Крис Хендерсон
Дорого да мило
* * *
С годами я стал замечать, что чем меньше у меня работы и шансов заполучить клиента, тем больше я торчу у себя в конторе. То ли от безнадеги, то ли потому, что не знаю, куда себя деть, — но факт остается фактом. И так было всегда.
Самое скверное времечко пришло сразу после того, как я перебрался в Нью-Йорк. Надо сказать, что открыть сыскное агентство на Манхеттене — не самое легкое дело. Пока я хлопотал о возобновлении лицензии на право заниматься частным сыском, на право «хранения и ношения», обнаружилось внезапно, что на обед у меня денег еще кое-как хватает, от завтраков придется отказаться, а ужины признать такой же непомерной роскошью, как покупку, скажем, второго автомобиля. Я снял две комнатушки возле Юнион-сквер — «офисом» эту конуру я продолжаю называть только благодаря неискоренимому оптимизму, свойственному мне как выходцу из сельской глуши, — и вскоре с удивлением заметил, что почти безвылазно торчу в этих восьми стенах, листая старые журналы, которые обнаружил в ящике письменного стола, доставшегося мне вместе с прочей убогой меблировкой от хозяина. Итак, я листаю старые журналы, потому что иначе пришлось бы просто круглые сутки плевать в потолок, а от этого можно спятить еще быстрее.
Впрочем, было еще одно развлечение: можно было всласть ругаться с управляющим и требовать, чтобы моя фамилия и профессия были красиво и четко выведены на дверях. Ведь я еще не значился в нью-йоркском телефонном справочнике — значит, уповать приходилось на то, что человек случайно окажется в нашем доме, глянет на «Джек Хейджи, частный детектив» и вдруг спохватится, что ему позарез нужны мои услуги. Чем черт не шутит?
Раскрутиться я пробовал средствами вполне традиционными. Просил полицейских направлять ко мне всякого, из кого можно будет выжать деньги на уплату аренды. Заполнил своими визитными карточками всю округу. Обзванивал адвокатские конторы, универмаги и маленькие магазинчики, интересуясь, не нужен ли кому-нибудь частный сыщик. Никому не нужен. Так прошла первая неделя.
Всю вторую неделю я читал журналы, поглядывая на телефон, и раз в полчаса прикладывался к бутылке джина. Я доставал ее из ящика, отвинчивал пробку, делал глоток, пробку завинчивал, бутылку ставил на место. Эта процедура укрепляла меня во мнении, что, как бы часто я ее ни повторял, напиться мне не удастся.
Пошла третья неделя, и журналы поменялись с бутылкой местами. В ту самую минуту, когда после очередного скандала с управляющим, решив не мелочиться, я наливал себе стаканчик, в дверь постучали, и моя первая клиентка осведомилась, можно ли ей войти.
— Разумеется! — воскликнул я, ибо к этому времени обеды тоже отошли в область воспоминаний. На текущем счету и в карманах у меня было пусто. Я уже был готов приняться за розыски украденных велосипедов — по десять долларов за штуку. Вошедшая в мой кабинет дама явно могла предложить мне нечто более выгодное.
Она была в белом — в белом того оттенка, в какой красят стены дорогих кафе-мороженых, какой имеют кошки, победившие на выставке, за какой владельцы горнолыжных курортов готовы продать душу дьяволу. Эта белизна, начинаясь с высоких и тонких каблуков, перетекала в столь же ослепительные брючки, а сверху лилась просторная блуза, туго перехваченная в талии тонким кушаком, украшенным какими-то сияющими, молочно-белыми бусинами — при каждом ее шаге они издавали очень приятный звук. Каштановые волосы были заколоты резным гребнем слоновой кости, и она же не давала замерзнуть се пальцам и правому запястью. Я поднялся навстречу, от души надеясь, что речь пойдет не о сборе средств на спасение тюленей.
Она протянула мне руку и спросила:
— Агентство — это здесь?
— Здесь, — отвечал я. — А агент перед вами.
— Мистер Хейджи, не так ли? — Я кивнул. — А меня зовут Лоррэн. Лоррэн Морган. — Я снова кивнул. Слово «Морган» меня очаровало. В самом его звучании слышался хруст стодолларовых купюр, и оно было вполне под стать ее внешности и манере держаться. Мысленно сплюнув через левое плечо, я спросил, чем могу быть полезен. Она села на стул и сказала:
— У меня погиб отец. Я предполагаю, что его убили. Я хотела бы, чтобы вы подтвердили или опровергли мои сомнения.
Она говорила, а я уже сопоставлял. Морган, Ральф Морган, его убили неделю назад, я вспомнил гигантские заголовки газет: «НАПАДЕНИЕ НА МИЛЛИОНЕРА». Он был зверски избит и ограблен в нескольких кварталах от того небоскреба, где помещался роскошный лабиринт комнат и залов, который он считал своей квартирой. Полиция обнаружила на месте преступления все приметы типичного грабежа и потому квалифицировала это как типичный грабеж. Мисс Морган была, как видно, с этой версией не согласна.
— Я не думаю, что на папу напал какой-нибудь маленький черномазенький чикано, оказавшийся совершенно случайно в этот час в этом месте.
