При любом копировании текста, указание ссылки перевода, переводчиков и
редактора обязательны! Уважайте чужой труд!
Кэндисс Бушнелл
Лето в Большом городе
Для Лизы и Дейдра
Часть первая
Первая удача
Глава 1
Сначала Саманта просит меня найти ее туфлю. И когда я обнаруживаю ее в раковине, она приглашает меня на вечеринку.
— Ты тоже можешь прийти, учитывая, что тебе все равно некуда идти,
а я не хочу быть нянькой.
— Я уже не ребенок.
— Ладно, воробушек. В любом случае, — говорит она, поправляя свой шелковый бюстгальтер, и заворачиваясь в зеленую рубашку Лайкра, — тебя уже ограбили. Но если тебя похитит сутенер, я не хочу иметь к этому никакого отношения.
Она придирчиво рассматривает мой наряд: темно-голубой вельветовый жакет и подходящую по цвету юбку, которую я считала стильной всего лишь несколько часов назад.
— Это все что у тебя есть?
— У меня есть черное коктейльное платье из 60-ых.
— Надеть это. И вот это. — Она бросает мне пару золотых солнцезащитных авиаторских очков. — Будешь выглядеть нормально.
Я уже и не спрашиваю ее, что значит это "нормально", и, отстукивая каблуками, пять пролетов, выхожу на улицу.
— Правило номер один, — объявляет она, расхаживая. — Всегда выгляди, так как будто ты знаешь, куда идешь, даже если это не так.
Она вытягивает руку, и машина с визгом останавливается.
— Не зевай. — Она ударила по капоту и показала водителю средний палец. — И всегда обувай туфли, в которых можешь бегать.
Я несусь чуть позади сквозь полосу препятствий на Седьмой Авеню и радуюсь другой стороне, как земле обетованной.
— И ради всего святого, сними эти босоножки на танкетке! — сказала Саманта, окинув пренебрежительным взглядом мои ноги.
— А ты знаешь, что первые туфли на танкетке изобрел Ферррагамо для молодой Джуди Гарланд?
— А ты откуда это знаешь?
— Мне нравиться бесполезная информация.
— Тогда эта вечеринка для тебя.
— А кто устраивает эту вечеринку? — Я повысила голос, пытаясь перекричать рев машин.
— Дэвид Росс. Режиссер на Бродвее.
— Почему же вечеринка начинается в 4 часа дня в воскресение?
Я едва уклонилась от тележки с хот догами, корзинки с покрывалами из супермаркета и ребенка на поводке.
— Это чайная вечеринка.
— Они будут пить чай?
Никогда не знаю, серьезно она говорит или нет.
— А ты как думаешь? — смеется она.
Вечеринка в светло-розовом доме в конце мощеной улице. Я могу видеть реку сквозь щель между домами, напыщенную и коричневую под отблесками солнечного света.
— Дэвид весьма эксцентричен, — предупреждает меня Саманта, как будто эксцентричность может быть нежелательной чертой для только приехавшей провинциалки, — кто-то притащил пони на прошлую его вечеринку, и она обгадила весь Обюссонский ковер.
Я делаю вид, будто знаю, что это за Обюссонский ковер, чтобы больше узнать о пони.
— Как же они ее туда привезли?
— Такси, — поясняет Саманта, — Это была очень маленькая лошадка.
Я колеблюсь.
— Твой друг Дэвид не будет против того, что ты притащишь меня?
— Уж если он против пони не возражает, то я не могу себе и представить, чтобы он против тебя возражал. Ну, если только ты не занудствуешь и не тормозишь.
— Я могу быть скучной, но не занудой.
— И вся эта история о провинциалке из маленького городка... Забудь об этом. Здесь, в Нью-Йорке, тебе нужна фишка.
— Фишка?
— Быть собой, но лучше.
— Приукрашивай, — говорит она, пока мы топчемся перед четырехэтажным домом. Вот синяя дверь распахивается, и нам открывается хаотичная пестрая толпа. У меня все внутри переворачивается от возбуждения. Эта дверь — мой проход в другой мир.
Мы уже собираемся переступить порог, как вдруг перед нами образовывается, будто высеченный из черного мрамора мужчина. В одной руке он держит бутылку шампанского, а в другой — зажженную сигарету.
— Саманта! — восклицает он.
— Дэвид, — вторит ему Саманта, придавая имени французский акцент.
— А ты кто? — спрашивает он, глядя на меня с дружественным любопытством.
— Кэрри Брэдшоу, сэр, — я протягиваю ему руку.
— Просто чудесно, — почти вскрикивает он, — меня не называли "сэром" с тех пор как я в шортах разгуливал. Не то чтобы я особенно и разгуливал... Где ты прятала эту милую голубку?
— Я нашла ее на своем пороге.
— Ты приехала в корзинке, как Моисей? — он спрашивает.
— Поезд, — я отвечаю.
— И что же привело тебя в Изумрудный Город?
— Оуу, — я улыбаюсь. И принимая совет Саманты, я быстро ляпнула, — Я собираюсь стать известной писательницей.
— Как Кентон! — он воскликнул.
— Кентон Джеймс? — Я спрашиваю, затаив дыхание.
— А есть другой? Он должен быть где- то здесь. Если вы столкнетесь с очень маленьким человеком с голосом, похожим на миниатюрного пуделя, будете знать, что вы нашли его.
В следующую секунду, Дэвид Росс находится на полпути через комнату и Саманта сидит на коленях у незнакомого человека.
— Я здесь! — машет она с дивана.
Я проталкиваюсь мимо женщины в белом комбинезоне.
— Кажется, я только что увидела своего первого Хэлстона!
— Хэлстон здесь? — спрашивает Саманта.
Может быть, я на одной вечеринке с Хэлстоном и Кентоном Джеймсом... С ума сойти можно!
— Я имела в виду комбинезон.
— Ах, комбинезон, — протягивает она с преувеличенным интересом к мужчине под ней.
Насколько я вижу, он спортивный и загорелый, рукава закатаны до локтя.
— Ты меня убиваешь, — он говорит.
— Это — Кэрри Брэдшоу. Она будет знаменитым писателем, — внезапно говорит Саманта, принимая мое ранее заявление как факт.
— Ну, здравствуй, знаменитый писатель, — он протягивает мне руку, будто бронзовую.
— А это Бернард. Тот самый идиот, с которым я не переспала в том году, — шутит Саманта.
— Не хотел быть просто очередным твоим увлечением, — протягивает Бернард.
— Я уже не увлекаюсь никем, разве не знаешь?
Она вытягивает свою левую руку на всеобщее обозрение. На безымянном пальце у нее сверкает огромный бриллиант.
— Я помолвлена.
Она целует Бернарда в его темную макушку и оглядывает комнату.
— Кого тут нужно шлепнуть, чтобы раздобыть выпивки?
— Я схожу, — вызывается Бернард. Он встает, и на один необъяснимый момент это было подобно всему моему будущему на ладони.
— Пойдем, знаменитый писатель. Лучше уж иди со мной, я тут единственный нормальный человек.
Он приобнимает меня одной рукой и протаскивает сквозь толпу.
Я оглядываюсь на Саманту, но она только улыбается и машет мне рукой, и эта огромная блестяшка отражает последние лучи солнца. И как только я раньше это кольцо не заметила? Должно быть, я была занята тем, что замечала все остальное.
Бернарда, например. Он довольно высокий. У него прямые темные волосы, чуть сгорбленный нос. Орехово — зеленоватые глаза и лицо, выражение которого меняется каждую секунду — от скорбного к довольному, словно два разных человека имеют одно лицо.
Я не совсем понимаю, почему он уделяет мне столько внимания, но я польщена. Люди приходят, поздравляют, а до меня доносятся обрывки их разговоров, будто пушинки одуванчика.
— Ты ведь никогда не сдаешься, ты не...
— Криспин знаком с ним, и он просто в ужасе.
— И я сказал: «Почему бы тебе не составить диаграмму?»...
— Ужасно! Даже ее бриллианты выглядят пошло...
Бернард подмигивает мне. И внезапно полное его имя приходит мне на память — Бернард Сингер, драматург?
Это просто не может быть, паникую я, в то же время прекрасно понимая, что это он. Как, черт возьми, такое могло случиться? Я в Нью-Йорке, если быть точным, еще только два часа, а я уже тусуюсь с крутыми и знаменитыми?
— Еще раз, как тебя зовут? — спрашивает он.
— Кэрри Брэдшоу.
Внезапно я вспоминаю название его пьесы, ту самую, что выиграла Пулитцеровскую премию — "Рассекая волны".
— Я лучше отведу тебя назад к Саманте, прежде чем сам отвезу домой, — он мурлычет.
— Я не хочу идти, — говорю я, с кислым видом. Кровь закипает в моих ушах. Мой бокал шампанского весь в поту.
— Где ты живешь? — Он сжал мое плечо.
— Я не знаю.
Он громко хохочет.
— Ты сирота? Ты Энни?
— Я предпочла бы быть Кандид. — Мы повисли напротив стены, возле французской двери, ведущей в сад. Он скользит вниз, так что мы на одном уровне глаз.
— Откуда ты?
Я напоминаю себе все, что говорила Саманта.
— Разве это имеет значение? Я же здесь.
— Дерзкий дьявол, — заявил он. И вдруг я обрадовалась, что меня ограбили. Вор взял мою сумку и мои деньги, но он также забрал моё удостоверение. Что означало: я могу быть кем хочу в течение следующих пару часов.
Бернард схватил мою руку и повел меня в сад. Разные люди: мужчины, женщины, старые, молодые, красивые, уродливые сидели за мраморным столом, визжа от смеха и негодования, словно горячий разговор — это топливо, которое заставляло их двигаться.
— Бернард, — сказала женщина нежным голосом, — мы придём посмотреть твою игру в сентябре.
Ответ Бернарда был заглушён, однако, внезапным визгом признания от мужчины, сидящего через стол.
Он был одет в чёрное объёмное пальто, которое напоминало одежду монахини. Тёмно-коричневые очки прятали его глаза, и фетровая шляпа была натянута на лоб. Кожа на лице была мягко сложена, как будто завернута в мягкую белую ткань.
— Бернард! — он воскликнул. — Бернардо. Дорогой. Любовь всей моей жизни. Принесешь мне выпить? — Он замечает меня, и указывает дрожащим пальцем. — Ты привел ребенка!
Его голос пронзительный, жутко пронзительный, почти нечеловеческий. Каждая клеточка моего тела сжимается.
Кентон Джэймс.
Мое горло сжимается.
Я беру свой бокал шампанского, и допиваю последнюю каплю, чувствуя, как человек в полоску подтолкнул меня локтем. Он кивает Джеймсу Кентону.
— Не обращай внимания на мужчину за кулисами, — он говорит голосом, который точно из Новой Англии, низкий и уверенный. — Это зерновой спирт. Уже годы.
Разрушает мозг. Другими словами, он безнадежный пьяница.
Я хихикать в благодарность, так как я знаю точно, о чем он говорит.
— Разве не каждый?
— Теперь, когда вы упомянули об этом, да.
— Бернардо, пожалуйста, — умоляет Кентон. — Это единственный вариант. Ты стоишь ближе к бару. Вы не можете ждать того, что я войти в эту грязную массу потливого человечества.
— Виновен! — кричит человек в полоску.
— И что вы носите под этой небрежной домашней одеждой? — кричит Бернард.
— Я ждал десять лет, чтобы услышать эти слова из твоих уст, — Кентон визжит.
— Я пойду, — сказала я, вставая.
Кентон Джеймс зааплодировал.
— Замечательно. Пожалуйста, все имейте в виду, это именно то, что детям следует делать. Прислуживать. Тебе следует приводить детей на вечеринки чаще, Берни.
Я не могла оторваться, желая услышать больше, желая узнать больше, и не желая покидать Бернарда.
Или Кентона Джеймса.
Самого известного писателя в мире. Его имя пыхтит в моей голове, набирает скорость, как Паровозик, Который Смог.
Рука дотянулась и схватила мою руку. Саманта. Её глаза блестели как бриллианты. На её верхней губе был небольшой блеск жидкости.
— Ты в порядке? Ты исчезла. Я переживала за тебя.
— Я только встретила Кентона Джеймса. Он хочет, чтобы я принесла ему выпить.
— Не уходи, пока не скажешь мне, хорошо?
— Хорошо. Я никогда не захочу уйти.
— Отлично, — она широко улыбается и возвращается к своему разговору.
Атмосфера накалилась до максимальной мощности.
Музыка громко орет. Тела сплетаются, пары целуются на диване. Женщина ползает по комнате с седлом на спине. Два бармена распыляют шампанское на огромную женщину в корсете. Я беру бутылку водки и танцую по пути через толпу.
Как будто я всегда ходила на такие тусовки. Как будто я принадлежу этому.
Когда я возвращалась к столику, молодая женщина, одетая исключительно в Chanel заняла мое место. Мужчина в ситцевом пиджаке жестами показывал атаку слона, и Кентон Джеймс натянул свою шляпу на уши. Он приветствовал меня с восторгом.
— Дорогу алкоголю, — закричал он, очищая крошечное пространство впереди его.
И, адресуя столу, заявил:
— Когда-нибудь, этот ребёнок будет править городом!
Я теснилась возле него.
— Не честно, — кричит Бернард. — Держи руки подальше от моей спутницы.
— Я ни с кем не встречаюсь, — я сказала.
— Но ты будешь, моя дорогая, — говорит Кентон, подмигнув мне одним глазом в предупреждение. — И потом ты увидишь. — Он гладит мою руку своей маленькой, мягкой ладонью.
Помогите! Я задыхаюсь, тону в тафте. Я в ловушке, в гробу. Я что... умерла? Я села прямо и вывернулась, уставившись на груду черного шелка на моих коленях. Это мое платье. Должно быть, я сняла его ночью и накрыла им голову. Или кто — то снял его с меня?
Я оглядываюсь в полутьме гостиной Саманты; на обычные предметы ее обихода падает жутковатый свет, и я вижу групповые фотографии на журнальном столике, стопку журналов на полу, ряд свечей на подоконнике.
В голове вдруг вспыхивает воспоминание о такси, переполненном людьми.
Отслаивающийся синий винил и липкие коврики. Я пряталась на полу такси, несмотря на протесты водителя, который все повторял — "Не больше четырех". Нас вообще-то было шестеро, но Саманта все уверяла его, что это неправда. Кто-то истерично смеялся.
Затем преодоление пяти лестничных пролетов, и больше музыки, и телефонные звонки, и парень, накрашенный, как Саманта, и где-то после этого я, наверное, должно быть упала на диван и заснула.
На цыпочках я иду в комнату Саманты, обходя открытые коробки.
Саманта переезжает и в квартире беспорядок. Дверь в крохотную спальню открыта, постель не убрана и пустая, пол был усеян горой обуви и предметами одежды, как будто кто — то пытался примерить всё, что есть в ее гардеробе каждый кусок и бросил в спешке.
Я дошла до ванной комнаты, и пробравшись сквозь дебри нижнего белья, переступила через край ванной и включила душ.
Итак, вот план на сегодняшний день: узнать, где мое предполагаемое место проживания, не спрашивая у папы.
Мой отец. Тошнотворный привкус вины наполняет мое горло. Я не позвонила ему вчера. У меня не было возможности.
Он, наверное, волнуется до смерти сейчас. А что если он позвонил Джорджу? Что если позвонил моей домовладелице? Возможно, полиция ищет меня, очередную девушку, загадочно пропавшую в Нью-Йорке.
Я помыла волосы. Я ничего не могу сделать с ними сейчас. Или возможно я не хочу.
Я вышла из ванной и склонилась над раковиной, наблюдая в отражении, как сквозь медленно рассеивающийся пар, проступает моё лицо.
Я выгляжу все также. Но чувствую себя совсем по-другому.
Это мое первое утро в Нью-Йорке!
Я помчалась к открытому окну, вдыхая холодный, влажный воздух. Шум дороги напоминал звук волн, мягко бьющихся о берег. Я стала коленями на подоконник и, опираясь ладонями о стекло, смотрела на улицу — словно ребёнок, рассматривающий большой снежный шар.
Я застыла там надолго, наблюдая за тем, как оживает день.
Сначала грузовики, двигаются вниз по авеню, словно динозавры, скрипучие и голодные, поднимая свои заслонки для сбора мусора и подметая улицы с помощью щеток.
Затем начинается движение: одинокое такси, за которым следует серебристый Кадилла́к, а затем небольшие грузовики c изображениями рыбы, хлеба и цветов, далее ржавые фургончики, а за ними парад тележек.
Парень в белом пальто крутит педали велосипеда, с двумя ящиками апельсинов, прикрепленных к крылу.
Небо уже не серое, а стало лениво белое.
Бегун бежит, потом другой; человек в синей рубашке для медиков отчаянно ловит такси. Три маленькие собачки, привязанные к одному поводку, тащат пожилую леди по тротуару, а торговцы подымают со стонами металлические ворота на витринах.
Полосатый солнечный свет освещает углы зданий, а затем толпа людей шагает с тротуара.
Улицы наполнятся шумом людей, автомобилей, музыкой, бурением; собаки лают, слышен крик сирены, это 8 утра.
Пора идти.
Я обыскиваю поверхность вокруг матраца в поисках моих вещей.
За подушкой спрятан тяжелый кусок чертежной бумаги, край слегка жирный и мятый, как будто я лежала, прижимая его к груди. Я изучаю номер телефона Бернарда, цифры аккуратные и искусные.
На вечеринке, он сделал большое шоу из написания записки и вручил ее мне с заявлением: — На всякий случай. — Он демонстративно не просил мой номер, как будто мы оба знали, что снова увидим друг друга, по — моему, решению.
Я осторожно ложу бумажку в мой чемодан и нахожу записку, закреплённую якорем из под пустой бутылки шампанского. В ней сказано:
«Дорогая Кэрри,
Твой друг Джордж звонил. Пыталась тебя разбудить, но не смогла. Оставила тебе двадцатку. Отдашь, когда сможешь.
Саманта»
И под этим — адрес. Квартиры, куда я должна была прийти вчера, но не смогла. Видимо, я позвонила Джорджу прошлой ночью.
Я держала в руках записку и искала ключи.
Саманта пишет ужасно по — девичьи, как будто часть мозга, отвечающая на правописание, никогда не прогрессировала выше седьмого класса. Я неохотно надеваю костюм габардин, беру трубку телефона и звоню Джорджу.
Десять минут спустя, я тащу чемодан вниз по лестнице. Я открываю дверь и выхожу на улицу.
Мой желудок урчит, как будто голоден. Но не только для еды, а все: шум, волнение, сумасшедший гул энергии, которая пульсирует у меня под ногами.
Я поймала такси, дергаю дверь, чтобы открыть и бросаю свой чемодан на заднее сиденье.
— Куда? — спрашивает водитель.
— 47 Восточная улица, — я кричу.
— Будет сделано! — кричит водитель, выруливая такси в острой схватке за проезд.
Мы попали в яму, и я на мгновение слетела со своего места.
— Эти проклятые таксисты из Нью-Джерси.
Таксист машет кулаком в окно, пока я следую его примеру. И вот когда до меня доходит: Это как будто я всегда была здесь. Возникшая из головы Зевса — человек, без семьи, без биографии, без истории.
Человек, который является совершенно новым.
Такси уже плетет опасно сквозь е движение, а я изучаю лица прохожих. Здесь люди любого роста, формы и цвета кожи, и все же я убеждена, что на каждом лице я чувствую родство, которое превосходит все границы, как, будто они связаны тайным знанием, что это центр вселенной.
Потом я хватаюсь за чемодан в страхе.
То, что я сказала Саманте это правда. Я не хочу уезжать. И теперь у меня есть шесть дней, чтобы придумать, как остаться здесь.
Вид Джорджа Картера вернул меня на землю. Он покорно сидел у стойки кафе на углу 47 улицы и Второго Авеню, где мы договорились встретиться прежде, чем он умчится на свою летнюю работу в Нью-Йорк Таймс.
Судя по его лицу, он раздражён. Я в Нью-Йорке двадцать четыре часа и уже всё пошло не так. Я даже не смогла попасть в квартиру, в которой должна была остановиться. Я похлопала его по плечу, он повернулся, его лицо выражало одновременно раздраженность и облегчение.
— Что произошло с тобой? — он спрашивает.
Я ставлю свой чемодан и отодвигаю возле него стул.
— Мою сумочку украли. У меня совсем не было денег.
И я позвонила девушке, кузине одного человека, которого я знаю из Каслберри. Она отвела меня на вечеринку и...
— Ты не должна болтаться вокруг таких людей, — Джордж вздыхает.
— Почему нет?
— Ты их не знаешь.
— Ну и что? — Теперь мне досадно. Это проблема с Джорджем. Он всегда ведет себя, как будто он думает, что он мой отец или что-то вроде этого.
— Ты должна пообещать мне, что будешь более осторожна в будущем.
Я скорчила лицо.
— Кэрри, я серьезно. Если ты снова попадешь в неприятность, меня не будет рядом, чтобы помочь тебе.
— Ты что, отказавшись от меня? — Я спрашиваю в шутку.
Джордж был влюблен в меня почти год. И он один из моих самых близких друзей. Если бы не Джордж, я бы не была в Нью-Йорке вообще.
— Вообще-то, да, — говорит он, протягивая три купюры по двадцать долларов в мою сторону. — Этого должно хватить. Ты можешь вернуть мне деньги обратно, когда доберешься до Брауна.
Я смотрю на купюры потом на него. Он не шутит.
— The Times посылает меня в Вашингтон на лето. Я собираюсь делать некоторые фактические отчеты, так что я согласился.
Я ошеломлена. Я не знаю, поздравлять его или наказать его за то, что меня бросает.
Своим отъездом он выбил почву у меня из-под ног. Джордж был единственным человеком, которого я знала в Нью-Йорке. Я рассчитывала, что он введёт меня в курс дела. Как я теперь буду без него?
― С тобой все будет в порядке, — говорит он, как будто читая мои мысли. – Просто придерживаться основ. Иди в класс и делай свою работу. И старайся не спутаться с какими-нибудь сумасшедшими людьми, окей?
— Конечно, — я говорю. Это не будет проблемой, но то, что я в бешенстве остается фактом.
Джордж берет мой чемодан, и мы прогуливаемся по перекрестку к белому кирпичному жилому зданию.
Рваный зеленый тент со словами Windsor Arms защищает вход.
— Это не так уж и плохо, — замечает Джордж. — Вполне респектабельно.
Внутри стеклянной двери находится ряд кнопок. Я нажимаю с меткой 15E.
— Да? — визжит пронзительный голос от домофона.
— Это Кэрри Брэдшоу.
— Отлично, — говорит голос в тоне, который может свернуться кремом. — Как раз во время.
Джордж целует меня в щеку, когда раздается звуковой сигнал и вторая дверь открывается.
— Удачи, — говорит он, и делает паузу, чтобы дать мне один последний Совет: — Ты позвонишь, пожалуйста, своему отцу? Я уверен, что он беспокоится о тебе.
Глава 3
— Это Кэрри Брэдшоу? — Голос девичий, но требовательный, как будто звонивший слегка раздражен.
— Эмм, да, — неуверенно ответила я, не представляя, кто бы это мог быть. Это мое второе утро в Нью-Йорке и занятий еще не было.
— У меня твоя сумка, — объявляет девушка.
— Что! — я чуть ли не уронила телефон.
— Ну, не сильно радуйся. Я нашла её в мусоре. Кто — то разлил на нее лак. Я думала оставить ее в мусорке, но потом подумала: А что, если бы я потеряла сумку? Поэтому, я позвонила.
— Как ты меня нашла?
— Адрес в твоей книжке. Она по-прежнему была в сумке. Я буду в Сакс, с 10 часов утра, если ты хочешь забрать ее, сказала она. — Ты не сможешь пропустить меня. У меня красные волосы. Я покрасила их в тот же красный цвет как банки супа "Кэмпбелл". В честь Валерий Соланас. — Она замолкла. — Подонки, а манифест? Энди Уорхол?
— О, конечно, — ответила я, не имея ни малейшего понятия, о чем она говорит, но не желая показывать свое невежество. К тому же эта девушка казалась немного... странной.
— Отлично. Увидимся перед Сакс. — Она кладет трубку прежде, чем я успеваю услышать ее имя.
Ура! Я знала. Пока моей сумки Кэрри не было, все это время у меня было странное ощущение, что она скоро ко мне вернется. Как в этих книгах по контролю разума: визуализируй то, что ты хочешь, и ты это получишь.
— Э-кхм!
Лежа на раскладушке, я замечаю Пегги Мейерс, розовощекую хозяйку квартиры. Она одета в тесный костюм серого цвета, который выглядит как колбасная оболочка. В этом прикиде, да еще и в сочетании с ее круглым лицом, она напоминает человечка из рекламы Мишлен.
— Это был исходящий звонок?
— Нет, — говорю я, слегка раздосадованная. — Они позвонили мне.
Она вздохнула, выражая тем самым свое недовольство и разочарование:
— Разве я не объясняла тебе правила?
Я кивнула, широко раскрыв глаза в страхе.
— Все звонки должны производиться в гостиной. Никаких разговоров больше пяти минут. Никому не требуется больше пяти минут на разговоры. Все исходящие звонки должны быть записаны должным образом в блокноте.
Должным образом, я думаю. Это хорошее слово.
— Есть ли у тебя вопросы? — спросила она.
— Нет, — я потрясла головой.
— Я иду на пробежку. Потом у меня прослушивание. Если ты решишь выйти на улицу, убедись, что у тебя есть ключи.
— Так и сделаю. Я обещаю.
Она останавливается, берет мою пижаму из хлопка, и хмурится. — Я надеюсь, вы не собираетесь дальше спать.
— Я собираюсь в Сакс.
Пегги неодобрительно поджимает губы, как будто только ленивый пойдет в Сакс. — Кстати, ваш отец звонил.
— Спасибо.
— И помните, все междугородные звонки оплачиваются абонентом, которому звонят. — Она двигается неуклюже, будто она мумия. Если она едва может ходить в этом резиновом костюме, как она в этом бегает?
Я знаю Пегги всего лишь 24 часа, и мы уже не ладим. Вы можете назвать это ненавистью с первого взгляда.
Когда я приехала вчера утром, растрепанная и слегка растерянная, ее первыми словами были: — Рада, что вы решили посмотреть номер. Я уже собиралась отдать его, кому-нибудь другому.
Я посмотрела на Пегги, которая я подозревала, раньше была привлекательной, но сейчас как цветок завяла, и хотела отдать номер.
— У меня список желающих на целую милю, — продолжала она. — Вы, дети из пригорода понятия не имеете — ни малейшего понятия — о том, насколько невозможно найти достойное жилье в Нью-Йорке.
Потом она усадила меня на зеленый двухместный диван и информировала меня о «правилах»:
Никаких посетителей, особенно мужчин. Никаких ночных гостей, особенно мужчин, даже если она куда — то уехала на выходные. Не брать ее еду. Никаких телефонных разговоров более пяти минут — ей нужна свободная телефонная линяя на случай, если позвонят по поводу прослушивания. Не возвращаться домой после полуночи. Мы можем ее разбудить, а она нуждается в каждой минуте сна.
И самое важное, никакой готовки. Она не хочет прибирать наш беспорядок.
Боже. Даже у песчанки свободы больше, чем у меня.
Я жду, пока не услышу звука закрывающейся двери, затем слышу стук на фанерной стене рядом с моей кроватью.
— Дин — дон, ведьма мертва, — Я говорю.
Лил Уотерс, маленькая девочка — бабочка, выглядывает из-за фанерной двери, которая соединяет наши телефоны.
— Кто-то нашел мою сумку! — восклицаю я.
— О, милая, это чудесно. Это как одно из тех волшебных совпадений, что происходят в Нью-Йорке, — говорит она.
От радости она подпрыгивает на краю раскладушки и чуть не переворачивает ее. Все в этой квартире такое хлипкое и не прочное: перегородки, двери, кровати.
Наши "комнаты" сделаны из гостиной и образуют 2 маленьких пространства 6 на 10 метров, в которых есть место только для раскладушки, складных столика и стула, маленького шкафа с двумя ящиками и ночником.
Дом находится на Второй авеню, так что я называю нас с Лил "Узниками Второй авеню" после фильма Нила Саймона.
— А что на счет Пегги? Я слышала, как она кричит на тебя. Я же говорила тебе: не звони из своей комнаты. — Лил вздыхает.
— Я думала, что она спит.
Лил трясет головой. Мы с ней в одной программе в The New School, но она приехала на неделю раньше, чтобы акклиматизироваться, что так, же означает, что у нее комната немного лучше.
Чтобы попасть в свою комнату, ей нужно перейти через мою, так что у меня даже меньше пространства, чем у нее. — Пегги всегда рано встает, чтобы побегать. Говорит, что должна сбросить 20 фунтов 1.
— В том резиновом костюме? — спрашиваю я, ошеломленная.
— Она говорит что потеет.
Я оценивающе смотрю на Лил. Она на два года старше меня, но выглядит на пять лет моложе. Со своим невысоким ростом, она, скорее всего, большую часть своей жизни, будет выглядеть лет на двадцать. Но не стоит ее недооценивать.
Вчера, когда мы впервые встретились, я пошутила на тему того, как ее имя будет смотреться на обложке книги, на что Лил лишь пожала плечами и сказала:
— Мой псевдоним Э.Р. Уотерс. (или Элизабет Рейнольдс Уотерс). Когда люди не знают, что ты девочка, то это помогает мне публиковать работы.
Затем она показала мне два своих стихотворения , опубликованные в "Нью-Йорк".
Я чуть не упала.
Затем я рассказала ей о встрече с Кентоном Джеймсом и Бернардом Сингером. Знаю, встреча со знаменитыми писателями — это не то же самое, что быть напечатанным где — то, но я подумала, что это лучше, чем ничего.
Я даже показала ей бумажку, где Бернард Сингер написал свой номер телефона.
— Ты должна ему позвонить, — она сказала.
— Я не знаю. — Я не хочу делать слишком большое дело из этого.
Я было погрузилась в раздумья о Бернарде, но тут вошла Пегги и сказала нам быть потише.
Сейчас я с ухмылкой улыбаюсь Лил.
— Пегги — , говорю я, — она действительно пойдет на прослушивание в этом резиновом костюме? Ты можешь представить, какой будет запах?
Лил ухмыльнулась:
— Она посещает спортзал Люсиль Робертс. Говорит, что принимает душ там. Вот почему она всегда такая очумевшая. Сначала потеет, бегая по всему городу, а потом ищет место, чтобы помыться.
Это заставляет нас смеяться до упаду, и мы падаем, хихикая на мою кровать.
Рыжеволосая девушка была права. У меня не возникло проблем с ее поиском.
Более того, ее невозможно пропустить, она стояла на тротуаре перед Сакс, держа в руках табличку с надписью "ДОЛОЙ ПОРНОГРАФИЮ" на одной стороне и "ПОРНОГРАФИЯ ЭКСПЛУАТИРУЕТ ЖЕНЩИН" на другой.
Позади нее стоит небольшой стол покрытый фотографиями из порно журнала.
— Внимание, девушки! Скажите порнографии — нет! — кричит она.
Она машет мне своим плакатом.
— Не хочешь подписать петицию против порнографии?
Я как раз собираюсь объяснить, кто я, когда незнакомец меня прерывает.
— О, ради Бога, пробормотала женщина, проходившая мимо, — можно подумать, что кому-то есть дело до чужой сексуальной жизни.
— Эй! — кричит рыжеволосая девушка, — Я слышу это, ты знаешь? И я определенно не одобряю это.
Женщина оборачивается. – И что?
— Что ты знаешь о моей сексуальной жизни? — спрашивает она. У нее ярко красные , короткие волосы. Она носит строительные сапоги и комбинезон, под которым надета рваная фиолетовая футболка.
— Милая, понятно, что у тебя ее нет, — с ухмылкой отвечает женщина.
— Да? Может быть, я и не занимаюсь сексом, как и ты, но ты — жертва системы. Вам промыли мозги Патриархией.
— Секс продается, — говорит женщина.
— За счет женщин.
— Это смешно. Вы когда-нибудь задумывались о том, что некоторые женщины действительно любят секс?
— И? — Девушка смотрит, как я воспользоваться мгновенным затишьем, чтобы быстро представить себя.
— Я Кэрри Брэдшоу. Вы звонили мне. Моя сумка у вас?
— Ты Кэрри Брэдшоу? — Она, кажется, разочарована. — Что вы делаете с ней? — Она указывает пальцем в сторону женщины.
— Я даже не знаю ее. Если бы я только могла получить свою сумку.
— Возьми, — говорит рыжеволосая девушка, если бы у неё было достаточно места. Она поднимает свой рюкзак, достаёт мою Кэрри сумку, и вручает её мне.
— Спасибо, — благодарю я, — если Вам когда — либо понадобится моя помощь...
— Не переживай по этому поводу, — отвечает она гордо. Она берет свой плакат и обращается к пожилой женщине в жемчуге. — Вы хотите подписать петицию против порнографии?"
Пожилая женщина улыбается. — Нет, спасибо, дорогая. В конце концов, какой в этом смысл?
Рыжеволосая девушка тут же падает духом.
— Эй, — говорю я, — я подпишу твою петицию.
— Спасибо, — говорит она, протягивая мне ручку.
Я подписываю петицию и иду вниз по Пятой Авеню. Скрываясь в толпе людей, я думаю о том, чтобы моя мама сказала о моем пребывании в Нью-Йорке. Может быть, она наблюдает за мной, убеждается, что забавная рыжеволосая девушка нашла мою сумку?
Моя мама тоже была феминисткой. В конце концов, она бы гордилась мной, что я подписала петицию
— Ты здесь! — кричит Лил. — Я боялась, что ты опаздываешь.
— Нет, — я говорю, тяжело дыша, присоединяясь к ней на тротуаре перед новой школы.
Поход в центре города был намного дальше, чем я ожидала, и мои ноги уже устали.
Но я увидела много интересных вещей по пути: каток в Рокфеллер — Центра. Публичная Библиотека Нью-Йорка. Lord & Taylor. То, что называется Зданием Игрушек. — Я получила свою сумку, — сказала я, держа ее вверх.
— Кэрри была ограблена в первый час в Нью-Йорке, — Лил идет к милому парню с ярко — голубыми глазами и волнистыми черными волосами.
Он пожимает плечами. — Это ничего не значит. Мой автомобиль был разбит здесь на вторую ночь . Они разбили окно и украли радио.
— У тебя есть автомобиль? — Удивляюсь я. Пегги сказала нам, что ни у кого нету автомобилей в Нью-Йорке. Все должны ходить пешком или сесть на автобус или ездить на метро.
— Райан из Массачусетса, — говорит Лил, как будто это объясняет это. — Он тоже в нашем классе.
Я протянула руку. — Кэрри Брэдшоу.
— Райан Макканн, — представился он глупо улыбаясь, однако взгляд его был таким серьезным, что казалось он подсчитывает в уме результаты соревнований.
— Что ты думаешь о нашем профессоре, Викторе Грине?
— Я думаю, что он необыкновенный, — быстро отвечает Лил. — Он тот, кого я считаю настоящим мастером своего дела.
— Он может быть и мастер, но определенно лицемер , — отвечает Райан, подстёгивая её.
— Вы едва его знаете, — говорит Лил , в ярости.
— Подождите минутку. Вы, ребята, встречали его? — спросила я.
— На прошлой неделе, — отвечает обычным тоном Райан, — у нас были собрания. У тебя не было?
— Я не знала, что у нас должно было быть собрание, — Я замялась. — Как это случилось? Разве я уже опоздала?
Лил дает Райану посмотреть. — Не у всех были собрания. Только если ты собирался в Нью-Йорк пораньше. Неважно уже.
— Эй, ребята, вы хотите пойти на вечеринку?
Мы оборачиваемся. Парень с улыбкой Чеширского кота держит несколько открыток.
— Это в Пак — билдинг. Вечером в среду. Вход бесплатный, если вы будете там раньше 10 часов.
— Спасибо, говорит Райан с нетерпением, как тот парень, который дал открытки и ушел прочь.
— Ты знаешь его? — спрашивает Лил.
— Я никогда его раньше не видел. Но это круто, не так ли? — говорит Райан. — Где еще к нам подойдет незнакомец, чтобы пригласить на вечеринку?
— Наряду с тысячей других незнакомцев, — добавляет Лил.
— Только в Нью-Йорке, ребятки, — говорит Райан.
Мы направляемся внутрь, а я изучаю открытку. На ней изображен улыбающийся каменный купидон. Снизу написаны слова: “ЛЮБОВЬ. СЕКС. МОДА”. Я сворачиваю открытку и кладу ее в сумку.
Райан не шутил. Виктор Грин странный. Во-первых, он сутулится, и это придает ему такой потерянный вид. Создается впечатление, что однажды он упал с неба и так и не смог обрести себя здесь, на земле. Во-вторых, он носит усы. Над верхней губой они густые, но по бокам жалко свисают, придавая лицу грустное выражение. И он поглаживает свои усы так, словно это, какое-то домашнее животное.
— Кэрри Брэдшоу? — он спросил, изучая список.
Я подняла руку. — Это я.
— Я. — Он исправил. — Одна из многих вещей, которые вы выучите в этой программе — это приведённая грамматика. Вы поймете, что это улучшает вашу манеру говорить.
Я краснею. Я в классе всего пять минут и уже произвела плохое впечатление.
Райан поймал мой взгляд и подмигнул, как бы намекая: "А я тебе говорил".
— А, вот и Лил. — Виктор Грин кивает, поглаживая свои усики. — Все ли знакомы с мисс Элизабет Ватерс? Она одна из самых многообещающих писательниц. Я уверен, что мы еще многое от нее услышим.
Если бы Виктор Грин сказал что-нибудь этакое обо мне, я бы волновалась, что все в классе меня возненавидят. Но Лил не такая. Она спокойно приняла похвалу Виктора, как будто привыкла, что ее таланты всегда восхваляются.
В эту секунду я ей даже завидую. Я стараюсь уверить себя, что все в этом классе талантливы. Ведь иначе они бы не были здесь, верно? Включая меня. Может быть, Виктор Грин просто не знает, насколько я талантлива? Пока не знает.
— Вот так вот работает эта программа.
Виктор Грин ёрзает, как будто он что — то потерял и не может вспомнить что.
— Тема на это лето — дом и семья. — В последующие 8 недель вы напишите 4 коротких истории, или роман, или 6 поэм, изучая эти темы. Каждую неделю я буду выбирать три или четыре работы для чтения вслух. Далее мы их обсудим. Есть вопросы?
Рука, принадлежащая худому парню в очках и с гривой светлых волос, взметнулась вверх. Несмотря на его сходство с пеликаном, он все равно решил произвести впечатление, будто думает, что он лучше остальных в этом классе.
— Насколько длинными должны быть эти короткие истории?
Виктор Грин трогает свои усики. — Настолько, чтобы хватило рассказать историю.
— Так это значит две страницы? — спрашивает девушка с угловатым лицом и рыжеватыми глазами.
На ней задом наперед надета бейсбольная кепка, из-под которой видна шикарная копна черных волос, а на шее множество ожерелий из бисера.
— Если вы сможете рассказать целую историю в пятистах словах то, пожалуйста, — ответил Виктор Грин мрачно.
Девушка довольно кивает.
— Просто мой отец — художник. И он говорит, что...
Виктор вздыхает. — Мы все знаем кто твой отец, Рэйнбоу.
Минуточку, Рэинбоу? Это что за имя такое? И кто этот художник, ее отец, которого все знают?
Я сижу, сзади сложа руки. Парень с длинным носом и светлыми волосами ловит взгляд Рэйнбоу и кивает, двигая свой стул немного ближе к ней, как если бы они уже были друзьями.
— У меня вопрос. — Райан поднял свою руку. — Можете ли вы гарантировать, что после прохождения это курса мы станем писателями?
От этого вопроса Виктор Грин сгорбился еще сильнее. Мне стало интересно, не уйдет ли он так совсем под землю.
Он напряженно трогает свои усы обеими руками.
— Хороший вопрос. Но ответа нет. Скорее всего, девяноста девять и девять процентов из вас вообще не станут писателями.
Класс стонет.
— Если я не стану писателем, я потребую назад свои деньги, — шутя, говорит Райан.
Все смеялись, кроме Виктора Грина.
— Если ты так думаешь, ты должен связаться с канцелярией.
Он завивает кончики усов пальцами. Эти усы сведут меня с ума. Интересно, если Виктор Грин женат, то, что его жена думает о его поглаживании усов. Жить с этими усами, это все равно, что жить с еще одним человеком. Может у них даже имя есть, и они питаются отдельно. И внезапно, я загораюсь со страстью. Меня не волнует, что Виктор Грин говорит: Я собираюсь сделать это. Я собираюсь стать настоящим писателем, если это даже меня убьет. Я осматриваю класс и своих одногруппников. Теперь судить только мне.
— Слушай, — говорю я, шлепаясь на кровать Лил. — А кто отец Рэинбоу?
— Барри Джессен, — ответила она со вздохом.
— Кто, черт возьми, этот Барри Джессен? Я знаю, только то, что он художник и все.
— Он не просто какой-то художник. Сейчас он один из самых важных художников в Нью-Йорке. Лидер одного нового творческого движения. Они живут в заброшенном здании в Сохо.
— Рейнбоу живет в заброшенном здании? — удивленно спрашиваю я.
— У них есть проточная вода? Отопление? Она не выглядит как бездомная.
— Она - нет, — отвечает Лил с раздражением.
— Они используются только для покинутых зданий. Одежда и печатные фабрики.
Но потом туда въехали эти художники и начали их обустраивать. Так вот теперь они там устраивают шумные вечеринки и принимают наркотики, а люди покупают их картины и пишут о них в Нью-Йорк таймс и New York Magazine.
— И Рэйнбоу?
— Ну, ее отец Барри Джессен. А мать Пикан...
— Модель?
— Вот почему она такая красивая и получает все, что захочет. Включая желание стать писателем. Я ответила на твой вопрос?
— Так, что она в миллионы раз круче, чем мы.
— Чем "мы есть", — поправила Лил.
— И да, она круче. Ее родители знают кучу людей, и если Рэйнбоу захочет издать книгу, то все, что она должна сделать — это щелкнуть пальцами и ее папа найдет человека, который опубликует ее работу. А затем он заставит журналистов написать об этом, а критики напишут хорошие отзывы.
— Да уж, — пораженно говорю я
— Итак, если остальные из нас хотят быть успешными, мы должны сделать это старомодным способом. Мы должны написать что — то крутое.
— Какая скука, — саркастично ответила я.
Лил смеется, а я хватаюсь за воображаемую нить.
— А что насчет того парня со светлыми волосами и его отношением? Он ведет себя, будто он знает ее.
— Капоте Дункан? — удивилась она. — Уверена, что знает. Капоте из тех, кто знаком со всеми.
— Почему?
— Он — это просто он. Приехал с Юга, — ответила она так, если бы это объясняло все. — Он немного мечтательный, да?
— Нет. Он немного придурок.
— Он старше. Они с Райаном учатся на последнем курсе в колледже. Они друзья. Видимо, они оба дамские угодники.
— Ты шутишь.
— Нет. — Она сделала паузу и немного формальным тоном добавила, — Если ты не возражаешь.
— Знаю, знаю, — ответила я, спрыгивая с кровати, — Мы должны писать.
Похоже, Лил не разделяла мою чрезмерную заинтересованность другими людьми.
Может быть, она настолько уверена в своих талантах, что чувствует, что ей не нужно это. Я, с другой стороны, могла бы легко провести весь день, сплетничая, что я предпочитаю называть "анализом характера". К сожалению, вы не можете участвовать в анализе характера самостоятельно.
Я вернулась в свою каморку, села за стол, заправила лист бумаги в печатную машинку.
Десять минут спустя я все еще сижу и просто пялюсь на стену. В наших комнатах только одно окно и оно у Лил. Чувствуя, будто задыхаюсь, я встаю, иду в гостиную и смотрю в окно.
Квартира Пегги находится в задней части здания, с видом на заднюю часть другого почти идентичного здания на соседней улице. Может быть, я могла бы получить телескоп и шпионить за квартирами напротив. Я могла бы написать рассказ о жителях. К сожалению, обитатели этого здания кажется, столь же скучны, как и мы. Я заметила мерцающий синий экран телевизора, женщина моет посуду и кот спит.
Расстроенная, я вздыхаю. Там целый мир, а я застряла в квартире Пегги. Я пропускаю все. И теперь у меня осталось только пятьдесят девять дней. Я должна что — то сделать. Я несусь в свою каморку, хватаю номер Бернарда и беру телефон. Я колеблюсь, решая, что делать, и кладу телефон обратно.
— Лил? — я зову.
— Да?
— Стоит ли мне позвонить Бернарду Сингеру?
Лил подходит к двери. — А ты как считаешь?
— Что если он меня не помнит?
— Он же дал тебе свой номер, разве нет?
— Что если он не это имел в виду? Что если он просто пытался быть вежливым? Что если...
— Ты хочешь позвонить ему? — она спрашивает.
— Да.
— Тогда звони. — Лил очень решительная. Это качество, которое я надеюсь развить в себе когда-нибудь.
И, прежде чем я могу передумать, я набираю номер.
— Алло? — он отвечает после третьего гудка.
— Бернард? — спрашиваю я слишком высоким голосом. — Это Кэрри Брэдшоу.
— Ага. Так и думал, что это ты.
— Да? — я накручиваю телефонный шнур вокруг пальца.
— Я немного экстрасенс.
— У тебя бывают видения? — задаю я вопрос, не зная, что еще сказать.
— Чувства, — шепчет он сексуально. — Я хорошо лажу со своими чувствами. А ты?
— Предполагаю, я тоже. То есть, мне никогда не приходилось избавляться от них. От моих чувств.
Он смеется. — Что ты делаешь сейчас?
— Я? — я пищу. — Ну, я просто сижу тут и пытаюсь что — то написать.
— Хочешь приехать? — тут же спрашивает он.
Не могу точно сказать, чего я ожидала, но точно не этого. Думаю, у меня была неопределенная и обнадеживающая идея, что он пригласит меня на ужин. Позовет на свидание. Но просить меня приехать в его дом? Боже! Вероятно, он думает, что я собираюсь заняться с ним сексом.
Я сделала паузу.
— Где ты? — он спрашивает.
— На 47 — ой улице.
— Ты меньше, чем в 10 кварталах от меня.
— Хорошо, — осторожно соглашаюсь я. Как и всегда, мое любопытство побеждает здравый смысл. Это очень плохая черта моего характера, и я надеюсь когда-нибудь ее исправить.
Может быть, свидания в Нью-Йорке другие. Насколько я знаю, приглашение странной девушки в свою квартиру считается нормальным и это то, что они делают здесь. И если Бернард попытается сделать, что — то подозрительное, я всегда могу его ударить.
На выходе я столкнулась с входящей Пэгги. У нее забитые руки и она пытается ловко закинуть три старые хозяйственные сумки на кресло. Она смотрит на меня вверх и вниз, и вздыхает.
— Уходишь?
Я обдумывала, задаваясь вопросом, как много мне стоит сказать. Но мое волнение взяло верх.
— Я собираюсь к своему другу — Бернарду Сингеру.
Упоминание имени дало желаемый эффект. Пэгги вдохнула, ее ноздри расширились.
Тот факт, что я знала Бернарда Сингера, убивал ее. Он самый известный драматург Нью-Йорка, а она все еще неудавшаяся актриса. Она, вероятно, годами мечтала встретить его, и вот она я, только 3 дня в городе и уже знакома с ним.
— У некоторых людей есть свою жизнь, не так ли?
Она ворчит, пока идет к холодильнику и берет одну из ее многих банках напитка Tab, который также мне и Лил не разрешен.
На мгновение я чувствую себя победителем, пока у Пегги унылое выражение. Она дергает за кольцо сверху банки, жадно пьет, как будто решение всех ее проблем заключается в банке Tab.
Она осушает ее, рассеяно потираю металлическое кольцо своим пальцем.
— Пэгги, я...
— Черт! — она бросила банку и сунула палец в рот, слизывая кровь с пореза, где кольцо полоснуло по коже. Она закрыла глаза, как бы сдерживая слезы.
— Ты в порядке? — тут же спросила я .
— Конечно. — Она посмотрела на меня, злясь, что я застала этот момент слабости. — Ты еще здесь?
Она прошла мимо меня к себе в комнату. — Сегодня ночью я никуда не иду и собираюсь ложиться спать пораньше. Так что будь дома не поздно.
Затем она закрыла дверь. На секунду, я встала, задаваясь вопросом, что сейчас произошло. Может, Пэгги ненавидит не меня. Может, она ненавидит свою жизнь.
— Ладно, — сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Бернард живет в Саттон Плейс. Это всего в нескольких кварталах, но также может быть и в другом городе. Нет ни шума, ни грязи, ни бродяг, которые заселяют остальную часть Манхеттена. Вместо этого, здесь появляются здания, сконструированные из светлого камня, с зелёными, медными башенками и мансардами. Швейцары в униформе, одетые в белые перчатки, стоят под тихим навесом, лимузин останавливается у обочины.
Я делаю паузу, вдыхая атмосферу роскоши, поскольку няня с коляской преграждает мене дорогу . Позади коляски гордой походкой бежит маленькая пушистая собака.
Бернар, должно быть, богат. Богат, известен и привлекателен. Во что я впутываюсь?
Я осмотрела улицу, ища номер 52. Это на Восточной стороне с видом на реку.
Шикарно, думаю я, подходя к зданию. Как только я подошла к двери, швейцар тут же остановил меня, и грозным голосом спросил меня.
— Могу ли я чем-нибудь помочь?
— Я собираюсь повидать друга, — бормочу я, пытаясь обойти вокруг него. И именно тогда я делаю свою первую ошибку: никогда не пытайтесь обойти швейцара в здании, где прислуга носит белые перчатки.
— Вы не можете просто так войти сюда, — он выставляет один кулак, перчатка которого надета, так как будто при одном лишь взгляде на его руку будет достаточно, чтобы держать на расстоянии немытого.
К сожалению, эта перчатка настраивает меня против него. Нет ничего такого, что я ненавидела бы больше, чем какой — то пожилой мужчина, указывающий мне, что делать.
— Как же вы ожидали, что я войду? Верхом на лошади?
— Мисс! — он восклицает, недовольно делая шаг назад. — Пожалуйста, скажите по какому вы делу сюда. И если вы не можете сказать, я предлагаю, чтобы вы занимались своими делами в другом месте.
Ага, он подумал, что я проститутка. Он что слепой? Я почти не накрашена.
— Я здесь, чтобы встретиться с Бернардом, — требовательно говорю я.
— Кто такой Бернард? – спрашивает он, не сдвигаясь с места.
— Бернард Сингер?
— Мистер Сингер?
Сколько уже это может продолжаться? Мы уставились друг на друга в безвыходном положении. Он должен понимать, что повержен. В конце концов, он не может отрицать того факта, что Бернард живет здесь — или он может?
— Я позвоню Мистеру Сингеру, — он, наконец, уступает.
Он демонстративно проходит через мраморный вестибюль, подходит к столу, на котором стоит ваза с цветами, ноутбук и телефон. Нажимает несколько кнопок, и дожидаясь ответа Бернарда, нервно поглаживает свой рот.
— Мистер Сингер? — говорит он в трубку.
— Здесь, — он пристально смотрит на меня, — эээ...вас хочет увидеть одна молодая особа. — Выражение его лица становится разочарованным, когда он смотрит на меня. — Да, спасибо, сэр. Я отправлю ее наверх.
И именно в тот момент, когда я думаю, что преодолела ту сторожевую собаку, в виде швейцара, я сталкиваюсь с еще одним человеком в униформе, с тем, кто работает в лифте.
Живя в двадцатом веке, можно подумать, что большинство людей сами могут сообразить, как нажать на кнопку в лифте, но очевидно, что жители Саттон Плэйс немного слабы, когда речь заходит о технологиях.
— Могу я чем-нибудь вам помочь? — он спросил.
Ну вот, опять.
— Бернард Сингер, — говорю я. Он нажимает девятую кнопку и неодобрительно кашляет. Ну, по крайней мере, он не достает меня своими вопросами.
Двери лифта закрываются и открываются, чтобы показать маленький коридор, другой стол, другие букеты цветов, и изготовленные по образцу обои. Есть две двери в конце коридора, и, к счастью, Бернард, стоял возле одной из них.
Вот оно — пристанище вундеркинда, подумала я, оглянувшись вокруг. Это было удивительно. Не потому, что было в комнате, а потому чего там только не было.
Гостиная с окнами в старом стиле, уютным камином и огромными книжными полками, глядя на которые было видно, что это любимое место жильца, немного потертая мебель и одно кресло — мешок.
Та же обстановка была и в столовой, но, которую всё же дополняли стол для пинг-понга и пара складных стульев. Затем была спальня с огромной кроватью и не менее огромным телевизором.
На самой кровати, одинокий спальный мешок.
— Я люблю смотреть телевизор в постели, — говорит Бернард. — Я думаю это сексуально, а ты?
Я собираюсь посмотреть на него взглядом "никогда даже не думай об этом", когда замечаю выражение его лица. Он кажется печальным.
— Ты только, что въехал? — спросила я, пытаясь найти какое — то объяснение.
— Кто — то только, что съехал, — отвечает он.
— Кто?
— Моя жена.
— Ты женат? — я выкрикиваю. Из всех предположений, я никогда не думала о том, что он может быть женат. И какой же женатый мужчина пригласит девушку, которую только встретил в свою квартиру?
— Моя бывшая жена, — поправил он. — Я все время забываю, что уже не женат. Мы развелись месяц назад, а я все не привыкну к этому.
— Так ты был женат?
— Шесть лет. Но до того мы были вместе уже два года.
Восемь лет? Мои глаза сузились, так как я стала быстро подсчитывать. Так, если Бернард был в отношениях так долго, то значит ему сейчас около тридцати, или тридцать один, или...даже тридцать пять?
Когда была выпущена его первая пьеса? Я помню, читала об этом, мне было, тогда как минимум десять. Чтобы не раскрыть свои мысли, я быстро спрашиваю.
— Как это было?
— Было что?
— Твой брак.
— Ну, что же, — он смеется. — Не так уж и хорош. Учитывая, что мы разведены сейчас.
Это отнимает у меня секунду, чтобы эмоционально перегрузиться.
Во время полёта, на дальние рубежи моего воображения, я мечтала видеть Бернарда и меня вместе, но нигде в этой картине, не присутствовала бывшая жена. Я всегда считала, что моя единственная настоящая любовь — это только одна настоящая любовь, тоже мне.
Факт предыдущего брака Бернарда был серьезной проблемой, если не сказать препятствием для меня.
— И моя жена забрала всю мебель. А что на счет тебя? — он спрашивает. — Ты была когда — то замужем?
Я смотрю на него с удивлением. Я едва взрослая, чтобы пить, почти произношу я. Вместо этого, я качаю головой, как будто бы, я тоже была разочарована в любви.
— Я догадываюсь, что мы — оба пара грустных мешков, — говорит он. И я заражаюсь его настроением.
Я нахожу его особенно привлекательным в этот миг и надеюсь, что он обнимет меня и будет целовать. Я жажду, прижиматься к его худой груди . Но сижу вместо этого в кресле мешке.
— Почему она забрала мебель? — я спрашиваю.
— Моя жена?
— Я думала, что вы развелись, — говорю я, пытаясь удержать его на этом разговоре.
— Она злится на меня.
— А ты не можешь заставить ее отдать мебель обратно?
— Я так не думаю. Нет
— Почему нет?
— Она упрямая. Господи. Она также упряма, как мул в день гонки. Так было всегда. Таким образом, она сейчас далеко.
— Хм. — Я соблазнительно поворачиваюсь вокруг большой подушки.
Мои действия производят желаемый эффект. Он понял, что напрасно думает о своей бывшей жене, вместо того, чтобы сосредоточиться на прекрасной молодой женщине — на мне? Конечно, в следующую секунду, он спрашивает.
— Как насчет тебя? Ты голодна?
— Я всегда голодная.
— За углом есть маленький французский ресторан. Мы могли бы пойти туда.
— Потрясающе, — я говорю, вскочив на ноги, несмотря на то, что слово “французский” напоминает мне о ресторане, в который я раньше ходила в Хартфорде с моим старым бой-френдом, Себастьяном, который бросил меня ради моей лучшей подруги Лали.
— Ты любишь французскую еду? — он спрашивает.
— Да, — отвечаю я. Себастьян и Лали давно в прошлом. И, кроме того, я сейчас вместе с Бернардом Сингером, а не с каким — то запутавшимся учеником средней школы.
«Маленькое французское местечко» за углом оказывается в нескольких кварталах отсюда. И не такое, уж оно и маленькое. Это «La Grenouille». Настолько известное, что даже я о нём слышала.
Бернард склонил голову в смущении, когда метрдотель назвал его имя.
— Добрый вечер, монсеньор Сингер. Пройдёмте за Ваш обычный столик.
Заинтригованная я посмотрела на Бернарда. Если он постоянно сюда приходит, почему не сказал, что является постоянным посетителем?
Метрдотель приносит два меню и элегантным кивком головы приглашает присесть за уютный столик у окна. Затем Мистер — Обезьяний — костюм отодвигает мой стул, разворачивает салфетку и кладёт её на мои колени.
Он меняет мой бокал для вина, берёт в руки вилку, тщательно изучает её, и когда та удачно проходит осмотр, кладёт рядом с моей тарелкой. Если честно, меня это всё смущает. Когда метрдотель, наконец, уходит, я беспомощно смотрю на Бернарда. Он изучает меню.
— Я не говорю по-французски. А ты? — спрашивает он.
— Немного.
— Правда?
— Правда.
— Ты, наверное, ходила в необычную школу. Единственный иностранный язык, который я узнал, был кулачный бой.
— Ха — ха.
— Я был очень хорош в этом, — говорит он, делая кулаками выпады в воздухе.
Я был невысоким ребёнком и все любили использовать меня как боксёрскую грушу.
— Но ты такой высокий, — я указываю на это.
— Я не рос до восьми лет. А что на счет тебя?
— Я перестала расти, когда мне было шесть.
— Ахах. А ты забавная.
Стоило только разговору завязаться, как метрдотель вернулся с бутылкой вина.
— Ваше Пуйи-Фюиссе, монсеньор Сингер.
— О, спасибо, — говорит Бернард, вновь выглядя застенчиво.
Очень странно.
Квартира, ресторан, вино — определенно Бернард богат. Тогда же почему он продолжает себя вести, будто это не так? А, может, для него это проблема, с которой он пытается совладать?
Разливание вина — ещё одна церемония. Когда всё заканчивается, я выдыхаю с облегчением.
— Это раздражает, не так ли? — говорит Бернард, словно читая мои мысли.
— Тогда почему ты позволяешь им делать это?
— Это делает их счастливее. Если бы я не понюхал пробку, то они бы расстроились.
— Ты даже потеряешь свой специальный столик!
— Я пытался сесть за тот столик, — он указывает на пустой столик в задней части комнаты, — в течение многих лет. Но они не позволят мне. За ним как в Сибире, — добавляет он, драматическим шепотом.
— Там действительно холоднее?
— Очень холодно.
— А что на счет этого столика?
— Прямо на экваторе, — он делает паузу. — А ты... Ты тоже на экваторе. — Он тянется ко мне и берёт меня за руку. Мне нравится твоя находчивость, — говорит он.
Шеф — повар пресекает все попытки Бернарда.
После невероятно вкусного и сытного ужина из семи блюд, включающего в себя суп, суфле, два десерта и немного восхитительного вина, которое на вкус напоминает цветочную пыльцу, я смотрю на свои часы, и обнаруживаю, что уже за полночь.
— Мне нужно идти.
— Почему? Ты превратишься в тыкву?
— Что — то вроде того, — сказала я и подумала о Пегги.
Его следующее движение так и повисает в воздухе, вращаясь, словно диско — шар.
— Я думаю, мне следует проводить тебя домой, — наконец произносит он.
— И все разрушить? — я засмеялась.
— Я не делал " это" какое — то время. А что насчет тебя?
— О, я эксперт в этом, — я поддразнила его.
Мы шли обратно к моему дому, размахивая нашими руками между нами.
— Спокойной ночи, киска, — сказал он, останавливаясь около входной двери. Мы неуклюже стояли до тех пор, пока он не сделал первый шаг. Он поднял мой подбородок и наклонился, чтобы поцеловать. Сначала нежно и прилично, затем более активно, оканчивая тем что перешел воображаемую линию страсти.
От поцелуя я теряю голову. Бернард смотрит на меня с тоской, но соглашается на джентльменский поцелуй в щеку и сжимает мою руку.
— Я позвоню тебе завтра, хорошо?
— Хорошо, — я ответила, едва дышала.
Я смотрела, как он растворяется в ночи. Дойдя до угла, он обернулся и помахал мне рукой. Когда он полностью исчез из вида, я зашла внутрь.
Я ползла по коридору до квартиры, опираясь пальцами на горчичного цвета стену для поддержки, думая, зачем кому — то понадобилось окрашивать коридор в такой уродливый цвет. Около двери, я осторожно вставила ключ в первый замок. Засов поворачивается с тревожным щелчком.
Затаив дыхание, думаю, услышала ли что-нибудь Пегги, и если это так, то, что она сделает. Спустя несколько секунд, открываю следующий замок.
Он тоже поворачивается легко, что означало, что теперь можно войти в квартиру. Я поворачиваю ручку и пытаюсь аккуратно открыть дверь. Но она не поддается. Что? Быть может, Пегги не заперла дверь, и всё закончилось тем, что я вместо этого закрыла ее. На Пегги это не похоже, но я пытаюсь повернуть замки в другую сторону, чтобы убедиться в этом.
Неудачно. Дверь сдвинулась точно на 1/16 дюйма, затем отказалась сдвинуться с места, словно кто-то подставил тяжелый предмет мебели перед ней. Сломался засов, подумала я с нарастающей паникой. Это металлическая планка, располагавшаяся по ширине двери и которую, открыть и закрыть, можно было только изнутри.
Мы должны были пользоваться им исключительно в крайних случаях, на случай ядерной войны, отсутствия электричества или атаки зомби.
Но очевидно, Пегги решила сломать свое глупое правило и закрыла его, чтобы преподать мне урок. Черт. Я должна или разбудить ее или спать в коридоре. Я царапаю дверь.
— Лил? — шепчу я, в надежде, что Лил не спит и услышит меня. — Лил?
Ничего.
Я падаю на пол, опираясь спиной в стену. Пегги и в правду так меня ненавидит? Но почему? Что я ей сделала? Прошли еще полчаса, и я сдалась. Я свернулась калачиком, обхватила мою сумку "Кэрри" руками и попыталась уснуть.
И наверное я действительно уснула, потому что первое что я услышала это шепот Лил:
— Кэрри? Ты в порядке?
Я открываю глаза, удивляясь, где, черт возьми, я и что, черт возьми, я делаю в коридоре.
И потом я вспоминаю: Пегги и ее чертов засов. Лил прикладывает палец к губам, и жестами показывает, чтобы я зашла внутрь.
— Спасибо, — беззвучно говорю я. Она кивает, и мы тихо закрываем дверь. Я останавливаюсь, прислушиваюсь к звукам из комнаты Пегги, но там только тишина.
Я поворачиваю засов на ручке и закрываю дверь.
Глава 6
На следующее утро, возможно торжествуя свою победу, Пегги спит до девяти. Это дает двум Узникам Второй Авеню лишний час на сон. Но когда Пегги проснулась, она действительно проснулась. И пока утренняя тишина никогда не была ее сильной стороной, в это утро она пребывает в особенно хорошем настроении. Она напевает песню из мюзикла.
Я поворачиваюсь на своей кроватке и тихо стучу по фанере. Лил стучит в ответа, указывая, что она не спит и тоже слышала пение. Я проскальзываю под простынь и накрываюсь ей по самый нос.
Возможно, если я буду лежать на спине и накрою голову подушкой, Пегги не заметит меня. Это был трюк, который мы с сестрами придумали, когда были еще детьми. Но сейчас я стала немного больше, и Пегги, со своими орлиными глазами, точно заметит выступы. Может быть, мне удастся спрятаться под кроватью? Это, я решаю, будет выглядеть смешно. У меня не получится. Я столкнусь с Пегги лицом к лицу. И, оживившись, я спрыгиваю с кровати и прислоняю ухо к двери.
Душ включен, и помимо этого я слышу отголоски песни Feel Pretty из фильма "История с Уэст — Сайда" в исполнении Пегги.
Я жду, моя рука на дверной ручке.
Наконец, вода затихает. Я представляю, как Пегги вытирается и натирает себя кремом для тела. Она носит в ванну туда — сюда свои туалетные принадлежности в пластиковой корзинке для душа, которую держит в своей комнате. И это еще одно напоминание, что никто не должен пользоваться ее драгоценным имуществом, даже по чуть — чуть.
Когда я слышу, как открывается дверь ванной, я шагаю в гостиную.
— Доброе утро, Пегги.
Ее волосы завернуты в розовое полотенце, она одета в старый махровый халат и пушистые тапочки в виде медведей. Услышав мой голос, она чуть не выронила корзинку с туалетными принадлежностями.
— Ты до смерти меня испугала.
— Извини, — говорю я. — Если ты уже приняла ванну.
Возможно Пегги не такая уж плохая актриса, потому что она тут же оживилась.
— Мне еще нужна ванная комната. Мне нужно высушить мои волосы.
— Нет проблем. — И вот мы стоим, кто первым задаст вопрос о запирании двери. Я ничего не сказала, и Пегги тоже. Затем она одаривает меня пронизывающей злобной улыбкой и возвращается в свою комнату.
Она не собирается упоминать это. С другой стороны, она не обязана это делать. Она сделала по — своему. Я пошла в ванную. Если она не собирается мне ничего говорить, то я определенно не собираюсь тоже ничего говорить.
Когда я захожу, Пегги стоит с феном в руке.
— Извини, — говорю я, обходя ее.
Она вернулась в ванную и закрыла дверь.
Пока квартира была наполнена звуком включенного фена, я решила проверить, как там Лил. Она такая крошечная, похожа на куклу, которую кто — то положил под одеяло, ее круглое лицо было таким же бледным как фарфор.
— Она сушит волосы, — я сообщаю.
— Тебе надо прокрасться в ванную и бросить ее фен в раковину.
Я подняла голову. Жужжание неожиданно прекратилось, и я проскользнула обратно в свою камеру. Я быстро шлепнулась на стул перед старой Королевской печатной машинкой моей мамы.
Через несколько секунд, Пегги подходит ко мне. Я просто обожаю то, как она настаивает на том, чтобы мы уважали ее личную жизнь, и тем не менее не верит что мы заслуживаем того же, врываясь в наши комнаты когда ей только вздумается.
Она отпила от своей банки с диетической колой.
Должно быть, для неё это как грудное молоко — подходит для всех случаев, включая завтрак
— Сегодня у меня прослушивание во второй половине дня, поэтому мне нужно, чтобы в квартире было тихо, во время моих репетиций. — Она неодобрительно смотрит на мою пишущую машинку. — Я надеюсь, что ты не планируешь сегодня пользоваться этой шумной штуковиной? Тебе нужна электронная пишущая машинка. Как и всем остальным.
— Я бы с радостью, но в данный момент у меня нет такой возможности, — отвечаю я, стараясь не допустить нотки сарказма в своем голосе.
— Это не моя проблема, так ведь? — говорит она с большим сахаром в голосе, чем в шести банках диетической содовой.
— Это немного зудит. — Пауза. — Нет, это немного чешется.
— Черт. Это немного зудит.
Да, это правда. Пегги пробуется для рекламы геморроя.
— А что ты ожидала? — изрекла Лил. — Брек? — Она смотрится в маленькое зеркало, осторожно нанося румяна на щеки.
— Куда собираешься? — возмущенно шиплю я, так как не могу поверить, что она оставит меня с Пегги и ее маленькой чесоткой.
— Ухожу, — отвечает она загадочно.
— Но куда? — и потом, чувствуя себя Оливером Твистом, просящим поесть, я говорю, — а мне можно пойти?
Лил неожиданно взволновалась.
— Ты не можешь. Мне нужно...
— Что?
— Увидеть кое — кого, — она говорит твердо.
— Кого?
— Подруга моей мамы. Она очень старая. Она лежит в больнице. Она не принимает посетителей.
— Как она сможет увидеть тебя?
Лил краснеет, держа свое зеркальце, будто уклоняясь от моих расспросов.
— Я вроде как родственница, — говорит она, крася ресницы. — А ты чем сегодня будешь заниматься?
— Еще не решили, — я ворчу, глядя на нее подозрительно. — Разве ты не хочешь услышать о моем вечере с Бернардом?
— Конечно! Как все прошло?
— Невероятно интересно. Его бывшая жена забрала всю свою мебель. Потом мы пошли в La Grenouille.
— Это хорошо. — Лил ужасно рассеянная сегодня утром. Я думаю, или это тому, что Пегги заперла от меня дверь, или по другой причине. Кто накладывает румяна и тушь при походе в больницу?
