нужен Алекс.

— Он сейчас у Вандермейера. Пойдешь по улице, свернешь направо, еще три дома, и ты на месте. И медленно иди, а то подстрелят! И отзывайся, если окликнут. Понял?

Как велел патрульный, Тихон дошел до пересечения с другой улицей и увидел небольшой домишко, скорее будку, из приоткрытой двери которой доносился механический треск. Висевшая за порогом лампа замигала в унисон звуку, что шел изнутри. Заинтересованный происходящим, Тихон встал в двери. Свет снаружи и внутри домика снова погас, однако, когда треск повторился, помещение вновь на миг осветилось. Подойдя ближе, Тихон увидел корпус механизма, возле которого вертелся человек. Заметив Тихона, тот подскочил к порогу.

— Ты кто такой? — механик, не дождавшись ответа, устремился обратно. Оттуда крикнул: — В технике разбираешься? Помочь сможешь?

Когда Тихон вошел в будку, внутри снова погасло.

— Немного разбираюсь, — он вытянул руки, чтобы не наткнуться на какой-нибудь предмет. Опять что-то зачихало, тускло зажглась лампа, но он сумел рассмотреть механизм подробнее. Понял, что это генератор. Рассмотрел и суетящегося рядом человека. Замасленная роба расстегнута нараспашку, мастер шатался, видно, устал от попыток справиться с машиной. Но когда он подскочил к Тихону и обдал перегаром, стало ясно, что мастер изрядно пьян.

Генератор вновь затрещал и свет вдруг вспыхнул так ярко, что лампа протестующе зазвенела. Как только треск прекратился, вновь стало темно. И опять в глазах Тихона засверкали яркие пятна.

— Вот сволота! Опять не хочет работать, собака! — пожаловался мастер и, судя по всему, решил пока мотор не заводить.

Уже зная о существовании генератора от Амантура, Тихон тем не менее был удивлен, что у партизан есть топливо. Это было неожиданно, поскольку никакие виды топлива, кроме примитивных природных (уголь, дрова) не были доступны в Резервации. На свету Тихон успел разглядеть огромный бак почти в кубометр. Свободно набрать такое количество топлива казалось невозможным даже в сытых районах Резервации. И уж тем более здесь, на южных границах. Даже простейший керосин. И он задал вполне резонный вопрос:

— На чем работает?

— Все тебе скажи! Помоги лучше! — проворчал мастер. — Ну, где ты там?

Он вложил Тихону в руку какой-то предмет. На ощупь — отвертку. Надо же, и инструмент у них есть! Но сам источник питания все же представлял для Тихона загадку. Быть может, из-за того, что здесь не пахло ни бензином, ни соляркой, как это обычно бывает. Впрочем, запах присутствовал, но какой-то странный. Он что-то напоминал, но опознать не удавалось. Он дотронулся до корпуса и постучал по нему.

— Полнехонька! — откликнулся из глубины будки мастер.

— Так на чем, говоришь, работает? — снова спросил Тихон.

— Ты дурак или не въезжаешь? Я же сказал, не твоего ума дело! А будешь задавать лишние вопросы, расскажу Вандермейеру. Он терпеть не любит болтунов. Еще скажи спасибо, охраны рядом нет…

Сказав это, он вдруг притих. Послышался шорох, мастер шмыгнул мимо Тихона, выглянул на улицу.

— А правда, где охрана? Как ты вообще здесь оказался?!

Но он, видимо, был слишком нетрезв, чтобы выяснить все до конца.

— Говоришь, мерекаешь в технике немного? Ладно, помогать будешь.

Уверенно, как кошка, он двигался в темноте, подсказывая Тихону, где не запнуться, где стоит наклониться, и подвел к изголовью двигателя.

— Ну-ка, зажги! — сунул ему в руку спичечный коробок.

— А не опасно?

— Не ссы!

С шипением зажглась спичка, и Тихон смог разглядеть рабочие части установки. Ничего особенного, все как должно быть: двигатель внутреннего сгорания, приводные ремни, собственно сам генератор, радиатор с вентилятором. Вот только необычный запах в глубине помещения был настолько силен, что от него слегка кружилась голова.

«Похоже на перегар», — наконец догадался Тихон. Но может ли один человек так испортить воздух своим пьяным дыханием? Если так, то почему здесь все не вспыхнуло от зажженного огня?

Мастер — теперь хорошо видно было его лицо, бледное, в полосах грязи, — протянул ему лучину. Тихон запалил ее с конца.

— Нужно снять и почистить свечи, — заговорил мужичок, втыкая лучину в держатель на стене. — Руки не слушаются. Совсем ослабли, сволочи. Не хотел пить, так разве ж устоишь? Только — чур, ни гу-гу! А то я заложу, что ты здесь вшиваешься и вынюхиваешь. Вот-вот, именно вынюхиваешь! — он загыгыкал.

— Не скажу, — сказал Тихон. — Я бы с удовольствием не вынюхивал. Как бы не обблеваться здесь от твоего запаха!

Мастер нервно захрюкал:

— Не боись, не сблюешь! Мне поначалу тоже тошно было. А потом решил, что эту жижу можно же и внутрь принимать. Тогда не так воняет.

— Какую жижу?

— Ну ты чудила! Сам же спрашивал, на чем работает!

— Так это генератор воняет?! — удивленно спросил Тихон.

— Он самый. Вентиляции же никакой, вот и прет, как от пропойцы.

Наверху Тихон увидел горловину бака и, приподнявшись на ступеньках короткой лестницы, открыл его. В ноздри шибанул ядреный запах алкоголя.

— Это…

Злотников не договорил.

— Первач! — воскликнул мастер. — Забойный! Первосортный! Только я тебе ничего не говорил!

Злотников не обладал особыми познаниями в области самогоноварения, но слово это помнил. «Первач» — именно так.

— Так вот почему воняет?! — воскликнул он. — И что, на самогоне хорошо работает?

— Система прогрессивного горения!

— Какая система?

Но мастеровой уже натужно сипел Тихону под ухо:

— Я же говорю, ежели ты не федеральный шпион, то зачем спрашиваешь? Будешь работать или нет? А то у меня сегодня руки совсем оборзели. Трясутся, суки!

Тихону вовсе не улыбалось конфликтовать с очередным сумасшедшим.

— Говори, что нужно, мастер-ломастер.

— Вот, совсем же ж другое дело! — обрадовался тот. — А вообще, меня Егоркой звать.

И они взялись за дело. Тихону не нужно было ничего подсказывать. Он достал очки, отыскал среди инструмента свечной ключ, с грехом пополам выкрутил туго затянутые свечи. Из цилиндров вырвался такой тяжелый дух, что голова закружилась. Пожалуй, если первач так хорошо горит, то, по идее, здесь все должно было вспыхнуть от испарений. Спички и зажженной лучины достаточно. Однако не вспыхнуло. Что ж, по крайней мере, это успокаивает…

Вкрутив протертые досуха свечи обратно, он проверил натяжение приводных ремней, отсутствие потеков. Разобравшись и с этим, осмотрел проводку и обнаружил то, чего Егорка, по пьяни своей, очевидно, не заметил.

— Здесь контакт слабый. От вибрации пропадает.

— Ай, молодца! Ну, давай, прикручивай, — по-деловому скрестив руки, Егорка сел на приступок фундамента будки и даже не пытался подняться. Наоборот, вытянул ноги, чтобы хорошо опереться на стенку и не рухнуть на пол.

Закончив, Тихон снова похлопал по баку.

— Полна коробочка! — заметил Егорка. — На зиму хватит!

«На зиму?!» — про себя удивился Тихон. По его мнению, хорошо бы хватило на пару недель. Видимо, у мастера совсем шарики рассыпались.

Когда он докончил, мастер, наконец, поднялся. Пошатываясь, накрутил на бобину стартера длинную веревку, отработанным движением дернул ее, а когда веревка вытянулась вся, брыкнулся на спину. Но дело свое он сделал: генератор сначала зачихал, затрясся, а потом заработал ровно и уверенно. И светло стало внутри, как днем. Улыбающаяся харя приблизилась к Тихону. Он не успел отстраниться от поцелуя.

— А ты молодец! — похвалил Егорка, заметно пошатываясь, и отстранил Тихона от генератора. — Пальцы только береги. А то поотрубает нахер!

Он протянул Тихону тряпку. Тот вытер ладони, пальцы, но черные мазутные пятна въелись крепко, только с мылом отмывать.

— Это же сколько топлива требуется, чтобы генератор работал достаточно долго? — не удержался он от вопроса. — Где его достать столько?

— Ты опять за свое?! Я же тебе сказал, мудозвон! Молчи лучше!

Егорка схватил его за шиворот, хотел встряхнуть. Тихон оттолкнул его.

Егорка упал, но сразу вскочил.

— Да я тебя!..

Тихон вовремя вильнул в сторону, и бросившийся на него Егорка треснулся головой об стену.

— Ах вот ты как?! Сука!.. — заголосил он. — А я же ж тебе всей же ж душой! Шпион! Шпион! Его зычный рев привлек охрану, и вскоре Тихон предстал пред грозные очи Вандермейера. Собственно, в той самой избушке, где намерен был отыскать Алекса. Немец и Эджертон сидели за столом, в центре которого, помимо разносортной жратвы, стояла открытая бутылка с прозрачной, как слеза, жидкостью. Тоже, наверное, самогон. Первач.

— Кто догадался остафит кенератор без охраны?! — проорал Вандермейер.

Судя по гримасам, которые заговорщицки строил Алекс, Тихон догадался, что они с толстяком только приступили к трапезе, и протрезвевший к полуночи Фриц-Фридрих-Великий еще не успел дойти до нужной кондиции. А значит, было чего опасаться. Смотря на Алекса, Тихон искал поддержки. Но тот глядел почему-то не в его сторону, а на стакан в руках Вандермейера. В ладони толстяка стакан казался немногим больше наперстка. Видимо, не скоро на него подействует алкоголь.

Тихон вдруг почувствовал, что от Алекса полилась энергия. Она буквально лучилась. Казалось, он даже сумел разглядеть визуально какие-то искрящиеся линии.

«Но почему он не смотрит на меня? Мне так нужно его внимание!..»

А вот Вандермейер смотрел. И взгляд его пылал яростью.

Поняв, что на поддержку друга не стоит рассчитывать, Тихон искал нужные слова. Надо было как-то выкручиваться.

— Прошу извинить, — робко начал он. — Я лишь хотел помочь.

— А кто тебя просил?! — заорал вдруг Вандермейер.

Стакан в его руке качнулся и, по идее, он должен был расплескать содержимое, однако ни капли не пролилось. Впрочем, Тихон был слишком напряжен, чтобы обдумать этот странный факт…

— Я его попросил, — услышал он, как слабо проблеял Егорка. — Бес попутал. Я же ж просто так. Без всякой задней мысли.

— Я не тебя спрашиваю, остолоп! — оборвал его Вандермейер. — Что ты хотел в кенераторной?! — повернулся он к Тихону.

— Просто интересно было…

— Интересно ему было! — завелся Егорка. — Я же ж говорю, шпион бэновский! Все выспрашивал, как да отчего работает. Пристрелить его или повесить!

— Заткнись! Здесь я комантую, итиот! — заорал на Егорку Вандермейер. — Verpiss dich! — он топнул ногой, едва не проломив половицу. — Верпиздых! — повторил он. — Исчезни, мутак!

Мастеровой быстро скрылся в дверях. Вандермейер обратил на Тихона свой лютый взгляд, но тут из-за стола, наконец, выполз Алекс.

— Слушай, Фриц, — сказал он Вандермейеру. — Давай уж выпьем. За генератор! Ведь наладили. А то бы мы с тобой тут в потемках сидели!

Вандермейер косо посмотрел на Алекса и вспомнил, что до сих пор держит в руке полный стакан. Судя по взгляду, удивился, что не расплескал.

— Фриц! Ну же!.. — сказал Алекс. — За удачу!

— За утачу крех не выпить! — произнес Вандермейер.

Он выдул содержимое стакана одним залпом и принял из рук Алекса вилку с наколотым огурцом. Сунул огурец в рот целиком и захрустел смачно. По лицам конвоиров заметно было, что им безумно хочется присоединиться к трапезе.

Но Вандермейер вдруг изменился в лице. Глаза его покраснели. Он раскрыл рот, втянул в себя воздух и часто задышал. Недожеваные куски огурца вывалились изо рта.

— Ядрена фошь! Какой сегодня крепкий перфатч!

Он пошатнулся и упал на стул, будто лишенный сил.

Тихон готов был поклясться: это Алекс в кратчайший момент, всего с одной порции самогона ввел Вандермейера в нужную кондицию.

«Так вот почему он так смотрел на стакан, когда я ощущал истекавшую из него силу. Интересно, как Алексу удалось проделать это, и почему я сумел понять, что произошло?»

— Как мне натоело это отсуттвие тисциплины, — лениво проворчал толстяк. Акцент его сделался вовсе ужасным. Он потянулся к вновь наполненному предусмотрительным Алексом стакану. — Поставил пы я фас у станка! И саставил ноками крутит. Фот поплясали пы ви у меня!

«Выходит, и вправду бывший танцор», — подумал Тихон, и благодарно кивнул Алексу. Но тот никак не отреагировал и по-прежнему внимательно смотрел на своего фюрера.

— Ладно, иди! — Вандермейер вяло махнул рукой Злотникову и конвоирам. — И чтоб никто чужой к кенератору ни ногой!

— Я на минуточку, Фриц, — услышал Тихон голос Алекса, когда его выводили из резиденции Вандермейера.

Друг догнал его, велел конвоирам убраться и на улице они остались одни.

— Зачем ты ушел из дома? — спросил Алекс.

— Хотел тебя найти.

— Ты чуть все не испортил!

— Что ж, извини!

— Извини… — передразнил Алекс. — Скажи спасибо, что тебя как шпиона не расстреляли. У Вандермейера разговор короткий.

Они направлялись к дому Алекса. Поравнялись с генераторной. Куривший на улице Егорка, увидев их, юркнул внутрь и заперся. Тихон подумал о спрятанном в будке баке с первачом. О проделке Алекса. Буря мыслей пронеслась в голове. Ему казалось, что он знает отгадку: здесь происходит что-то необычное, к чему непосредственно причастен Алекс. Он единственный человек, обладавший странной силой, которой не было ни у кого. И Тихон тоже ощущал эту силу.

— Расскажешь, что это за самогонная установка такая у вас секретная? — спросил он.

— Ты про генератор? Лучше бы тебе не интересоваться. Если федералы прищучат, так хоть честно не будешь знать, что к чему.

— А Егорка? Его не прищучат?

— Да кто ему поверит, пьянице.

— Поверит чему? Значит, есть, что скрывать?

— Какой ты настырный! Но если я тебе расскажу, ведь не поверишь!

— А ты, значит, уверен, что я не поверю?! — с раздражением спросил Тихон.

— Я могу рассказать достаточно, чтобы подвести тебя под расстрельную статью как соучастника, согласно уставу БЭН, который запрещает все, что может облегчить жизнь в Резервации. Это тебе, брат, даже не контрабанда. Гораздо хуже. Поэтому… даже не проси.

«Нет, брат Алекс, ты не прав!»

Тихон чувствовал, что должен проявить настойчивость.

— Вот что. Ты не хочешь. Тогда я сам скажу, — ответил он. — Это дико звучит, но я не удивлюсь, если окажется, что это ты сделал цистерну самогона.

Алекс хмыкнул:

— Хочешь сказать, что я как Иисус из воды вино делать умею?

— Я бы не стал сравнивать тебя с Иисусом, но я видел, что ты сделал с Вандермейером. Я чувствовал это!

Друг остановился и внимательно посмотрел на Тихона.

— Значит, я не ошибся в тебе.

— Что ты имеешь в виду?

Вместо ответа Алекс спросил:

— Скажи, ты что-нибудь знаешь о скитниках?

Невероятно! Алекс опередил его желание расспросить о скитниках. Вот так запросто старый друг говорит о них. О людях, которых никто не видел.

— Ничего, кроме того, что они живут в Полосе.

— Понятно, — Алекс нахмурился. — Скитники… Странное слово. Это больше похоже на каких-то диких раскольников. Только мы зовем себя по-другому.

— Мы? То есть…

Алекс неожиданно положил руки Тихону на плечи, схватил крепко, как будто боялся, что тот испугается и убежит. Но Тихон и вправду был ошеломлен.

— Ты хочешь сказать, что ты скитник?! — воскликнул Тихон. — Но ведь я вас искал! У меня есть один знакомый человек в Братске. Он торговал с партизанами моим товаром, а теперь отказывается, потому что в наше дело вмешались скитники. Как здорово, Алекс! Как здорово! Я искал вас! И как хорошо, что я встретил тебя. Может быть, вам что-нибудь нужно? Я что хочешь найду и достану. Особенно для друга.

Но он не видел радости в глазах Алекса.

— Да погоди ты! Погоди. — Эджертон еще крепче сжал плечи Тихона. — Ты ничего не понимаешь…

— А что понимать? Ведь ты скитник!

— Я же сказал, мы зовем себя иначе… Я первач, Тихон!..

— Кто?

— Первач! Так мы зовем себя.

— Первач?!.. — Тихон чуть не засмеялся.

— И ты первач. Я чувствую это.

— Какое смешное слово… Первач… Дешевый самогон. Ты бредишь?

— Не знаю, кому из нас оно первому взбрело в голову, — ответил Алекс. — Его можно расшифровать и как «первый человек».

— Значит, первочеловек… — Тихон снова рассмеялся.

— Не первочеловек. Первый.

«Какая-то шутка. Нелепая. Неужели и мой друг — сумасшедший?»

Между тем Алекс полез в карман и достал спичечный коробок. Извлек из него одну спичку и, зажав ее двумя пальцами, поднес к лицу друга. Злотников ощутил что-то вроде слабого дуновения. Ничего не понимая, он смотрел на спичку, и вдруг она вспыхнула, заставив его испуганно отпрянуть.

— Как?!.. Как ты это сделал?!

Алекс задул спичку и бросил в снег.

— Так вот оно что. Волшебство! — воскликнул Тихон.

— Ты дурак, что ли? — усмехнулся Алекс. — Это не волшебство. Это реальность! Ты же ведь только что верил, что я могу сделать цистерну самогона. А теперь говоришь — волшебство…

Поскольку в голове у Тихона была полнейшая каша, то вместо того, чтобы расспросить, как Алекс умудряется делать все это, он не придумал ничего лучшего, чем психануть.

— Значит, первач, говоришь? То есть, надо понимать, первее и лучше всех, что ли?!

— Пусть тебя не смущает это слово.

«Первач! Первач!» — вертелось в голове Тихона. И перед глазами появилось лицо албасты. Он вспомнил, как существо пыталось сказать ему что-то…

«Пер-р-руачь…»

Он как будто снова услышал этот голос. «Что хотела сказать эта тварь? Что я не такой как все?..»

Кажется, он потерял ощущение реальности. Алекс шлепнул его слегка по щеке, приводя в чувство.

— Ты тоже первач, Тихон, — сказал он. — Только нераскрытый.

— Хочешь сказать, я смогу устраивать такие же фокусы?

Эджертон усмехнулся.

— Если тебя это так заводит… Сможешь! Если выживешь.

— То есть?

— Ведь ты собрался в Полосу. А первачи… скитники то бишь… рождаются в Полосе.

— Да, я хочу пойти туда. Ты же знаешь.

— А почему? Что заставило тебя принять это решение?

Тихон растерялся. Было много причин — какую назвать и какая верная?

Алекс вдруг прижал его к себе. Его щека касалась Тихоновой.

— Слушай меня внимательно, — прошептал Алекс, будто опасался, что кто-то подслушает. — Зная твое решение, я не могу исключать того, что мы видимся последний раз. Люди умирают там… в Полосе… И плохие люди умирают. И очень хорошие. Разные.

— Ты меня отговариваешь?

Алекс продолжал:

— Там почти невозможно выжить! Невозможно. Но именно «почти»! Как видишь, я жив. Почему мне это удалось, и некоторым другим, я не смогу объяснить тебе сейчас. И не могу всего рассказать о Полосе. Это нужно увидеть и испытать самому. Это все равно как войти в пещеру к сфинксу, который задаст тебе хитроумную загадку и убьет, если дашь неверный ответ. А если ответишь правильно — одарит богатствами. Надеюсь, ты поймешь, что нужно сделать…

— Но дай хотя бы подсказку! — взмолился Тихон.

Алекс отстранился.

— Так значит, я не должен брать с собой Амину, — спросил Тихон.

— Нет. Ты обязан взять ее с собой.

— Но почему? Вдруг она погибнет там.

— Может, и не погибнет. А здесь… Поверь, скоро здесь все изменится, в этом поселке. Идет погибель. Я это чувствую. И не в последнюю очередь ее несет с собой тот человек, о котором ты мне говорил. Он придет сплясать на празднике смерти…

— Как ты странно говоришь. Это Мирбек? Но откуда ты можешь знать?

Алекс грустно улыбнулся.

— Иногда ты ведешь себя, как ребенок… Но это поправимо, ведь ты тоже умеешь чувствовать будущее. Я попытаюсь что-нибудь сделать, хотя это сложно для меня. Их слишком много. И столько ненависти…

Он вздохнул.

— Идем. Вам нужно собраться и уходить на рассвете.

— Почему на рассвете, а не сейчас?

— Потому что поселок окружен…

— Но откуда?..

Тихон осекся, понимая, что вновь задал глупый вопрос.

Он сделал попытку прислушаться к собственным чувствам и понять, что ощущает Алекс. Откуда тот все это знает? Но сейчас ментальный подсказчик дремал и ничего не говорил. Хотя все же что-то шевельнулось такое…

— Это федералы? — догадался Тихон.

Едва ли ответ мог быть утвердительнее, чем молчание Эджертона…

12. Мясорубка

В тревоге Злотников ждал рассвета. Он успел собрать все необходимое, то, без чего пропадешь: спички, немного еды, обязательно нож. Еще топор, который нашел в домике — ценность этого нехитрого предмета превосходила многие богатства цивилизованного мира. Тихон обернул лезвие тряпкой и сунул топор в котомку.

Алекс сказал, что, когда начнется, пробираться нужно будет к восточной части поселка. И Тихон доверял другу.

«Он знает…» — успокаивал он себя.

Теперь он и сам отчетливо ощущал опасность. Предчувствия, которым он учился верить, за последние дни не раз подсказывали решающие повороты событий. Вот и сейчас не давало покоя ощущение приближающейся беды. Но если бы Алекс не подсказал, то едва ли Тихон сумел сам почувствовать, что поселок взят в кольцо федеральных войск. Его умения на это еще не хватало.

Он разбудил Амину:

— Мы уходим!

Как Тихон и ожидал, девушка проявила решительную готовность следовать за ним. Выйдя из дома, они остановились на крыльце и затаились в тени. Часовой отсутствовал: Алекс обещал перевести его в другое место. Никого не было и у соседней избы, откуда начиналась улица, ведущая к окраине поселка. Стараясь двигаться как можно тише, чтобы их не выдал скрипучий снег, Амина и Тихон двинулись вдоль забора. В безоблачной ночи тень от него была достаточно широка, чтобы, пригнувшись, можно было остаться незамеченным. Они быстро достигли края поселка. Оставалось совсем немного. Угадывался лес впереди. Алекс говорил, что нужно дойти до последнего дома, затаиться возле него и ждать рассвета.

«Я верю тебе, друг…» — мысленно обратился к нему Тихон, как будто Алекс мог слышать его мысли. Но, может быть, и правда мог!..

— Слышишь?! — встрепенулась вдруг Амина. Свист! Он доносился откуда-то с неба, но не понятно, с какой стороны.

Вдруг мрачное небо разорвала вспышка. Меж облаками зажегся яркий шар, словно огромная звезда. И чем больше он увеличивался в размерах, тем светлее становилось вокруг.

— Что это? — прошептала Амина.

— Похоже, сигнальная ракета!

Да не ракета — ракетища. И если у Тихона оставались сомнения, теперь он окончательно убедился, что Алекс был прав — это федералы. У Мирбека таких устройств быть не могло.

Сразу после вспышки на поселок обрушились какие-то тяжелые предметы, и забарабанило вокруг с таким грохотом, что Тихон оглох. Амина что-то кричала ему, но было не разобрать слов. Но он понял, что она спрашивала.

— Звуковые бомбы! — крикнул Тихон.

Он и раньше слышал об этом виде оружия, что призвано было наводить страх на противника: при таких звуковых ударах наступает полная дезориентация, невозможно что-либо слышать, бесполезно отдавать приказы или распоряжения, от которых зависит эффективность обороны. И первый раз он видел (слышал!) это оружие в действии!

Тихон не понимал, в какую сторону бежать. Отсюда виден был край леса, осветившийся ракетой, — практически рукой подать. Но там наверняка скрывались федералы.

Он вдруг увидел Алекса. Тот стоял возле дома, о котором говорил, и подозвал их жестом. Когда они подбежали, показал дыру, ведущую в подполье.

— Спрячьтесь и ждите здесь! — сквозь грохот крикнул он в ухо Злотникову. — Ты поймешь, когда можно будет отсюда выбраться. А я должен уйти. Вандермейеру нужна моя помощь! Он мне нравится, хоть и торопится попасть в ад! Прощай!

Знаками Тихон велел Амине лезть в подполье, а сам повернулся к Алексу.

— Прощай, друг, — во всю мочь легких проорал он.

— Прощай!

Алекс сделал шаг и неожиданно вернулся к нему, схватил крепко, притянув к себе, и крикнул:

— Да, совсем забыл. Не потеряй топор! И не слишком радуйся, когда спасешь их! Они не захотят увидеть свет…

— Что? — ничего не понял Тихон.

«Откуда он знает про топор? А-а, черт возьми, мог бы догадаться…»

Алекс подтолкнул его к дыре. Позади разорвалась очередная бомба. Казалось, барабанные перепонки и мозг не выдержат шумового давления. Бесполезно было переспрашивать что-либо, и Тихон полез в подвал. Оказавшись внутри, он обернулся и увидел, что предательских следов на снегу они оставили изрядно.

— Следы!

Он пополз обратно. Но опять шарахнуло близко и в лицо ударил поток воздуха. Чертыхаясь, Тихон отряхнулся от снега, а когда вновь глянул вперед, оказалось, поднялся ветерок, следы изрядно припорошило, и не понятно стало, проходили здесь люди или нет.

«Вот уж повезло! По глупости бы попались!»

Тихон пополз назад и отыскал в темноте Амину. Стены подполья приглушали звуки, но все равно гул в ушах был так силен, что собственный голос казался невозможно слабым.

— Как ты?! — крикнул он.

— Что теперь будет?!

— Остается только ждать!

«И рассчитывать на милость судьбы…» — добавил Злотников, но уже про себя.

Дом вдруг тряхнуло, очевидно, бомба пробила крышу, возможно, не одна. Сверху посыпалась пыль. Тихон закашлялся. Вой сотрясал стены, грохот не прекращался, пыль все сыпалась и сыпалась.

Звуковая атака прекратилась разом. Это можно было понять по неожиданно возникшему в голове шипению, похожему на белый шум в приемнике. Тихон решил, что так мозг заполняет возникшую пустоту, словно требует продолжения, как наркоман при ломке. Но оказалось, что это вступило в силу другое излучение. Изобретатели бомб были знатоками своего дела. Постепенно шум уступил место нарастающим пульсациям низкой частоты. От инфразвука голова закружилась, подступила дурнота. Тихону показалось, что он ныряет в бездну…

Очнулся он, когда Амина зашевелилась в его объятиях.

— Кажется, я потерял сознание, — прошептал Тихон.

— Я тоже. Меня чуть не вырвало, — откликнулась девушка.

Он отчетливо слышал каждое произнесенное ею слово. После издевательской процедуры полоскания мозга дикими звуками это было даже непривычно: голос Амины звучал, как ласкающая слух музыка.

Похоже, что без сознания они пробыли недолго. Свет, льющийся с улицы, по-прежнему был искусственным, рожденным взметающимися в небо холодными звездами сигнальных ракет. Однако вдали уже стрекотали автоматные очереди. Где-то слышались крики. Доносился грохот бронемашин. Тихон представил, как яростно отбиваются от противника люди Вандермейера, предупрежденные Алексом о нападении.

«Но как же Алекс?»

Но что-то подсказывало, что за друга бояться не стоит. Тот все знает наперед и не пропадет. Ведь он первач. Как ни смешно это звучит…

Тихон подобрался к отдушине и увидел группу людей в военной форме, в касках с пуленепробиваемыми забралами и бронежилетах.

— Прошерстить дома! — крикнул один, и все рассредоточились. — Везде смотреть. В подвалах тоже!

Тихон скатился вниз. Когда от очередной вспышки осветились внутренности подполья, он отыскал люк в полу, чтобы случайно не оказаться прямо под ним.

— Иди сюда! — скомандовал он Амине, выбрав место за фундаментом печи, куда можно было спрятаться, пробравшись в самое узкое место, где от земли до чернового пола оставалось чуть больше локтя. Сам он втиснулся едва-едва, чувствуя лбом колючую, не струганную поверхность досок.

— Они не найдут нас? — прошептала Амина.

— Будем надеяться.

Послышался грохот шагов наверху. Как слоны, федералы пробежали прямо над ними, с чернового пола опять посыпалась пыль. Еще не хватало чихнуть! Тихон прикрыл нос и рот рукавом. Шаги приблизились к тому месту, где находился люк. Скрипнули петли. По углам подполья пробежался луч фонаря.

— Ну, что там? — крикнул кто-то сверху.

— Никого! — ответил голос где-то совсем близко. — Здесь и прятаться негде. Разве что в углу. Но там совсем узко. Стрельнуть туда, что ли?

— Патроны береги, дурила! Лучше гранату брось!.. Да шучу я, идиот! Не хватало самим взорваться!

Луч фонаря исчез, но люк остался открытым, и федералы продолжали топтаться наверху. Кто-то вбежал в дом с улицы. Пол снова затрясся, и на Тихона посыпалось еще больше пыли. Он едва удержался, чтобы не чихнуть.

— Вы еще здесь? — послышался резкий голос. — Что в подвале?

— Пусто.

— Командир дал приказ уничтожать все подряд. Людей, животных, каких найдете, продукты. Особенно продукты! Чтобы не могли воспользоваться, если кому-то удастся спрятаться.

— Да уж, тем, кто случайно уцелеет, не позавидуешь теперь.

— Ничего. Они найдут, чего пожрать. Трупов полно!

Федералы покидали дом. Их шаги постепенно стихали. Голоса переместились на улицу. К ним добавился еще один, командный:

— Вот вы где! На той стороне поселка обнаружено сопротивление! Партизаны могут вырваться из кольца!..

Голоса и шаги исчезли. Прождав минуты две, Тихон выбрался из укрытия и приблизился к отверстию. По отсветам пламени на крышах домов понял, что поселок горит. К нему подползла Амина. Зарево пожара осветило ее лицо, и девушка испуганно воскликнула:

— Я слышала, там заперли наших! — она показала на объятый пламенем амбар, который высился через несколько домов отсюда.

У амбара пылала наветренная стена, и неизбежно огонь должен был охватить все строение. Тихон вспомнил о Нусупе. Дерзкий мальчишка вовсе не стоил того, чтобы сгореть заживо. Как и остальные бывшие хозяева поселка.

— Оставайся здесь! — Тихон достал из котомки топор.

— Ты хочешь пойти туда?! — она вцепилась в него обеими руками и потянула обратно, вглубь подвала.

— Посмотрю, что к чему.

— Это ты так говоришь, будто собрался погулять! Не ходи! — навзрыд заплакала она.

Он силой расцепил ее пальцы.

— Глупенькая, все будет в порядке. Обещаю.

Выбравшись наружу, Тихон сразу метнулся к забору и прижался к доскам. Только не было теперь спасительной тени. От ракет, взлетающих одна за другой, светилось даже небо.

Улицы казались пустынными. Бой переместился куда-то вдаль, и автоматные очереди раздавались без передышек. Значит, сопротивляются! Всей душой Тихон был на стороне партизан, однако умирать за какие-то призрачные идеи самостийности не входило в его планы. Готовность же рискнуть собственной шкурой ради спасения поселенцев и малолетнего поганца в их числе объяснялась вполне рационально — долгом перед Аминой, перед самим собой. Быть может, в этом проявлялось желание Тихона хоть как-то противостоять злу, что властвовало в этих местах.

Двести метров, отделявших подвал от амбара, Тихон преодолел не останавливаясь. Огонь подобрался ко второй стене здания, уже доставал до крыши. Слышны были вопли людей, запертых внутри. Тихон подбежал к воротам. Сделанные из огромных лиственничных плах, они были снабжены не навесным, а врезным замком, наверняка кованым. Да, кто-то сделал замок на совесть. Может быть, даже отец Амины.

— Эй! — крикнул Тихон, прижав губы к щели, и тотчас голоса завопили стократ сильнее.

Он ударил дверь топором, но тот отскочил от плахи, словно от каменной.

— Эй, кто-нибудь!!! — прокричал он, обращаясь к пустым улицам. Но все, кто мог бы помочь ему, были в бою. А если кто и прятался поблизости, уцелев после рейда федералов, тот теперь боялся высунуться.

Одному было не справиться. Тихон впал в отчаяние. Им не выбраться наружу! И ничего не сделать. Пока он будет ломать дверь, огонь охватит амбар целиком. В лучшем случае, люди задохнутся от дыма.

Он запрокинул голову. Небольшие отдушины под крышей располагались высоко и были настолько малы, что взрослому человеку в них не пролезть. Но там есть несколько детей. Хоть кого-то спасти! Если еще можно спасти. Да и Нусуп щупловат — может быть, и он пролезет?

«Хоть кого-то спасти!»

И в этом «хоть» открылась неизбежная, чудовищная, дикая истина.

Рядом стояла изгородь из жердей, скрепленных редкими досками. Тихон подбежал к ней и перерубил жерди так, что получилась лестница. Подтащив конструкцию к стене амбара, он направил один край к отверстиям под крышей. Не проверяя «лестницу» на прочность, вскарабкался наверх и просунул голову в амбразуру.

— Эй, вы слышите меня?!

Он не видел людей, запертых там, но по прекратившимся крикам понял, что его заметили.

— Слышим!.. Слышим!.. — разом заголосили внизу.

Злотников не знал, как начать — как сказать им, что они обречены?

— Я не смогу вас освободить. Вы понимаете меня?.. Но среди вас есть дети!..

Его слова утонули в воплях. Он был вынужден собраться с духом, прежде чем снова крикнуть в темноту:

— Заткнитесь!!! Если огонь проникнет внутрь, вы все сдохнете! Я понятно говорю?!

— Ты пришел, чтобы нам это сказать? — прорвался чей-то голос, и сразу после этого твердый предмет прилетел Тихону в лицо. Больно ударил в губы. Облизнувшись, он ощутил вкус крови, но продолжал говорить:

— У меня нет возможности освободить всех. Но среди вас есть дети. Они смогут пролезть в это окно! Нусуп! Ты меня слышишь? Ты тоже можешь попытаться.

— А как же мы?! Открой ворота! — заорали внизу.

— Я не могу открыть их! — в отчаянии крикнул он.

— Все верно! — крикнул кто-то. — Почему раньше нам не пришло это в голову? Давайте детей. Ведите их сюда!

Вой постепенно утих. И тем более зловещей становилась эта пауза. Женские и мужские голоса называли имена. Возня внизу усилилась. Сквозь редкие щели огонь освещал внутренности амбара, и теперь Тихон мог разглядеть силуэты. Он понял, что взрослые строят пирамиду из собственных тел и кого-то поднимают наверх. Он протянул руку и нащупал детские пальцы.

— Иди сюда!

— Я Алиша, — раздался плачущий детский голос. — Я не хочу без мамы…

— Не бойся. Она хочет, чтобы ты была здесь, — сказал Тихон и потянул девочку к себе. — Осторожно!

Он вытащил ее наружу. Малышка испуганно вцепилась в него.

— Держись за доски и спускайся. Сумеешь?

Он увидел, что к амбару бежит Амина, а с нею две незнакомых женщины. Вероятно, из новых хозяев поселка. Некогда было спрашивать, почему она нарушила его приказ и где отыскала этих женщин. Он спустил девочку к ним в руки, и, снова вернувшись наверх, принял следующего ребенка. А затем третьего, четвертого…

— Нусуп! — позвал он, когда внизу произошла заминка.

И вдруг Тихона обдало жаром. Ветер переменился. Пламя с обратной стороны амбара перепрыгнуло через крышу, и заползло под нее. Но и в самом амбаре начало дымиться, легкий горелый запах вытягивало изнутри, и слышен был надсадный кашель десятков людей.

— Нусуп? Где Нусуп? — крикнул он в темноту.

— Он не отзывается! Мы не можем его найти. Никто не видел Нусупа? — кричали внизу. — Он спрятался!

«Не хочет, чтобы я его спас!» — догадался Тихон.

— Нусуп, если ты слышишь меня, то слушай! Ты уже достаточно взрослый, чтобы понять меня! — он сорвался на крик. — Думаешь, ты совершаешь подвиг? Нет! Это те, кто спасает сейчас своих детей, совершают подвиг! А ты просто ненавидишь меня. И вряд ли твоя дерьмовая душонка пригодится Аллаху! Скорее шайтану!

Он прислушался. Ответом была тишина.

— Так пойдешь ты или нет, паскуда?! Не ради меня. Хотя бы ради отца своего мертвого!

— Пойду!!! — наконец раздался голос Нусупа.

— Ну, вот и молодец! — прошептал Тихон, радуясь, что паршивец не может видеть его улыбку.

Нусуп с трудом, но пролез в окно. Тихон вытащил его за воротник и отпустил. Мальчишка покатился вниз, но Тихон даже не обернулся. Ничего, не убьется.

Он вернулся к окошку. Смешались все звуки и голоса внутри: стоны, вопли, ругань, лающий кашель. Ветер сорвал с крыши густые клубы дыма. Тихон согнулся, закашлявшись сам, а когда выпрямился, набравшее силу пламя снова вырвалось из-под перекрытий чердака и пыхнуло в лицо. Тихон попятился.

«Я жив, а они обречены. Вероятно, мне никогда не понять, что они думают сейчас!»

— Алекс, ну почему тебя нет здесь?! Ты бы спас их. А я не сумел!.. — прошептал он, а по щекам катились слезы — от дыма и от безумной жалости к обреченным.

Амина и женщины с ней собрали детей в сторонке.

— Ты спасешь мою маму? — сквозь слезы спросила девочка Алиша, когда Тихон приблизился.

— Помоги им!!! — закричал вдруг Нусуп.

Дети в один голос заревели еще сильней.

Тихон молчал. За ревом огня стихали крики людей, задыхающихся в пекле горящего амбара. Внезапно мальчишка набросился на Злотникова и стал его бить — по лицу, по груди, по рукам. Бил он, как девчонка, ни один удар не причинил сколько-нибудь серьезной боли, но Тихону казалось, что они, эти удары, доставали до самого сердца.

— Трус!.. Гад!.. Предатель!.. Ты ничего не можешь!..

Тихон схватил мальчишку за шиворот и, подняв над собой, хорошенько встряхнул. Внезапные порывы ветра по кускам начали рвать ослабевшую от огня крышу. Полыхающие доски посыпались вниз. Но еще прежде Тихон, почуяв опасность, вовремя повернул голову и теперь, оттолкнув Нусупа, крикнул:

— В сторону!

Он будто хотел обхватить их всех разом, когда, широко расставив руки, толкал вперед Амину, женщин, детей подальше от сыплющегося сверху огня. Когда опасность миновала, оглянулся сторонам и понял, что мальчишки нет.

— Где он? Где этот змееныш?!

— Он побежал туда! — показала Амина.

В зареве пожара Тихон увидел фигурку удирающего подростка. Но сейчас было не до того. От криков зашедшихся в плаче Амины, женщин и детей, от бегства Нусупа, в нем проснулась ярость. Он схватил топор и, держа его обеими руками, начал бить по воротам амбара. Не думая о том, что давно уже поздно.

Топор отщипывал от толстенных плах куски слишком мелкие, слишком ничтожные, порой оскальзывался, норовя врезать по ноге или срикошетить в живот. Когда пошли куски толще и крупнее, Тихон не замечал этого. И все бил, бил без устали, и сам не заметил, как топор стал вонзаться в дерево, словно в масло. А если бы и заметил, то в тот момент ни за что не поверил бы, что такое возможно.

От неведомо какого по счету удара хрустнула плаха двери и лопнула точно посредине. Не успел Тихон занести топор для следующего удара, как отколотая половинка отлетела в сторону. В дыму, вырывавшемся из амбара, возникла чья-то обезумевшая физиономия, и лезвие топора едва не рассекло череп пополам. Тихон вовремя отвел руки.

Люди выскакивали наружу. Он вовремя посторонился — едва не затоптали. Живыми остались не все, но многие. Возможно, большинство. А он смотрел на спасенных и досадовал, что напрасно не попытался разломать плахи раньше. И скажи ему кто, что раньше не получилось бы, он бы вряд ли поверил. В порыве ярости в нем снова проснулась сила, теперь угасавшая с каждой минутой его радости. Но никто не замечал его присутствия. Искали своих, кричали и обнимали друг друга. Или тупо сидели в сторонке, печалясь о тех, кто все-таки угорел в дыму и стал жертвой окончательно охватившего амбар пламени.

И только убедившись, что сделал все, что мог, но так и не поняв, что только что сотворил чудо, Тихон побежал искать Нусупа.

13. В круге света

Здесь, на другом конце поселка, было множество мертвых тел. Тихон узнал нескольких бойцов, которых запомнил в лицо. И ни одного убитого или раненого человека в военной форме. Как дикие шершни, федералы налетели на поселок, заведомо превосходя силами, и не понесли никаких потерь. Тихон вглядывался в лица мертвых, искал среди них Алекса.

Пройдя через весь поселок, он очутился на том самом месте, где поселенцы во главе с Амантуром приняли свою смерть. Чутье подсказывало, что мальчишка должен быть где-то здесь. Возможно, пацан тронулся умом — этого нельзя было исключить. И запросто мог спрятаться, если вдруг заметил Тихона.

Стрельба стихла. Сигнальные ракеты прекратили взмывать в воздух. Однако в нависающих над поселком дымовых облаках отражалось необычно сильное свечение, исходящее откуда-то из-за вала, с пустыря, где проходила дорога. Тихон прополз до верха насыпи и увидел, что пустырь заполнен военной техникой.

Несколько транспортеров додавили то, что осталось от повозок, чтобы подползти ближе к поселку, и уже ничто не напоминало о случившемся здесь бое между старыми и новыми хозяевами. От фар транспортеров исходило то сияние, что отражалось от снега, устремляясь в мрачное небо.

Из-за леса вынырнули вертолеты. Их прожекторы зигзагообразными движениями проползли через пустырь и, немного не дойдя до Тихона, скользнули в сторону. Незамеченным Тихон оказался только по счастливой случайности. Он ринулся назад и вовремя — рыская по округе, лучи вернулись и выхватили из темноты то место, где он только что стоял.

Тихон осторожно переполз вал и увидел Нусупа. Мальчишка подбежал к группе солдат, ждущих погрузки. Вертолеты, которые должны были принять их на борт, садились на пустырь один за другим. Почему федералы не тронули мальчишку и подпустили к себе, оставалось загадкой. Нусуп им что-то говорил и махал рукой в сторону поселка, но солдаты знаками дали понять, чтобы он убирался. Паренек не унимался: от жестов перешел к действиям, стал хватать военных за рукава. Один солдат грубо отпихнул его, Нусуп упал. Тихону показалось, что солдат готов был выстрелить, и сердце его защимило от жалости и злости на себя, что не успел догнать мальца.

Но солдат не выстрелил. Дали сигнал к отправлению, и он побежал за своими к вертолету. Должно быть, до Нусупа дошло, что помощи он не найдет, и мальчишка продолжал лежать на снегу. Тихону даже подумалось, что солдат все-таки выстрелил. Однако Нусуп вскочил, едва очередная машина взмыла в воздух.

В лучах прожекторов, методично шарящих по пустырю, образовалась брешь, и Тихон кинулся вперед. Он успел вовремя — еще бы секунда-другая, и обезумевший Нусуп бросился бы к другому вертолету, а там солдаты могли оказаться не такими равнодушными. Нагнав мальчишку, Тихон схватил его за шиворот. Тот брыкнулся, ему удалось вырваться, но лишь на мгновение — Тихон снова настиг.

— Что ж ты делаешь, дурак?!.

Прожектор на миг осветил их фигуры. По инерции проследовал дальше, но вдруг остановился и метнулся назад. Ослепленный ярким светом, Тихон зажмурился. Бежать не было смысла. Если кто-то в кабине сейчас держал палец на гашетке, то Злотникову не хотелось доставлять ему лишнего удовольствия. Он с еще большей силой прижал к себе внезапно притихшего Нусупа и, повернувшись, подставил прожектору спину. Грохот мотора и свист винтов, разрезающих воздух, повис над головой. Свет прожектора был настолько ярок, что, отраженный от снега, просвечивал даже сквозь закрытые веки. Вздыбленный винтами снег бил в лицо, мощные потоки трепали одежду, норовили сбить с ног.

«Ну, давай же! Стреляй!» — мысленно крикнул Тихон тому, кто сидел в теплой, освещенной приборами кабине и готов был принять решение.

Но свет вдруг ушел в сторону, ослабли потоки воздуха, и рокот двигателя начал удаляться. Тихон открыл глаза и повертел головой. Вертолет растворился в небе. Это был последний вертолет. И все бронемашины оставили пустырь, и теперь тащились на север. Постепенно становилось тихо, если не считать легкого звона в ушах. Злотников без сил опустился в снег. Заметил, что на востоке только-только проклюнулся нежный свет зари.

— Нусуп!

Тот лежал на животе и не откликался. Тихон дотронулся до его спины. Нусуп резко дернулся и отполз от Тихона.

— Они должны были спасти всех! — дрожащим голосом сказал он.

— Ты ошибаешься, — ответил Тихон. — Это был карательный отряд. Чудо, что они не тронули тебя.

— Ты врешь!

— Не веришь собственным глазам?

— Я тебе не верю! Они бы взяли меня с собой!

— Взяли с собой, — Тихон усмехнулся. — А кто ты такой? Ах, да!.. Ты же просил помощи за остальных. Великодушный и заботливый Нусуп!

— Я!.. Я!.. — заметно было, что Нусуп растерялся. — Я так и хотел! Чтобы спасти всех…

Тихон перестал издеваться и сделал серьезное лицо.

— То, что ты говоришь, не имеет значения! Не знаю, что там у тебя в голове, но важны поступки. А вел ты себя как последняя сволочь. Они бы вернулись и убили всех, кто остался жив. Ладно, меня ты ненавидишь. Но они бы убили не только меня. Амину, других детей, твоих родственников, между прочим…

— А ты!.. Ты!.. — Нусуп задохнулся в гневе. — Ты тоже не смог помочь никому. Они сгорели!

Злотников нахмурился. Не было нужды сейчас говорить правду тому, кто ее не слышит, что-то объяснять, оправдываться. Ведь он не спас всех, кого мог.

Он не знал, что творится в душе мальчика, еще только делающего выбор между добром и злом, но старался говорить жестко.

— У тех, кого ты так умолял, была возможность не то что спасти многих, а вообще перестать убивать! Есть люди, для которых не имеет значения, — одним больше, одним меньше.

Нусуп отвернулся и зашагал к поселку.

— Может быть, ты сам хочешь стать таким человеком?! — не унимался Тихон, шагая вслед. — У тебя получится! Станешь, как твой дядя Мирбек. Он такой же, как эти! Да и твой отец не лучше. Пусть тебя корежит эта правда, но это факт!

Мальчишка повернулся и рыкнул, как звереныш:

— Ненавижу! Всех ненавижу!

А Тихон подумал, что, возможно перегнул палку. Но его бесило, что он вновь не может найти для пацана правильных слов. Мальчишке всего ничего лет, а нутро — как у прожженного мерзавца. Ничего не скажешь, вырастил Амантур сыночка! И не поверить, что недавно бросался помогать Амине спасти избитого Марата.

С вершины вала, по отлогому скосу которого они спускались, виден был поселок, теперь полностью объятый пламенем. Виден был и догоравший амбар, пламя над которым тянулось ввысь на десяток метров. Рядом копошились фигурки спасенных.

Стало заметно светлее. Тем печальнее казались следы полного разрушения. Ветер доносил запах горелого мяса. Внезапно рухнули обгоревшие стены амбара. Грохот и стрекочущий салют углей заставили плачущих замолчать. Но лишь на короткое время. Взгляд Тихона зацепился за лежавшее у его ног ведро. Он отыскал среди обомков палку и стал стучать ею о ведро. Звук получился глуховатый, но достаточно громкий.

«Буц-буц! Буц-буц!!» — разносилось по округе от его ударов.

Его труд оказался не напрасным, сюда подтягивались люди. Их осталось мало — «чужаков», как мысленно окрестил Тихон тех, кто поселился в брошенных домах, ставших яблоком раздора с вернувшимися поселенцами. Среди немногих уцелевших нашлись те, кто взял инициативу на себя. Они справедливо рассудили, что в поселке хоть что-нибудь да должно уцелеть. Решили, что нужно обойти пожарище и собрать, кто что найдет. А попутно искать менее всего пострадавшие дома, чтобы обустроить их.

Тихон рассчитывал улизнуть под шумок. Однако новоявленные лидеры взяли в оборот Амину и Нусупа, обязав их следить за детьми. Тихон хотел, чтобы их отпустили вместе со взрослыми бродить по поселку (а там и сбежать недолго) но ему намекнули, что он ничего здесь не решает. Мало того, он заметил, что на Амину косятся некоторые из мужиков. Доброта и милосердие более ничего не значили здесь.

С небольшой группой мужчин и женщин Тихона отправили исследовать окрестности. Они нашли два уцелевших сарая, их по чудесной случайности пощадил огонь. Отыскали множество досок, которые вполне можно было пустить на строительство землянок. В одном из завалов Тихон признал будку генераторной, от которой остался лишь разорванный взрывом бак да несколько обугленных бревен.

Пока стоял день, таскали доски, разгребали завалы. Из-за тумана солнца не было, но от потеплевшего ветра снег таял, превращая землю в кашу. Воды было мало, потому что некуда было ее набрать, и тем, кто хотел пить, приходилось есть грязный снег. Кто-то отыскал полуобугленные куски мяса в кострищах. Оголодавшие за сутки пребывания в амбаре поселенцы набросились на него. Перепал кусок и Тихону. Хотелось верить, что это все-таки скотское мясо, не человеческое. Но он не смог заставить себя есть. Отдал кому-то, не глядя.

Обратно возвращались под вечер. Тихон был измотан, ужасно хотелось не спать даже, а просто упасть и не двигаться, не слушать чужих голосов. Толпой дошли до центра поселка, никого не встретив по пути. И на том месте, где должны были встретиться с остальными, тоже никого не оказалось. Тихон переживал за Амину. Прислушался к интуиции, но был так взволнован, что шестое чувство молчало.

Главный в их группе, единственный, имел автомат. Он перевел оружие на стрельбу очередями. Следуя за ним, встревоженные сборщики дошли до края поселка. Только по обугленным кускам срубов Тихон узнал место, где они с Аминой прятались в подвале дома.

Неожиданно ветер донес голоса. Сборщики вышли за край деревни и у самого леса увидели, наконец, людей. Издали нельзя было понять, что там происходит. Но у многих были горящие головешки в руках. Их силуэты образовывали большой круг, в центре которого находилась светлая фигура, неподвижно лежавшая на земле. Очевидно было, что люди боятся к ней приблизиться, но и расходиться не намерены.

— Что у них там? — взволновался главарь сборщиков. — Кого-то поймали?

Держа наизготовку автомат, он начал спускаться с холма. За ним цепочкой потянулись остальные. Тихон позади всех. Он искал взглядом Амину и Нусупа, но не обнаружил их в толпе. Людей там было не так много. И в основном поселенцы, те, кого он спас. Значит, остальные где-то в другом месте. Убедившись в отсутствии Амины и Нусупа, Тихон окончательно успокоился, и это позволило вновь нащупать нить предчувствия. Голос внутри твердил об опасности, ощущалось зависшее в воздухе гнетущее напряжение.

— Что у вас там? — крикнул главарь сборщиков.

— Мы албасту поймали! — ответил кто-то.

Их тревожные, злые лица искажал отсвет огня от головешек.

— Она ранена! — раздались другие голоса. — Не знаем, как подойти к ней! Не позволяет!

Это действительно была албаста. Она лежала в странной позе, будто что-то прижимала к груди. Тихон присмотрелся и заметил, что это ребенок.

— Как он попал к ней? Чей это ребенок? — спросил главный сборщик.

— Мой! — воскликнула одна из женщин.

— Не ее! Она умалишенная! Ребенок был у албасты, когда мы ее поймали.

— Это мой ребенок! — кричала женщина.

— Тронулась! — произнес кто-то. — У нее давно ребенка нет! Албасты украли.

— Не у нее одной! — воскликнула другая женщина.

— Как нам еще удалось ее настигнуть!

— Это потому что она ранена!

— Мы пытались забрать ребенка, но она не подпускает нас.

— Да, невозможно сделать хоть шаг ближе. Она напускает на нас боль!

— Как это? — спросил главарь сборщиков.

Он засмеялся. Заставив людей расступиться, он оказался ближе всех к албасте. Сделал еще шаг, улыбаясь, но вдруг лицо его исказила гримаса, он резко остановился. А затем быстро попятился. Улыбка исчезла с его лица.

— Теперь понял? Мы бы закидали ее камнями, но боимся ранить младенца!

— Что же делать?! — истерически завизжала женщина. — Верните мне ребенка!

— Позвольте мне, — сказал Тихон.

Все разом замолчали, обернувшись к нему.

— Видали идиота? — усмехнулся кто-то, но на него шикнули.

Тихон шагнул к распластанному на земле существу. Он действительно почувствовал какое-то препятствие. Что-то не позволяло сделать следующий шаг. Но боли не было. И все же Тихон пока не рискнул приближаться. Он смотрел на албасту. В прошлый раз он хорошо запомнил эти длинные лапы, похожие на руки, с острыми ногтями на пальцах. Серебристую шерстистую кожу. Морщинистое лицо.

Глаза существа были закрыты. Тихон сосредоточил взгляд на ребенке. Тот был совсем голенький и лежал на груди албасты ничком, прижимаясь к волосатому телу существа. Похоже было, что младенцу нисколько не холодно. Он спал.

Глаза албасты вдруг открылись. Толпа испуганно подалась назад. Тихон переборол искушение отвести взгляд, и, после некоторого сомнения, уверенно заглянул в глаза албасты. Его вдруг пронзила боль. Не собственная — чужая. Он понял, насколько больно существу.

Да, вовсе не демон был перед ним, а странное создание, преследующее какую-то цель, не укладывающуюся в пределы человеческой логики. Но более всего казалось невероятным, что он, Тихон, готов был сострадать существу.

Возникло странное ощущение нереальности происходящего. Фигуры людей растворились в черноте и остались видны лишь ставшие тусклыми пятна факелов. А в центре круга, в котором лежала албаста с ребенком на груди, был свет, и он становился все ярче. Возникло ощущение тепла. Исчез ветер и холод. Остался один только свет. Казалось, будто тело Тихона, как и тело албасты, подвешено в пустоте. И он парит в этой пустоте, повинуясь какому-то неизвестному закону.

Более ничего вокруг. Только существо, ребенок с ним, и он — Тихон.

И свет.

Тихон более не обращал внимания на ребенка, понял уже, что тот вне опасности. Все его внимание было приковано к странному существу, что лежало перед ним. Впервые он мог видеть албасту при ярком свете и предельно отчетливо. Наверное, так мог бы выглядеть снежный человек, о котором столько талдычили уж сотню лет, но которого так никто и не видел.

Существо пошевелилось. Протянув к Тихону лапу, албаста достаточно членораздельно произнесла:

— Первач!

Это было лишь отчасти похоже на то «Пер-р-руаччь!», которое Тихон услышал в странном сне. Но это было именно то слово, каким себя назвал Алекс Эджертон.

«Откуда ты взялась?» — обратился Тихон к албасте с немым вопросом, понимая, что существо умирает на его глазах, и он ничем не может ему помочь.

Ребенок вдруг захныкал, определенно что-то предчувствуя. И тотчас албаста, словно заботливая мать, погладила его лапами, желая успокоить и обращаясь к нему со странным звуком, напоминающим журчание воды в ручье. Злотников не уверен был, что слышит этот звук ушами, скорее он проникал в его сознание напрямую.

Он сделал шаг ближе. Албаста восприняла его действия спокойно, ничем не воспротивилась. Он сделал еще шаг, затем еще, пока не приблизился на расстояние вытянутой руки. Смотря на голые ножки младенца, на его розовые пяточки, он почувствовал острое желание коснуться их. Когда он так и сделал, ребенок отдернул ножку, но лишь на миг, словно от щекотки, и позволил Тихону обнять ладонью свою крохотную пятку. Кожа младенца оказалась теплой. Он был сыт, согрет и определенно счастлив. Но скоро этот сладостный миг для него закончится.

Тихон вдруг ощутил толчки в сознании, будто существо что-то хотело сказать ему.

Вспышка света, еще более яркого, чем тот, что окружал его, заставила зажмуриться. И, раскрыв глаза, Тихон на миг, всего лишь на миг увидел странную картину. Фантастический мир раскинулся вокруг него и под его ногами, как будто на прозрачные стены и прозрачный пол спроецировали картинку. Диковинный лес расстилался под лучами ослепительного солнца. А перед лесом — океан, уходящий в бесконечность. А над океаном и лесом в невозможно синем небе плыли огромные и прекрасные кучевые облака. И где-то далеко за лесом, на линии горизонта, под облаками — странные здания, похожие на поднимающиеся ввысь пирамиды.

Взгляд Тихона, как через необычно сильное увеличительное стекло, приблизил к себе эти пирамиды, и ему показалось, что в окнах зданий он видит множество человеческих фигурок. И прежде, чем он сообразил, что видеть так далеко не свойственно человеческому взгляду, он понял, что это дети. Те самые дети, которых, как рассказывают, похищают албасты.

И, несмотря на страшную правду о том, каким жестоким для людей образом эти дети оказались здесь, что-то прекрасное ощущалось в самой основе этого мира. То, чего он никогда и нигде не мог испытывать и к чему едва-едва прикоснулся сейчас. Нежный чистый воздух? Прозрачная до удивительной глубины вода? Нет, не то… Это властвующие здесь чувства, энергия — они необыкновенны!..

Яркий свет отступил, и внезапно стало холодно. Тихон осмотрелся. Он вернулся из другой реальности и снова стоял у тела албасты, но по сравнению с облегающим плотным сиянием увиденного мира этот свет теперь казался холодным и безжизненным. Смертельно раненая албаста смотрела на него начинающими мутнеть глазами.

Тихон опустился, схватил существо за лапу:

«Что же ты хотела показать мне? Что?»

Но крик ребенка оборвал его попытки достучаться до умирающего сознания албасты. Крик требовательный, просящий внимания. Ребенок засучил ножками, побледневшую кожу его усеяли пупырышки. Он замерз и требовал помощи. Тихон подхватил малыша и прижал к себе. И в тот самый момент, когда он отнял ребенка от тела албасты, окружающий его свет погас. Будто адская чернильная пустота поглотила все вокруг.

Ребенок в его руках дергался и кричал, а Тихон его даже не видел.

«Давай сюда!» — услышал он чей-то крик.

Повернулся и направился на голос.

Было по-прежнему темно, и он не сразу понял, что вновь находится в лесу, окруженный людьми, державшими в руках факелы. Вот только факелов поначалу не было видно. Они становились яркими постепенно, пока он шел на голоса, приглушенные толщей разделявшего их пространства. Да, собственно, никуда он и не уходил. Все это был мираж, фантом, виртуальность… Но каким необыкновенным и осязаемым показался ему тот мир.

«Сюда!» — звали нетерпеливые голоса.

«Сюда!»

«Не упади!»

Тихон повернулся к умирающей албасте. Оказалось, тело ее до сих пор слегка светится. Албаста бросила на него взгляд, пронизанный Добром и Светом. И Тихон понял, что именно этими двумя качествами его удивил тот странный мир, в котором он оказался на миг.

«Разве эти существа могут делать что-то плохое? Это неправда. Здесь что-то другое. То, чего никто не может понять! Или не хочет!..»

Вдруг что-то черное, прорвав слабый круг света, ударило в тело албасты. Ее боль снова отозвалась в теле Тихона. Черные твердые предметы вылетали из-за его спины, и он не понял вначале, что это камни. Боль душила его, он ощущал принадлежность к чувствам абласты, как если бы камни ожигали его кожу. Крики людей не сразу дошли до его сознания:

— Убить людоеда!

— Сдохни!

— Попал! Я попал!..

— Сдохни тварь!..

— Пусть сдохнет!..

Тихон слышал злобный смех и наконец-то смог разглядеть человеческие фигуры. Поняв, что ребенок спасен и ничто больше не мешает расправиться с ненавистной тварью, люди швыряли в нее камни.

— Что же вы делаете?! — закричал Тихон. Но его не слушали.

— Остановитесь! — крикнул он. — Вы не понимаете! Так нельзя!..

Он крепко сжимал тельце младенца, но ощутил, что кто-то тянет ребенка из его рук.

— Давай сюда! Отдай мне!..

Какие же мерзкие у них были голоса.

Тихону казалось, что он совершает ошибку, что нельзя отдавать им ребенка, что гораздо лучше было бы, если бы младенец остался с албастой, умер бы вместе с ней и перенесся в страну грез, которую он увидел, как наяву.

«Какая страна грез?! Опомнись!» — кричала другая часть его сознания.

Он увидел перед собой лицо сумасшедшей женщины, обрадованной возвращением, как ей должно быть казалось, навсегда утраченного дитя. Ему внезапно стало жаль несчастную.

«Пусть возьмет, если это утешит ее».

Но ребенок, очутившись в руках женщины, плакал и никак не мог утихнуть. И даже когда она, не стесняясь никого, попыталась дать ему грудь, он отбрыкивался и продолжал возмущенно орать. Не унимался и когда женщина, нервно тряся его, затянула песенку.

— Что с моим ребенком?! — истерически вскричала она. — Эта тварь что-то сделала с ним! Он умрет! Умрет! Умрет!..

Тихон отвернулся. Он увидел, что к албасте, уже не страшась той таинственной боли, что мешала расправиться с существом, подступили первые смельчаки. Один из них пнул существо в руку-лапу, и та нелепо подпрыгнула.

— Надо же, какая здоровая! — сказал он.

— Здоровая, да дохлая! — его сосед рассмеялся.

— А ну отойди! — рявкнул Тихон, и мужчины трусливо попятились.

— Где вы были, когда она не давала вам подойти к себе? Осмелели?!

— А ты на нас не ори, — грубо, но без особой уверенности произнес кто-то.

— Да! — поддержал другой. — Эту тварь вообще четвертовать надо было!

— Спалить! — крикнул кто-то сзади.

— Да! Да! Сжечь! — завопили остальные.

Им удалось оттолкнуть Тихона. Он не сопротивлялся. На него опять накатило предчувствие. Уверенность в скорой смерти этих людей возникла в нем где-то глубоко внутри. И в ужасе он отпрянул, наблюдая за обезумевшей толпой.

Откуда-то они натащили веток и взвалили на кучу тело албасты. Затем несколько человек разом поднесли факелы. Сначала ветви не хотели разгораться, но среди них попались сухие и, они вспыхнули, словно порох, заставив отшатнуться. Дикий смех разлетелся вокруг. Люди плясали над трупом поверженного врага.

Не желая больше находиться здесь, Тихон развернулся и быстро зашагал к поселку. Вскоре он увидел впереди женщину, которая взяла у него ребенка, и мужчину с ней. Они о чем-то спорили.

— Я не хочу его! — услышал Тихон тревожный голос женщины. — Он проклят! Эта тварь навредила ему!

— Зачем же ты его взяла? Это не наш ребенок!

— Как не наш? — женщина остановилась.

Злотников поравнялся с ними.

— Он спас! — узнала она его. — Пусть он и заберет!

Ее слова заставили Тихона тоже остановиться. Он увидел, что она плачет, и как будто проблеск сознания мелькнул в ее глазах. Но только мелькнул. И снова погас.

— Нет! Пусть он заберет его! И вернет ЕЙ! Или… Или… — женщина в растерянности посмотрела вокруг. Взгляд ее уперся в извилину присыпанного снегом оврага. — Я брошу его туда! — крикнула она.

Сделав замах, женщина готова была отшвырнуть младенца от себя. Тихон успел оказаться рядом. Он подхватил его в тот самый момент, когда тот выскользнул из рук женщины. Взгляд ее вдруг снова прояснился, и она закричала, осознав чудовищность своего поступка. Попыталась вырвать младенца из рук Тихона, но тот благоразумно отбежал.

— Он мой! Он мой! Спасибо, что ты спас его! — кричала она Тихону, и белки ее глаз блестели в темноте. — Отдай мне его!

Как ни странно, младенец больше не плакал. А вот оставшиеся у леса люди продолжали дико реветь, их смех разносился далеко вокруг.

Зная точно, что никому из них отдавать ребенка нельзя, Тихон попятился от женщины. Ненароком перевел взгляд на край леса. И то, что он там увидел, поразило его. Струйка яркого света начала изливаться из костра, в котором горела албаста. И если бы эти люди видели ее, они бы ослепли.

Но ведь они были и без того слепы. Тихон чувствовал, что, кроме него, никто не способен видеть этот свет.

