Ирина Дедюхова

Сказка о двух воинах-джидаях

Едут, значит, два воина-джидая по степи. А место, надо вам сказать, глухое, жилья поблизости не наблюдается. И Луна, которая только что бежала за нашими воинами вслед, скрылась, главное, чо-то. Настоящему воину-джидаю все это, безусловно, до фонаря, но как-то, впрочем, не по себе. Едут дальше, о своем, воинском думают. Один думает про другого: «Какая же он все-таки сволочь! Достал, блин!»

И, действительно, на предыдущей стоянке этот другой свою джидайскую фляжку с тонизирующим джидайским питьем выжрал, да и еще и у своего товарища значительно так флягу ополовинил. Отвернуться, блин, нельзя. Вылилось само, говорит. Едет теперь, песни поет, мордой в холку джидайского коня тыркнется, на минуту замолкнет и сразу опять поет. Хорошо его, значит, тонизирует. И песни все у него какие-то противные, как и сам он весь, но, с другой стороны, пускай лучше поет. А еще лучше бы заткнулся.

Второй-то воин-джидай был, конечно, евреем. Так уж получается, что если взять двух джидаев, один из них обязательно окажется евреем. Звали его Лев Михайлович Рудинштерн, а того подлеца — просто Васька Корейкин. Ну, известно, что джидаи на задания Великого Магистра парами выезжают. Там же надо спина к спине драться! Долго притираются друг к другу, говорят. Сам Лев Михайлович ни за что бы возле этого Васьки отираться не стал, но это из ему вредности диспетчер-джидайка Комарова Татьяна Сергеевна удружила. Поставила к нему Корейкина в пару и говорит: «Вот тебе, Левушка, за нас с тобой! Помни теперь меня вечно!»

Ну, конечно, кто из нас без греха? А этот, Васька Корейкин который, он раньше мичманом в Кронштадте служил. Много про него можно было бы рассказать, да не стоит. Например, как он поехал провожать домой матроса, выпили они на посошок на вокзале, а уже потом Василий почему-то проснулся в поезде, подъезжающем к Воронежу. Вернулся только через неделю — и то потому, что Магистрат Великого ордена Джидаев в счет аванса деньги по телеграмме выслал.

И в этот раз, главное, именно из-за этого гада они тут оказались. Распределяют задания джидаям, значит, а у Льва Михайловича как раз четыре отгула было. Он уже настроился на одну джидайку, чтобы помедитировать вместе, — тут-то напарник его и подвел по-крупному.

«Ой, — кричит, — как интересно! В степи-то у Последнего Предела умертвия опять зашевелились! Давно большого дела у нас с тобой, Левка, не было! Вот повеселимся!»

Это уж вообще, конечно.

Едут теперь, значит. Лев Михайлович свою неудачную карьеру начал вспоминать, чтобы как-то настроить себя на подвиг.

Мама у него хорошая была. Все просила Льва Михайловича стать скрипачом или математиком. Но в джидаях тогда хорошо дополнительные отсеки давали на центральных платформах, швыдроглотов еще выдавали, сапоги, ну и пайку дополнительную.

Мама тоже, смешная такая! Вот как, интересно, она собралась жить без трех швыдроглотов, которые теперь ее обслуживали, все ее желания выполняли? При мысли о швыдроглотах у Льва Михайловича даже немного поднялось настроение. Очень кстати тогда джидаи завоевали их планету. А что, в принципе, швыдроглотам? Им ведь без разницы, где жить. И такие, главное, обходительные, хобот в лепешку разобьют, лишь бы твое желание исполнить!

Ой, мама дорогая! Играл бы сейчас на альте где-нибудь на дальних платформах среди столиков с блюющими Васьками Корейкиными! Или еще того лучше! Попал бы на платформу по изучению Гильбертовых пространств в общежитие математиков. Да там на всю общагу только два швыдроглота! А девчонки математические на соседней платформе живут, и космический паром туда три раза в год ходит по расписанию, флайеры с тайсерами два раза за весь срок контракта дают. Шизнуться можно. Швыдроглоты, конечно, услужить всегда рады, но не до такой же степени!

У них на такой платформе месяца два отирался Максимилиан Валентайн из третьего взвода. Едва, говорит, ноги унес. На воле тут же вступил в орден Джидаев. Только жизнь увидал, говорит.

