Кэрри Фрезер

Шелест нежных слов

Пролог

Ей нужно было торопиться. Между черными бесконечностями океана и неба на горизонте уже заалела полоска рассвета. Не пройдет и десяти минут, как заря омоет сонный городок, и любой случайный прохожий сможет увидеть ее на холме и то, чем она занимается.

Пригнувшись, она прокралась к заднему крылу алого «феррари», немного повозившись, убедилась в том, что ее жертва сама облегчила ей задачу, не установив замок на крышке бензобака. Журчание бензина, переливающегося по шлангу в канистру, успокоило ее по-настоящему. Похоже, это дело ей все-таки удалось.

Впрочем, в полиции вряд ли оценили бы ее удачу, раздумывала она, пока журчал бензин. Скорее, они определят ее действия термином «кража», хотя целью и этой акции, и тех, которые последуют за ней, было вовсе не украсть, а заявить о себе.

Она поклялась на Новый год, что посвятит его расправе над теми мужчинами, которым сходило с рук несправедливое обращение с женщинами, вроде того, что недавно ей пришлось испытать на себе и перевернуло ее взгляд на жизнь и на будущее.

Собственные потрясения и боль неожиданно раскрыли ей глаза на то, сколько женщин из ее окружения постоянно страдает от всевозможных несправедливостей, чинимых мужчинами. Слишком часто ей доводилось слышать о неверных мужьях, о руководителях, обманывающих сотрудниц множеством коварных способов, о торговцах, которые постоянно обсчитывают покупательниц, и просто о мужчинах, которым день за днем сходят с рук бесчисленные оскорбления достоинства женщины. Таких хоть пруд пруди, причем не, только где-нибудь в крупных городах, а и в любом захолустье.

Первое расследование заняло у нее около месяца. Она обратила внимание на некоего художника, который бессовестно использовал свою ежедневную полосу комиксов в газете для выставления напоказ презрительного отношения к женщинам. Его широко издающийся комикс повествовал о бесконечной, непрекращающейся схватке, которую вел этакий супермен Вэл, тупой мужлан с квадратной челюстью, против Голди Мэйн, белокурой красотки с надутыми губками, алчной, жадной, ветреной и самовлюбленной. Она постоянно попадала в беду и всегда, всегда в конце оказывалась в проигрыше.

И вот сегодня утром, если все пойдет по плану, автор комиксов должен в двадцать минут десятого пулей вылететь из дома, прыгнуть в «феррари» и умчаться на почту, чтобы отослать в редакцию очередную готовую к публикации свою женоненавистническую мазню.

План возмездия был прост и оригинален. Она выяснила, что если художник-газетчик опаздывает с отправкой очередной полосы, срывая, таким образом, план публикации, он теряет несколько сотен долларов, которые издательство взыскивает с него в качестве компенсации за убытки. Так, что опорожнив бензобак и лишив этого типа возможности вовремя добраться до почты, можно легко довести его до белого каления. Ведь, несмотря на то, что потеря нескольких сотен едва ли, конечно, серьезно пошатнет бюджет рисовальщика, он наверняка придет в бешенство, когда узнает, что его наказала женщина.

Бензиновая струйка, наконец, иссякла. Озираясь по сторонам, мстительница вытащила шланг, завинтила бензобак, затем достала из рюкзака заранее заготовленную записку, сунула ее под стеклоочиститель на ветровом стекле, а поверх прилепила пакетик с шоколадной конфеткой в форме целующих губок.

Дело было сделано. С трудом подавляя ликование, чтобы не дай Бог, не провалить все в последний момент, она тщательно свернула шланг и положила его в рюкзачок. Затем она оттащила канистру к берегу и спрятала ее под брезентом, которым была накрыта чья-то моторная лодка. Ну а потом, окинув место действия последним взглядом, она убедилась, что никаких лишних следов не осталось, и бегом спустилась с холма. Миновав старинный дом в викторианском стиле, где обитал объект ее мести, молодая женщина забралась в свою машину и лишь в ней, уже сидя за рулем, смогла, наконец, расслабиться. Смеясь, она стукнула по баранке кулаком в черной перчатке и воскликнула:

— Вот так-то, дорогие мужчины Западного побережья, расплата началась!

I

Донован Ирвин взглянул на свежую полосу и не смог сдержать довольной улыбки. Ну вот, старина Вэл, ты снова на коне. Заговор с целью свергнуть демократию в одной из стран и любой ценой возвратить черное прошлое раскрыт, а Голди, которую мятежники заманили в свой секретный штаб, посулив золотой с бриллиантами браслет, спасена. «Вэл, не сердись, — говорила Голди, глядя с третьего рисунка большими голубыми глазами. — Я всего лишь хотела помочь тебе». На последней картинке Вэл нес испуганную блондинку на плече; на изображение ее ножек, соблазнительно полуприкрытых коротенькой юбкой, автор труда не пожалел. «Я не за это плачу тебе, малышка!»— гласила подпись в облачке, выходящем изо рта Вэла. Нетерпение и сексуальный блеск в его глазах были переданы просто мастерски. Читателю не потребуется долго ломать голову, чтобы сообразить, за что он платит Голди. «Делай то, что умеешь, тогда не будешь попадать в неприятности!» — вот девиз сегодняшнего комикса.

Аккуратными печатными буквами Донован написал в конце свою фамилию. Сворачивая листок в трубочку, он посмотрел на часы. Девять часов двадцать минут. Как раз хватит времени на чашечку кофе и пару пончиков.

Может быть, когда-нибудь я стану поорганизованней, подумал он, вставая и отодвигая в сторону лампу на гибкой ножке. Рыжий спаниель под столом потянулся, поднял голову и кротко посмотрел на Донована. Тот наклонился, почесал пса за ухом:

— Мы погуляем, когда вернусь, хорошо, Вик?

Затем Донован подошел к бару, достал кофеварку и белый пакет из булочной, вынул из него усыпанный искорками сахарной пудры хрустящий пончик и стал наливать кофе.

С чашки глядело лицо Вэла. Товары с изображением героев его комиксов и приносили Дону основные доходы, из которых он платил за дом, моторную лодку, а также оплачивал весьма дорогостоящий бракоразводный процесс. Впрочем, если бы у него не было за душой ни цента, он, не колеблясь, продался бы в рабство, лишь бы навсегда вычеркнуть Фанни из своей жизни. Хотя, если бы у него не было за душой ни цента, Фанни никогда и не связалась бы с ним.

Протрещал будильник наручных часов. Дон сделал еще глоток и, держа в руке надкушенный пончик, взял со стола трубку для почтовых отправлений со своими рисунками и поспешил к выходу.

Пробравшись боком вдоль стены гаража между лодкой и рядом садовых инструментов, он нащупал в кармане ключи, потрогал конец почтовой трубки, чтобы убедиться, крепко ли завинчена крышечка, потом открыл дверцу «феррари», закинул трубку в салон, и сам протиснулся за руль. Прежде чем вставить ключ в замок зажигания, он потрепал за волосы резиновую куколку Вэла, что сидела у него на бардачке, и уже обернулся назад, чтобы выехать, ничего не повредив, задним ходом на дорогу. Он повернул ключ и с удивлением обнаружил, что двигатель не заводится. Донован снова повернулся к приборной доске, озабоченно наморщил лоб и сделал вторую попытку. Но в точности так же, как и в первый раз, стартер лишь надрывно проскрежетал без всякого результата. Дон нежно погладил обтянутый кожей руль, словно женское плечико.

— Ну, милая, что случилось? — промолвил он, в третий раз поворачивая ключ. — Тебе нездоровится? Что-нибудь расстроило твою транс… — Неожиданно его взгляд упал на стрелку бензометра, стоявшую на нуле. — Как, пусто? — воскликнул Донован, не веря глазам. — Там же еще должно оставаться не меньше четверти бака… — Тут он заметил розовую бумажку, торчащую из-под стеклоочистителя. Нахмурившись, он открыл дверь, просунул руку и достал ее. — Что за черт?

К записке был приклеен пакетик, в котором лежала конфетка в форме поцелуя. Донован развернул записку.

«Мистер Ирвин! Во имя так называемого развлечения вы порочите образ женщины. То, как вы изображаете Голди, подразумевает, что все женщины глупы, эгоистичны, вероломны и ветрены. И, что еще хуже, мужчины по всей стране, покупаются на это. Подумайте о том, какой образ Голден Мэйн вы создаете, иначе вы снова услышите обо мне. И пусть штраф из газеты послужит вам предостережением о более серьезных неприятностях, которые вас ожидают в будущем, если не прислушаетесь к моему предупреждению. Я дарю вам этот шоколадный поцелуй, поскольку с вашим отношением к женщинам вы вряд ли удостоитесь настоящего от какой-нибудь из нас».

Несколько секунд Дон сидел, тупо уставившись в записку, не веря глазам, а затем громко выругался.

— Мужчины всей страны солидарны с Вэлом! — воскликнул он так громко, что корпус машины чуть ли не завибрировал. — Потому что они и без того знают, что женщины эгоистичны, вероломны и ветрены. А что они глупы, я сроду не говорил. Ничего глупого в эгоизме нет.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы переварить, что ему откровенно угрожали, а бензин выкачала из бака какая-то крутая крошка.

Злость вскипела в Доноване. Эта дамочка, видно, рассчитывала, что он опоздает отправить новую полосу комиксов и подвергнется штрафу. Ну что ж, ничего у нее не выйдет. Эта крошка явно не знала, что имеет дело с бывшей звездой сборной Северо-запада по легкой атлетике. Он посмотрел на часы, затем достал трубку с комиксами и вылез из машины. Девять двадцать пять. Еще можно успеть.

Прижав ревущую трехлетнюю девочку к левому боку, Джойл Харольд рылась в висящей на правом плече сумочке в поисках ключей.

— Нет! Нет! — кричала Ева, толкаясь и брыкаясь. Ее пухлые щечки и без того раскрасневшиеся от жара теперь и вовсе стали пунцовыми от негодования.

— Извини, что я заикнулась про доктора, — прокричала сквозь ее вопли Рита Кертис, пришедшая посидеть с бабушкой, пока Джойл не будет. — Я думала, она знает, куда вы идете!

Джойл, в конце концов, выудила связку ключей и теперь выбирала из нее нужный.

— Я никогда не говорю ей, а то каждый раз начинается одно и то же.

Рита помогла ей открыть дверь машины, снова извиняясь. Джойл оглянулась на крыльцо и увидела в дверях махавшую ей старушку.

— Рита, возвращайся к бабушке, со мной все будет в порядке.

Девушка оглянулась и, увидев, что ее подопечная, трясясь и кряхтя, уже выходила нетвердой походкой на крыльцо, побежала обратно.

— Господи, как ты со всем этим справляешься? — крикнула она на прощание Джойл уже от самого дома.

Если я не перестану об этом думать, сказала про себя Джойл, я, наверное, сойду с ума. Ева уже почти вырвалась из ее рук и теперь так опасно свешивалась, что они обе могли скорее попасть под машину, чем внутрь ее. Джойл пришлось напрячь все силы, чтобы вернуть ребенка в нормальное положение, но лишь только она это сделала, как маленькая бестия схватилась руками за крышу автомобиля, продолжая истошно вопить: «Нет! Нет! Нет!». Господи, подумала Джойл, если ты, хоть немножко еще помнишь обо мне, сделай что-нибудь.

II

Лишь добежав до подножия холма, Донован осознал, что от времен, когда ему не было равных на восьмисотметровой дистанции, его отделяли целых пятнадцать лет сидячего образа жизни, курения, выпивки и кое-чего другого. В те времена он не глотал по десятку пончиков или по четыре кружки пива за раз.

Крики, доносящиеся от соседнего дома, заставили его замедлить бег, а открытая дверь автомобиля, зародившая надежду, и вовсе остановиться.

Женщина, которую он несколько раз видел раньше через забор, боролась с ребенком, перед которым Вик вечно валял дурака. Хоть их и разделял забор, Вик готов был наизнанку вывернуться, чтобы девочка смогла просунуть руку между прутьев и почесать ему живот, — вот вам и свидетельство того, что даже самый равнодушный к женскому полу мужчина легко может попасться на их удочку!

— Привет, — произнес Донован, но женщина не слышала его.

Ребенок брыкался, да так, что она потеряла равновесие, и художник подбежал как раз вовремя, чтобы удержать ее от падения вместе с вопящим чадом. Моментально установилась полная, тягучая тишина. Дон попал в центр внимания двух пар карих, абсолютно одинакового оттенка глаз. Девочка подняла ручку и показала на него пальцем.

— Дядя! — воскликнула она.

О нет! Джойл закрыла глаза. Это был он. Донован Ирвин, ее сосед. Тот самый мужчина, о котором она мечтала в своих далеко не вдовьих фантазиях. Тот самый, для которого она не жалела косметики, перед тем как вынести мусор на задний двор или позвать Еву домой, на случай, если он вдруг случайно заметит ее, если выглянет из кухни или будет возиться с машиной.

Однажды она помахала соседу, когда случайно встретила в центре города, но до сих пор им, ни разу не представился случай поговорить. Она надеялась, что это произойдет однажды солнечным утром, когда она отправится в церковь или станет открывать свой магазинчик, подходящим образом одетая. Вовсе не как сейчас, когда косметики нет, на голове черт знает что, а ребенок ведет себя так, будто в него бес вселился.

Донован очень нравился Джойл. Он был сексапилен и как-то по-опасному хорошо выглядел. От знакомства с мужчинами такого типа матери обычно предостерегают своих дочерей. Она прекрасно осознавала, что между ними вряд ли суждено чему-нибудь возникнуть, но это не мешало надеяться и мечтать.

— Доброе утро, — сказал Донован. — Вам помочь?

Джойл изо всех сил пыталась взять себя в руки, но не могла отвести взгляда от соседа. Он был выше, пожалуй, на голову. Его темно-коричневые волосы не имели какого-то особенного оттенка, но наверняка были мягкими на ощупь, тонкими и блестящими. Глаза его были темно-синими, взгляд прямой, а не оценивающий и прикидывающий, как у многих мужчин.

— Да нет, — сказала Джойл, смущаясь от того, как пристально разглядывает его. — Хотя большое спасибо за предложение. — Она приложилась губами к щечке ребенка. — У дочки температура, и мы едем к… — Она остановилась как раз вовремя и по буквам произнесла: —де-о-ка-тэ-о-эр-у.

Взгляд Евы был прикован к Дону, а точнее, к недоеденному пончику в его руке. Хотя он вряд ли признался бы, но явно симпатизировал будущим дамам в возрасте Евы — невинным, неиспорченным, с розовыми щечками и широко раскрытыми глазками.

— А-а… — протянул он, снова улыбнувшись, отчего Джойл почувствовала дрожь в коленках. — А может быть, мы могли бы помочь друг другу? Если я усажу девочку в машину, не согласитесь ли вы подбросить меня до почты — это как раз напротив клиники? — Он показал трубку с комиксами. — Я, как всегда, тянул до последней минуты, а потом оказалось, что машина… м-м-м… не заводится. А мне нужно успеть к девяти тридцати, не то фургон, забирающий экспресс-отправления, уже отойдет. Представляете, что будет, если комиксы не придут вовремя? Меня оштрафуют!

Он взглянул на часы и с ужасом обнаружил, что было уже девять тридцать одна.

— А, ч… — Донован вовремя прикусил язык, с которого уже готово было сорваться проклятие.

— Не волнуйтесь о времени, — торопливо и отрывисто, заразившись его волнением, заговорила Джойл, передавая ему дочку и придерживая дверь, чтобы дать им забраться на сиденье рядом с водителем. — Когда приедете на почту, спросите Одри, она занимается отправкой. Официально они прекращают прием в девять тридцать, но грузовик редко приезжает раньше, чем без пятнадцати десять. Я точно знаю, мне часто приходится высылать покупки по почте, все клиенты всегда хотят получить их побыстрее.

Она закрыла за ними дверцу, обошла вокруг машины и села за руль. Как она мечтала о чем-нибудь подобном!

Едва они съехали с обочины, как подбородок Евы снова угрожающе задрожал. Дон быстро сунул ей остаток пончика. Девочка взяла его, с интересом повертела в руках и откусила кусок. Крупинки сахарной пудры разлетелись во все стороны. Девочка жевала, поглядывая, как он с некоторым опозданием принялся пристегивать их обеих ремнем безопасности.

— Нравится? — спросил Донован.

Все-таки она была прелестным ребенком. Ева показала на крупинку пудры, которая висела на груди его черной кожанки.

— Жельтий, — ясно произнесла она.

Он указал на другую крупинку, что была у него на рукаве, стараясь не обращать внимания на дорогу и пугающе высокую скорость, с которой они ехали.

— Красный! — воскликнула девочка.

— Почти угадала, — поправил художник. — Она розовая.

Ева посмотрела на крошку, а потом снова на него.

— Красный! — продолжала настаивать она.

Он кивнул, пусть будет по ее. В конце концов, так и бывает, если мужчина провел какое-то время с женщиной. Фанни тоже добивалась, чтобы все было, как она хотела, а когда он не соглашался, делала его жизнь невыносимой.

Ева ткнула пальчиком в его глаз:

— Синий!

Он успел перехватить ее крошечную ручку, иначе ребенок мог бы повредить радужную оболочку. Затем показал на ее глазки, ласково надавив на пухлую щечку:

— А у тебя — карие.

Девочка хихикнула от удовольствия.

— Карий! — Она была согласна.

Она высвободилась из-под ремня безопасности и встала у него на ноге, уткнувшись личиком в плечо.