Но потом мне все равно, потому что у меня есть идея.
Я ринулась в свой закуток и вернулась со своей сумкой "Кэрри". Пошарившись, я вытащила кусочек бумаги.
— Я поеду к Саманте Джоунс.
— Кто это? — шепчет Лил.
— Женщина, которая позволить мне остаться в ее квартире? — Я спрашиваю, пытаясь встряхнуть ее память.
— Кузина Доны ЛаДонны? Она одолжила мне двадцать долларов. Я собираюсь вернуть ей деньги.
Это, конечно, всего лишь предлог. И чтобы выйти из квартиры и поговорить с Самантой о Бернарде.
— Хорошая идея. — Лил кладет зеркало и улыбается, как будто она не услышала ни слова, которые я сказала.
Я открыла сумку, чтобы положить записку и нашла свернутое приглашение на вечеринку в Дом Пака, помахав им перед лицом Лил.
— Эта вечеринка сегодня. Мы должны пойти. — И возможно, если Бернард позвонит, он мог бы пойти с нами.
Лил была настроена скептически.
— Я уверена, что в Нью-Йорке вечеринки проходят каждую ночь.
— Я уверена, что так и есть, — я возражаю. — И я планирую пойти на все.
Стальное и стеклянное офисное здание Саманты — это запретный бастион серьезного бизнеса. Фойе оснащено кондиционерами, всевозможные люди мечутся, беспокойные и сердитые. Я нахожу название компании, в которой работает Саманта — Рекламное агентство Slovey Dinall, и кнопку лифта, обозначающую 26 этаж.
Поездка на лифте вызывает у меня легкую тошноту. Я еще никогда не поднималась на лифте столь высоко. А что , если что — то сломается и мы будем падать вниз? Но, похоже, никто не взволнован этим. Глаза всех повернуты к панели с цифрами этажей, пустые, игнорирующие тот факт, что тут почти половина дюжины людей заперты в большом шкафу. Должно быть, это правила этикета в лифте, и я попыталась скопировать их поведение.
Но у меня не совсем получалось потому, что я поймала на себе взгляд женщины средних лет, прижимавшей к груди связку папок.
Я улыбаюсь, и она быстро отводит взгляд.
Вдруг мне в голову приходит мысль, что появляться в офисе Саманты, вот так вот, без предупреждения не очень хорошая идея.
Тем не менее, когда лифт открылся на ее этаже, я вышла и затерялась в застеленном ковром коридоре, пока не нашла две огромные стеклянные двери с выгравированными на нем словами "Рекламное Агентство SLOVEY, DINALL INCORPORATED".
По ту сторону двери располагался большой стол, позади которого сидела крохотная женщина с черными волосами, затянутыми в тугой колосок.
Она обратила на меня внимание, и после стука, ответила.
— Чем могу помочь? — сомнительно резким тоном, как будто говорила не ртом, а носом.
Это очень расстраивает, и неуверенным голосом, пытаясь передать тот факт, что я надеюсь, что не беспокою ее, я говорю.
— Саманта Джонс? Я хотела бы...
Я хотела сообщить, что собираюсь отдать ей 20 долларов в конверте, когда она подняла телефонную трубку, указав мне, где сесть.
— Кое — кто хочет видеть Саманту, — проскулила она по громкой связи. Она спросила, как меня зовут и кивнула. — Ее ассистент сейчас подойдет, чтобы проводить Вас, — утомленно ответила она. Она берет книгу в мягкой обложке и начинает читать.
Стойка ресепшена была украшена рекламными постерами, некоторые, из которых были выполнены в стиле 50-ых. Меня несколько удивило, что у Саманты Джонс есть собственный ассистент.
Она не выглядела настолько взрослой, чтобы иметь ассистента, но, полагаю, Донна ЛаДонна была права, когда сказала, что ее кузина была "большой шишкой в рекламном бизнесе.
Через несколько минут появилась женщина в темном костюме, светло-голубой рубашке с двумя ремешками, затянутыми вокруг шеи, с растрепанным пучком и в голубых кроссовках.
— Следуйте за мной, — скомандовала она. Я спрыгнула со стула и шла позади нее между офисных кабинок, звона телефонов и крика, какого-то мужчины.
— Похоже, что все тут с причудами, — сострила я.
— Потому что мы такие, — огрызнулась она, зайдя в проем открытой двери небольшого офиса. — Кроме Саманты, — добавила она. — Она всегда в хорошем настроении.
Саманта подняла голову и указала на кресло, стоящее перед ней.
Она сидела за пластмассовым столом, в наряде практически схожим с нарядом ее ассистентки, за исключением подплечиков, которые было намного шире. Возможно, чем шире ваши плечики, тем вы важнее. Ее голова была поднята к телефонной трубке.
— Да, конечно, Глен, — говорит она, изображая "болтливое" движение рукой. — Клуб "The Century" идеален. Но я не понимаю, зачем нам нужны цветочные композиции в форме мячей для бейсбола...
— Да, я знаю, что это то, что хочет Чарли, но я всегда думала, что свадьба все же больше важнее для невесты...Да, конечно...Я сожалею, Глен, но у меня сегодня назначена встреча. Мне действительно нужно идти, — продолжает она.
— Я обещаю, я Вам перезвоню. — И, закатив глаза она убирает трубку, смотрит вверх и откидывает голову назад.
— Мама Чарли, — объяснила она.
— Мы помолвлены около двух минут, и она уже сводит меня с ума. Если я еще когда-нибудь буду выходить замуж, я пропущу помолвку и пойду прямо в Муниципалитет. С каждой минутой помолвки ты становишься общенародным достоянием.
— Но тогда у тебя не было бы кольца, — неуверенно говорю я, припугнув Саманту, ее офис и ее гламурную жизнь.
— Полагаю, что это правда, — уступает она. — Теперь, если бы я могла найти кого — то кому можно сдать квартиру...
— Ты не съезжаешься с Чарли?
— Боже мой, ты действительно воробушек. Если бы у тебя была такая квартира как у меня, с контролем аренды и лишь за 250 долларов в месяц, ты ни за что бы ее не отдала.
— Почему нет?
— Потому что рынок недвижимости непостоянен в этом городе.
И однажды она мне понадобится. Если с Чарли ничего не выйдет. Я не то чтобы уверена, что ничего не выйдет, но ты знаешь нью-йоркских парней. Они испорчены.
Они как дети, в кондитерском отделе. Имея "лакомый кусочек", ты никогда не захочешь его упустить.
— Как Чарли? — спрашиваю я, рассуждая, насколько он "лакомый кусочек".
Она улыбнулась. — Смотри не прозевай, Воробушек. Вообще — то, Чарли — очень выгодная партия. Даже если он придурок — бейсболист. Он хотел играть сам, но, конечно, отец ему не позволил.
Я ободряюще киваю. Саманта, похоже, была в настроении разговаривать, а я как губка была готова поглощать все, что она скажет. — Его отец?
— Алан Тир.
Когда я безучастно на нее смотрю, она добавляет:
— Эй, я сказала Тир! Супер-мего-состоятельная семья.
И она махает головой так, будто бы говоря, что я безнадежна.
— Чарли — старший сын. И его отец планирует передать ему свой бизнес.
— Я поняла.
— Вся фишка во времени. Ты знаешь как это у мужчин. — говорит она, типа я такой эксперт в этих делах. — Если мужчина не зовет тебя замуж, или, по крайней мере, съехаться, после двух лет отношений, то он никогда и не позовет. А это значит, ему важно просто хорошо проводить время.
Она скрещивает руки и кладет ноги на стол.
— Я, конечно, тоже люблю хорошо проводить время, но главное отличие Чарли от меня состоит в том, что мои часики тикают. А его нет.
Часы? Тиканье? Я не имею никакого понятие о чем она говорит, и я молча в тряпочку кивнула, как если бы я понимала о чем она говорит.
— У него, наверное, нет расписания, но у меня есть.
Она держит руку и загибает пальцы.
— Выйти замуж до двадцати пяти. Угловой офис до тридцати. И где — то здесь — дети. И когда та история о бакалавре вышла, я решила, что пришло время делать что — то с Чарли. Ускорить вещи.
Она отодвигает какие — то бумаги со стола, чтобы достать потрепанную копию New York Magazine.
— Вот, — показывает она. Заголовок гласит "Список самых завидных холостяков Нью-Йорка", а ниже размещена фотография, на которой несколько взрослых мужчин изображены стоящими на скамейке, как спортивная команда в школьном ежегоднике.
— Это Чарли, — говорит она, указывая на мужчину, чье лицо частично закрыто кепкой. — Я говорила ему не надевать эту глупую кепку, но он не слушал.
— Неужели людей действительно это заботит? — спрашиваю я. — Я имею в виду, вся эта фигня с дебютантами и завидными холостяками все еще актуальна?
Саманта смеется.
— Да ты самая настоящая деревенщина, детка. Если бы только все это не имело значения. Но это не так.
— Все отлично.
— Я рассталась с ним.
Я понимающе улыбаюсь. — Но, если ты хочешь быть с ним, то все, что тебе нужно, это заставить его думать, что он хочет быть с тобой.
Она снимает ноги со стола и отходит в сторону. Я сажусь, понимая, что сейчас мне предстоит выслушать урок о том, как управлять мужчинами.
— Когда речь идет о мужчинах, — она начинает, — все дело в их эго. Поэтому когда я бросила Чарли, он был взбешен. Не мог поверить, что я его бросила. Не оставила ему шанса кроме того, как приползти за мной. Естественно, я сопротивлялась.
— Чарли, — я сказала. — Ты знаешь, что я без ума от тебя, но если я себя не уважаю, то кто будет? Если я тебе действительно не безразлична — я имею в виду, как личность, а не любовница, тогда тебе придется это доказать. Ты должен дать обещание.
— И он дал? — я спросила, сидя на краю стула.
— Ну, очевидно, — говорит она, размахивая пальцем, на котором кольцо. — И это не больно, что Янки на забастовке.
— Янки?
— Как я сказала, он одержим. Ты не знаешь, сколько бейсбольных игр, я должна была высидеть в течение последних двух лет. Мне больше нравится девичий футбол, но я продолжала говорить себе, что когда-нибудь, это будет стоит того. И это настало. При отсутствии бейсбола, у Чарли не было ничего, чтобы отвлечь его. И вуаля, — говорит она, указывая на ее руку.
Я пользуюсь моментом, чтобы упомянуть Бернарда. — А ты знаешь, что Бернард Сингер был женат?
— Конечно, он был женат на актрисе Марджи Стефард. А почему ты спрашиваешь? Ты виделась с ним?
— Прошлой ночью, — смущенно говорю я.
— И?
— Мы целовались.
— И все? — разочарованно отвечает она.
Я ерзаю на стуле. — Я ведь только познакомилась с ним.
— Бернард немного не в себе сейчас. Что и не удивительно. Марджи растоптала его. Изменяла ему с одним из актеров в его спектакле.
— Ты шутишь, пораженно говорю я.
Саманта пожимает плечами.
— Это было во всех газетах, это ни для кого не секрет. Не очень приятно для Бернара, но я всегда говорю, что нет такого понятия, как плохая реклама. Кроме того, Нью-Йорк — это маленький городок. Меньше, чем провинциальный, если ты действительно об этом задумывались.
Я осторожно киваю. Кажется, наше интервью закончилось.
— Я хочу вернуть тебе двадцать долларов, — быстро говорю я, затем достаю двадцатидолларовую купюру и отдаю ей.
Она берет купюру и улыбается. И тогда она смеется. Мне вдруг захотелось, чтобы я могла смеяться, так же как она, как будто что — зная, и звонко в то же время.
— Я удивлена, — говорит она. — Я не ожидала снова увидеть ни тебя, ни двадцать баксов.
— А я хочу тебя поблагодарить за то, что ты одолжила мне деньги, и за то, что взяла меня с собой на вечеринку, и зато, что познакомила меня с Бернардом. Если бы я тоже могла для тебя что-нибудь сделать...
— Ничего, — сказала она, вставая.
Она проводит меня до двери и протягивает руку.
— Удачи! А если тебе еще когда-нибудь понадобится двадцать долларов, то ты знаешь, где меня найти.
— Ты уверена, что никто не звонил? , я спрашиваю Лил в двадцатый раз.
— Я здесь с двух часов. Телефон ни разу не звонил.
— Он мог позвонить в то время, когда ты навещала мамину подругу в больнице.
— В то время дома была Пегги, — ответила Лил.
— Возможно, он и звонил, но Пегги нарочно не сказала мне.
Лил причесывает свои волосы. — Но зачем Пегги это нужно?
— Может быть потому что она ненавидит меня? — спрашиваю я , накрашивая блеском свои губы.
— Ты виделась с ним этой ночью, Говорит Лил. — Парни никогда не звонят на следующий день. Им нравится держать нас в неведении.
— Мне не нравится это чувство. К тому же, он сказал, что позвонит. Вдруг звонит телефон и я срываюсь. — Это он! — кричу я. — Можешь взять трубку?
— Почему? — ворчит Лил.
— Потому что я не хочу казаться слишком нетерпеливой. Я не хочу, чтобы он подумал, что я сижу у телефона весь день.
— Даже если это так и есть? — Но, тем не менее она снимает трубку. Я жду с предвкушением, затем Лил кивает и протягивает трубку. — Это твой отец.
Конечно. Он всегда не вовремя. Я позвонила ему вчера и оставила сообщение с Мисси, но он не перезвонил. Что, если Бернард пытается позвонить, пока я разговариваю с моим отцом, а телефон занят?
— Привет, Папа, — я вздохнула.
— Привет, пап? Это так ты приветствуешь своего отца, Которому ты звонила раз с тех пор, как поехала в Нью-Йорк?
— Я звонила тебе, Папа. — Мой отец, хочу отметить, звучит немного странно. Он не только не в плохом настроении, он, кажется, не помнит, что я пыталась до него дозвониться. Это меня устраивает.
Так много всего случилось, с тех пор как я приехала в Нью-Йорк — не все из этого одобрит мой отец, я каждый раз откладывал этот разговор. Слишком долго, кажется.
— Я была очень занята, — я говорю.
— Я уверен, что это так.
— Но все в порядке.
— Приятно это слышать, — говорит он. — Теперь, когда я знаю, что ты еще жива, я могу расслабиться, — после быстрого пока он вешает трубку.
Это действительно странно. Мой отец всегда был растерянным, но он никогда не был таким восторженным и удаленным. Я говорю себе, что это только потому, что мой отец, как и большинство мужчин, ненавидит говорить по телефону.
— Ты готова? — спрашивает Лил. — Ты ведь хотела пойти на эту вечеринку. И мы не должны вернуться домой поздно. Я не хочу, чтобы в это раз Пегги заперла нас обеих.
— Я готова, — вздохнула я. Я беру свою Кэрри сумку, и кидаю последний тоскливый взгляд на телефон, пропуская, Лил вперёд.
A несколько минут спустя, мы прогуливаемся вниз по Второй Авеню в волнении смеясь, от того что мы исполняем наши лучшие пародии на Пегги.
— Я так рада, что ты моя соседка по комнате, — Лил говорит и берет меня за руку.
Перед входом в Здание Шайбы очередь, но сейчас мы уже поняли, что в Нью-Йорке, есть очередь для всего. Мы уже преодолели три очереди Второй авеню: две перед кинотеатрами, и одну около магазина сыра. Ни Лиз, ни я не могли понять, почему столько людей чувствовало, что они нуждались в сыре в девять вечера, но примечали всё, до еще одной захватывающей тайны о Манхэттене.
Мы проходим через очередь, довольно быструю, тем не менее, и попадаем в огромную комнату, наполненную разносортными молодыми людьми.
Есть рокеры всех типов кожи и панки с пирсингом и с сумасшедшим цвета волос. Костюмы и тяжелые золотые цепи, и блестящие золотые часы.
Сверкающий диско — шар вращается около потолка, но музыка — это нечто такое, чего я никогда не слышала, нестройная, преследующая и настойчивая, такая музыка, которая требует, что бы ты танцевала.
— Давай возьмем выпить, — я кричу Лил.
Мы пробираемся в сторону, где я заметила импровизированный бар на длинном фанерном столе.
— Эй! — голос восклицает. Это голос высокомерного белокурого парня из нашего класса. Капоте Дункана. Он обнял высокую, болезненно худощавую девицу с выступающими скулами, так словно они айсберги. Она должно быть модель, думаю я, в досаде понимая, что, может быть, Лил была права насчет возможностей Капоте заполучить девочек.
— Я просто рассказывал Сэнди? — говорит он, с небольшим южным акцентом, указывая на удивлённую девочку рядом с ним, — эта вечеринка походит на что — то из Пути Суонна.
— Вообще — то, я думала о Генри Джеймсе, — Лил выкрикивает в ответ.
— Кто Генри Джеймс? — спрашивает девушка по имени Сенди. — Он здесь?
Капоте улыбается, как если бы девушка сказала что — то очаровательное и обнимает её.
— Нет, но он мог быть, если ты хочешь.
Теперь я знаю, что я была права. Капоте мудак. И так как никто не обращает внимания на меня во всяком случае, я планирую взять напиток сама и догнать Лил позже.
Я поворачиваюсь, и вот когда я замечаю её. Рыжеволосую девушку из Сакс. Девушку, которая нашла мою Кэрри сумочку.
— Привет! — я говорю, отчаянно размахивая руками, как будто я встретила старого друга.
— Привет что? — она спрашивает, делая глоток пива.
— Это я, помнишь? Кэрри Брэдшоу. Ты нашла мою сумку, — я держала сумку у её лица, чтобы напомнить ей.
— Да, точно, — говорит она, без особого восторга.
Она, кажется, не склонна продолжать разговор, но по какой — то причине, я делаю. У меня вдруг есть желание успокоить ее. Понравится ей.
— Почему ты этим занимаешься, в любом случае? — я спрашиваю. — Протесты?
Она смотрит на меня высокомерно, как будто она с трудом может удосужиться ответить на этот вопрос.
— Потому, что это важно?
— Ох.
— И ещё я работаю в реабилитационном центре для женщин. Ты должна когда-нибудь придти туда добровольцем. Это вытрясет вас из вашего безопасного мирка, — говорит она, перекрикивая музыку.
— Но...ты ведь не думаешь, что все мужчины подонки?
— Нет. Потому что, я знаю все мужчины подонки.
Я не имею понятия, почему говорю об этом. Но я не могу позволить ей уйти.
— А что на счет любви? Я имею в виду, как у тебя может быть парень или муж, если мы знаешь эту фигню?
— Хороший вопрос. — Она делает еще один глоток пива и пристально оглядывает комнату.
— Я имела в виду то, что я сказала, — я кричала, пытаясь привлечь ее внимание. — О благодарности. Могу ли я купить тебе чашку кофе или что-то еще? Я хочу узнать больше. . . о том, чем ты занимаешь.
— В самом деле? — спрашивает она, с сомнением.
Я киваю с энтузиазмом.
— Хорошо, — говорит она. — Я думаю, ты можешь мне позвонить.
— Как тебя зовут?
Она медлит.
— Миранда Хоббс. Х — О — Б — Б — С. Ты можешь достать мой номер из справочника.
И как только она уходит, я киваю, делая набор движений пальцем.
Глава 7
Это китайский шелк 1930 года.
Я прикасаюсь к синему материалу с любовью и переворачиваю его. На спине вышит золотой дракон. Платье, возможно, стоит больше, чем я могу себе позвонить, но я все, же примеряю его. Рукава свисают по сторонам, как сложенные крылья. Я могла бы в этом действительно летать.
— Хорошо выглядит, — добавляет продавец. Хотя "продавец" это наверное, не совсем подходящее слово для парня в шляпе в форме свиного пирога, в клетчатых штанах и в черной футболке Рамонс. Быть может "Поставщик" более уместное здесь слово. Или "дилер".
В магазине винтажной одежде мне позвонила Моя Старая Леди. Имя, которой оказалось удивительно уместным.
— Где вы нашли эту вещь? — спрашиваю я, готовая убрать одежду, но слишком напуганная, чтобы спросить цену.
Хозяин пожимает плечами, — Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.
— Или одна женщина, — поправляю я его. Я собрала все свое мужество. — Как бы там не было, сколько стоит это?
— Для тебя? Пять долларов.
— Оуу, — я вытягиваю руки из рукавов.
Он крутил головой взад — вперед, рассматривая. — Сколько вы можете заплатить?
— Три доллара?
— Три пятьдесят, — говорит он. — Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.
— Договорились, — говорю я.
Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.
Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.
Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.
Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.
— Что ты делаешь? — потребовала Лил.
— Я получила колонку писателя.
Но не существует такого понятия как "колонка писателя" — возразила она. Если ты не можешь писать, это значит, что тебе нечего сказать. Или ты избегаешь чего — то..
— Хммм, — сказала я, может быть я и не писатель совсем...
— Не делай этого, — ответила Лил. — Ты сделаешь только хуже. Почему бы тебе не сходить развеяться, погулять?
Так я и поступила. И я точно знала, куда пойти.
Вниз к району Саманты, где я разыскала винтажный магазин на Седьмой авеню.
Я ловлю свое отражение в стеклянной витрине магазине и останавливаюсь, восхищенно смотря на платье. Я надеюсь, оно принесет мне удачу, и я смогу писать. Я начинала нервничать. Я не хочу закончить как 99.9 процента провалившихся студентов Виктора.
— Мой Бог! — Лил восклицает. — Ты похожа на что — то, что притянула кошка.
— Я чувствую себя подобной чему — то, что кошка притянула. Но смотри, что я купила. — Я оборачиваюсь, чтобы похвастаться моей новой покупкой.
Лил кажется подозрительной, и я понимаю, как чудно я должно быть выгляжу, ходя по магазинам вместо того, чтобы писать. Почему я уклоняюсь от работы? Потому что я боюсь столкнуться с недостатком своих способностей?
Я рухнула на свое любимое место и осторожно сняла сандали.
— Это было в 50 кварталах отсюда, и мои ноги убивают меня. Но оно того стоило,— добавила я, пытаясь себя успокоить.
— Я закончила свой стих, — говорит Лил ненароком.
Я улыбаюсь, воздерживаясь от зависти. Я единственная, кто должна бороться? Не похоже, что Лил сильно утруждалась. Но это, возможно, потому что она талантливее.
— И у меня есть немного китайской еды, — говорит она. — Свинина МуШу. Там еще много осталось, если ты хочешь.
— Ох, Лил. Я не хочу есть твою еду.
— Не надо устраивать сцен . — Она пожимает плечами. — К тому же тебе нужно поесть. Как можно работать на голодный желудок?
Она права. И это даст мне еще пару минут отсрочки от работы.
Лил сидит на моей кровати, пока я пытаюсь покончить со свининой МуШу прямо из пакета.
— Ты никогда не боишься? — я спрашиваю.
— Чего? — она говорит.
— Быть недостаточно хорошей.
— Ты имеешь в виду писательство? — спрашивает Лил. Я киваю.
— Что если я единственная кто думает, что никто не может это сделать кроме меня? Что если я обманываю себя...
— Ох, Кэрри, — она улыбается.
— Ты разве не знаешь, что каждый писатель так себя чувствует? Страх — это часть работы.
Она взяла полотенце и решила принять долгую ванну, и пока она в ванной, мне удалось заполнить первую страницу, затем вторую. Я пишу в заголовке: "Мой дом". Зачеркиваю и снова пишу "Мой новый дом". Каким — то образом это напоминает мне о Саманте Джонс. Я представляю ее на кровати с четырьмя балдахинами, одетую в шикарное нижнее белье и поедающую шоколад, что, по-моему, по какой-то странной причине, является представлением о том, как она проводит выходные.
Я выкидываю эти мысли из головы и пытаюсь сосредоточиться, но пульсация в ногах пересиливает, и у меня не получается сконцентрироваться из- за боли.
— Лил? — я постучала в дверь ванной. — У тебя есть аспирин?
— Я так не думаю, — отозвалась она.
— Черт. — У Пегги должен где — то быть аспирин. Можно войти? — спросила я. Лил лежит в маленькой ванной под тонким слоем мыльных пузырьков. Я проверила ящик с лекарствами. Пусто. Я оглядываюсь, и мой взор останавливается на закрытой двери в спальню Пегги.
Не делай этого, подумала я, вспоминая последнее правило Пегги. Нам не разрешено заходить в ее комнату. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Вход в ее спальню строго воспрещен.
Я осторожно открываю дверь.
— Что ты делаешь? — завопила Лил, выпрыгивая из ванны и хватая полотенце. Остатки пузырей прилипли к ее плечам.
Я приложила палец к губам и зашипела на нее.
— Я всего лишь ищу аспирин. Пегги настолько подлая, что возможно прячет аспирин у себя в спальне
— Что если она поймет, что пропало немного ее аспирина?
— Даже Пегги не может быть настолько сумасшедшей. — Я открываю дверь шире. — Нужно быть очень чокнутым чтобы считать аспирин. К тому же, — шиплю я, — Разве ты не сгораешь от любопытства узнать как выглядит ее комната?
Жалюзи подняты, и мне потребовалось пару секунд, чтобы глаза привыкли к свету. И когда это произошло, я завизжала от ужаса.
Кровать Пегги была вся покрыта мишками. Не настоящими конечно, но казалось, присутствовали все вариации плюшевых животных. Там были большие и маленькие мишки, мишки с теннисными ракетками и мишки в фартуках. Розовые мишки и мишки в наушниках.
Там были даже мишки, целиком сделанные из булавок.
— Это ее большой секрет? — спрашивает Лил. — Плюшевые медведи?
— Она женщина средних лет. Какая же женщина этого возраста будет заполнять всю комнату животных?
— Возможно, она коллекционирует их, — отвечает Лил. — Ну, ты знаешь, люди так делают.
— Нормальные люди — нет. — Я взяла розового медведя и повернула его к лицу Лил. — Привет, — произнесла я смешным голосом. — Меня зовут Пегги и мне хотелось бы объяснить вам несколько правил. Но сначала мне нужно одеть свой резиновый костюм...
Кэрри, прекрати, — умоляет Лил, но слишком поздно. Мы уже тут.
— Аспирин, — я напоминаю ей.
— Если бы ты была Пегги, где бы ты его хранила? — Мой взгляд падает на верхний ящик ее тумбочки. Как все остальное в ее квартире, он был дешевым, и как только я потянула за ручку, ящик открылся, и содержимое рассыпалось по полу.
— Теперь она точно нас убьет, — стонет Лил.
— Мы ей не скажем, — отвечаю я, ползая по полу и собирая вещи. — К тому же, это всего лишь несколько фотографий. — Я начала собирать снимки когда меня поразило то, что на снимке была обнаженная грудь.
Я присматриваюсь.
Потом я кричу и роняю картинку, будто она горит.
— Что это? — кричит Лил
Я сажусь на пол и трясу головой от недоумения. Поднимаю снимок, и смотрю на него более внимательно, до сих пор не в силах убедиться. Но это было определенно то, о чем я подумала.
Я пересмотрела другие фотографии, пытаясь подавить смех. На всех них была Пегги, и на каждой их них она была голой.
И не просто обнаженная. Она ведет себя как модель порно — журнала. К сожалению, она не была на нее похожа.
— Лил? — спросила я, желая покопаться в загадке насчет того, почему Пегги позировала для таких фотографий и кому они могли понадобиться, но Лил не было рядом. Я услышала слабый стук закрывающейся двери в ее комнату, сопровождавшийся громким звонком в парадную дверь. И прежде чем у меня появился шанс сдвинуться, Пегги стояла надо мной.
Мы обе застыли.
Глаза Пегги становились всё больше и больше, а лицо меняло цвет с красного на фиолетовый, и я подумала, взорвется ли ее голова.
Она открывает рот и поднимает руку.
Фотографии падают у меня из рук, и я застываю в страхе.
— Вон отсюда! Вон! — кричит она, ударив меня по голове. Я падаю на колени, и прежде чем она поняла, что происходит, проползаю у нее между ног по направлению к коридору. Я встаю, бегу к своей комнате и захлопываю дверь.
Она тут же рывком ее открывает.
— Послушай, Пегги... — начала я, но что я вообще могу сказать? К тому же, она кричит настолько сильно, что я едва могу вставить слово.
— С той минуты, как я посмотрела тебе в глаза, я знала что от тебя одни неприятности. Кем ты себя возомнила, заходя ко мне домой и роясь в моих вещах? Где ты выросла? На конюшне? Каким животным ты себя считаешь?
— Медведем? — хотелось мне сказать. Но она права. Я вторглась в ее личное пространство. Я знала, что это неправильно, но все, же сделала это. Однако это стоило того, чтобы увидеть её обнаженную на снимках.
— Я хочу, чтобы ты и твои шмотки убрались отсюда сейчас же!
— Но...
— Тебе следовало подумать о "последствиях" прежде, чем заходить в мою комнату, — огрызается она, что в принципе не помогает, потому что после того как я увидела эти фотографии, всё, о чем я могу думать, это ее зад. Действительно, меня так поглотило это зрелище, что я едва заметила, что она перешла на тему того, как бы было хорошо, если бы я провела ночь — другую на улице.
Следующее, что я увидела, это как она достает мой чемодан из — под кровати и кидает его мне на кровать.
— Начинай собираться, — она приказывает. — Я ухожу на двадцать минут и когда я вернусь, тебя здесь уже не должно быть. Иначе я вызову полицию.
Она хватает свою сумочку и хлопает дверью.
Я стою в шоке. Фанерная дверь открывается и входит Лил, белая как полотно.
— Бог ты мой, Кэрри, — она шепчет. — Что ты будешь делать?
— Уйду, — говорю я, подымая стопки своих вещей и бросая их в чемодан.
— Но куда ты пойдешь? Это Нью-Йорк. Сейчас ночь и опасно. Ты не можешь быть на улице одна. Что если на тебя нападут или ты умрешь? Возможно, ты можешь пойти в ИМКА(Юношеская христианская ассоциация).
Я внезапно разозлилась. На Пэгги и ее иррациональность. — Есть много мест, куда я могу пойти.
— Например?
Хороший вопрос.
Я накинула на себя Китайский плащ наудачу и захлопнула чемодан. Лил выглядит потрясенной, так как не верит, что я собираюсь довести свой план до конца. Я одарила ее слабой улыбкой и короткими объятиями. Мой желудок сжался от страха, но настрой был решительный, и я не собиралась сдаваться.
Лил идет за мной на улицу, умоляя остаться.
— Ты не можешь так просто уйти, тебе не куда.
— Честно, Лил. Я буду в порядке, — я настаиваю на этом, с большей уверенностью, чем я на самом деле чувствую.
Я протягиваю руку и ловлю такси.
— Кэрри! Не надо, — умоляет Лил, когда я засовываю свой чемодан и пишущею машинку на заднее сидение.
Водитель такси оборачивается.
— Куда ехать?
Я закрываю глаза и строю гримасу.
После тридцати минут проведённых снаружи под грозовым дождём, мне интересно, о чем я только думала.
Саманты нет дома. Где — то в глубине души я догадывалась, что Саманты нет дома, я всегда могу пойти к Бернарду и просить о милосердии. Но сейчас, разорившись на такси, у меня не осталось денег еще на одну поездку.
Вода ручьем скатывается по моему затылку. Мой плащ промок, я была напугана и несчастна, но я намеренно убеждала себя в том, что всё будет хорошо. Я представила, как дождь очищает город и смывает Пегги.
Но поток мыслей в голове меняется, и вдруг меня атакуют кусочки льда. Дождь превратился в град, и мне нужно было найти укрытие.
Я дотащила чемодан до угла, где я нашла маленький магазинчик со стеклянной витриной и короткой лестницей.
Во-первых, я даже не была уверена, что это магазин, но затем я увидела большую надпись, гласившую "ДЕНЬГИ НЕ МЕНЯЕМ, ДАЖЕ НЕ СПРАШИВАЙТЕ".
Я смотрю через стекло на витрину, усеянную конфетами. Я толкаю дверь и захожу внутрь. Странный, лысый мужчина, который немного походил на свеклу, сидел на стуле за стойкой из Плевсиглаза. Это небольшая панель из пластика, куда нужно засовывать деньги через кассу. Я закапала весь пол, но не похоже, что мужчина был против.
— Что желаете, девушка? — спрашивает он.
Я с удивлением смотрю по сторонам. Внутри магазин кажется еще меньше, чем снаружи. Стены здесь тонкие, а в углу есть наглухо запертая дверь.
Я дрожу. — Сколько стоит шоколадный батончик Херши?
— Двадцать пять центов.
Я роюсь по карманам и достаю четвертак, просовывая его через щель. Беру шоколадку и стоя разворачиваю.
Немного мелочно, но мне вдруг стало жаль этого мужчину. Похоже, что бизнес у него идет неважно.
Интересно, как он вообще выживает.
Затем, я подумала, а как же я выживу? Что если Саманта не вернется домой?
Что, если она пойдет ночевать к Чарли?
Нет. Она должна прийти домой. Она просто обязана. Я закрываю глаза и представляю, как она, склонившись к столу, говорит: — Ты действительно, воробушек!
И затем, будто этому суждено было произойти, на углу останавливается такси и выходит Саманта. Прижимая дипломат к груди, и уклоняясь от дождя, она останавливается, выглядя пораженной. Погодой, и, судя по всему, чем — то еще.
— Эй! — я дергаю, чтобы открыть дверь и мчусь к ней, размахивая руками.
— Да? — Она вздрогнула, но быстро восстанавливает свое самообладание. — Ты, — говорит она, вытирая капли дождя со своего лица.
— Что ты здесь делаешь?
Я собрала последнюю каплю своей уверенности. Стоя на углу улицы под дождем, пожимаю плечами.
— Я хотела бы узнать...
— Тебя выставили из квартиры, — говорит она.
— Откуда ты узнала?
Она смеется.
— Чемодан и факт, что ты промокла до нитки. К тому же, это то, что всегда случается с воробушками. Господи, Кэрри. Что же мне с тобой делать?
Глава 8
— Ты жива, — Лил бросается мне на шею.
— Конечно, я жива, — говорю я, как будто то, что меня выгоняют из квартиры - случается со мной все время. Мы стоим перед Новой Школой, ожидая войти туда.
— Я беспокоилась. — Она отходит назад, чтобы осмотреть меня. — Ты выглядишь нехорошо.
— Похмелье, — я объясняю. — Тут ничего не поможет.
— Ты закончила свою историю?
Я смеюсь. Мой голос звучит, словно царапины по тротуару.
— Едва ли.
— Ты должна рассказать Виктору что случилось.
— Виктор? С каких это пор ты называешь его по имени?
— Это его имя, не так ли? — она идет в здание спереди меня.
Я была за пределами спокойствия, что Саманта появилась и спасла меня, объясняя, что она решила дать Чарли одну ночь, на раздумья. И меня заинтриговало то, что раз Чарли отдыхает, значит и Саманта отдыхает и то, что она ожидает, что я составлю ей компанию. Это было задолго до того как я узнала, что ночь прогулок Саманты в буквальном смысле означало всю ночь и я начала волноваться.
Сперва мы пошли в место, которое называется «Один пятьдесят».
Внутренняя часть была точной копией корабля, и хотя это был технически ресторан, никто не ел.
Видимо, на самом деле никто не ест в модных ресторанах, потому что вас только должны увидеть там.
Сначала бармен купил нам выпить, потом два парня начали покупать нам напитки, потом кто-то решил, что нам всем нужно пойти в этот клуб, Ксенон, где все казались сиреневыми под черными лампочками.
Было довольно забавно, потому что никто не вел себя так, будто они были сиреневого цвета, и как только я начала привыкать к этому, Саманта встретила других людей, которые собирались в клуб под названием "Святой", так что мы все забрались в такси и поехали туда.
Потолок был окрашен под подобие неба, освещенный маленькими лампочками, располагался прямо над вращающимся как кинопленка танцполом, и люди постоянно падали.
Затем я танцевала с двумя парнями в париках и потеряла Саманту, но затем нашла ее в туалете, где можно было услышать, как люди занимались сексом. Танцуя на платформе, я потеряла одну из своих туфлей, и не смогла найти, и Саманта заставила меня уйти, потому что была голодна, и снова мы оказались в такси с большим количеством людей, Саманта заставила водителя остановиться около круглосуточной аптеки в Чайнатауне чтобы проверить, есть ли у них обувь.
Странно, но у них были бамбуковые шлепанцы.
Я примерила их вместе с остроконечной шляпой, что выглядело настолько смешно, что всем пришлось купить бамбуковые шлепанцы и остроконечные шляпы.
Наконец, мы вернулись в такси, которое отвезло нас в столовую, отделанную металлом, где мы поели яичницу.
Я думаю, что мы вернулись домой около пяти утра. Я боялась посмотреть на свои часы, но птицы уже пели.
Кто бы мог подумать, что в Нью-Йорке столько много этих проклятых птиц? Я бы никогда не подумала, что буду спать в таком шуме, затем я встала и начала писать.
Где-то через 50 минут, Саманта вышла из своей комнаты, подняв свою бархатную маску для сна на лоб.
— Кэрри, — она спросила. — Что ты делаешь? — Пишешь? Не могла бы ты не шуметь? — простонала она. — К тому же, у меня жуткие судороги.
— Конечно, — взволновано сказала я. Последнее, что мне было нужно — это досаждать ей или ее судорогам.
Теперь, следя как Лил осторожно поднимается по лестнице, меня разрывало чувство вины. Мне нужно начать писать. Мне нужно стать серьезнее.
У меня осталось всего пятьдесят шесть дней.
Я бегу за Лил и трогаю ее за плечи.
— Бернард звонил?
Она качает головой и делает жалостливый вид.
Сегодня мы получали удовольствие от работы Капоте Дункана. Учитывая мое состояние, это последнее что мне было нужно. Подперев голову рукой, я раздумывала над тем, как мне пережить этот урок.
— Она держала бритву между пальцев. Кусочек стекла. Кусочек льда. Спаситель. Солнце было луной. Когда она поскользнулась, лед стал снегом, а паломник затерялся в метели, — Капоте поправляет очки и улыбается, довольный собой.
— Спасибо, Капоте, — говорит Виктор Грин. Он упал в кресло в конце комнаты.
— Пожалуйста, — отвечает Капоте так, будто он принес огромную пользу.
Я внимательно изучаю его в попытке выяснить что Лил и, судя по всему, сотни других женщин Нью-Йорка, включая моделей, видят в нем. У него поразительно мускулистые руки, такие руки которые выглядят так, словно знают, как управлять лодкой или забивать гвоздь, или удержать вас на крутом краю скалы. Жаль, что у него нет личности для сравнения.
— Есть ли какие-нибудь комментарии к работе Капоте? — спрашивает Виктор. Я поворачиваюсь и неодобрительно смотрю на него.
— Я бы хотела высказаться, — отвечаю я.
У меня есть ответ. Это ужасно. Мне действительно кажется, что меня сейчас стошнит. Нет ничего, что я ненавижу больше, чем какую-то пошлую романтическую историю об идеальной девушке, в которую влюблены все парни, кончающую жизнь самоубийством. Потому, что она очень печальна. В то время как в реальности она просто сумасшедшая. Но, конечно, парень не может это видеть. Все что он видит — это ее красоту. И ее печаль.
Парни могут быть такими глупыми.
— Повтори, кто эта девушка? — спрашивает Райан, с ноткой скептицизма, что подсказывает мне, что я не одна с такими мыслями.
Капоте застыл.
— Моя сестра. Я думал это вполне очевидно с самого начала.
— Наверное, я пропустил это, — говорит Райан. — Я хотел сказать, что ты ее так описываешь — она не выглядит, как твоя сестра. Звучит так, будто ты влюблен в нее.— У Райана и Капоте трудные отношения, особенно с тех пор как они должны были быть друзьями. Но так происходит на уроках. Как только ты входишь в комнату, ты прежде всего писатель.
— Звучит будто это... инцест, — добавляю я.
Капоте смотрит на меня. Это первый раз, когда он заметил мое присутствие, но лишь потому, что ему пришлось.
— В этом суть истории. И если вы не поняли смысл, ничем не могу вам помочь.
— Но неужели это и вправду ты? - я надавила.
— Это выдумка, — говорит он резко. — Конечно, это не я настоящий.
— Так если это не настоящий ты или твоя сестра, я полагаю, мы можем
критиковать ее, — говорит Райан, пока хихикает остальная часть класса. — Я не хотел бы отзываться негативно о члене твоей семьи.
— Писатель должен быть способным взирать на всё с критической точки зрения, — отвечает Лил. — Включая свою собственную семью. Они, правда, говорят, что художник должен убить своего отца, чтобы преуспеть.
— Но Капоте не убил никого. Пока, — говорю я. Класс захихикал.
— Этот разговор совершенно глупый, — встревает Рэйнбоу. Это был второй раз, когда она соизволила высказаться на уроке, и ее тон звучал усталым, дерзким и высокомерным, созданный специально, чтобы поставить нас на свое место. Что кажется, осталось далеко позади нее. — Тем не менее, сестра мертва. Так что, какая разница, как мы о ней отзываемся? Я думаю, что история отличная. Я отождествляю себя с болью сестры. Мне это показалось очень реальным.
— Спасибо, — сказал Капоте так, будто он и Рэйнбоу двое аристократов, мелькающие в толпе крестьян.
Теперь я уверена, что Рэйнбоу с ним спит. Я задумалась, знает ли она про модель.
Капоте садится на свое место, и я снова ловлю себя на том, что пялюсь на него с открытым любопытством.
Изучая профиль, его нос был очень характерным — отличительная горбинка передается из поколения в поколение — "Нос Дунканов" — вероятно это яд для каждой женщины в семье.
Сочетаясь с узко посаженными глазами, нос придал бы манер грызуна, но глаза Капоте были широко посажены. И теперь, когда я смотрю на него, были темно-чернильно-синие.
— Может быть Лил прочтет свою поэму? — пробормотал Виктор.
Поэма Лил была о цветке, который оказывал влияние на три поколения женщин. Когда она закончила, в классе повисла тишина.
— Это было великолепно. — Виктор пошаркал в начало комнаты.
— Каждый так может, — с подбадривающей скромностью произнесла Лил. Она была единственным искренним человеком в этом классе, вероятно потому, что у нее действительно был талант.
Виктор наклоняется и берет свой рюкзак. Я не могу представить, что там может быть кроме документов, но вес рюкзака склоняет его влево, словно лодку, качающуюся на волнах.
— Мы соберемся в среду. А тем временем, напоминаю что те, кто еще не приготовил свою первую историю, нужно сделать это к понедельнику. — Он оглядывает комнату.
— И мне нужно увидеть Кэрри Брэдшоу у себя в кабинете.
Я смотрю на Лил, интересно знает ли она причину этой неожиданной встречи, но она только пожимает плечами.
Возможно, Виктор собирается сказать, что мне не место в этом классе.
Или возможно он собирается сказать, что я самая талантливая и гениальная студентка, которая когда — то у него была.
Или может быть... Я сдаюсь. Кто знает, что он хочет. Я курю сигарету и иду к нему в кабинет.
Дверь заперта. Я стучу.
Она со скрипом открывается, и первое, с чем я сталкиваюсь — это огромные усы Виктора наряду с его мягким наклоненным лицом, выглядевшим так, словно кожа и мышцы наотрез отказывались прильнуть к черепу.
Он, молча, открывает дверь, и я вхожу в небольшую комнату, заполненную беспорядком бумаги, книг и журналов. Он берет кипу бумаг со стула, около его стола и беспомощно оглядывается.
— Туда, — говорю я , указывая на небольшую кучу книг на подоконнике.
— Точно, — говорит он, шлепнув бумажки сверху, где они начали опасно раскачиваться.
Я сажусь в кресло, а он неуклюже падает на свое место.
— Хорошо, — дергает себя за усы.
Я все еще там, я хочу кричать, но не буду.
— Как ты себя чувствуешь в этом классе? — он спрашивает.
— Хорошо. Очень хорошо, — я почти уверена, что я попала, но нет причин давать ему оружие.
— Как долго ты хочешь стать писателем?
— С тех пор, как я была ребенком, я полагаю.
— Ты полагаешь?
— Я знаю. — Почему разговоры с преподавателями всегда топчутся на месте.
— Почему?
Я сижу и пялюсь на свои руки. Нет хорошего ответа на этот вопрос. "Я гений и мир не сможет жить без моих слов", было бы слишком претенциозно, и скорее всего, не соответствовало бы действительности.
— Я люблю книги и хочу писать отличные Американские романы, — это, правда, как и то, что этого хочет каждый студент, а иначе, зачем им быть на этих уроках?
— Это мое призвание, — звучит чересчур драматично. Но, с другой стороны, зачем он вообще задает мне этот вопрос? Разве он не может сказать, что я должна быть писателем?
В последствие я не сказала ничего. Вместо этого я распахнула глаза так широко, насколько это было возможно.
Это дало интересный эффект. Виктор Грин вдруг почувствовал себя неудобно, заерзал на кресле и стал открывать и закрывать ящик стола.
— Почему вы носите усы? — спрашиваю я.
— Ммм? — он прикрывает губы своими острыми, сальными пальцами.
— Это потому что усы — часть вас?
Я никогда раньше так не разговаривала с учителем, но я ведь не совсем в школе. Я на семинаре. И кто сказал, что Виктор Грин должен быть авторитетом?
— Вам не нравятся усы? — спросил он.
Подождите. Виктор Грин самовлюбленный?
— Конечно, — говорю я, думая, как тщеславна его слабость. Это щель в броне. Если это напрасно, вы должны сделать всё возможное, чтобы скрыть это.
Я слегка наклонилась вперед, тем самым подчеркивая свое восхищение.
— Ваши усы очень....хорошие.
— Ты так думаешь? — он повторяет.
Черт побери. Прям ящик Пандоры.
Если бы он только знал, как Райан и я смеемся над этими усами. Я назвала их "Вальдо." Вальдо, однако, необычные усы.
Он способен искать приключения без Виктора. Он ходит в зоопарк и в Студию 54, и на следующий день он даже ходил в Бенихану, где шеф — повар принял его за кусок мяса и случайно порубил на кусочки.
Хотя Вальдо восстановился. Он бессмертен и его нельзя уничтожить.
— Ваши усы, — продолжаю я. — Это как желание стать писателем. Это часть меня. Я не знаю, кем бы я была, если бы не хотела стать писателем. — Я посылаю эту мысль, с отличной уверенностью, и Виктор кивает.
— Это хорошо, тогда, — говорит он.
Я улыбаюсь.
— Я беспокоился, что ты приехала в Нью-Йорк, чтобы стать знаменитой.
Что? Теперь я запуталась. И оскорблена.
— Что разве мое желание стать писателем, должно быть связано с желанием быть знаменитой?
Он облизывает губы.
— Некоторые люди думаю, что писать — это гламурно.
Они ошибаются, думая, что это хороший проводник, чтобы стать знаменитым. Это не так. Это только тяжелый труд. Годы и годы труда, и даже тогда, большинство людей не добиваются, чего хотят.
Так же как и вы, полагаю?
— Меня это не беспокоит, мистер Грин.
Он печально указал пальцем на усы.
— Это все? — я встаю.
— Да, — говорит он. — Это всё.
Спасибо, мистер Грин, — я сержусь на него, гадая, чтобы сказал Вальдо.
Но как только я выхожу, меня начинает трясти.
А почему я не должна? Потребовала я молча. Почему я не должна стать знаменитым писателем? Как Норман Мэйлер. Или Филип Рот. И Ф.Скотт Фицджеральд и Хемингуэй и все эти люди. Почему я не могу быть как они? Я имею в виду, какой смысл становиться писателем, если никто не прочтет то, что ты написал?
Чертов Виктор Грин и Новая Школа. Почему я продолжаю себе что-то доказывать? Почему я не могу быть как Лил, со всеми, кто хвалит и поддерживает меня?
Или Рэйнбоу, с ее чувством правоты. Готова поспорить, Виктор никогда не спрашивал Рэйнбоу, почему она хочет стать писателем.
Или что если — вздрагиваю я — Виктор Грин прав? В конце концов, я не писатель.
Я прикуриваю сигарету и начинаю идти. Почему я приехала в Нью-Йорк? Почему я думала, что у меня получится здесь что-то?
Я иду так быстро, как только могу, останавливаясь чтобы закурить очередную сигарету. К тому времени, как я добралась до 16 — ой улицы, я поняла, что выкурила почти половину пачки.
Мне плохо.
Одно дело писать для школьной газеты.
Но Нью-Йорк — это совершенно другой уровень. Это гора, с лишь немногими людьми, как Бернард, на вершине, и кучей мечтателей и трудяг, как я, у подножия.
Потом есть такие люди, как Виктор, кто не боится сказать тебе, что ты никогда не достигнешь этой вершины.
Я бросаю окурок на тротуар и в ярости топчу его. Пожарная машина проревела вдоль авеню, громко включив сирену. — Я в ярости, — кричу я и мое разочарование смешивается с воем сирены.
Пара человек глянула в мою сторону, но не остановилась. Я лишь еще один сумасшедший в Нью-Йорке.
Я топаю к тротуару здания Саманты, переступаю через две ступеньки, открываю три замка и бросаюсь на кровать. Что снова заставляет меня чувствовать человеком, вмешивающимся в чужие дела.
Это кровать с четырьмя балдахинами и черным покрывалом, которое Саманта называет шелковыми простынями, что, как она утверждает, предотвращает появление морщин.
За исключением того, что они сделаны из какого — то супер липкого полиэстера и приходится опереться ногой об балдахин, чтобы не соскользнуть на пол.
Я беру подушку и ложу ее под голову. Я думаю о Викторе Грине и Бернарде. Я думаю о том, как я одинока. О том, как я постоянно вытягиваю себя из глубин отчаяния, пытаясь убедиться попробовать еще раз. Я глубже зарываюсь в подушку. Возможно, я должна сдаться. Вернуться домой. И через два месяца, я пойду учиться в Браун.
Мое горло сжимается от мысли покинуть Нью-Йорк.
Я собираюсь позволить тому, что Виктор Грин сказал, чтобы вынудить меня уйти?
Я должна с кем-то поговорить. Но с кем? Та девушка. Та, с рыжими волосами. Та, которая нашла мою сумку Кэрри. Кажется, она тот человек, который смог бы что — то сказать о моей ситуации.
Она ненавидит жизнь, и в данный момент, я тоже.
Как её там зовут? Миранда. Миранда Хоббс. "Х — О — Б — Б — С." Я слышу ее голос у себя в голове.
Я беру телефон и набираю номер.
Глава 9
— Все мужчины — разочарование. И не важно, что кто говорит.— Миранда Хоббс пристально смотрит на Cosmopolitan.
—Как Заполучить и Удержать Его, — громко с отвращением говорит она, читая обложку.
Она ставит журнал на место.
— Даже если у тебя получится заполучить Его — и почему они всё пишут прописными буквами, как будто он Бог — я могу гарантировать, что Его не стоит удерживать.
— А как на счет Пола Ньюмана?— я отсчитала 4 доллара и отдала их кассиру. — Я уверена, что его нужно удержать. Джоан Вудворд думает также.
— Во-первых, никто не знает, что происходит между людьми в браке. И, во-вторых, он актер. А это значит, что он нарцисс.
Она рассматривает упаковку с куриными бедрами с сомнением.
— Ты уверена, что знаешь, что делаешь?
Я положила в корзину куриные бедра, рис и томат, не обращая внимания на её беспокойство. По правде говоря, я немного волновалась о курице. Супермаркет был не только маленьким, но ещё и не очень чистым. Может быть, поэтому никто не готовит в Нью-Йорке.
— Ты же не думаешь, что все люди самовлюбленные? — спросила я. — У меня есть теория, что всё, о чем любой из нас по-настоящему думает, так это о себе. Такова человеческая натура.
—Это человеческая натура?— спрашивает Миранда, рассматривая стойку с журналами. — Как уменьшить бедра за 30 дней. "Губы для поцелуев". Как узнать, что он по—настоящему думает". Я могу сказать тебе, что он по—настоящему думает. Ничего.
Я засмеялась, отчасти потому, что она права и отчасти потому, что я в головокружительном восторге от новой знакомой.
Я уже вторую субботу нахожусь в Нью-Йорке, и что мне не сказали, так это то, как пустеет город по выходным. Саманта уезжает в Хэмптон с Чарли и даже Лил сказала, что
собирается в Адирондак.
Я говорила себе, что ничего страшного. С меня было достаточно эмоций на этой неделе, и кроме того, мне нужно писать.
И я сделала работу, за несколько часов, так или иначе. Потом я начала чувствовать себя одинокой. Я решила, что здесь в Нью-Йорке должен быть особенный вид одиноких людей, потому что однажды ты начинаешь думать обо всех этим миллионах людей, которые едят или ходят за покупками, или в кино, или в музей с друзьями, довольно таки угнетающе не быть одной из них.
Я попыталась позвонить Мэгги, которая проводит лето в Южной Каролине, но ее сестра сказала, что она на пляже. Потом позвонила Уолту. Он был в Провинстауне. Я даже позвонила отцу. Но всё что он сказал, это как я, должно быть, жду поступления в Браун осенью, и он поболтал бы со мной подольше, но у него назначена встреча.
Жаль, что я не могу ему сказать, как мне трудно на уроке писательства, но это было бы бесполезно. Он все равно никогда не был заинтересован в моем писательстве, убеждая меня в том, что это период, который я переживу, когда пойду в Браун.
Затем я заглянула в гардероб Саманты. Я нашла пару неоново-голубых сапог от Феруччи, которые я так хотела, и примерила их, но они были мне слишком велики. Я так же обнаружила старый кожаный пиджак, который должно быть, остался из ее прошлой жизни - чтобы это не значило.
Я снова позвонила Миранде Хоббс. На самом деле, я пытаюсь дозвониться к ней уже третий раз, с четверга, но она не отвечает.
Но оказывается она не против субботы, потому что она подняла трубку после первого гудка.
—Привет, — она спросила подозрительно.
—Миранда? Это Кэрри Брэдшоу.
—Ох.
—Мне просто интересно, чем ты сейчас занята? Не хочешь выпить кофе или чего-нибудь другого?
—Я не знаю.
—О.. — сказала я разочарованно.
Наверно, ей стало жалко меня, потому что она спросила:
— Где ты живешь?
— В Челси?
— Я на Бэнк—Стрит. Здесь есть кофейня за углом. Пока мне не нужно ехать на метро, так что думаю, я могу встретиться с тобой.
Мы провели два часа в кофейне за углом и узнали, что у нас много общего. Мы обе учились в местных школах, и в детстве нам нравилась книжка "Согласие". Когда я сказала ей, что знаю автора, Мэри Гордон Ховард, она рассмеялась.
— Почему-то, я так и подумала.
И после еще одной чашечки кофе у нас появилось то волшебное чувство, что мы станем друзьями.
Потом мы решили, что голодны, но также признали, что у нас нет денег. Поэтому у меня в планах приготовить нам ужин.
—Почему журналы так поступают с женщинами?— жалуется Миранда, с ненавистью смотря на Вог. — Всё дело в создании ненадежности. Попытки заставить женщин думать, что они недостаточно хороши. А когда женщины думают, что они достаточно хороши, угадай что?
—Что? — спрашиваю я, беря сумку для покупок.
—Мужчины побеждают. Вот как они нас подавляют,— в заключении ответила она.
—Не считая той проблемы, что женские журналы написаны женщинами, — обратила внимание я.
—Это лишь показывает насколько далеко всё это зашло. Мужчины сделали из женщин соучастниц в своей собственной подавленности. Я имею в виду, если ты тратишь всё свое время на бритье ног, какова возможность, что у тебя останется время, чтобы захватить мир?
Я хочу сказать, что на бритье ног уходит всего 5 минут, остается много времени на захват мира, но я знала, что это риторический вопрос.
—Ты точно уверена, что твоя соседка не будет против моего прихода? — спрашивает она.
—Она не совсем моя соседка. Она помолвлена Она живет со своим парнем. Она в Хэмптоне, в любом случае.
—Везет тебе,— говорит она, останавливаясь в пяти пролетах от квартиры.
К третьему пролету она начала задыхаться.
— Как ты делаешь это каждый день?
—Это лучше, чем жить с Пегги.
— Звучит как будто эта Пегги ночной кошмар. Такие люди должны лечиться.
—Возможно, так и есть, но это не помогает.
—Тогда ей нужно найти нового психиатра, — говорит Миранда, сопя. — Я могу посоветовать своего.
—Ты ходишь к психиатру? — я спрашиваю, засовывая свой ключ в замок.
—Конечно. А ты нет?
—Нет. Зачем мне это?
—Потому что каждый должен иметь психиатра. Иначе ты продолжишь наступать на одни и те же грабли.
—Но что если у меня такого не было? — я распахнула двери и Миранда споткнулась. Она шлепается на матрац.
—Думая о том, что у тебя нет нездоровых принципов, само по себе является нездоровым. И у каждого есть что-то подобное из детства. Если ты не справляешься с этим, ты сможешь просто угробить свою жизнь.
Я открываю консольные двери, показываю маленькую кухню и ставлю сумку с покупками рядом со столиком около раковины.
— Что у тебя? — спрашиваю я.
—Моя мать.
Я нахожу изогнутую сковороду в духовке, выливаю на нее немного масла и зажигаю спичками одну из конфорок.
— Откуда ты всё это знаешь?
—Мой отец — психиатр. И моя мать перфекционист. Раньше она тратила час на то, чтобы уложить мои волосы прежде, чем отправить в школу. Вот почему я их подстригла и покрасила, как только оказалась далеко от нее. Отец говорит, что ее мучает чувство вины. Но я считаю, что она классический нарцисист. Всё вертится вокруг нее. Включая меня.
—Но она твоя мать,— говорю я, кладя куриные бедра на горящее масло.
—И я ненавижу ее. Что в порядке вещей, потому что она тоже меня ненавидит. Я не вписываюсь в ее узкую идею о том, кем должна быть ее дочь. А как насчет твоей мамы?
Я остановилась, но, кажется, ее не интересовал ответ.
Она изучает коллекцию фотографий Саманты на боковом столике, с усердием антрополога, который неожиданно обнаружил старый кусок глины.
—Эта та женщина, с которой ты живешь? Господи, она что эгоистка или что? Она на каждой фотографии.
—Это ее квартира.
—Тебе не кажется странным, когда у кого-то так много фотографий самого себя, расставленных по всему дому? Как будто они этим пытаются доказать, что они существуют.
—Я не настолько хорошо ее знаю.
—Кто она? — высмеивает Миранда. — Актриса? Модель? У кого может быть пять своих фоток в бикини?
—Она в рекламном бизнесе.
—Еще один бизнес, сделанный для того, чтобы женщины чувствовали себя еще более неуверенными.
Она встает и заходит на кухню.
— Где ты научилась готовить?
— Мне так сказать пришлось.
— Моя мать пыталась научить меня, но я отказалась. Я отвергаю всё, что может сделать из меня домохозяйку.— Она наклоняется над сковородой. — Однако, пахнет вкусно.
— Будет пахнуть вкусно, — говорю я, добавляя пару дюймов воды в сковородку. Когда закипит, брошу туда немного риса, добавим помидоров, затем убавлю огонь и накрою крышкой.
— И это дешево. У нас будет целое блюдо всего за 5 долларов.
— Что напомнило мне, — она залезла в карман и достала две купюры по 1 доллару. — Моя доля. Терпеть не могу быть кому-то должной. А ты?
Мы возвращаемся в гостиную и садимся по краям дивана. Закуриваем сигареты, и я задумчиво вдыхаю.
— Замужество делает из женщин проституток, — провозгласила Миранда. — Всё дело в притворстве.
— Я тоже так думаю! — я с трудом могла поверить, что нашла кого-то, кто может разделять мои подозрения.
— Но если ты расскажешь кому-то, они захотят тебя убить. Ненавижу правду.
— Вот что случается с женщинами, когда они идут против системы. — Миранда неловко мнет свою сигарету. Я могу сказать, что она не курильщик, но, наверное, только потому, что все остальные в Нью-Йорке курят, она тоже решила попробовать. — И я, для начала, планирую что-нибудь с этим сделать, — прокашливаясь, продолжила она.
—Что?
— Еще не решила. Но решу. — Она прищурилась. — Тебе повезло, что ты будешь писателем. Ты можешь изменить восприятие людей. Тебе нужно писать о браке и о том, какая это ложь. Или даже о сексе.
—Секс? — я стряхиваю сигарету в пепельницу.
—Секс. Это самый большой позор из всех. Я имею в виду, что ты всю жизнь слышишь, о том, что должна хранить себя до брака. И о том, как это особенно. И потом ты все-таки это делаешь. И как бы, это всё? Это то, чем все бредят?
—Ты шутишь.
—Да ну, — говорит она. — Ты же делала это.
—Вообще—то, нет.
— Правда? — она удивилась. — Ну, это ничего не меняет. Ты ничего не пропускаешь. По сути, если ты этим не занималась, я бы не советовала это делать. Никогда. — Она делает паузу. — И самая плохая вещь в этом? — Сделав это однажды, тебе приходится продолжать делать это. Потому что парень ждет этого от тебя.
— А зачем ты изначально сделала это? — спрашивая я, закуривая еще одну сигарету.
— Давление. У меня был единственный парень на протяжении всей старшей школы. Хотя, должна признаться, мне было любопытно.
— И?
— Всё, кроме "этого" отлично, — сказала она, как ни в чем не бывало. — Само "это" до смерти скучно. Это то, о чем никто не говорит. Насколько это скучно. И больно.
—У меня есть подруга, у которой был первый раз и ей понравилось. У нее даже был настоящий оргазм.
—От полового акта? — спрашивает Миранда. — Она лжет. Все знают, что у женщин не может быть оргазма из-за одного только полового акта.
—Тогда почему все это делают?
—Потому что они должны, — она практически кричит. — И потом ты просто лжешь, чтобы это закончилось. Самая хорошая вещь в этом, что это длится минуту или две.
—Может быть, ты должна сделать это много раз, чтобы понравилось.
—Нет. У меня было это, по крайней мере, двадцать раз и это всегда было также плохо, как и в первый. — Она скрестила руки. — Ты увидишь. И не важно с кем ты это делаешь. Я попробовала это с другим парнем шесть месяцев назад, чтобы убедится, что причина не во мне, и это было также паршиво.
—Как на счет парня постарше? — спрашиваю я, думая о Бернарде. — Парня с опытом ...
—Сколько лет?
—Тридцать?
—Это даже еще хуже, — она объявляет. — Его принадлежность может быть сморщена. Нет ничего более отвратительно, чем морщинистый член.
—Ты такой когда—то видела? — я спрашиваю.
—Нет. И надеюсь, никогда не придется.
—Хорошо, говорю я, смеясь. — Что если, я сделаю это, и мне понравится. Что тогда?
Миранда хихикает, как будто этого не может быть.
Она тычет пальцем в фотографию Саманты.
— Бьюсь об заклад, даже она думает, что это скучно. Она выглядит так, как будто ей нравится это, но я клянусь, она просто притворяется. Также как и другая чертова женщина на планете.
Часть 2
Откуси Большое Яблоко
Глава 10
Бернард!
—Он позвонил мне, — я пою, как маленькая птичка себе, вприпрыжку по 45 улице в районе Театра.
Очевидно, он звонил на мою старую квартиру, и Пегги сказала ему, что я там больше не живу, и она не знает, где я была.
И тогда Пегги имела наглость спросить у Бернарда, может ли она пройти прослушивание для его новой пьесы.
Бернард холодно предложил ей позвонить его начальнику актёрского отдела киностудии, и внезапно к Пегги загадочно вернулась память о том, где я.
—Она живет у подруги.
Синди? Саманта?
Только я потеряла надежду позвонить первой, Бернард, да благословит его Бог, сумел сложить два и два, и позвонил мне первый.
—Ты можешь встретить меня завтра у театра в обеденное время? — он спросил.
У уверенного Бернарда есть некоторые странные идеи о том, из чего состоит время. Но он — гений, поэтому возможно, он живет вне правил.
Район возле Театра такой удивительный, даже днем.
Здесь мерцающие фонари Бродвея, милые маленькие ресторанчики, и в убогих кинотеатрах, вывески: “ЖИВЫЕ ДЕВУШКИ”, которые заставляют меня почесать затылок. Кто-то захочет мертвых?
И затем на Шуберт аллею. Это — только узкая улица, но я не могу удержать воображение, на что это было бы похоже, если бы исполнили мою собственную пьесу в этом театре.
Если это случится, это будет, значит, что все в моей жизни идеально.
Что до инструкций Бернарда, я зашла со служебного входа. Ничего особенного— просто темное выцветшее фойе с серыми бетонными стенами и отслаивающимся линолеумом, и человек, неподвижно стоящий у маленького окошка
—Бернард Сингер? — я спрашиваю.
Охранник выглядывает со своего поста, лицо все в венах. "Вы на прослушивание?"— спрашивает он, оторвавшись от планшетки.
—Нет, я друг.
—Вы должно быть юная особа по имени Кэрри и Брэдшоу.
—Точно.
—Он сказал, что ждет вас. Он вышел, но скоро вернется. Он сказал, чтобы я провел для вас экскурсию за кулисами.
—Да, пожалуйста, — я воскликнула. Театр Шуберта. Кордебалет. За кулисами!
—Были здесь когда—то уже?
—Нет! — я не могу сдержать визг восторга в своем голосе.
—Мистер Шуберт основал театр в 1912 году. — Охранник отодвигает тяжелую занавесь, чтобы показать сцену. — Кэтрин Хепбёрн играла здесь в 1939. «Филадельфийская история»
—На этой самой сцене?
—Стояла прямо там, где Вы сейчас находитесь, каждый вечер, перед ее первым выходом.
— "Джимми", — она говорила, — "как дома сегодня вечером"? И я бы сказал, "Все лучшее для вас здесь, мисс Хёпберн".
—Джимми, — Я умоляю. — Могу я...
Он улыбнулся, поймав мой энтузиазм.
— Только на секунду. Никому не позволено быть на сцене, кто не в Союзе.
И перед тем, как он может изменить свое решение, я пересекаю доски, глядя на дом. Я шагаю к рампе и осматриваю ряд за рядом с бархатными креслами, балконы, роскошные коробки на стороне. И на мгновение я представляю, как театр полон народу, все там, чтобы увидеть меня.
Я размахиваю руками.
— Здравствуй, Нью-Йорк.
—Боже мой, — я слышу глубокий, гортанный смех, сопровождаемый звуком чьих—то аплодисментов.
Я с ужасом поворачиваюсь и вижу за кулисами Бернарда в солнечных очках, на нем расстегнутая белая рубашка и кожаные туфли от Гучи.
Рядом с ним стоит и аплодирует актриса Марджи Шепард, которую я сразу же узнала. Его бывшая жена. Что, черт возьми, она тут делает? И что она должно быть думает обо мне, после просмотра моего маленького представления?
Это не занимает много время, чтобы выяснить, потому что следующее, что она говорит бесчувственным голосом:
— Я вижу, как зарождается звезда.
—Успокойся, Марджи, — говорит Бернард, немного раздраженный.
—Привет. Я Кэрри, — я протягиваю руку.
Она удостоила меня чести пожать ее руки, но не представилась, уверенная, что я уже знаю кто она. Думаю, я всегда буду помнить какие у нее руки — длинные, гладкие пальцы, теплые и чувственные ладони. Может, когда-нибудь я даже скажу: «Я встречалась с Марджи Шепард. Я пожала ей руку, и она была удивительной».
Красиво изогнув губы, у Марджи вырвался хитрый смешок. "Ладно, ладно" сказала она.
Никто не мог просто сказать "ладно, ладно", и уйти, даже Марджи Шепард. Я не могла перестать глазеть на нее.
Вообще-то она не очень красивая, но внутри нее есть такое сияние, которое заставит вас думать, что она самая красивая девушка, которую вы когда—либо видели.
Я, безусловно, понимаю, почему Бернард женился на ней. Вот чего я не могу понять, почему он уже не женат на ней.
У меня нет шанса.
—Приятно познакомится, — говорит Марджи шепотом, подмигнув Бернарду.
—Мне тоже, — я запинаюсь, когда говорю. Марджи, наверное, думает, что я идиотка.
Она подмигивает Бернарду.
— Мы продолжим этот разговор позже.
— Я думаю, что не стоит, — бормочет Бернард. Очевидно, что он не относится к ней как к звезде, в отличие от меня.
— Я позвоню.
И снова эта милая улыбка и глаза, которые кажется , знают все.
— Пока, Кэрри.
— Пока.— Вдруг, я понимаю, что разочарована встречей с ней.
Бернард и я смотрим, как она шагает через прихожую, одна рука, гладит заднюю часть шеи — острое напоминание Бернарду того, что он теряет.
Я глотаю, подготовленные извинения за мое небольшое шоу, но вместо того, чтобы смутится, Бернард хватает меня под руками и прижимает меня к себе, и крутит меня, как ребёнка.
Он покрывает мое лицо поцелуями.
— Я рад видеть тебя, малышка. У тебя отличная координация. Тебе уже кто—то говорил это?
—Нет.
