Иван Тропов
Маленькие помощники
Самое страшное, что только может быть в ученом, работающем в нашем направлении, где каждая мелочь способна вывернуть мир наизнанку, — это рассеянность, непоследовательность и… и еще… э-э… Ах да! Я же вот еще о чем хотел вам рассказать!
1. Лёд
(51 час после)
Что-то они все-таки сбросят, эти американцы. Ей-богу, долбанут…
Самолет ходил туда-сюда над островком, омывая все вокруг ревом турбин. Вчера был крошечный разведчик, парил тихонько, под птицу маскировался. А сегодня уже не маскируются. Штурмовой истребитель прислали.
— Шустрее, профессура, шустрее! — прикрикнул майор Иволгин, поправляя кобуру. — Не у тещи на чае! Шевели ногами, двигай руками, ломай лед! Раз, два-а! Раз, два-а! Раз, два-а! Не халтурь!
Профессура продолжала вяло долбить ломами. Притомились уже. Третий час подряд этот лед молотят.
Да и печет здесь…
Майор поправил панаму и отошел под пальмы, в тенек. Присел на гранитных ступенях памятной плиты.
Уверен, настанет день, когда наши крошечные благодетели навсегда избавят человека от любого труда.
Майор сморщился, выплюнул окурок и от души втоптал его в горячий песок.
Нобелевский лауреат, черт бы его подрал! Надежда российской науки, легенда научного мира. Человек, все прогнозы которого сбываются…
Сейчас человек, чьи прогнозы всегда сбываются, работал ломом. Как и его убеленные сединами ученики. Два доктора наук помоложе грузили сверкающие осколки на носилки и таскали подальше от берега.
— Живее, вашу мать, живее! — крикнул майор. — Лед быстрее нарастает, чем вы его сдалбливаете!
2. С Багам в Магадан
(23 часа до)
— Неделя, — сказал генерал, вытирая шею платком. — Максимум.
— Но…
— Я сказал, неделя!
— Но господин генерал, — опять заныл профессор. — Это же нереально! Мы не можем сокращать сроки испытаний. Вы поймите, это очень сложные процессы, нелинейные, и чтобы добиться нужного результата, нам нужно еще…
— Я не знаю, что вам нужно, и знать не хочу! У вас есть еще неделя, и точка! Вы тут уже второй год как на курорте, а где выход? Где материальный выход, я вас спрашиваю?! Если через неделю результата не будет, все. Сворачиваемся и в Москву. А лично вы, — генерал переложил платок в левую руку и ткнул пальцем в грудь Ордынцеву, — вы отправитесь прямо в Магадан. Без пересадок. Вы хоть представляете, сколько денег мы на ваши сказки из бюджета положили?!
— Но господин генерал, мы уже почти…
— Неделя. Мне нужен хоть какой-то материальный выход. Хоть что-то, что я смогу показать в Москве! Я прилечу ровно через семь дней. К этому времени вы должны дать мне что-то реальное. Не это ваше моделирование, а что-то реальное! Материальный выход! Или начинайте сушить сухари.
Генерал развернулся и зашагал к берегу, увязая в песке, розоватом в рассветном свете.
Зафыркал мотор, гидроплан разбежался по волнам и тяжело, как обожравшийся альбатрос, оторвался от воды. Заложил разворот и ушел на север, в родные края…
— Господи, ну как тут можно работать! — возмутился профессор. — Эти же люди совершенно не понимают, что такое наука!
Майор Иволгин молча курил.
— Материальный выход… — передразнил генерала профессор. — Ради синицы в руке готовы уморить голодом золотого аиста! Материальный выход… Хорошо, я вам дам выход! Я вам дам такой материальный выход, что…
— Вы тут долго еще будете, профессор? — перебил майор.
3. Если немножко подсветить…
(2 часа до)
— Давайте, мои мальчики, только не упадите… — бормотал Ордынцев, спускаясь к берегу.
Его мальчики, два здоровых аспиранта, тащили осветительную штангу и аккумулятор.