Машина свернула на главную улицу. Джойл оторвала глаза от дороги, взглянула на Дона и проговорила:

— Вы уж простите ее. Она обычно не идет к чужим…

— Ну, не такие уж мы чужие, — ответил Дон, поудобнее обхватывая девочку. — Она и мой пес — большие друзья. Я частенько вижу, как они играют, когда копаюсь с машиной во дворе.

Да, я знаю, подумала Джойл. Она приходит домой и бормочет что-то о «дяде» и «собачке». И я тебя тоже видела. Неужели ты можешь быть еще привлекательнее вблизи? Или это только потому, что ты держишь мою дочку, а нам обеим так нужен папа?..

Она резко затормозила, едва не проехав мимо клиники, смущенная мыслями, затем припарковалась с аккуратностью, которая показалась ему удивительной после такой сумасшедшей езды по городу.

Джойл отстегнула ремень и попыталась взять Еву. Донован почувствовал, как маленькие острые ноготки впились ему в плечо.

— Нет! — твердо проговорила девочка.

— Ева, — спокойно произнесла мать. — Мистеру Ирвину нужно на почту, а нам надо идти к… игрушкам в клинике.

— Нет! Дядя. Ева.

— Может, легче будет на улице, — предположил Дон, открывая дверцу.

Держа ребенка на руках, он выбрался из машины. Джойл обошла вокруг и достала его трубку с комиксами.

— Ну ладно, девочка, нам пора, — ласково проговорила она, отцепляя ручонку дочери от воротника кожанки.

Ева уцепилась за Дона другой рукой.

— Мой!

— Нет, доченька, он не наш, — сказала Джойл, разжимая и второй кулачок. Потом до нее дошел смысл ее слов. — В смысле не твой, — торопливо и виновато поправилась она. — Он собачкин.

Донован прямо смотрел на нее синими глазами. Девочка вырывалась из рук матери и тянулась к нему, крича:

— Дядя! Мой!

Мгновение Донован стоял неподвижно. Потом он сообразил, что драгоценные секунды уходят, а посылка до сих пор у него в руках. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного — ребенок звал его, протягивая к нему руки.

Но Ева всего лишь малышка, сказал он себе рассудительно, притом простуженная и с температурой. Она не знает, что делает. Она не знает его. Это не настоящее чувство, а просто результат половинки пончика и пары мужских рук, чьи объятия, кажется, пришлись ей по душе. Он никогда не видел мужчины в доме Джойл Харольд. Ребенок, наверное, просто истосковался по отцовской любви.

Джойл видела, какими несчастными глазами Донован смотрел на Еву, и попыталась его успокоить. Что он должен подумать о них? Дочка плачет, зовет его, а она уставилась на него, как какая-нибудь изголодавшаяся по любви кошка.

— Все в порядке, — сказала Джойл, пытаясь взять в руки себя, а заодно и девочку. — Она успокоится, как только мы войдем внутрь. — Покачивая дочку на руках, она поднялась к двери клиники. — Спасибо за помощь. Не забудьте спросить Одри. До свидания.

И кое-как справившись с ребенком, сумочкой и тяжелой стеклянной дверью, она вошла внутрь.

Донован еще некоторое время постоял на месте, пытаясь переварить все, что случилось с ним за последние пятнадцать минут. Из его автомобиля откачали бензин, самого подвергли резкой критике и даже угрожали. Затем он, наконец, повстречался со своей чертовски привлекательной соседкой, которая смотрела на него так, что мужчина повпечатлительней растаял бы на месте, и в довершение ее трехлетняя дочка завела с ним роман.

Господи, подумал он, наконец, повернув в сторону почты. В такой обстановке даже Вэл не сохранил бы хладнокровия.

III

Джойл качала дочку на руках. Девочка плакала, не переставая с тех нор, как ее обследовали и сделали укол.

— Скоро будет здорова. — Доктор Гудман, худощавый пожилой мужчина в очках с двойными линзами и бледно-голубом халате, писал рецепт, время от времени весело поглядывая на них поверх очков. — Но меня немного беспокоишь ты сама. У тебя ужасный вид. Знаешь, мир не перевернется, если ты позвонишь брату и признаешься, что тебе одной трудно ухаживать за старой Анни. Он наверняка не откажется приехать помочь вам.

Ева начала, слава Богу, уставать, и ее крики стали затихать. Джойл улыбнулась доктору, завязывая ей капюшон.

— Конечно, не откажется. Но он всегда в разъездах, а у его жены хлопот по горло со своим рестораном. Они положат бабушку в дом престарелых, а я просто не могу этого допустить. Она всегда была так дорога семье и составляла важную часть нашей жизни…

— А тебе не кажется, что у тебя самой хлопот по горло?

— Конечно, но я ведь работаю дома, так что мне легче ухаживать за старушкой, чем многим. — Джойл улыбнулась доктору, который когда-то был еще ее педиатром. — Конец наставлениям?

Мистер Гудман покачал головой и протянул ей рецепт.

— Ты же все равно не слушаешь. Только запомни, что, если ты себя износишь, некому будет ухаживать ни за Евой, ни за Анни.

— Знаю. Я позабочусь о себе. Сегодня мне просто некогда было заняться макияжем, так что я выгляжу не лучшим образом. Спасибо, что выкроили для нас время.

— Всегда к вашим услугам.

Попрощавшись, Джойл отправилась в аптеку, что примыкала к зданию клиники, и получила лекарство по рецепту. Ева заснула и висела теперь у нее на руках тяжелым грузом.

Выйдя на улицу, Джойл столкнулась лицом к лицу с Донованом Ирвином. В одной руке он держал букет цветов, в другой — плюшевого мишку. Джойл уставилась на него в изумлении. Она была уверена, что после их утреннего знакомства увидит соседа снова разве что во дворе через загородку.

— Ну, как она? — спросил Донован.

— А… хорошо. Скоро уже будет все в порядке, У нее оказалась ангина.

Дон смотрел на нее, не отрываясь. Берета на ней теперь не было, и густые каштановые волосы, свободно спадая, обрамляли лицо. Концы их загибались внутрь, обнажая сзади полоску шеи. Дон мечтательно представил, как его язык медленно движется по ней.

Да, Ирвин, сказал он себе, видно, засиделся ты в бобылях, если один лишь вид женской шейки приводит тебя в возбуждение.

— Я подумал, может, вы захотите выпить со мной чашечку кофе? — произнес Донован, открывая перед ней дверь.

Джойл старалась держать себя в руках, хотя сердце ее так и подскочило при его словах.

— Большое спасибо, — сказала она. — Но мне через пятнадцать минут открывать магазин. Подбросить вас до дома?

— Это тот, который называется «Цветы рая»? Я видел вашу вывеску. Я еще подумал, что у вас там детский сад. Давайте я понесу девочку, а вы держите вот это.

Он забрал у нее ребенка, а взамен отдал цветы и мишку. Ева, не просыпаясь, прильнула к его плечу.

Глаза Джойл расширились.

— Это что, нам?

— Ну, это что-то вроде благодарности за то, что вы спасли меня от штрафа, — проговорил он, следуя за ней к машине. — Вы оказались правы. Грузовик еще не приехал, и Одри позаботилась о моей посылке.

— Надеюсь, с вашей машиной не случилось ничего серьезного.

— Да нет, просто кто-то выкачал бензин из бака. Джойл посмотрела на него с сочувствием, возясь с замком.

— Дети, должно быть.

— Нет, не думаю, — ответил Донован. — Тот, кто это сделал, оставил мне записку.

Он пересказал вкратце ее содержание. Джойл посадила мишку на заднее сиденье, рядом положила цветы, затем выпрямилась и, нахмурившись, взглянула на Дона.

— То есть вы хотите сказать, что кто-то — какая-то женщина — нарочно сделал это в виде протеста против ваших комиксов?

Он кивнул, улыбнувшись, когда она дотронулась до его головы, чтобы он не стукнулся об крышу, размещаясь вместе с Евой на переднем сиденье.

— Ну, да, так она написала. Джойл заняла место за рулем.

— Я вроде знаю всех в этом городе, — недоуменно проговорила она, — но не могу себе представить, кто бы мог это сделать.

— Писавшая считает, что я безнравственный женоненавистник.

Джойл завела двигатель и обернулась к нему, улыбнувшись.

— Ну, может быть, Вэл и вправду такой, но это же только уловка, чтобы комиксы лучше расходились и приносили вам славу и деньги. Это вовсе не значит, что вы сами такой.

Донован почувствовал в ее словах мягкий упрек.

— А вы сами видели мои комиксы?

Джойл вывела машину со стоянки, и они поехали вдоль пляжа по направлению к дому.

— Еще когда вы только переехали сюда и в «Старз» появилась статья о вас. Обычно мне некогда прочесть даже передовицу, но кто-то в магазине подсунул мне тот номер, и я подумала, что раз вы живете через загородку от меня, то будет только по-соседски, если я стану следить за вашей работой.

— И вы ее не осуждаете?

— Нет, конечно. По-моему, даже комиксы попадают под понятие о свободе слова.

— Значит, вы не согласны с автором записки? Джойл пожала плечами, останавливая машину у светофора. Донован обратил внимание, как красиво выглядит ее лицо в профиль.

— Я думаю, это зависит, прежде всего, от самого читателя. Если женщине не везет с мужчинами, он будет кидаться на каждое слово, где подразумевается неравенство между нами, а вернее, где они сами захотят увидеть это. Ну, а те из нас, которым в жизни посчастливилось, никогда не станут обращать на это внимания.

Загорелся зеленый свет, и машина тронулась. Джойл взглянула на своего спутника.

— Разве не так?

Донован редко встречал в жизни женщин, которые рассуждали бы так разумно. Но у него была теория по поводу взаимоотношения полов, и он осторожно возразил:

— Я что-то не замечал мужчины в вашей жизни.

— Нет, у меня есть только Ева и бабушка, да и та немного не в себе. — Она помолчала. — Мой муж погиб два года назад — вышел в море в плохую погоду, и лодка перевернулась.

Донован подозревал что-нибудь подобное. Джойл не была похожа на разведенную.

— О, простите ради Бога. — Он непроизвольно погладил девочку по головке.

— Ничего. Но до этого почти пять лет я была безумно счастлива, — философски проговорила она. — И этого счастья мне, наверное, хватит на всю оставшуюся жизнь… А как насчет вас? Судя по тому, как вы изображаете Голди, можно заключить, что с женщинами вам не очень везло, — голос Джойл смягчился.

Донован кивнул. Ева ухватилась во сне за его большой палец. Он накрыл ее маленькую ручонку ладонью.

— Сначала была мать, — сказал он, пытаясь придать голосу интонацию безразличия. — Она бросила нас с отцом, когда мне было восемь. Потом жена. Она сбежала вместе с моим учеником, с которым я занимался целый год, к тому же прихватив с собой новый комикс, над которым я работал.

По голосу Джойл поняла, что на самом деле он не так равнодушен к этому, как хочет казаться. Она бросила на него сочувствующий взгляд.

— Как жалко. И вам не удалось получить этот комикс назад?

Донован покачал головой.

— Да я все равно собирался забросить его. Мне разонравилась композиция. Так что не было нужды стараться. Честно говоря, я обрадовался расставанию с Фанни. Сначала, полный тщеславия и падкий на лесть, я пленился ее красотой и утонченностью. Правда, скоро оказалось, что она гналась только за деньгами и хорошей жизнью. А когда это ей приелось, понадобились приключения. — Дон вздохнул. — Хотя обычно я не рассказываю об этом людям после пятнадцатиминутного знакомства, — добавил он грустно.

— Почему? Судя по услышанному, вашей вины здесь нет.

Донован почувствовал забытую душевную боль — боль, которая его мучила и, как он думал, покинула давным-давно.

— Тяжело признаваться, — тихо проговорил он, — что мать так мало думала о сынишке и смогла бросить его в восьмилетнем возрасте. Не лучше, что после всей этой истории я выбрал в жены такую же женщину.

Джойл подъехала к дому Донована и выключила двигатель.

— Все это говорит только о моральных приоритетах матери и не имеет ничего общего с вашими личными качествами. Дальнейшие поступки вполне предсказуемы. Сын тосковал по ней, хотел, чтобы она снова была с ним, и подсознательно нашел похожую женщину, которая, как вам казалось, могла бы ее заменить. У психолога наверняка найдется для этого подходящий термин.

Донован непреклонно покачал головой.

— Я совершил идиотскую ошибку. Она пожала плечами:

— Ну и что тут такого? Все мы люди. Главное — не повторить ее снова.

— Ну, до этого я уже давно додумался сам.

Донован вылез из машины, усадил Еву на свое сиденье, пристегнул ее ремнем и улыбнулся Джойл:

— Спасибо за то, что подвезли.

Он хотел было добавить что-то такое, что послужило бы продолжению знакомства, но ничего подходящего не пришло в голову, да и к тому же это была, пожалуй, не самая умная мысль. Никто из них друг в друге, видимо, не нуждался.

— Ну, пока, — сказал Дон и захлопнул за собой дверцу. Джойл помахала ему, а съезжая с холма, прогудела клаксоном.

Прошло уже шесть часов с тех пор, как Джойл высадила его у дома, ни она, ни дочь не появлялись на улице. Донован с чашкой кофе в руках стоял у окна, что выходило на задний двор Харольдов. Пес пришел за ним на кухню, видимо, предполагая, что в белом пакете еще остался пончик и для него, и теперь, разочаровавшись, улегся головой на ногу хозяина.

Ева, по всей видимости, лежала в постели, а Джойл занималась магазином, так что вряд ли можно ожидать, что кто-нибудь из них покажется во дворе. Дон не понимал, почему его это расстраивало, но и не думать о соседях тоже не мог.

Обычно он занимал твердую позицию по отношению к женщинам. Он им не верил. Джойл и вправду была милая и хорошенькая, но вначале они все такие. А истинная сущность открывается только тогда, когда мужчина уже попался в их сети. Все, что ему необходимо от женщин, — это интеллигентное и остроумное общение и хороший секс.

Интересно, а что Джойл ищет в мужчинах? Дон понимал, что ее сердце отдано трагически потерянному мужу, но ведь каждой женщине нужно кое-что, что нельзя получить от призрака, как бы ни была дорога память о нем.

— Ты как думаешь, Вик? — спросил он, подвигав ногой, на которой примостился пес. — Мне стоит по-прежнему притворяться индифферентным джентльменом и задавать себе вопросы или лучше стать самим собой и попытаться это выяснить?

Вик, проурчав что-то, слез с его ноги. Дон счел это ответом, призывающим к действию.

Джойл стояла на дощатой скамеечке и привязывала кружевные мешочки с благовониями в форме сердец к красной ленточке, протянутой поверх каминного зеркала в старой библиотеке, служившей теперь магазином. До закрытия оставалось не более получаса. В магазине стало пусто, хотя из чайной, переоборудованной из старинной гостиной с роялем, в которую вела тяжелая французская дверь, продолжали доноситься голоса покупателей, решивших передохнуть минутку, — женщин, нагруженных сумками и пакетами, и мужчин, ведущих деловые беседы. Рита в кружевном фартуке и шапочке сновала между ними с подносом.

Джойл была рада, что девушка вызвалась помочь сегодня. Обычно ей приходилось самой заниматься и магазином, и чайной: она просто держала дверь открытой и старалась побыстрее всех обслужить. Слава Богу, что выдалась эта передышка.

Целый день Джойл пребывала в подавленном настроении, у нее болела голова. Скоро наступит День Святого Валентина, и к нему надо надлежащим образом украсить магазин. Приближение праздника явственно ощущалось. Повсюду красовались сердечки и ангелочки, а парочки посматривали друг на друга с каким-то особым блеском в глазах.

Джойл сомневалась, что ей удастся когда-нибудь привыкнуть к одиночеству. Конечно, она любила дочку и, не раздумывая, отдала бы за нее жизнь, и, конечно, она собиралась оставить бабушку при себе, сколько будет возможно, но разве это могло заполнить пустоту в душе после потери мужа? Ей нужен мужчина. Ей не хватало ласки, объятий, разговоров в темноте, ночных прогулок вдвоем, рука об руку, страстных занятий любовью. Ей нужен ласковый и любящий муж.

Одно из кружевных сердечек висело криво. Она сняла его и прикрепила заново.

Почему подобные мысли так сильно беспокоят? — думала Джойл. После того как миновал год со дня смерти мужа, она, казалось, смирилась с одиночеством и могла нормально справляться со всеми житейскими невзгодами. Но спустя какое-то время в сердце вкралась тоска по любви, человеческому общению, которую никакая работа заменить, конечно, не могла. И сейчас, когда весь магазин был полон перевязанных лентами высушенных розочек, разнообразных сердечек и всевозможных подарочных наборов кружевного белья, одиночество стало совсем невыносимым.

Донован вошел в дверь и замер на пороге. Казалось, он попал в другое историческое время. Магазин был наполнен благоуханием всевозможных трав и цветов и светом свечей, казавшимся таким теплым на фоне пасмурного дня.

Увидев Джойл, стоящую возле зеркала, он затаил дыхание. Она приподнялась на цыпочки на шаткой узкой скамейке, обнажив стройные ноги под кружевной юбкой. Во второй раз за день Дон ощутил необходимость сдержать влечение к этой женщине.

Он закрыл за собой дверь. Джойл обернулась с улыбкой, ожидая, видимо, увидеть очередного покупателя. Одна прядь ее волос зацепилась за цветок, торчащий из высокой вазы на каминной полке.

Улыбка сменилась испугом, она потеряла равновесие и вскрикнула. Донован пулей пересек комнату и подхватил ее. Одна его рука по чистой случайности, как он объяснил себе потом, поддерживала ее так, что пальцы коснулись полноватой упругой груди. Мягкость и податливость тела молодой женщины неожиданно сильно возбудили Донована.

