Галина Куликова

Банановое убийство

Глава 1

— Ладно, заходите. Что с вами поделаешь? — вздохнула девица, открывшая дверь квартиры номер девятнадцать. — А у вас дома есть животные? Ну, там, кошка или собака?

У нее были пытливые зеленые глаза, которые притягивали к себе взгляд и мешали рассмотреть все остальное. Впрочем, Стас Половцев все‑таки успел заметить, что «все остальное» выглядит весьма неплохо.

— Нет, — ответил он. Вопрос был странным, но он решил не обращать внимания. — Ни кошек, ни собаку меня нет. Тараканы есть, врать не стану. Но я их специально не прикармливаю, поэтому не знаю, можно ли считать их домашними животными. А что, это важно?

— Да, важно, — язвительно ответила девица. — Для Сильвестра Семеновича очень важно.

От ее тона у обычного человека наверняка засосало бы под ложечкой. Стас только УХМЫЛЬНУЛСЯ.

Она позволила старшему лейтенанту войти в коридор и велела подождать. Развернулась на сто восемьдесят градусов, прошлепала босыми ногами по линолеуму и скрылась за углом. Тонкие лодыжки и розовые пятки некоторое время стояли перед его мысленным взором. Еще предстоит выяснить, кто она такая, эта зеленоглазая. Официально здесь прописан только Сильвестр Бессонов, сорокалетний холостяк, о котором местный участковый не мог сказать ничего определенного. Пока соседи не порассказали много чего.

Портрет получился не слишком привлекательный. По их словам выходило, что этот самый Сильвестр весьма неприятный тип. Неприветливый и циничный. Дружбу с соседями не водит, в квартиру к себе никого не пускает, да и сам показывается чрезвычайно редко. Однако коль скоро неподалеку от лестничной площадки, куда выходила дверь и этой квартиры тоже, прямо на ступеньках, обнаружили труп, Стасу необходимо было поговорить со всеми жильцами без исключения. В том числе и с неприветливыми.

Он переступил с ноги на ногу и почувствовал, как под подошвами чавкнуло. Посмотрел вниз и увидел, что стоит на большом коврике, застеленном мокрой тряпкой. Тряпка была ярко‑розовая, девственно чистая и напоминала вещи, в которые одевают младенцев. Его ботинки оставили на ней некрасивые рифленые следы. Стас неопределенно хмыкнул и тут услышал приглушенный мужской голос. В голосе ощущалось неподдельное раздражение.

— Ты что, разрешила ему войти в квартиру?!

Это оперативник из службы криминальной милиции, — шепотом ответила девица. — Он показал удостоверение. Если я его не пущу, он отправится за подкреплением.

Стас снова хмыкнул, рассчитывая, что его услышат. Одновременно он оглядывался по сторонам, пытаясь составить впечатление о квартире. Вернее, о коридоре, который был длинным, широким и практически пустым. Кроме двух ламп на потолке, привинченного к стене зеркала и узкого шкафа здесь была только невысокая тумбочка, на которой лежал женский зонт. Ни расчески, ни флакона туалетной воды, ни квитанции за квартиру, прижатой связкой ключей, — ничего такого не наблюдалось. «Педант проклятый», — подумал Стас неприязненно. В его понимании слово «педант» имело ярко выраженный ругательный оттенок. Педантом они с ребятами называли Сашку Бутова. У Саши в шкафу был припрятан старый носок, которым он время от времени протирал свой рабочий стол.

— Он врет, что у него нет домашних животных, — не сдавался между тем противный Сильвестр. — Я даже отсюда чувствую, как от этого оперативника несет псиной.

— Мне кажется, это его собственный запах, — мрачно заметила девица.

Стас опустил голову и понюхал свою рубашку, черную и довольно мятую. Он не помнил, когда эта вещь в последний раз побывала в стирке. Забавно, на что люди обращают внимание.

Он уже терял терпение и готов был подать голос, чтобы прервать дурацкое перешептывание, но тут раздались шаги и в конце коридора возник Сильвестр Семенович собственной персоной. Стас ожидал увидеть нечто тощее, сутулое и очкастое, облаченное в тренировочные штаны и замшевые тапки, однако расчеты его не оправдались. Бессонов оказался подтянутым и широкоплечим, а одет был в светлые брюки и футболку. Еще он мог похвастать королевской осанкой, из‑за которой казался выше, чем был на самом деле. «Примерно метр семьдесят пять, — прикинул Стас. — Под восемьдесят килограммов. Если схватимся, я его, конечно, завалю. Хотя это будет и непросто».

Врядли Сильвестр когда‑нибудь жаловался на свою внешность. Высокий лоб, широкие скулы и прекрасный рот — нижняя губа прямая, а верхняя причудливо вырезана. Подбородок словно намеренно утяжелен с целью придать всему облику основательность. Однако глаза всю эту красоту решительно перечеркивали. В них было столько яда, иронии и дерзости, что хотелось немедленно принять вызов.

Складывалось впечатление, что Господь Бог создавал лидера, образец для подражания, эталон, наградил этот эталон выразительными чертами, красиво насадил голову на плечи, а потом взял и испортил ему характер. Пошутил, одним словом.

— Бессонов, — коротко представился Сильвестр. — Полагаю, вы насчет трупа.

— Точно, — подтвердил Стас, решив во что бы то ни стало расположить к себе девицу, которая вышла вперед и теперь загораживала собой хозяина дома с таким видом, словно защищала котенка. — А вы, девушка… Вы здесь в гостях? — спросил он.

Пусть лучше сама все расскажет. Еще до того, как он перепишет ее паспортные данные. Может быть, не стоило называть ее девушкой? На его взгляд, ей лет двадцать пять. А может быть, и все тридцать. Несмотря на опыт, возраст современных девиц, которые активно изводили морщины и укрепляли задницы, Стас угадывал не всегда.

— Майя Долинина, — представилась она. — Я помогаю Сильвестру Семеновичу.

Помогает она… Знаем мы, как они помогают. С такой‑то фигурой…

— По хозяйству? — уточнил Стас. — Или по работе?

— По жизни, — коротко ответил Бессонов и пошевелил ноздрями. — Слушайте, что за дрянь вы курите?

Носу него был крупный, с широкими ноздрями — трепетными, как у животного, которому нюх помогает выжить.

— Какая разница, — невежливо ответил Стас. — У вас ведь все равно курить нельзя.

Он даже не спрашивал, а утверждал. Человек, у которого перед дверью лежит розовая тряпка, врядли позволит ему подымить даже на кухне. Стас с раскаяньем вспомнил, что вчера ночью у себя дома засовывал окурки в стакан с остатками пива. Теперь занавески наверняка будут вонять мокрыми окурками. И хлеб, который он оставил на столе, тоже будет вонять. Все будет вонять мокрыми окурками.

Сильвестр тем временем коротко предложил:

— Проходите. Хотите водки?

— Я на службе, — неприязненно ответил Стас.

— Тогда я налью вам чаю.

Пить чай в такую жару казалось Стасу идиотизмом. Впрочем, он вполне мог опрокинуть чашечку — в интересах дела. Девица, то есть Майя Долинина, смотрела на него из‑под острых ресниц с некоторой опаской. Как будто он мог неожиданно выкинуть какой‑нибудь фортель.

— Да, я хочу чаю, — агрессивно заявил Половцев и протиснулся на кухню, опередив хозяина.

На кухне было так чисто, будто здесь орудовал целый взвод Золушек. Кастрюли стояли «по росту», подвешенные за ушки сковородки блестели маленькими солнцами, полотенце расправлено на перекладине подобно стягу небольшого, но гордого корабля. На белый, как кусок пломбира, холодильник было больно смотреть. Впрочем, имелась здесь одна вещь, которая не вписывалась в интерьер и сразу бросалась в глаза. Странный агрегат на подоконнике, от которого к розетке тянулся толстый шнур. Агрегат гудел.

— А это что у вас такое? — тотчас спросил бдительный старший лейтенант.

— Очиститель воздуха, — ответила Майя. — У Сильвестра Семеновича аллергия на домашнюю пыль. Ему приходится быть очень осторожным, чтобы не спровоцировать приступ.

— Вы поэтому спрашивали меня про животных? — сообразил Стас. Обернулся к хозяину и уточнил: — У вас и на шерсть аллергия?

— Это имеет какое‑то отношение к убийству? — холодно парировал Сильвестр.

Стас Половцев оперся руками о стол и осторожно сел. Как будто резкое движение могло спугнуть только что произнесенную фразу. А та возьмет, выпорхнет в форточку и растворится в пространстве.

— Почему вы решили, что это было убийство? — спокойно уточнил он, донеся зад до табуретки и благополучно утвердившись на ней.

По правде сказать, все выглядело как настоящий несчастный случай. Труп лежал на лестнице весьма мирно — ногами вниз, так, будто мужчина спускался на первый этаж пешком. Рядом валялась раздавленная банановая кожура — темно‑желтая, с коричневыми крапинками. К подошве правого башмака жертвы прилипла янтарная банановая мякоть. Вероятно, бедняга наступил на банановую шкурку, упал и очень неудачно приземлился черепушкой на ребро ступеньки. Фатальное невезение.

— Почему вы решили, что это убийство? — Стас посмотрел Бессонову прямо в лицо.

Может быть, у кого‑то глаза и являются зеркалом души. Однако у этого типа вместо зеркала была пучина. Даже легкой ряби не появилось на поверхности.

— Полагаете, это я его кокнул? — криво улыбнулся Сильвестр. Поставил перед старшим лейтенантом обещанную чашку чая и уселся напротив.

Майя остановилась в дверях, сцепив руки в замок. Стас посмотрел на нее пристально. Невысокая и стройная, производит впечатление человека, крепко стоящего на ногах. Глаза, как он уже заметил раньше, отчаянно зеленые. Еще у нее был большой рот с родинкой над верхней губой и волосы до плеч, весело завивавшиеся на концах. Завершал картину курносый воинственно вздернутый нос, выданный, вероятно, в придачу к бойкому характеру.

Стас любил высоких глянцевых женщин с томными манерами. Запахом их духов были отмечены лучшие дни его жизни. Но теперь он должен был признать, что зеленоглазая произвела на него сильное впечатление. Впрочем, по его лицу нельзя было ни о чем догадаться.

Небритое и помятое, оно могло бы привлечь даму, пожалуй, только энергией. Однако сегодня был плохой день, энергия отсутствовала, а глаза напоминали глаза селедки, залежавшейся в рассоле.

— Я видел тело, — признался межу тем Сильвестр. — Полагаю, это типичный криминальный фокус. Убийство, замаскированное под самоубийство.

Он разговаривал низким голосом. Но на вкус Стаса, обертон был какой‑то слишком уж скрипучий. Пожалуй, такой голос ни с чем не спутаешь.

— При удачном для преступника стечении обстоятельств, — продолжал между тем его обладатель, — следов борьбы на теле не обнаружится. Вероятно, тут сыграл роль фактор внезапности. Врядли этот парень ожидал нападения на лестнице. Кстати, вы уже выяснили, кто он такой? Ну, тот, кто умер?

— Его фамилия Фофанов, — без колебаний сообщил Стас. — Андрей Фофанов. Никогда не слышали?

— Нет. — Его собеседник пожал плечами и обернулся к Майе. Та молча покачала головой. Дескать, тоже не слышала.

— Когда мы его нашли, он уже не дышал, — неожиданно добавила она. — Не слишком приятное зрелище.

— Так это вы его нашли? — Стас подобрался на своей табуретке и высоко поднял брови. — Интересно. А по моей информации, его обнаружил ваш сосед из двадцатой квартиры.

Старший лейтенант достал из кармана маленький блокнот, основательно послюнявил палец, перелистнул несколько страниц и зачитал:

— Иван Петрович Чепукин.

— Некоторым нравится быть в центре внимания, — повел бровью Сильвестр. Бровь была довольно лохматой и, как и челка, не желала лежать прямо. — Вчера мне пришлось выйти из дома. По делам. На обратном пути я наткнулся на труп. Вернее, мы наткнулись, — поправился он, зыркнув в сторону своей помощницы.

— Ходите пешком на шестой этаж. Это вы так тренируетесь, что ли? — уточнил Стас, сообразив, что напал на золотую жилу.

— Приходится ходить, — сварливо проговорил Сильвестр. — В лифте то и дело ездит всякая дрянь.

— Он имеет в виду собак, — подсказала Майя, решив, что если старший лейтенант пользовался лифтом, он может обидеться.

— Разве ты работаешь у меня переводчицей? — не оборачиваясь, спросил ее босс.

В ответ Майя только фыркнула. Было непохоже, что замечание ее хоть как‑то задело.

— Вы трогали тело? — задал следующий вопрос Стас, глядя на Бессонова в упор.

— Нет.

— Но ведь с лету нельзя было определить, труп перед вами или не труп. Пульс‑то наверняка щупали.

— Не щупал. Только наклонился пониже, чтобы послушать дыхание.

— Вот если бы Чепукин его нашел, — встряла Майя, — уж он бы все пощупал. Поэтому вам радоваться надо, что это был именно Сильвестр Семенович.

— Я ужасно радуюсь, — заметил Стас, не отрывая взгляда от своего визави.

— Полагаю, вы силитесь понять, почему я решил, что вашего Фофанова убили?

Стас хотел было возразить, что это вовсе не «его Фофанов». Ему вообще не нравился менторский тон, который он обычно пресекал коротким ударом справа. Однако в данном случае выгоднее было промолчать, и он только хрюкнул, сделав большой глоток чая. Чай, кстати, был светло‑желтый и горький. Гадость, а не чай. Даже странно, если учесть, что хозяин доставал его из очень красивой коробки. По всей видимости, это дорогая гадость.

Приняв молчание за знак согласия, Сильвестр между тем продолжал:

— На его лице я заметил следы побелки. А точнее, на правой скуле и на лбу под волосами.

— Представьте, что вы теряете равновесие на лестнице, — парировал Стас. — Хватаетесь руками за что попало. Стены в подъезде покрашены до половины, дальше все побелено. Вот он и…

— Я осмотрел его руки. На них не было и следа побелки.

— И что это, по‑вашему, значит? — воинственно спросил лейтенант.

— Это значит, что убийца опирался рукой о стену и испачкался. Потом он сильно толкнул свою жертву. И сделал это вот так.

Сильвестр растопырил пальцы и приблизил их к самому носу оперативника. Как будто хотел положить раскрытую ладонь на его лицо. Тот даже не шевельнулся.

— Представляете, — продолжал Бессонов, — вы падаете с высоты собственного роста головой на бетонное ребро ступеньки.

— Очень хорошо представляю. Но это всего лишь ваши домыслы. Фофанова мог испачкать вовсе не убийца. Может быть, парень сам испачкался, когда только вошел в подъезд, потом достал платок, вытер руки и пошел дальше. А на лестнице лежала банановая кожура…

— Она там не лежала, — перебил его Сильвестр. — В том‑то все и дело. Я думаю, преступник принес ее с собой. Сначала он убил Фофанова, разбив ему голову о ступеньку, и уже потом раздавил кожуру на каблуке его ботинка.

— Да с чего вы взяли?! — неожиданно для себя рассердился Стас.

Конечно, он тоже считал, что тут никакой не несчастный случай. Но в его распоряжении была интуиция, опиравшаяся на приличный опыт оперативной работы. А этот интеллигентишка сидит, сложив пальцы домиком, и профессорским тоном рассуждает о том, что было и чего не было.

— Я рассмотрел кожуру, — серьезно ответил интеллигентишка. — Я даже ее понюхал. Видите ли, у меня очень сильно развито обоняние.

Сильвестр снова пошевелил ноздрями, сведя брови к переносице. Виду него сделался хищным.

— И чего вы там нанюхали? — не смог сдержать иронии Стас.

— К внутренней стороне кожуры прилипли крошки канифоли.

— А вы откуда знаете, что это канифоль?!

— У нее характерный резкий запах, его ни с чем не спутаешь.

Стас некоторое время смотрел на собеседника, не моргая, потом перевел взгляд на Майю и тяжело бухнул:

— Вы тоже нюхали шкурку?

— Я — нет, — ответила она таким тоном, будто они говорили о том, пойдет ли вечером дождь.

Впрочем, может, Майя и в самом деле не испытывала никаких чувств. Судя по внешнему виду, ее не слишком волновало, о чем они тут беседуют. Она просто ждала, когда можно будет забрать своего драгоценного босса, увести в комнату и уложить на диван перед телевизором.

— Это точно была канифоль, — повторил Сильвестр. — Я осмотрел всю лестницу и нигде не нашел ни одной крупинки. Какой вывод?

— Какой? — тупо повторил Стас. Не потому, что не мог самостоятельно сделать вывод. Он сейчас просто не думал ни о каких выводах. Лишь неотрывно смотрел на сидящего напротив человека и пытался осмыслить, с кем столкнулся. Получается, этот тип, обнаружив на лестнице тело, присел на корточки или даже встал на четвереньки, после чего облазил и даже обнюхал все вокруг. Может быть, зеленоглазая тоже стояла на четвереньках.

Стас представил, как они вдвоем ходят вокруг трупа на четвереньках, и усмехнулся уголком рта.

— Вывод вот какой, — остро взглянул на него Сильвестр. — Кожуру убийца принес с собой. Она лежала в сумке, пакете или в коробке с остатками канифоли. Поэтому‑то к кожуре и прилипла канифольная крошка. Здесь мы вступаем в область умозрительных заключений, — стал объяснять Сильвестр. — Прямых доказательств у меня, конечно, нет, но, похоже, банановая кожура и канифоль где‑то в пространстве пересеклись. Ну допустим, в одном пакете, или конверте, или еще в каком‑то замкнутом пространстве. Проще говоря, там, куда их поместил предполагаемый убийца или тот, кто готовил весь этот грустный спектакль.

— Может быть, эта кожура выпала у кого‑то из помойного ведра, — возразил Стас.

— Исключено. Мусоропроводом, который находится между шестым и пятым этажами, пользуется только наша лестничная площадка. Майя не ест бананы, я — тем более. Чепукин из двадцатой тоже не ест. Он не раз говорил, что бананы похожи на мыло, а мыло едят только шизофреники.

— Почему шизофреники? — удивился Стас.

— В двадцать первой квартире живет одинокая бабушка, — не обращая внимания на его удивление, продолжал Сильвестр. — У нее едва хватает денег на хлеб, какие уж тут бананы! А жильцы двадцать второй уехали в отпуск.

Стас и сам знал про бабушку и про двадцать вторую. Но не собирался уступать.

— Может быть, какой‑нибудь ребенок слопал банан и бросил шкурку на лестнице?

— А как на ней оказалась канифоль?

— Ну… Он сначала положил шкурку в пакет, где была канифоль, а потом передумал, вынул из пакета и бросил на пол.

— Скорее, он выбросил бы кожуру вместе с пакетом, — тотчас ответил Сильвестр, глядя на старшего лейтенанта с некоторым сомнением. Может быть, сомневался в его умственных способностях? — В мусоропровод, который находится буквально в двух шагах.

Если вы заметили, банан был перезрелый. Пакет наверняка испачкался. Логичнее было от него избавиться. Стасу хотелось сказать, что все это ерунда, чистый домысел. Он никак не мог придумать ни одного достойного возражения. А соглашаться со штатским казалось ему унизительным.

— Мне понятен ход ваших мыслей, наконец заключил он. — Почему вы не сообщили сразу же, что первым обнаружили тело?

— Состояние здоровья не позволяет мне отираться в подъездах, — повел бровью Сильвестр. — Там живут кошки и крысы. Да и что бы это изменило? Какая разница, кто его нашел?

— Ну это нам решать — какая разница, — раздраженно заметил Стас. — Вы ввели следствие в заблуждение.

По всей видимости, этому типу было все равно, ввел он следствие в заблуждение или нет. Высказав свои доводы, он уставился на Стаса с недовольным видом. Старшему лейтенанту очень хотелось поставить его на место, но он сдержался. Разборки еще будут, но не сейчас. Сейчас у него нет времени и настроения. Жуть как хотелось курить.

Перед тем как уйти, он выполнил необходимые формальности — выспросил и записал все, что хотел узнать о зеленоглазой. Или почти все. Двадцать восемь лет, разведена, детей нет, образование высшее филологическое. Он так сразу и понял, что высшее. Филологиня, блин. Стас не верил, что гуманитарное образование чего‑нибудь стоит. Математика там, физика — да. А филология? Пять лет копаться в языке, на котором разговариваешь с детства!

Пока он укладывал свой блокнот в карман, Бессонов несколько раз мокро чихнул и прогнусавил сквозь платок:

— Извидите. Я бредубреждал, что у бедя аллергия.

Стас встал на ноги, тяжело двинув табуретку.

— И кем же вы работаете, — поинтересовался он напоследок, — с вашей аллергией? Кстати, версия с принесенной в сумке кожурой очень… впечатляющая.

— На самом деле, подобный трюке якобы поскользнувшимся на лестнице человеком провернул герой фильма «Мистер Смит отправляется в отпуск», — с неожиданным добродушием заметил Сильвестр, вытерев нос. — Только в кино убийца использовал не банан, а арбузную корку. В остальном все совпадает.

— Так что насчет вашей профессии? — переспросил Стас, демонстративно пропустив «мистера Смита» мимо ушей. — Кем вы работаете?

— Я критик, — спокойно ответил Сильвестр. — Рецензирую художественные фильмы для специализированных журналов.

Стас досадливо крякнул. Только этого ему не хватало. Кинокритик, словно гусь орехами, нашпигованный детективными сюжетами.

— Выходит, вы постоянно сидите дома и смотрите кино? — уточнил он на всякий случай.

— Преимущественно.

Сильвестр лгал. Он работал только дома, исключительно дома и нигде кроме дома. За дверью квартиры лежал недружелюбный мир, в котором жили кошки и птицы, обросшие шерстью и перьями, цвели деревья и травы, разбрасывающие пыльцу, летали смертоносные осы, строились автомобильные заправочные станции.

воняющие бензином, и в каждом киоске продавались шоколадные батончики с арахисом, который мог убить Сильвестра вернее, чем бандитская пуля.

Как только за старшим лейтенантом захлопнулась дверь, Бессонов повернулся к своей помощнице и писклявым голосом передразнил:

— «Когда мы его нашли, он уже не дышал!» Просили же тебя не высовываться. Нет, ей нужны лавры первооткрывателя трупов.

— Я не собираюсь скрывать информацию от властей, — отрезала Майя, двинувшись по коридору в сторону ванной комнаты.

— Полагаешь, к нам приходили власти? — скептически заметил Сильвестр.

— Какие‑никакие. Кроме того, я их не боюсь. А вы ни в чем не виноваты. Поэтому вам тоже нечего бояться.

— Ха! Я нашел тело, и я рассказал этому типу, как все случилось на самом деле. Те две фасолины, которые вставлены в его башку вместо мозгов, вскоре решат, что я и есть преступник. Вот увидишь, меня заберут в ментовку, засунут в подвал и будут бить до тех пор, пока я во всем не признаюсь.

— Вы перебрали голливудских фильмов, — заметила Майя, открыв дверь в ванную комнату и пустив воду. — Может быть, стоит перейти на европейское кино?

— Лучше всего с Пьером Ришаром, — проворчал Сильвестр, наблюдая за тем, как она брызгает водой себе в лицо, а потом прикладывает к щекам полотенце.

— Я твердо убеждена, что за редким исключением в милиции работают честные люди, — с вызовом сказала Майя, вешая полотенце на собственный крючок.

— Твои убеждения почерпнуты из «Дяди Степы».

Сильвестр шагнул к двери, ведущей в кабинет, и пнул ее ногой. Дверь ударилась о стену. Он чертыхнулся, стремительно вошел, обогнул стол и уселся на диван. Схватил пульт от телевизора и принялся в задумчивости постукивать им по подбородку. В кабинете, как, впрочем, и во всей квартире, не было ковров, пледов, гобеленов и всего того, что Сильвестр называл пылесборниками. Легкое диванное покрывало постоянно простирывалось. Книги и коробки с фильмами тщательно пылесосились и протирались. Влажная уборка была ежедневным ритуалом, который выполнял приходящий уборщик Степан — мрачный, как замковый призрак.

Не прошло и минуты, а Майя уже возникла на пороге кабинета с изумленным видом:

— Кстати, босс. Что касается побелки и канифоли. И умного убийцы. Вы говорили это всерьез?

— Нет, я просто пошутил. Люблю шутить над трупами, — буркнул Сильвестр, не поворачивая головы.

— Удивительно. Но я ведь видела то же, что и вы, не больше и не меньше! Мы поднимаемся по лестнице, замечаем лежащего на ступеньках человека с разбитой головой и банановой шкуркой возле ботинка. Вы ненадолго склоняетесь над телом и убеждаетесь, что незнакомец мертв. Как по волшебству появляется Чепукин, и вы велите ему вызвать милицию и «скорую помощь».

— Ну и что?

— Вам хватило минуты на то, чтобы сделать целую кучу важных выводов! Я только сейчас поняла, насколько это поразительно.

— Когда опер, который только что ушел от нас, тоже это поймет, мне не поздоровится. Черт меня дернул за язык.

— Если бы у вас была информация… Ну, результаты экспертизы, показания свидетелей и все такое, вы запросто могли бы раскрыть это убийство.

— Послушай, Майя, — рассердился Сильвестр, — если ты забыла, Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро и Ниро Вульф проживают за границей. А все отечественные сыщики сосредоточены на Петровке, 38. Они носят погоны и, когда приходится туго, вызывают подкрепление. Коллективный мозг, вытеснивший частных конкурентов. И вообще… Не нужно меня подбадривать. Я отлично чувствую себя в кресле с подголовником в окружении своих коробочек с фильмами.

— Вы способны на большее! — с горячностью заявила Майя.

— Безусловно. Скоро я стану самым выдающимся кинокритиком десятилетия. Нет, века.

— Не думаю. Я читала последний номер «Кинозала». Судя по вашей рецензии, самый заметный фильм года — «Моя большая кровавая свадьба».

— А что? Прелестная черная комедия про сбрендившую невесту.

— Да, а премия за лучший сценарий, по‑вашему, достанется «Нападению свинокошек».

— Фантастический боевик о вторжении на Землю. Очень свежо. У сценариста невероятно богатая фантазия. Эти свинокошки проделывали такие вещи!

— Вы считаете, его действительно убили? — неожиданно вернулась к прежней теме Майя. — Этого… Как его там?

— Фофанова, — подсказал Сильвестр. — Откуда я могу знать? Просто я мыслил логически. Кстати, в нем было кое‑что странное.

— В трупе?

— В трупе. Вернее, на нем.

Майя прикрыла глаза, пытаясь припомнить, что увидела тогда на лестнице. Что‑что? Человека с разбитой головой. Разве можно было концентрироваться на каких‑то деталях перед лицом такого несчастья? Все же она попыталась вспомнить, как выглядел Фофанов. Мужчина лет тридцати, светловолосый, в очках. Обыкновенные штаны, рубашка с короткими рукавами. Кажется, часы… Еще на ботинки она обратила внимание. Мягкие ботинки и раздавленная банановая кожура возле правой ноги. Вот, пожалуй, и все. Ничего странного уж точно.

— Не хочу больше об этом говорить, — резко за явил Сильвестр. — До тех пор, пока не вернется твой героический старший лейтенант.

— Почему это он мой? — обиделась Майя.

— Он положил на тебя глаз. И даже не спорь. Женщина, доказывающая, что не понравилась мужчине, выглядит дурой.

Глава 2

Старший лейтенант вернулся, когда его меньше всего ждали. На улице было темно, и озверевшие мотыльки колотились о стекло, рассчитывая покончить с собой под каким‑нибудь симпатичным абажуром. Впрочем, окна в квартире номер девятнадцать закрывались наглухо, и у мотыльков не оставалось ни одного шанса.

За день Стас Половцев измялся и оброс щетиной так, что его утренний вид теперь показался бы парадным. Однако глубоко запавшие глаза блестели, как у агента 007, выполнившего задание и окрутившего очередную девушку.

— Я бы выпил чаю, не против? — заявил он вместо приветствия и демонстративно вытер ноги о мокрую тряпку.

Тряпку, кстати, уже сменили. Эта, вторая, была голубой и такой же девственно чистой, как и первая.

— На кухню? — коротко спросил Стас у хозяина квартиры.

Тот стоял в коридоре со скептическим выражением на лице, а его помощница топталась рядом. На старшего лейтенанта она смотрела с опаской, как на огромную собаку, хозяин которой поклялся, что она добрая.

На этот раз оперативник вел себя гораздо свободнее, если не сказать наглее, чем в первый раз. Войдя в кухню, он уселся на прежнее место, повернулся боком к столу, спиной оперся о подоконник и весело спросил:

— Ну что? — Глядя, как Майя наливает в чайник воды, добавил: — Появилась задачка для ваших мозгов, Сильвестр.

Отчество «Семенович» он проглотил прямо на ходу, но его обладатель даже глазом не моргнул.

— Тут такое дело…

Стас полез в карман за своим блокнотом. Обложка прогнулась, как старый матрас, потому что на блокноте постоянно сидели. Он выудил откуда‑то из середины фотографию, которую и бросил на стол. Вращаясь, фотография просвистела, словно фигурист по льду, и остановилась прямо перед Сильвестром. Тот сощурился, но в руки ее не взял. Майя, которая как раз ставила перед Стасом чайную пару, изо всех сил вытянула шею. Челка выпала из‑за уха, и до старшего лейтенанта донесся тонкий, слабый запах ее волос.

— Не понимаю, что это такое, — признался Сильвестр, отодвинув от себя снимок указательным пальцем.

— Это я сам сфотографировал, специально для вас. Рубашка и штаны. Мужские, — пояснил старший лейтенант, нюхая чайный пакетик, который ему положили в пустую чашку. От пакетика не пахло ни жасмином, ни мятой, нечего было и рассчитывать. — Мы проверили мусорные баки во дворе вашего дома…

— Искали сумку с канифолью? — с едва заметной усмешкой поинтересовался Сильвестр.

Искали. А вы как думаете! Сумку не нашли, а обнаружили вот это. Штаны и рубашка свернуты в комок, засунуты в пакет и завязаны. Одежда испачкана, но мне сказали, что она дорогая.

— Вижу, что испачкана. И вижу, что дорогая. А что это на ней такое черное?

— Немного крови. И, по‑моему, битум. У меня, конечно, не такой нюх, как у некоторых…

Майя хотела спросить, при чем здесь нюх, ведь находку наверняка отдали на экспертизу, — но, взглянув на босса, решила промолчать.

— Вы как‑то связываете этот тюк с убийством на нашей лестнице? — спросил Сильвестр, явно не желавший отказываться от собственной версии. — И считаете, что я с полплевка скажу, кто носил эти шмотки?

Стас подарил ему вымученную улыбочку:

— Дело в том, что на шмотки оказалось слишком много претендентов. Форменный маразм. Когда барахлишко вытащили, тут же набежали любопытствующие из местных жителей.

— И вы их не разогнали? — с иронией спросил Сильвестр.

— Зачем же? Рядовые граждане всегда знают что‑то такое, чего не пробьешь по базе данных.

— Полагаю, граждане опознали одежду и указали на хозяина.

— Так точно. Только мнения разделились. Одна группа товарищей, состоящая из местных пенсионерок, уверяет, что штаны и рубашка принадлежат Антону Янову, который проживает в вашем подъезде на третьем этаже.

— Квартира номер девять, — проявил осведомленность Сильвестр.

Майя сразу же сообразила, о ком они говорят. Жесткий тип, одет с иголочки. Когда сбегает вниз по лестнице, крутит на пальце ключи от машины. Еще ни разу не ответил на ее отчетливое «Здрасьте!». С его женой она несколько раз останавливалась поболтать возле почтовых ящиков.

Старший лейтенант тем временем продолжал:

— Вторая группа товарищей, так сказать, подрастающее поколение, утверждает, что комплект носил Петр Жабин, жилец того же подъезда. Вашего подъезда. Подъезда, где нашли тело.

— Девятый этаж, квартира номер тридцать два.

— Вижу, вы в курсе.

Возможно, Майя знала Жабина в лицо, но уж точно не по фамилии.

— А вы с ними самими разговаривали? Я имею в виду, с Яновым и Жабиным?

— В том‑то и фишка, что каждый без колебаний признал, что комплект принадлежит ему. Однако ни один, ни другой не представляют, почему одежда грязная и как она оказалась в мусорном баке.

Майя подошла к столу с кипятком, и Стас на секунду замолчал, позволяя прозрачной струе без помех упасть в чашку.

— Вы просили их поискать одежду в шкафу?

— Ни один не смог найти ни штанов, ни рубашки.

— Странно, — пожал плечами Сильвестр. — Одинаковая одежда у двух мужчин из одного подъезда?

Может быть, они купили ее в соседнем супермаркете? — предположила Майя, не в силах больше сдерживаться. — Рубашка такая приметная, наверняка известной фирмы. Кстати, недавно я забыла в магазине кошелек, прямо на кассе. Возвращаюсь туда с вытаращенными глазами, и старший по залу говорит, что да, какой‑то кошелек ему сдали кассиры. Но прежде чем вернуть его мне, он потребовал подробно описать, как тот выглядит и сколько в нем денег.

— Я понял вашу мысль. Это и есть самое забавное, — сказал Стас, повернувшись к ней. — Оба предполагаемых владельца так точно описывают найденные в мусорном баке вещи, что просто диву даешься. Например, Янов заявил, что нагрудный карман на рубашке надорван и снаружи болтается зеленая нитка. И это оказалось правдой. Однако Жабин тоже знал про нитку. И еще он припомнил, что в левом кармане штанов — дырка.

— И это тоже оказалось правдой, — ухмыльнулся Сильвестр. — Какой отсюда вывод?

— Кто‑то из них врет, — сказал Стас, беря чашку.

— Ответ неверный.

— Серьезно?

— Вывод следующий: оба эти парня носили одну и туже одежду. Ваша задача выяснить — почему.

— Может быть, они родственники? — снова подала голос Майя. Себе она тоже налила чашку чая и теперь прихлебывала его, стоя у разделочного стола. — Я, например, иногда надеваю куртку старшего брата, когда идет дождь, а мне нужно срочно выскочить на улицу.

— Или они друзья, — включился в игру старший лейтенант, явно ощущавший в присутствии зеленоглазой помощницы Сильвестра душевный подъем. — Жабин решил пойти на свидание, и Янов дал ему напрокат свой выходной прикид.

— Тогда зачем это скрывать?

— Я знаю! — выпалила Майя. — Янов дал штаны с рубашкой Жабину напрокат… На свидание, — добавила она, мельком улыбнувшись старшему лейтенанту. — Но по дороге тот упал в битум, испугался гнева хозяина и выбросил вещи в мусорный бак. И не хочет признаваться, потому что ему неудобно.

— Но Янов уверяет, что никому не давал свою одежду, — весело ответил Стас. — И Жабин тоже уверяет, что никому не давал. И они даже не друзья. Может, вся эта чехарда и не имеет отношения к трупу на лестнице, но…

Сильвестр, который слушал их с непроницаемым видом, заметил:

— Вы уже потеряли нить. А ведь сначала рассуждали правильно. Итак, комплект принадлежит либо Янову, либо Жабину. Я склонен считать, что Янову.

— Почему?

— Потому что Жабин — шофер и одевается просто и удобно. Я никогда не замечал, чтобы он особенно форсил.

— В глазок подсматриваете за соседями? — желчно спросил Стас, памятуя, что его собеседник почти не выходит из квартиры. Просто не смог сдержаться.

Однако его выпад был проигнорирован.

— Янов бизнесмен, — продолжал Сильвестр как ни в чем не бывало. — Ему по штату положено покупать рубашки в дорогих магазинах. Но если Янов говорит, что не давал Жабину свою одежду, значит…

— Значит, он врет, — снова сделал поспешный вывод старший лейтенант.

Значит, одежду Янова дал Жабину кто‑то другой. Поскольку Янов женат, вывод напрашивается сам. Одежду Жабину дала жена Янова.

Не успел он договорить, как за входной дверью послышалась какая‑то возня. Будто кто‑то скребся стой стороны, дышал и царапался.

— По‑моему, это собака, — тотчас всполошился Сильвестр. — Наверное, та хвостатая сарделька, которая живет этажом ниже. Майя, пойди и прогони ее, а то она заразит блохами наш коврик.

— Джинерву не выпускают одну в подъезд, — проворчала Майя, но все‑таки поставила чашку и отправилась в коридор.

Однако за дверью оказалась вовсе никакая не собака, а Анжелика Янова, та самая жена бизнесмена Янова, о которой только что говорили. Она была маленькой, изящной, с сочными губами куртизанки и ясными глазами, через которые отчетливо просматривалось дно ее души.