Короче, вступил Лев Михайлович в Великий орден Джидаев на заре туманной юности. А потом уже, когда огляделся, подвигов насовершал, стал кумекать, что с наградами-то его обходят. Нет, долю в добыче давали. Лева тогда меч хороший успел выхватить из кучи. Цены тому мечу не было. По рукояти вились магические руны заклинаний, а лезвие сверкало митрилом.

Васька-то на каждой стоянке, высунув язык, свинчаткой свой меч натачивать заколебался. А Лев Михайлович только посмеивался над ним. Перед Левиным мечом не мог устоять никто. И это понятно. Делали-то его, явно, не Васьки Корейкины, а эльфийские мастера Эльсинора!

Но с наградами, а в особенности с орденами, получалась с Левой жуткая несправедливость.

Высшей наградой Великого ордена Джидаев был орден Дружбы с эльфийским народом. Вручать его приезжали эльфы. Красивая получалась церемония в целом. Ну больно надо этим эльфам знать, кто с ними больше дружит. Ордена, конечно, вручались по спискам, утвержденным Магистратом Великого ордена Джидаев. И ни разу, ни одного разочка Леву туда не внесли! А кто не захотел бы пройтись по пушистому ковру под пение длинных эльфийских труб, под ритмичную, упругую дробь барабанов прямо к трону, где на леопардовой шкуре сидел и улыбался новому орденоносцу сам Великий Магистр ордена Джидаев! И какие красавицы приезжали вместе с эльфийской делегацией! Чисто декоративные существа! Конкретно! Как к такой подкатить-то не знаешь… И все-то она улыбается, стихами говорит. А голосок! Весенний воздух планеты Красная горка, где еще ни разу не проводили дератизацию! Даже представить себе невозможно, что такое создание может хриплым голосом Татьяны Сергеевны Комаровой простонать: «Давай, Левка! Давай, гад!»

Не-е, джидайки ихние ни в какое сравнение не шли с эльфийскими красавицами, хотя тоже, вроде, старались.

И вот этого всего великолепия Леву каждый раз лишала какая-то паскуда при тайном голосовании в Магистрате. А при его заслугах уже зазорно было пялиться в окошко на церемонию с желторотыми джидаями, расплющивая нос о цветной витраж с сюжетом из жизни гоблинов.

Однажды даже он не выдержал. Пришел к Великому Магистру ордена Джидаев, так и так, говорит. Что за хрень? Какие дела-то? Ну, хорошо, пусть его, как еврея, вычеркивают, но вообще непонятка с этим орденом получается. Вот Макса Валентайна взять из третьего взвода. Тоже орден не дают. А сколько у него драконов на счету! Кому тогда ордена-то давать?

Макс после математической платформы мечом не пользовался. Он на задания ходил исключительно вооружившись усовершенствованным гранотометом «Муха» с оптическим прицелом. Какие там в жопу тролли! Умертвия!

Нет, у них в ордене Джидаев всякое, конечно, видали… Во втором взводе два свихнувшихся программёра работали без отпусков, без выходных, без отгулов. Девятый год. И хотя у программёров платформа была самая шикарная, а швыдроглотов там на каждого по пять штук было, из Магистрата ордена Джидаев каждый день контейнер с ихними резюме на помойку отвозили. Хватило им этих двух из второго взвода выше маковки! Взяли, называется, с дуру. Командир второго взвода из-за них два раза чуть по трибунал не попал. Но это вообще отдельная история.

А Макс, он был с виду парень свой, не такой отморозок как эти программеры. Но тоже с приветом. Шкуры убитых драконов положено было сдавать в Магистрат, иначе лицензии на следующий год на их отстрел не давали. У них зал совещаний был этими шкурами обвешен. Чешуйки перламутровые, полупрозрачные, от малейшего движения воздуха звенят как тоненькие эльфийские колокольчики… А то, что Макс кладовщице сдавал, ни в какие ворота не лезло. Напарник его говорил, что Макс, как увидит дракона, начинает его с задницы поджаривать, подбираясь к ошалевшей голове. И, главное, ни на что не реагирует из внешних раздражителей! Только орет: «Я вам покажу математическую платформу, суки! Вы у меня сами будете космическим паромом летать по расписанию с точным адресом! Вот тебе первая уточняющая процедура для Джи-структур! А вот тебе кластеризация по внутреннему и внешнему расстоянию!»