— Почему?
Она взглянула на меня так, словно на званом обеде я взялся есть салат щипцами для омаров.
— Простите, я не поняла. Что «почему»?
— Почему вы не думаете, что на вашего отца напали с целью ограбления? Я полагаю, вы считаете, что это было заранее обдуманное убийство, замаскированное под случайное ограбление. Ладно. Так вот, я и хочу знать, почему вы так решили, во-первых, а, во-вторых, каких действий ждете от меня. Короче говоря, сущие пустяки.
Она медленно сглотнула. Еще не успев войти сюда, она решилась поделиться со мной своими подозрениями, она копила и собирала факты — теперь настала минута изложить их вслух, а для большинства людей это трудно. Рука ее нырнула в сумку, вытащила пачку сигарет, а из пачки — самокрутку, содержимое которой совершенно точно не имело отношения к американской табачной промышленности.
— Ничего, если я?..
Я только пожал плечами в ответ. Мне-то что? Странно, что она спросила разрешения. Жители Нью-Йорка не слишком щадят чувства других людей, куря у них на глазах марихуану. А эта — женщина культурная, спрашивает еще... Она прикурила и глубоко затянулась, но кружок тлеющей бумаги и табака сдвинулся к ее губам всего лишь на полмиллиметра. По этому и по тому, что комната наполнилась дурманящим душным запахом, я заключил, что не меньше трети в ее завертке составлял кокаин. Еще два раза как следует затянувшись, она сказала:
— Я поняла вас, мистер Хейджи. Мы с отцом были очень, что называется, близки. Это не так часто бывает в богатых семьях — по крайней мере, в тех, что мне известны. Мы любили друг друга; папа уверял, что у меня потрясающее деловое чутье. — Она помедлила мгновение и продолжала: — То есть я хочу сказать: он доверял мне. — Она снова затянулась едким дымом, привычно задержав его в легких. — Месяц назад он сказал, что намерен изменить свое завещание. Кое-что... Кое-кто открылся ему с новой стороны.
Тут она выпустила дым, направив его струю вверх, к своему гребню. Я глядел на это сероватое облачко и пытался уразуметь, что стоит оно больше вполне пристойного обеда или бутылки «Джилби». Глядел и ждал дальнейшего. Может быть, у Лоррэн все же найдется материал для дела. Мне так сейчас нужно дело.
— А какие-нибудь доказательства у вас есть? — спросил я, чуть погодя.
— Не знаю, — ответила она честно. — Думаю, отец зафиксировал эти изменения, а бумаги хранил в одном из своих сейфов в банке. Пока я их не искала — незачем было. Мы можем сравнить эти заметки с текстом имеющегося завещания. Это даст вам зацепку — сузит поле поиска.
— А почему бы вам не обратиться в полицию? Это как раз ее профиль.
Глянув на меня пристально, она снова сделала ползатяжки и ответила:
— Не уверена, что могу доверять властям, мистер Хейджи. Отец был богат — догадайтесь сами, какой суммой исчислялось его состояние и на что могут пойти люди, чтобы завладеть им. Я наслышана о царящей в полиции коррупции. Я хочу узнать правду, мистер Хейджи, но не хочу, чтобы меня из-за нее убили.
Разумно. Если у нее есть деньги, она может нанять меня — и приятная перспектива откроется передо мной. Не уверен, что смогу помочь ей, но заработать сумею в любом случае. Оставался последний вопрос, и я его задал:
— А почему вы решили прибегнуть к моей помощи?
— Вы, ища работу, написали в одну из компаний, принадлежавших отцу. И я случайно наткнулась на ваше письмо. Там говорилось, что вы служили в военной контрразведке, потом — в питтсбургской полиции, а теперь переехали в Нью-Йорк и предлагаете свои услуги. Я рассудила так: вы в городе всего несколько недель — значит, вас еще не успели купить с потрохами. — Взгляд ее стал острым, пронизывающим. — Кажется, я не ошиблась.
— Потроха мои пока никого, кроме вас, не привлекли, — сказал я, и она улыбнулась — сердечно и доверчиво.
Раздавив окурок в пепельнице, Лоррэн сказала:
— Знаете, а вы не похожи на сыщика.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю, — ответила она и с каким-то новым выражением, которое я бы определил как «наивное лукавство», спросила: — Мы могли бы обсудить этот вопрос за обедом, хотите?
— Я без галстука.
— Ничего.
— Обед за счет клиента — так принято.
— Хорошо, но и ресторан тоже выбирает клиент. Идет?
Идет. Клиент может даже получить меня на десерт, если захочет. Брыкаться я не буду. Сначала надо стать платежеспособным, а уж потом — привередливым. Кстати, о плате:
— Вы ведь еще не знаете моих расценок, мисс Морган.
Она ответила, что не знает и знать не хочет. На всякий случай, я предупредил ее:
— Я в Нью-Йорке новичок, но, смотрите, аппетит у меня — как у старожила. Недешево вам обойдусь.
— Дорого да мило... — бросила она, полуобернувшись.