—Но это так. Если бы тебя здесь не было, я бы не смог избавится от нее. Давай же, — он берет меня за руки и бодро ведет меня из другого конца аллеи, как сумасшедший на миссию. — Это ты детка, — он говорит. — Когда я тебя увидел, все обрело смысл.
—В смысле? — Я спрашиваю затаив дыхание, пытаясь остаться на высоком уровне, сбитая с толку его внезапным обожанием. Это — то, на что я надеялась, но теперь, когда он, кажется, фактически сражен, я немного осторожничаю.
—С Маржи покончено. Я двигаюсь дальше.
Мы сворачиваем с сорок четвертой авеню и направляемся на пятую авеню.
— Ты ведь женщина, где я могу купить мебель?
— Мебель? , я смеюсь. — Я не знаю.
— Кто—то ведь должен знать. Извините, — он обращается к хорошо одетой женщине в жемчуге. — Где здесь лучше купить мебель?
— Какая именно мебель? — спрашивает она, как будто такого рода вопросы это вполне нормально.
— Стол и несколько простыней. И возможно еще диван.
— Блуминдэйл,— говорит она и уходит.
Бернард смотрит на меня.
— Ты свободна сегодня днем? У тебя есть время сходить со мной купить мебель?
— Конечно.
Это, конечно, не романтический обед, который я себе представляла, но почему бы и нет?
Мы запрыгиваем в такси.
— Блумингдэйл, говорит Бернард водителю, — И побыстрее , нам нужно купить простыни.
Таксист улыбается. — Двое влюбленных скоро женятся?
— Наоборот. Я официально становлюсь неженатым, говорит Бернард и сжимает мою ногу.
Когда мы добираемся до Блумингдэйлс, Бернард и я носимся по пятому этажу как два ребенка, испытываем кровати, прыгаем на диванах , делаем вид, что пьем чай из фарфорового сервиза. Один из продавцов узнает Бернарда (О, Мистер Сингер, какая честь. Не могли бы вы оставить автограф для моей мамы?) и ходит за нами, как щенок.
Бернард покупает столовую гарнитуру, коричневый кожаный диван и тахту, кресло и кучу подушек, простыней и полотенец.
— Можно ли все это доставить прямо сейчас?
— Вообще—то нет,— глупо улыбается продавец , — Но для Вас, мистер Сингер, я постараюсь сделать все возможное.
— Что сейчас? спрашиваю Бернарда я.
— Мы поедем ко мне и будем ждать.
— Я все ещё не понимаю, почему Марджи забрала мебель? — говорю я , в то время как мы прогуливаемся по пятьдесят девятой авеню.
— Думаю, чтобы наказать меня.
— Но я думала, что она была той, кто ушла, — осторожно начинаю я, старательно избегая слова " измена".
— Милая, разве ты не знаешь ничего о женщинах? В их понятиях нет слово "честная игра".
—Это не относится ко всем женщинам. Я бы так никогда не поступила. Это не разумно.
—Это то, что мне нравится в тебе. Ты не испорчена. — Все еще держась за руки, мы подходим к его дому, проходя ужасного швейцара. Будь осторожна, подруга, думаю я. В квартире, Бернард включает Фрэнка Синатра. — Давай потанцуем, говорит он. — Мне хочется отпраздновать.
— Я не умею танцевать под это.
— Уверен, что ты сможешь. Он протягивает руки.
Я кладу одну руку на его плечо, как нас учили на уроках по бальным танцам в школе миллион лет назад, когда мне было тринадцать. Он сжимает меня крепче, его дыхание обжигает мне шею.
— Ты нравишься мне, Кэрри Брэдшоу. Это действительно так. Скажи, взаимно ли это?
— Конечно, — хихикаю я, — Если бы ты мне не нравился, я бы не танцевала с тобой.
—Не верю, что это правда. Я думаю, что ты бы танцевали с мужчиной, пока не надоел бы тебе, а потом ты бы начала танцевать с другим.
— Никогда. — Я поворачиваю голову, чтобы увидеть его лицо. Его глаза закрыты, и на лице блаженное выражение. Я все еще не могу понять его перемены отношения ко мне. Если бы я не знала его лучше, то я думала бы, что он влюбляется в меня.
Или возможно он влюбляется в идею влюбиться в меня. Возможно, он хочет любить кого-то, и я оказалась в правильном месте в нужное время.
И внезапно, я занервничала. Если Бернард влюбился в меня, я никак не смогу соответствовать его ожиданиям. Все закончиться тем, что я стану разочарованием. И что я собираюсь делать, если он хочет заняться сексом со мной?
— Я хочу знать то, что произошло, — говорю я, пытаясь сменить тему. — Между тобой и Марджи.
— Я сказал тебе, что произошло,— он бормочет.
— Я имела в виду сегодня. О чем вы спорили?
— Это имеет значение?
— Я думаю, нет.
— Квартира,— говорит он.— Мы спорили о квартире. Она хочет её себе, и я сказал нет.
— Она хочет и квартиру, тоже? — Я спрашиваю, пораженная.
— Она, возможно, убедила бы меня, если бы не ты. — Он берет мою руку и кружит меня. — Когда я увидел тебя на этой стадии нашего спора, я подумал, Это — знак.
— Какой знак?
—Знак, что я должен вернуть свою жизнь обратно. Купить мебель. Сделать это место снова моим домом.
Он отпускает мои руки, но я продолжаю вращаться и вращаться, пока я не падаю в обморок на пол. Я лежу неподвижно, поскольку голая комната вращается вокруг меня, и на мгновение я воображаю себя в психиатрической больнице в белом космосе без мебели.
Я закрываю глаза, и когда я открываю их снова, лицо Бернарда нависает над моим. У него симпатичные ресницы и складка по обе стороны ото рта. Маленькая родинка похоронена в волосах на его правой брови.
— Сумасшедшая, сумасшедшая девочка,— он шепчет, прежде, чем наклонится, чтобы поцеловать меня.
Я позволяю унести себя поцелуем. Рот Бернарда окутывает мой, поглощая всю действительность, пока жизнь, кажется, не начинает состоять только из этих губ и языков, занятых забавным собственным танцем.
Я замерзаю. И внезапно, я задыхаюсь. Я положила руки на плечи Бернарда.
— Я не могу.
—Я что-то сказал? — Его губы закрываются над моими. Мое сердце колотится. Артерия пульсирует в шее. Я уклоняюсь подальше. Он откидывается назад на бедрах.
— Слишком напористый?
Я надуваю лицо и смеюсь немного.
— Возможно.
—Ты не привыкла к таким парням как я.
—Я предполагаю, что нет! — Я встаю и встряхиваюсь.
Снаружи ударяет гром. Бернард подходит сзади ко мене, отодвигает волосы, чтобы открыть шею.
— Ты когда-либо занималась любовью во время грозы?
—Нет еще. — Я хихикаю, пытаясь оттолкнуть его.
—Возможно время, что бы сделать это настало.
О нет. Прямо сейчас? Действительно ли это тот момент? Мое тело дрожит. Я не думаю, что могу сделать это. Я не подготовлена. Бернард массажирует мне плечи.
— Расслабься, — он наклоняется ко мне и кусает мочку уха.
Если я сделаю это с ним теперь, он будет сравнивать меня с Марджи.
Я воображаю их занимающийся сексом все время в этой квартире. Я воображаю Марджи, целующую Бернарда с интенсивностью, которая соответствует этому, как в фильмах.
Тогда я вижу, что я лежу голая на том пустом матраце, мои руки и ноги раскинулись по сторонам.
Почему я не делала это с Себастьяном, когда у меня был шанс? По крайней мере, я знала бы, как делать это. Я никогда не предполагала, что кто-то вроде Бернарда появится. Взрослый мужчина, который, очевидно, хочет с подругой, регулярно заниматься сексом и хочет сделать это прямо сейчас.
—Давай, — он говорит мягко, таща мою руку.
Я уклоняюсь, и он смотрит искоса на меня.
— Разве ты не хочешь заниматься любовью?
—Я хочу,— говорю я быстро, не желая задеть его самолюбие. — Это, просто это…
—Да?
—Я забыла средство предохранения.
—О, — он отпускает мои руки и смеется. — Чем ты пользуешься? Диаграммой?
Я краснею.
— Да, конечно, — я киваю.
—Диаграмма — это больно. И грязно. С кремом. Ты ведь используешь крем с ней, так ведь?
— Да, — мысленно, я кручу педали назад к медицинским классам, которые мы проходили в средней школе.
Я представляю диаграмму, забавный маленький предмет, похожий на резиновый колпачок. Но ничего не вспоминаю о креме.
—Почему не пьешь таблетки? Это намного проще.
—Я буду. Да, несомненно, — я решительно соглашаюсь. — Я думала о том, чтобы получить рецепт.
—Я знаю. Ты не хочешь принимать таблетки, пока ты не знаешь, что отношения серьезные.
Мое горло пересыхает. Действительно ли эти отношения серьезные? Действительно ли я готова к ним? Но в следующую секунду, Бернард уже лежит на кровати и включил телевизор. Это — мое воображение, или он выглядит немного облегчённым?
—Иди сюда, падай рядом, — говорит он, похлопывая место рядом с ним. Он протягивает руки. — Ты думаешь, у меня слишком длинные ногти?
—Слишком длинные для чего? — Я хмурюсь.
—Серьезно,— говорит он.
Я взяла его руку в свою, глажу своими пальцами по его ладони. Его руки прекрасные и худые, и я не могу не думать об этих руках на своём теле. Самой сексуальной частью человека является его руки. Если у мужчины девичьи руки, все остальное неважно.
— Они маленькие.
—Ты бы не могла обрезать их мне? — он спрашивает.
Что?
—Марджи всегда делала это, — объясняет он
Моё сердце смягчается. Он такой милый. Я даже не думала, что мужчина может быть таким приятным. Но это неудивительно, учитывая мой небольшой романтический опыт.
Бернард входит в ванную, чтобы взять ножницы и пилку для ногтей. Я осматриваю запасную спальню. Бедный Бернард, я думаю в сотый раз
—Уход за приматом,— говорит он, когда возвращается. Он сидит напротив меня, и я начинаю тщательно обрезать его ногти. Я могу услышать дождь, барабанящий по навесу ниже, в то время как я чувствую ритмичное движение, дождь перемещает меня в успокоительный транс. Бернард поглаживает мою руку и затем лицо, поскольку я облокачиваюсь на его руку.
—Это приятно, не так ли? — спрашивает он.
—Да, я отвечаю.
—Так и должно быть. Никаких ссор. Или споров, чья очередь выгуливать собаку.
—У тебя была собака?
—Длинношерстная такса. Это первая собака Марджи, но она никогда не обращала на нее внимания.
—Так и с тобой было?
—Да. Она перестала обращать на меня внимание, тоже. Все вертелось вокруг ее карьеры.
—Это ужасно, — говорю я. Я не могу представить, чтобы какая-то женщина потеряла интерес к Бернарду.
Глава 11
Я просыпаюсь на следующее утро с идеей. Может быть, это потому, что-то время, которое я провела с Бернардом, меня окончательно вдохновило. Я знаю, что я должна сделать: написать пьесу. Это блестящая мысль длиться около трех секунд, прежде чем это разрушит миллион причин, почему это невозможно. Бернард будет думать, что я подражаю ему. И я просто не смогу сделать это в любом случае. Так как Виктор Грин не позволит мне.
Я сижу на кровати Саманты, скрестив ноги с гримасой на лице.
Факт в том, что мне нужно доказать, что я могу это делать в Нью-Йорке. Но как? Быть может, мне повезет, и я узнаю это. Или у меня это получится благодаря скрытым способностям, о которых я даже не подозреваю.
Я хватаюсь за шелковое покрывало, как утопающий хватается за спасательную шлюпку. Несмотря на мои опасения, кажется, что моя жизнь начинается здесь — и Браун меньше, чем в семи неделях от меня.
Я рву нить. Не от того, что с Брауном что-то пошло не так, но я уже внутри. С другой стороны, если бы Нью-Йорк был колледжем, я могла бы все еще на него претендовать. И если все остальные люди смогли сделать это в Нью-Йорке, почему не могу я?
Я вскакиваю с кровати и бегаю по квартире, надевая вещи и повторяя фразу : "У меня получится". У меня должно получиться.
Хватая свою сумку от Кэрри, я все 5 этажей скольжу по лестнице, направляясь к выходу.
Дохожу до 14 улицы, мастерски пробираясь через толпу и представляю, что мои ноги поднимаются на несколько метров над землей.
Я поворачиваю прямо к Бродвею и захожу в Стрэнд.
"Стрэнд" — это легендарная книжная барахолка, где за бесценок можно найти любую книгу.
Она немного дряхлая и все продавцы очень внимательно наблюдают, как будто они хранители пламя высокой литературы.
Но это не имело бы значения, кроме того, продавцов не избежать. Если ты ищешь особенную книгу, ты не можешь найти ее без помощи.
Я подхожу к хилому парню, который одет в свитер с латками на локтях.
—У вас есть "Смерть коммивояжёра"?
—Надеюсь на это,— говорит он, разводя руками.
—А "Как важно быть серьёзным"? Или может быть "Маленькие лисички"? "Женщина"? "Наш город?"
—Помедленнее. Разве я выгляжу, как продавец обуви?
—Нет, — тихо отвечаю я, следуя за ним сквозь горы книг.
Через 15 минут поисков, он наконец—то находит "Женщину". И в конце горы книг, я замечаю Райана из курсов.
Он уткнулся носом в "В поисках утраченного времени", чешет голову и двигает ногой, как будто с головой утонул в тексте.
—Привет, — говорю я.
—Здравствуй, - он закрывает книгу.
—Что ты здесь делаешь?
—Собираюсь написать пьесу, — я показываю на маленькую груду книг. — Подумала, что сначала стоит прочитать несколько.
Он смеется.
— Хорошая идея. Лучший способ избежать написания — это чтение. По крайней мере, ты можешь притвориться, что работаешь.
Мне нравится Райан. Он хороший человек, в отличии от его лучшего друга, Капота Дункана.
Я плачу за книги, и когда поворачиваюсь, Райан все еще здесь.
Он выглядит, как человек, который точно знает, чего хочет от жизни.
— Не хочешь кофе?— спрашивает от меня.
—Не откажусь.
—Мне нужно убить несколько часов, перед тем, как я встречу свою невесту,— говорит он.
—Ты помолвлен? — Райану не может быть больше 21 или 22. Он выглядит слишком юным, чтобы жениться.
—Моя невеста — модель.— Он чешет щеку, как будто горд и стыдится ее профессии одновременно. — Я всегда думал, что если женщина очень, очень, очень хочет, чтобы ты что—то сделал, ты должен это сделать. Так проще.
—Так ты не хочешь жениться на ней?
Он неловко улыбается.
—Если я сплю с женщиной 10 раз, я думаю, что должен на ней жениться.
Не могу ничего с собой поделать. Если бы она не была так занята, мы бы уже были женаты.
Мы идем по Бродвею и останавливаемся, чтобы купить гамбургер.
— Хотела бы я найти такого же парня, — говорю я в шутку, — который делал бы все, что я захочу.
—Разве?— Он всматривается в меня в смятении.
— Я не думаю, что я — тип человека—спорщика.
—Я удивлен. — Он рассеянно поднимает свою вилку и проверяет зубцы на большом пальце.— Ты довольно горячая.
Я улыбнулась. Находясь с другим парнем, я бы принял это как попытку приударить за мной . Но у Райан кажется, нет таких намерений сейчас. Я подозреваю, что он один из тех парней, кто говорит именно то, что он думает и затем ошеломлён последствиями.
Мы заказываем кофе.
— Как ты встретили ее? Твою невесту модель?
Он покачивает ногой.
— Капоте познакомил нас.
—Что с тем парнем? — Я спрашиваю.
—Не говори мне, что он тебе-то же интересен.
Я одариваю его неодобрительным взглядом.
— Ты издеваешься? Я его терпеть не могу. Он, предположительно, находит всех этих женщин только для одного.
—Я знаю, — Райан кивает в благодарном согласии. — Я имею в виду, парень, даже не слишком красивый.
—Он походит на парня, в которого каждая девочка влюбляется без памяти в шестом классе. И никто не может сказать почему.
Райан смеется. — Я всегда думал, что был тем парнем.
—Ты был?
—Отчасти, да.
Я вижу его. Райана в двенадцать — шевелюра темных волос, яркие голубые глаза — настоящий подростковый сердцеед.
— Неудивительно, что ты помолвлен с моделью”.
—Она не была моделью, когда мы встретились. Она училась, чтобы быть ассистентом ветеринара.
Я делаю глоток своего кофе. — Это похоже на профессию по умолчанию для девочек, которые не знают то, чем они хотят заниматься. Но они 'любят' животных.
—Резко, но верно.
—Как она стала моделью тогда?
—Открытие,— говорит Райан. — Она навестила меня в Нью-Йорке, и парень подошел к ней в Бергдорфе и дал ей его карточку.
—И она не смогла отказаться?
—Не все ли женщины хотят быть моделями? — он спрашивает.
—Нет. Но все мужчины хотят сейчас именно их.
Он хихикает.
— Ты должна приехать на эту вечеринку сегодня вечером. Это — демонстрация мод для некоторых в дизайнерском центре. Бекки будет в качестве модели на нём. И придёт Капоте.
—Капоте? — Я иронизирую. — Как я могу сопротивляться? — Но я записываю адрес на салфетке, так или иначе.
После Райана я иду в офис Виктора Грина, чтобы сказать ему о моем захватывающем новом плане: написать пьесу. Если я действительно исполнена энтузиазма по этому поводу, он должен будет сказать да.
Дверь Виктора широко открыта, как будто он ожидает кого-то, таким образом, я иду прямо в неё. Он ворчит, пораженный, и его усы как становятся как у домашних животных.
Он не предлагает мне сесть, так что, я стою перед его столом.
— Я поняла, каким мой проект должен быть.
—Да? — он спрашивает осторожно, его глаза, направлены мимо меня в прихожую.
—Я собираюсь написать пьесу!
—Это прекрасно.
—Вы не возражаете? Это не рассказ или стихотворение.
—Это должно быть о семье, — говорит он быстро.
—Так и будет, — Я киваю. — Я думаю, что это должно быть об этой паре. Они были женаты в течение нескольких лет, и они ненавидят друг друга.
Виктор уставился на меня безучастно. Кажется, ему больше нечего мне сказать
Я неловко стою одно мгновение и добавляю:
—Я начну сейчас же.
—Хорошая идея. — Теперь очевидно ясно, что он хочет меня выставить за дверь.
Я обдаю его волной воздуха, поскольку я выхожу. Я бегу прямо к Лил.
— Кэрри! — Она вспыхивает.
—Я собираюсь написать пьесу,— сообщаю я ей взволнованно. — Виктор говорит, что это хорошо.
—Это идеально подходит для тебя. Я не могу дождаться, чтобы прочитать её.
—Я должна написать её сначала.
Она отодвигается в сторону, пытаясь обойти меня
—Что ты делаешь сегодня вечером? — Я спрашиваю быстро.
—Хочешь пообедать со мной и моей подругой Мирандой?
—Я хотела бы, но...
Виктор Грин выходит из своего офиса. Лил глядит на него.
—Ты уверенна? — Я спрашиваю, надавливая на нее. — Миранда, правда, очень интересная. И мы собираемся пойти в одно из тех дешевых индийских мест на Шестой улице. Миранда говорит, что знает лучшие из них.
Лил мигает, поскольку она сосредотачивает свое внимание опять на мне.
—Хорошо. Я предполагаю, что могу.
—Встретимся на Четырнадцатой и Бродвее в восемь тридцать. И позже, мы можем пойти на эту вечеринку,— говорю я, хлопая по плечу.
Я оставляю Лил и Виктора, стоящих там, смотрящих на меня так как будто я — грабитель, который внезапно решил обокрасть их.
Глава 12
Я пишу три страницы моей пьесы. Это все о Пегги и ее любовнике — парне, который взял эти пикантные фотографии, которого я назвала Мурхаус. У Пегги и Мурхауса возник спор о туалетной бумаге.
Я думаю это довольно забавно и довольно реально, я имею в виду, что пара не спорит о туалетной бумаге, и я вообще-то чувствую удовлетворение моей работой.
В восемь часов я забрала Миранду из ее дома.
Мирандe повезло, у нее есть старая тетя, которая живет в маленьком, захудалом таунхаусе, состоящем из четырех этажей и подвала, где Миранда живет. В подвале есть свой собственный вход и два окна чуть ниже тротуара. Это было бы прекрасно, но там было сыро и вечно темно.
Я позвонила в звонок, думая о том, как я люблю ходить на квартиру к друзьям, и как моя жизнь неистова, в бешеном темпе, где я никогда не знаю точно, что произойдет. Миранда открывает дверь, ее волосы еще мокрые после душа.
— Я не готова.
—Ничего страшного.— Я прохожу мимо нее и падаю на древний диван, накрытый потертым камчатным полотном.
Тетя Миранды раньше была богата, приблизительно тридцать лет назад. Тогда ее муж убежал с другой женщиной и оставил ее без гроша в кармане, за исключением дома.
Тетя работала официанткой и прошла школу, и теперь она — преподаватель Женских Исследований в Университете Нью-Йорка.
Квартира заполнена книгами, такими как Женщина, Культура, и Общество и Женщины: Феминистская Перспектива.
Я всегда думаю, что большая часть в квартире Миранды — книги. Единственные книги, которые есть у Саманты, это астрология и самоусовершенствование по Камасутре. Кроме тех, которые есть, она главным образом читает журналы.
Миранда входит в свою комнату, чтобы переодеться. Я зажигаю сигарету и праздно рассматриваю книжные полки, выбирая книгу Андреа Дворкина. Открыв её, и я прочитал следующее: “просто какие-то влажные, жалкие, брызги вещества, сперма, затвердевшая на вас, его моча, бегущая по Вашим ногам...”
—Что это? — Миранда спрашивает, смотря на мое плечо. — О. Я люблю эту книгу.
—Действительно? Я просто прочитал эту часть о сперме, затвердевшей на тебе.
—А что относительно части, когда это постепенно вытекает и бежит по твоим ногам?
—Здесь говорится, что это — моча.
—Сперма, моча, какая разница? — пожала плечами Миранда. — Это — все одно и то же. — Она бросает коричневую седельную сумку на плече. — Ты видела того парня, в конце концов?
—У того парня есть имя. Бернард. И да, я действительно видел его. Я немого сошла с ума от него. Мы пошли в магазин мебели.
—Таким образом, он уже превратил тебя в своего раба.
—Мы весело проводим время,— говорю я защищаясь
—Он попытался затащить тебя кровать?
—Нет, — я говорю, немного скрывая. — Я должна решиться на таблетку, сначала. И я решила, что не сплю с ним до моего восемнадцатого дня рождения.
Я, несомненно, отмечу его на моем календаре. "День рождения Кэрри и день когда она теряет девственность".
—Возможно, ты хотела бы быть там. Для моральной поддержки.
—Берни понимает, что ты планирует использовать его просто в качестве жеребца?
—Я полагаю слово "жеребец" приминается только, если ты планируешь воспроизводиться. Что я не собираюсь делать.
—В таком случает, слово "никчёмный" более подходящие.
—Бернард не никчёмен, — говорю я угрожающе. — Он — известный драматург.
— Бла—бла—бла.
—И я уверена, что его 'меч' более могущественный, чем его слово.
—Ты должна надеяться на это,— говорит Миранда. Она поднимает указательный палец и медленно загибает его в крюк, потом мы рассмеялись.
—Я просто обожаю эти цены, — говорит Лил, просматривая меню.
—Я знаю. — Миранда, радуется комплименту. — Вы можете заказать целую порцию за три доллара.
—И целое пиво за пятьдесят центов,— добавляю я.
Мы усаживаемся за стол в индийском ресторане, о котором Миранда продолжала говорить нам, хотя его было не слишком легко найти. Мы шли вверх и вниз по кварталу три раза, проходя мимо, почти идентичных ресторанов, пока Миранда не настояла, что это и есть то место, распознав его по трем павлиньим перьям в вазе у окна.
Скатерти в красно-белую клеточку; ножи и вилки оловянные. Воздух заплесневелый и сладкий.
—Это напоминает мне дом, — говорит Лил.
—Ты живешь в Индии? — Миранда спрашивает, удивленная.
—Нет, глупая. В Северной Каролине, — она жестами показывает вокруг обстановки ресторана. — Это место точно похоже на одно из тех мест барбекю, расположенных у автострады.
—Автострада? — Спрашивает Миранда.
—Шоссе, — я перевожу.
Я надеюсь, что целый обед не походит на тот. Миранда и Лил обе заняты собственными мыслями, поэтому, я предположила, что они понравятся друг другу. И я нуждаюсь в них, чтобы выжить. Я скучаю по компании друзей. Иногда такое чувство, что каждая часть моей жизни так отличается, я постоянно посещаю другую планету.
—Ты — писатель? — Миранда спрашивает Лил.
—Так и есть, — она отвечает. — Что на счет тебя?
Я встреваю.
— Миранда специализируется на Женских Исследованиях.
Лил улыбается.
—Без обид, но что ты можешь делать с этим?
—Что—либо, — Миранда сердито смотрит.
Она, вероятно, задается вопросом, что ты можете сделать со степенью поэзии.
—Миранда делает очень важную работу.
—Протесты против порнографии. И ещё она добровольно работает в женском приюте, — говорю я.
—Ты — феминистка. — Кивает Лил.
—Я не хотела быть ни кем другим.
—Я — феминистка,— я добровольно вызываюсь. — Я думаю, что каждая женщина должна быть феминисткой.
—Но это означает, что вы ненавидите мужчин. — Лил берет глоток ее пива и смотрит прямо через стол на Миранду.
—Что, если я ненавижу? — Миранда говорит.
Это не хорошо.
— Я не ненавижу всех мужчин. Просто некоторых мужчин, — говорю я, пытаясь разрядить атмосферу.
Особенно мужчин, которых я люблю, но им не нравлюсь я.
Лил кидает мне острый взгляд, подразумевая, что она полна решимости поспорить с Мирандой.
—Если ты ненавидите мужчин, как ты можете когда-либо жениться? Хотеть ребёнка?
—Я предполагаю, если ты действительно думаешь, что единственная цель женщины в жизни состоит в том, чтобы выйти замуж и завести детей, — Миранда прерывается и дает Лил превосходящую улыбку.
—Я не говорила этого,— Лил отвечает спокойно. — Просто потому, что ты замужем и имеешь детей, не означает, что это — единственный пунктик к твоей жизни. Ты можете заниматься чем хочешь и иметь детей.
—Хороший ответ, — говорю я.
—Я считаю, что неправильно принести ребенка в это патриархальное общество,— Миранда отвечает стремительно. И уже когда беседа собирается полностью выйти из под контроля, наши заказы прибывают.
Я быстро хватаю одно из печений, опускаю его в красный соус и сую его в рот.
— Фантастический, — я восклицаю, поскольку мои глаза начинают слезиться, и мой язык горит. Я отчаянно махаю рукой перед лицом, поднося стакан воды, Лил и Миранда смеются.
— Почему вы не сказали мне, что соус был острый?
—Почему ты не спросила? — Смеётся Миранда. — Ты опустила его. Я полагала ты знаешь, что делаешь.
—Так и есть!
—Это включает секс? — Миранда спрашивает, с озорной улыбкой.
—Что это со всеми и сексом?
—Это очень захватывающе,— говорит Лил.
—Ха, — говорю я. — Она ненавидит его. — Я указываю на Миранду.
—Только часть "сексуального контакта", — Миранда делает кавычки с пальцами. — Почему они называют это "сексуальным контактом", так или иначе?
Это похоже на звук, будто это какой—то разговор. Но это не так. Это проникновение, чистое и простое. Нет никакого вовлеченного компромисса.
Приносят наши карри. Один из них белый и сливочный. Другие два коричневые и красные, и выглядят острыми. Я беру ложку белого карри. Лил берет часть коричневого и выдвигает его к Миранде
—Если ты знаешь, как правильно этим заниматься, предположительно это походит на беседу, — говорит она.
—Как?— Миранда спрашивает, полностью не убежденная.
—Член и влагалище общаются.
— Ни за что, — говорю я.
—Моя мать сказала мне,— говорит Лил. —Это — акт любви.
—Это — военные действия,— Миранда возражает. — Член говорит: «Впусти меня» и влагалище говорит: «Гори в аду подальше от меня».
—Или возможно влагалище говорит: «Поспеши», — я добавляю.
Лил прячет улыбку.
—В этом и проблема.
—Если вы будете думать, что это будет ужасным, то так и будет.
—Почему? — я макаю вилку в красный карри, чтобы проверить его остроту.
—Напряженность. Если вы напряжены, то это будет труднее. И болезненно. —Именно поэтому у женщины должен всегда быть оргазм сначала, — говорит Лил беспечно.
У Миранды заканчивается пиво и она, немедленно заказывает другое.
—Это — самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала. Как ты можешь сказать, был ли у тебя даже этот воображаемый оргазм?
Лил смеется
—Да, — я проглатываю. — Как?
Лил садиться назад на ее стул и делает учительский вид.
— Вы разыгрываете меня, верно?
— Я нет, — говорю я, смотря на Миранду. Ее лицо непроницаемо, как будто её это не особо интересует
—Вы должны знать свое тело, — говорит Лил по секрету.
—В смысле?
—Мастурбация.
—Фу-у-у, — Миранда закрывает уши руками.
—Мастурбация — не грязное слово, — Лил ругает. — Это — часть здоровой сексуальности.
—И я предполагаю, что твоя мать сказала тебе и это? — Требует Миранда.
Лил пожимает плечами.
—Моя мать медсестра. Она не верит в жеманные слова, когда дело доходит до здоровья. Она говорит, что здоровый секс — просто часть здоровой жизни.
—Хорошо, — я впечатлена.
—И она сделала весь тот поднимающий сознание материал,— Лил продолжает. — В начале семидесятых. Когда женщины сидят без дела в кругу с зеркалами.
—Ага, — это, я предполагаю, объясняет все.
—Она — лесбиянка теперь,— говорит Лил небрежно.
Рот Миранды открывается, как будто она собирается говорить, но внезапно передумывает. На этот раз ей нечего ответить.
После обеда Лил отпрашивается с вечеринки, говоря о головной боли. Миранда не хочет идти также, но я указываю, что если она пойдет домой, будет похоже, что она дуется.
Вечеринка будет на углу Бродвея и Семнадцатой улице в здании, которое было когда то банком. Охранник говорит нам ехать на лифте на четвертый этаж. Я полагаю, что это должно быть многочисленной вечеринкой, если охрана впускает людей так легко.
Двери лифта открываются, и я оказываюсь в светлом помещении с сумасшедшими рисунками на стенах. Пухлый мужчина невысокого роста с волосами цвета сливочного масла широко улыбается.
— Я Боб, — говорит он протягивая мне руку.
— Кэрри Брэдшоу и Миранда Хоббс. — Миранда натянуто улыбается, в то время как Боб оценивающе смотрит на нас.
— Кэрри Брэдшоу, — говорит он так, как будто безумно рад меня видеть. — А чем ты занимаешься?
— Почему именно этот вопрос все задают при первой встрече? — ворчит Миранда.
Я с пониманием смотрю на нее и самоуверенно отвечаю, — Я драматург.
— Драматург! — восклицает Бобби.
—Очень хорошо. Я люблю писателей. Все любят писателей.
— Я был писателем до того, как стал художником.
— Ты писатель? — спрашивает Миранда, как будто это не может быть правдой.
Бобби игнорирует ее вопрос. — Ты должна сказать названия своих пьес. Возможно, я их уже видел.
—Я сомневаюсь, — я пошатнулась, не ожидая, что он предположит, что я на самом деле, написала пьесу. Но теперь, когда я сказала это, я не могу взять слова обратно.
—Потому что она не одной не написала, — выпалила Миранда.
—На самом деле, — я одарила ее стальным взглядом, — я как раз на середине первой.
—Замечательно, — Бобби аплодирует. — И когда ты закончишь, мы можем поставить ее здесь.
—Правда? — этот Бобби должно быть сумасшедший.
—Конечно, — говорит он самодовольно, ведя нас все дальше в комнату. — Я занимаюсь различными экспериментами.
—Это взаимосвязь — взаимосвязь, — он повторяет, смакуя слово, — искусства, моды и фотографии. Я еще не ставит пьесу, но кажется это именно то, что нужно. И мы можем позвать много людей.
Прежде я даже не могла представить, что Бобби пробираясь сквозь толпу, настаивая с Мирандой и со мной по пятам.
—Ты знаешь Джинкс? Модельера? Мы показываем ее новую коллекцию сегодня вечером. Вы полюбите ее.— Перед нами стояла устрашающего вида девушка, с сине—черными волосами, около сотни слоев теней на глазах и черной помадой.
Она была повернута к свету, когда Бобби прервал нас.
—Джинкс, дорогая,— сказала она, что было очень иронично, потому что Джинкс никому не дорога.
—Вот, — он нашел мое имя — Кэрри. И ее друг,— добавил он, указывая на Миранду.
—Приятно познакомится, — я говорю. — Не могу дождаться, чтобы увидеть Ваше шоу.
—Мне тоже,— отвечала она, вдыхая дым и удерживая его в легких. — Если эти чертовы модели не появятся здесь в ближайшее время. Я ненавижу чертовых моделей, не так ли? — Джинкс подняла ее левую руку, демонстрируя конструкцию из металла, которая обвивала каждый палец. — Кастет,— пояснила она.— Даже не думайте связываться со мной.
—Я не буду.— Я оглядывалась вокруг, отчаянно пытаясь убежать, и замечаю Капота Дункана в углу.
—Мы должны идти,— сказала я, подталкивая Миранду. —Я только что увидела моего друга.
—Какого друга? — спросила Миранда. Боже, вечеринки, и правда не ее. Не удивительно, что она не хотела идти.
—Кое-кто, кого я очень счастлива, увидеть прямо сейчас, — что было не совсем правдой, но так как Капоте Дункан был единственным, кого я здесь знаю, я выбрала его.
И пока мы пробирались сквозь толпу, я удивлялась, это жизнь в Нью-Йорке делает людей сумасшедшими или они уже настолько сумасшедшие, что жизнь в Нью-Йорк притягивает их как мух.
Капоте, облокачиваясь на кондиционер, разговаривал с девушкой среднего роста, чей нос был похож на картошку. У нее был ореол светлых волос и карие глаза, что давало ей интересный образ, и пока она была с Капотом, я предположила, что она была из тех пропавших моделей Джинкс.
—Я дам тебе список литературы,— сказал он. — Хемингуэй. Фицджеральд. И Бальзак.— Мне сразу захотелось блевать.
Капоте всегда говорит о Бальзаке, что напомнило мне, почему я его не выношу. Он такой показной.
—Привет,— сказала я мелодичным голосом.
Капоте резко повернул голову, как будто он ожидал увидеть кого—то особенного. Когда он увидел меня, его лицо изменилось. Кажется, его лицо сжалось, промелькнула внутренняя борьба, как будто он хотел проигнорировать меня, но манеры Южанина не позволили ему.
В конце концов, ему удалось вызвать улыбку.
—Кэрри Брэдшоу,— сказал он специально медленно. — Я не знал, что ты придешь.
—Почему ты так думал? Райан пригласил меня.
На имени Райан, эта девушка—модель наострила уши.
Капот вздохнул.
—Это Бэкки. Невеста Райана.
—Райан столько о тебе рассказывал, — сказала я, протягивая руку. Она взяла ее безвольно. Затем ее лицо сжалось, как будто она сейчас заплачет, и убежала.
Капот посмотрел на меня осуждающе.
— Хорошая работа.
—Что я сделала?
—Она только рассказывала мне о планах бросить Райана.
—Правда?— усмехнулась я. — Я думала, ты вправляешь ей мозги. Список литературы?— я показала на него.
Лицо Капота вытянулось.
— Это не смешно, Кэрри,— сказал он, отталкивая нас, чтобы последовать за Бэкки.
—Это все, чтобы быть умной с тобой, не так ли?— крикнула я ему вслед.
—Тоже рада была встретиться с тобой,— саркастически сказала Миранда.
К сожалению, Капоте слишком сильно толкнул Миранду, и она настояла на том, чтобы мы пошли домой. Видя грубость Капота, мне не очень хотелось оставаться на вечеринке одной.
И тут я поняла, что мы так и не увидели модный показ. С другой стороны я была рада, что мы встретили кого—то как Бобби.
В то время пока мы шли домой под желтым светом фонарей, я продолжала говорить о моей пьесе и как это здорово, что она будет в стиле Бобби, пока Миранда не повернулась ко мне и не сказала:
— Может, ты просто напишешь эту чертову штуку?
—Ты придешь на чтение?
—Почему бы нет? Исключая то, что Бобби и все его друзья идиоты. А что насчет Капота Дункана? Что, черт побери, он о себе возомнил?
— Он большой придурок,— сказала я вспоминая гримасы на его лице. Я улыбнулась.
Неожиданно я поняла, что наслаждалась тем, что вывела Капота Дункана из себя.
Миранда и я разошлись, с обещанием, что я завтра ей позвоню. Когда я зашла внутрь моего дома, я клянусь, я услышала, как звонит телефон Саманты на всю лестничную площадку. Звонящий телефон для меня как будильник, поэтому я стала преодолевать сразу по две ступени. После десятого звонка, телефон замолк, но затем он стал трещать заново.
Я ворвалась сквозь двери и достала его из под дивана.
— Алло?— спросила я, затаив дыхание.
—Что ты делаешь в четверг ночью? — Это была сама Саманта.
—В четверг ночью?— спросила я тихо. А когда ночь четверга? А, да, послезавтра. — Я еще не знаю.
—Мне нужно, чтобы ты помогла мне кое с чем. Я хочу организовать интимный званый ужин с Чарли у него дома.
—Я приду с радостью,— сказала я, думая что она приглашает меня. — Можно я приглашу Бернарда?
—Не думаю, что это хорошая идея.
—Почему нет?
—Ты меня не правильно поняла,— промурлыкала она. — Вообще-то я звала тебя на готовку. Ты говорила, что хорошо готовишь, правильно?
Я нахмурилась.
— Наверное. Но...
—Я вообще не умею готовить. И я не хочу, чтобы Чарли узнал это.
—Поэтому я буду на кухне всю ночь.
—Ты сделаешь мне огромное одолжение,— проворковала она. —Ты обещала мне, что когда-нибудь, если я попрошу ты сделаешь это.
—Это правда,— неохотно согласилась я, все еще не убежденная.
—Смотри, — сказала она, давя на меня. — Если это так трудно, я поторгуюсь с тобой. Одна ночь готовки, и моя любая пара туфель — твоя.
—Но твоя нога больше, чем моя.
—Ты можешь положить ткань в туфли.
—Как на счет туфель Fiorucci? — я спрашиваю хитро.
Она делает паузу, размышляя над этим.
— А почему бы и нет? — она соглашается.
—Я всегда могу попросить Чарли купить мне другую пару туфель. Особенно после того, когда он узнает какой чудесный я повар.
—Ладно,— пробормотала я, когда она попрощалась.
Как я была вовлечена во всю эту неразбериху?
Технически, я не умею готовить. Я только готовила для друзей. Сколько людей она ожидает на этом званом вечере? Шесть? Или шестьдесят?
Телефон опять зазвонил. Наверное, опять звонила Саманта, чтобы обсудить меню.
— Саманта?— спросила я осторожно.
—Кто такая Саманта?— потребовал, знакомы голос на другом конце.
—Мэгги! — взвизгнула я.
—Что происходит? Я пыталась звонить тебе на твой номер, но эта противная женщина сказала, что ты там больше не живешь. Потом твоя сестра сказала, что ты переехала.
—Это длинная история, — сказала я, садясь на диван для беседы.
—Ты можешь рассказать мне все завтра,— воскликнула она. — Я еду в Нью-Йорк!
—Правда?
—Я и моя сестра собираемся навестить наших кузин в Пенсильвании. Завтра утром я еду в город. Я надеялась, я останусь у тебя на пару дней.
—О, Мэгги, это фантастика. Я не могу дождаться, когда увижу тебя. Мне нужно столько всего тебе рассказать. Я встречаюсь с парнем...
—Мэгги? — спросил кто-то на заднем фоне.
—Мне нужно идти. Увидимся завтра. Мой автобус приезжает в 9 утра.
Ты сможешь встретить меня в порту Authority?
—Конечно. — Я повесила трубку, взволнованная.
Затем я вспомнила, что должна встретиться с Бернардом завтра вечером. Но, наверное, Мэгги может пойти с нами. Не могу дождаться, когда она встретятся. Она точно сойдет с ума, когда увидит, какой он сексуальный.
Полная ожиданий, я села за печатную машинку, чтобы написать несколько страниц моей пьесы. Я решила воспользоваться предложением Бобби, чтобы устроить чтение в его месте.
И возможно, только может быть, чтение будет успешным, и я смогу остаться в Нью-Йорке. Я официально стану писателем и мне не нужно будет возвращаться в Браун.
Я работала как дьявол до трех утра, пока не уговорила себя лечь спать. Я ворочалась в ожидании, думая о моей пьесе, о Бернарде и всех тех людях, которых я встретила.
Что Мэгги подумает о моей новой жизни? Конечно, она должна быть впечатлена.
Глава 13
—Ты правда здесь живешь?— Ошеломленно спросила Мэгги.
—Разве это не прекрасно?
— Где ванная? — Она бросила на пол свой рюкзак и осмотрела квартиру.
—Прямо там, — ответила я, показывая на дверь позади нее. — Спальня здесь. А это гостиная.
— Такая маленькая, — она вздохнула.
— Для Нью-Йорка она большая. Ты должна увидеть то место, где я жила раньше.
—Но, — Она подошла к окну. — Тут так грязно. И это здание. Как будто оно разваливается. А те люди в коридоре.
—Старая парочка? Они живут здесь всю свою жизнь. Саманта все еще надеется, что сможет получить их квартиру, когда они умрут,— съязвила я. — Там две спальни и плата за аренду меньше, чем здесь.
Глаза Мэгги расширились.
— Это ужасно. Желать чьей—то смерти, чтобы получить квартиру. Эта Саманта, похоже, ужасный человек. Но я не удивлена, будучи кузиной Донны ЛаДонны.
— Это всего лишь шутка.
—Ладно, — сказала она, погладив матрас, чтобы убедиться в том, что он прочный, прежде чем сесть, — я надеюсь на это.
Я удивленно смотрю на нее. Когда Мэгги успела стать такой чопорной? Она не уставала жаловаться на Нью-Йорк с тех пор, как я встретила ее в Управление порта. Запах. Шум. Люди. Метро приводило ее в ужас.
Когда мы подошли к пересечению 4й улицы с 8м авеню, мне пришлось учить ее переходить дорогу.
И сейчас она оскорбляет мою квартиру? И Саманту? Но, может быть, это ненамеренно. Конечно, она думает, что Саманта похожа на Донну ЛаДонну. Я и сама бы так думала, если бы не знала ее лучше.
Я села напротив нее.
— Не могу поверить, что ты, правда, здесь.
—Я тоже.
Мы обе пытались вернуть наши старые отношения.
— Ты выглядишь отлично!
—Спасибо. Мне кажется, что я похудела на 2,27 кг, — говорит она. — Я начала заниматься виндсёрфингом. Ты когда-нибудь пробовала? Это удивительно. А пляжи такие красивые. Они как будто рыбные деревни.
—Вау.— Мысли о рыбных деревнях и длинных растянутых берегах, которые удивительно звучат.
—Как на счет парней? — я спрашиваю.
Она дергала ногой так, как будто у нее на пятке был огромный волдырь.
— Они чудесны. Хэнк — один из парней — он около 190 см ростом и состоит в теннисной команде своего университета. Клянусь, Кэрри, мы обе должны поехать в Дюк. Там самые горячие парни.
Я улыбаюсь.
— У нас в Нью-Йорке тоже есть много горячих парней.
— Не таких, как там, — она драматично вздохнула. — Хэнк мог бы быть идеальным, если бы не одна вещь.
— У него есть девушка?
—Нет.— Она одарила меня пронзительным взглядом. — Я никогда бы не встречалась с тем, у кого есть девушка. Не после Лали.
—Лали. — Я пожала плечами. Каждое упоминание о чем—то из прошлого с болью отдает в мой кишечник.
Далее я знаю, что мы будем говорить о Себастьяне. И я правда не хочу этого. С тех пор, как я переехала в Нью-Йорк, я реже думала о Лали или Себастьяне, или о том, что было прошлой весной. Такое ощущение, что все эти вещи происходили не со мной.
— Так Хэнк..., — сказала я, пытаясь оставаться в настоящем.
—Он... — она покачала головой.
—Он не... очень хорош в постели. У тебя такое было?
—Я определенно слышала об этом.
—У тебя все еще не было...
Я стараюсь не замечать это.
— Что это значит? Плох в постели?
—Он ничего не делает. Просто сует его. И потом, через три секунды все заканчивается.
—Разве так не всегда? — я спрашиваю, вспоминая, что говорила мне Миранда.
— Нет. Питер был действительно хорош в постели.
—Правда? — я все еще не могу поверить, что старый занудный Питер был таким жеребцом.
— Разве ты не знаешь? Это одна из причин, почему я была так зла, когда мы расстались.
—Что ты собираешься тогда делать? — я спрашиваю, скручивая мои волосы в пучок. — С Хэнком?
Она улыбается мне секретной улыбкой.
— Я не замужем. И даже не помолвлена. Так что...
—Ты спишь с другим парнем?
Она кивает головой.
—Ты спишь с двумя парнями. Одновременно? — Сейчас я прихожу в ужас.
Она бросает на меня взгляд.
—Ну, я уверена, что ты не спишь с обоими сразу, но, — я колеблюсь.
—Сейчас восьмидесятые. Все изменилось. К тому же, я предохраняюсь.
—Ты можешь чем-то заразиться.
—Ну, я не заразилась. — Она смотрит на меня, и я закрываю тему.
Мэгги всегда была упрямой. Она делает то, что она хочет, когда она это хочет, и не говорите ей что делать. Я рассеянно тру свою руку.
— Кто этот другой парень?
—Том. Он работает на автозаправочной станции.
Я смотрю на нее в изумлении.
—Что? — она спрашивает. — Что не так с парнем, который работает на автозаправке?
—Это такое клише.
—Во-первых, он — невероятный виндсёрфер. А во-вторых, он пытается сделать что-то из своей жизни. У его отца есть рыбацкий катер. Он мог быть рыбаком, но он не хочет закончить, как его отец.
Он ходит в общественный колледж.
—Это отлично, — говорю я пристыжено.
—Я знаю, — она соглашается. — Я скучаю по нему. — Она смотрит на свои часы. — Ты не против, если я позвоню ему? Он, наверное, вернулся с пляжа сейчас.
—Действуй. — Я протягиваю ей телефон. — Я собираюсь принять душ.
Я иду в ванную, пока я сообщаю ей о нашем маршруте.
— Сегодня вечером мы собираемся встретиться с Бернардом и выпить в Peartree, который является фантазией, бар возле Объединенных Наций.
Возможно, мы сегодня днем мы могли бы пойти пообедать в Таверну "Белая Лошадь". Там зависают все известные писатели. И между прочим, мы могли бы пойти в Сакс. Я бы хотела познакомить тебя со своей подругой Мирандой.
—Конечно, — говорит она, как будто она едва слышала мои слова. Ее внимание полностью сосредоточено на телефон, когда она набирает номер ее бой-френда или я должна сказать номер “любовника”.
Райан и Капоте Дункан в Таверне «Белая лошадь», сидят за столиком на тротуаре. Перед ними кружка с кофе, и они выглядят усталыми, будто легли спать поздно и только проснулись. Глаза Райана отекшие и Капоте небритый, его волосы все еще мокрые после душа.
—Эй, — говорю я. Они сидят рядом с входом, поэтому избежать их невозможно.
—О, привет, — говорит Капоте устало.
—Это моя подруга Мэгги.
Райан сразу оживился от румянца Мэгги, типичная американская красота.
—Что собираетесь делать, девчонки? — спрашивает он флиртуя, похоже это его режим по умолчанию с женщинами. — Не хотите присоединиться?
Капоте смотрит на него раздраженным взглядом, но Мэгги садится прежде, чем кто—то из нас возразил. Она, наверное, думает, что Райан — симпатичный.
—Ты откуда, Мэгги? — спрашивает Райан.
—Из Каслберри. Кэрри и я лучшие подруги.
—Правда? — спрашивает Райан, как будто это очень интересно.
—Райан и Капоте в моем писательском классе , — я объясняю.
—Я все еще не могу поверить, что Кэрри попала в этот класс. И вообще приехала в Нью-Йорк и все такое.
Капоте подымает брови.
—Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, слегка раздраженная.
—Ну, никто всерьез не думал, что ты станешь писателем, — смеется Мэгги.
—Это безумие. Я всегда говорила, что хочу стать писателем.
—Но ты никогда на самом деле не писать. До выпускного класса. Кэрри работа в школьной газете, — она говорит Райану.
Она поворачивается ко мне.
— Но даже тогда, ты на самом деле не писала для газеты, не так ли?
Я закатываю глаза. Мэгги так и не поняла, что я писала все эти рассказы для газет под псевдонимом. И я не собираюсь рассказывать ей сейчас. С другой стороны, она заставляет меня выглядеть, как дилетант перед Капоте. Который уже, кажется, убежден, что я не принадлежу к классу
Великолепно. Мэгги только, что подлила горючего в его костер.
—Я всегда много писать. Просто не показывала тебе.
— Конечно, — Мэгги говорит, улыбаясь, как будто это шутка. Я вздыхаю. Она что не видит, что я изменилась? Возможно, это потому что она не изменилась совсем. Она — всё та же Мэгги, так что она думает, что я такая же всегда была.
—Как прошел показ? — я спрашиваю, отвлекая разговор подальше от моего предполагаемого отсутствия писательства.
—Прекрасно, — Капоте, говорит рассеянно.
—Как ты можешь сказать, Капоте — человек, который ничего не знает о моде. Он знает, с другой стороны, достаточно много о моделях, — говорит Райан.
—Разве все модели не глупые? — спрашивает Мэгги.
Райан смеется.
— Это не совсем так.
—Райан помолвлен с моделью, — я говорю, интересно Бекки рассталась с ним, в конце концов. Не похоже, что он ведет себя так как, будто его бросили. Я смотрю на Капоте вопросительно. Он пожимает плечами.
—Когда ты женишься? — спрашивает Мэгги вежливо. Она и Райан походу установили связь, и мне интересно расстроится ли она тем, что он недоступен.
—В следующем году, — отвечает Райан. — Она уехала в Париж этим утром. — Ага. Поэтому нет необходимости в формальном расставании, в конце концов. И бедный Райан сидит здесь без ключа.
С другой стороны, Капоте, вероятно, вполне способен лгать. Может быть, он сказал мне, что Бэкки собиралась бросить Райан, потому что он хочет для себя Бэкки.
—Интересно, — говорю я, но не обращаюсь ни к кому в частности.
Капоте кладет пять долларов на стол.
— Я ухожу.
—Но, — Райан возражает. Капоте немного качает головой. — Я полаю, я тоже, — неохотно говорит Райан. — Было приятно познакомится. — Он улыбается Мэгги. — Что ты делаешь вечером?
—Кэрри хочет, чтобы мы пошли и выпили с каким-то парнем.
—Бернард Сингер не "какой-то парень" — я говорю. Капоте остановился.
— Бернард Сингер? Драматург?
—Это парень Кэрри, — говорит Мэгги пренебрежительно.
Глаза Капоте расширились за его очками.
—Ты встречаешься с Бернардом Сингером? — он спрашивает, как будто не возможно, что уважаемый Бернард Сингер будет заинтересован во мне.
—Угу, — говорю я, как будто это не имеет значения.
Капоте кладет руку на спинку кресла, не зная, должен ли он идти после этого.
— Бернар Сингер — гений.
—Я знаю.
—Я бы хотел познакомиться с Бернардом Сингером, — говорит Райан. — Почему бы нам, не встретится с вами позже и не выпить, ребята?
—Было бы отлично, — говорит Мэгги.
Как только они уходят, я стону.
—Что? — спрашивает Мэгги, несколько оборонительно, зная, что она сделала что-то неправильно.
—Я не могу привести их к Бернарду.
—Почему? Райан милый, — она говорит, как будто он единственный нормальный человек, которого она когда—то встречала. — Я думаю, я ему нравлюсь.
—Он помолвлен.
—И? — Мэгги берет меню. — Ты слышала его. Её здесь нет.
—Он флиртует. Это ничего не значит.
—Я тоже флиртую. Так что это идеально.
Я ошибалась. Мэгги изменилась. Она стала секс-наркоманом. И как я могу объяснить по поводу Бернарда.
—Бернард не захочет с ними встретиться.
—Почему нет?
—Потому, что он старше. Ему тридцать.
Она смотрит на меня с ужасом.
— О боже, Кэрри. Тридцать? Это отвратительно!
Глава 14
Учитывая отношение Мэгги, я решаю не представлять ее Миранде после всего. Они, возможно, сильно подерутся из-за секса, и я буду в самом центре всего этого. Вместо этого, мы бродим вокруг квартала Виллидж, где экстрасенс читает Мэгги карты Таро.
— Я вижу мужчину с темными волосами и голубыми глазами.
—Райан, — пищит Мэгги, и потом я беру ее на прогулку в Вашингтонский Парк Квадрата.
Здесь обычный ассортимент уродов, музыкантов, торговцев наркотиками, кришнаиты, и даже двое мужчин ходят на ходулях, но все, о чем она может говорить о том, что здесь нет травы.
—Как они могут звать это парком, если везде грязно?
—Здесь возможно была трава, когда-то. И здесь деревья, — я указываю.
—Но посмотри на эти листья. Они почернели. И даже белочки грязные.
—Никто не замечает белок.
—Они должны, — говорит она. — Я говорила тебе, что собираюсь стать морским биологом?
—Нет.
—Хэнк — майор биологии. Он говорит, если ты морской биолог, ты можешь жить в Калифорнии или во Флориде.
—Но ты не любишь науку.
—О чем ты говоришь? — спрашивает Мэгги. — Я не люблю химию, но биологию обожаю.
Это новость для меня. Когда мы ходили на биологию в прошлом году, Мэгги отказалась запоминать имена видов и типов, говоря, что это глупо, и никому это не пригодится в настоящей жизни, так, зачем беспокоится.
Мы еще немного походили вокруг, пока Мэгги не стало проблемно с этой жарой и со всеми этими странными людьми, как она говорит и пока она не получила еще один волдырь.
Когда мы вернулась в квартиру, она объясняла преимущества кондиционирования воздуха. К тому времени, когда мы должны были пойти встретиться с Бернардом, я была на грани.
Тут она начала противится, чтобы идти в метро.
— Я никогда сюда не вернусь, — заявила она. — Здесь воняет. Я не понимаю, как ты выносишь это.
— Это лучший способ добраться куда нужно, — говорю я, стараясь заставить её пойти вниз по лестнице.
— Почему мы не можем взять такси? Моя сестра и мой зять сказали мне брать такси, потому что это безопасно.
— Они тоже дорогие. И у меня нет денег.
— У меня есть 50 долларов.
Что? Я хотела, чтобы она сказала мне, что у неё есть деньги раньше. Она могла заплатить за наши гамбургеры.
Когда мы находимся в безопасности в такси, Мэгги говорит своё заключение о том, почему Ньюйоркцы ходят в черном.
— Это всё потому, что здесь так грязно. И черный цвет не показывает грязь. Можешь вообразить, на что бы их одежда была похожа, если бы они носили белый? Я имею в виду, кто носит черный летом?
—Я ношу, — говорю я, в замешательстве от того, что я в чёрном.
Я одета в черную футболку, черные кожаные штаны, на два размера больше, которые я купила по 90% скидке в одном из тех дешевых магазинов, на Восьмой Улице и в туфлях с острым носком, черного цвета и на высоких каблуках с 1950-ых годов, что я нашла в винтажном магазине.
—Черный — для похорон,— Мэгги говорит. — Но, возможно, жители Нью-Йорка любят черное, потому что они чувствуют, что они умерли.
—Или, может быть, впервые в своей жизни они чувствуют, что они живы.
Мы застряли в пробке около торгового центра Макэс, и Мэгги открывает окна, обмахиваясь рукой.
— Посмотрите на всех этих людей. Они не живут, а выживают.
Я должна признать, она права в этом. Нью-Йорк это выживание.
—С кем мы снова встречаемся? — спрашивает она.
Я вздыхаю.
— Бернардом. Парнем, с которым я встречаюсь. Драматургом.
—Пьесы — это скучно.
—Бернард не согласится с тобой. Так, что не говори, что они скучные при встречи с ним.
—Он курит сигары?
Я уставилась на нее.
—Ты сказала, что ему за тридцать. Я представляю его курящим трубку и носящим шлепанцы.
—Тридцать — это не старый. И не говори ему мой возраст, то же. Он думает, что мне девятнадцать лет или двадцать. Таким образом , тебе должно быть девятнадцать или двадцать то же. Мы — второкурсники в колледже. Хорошо?
—Не хорошо, когда ты врёшь парню,— говорит Мэгги.
Я глубоко вздыхаю. Я хочу спросить ее, что если Хэнк узнает о Томе, но я не спрашиваю.
Когда мы, наконец, проталкиваемся через вращающуюся дверь в Груше, я свободна, чтобы видеть, что темная голова Бернарда склонилась над газетой и стаканом виски перед ним. Я все еще дрожу, когда знаю что увижу его.
Я отматываю назад время, вновь переживая ощущения его мягкого рта сплетающегося с моим.
Поскольку наше излюбленное место приближается, я становлюсь нервной, волнуюсь, что он собирается взять и отменить или не появиться вообще. Мне жаль, что я так переживаю, но я рада иметь парня, который заставляет меня чувствовать это. Я не уверена, что Бернард чувствует то же самое, все же. Этим утром, когда я сказал ему, что ко мне неожиданно приехала подруга, он сказал:
— Повидайся со своей подругой тогда. Мы увидимся в другое раз.
Я издала вздох разочарования.
— Но я думала, мы увидимся сегодня вечером.
—Я никуда не иду. Мы сможем увидится, когда она уедит.
—Я рассказала ей о тебе. Я хочу тебя с ней познакомить.
—Зачем?
—Потому что она — мой лучший друг. И , — Я прервалась. Я не знала, как сказать ему, что я хотела его представить в выгодном свете, хотела, чтобы Мэгги была запечатлена им и моей удивительной новой жизнью. Хочу, чтобы она поняла, как далеко я зашла в такой короткий промежуток времени.
Я думала, он должен был догадаться по моему голосу.
—Я не хочу работать в качестве няни, Кэрри, — сказал он.
—Ты не будешь! Мэгги девятнадцать, возможно двадцать, — я , должно быть, казалась очень настойчивой, потому что он смягчился и согласился, чтобы встретиться и выпить.
—Но только один напиток,— он предостерег. —Ты должны провести время со своей подругой. Она приехала, чтобы увидеть тебя, не меня.
Я ненавижу его, когда Бернард говорит так серьёзно.
Тогда я решила, что его комментарий был определенно оскорбителен. Конечно, я хотел провести время с Мэгги. Но я хотел видеть его, так же. Я думала перезвонить ему и отменить всё, только чтобы показать ему что мне всё равно, но в действительности не видя его я была слишком угнетённой. И я подозревала, что буду тайно негодовать на Мэгги, если я не смогу увидеть Бернарда из-за нее.
Мэгги меня напрягает.
Готовясь выходить сегодня вечером, она продолжала говорить, что она не понимает, почему я "наряжаюсь", чтобы пойти в бар. Я попыталась объяснить, что это не такой бар, но она только уставилась на меня в непонимании и сказала:
— Иногда я действительно не понимаю тебя.
Именно тогда у меня был момент прозрения: Мэгги никогда не полюбит Нью—Йорк.
Она конституционно неподходящая для города. И когда я поняла это, моя враждебность исчезла
Это хорошо. Это не ошибка Мэгги или моя. Это — просто наш способ жизни.
—Это Бернард, — говорю я сейчас, подталкивая Мэгги мимо метрдотеля к бару. Интерьер Груши гладкий — черные стены с хромовыми подсвечниками, черные мраморные столы и зеркало вдоль задней стенки. Саманта говорит, что это — лучшее место знакомства в городе: Она встретила Чарли здесь, и она раздражена, когда он приезжает сюда без нее, думая, что он мог бы встретить другую девочку.
—Почему здесь так темно? — Мэгги спрашивает.
—Это, как предполагается, таинственно.
—Что таинственного в том, что ты не видишь того с кем ты говоришь?
—О, Мегз, — говорю я и смеюсь.
Я вырастаю позади Бернарда и хлопаю его по плечу. Он начинает улыбаться и поднимает свой напиток.
— Я начал думать, что вы не приедете. Думал может у вас появились лучшие планы.
—Мы думали, но Мэгги настояла, что мы должны увидеть тебя сначала, — я кратко касаюсь затылочной части его волос. Это похоже на талисман для меня.
В первый раз, когда я коснулась его волос, я была потрясена их тонкой мягкостью, такой как у девочки, и я была удивлена тем, как они нежны это заставило меня чувствовать, что будто бы его волосы были предвестником его мягкого, доброго сердца.
—Вы должно быть подруга, — говорит он, переводя взгляд на Мэгги.
—Привет.
—Привет, — Мэгги говорит осторожно.
С ее выгоревшими на солнце волосами и розовыми щеками, она такая же сливочная как свадебный торт, в резком контрасте с угловатым Бернардом и изогнутым носом и мешкам под глазами, которые заставляют его, казаться, человеком, который проводит все время внутри темных пещер, таких как Груша.
Я надеюсь, что Мэгги увидит его романтичность, но сейчас она выражает лишь настороженность.
—Напитки? — Бернард спрашивает, по виду не осознающий столкновение культур.
—Тоник с водкой,— говорю я.
—А мне пиво.
—Возьми коктейль, — я убеждаю.
—Я не хочу коктейль. Я хочу пиво,— Мэгги настаивает.
—Позволь ей пить пиво, если она хочет, — говорит Бернард шутливо, как бы говоря, что я напрасно усложняю Мэгги жизнь.
—Жаль, — мой голос кажется растерянным.
Я могу уже сказать, что это — ошибка. У меня нет ни малейшего понятия, как соединить мое прошлое — Мэгги — с моим настоящим — Бернардом.
Два мужчины протискиваются следом за Мэгги, с намерением занять места в баре.
—Мы должны заказать стол? — Бернард спрашивает.
—Мы могли поесть. Я был бы счастлив накормить Вас девушки обедом.
Мэгги кидает мне вопросительный взгляд.
— Я думала, что мы собирались встретить Райана.
—Мы можем пообедать. Еда здесь хорошая.
—Это паршиво. Но атмосфера интересная, — Бернард подходит к метрдотелю, и мы движемся к пустому столу около окна.
—Продвинься. — Я подталкиваю Мэгги и бросаю на неё значительный взгляд . Ее пристальный взгляд немного враждебный, как будто она все еще не понимает, почему мы здесь.
Однако, она следует за Бернардом к столу. Он даже выдвигает ее стул для нее.
Я сижу рядом с ним, полная решимости сделать эту работу.
— Как прошла репетиция? — Я спрашиваю громко.
— Паршиво, — говорит Бернард. Он улыбается Мэгги, чтобы включать ее в беседу. — Всегда есть момент в середине репетиций, когда все актеры, кажется, забывают свои тексты.
Что похоже на то, что происходит прямо сейчас
—Почему так?— Мэгги спрашивает, играя с ее пивным стаканом.
—Понятия не имею.
—Но они повторяли свои тексты в течение, по крайней мере, двух недель, правильно? — Я хмурюсь, как будто знание Бернарда дало мне внутренне знание театра.
—Актеры похожи на детей,— говорит Бернард.
—Они обижаются и показывают свои чувства.
Мэгги равнодушно смотрит на него. Бернард терпеливо улыбается и открывает свое меню.
— Что хотели бы Вы, Мэгги?
—Я не знаю. Утиную грудку?
—Хороший выбор, — кивает Бернард. — Я собираюсь заказать обычный стейк.
Почему он кажется настолько формальным? Всегда был Бернард таким, и я никогда не замечала этого прежде? “Бернард — существо привычки,” объясняю я Мэгги.
—Это хорошо,— говорит Мэгги.
—Что ты всегда говоришь о том, чтобы быть писателем? — я спрашиваю его. — Ты знаешь — о том, что нужно прожить жизнь так, по привычке.
Бернард кивает снисходительно.
—Другие сказали бы об этом лучше, чем я могу. Но основная идея состоит в том, что, если ты — писатель, ты должен проживать жизнь на страницах.
—Другими словами, Ваша реальность должна быть максимально упрощена,— я разъясняю Мэгги.
— Когда Бернард работает, он ест каждый день на обед одно и то же. Бутерброд с пастурмой.
Мэгги пытается выглядеть заинтересованной.
— Это кажется немного скучным. Но я не писатель. Мне даже не нравится писать письма.
Бернард смеется, игриво указывая пальцем на меня.
—Я думаю, что ты должна последовать своему совету, молодая леди.
Он кивает Мэгги, как будто они находятся в сговоре.
— Кэрри эксперт усложнять жизнь. Я продолжаю советовать ей, чтобы она больше сосредоточилась на писательстве.
—Ты никогда не советовал этого, — я отвечаю, возмущенная. Я смотрю вниз, как будто я просто должна прикрепить салфетку. Комментарий Бернарда выносит на поверхность мои страхи о том, что я не стану писателем.
—Я хотел сказать это, — он сжимает мою руку. — Так что вот. Я сказал это. Мы хотим вина?
—Конечно, — я говорю, ужаленная.
—Божоле подойдет для тебя, Мэгги? — он спрашивает вежливо.
—Я люблю красное, — говорит Мэгги.
—Божоле красное, — я комментирую, и немедленно чувствую себя подавленно.
—Мэгги знала это, — говорит Бернард любезно. Я смотрю то на одного, то на другого.
Как это произошло? Почему я — плохой парень? Выглядит, будто Бернард и Мэгги наезжают на меня. Я встаю, чтобы пойти в туалет.
— Я пойду с тобой, — говорит Мэгги.
Она следует за мной вниз по лестнице, поскольку я пытаюсь успокоить себя.
—Я действительно хочу, чтобы тебе он понравился, — говорю я, устраиваясь перед зеркалом, в то время как Мэгги входит в кабинку.
— Я только познакомилась с ним. Как я могу понять, нравится ли мне он или нет?
— Разве ты не думаешь, что он сексуален? — я спрашиваю.
— Сексуальный? — Мэгги говорит. — Я бы не назвала его таким.
— Но он сексуальный, — я настаиваю.
— Если ты думаешь, что он сексуален, то это — все, что важно.
— Ну, я думаю. И он мне действительно, действительно нравится.
Мэгги выходит из туалета.
— Он не очень похож на парня, — она осмеливается сказать.
— Что ты имеешь в виду? — я вынимаю помаду из своей сумки, пытаясь не запаниковать.
— Он не ведёт себя как, твой парень. Кажется, что он как дядя или, что-то типа этого.
Я замираю.
— Он, конечно, нет.
— Просто, кажется, что он пытается помочь тебе. Нравишься ли ты ему и, я не знаю, — Она пожимает плечами.
— Это — только потому, что он переживает развод,— говорю я.
—Очень жаль, — замечает она, моя свои руки.
Я наношу помаду.
— Почему?
—Я не хотела бы жениться на разведенном человеке
Это вид руин это, не так ли?
Идея, что человек был женат на ком—то еще? Я не была бы в состоянии принять его. Я бы ревновала. Я хочу парня, который любил бы только меня.
—Но что, если, — я делаю паузу, помня, что это — то, что я всегда хотела. И хочу до сих пор. Я щурю глаза.
Возможно это — просто осадок от Каслберри.
Мы справились с остальным ужином, но как-то неуклюже, я говорила вещи, из-за которых выглядела ничтожно, Мэгги в основном молчала, и Бернар притворялся, что наслаждается едой и вином.
Когда наши тарелки пустые, Мэгги снова бежит в уборную, пока я подвигаю свой стул ближе к Бернарду и извиняюсь за паршивый вечер.
—Ничего, — говорит он.
—Это то, чего я ожидал.
Он похлопывает по моей руке.
—Да ладно, Кэрри. Ты и Мэгги в колледже. Мы из разных поколений. Ты не можешь ожидать, что Мэгги поймет.
—Я жду, все равно.
—Тогда ты будешь разочарована.
Мэгги вернулась к столу сияющей, ее поведение стало светлым и игристым.
— Я звонила Райану,— объявила она.
—Он сказал, что он у Капота, и мы должна там встретиться, а затем, может быть, мы пойдем гулять.
Я посмотрела на Бернарда умоляюще.
— Но мы уже гуляем.
— Я ухожу, — сказал он, отталкивая назад свой стул. — Повеселись с Мэгги. Покажи ей город.
Он достает бумажник и протягивает мне двадцать долларов.
— Обещай, что возьмешь такси. Не хочу, чтобы ты ездила в метро ночь.