Струйка превратилась в поток, завихрениями уходящий в небо. Он становился все толще, пока не превратился в гладкий сверкающий столб. И, сам не зная, откуда у него эта информация, Тихон понял, что сейчас этот столб света взорвется. Он мог бы крикнуть людям у леса, чтобы они, пока не поздно, разбежались, но это не имело смысла. Никто не понял бы, чего он от них хочет. Потому что они не видели и не чувствовали того, что видел и чувствовал он…

Столб света разорвался, высвобождая силу, которая таилась в объятом пламенем существе. И, возможно, те люди, которых коснулся невидимый взрыв, в последний момент все же ощутили что-то неладное, и что-то такое поняли. Тихону хотелось в это верить.

Вокруг их фигур на миг вспыхнули сияющие ореолы — словно ауры, тонко привязанные к телам. Но лучистая энергия прошила их, и неосязаемой взрывной волной эти ореолы сорвало с фигур, как ветер срывает осенние листья с деревьев. Их слабые призрачные сияния присоединились к вспышке света, которая все ширилась, поглощая пространство вокруг.

И Тихон понял, что даже если он со всех ног помчится к поселку, круг света прежде настигнет его.

Он замер. Страха не было. И все же это так тягостно — понимать, что и ты сейчас погибнешь в этой вспышке.

— Эй! Что случилось?! Вы слышите?! Помогите нам забрать у него ребенка! — безумная женщина, не рассчитывая на помощь мужа, пыталась докричаться до людей у костра, не понимая, из-за чего внезапно прекратились их смех и вопли.

Круг света расширился настолько, что до возвышения, где стоял Тихон, оставалось не больше пары десятков метров. Несколько секунд, и конец!

Он заметил, что женщина, сощурившись, смотрит на костер, разглядывая упавшие замертво фигуры.

— Да что там происходит? — взволнованным голосом произнес ее мужчина и хотел направиться к лесу.

Ничего они не видят, окончательно убедился Тихон… И глупо было останавливать его.

Мужчина шагал вниз и в тот миг, когда тело его пересекло быстро приближающуюся линию света, ноги у него подкосились, и он рухнул наземь.

Тихону тоже недолго пришлось ждать. Когда круг света настиг его, он зажмурился от яркого огня, что пронзил его целиком. Свет исчез. Раздался и тут же оборвался крик младенца, которого он крепко держал в руках.

«Нет! Я жив!»

Случилось невероятное, сила света не причинила ему вреда. Но Тихон ощутил пустоту в ладонях. В ужасе он посмотрел на свои руки. Ребенка не было.

Вокруг снова царила ночь. Светился только костер, в котором догорало тело албасты. Тихону подумалось, что разгадка случившегося может заключаться в самом пламени, притягивающем его взгляд. Костер утихал, и в центре его можно было разглядеть фигуру, превратившуюся в головешку. А вокруг — мертвые тела людей, жаждавших смерти албасты. Все они умерли в один миг. И лишь ребенок исчез, исчез совсем, как будто его вовсе не было в этом мире. Перенесся куда-то далеко. Возможно, в ту самую страну, которую на миг показала Тихону албаста.

И тут дошли до него, наконец, прощальные слова Алекса, предвидевшего все, что случилось. О том, что Тихон должен беречь топор. И про спасение людей. И вот эти слова: «Они не захотят видеть свет!»

«Что это значит? Что я увидел? Что это за свет, о котором говорил Алекс? Тот круг, похитивший ребенка? Или увиденный мною мир? Свет — так много понятий у этого слова…»

И еще одного не понимал Тихон: кто такие албасты и зачем им дети? Нелепы обвинения в людоедстве. Ему очень хотелось понять их сущность. Как оказалось, они отнюдь не бессмертны, но одержимы какой-то неведомой целью. Никто не нужен был ей, только ребенок. И она забрала его с собой…

14. Месть

Несмотря на чудесное избавление от гибели, ощущение беды не проходило. Помня про Амину и Нусупа, Тихон мчался обратно в поселок, рассчитывая, что внутренний голос подскажет, где найти ребят и остальных, кто еще оставался там. Волнение достигло пика, едва он перевалил через верхушку холма. Сбегая вниз, Тихон увидел, как с разных сторон кинулись к нему рослые тени. Ватага вооруженных людей с неразличимыми в полутьме лицами окружила его. Кто-то выделился из этой безликой толпы, и по силуэту Тихон узнал Мирбека.

Тихон рванул было назад, надеясь прорваться.

— Прикончить его! — взревел Мирбек.

Но не успел Злотников развернуться, кто-то ударил его по голове. И будто нарочно в старую рану…

* * *

Он лежал на голой земле возле полыхающего костра, связанный по рукам и ногам. Очнулся и сразу почувствовал боль, которая словно ждала его пробуждения. Замычав, хотел схватиться за голову и сообразил, что связан. Вспомнив, что случилось, он прекратил дергаться и осмотрелся: поодаль увидел притихших детей, скучковавшихся рядом с Аминой. Хотел привлечь ее внимание каким-нибудь жестом, но девушка, казалось, ничего не замечала вокруг.

Из темноты появился мрачный гигант, подошел к костру, застыл, наблюдая за тем, как полощутся на ветру языки пламени. Послышались чьи-то крики, заставили Мирбека очнуться. Он подозвал кого-то, махнул рукой, и Тихон увидел, что к костру вели пятерых мужчин «чужаков», а за ними — их жен и нескольких детей. Очевидно, всех, кто остался из организованной Вандермейером коммуны. Люди Мирбека разделили пленников, навалились по трое-четверо на мужчин, заставив упасть на колени. Схватив за волосы, запрокинули головы назад и лично Мирбек, хладнокровно, одним движением перерезал горло первому из них. Страшно было видеть, что никто из его окружения не поморщился. Напротив, разнесся ободряющий вопль. Так же быстро прикончили остальных мужчин.

Мирбек мстил. Его безумие переродилось в ярость, когда он узнал, что из его многочисленной родни практически никого не осталось в живых. Но он не пытался вникнуть в суть произошедшего — почему так случилось? Разрушитель по сути, Мирбек дал смерти всем тем, кто стал вольным или невольным свидетелем гибели его родственников. Мстил жестоко и страшно, но по гнусной сути своей мстил тем, кто не имел достаточно сил постоять за себя и близких.

Как и в час расправы над пленными в развалинах, люди Мирбека знали свое дело. Покончив с мужчинами, они занялись и подростками «чужаков». Волна жалости захлестнула Тихона и он, сквозь слезы, шепотом умолял небеса вступиться за невинных.

Тут зароптали женщины в отряде Мирбека, многие из которых сами были когда-то матерями и по разным причинам остались без детей. Желая отстоять ребятишек «чужаков», которых могла постичь та же участь, что и детей постарше, бабы рассчитывали, что жажда Мирбека достаточно утолена и тот снизойдет до их просьб. Однако, вступаясь за детей, поселенкам не было смысла спасать от насилия вероятных соперниц — женщин и девочек-«чужачек». Их телами, представлявшими лакомый кусочек, а также кровью их они намерены были откупиться за каждого уцелевшего ребенка.

И вот гигант, выслушавший их просьбы, кинул безразличный взгляд на ребятишек, грязных, до смерти напуганных.

— А чем кормить их изволите?! — крикнул он и, схватив первого попавшегося малыша, занес его над костром, намереваясь бросить в огонь. И, видя расширенные от ужаса глаза одноплеменниц, захохотал.

— Забирайте! — он швырнул им ребенка. Нагнулся за следующим и вдруг заметил Тихона.

— А, пришел в себя?!

Как и раньше, от Мирбека пахло горелой травой. Но не только. Если возможно почуять запах жестокости, то сейчас Тихону казалось, что Мирбек источает зловоние.

— А ты живучий! Я-то думал, ты сдохнешь, когда тебя Марат камнем по башке пригладил… Да, Марат, Марат. Это тебя удивляет? Он у меня на овечьем молоке быстренько поднялся, в ножки кланялся, спасибо говорил, что научил уму-разуму.

— Эй, Марат!

В подошедшем человеке Тихон действительно узнал Марата. Тощий и бледный, может быть не до конца еще оправившийся после избиения, он все же сумел нанести хороший удар. Что-то происходило в душе Марата. Он прятал от Злотникова взгляд и явно испытывал желание убраться куда подальше, но не смел перечить хозяину.

— Меня ничто не удивляет, — сказал Тихон, поворачиваясь к Мирбеку. — Но вот вопрос: где ты пропадал все это время?

— Не твое дело! — огрызнулся гигант. — А вот меня кое-что удивляет.

Мирбек склонился над ним.

— Почти никто из семьи Амантура не уцелел. Сказали мне, тебя Нурали уже раз пытался убить. Теперь — Марат. Откуда в тебе столько живучести? Заговор знаешь? Силы шайтан дал? Да? Другой бы скопытился, а тебе хоть бы что.

Тихон молча всматривался в его злобные глаза.

— Шайтан дал сил, точно! — словно зная, о чем говорит, с уверенностью кивнул Мирбек. — Но ничего, я твоей кровушки напьюсь! Вырежу у тебя сердце и сожру его. Поделишься всем своим умением…

Злотников усмехнулся. Ему нечего было терять.

— А как же Аллах? С каких это пор он благословляет людоедство?

Глаза Мирбека сверкнули.

— Это тебя, гнусь, не касается. Я сам себе Аллах! Будем сегодня резать барашка, — проскрежетал он. — Тебя резать…

* * *

Люди Мирбека расставили палатки и стаскивали к ним добытые трофеи. В основном, оружие, утварь, кое-что из продуктов. Вскоре в поселке воцарился хаос. Нукеры Мирбека обкурились так, что даже если бы командир начал отдавать им приказы, едва ли они способны были подчиняться. Лишь единицы пытались таким способом заглушить скорбь от потери близких. И уж точно никто не испытывал угрызений совести за убийства невинных.

Похоже, самого Мирбека вся эта вакханалия ничуть не беспокоила. Им тоже овладела бесноватая веселость, заставившая наконец обратить внимание на племянника. Желая проявить своеобразное участие к мальчишке, Мирбек заставил Нусупа присоединиться к «пиру победителей». Не сильно сопротивлявшийся Нусуп был взят в оборот, и ему передалось всеобщее безумие после того, как его скоренько обработали дурманом. Когда же мальчишка достаточно подогрелся, Мирбек подвел его к плененным женщинам и девочкам, в страхе прижимавшимся друг к дружке. Среди них оказалась и Амина, которую Мирбек, возможно оставил себе на закуску.

— Выбирай, которая нравится?

Видно было, что Нусуп ошарашен таким предложением. На какой-то миг Злотникову, со стороны наблюдавшему за происходящим, показалось, что паренек даже отрезвел. Он бросил взгляд на Тихона — короткий, испуганный.

— Ты чего? — встряхнул Мирбек племянника. — Надо же когда-то в первый раз!

Мальчишка молчал. Гигант рассмеялся и обнял Нусупа, желая подбодрить.

— Ничего. Сейчас будем делать из тебя мужчину!

Он подтолкнул его к женщинам.

— Какая хочешь — твоя!

В этот раз Нусуп сомневался недолго. Снова посмотрев на Тихона, он повернулся и ткнул пальцем в Амину.

— Нусуп, что ты?! — не веря, что такое возможно, воскликнула девушка.

Злотникову показалось, что причина этого выбора — желание Нусупа доставить ему особенную боль. И, словно в подтверждение этому, Нусуп прокричал:

— Да чтобы вам стало хуже, чем мне! И тебе! — крикнул он Тихону. — И тебе! — указал рукой на Амину. — И никуда он тебя больше с собой не возьмет. Ты станешь грязью! — и Нусуп замахнулся на девушку.

Мирбек присвистнул, удивленный яростью племянника, и едва успел схватить его за руку. Может, и недоволен был выбором, но что-то взыграло в его душе, и он, пусть с неохотой, все же согласился.

— Ну что же, племянничек. Ты знаешь, я хотел взять ее в жены! — Мирбек скривился в пьяной ухмылке. — Но мое слово закон. Можешь делать с ней, что хочешь!

Он приказал нукерам вывести Амину из толпы. Но девушка укусила одного за руку, другого в плечо, и вырвалась. Мирбек настиг ее, своими огромными лапищами поднял над головой и, громко хохоча, потащил к своей палатке. Амина пыталась достать ногтями до его глаз, и Мирбеку пришлось ударить ее по лицу, да с такой силой, что девушка потеряла сознание. Сначала он втащил в палатку ее, затем подозвал Нусупа и, подбадривая, втолкнул его внутрь.

— Надеюсь, ты знаешь, что нужно делать?! — крикнул он под одобрительный гогот своих головорезов, затем поднял руку, требуя тишины.

После недолгого молчания крик Амины разрезал воздух. Звуки борьбы в палатке сопровождались чередой ударов, после каждого из них слышался громкий девичий визг. Слышно было, как трещит разрываемая одежда.

— Давай, давай! Жарь ее! — закричал Мирбек. Тихон попытался вырваться из пут, но Мирбек ударил его ногой в живот. Схватил за волосы.

— Слушай! Слушай, гад! Перед тем, как я тебе кишки выпущу!..

Тихону хотелось исчезнуть, раствориться. Жар, возникший во всем теле, вверг его в странное состояние, где время текло совершенно иначе, где не было боли, и даже ненависть к Мирбеку отступила на второй план. Будто сквозь пелену Тихон видел, как из палатки вышел Нусуп, на ходу застегивая штаны. К нему в нетерпении приблизился Мирбек, довольный тем, что сумел угодить племяннику.

— Ну как? Понравилось? Можешь оставить ее себе хоть на всю ночь! — услышал Тихон его голос.

Люди Мирбека ржали, довольные мальчишкой, ставшим в их глазах настоящим мужчиной. Их смех волнами накатывал в уши теряющего сознание Тихона…

* * *

Ощущение реальности вернулось, когда наступила глубокая ночь. Конопляный дурман окончательно лишил разбойников сил. Тихон лежал у костра и смотрел на языки пламени. Завороженный их причудливыми формами, он вдруг вспомнил про круг света. И в мельчайших подробностях то, что произошло здесь, когда убили албасту. Он готов был ужом заползти в костер, если бы пламя могло дать ему сил на то, чтобы существовать дальше. Но это было невозможно. Никому не дано выдержать стихию огня.

И вдруг он услышал голоса. Глухие, как и тогда, когда он спал в развалинах перед встречей с Аминой. Тихон заставил себя поднять взгляд и увидел, что языки пламени превратились в огненные фигуры, зовущие его к себе.

«Албасты! Они пришли из пламени и зовут меня!»

Откуда только силы взялись? Улыбаясь, как ребенок, Тихон пополз к костру, намереваясь окунуться в него целиком, и совершенно не боясь накатывающего жара. Ему даже стало радостно в предвкушении того, что сейчас свершится непознанное, что он нырнет в обжигающий свет и таинственная древняя сила поглотит его, испепелит. Осознав это, он вдруг понял, почему в нем нет страха. Потому что огонь сейчас не представлял для него опасности. И не смерть его ждала в пламени, а что-то новое, не изведанное ранее…

Спящий Нусуп открыл глаза как раз в тот момент, когда Тихон, извиваясь словно червяк, приближался к костру, и голова его уже почти нырнула в пылающие угли. Мальчишка был слишком одурманен, чтобы принять это видение за реальность. Поначалу он даже усмехнулся (мол, чего только не привидится!), но потом вдруг ему стало страшно, когда он представил, что это может оказаться правдой. И все же дурман оказался сильнее любопытства, и Нусуп снова смежил глаза…

* * *

Тихон обнаружил себя лежащим возле костра, совершенно голым. Веревок, что опутывали его руки и ноги, не было, а вместо одежды кожу облепили бесформенные лоскуты. Он сел и окинул взглядом дотлевающие разворошенные угли, заметил собственные следы на земле, ведущие от костра к месту, где он распластался сейчас. Создавалось впечатление, будто он только что вылез из огня.

«Значит, это не почудилось мне!»

Этот факт — что он прошел через огонь, и тот не повредил ему — не укладывался в сознании. Только чудо могло помочь избегнуть убийственной силы огня. Но если задумываться об этом, то можно с ума сойти.

Он увидел, что возле ближней к нему палатки валяются тюки. Подполз к ним и в одном из мешков обнаружил тряпье. Натянул на себя первые попавшиеся штаны, куртку, возможно, женские. Поискал хотя бы какую обувь, но с этим не повезло.

Кто-то из спящих пошевелился, и Тихон замер. Секунду спустя он пополз дальше. Пробираясь между людей Мирбека, вглядываясь в лица, увидел Нусупа. Мальчишка лежал возле палатки — той самой, где надругался над Аминой. Лежал, запрокинув голову, и его обнаженный худой кадык дразнил своей белизной.

Убить мальчишку! Тихон испытал это желание во время вчерашней жуткой сцены. Тогда оно ушло, а теперь вдруг проснулось с новой силой. Задушить голыми руками!..

Но, приблизившись вплотную к Нусупу, Тихон понял, что не сможет этого сделать. Он никогда и никого не убивал. Не сделает этого и сейчас. Время для мести ушло безвозвратно. Если что и нужно успеть сделать, так это спасти Амину…

Он осторожно заглянул в палатку и увидел девушку. Она лежала к нему спиной, нервно вздрагивая, и не слышала, как он пробрался внутрь. Тихон приблизился к девушке и обхватил ладонью ее рот. Она не спала, а находилась в странном оцепенении, но едва он схватил, в страхе задергалась, и Тихону пришлось навалиться всем телом, чтобы удержать ее. Ничего не видя, не слыша, но понимая, что ей не справиться, она впилась ногтями ему в лицо. Стало невероятно больно, но Тихон готов был стерпеть и большее. Не отпуская ее, прошептал:

— Это я! Я! Не бойся!

Она узнала его голос и сразу же отпустила. Тихон передвинулся в сторону и отер кровь с лица. Девушка прижалась к нему, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос.

— Ты по-прежнему хочешь, чтобы я забрал тебя с собой?

Она закивала и хотела что-то сказать, но Тихон знаком велел ей молчать. Он первым вылез из палатки, осмотрелся, затем вывел Амину. Вместе они направились к лесу.

Когда лагерь Мирбека остался позади, перешли на бег. Тихон пожалел, что так и не нашел обувь: холодно не было, но режущие прикосновения намерзшего кое-где льда были неприятны. Они углубились в лес, но тут громкий треск ветвей раздался за спиной. Обернувшись, Тихон ожидал увидеть нескольких преследователей, но это оказался Нусуп. Мальчишка бежал к ним с автоматом в руках. Тихон схватил с земли первую попавшуюся под руки тяжелую ветвь.

— Беги! — крикнул он Амине перед тем, как броситься навстречу мальчишке.

Но едва он устремился вперед, девушка кинулась на него сзади, упала, успев схватить его за ноги, и Тихон сам повалился на землю.

— Нет! Не надо! — услышал он ее всхлип и подумал, что разум девушки окончательно помутился, если она считает, что он должен пощадить гаденыша, который унизил и растоптал ее. Если раньше отказался от этого намерения, то сейчас никакие пули его не остановят!..

Амина вскочила и загородила собой Нусупа.

— Он ни в чем не виноват. Не трогай его! Он спас меня!

И она рассказала о случившемся ночью.

— Он подговорил меня. Чтобы я кричала и делала вид, будто отбиваюсь! Чтобы у них и тени сомнения не возникло! Он обещал утром вывести меня в лес. А если получится, то и тебя спасти. Он хотел спасти тебя тоже! — повторила Амина и разрыдалась.

Тихон посмотрел в глаза мальчишки, желая найти в них подтверждение ее слов. А тот, боясь приблизиться, глядел на него со страхом и надеждой. Когда Тихон шагнул к нему, Нусуп опустил автомат.

— Прости меня! — пробормотал мальчишка. — Я ничего не понимал. Я не верил тебе!.. Но теперь я все вижу.

Голос его дрожал.

— Ночью я видел, как ты вышел из огня!.. Значит, это мне не почудилось! — Он попытался улыбнуться. — Ты как пророк! — и Нусуп бухнулся на колени перед Тихоном.

— Дурья ты башка! — Тихон заставил его подняться.

Нужно было уходить. Их крики могли услышать. Если так, Мирбек объявит погоню.

Он не ошибся: где-то далеко раздались голоса и треск. Преследователи шли не по их следам, а напролом, стремясь наверстать упущенное время. Видны стали их фигуры — пока только тени в просветах между дальними деревьями. Заметив беглецов, улюлюканьем нукеры Мирбека подзадоривали себя. Их было человек десять, не меньше. И они не спешили использовать оружие. Ясно почему: решили поразвлечься и ввести в погоню дополнительную интригу.

Впереди оказалось болотце, несколько замедлившее бег. По чавкающим кочкам с не растаявшими шапками снега беглецы добежали до края болота, где по сломанному дереву перебежали через широкий ручей. Но за ручьем начиналась гора. Крутая, со скользкой от изморози пожухлой травой. Амина несколько раз поскальзывалась, и Тихон едва успевал схватить ее за руку. Заметно было, что и Нусуп здорово устал. Один Тихон бежал так легко, как никогда, несмотря на босые ноги. Он даже не задавался вопросом, откуда в нем взялось столько сил, но понимал, что долго их бег продолжаться не может. Здоровые мужики, преследовавшие их, не станут церемониться. Когда им надоест, начнут стрелять.

В подтверждение его мыслям скоро раздались первые выстрелы. Пули угодили в ствол дерева, щепки брызнули в стороны, заставив Амину вскрикнуть и отпрянуть в испуге. Она снова упала бы, не подхвати ее Тихон в последний момент.

— Идите вверх! — крикнул он.

— Нет! Только вместе! — Амина вцепилась в его руку.

— Мы… не уйдем! — тяжело дыша, заявил Нусуп.

— Давайте без глупостей!

Но, не слушая его, мальчишка сдернул с плеча автомат и выпустил очередь вниз, туда, где мелькали фигуры преследователей. Раздались ответные выстрелы. Пуля обожгла ногу Тихона. Он рефлекторно отступил и, запнувшись о корягу, покатился по траве вниз. Хватался за какие-то ветви, но те были слишком хлипкими, чтобы удержать его. Падение завершилось, когда он оказался совсем близко к тащившимся вверх людям Мирбека. Такую удачу они не могли упустить. Впереди шел сам главарь. Увидев, что Тихон скатился, гигант кинулся вперед с удесятеренным рвением.

— Вот ты где, барашек недорезанный! — заорал он.

Нусуп вновь начал стрелять. Он сыпал короткими очередями, заставив преследователей упасть на землю, но шквальный огонь в ответ вынудил его отступить. Мальчишка сделал еще несколько выстрелов, а затем автомат его будто заткнулся на полуслове.

— У него кончились патроны! — проревел кто-то.

Прихрамывая, морщась от боли, Тихон все же сумел отбежать подальше. Но двинувшиеся наперерез две тяжелые фигуры ему явно не обогнать.

— Хватайте этого гада! Девчонку и пацана вяжите! — надрывался Мирбек. — Не вздумайте стрелять! Кишки выпущу!

Силы еще позволяли Тихону поиграть с преследователями. Он понял, что нужен Мирбеку живым. Боль в ноге поутихла, и он мог одинаково опираться на обе ступни. Позволив двоим разбойникам приблизиться, он сделал обманное движение, крутнувшись вокруг ствола тонкой осины, за которую удобно было схватиться рукой. И двое, что бежали за ним, дыша в затылок, теперь оказались к нему ближе, чем рассчитывали. Одному Тихон сделал подножку, и громила, не успев увернуться, с размаху врезался лицом в соседнее дерево, выпустив из рук автомат. Второй по инерции пробежал вперед, а когда заметил оплошность, слишком резво повернулся на крутом склоне и тоже не сумел устоять на ногах. К тому моменту оружие оказалось в руках Тихона.

— Ствол на землю! — приказал он второму.

Тихон велел им идти туда, где ждал Мирбек, который почему-то не изъявлял желания узнать, как идут дела у его дуболомов. Все стало ясно, когда за спинами своих пленников Тихон увидел, что Амина и Нусуп сидят на корне толстой сосны, прижавшись к ее грубой потрескавшейся коре, а рядом возвышается улыбающийся Мирбек и держит ребят на мушке.

— Ну что, славно побегали? — этими словами главарь встретил Тихона. — Видишь, мы тоже не зря старались!

— Отпусти их, — сказал Тихон. — А я отпущу твоих людей.

— Торгуешься? — Мирбек рассмеялся. — Цена не подходящая.

И он выстрелил в первого из пленников Тихона. Убитый мародер даже не охнул. Второй пал ниц, прикрыв ладонями голову, и запричитал, умоляя Мирбека не убивать.

Но каким-то неведомым способом еще до выстрела Тихон догадался, что произойдет: он словно прочел мысли своих пленников, хорошо знавших Мирбека и явно ждавших с его стороны какого-нибудь подвоха. И Мирбек был у него на мушке за миг до того, как пуля настигла первого головореза. Всего делов-то — теперь самому нажать на курок. Всего доля секунды, и черная душа гиганта отправится туда, где ей самое место.

Головорез возле его ног корчился в муках, и Тихон ощущал единство с его болью. Это словно вошло в привычку — быть причастным к боли другого существа. Но смерть головореза и боль его казались не такими, как у албасты: она уходила в иной мир с непонятно откуда взявшейся любовью ко всему живому вокруг. И будто взяла под свой покров души несчастных, собравшихся казнить ее, и тем самым убивших самих себя. И можно быть уверенным, что если этим душам суждено обрести новый шанс, то лишь благодаря желанию этого странного создания.

Но с душою того, кто сейчас умирал у него под ногами, высвобождалась и его ненависть ко всему вокруг. Не только к выстрелившему в него Мирбеку, но и к этому миру, острую привязанность к которому он ощущал. Собственно, он и ненавидел этот мир только за то, что отныне лишался его удовольствий. Все мысли разбойника сходились на том, что не будет больше разгульных пирушек и пьянящего дурмана, да слезливого оханья женщин, предназначенных удовлетворять его похоть, что отныне он не сможет ощутить холодную твердость ружейной стали, которая давала ему право считать себя выше других. Всю жизнь этот человек посвятил удовлетворению требований своего тела. Но этого тела, в которое он вкладывал весь смысл своей жизни, для него более не существовало, и в этом тоже была его боль и ненависть.

Перехватывая кричащие мысли этой освободившейся, наконец, души, этой субстанции, черной от сгустков источаемых ею эмоций, Тихон представил на миг такую же ненависть, которую будет излучать вокруг Мирбек, если он, Тихон, выстрелит в него. Как чумная зараза она распространится вокруг, желая заползти в чужие души. И неожиданно один из новых внутренних голосов бросил в его сознание мысль: «В освобождении этой ненависти буду виновен я».

Конечно, не имеет права этот гад ходить по земле, осквернять ее своим присутствием. Но такое простое в порыве слабости решение — выстрелить и убить! — вдруг показалось чудовищно несправедливым, хотя в тот момент он не мог бы сказать, почему не смог заставить себя выстрелить…

Когда мысли Тихона вернулись к реальности, он увидел, что Мирбек, воспользовавшись секундным замешательством, приставил оружие к голове девушки.

— Опусти автомат!

Злотников повиновался. Кто-то из людей Мирбека очутился рядом и забрал у него оружие.

— Ты слабак, Тихон, — презрительно бросил Мирбек. — Тебе нужно было убить меня. Понимаешь? Убить, не раздумывая. Ведь у тебя был шанс, что я не успею нажать на курок.

— Я не смог, — сказал Тихон, глядя на Амину и Нусупа.

— Зато я смогу. Считай, что вы уже мертвы. Все трое! — Мирбек загоготал. — Если тебя хотят убить, убей первым! Вот мой принцип!

Мирбек направил ствол на Тихона.

— Только так. Скажешь, я не прав?

— Не прав, — ответил Тихон. — Отнимая чужую жизнь, ты не можешь ничего приобрести. Только потерять.

— А если кто-то хочет забрать мою жизнь?

— Ты не видел того, что видел я, когда ты убил своего человека.

— И что же ты увидел?

— Черноту, половина из которой влилась в тебя. Сомневаюсь, что она продлит твои годы.

— Странный ты человек, Тихон. Неужели ты веришь в божественную справедливость или возмездие? Их нет!

— Я верю в то, что нельзя убивать. Ни при каких обстоятельствах.

— И кто это тебе сказал? — опять рассмеялся Мирбек.

Похоже, его заводило спокойствие Тихона, которое, очевидно, казалось ему напускным. Но Тихону и вправду удалось нащупать тонкую ниточку, которая могла привести к правильному решению и подсказать выход из сложившейся ситуации. Надо было только не потерять ее. Если вцепился, сумей удержаться!..

Он, кажется, начал понимать, почему не выстрелил в Мирбека. Потому что нет нужды лишать кого-то жизни ради собственного спасения, если ты владеешь неким умением, отличающим тебя от большинства людей.

«Как же я раньше этого не понял?» — думал Тихон с благодарностью к растущей в нем силе, подарившей ему эту мысль.

Меж тем главарь пришел в такое расположение духа, которое пробуждало в нем охоту говорить.

— Вот мальчишка утверждает, будто ему привиделось, как ты вошел и вышел из огня!

— Не привиделось! Я правду говорю! — дернулся Нусуп, но его осадили приспешники Мирбека. — Посмотрите — на нем даже одежда не его. И ботинок нет. Все в костре сгорело! Он как святой! Как пророк! Жалею, что я раньше этого не понял!

— Одежда не его, вижу. — Мирбек присмотрелся. — Это еще ничего не значит.

— А как он от веревок освободился? — не унимался мальчишка.

— Ты его и освободил.

— Нет. Он сам…

— Хватит! — Мирбек повернулся и с размаха влепил племяннику оплеуху. Головой мальчишка ударился о дерево и медленно сполз на землю.

— Мне надоели эти шутки, — объявил Мирбек.

Он направил ствол автомата в лицо Злотникову. А Тихон вдруг вспомнил о первой встрече с албастой. Как той удалось навести на него морок, заставить поверить в то, чего не было на самом деле. Уверенность, что он сгорит, подкреплялась его собственным ужасом. А помогла ему внезапно пришедшая из глубины души подсказка, что сознание выше ощущений тела. Дремавшая в нем вера помогла!

Получится или нет?..

Он смотрел на лицо Мирбека, который хотел донести до него какую-то очередную свою мысль перед тем, как нажать на курок. Но голос главаря звучал странно, с искажением, и Тихон понял: у него получается!

Всю ту ненависть, которую испытывает Мирбек, можно превратить во всепожирающий огонь — и чем сильнее ледяная злоба, тем свирепее должен стать огонь. Сможет ли это напугать негодяя, заставить отказаться от своих намерений?..

Откуда-то изнутри накатил жар — Тихон вспомнил то неприятное ощущение, которое испытал при стычке с албастой. Но сейчас этот жар он вызвал сам, и не сомневался, что сумеет управлять им…

— …все мы дети Кабиля. Откуда ж ты ждешь добра? От кого?.. — услышал он голос Мирбека, но тот не успел закончить фразу. Заткнулся и облизнул внезапно пересохшие губы.

— Что происходит? — спросил гигант, без улыбки глядя на Тихона. Глаза его сузились до щелей. Это в теле Мирбека пробудилась боль. Но Тихон знал, что Мирбек слишком одержим ненавистью, чтобы ощутить и понять это сразу. Нужно быть предельно осторожным.

— Отпусти нас, — сказал он.

— Иначе?.. — осознавая угрозу в его словах, спросил Мирбек.

Тихон подозревал, что Мирбек, будучи сам не в силах выстрелить, может дать знак своим нукерам, но что-то останавливало гиганта. «Это, наконец, проклюнулся страх», — понял Тихон. Мирбеку удалось загнать его так глубоко, что окружающим он мог казаться решительным и храбрым до одержимости, но сейчас вырвавшийся на свободу ужас грозил заполнить каждый уголок его тела. Так и должно происходить, когда человек вдруг понимает, что ему не известно, ради чего он сейчас умрет, и вдруг оказывается, что так безумно хочется жить…

— Отпусти, — снова и гораздо тише сказал Тихон.

Он знал, что в эти секунды все смотрят на него. Амина и Нусуп — с надеждой. Каждый из числа мирбековых подручных — с таким же страхом, как у их главаря. Они тоже что-то чувствуют.

— Что будет?.. — прорычал Мирбек, из последних сил пытаясь совладать с нахлынувшим страхом, которого он, должно быть, не испытывал многие годы.

— Выбирать тебе, — сказал Тихон.

— Врешь, — Мирбек попытался улыбнуться, но ему это не удалось.

Видя, как сужаются зрачки Мирбека, Тихон понял, что боль внутри гиганта разрастается, мышцы сковала немочь, он не в состоянии управлять собой. Но на этом еще не кончено.

— Кто же ты такой? — проскрежетал Мирбек. — Мне надо было давно прикончить тебя, — застонав, он начал опускаться на колени.

Жгучая ненависть, направленная на весь мир, была той ненасытной силой, которую Мирбек всю жизнь лелеял в своей душе. Теперь она грозила поразить Мирбека изнутри. И от воли Тихона уже ничего не зависело. Он лишь приоткрыл емкость с горючей смесью, а спичку должен был бросить самолично Мирбек.

Или — не бросить… Со смирением принять поражение и ждать, когда взрывоопасная смесь выдохнется сама собой.

С помощью силы, которая каким-то образом соединяла сейчас его душу с душой Мирбека, Тихон перебирал одну за другой нити мыслей гиганта, среди которых искал одну — ту, которая могла бы донести до чернобородого упрямца то, что он хотел ему передать. Но ему попадались одни черные, отталкивающе черные мысли, окутанные липким страхом.

«Важнее всего и дороже — жизнь. Не важно, твоя собственная или чужая. И никакие твои желания не могут быть ценнее этого», — шептал про себя Тихон подсказку, но не знал, слышит ли его сейчас Мирбек. Нужно было уходить. Злотников шагнул к Нусупу и Амине, протянул им руки, помог встать. Подручные Мирбека застыли, ничего не предпринимая. Только вывернули головы, следя за действиями Тихона. Никто не осмелился остановить беглецов.

По мере того, как Тихон удалялся от стоявшего на коленях Мирбека, терялась и без того тонкая связь между ними.

«Что ж, я сделал все, что мог. Теперь будь, что будет…»

— Бегите, — поторопил Тихон своих спутников. — Бегите же!

Глядя, как они устремились вперед, будто вспорхнувшие птицы, Тихон остановился и обернулся к Мирбеку. Уловив его взгляд, Тихон понял, что настал момент истины. Окончательно распались связывающие его с Мирбеком нити, и дрожь пробежала по телу Тихона. Но не от страха за свою жизнь, а в ожидании решения, которое должен был сейчас принять Мирбек. Снова все краски вернулись на свои места. И сила, которая загнала вовнутрь ожесточение гиганта, постепенно ослабевала, предоставляя Мирбеку полную свободу решать извечный вопрос: быть или не быть…

— Стоять! — взвыл гигант. — Стреляйте! Чего же вы ждете?! Твари! Ублюдки!

Но люди его с опущенными руками по-прежнему не двигались. Тогда сам Мирбек, почуяв, что к мышцам его возвращается сила, вскочил на ноги. Выхватив у ближайшего своего нукера автомат, он, не прицеливаясь, выпустил длинную очередь. Ворвавшись в Тихона, пули наводнили его тело чудовищной болью. Захлебываясь в ней, он почувствовал, как глаза застлала кровавая пелена, в легких остановился воздух, и сердце вдруг замерло, как будто разом захлопнуло створки, чтобы сохранить жизненный сок, удержать его во что бы то ни стало… Но боль тут же исчезла, и в душу ворвался никогда ранее не испытанный восторг. Тихон ощутил, что теряет с телом физическую связь.

Он видел сверху все вокруг и разом. Людей Мирбека, стоявших неподвижно и не знающих, что делать. Бегущих к нему Амину и Нусупа, нарушивших его приказ. Самого Мирбека, который сжимал автомат и улыбался, не понимая, что в последний раз ему дано насладиться местью.

Увидел Тихон и самого себя — почему-то стоявшего. Его пронзенное множеством пуль тело, вне которого он пребывал, не упало, а крепко держалось на ногах, показывая, что сила еще есть внутри, и словно требовало от души, чтобы та вернулась назад. Но так не хотелось слушаться этого приказа, так не хотелось возвращаться в этот океан боли, которое представляло собой раненое тело.

Где-то на краю сознания Тихон услышал крик…

Внезапно упав на землю, чернобородый гигант начал кататься по грязной траве, извиваясь в судорогах. Подручные Мирбека не понимали, что происходит с их главарем. Он словно сошел с ума. И никто не мог видеть ненасытный огонь, существовавший в другой реальности, первобытная сила которого хозяйничала в душе Мирбека, изгоняя из нее царствовавший недавно ненасытный могильный холод…

* * *

«Бух…» — раздался удар после бесконечно долгой паузы. А за ним следующий, и снова замолотил пульс, все чаще и чаще. А вместе с тем возвращалась и неукротимая боль. Тихон застонал.

— Он жив! Аллах велик!

Тихон поднял веки и сквозь туман в глазах увидел Нусупа.

— Жив! — услышал он голос Амины. Ее волосы щекотали ему лицо. И с ними будто дождь закапал сверху. Не дождь — слезы!

Тихону помогли сесть, и он смог, наконец, разглядеть их изумленные лица.

— Вы живы? — спросил он, едва шевеля губами.

— Он о нас спрашивает! — радостно откликнулся Нусуп. — Ты только что был мертв. И вдруг жив!

— А где они?

— Ушли.

— А Мирбек?

— Похоже, он того… — Нусуп покрутил пальцем у виска. — Они увели его с собой. А я для тебя ботиночки раздобыл. С Захара снял. Ну, с того мужика, которого ты в плен взял, а Мирбек убил. Ему теперь не понадобятся…

Горячая ладонь Амины коснулась руки Тихона.

— Это ведь было чудо? Правда?..

Тихон опустил взгляд на грудь, потрогал пропитанную кровью одежду, нащупал отверстие от пули. Прикоснувшись в этом месте к телу, охнул от пронзившей боли.

— Учитывая, как мне больно, — чудо из чудес… — прохрипел он.

* * *

Нусуп помог Амине уложить Злотникова на ковер из опавших листьев. На бинты девушка пустила свою нижнюю рубашку и перевязала раны. Бессчетное число раз Тихон погружался в забытье, в приступах боли выныривая из него. Нусуп спустился к ручью и принес во фляге ледяной воды. Когда Амина протирала Тихону вспотевшее лицо, ему становилось легче. Вскоре Нусуп развел костер. Вдвоем с девушкой они подтащили Тихона поближе к огню, укрыли, чем смогли. Думая, что Злотникову холодно, сами легли по обе стороны, прижимаясь к нему телами, чтобы согреть. Они не знали, что холод ему не страшен. Да и ночь выдалась на удивление теплой. Ветра не было, и тучи плотно укрыли землю, не давая проникнуть ледяному дыханию осеннего неба.

Даже в полусне Тихон мучился от точившей изнутри боли. Когда стало невмоготу терпеть, он попросил Нусупа дать ему нож. Велел им оставаться у костра, а сам отполз подальше, чтобы не пугать ребят тем, что намерен был сделать.

Он чувствовал, что таким изуверским способом из него выходят пули, а туго стянутые бинты только мешают. Отыскал в листве кусок дерева покрепче, сунул его в зубы и сжал с силой, после чего разрезал и содрал бинты и на ощупь стал выковыривать показавшиеся из ран пули. Когда последняя очутилась в его ладони, стало значительно легче. Он и уснул бы на том же самом месте, но обеспокоенные его долгим отсутствием Амина с Нусупом помогли вернуться к костру, где девушка снова перевязала ему раны.

Теперь он смог уснуть. Давно его не посещали спокойные сны. А в этот раз он погрузился в приятное и доброе видение, напомнившее ему о затерявшихся во времени тунгусах-эвенках, его далеких предках, живших когда-то в полной гармонии с окружающим миром. Возможно, им был знаком и этот лес, в котором он лежал сейчас. Но он ничего не знал о своих предках, кроме того, что успел прочесть в книгах, интересуясь когда-то прошлым обитавшего издревле здесь народа. Эти образы, никогда не воспринимаемые им стройно, превратились в отчетливое видение. Под щелканье углей в костре снились Тихону танцы шаманов, слышались голоса мужчин и женщин, молодых и старых. Они пели об огне и воде, о земле и ветре, силами которых был пропитан мир. Их голоса навевали радость жизни и все крепче погружали в сон…

15. Атомный город

К концу дня на горизонте показались макушки скал. Много лет назад они вздыбились из-под земли, изменили местный пейзаж до неузнаваемости. Казалось, пройти дальше будет непросто, и потому, добравшись до первых скал, путники устроили ночлег и доели остатки припасов. Утром, с новыми силами, препятствие оказалось не таким уж непреодолимым. По всем приметам они находились очень близко к Полосе. Как-то постепенно исчезли голоса птиц, и вымерший лес хранил тишину. Придерживаясь старого шоссе, они вышли к сгоревшему много лет назад дачному поселку. Ни единого следа человека. Все заросло кустарником, высокой травой, даже дорога, когда-то соединявшая поселок с шоссе. Асфальт скрылся под наносами песка и глины и выглядывал только местами.

Но вдруг, шагая впереди остальных, Нусуп увидел отчетливый след протектора.

— Смотрите!

Он остановился, пропуская вперед Тихона.

Глубокий рисунок с большими пятаками рельефа указывал на отличную проходимость колес. Вероятно, тяжелый военный джип или бронемашина.

Тихон прислушался. Показалось, что где-то урчит мотор. Очень далеко. Вот и верь после этого, что федералов за скалами не бывает. Видно, допекли их партизаны…

— Вы слышите?

— Нет.

Он велел им перейти на другую сторону дороги.

— Не наступайте на след! Давайте в лес!

Тихон подрезал под самый корешок мелкую сосенку и, как заправский лазутчик, получившейся метелкой замел следы. Это была излишняя предосторожность. Они не могли знать, что на дороге в пределах видимости расставлены видеорегистраторы, контролирующие любое движение. И сигнал о нарушении невидимой границы уже поступил на бортовой пульт машины, рев двигателя которой услышал Тихон. А в глубине леса другая машина с солдатами-федералами на борту развернулась и теперь двигалась им наперерез.

Об опасности подсказывало растущее беспокойство, из которого выявилось ощущение погони — оно стало сильнее, когда Тихон, жалея ребят, велел остановиться передохнуть и снова вслушался. Гул мотора стал ближе, к нему присоединился еще один впереди и сбоку, но более слабый, и это давало призрачную надежду. Даже на военной машине отнюдь не просто двигаться по лесным дорогам, где с десяток лет никто не ездил.

— Все! Хватит отдыхать! Нужен последний рывок!

Нусуп и Амина стоически восприняли его приказ. Но вскоре у Тихона возникли сомнения, что им удастся опередить федералов и проскочить. Когда перебирались через сухолом, Амина зацепилась за корягу и подвернула ногу. Осматривать повреждение не было времени.

— Нусуп! Иди вперед! — скомандовал Тихон. — Беги быстро, как можешь!

— А как же вы оба?!

— Не беспокойся. Делай, что говорю.

Парнишка пробежал немного и, остановившись, обернулся. Тихон погрозил ему кулаком, чтобы не мешкал.

— Я возьму тебя на спину, — сказал он Амине. — Держись покрепче.

Она обхватила его за шею, Тихон медленно выпрямился, взвалил девушку повыше.

— Да крепче же!

— Хорошо, — сквозь слезы ответила она.

Нусуп уже был далеко впереди, когда Злотников начал свой бег, постепенно догоняя мальца, а затем и опередив его на добрый десяток метров. Было тяжело, и вдобавок приходилось заранее подмечать каждую помеху: коряги, торчащие корни, ветви деревьев. Вскоре он увидел светлое пятно впереди и понял, что это лесная дорога. Добежав до нее, остановился и посмотрел в обе стороны. Никого. Но гул слышался совсем рядом. Даже не нужно было прислушиваться.

— Нусуп, быстрей!

На просеку вынырнула бронемашина. Она шла быстрее, чем ожидал Тихон. На секунду скрылась в низинке и снова показалась над изгибом дороги. Хотелось верить, что федералы не заметили их. Машина остановилась, не доезжая того места, где беглецы пересекли дорогу. Распахнулись люки, выпуская солдат.

— Чтоб вас! — выругался Тихон.

Он чувствовал, как испуганно вцепилась в него Амина. Еще не хватало, чтобы девушка прикрывала его своей спиной, если федералы вознамерятся стрелять.

Он пробежал немного, и впереди показалась другая сторона горы, круто уходящая вниз. Там внизу лес был редким, и хорошо видны были солдаты. Они цепью поднимались вверх, на расстоянии в пять-десять метров друг от друга. Очевидно, их высадили до того, как транспортер начал подниматься в гору.

Тройное кольцо. Все грамотно рассчитано…

Впрочем, не все!

— Давай туда! — крикнул Тихон и вслед за Нусупом ринулся вправо.

С той стороны склон был еще круче, потому федералы и не решились подниматься здесь. Но зато вовсе не было деревьев или пней, склон был почти идеально ровный. Заметив, что Нусуп остановился в растерянности, Тихон подтолкнул его коленом. Парнишка раскинул руки, пытаясь удержать равновесие, и побежал вниз, часто-часто перебирая ногами, чтобы не упасть. Но естественная крутизна не позволила долго продержаться на ногах, Нусуп поскользнулся, упал на спину и покатился вниз. Тихон бросился вслед за ним. Каждой частичкой своего тела он чувствовал, насколько предательски коварна трава под ногами. Он скользил ногами, местами бежал, но не позволял упасть себе и Амине.

Должно быть, его шальной, невероятный спуск произвел впечатление на солдат. Он слышал их обескураженные голоса, чей-то приказ продолжать преследование, которому никто не подчинился. Возгласы раздались уже после того, как непонятно откуда взявшийся туман обволок низину и скрыл беглецов.

— Мы не собираемся вас убивать! — услышал Тихон далекий крик. — Стойте! Это же Полоса! Вы там погибнете!

Голоса затихли в густой пелене тумана. Вскоре Тихон слышал только всплески воды под собственными ногами да испуганное дыхание Амины над ухом. Наконец, увидел Нусупа — мальчишка стоял на коленях в ручье и жадно припал губами к воде.

— Не останавливайся! — крикнул ему Тихон и пробежал мимо, вздыбливая илистое дно.

Паренек, поднявшись на деревянные, безмерно уставшие ноги, последовал за Тихоном. Они долго бежали вдоль ручья, а когда Нусуп окончательно выбился из сил, Тихон выбрался на берег, чтобы дождаться парнишку. Беспокойство постепенно стихало. Значит, их больше не преследуют.

Он присел и осторожно опустил девушку на ивовый ствол.

— Ты как? Не растрясло?

— Ничего, — она улыбнулась.

— Нога еще болит?

— Совсем немного.

Из тумана вынырнул Нусуп. На него невозможно было спокойно смотреть. Он тяжело и сипло дышал, облизывая губы. Зашатался и упал рядом с ивой, под ноги спутникам, перевернулся на спину и громко застонал, даже с каким-то наслаждением.

Тихон осмотрел, наконец, ногу Амины. Оказалось, ничего страшного, простое растяжение. Но первые шаги дались ей нелегко, девушка хмурилась от боли.

— Я, наверное, не смогу идти быстро.

— Не волнуйся. Теперь нас не догонят. А если устанешь, я понесу тебя на руках.

Она посмотрела на него с благодарностью.

— Ты так бежал!.. Мне казалось, что мы разобьемся в лепешку!

— А я вообще, пока скользил вниз, думал, что без штанов останусь, — заявил Нусуп.

И оба подростка принялись хохотать, как сумасшедшие, изгоняя накопленные переживания и страх. Тихон смотрел на них и думал: какие же они, в сущности, еще дети. Но пусть смеются. Одна опасность позади и, по крайней мере, в эту минуту можно не думать о том, что их ждет впереди.

* * *

Утром следующего дня они вышли на макушку лысой сопки, откуда можно было разглядеть пространство далеко вперед. Теперь не осталось сомнений: они в Полосе. Солнце светило сквозь дымку, будто через матовое стекло. Было ни холодно, ни жарко. В самый раз, чтобы идти долго, не утомляясь и не страдая ни от жажды, ни от ветра, который постоянно дул в предыдущие дни.

Спустившись вниз, они снова наткнулись на старое шоссе и шли по нему весь день, пока, наконец, миновав очередной поворот, не увидели поврежденную стелу с надписью «Иркутск».

Когда-то за несколько часов можно было на автомобиле преодолеть то расстояние, которое осталось позади. Теперь это казалось невозможным. И в то же время в такой несправедливости не было ничего странного: созданный человеком мир, сброшенный вниз со спирали истории, раздвигал свои границы, становился шире, необъятнее.

Им и раньше изредка встречались на шоссе остовы ржавых автомобилей, но по мере приближения к Иркутску их становилось все больше, а вскоре дорога и вовсе оказалась загроможденной брошенными машинами, когда-то не успевшими вырваться за границы смертельного ядерного кольца. Запыленные, неузнаваемых цветов кузова, там, где они не были сметены, искорежены, стояли плотными рядами во всю ширину дороги, навеки застывшие. Если кто-то и пытался вырваться из города на машине, у них не было шансов. В машинах и вокруг них человеческих скелетов было немного, а те, что остались, давно распались на отдельные фрагменты, подтверждая, что власть в Полосе принадлежала стихиям.

Когда они достаточно близко подошли к бывшей городской черте, Злотников достал бинокль и внимательно осмотрел здания, попавшие в поле зрения. Ударная волна нейтронных бомб не отличалась значительной силой: остовы некоторых многоэтажек, возвышавшихся вдали, казались целыми.

Их встретила по-настоящему могильная тишина. Злотников ощущал, что воздух вокруг пропитан тяжелой энергией, присутствия которой не замечали его спутники. Вряд ли это радиация, даже если он способен ее чувствовать. Встроенный в часы счетчик показывал, что уровень завышен, однако Тихону доводилось видеть и не такие значения. Сейчас выходило, что за годы излучение уменьшилось до уровня, приемлемого хотя бы для кратковременного проживания. Но люди здесь не живут. Никто не живет. Вероятно, та сила, которую он чувствует — и есть причина. Тихон все сильнее корил себя за то, что взял с собой Амину и Нусупа. Ничего хорошего их здесь не ждет.

Начало смеркаться, когда они достигли зданий, почти не тронутых разрушением. Когда проходили мимо двухэтажного корпуса, судя по всему, бывшего магазина, Тихон решил заглянуть внутрь. Он выковырял оставшиеся куски витрины, застрявшие в раме, и шагнул внутрь. Под ногами хрустели осколки стекла, перемешанные с попавшим с улицы песком.

Пройдя вдоль поваленных стеллажей в глухом углу крыла, где не было окон, он обнаружил ряд полок, заполненных продуктами. Толстый бетон стен защитил их от ударной волны, и даже огонь странным образом не тронул эту часть здания. Можно было подумать, что ты в обычном магазине, где недавно выключили свет. Сейчас опять зажгутся лампы и, обернувшись, ты увидишь людей, которые вместе с тобой пришли покупать продукты. Увидишь буйство красок в одеждах, яркие надписи на упаковках, проснутся вентиляторы кондиционеров, зазвучит многоголосье речи — все это вернется в один миг…

— Где мы? — услышал Тихон за спиной, и этот голос вырвал его из прошлого.

— Никогда не был в супермаркете? — он повернулся к Нусупу. Мальчишка ошеломленно разглядывал коробки и пакеты, но не решался к ним притронуться.

— Супермаркет? Огромный магазин, верно? — Нусуп взял с полки какую-то бутыль и удивленно разглядывал этикетку. — Наверное, был, но не помню.

На одной из полок Тихон заметил упаковки с фонариками. Взял один, открутил крышку и, выхватив из соседней ниши упаковку с батарейками, в нетерпении разорвал картонную оболочку. Гладкие, совершенно новенькие, два цилиндра легли в его огрубевшую ладонь. Интересно, есть ли в них еще энергия? В свое время делали очень неплохие элементы. Открыв крышку, он проверил контакты на полярность и всунул батарейки в отсек одну за другой. Поторопился закрутить крышку, она пошла криво, пришлось вкручивать заново. Наконец, его большой палец замер над кнопкой. После нажатия вспыхнувший луч ударил в потолок.

— Здорово! — в один голос произнесли Амина с Нусупом.

Они смотрели на Тихона, как неискушенные зрители на фокусника.

— Держи! — он вручил фонарь Нусупу. — Только погаси, чтобы не разряжать. Вот тут кнопка.

Он взял другой фонарь, собрал его для Амины. Собрал еще три штуки и сунул в котомку вместе с горстью батареек. Наткнулся на упаковки со спичками, которые никогда не бывают лишними, и набрал, сколько влезло в карманы.

Светя фонариком, он обошел ряд с консервами и обнаружил, что большая часть их вздулась. Другие вроде бы выглядели нормально, но кто их знает, не отравиться бы.

— Вы умеете читать? — спросил он.

— Амина умеет. Я очень плохо, — ответил Нусуп.

— Ищите сухие готовые продукты. Какие-нибудь каши, супы. Может быть, они не успели испортиться. Кидайте в кучу, потом разберем, что к чему.

— А ты куда? — беспокойно окликнула его Амина.

— Сейчас приду. Осмотрю магазин.

Он вышел из крыла, изучая предметы, что ворохами лежали среди поваленных стеллажей. Многие вещи сохранились, пролежали нетронутыми столько лет, к удаче случайных путников. Но в этом был и трагический факт: значит, некому оказалось воспользоваться всем этим добром. Десятки, если не сотни тысяч людей либо умерли на месте, когда их настигла мгновенная «смерть под лучом», либо в течение часов после нейтронной атаки.

Прохаживаясь по магазину, Злотников набрел на небольшое полуподвальное помещение, где обнаружил несколько скелетов. В углу подсобки и рядом с ней валялись пустые консервные банки, очевидно, здесь люди прожили некоторое время, посчитав, что это будет хорошее убежище. Но их сразил невидимый противник — радиация.

«Такая же судьба ждет нас, если мы вовремя не уберемся», — подумал Тихон и закрыл за собой дверь в помещение. — «Только нас убьет не радиация, а то, что называют Полосой». С тяжелым сердцем он поднимался наверх. Знать бы еще: убраться вовремя — это когда именно?

Вернувшись к Амине и Нусупу, он обнаружил, что ребята собрали огромную пирамиду разнообразных продуктов, из которых следовало выбрать самое нужное. Инспектируя найденное, Тихон вынул из кучи картонный пенал с нарисованной на крышке усатой рожей, какую и сейчас можно было встретить в магазинах Большой земли.

— Захрустишь, не устоишь! — сказал он бодрым голосом.

— Чего? — недоуменно спросил Нусуп.

Тихон открыл крышку, содрал пленку и, перевернув тубус, извлек несколько чипсов. Осторожно положил их в рот. Давно позабытый вкус раздразнил язык, пробуждая из уголков памяти детство, когда он лопал эти чипсы пачками, тайком от родителей, приверженцев здоровой еды.

— Довольно недурственно! — Тихон не сдержался и замычал от удовольствия.

Нусуп с Аминой последовали его примеру и тоже вскрыли по упаковке. Некоторое время все молча хрустели, наслаждаясь и улыбаясь друг другу.

— Только не увлекайтесь, — сказал Тихон. — Пить захочется. Кстати, Нусуп, там я видел большие канистры с водой. Принеси сюда парочку.

Парнишка отправился исполнять поручение, а Тихон вернулся к продуктам. Из кучи он выбрал несколько упаковок с готовыми супами и кашами для заваривания в горячей воде. Гадость, конечно, но на консервы лучше не рассчитывать, а вот лапшу и в холодной воде размочить не проблема.

В отделе для туристов нашлись рюкзаки. Один он взял себе, на дно положил котомку. И на каждого равномерно распределил найденные вещи.

— Ну, вот, поели, теперь надо поискать, где бы поспать, — сказал он.

Они вышли из магазина и через квартал наткнулись на более-менее уцелевшее здание. Выбрали первый же подъезд, где их встретили распахнутые двери пустых квартир. Осматривая замки каждой, Тихон решил отдать предпочтение квартире, где в коридоре на стене обнаружил два комплекта ключей. Кроме того, дверь была металлическая, с надежной задвижкой. Не то, чтобы он опасался нападения, но чисто психологически заночевать с открытой дверью казалось неразумным.

Оставалось позаботиться о еде. В отличие от той квартиры, где Тихон ночевал с мумиями, здешнюю мебель, чтобы пустить ее на огонь, рубить топором было не жалко. Он отыскал на кухне кастрюлю среднего размера, в другой комнате нашел металлическую трубу от пылесоса, от него оторвал электрический шнур и со всем этим добром отправился на балкон. Там водрузил трубу между карнизом окна и балконными перилами, шнур привязал к ручкам кастрюли, сделав подобие котелка, и подвесил на трубу, после чего осторожно налил воды. Убедившись, что конструкция держится достаточно крепко, он развел на бетонном полу костерок, подкладывая в него щепочки по мере того, как разгорался огонь. Когда вода закипела, Тихон снял кастрюлю с огня и кинул в нее три пакетика с быстро завариваемым супом.

— Ну, вот и готово! — сказал он, сам начиная обалдевать от бьющего в ноздри аромата. — Готовьте ложки.

Он поставил посреди комнаты табурет, на него — кастрюлю. Амина принесла с кухни посуду, все трое сели на пол, и вскоре комнату заполнило мерное звяканье ложек.

— А что теперь? — спросил Нусуп.

Тихон задержал ложку у раскрытого рта, не поняв вопроса.

— Ну, я имею в виду, куда мы теперь дальше пойдем?

— Завтра я отправлюсь в город. А вы здесь будете дожидаться меня.

— Мы пойдем с тобой, — воспротивилась Амина. — Верно, Нусуп?

Парнишка не ответил, но смотрел на Тихона умоляюще.

— Нет, — отрезал Тихон.

— Ты так и не объяснил, что хочешь найти там, в городе, — не скрывая обиды в голосе, сказала девушка.

— Что-то заставляет меня идти туда. И я хочу узнать, что именно. Возможно, это будет опасно для вас. Поэтому я хочу, чтобы вы ждали меня здесь. И давайте без разговоров!

Дальше ели молча. Чувствовалось возникшее напряжение между ним и подростками. Насытившись, Тихон вышел в коридор и на всякий случай еще раз проверил засов на двери. Но вернулся не сразу, а какое-то время стоял там, думая, правильно ли он поступил и надо ли детям что-то еще объяснять, но так и не пришел ни к какому решению. Вернувшись в комнату, он увидел, что ребят сморило от усталости и сытости, и они уснули прямо там, где сидели.

Тихон вышел на балкон. Невероятная тишина нависала над городом, словно вакуум взял пространство в плен, не пропуская ни единого шороха. Даже ветра не было. И чем спокойнее казалось вокруг, тем сильнее становилось чувство тревоги.

16. Дом, которого нет

Поутру он обнаружил Амину и Нусупа совершенно разбитыми: лица опухли, воспалены глаза, движения замедленны и вялы. Ему было неловко от того, что, в отличие от спутников, он, напротив, бодр и даже испытывает нежданный прилив сил. Он смотрел на них и думал: «Эти дети так надеются на меня, а я поддался своему желанию, привел их неведомо куда и фактически готов принести в жертву.

Мы могли бы уйти прямо сейчас. Но я должен оказаться там, куда меня зовет сердце… Я не задержусь! Только туда и обратно».

И он заговорил с ними сухо и без эмоций:

— Если не вернусь к исходу дня, завтра же утром уходите! Возьмите все, что может пригодиться, и постарайтесь найти возможность попасть в Братск. Вот, я вам написал адреса людей, к кому вы сможете обратиться.

Он протянул Нусупу обрывок газеты с накорябанными адресами, но мальчик отстранил его руку.

— Мы дождемся тебя.

Тихон не стал брать с собой ничего лишнего. Только те предметы, с которыми по обыкновению не расставался: бинокль, нож, спички. Из еды — пачку сухарей да бутыль с водой. Собравшись, он направился к выходу и ушел, не оборачиваясь, чувствуя себя виноватым…

* * *

Теперь он мог разглядеть город при свете дня, или, вернее, то, что осталось от города. Идя пустынными улицами, разглядывая обрушенные здания, перешагивая через обугленные стволы поваленных деревьев, он не мог представить, что когда-то здесь кипела жизнь. Иногда попадались почти целые здания, как тот магазин, на который они наткнулись, или дом, где нашли место для ночлега. Будто вместо того, чтобы уничтожить город разом, одной мощной бомбой, над ним долго издевались серией точечных маломощных зарядов, словно резали по частям, по живому… Вероятно, и не ставили такой цели — стереть с лица земли. Главное — уничтожить все живое, что потенциально может сопротивляться. Наверняка рассчитывали прийти сюда и воспользоваться тем, что останется. Но не вышло. Странное образование, которое именовали Полосой, вступилось за поруганную землю и не захотело пускать сюда никого.

Выйдя на дорогу, соединявшую разные части Иркутска, Тихон увидел разрушенный путепровод и спустился по насыпи к железной дороге. Внизу валялся искореженный огнем локомотив и — гусеницей за ним — оплавившиеся нефтеналивные цистерны, огромный состав. Насыпь местами обвалилась, но в целом шагать можно было уверенно, да и обзор отсюда был лучше. Он намеревался выйти к Иркуту, реке, когда-то давшей название городу, рассчитывая, что хотя бы один из мостов, соединяющих берега, окажется целым. Он оказался прав. В отличие от автомобильного моста, соседний, железнодорожный, не был разрушен полностью. Металлическая конструкция его сильно деформировалась и рухнула в реку целиком. По ней он добрался практически к самому берегу. Недоставало каких-то двадцати метров. Их Тихон преодолел по мелководью, раздевшись и погрузившись в воду по пояс. На берегу вновь оделся, но впервые за последние дни задрожал — то ли от волнения, то ли от холода, будто та сила, что жила в нем, дала слабину.

Теперь нужно было найти выход к старому мосту через Ангару, в которую чуть подальше отсюда вливался Иркут. Этот мост выведет в центр города. Можно было пройти по берегу, но Тихон предпочел известный путь. По улице, заполненной мертвыми автомобилями, он стал подниматься в гору, и вдруг местность впереди исчезла в тумане, густом и плотном. Туман возник неожиданно, как будто им внезапно разродилась Полоса, и без того зависавшая над городом в виде дымки. Натыкаясь то на заборы, то на машины, то на завалы мертвых деревьев, и совершенно потеряв ориентиры, Тихон понял, что заблудился. Потратил на поиски, наверное, битый час, прежде чем увидел заветные чугунные перила. Не рискуя идти быстро, он добрался до середины моста и увидел, что тот расколот взрывами. Чтобы убедиться в этом, прошел вдоль трещины от края до края. Арматура и проложенные по мосту трамвайные рельсы торчали, как лохмотья, концы их исчезали в тумане. Если и существовала вторая половина моста, туман был слишком плотным, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть. Будто живой, огромный, молочного цвета, бестелесный организм. И цель его — не пускать сюда ни одну живую душу…

«И что же теперь?!.»

Тихон сел на край разлома. Посыпались вниз потревоженные осколки бетона. Слышно было, как они плюхнулись в воду. Он приготовился ждать. Так долго, насколько позволяло время. Не может быть, чтобы туман этот стоял вечно. Ведь совсем недавно его не было.

Внезапно показалось, что в тумане мелькнули стремительные тени. Послышался то ли звон, то ли скрежет, причем совсем близко. Тихону стало жутко. Он отошел подальше от края разрыва, ожидая, что сейчас кто-то или что-то появится из тумана. В тягучих сгустках мерещились непонятные образы, однако вскоре они показались игрой воображения, да и шум более не повторялся.

Прошел час, а Тихон все ждал, что подует ветерок, или что туман сам собой начнет растворяться. Но плотная завесь и не думала исчезать. Все еще не отчаиваясь, он вдруг подумал о таком простом выходе — спуститься вниз и поискать под мостом лодку или хоть что-нибудь, на чем можно было бы переправиться на другой берег. И едва Тихон поднялся, случилось то, на что уже он не надеялся.

Словно решив, что с человека достаточно испытания, не от ветра — сам собой — туман вдруг собрался в плотные образования, превратившись во что-то наподобие клоков ваты или барашков пены, цепляющихся друг за дружку и образующих толстый непрозрачный слой. В едином порыве эта масса, как огромная перина, стала подниматься вверх, будто кто-то неведомый раздумал таиться и приподнимал край покрывала, дозволяя человеку увидеть то, что было спрятано от его глаз.

Покрывало двигалось вверх медленно, перекатываясь волной и освобождая взгляду открывающееся впереди пространство. Это было настолько фантастическое зрелище, что в первый момент Тихон, задрав голову вверх, наблюдал за поднимавшимся туманом и только потом опустил взгляд и заметил город. Ободранный и обглоданный Смертью. Большинство зданий оказались разрушенными. Не было и тянущихся ввысь тополей, придававших когда-то пейзажу законченный вид.

«А что я надеялся увидеть? Город, восставший из ада? Тот, каким он когда-то был — скромный, с девственно-чистым воздухом, прозрачным на многие километры, с чудно сохранившимися дворами старинных деревянных и каменных домов, утопавших в густой зелени, с молчаливыми чистыми и тенистыми улицами? Так ведь таким Иркутск выглядел только в лучшие свои времена. А я их не застал. Да и отец мой тоже. Так что ничего этого здесь и быть не могло».