— Ставьте сюда! Ага, вот так…
Ордынцев опустился на четвереньки и осторожно поставил в воду пластмассовую кювету. Пустая, только на донышке серебрился налет.
— Ну давайте свет, давайте… — Ордынцев уже не говорил, он уже бормотал, задыхаясь от нетерпения, как кто-то другой мог бы задыхаться от страсти. — Давайте же!
Аспиранты наконец-то разобрались с ножками штанги, установили ее устойчиво. Подтащили к штанге аккумулятор…
— А-атставить! — раздался из темноты голос майора. — В чем дело? Почему нарушаем правила?
— О, господи! — Профессор всплеснул руками. — Какие еще правила, майор?!
— Пункт семь, подпункт цэ. В связи с особой важностью и секретностью проекта на время проведения экспедиции исключаются любые несанкционированные контакты с внешним миром, — отчеканил майор. — Нехорошо, профессор. Вы же подписывали.
— О, боже… Ну вы же и так уже лишили нас любой связи с внешним миром! Остров необитаемый! Лодка одна, и та под замком! Радиопередатчика вообще нет! Ну что вам еще-то от нас надо?!
— Вот это, — майор ткнул в лампу. — Свет может быть использован для передачи сообщений азбукой Морзе. Отнесите обратно, и чтобы это было в первый и последний раз.
— Какая азбука Морзе! Майор, мы работаем!
— В лабораторном корпусе — пожалуйста. Там сколько угодно. Так что несите лампу обратно.
— Это нам необходимо для работы! Вы слышали вчера генерала?!
— Слышал. Но лампу вам придется отнести на место.
— Да вы не понимаете! Нам нужен свет!
— В лаборатории.
— Нам нужна морская вода!
— У вас есть ванны.
— Нам нужна именно проточная морская вода! Проточная! Чтобы при изменении химического состава он быстро восстанавливался. Быстро и точно! Понимаете? Вода нужна — проточная!
— Сколько угодно. Но лампу отнесите назад.
— Но она нужна нам здесь! Нам нужна проточная морская вода и свет!
— Нет проблем. Подождите рассвета, будет вам свет.
— Да нет же! О, господи… — профессор наливался дурной кровью, его уже ощутимо трясло.
— Константин Андреич, — взял его под локоть аспирант. — Разрешите, я… Я сейчас все объясню…
— Нечего тут объяснять, — сказал майор. — Лампу в руки и бегом в лабораторию. Выполнять! Или мне позвать моих людей?
— Постойте, майор, послушайте… — аспирант заискивающе улыбнулся. — Вы хоть представляете, чем мы занимаемся?
— Меня это не волнует. Мое дело — обеспечить охрану объекта и сохранность информации.
— Ну послушайте, мы же разумные люди! Послушайте… В конце концов, мы же на ваше ведомство работаем, это и вам нужно, верно? Всей стране нужно. Стратегические запасы на случай глобальной войны, когда будут уничтожена вся добывающая промышленность. Понимаете?
— Не вижу связи с водой и лампой, — холодно сказал Иволгин.
— Связь прямая! Мы конструируем нанороботов, которые будут добывать здесь уран. Для их работы нужен свет. Чем больше, тем лучше. Поэтому-то мы здесь, на двадцатом градусе широты.
Майор покачал головой и хмыкнул:
— Какой тут уран? Это же атолл. Органические отложения. Откуда тут уран? Из воздуха они его добывать будут, что ли?
— Нет, конечно. Из воды.
— Уран?..
— Не только уран. Титан, золото… Что угодно. Здесь всего растворено, вопрос лишь в концентрации…
— Когда ионы урана натыкаются на наномашины, — влез профессор, не удержавшись, — те их ловят. Ам! И копят. А когда накопят достаточно, дело в шляпе. Нанимайте тральщик и собирайте уран с поверхности обычными сетями, как дохлую рыбу! И…
— Он же тяжелый, вроде, — сказал майор. — Тонуть должен.
— Кто? — сбился с мысли профессор.