— Майя! — страшным шепотом потребовала Анжелика. — Выйди на минутку ко мне.

Та послушалась и вышла. Дверь тихо чмокнула, когда Майя прикрыла ее за собой.

— Что случилось? — спросила она тоже шепотом.

Если на лестничной площадке говорили в полный голос, немедленно появлялся пенсионер Чепукин, чтобы поучаствовать в дебатах. Он отличался горластостью, был помешан на политике и особо непримирим к действующему правительству.

— Мне сказали, что вы расследуете этот труп…

— Дело об убийстве, — поправила Майя.

— …который подавился.

— Поскользнулся.

— Господи, как ты любишь придираться к словам!

— А кто сказал, что мы расследуем?

— Старушки слышали, как оперативник из местного ОВД сказал, что пойдет разговаривать с твоим хозяином Сильвестром. Подкинет ему задачку.

— Почему это с хозяином? С боссом. Я же не рабыня Изаура.

— Какая разница!

Анжелика неожиданно крепко схватила Майю за запястье. Ее рука оказалась холодной, почти ледяной.

— Если ты мне не поможешь, я пропала! Скажи своему… Сильвестру, чтобы он сказал оперативнику, чтобы тот сказал своему начальству, что одежда из мусорного бака не имеет никакого отношения к трупу на лестнице!

— Это ты дала ее Жабину, — констатировала Майя.

— Откуда ты знаешь?

Глаза Анжелики вспыхнули тем самым огнем, на котором рано или поздно будут поджариваться все неверные супруги.

— Я думала, никто не знает.

— Расскажи в двух словах, что случилось.

— Ш‑ш‑ш! — прошипела та, настороженно вскинув голову. — Антон должен вот‑вот вернуться. Он всегда поднимается пешком.

— Вы живете тремя этажами ниже, так что он ничего не услышит.

Чтобы придать своему признанию интимный оттенок, Анжелика приблизилась к Майе вплотную.

— Что случилось, что случилось… Антон сказал, что уезжает на четыре дня.

Иными словами, все происходило, как в анекдоте. Муж отправился в командировку, но неожиданно вернулся. Жена в это время развлекалась с любовником. А поскольку любовник не знал тепла семейного очага, она не только накормила его борщом, но и постирала его одежду. Вернее, засунула одежду в стиральную машину и включила ее. В этот самый момент позвонил муж и сказал, что командировка сорвалась. У парочки не осталось времени замести следы — Янов был уже во дворе и как раз выходил из машины. Бежать по лестнице в трусах на девятый этаж Жабин не рискнул. Анжелика выхватила из семейного гардероба первые попавшиеся штаны и рубашку, обрядила в них любовника и вытолкнула из квартиры. Любовник рванул было к себе, но сверху как раз кто‑то спускался и покашливал, совершенно как Чепукин, встреча с которым могла стать роковой. Чепукин наверняка заслонит ему путь своей чахлой, но отважной грудью. Все знали — вырваться из его лап можно только вместе с кожей. Тогда Жабин побежал вниз. Миновав лишь один пролет, услышал голос обманутого мужа — тот уже вошел в подъезд, но слегка замешкался, отвечая на телефонный звонок. Путь к спасению был только один — окно на лестничной площадке. Оно находилось высоко, зато по причине жары было распахнуто настежь. Рядом с мусоропроводом, приглашая к побегу, стоял драный стул со сломанной спинкой. Гонимый ужасом, Жабин скакнул на него, изо всех сил оттолкнулся от сиденья и прыгнул. Некоторое время извивался, лежа животом на нижней части оконной рамы, наконец, выбросил правую ногу наружу, совершил акробатический этюд и спрыгнул на крышу подъезда.

После чего сразу же упал лицом вниз и пополз к краю. По дороге поцарапал ладони и перепачкался битумом. Некоторое время лежал неподвижно, потом улучил момент, сиганул вниз, в палисадник, прямо в акацию, и удрал. Пару часов пробавлялся в соседнем пивном баре, где его видели глазастые подростки из соседнего подъезда. Но сидел бедолага к подросткам спиной, они и не заметили, что шикарная рубашка с затейливым узором безнадежно испачкана на груди, впрочем, как и светлые брюки.

Возвратившись домой, Жабин понял, что одежде не вернуть первозданный вид, засунул ее в пакет и выбросил в мусорный бак. Именно в бак, потому что в мусоропровод неаккуратный тюк просто не влезал.

Трагическую историю Анжелика изложила весьма бестолково, но пылко, решив, что незамужняя Майя, проживающая под одной крышей с неженатым Сильвестром, легко может сделаться ее сообщницей.

— Жабин до смерти боится моего мужа, — подвела она итог. — С перепугу он не разобрался в том, что нужно говорить, взял и ляпнул милиции, будто это его одежду нашли в мусорном баке. У него глупые представления о работе следователей. Решил, что если они проведут экспертизу, сразу определят, что именно он носил эти дурацкие штаны и рубашку. Идиот. Кому он нужен? Будут химики тратить на него свои реактивы!

— И то правда, — пробормотала Майя. — Насчет экспертизы я тоже что‑то сомневаюсь.

Неожиданно дверь, возле которой они шептались, медленно открылась, и из нее на лестничную площадку просочился старший лейтенант Половцев.

— А, гражданка Янова! — воскликнул он тем ненатурально сладким голосом, каким злые дядьки подзывают к себе детей.

На лице Анжелики пятнами проступило волнение. Обращением «гражданка» оперативник лишил ее статуса очаровательной женщины и низвел до уровня свидетельницы по делу.

— Только что разговаривал по телефону с вашим мужем, — продолжал Стас. — Он поднимается на лифте на девятый этаж. Дело в том, что мы решили провести очную ставку.

— Какую это?

Анжелика отступила к лестнице и схватилась рукой за перила.

— Ваш муж против Жабина. Не знаю, кто победит, но раунд обещает быть напряженным. Идемте с нами! — предложил он с таким азартом, словно приглашал ее раскапывать Трою.

Анжелика быстро и мелко закивала, наблюдая за тем, как на площадке появляется Сильвестр Бессонов. До сегодняшнего дня она встречала его всего несколько раз. Впечатление он оставил о себе неблагоприятное. Здоровался сквозь зубы, кривился и прибавлял шаг.

— Добрый вечер, — проблеяла Анжелика, перестав кивать.

— Добрый, — неохотно согласился тот. Достал из кармана носовой платок и приложил к нижней половине лица, соорудив из него респиратор.

Половцев нажал на кнопку вызова лифта и весело сообщил:

— Опять кто‑то катается. Сто лет ждать придется. Может быть, пойдем пешком? Всего три этажа, не развалимся ведь.

Никто, конечно, возражать не стал. Они двинулись вверх по лестнице, следуя за старшим лейтенантом подобно гусиному выводку. Сильвестр, дышавший через батист, громко сопел.

— Вам что, не нравится запах моих духов? — раздраженно спросила Анжелика, приняв платок на свой счет.

— Я вообще не люблю запахи, — признался он, стараясь вырваться вперед.

Майя решила прийти на помощь своему боссу и втиснулась между ними. Анжелика немедленно схватила ее за руку. Привыкнув к тому, что мужчины тают, когда она умоляюще сжимает им пальцы, она теперь проделала этот трюк «на автомате».

— Ты обещала мне помочь! — прошипела она, воспользовавшись тем, что Сильвестр громко заговорил с их предводителем.

— Вряд ли удастся переброситься с боссом даже парой слов. Может, все и так обойдется?

— Не обойдется! Жабин приятный мужчина, но ужасно нервный. Боюсь, ему не выстоять.

— Что, если рассказать правду милиционеру? И попросить его сохранить все в секрете от твоего мужа?

На лице Анжелики появилось скептическое выражение.

— Ты когда‑нибудь слышала о милиционерах, которые хранят чужие тайны?

Сказать по правде, Майя вообще мало что слышала о милиционерах. Ни один не попал в круг ее знакомых. Поэтому узнать об их повадках ей было решительно неоткуда. Сериалы про ментов, заменившие на телевидении мексиканское «мыло», смотрелись как сказки. Происходящее в них принимали за правду только пенсионеры, которым остро не хватало уверенности в завтрашнем дне. Детективные романы про будни уголовного розыска подозрительно искажали действительность. Однако страна нуждалась в положительных героях, и писатели делали их буквально из кого попало, в том числе и из милиционеров.

Как только внушительная процессия миновала площадку восьмого этажа, наверху лязгнул лифт.

— Янов? — крикнул старший лейтенант, задрав голову. — Мы уже идем.

Антон Янов был поджарым типом, который держал в письменном столе гантели, брился до белизны и постоянно пил свежевыжатый сок. Доказательством его незаурядных деловых качеств служила жена. А точнее, ее роскошный вид и сибаритский образ жизни. Янов гордился всем, чего достиг. Жена тоже являлась предметом его гордости. Нет, он не должен знать о ее интрижках на стороне.

Встретил он старшего лейтенанта и его свиту яростным недовольством:

— Не понимаю, почему я должен что‑то доказывать! Какое отношение имеют мои штаны к незнакомому трупу, который нашли на шестом этаже?

— Действительно, старшина, — поддакнула его супруга, дыша в лопатки Половцеву, — я тоже не понимаю, зачем мы всей толпой лезли так высоко.

Стас хотел поправить Анжелику и вернуть себе собственное звание, но потом встретился с ней взглядом и раздумал. Отвечать Янову он тоже не стал. Молча подошел к тридцать второй квартире и нажал на кнопку звонка. Им очень долго не открывали, и старшему лейтенанту пришлось звонить снова и снова.

«У‑у‑у! — протянула про себя Майя, когда любовник Анжелики все‑таки появился на пороге. — Дело пахнет керосином. Старший лейтенант расколет этого парня, как игривый кот глиняную копилку».

Жабин явно не был готов к испытаниям. До сих пор жизнь его текла легко, как река по широкой долине. Штраф за разворот через две сплошные Жабин считал значительной неприятностью. И сейчас он стоял с лицом неудачника, только что оплатившего в кассе универмага кусок мыла и веревку. Каким образом ему удалось охмурить Анжелику, казалось загадкой. Вероятно, он взял ее прямотой и грубостью, которую некоторые женщины принимают за напор безудержной страсти.

— Вот и мы! — тоном Атоса, после долгой беготни изловившего‑таки Миледи, сказал Стас.

— Что ж, заходите, — ответил Жабин обреченно.

Ситуация казалась ему ужасной. Особенно потому, что в квартире он был не один. Буквально только что явилась курьерша, доставившая два авиабилета — для него и Анжелики. Пользуясь отлучкой Янова, любовничек собирался свозить даму своего сердца на уикэнд в Турцию. Хотел сделать широкий жест, изрядно потратился… И все зря.

Курьерша оказалась дородной тетенькой, которая активно потела и то и дело вытирала лицо и шею душистым платком. Платок она жестом фокусника вытаскивала из декольте. Объясняя, где следует расписаться, наступала на Жабина величественной грудью, и тот пятился от нее до самого подоконника. Заставить ее убраться восвояси казалось невозможным. Да она просто не успевала. Что если милиция станет ее допрашивать? Потребуют билеты, увидят на них две фамилии — его и любовницы, тут все и раскроется. Жабину было жаль себя и очень страшно за Анжелику. Она уверяла, что ее муж — ревнивый демон, и если узнает правду, отомстит со всей жестокостью, свойственной темным силам.

Он ждал, что с минуты на минуту позвонят в дверь, но когда это случилось, все равно перепугался, как шкодливый ребенок, накапавший клея в бабушкины ватрушки.

— К вам пришли, — сказала курьерша, некоторое время наблюдавшая за тем, как Жабин бегает по гостиной с вытаращенными глазами. — Может, откроете?

— Если я открою, — ответил тот, остановившись на всем скаку, — вам придется спрятаться в моей спальне.

— Зачем это? — возмутилась та. — Платите деньги, и я поеду. У меня еще три заказа, один в Бибирево, второй в Бескудниково, а третий в Бутово.

— Забудьте про ваши заказы, тут речь о жизни и смерти.

— Ну да? А кто пришел?

— Милиция, — коротко ответил Жабин.

Теперь уже он принялся теснить курьершу грудью, пытаясь загнать ее в спальню. Порядка там, конечно, никакого, и постель не застелена, но сейчас не до церемоний. Плохо было то, что дверь не запиралась снаружи. И как удержать внушительную даму внутри, он понятия не имел.

— Пришла милиция, — повторил он с нажимом. — Они ищут маньяка, который только что задушил на лестнице двух человек. Говорят, этот маньяк — женщина. Полная такая женщина в декольтированном платье. Свидетели видели, как она пробежала вверх по лестнице с шелковым чулком в руках. Впрочем, вас не должно это касаться, — добавил он, сделавшись от страха невероятно находчивым. — Если будете сидеть тихо, вам даже не придется давать свидетельские показания.

На лицо курьерши пала тень трагических раздумий. Воспользовавшись ее замешательством, Жабин впихнул несчастную в спальню, захлопнул дверь и сделал глубокий вдох. После чего стремглав помчался открывать. На лестничной площадке его поджидала целая толпа — оперуполномоченный Половцев, Анжелика, ее сердитый муж и жильцы с шестого этажа, с которыми Жабин даже не был толком знаком. Чтобы не выдать собственного смятения, он старался смотреть на кого угодно, только не на ревнивого демона, который еще ни о чем не подозревал. Зато в глазах милиционера подозрений было хоть отбавляй. Тоже плохо. Бледная Анжелика взглядом умоляла любовника спасти ее.

Жабин посторонился, давая дорогу незваным гостям. Первым порог его квартиры переступил Янов. Он решительно пересек гостиную и уселся в единственное кресло, прямо на подушку, расшитую ирисами. После чего грубо спросил, обращаясь к Сильвестру:

— А вы чего пришли? Тоже претендуете на мои штаны?

Про Майю Янов ничего говорить не стал, только молча зыркнул в ее сторону. Однако на месте ему не сиделось. Потерю времени он переживал так же болезненно, как азартные игроки проигрыш в покер. И теперь вертелся в кресле, укладывая то левую ногу на правую, то наоборот.

— Сильвестр Семенович здесь по моей просьбе, — заявил старший лейтенант непререкаемым тоном.

Пока остальные рассаживались, он прошелся по комнате, внимательно осматриваясь.

— Итак, следствие нуждается в ваших объяснениях по поводу окровавленной одежды, найденной в мусорном баке во дворе дома. У меня есть собственная версия, но сначала я хочу выслушать мнения сторон.

Он взял стул, стоящий возле окна, и устроился так, чтобы всех хорошо видеть. Жабин избрал местом своей дислокации противоположную сторону комнаты, интуитивно загородив собой дверь в спальню. Он единственный остался стоять и выглядел как ученик, которого вызвали в кабинет директора. Майя видела, что лицо его дрожит от едва сдерживаемых чувств, ноздри трепещут, и судорожное дыхание вздымает грудь. А в глазах старшего лейтенанта медленно, но верно разгорается азарт. Неожиданно она ощутила себя маленькой девочкой, которая мирно собирала в лесу ягоды и вдруг наткнулась на жестоких охотников, загонявших нежную лань. Естественный порыв спасти несчастное животное потряс все ее существо. Именно в этот момент лань решила, что у нее нет шансов на спасение, и грохнулась вверх копытами.

— Да, — заявила лань, — это не моя одежда, а одежда Янова. Так получилось, что мне ее дали. Были такие обстоятельства…

Янов бросил быстрый взгляд на жену и увидел, что вместо нее на диване сидит ледяное изваяние. Он вцепился руками в подлокотники кресла и лицо его начало стремительно наливаться кровью. Сильвестр, спрятавший платок в карман, с живым интересом наблюдал за происходящим.

— Я оказался в подъезде без одежды, — продолжал между тем Жабин. — Совершенно случайно голый вышел на лестничную площадку… И тут порыв ветра… Дверь захлопнулась, и я остался в безвыходном положении… Побежал вниз по лестнице. Увидел Анжелику… То есть соседку с третьего этажа… То есть вас, — пролепетал он, обращаясь к несчастной, которой повезло стать его любовницей.

— Ну что ж, все очень логично, — заключил Стас Половцев важным тоном. — Соседу трудно отказать в помощи. Тем более голому. Во сколько это случилось?

— Без десяти три, — ответила вместо Жабина Анжелика. — Я как раз посмотрела на часы. Невольно.

— Ты впустила голого мужика в мою квартиру?! — прошипел Янов, разбрызгав вокруг себя порядочное количество слюны. — Может, ты вообще… не первый раз его впустила?!

И тут Майя поняла, что настал ее черед выйти на сцену. Ни одна неверная жена не заслуживает такого ужасного зрелища, как прозревший муж.

— Да ладно вам, Жабин, — громко сказала она. переключив внимание всех собравшихся на себя. — Скажите уж правду. Разве можно поверить в то, что вы, обнаружив себя голым в подъезде, весело поскакали вниз по лестнице? И проскакали целых шесть этажей?

Вот именно, — процедил сквозь зубы Янов, который как раз достиг свекольной спелости и уже наполовину выбрался из кресла.

— А если вам не хватает мужества, я скажу правду за вас, — продолжала между тем Майя. — Вы оказались на лестнице вовсе не голым!

Жабин смотрел на нее глазами ошеломленной рыбы, которая выпрыгнула из воды и увидела перед собой лошадь.

— Вы оказались на лестнице в женской одежде. Да, Анжелика пожалела вас. Но какая женщина устоит перед таким несчастьем? Она посчитала вас своей подругой, Жабин! Вы не должны подставлять ее. Подруги не подставляют друг друга. Вы же понимаете, что ее муж подозревает самое худшее.

— Самое худшее, — философски заметил Сильвестр со своего места, — это когда у вас отказывают мозги. Все остальное — только жалкие неприятности.

— Вам, конечно, лучше знать, — процедил Янов, поднимаясь на ноги и делая первый тяжелый шаг по направлению к Жабину. — Но мне не нравится лицо этого типа. Я бы хотел вытрясти правду непосредственно из его тела.

— Ну, покамест это никакое не тело, — веско заметил оснащенный табельным оружием старший лейтенант, поднявшись вслед за Яновым. — И давайте не будем пороть горячку.

— Вот пусть он мне предъявит ту женскую одежду, в которой по лестницам бегал, — бросил Янов. — Прямо сейчас. Платьишко, бельишко… Во что он там любит наряжаться?

Да я с радостью… — забормотала пустоголовая лань, шаря позади себя в поисках дверной ручки. — Я сейчас все покажу… Конечно!

Жабин развернулся, приоткрыл дверь и нырнул в образовавшуюся щель. Все, кто был в гостиной, остались на своих местах и напряженно ждали, когда он появится вновь. Майя про себя скрежетала зубами, ругая дурака на чем свет стоит. Даже если у него есть подружка и он сейчас вынесет что‑нибудь из ее шмоток, завалявшихся в шкафу, Янов немедленно сообразит, что ему втирают мозги. Жабин — парень большой и плечистый. Однако вряд ли он крутит роман с такой же большой и плечистой женщиной.

За дверью тем временем слышалась отчаянная возня, как будто там переодевалось сразу несколько Жабиных. Старший лейтенант прислушивался, склонив голову к плечу. Сильвестр со скептической улыбкой разглядывал потолок. Анжелика грызла ноготь на большом пальце. Ноготь был акриловым, поэтому не поддавался напору зубов, а только громко щелкал. Наконец терпение присутствующих было вознаграждено. Дверь спальни приоткрылась, и Жабин просочился наружу. Лицо у него было счастливым, а на согнутом локте болталось огромное платье — белое, в маках. От платья исходил отчетливый запах разгоряченного тела и оглушительных духов. Поверх него висели два капроновых чулка с затоптанными пятками.

— Вот, — победоносно заявил Жабин. — Я был в этом платье, и ваша супруга, Янов, меня спасла.

— Почему же вы не вернули штаны и рубашку обратно? — грубо спросил бизнесмен.

— Мне было мучительно стыдно перед вашей женой, поэтому одолженную одежду я решил выбросить.

— А отчего это она вся перепачканная? — проявил законное любопытство старший лейтенант Половцев. — И измятая?

— Ну… Сначала я ее перепачкал. Потом измял. А потом выбросил.

Именно в этот момент в спальне кто‑то мощно чихнул. Присутствующие молча уставились друг на друга. Первым, конечно же, пришел в себя оперативник.

— Кого вы там прячете? — резко спросил он, атаковав хозяина квартиры строгим взором. — Дайте я посмотрю!

Он шагнул к двери и потянулся к ручке. За ним шагнули остальные — все, кроме Сильвестра, который по‑прежнему сидел на своем месте со скептической физиономией.

— Нет! Подождите! — закричал Жабин с отчаяньем петуха, пойманного на суп. — Не входите! Туда нельзя.

— Почему это? — спросил Стас, на секунду остановившись.

— Там моя тетя.

Старший лейтенант хмыкнул и приоткрыл дверь. Взору присутствующих предстала большая разобранная кровать, в которой лежал кто‑то крупный и холмистый, с блестящими глазами, выглядывающими из‑под одеяла.

— Оставьте тетю в покое! Ее нельзя волновать!

Жабин проявил неожиданную смелость и, оттеснив опера, захлопнул дверь. На его лбу заблестели капельки пота.

— Так, может, это теткино платье? — тотчас сообразил Янов. У него нервически задергался правый глаз. — А этот гад все врет?

— Ну что вы! — с неожиданным возмущением воскликнул гад. — Тете не дают одежду. Чтобы она случайно не отправилась погулять. Понимаете, она сумасшедшая.

У него было такое искреннее лицо, что даже Майя на секунду купилась.

— А почему это сумасшедшая тетя лежит у вас дома? — продолжал допрос Янов.

— Так получилось. Тетя недавно вернулась из Южной Индии… Посетила Мадурай и Бурханпур. По возвращении приехала меня навестить и слегла. У нее поднялась температура, появилась сыпь… Специалисты сказали, что это очень опасно. Возможно, ее покусали мадурайские комары, а может, бурханпурские мухи. Ее, конечно, лечили.

— И что? — с любопытством спросила дурочка Анжелика.

— Ну… что? — переспросил Жабин. — Когда температуру сбили, оказалось, что тетя сошла сума. Несет один и тот же бред про женщину‑маньяка и билеты на самолет.

— Ладно, хватит, — сказал Стас Половцев. — Я хочу поговорить с вашей тетей. Хотя бы издали.

Он снова прорвался к двери, приоткрыл ее и, повысив голос, спросил:

— Гражданка, вы действительно тетя Жабина?

— Звучит довольно глупо, — заметил Сильвестр. — Как будто вы спрашиваете, не является ли жаба ее племянницей.

Не вмешивайтесь! — прикрикнул опер. И снова обратился к кровати: — Гражданка, вы меня слышите? Что вы здесь делаете?

— Лежу, — неожиданно ответила постель густым голосом. — Лежу и билеты продаю. На самолет. И учтите, никакого маньяка я не видела! А уж маньяка‑женщины тем более. Как она взбегала… Да еще с чулком!

— Понял, — мрачно пробормотал Стас и, осторожно прикрыв дверь, сообщил остальным: — Думаю, комары были очень ядовитые.

В этот момент Сильвестр встал со своего места и, отойдя к окну, громко позвал:

— Старший лейтенант! Можно вас на два слова? — Когда Стас приблизился, понизил голос: — Насчет тети пока ничего сказать не могу, но эти двое, разумеется, любовники. Думаю, вам лучше опросить их поодиночке.

— Да я уже выяснил все, что хотел, — ухмыльнулся опер.

На самом деле он хотел, чтобы Янов вышел из себя, совершил необдуманный поступок и получил от него, Стаса, по полной программе. Схватка была бы лучшим завершением этого ужасного дня и помогла немного разрядиться.

— Жаль, Янов, что ваша окровавленная рубашка не является уликой, — сказал он напоследок. — Но если потребуется, я еще вернусь взять у вас письменные показания.

— Но я здесь ни при чем! — проскрипел бизнесмен: ему не понравилось подозревать Анжелику в неверности. Неверность жены — наглядное доказательство несостоятельности мужа.

Его восклицание повисло в воздухе, потому что старший лейтенант уже ушел, не потрудившись даже попрощаться с Сильвестром Бессоновым. Майя была так возмущена этим обстоятельством, что все то время, которое они потратили на путешествие к своей квартире, бурно дышала и фыркала.

— А вы что на это скажете? — наконец обратилась она к боссу.

— У Жабина в гостиной нет ни пылинки, — ответил тот. — И обивка на диване такая свежая! Нужно будет узнать, какой у него пылесос.

— Ну, нет! — Майя так и подскочила на месте. — Если вы купите еще один пылесос, вам придется расширять жилплощадь.

— Я над этим думаю, — признался Сильвестр.

— Неслыханно, — пробурчала Майя, отпирая дверь. — Восемнадцать пылесосов. Два из магазина уникальных товаров, один выписан из Японии, в другом стоит двигатель от мопеда.

— На месте этого Половцева я проверил бы скрипача со второго этажа, — неожиданно заявил ее босс. — Скрипачам нужна канифоль. Они натирают ею смычки. Интересно, а как вообще этот Фофанов оказался в нашем подъезде? Что он тут делал?

Глава 3

Крупные слезы катились по лицу Тони Потаповой, падали на ее кофточку и по шее стекали за шиворот. Она положила тонкий пальчик на кнопку звонка и несколько раз быстро нажала.

За дверью раздались тяжелые шаги, и подозрительный голос спросил:

— Кто там?

— Это я.

— Кто — я? Такими «я» все тюрьмы забиты! Не пушу, если не скажете.

— Да Тоня, Тоня!

Дверь немедленно открылась, и появилась крупная брюнетка в черных брюках с отворотами и в расстегнутой белой рубашке. Нечесаные волосы спадали на плечи, челка свисала на лоб, скрывая глаза. Главенство захватил тяжелый подбородок, который диктовал всему облику свою волю.

— А, это ты. Заходи. Рыдаешь?

Брюнетка втянула Тоню в коридор.

— В общем, ничего удивительного. Через две недели ты должна была напялить на себя фату и топать к алтарю. Но твой Фофанов тоже хорош. Умереть так бездарно!

Тоня зарыдала еще самозабвеннее, вытирая глаза и нос руками — платок был уже насквозь мокрым.

— Ах, Шура! Я плачу совершенно не поэтому! Я такая гадина…

— Пойдем, я налью тебе водки, — предложила Шура и потащила гостью на кухню.

В кухне царил художественный беспорядок. Здесь не было немытой посуды, старых очисток или крошек на столе. Однако вся утварь громоздилась как попало, поражая количеством и многообразием. Свободная от мебели стена была увешана всякой всячиной. Часы с кукушкой, вышивки в рамках, на которых были изображены цветы и фрукты, сувенирные тарелки, привезенные из экзотических стран, фотографии неизвестных личностей и два кашпо с необузданными традесканциями. Тоня Потапова обожала эту кухню. Сюда можно было прийти в любое время и в любом настроении и найти поддержку. А поддержка ей требовалась сегодня, как никогда.

— Садись на свой стул, — велела Шура, доставая из холодильника водку.

Шура Измайлова была весьма оригинальной личностью: ненавидела организованный труд, постоянно воевала с многочисленной родней и курила сигары. Водка помогала ей в работе — она занималась дизайном интерьеров и в поисках вдохновения иногда выходила за рамки разумного. В ее квартире никто ни разу не видел непочатой бутылки. Впрочем, алкоголь не смог поработить ни ее душу, ни тело.

— Почему ты вся такая расхристанная? — спросила Тоня, сделав маленький глоточек обжигающей жидкости, в которую успело упасть несколько хрустальных слезинок с ее подбородка.

— Тренирую свою сексуальность, — ответила Шура, выпятив бюст.

— А почему ты тренируешь ее в мужских брюках и рубашке?

— Хочу быть похожей на Грету Гарбо. Ты же знаешь, она — мой идеал. Решила стать ее современным воплощением.

Тоня в последний раз шмыгнула носом и одним махом прикончила водку.

— Если бы Грета Гарбо узнала, какой размер штанов ты носишь, у нее сделалась бы горячка. Прежде чем становиться воплощением, советую похудеть килограммов на тридцать. Сто раз тебе говорила, чтобы ты прекратила покупать пастилу и печенье в оптовых магазинах.

— Можно подумать, вес может остановить женщину на пути к совершенству! У Греты Гарбо тоже были недостатки.

— Я знаю, — мрачно кивнула Тоня. — Большие ноги. Но в остальном она была изящной, грациозной, обладала природным целомудрием и аристократизмом. А ты похожа на портового моряка. И не спорь! Я устала бороться с тобой за твое же здоровье. Ты выполнила сегодня свой комплекс физических упражнений?

— Не успела, — пожала плечами Шура.

— И чем же ты была занята?

— Выщипывала брови. Хотела сделать их ниточками — точно как у Греты на том знаменитом снимке Кларенса Синклера Булла.

Не понимаю, о каких бровях ты говоришь, — возразила Тоня, чувствуя, что слезы высохли окончательно. — У тебя есть только рот и челка. Лично я не видела твоих бровей лет восемь.

Шура запахнула рубашку и плюхнулась на табуретку, которая взревела нечеловеческим голосом и заскребла ножками по полу.

— Ну ладно, не отвлекайся, — заявила она, ничуть не обидевшись. — Кажется, кто‑то обозвал себя гадиной. Или мне послышалось?

Тоня подперла подбородок рукой и горестно призналась:

— Да, гадина — это я! Все меня жалеют, сочувствуют, поддерживают…

— И что?

— А то, что я не заслуживаю сочувствия! Потому что я… Я ведь… Я поняла, что я…

— Ну ладно, ладно, выкладывай. Меня ничем не удивишь.

Шура говорила правду. По‑настоящему она удивилась только один раз в жизни, когда впервые увидела голого мужчину.

— Я поняла, что не любила Андрея! — выпалила Тоня. Налила себе еще водки и подержала ее во рту, как будто раздумывая — глотать или нет. Проглотила, разумеется, и с надрывом повторила: — Я не любила его! Но собиралась выйти за него замуж. И Бог наказал меня.

— Почему тебя? — удивилась Шура, нарезая колбасу прямо на клеенке, которой был накрыт стол. По ходу дела она успела засунуть себе в рот приличный кусок. — Это ведь Фофанов шарахнулся головой о ступеньку и умер.

Если бы мы поженились, — объяснила свою позицию Тоня, — я сделала бы его несчастным. Бог показал, что намерения мои были ужасны.

Шура соорудила два огромных бутерброда, украсив их редиской и малосольными огурцами, и всучила один безутешной подруге.

— Это твой дядя во всем виноват, — безапелляционно заявила она. — Он с самого начала подбивал тебя выйти замуж. Коллекционеры вообще очень странные люди. Я знаю, о чем говорю! Откуда он выкопал этого Фофанова?

— Он не выкопал. У Андрея от прабабушки остался кузнецовский сервиз, и он хотел его оценить. Кто‑то посоветовал ему обратиться к дяде Лене.

— Леониду Николаевичу сервиз страшно понравился, — продолжила Шура, — как и его хозяин. И он решил, что вы будете прекрасной парой. С Фофановым, а не с сервизом, разумеется.

— Ничего подобного, — горячо возразила Тоня. — Нас никто не заставлял становиться парой. Так вышло, что у Андрея и дяди Лени оказалось много общего. Андрей стал ходить к нам в гости, и я волей‑неволей познакомилась с ним поближе. Знаешь, какой он был красивый?

— Знаю, — пробурчала Шура. — Как хочешь, но в нем чувствовалось что‑то ненастоящее. У меня нюх на подделки. Может быть, твой Фофанов хотел завладеть коллекцией Леонида Николаевича?

— После дядиной смерти коллекция отойдет музею, — горячо возразила Тоня. — Все об этом знают. Нет, Андрей был бескорыстен.

Расправившись с бутербродом, Шура облизала пальцы и только потом вытерла их салфеткой.

— Но ты его не любила. Тогда зачем довела дело до свадьбы? Ну погуляла со смазливой мордой, да и все. У тебя на работе ухажеров целый этаж.

Тоня Потапова работала дизайнером в крупной компании и действительно пользовалась популярностью. Даже кое‑кто из руководящего эшелона не остался равнодушен к ее красоте. Коммерческий директор дважды приглашал ее в ресторан, но она отказала, искренне считая, что служебный роман похож на порнографию: у него куча зрителей и нет толковой интриги. На хрупкую Тоню многие обращали внимание, отмечая ее приятные черты, чистый лоб и спокойные глаза. Уголки губ девушки загибались вверх маленькими крючочками, и эта полуулыбка, как все недосказанное, казалась особенно привлекательной. В ее облике чувствовалась прекрасная завершенность, которая дается только природой. Еще одним подарком той же самой природы оказался покладистый характер. Она легко находила общий язык с людьми, ни разу ни с кем серьезно не ссорилась — даже с давней подругой Шурой Измайловой.

— Поэтому я так и расстроилась! — Тоня беспомощно развела руками. — Сама не могу понять, как дело дошло до свадьбы. Андрей обладал мощной аурой и…

— Еще бы, — буркнула Шура. — Когда продаешь кухонные комбайны, без мощной ауры никуда. Заработки будут низкими. Я считаю, ты зря так убиваешься. Ну совершила ошибку. Ничего особенного. Тем более, не первую.

Тоня немедленно надулась:

— Потапов не в счет.

— Как же не в счет, когда ты до сих пор носишь его фамилию?

— Только потому, что Тоня Потапова звучит гораздо лучше, чем Тоня Попкова.

— Да, в браке есть свои плюсы, — философски заметила Шура. — Даже если он длится всего пару месяцев.

— Не передергивай. Мы с Романом были женаты полгода. Не будь он таким тютей…

— А то ты с самого начала не поняла, что он тютя!

— Я думала, что это временное явление и он поглупел от любви.

Шура достала коробку с сигарами, вытащила одну и, оскалив крепкие зубы, ловко откусила кончик, потом долго раскуривала, втягивая щеки.

— Если бы я увидела потаповскую тетку с самого начала, я бы тебя предупредила, — заметила она. — Не тетка, а дракон с хвостом. Причем огнедышащий. Это она испортила Роману характер. Вертит им, как хочет. Отчего он с ней до сих пор не разругается?

— Говорит, что рвать родственные узы — это грех.

— Врет он все. Просто не может справиться. Она ни за что не выпустит его из своих когтей. Знаешь, есть такие женщины, которым обязательно нужно кого‑то порабощать. Без этого они чахнут и раньше срока отправляются на тот свет. Мужа она уморила много лет назад и сразу же переключилась на Романа. Мне кажется, ты сошлась с ним только потому, что у вас похожие судьбы. Он сирота, и ты сирота. Его воспитывали тетя с дядей, и тебя тоже.

Наверное, ты права. Роман больше подходил на роль моего брата, чем мужа. Кстати, Андрей был против того, чтобы мы встречались.

— На его месте я тоже была бы против, — призналась Шура, пуская клубы дыма. От ее сигары воздух на кухне сделался серым и пахучим.

— Мне нужно будет заняться делами Андрея, — сказала Тоня, решительно сложив руки замочком. — У него вообще не осталось родственников. Но друзья наверняка есть. Нужно отыскать их, сообщить о его смерти. Позвонить к нему на службу. Может быть, разобрать документы, вещи… Я вообще готова сделать все, что нужно.

— Разумно, — согласилась Шура, довольная тем, что подруга больше не ревет белугой. — Ты без пяти минут его вдова. Конечно, сделай, что полагается. Я тебе помогу.

В этот момент в сумочке Тони зазвонил мобильный телефон. Она торопливо достала его. Шура отвела руку с сигарой подальше от лица и замерла в ожидании.

— Алло, — сказала Тоня. — Да, это я. — Некоторое время слушала, после чего перебила: — Простите, а с кем я разговариваю? — Прикрыла трубку ладонью и одними губами пояснила Шуре: — Это из милиции.

Глава 4

— Наверняка Чепукин явился! — крикнул из кабинета Сильвестр. — Скажи, что если он еще раз придет жаловаться на депутатов, я подброшу ему в духовку героин и напишу донос.

Майя заглянула в «глазок», втайне надеясь, что вернулся старший лейтенант Половцев, которому срочно понадобилась консультация ее босса. Ей страстно хотелось, чтобы Сильвестра по‑настоящему привлекли к расследованию дела об убийстве. Это был бы настоящий поворот судьбы. Босс очень нравился Майе. Он был не только умным, проницательным и творческим человеком. Главную отличительную черту настоящего мужчины — благородство — невозможно было игнорировать. Когда недавно ей потребовалось срочно уехать, он ни слова не сказал, хотя во дворе жгли резину и она видела, что ему здорово не по себе. Да, болезнь сделала его язвительным и чудовищно придирчивым, но на это можно было закрыть глаза. Их постоянные стычки ничего не значили, с некоторой натяжкой их можно было даже назвать развлечением.