Тихон пытался хотя бы мысленно вернуть утраченный облик города, вспомнить, как он выглядел на его памяти, но память противилась его желанию. Будто Иркутск и был таким всегда — жалким, изуродованным.

У Тихона сжалось сердце: впервые в жизни он подумал о своем родном городе как о живом существе. Правда, теперь уже мертвом. А ведь раньше он никогда по-настоящему не ценил свой город. Не понимал его красоты. Не интересовался его прошлым, не замечал, или делал вид, что не замечает его настоящего, как и большинство людей вокруг, живя в мирке своих типовых квартир и неуютных двориков, не сильно печалясь о том, что Иркутск теряет свою самобытность.

Да разве он один такой в Сибири город? Их были сотни. Больших и маленьких. Мы родились в них, но на самом деле толком их никогда не любили. И не помнили о тех людях, которые строили эти города. Для нас строили. Мы сами, тысячи нас, миллионы обитателей этих городов только и занимались тем, что помогали стирать прошлое, не берегли его. Бессознательно, но оттого не менее преступно. А потом кто-то нажал кнопку и одним махом довершил начатое в наших душах…

«Зря я пришел сюда. Здесь все разрушено. Но возможно за той горой, которая виднеется отсюда сквозь зубчатый рельеф развалин, стоит нетронутый взрывами дом, где я жил с семьей? До сих пор стоит, зовет меня?!»

* * *

Какая-то сила влекла его на это место. И Тихон решил, что попадет туда во что бы то ни стало. Неважно, зачем. Дойдет и вернется назад к Нусупу и Амине…

Теперь, когда странный туман поднялся вверх, оказалось, что продолжение моста находится примерно в четырех метрах от края разрыва, где стоял Тихон. Дальше мост снова разломан, но там разрыв короче.

Нужно как следует разбежаться!

Он отошел подальше. Закрыв глаза, представил, как оттолкнется (как можно сильнее!), и что, возможно, противоположная сторона примет его неласково, если он не сумеет прыгнуть достаточно далеко (или не дай бог соскользнет нога!). Мысленно Тихон проделал скачок несколько раз, настраивая себя.

Первую брешь преодолел без труда и, не останавливаясь, побежал к следующей, зная, что и там не остановят метры пустоты. Перепрыгнул через второй разрыв и снова не замедлил хода. Помчался вниз, к бетонной лестнице, что с насыпи моста спускалась к набережной.

Он бежал по бульвару, когда-то всегда полному людей. Растрескавшийся асфальт коварно вздыбливался под ногами, заставляя спотыкаться, но Тихон и не думал переходить на шаг, помня о том, что нужно вернуться к ребятам как можно скорее и до наступления ночи уйти из города. Прочь из этого места, где нет жизни. И, возможно, никогда больше не будет…

Человеческий силуэт, неожиданно возникший впереди, заставил его остановиться. Не сразу Тихон сообразил, что перед ним памятник. А когда понял, удивился еще сильнее — настолько необычным казалось увидеть эту монументальную фигуру в столь странном положении.

Должно быть, под гигантским постаментом, на котором возвышалась фигура императора Александра III, образовалась трещина, а затем промоина, достаточная для того, чтобы тяжелое основание ушло в нее целиком. И теперь памятник стоял не на возвышенности, а на уровне земли, во весь рост своего тяжелого изваяния. Грязная вода в котловане, скрывшая собой постамент, чуть касалась сапог императора, облаченного в атаманский мундир сибирских казаков. Удивительным казалось, что памятник не покосился, не разрушился, в отличие от зданий, стоявших вдоль бульвара. Он по-прежнему стоял идеально ровно, отчего создавалось впечатление, будто самодержец, живой как никогда, решился прогуляться по улицам города, в котором никогда не бывал, но где в память о нем воздвигли памятник, затем разрушили после революции и восстановили спустя многие десятилетия.

И вот император в задумчивости остановился посреди огромной лужи. Он стоял к Тихону спиной, настолько могучей, что, казалось, дай Богу трех таких, и они не хуже атлантов будут держать Землю — не выдуманную мифотворцами, а самую что ни на есть настоящую.

Тихон обошел памятник и посмотрел на задумчивое лицо, обращенное на восток. Царь не замечал стоявшего поодаль человека, который по сравнению с ним казался ростом не больше гнома. Напряженно всматриваясь вдаль, Александр, должно быть, видел границы своей империи — той, которая навсегда исчезла в пламени истории. Возможно, согласно теории множественности миров, она еще где-то существовала. Где-то в иной реальности, в которой события легли совсем по-другому и где должны были жить люди, соответствующие той гармонии и духовной целостности, что читалась на лице великана.

Оправившись от потрясения, Тихон последовал дальше, но несколько раз останавливался, чтобы оглянуться на самодержца.

Он направился к видневшимся издали башням Кресто-Воздвиженского храма, стоявшего у основания горы, от которой взял правее, вдоль склона, а затем с замиранием сердца поднялся вверх. Ожидания не обманули — разрушений здесь оказалось меньше. Пройдя еще немного, Тихон достал бинокль и поднес к глазам. В узком промежутке между избежавшими разрушения зданиями он увидел, наконец, дом, с которым были связаны самые лучшие и в то же время самые чудовищные моменты его жизни. Размылось изображение в окулярах: нахлынувшие слезы мешали смотреть. Не утирая их, Тихон двинулся вперед, и поднявшийся неведомо откуда ветерок холодил ставшие влажными щеки.

Теперь отчетливо можно было разглядеть черные зеницы окон с закопченными стенами внутри и потемневший от грязи кирпич фасада, когда-то оранжевый, а теперь охристо-серый. Но все же это был его дом — не фантом, не призрак. Он ждал Тихона, манил к себе, как будто собирался раскрыть какую-то тайну.

Когда он свернул за угол, чтобы выйти к подъездам, стайка черных большеголовых птиц взметнулась навстречу. Они испугали Тихона, устремившись к нему, а потом резко брызнули в стороны. Но не улетели совсем, а какое-то время кружились, словно хлопья сгоревшей бумаги, после чего расселись на конструкциях порушенного детского городка, позволяя себя рассмотреть.

Уже привыкший к тому, что город вымер, Тихон не ожидал увидеть здесь хоть что-то живое. Тем более птиц. Тем более таких необычных на вид.

— Чем же вы тут питаетесь?

Страх, спровоцированный неожиданным появлением стаи, разросся до невероятного предположения: что если эти птицы призваны убивать любого, кто осмелится проникнуть в Полосу? Почему нет? Создавалось впечатление, что их крылья не просто отливают металлом, а сделаны из него. А их толстые мощные клювы, почему-то он был уверен, способны при желании пробить даже тонкий лист железа. Но прошло удивление, и Тихон отбросил эти мысли как полнейший бред. Но все же осторожно и медленно двинулся вдоль стены. Миновал первый подъезд, второй, и оказался перед своим. И вспомнил тот день, когда стоял здесь под проливным дождем и так же, как в эту минуту, смотрел на окна своей квартиры. Только тогда жизнь кипела вокруг, слышны были голоса автомобилей, шел проливной дождь, ветер трепал мокрые листья, и горел светильник над подъездной дверью — теперь покрытый толстым слоем пыли, хотя все еще целый…

Он покосился на птиц, но те застыли на прежних местах и только повернули к нему головы. Стараясь не думать о них, Тихон взошел по крыльцу в подъезд. Звуки его шагов уносились вверх по лестничным маршам. Он поднялся на свой этаж. Вот и двери квартиры. Дернул ручку. Естественно, было заперто. Отойдя к лестнице, Тихон сел на ступеньку.

А как еще могло быть? Крепкая стальная дверь и замок на ней, как и положено, исполняли свою роль — не впускать никого.

«О чем ты думал, когда шел сюда?! — ругал он себя. — Был бы ключ, я открыл бы дверь. Но ключ давно потерялся, и дверь не взломать даже топором».

С улицы раздалось потрескивание. За проемом разбитого подъездного окна появились те самые, большеголовые птицы. Похоже, они преследовали Тихона. Похлопывая крыльями, уселись рядком на перила балкона. Так близко балкон, а не добраться.

Тихон смотрел на птиц. Птицы на него.

— Что вам нужно?! — он подошел к окну, взмахнул рукой. — Кыш!

Не шелохнулись. Только смотрели посверкивающими глазками, крохотными на неестественно больших головах.

— Ну и пошли к черту! — он отвернулся.

«Ничего я здесь не увидел и ничего не нашел. Только душу разбередил».

Впрочем…

Он обернулся к птицам. Затем перевел взгляд на балконные перила.

Балконы! Они опоясывали стены дома, и оставалась возможность перебраться в квартиру через соседнюю, если та не заперта.

Тихон подбежал к соседской двери. Рванул на себя, та вроде бы поддалась, образовалась небольшая щель, но что-то мешало, держало дверь изнутри. Тихон снова дернул, послышался треск, и наружу выпал кусок обугленного тела, цеплявшийся за ручку с внутренней стороны. Тихон в ужасе отпрянул, но, поняв, что это вовсе не то, что ему почудилось, спокойно вздохнул. Это пластиковая внутренняя дверь оплавилась, но не сгорела, а превратилась в бесформенный, закоптившийся до черноты кусок и повисла на ручке наружной двери.

Выломав остатки пластика, он проник в черную от сажи прихожую, из нее — в такой же черный коридор, а оттуда — в кухню. Из кухни Тихон выбрался на балкон. Увидел птиц, и чтобы не провоцировать их, прижался к стене. Пройдя до конца балкона и, перегнувшись через перегородку, он увидел дверь и окна собственной квартиры. Теперь оставалось только перебраться на другую сторону. Это не составило труда, и уже через несколько секунд он очутился на «своей» территории.

Перегнувшись через перила, посмотрел вниз.

«Закрой глаза», — приказал он себе.

Ему захотелось услышать веселые детские голоса внизу. Звуки города. Шум листвы. Хотелось представить позднюю весну или лето. Но сознание молчало. Он отошел от перил и встал у двери. Достаточно было несильного толчка, чтобы открыть ее.

За спиной снова послышалось хлопанье крыльев и цоканье коготков. Зная, что это птицы, будто соглядатаи, перелетели на его половину, он не стал оборачиваться.

Все, что было в квартире — сгорело. Так же, как и в соседской. И такие же в точности хлопья сажи свисали с потолка, со стен. Вместо мебели — обугленные каркасы. Что-то хрустело под ногами, он даже не пытался разглядеть, что именно. Обошел всю квартиру и очутился в прихожей. На стене висело зеркало. Жестяная рамка скособочилась, и зеркало держалось на честном слове. Тихон провел ладонью по поверхности и сквозь впитавшуюся в стекло копоть еле разглядел собственное отражение.

На него смотрел мужчина, скорее похожий на старика, чем на человека в расцвете сил. За несколько дней отросла борода, а он этого не замечал. Половина волос седые. Взгляд под очками потухший, мрачный. Это был не тот Тихон Злотников, которого он видел последний раз в этом же зеркале пятнадцать лет назад.

— Ну, вот ты и дома, — произнес он и невесело улыбнулся.

Посмотрел на ладонь — она стала иссиня-черной.

Вот и все. И ничего не случилось.

«Ни-че-го!»

Теперь можно уходить.

Он отпер замок входной двери. С душераздирающим скрипом та отъехала наполовину и замерла. Перед тем, как выйти, Тихон бросил на изуродованное жилище прощальный взгляд. Повернул защелку замка, вжал обратно ригель и, закрыв дверь, услышал, как щелкнула с той стороны пружина.

«Все кончено. Теперь сюда снова никто не войдет. Впрочем, и не было смысла приходить. Мне казалось, будто я должен здесь что-то найти, но это была не более чем иллюзия!»

Опять он услышал хлопанье крыльев. Птицы слетели вниз, едва он начал спускаться по лестнице. Он вышел на улицу, и вновь обнаружил их сидевшими на перекладинах разрушенной детской площадки. Он прошел мимо и покинул двор. Обратно шел тем же путем, по тем же развалинам, минуя те же улицы, направляясь к набережной. По бульвару, мимо грустного царя, который уже не казался великаном.

Птицы преследовали его, пролетали вперед и ждали, пока он приблизится. Неужели нет здесь других живых существ, кроме них? «Все не так просто», — задумался Тихон. Он уже давно понял, что не радиация — причина того, что людей и разной живности нет в этих местах. Но что именно — только птицы знают. Черные, как смоль, и на самом деле мало похожие на каких-нибудь известных ему пернатых. А может быть, даже и вовсе не птицы.

— Что вам нужно?! — вскричал Тихон. Однако птицы не шелохнулись, пока он не побежал к ним, размахивая руками. Подпустили близко и разом взмыли вверх, едва не оцарапав крыльями, доказывая своим поведением, что совершенно не боятся человека.

Тихон выковырял несколько кусков асфальта и швырнул их в птиц. Но те ловко увертывались и перелетали на новое место, уверенно выбирая направление, будто знали, куда Тихон идет. Иногда удалялись на значительное расстояние, так что Тихон их не видел, настолько они сливались с черной землей.

Ватное одеяло над городом опустилось ниже. Надо идти, пока туман снова не заволок все вокруг. Но апатия овладела Тихоном и, вместо того, чтобы придерживаться того же темпа, с каким шел сюда, он брел неторопливо и в какой-то момент даже забыл про птиц, погрузившись в свои мысли.

Он был разочарован итогом своего путешествия и начисто забыл об осторожности. Первый разлом в мосту перепрыгнул скорее машинально, как будто ноги сами знали, что нужно сделать. Но перед вторым неожиданно остановился, замер, в недоумении уставившись на зубчатую поверхность разорванного дорожного полотна. Внизу текла Ангара, бурлящее вращение воронок завораживало взгляд, манило к себе.

У Тихона закружилась голова, и он едва не шагнул в пустоту, как вдруг над головой раздалось хлопанье крыльев, заставившее его отпрянуть. Напугав его, птицы тем самым не позволили ему упасть. Но должен ли он благодарить их за это?

И все же не так просты были эти твари.

Под надзором крылатой стаи он со страхом вновь оценил препятствие. Очутиться на той стороне не представлялось теперь таким уж простым делом. Тихон приготовился к разбегу, но долго не мог заставить себя сойти с места. Однако волны тумана подгоняли — они заметно опустились вниз, и обозримое пространство съеживалось на глазах, как будто город торопился распрощаться с посетителем. Вскоре стало видно лишь на несколько десятков метров впереди, а дальше начиналась непрозрачная жемчужная пелена. Нужно прыгать! Но сперва хорошенько разбежаться!..

К нему вернулись ощущение силы и уверенность. Тихон видел перед собой край разлома, приближавшийся медленно, как во сне. Освобожденная от гнета часть сознания, действуя независимо от прочих мотивов, начала обратный отсчет. В мозгу мелькали цифры, отбивая такт движениям ног.

«Пять…»

«Четыре…»

«Три…»

Вдруг ему показалось, что он ошибся, не угадал место для последнего толчка. Еще не поздно было остановиться…

«Два…»

Теперь поздно…

«Один…»

Тихон парил над бездной, утопавшей в белом тумане, однако, преодолев метры разлома, приземлился слишком близко к краю. Под растрескавшимся асфальтом, на который он упал руками и ногами, оказалась пустота. Вес его тела, усиленный ударом, был слишком велик. Поползли сквозные трещины. Он дернулся вперед, но тут же возникло ощущение невесомости, и Тихон понял, что падает вместе с обломками и что это падение невозможно остановить. Он увидел перед глазами ржавый прут, когда-то служивший связкой для бетонной конструкции, и вцепился в него обеими руками. Принимая на себя вес, прут изогнулся, но все же удержал.

Тихон глянул вниз — обломки исчезли в белоснежном тумане. Еще не проржавевший до конца металлический стержень, спасший его, неожиданно дернулся, как будто желая стряхнуть непосильную ношу. Тихон задрал голову и увидел, что по бетону тоже ползут трещины. Прут снова дернулся, трещины поползли все дальше, туда, где угадывался конец связки, и где прут соединялся с другими такими же сваркой, но кто знает, что сейчас представляло собой это соединение.

«Нужно попытаться раскачаться и дотянуться рукой до крепежа трубы, когда-то тянувшейся с одного берега на другой и теперь разорванной. Если получится, можно проползти по нижним конструкциям моста и оказаться на берегу».

Прут — не веревка и раскачиваться на нем оказалось непросто. И все же удалось вывести маятник, которым был сам Тихон, из состояния покоя. Медленно он качнулся в одну сторону, удалявшую от цели, и так же медленно заскользил обратно. Высвободил руку, чтобы дотянуться до ближайшей балки, но не достал. Снова начал удаляться. Завис над бездной и опять покатился вниз. В этот момент прут высвободился еще на несколько сантиметров, это ускорило раскачку, и буквально миллиметров не хватило для того, чтобы вцепиться в каркас трубы. Тихон молил Бога или неизвестно кого, чтобы стержень продержался хотя бы с полминуты, не вырвался и не переломился где-нибудь там, вверху.

Он вдруг услышал хлопанье (скорее звяканье) крыльев и вспомнил про птиц. Опять эти странные создания! Облепили швеллер и уставились на него своими черными блестящими глазками.

Прут опять дернулся и на сей раз нарушил движение маятника. Раскачка остановилась. Прут дернулся еще раз.

Тихон понял, что сорвется. Так, может, самому? Отпустить руки и упасть. Здесь не так высоко. Есть очень малая, но все-таки есть вероятность, что он сумеет долететь до поверхности реки не плашмя, а солдатиком, и не разобьется. И что ледяная вода не сразу лишит его сил, и судороги появятся не сразу. И, возможно, он еще сумеет догрести до берега.

Шанс есть, хоть и ничтожный…

Тихон посмотрел на птиц.

— Небось, интересно понаблюдать, как я сдохну? Убедиться желаете?! — со злостью выкрикнул, но птицы молчали.

Все было зря. Его путешествие сюда, и те мысли, с которыми он искал встречи с Иркутском. Впрочем, наверное, не зря. Он увидел страшный город. Навсегда потерянное и проклятое место. И знал, кто ответственен за весь этот кошмар. Не только те, кто нажимали кнопки. И не только те, кто отдавал приказы. Среди людей полно таких, кто готов разрушать, перекраивать, искать выгоду во всем. Но и полно тех, кто молчаливо позволяет другим делать зло. И рано или поздно каждому придется ответить на вопрос: что ты сделал или чего ты не сделал?

«И я ответственен!»

Все виноваты в том, что случилось. Только одни оценили это на собственной шкуре. А другим еще предстоит понять. А если не поймут, значит, зря эти жертвы. И все повторится вновь, как это не раз и бывало.

Нет невиновных. Все виноваты. Кроме… Кроме…

Казалось, мысль ускользает от Тихона, и он цеплялся за нее, не желая отпускать. И вдруг вспомнил о детях. О младенцах, умеющих только молчать и слушать. Впитывать в себя то, чему учат их взрослые. Уж они точно ни в чем не виноваты, поскольку от рождения чище любого из нас.

Tabula rasa, как говорили древние. Табула раса. Чистая доска…

Возможно, поэтому албасты крадут детей?

Потому что они чисты и нужны им для какой-то неведомой цели?..

* * *

Он не успел додумать.

Одна из птиц метнулась к нему и неожиданно зависла напротив, словно пчела, с резонирующим гудением рассекая крыльями воздух, заставляя собственное тельце висеть в неподвижности. Тихон смотрел на нее неотрывно. В этом внимании к человеку могла, наконец, открыться тайна, которую представляли собой эти существа. И тут он вдруг понял, что эти птицы — в точности как те, которые привиделись ему в одном из снов на пару с албастой.

Птица изменялась на глазах. Тупой клюв вытянулся, превращаясь на конце в подобие иглы. Крылья замелькали с еще большей частотой и стали совсем не видны. И это странное существо (только лишь похожее на птицу! — теперь он это окончательно понял) молнией устремилось к Тихону. Он даже не успел ничего сообразить, как в груди разорвалась боль — черная игла ударила со всей силой, под самое сердце.

Застонав от боли, Тихон схватился за прут еще крепче.

— Где ты, тварь? — вскричал он, однако птицы нигде не было видно.

Он посмотрел вперед и увидел, что еще одна спрыгнула с конструкции и несется к нему. На этот раз без прелюдии, на лету она превратилась в подобие стрелы и вонзилась в то же самое место, что и первая.

Он задохнулся от нового взрыва боли. Отпустил пальцы обеих рук и закрыл глаза, приготовившись к падению. Удивительно, что он был еще способен что-то соображать. Но его поразило отсутствие ощущений, положенных при падении. Открыв глаза, он увидел перед собой все ту же конструкцию и сидевших на ней птиц. Посмотрел вверх и понял, что против своей воли держится за прут. Как и тогда, во сне, где была албаста, удержавшая его от падения в колодец. Разница заключалась лишь в том, что сейчас он не чувствовал рук, не ощущал физического контакта с шершавым металлом. Ничего не чувствовал. Будто тело жило само по себе, а сознание — отдельно.

Вновь услышал резонирующий звук. Третья птица устремилась к нему. На этот раз он даже закричать не успел. Боль пришла так быстро, что Тихон не смог раскрыть рта. А может быть, и кричал, но не слышал собственного голоса.

Он склонил, как мог, голову, чтобы разглядеть рану. Но раны не было! Совершенно целая куртка на груди, а под ней невыносимая боль!

Все, кроме птиц, исчезло вокруг. Еще одна черной стрелой, как и предыдущие, прошила куртку, не причинив ни малейшего вреда ткани, но в тот же миг очередной взрыв боли пронзил все тело и мозг.

Они ударяли его и исчезали в нем! Осознание этого факта привело Тихона в ужас.

А между тем птицы продолжали срываться вниз одна за другой и вонзались в его плоть сначала через секунду-другую, но постепенно паузы становились короче. Словно стрелы, они били в него, не переставая, пока не растворились в нем, все до одной. И только после этой бесконечно длившейся пытки чувство осязания вернулось в пальцы, и Тихон понял, что теперь может отпустить руки. Он так и сделал. На этот раз он услышал и шум ветра от падения, и почувствовал удивительное ощущение невесомости.

Он упал в реку, и сразу в ушах загудела вода, плотно обхватила его. Он забил ногами, стараясь всплыть, но спрятавшийся в одежде воздух сам возносил его к поверхности. С глотком воздуха Тихон испытал облегчение. Вода прогнала боль, и теперь река несла его вперед, вертела, как могла, но он знал, что спасен. Не будет ни судорог, ни сковывающих дыхание ледяных объятий.

17. Разведка

Лежа на холодных камнях, Тихон рассматривал падающие на лицо снежинки. Затем он вспомнил минуты, предшествующие его падению.

Почему все так случилось? Зачем Город, Туман, Полоса, Албасты, Птицы (все эти слова для него были сейчас едины и означали нечто большее, чем просто набор звуков)? Почему они решили вознаградить его, человека, осмелившегося преодолеть многие препоны? Игра провидения, перст судьбы — можно называть это как угодно. Однако Тихон подозревал, что жизнь была подарена ему не просто так, а для какой-то цели. Неведомые существа, принявшие облик птиц, ждали удобного момента, когда можно передать пришедшему сюда человеку свою энергию, силу, без которой он не смог бы выжить. Эта сила стала частью Тихона. Возможно, наградой за то, что он что-то понял, или хотя бы прикоснулся к разгадке, которую предстоит еще осмыслить.

Но и он тоже стал частью этой силы.

«Остался ли я самим собой?» — спрашивал Тихон, прислушиваясь к ощущениям внутри. Эти необыкновенные птицы, сделав свое дело, растворились в нем. И если раньше он просто не чувствовал холода, то теперь внутри разливалась теплота. И была уверенность в том, что, когда он захочет встать, он сделает это, не ощущая боли и тяжести в мышцах.

Тихон приподнял голову и посмотрел туда, где за рекой должны были виднеться развалины центра города. Самая недоступная часть Иркутска снова спряталась за туманной пеленой и падающим снегом. Ничего было не разглядеть, но спустя минуту Тихону показалось, что он видит силуэты разрушенных зданий. Но не так, как это видят глаза, а скорее осязая контуры предметов, находящихся за туманно-снежной стеной.

Это было новое и невероятное, что он открыл в себе.

Теперь город и Полоса не таили в себе опасности для Тихона. Он нашел, что приятно осознавать причастность к силе, владеющей этим местом. Теперь он мог бы пробыть здесь бесконечно. Но помнил про Амину и Нусупа. Им-то здесь как раз нельзя долго находиться!

Он поднялся и заметил, что при падении в воду доставшиеся с чужих ног ботинки слетели. Но вместо ледяной поверхности земли его ступни лишь ощущали слегка прохладную влажность. И даже когда он снова вошел в воду там, где Иркут впадал в Ангару, ему не было холодно. И он переплыл на другой берег, ничуть не замерзнув и даже не устав. Разве что остывшая на воздухе одежда схватилась льдом и немного стесняла движения, но Тихон шел быстрым шагом и постепенно перешел на бег. И снова простым казалось ранее невозможное — бежать сквозь туман и, главное, знать, куда бежать. Снежная пелена не расступалась перед ним. Просто Тихон догадывался, что он увидит сейчас. Расщепленный ствол гнилого тополя или обрушенную кирпичную стену. Старый забор или столб, о который раньше обязательно ударился, поскольку не сумел бы заметить.

Он должен был удивляться своим новым способностям, но не удивлялся, как будто все это оказалось в порядке вещей. А еще он чувствовал сильное возбуждение в груди, прямо у самого сердца, там, куда ударяли с болью птицы…

Толком не зная почему, он придерживался подсказанного интуицией направления. И раньше он замечал некие подсказки, но всегда слабые, смазанные, и нужно было догадываться, что именно беспокоило его. Теперь же он уверенно двигался сквозь туман, который раньше назвал бы непроглядным. Неожиданно «увидел» перед собой контур автомобиля и услышал шум мотора.

Тихон понял: это именно то, что ему нужно. Одновременно что-то подсказывало — не стоит бояться. Там, в машине, никого нет, кто мог бы представлять для него опасность.

Когда автомобиль стал виден зрением, Тихон удивился его новизне. Состояние машины совершенно не соответствовало той действительности, что царила вокруг. Подойдя ближе, он увидел человеческое лицо, прислоненное к запотевшему изнутри стеклу. Думал, что водитель шевельнется, но тот оставался неподвижен, даже когда Тихон встал вплотную и потянулся к ручке. Он открыл дверь, и водитель едва не выпал. Тихон подхватил его, приложил пальцы к его шее. Еще недавно водитель был жив и дышал: тело теплое, но пульс отсутствовал.

В салоне оказались еще трое — в камуфляже, все при оружии. Тоже мертвы, и со стороны это выглядело, будто смертельно уставшие люди уснули на сторожевом посту. Но на самом деле это Полоса забрала их жизни. Им не повезло, в отличие от Тихона, которого она пометила особой печатью. Возможно, это были те самые люди, что преследовали их в лесу, а теперь искали в городе. Они не ожидали, что царившая здесь энергия расправится с ними так быстро. В руке одного из мертвецов даже был открытый термос, изнутри шел пар. Тихон взял термос и поднес горлышко к носу. Пахнуло ароматом чая с медом.

Указатель топлива на панели показывал достаточный объем, и Тихон вполне мог воспользоваться автомобилем. Он посмотрел на водителя, на мертвых пассажиров. Можно было вытащить их из салона, но как-то несправедливо показалось оставлять здесь их тела. Он с силой пихнул тело водителя к центру салона и втиснулся на его место. Подумал, что можно снять с водителя новенькие ботинки. Какими бы ни казались его ноги малочувствительными к холоду и твердости педалей, все же привычка требовала надеть обувь. Но и стаскивать ботинки с мертвеца он посчитал кощунством. Устроившись поудобнее, Тихон захлопнул за собой дверь и включил передачу.

Туман и снег остались позади, Тихон увидел дом, где ждали его Нусуп и Амина. Он оставил машину позади здания, и, обойдя его кругом, сразу увидел ребят. Те сидели возле подъезда, целые и невредимые. И тем не менее, он рассердился, за то, что они нарушили приказ.

— Почему вы здесь?!

— Мы ходили в тот магазин. За водой, — объяснил Нусуп. — Слишком тяжело было подниматься снова, и мы решили, что останемся ждать тебя тут.

— И вы никого не видели? — Тихон осмотрелся.

— Никого, — сказала Амина. — Так тихо, что и бояться нечего.

Выглядела девушка скверно: движения медленные, сама бледная. Да и Нусуп смотрелся ничуть не лучше.

— Как вы? — сбавив тон, поинтересовался Тихон.

— А что с нами должно было случиться? — спросил Нусуп.

И все же по опухшим слезящимся глазам и синим кругам вокруг век Тихон понял, что дети не в порядке. Сейчас он сильнее, чем раньше, чувствовал недовольство города присутствием тех, кто не может здесь долго находиться.

Уж не это ли недовольство убило тот экипаж?

Тихон посмотрел по сторонам, на крыши, в глазницы домов, вгляделся в дымчатое небо. Возникло ощущение, что кто-то наблюдает за каждым его действием, но Тихон не мог понять откуда. Не сойти бы с ума от всех этих ощущений.

Он без сил опустился на землю. Заметив его волнение, девушка приблизилась.

— Что с тобой? — спросила она. — Ты побывал там, где хотел?

— Что? — он поднял на нее растерянный взгляд.

Она встала перед Тихоном на колени.

— Твои шрамы! — она провела ладонью по его лицу.

— Что с ними? — Тихон вздрогнул от ее прикосновения.

— Их нет!

Тихон ощупал лицо: действительно, кожа показалась гладкой и здоровой. Он осмотрел свои руки. Исчезли раны и порезы. Еще один из тех сюрпризов, что преподнесла Полоса? Он вновь припомнил свое падение в воду. Нырнул человеком, а вынырнул… Кем?

— Я видел птиц, — сказал он. — Жутких, странных. Может быть, это и не птицы. Сами маленькие, но у них такие огромные клювы. А потом эти птицы вселились в меня…

Он заметил, как переглянулись Амина и Нусуп.

— Должно быть, я похож на сумасшедшего? — Тихон усмехнулся. — Вполне возможно.

— А те птицы, которых ты видел, — они мутанты?

Тихон вспомнил стальной отлив крыльев, в котором, как он теперь сообразил, невозможно было разглядеть отдельные перьями. Как будто крылья их являлись одним целым.

— Да, наверное, мутанты, — неуверенно сказал он.

— Я думала, в Полосе будет очень много мутантов. Но, оказалось, здесь совсем нет никого?

— Не знаю, что происходит. У меня такое ощущение, что здесь вообще никто не может долго жить, — ответил он.

— А как же птицы, о которых ты говорил?

— Они другое дело.

— А куда они делись, эти птицы? — спросил Нусуп. — Они не опасны?

Злотников не стал рассказывать о том, что произошло. Нужно поскорее убираться отсюда, вытаскивать ребят за воображаемую границу, туда, где теряет силу та энергия, что владела этим местом. Ее могущество он чувствовал каждой частичкой своего тела.

— Мы уезжаем отсюда! — произнес Тихон.

— Ты хотел сказать — уходим? — поправил Нусуп.

— Нет, едем! — устало улыбнулся Тихон.

Надо только что-то решить с мертвецами…

Он повел детей к машине, но не успели они обогнуть дом, как вдруг Тихон понял, откуда у него такое стойкое ощущение, что кто-то наблюдает за ними последние минуты.

Он увидел албаст!

И не одно существо, а сразу несколько. Они стояли возле соседнего дома, расположенного выше, чем тот, рядом с которым находился Тихон и его спутники. Албасты внимательно наблюдали за людьми. Их серебристые фигуры скрывала густая и высокая сухая трава, так что заметить их было невозможно. Впрочем, Амина и Нусуп их не заметили. Один Тихон уловил чужой взгляд. И не обычным зрением, а тем, вторым, что вырисовывало в голове контурные образы на фоне очевидного препятствия, каким сейчас оказалась трава.

— Постойте здесь, — сказал он ребятам.

— Ты куда? — встревожено спросила Амина.

Он не ответил и направился к склону, где стояли невидимые для его спутников существа. Албасты даже не шелохнулись, когда Тихон, пройдя через заросли, вышел к ним. Очевидно, ждали, что он приблизится. А может, и позвали каким-то особенным образом, но как именно, он еще не умел понять и действовал по наитию.

Глядя на них, он разрывался между двумя желаниями. С одной стороны, понимал, что мешкает и нужно скорее исчезнуть из города. Но в то же время ему безумно интересно было вот так запросто стоять рядом с этими необычными созданиями. Быть может, установить контакт…

Больше всего Тихона удивило, что албасты не видели в нем врага. Они явно воспринимали его как своего, и причиной тому наверняка было его перерождение. Он хотел заговорить, но албасты мягко остановили его — не словами, не жестами, а просто их мысли влились в сознание Тихона, и он понял, что существа кого-то ждут, потому и стоят здесь группой. И что столкнулся он с ними в общем-то случайно.

Прислушавшись к себе, он и вправду ощутил чье-то далекое присутствие. Кроме этих существ, где-то в стороне было еще одно, которое спешило сюда. Албасты знали это, а через мысленный контакт с ними это теперь узнал и Тихон.

Крадущуюся албасту сложно заметить. Но Тихону вновь помогал не взгляд, не слух, а расширенные границы осязания. Глядя вперед, он знал, что албаста именно там, даже если ее пока не видно. Он даже не стал прибегать к помощи бинокля и не удивился, заметив среди развалин фигуру, чья шерсть отливала серебром. Мелькнуло розовое пятнышко в руках албасты, на миг скрывшейся за развалинами, и Тихон понял, что это ребенок.

Подростки тоже увидели албасту, и когда она оказалась рядом, послышались их испуганные крики.

— Албаста! Тихон! Албаста!!!

Существо пробежало мимо и вскочило на пригорок. Ей оставалось добежать совсем немного, как вдруг застывшие рядом с Тихоном существа заволновались. Тревога передалась и ему. Однако причиной стали вовсе не крики детей. В воздухе запахло чьим-то сторонним присутствием. Послышалея треск, и прежде чем Тихон осознал, что это приглушенные расстоянием звуки выстрелов, он увидел, как албаста припала на одну ногу. Пробежав несколько метров, она рухнула на землю после следующей очереди.

В тоже мгновение Тихон услышал пронзительный рев двигателей. Он повернулся на звук. На огромной скорости через развалины перемахнул тяжелый гироплан с военными опознавательными знаками на борту. Не снижая скорости, огромная машина, размером с хороший грузовик, стремительно прокатилась по пустырю, прежде чем остановиться. Едва не попав под брюхо гироплана, Амина с Нусупом чудом успели отбежать.

Не успели сбавить вой турбины, из гироплана высыпали вооруженные люди. Часть федералов рассредоточилась по площадке, несколько человек окружили распластавшуюся албасту. До Тихона долетел крик младенца. Поддавшись желанию убежать, он развернулся и увидел, что существа исчезли, не оставив после себя даже следа подмятой травы. Это было их желание — раствориться среди развалин, чтобы не попасть в руки охотников, сумевших настичь и ранить их сородича.

Тихон поспешил спуститься к людям. Заметив его, несколько солдат двинулись навстречу, в руках у каждого автоматы, холодная решимость на лицах. Взяв Злотникова на прицел, они подвели его к офицеру.

— Скажите спасибо, что мы вовремя подоспели! — гневно крикнул тот.

Подошли Амина с Нусупом.

— Как вы здесь вообще оказались?! Это смертельно опасная зона!

Офицер приказал солдатам забрать у албасты младенца. Меж тем Злотников разглядывал солдат, которые сгрудились возле раненого существа. Они образовали довольно широкий круг, очевидно, не в силах подойти к существу ближе, чем на три метра. Кто-то из них поспешил доложить об этом офицеру.

— Не пори чушь! — отмахнулся тот в ответ на утверждение, что перед раненой тварью как будто возникла стена. В этом ему пришлось убедиться самому. Задумавшись, он пытался прийти к какому-то решению.

— Если она будет мертва, то перестанет воздействовать на нас? — рассуждал он вслух. — Жихарев!

— Я! — откликнулся кто-то из солдат.

— Вы хорошо стреляете? Можете попасть ей в голову, не ранив ребенка?

— Но, господин майор… — встрял парень с фигурой бодибилдера, но с таким интеллигентным и строгим лицом, что надень на него цивильный костюм, и получился бы заумнейший из ботаников, разве что только не в очках. — Нам велено добыть живое существо!

— Разговорчики, лейтенант Бакс! Жихарев, действуйте!

Солдат подчинился приказу и нацелил на албасту свой автомат. Его немного одутловатое, добродушное, в общем-то, лицо, скривилось вдруг, когда он попытался нажать на курок. Колени согнулись, хотя всеми силами солдат заставлял себя стоять прямо.

— Не могу… — Жихарев всхлипнул.

От боли, уверен был Тихон. Вероятно, здесь, в Полосе, у албасты больше сил, и с ней не так просто расправиться. Солдат вдруг отшвырнул автомат, как что-то ненавистное.

— Отставить! Что ты себе позволяешь, подлец?!

Майор снова отдал приказ стрелять, на этот раз не адресуя конкретно, кто должен исполнить приказ. Однако солдаты зароптали и поспешили отойти от албасты на почтительное расстояние.

Глядя на майора, на солдат и на албасту, Тихон расмышлял о том, что может произойти вскоре. Албаста умрет, и умрут все. Кроме, вероятно, него. И ребенок снова исчезнет, как в прошлый раз. Нужно попытаться остановить их.

— Майор, послушайте меня!..

— Что?! — повернулся к нему майор.

— Я могу попробовать взять у нее ребенка.

Офицер не мог понять, в чем причина непокорности солдат и каким именно образом Тихон намерен исполнить задуманное, но предпочел согласиться.

Тихон приблизился к албасте: сначала замер в нескольких шагах, но ощутив, что существо не ставит перед ним препятствий, приблизился вплотную.

Мысленно он обратился к албасте с просьбой отдать ребенка. В ответ она отправила такой же мысленный посыл, и Тихон расшифровал его как согласие. Он взял младенца и передал его Амине. Но младенец вдруг зашелся криком и надрывался, не переставая, как ни пыталась Амина успокоить его. Все, как в прошлый раз…

— Что же ты за мать! Прикрой его хоть чем-нибудь. Замерзнет ведь! — зло крикнул майор, жестом приказывая следовать к гироплану, а сам вызвал кого-то по дальней связи.

— Майор Гузенко докладывает!.. Мы задержали троих… четверых, вернее. Похоже, мутант у них ребенка похитил. Мы преследовали тварь. Вовремя успели. Что?..

Тихон смотрел на орущего младенца. Глупый вопрос: чей это ребенок? Какая-то женщина его родила. Но в данный момент, как это ни кощунственно звучало, если права на него кому-то и принадлежали, то этим существом была албаста. Она сумеет вернуть его, даже будучи мертвой. Вспомнив о круге света, Тихон мысленно представил мгновенную смерть всех, кто стоял сейчас рядом с ним. В том числе Амины и Нусупа. Естественно, федералы, если им сейчас предложить, не вернут албасте ребенка и не отпустят ее восвояси, даже если не захотят добить раненую «тварь». И понять их можно. Никому в здравом уме и твердой памяти не придет в голову отдать человеческое дитя какому-то мерзкому чудовищу.

«И тогда всех нас ждет смертельный свет. Я не хочу оставаться единственным живым свидетелем гибели этих людей! Не хочу!.. Но, может быть, — подумал Тихон, — албаста не обладает такой большой силой? И если успеть уехать достаточно далеко, то людям ничего не будет грозить?..»

— Да, четверо! — продолжал разговор майор, — Да, похоже, это те, которых пытались остановить у границ Полосы. Мужчина, молодая женщина, мальчик. У них младенец… Да откуда я знаю, почему они до сих пор живы. Вот сами их и спросите!..

Тихон взял у Амины ребенка, и тот сразу перестал кричать. У офицера, который все время хмурился от плача младенца, разгладились брови, и он с благодарностью посмотрел на Тихона, продолжая докладывать начальству:

— Машину преследования мы нашли. Все наши мертвы. Странно, что они не сумели далеко отъехать… Что? Да, мы сумели подстрелить тварь! Слишком прыткой оказалась, пришлось стрелять несколько раз. Ладно, мы возьмем ее для вас. Но, боюсь, по дороге помрет… Прошу закончить связь. Каждая минута на счету. Мы и так слишком долго пробыли здесь!.. Добро!..

Тихон подошел к нему.

— Послушайте, майор, — сказал он. — Вряд ли у вас получится забрать существо. Нам надо убираться отсюда. И как можно скорее.

— Ты кто такой, чтобы приказывать?! — рявкнул майор.

— Поверьте мне, я это уже видел! Если она умрет, мы все тоже умрем.

Майор взглянул на албасту, посмотрел на обескураженные лица своих людей и, совершенно неожиданно для Тихона, кивнул.

— Ладно. У меня нет ни малейшей охоты забирать ее с собой. Сама сдохнет. И вообще, мы не нанимались охотиться на монстров! Пускай добывают, если хотят, другую сами, — буркнул он, словно оправдывался перед собой. Затем крикнул: — Лейтенант Бакс!

— Я! — подбежал к нему парень с фигурой бодибилдера.

— Всех в машину! Быстро!

— Майор, а как же джип?! — удивился Бакс. — Не бросать же здесь!

Тихон подумал, что, вероятно, речь идет о трофейном автомобиле. И втайне порадовался, что не снял ботинки с вояки. Едва ли после этого с ним стали бы церемониться.

— Транспорт ждать некогда! Джип бросить! Тела на борт, — приказал майор. — Автомобиль заберет следующая группа. Хватит Полосе на сегодня жертв… — он с тревогой посмотрел в небо, где перекатывался и шевелился комками туман. Потом повернулся к Тихону: — Залезай быстрее, парень!

Он подтолкнул Тихона.

— И чтобы спокойно мне, если хочешь обойтись без наручников!

Майор велел разместить пленников в задней части гироплана, где их усадили на брезентовые тюки. Когда мотор взревел и машина дернулась, младенец снова закричал и так громко, будто старался переорать гул двигателей.

— Сделай с ним что-нибудь! — гаркнул Тихону солдат, что сидел рядом у левого борта.

— Сам успокоится! — осадил его солдат, сидевший справа — это был Жихарев.

— Чего ты его держишь?! — не слушая товарища, воскликнул «левый», обращаясь к Тихону. — Отдай его матери! — он указал на Амину.

— Она не его мать, — сказал Тихон.

— А где его мать? — спросил Жихарев.

— Не знаю.

— Какого черта вас сюда вообще занесло? — «левый» покрутил пальцем у виска.

— Что ты докопался до них, Рогов? — вступился Жихарев.

— Ты, дурила, заткнись. Я сержант, а ты никто!

Рядовой вздохнул и отвернулся.

Тихон посмотрел на девушку, которая с закрытыми глазами сидела на тюках, прижимаясь к борту. Все явственнее на ее лице проступала мертвенная бледность.

«Зачем я все это затеял? — корил себя он. — Зачем пошел к этим существам? Успели бы убраться прежде, чем нагрянули федералы. Так нет же — надо во всем разобраться! В том, в чем ничего не мыслишь!»

А ребенок никак не желал утихнуть. Тихон знал, что младенец обречен. Что оборвалась какая-то необъяснимая связь с албастой, не только поддерживающая в хрупком тельце необычайное тепло в такую промозглую погоду, но и дарующая особую энергию, превосходившую силы человеческой души. И его, Тихона, способностей не хватало, чтобы хоть чем-то помочь младенцу. Немного придя в себя, Амина взяла его из рук Тихона, хотела успокоить укачиванием, но ребенок все кричал и кричал. От его завываний среди солдат воцарилось напряженное молчание. Возможно, кто-то из них думал о своих детях. Но были и те, кого вопли младенца выводили из себя.

— Да заткнется он когда-нибудь?! — проорал кто-то из глубины салона.

А младенец надрывался. Его маленький ротик с посиневшими от натуги губами дрожал от напряжения.

Амина укачивала его, что-то говорила, склонившись, и слезы ее капали на лицо ребенка. Тот ни разу не открыл глаз, словно не желал смотреть на удушливый и неприветливый салон вертолета. И все же сил его не могло хватить надолго. Он стал кричать тише, все чаще поскуливал, как будто успокаивался, но Злотников понимал, что это не так.

Медленно гироплан летел над разбитой дорогой. Ему еще предстояло преодолеть скалы, а пока пилоты не решались подниматься высоко. С того момента, как младенец перестал громко кричать, солдаты несколько расслабились. Слышны стали разговоры, иногда раздавался смех.

Майор Гузенко заставил сержанта Рогова подвинуться и уселся рядом с Тихоном.

— Это ведь вас наши упустили в лесу? — спросил он. — Как вам удалось проникнуть в город?

Тихон молчал.

— Получается, вы провели здесь больше суток, — продолжал офицер. — Не каждому удается выйти отсюда невредимым. И что же вы ощущаете сейчас?

— Это допрос?

— Считай, что да!

— Тогда сначала скажите, вы ведь тоже не случайно оказались в городе. Вы искали нас?

— Здесь вопросы задаю я!

— Да пошел ты!

Майор скривился.

— Я хотел по-хорошему! Мне ведь еще нужно понять, почему вас нашли рядом с нашим джипом и мертвыми людьми. А ну, наручники на него! — скомандовал он Рогову.

Злотников понимал, что сопротивлением он только навредит. Не себе, так Амине с Нусупом.

— Повернись! — придвинулся к нему сержант. — Руки за спину!

Щелкнули замки наручников.

— Можешь садиться, — Рогов хлопнул его по плечу. Тихон занял прежнее положение. Заметил, что Жихарев бросил на него сочувственный взгляд.

— Пить хочешь? — спросил тот.

— Самое время, — усмехнулся Тихон.

Жихарев достал фляжку, придвинулся к нему и поднес открытое горлышко к его губам. Тихон глотнул. Это был морс. Теплый, немного кисловатый на вкус, но приятный.

Солдат передал фляжку Амине и Нусупу.

— Заботливый нашелся! — усмехнулся Рогов.

— Как вы нашли нас? — обращаясь к Жихареву, спросил Тихон, рассчитывая получить ответ хотя бы от него.

— Вообще-то мы этих тварей выслеживали, — ответил солдат. — А джип с грузовой вертушкой доставили, ребята отправились в другую часть города и пропали. Пока их искали, на эту тварь наткнулись. А потом вас и машину с мертвыми бойцами обнаружили.

— Весьма удачно, кстати, что не пришлось их дольше искать, — прислушиваясь к разговору, добавил Рогов. — Тут хоть и граница Полосы, но пробыть здесь три часа — довольно много. Всякое бывает, могли бы и сами концы отдать.

— Жаль ребят, — сказал Жихарев. — Может, они счет времени потеряли или что-то произошло. Здесь всякое бывает, — предположил он и посмотрел на младенца. — Заснул, никак!

— Щас он тебе покажет, как заснул! — осклабился Рогов. — Уши заложит!

— Что вы там треплетесь?! — рявкнул спереди майор Гузенко.

Солдаты замолчали.

Амина баюкала младенца, он молча лежал у нее на руках, бледненький и какой-то весь сморщенный, лицом похожий на маленького старичка. Когда Амина украдкой посмотрела на Тихона, он с сомнением качнул головой. Ему казалось, девушка поняла, что он хотел этим сказать. Из глаз ее снова брызнули слезы.

Тихон отвернулся, его и самого обуревали эмоции. Сидеть в наручниках было неудобно, он постарался найти более комфортное положение и прислонился к задней бронированной двери. Ему очень хотелось увидеть, что там, внизу, — и вдруг взгляд его будто провалился сквозь металл. На миг Тихон испугался, что сейчас вывалится из машины. Но лоб его по-прежнему ощущал твердую поверхность брони. Другое дело взгляд: перейдя в свою вторую ипостась, он показывал Тихону, что происходит сейчас вне гироплана.

Быстро мелькали деревья, оставаясь позади машины, летевшей вдоль леса над старым разбитым шоссе. Опять возникло неясное предчувствие. Что-то привлекло внимание Тихона, он всмотрелся в дорогу и увидел на заднем плане черное пятно. Оно постепенно увеличивалось и вскоре стало ясно, что пятно состоит из более мелких, похожих на кружочки, пятен. Они стремительно нагоняли гироплан.

Птицы!!!

Те же черные, как будто металлические.

Как только он понял это, жаром вспыхнуло внутри, под грудью. Он вспомнил боль, через которую прошел, и не сводил взгляда с приближавшихся птиц, казавшихся маленькой тучей.

«По мою душу? Забрать то, что дали…»

Только на миг ему стало неспокойно. А потом он мысленно согласился — пусть так и будет.

— Эй, ты чего там?! — донесся до Тихона голос Жихарева.

Следом он услышал голос сержанта Рогова:

— А ну, сядь!

Толчок заставил Тихона очнуться. Перед ним возникло лицо сержанта, тот грубо схватил его за воротник и развернул к себе.

— Говорю, сядь на место, ублюдок!

Сейчас, когда своим жестом Рогов перебил особый настрой, Тихон не мог видеть, что происходит снаружи, но чувствовал — птицы совсем рядом. Несколько секунд отделяют их от гироплана.

— Ты меня слышишь, тупая гнида?! — орал сержант, туго закручивая воротник на шее Тихона. Затрещала ткань.

Тихон резко подался к нему, и вместе они упали на пол. В то же мгновение несколько черных стрел пронзили корпус машины. Оглушительно лопнула броня, и сквозь широкие отверстия, в которые запросто можно было просунуть кулак, в темный салон ворвался молочный свет.

— Что это!!! — крикнул кто-то, и начался хаос.

От удара гироплан тряхнуло, он завихлял в воздухе. Пилотам удалось сбросить газ, после чего грузно, со скрежетом, гироплан упал на колеса, завертелся на дороге и слетел с обочины. Пропахав грунт брюхом, он накренился и скатился прямиком в лесок, ломая ветви. Сразу несколько угодили в турбины. В двигателях что-то оглушительно хлопнуло, и рев их разом прекратился. Голоса солдат и командирский рев офицера фоном доносились до Тихона сквозь монотонное гудение черных блестящих существ. Те птицы, что ударили в кузов, сделали свое дело и исчезли. Остальные все еще пребывали снаружи, образуя собой нечто вроде пчелиного роя, только огромных размеров. К Тихону вновь вернулось другое зрение, и он, как завороженный, сквозь борт гироплана, смотрел на рой, смирившись с тем, что птицы, вероятно, пришли по его душу.

Кто-то из солдат ударил его в плечо, заставив очнуться. Он осмотрелся. Федералы покидали машину. Выскакивая из нее, они палили из автоматов и пулеметов куда-то в лес и вокруг, не разбирая цели. Колошматили во все подряд, выбивая щепки из стволов деревьев, взметая камни с дороги.

«Куда же вы стреляете?» — хотелось крикнуть ему.

Часть солдат залегла вдоль обочины, другие прятались за кузов поврежденной машины. До Тихона вдруг дошло, что, кроме него, никто не понял, что случилось, и никто не видит этих птиц.

Одна из них отделилась от роя и направилась к нему, но промчалась мимо и очутилась в салоне, где сидела Амина, сжавшись от страха, и крепко держа младенца в руках. Следом остальные птицы начали влетать в салон. Амина их не замечала, как и никто вокруг. Облепляя девушку, рой загудел еще сильнее, образуя клубок, похожий на угольно-черный шар.

— Нет, только не ее! — закричал Тихон, так до сих пор и не поняв, что должно произойти дальше.

В этот момент клубок из птиц раскрылся, и вырвавшаяся изнутри этого клубка тьма поглотила Тихона.

Когда глаза вновь ощутили свет, не прекращавшееся гудение заставило Тихона посмотреть вверх. Застывший в высоте черный шар дрожал и колыхался, будто живой. А внутри этого шара, уверен был Тихон, находился ребенок. Теперь он все понял. Птицы пришли сюда забрать младенца. Здесь, в Полосе, для этого не требовался круг света, который создала умирающая албаста.

Шар медленно тронулся с места и стал набирать скорость, двигаясь по направлению к разрушенному Иркутску. Через десять секунд шар исчез.

Тихон забрался в салон и сел на пол рядом с Аминой. Потормошил ее плечом. Девушка очнулась.

— Что случилось?! Я уснула?! — она заметила, что руки ее пусты. — Где он?!. Где ребеночек?!.

При всем желании Тихон не смог бы объяснить того, что видел. Он покачал головой. Амина прижалась лицом к его груди и беззвучно зарыдала. Очнулся Нусуп. Солдаты тоже постепенно приходили в себя. Они были настолько растеряны, что вначале не врубались в приказы майора Гузенко, единственного из них, кто не потерял самообладания, едва только способность к действиям вернулась к нему.

Федералы так и не поняли, что произошло с гиропланом, и кто осмелился напасть на них. Были огромные пробоины в борту, но в лесу и вокруг машины — ни гильз, ни осколков, ни каких-либо следов. Наперебой федералы выдвигали разные гипотезы, к которым приплетали партизан или скитников, но Тихону не интересны были их рассуждения.

О пропаже ребенка ему пришлось выдумать невероятную историю, которой военные поверили: дескать, из леса появился демон в серебристой шкуре и похитил ребенка. Собственно, он не соврал — все практически так и случилось. У него не было сомнений, что албасты и странные птицы действуют заодно.

— Не переживай, — шептал Тихон Амине, обнять ее, но не имея такой возможности. — Он в надежных руках! Я это точно знаю!

Уверенность его подействовала на девушку успокаивающе. Она улыбнулась, вытирая слезы. А Тихон внутренне готовился к тому, что скоро их разлучат.

Он слышал, как майор Гузенко вызывает базу, требуя машину. Человек на другом конце линии поинтересовался, живы ли пленники. И в этот момент у Тихона в голове возникло очередное необычное ощущение, будто в бесконечной дали он увидел фигуру человека, с которым говорил майор, и почувствовал его острый интерес в отношении беглецов. И Тихон понял, что ему, волей или неволей, придется встретиться с этим человеком. Хотя бы ради жизни своих друзей.

18. Допрос

В этот день он проснулся раньше обычного: темно было за крохотным окошком, что находилось в глубокой нише одиночной камеры под самым потолком. Привыкнув к местному распорядку, Злотников знал, что в этот час в коридоре особенно тихо. Но вот где-то громыхнула решетка, послышались шаги.

Пришли по его душу. Сейчас, как обычно, скрипнет засов кормушки на двери, и вместо того, чтобы получить свою пайку, он услышит:

— Злотников! На выход!

Но не свобода его ждет, а разговор с какой-то важной персоной. Ночью Тихона посетило предчувствие, что сегодня он, наконец-то, будет разговаривать с тем человеком, незримое присутствие которого ощущал во время подслушанного разговора.

Его вымотали последние дни, прошедшие без человеческого общения. Не раз он пытался заговорить со стражниками или с разносчиками баланды, но те, вероятно, руководствовались приказом не общаться с заключенными. Молча передавали еду. Так же молча заглядывал надзиратель.

Но, с другой стороны, вынужденное молчание позволило заняться своими мыслями, осмыслением того нового, что произошло в нем с момента пребывания в Полосе. И Тихон пришел к выводу, что количество и качество его новых умений растет с каждым днем. Правда, ему еще предстояло упорядочить те зародышевые процессы, что происходили внутри. Сначала необычной силой его одарили албасты, но этот запас постепенно иссяк. Затем в Полосе в него вселились странные птицы, и с ними тоже вошла какая-то сила. Но складывалось убеждение, что эта сила — из неиссякаемого источника.

Одним из ее проявлений стала способность предугадывать будущее. Пока слабая и требующая сильной концентрации. Например, еще до того, как об этом начинали возвещать звуки из тюремного коридора, он знал, что скоро принесут еду. Три раза в день по камерам раздавали жиденькую и дурно пахнущую баланду, она заменяла одновременно первое, второе и третье блюда плюс тоненький кусочек хлеба — небольшой, но плотный и с мелкими дырочками. К удивлению Тихона, тюремный хлеб оказался на редкость вкусным. Если приложить его к носу, приятный, возбуждающий аппетит запах начинал щекотать ноздри. Тихон откладывал хлеб на потом, и в предвкушении отличного десерта начинал есть мерзкую жижу. Собственно, ради давно позабытого запаха хлеба, он и учился определять время кормежки, не имея часов на руках (их конфисковали вместе с остальными вещами).

Проявилась также способность к регенерации. На второй день своего пребывания в тюрьме Тихон одержимо пытался добраться до окошка и увидеть хоть что-то кроме стен своей камеры. И обычным зрением, а не внешним, которое не то чтобы перестало действовать, но подсовывало однообразную затуманенную белизну. Умения высоко прыгнуть оказалось недостаточно. Еще нужно было дотянуться до железных прутьев, едва видневшихся в глубине проема. После ряда неудачных попыток он все же сумел схватиться одной рукой за толстый шершавый прут, но со следующей попыткой промахнулся и ударился о стекло рамы, находившейся снаружи решетки. Стекло треснуло, и гранью осколка порезало пальцы.

В растерянности он осмотрел рану, та оказалась несерьезной, и, устало развалившись на нарах, Тихон вскоре забыл о ней. А когда вспомнил, оказалось, что от пореза не осталось и следа. Придя в смятение, он не мог не вспомнить, как удивилась Амина, когда исчезли его шрамы.

«Если я воспринимаю себя человеком, то способности мои явно перешли эту грань», — подумал Тихон.

Иногда накатывало желание воспользоваться новыми возможностями — устроить дерзкий побег. И это наверняка бы удалось. Но останавливало опасение за судьбы Амины и Нусупа: он ничего не знал о них с того момента, как их разделили. Он пытался мысленно отыскать их, если такое возможно, однако не получалось.

«Если бежать, так это надо было делать раньше, когда только попали в плен к федералам. Но тебе же захотелось узнать, что будет дальше!..» — костерил он себя.

Но сегодня все будет иначе. Сегодня он использует свой шанс к свободе. И, убеждаясь, что шаги приближаются, Тихон воспринимал как неизбежную данность свою догадку о встрече с неизвестной, но явно заинтересованной в нем личностью.

* * *

Шаги стихли возле двери. Сначала, по обыкновению, камеру осмотрел зоркий взгляд надзирателя. После чего Тихону велено было встать у стены, лицом к ней. Вошедшим стражам поза его показалась, очевидно, недостаточно покорной — кто-то ударил Тихона между лопаток, пригвоздив к шершавой стене. Словно на каторжника темных веков, ему нацепили не только наручники, но и кандалы. И только тогда разрешили повернуться.

Его не удивило, что надзирателей оказалось пятеро. Посчитал, что, возможно, так и положено по местным правилам. Но, двигаясь между их серыми фигурами вдоль тюремных коридоров, на переходе в соседнее крыло Тихон увидел такого же скованного наручниками и кандалами страдальца и всего двух надзирателей с ним. Стоявший за решетчатой дверью заключенный был довольно крепкого телосложения и уж во всяком случае на голову выше Тихона.

«Выходит, я для них потенциально опаснее», — подумал он, оглядываясь на «коллегу».

— Не оборачиваться! — прикрикнул кто-то из серых.

Миновали десятки коридоров, два раза спускались вниз и один раз поднимались, но уже по другой лестнице, пока не очутились перед большой металлической дверью. Ни ручек, ни отверстия для ключей. Только кнопка звонка и утопленный в бронированное окошечко глазок камеры.

— Лицом к стене! На колени!

Один из надзирателей нажал кнопку.

— Пусть проходит! — ответил голос мгновение спустя.

Щелкнул замок, дверь отошла в сторону, а чтобы открыть ее полностью, надзирателю пришлось надавить всем своим весом.

Тихона стукнули в плечо.

— Встать!

Серые расступились, и в открытую дверь он вошел один.

Вся правая стена большого помещения, вполне способного послужить спортзалом, была заставлена мешками с песком, дырявыми от пуль. Сквозь разорванную мешковину песок обильно просыпался на каменный пол и кое-где пропитался бурыми пятнами, красноречиво утверждавшими, что это помещение служило расстрельной комнатой.

Страха не возникло: не для того его привели сюда, чтобы пустить пулю в затылок. Внезапно раздавшийся из репродуктора голос велел Тихону идти прямо, туда, где открыта была еще одна дверь. Едва Тихон приблизился к ней, навстречу ему вышел человек в замызганном хирургическом халате.

— Пожалуйте сюда, голубчик! — позвал он и быстро исчез внутри.

Тихон вошел вслед за ним. Из комнаты пахнуло холодом и кровью. Это место напоминало душевую в общественных банях, какие он помнил из детства. Возможно, и была когда-то здесь помывочная, но сейчас в отделанных кафелем открытых кабинках располагались столы. Всего десять. На двух лежали мертвецы, накрытые простынями с давно не смываемыми характерными пятнами. Кое-где сквозь ткань проступила свежая кровь.

— Сюда! — позвал человек в халате и опять исчез.

Тихон заметил проход в очередной коридор.

И снова дверь. А за ней — остро пахнущая лекарствами комната. Большие стеллажи, заставленные пробирками, бутылями, коробками. На стенах — плакаты, описывающие внутренности человека и их болезни. Тихон заметил другую дверь, что примечательно, стеклянную и без решеток: неожиданная вспышка в голове подсказала, что эта дверь ведет в какой-то коридор, соединяющий тюремную и внешнюю части централа. Сама собой, в голове вдруг сложилась четкая объемная схема — группа линий, строго соответствовавших тому пути, что Тихон прошел от своей камеры до этого места. Линии шли, не раз пересекая друг друга. Отметив про себя этот факт, Тихон усмехнулся. Очевидно, его специально привели сюда таким длинным запутанным путем — чтобы он не мог убежать при случае, да и просто, дабы произвести нужное впечатление.

— Здесь мы лечим. А там калечим… — хихикнул человек в халате, впуская Тихона в очередную дверь. — Между прочим, во всех коридорах вооруженная охрана. Так что не думайте бежать!

Последняя комната оказалась небольшой, разделенной длинной ширмой. Посреди ближней половины торчал стол с допотопным компьютером, а из-за ширмы выглядывало кресло наподобие тех, что в прошлом веке можно было найти в любой парикмахерской — с колпаком для сушки волос. Вот только Тихон подозревал, что похожий на ведро колпак служит вовсе не для этой цели.

— Располагайтесь. Присаживайтесь, присаживайтесь. Убивать вас мы не собираемся!..

Человек говорил от второго лица, значит, скоро здесь появятся и другие. И, очевидно, та самая персона, встречи с которой Тихон ждал. Но, может быть нужная персона — именно этот странный человек? То ли доктор, то ли патологоанатом…

На этот счет интуиция молчала.

Тихон подошел к креслу. Дотронулся до потертой кожаной обшивки подлокотников.

Пыточное кресло? Вряд ли. Ремней для удержания рук и ног нет.

Что ж, это становится любопытным. Человек в халате вел себя непринужденно, и, поскольку в комнате не было охраны, значит, никаких таких особых процедур не предполагалось. Тихон заметил, что за ширмой рядом с креслом стоит аквариум. Разнокалиберные рыбки мирно плавали в нем, шипели пузырьки воздуха, поднимаясь со дна между камней. Он прислушался к себе: подсознание тревожилось, но незначительно. Опустившись в кресло, Тихон приготовился ждать. Человек в халате подошел к нему и включил стоявшую рядом с креслом лампу на высоком треножнике. На миг свет попал в лицо незнакомца, прежде чем тот развернул лампу в сторону Тихона. Взгляд едкий, цепляющий. Морщины вокруг глаз и на лбу. Старик.

— Странно, что вы не спрашиваете, зачем вы здесь? А вдруг на вас опыты решили ставить, а? — спросил он.

— Смертельные опыты? — Тихон придал голосу безразличие и сам же ответил: — Все там будем.

Человек в халате снова хихикнул:

— А вы, голубчик, оптимист. Это мне нравится, — он подошел к креслу и поправил колпак. Взгляд его посерьезнел. — Меня зовут Аркадий Верховцев. Вы можете звать меня просто — доктор Верховцев. Помните старый мультик «Тайна третьей планеты»? Мне в детстве жутко нравился. А вам?

— Видел когда-то. Ничего, прикольный мульт, хоть и антикварный, — пробурчал Тихон. — Только который вы Верховцев? Добрый музейный хранитель или похожий на него коварный пират?

Доктор Верховцев опять хихикнул. Он подошел к компьютерному столику и подкатил его к креслу. Достал жгут из разноцветных проводов и стал соединять компьютер с колпаком.

— Техника — старье, — говорил Верховцев, глядя на экран компьютера. — С этими проводами такая морока. Не дай бог перепутаешь. А знаете, сколько их здесь всего? Не поверите — больше ста…

Несмотря на болтливость, движения его были неторопливы. Поведение доктора действовало на Тихона расслабляющее. Он откинулся на спинку кресла, продолжая наблюдать за пальцами Верховцева. Неожиданно за дверью послышались выстрелы…

Тихон вздрогнул. Его бросило в пот. К подсказкам предчувствия он привык, но сейчас оно не сработало. Почему? Однако нашелся успокаивающий вариант — возможно, потому что эти выстрелы не касаются его собственной жизни?..

— Не пугайтесь, голубчик! — услышал голос Верховцева. — У нас тут конвейер! На сегодня еще не закончили.

До Тихона долетел специфический запах изо рта Верховцева. Похоже, доктор не чурался обильных возлияний. Может, пытался таким образом заглушить душевные страдания — все-таки нервная работа. Почему-то Тихону вспомнился Егорка из отряда Вандермейера. И следом — первосортный первачок, на котором работал генератор в поселке, пока его не уничтожили федералы вместе с самим поселком. После этого память Тихона перепрыгнула к загадочному вопросу: что же это за первачи такие, в которые меня записал Алекс? Но он отогнал эту мысль, как будто она могла стать достоянием Верховцева.