Его, Макса, когда он про эту платформу вспоминал, даже Комарова Татьяна Сергеевна боялась.

И при разговоре с Великим Магистром ордена Джидаев Лева ему всё высказал, всё! Наболело, блин! Даже программёры эти по два ордена заработали! А тут вообще какое-то притеснение! Ну, хорошо, пускай, он не достоин. Пускай! Но Макс! Он вообще поляк!

Великий Магистр ордена Джидаев только похлопал Леву по плечу с грустной понимающей улыбкой и сказал: «Ну, какой Максик поляк, мы-то с тобой, Лева, знаем». И Лева, вспомнив внезапно, что ведь и Магистр ни разу у них орден не получал, понял, что Великий Магистр ордена Джидаев тоже еврей…

Да, и вот едут Лева и этот Корейкин по темной гнилой степи. Не по хорошему поводу едут. Тут самое время про природу словечко вставить. Природы в том месте практически не было. Особенно ночью. Со всех сторон — горизонт тонкой серой ниточкой. Поводья у лошадей они опустили, чтобы животные, вооруженные инстинктом, сами в какую хрень в темноте не вляпались. Корейкин, наконец, вообще заснул и заткнулся. Но лучше бы он пел, потому что в этой равнодушной мгле раскинувшейся в ночи степи Лева почувствовал извечное свое еврейское одиночество в чуждой по ментальности языковой среде. Степь, полная немой угрозы, молчала. Ни сверчков тебе, ни пташечек. И от этой тишины закладывало уши.

Странное задание какое-то было изначально. Ни одной платформы в округе, делать здесь народу нечего. Да он еще в форте в журнале посмотрел, что пропуска сюда полгода никто не брал! С чего здесь умертвиям-то заводиться? И кто такое вообще мог сказать, если из четырех придурков, бравших пропуска раньше, никто не вернулся? Здесь вообще надо было бы все обмыслить логически, но не с Васькой же, блин, Корейкиным! А Великий Магистр при распределении заданий и говорит: «Хорошая пара для такого поручения! Корейкин имеет боевые отличия за отвагу, а Лев Михайлович у нас известен как джидай интеллектуального склада!»

А эта Комарова Татьяна Сергеевна тут же подскочила к Священному гонгу Великого ордена Джидаев и блямс! По залу поплыл тягучий, неотвратимый как судьба звук, и Лева оказался среди темной степи, пропахшей сохнущим разнотравьем, с пьяным Васькой Корейкиным в паре…

Огонек появился внезапно. Лева мог бы поклясться, что только что никакого огня в этой дыре не было, да только перед кем тут клясться-то? Даже кони их, или лошади, хрен поймешь, он им под хвосты не заглядывал, так резко встали, что Корейкин, попавший в полудреме в размеренный ритм своей клячи, чуть не свалился, съехав на круп.

— Во, бля! Чо это, Лева, а? — просипел он спросонья.

— А то, Василий, что, похоже, приехали мы… Туда, куда нас послали…

А огонек, ети его, вроде даже ближе к ним становился, ярче, хотя они и с места-то не двигались.

— Ладно, Лева! Куда деваться? Поехали туда… Все равно оно к нам подбирается. Холодно без огня ночью-то… И я еще тут, бля, обоссался во сне…

И двигать им пришлось всего-ничего. Пару шагов проехали, глянь, а уже перед ними костерок, а у костра сидит девка такая вся из себя. У Левы нехорошо засосало под ложечкой.

Ну, вообразите такую картину! Вокруг — полная задница! Темнотища! Мужики сюда полгода пропуска в форте не брали! А в середке у костерка сидит себе милая девушка с прозрачной кожей, в парчовом платье, с грудью явно четвертого объема, медленно, но верно, переходящего в пятый. Улыбается, хоть бы хны, коралловыми губками, лукаво глядит на них бархатными глазками и молчит. Улыбается так как-то и молчит.

Как поется в известной джидайской песне:

Но ведь каждому из этой куколки хочется вылететь позднее напарника. Вот, дело-то какое. И Лев Михайлович про себя так тоскливо думает: «Самое меньшее, что будет, уснем мы тут к чертовой матери, а она нам глотки перережет. Или… того!» А потеря чести для воина-джидая это, сами понимаете, не фунт изюма. И только Ваське Корейкину все ни по чем! Слез с коня, не здороваясь с девушкой, за куст отошел, недалеко, матерится еще там, главное.