Свою странную работу — присматривать за Сильвестром Бессоновым — Майя получила совершенно случайно. Некоторое время назад она оказалась в отчаянном положении. Нелепо погибла жена ее старшего брата Олега, и тот медленно, но верно начал спиваться. Его сын Вадик, слабенький от природы малыш, остался практически без присмотра. Олега уволили со службы, ребенком всерьез заинтересовалась служба опеки. Майя отвезла брата с племянником за город, к бабушке Клавдии Никодимовне и оставила на ее попечение. Брат продолжал пить. Он даже не пытался найти работу и целыми днями слонялся по селу, навещая то одного приятеля, то другого. Той мелочи, которую ему давали соседи за небольшую помощь по хозяйству, едва хватало на самогон. Ответственность за семью легла на Майю. Нужно было зарабатывать деньги, однако все связанное с филологией, оплачивалось слишком скудно. Закрыв глаза на диплом, она стала просматривать объявления в газетах и случайно наткнулась на весьма оригинальное: «Требуется человек любого пола для ухода за больным. Больной обслуживает себя сам. Ненормированный рабочий день, плохой характер подопечного и приличный оклад гарантируется». Она явилась на собеседование, вооруженная одной только надеждой, и была принята немедленно. Лишь гораздо позже Майя поняла, почему Бессонов остановил свой выбор именно на ней — от нее не пахло ни духами, ни собаками, к тому же совершенно случайно входе разговора она произнесла слово «гипоаллергенный». Ее испытательный срок закончился, как только она дала первый бой Чепукину, желавшему прорваться в квартиру и обсудить последние политические новости.

Однако на сей раз она не увидела в «глазок» ни мятежного пенсионера, ни старшего лейтенанта Половцева. Перед дверью стояли совершенно другие люди.

— Это соседи сверху, — выпалила Майя, примчавшись в кабинет. — Кажется, с восьмого. Супружеская пара. Знаю только, что ее зовут Ольга, и она любит одеваться во все розовое. А про ее мужа вообще ничего сказать не могу.

— Поговори с ними через дверь, — предложил Сильвестр. — Хотя… Лучше я сам. После явления этого твоего опера тут образовался настоящий проходной двор.

— Это не из‑за опера, а из‑за трупа, — защитила Половцева Майя.

В дверь снова позвонили, и Сильвестр еще издали крикнул со своим обычным раздражением:

— Эй, что вам нужно?

— Послушайте, — ответил сердитый мужской голос, — я Георгий Лешневский. Со мной моя жена. Мы хотим поговорить о смерти Фофанова, но только не через дверь. Откройте, это важно.

— А вы, случайно, не ели на завтрак ореховую пасту?

— Опять эти странные вопросы, — шепотом сказал Георгий жене. — Как будто он играет в шпионов. Об этих его вопросах мне рассказывали и почтальон, и уборщица. Может, он ненормальный?

— Я нормальный, — ответил Сильвестр, обладавший отменным слухом. — У меня поливалентная аллергия. А это значит, что если вы будете дышать на меня орехами или принесете с собой веточку герани, я просто‑напросто задохнусь.

— Утром я готовила яичницу, — пискнула Ольга. — Даже без лука.

— Она вообще плохо готовит, — добавил ее муж.

После секундной паузы замок щелкнул, и дверь открылась, приглашая гостей войти. Они не заставили себя ждать и один за другим переступили порог. По традиции их провели на кухню — Сильвестр не любил, когда чужаки вторгались в его личное пространство. Кухня была наименьшим злом, потому что чаще всего здесь хозяйничала Майя.

Лешневский оказался высоким дряблым типом с лицом, к которому не приставал ни загар, ни хорошее настроение. Только легкий пух напоминал о том, что на его голове когда‑то росли волосы. Жена едва доставала ему до плеча и действительно была одета во все розовое, включая туфли с бантами. Рука об руку они подходили к пенсионному возрасту, причем каждый считал себя настоящим подарком для другого.

— Чепукин сказал, вы сотрудничаете с милицией, — с места в карьер начал Георгий.

— Почему вы не послали его подальше? Все знают, что он великий выдумщик.

— Но ведь вы ходили к Жабину, верно? И с вами советовались, не отпирайтесь. Оперативник говорил, что использует вас в качестве этого… консультанта.

— Вы были знакомы струпом? — не сдержала любопытства Майя, бросив опасливый взгляд на своего босса.

Сильвестр давным‑давно все расставил по своим местам. «Хоть я и есть тот больной, которому требуется уход, именно я плачу вам зарплату. Вы должны играть по моим правилам. Я — босс, вы — подчиненная». С тех пор она называла его боссом и обращалась на «вы», хотя он «тыкал» безо всякого стеснения, считая, вероятно, что это входит в контракт.

— Вы назвали его по фамилии, — продолжала Майя. — Я имею в виду Фофанова.

— Об этом мы и хотели поговорить. — Лешневский с такой силой заерзал на месте, как будто табуретка была горячей. — Мы кое‑что скрыли от милиции и теперь не знаем, как выкрутиться. Вдруг они узнают правду и что‑нибудь такое вообразят.

— Вы думаете, у оперативников есть воображение? — насмешливо спросил Сильвестр. — Единственное, на что хватит их воображения, забрать вас в ментовку и поколотить.

— Этого мы и боимся, — призналась Ольга, нервно облизав губы. — Пусть лучше вы все узнаете первым и как‑нибудь утрясете со своим знакомым оперативником.

— Слышишь, Майя? Половцев — мой знакомый оперативник.

— У нас взяли письменные показания, — продолжала просительница, вытаращив глаза. — Мы их, конечно, подписали: «С моих слов записано верно, мною прочитано» и все такое. Но мы утаили информацию. Они не могут нас за это судить?

— К сожалению, они могут практически все, что им взбредет в голову, — «ободрил» ее Сильвестр. — Давайте выкладывайте, что у вас там за правонарушение, и покончим с этим. Если я смогу что‑нибудь сделать, так и быть, сделаю.

С этим Фофановым нас познакомил мой брат, — торопливо заговорил Георгий. — Он сейчас за границей, поэтому связывал нас по телефону. Фофанов собирался жениться и хотел сделать невесте особенный подарок. Ее дядя что‑то такое коллекционирует и вроде как разбирается в старых вещах. Ну вот. А у нас с Ольгой есть старинное кольцо, которое досталось нам по наследству от бабушки.

— У меня есть кольцо, — вмешалась супруга, вытянув шею в направлении Сильвестра. — Досталось мне по наследству от моей бабушки.

— В общем, — недовольно зыркнув на нее, продолжил Георгий, — мы хотели продать кольцо, и Фофанов пришел посмотреть товар.

— Так. Дело начинает проясняться, — пробормотал внештатный консультант. — Возможно, Фофанов захватил с собой деньги, рассчитывая совершить сделку прямо на месте.

— Нет‑нет! Денег при нем не было! — горячо заверила Ольга. — Мы поэтому к вам и пришли. Ведь милиция может подумать страшное дело что!

— Что конкретно?

— Будто мы услышали, как Фофанов упал, спустились вниз и ограбили его.

— Или договорились с верным человеком, который подкараулил Фофанова на лестнице и удачно «уронил» на ступеньки, — вкрадчиво продолжил Сильвестр. — Это он забрал деньги и прятался в вашей квартире до тех пор, пока не утих шум.

Супруги Лешневские посмотрели друг на друга безумными глазами.

— Я тебе говорил! — фальцетом взвизгнул Лешневский. — Чертово кольцо приносит одни неприятности. А твоя бабка была ведьмой!

Клянусь, мы ни в чем не виноваты, — задребезжала Ольга, неожиданно потеряв голос. — Фофанову понравилось кольцо, и мы договорились совершить сделку в банке на следующей неделе. Он вышел из квартиры, муж закрыл за ним дверь, и больше мы его не видели. Даже тела его не видели. Потому что когда поднялся шум, у нас работал телевизор.

— Говори уж правду до конца, — рявкнул Георгий. — Никакой телевизор у нас не работал. — Он обернулся к Сильвестру и желчно добавил: — Она пела караоке. Этот страшный вой мог заглушить даже рев мамонта, а не только сирену «скорой помощи».

— К какому часу вы в тот день ждали Фофанова? — прервал его словоизвержение Сильвестр.

— К половине третьего. Он пришел вовремя, то есть тютелька в тютельку. И пробыл‑то совсем недолго. Надо же было ему наступить на эту идиотскую кожуру! Такая сделка сорвалась…

— Недолго — это сколько? — уточнил Сильвестр, подавшись вперед. — Вы не посмотрели на часы, когда выпроводили его на лестницу?

— Я могу назвать точное время, — ответил Георгий торопливо. — Как только за Фофановым захлопнулась дверь, мне позвонили с работы. У меня был отгул, но разве коллеги обращают на это внимание? Потом, когда мы с Олей обо всем узнали, я отследил время по звонку. Фофанов ушел без десяти три.

— И вы скрыли эту информацию от милиции, — констатировал Сильвестр.

— Вот именно поэтому мы здесь! — встрепенулась Ольга. — Скрыли, а теперь раскаиваемся. Если бы вы могли донести в удобоваримой форме… Убедить, что мы просто проявили слабость… Что мы ничего такого… Меня замучила бессонница. Это просто невыносимо!

Когда супругов удалось вытеснить из квартиры, Сильвестр вздохнул с облегчением:

— Люди с нечистой совестью загрязняют атмосферу не меньше, чем реактивные осадки. После них цветы вянут.

— У вас нет ни одного цветка, — напомнила Майя и спросила: — Вы им верите?

— Как это ни странно, да. И сколько раз просить тебя не вмешиваться? Ты постоянно суешься со своим любопытством!

Майя насупилась, потом обиженно проговорила:

— После того, как вы нашли у меня под подушкой фотографию Кевина Костнера, вы относитесь ко мне, как к дурочке.

— Я нашел случайно. Кроме того, я люблю Костнера. Особенно в тех фильмах, где он скачет на лошадях, а не разговаривает. И эта его улыбочка… Да, забавный тип.

— Из‑за вас я сто лет не была на свидании, — выпалила Майя.

— Из‑за меня?! Я что, делал тебе какие‑то намеки? Мы с самого начала решили исключить из наших отношений всякие… скользкости.

— Все парни, которые мне нравились, могли помешать работе! — не слушала его Майя. — Павел, кинолог, был таким потрясающим! Он целовался, как… как…

— Как Кевин Костнер, — услужливо подсказал Сильвестр.

— Но разве я могла позволить себе встречаться с человеком, который имеет дело с четвероногими?

— Не жалей. Довольно противно иметь кавалера, после которого хочется вымыть руки.

— А Дима Бурин? — возопила безутешная ассистентка. — Такой отзывчивый, такой нежный, внимательный…

— И что? Он оказался таксидермистом? Делал для безутешных хозяев чучел из их сдохших кошек?

— Нечего смеяться над моими проблемами.

— Проблема — это когда уши отвалились. А у тебя просто девичьи переживания. Так что там с этим Димой?

— Он не мог переварить, что большую часть недели я у вас ночую. Он очень ревновал, сердился, даже плакал.

— Какие страсти, — пробормотал Сильвестр. — И главное, сколько чувств. Шекспир бы себе локти искусал, упустив такой сюжет.

— А Валера из Реутова?! — никак не унималась Майя. — Блондин, под два метра ростом, высшее образование… Ему тоже пришлось дать от ворот поворот! И все из‑за того, что он разводит декоративных кроликов. Ну хобби у него такое, понимаете?

— Только не говори мне, что ты завязала с живыми мужчинами и остановилась на Костнере. Я чувствую себя скотиной.

— Я умру старой девой с хорошим окладом, — мрачно заключила Майя.

Чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, Сильвестр пошел на хитрость, решив переключить внимание своей помощницы на что‑нибудь более интересное, чем бывшие ухажеры.

— Кстати, что касается убийства. Думаю, нужно установить слежку за скрипачом Мурочкиным. Ты как, справишься?

.— Я?!

Сильвестр прошелся по комнате, заложив руки за спину и рассуждая вслух:

— Если совесть его нечиста, он себя обязательно чем‑нибудь выдаст.

— Чем, например? — с недоверием спросила Майя. Ухажеры в самом деле мгновенно вылетели у нее из головы. Она никак не могла поверить, что босс говорит серьезно.

— Откуда я знаю? Допустим, примется скупать все газеты, публикующие криминальную хронику. Убийца всегда хочет быть в курсе того, что о нем пишут. Или станет вздрагивать при виде каждого милиционера в форме, опасаясь, что его вычислили. Или будет обходить стороной все палатки, торгующие бананами. Что называется, от греха подальше. Как бы то ни было, мне хочется знать, что он собой представляет, этот Мурочкин. Но бегать за ним по улицам я не могу, поэтому обращаюсь к тебе с просьбой сделать это вместо меня.

Сильвестр остановился и пристально посмотрел на Майю. От волнения ее зеленые глаза потемнели, как океан, вынашивающий бурю. Безумно эмоциональная девушка.

— Ты часто встречаешься с Мурочкиным, когда ходишь в магазин? — напирал босс. — Что ты о нем думаешь?

Майя думала, что скрипач похож на мышь, обитающую в доме, полном кошек. Он не ходил, а прошмыгивал, голова его была втянута в плечи, взгляд бегал по ногам встречных. Казалось, этот человек ощущает себя виноватым во всем, что случилось на свете, начиная с гибели динозавров.

— Мне кажется, он слишком робкий для преступника, — призналась она. — Вы ведь считаете, что это было преднамеренное убийство?

— Я на этом настаиваю. Однако не забывай: некоторые тихони творят такие зверства, которые не снились и записным буянам. Поэтому ты не должна рисковать. Человек, который способен провернуть финт с банановой кожурой, может сымпровизировать или изобрести еще какую‑нибудь пакость, если заподозрит неладное. Обещай, что будешь осторожной. Звони мне по телефону каждый час.

— Есть, шеф!

— Я примерно знаю расписание Мурочкина. — Поймав недоуменный взгляд ассистентки, Сильвестр напомнил: — Окна моего кабинета выходят во двор. Я люблю наблюдать за людьми. А что? Или ты считаешь, что таких, как я, нужно погребать под коробками с художественными фильмами?

Майя так не считала. У нее было противоположное мнение. Однако говорить ничего не стала. Сейчас перед ней стоял очень важный вопрос — как экипироваться в дорогу. На улице жара, замаскироваться можно только с помощью солнечных очков.

— Измени прическу, — посоветовал Сильвестр. — Статистика утверждает, что на одежду люди почти не обращают внимания. Жаль, что тебе нельзя приклеить усы. И не копайся, Мурочкин должен выйти из дому через десять минут. Лучше ждать его снаружи. Остановись за углом, на автобусной остановке.

— А если он поймает машину?

Да брось. Музыкант средней руки, который даже не каждый день ходит на репетиции, вряд ли получает столько, чтобы тратиться на такси. Наверняка поедет на метро. Или пойдет пешком — в зависимости оттого, куда лежит его путь. Просто следуй за ним. Твоя задача — замечать детали, анализировать его поведение и делать выводы. Ничего больше. Никакого геройства. Не пытайся его спровоцировать, хорошо? Если что‑то случится, сразу звони мне, поняла?

Майя не собиралась никого провоцировать. Она честно таскалась за скрипачом по улицам и к концу четвертого часа готова была его придушить. Мурочкин не занимался ничем полезным. Никаких концертов, репетиций и симфонических оркестров. Никаких троллейбусов и метро. Он шатался по городу на своих двоих, совершая странные поступки, которые невозможно было хоть как‑то объяснить. Сначала купил упаковку наждачной бумаги, потом универсальный клей и в последнюю очередь — короткий нож со скошенным лезвием. Таким ножом в магазинах отрезают от рулонов куски линолеума или коврового покрытия.

Все эти четыре часа скрипач упорно двигался в направлении центра города и в конце концов вывел свою преследовательницу на Тверскую улицу. Нагруженный покупками, он зашел в небольшое кафе, где заказал себе овощной суп и оладьи с джемом. Съел их, достал из кармана блокнот, что‑то в нем нацарапал, затем вырвал лист и прижал его к столику пепельницей. Перед самым уходом Майе удалось завладеть этой запиской, однако прочитать ее было некогда — пришлось быстро сунуть в карман, чтобы официантки не подумали, будто она покушается на оплаченный счет.

Покинув кафе, Мурочкин забежал во двор одного из домов, отыскал мусорный бак и швырнул в него пакет со всем добром, которое купил незадолго до этого. После чего быстрым шагом пошел вниз по улице. Нырнул в подземный переход, вынырнул перед самым Манежем и прибавил шаг. Майя уж было решила, что он собрался на экскурсию в Кремль. Однако скрипач пересек Александровский сад и вышел к Боровицким воротам. Приостановился, о чем‑то раздумывая, потом перебежал дорогу и двинулся по Большому Каменному мосту через реку. Милиционер, патрулировавший улицу, проводил его ленивым взглядом.

Майя дала скрипачу возможность вырваться вперед, после чего повторила его маневр и очутилась на мосту. Кроме них здесь не было ни одного пешехода. Мимо с ревом проносились машины, обдавая их теплой сладковатой гарью. Великолепный вид города, подступившего к набережным, сегодня не привлек ее внимания — она не сводила глаз со своего подопечного. Тот прошел половину моста, ни разу не оглянувшись назад, и остановился возле парапета. Даже издали было видно, как тяжело и неровно он дышит. Потом он заглянул вниз, закрыл лицо руками и затрясся. Майя, остановившаяся поодаль, выхватила из кармана записку и пробежала ее глазами. «В моей смерти прошу никого не винить. Леонид Мурочкин». Число и подпись.

Записка поразила ее своей ужасной простотой. Человек собирается свести счеты с жизнью и полагает, что миру достаточно глупой шаблонной фразы. Она быстро распустила волосы и сняла солнечные очки, вновь сделавшись похожей на саму себя. После чего поспешно направилась к несчастному скрипачу, крикнув еще издали:

— Эй, Леонид! Какая встреча! Узнаете меня? Я Майя Долинина, ваша соседка по подъезду.

Мурочкин подпрыгнул на месте, крутнулся и уставился на нее круглыми беличьими глазками. В них плескался такой ужас, словно Майя была не женщиной, а локомотивом, заставшим его врасплох на рельсах. Он попятился к ограждению, не отрывая от нее безумного взгляда. Решив, что уговорами ничего не добиться, его потенциальная спасительница сунула злосчастную записку прямо ему в нос, грозно вопросив:

— Что это такое, Леонид? Как это понимать? Это признание в убийстве?

— Откуда вы знаете? — одними губами спросил несчастный. — Да, я убийца! Я недостоин жить.

«Не верю, чтобы все было так просто», — пронеслось в голове у Майи. Поэтому на всякий случай она уточнила:

— Вы убили Фофанова и украли у него деньги?

Мурочкин вскинул голову и до предела распахнул глаза, сделавшись похожим на человека, который только что получил сковородой по голове.

— Кого‑кого я убил?

— Это я вас спрашиваю, кого вы убили, — сердито воскликнула Майя, чувствуя, что надежда на скорую развязку ускользает от нее. — Вы ведь не просто так решили покончить с собой?

Им приходилось говорить громко, потому что машины неслись одна за другой и ревели на подъеме.

— Ладно, я все скажу, — с трудом выговорил Мурочкин. — В конце концов, какая теперь разница? Я недавно взял у приятеля «Жигули» напрокат.

Потому что права у меня есть, а собственной машины нет.

Желудок Майи сжался. Она поняла, что за этим признанием последует что‑то весьма неприятное.

— И я задавил кошку, — прорыдал скрипач, не скрывая больше слез, которые потекли по его мягким щекам. — Я больше не могу жить. Ни еда, ни сон не идут ко мне. Музыка мне не мила. За одну ночь я разучился играть на скрипке. Пальцы не слушаются…

— Тьфу ты, — пробормотала Майя и смело подошла к страдальцу поближе. — А вы не думаете, что кошке просто пора было попасть в ее кошачий рай, а вы — всего лишь перст судьбы? Вы были посланы для того, чтобы выполнить высшую волю. Вот и все.

Мурочкин несколько секунд молча смотрел на нее, потом в глазах его начала разгораться робкая надежда:

— Вы считаете, на это нужно смотреть именно так?

— А как же иначе? — пожала плечами Майя. — Кстати, зачем вы покупали наждачную бумагу и нож? И еще клей? А потом взяли и все выбросили?

— Вы следили за мной? — удивился скрипач.

— Я тоже ваша судьба. Так что отвечайте без утайки.

Сутра я не планировал прыгнуть в реку, — признался он неохотно. — Сначала я вспомнил о том мужчине, который поскользнулся в нашем подъезде на банановой кожуре, ударился головой и умер. Я посчитал, что это ужасно глупая смерть и что необходимо застраховать себя от подобных случайностей. Решил наклеить на подошвы ботинок кусочки наждачной бумаги, чтобы чувствовать себя увереннее. А потом вдруг подумал — какого черта? Он умер, и кошка умерла, а я — жив. Я решил, что покой можно найти где угодно — хотя бы на дне реки. И по дороге сюда избавился от покупок. Потому что если я утону, мне уже не дано будет поскользнуться…

— Ну‑ну, Леонид, — похлопала его по плечу Майя.

Ей было неловко, что имя Мурочкина она узнала только из его предсмертной записки. Никогда прежде она не имела дела с несостоявшимися самоубийцами. Такая безумная ответственность! Нужно не спугнуть и не расстроить беднягу. Что ему стоит взять и передумать? Махнет вниз — не успеешь и глазом моргнуть. Чувство долга некоторое время боролось в ней с любопытством. Но схватка была неравной, и вместо того, чтобы напомнить Мурочкину о том, как прекрасна жизнь, Майя спросила;

— Кстати, а почему вы оставили свое послание в каком‑то кафе?

Скрипач по‑прежнему стоял, прижавшись почками к литой чугунной решетке, и изо всех сил мял пальцы. Он все еще выглядел очень взволнованным.

— Я часто ужинаю там. И официантка, что обслуживала меня сегодня, всегда была очень добра. Давно уже никто не был ко мне так добр. Я подумал, может быть, она вздохнет, когда узнает…

— Что вы, Леонид? Если бы я не забрала записку, она бы проплакала целую неделю! А может, и месяц. Шуточное ли дело — потерять клиента.

— Вы так считаете? — с детской надеждой спросил скрипач.

— Я просто убеждена, — твердо ответила Майя. — Но почему именно сегодня, чудесным летним вечером, вы приняли судьбоносное решение?

— Это моя вторая попытка, — скромно признался Мурочкин. — Как раз в тот день, когда мужчина в нашем подъезде упал и умер, я собирался спрыгнуть с крыши. Уже давно у меня был ключ от чердака. Я поднялся на девятый этаж, оттуда по железной лесенке — к люку. Открыл дверцу и даже пробрался наверх, но не двинулся с места. Некоторое время стоял неподвижно, а потом услышал, какой шум поднялся в подъезде, испугался, что это по моей вине, и спустился обратно. Оказалось, что на лестнице нашли труп. Я тоже потолкался среди соседей и бегом бросился к себе. Пришлось обходить тело. Зрелище оказалось таким неприятным, что я забыл о самоубийстве. А сегодня опять накатило. Если бы вы знали, какой славной была та кошка!

— Она в кошачьем раю, — строго напомнила Майя и на всякий случай спросила: — Вы говорили милиции о том, что сидели на чердаке?

— Да вы что?! Только слабаки откладывают самоубийство. Мне было стыдно признаться в собственной слабости. Конечно, я никому ничего не сказал.

Майя несколько секунд молчала, всматриваясь в лицо Мурочкина.

— А теперь пойдемте домой, — наконец решила она. — Обещайте, что откажетесь от идеи сделать с собой что‑нибудь ужасное.

— Ладно, — помедлив, ответил скрипач. В его взгляде появился странный блеск. — Ядам вам клятву. Но только с одним условием.

Что еще за условие? — насторожилась спасительница. От этих музыкантов можно ожидать чего угодно. На сцене он — бог, а как только положит скрипку в футляр, тут и начинаются всякие выкрутасы.

— Поцелуйте меня.

— Я? — удивилась Майя. — Зачем это?

— Хочу почувствовать вкус настоящей жизни. Помогите мне поверить в прекрасное!

— Но здесь жуткий ветер. Может быть, стоит отложить это дело до завтра?

— Не увиливайте. Мы договорились. С меня — клятва, с вас — поцелуй.

Ветер в самом деле усилился. Волосы Мурочкина взъерошились на макушке, сделав его похожим на воробья. Он был маленький, несчастный и просил, в сущности, так немного! Внизу, под мостом, медленно двигалась темно‑серая вода, и мысль об ужасной глубине пробирала до костей.

— Ладно, — сказала Майя. — Если это так важно, я вас, разумеется, поцелую. Давайте свою клятву.

Мурочкин заверил, что с этой минуты обещает думать только о хорошем и никогда, ни при каких обстоятельствах ничего с собой не сделает.

— Теперь приступайте, — велел он.

Майя придвинулась к нему вплотную и примерилась. Скрипач был мал ростом, поэтому изощряться особенно не требовалось.

— Вам может не понравиться моя зубная паста, — предупредила она и обняла его правой рукой за шею, а левой — за талию.

— Только это должен быть настоящий поцелуй, — предупредил Мурочкин очень серьезно. — А не какой‑то там детский чмок.

Ясно‑ясно, — досадливо ответила его спасительница, переступая с ноги на ногу. Лицо скрипача было так близко, что она видела даже прыщик у него на носу. — Не отвлекайте меня, а то ничего не получится.

— Что значит — не получится? Вы же не зуб мне собираетесь выдергивать.

— Прекратите болтать и сосредоточьтесь. А еще лучше — закройте глаза.

Мурочкин поспешно зажмурился. Майя тоже зажмурилась, решив представить, что это Дима Бурин. Она напрягла губы и прижалась ими к губам скрипача. Он мгновенно ответил на поцелуй и задышал, как горячечный больной, увидевший чашку с водой. Самым отвратительным было то, что от него пахло оладьями с джемом. Оладьи настолько не сочетались с проводимым мероприятием, что портили все дело. Довести поцелуй до конца оказалось невероятно трудным. Однако Майя старалась изо всех сил и не позволила себе пойти на попятный. Пусть потом не говорит, что сделка не состоялась.

После того, как она оторвалась от Мурочкина, тот некоторое время стоял, шатаясь, и смотрел на нее глазами пьяного школьника — храбро и восторженно. По всему было видно, что целоваться с Майей ему понравилось и он не прочь приобрести билет на второй сеанс.

— Теперь вы верите, что жизнь прекрасна? — с подозрением спросила она, отступив от него на безопасное расстояние.

Кажется, да, — ответил убийца кошек. Потрогал свои губы подушечкой указательного пальца и признался: — Это гораздо лучше всего того, что я испытывал прежде. Вы вдохнули в меня новую надежду!

— Когда я буду лежать на смертном одре, надеюсь, ангелы перебросят пару костяшек на своих счётах в мою пользу, — проворчала Майя. — А теперь идемте, я провожу вас домой. По дороге будем беседовать о чем‑нибудь жизнеутверждающем, ясно?

Обратно они добирались на маршрутке, и Мурочкин говорил, не умолкая. Казалось, у него уже лет сто не было собеседника, и он вывернул перед своей спутницей душу, не стесняясь показать ее изнанку. К концу путешествия Майя настолько нагрузилась чужими переживаниями, что едва передвигала ноги. Засунув скрипача в его квартиру, она захлопнула за ним дверь и ободряюще постучала по ней ладонью. Затем вызвала лифт и, пока ждала его, тупо смотрела в стену. Втиснувшись в кабину, достала из сумочки ключи от квартиры и выставила перед собой самый длинный с таким выражением лица, как будто собиралась ткнуть в живот первого, кто решит поделиться с ней своими горестями.

Услышав возню, Сильвестр вышел из кабинета и включил в коридоре свет.

— Наконец‑то ты вернулась! — обвиняющим тоном заявил он. — Я чуть с ума не сошел. Звонил тебе целый час, но ты не отвечала на вызовы. Разве можно так делать?

— Можно, — ответила Майя, сбросив босоножки и трусцой пробежав к ванной комнате.

— Подожди мыть руки, — попытался остановить ее Бессонов. — Скажи сначала, как дела.

Не обращая внимания на его призыв, Майя отвернула кран, набрала в ладонь воды и принялась полоскать рот, отчаянно брызгаясь.

— Почему ты так отплевываешься и трясешься? — с недоумением спросил Сильвестр. — Тебя что, отравили?

— Мне пришлось целоваться с Мурочкиным, — ответила она, продолжая начатое дело. — А перед этим он ел оладьи с джемом. Теперь я не могу избавиться от вкуса этих оладий.

— Целовалась с Мурочкиным? — удивился Сильвестр, наблюдая за тем, как его помощница вытирает рот целым пуком бумажных салфеток. — Удивительное дело: все, что затевают женщины, непременно оканчивается поцелуями. Я отправил тебя следить за скрипачом, а не вступать с ним в интимные отношения.

— Я и следила!

После водных процедур Майе значительно полегчало.

— Но когда он собрался свести счеты с жизнью и броситься в реку, пришлось вмешаться. Он согласился остаться на этом свете только в обмен на поцелуй.

— Негодяй.

— Мы поцеловались, и я отвезла его домой. Заодно узнала кое‑что важное.

— Никогда не думал, что Мурочкин окажется таким предприимчивым.

— Когда убили Фофанова, скрипач сидел на чердаке, возле самой лестницы. Собирался сигануть с крыши, но его остановили крики внизу. Понимаете, что это значит?

— Нужно было позволить ему прыгнуть в реку — и дело с концом.

— Это значит, что убийца не мог уйти через чердак. И через крышу подъезда тоже, потому что там прятался перепуганный насмерть Жабин. Помните, Анжелика сказала, что выгнала его на лестницу без десяти три? Смотрите, какая складывается картина! Без десяти три Фофанов выходит от Лешневских и спускается на два этажа, где его поджидает убийца. В это же самое время наверху, на чердаке, сидит Мурочкин, в подъезд входит Янов, а на втором этаже Жабин лезет через окно на крышу подъезда. У убийцы не было иного пути, кроме как через двор. Он должен был ненадолго затаиться, пропустить Янова, а потом выйти на улицу. Нужно искать свидетелей, вот что я вам скажу.

— Больше никогда не поручу тебе ничего подобного, — продолжал гнуть свое Сильвестр, который, кажется, даже не вникал в то, что ему говорили. — Начнешь с поцелуев, а потом совершенно развратишься, и я буду виноват.

— Это побочный эффект оперативной работы, — ответила Майя. — Вспомните Джеймса Бонда: он всегда достигал цели, пользуясь своим мужским обаянием. Если уж у меня не может быть настоящих кавалеров, сойдет и Мурочкин.

— А как же Кевин Костнер?

— Вы слышали, что я сказала? Что ваш убийца мог скрыться с места преступления только через дверь подъезда.

Сильвестр посмотрел на нее долгим взглядом, потом вздохнул и возразил:

— Ошибаешься. Он мог спрятаться в одной из квартир.

Но у него не было времени вскрывать замки! Мы с вами возвращались от врача в пять минут четвертого. У подъезда толкались старушки, а труп Фофанова поджидал нас на лестнице.

— Не думаю, что убийце пришлось что‑то взламывать. Полагаю, его кто‑то впустил в свою квартиру. Кто‑то, кого мы вполне можем вычислить, если захотим.

— А мы захотим?

— Ну, это уж дудки. Я получаю зарплату за то, что рецензирую фильмы. Кстати, от моего таланта зависит и твое материальное благополучие. Так что не подбивай меня заниматься следовательской работой, а лучше помоги распаковать посылку, доставленную курьером. Сегодня предстоит славный вечер — в активе триллер, фантастический боевик и два фильма ужасов.

— Ужасы творятся снаружи, за дверью квартиры, — пробормотала Майя.

— А это уже дело старшего лейтенанта Половцева. Странно, что он пропал без вести. Я был уверен, что он совсем скоро притащится. Хотя бы ради твоих красивых глаз.

Глава 5

Сильвестр снял наушники, схватил пульт управления и нажал на кнопку «Пауза». Маньяк, носившийся по экрану с окровавленной отверткой, замер с жуткой улыбкой на устах. В дверь звонили с настойчивостью, не предвещавшей ничего хорошего.

— Майя! — проревел Бессонов, не вылезая из кресла. — Кто‑то пришел! Где ты есть? Заснула?

Иногда Бессонов помыкал своей помощницей, как последняя свинья. Все дело в том, что он от нее зависел. Стоит только признаться в этой ужасной психологической зависимости, утонешь в женской жалости. Когда Сильвестр оставался один, он ощущал себя яйцом, лежащим на проезжей дороге. Каждую секунду могло произойти что‑то ужасное, угрожающее хрупкой скорлупе, в которую он был заключен. Ему просто необходимо было иметь рядом с собой надежного человека, а Майя как никто вселяла в него уверенность. Если случится приступ, она сможет вызвать врачей, сделать укол, что‑нибудь предпринять, наконец. Сильвестр отлично сознавал, что готов на многое ради этого чувства безопасности.

Оба понимали, что их отношения не могут перерасти ни во что романтическое. Между ними стояла его болезнь и вся та проза, которая была с ней связана. Майя заказывала для него хлопчатобумажное белье, отыскивала мыло без отдушек и специальный зубной порошок. На ней лежал тщательный отбор продуктов и закупка лекарств. Она знала, как он боится насекомых, и до победного конца преследовала всякую бойкую муху, имевшую наглость залететь к нему в комнату. Она сопровождала его, когда нужно было ехать к доктору или на службу.

— Майя! — завопил Сильвестр еще громче. Она была его ангелом‑хранителем, а с ними, как правило, особенно не церемонятся. — Где тебя носит?!

Майя явилась, как ни в чем не бывало — с мокрыми волосами и сияющим лицом. И радостно сообщила:

— Там за дверью какая‑то незнакомая женщина. Вступим в переговоры или сделаем вид, что нас нет дома?

— Я просил тебя соврать только один раз, когда сидел в туалете. Ноты все время мне это припоминаешь. Узнай, что ей нужно, и, если оно того заслуживает, проводи на кухню.

— Ой! — сказала Майя, снова заглянув в «глазок». — Там две женщины, а не одна. Вторая меньше ростом и прячется за первую. — Она повысила голос и крикнула: — Кто там?

— Мы к Сильвестру Бессонову, — ответили ей нестройным хором. — От старшего лейтенанта Половцева.

— Во как, — пробормотал Сильвестр. — Он теперь к нам делегатов посылает. Ну что ж? Запускай.

Майя отперла замки и распахнула дверь. На пороге возникла мощная девица в мужской одежде, угрюмо глядевшая из‑под низкой челки. Ее спутница оказалась ниже ростом и гораздо миловиднее. Она‑то и взяла слово.

— Здравствуйте. Я Тоня Потапова. Вы меня не знаете. Но я… Просто я… Я невеста того человека, который умер в вашем подъезде. Невеста Андрея Фофанова… То есть была его невестой.

— Примите наши соболезнования, — пробормотал Сильвестр, ненавидевший горе во всех его проявлениях. — А кто это с вами?

— Моя подруга Шура Измайлова, я взяла ее для поддержки.

— Да уж, вы серьезно подготовились к визиту. — Хозяин дома смерил Шуру опасливым взглядом и представил: — Моя ассистентка Майя. Она предложит вам чаю.

Майя ничего не имела против. Гости бывали в этом доме редко, гораздо реже, чем ей хотелось бы. А ведь одиночество не идет на пользу тому, кто его не ищет.

— Не буду ходить вокруг да около, — начала Тоня, как только чай был подан. — Заключение о вскрытии готово. Старший лейтенант сказал мне, что уголовное дело по факту гибели Андрея не будет возбуждено. Следов борьбы на его теле не обнаружено, следов насилия тоже.

— Как это так? — воскликнула Майя, устроившая в своей чашке маленькую бурю с помощью ложки и куска сахара. — Они не могут отказаться от расследования!

Они уже отказались, — заявила Шура Измайлова, потянувшись за пряником. Ваза, наполненная сахарно‑шоколадными изысками, гипнотизировала ее. Глазурь блестела, как бриллиантовая пыль, а шоколадная стружка слегка подтаяла и так и просилась на язык. — Признали, что это несчастный случай.

— И? — коротко спросил Сильвестр, закидывая ногу на ногу.

— И тогда старший лейтенант рассказал мне о вас, — откликнулась Тоня. — О том, что у вас есть собственное мнение.

— Вы правда думаете, что Фофанова кто‑то убил? — прямо спросила Шура, на секунду оторвавшись от пряника. — Убил и представил все как несчастный случай?