«Не нравится мне этот колпак над головой…»

«Кто был тот, кого расстреляли?» — думал Тихон. Возможно, здоровяк, с которым повстречались в коридоре? Или кто-то другой. Или их было несколько? Неважно. Главное — оборвалась чья-то жизнь. Конечно, и тот, кого сейчас лишили жизни, не случайно очутился в той комнате. Наверняка есть причины. Не хотелось думать, что тот человек мог быть ни в чем не виноват. Тихон успокаивал себя тем, что расстрелянный — скорее всего из числа террористов, мародеров или партизан. Все они ради идейных принципов готовы забрать любую жизь. Или просто так — от желания убивать. Но если ты сегодня умертвил кого-то, не стоит удивляться, если то же самое сделают с тобой завтра. Так и цепляется одно за другое…

— Замечательно! — раздался голос Верховцева — Да вы, батенька философ!

— Что? — непонимающе откликнулся Тихон.

— Мысли у вас редкие! Я имею в виду, по сравнению с большинством тех, кто сидел до этого на вашем месте! Не желаете взглянуть?

Он развернул экран к Тихону.

На стареньком, потускневшем от времени мониторе отображались разноцветные пятна, выстроенные в совершенно хаотичной последовательности, испещренные многочисленными линиями разной толщины, будто стежками нитей.

— Обычно, если у человека мысли серые, то и цветов немного. А у вас прямо-таки радуга! — заулыбался доктор Верховцев. — Если не секрет, о чем думали? Постойте-постойте, я сам…

В задумчивости прикусив губу, он всмотрелся в экран.

— Разумеется, о смерти и… — Верховцев нахмурился. — О чем-то таком глобальном… Вероятно, о нескончаемой ее череде, верно?

Тихон был обескуражен его догадкой.

— А вот сейчас прямо краснотой все заело! — с восторгом объявил Верховцев. — Чую, не нравлюсь я вам. А вы любите меня. Так будет правильнее.

Доктор повернул экран к себе и вдруг спросил:

— Вы в бога верите?

— Нет… То есть… — растерялся Тихон. — Не знаю.

— Понимаю, понимаю, — прервал его Верховцев, продолжая колдовать над клавиатурой. — Перво-наперво следует разобраться, что есть бог, верно? Все мы так. Начинаем думать о боге, и сразу представляем себе старичка с бородой на облаке. Естественно, понимаем, что такого быть не может, и уже не задумываемся, есть ли он на самом деле. Нет старичка — и все тут! А равно и нет бога! — Верховцев хихикнул. — Но кто-то разве задумывается, что если нет бога снаружи — так значит, всяк должен его искать внутри! Как вы думаете? — закончил доктор Верховцев и наклонился, заглядывая Тихону в глаза. — Надеюсь, вы понимаете, что я хочу этим сказать. Ведь вы особенный, Тихон Злотников.

— Чем же особенный? — сощурился Тихон, пытаясь понять этого странного человека.

— Не прибедняйтесь. Генерал Антонов зря бы вами не занимался, — хихикнул Верховцев.

Он поднялся с места и направился к стеклянной двери.

— Кто такой генерал Антонов? — крикнул Тихон.

Но Верховцев не ответил. Он скрылся за дверью.

— Передайте генералу, что Злотников на месте! — послышался его голос.

Прошло некоторое время, прежде чем доктор снова вернулся. Переступив через порог, он отошел в сторону, пропуская двух офицеров. В первом Тихон узнал майора Гузенко — командира группы, доставившей его сюда. Следом вошел пожилой человек в мундире бригадного генерала. Он был высок ростом, немного прихрамывал, опираясь на металлическую трость, и на лице его застыло выражение постоянной боли. Очевидно, это и был генерал Антонов. Генерал сразу впился взглядом в Тихона, и Злотников ясно прочел в его глазах, что этот человек холит и лелеет свою боль настолько, что она позволяет ему быть безжалостным.

С небольшой задержкой третьим в комнату вошел совсем молодой, немного надменного вида человек. Он тоже был в халате, но, в отличие от Верховцева, кристально чистом. И с новеньким планшетником в руках. Он не озирался по сторонам, как майор Гузенко, и создавалось впечатление, что молодой человек чувствует себя здесь увереннее, чем военные.

Майор и генерал устроились на стульях, заботливо предложенных Верховцевым. Сам доктор уселся на прежнее место, а молодой человек отправился в угол, где занял табурет.

— Начнем, пожалуй! — произнес Верховцев.

После кивка генерала, он обратился к Тихону:

— Постарайтесь, голубчик, быть не слишком эмоциональным. А то аппаратура старая, — и доктор опять мерзко хихикнул.

— Может, сначала объясните, что вы собираетесь делать? — спросил Тихон.

Генерал покосился на майора Гузенко, и тот, как по команде, первым начал разговор.

— Чтобы избежать недоразумений, сразу хочу предупредить вас, господин Злотников, что нам удалось собрать о вас массу информации. Кроме того, те молодые люди, что были с вами в Иркутске, находятся под нашим присмотром, и от вашего согласия вести диалог во многом будет зависеть их дальнейшая судьба. Поэтому советую не задавать лишних вопросов и отвечать строго по делу!

«Вот даже как!..»

За дверью снова послышались выстрелы. Кроме Тихона никто не повернулся в ту сторону.

— Хорошо, начинайте, — хмуро согласился Злотников.

— Храмцов, ваша очередь, — сказал майор.

Сидевший в углу молодой человек вышел вперед. Он перевел свой планшет в режим проекции, и на стене возникло изображение, приковавшее взгляд Тихона. Это оказалась его фотография, сделанная много лет назад. С недоверием он уставился в собственное лицо.

«Может, мне только кажется, что это я?..»

— Итак, какими данными мы располагаем, — произнес Храмцов. — Тихон Злотников. Паспортные данные… Простите, не то… Адрес последнего места жительства… Сейчас-сейчас… Биометрические данные… Выдержка из медицинской карты. Номер такой-то… Ага, вот!.. Последняя запись у окулиста сделана пятнадцать лет назад. Диагноз: миопия высокой степени, минус шесть с половиной на оба глаза…

Он взял со стеллажа прибор, похожий на темные очки с огромными линзами, подошел вплотную к Тихону и встал у него за спиной, чуть сбоку.

— Наденьте, пожалуйста.

Злотников нацепил «очки» на переносицу.

— Посмотрите, пожалуйста, на картинку.

В окулярах возникло изображение огромного цветущего луга. Он лежал между двумя тянувшимися вдаль холмами, на горизонте исчезавшими в голубой дымке. Посреди луга стоял симпатичный одноэтажный домик с черепичной крышей, окруженный густым садом. Мощеная дорога вела к дому, и казалось, что Тихон стоит на ней. Вдоль дороги струился ручей. Он немного повернул голову, картинка сместилась и взгляду открылась другая часть луга — все так же казавшегося бесконечным.

— Что вы видите? Расскажите нам, пожалуйста. И описывайте. Краски, размеры и так далее.

Тихон стал перечислять. Когда дошел до описания дома, его прервал взволнованный голос Храмцова.

— Эй, посмотрите! Кто там в окне? Вы видите?!

Тихону показалось, что Храмцов стоит рядом с ним перед этой красивой поляной, и не просто так возбуждает его внимание. После его слов захотелось разглядеть домик поближе. Повинуясь желанию Тихона, изображение приблизилось, да так, что он мог разглядеть швы кирпичной кладки.

— Смотрите левее! — потребовал голос Храмцова.

Машинально Тихон сместил взгляд и увидел перед собой лицо старой женщины, стоявшей у распахнутого окна. Она держала в руке телефон и что-то говорила, но изображение было немым. Тихон мог разглядеть до мельчайших подробностей ее морщинистое лицо. На покрытую седым пушком верхнюю губу села божья коровка.

— Правда, красивое насекомое? — спросил вкрадчивый голос. — Взгляните, какие у нее глаза. Их тысячи на самом деле!

И Тихон увидел глаза божьей коровки — в них отражалось содержимое комнаты. Но не насекомое интересовало его, а женщина. Старуха, казалось, совершенно не замечала жучка. Но ведь это должно быть так щекотно! До невыносимости! У него у самого зачесалась губа, будто по ней кто-то ползал.

«Откуда они взяли вообще эти кадры? Такие высококачественные», — поразился Тихон…

* * *

— Достаточно! Отлично! — Храмцов хлопнул в ладоши.

Изображение исчезло, и молодой человек снял прибор. Тихону показалось, что из такой красивой, реальной картинки его силой швырнули в эту ужасную комнату.

Молодой человек считал показания с дисплея.

— Феноменально! — произнес он, обращаясь к военным. — Плавающая острота зрения. Телескопический и макро эффекты! Я не представляю, как он это делает! Это графика с очень высоким разрешением! Возможно, дело в мозге?! Но ведь и линза глаза…

— Спокойнее, Храмцов. Переходите к делу, — остановил его генерал.

— Да-да, конечно, — произнес молодой человек и вновь уткнулся в планшет с записями.

— Постойте, вы хотите сказать, что у меня глаз как у орла? — вмешался Тихон. — Все увеличивает?

— Голубчик, это ведь ваше зрение, — произнес доктор Верховцев. — Если вы сами этого не осознали, значит, пока не представилась возможность.

Между тем Храмцов продолжал:

— Теперь что касается некоторых болезней. Диагнозы пятнадцатилетней давности следующие: хронический тонзиллит и ринит, хронический бронхит. А также хронический гастрит и еще несколько заболеваний помельче. Можно с полным основанием утверждать, что сейчас у нашего пациента ничего этого нет. Кроме того, отсутствуют следы операционного шва: в детстве Тихону Злотникову была проведена операция на сердце по устранению дефекта межжелудочковой перегородки…

Тихон ощущал себя на приеме у патологоанатома.

— К чему вы клоните? — спросил он. — Хотите сказать, что я не тот, за кого себя выдаю?

— Мы клоним? — хихикнул Верховцев. — Может, вы сами — клон?

Шутке доктора никто не улыбнулся.

Храмцов снова хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание прежде всего военных.

— Господа — перед вами скитник! Самый настоящий! Каких вы так мечтали заполучить. Только господин Злотников еще не осознает тех метаморфоз, что произошли с его организмом.

— Вы не шутите? — выдвинулся Гузенко.

— Они еще именуют себя первачами! — заявил генерал и с интересом принялся рассматривать Злотникова.

— Что вообще происходит? — забеспокоился Тихон.

— Дело в том, — начал объяснять Храмцов, — что в результате пребывания в Полосе с вами произошли некоторые изменения. Сомневаюсь, что вы сами не отметили хотя бы часть их.

— Допустим, — сказал Тихон.

— Не понимаете? — Храмцов снисходительно склонил голову. — Вы абсолютно здоровый человек. Абсолютно. И даже больше…

Он хотел еще что-то добавить, но по знаку генерала замолчал.

— Оставьте. Теперь я сам, — и генерал, с трудом поднявшись, приблизился к Тихону.

— Храмцов утверждает, что у вас уникальный набор этих… — он с раздражением потряс свободной рукой, — каких-то там показателей.

— Модификационных генных изменений, — уточнил Храмцов.

— Черт бы побрал вашу терминологию!.. — рассерженно проскрипел генерал. — Ладно, опустим сложности. Важно другое. Вы, Злотников, представляете для нас интерес именно потому, что доказали свою способность выжить в Полосе. Вы тянете на сверхчеловека. С возможностями, которые недоступны большинству людей, даже самых здоровых и сильных, которых мы направляли в Полосу…

— И что вы от меня хотите? — невежливо оборвал его Тихон.

Генерал нахмурился и высокомерно откинулся на спинку стула, сделав знак майору, чтобы тот продолжал разговор вместо него.

— Об этом не принято распространяться, — сказал Гузенко. — Но вы должны знать. В существующих условиях мы не способны собирать информацию о некоторых районах южной части Резервации. Беспилотные самолеты не возвращаются из Полосы. Спутники ничего не видят по причине постоянной облачности. Надолго посылать туда обычных людей, как вы понимаете, мы не можем, и вот поэтому рассчитываем на исследование Полосы с вашей помощью.

— А если я откажусь?

Майор усмехнулся:

— У вас нет выбора.

— Выбор всегда есть.

— Сейчас не тот случай, — качнул головой майор.

Генерал, только что сидевший с каменным лицом, вдруг вскочил с места.

— Да что ты с ним церемонишься, Гузенко?!

Оттеснив майора, он подошел к Тихону.

— С какой целью ты находился в городе, гнида?!

— Я отказываюсь отвечать, пока вы не сбавите тон!

Злотников старался выглядеть предельно спокойным. Заметил, что доктор Верховцев кинул на него взгляд и зачарованно уткнулся в экран. Послышалось его бормотание:

— Замечательно, голубчик! Какое самообладание!

— Он отказывается! — передразнил Тихона генерал. — У нас есть куча возможностей подвести тебя под расстрельную статью, бестолочь! Забыл, где находишься?!

Набалдашником трости он ткнул Тихона в грудь. По-видимому, не без труда давшийся жест отразился на лице генерала болезненной гримасой, но он был слишком зол, чтобы боль остановила его.

Тихон уставился в его больную ногу, и перед глазами вдруг застрочила очередь ярких вспышек, словно отматывались назад кадры жизни генерала. И на последних кадрах возник образ человека в камуфляже без знаков различия. С несколькими бойцами он выискивал раненых солдат противника после недавно закончившегося боя. Не жалея патронов, короткими очередями они добивали тех, кто подавал признаки жизни. Но нашелся один, в ком еще доставало силы на последний отпор: он бросил в них гранату. Основной удар осколков пришелся на солдат, но и Антонову досталось несколько, один раздробил коленный сустав. Зашатавшись, генерал не стал кричать от дикой боли и не упал. Стиснув зубы, в припадке ненависти он выпустил очередь и долго еще стрелял в рвущееся кровавыми ошметками мертвое тело, пока не опустошил рожок. И только тогда его нога подломилась…

Тошнота подкатила к горлу Тихона.

«Ненависть. И здесь ненависть!..»

— Короче, гаденыш! — услышал он голос Антонова. — Если ты отказываешься, наш почтенный доктор Верховцев с удовольствием изрежет тебя на куски, чтобы изучить эти твои вонючие генетические изменения или порыться в твоих распрекрасных глазках, дабы понять, в чем их особенный эффект! Ты понял?! И не одного тебя, гаденыш, пустим на мясо. Девчонку и пацана тоже. Как-никак, и они вышли из Полосы живыми. Живы и сейчас, хотя и не такие красномордые, как ты…

«Если он упомянул ребят, значит, они вправду живы. И если их держат ради давления на меня, значит с ними все в порядке. Но только до тех пор, пока я сотрудничаю…»

— Мне нужно подумать!

— Думать некогда! — рявкнул генерал.

Озвученное предложение давало Тихону надежду на свободу, пусть и относительную.

— Хорошо, но у меня есть условие.

— Он еще смеет диктовать нам условия! — возмутился генерал.

— Я требую встречи с моими друзьями.

— Кто ты такой, чтобы что-то требовать?!

Он хотел садануть Тихона тростью, но в своем возбужденном состоянии точно бы упал. Сдержавшись, генерал принялся хромать по комнате, раздраженно размахивая рукой.

— По мне — так расстрелять его, и вся недолга! Всех их надо давить! И тварей! И этих людишек. Как они себя называют — первачами? Скитниками? Да, по мне, они скоты первейшие! Ненавижу!

— Он нужен нам! — произнес майор Гузенко.

— Это вам он нужен! Экспериментаторы долбанные… — побагровел генерал, остановившись перед майором. — А мне он на хрен не сдался! Я давно предлагал еще разок жахнуть по этой Полосе. А вы тут… Подавай вам сталкеров гребанных!..

— Я не стану с вами сотрудничать, — твердо произнес Тихон.

— Что?! — повернулся ко нему генерал. — А ну-ка Верховцев, покажите ему, как надо разговаривать…

— Я вам не подчиненный! — сказал Тихон, чувствуя жар протеста.

— Остыньте немного, голубчик! — забеспокоился Верховцев и, заметив, что Тихон пытается встать, крикнул: — Стойте! Не надо!

Тихон хотел подняться с кресла, но вдруг ударило в голову, и как будто ноги отнялись. Над головой что-то загудело. Вероятно, колпак.

Вот, блин, попался! Конечно же, это пыточное кресло, и никаких пристяжных ремней не надо, научно-технический прогресс ведь не стоит на месте…

— Что вы делаете!.. — еле выговорил Тихон, смотря на Верховцева. Губы и язык онемели, как после укола обезболивающего, и он больше не мог произнести ни слова.

Он вновь попытался встать, от натуги зажмурив глаза, и ему показалось, что они вчетвером навалились на него, так стало тяжело. Но где-то краем сознания ощутил, что на самом деле, кроме Верховцева, никого рядом нет. Это, вероятно, так действует кресло…

Провода!..

Он повернулся к столу, за которым сидел доктор, но, как ни силился, не смог дотянуться до проводов. Правда, сумел ударить ногой стол, на котором стоял аквариум. В аквариуме что-то треснуло, плеснуло через край, а затем стеклянная конструкция повалилась на бок и с грохотом ударилась об пол.

Превозмогая наваливающийся обморок, Тихон искал силы внутри себя. Вернулось второе зрение, он увидел фигуры уставившихся на него людей и понял, что для них, полагавшихся на особенное кресло, неожиданна его способность сопротивляться.

Рука, нацеленная на провода, сдвинулась с места.

— Зря вы так, господин генерал! — словно из колодца услышал он голос Храмцова. — Если он вырвется, нам не поздоровится!

— Так сделайте же что-нибудь! Верховцев!

— Я, конечно, могу дать максимум, — откликнулся доктор. — Но мы рискуем его потерять!

— Я сказал, действуйте! Жить захочет — выживет!

А Тихон все тянулся к проводам.

— О нет! Не помогает! Остановите его!

Верховцев истерически завопил. Майор и Храмцов кинулись к нему на помощь, но и втроем они не в силах были остановить его руку, превратившуюся в железную клешню и неотвратимо двигавшуюся к развесистой косе проводов.

— Электрошокер! Скорее! Дайте его мне! Там, в тумбочке, за стеклом! — закричал Храмцов. — Скорее! Будет поздно…

— В таком состоянии у него может остановиться сердце!

— Зато сами останемся живы!..

Тихону почудилось, что тело его взорвалось, едва он ощутил, как невидимая молния десятками тысяч вольт ударила в шею. После этого сознание его окончательно выключилось, и он погрузился в черноту.

* * *

«Тихон!..» — еле слышно позвал его кто-то.

Злотников с трудом разлепил веки и не сразу (еще не исчез туман в глазах) узнал нависшую над ним рыжую физиономию.

— Алекс?! Ты что здесь… — ему показалось, что он не слышит собственного голоса. А тут и в ушах зазвенело так больно, что Тихон зажмурился.

Когда немного отпустило, он снова услышал голос Алекса.

— Ну что, очухался, приятель?

Тихон во все глаза разглядывал друга. Одновременно рождалось чувство, будто под черепной коробкой шевелится что-то живое, будто черви или жуки беспрепятственно лазают между извилин, щекоча и зудя до невыносимости. Он схватился за голову, сдавил виски, чтобы избавиться от неприятных ощущений, но постепенно осознал, что никаких насекомых в голове, естественно, водиться не может, а это кто-то копошится в его сознании. Разумеется, Алекс.

— Как ты здесь оказался? — спросил он.

— Долго рассказывать…

Тихон поморщился. Голова кружилась и слабость растекалась по телу.

— Похоже, этот Храмцов меня вырубил.

— Ты уже общался с ним? — спросил Алекс. — Ну что же, рад тебя приветствовать, коллега! Добро пожаловать в ад! — он усмехнулся.

— Значит, мы снова вместе? Почему?

— Не совсем вместе. Впрочем, ты скоро поймешь, о чем я. Но ты прав. Мы оба с тобой уникальны, — произнес Алекс. — Оба выбрались живыми из Полосы. Я раньше. Ты позже. Они тебе уже рассказывали о том, что ты здоровее всех живых?

— Здоровее? — Тихон кисло улыбнулся. — До сих пор подняться не могу.

Он вспомнил про колпак над головой.

— Там кресло было…

— Радуйся, что не «испанское», — рассмеялся Алекс. — И что яйца снизу не поджарили.

— Что же смешного? Оно реально не позволило мне подняться. Какое-то излучение. Что они хотят? Подчинить себе?

Эджертон задумался. Но вся его серьезность продолжалась лишь несколько секунд. Вернулась привычная ухмылка и хитрый прищур.

— Что-то типа того, — ответил он.

— И все-таки странно, что именно мы с тобой попали в число избранных. Не кто-нибудь, а старые друзья.

— Вовсе не странно. Вспомни аварию на прииске. Почему случилось именно так, что из всех наших лишь мы с тобой выжили? Наверное, неспроста. Что-то есть внутри нас такое. Да, пожалуй, и раньше было.

Голова у Тихона опять закружилась, и появившиеся в глазах черные мухи мешали хорошенько разглядеть все вокруг. Но он заметил, что эта камера другая — не та, в которой он сидел раньше. Более комфортная, похожая на больничную палату. Унитаз и раковина отделены перегородкой-ширмой, вместо нар — кровать с мягкими тюфяками, и главное — приличного размера окно, сквозь которое пробивался яркий солнечный свет.

— Неплохая конура, — удивился он.

Алекс придвинулся к Тихону.

— Ты устал, наверное! — сказал он, как показалось Тихону, излишне настойчиво. — Тебе нужно прилечь.

Тихон снова лег на кровать и уставился в потолок.

— Они тебе рассказывали что-нибудь о Полосе? — спросил Алекс.

— Нет.

— Совсем ничего?!

— Может, ты восполнишь этот пробел? — сказал Тихон.

— Закрой глаза! — сказал Алекс.

Тихон подчинился.

— А теперь попробуй мысленно обратиться ко мне.

— Как это?

— Чему удивляешься? Уж это ты должен суметь!

Чтобы сосредоточиться, Тихон вспомнил, что однажды испытывал что-то подобное — когда прочел мысли албасты. Надо лишь вспомнить те ощущения.

Ему вдруг представилось, что сознание похоже на нераскрытый, несозревший до конца цветочный бутон. Никто не знает, что находится под зеленой кожицей, но и спрятавшимся лепесткам недоступен солнечный свет и воздух. И это станет возможным, если только сам цветок захочет раскрыться…

В голове появился неотчетливый гудящий фон. Тихон ждал, что Алекс хотя бы сейчас отправит ему какой-нибудь мысленный посыл. Но Алекс молчал.

Вокруг все так же темно и пусто.

Впрочем, нет… Что-то едва уловимое он нащупал неподалеку от себя. И не решался открыть глаза, боясь, что спугнет это непонятное ощущение.

Тепло… Еще теплее…

Он уже было обрадовался, как вдруг ощущение теплоты исчезло.

«Нет. У меня ничего не получается!» — в отчаянии воскликнул про себя Тихон.

«Как это не получается? Очень даже получается!»

Теперь Тихон и вовсе боялся открыть глаза. Разные мысли роились в его сознании. Не торопясь, он выбирал самую важную из них. Ей сопутствовал легкий страх.

— Кто мы такие, Алекс?! Мутанты?

— Я бы по-другому сказал. Меченые Полосой.

«Но зачем? Для чего меченые?.. В чем смысл и чем это грозит мне? Чего ждать завтра? Чего хотят от меня те люди?..»

Он отсылал вопросы беспорядочно, совершенно не задумываясь о том, что надо учиться управлять и этой своей новой способностью. Надеялся, что Алекс разберется в хаосе его мыслей.

— Без паники, друг. Многое ты узнаешь сам. А я здесь для того, чтобы попросить тебя за других людей. Спаси их. Ты сможешь…

— Кого спасти?

— Они хотят отправить в Полосу отряд с особым заданием. Их не заботит, что эти люди не способны выжить в Полосе. Однажды это уже проделали со мной и группой бойцов. И только я уцелел! Но их задания не выполнил. И они снова хотят направить туда группу. Все погибнут, я уверен! И только ты сможешь спасти их. Их, наверное, отправят вместе с тобой. Научи их, как жить в Полосе.

— Но как?! Я сам толком еще ничего не знаю! — едва не закричал вслух Тихон.

— Не отказывайся заранее. Только ты сможешь спасти их. И особенно я тебя попрошу… Это моя личная просьба. Спаси ее… Ты узнаешь. Она одна в отряде женщина…

— Та, о которой ты говорил?

— Да. А теперь слушай меня очень внимательно!..

В этот раз мысли Алекса ворвались в сознание Тихона многоголосым потоком. Тихон поначалу испугался, что не разберется в них, скорее утонет, чем сумеет вцепиться хотя бы в одну. Но они быстро упорядочились, и произошло невероятное — сознание Алекса открылось перед ним, словно книга…

Тихон впитывал все, что передавал ему друг. Как во сне возникали перед ним образы и главные звенья событий, которые демонстрировал Алекс. Будто кино, за одним лишь исключением: Тихону казалось, что он не просто наблюдатель, но главный персонаж. Словно он и есть Алекс…

19. Я — Алекс

…Вертолет над Полосой. Где-то внизу земля, захваченная неведомой силой. Но ее не видно из-за сильного тумана, над которым мы летим. Говорят, что и не туман это вовсе, а какая-то странная субстанция, только похожая на туман или плотную дымку. Невозможно представить даже, что где-то там, внизу, под нами — заросшие бурьяном дороги, по которым давно никто не ездил, вымершие леса, реки и озера без живности…

На борту два десятка солдат. Среди них и я, Алекс Эджертон. Боевая единица команды, направленной в Полосу для выполнения особого задания. Нам нужно попасть в глубь Полосы. Как можно дальше. Туда, где ее странная сила становится еще могущественнее. Мы были выбраны как лучшие из лучших. Но трудно избавиться от чувства, что сидит в каждом из нас. Это чувство — обреченность. Поскольку мы знаем — назад вернутся не все. А может быть, никто не вернется…

Кажется, я уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но по лицам бойцов понимаю — что-то происходит. Вижу вспышки красного фонаря и слышурев сирены. Значит, объявлена десятиминутная готовность. Скоро посадка. Я выглядываю в иллюминатор и по-прежнему вижу под нами сплошную белесую пелену. Поворачиваюсь назад, и взгляд мой утыкается в тяжелые цилиндры, что стоят у пандуса. Сигнал от этих цилиндров отражаются на дисплее моего маяка — их цвет темно-алый, кровавый. Собранные вместе, они образуют пульсирующее пятно…

Хоть мне это и не положено, я знаю о их назначении — это взрывные устройства. Должно быть, чудовищной силы. Но мне запрещено спрашивать и задаваться вопросами. Я — солдат. И должен благодарить Бога за счастье, что выпало мне — служить в армии Федерации в наше неспокойное и ничего не гарантирующее время. Я думал, буду жить на страховку после аварии на шахте, но жизнь распорядилась иначе. И угроза нищеты, растворения в человеческом мусоре отступила только благодаря армии. «Вы не отбросы общества, вы гордость федеральной гвардии» — так несколько месяцев назад кричал нам, великовозрастным ублюдкам, сержант в учебке, желая поднять наш моральный дух. Много чего кричал и другого — переходя с ломаного языка Достоевского и Толстого на язык Шекспира, Киплинга и обратно. Как-никак потомок давних эмигрантов из Сибири. Впрочем, как многие из нас. И я не исключение — мои русские предки жили в Новосибирске.

Я — солдат. И должен порвать глотку любому, кто бросит обвинение в адрес Федерации или БЭН. Так что не вопросы я должен задавать, а делать, что скажут. Скажут, и я потащу эти цилиндры хоть на край света, сквозь туман, вместе со всеми…

Я чувствую, что машина пошла на снижение. Снова поворачиваюсь к иллюминатору. Мне еще предстоит восхититься мастерством пилотов — ведь всякий раз, когда мы направляемся в Полосу, им приходится ориентироваться в этом пространстве буквально на ощупь, чтобы найти место для посадки. А здесь туман должен быть еще плотнее, все-таки центр Полосы.

Но, оказалось, ожидая посадки, мы радовались прежде времени. Что-то постороннее вмешалось в гул работающих двигателей. Я выглядываю в иллюминатор и вижу дрожащие лопасти винтов. Воздух под нами густеет на глазах до состояния киселя и уплотняется настолько, что движение вниз прекращается.

Пилоты сдают назад — и снова рывок вниз. Такой же безуспешный. Мне кажется (нет, я готов поклясться!), что это туман не пускает нас.

Неожиданно машина ухнула в пустоту, но вроде бы сразу выправилась. А вскоре все повторилось, и вдобавок появилась вибрация, настолько сильная, что, кажется, скоро вертолет развалится на куски. Он содрогается всем корпусом, фюзеляж скрипит, будто кто-то сдавливает его со всей силы. Не знаю, как другие, но, грешным делом, я думаю, что и это — проделки тумана.

Неожиданно становится тихо. Вибрация исчезла, а вместе с ней пришло ощущение падения. На этот раз не прекращающееся.

Я, Алекс Эджертон, давно позабывший о том, что такое Бог, закрываю глаза и начинаю бормотать «Отче наш» — это единственное, что приходит мне в голову. Только бы смерть не была долгой и мучительной.

Можно сказать, нам повезло. Пронзив туман, с небольшой высоты, машина упала на склон горы, поросшей лесом. Пятнадцать тонн металла, в одно мгновение лишенного подъемной силы, рухнули и, крутясь, кувыркаясь, начали разламываться, ударяясь о могучие многосотлетние дерева. Впрочем, этот момент не остался в памяти. Все произошло в считанные секунды.

Живыми остались те, кого не проткнуло, не раздавило деталями каркаса и полопавшейся обшивки. Когда скрежет и треск прекратились, под аккомпанемент собственных криков и стонов мы начали выползать из покореженного фюзеляжа. Из тридцати человек пятеро навсегда вышли из строя. Их раны оказались слишком глубоки.

Жив капитан. И всем, кто еще может держаться на ногах, приказано строиться, плечо к плечу, поскольку ничего не видно на расстоянии двух метров. Не потеряться помогают маячки, прикрепленные к рукавам каждого из нас. Большое розовое пятно на дисплее — это вертолет, вернее, то, что от него осталось. «База». Все остальные пятна, оранжевые и помельче — это мы и наши погибшие товарищи, а также темно-алые пятна от цилиндров, несущих в себе губительную опасность.

Мы в лесу. И в густом непроглядном тумане. Без всякой надежды на помощь со стороны, только никто не решается высказать эту мысль вслух.

Капитан приказывает активировать цилиндры. Мы обязаны выполнить эту задачу, даже ценой собственных жизней — такова наша задача. И после того, как таймер приведен в действие, капитан дает команду уходить.

Но куда идти? Здесь не работает навигация, невозможна дальняя связь. Все, что у нас есть, — компасы, еще сохраняющие послушность в этой аномальной зоне. По компасу с равным успехом можно выйти к старой дороге, но так же и угодить в непроходимое болото. Впрочем, иных вариантов нет, и нам приходится идти на северо-запад. Можно, конечно, остаться, залечь в кусты и ждать, когда тебя накроет ядерным взрывом. Но всем нам хочется жить и каждый верит, что произойдет чудо и мы сумеем выбраться отсюда раньше, чем закончатся злополучные двадцать четыре часа. Час, проведенный в полете над Полосой, можно не считать. Наша точка отсчета — время падения. И если мы совершим невозможное, то через двадцать часов безостановочного хода сможем вырваться из Полосы.

Мы еще верим в свое будущее. Подбадриваем друг друга анекдотами и тупыми шутками. Кто-то даже заводит песню, но его не поддерживают…

Идти становится все тяжелее. Куда-то девались силы. Кажется, что их всасывает в себя туман. Время тянется медленно. На часах — 21:44. Должна наступить ночь, но ее нет. Сверху льется молочный свет, как будто солнце навеки замерло где-то над туманом. Но ясно, что такого не может быть. Вероятно, светится сам туман.

С какого-то момента вдруг очень захотелось спать. И, кажется, этого только и добивается Полоса. Будто туман живой, и вдобавок кто-то прячется в нем, и наблюдает за нами. Ждет, когда мы напрочь лишимся сил и упадем. Чем дальше, тем это ощущение становится сильнее и не отпускает. «Тебе не кажется, что там кто-то есть?» — обращаюсь я к идущему рядом солдату, и по его округлившимся глазам понимаю, что не один думаю о том же.

«Говорят, здесь должны быть мутанты», — говорит он вдруг и уверяет, что в Полосе водятся медведи-людоеды, выросшие до огромных размеров. Кто-то не к месту вспоминает про собак, исчезнувших из поселений и («знающие люди говорят!») переселившихся в эти места, чтобы убивать случайных путников. Неспроста, мол, отсюда многие не возвращаются. Третий начинает рассказывать про албаст — тех тварей, о которых треплются, что они похищают детей и тащат их в Полосу.

И начинается… Каждый словно желает родить образ пострашнее, чем предыдущий рассказчик. Капитан пытается их заткнуть, но его никто не слушает. Всеми овладевает какое-то безумие.

Чувство близкого конца охватывает меня. Я вспоминаю, как однажды испытал схожие эмоции, это произошло в тот злополучный день, когда мы с Тихоном Злотниковым и несколькими товарищами оказались заживо погребенными под завалами шахты. Наши товарищи верили, что нас спасут. Мы с Тихоном не сомневались, что умрем. Кто-то может сказать, что мы лишили себя надежды. Но это не так.

Нет ничего на Земле и во Вселенной, что не имеет смысла, а значит, и смерть его имеет. Она имеет смысл для меня, для тебя, для любого из нас, кто должен уйти из этого мира. И нет пустоты после нее, а есть что-то другое, чего мы не можем знать в силу своей ограниченности. Так мы утешали себя, когда дышали скупым шахтным воздухом, считая, как нам с Тихоном казалось, последние минуты жизни и целиком доверив себя в руки провидения. И, в отличие от наших товарищей, вскоре впавших в отчаяние, мы совершили обратный переход — отготовности к смерти к желанию жить. Но сначала — пересмотрев свою прошлую жизнь. Отделив зерна от плевел, заочно простив тех, кому сделал больно, и прося прощения у тех, перед кем этого уже невозможно сделать.

Вероятно, это помогло нам задержаться в этом грешном мире, а значит, продолжать двигаться к какой-то цели, продолжать накапливать что-то в своей душе, чтобы принять неизбежный, но, наверное, другой и, надеюсь, лучший конец, нежели смерть в душной ловушке.

Спасло нас то, что за эти, казавшиеся бесконечными, дни пребывания под землей мы поняли, ради чего нам дана жизнь: чтобы двигаться вперед и вверх, если отталкиваться от того, что назад и вниз — это уготованная дорога в ад. Однажды приходит смерть, которая подводит черту твоим деяниям, и настает момент, когда ничего более нельзя изменить в себе и вокруг себя. Эта невозможность и есть то, чего мы на самом деле должны бояться!

Когда уже ничего нельзя поделать и ничего не исправить — вот что должно быть по-настоящему страшно.

А для того, кто всю жизнь сопротивлялся злу, живущему в нем и в окружающем мире, кто делал все, чтобы двигаться вверх, — тому нечего бояться неизбежного. Пусть он полз медленно, со скоростью черепахи, но все-таки полз, быть может, даже и падал, но вставал, отряхивался и снова карабкался, стараясь подняться как можно выше, — и ему нечего бояться. Потому что любой труд, даже самый малый, должен быть вознагражден.

Так если я перебоялся тогда и обрел веру, почему же должен бояться сейчас и поддаваться приступу малодушия?

Постепенно мне удается победить страх. Да, мне по-прежнему, кажется, что кто-то или что-то прячется в тумане. Но теперь я хочу видеть, что там. Знать, что меня ждет! Встретить опасность лицом к лицу. Возможно, я должен понести ответ за свое отступничество. Ведь если мне подарили жизнь тогда, в шахте, правильно ли я распорядился ею? Кто подарил — тот и должен спросить…

* * *

Не знаю, что заставило меня скользнуть в сторону и отдалиться от группы.

Рядовой окликнул меня, а позже, я слышал, поднял тревогу. И не думая откликаться, я продолжаю уверенно шагать вперед, обходя медленно выплывающие из тумана стволы неохватных лиственниц. Бросаю взгляд на дисплей и замечаю, как беспокойно двигаются пятнышки на нем. Несколько наших отправились за мной следом. Мне захотелось бежать, чтобы они не настигли меня…

Я не просто хочу жить, я хочу знать, что здесь происходит! И я только сейчас понял, что это возможно. Полоса — это особенное место, если она вновь заставила меня задуматься о смерти и о жизни.

И вдруг ко мне мне пришло откровение.

Выжить в Полосе, узнать ее, принять и понять ее, в конечном итоге — вот моя цель. И если я хочу это сделать, я должен предотвратить взрыв!

Мы сделали ошибку. Только она не в том, что мы собрались взорвать Полосу. А в том, что надеемся таким глупым способом уничтожить ее.

Дураки! А если это повлечет за собой последствия, которых мы даже представить не можем? Конечно, это не мое решение и, как солдат, я обязан подчиниться ему. Но почему — обязан? Кто сказал, что человек, отдавший этот приказ, не может ошибаться? И я склонен считать, что, находясь здесь, я свободен от обязательств, которые брал на себя ТАМ.

Я вдруг представил себе взрыв, который сметет здесь все: деревья, траву, даже землю сроет, будто ковшом. И нас, как пылинки, разметет повсюду, ни следа не оставит. Но Полоса останется. И туман будет все так же висеть в воздухе. И никто не переубедит меня в обратном.

Так зачем же эта затея? Чтобы оправдать себя — мол, мы хоть пытались?

Но как вернуться к цилиндрам? Это казалось невозможным. Мы удалились слишком далеко, и сигнал маяков с детонаторов был настолько слабым, что не пробивался сквозь туман.

Я пытаюсь настроить прибор, увеличить его чувствительность. Но вижу только пятнышки бегущих ко мне бойцов.

И тут я решаюсь на невероятное. Коль Полоса — необычное место, так, может быть, она услышит меня?

— Послушай, ты! — надрываюсь я, обращая свой крик в туманную густоту. — Сделай же что-нибудь! Неужели ни один человек в мире не стоит того, чтобы познать тебя? Неужели ни один?..

Туман проглатывает мой голос, и когда воцаряется тишина, я вдруг вижу, как экран вспыхивает, заполняясь множеством теплых зеленых точек. Вначале я испугался, что прибор испортился, а когда устремился вперед, направляясь на пульсирующий сигнал, что светил в углу экрана, я понял, что все эти зеленые точки — деревья, что окружают меня.

Бежать стало не в пример легче, нежели моим преследователям. Даже рельеф местности отображается на экране в виде густого фона, где ямы, овраги, или бледного, где мне приходится бежать по склону вверх.

Заветная точка становится ярче по мере того, как я приближаюсь к ней. Я бегу, выбиваясь из сил, и думаю о том, сумею ли разблокировать детонаторы. Я ведь не видел, как их пускали в действие.

Вот и разбитый вертолет. Он вынырнул из тумана, как туша раненого дракона, зияя отверстиями в кабине, словно зубастой пастью.

Где-то рядом должны быть цилиндры. Ориентируясь по маяку, я замечаю их по ярко горящим таймерам, поблескивающим сквозь туман красными циферками. Вот только что-то не так в этих циферках.

Я присматриваюсь к ним и замечаю, что они неподвижны. Застыли на отметке 23:50. Смешно сказать: именно через десять минут после того, как капитан привел их в действие и дал приказ уходить.

Смех вдруг разбирает меня. Я хохочу, не в силах удержаться на ногах и падаю на спину.

И мы надеялись перехитрить силу, против которой ничтожны?

Я вижу туман над собой и вокруг, и волна благодарности к его силе захлестывает мою душу, когда я понимаю, что сумел пробиться через какой-то барьер. Все не зря — и мои мысли, и мой страх, и эти точки на экране.

Точки!.. Скоро здесь будут солдаты!

Опомнившись, я вскакиваю на ноги. Может быть, это и не имеет смысла теперь, но я обрываю провода с цилиндров, и сразу гаснут цифры на дисплее. Забросив провода подальше в туман, я понимаю, что вряд ли товарищи поймут мой поступок. Они уже близко, и я отчетливо слышу их голоса. Через минуту-другую они окажутся возле цилиндров. А та фантастическая подсказка на дисплее моего маяка исчезает. Теперь, видно, Полоса решила, что с меня достаточно. И я не могу более полагаться на быстроту своих ног.

Когда-то я думал: может ли так случиться, что мне придется стрелять в сослуживца? И не мог представить, что это окажется возможным. Но теперь стреляют в меня.

Когда первые пули звонко чиркнули о металл цилиндров, я сорвался с места. Насколько можно, прибавил ходу, на бегу снимая свой маячок. Снова раздались выстрелы. На этот раз пули догнали меня — одна оцарапала ногу, вторая ударила в плечо. Но я успел сорвать маяк и швырнул его раненой рукой в сторону.

Вдруг какая-то черная птица выскочила из тумана, едва не задев лицо. А за ней вторая. От неожиданности я остановился и крутанулся, чтобы проводить их взглядом. Но как появились они словно из ниоткуда, так же и растворились бесследно в тумане.

А я растерялся. Отвлекшись на птиц, потерял направление. Голоса в тумане теперь как будто раздавались отовсюду, и не было возможности точно понять, куда мне нельзя бежать, чтобы не попасть в руки своих же бойцов.

Стоя на месте, я заметил, что туман вдруг начинает медленно расступаться передо мной, разрываясь на куски, словно вата.

Ну, вот сейчас и произойдет то, что должно произойти. Но к этому моменту я давно справился со своим страхом.

Внезапно налетевший ветер разогнал остатки тумана, и оказалось, что я стою в центре лесной поляны. Одновременно я заметил, что все деревья, растущие по краю этой поляны, облеплены угольно-черными птицами — точно такими же, как те две, что испугали меня своим неожиданным появлением. Их много, и ветви склоняются под их тяжестью.

Мне пришла в голову мысль, что именно птицы могли быть теми существами, которым туман не мешал видеть и наблюдать, когда я ощутил, что кто-то подглядывает за нами. Каким-то образом я почувствовал, что от птиц исходит мощная энергетика, но не знал, чего именно ожидать от них.

Оборачиваюсь, на всякий случай ищу пути отступления. Но там, за пределами круга, в котором я оказался, туман и не думает растворяться. Он все такой же густой, и если я решусь бежать, то лишь до первого дерева, о ствол которого разобью себе лоб.

Итак, я стою в самом центре поляны. И птицы повсюду, в том числе и за моей спиной. Одна из них вдруг спрыгнула с ветви и, поднявшись надо мной, застыла в воздухе. Задрав голову, я хочу разглядеть ее. И замечаю, что птицы надо мной уже нет. Вместо нее — некое подобие наконечника стрелы.

Когда угольно-черное острие направилось в мою сторону, я даже не успел крикнуть. Инстинктивно зажмуриваюсь, как вдруг голова взрывается ужасной болью. Я падаю на колени, обхватив руками затылок. Отодвинутое на задворки сознание шепчет едва слышную подсказку: крови нет и голова цела, ладони тоже!

Я осторожно шевелю пальцами и убеждаюсь, что это правда. Но радость моя преждевременна. Со всех сторон слышится грозный шелест. Подняв голову, я вижу, что птицы покинули деревья и, точно так же, как и первая, зависли в воздухе, предаваясь метаморфозе.

Пытаюсь встать, ноги не слушаются. Хочу кричать, напугать их — голос пропал. Да, наверное, и невозможно испугать их криком. А птицы поворачиваются ко мне остриями своих вытянувшихся клювов…

Они стали ударять в меня одна за другой. С коротким интервалом до следующей пытки. Я больше не держал руки на голове, да и не было никаких рук. Не было и ног, и головы тоже не было. Будто и не я это, а мешок с костями, под завязку набитый болью.

Все закончилось тем, что я упал лицом в землю. Снова услышал странное хлопанье их крыльев. Но мне все равно. Если эти птицы хотят добить меня — пусть так и сделают!

Но я не угадал: шелест крыльев стих, и воцарилась мрачная тишина. Значит, улетели! Мне бы набраться решимости и поднять голову, но я не могу заставить себя сделать это. Наконец, когда боль отступила, я приподнялся и увидел, что птицы так же сидят на деревьях. Разве что их стало меньше.

Я ощупываю себя и убеждаюсь в том, что совершенно цел, и даже кровь не сочится из плеча, кудаугодила пуля — это странно, но, впрочем, мне не до того, чтобы придавать значение этому необычному факту.

Я услышал крики моих товарищей. Они становились громче и ближе. Вскоре они выскочили на поляну. Все до единого. Во главе с капитаном. Они недоуменно поглядывали друг на друга, словно не доверяя этому странному месту, где отсутствовал туман. Я хотел подняться и шагнуть им навстречу, но ноги не слушались. Если они хотят убить меня, то, Господи, дай мне сил встать на ноги! Не хочется валяться перед ними…

Я все же сумел встать на колени.

«Вот же я!.. Теперь можете стрелять!..»

Но они не слышали мой крик. Парни и капитан продолжали смотреть вокруг и не видели меня. Между тем с появлением солдат птицы пришли в возбуждение. Возобновился шелест их крыльев, становился все громче. Я уверен был, что сейчас произойдет то же самое, что и со мной. Однако бойцы, казалось, совершенно не замечали рассевшихся по ветвям черных маленьких оборотней. Как и меня.

А потом началось… Птицы сорвались с веток и стали вонзаться в тела солдат, которые заметались по поляне, крича от боли. Но как бойцы ни пытались, туман не выпускал их. Они словно оказались в заколдованном кругу, из которого нельзя вырваться. И опять странно было, что никто из них не задел, не затоптал меня своими тяжелыми ботинками. Будто что-то мешало им приблизиться ко мне, заставляло вовремя вильнуть в сторону.

Началась беспорядочная стрельба. Они совершенно не понимали, куда нужно целиться и во что. А явдруг ощутил, что мозг мой способен улавливать мысли этих обезумевших людей, всерьез напуганных болью, что хлынула в их тела. И я теперь совершенно точно знал, что, в отличие от меня, они почему-то не видят птиц. Впрочем, они и друг друга не видели. Перед глазами у них возникли порождения собственного разума, словно выплывшие из тех рассказов, которыми бойцы перед ночевкой пугали себя и остальных.

Телепатический канал, открывшийся против воли моего сознания, позволял мне видеть образы этих чудовищ, демонов, мутантов, способных лишь убивать. Я лежал на земле и видел, как товарищи мои гибли от собственных пуль, думая, что стреляют в реальных уродищ. И я не мог ничего поделать. Я даже не уверен был, не убьют ли они меня случайно. Однако какая-то сила хранила меня, пропускала пули сквозь мое тело, не причиняя вреда. Как будто я и все остальное вокруг существовали в разных плоскостях реальности.

Я почувствовал соль на губах — мои слезы. Слышал свой голос, шепчущий проклятия в адрес птиц, спровоцировавших бойню. Я вовсе не хотел этих смертей…

Когда упал последний боец, все на поляне снова укрылось за плотным непрозрачным покрывалом. А ко мне вернулась способность двигаться.

Сделав несколько шагов, я увидел чью-то руку и маячок на ней. Мерное дрожание точек на дисплее принял за теплящуюся жизнь. Но на самом деле точки не шевелились. Я бродил вокруг, выискивая каждое тело, постепенно убеждаясь, что смерть моих товарищей — свершившийся факт.

Я остался один. Должно быть, единственный живой человек на многие десятки, а то и сотникилометров вокруг. И самым страшным было то, что я не понимал, почему именно я остался жив. Вернее, я понимал, что Полоса каким-то образом выделила меня из числа остальных и защитила. Но для чего?..

Сначала мне захотелось похоронить их, но я отказался от этой физически неисполнимой затеи. Сняв с погибших маячки, я начал искать дорогу к разбитому вертолету, ориентируясь по собственным следам и выстраивая из маячков что-то вроде глиссадных огней. Затем вернулся обратно на поляну. Откуда-то взялась решимость и силы — без устали я таскал тела к вертолету. На все это я потратил остатки того времени, которое безопасно мог провести в Полосе. Закончив, я закрыл глаза последнему бойцу, выбрался из вертолета, и, лишенный сил, упал в траву…

Я лежу, прислушиваюсь к ее запаху и, зная, что времени не осталось, почему-то с надеждой думаю о будущем. Мне кажется, что, уснув сейчас, я не умру. Проснусь завтра. И совершенно другим человеком.

Наконец я засыпаю…

* * *

…Тихона будто обдали студеной колодезной водой, заставив вынырнуть из яркой правдоподобной реальности, где он и вправду был Алексом Эджертоном…

Открыв глаза, он зажмурился от яркого света лампы на потолке. Сел и был ошарашен тем, что находится в той же камере, откуда его увели на допрос.

Зажмурился и снова открыл глаза. Ничего не изменилось.

И никого не было в камере. Да и не могло быть.

Бред? Сон? Просто сон, или сон, открывающий правду?

«Значит, с Алексом случилось почти то же самое, что и со мной. Эти птицы. Они так же вселились в него…»

Тихон услышал, как звякнул замок. В камеру заглянул охранник:

— Злотников. На выход!

В камеру вошли пятеро. Заставили повернуться к стене. Испытывая непрекращающееся дежавю, Тихон под конвоем проследовал тем же путем, что и вчера. Та же дверь с глазком камеры, та же расстрельная комната. И точно так же, едва он вошел в зал, заставленный мешками с песком, из следующей двери высунулся человек в грязном хирургическом халате. Доктор Верховцев.

— Пожалуйте сюда, голубчик! — позвал доктор с точно такой же интонацией как и вчера.

«Давят на психику!» — решил Тихон.

Он обернулся к конвоирам. Но те остались за тяжелой дверью. Его опять залихорадило, когда он вошел в покойницкую, из которой потянуло холодом и кровью. В заставленной шкафами и оборудованием комнате у компьютерного стола стоял Верховцев.

— Проходите. Присаживайтесь, присаживайтесь, — сказал тот, показывая за ширму. — Убивать вас мы не собираемся!..

«Бред!»

Он посмотрел на кресло, сесть в которое предлагал ему Верховцев. Обратил внимание на засаленную, потертую обшивку подлокотников. На соседнем столе красовался аквариум.

Целый!

Тихон не мог поверить, что все это с ним происходит второй раз. Напрашивалось лишь одно объяснение. Каким-то невероятным способом он сумел заглянуть в будущее. Что если я сумел предвидеть все то, что может сейчас произойти? Бывает ли такое?

Бывает — подсказывал весь предыдущий опыт. Теперь ничему нельзя удивляться. Но можно ли как-то изменить ход событий? Ему вовсе не хотелось вновь испытать все то же самое, что и «вчера». Особенно тот момент, когда в шею воткнули электрошокер.

Он заметил, что в комнате охранник — и это было, пожалуй, единственное исключение из подсмотренной сознанием реальности.

«Почему „вчера“ не было охранника?..»

Голова немного кружилась. Тихон снова осмотрел комнату, особо обратив внимание на стеклянный шкафчик, из которого, как он помнил, Верховцев велел Храмцову достать электрошокер. Какой-то прибор среди прочих инструментов лежал на полке ближе других. До шкафчика два шага — всего два, и он будет у него в руках.

Вот только охранник…

— Странно, что вы не спрашиваете, зачем вы здесь? А вдруг на вас опыты решили ставить, а? Смертельные! — балаболил доктор.

Не дождавшись ответа от помрачневшего Тихона, он хихикнул.

— Меня зовут Аркадий Верховцев. Вы можете звать меня просто — доктор Верховцев. Помните старый мультик «Тайна третьей планеты»? Мне в детстве жутко нравился. А вам?..

Тихон промолчал. Его мутило. Он сделал вид, что готов опуститься в кресло. Продолжая смотреть на стеклянный шкафчик, в отражении заметил, что охранник в нарушение всяческих инструкций, отвернулся, разглядывая какой-то плакат. Возможно, потому и не было его в видениях Тихона, что этот горе-сторож не представлял особой опасности.

Мгновенно родился план, поспешный, но хоть какой-то. Тихон рванулся к шкафу и дернул на себя дверцу, ломая хлипкий замок, потянулся за шокером. Охранник успел лишь повернуться к нему, а Тихон уже оказался рядом и мощным разрядом вывел его из строя.

Держа в руках путы проводов, Верховцев наблюдал за ним, стоя с открытым ртом и не шевелясь. Тихон шагнул к нему и поднес шокер к его лицу.

— Чуешь, чем пахнет? — грозно прошептал Тихон. — И не вздумай кричать!

— Что… что… — закудахтал старик, испуганно глядя на опасный прибор. Изо рта его несло перегаром, но видно было, что Верховцев протрезвел в одно мгновение.

— Где мальчик и девушка, которых задержали со мной? Где они содержатся?

Верховцев замотал головой.

— Я не знаю, — плаксиво застонал он.

Покрасневшее лицо и слезы говорили о том, что старик не врет. Значит, должен знать генерал Антонов. Или майор Гузенко. Эх, сейчас бы мне помог Алекс. Но не зря ведь он явился ко мне во сне. Может быть, он где-то здесь, в тюрьме?

— Немедленно прикажите привести сюда Алекса Эджертона! Вы поняли?!

— Да, да, конечно! — закивал Верховцев, но снова скуксился. — Только, только… Где я его возьму?

— Что значит, где?

— Уберите, пожалуйста, — натурально зарыдал Верховцев, глядя на электрошокер. — Это очень опасно! У меня слабое сердце.

Тихон внезапно устыдился своей грубости.

«Что это со мной?!» — он стиснул зубы, пытаясь убедить себя в том, что кто-то, возможно, Верховцев, едва не убил его «вчера» этим же электрошокером. И не достоин жалости. Но в том-то и дело, что это происходило в другой реальности. А сейчас жертвой оказался Верховцев, и Тихону совсем не хотелось стать виновником его смерти. Он представил, какая боль ждет доктора, если он все же применит шокер, и понял, что никогда не сделает этого.

Но чтобы все-таки дать выход своей ярости, Тихон сбил колпак с кресла и раздавил его ногами. Но эта вспышка не прошла бесследно — вдруг помутилось в глазах, в мышцах возникла слабость. Рука с электрошокером онемела.

«Что со мной?..»

Дурман в голове захлестывал сознание.

Напуганный Верховцев ничего этого не замечал. Он стоял, зажмурившись, очевидно, готовый принять боль, и часто дышал.

Тут в комнату ворвались несколько человек охраны и один в штатском, в котором Тихон признал Храмцова.

«Вчера» этот молодой человек показался Тихону скромным ассистентом доктора, но сейчас Храмцов выглядел весьма уверенным и решительно настроенным.

Кто-то из охраны зашел из-за спины и выхватил у Тихона шокер. Хотели надеть наручники, но Храмцов велел повременить.

— Я ведь предупреждал вас! Вечно торопитесь! — сказал он доктору.

— Кто бы мог подумать? — жалобно протянул Верховцев.

Тихон не мог понять, что с ним происходит. Злоба вроде бы отступила, но языки пламени выжигали тело изнутри. Он опустился на пол, подогнув колени и обнимая их руками. Так было легче справиться с болью. Он видел ее источник в собственной ярости, ненависти, которая точит каждого человека. И он, Тихон, не исключение. В нем тоже есть ненависть. И нужно ее погасить. Но это давалось с трудом.

— Я схожу с ума… Что вы со мной сделали? — прохрипел он. — Что вы сделали с Алексом Эджертоном и моими друзьями?

Казалось, Храмцов очень удивился. Он приблизился к Тихону.

— Откуда вы взяли это имя — Алекс Эджертон? Что вы о нем знаете?

— Он мой друг!

— Вот как?! — Храмцов изменился в лице. — Алекс Эджертон ваш друг?.. Он жив? Вы видели его? Где?

— А вы, разумеется, не знаете, где он? — сказал Тихон.

Боль понемногу отступала.

— Могу вас уверить, Эджертона здесь нет, — сказал Храмцов. — А вот ваши друзья у нас. Кстати, когда вы с ним разговаривали последний раз?

— С кем?

— С Алексом Эджертоном, с кем же еще. Или вы бредите?

— Вчера… — сказал Тихон. — Или сегодня…

Храмцов нахмурился.

— Вы скверно выглядите.

Тихон почувствовал, как что-то капнуло на руку, и понял, что это кровь из носа. В недоумении он уставился на ладонь, будто никогда не видел собственной крови.

— Доктор, сделайте с ним что-нибудь. Отложим допрос на завтра.

Храмцов подошел к двери и ненадолго скрылся за ней. Говорил он негромко, но Тихон сумел расслышать:

— Передайте генералу, что у нас проблемы.

Ощущая невероятный упадок сил, и оставаясь где-то на краю сознания, Тихон понял, что в недавнем сне и вправду смог увидеть будущее, хотя бы даже и поменявшееся событийно.

«Это все из-за пребывания в Полосе… Как будто я стал жертвой какого-то чудовищного эксперимента» — думал он, чувствуя, как его силой поднимают на ноги и куда-то волокут…

20. Договор

Догадка оказалась верна — чуть раньше посетившее его видение будущего оказалось очень щедрым на подробности. Это окончательно стало ясно, когда Тихона из лаборатории отвели не в камеру, а в комнату, до невозможности похожую на ту, которая привиделась ему во время «разговора» с Алексом. В точности такая же, ничуть не похожая на тюремную камеру — с мебелью, хорошей кроватью, столом. Правда, окно наверху зарешечено и свободу ограничивала тяжелая дверь, за которой находилась вооруженная охрана. И видеокамеры понатыканы в углах.

Зачем его сюда привели, Тихон не понимал. Должно быть, он важен для них, и теперь его будут держать здесь для какой-то особой цели. Если это действительно так, подробности раскроются сами собой. А пока можно предаться отдыху в нормальной постели, где даже белье свежее, слегка пахнущее цветочной отдушкой.

Поутру, едва Тихон проснулся, к нему заявился Верховцев. Очевидно, о пробуждении пленника доложила охрана.

— Как спалось? — спросил он, осторожно входя в комнату. — Надеюсь, вы не станете снова кидаться на меня?

— Где мои друзья? — тяжело ворочая языком, спросил он. После вчерашнего приступа ему было тяжело говорить.

— К сожалению, я не знаю.

— А кто знает? Генерал Антонов, Храмцов, майор Гузенко?

Верховцев замялся. Вероятно, доктор не ожидал, что Тихону известны эти фамилии. Никто ведь их ему не называл.

Глядя, как разрывается доктор между желанием слинять и продолжить разговор, Тихон решил не напирать.

— Присаживайтесь, — он передвинулся на угол кровати.

— Нет, спасибо. Я ненадолго, — доктор мотнул головой.

— Да ладно вам. Смотрите, какая уютная комната, какая классная кровать. Я о такой и не мечтал. За что, интересно, такие поблажки?

— Вы заслуживаете лучшего обращения.

Тихон хмыкнул. Хорошего обращения? С электрошокером. Но, впрочем, это ведь ему «привиделось».

— Мы проверили биографию Эджертона, — сказал Верховцев. — Выяснилось, что вы с ним действительно работали на одну добывающую компанию. Странно, что этот факт вашей биографии ускользнул от нас.

— Особенно если учесть, что у вас имеется даже моя старая медицинская карта?

Тихон заметил, как округлились глаза доктора. Видно, его так и подмывало спросить: откуда вы знаете? Но Верховцеву удалось справиться с собой.

— Вы утверждали, что виделись недавно с Эджертоном. Где это было?

— Я встретил его под Ангарском. За несколько дней до того, как меня доставили сюда.

Тихон задумался: чем бы таким еще поразить Верховцева?

— Выходит, Алекса у вас нет? — сказал он. — Что ж, тем лучше для него. Хотя несколько часов назад я был уверен, что он сидит со мной в одной камере! Что я разговаривал с ним. И даже видел его сны!

«Пусть считает меня сумасшедшим».

— Галлюцинации, — возразил Верховцев. — У тех, кто побывал в Полосе, такое иногда случается.

— А до этого снилось, что меня привели в вашу комнату и стали допрашивать. Генерал Антонов. Потом парнишка этот. Храмцов.

— Он далеко не парнишка, — поправил его Верховцев. — Он начальник экспертного отдела нашей лаборатории.

— Неважно… И был еще один — майор Гузенко. Он тоже интересовался мной.

Вспомнив подробности своего видения, Тихон приподнялся и шагнул к Верховцеву.

— Я сопротивлялся, и Храмцов приказал использовать электрошокер.

Глядя, как Тихон приближается, Верховцев вжался в дверь. Возможно, там, снаружи, ждали его решения и готовы были ворваться в любой момент. Но доктор не торопился подавать сигнал бедствия. За чем-то важным он пришел сюда.

Тихон остановился. Может, и глупо было признаваться доктору в своих способностях, но ему требовалось выговориться и не держать правду в себе. Будь что будет. К тому же внутренним чутьем он не видел в докторе врага.

— Вам не интересно узнать, как я догадался, что электрошокер лежит в вашем шкафу?

— Как? — взволнованно спросил доктор.

— Дело в том, что однажды я побывал в вашей комнате! Только вот здесь! — и Тихон постучал пальцем себя по лбу. — И даже разбил ваш аквариум. Но сегодня вдруг оказалось, что аквариум невредим. Я сошел с ума? Или это какой-то другой аквариум? Или это у вас, доктор Верховцев, не все в порядке с головой и вы не помните, стоит у вас на столе аквариум или нет?

Его злая ирония ничуть не задела Верховцева. После его слов доктора будто подменили. Он стал сама серьезность.

— Нет, правда, — пробормотал доктор. — У меня есть аквариум, но…

Верховцев неожиданно замолчал.

— Ну что же вы, продолжайте!

— Аквариум — это очень странное совпадение… — пробормотал доктор. — Надо же, а я совсем забыл…

— Не знаю, что тут странного. Это же обычные галлюцинации, как вы утверждаете.

Верховцев не ответил и постучал в дверь, чтобы его выпустили. Даже если он приходил сюда с определенной целью, то сейчас начисто забыл о ней.

Вернулся он через полчаса.

— У меня для вас кое-что есть.

Верховцев достал планшет и, включив видеозапись, дал Тихону в руки.

Тихон увидел на экране теперь уже хорошо знакомую комнату с креслом. С правого угла камеры появилась чья-то спина. Человек подошел к креслу, а когда развернулся лицом к камере, Тихон узнал Алекса Эджертона. Когда тот устроился удобнее, к нему присел Верховцев и начал колдовать со своей аппаратурой.

— Тут можно прогнать. Ничего необычного.

Доктор нажал кнопку и продолжил запись на том моменте, когда Алекс во время процедуры впал в прострацию.

— Вот сейчас! — заметил Верховцев.

Тихон всмотрелся в экран. Вроде бы ничего не происходило. «Процедура» была закончена и Алекс, улыбаясь, что-то говорил доктору. Но, вставая с кресла, он вдруг пошатнулся и опрокинулся назад. Плечом ударился об аквариум, и тот раскололся. Потоки воды вместе с песком и трепыхающимися рыбками хлынули на пол.

Верховцев остановил запись.

— Никто не видел этих кадров. Это моя личная запись.

— Личная? — удивился Тихон.

— Я проводил эксперимент. И после ваших слов, что Алекс Эджертон жив, у меня все в голове перемешалось. А в особенности, когда вы сказали, будто в своем видении разбили мой аквариум. Ведь как раз за день до отправки в Полосу Алекс Эджертон сидел в этом кресле… Впрочем, вы все сами видели.

Он в растерянности посмотрел на Тихона.

— Я могу, конечно, допустить, что Эджертон специально рассказал вам эту историю, чтобы вы произвели на меня впечатление, если вдруг попадете в плен. Понимаете?

— Он не говорил мне этого, — сказал Тихон.

— Но как мне проверить? Вы поставили меня в сложное положение.

Тихон усмехнулся:

— Скажите, доктор, что-то ведь все-таки привело вас ко мне…

— Я обдумал ситуацию, — сказал доктор. — И считаю, что между мной и вами должно быть все крайне честно. Для того, чтобы мы могли сотрудничать.

— Сотрудничать? Вы думаете, у нас с вами получится?

Верховцев развел руками.

— Надо, чтобы получилось. Это очень важно, поверьте. И, безусловно, в ваших интересах.

— Откуда вам знать, что в моих интересах? Вы читаете мои мысли?

— Если бы у меня была такая возможность, я бы абсолютно точно знал, стоит доверять вам или нет. А пока полагаюсь только на свою интуицию.

«Что ты знаешь об интуиции?» — подумал Тихон.

— А как же ваш прибор, доктор? Разве он не умеет читать мысли?

Доктор поднял брови.

— Мой прибор читает не мысли, а всего лишь снимает эмоционально-поверхностный заряд. Что-то вроде детектора лжи, но на более прогрессивном уровне. К большому сожалению, наука пока не дошла до того, чтобы прочесть мысли. Вероятно, это за той гранью, которая недоступна. Пока недоступна… — добавил он. — Ну, так как, желаете ли вы со мной сотрудничать?

— Если вы так заботитесь о доверии, то у меня к вам есть вопросы, — сказал Тихон. — Ответите на них, тогда и решим. И прежде чем вы начнете говорить, учтите: я пойму, расходятся ваши мысли со словами или нет. Поверьте, в отличие от вас, я сумею это определить!

При этих словах у Тихона по всему телу пробежала дрожь. Он не блефовал. Ощущение было такое, что он мог заглянуть в самое нутро Верховцева. Он заметил, что доктору стало не по себе и, не желая воздвигать дистанцию, перевел все в шутку. Рассмеялся, хлопнул ладонями по коленям и ткнул указательным пальцем доктору в ребро.