— Нет, — я пытаюсь вернуть двадцатку, но он не берет. Мэгги уже стоит около выхода, как будто она и так уходит недостаточно быстро.
Бернард быстро чмокает меня в щечку.
—Мы можем встретится в любое время. Твоя подруга здесь только на два дня.
—Когда? — я спрашиваю.
— Что когда?
— Когда мы увидимся снова? — я ненавижу себя за то, что веду как отчаявшаяся школьница.
— Скоро. Я позвоню.
Я покидаю ресторан в гневе. Я так разозлена, я могу едва смотреть на Мэгги. Такси подъезжает к обочине и пара выходит. Мэгги садится на заднее сиденье.
— Ты идешь?
— Разве у меня есть выбор?— проворчала я себе под нос.
Мэгги написала адрес Капота на салфетке.
—Улица Грин-вич? — спрашивает она, произнося каждый слог.
— Гри́нвич.
Она смотрит на меня.
— Хорошо. Гринвич, — говорит она таксисту.
Такси резко повернула, и кинуло меня на Мэгги.
— Извини,— холодно бросила я.
— Что не так? — спрашивает она.
— Ничего.
— Это потому, что мне не понравился Бернард?
— Как он может тебе нравится, — это был не вопрос.
Она сложила руки на груди.
— Ты хочешь, чтобы я тебе соврала?— И прежде, чем я возразила, она продолжила, — Он слишком стар. Я знаю, что он не такой старый как наши родители, но все равно. А еще он странный. Он не похож ни на кого, с кем мы бы росли. Я просто не вижу тебя с ним. — Чтобы смягчит удар, она мягко добавила, — Я говорю это для твоего же блага.
Я ненавижу, когда друзья говорят «для твоего же блага». Откуда ты знаешь, для моего блага это или нет? Они видят будущее? Может быть в будущем, я оглянусь в прошлое и пойму что Бернард вообще—то был "для моего блага."
— Ладно, Мэгги,—вздыхаю я. Такси мчится по Пятой Авеню, и я изучаю вывески: Lord & Taylor, the Toy Building, the Flatiron Building, держу каждую в памяти. Если я навсегда здесь останусь, устану ли я когда-нибудь от этих достопримечательностей?
— В любом случае,— весело говорит Мэгги. — Я забыла сказать тебе самое главное. Лали уезжает во Францию!
— Правда?— глупо спрашиваю я.
— Ты знаешь, что это всё земли Кандезаев? Ну какой—то большой разработчик пришел и купил, вроде бы 50 гектаров и сейчас Кандезаеры миллионеры.
— Бьюсь об заклад, Лали едет во Францию, чтобы встретиться с Себастьяном,— говорю я, делая вид, что мне интересно.
—Я тоже так думаю,— соглашается Мэгги. — И, наверное, она попытается его вернуть. Я всегда думала, что Себастьян из тез парней, которые используют женщин. Возможно, он был с Лали из-за ее денег.
— У него у самого есть деньги,— замечаю я.
— Не важно. Он пользователь,— говорит Мэгги.
В то время как Мэгги болтала, я потратила оставшееся время поездки, размышляя об отношениях.
Должна же быть такая вещь как "чистая" любовь. Но выглядит так, как есть и "нечистая" любовь. Смотря на Капоте и Райана с их моделями. И на Саманту с ее богатыми парнями. И что насчет Мэгги и двух ее парнях — одного для публики, а другого для секса? А еще есть я.
Возможно, то на что Мэгги намекала правда. Если бы Бернард не был известным драматургом, я бы даже не заинтересовалась им?
Такси подъехала к милому дому из коричневых кирпичей с хризантемами на подоконниках. Я стиснула зубы. Я считаю себя хорошим человеком. Девушкой, которая не обманывает и лжет или притворяется для того, чтобы получить парня. Но, может быть, я не лучше, чем кто-либо другой. Может быть, я хуже.
— Пошли, — весело прошептала Мэгги, выпрыгивая из кабины и торопя шаги. — Теперь мы можем, наконец, получать удовольствие!
Глава 15
Квартира Капоте была не такой, как я ожидала. Мебель составляли диваны и кресла, покрытые ситцем. Там была маленькая гостиная с декоративными тарелками на стенах. В спальне изысканно украшенный шкаф, покрывало из желтого синиля.
—Похоже, что здесь живет старая леди, — говорю я.
—Она живет. Или жила. Женщина, которая жила здесь — старый друг семьи. Она переехала в Мэн, — объясняет Капоте.
—Отлично, — сказала я, плюхнувшись на диван.
Пружина выстрелила, и я оказалась под подушкой на несколько дюймов. Капоте и его "старые друзья семьи", подумала я угрюмо.
Он, кажется, стоит на пути всему, включая квартиру. Он один из тех людей, которые ожидают получать вещи, прилаживая очень мало усилий, и получает их.
— Выпьем? — спросил он.
— А что у тебя есть?— кокетливо спрашивает Мэгги.
Ахах, я думала, что она заинтересована в Райане. Но, возможно, она займется им после Капоте. С другой стороны, возможно Мэгги флиртует с каждым парнем, которого она встречает. С каждым парнем, кроме Бернарда.
Я качаю головой. В любом случае, эта ситуация не приведет ни к чему хорошему.
Как я оказалась вовлеченной во все это?
—Все что ты хочешь у меня есть, — ответил Капоте.
В частности, он не флиртовал в ответ. Вообще то, он звучал довольно прозаично, так как он был не совсем рад нашему пребыванию здесь, но тем не менее, решил быть толерантным к нам.
—Пиво? — спрашивает Мэгги.
—Конечно, — Капоте открывает холодильник, берет бутылку Хэйникена и подает ей. — Кэрри?
Я была удивлена, что он был столь вежлив. Может, это его южное воспитание. Козырные манеры личной неприязни.
—Водка?— я поднялась и последовала за ним на кухню.
Это простая кухня, со счетчиком, выходящим в гостиную. Мне вдруг стало немного завидно. Я была бы не прочь жить здесь, в этой чудесной старой квартирке с камином и рабочей кухней.
Несколько кастрюль свисали с ветки, прикрепленной к потолку.
— Ты готовишь?— спросила я, со смесью сарказма и удивления.
—Я люблю готовить, — говорит, с гордостью в голосе Капоте. — В основном рыбу. Мое фирменное блюдо.
—Я готовлю, — говорю я немного с вызовом, как будто я знаю об этом все и даже больше, чем ему дано постичь.
—Что, например? Он достает два бокала из шкафчика и ставит их на стол, добавляя в них лед, водку и немного клюквенного сока.
—Все, — говорю я. — Хотя, в большей мере десерты. Я действительно хороша в приготовлении Рождественского полена. Мне нужно 2 дня, что бы сделать его.
—Я бы никогда не хотел посвятить так много времени готовке, — говорит он пренебрежительно, поднимая свой бокал. — Твое здоровье.
—Твое здоровье.
Раздается звонок в дверь и Капоте спешит открыть, явно обрадованный возможностью отвлечься.
Вошел Райан с Рэйнбоу и другой девушкой, по размеру напоминавшей веточку. У нее были короткие, темные волосы, огромные карие глаза, прыщики и на ней была одета юбка, едва прикрывающая ее ягодицы. По какой-то причине, я сразу же завидую.
Несмотря на сыпь, она, наверное, одна из друзей — моделей Райана. Я чувствую себя не в своей тарелке.
Рэинбоу глазами шарила по комнате, подняв взгляд из земли на меня. Она, тоже, выглядел так, как будто думала, какого черта она здесь делает.
—Привет, — я машу из кухни.
—Оуу. Привет.— Она подошла, пока Райан здоровался с Мэгги и шлепнулся рядом с ней на диван. — Ты подаешь напитки?— спросила она.
—Я думаю да. Что ты хочешь? Капоте говорит, что у него есть все.
—Текила.
Я нахожу бутылку и наливаю немного в стакан. Зачем я ей прислуживаю, думала я раздраженно.
—И так, вы с Капоте встречаетесь?
—Нет, — её нос поморщился. — С чего ты взяла?
—Вы, кажется, очень близки. Это все.
—Мы друзья. Она замолкает, снова оглядывается вокруг и видит, что Райан все еще занят Мэгги, а Капоте разговаривает со странной худенькой девушкой, она понимает, что я ее единственный возможный собеседник.
—Я бы никогда с ним не встречалась. Я думаю, что девушка, которая с ним встречается — сумасшедшая.
—Почему? — я делаю глоток от своего напитка.
—Она останется с разбитым сердцем.
Мда. Я делаю еще один глоток и добавляю немного водки и льда. Не так уж я и пьяна. На самом деле, я чувствую себя на удивление трезвой. И обиженной. На жизнь остальных. Я присоединяюсь к Мэгги и Райану на диване.
— О чем вы ребята болтаете?
— О тебе, — говорит Райан. Этот человек не умеет лгать.
Мэгги краснеет.
— Райан! — вскрикивает она.
— А что? — спрашивает он, переводя взгляд с Мэгги на меня. — Я думал, что вы лучшие друзья. Ведь лучшие друзья все друг другу рассказывают?
—Ты явно ничего не знаешь о женщинах, — хихикает Мэгги.
—По крайней мере, я пытаюсь. В отличие от большинства мужчин.
—Так что насчет меня? — спрашиваю я.
—Мэгги рассказывала мне про тебя и Бернарда.— В его голосе явно было восхищение. Бернард Сингер очевидно какой-то герой для него и Капоте. Он как раз тот, кем бы они однажды хотели стать. И, по всей видимости, моя с ним дружба повышает мой статус. Но я же знала об этом, так ведь?
—Мэгги он не нравится. Она говорит, что он слишком старый.
—Я такого не говорила. Я сказала, что он тебе не подходит.
—Для мужчины нет такого понятия, как "слишком старый", — говорит Райан полушутя. — Если Кэрри может быть вместе с парнем, который на пятнадцать лет ее старше, то это значит, что еще есть надежда для меня после пятидесяти.
Лицо Мэгги повернулось в отвращении.
— Ты действительно хочешь встречаться с кем то, кому 17, когда тебе 30?
—Наверное, не семнадцать. — Подмигивает Райан — Я бы предпочел, чтобы это было легальным.
Мэгги хихикнула. Шарм Райана похоже задел всех этих глупых женщин.
—В любом случае, кому семнадцать?— спросил он.
—Кэрри, — Мэгги сказала осуждающе.
—Мне будет 18 через месяц.— Я посмотрела на нее. Зачем она так со мной?
—Бернард знает, что тебе 17? — спросил Райан с большим интересом.
—Нет, — сказала Мэгги. — Она попросила меня солгать и сказать, что ей 19.
—Ага. Старый трюк с враньем, — подразнил Райан.
Снова раздается звонок в квартиру.
— Подкрепление, — объявляет Райан, а Мэгги смеется. Пришло еще пять человек: три неряшливых парня и две очень серьезные молодые женщины.
—Пошли, — я говорю Мэгги.
Райан смотрит на меня удивленно.
— Вы не можете уйти, — он настаивает. — Вечеринка только начинается.
—Да, — соглашается Мэгги, — я веселюсь. — Она держит пустую бутылку пива. — Не принесешь мне другую?
—Хорошо. Я встаю, раздосадованная, и иду на кухню. Вновь прибывшие блуждают по кухне и просят что-нибудь выпить. Я удовлетворяю их просьбу, так как мне нечего больше делать, и мне не особо хочется с кем-то разговаривать на этой вечеринке.
Я замечаю телефон на стене рядом с холодильником.
Мэгги полностью поглощена разговором с Райаном, который сидит на диване скрестив ноги, развлекая ее длинной и увлекательной историей. Я думаю, что Мэгги не будет возражать, если я уйду без нее. Я беру телефон и набираю номер Бернарда.
Гудок идет и идет. Где он? Дюжина сценариев пробежала в моей голове. Он пошел в клуб, но если да, почему он не пригласил меня и Мэгги? Или он встретил другую девушку, и он сейчас с ней занимается сексом. Или еще хуже, он решил, что не хочет больше меня вдеть и не отвечает на звонки.
Неизвестность убивает меня. Я позвонила снова. Нет ответа. Я кладу трубку, с грохотом. Теперь я, в самом деле, уверена, что не увижу его снова. Я так больше не могу. Мне все равно, что говорит Мэгги. Что если я влюблена в Бернарда и Мэгги просто разрушила это?
Я ищу комнату, чтобы поговорить с ней, но она и Райан куда-то исчезли. Прежде чем я начинаю их искать, один из волосатых парней пытается завязать со мной разговор.
—Откуда ты знаешь Капота?
—От верблюда, — огрызаюсь я. Я почувствовала себя немного виноватой и добавила, — Мы вместе в литературном классе.
—Ах да. Легендарный литературный курс Нью Скул. Виктор Грин до сих пор учитель? — спрашивает он с бостонским акцентом.
—Прошу прощения, — говорю я, желая, избавится от него, — Я должна найти мою подругу.
—Как она выглядит?
—Блондинка. Красивая. Типичная американка?
— Она в спальне с Райаном.
Я смотрю на него сердитыми глазами, как будто это его вина.
— Я должна забрать ее.
—Зачем? — спрашивает он. — Они двое животных в расцвете сил. Какая тебе разница?
Я чувствую себя даже более растерянной, чем пару минут назад. Неужели мои идеалы и ценности настолько банальны?
— Мне нужно воспользоваться телефоном.
—У тебя на примете есть местечко получше? — смеется он. — Ведь именно здесь все происходит.
—Я очень надеюсь, что нет, — бормочу я, набирая номер Бернарда. Нет ответа. Я кладу трубку и иду в ванную.
Музыка гремит в то время, как одна из серьезных девушек стучит по двери ванной комнаты. Она наконец-то открывается, оттуда выходит Капоте с Рейнбоу и моделью. Они громко смеются. Обычно, мне нравятся такие вечеринки, но все, о чем я могу сейчас думать — это Бернард. И если я не смогу с ним увидеться, то лучше мне пойти домой.
Я хочу заползти в кровать Саманты , укрыться с головой ее скользкими одеялами и заплакать.
—Мэгги? — я резко стучу в дверь. — Мэгги, ты там? Тишина. — Я знаю, что ты там, Мэгги. Я дергаю ручку, но дверь заперта. — Мэгги, я хочу домой, — всхлипываю я.
Наконец, дверь в спальню открывается. Мэгги, раскрасневшаяся, поправляет свои волосы. За ней, ухмыляясь, стоит Райан, натягивая штаны.
— Господи, Кэрри, — говорит Мэгги.
—Мне нужно домой. У нас завтра занятия, — я напоминаю Райану, как старая учительница.
—Пойдём к тебе домой, — предложил Райан.
—Нет.
Мэгги одарила меня взглядом.
— Это отличная идея.
Я взвешиваю все за и против и понимаю, что это наилучший вариант. По крайней мере, я могу отсюда уйти.
Мы идем к дому Саманты. Наверху Райан достает бутылку водки, позаимствованную у Капота, и предлагает нам выпить. Я качаю головой.
— Я устала. — Пока Райан находит стереосистему, я иду в комнату Саманты и звоню Бернарду. Гудки идут и идут. Его все еще нет. Все кончено. Я иду в гостиную, где нахожу танцующих Мэгги и Райана.
—Ну же, Кэрри, — Мэгги протягивает мне руки.
А почему нет, думаю я, и присоединяюсь к ним. Через несколько минут Мэгги и Раян уже целуются.
—Эй, ребята. Завязывайте, — злюсь я.
—С чем? — смеется Райан.
Мэгги берет его за руку, ведя за собой в спальню.
—Ты ведь не возражаешь? С нами все будет в порядке.
—А что мне еще остается?
—Выпей, — хихикает Райан.
Они идут в спальню и закрывают дверь.
Все еще играет альбом Блонди. "Стеклянное сердце". Это про меня, думаю я. Я беру свой стакан с водкой и сажусь за маленький столик в углу. Я закуриваю и снова набираю Бернарда. Я знаю, это неправильно. Но что-то незнакомое побороло мои эмоции.
Я уже слишком далеко зашла, так что нельзя отступать.
Пластинка останавливается, и из комнаты я слышу стоны, и время от времени крики:
— О, так хорошо.
Я беру еще одну сигарету. Мэгги и Раян вообще понимают, насколько они неделикатны? Или им просто наплевать?
Я еще раз набираю Бернарда. Выкуриваю следующую сигарету.
Уже прошел час, а они все еще занимаются этим. Разве они не устали? Потом я говорю себе преодолеть это. Я не должна быть такой предосудительной. Я знаю, что я не идеальна. Но я бы никогда не сделала то, что они. Я бы не смогла. Может быть, я вдруг узнала кое-что о себе, в конце концов. У меня есть то, что Миранда называет "границами". Я, наверное, должна устроится на ночь на матрасе. Не похоже, что Мэгги и Райан собираются скоро закончить. Но гнев и разочарование, и страх не дают мне уснуть. Я выкурила еще одну сигарету и звоню Бернарду. На этот раз он отвечает после второго гудка.
—Алло? — он спрашивает, озадачен тем, кто может звонить ему в два часа ночи.
—Это я, — я шепчу, неожиданно понимаю, что позвонить ему было глупо.
—Кэрри? — спрашивает он сонно.
— Что ты делаешь?
—Мэгги занимается сексом, — я шепчу.
— И?
— Она занимается этим с парнем из моего класса.
—Они делают это перед тобой?
Что за вопрос!
— Они в спальне.
—О, — говорит он.
—Я могу прийти? — я не хочу выглядеть, будто я умоляю, но это так.
—Бедняжка. У тебя паршивая ночь, не так ли?
—Худшая.
—Придя сюда, она лучше не станет, — он предостерегает.
— Я устал. Мне нужно поспать. Как и тебе.
—Мы могли бы просто поспать. Было бы хорошо.
—Я не могу сегодня, Кэрри. Прости. В другой раз.
Я глотаю.
— Ладно, — мой голос звучит, как у мышки.
—Спокойной ночи, малышка, — говорит он и кладет трубку.
Я осторожно ложу трубку. Я иду к матрацу и сажусь, прижав колени к груди, раскачиваясь взад и вперед. Мое лицо морщится и слезы сочиться из уголков моих глаз.
Миранда была права. Мужчины козлы.
Глава 16
Райан тайком выбирается в пять утра. Я закрываю глаза, притворяясь спящей, потому что не хочу ни смотреть на него, ни разговаривать с ним. Я слышу его шаги, а затем скрип двери.
Смирись с этим, повторяю я себе. Ничего особенного. Они переспали. Ну и что? Это не мое дело. Но все же. Разве Райана больше не волнует его невеста? А что на счет Мэгги и ее двух бой-френдов? Или когда дело доходит до секса, нет никаких ограничений? Секс и вправду такой могучий, что может стереть из памяти твою историю и затмить здравый смысл?
Я впадаю в глубокий сон, а затем еще в один.
Я вижу сон, в котором Виктор Грин говорит, что любит меня, за исключением того, что Виктор выглядит как Капоте, когда Мэгги будит меня.
— Привет, — доброжелательно говорит она, как будто ничего не случилось. — Не хочешь кофе?
— Конечно, — отвечаю я, и весь гнилой ужин возвращается ко мне.
Я осушена и все еще злая, поэтому поджигаю сигарету.
—Ты слишком много куришь, — говорит Мэгги.
— Ха, — отвечаю я, думая о том, сколько выкуривает она.
— Ты заметила, что я бросила?
По правде, нет.
— Когда?— Я демонстративно выпускаю несколько колец из дыма.
— После того, как встретила Хэнка. Он сказал, что это ужасно, и я поняла, что он был прав.
Интересно, что бы Хэнк сказал о поведении Мэгги прошлой ночью.
Она идет в кухню, находит растворимый кофе и чайник, и ждет, пока закипит вода.
— Это было весело, так ведь?
— Да. Я отлично провела время.
Я не могла сдержать сарказма.
— Что снова не так? — спрашивает Мэгги, как будто я единственная, кто постоянно жалуется.
Слишком рано для дискуссии.
— Ничего. Но Райан в моей группе...
— Это напомнило мне, что Райан ведет меня в кино. От какого—то китайского режиссера. Что-то там про семь?
— Семь самураев. Режиссер — Куросава. Он японец.
— Откуда ты знаешь?
— Ребята постоянно говорят об этом. Фильм длится около шести часов или около того.
— Не думаю, что мы будем шесть часов, — хитро говорит она, протягивая мне чашку кофе.
На одну ночь можно найти оправдание. Но на две? Ни за что.
— Слушай, Мэггз. Если Райан придет сегодня, это плохая идея. Саманта может узнать.
— Не волнуйся, — она садится рядом со мной.— Райан сказал, что мы можем пойти к нему.
Я выбираю плавающее зернышко из моего кофе.
— Что на счет его невесты?
— Он сказал, что она изменяет ему.
— И это делает все нормальным?
— Господи, Кэрри. В чем твоя проблема? Ты такая встревоженная.
Я отхлебываю немного кофе, пытаясь не реагировать. "Встревоженная" — это одно из того, какой я никогда не была. Но, похоже, я знаю себя не так хорошо.
Занятие через час, но я ухожу раньше, отдав поручения.
Мэгги и я были вежливыми друг с другом на первый взгляд, но было сложно, ничего не говорить Райану и еще более странно, не упоминать Бернарда. Я пообещала себе, что не буду говорить о нем, потому что если заговорю, смогу обвинить Мэгги в разрушении моих отношений. И даже для моих нелогичных мозгов это казалось немного экстремальным.
Когда Мэгги включила телевизор и начала качать ноги, я ушла.
До занятий все еще оставался час, так, что я направилась в таверну "Белая Лошадь", где могла купить приличный кофе всего за 50 центов.
К счастью, Лил здесь, что-то пишет в своем журнале.
— Я опустошенна, — вздохнув, я присела рядом с ней.
— Ты хорошо выглядишь.
— Думаю, что я спала около двух часов.
Она закрыла свой журнал и удивленно посмотрела на меня.
— Бернард?
— Хотелось бы. Бернард бросил меня.
— Извини, — она сочувственно улыбнулась.
— Не официально, — быстро добавила я. — Но после прошлой ночи, думаю да.
Я высыпала три стика сахара в свой кофе. — А у моей подруги Мэгги прошлой ночью был секс с Райаном.
— Так вот почему ты разозлилась.
— Я не разозлилась. Я разочарована.
Она выглядела неубежденной.
— И я не ревную.
Разве меня бы тянуло к Райану, когда у меня есть Бернард?
— Тогда почему ты такая злая?
— Не знаю. Райан помолвлен. И у нее есть два бойфренда. Это неправильно.
— Сердцу не прикажешь. — ответила Лил несколько загадочно.
Я неодобрительно сжала губы.
— Можно подумать, сердце будет знать лучше.
Я сидела в классе. Райан пытался вовлечь меня в разговор о Мэгги и о том, какая она классная, но я только нехотя кивала.
Рэйнбоу как обычно поздоровалась, но Капоте проигнорировал меня, впрочем, как обычно. По крайней мере, он все еще себя нормально ведет.
И когда Виктор попросил прочитать меня первые десять страниц моей пьесы, я была шокирована.
Виктор никогда не просил меня об этом раньше, и чтобы сосредоточиться мне понадобилась минута. Как я буду читать пьесу одна?
Здесь две линии — мужская и женская. Я не могу прочитать мужскую, потому что буду звучать, как идиотка. Виктору удалось справиться с этим.
— Ты будешь читать за Хэрриет, сказал он. — А Капоте за Мурхауса.
Капоте раздраженно оглянулся.
— Хэрриет? Мурхаус? Что еще за имя такое — Мурхаус?
— Думаю, что мы выясним это, — ответил Виктор, пошевелив усами.
Это лучшее, что случилось за мной за два дня. Это даже могло бы затмить все плохое. Схватив сценарий, я встала в центр комнаты, рядом с покрасневшим Капотом.
— Кого я играю? — спросил он.
— Ты 40-летний мужчина, с кризисом среднего возраста. А я твоя стервозная жена.
— Понятно, — проворчал он.
Я улыбнулась. Есть ли причина для продолжения вражды? Он думает, что я стерва? Если он правда считает меня стервой, я рада.
Мы начинаем читать. На второй странице, я сосредотачиваюсь на том, как это, быть Хэрриет, несчастной женой, которая хотела быть успешной, но чей успех затмил ее несерьезный муж. На третьей странице, классу кажется, что это должно быть смешно.
На пятой странице, я слышу задорный смех. Когда мы заканчиваем, раздаются аплодисменты. Вау.
Я смотрю на Капота, глупо ожидая его одобрения. Но он старательно избегает моего взгляда.
— Хорошая работа, — шепчет он из обязательства.
Мне все равно. Парящей походкой, я возвращаюсь на свое место.
— Комментарии? — спрашивает Виктор.
— Это как будто юношеская версия "Кто боится Вирджинии Вулф?" — предполагает Райан.
Я благодарно смотрю на него. В нем есть лояльность, которую я вдруг осознаю.
Очень жаль, что его лояльность заканчивается, когда дело доходит до секса. Если парень по своей натуре подонок, но в принципе достойный парень во всем остальном, это нормально, если он нравится, как человек?
— Что я нахожу интригующим, как Кэрри удалось сделать самую банальную сцену интересной. Мне нравится, что действие происходит тогда, когда пара чистит зубы. Это наша ежедневная деятельность, несмотря на то, кто мы. — говорит Виктор.
— Как сходить в туалет, — добавляет Капоте.
Я улыбаюсь, потому что слишком высока для того, чтобы обижаться на его комментарий.
Но теперь это официально. Я его ненавижу.
Виктор погладил свои усу одной рукой, а другой придерживал голову, когда будто удерживал свои волосы от побега.
—Может быть сейчас Лил удостоит нас своей поэмой?
—Конечно, — Лил встает и выходит на середину класса.
— "Стеклянный башмак", — начинает она.
—Моя любовь сломала меня. Как если бы мое тело было из стекла, и оно разбилось о скалы, использованное и утилизированное... — Поэма продолжалась в том же духе еще несколько строк, и когда Лил закончила, она беспокойно улыбалась.
—Какие мысли? — спросил Виктор. Была необычная интонация в его голосе.
—Мне понравилось,— вызвалась я. — Разбитое стекло великолепно описывает разбитое сердце.— Что напомнило мне, как я буду себя чувствовать, если Бернард покончит с нашими отношениями.
—Это педантично и очевидно,— сказал Виктор. — По-детски и лениво. Вот что случается, когда вы не используете твой талант как нужно.
—Спасибо,— ровно сказала Лил, как будто это ее не заботит. Она села на свое место, и когда я обернулась на нее через плечо, ее голова была опущена, лицо выражало муку. Я знаю Лил слишком сильна, чтобы плакать в классе, но если бы она заплакала, все бы поняли. Виктор может быть резок в своих прямых оценках, но он никогда не делал это намеренно.
Он видимо почувствовал вину, потому что сорвался на бедном Уолдо.
— Подведя итоги, я с нетерпением жду услышать больше из пьесы Кэрри, в то время как Лил...— он прервался и отвернулся.
Это должно было привести меня в восторг, но нет. Лил не заслуживала критики. Что означает, что я тоже не заслуживаю комплиментов. Не нужно быть такой великолепной за чей-то счет.
Я собираю все свои бумаги, задаваясь вопросом, что сейчас произошло. Может быть, когда доходит до дела, Виктор просто еще один непостоянный парень. Просто говоря о непостоянности для женщин, он непостоянен для своих учеников. Сначала он даровал свои почести Лил, но сейчас ему скучно, и я та, кто захватил его внимание.
Лил выбежала из класса. Я догнала ее в лифте, и нажала "закрыть" прежде чем кто-нибудь еще мог зайти в него.
—Извини, но я думаю, твоя поэма была удивительной, правда думаю. — Настойчиво сказала я, пытаясь затмить критику Виктора.
Лил прижала свою книгу к груди.
— Он был прав. Поэма отстой. Я должна работать лучше.
—Ты уже работаешь больше всех в классе, Лил. Черт ты работаешь больше чем я. Я — тот, кто ленив.
Она кивнула головой.
— Ты не ленива Кэрри. Ты бесстрашная.
Сейчас смущена была я, учитывая обсуждение моих страхов быть писателем.
— Я бы так не сказала.
—Это правда. Ты не боишься этого города. Не боишься пробовать новые вещи.
—Ты такая же,— сказала я добро.
Мы вышли из лифта, и пошли прочь.
Солнце сияет, а жара как пощечину по лицу. Лил прищурила и надела дешевые солнечные очки, из тех которые продают уличные торговцы на каждом углу.
—Наслаждайся этим, Кэрри,— настаивала она. — И не беспокойся обо мне. Ты собираешься сказать Бернарду?
— О чем?
—Твоей пьесе. Ты должна показать ее ему. Я уверена ему понравится.
Я смотрю на нее внимательно, интересно, цинична ли она, но не вижу никаких следов злобы. Кроме того, Лил не такая. Она никогда никому не завидовала.
— Да,— я говорю. — Может быть, я это сделаю.
Бернард? Я должна показать ему пьесу. Но после прошлой ночи, заговорит ли он со мной когда-то? Я ничего не могу с этим поделать. Потому что теперь мне нужно встретиться с Самантой, чтобы помочь ей с её сумасшедшей вечеринкой.
Глава 17
— С чего начнем? — спросила Саманта, воодушевленно хлопнув в ладоши.
Я скептически посмотрела не нее, и принялась объяснять тоном воспитательницы детского сада.
— Для начала нам нужно купить еды.
— Ну и где что покупать? – я челюсть уронила, услышав этот вопрос.
— В супермаркете?
Когда Саманта признавалась в том, что ничего не смыслит в готовке, я и подумать не могла, что она не преувеличивает ни на йоту: она не знает ничего, даже не знает, из чего еда состоит и где купить ингредиенты.
— А где находится супермаркет?
Мне хотелось закричать. Вместо этого, я тупо уставилась на нее. Вот она, за рабочим столом. На ней свитер с открытыми плечами, жемчужное ожерелье, короткая юбка. Она такая сексуальная, классная, собранная. А я — я здесь вообще не к месту, учитывая, что на мне надето что-то вроде старушечьей сорочки, подпоясанной ковбойским ремнем. Хорошо, что я откопала его в винтажной лавочке.
— Ты рассматривала вариант о еде на вынос? — спросила я колко. Она звонко рассмеялась.
— Чарли думает, что я умею готовить. Я не хочу его разубеждать.
— Почему, прости Господи, он так думает?
— Потому что я ему сказала об этом, Воробушек, — сказала она слегка раздраженно. Она встала, положив руки на бедра.
— Ты когда-нибудь слышала выражение "подделай, то, что не сделала"? Я поддельная девочка.
— Ладно, — я опускаю руки, признавая поражение. — Сначала мне нужно увидеть
кухню Чарли, чтобы знать какие кастрюли у него есть.
— Без проблем. Его апартаменты захватывающие. Я сейчас тебя туда отведу.— Она подняла гигантскую сумку Келли, которую я никогда не видела.
— Это новая сумка? — спросила я на половину от восхищения, наполовину из зависти. Она погладила мягкую кожу, прежде чем перекинуть ее через плечо.
— Милая, не правда ли? Чарли купил мне ее.
— Некоторые люди довольны жизнью.
— Умей правильно играть, и ты тоже будешь довольна жизнью, Воробушек.
— Каков твой великий план, если ты провалишься? — спросила я. — Что если Чарли узнает? — Она махнула рукой.
— Не узнает.
— Те единственные разы, когда Чарли бывал на кухне это, когда у него там секс.
Я сморщилась.
— Ты честно думаешь, что я буду там готовить?
— Кэрри, там чисто. Ты когда-нибудь слышала о горничных?
— Не в моей вселенной.
Нас прервал мужчина низкого роста, с коричневыми волосами цвета песка, который был похож на маленькую куклу Кэна.
— Ты уходишь? — резко спросил он у Саманты.
Вспышка раздражения пересекла ее лицо, прежде чем она быстро сочинила.
— Семейные обстоятельства.
— Что насчет счета Смирноффа? — потребовал он.
— Водка существует на протяжении двухсот лет, Гарри. И я полагаю, она все еще будет завтра. А моя сестра, — говорит она, показывая на меня, — может, нет.
Как по команде, все мое тело залилось краской, заставляя меня покраснеть. Однако Гарри не купился на это. Он внимательно всматривался на меня, видимо, ему нужны очки, но это слишком суетно носить их.
— Твоя сестра?— спросил он.— Откуда у тебя появилась сестра?
— И правда Гарри, откуда,— покачала Саманта головой.
Гарри отошел в сторону, чтобы пропустить нас, затем последовал за нами через холл.
— Ты вернешься позже?
Саманта остановилась и медленно начала поворачиваться. Ее губы извивались в улыбке.
— Боже, Гарри. Ты говоришь как мой отец.
Этот трюк сработал. Гарри позеленел на 50 оттенков. Он не на много старше Саманты, и я уверена последняя вещь, которую он ожидал, это быть сравненным со старым мужчиной.
— Что это было? — спросила я, когда мы вышли на улицу.
— Гарри?— сказала она равнодушно.— Он мой новый босс.
— Ты так разговариваешь с новым боссом?
— Приходится, — отвечает она. — Зависит от того, как он разговаривает со мной.
— В смысле?
— Ну, смотри, — говорит она, останавливаясь на свету. — В первый день своей работы, он пришел ко мне в офис и сказал:
— Я слышала, вы компетентны во всем, на что обращаете свое внимание. Звучит как комплимент правильно? Но затем он добавил: «Как и вне офиса».
— Может ли это сойти ему с рук?
— Конечно, — пожимает плечами она. — Ты никогда не работала в офисе, ты не знаешь какого это. Но, в конце концов, секс одержит верх, и я припомню ему это.
— Разве ты не должна сказать кому-нибудь об этом?
— Кому? Его боссу? Человеческим источникам? Он скажет, что пошутил или, что это я сама пришла к нему. А что если я буду уволена? Я не планирую целыми днями сидеть дома, качать детей и печь печенье.
— Я не уверена на счет твоих материнских способностях, но говоря о поварских навыках, это не очень хорошая идея.
— Спасибо, — говорит она, расставляя точки.
Саманта может и врала Чарли о своих кулинарных познаниях, но не шутила насчет квартиры. Здание находится на Парк Авеню в центре города, и оно золотое. Не из настоящего золота конечно, но из какого-то металла золотого цвета. И если я думала, что швейцар в доме Бернарда был крутым, то швейцар в доме Чарли переплюнул его.
Они носили не только белые перчатки, у них были еще и кепки с золотой тесьмой. У их униформы были золотые петли, свисающие с плеч. Это было слишком наляписто. Но впечатляюще.
— Ты действительно здесь живешь? — спросила я шепотом, когда мы пересекали лобби. Он мраморный, поэтому тут есть эхо.
— Конечно, — сказала она, приветствую швейцара, который проводил нас до лифта. — Это мое, не думаешь так? Гламурно и классно.
— Думаю, с какой стороны посмотреть, — пролепетала я, поднимаясь в лифте, у которого внутренняя часть лифта была зеркальной.
Квартира Чарли, не удивительно, была огромной. Она находится на 45 этаже, с окнами от пола до потолка, комната, затопленная солнечным светом, а другая стена полностью в зеркалах и большое количество оргстекла, заполненного бейсбольными памятными вещами. Я уверена здесь есть еще множество комнат и ванных, но не получилось осмотреть их, потому что Саманта направила меня прямиком на кухню. Она было тоже огромной я мраморной столешницей и блестящей техникой. Все было новым. Слишком новым.
— Кто-нибудь вообще готовит на этой кухне? — спросила я, открывая шкафчики в поисках кастрюль и сковородок.
— Я так не думаю. — Саманта похлопала меня по плечу. — Ты справишься, я верю в тебя. Теперь подожди, я покажу, что я собираюсь надеть.
— Отлично,— пробормотала я. Кухня была практически голой. Не считая алюминиевую фольгу, несколько банок, три чашки и большая сковорода.
— Та-дам! — говорит она, появляясь в дверях в костюме французской горничной. — Что ты думаешь?
— Если ты собираешься работать на 42 улице, то это то, что нужно.
— Чарли любит, когда я ношу это.
— Смотри, дорогая, — говорю я сквозь зубы. — Это званая вечеринка. Ты не можешь надеть это.
— Я знаю, — говорит она раздраженно. — Боже Кэрри, ты что, шуток не понимаешь?
— Не тогда, когда я должна приготовить этот ужин с 3 чашками и рулоном алюминиевой фольги. Так или иначе, кто придет на это нашумевшее мероприятие? — Она поднимает руку.
— Я, Чарли, скучная пара, с кем работает Чарли, другая скучная пара и сестра Чарли, Эрика.
— И мой друг Холли, чтобы разрядить обстановку.
— Холли?
— Холли Хаммонд. Ты встретила его на той самой вечеринке, где встретила Бернарда.
— Тот парень в полоску.
— Он работает в литературном журнале. Он тебе понравиться, - я машу алюминиевой фольгой перед ее лицом. — Я не увижу его, помнишь? Я буду здесь готовить.
— Если готовка делает тебя такой невротичной, не делай этого, — говорит Саманта.
— Спасибо, милая. Но это была твоя идея, помнишь?
— Да знаю я, — говорит она беззаботно. — Пошли. Мне нужно, чтоб ты помогла мне выбрать, что надеть. Друзья Чарли очень консервативны.
Я следую за ней по ковру в холле и захожу в большую люксовую гардеробную и их ванную. Я рассматриваю на все это великолепие. Представьте, какого это иметь столько места на Манхэттане. Не удивительно, что Саманта настолько стремиться, зацепиться здесь. Когда мы входим в гардеробную, я чуть не падаю в обморок. Одна гардеробная Саманты, как сама квартира. С одной стороны расположены полки и стеллажи Чарли, расположенные по типу и цвету. Его джинсы поглажены и висят на вешалках. Штабелями разложены кашемировые свитера всех цветов. В другом конце отдел Саманты, сделан, очевидно, не только для ее деловых костюмов и туфлях на высоких каблуках, но и для облегающих платьев, и к тому, же они относительно скудные.
— Эй, сестра, похоже, у тебя есть, что нужно доделать, — указываю я.
— Я работаю над этим, — смеется она.
— Что это? — спрашиваю я, показывая на костюм с белой окантовкой.
— Шанель? — я смотрю на ценник, который все еще висит на рукаве и задыхаюсь. — Одна тысяча двести долларов?
— Спасибо, — она забирает вешалку из моих рук.
— Ты можете себе это позволить?
— Нет, я не могу это себе позволить. Если ты хочешь такую жизнь, ты должна выглядеть её частью.— Она хмуриться. — Я думала, ты всех людей понимаешь? Разве ты не одержима модой?
— Не по таким ценам.
— Этот прекрасный предмет одежды, который я ношу, стоит два доллара.
— Оно и видно, — она снимает одежду Французской девицы и кидает её на пол. Она одевается в костюм Шанель и рассматривает свое изображение в зеркале во весь рост.
— Что ты думаешь?
— Не это ли, то, что носят все те дамочки? Те, кто будут на обеде? Я знаю, что это Шанель, но это не настоящая ты.
— Что делает его идеально подходящим для напористой леди Верхнего Ист-Сайда.
— Но ты не одна из них,— я возражаю, думая обо всех тех сумасшедших ночах, которые мы провели вместе. Она прикладывает палец к губам.
— Я теперь такая. И я буду такой, столько, сколько потребуется.
— И что потом?
— Я буду независима и богата. Возможно, я буду жить в Париже.
— Ты планируешь развестись с Чарли прежде, чем ты даже женилась на нем? Что, если у вас будут дети?
— Что ты думаешь, Воробушек? — Она пинает униформу французской девицы в туалет и зло смотрит на меня
— Я думаю, что кому-то нужно заняться готовкой.
Четыре часа спустя, несмотря на то, что духовка греет, и две горелки горят, я дрожу от холода. У Чарли в квартире холоднее, чем в холодильной камере. Снаружи, наверно, 33 градуса по Цельсию, но я уверена, что могу одеть один из его кашемировых свитеров сейчас.
Как Саманта могла выбрать это? Удивлялась я, помешивая кастрюлю. Но я предполагаю, что она привыкла к нему. Если вы женитесь на одном из этих типов магната, Вы отчасти должны сделать то, что он хочет.
— Кэрри? — Саманта спрашивает, входя в кухню.— Как идут дела?
— Основное блюдо почти готово.
— Слава Богу,— говорит она, делая большой глоток красного вина из большого бокала. — Я схожу с ума там.
— Чем ты думаешь, я занимаюсь здесь?
— По крайней мере, ты не должна говорить о лечении окна.
— Как ты "лечишь" окно? Ты посылаешь его к врачу?
— К декоратору,— вздыхает она. — Двадцать тысяч долларов. За шторы. Я не думаю, что я смогу сделать это.
— Тебе лучше это сделать. Я отморозила себе задницу для того, чтобы ты достойно выглядела. Я все еще не понимаю, почему вы не наняли фирму, обслуживающую такие мероприятия.
— Потому что Супервумены не нанимают доставщиков. Они делают все сами.
— Вот, — сказала я, протягивая ей 2 последние тарелки. — И не забудь свой плащ.
— Что у нас в итоге? — она смотрит на тарелки в испуге.
— Отбивные с грибным соусом. Зеленая спаржа.
— А эти коричневые штуки картофель,— говорю я язвительно. — Если Чарли узнает, что я опять готовлю?
— У него нет ключа,— улыбается она.
— Хорошо. Тогда просто скажи ему, что это французская кухня.
— Спасибо, Воробушек, — она выходит. Через открытую дверь, я слышу, как она восклицает по-французски: — Вот!
К сожалению, я не могу увидеть гостей, потому что столовая в углу. Хотя, я мельком увидел его. Стол также был из органического стекла. Видимо, Чарли любит пластик. Я приступаю к готовке шоколадного мини-суфле. Я почти закончила с ними, когда чей— то голос кричит:
— Ага! Я знал, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Я подпрыгиваю, почти роняю маффин.
— Холли? — я шепчу.
— Кэрри Брэдшоу, я предполагаю, — он говорит, прогуливаясь целенаправленно в кухню и, открывая морозильник.
— Мне было интересно, что с тобой произошло. Теперь я знаю.
— Вообще-то нет, — я говорю, аккуратно закрывая дверь духовки.
— Почему Саманта прячет тебя здесь? — я открываю рот, чтобы объяснить, потом останавливаюсь.
Холли похож на сплетника — он, возможно, выбежит и проболтается, что это я готовлю ужин. Я как Сирано, только я не думаю, что заполучу парня в конце.
— Слушай, Холли.
— Я понял, — говорит он, подмигивая мне. — Я знаю Саманту уже давно. Я сомневаюсь, что она может сварить яйцо.
— Ты собираешься рассказать?
— И испортить веселье? Нет, малыш, — говорит он мило. — Твой секрет со мной в безопасности.
Он уходит и двумя минутами спустя, Саманта забегает назад.
— Что случилась?— спросила она в панике.
— Холли видел тебя? Этот любопытный старый человек. Я знала, что не должна приглашать его. И все шло так хорошо. Ты могла бы видеть, как пар выходит из ушей этих светских дам, они так завидовали, — она скрипит зубами от досады и берется руками за голову. Это первый раз, когда я вижу ее искренне расстроенной, и я удивлюсь, если ее сказочные отношения с Чарли это все, что она говорит.
— Эй, — я говорю. — Все в порядке. Холли сказал, что никому не скажет.
— Правда?
— Да. И я думаю, он сдержит свое слово. Он вроде как милый старый парень.
— Так и есть, — она говорит с облегчение. — И эти дамочки там, они как змеи. Во время коктейлей, одна из них расспрашивала меня, когда мы планируем детей. Когда я сказала, что не знаю, она собрала все выше сказанное и сказала мне лучше подумать над этим, пока Чарли не передумал жениться на мне. И потом она спросила, когда я собираюсь уволиться с работы.
— Что ты сказала? — я спрашиваю в негодовании.
— Я сказала никогда. Потому что я не считаю свое дело работой. Я считаю это карьера. А ты не уходишь из карьеры. Это заставило молчать ее минуту. Затем она спросила, в каком колледже я училась.
— И?
Саманта распрямляется.
— Я солгала. Сказав, что ходила в маленький колледж в Бостоне.
— О, милая.
— Какая разница? Я не собираюсь рисковать потерять Чарли, потому что некоторые встревоженные светские замужние женщины не одобряют, куда я ходила в школу. Это далеко в прошлом, и я не собираюсь туда возвращаться.
— Конечно, нет, — говорю я, держа ее за плечо. Я делаю паузу. — Возможно, я должна уйти уже. Пока еще кто-то не забрел сюда. — Она кивает.
— Это хорошо идея.
— Суфле в духовке. Все, что тебе нужно сделать: вытащить их через двадцать минут, перевернуть на тарелку и положить шарик мороженого на верхушку, — она смотрит на меня с благодарностью, и заключает меня в объятия.
— Спасибо, Воробушек. Я бы не справилась без тебя.
Она делает шаг назад и разглаживает волосы.
— Ох, и Воробушек? — добавляет она осторожно. — Ты не могла бы выйти через служебный ход?
Глава 18
Где все? Мне жаль, что я бросала трубку миллион раз. Когда я пришла домой прошлой ночью, то не переставала думать о Саманте и Чарли. Это был способ для налаживания хороших отношений? Превращая себя в то, что хочет мужчина?
С другой стороны, это видимо работало. По крайней мере, в случае Саманты.
И для сравнения, мне катастрофически не хватало Бернарда. Не только в сексе, но и в том плане, что я до сих пор не уверена, смогу ли увидеть его снова. Я думаю самое замечательное в совместном проживание с парнем, это то, что ты увидишь его снова.
Я имею в виду, что он, в конце концов, все же придет домой, не так ли?
К сожалению, это не относится к Бернарду. И во всем виновата Мэгги, если бы она не была так груба, не настаивала на том, чтобы выследить Райана, и не соблазняла его...
А она до сих пор с Районом, крутит мелкую интрижку, а у меня нет вообще ничего.
Я стала служанкой в чужих отношениях. Помогаю и поддерживаю. А сама до сих пор одна. Господи, спасибо за Миранду. Она всегда будет рядом со мной. Но у нее никогда не будет отношений. Так, где же она, черт возьми?
Я взяла телефон и попыталась набрать ее еще раз. Ответа нет. Хотя странно, на улице дождь, а значит, она не марширует перед Сакс. Я попыталась снова набрать Бернарда. Но и здесь тишина. Чувствуя себя окончательно разбитой, я позвонила Райану. Господи. Может, он даже и не возьмет трубку. Полагаю. Он и Мэгги, возможно, уже в двадцатый раз тайно занимаются сексом.
Я бросила эту затею и уставилась на дождь. Кап, кап, кап. Этот звук наводит тоску.
Наконец звонок утих. Два коротких гудка, а затем один длинный, как будто кто-то оперся на кнопку. Мэгги. Моя лучшая подруга. Она приехала в Нью-Йорк, чтобы увидеть меня, а вместо этого все время провела с пустышкой Райаном. В полной готовности поделиться своими мыслями с ней, я вышла в коридор и спустилась по лестнице.
Вместо Миранды я увидела лишь ее макушку. Из-за дождя ее ярко рыжие волосы выпрямились и выглядывали из под модной кепки.
— Привет! — воскликнула я.
— На улице льет как из ведра. Я подумала остановиться здесь, пока он не ослабнет.
— Заходи.
Я дала ей полотенце, чтобы вытереть мокрые волосы. Влажные пряди свисали с ее головы как сосульки. В отличие от меня, она выглядела веселой.
Миранда прошла в кухню, открыла холодильник и заглянула внутрь.
— Здесь есть что-нибудь перекусить?
— Сыр.
— Ням— ням. Я умираю с голоду, — она берет маленький нож и принимается за кусок чеддера. — Эй. Ты заметила, что от меня уже как два дня не было никаких вестей?
— Вообще-то нет. Я была слишком занята с Мэгги, Самантой и Бернардом.
— Да, — говорю я. — Где ты была?
— Догадайся, — усмехнулась она.
— Ты ездила на ралли? В Вашингтон?
— Нет. Вторая попытка.
— Сдаюсь, — я подошла к дивану и плюхнулась в него, смотря через окно. Я зажгла сигарету и задумалась о том, что сейчас вообще не в состоянии играть в игры.
Миранда села на подлокотник дивана, жуя сыр.
— Занималась сексом.
— Что!? — я затушила сигарету.
— Занималась сексом, — повторила она и съехала на подушку. — Я встретила парня, и мы с ним отрывались безостановочно две ночи подряд. И знаешь, что самое худшее в этом? Я не устала. Я в действительности не чувствовала себя изнуренной, пока он не уехал утром.
— Подожди. Ты встретила парня?
— Да, Кэрри. Верь или нет, но есть мужчины, которые считают меня привлекательной.
— Я не говорила, что это не так. Но ты постоянно твердишь...
— Я знаю, — она кивает. — Секс отстой. Но иногда это не так.
Я смотрю на нее с широко раскрытыми глазами и, слегка ревную, не зная, с чего начать.
— Он учится на юридическом факультете в Нью-Йоркском университете, — сказала она, удобнее устраиваясь на подушке. — Я встретила его перед Сакс. Сначала я не хотела завязывать с ним разговор, потому что на нем был галстук-бабочка...
— Что?
— И она была желтого цвета. В черный горошек. Он продолжал идти, а я пыталась игнорировать его. Но он подписал петицию, и теперь я должна быть немного вежливее. Оказывается, он изучал все подобные случаи, связанные со свободой слова и порнографии. Он сказал, что порно индустрия была первой, кто начал использовать печатную рекламу. Ты знала это? А все потому, что каждый хотел читать подобную занимательную литературу. Это было, потому что мужчины хотели глазеть на грязные картинки!
— Вау, — воскликнула я, пытаясь воодушевиться подобной новостью.
— Мы разговаривали и разговаривали, и потом он предложил закончить нашу беседу за ужином. Меня к нему не тянуло, но он казался мне интересным парнем, и возможно мы смогли бы стать друзьями. Поэтому я ответила "Да".
— Удивительно, — выдавила я улыбку. — И куда вы пошли?
— В Джапонику. Это японский ресторан на территории университета. И он не такой уж и дешевый. Я пыталась предложить заплатить пополам, но он отказался.
— Ты предложила парню заплатить за него?
Это явно не в духе Миранды.
Она смущенно улыбнулась.
— Это идет в разрез со всем, во что я когда-либо верила. Но я сказала себе, что, может быть, на этот раз, я должна отпустить.
Я продолжаю думаю о вчерашнем вечере с тобой и твоей подругой Лил. О том, что ее мама лесбиянка. Я продолжала задаваться вопросом, возможно ли, что я лесбиянка, но если это так, почему меня не привлекают женщины?
— Возможно, ты не встретила ту самую?— шучу я.
— Кэрри!— возмущается она, но находиться в слишком хорошем настроении, что бы, что-то могло его испортить.— Меня всегда привлекали парни, мне просто жаль, что они не похожи на женщин. Но с Марти…
— Это его имя? Марти?
— Он не виноват, что его так назвали, я имею в виду, что ты точно не можешь выбрать себе имя сама? Но я немного волновалась. Поскольку я не была уверена, что могу даже поцеловать его. — Она понижает свой голос. — Он не выглядел лучше всех мужчин. Но я сказала себе, что внешность обманчива. И он действительно умен. Что может быть лучшим поворотом для меня. Я всегда говорила, что лучше была бы с умным, уродливым парнем, чем с красивым глупым парнем. Поскольку, о чем ты собираешься говорить с глупым парнем?
— Погода?— Я спрашиваю, задаваясь вопросом, думает ли Бернард то же самое обо мне. Возможно, я не достаточно умна для него, и именно поэтому он не звонил.
— Таким образом, — Миранда продолжает, — мы идем через Чаек — это симпатичная небольшая мощёная улица — и внезапно он увлекает меня к стене и начинает срывать одежду с меня!
Я воплю, в то время как Миранда слегка ударяется головой.
— Я не могу поверить этому сама,— она хихикает. — И самое сумасшедшее во всём этом было то, что меня это возбуждало. Мы целовались каждые пять секунд на улице и когда мы добрались до моего дома, мы сорвали нашу одежду, и сделали это!
— Невероятно,— я говорю, зажигая другую сигарету. — Абсолютно удивительно.
— Мы сделали это три раза той ночью. И следующим утром, он позвал меня, чтобы позавтракать.
— Я волновалась, что это было на одну ночь, но он позвонил днем и приехал, и мы занялись сексом снова, и он остался на ночь, и мы видели друг друга фактически каждую минуту с тех пор.
— Подожди, — говорю я, махая моей сигаретой. — Каждую минуту? — И еще одна побеждена.
Миранда собирается завести большой роман с этим парнем, которого она просто встретила, и я никогда не буду видеть ее снова также.
— Я едва знаю его, — она хихикает, — но и что? Если это правильно, это правильно, разве ты так не думаешь?”
— Наверное, — говорю я неохотно.
— Ты можешь в это поверить? Я? Занималась непрерывным сексом? Особенно после всего того, что я тебе говорила. И сейчас, когда у меня был хороший секс. Я думаю, он даст мне новую мощную перспективу в жизни. Нравится мужчинам не обязательно ужасно, в конце концов.
— Это хорошо, — говорю я, чувствуя жалость к себе. А потом это случается. Мои глаза наполняются слезами. Я быстро смахиваю их, но Миранда замечает это.
— Что произошло?
— Ничего.
— Почему ты плачешь? — Ее лицо выражает беспокойство.
— Ты расстроилась, потому что у меня есть парень теперь, не так ли?
Я покачала головой.
— Кэрри. Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь что случилось, — сказала она мягко.
Я рассказываю целую историю, начинающуюся с пагубного обеда с Бернардом и как Мэгги настояла, чтобы мы пошли к Капоте и как она закончила с Райаном и как Бернард не позвонил мене, и теперь это, вероятно, закончено.
— Как это случилось со мной? — я воплю.
— Я должна была переспать с Бернардом, когда у меня был шанс. Теперь это никогда не случится. Я буду девственницей на всю оставшуюся жизнь. Даже Лил не девственница. И моя подруга Мэгги спит с тремя парнями. Так что же со мной не так?
Миранда кладет руки мне плечи.
— Бедная девочка, — она говорит успокаивающе. — У тебя был плохой день.
— Плохой день? Больше похоже на плохую неделю, — я говорю в нос.
Но я благодарна ей за ее доброту.
Миранда обычно настолько колючая. Я не могу не задаться вопросом, права ли возможно она, и два дня непрерывного секса пробудили ее материнский инстинкт.
— Не все одинаковые,— говорит она твердо. — Все люди поспевают в разное время.
— Но я не хочу быть последней. Много известных людей — позднее знатоки. Мой отец говорит, что это — преимущество, быть последним цветущим растением. Поскольку, когда хорошие вещи начинают происходить, ты готова к ним.
— Как ты была наконец-то готова к Марти?
— Наверное. — Она кивает.— Мне понравился он, Кэрри. О, мой Бог. Мне действительно понравился он. — Она прикрывает рот в ужасе.
— Если мне нравится секс, Ты думаешь, это значит, что я не могу быть феминисткой?
— Нет, — я качаю головой. — Поскольку, быть феминисткой — я думаю, что это значит отвечать за твою сексуальность. Ты решила с кем ты хочешь заняться сексом.
Это значит не обменивать свою сексуальность на... другие вещи. Как бракосочетание на толстом парне, которого ты не любишь, ведь именно так ты, можешь иметь хороший дом с забором.
— Или замужество на богатом старике. Или на мужчине, который ожидает, что ты будешь готовить ему обед каждую ночь и заботиться о детях, — говорю я, думая о Саманте.
— Или на парне, который заставляет тебя заняться сексом с ним всякий раз, когда он хочет, даже если ты не хочешь,— Миранда завершает.
Мы смотрим, друг на друга с триумфом, как если бы мы, наконец-то, решили одну из главных мировых проблем.
Глава 19
Около семи часов, когда Миранда и я отпили большими глотками из бутылки водки и приступили к танцу по дороге в Блонди, Рамоунз, The Police и Elvis Costello приехала Мэгги.
— Мэгвич!— я кричу, обвивая ее шею руками, решительно прощая и забывая все.
Она смотрит на Миранду, которая взяла свечу и поет в нее как в микрофон.
— Кто это?
— Миранда! — я кричу. — Это моя подруга Мэгги. Моя лучшая подруга из старшей школы.
— Привет, — Миранда машет ей свечой.
Мэгги замечает водку, берет ее и заливает половину бутылки себе в горло.
— Не беспокойся, — она быстро меняет настроение, поймав мое выражение лица. — Я могу купить еще. Мне восемнадцать, помнишь?
— И так? — говорю, я интересуясь какое отношение это имеет к чему-либо. Она смотрит на Миранду и падает на матрац.
— Райан подвел меня, — она огрызается.
— Да?— я озадачена. — Разве вы не были с ним вместе последние двадцать четыре часа?
— Да. Но в ту минуту, когда я выпустила его из виду, он исчез.
Я ничего не могу поделать. Я начинаю смеяться.
— Это не смешно. Мы были в какой-то кофейне, покупали завтрак в шесть часов вечера. Я пошла в уборную, а когда вышла, он ушел.
— Он сбежал?
— Конечно, звучит, как будто нет?
— Ох, Мэгз, — я стараюсь быть сочувственной. Но я не могу. Это так нелепо. И не удивительно.
— Можешь выключить эту штуку? — Мэгги кричит на Миранду. — Она вредит моим ушам.
— Прости, — я говорю обеим, Миранде и Мэгги, пересекая комнату, чтобы уменьшить звук на стерео.
— В чем ее проблема? — спрашивает Миранда. Она выглядит выведенной из себя, я знаю, что она не собирается. Она просто немного в маринаде.
— Райан убежал из кофейни, пока она была в уборной.
— Ах, — сказала Миранда с улыбкой.
— Мэгз? — я спрашиваю, делая осторожный подход. — Нет ничего другого, что Миранда любит больше, чем обсуждать парней. В основном потому, что она ненавидит всех мужчин. — Я надеюсь, что это введение поможет Мэгги и Миранде понять друг друга. В конце концов, проблемы с парнями, вместе с одеждой и частями тела, являются основным источником связи среди женщин.
Но у Мэгги его нет.
— Почему ты не сказала мне, что он придурок? — она требует.
Это не честно.
— Я думала, что сказала. Ты знала, что он помолвлен.
— Ты встречаешься с парнем, который помолвлен? — спрашивает Миранда, ей это не нравится.
— Он на самом деле не помолвлен. Он сказал, что был помолвлен. Она заставила его жениться, так что она может водить его за нос, — Мэгги делает еще глоток водки. — Я так думала, во всяком случае.
— Это хорошо, что он ушел, — я говорю. — Теперь мы знаем его истинную натуру.
— Вот, вот! — добавляет Миранда.
— Эй. У Миранды только, что появился парень, — я говорю Мэгги.
— Счастливица, — Мэгги хмурится, не в восторге.
— У Мэгги два парня, — я говорю Миранде, будто это то, чем нужно восторгаться.
— Это то, что я никогда не могла понять. Как тебе это удается? Я имею в виду, они всегда говорят, что ты должна встречаться с двумя или тремя парнями одновременно, но я не вижу смысла, — говорит Миранда.
— Это весело, — возражает Мэгги.
— Но это идет в обратное направление, так ведь? — спрашивает Миранда. — Мы ведь ненавидим парней, которые встречаются с несколькими девушками одновременно.
Я всегда верила, если что-то неприемлемо для одного пола, по определению, должно быть неприемлемо и для другого.
— Извини меня, — Мэгги говорит, предостерегающим голосом. — Я надеюсь, ты не называешь меня шлюхой.
— Конечно, нет, — я встреваю. — Миранда говорит только о феминизме. — Тогда у тебя не должно быть проблем с женщинами, которые заниматься сексом со столькими мужчинами сколькими они хотят, — говорит Мэгги остро. — Для меня это и есть феминизм.
— Ты можешь делать все, что угодно, милая, — я ее успокаивая. — Никто не судить тебя.
— Все, что я говорю это то, что мужчины и женщины одинаковы. Они должны быть равны, — настаивает Миранда.
— Я категорически не согласна. Мужчины и женщины совершенно разные, — Мэгги отвечает упрямо.
— Я ненавижу, когда люди говорят, что мужчины и женщины разные, — я говорю. — Это звучит как оправдание. Когда люди говорят: "Мальчики — это мальчики". Мне хочется кричать от этого.
— От этого я хочу кого-то побить, — соглашается Миранда.
Мэгги встает.
— Все, что я могу сказать, вы заслуживаете, друг друга, — и пока я и Миранда смотрим на нее в замешательстве, Мэгги бежит в ванную и хлопает дверью.
— Я что-то не так сказала? — спрашивает Миранда.
— Дело не в тебе. А во мне.
Она злится на меня. Без повода. Хотя это я должна злиться на неё. Я стучу в дверь ванной комнаты.
— Мэгз? С тобой все в порядке? Мы просто разговаривали. Мы не говорили ничего плохо о тебе.
— Я принимаю душ, — она кричит.
Миранда берет свои вещи.
— Я лучше пойду.
— Ладно, — я колеблюсь, боясь остаться наедине с Мэгги. Когда она сердится, она может обижаться несколько дней.
— Марти приедет в любом случае. После учебы, — она машет мне и торопится вниз по лестнице. Везет ей.
Душ все еще работает на полную мощь, я села за свой рабочий стол, надеясь, что худшее позади. В конце концов, Мэгги выходит из ванной, вытирая волосы полотенцем. Она начинается собирать ее вещи, запихивая одежду в свой вещевой мешок.
— Ты не уезжаешь, так ведь?
— Я думаю, я должна, — она ворчит.
— Да ладно, милая. Прости. Миранда просто слишком непоколебима в своих взглядах. Она ничего не имеет против тебя. Она даже не знает тебя.
— Ты можешь сказать это снова.
— Поскольку вы с Райаном не встречаетесь больше, мы могли бы пойти в кино? — я спрашиваю с надеждой.
— Я ничего не хочу смотреть, — она оглядывается. — Где тут у тебя телефон?
— Он под стулом. Я подымаю его и неохотно передаю.
— Послушай, Мэгз, — я говорю, пытаясь не быть конфронтационной.
— Если ты не возражаешь, можешь не звонить в Южную Каролину? Я должна платить за межгородские звонки. А у меня нет таких денег.
— Так вот теперь что? Деньги?
— Нет.
— Собственно говоря, я звоню в автобусную станцию.
— Ты не должна уходить, — я говорю, отчаянно пытаясь наладить все. Я не хочу, чтобы ее приезд закончился ссорой.
Мэгги игнорирует меня, смотрит на часы и кивает в трубку.
— Спасибо, — она вешает телефонную трубку. — Есть автобус, который отъезжает в Филадельфию через сорок пять минут. Думаешь я успею?
— Да, но Мэгги, — я сдаюсь. Я правда не знаю, что еще сказать.
— Ты изменилась, Кэрри, — она говорит, застегивает сумку с треском.
— Я все еще не знаю, почему ты злишься. Чтобы я не сделала, мне жаль.
— Ты другой человек. Я не знаю больше кто ты, — она акцентирует это, покачивая головой.
Я вздыхаю. Это противостояние, похоже, назревало с момента, когда Мэгги оказалась в квартире, и заявила, что это трущобы.
— Единственная вещь, которая изменила во мне — это то, что я в Нью-Йорке.
— Я знаю. Ты не перестаешь напоминать мне об этом факте на протяжении двух дней.
— Я здесь живу.
— Знаешь что? — она берет сумку. — Все здесь просто чокнутые. Твоя соседка Саманта чокнутая. Бернард странный, и твоя подруга Миранда — чудачка. И Райан — придурок, — она делает паузу, пока я съёживаюсь, представляя, что будет дальше. — И теперь ты как они. Ты тоже сумасшедшая.
Я потрясена.
— Ну, спасибо большое.
— Не за что, — она выходит за дверь. — И не волнуйся, я сама доберусь до автобусной станции.
— Отлично, — я пожимаю плечами.
Она выходит из квартиры, двери стучали позади нее. На мгновение, я слишком потрясена, чтобы двигаться. Как она смеет нападать на меня? И почему все всегда о ней? Все это время, что она была здесь, ей едва хватило приличия, чтобы спросить меня, как я. Она могла бы попытаться разобраться в моей ситуации вместо того, чтобы критиковать все.
Я делаю глубокий вдох. Я дергаю ручку, чтобы открыть дверь и бегу за ней.
— Мэгги!
Она уже на улице, стоит на тротуаре, ее рука поднялась, чтобы поймать такси. Я спешу к ней, поскольку такси подъезжает, и она открывает дверь.
— Мэгги!
Она оборачивается, держа руку на рукоятке.
— Что?
— Да ладно. Не уезжай вот так. Прости меня.
Ее лицо превратилось в камень.
— Хорошо, — она лезет на заднее сиденье и закрывает дверь.
Мое тело начинает ослабевать, когда f я смотрю на такси вливающееся в движение. Я наклоняю голову назад, позволяя дождю моросить, утолить мои оскорбленные чувства.
— Почему? — я спрашиваю вслух.
Я иду назад в здание. Чертов Райан. Он — козел. Если бы он не бросил Мэгги, мы бы не поссорились. Мы все еще были бы друзьями. Конечно, я была немного зла из— за того, что он спала с Райаном, но я бы игнорировала это. Ради нашей дружбы. Почему она не может поступить также по отношению ко мне?
Я расхаживаю по квартире какое-то время, все разрушилось после ужасного визита Мэгги. Я колеблюсь, потом беру телефон и звоню Уолту.
Пока он звонит, я вспоминаю, как игнорировала Уолта все лето и как он наверное зол на меня. Я содрогаюсь от мысли, каким плохим другом я была. Я все еще не уверена, что Уолт живет дома. Когда его мама берет трубку, я говорю:
— Это Кэрри, — самым милым голоском, которым могу. — Уолт дома?
— Привет, Кэрри, — говорил мама Уолта. — Ты все еще в Нью Йорке?
— Да.
— Я уверена, что Уолт будет очень рад услышать тебя, — добавляет она, вставляя другой нож в рану. — Уолт!— она зовет. — Это Кэрри.
Я слышу, что Уолт идет на кухню. Я представляю красный стол Формика обставленный стульями.
Миска собаки наполнена водой. Тостер-духовка, где мама Уолта хранит сахар, чтобы муравьи не достали его. И без сомнения, выражение лица Уолта полное замешательства. Интересуясь, почему я решила позвонить ему сейчас, когда я забыла его на недели.
— Привет? — спрашивает он.
— Уолт! — я кричу.
— Это Кэрри Брэдшоу?
— Видимо да.
— Какой сюрприз. Я думал, ты мертва.
— Ох, Уолт, — я нервно хихикаю, зная, что заслужила это. Уолт кажется, готов простить меня, потому что следующее, что он спрашивает на испанском это:
— Ну, как ты? Что нового?
— Хорошо. Очень хорошо, — я отвечаю. — Как ты? — я понижаю голос. — Ты все еще встречаешься в Рэнди?
— Да конечно! — он восклицает. — На самом деле, мой отец решил искать другой путь. Спасибо Рэнди за его интерес в футболе.
— Это отлично. У тебя настоящие отношения.
— Видимо так. К моему великому удивлению.
— Ты счастливчик, Уолт.
— Как на счет тебя? Есть кто-то особенный? — спрашивает он, делая саркастический уклон на слово "особенный".
— Я не знаю. Я встречалась с этим парнем. Но он старше. Мэгги познакомилась с ним, — я говорю, приступая к моей основной причине звонка. — Мэгги ненавидит его.
Уолт смеется.
— Я не удивлен. Мэгги ненавидит всех в последние дни.
— Почему?
— Потому, что она не знает, что ей делать со своей жизнью. И она не переносит тех, кто знает.
Тридцать минут спустя, я рассказала Уолту весь рассказ о визите Мэгги, который он находит чрезвычайно занимательным. “
— Почему бы тебе не приехать ко мне в гости? — я спрашиваю, чувствуя себя лучше. — Ты и Рэнди. Вы можешь спать в кровать.
— Кровать — это слишком хорошо для Рэнди, — говорит Уолт шутливо. — Он может спать на полу. Фактически, он может спать где угодно. Если ты возьмешь его в универмаг, он может уснуть стоя.
Я улыбаюсь.
— Серьезно.
— Когда ты едешь домой? — он спрашивает.
— Я не знаю.
— Ты, конечно же, не знаешь о своем отце, — он говорит спокойно.
— Нет.
— Упс.
— Почему? — я спрашиваю. — Что происходит?
— Тебе разве никто не сказал? У твоего отца есть подружка.
Я хватаюсь за телефон, не веря этому. Но это имеет смысл. Неудивительно, что он ведет себя так странно в последнее время.
— Прости. Я думал, ты знаешь, — Уолт продолжает. — Я знаю только, потому, что моя мама сказала мне. Она будет новый библиотекарем в старшей школе. Ей двадцать пять или где-то так.