У Сильвестра дернулась щека. Он холодно ответил:

— Я никогда не работал сыщиком. Мало ли в чем может быть уверен человек, который день и ночь смотрит детективы? Зачем вы ко мне пришли?

— Чтобы уговорить вас заняться расследованием, — снова подала голос Шура. — Неужели непонятно?

— Надеюсь, вы шутите.

У Сильвестра был вид кота, которому предложили на ужин вареной картошки.

— Я никогда ничего не расследовал и не собираюсь. Не знаю, с какой стати старший лейтенант Половцев раздает за меня авансы.

— Он просто понял, что вы очень умный и наблюдательный, — вмешалась в разговор Майя. — Что у вас железная логика и отличная интуиция.

— Глупости, — отрезал Сильвестр и встал. — Я не стану изображать из себя доморощенного сыщика. И не просите.

И тут Тоня Потапова неожиданно заплакала навзрыд.

— Теперь я всегда буду думать о том, что Андрея убили… А я… А я ничего не смогла сделать для того, чтобы преступника наказали‑и‑и!

Крупные слезы текли по лицу, она размазывала их ладонями, как делают маленькие дети. Майя представила себя на ее месте и до крови прикусила губу.

— Послушайте, ну, прекратите, — сердито сказал Сильвестр и стал вытаскивать из ящиков салфетки и полотенца. Налил в стакан воды и сунул Тоне под нос.

Его помощница прищурилась. С первого взгляда было ясно, что босс не в состоянии вынести рыдающую женщину. На будущее следовало иметь это в виду.

— Я ду‑ма‑а‑а‑ла вы о‑о‑жете хотя‑а‑а бы по‑ро‑о‑ова‑а‑а‑ть!

— Она говорит, — невозмутимо «перевела» Шура, покончив с пряниками и принимаясь за вафли, — что думала, будто вы можете хотя бы попробовать. Ну найти убийцу.

— Хорошо, я попробую, — в ту же секунду согласился Сильвестр. — Только скажите ей, чтобы перестала разводить сырость.

Кое‑как бедняжку Тоню Потапову удалось успокоить, и разговор перешел в новую фазу.

:— Мне нужна правда, — заявила она, как следует высморкавшись и явив миру покрасневший нос. — Узнайте правду, прошу вас!

— Не понимаю, что это нашло на старшего лейтенанта, — резко ответил Сильвестр. — Мы с ним едва знакомы. И я не сдал в правоохранительные органы ни одного преступника, пойманного собственными руками.

— В этом деле вы можете выступить как консультант, — осторожно заметила Майя. — Проведете частное расследование, дадите заключение.

— Умоляю вас! — подхватила Тоня, прижав руки к груди.

— Милая девушка, по убийствам заключений не дают. Ну, допустим, я догадаюсь, кто разделался с вашим женихом, и скажу: «Это Иван Петрович Сидоров». Что вы станете делать дальше? Погрозите Сидорову пальцем?

— Но старший лейтенант Половцев…

— Даже боюсь предположить, куда пошлет меня ваш старший лейтенант, если я заявлю, что вычислил преступника.

— Со старшим лейтенантом я разберусь сама.

У Тони снова задрожал подбородок.

— Но я должна знать, что случилось на самом деле. Умоляю! Выясните правду! Мне больше ничего не нужно, только «да» или «нет». Убили Андрея, или же это был несчастный случай.

— Ладно, ладно! — рявкнул Бессонов. — Я же сказал, что попробую.

Тоня кое‑как справилась со своим подбородком и попыталась всучить ему какие‑то деньги, но он отказался в столь резкой форме, что напугал даже Шуру.

— Ну а теперь вы будете пить чай и отвечать на вопросы, — заявил Сильвестр и прокашлялся.

Майя шагнула к нему, наклонилась и выдохнула в самое ухо:

— Я должна записывать?

Только если тебе хочется поиграть в Деллу Стрит, — буркнул он и уже в полный голос спросил у Тони Потаповой: — Я мог вас где‑нибудь видеть? По телевизору, например?

— Она участвовала в проекте «Успех», — гордо ответила вместо нее Шура Измайлова, покачивая ногой в мужском ботинке. — Устроители конкурса отобрали дюжину молодых целеустремленных женщин, которые творчески подходят к своей работе и быстро растут в профессиональном плане. Для них подготовили кучу испытаний. Тоня вошла в тройку победителей. Ее снимало телевидение. Несколько раз.

— Скорее всего, вы видели мою фотографию на обложке журнала, — без всякого смущения пояснила Тоня. — Некоторые издания следили за конкурсом, и на прошлой неделе к газетным киоскам было просто страшно подходить — все пестрело моими снимками.

— И чем же вы занимаетесь?

— Работаю дизайнером. Ничего особенного, просто у нас очень активное руководство, не дает сотрудникам засидеться. Они меня и выдвинули. Впрочем, это не имеет никакого значения.

— Кто знает? — пожал плечами Сильвестр. — А теперь расскажите о вашем женихе. Кем он был?

— Андрей работал менеджером в компании «Новый век», торговал бытовой техникой.

— Кухонные комбайны были его коньком, — заметила Шура почти что с гордостью.

— Откуда вы знаете? — немедленно спросил Сильвестр. И повторил для ясности: — Откуда вызнаете про комбайны?

Ну… — вроде бы смутилась Шура. Заглянуть ей в глаза было проблематично, потому что челку она ни Разу даже не попыталась сдвинуть в сторону. — Однажды я слышала, как он хвастал по телефону своему боссу, что за месяц продал целых пять штук, а они дорогущие.

— Боссу не хвастают, Шура, а докладывают, — нравоучительно заметила Тоня. И, обернувшись к Сильвестру, пояснила: — У Андрея был свободный график, он очень это ценил.

Еще Тоня поведала о том, что Андрей неплохо разбирался в искусстве и постоянно водил ее на выставки. Рассказывал потрясающие истории об известных драгоценных камнях и украшениях. Он знал невероятное количество фактов из жизни знаменитых художников, любил историю, архитектуру…

— Но сам ничего не коллекционировал, — добавила она.

— Вы считаете это заслугой? — осторожно поинтересовался Сильвестр, почувствовав в ее голосе одобрение.

— Нет, но…

— Ее дядя коллекционирует старинный фарфор, — по обыкновению встряла Шура. — Согласитесь, после одного коллекционера нарваться на другого…

Тоня тут же заявила, что дядина коллекция завещана музею, а у Андрея, конечно же, были бескорыстные чувства.

— Вы когда‑нибудь ссорились? — задал неожиданный вопрос Сильвестр.

— Да нет…

— С ней невозможно поссориться, — вмешалась Шура, стряхивая крошки с одежды. — Я уж сколько раз пыталась, ничего не выходит.

Когда подруги наконец ушли, Сильвестр бросился в гостиную и принялся выполнять сложные упражнения, замирая в самых непредсказуемых позах. Потом закрыл глаза и стал делать глубокие вдохи и выдохи, от которых поднимался нешуточный ветер.

— Красиво они вас обломали, — заметила Майя, следовавшая за ним по пятам. Некоторое время она молча наблюдала за его телодвижениями, но потом все‑таки не выдержала и подала голос. — Здорово напоминает сцену из фильма «Полицейский напрокат». Помните, когда Делла, за которой охотятся убийцы, умоляет Черча позволить ей остаться у него на ночь, а он безжалостно гонит ее прочь? Но тут она начинает рыдать, у него делается беспомощный вид, и он сразу уступает.

— Ты с самого начала подбивала меня заняться этим делом, — холодно заметил Сильвестр, развернувшись к ней лицом. — Но это не кино и не игра. Это убийство.

— Вот именно, — Майя не дрогнула. — И у преступника есть все шансы избежать наказания.

И поскольку Сильвестр молчал, вкрадчиво продолжила:

— Вы ведь сами сказали, что убийца, скорее всего, спрятался в одной из квартир. И если вы захотите, то сможете вычислить, в какой именно.

— Я просто так сказал. Вернее, не просто так, а чтобы отвлечь тебя от Кевина Костнера.

— Не верю, что у вас не получится.

Сильвестр некоторое время задумчиво посмотрел на нее, будто прикидывая, сколько можно выручить за столь вредный товар на невольничьем рынке.

— Мне нужна еще информация, — наконец откликнулся он. — О жильцах нашего подъезда. Придется тебе снова заняться оперативной работой. При этом не обязательно целоваться со всеми мужчинами от первого до девятого этажа. Есть и другие способы развязать языки.

— Какие? — с любопытством спросила Майя.

— Все остальные способы подойдут.

Майя не стала говорить ему, что уже некоторое время обдумывает один вариант, который кажется ей весьма интересным.

— Сначала поговори с Жабиным и вытряси из него все, что сможешь. Удирая от Янова, он вроде бы слышал, как кто‑то спускался вниз по лестнице и покашливал. Возможно, он вспомнит что‑нибудь еще, на что раньше не обратил внимания. Лежа на крыше подъезда, он мог заметить, кто из него выходил, верно?

— Думаю, что милиция уже обо всем его спросила.

— Фокус не в том, чтобы спросить. А в том, какие выводы сделать. И запомни: в основном нас интересуют жильцы, которые были дома в день убийства примерно в три часа дня. Особенно те, кто живет ниже шестого. У преступника было мало времени, учти. Да, и еще! Хорошо бы поболтать со старушками, которые торчали у подъезда, когда мы с тобой возвращались от врача.

Майя с сомнением вздохнула:

— После того как стало известно о трупе, у них наверняка все перемешалось в голове.

У них все перемешивается, только когда им это выгодно, — скривил губы Сильвестр. — На самом деле, старушки — коварные создания, набравшие с годами полные руки козырей. Они выпьют из тебя всю кровь, вот увидишь.

— Знаете, что меня удивляет? — спросила Майя, пройдясь по комнате. — То, что вы задали так мало вопросов Тоне Потаповой.

— Сейчас я пытаюсь доказать, что убийца в принципе существует. Я решаю головоломку, а не иду по следу, ясно? Я вообще не могу идти по следу, и ты знаешь это лучше всех. Любая возбужденная пчела может уложить меня на обе лопатки.

Майя сделала вид, что не замечает, как он расстроен.

— Ладно, — сказала она. — Начнем с Жабина, а потом перейдем к старушкам.

На самом деле начать она решила со старшего лейтенанта Половцева. Цель была проста и понятна — заставить поделиться той информацией, которая успела попасть к нему в руки. Однако боссу о предполагаемой встрече лучше не знать. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какой будет его реакция.

Глава 6

Тоня Потапова могла бы и не заметить, что за ней следят. Однако мимо прошла нарядно одетая дама, которая больно толкнула ее локтем в бок. Да еще прошипела что‑то обидное. Возмущенная Тоня быстро оглянулась и… И тут заметила этого типа. Вероятно, он метнулся в сторону просто от неожиданности. Иначе Тоня вряд ли обратила бы на него внимание — парень как парень, в джинсах и белой футболке. Впрочем, он не только метнулся, но и прикрыл лицо ладонью. И это несмотря на темные очки. Она тут же вспомнила, что видела его раньше — пару часов назад, в другом районе города, в огромном супермаркете, где покупала босоножки. Кажется, он пропустил ее в дверях. Сейчас она попыталась проследить, куда он делся, этот парень, но тот нырнул в толпу и исчез.

Ей стало не по себе. Что если Андрея действительно убили? По какой‑то таинственной причине, о которой она и знать не знает. А теперь убийца охотится за ней. По спине пробежал холодок. Нужно продержаться совсем немного — через пятнадцать минут приедет Шура Измайлова. Идо станции метро, возле которой они договорились встретиться, идти всего ничего. С Шурой ей, конечно, будет спокойнее, та обязательно посоветует что‑нибудь толковое. Приятно иметь подругу, которая не ахает и не охает, заводя очи, а всегда предлагает конкретный план действий.

Тоня пошла быстрее, часто оглядываясь назад. И неожиданно налетела на пешехода, едва не повалив его на землю.

— Господи, Тоня! — засмеялся он. — Я думал, ты меня узнала, хотел поздороваться. А ты даже под ноги не смотришь.

Успокаивая заколотившееся сердце, Тоня подняла голову и оказалась лицом к лицу с Костей Чихачевым. Его улыбка мгновенно угасла, и он сказал:

— Я знаю про Фофанова, Леонид Николаевич мне рассказал. Очень сожалею.

Костя был еще одним приятелем ее дяди. Вхожий в их дом начинающий коллекционер обожал долгие разговоры об искусстве. Но в последнее время его стала больше интересовать племянница хозяина, чем фарфоровые раритеты. Впрочем, ему не повезло. Тонин роман с Фофановым как раз достиг своего апогея. Костя сделал отчаянную попытку вклиниться между ними, но потерпел фиаско. Некоторое время он вообще не появлялся на горизонте, но потом возобновил визиты к Леониду Николаевичу. С Тоней вел себя ровно, ничем не выдавая своих истинных чувств.

Среднего роста, крепкий и энергичный, Костя относился к тем людям, у которых все ладится и задается. Светловолосый, с круглым лицом, он имел ясное и твердое представление обо всем на свете и по сравнению с Фофановым, честно говоря, казался простоватым. Он никогда не заглядывал в завтрашний день — чтобы не пропустить ничего интересного сегодня. Огонек, горевший у него внутри, не смог разжечь пожара в сердце Тони, однако возле него вполне можно было согреться.

— Я не собираюсь лезть к тебе со своей симпатией, — предупредил он, взяв ее за руку. — Но поскольку симпатия все же осталась, хотел бы тебе помочь. Просто побыть рядом. Ни на что не рассчитывая.

Трудно было поверить, что он в самом деле ни на что не рассчитывает, однако перепуганная Тоня ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

— Я так рада, что ты встретился мне именно сейчас, — искренне воскликнула она. — Мне кажется, что меня преследуют. Возможно, это связано с гибелью Андрея.

— Что ты такое говоришь? — поразился Костя. Он ожидал услышать что угодно, принять на себя ее горе, сетования на судьбу, даже слезы… Но уж никак не думал, что речь пойдет о подстерегающей ее опасности.

Тоня подняла на него испуганные глаза:

— У тебя есть пятнадцать минут?

Судя по выражению лица, Костя готов был предложить ей недели и даже годы. Однако он довольно быстро справился с собственными эмоциями и вежливо подставил локоть. Не к лицу порядочному мужчине распускать хвост перед девушкой, которая только что потеряла жениха. Разумеется, он терпеть не мог Фофанова, хотя и знал‑то его постольку‑поскольку. Они встречались несколько раз благодаря Леониду Николаевичу, который не замечал их взаимной неприязни. Или делал вид, что не замечает.

Тоня вкратце рассказала Косте о своем визите к Сильвестру Бессонову, о его версии с банановой кожурой. И о том, что ее так напугало.

— Я нечаянно обернулась. Когда увидела, как тот парень закрыл лицо, в голову полезли самые ужасные мысли.

— Понимаю, — пробормотал Костя, успокаивающе похлопывая ее по руке. — А ты уверена, что он следил именно за тобой?

Вместо того чтобы ответить, Тоня больно ущипнула его и трагическим шепотом проговорила:

— Вон он! Посмотри налево. Идет с какой‑то девицей. Видишь? Та, в розовых шортах. Она закрывает его собой.

Девица, на которую она указывала, оказалась довольно мощной. Такие женщины проводят много времени на свежем воздухе и восстанавливают силы с помощью больших порций еды. Она двигалась сквозь толпу, словно бронетранспортер, нацеленный преодолеть любое препятствие. Розовые шорты выглядели вызывающе, кофточка обнажала слишком много доброй плоти — даже для такого жаркого дня. Тощая косица, которую можно было отхватить даже маникюрными ножницами, смешно подпрыгивала между лопаток. Парень, с которым она разговаривала, оставался под ее прикрытием практически невидимым. Потому, как он шел, приседая и ненатурально частя, становилось ясно, что он действительно прячется. Довольно быстро оба оказались впереди и с каждой минутой уходили все дальше и дальше. Костя поступил так, как на его месте поступил бы любой влюбленный мужчина.

— Сейчас я его догоню! — заявил он, ободряюще сжал Тонину руку и сделал мощный рывок вперед.

Он бежал, расталкивая прохожих, сопровождаемый недовольным ропотом и девичьим хихиканьем. Середина оживленной улицы — не слишком хорошее место для разборок, однако выбора у него не было.

— Эй, ты! — крикнул Костя, настигая врагов и обращаясь, разумеется, к мужчине. Если судить со спины, тому было лет тридцать — вполне сложившийся индивиде коротко стриженными волосами. В руках держит раздувшуюся пластиковую папку. — Стой! Ты, в очках, я к тебе обращаюсь! И ты тоже стой, в розовых шортах.

Дальше произошло непредвиденное. Девица подпрыгнула и развернулась на сто восемьдесят градусов.

— Это вы мне? — спросила она ломающимся сопрано. — Чего надо?

— Сейчас узнаешь, — процедил Костя, целиком нацеленный на ее приятеля. — А ну, стой, кому говорят!

Не оборачиваясь, тот неожиданно бросился в сторону и вылетел на проезжую часть. Тотчас рядом притормозил мотоцикл, за рулем которого сидел человек в черном шлеме. Беглец прыгнул на заднее сиденье, уцепившись за водителя. Папка выскользнула у него из рук и с громким стуком шлепнулась на асфальт. Костя рванул было за ними, но мотоцикл умчался, лавируя в потоке машин.

Обозленный неудачей, Костя схватил трофей, но не стал его рассматривать — кинулся обратно, заметив удирающие розовые шорты.

— Теперь твоя очередь! — зло крикнул он. — Стой, сволочь!

Эта «сволочь» выскочила из него совершенно непроизвольно, просто потому, что он считал девицу в шортах причастной к слежке за Тоней Потаповой.

Между тем девица даже не догадывалась о его подозрениях. Мужчина в темных очках пристроился к ней на улице. Сначала спросил, сколько времени, потом — где ближайшая станция метро, после чего задавал еще какие‑то малозначащие вопросы. Он показался ей странным, и она слегка струхнула. А когда сзади послышался окрик, ей в голову пришло, что с ней рядом бандит — недаром он постоянно прикрывал лицо — и сейчас она попадет в бандитскую разборку, о каких постоянно рассказывают в газетах. Она будет случайной жертвой этой разборки, и ее прошьют очередью из автомата или скосят одинокой пулей, улетевшей не в ту сторону.

В переулке бедолагу ждали подружки из клуба «Худеем вместе», и она, повинуясь инстинкту самосохранения, со всех ног бросилась к ним за подмогой. Костя, убежденный, что преследует если не преступницу, то сообщницу преступника, не отставал. Ему почти удалось настичь жертву, когда та резко повернула за угол, пропахав подошвами сандалий пару метров асфальта. Едва не свалившись на повороте, Костя повторил ее маневр и влетел в переулок, задыхаясь от быстрого бега. Влетел и тотчас ударил по тормозам, чтобы не вмазаться в розовошортую и ее подружек. Они стояли перед ним, огромные и невозмутимые, как борцы сумо, оценивающие противника.

— Куда бежим, дядя? — фамильярно спросила одна из колоритной троицы, шевельнув бицепсами. — В зуб хотим получить? Нарываемся?

Костя беспомощно огляделся по сторонам. Люди с деловым видом топали мимо, не обращая на них никакого внимания. Нужно было что‑то срочно решать.

— Вот эта вот, — он указал пальцем на интересующую его девицу, — следила за моей знакомой. Вместе с мужиком, который только что уехал на мотоцикле!

— Я не следила, — запальчиво ответила та. — Он ко мне сам прицепился. Я его первый раз в жизни видела.

— А почему тогда от меня убегала?!

— Подумала, что вы хотите меня убить.

— Зачем? Чтобы пустить на тушенку? — сердито спросил Костя, переложив папку из одной руки в другую и покрепче прижав к боку. Возможно, в ней важные документы или улики, кто знает.

В то, что девица не имеет отношения к слежке за Тоней, он сразу поверил. Не поверить было невозможно. Она смотрела на него обиженными глазами школьницы, которая, выпив первую в жизни рюмку, свалилась поделку и проспала Новый год.

— Вы обозвали меня сволочью, — припомнила девица. — И дышали в спину, как медведь.

Костя безнадежно махнул рукой, не желая извиняться.

— А что, может, сходим в бар? Знакомая не уступит тебя на один вечер? — небрежно спросила самая крупная из подруг, окинув преследователя оценивающим взглядом. Ее короткие волосы были выкрашены в оглушительно рыжий цвет и уложены на шее крупными завитками.

— Порезвимся, — добавила вторая, нехорошо ухмыльнувшись. — У нас сегодня подходящее настроение.

— Нет уж, спасибо…

Костя внезапно ощутил себя Красной Шапочкой, которая связалась с пьяными матросами.

— Да ладно тебе, — обиделась рыжая. — Раз уж судьба нас свела, лучше не противиться.

— Все, пока, девочки, — ответил он, всерьез вознамерившись ретироваться.

Уже начал разворачиваться на каблуках, но рыжая неожиданно протянула руку и крепко схватила его за плечо. Он никогда не считал себя слабым мужчиной, но в этот момент понял, что тренировки в спортзале необходимо как можно быстрее возобновить. Впрочем, не драться же с ней, в самом‑то деле? Ситуация была совершенно идиотской, а чтобы из нее достойно выкрутиться, у Кости не хватало находчивости.

— Ну, довольно! — рассердился он. — Отпусти мою рубашку, поняла? Я же тебя руками не хватал.

— Очень жалко, — сказала рыжая.

А больше ничего сказать не успела, потому что в этот момент на сцене появилось новое действующее лицо — Шура Измайлова, которую Тоня встретила возле метро и отправила на подмогу. Шура по‑прежнему была в мужских штанах и ботинках, под низкой челкой угадывались свирепые глаза.

— Ну вот что, тетки, — сказала она, подходя вплотную к собранию, — этот парнишка занят, ясно?

— А никак нельзя поделиться? — спросила рыжая, неохотно разжимая пальцы.

Рубашка на плече у Кости оказалась скомканной. Он невольно попытался разгладить ее ладонью, но не успел — на то же самое место легла тяжелая длань его спасительницы.

— Поделиться можно табачком и лепешками, — отрезала Шура. — А это живой товар. Вы за один вечер выжмете его, как тюбик.

Костя сделал слабую попытку вырваться на волю, но не преуспел — у маленькой лодки, затертой громадами кораблей, мало шансов выкрутиться. Тем более что вода была неспокойной. Никогда прежде он не попадал в такую идиотскую ситуацию.

— Костя! — раздался знакомый голос. — С тобой все в порядке? Я так испугалась!

Тоня Потапова вынырнула из‑за угла, румяная и прекрасная.

— О, тяжелая артиллерия, — пробормотала рыжая. — Предупреждать надо.

С разочарованным лицом она развернулась и вперевалку направилась в сторону полуподвала, над которым красовалась вывеска клуба для тех, кто сидит на диете. Вывеска гласила: «Нас миллионы». Несведущий человек запросто мог подумать, что речь идет о сексуальных меньшинствах или демократах — в последнее время и тех, и других развелось слишком много, и они постоянно лезли на рожон, желая бороться за свои права. Подруги потянулись за рыжей, то и дело злобно оглядываясь назад, как тигрицы, у которых ретивые охотники отбили добычу. На авансцене остались трое главных героев только что разыгранной пьесы.

— Значит, вы Костя? Вот как. А меня зовут Александра.

Шура Измайлова протянула ладонь, надеясь получить в ответ крепкое мужское рукопожатие. Однако Костина рука оказалась очень опасливой и верткой — она тотчас ускользнула, никак себя не проявив.

— Чихачев, — коротко ответил он, улыбнувшись одними глазами. — Вы блестяще справились с моей проблемой, Александра. Спасибо. В следующий раз, прежде чем гнаться за женщиной, я три раза подумаю.

Он вкратце рассказал о том, что случилось. Как он настиг девицу, и что она ему поведала.

— Для парня в солнечных очках эта особа служила всего лишь прикрытием. Но положение серьезное, — подытожил Костя. — Парень не так просто бросился бежать. Значит, Тоня права: он следил за ней. И что еще важнее, был не один, его сопровождал мотоциклист. Кстати, эти типы кое‑что потеряли, когда драпали. Вот, смотрите.

Он показал папку, и Шура немедленно схватила ее, чуть не оторвав Косте руки.

— Давайте посмотрим, что там, — азартно предложила она, подцепила ногтем кнопку и вытащила наружу журналы и целую стопку вырезок с фотографиями. На всех была запечатлена Тоня Потапова — участница конкурса «Успех», которую жюри окрестило «Мисс улыбка». Улыбка действительно была симпатичной, и фотографам не пришлось особо изощряться, чтобы сделать по‑настоящему удачные кадры.

— Это какая‑то шайка, — заключила Шура. — И они, совершенно точно, охотятся за Тонькой. Нужно немедленно заявить в милицию.

— Ничего не получится, — с сожалением заметил Костя. — На Тоню не напали, не причинили ей никакого вреда, так что милиция нас даже слушать не станет. С чем мы туда придем? С этой чехардой на улице и вырезками из журналов? Даже не смешно.

— Мне тоже не смешно, — дрожащим голосом заметила Тоня. — Если Бессонов прав и Андрея убили, мои перспективы не очень веселые.

— Не паникуй раньше времени, — сказала Шура. — Возможно, какой‑нибудь маньяк увидел тебя по телеку и потерял голову от любви. Бывают такие чокнутые, которым обязательно нужно кому‑то поклоняться. Он стал за тобой следить, узнал, что у тебя есть жених, сбрендил от ревности и убил его. Но возможно и другое. Все началось именно с Фофанова. Его за что‑то прикончили, а теперь хотят разделаться с тобой. На всякий случай. Я вот что думаю — вдруг Фофанов поделился с Леонидом Николаевичем какой‑нибудь тайной? Они ведь водили дружбу. Тебя жених не хотел волновать накануне свадьбы, а дяде твоему все выложил.

— Но тогда придется рассказать дяде о слежке, а я боюсь его расстраивать, — засомневалась Тоня. — У него ведь больное сердце.

— Ну, знаешь! Если тебя укокошат, его сердцу легче не станет.

— Она права. Леонида Николаевича нужно ввести в курс дела, — согласился Костя. — Если хочешь, я сам это сделаю.

Никогда еще Тоня не видела его таким озабоченным. Обычно он выглядел спокойным и рассудительным, отлично скрывал свои эмоции. Ну, пожалуй, за исключением того раза, когда между ними произошло серьезное объяснение. Но тот раз не в счет. Мужчины ужасно уязвимы, когда говорят о чувствах.

— Нет, — решила она. — Лучше нам отправиться к дяде всем вместе.

Шура с ней немедленно согласилась:

— Точно! Втроем мы будем выглядеть силой, и дядя не так за тебя испугается.

* * *

Леонид Николаевич встретил племянницу с гостями львиным рыком. Только они поднялись по лестнице и приблизились к квартире, как дверь отворилась, и оттуда на площадку выскочила всполошенная девушка с белым чемоданчиком в руках. По всему было видно, что убегала она в страшной спешке — не попала в рукав кофточки и вся как‑то некрасиво растрепалась. Щеки ее полыхали, а глаза смотрели в одну точку. Вслед ей неслись негодующие выкрики и абсолютно фантастические угрозы.

— Дядя! Что случилось? — крикнула Тоня, быстро миновав коридор и ворвавшись в гостиную. — Тебе снова не подошла медсестра?

Леонид Николаевич Изотов, величественный, как монарх, вышел из кабинета, неся впереди себя довольно заметный живот, в котором за раз могла поместиться дюжина бутылочек пива. Из‑за обширной лысины и длинных седых волос голова была похожа на валун, обросший водорослями. Годы сложили его лоб гармошкой, сделав некогда красивое лицо несколько расплывчатым.

— Разве это медсестра?! — басом возопил он, не поздоровавшись с гостями. — Это мышь, а не медсестра! Уколы должна делать Даная, чтобы от одного ее шлепка по заднице дрожь пробирала. А у этой ручки толщиной с мышиный хвост. Она меня только покарябала! Сколько раз скандалил с главврачом, требовал, чтобы присылали опытных сестер, а не этих юных маргариток — все впустую.

Тоня, поняв, что не случилось ничего сверхъестественного, остановила его излияния:

— Дядя, у нас к тебе важное дело.

— А, Костик, привет! — очнулся Изотов. — И Шурка тут, надо же, какая ты стала! — проворчал он, как будто видел ее последний раз не на прошлой неделе, а еще в те времена, когда она каталась по его квартире на трехколесном велосипеде. — Все хорошеешь!

Шура в ответ тихонько хрюкнула.

— Леонид Николаевич… — Костя решил, что как джентльмен должен взять на себя самое трудное и рассказать о том, что случилось возле метро. — У нас возникла проблема.

— У кого это у вас? — с неудовольствием спросил Изотов, хлопая себя по карманам в поисках сигарет.

Сколько ему ни твердили, что лечение никак не сочетается с пристрастием к никотину, он ничего не желал слушать и дымил, как старый завод, обложенный штрафами за загрязнение окружающей среды.

— Это у меня возникла проблема, — ответила Тоня. — Ребята пришли меня поддержать.

— Хватит уже с тебя проблем, — проворчал Изотов. — Мало того, что Андрюшка пропал ни за понюшку табаку? Ты что захандрила?

— Она не хандрит. Послушайте. — В голосе Кости послышалась досада. — За Тоней кто‑то ходит по городу. Двое незнакомых мужчин…

— Мы засекли их и даже чуть не поймали, — похвасталась Шура, которая на самом‑то деле участвовала только в последнем акте драмы и никого не ловила.

— Вот что у них было при себе, — продолжил Костя, протянув папку Изотову. — Здесь Тонины снимки — целая куча.

Так это, наверное, ее поклонники! — Леонид Николаевич достал вырезки из журналов, небрежно перелистал их и тотчас сунул обратно. — После того как твои фотографии попадают в прессу, у тебя немедленно образуются поклонники. Особенно если ты красивая, разведена и успешно продвигаешься по службе… Вот парни и сходят с ума.

Тоня недоуменно посмотрела сначала на Шуру, потом на Костю. После чего пожала плечами:

— До сих пор никто не просил меня дать автограф. Не думаю, что дело тут в красоте. Нет, дядя Леня, ты ошибаешься.

— Боюсь, что Тоне угрожает опасность, — с тревогой заметил Костя, забрав у Леонида Николаевича трофейную папку.

И они еще боялись за его нервы! Да у этого непробиваемого человека просто нет нервов. По‑настоящему он помешан только на Мейсене, Гарднере и Кузнецове, а до племянницы ему и дела нет.

— Оставьте свои детские выдумки про то, что Андрюшку убили, — заявил Изотов, опустившись в кресло возле журнального столика и придвинув к себе пепельницу. — Какой‑то непонятный Сильвестр, неизвестно кто и что он такое, придумал убийство у себя под дверью. Может быть, ему делать нечего? Милиция ясно сказала: произошел несчастный случай. А там, знаете, не дураки сидят.

— Но ведь это милиция вывела меня на Бессонова, — возразила Тоня. — Значит, у них все‑таки есть сомнения.

Сомнения — вещь эфемерная, — возразил дядюшка. — Тебе ведь сообщили о результатах экспертизы? Вот и успокойся. А то, что за тобой по городу таскается какой‑то парнишка, так на то и молодость, чтобы голову терять.

— Я бы не сказал, что это парнишка, — рассердился Костя. — Этому парнишке лет тридцать.

— А ты его хорошо рассмотрел?

— Лица не видел. Но по фигуре, по манерам…

— Вот что, мальчики и девочки, — пророкотал Изотов, закурив сигарету и с наслаждением откинувшись на спинку кресла, — хитрые убийцы бывают только в кино и книжках. В жизни все происходит по‑другому. Преступник лупит вас в подъезде по голове бейсбольной битой и убегает с награбленным, оставляя кучу следов. Его могут поймать, а могут не поймать — неважно. А в нашем случае что? Мотива нет, следов насилия нет, ограбления нет. Мы предадим тело бедного Андрюшки земле — я уже распорядился насчет похорон — и оплачем его, как подобает добрым христианам. Это мое последнее слово. Похороны завтра утром. Скромные, тихие. Если у кого‑то есть желание прийти и положить на могилу цветы — пожалуйста.

— То есть ты считаешь, что я не должна обращать внимания на мужиков, которые ходят за мной по пятам, сличая с фотографиями из журналов? — обиженно спросила Тоня.

— Обращай, если тебе нравится. Начнут приставать, кричи караул и зови милицию — вот и весь сказ.

— А Фофанов вам перед смертью ни о чем таком не говорил? — на всякий случай поинтересовалась Шура, застрявшая возле окна. Отодвинув занавеску, она зорко оглядывала двор с высоты птичьего полета. — Может быть, за ним тоже следили? Или он получал какие‑то записки угрожающего содержания?

–. Глупости, — пыхнул в ее сторону дымом Изотов. — Обычный парень, в поте лица своего зарабатывающий на хлеб насущный, не может иметь врагов, которые станут писать записки. И зачем за ним следить, помилуй Бог? Он же не шпион какой‑нибудь. Советую вам успокоиться и попить чаю. Хотите чаю? Когда нечего делать, все садятся пить чай. Так что вы пейте, а я пойду полистаю каталоги. Скоро должна заехать Изольда. Ей подарили уникальную вазу, я обещал посмотреть.

Он затушил окурок, выбрался из кресла и отчалил, оставив некогда бравое войско в полном смятении.

— Какая это Изольда? — удивилась Шура. — Тетка Потапова? Та самая дракониха? И ты подпускаешь ее к своему родному дяде?! — Она вытаращила глаза, как будто речь действительно шла об опасном животном, которое способно напасть на Леонида Николаевича и откусить ему голову.

— Что я могу сделать? — обиженно ответила Тоня. — Это уже не в первый раз. И всегда находит подходящий повод. Теперь вот у нее ваза!

— А ты до сих пор не забрала у Потапова ключи от квартиры. Уже год он пытается втереться обратно в вашу семью. Заявляется, когда ему вздумается, подбивает клинья к Леониду Николаевичу. Какие‑то дикие отношения.

— Он очень одинок, — сказала Тоня. — Ты же его знаешь, Шура. У него невозможно ничего отнять, потому что тогда он обидится. А вынести вид обиженного Потапова не под силу даже человеку с каменным сердцем, не то что мне. Кроме того, он уже давно не заявлялся просто так, потому что знал об Андрее.

— Он заявлялся, — мрачно возразил Костя.

— Как? Ты что… Ты его видел?

— Не только видел, но и слышал. Я с ним отлично знаком. Сто раз я заставал его у Леонида Николаевича. Кстати, твой дядя продолжает называть Потапова зятем.

В комнате повисла неловкая тишина, которую, разумеется, нарушила Шура.

— Ладно‑ладно. Нам сейчас не до охов и вздохов, — заявила она, добыв из сумочки сигару и с аппетитом глядя на нее. — Ну, Тонька, дядя тебя успокоил? Относительно преследователей? Может, это в самом деле были парни из твоего фан‑клуба? Шизики, которые нацелились завладеть какой‑нибудь твоей вещью, чтобы сделать из нее фетиш и поклоняться ему? Я недавно читала про одного продавца сосисок, который поставил целью своей жизни похитить лифчик известной голливудской актрисы. Хотел положить его под подушку. Без этого, говорил, ему все не в радость. Знаешь, я бы на твоем месте пару дней не выходила из дома.

— А как же работа? — спросил Костя, которому вообще‑то понравилась идея заточить Тоню в четырех стенах, для надежности.

— У нее после «Успеха» целая неделя отгулов.

— Я собиралась готовиться к свадьбе, — сдавленным голосом напомнила несчастная невеста — Но я не хочу сидеть дома. Кроме того, я должна поставить в известность всех, кого коснулась смерть Андрея.

— Значит, мне придется тебя сопровождать, — не терпящим возражения тоном заявил Костя. — Я, конечно, уважаю пожилых людей и ценю их опыт… Но мне кажется, Леонид Николаевич витает… в высших сферах.

— Это точно, — согласилась Шура. — Коллекционирование — такая засадная штука. Она развивает мозги только в одном направлении. А когда надо охватить непредвзятым взором картину мира в целом, тут‑то и наступает коллапс.

— Не стоит преувеличивать. — заметил Костя, сторонясь сигарного дыма. Этот дым как будто специально лез в нос только ему одному. — Я, например, тоже коллекционер.

— А, нуда. Тоня что‑то такое рассказывала. Будто у вас был сосед антиквар, который произвел на вас в детстве неизгладимое впечатление. То, что запало в голову в нежном возрасте, уже ничем не вытравишь, это я вам как психолог говорю.