Он вообще такой. Вот иногда Лева только соберется в астрал войти при медитации, а тут звонок! Васька Корейкин по кибервизеру звонит! В два часа ночи! «Гы-гы! Привет, Лева! Ты не помнишь, кто там в ванной лежал, а потом с голой жопой бегал и «эврика» кричал? Чо делаю? Кроссворды угадываю! Гы-гы…»

Леве стыдно даже стало за своего, блин, напарника. Сошел он с коня, представился по полной программе: «Здравствуй, милая девица неизвестного роду-племени! Приветствуют тебя два странствующих рыцаря Великого ордена Джидаев! Разреши разделить твое одиночество в этой бескрайней степи, о Прекраснейшая! Не помешаем ли мы твоим размышлениям?»

Тут из кустов Васька Корейкин выходит, опять штаны застегнуть с одного раза не может. У них форму новую джидайскую завели со специальной хитрой пряжкой на поясе в виде оберегающей руны. Там делов-то, просто концы соединить, она сама сходится, но Васе надо обязательно конец в начало руны всунуть. Лева заколебался уже ему штаны застегивать. Вот, блин, и сейчас: «Лев! Слушай, застегни, а! Опять я забыл, где тут конец, а где начало… Привет, подруга!»

Полностью смазал момент, конечно. К девушке-то он уже обратился через Левину голову, когда тот ему руну на брюках соединял. Напарничек, блин.

А девка виду не подает, наблюдает с интересом. И то, что Вася не мог малость в кустах обождать, позволило ей не отвечать на первую, обязательную часть приветствия. Обязательную часть для точного доклада любому гражданскому лицу, независимо от пола и возраста, воину-джидаю в период между заходом и восходом солнца.

Девица улыбнулась опять каким-то своим мыслям и говорит Леве: «Конечно-конечно! Присаживайтесь, коли зашли на огонек! У меня вот чаек поспевает. За чаем и познакомимся». И Леве вовсе не показалось, что последнюю фразу она как-то с нажимом произнесла. Он тут же напрягся весь, а Васька рядом заржал, радостный такой! Еще бы! Горячий чаек ему тут средь степи с похмелюги маячит!

Чувствует Лева, дубленой джидайской шкурой чувствует присутствие какого-то нечто. А девица — хоть бы хны, чаек им заваривает, улыбается криво. В чаек травки какие-то непонятные кидает знай себе. Лева решил внимательно проследить за рецептурой чая, чтобы потом в рапорте отразить. И тут к нему наклоняется к самому уху его боевой товарищ и спрашивает: «Лева! А какой ансамбль пел «Олесю»? «Песняры» или «Сябры»?

— «Сябры», — шепотом машинально отвечает Лева.

— Вот блин! Купон просрал! — ругнулся Василий.

И тут от чая пошел какой-то едва заметный фиолетовый парок. Струйкой такой. И направляется эта сволочная струйка прямо к двум нашим джидаям. А девица посмеивается, глазками с желтизной поблескивает и говорит: «Я вам сейчас, славные рыцари Великого ордена Джидаев, загадки загадывать стану, кто отгадает, хотя бы одну, тот и до утра доживет!»

Наглая такая. Решила воина-джидая голыми руками взять. Правда, ногти на тех руках — как лезвия, и нехорошо поблескивали в мутном, призрачном свете проглянувшей из-за облаков Луны. Но когда она подходила к огню, все в ней было вроде нормально, даже ничего она такая была. Вся. Поэтому Лев понял, что это ему показалось из-за дымки фиолетовой.

Он принялся делать специальные джидайские упражнения, чтобы резко повысить мозговой потенциал. Вспомнил весь курс лекций джидайской Академии по магическим загадкам. Главное, не угадывать темный смысл, вкладываемый в загадку противником, а лишь нащупать его, и тут же быстро постараться дать ответ именно в духе светлых сил. Лева, на всякий случай, крепко сжал рукоять своего меча с магическими рунами. Меч начал слабо светиться, значит, силы тьмы были совсем близко к нему.