— Ну… Уран.
— О, санкта симплицитас! Этот хомо милитарис еще будет учить! Физике!! Меня!!! Ну разумеется, уран ан масс тяжелее воды! Но наномашин тут, — профессор махнул на кювету, — двенадцать видов. У них разделение труда. Одни ловят атомы урана, другие их копят, третьи лепят атомы урана в микрометровые пузырики, пятые откачивают из этих пузыриков воду, шестые скрепляют пузырики воедино… Видели когда-нибудь воздушные шарики с гелием?
— Это в парке на праздниках-то? Летают такие, что ли?
— Вы меня радуете, майор! Да. Летают. А эти будут такие же, только плавать. И очень маленькие. И внутри у них не гелий, а просто вакуум. И оболочка из стали…
— Из стали? — нахмурился майор.
— Из стали, из стали… — профессор нагнулся к кювете и постучал по краю, блюдечку, потряхивая ее в воде. — Углеродистое железо…
— И зачем они превращают уран в сталь?
— Кто? — теперь уже нахмурился профессор.
— Ну, эти… на-машины ваши…
— Нано! Наномашины!
— Нано так нано. Но зачем они уран в сталь-то превращают? Уран же ценнее…
Профессор нахмурился, подозрительно рассматривая майора… и наконец-то понял:
— О, господи!!!
— Константин Андреич… — тут же взял его под локоть аспирант и оттащил наливающегося дурной кровью профессора в сторону.
— Просто сейчас, — терпеливо стал объяснять майору второй аспирант, — мы перенастроили ботов на железо. Его концентрация куда выше, чем урана. Добыча будет идти быстрее, и мы сможем продемонстрировать генералу, что наши наномашины работают. Пока, правда, лишь на высоких концентрациях, разница с расчетной для урана в несколько порядков, но…
— Стоп! — майор поднял руку.
— Что?.. — напрягся аспирант.
— Хватит. Я все понял.
— Правда?.. — на лице аспиранта робко расцвела улыбка.
— Правда, — отрезал майор. — Голову мне морочите. Ну-ка взяли аппаратуру!
Аспирант захлопал ртом.
— Взяли, я сказал!
— А… Но… Почему?!
— Потому, что голову морочить будешь своей двоюродной сестренке! Ответа на свой вопрос я так и не услышал. Так что взяли аппаратуру, живо!
— Да господи, какой вопрос?! — заорал профессор, вырываясь из рук аспиранта. — Вам же все объяснили! Почти как нормальному человеку! Русским язы…
— Вот и ладненько, — сказал майор. — Значит, днем и будете работать. Лампу взяли, аккумулятор взяли! Ну! — майор дернул клапан кобуры, положил пальцы на рукоятку.
Аспиранты покорно взяли аппаратуру.
— Шага-ам марш!
Аспиранты зашагали к лаборатории.
Майор шел сзади и подгонял.
Ордынцев носился вокруг и причитал:
— Господи боже мой, ну что за люди! Ну нельзя днем, вам же объяснили! Нельзя! Этот штамм наномашин настроен на сбор железа! А его тут много! Эта лампа будет давать ограниченный поток света, метр на метр! И ее всегда можно выключить! А днем, под солнцем, возможна неконтролируемая реакция, и тогда…
— Живее! — рявкнул майор на споткнувшегося аспиранта. На профессорский бред он внимания не обращал.
Аспиранты пыхтели от натуги. Майор подгонял. Ордынцев семенил рядом с ним и канючил, канючил, канючил…
А на теплом песке волны лизали позабытую кювету. С серебристым налетом на донышке.
4. Тишина и спокойствие
(9 часов после)
Проснулся Иволгин, когда солнце уже садилось. И ученый люд, и охраняющие их солдаты жили по-южному: вставали вечером, когда спадал полуденный жар, а с рассветом ложились.
Глядеть с утра пораньше на клонящееся к закату солнце стало уже привычно, но сегодня… Что-то было не так. Словно осколок дурного сна засел где-то на дне головы, и никак не желал оттуда убираться.