— Разве вы психолог? — удивился Костя.

— Я создаю интерьеры. И мне приходится иметь дело с людьми, которые желают, чтобы им вручную лепили на потолках амуров и вырубали из мрамора ступеньки в подвал. Пообщаешься с такими поплотнее и против воли станешь психологом.

— Суть коллекционирования ведь не в том, чтобы таскать в свою квартиру дорогостоящие вещи, — сказал оскорбленный Костя.

— Знаю, знаю. Я сама в пятом классе собирала марки.

— И я вряд ли когда‑нибудь свихнусь настолько, чтобы разориться ради какого‑нибудь подсвечника.

— Да уж, трясись потом над ним, — согласилась Шура. — Нужно быть сыном миллионера, чтобы шарить по аукционам. Кстати, вы кем работаете? — с любопытством спросила она.

Костя Чихачев понравился ей до такой степени, что Шура втайне решила отбить его у подруги, невзирая ни на какие моральные нормы. Ей невыносимо захотелось узнать об этом человеке абсолютно все.

— Он переводчик, — ответила вместо него Тоня, как будто тот был маленьким и не мог говорить сам за себя.

— Я специализируюсь на техническом переводе, работаю в филиале крупной западной компании, которая занимается экспортом электрооборудования.

Шуре было приятно, что пояснения даны специально для нее. Конечно, она понимала, что не обладает подходящими данными для молниеносного покорения мужчин. Вряд ли Костя вот так сразу увидел в ней воплощение Греты Гарбо и загорелся мыслью продолжить знакомство на более короткой ноге. Придется проводить с ним как можно больше времени, чтобы поразить своим богатым внутренним миром. А сделать это можно только через подругу.

— Кстати, вы совершенно правы насчет того, что Тоню нужно сопровождать, — схитрила Шура, задумавшая втереться в их компанию. — У меня сейчас как раз промежуток между заказами, так что я вполне могу помочь. Сегодня вон как пригодилась, — нагло напомнила она. — Вдруг придется применить силу. В любом случае нельзя сидеть сложа руки.

Глава 7

Точно так же думала и Майя Долинина — сидеть сложа руки никак нельзя. Соврав Сильвестру, что идет в магазин прикупить кое‑что из предметов личной гигиены, она отправилась на охоту, задумав изловить старшего лейтенанта Половцева, поставив на него капкан в районе места прохождения службы. Конечно, Майя допускала, что его может не оказаться на месте. Он же не офисный служащий, вынужденный от звонка до звонка писать рапорты и отчеты, а человек дела, занимающийся живой оперативной работой.

К зданию местного отделения милиции она подкралась бесшумно, как ирокез. Благо, вдоль забора, ограждавшего территорию, росли пышные кусты, из‑за которых можно было наблюдать за входом. Светиться возле дежурного Майе не хотелось. И заявляться в кабинет Половцева тоже. Кто знает, как поведет себя старший лейтенант в присутствии коллег? Фокус был в том, чтобы перехватить его на улице и поговорить в неофициальной обстановке. Раз он сам рассказал Тоне Потаповой о Сильвестре, значит, поверил в его способности и вполне может согласиться немного помочь. Ведь еще до того, как было официально установлено, что труп «не криминальный». Стас успел провести предварительное расследование и опросил соседей. Это ей пришлось бегать за Мурочкиным по городу целых четыре часа, а потом еще удерживать его на мосту поцелуями. А старшему лейтенанту достаточно показать удостоверение, чтобы войти в любую квартиру и узнать решительно все, что требуется.

Она промаялась в кустах примерно полчаса. Рядом парковались оперативные машины, мимо проходили толпы озабоченных граждан, дефилировали кинологи с собаками, появилась даже небольшая группа людей в пятнистой форме с автоматами наперевес. От здания отделения милиции исходил брутальный дух, который ощущался даже на значительном расстоянии.

Как раз в тот момент, когда вся затея стала казаться Майе ребяческой глупостью, в поле ее зрения появился старший лейтенант Половцев собственной персоной. По‑прежнему одетый в штатское, он походил на задержанного, вырвавшегося на волю после суточной отсидки в «обезьяннике». Вышел он не один, а с товарищем, гораздо более похожим на представителя правоохранительных органов. У него был бравый вид и усталое, но при этом совсем не мятое лицо. Они двинулись к воротам, перебрасываясь на ходу малозначащими фразами. Стоило им только оказаться на улице, как Майя выскочила из засады и бросилась наперерез.

— О, Господи! — пробормотал Стас, когда увидел перед собой курносый нос и знакомые зеленые глаза.

— Здравствуйте, старший лейтенант!

— Ты иди, Широков, — не ответив на приветствие, посоветовал тот своему спутнику. — Видишь, у меня тут дело образовалось.

— Пострадавшая? — с ухмылкой спросил Широков, плутовато подмигнув. — Или свидетельница?

Он прогулялся взглядом по фигурке Майи и поцокал языком.

— Катись давай, — отмахнулся Половцев.

Вероятно, он слишком резко дернулся — голова противно заныла. Языком он тоже ворочал с трудом. Выручала только профессиональная выдержка и та доза адреналина, которая попала в его кровь при виде зеленоглазой. Широков ретировался, продолжая противно ржать. Тут ветер дунул в другую сторону, и Майя неожиданно почувствовала, что от старшего лейтенанта несет перегаром.

— Вы пили! — изумленно воскликнула она.

— И что? Это сильно меня изменило? — нагло спросил он.

Майя была вынуждена признать, что не сильно. Нужно было выкладывать все сразу, иначе Половцев от нее улизнет. Судя по всему, больше всего на свете ему хотелось на что‑нибудь опереться и закрыть глаза.

— Мне нужно с вами поговорить, — торопливо сказала Майя.

— Нуда? — насмешливо протянул он. — А я и не догадался.

— Я понимаю, что ваша работа связана с опасностями и риском. Наверное, поэтому вы такой колючий человек.

— Колючий в прямом или в переносном смысле?

Он сделал молниеносный выпад, больно схватил ее за запястье и потянул в сторону кустарника. Словно два резвящихся лося, они проломились сквозь колючие прутья и очутились в палисаднике поддеревьями, отгороженные от всего мира плотной стеной зелени. Здесь Стас сразу же отпустил Майю и встал напротив, наклонив лобастую голову вперед.

— Ну? — спросил он, глядя на нее тухлым взглядом. — Чего надо?

По его небритой физиономии невозможно было понять, о чем он думает.

— Я пришла просить вас о помощи, — неуверенно сказала Майя.

Разве будешь чувствовать себя уверенной, когда на тебя так смотрят? Поначалу‑то она хотела разжечь в старшем лейтенанте искру человечности. Но теперь интуитивно поняла, что этот номер не пройдет и к цели следует проложить какой‑то другой путь.

— Давайте просите, — разрешил Половцев, вытащив руки из‑за спины и сложив их перед грудью. Видно было, что никакого вкуса к беседе у него нет.

— Я подумала, что вы с вашим опытом и знаниями не сможете равнодушно наблюдать за тем, как преступники остаются безнаказанными.

— Смогу, — заверил ее Стас. — Что‑нибудь еще?

Как всякая женщина, которой не удалось добиться своего хитростью и лестью, Майя немедленно бросилась в атаку:

— К Сильвестру приходила невеста Фофанова, — запальчиво сказала она. — И не отпирайтесь, это вы ее к нему заслали! Она пришла и потребовала найти убийцу. Боссу пришлось ей пообещать, потому что она горько рыдала, а он этого не выносит. Но поскольку у босса нет удостоверения и пистолета, как у вас, он не может получить свидетельские показания.

А они ему нужны? — делано удивился Стас. На его физиономии появилась кривая ухмылка. — Мне казалось, что ему достаточно щелкнуть пальцами и — раз, два! — дело в шляпе. Туда посмотрел, там понюхал, на зуб попробовал… Зачем ему свидетельские показания?

— Да вы ему просто позавидовали! — ахнула Майя. — Вам тоже хочется быть таким же проницательным, но не получается, да?

— Слушайте, чего вы сюда приперлись? — грубо спросил Стас, сменив расслабленную позу на угрожающую. — Вам нужны свидетельские показания? Так это служебная тайна, милочка. И вы их не получите.

Он начал наступать на нее широкой грудью, и Майя непроизвольно сделала шаг назад. Ее напугали глаза Половцева, в которых сверкнула необузданная ярость.

— А может, это был просто предлог? И вы сюда явились, чтобы со мной пококетничать?

Майя в панике попятилась и вдруг почувствовала, как ее лопатки коснулись чего‑то твердого и холодного. Так и есть — позади бетонный забор и отступать решительно некуда.

— Может быть, я вам понравился?

Половцев был уже так близко, что от витавших вокруг него паров спирта могли воспламениться волосы. Губы у него были темные и сухие, и такие же темные и сухие глаза. Все это приблизилось к Майе на непозволительно близкое расстояние. Иными словами, между ними осталась только узкая щель, в которую с трудом могло бы протиснуться лезвие кинжала.

— Вы что, хотите меня поцеловать? — спросила Майя шепотом и затрепетала, как бумажка.

— Ну, если вы настаиваете…

Стас схватил ее одной рукой за талию, а другой за шею. Наверное, чтобы задушить при первых же признаках неповиновения. Только человеку, которого однажды прижимал к стене бульдозер, дано понять, каким получился этот поцелуй. Майя почувствовала, что на нее навалилась целая вселенная — горячая, пульсирующая, готовящаяся к взрыву. Ко всему прочему, от вселенной несло перегаром, табаком и кожей — вероятно, это был запах кобуры. Вселенная вторглась в ее рот и принялась вращаться внутри, разжигая адский костер. От него полетели такие искры, что Майя непроизвольно зажмурилась. Она падала в бездну, притягиваемая силой, которой невозможно было противостоять.

Все прекратилось внезапно. Стас отпустил ее, оттолкнулся двумя руками от забора и выдохнул так, как будто только что опрокинул очередной стакан водки.

— Чертова дура, — проворчал он. На его лице застыло злое раздражение. — Тебе что, приключений захотелось?

Он дышал так часто и бурно, что за две минуты смог бы накачать надувной матрас. Шокированная Майя смотрела на старшего лейтенанта остекленевшими глазами. Неожиданно кусты раздвинулись, и появился очкастый старичок с пушком на голове.

— Чего тут такое за безобразия? — строго спросил он. — Если дамочки пищат, нечего к ним и приставать!

Стас мигом развернулся к нему, рявкнув:

— Давай проваливай, хрен стоптанный.

— Тут рядом отделение милиции, — ехидно заметил старичок. — Щас я как закричу!

— Я сам милиция, — сказал Стас и приоткрыл пиджак, показав оружие.

Старичок немедленно отступил, громко проворчав напоследок:

— У, антихристы!

Майя, которая на самом деле вовсе не пищала и вообще не издавала никаких звуков, переступила с ноги на ногу и поежилась. Стас стоял неподвижно и смотрел на свою жертву взглядом вооруженного огородника, решающего, что делать с поганым зайцем, сожравшим его капусту.

Наконец решение было принято. Он отступил в сторону и резко махнул рукой, приказав:

— Пошла отсюда!

Ни слова не говоря, Майя ринулась прямо в кустарник. Продралась сквозь ветки и вывалилась на тротуар, едва не брякнувшись на асфальт. Она была до глубины души потрясена случившимся. Не то чтобы ее никогда не целовали сильно выпившие мужчины — бывало и такое. Но обращаться с ней столь цинично, когда она пришла просить помощи… Да уж, такой подлости от старшего лейтенанта Половцева она точно не ожидала.

Явиться домой в смятении чувств было бы ошибкой. Поэтому Майя некоторое время бродила по улицам, пытаясь успокоиться. Стоял безоблачный летний вечер. Синий купол неба медленно оседал на крыши, и в глубине каждого газона что‑то упоительно стрекотало. Подышав воздухом, она достала из сумочки пудреницу и сунула в нее нос. Зеркало отразило лицо, которое врядли удалось бы пронести мимо Сильвестра без объяснений. Майе пришла в голову идея замаскировать только что испытанные переживания новыми, более свежими.

Добравшись до дому, она вызвала лифт и отправилась на девятый этаж допрашивать Жабина. После большой разборки с рубашкой и штанами она его больше не видела, впрочем, как и других участников драмы. Возможно, бедняга считает, что Майя его опозорила, и даже не пустит на порог. Однако в ответ на звонок Жабин немедленно открыл дверь. Выглядел он неважно — примерно так выглядит отец пятерых детей, когда мать этих детей уезжает на пару дней погостить к подруге.

— Здрасьте, — сказал он в ответ на вежливое приветствие. — Неужели опять что‑то случилось?

— Да нет, с чего вы взяли?

— У вас такой вид, как будто вы только что с пожара.

— Ну, почти, — призналась Майя.

— Вам неплохо было бы чего‑нибудь выпить.

— А что у вас есть? — спросила она, уверенная, что Жабину требуется поддержать дух не меньше, чем ей.

— Не знаю, надо посмотреть.

Он отступил в сторону, приглашая ее войти, а потом повел на кухню, шаркая тапочками по паркету.

— Надеюсь, вы не держите на меня обиды? — спросила Майя у его спины, которая вращала лопатками, пока ее хозяин копался в холодильнике.

Ни боже мой, — ответил Жабин, появляясь с бутылкой горькой настойки. — Это сойдет? А закусывать придется конфетами — больше у меня ничего нет. Только конфеты и манная каша, пропади она пропадом.

Майя огляделась и увидела на плите обугленную кастрюльку, обросшую по краям клочьями засохшего молока. На столе кисла плошка с зернистым месивом, в которую намертво влипла столовая ложка.

— Вам что, одолжили младенца? — спросила Майя, чокнувшись с Жабиным и быстро опорожнив предложенную ей рюмку.

Спиртное она не любила, но полагала, что сейчас у нее просто нет выбора. Лучше вернуться к Сильвестру пьяной, чем вдрызг расстроенной. Его проницательность граничила с колдовством и внушала ей мистический ужас.

— Вы просто не поверите в то, что случилось, — сказал Жабин, глядя на девушку с веселой злостью.

— Я? Неправда. Я поверю во все что угодно.

— Тогда слушайте. Помните ту тетку, у которой я одолжил платье для нашего розыгрыша?

— Еще вы одолжили у нее чулки, — подсказала Майя. — И выдали ее за свою родственницу.

— Точно. Так вот, на самом деле это была никакая не родственница. А курьерша, которая развозит билеты, заказанные по телефону. Я собирался в Турцию. Эх, да что там…

Он выпил еще одну рюмку настойки и зашуршал фантиками. Освободил три конфеты и одну за другой покидал их в рот.

— А как вам удалось ее раздеть? — с любопытством спросила Майя. — Вы ей заплатили?

— Нет, я ее напугал. Сказал, что милиция ищет женщину‑маньяка, которая только что задушила на лестнице парочку жильцов. От волнения с ней сделалась горячка. После того, как все ушли, я не смог вытащить ее из постели. У нее поднялась высоченная температура, она вся пошла какой‑то сыпью.

— Наверное, это вы накаркали, — предположила Майя, заметив свое отражение в стеклянной полке и удивившись тому, какой всклокоченной она выглядит. Вероятно, необузданность старшего лейтенанта Половцева подействовала на нее гораздо сильнее, чем показалось вначале. — Вы заливали про каких‑то мадурайских комаров, помните?

— Надо же было как‑то объяснить, почему тетя без одежды. Короче говоря, она теперь у меня тут болеет. А приехать и забрать ее некому.

— Вы вызывали врача?

— Он сказал, что это похоже на сильное нервное потрясение. От нервного потрясения, дескать, может быть все что угодно — и сыпь, и другие неприятные штуки. Поэтому тете нужно отлежаться и прийти в себя. Я кормлю ее манной кашей, — мрачно добавил он. — Больше она почему‑то ничего не проглатывает.

— Может, у нее горло болит?

— Ничего у нее не болит, — возразил Жабин. — Иногда она песни поет. И соседи снизу сразу начинают стучать по батарее. Хотя она хорошо поет, с чувством. Слушайте, а чего вы пришли? — неожиданно спохватился он. — Опять милиционеры нашли какую‑нибудь дрянь в мусорном баке и приписали ее мне?

Да нет, все нормально, — отмахнулась Майя, ощутив, что на кухне значительно потеплело. Даже стало жарко. — Я хотела уточнить насчет того случая с вашим побегом через крышу подъезда.

— Забавно, — сказал Жабин. — Сейчас об этом вспоминаешь как о приключении. А тогда мне казалось, что я попал в чей‑то ночной кошмар.

— Мне важно узнать, что вы тогда заметили. Ведь именно в тот момент, когда вы лезли на крышу, по лестнице спускался убийца, который пришил невинного парня возле нашей двери.

— Ноя ничего не заметил!

— Вы говорили, он кашлял. Тот, кто спускался.

— Не кашлял, а покашливал. Точно как Чепукин. Его я испугался даже больше, чем Янова. Однажды этот тип заманил меня к себе в квартиру и подверг многочасовой пытке. Он говорил, и говорил, и говорил… И выпустил только потому, что я замахнулся на него табуреткой. А когда я лез в окно, то был очень расстроен и про себя решил, что пришью его сразу, без предупреждения — пусть только появится.

— Но вы его не видели, — констатировала Майя.

— Не видел.

— Давайте вернемся к убийце, — предложила Майя. — Значит, он покашливал. А может быть, что‑нибудь бормотал?

— Ничего он не бормотал. Впрочем, мне было не до этого, знаете ли.

— А он не топал? — не отставала Майя. — Стучали каблуки по ступенькам или нет?

Я тогда обращал внимание только на голос Янова, который разговаривал по мобильнику. Так я хотя бы мог сориентироваться, где он находится. Впрочем, нет, тот, кто спускался сверху, не топал. Потому что я еще подумал — он может появиться в любую секунду. Значит, это был убийца? Выходит, наткнись он на меня, запросто мог бы пришить?

— Не думаю, что он готов был кромсать народ направо и налево, — пожала плечами Майя. — Он же хитрый, хотел, чтобы подумали, будто никакого убийства не было, а тот парень просто поскользнулся на банановой шкурке. Вроде как это судьба, злой рок. Ему невыгодно было убивать кого‑то еще.

Жабин сокрушенно покачал головой и задумчиво посмотрел на бутылку.

— Предлагаю освободить посуду.

Майя согласилась, и они махнули еще по рюмке, зажевав их конфетами. Конфеты были лежалые, покрытые белым налетом. Вытерев рот тыльной стороной ладони, гостья решила откланяться и напоследок посоветовала Жабину успокаивать больную «тетю» теплыми грелками и тягучими ирландскими песнями, которые можно купить в любом музыкальном киоске возле метро.

Прошагав пешком три этажа, она достала связку ключей и открыла дверь. За дверью стоял Сильвестр Бессонов и молча смотрел на нее.

— О, босс! — оживленно воскликнула Майя. — Как дела?

Ее улыбка была такой же яркой и фальшивой, как те стеклянные побрякушки, которыми торгуют в подземных переходах.

— Тебя не было целую вечность, — попенял он, окинув ее внимательным взором. — Почему ты такая потрепанная?

— Разве я потрепанная? — удивилась Майя, приглаживая волосы обеими руками.

— Ты похожа на чемодан, побывавший в кругосветном путешествии. И от тебя пахнет спиртным. Ты что, предавалась разврату?

Майя выпятила подбородок, изображая обиду:

— Так вот что вы обо мне думаете!

— Послушай, ты отправилась покупать себе всякие штучки‑дрючки, а вернулась пьяная и с пустыми руками. Что еще я должен думать?

— Разве я пьяная? — с еще большим удивлением спросила она.

— Скажем так: нетрезвая. И ты вряд ли способна приготовить ужин.

— Почему это? Сейчас немного полежу и приготовлю.

Сильвестр ни на секунду не отставал от нее, хотя Майя делала все возможное, чтобы ускользнуть. В конце концов она попыталась закрыться в ванной, но он подставил ногу и не дал двери захлопнуться.

— У тебя явно что‑то случилось. Попался еще один поклонник, помешанный на кроликах?

— Какая вам разница? — спросила Майя, дергая дверь на себя.

— Хочу знать точно. Возможно, ты перебарщиваешь. Если он художник, который пользуется беличьими кисточками, то я вовсе не против ваших отношений.

— У меня нет никаких поклонников.

— Не ври. Я вижу, ты с кем‑то целовалась. Майя высунула язык и провела им по губам.

— Можешь не облизываться, тебя выдали глаза.

— Глаза?

— Да, твои бегающие глазки, — протянул Сильвестр и принялся рассуждать вслух: — Раз тебе стыдно, значит, это был не поклонник. Тут что‑то другое.

— Конечно, поклонник, — небрежно возразила его помощница. — Я ни с кем больше не целуюсь.

— Недавно ты целовалась с Мурочкиным. А! Кажется, я догадался. Ты ходила к Жабину?

— Да, — с облегчением призналась Майя.

— И вы с ним выпили?

— Точно. А потом поцеловались на прощание. Я хотела его поддержать, потому что та тетка, которую он выдал за свою родственницу, до сих пор лежит у него в постели. Только теперь она вся покрылась сыпью. Разве можно было уйти просто так?

— В самом деле, уважительная причина.

Сильвестр убрал ногу, и Майя наконец осталась один на один со своим отражением. Отражение ей очень понравилось — оно было симпатичным и веселым, хотя и немного расплывчатым.

— Не советую тебе лезть в ванну, — крикнул босс из‑за двери. — Ты можешь поскользнуться и разбить свою легкомысленную голову.

Она не стала его слушать и включила душ. Сильвестр чертыхнулся и остался стоять в коридоре, чтобы хотя бы на слух контролировать процесс. Когда его помощница появилась на пороге ванной комнаты, он снова принялся доставать ее вопросами. Она во всех подробностях рассказала ему о своем разговоре с Жабиным и отправилась на кухню чистить овощи для ужина.

— У меня есть новый фильм с Кевином Костнером, — сказал Сильвестр, следуя за ней. — Не поверишь, но он все еще играет героев‑любовников.

— Кевин Костнер — это прекрасная мечта! — надменно ответила Майя. — А я мечтать завязала. Бесплодные мечты вредят девушкам больше, чем беспорядочный секс.

— Первый раз слышу из твоих уст слово «секс». Вероятно, ты здорово наклюкалась. Надеюсь, это была не паленая водка из ларька напротив?

— И не ореховый ликер. Можете не волноваться.

Он хмыкнул и ушел к себе, задумчиво почесывая бровь. С ней явно было что‑то не то, и Сильвестру хотелось докопаться до правды, потому что, несмотря на свою безоговорочную зависимость от помощницы, он одновременно ощущал и свою ответственность за нее. Как старший за младшую и как начальник за подчиненную. Как мужчина за женщину, наконец. Он втянул ее в расследование совершенно реального убийства, которым занялся с подачи Стаса Половцева. Вспомнив про старшего лейтенанта, Сильвестр неожиданно ощутил сосущую пустоту в желудке. Он подошел к письменному столу и достал из ящика визитную карточку, которую Половцев вручил ему во время своего первого визита. На карточке были напечатаны два телефона — рабочий и мобильный. Мобильный! Как раз то, что надо. Сильвестр поднял телефонную трубку и принялся набирать цифры. На вызов ответили после сто восемьдесят пятого гудка.

— Половцев слушает.

Свою фамилию опер произнес настолько невнятно, что сразу стало ясно — он трагически пьян.

— Это Сильвестр Бессонов, помните меня?

— Чего надо? — выдержав значительную паузу, спросил старший лейтенант.

При других обстоятельствах Сильвестр ответил бы ему, чего ему надо. Но сейчас ломать копья было бессмысленно. И он просто спросил:

— Вы сегодня виделись с моей помощницей?

— Э‑э‑э… — протянула захмелевшая трубка. — Скажите ей… что я… извиняюсь.

Короткие гудки подытожили то, о чем Сильвестр уже догадывался. Майя встречалась именно с Половцевым. Сначала он ее напоил, а потом распускал руки. Никаких сомнений. Она понравилась подлецу в тот самый миг, как он ее увидел. Возможно, Половцев заслал к ним Тоню Потапову только для того, чтобы иметь повод еще раз встретиться с Майей и соблазнить ее. И не верит этот гад ни в какое убийство.

Сильвестр опустился в кресло и прислушался к своему самочувствию. Все было в порядке, если не считать того, что кровь стучала в виски с такой силой, будто решила проделать в его голове пару лишних отверстий. Он сцепил руки перед собой, некоторое время сидел неподвижно. После чего резко поднялся. Это был совершенно другой человек, чем минуту назад, — собранный, жесткий, решительный. Открыв шкаф, он достал джинсы и льняную рубашку и быстро переоделся.

Когда в полной боевой готовности босс появился на кухне, Майя как раз ставила на плиту кастрюлю с водой и напевала себе под нос любимую песню: «О‑о‑о, сладкий голос сирен плывет над водой. О‑о‑о, жизнь так печальна».

— Эй, — окликнул он, — я все знаю. Ты сегодня ходила на свидание со старшим лейтенантом Половцевым. И он позволил себе кое‑что лишнее.

Майя повернулась и посмотрела на Сильвестра с печальным ужасом — как ослик Иа на свой хвост, который он обнаружил после долгих поисков привязанным к виселице.

— Джинсы и рубашка? Вы одеты для выхода? — потрясенно спросила она. — А в кармане ингалятор? Вы куда‑то собрались?

— Я собираюсь раскрыть это чертово убийство, — ответил Сильвестр. — Считаю сегодняшний поступок Половцева превышением служебных полномочий и хочу доказать, что как профессионал он не стоит выеденного яйца. Он просто шавка. Я в два счета утру ему его оперское рыло. Запомни то, что я сказал.

— Куда вы? — бросилась за ним Майя.

— Опрашивать старушек, — ответил Сильвестр, гремя ключами. — Начну с первого этажа и буду двигаться все выше и выше. До тех пор, пока мне все не станет ясно.

— Я пойду с вами.

— Нет уж, уволь. Ты надралась, как ямщик. На сегодня ты отстранена от должности помощницы. Постарайся ничего не спалить на кухне и поскорее ложись спать.

У Майи задрожал подбородок, но босс уже повернулся к ней спиной и вышел из квартиры. Обычно в такие моменты ему становилось здорово не по себе. Подъезд таил в себе массу опасностей. Любой шкодливый подросток с распылителем способен вывести его из строя. Любая такса, которой взбредет в голову потереться о его ноги, любая дама, злоупотребляющая парфюмерией, шершень, озверевший от неудачных попыток выбраться на свежий воздух… Он запретил себе думать о приступах удушья и двинулся вниз по лестнице, внимательно глядя под ноги и прислушиваясь.

Когда он проходил по площадке пятого этажа, сволочь Джинерва, жирная белая болонка, которой повязывали бант между ушей, зашлась в визгливом лае и так голосила, как будто ее живьем зажаривали на сковороде. Точно так же она заливалась в день убийства Фофанова, но кому это помешало?

— Молчи, шаурма с хвостом, — пробормотал Сильвестр, с неудовольствием поглядев на дверь, за которой собака проживала вместе со своей хозяйкой, носившей пышное имя Алевтина Витальевна.

О главном препятствии, которое могло преградить ему путь к разгадке тайны, Сильвестр даже не подумал. Тем не менее препятствие оказалось непреодолимым — ни одна старушка не открыла ему дверь. Хрупкие мышки, подкованные участковым милиционером старой закваски, который все еще ходил по квартирам, просвещенные телепередачами вроде «Криминальной хроники», они затаились в своих норках и не желали вступать в переговоры с «соседом с шестого этажа». Обескураженный, он нажал на кнопку звонка квартиры номер два, надеясь, что здесь у него не должно возникнуть никаких проблем. С хозяйкой квартиры Пелагеей Матвеевной он был накоротке. Она считалась ответственной по подъезду и много раз заходила к нему по всяким «подъездным» делам: собирала деньги для уборщицы, подписи под требованием отремонтировать дверь в подвал, раздавала новые ключи от почтовых ящиков.

Пелагея Матвеевна сразу узнала Сильвестра и пригласила его войти.

— Ты чего это сегодня один? — удивилась она, глядя на гостя с тревожным любопытством.

Это была самая крепкая, бодрая и оптимистичная бабушка в их большом доме. А в молодости наверняка считалась самой заводной девчонкой класса. Наверное, поэтому ее глубоко запавшие глаза до сих пор не потеряли своего синего цвета.

— Майя плохо себя чувствует, — ответил визитер и не покривил душой. Врядли его помощница чувствовала себя хорошо — особенно теперь, когда он ее разоблачил. — Мне нужно у вас кое‑что спросить. Помните тот день, когда я ездил к врачу и встретил вас возле подъезда с подругами?

— А потом нашли труп? — сразу сообразила Пелагея Матвеевна. — Разве такое забудешь? Да ты проходи, чего стоять на пороге.

Продвигаясь по коридору, Сильвестр мазнул взглядом по вешалке, тумбочке и всему тому, что на ней лежало. А лежало там много чего, в том числе и весьма увесистая связка ключей.

— Хочешь чаю? — спросила хозяйка, одетая в теплый байковый халат и тапки с меховыми помпонами.

— Спасибо, нет, — отказался Сильвестр.

Ел и пил он только дома. И лишь после того, как тщательно проверял содержимое тарелок и стаканов. В последнее время в этом вопросе он научился полагаться на Майю. Впрочем, сегодняшний день нужно будет вычеркнуть из календаря — пьяный не может отвечать за свои поступки, поэтому проглотить то, что она наготовила, он врядли отважится.

Устроившись на диване перед негромко разговаривающим телевизором, Сильвестр зорко оглядел комнату в поисках цветущих фиалок или засушенного ковыля, засунутого в напольные вазы. Ничего такого не обнаружил и успокоился.

— Так что там с трупом? — спокойно спросила Пелагея Матвеевна.

Сильвестру понравилось ее хладнокровие — он терпеть не мог женского сюсюканья и бурного проявления чувств. А тех дам, которые ахали и закатывали глаза, называл актерками.

— Когда мы с Майей входили в подъезд, вы сидели на скамейке, — еще раз напомнил он. — Можете вспомнить, когда вы вышли на улицу?

— Да к тому времени минут двадцать как вышла. А девчонки прямо перед самым вашим появлением спустились.

— Минут двадцать? — изумился Сильвестр. — И вы видели, как подъехал Янов?

— Еще бы не видеть. У него автомобиль огромный, как автобус. Его все замечают. Особливо потому, что он скорость не снижает, заезжая во двор. Вот однажды ему молодые мамаши колеса‑то попротыкают.

Выходит, что высунуться на улицу сразу после преступления убийца точно не мог. Оставалась первая версия — он спрятался в одной из квартир, переждал там поднявшуюся суматоху, милицию и «скорую помощь», а потом, преспокойненько покинув подъезд, отправился восвояси. И кто‑то из жильцов хранит его тайну.

— Мы около полуночи только по квартирам разошлись, — призналась Пелагея Матвеевна. — Шутка ли, такое происшествие!

— Не видели незнакомых людей?

— Только милиционеров, прости их Господь, и докторов. А так больше никого.

— Никто не выходил из подъезда подозрительный?

— Никакой не выходил, — уверенно ответила старушка. — И ночью тоже. У меня давление поднялось, я спать не ложилась. Так и просидела до рассвета у окна, таращилась во двор.

Сильвестр призадумался. Неужели логическая цепочка, которую он выстроил, содержит слабое звено? Но где оно? В чем он ошибся?

Он представил себя на месте убийцы. Подъезд, день, снизу кто‑то поднимается и разговаривает по мобильному телефону. Он взбегает наверх, отчаянно надеясь, что жилец не доберется до шестого этажа и не увидит труп. На его счастье, тот живет на третьем. Как только за его спиной захлопывается дверь, убийца птицей слетает вниз и видит, что путь на свободу перекрыт — целая свора старушек сидит на скамейке возле подъезда. Они наверняка запомнят его, опишут во всех подробностях. А то еще привяжутся с какими‑нибудь вопросами. Он пытается найти другой выход… Какой?

— Послушайте, — неожиданно спросил Сильвестр, наморщив лоб, — у вас, что, замок на двери сломался?

— Как догадался? — с подозрением спросила старушка.

— На вашей связке все ключи обычные, а один блестит, как надраенный. Значит, новенький совсем.

— Ну, точно. Один замок сломался. Нижний. А потом починился.

— Когда же вам его чинили? В тот самый день, верно?

Догадка Сильвестра еще только обретала форму.

— Да вот как раз когда я на скамейке сидела, тогда и чинили.

Сильвестр точно помнил, что когда они с Майей поднимались наверх, на площадке первого этажа все было, как обычно. Вероятно, мастер не держал дверь открытой, а время от времени захлопывал и проверял работу. Могло случиться так, что убийца, наткнувшись на старушек возле подъезда, ринулся обратно, и тут прямо перед его носом открылась дверь квартиры номер два, и появился слесарь. Преступник находился в отчаянном положении, он вполне мог сымпровизировать. Подошел и сказал: «Как работа? Сможем на ночь запереться или придется спать с открытой дверью? Ну ладно‑ладно, вы работайте, а я пойду вздремну». Протиснулся мимо слесаря, вошел, как к себе домой, и через окно в кухне, которое выходит на задний двор, выбрался на улицу. В палисаднике растут густые кусты, вполне можно было уйти незамеченным. На улице жуткая жара, окна наверняка были открыты. Если это правда, то слесарь ничего не сказал Пелагее Матвеевне. Да и что ему было говорить? Она приняла работу, расплатилась и отпустила его на все четыре стороны.

— Пелагея Матвеевна, — обратился Сильвестр к старушке, которая тревожно смотрела на него, — а кто вам замок менял? Слесарь из ЖЭКа?

Дождешься его, — ворчливо ответила она. — Он в отпуск ушел. А я заявку когда еще сделала! Так внучка мне из платной фирмы слесаря спроворила. Узнала, сколько будет стоить, денег дала, все честь по чести.

— Раз из фирмы, — авторитетно заявил Сильвестр, — тогда вам должны были оставить квитанцию.

— Конечно, оставили. По этой квитанции целый год гарантии. Только гарантия какая‑то странная. Говорят, если замок сломается по вашей, бабушка, вине, то гарантия работать не будет. А как узнать, по чьей вине? Замок сам не скажет, правильно? Сейчас у нас мода такая, — философски заключила она, — делать все так, чтобы денег побольше взять и чтобы гарантия не срабатывала.

— Значит, квитанцию вы сохранили? — продолжал расспрашивать Сильвестр. — А слесарь хороший? Я тоже подумываю замок поменять.

— Да ты не крути, — сердито оборвала его Пелагея Матвеевна. — Я‑то знаю, что ты милиции помогаешь. И если хочешь на эту писульку посмотреть, так и скажи.

— Хочу. Если можно.

Старушка проворно поднялась на ноги и отправилась в другую комнату, где пробыла не больше минуты. Возвратившись, она вручила Сильвестру аккуратно сложенную квитанцию и тут же спросила, заговорщически понизив голос:

— Думаешь, слесарь и есть душегуб?

— Не исключено, — пробормотал он, запомнив название и юридический адрес фирмы, которая продавала, устанавливала и ремонтировала замки. Подумал, может понадобиться и номер заказа.

У Пелагеи Матвеевны в это время мозги работали совсем в другом направлении.

— Выходит, пока слесарь бегал на шестой этаж того мужчину убивать, у меня квартира открытая стояла?!

— Не волнуйтесь, он никого не убивал, — успокоил ее Сильвестр, — но мог видеть преступника, который спускался по лестнице.

Выкладывать бабусе свои соображения относительно того, что убийца почти наверняка прокрался через ее кухню и выпрыгнул в палисадник, конечно, не стоило. Вряд ли это скрасит ей жизнь и уж точно не принесет никакой пользы расследованию.

— А фирма эта хорошая, — пожевав губами, сказала Пелагея Матвеевна. — Мне оттуда вчера звонили — проверяли, как их мастер свою работу выполнил. Хорошо ли ключ поворачивается, и все такое.

Сильвестр похолодел.

— А кто звонил — мужчина или женщина?

— Мужчина. Весь из себя вежливый, уважительный. Приятный человек, ничего не скажу.

— А он просил посмотреть номер заказа на квитанции?

— Просил. И фамилию мастера узнавал. Я еще подумала — откуда я его фамилию возьму? Подпись, говорю, неразборчивая. Каракули какие‑то. Сам‑то погляди на ту подпись, разве она на фамилию похожа?

Сильвестр развернул квитанцию и посмотрел на нее еще раз, хотя и так все отлично помнил. Внизу вместо фамилии мастера действительно красовалась простая закорючка, без которой вполне можно было обойтись. Сущая проформа, а не подпись.