Я был совершенно с ней согласен и заверил, что целиком полагаюсь на ее вкус в выборе ресторана. Мысленно приказав себе не есть салат щипцами для омаров, я захлопнул за нами свою безымянную дверь и покорно последовал за мисс Лоррэн Морган.
* * *
Обед наш имел место быть в китайском квартале, в ресторане, доступном далеко не каждому. Не знаю, может быть, ей хотелось говорить, не опасаясь, что официанты подслушают. Ее дело.
Предположений у нее было немного, фактов — и того меньше, и мы вертели их так и сяк, а сами тем временем присматривались друг к другу. Ну, и обедали, разумеется. Я изо всех сил старался не показать, что голоден. Она — не замечать этого. Под занавес официант подал на деревянном блюде нарезанные дыню и арбуз. Я спросил, где же печенье со «счастьем», Лоррэн объяснила, что в некоторых — это следовало понимать как «дорогих» — китайских ресторанах вместо этого принято подавать фрукты по сезону. Затрудняюсь сказать, то ли печенье со «счастьем» считалось дурным вкусом, то ли богатым людям и без них известно, что их ждет в будущем. Что ж, займемся арбузом и устройством своей судьбы — все равно ведь каждый только тем и занят.
Из ресторана мы отправились в офис — прежде отцовский, а теперь ее. Мне нужны были завещания — и прежнее, и переделанное; Лоррэн уверяла, что оно или, по крайней мере, черновик, существует. В офисе я надеялся отыскать первое и найти пути ко второму.
Когда мы вышли из лифта, я, честно говоря, не знал, чего ждать, и опасался, что каждый встречный клерк будет оглядывать меня с головы до ног, недоумевая, зачем это дочка покойного босса притащила с собой частного детектива. Опасения были напрасны. Кое-кто, отрываясь от работы, здоровался с Лоррэн, а я особенного интереса ни у кого не вызвал. Может, я и впрямь не похож на сыщика?
Когда же мы переступили порог кабинета, я усомнился в том, что верно выбрал себе жизненную стезю. Сказать, что комната была богато убрана — то же, что заявить, будто Большой Каньон производит кое-какое впечатление. По бескрайнему ультрамариновому ковру, каждый квадратный дюйм которого стоил больше, чем среднее недельное жалованье, мы подошли к заваленному бумагами столу. Груды вскрытых писем, каких-то пакетов громоздились и на полу, и в корзине.
— Кажется, вы бываете здесь не слишком часто? — сказал я.
— Не очень, — согласилась Лоррэн. — Раз или два в неделю. Смотрю те бумажки, которые требуют моего решения, а остальные распределяю — раскидываю по своим сотрудникам. Подождите минутку, сейчас я все это разгребу и найду завещание.
Она принялась рыться у подножья этих бумажных холмов, а я сел на краешек стола, для чего пришлось сдвинуть в сторону несколько свертков.
— От кого это? — осведомилась Лоррэн.
Я прочел обратные адреса. Впрочем, на обертке самого большого пакета, кроме адреса, почтового штемпеля и надписи крупными буквами «МИСС ЛОРРЭН МОРГАН — ЛИЧНО», ничего не было.
— Этот здоровяк представляться не хочет, — сказал я.
— Странно. Давайте-ка его сюда.
Я протянул ей пакет и снова принялся осматривать комнату, горя желанием поскорее приняться за дело. Мне показалось, что пакет и под оберткой перевязан веревкой. Когда Лоррэн рванула бумагу, я увидел, что это не бечевка, а проволока, и сейчас же ощутил смутное чувство тревоги. Лоррэн продолжала сдирать обертку, а тревога росла, делаясь просто непереносимой. Когда она взялась за проволочку, я, по наитию поняв, что словами остановить ее не успею, перекатился через стол, перехватил ее руку, и мы оба упали на пол. Грохнуло так, что эхо раз сто отдалось по всему этажу. Когда же в кабинет ворвались подчиненные мисс Морган, я уже был на ногах и отдавал приказы:
— Вы! Звоните в полицию! Сообщите, здесь взорвана бомба. Вы! Доктор у вас имеется? — Сотрудница кивнула. — Тащите его сюда!
В дверь лезли все новые и новые зеваки, и тогда я поставил перед несколькими солидными матронами, похожими на учительниц младших классов, задачу очистить помещение от посторонних и взять дверь под охрану — с той стороны. Через минуту я опять остался наедине с Лоррэн.
— Что это было? — спросила она.
— Бомба. Почтовая бомбочка, — я показал на три очень неприятного вида отверстия в потолке и кучу штукатурки у нас под ногами. — Точнее, стреляющая бандероль.
Я опустился на колени рядом с Лоррэн и обхватил ее за плечи. Она приникла ко мне, явно собираясь заплакать.
— Знаете, боюсь, вы были правы, — сказал я. — Нам бы надо продолжить беседу.
Всхлипывая, она часто закивала. Не отпуская ее плечи, я дотянулся до валявшегося на полу обрывка бумаги, на котором еще сохранились печатные буквы адреса. Обрывок я сунул в карман, и сейчас же раздался стук в дверь и жизнерадостный докторский голос: «Ну-ка, ну-ка, что тут у нас?» Полиция, судя по топоту в коридоре, тоже не заставила себя ждать.