— Видели бы вы свое лицо сейчас!

Несколько расслабившись, доктор захихикал в ответ.

«Интересно, пляшет ли он под чью-то дудку?» — подумал Тихон. Впрочем, главным было сейчас завоевать доверие и правдой-неправдой вырваться из плена, вытащив с собой девчонку и пацана.

— Ладно, давайте начнем, — сказал Тихон. — Ну, так что вы расскажете о своей работе? Это какой-то эксперимент, я правильно понял? И он связан с Полосой.

Доктор кивнул.

— Да, это эксперимент, который я провел над Алексом Эджертоном. И от того, жив он или нет, зависит дальнейшая судьба моего открытия. А может быть, и судьба всего человечества. Это не пафос. Это правда.

Верховцев придвинулся ближе.

— Я хочу, чтобы вы поняли, насколько серьезно наше положение. Никому из обычных людей не удается пробыть в Полосе продолжительное время без последствий для жизни. А ведь она разрастается! И что нас ждет? Все только и говорят о скитниках, но про них я ничего не могу сказать. Я их не видел. Через меня прошли сотни побывавших там, и все они умерли. Вы единственный человек, которого я нахожу совершенно здоровым… Ну, и возможно, Алекс…

— Погодите. То есть вы хотите сказать, что абсолютно все люди рано или поздно погибают по возвращении из Полосы?

— Я же говорю: есть скитники, но я их никогда не…

— Через какое время это происходит?

Поток невидимых слез грозил задушить Тихона. В тысячный раз он вспомнил свое видение и то, как говорил генерал Антонов про Амину и Нусупа: «Не такие красномордые, как ты…» «Значит, они больны… А я здоров».

— Отвечайте!

— У всех по-разному, — сказал Верховцев. — Вы беспокоитесь за ваших друзей? — угадал доктор. — Я ничего не могу сказать вам определенно. Я видел их только один раз, когда проверял на своем аппарате.

Верховцев испугался собственных слов, увидев, как вспыхнул взгляд Тихона.

— Пусть это вас не беспокоит, — поспешил оправдаться он. — Это обычная процедура для тех, кто побывал в Полосе.

— Обычная? — переспросил Тихон. — Вы, кажется, что-то говорили про обычных людей. Значит, есть необычные?

— Собственно, я об этом и хотел рассказать. Давайте с самого начала?

Приняв молчание Тихона за знак согласия, Верховцев предупредил, что кратким его рассказ не будет.

— Вот вы спрашиваете, есть ли необычные люди. И забываете про себя. Из нескольких тысяч человек, которые за последние годы по той или иной причине проникали в Полосу и, в частности, в Иркутск, проведя там более суток, живыми остались… Впрочем, чего лукавить. Из тех, кто вернулся обратно — никто! Некоторые склонны считать, что единицам удалось выжить, и они могли стать скитниками. Но все это слухи. Поверьте, многие из тех, кто говорит о скитниках, и в глаза-то их никогда не видели. Зато я могу точно сказать, что любой, повторяю, любой обычный человек, если он находился в Полосе более суток, умирает. Сгорает за несколько дней. Как мало нужно для смерти — двадцать четыре часа. Поэтому мы и не отправляем отряды с заданиями дольше чем на половину дня, чтобы хватало с гарантией.

Однако я никогда не мог понять другого: почему некоторым людям после суток в Полосе удается прожить дольше, чем другим? Да, их смерть не всегда скоротечна. Очевидно, это не зависит от физического состояния человека. Бывало так, что совершенно здоровые люди погибали сразу или очень быстро по возвращении. Но есть и противоположные примеры, когда люди крайне ослабленные, даже инвалиды и раковые больные, держались дольше, иногда неделю или две. Позже я выяснил, что длительность умирания не зависит от времени пребывания в Полосе, но весьма и весьма зависит от психологического состояния человека…

Прежде, чем продолжить, Верховцев снова достал планшет, на экран которого стал выводить какие-то рисунки, диаграммы.

— С помощью моего прибора я провел тысячи экспериментов над мозгом и выявил некие особенности в биоимпульсных портретах различных людей. Своего рода биологические константы, если можно так сказать, характерные для всего вида хомо сапиенс. Это серьезное открытие, между прочим!

Он сунул планшет под нос Тихону, который ничего не мог понять в том, что показывал Верховцев, но слушал с интересом.

— Посмотрите, пики графиков на этих участках практически одинаковы по форме. Так вот, у всех без исключения жертв Полосы, которых мне довелось обследовать перед их гибелью, обнаружились мощные флуктуации, отклонения. Видите эти отрезки на линиях? Я специально их выделил жирным. А теперь сравните с обычными. Видите, как сильно изменены? Это поразительное открытие, кстати, позволило мне с легкостью определять — был человек в Полосе или нет. Что подтверждалось массой других доказательств. Но вот у тех, кто пробыл в Полосе дольше и умер не сразу, эти флуктуации выражены наиболее сильно — по отдельным показаниям различия в десятки раз…

Верховцев любил говорить. А еще больше, как теперь понимал Тихон, любил, когда его слушали, причем очень внимательно, вдумчиво. Как он сейчас.

— Что же первично, задался я вопросом, — продолжал доктор, — изначальная предрасположенность? Или в этих биоимпульсных портретах я увидел исключительно насильственное влияние Полосы? Первый вариант, как я думал, позволил бы выявить людей, потенциально приспособленных к жизни там. К сожалению, массово пропустить через мой аппарат я мог только ограниченное количество человек, регулярно проходивших медосмотры — наших бойцов да некоторых вольнонаемных. Но все равно за три года порядка двадцати тысяч человек прошли через мои руки. Вы не представляете, каких титанических трудов это стоило. И все же, к великому разочарованию, ни к чему я не пришел. Остается второй вариант: выживших меняет Полоса, воздействие которой нам никогда не удастся повторить. Ведь мы ничего о ней не знаем.

Это тоже мало что дает для понимания явления. Поэтому пришлось отбросить все ранние предположения и рассуждать философски. Я начал с того, что представил Полосу, как некое сито, через которое просеиваются люди. Кстати, и другие живые существа тоже. Правда, на них Полоса не оказывает такого губительного воздействия, как на людей. Мы проводили эксперименты. С автоматических аэростатов спускали капсулы с голубями, собаками и другими животными. К ним цепляли маячки, и если они выбирались из Полосы, мы находили их. Практически всех животных мы нашли невредимыми. Но, правда, они чурались Полосы. Ни у одной, даже мелкой, птахи не возникло желания остаться там. Мне так и не ясно, почему. Но мы можем заключить, что это место так же проклято и для них. Но для людей особенно…

Верховцев отклонился от сути вопроса, но Тихон решил не перебивать, тем более что доктор рассказывал удивительно интересные вещи.

— …Так вот, если Полоса — это сито, опять возникают варианты. Либо через это сито люди просеиваются случайным образом, либо не случайным. И какая-то изначальная предрасположенность все-таки есть, но я не мог, не в состоянии был ее определить. А в последнее время мне постоянно не давала покоя мысль о скитниках! Почему они преспокойно живут в Полосе, хотя другие этого не могут? Почти полгода понадобилось мне на решение этого вопроса. И я его решил!

Лицо доктора осветилось радостью, будто он делился открытием с ученым советом.

— Если бы не случайность, кто знает, отыскал бы я решение? Однажды у меня потерялся ключ от лаборатории. От электронного замка. Пришел наш техник, принес другой, точно такой же ключ и запрограммировал в него код лаборатории. То есть я видел перед собой два ключа. Первый был пустой болванкой. Но стоило добавить в ее память шифр, как взамен болванки, ни к чему не годной, появился настоящий ключ, который мог открыть дверь. Соображаете, к чему я клоню?.. Мне вдруг пришло в голову: а что если открытые мною константы — это своего рода заготовка для ключа, та самая болванка. Но стоит осуществить над ней некие манипуляции, подобные тем, которые проделал мой техник, и болванка обзаводится шифром. В роли моего техника в данном случае выступает непосредственно Полоса. Она что-то делает такое с человеком, в результате чего происходят изменения, как отражение усилий его организма, предпринятые для выживания в Полосе. И если допустить, что скитники действительно существуют, то у них эти изменения самые правильные. Они ведь сумели выжить там! Сотни других людей, попавших в Полосу, рано или поздно погибают, а этим — хоть бы что. Определенная настройка позволяет организму приспособиться! Знаете, это как чудеса йогов, которые волей сознания могут заставить свое тело неделями обходиться без воды и пищи. Только йоги тренируются годами, а тут все происходит в короткий промежуток времени.

Поэтому я решил: даже если скитников не существует и они выдумка, стоит попытаться их сделать. И я должен создать самый точный, подлинный код для выживания в Полосе…

Конечно, это была всего лишь гипотеза. Но от нее я хотя бы мог отталкиваться. Я решился на отчаянный эксперимент. С Алексом Эджертоном. С ним у меня были доверительные отношения. И он не отказался. Я взял записи биоимпульсных портретов тех людей, которым после тех злополучных двадцати четырех часов пребывания в Полосе удалось прожить максимально долго. Сделал из них своего рода слепки и начал экспериментировать над Алексом, с помощью своего аппарата воздействовуя на его мозг, чтобы такие же участки на его биоимпульсных портретах соответствовали этим слепкам. Грубо говоря, я вводил программу, шифр и ждал результата.

С минуту он молчал.

— До недавнего времени я считал Алекса погибшим, как и остальных. Но вдруг объявляетесь вы и утверждаете, что встречались с Эджертоном! У меня все перевернулось!.. Это ведь победа!.. Значит, он выжил! А ведь чтобы выйти из центра Полосы, ему потребовалось бы больше суток. Не говоря уже о том, что он мог пробыть там несравнимо дольше! Невероятно!..

Однако радость на лице доктора быстро сменилась разочарованием.

— Только одного не могу понять — почему он не вернулся? И что стало с остальными, кто был с ним?.. В общем, мне сложно говорить об Эджертоне после того, как я узнал, что он жив. Если раньше я считал его погибшим героем, то сейчас склонен считать предателем. Он ведь знал, какую проблему я пытаюсь решить и насколько это важно! Почему он не вернулся?..

Верховцев замолчал, и Тихон решил высказаться:

— Вы нисколько не удивили меня, доктор. Вы, наверное, из тех, кто считает, что наука ценится выше человеческой жизни. Знакомый лозунг. Только почему вы себя не запрограммировали и сами не отправились в Полосу? Так было бы честнее. Вы могли бы на полном основании презирать Алекса Эджертона, если бы сами выбрались оттуда. Или вы заранее для себя решили, что не имеете права жертвовать таким гением, каким себя считаете?

Верховцев посмотрел на Тихона с недоумением:

— Голубчик, я вовсе не считаю себя гением! Если уж на то пошло…

— Дайте мне закончить! Не забывайте, — добавил Тихон, — что существуют скитники, которые живут в Полосе без всякого вашего зомбирования.

Верховцева будто ошпарили кипятком. Лицо его обиженно скривилось.

— О, да!.. Это большая проблема для меня.

— Вы Великий Программист, доктор. Вам так хочется обмануть природу! И покоя не дает, что кто-то может обойтись без ваших штучек?

Но его выпад на Верховцева не подействовал. Наоборот, доктор даже заулыбался:

— Ничего. Научимся! Я продолжаю свои опыты, и буквально вчера провел эксперимент над группой майора Гузенко. Есть люди, которым не нужно объяснять, в чем состоит их долг. И вы меня не переубедите. Алекс Эджертон — предатель! Предатель, каких еще поискать!

— В чем же предательство?! Вы пытаетесь вылепить сверхчеловека. А для чего? Чтобы Полосу заселить? Так это, похоже, и без вас происходит. Как вы думаете, сколько всего может быть этих скитников? Людей, покоривших Полосу…

— Людей ли… — хмыкнул Верховцев. — Голубчик, вы не понимаете… Федералы не раз устраивали масштабные операции по их поимке. Но никого так и не удалось поймать. Это какие-то оборотни, а не люди.

— К вашему огромному сожалению, да?

— Можете подкалывать сколько угодно! — огрызнулся доктор. — Но ведь у меня теперь есть вы! И я хочу, чтобы вы не видели во мне врага. Чтобы мы сблизились. Я надеюсь с вашей помощью разгадать тайну Полосы. Может быть, это место не столь ужасно? Поймите, Полоса расширяется! И не интриги БЭН двигают мной. То, чем я занимаюсь сейчас, — вопрос будущего всего человечества. Я нашел метод выживания в Полосе! Пусть и на короткий срок. Но это только начало. Когда-нибудь этот метод назовут моим именем — вот увидите!

Он снова замолчал, и Тихон подумал, что, возможно Верховцев не совсем плохой человек, ведь им движут благие намерения. Но, будучи частью жестокой системы, он являлся ее винтиком, даже если считает, что это не так.

— У генерала Антонова, видимо, другое мнение насчет Полосы, — сказал Тихон.

— Что? — откликнулся Верховцев.

— Зачем, по-вашему, я ему понадобился? Уж не затем ли, чтобы плодиться и размножаться в Полосе?

— Чтобы… изучать, — неуверенно произнес доктор.

— Или разнести ее на хрен, если получится!

— Что-что?

Сказав «а», не имело смысла молчать.

— Вы знаете, с какой целью Алекс Эджертон был отправлен в Полосу?

Доктор пожал плечами.

— Как и все. Чтобы исследовать, собрать как можно больше информации.

Выслушав его ответ, Тихон задумался. Верховцев не врал. Он чувствовал это. И, возможно, правда несколько обескуражит доктора. Тихону вдруг очень захотелось этого.

— Алекс Эджертон и люди, которые были с ним, доставили в Полосу ядерные заряды новейшей разработки!

Конечно, Тихон не стал уточнять, что узнал это из своего видения. Но он был совершенно уверен, что все именно так и есть.

— Они с ума сошли, — пробормотал Верховцев. — Ведь мы же ничего не знаем о Полосе.

Он вскочил с места и заходил, размахивая руками.

— Невероятно!!! Что они себе позволяют! Так вот почему они так легко готовы были дать ход моим исследованиям, когда я только заикнулся об этом. Боже, какой я глупец!.. Впрочем… — Верховцев остановился. — Если бы взрыв был, все бы о нем узнали. Но взрыва ведь не было, верно?

Он повернулся к Тихону:

— Верно?

— Похоже, что не было.

— Но тогда откуда вы взяли эту информацию?

Тихон пожал плечами.

— Я вам говорил. Оттуда же, откуда вы считаете, что у меня помутнение разума.

— Да что там, — отмахнулся Верховцев. — Это очень даже вероятно. У меня были подозрения, только я предпочитал в это не совать свой нос. Они не понимают… Что если после взрыва Полоса ответит? Она ведь и появилась как раз после бомбардировок.

— Скажите, доктор, вам хочется верить в мою необыкновенность? В то, что между мной и Алексом существует какая-то особенная связь?

— Очень хочется, — ответил Верховцев после недолгого раздумья. — Я никому не расскажу о нашем разговоре. А пока мне нужно время. Слишком много мыслей…

Он поднялся, готовясь уйти.

— Верховцев, — окликнул его Тихон. — Если вы сумеете спасти моих друзей, я сделаю для вас все, что в моих силах. И даже позволю прочесть свой мозг…

Доктор замер на пороге.

— Я постараюсь разузнать о них, — сказал он.

* * *

Вскоре после того, как Верховцев ушел, дверь комнаты отворилась, и рослый охранник внес какую-то коробку. Когда он ушел, Тихон открыл ее и обнаружил в ней собственные вещи, изъятые при аресте. Рюкзак, одежда, как ни странно, выстиранная и оттого казавшаяся чужой. Свой старый вещмешок. Найденные в разрушенном супермаркете фонари. Часы, очки, ставшие ненужными. На дне он увидел бинокль, но доставать не стал. Старенький потертый театральный бинокль. Тихон и без того мог вспомнить все выщербинки, все потертости на его когда-то лакированной поверхности из искусственной слоновьей кости. И все же это был единственный предмет, с которым связан огромный пласт воспоминаний. Именно с него начались необычные приключения Тихона, когда он пытался разглядеть албасту, таившуюся в развалинах. Знакомству с Аминой он обязан тому случаю.

Закрыв глаза, Тихон представил себе лицо девушки: он готов был до бесконечности любоваться этим видением, больше не сомневаясь, что нет на свете никого дороже. И больно было думать, что он никак не может помочь ей. Впрочем, интерес к нему со стороны федералов и доктора Верховцева давал определенную надежду.

«Как она чувствует себя? Как там Нусуп, дерзкий засранец? Если им плохо, я готов принять их боль на себя».

И Тихон стал думать о них, желая, чтобы ребята пошли на поправку, и надеясь, что в не открытом до конца запасе его новых умений найдется и такое.

Единственное, чего он не мог определить с точностью, это сценарий своего будущего. Смутные и тревожные образы рисовало его воображение, но ничего конкретного. И все же главная проблема была очевидной и лежала на поверхности. Все крутится вокруг Полосы, представляющей определенную, но не до конца распознанную угрозу для тех, кто привык бояться всего необычного. Верховцев это хорошо понимает и одержим в своем стремлении облагодетельствовать человечество, каких бы жертв это ни стоило. Но он взялся за решение не с той стороны. Лабораторно создать людей, которые смогут жить в Полосе. Как скитники…

«Получается — таких, как я. Как Алекс.

Интересно, Алекс — результат эксперимента Верховцева?.. Нет, вряд ли».

Тихон вспомнил свой последний сон, когда ему казалось, что он побывал в шкуре Алекса Эджертона. Определенно это было послание. И отправил его Алекс из Полосы. Когда они разговаривали в поселке, Алекс ничего не рассказывал о своем недавнем прошлом. И только недавний телепатический контакт позволил Тихону узнать, что произошло с Эджертоном, когда тот отправился в Полосу со своим заданием.

Но сон не имел конца. Что же было дальше?

Получить ответ Тихон мог, только снова погрузившись в то же состояние. Однако нелегко было сейчас добиться этого. Да и какова вероятность, что человеку может присниться продолжение когда-то прерванного сна или видения? Ничтожная.

Впрочем, он забыл, что стал необычным человеком. И по мере того, как желание контакта с Алексом все глубже и глубже затягивало Тихона, он постепенно становился частью другой реальности. Подобно философу Чжуан-цзы, которому приснилось, что он мотылек, а когда проснулся, то не мог решить: мотылек ли он, которому снится сон, или действительно настоящий Чжуан-цзы?..

* * *

Он вновь был способен видеть своими и чужими глазами одновременно. Не Тихон, не Алекс — а будто некая разумная субстанция, имеющая свое собственное Я…

Он обнаружил, что стоит в окружении существ, которых, единожды увидев, нельзя забыть. Серебристая шерсть, непропорционально длинные конечности, огромные глаза, до невозможности бирюзовые. Он уже посчитал, что так, наверное, могли бывыглядеть реликтовые снежные люди, о которых столько свидетельств, но ни одного достоверного. Эти существа превосходили все представления о возможности существования жизни, столь же разумной, как и человеческая. Если даже не более совершенной.

При этом в них не было ничего уродливого, и он не понимал, как можно бояться их или ненавидеть.

Сотни их оказались рядом на той самой поляне, где погибли люди, прибывшие сюда с заданием унитожить Полосу.

Но теперь поляна превратилась в цветущий сад, где на каждом, облепленном белым цветом дереве сидели так хорошо знакомые ему птицы. Но только сейчас он понял, что зря назвал их птицами. Это определение пришло на ум, когда он впервые увидел их. А между тем сейчас они могли с таким же успехом показаться ему черными листьями деревьев, или странными наростами на коре, или просто непонятными инородными предметами, облепившими ветви. Должно быть, это его сознание, не находящее других аналогий, хотело считать существ птицами, потому они и казались такими. Неправдоподобно мощные черные клювы сверкали грозным стальным отливом. Глаза ртутного цвета, больше похожие на пятна клякс — разве такие бывают у живых существ?

Сейчас он скорее назвал бы их заинтересованными наблюдателями, пристрастными свидетелями, взирающими на то, как он и албасты в неподвижности изучают друг друга. И, должно быть, «птицы» тоже принимают решение — быть контакту или нет. Впрочем, как их звать на самом деле — этихптиц и «демонов», которых люди называли албастами, — знали только сами существа…

* * *

Что-то произошло. Он ощутил это нутром. Серебристые существа приблизились к нему и окружили, образуя плотное кольцо. Но вовсе не для того, чтобы не дать человеку возможности убежать. Так положено, понял он.

И когда ближний ряд существ прильнул к нему, в буквальном смысле принимая в свой круг, в этот момент, словно по чьему-то мановению, птицы-наблюдатели разом поднялись в воздух. Ас деревьев посыпался цвет. Падая, он становился белым плотным туманом, олицетворяющим Свет и Пустоту.

И он понял, что Туман — это еще один безмолвный свидетель. Такой же живой, как албасты и птицы. Вот такое необычное триединство…

Ничего не стало вокруг. Существовали только голоса. Они проникали напрямую в его сознание.

«Теперь ты один из нас…»

«Теперь ты не умрешь!..»

«Не умрешь…»

«Теперь ты сможешь жить в новом мире!..»

И он понимал, что это о Полосе.

Голоса продолжали вливаться в мозг. Говорили о том, что «птицы» и албасты нерасторжимы. Они пришли из другой реальности, вход в которую открылся после того, как неведомая сила соединила два мира тонкой перемычкой. И теперь из одного можно было попасть в другой. Что легко проделывали албасты. И что было невозможно для обычного человека.

Для обычного. Но что-то произошло с некоторыми, выделило их среди прочих людей, приходившихсюда с оружием в руках или с дурными помыслами. И Полоса приняла их, как своих.

И тот, кто в данный момент не был ни Тихоном Злотниковым, ни Алексом Эджертоном, но обоими ими вместе взятыми, вдруг понял, что получил пропуск в одну из тайн Полосы. И мог задавать вопросы — именно те, на которые хотел получить ответ.

— Как все это случилось? — обратился он к ним внутренним голосом. — Откуда вы пришли и почему? Покажите мне свой мир! Он должен разрушить тот, в котором живем мы?

Так много было вопросов, и он боялся, что испугает их своим напором. Но существа откликнулись дружным и радостным хором, как будто все это время только и ждали его просьбы.

«Мы часть Круга! Мы часть Круга!.. И ты тоже!.. Все — часть Круга. Только не все хотят это понять…»

Кружащиеся вверху птицы остановили свой полет, на мгновение зависнув в воздухе, и вдруг начали стремительно падать вниз, врываясь в тела албаст, растворяясь в них. Однажды пройдя через это и теперь нисколько не испугавшись, он испытал восторг от происходящего, а голоса, проникающие в его мозг, давали объяснение, достаточно сумбурное для его неподготовленного сознания. Но главный смысл он понял.

…Птицы — не из плоти и крови. Они — идея, виртуальное воплощение могущества особой природы. Чтобы увидеть их, пусть даже в искаженном собственным восприятием виде, нужно духом и разумом соответствовать этой природе. А воплощались они в самом прямом смысле — вонзаясьв тело разумного существа. Для албаст это был необходимый симбиотический ритуал, позволяющий в какой-то момент обрести особые и остро необходимые возможности и знания, которых они были лишены в телесном своем состоянии. Для человека же этот ритуал позволял не только существовать в Полосе, но и давал возможность перейти в тот мир, из которого эти существа явились…

Вонзились птицы и в его плоть, и тело стало таким легким, что он потерял ощущение пространства. Отчасти это походило на то состояние, в котором он побывал под действием антидепрессантов, когда (Тихон или Алекс? оба вместе?), извлеченный на свет божий из завала в шахте, угодил в больничную палату. Угловатый мир белой комнаты, где ты лежишь, похож на податливый воздушный шар. Твоя кровать не внизу на полу, а колышется где-то в перевернутом вверх дном пространстве, состоящем из осколков, каждый из которых вертится подобно стекляшкам в калейдоскопе, пытаясь найти свое место. И предшествующее трезвое состояние, в котором ты пребывал до введения лекарства, воспринимается бредом, сном. А реальность — вот она, именно здесь и сейчас…

Пространство расступилось. И время стало податливым. Оно как будто начало отматываться назад. Он понял, что нашептывающие голоса хотят рассказать ему, с чего все началось. Как открылся вход в их мир. Пусть доступный для немногих. Но все же доступный…

Пространство вновь превратилось в Свет и Пустоту, вместе образующие то, что он воспринимал, как молочный туман перед глазами. Подобно миражу, из небытия возник объятый огнем город. Реальный. Дымящиеся развалины вокруг. Скрючившиеся в неподвижности черные фигурки людей, сожженных огнем. Пылающие деревья, остовы автомобилей. Город продолжает содрогаться от взрывов. Гудит земля. И вдруг она разверзается. Но не от взрывов, а будто от чудовищной боли. И гигантские трещины расползаются извилистыми щупальцами.

Но что-то не так в этой взбунтовавшейся реальности. Из трещин вырываются лучи света, а не огонь. И происходит странное. Свет из-под земли укрощает пламя пожаров. Но никто не может видеть того, что происходит. Живых нет. Мертвым все равно. Сделав свое дело, подземный свет вновь уходит в трещины, но не исчезает совсем — и трещины продолжают светиться замысловатыми узорами. Неслыханная тишина воцаряется вокруг. И постепенно город погружается в туман. В нем заметны мелькания странных теней.

Хочется рассмотреть эти тени, но они слишком быстры. И чтобы разглядеть их, необходимо, чтобы время замедлило ход. Немного усилия, и он видит, что тени — это албасты, как их называют люди, демоны, похищающие детей. Они приходят из трещин, из огня и света, сквозь туман пробираются в чужой для них мир. И возвращаются обратно — уже не одни. Неся детей, как драгоценную ношу, с ними они ныряют в пугающие огнем разломы. Прямо в лучи света, вырывающиеся из трещин.

Обуреваемый сомнениями, он устремляется вперед за следующей серебристой тенью, но та успевает исчезнуть в ярком луче. А следующий луч вдруг притягивает его к себе. Охваченный ужасом, он понимает, что падает в пропасть. Но луч обволакивает его целиком, спасая от убийственного подземного жара. Начинает возвращаться ощущение верха и низа. Теперь это не луч света, а спасительная оболочка, пузырь, подчиненный его желанию плыть сквозь раскаленное пространство лавы.

Поток огня, в котором он плывет, устремляется то вниз, то ввысь, пронося его по внутренностям чудовищно огромного организма, которым, кажется, является сама Земля. И вот он выныривает на поверхность. Но не огонь перед ним, а воды огненно-рыжего океана.

А между тем пузырь света теперь поднимается вверх, все выше и выше. Перед его взглядом поднимаются разверзнутые скалы, омываемые рыжим океаном. Повернувшись, он видит солнце. Необычно яркое, огромное и совсем не похожее на то, к которому привык. Он смотрит вниз и на странно красном ковре раскинувшегося внизу берега замечает не менее странный город. Необычны его дома. Да и непонятно, можно ли назвать домами эти строения, устремляющиеся ввысь, словно кристаллы, растущие из самой земли.

Полет замедляется, и он ощущает, что начинает опускаться вниз. Настал момент, когда различимы стали подробности. И теперь более четко видны фигуры существ. Албасты! Их много. Сотни, может быть, тысячи! А между ними — крохотные людские фигурки. Он щурит глаза, чтобы разглядеть все, как следует, и вдруг понимает, что люди потому так малы, что это фигурки детей. Разных по возрасту. От совсем крохотных, недавно рожденных (их держат в своих длинных лапах албасты) до почти взрослых детей, достаточно развитых, с уверенными и пытливыми взглядами. И меж детьми, обнимая их, подобно добрым учителям, повсюду стоят серебристые двуногие существа.

И в голове снова зашумели голоса:

«Они часть Круга и знают об этом…»

«Они скоро вернутся к вам!..»

«Они…»

* * *

Путешествие обратно оказалось таким стремительным, что Тихону представилось, будто он упал на свою кровать с высоты небоскреба.

Громко крича, он очнулся.

Темные стены, гудение кондиционера, влажное постельное белье заставили его вспомнить, где он находится.

На этот раз ни одна подробность сна не ускользнула из его памяти. Даже спустя час бодрствования, пока он лежал, мысленно пересматривая сон, Тихон мог бы рассказать обо всем, что видел. Даже больше: кое-какие подробности всплыли по мере того, как он вспоминал.

«Так вот зачем я здесь — чтобы открыть им глаза!!!»

И когда эта мысль окончательно овладела его сознанием, Тихон вскочил с кровати и подбежал к двери. Заколотил в нее обеими руками.

— Позовите доктора Верховцева!.. — крикнул он, продолжая дубасить в гладкую поверхность.

21. Клыки и клювы

Вся виденная им «во сне» компания предстала в полном сборе. Верховцев сегодня выглядел особенно задумчивым и серьезным. Храмцов, своим надменным и подчеркнуто-горделивым взглядом будто отделял себя от остальных. Майор Гузенко казался не совсем уверенным, как будто сомневался в том, что его не напрасно сюда пригласили. И главная персона квартета — заплывший жиром генерал Антонов — хранил то же презрительное выражение лица, какое запомнил Тихон в своем видении. И все так же, вероятно, генерал был намерен преимущественно молчать, дожидаясь момента, когда можно вставить свое единственное верное слово.

Они терпеливо ждали, внимательно рассматривая Тихона. А ему, заранее угадавшему их лица и характеры, неприятно было сознавать, что, в отличие от него, для них это знакомство — первое.

«Что ж, я должен произвести на них впечатление», — подумал Тихон.

— Господа ученые и военные, — начал он, — я знаю, что с моей помощью вы хотите собрать как можно больше информации о Полосе. А может быть, даже рассчитываете на нечто большее. Уважаемый господин Храмцов может даже продемонстрировать вам некоторые изменения, произошедшие со мной с момента последнего официального медицинского освидетельствования. Эти изменения, как он считает, носят необычный характер. В общем-то, он прав.

Храмцов озадаченно посмотрел на Верховцева. Впрочем, и остальные повернулись к доктору, как будто требуя объяснений. Но доктор в ответ пожал плечами.

Сделав паузу, Тихон продолжил:

— Хочу подтвердить, что некоторые странные особенности действительно произошли со мной с момента пребывания в Полосе и по возвращении оттуда. А может быть, даже и раньше. Не знаю, почему так случилось, так что на этот вопрос едва ли вы сможете получить ответ. Зато я могу рассказать другое. В последние недели меня посещают разного рода видения, в частности, связанные с Полосой. И я хотел бы рассказать вам то, что увидел в своем последнем сне.

— С чего вы взяли, что мы интересуемся вашими снами? — откликнулся Храмцов. — Мы выслушаем вас только при условии… — он внезапно умолк, заметив, как генерал Антонов сделал ему предостерегающий жест рукой.

— Начинайте, — перевел этот жест майор, обращаясь к Тихону.

У Храмцова вспыхнули искорки в глазах, но, кроме Тихона, никто этого не заметил. Значит, у них нет единого мнения на его счет.

— Мой рассказ может показаться вам странным и даже фантастическим, — сказал Тихон. — Я не уверен в том, что видел это своими собственными глазами. Скорее, получил что-то вроде послания. Но у меня есть ощущение, что все это правда. Я могу точно сказать, как появилась Полоса и что она собой представляет…

Рассказывая, он сосредоточился на гипотезе, наиболее доступной пониманию: после ядерных взрывов произошло невероятное — в наш мир просочился другой, существующий в параллельной реальности. И Полоса — его порождение.

Никто не прервал Тихона, не выказал сомнения по поводу его рассказа и некоторых подробностей увиденного. Очевидно, эти люди давно привыкли к разного рода невероятным сведениям о Полосе, в отношении которой постоянно открывались какие-то новые факты. Когда Тихон закончил, в лаборатории на некоторое время царило молчание, словно каждый пытался заново прокрутить в памяти его историю.

— Ну что ж, это все довольно любопытно, — первым откликнулся генерал. — Если, конечно, он не рассказал нам красивую сказку.

— А что это был за город? Тот, из которого вы попали в другой мир, — поинтересовался Храмцов. — Иркутск?

— Да. Мне так показалось.

— Что ж, вполне естественно. Но ведь в Полосе исчезли и другие города, — фыркнул Храмцов, но осекся, заметив, что никто не поддерживает его иронию.

— Из вашего рассказа я понял, что город вы видели сверху, — сказал майор. — Можете по памяти нарисовать, хотя бы схематически, как выглядели появившиеся трещины?

Тихон задумался лишь на мгновение.

Он попросил у Верховцева планшет и нарисовал орнамент в виде сплетения вертикальных и горизонтальных волнистых линий. Майор Гузенко взглянул на рисунок и повернулся к Тихону.

— А вы ничего не замечаете странного в этих узорах? — спросил он, постукивая пальцем в местах скрещения линий, и выжидательно посмотрел на Тихона.

Поразительно, что Тихону не пришла догадка раньше, когда он выводил эти линии. Во сне он не понял того, что оценил его взгляд сейчас, после слов майора. И теперь он с удивлением обнаружил, что волны орнамента, если смотреть на них под углом, образуют симметричный ряд крестов со сглаженными, закругленными, углами.

— Это похоже на свастику, — ответил он.

Верховцев посмотрел на рисунок через плечо Тихона.

— Верно, похоже. Гаммадион. Свастика. Коловрат. Мандзи. Ярга. Древнейший солярный символ.

Да, это была свастика — древний символ вечного круговорота Вселенной, когда-то оскверненный дьявольским легионом жестокосердного монстра с маленькими усиками. Очевидно, с определенной целью — чтобы лишить доверия к святым знакам, берущим начало из глубокой древности…

Храмцов тоже взглянул на рисунок и присвистнул, сразу уловив нюанс.

Майор передал планшет генералу. Тот поднял брови, явно обескураженный. Майор извлек из кармана свой планшет, компактный, с голографической матрицей. Отыскав нужный файл, он показал всем фото земной поверхности, слегка размытое, но все же сохранившее подробности рельефа.

Все уставились на возникшее в воздухе изображение. Рисунок Тихона и вправду оказался похож на то, что продемонстрировал майор. Это был сфотографированный с большой высоты разрушенный город. Сквозь обугленную почву и оплавившийся асфальт, сквозь развалины проступали огненно-рыжие линии — вероятно, языки подземного огня. Именно так, как нарисовал Тихон — пересекающие друг друга жирные волны, постепенно тающие к концам. Если смотреть, немного наклонив рисунок, то сплетения поперечных и горизонтальных линий образовывали кресты характерной формы.

— Снимок из космоса, — сказал майор. — Последнее фото этого района буквально за секунды до того, как все погрузилось в туман. Как видите, совпадает.

— Это не доказывает, что мы должны ему верить. Снимок он мог где-нибудь подглядеть, — с сомнением произнес Храмцов.

— Исключено, — ответил майор. — Спутник вышел из строя в тот момент, когда это все началось, и не успел передать данные. Его сняли с орбиты всего неделю назад. А до вчерашнего дня никто эти фотографии не видел. Мы получили их только сегодня.

Верховцев взял в руки листок с рисунком.

— Позвольте полюбопытствовать?

Он попросил майора перевести фото в плоское изображение и наложил картинку Тихона сверху. После масштабирования спутниковой фотографии все линии на рисунке и на фото совпали почти в точности.

— Вот видите, это явно не случайность, — сказал Гузенко.

— И вам это не нравится, — хмыкнул Храмцов. — Мне, впрочем, тоже.

Майор провел указкой по огненным линиям на фото.

— Если бы грунт действительно разрезало так, как мы видим, то рассеченная земля под городскими кварталами обязательно провалилась бы. Но этого не произошло. Город цел, это отмечают наши наблюдатели. Я сам участвовал в нескольких коротких вылазках и могу сказать то же самое. Впрочем, я пробыл там очень недолго и не мог увидеть весь город…

Он выжидательно посмотрел на Тихона.

— Да, верно, — согласился Тихон и проткнул пальцем голографическое изображение, показывая на участок в центре Иркутска. — Я был в этом месте. Город выглядит поврежденным, но чтобы зияли провалы — этого я не заметил.

— Этому есть только одно объяснение, — сказал Верховцев. — Похоже на то, что землю просветили изнутри. Будто по трафарету.

Храмцов оторвался от фотографии и взял в руки рисунок Тихона.

— Надо же, свастика. Не вход ли в легендарную Шамбалу обнаружил наш добровольный исследователь Тихон Злотников?

— Уж вы скажете… — произнес Гузенко.

— А что, разве это противоречит его рассказу? — сказал Верховцев. — С помощью силы света он телепортировался в другой мир. Скажете: фантастика? А то, что Полоса существует — разве не фантастика само по себе?

Все повернулись, услышав кряхтение генерала. Он тяжело поднялся со своего места. Тихон с опаской поглядел на его трость.

— Вот что я скажу, — начал генерал. — Мне по хрену, каким образом и куда Злотников телепортировался. В шамбалу или в ембалу… Достаточно того, что я узнал. Эти твари могут угрожать нам, людям, самым недвусмысленным образом. И я вижу только одно рациональное зерно в его рассказе: существа живут где-то там… внутри Полосы. Они явно что-то замышляют против нас. И мы должны их уничтожить!

Генерал многозначительно посмотрел на майора.

— Привести в действие так и не сработавший детонатор? — догадался тот.

— Что ж, молодец, — ответил генерал. — Еще не выжил из ума, как эти яйцеголовые. К чему лишние разговоры? Жахнуть — самый верный способ! Кроме того, можно еще добавить мощности. За полгода мы поднакопили кой-чего. Моя бы воля — жахнул бы прямо сейчас. Но, увы, решение принимают политики. Впрочем, проблем я не вижу, многие будут только за…

— Разве вам мало того, что уже случилось? — спросил Тихон.

Генерал побагровел и наверняка пустил бы в ход свою трость, но майор поспешил разрядить ситуацию.

— А что лучше, ждать когда прорвет? Вы знаете про выбросы? Про то, что Полоса расширяется?

— Да, я говорил ему, — ответил за Тихона Верховцев.

— И как вы предлагаете нам поступить? — напирал майор.

— Что он может предлагать, ссыкун переделанный? — рявкнул генерал. — Критиковать все любят, и никто не хочет заниматься грязной работой! Я вам больше скажу, господа: если мы основательно не займемся этими тварями, они вскорости займутся нами. Сдохнем все. И вы в том числе!..

Обдумывая свой ответ, Тихон внимательно посмотрел на каждого. Все они были разными людьми, но не было возможности обратиться к каждому из них в отдельности и подобрать для каждого нужные слова. Да если бы еще эти слова пошли впрок. Генерал — человек с каменным лбом и непробиваемым мозгом. Такому хрен что объяснишь. Майор — достаточно живо реагирующий человек, но и он жертва своей командно-приказной жизни, ограниченной в правилах выбора действий. Храмцов — из тех молодых спецов, что свой карьерный успех связывают исключительно с уникальностью собственного интеллекта, считает ниже себя любого, кто не смог добиться каких-то высот, а в душе презирает всех из этой компании. Верховцев — самый ненормальный из четверых. Но если до кого Тихон теперь и желал донести свои мысли, то в первую очередь до Верховцева. Доктор казался единственным союзником. Особенно после того, как ярко выразил недовольство идеей генерала заслать отряд и устроить взрыв в Полосе.

— Вы не можете соперничать с тем, что сильнее вас, — начал Тихон. — Но почему вы считаете, что от Полосы может исходить только зло? Исключительно потому, что в ней обитают существа, чей образ мыслей идет в разрез с нашими привычными понятиями о добре и зле? Знаете, почему люди в основной своей массе считают, что албасты похищают детей ради людоедства? Потому что так думать проще. Их называют демонами, они вызывают отталкивающее впечатление, но именно миф людоедстве сводит этих существ до уровня примитивных нелюдей. Мерзких, убогих, гнусных тварей, которые только и думают о том, как бы сожрать младенца посочнее да пожирнее… А если они похищают детей для другой цели? Я не знаю этой цели. Но в их действиях есть смысл. Нам кажется, что они делают зло. А они, может быть, считают, что, утаскивая этих детей, спасают их от еще большего зла? В своих видениях я видел детей живыми. А существа, которые забрали их, не похожи на злобных тварей. Скорее они похожи на добрых учителей… Вижу ваше сомнение. Я и сам не принял решения. Одна часть моего сознания верит тому, что я видел. Другая сопротивляется. Поймите, мы не знаем, что такое Полоса. Но если она начнет разрастаться и дальше поглощать наши земли — кто тогда сможет выжить? Но эти дети — уже там! И мы можем быть за них спокойны. Мы должны изменить свою политику в отношении Полосы. Что, если ли видимое нами зло от нее на самом деле обернется благом?.. Почему никому даже в голову не приходит представить и Полосу, и этих существ в другой ипостаси.

— Приходит, приходит в голову! — перебил его Храмцов. — Слышали мы уже такое! Мол, открываются врата в новый мир, но только детям дозволено оказаться в нем. Вот одно из тех воззваний, которые распространяются приверженцами неуловимых скитников!

Храмцов вынул из кармана мятый листок и швырнул Тихону. Развернув его, Тихон пробежал глазами первый же попавшийся абзац.

* * *

Когда-то сказано было: будьте как дети, ибо их есть Царствие небесное. А теперь мы пришли сказать вам — только уподобившись детям, пройдете вы сквозь огненный крест! Станьте детьми, идите в Полосу. Умрите там, или воскресните!'..

* * *

Не дождавшись, когда Тихон дочитает, майор Гузенко вырвал листовку из его рук и потряс ею.

— Я тоже читал эти листовки! Идите и умрите! Не тому ли учат всех глубоконеуважаемые скитники и те фанатики, которые считают их за пророков. Вы соображаете, к чему призываете?! Ваша проповедь мерзка и убога.

— А подробнее можно? — спросил Тихон. — Про скитников.

Храмцов не удержался от комментария.

— Уже с января возле Братска, Зимы, Черемхова и других поселений нами замечены неизвестные личности, пропагандирующие апокалиптическое учение о так называемом «поглощении миров». Сектанты призывают людей отправляться в Полосу. Где они должны якобы принять, как это они называют, «достойную смерть», если окажется, что нет возможности выжить. Тогда, мол, их души родятся заново с тем, чтобы попытаться снова, как они говорят, «войти во врата». А тем, кто сумеет выжить, обещана другая родина — мир, где нет «ни правительств, ни дьявольской силы золота, ни зла, ни стяжательства». И это все они распространяют в своих дурацких воззваниях!

— В самом деле! Вы нас что, за дурачков держите!? — взорвался Гузенко. — Что за пропаганда?! Вы рассуждаете как подонок! Как можно похищать детей? А как же матери? Отцы? Их чувства вас не волнуют?

Снова встрял Храмцов:

— Простите, у вас есть дети?

Тихон затравленно посмотрел на него. Этот вопрос был как удар под дых.

«Отдал бы я своих детей неизвестно кому и неизвестно зачем? Не знаю. Но, возможно… если бы оставался шанс, что это спасет их от худшего конца…»

— Нет, у меня нет детей… — с трудом выговорил Тихон.

Хотел добавить: «Но они были…», но посчитал неуместным. Могли бы заранее поинтересоваться, если бы хотели.

И снов вставил свое веское слово генерал.

— Успокойтесь, господа. Мне кажется, вы должны понять, с кем имеете дело. Не забывайте, что он встречался с Алексом Эджертоном. А у нас уже возникли некоторые подозрения, что Эджертон может быть одним из скитников. А лично для меня эти слова — скитник и предатель — звучат одинаково!

— И все же в его словах есть правда! — Верховцев сделал попытку вступиться. — Нужно изучать Полосу, а не взрывать ее!

— Послушайте, доктор, не мелите чушь, — усмехнулся майор Гузенко. — Или вы тоже поддались на провокацию этих сектантов? Вы же сами всегда утверждали, что существование Полосы — это вызов нам!

— Да, вызов. Все мы прекрасно знаем, что Полоса спонтанно расширяется. Правда, иные об этом боятся говорить вслух! Только и слышно: не дай бог, об этом узнают широкие массы! Я согласен, с этим что-то нужно делать! Но не взрывать!..

— Хватит!!! — рявкнул генерал. — Я всегда ненавидел трепачей! Следует напомнить вам, господа идиоты, что Полоса скоро начнет пожирать людей, если они послушают сектантов и толпами пойдут на верную гибель!

Если до этого генерал обращался ко всем, то теперь он подошел к Тихону и хищный взгляд его сузился:

— Не знаю, что ты задумал, Злотников, приглашая нас послушать твою историю, но я тебе не верю. Сдается мне, что ты засланный казачок. Меня не устраивает сказочка про добрых учителей. Мы займемся поисками настоящей правды! Майор, отправьте его обратно в подвал! В карцер! Верховцев, у вас есть шанс реабилитироваться! — он повернулся к доктору: — Будьте у меня через час…

* * *

Обдумывая свое положение, Тихон долго расхаживал по тесной камере, пока у него не закружилась голова. Внутренний голос молчал. Сверхъестественные способности уснули, как будто их и не бывало. Он успел вздремнуть на узкой карцерной лавке и окончательно потерял счет времени. В камере царил полумрак, и было неприятно тихо: толстые стены не пропускали никаких звуков. И все же в какой-то момент дремлющее предчувствие проснулось в нем, одарив знакомым ощущением. Сейчас ему нанесут визит. И он даже догадывается, кто это будет.

Лязгнули решетки, и в коридор карцера вошел Верховцев.

— Как ты тут? — по-отечески тепло спросил старик.

— Как в гостинице, жаль конуренка тесновата.

— Шутишь. Это хорошо.

— А что делать?

— Мне не разрешили войти к тебе. Мы можем разговаривать только через решетку.

Доктор посмотрел в конец коридора.

— Знаешь, я ведь сейчас тоже, как в тюрьме. Надзиратель запер меня в коридоре, чтобы не вызывать подозрений.

— Так мы с вами оба в клетках. Чем вы его так задобрили?

— Может, перейдем к делу? Разве тебе не интересно, зачем я здесь?

Тихон не смог обойтись без сарказма.

— Неужели для того, чтобы вытащить меня отсюда?

— Может быть, и для того…

— Что происходит, док? Неужто вы отважились переметнуться на чужую сторону?

— Ты спрашивал про своих спутников…

Тихон отбросил напускную веселость.

— Я узнал, где они. Здесь, на базе, в зоне для беженцев. Антонов держит их для того, чтобы в случае чего оказать на тебя давление. Девчонка и мальчишка — несомненный козырь. Когда речь идет об игре на интерес, любые методы хороши.

— Но что за интерес?!

Верховцев молчал, видимо, желая, чтобы он сам ответил. Хотя ответ, в общем-то, лежал на поверхности.

— Привести в действие детонатор… — кивнул Тихон. — Они хотят отправить меня в Полосу. А я должен буду устроить там взрыв, иначе они убьют моих друзей… Я понимаю их логику…

— Логика как логика! Железная! Ты сделаешь все ради того, чтобы сохранить жизни дорогих тебе людей.

— Но для чего мне идти в Полосу? Зачем им я? Разве они не могут найти заряд сами? Ведь у вас есть специальные люди.

— Да, майор Гузенко и другие.

— Зачем же тогда я? Не пойму.

— Антонов хочет подстраховаться. Если все погибнут, то ты единственный, как считает Антонов, выполнишь задание. Иначе… Ты понял.

Тихон задумался.

— Но как найти то место? В Полосе навигация не работает.

— В прошлый раз они примерно высчитали геометрический центр полосы и решили, что там находится сердцевина энергетического образования. В это место был направлен вертолет с пилотной программой. Так же они поступят и сейчас. На небольшом расстоянии предыдущие детонаторы можно будет отыскать по маякам. Но даже если не получится, они должны сработать, если взорвать новый заряд.

«Если он еще будет, этот взрыв!» — подумал Тихон.

— Вы так убеждаете меня, будто поддерживаете эту идею, — сказал он.

— А я и не поддерживаю. И поэтому хочу подкинуть тебе козырь. Ты ошибаешься, если думаешь, что главную скрипку играет генерал Антонов.

— А кто же? Гузенко?

— Храмцов.

— Хотите сказать… — Тихон был обескуражен. — Послушайте, Верховцев, как Храмцов, этот выскочка-недоросток, может быть круче генерала? Он же не военный.

— Уверяю тебя. То, что Храмцов молод, еще ни о чем не говорит. Антонов считает, что Храмцов помогает ему. На самом деле это не так. Храмцов представляет людей, которые имеют власть не только в Резервации, но и за ее пределами.

— Погодите. Я уже ничего не соображаю. При чем тут Храмцов?

— Ладно, объясняю на пальцах. Бюро эксплуатации недр — это колоссальные деньги и власть. Бюро очень не нравится то, что хочет затеять военная группировка во главе с Антоновым. Храмцов — это БЭН. Есть люди, которые хотят сместить Антонова. Не спрашивай, откуда мне это известно. Просто я советую заключить сделку с Храмцовым. Только инициатива должна исходить от тебя. Это будет неожиданно для него, и если он заинтересуется, ты должен выторговать все, что тебе нужно. То, что я рассказал тебе сейчас, дает возможность все обдумать. Быть готовым — половина успеха.

Он грустно улыбнулся.

— Но должен тебя предупредить. Генерал и Храмцов хотят выяснить, не играешь ли ты с ними. С моей помощью они намерены установить это. В этом заключается мой шанс на реабилитацию.

— И как вы это будете выяснять?

— Ты забыл. Моя биоимпульсная машина круче любого детектора лжи. Я должен провести тесты, которые подтвердят или опровергнут твой рассказ о Полосе и Алексе Эджертоне.

Издали послышался стук. Доктор отошел от двери.

— Мне пора.

— Доктор Верховцев, постойте! Когда начнутся ваши тесты?! — крикнул Тихон.

— Завтра!.. — донесся голос Верховцева.

* * *

В лабораторию Тихона ввели четверо крепких парней — заломив руки, держа за плечи, они подвели его к креслу. В комнате уже ждали старые знакомые. Генерал и майор сидели в сторонке. Доктор старался не смотреть на Тихона. Понимая, что сопротивляться бессмысленно, Тихон позволил бугаям усадить себя в кресло. В дополнение к колпаку, на голову ему натянули тугую проволочную сетку. Перед глазами поставили планку со светодиодами.

Доктор уступил место за пультом Храмцову.

— Сейчас мы будем задавать вопросы, а вы станете отвечать на них. Только «да» или «нет», — услышал Тихон голос Храмцова. — Если машина обнаружит несовпадение, вы получите легкий электрический разряд. Это будет неприятно. Держите глаза закрытыми, в противном случае загорится яркий свет.

«Электрический разряд? Что же ты вчера не предупредил, док?!» — подумал Тихон, но отыскать взглядом Верховцева не получилось: светодиоды на планке ослепительно вспыхнули, заставив зажмуриться.

Первые вопросы, которые начал задавать Храмцов, были так себе — видимо, для затравки. Затем начались более сложные: «Сколько цветов у радуги?», «Кто зимой спит в берлоге?», «Назовите города на букву И». Когда дело дошло до вопросов о личности, сетка начала гудеть сильнее, и в голове появился раздражающий зуд. То, что последовало дальше, напоминало психологическую пытку. Вопросы сыпались один за другим, и давалось не больше секунды на обдумывание. Не в силах успевать, сознание поплыло. Тихон слышал голос Храмцова — неожиданно волевой, хлесткий. Он исходил словно из рупора, порой сильно искажаясь. И если Тихон не понимал вопроса или медлил с ответом, его пробивал заряд, заставляющий судорожно дергаться. И все же постепенно он сумел настроиться на ритм вопросов Храмцова. Исчезло волнение, и разряды больше не повторялись.

Вскоре перешли к вопросам об Алексе Эджертоне.

«Когда вы познакомились?», «Когда виделись в последний раз?» «Где?»

Тихон ничего не скрывал.

«Что вы видели в Полосе?»

Еще вчера Тихон решил, что его рассказ о Полосе будет неполным, и сейчас намерен был держаться этой линии. Но пока он отвечал на этот вопрос, где-то на задворках сознания возникла мысль — а что если они в какой-то момент спросят: «Вы ничего не утаили от нас?» И что он ответит тогда?

Он угадал.

— Есть ли что-то, чего вы нам не рассказали?

Вот он — момент истины.

— Да, есть, — ответил Тихон.

Впервые Храмцов помедлил со следующим вопросом. И сразу что-то внутри Тихона заставило быть смелее.

— Есть, — повторил он, так и не дождавшись реакции Храмцова.

— Расскажите самое важное, — наконец, спросил тот.

— Я видел, как погибли солдаты из группы, где был Эджертон.

По возникшей паузе Тихон догадался, что вопрос об этом был на очереди, но он предугадал его появление.

— Как они погибли? — сухо спросил Храмцов.

— Похоже, их убили порождения собственных кошмаров.

— Чуть подробнее.

— Они видели своих коллег страшными существами, которых сами себе представляли. Стреляли друг в друга и убивали.

— А почему избежал смерти Алекс Эджертон?

— Ему нечего было представить.

— Почему?

— Возможно, он не боялся смерти.

Снова пауза.

— Есть что-то еще, чего вы не рассказали об Алексе Эджертоне?

— Да.

— Расскажите.

— Алекс решил, что должен предотвратить взрыв.

Не имело смысла скрывать. Они и так могли продумать такой вариант.

— У него это получилось?

— Нет, — качнул головой Тихон.

И это, собственно, тоже была правда. Ведь взрыватели были отключены, когда Алекс оказался с ними рядом. Их остановила сама Полоса. Только знать этого им не обязательно.

«Вот именно так. Ни капли лжи. Но и полной правды вы не услышите».

Храмцов помедлил со следующим вопросом.

— Есть еще что-то, чего вы не рассказали?

— Да, есть.

С закрытыми глазами Тихон представил кислую рожу Храмцова. Должно быть, тот не надеялся, что подопытный будет говорить только правду и ничего, кроме правды.

— Это действительно важно? — помолчав, спросил Храмцов.

— Важна каждая деталь, — сказал Тихон, представив, что искренне верит в свои слова, и понял, что сможет продолжать так до бесконечности, пока Храмцову окончательно не надоест. У него в запасе множество мелких подробностей, о которых он не рассказал, и которые лучше от них скрыть.

— У вас открылись какие-то паранормальные способности?

— Да.

— Какие именно?

— Меня посещают видения.

— Есть что-то еще?

— Я стал лучше видеть и, как выяснилось, могу обходиться без очков.

— Хорошо. Что еще?

— У меня лучше заживают раны.

— Как вы думаете, почему Полоса не убила вас?

— Я не знаю точного ответа. У меня есть лишь догадки…

— Хорошо. Расслабьтесь. Сейчас мы вам сделаем небольшой укол.

Тихон и вправду расслабился. И потому не ожидал, что весь этот разговор — лишь начало. И что небольшой укол вызовет такую реакцию. В голове все завертелось, вспыхнули огни еще ярче светодиодных. Они рождались в мозгу, сколько ни зажмуривайся. Он задрожал всем телом, — так замерзший пес трясется от мороза, чтобы согреться. В ушах гудело. Возникли голоса…

Голоса…

Храмцов продолжал задавать какие-то вопросы, а Тихон, прислушиваясь к этим голосам, что-то отвечал, но будто и не он говорил, а какое-то живущее в нем существо. Его двойник. И Тихон знал, что как бы плохо ему ни было сейчас, этот двойник его не подведет, не окажется слабаком, и не наговорит ничего лишнего…

Он даже не понял, чем все кончилось. Мышцы продолжали непроизвольно подергиваться, невыносимый зуд под кожей головы не прекращался. Только яркий свет исчез — это первое, что он заметил. Он открыл глаза, но ничего не увидел: в лаборатории все казалось темным. И вдруг услышал шепот Верховцева:

— Прости, что не предупредил… Нельзя было. Как ты? Не двигайся, я оботру тебя…

Сил осталось лишь на то, чтобы слегка мотнуть головой. Сразу затошнило, и Тихон решил воспользоваться советом Верховцева и пока не шевелиться.

Снова услышав отдаленные голоса, он понял, что может их разобрать, отфильтровав звуки, доносящиеся со стороны Верховцева.

На этот раз голоса были человеческие. Он успокоил дыхание, чтобы ничего не пропустить. Но случившаяся встряска только обострила его чувства. Шептались Храмцов и генерал.

— Мы можем использовать его в своих целях? Мне нужна полная уверенность, — спросил генерал.

— Заверяю вас, — ответил Храмцов.

— А паранормальные способности? Он не навредит моим людям?..

— Завышены, но незначительно… Мы сделали блокировку.

— Ну что ж, завершайте, а я должен принять окончательное решение.

— Удачи, господин генерал!..

Тихон открыл глаза и увидел, что Храмцова и Антонова в комнате нет. Оба стояли в коридоре, и силуэты их отражались на стеклянной двери.

«Значит, не помогла им блокировка, если я могу слышать на таком расстоянии! И они об этом не знают!»

Но тут же возникла другая догадка:

«Или не стали ничего блокировать, а скрыли это от генерала. И сделать это мог только… Храмцов! Ну, конечно же!»

Глаза немного привыкли к тусклому освещению лаборатории. Он увидел, как возвращается Храмцов.

— Ну, как вы? — бесчувственным голосом спросил тот.

— Вы выяснили что-то важное для себя? — вопросом на вопрос ответил Тихон.

— Допустим.

— И как вы намерены поступить со мной? Я спрашиваю о вас лично. Есть ли у вас какой-то особый интерес ко мне? Если да, мы можем договориться.

— Договориться? — Храмцов усмехнулся. — За кого вы меня принимаете? Я здесь никто. Ноль без палочки. — И, прежде чем покинуть лабораторию, вызвал охрану.

Тихон повернулся к доктору.

«Что происходит? Старик, ты надул меня?» — говорил его испепеляющий взгляд. Но Верховцев невозмутимо посмотрел на него и продолжил отсоединять провода.

* * *

Его разбудил грохот за дверью карцера. Запоздало нахлынуло предвидение, и Тихон еще до того, как дверь открылась, догадался, что это Храмцов.

В отличие от Верховцева, молодой человек сумел получить разрешение войти в камеру. Бегло он осмотрел помещение.

— Не слишком шикарно, да? — спросил Тихон. Ему не хотелось выглядеть напряженным.

— Вы обратились по адресу, — перешел к делу Храмцов. — Только с вашей стороны неосторожно было делать такое заявление в лаборатории. Мне пришлось кое-что удалить из видеозаписей. Впрочем, к делу. Я обдумал ваше предложение и вот что скажу… Во-первых, условия выдвигаю я. Во-вторых, я догадываюсь, что вы можете у меня попросить. В-третьих, даю слово, что выполню ваши требования, если вы выполните мои. Я должен признать, что ошибался насчет вас. Я думал, что это все-таки какой-то психоз с этими вашими видениями. Но у меня нет причин не доверять результатам тестов. Вы не врете! В конце концов, я принимал участие во многих опытах Верховцева и разбираюсь в этом. Так что остается только разобраться с тем, что я могу получить от вас. Естественно, предложив что-то взамен.

Храмцов протянул Злотникову небольшую фоторамку. С волнением Тихон взглянул на экран и узнал Амину. Изображение было динамичное, несколько секунд записи. Девушка напряженно смотрела в объектив снимавшей ее камеры и даже, казалось, хотела что-то сказать, но, видимо, ей приказано было молчать. Чья-то рука вдруг коснулась ее плеча. Камера съехала в бок и выхватила мальчишку. Нусуп. На нем объектив задержался буквально секунду-другую и снова вернулся к Амине. Тихон заметил, что оба они изменились, сильно похудели с того времени, когда он видел их последний раз.

— Это сегодняшняя съемка, — сказал Храмцов.

Возвращая рамку, Тихон с трудом сдерживал дрожь в руках.

— Итак, ваши друзья живы. Но в любом случае сбежать без чужой помощи, чтобы спасти их, вам будет не так-то просто.

— Вы говорите — сбежать? Хотите освободить меня? Прямо сейчас?

Храмцов качнул головой.

— Послушайте, ну вы совсем отупели здесь. Я же сказал — интерес за интерес. Какой мне смысл помогать вам за просто так?

— Простите мою недогадливость, — натянуто улыбнулся Тихон.

— Насколько я понимаю, ваши новообретенные способности не предусматривают умения управлять другими людьми. Иначе вы давно бы — тю-тю…

«Ошибаешься… просто мне одного раза хватило», — подумал Тихон, вспомнив Мирбека.

— Как вы, должно быть, поняли, генерал Антонов намерен довести начатое им дело до конца. Отправить в Полосу новую спецгруппу. Однако у тех людей, с которыми я связан некими узами, на этот счет свои резоны. Вы все-таки пойдете в Полосу. Но…

Храмцов выждал паузу.

— Но сделаете все, чтобы взрыва не произошло. Вы поняли? Не произошло!

Он с нажимом повторил это еще раз.

— Как видите, наши с вами интересы совпадают! Я же со своей стороны обещаю, что девушка и юноша, о которых вы так радеете, будут освобождены.

— То есть вы играете против Антонова? — спросил Тихон. — Но почему?

— Вам это действительно интересно? — Храмцов усмехнулся. — Эх, неискушенный вы человек. В любой политике есть свои «ястребы» и «голуби». Ястребы хотят действовать решительно и наступательно. Им бы взорвать Полосу, а там видно будет. Голуби считают, что атака может нарушить сложившееся положение вещей. А это очень не нравится БЭН.

Тихон не удержался, чтобы не съязвить:

— То есть вы — это голубь мира? Не очень-то похоже.

— Не путайте обычных голубей с политическими. Когда надо, у них клыки будут поострее ястребиных клювов. Так вот, ваша задача — сделать все, чтобы взрыва не произошло. Да, Полоса расширяется. Но даже на то, чтобы захватить Братскую Резервацию, ей понадобится не меньше шестидесяти лет. К тому моменту мы с вами, наверняка, будем уже на небесах. Меня же интересует день сегодняшний. Повторяю — взрыва быть не должно! И кто, как не вы, должны быть напрямую заинтересованы в этом результате, — Храмцов похлопал себя по груди, по карману, где лежала фоторамка. — Их жизни зависят от вашего решения.

Тихон ощутил что-то вроде жалости к этому человеку, который так низко пал, что готов чужими руками загребать жар.

— Но если взрыва не будет, — произнес Тихон, — Антонов поймет, что его обманули. И уничтожит их.

Говоря это, он ощутил предательский холодок в груди. Как будто слова его могли обернуться действительностью прямо сейчас.

— Вот в этом и выгода сделки, — ответил Храмцов. — К тому моменту, когда Антонов поймет, что его надули, ваши друзья окажутся в безопасности.

— Почему я должен верить вам?

Храмцов скривился:

— Господи, эта фразочка напоминает мне дешевую комедию… Да потому, что выхода у вас нет! Ясно?!

Выхода действительно не было.

— Я согласен на ваше предложение. Но откуда мне знать, что вы не подделали фотографию? Как я могу быть уверен, что мои друзья живы? Верховцев рассказывал, что все, кто побывал в Полосе, умирают. Так, может быть, и они…

Он побоялся произнести это слово, будто мог сглазить. Но Храмцов опередил его:

— Я ожидал ваш вопрос. Прямого свидания, конечно, устроить не могу… Пока не могу… Но кое-что сделаю. Ждите!

И он исчез, заставив Тихона всерьез помучиться. Пусть не вечность прошла, но очень долго тянулось время, прежде чем в камеру явились надзиратели. Его снова вели по лабиринтам тюрьмы. Наконец, оставили в каком-то помещении, где было узкое окно с тяжелыми решетками, а за ним открывался вид на внутренний двор тюрьмы. Тихон всмотрелся в фигуры людей, которым выпала радость вырваться из каменных стен на прогулку. Их было много, счастливцев, и трудно было бы отыскать меж ними нужного человека. Но в женской половине двора Тихон почти сразу распознал Амину среди прочих. Она была бледна, худа, но не казалась больной. Кто-то из добросердечных женщин сопровождал ее на прогулке. Когда надзиратели начали сгонять всех обратно, ее соседка заботливо повела Амину к воротам.

«Посмотри на меня! Посмотри же! Повернись!» — закричал мысленно Тихон, надеясь, что она сможет откликнуться на его телепатический зов.

И девушка вдруг отстала от соседки и обернулась. Без сомнений, она выбрала то самое окно, за которым он стоял. Но увидев, что Амина застыла, надзиратели тут же погнали ее вперед. И Тихон так и не понял, смогла ли она разглядеть его в узкой амбразуре.

Но одно теперь он знал точно — Амина жива. Оставалось только согласиться на предложение Храмцова.

* * *

За ночь перед отправкой к нему пришел Верховцев и принес личные дела тех, с кем Тихон должен был отправиться в Полосу.

— Это поможет тебе лучше понять, с кем имеешь дело. Я уговорил Храмцова передать их тебе и кое-чем дополнил касательно психологических портретов.

— Скажите доктор, если настанет трудная минута, к кому вы предпочтете примкнуть: к Храмцову или к генералу Антонову?

— Признаюсь честно, мне не хватит смелости остаться независимым наблюдателем. Да и завяз я в этой теме по уши. Кто окажется сильнее, к тому и примкну. Но даже при таком раскладе, если я смогу что-то сделать для тебя, когда ты вернешься, я обязательно это сделаю.

Верховцев ушел, и Тихон погрузился в изучение документов.

Всего отобранных было семеро, включая майора Гузенко, которого он успел хорошо изучить. Главными особенностями майора доктор назвал твердость, преданность делу и склонность к перестраховке. Его помощник лейтенант Бакс, с которым Тихон тоже столкнулся в Полосе, напротив, отличался излишней для бойца мыслительной активностью, имел взрывной характер и склонность к импульсивным действиям. Степень доверия к командиру — высочайшая. Их тандем успешно действовал в любых ситуациях, а взаимная компенсация недостатков нередко выручала. Лавры, как правило, доставались Гузенко, но и Бакс получал свое — высокий интеллект не мешал ему быть похожим на преданную собаку.