В здании было тихо и спокойно. Все еще спали. Дневальный у выхода, протирая глаза, отрапортовал, что все в порядке. Судя по журналу, после восьми утра никто здание не покидал. Все спали. Нет дураков работать днем, в нестерпимую даже при кондиционерах жару.
Все как и должно быть.
И все-таки что-то не так…
Паршивое предчувствие никак не унималось. Словно чего-то не хватало… Словно что-то потерял… Только никак не понять, что!
Злясь на себя, вслушиваясь в тишину и невнятные предчувствия, майор вышел из лаборатории, аккуратно прикрыл за собой дверь…
Он понял, что было не так, — понял за миг до того, как увидел все собственными глазами. Не хватало привычного, ставшего за два года почти родным мерного дыхания океана. Не было его. И ни малейшего ветерка. Полная тишина. Ватная. А потом он увидел.
Океан…
От берега и до самого горизонта океан превратился в зеркало. Огромное сплошное зеркало, отливающее голубоватым.
5. Стальной лед
(10 часов после)
Под каблуком оно пружинило и металлически звякало. И на ощупь как сталь.
— Я думал, железо на воздухе должно быстро ржаветь, — сказал майор.
— К сожалению, это не чистое железо… — вздохнул профессор. — Здесь есть и углерод, и хром… Это сталь. Нержавеющая сталь. Идеального качества. Надо вызывать генерала.
— И далеко оно расползлось? — спросил майор.
С крыши лаборатории границы видно не было. Даже в бинокль. Это сколько же оно тянется, получается? Пятнадцать километров? Двадцать? Пятьдесят?
— Вы бы лучше спросили, как далеко оно может расползтись.
— Я себе представляю…
— Надо связываться с генералом, — устало повторил профессор. — Пока не поздно… Где у вас передатчик?
— Какой передатчик?
— Не валяйте дурака, майор! У вас должен быть передатчик, на экстренный случай! Спрятан от нас где-то на острове! Где?
Майор вздохнул.
— Если бы на острове…
— Прошу прощения?
Майор поморщился. Мотнул головой вправо:
— А почему бухта не заросла?
Узкое, едва протиснуться катеру, горлышко бухты было покрыто льдом, как и все вокруг острова. Но вглубь бухты лед продвинулся всего метров на тридцать. Дальше темнела вода — единственное водяное окно на десятки верст вокруг. До катера лед не дошел.
— Там нет протока, — пожал плечами профессор. — И неглубоко. Наномашины высосали все железо, которое было в той воде, и теперь простаивают без дела. Новое железо туда попадает только через ту горловину, диффузией. Малоэффективный процесс. Пеносталь будет покрывать бухту, но очень медленно. Чем дальше от горловины, тем медленнее, и… — профессор осекся и фыркнул, сообразив. — Послушайте, майор! Хватит финтить! Где передатчик? Немедленно дайте мне в руки передатчик! Я требую! Я…
— На вашем месте я был бы тише воды и ниже травы, профессор, — предложил майор. — Пойдемте, кое-что вам в руки я дам.
6. Трудотерапия
(24 часа после)
— Идиоты! — орал профессор. — Это же надо было додуматься спрятать передатчик под водой, где десять метров глубины! И двести метров от берега!!! Как мы теперь до него доберемся?!
— Ломы не ронять! — рявкнул майор. — За каждый утопленный лом буду отбивать по одной почке! А теперь рассыпались! По всей длине, я сказал, равномернее! Приступить к работе!
— А сколько?.. — осторожно поинтересовался кто-то.
— Откуда стоите — и до полудня! Начали!
— Майор, это самоуправство! — заявил профессор. — Я буду жаловаться! Я, в конце концов, нобелевский лауреат! Обо мне знает весь мир! Я…
— Профессор, либо вы беретесь за лом — либо я берусь за вас. Вы хоть иногда читаете, что подписываете? Пункт тринадцать подпункт дэ. Неподчинение в критической ситуации главе экспедиции рассматривается как дезертирство в военное время. Вы меня понимаете?