Джойл же, которая два года не знала мужского прикосновения, чувства подсказали, что это не плохо, а скорее, даже очень хорошо, но в то же время тревожно. Это было хорошо, потому что руки у него сильные и уверенные, несмотря даже на то, где они помещались. А тревожно потому, что влекло за собой некий стремительный и неподвластный контролю напор чувств, охвативших ее с ног до головы.

— Стоите? — проговорил Донован.

— Да, — выдохнула она. — Только вот волосы мои зацепились за…

— Вижу, вижу, не двигайтесь.

Он отпустил ее и с атлетической грацией встал на скамейку, так что та заскрипела, взял ее руки и обвил ими свою талию.

— Держитесь за меня. Сейчас я вас освобожу.

Освобожу… Освободиться было бы хорошо, подумала она. И цветы тут ни при чем. Вот талия, которую обхватывали руки, была при чем.

Странно ощущать себя в чужих руках, подумала Джойл, держа торс Донована в своих и вспоминая давно забытые ощущения. На какой-то момент сексуальный позыв даже превысил чувство безопасности. У нее так давно не было человека, на которого можно опереться, а сегодня, когда голова ныла и кружилась и уверенность в своих силах была на нуле, такая поддержка пришлась ей как раз кстати. Что же тут плохого? — подумала она, позволяя себе удовольствие расслабиться на несколько секунд.

Пальцы художника, обычно ловкие и искусные, неожиданно стали неловкими и неуверенными. Он никак не мог справиться с такой простой операцией, как отцепить несколько волосков от букета цветов, он оказался не в состоянии сконцентрироваться на ней. Когда Донован, пытаясь уберечь Джойл от падения, заставил ее обхватить его, он в ту же секунду почувствовал, что сам поставил себя перед крайней опасностью. Ее руки были нежны и мягки, ее щека так маняще близка к его губам, груди женщины, прикасавшиеся к его животу, бросали в дрожь, а ее бедра, прижавшиеся к нему, обрекали Дона на бессонницу этой ночью.

Когда последний волосок был освобожден, Джойл разжала руки и обняла его по-настоящему. Донован почувствовал, как вздымается ее грудь. Это был жест призыва в жест доверия. Дон не мог вспомнить, когда он так быстро получал от женщины согласие. Ему показалось, что она приглашает его к ответным действиям. Сознавая инстинктивно, что такое приглашение вызвано случайным порывом, он отбросил эти мысли, нежно обняв ее. И его объятие показалось Джойл той гаванью, к которой она так стремилась весь этот год. Она окунулась в пришедшее к ней чувство облегчения, достижения желаемого, не в силах поверить, что это не сон, что Донован действительно здесь, с ней.

Спокойно воспринимать такое чудо Джойл просто не могла. Голова закружилась, и ноги почему-то перестали служить опорой.

Донован услышал, как участилось дыхание женщины, и наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза. Неужели он все-таки ошибся? Но с первого же взгляда понял, что дело вообще не в этом. Джойл смотрела на него невидящими, потухшими глазами и была ужасно бледна. Она сняла руку с его плеча и приложила ко лбу.

— Что с вами? — спросил он взволнованно.

— Я не… Мне…

Дон спрыгнул со скамейки, протянул руки, чтобы поймать ее, когда она падала без сознания.

IV

Сообразив, что нести бездыханное тело владелицы в полную посетителей чайную не самое лучшее решение, Донован отправился в другую сторону. Он миновал дверь, что вела в жилое помещение, и оказался во вполне современной гостиной, в которой не было и следа викторианской вычурности магазинчика. На низком кресле посреди комнаты сидела худая старуха, завернутая в плед, и смотрела телевизор. Шла какая-то мыльная опера. Услышав скрип двери, старуха оторвала взгляд от экрана и озабоченно посмотрела на Донована. Тут же ее нахмуренные брови разгладились, на лице появилась улыбка.

— Кэн! — воскликнула она с радостным удивлением. — Ты дома! Как хорошо. А что случилось? Джойл снова упала с качелей? Честное слово, этого ребенка скоро придется для его же собственной безопасности запирать в комнате.

Недоумевая, кто такой Кэн, Донован положил Джойл на диван. Он вспомнил, как она говорила что-то про бабушку, которая «немного не в себе». Старуха снова отвернулась к телевизору, предоставив гостя самому себе.

Донован подложил под голову женщины небольшую декоративную подушечку и отправился в другую комнату, которая, по счастью, оказалась кухней. Воды! Нужно намочить тряпочку и положить ей на лоб — в кино это всегда помогало. Он стал рыться в шкафах в поисках какого-нибудь куска материи, пока не нашел что-то вроде полотенца для посуды, затем намочил его холодной водой и поспешил к Джойл. Он наложил ей на лоб этот компресс, а сам присел рядом на краешек дивана. Женщина тихо простонала, не открывая глаз. Донован почувствовал легкую панику. Вдруг с ней что-нибудь серьезное? Он ведь так мало знал про нее.

Увидев, однако, что грудь Джойл под кружевной блузкой мерно вздымается, Дон немного успокоился. Он теперь твердо знал, что она, по крайней мере, жива.

Он протянул руку, чтобы расстегнуть несколько пуговиц сверху, — так всегда поступали в кино. Любопытно, что его пальцы, которые были такими неловкими, когда он отцеплял ее волосы, сейчас двигались вполне уверенно. Он перевернул компресс и, наклонившись, проговорил:

— Джойл! Ты меня слышишь? Ее ресницы задрожали.

— Джойл! — произнес он еще громче, легонько похлопывая ее по щеке. — Джойл, очнись!

— Дядя!

Ева, которая, по всей видимости, только что проснулась, вошла, протирая глаза, в комнату, подбежала к Доновану и мигом залезла к нему на колени. На ней был розовый костюмчик с маленькой русалочкой на груди, а под мышкой она держала плюшевого мишку, купленного им сегодня утром. Ее восторг при виде Дона был чем-то сродни восторгу папуасов перед блестящими бусами.

Затем девочка, наконец, заметила маму, лежавшую без движения, и попыталась вырваться из его рук, уверенная, очевидно, что упасть он ей не даст. Она звонко хлопнула Джойл по руке.

— Мама, вставай!

— Ева, не надо.

Донован удержал ее ручонку, когда она уже собиралась снова ударить. И тут, как по волшебству, Джойл пришла в себя.

Какой-то момент ей понадобился, чтобы осознать, что рядом Донован и ее дочь.

— Боже, — слабо произнесла она. — А что… О нет. Она приложила руку ко лбу и снова простонала.

Донован взял ее руку и легонько сжал.

— С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь? — спросил он, даже не обратив внимания на то, что обращается к ней на «ты».

— Мне неудобно перед тобой, — ответила она. — Что-то у меня сегодня голова кружится. Я бы, наверное, и не полезла на эту скамейку, но День Святого Валентина на носу, и нужно…

Джойл запнулась и, оперевшись на его руку, села на диване, но вынуждена была снова схватиться за него, почувствовав, как комната опять закружилась.

Девочка просунула личико между ее головой и плечом Донована.

Мать погладила дочку по щечке.

— А ты сегодня лучше выглядишь, рыбка. Неожиданно она посерьезнела и с тревогой спросила:

— А где бабушка? Донован указал на кресло.

— Вот она. Вся в мыльной опере. Она решила, что Джойл опять упала с качелей.

Женщина снисходительно улыбнулась.

— Она сейчас там и живет — в моем детстве.

— Она назвала меня Кэном.

— Это мой брат. Я всегда старалась не отставать от него, и он частенько приносил меня домой всю в ссадинах и синяках.

Ева нетерпеливо потрясла ее за плечо.

— Мам, хочу молочка!

— Сейчас, сейчас. — Джойл потянула Донована за руку. — Пойдем на кухню, я дам ей молока, а нам налью по чашечке кофе с моим знаменитым шоколадным пирожным.

Он возразил:

— Может, лучше я сам схожу за всем этим?

— Да нет, я в порядке. Просто не успела позавтракать сегодня с утра, а потом стала украшать магазин и забыла про ланч. — Она улыбнулась. — Если позволишь мне встать, я чего-нибудь перекушу, мне станет легче.

Донован смотрел на нее секунду, ему не хотелось нарушать такой доверительной ситуации. Но Ева становилась все нетерпеливее, да и сам он что-то зашел слишком далеко. Ни то, ни другое не стоило, пожалуй, оставлять без внимания.

Он хотел опустить Еву на пол, но девочка изо всех сил уцепилась за него с твердым «Нет!».

— Это отец ее избаловал, — грустно улыбнувшись, сказала Джойл.

Донован встал, держа ребенка на руках, где ей так понравилось, и помог подняться матери.

Они пошли на кухню. Женщина уже отошла от обморока, хотя и была еще бледна. Она кивнула Доновану на стул, а сама достала кувшинчик с молоком, закрытый крышкой, в которую была вставлена соломинка для питья, и блюдце с печеньем в форме разных зверей.

Ева тут же слезла с коленей художника и потянулась за едой, положив своего мишку на соседний стул. Но когда Джойл вернулась к столу с двумя чашками кофе, девочка вскочила и, показывая в сторону комнаты, произнесла что-то неопределенное.

— Хорошо, — ответила мама, передавая ей блюдце и молоко. — Только, пожалуйста, будь поосторожней, постарайся не пролить.

— А чего она хотела? — спросил Дон, когда девочка убежала из кухни.

— Мультфильмы, — ответила она, улыбнувшись, доставая из духовки тарелку. — Единственное спасение матерей. Молоко или сахар?

— Да нет, спасибо.

Тут снова появилась девочка и, показывая на стул возле Донована, потребовала:

— Мишку!

Это он понял. Он взял медведя, который до сих пор лежал в позе йога, и протянул его девочке.

— Спасибо! — сказала Ева и снова убежала смотреть мультфильмы.

Джойл поставила перед Доном фарфоровую тарелку. В середине на красной салфетке в форме сердечка лежало большое белое пирожное, также сделанное в форме сердца, усыпанное орешками и кусочками светлого шоколада.

— Надо бы ввести закон против таких пирожных, — проговорил Донован, вонзая ложечку в произведение кулинарного искусства.

Джойл улыбнулась ему через стол с половинкой большого бутерброда в руках.

— Ну, пока, слава Богу, не ввели. Я выручаю полтора доллара за каждое такое пирожное, что ты на это скажешь?

Донован положил кусочек лакомства в рот. Вообще-то, он не отличался большой любовью к сладостям, пончик в сахарной пудре по утрам был для него, пожалуй, пределом, а всякие торты и десерты он находил приторными. Но у этого пирожного был какой-то иной привкус, возможно, сметаны или чего-то еще.

— Просто великолепно! — проговорил он в восхищении. — А как оно называется?

— «Радость сердца», — ответила Джойл с придыханием, почти шепотом.

Она не могла понять, почему голос ее прозвучал таким образом. Еще секунду назад они вели дружескую беседу, но потом что-то в его глазах заворожило ее. Молодая женщина вдруг почувствовала, будто тонет в этом взгляде. Она ощутила все то, что было в Доноване: энергию, интеллект, остроумие и опасную силу его чувственности, словно заново пережила те мгновения, когда он обнимал ее в магазине.

И еще она почувствовала себя в тепле, уюте и безопасности рядом с ним, что и должна ощущать женщина, когда возле нее находится тот самый, единственный, мужчина. Интересно, подумала Джойл, догадывается ли он об этом?

С трудом она смогла оторвать глаза от гостя. Она откусила от бутерброда, затем взяла чашки и отошла к плите, чтобы снова наполнить их. С помощью этого нехитрого маневра отойдя от Дона, пусть и всего на несколько секунд, смогла освободиться от его чар. С полными чашками она вернулась к столу, одарив гостя чарующей улыбкой. Она поняла, что влюбляется, но для Джойл важно было сознавать, что она не из тех женщин, которых мужчина может заставить потерять голову с первого взгляда. Женщина жаждала настоящего, подлинного ответного чувства. Однажды Джойл испытала такое, и теперь она либо снова обретет его, либо ничего из этой встречи не выйдет.

Этот внутренний монолог Донован прочел в ее глазах. Автор комиксов доставляет людям удовольствие, высмеивая их собственные недостатки. На словах это звучит просто, но, чтобы выискивать слабые места, нужно обладать острым зрением, надо пристально следить за людьми. И Донован постоянно наблюдал окружающий мир, запоминая всевозможные мелкие детали, анализируя и сопоставляя их, чтобы отобразить потом в своих героях.

Сейчас он увидел и понял одиночество Джойл, осознал, что она хочет найти в нем человека, который вернул бы ей то, что она некогда потеряла. Донован и сам испытывал подобные чувства. Он ясно видел, что они могли многое дать друг другу как сейчас, так и в будущем. Но действительно ли чувствовала Джойл то же самое?

Несомненно, она была женщиной, с которой всегда обращались бережно. Чтобы ее завоевать, ему нужно либо действовать медленно и осторожно, либо стремительно, рискуя потерпеть неудачу, а неудачи Дон переносил весьма болезненно.

Справившись с пирожным, он проговорил дружелюбно:

— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? Я боюсь оставить тебя, если ты все еще чувствуешь себя нехорошо.

Джойл заметила небольшое изменение в его отношении, но что это означало, сказать было трудно. Похоже, он нарочно запрятал в глубь себя тот интерес, который она видела в его глазах. Впрочем, разве она сама не поступила только что так же? Что ж, по крайней мере, они похожи и в этом.

— Не волнуйся, все будет отлично, — заверила она Донована, вставая, как и он, из-за стола. — Рита, моя подруга, которая помогает мне, сейчас закроет чайную и останется у меня пообедать. Идем, я выведу тебя через заднюю дверь, и ты сможешь пройти к себе через дворы.

Джойл открыла дверь, выходящую во внутренний двор. Донован задержался на пороге. Он понимал, что оставляет ее наедине с воспоминаниями, которые не дадут ей заснуть сегодня ночью, так же как и ему.

Он дотронулся до ее подбородка, слегка повернул лицо к себе, как бы желая окончательно убедиться, что с ней все в порядке, и осторожно, но нежно поцеловал, проведя кончиком языка по ее нижней губе, затем улыбнулся.

— Если тебе будет что-нибудь нужно, крикни мне через забор, — мягко проговорил он и побежал к своему дому.

«Молодец, Ирвин!» — поздравил он себя, когда пробежал расстояние между домами. Он оставил ее в смятении, выведенную из равновесия, почти дрожащую. Отлично. Теперь Джойл не заснет всю ночь, мечтая о большем. Конечно, прошло время, когда мужчины стремились полностью контролировать отношения с противоположным полом, но герой его комиксов был как раз из таких, и сам он намеревался действовать именно таким образом. Нужно только взять все под контроль и не выпускать. Просто, элементарно, практично, а сноровки ему было не занимать.

V

Она не предполагала, что ей придется когда-нибудь проводить операцию отмщения днем, но упустить такую возможность — просто грех. Ирвин, по всей видимости, до сих пор не воспринимал ее всерьез и не думал, что она собиралась предпринять дальнейшие действия. Правда, такой великолепный шанс сам приплыл в руки.

Она огляделась. В студенческом городке тихо, шли послеобеденные занятия, и на улице никого не было. Она просунула руку в полуоткрытое окно «феррари», открыла дверной замок и проскользнула в обтянутый кожей салон. Что бы такое сделать, чтобы утереть ему его наглый женоненавистнический нос?

Наконец она придумала. Меньше чем за минуту она накатала записку, прикрепила к ней пакетик с шоколадным поцелуем, затем осторожно выскользнула из машины и ушла, усмехаясь про себя.

Колокол на университетской часовенке пробил три часа. Энди Грин, глава художественного отделения, призвал к порядку студентов, облепивших Ирвина, который раздавал автографы и отвечал на вопросы, тщательно стараясь избегать соблазнительных взглядов, которые бросала на него невысокая брюнетка в рубашке защитного цвета.

— Я ценю ваш энтузиазм, ребята, — произнес Грин, — но мы и так уже задержали нашего гостя на целый час дольше. Большое спасибо, мистер Ирвин, что вы любезно согласились удостоить нас посещением.

Студенты зааплодировали, и невысокую брюнетку заслонил какой-то долговязый худощавый парень в очках. Когда все уже выходили, коротко стриженный молодой человек подошел к Доновану.

— Спасибо вам, — сказал он. — И если эта идиотка, что выкачала бензин из вашей машины, доставит еще какие-нибудь неприятности, дайте мне знать. Мои ребята живо ее найдут и успокоят. Она пожалеет, что так с вами поступила.

— Ценю твое участие, Ник. Если появится идея для комикса, приходи, я помогу тебе ее разработать.

Парень зарделся от радости.

— Благодарю, мистер Ирвин.

Когда последний студент покинул аудиторию, Грин помог Доновану уложить в портфель образцы комиксов, которые тот принес.

— Это возмутительно — то, что с вами произошло, — проговорил он сочувствующим тоном. — Но вы же знаете эту молодежь. Ничьи чувства для них не святы, будь то даже известный и любимый всеми человек.

Дон защелкнул портфель.

— Не обращайте внимания. Я позвонил в полицию, сообщил им о краже и показал записку, которую проказница оставила. Надеюсь, они скоро определят, кто это был. Так что это дело уже стало достоянием гласности.

Грин проводил его до двери.

— Мне кажется, в «Старз», пожалуй, перегнули слегка палку, напечатав об этом происшествии на первой полосе, но такова цена славы, так?

Донован усмехнулся и протянул руку.

— Такова цена отступления от современного стандарта поведения. Женщины сейчас заявили о себе в полный голос, а мужчины, считается, не должны перечить этому.