— Мой отец встречается в двадцати пяти летней? — выкрикиваю.
— Я подумал, ты хотела бы знать.
— Черт возьми, — говорю я, взбешенная. — Думаю, я приеду домой в эти выходные, в конце концов.
— Отлично, — говорит Уолт. — Мы могли бы устроить какой-то ажиотаж здесь вокруг.
Глава 20
— Никогда этого не делай— сказала Саманта, качая головой.
— Это багаж.— Мне тоже бросается в глаза неисправный чемодан.
Это отвратительно, но все же, вид того чемодана делает меня безумно ревнивой. Я собираюсь вернуться, в скучный старый Каслберри, в то время, как Саманта, направляется в Лос-Анджелес. Лос-Анджелес! Это очень важное событие, она только вчера узнала. Она будет давать рекламные объявления, и проживать в отеле Беверли-Хиллс, в котором тусуются все кинозвезды.
Она купила огромные солнцезащитные очки и большую соломенную шляпу и купальник от Нормы Камали, который ты носишь под белой футболкой.
В честь этого события, я пытался найти пальмы на вечеринке, но у них всех были какие— то зеленые листы покрытые листьями, которые я обернула вокруг своей головы.
Там одежда и обувь повсюду. Огромный зеленый чемодан Саманты от Самсонит лежит открытый на полу в комнате.
— Это уже не ручная кладь, а багаж, — констатирует она.
— Это кто-нибудь заметит?
— Каждый. Мы летим первым классом. Там будут носильщики и посыльные.
Что посыльные подумают, когда узнают, что Саманта Джонс путешествует с чемоданом от Самсонит?
Я люблю, когда Саманта делает что-то смешное и говорит о себе в третьем лице. Я однажды попробовала сама, но мне это не удалось. — Ты правда думаешь, что посыльные будут заинтересованы Самсонит, а не Самантой Джонс?
— Вот именно. Они ожидают, что мой багаж тоже будет эффектным.
— Бьюсь об заклад, что Гарри Миллс едет с Американ туристер. Эй, — я говорю, качай мои ноги на спинке дивана. — Ты когда-нибудь задумывалась, что путешествуешь с человеком, которого едва знаешь? Это немного странно, не правда ли? Что делать, если твой чемодан случайно открылся, и он увидел твое нижнее белье?
— Я не беспокоюсь о своем белье. Я беспокоюсь о своей репутации. Я никогда не думала, что у меня будет такая жизнь, когда я куплю его.— Она хмурится на чемодан.
— Что ты думала? — я ничего не знаю о прошлом Саманты, кроме того, что она приехала из Нью-Джерси, и, кажется, я ненавижу ее мать.
Она никогда не упоминает о своем отец, так что эти любопытные факты о ее прошлой жизни всегда увлекательны.
— Только бы убежать. Далеко, далеко.
— Но Нью-Джерси на том берегу реки.
— Физически, да. Метафорически, нет. И Нью-Йорк был не первой моей остановкой.
— Не был ? — теперь я по— настоящему заинтригована. Я не могу себе представить Саманту, живущую где угодно, кроме Нью-Йорка.
— Я путешествовала по всему миру, когда мне было восемнадцать лет.
Я чуть не свалилась с дивана.
— Как?—
Она улыбнулась.
— Я была поклонницей парня из очень знаменитой рок-н-ролл группы. Я была на концерте, и он выбрал меня из толпы. Он попросил меня поехать с ним, и я была настолько глупа, что подумала, что я его девушка. Потом я узнала, что у него была жена, она жила в сельской местности Англии. Этот чемодан ездил со мной по всему миру.
Мне интересно, если Саманта ненавидит свой багаж, потому что он напоминает ей о прошлом.
— И что случилось потом?
Она пожимала плечами, выбирая нижнее белье из кучи и складывая его мелкими квадратами.
— Он меня бросил. В Москве. Его жена вдруг решила присоединиться к нему. Он проснулся в тот день и сказал:
— Дорогая, я боюсь, что все кончено. Ты пройденный этап.
— Только и всего?
— Он был англичанином,— говорит она, складывая квадраты из белья на дно чемодана. — Это то, что англичане делают. Когда все кончено, все кончено. Никаких телефонных звонков, никаких писем, и особенно слез.
— Ты плакала?— Я не могу этого представить.
— Что ты думаешь? Я была в Москве совсем одна ни с чем и этот дурацкий чемодан. И билеты на самолет в Нью-Йорк. Я прыгала от радости.
Я не могу сказать, шутила она или нет.
— Иными словами, это чемодан твоего бегства,— я указала на него. — А теперь, тебе больше не нужно бежать, тебе нужно что-то получше. Что-то постоянное.
— Хм,— сказала она загадочно.
— Что ты чувствуешь?— спросила я. — Когда ты проходишь, музыкальный магазин и видишь парень из рок-н-ролл на плакате? Чувствуешь ли ты себя странно, когда думаешь, что ты провела все это время с ним?
— Я благодарна ему, — она схватила одну туфлю и огляделась вокруг себя в поиске второй. — Иногда я думаю, что если бы не он, я бы не была в Нью-Йорке.
— Ты разве не всегда хотела приехать сюда?
Она пожала плечами.
— Я была испорченным ребёнком. Я не знала, что хотела. Я только знала, что я не хочу быть официанткой или беременной в девятнадцать лет. Как Ширли.
— Ох.—
— Моя мама.— пояснила она.
Я не удивлена. Это и расположило решительность Саманты в таком направлении.
— Тебе повезло.— Она нашла вторую туфлю и кладет ее в угол чемодана. — По крайней мере, у тебя есть родители, которые будут платить за колледж.
— Да,— говорю я неопределенно. Несмотря на ее признания, о своем прошлом, я не готова рассказать ей. — Но я думала, ты ходила в колледж.
— О, Воробушек.— она вздохнула. — Я взяла пару вечерних курсов, когда я приехала в Нью-Йорк. Я нашла работу через агентство. Первое куда они меня отправили был Словей, Динал. Я была секретарем. Они даже не называют их 'помощники'. В любом случае, это скучно. Не для меня. — Но то, что она поднялась так высоко из ничего, мне становится стыдно.
— Это должно было быть непросто.
— Это было.— Она надавила на крышку чемодана.
В нем был практически весь гардероб, поэтому естественно она не смогла его закрыть. Я встала на крышку коленом, и она защелкнула замок.
В то время, когда мы волочем чемодан к двери, звонит телефон. Саманта игнорирует настойчивые звонки, а я тянусь к трубке, чтобы взять ее.
— Не отвечай, — предупреждает она.
Но уже поздно, я снимаю трубку.
— Алло?
— Саманта еще здесь?
Саманта отчаянно затрясла головой.
— Чарли?— спросила я.
— Да, — его голос был не очень дружественный. Интересно, он узнал, что это я готовила в конце концов.
Я протягиваю трубку .
Саманта закатывает глаза и с недовольством берет трубку.
— Привет, дорогой. Я уже в дверях, — В ее голосе чувствуется небольшое раздражение.
— Да, я знаю,— продолжает она, — но я не могу сделать это.— Она делает паузу и понижает голос. — Я говорила тебе. Я должна идти. У меня нет выбора, — добавляет она, говоря покорно. — Ну, жизнь заставляет беспокоиться, Чарли.— И она вешает трубку.
Она ненадолго закрывает глаза, вдыхает, и заставляет себя улыбнуться.
— Мужчины.
— Чарли?— спрашиваю я в недоумении. — Я думала, что вы, ребята, были так счастливы.
— Слишком счастливы. Когда я сказала ему, что мне внезапно пришлось ехать в Лос-Анджелес, он взбесился. Сказал, что он планировал ужин с его матерью сегодня вечером. О котором он почему-то не счел нужным сказать мне. Как-будто у меня нет собственной жизни.
— Может быть, у вас может быть и то, и другое. Его жизнь и твоя жизнь. В любом случае, как вы жили вместе?
Она бросает на меня взгляд и берет свой чемодан.
— Пожелай мне удачи в Голливуде, Воробушек. Возможно, я буду разоблачена.
— А как же Чарли?— Я держала дверь, она стучала чемоданом, спускаясь по лестнице. Хорошо, что это Самсонит. Другой чемодан, наверное, не выдержал такого.
— Что насчет него?— спросила она.
Она должна по-настоящему сердиться.
Я подбежала к окну и высунулась за парапет, чтобы взглянуть на улицу.
Огромный лимузин стоял у обочины. Водитель в униформе стоял рядом с пассажирской дверью.
Саманта выходит из здания, и водитель спешит взять у нее чемодан. Пассажирская дверца открывается, и Гарри Миллс выходит из лимузина. Они с Самантой здороваются, и он закуривает сигару. Саманта проходит мимо него и садится в автомобиль. Гарри делает глубокою затяжку, смотрит вверх и вниз по улице.
Дверь закрывается, и лимузин отъезжает, сигарный дым появляется из открытого окна.
Сзади меня зазвонил телефон. Я подхожу к нему с опаской, но любопытство побеждает, и я беру трубку.
— Саманта там еще?— Это Чарли. Снова.
— Она уже ушла,— вежливо говорю я.
— Черт,— кричит он и бросает трубку.
Тьфу ты, подумала я, и спокойно положила трубку. Я беру свой чемодан от Хартман из-под кровати Саманты.
Звонит телефон снова, но я знаю лучше, потом ответить. Я жду некоторое время, звонивший сдается. Затем гудок выключается.
— Да?— грубо говорю я, через интерком.
— Это Райан, — возвращается искаженный ответ.
Я нажимаю, чтобы открыть дверь. Райан. Я собиралась дать взбучку за Мэгги, в то время когда он показался в верхней части лестницы, держа в руках одинокую розу. Стебель был слабый, наверное, он нашел ее на улице.
— Ты опоздал, — осуждающе говорю я. — Мэгги уехала вчера ночью.
— Черт. Я знал, что облажался.
Наверное, мне следовало сказать ему, чтобы он уходил, но я еще не закончила.
— Кто сбегает из ресторана, в то время как его спутница в дамской комнате?
— Я устал, — виновато говорит он, как будто это является правдоподобной отговоркой.
— Ты шутишь. Верно?
Он виновато смотрит на меня.
— Я не знал, как попрощаться. Я был обессилен. И я не Супермен. Я стараюсь быть, но где-то вдоль линии, я, кажется, столкнулся с криптонитом.
Я улыбнулась назло себе. Райан один из тех парней, которые всегда могу пошутить над собой. Я знаю, что он это знает, и я знаю, что он предатель, но я не могу обижаться на него. В конце концов, он подвел не меня.
— Мэгги, действительно, было неприятно,— ругалась я.
— Я понял. И поэтому пришел. Чтобы сделать что-то для нее.
— С этой розой?
— Это очень грустно, не правда ли?
— Это трогательно. Особенно с тех пор, как она выместила свой гнев на мне.
Он удивился.
— Почему бы ей не принять его? Это же не твоя вина.
— Нет. Но у меня как-то получилось это. Мы поссорились.
— Было выдергивание волос?
— Нет, не было, — говорю я, негодуя. — Господи, Райан.
— Я сожалею, — он усмехнулся. — Ребята, любят боевых девушек. Что я могу сказать?
— Почему бы тебе просто не признать, что ты козел?
— Потому что это было бы слишком легко. Капоте козел. Я просто придурок.
— Хороший способ поговорить о своих лучших друзьях.
— Только из-за того, что мы друзья, не значит, что я должен лгать о нем, — сказал он.
— Полагаю, что так, — я невольно согласилась, интересно, почему женщины будут осуждать друг друга. Почему мы не можем сказать, — Эй, она ошиблась, но я же все равно люблю ее?
— Я пришел, чтобы сказать Мэгги, что художественная галерея отца открываться. Это будет сегодня вечером.
После будет ужин. Это будет круто.
— Я приду,— я вызываюсь, удивляюсь, почему никто не приглашает меня на эти гламурные вечеринки.
— Ты?— сказал Райан неуверенно.
— Почему бы и нет? Я рубленая печенка или что?
— Вовсе нет, — говорит он медленно. — Но Мэгги сказала, что ты была одержима Бернардом Сингером.
— Я не вижусь с Бернардом каждую ночь.— Я не могу признать, что с Бернардом скорее всего, уже все позади.
— Хорошо, тогда. Я встречу тебя в галереи в восемь.
Ура, я думаю, когда он уходит.
Я слышала об открытии галереи неделями, интересно, если бы Рэйнбоу позвала меня, а если нет, то каким образом я получила приглашение.
Я твердила себе, что это только глупая вечеринка, хотя втайне зная, что это событие, которое я не хочу пропустить.
И поскольку Бернард не позвонил, почему бы и нет? Я, конечно, не буду удерживать его в своей жизни.
Глава 21
Галерея находится в Сохо, пустынном участке захудалых блоков с мощёными улицами и огромными зданиями, которые были когда то фабриками. Трудно вообразить Манхэттен как центр индустриализма, но очевидно они раньше делали все здесь от одежды до лампочек и инструментов. Металлический скат приводит к входу галереи, рельсы, украшенные в шикарной манере, в центре люди, курят сигареты и обсуждают, что они сделали пред идущей ночью.
Я проталкиваюсь через толпу.Внутри все забито, масса клиентов, образующих узкое место у входа, как кажется, уже запустили всех кого они знают.
Воздух заполнен дымом и влажным запахом пота, но есть знакомый гул волнения, который указывает, что в этом месте стоит побывать.
Я нахожу убежище вдоль стены, избегая круга поклонников, собранных вокруг полного человека с козлиной бородкой и закрытыми глазами. Он одет в черную блузу и вышитые шлепанцы, таким образом, я предполагаю, что это — сам великий Барри Джессен, самый важный художник в Нью—Йорке и отец Рэйнбоу. Действительно, Рэйнбоу поддерживает его, её взгляд впервые потерянный и довольно незначащий, несмотря на то, что она одета в ярко—зеленое окаймленное платье. Следующей за Барри и выше него, по крайней мере, на голову, модель Пикан. У нее есть сознательно не застенчивый вид женщины, которая знает, что она исключительно красива и знает, что ты тоже это знаешь, но полна решимости не сделать ее красоту главной достопримечательностью.
Она держит голову, наклоненной к мужу, как бы говоря "Я знаю, я красивая, но сегодня его ночь." Я полагаю, это проявление настоящей любви.
Либо так, либо это очень хорошая игра актеров.
Я не вижу Райана или Капоте, так что я притворяюсь, что заинтересованная в искусстве. Вы тоже подумали, что люди с таким же успехом в этом заинтересованы, но пространства напротив картин в основном пусты, как будто главная тема открытия — это социализация.
И, может быть, по хорошей причине. Я не могу решить, что я думаю по поводу картин. Они черные и серые, с тощими фигурами, которые кажутся жертвами жестокого насилия или распространителями травмы. Адские капли крови капают со всех сторон.
Тощие фигуры, словно пронизаны ножами и иголками, в то время как когти рвут их лодыжки. Все это очень тревожно и совершенно незабываемо.
—Что ты думаешь? — спрашивает Рэйнбоу, подходя сзади.
Я удивлена, что она опустила тебя к тому, чтобы спросить мое мнение, но до сих пор я единственный человек здесь, который почти ее возраста.
—Сильно, — я говорю.
—Я думаю они жуткие.
—Правда? — я удивлена, что она так честна.
—Только не говори моему отцу.
—Не скажу.
— Райан сказал, что он приглашает тебя на ужин, — говорит он, крутя кусок бахромы.
— Я рада. Я хотела сама тебя пригласить, но у меня не было твоего номера.
—Ничего. Я рада быть здесь.
Она улыбается и исчезает. Я возвращаюсь к разглядыванию картин.
Возможно, Нью—Йорк не такой уж и сложный.
Возможно, принадлежность — это просто вопрос проявления себя.
Если люди видят тебя достаточно часто, то они начинают считать тебя частью их группы.
Вообще—то, Райян и Капоте появляются, уже с бокалами в руках.
Райан слегка покачивается и Капоте навеселе, здоровая с каждым, как со старым другом.
—Кэрри! — говорит он, и целует меня в обе щеки, словно нет ничего радостней, чем видеть меня.
Секретные позывные знаки сквозь толпу. и вот, несколько человек скользит к выходу.
Это, вероятно, избранные — те, у которых есть приглашение на ужин.
— Давай, — говорит Райан, кивая головой на дверь.
Мы следуем за группкой по улице, и тут Райан проводит рукой по свои волосам.
— Чувак, это было отвратительно, —возмутился он.
— Вы должно быть удивитесь, узнав, что мир идет к тому, кто называет его "искусством"!
—Ты — филистер, — говорит Капоте.
— Ты не можешь сказать мне, что тебе на самом деле нравится эта дрянь.
— Я так и думаю, — говорю я. — Должно быть это будоражит.
— Будоражит, но не в хорошем смысле, — говорит Райан.
Капоте засмеялся. — Мальчик может уехать из пригорода, но пригород из мальчика никогда!
Ты серьезно оскорбляешь своим комментарием,— еле сдерживается Райан.
—Я из пригорода, — говорю я .
— Конечно, так и есть, — сказал Капоте, с долей презрения.
— А ты из места получше? — приняв его вызов, сказала я.
— Капоте. принадлежит к одному древнему Южному роду, милочка, — сказал Райан, имитируя акцент Капоте.
Его бабушка отбилась от Янкис. Что делает ее почти сто пятидесяти летней.
— Я никогда не говорил. что моя бабушка воевала с Янки. Я говорил, что она мне сказала никогда не жениться на ком—то из них.
— Я полагаю, это впускает меня, — комментирую я, пока Райан посмеивался, оценивая.
Ужин проходил на чердаке лофта Джессенса. Помнится около 10 лет назад, Эл смеялась надо мной, что Джессенс живет в доме без воды, что ж, мои ранние предположения были не за горами.
Здание в самом деле было чуток устрашающим.
В будке лифта, есть дверь, которая закрывается вручную, и все это сопровождается лязгом проволоки о ворота. А внутри находится рукоятка для перемещения лифта вверх и вниз.
Все эти действия над лифтом, вызывают ужас.
Когда мы вошли в лифт, все пять человек оживленно обсуждали альтернативные способы найти лестницу.
— Как же ужасно, когда люди живут в столь отвратительном месте, — сказал мужчина с желтыми волосами.
— Зато дешево, — высказала свою точку зрения Райан.
— Дешевое, не должно быть опасным.
Подумаешь маленькая опасность, когда ты являешься самым важным артистом Нью-Йорка, — сказал Капоте в своей обычной манере.
— О мой бог...Ты просто мачо! — ответил мужчина.
Освещение в лифте было тусклым, и когда я обернулась на голос, я обнаружила, что это был никто иной, как Бобби.
Бобби с показа мод. Который приглашал меня послушать его чтение.
— Бобби! — чуть ли не срываясь на крик, говорю я .
Сначала он меня не узнал.
—Привет, рад вас нова увидеть, — сказал он на автомате.
— Это я, — настойчиво сказала я. — Кэрри Бредшоу.
И внезапно он вспомнил.
—Ах, да! Кэрри Бредшоу. Драматург.
Капоте фыркает, не видя заинтересованных лиц в управлении рукояткой лифта, и берет все на себя. Он тянет рукоять на себя, лифт пошатываясь едет вверх с омерзительным толчком, который бросает нескольких человек к стене.
— Я так рада, что ничего не ела сегодня, — отметила про себя женщина в серебряном пальто.
Капоте удается остановить лифт близко к третьему этажу, это означает, что двери открылись на несколько футов выше пола. Как обычно по-джентельменски, он прыгает и протягивает свою руку леди в серебряном пальто.
Райан выходит самостоятельно, сопровождаемый Бобби, который подскакивает и падает на колени. Когда моя очередь, Капоте колеблется, его рука балансирует в воздушном пространстве.
—Все хорошо, — говорю я, отклоняя его предложение.
—Давай же, Кэрри. Не будь дурой.
—Другими словами, попытайся быть леди,— я бормочу, беря его руку.
—Хоть один раз в твоей жизни.
Я собираюсь продолжить этот спор, когда Бобби вводит себя и связывает его руку через мою.
— Давайте возьмём выпить, и вы можете рассказать мне все о своей новой пьесе, — он нахлынул.
Огромное открытое пространство было торопливо реконструировано во что-то напоминающее квартиру добавлением стен гаража.
Область около окон такая же большая как каток; вдоль одной стороны стол, покрытый белой тканью, которая, вероятно, на шестьдесят мест.
Перед потолком на уровне окна группировка кушеток и кресел, драпированных парусиной
Деревянный пол изношен, от трения ног сотни рабочих. Вообще-то в некоторых местах он черный, как будто кто-то решил устроить маленький пожар, но затем передумал и потушил его.
—Вот, держи, — говорит Бобби, протягивая мне пластиковый стаканчик. наполненный ,как оказывается, дешевым шампанским. Он берет меня за руку. — С кем ты хочешь познакомиться? Я знаю всех.
Я хочу убрать свою руку, но это выглядело бы грубо. И, к тому же, я уверена, Бобби просто дружелюбный.
— Барри Джессен? — спрашиваю я смело.
— Ты его знаешь? — спрашивает Бобби, так искренне удивляясь, что это меня рассмешило.
Я и представить не могу, почему Бобби подумал, что я знаю великого Барри Джессена, но, очевидно, он предполагает, что я распространена достаточно.
Что только подтверждает мою теорию: если люди видят тебя достаточно, они думают, что ты одна из них.
Бобби подводит меня прямо к самому Барри Джессену, который вовлечен в разговор с несколькими людьми одновременно, и подталкивает меня в круг.
Мой здравый смысл рассеялся как туман, но Бобби казался неуязвимым к неприятельским взглядам.
— Это Кэрри Брэдшоу, — представляет он Барри.
— Она до смерти рада Вас увидеть. Вы — её любимый художник.
Ни единое слово не является правдой, но я не имею права противоречить ему.
Особенно, если выражение лица Барри Джессена изменяется с раздражённого на спокойно—заинтересованное. Он не устойчив к лести — абсолютно наоборот.
Он ожидает этого.
— Действительно?— его черные глаза закрепляются на мне, и я внезапно почувствовала жуткое ощущение взгляда в лицо Дьявола.
— Мне понравилось ваше шоу, — говорю я неловко.
— Думаете, другим оно так же понравилось? — он требователен.
Его напряжённость нервирует меня.
— Оно такое сильное, как оно может кому—то не понравится? — выпаливаю я, надеясь, что он больше не будет задавать мне вопросы.
Он не задаёт. Принимая свою престижность, он внезапно разворачивается, обращаясь к леди в серебристом пальто.
К несчастью, Бобби не понимает намёк.
— Сейчас, Барри, — начинает он настойчиво.
—Нам нужно поговорить о Базиле, — в этом месте я хватаюсь за возможность сбежать. Смысл знаменитостей в том, что просто потому что ты их встречаешь, это не делает из тебя такого же известного человека.
Я несусь вниз мимо закрытых дверей, за которыми я слышу смех и приглушенные голоса, мимо другой двери, которая, по всей видимости, является ванной, потому что около нее выстроилась очередь из нескольких человек и наконец, через открытую дверь в конце коридора.
Я резко останавливаюсь, пораженная декором.
Комната полностью отличается от остального лофта. Восточные ковры разбросаны по полу, а декоративные антикварные индийские кровати, обитые шелком расположены с подушками посередине.
Я осознаю, что нечаянно оказалась в комнате Джисин, но Рейнбой тот, кто развалился на кровати и разговаривает с мальчиком с вязанной ямайской шапкой, с дредами под ними.
—Извините. — пробормотала я быстро, в то время когда парень удивленно на меня смотрел. Он был на удивление красивым, с точеными чертами лица и красивыми черными глазами.
Рэйнбой обернулась, пораженная, что была поймана, но увидев меня, расслабилась.
—Это только Кэрри, — она говорит. — Она классная. "Просто Кэрри" подошла на шаг ближе.
— Что вы ребята тут делаете?
— Это мой брат, Колин, — говорит Рейнбоу, указывая на парня с дредами.
— Ты балдеешь? — спрашивает Колин, держа маленькую трубку с марихуаной.
—Конечно. Почему—то мне не кажется проблемой, если я немного накурюсь на этой вечеринке.
Половина людей здесь уже выглядят так, будто они под чем—то.
Рейнбоу освобождает мне место на кровати.
— Мне нравится твоя комната, — говорю я, восхищаясь роскошной обстановкой.
—Правда? — она берет трубку от Колина, наклоняясь вперед, в то время как он подносит золотую зажигалку.
—Она не типична для Бэрри, — говорит Колин с акцентом. — В этом и есть ее особенность.
Я взяла прикурила от трубки и передала ее Колину.
—Ты англичанин? — спросила я, удивленная как он может быть англичанином, в то время как Рейнбой выглядит американкой на сто процентов.
Рейнбоу хихикает.
— Он амхарец, как моя мама.
— Так Барри не твой отец?
— Господи, нет! — воскликнул Колин. Они с Рейнбоу обменялись скрытным взглядом.
— Кому-нибудь вообще действительно нравится их отец? — спрашивает Рейнбоу.
— Мне, — шепчу я. Может быть это наркотики, но я внезапно ощутила сентиментальные чувства к своему старику.
— Он действительно хороший парень.
— Везёт тебе, — говорит Колин, — я не видел своего настоящего отца с десяти.
Я киваю, как будто поняла, хотя на самом деле нет.
Возможно мой отец не идеален, но я знаю он любит меня.
Если произойдёт что—то плохое, он будет со мной, или попытается быть, неважно.
— Что напомнило мне, — сказал Колин, шаря в кармане и доставая оттуда маленькую баночку аспирина, которую он взболтал у Рейнбоу перед лицом, — Я нашёл это в тайнике Барри.
— О, Колин, ты не сделал этого, — взвизгивает Рейнбоу.
Колин открывает крышку и вытряхивает три круглые таблетки.
— Сделал.
— Что если он заметит пропажу?
— Не заметит. К концу ночи он будет слишком под кайфом, чтобы что—либо заметить.
Рейнбой вырывает одну из таблеток у Колина и запивает ее глотком шампанского.
— Хочешь одну, Кэрри? — Колин предлагает мне таблетку.
Я не спрашиваю, что это. Я не хочу знать. Я уже чувствую, что узнала больше, чем следовало. Я потрясла головой.
— Они действительно веселят, — убеждает меня Колин, закидывая таблетку в рот.
— Я в порядке, — говорю я.
— Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. Просто попроси аспирин, — говорит он и они с Рейнбоу откидываются на подушки, смеясь.
Возвращаюсь в комнату, где царит необычная энергетика человеческой болтовни и перекрикивания друг друга сквозь гул. Дым сигарет и марихуаны витает в воздухе, в то время как Пикан и его подружки-модели лениво развалились на диванах с полу-закрытыми глазами. Я прохожу мимо них к открытому окну за глотком свежего воздуха.
Я напоминаю себе, что хорошо провожу время.
Бобби замечает меня и отчаянно начинает махать руками. Он разговаривает с женщиной среднего возраста в обтягивающем белом платье, которое выглядит, как будто сделано из бинтов.
Я тоже машу и показываю на бокал, давая понять, что иду в бар, но он не отстает.
— Кэрри, — кричит он. — Подойди и познакомься с Тенси Драйер.
Я надеваю лучшую "маску" на лицо и иду обратно.
Тензи выглядит так, как будто ест маленьких детей на завтрак.
— Это Кэрри Брэдшоу, — Бобби представляет. — Ты должна быть ее агентом. Ты знала, что он пишет пьесу?
— Привет, — говорит она, одаривая меня едва заметной улыбкой.
Бобби кладет его руку на моле плечо, пытаясь надавить на меня, так как я сильно сопротивляюсь.
— Мы собираемся исполнить новую пьесу Кэрри у меня. Ты должна прийти.
Тенси стряхивает сигаретный пепел на пол.
— О чем это ты?
Черт Бобби, думаю я, пытаясь освободиться от его медвежьих лап. Я не собираюсь обсуждать мою пьесу с незнакомкой. Тем более когда я и правда не знаю о чем это он.
—Кэрри не скажет. — Бобби поглаживает мою руку. Он наклоняется к моему уху, театрально нашептывая:
— Тенси самый лучший агент в городе. Она представляет всех. Включая Бернарда Сингера.
Улыбка застывает на моём лице.
— Это мило.
Наверное было что-то такое в моем выражении лица, вызывающее тревогу, что Тенси наконец-то соизволила посмотреть мне в глаза.
Я отвела взгляд, надеясь перевести разговор в другое русло.
Что-то подсказывает мне, что Тенси не будет очень рада узнать, что её главный клиент встречается с немного старшей за меня. Или встречался с немного старшей за меня, неважно.
Музыка останавливается.
—Ужин подан! — кричит Барри Джессен из верхней части лестницы.
Глава 22
Ночь не могла стать ещё более странной, я обнаружила себя, сидящей рядом с Капоте.
— Снова ты? — спросила я, сжимая за ним мой стул.
— В чем проблема? — говорит он.
Я закатила глаза. С чего начать? С того, что я скучаю по Бернарду и желаю, чтобы он был здесь?
Или с того, что я бы предпочла сидеть рядом с кем-нибудь другим? Я решила:
— Я просто встретилась с Тензи Дайер.
Он выглядел впечатленым.
— Она известный агент.
Казалось, он и правда так сказал.
— Она показалась мне стервой.
— Это глупо, Кэрри.
— Почему? Это правда.
— Или твоё мнение.
— Которое?
— Это жесткий город, Кэрри. Ты знаешь это.
— И? — говорю я.
— Ты хочешь закончить жестко тоже? Как большинство этих людей?
Я смотрю на него с недоверием. Он что, не осознает, что он один из них.
— Меня не волнует, — отвечаю я.
Тарелки с пастой несут к нам. Капот вежливо ставит одну мне, затем себе.
— Только не говори мне, что ты на самом деле собираешься показывать пьесу у Бобби.
— Почему нет?
— Потому что Бобби — посмешище.
Я оскалилась.
— Или это потому что он не предлагал тебе представить свою великую работу?
—Я и не соглашусь, даже если он предложит. Это не то место, где нужно ее показывать Кэрри. Ты увидишь.
Я пожала плечами.
— Я полагаю, что это отличие между мной и тобой. Я не против того, чтобы рисковать.
— Ты хочешь, чтобы я лгал тебе? Как все остальные в твоей жизни?
Я встряхиваю головой, озадаченная.
— Откуда ты знаешь, что люди врут мне?
Похоже, что тебе врут больше.
Но самая большая ложь в твоей жизни? Это ты сам. — Я залпом выпиваю бокал вина, с трудом веря в то, что только что сказала.
— Ладно, — говорит он так, как будто я безнадежна.
Он повернулся к женщине по другую его сторону. Я последовала его примеру и улыбнулась мужчине слева от меня.
Я вздохнула с облегчением. Это Холли.
— Привет. — смело говорю я, решив забыть о моей встрече с Тенси и ненависти к Капоте.
—Малыш! — воскликнул он. — Боже мой, ты всегда оказываешься где-то рядом. Нью-Йорк оказался таким, каким ты представляла?
Я осмотрелась вокруг стола. Рейнбой свалилась в кресло с полу—закрытыми глазами, в то время как Капоте снова распространялся о своей любимой теме — Пруст.
Я обнаружила Райяна, кому повезло сидеть рядом с Тенси.
Он поглядывает на нее, без сомнения в надежде, что она предложит ему стать ее клиентом. В то время, как Бобби стоял позади Барри Джессина, отчаянно пытаясь вовлечь его в разговор, когда Барри обливаясь потом, вытирал лицо салфеткой.
Я переживаю один из тех странных моментов, когда Вселенная "увеличивается под микроскопом", и все усиливается: движение рта Пикана; струя красного вина, которая направляется в стакан Бобби; золотой перстень Тензи на пальце правой руки, когда она поднимает руку к виску.
Интересно, если Мегги была права. Может, мы все сумасшедшие.
И внезапно, все возвращается на свои места. Тензи поднимается.
Барри делает комнату для Бобби рядом с ним. Райан наклоняется над Радугой и шепчет что—то ей на ушко.
Я возвращаюсь к Холли.
— Я думаю, что это потрясно.
Он выглядит заинтересованным, поэтому я начала рассказывать ему про мои приключения. Как меня выгнала Пегги. И как я назвала усы Виктора Грина Вальдо. И как Бобби хочет прочитать мою пьесу, в то время как я ее еще даже не закончила. Когда я закончила, Холли хохотал. Нету ничего лучше человека, который умеет хорошо слушать.
—Тебе стоит как-нибудь придти ко мне на званый вечер, — говорит он. — У меня как раз вышла новая публикация, называемая " Новый обзор". Мы любим притворяться, что это литературный вечер, но, как обычно это бывает, он превращается в вечеринку.
Я пишу ему свой номер телефона на салфетке, когда подходит Тензи.
Сначала я думала, что ее цель это я, но оказалось, это была очередь Холли.
— Дорогой, — говорит она, агрессивно ставя стул между нами, что очень эффективно, так как отрезает меня он него. — Я только что встретила самого очаровательного молодого писателя. Райан какой-то. Ты должен с ним встретиться.
—С радостью, — говорит Холли. И, подмигнув, наклоняется к Тензи. — Ты встречалась с Кэрри Брэдшоу? Она тоже писатель. Она только что сказала мне...
Тензи резко меняет тему.
— Когда ты видел Бернарда последний раз?
— На прошлой неделе, — пренебрежительно говорит Холли, всем видом показывая, что ему не интересно говорить о Бернарде.
—Я волнуюсь о нем, — говорит Тензи.
—Почему? — спрашивает Холли. Мужчины никогда не беспокоятся друг о друге так, как это делают женщины.
—Я слышала, он встречается с какой-то юной девушкой.
Мой желудок сжимается.
—Марджи говорит, что Бернард не в порядке, — продолжает Тензи, косясь на меня.
Я пытаюсь сделать лицо незаинтересованным, как будто я вообще не понимаю о ком они говорят.
— Марджи сказала что видела ее. И, честно говоря, она обеспокоена.
Она говорит, что это очень плохой знак, то, что Бернард встречается с кем—то настолько молодым.
Я наливаю себе еще вина, делая вид, что увлечена чем-то на другом конце стола.
У меня дрожит рука.
—С чего бы Марджи беспокоиться? Она одна из тех кто бросил его, — говорит Чолли.
—Это то, что он сказал тебе? — спрашивает Тенси лукаво.
Чолли пожимает плечами.
— Все знают, что она изменяла ему. С актером из его пьесы.
Тенси захихикала.
— К сожалению, все наоборот. Это Бернард изменял ей.
Проволока оборачивается вокруг моего сердца и сильно сжимает его.
— На самом деле, Бернард изменял Марджи несколько раз. Он замечательный драматург, но паршивый муж.
—Правда Тензи? И что это все означает? — спрашивает Чолли.
Тенси кладет свою руку на его.
— У меня от этой вечеринки жуткая головная боль. Ты не мог бы попросить у Бэрри немного аспирина?
Я сердито смотрю на нее. Почему она не может попросить Бэрри сама?
К черту то, что она сказала о Бернарде и обо мне.
— У Колина есть аспирин, — услужливо замечаю я.
— У сына Пикана?
Брови Тензи вскидываются в подозрении, но я улыбаюсь невинной улыбкой.
—Что ж, спасибо. — Она бросает на меня острый взгляд и уходит, чтобы найти Колина.
Я ложу мою салфетку на лицо и смеюсь.
Холли смеется вместе со мной.
—Тензи очень глупая женщина, не так ли?
Я киваю, онемев. Мысль о том, что Тензи будет под одной из таблеток Колина слишком смешна для меня.
Конечно, я не ожидаю, что Тензи возьмет такую таблетку.
Даже я, которая ничего не знает о наркотиках, достаточно умна, чтобы осознавать, что большая белая таблетка Колина не аспирин. Я не придавала этому значения, пока час назад не потанцевала с Райаном.
Сомнительно покачиваясь на ногах, Тензи появляется в середине комнаты, прижимаясь к плечу Бобби за поддержкой. Она безумно хихикает, пытаясь остаться в вертикальном положении. У нее ватные ноги.
— Бобби, — кричит она. — Я когда-нибудь говорила тебе, как сильно я тебя люблю?
― Какого черта? — спрашивает Райан.
Я близка к истерике. Видимо она все-таки взяла таблетку, потому что она смеется, валяясь на спине на полу. Это продолжается в течении всего нескольких секунд, пока к ней не подлетает Холли, тянет ее за ноги, ставит на ноги и уводит ее.
Я продолжаю танцевать.
Вообще—то, все продолжают танцевать, пока нас не прервали последовательные крики о помощи.
Толпа собирается у лифта. Дверь открывается, но кабина оказывается пустой.
Кто-то кричит:
— Что случилось?
— Кто—то упал!
— Звоните 911! — доносится это через лофт.
Я мчусь вперед, опасаясь, что это Рэйнбоу, и что она мертва.
Но краем глаза вижу как Рэйнбоу спешит к себе в комнату, следом за Колином. Я подхожу ближе. Двое мужчин прыгают в шахту, значит лифт застрял этажом ниже или ниже на 2.
Мягкая женская ручка появляется на свет и Барри Джессен помогает растрепанной и шокированной Тензи вылезти из шахты.
Прежде чем я успеваю среагировать, Капоте берет меня под локти.
— Пошли.
—А? — я тоже начинаю двигаться.
Он тянет мою руку.
— Нам нужно уходить отсюда. Сейчас.
—А что насчет Тензи?
— Она в порядке. И Райан может позаботиться о себе сам.
— Я не понимаю, — протестую я, пока Капоте тянет меня к выходу.
—Не задавай вопросы. — Он бросается в открытую дверь и спускается вниз по лестнице. Я останавливаюсь, на лестнице, озадаченная.
—Кэрри! — Он оборачивается, чтобы удостовериться, что я следую за ним. Когда он видит, что я не следую, он прыгает вверх по лестнице и фактически заталкивает меня перед собой. — Двигайся!
Я делаю, как он говорит, слыша быстрый топот его ног позади меня. Когда мы добираемся до холла, он выбегает через дверь и вытаскивает меня за собой.
—Беги! — он кричит.
Он мчится к углу, поскольку я изо всех сил пытаюсь удержаться на высоких каблука в ботинках Fiorucci, которые Саманта дала мне.
Несколько секунд спустя, две патрульных машины, с горящими мигалками и вопящими сиренами, едут к зданию Джессенса.
Капоте обнимает мои плечи.
— Веди себя нормально. Как мы на свидании или что-то ещё.
Мы пересекаем улицу, мое сердце, вырывается из груди. Мы идем от одного до другого блока, пока не добираемся до Западного Бродвея и Принс стрит.
— Я думаю, что где-то здесь есть спокойный бар,— говорит Капоте.
—Спокойный бар? Тензи просто упала в шахту лифта и все, о чем ты можешь думать, "спокойный бар"?
Он освобождает меня от своих объятий.
— Это не моя вина, правда же?
Нет, но моя.
— Мы должны возвратиться. Разве ты не волнуешься за Тензи?
—Слушай Кэрри,— говорит он, раздраженный. — Я просто спас твою жизнь. Ты должна быть благодарной.
—Я не уверена, за что должна быть благодарна.
—Ты хочешь оказаться на желтых страницах? Потому что это то, что произойдет.
Половина этих людей на наркотиках. Ты думаешь, полиция не заметит? А на следующий день они все будут на 6 странице.
Может быть, ты не заботишься о своей репутации. Но я забочусь о своей.
—Почему? — спрашиваю я, впечатленная его собственной важностью.
—Потому что.
—Потому что, что? — насмехаюсь я.
—На меня рассчитывают многие люди.
—Например, кто?
—Например, моя семья. Они очень хорошие люди. Я бы никогда не хотел, чтобы они были опозоренными. Из-за моих действий.
—Ты так говоришь, как будто женился на Янки.
—В точку.
— А что об этом думают все эти девушки—янки, с которыми ты встречаешься? Или ты просто не говоришь им?
—Я думаю, большинство женщин знают на что идут, встречаясь со мной. Я никогда не врал насчет своих намерений.
Я смотрю вниз на тротуар, удивляясь, что я делаю, стоя на углу середины чего—то, споря с Капоте Дунканом.
— Думаю, я тоже должна сказать тебе правду.
Я одна из ответственных за инцидент с Тензи.
—Ты?
—Я знала, что у Колина есть таблетки. Он сказал, что это аспирин. И я сказала Тензи пойти к нему взять аспирин.
Заняло некоторое время, пока Капоте переваривал информацию. Он тер глаза, в то время как я боялась, что он отвернется от меня.
Но затем он запрокинул свою голову и начал смеяться, так что его длинные кудряшки упали на плечи.
—Довольно смешно, да? — вижу я его одобрение. — Я никогда не думала, что она примет эту чертову штуку.
Без предупреждения, он прерывает меня поцелуем.
Я настолько удивлена, что не отвечаю на поцелуй, который с нетерпением проталкивается сквозь мои губы.
И тут мой разум возвращается ко мне. Я поражаюсь, насколько это мило и естественно ощущается, как будто мы целовались вечность. Затем я понимаю: это то, как он получает всех этих женщин. Он набрасывается на них.
Он целует женщину, когда она меньше всего этого ожидает, и, пользуясь ее дисбалансом, затаскивает ее в постель.
Но этого не произойдет на этот раз. Хотя ужасная часть меня надеялась на обратное.
—Нет, — толкаю я его.
—Кэрри, — говорит он.
—Я не могу. — Я только что изменила Бернарду?
А действительно ли я с Бернардом?
Одинокое такси спускается вниз по улице, светясь. Значит оно свободно. А я нет. Я ловлю его.
Копате открывает дверь для меня.
—Спасибо, — говорю я.
—Увидимся, — отвечает он, как будто ничего только что не произошло.
Я сажусь на заднее сиденье, качая головой.
Что за ночь. Может быть, это хорошее время выбраться из Доджа после всего этого.
Глава 23
—О, — сказала моя младшая сестра, поднимая взгляд с журнала. — Ты дома.
—Да, — отвечаю я, хотя это очевидно, я бросаю свою сумку и открываю холодильник, скорее по привычке, чем из-за голода.
Там стоит полупустая бутылка молока и упаковка заплесневелого сыра. Я беру бутылку молока и держу ее.
— Кто-нибудь вообще ходит по магазинам?
— Нет, — говорит Доррит угрюмо. Он взгляд переводится на отца, но, кажется, он не обращает внимания на ее недовольство.
—Мои девочки дома! — восклицает он, переполненный эмоциями.
Это одна их вещей, которая не поменялась в отце: он чрезмерно сентиментален. Я рада, что это часть осталась от моего старого отца. Потому что все остальное, по-моему забрали инопланетяне.
Во-первых, он носит джинсы. Мой отец никогда не носил джинсы. Мама бы не позволила ему. И на нем солнечные очки Рей Бен. Но большее недоумение вызывает его куртка. Она для членов этого общества и она оранжевая. Когда я вышла из поезда, я с трудом узнала его. У него, наверное, кризис среднего возраста.
— Где Мисси? — спрашиваю я, пытаясь игнорировать его странный наряд.
—Она в консерватории. Она учится играть на виолончели, — сказал мой отец с гордостью. — Она пишет симфонию для всего оркестра.
—Она хочет научиться играть на виолончели за один месяц? — пораженно спросила я.
—Она очень талантливая, — сказал мой отец.
А что насчет меня?
—Да правда, пап, — спросила Доррит.
—Ты тоже ничего, — ответил отец.
—Пошли, Доррит, — говорю я, поднимая мой портфель. — Ты поможешь мне распаковать вещи.
—Я занята.
—Доррит! — многозначительно говорю я, переведя взгляд на отца.
Она вздыхает, закрывает журнал и следует за мной по лестнице.
Моя комната в точности такая же, как когда я ее покинула.
На секунду, я погружаюсь в воспоминания, бреду вдоль полок и касаюсь руками старых книг, которые мама дала мне в детстве. Затем я открываю шкаф и заглядываю вовнутрь.
Это могло быть ошибкой, но выглядело так, что половина моих вещей пропала. Я оборачиваюсь и осуждающе смотрю на Доррит.
— Где мои вещи?
Она пожимает плечами.
— Некоторые взяла я. И Мисси. Мы поняли что, с тех пор как ты переехала в Нью-Йорк, они тебе больше не нужны.
—А что если нужны?
Она снова пожимает плечами.
Я махнула на это рукой. Еще слишком рано ссориться с Доррит, хотя учитывая ее мрачное отношение, в скором времени обязательно будет ссора, но я отложу ее на понедельник.
В то же время, мне нужно было выудить больше информации о моем отце и его предполагаемой девушке.
—Что происходит с отцом? — спрашиваю я, сидя со скрещенными ногами на кровати. Она такая одинокая и неожиданно маленькая. Я не могу поверить, что спала на ней на протяжении стольких лет.
—Он сходит с ума. Это очевидно, — говорит Доррит.
—Почему он носит джинсы? А общество " только джакеты"? Это отвратительно. Мама бы никогда не позволяла ему так одеваться.
— Венди дала их ему.
— Венди?
— Его девушка.
— Так разговоры о девушке это правда?
— Надо полагать, да.
Я вздыхаю Доррит такая напыщенная. Невозможно достучаться до нее. Я только надеюсь, что она покончила с магазинными фразами.
— Ты ее видела?
—Да, — говорит Доррит уклончиво.
—И? — чуть ли не кричу я.
—Ну...
—Ты ненавидишь ее? — Это глупый вопрос. Доррит ненавидит всех.
—Я притворяюсь, что ее не существует.
—А что об этом думает папа?
—Он не замечает, — говорит она. — Это отвратительно. Когда она рядом, он обращает внимание только на нее.
—Она милая?
—Я так не думаю, — отвечает Доррит. — В любом случае, ты сама все увидишь. Папа заставляет нас идти на ужин с ней сегодня.
—Уфф.
—И у него есть мотоцикл.
—Что?? — в этот раз я правда закричала.
—Он тебе не говорил? Он купил мотоцикл.
—Он мне ничего не говорил. Он даже не говорил мне об этой Венди.
—Наверное, он боится, — говорит Доррит. — С тех пор, как он встретил ее, он какой—то потерянный.
Великолепно, думаю я, распаковывая мой чемодан. Это будет потрясающая неделя.
Чуть позже, я нахожу своего отца в гараже, переставляющего свои инструменты. Неожиданно я осознаю, что Доррит была права — мой отец избегает меня. Я дома меньше часа, но уже удивляюсь, зачем я вообще приехала. Выглядит так, как будто никому не интересна моя жизнь. Доррит убежала к подруге в гости, у отца есть мотоцикл, а Мисси все пытается написать симфонию. Я должна была остаться в Нью-Йорке.
Я провела всю поездку, обдумывая прошлую ночь. Поцелуй с Капоте был ужасной ошибкой, и я с ужасом вытерпела эти несколько секунд. Но что это означает? Возможно мне тайно нравится Капоте? Нет. Наверное он из "люблю того с кем нахожусь" парней — означающее, что он находится рядом с девушкой, несмотря на то, что с ней происходит, когда чувствует себя возбужденным. Но на вечеринке было много других женщин, в том числе Рэйнбоу. Так почему он выбрал меня?
Чувствуя себя паршиво и немного с похмелья, я купила аспирин и запила кока-колой. Я мучилась из-за этих всех незавершенный дел, которые я оставила, включая Бернарда. Я уже хотела сойти с поезда в Нью-Хэйвене и сесть на обратный поезд в Нью-Йорк, но затем я поняла, как разочаруется моя семья, поэтому не смогла сделать этого.
Сейчас я желала сделать это.
— Папа! — говорю я с раздражением.
Он повернулся, вздрагивая, с гаечным ключом в руке.
— Я просто очищал мое рабочее место.
—Я вижу. — Я осматриваюсь, пытаясь найти мотоцикл и нахожу его около стены, частично спрятанным за отцовской машиной. — Доррит сказала, что ты купил мотоцикл, — говорю я хитро.
—Да Кэрри, купил.
—Зачем?
—Мне захотелось.
—Но почему? — я выглядела как убитая горем девушка, которую только что бросили. А мой отец вел себя как маленький мальчик, не знающих ответов.
—Хочешь увидеть его? — В конце концов, спрашивает он, больше не в состоянии удержать свой энтузиазм.
Он вывел его из-за автомобиля. Это и вправду был мотоцикл. Но это был не просто старый мотоцикл, это был Харлей. Я огромный рулем и пламенем, украшенным на черной раме. Тип мотоцикла, который предпочитают члены Дьявольских Ангелов.
Мой отец ездит на Харлее?
С другой стороны я впечатлена. Это и правда не какой-нибудь простой мотоцикл.
—Что ты думаешь? — спрашивает он гордо.
—Он мне нравится.
Он, кажется, доволен.
— Я купил его у этого парня из города.
Он отчаянно нуждался в деньгах. Я заплатил всего лишь тысячу долларов.
—Ого, — я качаю головой. все это так непохоже на моего отца — начиная с того как он воспринимает это мотоцикл до того, что я не знаю что сказать в этот момент.
— Как ты нашел этого парня? — спрашиваю я.
—Он сын кузины Венди.
Я выпучила свои глаза. Я не могу поверить, как невзначай он упомянул о ней. Я решила продолжить игру.
— Кто такая Венди?
Он очищал сиденье мотоцикла рукой.
— Она мой новый друг.
Значит так мы будем играть.
— Друг какого рода?
—Она очень милая, — говорит он, отказываясь смотреть мне в глаза.
—Когда ты собирался сказать мне об этом?
—О, Кэрри, — вздыхает он.
—Все говорят, что она твоя девушка. Доррит, Мисси и даже Уолт.
—Уолт знает? — спрашивает он удивленно.
—Пап, знают все, — говорю я резко. — Почему ты не сказал мне?
Он садится на сидение мотоцикла, играя с рычагами.
— Как ты думаешь, могла бы ты дать мне некоторую слабину?
—Папа!
—Это все ново для меня.
Я кусаю губы. На мгновение мое сердце понимает его. Последние пять лет он ни на унцию не показывал интерес к женщинам. А сейчас он неожиданно встретил того, кто понравился ему, и это знак, чтобы двигаться вперед.
Я должна быть счастлива за него. К сожалению, все, о ком я могу думать это моя мама.
А сейчас он предает ее. Интересно видит ли она с небес в кого он превратился. Если да, то она наверное в ужасе.
—Мама знала ее? Эту твою Венди?
Он качает головой, делая вид, что изучает приборную панель.
— Нет, — он делает паузу. — Я так не думаю. Она немного моложе.
—Насколько? — спрашиваю я.
Неожиданно я надавила так сильно, что он посмотрел на меня вызывающе.
— Я не знаю Кэрри. Ну, где-то в пределах двадцати, я же говорил, это грубо спрашивать у девушки ее возраст.
Я киваю понимающе.
— И сколько она думает тебе лет?
—Она знает, что у меня есть дочь, которая учится в Брауне.
Такую резкость в голосе я не слышала с тех пор, когда была ребенком. Это означает, что я проиграла. Нужно отступить.
—Хорошо, — я поворачиваюсь, чтобы уйти.
—И Кэрри? — добавляет он. — У нас сегодня будет с ужин с ней. И я очень разочаруюсь, если ты будешь груба с ней.
—Посмотрим, — бормочу я себе под нос. Я возвращаюсь в дом, убежденная, что подтвердились мои худшие опасения. Я уже ненавижу эту Венди. Она, наверное, потомок Дьявольских ангелов. И она врет насчет своего возраста. А я полагаю, женщина, которая врет о своем возрасте, врет обо всем остальном.
Я начинаю вычищать холодильник, одну ошибку научного эксперимента з другой. Затем я вспомнила, что тоже врала о своем возрасте. Бернарду. Я выливаю последнюю бутылку молока в канализацию, удивленная, через что проходит моя семья.
—Разве ты не выглядишь особенно? — шутит Уолт. — Что несомненно слишком для Каслберри.
—А что одевают в ресторан в Каслберри?
— Ну, точно не вечернее платье.
—Уолт, — ругаю его я. — Это не вечернее платье. Это платье домохозяйки. Из шестидесятых. — Я нашла его в винтажном магазине и носила его практически без остановок в течение нескольких дней. Оно идеально подходит для жаркой погоды, оставляя мои руки и ноги открытыми, и до сих пор, никто не прокомментировал мой необычный наряд, так что им, наверное, понравилось. Странная одежда подразумеваема в Нью-Йорке. Здесь, не очень.
— Я собираюсь изменить мой стиль для Венди. Ты не знаешь, у нее есть кузины из Дьявольских Ангелов?
Мы с Уолтом сидели на крыльце, потягивая коктейли, пока ждали когда приедет эта Венди. Я умоляла Уолта присоединиться к ужину, но он отказался, заявив, что у него встреча с Рэнди. Но хотя бы согласился придти в конце выпить что-нибудь, чтобы увидеть эту Венди в живую.
—Может, в этом весь смысл, — говорит он.
—Она совершенно другая.
—Но если он заинтересовался кем-то вроде Венди, это вызывает сомнения о его браке с моей мамой.
—Я думаю, ты слишком далеко проводишь аналогию, — отвечает Уолт, ведя себя как голос разума.
—Может быть, они просто хорошо проводят время.
—Он мой отец, хмурюсь я. — Он не может просто так хорошо проводит время.
—В этом смысл, Кэрри.
—Я знаю. — Я уставилась через решетку на запущенный сад. — Ты разговаривал с Мэгги?
—Да, — сказал Уолт загадочно.
—Что она сказала? А о Нью-Йорке?
—Она великолепно провела время.
—А что она сказал обо мне?
—Ничего. Все о ком она говорила, это какой—то парень с которым ты ее познакомила.
—Райан. С которым она, несомненно, переспала.
—Это наша Мэгги. — ответил Уолт пожимая плечами.
—Она превращается в друга "секс по дружбе".
—Да позволь ты ей это. — говорит он. — Она молода. Она вырастет из этого. В любом случае зачем волноваться?
—Я беспокоюсь о моих друзьях, — я смахнула свои ботинки от Фьоруччи со стола для большего эффекта. — И мне бы хотелось, чтобы мои друзья отвечали мне тем же.
Уолт посмотрел на меня с недоверием.
—Я имею в, виду даже моя семья не спрашивает у меня о моей жизни в Нью-Йорке.
—И, честно говоря, моя жизнь гораздо интереснее, чем все что происходит с ними. Мою пьесу собираются поставить.
А прошлой ночью я ходила на вечеринку к Бэрри Джессину в Сохо.
—Кто такой Бэрри Джессин?
—Да ладно Уолт. Он самый важный артист в Америке в настоящее время.
—Как я уже говорил, разве ты не особенная? — передразнил Уолт.
Я складываю свои руки, зная, что буду звучать как идиотка.
— Разве это кого-нибудь заботит?
—С твоей-то большой головой? — шутит Уолт. — Осторожно, она может взорваться.
—Уолт! — смотрю я на него больным взглядом.
Затем мое разочарование делает меня сильней.
— Когда нибудь я стану известной писательницей. Я буду жить в большой двух комнатной квартире на Саттон Плейс.
И буду писать пьесы для Бродвея. И все будут приходить, чтобы встретиться со мной.
—Ха—ха—ха, — говорит Уолт.
Я смотрю вниз на кубики льда в моем стакане.
—Смотри Кэрри, — говорит Уолт. — Ты провела одно лето в Нью-Йорке. Что само по себе великолепно. Но это едва ли твоя жизнь. В сентябре ты поедешь в Браун.
—А может и нет, — говорю я неожиданно.
Уолт улыбается, уверенный что я не серьезна.
— А твой отец знает? Об изменениях в планах?
—Я только решила. Минуту назад. — Что было правдой.
Эта мысль вертелась в моей голове уже несколько недель, но реальность возвращения в Каслберри расставила все на свои места, что быть в Брауне тоже самое, что быть здесь. Такие же люди,с точно таким же поведением, только в другом месте.
Уолт улыбается.
— Не забывай, я тоже там буду в RISD 2.
—Я знаю, — вздыхаю я. Я выгляжу так же высокомерно как Капоте. — Будет весело, — добавляю я в надежде.
—Уолт! — говорит мой отец, присоединяясь к нам на крыльце.
—Мистер Брэдшоу. — Уолт встает и мой отец заключает его в объятия, что снова заставляет чувствовать меня обделенной.
—Как дела, дитё? — спрашивает мой отец. — Твои волосы стали длиннее. Я с трудом узнал тебя.
—Уолт всегда меняет свою прическу, пап, — я поворачиваюсь к Уолту. — Мой отец подразумевал, что наверняка ты не узнал его.
Он старается выглядеть моложе. — Добавляю я, с достаточным ядом в голосе, чтобы обратить этот факт против него.
—А чо плохого в том, чтобы выглядеть моложе? — говорит мой отец в приподнятом настроении.
Он идет на кухню, чтобы сделать коктейли, но за это время, подходит к окну чуть ли не каждую секунду, как шестнадцати летняя девчонка, которая ждет когда приедет любовь всей ее жизни. Это смешно. И когда Венди действительно оказывается здесь, спустя всего лишь минут 5, когда он выбегает из дома, чтобы поприветствовать ее.
—Ты можешь в это поверить? — спрашиваю я Уолта, в ужасе от глупого поведения моего отца.
—Он мужчина. Что я еще могу сказать?
—Он мой отец, — протестую я.
—Но при этом все же остается мужчиной.
Я уже хотела сказать, "Да, но мой отец не должен вести себя как другие мужчины", когда он и Венди прогуливаясь по дорожке, держались за руки.
Я хотела закричать. Эти отношения определенно серьезней, чем я думала.
Венди милая, если вам нравится женщины с крашенными светлыми волосами и голубыми тенями, окаймляющими ее глаза, как у енота.
—Будь милой, — говорит Уолт предупреждающе.
—О, я буду мила на сто процентов. Буду, даже если это убьет меня. — говорю я улыбаясь.
—Мне вызвать скорую помощь сейчас или попозже?
Мой отец открывает входную дверь и зовет Венди на крыльцо.
У нее широкая, а значит по—любому поддельная.
— Ты должно быть Кэрри! — говорит она, заключая меня в объятия, как будто мы уже лучшие друзья.
—Как ты мог сказать? — спрашиваю я, мягко вырываясь из ее объятий.
Она смотрит на моего отца, ее лицо полно восторга.
— Твой отец рассказал мне о тебе все. Он непрестанно говорит о тебе. Он так тобой гордится.
Есть что—то в этой предполагаемой близости, которая немедленно толкает меня на неверный путь. "Это Уолт" — говорю я, пытаясь отвлечь разговор от меня. Что вообще она может знать обо мне?
—Привет Уолт, — говорит Венди слишком горячо. — Ты и Кэрри...
—Встречаемся? — вставляет Уолт. — Вряд ли. — И мы оба смеемся.
Она поворачивает свою голову то в одну сторону, то в другую, как будто не знает что делать дальше.
— Замечательно, что в наше время мужчина и женщина могут просто дружить. Ты так не считаешь?
—Зависит от того, что вы имеете в виду под "друзьями", — мурлычу я, напоминая себе, что нужно быть вежливой.
—Вы готовы? — спрашивает отец.
—Мы собираемся идти в этот великолепный ресторан. Бойлес. Ты слышала о нем? — спрашивает Венди.
—Нет, — и не в состоянии остановить себя, проворчала. — Я даже не знала, что в Каслберри есть рестораны. Единственное место, куда мы всегда ходили, это Гамбургер Шэк.
—О, мы и твой отец ходим туда минимум 2 раза в неделю, — невозмутимо прощебетала Венди.
Мой отец кивнул, в знак согласия.
— Мы ходили в японский ресторан. В Хартфорде.
—Даже так, — говорю я, невпечатленная. — В Нью-Йорке пруд пруди этих японских ресторанов.
—Но они все не настолько хороши, как один в Хартворде, — пошутил Уолт.
Мой отец благодарно на него посмотрел.
— Этот ресторан действительно особенный.
—Хорошо, — к черту все это.
Мы пустились в путь. Уолт сел в свою машинуи помахал рукой.
— Эй, ребята. Хорошо повеселиться.
Я смотрела, как он уходил, завидуя его свободе.
—Итак! — громко сказала Венди, когда мы были в машине. — Когда ты поедешь в Браун?
Я пожимаю плечами.
—Держу пари, ты не можешь дождаться, когда уедешь из Нью-Йорка, — сказала она с энтузиазмом.— Там грязно. И слишком шумно. — Она положила свою руку на руку отца и улыбнулась.
Бойлес оказался крошечным рестораном, расположенным в сыром закутке рядом с главной улицей, там где наш знаменитый Бурный Ручей протекал под дорогой. Ресторан был напыщенным для Кастлбери: основное блюдо называлось пастой вместо спагетти, на столах лежали тканевые салфетки и на каждом из них стояла ваза с единственной розой.
— Очень романтично, — одобрительно сказал отец, пока провожал Венди до ее места.
—Твой отец такой джентльмен, — сказала Венди.
—Правда? — я ничего не могла с собой поделать.
Он и Венди определенно выводят меня из себя. Интересно, занимаются ли они сексом. Очень надеюсь, что нет. Староват мой отец для всего это.
Мой отец проигнорировал мой комментарий и взялся за меню.
— У них снова рыба,— сказал он Венди. И мне:
— Венди любит рыбу.
—Я жила в Лос Аджелесе 5 лет. Там люди намного больше заботятся о своем здоровье, — объяснила Венди.
— Моя соседка по комнате сейчас в Лос—Анджелесе — сказала я, отчасти чтобы увести разговор от Венди. — Она остановилась в отеле "Беверли Хиллз".
—У меня там однажды был ланч —, сказала Венди с ее невозмутимой бодростью. —Это было так захватывающе. Мы сидели рядом с Томом Селеком.
—Ты не рассказывала, — ответил мой отец, как будто кратковременное соседство с телевизионным актером подняло ее в его глазах.
— Я встретила Марджи Шепард—, воскликнула я.
—Кто такая Марджи Шепард? — Мой отец посмотрел неодобрительно.
Венди подмигнула мне, как будто она и я обладаем секретной близостью, основанной на недостатке знаний моего отца о популярной культуре.
— Она актриса. Подающая надежды. Все говорят, что она красивая, но мне так не кажется. Мне кажется, она очень простая.
—Она красива как личность, — заметила я. — Она сияет. Изнутри.
—Совсем как ты, Кэрри, — неожиданно сказала Венди.
Я была очень удивлена ее комплиментом, так что я временно не могла проводить мои тонкие нападки.
— Ага, — сказала я, поднимая меню.
—Что ты делала в Лос-Анджелесе?
—Венди была членом ... — мой отец посмотрел на Венди в поисках помощи.
—Импровизационной группы. У нас был импровизационный театр.
—Венди очень креативная, — просиял отец.
—Это что—то типо пантомимы, как у Марселя Марко? — спрашиваю я невинно, хотя знаю ответ на вопрос. — У тебя белый грим и ты носишь перчатки?
Венди смеется, позабавленная моим невежеством.
— Я изучала пантомиму. Но вообще мы занимались комедией.
Теперь я была полностью сбита с толку. Венди актриса — к тому же еще комедийного жанра? Она ни капельки не выглядит смешной.
— Венди снималась в рекламе картофельных чипсов, — говорит папа.
—Ты не должен так говорить, — мягко ругает Венди. — Это была всего лишь местная реклама. Для государственной Линии картофельных чипсов.
—И это было 7 лет назад. Мой большой перерыв. — И она иронично закатила глаза.
Видимо, в конце концов, Венди не воспринимает себя серьезно. Еще одна галочка в колонке ее плюсов.
С другой стороны, может это всего лишь представление для моей персоны.
— Должно быть трудно находиться в Каслберри. После Лос-Анджелеса то.
Она качает головой.
— Я девочка из маленького города. Я выросла в Скарборо, — говорит она, называя город по соседству. — И я люблю свою работу.
—Но это еще не все, — подталкивает ее мой отец. — Еще Венди будет преподавать драму.
Внезапно жизненная история Венди становится мне предельно ясной: девочка из маленького города пытается осуществить свою мечту в большом городе, проваливается и возвращается в свой город преподавать. Это мой самый худший страх.
—Твой отец говорит, что ты хочешь стать писателем, — ясно продолжает Венди, — Может быть тебе стоит писать для "Граждане Каслберри."
Я остолбенела. "Граждане Каслберри" это наша маленькая газета, в основном о местных встречах и фотографиях Пи Ви бейсбольных команд. Дым повалил из моих глаз.
— Ты считаешь, что я недостаточно хороша для Нью-Йорка?
Венди хмурится в замешательстве.
— Просто в Нью-Йорке трудно, не так ли? Ну, например прачечные в подвале? Моя подруга жила в Нью-Йорке, и она сказала...
—В моем здании ней прачечной. — Я смотрю в сторону, пытаясь сдержать мое разочарование. Как Венди или ее подруга могут судить о Нью-Йорке? — Я отдаю свою грязную одежду в частную прачечную. — Что не совсем так. Я позволяю ей накапливаться в углу моей спальни.
—Ну Кэрри. Никто не сомневается в твоих способностях, — начинает мой отец, но с меня достаточно.
— Ещё бы они сомневались, — огрызаюсь я, — Ведь, похоже, до меня никому вообще нет дела. — С этими словами я встаю, лицо у меня пылает, и я иду зигзагами по ресторану в поисках туалетной комнаты.
Я в ярости. На отца с Венди — за то, что поставили меня в такое положение, но в основном, на себя — за то, что вспылила.
Теперь Венди будет выглядеть доброй и благоразумной, а я окажусь ревнивой и незрелой. Это только распаляет мой гнев, заставляя вспомнить всё, чего я терпеть не могла в своей жизни и в семье, но отказывалась признать. Захожу в кабинку и сажусь на унитаз подумать. Просто досадно от проявлений того, что отец никогда не принимал всерьёз мое писательство.
Никогда не ободрял словом, не говорил, что я талантлива, даже комплиментом не удостоил ни разу, ей Богу. Может, я и смогла бы прожить всю жизнь незаметно, если бы не другие учившиеся в Новой школе.
Наверняка ведь, и Райан, и Капоте, и Лил, даже Рейнбоу в своём становлении были восхваляемы и поощряемы, им рукоплескали. Я не то чтобы хочу на них походить, но мне не помешала бы вера собственного отца в то, что во мне что-то есть.
Промокнув глаза туалетной бумагой, напоминаю себе, что мне нужно вернуться туда и сесть рядом с ними. Мне нужно выработать стратегию, и поскорее, для объяснения своего трагического поведения. Есть только один вариант: придётся прикинуться, будто моей выходки и вовсе не было. Саманта поступила бы именно так. Поднимаю голову и гордо выхожу.
За столом уже появились Мисси и Доррит, как и бутылка "Кьянти", заключённая в в плетеную соломенную корзинку. Вино, пить которое в Нью-Йорке я постеснялась бы. И я с пронзительной болью осознаю, какая всё это посредственность.
Мой отец, средних лет вдовец, небрежно одевающийся и в своём преодолении кризиса среднего возраста увлекшийся своего рода отчаявшейся женщиной моложе себя, которая на фоне простеньких декораций Каслбери, вероятно, кажется интересной, необычной и восхитительной.
И две мои сестры, панк и ботаник. Это как какой-то паршивый ситком. Если они такие обычные, значит ли, что и я такая? Смогу ли я когда-нибудь оторваться от своего прошлого? Жаль, что я не могу взять и переключиться на другой канал.
— Кэрри! — кричит Мисси. — Ты в порядке?
— Я?— наигранно ответила я. — Конечно.— Я встала рядом с Венди. — Мой отец сказал, что ты помогала ему искать его Харлей. Я думаю это так интересно, что ты любишь мотоциклы.
— Мой отец — мотострелок, — отвечает она с явным облегчением от того, что мне удалось взять себя в руки.
Поворачиваюсь к Доррит.
— Ты слышала, Доррит? У Венди отец — мотострелок. Тебе надо быть осторожнее...
— Кэрри. — Отец тут же принял смущённый вид. — Не нужно нам при всех доставать грязное бельё.
—Да, но нам нужно его выстирать.
Моя лёгкая шутка ни до кого не доходит. Поднимаю свой винный бокал и вздыхаю. Я собиралась вернуться в Нью-Йорк в понедельник, но мне ни за что не выдержать здесь столько времени. Завтра же, первым поездом уберусь отсюда.
Глава 24
— Я же люблю тебя, Кэрри. Только из-за того, что я с Венди...
— Знаю, папа. Венди мне нравится. Я уезжаю только потому, что нужно эту пьесу написать. Если сумею довести до конца, её поставят.
— Где? — спрашивает отец. Он теребит руль машины, занятый перестройкой по полосам нашего маленького шоссе. Я уверена, что ему на самом деле всё равно, но всё же, пытаюсь объяснить.
— В космосе. Они так его называют — "космос". На самом деле это что-то вроде чердака в квартире одного парня. Раньше там репетировала группа.
По его взгляду в зеркало заднего вида понимаю, что он уже не слушает.
— Восхищаюсь твоим упорством, — говорит он. — Ты не сдаёшься. Это хорошо.