Шепнув Лоррэн, что мы поговорим после, я стал объяснять местному эскулапу новый и оригинальный способ уборки помещений по почте.
* * *
Беседа должна была продолжиться в тот же вечер у Лоррэн дома. Доктор установил, что она получила легкий шок, и свое присутствие счел излишним. Полицейские во главе с капитаном Филипсом уже через час разобрались в общих чертах, что к чему. Один из специалистов уже видел раньше проволочку такого типа в другом взрывном устройстве, так что прослеживался почерк.
Итак, обнаружилась группа доморощенных кустарей-террористов, о которой за последние два года ничего не было слышно. Пресса получила материал для заголовков, моя клиентка — невразумительное объяснение, а на мою долю выпало размышлять — кто же в самом деле решил поправить Лоррэн прическу тремя зарядами 22-го калибра?
По дороге я продолжал ломать голову. Бандероль была компактной и легкой, хотя какой-то умелец вложил в нее устройство, которое, срабатывая, выстреливало тремя пулями разом. Если бы Лоррэн сорвала проволочку... Радио сообщило, что на подозрении — две нью-йоркских и одна иностранная группировки. Быстро, однако, распространяются тут новости. Сообщение означало, впрочем, что не подозревают никого: раз никто не пострадал, полиции незачем особенно суетиться. Да если бы и были жертвы, не стоило бы ждать от полиции слишком многого.
Уяснив, что я — не мойщик окон в компании «Морган Корпорейшн», а частный сыщик, приглашенный мисс Морган, меня оставили в покое. Смешно, ей-богу. Во всех теле— и кинодетективах только одно соответствует действительности: частный сектор находится на подозрении у полиции. Когда я носил бляху, я тоже не слишком доверял частникам. А тут — ничего подобного, А может, здешние полицейские не смотрят телевизор и в кино не ходят? Может, они только оперу любят? А может, Лоррэн была права, когда уверяла, что полиция — в доле? Короче говоря, блюстители закона оставили странное впечатление: особенно один, тот, который снимал с Лоррэн показания, жуя при этом кусок пиццы и добавляя ее крошки к кусочкам штукатурки на столе.
Перестав задумываться над сверхъестественным дружелюбием нью-йоркских полицейских, я получил деньги по чеку, выписанному Лоррэн за обедом. Потом еще раз оглядел клочок обертки с адресом, но он не навел меня ни на какие мысли. Никаких зацепок. Почерк мог принадлежать кому угодно. Я очень надеялся на черновики нового завещания — он мог пролить кое-какой свет, — но ознакомиться с ним мне удастся лишь после того, как мы с Лоррэн отужинаем и она отпустит прислугу домой.
Я знал, что Лоррэн уже выяснила, в каком банке держал покойный отец эти документы, и забрала их домой.
А ужин был замечательный. Мне еще не приходилось есть в комнатах, где могло поместиться две мои квартиры. Мне было приятно от того, что Лоррэн делала все, чтобы мне было приятно. А когда лакей налил мне, не дожидаясь просьбы, вторую чашку кофе, я и вовсе почувствовал себя личностью. Потом Лоррэн вышла из столовой и через минуту вернулась с пакетом. Когда я спросил, что там, она сказала:
— Вскройте, сами увидите. Этот не взорвется.
Я содрал оберточную бумагу и обнаружил коробку, а в коробке — шляпу. «Папина», — сказала Лоррэн. В некотором недоумении я повертел ее в руках и надел на голову. Пришлась впору. Лоррэн это почему-то обрадовало.
— Вот теперь вы и впрямь похожи на сыщика.
То-то радость. Но Лоррэн ликовала, а я уже успел заметить, что ликуюшие клиенты раскошеливаются охотней. Ну что ж, подумал я, придется воспитать в себе любовь к шляпам — хотя бы ненадолго. В конце концов, чтобы ублажить женщин, мне приходилось совершать и более глупые поступки.
Когда лакей — его звали Дживз[1]— убрал со стола кофейник и чашки, я предложил:
— Отправимся в святая святых, займемся делом?
Она кивнула, веселость ее исчезла, и мы направились в кабинет. Там она усадила меня у стола, вручила наброски и черновики завещания и, когда я погрузился в чтение, пошла сказать лакею, что на сегодня он свободен. Дочитав, я достал выписанные в столбик суммы из завещания мистера Моргана. Расхождения были налицо и очень многое проясняли.
— Ну-ка, взгляните, — сказал я вошедший Лоррэн. — Есть кое-какая перетасовка, и вот у этих троих вполне могут появиться претензии.
Посмотрев на фамилии и цифры, она согласилась. Прежде всего члены клуба, в котором состоял мистер Морган. По старому завещанию каждому причитались изрядные деньги, по новому — ни цента. Его душеприказчик, некий Карл Ларкин, по старому завещанию наделенный большими правами, теперь вынужден был потесниться и уступить их Лоррэн. Впрочем, нового-то завещания не существует: мистер Морган не успел его оформить. Интересней всего было, однако, то, что несовершеннолетний брат моей клиентки Ричи в черновиках вообще не значился.