Грин пожал ему руку.

— Приветствую вашу смелость. Могу я рассчитывать, что вы снова удостоите нас своим визитом?

— Всегда к вашим услугам.

— Удачи с Вэлом, — крикнул он вдогонку, когда Дон уже спускался по лестнице. — Будьте осторожнее с женщинами!

В дверях Ирвин остановился, чтобы поднять воротник, и засунул свободную руку в карман. Все утро шел дождь, но сейчас тучи лишь угрожающе висели над городом. Смеркалось. По дорожкам студенческого городка стелился туман, соединяя вечнозеленые изгороди со зданиями призрачными нитями. В это время на улице было немного студентов, и тихое место приняло странный, даже несколько таинственный облик.

Ирвин подумал, усмехнувшись, не стоит ли ему бросить комиксы и попробовать писать мистику. «День был сумрачен и зловещ…»

Он открыл дверь автомобиля, бросил портфель на пассажирское сиденье и тут заметил, что куколка Вэла торчит вверх ногами из пепельницы.

Сначала при виде такого зрелища он улыбнулся, но потом до него дошло, что это не могло произойти без посторонней помощи. Кто-то специально засунул его туда. Затем он заметил на приборной доске конфетку-поцелуйчик, прикрепленную к розовому листочку бумажки, и сразу понял, кто тут постарался.

— Ах ты!..

Он сорвал записку вместе с шоколадкой и прочитал надпись, сделанную аккуратным ровным почерком.

«Что-то не вижу никаких изменений в ваших комиксах. Но допускаю, что вы еще просто не успели придумать ничего нового. Даю вам неделю, затем пеняйте на себя. Я слежу за вами».

Матерясь себе под нос, Донован со злостью хлопнул дверью. Теперь на этой крошке уже висит статья за проникновение со взломом на территорию, являющуюся частной собственностью. Впрочем, тут он заметил полуоткрытое окошко и был вынужден поправиться: это было проникновение без взлома.

Донован огляделся вокруг, надеясь увидеть какие-нибудь следы преступника. Взгляд его достиг здания библиотеки готической архитектуры на самой вершине холма, вокруг которого располагался студенческий городок. Возле здания он заметил убегающую фигуру человека в черной накидке с капюшоном.

Эта фигура в темной длиннополой развевающейся на ветру накидке так здорово соответствовала образу злоумышленника, удирающего с места преступления, что Донован даже не сразу поверил глазам. Несколько мгновений он не мог оторвать от нее взгляда и со злостью, но одновременно зачарованно смотрел вслед, собирая силы, чтобы броситься вдогонку.

По легкой грациозной походке в этой фигуре угадывалась женщина. Это та самая женщина, на бегу заключил Дон, которая вообразила себя мстительницей, та, что выкачала бензин, побудив его объяснять переполненной аудитории, что заставило ее пойти на такой поступок; та самая женщина, которая засунула куколку Вэла в пепельницу головой.

Ирвин обежал здание с другой стороны и стал поджидать ее внизу. Скрыв лицо капюшоном, она бежала, глядя себе под ноги. Она заметила его, когда было уже слишком поздно, чтобы успеть остановиться и, вскрикнув, оказалась прямо в его объятиях.

Донован уставился в ее испуганные карие глаза, затем просунул руку между ее прической и черной шелковой подкладкой и отбросил капюшон назад.

— Дон! — выдохнула Джойл. Лицо ее покраснело от холода, карие глаза в изумлении уставились на соседа. — Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? С Евой?..

— Да нет, ничего не случилось, — быстро проговорил Донован, торопясь успокоить ее, но не в силах отделаться от своих подозрений. — А что ты здесь делаешь?

Джойл моргнула, по всей видимости, удивленная вопросом.

— Преподаю.

Дон недоверчиво посмотрел на нее.

— И что же? — скептически проговорил он.

— Историю моды, — ответила Джойл, поджав губы, недовольная его грубым тоном. — С часу до трех, каждую среду.

Донован проглотил эту информацию без всякой реакции.

— Это как-то связано с твоим нарядом?

Джойл глубоко вздохнула, успокаивая себя. Глаза ее готовы были испепелить все на своем пути, но она старалась сдержаться. Возбуждение всколыхнулось у Дона внутри, немного потеснив гнев.

— У меня дома обширная коллекция модельной одежды, — ответила она, заставляя себя говорить спокойно. — И каждый раз я надеваю что-нибудь из нее, чтобы мои студенты могли увидеть и пощупать настоящую вещь. Сегодня по погоде пришлось надеть эту накидку. Она девятнадцатого века. Шелк и бархат. Что еще тебя интересует?

— А куда ты так торопилась? — продолжал допрашивать Дон.

— Домой! — взорвалась Джойл.

— А ты случайно не пытаешься скрыться с места преступления?

— Какого еще «преступления»?

— Какая-то женщина проникла в мою машину.

Терпение Джойл лопнуло. В одной руке у нее была папка с какими-то бумагами, а другой она уперлась Дону в грудь, пытаясь оттолкнуть в сторону и освободить дорогу. Он посторонился, но, прежде чем Джойл ушла, поймал ее за руку.

— Ответь, пожалуйста!

Джойл высвободила руку, бросив на него взгляд, который мог бы расплавить кусок стали.

— Я не влезала в твою машину! — закричала она, окончательно потеряв контроль над собой. — И весьма сожалею, что ты так мог обо мне подумать. Я только что вышла из класса. Если тебе угодно, можешь спросить у преподавательницы театральной студии, мы с ней только что разговаривали насчет костюмов для пьесы прошлого века.

Злость Донована понемножку утихала. Все, что он знал о ней, говорило за то, что его подозрения просто нелепы. Но ведь она была здесь, и притом убегала.

— Ну, а тогда почему ты бежала?

— Потому что мне холодно! — прокричала Джойл. — Эта накидка, конечно, романтичная, но не так уж и согревает. А кстати, раз уж на то пошло, что ты сам здесь делаешь?

— Меня пригласили выступить в классе рисования, — ответил Донован.

— И что, это дает тебе повод вести себя как кретин?

В первый момент он не нашелся что сказать. Понятное дело, он ошибся. Он не знал, как объяснить ей свое поведение. Но, не желая признавать, что свалял дурака, Дон решил попробовать фокус, которым всегда пользовался Вэл. Он взял выбившийся сзади из ее прически локон и потянул ее к себе. Сам не зная почему — ведь обычно он не питал склонности к холодным, неподатливым женщинам, — Донован вдруг захотел испытать ее темперамент. Наверное, потому, думал он, что чувствовал, что заслужил ее гнев. Но когда его губы коснулись губ Джойл, нужда искать причины отпала сама собой. Он крепко обнял ее, почувствовав в первое восхитительное мгновение, что она почти сдалась, поддавшись соблазну, но затем Джойл оттолкнула его, свирепо глядя снизу вверх, рассыпав конспекты по влажной траве.

— Слушай меня, — тихо, угрожающим тоном проговорила она. — Я никогда не относилась к женщинам, которые бросаются на шею тому, кто их оскорбил. Я знаю, что твой прекрасный Вэл в такое не врубается, но тебе бы стоило, если ты собираешься общаться по-соседски со мной. Хотя вряд ли я когда-нибудь захочу тебя видеть. И если ты окажешься где-нибудь поблизости…

— Я подумал, что это ты та женщина, которая оставила мне тогда записку, — прервал ее Донован, опасаясь, что эта тирада может еще долго не кончиться и что Джойл будет распаляться все больше от собственных слов.

Она умолкла. Когда ее захватила ярость, Дон решил было, что все кончено. К счастью, любопытство взяло верх.

— Да зачем и кем это сделано?

Ирвин объяснил, о чем он подумал, когда увидел, как кто-то убегает, укрывшись накидкой.

Сначала я не знал, кто это. Потом, когда увидел, прикинул, что все сходится. Ты как раз была поблизости, и у тебя была возможность…

— Ну конечно, это произошло как раз в ту ночь, когда Ева заболела. Я развлекалась, опорожняя бензобак в промежутках между укачиванием ребенка, сменой постели и попытками урвать хоть часок сна для себя самой. — Поглядев на него с отвращением, она наклонилась, чтобы подобрать рассыпавшиеся листки.

Донован сел на корточки, чтобы помочь ей.

— Прости меня, — проговорил он искренне. — Я почти с самого начала понял, что ошибся, но ты была такой хорошенькой в гневе…

— Знаешь что, играй в эти игры с кем-нибудь еще.

Донован подравнял собранные листки и протянул ей.

— Да ладно тебе, — проворчал он с усмешкой. — Я же рисую комиксы, так что у меня почти ко всему шутливый подход.

Джойл хотела забрать бумаги, но Донован удержал их. Он посмотрел ей в глаза и произнес:

— Тебе ведь нечасто удается развлечься, а?

Он увидел, как глаза ее сузились, а губы сжались. Он был прав, и его слова задели ее даже больше, чем Дон предполагал. Он почувствовал отчаянное желание изменить ситуацию.

Это совсем не тот мужчина, которого я угощала «радостью сердца» у меня на кухне на прошлой неделе, подумала Джойл. Этот тип способен заподозрить ее в воровстве, пусть даже всего лишь канистры бензина, и находил забавным издеваться над ней, только чтобы посмотреть, какая она хорошенькая, когда злится! Она снова почувствовала себя смущенной, разозленной, выведенной из равновесия. Как можно так ошибиться в человеке? Да и вообще, стоило ли ей самой усложнять себе жизнь?

— В виде извинения, — проговорил Донован, — можно мне пригласить тебя к себе на чашку кофе?

Но Джойл все еще была раздражена, чтобы быть вежливой.

— У меня есть прекрасная чайная, где можно приготовить кофе по любому рецепту, известному людям. С какой стати я пойду пить кофе к тебе?

Донован протянул руку и аккуратно надел на нее капюшон, придерживая его так, чтобы не смять ей прическу.

— Ну, просто чтобы переменить обстановку, — ответил он, осторожно заправив выбившийся локон. — Из моего окна открывается чудесный вид на океан, который тебе загораживает холм. И потом, я унаследовал от тетки целый сундук старинных вещей, но так и не знаю, что мне с ними делать. Может, ты подскажешь? — Это он оставил напоследок и произнес с нарочито наигранным безразличием.

Ее любопытство среагировало как надо.

— А что там за вещи?

Донован пожал плечами.

— Да так, платья, какие-то безделушки.

Джойл подозрительно посмотрела на него.

— А почему же ты об этом раньше не говорил?

Донован улыбнулся.

— Я же не знал, что ты такими вещами интересуешься, — ответил он.

Джойл вздохнула. Пожалуй, можно было бы простить его грубость, подумала она. Возможно, если бы кто-нибудь выкачал бензин из ее машины, оставив такое идиотское послание, что его даже поместили на первой полосе «Старз», она вела бы себя точно так же подозрительно и несдержанно. И его прикосновение… Оно тоже, конечно, оказало свое влияние. Джойл хранила воспоминания о таких прикосновениях с той поры, когда она влюбилась в мужа. Могло теперь случиться что-нибудь подобное? Что же, по крайней мере, у нее был шанс.

— Пойдем, — уговаривал Донован, обняв за плечи, чтобы проводить до ее машины. — Заезжай ко мне, я покажу тебе, что оставила мне тетка, потом поболтаем за чашкой кофе.

Джойл слабо улыбнулась, размышляя, что, даже если ей не повезет, все равно эти отношения могут дать ей больше, чем многие другие вещи в жизни.

— Ну, хорошо.

— Ну и отлично. — Донован подождал, пока она садилась в машину. — Поезжай аккуратно, — предупредил он на прощание.

Когда машина Джойл скрылась из виду, Донован вдруг почувствовал угрызения совести, ведь этот разговор за чашкой кофе будет вовсе не о теткином сундуке.

VI

Из окна комнаты, где Донован работал, открывался поистине фантастический вид. Небо сливалось на горизонте с океаном, казалось, в окно заглядывала сама бесконечность.

— Похоже на край земли, да? — проговорил он, ставя на рисовальный стол перед Джойл дымящуюся чашку кофе. — Иногда я скучаю по Нью-Йорку. Он всегда в огнях, как рождественская елка, даже в самую глухую полночь.

— Ты в Нью-Йорке, наверное, никогда не видел восхода, — ответила гостья, оторвав взгляд от великолепного зрелища, чтобы взять кофе. — Здесь восходы просто чудесны. Вчера, например, казалось, что день встает прямо из глубин океана.

Она глотнула из чашки и почувствовала привкус спиртного.

— М-м-м, — протянула она. — Бренди.

— Ну, раз уж я держал тебя так долго на холоде, — объяснил Дон, беря ее за руку, чтобы отвести в гостиную, — то просто обязан восполнить недостаток тепла.

— Ой, а это кто такой? — Женщина присела на корточки, чтобы погладить ушастого рыжего пса, который разлегся под столиком.

— Это Вик, — ответил Дон. — Мой главный критик.

Донован жестом показал Джойл на диван, и она села на среднюю подушку.

В обширной гостиной преобладали темно-коричневые и бежевые тона с вкраплением красного. Дубовая отделка, незадрапированные окна, выходящие на океан, и простая незамысловатая мебель напоминали ей колониальный стиль в сочетании с современным комфортом. Лампа на столе, сделанная в форме каретного фонаря, освещала комнату мягким светом.

— Располагайся, — произнес Донован. — А я пока пойду, принесу сундук.

Он исчез в коридоре, ведущем в спальню, и через минуту вернулся обратно. Джойл отставила в сторону чашку, чтобы освободить место на столе для широкого и глубокого сундука. Дон открыл его и снял белую салфетку, которая скрывала содержимое. Вниманием Джой тотчас же завладела небольшая, обшитая бисером дамская сумочка яркой, ягодной, расцветки. Едва сдерживая восхищение, Джойл достала ее, осмотрела, затем раскрыла, обнаружив внутри изношенную, но еще крепкую подкладку, а также серебряный гребень и разрисованную цветочками пудреницу.

— Не возражаешь, если я открою? — спросила она у Донована.

— Нет, конечно, — улыбнулся он в ответ.

Женщина была очаровательна в своей нетерпеливости, отметил он с удовольствием, точно так же, как и часом, ранее, когда он увидел воочию ее темперамент. Ему было даже несколько жаль, что она выглядела сейчас так совершенно: такая, она, пожалуй, не согласится на то, что он ей собирался предложить.

Джойл стала открывать пудреницу. Замочек поддался не сразу. На удивление, содержимое ее еще источало благоухающий аромат. Джойл поднесла пудреницу к лицу и посмотрелась в потемневшее зеркальце.

— А твоя тетя была блондинкой? Дон тоже заглянул в зеркальце.

— А как ты догадалась?

— По оттенку пудры.

Джойл аккуратно закрыла пудреницу и осторожно положила ее на место, затем защелкнула сумочку, проведя кончиком пальца по ее расшитому бисером боку.

— Хорошо бы посмотреть на платье, с которым ее носили, правда? — сказала она.

— Она там внизу, я думаю.

— Точно? — Джойл начала рыться в сундуке, вынув оттуда несколько пар перчаток, меховую накидку, коробочку поменьше с ювелирными изделиями и расписной веер. Наконец на свет явилось платье с осиной талией. Его расцветка была чуть бледнее, чем у сумочки, но тех же тонов и с тем же орнаментом бисера.

Джойл встала, желая встряхнуть его, и Донован инстинктивно взялся за нижний конец, чтобы помочь ей. Свет лампы отразился в бисере, которым был обшит лиф платья, и художник на секунду увидел Джойл на викторианском балу, кружащуюся в танце с неким элегантно одетым молодым человеком, и был удивлен, почувствовав укол ревности к тому, кто существовал лишь в его воображении.

Джойл была просто зачарована сундуком, и Дон даже пожалел, что эти платья и аксессуары так завладели ее вниманием. Он привел ее домой неспроста, и пора уже было переходить к делу, но, прежде чем вымолвить слово, Донован поднял глаза на гостью и увидел, как она оглядывается по сторонам в поисках зеркала.

— У меня в спальне есть зеркало, — проговорил он невинным голосом.

Но женщину это не обмануло. Она понимающе усмехнулась и подошла к большой стеклянной двери шкафа.

— Мне и этого хватит, спасибо… Ты знаешь, тебе так повезло с этим наследством, — проговорила она, приложив к себе платье и медленно поворачиваясь перед отражением.

Дон оперся локтем на спинку дивана.

— Да, знаю. Я подумал, может, мне надеть его на церемонию вручения наград торговой палаты в марте.

Смеясь, Джойл вернулась к столу.

— Я имею в виду, что здорово, когда владеешь платьем и сумочкой, которые явно принадлежали изящной и стильной даме. Может быть, она даже сшила их собственными руками. Там на них нет этикеток, а в то время женщины нередко сами себе шили выходной наряд.

Она стала аккуратно складывать его, чтобы положить обратно в сундук.

— У меня дома есть специальная бумага, которой нужно накрывать такие вещи, чтобы однажды уже наши внуки могли увидеть, что не все прекрасное в мире работает от батареек. Я дам тебе такую бумагу.

— Я думал подарить это платье тебе, — сказал Донован.

Джойл остановилась, ее рот раскрылся, а глаза расширились как блюдца.

— Что? — наконец выдохнула она. Донован, наконец, поймал ее на удочку.

— Ты не хотела бы его иметь? — продолжил он осторожно.

Какое-то мгновение гостья пребывала в растерянности.

— Нет, — наконец ответила она, но затем быстро поправилась. — То есть да, конечно. Кто бы не хотел? Но, оно же твое. Я имею в виду, оно должно остаться в твоей семье.