— А когда звонил этот человек? Утром или вечером?

— Утром, часов в десять. Я как раз из булочной пришла. Туда хлеб в полдесятого привозят. А я всегда себе свежую булку покупаю, потому что старикам дрожжи нужны. Тебе‑то, конечно, еще рано об этом думать, — вздохнув, заметила она. Как будто жалела, что Сильвестр еще не достиг преклонного возраста и ему не нужно заботиться о питательности продуктов.

— Он что‑нибудь еще говорил? Хоть что‑нибудь? — напирал Сильвестр, прикидывая, сколько у преступника было времени для того, чтобы провернул, еще одно дельце. Пришел к выводу, что слишком много, и чертыхнулся про себя.

— Да нет, больше ничего, — пожала плечами Пелагея Матвеевна. — А что это ты так напружился} Плохо дела складываются?

— Пока не могу сказать, — признался Сильвестр. — Но вы мне очень помогли, огромное вам спасибо.

— Хорошо бы толк от моей помощи был, — рассудительно заметила Пелагея Матвеевна. — А что, милиция не хочет ловить этого душегуба‑то?

— Они целиком полагаются на меня, — решил придать себе веса Сильвестр. Просто на всякий случай. Вдруг еще придется общаться с соседями. А в том(что Пелагея Матвеевна донесет до них эту информацию, он почти не сомневался.

Несмотря на охватившую его тревогу, он не мог приступить к делу прямо сейчас. Было уже слишком поздно, и все конторы, в том числе и по ремонту дверных замков, наверняка закрылись. Возвратившись домой он на всякий случай позвонил по номеру, указанному в квитанции, но трубку никто не поднял. Оставалось ждать утра.

Удостоверившись в том, что Майя благополучно добралась до постели, Сильвестр отправился в собственную спальню и тоже лег, призывая сон и прогоняя навязчивые мысли. Интуиция подсказывала ему, что завтра наверняка что‑то случится. Или уже случилось. Однако Майе о своих подозрениях решил не говорить. Чтобы беду не накликать.

Глава 8

Фирма «Ключник», название и адрес которой Сильвестр обнаружил на квитанции, показанной соседкой, располагалась довольно далеко. Майе пришлось ехать на метро, а потом тащиться несколько остановок на троллейбусе. Всю дорогу она размышляла о том, как бы ей половчее выспросить все о мастере, чинившем старушке замок. И под каким именно предлогом. Шеф инструкциями ее не баловал. Решила действовать по‑простому: хороший, говорят, у вас мастер, хочу его пригласить.

Довольно продолжительное время ушло на расспросы аборигенов — где именно находится дом номер такой‑то, корпус такой‑то: контора, как и подавляющее большинство подобных мелких фирмочек, располагалась в переоборудованной квартире на первом этаже заурядной московской пятиэтажки.

Вполне благообразная металлическая табличка на входной двери содержала необходимый Майе минимум полезной информации, а именно — что здесь находится ООО «Ключник» и что работает эта контора ежедневно с десяти до двадцати ноль‑ноль без выходных.

«Надо же, — подумала Майя, — без выходных. Наверное, клиент идет косяком — в будний день еще можно отыскать специалиста, способного решить проблему, а в субботу или воскресенье где его взять? Вот даже из других районов вызывают, как Пелагея Матвеевна».

Проникшись к неизвестным ей сотрудникам фирмы уважением, Майя открыла тяжелую железную дверь и вошла.

Посетителей еще не было — видно, слишком рано. Никаких мастеров специфического вида — в промасленных халатах и с инструментами — тоже не наблюдалось. За типовой офисной стойкой, перегородившей комнату пополам, сидела невзрачная молодая дама и, судя по фразам, которые она отрывисто бросала в трубку, принимала очередной заказ от очередной жертвы коварных дверных механизмов. На бэйджике, прикрепленном в районе левого карманчика делового пиджака, было крупно выведено — «Оля». Занятая сложным переговорным процессом, представительница фирмы даже не подняла на посетительницу глаз. Перед стойкой цивилизованно стояло несколько милых низеньких стульчиков, на один из которых Майя и уселась.

Закончив разговор, женщина за стойкой немедленно уткнулась в бумаги и стала что‑то быстро писать. Майя негромко покашляла, пытаясь обратить на себя внимание, и даже приподнялась со стула, но тут снова зазвонил телефон, и приемщице заказов опять стало не до нее. То же произошло в третий, и в четвертый, и в пятый раз. Подъем со стула — звонок — падение на место.

После шестой попытки наладить контакт Майя вдруг подумала, что со стороны выглядит как паралитик, неожиданно и беспочвенно возомнивший, что может самостоятельно сделать зарядку. Времени у нее было мало, дома информацию с нетерпением ожидал Сильвестр, да и не любила Майя, когда ее выставляли идиоткой. Старший брат учил ее, что победить хамство можно только при помощи хамства. Хамить она не любила и не умела. Но теперь решила попробовать. Она встала со стула во весь рост и громко поинтересовалась:

— На меня обратят внимание или для этого мне надо поджечь вашу контору?!!

Оля вздрогнула, и, извинившись перед телефонным собеседником, закончила разговор, испуганно уставившись на возмутительницу спокойствия.

— Что вылупилась? — продолжила наступление Майя. — Я тут загораю уже час, а у вас, блин, не солярий. Мне что, делать больше нечего?

— Простите, — развеяла ее опасения приемщица, видимо, перепуганная этой вспышкой немотивированной агрессии. — Я как раз собиралась вас выслушать…

На столе снова разрывался телефон, и обе женщины непроизвольно косились на него. Интуитивно почувствовав, что наступление надо развивать, Майя заявила:

— Не вздумайте брать трубку, я не ручаюсь за последствия.

— Нет, нет, я вас слушаю. — Женщина за стойкой уже позорно капитулировала. — Чем мы можем вам помочь? Какие у вас проблемы?

— Я пришла выразить вашей фирме огромную благодарность, — взяла быка за рога Майя.

Приемщица Оля, судя по выражению ее лица, решила, что грозная клиентка готовит какую‑то каверзу и для начала решила вдосталь поиздеваться над ни в чем не повинными спасителями замков.

— Но… — проблеяла она, — у вас… у вас претензии? Мы могли бы…

— Да нет, — дружелюбно улыбнулась Майя, ощущая себя испанским конкистадором, пытающимся найти общий язык с глупыми индейцами, знающими, однако, где спрятано золото. — Как раз все наоборот. Вы меня слушаете?

— Да! — тут же выпалила Оля, видимо, решив, что если склочная посетительница хоть на секунду усомнится в этом, то переведет планы поджога офиса из сферы теоретических выкладок в практическую область.

— Так вот, я пришла поблагодарить мастера, который на днях чинил замок у моей тети. Он так его починил, что старушка просто счастлива. От радости у нее прихватило сердце, и она не успела его отблагодарить…

Тут сердце, похоже, прихватило у женщины за стойкой, она охнула, побледнела и схватилась рукой за бэйджик, точнее, за то место, где он висел. Похоже, решила, что сейчас фирме предъявят обвинение в том, что ее сотрудник довел клиента до смерти.

— Так вот, — затараторила Майя, видя, что контакт отчего‑то не налаживается, — я хотела бы лично поблагодарить этого мастера, передать ему благодарность тети и заодно пригласить его починить замок у меня в квартире. Муж, знаете ли, делать сам ничего не хочет.

Приемщица Оля стала медленно возвращаться к жизни, на щеках даже выступил румянец — дело прояснялось.

— Так вам нужен мастер? — Она с облегчением выдохнула и даже сделала рукой этакий летящий жест — то ли поправила прическу, то ли почесала в затылке.

— Мастер, мастер, — обрадованно закивала Майя, очень надеясь, что странное общение с приемщицей наконец закончится и она сможет приступить к выполнению поставленной Сильвестром задачи. — Какой‑то ваш мастер, который к тете приходил.

— А кто это? Как фамилия? — спросила Оля.

— Да вот не спросила она. Скажите, а по номеру заказа или по квитанции вы можете его найти? А то там такая подпись странная, ничего не разобрать, закорючка одна, и все.

— Конечно, давайте, — женщина за стойкой протянула руку.

Обрадованная, что взаимоотношения противоборствующих сторон вошли наконец‑таки в конструктивное русло, Майя протянула полученную от Сильвестра, а им, соответственно, от соседки Пелагеи Матвеевны квитанцию.

Как скоро выяснилось, радоваться она начала рановато. То есть сначала все было нормально — Оля взяла квитанцию и внимательно ее осмотрела. Но, видимо, тоже не поняла, чья закорючка на ней стоит, потому что сказала:

— Все в порядке, я сейчас посмотрю в нашей базе данных, кто из мастеров выезжал по этому заказу. — И, как бы извиняясь, добавила: — Очень много заказов, и сотрудников немало. По вызовам почти два десятка человек выезжают. Да еще те, кто здесь, на месте, клиентов обслуживает. Сейчас по номеру гляну…

Некоторое время приемщица шарила в дебрях своего компьютера, потом сверялась с какими‑то бумагами, снова искала что‑то в компьютере, а потом… неуверенно и испуганно подняла глаза на Майю, молча.

со скорбным выражением лица уставилась на нее. При этом она не реагировала даже на треск служебного телефона.

Сначала Майя так же молча пыталась смотреть на Ольгу, поведение которой опять стало подозрительным и непонятным. Немая сцена продолжалась минуты три. Затем Майя решилась нарушить трагическую тишину:

— Что‑то случилось? Похищены секретные файлы с фамилиями слесарей?

— Н‑ничего, — запнулась побледневшая Оля. — Подождите здесь, я… я сейчас схожу за менеджером, который… который, наверное, вам поможет.

— Я не поняла… — начала медленно закипать Майя, уже изрядно уставшая и слегка обалдевшая от происходящего. — Я…

Но тут ее собеседница выкинула следующий фортель — схватила со стола злополучную квитанцию, и, крепко зажав ее в кулачке, рванула куда‑то в глубь помещения, опрокинув кресло, оказавшееся у нее на пути. Через секунду она уже скрылась за красивой деревянной перегородкой.

«Ни фига себе!» — только и успела подумать Майя, провожая взглядом удаляющуюся Олину спину. Еще некоторое время она простояла с неприлично раскрытым ртом — хорошо хоть, этого никто не видел, — а потом рухнула на тот самый стульчик, с которого не так давно и, как казалось, весьма успешно стартовала в качестве ушлого расследователя.

Майя очень хотела сконцентрироваться и понять, что же сейчас необходимо делать, но вместо этого в голову лезла какая‑то ерунда — что Оля эта сумасшедшая, что сейчас она вызовет охрану и грубые мужики выволокут Майю во двор и с позором швырнут на клумбу с цветами, а может быть, и прямо на асфальт. Сосредоточиться наделе было невозможно. «Все, — в отчаянии думала она, — я провалила задание. Сильвестр меня высмеет — за бездарность и никчемность. И правильно сделает!» Тут раздались голоса, и Майя инстинктивно съежилась на своем стульчике и зажмурилась — идут!

Когда она, наконец, приоткрыла один глаз, то увидела, что передней с выжидательной, но грустной улыбкой на устах возник приятный мужчина лет сорока, маленький, лысый, в больших старомодных очках. За его небогатырской спиной маячила Оля с несчастным лицом и заплаканными глазами.

— Скажите, пожалуйста, — начал было мужчина, но входная дверь распахнулась, и появилась делегация в составе четырех человек. Первой шла крупногабаритная тетка, за ней понурый молодой человек, державший за руку девушку. Девушка, в свою очередь, держала за руку карапуза лет трех. Тетка на вытянутых руках несла нечто, завернутое в клетчатую тряпку. Судя по теткиному лицу, решительному и скорбному, ее ноша могла оказаться чем угодно — бомбой с часовым механизмом, человеческими останками, пробиркой со смертельными для человечества микробами. Майя, Оля и неизвестный лысый мужчина озадаченно взирали на вошедших.

— Эти сволочи, — начала тетка без предисловий, — сломали мне замок на даче! Ему тридцать лет! Его делали до всех этих ваших перестроек! Поэтому он и работал тридцать лет! А они сломали! Верните мне его! Верните! Я найду этих мерзавцев, я отомщу им!!!

Она вдруг завыла, как вдова полицейского комиссара в малобюджетном голливудском боевике. Потом развернула свою тряпку, явив миру части гигантского замка, каковым, судя по устрашающим размерам, можно было запирать любые ворота, вплоть до кремлевских.

— Нам здесь не дадут спокойно поговорить, — вполголоса сказал лысый мужчина Майе, — прошу вас, пройдемте в мой кабинет. А вы, — громко обратился он к стенающей тетке, — оформите заказ. Может быть, вам прямо сейчас все сделают. Оля, будьте любезны, займитесь клиентом!

Оля засеменила на свое рабочее место, успев, впрочем, бросить на Майю долгий странный взгляд. Майя все еще ничего не понимала. Она поплелась за лысым, даже не спросив, кто он и чего от нее хочет. Единственным ее желанием был немедленный побег с поля боя. Бежать — и не вступать больше в прямой контакт с вероятным противником.

Кабинет оказался крошечной комнатушкой, где едва помещался письменный стол и два кресла — для хозяина и гостя. Еще в комнате был большой красивый современный сейф, а на стене висел пейзаж в затейливой рамочке. И все. Лысый мужчина сел в кресло и сделал Майе приглашающий жест — садитесь, мол, девушка, не стесняйтесь. Она уселась на самый краешек, ожидая, что же будет дальше. А дальше началось странное.

— Вы меня, конечно, извините, — очень вежливо произнес хозяин маленького кабинета, — как вас зовут?

— Зачем вам? — Майя насторожилась. — И вы, собственно, кто такой?

— Я, — так же вежливо ответил мужчина, — заместитель генерального директора фирмы по производству и техническому обеспечению. Ведаю всей материальной частью, а также персоналом. Зовут меня Николай Степанович Ковров. Теперь я могу узнать ваше имя?

— Зачем? — упрямилась Майя.

Мужчина едва заметно улыбнулся и теперь уже вроде не печально.

— Должен же я как‑то обращаться к вам? Я ведь представился, так что давайте будем взаимно вежливы.

— Нателла, — выдавила Майя, не очень понимая, почему соврала.

— Не похоже, — констатировал лысый Николай Степанович, внимательно поглядев на нее, и тяжело вздохнул. — Нуда ладно. Паспорт я проверять не буду, пусть это останется на вашей совести.

— Вы не милиция, чтобы проверять, — буркнула Майя, почувствовав, что краснеет.

— Я не милиция, но мог бы вызвать ее, учитывая, что вы тут вытворяли.

— Да ничего я не вытворяла, — обиделась Майя. — Это ваша Оля меня полчаса выслушать не могла, а потом выслушала и как будто с ума сошла — бросилась бежать куда‑то, по дороге кресло опрокинула…

— Не куда‑то, а ко мне, — мягко возразил Николай Степанович, — и то после того как… Впрочем, давайте по порядку. Что, собственно, вас сюда привело?

— Да объясняла же я этой вашей!..

— Правильно ли я понял, что вы искали Алексея Петровича, чтобы…

Я не искала никакого Алексея Петровича! Я не знаю, кто это! Мне нужен мастер, который приходил к моей сосед…Тьфу! Тете! Чинить замок приходил, она его вызвала. И теперь хочет отблагодарить, спасибо сказать! И я тоже. После тетиных рассказов о том, какой хороший мастер, я тоже захотела починить все свои замки!

— У вас их много? — поинтересовался лысый. — И все сломанные?

— Вы издеваетесь? — прошипела Майя, которой этот вежливый допрос изрядно надоел.

— Ничуть, — глядя на нее строго и печально, сказал Николай Степанович, — и дело, собственно, не в вас. Я допускаю, что причина, по которой вы разыскиваете Алексея Петровича, именно та, о которой вы рассказали…

— Да не знаю я никакого Алексея Петровича!

— Вы — может быть, но ваша тетя… Или соседка? — Лысый вопросительно выгнул бровь.

— Тетя! Но почему она должна знать какого‑то Алексея Петровича? Я же сказала, что моя со… Господи, да что же это!!!

— Это, как мне кажется, результат не очень убедительного вранья, — очень спокойно заметил зам по производству. — Может быть, вы все‑таки расскажете, зачем вам понадобился Южин?

Тут Майя, которую бросало то в жар, то в холод, просто взорвалась:

— Какой, к черту, Южин?! Вы в своем уме? То Петрович какой‑то, то Южин! Про кого еще спросите?

— Послушайте, я как раз пытаюсь вам все объяснить. Интересующий вас заказ выполнял очень хороший мастер, один из лучших наших специалистов. — Лысый странно вздохнул и примолк.

— Ну, ну, — подстегнула его заинтригованная Майя.

— Про таких говорят «золотые руки». — Мужчина опять сделал паузу и заметно погрустнел. — В общем, это был Алексей Петрович Южин. Мастер, которого вы искали.

Майя буквально застонала:

— А почему нельзя мне было сразу об этом сказать? Что это за военная тайна?

— В общем‑то, не тайна. Как бы тут поделикатней… Но, пожалуйста, скажите правду — зачем он вам понадобился? Вы вообще его лично знали?

— Я же говорю, тетка вызвала замок чинить. — Майя постепенно стала оживать. Теперь ей казалось, что ситуация, которая вроде бы безнадежно вышла из‑под контроля, вновь становится управляемой. — Тете про вашу контору знакомые рассказали, порекомендовали, так сказать. А мастером этим она была просто очарована. Но сердце прихватило от избытка чувств — не смогла как должно отблагодарить, рассказала мне — я решила ее просьбу исполнить, передать большое спасибо, а заодно и свои замочные проблемы решить.

Лысый, словно продолжая испытывать ее нервы на прочность, задумчиво уставился в окно и смотрел туда довольно долго. Затем, будто очнувшись, тряхнул головой и бесстрастно промолвил:

— Я бы очень хотел, девушка, чтобы все вами сказанное было правдой. Только ваши благодарности Алексею Петровичу ни к чему.

— Я понимаю, — затараторила Майя, решив, что лысый намекает: «спасибо», мол, в стакан не нальешь. — Я и хотела деньгами или бутылочку там…

Хотя, простите, вы как начальство, наверное, не приветствуете такое?

— Не приветствуем. Хотя Алексей Петрович любил это дело весьма… Его и не выгоняли лишь потому, что мастер исключительный.

— Любил? Он что, завязал?

— Он умер.

— Простите?

— Умер.

— Что значит «умер»?

— Умер — это значит, что Алексея Петровича Южина больше нет в живых. Через три дня похороны.

— Когда же он успел, ведь только что чинил замок у тети…

— Вчера. Поздно вечером.

Майя вдруг поняла, что испытывает человек, на которого «напал столбняк». Некоторое время она пыталась уяснить полученную от заместителя генерального директора информацию. Единственное, что объяснилось, — странное поведение Оли. Как тут реагировать, когда разыскивают по квитанции только что умершего сотрудника. Она ведь и узнала только с утра, незадолго до прихода Майи. Лысому‑то, небось, еще ночью сообщили. Жена, дети или кто там был у этого бедного Южина.

Видимо, вся эта ее внутренняя борьба отражалась на лице, потому что Николай Степанович вдруг поинтересовался:

— Вы ведь меня о чем‑то хотите спросить?

— Если можно…

— Можно. Вам прислать другого мастера починить ваши многочисленные сломанные замки?

— Да, конечно… Потом… Я позвоню. А отчего он умер?

— Несчастный случай.

— А подробнее не можете?

— Если вы объясните, зачем вам эта информация.

— Я же вам все сказала!

— Тогда будем считать, что и я все сказал. До свидания! Да, кстати. Мне кажется, вы неплохая девушка, хотя версия вашего появления здесь не показалась мне убедительной. И тем не менее всего доброго!

— А… — открыла было рот Майя, но лысый решительно поднялся из‑за стола:

— Всего доброго!

— До свидания, — пробормотала Майя и направилась к выходу.

* * *

За стойкой принимал посетителей и отвечал на звонки какой‑то молодой человек, приемщицы Оли нигде видно не было. Странное семейство во главе с могучей теткой также отсутствовало — то ли горю смогли быстро помочь, то ли легендарный замок нуждался в более длительном, стационарном, лечении. А может, его уже выбросили на ближайшую помойку и тетка в настоящий момент шарит по Интернету в поисках оружия для кровавой расправы над вандалами. Зато добавилось другого пришлого люда — дела в «Ключнике» действительно шли неплохо. «Жаль, Оли нет, хоть бы извиниться перед бедняжкой. Ей столько пришлось пережить из‑за меня». — Майя невесело усмехнулась. Думать о том, что сейчас она предстанет пред светлы очи шефа и порадует его рассказом о смерти потенциального свидетеля, о своих безумствах и позорном изгнании из офиса, ей совсем не хотелось.

Уже выходя из подъезда, она увидела Олю, которая сидела на лавочке и задумчиво курила. Майя присела рядом и уже собиралась произнести прочувствованную речь в свое оправдание, но Оля демонстративно отвернулась — вне офиса она не была обязана вежливо реагировать на всяких агрессивных дамочек. Тогда Майя решила пойти самым простым и естественным путем — она дружески коснулась ее руки и сказала:

— Оля, вы извините меня, пожалуйста. Я и сама не знаю, что на меня нашло. Извините. А насчет Южина я ведь не знала, мне про него ваш этот, лысый, рассказал.

— Николай Степанович, — вяло откликнулась Оля, но все‑таки слегка развернулась. — Он и сам только ночью узнал, ему жена Южина позвонила. Господи, до чего жалко! Такой дядька был — добрый, веселый. Ну пил, так что? А какой мастер! Жалко. Так жалко!

Ее глаза наполнились слезами.

— Слушай, пошли кофе выпьем, — предложила Майя, — тут недалеко была такая симпатичная кафешка, я проходила.

— Не могу, меня там пока Паша подменяет, но вообще‑то у него своей работы полно. Спасибо, я бы с удовольствием.

— А давай я вечерком подъеду, посидим где‑нибудь? А то мне очень неловко после всего…

— Да ничего, — улыбнулась наконец Оля, — не переживай. Сегодня я не могу, а так, будет желание, приезжай. Правда, посидим где‑нибудь, Алексея Петровича помянем. Ты его вообще‑то знала?

— Нет, только слышала о нем много хорошего. Но помянуть надо. А что, у него сердце больное было?

— Да что ты! Здоровый мужик, старая закваска, хоть и пил. Тебе Николай Степанович не сказал? Это несчастный случай.

— Не сказал.

— В общем, со слов жены, шел он поздно вечером домой, с работы. Как обычно, веселый. Видимо, в темноте не заметил, что строительные работы идут. Там траншею рыли, он и упал, прямо на торчащую арматурину. И — насквозь. В общем, тихий ужас. Бедный Алексей Петрович!

Олин голос задрожал.

— А сколько ему было? — спросила Майя инстинктивно, еще не понимая, как важна будет эта информация в самое ближайшее время.

— Шестьдесят пять исполнилось месяц назад, только справляли. Ну ладно, я побегу! Ты заезжай как‑нибудь.

— Обязательно! Пока. И извини.

* * *

Опять несчастный случай! Неужели снова чей‑то злой и тонкий расчет?

Майя представила, как докладывает Сильвестру о случившемся, и поняла, что информации для выводов явно маловато. На некоторые вопросы не было ответов. Она решила, что должна поехать к покойному Южину домой и на месте выяснить, что и как произошло. К тому же, подумала она, полезно узнать, что напишут в заключении, какую укажут причину смерти. Однако хорошо сказать — съездить домой. Адреса у Майи не было, и взять его было негде. Она слышала, что существуют такие базы данных на всех людей, с адресами, телефонами и так далее. Но где ими разжиться вот прямо сейчас и можно ли вообще доверять этим левым продуктам, Майя не знала. Воспользоваться едва установившимися отношениями с Олей? Слишком рискованно, она ведь обязательно спросит, зачем это. А то еще доложит своему лысому начальнику, и тот позвонит в милицию. Ужас. Но, по всем законам ассоциативного мышления, вслед за словом «милиция» услужливая память подбросила спасительное — Стас Половцев.

Дозвониться ему оказалось не так просто — мобильный унылым голосом вещал о том, что «абонент временно недоступен», а городской был постоянно занят. Но именно городской сдался первым.

— Половцев, слушаю вас! — рявкнули на том конце, и Майя вздрогнула.

— Добрый день, Стас, это вас беспокоит помощница Сильвестра Бессонова Майя Долинина.

— А, — откликнулся заметно поскучневший голос, — у вас что‑то срочное? Я сейчас очень занят.

Первым желанием Майи было дать занятому человеку возможность спокойно трудиться. Она хотела уже положить трубку, предварительно извинившись за беспокойство, но тут же представила разочарованное лицо Сильвестра и мгновенно приняла решение:

— Срочнее не бывает, будьте любезны, выслушайте меня прямо сейчас!

Он, кажется, чертыхнулся — или ей показалось? — отрывисто бросил:

— Подождите минутку, я разговор закончу, у меня тут люди.

Разговор продолжался минут пятнадцать и больше походил на чемпионат России по трехэтажному мату в закрытых помещениях. Люди в комнате у Половцева, да и сам он тоже, не стеснялись в выражениях, а прикрыть ладонью мембрану Стас не потрудился, так что Майя значительно расширила свои познания в области ненормативной лексики.

— Слушаю, что там у вас? — соизволил он наконец начать разговор с терпеливо ждущей Майей.

— Это ваша минута?

— Извините. Так что стряслось?

— Пока не знаю, но очень прошу вас помочь. Можете достать адрес одного человека?

— Зачем еще? — подозрительно спросил Половцев.

— Надо проверить одну гипотезу, — начала Майя.

— А при чем тут я? — грубо прервал ее Стас.

— Ну как при чем? Это же вы натравили на нас Тоню Потапову. И теперь Сильвестр вынужден шевелить мозгами. А я — ногами. Мне надо подъехать и поговорить с одним человеком, который, как считает мой шеф, может быть нам полезен.

Говорить про трупы и несчастные случаи она пока не хотела — в этом случае помощи от Стаса ждать не приходилось точно. Тот долго молчал, потом стало слышно, как чиркнула зажигалка.

— Черт с вами, диктуйте. Говорите. Имя, отчество, фамилия. И обязательно — год рождения, лучше — с месяцем.

Вот когда Майя порадовалась полученной от Оли информации!

Стас пообещал разобраться в ближайшее время. И не соврал — сам позвонил и в своей обычной склочно‑ворчливой манере выдал нужный адрес и на всякий случай домашний телефон. «Видимо, в милицейских справочных, или где он там берет информацию, еще нет сведений о смерти Южина», — с облегчением подумала Майя.

— Будем считать, что наша прошлая встреча вычеркнута из протокола. Согласны? — напоследок спросил Половцев.

Видимо, следовало понимать его помощь как своего рода извинение за развязное поведение возле отделения милиции.

— Ладно, — согласилась Майя и направилась на место печальных событий — к дому Алексея Петровича Южина, на Волгоградский проспект.

* * *

Дом Южина Майя разыскала без особых хлопот, но прежде чем войти в нужный подъезд, ненадолго приостановилась. Стоило хорошенько обдумать, как повести разговор с женщиной, которая только что потеряла мужа. Но, так и не решив, в какой тональности общаться — в умеренно‑мажорной или сдержанно‑минорной, и надеясь на вдохновение и банальное везение, Майя стала жать кнопки домофона.

— Кто там? — раздался неожиданно энергичный женский голос.

— Мне нужен Алексей Петрович, я методист районного детского клуба.

Майя была уверена, что какой‑нибудь детский клуб в огромном московском районе должен быть. В домофоне громко вздохнули:

— Зайдите, а то не по‑людски как‑то…

Раздалось противное пиканье, и Майя потянула входную дверь, готовясь к тяжелым моральным испытаниям.

Квартира Южиных располагалась на втором этаже, так что пользоваться лифтом не пришлось. Искать квартиру тоже — нужная дверь была открыта, а на пороге стояла крепенькая бабуська в черной кофте и черной же старомодной юбке, на ногах — мягкие красные тапки. Седые волосы были уложены в замысловатый крендель. Бабуська внимательно следила за Майиным подъемом по лестнице.

— Извините… — начала было та, но женщина в черном прервала ее:

— Чего там, это ты нас извини — умерли мы. Так что помочь ничем не можем.

— Кто это «мы»? — перепугалась Майя.

— Алексей Петрович умер. Так что не обессудь, дочка. А тебе он зачем нужен‑то был? Сломалось что?

— Нет, видите ли… А вы жена Алексея Петровича?

— Сорок три года была женой. А теперь, видишь, вдова.

— Извините… — снова начала Майя, не зная, как приступить к главному.

— Да что ты извиняешься все! Проходи в дом, расскажешь, что там у вас стряслось.

Майя хотела сказать, что стряслось не у нее, а как раз у Южиных, но опять упустила нужный момент. Уже пройдя в квартиру, она отметила, что никаких суперзамков в доме замечательного мастера не было. Присев в кухне на предложенный табурет, вдруг сообразила, что и сама не представилась, и не спросила, как зовут энергичную вдову.

— Зовут меня Анна Сергеевна, а ты кто?

Инициатива явно принадлежала хозяйке дома.

— Я, видите ли, из детского клуба, — проблеяла Майя, уклоняясь от предложения назвать себя. — Мы проводим конкурс «Мастер „Золотые руки“», вот хотели Алексея Петровича пригласить в жюри. Но я не знала…

— Да, — прервала ее Анна Сергеевна, — это Лешка мог, золотые у него были руки, все чинил, не было для него секретов. И ребят мог научить, все жалел, что времена такие настали — не хотят работать, в бандиты идут, за легкими деньгами. А вы, значит, как дом пионеров?

— Что‑то типа этого, — поддакнула Майя.

— Понятно. Опоздали вы, вчера умер. Шел‑шел и свалился в траншею, ее уже месяц здесь копают, в магазин приходится ходить через соседний двор.

— А почему свалился? В темноте не увидел?

— Наверное, в темноте, но он же и хорош уже был, так что, скорее, с пьяных глаз. Пил, покойник, царствие ему небесное!

Вдова энергично перекрестилась.

Анна Сергеевна принадлежала к тому счастливому типу людей, которые все, включая смерть, воспринимают философски. «Бог дал, Бог взял», «От судьбы не уйдешь» и «Все там будем», — выражения, которые она часто и со вкусом употребляла.

Анна Сергеевна охотно рассказала гостье, что нашли ее мужа случайно ребята, зачем‑то полезшие в эту траншею.

— С девками со своими бесстыжими небось полезли или пиво пить! — ядовито заметила Анна Сергеевна. — Потом милиция, следователь тут у меня сидел до утра, протоколы составлял. Соседи не спали — приходили, помочь хотели. А что тут помогать? Леше уже не поможешь, а я еще крепкая, сама справлюсь. Вот похороны надо организовать, чтобы все правильно было. Но это мне подружки подсобят и родственников у нас, слава Богу, много, да ребята наши — у нас сыновей двое.

— А Алексей Петрович, что, ударился чем? — тихонько подправила разговор в нужное направление Майя.

— Ударился он головой о железную трубу, расшиб здорово, но еще и на штырь железный напоролся, насквозь железка прошла, сердце задела.

Анна Сергеевна скорбно замолчала, но, к счастью, не заплакала.

— А что милиция говорит?

— Говорит, несчастный случай. Получил травмы, несовместимые с жизнью. Ну, вроде как сам виноват. А, — махнула она рукой, — пьяный всегда виноват. Да какая теперь разница — человека‑то нет.

— А он всегда так поздно возвращался?

— Частенько. У него же заказчиков была пропасть.

— Может, ограбили? — подкинула дровишек в угасающий разговор Майя.

— Да у него денег с собой бывало от силы сто— двести рублей. Я ему больше и не давала. Он мне все до копейки приносил, даже те, что ему в благодарность люди давали. Боялся пропьет. Кошелек его был на месте, там тридцать рублей оставалось.

— Получается, что не все деньги?

Конечно, не все. А пил‑то на что? Он за чужой счет не любил. А может, еще и на бананы потратил, будь они неладны. Или книжку эту дурацкую.

— Какие бананы? — вздрогнула Майя. — При чем тут бананы?

— Да в сумке его, с инструментами. Он же без нее никуда. Мне все его вещи милиционеры принесли. Опознать надо было. Ну, сумку я опознала, и инструменты его мне как родные — столько‑то лет он с ними ходит! А там еще пяток бананов лежал сверху и книжка, странная такая, может, из заказчиков кто отблагодарил, а то и сам догадался — у него бывали иногда фантазии. Я милиционерам говорю — оставьте эту книжку себе, не наша она. И бананы мы не едим, не приучены. А они говорят — если бы здесь был криминал, то оставили бы как доказательства, а так в каких‑то бумагах написали про них и мне вернули вместе со всеми Лешиными вещами и документами.

— А почему книжка странная? — развивала тему Майя, понимая, что времени у нее осталось совсем немного, скоро начнут собираться родственники и обещанные подружки Анны Сергеевны. Странно, что еще никого, да и телефон не разрывается.

Словно подслушав ее мысли, где‑то в комнате начались звонки.

— Я сейчас, — сказала Анна Сергеевна. — А ты посмотри пока, если интересно. — Она обернулась, отдернула занавеску, и Майя увидела на подоконнике потертую спортивную сумку с эмблемой московской Олимпиады а‑ля советские восьмидесятые. Это и была та самая сумка с инструментами. Рядом лежала книга небольшого формата.

Анна Сергеевна ушла, а Майя встала и подошла ближе. Брать в руки эти вещи она не решилась — от них как будто веяло смертельным холодком. Обложка книги была украшена восточной гравюрой — то ли японской, то ли китайской — и несколькими замысловатыми иероглифами. По диагонали из левого угла вниз шло название — «Спящая». Затерявшееся за всем этим великолепием имя автора Майя разглядела не сразу. А разглядев, поперхнулась: Банана Ёсимото.

Сообразив, что может в точности не запомнить, она достала приготовленные еще до визита в «Ключник» ручку и блокнотик и быстро переписала все, что было на обложке, попыталась даже перерисовать гравюру, но эксперимент не удался.

Вот теперь ей было что доложить Сильвестру. Майя тихонько вышла в коридор и заглянула в комнату. Анна Сергеевна громко обсуждала с кем‑то детали предстоящего печального обряда. Увидев, что гостья собралась уходить, она прервала разговор и крикнула:

— Давай я тебя хоть чаем напою, ведь голодная небось!

Но Майя, быстро пробормотав все полагающиеся в таких случаях слова и махнув на прощание рукой, быстро ретировалась через так и оставшуюся незапертой входную дверь.

* * *

Сильвестр Бессонов молча расхаживал по комнате из угла в угол. Хождение продолжалось уже минут двадцать. Майя все это время молча сидела в кресле, стараясь не подавать признаков жизни, — понять, доволен шеф ее работой или нет, она так и не смогла.

Что же касается Сильвестра, то сбивчивый и местами противоречивый, однако эмоциональный и достаточно информативный доклад помощницы заставил его серьезно задуматься.

Версию о случайной гибели слесаря‑универсала он отмел сразу. Такие совпадения бывают только в кино, и то когда сценарист ленив и бездарен. Единственный возможный свидетель умирает буквально через несколько дней — ха‑ха! И снова бананы! Да еще книга с подходящим именем автора.

Тропический фрукт в качестве декоративного элемента каждой из смертей — случайность? Нет, слишком бросается в глаза. Особенно у Южина. Но что это означает? Визитная карточка преступника? Типа «Черная кошка»?

Несчастный случай с Южиным все же мог бы остаться для Бессонова таковым, если бы не вызывающе кричащая банановая тема. Преступник бравирует, издевается, рискует, но зачем? Кто он — маньяк, параноик или, напротив, холодный и расчетливый ум, выстраивающий свою, пока неведомую Сильвестру тонкую игру. В какой‑то момент мелькнула мысль — а если преступник узнал о расследовании, которое затеяли сыщики‑любители и демонстративно вмешался, устроив Бессонову весь этот криминальный мастер‑класс?

«Посмотрим, — разозлился он. — Это мы еще посмотрим. Если со мной хотят поиграться, то я не против. — И мысленно обратился к неведомому противнику: — Не обижайся, дружок, но в конце игры я постараюсь сделать так, чтобы ты подавился своими бананами». Вслух он, естественно, ничего такого не сказал, а лишь промолвил, пристально глядя Майе в глаза:

— Это вызов, и мы принимаем его. Готовься, будут сражения.

— Я готова, — бодро откликнулась Майя, но внутри у нее все сжалось: таким жестким и решительным своего шефа она еще не видела.

* * *

Звонок Бессонова застал Тоню врасплох — она собралась немного развеяться и хоть ненадолго забыть печальные события последних дней. И удивилась, когда Сильвестр попросил у нее ключи от квартиры Андрея.