— Забавно, не правда ли? Ну-с, кого же вы подозреваете?
— Я? Я... Я не знаю... То есть...
— Не волнуйтесь, выводы делать рано. Конечно, ваш братец мог сделать это. Так просто, из принципа, для торжества справедливости. А этот самый Карл Ларкин в свою очередь дорого бы дал, чтобы вас обоих в помине не было. Вашего отца — чтобы он не смог уже ничего изменить, а вас... А вас — чтобы вы не занимались тем, чем занимаетесь в настоящую минуту.
— Ну, а клуб?
— Пока не знаю. Все может быть. У нас слишком мало данных. — Я сдвинул шляпу на затылок. — А почему все же мистер Морган собрался лишить Ричи наследства?
Лоррэн в замешательстве опустила глаза.
— Ему не нравилось, как Ричи ведет себя... Он не одобрял некоторые его привычки... Их взгляды на жизнь не совпадали...
С такой интонацией родители рассказывают, что их чадо не умеет вовремя проситься на горшок. Прежде чем я успел продолжить, Лоррэн сказала:
— Но ведь надо же что-нибудь делать?!
Пришлось объяснять, что есть такое понятие «улика», и что в данном случае уликами мы пока не располагаем, и что свидетелей у нас тоже нет, а вот за клевету нас привлечь могут и т.д. и т.п. Кажется, ее по-детски безоглядное доверие к нанятому гладиатору в шляпе вместо шлема на голове несколько пошатнулось.
— Но тогда они же могут... снова? А раз я наняла вас, они... они могут избавиться от нас обоих.
Голос ее дрогнул — Лоррэн обуял ужас. Она подалась ко мне и снова, как тогда, в офисе, обняв ее, я стал говорить: вряд ли, все будет хорошо, я в обиду ее не дам — словом, все то, что взрослые говорят детям, когда правды или не знают, или сказать не могут.
Так мы беседовали — полушепотом и в полутьме. Она попросила меня не уходить, я согласился. Потом свет померк окончательно — и мы оказались в качественно иной темноте. Слов было сказано мало — нам хватало прикосновений и объятий, позволявших хоть на несколько минут забыть, что где-то сидит некто, сидит и придумывает, как бы половчее отправить нас с Лоррэн на тот свет. Мужчина и женщина, оставшись наедине, часто ведут безмолвный диалог — задают вопросы, получают ответы, не произнося ни слова.
Шло время, и мы мало-помалу сумели избавиться от тревожного чувства, накатившего так внезапно. Лоррэн, удобно устроившись в моих объятиях, заснула, а я размышлял над тем, что предстоит мне утром. Образцы почерков, которые показала мне Лоррэн перед ужином, ни на что меня не натолкнули: ничего удивительного — какой дурак будет расписываться печатными буквами, а кроме подписей на документах, в моем распоряжении не было ничего.
Я вообще готов был сдаться, как вдруг из холла донесся какой-то шум. Негромкий — словно кто-то шел крадучись, чтобы никого не разбудить. Но поскольку будить, кроме нас с Лоррэн, было некого, я насторожился.
Потом слез с кровати, подошел к двери и прислушался, одновременно ища, чем бы можно было в случае надобности отбиться. Ничего подходящего я не обнаружил, а ручка двери между тем начала поворачиваться. Я вжался спиной в темный угол. Дверь открылась, и в комнату вошел человек, габаритами напоминавший джип. В руке у него был пистолет. Он, явно удивившись тому, что никого не увидел на кровати рядом с Лоррэн, стал оглядываться по сторонам, ища что-то или кого-то. Боюсь, что искал он меня.
Зачем я ему понадобился, я не знал и знать не хотел. Выждав, когда он повернется ко мне спиной, я прыгнул на него, мы вместе рухнули на пол. Пистолет выпал из его руки и отлетел... Интересно, куда? Я вслепую наносил удары, стараясь, чтобы противник подольше не вставал, но он был уж слишком здоров. С тем же успехом я мог бы удержать движущийся рефрижератор. Он отбросил меня в сторону и в следующее мгновение уже был на ногах. Я еще только вставал с пола, когда его колено обрушилось мне в бок. Я отлетел к стене, ударившись об нее сначала спиной, а потом затылком. Последовал зверский удар — кулак врезался в стену в миллиметре от моего уха.
Тут проснувшаяся Лоррэн одновременно завопила и включила свет, что немного отвлекло моего противника. Воспользовавшись этим, я, спружинив ногами, оттолкнулся от пола. Он упал, но сейчас же поднялся. Тогда, схватив лампу с ближайшего столика, я массивной подставкой ударил его, целясь в голову. Он зарычал, выбил лампу у меня из рук — мы вновь оказались на полу.
Ухватив меня за руку и за ногу, он, как в кетче, тянул мои несчастные конечности одну к другой, выгибая мне хребет. Превозмогая боль в спине, я наподобие червя полз туда, где валялась лампа, и эти несколько сантиметров дались мне дорого. Лоррэн продолжала истошно вопить.