Донован пожал плечами.

— Вся моя семья — это я. Отец мой умер, братьев и сестер у него не было. А у нас с Фанни детей, слава Богу, нет…

Донован взглянул на нее и увидел в ее глазах сострадание. Он остро почувствовал одиночество и вместе с тем отчетливо ощутил, как он нуждается в Джойл.

— Но почему ты должен отдавать его мне? — спросила она.

Он выдержал ее взгляд. Он собирался сказать правду, но это нужно было сделать осторожно.

— Потому что ты любишь старые вещи. Потому что ты сможешь оценить его и заботиться о нем. И наконец, потому… — Он сглотнул. — Потому что я чувствую, что ты не безразлична мне.

Сердце женщины сильно заколотилось, пульс участился. Неужели он чувствовал то же самое? Неужели это был не сон? Неужели она, наконец, во второй раз нашла подходящего мужчину, проведя с ним вместе всего несколько часов?

— Правда?

Донован взял ее за руки, все еще лежащие на сундуке, почувствовав, как они дрожат, и повернул лицом к себе. Он поколебался мгновение, потом посмотрел в бархатные карие глаза и решил идти до конца, чего бы это ни стоило.

— Да, — произнес он, взяв ее руки в ладонь и накрыв их другой. — Прости меня за то, что я сегодня тебе устроил. Ты же понимаешь, я стал в последнее время так подозрителен насчет женщин.

Джойл не имела ничего против того, чтобы быть великодушной.

— Да, но тебе нужно оглядеться вокруг, и ты увидишь, что не все женщины убегают, когда у них какие-то проблемы. У большинства из нас просто потрясающая выдержка.

Донован откинулся на спинку дивана и притянул ее к себе так, что она оказалась в его объятиях. Джойл выглядела настороженно, но он заметил интерес в ее глазах.

— Это обещание? — спросил он, коснувшись ее щеки и проведя большим пальцем по выпуклости скулы. Ее кожа была такой мягкой — мягче, чем у любой из женщин, до которых он когда-либо дотрагивался.

— Ну, я не могу говорить за других женщин, — сказала Джойл. Дон почувствовал теплоту в ее взгляде.

— Я хочу, чтобы ты говорила за себя.

Он твердо помнил о намерениях сдержаться, но воображение, просто сводило его с ума. Руки Дона была спокойны, но все внутри дрожало от нетерпения. Он представлял ее в своей постели.

Мысли Джойл вышли из-под контроля, но ей нужно было думать не только о себе.

— Нужен необыкновенный мужчина, чтобы…

— Когда я держу тебя в руках, — услышал Донован себя, — я чувствую… знаешь… что-то необыкновенное!

Он понятия не имел, как эти слова смогли вырваться. Они были полной правдой, но он совершенно не собирался произносить этого вслух. Он очень внимательно все обдумал. Пора переходить к делу.

— Дорогая, — произнес он, голос его был полон нетерпения, — Я хочу сказать, что я думал об этом.

Джойл услышала первый предупредительный звонок. Что же он мог думать «об этом»? Как будто все получилось не само собой. Как будто он заранее все рассчитал.

Да нет, не может такого быть, сказала она себе. Просто он нервничает. И она нервничает. Не так-то легко открыться в любви, особенно мужчине, который видел не так уж много ее от женщины, с которой связал судьбу. Она прислонилась головой к его руке и доверительно спросила:

— А что ты думал об этом?

— Я подумал, что у нас могло бы быть что-то вроде… партнерства.

Донован не мог понять, почему ему было так трудно выговорить последнее слово. Оно неожиданно застряло на языке, и его пришлось вытолкнуть силой. Пульс Джойл участился. Она придвинулась поближе.

— Партнерства?

— Да, ты и я.

Джойл показалось, что она слышит, как ангелы играют на небесах. Она сжала пальцы на руке, которую Дон держал в своей.

— Вместе… — проговорила она. Донован вроде бы немного поколебался.

— Ну да, — проговорил он, наконец, и Джойл услышала второй предупредительный звонок. Тон, которым были произнесены эти слова, подходил скорее для «да нет».

Джойл сидела не шелохнувшись, боясь спугнуть счастье.

— Вместе, — повторила она, пытаясь приободрить его, чтобы он смог продолжать и в то же время, чтобы убедить себя.

Донован испытывал те же ощущения, как тогда, когда он обнимал ее, стоя на скамейке в магазине. Неожиданно мысль о том, как бы не провалить все, показалась ему отчаянно важной.

— Мой опыт показывает, — проговорил он, с досадой отметив, что его слова звучат как статья из научного журнала, но раз уж он начал, нужно было продолжать, — что глупо рисковать сердцем в отношениях с женщиной. — Для него эта мысль казалась неоспоримой, но неожиданно он почувствовал, что она нуждается в оправдании. — Нельзя требовать от двух людей, совершенно по-разному видящих и чувствующих, чтобы они поклялись, что проведут вместе всю жизнь.

Третий, последний звонок! Джойл почувствовала, как ледяной душ разочарования окатывает ее с головы до ног, но не шевельнулась. У нее было предчувствие, что энергия ей еще понадобится в дальнейшем. Она стала ждать.

— Тебе повезло с замужеством, — продолжал тем временем Дон, приняв ее молчание за знак согласия. — Но сейчас ты одинока, а мне…

…Мне тоже одиноко, подумал Донован. Почему же так трудно было признаться в этом? И он выбрал самый честный вариант:

— А мне нужна женщина. Ты.

Больше Джойл не могла оставаться в неподвижности, иначе бы она врезала ему кулаком в солнечное сплетение. Она поднялась и отошла к окну. За то короткое время, пока они разговаривали, на улице стемнело. Как по заказу, усмехнулась женщина про себя.

Дон тотчас же последовал за ней, обнял за плечи, губы его почти коснулись ее уха.

— Я знаю, это звучит… бесчувственно… если вырвать из контекста. Но если хорошенько подумать, достаточно разумно. Я в состоянии… — Снова ему пришлось выдавливать из себя фразу. Так он и сделал, весьма раздраженный самим собой, а также еще чем-то, чего он не мог толком понять. — …помочь тебе материально, а ты, — продолжал он твердо, — в состоянии доставить мне удовольствие.

Донован закрыл глаза, удивляясь, почему так паскудно звучит то, что казалось так разумно. Джойл по-прежнему молча, смотрела в окно.

Ты все испортил, Ирвин, сказал он себе. Сейчас она повернется, залепит пощечину и выйдет вон. Он никогда больше ее не увидит, разве что когда Джойл будет выбрасывать мусор у себя на заднем дворе.

Джойл почувствовала, как он крепко прижал ее к себе и поцеловал в висок.

— Понимаешь? — прошептал Донован.

Она понимала. Он был несчастной жертвой постоянных предательств в любви и жизни, и она должна была спасти его от самого себя. Она сомневалась лишь, хватит ли у нее сил.

Женщина повернулась, стараясь улыбаться так тепло, как только могла после этого ледяного душа. Она обняла его за шею и нагнула, чтобы поцеловать.

— Конечно, я понимаю, — сказала она дружелюбно. — Ты хочешь платить мне за секс.

VII

Ее слова, сказанные нарочито сладким тоном, прозвучали грубо и непристойно.

— Ну, я бы не хотел говорить именно так, — нахмурившись, произнес Донован.

— Да ладно уж, давай говорить без обиняков, — ответила Джойл, беря его за руку и ведя обратно к дивану.

Она усадила Дона, и сама села рядом на прежнее место, прислонившись коленями к его ноге, затем обвила руками его шею и мягко, счастливо рассмеялась.

— Мы оба взрослые люди, так что ты можешь говорить со мной прямо, я все понимаю. — Джойл положила голову на плечо мужчине и вздохнула. — Если честно, я давно уже ждала, чтобы в один прекрасный день явился какой-нибудь мужчина в шляпе и смокинге и упростил мне жизнь.

Упростил? Донован недоумевал. Ему-то все сейчас казалось неожиданно сложным.

Джойл подняла голову, сложив руки у него на плечах, и улыбнулась, глядя в его настороженные глаза. Где-то в глубине души, если отбросить злость и желание возмездия, она была даже довольна собой. Она поцеловала складку у него на подбородке.

— Я только не ожидала, что он окажется героем комиксов.

— Автором комиксов, — поправил Дон. — Это Вэл герой комиксов, а я — автор.

— А, ну да.

Слова ее прозвучали чересчур сухо, но по-другому не получилось. Донован еще сильней нахмурился и принялся пристально изучать ее лицо, надеясь, как она предполагала, найти в ее глазах проблеск снисходительности. Она продолжала смотреть на него невинным взором.

— А сколько ты собираешься платить мне? — спросила она.

Дон вздохнул то ли с раздражением, то ли с удивлением, Джойл не поняла.

— Ну… можешь быть уверена, я… Я уж не поскуплюсь.

— Ах, ну да, — понимающе кивнула она. — Как же ты можешь решить, сколько платить, не узнав… ну… чего я стою.

— Джойл. — простонал Дон.

— Да ничего, все в порядке, — произнесла она, обнимая его, чтобы успокоить. — Я все понимаю. Я же деловая женщина, ты не забыл? Я не выкладываю деньги за товар, пока не проверю, действительно ли он стоит того.

Донован чувствовал себя так, словно утопал в навозной яме, которая засасывала его все глубже. Он не ожидал, что она прореагирует таким образом. Он, конечно, надеялся на согласие и взаимопонимание, но он не ожидал от нее такого грубого рвения в том, что касалось сути вопроса. Он встал сам и поднял на ноги ее.

— Давай обсудим детали в другой раз, — проговорил он, чувствуя себя все более муторно.

Женщина выглядела разочарованной.

— А разве ты не хочешь?.. — Она показала пальцем в направлении спальни.

— Джойл! — Он схватил ее за плечи, расстроенный и раздраженный. Она смотрела на него большими обиженными глазами, и Донован удержался от того, чтобы встряхнуть ее, вместо этого он погладил ее руки и произнес уже тише: — Нет. Сейчас я хочу, чтобы ты отнесла платье и сумочку в сундучке домой, а… завтра вечером я заеду за тобой, мы где-нибудь погуляем или сходим в кино, потом поужинаем у меня. А потом уже посмотрим… как ты будешь настроена.

Завтра. Вот и прекрасно. Может быть, до завтра они придут в себя.

Что-то промелькнуло в ее глазах, что-то, что затмило их ясность. Дон попытался было рассмотреть это, но через секунду все уже было по-прежнему.

— Ты уверен, что хочешь подарить мне платье? — спросила Джойл.

— Абсолютно.

Он попытался сложить его обратно в сундук, но Джойл, видно, не понравилось, каким образом он это делал. Она отстранила его и уложила платье сама с любовью и заботой, а затем засунула сумочку в его складки. Если ее план и не сработает, подумала она, то, по крайней мере, платье останется у нее. Дон будет в таком случае просто недостоин владеть им.

Донован помог ей надеть накидку и донес сундучок до двери. Там Джойл обернулась, чтобы принять его, улыбаясь со всей любовью, которая, увы, была так грубо растоптана. Она заметила, как его взгляд тоже потеплел в ответ на ее. Интересно, думала она, возможно, у него еще есть надежда. Время покажет.

— Спасибо за платье, — мягко произнесла Джойл.

— Не за что. — Губы Донована приблизились к ее губам, взгляд бродил по ее лицу. — А ты не сердишься?

— Конечно, нет. — Она прикоснулась рукой к его щеке, приподнялась на цыпочках и подарила ему нежный и долгий поцелуй. Дон выпил его, как некую чашу успокоения. А когда она отняла свои губы, он улыбнулся и снова выглядел уверенным.

— И знаешь, что? — мягко и насмешливо сказала Джойл.

Дон опять почувствовал себя погано.

— Что? — спросил он, подобравшись.

— Это платье такое великолепное, — она кокетливо повела плечами, — что я даже не возьму с тебя денег в первый раз. До завтра!

Когда Джойл обернулась, чтобы подмигнуть ему, тот стоял, прислонившись к дверному косяку, закрыв глаза рукой.

Они вышли из кинотеатра, держась за руки. Было уже за десять, и в городке все стихло, если не считать слабого гудения неоновых вывесок и дождя, что барабанил по крышам автомобилей.

— Жаль, что из-за непогоды нам не удалось погулять в парке, — проговорила Джойл, когда они остановились под навесом, наблюдая, как струйки воды сбегают на землю. — Хотя фильм был просто чудесный.

Они смотрели новую ленту о преуспевающей деловой женщине, которая бросила свою карьеру в Чикаго, чтобы выйти замуж за доктора из маленького городка где-то в Калифорнии.

Дон снисходительно улыбнулся, помогая спутнице надеть капюшон.

— Да, фильм отличный, если ты веришь в сказки. Постой здесь, я подгоню машину.

Джойл ухватила его за рукав.

— До нее всего полквартала, — сказала она, вытягивая его на дождь из-под козырька над входом в кинотеатр. — Так что я пойду с тобой. А в сказки я верю. По-моему, все верят.

Донован прижал ее к себе, стараясь уберечь от дождя.

— Ну, разве что дети.

Джойл усмехнулась.

— Это комиксы только для детей, а в сказках все могут найти что-то ценное для себя.

Донован игриво ущипнул ее за плечо.

— Фильм абсолютно нереалистичен.

— Потому что они полюбили друг друга?

— Потому что она бросила то, к чему стремилась. Такого просто не бывает.

— Любовь способна сотворить что угодно, — продолжала настаивать Джойл, пока они бежали до перекрестка, чтобы перейти на другую сторону улицы. — Она может превратить сказку в быль и мечты в реальность.

Они остановились у светофора, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Дождь гудел вокруг них, словно какое-то живое существо.

— Для среднего человека, — проговорил Дон, — воплощение мечты в реальность означает не более чем комфорт, удовлетворение основных потребностей и совместимость с партнером. А любви не бывает.

— Бывает, — твердо сказала Джойл. — У меня она была.

— Джойл… — начал, было, Дон, но тут красный свет погас, они побежали на другую сторону, и фраза так и повисла в воздухе.

Она снова прижал ее к себе.

— Поехали домой. Посидим у огня, выпьем бренди, а потом подумаем, чему посвятить остаток вечера.

Ну что ж, сказала про себя женщина, я дала тебе шанс.

Они поспешили к «феррари», припаркованному возле почтового ящика и автомата для продажи газет. Взгляд Джойл упал на заголовок, и она купила свежий номер, пока Донован возился с ключами.

— «Она возвращается», — прочитала Джойл, указывая на набранное огромными буквами заглавие, когда ее спутник помогал ей усаживаться в салон.

— О нет! — простонал Донован. — Только не говори, что газетки пронюхали про то, что она опять залезла в мою машину.

Джойл подождала, пока он разместится за рулем, после чего прочла статью вслух.

— «Разгневанная женщина, жертвой которой пал на прошлой неделе известный Донован Ирвин, снова вышла на тропу войны. На этот раз она избрала мишенью некоего Лесли Колума, молодого инженера береговой охраны, приписанного к катеру «Вайнд». Его новый джип, который был приготовлен для отправки в Калифорнию, куда перевели его владельца, исчез без следа. Колум сообщил, что оставил машину у дока для последующей транспортировки к месту назначения.

Не обнаружив автомобиля в оговоренном месте, служащий транспортной компании позвонил Колуму, который подтвердил, что оставил его на стоянке. Служащий заявил о пропаже в полицию.

Лесли Колум сообщил правоохранительным органам, что получил на свое имя бандероль, содержащую письмо, в котором говорилось, что машина была «передана другому владельцу». Он отказался поделиться подробностями письма, но рассказал, что в бандероль был также вложен пакетик с шоколадной конфетой-поцелуем — такой же, которая сопровождала записку, полученную Донованом Ирвином.

Похоже, что эта таинственная незнакомка, эта Шоколадная Мстительница объявила настоящий бой мужчинам…»

Статья на этом еще не закончилась, но Джойл оторвала глаза от газеты и посмотрела на Дона в восхищении.

— Невероятно! Надо же, как она отважна! Они назвали ее Шоколадной Мстительницей!

Нахмурившись, он отобрал у нее газету и бросил на заднее сиденье. Затем он обнял Джойл и, сорвав с головы капюшон, поймал пальцами ее локон.

— Я думал, ты верила, что Вэл не всегда является копией меня самого.

Она ласково провела кончиком пальца по его щеке.

— Но ты ведь доказал, что я ошибалась.

По ее тону никак нельзя было сказать, что она его обвиняла, однако Донован все равно почувствовал это. Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Ты уверена, что хочешь пойти со мной?

Ты можешь это сделать, сказала Джойл твердо сама себе. Нечего беспокоиться о его чувствах. Хотя на самом деле ее неохота выполнять задуманный план объяснялась в большей степени ее собственными чувствами. А они все были сосредоточены на этом великолепном, иногда нежном, иногда смешном и почти всегда несносном мужчине. Она хотела бы дать чувствам волю, позволить им завладеть собой, а вместо этого он вынуждал ее подавлять их и притворяться, что она приняла его предложение… Приняла правила его игры вместо его любви!

Джойл обвила шею Донована, как она обычно делала, с тем, чтобы его взгляд, слух, все осязание и обоняние занимала только она, затем ухватила зубами его нижнюю губу и игриво потянула.

— Да, — произнесла она соблазнительным шепотом.

Потом она добавила что-то еще, но Донован, поглощенный ощущениями, толком не вник в ее слова.

Джойл поцеловала его так, как никогда не целовала раньше. Он чувствовал ее губы, ее язык, ее зубы. Ласки ее были безумно страстны, обезоруживающе нежны и удивительно изобретательны. Казалось, она вмиг завладела его мыслями, чувствами, мечтами. Она просунула руку под его свитер, и он ощутил прикосновение пальцев сквозь хлопок футболки.