Старательно изучая характеристики остальных, Тихон особо выделил единственную женщину в команде: сержанта Михайлову по прозвищу Выдерга.

«Так вот кто ранил твое сердце, Алекс», — думал Тихон, разглядывая фото молодой женщины с волевым подбородком и взглядом дикой кошки.

Как следовало из записей, от настоящего своего имени Жанна, сержант Михайлова, открещивалась всю свою сознательную жизнь. Было у Выдерги и другое прозвище, ироничное: иногда солдаты называли ее Златовлаской. Как следовало из краткого резюме, доминирующее положение самцов не устраивало эту женщину, и всякий раз, когда предоставлялась возможность, она доказывала собственное превосходство. Судя по досье, ее умения и навыки значительно превосходили возможности остальных членов команды. Интеллектом Михайлова тоже не была обделена. «Бронебойная» — эта пометка была добавлена Верховцевым в отдельную графу. Изучил Тихон и дела остальных. Рядовые Гуддер, Арамзян, Жихарев и сержант Рогов ничем особенным не выделялись. Двух последних он помнил по встрече в Полосе, и с Роговым, конечно, следовало быть настороже и даже заключений Верховцева не требовалось, чтобы это понять.

Бесценная информация, предоставленная доктором, помогла Тихону оценить еще один дар Полосы. За портретами людей Тихон сумел заочно, не видя их, разглядеть внутреннее состояние каждого. И во многом они совпадали с оценками, данными Верховцевым.

Во многом, но не во всем. Тихон рассчитывал, что его оценки более точны, а может, и безошибочны. Есть в этой команде люди, с которыми он найдет общий язык. И точно так же Тихон верил, что особое чутье поможет им выбраться из Полосы живыми, а ему — избавиться от опеки Храмцова и выйти из-под контроля генерала Антонова.

22. Возвращение

Оказалось, что тюрьма располагалась на территории военной базы. Утром Тихона доставили из одного корпуса в другой, где он присоединился к команде отобранных. Перед отправкой их разместили в пустом, без мебели, помещении на задворках базы. Ожидался грузовик, чтобы доставить группу в вертолетную часть.

Тихон рассчитывал хотя бы на относительную свободу, но, будто опасному заключенному, на запястья и щиколотки ему прицепили кольца, связанные между собой тонкими и, очевидно, очень прочными металлопластовыми цепями. Недлинный шаг давался без труда, однако Тихон не мог бежать, задирать руки вверх или сделать широкий жест. Вдобавок на руку надели маячок. Но и это оказалось не все — лейтенант Бакс пристегнул Тихона к своему ремню на гибкий трос из того же металлопласта.

— Порядок! — сказал Бакс, защелкивая карабин с кодонаборным замком.

— Теперь он убежит только через твой труп! — услышал Тихон веселый женский голос.

«Интересно, что им сказали про меня: что я не совсем в себе? Для того и нужны меры предосторожности. Мол, будет у Злотникова хотя бы ложка в руках — изрежет ею любого на мелкие кусочки. Просто так, хотя бы по приколу…»

В жизни сержант Михайлова оказалась красивее, чем на фото. Но идеальная военная выправка делала Выдергу не женщиной, а скорее отличным исполнительным механизмом. И механизмом крайне эффектным внешне — прозвище «Златовласка» шло ей в полной мере. Волосы ее были от природы золотистого цвета, но если у сказочной принцессы они были длинными, то от сержанта Михайловой устав требовал короткой стрижки. Впрочем, это нисколько не портило впечатления, а военная форма не могла скрыть гармоничность ее фигуры. Высокая, подтянутая как гимнастка, с грацией пумы — такой оказалась Выдерга. Расслабляющее действие на собеседника могли оказать детские веснушки на ее лице, но противовесом им служил жесткий металлический взгляд, которым сержант могла отпугнуть любого мужика.

— Не зыркай, — бросила она, заметив, как изучает ее Тихон. В голосе прозвенели нотки угрозы.

— Не смотри, правда, — предупредил кто-то из рядовых, — А то яйца вырежет, когда спать будешь!

Раздался дружный хохот.

— Эй, лейтенант, отбери у Златовласки ножи!..

И снова дружный смех, в ответ на который на лице Выдерги отразилось удовлетворение, как будто и смех этот, и скабрезные шуточки мужчин были для нее словно бальзам на душу. Но одновременно Тихон ощутил упругое давление, которое Выдерга создавала вокруг себя, и понял, что ее невозмутимость — не более чем притворство, на самом деле требующее колоссальных усилий.

И все же он не рискнул смотреть на нее дольше, чем позволял статус пленника. Отвернувшись, принялся изучать остальных. В углу справа, у входа в помещение, сидели сержант Рогов и трое рядовых — Жихарев, Арамзян (кажется, это он бросил шутку в адрес Златовласки) и Гуддер. Эти были по определению отличными служаками: достаточно физически развиты и послушны. В то же время от них не исходило особой агрессии. А вот Рогов отличался именно ею. Она служила фоном его характера и выражалась даже в чертах лица. Сейчас он сидел, над чем-то размышляя, но вдруг повернулся к Тихону и, заметив его взгляд, зло сощурился.

Пока ждали машину, каждый развлекался, как мог. Трое рядовых, устроившись на корточках, играли в карты. Судя по звукам из миникомпа Рогова, тот, сидя на полу и вытянув ноги, увлеченно бился с ордами каких-то тварей. Майор Гузенко, посасывая во рту спичку, тоже сидел с планшетом в руках, весь погрузившись в чтение. Сидевший рядом с Тихоном лейтенант Бакс делал вид, что дремлет.

Из всей команды особенное внимание Тихона привлекала Выдерга. Теперь, увидев ее воочию, Тихон понимал Алекса. Сержант Михайлова могла, как магнит, притягивать взгляды. Она показалась Тихону человеком с самым противоречивым и сложным набором качеств. Она тоже нашла себе занятие по интересу — метала ножи в дверной косяк. И получалось это у нее виртуозно. Сначала в цель летел первый нож. Следом, с полсекундным интервалом — второй. Он вонзался примерно на пять-шесть сантиметров ниже первого. Третий нож должен был воткнуться между рукоятями крайних ножей — точно посредине и по возможности на одной линии. Получалось не всегда. Иногда он смещался выше или ниже, или сбивал первые два, и тогда Выдерга реагировала весьма своеобразно. Подходя к ножам, чтобы забрать их, она мягко вынимала первый и второй, а третий, если не подчинялся ее воле, выдергивала со злостью, и Тихон готов был поклясться — что-то говорила ему, словно бранила. И в следующий раз нож вонзался как надо.

Искусство метания оставляло мужчин равнодушными. Они не смотрели в ее сторону, хотя Тихон подозревал, что никто из них не способен проделать то же самое.

— Почему ее зовут Выдерга? — спросил он лейтенанта, уверенный, что тот не спит.

— Тише ты, дурила! — открыв глаза, шепнул Бакс.

Тихон и так спросил негромко, но, видимо, вполне достаточно, чтобы Выдерга услышала. Она как раз вынимала третий нож и обернулась. На мгновение их взгляды пересеклись. Внезапно блестящее лезвие молнией пронзило расстояние между ними, воткнувшись в штукатурку между головами Бакса и Тихона. Оба даже не успели моргнуть.

— Эй, эй! Сержант Михайлова! Что за шутки?! — лейтенант вскочил, позабыв о том, что прикован к Тихону тросом. Пока дергал Злотникова, требуя, чтобы тот поднялся, сержант Михайлова сама медленно направилась к ним. Поднимаясь, Тихон задел нож плечом, и тот упал. Хотел нагнуться и уже почти схватился за рукоять, но Выдерга остановила его криком:

— Не трожь!

Она приблизилась, грозно сжимая в кулаках оба других ножа. Бакс, хотя и был выше по званию, предпочел смолчать и стоял, вытянувшись в струнку, как новобранец. Подойдя к Тихону, Выдерга сама наклонилась за ножом, будто боялась, что чужак осквернит оружие своим прикосновением. Выпрямившись, она ревниво спрятала ножи за спину и презрительно сощурилась на Тихона.

Поняв, что спектакль закончился, остальные вернулись к прерванным делам.

— Не любит она, когда за спиной о ней шепчутся, — шепнул Бакс, когда Выдерга отошла. — Учти.

— Учту, — и Тихон потрогал рукой глубокую выщербину в штукатурке.

* * *

Вскоре приехал фургон, и целый час они тряслись в нем, пока добирались до аэродрома. Через приоткрытый полог заднего борта немного видна была дорога. Но Тихона не интересовал мелькавший пейзаж. Все его мысли сосредоточились лишь на одном — как помешать цели их путешествия?

«Итак, что я могу противопоставить этой команде выносливых, умелых сильных и жестоких людей? Как остановить их? Убить? Разумеется, нет. Странно, что такая мысль пришла мне в голову… И все же, какая сила может остановить этих людей?»

Только Полоса — нашел ответ Тихон. Нужно искать помощи у Полосы и у тех обитателей ее, что ощущают себя в ней, как дома. У скитников.

Тихон вдруг подумал, что он и сам — скитник. Первач — так говорил Алекс. Человек, для которого Полоса должна быть почти что как дом родной.

«А ведь и правда», — подумал Тихон.

С момента посадки в грузовик он ни на миг не ощутил какой-либо тревоги, оттого что путь его вновь лежит в это, как считают все, опасное место. Напротив, создавалось впечатление, что данная поездка — путь домой. Он вспомнил переполнявшую все мыслимые пределы энергию тумана, и на губах его появилась улыбка. Если бы не мысли о специфическом задании, от успешного исполнения которого зависели жизни Амины и Нусупа, он мог бы считать себя совершенно счастливым человеком. Впрочем, опять возникал вопрос — человеком ли в привычном понимании?..

— О чем думаешь? — услышал он голос Бакса.

— Ищу решение дилеммы.

— Дилемма не решается. Ее можно только исключить, если сгенерировать новую идею. Тогда она уведет от выбора между двумя к чему-то третьему.

С удивлением посмотрев на него, Тихон понял, что Бакс вовсе не стремится блеснуть интеллектом. Он такой и есть — умник по жизни, что весьма удивительно для бойца.

— Ты думаешь о Полосе. Взрывать или не взрывать? Верно? — Бакс усмехнулся, довольный, что его догадка подтвердилась. — Из пацифистов, значит? Считаешь, что, взорвав Полосу, мы разбудим этот ад? А я думаю, что все верно рассчитано. Эти твари должны получить свое.

— А мы?

— Что — мы?

— Не получим свое? Или вы серьезно рассчитываете выбраться оттуда раньше, чем закончатся сутки?

Бакс увильнул от прямого ответа.

— Если бы не Алекс Эджертон, все могло бы решиться раньше, — сказал он.

— Может быть, Алекс понял, что Полоса — не ад?

— Брось свою агитацию. Никто не может сказать, что она из себя представляет.

— Вот именно. И как отреагирует, тоже никто не знает.

Лейтенант долго молчал, глядя на Тихона. Наконец, произнес раздраженно:

— Хотел бы я знать, что сделала с Алексом эта чертова Полоса! Я слышал, вы были друзьями. Но он был и моим другом. Почему он не вернулся?!

Краем глаза Тихон заметил, как смотрит на них майор Гузенко, слышавший разговор. К спору прислушивалась и сержант Михайлова, очевидно, отреагировав на упоминание об Алексе. Помня о ее предыдущей реакции на его любопытство, Тихон все же не отказал себе в желании снова взглянуть на сержанта Михайлову, златовласую Выдергу.

Сейчас она вовсе не казалась такой хищной, как раньше. Страх засел глубоко внутри девушки (именно девушки! — в эту минуту определение «боец» ей совершенно не подходило). Впрочем, страх затронул и души всех остальных. Все они были колоссально напряжены! Они понимали, что задание может скверно кончиться. Отправленный с таким же заданием предыдущий отряд погиб, а один из членов команды совершил предательство. Почему? Кто виной этому? Не произойдет ли и со мной того же самого? Наверняка все они думали об этом.

«А Бакс в общем-то прав», — подумал Тихон. Идея решения дилеммы верная — предположить третий выход. Когда и волки будут целы, и овцы сыты. Но если б еще знать, что для этого нужно…

* * *

Погрузка заняла какие-то минуты. Собственно, вертолет уже стоял наготове, с заведенными двигателями. Так что Тихон не успел даже толком посмотреть на аэродром, оценить свободу пространства. Едва войдя в салон, он впился взглядом в поблескивающие металлом цилиндры — в точности такие же, как в посетившем его послании Алекса. Остро ощущалась дремлющая в них сила, как если бы воздух вокруг был пропитан ярким отпугивающим запахом. И сила эта была неимоверной мощности — такой, что Тихон боялся долго смотреть на цилиндры. Когда взлетели, он мог бы, чтобы отвлечься, насладиться видом, открывавшимся с высоты птичьего полета, но не было возможности — как нарочно, его усадили спиной к иллюминатору. Лицом к цилиндрам.

На Бакса и Гузенко полет впечатления не производил. Но вряд ли в этом лейтенант и майор проявляли солидарность с пленником. А вот рядовые и сержанты, как дети малые, прильнули к оконцам, на что-то показывая и что-то говоря друг другу, пытаясь переорать грохочущие моторы. Даже сержант Михайлова на время сбросила маску крутой бабы и тоже что-то нашла в пейзаже за бортом. Наверное, грустное, поскольку глаза ее периодически закрывались, как будто она предавалась воспоминаниям.

Тихон вспомнил, как однажды сквозь обшивку сумел увидеть мнимых птиц, мчавшихся за гиропланом. Быть может, и сейчас он сумеет воспользоваться этой способностью, чтобы разглядеть лес внизу, еще не подернутый туманом? Однако внутренний настрой не позволил этого. Видимо, он был слишком взволнован предстоящей встречей с Полосой. Взволнован в хорошем смысле. По мере того, как вертолет приближался к цели, Тихон все сильнее ощущал свою принадлежность Полосе. Он действительно ее чувствовал. Только за недели заключения напрочь позабыл, каково это. Не известно, ощущали хоть что-то необычное другие члены группы и экипаж, но для Тихона это было похоже на потоки свежего воздуха, омывающие тело путника, изнуренного длительным походом.

Он заметил, что лейтенант Бакс опять делает вид, будто спит. А, может, и по-настоящему спал в этот раз. Убедившись, что никто не наблюдает за ним, Тихон присмотрелся к карабину, соединявшему цепь, продетую через кольца на руках и ногах, с тросом, обвитым вокруг форменного ремня лейтенанта. Так просто не расцепить. Освободиться можно только с соизволения лично лейтенанта Бакса, знавшего четырехзначный код замка. Возможно ли, что код знает каждый член команды? Наверняка. Ведь если что-то случится с Баксом (а такую возможность исключать нельзя), кто-то другой должен будет приковать Тихона к себе.

Впрочем, сейчас его беспокоило другое: из своего видения он помнил, что первый десант разбился из-за тумана, ставшего для летающей машины непреодолимым препятствием. То же может случиться и сейчас. Перед посадкой в вертолет он рассказал об этом факте майору, но не знал, насколько серьезно тот отнесется к столь фантастическому казусу.

Они уже больше часа летели над Полосой. Когда начали снижение, туман за бортом заволновался. Это отметили все, кто наблюдал в иллюминаторы. Волнами на его поверхности образовался сгусток, который начал следовать за вертолетом, как бы создавая вторую тень, чуть в стороне от настоящей. Экипаж вынужден был замедлить спуск, а в какой-то момент даже прекратить снижение.

Всеобщее напряжение, которое ощущал Тихон, еще больше возросло. Всем памятен был провал предыдущей операции, но никто не знал подробностей. И Тихон все чаще ловил на себе пристальные взгляды бойцов, будто они надеялись на подсказку — чего им ждать.

Майор Гузенко отправился в пилотскую кабину и о чем-то переговорил с экипажем. Вернувшись, он тоже бросил взгляд на Тихона, после чего помаячил бойцам пятерней, обозначая пятиминутную готовность.

— Будем спускаться! — проорал он, приблизившись к Баксу.

— Надеюсь, длины тросов хватит! — откликнулся тот.

Когда открылся люк, первым вниз сиганул Гуддер. С помощью специального приспособления он ловко и не слишком быстро скользил на тросу, а, приблизившись к туману, и вовсе замедлил ход. Но, уверившись, что перед ним всего лишь необычно густой туман, быстро исчез в нем.

Наступило тревожное, казавшееся бесконечным ожидание. Наконец, завибрировал трос. Это означало, что Гуддер внизу и, как договаривались, дергает за трос всем своим весом. Следом исчезли Жихарев и Арамзян. Скрылась в тумане Выдерга, на прощанье кинув на Злотникова насмешливый взгляд, будто ей любопытно было узнать, не перетрухнул ли он перед прыжком.

Тихон думал, что их с лейтенантом спустят в одной связке, но Гузенко велел спускаться поодиночке. Появилась возможность разглядеть шифр, когда Бакс начнет набирать код. Но, разумеется, лейтенант не стал этого делать в открытую, он повернулся к Тихону спиной и прикрыл дисплей ладонью. В голове Тихона лихорадочно шел поиск решения. Он был так напряжен, что время для него замедлилось, и гул вертолетных моторов перешел в низкочастотное ритмичное уханье. Все правильно: они были над Полосой, и она помогала ему!.. Не могла не помочь.

Тихон впился взглядом в надраенную до блеска полусферическую бляху на ремне сержанта Рогова. Это был единственный шанс. В том будущем, которое он предугадал, но которое не сбылось, Храмцов искренне восхищался телескопическим зрением Тихона. Ну что ж, пора воспользоваться этим даром в полной мере. Тихон уставился на бляху, в которой отражалось пространство салона. Сконцентрировал остроту зрения — до боли в глазах, до тошноты. Но после того, как удалось сфокусировать изображение, он отчетливо увидел отразившийся обшлаг рукава Рогова — сержант стоял, держась за поручень. Немного сместив взгляд, Тихон разглядел детали внутренней обшивки и силуэт Бакса. Сумел еще увеличить изображение. Теперь был виден карабин и пальцы лейтенанта, набиравшего код. Три первые, немного размытые, цифры. Как в зеркале — тройка, шесть, два…Изображение начало смещаться. Слишком быстро, и даже укрощенное Тихоном время выходило из-под контроля.

«Стой! Стой же!..» — мысленно умолял он Рогова не разворачиваться.

И все же успел заметить край последней цифры — или восемь, или снова три.

И сразу все вернулось на свои места — зрение и ход времени.

Вцепившись руками в трос и одной ногой держась в петле, по команде Бакса Тихон последовал за остальными. Земля вынырнула перед ним из тумана, и Тихон не ожидал, что спуск закончится так быстро. В растерянности он замер на месте, не думая о том, что следующий боец упадет прямо на него. Но сзади его успели схватить за ремень и грубо потянули на себя. Тихон едва не упал на кого-то. Этот «кто-то» больно стукнул его по спине.

— Держись, болван!

Это оказалась Выдерга.

— Скажи спасибо, что на деревья не попали! А то бы пришлось тебя выковыривать, раззява!

За Тихоном спустился лейтенант и после короткой задержки раздался щелчок карабина. Конечно, оставалась вероятность, что Бакс мог поменять код. Но тогда зачем ему было прикрывать замок ладонью?

Итак: три, шесть, два… три или восемь! — в глазах кружились эти цифры. Насчет последней он склонен был считать, что это все-таки восемь. Теперь главное — не забыть: три, шесть, два, восемь; три, шесть, два, восемь… И дождаться благоприятного момента…

После того как Рогов последним очутился внизу, с вертолета начали спускать цилиндры. Когда выгрузка закончилась, трос заскользил вверх и исчез в тумане. Постепенно стих вертолетный грохот, и воцарилась тишина. Туман, будто чуя присутствие людей, еще больше сгустился. Только что видны были мутные силуэты деревьев поблизости, но теперь — вовсе ничего. В какую сторону ни смотри, повсюду одинаковая сероватая пелена. Только вверху, где должно быть солнце, чуть белее.

— Всем внимание! — крикнул Гузенко. — Через восемнадцать часов вертолет вернется на это место и спустит на тросе маяк, чтобы мы могли его найти. Ждать будут, пока останется топливо на обратный ход. А сейчас проверим маячки!

Когда Бакс включил свой наручный маячок, Тихон украдкой взглянул на дисплей: несколько красных точек светились на нем, в точности по числу присутствующих. У Тихона тоже был маячок, но без дисплея и надет на щиколотку через браслет с замком — намертво, так просто не снимешь. Его сигнал отражался на экране Бакса более жирной точкой и заметно ярче той, которая обозначала лейтенанта.

— …Черт! — раздался вдруг возглас Гузенко.

— Что случилось? — откликнулся Бакс.

— Главного маяка не вижу!

— Это что, шутка? — Бакс направился к майору и потянул за собой Тихона.

— Да какая шутка!

У майора, помимо наручного прибора, оказался более чувствительный переносной. Повернув экран к лейтенанту, Гузенко изменил масштаб, и точки постепенно слились в одну, однако, как ни настраивал он прибор, других сигналов на экране не возникло. Как понял Тихон, главный маяк должен был показать место предыдущей установки взрывателей. Место, куда они должны идти.

— Ладно, переходим к запасному варианту!

Майор приказал заняться теми цилиндрами, которые они доставили с собой. Но вскоре снова посыпались его проклятья. Оказалось, дисплеи будто сошли с ума и не хотели устанавливать время. Примерно полчаса Бакс пытался ликвидировать неполадку, но не вышло. Все это время прикованный к нему Тихон сидел, прижавшись спиной к одному из цилиндров, как муку испытывая это соседство, буквально осязая спрятанную внутри колоссальную энергию.

— Что делать, шеф? — спросил Бакс.

— Можно подорвать гранатой. Но тогда мы все… Пух! — Гузенко изобразил взрыв руками.

— Вот влипли! — раздался голос кого-то из рядовых.

— У любого сигнала в Полосе очень сильное затухание, — сказал Бакс. — А что если мы немного не долетели до места, где сигнал взрывателей хотя бы едва, но можно уловить?

— Хорошо, если так, — ответил майор. — Но что это нам дает?

— Если найдем, можно использовать блок от предыдущих зарядов. Но в какую сторону идти?

Майор с недоверием посмотрел на Тихона:

— Ну, покажи свои способности. Не зря же тебя с нами отправили. Что-нибудь чувствуешь?

«Что я чувствую?.. Если бы не эти цилиндры, мне было бы хорошо, как никогда…»

— Пока ничего особенного, — сказал Тихон.

— Так ты можешь определить, куда нам нужно идти, или нет? — давил майор.

— Возможно, — ответил Тихон. — Мне потребуется время.

«А все-таки они ощущают себя не в своей тарелке», — подумал он.

— Ну, так что? — не выдержал майор через некоторое время.

— Погодите.

Постепенно Тихон начал что-то ощущать. Какую-то неясную, идущую издалека, энергию. Возможно, это вовсе не сигнал взрывателей, а что-то другое. Но пускаться в объяснения он не собирался. Требовалось разрядить обстановку.

— Да, что-то есть. Но очень слабое, — сказал он.

И всеобщее напряжение как будто разом схлынуло. А Тихон поймал себя на мысли, что они, возможно, против своей воли, воспринимают его как спасительное звено, соединяющее их маленькую группу с Большой землей.

23. Порождения разума

Два часа они безостановочно шагали в направлении, подсказанном Тихоном. Всего два часа, а будто сутки. Полоса давила на них, отбирая силы. Многое изведавшие, бойцы оказались не готовы к тому, что здесь, в центре Полосы будет настолько худо. Чувствуя, что команда серьезно выдохлась, и сам порядком вымотавшись, майор объявил привал.

— Что-нибудь определенное чувствуешь? — снова пристал он к Тихону. — На что это похоже?

— Вряд ли можно объяснить словами. Тут все вместе — звуки, ощущения. Даже запахи.

— Но мы скоро придем?

— Вероятно, да.

— Что мне твоя вероятность, — проворчал Гузенко.

«Еще бы знать — куда придем?» — спросил себя Тихон и представил, какая буря эмоций ожидает его, если они окажутся вовсе не в том месте, где предыдущий отряд оставил заряды.

Лейтенат Бакс подвел Тихона к дереву и велел сесть. Устроился рядом, полулежа, опершись спиной о ствол, устало вытянул ноги и подложил под голову ладони. Вскоре уснул и в этот раз по-настоящему. Тихон вполне мог открыть замок карабина и скрыться в тумане, где они не смогут его преследовать. Он мысленно ловил эмоциональные импульсы каждого члена группы и знал, как сильно все устали физически и морально. Но сделать это означало погубить их.

«Выжить… Они должны выжить. А я должен помочь им, как обещал Алексу, да и просто потому, что не желаю их смерти…»

Никто, ни один человек и ни одно выдуманное им оружие не может сравниться с потаенной силой, что владела Полосой. Очевидно, то же самое понял когда-то Алекс Эджертон. Но он сумел найти ключ к разгадке и сохранил себе жизнь. То же теперь предстояло Тихону: понять, в чем секрет, и научить этому остальных. Он вспомнил слова Алекса, как будто заново услышал его мольбу: «Спаси их, Тихон. Помоги им!..»

С точки зрения логики он должен был считать их врагами. Но Тихон не испытывал к ним враждебных чувств, он просто не понимал их. Что движет этими людьми? Шли они сюда не по своей воле. И не по своей же воле распоряжались собственными жизнями. Они подчинялись кому-то и боялись нарушить приказ, не задумываясь о том, что этот кто-то — неважно, конкретный человек или группа людей, олицетворяющих собой машину государства, — совершенное ничтожество в сравнении с той мощью, которой обладает в этом месте сама земля, и тот воздух, которым дышишь, и туман, скрывающий все вокруг.

Ладно, командование, штабные крысы, которые никогда не приближались к Полосе и почти ничего не знали о ней, но бойцы, ведь они понимали, на что идут! Так почему даже сейчас эти по-своему непростые люди, которым судьба выпала оказаться не с краешку, а в самом центре Полосы, ощущают лишь малую, только видимую часть ее силы?

Полоса пробуждает первобытный страх, сметает налет самоуверенности, присущий человеку цивилизованному, как считается, избавленному от предрассудков десятилетиями прогресса. Только что ты считал себя венцом природы. И вдруг оказывается, что ты ощущаешь себя в Полосе тлей, да не просто ощущаешь, а таковой и являешься. Но так не хочется считать себя тлей!

И верно — продолжил размышлять Тихон — человек давно уже не преисполнен благоговением к силам природы, как это было раньше. Во времена оные, первобытные, будучи язычниками, чей разум был скован сетями темноты и невежества, люди все же умели не только брать, но и отдавать. Они приносили жертвы богам, покорно лишая себя ощутимой доли добычи. Делились с природой своим страхом и благоговели перед могуществом ее стихий — в этом тоже была своего рода жертва и покорность. Они нарекали детей именами богов и тотемных животных и тем самым подчеркивали превосходство над собой тех существ и духов, которые существовали на этой земле задолго до появления человека. Эти правила жизни люди хранили, живя в гармонии с природой тысячи лет.

«А сейчас?» Горы, леса, поля, океаны — они как бы существуют сами по себе. Фоном для цивилизации людей, когда-то появившихся на просторах Земли и все время учившихся покорять ее. Не любить, не жить любовью к природе, но покорять. Ох, уж эта природа — всюду мешается под ногами. То горы не там возвышаются, то реки не там и не в ту сторону текут, и облака не там дожди проливают. И это все надобно исправить. А все, на что способна природа — мешать планам, да иногда устраивать бунты вроде стихийных бедствий. Но и это не проблема для современного человека. Катаклизмы худо-бедно можно научиться предсказывать, строить дома покрепче, и чем дальше, тем лучше. Нет, конечно, не все еще хорошо в этом плане для человечества. Но дело идет к тому, чтобы научиться исключать всякие там сюрпризы.

И вот вдруг, откуда ни возьмись, появилось черное (впрочем, правильнее сказать — белое) пятно на карте — Полоса. Как будто живое, умное существо. Для кого-то даже сродни чрезвычайно опасной твари. Аномалия на якобы покорном лике Земли. Место, где нет жизни человеку. Где не работает ни дальняя радиосвязь, ни навигационные приемники. Да еще, в отместку за все, человек, пришедший сюда, наказывается смертью.

Тихон понимал что место, где возникла Полоса, не случайно — именно здесь, в Братской Резервации, человек по своей воле проклял и осквернил землю, густо испахав ее ядерными зарядами. А рядом — Байкал, энергетически особое место, где земная кора особенно тонка.

«Но гибнет не каждый — вот ведь в чем штука!»

Тихону казалось, что, заставляя себя рассуждать, он постепенно сумеет нащупать какое-то знание и отыскать единственно верный способ выживания здесь.

«А ведь у меня есть отчего оттолкнуться!..»

Что, если доктор Верховцев прав и Полоса — это своего рода фильтр? Чистилище. Доктор утверждал, что не имеет значения, сколько у тебя сил, здоровья, хороши ли твои гены. Значит, не материя определяет, сколько тебе жить. Все зависит от внутреннего состояния человека. И тогда получается, что определяющее значение должна иметь та информация, что находится в нас: подсознание, чувства, память, образ мышления, сами мысли, в конце концов.

«Если я прошел через этот фильтр, значит, что-то есть во мне, какое-то зерно, которое позволяет Полосе принять меня. Так и у тех, кто называет себя первачами и скитниками. Но почему же Алекс ничего мне не подсказал? Почему?»

Где рецепт? Нет его пока. Вот в чем беда!

И все же… Возможно, какая-то из предыдущих мыслей уже сама по себе подсказка, только нужно еще раз обдумать все как следует.

«Итак, я пришел к выводу, что я и эти люди, что пришли сюда со мной, кардинально отличаемся друг от друга. Но я вовсе не хочу назвать их слабаками, возвысить себя над ними, я понять хочу — в чем же разница? Что отличает их от меня и от всех остальных, кто именует себя скитниками-первачами? От Алекса Эджертона, который стал частью Полосы раньше, чем я?

Кто я был, когда пришел в Полосу? И с какими мыслями пришел? Знал ли я о том, что она убивает? Знал. Боялся ли я смерти? Да, боялся. Любой человек боится смерти. Этого требует инстинкт. Но ведь я понимаю, что на самом деле смерти нет. Впервые я это понял, когда мы с Алексом умирали в шахте. И в этом мы с ним схожи. Те люди, что вместе с нами пребывали тогда в шахте, все умерли, потому что двигались мы в разных направлениях, а ведь некоторые из них согласно логике просто обязаны были выжить, потому что были заведомо сильнее меня и Алекса и здоровее физически. Но мы нашли для себя выход — в понимании осмысленности смерти, в готовности встретить ее достойно. В этом был акт нашей воли. Никто не толкал нас к решению, мы сами.

Потому мне и не страшно здесь, что смерти — нет. Это моя вера. И в Полосу я шел по собственной воле. Как будто искал ответы на все те вопросы, что мучили меня, но ни один из которых я не мог облечь в строгую форму».

Конечно, эти бойцы тоже не исключают возможности погибнуть здесь и прекрасно сознают вероятность этого. Но в то же время им страстно хочется жить. А еще сильнее — их страх нарушить приказ, боязнь стать орудием Полосы. Огромное противоречие раздирает души этих людей. И в этом знании Тихону увиделось откровение — такие эмоции в их душах могли стать взрывателями не хуже тех, что спрятаны в металлических цилиндрах.

«О, Господи, как же все запутано!..

А впрочем… Что-то уже есть! И первое, с чего я должен начать — узнать, что они думают о Полосе…»

* * *

— Эй, послушайте, — крикнул Тихон.

Лейтенант Бакс, чуткий на сон, среагировал первым.

— Чего панику разводишь?

— Мне нужно знать, что вы думаете о Полосе, — сказал Тихон. — Только говорите честно. Из глубины души, так сказать.

Рядом возникла физиономия майора Гузенко.

— Чего выдумал?.. — донесся чей-то голос из тумана.

Вскоре все семеро собрались около него.

— Мы не двинемся дальше, пока я не услышу ответ, — сказал Тихон.

Сержант Рогов надвинулся на него.

— С чего это я должен перед тобой отчитываться?

— Отставить! — рявкнул Бакс.

Рогов обернулся за поддержкой к майору Гузенко. Но тот смотрел куда-то вверх, будто пытался разглядеть хоть что-нибудь в этой однообразной туманной белизне. Поняв, что все ждут его ответа, он повернулся к отряду:

— Это место — самое поганое из всех, что я видел! А я много где побывал, уж поверьте…

После его слов остальных будто прорвало. Каждый старался описать свои претензии к Полосе. Но в целом все свои определения и эпитеты они подгоняли под шаблон давно сложившихся представлений: пребывание в Полосе нестерпимо давит на психику; силы тают на глазах, кажется, что тебя выворачивает наружу; очень не хочется пополнить неисчислимый список смертей; эти места буквально пропитаны ненавистью к человеку…

И так далее.

Одна только Выдерга сказала то, что Тихон надеялся услышать.

— Хотела бы я верить, что это место не так опасно, как все считают…

Ее искренность окончательно уверила Тихона в том, что сержант Михайлова не из тех, кто держит камень за пазухой. К ней можно перекинуть мостик доверия. Если она хочет верить — захотят и остальные. И сразу как будто прояснилось в голове, мысли выстроились в ряд. И Злотников начал говорить.

— Предупреждаю: многое из того, что я скажу — лишь догадки. Но я хочу, чтобы вы прислушались к моим словам. Итак, вы считаете, что Полоса — это аномалия. Все так считают. А теперь представьте хотя бы на миг, что аномалия — это то, что находится за пределами ее!

Он выждал время, чтобы оценить реакцию бойцов. Рогов, скепсис которого был особенно силен, в ответ на его слова язвительно фыркнул.

— Во что верили люди, когда не ведали ни о каких науках? — спросил Тихон. — Они верили в силы стихий — ветра, огня, воды, земли. Придумывали духов, олицетворяющих эти стихии. В их понимании природа была живым организмом. Они задабривали, подмасливали каких-нибудь демонов, просили у них разрешения на то или иное деяние. Иногда это принимало жестокие формы, и люди допускали кровавые обряды. Потому что искренне верили в то, что духи стихий будут очень суровы, если нарушать определенный порядок вещей…

— Ты нам лекцию собрался читать? — недовольно загудел Рогов.

— Заткнись, сержант, — осадил его майор. — Продолжайте, Злотников.

И Тихон заговорил вновь:

— Отношение к Полосе облачено в разные одежды, хотя и едино в своем негативе. Открылась преисподняя, грядет Страшный суд — так считают одни. Происки враждебных сил — полагают другие. Третьи уверены, что в Полосе из-за быстротекущих мутаций возникла другая, чуждая нам жизнь, формы которой, кстати, никто не видел. Ну, правда, мы видели тех существ, албаст… В общем, кто во что горазд, в то и верит. У меня же есть своя гипотеза! Она родилась буквально только что! И она объясняет многое…

Видя, что шестеро из семи слушают его с неподдельным интересом, Тихон уже не боялся, что его прервут, и мог позволить себе длинную речь.

— Это место кажется чужим. А между тем, все здесь — это Земля. — Он развел руки в стороны. — Наша обычная Земля. Только Живая. Настоящая. Непокорная. И только в Полосе можно до конца понять это, узнать ее силу. Человек позабыл, что она дала ему жизнь. Задвинул ее в чулан, как выжившую из ума старую мать, чтобы не мешалась под ногами. Но все как раз наоборот. Это он выжил из ума. Позабыл главные вопросы бытия: кто я такой и куда иду? Откуда мой микроскопический разум на этом крохотном клочке материи, плавающей в безграничном океане мироздания? И она решила напомнить людям о реальной своей власти… Именно здесь, где человек все изгадил своим ядерным дерьмом, Земля решила напомнить человеку, что он всего лишь дерзкий сын, много возомнивший о себе. И не каким-то банальным способом напомнить, а именно так — запретив проход сюда тем, кто не способен и не желает ничего понять. Вероятно, человек, когда-то отступивший от изначальных правил, научившийся летать в космос и управлять энергией элементарных частиц, должен снова вернуться к истокам поиска знания. Да, я согласен, что Полоса — это новый мир. Странный мир. Рвущийся наружу и грозящий поглотить тот облик Земли, к которому мы так привыкли. Но я не могу не признать, что таково решение той силы, которая выше нас. Боюсь, вы будете надо мной смеяться. Ну и пусть. Это решение Бога. Или, если вам не нравится упоминание о высшем разуме — решение матери-природы, планеты Земля, решение Космоса, Вселенной. Называйте, как хотите. Вопрос только, что мы можем противопоставить этой силе?! Скажите мне! Снова наше ядерное говнецо? Которым и без того все провоняло вокруг на сотни километров?.. Самый простой способ — ненавидеть Полосу и ее силу. Но выход ли это? Не главная ли ошибка тех, кто расстался с жизнью? Быть может, нужно со смирением отнестись к этой силе? Может быть, самое мудрое — сдаться на милость Полосы?..

Закончив, Тихон впервые почувствовал усталость. Вернее, приятную слабость, как будто он совершил важный поступок и ради этого выложился до конца.

Интересно, хоть что-нибудь шевельнулось в их мозгах?

Они молчали. Рядовые поглядывали на старших по званию. Наконец, первым не выдержал Жихарев.

— Если такой станет вся земля, то как на ней жить?

— Во-первых, не обязательно она должна стать именно такой. Во-вторых, надо вспомнить, что здесь тоже есть люди. Как-то ведь они живут!

— Скитники? Стать изгоями, как они? — вспыхнул Жихарев, как будто его испугала эта перспектива.

— Почему изгоями? Тебе не приходила в голову мысль, что, может быть, они — первопоселенцы?..

Тихон не успел продолжить свою мысль. Вмешался Рогов.

— Вы слышали?! Да он сектант! — брызгая слюной, накинулся он на майора и лейтенанта. — Вы слышали, к чему он призывает?! Вместо того, чтобы исполнить свою задачу, вы разрешаете ему высказывать бредни? А ты!.. — он набросился на Жихарева: — Ты готов поверить всему, что он нарассказал?

— Я только спросил, — потупился Жихарев.

— Идиот!..

— Рогов, хватит! — одернул его Гузенко.

Сержант с раскрасневшимся от злобы лицом, готовый взорваться, приблизился к нему.

— Нет, тогда ты мне ответь, майор!.. Из-за бредней этого сектанта нарушить присягу? Или остаться здесь навсегда, если не хотим угодить под трибунал? Лично я не хочу под трибунал! Я хочу сделать свое дело и вернуться отсюда!

— Разумеется, живым, а не в гробу, — усмехнулась Выдерга.

— Чего ты ноешь, как баба? — Бакс приблизился к Рогову. — Так жить захотелось?

— Да, я хочу жить! Хочу! — проорал он истерично. — И не скрываю этого, как некоторые!

Рогов повернулся к Тихону.

— Чего уставился, тварь?!

Не церемонясь и не стесняясь присутствия лейтенанта, он ткнул Тихона в плечо.

— Из-за таких, как ты, все!

— Не трогай его, сержант! — вступилась Выдерга.

Но того уже было не остановить.

— Зуб даю, он что-то задумал! Хочет посеять сомнения в наших головах! Он мне с самого начала не понравился. Еще когда мы его в Иркутске нашли…

Он бы и ударил, но Бакс, наконец, вмешался и, схватив Рогова за шиворот, встряхнул. Сержант пришел в ярость, громко затрещала ткань бушлата, когда он вырвался, и только лишь субординация заставила его стерпеть и не ударить лейтенанта.

В голове у Злотникова послышался чугунный звон. Создавалось впечатление, будто в этот звук трансформировалась вся ненависть, обуявшая Рогова и свободно лившаяся наружу. Но в то же время к звону присоединились иные звуки, поначалу слабые.

Тихону казалось, он слышит китовые голоса — подобно тому, как ученые переводят излучаемый китами ультразвук в диапазон, доступный человеческому слуху. То же самое происходило сейчас и в голове Тихона. Голоса доносились из тумана. Пугала их непонятность, их настойчивость и сила. Быть может, это «птицы», или какие-то другие существа, живущие в Полосе, которых он никогда не видел?..

А между тем из Рогова продолжала изливаться злоба. Тихон ощущал ее как никогда остро. Но если обитатели Полосы могут реагировать на эмоции, то сейчас они, как собаки, учуяли злобу Рогова — такую яркую и сильную, что не заметить ее трудно. Голоса стали ближе, как будто существа были совсем рядом, только прятались в тумане.

— Вы слышите? — крикнул Тихон. — Неужели вы можете не слышать?..

Но он был один, в чей мозг проникали голоса.

Однако его тревога не осталась без внимания — к общей растерянности примешался страх. Все принялись озираться, но что они могли рассмотреть в таком густом тумане.

— Прошу вас, успокойтесь! Не надо бояться, вы должны отбросить все негативные эмоции! Это особенно вас касается, Рогов.

— Да пошел ты! — сержант махнул рукой. — Кто бы там ни прятался, сейчас они у меня получат!..

Схватившись за автомат, он нацелился в туман, собираясь полоснуть очередью.

— Рогов, стоять! — крикнул Гузенко. — Занять круговую оборону! — приказал он. — Всем оружие к бою! Полное внимание! Злотников, что ты чувствуешь?

— Я слышу голоса! — ответил Тихон. — Я не знаю, кто эти существа, но их много.

Тихон залег в траву вместе со всеми и наблюдал, как группируются бойцы, приводят автоматы в готовность.

— Оружие не поможет, — сказал он.

Гузенко косо взглянул на него.

— Это мы еще поглядим.

Слыша стройный хор голосов, но не умея разобраться в нем, Тихону трудно было понять, чего ожидать в скором времени.

«Возможно, это все-таки „птицы“… Если так, то я хотя бы немного знаю, как себя вести. Но смогу ли я вдолбить это в голову каждого?»

— Вероятно, они реагируют на наши эмоции. И в первую очередь на страх, — сказал он Гузенко. — Так было, когда предыдущая группа попала в эти места.

— И чем это чревато?

— Из всех живым остался только один Алекс Эджертон.

— И что же мы должны делать?

— Перестать ненавидеть Полосу. Хотя бы попытаться сделать это.

— О чем вы там шепчетесь? — послышался голос Выдерги. — Мы тоже хотим знать.

— Я уже говорил. Нужно отбросить все отрицательные эмоции!

Рогов хмыкнул:

— Тоже мне, тренер-психолог нашелся.

Выдерга пропустила его замечание мимо ушей.

— И это поможет? — спросила она.

— Не знаю, — сказал Тихон. — Но это единственное, что нам остается.

Он услышал, как Рогов снова нарочито громко хмыкнул. Внутренний настрой сержанта перешел от злобы к смеси раздражения и страха — из-за того, что не видно и не понятно, кто враг, и что вообще происходит. И каких гостей им ждать из тумана. Да и остальные в разной степени испытывали примерно то же самое. За исключением Жихарева и Выдерги, пси-поле которых по сравнению с другими казалось более ровным и спокойным и практически не было деформировано страхом. Похоже, сами того не сознавая, они ближе остальных были к пониманию Полосы.

— Жихарев! — позвал Тихон.

— Я! — откликнулся тот.

— Что вы сейчас чувствуете?

Заметно отличавшийся простотой, рядовой Жихарев выложил все:

— Я подумал о смерти. В конце концов, что нас пугает? Что мы все сдохнем? Так это рано или поздно все равно произойдет. Не знаю даже, как сказать… Просто от этой мысли мне стало легче.

— Сержант Михайлова, а вы что скажете?

— Это так важно? — сухо спросила Выдерга.

— Очень важно…

— Блин, ты что хочешь, чтобы я тебе душу вывернула?

Но раздражения в ее голосе не было. Только сомнение. Он рассчитывал, что Выдерга поняла: ее ответ, как и ответ Жихарева, должен быть правдивым и имеет особое значение. И оказался прав: девушка не стала медлить с рассказом. Из чего Тихон заключил, что весь ее высокомерный настрой — не более чем фикция.

— Я вдруг подумала, что если нам суждено умереть, то я, наконец, смогу увидеться там со своим отцом… И надеюсь, он простит меня за то, что я была несправедлива к нему при жизни… — голос ее дрогнул, но только на мгновение. Тут же стал жестким, как и раньше, словно ей стыдно стало за свою слабость. — Этого достаточно? Еще вопросы есть?

— Нет. Больше вопросов не будет.

— И что все это значит? — раздраженно спросил Бакс. — Хочешь сказать, нам всем надо подумать о смерти?

— Да мы и так думаем о смерти! — проорал Рогов. — Бред это все! Говорю я вам! Бред!

— О смерти можно думать по-разному… — подал голос майор Гузенко и не закончил фразу.

Рогов неожиданно вскочил и, с яростью нажав на курок автомата, устремился в туман.

— Рогов, назад! — закричал Гузенко, но голос его утонул в грохоте выстрелов.

«Только не это!..» — сквозь треск автоматных очередей Тихон услышал, как заволновались голоса, готовые, наконец, перейти к действию.

* * *

Никто не ожидал, что выстрелы прекратятся так быстро. Но тишина (а в голове Тихона голоса и не исчезали) длилась недолго. Из тумана донесся истошный вой сержанта.

— Что там такое? — заволновался Бакс.

Раздался треск ветвей. Судя по крикам, Рогов бежал обратно. Но слишком тяжелым и громким казался его топот. Создавалось впечатление, что дрожит земля. Волнами страх перекатывался меж бойцов и передался даже Жихареву с Выдергой. Теперь любой обман чувств одного из группы становился достоянием каждого. Один лишь Тихон мог контролировать себя. Пронзая туман своим зрением, он «видел», что это всего лишь Рогов. Остальное — и звуки, и дрожь земли — обман.

— Не стреляйте! — крикнул он. — Это Рогов. Не стреляйте!

Он ничего не мог объяснить, да и не успел бы — лишь наделся, что кто-нибудь из них послушается его слов. Но все зависело оттого, насколько прочно укоренился в них страх.

— Не стреляйте! Это Рогов! — снова крикнул Тихон.

Тяжелый топот и треск приближались. И большинство членов команды уже уверены были, что это не сержант. И вообще — не человек.

— Лейтенант Бакс. Прошу вас! — кричал Тихон. — Не вздумайте стрелять. Сержант Михайлова! Жихарев!

— Как не стрелять?! Как не стрелять?!.. — запричитал вдруг Арамзян.

И когда туман всколыхнулся, выплескивая из себя непонятный бесформенный кусок плоти, огромный, ни на что не похожий, Арамзян выстрелил первым. Но руки у него дрожали, и рядовой промахнулся. В ту же секунду бесформенный кусок обрел на миг некие реальные черты — именно те черты, которые нарисовало поддавшееся ужасу воображение Арамзяна, а возможно, и воображение всех остальных. Из расквашенной плоти показалась клыкастая морда, похожая на свиное рыло, с боков вылезли гибкие щупальца с многочисленными остриями шипов на концах.

Внушительных размеров мерзкое существо нависло над бойцами. Тихон решил, что теперь-то остальные точно измолотят его своими выстрелами.

— Не стреляя-а-а-а-ать! — что есть мочи заорал он, срывая голосовые связки, и, потянув за собой Бакса, бросился к Рогову.

Трос до боли натягивал мышцы, но Тихон упорно тащил за собой растерявшегося лейтенанта, который испугался настолько, что не думал сопротивляться. Трудно сказать, почему никто не стрелял — то ли правда послушались, то ли страх сковал мышцы. Да и просто бойцы могли бояться зацепить лейтенанта. И все-таки Тихону хотелось верить, что это именно он сумел остановить расправу, а равно в зародыше погасить бойню, подобную той, очевидцем которой стал Алекс Эджертон.

Когда они с Баксом подбежали, мерзкая тварь вновь превратилась в бесформенный кусок, и теперь быстро скукоживалась, на глазах проделывая обратную метаморфозу в сержанта.

Им с Баксом невероятно повезло, что за эти секунды Рогов сам не выстрелил в них. Ведь остальные члены команды тоже привиделись сержанту невозможными существами, не менее уродливыми, чем он показался Арамзяну. Когда Рогов испугался чего-то там в тумане и помчался назад, он никак не ожидал, что окажется перед группой чудовищ. Он мог бы выпустить в сослуживцев очередь. Секунда решала все. Но слишком оторопел в первый момент, а тут подоспел Тихон и толкнул Рогова.

И сразу исчезли голоса в мозгу Тихона.

Окончательно видимый всеми в своем привычном облике, сержант упал в траву, визжа от страха. Когда к нему подбежали остальные, он сжался в клубок, воспринимая их, как наваждение: боль и естественный шок отняли у Рогова изрядную долю рассудка. Даже когда боль прошла, он еще долго не подпускал к себе никого и шарахался от малейшего жеста или голоса. Постепенно затих. Всегда резкий и жесткий, Рогов неожиданно превратился в затюканное существо с потухшим взглядом. Был боец, а стал потенциальный клиент психушки. Что-то произошло с его сознанием, бойцы это понимали и оставили его в покое — на вопросы и приказы он не отвечал и ни на кого не смотрел, весь погруженный в себя.

Рогова оставили лежать в траве, и все мысли бойцов перешли в другое русло: они принялись активно рассуждать о причинах случившегося, о том, как они могли поддаться наваждению. Что же это был за прикол? Очередной трюк Полосы? «Они совсем не понимали последствий того, что произошло», — переживал Тихон. Решили, что сержант сошел с ума, меж тем как внутри его разума (он чувствовал это!) шла ожесточенная борьба, результат которой неизвестен. И если Рогов не сумеет найти правильное решение, он погибнет. Как пить дать…

А смерть кого-нибудь из них означала бы неспособность выполнить обещание, данное Алексу.

Тихон попросил Бакса подвести его к Рогову. Лейтенант первым оказался рядом с сержантом. Он не подпустил к нему Тихона и попытался сам заговорить с Роговым — взял того за плечо, ожидая хоть какой-то реакции. Но Рогов не пошевельнулся, взгляд его направлен был вверх, тело расслаблено, как у параличного больного.

— И долго он так будет лежать? — зло спросил Бакс.

— Не могу сказать.

— Но что все это значит? Ты можешь объяснить?

— Я подозреваю, что здесь, в Полосе, на порывы души накладывается сильная обратная связь.

— Какие красивые слова. Душа, обратная связь… — проворчал Бакс.

Кипение зарождалось в его душе. И оно тоже хорошо осязалось Тихоном. Как бы теперь Бакс не взорвался вслед за сержантом.

— Лейтенант, оставьте свою злобу, — сказал он, не очень рассчитывая, что Бакс послушается.

Сейчас все мысли Тихона были сосредоточены на Рогове. Он склонился над сержантом и заглянул в его глаза, пытаясь внутренним голосом заговорить с ним и уловить хотя бы какую мысль. И когда это ему удалось, он осторожно проник в сознание Рогова, надеясь, что своим вмешательством не повредит сержанту и сумеет привести его в чувства.

Впечатление было такое, что в памяти Рогова всплыло навеки забытое воспоминание о пребывании в чреве матери. Глаза его были открыты, но на самом деле сержант видел темноту. В какой-то мере ему было очень хорошо, тепло и спокойно, но он совершенно не понимал, что значат эти чувства. Не было никаких желаний, никаких ощущений, и связь между сознанием и организмом была жестко заблокирована. Борьба, которую ощущал Тихон, происходила в глубинах той черноты, которая владела сержантом, но нырять туда Тихон не отважился. Он решил позвать сержанта и сделать это так, чтобы тот откликнулся с первого раза.

На миг Тихон вынырнул из сознания Рогова.

— Лейтенант, прикажите ему встать. Как можно жестче.

— Я уже пытался.

— Еще раз. Когда я дам знак.

— Ну, если ты уверен!..

Снова Тихон очутился в теплой темноте Рогова, превратившись в связующий элемент между внешним миром и душой сержанта. Где-то в другом измерении, где существовало тело Тихона, шевельнулась его рука. И когда по этому знаку раздался громкий и требующий голос лейтенанта, Тихон, мысленно пронзив блокировку, направил этот голос, как сигнал, в черный омут сержанта. И тотчас в глазах Рогова вспыхнул свет, пусть холодный, но все же свет. Тихон увидел собственное лицо, как в телекамере, а рядом размытый силуэт Бакса, который продолжал требовательно рычать. Поняв, что сержант очнулся, Тихон поспешил выбраться из его сознания.

В первый момент Рогов не мог ничего понять. Зато Бакс, поверивший, что это именно его голос заставил Рогова прийти в себя, продолжал напирать:

— Рогов! Ты почему нарушил приказ?! Отвечать, когда тебя спрашивают! Встать!

Лейтенант схватил Рогова за ворот, хотел поднять, но ему удалось лишь усадить сержанта. От злости Бакс заехал Рогову по лицу. Тот попятился, закрываясь локтями, но это лишь подзадорило Бакса, и он продолжал наносить удары. Гуддер, Арамзян и Жихарев, подбежали к лейтенанту. Но даже втроем им не удалось оттащить Бакса от Рогова. Вдруг откуда-то сзади вынырнула гибкая фигура Выдерги. Носком ботинка сержант Михайлова ударила лейтенанта в бедро. Точно в болевую точку. Но лейтенант будто впал в исступление и все еще сопротивлялся, заставляя Гуддера, Арамзяна и Жихарева пыхтеть, как три паровоза. Они грозили затоптать прицепленного к Баксу Тихона. Кто-то двинул Злотникову коленом в лицо, разбив губы. Потекла кровь.

— Надо их расцепить! — крикнула Выдерга майору.

Майор Гузенко ухватился за торс Бакса, ловким движением набрал код и отстегнул карабин.

— Хочешь понянчиться с ним? — спросил он Выдергу, кивая на Тихона.

И не успела сержант Михайлова что-либо возразить, как майор обвил цепь вокруг ее пояса, и защелкнул карабин. После чего подтолкнул Выдергу к Тихону.

— Вы неплохо смотритесь вдвоем. Надеюсь, ты не сунешь ему нож под ребро?

— А ничего, что я женщина?! — возмутилась Выдерга. — А если мне…

Она не договорила, смутившись.

— Скажешь, я отцеплю, — усмехнулся Гузенко.

— Эй, Златовласка, что ты со мной сделала?! — раздался вдруг тонкий вскрик Бакса.

Они обернулись. Троица продолжала держать лейтенанта. Казалось, сейчас им для этого требовалось еще больше усилий, чем прежде. Тело Бакса объял паралич, он издавал всхлипывающие звуки, как будто немощь оставила свободу только для сознания — видимо, чтобы чувствовал и понимал, что с ним происходит. Лейтенант хотел добавить еще что-то резкое, но речь его вдруг стала бессвязной, мышечным спазмом перекосило рот, и он тонко завыл, как беспомощное жалкое животное.

— Что вы на меня смотрите? — взволнованно произнесла Выдерга, ловя на себе взгляды команды. — Я всегда знаю, куда бить, и не могла ошибиться!

— Ты не должна винить себя, — сказал Тихон.

Она обожгла его взглядом.

— Это Полоса… — объяснил он. — Это она вызывает такую реакцию. Если это ненависть, то она же и ударяет по тебе…

— Откуда ты знаешь?

Тихон пожал плечами.

— Я просто догадываюсь. И надеюсь, что не ошибаюсь.

Он посмотрел на Бакса. Лейтенанту отказали мышцы гортани, он хрипел, захлебывался в собственной слюне, и в глазах плескался страх. Тихону вдруг увиделась сцена из детства лейтенанта. Он словно попал в сознание Бакса. Защелкали кадры, показывая прошлое лейтенанта. День, когда тот мальчишкой купался в море и едва не утонул. И сейчас Баксу казалось, что он беспомощно барахтается в холодной соленой воде, охваченный судорогой…

— Наклоните его голову! — крикнул Тихон, заметив, что лейтенант больше не сопротивляется. — Давай к ним. Скорей! — он заковылял вперед и потянул за собой Выдергу. — Проверь пульс!

Пальцы сержанта Михайловой нырнули под ворот лейтенанта.

— Поздно! — она обратила к Тихону отчаянный взгляд.

И тогда Тихон Злотников опустился на колени перед лейтенантом. Сержант Михайлова не мешала ему и встала как можно ближе, чтобы не натягивать трос. А Тихон обращался с Баксом, как с утопленником. Делал искусственное дыхание, упрямо и методично давил на грудину, заставляя сокращаться остановившееся сердце. Оставалась надежда, что на пороге смерти Баксу хватило ума отбросить злобу и страх. Иначе бессмысленно вытаскивать его с того света и делиться с ним своей силой. Старания Тихона не прошли даром, изо рта лейтенанта послышалось бульканье. И он задышал сам. Мертвенно-бледные щеки порозовели.

— Вот так, молодец… Дыши… Забудь все, забудь… Здесь пустота и никого вокруг. Один ты… — зашептал он ему в ухо.

— Я… Я… — услышал он хрип лейтенанта.

— Кто ты?.. Скажи, кто ты?..

Он заметил, что Выдерга опустилась рядом на колени. Ощущал, как она смотрит на него — словно на сумасшедшего и в то же время с удивлением на грани восхищения. Он дал ей знак рукой: молчи и не мешай.

— Я лейтенант… — прохрипел Бакс.

— Здесь нет лейтенанта. Ты просто Бакс. Понимаешь? Как твое имя, Бакс?

— Александр…

— Что ты видишь, Александр?

— Океан!

И в подтверждение его слов Тихон услышал шум набегающих волн.

— Да, океан. Я тоже слышу его. Думай о нем, думай о том, как он велик… Он вовсе не страшен… Думай о небе, оно глубокое, как океан… Думай о земле, она родила океан… — шептал Тихон и стал гладить лейтенанта по голове.

Он гладил его и думал о том, что слова не доносят и сотой части того, что он пытается передать Баксу через образовавшуюся между ними связь. Как странно. Впервые не хватает слов, но между тем он может мысленно донести до человека все, что хочет сказать…

— Думай о любви, она безгранична, как океан… — говорил Тихон. — Вспомни тех, кто любит тебя… Мы все тебя любим… Я люблю тебя. И остальные тоже. И мы хотим, чтобы ты был с нами…

Тело лейтенанта задрожало. Он всхлипнул. Из глаз его полились слезы.

— Лежи так, — сказал Тихон, принимая у Выдерги свернутую куртку и подкладывая Баксу под голову.

— Вот так. Хорошо.

Лейтенант впервые осмысленно посмотрел на него и улыбнулся, как ребенок, доверившийся строгому, но доброму врачу.

— Он мне говорил, что всегда боялся воды и ненавидел море, — сказал вдруг Рогов, выйдя из молчаливого оцепенения.

Тихон встал. Должно быть, его действия произвели шок на всех. Семь пар глаз устремили на него свои взгляды. Им непонятно было, что он сделал, однако кое-какое прояснение все же случилось. Теперь они, безусловно, готовы поверить всему, что он скажет.

— Я прошу вас держать свои эмоции при себе, — сказал Тихон. — Чем дольше мы здесь, тем сильнее будет ответная реакция!

Нужный для каждого члена группы разговор как-то сложился сам собой. Все началось с фразы Жихарева.

— Это Полоса, — сказал он. — Тут все не так.

— Что ты заладил — Полоса, Полоса! — с раздражением наехал на него Гуддер. Но сразу словно почувствовал болезненный щелчок. Он посмотрел по сторонам, хотя вряд ли мог что-то разглядеть в тумане. А те возмущенные голоса, что раздались вновь, но уже не громко, не были доступны его сознанию.

— Хорошо, я не психую. Не психую!.. — нервно говорил Гуддер, словно к кому-то обращаясь. Но, видимо, этого было недостаточно. И только когда рядовой замолчал и прикрыл глаза, его отпустило.

— Почему так происходит? — спросил он, едва понял, что приступ закончился.

— Мне кажется, я теперь знаю ответ, — ответил Тихон. — В Полосе ярко выражены обратные реакции на психику. Я мог бы сказать вам, что я думаю на этот счет, но, боюсь, вам не понравится.

— А ты попробуй, — сказал майор Гузенко.

Тихон почти уже свыкся со своей миссией, тем более что чувствовал: некоторые мысли снова требуют того, чтобы их услышали.

— Вы же знаете, действие рождает противодействие, решение — последствие. Только в обычной жизни оно может откладываться на дни, месяцы, даже годы. А здесь, в Полосе, это происходит в одно мгновение. И любой негатив тут же ударяет по человеку. Я считаю, что в критический момент на человека обрушивается вся накопленная им отрицательная энергия. Может быть, даже за всю жизнь накопленная. И чем сильнее гнев, тем мощнее обратный удар. Особенная реакция идет на те эмоции, которые несут в себе разрушительное начало.

— А если энергия позитивная? — поинтересовалась Выдерга.

— Тогда ответом никак не должна оказаться боль.

Арамзян хохотнул:

— Хочешь сказать, если заняться в Полосе онанизмом, это будет круче, чем с бабой там, на Большой земле?

— Заткнись, Арамзян. Что-нибудь поумнее сказал бы, — парировала Выдерга.

— Горячий парень, ты бы лучше употребил свою энергию на что-нибудь другое, — поддержал Гуддер.

Майор жестом прервал общий смех.

— Так это что же? Полоса хочет, чтобы мы превратились в стадо безропотных овец, которые не могут слова поперек сказать? — спросил он.

— Это решать каждому, — ответил Тихон. — Овцой он хочет быть или таким человеком, который не крушит энергию внутри и вокруг себя.

— И что же, выходит, все те люди, что сотнями и тысячами погибают в Полосе, страдают из-за тех эмоций, что скрываются в них самих?

— Да, я так думаю. И хочу опять предупредить: сдерживайте эмоции. Прошу вас…

* * *

Все понимали, что надо преодолеть усталость и заставить себя идти дальше, но майор не отдавал приказа, он тоже не особо рваться вперед и, чтобы оттянуть момент, задал Тихону вопрос.

— Так что же нам теперь всем делать? Учиться управлять своими чувствами — это и есть реальный выход?

— Да, это выход. И почему-то особенно острая реакция на гнев. Пока мы не умеем не гневаться вовсе, имеет смысл научиться хотя бы гасить это чувство.

— Иначе Полоса сотрет нас в порошок?

— Я бы сказал по-другому. Мы сами сотрем себя в порошок.

Все посмотрели на Рогова, затем перевели взгляды на спящего Бакса.

— Слава богу, мы пока живы, — сказал Арамзян.

Майор качнул головой.

— Хорошо, пусть так. Но если мы одержимы идеей запустить детонатор, почему Полоса позволяет это? Что же, от большой любви мы ставим задачу убить себя и всех вокруг? Как это сочетается с обратной связью Полосы?

Тихон задал встречный вопрос.

— Скажите, майор, а вы действительно все еще хотите запустить детонатор?

Гузенко сощурился:

— Чувство долга подсказывает мне, что я обязан выполнить приказ.

«А он — тертый калач…»

— Надо идти! — сказал майор и спрятал взгляд.

Перед тем как встать, Тихон погладил натертые кольцами ноги. Поймал на себе сочувственный взгляд Выдерги.

— Майор, — позвал он. — У меня к вам небольшая просьба. Снимите хотя бы кольца с ног. Очень трудно шагать.

Гузенко не стал противиться. Он оттеснил Выдергу и долго возился с кандалами, чтобы высвободить трос. Тихон хотел прощупать сознание майора, но слишком устал, чтобы сделать это незаметно. И все же он надеялся, что после озвученной гипотезы сможет открыть правду без опасения вызвать гнев.

— Майор, а если вдруг окажется, что мы идем вовсе не к зарядам?

— Куда же? — повернулся к нему Гузенко.

— Сам не знаю, — честно ответил Тихон. — Но это место тянет меня к себе…

24. Скит в тумане

К исходу пятого часа они вышли на тропу, явно протоптанную сотнями ног.

— Это ни к чему, — остановил Тихон Выдергу, которая, как и остальные, направила ствол автомата в туманную густоту.

Он давно чувствовал, что они приближаются к необычному месту, но не торопился предупреждать остальных, потому что не ощущал чужого присутствия. А теперь твердо знал, что никого вблизи нет. Голосов из тумана он больше не слышал. Как будто те решили отстать от людей, убедившись, что сильных всплесков эмоций пока не предвидится. Взгляд его, проникая сквозь туман, также не замечал движений. Все было тихо. Но не сразу солдаты опустили оружие Они старались держать себя в руках, но до конца победить недоверие к Полосе не могли и находились в постоянном ожидании подвоха.

Жихарев наклонился к примятой траве и опасливо погладил ее.

— Может быть, здесь ходят албасты?

— Они носят ботинки? — майор показал на след рельефной подошвы, отпечатавшийся на глинистой проплешине.

— Значит, эта тропа выведет нас к людям? — спросила Выдерга. — К скитникам?

Тихон пожал плечами.

— Вероятно.

Гузенко посмотрел направо, налево. И с той и с другой стороны тропинка одинаково быстро терялась в тумане. Майор решил довериться Злотникову.

— Ты знаешь, в какую сторону идти?

— Туда, — Тихон показал направо. — И прошу, не хватайтесь понапрасну за оружие.

И они пошли, куда он показал.

Тихон ощущал, что у команды вновь нарастает ощущение тревоги, улавливал хаотичные всполохи в их сознании и понимал, что их тревожит. В самом деле, туман был слишком плотным, чтобы разглядеть что-нибудь на десять шагов вперед. И если кто-то прячется в нем, то все они — отличная мишень. И двигаются недостаточно тихо, чтобы не привлечь к себе внимание. Однако, помня о том, что случилось с Баксом и Роговым, все сдерживали страх, отчаянно боролись с ним.