Девица тоже заметила Левино напряжение и усмешливо повела бровью. Сука. А тут Васька опять за свое: «А хочите, я вам тоже загадку загадаю? Маленькая…гы-гы… красненькая… бежит… блин… со скоростью триста-а-а… километров в час… Гы-гы-гы…» Ржет, главное, сам, на землю упал даже. Девица посмотрела на него с досадой вначале, а потом уже, чувствуется, с интересом стала ждать, пока он просмеется. А Вася сквозь слезы и смех давит из себя: «Ой, не могу! Лягушка… ой, блин! В миксере-е-е!» Девушка только с недоумением на Леву посмотрела и плечиками так пожала, мол, как ты, Лева, с таким придурком по бескрайним просторам степи путешествуешь?

Мысли Левины неожиданно стали путаться. Он вдруг увидел себя, сидящим на огромном троне в зале с базальтовыми стенами, пол в помещении был прозрачным, выполненным из дымчатого горного хрусталя. И под этим полом, в неверно преломляющихся лучах факелов Лева увидел множество душ, закабаленных умертвием, сидевшим напротив его в другой реальности, и готовившим для них свое зелье. Души там плавали в каком-то голубоватом растворе, вскипавшим большими перламутровыми пузырями. Они с шумом лопались, оседая пенной пленкой на обратной поверхности хрусталя…

Ненадолго к другой реальности его вернул дурацкий хохот Корейкина, который при очередном анекдоте про вернувшегося из командировки мужа, нечаянно опрокинул котелок с чаем прямо на колени грудастой девушке. Лева сам, своими ногами вдруг ощутил эту нестерпимую боль, а девица дико завыла, показав необыкновенно длинные острые зубы, и начала таять на глазах настроившегося на веселый лад Корейкина…

Сознание то возвращалось к Леве, то гасло опять. Ему начинали казаться всякие странные вещи. Он помнил отчаянное ржание лошадей, которое резко прекратилось, когда их лошадки, с выкатившимися из орбит яблоками глаз, упали в жесткую колючую траву… И что-то прямо изнутри шептало ему: «Душу! Душу хочу! Твою душ-у-у…»

— Ничего… ничего! Потерпи, Левка! Щас к форту выйдем… доползем. Там нас свои встретят. Ты, конечно, молчи, тебе разговаривать вредно… Лева! Может быть, ты бы сказал чо-то, а? Хреново ведь так ползти одному-то! Чо ты в мочанку-то играешь, а? Хоть бы ругнулся, Лева! — возился возле него Корейкин.

До Левы эти поскуливания Корейкина доходили сквозь плотную холодную пелену, пытавшуюся захватить Левкину сущность. И то, что маленький кривоногий Корейкин тащил его на себе, а Левины ноги мешали поступательному движению, цепляясь за каждую кочку, выворачивая болью суставы, мешало умертвию поглотить Леву с потрохами. Только Лева чувствовал, что всё, хана ему, Леве, как Корейкин его сваливал мешком у ближайшего куста, останавливаясь покурить. Умертвие отступало, но тут же начинало брать власть над остатками сознания Левы, брошенного на землю Корейкиным. В самый последний момент, как правило, Васька с матом начинал взваливать Леву себе на спину. Лева знал, что им необходимо продержаться только до рассвета, не дав умертвию завладеть живой душой. А держался-то он только тем, что Василий, пренебрегая всеми правилами самообороны и личной безопасности, как тряпичную куклу тащил его то на себе, то волоком за руки, то за обе ноги, то, сука, вообще за одну…

Упорный он был, гад. Если бы Лева мог, он бы сам попросил, чтобы этот садист его уже бросил и сматывал манатки подальше от умертвия, пожирающего его душу и плоть…

Не-е, он, конечно, все инструкции заранее прочитал на счет умертвий. Четко все выполнил. Успел. Как только ему эта хрень в душу полезла, так он сразу три раза про себя произнес: «Эльсинор! Элронд! Гондор!» Ни хрена не помогло!

Чем тут держаться до утра? Васей Корейкиным? Если и так ничего в жизни не держит! Элрондом, которому для Левы побрякушки жалко? Обрыдло ему, если честно, все! Рожи бы ихние не видать! Привязались, блин. Мамочка тоже: «Лева! А что тебе швыдроглотовых самочек на работе не дают? Они, знаешь, сколько яиц снести могут? Вон, соседка, Алефтина Петровна, на рынке торгует, так хорошо получается!» Она бы еще на рынке яйцами торговала, мало ей того, что он приносил! А когда он с Люськой из четвертого взвода расписаться хотел, кто выл, в ногах валялся? Ага, с Люськой так нельзя, а с яйцами на рынок — всегда пожалуйста! А Люська с ним теперь вторую неделю не разговаривает! А он тут со всякой хренью в голове и с Васькой Корейкиным! Сдохнуть бы! Пусть без него яйцами торгуют!