И тут до Дона неожиданно дошел смысл слов, произнесенных Джойл несколькими секундами раньше. Он ухватил ее за запястье и, оттолкнув от себя, усадил на место.

— Что ты сказала? — проговорил он жестко. Джойл растерянно посмотрела на него.

— Когда?

— Когда я спросил, уверена ли ты, что хочешь пойти со мной.

Джойл сделала вид, что копается в памяти.

— Я сказала «да», — ответила она с невинным видом, которому Донован все меньше и меньше доверял. — А…

— После этого, — рявкнул он.

— Я сказала, что ты обещал не поскупиться.

Донован являл собой прямо-таки образец оскорбленного достоинства.

— То есть между нами был такой разговор: «Ты уверена, что хочешь это сделать?» — Он ткнул себя в грудь, чтобы показать, что это были его слова. Джойл кивнула. — А ответ, — он указал теперь на нее, — был: «Да. Ты же обещал, что не поскупишься». Так было дело?

Джойл снова кивнула, сохраняя невинное выражение лица.

— Точно, слово в слово. Но не поним…

Донован Ирвин завел машину, резко вывел ее со стоянки и быстро поехал в сторону пляжа.

— А ты не можешь сказать мне, в чем дело? — тихо спросила Джойл. — Если ты недоволен тем, что я делаю это за деньги, то совершенно непонятно, почему ты расстраиваешься. Это же твоя собственная идея.

— Можно было отнестись к ней и с большей тонкостью, — сердито ответил Дон.

— Как можно относиться с тонкостью к тому, — спросила Джойл, — что ты предложил мне деньги за…

— Хватит! — крикнул он, со скрипом затормозив у крыльца ее дома, и, прежде чем Джойл успела еще раз поинтересоваться, в чем дело, они уже стояли у двери.

— Где твой ключ? — спросил Донован.

— А я и не брала с собой ключ. Рита осталась с ба…

— Тогда звони.

Однако звонить в дверь им не потребовалось. Она сама распахнулась, и на пороге показалась улыбающаяся Рита с Евой на руках. Правда, увидев их лица, Рита сразу перестала улыбаться.

— Дядя! — радостно воскликнула Ева, протягивая к Доновану руки.

Сначала Джойл показалось, что он даже не ответит, но Дон, не меняя сердитого выражения лица, ухватил ее маленькую ручку в свою и неожиданно мягко сказал:

— Привет, пуговка.

Затем он посмотрел на мать девочки, в его взгляде явственно читалось разочарование. А потом он повернулся и ушел.

Джойл взяла Еву на руки и, крепко прижав, вошла в дом.

— Гляжу, у вас не так уж удачно все сегодня сложилось, — сочувственно проговорила Рита.

Джойл вздохнула и протерла глаза.

— На самом деле, — сказала она мрачно, — все прошло точно по плану.

Только она не ожидала, что успех принесет ей так мало удовлетворения.

VIII

— Она собиралась сделать это за деньги! — прокричал Донован, ни к кому конкретно не обращаясь.

Он лежал в темноте на диване, который еще хранил запах духов желанной женщины. Вик втиснулся между хозяином и спинкой дивана. При выкрике он поднял голову.

— Да, я действительно предложил ей деньги, — продолжал Дон. — И я на полном серьезе собирался ей их дать, но не потому, что хотел платить, а просто потому, что подумал, что она захочет чего-то взамен, а мне нечего было ей предложить. О Господи!

Он закрыл лицо локтем, стараясь стереть из памяти картину, как она стоит перед ним и смотрит на него так, как будто ничего на свете не хочет больше, чем его. И все это, оказывается, только из-за денег.

Рассудок уже в десятый раз с тех пор, как они расстались там, на крыльце, напомнил Доновану: ты же сам предлагал ей деньги.

Он поразмыслил над этим секунду и подытожил: ты решил, что не можешь дать ей любовь, так что же, черт побери, заставило тебя думать, что она может полюбить? Мужчину, которого Джойл любила, она потеряла. А ты просто случайный человек, на котором она остановила внимание лишь из-за секса и кошелька, то есть почти того же самого, чего ты сам хочешь. Так откуда столько негодования?

На этот вопрос он не мог найти ответа. Обычно мир представлялся ему ясно и четко, но в последнее время все в нем вдруг начало резко меняться.

Он вспомнил, как она целовала его, как кончики ее пальцев гладили его через футболку, и чувствовал одновременно и возбуждение и отвращение, а больше всего — сожаление.

Единственное, в чем Донован был твердо уверен, так это в том, что очень хочет заполучить ее, причем — и это было труднее всего принять — даже если ему придется отказаться от своего предложения. Он либо добьется ее, либо умрет, пытаясь достичь цели.

И мозг его начал рисовать в воображении могильные плиты.

Ему виделось, как Джойл вставила букет шелковых фиалок в круглую накрахмаленную салфеточку и перевязала его. Затем она прикрепила снизу ленточку, а концы ее завязала сбоку бантиком. В итоге вышло нечто романтическое — этакий подарок из прошедших времен.

Джойл сидела в своей гостиной на диване, и на кофейном столике вокруг нее были разложены фиалки, ленточки и салфетки. Ева возилась возле нее на полу, играя в куклы и игрушечные кухонные принадлежности, а бабушка расположилась, напротив в кресле и следила, как разворачиваются события в каком-то мюзикле тридцатых годов.

И я полностью удовлетворена сложившейся ситуацией, сказала себе Джойл. Это моя семья, воля судьбы и я люблю их больше собственной жизни. И мне не нужен мужчина, который заставил меня вновь почувствовать себя женщиной. Мне не нужен…

Она вздохнула, вставляя в салфетку очередной букетик фиалок. Может, он мне и не нужен, однако прикосновения его, бесспорно, пришлись по вкусу. Когда Донован не вел себя как идиот, она чувствовала себя с ним так же, как когда-то с мужем, — особенной, нужной, желанной. Ей будет не хватать этого.

Что ж, ты сама себя обхитрила, подумала она. Надо было с самого начала сказать ему, что ты думаешь о его шизоидных идеях, вместо того чтобы самонадеянно стараться строить из себя героиню, которая спасет его от самого себя. Особенно когда на самом деле она делала это для того, чтобы спасти его для себя.

Живи и учись, подумала она философски, привязывая ленточку к очередному букету.

Зазвенел дверной звонок. Джойл от неожиданности вздрогнула, и все ленточки и салфетки, которые лежали у нее на коленях, оказались на полу. Ева взяла мать за руку и потянула к двери.

Джойл открыла и неожиданно увидела перед собой букет роз — не меньше дюжины. Огромный букет дополнялся веточками папоротника. А того, кто принес его, первой заметила Ева. Она обхватила облаченную в джинсы ногу и радостно воскликнула:

— Дядя!

Джойл взяла цветы и увидела, наконец, Донована, одетого в кожанку поверх черного свитера с высоким воротом. Она обратила внимание, как темная одежда удачно оттеняет синеву его глаз.

При виде Дона, да еще держащего в руках нечто вроде символа перемирия, Джойл ощутила легкую дрожь. Но вместе с тем неожиданно она вдруг почувствовала себя готовой начать все сначала.

Джойл понюхала розы. Донован поднял Еву на руки.

— Привет, — сказал он. — Послушай, мы не могли бы забыть о том, что я говорил до сих пор? Позволь мне объяснить, что я на самом деле имел в виду, когда… — Дон замолчал в поисках подходящей фразы, но, в конце концов, закончил предложение беспомощным жестом свободной руки.

— Когда ты предложил мне деньги, — ровно произнесла Джойл.

Донован безнадежно вздохнул.

— Да. Я поступил так, потому что для отношений, которые бы работали, нужно что-то давать и что-то брать. А раз я не могу дать тебе любовь, то подумал, что многим женщинам вполне хватает и… — Увидев, как потемнел взор Джойл, он остановился и быстро сменил курс. — Но теперь, когда мы выяснили, что ты не из их числа, мы могли бы обговорить все по-новому.

Звучит не так уж обнадеживающе, подумала Джойл. Он по-прежнему отказывался дать ей то единственное, чего она хотела, — любовь, а только извинялся за нетактичное предложение. Что-то подсказывало ей, что выставить его сейчас вон будет не так уж просто, и она решила до поры до времени довольствоваться даже скромными победами.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Ты не согласишься использовать мой кухонный стол в качестве стола переговоров?

Донован покачал головой.

— Я думаю, лучше мы поговорим на нейтральной территории. Я закажу на завтра столик в «Морском клубе». Ты сможешь пригласить кого-нибудь посидеть с дочерью и бабушкой?

— Думаю, да.

— Отлично, тогда я заеду за тобой в семь.

— Хорошо.

Он был раздражен, поняла Джойл, несмотря на то, что пришел извиняться. Она могла себе представить, как нелегко было такому человеку, как Дон, признать перед женщиной, что он не прав, но она подозревала, что дело было не только в этом. Похоже, он больше сердился на самого себя. Она не могла только понять, это плохо или хорошо для нее. Донован спустил Еву на пол. Та взяла его за руку и потянула в дом, но он остался на месте.

— Нет, дорогая, мне пора домой.

— Входи! — настаивала она, показывая в сторону теплой, залитой солнцем гостиной.

Анни обернулась в кресле и помахала ему.

— Входи, Кэн, — позвала она. — Ты опоздал на обед.

Дон помахал ей в ответ, затем, усмехнувшись, посмотрел на Джойл.

— Кажется, никто в этом доме не понимает, кто я такой на самом деле, — сказал он.

Наконец мать оторвала от него упирающуюся Еву и взяла на руки, отдав ей букет.

— Мне кажется, ты сам не понимаешь, кто ты такой на самом деле.

Донован не совсем разобрался, что она имеет в виду, но спрашивать об этом не хотелось. Ему не часто удавалось закончить их пререкания победой. Он только что получил от нее согласие на свидание завтра и не хотел, чтобы что-нибудь помешало этому.

Он протянул руку и провел кончиком пальца по подбородку Евы.

— Пока, пуговка, — сказал он.

— Поцелуй! — потребовала та, высовываясь из объятий матери и протягивая к нему руки. Дон наклонился, малышка громко чмокнула его в щеку, затем он вернул поцелуй. От девочки пахло какао, детской присыпкой и духами мамы.

— В семь, — напомнил он Джойл.

— В семь, — повторила она, скрывая за улыбкой волнение. — Спасибо за цветы.

Донован растворился в ночи, оставив ее с Евой, повторяющей «Пока!».

Он совсем не знает себя, подумала Джойл. Он не знает, каким он был бы в роли мужа и отца, и не догадывается, как они относились бы к нему. Будет большой потерей, если он так и не узнает этого с ее помощью.

«Морской клуб» находился на берегу океана. Какой-то предприниматель на рубеже веков добавил башенки по углам весьма неброского прямоугольного четырехэтажного в колониальном стиле здания, которое некогда вмещало шляпную фабрику, и превратил его в комфортабельный клуб с отелем и рестораном.

В фойе средневековая тема получила развитие в огромном каменном камине, развешанных по стенам цветастых знаменах с гербами и троноподобных стульях.

Джойл откинула капюшон накидки, которая удачно сочеталась с интерьером, пока они шли по фойе к входу в зал.

— В этом месте я всегда чувствую себя как принцесса, которая ждет, когда же ее принц вернется домой из похода.

Донован принял у нее накидку. Метрдотель поприветствовал их с дежурной любезностью и извинился, что их столик еще не готов.

— Похоже, весь город собрался обедать у нас сегодня, — проговорил он, склонив убеленную сединами голову и заговорщицки подмигнув. — Два дня до Святого Валентина, а любовь уже носится в воздухе. Позвольте мне позаботиться о плаще дамы, а наш паж проводит вас в зал.

Они проследовали к столику, помещавшемуся в полукруглой нише, в тихом уголке возле камина. Официант, одетый в костюм средневекового пажа, принял у Донована заказ: бутылку шампанского.

— Шампанское? — удивилась Джойл. — А что мы отмечаем?

Донован протянул руку и дотронулся до ее волос.

— Ты вся сверкаешь, — объяснил он. — Вот я и подумал, что шампанское будет как раз кстати.

Джойл потратила немало усилий, готовясь к этому вечеру, и выглядела превосходно. Она распустила волосы, а простое черное платье сидело на ней как перчатка. Но она понимала, что дело было не только в этом. Просто ее лицо сияло от чувства к Доновану, которое переполняло ее.

Она взволнованно вздохнула, собираясь задать непринужденный тон беседе.

— Никаких новостей о той, кто украла у тебя бензин? — спросила она. — Я слышала, даже какая-то радиостанция побережья рассказывала об этом.

— Да что ты! Нет, новостей не слышал: я в последнее время не вылезаю из-за рабочего стола. А что они сказали?

— Кажется, машину того парня из береговой охраны обнаружили в Портленде. По всей видимости, кто-то загнал ее на автотранспортер, который стоял возле «Таверны приключений» после того, как привез несколько новых машин. Водитель остановился переночевать в гостинице, а наутро сразу запрыгнул в кабину, не заметив странного джипа на нижней платформе, под автомобилями, которые он должен был еще отвезти в Портленд. Они обнаружили его, только когда трейлер разгружался уже на месте.

Джойл покачала головой.

— Может, ты замолвишь слово перед ней, скажешь ей, что я переменился, пока она не нанесла мне очередного удара?

Дон пристально смотрел на нее.

— А с чего ты решил, что я знаю, кто она такая?

— Это кто-то из нашего города. Сомневаюсь, что она приехала откуда-нибудь издалека для такой работы посреди ночи. Когда я в тот вечер вернулся домой из Портленда, бак оставался на четверть полон.

А в девять двадцать на следующее утро он был уже пуст. Вряд ли она могла сделать это после заката солнца, если нездешняя. Я, конечно, живу в уединении, но всегда встаю рано. И мне кажется, она это знала.

Джойл выдержала его прямой взгляд.

— То есть ты хочешь сказать, что я живу настолько близко к тебе, что вполне могу следить, когда ты уходишь и приходишь?

— Ты также упомянула, что застала рассвет в то утро.

— Когда?

— Когда я пригласил тебя посмотреть на содержимое сундука своей тетушки. Я сказал, что вид, открывающийся из моего окна похож на край земли, а ты сказала, что видела, какой чудесный рассвет был прошлым утром. То есть тем самым утром, когда кто-то опорожнил бак моего «феррари».

Джойл закрыла глаза, призывая все свое терпение.

— Я не крала у тебя бензин.

Донован миролюбиво кивнул.

— Да, я знаю. Но ты знакома со всеми в городе. Готов поспорить, что ты знаешь и эту таинственную похитительницу, только не подозреваешь об этом.

Она нахмурилась, осмысливая его слова.

— А почему ты уверен, что это не я?

— Да потому, — ответил Донован, посмотрев на нее и просунув руку под ее волосы, чтобы погладить по плечу, — что я видел, как действуешь ты. Ты не так прямолинейна в мести. Ты поступаешь гораздо тоньше.

Несмотря на все усилия, Джойл почувствовала, как краска заливает ей лицо. Он все-таки разгадал ее план.

— Твоя стратегия эффективнее, хотя, конечно, требует гораздо больших усилий, — добавил Донован, усмехнувшись.

Джойл заставила себя невозмутимо встретить его взгляд.

— Я была уверена, что ты не понял что к чему.

— Да, — согласился он. — Я не сразу понял это. Я больше привык манипулировать людьми сам, чем позволять им это делать с собой. Только вчера до меня дошло, что твое радостное согласие с моим планом вовсе не было согласием на самом деле.

— Дон, — тихо произнесла она, поворачиваясь к нему. — Я только-только почувствовала настоящую… симпатию к тебе, как ты вдруг стал предлагать мне деньги! — На последнем слове она еще понизила голос, опасаясь, что кто-нибудь может услышать.

Донован облокотился на стол и закрыл лицо руками.

— Понимаю. Я сожалею. Но предыдущий опыт подсказывал мне, что это сработает. И, как объяснял вчера, я не мог предложить тебе любовь. Но был уверен, что ты захочешь что-то взамен. — Он опустил руки и вздохнул. — Если я попрошу у тебя прощения, мы не могли бы вернуться к моменту, когда у тебя впервые появился интерес ко мне?

Официант принес им шампанское, разлил по фужерам, поставив бутылку в ведерко со льдом, удалился.

Ты имеешь в виду — к моменту, когда я впервые увидела тебя в компании с человеком из агентства по торговле недвижимостью, когда ты приезжал осматривать дом? — подумала Джойл. Она постаралась говорить вслух, не так прямо, хотя это было для нее нелегко.

— Ты все еще хочешь заняться любовью со мной?

Дон не медлил ни секунды с ответом, лишь придвинулся еще ближе к ней.

— Да.

— А ты не спрашивал себя почему? — спросила она. — То есть, если мне не нужны деньги, что будет потом?

Донован понял, куда она клонит. Он решил, что должен сразу дать ей понять, что в этом плане ей не на что надеяться.

— А что может быть потом? — ответил он без стеснения. — Хорошее занятие любовью. Удовольствие и близость, которых ты нигде больше не получишь. У тебя случалось это с кем-нибудь после мужа?

Джойл не обидел вопрос. Она понимала, что Дон преследует свои цели, так же как и она свои.

— Нет, — чистосердечно ответила она. — Я и не хотела этого ни с кем больше.

Он заглянул ей в глаза.

— Я читаю по твоему лицу, когда вглядываюсь в него. — Он дал ей поразмыслить немного над своими словами, а затем безжалостно продолжил: — Но как у нас может быть что-то по любви? Мы же провели вместе в сумме не более пяти часов.