Когда я наконец дотянулся до цоколя, раздался ее крик:
— Боже мой! Кении!
Противник среагировал на свое имя, ослабил хватку, а я схватил лампу и обрушил ее ему на голову. Пальцы его разжались, я выскользнул. Но уже через секунду он снова бросился на меня. Подпустив его почти вплотную, я ткнул его лампочкой в лицо. Хрупкое стекло разлетелось, несколько осколков вонзилось ему в левый глаз и ниже — в щеку. Он невольно отпрянул. Я нажал сильнее, вгоняя осколки глубже, и еще повернул разок. Потом перехватил лампу обеими руками и обрушил тяжелую подставку ему на голову.
Он отлетел к окну, ударившись в него спиной с такой силой, что разбил стекло. Острые, толстые, зазубренные осколки, торчащие из полувыбитой фрамуги, вонзились в него как кинжалы — он сам вгонял их в себя собственной тяжестью. На отполированный наборный паркет, пузырясь, хлынула кровь. Кении, насаженный на стекло, словно жук — на булавку, забился в предсмертных судорогах. Лоррэн подбежала ко мне, и я осторожно отодвинул ее в сторону, чтобы кровь, стремительно заливавшая пол, не попала ей на ноги — она ведь была босиком. Мы еле выбрались из спальни.
* * *
Полиция и на этот раз сработала, вопреки своей репутации, лучше, чем я ожидал. Явились, с окна сняли Кении, а с нас — показания, извинились за беспокойство — виданное ли дело? — ушли. Возглавлял бригаду тот самый капитан, что был и в офисе Моргана, но я не увидел в этом совпадении ничего особенного. Капитаны, еще не махнувшие рукой на свою карьеру, обычно стараются, чтобы состоятельная публика из вверенных их попечению кварталов претензий к полиции не имела. Впрочем, может, капитан Филиппе представлял собой исключение и всего лишь ревностно выполнял свой долг. Не знаю.
Вломившийся в спальню Лоррэн парень при жизни отзывался на имя Кеннет, носил фамилию Фентон, часто бывал у Морганов дома, дружил с Ричи и был членом сборной по реслингу. Немудрено, что Лоррэн, увидев парня, которого ее брат приводил на уик-энды и праздники, так завопила. Тут не так еще завопишь. Полицейские собрались немедленно проверить, связан Кении или его друзья с теми террористами, что подозревались в покушении. Я даже не засмеялся, услышав об этом намерении: не стоит рассуждать о зашоренности, когда лошадь в этих самых шорах несется прямо на тебя.
Когда полиция откланялась, солнце было уже довольно высоко. Лоррэн спросила:
— Что мы будем теперь делать, мистер Хейджи?
— Я лично собираюсь умыться и причесаться. И тебе рекомендую. После этого я бы съел что-нибудь вроде пончика, а ты — что захочешь. Но перед тем, как умыться или позавтракать, дай мне, пожалуйста, образцы почерка Ричи. Хоть подписанный им счет из бакалеи, хоть заявку на участие в матче «пони-поло». Все равно. Но только чтобы фамилия была написана разборчиво.
Умывшись и сняв щетину старой бритвой мистера Моргана, я почувствовал себя несколько лучше, А когда стал сравнивать образцы почерка — Лоррэн вручила мне целую кипу бумаг, — стало совсем хорошо. Адрес на стреляющей бандероли и нежная надпись на обороте старой фотографии, несомненно, были сделаны одной и той же рукой. Взглянув в лицо Лоррэн, я понял, что для нее это — факт неоспоримый.
— Ну, а теперь что мы будем делать? — спросила она.
— А теперь нанесем родственный визит.
Однако она попросила дать ей собраться — с мыслями и вообще. Лишние полчаса роли не играли, тем более, что она, перед тем как исчезнуть в дверях спальни, поставила передо мной бутылку джина и бокал. Я был совершенно ублаготворен и опасался даже, что она соберется слишком быстро — но тут уж ничего не попишешь: не так живи, как хочется...
Когда она вошла, я поднялся ей навстречу, одновременно завинчивая пробку «Джилби».
— Ты — без оружия? — спросила она.
— Без, — ответил я. — Зачем оно мне? Я — мирный человек.
— Конечно, — согласилась она. — И все-таки, на всякий случай, возьми-ка, — и протянула мне — как полагается, рукоятью вперед — револьвер 38-го калибра. Тоже, наверно, папин.
— Не надо, — сказал я. — Сдается мне, ты сама умеешь управляться с этой штукой.
— Умею. Папа меня научил.
— Вот и отлично. Спрячь пока что. Если что, беседовать прежде всего захотят со мной, так что пусть самые веские доводы отыщутся у тебя. Я и так ухлопал за эту неделю слишком много народу. В конце концов, терпение может лопнуть даже у таких милых полисменов, как те, что побывали здесь час назад.