— Да я… — начал профессор с новыми силами, но майор его перебил:
— Послушайте, профессор… Мои люди работали всю ночь. Они вымотались как лошади. Они выломали пятьсот квадратных метров этой дряни, но они не могут работать вечно. От вас, доходяг, требуется всего лишь сохранить то, что они сделали. Чтобы сейчас, когда взойдет солнце, все это опять не заросло льдом.
— А почему вы не работаете? Я, нобелевский лауреат, значит должен махать ломом, а вы…
— Потому, — сквозь зубы процедил майор, — что вы, профессор, всего лишь нобелевский лауреат. А я — командую нобелевскими лауреатами. Так что мне по рангу положено! Еще вопросы есть? Вопросов нет. Тогда кругом и шагом марш выполнять боевую задачу, ополченец Ордынцев!
7. Лень, мать прогресса
(54 часа после)
В воздухе снова ревело. Один истребитель ушел на базу, но его место занял свежий. Все кружил и кружил над островом…
И на этот раз под крыльями у него не пусто. Много и разного.
— Майор, я больше не могу…
— Есть такое слово «надо», — отчеканил майор.
— Господи, ну это же идиотизм! Ломами воевать с наномашинами!
— Руками шевелите, а не языком, профессор. Мы должны добраться до передатчика раньше, чем звездно-полосатые решат превратить нас вместе с островом и всем этим льдом в радиоактивное пепелище!
За две ночи солдаты выломали стометровый проход в стальном льду. По нему мог идти катер — но пока это была ровно половина пути до того места, где затоплена бочка с передатчиком.
Всего лишь половина…
— А почему ваш генерал сам не может к нам прилететь? — не унимался профессор. — Где ваши хваленые космические силы со спутниками наблюдения? Где это все?! Почему американцы уже здесь, а генерала вашего все нет и нет?!
— Да потому, что у нас каждая кухарка норовит управлять страной, вместо того чтобы делать то, что ей положено! — рявкнул майор. — Потому у нас в стране и бардак! Ну-ка работать, я сказал! Лом в руки и раз, два-а! Раз, два-а!! Раз, два-а!!!
Третьи сутки без сна озлобят даже ангела. А уж с этой тупой профессорней, которая хуже баранов…
— Да не буду я! — профессор опять остановился. — Я же вам говорю, майор: я не то, что очистить проход до передатчика — я вообще могу все это очистить! Мне нужно только два часа. Всего два часа! У нас отработана технология конструирования согласованной работы нескольких видов наномашин, а здесь будет достаточно вообще одного! Одного вида! Самого элементарного! В конце концов, для чего мы их разрабатываем, эти наномашины, как не для того, чтобы избавить человечество от этого тупого, однообразного и выматывающего труда?! Это же идиотизм чистой воды!
— Это вы идиот! — взорвался майор. — Вы и вся ваша артель доходяг! Придурки! Выдумали, тоже мне! Всю жизнь уран и железо из руды добывали, и все нормально было! А теперь что?! А если эта дрянь уже весь океан так покрыла?! Мало вам этого?! Жизнь облегчили, да?! Облегчили?!! Так теперь долбите ломом и не вякайте! Работать, я ска…
Майор закашлялся. Воздух за эти два дня изменился. Он стал сухой, как в запертой комнате, где несколько часов работал пылесос. Драл глотку, как наждак.
— Это была ошибка… — промямлил профессор. — Это все из-за вашего генерала… Я же говорил, что это наука! Что нельзя просто требовать…
Он осекся под взглядом майора.
— Что?..
— Лом… — просипел майор.
— Что лом? Ах, лом…
— ТЫ УТОПИЛ ЕЩЕ ОДИН ЛОМ, ГНИДА ОЧКАСТАЯ!
Уже четвертый! Эти доходяги утопили уже четыре лома!