Любое напоминание о существовании этой квартиры теперь вызывало у нее лишь отвращение. Ее и так следователь измучил вопросами и намеками — уж не пришила ли она своего любвеобильного и щедрого жениха из‑за жилплощади.

Ситуация, действительно, была более чем странная. Андрей, обладавший весьма своеобразным характером и к тому же обуреваемый чувствами, сделал широкий и абсолютно нелогичный, с обывательской точки зрения, жест: сразу после помолвки завещал невесте и будущей законной супруге свою квартиру. Кто теперь поверит, что никакие Тонины увещевания на него тогда не подействовали. Толи он хотел таким способом крепче привязать ее к себе, то ли произвести впечатление своей безудержной щедростью, но факт остается фактом — Тоня стала единственной наследницей абсолютно одинокого Андрея, даже не будучи официальной женой. Следователь так ей и заявил: «Ваше счастье, что у вас стопроцентное алиби и вы постоянно были на виду». Хотя какое тут счастье — Андрея убили!

Кроме того, наверняка в ее пользу было то, что она — человек вполне обеспеченный, в том числе и хорошим жильем, к тому же прямая и единственная наследница весьма небедного дяди. И убивать собственного жениха из‑за средненькой в принципе квартиры ей явно было незачем. Хотя, как заметил тот же следователь: «У нас всякое случается, из‑за швейной машинки убивают».

На вопрос Тони, зачем ему понадобились ключи, Сильвестр заявил: «Нетелефонный разговор. Приезжайте, расскажу». Скрепя сердце, Тоня согласилась, но одной ехать ужасно не хотелось. Бессонову, казалось, было все равно:

— Хотите, приезжайте все вместе, — бросил он напоследок, имея в виду, вероятно, ее друзей.

Вот как получилось, что примерно через час компания в полном составе — Тоня, Шура и ставший их верным спутником Костя Чихачев — старательно вытирала ноги о свеженькую розовую тряпку в квартире Бессонова под бдительным надзором Майи и самого хозяина.

— Мы на минутку, — с порога заявила Тоня, пытаясь свести неприятную для нее процедуру к минимуму. — Вот ключи. Этот, покороче, от верхнего замка, а длинный — от нижнего. А этот — от домофона, итак понятно. Адрес вот, я на бумажке написала. Вроде бы все.

— Как сказать, — пристально посмотрел на нее Сильвестр. — А вы не хотите узнать, для чего мне понадобились ключи?

— Хочу.

— Тогда, может быть, присядете? Поговорим.

— Хорошо, — вздохнула Тоня.

Они гуськом потянулись в комнату и расселись кто куда — Тоня в кресло, Шура и Костя на диван, Майя пристроилась на маленьком пуфике у окна. Бессонов же стал вышагивать по комнате по своему излюбленному маршруту — из угла в угол.

Рассказ о смерти Южина, информация, которую удалось добыть Майе, а также умозаключения Сильвестра и его оценка происшедшего произвели на слушателей сильное, но не одинаковое впечатление.

Майя, для которой все рассказанное шефом новостью уже не являлось, внимательно разглядывала гостей. Тоня сидела, как неживая, оцепенев от ужаса, и смотрела неподвижным взглядом в одну точку перед собой. Костя вел себя по‑мужски сдержанно, пытаясь всем своим видом поддержать женщин и показать, что в его присутствии им ничто не угрожает. Впрочем, Майя заметила, что он не так спокоен, как хочет казаться. То вдруг начнет постукивать ногой по полу, то, подобно мальчишке, кусать ноготь на правой руке. Правда, заметив, что на него смотрят, сразу же переставал и вроде бы даже смущался.

Интереснее всего вела себя Шура. Было заметно, что бойкая барышня потрясена услышанным и силится понять, чего или кого сейчас нужно опасаться. При этом она слишком часто бросает взгляды на Костю. Гораздо чаще, чем на Бессонова или подругу Тоню.

«Запала на парня, не иначе, — вдруг подумала Майя. — И, кажется, не вполне понимает, что фоном для возможного романа станут реальные преступления и даже смерть людей». Но долго размышлять на эту тему не пришлось.

— Теперь вы все знаете, — подвел итог своего выступления шеф. — Понятия не имею, что будет дальше, только понимаю, что необходимо решительно вмешаться и поломать чью‑то преступную игру. Я попытаюсь это сделать. Для начала мне нужно осмотреть завещанную вам, Тоня, квартиру.

Она очнулась от тяжелого раздумья.

— И что вы там надеетесь найти?

— Пока не знаю. Во всяком случае, как только у меня появится информация, я расскажу вам.

Проводив гостей, Бессонов стал вслух размышлять о том, как он поедет на квартиру Фофанова. Что нужно с собой взять, когда вызывать машину… В приготовлениях Майя принимала самое деятельное участие — шеф продумал все до мелочей. Только вот мелочей этих оказалось очень и очень много. Впрочем, как всегда.

Глава 9

— Предлагаю поймать такси, — сказал Костя дамам, которые молча шли по левую и правую руку от него.

Поведанная Сильвестром Бессоновым история о погибшем слесаре подействовала на всех угнетающе.

— А я думаю, стоит прогуляться, — не согласилась с ним Шура. — Нужно как‑то все это переварить и дать мыслям утрястись. Нам всем не мешает глотнуть свежего воздуха.

— Да, давайте прогуляемся, — потерянно согласилась Тоня. — А то мне что‑то не по себе.

Костя искоса посмотрел на нее:

— Страшно вот что. От этого преступника не знаешь, чего ждать. Твоего… жениха, — он с трудом выдавил из себя неприятное слово, — убили весьма виртуозным способом. Убийство, замаскированное под несчастный случай, — не рядовое дельце. А смерть слесаря? Если милиция и это признает несчастным случаем…

— По крайней мере, можно надеяться, что нас не застрелят из винтовки с лазерным прицелом, — заявила Шура, притормозив возле ларька с мороженым.

— Шура, нет, — прошипела Тоня, дернув ее за руку.

— А я и не собиралась, — пожала плечами подруга, оторвав жадный взор от клубничного пломбира. — Предлагаю пойти на компромисс. Доберемся до метро пешком — это примерно три автобусных остановки. Можно срезать наискосок — там есть парк, а гулять среди зелени полезно для здоровья.

Однако прежде чем попасть в парк, им пришлось поплутать по незнакомым переулкам, которые перетекали один в другой, пересекались и путались. Некоторые заканчивались тупиками, и в конце концов троица окончательно потеряла ориентацию в пространстве.

— Ты же сказала, что знаешь, как пройти, — попеняла Тоня. Она не любила незнакомых мест, а Москва стала такой огромной, что каждый район можно было считать отдельным маленьким городом.

— Наверное, мы не там повернули, — сообщила Шура, затравленно озираясь по сторонам.

— И наверняка не один раз. Придется у кого‑нибудь спрашивать дорогу, — вздохнул Костя. — Лучше всего выбрать какую‑нибудь старушку… Вот блин! Не оборачивайтесь, — приказал он совершенно другим тоном. — Это опять он. Тот парень, который следил за Тоней! Он позади нас, выглядывает из‑за угла.

— Это хорошо, — плотоядно сказала Шура. — Поймаем его и вытрясем правду. У меня просто руки чешутся. Значит, сделаем так, — решила она, не дав никому вставить ни слова, — я сейчас нырну вон в тот переулочек. Мы оттуда только что вернулись. Сами видели — место страшное, безлюдное, полно всякого мусора… В общем, есть где развернуться. Я там спрячусь, а вы гоните этого гада на меня.

Как это — гоните? — шепотом спросила перепуганная Тоня. Ее лоб покрылся мелкими бисеринками пота. — Давай лучше не будем экспериментировать, вдруг он убийца?

— Ерунда! Главное, наброситься неожиданно. У убийц тоже есть слабости, — горячо возразила Шура. — Он наверняка весь на нервах. Нет‑нет, не возражайте! Надо наброситься — и баста. Положитесь на меня. Ваше дело маленькое. Прогуливайтесь вокруг, изображайте, что вы страшно увлечены друг другом… Это для того, чтобы его раззадорить. А потом пройдите переулок насквозь и ждите меня где‑нибудь за углом. Как все сделаю, я вам по телефону позвоню. Или просто крикну, если связи не будет.

Деморализованные ее напором Костя с Тоней не нашлись что возразить и только растерянно переглянулись. Шура же тотчас приступила к выполнению намеченного плана и исчезла в переулке, который действительно выглядел безлюдным и весьма неприятным. Обреченные на слом дома смотрели друг на друга пустыми окнами, за которыми прятался влажный гнилой сумрак. Слева громоздились внушительные деревянные ящики, на вид очень крепкие. Шура решила, что, если влезть на ящик и замаскироваться, можно получить громадное преимущество. Выскочить сбоку — это не фокус. Другое дело — прыгнуть сверху. Всякий живой человек, будь он хоть трижды преступник, наверняка дрогнет перед лицом такой неожиданности.

Сказано — сделано. Она подобрала с земли громадный кусок картона, забросила его на выбранный для себя постамент, соорудила из подсобного материала приступочку и полезла наверх. Ящик оказался что надо и даже ни разу не скрипнул. Шура села на корточки и загородилась заранее приготовленным картоном. Если приглядеться, снаружи, конечно, можно увидеть ее пальцы, но мерзкому типу некогда глазеть по сторонам — он идет по следу Тони Потаповой и нацелен только на нее.

В этот момент Тоня с Костей как раз появились на горизонте. Отличная приманка! Голубки громко болтали и даже смеялись. В душе Шуры шевельнулась ревность: если они и играют, то очень натурально. Ну ничего. Когда она поймает преступника, Костя ее сразу сильно зауважает.

К удовольствию Шуры, друзья ее не заметили, хотя и стреляли глазами по сторонам. Значит, укрытие надежное. Одно плохо — долго на корточках не просидеть, она же не женщина‑змея, которая может завязываться узлом без ущерба для здоровья.

Шура несколько раз шевельнулась, устраиваясь поудобнее, и тут услышала, что кто‑то идет по переулку — шарк, шарк. Сдвинула картон влево, а шею вытянула вправо. И увидела неряшливо одетого мужчину неопределенного возраста с палкой в руке. Палка была нужна ему не для того, чтобы на нее опираться, а чтобы ворошить мусор, выискивая в нем всякие полезные штуки — хорошие гвозди, проволоку, алюминиевые банки. Если учесть, что переулок весь был завален мусором, пребывание здесь «поисковика» могло сильно затянуться. Шура понятия не имела, как шугануть этого типа. Просто вылезти и попросить уйти? Вряд ли он ее послушает. Еще поднимет крик и сорвет всю операцию.

Она осталась сидеть на своем месте, напряженно размышляя о путях выхода из кризиса. Мужчина тем временем неумолимо приближался к Шуриному убежищу. Его будто магнитом тянуло к тому самому ящику, который она избрала местом своей дислокации. В конце концов он оказался так близко, что его можно было не только видеть, но и обонять.

Шура поняла, что таиться дальше не имеет смысла. Поэтому сделала то, что обычно делают дети, когда хотят напугать друг друга. Она высунулась из‑за картона и громко сказала:

— Гав!

Если бы она могла предвидеть, что произойдет в следующую секунду, никогда не стала бы поступать подобным образом. Без преувеличения можно сказать, что это ее «гав» произвело на ворошителя мусора очень сильное впечатление.

Перво‑наперво он выронил свою палку и издал длинный, совершенно нечеловеческий вопль. Так могла бы кричать нечисть, вспугнутая альпинистами на нехоженых тропах Тянь‑Шаня. После чего взметнулся ввысь подобно новогодней петарде. Произведя в полете несколько замысловатых движений туловищем, бедняга отвалил нижнюю челюсть и бросился бежать с той резвостью, которая нападает на человека только от избытка чувств. Иными словами, он драпал так, как будто за ним гналась его собственная бабушка, оплаканная родственниками пару недель назад.

— Да ладно вам! — крикнула Шура ему вслед. — Уж и пошутить нельзя.

Оглядевшись по сторонам, она снова заняла исходную позицию. Однако не прошло и минуты, как некая мелкая пакость с холодны ми паучьими лапками заползла за пояс ее штанов и принялась вдумчиво исследовать живот. Шура подумала, что пока на горизонте чисто, она вполне успеет вытряхнуть противную мошку.

и тяжело завозилась за своей импровизированной ширмой. Поэтому не сразу сообразила, что слышит шаги. Человек не просто стремительно приближался, он был уже тут, прямо рядом с ящиком!

Решив, что это уж точно преследователь, который спешит нагнать Тоню Потапову, а она его почти что прозевала, Шура резво вскочила на ноги, широким жестом отбросила картон в сторону и, издав громкий боевой клич, скакнула вниз.

Лишь в последнюю секунду перед тем, как приземлиться на голову своей жертвы, она поняла, что это еще один ни в чем не повинный прохожий. И что он тоже очень сильно напуган. Волосы у него стояли дыбом, а глаза забавно вытаращились.

— Мать твою! — громко крикнула Шура и в тот же миг обрушилась на него всем своим весом.

Оба упали, намертво вцепившись друг в друга, и несколько раз перекатились с боку на бок, как два борца, сошедшиеся на ринге.

Грохнувшись на землю, Шура разбила локоть и обе коленки, а незнакомец треснулся головой об асфальт и потерял сознание. Когда она сползла с него, то увидела, что он не только не шевелится, но, кажется, и не дышит. Ее охватил панический ужас сродни тому, который испытывает человек, очутившийся среди океана на обломке гнилой доски.

Дрожащими руками она достала из кармана сотовый и принялась нажимать на кнопки, то и дело попадая не туда, куда нужно. И как только ей ответили, ужасным голосом закричала:

— Тоня, Тоня! Случилось страшное. Я задавила человека!

— Как? Где? Господи, чем ты его задавила?!

— Собой, Тоня! Я на него прыгнула с ящика, а он взял и умер. Какой ужас, Тоня! Меня посадят в тюрьму и будут много лет подряд кормить жидким супом!

— Я не умер, — неожиданно донесся слабый голос у нее из‑под локтя, а «труп» зашевелился и закряхтел.

— Тоня, он жив! — радостно завопила Шура. — Я тебе потом перезвоню.

Встав на четвереньки, она низко наклонилась над пострадавшим и увидела прямо перед собой затуманенные синие глаза. Они смотрели на нее из неведомого далека.

— Неплохо вы меня приложили, — пробормотал мужчина, даже не пытаясь подняться.

Он оказался почти таким же мощным, как Шура, хотя жира на его костях точно не было — одни мускулы. Впрочем, как только что выяснилось, в критических ситуациях мускулы мало помогают. Гораздо важнее верный глаз и хорошая реакция.

— Зачем вы на меня напали? — спросил поверженный гражданин слабым голосом. — Да еще в расстегнутых штанах?

— Это страшная ошибка, — успокоила его Шура, приводя в порядок одежду. — Вы сильно испугались?

— Ну, как вам сказать… Всякий раз при воспоминании о вас сердце мое будет биться чаще, чем следует.

Шура хотела подбодрить его каким‑нибудь дружеским словом, но в этот момент увидела того самого типа, за которым охотилась и ради которого сидела в засаде. Он выскочил непонятно откуда прямо на них, и Шура наконец разглядела его лицо. Сразу же стало понятно, почему в прошлый раз он прикрывал его рукой. На его правой скуле расплылось большое родимое пятно. Шансы на то, чтобы изловить человека с такой приметой, многократно повышались у всякого, кто имел на него зуб. В целом же таинственный незнакомец казался весьма симпатичным. Шура сразу обратила внимание на его большие глаза и тонкие черты лица. Напоровшись на засаду, он немедленно осадил назад, развернулся и бросился наутек. Почувствовав, что расстояние между ним и преследовательницей слишком маленькое, принял неожиданное решение: метнулся к двери в полуразрушенный дом и скрылся внутри.

— Вот теперь ты точно от меня не уйдешь! — крикнула Шура.

Проскакав по обвалившейся в нескольких местах лестнице, они друг за другом взобрались на второй этаж и помчались по коридору — путь наверх оказался заблокирован бетонными плитами и искореженной арматурой. Предполагаемый убийца бежал легко, быстро и технично. Шура громко сопела, пыхтела и топала. Однако желание поймать негодяя служило тем допингом, который не позволил ей потерять темп. В конце концов, один за другим они вылетели на небольшую площадку под открытым небом, обрывавшуюся в пустоту.

Враг оказался в ловушке! Ему отсюда не уйти, это точно. Шура растопырила руки, показывая, что не даст прорваться обратно. Она была вполне готова к рукопашной, и эта готовность немедленно отразилась у нее на лице. Однако вместо того, чтобы драться, противник подбежал к самому краю площадки и заглянул вниз.

Стало ясно, что он решил совершить рискованный прыжок и теперь выбирал площадку для приземления. Гора опилок показалась ему достаточно привлекательной. Шура тоже увидела эти опилки и поняла, что если сию минуту ничего не предпримет, то снова останется с носом. Прыгать вслед за ним опасно: он легкий и ловкий, а в ней тридцать пять кило лишнего веса и куча еще не сбывшихся романтических надежд, которые наверняка разобьются вдребезги.

Прежде чем выполнить свой головокружительный трюк, незнакомец пронзительно свистнул — так, будто подзывал доброго коня, оставленного пастись в отдалении. Потом сгруппировался и…

Шура совершила нечеловеческий рывок и буквально в последний момент схватила негодяя за рубашку. Причем схватила крепко, он при всем желании не смог бы вырваться. Однако вместо того, чтобы принять бой, тот резко рванул рубашку на груди — так, что пуговицы разлетелись в разные стороны, извернулся и вылез из нее, оставив в руках Шуры. Мелькнула загорелая спина, сошедшиеся на миг лопатки — и добыча сиганула вниз. Преследовательница слышала, как негодяй приземлился в опилки и засмеялся. Впрочем, его смех тотчас же заглушил рев мотора. В переулок ворвался огромный мотоцикл с лихим седоком, на голову которого был надет черный шлем. Свесившись вниз, раздосадованная Шура беспомощно наблюдала, как человек с родимым пятном, прихрамывая, бежит к нему, вспрыгивает на сиденье позади водителя, тот нажимает на газ, и мотоцикл, заложив крутой вираж, уносится прочь.

Бледная от злости, она топнула ногой, плюнула и отправилась назад тем же путем, каким пришла. Вернее, прибежала. Только сейчас Шура поняла, насколько здесь неуютная и угнетающая атмосфера. Со стен свисали старые отслоившиеся обои, под ногами валялись куски гнилых деревяшек, металлические прутья и раскрошенные кирпичи. Воздух был затхлым, он словно пропитался гнилью. Так что, очутившись на улице, Шура в буквальном смысле вздохнула полной грудью. Забавно, но невинный прохожий, на которого она свалилась с ящика, до сих пор никуда не делся. Он стоял в стороне, довольно помятый, с поцарапанной щекой. На лице его застыло задумчивое выражение. Увидев, что Шура возвратилась не с пустыми руками, он с иронией спросил:

— Вы нападаете на мужчин, чтобы завладеть их рубашками? Приторговываете на рынке ворованными вещами?

— Рада, что вы способны шутить, — проворчала та, подходя поближе. — Меня зовут Шура, а вас?

— Илья, — ответил он. — Жаль, что вы носите такую прическу: очень сложно разговаривать, не видя глаз друг друга. Думаю, это ваши комплексы во всем виноваты. Вы пытаетесь загородиться от мира, и это не идет на пользу вашему «эго».

— У меня нет никакого «эго», — возразила Шура. — И чего вы меня учите? Вы кто, учитель?

— Психолог. Веду специальный семинар для тех, кто хочет расстаться с лишним весом. Возвращаю надежду отчаявшимся.

— Во как удачно я прыгнула, — пробормотала Шура. — Хотя не собираюсь пользоваться знакомством.

— Отчего же?

— Мой вес не поддается психологической коррекции. Его можно уничтожить только вместе со мной.

— Поражаюсь вашему хладнокровию, — удивился Илья. — Ни испуга, ни смущения. А ведь вы меня чуть не убили!

— Ну ладно‑ладно. Смущена. И готова договориться о компенсации. Хотите, я вам бесплатно что‑нибудь оформлю?

— Путевку в санаторий? — язвительно спросил потерпевший.

— Я дизайнер по интерьерам, — запальчиво ответила Шура. — Меня клиенты с руками рвут.

— Думаю, им от вас тоже достается.

Шура фыркнула и принялась обследовать отбитую у неприятеля рубашку. Немедленно обнаружила застегнутый на пуговицу нагрудный карман, а в нем свернутый вчетверо лист бумаги.

— Вы в самом деле обшариваете чужие вещи! — изумленно воскликнул Илья. И тут же нашел подходящее объяснение: — Этот парень что, ваш муж?

— С чего вы взяли? — удивилась она, застыв с бумажкой в руках.

— Кто, как ни жена, может так достать мужика, чтобы он без раздумий спрыгнул со второго этажа?

— Я не замужем.

— Но ведь вы залезли к нему в карман, а это нехорошо!

— Нехорошо сушки в булочной воровать. А когда охотятся за твоей подругой, следует идти на крайние меры. Вы же не знаете, чему стали свидетелем.

— Ну так расскажите.

— У меня времени нет, — довольно грубо ответила Шура. — Знаю‑знаю, я перед вами в долгу. Дайте мне свою визитную карточку, я вам позвоню и компенсирую моральный ущерб.

— И физический тоже. Вы очень интересная женщина, Шура. И это вы должны дать мне свою визитную карточку. Потому что пострадал‑то я, а вы вполне можете смыться.

— У меня нет визитной карточки, — ответила Шура, против воли покоренная «интересной женщиной». — Хотите, я покажу вам паспорт?

— Хочу, — тотчас согласился Илья.

Пока они разбирались с ущербом и с тем, кто кому должен позвонить, Тоня и Костя изнывали от нетерпения и тревоги. Поэтому, когда их отважная подруга наконец показалась на горизонте, со всех ног бросились ей навстречу.

— Где ты была? Что произошло? Кого ты там чуть не задавила? — наперебой стали спрашивать они. — А тот тип? Ты его видела?

— Видела с близкого расстояния, — вздохнула Шура. — Вот как вас сейчас. Я загнала его в капкан, но он так испугался, что спрыгнул со второго этажа. Свистнул молодецким посвистом, и за ним примчался сообщник на мотоцикле.

— Все как в прошлый раз, — сокрушенно заметил Костя. — Но ты, Александра, молодец. Ничего не боишься! Кстати, что это у тебя в руках?

Шура мгновенно заметила, что он перешел на «ты», и преисполнилась оптимизма. Приятно, когда ценят твою ловкость, силу и смекалку.

— Это военный трофей, — гордо произнесла она, показав им рубашку. Самую обычную рубашку с самой обычной биркой, где был проставлен размер и написано название фирмы‑изготовителя.

— Не очень крупный тип, — заметила Тоня. — Не гигант. Но как тебе удалось его раздеть?

— Мы боролись, — коротко ответила Шура. — И смотрите, что я потом нашла в кармане.

Она подала им тот самый листок, в который сама успела заглянуть только одним глазком. Теперь же они склонились над ним втроем, рассчитывая увидеть что‑нибудь сногсшибательное.

— Обычная компьютерная распечатка, — первым подал голос Костя. — По‑моему, здесь часть какой‑то фотографии.

Это действительно был всего лишь фрагмент женского лица, снятого в три четверти. На первом плане оказалось аккуратное ушко и вдетая в него серьга — очень красивая золотая серьга с крапинкой темно‑желтого камня.

— Боже мой! — воскликнула Тоня, вырвав распечатку у него из рук и приблизив к самому носу. — Это же мои серьги!

— Подлый тип тебя увеличил, — с трагической серьезностью заявила Шура. — Он точно на тебе помешался.

— Но это не мое ухо.

— Как это — не твое? Серьги твои, а ухо не твое?

Шура с Костей снова склонились над снимком, едва не стукнувшись лбами.

— Действительно не твое. А чье?

— Ничего не понимаю, — простонала Тоня, сжав пальцами виски. — Такого просто не может быть. Это не заводские серьги, а ручная работа, я узнавала у ювелиров. Серьги — единственное, что осталось у меня от родителей. У такой пары не может быть двойника!

— Почему не может? — принялась фантазировать Шура. — Допустим, тот, кто их изготовил, решил продублировать удачную работу.

— И спустя пару десятков лет за Тоней следит мужик, в кармане которого оказывается фотография этого дубликата, — невесело усмехнулся Костя. — Не бывает таких случайностей.

— Ну да, не бывает, — обреченно согласилась Шура. — Тут явно что‑то нечисто.

Они некоторое время молчали, обдумывая новую информацию. Редкие прохожие, завидев их, старались перейти на другую сторону улицы. Вероятно, молчаливая группа людей казалась им угрожающей.

— А эти серьги до сих пор у тебя? — спросил Костя.

— Конечно, у меня, — как будто обиделась Тоня. — Когда тетя была жива, она постоянно их прятала, и мы с ней жутко ссорились. Но вот я подросла, и тогда она призналась, что делала это из‑за дяди Лени. Серьги напоминают ему о моей матери. Он слишком сильно любил сестру и до сих пор тяжело переживает ее смерть. Не стоит, мол, его волновать. Но я все равно их ношу, — упрямо закончила она.

— Думаю, если мы покажем Леониду Николаевичу фотографию, — Костя потряс бумажкой, — он расскажет хоть что‑нибудь полезное. Может, мы зря расфантазировались. Хотя… Что если в прошлом твоей семьи есть какая‑то тайна?

— Но тогда при чем здесь Андрей?!

Действительно, — нахмурилась Шура. — Зачем было убивать Андрея? Он к прошлому Тониной семьи не имеет никакого отношения.

— А вы это точно знаете? — спросил Костя, остро взглянув на обеих подруг по очереди. — Жизнь иногда такие сюрпризы преподносит, только успевай переваривать.

— Ну как такое может быть? — бросилась в атаку Шура. — Фофанов познакомился с Леонидом Николаевичем сам. Ему остался от прабабки старинный сервиз…

— Ну и что, что познакомился? — не желал сдаваться Костя. — Он мог познакомиться не просто так, а с определенными намерениями. Сначала задумал какую‑то гадость, а потом использовал сервиз как предлог.

— Почему Андрея постоянно в чем‑то подозревают? — звенящим от слез голосом вмешалась Тоня. — Разве в меня нельзя влюбиться?! Разве так удивительно, что он увлекся именно мной, а не дядиным фарфором? Что у него не было никакого умысла, никаких задних мыслей?

— Да я ведь просто рассуждал вслух.

— Очень обидные для меня рассуждения.

Тоня надулась и пошла вперед, а расстроенный Костя и озадаченная Шура поплелись следом. Как‑то сразу отыскалась дорога, и они нашли тот самый парк, в котором собирались дышать воздухом. При входе им пришлось миновать игровую площадку, на которой кишмя кишели маленькие дети. Они размахивали совками, стучали формочками, гудели машинками, хохотали, плакали, дрались и время от времени задумчиво замирали, писая в памперсы.

— Мне было три года, когда погибли родители, — неожиданно призналась Тоня.

Ее друзья почтительно промолчали. Да и что тут скажешь? Если другому горько, очень трудно подобрать правильные слова.

— Дядя говорит, что, когда мама и папа в тот вечер не вернулись домой, я перестала разговаривать. Со мной потом долго пришлось возиться.

— Очень жалко, что так вышло, — сказал Костя, поддав ногой камушек. — А вот мои предки сильно пили и лупили меня всем, что было под рукой. Иногда я сутками не мог попасть домой, потому что мне дверь не открывали.

Начавшийся доверительный разговор неожиданно прервал звонок сотового.

— Кажется, у меня! — воскликнула Тоня, похлопав по сумочке. Торопливо расстегнула молнию, достала телефон и быстро пояснила для ребят: — Это дядя Леня. — После чего целиком сосредоточилась на разговоре: — Алло! Дядя Леня? Почему у тебя такой голос? Господи, что случилось? Что‑что?! Не может быть! Дядя Леня, не паникуй! Я сейчас! Мы сейчас приедем!

— Что такое? — громким шепотом спросила Шура, не в силах вынести неизвестность. Она вообще не отличалась особым терпением и постоянно из‑за этого страдала. — С ним плохо?

— Он говорит, на него напала медсестра, — ответила обалдевшая Тоня. — Ударила по голове носком с мелочью, связала и устроила в квартире сумасшедший дом. Перевернула все вверх ногами, повытаскивала веши… Наверное, что‑нибудь стащила.

Костя сделал неутешительный вывод:

— События принимают дурной оборот. Быстро выходим из парка, ловим машину и едем к тебе. Леонид Николаевич в порядке?

— Кажется, да.

— По крайней мере, орет он громко, — заметила Шура. — Был бы не в порядке, говорил бы потише.

— Ой, пойдемте скорее! — заторопилась Тоня. Щеки у нее запылали от волнения, и она по очереди приложила к ним руку, чтобы остыть.

Костя едва поспевал за ней, а Шуре было совсем плохо. После беготни по полуразрушенному дому Шуре было сложно мобилизоваться. Тот запас сил, который она накопила к сегодняшнему дню, оказался исчерпан. Она тяжело дышала, потела и охала, прилично отстав от быстро шагавших друзей.

— Шура, ты чего?

— Это все лишние килограммы. Они буквально висят у меня на шее, — прокряхтела та. — И когда я хочу их немного растрясти, наваливаются и не дают дышать.

— Шура, нужно поднажать, — крикнула Тоня, пускаясь галопом. — Не представляю, как там дядя один.

Когда, наконец, им удалось выбраться на шоссе и остановить такси, Шура выглядела так, будто только что выиграла соревнования оленьих упряжек, причем бежала вместо оленя.

— Думаю, медсестра охотилась за фарфором, — высказала она свое мнение, когда смогла немного отдышаться. — Наверняка по поликлинике пошел слух, что пожилому коллекционеру ходят делать уколы. Кто‑то это услышал, пораскинул мозгами и подослал вместо настоящей медсестры поддельную. Все очень просто!

— Да, просто, — подтвердил Костя. — Только подозрительно. Этих двоих на мотоцикле нельзя списывать со счетов. Ну и ваш Сильвестр, черт бы его побрал, может оказаться прав. Вдруг Фофанова и слесаря — того? Получается целая криминальная история. Может, стоит ему позвонить?

— Сильвестру Бессонову? — оживилась Шура. — Да, наверное, нужно. Хотите, я сама ему позвоню? — Не получив возражений, она принялась возиться с мобильным телефоном, соединилась с абонентом и блестяще провела беседу, не сказав ровным счетом ничего полезного. Наконец, устав от вопросов, на которые у нее не было ответов, она обратилась к Тоне:

— Сильвестр Семенович хочет поговорить с Леонидом Николаевичем.

Тоня вытаращила глаза:

— Но я не знаю, как дядя на это отреагирует.

— Тут нужно выбирать, — вмешался Костя. — Или нянчиться с дядей, или искать правду. Ты же поручила этому человеку расследование, как же теперь отстранять его отдела?

— Ты прав, ты абсолютно прав, — пробормотала Тоня. — Шура, диктуй наш адрес Сильвестру Семеновичу. Пусть приезжает как можно скорее. Дома сейчас, наверное, такое творится! Не представляю, как дядя Леня все это пережил!

Как выяснилось через короткое время, дядя Леня пережил «все это» просто отлично. Друзья нашли его сидящим в центре комнаты на диване. Дымящейся сигаретой он вычерчивал в воздухе фигуры, припоминая все новые подробности случившегося. В ложах бенуарa сидела благодарная публика: бывший Тонин муж Роман Потапов, его «огнедышащая» тетка Изольда и Герман Лазовенко — брат покойной жены Леонида Николаевича, а попросту говоря, его шурин.

Он был частым гостем в доме и принимал участие во всех мало‑мальски важных событиях: приезжал на праздники, советовал, куда в наступившем году лучше отправиться отдыхать, знакомил с полезными людьми. Всю жизнь он заведовал какими‑то складами, еще с советских времен сидел на продовольствии. Несмотря на опасную близость к продуктам питания, фигуру сохранил отменную, молодцеватую. У него было смуглое лицо с коварно раздвоенным подбородком и сильный взгляд, натренированный на грузчиках, кладовщиках и экспедиторах.

В настоящий момент он расположился по правую руку от Леонида Николаевича и пощипывал себя за нос, то и дело оглядывая разгром, царивший в комнате. Все здесь было открыто, выдвинуто, перевернуто, опрокинуто и разбросано. Впрочем, никакого вандализма: битого стекла, сломанных или раздавленных вещей, сорванных занавесок — только беспорядок. В комнате что‑то поспешно, но тщательно искали.

— Вот, Антонина, полюбуйся, какие звери водятся в районных поликлиниках! — подался навстречу племяннице Леонид Николаевич. — И кто бы мог подумать, что эта гадина окажется такой сильной!

Тоня подбежала к нему сзади и обняла двумя руками за шею, возразив:

— Но, дядь Лень, вряд ли к тебе приходила настоящая медсестра. Это была какая‑то воровка или еще того хуже.

Сидячих мест в комнате осталось немного, и друзья Тони, высказав свою долю сочувствия пострадавшему хозяину, заняли два стула, стоявших у окна. Роман Потапов наблюдал за Костей Чихачевым с опаской и неудовольствием. Его тетка тут же это заметила и громко сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Тонечке нужно побольше бывать дома. Я понимаю, что ее зовут разлечься, и отказаться от соблазнов бывает трудно. Но настоящие друзья всегда войдут в положение и поддержат в трудную минуту.

— Будь она дома, тоже получила бы по голове, — лениво заметил Герман, и Изольда мгновенно расширила глаза и прижала руки к груди:

— Конечно‑конечно, это счастье, что Тонечка отдыхала, пока ее дядя лежал на полу связанный.

Изольда маскировала свой нрав когда с блеском, а когда довольно топорно. Цели ее на сегодняшний день были неясны. То ли она собиралась прибрать к рукам Леонида Николаевича, то ли задумала вернуть своему племяннику сбежавшую жену. Герман Лазовенко был для нее новым персонажем. Что это за зверь, она понять еще не успела, поэтому вела себя осторожно. Впрочем, было ясно, если ей удастся отыскать его слабые точки, она не просто нажмет на них, но продавит до костей.

— А Тоня вовсе и не отдыхала, — заявила Шура, поиграв желваками. Если бы ей позволили, она бы с удовольствием сразилась с драконом и загнала его в логово хвостом вперед. — За вашей племянницей, Леонид Николаевич, снова охотились люди на мотоцикле. Пришлось вступить с ними в бой прямо на улице. Есть пострадавшие — один известный психолог, которому разбили голову. Поэтому мы очень разволновались, когда узнали про то, что в квартире тоже побывали преступники…

— И мы вызвали сюда частного детектива, — закончил за нее Костя.

Общая реакция на это заявление оказалась ярко негативной.

— Что такое? — удивился Герман, сделав брови домиком. — Какой это частный детектив? Вы спятили? Они слишком дорого берут. Если у вас неприятности, нужно было сказать мне. Есть человек, который может уладить любое дело за сущие копейки.

— Антонина, это просто ни в какие ворота не лезет! — воскликнул Леонид Николаевич, едва не уронив сигарету на ковер.

— Кто это за тобой охотится? — подал голос Роман Потапов, посмотрев на Тоню с тем неудовольствием, которое так любят демонстрировать слабые мужчины в домашней обстановке. — Почему ты ничего мне не сказала?

— Она сказала мне, — спокойно ответил Костя. В его глазах застыло какое‑то нехорошее спокойствие. Такие глаза бывают у человека, который твердо решил отравить жену и в последний раз слушает, как она его распекает.

— Я просто говорю, что тоже мог бы помочь, — буркнул Потапов.

Роман был смазлив, но в остальном скроен по средним меркам и абсолютно невыразителен. Дослужившись до небольшого начальника в компании, торговавшей недвижимостью, он почувствовал себя неуютно. Должность была великовата для него, он изо всех сил пытался соответствовать, но его потуги выглядели жалко, и он обозлился.

Когда муж получил повышение, Тоня обрадовалась за него. Она считала, что ее первый избранник мил, немного наивен, великодушен и оттого беззащитен перед лицом хищников, обитающих в столичных офисах. Но вскоре стало ясно, что он воспринял это повышение не как пропуск в будущее, а как тяжелую повинность. На долю Тони выпало слушать его нытье и служить живым противовесом его пессимизму. В конце концов ей это надоело, и она от него ушла. Однако Потапов не терпел столь крутых перемен. Он отыскал лазейку в ее дом, окружив Леонида Николаевича своей навязчивой дружбой. К сожалению, тот не видел в этом ничего ужасного. Вникать в тонкости и анализировать чужие чувства было не в его характере.