Она кивнула, и мы отправились. Большинство граждан ломилось в подземку, а мы довольно скоро оказались перед особняком младшего брата на Вест-Сайде. Лоррэн отперла дверь собственным ключом, и мы вошли в темный холл, озираясь в поисках Ричи. Обстановка этой квартирки подсказала мне, почему юный Ричи увлекался борьбой, привозил погостить на рождественские каникулы парней вроде Кении и какие именно стороны «образа жизни» вызывали недовольство Моргана-старшего. Мне показалось, он мало уделял внимания школе и в примерных учениках не числился.
Я щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. Я шагнул на ступеньку. Сверху донесся какой-то звук, заставивший Лоррэн попятиться. Тогда я сделал еще шаг вперед и крикнул:
— Эй, Ричи! Выходи — потолкуем.
И он вышел — появился, голый до пояса, на площадке лестницы.
— Вон ты какой... Я думал — раза в три больше, раз сумел сделать Кении.
— А с чего ты взял, что я его «сделал»?
— А с того, — отвечал он, вздохнув, — что я отправил Кении свернуть тебе шею. Мы все заранее знали, что от дурацкой бомбы никакого проку не будет, но расчет был на то, что Кении без особого труда завяжет тебя в узелок. Но раз ты стоишь здесь, а Кении нет, — это не вышло.
Он произнес эту тираду с каким-то небрежно-рассеянным высокомерием и без запинки, словно отрепетировал ее перед зеркалом.
Потом он взглянул на меня, и глаза его выдали. Я понял причину этой бойкости и бравады: Ричи был «под кайфом». Кокаин, героин — сказать затрудняюсь; если деньги есть, можно попробовать на вкус все запретные плоды. Я сделал еще один осторожный шаг вперед, стараясь предугадать его намерения. Он улыбнулся мне, и я насторожился еще больше.
— Все? Я могу идти?
— Да нет, не все. Надо разобраться.
— Сестрица тебя еще не ввела в курс дела? Ай-ай-ай, Лоррэн, как не стыдно? Вечно мне приходится все делать самому. Ну, попробуем угадать, в чем ты хочешь разобраться. Тебе, наверно, интересно, кто пришиб старичка Ральфа Моргана? Я угадал? Ну, разумеется. — Он отделился от стены и явно собирался спуститься по лестницу. — Я! Я пришиб! Вот здесь, на этом самом месте. — Он сошел на несколько ступенек. — Это было несложно. Трах-бах — и готово. Старичку Ральфи не нравились мои пристрастия и мои приятели. — Он снова улыбнулся, но теплых чувств эта улыбка не вызывала. — Жаль, что ты не был с ним знаком. Он бы тебе пришелся по вкусу. Славный был старикан, без закидонов — нормальный, вроде тебя, вроде Лоррэн...
Произнеся имя сестры, он вдруг проворно завел руку за спину и выхватил заткнутый за пояс джинсов револьвер. Прежде чем я успел рвануться к нему, прежде чем он успел навести оружие на кого-либо из нас, у меня за спиной грянул выстрел, и Ричи рухнул навзничь. Уже падая, он нажал на спуск, но пуля ушла в потолок. Я смотрел, как он катится по ступенькам, и жизнь уходит из него, забрызгивая кровяными сгустками ковер и стены.
Я обернулся. Лоррэн, выронив револьвер, кинулась ко мне, и снова я обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе, не сводя глаз с распростертого тела Ричи. Судя по всему, он свое отбегал.
Лоррэн била крупная дрожь: она была потрясена, но мне почудилась нотка облегчения. Сразу понять, что это было за облегчение, я не мог, но счел, что предъявить полиции труп родного брата — отличный способ отвлечься.
И потому, не слишком задумываясь о последствиях, я подвел Лоррэн к телефону в надежде на то, что ее связь с капитаном Филипсом упрочится еще больше. И что текущие по ее щекам слезы — непритворны.
* * *
Несколько дней спустя я сидел у себя за столом, составляя договор с моей клиенткой — второй по счету. Ее звали Шейна Тейлор, она была подругой Лоррэн и хотела, чтобы я последил немножко за ее мужем. Она читала обо мне в газете, а Лоррэн рассказала ей, какой я молодец во всех отношениях. В итоге нашим девизом и боевым кличем стало: «вот-вам-чек-мужа-вон-деньги-мне».
Я согласился взять ее дело: супружеские измены — это хлеб частного сыщика. Чек, врученный мне Лоррэн, обеспечивал переход на трехразовое питание, причем весьма основательное. Тем не менее, догадываясь, что ничто не вечно под луной, я решил не отказываться и от подругиного дела. Я уговорил себя, что не могу оставить в беде женщину, повинную лишь в том, что муж разглядел, какова она есть на самом деле, и нашел то, что ему требовалось, где-то еще. За такое следует карать беспощадно, как полагается у нас в Нью-Йорке.
Итак, я прикидывал, как бы половчее прижучить бедолагу-мужа, и вдруг поймал себя на том, что размышляю вовсе не об этом, а о гибели Ральфа Моргана. Конечно, его убил Ричи и, может быть, даже названная им причина соответствует действительности. Но вел он себя неадекватно обстоятельствам и совершенно не похож был на загнанного в угол. Наркотики? Вполне вероятно, что они укрепляли его боевой дух. Результаты вскрытия подтверждали, что гуляло в нем этого добра предостаточно.