Джойл не стала отрицать своих чувств. Но было бы гораздо проще, подумала она, если бы Дон понял, что он сам испытывает.

— Ты что, хочешь сказать, что это только мое тело хочет тебя?

Он подумал секунду, а затем кивнул.

— Да, я думаю, так и есть.

Джойл покачала головой со снисходительной терпимостью.

— И подтверждая это, ты хочешь, чтобы я передала Шоколадной Мстительнице, что ты изменился? Да она тебе в следующий раз гирю на голову сбросит.

Закатив глаза, Донован чокнулся с ней.

— За мужчину и женщину, — сказал он.

Джойл выпила за это — за одно из самых чудесных уравнений жизни.

— Это же просто вопрос практичности, — проговорил Дон, ставя бокал на место. — Мужчина и женщина созданы друг для друга. Это часть замысла Всевышнего. Так зачем нужно усложнять то, что и так гениально в своей простоте? Это же райское наслаждение. Почему же мы должны оправдываться за сексуальные отношения, навешивая на них брак?

Они ели, продолжая спорить. Джойл смотрела на Донована, неглупого мужчину в расцвете сил, и думала, как грустно, что тому так не хватает способности любить. С ее стороны было бы глупо пытаться его изменить, она только разочаруется еще раз. Хотя что-то в сердце подсказывало, что риск стоит того. В конце концов, сейчас как раз была пора влюбленных, разве не так?

Донован налил ей еще шампанского, потом дополнил до верха свой фужер. Он провел рукой по ее волосам.

— Ты очень голодна? — спросил он, наконец. Меньше всего сейчас мозг Джойл был занят мыслями о еде. Она отрицательно покачала головой.

— Тогда, может, отменим заказ? Потанцуем, а потом снимем номер, разберемся, кто из нас прав.

Сердце Джойл взволнованно заколотилось, а во рту пересохло. Она договорилась с Ритой, чтобы та осталась у нее на ночь как раз на подобный случай.

Она взяла шампанское, улыбка ее просто сверкала, но сердце пребывало в смятении.

— Так мы и сделаем, — проговорила она.

IX

Медленная музыка разливалась по залу. Джойл всем телом прильнула в танце к Дону. Тепло его руки разливалось по ее спине. Груди ее были прижаты к его телу, их кончики были возбуждены, так что каждое движение отдавалось в них сладким мучением.

Ноги ее томно двигались неотрывно от его ног, его колено терлось о внутреннюю поверхность ее бедра.

Наконец мелодия закончилась, и они застыли, посреди, темного зала, не желая — или не в силах — сдвинуться с места. Джойл чувствовала себя частью Донована, словно все ее желания до единого совпадали с его желаниями, а все ее мысли — с его мыслями.

Почему бы им просто не заняться любовью и не заполнить ту пустоту внутри, которая мучила их обоих? Что толку загромождать отношения эмоциями и обещаниями, которые так часто становятся причиной разрыва?

Группа на эстраде заиграла «Мой любимый Валентин» в романтической блюзовой аранжировке, и Джойл подумала, что на самом деле в этом был толк. Она ведь убеждена, что отношения, которые строятся на основе любви, могут дать двоим счастье. Она знала, как чудесна любовь. Что бы они с мужем ни делали, она всегда руководствовалась любовью, и ничто не могло этого изменить.

Они снова начали танцевать, хотя на площадке вдруг набилось столько народу, что им оставалось только переминаться на одном месте.

Дон подумал, что еще немного, и он потеряет сознание. Когда Джойл обвила его шею и прильнула лбом к плечу, ему показалось, что весь мир вокруг начинает растворяться. Это взволновало его не на шутку, он вдохнул в себя побольше воздуха и заморгал, чтобы прийти в себя. Он был из тех мужчин, которые способны бесстрашно отдаться в руки страсти, но не помнил, чтобы страсть когда-нибудь затягивала его так сильно. Какая-то часть его всегда оставалась настороже, всегда полностью держала под контролем происходящее.

Однако сейчас он быстро терял этот контроль. Джойл подняла голову, чтобы заглянуть в его глаза. Ее взгляд был так полон желания, что Донован почувствовал, что находится на самой грани безумия.

Справа от них на маленькой сцене рыдал саксофон.

— Ты пойдешь со мной? — прошептал Дон. Кожей щеки он почувствовал вздох Джойл.

— Да, — ответила она.

Донован получил из гардероба ее плащ, подошел к столику администратора, и не прошло и нескольких секунд, как он уже возвращался обратно с ключом.

Пока лифт вез их наверх, они стояли, держась за руки, не в силах оторвать взгляда друг от друга. Дон отпер дверь и пропустил желанную женщину в прохладную полутемную комнату. Он зажег лампу, затем закрыл дверь, заперев ее на ключ.

Джойл поджидала его возле огромного отделанного под средневековье ложа, скрытого за пурпурно-золотыми занавесами. Но никто из них не обратил внимания на убранство комнаты. Руки их встретились, губы сомкнулись в сладостном поцелуе, тела страстно прильнули друг к другу. Джойл чувствовала, как руки Донована ощупывают все ее тело. С нежным нетерпением он провел пальцами вдоль ее позвоночника и остановился на бедрах, чтобы еще крепче прижать ее к себе. Она почувствовала, как пробуждается его желание, и придвинулась к нему навстречу так близко, как только возможно. Донован простонал, сдернул с себя пиджак и отшвырнул его в сторону. Затем он нащупал молнию на ее спине и потянул ее вниз. Она отстранилась, чтобы дать одежде свободно упасть к ногам, и снова протянула к нему руки. Он раздвинул тяжелые занавески, окружающие кровать, оперся коленом о постель, а затем, не отпуская ее от себя, повалился на мягкую перину.

— Джойл, — отчаянно шептал Дон.

Его переполняло желание, переполняло чувство, переполняло некое взволнованное нетерпение, которого он никогда раньше не испытывал. Он повторил ее имя еще раз, но не мог придумать связной фразы вслед за ним. Он просто чувствовал, что ему нужно обратить на себя все ее внимание целиком.

Джойл судорожно цеплялась за остатки разума, который уплывал все дальше и дальше от нее, когда руки Донована нежно снимали с ее плеч бретельки бежевой шелковой комбинации. Его губы, ласкающие грудь, почти полностью покорили ее. Однако не совсем.

Донован еле отвел глаза от зачарованного созерцания похожего на бусинку кончика ее груди и встретил темный бархатный взгляд Джойл. Она выглядела расстроенной. Одинокая слеза скользнула по щеке и скатилась на каштановый локон, что покрывал плечо.

Страсть, желание, возбуждение Донована — все резко оборвалось. Опершись на локоть, он посмотрел на нее, нахмурившись, больше испуганно, чем сердито.

— Что случилось? — проговорил он.

— О Господи. — Джойл села, вытерла мокрую щеку и натянула комбинацию. Ей было стыдно, и она злилась на себя за то, что попыталась воспользоваться этим глупым шансом, а еще больше за то, что подвергла любимого мужчину невольному издевательству.

Теперь нужно было все объяснять. Она обхватила себя руками, неожиданно ей стало очень холодно.

— Прости меня, — прошептала она, пытаясь прийти в себя и посмотреть на Дона. — Я не могу.

Но желание, как и разочарование, по-прежнему отчетливо виднелось в ее глазах, точно так же, как и в его. Так в чем же дело?

Донован протянул руку ей за спину, вытащил одеяло и накрыл ее.

— Ты боишься? — спросил он ласково. Она посмотрела на него с искренним удивлением.

— Чего?

Ну что ж, дело было не в этом. Донован почувствовал облегчение и еще большее недоумение.

— Ты думаешь о своем муже?

Она покачала головой, виновато опустив глаза.

— Я думаю о тебе.

Дон не смог удержаться и иронично поднял бровь:

— И при этом отталкиваешь меня?

Джойл еще крепче сжала края одеяла и еще глубже закуталась в него, потом высунула руку и вытерла другую слезу.

— Ты не хочешь так, — проговорила она. Голос ее был напряжен. — А с моей стороны нечестно притворяться.

Донован попытался уловить смысл в ее словах, но не смог его найти.

— Что ты имеешь в виду? Притворяться кем? Она вздохнула и села на край постели, высунув ноги из-под покрывала.

— Я притворяюсь, что занимаюсь этим потому, почему ты думаешь, потому, что мужчина и женщина должны заниматься любовью. Будто бы природа этого требует. Цепляя к этому всевозможные обязательства, мы только вредим себе, потому что…

— Хорошо, хорошо. — Он остановил ее, приложив палец к губам. — Я понимаю, кем ты притворяешься. Я хочу знать, что ты на самом деле чувствуешь.

Джойл виновато покачала головой.

— Любовь, Дон. Я чувствую любовь.

Ее слова прозвучали для него как осязаемый удар, от которого заболело под ложечкой.

— Но, Джойл…

— Знаю, знаю, — проговорила она с обреченностью. — Поэтому-то я и остановила тебя. Извини, что ты зря потратил деньги за этот номер. Я знакома с владелицей этого отеля, мы показывали здесь модельную одежду, так что знаю ее. Может быть, я смогу договориться и отработать сумму, поставляя десерты в ее ресторан.

Донован лежал на спине, уставившись на темные своды шатра. Невероятное открытие заполнило его мозг. Он осознал, что существует нечто, что пыталось заявить о себе уже целую неделю, если не больше. Он пытался избавиться от него, стараясь уверить себя, что он просто-напросто пал жертвой собственной сентиментальной симпатии по отношению к милой маленькой дряхлой старушке, которая звала его Кэном, и любвеобильной трехлетней малышке, которая знала его только как «дядю».

Но дело было не только в этом. Эта женщина смогла затронуть некую струнку в его душе, которая заставила его чувствовать так, что он даже не верил, что на такое способен; которая заставила его влюбиться. Но сможет ли он убедить Джойл поверить в это после всех своих помпезных речей, особенно сейчас?

— А ты знаешь, что я чувствую? — спросил он, обхватив ее рукой поверх одеяла.

Джойл издала короткий мрачный смешок.

— Разочарование? — предположила она, не поворачивая головы.

— Кроме этого.

Она обернулась, по-прежнему закутанная в покрывало. Взгляд ее был насторожен, но в глубине глаз поблескивала искорка интереса.

— Что же?

Он ласково дотронулся до ее щеки и притянул к себе.

— Я думаю, что любовь, Джойл, — сказал он. — Любовь к тебе.

Джойл нахмурилась, покоясь на его руке.

— Не дразни меня, Дон.

— Я не дразню, — произнес он. — Мне, кажется, я влюбился с того дня, когда ты подвезла меня до почты, с того дня, когда я впервые держал на руках Еву, а твоя бабушка приняла меня за твоего брата. Ты должна простить меня, что я не понял этого с самого начала. Но у меня в жизни было не так уж много любви.

Джойл всматривалась в его глаза, отчаянно стараясь увидеть отражение чувств. Донован догадался, о чем она думала.

— Для меня это чувство совсем ново, и я даже не уверен, что смогу сделать то, чего оно требует от мужчины. Единственное, что я могу на данный момент, — это честно признаться, что люблю тебя. А на будущее я сейчас не стану ничего обещать.

Джойл почувствовала, как радость вспыхнула внутри нее. Все поводы для беспокойства покинули ее. Он мог дать обещание, просто он не догадывался об этом. Точно так же, как до сего момента не подозревал, что любит ее. Он окончательно поймет это со временем. Возможно, подумала Джойл, он прежде поставит ее на грань нервного срыва, но он обязательно поймет. Это было все, о чем она могла мечтать.

— В таком случае, — мягко проговорила она, — на чем мы остановились?

Доновану потребовалось много труда, чтобы вспомнить, что в тот миг он снимал с нее комбинацию. Он стянул ее с Джойл через ноги и впился взором в ее гладкую кожу, такую же шелковую, как и сорочка. Зачарованный, он стоял перед ней на коленях. Джойл ухватила его за конец галстука и притянула к себе. Он обнял ее, не в силах оторвать взгляда от нежных глаз, сияющих любовью и доверием. Джойл развязала галстук и отбросила в сторону. Затем она расстегнула рубашку Дона, вытащила ее из брюк и нетерпеливо ждала, когда он снимет ее. За рубашкой последовала футболка. Затем Джойл уверенно расстегнула ремень и молнию на его брюках.

Донован чувствовал, как его охватывают мириады новых, незнакомых, ощущений. Впрочем, может, ощущения-то были старыми, но Джойл, чьи глаза были полны любовью, просто возвела их на доселе неизведанную высоту. Желание его тотчас возросло во сто крат, страсть захватила с головой, заставляя необычайно остро чувствовать каждое прикосновение ее рук. Отчаянная жажда тела сопровождалась не менее отчаянным стремлением подарить ей все наслаждение, какое только знает человек.

Брюки и трусы Донована также вскоре оказались на полу. Он положил Джойл на середину постели, развернул одеяла, и они укрылись ими. Джойл прильнула к нему в нетерпеливом желании вобрать в себя его тепло. Она содрогалась от наслаждения, чувствуя, как его руки гладят ее сверху донизу сначала длинными продольными движениями, прочертив жгучую полосу на ее теле от подбородка до кончиков ног; затем по кругу, сливаясь в едином водовороте страсти с ее мыслями. Последняя оставшаяся крупица рассудка помогла ей осознать, что при таком занятии любовью они в буквальном смысле создавали из взаимной тяги и доверия подлинную любовь, которая наверняка сохранится в неприкосновенности и на следующий день.

Издав стонущий вздох, Джойл полностью отдалась во власть чувств. Она потерлась коленом о бедро Дона, у нее перехватило дыхание, когда она почувствовала приближение сладкого напряжения. Какое-то мгновение, показавшееся ей бесконечно долгим, она балансировала на грани давно уже забытого блаженства, затем Донован накрыл ее телом и вошел в нее. Волны непередаваемого наслаждения охватили Джойл, и она застонала.

Дон ощутил приближение пика наслаждения. Он еще сильней сжал дрожащую Джойл в объятиях, стараясь сдержать желанный миг облегчения. Мозг его пронзали сигналы от каждой клетки кожи, с невероятной остротой он почувствовал ткань одеяла, теплую смятую простыню под ногами, мягкие подушки, на которые опирались локти. И он познавал любимую женщину, ее кожу, горящую, как в лихорадке, каждую извилину тела, душистые волосы, мягкие и податливые на ощупь, как шелк, каждое мельчайшее вздрагивание трепещущего тела.

Неожиданно до него дошла разница между понятиями «заниматься любовью» и «любить». Сколько он себя помнил, он всегда был заинтересованным, но не более того, участником сексуального ритуала: наслаждение кольнет на одно-два мгновения, чтобы сразу после окончания акта исчезнуть без следа.

Но то, что он испытывал сейчас, превосходило все, что он когда-либо чувствовал раньше. Возбуждение его сначала оставалось на прежнем уровне, а затем поползло вверх, многократно приумножаясь, захватывая все его существо. А когда все было позади, он был больше чем просто удовлетворен. Он знал, что влюбился без памяти.

— О, Дон! — прошептала Джойл, губы ее почти касались его шеи.

— Да, я знаю. — Он перевернулся на спину, поцеловал ее в лоб, когда она легла на его грудь. — Было так прекрасно, что мне даже стало страшно.

— Любовь делает особенным все.

— Ты имеешь в виду «ну вот, я же тебе говорила»?

Джойл удовлетворенно вздохнула.

— Именно. — Она просунула руку ему под голову и придвинулась поближе. — Даже не верится, что я свободна всю ночь. Что мне не нужно будет подниматься, чтобы принести бабушке стакан воды или посмотреть, почему она бродит по дому, или из-за того, что меня осенит, что нужно сделать что-нибудь по магазину. Свободна всю ночь!

Донован мягко засмеялся и погладил ее волосы.

— Ну, не совсем свободна. Я собираюсь разбудить тебя несколько раз, но сейчас ты можешь отдохнуть.

— Предупреждаю, что, когда меня будят, я, как медведица, которую потревожили от спячки.

— Но я уже узнал кое-что о тебе. Например, я могу превратить тебя из злобного гризли в плюшевого медвежонка одним только прикосновением в нужном месте — вот здесь. — Он нежно провел рукой по внутренней поверхности ее бедра, и она сладко простонала, ее сонливость стала улетучиваться.

— Но ты же не будешь пользоваться этим в своих целях, правда?

— Непременно буду, — улыбнувшись, ответил Дон.

X

Донован проснулся и понял, что любимой не было рядом. И хуже того, он почувствовал, что умрет, если она не вернется к нему тотчас же.

Он сел на кровати и почесал шершавый подбородок, испытывая странное чувство — нечто вроде похмелья после ночи страсти.

Вспомнив, что признался Джойл в любви, он тихонько простонал. Не то чтобы он засомневался в своих чувствах, просто ему не понравилось такое непривычное для него ощущение уязвимости. Он никогда не знал настоящей женской любви и со временем научился прекрасно обходиться без нее. Но сейчас все было по-другому. И ему совсем не понравилось то чувство неполноты, недостатка в чем-то, которое он испытал, не обнаружив Джойл рядом, когда проснулся.

А куда, кстати, она делась? Была ли она просто в душе, или, может быть, решила, что все, что произошло между ними, было ошибкой, и отправилась домой? Он прислушался в надежде различить звук текущей воды, но вместо этого его слух уловил шорох, доносившийся из-за занавесок, что окружали постель.

Почувствовав облегчение, он нащупал брюки и лежа натянул их.