Теперь уже я не слушаю. "Упорство" — не то слово, которое я надеялась услышать. Можно подумать, я по скале карабкаюсь. Я безнадёжно погружаюсь в сиденье. Ну почему он не может сказать что—то в духе фразы
— Ты очень талантлива, Кэрри, конечно же, ты добьёшься успеха.
Неужели всю оставшуюся жизнь я проведу в попытках получить от него какое-то одобрение, которого он и не намерен высказывать?
— Я хотел заранее рассказать тебе о Венди, — говорит он, сворачивая в проезд, ведущий к вокзалу.
Сейчас у меня возможность рассказать ему о своих трудностях в Нью-Йорке, а он всё уводит тему разговора на Венди.
— Почему же не рассказал? — спрашиваю я без всякой надежды.
— Не был уверен в её чувствах.
— А теперь уверен?
Он останавливается в зоне парковки и глушит мотор. С величайшей серьёзностью говорит, — Она любит меня, Кэрри.
С моих губ слетает циничное "пфa".
— Я серьёзно. Она действительно любит меня.
—Все любят тебя, папа.
— Я знаю что говорю. — Он нервно подёргивает краешком глаза.
— О, папа. — Я глажу его руку, пытаясь понять. Должно быть, последние годы были для него ужасны.
С другой стороны, они были ужасны и для меня. И для Мисси. И для Доррит.
— Я рада за тебя, папа, правда, — говорю я, хотя мысль о том, что у отца серьёзные отношения с другой женщиной, бросает меня в дрожь. Что если он на ней женится?
— Она замечательный человек. Она... — Он колеблется. — Она напоминает мне маму.
Это уже последняя капля в столь мерзкое воскресеньице.
— Нет в ней ничего похожего на маму, — спокойно говорю я, начиная злиться.
— Есть. Похожа на маму в её молодые годы. Ты не можешь помнить, потому что была маленькой.
—Пап, — Я многозначительно замолчала, надеясь, что он наконец-то поймет ошибочность своих рассуждений. — Венди любит мотоциклы.
— Ваша мама тоже очень любила приключения, когда была молодой. Пока у нее не появились вы, девочки
— Еще одна причина, по которой я никогда не выйду замуж, — говорю я, выходя из машины.
— Ох, Кэрри, — он вздыхает. — Я чувствую себя виноватым перед тобой. Я боюсь, что ты никогда не найдешь истинную любовь.
Его слова остановили меня. Я застыла на тротуаре, готовая взорваться, но что-то не давало мне сделать этого. Я думаю о Миранде и о том, как бы она интерпретировала эту ситуацию. Она бы сказала, что мой отец боится, что он никогда не найдет истинную любовь снова, но так как он боится признавать это, он связывает свои страхи со мной. Я вытащила мой чемодан с заднего сиденья.
—Позволь мне помочь тебе,— говорит он.
Я наблюдала за тем, как мой отец тащит мой чемодан через деревянную дверь, ведущую к старому терминалу. Я напомнила себе, что мой отец не плохой. В сравнении с большинством мужчин, он вообще замечательный.
Он отпустил мой чемодан и раскрыл руки.
— Могу я обнять тебя?
—Конечно, пап, — Я крепко обняла его, ощущая легкий аромат лайма. Это наверное новый одеколон, который ему подарила Венди.
Я почувствовала, как во мне нарастает ощущение зияющей пустоты.
— Я хочу лучшего для тебя, Кэрри. Действительно хочу.
— Я знаю, пап, Чувствуя себя столетней старухой, я взяла мой чемодан и направилась к платформе. — Не волнуйся, пап,— сказала я больше для себя, чем для него. —Все будет хорошо.
Когда поезд тронулся, я почувствовала себя немного лучше.
Примерно через два часа, когда мы проехали бедные районы Бронкса, все плохие мысли улетучились. До того как поезд въехал в туннель, на горизонте показался волшебный вид — Измрудный город! Неважно где я путешествую — Париж, Лондон, Рим — я всегда с волнением жду возвращения в Нью-Йорк.
Пока я поднималась на лифте на станции Пенн, я приняла неожиданное решение. Я не хочу ехать домой к Саманте. Вместо этого, я сделаю сюрприз Бернарду. Мне нужно выяснить, что с ним происходит, тогда уже займусь своей жизнью.
Потребовалось две пересадки, чтобы добраться к его дому. C каждой остановкой меня всё больше увлекает перспектива встречи с ним. Когда подъезжаю к станции на "59—я улица", что под магазином "Блумигдейлз", разлившееся по крови тепло, кажется, обварит меня изнутри.
Он должен быть дома.
— Мистера Сингера нет дома, — говорит консьерж, как мне кажется, не без некоторого удовольствия.
Все консьержи в этом доме меня недолюбливают. Я всегда ловлю на себе их косые взгляды, будто у них ко мне претензии.
— Вы знаете, когда он вернётся?
— Я не его секретарь, мисс.
— Ладно.
Я окидываю взглядом гостиную. У мнимого камина стоят два кожаных кресла, но я не хочу там садиться — в поле зрения консьержа. Вываливаюсь через вращающуюся дверь и пристраиваюсь на уютной скамейке по другую сторону улицы. Укладываю ноги на чемодан, будто времени у меня хоть отбавляй.
Я жду.
Я говорю себе, что я буду ждать его только полчаса, и потом я уйду.
Проходят полчаса, сорок пять минут, час. По прошествии почти двух часов начинаю задумываться, не попала ли я в любовную ловушку.
Неужели я превращаюсь в девочку, которая ждет у телефон, в надежде, что он зазвонит, которая просит друга позвонить ей, чтобы проверить, что телефон работает? Кто, в конечном счете, забирает из химчистки мужскую одежду, чистить его ванную, и покупает мебель, которой никогда не будет владеть? Да. И мне все равно. Я могу быть той девушкой, и однажды, когда я выясню все это, я не буду.
Наконец, через два часа и двадцать две минуты появляется Бернард.
—Бернард! — Говорю я, бросаясь к нему с огромным энтузиазмом. Может быть, мой отец был прав: я живучая. Я не так легко сдаюсь..
Бернард смотрит искоса.
— Кэрри?
— Я только что вернулась? — говорю я, как будто бы я не ждала его около трех часов.
— Откуда?
— Касслберри. Где я выросла.
—И вот ты здесь, — он нежно обнимает меня за плечи.
Как будто ужина с Мегги никогда не было. Ни моих отчаянных телефонных звонков. Ни то, что он не перезванивал, хоть и обещал. Но, может быть, потому, что он писатель, он живет в несколько иной реальности, где вещи, которые мне кажутся из ряда вон, для него являются ничем.
— Мой чемодан, — я шепчу, оглядываясь назад.
—Ты въезжаешь? — он смеется.
— Может быть.
—Как раз во время, — он дразнит. — Мою мебель наконец-то привезли.
Я ночевала у Бернарда. Мы спали в огромной двухспальной кровати.И это было очень-очень приятно.
Я сплю как младенец, а когда я просыпаюсь, милый Бернард находится рядом со мной, уткнувшись лицом в подушку. Я ложусь на спину и закрываю глаза, наслаждаясь роскошной тишиной, пока я мысленно пересматриваю события вечера.
Мы начали дурачиться на новом диване. Затем мы перебрались в спальню и дурачились, пока смотрели телевизор. Потом заказали китайской еды. А закончили мы пенистой ароматной ванной.
Бернард был очень нежным и милым, и он даже не пытался взяться за старое. Или по крайней мере, я была уверена не собирался. Миранда говорит, что парень действительно должен затереться там, так что я сомневаюсь, что я могла пропустить его.
Интересно, если Бернард узнает, что я девственница. Что если я как-то себя выдаю
—Привет, бабочка, — говорит он, вытянув руки к потолку. Поворачивается ко мне и тянется с утренним поцелуем.
—Ты принимаешь противозачаточные? — Спрашивает Бернард, делая кофе, в своей новой кофе-машине.
Я зажгла сигарету и дала ему.
— Пока нет.
—Почему нет?
Хороший вопрос.
— Я забыла?
— Тыковка, ты не можешь пренебрегать такими вещами, — отчитывает он мягко.
—Я знаю. Но это только потому, что у моего отца новая девушка, я позабочусь об этом на этой неделе. Я обещаю.
—Если бы ты это сделала, то могла бы чаще ночевать здесь.
Бернард ставит две чашки кофе на гладкий обеденный стол.
— И могла бы получить небольшой саквояж для своих вещей.
—Как моя зубная щетка?— я хихикаю.
—Как все, что ты захочешь, — говорит он.
Чемодан, да? Это слово заставляет ночевку выглядеть спланированной и гламурной, не такой неожиданной и небрежной. Я смеюсь. Саквояж, наверно, очень дорогой.
— Не думаю, что могу позволить себе саквояж.
— О-о, ну тогда. — Он пожимает плечами. — Что-то другое. Чтобы швейцар ничего не заподозрил.
—Они могут что-то заподозрить, если я буду нести пакет, а не саквояж?
—Ты знаешь, что я имею в виду.
Я киваю.
—Я встретила твоего агента. На вечеринке, — сказала я легко, стараясь не испортить настроение.
— Вот как?— Он улыбается, явно не заботясь об инциденте. — Была ли она дракон леди?
—Она практически разорвал меня в клочья своими когтями,— я говорю в шутку. — Она всегда такая?
— В значительной степени, — он гладит по моей голове. — Может быть, мы должны пообедать с ней. Таким образом, вы сможете узнать друг друга.
— Всё что пожелаете, Мистер Сингер, — я мурлыкаю, забираясь к нему на колени. Если он хочет, чтобы я обедала с его агентом, это означает, что наши отношения протекаю не только в нужное русло, но и набирают скорость, как Европейский поезд. Я поцеловала его в губы, воображая, что я Кэтрин Хёпберн персонаж в романтическом черно-белом кино.
Глава 25
По пути я заворачиваю в аптеку. На витрине - три манекена. Не совсем те, что вы могли видеть в Сакс или Бергдорфс, там манекены, сделанные под настоящую женщину, но тут жутко дешёвые, которые выглядят как огромные куклы 50-х годов. Одеты они в медицинскую униформу. И тут меня осеняет - вот она, идеальная униформа для Нью-Йорка. Дешевая, хорошо отстирывается, а выглядит просто отпад!
И она приходит, аккуратно упакованная в целлофан. Я беру три комплекта в разной гамме, и вспоминаю слова Бернарда о чемодане.
Единственное, что я выгадала от поездки к отцу на выходные, так это старый чехол от бинокля, принадлежавший маме. Теперь буду носить его как сумочку. Думаю, другие вещи тоже смело можно переквалифицировать. Проходя мимо модного магазина бытовой техники, я замечаю отличную вместительную сумку.
Вообще-то она для инструментов плотника, парусиновая, с днищем из натуральной кожи. В такую поместятся и туфли, и рукопись, и униформа. И стоит всего шесть долларов. Халява!
Я покупаю торбу, сую в неё сумочку, униформу в ассортименте, хватаю портфель и иду на платформу.
Последние несколько дней были влажными, и когда я захожу в квартиру Саманты, здесь запах заблокирован, как будто каждый аромат был в ловушке. Я глубоко вздохнула, отчасти из-за облегчения, что я вернусь, и отчасти из-за этого особого запаха, который будет всегда напоминать мне о Нью-Йорке и Саманте. Это смесь старых духов и ароматических свечей, сигаретного дыма и еще чего-то, что я не могу до конца определить: своего рода утешительный запах мускуса.
Я надела голубой халат, сделала чашечку чая и села за печатную машинку. Все лето я была напугана встречей с пустой страницей. Но, может быть, потому что съездила домой и осознала, что у меня есть у похуже причины для беспокойства - например, что я не справлюсь с этим и закончу, как Венди - это меня действительно волновало. У меня впереди многие часы, которые уйдут на написание. Надо быть настойчивее, напомнила я себе. Буду работать, пока не допишу до конца. И на звонки отвечать не буду. И скрепляя свой обет, я даже отключила телефон.
Я писала четыре часа не отрываясь, пока голод не заставил меня начать поиски чего-нибудь съестного. Как будто в трансе, я забрела в ближайший магазинчик, напечатанные слова все еще плыли перед моим внутренним взором, безостановочно и нудно крутились в голове, пока я покупала и разогревала банку с супом, которую поставила рядом с машинкой, чтобы можно было есть, не отрываясь от дела. Потом я еще немного постучала по клавишам, пока не поняла, что на сегодня хватит, и решила пройтись по любимой улочке.
Узенькая, мощеная улочка носящая имя Коммерс Стрит, одно из тех редких мест в Вест Виллидж, которое сразу и не отыщещь. Только по заранее известным ориентирам можно выйти на неё: барахолка на Хадсон Стрит. Секс-шоп на Барроу. Где-то рядом с зоомагазином с маленькой входной дверью. А вот и она, прямо через дорогу.
Я медленно прогуливаюсь по тротуару, хочу зафиксировать в памяти каждую мелкую деталь. Небольшие и очаровательные городские дома, вишни, маленький уютный бар для своих, где, как я уже представляю себе, все завсегдатаи друг друга знают. Я еще немного немного прошлась туда и обратно по улочке, останавливаясь перед каждым домом и представляя себе, как это - жить здесь. Разглядывая маленькие окошки на верхнем этаже гаража-пристройки из красного кирпича, я понимаю, что изменилась сама. Раньше я боясь, что моя мечта стать писателем так и останется мечтой. Я совсем не знала, как это нужно сделать, с чего начинать и как двигаться дальше. Но с недавних пор у меня есть ощущение, что я - писатель. Я - писатель. Пишущая и бродящая по закоулкам Виллиджа.
И завтра, если я пропущу уроки, у меня будет такой же день как сегодня, который я смогу посвятить самой себе. И я внезапно переполнилась радостью. Я бегом возвращаюсь до самой квартиры и, когда раскладываю на столе кипу пьес, поверить не могу собственному счастью.
Располагаюсь почитать, делаю карандашом пометки, подчёркивая особо пикантные фрагменты диалогов. Теперь и я так умею. Кому какое дело, что думает мой отец?
Как, впрочем, кого это волнует, кто что думает? Все, что мне нужно, находится в моей голове, и никто не может его отнять.
В восемь часов погружаюсь в редкую разновидность сна, при которой тело в таком изнеможении, что вообще нет уверенности в пробуждении. Когда я, наконец, заставила себя встать с постели, уже десять утра.
Я посчитала, сколько я проспала - 14 часов. Должно быть, я действительно очень устала. Так устала, что даже не понимала, насколько у меня расшатаны нервы. Поначалу у меня слабость после сна, но когда она проходит, чувствую себя потрясающе. Облачаюсь в свои вчерашние брюки и, не удосужившись почистить зубы, иду прямо к пишущей машинке.
Мои силы концентрации превосходны. Я пишу без остановки, не замечая времени, пока я не печатаю слово: "КОНЕЦ". В приподнятом настроении и немного ослабевшая, я проверяю время. Чуть больше четырех. Если я поспешу, то могу отдать фотокопию пьесы в офис Виктора Грина к пяти часам.
Бросаюсь в душ, моё сердце триумфально колотится. Влезаю в чистую пару брюк, хватаю свою рукопись и бегу к двери.
Копировальня на Шестой авеню, сразу за углом школы. Ну, хоть сегодня мне повезло - нет очереди. В моей пьесе сорок страниц, и копировать дорого, но я не могу рисковать её потерей. Через пятнадцать минут я с аккуратно уложенной в плотный конверт копией своей пьесы вприпрыжку бегу к Новой школе.
Виктор у себя в кабинете, неуклюже склонившись над своим столом. Сначала мне показалось, что он спит, и когда он не пошевелился, я подумала, не умер ли он. Стучу в дверь. Ответа нет.
— Виктор? ― спрашиваю я, встревожившись.
Медленно, он поднимает голову, как будто у него цементный блок на его затылке. Глаза у него опухшие, нижние веки вывернуты, демонстративно обнажая окантаванное красным нутро. Усы у него неровные, будто их в отчаянии теребили пальцами. Щеки он подпирает ладонями. Его рот раскрывается.
— Да?
Обычно я спрашиваю, не случилось ли чего. Но я не настолько хорошо знаю Виктора, да и вряд ли мне это нужно знать.
Делаю шаг к нему, держа на виду конверт.
— Я закончила свою пьесу.
— Ты была сегодня на уроке? ― спрашивает он уныло.
― Нет. Я писала. Я хотела закончить пьесу, — я протягиваю конверт ему через стол. ― Я думала, может вы ее прочтете сегодня.
― Конечно, — он смотрит на меня так, как будто едва помнит кто я.
― Ну, спасибо, мистер Грин. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, окидывая его заинтересованным взглядом. ―Значит, завтра я зайду к вам?
—Ммм, ― он отвечает.
Что, черт возьми, с ним случилось? Интересуюсь я, спрыгивая вниз по лестнице.
Я бодро прохожу несколько кварталов, покупаю фирменный хот-дог и прикидываю, что делать дальше. Лил. Я давно её не видела. Разве что мельком. Она такой человек, что с ней я могу поговорить о своей пьесе. Она такая, что точно всё поймёт. И если там Пегги - ну и что? Один раз она меня выставила. Что теперь-то она мне сделает?
Я шагаю по Второй авеню, получая удовольствие от шума, от видов, от людей, суетливо разбегающихся по домам, подобно тараканам. Так и жила бы здесь. Даже стала бы когда-нибудь жительницей Нью-Йорка.
Увидев здание на Сорок седьмой улице, в котором жила раньше, предаюсь всевозможным воспоминаниям - фотографии голой Пегги, её коллекция мишек и те ужасные комнатушки с казёнными кроватями - и удивляюсь, как я умудрилась протянуть там больше трёх дней.
Но тогда я ещё не была научена. Не знала, чего можно ждать и была готова на всё. Я прошла долгий путь. Нагло нажимаю кнопку звонка, мол, я не шучу.
Наконец, отвечают тонким голосом.
― Да? — Это не Лил и не Пегги, и я полагаю, это та, что сменила меня.
― Лил дома? - спрашиваю я.
— А что?
― Я Керри Бродшоу - громко отвечаю я.
Лил наверняка дома, ибо звонок отключается и слышится щёлкание замка.
Чуть выше, дверь в квартиру Пегги раскрывается на ширину, едва достаточную, чтобы оттуда выглянуть, не снимая цепочки. - Лил дома? - спрашиваю я через эту щель.
— А что? - снова спрашивает голос. Будто она кроме "а что" других слов не знает.
― Я ее друг.
―Ох.
―Я могу войти?
―Я думаю да, ― говорит голос нервно.
Дверь со скрипом раскрывается ровно настолько, чтобы мне протиснуться.
По другую сторону стоит простоватая женщина с неухоженными волосами и следами подростковых угрей.
― Нам нельзя принимать посетителей, ― испуганно шепчет она.
― Знаю, ― ободряюще говорю я. ―Я раньше жила здесь.
― Правда? ― Глаза девушки стали размером с яйцо.
Я прохожу мимо неё.
― Нельзя давать Пегги решать, как вам жить. ― Я рывком распахиваю дверь к крохотным спальням. ― Лил?
―Что вы делаете? - засуетилась девушка, преследуя меня по пятам. ― Лил здесь нет.
― Ну так я оставлю ей записку. ― Распахиваю дверь в спальню Лил и в смятении останавливаюсь.
Комната пуста. Казённая кровать разобрана - без белья. Нет и фотографии Сильвии Плат, которую держала Лил на столе вместе с пишущей машинкой, пачкой бумаги и другими принадлежностями.
― Она переехала? ― спрашиваю я, недоумевая. Почему она мне не сказала?
Девушка пятится из комнаты и садится на свою постель, сжав губы.
― Она уехала домой.
―Что? ―Этого не может быть.
Девушка кивает.
― В Субботу. Ее отец приехал и забрал ее.
―Почему?
―Откуда мне знать, ― говорит девушка. ― Пегги была реально взбешена. Лил сказала ей это только сегодня утром.
Мой голос поднимается в тревоге.
―Она вернется?
Девушка пожимает плечами.
― Она оставила адрес или хоть что-то?
― Нет, только сказала, что ей придётся уехать домой, и всё.
― Ну ладно, спасибо, ― говорю я, сознавая, что из неё мне больше не вытянуть.
Покидаю квартиру и и слепо бреду к центру, пытаясь осмыслить отъезд Лил. Мучительно пытаюсь вспомнить всё, что она рассказывала мне о себе и откуда она родом. Её настоящее имя Элизабет Рейнольдс Уотерс - это для начала.
Но из какого конкретно она города? Знаю только, что она из Северной Каролины. И они с Капоте были до этого уже знакомы, ведь Лил однажды сказала, - южане все друг друга знают. Если Лил уехала в воскресенье, то уже наверняка добралась до дому, даже если поехала на машине.
Сощуриваю глаза в решимости её найти.
Глава 26
Точно не зная, куда иду, понимаю, что я уже на улице Капоте. Совсем близко вижу его дом. Я узнаю здание. Его квартира находится на втором этаже, и желтые старые шторы видно через окно.
Я колеблюсь. Если я позвоню, и он дома, несомненно, он подумает, что я вернулась получить ещё. Ещё может вообразить, что его поцелуй был столь восхитителен, что я от него без ума. А может, его будет раздражать мысль, что я пришла отругать его за недостойное поведение.
Что за чёртовщина? Нельзя же всю жизнь мучить себя тем, что же думает глупый Капоте. Уверенно жму на кнопку его звонка. Через пару секунд распахивается его окно и Капоте высовывает голову.
― Кто там?
―Это я. ― Я машу рукой.
― А, Кэрри. ― Похоже, он не особенно рад меня видеть. ― Что тебе нужно?
Развожу руками, выражая неудовольствие.
―Можно мне зайти?
― У меня есть только минута.
―У меня тоже. ― Боже. Ну и придурок.
Он на мгновение исчезает, снова появляется, крутя в руке ключами.
― Звонок не работает, ― говорит он, бросая связку мне вниз.
Звонок, вероятно, поизносился под пальчиками его знакомых дам, думаю я, карабкаясь вверх. Он поджидает у входа в белой рубашке с оборками и в чёрных брюках от смокинга, неловко возясь с лоснящейся бабочкой.
―И куда же ты собрался? ― спрашиваю я, ухмыльнувшись его наряду.
― А ты как думаешь, куда? ― он отходит, чтобы пропустить меня.
Если он и помнит о нашем поцелуе, то явно виду об этом не подает.
― Не думала застать тебя во фраке. Никак не думала, чтобы он будет тебе к лицу.
― Это почему же? ― спрашивает он, немного обиженный.
― Правый конец подсунут под левый, ― говорю я, указывая на галстук-бабочку. ― Почему было не обойтись пристяжной?
Как и ожидалось, мой вопрос его смущает.
― Так не годится. Джентльмен ни за что не наденет бабочку на кнопке.
― Верно. ― Я надменно шарю пальцем в стопке книг на его журнальном столике и пристраиваюсь на мягкой кушетке. ―Куда собираешься?
― На одно мероприятие. ― Он недовольно хмурится, глядя на мои действия.
― По какому случаю? ― Я от нечего делать беру книжку и листаю её.
-―В поддержку Эфиопии. Это очень важно.
― Как благородно.
―У них совсем нет еды, Кэрри. Они голодают.
― И ты идёшь на шикарный обед. Во имя голодающих. Почему бы тебе вместо этого не послать им продовольствия?
Я попала в точку. Капоте тянет за кончики своей бабочки почти до самоудушения.
―и Зачем ты пришла?
Я прислоняюсь спиной к занавескам.
― Как называется город, из которого родом Лил?
― А что?
Я закатываю глаза и вздыхаю.
― Мне нужно знать. Мне нужно с ней связаться. Она уехала из Нью-Йорка - если ещё ты не знаешь.
― Да вообще-то, я знаю. И ты бы это знала, если бы пошла сегодня на занятия.
Я привстаю, готовая слушать.
―Что же случилось?
― Виктор объявил, что она уехала. Чтобы сменить род занятий.
―-Разве ты не находишь это странным?
―Почему?
― Потому, что единственное увлечение Лил - это писательство. Она никогда не сдавалась в классе.
― Возможно у неё семейные проблемы.
― Тебе даже не любопытно?
― Слушай, Кэрри, ― отрезал он. ― Сейчас для меня главное - не опоздать. Мне нужно заехать за Рейнбоу...
― Мне всего-то и нужно - узнать, в каком городе живёт Лил, ― говорю я уже настойчиво.
― Точно не знаю. То ли в Монтгомери, то ли в Мейконе.
― Мне казалось, вы знакомы, ― говорю я обвинительным тоном, хотя подозреваю, что моя надменность на самом деле связана с Рейнбоу. Думаю, что он с ней всё-таки встречается. Знаю, что не моё это дело, но тем не менее.
― Я собираюсь уходить.
― Приятных впечатлений от мероприятия, ― добавляю я, улыбаясь на прощание.
Я вдруг возненавидела Нью-Йорк. Нет, зачеркну это. Ненавижу в нём только некоторых. В списках нашлись трое с фамилией Уотерс в округе Монтгомери и двое - в Мейконе. Начинаю с Мейкона и с первой же попытки попадаю на тётку Лил. Она сама вежливость, и она даёт мне номер телефона Лил.
Лил озадачена, что слышит мой голос, хотя нет, подозреваю, ей это ещё и приятно, хотя видимое отсутствие энтузиазма с её стороны может быть вызвано смущением от того, что ей пришлось покинуть Нью-Йорк.
― Проходила вблизи твоей квартиры, ― говорю я голосом, в котором сквозит озабоченность. ― Девушка, которая там живет сказала, что ты насовсем вернулась домой.
― Мне пришлось удалиться.
― Почему? Из-за Пэгги? Ты могла бы переехать со мной? ― нет ответа.
―Ты не заболела? ―я спрашиваю с беспокойством.
Она вздыхает.
― Не в традиционном смысле, нет.
―В смысле?
―Я не хочу говорить об этом, ―она шепчет.
―Но, Лил, ―я настаиваю. ― Что на счет писательства? Ты не можешь просто оставить Нью-Йорк.
Последовала пауза. Потом она твёрдно говорит.
― Нью-Йорк не для меня. ― Слышу приглушённые всхлипывания, будто она прикрывает рукой микрофон. ― Мне нужно идти, Керри.
И тут мне становится всё ясно как дважды два. Не знаю, почему я не поняла этого раньше. Это было так очевидно. Просто я не представляла себе, что к нему может кого-то тянуть.
Мне не хорошо.
― Это Виктор?
― Нет! ― она кричит.
― Это Виктор? Почему ты мне не сказала?
― Что произошло? Ты с ним встречалась?
― Он разбил мне сердце.
Я потрясена. Всё ещё поверить не могу, что у Лил был роман с Виктором Грином, у которого столь нелепые усы. Как вообще можно целоваться с типом, у которого этому препятствует столь густая растительность? И вдобавок ко всему, чтобы он ещё и сердце тебе разбил.
― О Лил, это ужасно. Нельзя тебе из-за него бросить учёбу. У многих женщин случается роман с преподавателем. Хорошего в этом всегда мало. Но иногда лучше сделать вид, будто этого никогда и не было, ― спешно добавляю я, на мгновение, вспомнив о Капоте и о том, как мы ведём себя, будто и не целовались.
― Это ещё не все, Керри, ― зловеще говорит она.
― Ну разумеется. То есть, ты, конечно же, думала, что влюблена в него. Но Лил, он и впрямь того не стоит. Просто странный неудачник, который случайно отхватил литературную премию, ― приплетаю я. ― А через полгода, когда в "Нью-Йоркере" напечатают много твоих стихов и сама получишь призы, ты и вспоминать о нём не будешь.
―К сожалению, я буду.
― Почему? ― я спросила молча.
―Я забеременела, ― она говорит.
Это заставляет меня замолчать.
―Ты там? ― она спрашивает.
― От Виктора? ―мой голос дрожит.
― От кого же еще? ― она шипит.
―Ох, Лил. ― Я млею от сочувствия. ― Мне так жаль. Так жаль.
― Я избавилась от него, ― говорит она резко.
― Ох, ― я колеблюсь. ― Возможно это к лучшему.
― Я никогда не узнаю, так ведь?
― Такие вещи случаются, ― говорю я, пытаясь успокоить её.
― Он заставил меня избавиться от него. ― Я плотно сжимаю веки, чувствуя её муки. ― Он даже не спросил, хочу ли я этого. Это не обсуждалось. Он так посчитал. Он посчитал... ― она срывается, не в силах продолжать.
― Лил, ― я шепчу.
―Я знаю, что ты думаешь. Мне только девятнадцать. Я не должна иметь ребенка. И я бы, наверное . . . о нем позаботилась. Но у меня не было выбора.
― Он заставил тебя сделать аборт?
― Почти. Он назначил встречу в клинике. Он привел меня туда. Заплатил. А затем сел в комнате ожидания и ждал, пока я сделаю это.
― Боже мой, Лил. Почему ты не сбежала от туда?
― У меня не хватило мужества. Я знала, что это правильно, но...
―Было больно? ― я спросила.
― Нет, ― она ответила просто. ― Это была самая странная вещь, что я делала. Больно не было, и после я чувствовала себя хорошо. Как будто я стала прежней. Я снова вернулась к жизни. Но потом я задумалась. И я поняла, как это было ужасно. Не сам аборт, но тот как он себя повел. Как будто это было заключение. Я поняла, что он не любил меня. Как мужчина может любить тебя, если он не хочет думать о вашем совместном ребенке?
― Я не знаю, Лил.
― Это черное и белое, Кэрри, ― говорит она, ее голос повышается. ― Ты не можешь больше притворяться. И даже если бы я смогла, это всегда было бы между нами. Зная, что я была беременна от него, и он не захотел ребенка.
Я содрогнулась.
― Но может быть, через некоторое время, ты могли бы вернуться? ― я спросила осторожно.
―Ох, Кэрри, ― она вздохнула. ― Ты разве не поняла? Я никогда не вернусь. Я даже не хочу знать таких людей, как Виктор Грин. Я жалею, что вообще когда-то приехала в Нью-Йорк, ― с болезненным криком, она вешает трубку.
Я сижу там, изгибая телефонный шнур в отчаяние. Почему Лил? Она не тот тип человека, с которым я представляю, такое может случится, но, с другой стороны, какой тогда тип? Существует ужасный конец в ее действиях, который пугает.
Я взяла свою голову в руки. Возможно Лил права на счет Нью-Йорка. Она приехала сюда, чтобы побеждать,но город победил ее. Я в ужасе. Если это случилось с Лил, это может произойти с кем угодно. Включая меня.
Глава 27
Я сижу и стучу ногами от раздражения.
Райан читает классу свою короткую историю. Она хороша. Она действительно хороша. Это история об одной из его сумасшедших ночей, которые он провел в клубе, где выбритая налысо девушка пыталась заняться с ним сексом. История настолько хороша, что я сама хотела бы написать что-то подобное. Но, к сожалению, я не могу удержать на этом всё своё внимание. Я всё еще нахожусь под впечатлением от моего разговора с Лил и предательства Виктора Грина.
Хотя, возможно, "предательство" не совсем верное слово. Отвратительный? Вопиющий? Гнусный?
Иногда невозможно подобрать нужные слова, чтобы описать мужское предательство в отношениях.
Что с ними не так? Почему они не могут быть чуть больше похожи на женщин?
Когда-нибудь напишу книгу под названием "Мир без мужчин". Там не будет Викторов Гринов. И Капоте Дунканов тоже.
Я пыталась сконцентрироваться на Райане, но отсутствие Лил наполняло комнату. Я продолжала оглядываться, думая, что она появится, но там была только пустая парта. Виктор обосновался в конце класса, так что я не могу рассматривать его, не оборачиваясь назад. Тем не менее, перед занятиями я провела свою собственную небольшую разведку.
Я пришла в школу на 20 минут раньше и направилась сразу в кабинет Виктора. Он стоял около окна, поливал одно из своих тупых растений, которые приводили меня в ярость , идея заключалась в том , что растения каким-то образом будут производить дополнительный кислород в этом городе.
— Что? — сказал он, оборачиваясь.
Все слова, что я хотела сказать ему, застряли в горле. Я уставилась на него, а потом неловко улыбнулась.
Виктор был уже без усов. Растительность подверглась тщательному искоренению, подобно — и я не могла об этом не думать — его нерождённом ребёнке.
Я не спешила, хотелось увидеть, что он будет теребить руками, когда усов уже нет.
И в самом деле, они направились к верхней губе, лихорадочно ощупывая кожу — вот так и человек, потерявший конечность, не осознаёт, что её нет, пока не попытается ей пошевелить.
— Эээээ, — промычал он.
— Я хотела узнать, прочитали ли вы мою пьесу, — спросила я, приходя в себя.
— Ммм? — Осознав, что усов у него уже нет, он безвольно опустил руки по бокам.
— Я закончила ее, — сказала я, наслаждаясь его неудобством. — Я сдала ее вчера, помните?
— Я еще не добрался до нее
— И когда вы собираетесь добраться до нее? — потребовала я. — Есть человек, который заинтересован в прочтении.
— На выходных, возможно, — он слегка кивнул головой в подтверждение.
— Спасибо, — я уносилась по коридору, почему-то уверенная в том, что он знает, что я от него не отстану. Что он знает, что я знаю, что он натворил.
Смех Капоте вернул меня обратно в реальность. Как будто проводят ногтем по доске, и всегда без причины. На самом деле мне нравился его смех. Это один из тех смешков, которые заставляют сказать тебя что-то забавное, чтобы услышать его еще раз.
Рассказ Райана, видимо, очень забавный. Счастливчик. Райан — один из тех парней, чей талант затмевает все его недостатки.
Виктор легким шагом переместился в другой конец класса. Я смотрю на голые участки кожи вокруг его губ и меня передергивает.
Цветы. Мне нужны цветы для Саманты. И туалетная бумага. И может быть плакат. "Добро пожаловать домой". Я бреду по цветочному кварталу на 7 Авеню, обходя лужи, в которых плавают лепестки. Помню, я как-то читала про общество дам на Верхнем Ист-Сайде, которые каждое утро посылают своих ассистенток за свежими цветами. У меня возникает мимолётное желание оказаться на месте человека, озабоченного тонкостями букета свежих цветов, но это стремление начинает мне казаться всепоглощающим. Будет ли Саманта посылать кого-нибудь за цветами, когда выйдет за Чарли? Он похож на тот тип мужчин, которые этого ожидают. И внезапно вся эта идея с цветами показалась мне настолько удручающе глупой, что я решила прекратить свои поиски.
Но Саманта оценит их. Она возвращается завтра, и они поднимут ей настроение. Кто же не любит цветы? Но какие? Розы? Не думаю. Я заглянула в самый маленький магазинчик, где попыталась купить лилии. 5 долларов. — Сколько вы хотите заплатить? — спросила меня продавщица.
— Два доллара? Может три?
― За такие деньги вы можете взять дыхание ребенка. Загляните в продуктовый магазин, что вниз по улице.
В магазине я наткнулась на отвратительную кучу разноцветных цветов неестественных оттенков розового, фиолетового и зеленого цветов.
Вернувшись, домой, я поставила цветы в стеклянную вазу и оставила их напротив кровати Саманты. Цветы могли сделать Саманту счастливой, но я не могу избавиться от своего собственного чувства страха. Я продолжаю думать о Лил и о том, как Виктор Грин разрушил ее жизнь.
С ощущением недоделанного дела, я придирчиво разглядываю постель. Хотя в последнее время в ней мало что происходило, не считая употребления крекеров с сыром, мне надо бы выстирать простыни.
В автопрачечных, правда, мерзко. Между стирающими и гладящими случаются всяческие преступления. Ограбления, кражи одежды и драки за то, чтобы занять машину. Тем не менее, я с осознанием долга разбираю постель, засовываю грязные простыни в наволочку и перекидываю её через плечо.
В автопрачечных плохое освещение, зато нет толпы. Покупаю в автомате упаковку порошка и надорвав, открываю её — от едких частичек начинаю чихать. Запихиваю в машину простыни и сажусь на неё сверху, обозначив, что "занято".
Что в автопрачечных, такого угнетающего?
Является ли это просто буквальная демонстрация вашего грязного белья незнакомцам, как вы его быстро пихаете в стиральную машину надеясь, что никто не заметит ваши рваные трусы и постельное белье из полиэстера? Или это знак поражения? Как будто вам ни разу не удалось сделать это в здании с собственным подвальным помещением для стирки.
В конце концом, может быть, Венди была права на счет Нью-Йорка. Независимо от того, что вы думаете, может быть, когда вы вынуждены остановиться и посмотреть на то, где вы на самом деле находитесь, это очень уныло
Иногда невозможно избежать правды.
Два часа спустя, когда я тащу чистое бельё вверх по лестнице в квартиру, я вижу Миранду на лестничной площадке, плачущую в Нью-Йо́рк по́ст.
О нет. Опять! Что случилось за последние два дня? Я опустила свою сумку.
— Марти?
Она кивнула и опустила газету от стыда. На полу рядом с ней из бумажного пакета выглядывает бутылка водки.
— Я не смогла ничего поделать. Я должна была,— сказала она, объясняя алкоголь.
— Ты не должна передо мной извиняться, — сказала я, открывая дверь. — Ублюдок.
— Я не знала куда мне еще пойти,— она поднялась и сделала решительный шаг до того как ее лицо скорчилось от боли. — О, Господи, как больно! Кэрри, почему это так больно?
* * *
— Я не понимаю. Я думала, что все было здорово, — говорю я, закуривая сигарету, так я собираюсь, чтобы привести себя в порядок, анализируя ситуацию их отношений.
— Я думала, нам было весело вместе, — Миранда опять стала захлебываться слезами.— Мне никогда не было так весело с другими парнями. И вот, когда мы проснулись этим утром, он стал вести себя как-то странно. У него была такая жуткая улыбка, пока он брился. Я ничего не сказала, потому что не хочу быть одной из тех девушек, которые всегда спрашивают: " Что случилось?". Я пыталась сделать все правильнохоть один раз.
— Уверена, так и было.
Снаружи послышался раскат грома. Она вытерла свое лицо.
— Даже при том, что он не был в моем вкусе, я думала, что делаю успехи. Я сказала себе, что сломала этот стереотип.
— По крайней мере, ты пыталась,— сказала я успокаивающе. — Тем более, если тебе не нравятся парни. Когда я встретила тебя, ты не хотела иметь ничего общего с ними, помнишь? И это было здорово. Потому что когда ты действительно задумываешься об этом, то понимаешь, что парни — большая трата времени.
— Возможно ты права, — всхлипывает Миранда, но в следующую секунду она снова начинает плакать. — Раньше я была сильной. Но потом я слишком погрузилась в... — она старается подобрать слова. — Я предала... собственные убеждения. Я считала себя более твердой, чем это оказалось на практике. Я думала, что могу просчитать все на несколько ходов вперед.
Вспышка молнии заставила нас подпрыгнуть.
— О, милая,— вздохнула я.— Когда парень хочет затащить тебя в постель, он ведет себя наилучшим образом. С другой стороны, он хотел постоянно быть с тобой. Таким образом, он, должно быть, действительно был без ума от тебя.
— Возможно, он использовал меня ради моей квартиры, потому что она больше его. И у меня нет соседей. У него был один сосед, Тайлер. Он рассказывал, что он вечно пердел и называл всех "педиками".
— Но это как-то нелогично. Если он использовал тебя только ради квартиры, тогда почему порвал с тобой?
— Откуда я могу знать?— она подтянула колени к груди.— Прошлой ночью, когда мы занимались сексом, я должна была догадаться что что-то не так. Потому что секс был...странным. Хорошим, но странным. Он гладил мои волосы и смотрел мне в глаза с этим печальным выражением. А потом сказал: "Я хочу, чтобы ты знала, что я забочусь о тебе, Миранда Хоббс. Это так".
— Он использовал полное имя типа "Миранда Хоббс"?
— Я думала, это романтично,— причитала она.— Но этим утром, когда он закончил принимать душ, он вышел держа бритву и крем для бритья и спросил, есть ли у меня сумка для шопинга.
— Что?
— Для его вещей.
— Ой.
Она изумленно кивнула.
— Я спросила, почему он этого хочет. Он ответил, что у нас ничего не получается и мы только тратим время друг друга.
У меня отвисла челюсть.
— Как это?
— Он говорил так официально. Типа он в суде или типа того, а я приговорена к тюремному заключению. Я не знала, что делать и дала ему эту чертову сумку. Она была от Saks. Из таких больших красных дорогих.
Я села опять на корточки.
— О, милая. Ты всегда можешь получить другую сумку для шопинга.
— Но я не могу получить другого Марти,— причитала она.— Это я, Кэрри. Что не так со мной. Я отталкиваю парней.
— Послушай. Деле не в тебе. Это с ним, что-то не так. Возможно, он боялся, что ты его бросишь и порвал с тобой первым.
Она подняла голову.
— Кэрри, я бежала за ним по улице и кричала. Когда он увидел, что я приближаюсь, то начал убегать. В метро. Ты можешь в это поверить?
— Да, — сказала я. Учитывая то, что случилось с Лил, я могла бы сейчас поверить в что угодно.
Она высморкалась в клочок туалетной бумаги.
— Возможно, ты права. Возможно, он думал, что я слишком хороша для него, — и до того, как я уже начала надеяться, упрямое, замкнутое выражение вернулось на ее лицо.— Если бы я могла его увидеть. Объяснить. Возможно, мы могли снова быть вместе.
― Нет! — завопила я. — Он уже ушел. Если ты его вернешь, он сделает опять тоже самое. Это его стиль.
Она опустила туалетную бумагу и подозрительно посмотрела на меня.
— Откуда ты можешь знать?
— Верь мне.
— Может быть, я могу изменить его,— она потянулась к телефону, но я выдернула шнур, прежде чем она смогла взять его.
— Миранда,— я сжала телефон в своей руке.— Если ты позвонишь Марти, я перестану тебя уважать.
Она посмотрела на меня свирепым взглядом.
— Если ты не дашь мне этот телефон, мне будет очень тяжело, учитывая, что ты мой друг.
— Это отвратительно,— сказала я, неохотно передавая ей телефон.— Ставишь парня превыше своих друзей.
— Я не ставлю Марти превыше тебя. Я стараюсь понять, что случилось.
— Ты знаешь что случилось.
— Он должен мне надлежащие объяснения.
Я сдаюсь. Она поднимает трубку? и хмуриться, нажимает на телефонный рычаг несколько раз и смотрит на меня осуждающе.
— Ты сделала это нарочно. Твой телефон не работает.
— В самом деле?— спрашиваю удивленно. Беру у нее телефон и пробую сама. Ничего. Ни гудка. — Я уверена, что утром пользовалась им.
— Может ты не оплатила счет?
— Может Саманта не заплатила по счетам. Она поехала в Лос-Анджелес.
— Шшш, — Миранда прикладывает палец к губам и шарит глазами по комнате, — Ты что-то слышала?
— Ничего?
― Это верно. Ничего. — Она вскакивает и начинает листать переключатели. ― Кондиционер выключен. И лампы не работают.
Мы подбежали к окну. Движение на Седьмой авеню остановилось. Сразу несколько сирен сигналили. Люди выходили из машин, размахивали руками, указывая на светофоры.
Мои глаза проследили за направлением их жестов. Огни раскачивались в темноте Седьмого Авеню
Я посмотрела на пригород. Дым клубился где-то возле реки
― Что происходит? — Я кричала.
Миранда скрестила руки на груди и одарила меня торжествующей улыбкой.
— Это затемнение, ― заявила она.
Глава 28
— Хорошо. Я все правильно поняла? — Сказала я. — Функциональные ткани матки мигрируют в другие части организма, и когда приходит время, они кровоточат?
— И иногда ты не можешь забеременеть. Или плод будет развиваться вне матки,— Миранда говорила это с гордостью, демонстрируя свои знания.
— Типа в желудке?— Спросила я в ужасе.
Она кивнула.
— Или в заднице. У моей тети была подруга, которая не могла ходить по большому. Оказалось что ребенок рос в нижней части её кишечника.
— О, нет! — восклицаю я, прикуривая еще одну сигарету. И задумчиво затягиваюсь её дымом. Разговор потек не в том русле, но мне нравится его непристойность. Я навсегда отмечу этот день как нечто исключительное — это тот самый день, когда нарушены все правила.
Целый город остался без света. Метро не работало, и на улицах творился беспорядок. Наша лестница погрузилась в темноту. И там, снаружи ураган. Что означало, что Саманта, Миранда и я застряли. По крайней мере, на несколько часов.
Саманта неожиданно приехала минутой позже после отключения света.
На лестнице было шумно, люди обменивались информацией. Кто-то сказал, что в старое здание телефонии ударила молния, а другой жилец рассказывал, что ураганом снесло все телефонные линии и повалило кондиционеры, поэтому и отключилось электричество. В любом случае, мы остались без света и телефонной связи.
Огромные тучи заслонили городской небосклон, окрасив его в зловещий серовато— зеленый оттенок. Бушевал ветер и в небе сверкали молнии.
— Это как Армагеддон,— заявила Миранда. — Кто-то пытается сказать нам что-то.
— Кто?— спросила Саманта с привычным ей сарказмом.
Миранда пожала плечами.
— Вселенная?
— Моя матка моя вселенная,— сказала Саманта, и с этого начался весь разговор
Оказывается, что у Саманты был эндометриоз, поэтому ей всегда было так больно в эти дни. Но прямо во время поездки в Лос-Анджелес эти боли стали непереносимы, и она вдруг потеряла сознание прямо во время фотосессии. Когда ассистент фотографа обнаружил ее лежащей на полу уборной, им пришлось вызвать скорую. Ей сделали операцию, и затем отправили обратно в Нью-Йорк, для отдыха.
— У меня останутся шрамы на всю жизнь, ― стонет сейчас Саманта.
Она приспускает джинсы, демонстрируя большие эластичные бинты, стягивающие с двух сторон ее нереально плоский живот, и счищает с кожи клей. Внизу виден большой красный рубец с четырьмя швами.
— Посмотрите, — приказывает она.
— Это ужасно, — соглашается Миранда, и ее глаза блестят в странном восхищении.
Я боялась, что Миранда с Самантой возненавидят друг друга, но, как ни странно, Миранда признала ее вожаком стаи.
Она не просто впечатлена мировоззрением Саманты, но и делает все возможное, чтобы понравиться Саманте. Что означает, соглашается с каждым ее словом. Что заставляет меня вставать на позицию несогласия.
— Я не волнуюсь из-за шрамов. Я думаю, они прибавляют характера. — Я никогда не могла понять, почему женщины так переживают из-за таких крошечных несовершенств.
— Кэрри!— произносит Миранда, неодобрительно тряся головой, горячо сопереживая беде Саманты.
— Чарли о них никогда не узнает, — говорит Саманта, откидываясь на подушки.
— Почему шрамы должны волновать его? — спрашиваю я.
— Потому что я не хочу, что бы он знал, что я несовершенна, Воробушек. И если он позвонит, ты должна сделать вид, будто я все еще в Лос-Анджелесе.
— Хорошо. — Это выглядит странным для, меня, но, опять же, вся сложившаяся ситуация с этим ураганом очень странная. Возможно, это прямо шекспировское произведение. Как в его комедии Как вам это понравится,где каждый герой принимает чью-то сторону.
— Воробушек? — шутливо переспрашивает Миранда.
Я одариваю ее тяжелым взглядом, а Саманта заводит речь о моей сексуальной жизни с Бернардом. — Ты должна признать, что это странно, — говорит она, опирая ноги на подушки.
— Должно быть, он гей, — добавляет Миранда, сидя на полу.
— Он не гей. Он был женат.— Я встаю и начинаю расхаживать в мерцающем свете свечей.
— Еще одной причиной больше, чтобы хотеть секса, — Саманта смеется.
— Не гей встречается с девушкой месяц, и ни разу не пытается с не заняться сексом, — не верит Миранда.
— У нас был секс. Просто без полового акта.
— Милая, это не секс. Это то, чем занимаются шестиклассники , — подает реплику Саманта.
— Ты видела у него? — хихикает Миранда.
— На самом деле, да, — указываю я на нее сигаретой.
— А он случайно не из тех, что не стоят? — спрашивает Миранда, И Саманта издает сдавленный смешок.
— Нет, не из тех! Ты меня обижаешь! — говорю я в притворном возмущении.
— Свечи. И сексуальное белье. Вот, что тебе нужно, — констатирует Саманта.
— Никогда не понимала, зачем нужно это сексуальное белье. Я имею виду, в чем суть? Мужчины только и норовят поскорее снять его, — объясняю я.
Саманта подмигивает Миранде.
— Это женская хитрость. Ты просто неправильно раздеваешься.
— Ты считаешь, нужно бегать по всей квартире парня в нижнем белье? — отвечаю я.
— Надеваешь меховое пальто. А под ним — сексуальное белье.
— Я не могу носить мех, — заявляет Миранда.
— Тогда надень тренчкот 3. Если хотите, я расскажу вам о сексе все.
— Да, будь добра, — прошу я.
— Особенно, учитывая, что Кэрри до сих пор девственница! — вопит Миранда.
— Дорогая, я знала об этом. Я поняла это сразу, как только увидела ее.
— Это так заметно? — уточняю я.
— Вот чего я не могу понять, так это почему ты до сих пор хранишь девственность, — говорит Саманта, — Я распрощалась со своей в 14 лет.
— Как?— Миранда икает.
— Как обычно. На ферме Буна в Строуберри Хилл, в кузове фургона.
— А я сделала это на родительском ложе. Пока они были на конференции.
— Это ненормально, — говорю я, наливая себе еще напитка.
— Я знаю. Я очень ненормальная девка, — говорит Миранда.
Когда же закончится эта буря?
1:45 ночи.
— Дети! Они повсюду. Почему, скажите, все в мире вращается вокруг детей? — кричит Саманта.
— Каждый раз, когда я вижу ребенка, меня начинает тошнить, — говорит Миранда.
— А меня однажды правда стошнило, — горячо киваю я, — Я увидела грязный слюнявчик, и это произошло.
— Почему им просто не завести кошек и мусорную корзину? — вопрошает Саманта.
2:15.
— Я никогда не звоню парню. Ни за что и никогда, — говорит Саманта.
— А что, если это не поможет?— спрашиваю я.
— Должно помочь.
— Здесь дело в самоуважении,— голос Миранды.
— Ты правда должна рассказать Чарли. Про эту процедуру, — поколебавшись, говорю я.
— С чего это я должна? — отбивает Саманта.
— Потому что все люди так поступают.
— Я приехала в Нью-Йорк, не для того, чтобы быть как все.
— Ты приехала, чтобы быть фальшивой?— иронизирую я.
— Я приехала, чтобы стать новой, — говорит она.
— А я приехала, чтобы быть собой, — вставляет Миранда. — Дома я этого не могла.
— Я тоже. — Комната вокруг меня начинает кружиться.
— Моя мама умерла, — шепчу я, перед тем как потерять сознание.
Когда я прихожу в себя, на улице уже светло. Я лежу на полу под кофейным столиком. Миранда спит, свернувшись калачиком на диване и храпит во сне. Это немедленно заставляет меня подумать, что, наверное, это и есть та самая загадочная причина, по которой ее бросил Марти. Я пытаюсь присесть, но моя голова словно чугунная.
— Ой, — восклицаю я, кладя ее обратно.
Наконец-то я по-пластунски доползаю до ванной, где нахожу две таблетки аспирина, и выпиваю их вместе с остатками воды из бутылки. Я, спотыкаясь, бреду в спальню Саманты и сажусь там на пол.
— Кэрри? — спрашивает она, разбуженная моим шумом.
— А?
— Что произошло прошлой ночью?
— Отключка.
— Чёрт.
— И эндометриоз.
— Дважды — чёрт.
— И Чарли.
— Я ведь не звонила ему прошлой ночью, не так ли?
— Не могла. Телефоны не работают.
— Свет всё ещё не работает?
— Ммм.
Пауза.
— Твоя мама действительно умерла?
— Ага.
— Мне жаль.
— Мне тоже.
Я слышу, как она возится в этих своих черных шелковых простынях. Она поглаживает кровать и сообщает:
— Здесь много места.
Я забрасываю себя на матрас и тут же проваливаюсь в глубокий сон.
Глава 29
— Эй, я нашла кое-какую еду,— объявляет Миранда. Она приносит упаковку крекеров Ритц на кровать, и мы берем их.
— Я думаю, нам стоит перебраться к Чарли, — я пытаюсь стряхнуть крошки с простыни. — У него огромная квартира. — Мы застряли здесь надолго. Я не знаю, сколько еще так выдержу.
— Нет, — категорично отвечает Саманта, — Лучше я буду голодать, чем он увидит меня такой. У меня грязная голова.
— У всех волосы грязные. Даже у Чарли, — настаиваю я.
— Слушайте. То, о чем мы говорили прошлой ночью…вы только, никому не рассказывайте, хорошо? — просит Миранда.
— Я все еще не в силах поверить, что у Марти только одно яйцо! — я беру еще крекер, — Наверное, это был знак.
— Я думаю, что это плюс, — говорит Саманта, — Это заставляет его больше стараться в постели.—
Я шарю в упаковке из-под крекеров, но она пуста.
— Нам нужна провизия.
— Я никуда не пойду, — царственно зевает Саманта. — Нет света — нет работы. И нет Гарри Миллса, который пытается заглянуть мне под юбку.
Я вздыхаю и надеваю последнюю чистую медицинскую пижаму.
— Теперь ты хочешь стать доктором? — вопрошает Саманта.
— Где твой стетоскоп?— подначивает Миранда.
— Она шикарна, — настаиваю я.
— С каких пор?
— С этих.— Аррр. Видимо, ни мой сексуальный опыт, ни манера одеваться никого здесь не впечатляют. Миранда склоняется к Саманте, и с энтузиазмом требует подробностей:
— Хорошо, а каким был твой самый ужасныйсекс в жизни?
Я всплескиваю руками. Когда я выскальзываю из квартиры, то слышно как эти двое заливаются смехом над чем-то, что они окрестили “Проблемой карандаша”.
Я бесцельно шагаю по Уэст Вилледжу, и когда я натыкаюсь на открытую дверь таверны “Белая Лошадь”, то вхожу внутрь.
В тусклом свете виднеются несколько человек, сидящих у барной стойки. Моя первая реакция - облегчение, что хоть что-то сегодня открыто. Вторая - я в шоке, когда понимаю кого именно я вижу: Капоте и Райана.
Я моргаю. Этого не может быть. Но оно есть. Капоте запрокидывает голову и громко смеется. Райан висит на его барном стуле. Очевидно, что они оба в стельку пьяны. Какого черта они здесь делают? Квартира Капоте всего в нескольких кварталах отсюда, и, вполне вероятно, что Райан застрял у него дома, когда разбушевалась стихия. Но удивленная их появлением здесь, особенно памятуя об обширной коллекции алкоголя у Капоте. Судя по их внешнему виду, по-моему, она закончилась.
Я неодобрительно мотаю головой, понимая неизбежность встречи. Но глубоко в душе, я ужасно рада их видеть.
— Не занято? — спрашиваю, присаживаясь рядом с Райаном.
— Ух? — его глаза расширились, и он удивленно уставился на меня.
И он падает на меня, заключая в медвежьи объятия:
— Кэрри Брэдшоу!— он смотрит на Капоте:
— Помяни черта... Как раз говорили о тебе.
— Правда?
— А разве нет?— смущается Райан.
— Вообще-то это было часов двенадцать назад, — отвечает Капоте. Он пьян, но далеко не так как распластанный Райан.
Наверное, потому что он считает, будто не “по-джентельменски” появляться пьяным на публике. — Мы оттуда переехали.
— Хемингуэй? — спрашивает Райан.
— Достоевский, — отвечает Капоте.
— Никак не могу запомнить этих чертовых русских писателей, а ты? — спрашивает Райан у меня.
— Только тогда, когда я трезвая, — язвительно заметила я.
— Ты трезвая? О нет,— Райан спотыкается назад, почти садясь на колено Капоте. Он хлопает рукой по барной стойке. — Нельзя быть трезвой во время бури! Это недопустимо. Бармен, организуйте этой даме выпить! — требует он.
— Почему тыздесь?— спрашивает Капоте.
— Я вышла на добычу пропитания, — гляжу я на этих двоих с сомнением.
— А мы тоже,— Райан хлопает себя по лбу. — А потом что-то произошло не так, и мы попали в этот капкан. Мы хотели уйти, но копы приняли Капоте за мародера, и нам пришлось вернуться в эту берлогу.
Он покатывается со смеху, и, неожиданно, я тоже. Похоже, у нас есть серьезный повод для насмешек, поскольку мы падаем друг на друга, держась за животы, и при взгляде на Капоте, смеемся еще сильнее.
Капоте трясет головой, как будто не может понять, что он делает рядом с нами.
— Ну, серьезно, — икаю я, — Мне нужна еда. Две мои подруги...
— Так ты с женщинами?— нетерпеливо восклицает Райан. Он спотыкается о стул Капоте и я бегу за ним.
Я так и не поняла, как это произошло, но час спустя Капоте, Райан и я поднимаемся в квартиру Саманты. Райан сжимает перила, в то время как Капоте тащит его вперед. Я смотрю на них и вздыхаю. Саманта меня прибьет. Или нет. Наверное, уже ничего не имеет значения после 24 часов без электричества.
В любом случае, я иду не с пустыми рукавами. Кроме Райана и Капоте, у меня с собой бутылка водки и две упаковки вина по шесть бутылок, которые Капоте удалось выклянчить у бармена. Потом я нашла подвальчик в церкви, где раздавали кувшины с водой и бутерброды с ветчиной и сыром. Потом Райан решил отлить в пустой дверной проем. Затем нас преследовал полицейский на мотоцикле, который накричал на нас и велел идти домой.
Это было настолько весело, что даже не верилось в реальность происходящего.
В квартире мы первым делом видим Саманту, склонившуюся над кофейным столиком. Она составляет список. Миранда сидит рядом, и на ее лице смешанное выражение ужаса и восхищения. Наконец, восхищение берет верх
. — Двадцать два, — восклицает она, — А кто такой Итан? Ненавижу это имя!
— У него были оранжевые волосы. И это все, что я помню. ― О, Боже! Кажется, они тоже выпили бутылку водки.
— Мы дома, — крикнула я.
— Мы?
Саманта крутит головой по сторонам.
— Я привела своего друга Райана, И его друга Капоте.
— Здорово, — мурлычет Саманта, вставая на ноги. Похоже, она принимает моих бездомных котов с одобрением.
— Вы здесь, чтобы спасти нас?
— Скорее, чтобы мы их спасли, — говорю я воинственно.
— Добро пожаловать! — машет им Миранда с дивана.
Я смотрю на нее в отчаянии. Интересно, что я сделала? Говорят, что опасность усиливает чувства. Может, правда? И, вероятно, заставляет каждого казаться более привлекательным, чем в нормальных условиях. Видимо, нужно что-то делать с выживанием видов. Но если это и так, то матушка— природа столкнула в одном помещении совершенно разнородную компанию.
Я отправляюсь в кухню со своей добычей и начинаю распаковывать бутерброды.
— Я тебе помогу, — говорит Капоте.
— Оно того не стоит, — отвечаю я резко, разрезая сендвичи напополам, чтобы оставить часть на потом.
— Ты не должна быть настолько жесткой, понимаешь? — Капоте открывает банку пива и подталкивает ее ко мне.
— Я — нет. Но кое-кто должен держать себя в руках.
— Ты слишком беспокоишься. У тебя всегда такой вид, как будто ты ждешь проблем.
Я поражена.
— У меня?
— Ты окидываешь окружающих таким кислым и неодобрительным взглядом, — он открывает себе банку пива.
— А что насчет твоего высокомерного и неодобрительного взгляда?
— Я не высокомерный, Кэрри.
— А я Мэрилин Монро.
— А чего ты так распереживалась, в конце концов? — спрашивает он. — Ты же уезжаешь в Браун осенью?
Браун. Я парализована. Несмотря на бурю и отсутствие электричества, на наше скудное питание и даже на присутствие Капоте, Браун — это последнее место на земле, куда бы я хотела отправиться. В целом, вдруг идея обучения в колледже кажется мне бессмысленной.
— А что? — отвечаю я воинственно. — Ты пытаешься от меня избавиться?
Он пожимает плечами и делает глоток пива.
— Не-а. Я бы, наверное, по тебе скучал.
Он уходит, чтобы присоединиться ко всем, а я в шоке остаюсь стоять там, сжимая тарелку с бутербродами.
7 часов вечера.
Покер на раздевание.
9 часов вечера.
Больше покера на раздевание.
10:30.
Я надела бюстгальтер Саманты на голову.
2 часа ночи.
Построили палатку из старого одеяла и стульев. Капоте и я сидим в палатке.
Обсуждаем Эмму Бовари.
Обсуждеем Лил и Виктора Грина.
Обсуждаем взгляды Капоте на женщин.
— Я хочу женщину, которая будет иметь те же цели, что и я. Которая хочет чего-то добиться в жизни.
Неожиданно я смущаюсь.
Мы с Капоте лежим в палатке. Здесь круто, но тесно. Интересно, каково будет с нимэтим заняться, думаю я. Не стоит и думать о таком, уж точно не при Миранде, Саманте и Райане, до сих пор играющих в карты.
Я смотрю вверх на одеяло.
— Почему ты поцеловал меня в ту ночь? — шепчу я.
Он протягивает руку, находя мою, и начинает вращать свой палец вокруг моего. Мы так и остались лежать, держась за руки, и казалось, это длилось вечность.
— Я не очень хороший парень, Кэрри, — сказал он, в конце концов.
— Я знаю. — Я распутала наши руки. — Мы должны постараться заснуть.
Я закрываю глаза, зная, что уснуть нереально. Не тогда, когда мои нервные окончания словно прошибает током. Будто они стремятся к Капоте через разделяющее нас пустое пространство.
Жаль, что мы не можем использовать это для включения света.
В этот момент, я скорее всего заснула, потому что следующая вещь, которую я помню, это то, что нас разбудил звенящий телефон.
Я выкарабкалась из палатки, а Саманта выбежала из ванны в маске для сна на голове.
— Что за... — Райан садится и роняет голову на кофейный столик.
— Может кто-то, пожалуйста, ответь на звонок! — шипит Миранда.
Саманта делает бешенное режущее движение поперек шеи.
— Если никто не собирается отвечать, это сделаю я, — сказал Райан, ползя к раздражающему аппарату.
— Нет!— Саманта и я прокричали одновременно.
Я вырвала телефонную трубку из рук Райна.
— Алло?
Я спрашиваю осторожно, ожидая Чарли.
— Кэрри?— спросил обеспокоенный мужской голос.
Это Бернард. Затмение закончилось.
Часть третья
Отъезд и прибытие
Глава 30
Грядет мое день рождение!
Он уже совсем близко. Я не могу перестать напоминать всем об этом. Мой день рождения! Меньше чем через две недели мне исполнится 18.
Я одна из тех людей, кто обожает свой день рождения. Я не знаю почему, но это так. Я люблю эту дату: 13 августа. На самом деле, я родилась в пятницу тринадцатого, но, несмотря на то, что это плохая примета для всех остальных, для меня это удача.
Этот год станет по— настоящему великим. Я стану совершеннолетней и потеряю девственность и поставлю свою пьесу в — Бобби— этой ночью. Я постоянно напоминаю Миранде, что это будет двойной удар: моя первая пьеса и мой первый раз.
— Пьеса и секс 4, ― сказала я, щекотливая рифма. Миранда, очевидно, сходит с ума от моей шутки, и каждый раз, как я говорю это, она затыкает уши и заявляет, как бы она хотела никогда не встречать меня.
Я также стала невероятно раздражительной из— за моих противозачаточных таблеток. Я продолжаю рассматривать маленький пластиковый контейнер, чтобы убедиться, взяла ли я таблетку и не потеряла ли я случаем несколько. Когда я пришла в клинику, я хотела воспользоваться еще и диафрагмой, но когда врач ее показ мне, я решила, что ее применение слишком сложно. Я продолжаю думать о прорезании двух отверстий в верхушке и превращении ее в шляпу для кота. Интересно, сделал ли так кто-нибудь еще.
Как и следовало ожидать, клиника напоминает мне о Лил. Я все еще чувствую вину за то, что с ней случилось. Иногда я задаюсь вопросом, чувствую ли я себя плохо из— за того, что это случилось не со мной. Я все еще в Нью-Йорке, занимаюсь постановкой своей пьесы и у меня умный, успешный парень, который пока еще не разрушил мою жизнь. Если бы не было Виктора Грина, Лил была бы все еще здесь, прогуливаясь по песчаным улицам в своем платье от Лоры Эшли и находя цветы на асфальте. И тогда я спрашиваю себя, что, если это всевина Виктора? Возможно, Лил была права: Нью-Йорк просто не для нее. И если бы Виктор не уехал бы тогда от нее, возможно что— то еще могло быть.
Это напомнило мне о том, что сказал Капоте во время затмения. Не нужно беспокоиться из-за того, что я уезжаю в Браун осенью. Это заставляет меня нервничать и потому с каждым днем я все меньше и меньше хочу в Браун. Все мои друзья останутся здесь. Кроме того, я уже знаю, что бы мне хотелось сделать со своей жизнью. Почему я не могу просто продолжать?
Плюс, если я отправлюсь в Браун, я уже не буду получать бесплатную одежду, например.
Пару дней назад голосок в моей голове сказал мне посмотреть на этого дизайнера, Джинкс, в ее магазине на 8 улице. Магазин был пуст, когда я зашла, поэтому я предположила, что Джинкс стояла подсобке, натирая свой кастет. Действительно, когда она услышала звук двигающейся вешалки, она вышла из-за занавески, оглядела меня с ног до головы и сказала
— О! Ты. От Бобби.
— Да, — сказала я.
— Ты видела его?
— Бобби? Я буду ставить пьесу в его местечке, — упомянула я вскользь, так, будто я ставлю пьесы сутки напролет.
— Бобби странный, — сказала она, посвистывая. — Он действительно однажды облажался, как козел.
— Ммм, — согласилась я. — Он на самом деле кажется немного...похотливым.
Это заставило ее рассмеяться.
— Ха-ха-ха. Это отличное слово для него. Похотливый.
— Это именно то, что он из себя представляет. Падкий, да не сладкий.
Я не знала, что конкретно она имела в виду, но согласилась с этим.
При свете дня, Джинкс выглядела менее зловещей и более того, осмелюсь сказать, что она была обычной. Я могла разглядеть, что она одна из тех женщин, которые наносят тонны косметики не потому, что хотят напугать кого-то, а потому что у них плохая кожа. А ее волосы были сухие из-за черной хны. И я представила, что она вышла не из хорошей семьи, и, возможно, у нее был вечно пьяный отец и мать - скандалистка. Я знала, что Джинкс все же талантлива, и я сразу же подумала о том, каких, должно быть, усилий ей стоило попасть сюда.
— Итак, тебе нужно что-то из одежды. От Бобби, — сказала она.
— Да. — На самом деле я даже не думала о том, что надеть на чтения, но как только она произнесла это, я поняла, что это все, о чем я должна была беспокоиться.
― У меня есть кое-что для тебя. — Она зашла в подсобку и вернулась, держа в руках белый виниловый комбинезон с черным кантом вдоль рукавов.
— У меня не было достаточно денег для ткани, так что я сделала его очень маленьким. Если он будет впору, то он твой.
Я не рассчитывала на такую щедрость. Особенно когда в итоге я вышла с охапкой одежды. Очевидно, я одна из тех немногих людей в Нью-Йорке, которые на самом деле готовы носить белый виниловый комбинезон или платье из пластика, или красные резиновые штаны.
Я была похожа на Золушку и эти чертовы тапочки.
И как раз во время. Мне как раз ужасно надоел мой крысиный голубой шелковый халат, платье моей хозяйки и хирургическая чистка. Как говорит Саманта: — Если люди продолжают видеть тебя в одном и том же старом наряде, они начинают думать, что у тебя нет никакого будущего—
Саманта, тем временем, вернулась в — У Чарли— . Она сказала, что они долго препирались насчет китайских узоров и кристальных графинов, плюсах и минусах устричного бара на их приеме.
Она не могла поверить, что жизнь заставила ее опуститься до этого, но я постоянно напоминаю ей об октябре, когда свадебное торжество будет завершено и ей больше никогда не придется беспокоиться о своей жизни. Это заставило ее сделать одно из тех пресловутых предложений: она поможет мне со списком гостей, приглашенных на чтения моей пьесы, если я соглашусь пойти с ней за покупкой ее свадебного платья.
Такие уж проблемы с этими свадьбами. И они заразительны.
На самом деле, они настолько заразили Донну ЛаДонну и ее маму, что те прибыли в Нью-Йорк для участия в ритуале. Когда Саманта упомянула об их прибытии, я поняла, что настолько погрязла в моей нью-йоркской жизни, что совсем забыла, что Донна — кузина Саманты.
Идея вновь повстречаться с Донной доставляла мне небольшую неловкость, но не заставляла так паниковать, как отдать Бернарду мою пьесу.