Через пару километров в тропу влилась тропка потоньше, затем еще две. И наконец, они вышли к селению. Бойцы потянулись к оружию, когда навстречу им из тумана выплыл черный бревенчатый сруб, показавшийся вначале силуэтом огромного животного. Они прошли мимо и увидели другой такой же сруб, а следом еще один.

Место было явно заброшенное. Тихон не знал, чему доверять: глазам или внутреннему чувству. По ощущениям, люди здесь находились недавно, но, узнав, что приближаются чужаки — успели скрыться. И все же глаза утверждали, что никто здесь жить не мог. Избы заброшены, без дверей, и окна без стекол. На порогах пыль и сор, а изнутри тянет затхлостью.

По тропинке, петлявшей мимо домов, Тихон шагал вслед за Выдергой, а та — за майором Гузенко, и остальные тянулись за ними гуськом.

Наконец, исследовав последний дом, где кончалась натоптанная дорожка, все убедились, что и здесь никого нет.

— Чисто, — сказал майор и перехватил тревожный взгляд Тихона, который, озираясь, выискивал среди полной заброшенности хотя бы малейшие следы, могущие подтвердить недавнее присутствие людей.

— У тебя другое мнение?

— Кажется, будто люди только что были здесь, но вдруг взяли и ушли.

— Возможно, избегают встречи с нами? — забеспокоился майор. — Я бы не хотел оказаться мишенью. Может быть, нам стоит затаиться и кого-нибудь перехватить?

— Еще немного, и вам захочется исследовать все дома заново. Но могу заверить вас, что здесь никого нет. И нам пока нечего бояться.

— Я отвечаю за своих людей!.. — Гузенко повысил голос.

Но теперь «щелкнуло» и его. Майор заткнулся, поморщившись, и отступил.

— Говори, что делать.

— Ждать будем, — ответил Тихон.

Поблизости от одного из крайних срубов майор велел ставить палатку. Снаружи по периметру в качестве меры предосторожности разместили датчики движения. Первым Гузенко определил в палатку Бакса. До сих пор лейтенант пребывал в странном беспамятстве. Он был слаб, почти не реагировал на звуки и голоса, и с того момента, как Тихон вернул его к жизни, не произнес ни слова. Его не пришлось нести, дошел сам, но двигался скорее механически, как будто сознание его пребывало в другой реальности. Едва Бакса уложили, он снова уснул. Майор приказал Выдерге и Тихону занять угол палатки. Остальные устроились ближе к выходу.

Выдерга достала из рюкзака скатанный в тугой рулон коврик, расстелила его в два слоя. Посмотрела на Тихона и, отогнув угол коврика, подала ему.

— Расправь. Тут на двоих хватит.

— Спасибо, сержант…

— Обойдемся без званий. И без фамилий.

— Но должен же я как-то звать тебя.

От выхода палатки донеслось нервное хихиканье.

— Господа, вам не кажется это странным? — раздался голос Арамзяна. — Златовласка и семь гномов!..

— Эй, заткнись! — беззлобно кинула Выдерга.

— Угомонитесь, в самом деле, — проворчал майор.

— Да шучу, шучу, — откликнулся Арамзян.

Выдерга легла на коврик и подложила рюкзак под голову. Некоторое время молчала, ожидая, когда Тихон устроится рядом.

— Если хочешь, можешь называть меня Златовлаской, — сказала она сдавленным шепотом. — Я привыкла. Все лучше, чем Выдерга.

— Разве тебе самой это нравится? И потом, я знаю твое настоящее имя…

Он заметил, как она напряглась.

— Алекс Эджертон сказал мне…

— Умолкни, — перебила она и проворчала: — Ладно, можешь называть меня Жанной.

Тихон представил, как нелегко дались эти слова сержанту Михайловой, Выдерге по прозвищу Златовласка. Кто-то из солдат присвистнул, видимо, слыша их недостаточно тихий разговор.

— Ну, Златовласка дает! — снова подал голос Арамзян.

Пришлось вмешаться майору.

— Эй, голубки, правда, хватит ворковать! На сон даю четыре часа!

Почему именно четыре, никто не стал спрашивать.

* * *

Ночь все не наступала. Как понял Тихон, в Полосе не бывает ночи. Сквозь окно и даже сквозь ткань палатки внутрь проникал молочный свет. Никто пока не спал. Тихон улавливал всплески чужих эмоций, но сам устал, и трудно было сосредоточиться, чтобы понять настроения и чувства бойцов. Одно было ясно — они до сих пор обуреваемы сомнениями. На их глазах случилось непонятное. Два человека едва не сошли с ума, и это могло произойти с каждым из них. И теперь они должны были выработать свое отношение к тому, что рассказал им Тихон — к подсказанному решению. Давить в себе страх, давить гнев, раздражение. Жанна уже продвинулась на шаг в этом направлении: например, в ответ на шутку Арамзяна вполне могла пригрозить ножом, но этого не сделала.

Постепенно все погрузились в сон. Даже рядовой Гуддер, оставленный снаружи часовым в качестве дополнения к датчикам, полностью довериться которым Гузенко не решился. Тихон тоже начал засыпать, когда сержант Михайлова, повернувшись во сне, неожиданно прильнула к нему, уткнувшись носом в его шею, и теплое ее дыхание возбудило его. Он и в мыслях не держал совершать какие-то действия. Просто вспомнил вдруг Амину и осторожно провел пальцем по щеке Жанны. Этого было достаточно, чтобы чуткий сон Жанны прервался.

Тихон увидел ее недоумевающие глаза и подумал, что она сейчас придет в бешенство. Но вместо этого сержант Михайлова еще теснее прижалась к нему и обняла свободной рукой. Их обоих вдруг захлестнул горячий океан восторга, а внезапно прорвавшиеся в сознание Тихона голоса из тумана стали яркими, будто тоже вспыхнули радостью за этих двоих, изголодавшихся по теплу и нежности и волею случая оказавшихся рядом.

Не было движения тел, и никаких откровенных прикосновений, только буйство незнакомой энергии позволило им сорваться в экстаз. А между тем любой, кто посмотрел бы на них, ничего и не понял бы.

Но то была Полоса. И нежданный ее подарок…

* * *

Невозможно было сказать, наступило ли утро. Вокруг ничто не изменилось. Все тот же свет, молочный туманный, и та же девственная тишина вокруг. Пугающая, непонятная.

Проснувшись, Жанна поначалу старательно делала вид, что ничего не произошло. Но случившееся настолько казалось необычным, что она не могла оставаться безучастной.

— Что это было вчера? — наконец, спросила она тихо, чтобы никто не слышал ее слова.

Тихон и сам не знал. При желании, он мог бы найти объяснение, но его самого беспокоила та легкость, с которой он отдался вчера нахлынувшей энергии. Ведь он тоже не знал всего о Полосе. Возможно, вот именно так проявляет себя здесь обычная теплота между людьми и полное доверие. И, возможно, это имеет отношение к той истинной любви, которая непричастна к желаниям плоти, к стремлению обладать чужим телом. Может быть, это было проявление той любви, о которой так много говорят, но редко кому удается испытать это чувство при жизни.

Он улыбнулся Жанне. Та улыбнулась в ответ, но, боясь, что безумные ощущения опять нахлынут, опасалась долго смотреть на Тихона.

— Я все поняла, — прошептала она. — Положительные эмоции дают обратную реакцию. Не надо бояться Полосы, правда?

Он кивнул ей, с благодарностью воспринимая тот факт, что хотя бы один человек из команды обнаружил свою причастность к Полосе. Теперь дело за остальными.

Из раздумий его вырвал встревоженный голос лейтенанта Бакса, заглянувшего в палатку.

— Никто не видел майора?

Как если бы неожиданно возникло привидение — так же многие отнеслись к появлению лейтенанта. Бакс объяснил, что пришел в себя, когда все спали. Выбрался из палатки, чтобы подышать свежим воздухом. И не стал будить сладко спящего Гуддера, хотя раньше ни за что не простил бы нарушение устава. Снаружи он пробыл достаточно долго и понял, что майора нет не просто так.

— Где он может быть?!

Всплеск адреналина отразился на состоянии бойцов, и Тихон вновь уловил в тумане проснувшиеся голоса, хотя и не такие сильные, как вчера.

— Подождите! — жестом он велел всем замолчать. Закрыв глаза, ощутил слабое пульсирование их энергий. Ближе всех к нему стояла Жанна, и он почувствовал ее противоречивые чувства: смешение надежды со вновь вернувшимися страхом и неверием. Это мешало ему сосредоточиться, и не сразу он сумел оторваться от реальности, чтобы отыскать в окружающем пространстве майора Гузенко, ушедшего так далеко, что даже если бежать — не нагонишь.

Только всевидящая часть сознания Тихона могла настичь майора. Она летела сквозь туман, пронзая спокойные величавые деревья, пролетая сквозь холмы и скалы. Наконец, Тихон увидел Гузенко. Окрыленный внезапно открывшейся ему силой, тот бежал где-то далеко отсюда. Но из тех знаний, что он хотел взять у Полосы, майора Гузенко интересовало лишь одно. Теперь он видел, где находится разбившийся вертолет — то место, куда они шли. И уверенно направлялся туда.

— Безумец!.. — произнес Тихон вслух.

— Что?! — раздался нетерпеливый возглас Рогова.

— Похоже, майор решил сделать все в одиночку.

— Он хочет запустить детонатор? — спросил Бакс.

— Если сумеет дойти, — ответил Тихон.

— А он дойдет?

— Очень сомневаюсь.

— Почему же? — ядовито осведомился Рогов. — Это наше задание. И мы должны его исполнить.

Тихон перехватил взгляд Рогова. Не очень-то сержант был уверен, произнося эти слова. Что ж, большой прогресс. Всего сутки в Полосе, а уже столько сомнений. Однако майор Гузенко вызывал сильное беспокойство Тихона. Вояка, одержимый навязчивой идеей. Вот только надолго ли хватит его одержимости? Тихону не хотелось брать грех на душу. Ведь это он виноват, что допустил бегство майора.

— Мне снился сон… — сказал вдруг лейтенант Бакс и смущенно поморщился, не зная, как остальные отнесутся к его словам. — Я видел майора. Как будто на него напала стая каких-то птиц. Очень странных.

— И что? — спросил Рогов.

— А дальше я не помню, — сказал Бакс. — Мне показалось, что на меня тоже хотят напасть эти птицы. И я проснулся.

— Птицы, говоришь?.. — Рогов странно посмотрел на Бакса, потом на Тихона. — Кажется, когда у меня был провал… мне тоже снились какие-то твари вроде птиц.

— Это не сон, — ответил Тихон. — Очевидно, предупреждение. Когда Полоса решит, что настал момент истины, так и случится. И все зависит от того, готовы ли мы к этому испытанию.

— Насколько это серьезно? — спросил Гуддер.

— Вы не представляете, насколько, — ответил Тихон. — Я вам больше скажу. Вся эта затея со взрывом — большая глупость. И жаль, что майор Гузенко этого не понял.

Поскольку лейтенант все еще был слаб, Рогов временно взял командование на себя. Вместе с рядовыми он намеревался обследовать соседние избы. Лейтенанту дал в руки автомат и попросил не спускать со Злотникова глаз.

— Думешь, майор прячется здесь? Ты ему не веришь? — спросил Бакс и посмотрел на Тихона.

— Неважно, — Рогов тоже повернулся к Тихону. — Как ты и советовал, я контролирую себя… Но если сорвусь, успею тебя пристрелить, даже если мне станет до смерти худо!.. Тебе советую сделать то же самое, — сказал он Баксу.

Тихон знал, что быстрее отыщет майора в одиночку, доверившись только собственному чутью и выносливости. Именно теперь настал момент бежать. Оставить их всех здесь. Пускай они немного напуганы, но движутся в верном направлении, и в ближайшее время едва ли им что-то будет серьезно угрожать. Даже подозрительность Рогова не казалась сколько-нибудь серьезной.

Бежать! Только нужно как-то предупредить Жанну. Доверие невозможно без открытости, хотя он готов был признать, что два-три дня назад, в точно такой же ситуации, верх обязательно взяла бы другая сторона рассудка, которая и сейчас, хотя и достаточно слабо, требовала проявить хитрость и ничего не говорить, называя это почему-то благоразумием.

Когда лейтенант, позабыв о пленнике и не владея собой, стал клониться в сон, Тихон вплотную придвинулся к Жанне и прошептал:

— Я должен бежать. Ты поможешь мне?

— А как же мы все? — еле слышно спросила она. — Мы пропадем…

— Я вернусь. Обязательно вернусь.

Сержант Михайлова, взяв его за плечи, прижалась к нему, и щека ее соприкоснулась с его щекой. Он не мог видеть ее взгляда, но начал улавливать мелодию ее мыслей. И старался донести свой настрой — уверенность и спокойствие. Он уже знал, каково это читать чужие мысли и отправлять свои, когда «собеседник» становится близким настолько, что впускает твое сознание в себя.

Для Жанны это оказалось в диковинку, и, когда его голос раздался в ее голове, в первый момент возникла паника, но девушка быстро справилась с собой. Наверняка, будет у нее еще момент осознания случившегося, а пока она отправила ему мысленный ответ:

«Я сделаю все, как ты скажешь!»

И потянулась к замку, подтверждая его правоту — каждый из бойцов знал код.

«Не сейчас!»

Он задержал ее руку.

«Не хочу, чтобы тебя обвинили. Когда вернется Рогов, скажи, что тебе нужно уединиться».

«Хорошо. Но я должна назвать тебе код…»

За мгновение до того, как сидевший рядом лейтенант встрепенулся, Тихон прижал палец к ее губам и мотнул головой. Жанна поняла, что говорить ничего не требуется. Числа, которые девушка держала в уме, вспыхнули в голове Тихона, совпадая с той картинкой, что он успел подглядеть при высадке из вертолета. И последняя цифра была — три, а не восемь, как он решил раньше.

Затея Рогова не принесла результата. Убедившись, что майора нигде нет, он вернулся к палатке. Как Тихон и велел, Жанна позвала сержанта и попросила освободить ее. Рогову потребовалась пара секунд, на то, чтобы присоединить трос и карабин к себе. И когда замок щелкнул, девушка, будто все еще не веря, что Тихон действительно знает код и сумеет освободиться, застыла в нерешительности.

«Почему же ты не бежал?» — прочел Тихон в ее глазах.

— Ну и чего ждешь? — проворчал Рогов. — Только что невтерпеж было.

Она опомнилась и, закинув автомат через плечо, исчезла в тумане.

Тихон потянул Рогова за рукав.

— Сержант, я обещал майору найти удобное место для засады.

— И что?

— Могу предложить вам, если хотите.

— Ну, давай рискнем, — не колеблясь, ответил сержант.

И Тихон повел его к сарайчику, который внутренним зрением давно выделил среди прочих ближайших строений. Сарайчик стоял обособленно, и ничто не мешало незаметно скрыться в тумане. Скрыться так, что сержант ничего не успеет понять. И стрелять на самом деле не будет. Все его обещания пристрелить — не более чем бравада.

Рогов первым взошел на порог и заглянул внутрь. Потянул за цепь Тихона. Злотников последовал за ним, нащупывая пальцами замок карабина. В сарайчике было темно, однако Тихон четко видел цифры. Обращался с замком предельно нежно: в несколько движений выстроил нужный ряд, отвел фиксатор в сторону и нажал на пружину. Карабин тихо соскользнул с троса. Сержант ничего не заметил, для его глаз здесь было слишком темно. К тому же Тихон продолжал натягивать цепь, выбирая слабину, чтобы у Рогова не возникло подозрений.

— Да, подходящее место, — сказал сержант, выглядывая в окно. — Кто бы ни шел здесь, он обязательно пройдет мимо. Как это мне сразу в голову не пришло?

Осматриваясь, он по плечи высунулся наружу.

«Пора».

Когда Рогов направился к выходу, Тихон выскользнул из окошка и помчался сломя голову. Успел пробежать метров десять, когда услышал рев сержанта:

— Злотников сбежал!

Тихон мчался, прислушиваясь к голосам Полосы. Все было спокойно. А сержант, если не дурак, сумеет погасить свою злобу.

Вскоре Рогов и сам понял, что гнев стоит попридержать, крики его прекратились. Разумеется, теперь вся надежда федералов на то, что маячок на руке Тихона выдаст свое местоположение. И пока Рогов не задействовал более чувствительный прибор майора Гузенко, надо бежать. Так быстро, как только может.

И Тихон припустил еще быстрее. Куда бежать, подсказывало внутреннее чутье, ловившее всплески сознания майора Гузенко, слабые и нечеткие на таком расстоянии.

Но кто-то преследовал Тихона. Позади он ощутил чужое присутствие, и это не были неведомые существа Полосы. Похоже на человека! Неужели кто-то из бойцов разгадал его маневр? Тихон был слишком одержим настроем на майора, чтобы сразу определить, кто именно это мог быть. Предчувствия опасности не было, и Тихон остановился, спрятавшись за деревом. А вскоре из тумана вынырнула Жанна и, не сомневаясь, направилась строго в его сторону. Очевидно, когда Тихон рванул из сарайчика, она последовала за ним. И внезапно выскакивающие из тумана деревья не были ей помехой. Иначе не догнала бы. Значит, ей удалось то, что невозможно пока для остальных — умение подстегнуть свой организм. Но, судя, по тому, как она запыхалась, девушке для этого понадобились все силы. Тихон вышел навстречу.

— Я… хочу пойти… с тобой!.. — увидев его и не скрывая довольной улыбки, Жанна устало привалилась к дереву.

— Лучше останься и передай сержанту, чтобы дожидался меня здесь. И никуда не уходил. Я обязательно вернусь.

— Нет. Они и так поймут, что мы с тобой заодно. Ведь кто-то же должен был назвать тебе код, чтобы ты сумел освободиться. А сейчас они знают, где мы, и один ты с ними не справишься. Они, конечно, помнят, что их ждет, если захотят убить тебя, но вдруг их это не остановит?

Тихон не мог сдержать удивления.

— Так ты намерена бороться за меня?

— Да, намерена! — почти обиженно воскликнула она. — А ты не намерен?

— И не собираюсь. Они не найдут нас.

Непонимающе уставившись на него, девушка ждала ответа. Ничего не говоря, Тихон прикоснулся рукой к прикрепленному маячку на своей ноге.

— Перепилить бы. Ножом не разрежешь, — сказала Жанна.

Красный сигнализатор методично пульсировал и, чтобы погасить пульсацию, следовало настроиться на ту силу, что питала его. Правда, требовалось время, и Тихон надеялся, что займется маячком чуть позже, когда успеет отбежать на значительное расстояние. Но Жанна несколько спутала его планы. И теперь времени оставалось в обрез — успеть погасить красное пульсирующее пятно до того, как появятся Рогов и остальные. Тихон уже стал ощущать их далекое присутствие, когда, наконец, пульсация маячка прекратилась.

Он убрал руку. Огонек исчез.

— Ух ты!.. Невероятно!..

Восхищенная Жанна позабыла на миг обо всем, кроме экрана своего маячка, где больше не было жирной точки, обозначавшей Тихона. Однако с краю прибавились мелкие, обозначавшие сержанта и троицу рядовых.

— Они приближаются! — спохватилась девушка. — Восемьсот метров!

— Снимай свой маячок! — приказал Тихон. — У тебя есть планшет?

Она передала ему оба устройства. Тихон быстро настучал на планшете сообщение и положил его сверху работающего маячка Жанны.

— Ну, теперь пора!

И он повлек ее за собой, но бежали они недолго, вскоре Тихон велел остановиться и вслушался в голоса преследователей. Сержант, вероятно, обнаружил планшет с адресованным ему посланием.

— Злотников, только попробуй не вернуться!!! — донесся его крик. Последовавшие затем беспомощные угрозы утонули в тумане, когда Тихон и Жанна, теперь уже не тратя попусту сил, побежали дальше.

— Что ты написал ему?

— То же, что просил тебя передать на словах. Чтобы он ждал нас и никуда не уходил. Ну и… чтобы берег свои нервы.

Она рассмеялась.

* * *

Искаженные расстоянием голоса еще какое-то время долетали до них, но вскоре стихли. И только трава шелестела под ногами, и шум воздуха при дыхании заполнял густую тишину. А если остановиться и затаить дыхание, можно было подумать, что ты совершенно оглох — такое невозможное безмолвие стояло вокруг.

— Расскажи мне об Эджертоне, — прервала молчание Жанна. — Чем он жил в последние годы?

— Если бы я знал толком! Не нашлось времени поговорить.

— Мне казалось, что я знала его достаточно хорошо. И я всегда подозревала, что он может выкинуть что-то подобное.

— Он отличный парень, — ответил Тихон. — Из тех, кто способен отдать жизнь за другого.

— Надеюсь, до этого не дойдет.

— Никогда нельзя знать наперед. — Тихон предпочел сменить тему. — Ладно, сейчас наша задача отыскать Гузенко.

— Ты знаешь, где он?

— Он ищет заряд. Но ему не хватает чутья.

— Не могу понять, как ты это определяешь?

— Я и сам не понимаю до конца. Это как-то выходит само собой. Я ощущаю нечто вроде голосов или звуков — похоже на звон колокольчиков или буханье молота, шум ветра. Когда как. Иногда что-то вроде запаха, если так можно выразиться.

— И ты можешь показать, в какой стороне майор?

— Строго там, куда мы идем.

— Если ты сумел понять мои мысли, значит, знаешь, что он сейчас думает?

— Нет, не знаю. И дело не только в расстоянии. Для обмена мыслями, видимо, нужен особый настрой между людьми. А вот ощутить что-то близкое к пониманию замысла человека — это можно. Поэтому я и не сомневаюсь, что Гузенко намерен отыскать детонаторы.

— Послушай, но ведь если он собирается привести в действие детонаторы, значит, он замышляет зло и хочет его осуществить. Почему Полоса допускает эту ситуацию?

— Гузенко уже спрашивал меня об этом. Думаю, дело в том, что он не догадывается, что Полоса обманывает его.

— То есть как?

— Ему лишь кажется, что он знает, куда идти.

— Так, значит, взрыватели совсем не там?

— Конечно, нет. Я даже сомневаюсь, что их вообще можно найти. Они отключены, питание мертво. Блоки точно так же не работают, как и в тех цилиндрах, которые мы притащили с собой.

Жанна вдруг рассмеялась, непосредственно, совсем по-детски.

— Значит, Полоса может устраивать такие шутки?

— Запросто. А что касается майора… Ты спрашиваешь, как реагирует на него Полоса. Пока никак. Навела на него фантом, и он будет идти так долго, пока не устанет и не упадет замертво.

— Будет ходить по кругу, как одержимый, если не откажется от своего замысла?

— Верно. Но есть еще одно обстоятельство, уже не в нашу пользу. Достаточно майору убедить себя, что он, наконец, пришел к взрывателям, он увидит их перед собой. Как он их себе представляет, такими они и предстанут его глазам. Полоса подсунет ему их по его запросу. И если он примет решение активировать заряд…

Тихон замолчал.

— Так что же произойдет с ним? Не тяни!

— Он умрет. Собственно, то же самое должно произойти с любым, кто захочет причинить вред кому-либо. Вспомни драку Бакса с Роговым.

— Но ведь майор собирается пожертвовать собой ради осуществления цели. Он считает, что спасает человечество!

— Это внешняя сторона. Я думаю, здесь все решает самое мощное чувство, какое только есть у любого живого существа. Инстинкт самосохранения. Чтобы подавить его, требуется колоссальное личное усилие или практика стороннего психовоздействия. Но согласись, это чистый эгоизм, если, принося себя в жертву, человек никого не спасает. Одно дело вытаскивать кого-то из огня или тонущего корабля и погибнуть самому. А вот представь другую ситуацию: террорист взрывает себя и невинных людей, считая, что его смерть послужит якобы богоугодному делу. Я тебе точно скажу — как бы ни уверял он себя, что совершает благое дело, его внутреннее «я» прекрасно знает, что происходит. Не самопожертвование, нет. Это убийство себя, элементарное самоубийство. Акт ненависти — в чистом виде. Ненависть к себе и людям. Ненависть к тому, кто создал тебя. Кто создал весь этот мир… А ты знаешь, как Полоса отвечает на ненависть.

Жанна задумалась.

— Мне кажется, я теперь окончательно поняла, почему умирают все те люди, которые идут сюда. Их убивает не Полоса. Они сами убивают себя.

— Я думаю, что Алекс Эджертон понял это первым.

25. Одержимость

Тихон теперь точно знал, где находится Гузенко. И мог с закрытыми глазами протянуть руку и указать направление, где искать майора.

— Считай это очередным подарком Полосы, — сказал он, вновь по просьбе Жанны рассказывая о своих ощущениях.

— Ты говоришь о ней как о живом существе.

— Почему бы и нет. Я всегда говорил, что здесь властвует и распоряжается сама природа. То, что создало весь мир вокруг. Я бы даже предпочел сказать, что здесь я оказался как никогда ближе к пониманию того, что высшая сила реально существует. Я понимаю это так: зло тянет нас вниз, и если мы отказываемся от него, то можем обрести способности, которые раньше казались нам невероятными.

— Ты верующий?

— Никогда раньше им не был. А ты?

— Мой отец верил в бога, — ответила Жанна. — Но раньше я относилась к этому очень скептически. Ведь бог не спас его ни от болезни, ни от смерти.

— А сейчас?

— Даже не знаю, что сказать. Я вижу, что ты необычный человек, обладающий сверхъестественными способностями. Я понимаю, что Полоса — это очень странное место. Ни на что не похожее. Но во мне еще живо мое вечное желание подвергать сомнению даже то, во что хочется верить. Отец, когда сердился, всегда говорил, что я поперечная.

— А другие твои родные, давно ты видела их? Жанна вспыхнула. Ответа ждать пришлось дольше минуты.

— Да, у меня есть мама и два брата. Но я их давно не видела. Иногда мне кажется, что они были у меня в какой-то другой жизни. Или вовсе не у меня. А у тебя есть кто-нибудь? — спросила она, перехватывая инициативу.

— Да. Одна девушка и ее брат.

— Ты ее любишь?

Тихон задержал на Жанне взгляд. Что именно она хотела услышать? Если она про тот необычный взрыв чувств, то сейчас он сам вряд ли мог ответить, что же это было.

— Конечно, люблю. Но…

— Ты не подумай ничего, я про другое… Вот ты сказал «люблю», и я вспомнила, как ты шептал Баксу, что мы все его любим. Вот уж чего никогда не испытывала к лейтенанту, так это трепетных чувств. Но в тот миг, когда ты это говорил, у меня было такое ощущение, что это правда. Что я люблю Бакса… У меня тогда даже мурашки по коже побежали. И это не дает мне покоя…

Жанна запнулась и не сразу продолжила.

— Он мне всегда нравился… Я про Алекса Эджертона. Я только потому и согласилась участвовать в этой операции, ведь это был шанс испытать то же, что выпало на его долю… Иначе они меня бы и не заставили. Я любила Алекса… Но вот в тот миг, когда я услышала, как ты говоришь Баксу эти же слова, мне показалось, что мои чувства к Алексу несравнимо бледнее тех, что я испытала к лейтенанту, который умирал на моих глазах. А потом взрывом показалось то, что случилось между нами там, в палатке. Ну, ты понимаешь, о чем я… Ты можешь объяснить, что это? Хорошо это или плохо? Ничего подобного со мной никогда не было. Я, разумеется, понимаю, что мы во всем виноваты. Разбили любовь на категории. И, конечно, правильно любить всех. Но возможно ли? Ведь кого-то же мы должны любить сильнее? Разве может быть иначе? Этого я не могу понять!..

Тихон был в растерянности. Когда он говорил Баксу те слова, он не задумывался о том, что сейчас сказала Жанна. Чувство любви к лейтенанту излилось как бы само собой. Но если вспомнить про Амину, как Жанна вспомнила про Алекса, то все те вспышки эмоций, к Баксу, и потом, в палатке — по силе действительно превзошли все, когда-либо испытанные им чувства. И здесь он должен был согласиться с Жанной.

— Не обман ли это? — вопрошала девушка. — А что, если Полоса вводит нас в заблуждение?

Внутренне Тихон знал, что ее опасения напрасны. Что должен быть ответ на этот вопрос, и он даже чувствовал: решение где-то рядом. Но оно ускользало от него.

— Не знаю, как тебе сказать. Мне кажется…

Он не договорил.

Жанна остановилась. Когда он повернулся к ней, она вдруг приблизилась к нему и заглянула в глаза.

— Ты чего?

— И все-таки, — сказала она, — не могу понять, зачем ты так трясешься над каждым из нас?

— Не всем позволено проникнуть в Полосу так далеко и без последствий. Но загвоздка в том, что мы связаны воедино. Погибнет один из вас, и все вы по цепочке отправитесь за ним.

— Почему ты так решил?

— На это сложно ответить. Можешь считать, что это знание я получил от Полосы. Возможно, это испытание для меня.

— А для меня испытание — верить тебе. Я всегда слушалась приказов. Но, как видишь, вышла из подчинения. И мне не просто решиться на это. Если окажется, что ты не прав и Полоса содержит в себе зло, что мне делать тогда?..

— А кто сказал, что будет просто?

* * *

Она ничего не ответила, только первой двинулась вперед.

Дальше пришлось идти через ложбину, заросшую густым кустарником. Жанна все-таки немного устала и молчала, чтобы не сбивать дыхание. Но как только растительность стала реже, не удержалась от следующего вопроса:

— Значит, Полоса — это какой-то эксперимент над всеми нами? Над человечеством?

— Не думаю, что эксперимент. Тут что-то глобальное. Настал момент истины. Земля больше не может терпеть наши издевательства над самими собою и в итоге над ней. И оставляет шанс лишь тем, кто готов это понять. Мы должны стать разумными существами. РАЗУМНЫМИ, понимаешь? А не бестолочами, какими сейчас являемся.

Трава окончательно сменила собой кустарник, идти стало заметно легче, и вдобавок Тихон более четко ощущал недавнее присутствие здесь майора Гузенко.

Он продолжал:

— Уверен, после того, как ты вернешься обратно, ты уже не сможешь вести тот образ жизни, к которому привыкла. Ты будешь смотреть на людей, которых считаешь своими друзьями, на своих родственников, просто на обывателей и думать: а вот смогут ли эти люди уйти в Полосу, запросто провести в ней какое-то время, а затем вернуться обратно?

— Ты прав. Мне кажется, я могу теперь определить главную свою жизненную цель.

Жанну вдруг охватила эйфория:

— Отныне я объявляю свое учение. Хочешь спастись — измени себя!

Громко крича, она повторила эту фразу несколько раз.

— Смотри не загордись!

— Не бойся. Это шутка. Тем более, что лавры женщины-пророка мне ни к чему. С другой стороны… Если с помощью этой формулы можно нащупать путь, ошибкой будет не предложить его людям. Как ты считаешь? Кто согласится — хорошо. Не согласится — его право. Алекс поддержал бы меня.

— Это правда. Ведь он занимался тем же самым — был поводырем у одного заблудшего человека.

— Кто такой?

— Вандермейер. Главарь повстанческой группы.

— Толстяк огромный такой?

— Разве ты его знаешь?

— Он в федеральном розыске. Особо опасный преступник.

— Не преступник. Заплутавший человек. Он погиб при нападении… Ваши люди… — Тихон осекся. — Федералы устроили осаду… Вот бы кому в Полосу — на глобальную перековку. Думаю, сумей он вернуться на грешную землю, обратно в свое тело, с радостью согласился бы. Жаль, не успел, пока его опекал Алекс. Что же ждет его после смерти — одному Богу известно.

Теперь, когда они были близко к цели, Тихон почти перешел на бег. Жанна отставала, но он не боялся потерять ее в тумане: давно их души обменялись меж собой некими импульсами, и Тихон мог ощущать ее присутствие даже с закрытыми глазами. И не нужны никакие маячки. Вот что значит — магия Полосы.

— Потерпи, — подбадривал он. — Совсем немного осталось. Если бы не туман, мы его даже смогли бы увидеть.

Снова настроившись на сознание майора Гузенко, Тихон уловил импульс боли. Прорвался он и в сознание Жанны, хотя она пока и не умела расшифровать его. Донесшийся из тумана слабый вскрик подтвердил подозрения Тихона.

— Что это было? — удивилась Жанна.

— Похоже, у майора небольшая проблема. Сейчас узнаем. Во всяком случае, идти он уже никуда не может.

Тихон велел ей молча следовать за ним, и когда прикажет, остановиться и ждать.

— В голове у него каша, и он вооружен. А пуля, как известно, — дура.

Он замедлил ход. Все больше попадалось коварных камней под ногами, ступать приходилось осторожно. Тихон догадался, что могла означать внезапная остановка Гузенко. Он представил, каково было майору, из-за тумана совершенно не знавшему, какие коварства рельефа могут ждать его впереди. Сломал ногу — отсюда и боль.

* * *

Он заглянул сознанием вперед, желая более точно отыскать майора, и понял, что фактически они стоят перед ним. Гузенко лежал метрах в двадцати, раскинувшись на камнях. Его энергетический силуэт отчетливо просвечивал сквозь природный фон земли. Тихон никак не мог привыкнуть к подобной картинке — до сих пор необычным казалось такое отчетливое видение того, что называют аурой.

— Останься здесь! — шепнул Тихон. — Дальше я один.

Он вновь сосредоточился на боли майора и узнал, что у того сломано колено. Потому и лежит, не делая попыток шевельнуться. Но не только из-за боли. Майор казался серьезно напуганным. Он ощутил рядом с собой чужое присутствие и испугался за собственную жизнь. Разумеется, майор не знает, кто приближается к нему. Лишь бы у него не разыгралось воображение. Но первое столкновение с силами Полосы все же чему-то научило Гузенко. И Тихон искренне порадовался за майора, ловя его неумелые, но упорные попытки прогнать собственный страх.

Он мог бы на расстоянии внушить ему что-нибудь светлое, но предпочел, чтобы майор сделал все сам. Поэтому прошло две или три минуты, прежде чем энергия саморазрушения в душе Гузенко стала ослабевать, и Тихон решил приблизиться.

— Майор! — позвал Тихон.

И тотчас же ощутил волну радости со стороны Гузенко.

— Тихон! Это ты?

Интересно, насколько хватит его приветливого настроя?

Он постарался скорее войти в поле зрения майора. Теперь он мог хорошо разглядеть его лицо — грязное, но счастливое.

— Как ты нашел меня?

И снова страх. Жиденький, липкий. Кажется, майор сообразил, что Тихон не пристегнут цепью.

— Почему ты один? — голос Гузенко изменился, стал подозрительным.

Требовалось мгновение на то, чтобы принять решение. Врать нельзя, но и подробности рассказывать ни к чему.

— Я здесь для того, чтобы вытащить вас!

— Не понимаю.

— Вы в опасности.

Гузенко рассмеялся.

— Нет. Ерунда. Я не уйду отсюда, когда я уже так близко.

— Близко к чему? — спросил Тихон, присаживаясь рядом на большой валун.

— К спасению! — выкрикнул Гузенко. — Я выполню свой долг и спасу это чертово человечество, хотя оно, возможно, этого не заслуживает.

Тихону противно стало от той волны пафоса, что исходила от майора, источая яркую, остро ощутимую энергию.

— И как вы собираетесь это сделать?

— Отлежусь немного и двинусь дальше. Хоть ползком. Активирую детонаторы…

Гузенко поморщился от боли.

«Тоже мне, спаситель хренов. Даже пошевелиться не может, не то что ползти!»

— И, разумеется, вы готовы пожертвовать собой ради этой благой цели.

Майор поднял брови.

— Не волнуйся, я думал об этом. Мне не страшно.

Волны, исходившие от Гузенко, стали сильнее, приобрели тошнотворно слащавый «привкус». Но под ними по-прежнему скрывался страх, отчетливо видимый Тихону. В старое время такая глупая бравада разозлила бы Тихона, заставила выйти из себя. Но теперь он был воспитанником Полосы и потому лишь снисходительно улыбнулся.

«Нет, майор, ты не проведешь ни меня, ни себя. Ты не смертник, не камикадзе, у которого изъято что-то важное из души. Конечно, я верю — ты готовился к смерти. Но… мысленно! А самый решительный момент, как ты понимаешь, не может наступить в воображении…»

Пока Тихон рассматривал хорохорящегося Гузенко, в голове его созрел план.

— Зачем же тогда ждать? — сказал Тихон. — Действовать надо! Кстати, вы правы. Цель не так уж далеко. Вон там, видите?..

Он показал рукой, даже не выбирая направления. Махнул наугад, лишь бы куда. Но Гузенко воспринял его движение всерьез. Лицо его удивленно вытянулось, когда он посмотрел в ту сторону, куда показывал Тихон.

— Справа. Видите, там что-то торчит. Это лопасть вертолета. А вон, дальше кабина пилотов. Надо обойти сзади…

Разумеется, ничего там не могло быть, в этой сплошной пелене тумана. Но Гузенко находился в том состоянии, что предложенный вариант тут же был подхвачен его воображением, и нарисованная картинка сразу возникла в голове. Возможно, обильно приправленная подробностями, поскольку майор даже задохнулся от изумления и готов был вскочить. Тихон дорого дал бы ради того, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть на то, что увидел Гузенко, от которого он не ожидал такой реакции.

— Надо же! Совсем немного не дошел! — воскликнул майор. — Посмотри! И туман совсем разогнало!

Он хотел приподняться, но испугался боли и, заскулив, упал на камни.

— Что ты как девчонка. Встань! — отбросив учтивость, прикрикнул Тихон.

— Как встать? — промямлил майор. — Я не могу. У меня нога…

— Дурак. Ты разве не понял? — продолжал кричать Тихон. — Это Полоса испытывает тебя!

Обескураженный майор посмотрел на свою ногу. Тихону с непривычки пришлось постараться, чтобы принять на себя часть адской боли Гузенко и помочь ему встать, незаметно подпитывая силой своей энергии.

Так, поддерживая майора, Тихон помог ему сделать несколько шагов. Всего несколько, но Гузенко казалось, что они прошли с десяток-другой метров, обогнули вертолет и теперь стояли перед входом в разбитый фюзеляж.

— Где же капсулы? — поискал взглядом Гузенко. Тихон как-то забыл про них. Но это не страшно.

Только Алекс Эджертон знал, что заряд и детонаторы не могли находиться на борту, а майору таких подробностей знать не требовалось.

— Да вот же они! — и он показал на ряд камней, лежавших под ногами.

В податливом воображении майора они оказались так похожи на цилиндры настоящих капсул, что Гузенко, не скрывая радости, резко двинулся вперед, и Тихону непросто было удержать его на ногах.

— Погоди, не так быстро. Никуда они от нас не убегут.

— Да, да. Не убегут! — Гузенко, облизнул высохшие губы.

Должно быть, ему казалось, что он внутри металлической оболочки, грозящей опрокинуться от любого неловкого движения. Осторожно балансируя руками, он приблизился вплотную к камням и присел на землю.

— Сумеешь запустить таймер? — шепнул сзади Тихон.

Улыбка исчезла с лица Гузенко.

— Нет… Я решил, что выстрелю в детонатор.

Тихон не представлял, можно ли таким способом взорвать цилиндры. Но если майор так уверен…

— Очень грамотно! — поддержал он.

Гузенко вызывал у него жалость, но, с трудом вбирая в себя боль майора, Тихон понимал, что нужно идти до конца.

— Ты должен сделать это, — настойчиво сказал он.

Рука Гузенко потянулась к кобуре. Пальцы заметно дрожали.

— А ты? Я хотел все сделать один. Ты должен уйти, — сказал он. — Это касается только меня.

— Послушай, наивный ты человек. Неужели ты полагаешь, что от моего тела останется хоть что-нибудь, даже если я уйду на пару десятков километров?

— Значит, ты со мной…

— Меня здесь нет. Я лишь воображение. Но ты можешь говорить со мной. Я тебя слышу.

Податливый разум Гузенко принял и это продиктованное Тихоном условие.

— Сколько в них силы, — сказал майор, коснувшись одного из валунов стволом пистолета. — Ни за что не поверить, что в таких небольших устройствах может быть сосредоточена огромная энергия. Раз!.. И нету целого города. А тут их три штуки… Сколько заразы вырвется наружу. На десять поколений хватит. Никто здесь не выживет. Никто больше не придет сюда и не выйдет отсюда… А я… Я выполню свой долг.

Гузенко вдруг замолчал. Теперь он дрожал всем телом.

— Нет, я не могу… — он отвел пистолет.

— Боишься?

Майор спрятал голову в плечи:

— Странно… Куда-то пропала уверенность. А что если это ошибочное решение? И я сделаю только хуже?..

Он тяжело сглотнул и посмотрел на Тихона.

— И потом… Я не хочу умирать. Я не знаю, за что я умру. За добро или за зло?..

На глазах у него появились слезы.

— Это несложно проверить, дружок, — сказал Тихон. — Давай-ка доведем дело до конца. Не для того ты здесь, чтобы отступать.

Мысленно взяв Гузенко за руку, он надавил на пальцы, державшие пистолет. И ощутил сопротивление. Чем сильнее напирал Тихон, тем крепче была решимость майора Гузенко отказаться от задуманного. Эмоционально майор пробежал эстафету от легкого страха до остервенелого исступления, с которым противостоял нажиму Тихона. И эта последняя эмоция, по воле действовавших в Полосе законов, оказалась такой сильной, что обожгла Злотникова. Его отбросило от Гузенко. Мгновенно разорвалась меж ними связь, и к майору вернулась вся его боль. Выронив пистолет, с ревом тот едва не упал спиной на камни, но, опомнившись, Тихон успел подхватить его…

Гузенко плыл в океане, как будто проходя все стадии жизни — от одноклеточного пузырька к человеку. Он долго не мог успокоиться, не понимал, где он, что с ним. Отпущенная на свободу боль стала неукротимой, и Тихон в одиночку не справился бы с ней. Вспомнив о Жанне, он позвал ее, прибегнув к силе внутреннего голоса. Она быстро нашла их в тумане, хотя Тихону это время показалось бесконечным. И только вдвоем они смогли усмирить Гузенко, остановить его бессвязный ор и вывести на волну спокойствия. Тихон подсказывал, что делать, и Жанна все с точностью повторяла за ним.

Наконец, майор пришел в себя.

— Сержант! Как ты здесь… — он с недоверием посмотрел на Жанну, а затем на Тихона. — Так это было наваждение?!

Он осмотрелся, постигая то, что произошло с ним. Слезы лились от вновь проснувшейся боли.

— Ты-ы-ы!.. Это все ты?! — выпучив глаза, он пополз на Тихона. — Выставил меня на посмешище! Устроил клоунаду! Что ты сделал с моими людьми?..

Ярость закипала в нем, и ответной реакции не пришлось долго ждать. Майор задрожал еще сильнее, чем в тот момент, когда собирался выстрелить в детонаторы. Тихон и Жанна молча наблюдали, как он справляется с приступом.

Наконец, Гузенко задышал ровно. Сквозь зубы он процедил:

— Ты видишь, я почти спокоен. Ты научил меня. И это, оказывается, несложно. Я не ненавижу Полосу! И тебя не ненавижу, — он усмехнулся. — И она ничего не делает со мной! А я все-таки считаю, что ей не место на нашей земле.

Он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям.

— И она ничего не делает со мной! — повторил майор. — А между тем, я хочу уничтожить ее! И я сделаю это! Не сегодня, так завтра! Послезавтра. Когда-нибудь…

— Но зачем? — устало произнес Тихон, присаживаясь рядом.

Гузенко подполз ближе. Подтянул раненую ногу и приподнялся на другом колене, схватил Тихона за плечо, желая подняться. Лицо майора было почти на одном уровне с лицом Тихона, и Злотников отчетливо видел его глаза — пустые, словно подернутые каким-то дурманом. Майор обнял его за плечи. Руки его приблизились к шее Тихона.

— Осторожнее! Он очень сильный! — вскрикнула Жанна.

— Как ты верно заметила… — прохрипел Гузенко. — Я не только сильный. Я верный. В отличие от тебя, сержант Михайлова! И презираю людей, которые плевали на свою присягу. Только не вздумай сказать, что ты не на его стороне!..

Гузенко обнял Тихона за шею и начал вставать.

— Вам больно, — сказал Тихон. — Не надо.

— Не ссы. А вот ты, небось, боишься, что я тебя задушу ненароком?

— Совершенно не боюсь, — ответил Тихон.

— Может, проведем эксперимент?

— Вам еще нужно вернуться к своим людям, майор.

— О-о-о, как верно ты заметил!.. — Гузенко закивал. — Мне еще нужно вернуться. Не только туда, в эту вонючую брошенную деревню. Но и на базу. Я так хочу снова прилететь сюда когда-нибудь, но уже без тебя…

— Чем же я вам так не угодил?

— Потому что ты человек без чести. Что ты знаешь о долге?

Майор отнял руки от его шеи и держался практически на одной ноге. Чуть качнется — и упадет! Тихон дал знак Жанне подстраховать.

— Стой там! — прикрикнул Гузенко на девушку и, когда та послушно замерла, вновь обратился к Тихону: — Я не из тех, для кого присяга — разменная монета. Дал слово — держи! Слыхал, небось? Нет, тебе меня не понять… Такие, как ты, всю жизнь, как флюгер — туда-сюда. И нашим, и вашим.

— Зачем вы так?

— А нельзя иначе. Не ценится сегодня верность клятве. Я солдат, понимаешь?! Мое дело — защищать людей, пока сердце бьется! Полоса одурманила тебя. И тебя! — он показал на Жанну.

— Сегодня клятва вам велит защищать людей. А завтра — прикажут убивать их же.

— Давай обойдемся без демагогии! Однажды я прислушался к тебе и нарушил приказ — бросил раненую тварь в Иркутске, хотя должен был доставить ее в лабораторию. Баста! Такого больше не будет! Если бы все были верны своему долгу и держали слово, у нас была бы совсем иная жизнь! Сержант Михайлова!

— Да, — вяло откликнулась Жанна.

— Сержант Михайлова! — рявкнул Гузенко, едва держась на ногах.

— Я!

— Оружие мне!

Жанна испуганно посмотрела на Тихона. Тот кивнул: делай, что просит. Но едва она приблизилась к майору, глаза у того закатились, он завалился на бок. Кинувшись к нему, Жанна не дала майору упасть. Находясь в бреду, он что-то бормотал себе под нос.

— Придется делать носилки, — сказал Тихон.

Он заметил, что Жанна отводит взгляд.

— Ищешь в его словах правду?

— А если и так? — с вызовом произнесла она. — Вдруг я не права?! Вдруг ты не прав?!. Тебе легко рассуждать. Тебе не за что отвечать. А я знала людей, которые стрелялись, когда их честь подвергалась сомнению! Совесть им не позволяла жить! Майор — такой человек!

— Ты только вдумайся, какие ты вещи говоришь! А тем, кто бросает бомбы на города, убивает одним махом тысячи, миллионы людей — им совесть позволяет жить?!

— Не учи меня! — лицо Жанны покраснело от готовящихся хлынуть слез. — И не равняй нас с убийцами!..

Она упала на грудь Тихону и затряслась от рыданий. По законам Полосы душевная боль множилась, долго не давая успокоиться. И Тихон, как мог, принимал на себя ее страдания. Когда девушке стало легче, и он мог снова настроиться на голоса Полосы, возникло стойкое ощущение, что в окружающем пространстве и в нем самом что-то изменилось. Как будто за время пребывания в Полосе его душа и разум складывали сложную фигуру, в которой недоставало каких-то элементов. И чем дальше, тем больше элементов удавалось собрать. Вот и сейчас что-то добавилось, давая надежду на то, что он, возможно, вскоре получит ответы на многие вопросы.

Тихон подумал, что, если собрать все эти элементы, тогда он сумеет даже то, что сейчас кажется невозможным. Например, залечить ногу майора. Да и не то что залечить, а сделать так, словно и не было раны. Но не нашлось никого рядом, кто подсказал бы, что именно требуется сделать для этого.

Пришло и другое ощущение: в Полосе появились люди. Их присутствие ощущалось на расстоянии — в том направлении, где находился брошенный скит, — подтверждая не отпускавшие Тихона подозрения, когда он отказывался верить, что людей в поселении нет. И вот они явились. Вероятнее всего, их должен был увидеть сейчас сержант Рогов и остальные.

«Вернулись хозяева. Почему именно сейчас? Связано ли это с тем, что я выполнил задание Алекса и все живы? Тогда выходит, они наблюдали за нами, ждали. Ну, ничего — подождут еще немного».

26. Другая земля

Необычно яркое свечение пробивалось сквозь туман и становилось сильнее по мере приближения к скиту. Этот свет растворял туман, делал его прозрачнее. И вскоре пелена окончательно распалась. Возникший перед ними скит с момента отсутствия изменился до неузнаваемости. Черные от старости избушки теперь выглядели новыми домами из добротных бревен, желтевших новизной свежего дерева. И мысли не могло возникнуть, что это место когда-то мертвым предстало их взгляду.

Тихон и Жанна остановились, опустив на землю самодельные, изготовленные из ветвей и одежды, носилки с раненым майором Гузенко.

«Это место теперь можно засечь со спутника!» — подумал Тихон, глянув на чистое небо.

Но что-то подсказывало, что это невозможно. Этот неожиданно солнечный участок в Полосе не имеет ничего общего с той реальностью, из которой они явились, чтобы выполнить чужое задание. И, естественно, нет никаких спутников в вышине. Да и вообще сомнительно, есть ли хоть что-нибудь техногенное за пределами обозримого пространства. Он почувствовал дуновение ветра, полного свежести и запахов разнотравья. Похоже, здесь властвовала весна. И ни единого следа тумана во весь горизонт вокруг. Будто и не было его никогда.

На тропе, соединявшей край скита с лесом, показался человек. Тихон заранее ощутил его приближение и не удивился, когда понял, что это Алекс. Он думал, Жанна бросится к Эджертону, однако девушка словно не вполне была уверена в том, что человек, представший ее глазам, — настоящий Алекс Эджертон, а не наваждение Полосы.

— Иди, — сказал Тихон Жанне, а сам наклонился к майору и потормошил его.

Очнувшись, Гузенко сощурился от яркого света.

— Столько солнца! Где это мы?

— У друзей. Здесь вас приведут в порядок.

Майор хотел приподняться. Тихон остановил его, надавив на плечо.

— Тебе повсюду мерещатся друзья, Злотников. Это глупо, — пробормотал майор и снова отключился.

Оставив его, Тихон направился к Жанне и Алексу. Его удивляло, что они не решаются обняться, как будто стесняются его присутствия. Он вспомнил свои ощущения в момент единения с душой Жанны и на миг посчитал себя виноватым перед другом, будто украл у него тогда эти секунды, показавшиеся вечными. Но понимание того, что здесь, в Полосе, такие ощущения могут быть подлинными в отношении любого живого существа, остановило его от угрызений. Возможно, есть и более высокая ступень чувств, которую ему еще только предстоит испытать.

Тихон кашлянул. Оба нехотя повернули к нему головы.

— Почему ты не рассказал мне о Полосе самого главного? Это что, было испытание? — спросил он Алекса.

— Что-то вроде того, — смущенно ответил тот.

— Какого хрена?! — повысил голос Тихон. — Мы не подопытные кролики!

Теперь настал и его черед испить порцию собственного гнева, который не полностью исчез, еще где-то прятался в глубине души, а теперь всплыл столь неожиданно, что Тихон не сумел с ним справиться.

Внутри все кипело. Хотелось высказать Алексу все, чтобы тот знал, как тяжело ему пришлось терпеть все эти выходки Полосы. И каково это было — за шкирку вытаскивать с того света сначала Рогова, затем Бакса, а теперь и майора, который оказался еще более упертым и жестким.

И забыв про то, что Полоса мгновенно реагирует на потоки отрицательных эмоций, Тихон получил щелчок: резко потемнело в глазах, в ногах появилась слабость. Он понял, что ощущали Рогов и Бакс в том состоянии, из которого он их вытягивал.

Это была та ситуация, когда невозможно оставаться на ступеньке, какую ты занял, и надо снова карабкаться вверх. Но так не хочется менять себя. Так хочется оставаться таким, какой есть. Так удобно человеку, когда можно расплескать вокруг злость, выместить ее на ком-нибудь, потом пожалеть — быть может! — но не настолько, чтобы не повторять вновь. Сегодня каяться, завтра забыть…

Но так нельзя. Если не остановиться, можно уничтожить себя. Что-что, а это Тихон прекрасно знал.

Ни капли раздражения, ни тени злобы, ничего дурного в душе — таким должен стать каждый, чтобы ощущать себя здоровым там, где простираются границы странного образования, именуемого Полосой. А когда-нибудь — и не только здесь, но и за ее пределами.

Силы, бороться с которыми Тихон был не в состоянии, сжали тисками его душу, полностью закрыв его агрессию от внешнего мира. Чувства внутри требовали свободы и грозили уничтожить физическую субстанцию, которой являлся Тихон Злотников.

Он не заметил даже, как упал и начал кататься по земле от боли. Боль грозила отрубить сознание от тела и лишить организм связи с душой. И если бы не Алекс, так и случилось бы. Как давеча Тихон помогал прийти в себя спутникам, так и Эджертон теперь вытаскивал друга из предсмертного состояния.

— Никто из нас не совершенен, никто… — услышал Тихон шепот Алекса, что-то говорившего Жанне. — Нет предела, как ты знаешь…

Тихон жадно втянул в себя воздух, будто не дышал целую вечность. И так сладко стало на душе, что он, более не раздумывая, готов был смириться с любыми лишениями и неприятностями, лишь бы жить. Жить и продолжать выполнять тот великий план, который выпал на долю каждого существа, в плоти которого когда-то, подобно искре божьей, зажегся разум.

«Я изменюсь! Окончательно изменюсь. Я больше не буду… так!..» — мысленно обращался он к кому-то, глядя в умопомрачительно синее и чистое небо. И понял, наконец, почему Алекс не дал совета, как выжить в Полосе. Найти ответ нужно самому. Грош цена чужому совету: только когда ты сам стоял на краю пропасти, ты уже не ошибешься и не повторишь ошибки…

* * *

Когда Тихон пришел в себя, он заметил, что на поляне появились бойцы отряда в окружении группы таких же, как Эджертон, обросших щетиной мужчин. Их выцветшие одежды явно испытали на себе воздействие природных стихий. Лица их были смуглы и серьезны, но нельзя сказать, что суровы. Напротив — глаза светились чистотой и добродушием.

А вот бойцы, казалось, были весьма напряжены. За это время они изменились достаточно, чтобы не вступать в открытое противостояние. Да и вряд ли смогли бы выстрелить в кого-нибудь. Но, в отличие от Тихона, ничего хорошего от бородачей они не ожидали. И пока не видели в них друзей, которыми те безусловно являлись. Это Тихон понял с первой искры обмена мыслями, когда встретился взглядом с одним из скитников.

Человек его возраста — он передал Тихону мысленный поток, в котором вкратце изобразил свою историю о том, как попал сюда. Страдание, слезы, боль потерь — все сплелось в одну нить. Лица погибших друзей, родных и близких. И понимание того, что остался один. Но вместо отчаяния откуда-то пришла надежда. А с ней — странное желание отправиться в Полосу и узнать, что же это за место, спрятанное в тумане, откуда являются странные существа.

«Так же, как я!» — подумал Тихон.

Алекс тем временем решил начать разговор с вновь прибывшими.

— Вам нечего бояться! — подошел он к ним.

— Я узнаю тебя, Алекс Эджертон, — произнес майор Гузенко. После того, как скитники привели его в порядок, он мог держаться на ногах. — Но… не узнаю это место… Надеюсь, ты объяснишь, что происходит. Что это за деревня, которая меняет свой облик?

— Да, почему мы не видели вас раньше? — спросил кто-то из бойцов.

— Раньше вы не были готовы узреть это место.

— Это что — морок? Шутки Полосы?

— Вы называете мороком тот барьер, который держите внутри себя.

И Тихон вынужден был мысленно согласиться с другом. Даже его умения хватило лишь на то, чтобы ощутить недавнее присутствие людей, и что скит не всегда был такой брошенный, каким предстал их глазам.

— Значит, это еще одно испытание? — спросил он Алекса.

— О, да! Их будет еще немало!

Оставив Тихона, Алекс подошел к майору Гузенко.

— Вижу, вы не слишком доверяете мне. Да и своим глазам тоже.

— Ты прав. После того, что испытал я и мои люди, я не совсем уверен, что сейчас разговариваю с тобой. Что вообще с кем-то разговариваю, а не лечу до сих пор в вертолете. И что все это мне не снится.

— Что ж, я и не рассчитывал на иную реакцию. Когда-то я побывал в вашей шкуре.

— Не знаю, в чьей шкуре ты побывал, но мне бы хотелось избавиться от тебя и от всех этих наваждений.

— Не беспокойтесь, майор, мы скоро отправим вас домой. А сейчас самое время показать вам место, которым вы наверняка заинтересуетесь.

Он повернулся к остальным.

— Все вы! Уж коли вы сумели прийти сюда, хотя и не без чужой помощи, — он показал на Тихона, — я просто не могу не приоткрыть для вас завесу над тайной Полосы! Хотя бы немного — а дальше дело ваше, сами решите, как жить и что делать после этого. Наверняка у вас куча вопросов. Чтобы мне ответить на них, понадобится много времени. Но есть существа, которые сумеют ответить на них лучше меня.

* * *

Вытянувшейся линией они шли за ним через весь скит. Из домов (окна целы, и двери тоже, да еще отделаны затейливым орнаментом) выглядывали жители — мужчины и женщины. Вникая в их мысленные потоки, Тихон узнавал, что многие из этих людей пришли сюда за своими детьми, которых унесли серебристые существа, а другие — за теми, кто искал детей, за близкими, родными. Пришли, боясь Полосы, но основанная на любви решимость их оказалась сильнее страха. А кто-то просто шел за поиском правды и той истины, что помогает выжить в час, когда кажется, что никакие силы не могут удержать от отчаяния твою душу.

Люди стояли в дверях, выглядывали из окон, наблюдая за чужаками в военной форме. На их прямые, заинтересованные взгляды федералы реагировали примерно одинаково: непонятно почему, но некоторые из них будто ощущали себя голыми и прятали глаза.

В центре скита Тихон увидел невысокий курган, к которому, очевидно, их и вел Алекс. Но это место лишь поначалу показалось курганом. По мере приближения Тихон и остальные заметили, что это огромное дерево, спрятавшееся в низине между холмами, на которых возвышались дома-кельи. Дерево занимало всю низину, и крона его обманывала взгляд, прикидываясь темно-зеленым взгорком.

По мере того, как отряд спускался к основанию ствола, становилось темнее. Ветви плотностью своей напоминали джунгли. Ствол имел метров десять в диаметре. Исчезающие в земле корни наверняка тянулись глубоко вниз. Если присмотреться, то складывалось впечатление, что это не обычное дерево, да, может быть, и не дерево вовсе, а какое-то странное живое существо. Блеклая кора его не была похожа на кору обычного дерева. Скорее она напоминала кожу. Как Тихон уже ошибся с птицами, так и теперь сознание его искало наиболее подходящее определение для этого гиганта, упорно называя его деревом.

Алекс подошел ближе и дотронулся до кожи-коры, и та в ответ отреагировала на прикосновение, немного колыхнувшись. Алекс продолжал держать руку на поверхности ствола. Плоть под ладонью внезапно стала податливой, как желе, ладонь Эджертона погрузилась в нее целиком. Затем рука по плечо, потом нога.

— Следуйте за мной, — сказал он и целиком исчез внутри.

Тихон заметил, что все застыли, переглядываясь, и значит, он первым должен был последовать примеру Алекса.

Он точно так же прикоснулся к стволу, но быстро отдернул руку. Кора оказалась теплой и нежной на ощупь — и правда, как настоящая живая плоть. Тихон вновь протянул руку. Теперь кожа-кора сама колыхнулась навстречу, спеша встретить его прикосновение. Он просунул внутрь пальцы, рефлекторно пытаясь отыскать что-нибудь, за что можно схватиться. Так и не найдя ничего и по-прежнему ощущая под руками вязкую субстанцию, занес ногу. И сразу же «дерево» втянуло его в себя. Он лишь успел хватануть воздуха, боясь, что задохнется.

Но оказалось, что воздух не нужен. В тот миг, когда исчез свет и масса плотно обволокла его, остановилось сердце, и дыхание замерло. А взамен появилась невыразимая легкость, и Тихон ощутил движение вверх. Это походило на перемещение в пространстве, но без тела — одной лишь душой или мыслью. Хотя странным образом Тихон знал, что тело остается рядом. Только для плоти время замерло, потому нет пульса и дыхания.

Но вот снова появился свет, руки и ноги налились тяжестью. Густая субстанция, в которой он оказался, вытолкнула его из себя. И Тихон теперь стоял возле такого же в точности дерева, но только растущего на краю каменистого уступа. Справа и слева ввысь уходили огромные скалы, а впереди открывался океан, и тяжелое красное солнце висело над горизонтом. От его лучей все предметы вокруг обрели красный оттенок, будто облитые кровью. Солнечные лучи были так сильны, что Тихон поначалу не разглядел застывшего перед ним Алекса.

Алекс Эджертон стоял на краю площадки, а внизу простирался необозримый океан. С высоты был виден берег. Примерно две-три сотни метров, даже слышно, как волны разбиваются о берег, мнут и перетирают его в песок.

— Ты можешь подойти, — сказал Алекс. — Иначе так не увидишь.

Тихон сделал еще один осторожный шаг и наклонился вперед. Увиденное поразило его. На некотором удалении от кромки воды берег заполнили тысячи существ, знакомых своим обликом.

Он вспомнил, что однажды уже видел это в видениях друга.

— Так это их мир! Мир, где живут албасты?

Он повернулся к Алексу.

— Похоже, это Земля, — ответил тот. — Только за миллионы лет вперед. Здесь раньше был Байкал.

Тихон перевел взгляд на океан. Он верил Алексу. И что-то подсказывало — перед ними действительно Байкал. Когда-то самое глубокое озеро в мире, а на деле — крохотное пятнышко на огромном поле материка. Но со временем это пятнышко раздвинуло границы, высвобождая себе пространство, и здесь, в этом мире, разделило материк на две части, приняв размеры океана.

Тихон снова посмотрел вниз, туда, где стояли албасты. Их серебристые шкуры теперь отливали рыже-красным, и берег словно залило огнем. Существа застыли, молча смотря на океан. Исходившая от них энергия витала в воздухе. Возможно, люди стали свидетелями какого-то обряда, но настрой мыслей этих существ оставался непонятным Тихону.

— Хочешь сказать, албасты — это существа, которые будут жить здесь после нас?

— Миллионы лет разделяют наши миры, — сказал Алекс.

Это число не укладывалось в голове. Но в то, что такое возможно, Тихон верил. С одной стороны, радостно было сознавать, что Земля продолжит существовать и после ухода людей со сцены. С другой стороны — становилось тоскливо при мысли, что обычному человеку никогда не увидеть этой красоты.

— Но мы-то зачем им?

— Так вышло, что их пространство прорвалось в наше. Но энергетика их мира убийственна для людей. Вот они и решили нам помочь.

— Чем?

— Обрести знание. Захват Полосой Земли неизбежен. И они хотят помочь людям.

— Но почему так жестоко? Зачем похищать детей у матерей, отцов?

— Их логика не укладывается в наше сознание. Возможно, они считают, что никто никому не может принадлежать. Даже плоть от плоти. Для них знания и чувства важнее ощущения собственности.

— А может, они наши…

Алекс качнул головой.

— Сомневаюсь.

И снова Тихон рассматривал необычный красный мир. Пространство его и в самом деле обладало чудовищно мощной энергетикой и находиться здесь долго он бы не пожелал. Да и не смог бы.

— Ты здесь уже не первый раз? Я прав?

— Да. Сначала я увидел это место в своем сне, потом попал сюда, чтобы прикоснуться к знанию. Теперь привел вас.

Алекс окинул взглядом всех собравшихся, которые тоже встали на краю выступа и с интересом смотрели вниз. Здесь были не только бойцы, но и скитники, отправившиеся сюда вместе с ними.

Алекс отошел от края и поманил всех за собой.

— Идемте.

Он подвел их к углу выступа, где в скале оказались выбиты ступени. Гладкая лестница уходила вниз, к берегу. Тихон почувствовал, что бойцам стало жутко, когда единой массой албасты повернулись к спускавшимся людям. Застыли в безмолвии, ожидая, когда люди приблизятся. Серебристая масса расступилась и впустила их. Бойцы до сих пор испытывали сильное волнение и частично страх, который старательно подавлялся Алексом, прекрасно понимавшим, что без его поддержки людям не пробыть здесь и минуты. Тихон и сам был напряжен, хотя примерно представлял, что сейчас должно произойти. Особенно, когда в небе потемнело, и откуда-то из пустоты в воздухе явились те мелкие существа, которых он окрестил птицами.