— Доброе утро! — раздался радостный голос. — А я и не знала, что ты проснулся, думала, что будешь спать до самого апреля после такой ночи.

В брюках Донован почувствовал себя менее уязвимым. Он приподнялся и отдернул занавески, приготовившись рассказать ей о своем эмоциональном состоянии. Вместо этого он замер на месте, уставившись на Джойл.

Она стояла перед зеркалом, одетая в подвенечное платье. Нет! Не может быть! Донован моргнул и потряс головой. Да. На ней, в самом деле, было настоящее подвенечное платье, со всеми бантиками, ленточками, сборками и рюшечками, с фатой до пола.

Увидев это, Донован даже не обратил внимания на абсурдность ситуации, он лишь почувствовал, как страх начинает сковывать его.

Джойл повернулась к нему, на лице ее сияла улыбка. Фата потянулась за ней, обернув изящной кружевной пеленой. Ее обаяние едва не остудило его, но гнев быстро заставил установить контроль над ситуацией.

— Нет! — воскликнул Донован, вскакивая на ноги и отшвыривая занавески с силой на постель. — Ни в коем случае! Даже и не мечтай, этого не будет! Я же говорил вчера, что не обещаю ничего в будущем…

Сердитый взгляд Донована несколько омрачил солнечное настроение Джойл. Пригвожденная к месту, она попыталась было вразумить его:

— Дон, я…

— А прошлая ночь была лишь предметным уроком, — набросился он на нее, — способом убедить меня, что я могу любить тебя только на твоих условиях, да?

Наконец Джойл поняла, в чем дело. Просто-напросто, подумала она, он неверно истолковал свадебное платье на ней. Эта мысль показалась ей сперва настолько нелепой, что она с трудом переварила ее. Она снова попыталась объяснить:

— Ты что, думаешь, что это…

— Я не думаю, а знаю, — произнес Донован, подойдя к ней вплотную. — Я знаю, как вы, женщины, действуете, как вы добиваетесь, чего вам нужно, отдавшись мужчине. Я просто забыл.

Джойл слушала его, с трудом веря ушам. Воспоминание о чудесной ночи, которую они провели вместе, начало потихоньку улетучиваться.

— Отдавшись? — повторила она, чувствуя, как боль и злоба закипают в ней. — Так ты хочешь сказать, что то, что я вчера делала с тобой, можно назвать словом «отдалась»? — В негодовании она сжала кулак и что есть силы ударила его в предплечье. — Кретин! И чего же, черт побери, я, по-твоему, так сильно хотела получить за то, что переспала с тобой?

Донован сложил руки на груди, стараясь защититься от ее второго удара.

— Мужа, — произнес он непоколебимо.

Джойл с жалостью покачала головой.

— Похоже, это платье навело тебя на такое умозаключение?

Две вещи одновременно дошли до него: что Джой просто прелестна в гневе, и вторая — что в вопросе, по-видимому, содержалась издевка. Но ему было все равно. У нее нет никакого права им манипулировать.

— Да.

— Дурак, — пробормотала она себе под нос, снимая с себя фату. Она сложила ярды прозрачной ткани и бросила ее на постель. Только теперь Донован заметил, что платье не было застегнуто сзади. Добрая дюжина петель, до которых она, очевидно, была не в состоянии дотянуться, оставались свободными.

Сердито, но аккуратно она вытащила руки из облегающих рукавов, стянула платье до колен и вырвалась из него. Затем она схватила его и поднесла к самому носу Дона так быстро, что он даже не успел обратить внимание на то, как она соблазнительно выглядит в шелковой комбинации.

— Посмотри на него, — скомандовала она. Донован нахмурился в удивлении, попытался отпихнуть платье от себя, но она снова ткнула его ему под нос.

— По-смо-три!

— Ну, смотрю, — сказал он. — Что дальше?

Джойл в отчаянии закатила глаза.

— Господи! Еще говорят, что Вэлу присущи твои черты. Да вы же с ним — один и тот же человек. Ты что, не видишь, что ткань выцвела, что шелк вытерся, что в кружевах дырки?

Дон все не мог понять, в чем дело, и она продолжила, саркастически ухмыляясь:

— Оно же древнее, Ирвин. Оно из антикварной коллекции. Если ты помнишь, я упоминала, что работала вместе с женщиной, которой принадлежит этот отель, на нескольких демонстрациях старинной одежды, потому что ей досталась куча платьев от бабки.

Тревога в душе Донована теперь приобрела другое направление — он постепенно убеждался в собственной глупости.

— Я проснулась, чувствуя себя так чудесно, — сказала Джойл, — что решила, что мы могли бы позавтракать в постели, прежде чем уйдем. — Она указала на поднос с давным-давно остывшей едой. — Я позвонила, желая сделать заказ, хозяйка увидела, что я уже встала, и прислала мне с прислугой это платье, которое она обещала одолжить для моего кружка.

В оцепенении Донован уставился на нее, не в силах поверить, что он мог так сильно ошибиться.

— Если тебе трудно в это поверить, — продолжила Джойл, бросив свадебный наряд на постель и натянув свое платье, — вспомни, что у меня не было с собой ничего, когда мы вошли сюда вчера вечером. А если ты решил, что я взяла его напрокат в неожиданном порыве брачных чувств, после того как мы с тобой занимались любовью… — она прервалась, чтобы остановиться перед ним и произнести остаток фразы прямо ему в лицо, — то это значит, что я сделала это посреди ночи, что невозможно, поскольку мы оба знаем: большую часть времени я была занята несколько другим. Или, может, ты думаешь, что я купила его после того, как ты заснул? Сколько там было времени? Около четырех утра? — Она взглянула на часы. — Ты знаешь какой-нибудь магазин свадебных принадлежностей где-либо в Соединенных Штатах, который открывался бы до восхода солнца?! — В конце она сорвалась на самый настоящий крик.

Он поморщился.

— Я все понял. Послушай, я…

— Нет. Ничего ты не понял. По-твоему, Вэл — правдоподобное изображение мужчины, но это совсем не так. Все мужчины страны способны смеяться и аплодировать ему, потому что обязанности и ответственность действительно могут со временем надоесть и начать действовать на нервы. Но они не смешивают его «жизнь» со своими реальными жизнями так, как ты. Вы с ним совсем не пионеры будущего, Донован Ирвин. Вы динозавры. Вы скоро вымрете.

— Но, Джойл…

Она сворачивала платье, но, тем не менее, обернулась к нему сердито.

— Большинство современных мужчин умные и заботливые и стремятся привносить в отношения все, что только возможно, а не только брать. Хотя остались еще и такие особи каменного века, как ты, которые используют любовь, чтобы получить секс.

Она отвернулась, чтобы упаковать фату. Донован молча смотрел на нее, теряясь, стоит ли ему начать защищать себя или извиняться.

Джойл закуталась в свой плащ, надела на плечо сумочку и взяла коробку с платьем. В последний раз она обернулась к нему уже от двери.

— Надеюсь, что Шоколадная Мстительница душу из тебя не вытрясет. Прощай.

Дон даже не попытался задержать ее. У нее чуть ли не молнии сверкали из глаз, и он не посмел встать на ее пути.

— Вот и все, что произошло. — Донован лежал на диване, пес втиснулся на свое обычное место между ним и спинкой. — И знаешь, что самое худшее в этой истории?

Вик, положив голову ему на живот, казалось, ждал ответа.

— Все, что она говорила, — это чистая правда. Я влюбился в нее и испугался этого до смерти. Затем, когда увидел ее в свадебном платье, в первое мгновение я подумал, что это именно то, о чем мечтал. Но потом решил, что в будущем все это может сулить мне новую боль и разочарование. Только не принял в расчет, что в этот раз я влюблен в Джойл Харольд и такой перспективы не существует. Она тоже любит меня. И знаешь что, Вик? Если бы я мог вернуть ее, то женился бы на ней в ту же самую минуту.

Донован тяжело вздохнул. Голова пса поднялась и опустилась вместе с его грудью. Дон почесал ему за ухом.

— Только шансы мои совсем невелики. Так что останемся мы с тобой по-прежнему вдвоем, дружище.

— Джойл, это платье просто сногсшибательно! — говорила Рита, поворачивая вывеску на дверях магазина с «закрыто» на «открыто», пока ее подруга открывала кассу.

Джойл подтянула рукава на платье ягодного цвета, которое раньше принадлежало тетке Донована. Хоть оно и сидело на ней как влитое, носить его было все равно как-то неловко. Но, как она сказала себе, когда он подарил ей этот замечательный наряд, возвращать платье обратно она не будет даже в случае, если они расстанутся. Ирвин недостоин владеть таким великолепием.

Так что она надела его сегодня, в канун Дня Святого Валентина, словно давая пощечину его невежеству. Она знала, что такое любовь. Если даже ей не суждено было снова встретить мужчину, который разделил бы с ней любовь, все равно она навсегда сохранит ее в сердце.

Она промокнула глаза платком, расстроившись от размышлений.

— А его цвет, — продолжала Рита, сочувственно кладя руку ей на плечо, — идет к твоему лицу.

Джойл шмыгнула носом, вздохнула и убрала платок в карман.

— Он наверняка зайдет к тебе сегодня. — Рита ободряюще похлопала ее.

Джойл встряхнула плечами и подняла подбородок.

— Лучше ему держаться отсюда подальше, если он не хочет неприятностей в этот день.

— Да ладно тебе. Ты же говорила, что у него всю жизнь были нелады с женщинами.

— Теперь я вижу почему, — безжалостно отрезала Джойл. — Он абсолютно не способен отдавать.

— Все мы эгоисты от природы. Человека должен кто-то научить отдавать. Обычно это делает мать, а мать бросила его, как ты говорила.

Нахмурившись, Джойл посмотрела на подругу.

— Рита, если ты собираешься его защищать, можешь идти домой.

Не успела Джойл договорить, как в чайной показались первые шесть клиентов и, сняв шарфы и головные уборы, расселись за большим столом в углу. Две женщины отделились от них и отправились в сувенирный магазин, потирая руки от холода. Джойл сухо усмехнулась Рите.

— Правда, не раньше, чем мы закроемся.

Больше им не удалось перекинуться и словцом.

Торговля шла бойко. Покупатели разбирали все, что было в форме сердечка, — от разноцветных ленточек до наборов шоколадных конфет. Прилавок, заполненный фиалками в салфеточках, опустел уже через пару часов, затем бешеным спросом пользовались все товары с розочками, ленточками, кружевами и ангелочками.

День Святого Валентина был на подходе.

Воспользовавшись таким наплывом покупателей, Джойл посадила возле кассы бабушку в кресле-качалке, которая раздавала всем, кто делал покупки или просто ходил по магазину, рекламные визитки с приглашением заходить снова.

Ева, одетая в белое платьице с оборочками, ходила по залу с корзиночкой, полной образцов печенья.

Она живо заинтересовалась этим занятием, в особенности потому, что каждый, к кому она подходила, норовил погладить ее или приласкать, или сказать какой-нибудь шутливый комплимент.

После обеда поток посетителей пошел на убыль, а в конце дня, когда люди стали возвращаться домой с работы, снова возобновился с прежней силой.

Джойл заворачивала двухфутового амура, которого она даже не надеялась продать, а заказала в основном в качестве украшения интерьера, когда Рита появилась на пороге чайной.

— А сколько мы еще будем торговать? Мы должны были закончить работу уже двадцать минут назад.

— Пока есть покупатели, мы, пожалуй, поторгуем еще, если ты не против. Ты не идешь ни на какое свидание?

— Только в восемь.

— Отлично. Я думаю, минут через пять народ схлынет.

Девушка поспешила обратно в наполовину заполненную чайную, а Джойл вручила статуэтку покупателю, выразив надежду, что его жена придет в восторг от такого подарка. И тут она увидела в дверях Донована.

На нем были смокинг, шляпа, на лице сияла убийственная улыбка. Он посторонился, чтобы дать пройти человеку с амуром, приподнял шляпу, раскланиваясь с двумя женщинами, которые уставились на него в удивлении, затем закрыл дверь и, изящно размахивая тростью, подошел к прилавку. При виде его сердце Джойл отчаянно заколотилось, но разум твердил ей: вид ничего не значит, не поддавайся, это только уловка. Дон остановился возле прилавка, приложив трость к плечу. Глаза его были полны озорства и — сердце Джойл забилось еще сильней — любви.

— Привет, Кэн, — сказала бабушка, улыбаясь и раскачиваясь в своем кресле.

Он обернулся к ней, приподняв шляпу.

— Здравствуй, бабушка. Ты сегодня чудесно выглядишь.

Старая женщина расцвела. Донован обернулся к Джойл.

— Я слышал однажды, как ты сказала, — произнес он, стараясь говорить тихо, — что ждешь, что какой-нибудь мужчина придет за тобой в шляпе и смокинге, чтобы избавить от повседневных забот.

Он обвел взглядом празднично украшенный магазин, в котором еще оставалось четверо или пятеро не определившихся с выбором покупателей, затем снова посмотрел на нее с улыбкой.

— Но здесь такая приятная атмосфера, что я не могу себе представить, что ты захочешь покинуть все это.

Все присутствующие обернулись на него. Джойл огляделась по сторонам, затем перевела грозный взгляд на Донована и проговорила тихо, с угрозой:

— Я имела в виду, что этот мужчина избавит меня от беспокойства, от принятия важных решений одной. Я вовсе не собиралась бросать мой бизнес.

Донован снял с головы шляпу, положил ее на стойку, взгляд его был темен и настойчив.

— Так я и думал. Так что вот он я — к твоим услугам.

Джойл подняла бровь.

— В каком качестве?

— Как? В качестве мужа, конечно. Чтобы разделить с тобой беспокойство и принятие важных решений. Чтобы баловать бабушку, чтобы любить Еву, чтобы сделать тебя счастливейшей женщиной на свете.

Никто даже не притворился, что рассматривает товары. Все собрались вокруг них, двери чайной распахнулись, и полдюжины человек, в том числе и Рита, выглядывали оттуда.

Ева, которая уходила в дом за стаканом молока, увидела Донована и подбежала к нему радостно.

— Дядя! — прокричала она в восхищении, когда он поднял ее на руки.

— Не дядя, — сказал он ей. — Папа. Ты можешь сказать «папа»?

Джойл шлепнула его по руке.

— Не говори ей так!

Ева повернулась к матери, негодующе сдвинув брови, и шлепнула ее. Потом она повернулась обратно к Доновану и проговорила громко и четко:

— Па-па.

— Молодец, — ответил он.

— Дон, — сказала Джойл, изо всех сил стараясь не думать о людях, которые глазели на них, — ты не сможешь силой впутать меня в эту историю.

— Конечно, нет. Я пришел, чтобы завлечь тебя в нее обаянием.

— Я не стану подобное слушать, — упрямо произнесла она.

Дон покачал головой.

— Боюсь, тебе придется. — Он поднял свободную руку, на которой красовался браслет от наручников. Второй браслет он прицепил к ручке бабушкиного кресла-качалки и защелкнул замок.

— Донован! Перестань! — воскликнула Джойл.

— От тебя требуется только принять предложение, — произнес он неумолимо.

— Я уже приняла однажды твое предложение, — прошептала она хрипло, — и посмотри, что произошло.

Он наклонился к ней, насколько позволяла одна его рука, пристегнутая к креслу, и другая, на которой сидела Ева.

— Но это настоящее предложение, — проговорил он, тщательно подбирая слова. — Как и полагается: «Ты выйдешь за меня?»

— Ты делаешь это не потому, что хочешь принять на себя обязательство. — Джойл была непреклонна. — Ты делаешь это только потому, что тогда вышло не по-твоему.

— Я делаю это потому, что влюбился, — поправил он тихо, мрачно. — Я делаю это, потому что не мог заснуть вчера всю ночь, сожалея о том, что произошло, ненавидя себя за то, каким дураком был в то утро, уверенный, что ты теперь не захочешь даже слышать обо мне, а еще меньше — видеть меня.

Он вздохнул. Ева, которая, казалось, почувствовала в нем долгожданную опору, положила головку ему на плечо. Он поцеловал ее в лоб.

— А потом я вспомнил, — продолжал он, — что ты — женщина, которая знает все о любви. Ты знаешь, что она не всегда мягкая, круглая и повязанная ленточкой. Иногда она твердая, грубая и колкая, но, тем не менее, это все равно она. — Он снова вздохнул, словно ему трудно было говорить. — Как раз такая была у меня. И, когда ты ожидала получить от меня любовь… — он помолчал, а все окружающие затаили дыхание, — я сказал, что не могу тебе ее дать, потому что правда думал, что не могу. Но потом я узнал тебя поближе, и… у нас была та ночь…

Донован и Джойл смотрели друг на друга, его взгляд отчаянно старался найти понимание, ее глаза отражали его боль и собственную боль Джойл.

— Теперь я чувствую внутри совсем другое, — проговорил он в тишине. — Это чувство нежнее, сильнее и… черт возьми, оно все растет! Джойл, умоляю…

Она бросилась в его объятия, всхлипывая, зажав дочку между ними. Бабушка попыталась вручить им визитку. Одна из посетительниц, смотревшая повлажневшими глазами на эту идиллию, подумала, что она-то сама намеревалась воздействовать на него совсем не такими мерами, но, как бы то ни было, это сработало. В сегодняшнем номере газеты Вэл признался Голди в любви.

Так что для Шоколадной Мстительницы дело номер один было закрыто. Она оставила на стойке банкноту, чтобы покрыть стоимость своей покупки, и вышла из магазина, пока все присутствующие продолжали, сами того не подозревая, аплодировать ее первому успеху.

Она шла по улице, звук их аплодисментов приятно отдавался в ее голове. Это было хорошее начало. Очень хорошее.