Прошлым вечером я, наконец, собрала все свое мужество в кулак и представила Бернарду свои рукописи. Я буквально доставила ему это на серебряном блюдечке. Мы были в его квартире, и я нашла серебряное блюдо, которое Марджи упустила из виду, и повязала большую красную ленточку вокруг него, подав блюдо во время того, как он смотрел МТВ. Все это время, конечно, я думала, что на этом серебряном блюде должна быть я.
Теперь я не хочу давать ему вообще ничего. Мысль о том, что Бернарду не понравится пьеса после того как он прочтет ее, заставляет меня быть вне себя от беспокойства. Я расхаживаю по квартире все утро, ожидая его звонка, молясь, что он позвонит до того, как я отправлюсь на встречу с Самантой и Донной ЛаДонной в Кляйнфелд.
Я все еще не слышала ничего от Бернарда, зато Саманта звонила уже сотни раз. Она продолжает названивать мне, напоминая о нашей встрече.
— Это ровно в полдень. Если мы не явимся туда минута в минуту в двенадцать, мы потеряем комнату.
— Кто ты? Золушка? Скажи еще, что твое такси превратиться в тыкву вдобавок.
— Не смешно, Кэрри. Это же моя свадьба.
Совсем скоро я должна буду встретиться с Самантой, но Бернард еще не звонил, чтобы сказать, понравилась ли ему моя пьеса или нет. Вся моя жизнь весит на волоске. Телефонный звонок. Должно быть это Бернард. Саманта уже должна была исчерпать запас пятаков к этому времени.
— Кэрри? — Саманта практически кричала в трубку.
— Почему ты все еще дома? Ты должна быть уже на пути к Кляйнфелду.
— Я уже выхожу, — сказала я, свирепо посмотрев на телефон, и запрыгнув в мой новый комбинезон, побежала вниз по лестнице.
Кляйнфелд в миле отсюда, в Бруклине. Мне нужно будет проехать около пяти остановок метро, и когда я садилась на другой поезд, я дала волю своей паранойе и позвонила Бернарду. Но его не было дома. Его не было и в театре. На следующей станции я попыталась набрать его снова. Где же он, черт возьми? Когда я вышла из поезда в Бруклине, я поспешила к телефонной будке за углом. Телефон звонил и звонил. Я бросила трубку. Я уверена, Бернард избегает моих звонков намеренно. Должно быть он прочитал мою пьесу и она ему не понравилась, поэтому он не хочет говорить мне.
Я прибежала в храм священных уз брака растрепанная и вспотевшая. Винил — это не то, что стоило бы надевать во влажный августовский день в Нью-Йорке, даже если он белый.
Кляйнфельд выглядит довольно неказисто снаружи, будучи одним из тех огромных закопченных зданий с окнами, которые выглядят как грустные узкие глаза. Но внутри - совсем другая история. Интерьер розовый, плюшевый и приглушенный, словно цветочные бутики. Продавщицы без признаков возраста с хорошо накрашенными лицами, как будто в мягких масках, скользят через холл. Примерке Джонс отведен целый этаж с гардеробной, подиумом и зеркальными стенами. Также там, в наличии кувшин с водой, чай и печенье. И, слава небесам, телефон.
Все же, Саманты здесь нет. Вместо нее я вижу прелестную женщину средних лет, сидящую неподвижно на бархатном диване, скромно скрестив лодыжки. У нее на голове идеально гладкий начес. Это, должно быть, мать Чарли, Гленн.
Рядом сидит еще одна женщина, которую можно назвать полной противоположностью Гленн.Ей около двадцати пяти, одета она в какой— то комковатый синий костюм, без макияжа. На самом деле она не выглядит отталкивающе, но учитывая ее грязные волосы и выражение на лице, будто она достойна лучшего, скорее всего, она сознательно хочет выглядеть по— домашнему.
― Я Гленн, — говорит первая женщина, протягивая длинную костистую руку со сдержанными платиновыми часиками на ее тонком запястье. Наверное, она левша. Поскольку левши всегда носят часы на правой руке, чтобы все заметили, что они левши и сочли их особенными. Она представляет молодую женщину, сидящую рядом.
— Это моя дочь Эрика.
Эрика твердо и без излишеств пожимает мне руку. В ней есть что-то отрезвляющее, как будто она понимает, насколько нелепа ее мать и насколько вся эта ситуация глупа в целом.
― Привет, — отвечаю я тепло и присаживаюсь на краешек маленького декоративного стула.
Саманта рассказывала мне, что Гленн сделала подтяжку лица. Поэтому пока она поправляет прическу, а Эрика ест печенье, я тайком изучаю лицо Гленн, пытаясь найти признаки хирургического вмешательства. Вблизи их не так уж трудно обнаружить. Рот Гленн растянут и натянут вверх как оскал Джокера, хотя она и не улыбается. Ее брови опасно приблизились к линии роста волос. Я пялюсь на нее так пристально, что она не может этого не заметить. Она поворачивается ко мне, и легонько взмахнув рукой, говорит.
― Вы носите довольно интересный наряд.
—Спасибо, — отвечаю я. — Мне его дали бесплатно!
― Я надеюсь!
Глядя на нее, я не могу понять что это — намеренная грубость или нормальное для нее поведение. Я беру печенью, чувствую себя несколько грустно. Не могу понять, зачем Саманта настаивает на моем присутствии. Конечно, она планирует включать меня в свою дальнейшую жизнь. Я не могу представить, чтобы мне нашлось в ней место.
Гленн поворачивает руку и смотрит на часы.
— Где Саманта? — говорит она с едва уловимыми нотками раздражения.
― Наверное, застряла в пробке, — предполагаю я.
— Это вопиющая грубость: опаздывать на примерку собственного платья, — мурлыкает Гленн теплым низким голосом, призванным сгладить яд оскорбления. В дверь стучат, и я вскакиваю, чтобы открыть.
― Вот и она, — щебечу я, но вместо Саманты нахожу там Донну ЛаДонну и ее мать.
И никаких признаков Саманты. Тем не менее, я так обрадована, что мне не придется оставаться наедине с Гленн и ее дочерью, что захожу слишком далеко.
— Донна! — кричу я.
Донна вырядилась — сексуально— : в объемный топ с подплечниками и леггинсами. На ее матери печальная копия настоящего костюма от Chanel, который носит Гленн. Что подумает Гленн о Донне и ее матери? Я уверена, что даже обо мне у нее сложилось не очень хорошее впечатление. Внезапно мне становится неловко за Кастлберри.
Донна, конечно, ничего не замечает.
— Привет, Кэрри, — говорит она так, как будто мы виделись только вчера.
Они с матерью подходят к Гленн, которая дружелюбно пожимает им руки, делая вид, что в восторге от встречи с ними.
Пока Донна с мамой воркуют об убранстве комнаты, костюме Гленн и дальнейших свадебных планах, я сложа руки, наблюдаю. Я всегда находила Донну одной из самых загадочных девушек нашей школы. Но увидев ее в Нью-Йорке, я уже не могу понять, что же в ней интриговало меня раньше. Она, конечно, красивая, но не так хороша, как Саманта. И она выглядит совсем не стильно в этом дискотечномприкиде. Мне даже неинтересно слушать ее лепет о том, как они с мамой сделали себе маникюр, и ее хвастовство о шоппинге в Macy's. Боже. Даже я знаю, что только туристы делают покупки в Macy's.
И затем Донна выбалтывает очень захватывающую новость. Она тоже выходит замуж. Она протягивает мне руку, демонстрируя кольцо с осколками бриллиантов.
Я склоняюсь над ним, хотя, честно говоря, понадобится увеличительное стекло, чтобы разглядеть эту чертову штучку.
— Кто этот счастливчик?
Она одаривает меня сдержанной улыбкой, как будто удивлена, что мне еще ничего не известно.
― Томми.
— Томми? Томми Брюстер? Тот самый Томми Брюстер, который превратил мою жизнь в ад только потому, что я имела несчастье сидеть с ним за одной партой четыре года в старей школе? Большой немой спортсмен, который так серьезно встречался с Синтией Вианде?
Очевидно, вопрос читается у меня на лице, потому что Донна немедленно объясняет, что Синтия порвала с ним.
― Она отправляется в Бостонский университет и не хотела брать Томми с собой. Она думала, что так будет лучше, — ухмыляется Донна.
Не издевайся, хочется сказать мне.
— Томми будет военным. Он собирается стать пилотом, — хвастливо прибавляет Донна. — Он будет много путешествовать, и будет легче, если мы поженимся.
— Вау.― Донна обручена с Томми Брюстером?
Как такое могло случиться? Если бы в старей школе делали ставки, я бы побилась об заклад, что Донна ЛаДонна будет стремиться к лучшему и большему. Она последняя девушка, на которую бы я подумала, что она первой выскочит замуж и станет домохозяйкой.
Выложив эту информацию, Донна переходит на тему детишек.
— Я всегда была мамой— наседкой, — кивая, подключается Гленн. ― Я кормила Чарли грудью около года. Конечно, я практически не выходила из дома. Но каждая минута того стоила. Запах его маленькой головки...
― Запах его обкаканных штанишек... — бормочет Эрика. Я с благодарностью смотрю на нее. Она сидела так тихо, что я забыла о ее присутствии.
— Я думаю, что это одна из причин, почему Чарли вырос таким хорошим— , — продолжает Гленн, игнорируя выпад дочери, и будто бы обращаясь только к Донне, — — Знаю, что грудное вскармливание не очень популярно, но я нахожу его жутко полезным.—
— Я слышала, что от него ребенок умнеет, — говорит Донна.
Я уставилась в тарелку с печеньем, воображая, что Саманта бы подумала об этой беседе.
Она хоть знает, что Гленн планирует превратить ее в машину для рождения ребенка? Эта мысль вгоняет меня в дрожь. А что если, то, что сказала об эндометриозе Миранда — правда? И она не сможет забеременеть сейчас, или вообще? Или забеременеет, а ребенок окажется у нее в кишечнике?
Кстати, где носят черти эту Саманту?
Парень, вот что по- настоящему доставляет мне неудобство. Я должна выбраться отсюда.
— Могу ли я воспользоваться телефоном?— спрашиваю я, и не дожидаясь ответа, набираю номер Бернарда. Его все еще нет. Я вешаю трубку, и, закипая решаю звонить ему каждые полчаса, пока не застану его.
Когда я возвращаюсь в комнату, разговор там явно не клеится. Причем настолько, что Донна начинает расспрашивать, как проходит мое лето.
Теперь настал мой черед похвастаться.
— На следующей неделе будет чтение моей пьесы.
— Ааа, — говорит Донна, явно не впечатленная. — Что такое чтение пьесы?
— Ну, я написала пьесу, и мой профессор сочел ее очень хорошей. Я встретила одного парня, Бобби, у него дома нечто наподобие театра, а мой бойфренд — драматург, Бернард Сингер — может, ты слышала о нем. И это не значит, что я не писатель, но... — мой голос звучит все тише и тише, пока вовсе не смолкает.
Нет, все-таки, а где Саманта?
Гленн нетерпеливо смотрит на часы.
— О, она появится, — журчит миссис ЛаДонна, — Мы, ЛаДонны, всегда опаздываем, — говорит она гордо, как будто это плюс. Я смотрю на нее и качаю головой. Она здесь вообще не помощник.
— Я думаю, что постановка пьесы — это очень волнительно, — говорит Эрика, тактично меняя тему.
— Так и есть,— соглашаюсь я, молясь, чтобы Саманта появилась в ближайшие минуты. — Это большое начинание. Моя первая пьеса и все такое.
— А я говорила Эрике, что она должна стать писателем, — заявляет Гленн, награждая дочь неодобрительным взглядом. — Если ты писательница, то можешь оставаться дома со своими детьми. Если ты, конечно, решишь завести детей.
— Пожалуйста, мама , — говорит Эрика так, будто слышала эти фразы уже тысячу раз.
— Вместо этого Эрика решила стать публичным защитником! — мрачно восклицает Гленн.
— Публичным защитником, — повторяет миссис ЛаДонна, выглядя очень удивленной.
— Кто это?— спрашивает Донна, рассматривая свои ногти.
— Это особая специализация адвокатуры , — отвечаю я, не понимая как Донна может не знать таких вещей.
— Это все вопросы выбора, мама, — твердо говорит Эрика. — И я выбираю, чтобы за меня не выбирали.
Гленн натянуто улыбается. Вероятно, она не может управлять мышцами лица после подтяжки.
— Это звучит ужасно грустно.
— Но это вовсе не грустно, — ровно отвечает Эрика. — Это освобождение.
— Я не верю в выбор, — заявляет Гленн в пространство. — Я верю в судьбу. И чем быстрее, ты примешь свою судьбу, тем лучше. С моей стороны это выглядит так, что молодые девушки тратят впустую кучу времени, стараясь выбирать. И все заканчивается ничем.
Эрика улыбаясь. И поворачиваясь ко мне, поясняет.
— Мама пытается женить Чарли годами. Она подталкивала каждую дебютантку из Блю Бук в его сторону, но, конечно, ему не понравилась ни одна из них. Чарли не такой дурак.
Миссис Ладонна начинает громко хватать ртом воздух, и я в шоке оглядываюсь. Донна и ее мать выглядят так, будто тоже сделали подтяжку. Их лица такие же застывшие, как у Гленн.
Звонит телефон, и я автоматически беру трубку, лихорадочно надеясь, что это Бернард понял каким-то образом, что я Кляйнфельде.
Я иногда такая дрянная. Это Саманта.
— Где ты? — торопливо шепчу я. — Здесь уже все, Гленн и Эрика...
— Кэрри, — прерывает она. — Я не могу этого сделать.
— Что?
— Кое-что стряслось. Я не могу прийти на встречу. Так что, если ты не против сообщить Гленн...
Вообще-то, я против. Я внезапно обязана делать за нее грязную работу.
— Я думаю, ты должна сказать ей это самостоятельно, — и я передаю трубку Гленн.
Пока Гленн разговаривает с Самантой, девушка— продавец появляется в комнате, сияя от восторга, и катя за собой огромную со свадебными платьями. Атмосфера накаляется, поскольку Донна с матерью бросаются на платья и начинают их перебирать и поглаживать так, будто это кондитерские изделия.
С меня хватит. Я ныряю прямо в стойку со свадебными платьями и пробиваюсь на другую сторону.
Свадьба - как поезд. Если ты в него сел, то не можешь сойти на полном ходу.
Как и в метро.
Поезд метро остановился в темных туннелях где-то между Сорок Второй и Сорок Девятой улицами. Он застрял минут на двадцать, и пассажиры забеспокоились.
И я в том числе. Я дергаю дверь между вагончиками и выхожу на крошечную платформу, перегибаясь через нее в попытке обнаружить причину остановки. Конечно, это бесполезно. Вот так всегда. Я могу разобрать только стены туннеля, пока и они не исчезают в темноте.
Поезд неожиданно кренится, и я чуть не выпадаю с платформы. Я хватаюсь за ручку двери в последний момент, и напоминаю себе, что нужно быть более осторожной. Трудно быть осторожной, когда чувствуешь себя неуязвимой.
Мое сердце стучит как отбойный молоток всякий раз, когда я мечтаю о своем будущем.
Бернард читает мою пьесу.
Как только я покинула Кляйнфельд, сразу же помчалась в телефонную будку и наконец, дозвонилась до него. Он сказал, что у него в разгаре кастинг. Я поняла по его голосу, что он не очень-то ждет моего визита, но продолжала настаивать, и он смягчился. Наверное, он понял по моему голосу, что я нахожусь в настроении, в котором меня ничто не остановит.
Даже метро.
Поезд проскрипел прямо к платформе на станции Сорок Девятой улицы.
Я прохожу через вагоны, пока не оказываюсь в головной части поезда, и снова совершаю опасный поступок — спрыгиваю с поезда прямо на бетон. Я поднимаюсь к эскалатору, проталкиваясь через Блумингдейлс, а затем несусь в Саттон Плейс, бешено потея в своей белой виниловой штуке.
Я ловлю Бернарда возле его дома, а он ловит такси. Я вырастаю у него из— за спины.
— Ты опоздал, — говорит он, звеня ключами, — А сейчас опаздываю я.
— Я поеду с тобой в театр. Тогда ты сможешь рассказать, понравилась ли тебе моя пьеса.
— Сейчас не лучший момент, Кэрри. Мой ум не сфокусирован, — он весь в своих делах. Я ненавижу, когда он такой.
— Я ждала весь день, — умоляю я. — Я схожу с ума. Ты должен мне сказать, что думаешь.
Сама не знаю, почему я такая навязчивая. Наверное, потому что я только что из Кляйнфельда. Наверное, потому что Саманта не появилась. А, может, потому что я никогда бы не захотела выйти замуж за такого как Чарли, и обзавестись такой свекровью, как Гленн. Это означает, что я должна успеть в чем-то другом.
Бернард морщится.
— О Боже! Тебе не понравилось, — я чувствую, как мои колени подгибаются.
— Расслабься, малыш, — говорит он, усаживая меня в такси.
Я взлетаю на сиденье рядом с ним, как птица в небеса. Бьюсь об заклад, что на его лице читается жалость ко мне. Но это выражение быстро меняется, значит, наверное, мне показалось.
Он улыбается и гладит мою ногу.
— Пьеса хорошая, Кэрри. Действительно.
— Хорошая? Или действительно хорошая?
Он ерзает на сиденье.
— Действительно хорошая.
— Честно? Ты так считаешь? Или просто прикалываешься надо мной?
— Я сказал, действительно хорошая, правда?
— Скажи это еще раз. Пожалуйста!
— Пьеса действительно хорошая, — он улыбается.
— Ура!— кричу я.
— Я могу теперь отправиться на свой кастинг? — спрашивает он, извлекая рукопись из портфеля и передавая ее мне.
Я вдруг понимаю, что в страхе сжимаю его руку.
— Кастингуй, — говорю я милостиво. — Отчаливай на кастинг. Ха-ха. Доволен?
— Конечно, малыш, — он наклоняется и дарит мне быстрый поцелуй.
Но я удерживаю его. Обвиваю его лицо ладонями и крепко целую.
— Это за то, что понравилась моя пьеса.
— Думаю, теперь мне почаще будут нравиться твои пьесы, — шутит он, выходя из такси.
— Да, будут, — говорю я сквозь открытое окно.
Бернард входит в театр, и я облегченно откидываю голову. Я получила то, чего так хотела. И затем я задумываюсь: а если бы Бернарду не понравилась моя пьеса и то как я пишу, нравился ли бы мне онсам до сих пор?
К счастью, это вопрос на который у меня нет ответа.
Глава 31
— И у неё хватает наглости говорить Саманте, что я высокомерная.
— Хорошо… — Миранда говорит осторожно.
—Большая раздутая голова. Как баскетбольный мяч,— говорю я, наклоняясь в зеркало, чтобы нанести больше помады. — И тем временем, она выходит замуж за этого глупого спортсмена…
―Почему ты так беспокоишься? — Миранда спрашивает. — Не похоже, что ты должна снова с ними увидеться.
—Я знаю. Но разве они, возможно, не были немного впечатлены? Я сделала со своей жизнью большее, чем они когда—либо сделают.
Я говорю, конечно, о Донне ЛаДонне и ее матери. После своей неявки в Кляйнфельд, Саманта сводила ЛаДонн в Бенихану в качестве утешительного приза. Когда я спросила Саманту, упоминала ли Донна меня, она ответила, что Донна сказала ее, что я зациклилась на себе и стала неприятной. Что очень взбесило меня.
— Саманта нашла платье? — спросила Миранда, поправляю прическу.
— Она так и не появлялась. У нее была какая-то важная встреча, которую она не могла пропустить. Но не в этом суть. Меня раздражает ,что эта девица думала, что она была королевой в старшей школе, — я замолкаю с мыслями о том, не становлюсь ли я монстром. — Ты же не думаешь, что у меня большая голова, правда?
— О, Кэрри. Я не знаю.
Это означало - да.
— Даже если и так, меня это не волнует, — настаивала я, пытаясь оправдать свое отношение. —Может быть, у меня раздутое эго. И что с того? Знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы это эго вообще появилось? И я все еще не уверена, что оно развито полностью. Это скорее яйцо, чем эго.
— Угу, — Миранда выглядит сомневающейся.
—Кроме того, у мужчин всегда есть эго, и никто не говорит им, что они самовлюбленные. И теперь, когда у меня есть хоть небольшая самооценка, я не намерена избавляться от нее.
—Хорошо,— отвечает она, — не делай этого.
Я шагаю мимо нее в спальню, где я натягиваю пару ажурных чулок и влезаю в свое белой пластиковой платье с прозрачными вырезами над моей головой. Я надеваю ярко-голубые сапоги Fiorucci и смотрюсь в зеркало в полный рост.
— Кто все эти люди? — Миранда взглянула на меня с беспокойством.
— Агент Бернарда — Тензи Дайер. И ее муж.
— Ты это собираешься надеть в Хэмптон?
― Это то, что янадену в Хэмптон.
Если верить словам Бернарда, он выполнит свое обещание и представит меня Тензи. По факту, он пошел и дальше и во время очередного дежурного звонка пригласил меня в Хэмптонс, где в это время будет Тензи со своим мужем. Только на субботний вечер, но какое это имеет значение! Это Хэмптонс! Все лето мне страстно хотелось попасть туда. Не только потому, что это такое привлекательное место, но и чтобы существовала возможность сказать таким людям, как Капоте: “Я была в Хэмптоне”.
— Ты уверена, что тебе стоит надеть пластик? — спрашивает Миранда. — Что если они подумают, что на тебе мусорный мешок?
—Значит ониглупцы.
Да, я на самом деле самовлюбленная.
Я бросаю купальный костюм, китайский халат, мои новые красные резиновые штаны и мантию хозяйки в сумку моего плотника. Мешок напоминает мне о том, как Бернард сказал, что мне нужен чемодан. Это натолкнуло меня на мысль, что если Бернард будет требовать от меня секса. Я принимаю свои противозачаточные, поэтому нет никаких причин не сделать этого, но я хочу дождаться своего 18-летия. Я хочу, чтобы этот момент стал особенным и незабываемым, чем-то, что я буду вспоминать до конца своих дней.
Конечно, мысль о том, что это все таки случится, вызывает у меня тошноту.
Миранда должно быть заметила мое настроение и смотрит на меня с любопытством.
— Ты уже спала с ним?
— Нет.
—Как ты собираешься уехать с ним и не спать с ним?
—Он уважает меня.
—Без обид, но это звучит странно. Ты уверена, что он не гей?
— Бернард - не гей! — я почти кричу.
Я выхожу в гостинную и беру свою пьесу, надеясь, что мне представится шанс подсунуть ее Тензи. Но это может быть слишком очевидным. Вместо этого, у меня есть другая идея.
— Эй, — говорю я, размахивая рукописью. — Вам стоит прочитать мою пьесу.
— Я? — спросила Миранда в замешательстве.
— Почему нет?
—Разве Бернард не прочел ее? Я думала, ему понравилось. Он же эксперт.
— А вы зрители. И ты умная. Если тебе понравится, значит, понравится и другим.
— Ой, Кэрри, — говорит она, слабо улыбаясь. — Я ничего не смыслю в пьесах.
— Ты не хочешьее прочесть?
— Я собиралась услышать ее в четверг. У Бобби.
— Но я хочу, чтобы ты сначала прочла ее.
— Зачем? — она одаривает меня тяжелым взглядом, но затем смягчается. Наверное, она видит, как сильно я нервничаю под своей бравадой. Она протягивает руку, чтобы взять рукопись
— Если ты, правда, хочешь, чтобы я...
— Хочу, — отвечаю я твердо. — Ты можешь прочесть ее на выходных и вернуть мне в понедельник. И, зайка, если пьеса тебе не понравится, скажи мне, ладно?
Бернард уехал в Хэмптонс в пятницу, так что мне придется добираться на Джитни самостоятельно.
Я озадачена. Судя по тому как звучит слово Джитни , я представляла его в виде старинной машины. Оказалось, что это всего лишь рейсовый автобус. Он плетется по перегруженному шоссе, пока наконец не выезжает на трассу, двигаясь вдоль маленьких прибрежных городков.
Сначала они более оживленные, с барами, рыбацкими лачугами и автосалонами, но чем дальше мы едем, тем более зеленой и болотистой становится местность вокруг. После того, как проехали бревенчатую хижину с индейской резьбой и вывеской — СИГАРЕТЫ — 2 ДОЛЛАРА ПАЧКА— , пейзаж кардинально меняется.
Старые дубы и ухоженные живые изгороди тянутся вдоль улиц, скрывая за собой огромные особняки с черепичными крышами.
Автобус змеей вползает в картинно—сказочный город. Аккуратно побеленные магазины с зелеными навесами заполнили улицы. Здесь и книжный магазин, и табачная лавка, бутик ЛИЛЛИ ПУЛИТЦЕР, ювелирный, и старинный кинотеатр, возле которого останавливается автобус.
— Саутге́мптон 5, — объявляет водитель. Я подхватываю свою плотницкую сумку и выхожу.
Бернард ждет меня, прислонившись к капоту небольшого бронзового Мерседеса. На его загорелых голых ногах надеты лоферы от Гуччи. Миранда была права: пластиковое платье и сапожки Fiorucci были идеальными для мегаполиса, но совсем не к месту в маленьком городке. Но Бернарда это не волнует. Он берет мою сумку, прерываясь на поцелуй. Его губы величественны, и в то же время так хорошо знакомы. Мне нравится, что я ощущаю зубы-резцы у него во рту.
— Как поездка? — спрашивает он, приглаживая мне волосы.
— Здорово, — говорю я, затаив дыхание, и думая как же хорошо мы проведем время вместе.
Он придерживает дверь, и я скольжу на переднее сиденье. Машина старая, шестидесятых годов выпуска, с полированным деревянным рулем и блестящими никелевыми циферблатами.
— Это твоя машина? — спрашиваю я, кокетливо.
— Питера.
— Питера?
— Мужа Тензи, — он заводит машину, включает передачу и рывком двигается с места.
— Прости, — он смеется, — Я немного отвлекся. Не пойми неправильно, но Тензи настояла, чтобы ты была в отдельной комнате.
— Почему?— бросаю я раздраженно, но в глубине чувствую облегчение.
— Она начала выпытывать у меня, сколько тебе лет. Я сказал, что это не ее собачье дело, и поэтому она что-то заподозрила.
— Тебе же больше восемнадцати, правда? — спрашивает он полушутливо.
Я вздыхаю, будто этот вопрос нелепый.
— Я говорила тебе. Я на втором курсе в колледже.
— Просто проверяю, котик, — говорит он, подмигивая. — И не бойся жить у Тензи. Она может придираться, но у нее большое сердце.
Другими словами, она законченная сука.
Мы въезжаем на длинную дорожку из гравия, которая ведет по парку и заканчивается перед домом с черепичной крышей. Он не настолько огромный, как я представляла (учитывая, какие особняки я видела по пути), но все же довольно большой.
Выглядит так, будто дом обычного размера, присоединили к каким-то амбарным строениям.
— Красивый, правда? — спрашивает Бернард, глядя на дом сквозь лобовое стекло. — Я написал здесь свою первую пьесу.
— Правда?— отвечаю я, выходя из машины.
— Переписал, точнее. Первый вариант я написал во время рабочей смены на заводе по розливу в бутылки.
— Это так романтично!
— Тогда не очень. Но спустя время, да, это звучит романтично.
— Превратилось в клише? — спрашиваю я, дразня.
— Как-то я пошел с приятелями вечером на Манхэттен погулять, — продолжает он, открывая багажник. — Наткнулся на Тензи в клубе. Она настояла, чтобы я отправил ей свою пьесу. Сказала, что она агент. Я даже не понимал тогда, что за агент. Но я отправил ей пьесу, решив, будь что будет. И следующее, что она сделала — пригласила меня сюда на лето. Здесь я смог писать. Не отвлекаясь.
— И тебя... — спрашиваю я, пытаясь найти нужное слово, — ... не отвлекали?
Бернард смеется.
— Когда отвлекали, это не было невежливым.
Дерьмово. Значит ли это, что он спал с Тензи? А если спал, то почему не сказал мне? Вообще-то, мог бы предупредить. Я надеюсь, что во время уикенда не всплывут еще какие-нибудь неприятные факты.
— Не знаю, чтобы я без Тензи делал, — говорит он, обнимая мои плечи одной рукой.
Мы уже почти вошли в дом, когда появляется Тензи собственной персоной, бодро шагая по тропинке, выложенной плиткой. На ней надета белая тенниска. Пока у меня не было возможности узнать, большое ли у нее сердце, зато сразу видно, что грудь - огромная. Груди так натягивают ткань ее рубашки-поло, как будто это два камня, которые вот-вот извергнутся из клокочущего вулкана.
— Вот вы где!— говорит она мило, прикрывая глаза от солнца.
Она вырастает передо мной и, переводя дух, говорит.
— Пожала бы тебе руку, но я потная. Питер где-то в доме, но если ты хочешь выпить, зови Элис. — Она разворачивается и рысит обратно во двор, размахивая руками в воздухе.
— Она выглядит мило, — говорю я, стараясь хорошо относиться к ней. — И у нее очень большая грудь, — добавляю я, гадая, видел ли Бернард ее обнаженной.
Бернард кивает.
— Но она ненастоящая.
— Ненастоящая?
— Силиконовая.
Значит, он ее видел. А то как бы он узнал об этом?
— Какая у нее еще пластика?—
— Нос, конечно. Она хочет быть похожей на Бренду из фильма “Прощай, Колумб” . Я всегда говорю ей, что она больше похожа на миссис Робинзон, чем на миссис Памкин.
— А как ее муж считает?
Бернард усмехается.
— Я думаю, большей частью он считает так, как она ему скажет.
— Я имею в виду, насчет силикона.
— О, — отвечает он. — Не знаю. Он проводит много времени, прыгая.
— Как зайчик?
— Больше как Белый Кролик. Разве что без карманных часов, — Бернард открывает дверь и зовет. — Элис! — Так, как будто он у себя дома.
Учитывая историю с Тензи, я думаю, что так и есть.
Мы вошли в амбарную часть дома, которая была переделана в гигантскую гостиную, обставленную диванами и мягкими креслами. Еще там был каменный камин и несколько дверей, ведущих в невидимые коридоры.
Одна из проемов приоткрывается, и в комнату высовывается маленький человечек с длинными волосами и по—девичьи красивыми чертами лица.
Он хотел войти в другую дверь, но заметил нас.
— Кто видел мою жену? — допытывается он с английским акцентом.
— Она играет в теннис, — говорю я.
— Ох, точно, — он стучит себя по лбу. — Рад вас видеть, да, очень рад. Просто адская игра, — он быстро говорит без паузы. — Ну, чувствуйте себя как дома. Ты в курсе Бернард, все как всегда — mi casa es su casa 6и все такое. Мы сегодня приглашены на ужин с президентом Боливии, так что мне нужно освежить свой испанский.
— Gracias 7, ― говорю я.
— О, вы говорите по-испански, — восклицает он. — Отлично. Я попрошу Тензи взять вас с собой к президенту на ужин, — я не успеваю возразить, и он выбегает из комнаты, как только появляется Тензи собственной персоной..
— Бернард, милый, будь джентльменом и занеси вещи Кэтти в комнату.
— Кэтти?— переспрашивает Бернард. — А кто это?
Тензи раздраженно поворачивается.
— Мне казалось, ты сказал, что её имя — Кэтти.
Я качаю головой.
— Мое имя — Кэрри. Кэрри Брэдшоу.
— Как за этим уследить? — беспомощно говорит она, подразумевая, что у Бернарда такой бесконечный поток подружек, что она не может упомнить их имена.
Она ведет нас вверх по лестнице, а затем вниз по короткому коридору в старую часть дома.
— Здесь ванная, — говорит Тензи, открывая дверь, чтобы продемонстрировать матовый голубой умывальник и душевую кабину. — А вот комната Кэрри.
Она открывает дверь, показывая маленькую комнату с односпальной кроватью, укрытой лоскутным одеялом и полочками, ломящимися от безделушек.
— Это комната моей дочки, — произносит Тензи самодовольно. — Она расположена над кухней, но Чинита любит ее, потому что это личное пространство.
— Где ваша дочь? — спрашиваю я, думая, что с Тензи станется выгнать собственную дочь из ее комнаты ради приличия.
— В теннисном лагере. Она заканчивает школу в следующем году, и мы надеемся, что поступит в Гарвард. Мы так гордимся ею.
То есть, эта Чинита практически моя ровесница.
— А куда ты поступишь после школы?
— В Браун, — я кошусь на Бернарда. — Я на втором курсе.
— Как интересно , — отвечает Тензи, таким тоном, будто видит мою ложь насквозь. — Я должна познакомить вас с Чинитой. Уверена, ей будет очень интересно узнать все о Брауне. Это сможет ее предостеречь.
Я игнорирую оскорбление и парирую.
— С удовольствием, миссис Дайер.
— Зови меня Тензи, — говорит она негодующе. Она оборачивается к Бернарду и, чтобы не позволить мне взять верх над собой, произносит. — Давай позволим твоей подружке распаковать вещи.
***
Спустя немного времени, я сижу на краю кровати и стараюсь сообразить, где найти телефон, и стоит ли звонить Саманте, чтобы спросить совета как себя вести с Тензи. Затем я вспоминаю, как она валялась на полу у Джессенов и улыбаюсь. Ну и что, что она ненавидит меня? Я в Хэмптонсе! Я подскакиваю с кровати, снимаю одежду и переодеваюсь в бикини. В комнате немного душно, поэтому я открываю окно и любуюсь видом. Яркий зеленый газон оканчивается ухоженной живой изгородью, за которой тянутся километры полей с коротколиственными растениями. Это картофель, объяснил мне Бернард. Я вдыхаю сладкий влажный воздух, свидетельствующий о том, что океан просто не может быть далеко.
Под нежные звуки прибоя, я слышу голоса. Я высовываюсь в окно и вижу Тензи с еще одной женщиной. Они сидят за металлическим столом в маленьком внутреннем дворике, потягивая, кажется, Кровавую Мэри. Я могу слышать каждое их слово, как будто сижу рядом с ними.
— Она ненамного старше Чиниты, — восклицает Тензи. — Это отвратительно.
— Сколько ей лет?
— Кто знает? Она выглядит, как будто только окончила школу.
— Бедный Бернард , — говорит вторая женщина.
— Такое трогательное учебное пособие , — прибавляет Тензи.
— Ну, после того ужасного лета с Марджи... Они ведь здесь женились?
— Да. — вздыхает Тензи. — Ты понимаешь, что он должен был привозить с собой эту молодую дурочку...
Я хватаю ртом воздух, но немедленно утихаю с каким-то извращенным желанием не пропустить ни слова.
— Наверное, это подсознательно, — отвечает собеседница. — Он хочет быть уверен, что ему снова не сделают больно. Поэтому он выбирает молодую и наивную, которая боготворит его и никогда не бросит. Он управляет отношениями. В противовес роману с Марджи.
— Но сколько это будет продолжаться? — стонет Тензи. — Что у них может быть общего? О чем они говорят?
— Может, они не говорят, — отвечает женщина.
— У этой девочки есть родители? Кто вообще позволит своему ребенку общаться с мужчиной на десять-пятнадцать лет старше?
— На дворе восьмидесятые, — примирительно вздыхает женщина. — Девушки сейчас другие. Они очень смелые.
Тензи встает и уходит в кухню. Я практически вываливаюсь из окна, в надежде услышать их разговор дальше, но не выходит.
Онемев от стыда, я валюсь на кровать. Если они говорили правду, значит, я только пешка в пьесе Бернарда. Которую он разыгрывает в реальной жизни, чтобы что-то показать Марджи.
Марджи. Ее имя ввергает меня в дрожь.
Почему я решила, что смогу победить ее в борьбе за расположение Бернарда? Видимо, не смогу. По крайней мере, Тензи в этом уверена.
Я в гневе кидаю подушку в стену. Зачем я сюда приехала? Зачем Бернард втянул меня в это? Тензи, должно быть, права. Он использует меня. Возможно, он сам не отдает себе в этом отчет, но для других это очевидно.
Есть только один способ сохранить лицо. Я должна уехать. Я попрошу Бернарда отвезти меня на остановку. Я распрощаюсь с ним и больше никогда не увижу. И потом, после чтения моей пьесы, когда я вернусь в свой маленький городок, он осознает свою ошибку.
Я бросаю одежду в свой старый чемодан, когда улавливаю его голос.
— Тензи! — зовет он.
Я перегибаюсь через подоконник.
Он расхаживает по лужайке и выглядит несколько беспокойным и раздраженным.
— Тензи!— снова кричит он, и та появляется во внутреннем дворике.
— Да, дорогой?
— Ты не видела Кэрри? — спрашивает он.
Я замечаю, что она пожимает плечами с долей разочарования.
— Не видела.
— Так, где она?— спрашивает Бернард, оглядываясь кругом.
Тензи выставляет вперед ладонь.
— Я не ее няня.
Они оба исчезают в доме, и я с триумфом кусаю губы.
Бедный Бернард, думаю я. Настал мой черед спасать его из мира Тензи.
Я быстро хватаю книгу и укладываюсь в кровать. Конечно же, Бернард стучится ко мне через минуту.
— Входите!
— Кэрри? — он открывает дверь. — Что ты делаешь? Я ждал тебе в бассейне. У нас сейчас обед.
Я опускаю книгу и улыбаюсь.
— Прости. Мне никто не сказал.
— Глупая гусыня, — говорит он и подходит, целует меня в макушку. Он ложится рядом.— Люблю бикини, — шепчет он.
Мы бы отлично пошалили, если бы не услышали, как Тензи выкрикивает наши имена. Это злит меня и вызывает смех у Бернарда. И это как раз тот момент, когда я позволяю нарушить собственное правило. Бернард будетмоим. Этой же ночью. Я проскользну в его комнату, и мы, наконец, сделаем это. Прямо под мелким подрезанным носом Тензи.
Глава 32
За ужином благоверный Тензи, Питер, выполнил свою угрозу и меня посадили рядом с президентом Боливии. Он крупный мужчина, с изрытым оспой лицом. Вдобавок, от него так и веяло властью, что откровенно пугало. Ничего не зная о Боливии и её политике, я решила держать язык за зубами. Иначе, чего доброго, выгонят из-за стола.
К счастью, el president, как называл его Питер, даже не смотрел в мою сторону. Мы едва развернули наши салфетки и положили их себе на колени, когда он бросил на меня взгляд, понял, что я не представляю особой важности, и повернулась к женщине слева от него. На другом конце стола Тензи посадила Бернарда справа от себя. Я сижу слишком далеко, чтобы услышать их разговор, но Тензи, которая улыбается и жестикулирует, по-видимому, продолжала владеть вниманием своей маленькой группы. С того момента, когда начали прибывать первый гости, Тензи стала другим человеком. Нет и следа той тонкой, расчетливой злобы, которую она источала сегодня днем.
Я принялась за свою рыбу, понимая, что я становлюсь унизительно скучной. Единственная вещь, которая держала меня на плаву — мысль о Бернарде, и о том, что позднее мы будем делать вместе.
Интересно, Питер в курсе про Тензи и Бернарда? Тихонько вздохнув, я пригубила вина и подцепила на вилку второй кусочек рыбы, гадая, стоит ли себя мучить этой гадостью. Рыба сухая и безвкусная, словно кто-то решил, что еда должна быть наказанием, а не удовольствием.
— Не любите рыбу? — голос Питера доносится слева.
— На самом деле, нет, — Я улыбаюсь от того, что хоть кто-то заговорил со мной.
—Эта ужасна, не так ли? — он отодвигает свою рыбу на край тарелки. — Это все новомодная диета моей жены. Никакого масла, соли, кожуры, жира и специй. Все это часть тщетной попытки жить вечно.
Я хихикаю.
— Не уверена, что жить вечно — это хорошая идея.
—Не уверены? — повторяет Питер. — Это кроваво ужасная идея. Как вас угораздило оказаться среди этих людей?
— Я встретила Бернарда и…
—Я имею в виду, чем вы занимаетесь в Нью-Йорке?
—О, я - писатель, — просто отвечаю я. Я сажусь немного прямее и добавляю. — Я учусь в Новой Школе, и на следующей недели состоится первое чтение моей пьесы.
—Отлично сработано, — говорит он, кажется, впечатленный этим. — Ты уже говорила с моей женой?
Я уставилась в тарелку.
— Не думаю, что ваша жена интересуется мной или моей пьесой, — я обвожу стол взглядом и смотрю на Тензи.
Она пила красное вино, и ее губы стали слегка фиолетовыми.
— С другой стороны, мне вовсе не нужно одобрение вашей жены, чтобы добиться успеха.
В этот момент часть моего маленького эго выплыло на поверхность.
— Вы очень уверенная в себе юная леди, — заметил Питер. А затем, чтобы подчеркнуть тот факт, что я зашла слишком далеко, он одарил меня одной из тех невероятно вежливых улыбок, которая, возможно, поставила бы на место саму королеву Англии.
Я застыла в позоре. Почему я просто не могу держать язык за зубами? Питер просто пытался быть дружелюбным, а я только что оскорбила его жену. В дополнение к предполагаемому греховному высокомерию. Это приемлемо в мужчине, но не в женщине. Или просто не в этой обстановке, во всяком случае.
Я хлопаю Питера по руке.
—Да? — повернулся он. Не было никакой резкости в его голосе, лишь смертельная незаинтересованность.
Я уже было собиралась спросить его, если бы я была мужчиной, стало бы он судить меня так резко, но его выражение лица остановило меня.
— Вы не передадите мне соль? — спросила я, тихо добавив. — Пожалуйста?
Я пыталась замять это в течение всего обеда, пытаясь быть интересной, рассказывая долгие истории о шотландском гольфе, о котором Питер рассказывает нашему краю стола. Когда тарелки стали пусты, я надеялась, что мы с Бернардом можем улизнуть, но вместо этого мы прошли на террасу на кофе и десерт. После чего была игра в шахматы в гостиной. Бернард играл с Питером, в то время как я облокотилась на край стула Бернарда, делая вид, что плохо играю. Правда в том, что каждый, кто хотя бы на половину хорош в математике, может играть в шахматы. И после того, как Бернард сделал уже несколько неверных ходов, я начала тихонько давать ему советы. Бернард начал побеждать и небольшая толпа начала собираться, чтобы стать свидетелями такого зрелища.
В конце концов, Бернард отдает мне все заслуги, и мое достоинство в их глазах выросло. Может я, наконец, стала для них соперником.
—Где ты научилась играть в шахматы? — спросил он и взял еще напитки для нас из плетеной корзинки в углу.
— Я всегда играла. Мой отец научил меня.
Бернард коснулся меня, ошеломленный.
— Я только что осознал, что ничего о тебе не знаю.
— Это потому, что ты забывал спросить, — игриво отвечаю я, мое равновесие восстановлено. Я оглядываю комнату. — Эти люди когда-нибудь пойдут спать?
— Ты устала?
—Я думала...
— У нас для этого еще куча времени, — говорит он, зарываясь в моих волосах губами.
—Голубки, — Тензи машет нам, сидя на диване. — Идите сюда и присоединяйтесь к обсуждению.
Я вздыхаю. Бернард может и был готов покинуть вечер, но Тензи собиралась держать нас внизу.
Я терплю еще час политических дискуссий. Наконец, когда глаза Питера закрылись, и он уснул в своем кресле, Тензи прошептала, то, может, нам стоит пойти спать.
Я даю Бернарду осмысленный взгляд и стремительно бегу в мою комнату. Теперь, когда момент настал, я дрожу от страха. Мое тело дрожит от нетерпения. На что это будет похоже? Я буду кричать? И что делать, если будет кровь?
Я немного прикрыла свою наготу и расчесала волосы сотню раз. Когда прошло 30 минут, и дом затих, я выскользнула за дверь, прокралась через гостиную и поднялась по другой лестнице к комнате Бернарда. Она на другом конце длинного коридора, удобно расположена рядом с комнатой Тензи и Питера, но, как и все комнаты в новом крыле, она соединяется с собственной ванной.
Смежнаяванная. Бог ты мой. Как много вещей я узнала за эти выходные. Я хихикаю и поворачиваю ручки двери Бернарда.
Он в постели, читает. Под мягким светом лампы он выглядит стройным и загадочным, как герой романов Викторианской эпохи. Он подносит палец к губам плавными движениями, я безмолвно падаю в его объятия, закрываю глаза и надеюсь на лучшее.
Он выключает свет и залезает по одеяло.
— Спокойной ночи, котенок.
Я сажусь, озадаченная.
— Спокойной ночи?
Я наклоняюсь и включаю свет.
Он хватает мои руки.
— Что ты делаешь?
—Ты хочешь спать?
—Ты разве нет?
Я надуваю губы.
— Я думала, мы могли бы...
Он улыбается.
— Здесь?
— Почему нет?
Он выключает свет.
— Это грубо.
Я снова его включаю.
— Грубо?
—Тензи и Питер в соседней комнате, — он снова выключает свет.
— И что? — говорю я в темноте.
—Я не хочу, чтобы они нас услышали... Это будет неловко.
Я нахмурилась в темноте, мои руки перекрещены на груди.
— Ты не думаешь, что Тензи пора понять, что ты двигаешься дальше? Оставив её иМарджи?
—Ох, Кэрри, — он вздыхает.
—Я серьезно. Тензи должна принять, что ты встречаешься с другими людьми. Что ты встречаешься со мной.
— Да, она и принимает, — сказал он мягко. — Но нам не стоит бросать ей это в лицо.
—Я думаю, что мы должны, — я отвечаю.
— Давай спать. Выясним все утром.
Это мой намек, чтобы броситься вон из комнаты в гневе. Но я полагаю, что я уже достаточно набегалась в течение вечера. Вместо этого, я лежу, молча обдумывая каждую сцену, каждый разговор, сдерживая слезы, и прихожу к выводу, что так или иначе, мне не удалось выйти на первое место в эти выходные, в конце концов.
Глава 33
— Я так рад, что ты зашла, чтобы увидеть меня, — сказал Бобби, открыв дверь.
—Это очень приятный сюрприз. Да, очень, очень приятный,— проговорил он скороговоркой, взяв меня под руку.
Я перевесила сумку на другую сторону.
— Это вовсе не сюрприз. Я звонила тебе, помнишь?
—О, это всегда сюрприз - увидеть друга, ты так не думаешь? Особенно когда твой друг такой привлекательный.
— Ну...— сказала я хмуро, ожидая, как это повлияет на мою пьесу.
Бернард и я вернулись в город в прошлое воскресенье днем, здорово прокатившись с Тензи и Питером на старом Мерседесе. Тензи вела, в то время как Бернард и Питер болтали о спорте, а я сидела тихонько и старалась быть паинькой. Это было нетрудно, так как я мне не пришлось много болтать. Я продолжала думать, останемся ли мы с Бернардом вместе, если то, что было и есть наша жизнь. Выходные с Тензи и Питером. Не думаю, что смогу выносить это. Я хочу Бернарда, но не его друзей.
Я вернулась к Саманте, поклявшись привести свою жизнь в порядок, что включало в себя звонок Бобби и назначение встреч для обсуждения чтений. К сожалению, мне не показалось, что Бобби воспринимает все это так же серьезно, как и я.
— Позволь мне показать тебе свой дом, — говорит он с раздражающей настойчивостью, и это учитывая то, что я видела его дом во время одной из вечеринок. Казалось, много лет прошло с той вечеринки. То неловкое чувство, когда время мчится, а твое собственное время может быть на исходе.
Чтение может быть моим последним шансом, чтобы создать опору в Нью-Йорке. Надежный захват скалы Манхэттен, от которой я не могут быть удалена.
—Мы будем располагаться на креслах вот здесь, — Бобби указывает на пространство галереи. — У нас будут коктейли. Пусть аудитория сначала выпьет. Подадим белое вино или водку, или все вместе?
—О, и то и другое, — прошептала я
—А ты собираешься пригласить настоящих актеров? Или это будет просто чтение?
— Я думаю, что просто чтения. Для начала, — говорю я, представляя себе яркие огни Бродвея. — Я собираюсь сама прочитать всю пьесу. — После чтений в классе с Капоте, кажется не стоит кого-либо вовлекать в это.
—Лучше так, да? — Бобби кивает. Его кивание, его необузданный энтузиазм, начинают овладевать мною. — Нам необходимо немного шампанского. Чтобы отметить.
— Еще и полудня не будет, — возражаю я.
— Не говори мне, что ты один из тех нацистов времени, — произносит он, увлекая меня в коридор, который ведет к жилым помещениям. Я следую за ним неуверенно, предупреждающий колокольчик звенит у меня в голове.
— Художники не могут жить как другие люди. Расписания и все такое - это убивает креативность, ты так не думаешь? — спрашивает он.
― Наверное, — я вздохнула, надеясь, что я могу сбежать.
Но Бобби сделал мне невероятную услугу, позволив прочитать пьесу в своем доме. И с этой мыслью я приняла бокал шампанского.
— Позволь мне показать тебе все остальное.
—Честно говоря, Бобби, — говорю я в отчаянии, — Ты не обязан.
—Я хочу! Я убирался весь день для тебя.
—Но зачем?
—Я подумал, что, возможно, мы захотим узнать друг друга лучше.
О, ради Бога. Видимо, он пытается соблазнить меня. Это смешно. Во-первых, он ниже меня. И у него такие щеки, должно быть ему больше 50. И он гей. Разве это не так?
— Это моя ванная, — говорит он с размахом. Интерьер в стиле минимализма, а комната идеально чистая. Думаю, у него есть горничная, которая за ним убирает.
Он бухается на край аккуратно застеленной постели и делает глоток шампанского, похлопывая на место рядом с ним.
—Бобби, — я говорю твердо. —Я действительно должна идти.— Для демонстрации моих намерений, я помещаю свой бокал на подоконник.
—О, не ставь его там, — плачет он. — Останется след.
Я забираю бокал.
—Я поставлю его обратно на кухню.
—Но ты не можешь уйти,— кудахчет он. — Мы еще не закончили говорить о твоей пьесе.
Я закатила глаза, но я не хочу полностью его обидеть. Я полагаю, что я немного посижу рядом с ним, а затем уйду. Я сажусь осторожно на краю кровати, так далеко от него, насколько это возможно.
— О пьесе…
—Да, о пьесе,— он соглашается. — Что заставило тебя написать ее?
—Ну, я… — Я раздумываю о словах, но слишком долго, поэтому Бобби становится нетерпеливым.
—Дай мне эту фотографию, ладно?— И прежде чем я смогу возразить, он стремглав хватает ее рядом со мной и указывает на картинку ухоженным пальцем. — Моя жена, — говорит он, хихикая. — Или я должен сказать, моя бывшая жена?
—Ты был женат?— Я спрашиваю, настолько вежливо, насколько это возможно, учитывая те сигналы тревоги, которые теперь звонят, как колокольня.
—В течение двух лет. Ее звали Аннализой. Она француженка, видишь?
—Угу.— Я сильнее всматриваюсь в изображение.
Аннализа является одной из тех красавиц, которые выглядят совершенно безумными, со смешным надутым ртом и дикими, палящими черными глазами.
—Ты мне ее напоминаешь.— Бобби кладет руку на мою ногу. Я бесцеремонно убираю ее.
— Я абсолютно на нее не похожа.
—Ох, но ты похожа. На мой взгляд,— бормочет он. А потом, в отвратительной замедленной съемке, он поджимает губы и приближает свое лицо к моему для поцелуя.
Я быстро отвернулась и высвободилась от его цепких пальцев. Тьфу. Вообще, какие мужчины делают себе маникюр?
—Бобби!— Я поднимаю свой бокал с пола и начинаю выходить с комнаты.
Он следует за мной на кухню, виляя хвостом, как наказанный щенок.
—Не уходи,— он умоляет. — Там почти целая бутылка шампанского слева. Ты не можешь ожидать, что я выпью ее сам. Кроме того, это не имеет значения.
Кухня крошечная, а Бобби стал в дверях, блокируя мой выход.
—У меня есть парень, — я говорю яростно.
—Ему не обязательно знать.
Я собираюсь бежать, когда он меняет свою тактику от хитрой к больной.
— Действительно, Кэрри. Нам будет очень трудно работать вместе, если я пойму, что тебе не нравлюсь.
Наверное, он шутит. Но, возможно, Саманта была права. Ведение бизнеса с мужчинами дело сложное. Если я отвергну Бобби, он собирается отменить чтение? Я глотаю и пытаюсь вызвать улыбку.
— Я люблю тебя, Бобби. Но у меня есть парень. — Я повторяю, делая акцент на последнем факте, вероятно, это моя лучшая тактика.
—Кто? — Требует он.
—Бернард Сингер.
Бобби разражается оглушающим стеклянным звоном.
—Он?— Он приближается и пытается взять меня за руку. — Он слишком стар для тебя.
Я качаю головой в изумлении.
Мгновенное затишье дает Бобби еще один шанс на атаку. Он обнимает меня за шею и пытается снова добраться до моего рта.
Создается своего рода драка, когда я пытаюсь маневрировать вокруг него и он пытается подтолкнуть меня к раковине. К счастью, Бобби не только выглядит как масляной мяч, но имеет такую же консистенцию. Кроме того, я более отчаянная. Я проскакиваю под его вытянутыми руками и мчусь со всех ног к его двери.
—Кэрри! Кэрри, — он плачет, хлопая в ладоши, в то время, как он несется по коридору за мной.
Я подхожу к двери и останавливаюсь, затаив дыхание. Я собираюсь сказать ему, какая он сволочь и как я не ценю то, что он предоставляет мне ложные претензии - в то время видя, как мое будущее рушатся передо мной, когда я замечаю его страдальческое выражение.
— Извини.— Он держит свою голову как ребенок. — Я надеюсь…
— Да?— Я спрашиваю, поправляя мои волосы.
— Я надеюсь, это не означает, что ты ненавидишь меня. Мы все еще можем сделать твое чтение, да?
Я делаю все возможное, чтобы смотреть сверху вниз на него.
— Как я могу тебе доверять? После этого…
— Ох, забудь об этом, — он говорит, размахивая руками перед своим лицом, как будто вокруг рой мух.
—Я не имею в виду этого. Я слишком прогрессивный. Друзья? — Он спрашивает робко, протягивая руку.
Я выпрямила плечи и приняла ее. В мгновение ока, он схватился за руку и поднял ее ко рту
Я позволила ему поцеловать ее, прежде чем я вырву её назад.
—Что с твоей пьесой?— Произносит он. — Ты должна позволить мне прочитать ее до четверга. С тех пор, как ты не позволяешь поцеловать тебя, я должен знать, во что ввязался.
—У меня нет ее. Я заберу ее завтра, — я говорю поспешно. Она у Миранды, но я получу ее от нее позже.
— И пригласи каких-то своих друзей на чтение. Хорошеньких, — добавляет он.
Я отрицательно качаю головой и выхожу за дверь. Некоторые мужчины никогда не сдаются.
Как и некоторые женщины. Я вздыхаю с облегчением, когда еду вниз на лифте. По крайней мере, у меня сих пор есть мое чтение. Я, вероятно, буду бороться с Бобби всю ночь, но, кажется, что это небольшая цена, которую нужно заплатить за грядущую известность.
Глава 34
— Кто это чудик вообще? ― Саманта спрашивает, разрывая вверх розового пакетика Sweet'n Low 8и добавляя порошкообразное химическое вещество в свой кофе.
— Он некий вид арт-дилера. Он парень с местом. Я ходила туда на показ мод? — Я собрала крошечные полоски розовой бумаги с середины стола, сложила их аккуратно, и завернула их в салфетку. Ничего не могу с собой поделать. Эти проклятые остатки от пакетов с поддельным сахаром сводят меня с ума. В основном потому, что вы не можете пройти и двух шагов, не найдя один.
— Парень с местом. — Саманта говорит задумчиво.
— Бобби. Ты знаешь его? — спрашиваю я, думая, что она должна. Она знает всех.
Мы в Розовой Чайной Кружке, это очень известный ресторан в Вэст Вилледж. Этот розовый нормальный, с элегантными стульями из кованого железа и древними скатертями с напечатанными махровыми розами. Они открыты двадцать четыре часа, но они подают только завтрак, так что если со временем все отлично, вы можете увидеть Джоуи Рамона кушающего блины в пять часов вечера.
Саманта ушла с работы раньше, думаю, она все еще больна после операции. Но ей не должно быть слишком плохо, ведь она смогла выйти из квартиры.
— Он низкий?— Спрашивает она.
— Он должен был стоять носочках, когда попытался поцеловать меня.— Память о покушении Бобби вызывает у меня новый приступ раздражения, и я наливаю слишком много сахара в свою чашку.
— Бобби Невил.— Она кивает. — Каждый знает его. Он пользуется дурной славой.
— Из-за того, что прыгает на молодых девушек?
Саманта скривилась.
— Из-за этого у него не было бы никакой славы вообще. — Она поднимает чашку и пробует свой кофе. — Он попытался напасть на Давида Микеланджело.
— На скульптуру? — О, Боже. Просто моя удача. — Он преступник?
— Скорее арт-революционер. Он пытался сделать заявление об искусстве.
— Что это значит? Искусство отстой?
— Кто отстой? — спросила Миранда, прибыв за стол со своим рюкзаком и черной сумкой торгового Saks через плечо. Она хватает горсть салфеток из дозатора и вытирает лоб. — На улице около девяносто градусов. ― Она машет официантке и просит бокал льда.
— Мы говорим о сексе снова?— Она смотрит на Саманту осуждающе. — Я надеюсь, что я не прошла весь путь сюда для другого разговора об упражнениях Кегеля. Я пробовала, кстати. Они заставили меня чувствовать себя, как обезьяна.
— Обезьяны делают упражнения Кегеля? — Я спросила, удивившись.
Саманта качает головой.
— Вы двое безнадежные.
Я вздыхаю. Я бы отошла от мышления о Бобби, полагая, что могу справиться с его закулисным поведением, но чем больше я думаю об этом, тем в большую ярость прихожу. Неужели неясно, что когда я надеялась на чтение пьесы, я думала, что это базируется на моих собственных заслугах, а не на случайном возбуждении какого-то лысого старика?
— Бобби пытался запрыгнуть на меня, — информирую я Миранду.
— Это мелочь? — Она не впечатлена. — Я думала, что он гей.
— Он один из тех парней, которых никто не хочет видеть в своей команде. Гей он, или же гетеросексуал, — говорит Саманта.
— Что, правда так? — спрашивает Миранда.
— Это называется - человек запутался в собственной ориентации.
— Ладно, девочки, — говорю я, — Это серьезно.
— Был профессор в моей школе, — говорит Миранда. — Все знали, что если вы переспите с ним, он поставит вам 5.
Я уставилась на нее.
— Не помогает.
— Ну, хватит, Кэрри. В этом нет ничего нового. Каждый бар, в котором я работала, имел негласное правило, что если вы занимаетесь сексом с менеджером, вы получите лучшие смены, — говорит Саманта. — И в каждом офисе, в котором я работала, было то же самое. Всегда найдется какой-то парень, который к тебе клеиться. И большинство из них состоят в браке.
Я стону.
— А ты?
— Спала с ними? А как ты думаешь, Воробушек? — спрашивает она резко. — Мне не нужнозаниматься сексом с каким-то парнем, чтобы вырваться вперед. С другой стороны, мне не стыдно за свои поступки. Стыд — это бессмысленная эмоция.
Лицо Миранды искривляется в выражение, которое означает, что она собирается сказать что— то неуместное.
— Если это правда, почему ты не рассказала Чарли о эндометриозе? Если тебе не стыдно, почему ты не можешь быть честной?
Губы Саманты свернулись в покровительственную улыбку.
— Мои отношения с Чарли не твое дело.
— Тогда почему ты говоришь об этом все время?— Миранда спрашивает, отказываясь пойти на попятную.
Я положила голову на руки, удивляясь, почему мы все такие взвинченные. У меня должно быть жар. Мой мозг свертывается.
— Таким образом, должна моя пьеса читаться у Бобби или нет?— Я спрашиваю.
— Конечно, — говорит Саманта. — Ты не можешь позволить усомниться в своем таланте из-за глупого поведения Бобби. Тогда он выиграл.
У Миранды не было другого выхода, кроме как согласиться.
— Почему ты должна позволить этой приземистой жабе определять, кто ты и что ты можешь делать?
Я знаю, что они правы, но на мгновение, я чувствую себя побежденной. По жизни это нескончаемая борьба, чтобы что-то сделать. Почему не может все просто быть легко?
— Ты прочитала мою пьесу?— спрашиваю Миранду. Она краснеет. И голосом, который слишком высок, говорит.
— Я хотела. Но я была так занята. Я обещаю, что буду читать ее сегодня вечером, хорошо?
— Не будешь, — говорю я жестко. — Мне нужна она обратно. Первым делом завтра я должна ее отдать Бобби.
— Не будь такой вспыльчивой.
— Я не вспыльчива.
— Она прямо здесь, — говорит она, открывает свой рюкзак и роется в нем.
Она смотрит внутрь в замешательстве, потом поднимает сумку и выгружает содержимое на стол. — Она, должно быть, перемешалась с моими листовками.
— Ты взяла мою пьесу в Сакс? — Я спрашиваю, не веря, пока Миранда судорожно перебирает свои бумаги.
— Я собиралась прочитать ее, когда выпадет время. Вот она, — говорит она с облегчением, держа в руках несколько страниц.
Я быстро перелистываю их.
— А где остальные? Это только первая треть.
— Должна быть здесь,— она бормочет, пока я присоединилась к ней в просматривании каждой бумажки. — О, мой Бог.— Она откинулась на спинку стула. — Кэрри, мне очень жаль. Этот парень кинул их мне в лицо вчера. Схватил кучу листовок и побежал. Остальная часть твоей пьесы, должно быть, перепутались с ними.
Я остановила дыхание. У меня возникло одно из тех страшных предчувствий, что моя жизнь вот-вот развалится.
— У тебя должна быть еще одна копия, — говорит Саманта успокаивающе.
— У моего профессора есть одна.
— Ну, тогда,— Миранда щебечет, как будто все в порядке.
Я хватаю мою сумку.
— Я должна идти,— я пищу, перед тем, как мой рот абсолютно пересохнет.
Черт. Дерьмо! Я могу думать только через ругательство.
Если у меня нет пьесы, у меня нет чтения, у меня ничего нет. Нет чтения, нет жизни.
Но, конечно, у Виктора есть копия. Я специально вспоминаю тот день, когда я дала ее ему. Да и что это за учитель, который выбрасывает работы своих учеников?
Я бегу через деревню, маневрирую сквозь движение и чуть не сбиваю несколько прохожих на моем пути к Новой школе. Я прибегаю взмыленная, мчусь по лестнице через ступеньку, и бросаюсь в дверь Виктора.
Она закрыта.
Я кручусь в исступлении, бегу вниз по лестнице, и запускаю весь путь обратно к дому Саманты. Она лежит на кровати с кучей журналов.
— Кэрри? Ты можешь поверить в то, что сказала мне Миранда? Про Чарли? Я думаю, что это было очень неуместно.
— Да, — я говорю, в то время исследуя кухню на предмет белых страниц.
— Ты нашла свою пьесу?
— Нет!— Я кричу, листая телефонную книгу.
Я погладить мое сердце, пытаясь его успокоить. Есть: Виктор Грин. С адресом в конюшнях.
— Кэрри?— Саманта спрашивает, когда я возвращаюсь с кухни. — Не могла бы ты принести мне что-нибудь поесть? Может быть, китайскую еду? Или пиццу. С пепперони. И не слишком много сыра. Убедись, что скажешь им без экстра порции сыра.
Ох!!!
Я тащу себя обратно в Мьюз, каждый мускул в моем теле, кричит с болью от напряжения. Я иду вверх и вниз по мощеной улочке дважды, прежде чем нахожу квартиру Виктора, скрываются за решеткой и плющом. Я барабаню в дверь несколько раз, и когда я не могу разбудить его, хлопаюсь вниз на крыльцо.
Где он, черт возьми? Виктор всегда где-то рядом. У него нет жизни, кроме школы и его случайного романа с одним из учеников. Ублюдок. Я встаю и ударяю в дверь, а когда до сих пор нет ответа, заглядываю в окно.
В крошечном трейлере темно. Я нюхаю воздух, уверенная, что смогу поймать слабый запах распада.
Я не удивлена. Виктор свинья.
Тогда я замечаю что газетам, разбросанных рядом с дверью, три дня. Что, если он уехал?
Но куда бы он мог поехать? Я соплю вокруг окна снова, интересно, а вдруг запах является признаком того, что он мертв. Может быть, у него случился сердечный приступ, и, так как он не имеет друзей, никто не думал поискать его.
Я барабаню в окна, что совершенно бесполезно. Я смотрю вокруг, ища, чем бы его сломать, вытащив кирпич от края мостовой. Я поднимаю его над головой, готова к атаке.
— Ищете Виктора?— спрашивает меня голос за спиной.
Я опускаю кирпич и разворачиваюсь.
Говорящий это пожилая дама с кошкой на поводке.
Она идет осторожно вперед и наклоняется, кропотливо забирая газеты.
— Виктор ушел,— она сообщает мне.
— Я сказала ему, что я позабочусь о газетах. Много жуликов тут ходит— .
Я тайком кидаю кирпич. — Когда он вернется?—
Она прищуривается. — В пятницу? Его мать умерла, бедняжка. Он поехал на Средний Запад, чтобы похоронить ее — .
— В пятницу?— Я делаю шаг и почти спотыкаюсь о кирпич. Я хватаю лозу плюща, ища опоры.
— Это то, что он сказал. В пятницу. — Старуха качает головой.
Реальность ситуации поражает меня как грузовик цемента. — Это слишком поздно!— Я плачу, отпуская лозы и садясь на землю в отчаянии.
— Воробушек?— Саманта спрашивает, входя в гостиную.
— Что ты делаешь?
— А?
— Ты сидишь там больше часа с открытым ртом. Это не очень привлекательно, — ругает она.
Когда я не отвечаю, она становиться надо мной и стучит по голове.
— Алло? Есть кто дома?
Я отвожу взгляд от пустого места на стене и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее.
Она качает связкой газетных страниц возле моего лица.
— Я думала, мы могли бы повеселиться. Работа над моим обручальным объявлением для Нью-Йорк Таймс. Ты писатель. Это должно быть несложно для тебя.
— Я не писатель. Больше не писатель, — тупо отвечаю я.
— Не смеши. У тебя было одно маленькое поражение.
Она садиться рядом со мной с кучей бумаг на коленях.
— Я собирала эти с мая. Объявления о свадьбах и помолвках в Нью-Йорк Таймс. Также известны как спортивные женские страницы.
— Кому это важно?— Я поднимаю голову.
— Каждому, кто что-то значит в Нью-Йорке, Воробушек, — она объясняет, как будто ребенку — И это особенно важно, потому что Таймсне возьмет просто какое-то старое объявление. Муж должен быть из Лиги Плюща. И обе стороны должны быть детьми правильного рода семей. Старые деньги хорошо, но новые деньги будут работать. Или знаменитость. Если, например, у невесты знаменитый отец, например, актер, скульптор или композитор, она обязательно попадет в газету.
— Почему ты не можешь просто выйти замуж? — Я тру свои щеки. Моя кожа холодная, как будто кровь прекратила циркулировать.
— Ну и в чем же тогда забава? — Спрашивает Саманта. — Зачем женятся в Нью-Йорке, если вы собираетесь быть никем? Тогда лучше остаться дома. Свадьба в Нью-Йорке — это принятие вас на достойное место в обществе. Вот почему мы женимся в Century Club. Если вы делаете свадьбу там, это заявление.
— Которое значит?
Она гладит мою ногу.
— Что вы приняты, Воробушек.
— Но что если нет? Не приняты.
— Ради Бога, Воробушек. Ты так себя ведешь, как будто ты принята. Что с тобой не так? Ты что забыла все, чему я тебя учила?— И прежде, чем я могу возразить, она идет к пишущей машинке, вставляет в нее бумажку, и указывает на стул. — Ты пишешь. Я диктую.
Мои плечи опускаются, но я следую ее приказу и размещаю свои руки на клавиши, больше по привычке, чем из сознательного действия.
Саманта перебирает страницы из ее кучи и сканирует объявления.
— Вот хорошая. «Мисс Барбара Халперс из Ньюпорта, Род-Айленд, известна своим друзьям как Лошадка».
Если она шутит, она полностью меня сбила с толку.
— Я думала, что ты с Вихокена (штат Нью-Джерси).
— Кто хочет быть оттуда? Напиши «Шорт-Хиллс» Шорт-Хиллс является приемлемым местом.
— А что если кто-то проверит.
— Они не будутэтим заниматься. Мы можем продолжать? Мисс Саманта Джонс.
— Как на счет миссис?
— Ладно. Миссис Саманта Джонс из Шорт-Хиллс, Нью-Джерси, которая посещала. . . — Она делает паузу. — Какой колледж находится рядом с Шорт-Хиллс?
— Я не знаю.
— Тогда напиши Принстон. Это достаточно близко, Принстон.— она продолжает, довольная своим выбором
— И я окончила со степенью в области. . . Английская литература .