И если они утопят еще один — все, дело табак. Лед под солнышком будет расти быстрее, чем они его сдалбливают. До передатчика будет вообще не добраться…
— Майор…
Майор обернулся. Еще один очкарик, только этот был совсем уж как побитая собака.
— Ну что еще?
— Мне, право, неловко, но…
— Да говорите же! Что у вас?!
Ученый совсем смутился и вперился в ботинки майора.
— Я всего-то положил его, только чтобы перчатку поправить… Кто же знал, что там небольшой уклон, и он так быстро скатится… Я даже глазом моргнуть не успел, как он…
— Убью!!!
8. Клин клином
(56 часов после)
— Вы точно все просчитали?
— Точно, точно! — от нетерпения профессор переступал с ноги на ногу. — Да что здесь просчитывать, тут все элементарно! Нономашины будут ползти по стали, выдирать атомы железа из кристаллической решетки и окислять его. Процесс с положительной энтальпией, так что разъедать лед они будут гораздо быстрее, чем те, которые лед собирают из воды. На порядки быстрее! Потому что это самое эффективное и самое простое, что только можно придумать. Тут просто негде ошибиться!
Майор вздохнул. Третьи сутки без сна, в голове все мешалось…
— Все правильно, майор. Все верно. Подобное подобным, — все болтал профессор. — Одолеть наномашины могут только другие наномашины. У нас завелись мышки и съели все наше зерно, и теперь мы делаем кошек, чтобы они съели этих мышек!
— А вы уверены, что для этих кошек потом не потребуются собаки?.. Эта штука не превратит в ржу все остальное, что есть в мире стального? Все корабли, все машины, все инструменты…
Все оружие…
— Уверен, уверен! Этот штамм наномашин может передвигаться только по стали! Они съедят эту пеносталь на океане, но распространяться дальше не смогут!
— А когда они доедят эту дрянь, они…
— Да все сделал, как вы просили! Когда кончится доступная для окисления сталь, в наномашинах сработают блоки самоуничтожения. Меньше чем через семь сотых секунды после того, как они лишатся работы. Вы глазом моргнуть не успеете, как они сами перемрут!
Майор вздохнул. Покосился на истребитель, нарезающий над островом бабочки.
В конце концов, это его долг. Если уж не довелось избежать утечки информации, то надо хотя бы минимизировать ее последствия…
— Ну? Можно, майор? Давайте!
— Ну давайте… — махнул рукой майор.
9. Рай на земле
(56 часов 14 минут после)
Рыжее пятно ползло во все стороны от острова. Расползалось, расползалось, расползалось…
Казалось, что это горит и сворачивается в рыжие трубочки лист серебристой бумаги.
— Ну, что я говорил! — заявил профессор. — Видите, как все просто и безопа…
Рев истребителя изменился. Он пикировал вниз.
Ну все. Началось.
Чуть-чуть не успели…
— На землю! Ложись!
Майор повалил профессора, накрыл его своим телом. Мгновения растянулись в минуты, почему-то вспомнилось, как давным-давно тонул в пруду…
А истребитель все пикировал и пикировал. Как-то подозрительно долго.
Майор поднял голову — и еще успел заметить, как истребитель пробил рыжеватую корку стального льда и ушел в воду.
— Не понял… — пробормотал майор.
Истребитель никто не сбивал. Он сам рухнул. Ни с того ни с сего…
Майор слез с профессора. Достал пачку сигареты, зажигалку. Прикурил.
— Что случилось? Куда он делся? — крутил головой профессор.
Вокруг поднимались остальные.
Майор нервно затягивался и разглядывал небо. Цвет у него стал какой-то странный. Да и сам воздух… Мутный какой-то.
Огонек добежал до фильтра, майор выбил из пачки еще одну сигарету, стал прикуривать…
И замер.
На бумаге была ржавчина.
И на пальцах.
А взялась она — с зажигалки. Та вся покрылась рыжим налетом. Под пальцами он разлетался в невидимые пылинки.
— Значит, только по стали они ползут… — пробормотал майор.