В этот момент Лева почувствовал, как умертвие чуточку отступило. Оно явно начало терять связь с распаленной гневом Левкиной душой. А Лева, как только ему стало немного легче, тут же стыдить себя стал. Такой уж он был по натуре. Как, мол, можно про маму такое думать да еще перед умертвием! И какая ему, в принципе, Люська пара?

Но только собравшееся с новыми силами умертвие набросилось на Леву, перед его гаснущим внутренним взором встал образ Люськи из четвертого взвода, когда она, смеясь, ему сказала: «Ну и жопа ты, Рудинштерн! Опять двух орков из-за вашей с Васькой пары упустили! Нашел с кем спариваться, придурок!» Веснушки у нее были такие ровненькие, носик остренький, а голубой берет джидая третьей категории сидел на ее рыжей головке так залихватски! А тут его еще Васька радостно в бок к Люське толкает: «Гы-гы!»

Просто стереотип мышления у Левы сложился такой. Может, неправильный, конечно. Ну, про то, что кому подходит. Он почему-то с детства считал то, что подходило маме, подходящим и для него. Ну и потом уже для себя твердо решил про то, что подходит Ваське Корейкину, ему Леве никак не может подходить. Как только первый раз увидел его, сразу понял. Нет, не тогда. Позже. Когда Ваську из полиции без штанов и табельного оружия забирал. Сколько штанов из-за него списали! Им теперь до конца службы новые штаны не выдадут.

А тогда, когда он Ваську увидел в первый раз, у него голова была совсем другим занята, он никак не мог сдать одной стерве из бухгалтерии авансовый отчет за командировку в Вонючую Пасть. Куда, говорит, три ящика патронов девал? Спасибо бы сказала, что сам оттуда живым вернулся! Нет, какие же суки сидят у них в Магистратской бухгалтерии!

Умертвие опять начало соскальзывать с больной Левиной души, цепляясь за ее сложные неровности и изгибы. Вот и хорошо! Вот и славненько! Пускай! Вот он сейчас станет умертвием, но с виду останется совершенно целеньким Львом Михайловичем Рудинштерном. Он в тот бассейн голубой к душам не пойдет, некогда ему сегодня. Ему надо за Предел попасть, со всеми расквитаться. Первым делом, конечно, Ваську Корейкина съесть придется. Иначе до форта не продержаться. А потом… Потом! Потом он всю ихнюю бухгалтерию в Магистрате сожрет, Комарову Татьяну Сергеевну и маму родную вместе с соседкой Алефтиной Петровной!

Интересно, что от такой гастрономической перспективы умертвие даже застыло в недоумении и как-то сжалось в размерах. Тут Васька снова свалил Леву прямо в пыль и отошел в кусты, отдышаться. Лева с тоской подумал, что пряжку он, конечно, опять без него не застегнет, поэтому сейчас из-за Васькиных штанов они тут оба сгинут. Он почувствовал, что умертвие вдруг стало с интересом приглядываться к Ваське. Все, тогда точно хана.

Многое он в ту минуту разом вспомнил. Как, например, Васька на Гиблых Болотах, пьяный в дупель, вцепился голыми руками кому-то в жабры. Лучше не вспоминать кому. Но тогда весь их взвод опять в живых остался. Мелочь, а приятно.

Умертвие тонкой туманной дымкой, стелившейся по самой земле, бросив обессиленного Леву, подбиралось к присевшему за кустами Корейкину. Из-за кустов сразу донеслось: «Да, отвяжись ты! Посрать не дают! Да, нету у меня души, не-ту! У Левки есть, а у меня нет! Кусается еще падла! Чо привязалась-то, бля…» Дело свое умертвие знало, безошибочно нащупывая где-то внутри у Корейкина его проспиртованную душу. Вот, пускай! Может пару кроссвордов угадает, купоны на тайсер выиграет! В Воронеже тоже давно про умертвия не слыхали, пускай!