— Никто не поверит в это. — Я протестую, начиная оживать. — Я никогда не видела тебя читающую что-то, кроме книг — помоги себе сам.
— Ладно. Пропустим часть о моей степени. Это все равно не имеет значения, — она говорит взмахивая волосами. — Хитрость в том, кто мои родители. Мы скажем, что моя мать была домохозяйкой— это нейтральный вариант, а мой отец был международный бизнесмен. Таким образом, я могу объяснить, почему его некогда не было рядом.
Я убираю свои руки с клавиатуры и ложу их на колени.
— Я не могу написать это.
— Почему нет?
— Я не могу врать Нью-Йорк Таймс.
— Ты не та, которая врешь. Я вру.
— Зачем тебе врать?
— Кэрри, — говорит она разочаровано. — Все врут.
— Они нет.
— Ты лжешь. Разве ты не лжешь Бернарду о своем возрасте?
— Это другое. Я не собираюсь замуж за Бернарда .
Она дает мне холодную улыбку, как будто она не может поверить, что я дала ей вызов.
— Прекрасно. Я напишу это сама.
— Будь моим гостем.
Я встаю, а она садится перед пишущей машинкой. Она печатает в течение нескольких минут, пока я смотрю. Наконец, я не могу больше.
— Почему ты не можешь сказать правду?
— Потому что, правда, в том, что я не достаточно хороша.
— Это все равно, что сказать, что ты не достаточно хороша.
Она прекращает печатать. Она садиться, сложа руки.
— Я достаточно хороша. У меня никогда не возникало сомнений в моей голове.
— Почему бы тогда тебе не быть самой собой, а?
— Почему бы тебе?— Она вскакивает. — Ты беспокоишься обо мне? Посмотри на себя. Хныкать в квартире, потому что ты потеряла половину своей пьесы . Если ты такой великий писатель, почему бы не написать еще одну?
— Это не работает таким образом, — Я кричу, мое горло першит. — Мне потребовался целый месяц, чтобы написать эту пьесу. Ты не просто сидишь и пишешь целую пьесу в течение трех дней. Ты должна думать об этом. Ты должна…
— Прекрасно. Если хочешь сдаться, это твоя проблема.
Она начинает идти к себе в комнату, делает паузу, разворачивается ко мне.
— Но если ты хочешь действовать как неудачник, не смей критиковать меня, — кричит она, с грохотом закрывая за собой дверь.
Я ложу свою голову на руки. Она права. Я устала от себя и своей неудачи. Я могла бы также упаковать свои чемоданы и ехать домой.
Как Лил. И миллионы других молодых людей, которые приехали в Нью-Йорк, чтобы сделать что-то и у проиграли.
И вдруг, я в ярости. Я бегу в комнату Саманты и стучу в дверь.
— Что?— Она кричит, как только я ее открываю.
— Почему бы тебе не начатьвсе сначала? — Я кричу, без всякой разумной причины .
— А почему бы тебе не сделать тоже самое?
— Я сделаю.
— Отлично.
Я хлопаю дверью.
Как будто в трансе, я иду к своей машинке и сажусь. Я высовываю фальшивое заявление Саманты, мну его в шар и бросаю через всю комнату. Я вставляю новый лист бумаги. Смотрю на свои часы. У меня есть семьдесят четыре часа и двадцать три минуты до моего чтения в четверг. И я собираюсь это сделать. Я собираюсь написать еще одну пьесу, даже если это убьет меня.
Лента моей пишущей машинки ломается в четверг утром. Я смотрю вокруг на пустые фантики от конфет, высушенные чайные пакетики и жирные корки пиццы.
Это мой день рождения. Мне, наконец, восемнадцать.
Глава 35
Мои руки трясутся, когда я захожу в душ.
Бутылка шампуня выскальзывает из моих пальцев, и мне удаётся поймать её перед тем как она падает на плитки. Я делаю глубокий вдох и, наклоняю голову назад против брызгов.
Я сделала это. Я действительно сделала это.
Но вода не может стереть того, как я себя действительно чувствую: с красными глазами, слабая и смущённая.
Я никогда не узнаю, что случилось бы, если бы Миранда не потеряла мою пьесу и я не должна была переписать её. Я не знаю, хорошо ли это или плохо. Я не знаю, будут ли меня праздновать или презирать. Но я сделала это, я напоминаю себе. Я попыталась.
Я выхожу из душа и вытираюсь полотенцем. Я смотрю на себя в зеркало. Мое лицо выглядит искаженно и натянуто, ведь я почти не спала в течение трех дней. Это не то, как я ожидала свой дебют, но я его получу. У меня нет выбора.
Я надеваю красные латексные штаны, свой китайский халат и старые ботинки Саманты от Fiorucci. Может, когда-нибудь я стану такой как она, и смогу себе позволить иметь собственные туфли.
Саманта. Она вышла на работу во вторник утром, и с тех пор не давала о себе знать. То же самое и с Мирандой. Она до сих пор не звонила. Вероятно, боится, что я ее никогда не прощу.
Но я прощу. И Саманта, надеюсь, простит меня.
— А вот и ты, — говорит Бобби весело, — И как раз вовремя.
— Если бы ты только знал, — мямлю я.
— Взбудоражена? — он встает на носки.
— Нервничаю,— я слабо улыбаюсь, — Это правда, что ты напал на Дэвида?—
Он хмурится.
— Кто тебе сказал это?
Я пожимаю плечами.
— Поминать старое — дурацкая затея.
Давай выпьем шампанского.
Я иду за ним в кухню, держа свой плотницкий чемоданчик между нами как барьер. Таким образом он не сможет вернуться к своим грязным делишкам.
Если он сделает это, клянусь, в этот раз я его ударю
Однако мне не пришлось волноваться, потому что гости начинают прибывать и Бобби бежит к двери чтобы поприветствовать их.
Я остаюсь на кухне, потягивая шампанское.
К черту все это, думаю я осушив бокал. Я наливаю себе еще один.
Сегодня та самая ночь, мое чтение и Бернард.
Я прикрываю глаза. Ему лучше быть готовым сделать это на сей раз.
Сегодня вечером, ему лучше не иметь никаких оправданий.
Я трясу головой. Что же это за отношение такое касательно потери девственности? Не хорошо.
Я как раз собиралась налить себе еще шампанского когда услышала, — Кэрри?— . Я чуть не уронила бутылку когда обернулась и увидела Миранду.
— Пожалуйста, не сердись— , умоляет она.
Я осела с облегчением. Теперь когда Миранда здесь, возможно всё действительно будет хорошо.
После прихода Миранды, я не могла в точности описать вечеринку, потому что я была практически везде: встречала гостей у двери, беспокоилась о том, куда поставить стулья, отшивала Бобби, и пытаясь придумать, что бы такого впечатляющего сказать Чарли, который неожиданно пявился с Самантой.
Если даже Саманта и злилась на меня за прошлую ночь, у нее отлично получалось не показывать этого, делая мне комментарии по поводу брюк и держа руку Чарли так, словно он принадлежит ей.
Он большой человек, почти красивый, и немного неуклюжий, как будто он не знает, что делать со своими конечностями.
Он сразу же начинает говорить о бейсболе, и когда другие люди вступают в наш разговор, я ускользнула, чтобы найти Бернарда.
Он в углу с Тенси.
Я не могу поверить, что он привел ее после тех катастрофических выходных, но, видимо, либо ему все равно, либо Тенси никогда не волновалась, чтоб сделать ему взбучку из— за меня.
Может быть, потому что это моя ночь, Тенси улыбается, по крайней мере, на поверхности.
— Когда Бернард сказал мне об этом событии, я не могла в это поверить— , говорит она, наклоняясь вперед, чтобы громко шептать мне на ухо. — Я сказала, что просто должна увидеть это.—
— Ну спасибо,— отвечаю я скромно, улыбаясь Бернарду. — Я так рада, что ты смогла прийти.—
Капоте и Райан бродят с радугой на буксире. Мы говорим о классе и как Виктор исчез и как мы не можем поверить, что лето подходит к концу. Здесь больше выпивки и дружеских сплетен, и я чувствую себя драгоценным камнем, кружась в центре всеобщего внимание, вспоминая свою первую ночь в Нью— Йорке с Самантой, и насколько далеко я продвинулась с тех пор.
— Привет, малышка.— Это Чолли Хаммонд в своей обычной полосатой форме.
— Ты встречала Винни Дик?— Спрашивает он, указывая на молодую женщину с острым лицом. — Она из New York Post.
Если ты будешь к ней очень мила, она напишет о мероприятии.—
— Тогда я буду очень милой. Здравствуйте, Винни — , я говорю ровно, протягивая свою руку.
К 10— 30 вечеринка закончилась. Местом Бобби являлась обычная остановка для ночных гуляк за городом.
Тут есть бесплатная выпивка, бармены без рубашек и солянка из сумасшедших персонажей, чтобы встряхнуть всех.
Например, старушка на роликовых коньках и бездомный по имени Норман, который иногда живет в шкафу Бобби.
Или австрийский граф и близнецы, которые утверждают, что они дю Пон.
Модель, которая спала со всеми.
Молодая светская львица с серебряной ложкой на шее.
А в середине этого великого вращающегося карнавала маленькая старая я, стою на цыпочках, пытаясь быть услышанной.
По прошествии еще получаса, Я напоминаю Бобби что, естественно, здесь вечеринка, и Бобби пытается разместить всех по стульям, Сам он встает на стул, который наклоняется под его весом.
Капоте выключает музыку, а Бобби начинает действовать, сдвигая вместе два стула и привлекая всеобщее внимание.
— Сегодня у нас состоится мировая премьера спектакля этой очень очаровательной молодой писательницы, Кэрри Брэдшоу. Название пьесы. . . э. . . Я действительно не знаю, но это не имеет значения— —
— Неблагодарные ублюдки— , Миранда говорит название.
— Да, неблагодарные ублюдки — Мир полон них,— Бобби пронзительно кричит. — А теперь, без лишних слов— —
Я делаю глубокий вдох. Мое сердце, по— видимому, мигрировало к моему животу.
Раздаются аплодисменты, пока я занимаю свое место в передней части комнаты.
Я напоминаю себе, что это на самом деле не отличается от чтения перед классом, и начинаю.
Говорят, что люди в стрессовых ситуациях могут потерять восприятие времени, и вот что происходит со мной. На самом деле, я, кажется, теряю все свои чувства, потому что сначала у меня нет осведомленности о звуках, или что твориться вокруг.
Тогда я осознаю несколько смеющихся с первого ряда, который состоит из Бернарда, Миранды, Саманты и Чарли, Радуги, Капоте, и Райана.
Тогда я замечаю, что люди встают и покидают свои места. Тогда я понимаю, что смех не из— за моей пьесы, а из— за того, что кто— то сказал смешное в задней части комнаты. Потом кто— то появляется под музыку.
Я стараюсь не обращать внимания, но мое лицо пылает от жара и мой голос трещит. Я умираю здесь. В задней части комнаты люди танцуют. Я перехожу к бормотанию, ропоту, к запоздалой мысли.
Это когда— нибудь закончиться?
Чудом оно завершается. Бернард вскакивает на ноги, хлопая. Миранда и Саманта кричат свое одобрение. Но вот и все. Даже Бобби не обращает внимание. Он у бара, раболепствует перед Тенси.
И это все? Я думаю дико. Все кончено? Что это было? Что только что произошло?
Я думала, что будут слова одобрения.
Думала, что будут аплодисменты.
Я что, сделала всю эту работу ни за что?
Правда начинает рассветать во мне, хотя — рассвет— не самое точное слово. — Рассвет— подразумевает что— то приятное. Надежду. Лучший день.
Новое начало.
Это не начало.
Это конец.Позор.Смущение.
Я отстой.
Капоте, мой отец и все остальные были правы: у меня нет таланта.
Я преследовала мечту, которая созрела в моей голове. А теперь все кончено.
Меня трясет. Что же мне делать?
Я оглядываю комнату, представляя людей, превращающихся в листья, красные, а затем коричневые, а затем рассыпающихся на куски на землю. Как я могу. . . Что я могу. . . ?
— Я думю, что это было действительно хорошо.— Бернард движется ко мне, с улыбкой, как у чертика из табакерки. — Довольно освежающе.—
— Это было здорово— , говорит Миранда, обнимая меня. — Я не знаю, как ты стояла перед всеми этими людьми. Я бы была напугана— .
Я смотрю на Саманту, которая кивает. — Это было весело, Воробушек— .
Это одна из тех ситуаций, когда никто не может вам помочь.
Ваша потребность настолько велика, это как черная дыра, которая сосет жизнь из всех окружающих. Я спотыкаюсь вперед, слепну.
— Давай выпьем— , говорит Бернард, взяв меня за руку.
— Да, давайте выпьем— , соглашается Саманта. Это уже слишком.
Даже Саманта, которая мой больший болельщик, знает, что моя пьеса ужасна.
Я, как заразный больной. Никто не хочет быть рядом со мной.
Бернард спешит к бару, как будто распространяя вирус, оставляя меня рядом с Тенси, и с другими людьми, которые беседуют с Капоте.
Я неловко улыбаюсь.
— Хорошо— , говорит Teensie, с драматическим вздохом.
— Ты, должно быть, поработала над ней— , говорит Капоте. — С класса. Я думаю, что это было лучше, чем то, что ты читала в классе — .
— Я должна была полностью переписать ее. В течении трех дней— . И вдруг, я понимаю, Капоте был прав.
О том, что он сказал не вечере Джесси.
Бобби это шутка. И чтение в его месте, не было правильным выбором для того, чтобы мои работы заметили.
Почему я не послушала?
Лето подходит к концу и единственное, что мне удалось добиться, это сделать из себя полную и абсолютную дуру.
Кровь отливает от моего лица
Капоте должен понимать мои страдания, потому что он похлопывает меня по плечу и говорит: — Хорошо рисковать, помнишь?—
И как только он ушелд, Тенси движется на меня для убийства. — Я думаю, что это было забавно. Очень, очень забавно, — мурлычет она. — Но посмотри на себя, дорогая. Ты вся растрепана.
Ты выглядишь исчерпанной.
И ты слишком худая. Я уверена, что твои родители должны быть очень обеспокоены о тебе — .
Она делает паузу, и с блестящей улыбкой спрашивает: — Тебе не кажется, что пора идти домой?
Глава 36
Я пытаюсь напиться и мне не удается.
Я сплошной провал. Я даже не могу выиграть в состоянии опьянении.
— Кэрри— , Бернард предупреждает.
— Что?— Я спрашиваю, поднимая украденную бутылку шампанского к губам.
Я стащила ее с вечеринки в сумке плотника. Я знала, что сумка пригодиться когда— нибудь.
— Вы можешь навредить себе.— Бернард забирает бутылку от меня. — Такси может остановиться, и ты можешь выбить себе зубы— .
Я тяну бутылку обратно, цепляясь за нее прочно. — Это мой день рождения.—
— Я знаю— .
— Ты не собираешься сказать с днем рождения?—
— Я говорил. Несколько раз. Наверное ты меня не слышала.—
— Ты мне приготовил подарок?—
— Да. Теперь посмотрим, — говорит он становясь суровым. — Может быть, я должен завести тебя в твою квартиру. Нет оснований делать это сегодня вечером — .
— Но я хочу мой подарок:— Я плачу. — И у меня день рождения. Это должно быть сделано в этот день, или это не в счет — .
— Технически, уже больше не твой день рождения. Уже больше двух — .
— Технически мой день рождения начался вчера после двух часов. Так что считается.—
— Все будет хорошо, малыш.— Он гладит мою ногу.
— Тебе не понравилась, да?— Я делаю еще один глоток и смотрю в открытое окно, чувствуя вонючий свист летнего воздуха по моему лицу.
— Понравилось что?— он спрашивает.
Боже. Что он думает, я говорю? Является ли он действительно таким тупым?
Может он всегда был таким тупым, а я просто не замечала раньше? — Моя пьеса. Ты сказал, что тебе понравилось, но это не так— .
— Ты сказала, что переписала ее.—
— Только потому, что мне пришлось. Если бы Миранда— —
— Хватит, детка — , говорит он, успокаивающе . — Такие вещи случаются . —
— Со мной. Только со мной. Не с тобой или с кем— то еще— .
Кажется, Бернарду надоел мой спектакль. Он складывает руки .
Его жест пугает меня. Я не могу потерять его тоже. Не сегодня. — Пожалуйста— , говорю я. — Давай не будем ругаться. —
— Я и не знал, что мы ссоримся— .
— Мы не ссоримся. — Я положила бутылку и цепляюсь за него, как банный лист .
— Ох, детка.— Он гладит меня по щеке . — Я знаю, это была бурная ночь .
Но таким образом ты приобретаешь опыт.—
— Правда?— — я шмыгаю носом.
— Самое главное — переписать. Ты переработаешь пьесу, и она будет отличной. Вот увидишь.—
— Ненавижу переписывать— , — ворчу я, — — Почему слова не могут ложиться на бумагу хорошо с первого раза?—
— Тогда что же в этом останется веселого?—
— О, Бернард.— Я вздыхаю. — Я люблю тебя.—
— Да, я тоже тебя люблю, котенок — .
— Честно? В два часа ночи? На Мэдисон— авеню? Ты любишь меня?—
Он улыбается.
— Какой мой подарок?— я воркую.
— Что, если у меня нет подарка, а?—
— Тогда я тебе подарю подарок— , — бормочу я.
— Тебе нечего мне дарить.—
— Нет, есть— , — говорю я загадочно.
Даже если моя пьеса была катастрофой, потеря девственности может это исправить.
— Вот!— — говорит Бернард, триумфально протягивая мне коробочку, идеально упакованную в блестящую черную бумагу и декорированную черным бантиком.
— Господи!— . Я становлюсь на колени на ковре его гостиной. — Это то, о чем я думаю?—
— Надеюсь,— — говорит он нервно.
— Мне заранее нравится— , — мои глаза сияют от счастья.
— Ты же еще не знаешь, что там.—
— Нет, знаю!— — возбужденно кричу я, вскрывая бумагу и обнаруживая под ней надпись — Chanel— .
Бернард чувствует себя несколько неловко от моей столь явной демонстрации эмоций. — Тинси решила, что тебе понравится.—
— Тинси? Ты спрашивал у Тинси, что подарить мне? Я думала, она меня ненавидит.—
— Она сказала, что тебе нужно что— то хорошенькое.—
— О, Бернард,— — я снимаю крыire с коробочки и аккуратно разворачиваю оберточную бумагу. Это она: моя первая сумка Chanel!
Я беру ее и баюкаю в своих объятиях.
— Она тебе нравится?— — спрашивает он.
— Я люблю ее— , — отвечаю я торжественно. И еще несколько секунд держу сумку, наслаждаясь прикосновением к мягкой коже.
Со сладостной болью я кладу ее обратно в хлопковый чехол и помещаю в коробку.
— Ты не хочешь ее носить?— — спрашивает Бернард, озадаченный моими действиями.
— Я хочу ее сохранить.—
— Почему?— — спрашивает он.
— Потому что я всегда хочу быть... идеальной,— — Потому что все не так, — — Спасибо, Бернард— , — мне кажется, я сейчас заплачу.
— Эй, котенок. Это всего лишь сумка.—
— Я понимаю, но...— — я подхожу и сворачиваюсь на диване калачиком возле него, поглаживаю его шею.
— Ты та еще маленькая трудяга, да?— — он целует меня и я отвечаю взаимностью. Как только это занятие нас полностью захватывает, он берет меня за руку и ведет в спальню.
Вот и настал этот час. Но внезапно я уже не уверена, что готова.
Я напоминаю себе, что это не такое уж важное событие.
До этого мы делали все, но...
Мы спали всю ночь вместе дюжину раз.
Но знание о том, что будет дальше, делает мои ощущения другими.
Даже поцелуй пугающий.
Как будто мы малознакомы.
— Хочу выпить,— — говорю я.
— Разве ты не выпила уже достаточно?— — Бернард выглядит обеспокоенным.
— Нет, я имею в виду — выпить воды,— — вру я. Я хватаю одну из его рубашек, чтобы прикрыться и направляюсь в кухню.
На столе стоит бутылка водки. Я закрываю глаза, готовлюсь и делаю глоток. И быстро полощу рот водой.
— Хорошо. Я готова,— — объявляю я, стоя в дверях.
Я снова чувствую себя сбитой с толку. Я пытаюсь быть сексуальной, но не знаю как.
Все вокруг кажется фальшивым и наигранным, в том числе, и я сама. Наверное, нужно учиться, как быть сексуальной в спальне. Или это что— то такое, с чем нужно родиться. Как Саманта. Сексуальность — это естественная ее составляющая. А мне, по— моему, проще стать сейчас водопроводчиком...
— Иди ко мне— , — смеется Бернард? похлопывая по кровати, — — И не вздумай украсть эту рубашку.
Марджи носила мои рубашки.—
— Марджи?—
— Давай не будем о ней говорить, ладно?—
Мы продолжаем процесс, но теперь я чувствую как будто Марджи с нами в комнате. Я пытаюсь выгнать ее, говоря, что Бернард сейчас мой. Но это заставляет меня чувствовать себя еще хуже, в сравнении с ней.
Может, когда все закончится, мне станет легче. — Давай наконец сделаем это, окей?— — прошу я.
Он поднимает голову: — Ты это не любишь?—
— Нет, люблю. Но я просто хочу это сделать сейчас.—
— Я не могу только...—
— Бернард, пожалуйста.—
Миранда была права. Это ужасно. Почему я не лишилась девственности давным— давно? По крайне мере, знала бы, что сейчас ожидать.
— Ладно, — мурлычет он. И ложится на меня. Он немного извивается. Затем еще чуть— чуть.
— Это произошло?— — я смущена. Боже, Миранда не шутила. Это действительно ничто.
— Нет, я.. — он прерывается, — — Послушай, ты должна мне немного помочь.—
Помочь ему? О чем это он? Никто меня не предупреждал, что — помочь— входит в программу.
Почему он просто не может взять и сделать?
Ведь мы же лежим голые. Наша кожа обнажена.
Но голые, в основном, и в эмоциях. Я неготова к этому. Вялая и неудавшаяся близость.
— Ты можешь просто...?— спрашивает он.
— Кончено, — говорю я.
Я делаю все, что могу, но этого мало. Потом он пробует. В конце— концов он вроде бы готов. Он залазит на меня. Ну что ж, пора начинать, приятель, давай! Он просовывает руку вниз, чтобы помочь себе.
— Так и должно быть?— — спрашиваю я.
— А ты как думаешь?— — отвечает он вопросом.
— Я не знаю.—
— Что значит — не знаешь?—
— Я еще никогда этого не делала.—
— Что!— — он в шоке подается назад.
— Не гневайся на меня— , — я умоляю, хватая его за ногу, когда он спрыгивает с кровати, — — Я просто не встретила раньше того самого парня.
Не с кем было делать это впервые, понимаешь?—
— Не со мной— , — он мечется по комнате, собирая мои вещи.
— Что ты делаешь?—
— Тебе нужно одеться.—
— Почему?—
Он падает на стул: — Кэрри, ты не можешь здесь остаться. Мы не можем это сделать. Я не тот самый парень.—
— Почему нет?— — спрашиваю я, впадая в панику.
— Потому что я не тот,— — он умолкает, чтобы вдохнуть, и сдержать самого себя, — — Я взрослый. А ты — ребенок...—
— Я не ребенок. Мне восемнадцать.—
— Я думала, ты второкурсница в колледже— . Еще больше ужаса.
— Упс— , — роняю я, стараясь превратить все в шутку
Его челюсть отвисает: — Ты что, больная?—
— Не думаю. Я имею в виду, в последний раз, когда я проверялась, мне сказали, что нормальная— , — Потом, правда, это прошло, — — Дело во мне, правда?
Ты не хочешь меня. Поэтому ты не можешь это сделать. Он не встает. Потому что...— — когда слова уже вылетели изо рта, я понимаю, что это самая ужасная вещь, которую можно сказать парню. Когда— либо.
Потому что, гарантирую, эти слова его не обрадуют.
— Я не могу сделать это,— — стонет он, обращаясь больше к себе, чем ко мне, — — Не могу это делать. Что я делаю? Что случилось с моей жизнью?—
Я стараюсь припомнить все, что я читала об импотенции. — Может, я смогу помочь тебе,— — колеблюсь я, — — Мы могли бы поработать над...—
— Я не хочу, чтобы над моей сексуальной жизнью нужно было работать!— — рычит он, — — Доходит до тебя?
Я не хочу работать над браком. Я не хочу работать над отношениями. Я хочу, чтобы все просто было, без усилий.
И если бы ты не была таким мудаком все время, то поняла бы!
Что? В первую секунду мне так больно, что я не могу отреагировать.
Затем я откидываюсь назад с гневом и обидой. Я — мудак? Разве девушка может быть мудаком? Наверное, я действительно кошмарна, если мужчина назвал меня мудаком.
Я закрываю рот. Я подбираю свои штаны, сброшенные им с кровати.
— Кэрри , — говорит он.
— Что?—
— Наверное, тебе лучше уйти.
— Не издевайся..
— И нам... больше не стоит встречаться.
— Хорошо.
— Я все еще хочу, чтобы ты взяла сумочку— , — говорит он, пытаясь выглядеть хорошим.
— Я не хочу ее, — Это, конечно, огромная ложь. Я хочу ее, и это плохо.
Я хочу что— то с этого дня рождения, вышедшего сплошным фиаско.
— Возьми ее, пожалуйста— , — просит он.
— Отдай ее Тинси. Она такая же, как ты, — я хочу уязвить его. Это как во сне — ты пытаешься ударить человека, но не можешь.
— Не будь дурой,— говорит он. Мы одетые стоим у двери, — — Возьми ее, Христа ради. Ты знаешь, что хочешь.—
— Она слишком взрослая, Бернард.—
— Вот— , — он пытается засунуть ее мне в руки, но я рывком открываю двери и жму на кнопку лифта, и затем скрещиваю руки.
Бернард заходит в лифт со мной: — Кэрри— , — гвоорит он, пытаясь разыграть сцену перед лифтером.
— Нет, — я качаю головой.
Он идет за мной на улицу, и поднимает руку, чтобы словить такси.
Почему, когда ты не хочешь уезжать, такси появляется мгновенно?
Потому что я наполовину еще надеюсь, что это происходит не на самом деле. Что случится чудо, и снова все станет нормально.
Но Бернард называет водителю мой адрес и дает десять долларов, чтобы он отвез меня домой.
Я сажусь на заднее сиденье, пылая.
— Возьми, — говорит он, тыча мне сумку снова.
— Я сказала. Я не хочу,— — кричу я.
И когда такси трогается, он открывает двери, и забрасывает ее внутрь.
Сумка падает к моим ногам. На секунду я собираюсь выбросить ее обратно в окно. Но не делаю этого.
Потому что я истерически рыдаю. Просто отлично, мне кажется, что рыдания сейчас разорвут меня изнутри.
— Эй— , — говорит водитель, — — Вы плачете? Вы плачете в моем такси?
Вам нужен повод, чтобы плакать, так я его предоставлю. Что насчет этих янки? Или этого чертового бейсбола?—
Хм?
Такси стоит перед домом Саманты. Я не спешу выходить, не в силах подавить слезы.
— Эй, леди,— ворчит водитель, — — Вы выходите? Я не буду здесь торчать всю ночь.—
Я вытираю глаза, и принимаю одно из тех опрометчивых решений, о которых впоследствии жалеешь: — Отвезите меня на Гринвич Стрит.—
— Но...—
— Гринвич Стрит.
Я подхожу к телефону, расположенному на углу.
Мой палец дрожит, когда я пытаюсь найти цифры и попасть в дырку. В трубке тянутся гудки. И наконец сонный голос произносит: — Алло.—
— Капоте?
— Да, — зевает он.
— Это я. Кэрри Брэдшоу.
— Да, Кэррри. Я знаю твою фамилию.
— Я могу подняться?
— Сейчас четыре утра.
— Пожалуйста!
— Ладно, — в его окне зажигается свет.
Его тень движется туда и сюда, туда и сюда.
Окно открывается и он сбрасывает мне ключи.
Я ловлю их в руки.
Глава 37
Я открыла один глаз и закрыла. Открыла глаза снова.
Где я черт возьми?
Это наверное один из тех кошмарных снов, где ты думаешь, что проснулся, но на самом деле еще спишь.
Я не чувствую, что сплю.
Кроме того, я обнаженная. И там немного болит.
Но это потому, то...Я улыбаюсь. Это случилось. Я официально больше не девственница.
Я в квартире Капота Дункана. Я в его постели. В кровати с пледом, который купила ему его мама.
И с двумя подушками (почему парни так скупы на подушки?), и колючим армейским одеялом, принадлежащим его деду.
Которому оно досталось от его отца, который участвовал в Гражданской Войне.
Капоте очень сентементальный. Я все еще слышу Пэтси Клайн, напевающую тихонько на стерео. "Я рассыпаюсь" Начиная с этого момента, каждый раз, когда я буду слышать эту песню, я буду думать о Капоте и о той ночи, что мы провели вместе.
Ночью он лишил меня девственности.
Я думаю, мне повезло, потому что это было почти так же, как я бы хотела, чтобы это случилось.
И в то время, когда мы делали это, я честно чувствовала, что влюблена в него. Он продолжал повторять, какая я красивая.
И что мне нечего бояться. И как он счастлив быть со мной.
И как он хотел быть со мной с самого начала, но он думала, что я терпеть его не могу. А потом, когда я начала встречаться с Бернардом, как он думал, что упустил свой шанс.
И когда я наконец-то дописала пьесу, он решил, что я считаю его "не достаточно классным". Потому что он много чего не успел написать.
Да, парни могут быть так неуверенны.
Естественно, я сказала ему, что он ошибался на мой счет, хотя по правде говоря - я ему об этом не сказала - но он мне не нравился изначально.
Теперь, конечно, я думаю, что он самое прекрасное создание на Земле.
Я взглянула на него. Он все еще спал, лежа на спине. Его лицо такое умиротворенное и расслабленное. Могу поклясться, я могла разглядеть улыбку на его губах. Без своих очков он выглядел невероятно ранимым.
Прошлой ночью, после того как мы недолго целовались, он как сексуальный библиотекарь снял очки, мы смотрели и смотрели друг другу в глаза. Мне казалось, я могу увидеть всю его историю в его зрачках.
Я могла узнать о нем все. Такое, чего я не знала ни о ком больше.
Это было жутковато, но в то же время очень проникновенно.
Думаю, самое удивительное, что я обнаружила в сексе - знание.
Как можно полностью понять человека и наоборот.
Я наклонилась через край кровати в поисках своего нижнего белья. Я хотела уйти, пока Капоте еще спит. Уговор есть уговор, и я сказала, что утром я сразу уйду.
Я медленно встала и аккуратно слезла с кровати, не покачивая матрац.
Этому матрацу уже 100 лет, его оставили прошлые владельцы. Я задумалась, сколько людей занимались сексом на этой кровати. И я надеюсь, у них все было так же здорово, как и у меня.
Я нашла свою одежду, разбросанную вокруг дивана.
Сумочка от Шанель была около двери, где я ее бросила, когда Капоте схватил мое лицо и, прижав к стене, целовал как сумасшедший. Я практически разодрала его одежду.
Но я никогда больше не увижу его, так что это не имеет значения. И теперь я должна встретиться со своим будущим - с Брауном.
Может после 4 лет в колледже, я попробую снова. Я буду штурмовать ворота Изумрудного города, и на этот раз все получится.
Но сейчас я слишком устала. Кто знал, что 18 могут так выматывать.
Со вздохом я вскакиваю в свои туфли. У меня был хороший забег. Да, пару раз я все испортила, но мне удалось выжить.
Я на цыпочках подошла к комнате, чтобы в последний раз взглянуть на Капоте. -Прощай, любимый, - прошептала я.
Его рот приоткрылся, и он проснулся, в замешательстве колотя свою подушку.
Он садится и, прищурившись, смотрит на меня. - Что?
-Извини, шепчу я, глядя на часы. - Я просто, - я указываю на дверь.
- Почему? - он трет свои глаза. - Тебе не понравилось?
-Мне понравилось. Но...
-Тогда почему ты уходишь?
Я пожимаю плечами.
Он нащупывает очки и надевает их, моргая за толстыми линзами. - Ты даже не собиралась доставить мне удовольствие накормить тебя завтраком? Джентельмен никогда не отпускает даму, сперва не накормив ее.
Я смеюсь.
-Я вполне способна покормить себя сама. К тому же, из-за тебя я пою как птица.
-Птица? Скорее как тигр, - он тихо смеется. - Иди сюда. - Он раскрывает объятия. Я ползу по кровати и падаю в них.
Он поглаживает мои волосы. Он теплый и прижимает меня к себе, и пахнет немного. Как мужчина, я предполагаю. Запах такой знакомый. Как тосты.
Он тянет голову назад и улыбается. - Кто-нибудь говорил тебе, как ты хороша по утрам?
Около 2 часов дня мы наконец-то выбрались в Pink Tea Cup, чтобы позавтракать.
Я надеваю одну из футболок Капоте вместе со своими резиновыми штанами, мы един блинчики с беконом и настоящим кленовым сиропом, пьем галлон кофе,курим и горячо и стеснительно болтаем ни о чем.
-Эй, - он говорит, когда приносят счет. - Не хочешь пойти в зоопарк?
-В зоопарк?
-Я слышал у них новый полярный медведь.
И вдруг, я хочу пойти с Капоте с зоопарк. За два месяца в Нью-Йорке я не сделала ни одной туристической вылазки.
Я не была в Эмпайр-стейт-билдинг. Или Статуи Свободы.
Или на катке Уолмэн Ринк или в Музее Метрополитена или даже в Публичной библиотеке.
Я была слишком беспечна. Я не могу покинуть Нью-Йорк не пройдясь по Кольцевой линии.
-Мне нужно сделать сперва одну вещь,- я говорю.
Я встаю и направляюсь в уборную. На стене за дверью есть платный телефон.
Миранда подымает трубку после первого гудка.
-Алло? - она спрашивает резко, будто ожидает плохих новостей. Она всегда отвечает так по телефону. Это одна из тех вещей, которые мне в ней нравятся.
-Я сделала это ! - я визжу триумфально.
-Кэрри? Это ты? Бог мой. Что случилось? Как это было? Было больно? Как справился Бернард?
-Я не делала это с Бернардом.
"Что?" - задыхается она. "С кем же ты это делала? Ты же не могла просто взять с сделать это с первым встречным. О нет, Кэрри, ты не могла! Ты же не сняла какого-то парня в баре..."
-Я сделала это с Капоте. - заявляю я гордо.
"С тем парнем?", - я чувствую, как её челюсть отвисает, - "Я думала, ты его ненавидишь!"
Я смотрю на Капоте. Он небрежно бросает деньги на стол. "Уже нет."
"А что с Бернардом?" - расспрашивает она, - "Мне казалось, ты хотела, чтобы он был Первым."
Капоте встает. "Планы изменились," - говорю я быстро, - "Он не смог это сделать. Пришлось прервать миссию и найти другого игрока."
"Кэрри, это отвратительно. Это Санта тебе сказала, так поступить? Ты говоришь прямо как она. О боже! Это ненормально. Что ты теперь будешь делать?"
"Пойду к полярному медведю", - смеюсь я. Я кладу трубку, прежде, чем она может продолжить расспросы.
Я когда-нибудь любила? По-настоящему? И почему мне кажется, что каждого нового парня я люблю больше предыдущего? Я вскользь вспоминаю о Себастьяне и улыбаюсь. Зачем вообще он понадобился мне? Или Бернард. Я прислоняюсь к стене, чтобы лучше разглядеть полярного мишку. Бедный Бернард. Оказалось, что он еще больше запутался, чем я.
"Над чем ты смеешься?" - спрашивает Капоте, обхватывая сзади мою руку.
Мы не можем разнять руки, прижимаясь друг к другу в метро, шагая рука об руку вверх по Пятой Авеню, и целуясь при вхоже в зоопарк.
Мое тело превратилось в масло.
Я не могу поверить,что потратила все лето гоняясь за Бернардом вместо Капоте.
Но возможно я бы не нравилась ему так,если бы не сделала этого.
-Я всегда смеюсь , - говорю я.
-Почему? - он спрашивает.
-Потому,что жизнь забавная.
В зоопарке мы покупаем хот-доги и кепки с полярным медведем.
Мы спускаем по Пятой Авеню, проходя старика, продающего карандаши возле Сакса. Это напоминает мне как я встретила Миранду.
Мы присоединяемся к туристической очереди внутри Эмпайр Стейт Билдинг и едем в лифте наверх. Мы осматриваемся, любуемся видами и целуемся, пока не начинаем задыхаться. Берем такси и едем обратно к Капоте.
Мы снова занимаемся сексом и не думаем останавливаться, пока внезапно не понимаем, что проголодались.
Мы отправляемся в Чайнатаун в "Пекинскую утку", в которой я до сих пор не была. Потом мы бродим по Сохо и вспоминаем, как Тинси съела таблетку на открытии у Барри Дженсена, и еще многие дурацкие и смешные вещи, произошедшие с нами.
Уже очаровательно поздно - за полнлночь, поэтому я планирую провести с ним еще одну ночь и пойти домой утром.
Но когда наступает утро, мы все еще не можем справится, чтобы оторваться друг от друга.
Мы идем ко мне и занимаемся любовью на кровати Саманты.
Я переодеваюсь, и складываю зубную щетку и смену белья в свой плотницкий чемоданчик, и мы снова отправляемся по туристическим маршрутам.
Мы объезжаем весь Манхеттен на пароходе и поднимаемся на самый верх Статуи Свободы, смеясь о том, какая она маленькая, как только вы, наконец, доберетесь до короны, потом мы возвращаемся к Капоте.
Мы едим гамбургеры в "бистро на углу" и "пицца у Джона". Я испытываю свой первый оргазм.
Часы проходят в нечетком, сказочном образе, смешиваясь с ноткой отчаяния.
Это не может длиться вечно. Капоте начинает работу в издательстве после Дня труда. А я должна ехать в Браун.
-Ты уверена? - он шепчет.
"У меня нет выбора. Я надеялась, что что-то случится с моей пьесой, и я была бы в состоянии убедить моего отца отпустить меня в Нью-Йоркский университет"
-Почему ты не скажешь ему, что передумала?
-Мне нужно довольно большое извинение.
-Такое как то,что ты встретила парня, без ума от него и хочешь быть с ним?
"Тогда он получит сердечный приступ. Я не должна принимать решения из-за парня".
"Такое ощущение, что он несговорчивый старикан."
"Не-а. Тебе он понравиться. Он гений. Как и ты. "Три дня с Капоте научили меня, что то, что я думала было высокомерием Капоте был просто результат его глубоких знаний литературы.
Как и я, он имеет жгучуе убеждение, что книги являются священными.
Они могут не быть таковыми для других людей, но когда у вас есть страсть, вы держитесь за нее. Вы защищаете ее.
Вы не притвориться, что это не важно, рискуя обидеть других.
И вдруг наступает утро среды. Наш последний урок сегодня. Я такая слабая из-за грусти, что едва могу поднять руку, чтобы почистить зубы. Я боюсь предстать перед классом.
Но, как и многое в жизни, выяснилось что нет причин для волнения.
Всем было все равно.
Райан и Радуга беседуют вне здания, когда Капоте и я приходим вместе.
Я выпускаю руку Капоте, думая, что это не очень хорошая идея, чтобы люди знали о нас, но Капоте не имеет такого раскаяния. Он забирает мою руку и кладет на свое плечо.
"Хо-хо, вы, ребята вместе сейчас?" Спрашивает Райан.
"Я не знаю." Я смотрю на Капоте для подтверждения.
Он отвечает, целуя меня в губы.
"Откровенно", заявляет Радуга.
"Мне было интересно, как долго это займет для вас двоих, чтобы быть вместе", говорит Райан.
"На Плантации будет открытие нового клуба," Радуга вставляет замечание.
"И чтение в Чолли Хаммонд", говорит Райан. "Я слышал, он делает отличную вечеринку."
"Кто-нибудь хочет пойти на следующей неделе в Элейн?" Спрашивает Капоте.
И дальше и дальше они продолжают, без упоминания о том, что меня не будет рядом
Или моей пьесы.
Они, вероятно, забыли её уже в любом случае.
Или, как и я, они слишком смущенны, чтобы упоминать это.
Если вы сомневаетесь, всегда есть План C: Если что-то действительно ужасное происходит, следует это игнорировать.
Я следую за группой внутрь, таща свои ноги.
Для чего это было, в любом случае?
Я подружилась с людьми, которых возможно не увижу снова никогда, встречалась с парнем, который оказался ничтожеством, нашла любовь, которая не может быть длительной, и провела все лето за написание пьесы, которую никто никогда не увидит.
Как бы сказал мой отец, я не использовала свое время "конструктивно".
Глава 38
"Что произошло у вас с Капоте?" - допытывается Миранда, - "Ты вообще рассчитываешь на отношения на расстоянии? Это звучит, как будто вы специально подсознательно..."
"Если специально, то как это может быть подсознательным?"
-Ты знаешь что я имею в виду.
Ты выбрала самый конец лета для романа с этим парнем, потому что в глубине души ты не хочешь продолжения."
Я складываю белый виниловый комбинезон и пакую его в чемоданчик. "Я думаю, мое подсознание не может смотреть на это сквозь пальцы."
"Но смотрит!", - говорит Миранда, - "Твое подсознание может толкнуть тебя на все, что угодно.
Кстати, почему на тебе до сих пор его рубашка?"
Я бросаю взгляд на голубую рубашку, которую взяла у него в первую ночь. "Я забыла, что ношу ее."
"Вот видишь?" - победно восклицает Миранда, - "Вот почему так важно анализировать."
"Ага, тогда как ты объяснишь поведение Марти?"
"Снова все подсознательно," - она раздраженно передергивает плечами, - "Я наконец-то поняла, что он мне не подходил.
Даже несмотря на то, что мое сознание старалось сломать шаблон, мое надсознание знало, что это бесполезно. К тому же, при нем я не могла сходить в туалет."
"Похоже, проблемы были у тебя с кишечником, а не с подсознанием", - я рыком раскрываю ящик и извлекаю оттуда три пары носков. Которые я не видела с тех пор, как положила их сюда два месяца назад.
Носки! Ну о чем я думаю? Я бросаю их в чемодан к прочим вещам.
"Прими это, Кэрри," - вздыхает Миранда, - "Все бессмысленно."
Мужчины или отъезд из Нью-Йорка? "Разве это не называется - осуществить мечту?"
"Я реалист. То, что у тебя был секс, еще не означает, что это любовь," - бурчит она.
"И думала, что ни ты, ни Саманта, не превратитесь в этих клуш, которые грезят свадебным платьем или нюхают рубашку своего парня."
"Во-первых, Саманта даже не показывала нам свое свадебное платье. А во-вторых, я "делаю ноги". Будешь навещать меня в Провиденсе?
"Зачем он мне нужен? Что я найду в Провиденсе, чего нет Нью-Йорке?"
"Меня?" - спрашиваю я печально..
"Ты всегда можешь приехать ко мне в гости," - говорит Миранда жестко, - "Ты можешь спать на моем диване, если не боишься пружин."
- Ты знаешь меня. Я вообще ничего не боюсь.
- Ох, Кэрри,- сказала она грустно.
-Я знаю.
- Здесь есть что нибудь поесть? Я проголодалась,- спросила она.
"Наверное, еще остались те крекеры с арахисовым маслом со времен урагана."
Миранда идет а кухню и возвращается с едой, оставшейся после урагана.
"Помнишь ту ночь?" - спрашивает она, вскрывая упаковку.
"Как же забыть?" - если бы я тогда знала, что будет сейчас. Я начала встречаться с Капоте. Мыт уже две недели вместе.
"Что Саманта собирается делать с этой квартирой, кстати? Ведь ты уезжаешь, а она выходит замуж."
"Не знаю. Наверное, пустит сюда квартиранта вроде меня."
-Это позор, - говорит Миранда.
Не знаю к чему именно это относится - к моему отъезду, или к тому, что Саманта хочет удержать эту квартиру, живя при том в лучших условиях.
Миранда задумчиво жует крекер, а я продолжаю сборы.
"Эй," - говорит она наконец, - "Я тебе говорила, что собираюсь пойти на семинар? Патриархальные ритуалы в современной жизни. "
-Звучит интересно,- сказала я без особого энтузиазма.
-Ага. Мы изучаем свадьбы и все, что связано с ними.
Знала ли ты, что все связанное со свадьбой, это позерство и выбор уродливых платьев для подружек невесты, были придуманы в те дни, когда женщинам было нечем заняться, поскольку они не работали.
А так же, чтобы промывать мозги другим женщинам, уверив их, что им тоже нужно замуж."
"Вообще-то не знала, но звучит логично. "
-Что ты собираешь делать? В Брауне? - спрашивает Миранда.
"Не знаю. Учиться, чтобы стать ученым, наверное."
"А я думала, ты собираешься стать великой писательницей."
"Посмотри, чем это обернулось."
"Пьеса не была настолько уж плоха," - говорит Миранда, стряхивая с губ крошки.
"Ты заметила, что с момента потери девственности, ты ведешь себя так, как будто кто-то умер."
-Когда умерла моя карьера, я умерла вместе с ней.
-Чушь, - выкрикивает Миранда.
"Почему бы тебе не попробовать постоять перед полной комнатой людей, смеющихся над тобой?"
"Ты чувствуешь себя по меньшей мере самым великим открытием человечества. Круче - только изобретение нарезного хлеба. Почему бы тебе не прекратить это?".
Я задыхаюсь.
"Ладно," - говорит Миранда, - "Вижу, ты не в состоянии воспринимать конструктивную критику..."
"Я? А ты сама? По большей части, твой "реализм" - обычный цинизм."
"Если ты не заметила, меня зовут не Поллианна."
"Конечно, потому что это заставило бы тебя ждать чего-то хорошего в будущем..."
"Я не знаю, с чего ты взяла, что все само упадет тебе в руки."
"Ты просто завидуешь," - огрызаюсь я.
"Из-за Капоте Дункана?", - ее глаза расширяются, - "Это низко даже для тебя, Кэрри."
Звонит телефон.
"Лучше ты возьми," - говорит Миранда глухо, - "Это наверняка он. Хочет рассказать о своей бессмертной любви," - она уходит в ванную, хлопнув дверью.
Я поднимаю трубку. "Алло."
"Где тебя черти носят?" - шипит Саманта.
Это очень непохоже на нее. Я отвожу трубку от уха в сторону. "Ты переживала? Ты будешь гордиться мной. Я потеряла девственность."
"Ну, молодец," - говорит она бодро. Но я ждала совсем не такой реакции.
"Я была бы рада отпраздновать это, но, к сожалению, у меня назрели собственные проблемы.
Ты должна срочно приехать в квартиру Чарли."
- Но.
"Просто приезжай, хорошо? Не задавая вопросов. И возьми Миранду. Мне нужна максимальная помощь.
И можешь по дороге захватить упаковку кульков для мусора? Только убедись, что они большие.
Примерно такие, в которые эти жалкие людишки из пригорода собирают листья."
"Полюбуйтесь," - говорит Саманта, распахивая двери квартиры Чарли. Она показывает на собственное лицо.
"Это первый и последний раз, когда вы видите мня плачущей."
"Это обещание?" - едко спрашивает Миранда. Мы еще не отошли от своей ссоры. Если бы у Саманты не начались проблемы, мы бы точно перегрызли друг другу глотки.
"Вот", - говорит Саманта, протирая глаза и затем показывая нам палец, - "Это настоящая слеза."
"Может, ты дурачишь меня."
Миранда оглядывается вокруг: "Вау! Квартирка классная."
"Запомните этот вид", - говорит Саманта, - "Потому что вы тоже здесь в последний раз. Я ухожу."
"Что?"
"Так будет правильно," - говорит она, расхаживая по гостиной, залитой солнечным светом. Из око открывается потрясающий вид на Центральный парк. Можно разглядеть практически каждую уточку в пруду. "Свадьба отменяется", - заявляет она, - "Мы с Чарли расстались."
Я смотрю на Миранду, и вращаю глазами. "Конечно, и это пройдет," - шепчу я, подходя к окну, чтобы лучше все рассмотреть.
"Кэрри, я серьезно," - говорит Саманта. Она подходит к стеклянному столику на колесиках и наливает себе в стакан хорошую порцию виски. "И за это я должна сказать тебе спасибо."
Она сливает напиток обратно и поворачивается к нам: "Вообще-то, это благодаря вам обеим."
"Благодаря мне?", - спрашивает Миранда, - "Я даже не видела этого парня."
"Но именно вы посоветовали мне рассказать ему."
"Что рассказать?" - озадачена Миранда.
- О моём состоянии.
"О каком?"
"Ты поняла, о чем я. Об этом," - шипит Саманта, - "Моя матка.."
"Эндометриоз?" - спрашиваю я.
Саманта поднимает руку. "Я больше не использую это слово. Никогда."
"Эндометриоз - это вряд ли "состояние", - замечает Миранда.
"Объясните это чарлиной маме."
"О, милая!" Я понимаю, что мне тоже нужно выпить. И закурить.
"Я не понимаю," - Миранда подходит к стеклянному шкафу, где хранится коллекцияЧарли из памятных спортивных сувениров. "Это от настоящего бейсбола?"
"Чего не понимаешь? И да, это подлинный автограф Джо ДиМаджо," - отрезает Саманта.
"Я думала, что вы собираете китайские наборы," - говорит Миранда. Саманта смотрит уничижительно и исчезает в холле.
"Хм, я что-то припоминаю. Саманта же всегда говорила, что Чарли хотел стать бейсболистом, но мать ему запретила?" - спрашиваю я.
"Наверное, Чарли тайно представляет, что он Джо ДиМаджо, а Саманта - Мэрилин Монро."
"Так и есть. А помнишь, как Джо ДиМаджо всегда возмущала сексуальность Мэрилин, и он стремился превратить ее в домохозяйку? Да это практически наглядное пособие."
Саманта возвращается с кучей одежды на руках и кидает ее на диван из искусственной замши.
"Ты виновата не меньше Миранды.
Это ты мне сказала, что нужно больше быть собой."
"Я не имела в виду такое. Я не думала..."
"Ну, вот что по правде случается в Нью-Йорке."
Она убегает в ванную и возвращается с другой кучей, которую сваливает к нашим ногам.
Затем она хватает мешки для мусора, отрывает один и начинает лихорадочно засовывать в него одежду. "Вот что я получила в итоге," - повторяет она дрожащим голосом.
"Пинок под зад и пятьдесят центов на метро."
- Воу. Ты серьёзно?- спросила я?
Она на секунду останавливает и протягивает руку: "Видишь?". На ней надеты большие золотые часы "Ролекс", инкрустированные бриллиантами.
"Они тоже настоящие?" - заходится Миранда.
"Держи себя в руках" - предостерегаю я, - "Почему бы он стал расставаться с тобой, подарив такой огромный "Ролекс"?".
"Ты, вероятно, сможешь приобрести за него маленькую страну," - добавляет Миранда.
Саманта садится на корточки: "Судя по всему, это традиция.
Когда разрывают помолвку, то дарят бывшей невесте часы."
"Тебе нужно чаще обручаться."
Саманта в ярости срывает часы и бросает их в стеклянный шкаф, от которого они отскакивают. Некоторые вещи невозможно сломать. "Как это случилось со мной? Я все контролировала. Я схватила Нью-Йорк за яйца. Мне было так хорошо не быть собой. "
Если бы мы могли сложить свои сердца в стеклянный шкаф, думаю, я бы уже стояла перед ней на коленях. "Ты не соизволила появиться в Кляйнфельде," - мягко замечаю я.
"Это исключение. Один промах. И я сгладила его, сказав Гленн, что прибегну к услугам ее декоратора, чтобы оформить квартиру. Даже если бы он оббил квартиру ситцем. Что страшного, если появятся несколько цветочков - тут и там?
Я согласна на розы, если нужно", - и она внезапно заплакала. Только в этот раз по-настоящему.
"Вы не поняли?" - рыдает она, - "Меня выкинули из-за худых фаллопиевых труб."
Отвергнуть девушку из-за фаллопиевых труб? Это надо быть последним... думаю, вы сами подобрали эпитет. Но, возможно, в Нью-Йорке все действительно так, как всегда говорила Саманта: учитывается все, даже те вещи, которых не видно.
А то, что видно, как правило, достаточно плохо.
Я мысленно считаю сколько мусорных мешков разбросано по квартире Чарли. Четырнадцать.
Мне нужно сбегать найти еще коробку. За два года отношений может скопиться очень много вещей.
"Багаж", - говорит Саманта, пиная один из мешков на пути, - "Все в багаж!"
"Эй!" - восклицаю я, - "В нем же туфли от Gucci!"
"Halston, Gucci, Fiorucci? Какая разница?" - она вскидывает руку, - "Какое это имеет значение, если жизнь разрушена?"
"Ты кого-нибудь найдешь себе," - беспечно говорит Миранда, - "Ты всегда так делаешь."
"Но не того, кто на мне женится. Все знают, что мужчины женятся на Манхэттене лишь по одной причине - они хотят детей."
"Но ты же не знаешь, можешь ли иметь детей", - возражает Миранда, - "Доктор сказал..."
"Кого волнует, что он сказал? Все всегда будет повторяться."
"Ты не знаешь этого," - настаиваю я. Хватаю мешок и тащу его к двери. "И ты действительно хотела провести жизнь, выдавая себя за ту, которой не являешься?", - я перевожу дыхание и указываю на плексигласовую мебель, - "В окружении пластика?"
"Все мужики - козлы. Но ты это знала и раньше." - говорит Миранда, взяв часы с полки кофейного столика, - "Я думаю, это последний подарок", - говорит она, держа Rolex, - "Ты же не хочешь их не оставить здесь?"
Саманта тщательно взвешивает часы в ладони. Ее лицо искажается от боли.
Она глубоко вздыхает: "Конечно, хочу."
Она кладет часы на стол, и мы Мирандой в недоумении переглядываемся.
"Где сумка с обувью Gucci?" замечает она.
"Там?" Я спрашиваю, интересно, что на нее нашло.
Она раскрывает сумку и вываливает две пары кожаных туфель. "И костюм Шанель. Где он?"
"Я думаю, что он здесь", говорит Миранда осторожно, толкая мешок в центр комнаты.
"Что ты делаешь?" Я спрашиваю тревожно, пока Саманта извлекает костюм Chanel и помещает его на стол рядом с часами.
- Что ты думаешь я делаю?
"Понятия не имею,." Я смотрю на Миранде для помощи, но она также озадачена, как и я.
Саманта находит платье для тенниса, и держит его, смеясь. "Я тебе говорила, Чарли хотел чтоб я брала уроки тенниса? Тогда я могла бы играть с Гленном. В Саутгемптоне.
Как будто я бы на самом деле испытывала удовольствие от метания шаров с этой мумией. Ей шестьдесят пять лет, и она говорит, что ей пятьдесят. Как будто кто-то поверит в это".
"Ну-" Я украдкой гляжу на Миранду, которая ошеломленно качает головой.
"Ты хочешь его, Воробушек?" Саманта бросает мне платье для тенниса.
"Конечно," я говорю нерешительно.
Мне интересно, что с ним делать, когда Саманта вдруг передумает и забирает его из моих рук. "Хотя, с другой стороны, нет," кричит она, бросая платье на кучу. "Не берите его . Не делайте ту же самую ошибку, которую я сделала".
Она продолжает в том же духе, разрывая мешки и удаляя каждый предмет одежды из ее жизни с Чарли.
Куча становится больше и больше, в то время как Миранда и я обеспокоенно смотрим. Я кусаю губы.
"Ты действительно собираешься убрать все эти вещи?"
"А что ты думаешь, Воробушек?" говорит она.
Она делает паузу и глубоко вздыхает, ставя руки на бока. Она наклоняет голову и дарит мне жесткую улыбку.
Это лишний груз. И несмотря на то, что я не самый влиятельный человек в мире, я все равно скажу тебе кое-что о Саманте Джонс. Ее нельзя купить. Ни за какую цену.
"Помнишь, когда я впервые приехала сюда, ты заставила меня вылить целый пакет молока, потому что, по твоим словам, оно воняет?" - спрашиваю я, перетягивая одеяло на себя.
Сейчас два часа ночи, и мы наконец-то приехали в квартиру Саманты. Все эти упаковывания и распаковывания вещей меня доконали.
"Она действительно сделала это?" спрашивает Миранда.
"О, да". Закивала я.
"Взрослые не должны пить молоко, в любом случае." - Саманта вздыхает и запрокидывает голову, - "Слава Богу, все закончилось. Если бы эти маточные трубы умели говорить..."
"Хорошо, что они не умеют", - я поднимаюсь и выхожу в спальню. Я смотрю на мои собственные скудные пожитки, и со вздохом открываю чемодан.
"Воробушек?" - зовет Саманта, - "Что ты делаешь?"
"Собираюсь", - говорю я громко, - "Я завтра уезжаю, помнишь?", - я стою в дверном проеме, - "И после этого лета, я не думаю, что все еще осталась воробушком. Разве я не выросла?"
"На самом деле да," Саманта соглашается. "Я объявляю тебя голубкой.
Официальная птица Нью- Йорка."
"Единственная птица в Нью-Йорке," Миранда хихикает. "Эй, это лучше, чем быть крысой.
Знаете ли вы, что в Китае, крысы к удаче?"
"Я люблю китайцев." Саманта улыбается. "Знаете ли вы, что они изобрели порнографию?"
Глава 39
"Стэнфорд Уайт," говорит Капоте. "Он спроектировал оригинальную станцию Пенсильвания.
Это было одно из самых красивых зданий в мире. Но в 1963 году какой-то идиот продал воздушные права и они отказались от него, чтобы поставить это чудовище ".
"Это так печально," - мурлыкаю я, стоя на эскалаторе рядом с ним. "Не удивлюсь, если онопахнет также дурно, как и выглядит."
"Что?" Он спрашивает громко, чтобы перекричать гомон.
- Ничего.
"Я всегда хотел жить в Нью-Йорке начала века", - говорит он.
"А я рада, что мне вообще удалось здесь пожить."
"Да. Думаю, я никогда не смог бы оставить Нью-Йорк", - прибавляет он, вызывая во мне новый всплеск отчаяния.
Все утро мы говорим друг другу неправильные слова. Лучше бы молчали вовсе.
Я всеми силами стараюсь обсудить свое будущее, в то время как Капоте всеми силами избегает этого.
Значит, последует урок истории на тему Пенсильванского вокзала.
"Слушай," - начинаю я.
"Взгляни на время," - говорит он торопливо, кивая на часы, - "Ты же не хочешь опоздать на поезд."
Если бы я его не так хорошо знала, то решила бы, что он хочет от меня избавиться.
"Было весело, правда?" - осмеливаюсь спросить я, плетясь к очереди за билетами.
"Да, было здорово," - на секундочку он раскрывается, и я вижу в нем маленького мальчика.
"Ты можешь приехать ко мне в гости а Провиденс..."
"Обязательно," - говорит он. И при этом отводит взгляд в сторону. И я понимаю - этого никогда не случится.
К тому времени он уже найдет себе другую девушку. Но если бы я не уезжала, то, возможно, стала бы той Единственной.
Он найдет ее однажды, верно?
Я покупаю билет. Капоте держит мой чемодан, пока я покупаю свежие выпуски "Нью-Йорк Таймс" и "Пост".
Они мне вообще-то не нужны, думаю я уныло.
Мы находим эскалатор, ведущий к моему перрону.
Когда мы спустились, меня наполняет ослепительная пустота. Вот он и пришел. Конец.
"Все по местам!" - кричит кондуктор.
Я ставлю одну ногу на подножку и замираю. Если бы только Капоте бросился вперед, схватил меня за руку и притянул обратно к себе! Но это лишь секундное помутнение. Что бы не случилось (что угодно!), оно не заставит меня сойти с поезда.
Я смотрю назад через плечо и нахожу глазами в толпе Капоте.
Он машет.
Три часа езды до Хартфорда. Весь первый час я жестоко страдаю. Не могу поверить, что покидаю Нью-Йорк!
Не могу поверить, что покидаю Капоте. Что, если я больше никогда его не увижу?
Это же неправильно. Этого не должно быть. Капоте должен был заявить о своей бессмертной любви.
"Должно быть", - я вдруг вспоминаю, что сказала Миранде и Саманте, - "Это худшее словосочетание в английском языке.
Люди всегда знают как "должно быть", а когда получается не так, то разочаровываются."
"Что с тобой случилось? Ты занималась сексом и теперь решила, что знаешь все?"
"У меня был не просто секс. Я испытала оргазм," - говорю я гордо.
"Все, милая, ты принята в круг избранных!", - восклицает Саманта. И оборачивается к Миранде.
"Не переживай. Однажды ты тоже его получишь."
"С чего ты взяла, что у меня его не было?" - шипит Миранда.
Я закрываю глаза и откидываю голову назад а сиденье. Наверное, с Капоте все нормально.
Если отношения не длятся вечно, это не делает их незначительными.
Это не значит, что они не были важными.
А что может быть важнее твоего первого парня?
Да ведь у меня все могло сложиться гораздо хуже.
И внезапно я ощущаю собственную свободу.
Я перебираю газеты и открываю "Нью-Йорк Пост". И именно в ней я замечаю свое имя.
Я хмурюсь. Что делает мое имя на Шестой Странице?
Я смотрю на заголовок: "Опасности и шероховатости".
Роняю листок, как ужаленная.
Во время двадцатиминутной стоянки в Нью-Хейвене, я вылетаю из купе и мчусь к ближайшему телефону-автомату.
Я застаю Саманту в офисе. Дрожа и брызгая слюной, я интересуюсь, читала ли она "Пост".
"Да, Кэрри, читала. Я думаю, это восхитительно."
" Что? " закричала я.
"Успокойся. Не принимай это как что-то личое.
Не бывает плохого пиара."
"Пишут, что чтение моей пьесы было самым худшим в жизни, не считая рождественского утренника в школе!"
"Всем пофиг," - мурлыкает она, - "Тебе просто завидуют.
Первое чтение твоей пьесы состоялось в городе Нью-Йорк. Разве ты не воодушевлена?"
"Я убита."
"А вот это плохо. Потому что звонил Чолли Хаммонд.
О пытается с тобой связаться уже четыре дня. Он хочет, чтобы ты немедленно позвонила ему."
"Зачем?"
"О, Воробушек", - вздыхает она, - "Откуда мне знать? Но он говорит, что это важно. Все, мне пора. У меня здесь в офисе Гарри Миллс." - и она вешает трубку.
Я пялюсь в телефон. Чолли Хаммонд? Что ему может быть нужно?
Я сбрасываю со счетов серьезные перемены.
Обычно, стоимость междугороднего звонка из телефона-автомата останавливает. Но я просто е могу не позвонить немедленно.
Впечатленная Самантой, я продала свою брендовую, ни разу не ношенную, сумочку Chanel в винтажный магазин за 250 долларов.
Я понимаю, что она стоит дороже, но эта сумочка мне не нужна в Брауне.
Да, отчасти, и я была рада от нее избавиться.
Лишний груз.
Я бросаю несколько четвертаков в прорезь. На том конце мне отвечает звонкий молодой голос.
"А Чолли есть?" - спрашиваю я, представившись.
Чолли немедленно появляется на линии.
"Мася!" - восклицает он, как будто я его лучший друг, долго где-то пропадавший.
"Чолли!" - отвечаю я.
"Я видел упоминание о тебе в "Пост", и нашел его очень интригующим", - радуется он.
"Как раз думал о тебе уже пару неделек. С тех пор как видел тебя на открытии у Барри Джессена."
Мое сердце рвется из груди. Ну вот, опять.
Еще один старикашка хочет залезть мне в штаны.
"Я все размышлял о нашем забавном разговоре. Каламбур."
"Правда?" - спрашиваю я, пытаясь вспомнить, что такого впечатляющего я могла сказать.
"А поскольку я всегда пробую что-то новое, я подумал, было бы интересно привлечь внимание более молодых читателей к "Новым Отзывам".
А кто может это сделать лучше, чем молодая девушка?
Это будет что-то вроде колонки, если ты согласишься. Нью-Йорк глазами инженю."
"Я не знаю, насколько хорошо у меня получится. Учитывая, как плохо пошла моя пьеса."
"Господь Бог!" - восклицает он, - "В этом-то и вся фишка. Если бы все прошло успешно, я бы тебя не звал! Потому что вся суть идеи заключается в том, что Кэрри Брэдшоу никогда не выигрывает!"
"Прости?" - задыхаюсь я.
"Кэрри никогда не выигрывает. Это забавно, ты не находишь? Именно это и заставляет ее идти дальше."
"А что насчет любви? Ей когда-нибудь повезет в любви?"
"Особенно не в любви!"
Я в нерешительности. "Звучит как проклятие, Чолли."
Он долго и заливисто смеется. "Знаешь, как говорят?
Что проклятие одному, для другого - шанс. Так что скажешь? Можем ли мы встретиться сегодня в три часа дня у меня в офисе?"
-В Нью-Йорке?
-Где еще? - он говорит.
Ву-хууу, я думаю, покачиваясь через салон первого класса в поезде, который направляется обратно в город. Сиденья огромны и покрыты красным бархатом и есть бумажная салфетка на каждом подголовнике. Есть даже специальный отсек, где можно спрятать свой чемодан. Здесь чертовски намного приятнее, чем в простом пассажирском вагоне.
"Всегда езди первым классом." Я слышу голос Саманты в моей голове.
"Но только если ты можешь платить за это сама," добавляет Миранда.
Ну, я плачу за него сама. Через Бернарда и его прекрасный подарок. Ну и что, черт возьми? Я заслуживаю это.
Может быть, я не провал, в конце концов.
Я не знаю, как долго я останусь в Нью-Йорке, или что сделает мой отец, когда я скажу ему. Но я буду беспокоиться об этом позже. На данный момент, все, о чем я забочусь - это один простой факт: я возвращаюсь.
Я балансирую по проходу, ища место, чтобы сесть и кого-то достойного, чтобы сесть рядом. Я прохожу лысеющего мужчину, и женщину, которая вяжет. Тогда я вижу симпатичную девушку с роскошной гривой волос, листающую копии журнала Brides (невеста).
"Brides". Она, наверное, шутит. Я заимаю место рядом с ней.
"О привет!" Говорит она с нетерпением, двигая сумку. Я улыбаюсь. Как я и предполагала, она очень милая, учитывая ее роскошные волосы.
"Я так рада, чтобы вы сели рядом со мной," шепчет она интимно, оглядываясь по сторонам. "В последний раз, когда я села на поезд в Нью-Йорке, это жуткий парень сидел рядом со мной.
Он даже пытался положить руку на мою ногу.
Ты можешь в это поверить?
Я должна была переместить свое место три раза ".
-Это ужасно, - я говорю.
"Я знаю," - кивает она, делая большие глаза.
Я улыбаюсь. "Выходишь замуж?" - спрашиваю я, глядя на ее журнал.
Она краснеет. "Не совсем. Вернее, не прямо сейчас. Но я надеюсь обручиться через пару лет. Мой парень работает в Нью-Йорке. На Уолл Стрит."
Она наклоняет голову красиво.
-Кстати, меня зовут Шарлотта.
"Кэрри", говорю я, протягивая руку.
-Что насчёт тебя?
У тебя есть парень?
Я взорвалась от смеха.
- Что смешного? - говорит она в замешательстве. - Они говорят, что Париж романтичный, но я думаю, Нью-Йорк романтичен тоже. И мужчины...
Я рассмеялась ещё сильнее.
"Ну, на самом деле," говорит она чопорно. "Если ты собираешься смеяться всю дорогу до Нью-Йорка. . . Я не вижу, что смешного в том, чтобы поехать в Нью-Йорк, чтобы найти свою любовь ".
Я стону.
-И? - она требует.
Я вытираю слезы. Я откидываюсь назад и скрещиваю руки.
- Ты действительно хочешь знать про любовь в Нью-Йорке?
- Да, я хочу, - её тон любопытный и немного осторожный.
Поезд трубит в рог, когда я наклоняюсь на своем сидение.
- Дорогая, - говорю я с улыбкой, - У меня есть история для тебя.
Notes
[
←1
]
20,00 фунтов – 9,07 килограмм.
[
←2
]
Rhode Island School of Design - Школа Дизайна Род-Айленда
[
←3
]
(ПП: от англ. trench coat, также тренч — модель дождевого плаща с неизменными атрибутами: двубортный, с погонами и отложным воротником, манжетами, кокеткой, поясом и разрезом сзади)
[
←4
]
(ПП: от англ. Play and lay – игра слов)
[
←5
]
Саутгемптон — город в штате Нью-Йорк.
[
←6
]
Мой дом — твой дом— (исп.)
[
←7
]
Спасибо— (исп.)
[
←8
]
Sweet'n Low - абсолютно искусственный подсластитель, в основном состоящий из гранулированного сахарина. (другими словами :сахарозаменитель)