— Да, по стали, — откликнулся профессор. — Ползут и окисляют. А что с самолетом-то? Отчего он упал? Кто-то из ваших ребят его сбил?
— А пузырьки ваши, микрометровые… У них какая толщина стенки?
— Пара тысяч атомных слоев. Плюс-минус по мелочи, разумеется, но это не важно. Главное, чтобы пузырек целиком, вместе с вакуумом внутри, был легче воды. Чтобы плавал. А что? Мощь науки произвела на вас впечатление, мой друг? — улыбнулся профессор. — Вы заинтересовались этим?
— А если ваши наномашинки, ползая по пузырьку, отщипывали от него слой за слоем, пока этих слоев не стало… ну, скажем, двести?
— Тогда… Тогда… О, боже…
Профессор поднял голову.
Небо выглядело странно. Словно в километре или двух над землей раскинулось огромное рыжеватое стекло, в котором призрачно отражалось все, что было внизу.
А внизу, у поверхности порыжевшего льда, воздух стал уже не просто мутным — он стал рыже-блестящим. Мириады неразличимых глазом частиц, заметных только скопом, скользили вверх…
Вверх, где ветер разнесет их куда угодно. По всей земле. К самолетам и зажигалкам, к кораблям и танкам, к машинам, станкам, молоткам, гвоздям и скальпелям… Для этих маленьких неутомимых благодетелей накопилось столько работы.
10. Облагодетельствованные
(58 часов после)
Темнело быстро.
Взмывшая в небо стальная пыль накрыла все зеркальным пологом.
Лед внизу покрылся слоем ржавчины, но еще держался. Лишившись света, наномашинки почти перестали окислять сталь.
— Как вы думаете, профессор, сколько лед еще выдержит? — спросил майор.
— Несколько дней точно… Это, — профессор ткнул пальцем вверх, — будет потихоньку ржаветь и опадать вниз, давая путь свету. Но этот свет будет тут же давать энергию наномашинам, которые будут жрать это, — он кивнул на лед, — и поднимать новую порцию пыли вверх. Это все надолго затянется… А впрочем, какая теперь разница… Это же конец света… И главное, ничего нельзя сделать… В лаборатории, там… Ничего не осталось… Все инструменты… Господи, теперь уже ничего не сделать… — он закрыл лицо руками.
Но майор на него не смотрел и не слушал. Он напряженно думал и разглядывал зажигалку. Превратившуюся в какой-то ржавый огрызок. Надолго ее не хватит…
Как и продуктов на острове.
И кораблей и самолетов ждать теперь не приходится. И не придется еще очень долго.
А через несколько дней стальной лед окончательно превратится в ржавчину и растворится в воде, и океан опять станет океаном…
— Профессор, вы когда-нибудь были в Австралии?
— Я? Нет…
— И я нет. — Майор вздохнул. — А придется.
Ближайшая большая земля, где есть пища и люди.
11. Человек, все прогнозы которого сбываются
(часы не работают, но время все равно уже не имеет значения)
— Господин майор, мы готовы…
— Сейчас.
Майор медленно, маленькими глоточками, докуривал последнюю сигарету. Когда теперь придется еще покурить?
Когда сигарета все же кончилась, и во рту стало горько от тлеющего фильтра, он старательно затушил окурок на гранитных ступенях.
Становилось все темнее, но надпись на памятной плите еще читалась.
Уверен, настанет день, когда наши крошечные благодетели навсегда избавят человека от любого труда.
Два года назад, когда с помпой устанавливали эту плиту, надпись имела другой смысл. Но и сейчас она не врала. Чертов пророк!
Вот оно, светлое будущее. Подкралось.
Больше тебе ни танков, ни пушек, ни автоматов. Ни медалей, ни звездочек на погонах. Ничего.
Никакого труда на благо родины. Никакой выслуги лет. Ни-че-го!
Майор глубоко вздохнул. Воздух отдавал металлом и ржавчиной. Вот ты какой, воздух свободы…
Майор развернулся и зашагал к берегу.
Не очень спеша. Прогулка обещала быть долгой.