— Лева! Лева! Ты давай как-то эту падлу обратно отзывай! Не могу больше! Я ж из-за тоски пью, а тут такая… прямо в нутро, сука, лезет… Лева! Я ведь всех пожру! Тебе меня не удержать, не вытащить… Отзывай на себя, Лева-а-а…

Вняв призыву напарника, Лева стал грызть себя за прошлую хануку. С мамой он, конечно, совсем неправильно себя повел. Она так старалась их отсек девятисвечниками и цветочками бумажными украсить… На пончики дочку Алефтины Петровны позвала, всю неделю перед этим про эту дочку над ухом жужжала. А они тогда с Корейкиным как раз из патруля с застав Мордорских вернулись. Там им так по их мордорам накостыляли, что он сам, лично сказал тогда Корейкину: «Вася, пойдем в кабак, выпьем, хануку отметим, душа просит!»

Услышав про душу, умертвие резко повернуло обратно к Леве. Да! Ешьте меня, кровушкой моею запивайте! Большая у него душа, огромная, вкусная, раз может одновременно поместить в себе и маму, и Ваську Корейкина!

Смешной тоже случай вышел с этим Корейкиным. В разведку они его послали в пещеры Ородруина. Так Васька там с одной тролльчихой тут же снюхался. Она их взвод потом коротким путем из этого сраного Горгорота вывела. При расставании с Васькой ревела белугой. Хотя Лева уже не помнил, кто такие белуги и как они ревут. Вася гладил ее по спине, поросшей рыжеватой шерстью, утирал слезы и уговаривал: «Нинон, ты разрываешь мне душу, Нинон!»

Зря он это, конечно, подумал. Умертвие, получив подтверждение, что у Корейкина тоже есть душа, кинулось к нему. Васька тут же начал махать руками и кричать: «Уйди, сука! Падла такая! Зае..!» Лева из последних сил просипел ему: «Возьми мой меч! Меч бери, дурак!»

Все-таки услышал его Васька, подскочил, выхватил Левин меч из ножен и давай воздух вокруг себя месить, путаясь в расстегнутых штанах. Прыгает, главное, так сноровисто, не скажешь, что перед этим весь день тонизировался.

Но и с эльфийским мечом им против этой дряни было бы не выстоять, если бы вдруг не порозовела с одного края полоска горизонта. Лева, по логической привычке мыслить, сразу понял, что именно там в этой гребаной степи Восток. И как только вырвался первый, необыкновенно алый луч просыпающегося солнца, среди мата Корейкина Лева вдруг расслышал скрежещущий душу визг пораженного в сердце умертвия…

Вернувшись из командировки, напарники тут же взяли на весь аванс ящик джидайского тонизирующего напитка, Макса Валентайна из третьего взвода и Люську Копылову из четвертого. Не заходя к маме, они ринулись в космопорт, там купили билеты в один конец до созвездия Альдебарана…

Из тамошних казино обратно их через неделю доставил наряд Альдебаранской космической полиции. На Ваське Корейкине штанов вообще не было.

Леву встречала в полиции мама. Но капитан полиции сказал, что Леву заберет домой жена, как только придет в себя после алкогольного отравления. Мама была в шоке, она объясняла, что у Левы дома невеста, такая приличная девушка… Капитан сочувственно показал ей копию брачного свидетельства, составленного в Альдебаранском нотариальном управлении гражданскими актами в том, что гражданин Лев Михайлович Рудинштерн и гражданка Людмила Витальевна Копылова в присутствии свидетеля Василия Федоровича Корейкина заключили брак, взяв общую фамилию Рудинштерн.

Мама упала в обморок, конечно. Но капитану эти обмороки были не впервой. Как снимают полицейский транспорт с Альдебарана, так все мамы в обморок сразу падают. Раньше за детьми-то следить надо было!

* * *

Васька Корейкин все-таки уехал к своей тролльчихе. Несколько раз его видели с ней на рынке очень довольными жизнью.

Мама, как разумная женщина, смирилась с Люськой. Нашла в ней множество достоинств, о которых громко рассказывала бывшей соседке Алефтине Петровне через всю улицу. Она обожает внуков, торговать яйцами ей сейчас совершенно некогда.

Лев Михайлович Рудинштерн в последствии стал Великим Магистром ордена Джидаев. Не раз встречался по служебным делам в Эльсиноре с самим Гэндальфом, который тоже оказался евреем.

Миниатюры поэта-примитивиста Олега Григорьева.