Полиция проявляла чудеса терпимости и шла нам навстречу решительно во всем. Может быть, она вообще не любит устраивать неприятности богатым людям, но, согласитесь, мы с Лоррэн наделали делов, замять которые не так-то просто. Тем не менее люди в форме согласились помочь нам. Конечно, я был очень рад, что из меня не вытягивают жилы, допрашивая о том, как именно кончил свои дни Кении. Хорошо, что Лоррэн имела право на «хранение и ношение», и пушка ее была зарегистрирована как полагается. Так что можно на законных основаниях дырявить окружающих и дальше. И последствий не опасаться.
Рад ябыл и тому, что полиция, утершись, признала, что версия о террористах была чистым вздором, а я действовал совершенно правильно. Приятно было, когда Лоррэн показала Карлу Ларкину черновик завещания, по которому ей переходила часть прав душеприказчика.
Все увязывалось воедино как нельзя лучше. Службу в армии Кении проходил в специальных частях, где его обучали подрывному делу. Обыск в квартире Ричи позволил установить, что бандерольку мастерили именно там. То есть мастерил ее Кении, а отправлял Ричи. Ричи же пристукнул старого Моргана, а Лоррэн помогла свершиться правосудию.
Да, все обстояло именно так. Но одна мысль не давала мне покоя: слишком уж все оказалось просто и ясно. И черновики нашлись в банковском сейфе, и почерки совпали, и Кении, любовник Ричи, пришел вовремя, и папа с сыном всерьез конфликтовали, а тут и драматическое признание на лестнице, и меткий выстрел Лоррэн, спасший жизнь ее возлюбленному, то бишь частному детективу Джеку Хейджи.
Почему Ричи заявил, будто все — все?! — знали, что бомба не сработает? Почему, по его словам, Лоррэн сказала мне не всё — что «всё»? Неужели она посвящена в замысел? Неужели смерть старого Ральфа была спланирована при ее участии? А может быть, он не работал над новым завещанием и не оставлял эти наброски в сейфе? Может быть, кое-что было добавлено к его заметкам? Может быть, на него в самом деле напала пуэрториканская шпана, а уж потом Лоррэн решила повернуть дело так, как это ей выгодно? И повернула.
Она с такой готовностью легла со мной в постель, а теперь никак не выберется хотя бы позвонить мне. Не то чтобы я ждал, что она будет рвать страсти в клочья — я же понимаю, она чуть ли не одновременно лишилась отца и брата, но эта комбинация «заплатила — отвалила» меня заинтересовала. Меня вообще многое заинтересовало. Вот, например, нас ли обоих пришел убивать Кении, или местоимение «мы» в данном случае — вопиющая безграмотность? И не явилась ли его гибель единственной неожиданностью?
И потом, взрывное устройство — это одно, а бандероль, выпускающая три пули, — нечто иное. И, пожалуй, кое-кто предпочел бы оружие более направленного действия, особенно если этот «кое-кто» находится совсем неподалеку от кабинета мисс Лоррэн.
Жизнь не похожа на теледетектив: в жизни концы с концами так безупречно не сходятся. В жизни преступники не продаются с потрохами каждый час, а купленная полиция купленной и остается, ревностно делая то, за что ей платят. Капитан Филипс, конечно, в совершенстве владеет искусством появляться в нужном месте и в нужное время. Любопытно, не развернет ли он в скором будущем кампанию за повсеместное внедрение платных полицейских услуг? И уж не «Фонд Моргана» ли будет его субсидировать?
Тут я постарался хоть ненадолго забыть обо всем, что связано с Морганами, и пойти полюбоваться, как присланный управляющим парень старательно выводит кисточкой последнюю букву моей фамилии. Хоть этого мне удалось добиться, и теперь потенциальному клиенту не составит труда меня найти. И всего-то потребовалось для этого раскрыть порученное мне дело или — если взглянуть на ситуацию под другим углом — получить взятку. Взятку от Лоррэн, хотя в голове моей роятся самые дикие подозрения на ее счет.
Забавно, что деньги эти, точно с неба свалившиеся в нелегкую минуту моей жизни, деньги, полученные необыкновенно кстати, — деньги эти радости мне не принесли. Наоборот. На душе стало еще гаже, чем в те дни, когда я целыми часами тупо листал старые журналы. Но ничего. Я буду приглядывать за «Морган Корпорейшн» и за капитаном Филипсом. Я дождусь своего часа и либо удостоверюсь, что подозрения мои беспочвенны, либо засажу всю компанию за решетку.
Хорошо делать подобные заявления, подумал я, когда в кармане еще похрустывают купюры, полученные по чеку Лоррэн. Дорого они мне обошлись. Но ничего, ничего. Она ведь сама сказала тогда, в ресторане: «Дорого да мило...»
Я допил то, что оставалось в стакане, завершив таким образом обед, и вышел из конторы, готовый на все. Или, по крайней мере, на то, чтобы доставить супругу Шейны Тейлор крупные неприятности. Да, а перед выходом достал шляпу мистера Моргана и надел ее на голову. Буду ее носить. Заслужил.