— Не бойтесь. Смотрите, что сейчас произойдет, — говорил Алекс. — Это необходимый симбиотический обряд. Закройте глаза. Возможно, будет больно, но эта боль необходима…

Наблюдая, как «птицы» исчезают в телах албаст, люди приготовились и к этому испытанию. И когда «птицы» тоже влились в их тела, албасты начали передавать людям информацию…

* * *

Глазам Тихона предстал первородный мир, начальное движение жизни: дрожание атомов, молекул — сгустков энергии, которой пропитано было необозримое пространство. И, повинуясь какому-то неизвестному замыслу, эти сгустки начали выстраиваться в цепи связей, образуя более крупные образования, заселяющие пустой и безжизненный океан, который представляла собой Земля. Промелькнули картинки, демонстрирующие красоты и богатства природы. Растения и животные, затейливое многообразие видов…. Но вот среди пасторальной красоты стали взрываться кадры со сценами, где животные нападают, отнимают чужие жизни. Иногда с азартом, на сытый желудок. И даже те существа, которые вроде бы казались не склонными к насилию, проявляли жестокость. Шимпанзе, загоняющие маленькую обезьянку-капуцина и раздирающие ее на части. Медленно бредущий по берегу марабу, убивающий клювом ослабленного болезнью фламинго. Дикая кошка играет пойманной птичкой, изначально не ставя цели съесть намеченную жертву — растерзает и успокоится. Тихону хотелось прекратить просмотр, но образы эти были навеяны извне, и остановить их было невозможно.

Постепенно что-то стало меняться — появились люди. Одетые в шкуры охотники и собиратели. Они тоже убивали, и не только для выживания. Брат на брата, одно племя на другое. И чем дольше вертелось колесо истории, тем масштабнее и кровавее становились сцены. Убийства, грабежи, насилие — не ради того, чтобы жить. Ради наживы, азарта, похоти.

Но вот вроде бы хаотичное мельтешение остановилось, и Тихон увидел перед собой младенца. Не сразу понял, что это — он сам!

И едва только он осознал это, как на него обрушился шквал отрицательных эмоций: страх, ненависть, злоба, зависть, агрессия… Его собственные чувства, воспитанные сызмальства. И албасты подсовывали нужные образы, чтобы он мог найти все эти эмоции в своем прошлом.

Тихон увидел себя мальчишкой: как он пулял из рогатки по воробьям, и ему определенно нравилось, что птички боязливо шарахаются в стороны. Перед глазами мелькнула мертвая птица. И сразу обожгло сердце: разве такое было? И с ужасом Тихон понял, что было — только он заставил себя об этом позабыть.

Затем из глубин памяти стали всплывать не менее страшные вещи. Как он обижал других, хитрил, подличал, скрытничал…

* * *

Сознание замутилось, и Тихон увидел себя стоящим на пустынном берегу. Не стало серебристых существ, и только волны шумели, раскатываясь по песку. Албасты сделали свое дело — позволили ему заглянуть в себя, и удалились.

Тихон повернулся к спутникам и заметил, что они подавлены — не только видениями, но и неожиданным исчезновением существ. Он присел на корточки, набрал в горсть песка и, пропуская его сквозь пальцы, слушал, что говорит Алекс.

— Дурное так сильно вплетено в нашу душу, что мы не видим возможности другого существования. Конечно, мы хотели бы лучшей жизни. Но как ее добиться? Если ты станешь правильным и высоконравственным человеком, ты погибнешь. Тебя заставят снять последнюю рубаху, подставить щеку, смолчать и стерпеть. Растопчут и уничтожат. Ты будешь мешать тому, кто рвется к власти, и тому, кто просто захочет занять твое место в жизни или даже воспользоваться тем, что у тебя есть — твоей любовью, твоим имуществом. Если ты не будешь противостоять силам зла, гибель неизбежна. Но, отвечая злом на зло, мы порождаем цепи обратных связей. Они тянут нас вниз и не дают возможности постичь свет и его силу. Насилие на насилие. Воровство на воровство. Предательство на предательство. Возникает вопрос, кто хуже: тот, кто начал, или тот, кто продолжил?

Алекс дотронулся до плеча Тихона, словно проверяя, воспринимает ли тот его слова. Тихон кивнул.

— Зло затмило взгляд каждому из нас, — продолжал Алекс. — Мы видим и желаем лишь того, что может улучшить нашу жизнь — от этого и жадность, тяга к наживе, желание урвать кусок побольше, и если есть возможность, урвать у другого. Только задумайтесь: каждую минуту кого-то убивают, насилуют. Сами попирают свое право называться людьми. Вся наша жизнь построена на насилии. Так неужели человек, возвысившийся над миром животных — нежели он не может вырваться из этого порочного круга? Нет, он должен, обязан вырваться. Для того и дан ему разум. Способность говорить и понимать. И никакие оправдания своей природы, плотоядности, желания удовлетворить низменные инстинкты не годятся для того, кто стоит на пороге, за которым открывается новый мир, где отпадает необходимость в насилии. Но чтобы попасть в этот мир, а еще лучше — создать такой мир самим, надо измениться каждому.

— Утопия, — вздохнул Тихон. — Добровольно никто не захочет меняться. Зачем меняться? Чтобы умереть?

— А может быть, это и лучше — умереть, но не поддаться злу, что окружает нас?

Тихон подбросил песок в воздух. Ветер подхватил песчинки, и теперь ни за что не узнать, какие именно он только что держал в руке.

— Так просто все и так сложно, — сказал он.

Алекс обнял его.

— Ты прав. Это очень сложно — никогда и ни при каких обстоятельствах не делать зла. Даже ценой собственной жизни не отягощать свою душу. А ведь тот, кто творит зло, когда-нибудь ужаснется. Обязательно ужаснется поступкам своим. И… начнет все сначала. Так и не вырвавшись за пределы своего круга. Вся наша жизнь — движение от простого к сложному. От зародышевых сгустков энергии и плоти, где нет еще сознания, к следующим слоям. Это мир растений и животных, где сознание примитивно и сковано жаждой добыть энергию для выживания. Чуть шире — круг человеческий, где искра разума способна толкать и двигать вперед — к другому краю, откуда сознание должно совершить бросок на следующую ступень. Поступательное движение любой души, как элемента общевселенского разума. И всякий раз душе приходится преодолевать сопротивление предыдущего слоя, не желающего, чтобы ты двигался дальше. Другое дело, что, однажды выйдя на новый уровень, ты уже не опустишься вниз. Это и есть вознаграждение за проделанную работу. Но хитрость в том, что у каждой души есть собственные подуровни, которых бесконечное число, и можно сколь угодно долго топтаться на одном месте — это запросто.

Первое, что каждый должен понять: главная движущая сила — добро. Преодоление энтропии, победа над тем злом, что властвует в материальном мире — и есть та идея, заложенная в само существование живых существ.

Но подумайте! Ведь это все известно было и раньше. Так или иначе, об этом, может быть, в других словах, талдычили философы на каждом шагу. Фантасты описывали мир будущего, которым могло стать только выжившее настоящее, а для этого необходимо отказаться от зла и насилия ради цели, объединяющей каждого из нас. И цель эта — накопление любви и познание. Разум, подкрепленный базой морали и нравственности, в соответствии с главным принципом — живи осторожно, так, чтобы не навредить другому. Ну и конечно же, любая из религий твердит о том же — что нет ценности более значимой, чем жизнь любого существа, которое появилось на свет, появилось не случайно, а по замыслу столь великому, что понять его и до конца принять — задача труднейшая!..

* * *

Закончив свой монолог, Алекс повел всех в обратный путь. Тихону лестница казалась бесконечной — так не хотелось покидать этот берег, и этот красный мир. Вдруг ветер принес радостные голоса детей. Тихон услышал их так отчетливо, что обернулся, но оказалось, что голоса доносились откуда-то из-за скал. Он замер, не дойдя до верхней площадки нескольких ступеней.

— Откуда эти голоса? — спросила Жанна.

— Нам туда дороги нет, — ответил скитник, сопровождавший их вместе с Алексом. — Я пришел сюда, чтобы найти своего сына. И понял, что только дети смогут жить здесь.

Тихон посмотрел на скалы, будто мог пронзить их своим взглядом, но сейчас это оказалось невозможным. Его сил недоставало для этого мира.

— Что, если нам специально подсовывают их довольные голоса? — сказал майор Гузенко. — Чтобы уверить нас в том, что они в порядке. А на самом деле…

Старик скитник улыбнулся.

— Вы продолжаете мыслить старыми категориями, майор, — ответил за него Алекс.

И Тихон подумал, что Алекс, возможно, прав. Слишком велика инерция сознания. И слишком велик, непонятен этот красный мир. Другая Земля.

27. Испытание

Перед тем, как войти в «дерево», старик что-то сказал Алексу, и тот кивнул.

— Есть у вас есть особые желания? — обратился он к бойцам.

— Желание должно быть связано с прошлым, — пояснил старик и показал на «дерево». — Возвращаясь обратно через этот портал, каждый, кто побывал в мире албаст, может узнать то, что было. Но скажу сразу и честно — это испытание для души и не каждому удается пройти его.

— А что это изменит для нас? — спросил Бакс.

— Многое, — сказал старик. — Или ничего.

«Да, у меня есть такое желание. Я очень хочу заглянуть в прошлое!» — подумал Тихон.

И едва он шагнул в вязкую глубину «дерева», вспыхнул свет, и Тихон увидел, что он остался перед стариком один. И ничего вокруг. Только пустота, как в тот день, когда он стоял у тела раненной албасты.

— А где остальные? — спросил он скитника.

У старика были живые глаза, с искоркой тепла и доброго любопытства. Но лицо сурово, и невозможно было понять, что он думает о нем.

— Каждый там, где захотел оказаться, — ответил старик. — Сейчас твоя очередь. А для начала спроси себя, что именно ты хочешь увидеть?..

Тихон захотел увидеть отца Амины. И не смог бы ответить, почему это казалось таким важным. В ответ на желание перед его глазами возникло знакомое место. Будка генераторной, к которой через подернутую морозцем траву ведет тропинка. Туманное утро, и других изб не видно. Тихон двинулся вперед, но бесшумно, как будто он не ступал по траве, а плыл над ней. Вообще ничего не было слышно, как будто туман поглотил все звуки. Но в звенящей тишине раздался скрип, и дверь генераторной медленно отворилась. Из будки высунулась русоволосая голова и повернулась к Тихону.

Основываясь на рассказах Амантура, память ожидала увидеть типичную полупьяную ряшку, но вместо этого первым из всех черт лица Тихон воспринял глаза этого человека. И ничего более, только глаза — умные и полные необъяснимой грусти. Казалось, мастер Коляда видит человека, что стоит перед ним на расстоянии вытянутой руки. Но вот он шагнул вперед и, если бы Тихон не отпрянул, наверняка прошел бы насквозь.

Тихон услышал вдруг попискивающий голос щенка, оказавшегося под ногами Коляды. Мастер наклонился и взял щенка в руки. Беленький, пушистый, толстый, с коротким, виляющим, как вентилятор хвостиком, щенок лизнул мастера в нос.

— Ах ты, негодник! Чуть не задавил тебя, — послышался хрипловатый голос.

И Коляда начал разговаривать с щенком, как с молчаливым, готовым все выслушать человеком, которому можно доверить сокровенное — то, что спрятано в глубине души. Он рассказывал о своем прошлом, о том, что жил когда-то в большом городе, где считался молодым и толковым инженером. О семье, которую потерял. О том, как в самые тяжелые свои годы прибился к чужакам — вроде не кочевникам, но и не таким одержимым оседлостью, как прочие люди. О том, как нашел другую женщину, которой мог дарить свою любовь и от которой у него появились дети.

Был ли это рассказ о себе на самом деле? Действительно ли время вернулось вспять, чтобы Тихон увидел это самое место и этого человека, которого никогда не знал. Но ведь создавалось впечатление, что мастер Коляда говорит не с щенком, а с ним, с Тихоном. А значит, и вправду Коляда произносил когда-то этот безостановочный монолог. Возможно, именно для того, чтобы Тихон Злотников услышал его в будущем, сам находясь в чужом мире.

— Вот, знаешь, вырастет моя дочь. И встретит хорошего человека… — Коляда погладил щенка. — Я, может, через тебя к нему обращаюсь… Побереги ее.

И Коляда поднял взгляд, заставив Тихона поежиться и вновь испытать ощущение, что мастер видит его.

Тихону показалось, что он где-то видел эти глаза — живые, с искоркой тепла и доброго любопытства.

«Господи, да это же тот старик!..»

* * *

На волне нахлынувших чувств Тихон пытался вынырнуть из трясины прошлого. Он истово желал увидеть старика. Убедиться в том, что он и Коляда — один человек. И тогда донести правду — что его дочь жива!

Но все его старания оказались бесполезными. Картинка продолжала жить сама по себе. Всколыхнулся туман, и возле будки показалась девочка. В ней Тихон узнал Амину.

— Папа, я тебе молока принесла! — она протянула Коляде склянку и присела рядом. — Ну, как твои успехи?

— Спасибо, дочка. Скоро будет у нас энергия.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. И столько нежности было в этом движении. И так защемило внутри у Тихона, что он вдруг вспомнил своих детей.

И сразу другое желание овладело им: вернуться в свое прошлое. И вновь увидеть свою семью, своих детей. Если это еще возможно!..

* * *

Исчезла будка. Исчез туман, поглотив образы мастера и его дочери. Почернело все вдруг. И в этой темноте хлынула вода сверху. Обрушилась на голову и плечи. Тихон устремил взгляд вверх. А там, вверху, полыхнула молния, заставив зажмуриться. Когда Тихон открыл глаза, одновременно с оглушительным громом от первой молнии, сверкнул следующий разряд и осветил на миг окружающее пространство.

И Тихон узнал собственный двор. Все было как тогда — в ту страшную ночь, которую он запомнил на всю жизнь. Черное небо без звезд. Ярко освещенные окна домов и, напротив, тусклый фонарь у двери подъезда. Громкий звон бьющих по козырькам каплей. Утопающие в темноте пешеходные и автомобильные дорожки, полные стремительно бегущей воды.

Он вздрогнул, услышав сзади шум автомобиля. А тот пронзил его насквозь и подъехал к крыльцу. Из машины вышли его жена и дети.

— Я не этого хотел!!! — крикнул Тихон.

Каким страшным наказанием было — увидеть семью, зная, что ждет всех их впереди. Но страшнее казалось — пойти за ними и узнать все до конца. А еще ужаснее — отказаться от этого. Ведь не зря же он очутился здесь.

«Возможно, я сумею что-нибудь сделать?»

Да, да! Предотвратить. Остановить! Нельзя им входить в подъезд!

Он кинулся вперед, но тело его не существовало в этой реальности, только сознание. И он не мог захлопнуть перед ними дверь, чтобы остановить их, удержать.

Единственное, что он мог — кричать! Но никто его не слышал.

Они вошли в подъезд, и, как обреченный, Тихон проник вслед за ними. И увидел, как поднимаются по лестнице его родные, говоря о нем.

— А когда приедет папа? — раздался голос младшей дочери.

— Закончит свои дела и приедет.

— Но разве он не закончил дела? Как же мы в отпуск собрались? — воскликнула старшая.

— Ты меня спрашиваешь? — голос жены сорвался. Она едва сдержалась, чтобы не заплакать. — У нас дома и поесть-то ничего нет…

— Если дашь денег, я сбегаю в магазин и куплю что-нибудь к ужину, — предложила старшая. — Все равно папа неизвестно когда приедет. Успеем приготовить.

— Давай уж в дом зайдем, не здесь же деньги доставать, тем более, что у меня одни крупные…

Так шли они, не замечая, что чужие глаза и уши наблюдают за ними.

Девочки, которые поднимались впереди матери, вздрогнули, увидев на следующей площадке двух незнакомых мужчин.

— Здрассьте, — прошипел один.

Младшая поздоровалась в ответ. За нею старшая. Только жена Тихона ничего не сказала и подтолкнула детей вперед.

Пройдя мимо, они взошли на свой этаж.

— Так это вы! — Тихон приблизился к чужакам. Один повыше и потоньше, другой невысокий, коренастый. Только эти подробности он сумел вспомнить, когда это потребовалось для следствия. Но теперь он отчетливо мог разглядеть, запомнить каждую черту их туповатых, недобрых лиц.

Но он не мог их остановить. Когда один из них, коренастый, двинулся к лестнице, Тихон попытался его схватить, но рука прошла насквозь.

— Стой. Стой, где стоишь! И ты тоже — стой! — крикнул он второму. — Если вы что-нибудь сделаете!..

Тогда что?.. Что он может предпринять?

Бессильная ненависть выплеснулась наружу. И сразу Тихон ощутил то, о чем совершенно забыл — отклик на эту ненависть. Проклятье Полосы — боль и слабость. Взгляд помутнел, образы стали рваными. Все грозило исчезнуть вмиг, но он не мог допустить этого. «Ведь не зря, — повторял он, — не зря я оказался здесь. И не зря сознание направило время вспять и забросило меня в прошлое.

Я должен что-то предпринять! Это ведь испытание!

Но что делать? Как?! Что я могу?»

Коренастый встал у лестницы и смотрел наверх, наблюдая, как, заметно нервничая, женщина возится с замком.

— Мама, дай я попробую, — просила дочь, но мать не выпускала из рук ключей. Она посмотрела вниз, увидела, что незнакомец наблюдает за ней, и, еще больше заведясь, тщетно пыталась повернуть ключ.

Коренастый отошел к приятелю.

— Вот и бабло подоспело? Счас раздобудем.

— Ну тебя, — одернул его второй. — А вдруг здесь камеры?

— Чего ссышь, нас через час в городе не будет, — зашептал коренастый. — Это ж чистодел! Слыхал, отец их нескоро появится? Прикинемся соседями. Поможем дверь открыть. Зайдем, пуганем, сами отдадут…

Он схватился за перила и взошел на ступеньку. Товарищ с неохотой последовал за ним.

Тихон устремился вперед. Он маячил перед их лицами. Но что проку от рук, если они не могут ни остановить, ни ударить. Что толку от ног, если ими нельзя сделать хотя бы подножку. Что толку кричать, надрываясь. Одно только незримое сознание пребывало здесь.

Сознание… Дух… Бестелесная суть проникла сюда, чтобы увидеть, как подонки расправятся с твоей семьей.

«Но эта бесплотная сила — часть каждого живого существа. Она есть у любой твари, которая когда-либо ползала, прыгала, плавала или бегала. От самой примитивной до такой сложной, как человек. У каждого внутри есть эта бестелесная суть, которую добрый тянет вверх, а отягощенный злом — на дно, в соответствии со своими желаниями и эмоциями. У каждого она есть. И все, что я могу — обратиться не к человеку, но к этой бесплотной силе…»

Время было на его стороне. До его площадки убийцам оставалось сделать несколько шагов. Но он мог замедлить время: если постараться, то по привычным ощущениям этим двоим, чтобы пройти это расстояние, понадобятся годы. А, может, и вечность.

«Да, я способен выждать целую вечность, пока не приму решение! А оно должно быть!» — верил Тихон. Не ненависть должна двигать им, а попытка достучаться до сознания этих людей. Он должен задеть струну, которая вступит в резонанс и позволит заговорить с ними. Главное — найти эту струну.

Уязвим тот, в ком живет страх. Чего же боятся эти люди, что такое они задавили в себе, чтобы не думать об этом, забыть?

Но это нетрудно было понять. Страх ответить за содеянное. Но ответить не так, что тебя посадят в тюрьму или побьют, как наверняка били в детстве отцы (а по-другому и не вырастают мучители). Нет, тут нужно другое. Пусть они на миг увидят себя без злобы, такими, какими могли стать, сложись их жизнь иначе. Легко катиться вниз, но трудно подниматься вверх, преодолевая тяжесть.

«Вспомните, какими вы были раньше? Десять, двадцать, тридцать лет назад, в тот миг, когда вы начали ходить или только появились на свет. Можете ли вы сказать, что остались точно такими же? Никогда! Между вами „теми“ и вами нынешними лежит огромная пропасть. Это как если бы два разных человека очутились друг напротив друга и поняли бы, что их мало что объединяет. Любой может совершить ошибку. Но ведь и тот, кто когда-то поддался злу, может встать на дорогу добра. Да, каждый раз, вспоминая, он будет ужасаться тому, что делал раньше. Но разве этот ужас не будет частью искупления? Кто сказал вам, что нет прощения? Кто сказал, что самые жестокие поступки нельзя искупить? Два человека висели распятыми по обе стороны от того, кто пришел спасти мир. Но один насмеялся над ним и остался таким, каков был. А другой — совершил ничего не значащий, по мнению многих, поступок — пожалел. И в один миг стал другим. Достаточно другим для того, чтобы измениться и хотя бы на один грамм потерять то общее, что объединяло его с собою прежним. И этого хватило, чтобы спаситель сказал свою знаменитую фразу, о том, что бывший разбойник окажется с ним в раю. Вы можете верить, а можете — нет. Но от этого — верить или нет, быть или не быть — зависит все. Все зависит!!!»

* * *

Он говорил сумбурно и не имел ни малейшего представления, знают ли эти двое историю о тех двух разбойниках, распятых вместе с Искупителем. Но, подставляя их сознанию эти образы, надеялся, что это поможет им не только услышать, но и прочувствовать его слова.

Простирая руки, которые едва не упирались в лица чужаков, Тихон внезапно ощутил слабое тепло в ладонях. Это, безусловно, было тепло их плоти, и он не удивился, когда понял, что может прикоснуться к ним. И что может теперь сделать все, что угодно. Даже убить, если бы захотел… Но он отступил и отошел в сторону, готовый запустить время вновь. Оставалось сказать последние слова:

— Я прощаю вас. Потому что я знаю то, чего еще не знаете вы. Можете идти и продолжать творить зло. Но знайте: чем больше его в вашей душе, тем дольше вы будете бултыхаться, барахтаться в зловонной темноте, пытаясь выбраться к свету… Теплому и чистому свету…

* * *

И время пошло. Стремительно, бесповоротно. А ему, смертельно усталому, оставалось одно — ждать их решения. Той свободы выбора, что есть у каждого.

Инерция заставила двоих сделать по шагу, но оба замерли. Что уж там предстало их сознанию, пока Тихон говорил с ними, он не знал. Однако изменилось что-то в их лицах. Маски презрения сползли. И оба встали как вкопанные. Повернулись друг к другу. Молча, как будто боялись высказать сокровенные мысли, стыдливо пряча их.

Коренастый обернулся, словно кто-то невидимый стоял за его спиной. Мотнул головой.

— Не дело это, не дело…

Он развернулся и начал спускаться вниз.

— Да, как бы не влопаться. Что если закричат?.. — согласился второй.

Он обернулся, будто желал увидеть то, что могло напугать партнера и его самого, в недоумении повел плечами и побежал за товарищем.

А наверху захлопнулась дверь и щелкнул замок.

Сил не было держаться на ногах. Но теперь Тихон ощущал то, чего не замечал минуты назад: твердость пола, холодную поверхность крашеной стены. Он сел на ступеньку, и слезы душили его. Закрыв глаза, он всецело предался ощущению счастья. И ко всему терпеливое время текло долго, пока он не услышал снова шаги, от которых тревожно забилось в груди.

Это он сам поднимался вверх.

«Но ведь не я! Это другой Тихон Злотников. Тот, которому не дано изведать горе. Я остановил его ужас! Я, лишенный радости, сумел предотвратить беду. И то, что должно было произойти, не случилось».

Внизу мелькнула фигура. Уже близко. Тихон испугался, что, увидев себя, исчезнет. Привстал, но не успел выпрямиться и убежать, скрыться. Как должен отреагировать человек, увидев перед собой странного незнакомца, до невозможности похожего на него самого? Вдруг этого не скрыть бородой и потрепанной одеждой?

Тот, другой Злотников, неожиданно сбавив ход, медленно прошел мимо. Но, что-то заподозрив, остановился и обернулся, как будто почувствовал, что здесь, в этом месте произошло что-то очень важное. То, чего он не мог понять, но пронзающей искрой задело его душу, заставило остановиться.

— Вы к кому? — спросил Тихон Злотников.

— Я сейчас уйду, — ответил ему Тихон Злотников.

Он смотрел на себя и думал — этот миг причастия к чему-то странному и необъяснимому сейчас пройдет. Пусть недолго, но ОН будет счастлив. И, возможно, не потеряет свою семью.

«Чтобы что-то понять, нужно понять, ЧТО ты потерял. Ты не знаешь того, что знаю я. Пусть будет так. Мы с тобой разные. Будь я на твоем месте сегодня, я бы предпочел работе свою семью и ни на миг не оставил бы их одних», — думал он.

Но другой Злотников уже стоял возле дверей своей квартиры. Можно было, наплевав на условности, пойти за ним, вновь увидеть свою семью. Но достаточно было и того, что Тихон знал: с ними все в порядке. Хотя бы сейчас. Что их ждет впереди — долгая жизнь или смерть, паника и отчаяние? Трудно и невозможно судить. Равно как и предотвратить тот кошмар, который ожидает этот город и его жителей. Но в этой реальности пока все живы и счастливы.

Помутнело в глазах — и не от душивших его слез. Он понял, что возвращается. Туда, где ждет его Алекс и остальные, кто нуждается в нем. Где ждет старик, которому он должен рассказать о дочери, всегда верившей, что он жив…

28. Правда и ложь

Пройдя обратно через «дерево», они вернулись в скит. Оказалось, их ждали. Наверное, все жители собрались перед ними. Теперь их взгляды не казались такими обжигающими, и можно было не сомневаться — у каждого из этих людей была своя история, местами окрашенная в темные краски.

Тихон был в подавленном состоянии, и никто из бойцов, кроме Жанны, не рискнул заговорить с ним.

— Алекс сказал, что мы всегда сможем попытаться еще раз. Нам потребуется всего лишь снова отправиться в Полосу и прийти сюда…

Тихон кивнул:

— Если кто-то из вас посчитает это необходимым.

— Куда нам теперь? — спросила Жанна.

— Возвращаться.

— Мы должны донести до людей правду? О том, что в Полосе нет места тем, кто дышит злобой? Но кто нам поверит?

— Возможно, никто, — ответил Тихон. — А возможно, все. Это зависит от нас…

Собрав бойцов, Алекс объявил:

— Через несколько минут скит исчезнет для вас. Но каждый по желанию может выбрать свой пункт назначения. Например, на границе с Полосой. Это позволит вам быстрее добраться до дома…

Прощаясь, Алекс обнял друга.

— Может, вернешься с нами? — спросил Тихон.

— Кто-то ведь должен встречать таких, как вы?

— А такие, как я?

— А такие, как ты — делиться своей силой и приводить людей сюда. К нам.

— Хочешь сказать, из меня получится хороший сталкер?

— Не сталкер — первач. Отличный первач. И пусть не смущает тебя это странное слово и его созвучность со словом первый. Не лучший из лучших, но тот, кто идет первым, когда других страшит неизвестность…

* * *

Он не знал, куда хотели бы попасть бойцы. Ему же самому захотелось очутиться в самом центре Полосы, там, где скит выглядит пустым и заброшенным, и пройти обратно сквозь Полосу уже не в роли пленника. Но когда яркое солнце вновь сменилось туманом, он не ожидал увидеть рядом Жанну.

— Разве ты не хотела оказаться подальше отсюда?

— Я захотела быть рядом с тобой… Возможно, я не первая, кто испытывает это желание.

Ничего не ответив, Тихон взял ее за руку.

* * *

За границей Полосы зима окончательно вступила в права. По выходе из тумана, с его по-осеннему спящим лесом, их встретил глубокий снежный покров. Толстое одеяло скрывало под собой землю. Но Тихон чувствовал, что и сейчас, когда природа была скована холодом, жизнь не дремлет. Он улавливал едва слышное пульсирование чужих сердец — мелких зверьков, прятавшихся под снегом. Вот где-то совсем близко, под тем холмиком, прячется полевка. А дальше — заяц. Они слышат его. И он их слышит.

А вон там недалеко ходит смерть — лиса затаилась на пригорке. Так ловко, что не разглядеть.

«Держитесь братцы, — сказал он зайцу и полевой мыши. — Мирный всегда проживет сам. А ведь, кто знает, может, и вам в следующей жизни придется стать лисой…»

* * *

Он многому научился в Полосе и, пользуясь своим знанием, без всяких приборов вел Жанну к той дороге, по которой шел когда-то в Иркутск. Вскоре, выйдя из леса, они поднялись на заснеженный бугор дорожного полотна, на котором виднелся след от машины.

— Разведка, — сказала Жанна.

Тихон опустился к следу. Подул, и легкая пороша слетела, обнажая рельеф, оставленный протектором. Прикоснулся ладонью. Придавленный снег начал быстро таять, делясь своей памятью с человеком.

Тихон увидел две бронированные машины, набитые солдатами. Всего два часа назад они проехали здесь, двигаясь вдоль границы с Полосой. Отсюда федералы запустили беспилотник — он барражировал на высоте, фиксируя любой след на расстоянии нескольких километров. Так военные инспектировали не только расставленные видеорегистраторы, но и все пространство вокруг. И в любой момент могли вернуться.

Он рассказал Жанне о том, что увидел.

— Идти надо, — сказала она.

— Мы пока не идем.

— Отчего же?

— Сейчас, наберусь сил. И если у меня все получится, идти придется вдвойне тяжелей.

— Что ты задумал?

— Они не должны увидеть наши следы!

Тихон осторожно прикоснулся к ее руке и отправил эмоциональный посыл: мол, все будет в порядке, только не задавай лишних вопросов.

— Пока не поздно, — сказал он, — я хочу тебя попросить об одной услуге. Если со мной что-нибудь случится…

— Ты с ума сошел!

— Не перебивай!.. Ты должна рассказать той девушке, Амине, про ее отца. Он жив. Он действительно ушел в Полосу и стал первачом. Но не мог вернуться к людям, потому что его умение оказалось нужнее там. Она должна простить его и знать, что он всегда думал о ней. Даже на расстоянии чувствовал ее присутствие, и не допускал зла, помогал, в сложные моменты, давал советы и подсказки. Однажды он стал одним из тех голосов, которые позвали меня в Полосу и помогли мне встретить Амину.

— Не понимаю, почему ты говоришь все это мне, а не ей?..

Тихон не ответил.

Он ощутил слабый сигнал. Машины возвращались. А где-то рядом с ними в воздухе крутится беспилотный самолет. Через каких-то пять минут он покажется здесь.

Пока оставалось время, Тихон собирал энергию. Отовсюду, откуда можно. Из проникающего сквозь атмосферу космического излучения, от естественного поля земли. Заметив, как он сосредоточен, Жанна инстинктивно прижалась к нему, чувствуя, как расходятся внутри ее тела распространяемые им волны тепла. Накопив вокруг себя и Жанны достаточно плотный сгусток, Тихон превратился в ту бабочку, что малыми движениями способна в итоге порождать тайфуны.

Он оценил область начальных условий и поставил конечную цель.

Падал легкий снежок, и едва ощущался слабый ветер. Тихон подталкивал воздух над собой, заставляя снег кружиться все быстрее и быстрее. Вовлекал в этот процесс все больше и больше энергии, пока не поднялась снежная буря.

Это происходило как на киноэкране. Он видел, как сгибаются деревья под напором ветра, видел метущийся снег, но сам не чувствовал его. И Жанна тоже не чувствовала. Ровно до того момента, когда он освободил ее и себя от поставленного заслона.

Сразу же ветер швырнул в лицо ворох острых снежинок. Зажмурившись, Тихон выставил вперед пальцы и нащупал руку Жанны. Та, неожиданно вырвавшись из забытья, в которое он погрузил ее, схватилась за плечо Тихона, не понимая, что происходит. Поднявшийся ветер бил то в спину, то в бок, то подныривал откуда-то снизу или давил сверху на голову и плечи, нагибая к земле. Где-то трещали деревья.

— Ты… Это ты устроил?! Ты опасный человек! — крикнула ему Жанна.

— Спасибо на добром слове! — откликнулся он.

Тихон с трудом поднялся. Выбирая направление, он не отпускал руку Жанны. Преодолевая сопротивление ветра, они двинулись в путь, казавшийся бесконечным. Утопая по пояс в снегу, они долго шли, не останавливаясь, покуда были силы. И долго еще сохранялось возмущение в атмосфере, даже после того, как Тихон отпустил управляемый им процесс в свободное затухание. И ветер заметал их следы…

Еще до того, как воздух очистился, Тихон сквозь снежную пелену увидел заброшенный дом. А за ним еще один. И другой. В них прятались люди, боявшиеся в такую метель высунуть нос на улицу.

Тихон понял, что они у цели.

* * *

Найти Верховцева не составило труда. Тихона будто тянуло в нужном направлении. Вскоре они очутились возле небольшого, вросшего в землю домика, с которым безжалостное время готово было расправиться уже в недалеком будущем. Тихон удивился тому, как бедно живет Верховцев. Один из важнейших специалистов базы вполне мог найти себе жилье поприличней.

Похоже, доктор жил один. Прислушавшись к своим ощущениям, Тихон не обнаружил ни единого следа какого-либо другого человека, который за последние сутки мог бы зайти в этот дом. Понятно, что ни к чему Верховцеву хоромы, если он доживает свой век без семьи.

Тихон прошел во двор. Маленькая патлатая собачка вынырнула навстречу ему из-под крыльца. Но даже не тявкнула. От природы добродушная, она как будто ощутила в их душах что-то близкое, способное понять ее радостные телодвижения и любовь к неприглядному месту, которое однажды стало ее домом.

— Иди сюда, — позвала собачку Жанна, и та стала крутиться возле ее ног, давая понять, что никогда прежде не видела столь приятных ее сердцу гостей. Эта собачка вполне могла бы скрасить доктору жизнь, и странно, что Верховцев не пускал ее в дом.

Взойдя по ступеням, Тихон постучал в обитую порванным дерматином дверь.

Силы покидали его. Он и так уже потратил больше, чем успел накопить. Поэтому, едва определив, что Верховцев услышал стук и направился к двери, Тихон отключился.

— Скажи ему, чтобы укрыл нас на время, — успел он сказать Жанне, и сознание его померкло.

* * *

Когда Тихон очнулся, ему почудилось, что он ослеп — так темно было вокруг. Но вскоре он стал различать контуры предметов. Не внутренним зрением, но своим привычным. По очертаниям нависающих балок догадался, что лежит на чердаке. На улице была ночь, и слабый свет звезд проникал в помещение через слуховое окно. Холодно и сыро, но кто-то, уложив его в кровать, старательно укутал одеялами. Должно быть, Жанна… Подумав о ней, Тихон тотчас получил ее радостный отклик снизу. А затем услышал шаги с лестницы и голос Верховцева.

В руке Верховцева был фонарь, которым он освещал себе дорогу.

— Невероятно! Он действительно не спит. Значит, у вас тоже способности?! — разговаривал с Жанной доктор, пробираясь к кровати.

Он навел свет на лицо Тихона.

— Раз видеть тебя в здравии! Это хорошо, что вы нашли меня здесь Я редко бываю в этом доме. Это знает даже та собака, что живет на улице. Непонятно, как и чем она живет? Но я не могу взять ее себе. Не хочу привязываться…

Доктор положил руку на плечо Тихона.

— Прости, что я опять достаю тебя своей болтовней, — он сел на край кровати. — Тебе придется многое рассказать мне. Она не хочет, как я ни допытывался, — кивнул он на Жанну. — Сказала, чтобы я набрался терпения и ждал. А у меня оно уже почти кончается. Ты так долго спал!

— Долго? — спросил Тихон.

— Почти десять часов. И ни разу не проснулся. Это она так сказала. Я не верил и ходил проверять. Это правда. Я даже на работу не пошел. Меня, наверное, в лаборатории хватятся.

— Они могут прийти сюда?

— Едва ли. Они не знают, где я. Когда мне звонили, я сказал, что неважно себя чувствую…

Тихон попытался встать.

— Верховцев, послушайте…

— Да, да, конечно. Мне все очень интересно. Ведь вы пробыли в Полосе целых три недели!

— Три недели! — подтвердила Жанна в ответ на взгляд Тихона.

Он посмотрел на доктора. На чердаке посветлело, и по возбужденной физиономии Верховцева было видно, что он весь в предвкушении рассказа. И Тихон начал рассказывать. Не упуская мелочей, обо всех событиях, последовавших после отъезда их группы с базы. С того момента, когда взял жизни людей, оказавшихся с ним рядом, под свою опеку. И под конец признался, что метод Верховцева не помог бы людям продержаться в Полосе хотя бы сутки без сторонней помощи.

Доктор на удивление спокойно отнесся к его признанию.

— Я вполне готов был к твоим сомнениям, — улыбнулся он. — Все бы ничего, если бы не один факт. Дело в том, что я запрограммировал группу Гузенко. Всех. По своему методу. Потому они и вернулись живыми. Они пришли на день раньше вас. Еще позавчера. В них есть и результат моего труда. Как и в Алексе Эджертоне.

— Но…

— Пусть она расскажет. Если ты не веришь мне.

Тихон повернулся к Жанне:

— Это правда?

Она кивнула.

— Почему ты ничего мне не сказала?..

Девушка молчала.

— Да ты не волнуйся, — сказал доктор. — Я всего-лишь хочу получить формулу. И для этого вы нужны мне все. Майор Гузенко. И ты… И сержант Михайлова! Все!.. И потому я очень благодарен, что вы оба пришли именно сюда, ко мне! Первый шаг сделан. Вы прожили в Полосе три недели. Но нужно продолжать! Обязательно! И ты обещал мне позволить сделать слепок с твоего мозга! Нужно сделать это немедленно!

— Но я же объясняю, — не унимался Тихон. — Это все не так происходит, как вы себе представляете!

— Я пытаюсь бороться за другие жизни, — не слушал доктор. — И мне требуется помощь! В этом состоит, если хотите, мое служение человечеству. Вот ты ведь вернулся, и мы можем продолжить. Разве нет? Какой же ты непонятливый…

— Нет, это вы ничего не понимаете! — вмешалась Жанна. — Прикрываясь своими опытами, вы фактически отправили нас на верную смерть!

— Но ведь Алекс выжил! Я запрограммировал его одного. А вас — всю группу. И вы все выжили! Так как же вы можете утверждать, что это — не успех?

Жанна всплеснула руками, не в силах оспорить этот факт.

— Вы действительно уверены в своей теории? — спросил Тихон. — Но что если это не так? Что если ваши технологические уловки ничего не значат?

— Я уверен в том, что все делаю правильно. Если вы хотите меня разубедить, напрасно стараетесь.

— Если бы вы оказались там с нами, вы поменяли бы свою точку зрения, — устало произнес Тихон, как будто потратил все силы на попытку убедить доктора. — Это нужно пережить самому. Хотите, я могу взять вас с собой?

— В Полосу?

— Разумеется. К чему все ваши сложности, когда все так просто. Вы либо меняетесь и остаетесь живы, либо переходите в иной мир, где не будет ни вашей аппаратуры, ничего того, к чему вы так привязаны здесь.

— Иной мир, говорите?.. — Верховцев хихикнул, причем так противно, как умел только он. — Я вижу, вам там хорошо прополоскали мозги. А вы никогда не думали, что этот мир — только для избранных? А я сделаю его доступным каждому!

Тихон подумал, насколько же странный человек сидит перед ним. Не злой, не добрый. Одержимый — именно такое определение он посчитал точным для характера Верховцева.

— Я найду решение, — сказал Верховцев, пряча улыбку. — Я и так почти победил. В конце концов, это будет означать победу разума. И нет достойнее для человека задачи!

— Но зачем сложности, когда все так просто? — простонал Тихон, не намеренный скрывать, что удивлен такой непонятной упертостью доктора. — Вы войдете в Полосу и пробудете в ней вместе со мной, сколько посчитаете нужным.

— С нами, — сказала Жанна. — Я тоже хочу вернуться туда. Я попробую…

— Вот видите, — подхватил Верховцев. — Она говорит: попробую! Значит, сомневается. А я сделаю так, чтобы никто не сомневался! Если вы согласитесь на участие в продолжении эксперимента, я смогу добиться абсолютного успеха! Можно будет запрограммировать тысячи, хоть миллионы людей для выживания в Полосе!

— Но ради чего? Цель оправдывает средства?

— Но ведь так было всегда! Оглянитесь вокруг. Весь мир живет так.

Тихон так хотел переубедить доктора, что не ощутил вовремя опасность. Он с опозданием услышал гул машины, затем громкие голоса внизу. Лай собачки, сменившийся на визг. Кто-то ударил ее, чтобы не путалась под ногами. Жанна подбежала к слуховому окну. Но ей не виден был двор. Меж тем Тихон, восстановив за время сна силы, сумел разглядеть сквозь толщу стен, что людей внизу несколько. Их оружие распространяло острый неприятный «запах». Много оружия. Гораздо больше, чем необходимо для поимки двух людей.

Он повернулся к Верховцеву.

Старик вскочил.

— Я никого не ждал…

И тошнотворный запах лжи источали его слова.

«Почему я раньше не почувствовал, что он врет? Был так слаб?»

— Вы же говорили, что никто не знает про этот дом!

— Да! Да! Я говорил неправду! — доктор вдруг злорадно усмехнулся. И не стало в его лице ничего, что можно было бы назвать добрым. Одна только холодная одержимость, которая, очевидно владела им всегда, даже когда он прикидывался чувствительным старичком.

— Вам не удалось распознать ложь. Разве это не подтверждает, что мои приборы умеют многое? Чуть-чуть импульсов, настроечка, и але-оп! — Верховцев слегка тюкнул себя пальцем по лбу. — И вы ничего не поняли! А нашли они нас по «маяку», который я привел в действие совсем недавно.

— Кто они? — спросил Тихон. — Люди генерала Антонова?

— Ошибаетесь. Это люди Храмцова.

Тихон вытер ладонями вспотевшее лицо.

— Я все понял. Вы специально направили меня в Полосу. Нарочно прикинулись другом. Чтобы я обязательно вернулся к вам. Подстраховались. Как вы говорили — самый точный пароль в голове должен быть у скитника! Настоящего скитника. А я тогда им не был. И это вы тоже понимали!..

Снизу послышалось требовательное:

— Верховцев, откройте!

Продолжая сканировать пространство, Тихон узнал этот голос.

— Это майор Гузенко!

— Что?! — удивленно вспыхнул доктор.

— А вы кого ждали?

Верховцев неуверенно подошел к слуховому окну.

— Нет… не может быть… — пробормотал он, глядя сквозь решетку чердачного окна.

— Ошибочка вышла?

Тихон придвинулся к Верховцеву. Доктор попятился от него, но остановился, ощутив руку Жанны на своем плече.

— Когда-то вы сказали, что займете сторону того, кто окажется сильнее. Получается, не на ту сторону встали?

— Нам нужно бежать! — запричитал Верховцев. — Я не этого хотел! Мне нужно совсем другое! Мы с вами должны быть на одной стороне!

— Что делать? — спросила Жанна.

Тихон знал, что запросто мог бы уничтожить бойцов внизу. Но это казалось немыслимым — употребить свою силу на то, чтобы расправиться с людьми.

«Даже если на кону стояли бы жизни тех, кто дорог тебе?» — спросил он себя и ужаснулся ответу, исключающему любой иной вариант, кроме того, чтобы сдаться на милость судьбы.

Если есть она — Судьба — как высшее проявление цели бытия, то значит найдется выход. Все последние недели он подчинялся внутренним ощущениям. И они ни разу не обманули его. И сейчас в ощущениях не было чувства неизбежного конца. Выход просматривался, пусть не совсем ясно. И все зависело от правильности его, Тихона, действий.

Снова раздался голос майора, теперь уже усиленный динамиком громкоговорителя.

— Тихон Злотников! Выходите!

— Не заставляйте их ждать, — сказал Тихон Верховцеву. — Открывайте, иначе они выломают дверь.

Понурившись, доктор стал спускаться по лестнице. Уже снизу, будто ожидая выстрела в спину, он затравлено посмотрел на Жанну и Тихона.

— Все не так, как вы думаете, — сказал Верховцев. — Я не предатель!

Тихон дал знак, и доктор отпер дверь. Военные ворвались в дом. На всех троих навели автоматы. В коридор вошел майор Гузенко. За ним — лейтенант Бакс.

— Мне велено доставить вас на базу! — сказал майор.

— Вот кто предатель! Долг перевесил твою совесть, майор?! — Жанна готова была испепелить майора взглядом. И даже какая-то сила родилась в ее душе, но тут же отступила. Так или иначе, но Полоса продолжала диктовать свои условия. Никакого гнева — иначе ты сожжешь самого себя.

«Вот и ответ на вопрос — сумел бы я убить их?» — подумал Тихон.

Внезапно у майора заработала рация, передавая рассерженные крики Жанны.

«Значит, здесь повсюду расставлены жучки. Кого Верховцев рассчитывал перехитрить?»

— А где остальные? — резко бросила Жанна майору. — Где Рогов, Жихарев… Где все? Или вас только двое таких умных и хороших?..

— Там, где надо! — отрезал майор. — На выход!

Гузенко прятал свои мысли за напускным спокойствием. Умело прятал — Тихон почувствовал сопротивление, когда попытался коснуться сознания майора. Да, определенно майор получил какое-то умение. Теперь гадай — от Полосы или от Верховцева. Впрочем, неважно. Все доказывают поступки…

Под дулами автоматов их вывели на улицу. Патлатая собачка, до этой минуты испуганно жавшаяся в углу, радостно подбежала к ним. Один из солдат снова шуганул ее. Задержанных усадили в фургон, где их ждали два солдата охраны. Майор Гузенко велел Баксу сесть вместе с пленниками и задраить дверь.

«Что-то происходило сейчас в этом замкнутом пространстве», — понял Тихон. И главной движущей силой являлся лейтенант. Все стало ясно, когда машина тронулась и Бакс обратился к солдатам:

— Ребята, если хотите жить, советую ни во что не ввязываться!

И он велел им сдать оружие, а затем собственноручно приковал обоих к приваренным в кузове кольцам.

— Прошу простить меня, — обратился он к Тихону. — К сожалению, это единственная возможность попасть на базу.

— А Гузенко?

— Он не с нами, — мотнул головой лейтенант.

Тихон вынужден был признать, что план Бакса не лишен оригинальности.

— Стоит ему верить? — спросила Жанна, и даже когда Тихон кивнул, все же не удержалась и вставила ехидно, обращаясь к лейтенанту: — Так куда же ты дел Рогова и остальных?

— Сначала хоть бы извинилась за «предателя»!

— Не дождешься!

— Ладно, с тебя станется… — устало отмахнулся лейтенант. — Сержант и все уже на базе. Ждут только нашего прибытия.

— Так это что, бунт?! — подался вперед Верховцев. — И что вы намерены делать?

— В первую очередь разнести на хрен вашу лабораторию, доктор!

Верховцев побагровел, но под нахмуренным взглядом Бакса быстро сник. Лейтенант подсел к Тихону.

— Мы уже знаем точно, где находятся твои друзья.

— Значит, они на базе? Храмцов должен был освободить их.

— Храмцова больше нет, — Бакс многозначительно провел ребром ладони по шее. — Секир башка. Генерал Антонов посчитал, что с него хватит высоколобых умников.

Тихон повернулся к Верховцеву.

— Доктор, у вас есть шанс! Еще не поздно переметнуться на победившую сторону!

Верховцев презрительно сжал губы.

— Освободить их не составит труда, — продолжал лейтенант. — Единственная загвозка — как нам потом выбраться с базы. К тому времени все входы-выходы будут перекрыты.

Он схватил Тихона за руку и зашептал:

— Нужно, чтобы ты что-то придумал! Как позавчера — со снегом и ветром. Ведь та буря — твоих рук дело? Я это почувствовал…

Тихон высвободил руку.

— Вы будете стрелять?

— Если понадобится, будем. Я буду. И что-то мне подсказывает, что стрелять придется.

— Ты не должен никого убивать.

— Я помогаю тебе! Это не Полоса. Добро здесь может быть только с кулаками.

— Но ты повредишь себе.

— Когда-нибудь искуплю этот грех.

— Не в этой жизни, поверь… Полоса все еще владеет всеми нами. Всеми, кто хоть что-то понял. Ты скорее умрешь!.. — Тихон сжался, как от приступа боли, будто заранее предчувствуя, что может случиться с лейтенантом. Да и с каждым из их команды (а они давно уже — команда).

Его отпустило. Тихон снова прислушался к ощущениям. Какая-то сила толкала его к верным действиям. Опять выходит — судьба…

— Если, как ты говоришь, я что-нибудь придумаю, ты согласишься действовать, как я скажу?

— Если это будет стоящая затея — без колебаний!

Тихон раздумывал недолго. План сам собой рождался в голове.

— Кто нас должен встречать?

— Лично генерал Антонов. И несколько человек преданных ему.

— Настолько преданных, что будут готовы биться насмерть?

— Человек сорок наберется, — сказал Бакс. — Достаточно, чтобы покрошить нас, если он что-то заподозрит. Мне кажется, он не совсем доверяет мне, хоть я, как и Гузенко, пришел к нему с повинной.

«Хватит ли меня на сорок человек?» — подумал Тихон. Где взять столько энергии, чтобы суметь остановить их? Да так, чтобы не причинить им вреда? Мда, тут без ста грамм не разберешься, как сказал бы Егорка из отряда Вандермейера.

Плавно мысль его скользнула на созданный Алексом отборный первач, которым баловались партизаны, затем перед глазами возникла огромная цистерна с горючей и ядерной даже на запах жидкостью, из обычной воды сделанной Алексом.

«Уж если он сумел, то и я должен попытаться. Закон сохранения энергии — ничто не пропадает даром. Зачем, к примеру, в этой машине полный бак бензина?»

Сквозь обшивку пола Тихон разглядел, где находится бак. И сразу будто пахнуло сконцентрированной в нем силой. Тихон представил, как бензин по каплям стекает в двигатель, там смешивается с воздухом, со взрывом вспыхивает и толкает поршни. Единственное, что оставалось — это воспользоваться энергией, что спрятана в жидком топливе. Ее можно трансформировать во все, что угодно. И без всякого опасения за чужие жизни…

План окончательно сложился.

— В общем так. Когда вы выйдете, я останусь в фургоне. Все должны покинуть машину.

— И даже солдаты? — лейтенант посмотрел на прикованных охранников. — Они же нас сдадут.

— Не сдадут. Повторяю — ты должен сделать так, как я сказал.

— И что будет дальше?

— Увидишь.

— Ладно, пусть будет по-твоему. Не самый разумный план, но я верю тебе.

«Все может и не получиться, — подумал Тихон. — Мало ли что я решил. Здесь все зависит оттого, как распорядится судьба… Черт! Опять эта судьба… Ну, куда же без нее?»

* * *

Езды до базы оставалось несколько минут. Тихон еще раз перебрал в уме свои действия.

«Вот автомобиль въезжает на территорию. Вот открывается дверь, и наружу выходят Верховцев и Жанна. Затем Бакс выводит солдат. Я остаюсь внутри. Естественно, Гузенко поймет, что я остался в фургоне. Впрочем, у них не будет времени, чтобы сообразить. Надо только быстрее подтолкнуть к выходу Бакса и этих двух мальчишек».

— Отстегни солдат! — сказал Тихон.

Машина остановилась. Снаружи донеслись голоса военных на вахте, и через минуту автомобиль въехал на базу.

Лейтенант освободил охранников и погрозил им кулаком:

— Чтобы не дергались! Если я сдохну, то и вы вместе со мной! И к вам, доктор, это тоже относится. Чуть что — получите пулю!

Все трое понимающе закивали.

Машина остановилась. Громыхнула выдвижная лестница. Кузов качнулся, кто-то поднялся на ступень, чтобы открыть дверь. Яркий свет ворвался в фургон.

— Выходи по одному! — гаркнул снаружи майор Гузенко.

Сначала из машины вышла Жанна. Она спускалась медленно, нарочно оттягивая время.

— Быстрее, быстрее! — подгонял майор. — Следующий!

Пока спускался трясущийся от страха Верховцев, Тихон мог бы сосканировать пространство, чтобы определить точное количество людей вокруг машины. Но это требовало времени и сил, а ведь ему еще нужно было разобраться с бензином…

Наконец, Бакс грозно прошептал солдатам:

— Спускайтесь!

Когда второй солдат оказался на лестнице, лейтенант вышел за ним и захлопнул дверь.

— А где Злотников?! — послышался голос Гузенко, и следом — шум и возмущенный рев. Кто-то бросился к лестнице. Но у Тихона в запасе оставались драгоценные секунды.

Он снова посмотрел сквозь пол, чувствуя энергию топлива, прятавшуюся в баке скромных размеров. Собрал все силы, какие остались на то, чтобы сорвать заклепки пола и получить доступ к баку. Первая секунда!

Секунда вторая! — он «ударил» по баку и расколол его надвое. Острый запах ворвался в фургон. Тихон взвинтил топливо смерчем, и в мгновение все стало мокрым — одежда, стены, пол и потолок фургона.

Теперь искру!

Он увидел висевший провод, по которому тек заряд от аккумулятора. Плюс и минус. Соединить вместе!

Третья секунда!..

* * *

Взрыв произошел в тот момент, когда майор Гузенко дотянулся до ручки двери. Но за мгновение прежде борта фургона вздулись, лопнули по сварочным швам, из дыр вырвался огонь. Майора Гузенко ударило сорванной с петель дверью. Удар был не слишком силен — изрядную часть взрыва Тихону удалось погасить. Но пламя в считанные секунды объяло машину.

Бакс толкнул вперед Жанну и велел бежать к главному корпусу. Никто из бойцов не обратил на них внимания. Все, кто сначала бросился прочь, теперь остановились, уставившись на огненный шар, в который превратился автомобиль. И остолбенели, увидев, как из этого огненного шара выходит человек. И почему-то, объятый огнем, совершенно не кричит от боли. Огонь утихал, и многим казалось, будто он вместе с черным дымом втягивается в человеческое тело, исчезает в нем. Постепенно за спиной человека стал виден закопченный кузов автомобиля, шипящий и потрескивающий от звуков остывающего металла.

Человек остановился.

Все молчали, потрясенные случившимся.

— Я хочу, чтобы вы бросили оружие! — сказал Тихон.

Он говорил не громко. Создавалось впечатление, что он шепчет. Но голос его проник в сознание каждого. Многие расстались с оружием сразу и с готовностью. Но были упертые, кто продолжал крепко сжимать приклады и держать палец на спусковом крючке. Те отчаянные, о которых предупреждал Бакс. Эти успели оценить обстановку и, хищно скалясь дулами автоматов, теснились у ворот, отрезая ходы к бегству.

— Тихон Злотников?! — послышался испуганный голос генерала Антонова.

— Он самый, — Тихон продолжал вливать свой голос в их сознание. Это рождало дополнительное замешательство.

— Прошу бросить оружие! — повторил он.

С таким количеством энергии, что он вобрал в себя, Тихон прежде не имел дела. Бурля, грозя вырваться наружу, сила огня теснилась внутри материальной оболочки, которую представляло собой его тело. И он выпустил небольшую дозу в виде сгустков энергии, похожей по своим свойствам на излучения, рождаемые в Полосе.

Солдаты не видели, как эти импульсы растеклись по площади, но непременно должны были что-то почувствовать. И теперь каждый, кто захотел бы сделать дурное кому-либо, столкнется с такой же мощной силой противодействия. Генерал Антонов исходил злобой, видя, как его бойцы один за другим бросают оружие, впадая в беспамятство. Но эта же злоба принялась душить его. И если бы не вмешательство Тихона, генерал лишился бы жизни.

— Да кто ты такой, черт возьми? — прохрипел он, когда Злотников подойдя к нему, положил ладонь на его лоб, останавливая запущенный процесс.

— Первач, — произнес Тихон. — Если захотите узнать, что это значит, добро пожаловать в Полосу.

— Ты… не человек, — прошептал Антонов.

— Лучше спросите себя. Вы — человек?

— Тварь, предатель! — но чем глубже генерал погружался в свою ненависть, тем ему становилось хуже.

— Глупец, ты умрешь!.. — крикнул Тихон.

— Лучше сдохнуть, чем сдаться на милость таких, как ты. Вы предали землю, которая вас родила… Поддались чужой силе…

Но дальше говорить генерал не смог. Сознание Антонова закрывалось от внешнего мира, за который тот яростно цеплялся. Но удержаться там он не мог. Тихон способен был лишь продлить его агонию. Но ему не хотелось, чтобы Антонов уходил вот так — ничего не поняв из того, что открылось другим. А может быть, Тихон боялся признаться себе в том, что человек захотел остаться при своей правде, проявляя в этом свободу своего выбора.

Просто так допустить смерть генерала Тихон не хотел. Наверное, на его решение повлиял успех его предыдущих действий в Полосе. Ведь он спас всех, как супергерой. И теперь позволить генералу умереть?

«Ну, уж нет!»

И он начал пробивать своей энергией ту силу, что грозила уничтожить генерала, — блокировку, превратившуюся в жесткий панцирь, от которого отскакивали удары Тихона. Но он продолжал бить, чувствуя, что еще немного, и все получится.

Что-то противилось в его душе этому поступку. И, похоже, впервые он нарушил веление судьбы, которая требовала от него оставить все, как есть: предоставить Антонова самому себе, пусть умирает, если хочет…

Генерал задышал глубоко и часто, будто вынырнул из воды, едва не захлебнувшись. И только теперь, поняв, что все в порядке, Тихон оставил его в покое.

На площадке появился лейтенант Бакс, затем остальные. Не было только Жанны и Рогова.

— Где Жанна? — спросил Тихон.

— Они с Роговым освобождают твоих. А где генерал?

Бакс нашел взглядом Антонова.

— В отключке?

— Я не в отключке, — прорычал генерал, но едва сделал попытку встать, Бакс надавил ему на плечо ботинком.

— Лежи спокойно, — приказал ему Бакс и повернулся к Жихареву: — Держи его на прицеле!

Сам же двинулся к ошарашенным солдатам.

— Генерал предал интересы народа! Ясно?! — гаркнул он. — Не слышу!

— Так точно… — послышались нестройные голоса.

— Еще раз!

— Так точно! — дружнее ответили солдаты.

— Покомандуй, покомандуй, пока живой!

Бакс и остальные обернулись на голос.

Майор Гузенко стоял на плацу возле догорающего грузовика. Оружия при нем не было, очевидно, выронил во время взрыва. Он медленно направился к ним, ободранный, черный, слегка пошатываясь.

— Дураки! — засмеялся Гузенко. — Они поймали вас на удочку! Обманули! Облапошили! Вы так ничего и не поняли. Эти твари пришли, чтобы уничтожить нас! Без всякого сопротивления. Если мы поддадимся, мы погибнем. Все люди. Как можно в такой час отказаться от борьбы?! Отказавшись от зла, вы совершили ошибку…

Он сел, кровь текла по его лицу и рукам, капая на снег.

— Вы глупец, Злотников! Ваш дар, который вы получили от Полосы — это дар данайцев. Вспомните, что случилось с троянцами! Не верите мне? Тогда подумайте о наших детях, которых забирают себе эти твари! Албасты лишили их возможности выбора. Жить без ласки матерей, без доброго слова отца? Разве это хорошо? Разве так сделают по-настоящему добрые существа? Вы пошли у них на поводу. Готовы отказаться от борьбы за существование! И у вас, как и у тех детей, нет свободы выбора, которая дана каждому человеку. Не люди вы! Всего лишь орудия!..

Надо было что-то ответить на этот выпад, тем более что Бакс и другие смотрели на Тихона, ожидая тирады, призванной разбить доводы майора Гузенко. Но Тихон слишком устал, чтобы доказывать что-либо. Бурлящая в нем энергия требовала свободы. А для этого нужно было поскорее убраться отсюда, чтобы никому не навредить…

— Ну что, нечего возразить? — злорадно прошипел майор. — На твоем месте, Злотников, я бы застрелился. Лучше совсем не жить, чем знать, что ты причастен к гибели всего человечества!

— Пусть он и сдохнет, собака!.. — раздалось вдруг сзади.

Тихон должен был это предвидеть. Но мысль о том, что он спас от верной погибели еще одного человека, затмила его сознание. Генерал Антонов, о котором на миг забыли, выхватил пистолет, спрятанный где-то в долгополой шинели, намереваясь выстрелить, истово желая из положения лежа попасть точно в цель. Почти мгновенно Антонов захрипел в агонии. Его ненависть снова угодила в тот панцирь, от которого его так настойчиво освобождал Тихон. Панцирь сжался, перехлестом энергии мгновенно превратив в кашу мозг генерала. Но по вплетенным в мышцы нервам успел проскочить импульс — команда к действию. Рука агонизирующего генерала нажала курок, и пули ударили в плоть…

* * *

Адская боль… И сил нет удержать ту энергию огня, что Тихон забрал в себя, так до конца и не израсходовав. А если отпустить, чтобы выжить, — она вырвется и убьет всех, кто находится сейчас на этом пятачке.

Тогда загнать ее внутрь! Спрятать. Увести в иное пространство. Туда, где красный океан и красное солнце прячется в нем, чтобы потом снова взойти, двигаясь по бесконечному кругу. Вернуться с этой энергией туда, где так хотелось оказаться вновь…

Он увидел себя сверху. Увидел двух бегущих к нему женщин, Амину и Жанну. Они упали на колени рядом с телом. Пытались докричаться до ускользающего сознания того, кто еще совсем недавно был Тихоном Злотниковым. А чуть позади стоял Нусуп и не мог сдержать слез.

Бывшие бойцы элитного подразделения сгрудились вокруг тела. Обжигающие искры слез царапали их глаза, но дурацкая гордость не позволяла отдаться эмоциям, как, не стесняясь, это делали женщины и мальчишка.

— Разнести все к чертовой матери!.. — взревел вдруг Бакс.

Но Тихон этого уже не слышал. Душа его уносилась в далекий мир, где в полной мере могла воспользоваться открывшимся ей могуществом.

Эпилог

Их было много — людей, гревшихся у крохотного костра, тепла от которого не могло хватить на всех. Падал снег и кружил хлопьями. От лужицы, образовавшейся возле выпавшей из костра головешки, поднимался густой пар. Все, кто сидел у костра, изрядно замерзли в походе и никак не могли насладиться скупым теплом. И только один человек, казалось, не замечал царящего вокруг холода, и вполне мог обойтись без силы огня. На нем была потертая военная форма без знаков различия, военные же ботинки, начинающие расползаться по швам, да выцветшее кепи, совсем не по сезону.

Но тот, кто еще недавно считался образцовым офицером федеральных войск, сегодня был равнодушен к собственному виду. Он отпустил бороду, и ее теперь охотно облеплял падавший снег. На фоне остальных он смотрелся чужаком — не так одет, не то выражение лица (какое-то слишком радостное и оттого непонятное для них). И вообще от него исходила необычно сильная уверенность, и ясно было, что он совершенно не боится хозяев костра, хотя в это тревожное время одинокие путники избегали больших групп людей. Напротив, испугались именно они, когда он вдруг появился из темноты, а рядом с ним бежала патлатая собачонка, которую поначалу все приняли за албасту: у страха глаза велики.

Когда напряжение сошло, незнакомца пригласили к костру. Предложили еды, но он отказался. Зато в благодарность за их участие долго и живо что-то рассказывал. Но вот настало время расставаться.

— Мне нужно идти. Кажется, у вас будут гости. Они придут с оружием, но вы их не бойтесь. Вы можете рассказать им, что видели меня. И даже показать, куда я пошел, если метель заметет следы. Для меня это не важно.

— Федералы? — спросил кто-то.

Человек кивнул.

— А это правда, что ты тоже раньше был солдатом?

— Да. Я был лейтенантом.

— А я знаю тебя! — сказал вдруг паренек с живыми глазами, который жадно прислушивался к его рассказу. — Ты и есть тот Александр Бакс! За тебя обещана награда!

Все спокойно выслушали паренька, но несколько пар глаз тоскливо сверкнули, услышав о деньгах. Нехорошие мысли вертелись в их головах, но ни за какие коврижки они не осмелились бы напасть на этого чужака. Хотели бы, да кишка тонка.

Бывший лейтенант Бакс поднялся. Собачонка, сидевшая у ног его, вскочила, готовая продолжать путь.

— Оставь нам свою собаку, — попросил его паренек. — У нас никогда не было собаки!

— О, нет. Она знает, что такое Полоса!

Бакс наклонился и ласково погладил собаку по голове.

В разговор снова вмешался мальчик.

— А расскажи, почему вы тогда не разгромили базу, как хотели? И почему ты после того, что случилось, решил вернуться в Полосу?

— Да, расскажи, первач! — поддержали разные голоса. — Расскажи, первач!

— Как смешно, что вы меня так называете, — отозвался Бакс. — Никак не могу привыкнуть к этому слову. А на ваши вопросы… Отвечу, как-нибудь в другой раз.

— Значит, ты еще найдешь нас? Такие, как ты, зря не приходят. Зачем ты пришел? Хочешь, чтобы кто-нибудь из нас отправился за тобой?

— Нет. Для этого не нужно мое желание. Только ваше собственное. А мое дело — быть поводырем. Я не все знаю, и не все умею, но ТАМ живут люди, которые могут больше меня. И среди них — тот, о ком я говорил…

— Но ты же сказал, что он умер.

— Да, все-таки пуля-то оказалась сильнее! — с ехидством произнес кто-то из старших. — А ты нас чему-то учишь!

Его поддержал другой:

— А еще, говорят, профессор Верховцев сделал-таки свой прибор и теперь в Бюро за миллион можно получить пропуск в Полосу.

Бакс нашел обоих взглядом.

— Ничего вы не поняли, старики, хотя и прожили немало. Эти люди обещают то, о чем не имеют ни малейшего понятия. А пуля… Что — пуля! Она не может быть сильнее. И я никого не учу. Просто рассказываю, что было. А тот человек — жив…

— Как же так? Либо жив, либо мертв, — снова рассмеялся кто-то из стариков.

— Я тоже раньше так считал, — ответил Бакс.

Он поднялся и сделал жест рукой.

— Мне пора! Счастливо оставаться!..

И он направился в темноту, веря в то, что даже среди таких напуганных людей когда-нибудь найдется тот, кто презрит свой страх и захочет последовать за ним. Догонит его, и они зашагают вместе — туда, где рождается другой мир…