— Сыщик скоро будет здесь, — подвел итог Костя.

Леонид Николаевич потрогал голову, пострадавшую в схватке с липовой медсестрой, и решил смириться с неизбежным.

— Значит, Антонина, ты позвала сюда того типа, про которого рассказывала в прошлый раз? У него еще такое тигриное имя… Как же его?

— Сильвестр, — подсказала Шура и на всякий случай добавила: — Он важная шишка. Даже следователи из ОВД обращаются к нему за консультациями.

Как раз в это самое время Сильвестр поднимался по лестнице, отчитывая Майю, которая бодро следовала за ним.

— Я не собирался никуда ехать. «Хотел бы встретиться с дядей» и «хочу встретиться» — две совершенно разные вещи!

Помните, что сказал врач? Если вы перестанете выходить из дома, с каждым разом заставить себя это сделать будет все труднее и труднее. Так что визит вам только на пользу. Живности в квартире нет, цветущих кактусов тоже, окна мы закроем — беспокоиться нечего. Зато вы получите возможность посмотреть на коллекционера Изотова своими глазами.

— Не нужно меня уговаривать, я не ребенок.

Майя подумала, что в таком настроении босс вполне может отчихвостить кого угодно, в том числе и пострадавшего дядю. Не существовало ни одного сколько‑нибудь действенного способа заставить Сильвестра Бессонова держать себя в рамках. Если ему что‑то не нравилось, он становился надменным и язвительным и не щадил, что называется, ни женщин, ни детей. Однажды он признался, что для него нет ничего слаще, чем нарушить субординацию. Вроде бы это как‑то связано с его прошлым, которое оставалось для Майи тайной, покрытой мраком.

О прошлом Сильвестра Бессонова она не знала ровным счетом ничего. В его квартире не было фотографий, дипломов в рамках, писем и любых других напоминаний о прожитых годах. Возможно, все это где‑то надежно пряталось. Интересно, почему? Что с ним произошло такого, о чем он не желает вспоминать?

В квартиру их впустила Тоня. На Сильвестра она смотрела с опасливым уважением, что неудивительно, потому что он вел себя как наследный принц, только что получивший известие о смертельной болезни батюшки. Появившись в комнате, холодно поздоровался со всей честной компанией, дождался, пока ему представят каждое лицо в отдельности, и только после этого уселся на предложенный стул, который принесли из другой комнаты. Публика глядела на него во все глаза, полагая, что перед ней всамделишный частный детектив, за плечами которого целая куча распутанных кровавых злодеяний.

— Значит, вы пришли снять с меня показания? — спросил Леонид Николаевич, ерзая в своем кресле. — Я должен рассказать, что здесь произошло? Хорошо, расскажу. Ужасно постыдная, унизительная ситуация. Сами подумайте, является молодая брюнетка, стаскивает с тебя штаны под предлогом инфекции, а потом бьет по голове, связывает и начинает рыться в твоих вещах!

Прежде чем ответить, Сильвестр оглянулся проверить, где Майя. Увидел, что она вполне уютно устроилась в уголке, и лишь тогда целиком переключился на рассказчика.

— Раньше вы ее где‑нибудь встречали? — спросил он.

— О, нет! Я бы запомнил. Это такой тип роковой женщины — стройная, черная грива волос, дикие южные глаза, губы пухлые…

— Вижу, ты разглядел ее во всех подробностях, — подковырнул Герман, который с появлением Сильвестра изменил позу и теперь сидел с таким видом, словно проглотил палку и силился ее переварить.

— Разумеется, разглядел, — оскорбился Леонид Николаевич. — Я лежал на полу со связанными руками, а она обшаривала квартиру.

— А в других комнатах тоже такой беспорядок? — поинтересовался Сильвестр. — И на кухне?

— Здесь она сильнее всего неистовствовала!

— Я могу взглянуть?

Не дожидаясь разрешения, Бессонов встал и быстро прошел на кухню, задержавшись там не больше чем на минуту, заглянул в другие комнаты и снова сел на свое место.

— Нужно было сразу вызвать милицию! — высказала собственное мнение Изольда, не привыкшая оставаться на вторых ролях. Подавай ей главную, и все тут. — Только милиция способна сделать хоть что‑нибудь толковое.

Возможно, она хотела уколоть пришлого частного сыщика своим недоверием, но он даже не взглянул в ее сторону.

— Милиция! — воскликнул хозяин дома. — У меня ничего не украли, вот и весь сказ. Как они станут следствие проводить? Только замучают допросами и писульками, не хочу я в милицию.

— Скажите, что из себя представляет ваша коллекция фарфора и где она хранится? — спросил Сильвестр. — Я не заметил ни сигнализации, ни особо сложных замков на двери. Значит, ничего ценного в квартире нет?

Леонид Николаевич замялся, и вместо него ответил шурин, посчитавший своим долгом оказать родственную поддержку:

— Послушайте, он не может вам целиком довериться. Вот так взять и сразу все выложить… Еще неизвестно, сумеете ли вы вообще что‑нибудь сделать. Насколько вы хороший сыщик? — Он оглядел присутствующих, словно призывая их в свидетели. — Ну вот возьмите и докажите свои способности. Удивите нас чем‑нибудь!

Я пришел сюда не фокусы показывать, — спокойно ответил Сильвестр. — Впрочем, извольте. Вы недавно от зубного врача, вам поставили пломбу. И было это около двух часов назад. Вы, — обернулся он к Роману Потапову, который вздрогнул и вжался в спинку дивана, — только что побывали на юге в деловой поездке. Вероятно, сопровождали начальство. Смею предположить, ездили осматривать дома. Вы ведь занимаетесь недвижимостью, верно?

Роман опешил и не нашелся что сказать, его тетка Изольда мгновенно ощетинилась, грозно спросив:

— Это откуда вы узнали?

— А у вас, дама, болит горло, — приторно улыбнулся ей Сильвестр. — Так что поберегите голосовые связки.

Майя проглотила усмешку и зажала ладони между коленями. Наблюдать за Сильвестром было настоящим удовольствием. Приятно иметь босса, за которого не стыдно, — он не попадет впросак и не позволит взять над собой верх.

— Ничего особенного в этом вопросе нет, Герман, — сказал Леонид Николаевич шурину и, словно оправдываясь обернулся к Бессонову: — Я вам все объясню. У меня довольно большая коллекция, которую невозможно хранить дома. Здесь мы живем, это наше родовое, так сказать, гнездо. А старинный фарфор обладает одним удивительным свойством — он вытесняет людей из помещений, в которых его хранят.

— Поэтому лично я не люблю фарфор, — неожиданно призналась Шура. — Топнешь ногой, все повалится и побьется.

Ощущая близкое соседство Кости Чихачева, она пугалась остроты собственных чувств.

— Да, топать рядом с ним не стоит, — согласился коллекционер, бросив на нее озадаченный взгляд. — Я снимаю помещение в одном ведомственном здании, где есть усиленная вооруженная охрана, новейшая сигнализация и другие системы защиты. Фарфор застрахован и завещан музею, который уже присылал ко мне экспертов всех мастей и рангов. Скажу честно, я провожу со своей коллекцией много времени, поэтому часто бываю вне дома. Но вот в последнее время приболел, и мне прописали уколы. Из поликлиники стали приходить медсестры — все, заметьте, как одна, дуры.

— А те тарелки, которые сейчас рассматривает господин Потапов, имеют какую‑нибудь ценность? — поинтересовался Сильвестр.

Роман действительно сидел вполоборота к серванту и постоянно косил на него глазом. Как только на это обратили внимание, он непроизвольно втянул голову в плечи и переспросил:

— Какие тарелки?

— А что тут такого? — мгновенно вспылила Изольда. — Тарелки красивые, с птицами. Практически произведения искусства. Никто не может запретить любоваться.

— Это так, всякая ерунда, — махнул рукой Леонид Николаевич. — Друзья надарили. Решили, что если я коллекционирую посуду, меня обрадует любая хрупкая финтифлюшка. В квартире есть только одна авторская вещь, на которую можно обратить внимание. Статуэтка. Она стоит у Антонины в спальне, на комоде.

— Что за статуэтка?

Сильвестр сидел в свободной позе и даже время от времени закидывал ногу на ногу, как будто вел светскую беседу, а не допрос.

— Это ангел, — ответила Тоня. — Такая изящная вещь…

— Фарфор, лепка, подглазурная роспись, незначительные сколы по основанию, — вмешался Костя Чихачев, тихонько постукивая ногой по полу. — Без клейма, но с подписью автора. Подпись заканчивается сердечком.

— Автор — Михаил Иванович Зарудный. Работал в основном в пластике малых форм, — будто читая лекцию, продолжил Леонид Николаевич. — Делал жанровые статуэтки, любил сюжеты из жизни детей. Ангел относится к середине двадцатого века. Ничего особенного, смею вас заверить. Дорого, красиво, не спорю. Однако в любом антикварном магазине вам предложат десятки сопоставимых вещей. Это не только мое мнение. — Изотов посмотрел на Чихачева и, пожевав губами, заявил: — После того как Костик сплясал вокруг меня папуасский танец, умоляя продать ему ангела, я подумал — чем черт не шутит? Вдруг я что‑то проглядел? И отнес штуковину на экспертизу серьезным людям. Они пожали плечами, и все.

— А Костик с самого начала знал, что это произведение искусства хранится в спальне Антонины? — спросила Изольда, буравя взглядом молодого человека.

Чихачев кинул в ее сторону хмурый взгляд и ответил:

— Мне понравилась статуэтка. Но когда я узнал, что Леонид Николаевич решил отдать ее Тоне…

Что значит — отдать? — ворчливо прервал его Изотов. — Статуэтка принадлежала ее матери. Потом, правда, перешла ко мне. И я хотел подарить ее племяннице на свадьбу.

— Когда я все это узнал, то перестал и спрашивать, — подвел черту Костя.

Майе стало немного неловко. Этот парень выглядел ужасно уязвимым после того, как Леонид Николаевич разоблачил его интерес к фарфоровому ангелу. Как будто родители в присутствии чужих людей высмеяли собственного ребенка за то, что он до сих пор спит с плюшевым мишкой.

— Статуэтка на месте? — поинтересовался Сильвестр. — Вы проверяли?

Леонид Николаевич пригладил свои седые космы двумя руками, потом в очередной раз потрогал шишку на голове.

— Дело в том, что когда пришла брюнетка, ангела в квартире не было.

— Вот как?

— Сегодня я брала его с собой, — призналась Тоня. — Он у меня в сумке. Сейчас я вам его покажу.

Она достала пакет, из него — мягкую тряпицу, в которую оказалась завернута небольшая фигурка ангела стойкими, почти прозрачными крыльями.

— Милая безделица, — одобрил Герман, взвесив ее в руке после того, как Сильвестр со всех сторон эту безделицу осмотрел. — Я на нее раньше внимания не обращал, если и видел. Ты носила в сумке такую хрупкую штуку? — обернулся он к Тоне.

— На счастье, — застеснявшись, призналась та. — Она всегда мне помогала. А сейчас, когда за мной начали бегать по пятам какие‑то ужасные личности…

Так уж и ужасные, — буркнул Леонид Николаевич. Он отнял ангела у шурина, выбрался из кресла и, подойдя к серванту, поставил за стекло. — Кто такой ужасный за тобой бегал?

— Человек с родимым пятном на лице! — торжественно объявила Шура. Поскольку она одна видела преследователя вблизи, ей захотелось похвастаться. Получилось очень торжественно.

— Что‑что? — переспросил Леонид Николаевич. — Человек с родимым пятном?

Майя могла бы поклясться, что он переменился в лице. Даже его лысина потеряла яркость, побледнев, как предрассветный месяц. Бросив затравленный взгляд в сторону шурина, он буквально пал в свое кресло, тяжело дыша открытым ртом.

— Какие драматические эффекты, — повел бровями Герман и процитировал: — Человек с родимым пятном на лице! Похоже на историю о пиратах. Помните, мы в детстве такие читали: «За ним следовал одноглазый шкипер на деревянной ноге! Ио‑хо‑хо, и бутылка рома».

— Раз так, перейдем к вашему приключению, — не обращая внимания на это «йо‑хо‑хо», сказал Сильвестр, переведя взгляд с Шуры на Костю, а с него на Тоню. — По телефону вы мне рассказали про фотографию.

Тоня достала из сумочки распечатку и подала ему, торопливо объяснив для всех остальных:

— За нами следил мужчина, вернее, двое мужчин. Один шел пешком, а второй страховал его на мотоцикле. Шура вступила с ними в схватку и отняла у одного рубашку. В кармашке оказался фрагмент фотографии женщины, на ней — сережки. Такие же, как у меня, они достались мне от мамы. Верно, дядя Леня? Это мамины сережки? — тревожно спросила она, не спуская глаз с Леонида Николаевича. — Тетя Лида всегда говорила, что мама постоянно их носила. Ты всегда расстраивался, когда видел их на мне, потому что они напоминали тебе о ней.

— Ну да, кажется, — тусклым голосом ответил Изотов, взглянув на фото. — Впрочем, не могу поклясться, что это именно те самые сережки…

Он явно был в замешательстве и снова потрогал шишку на голове.

— Да нет, конечно, те самые, — не согласился Герман, заглянув в распечатку. — Моя сестра Лида говорила, что, когда случилась авария и ребенок попал к нам, она хотела сразу их снять. Моя сестра считала, что негоже маленькой девочке носить золото. Но уши только что прокололи, и серьги некоторое время нельзя было вытаскивать. А потом, когда все зажило, Тоня ни за что не хотела с ними расставаться. И спала в них, и купалась. Я отлично это помню. Лида постоянно жаловалась на это дикое детское упрямство. Она говорила, — он нервно хихикнул, — что серьги можно оторвать только с ушами.

— Я должен знать, как произошла авария, — заявил Сильвестр тоном, не терпящим возражений.

Это был правильный тон, «хирургический». Таким тоном разговаривают, когда в интересах человека собираются вмешаться во что‑то очень личное, болезненное.

Леонид Николаевич понял, что ему никуда не деться, и тяжело вздохнул, прежде чем начать.

— Моя сестра Лариса и ее муж Игорь жили в ближнем Подмосковье, в Ильменском. Антонине тогда было чуть больше трех. Лариса была известной балериной, ее знали на Западе… Игорь из семьи дипломатов, отец устроил ему карьеру, а когда умер, оставил большую квартиру в Москве. Но ребята туда редко наезжали, им нравилось в Ильменском — ценили зелень и воздух, говорили, что ребенку это необходимо. У них, конечно, была машина, они ведь постоянно были в разъездах.

Однажды мы с Лидой явились к ним в гости без предупреждения. Мобильных телефонов тогда не было… А мы в тот день поехали за город, гуляли по лесу, устали, и я предложил ненадолго заехать к сестре. Ну, и заехали неудачно. Ребята собирались на пикник. Там была еще одна пара с ребенком, их хорошие друзья.

— Апаренковы, — подсказал Герман, который слушал его, не выказывая никаких признаков печали. В конце концов, не кровное родство, можно позволить себе не играть лицом. Скорбного тона будет вполне достаточно.

Леонид Николаевич кивнул головой в знак согласия и продолжил:

— Прямо перед отъездом малышка Антонина возьми и раскапризничайся, стала кукситься. Лара решила, что дочка заболевает. Ну и попросила нас посидеть с ней, чтобы не отменять выезд на природу. Мы, конечно, не могли отказаться. В общем, они уехали и… Только поздно вечером нам сообщили, что произошла авария, все, кто был в машине, погибли.

— Все пятеро? — уточнил Сильвестр. — Четверо взрослых и ребенок?

Да, моя сестра с мужем и чета Апаренковых с сыном. Не помню, сколько ему было, кажется, тоже три года.

— А по‑моему, это была девочка, — не согласился Герман. — Хотя не уверен.

— Это был мальчик, Сережка, — возразил Леонид Николаевич. — Белобрысый такой ребенок, смешной. — Он горестно вздохнул. — Вот, собственно, и все. Мы с Лидой забрали Антонину к себе, оформили опекунство… Малышка долго не разговаривала, столько было переживаний…

Во время своего монолога Леонид Николаевич только иногда вскидывал глаза на племянницу и сразу начинал часто моргать.

— Ладно, мне все понятно, — остановил его Сильвестр. — А что вы можете сказать по поводу сережек? Как объяснить фотографию в кармане у незнакомца? Уже не первый день он следит за вашей племянницей. Думаю, эта фотография была ему нужна для того, чтобы сличить сережки на фото с теми, которые носит Тоня.

— Понятия не имею, в чем тут дело, — горячо заверил Леонид Николаевич. — Просто какая‑то мистика! Невероятное стечение обстоятельств!

Получилось у него слишком театрально, как у самодеятельного актера, возомнившего, что маститый режиссер будет сражен его мастерством наповал.

— А что, Антонина, этот человек с… м‑м‑м… родимым пятном ничего не говорил? Не объяснял? — спросил он, сдвинув брови.

Объяснял?! — влезла со своими комментариями невоздержанная Шура. — Когда его застукали, он драпал, как бешеный кролик, на которого насели собаки. Я содрала с него рубашку, так он побежал дальше голый, спрыгнул со второго этажа в опилки. Слишком круто для человека, который хочет что‑нибудь объяснить, вам не кажется?

— Шура, ты что, его ловила? — неожиданно выплыл из диванного небытия Потапов. — Наверное, напугала человека до невероятности. Помню, когда ты впервые погналась за мной, я чуть не поседел.

— Не преувеличивай. Я гналась не за тобой, а за мячом, который ты прижимал к животу. Просто ты был в другой команде.

Леонид Николаевич явно не интересовался Шуриными подвигами. Он неотрывно смотрел на свои домашние туфли, причем так хмуро, будто прямо сейчас собирался сделать им выговор.

— Ты должна на время уехать, — неожиданно заявил он, обратившись к племяннице. — Куда‑нибудь за границу, подальше отсюда. Возьми неделю за свой счет, купи путевку в Египет или в Таиланд и отправляйся немедленно. Я не желаю просыпаться среди ночи в поту, опасаясь за твою жизнь.

— Нет, дядь Лень, это невозможно, — отрезала Тоня. — Нет, нет и нет. Я должна заняться делами Андрея. А преследователи меня не пугают. Ведь я не одна, ребята повсюду меня сопровождают. Шура даже жизнью рисковала…

— Кстати, именно благодаря Шуре, — подтвердил Сильвестр, — у нас есть приемлемое объяснение тому, что происходит. Реквизированная фотография наводит на определенные мысли.

— Думаете, фальшивая медсестра завалилась ко мне, чтобы найти серьги? — спросил Леонид Николаевич. — И те два типа тоже хотят их получить?

— Может быть, сережки ценные? — предположил Потапов.

— Мало ли на свете ценных сережек, в самом‑то деле! — подала голос Изольда, сидевшая все это время тише воды. Звериное чутье подсказывало ей, что сейчас лучше не высовываться, и тогда ее позиции только упрочатся. Тем более что племянника защищать не требовалось, никто его не третировал и не задевал. Сам же Роман Потапов как прилип к тарелкам в серванте, так и не мог отлипнуть, то и дело бросая на них внимательный взгляд.

— А как к Ларе попали эти серьги? — поинтересовался Герман.

Он медленно вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Никто не замечал этого безобразия до тех пор, пока не щелкнула зажигалка. И тогда Бессонов, а с ним все сочувствующие, то есть Майя, Шура, Тоня и Костя — хором крикнули:

— Нет!!! Курить нельзя!

Получился довольно мощный хор, повергший неосведомленную часть публики в настоящий шок.

— Что такое? — проблеял Герман, подбирая сигарету с пола. Она, разумеется, выпала у него изо рта. — В этом доме всю жизнь курили.

— Пока я здесь, — холодно заметил Сильвестр, — на табачные изделия налагается вето. Это мое условие. Кстати, Леонид Николаевич, вопрос был задан очень важный: откуда ваша сестра взяла те серьги, которые по наследству перешли к Тоне?

Понятия не имею. — Изотов демонстративно развел руками. — Тут десятки вариантов. Лара была хорошей балериной, имела множество поклонников своего таланта… Кто угодно мог подарить их ей. Да и мужа со счетов списывать нельзя.

Сильвестр захотел взглянуть на серьги, и Тоня немедленно принесла их из своей комнаты. Серьги были изящными, ими хотелось любоваться, поворачивая бархатную коробочку так и этак.

— У вас, господин Изотов, наверняка есть фотографии сестры, — предположил Сильвестр. — Тем более она была артисткой, ее много снимали… Может быть, мы найдем эти серьги на каком‑то снимке? И та распечатка, которую Александра сегодня героически отбила на улице, с фотографии из вашего семейного альбома.

— К сожалению, произошла ужасная вещь, — печально ответил Леонид Николаевич. — В подмосковной квартире, в Ильменском, случился пожар. Страшный пожар. И большинство фотографий пропало безвозвратно. Вырезки из газет, памятные вещи… Мы остались практически с пустыми руками. Хорошо хоть людей в тот момент в доме не оказалось. Говорят, деревянные перекрытия горели, как папиросная бумага.

— Я точно могу сказать, что на этой распечатке не моя мама. Я знаю наизусть те несколько фотографий, которые у нас есть, — звенящим голосом сказала Тоня. Было ясно, что вечер воспоминаний ее сильно расстроил. — Я бы узнала ее лицо даже по такому кусочку.

Тема, казалось, была исчерпана, и в комнате повисла гнетущая тишина:

— А как вы догадались, что у меня горло болит? — неожиданно спросила Изольда, которой до смерти надоело без пользы проводить время.

Полезными же она считала любые действия, которые так или иначе подышали ее ставки. Ближайшей ее задачей было привлечение внимания Леонида Николаевича, из поля зрения которого она так надолго выпала. Кроме того, ей действительно очень хотелось знать ход мыслей частного детектива. В конце концов, она не кашляла и не использовала носовой платок, а этот тип пришел и сразу же ее припечатал.

— Нет ничего проще — вы постоянно сглатываете, и от вас пахнет лакрицей. Поэтому я и расположился подальше от вас. Ни один человек в здравом уме не станет поедать лакричные конфеты, если только не мучается горлом.

— Фу, — выдохнула Изольда. — Я‑то думала… А у вас всего лишь хороший нюх.

— Я тоже чувствовал, что от тебя пахнет какой‑то гадостью, — признался ее добрый племянник, — но мне и в голову не приходило, что ты болеешь. Кстати, а что насчет меня? — обратился он к Сильвестру, покусывая губу. — Я ведь тоже любопытен. Про меня объясните, будьте так любезны.

— Всегда пожалуйста. У вас рубашка с короткими рукавами, виден загар — совсем свежий, потому что кожа еще только начинает шелушиться. И загар не городской, не наш, а южный. Значит, ездили на юг. Рассуждаем дальше. На запястье отчетливый белый след. Значит, загорали вы в часах. Кто будет на пляже целый день носить часы, верно? Следовательно, вы ездили не в отпуск, а по делам службы. К лацкану пиджака, который лежит рядом с вами, пришпилен корпоративный значок, изображающий дом. Вероятно, ваша фирма занимается операциями с недвижимостью. Если вы ездили по делам службы на юг, то, пожалуй, смотрели дома на продажу. Вот, собственно, и все.

— Забавно, — ухмыльнулся Потапов. — Потрясающая наблюдательность. А что насчет вылеченного зуба?

— Вот именно, — подхватил Герман, едва оправившийся после коллективных воплей, запретивших ему курить. — С чего вы взяли, что я был у стоматолога?

— Вы все время трогали языком зуб, — ответил Сильвестр, смирившись с ролью фокусника, проводящего мастер‑класс. — Лицо у вас при этом было довольное. Значит, вы трогали не больной зуб и не дырку от удаленного зуба. Выходит, вам поставили пломбу.

— Но вы назвали точное время! Меньше двух часов назад, — напомнил Герман.

— Не понимаете? Вы постоянно смотрели то на часы, то на печенье, которое стоит перед вами на журнальном столике. То есть ждали, когда можно будет, наконец, чем‑нибудь подкрепиться. Ведь после того, как пломбируют зуб, минимум два часа запрещают есть и пить. Верно? Я понял, что истекают последние минуты запрета.

Герман не стал скрывать восхищения.

— Браво! — воскликнул он, хлопнув в ладоши. — Может быть, вам вместо сыска заняться аудитом? У меня на складе небольшая проблемка…

— Дядя Герман! — укоризненно воскликнула Тоня. — Моего жениха убили, а вы говорите — проблемка на складе.

— Извини, дорогая, — стушевался тот, блеснув пиратскими глазами. — Просто не могу пройти мимо таланта. Сразу хочется захапать себе.

Это у тебя социалистическая отрыжка или новые буржуазные привычки? — проворчал Леонид Николаевич. — Зачем тебе хапать? Придет черед, будешь рваться туда, где воздуха больше, глядишь, пожалеешь, что слишком сильно нагрузился.

Сильвестр уже стоял в дверях, Майя — мгновенно оказалась рядом, в полной боевой готовности.

— И что же вы думаете по поводу медсестры? — спросил на прощание Леонид Николаевич, против воли проникшийся к гостю доверием — так ловко тот все расставил по своим местам. — Подавать в милицию жалобу или не стоит?

— Прошу оградить меня от вопросов, касающихся милиции, — сухо ответил Сильвестр. И, пристально посмотрев на Майю, добавил: — Каждый человек сам решает, иметь ему с ней дело или воздержаться.

Тоня вышла вслед за гостями на лестничную площадку поинтересоваться, удовлетворила ли Сильвестра состоявшаяся встреча.

— Вполне, — ответил тот. — Информация имеет свойство накапливаться, а накопившись, формировать новые идеи. Я буду держать вас в курсе.

По дороге домой Майя не утерпела и спросила у босса:

— Ну, что вы думаете обо всех этих людях? Они заслуживают внимания?

— Самого пристального. Один из них откровенно лжет. Второй… Что касается второго, тут мне придется просить твоей помощи.

— Да пожалуйста! — расхрабрилась Майя, вдохновленная хорошими отношениями, которые ей удалось завязать с Мурочкиным и Жабиным. — Просите, чего хотите, я все сделаю.

Возможно, ты удивишься, но мне кажется, что Роман Потапов — не настоящий мужчина. В смысле, гей. Я хочу, чтобы ты выяснила, правда ли это.

— Да что вы говорите! — поразилась Майя. — Не может этого быть. С чего вы взяли?

— Сначала я думал, что он смотрел на тарелки или просто мечтал, но потом понял — ерунда все это. Потапов любовался своим отражением. Стекла серванта служили ему зеркалом. Ты встречала нормальных мужчин, которых интересовала бы собственная осанка, поворот головы и все такое прочее? Я специально проверил — с того места, где он сидел, никого не было видно в отражении, кроме него самого. Он рассматривал себя со всех сторон, принимая всякие позы.

— И что тогда? — шепотом спросила его помощница. — Если вдруг он окажется геем?

— Будем разбираться в его взаимоотношениях с бывшей женой и мотивами, которые им движут. Ведь он до сих пор не желает выпускать Тоню Потапову из поля зрения. Это странно, ты не находишь?

Майя с ним согласилась, попутно сообщив, что один ее бывший сокурсник сейчас в модельном бизнесе и, возможно, присоветует, как провести тест, который поможет определить сексуальные предпочтения Потапова.

— А про канифоль вы забыли? — с некоторой обидой спросила она, вспомнив свою охоту за скрипачом Мурочкиным. — Мне нравилась эта версия. Она была очень понятной. Убийца постоянно пользуется канифолью, канифоль оказалась в том пакете, куда он положил банановую кожуру. Отыскав человека, которому постоянно требуется канифоль, мы отыщем убийцу.

Я не забыл, — ответил Сильвестр. — Но теперь, когда стало ясно, что преступник не живет в нашем подъезде, а пришел извне, канифоль перестала быть уликой. У нее слишком много сфер применения. Например, с ее помощью можно успешно припаять одну железку к другой.

— Нуда, — согласилась Майя. — Еще она нужна, когда делаешь из кого‑нибудь мумию.

— Прекрати, — поморщился Сильвестр. — Мы имеем дело не с маньяком. Человек, способный подбросить на место преступления книжку Бананы Ёсимото, не похож на одержимого. Он в здравом уме и, вероятно, наслаждается собственной изобретательностью.

«Да, дельце закручивается непростое, — подумала Майя. — Даже в голове не укладывается: банановая кожура, фарфоровый ангел, старые серьги, фотография никому не известного уха… Да еще человек с родимым пятном! Все так таинственно…»

— Так что ты там сказала по поводу однокурсника? — вернул ее на землю Сильвестр. — С ним следует связаться как можно скорее. Если выяснится, что Потапов исповедует однополую любовь, мы прижмем его к ногтю и разживемся дополнительной информацией. У нас на руках будет отличный козырь. Уверен, что его тетка ни о чем не догадывается, а он боится ее до полусмерти. На этом можно сыграть.

Глава 10

Утро Семена Елисеева ознаменовалось приятным событием. Накануне он завершил важный отчет, заменив заболевшего главного бухгалтера. А сегодня его уже вызвали на самый верх, обласкали, пообещали премию и отправили обратно на рабочее место с добрыми напутствиями.

Семен летел по коридору воодушевленный и краснощекий, гордо поглядывая на проходящих мимо сотрудников. Похвала руководства может до такой степени распалить скромного работника, что он на время делается львом, бегущим по саванне и рыкающим на всякую мелочь, попадающуюся на пути. Прийти в кабинет и сразу сесть за компьютер казалось Семену совершенно невозможным, и он понес сосуд своей радости к доброму другу Роману Потапову, который с некоторых пор сидел в отдельном кабинете и имел в распоряжении личную секретаршу.

Потрепав эту самую секретаршу по щеке и до невозможности смутив ее своим поступком, герой дня ввалился к приятелю без доклада и застал его за рабочим столом в тот самый момент, когда тот с трагическим выражением лица очинял карандаш.

— Моя личная жизнь пошла коту под хвост, — после серии наводящих вопросов признался Потапов Семену. — Жена от меня сбежала и не хочет возвращаться. Нашла себе переводчика, теперь повсюду ходит с ним под ручку. Сколько‑нибудь приличные женщины не обращают на меня внимания. Я для них пустое место. Иногда смотрю в зеркало — вроде бы совсем не урод, вполне мог бы кадрить красивых женщин. В чем тут дело?

— Чтобы кадрить красивых женщин, — заявил Семен, — нужна харизма. Она гораздо важнее, чем большие глаза и точеный нос. Могу привести тебе пару исторических примеров, когда невзрачные с виду парни подминали под себя целые страны, имея в своем распоряжении одно только желание ущипнуть мир за задницу.

Разглагольствуя, Семен примостился на краешке стола и принялся болтать ногой. Его просто распирала положительная энергия, которую так любят накапливать экстрасенсы, перед тем как замутить какое‑нибудь паранормальное дело.

— Ну‑у‑у, дорогой мой друг! Харизма — это дар свыше, — вздохнул Потапов. — С ней нужно родиться. А что делать, если ее нет?

— Как — что? Вырабатывать! Так и быть, дам тебе пару советов. Если захочешь, воспользуешься, а не захочешь, сам будешь виноват.

За долгие годы бесславной борьбы с инертностью, дряблостью мышц и патологической ленью Семен Елисеев накопил определенный багаж знаний, которые черпал из бойких журналов и книг по популярной психологии. В его голове хранились десятки полезных советов тому, кто хочет изменить судьбу, начав жить успешной жизнью, лишенной страхов и болезней. Часть этих советов он немедленно вывалил на голову Потапова, причем был так убедителен, так заряжен эмоциями, что тот помимо воли поддался на провокацию и решил попробовать применить эти советы на практике прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик.

— Пойду обедать, — пообещал он Семену, — и настроюсь на нужную волну.

— Думай о том, что жизнь открывает тебе все пути, что ты просто не можешь потерпеть неудачу! Жди достижений, визуализируй их, повторяй про себя, что никто и ни в чем не сможет тебе отказать. Ты победитель, ты притягиваешь к себе людей, деньги и удачу. Все женщины от тебя без ума, каждая хочет с тобой познакомиться и завязать роман. Ты — само воплощение успеха! Даже Элла Садурова не сможет устоять перед тобой.

Тут следует сделать сноску и пояснить, что Элла Садурова работала в отделе Романа Потапова и отличалась неземной красотой, которую гордо носила по всем этажам фирмы, держа мужской пол на почтительном расстоянии. Поговаривали, что у нее «кто‑то есть», но поскольку этот «кто‑то» никак себя не проявлял, мужской пол продолжал питать безумные надежды.

Питал такие надежды и Потапов, но втайне от всех. Он справедливо полагал, что если начнет открыто ухлестывать за Эллой, а она ответит ему презрением, его достоинство как начальника отдела сильно пострадает. Поэтому вел себя с вышеозначенной сотрудницей очень холодно и подчеркнуто недоброжелательно. Кто‑то сказал ему, что так она только больше будет его уважать и ненавидеть. А от ненависти до любви, как известно, всего один шаг.

И вот, как только пробил час обеда, Роман Потапов отправился покорять мир, вооруженный всей той ерундой, которой накачал его окрыленный собственным успехом приятель. Спускаясь по лестнице, он глядел орлом и казался сам себе очень внушительным. Приблизившись к двери, по‑ковбойски пнул ее ногой и вышел из здания. И не успел пройти двадцати метров по улице, как начались неожиданности.

Цокая высокими каблуками, его обогнала девушка, не назвать которую потрясающей мог бы только осел, да и тот, вероятно, изменил бы мнение, приметь все то, что сразу же бросилось в глаза Потапову — длинные гладкие ножки, плавный изгиб спины, роскошные волосы… Плюс ко всему лицо ангела и сногсшибательный бюст. Обладай таким бюстом Дженнифер Лопес, она плюнула бы на свои ягодицы и застраховала на миллион долларов именно эту часть тела.

Так вот. Обогнав Потапова, незнакомка неожиданно обернулась и подарила ему такой взгляд, который мог бы нокаутировать даже святошу, приговорившего себя к истязаниям плоти. Однако взглядом дело не ограничилось. Незнакомка приблизилась на такое короткое расстояние, что на Потапова повеяло ароматом небесных лилий.

— Простите, вы не подскажете, здесь поблизости есть какое‑нибудь кафе, где можно перекусить? — спросила она.

Целая минута понадобилась победителю жизни на то, чтобы сформулировать удобоваримый ответ. Он был настолько потрясен реакцией окружающего мира на изменение собственного мироощущения, что потерял способность соображать.

— Нет, — промямлил он, чувствуя, что земля как‑то подозрительно качается под ногами. — Ничего достойного вас… Ничего такого, от чего вы могли бы прийти в восторг…

— Ну хорошо, — нахмурилась богиня, случайно оказавшаяся в самом центре города, прямо среди толпы. — А чуть дальше, если проехать пару остановок на автобусе?

— Чуть дальше — да‑а‑а, — протянул Потапов, откашлявшись. — Там полно всяких ресторанов — и французских, и итальянских. Есть даже пивная, очень хорошая.

— Не хотите меня проводить?

— Я? — Потапов так удивился, что не смог воспользоваться моментом и ухватить жар‑птицу за хвост. — Нет, у меня обед всего полчаса, боюсь не уложиться.

— Что ж, жаль, — проворковала незнакомка и, подмигнув сапфировым глазом, скрылась за горизонтом. Потапов некоторое время смотрел ей вслед, потом потряс головой и попытался убедить себя, что это ему не приснилось.

Богиня тем временем прибавила шаг и свернула за угол. Там ее ждали двое — брат Алик и его университетская приятельница Майя Долинина.

— Ну, что? — в один голос спросили они, приплясывая от нетерпения.

— Черт его знает. Может — да, а может — нет.

— Ну, Маня, я от тебя такого не ожидал! — усмехнулся Алик.

Если его сестра была сногсшибательной женщиной, то Алика смело можно было назвать сногсшибательным мужчиной. Он зарабатывал деньги на подиумах и ухаживал за своим телом и волосами с той тщательностью, которая претит настоящим мачо.

— Этот парень как‑то странно на меня среагировал, — оправдывалась Маня. — Наверное, стоило на него посильнее надавить. Хотите, я вернусь?

— Погоди пока. Теперь моя очередь, — сказал Алик, выглянув из‑за угла и отыскивая глазами Потапова. — Вон он, отправился в «Закусочную» есть пельмени с уксусом. Попробую подкатиться. Поглядим, что из этого получится.

Потапов действительно переступил порог «Закусочной», оглянувшись на пороге и окинув невнимательным взглядом окрестности. Он был в том состоянии, которое человек с фантазией охарактеризовал бы емким словом «оглоушенный». Обойдя шведский стол, Роман набрал целый поднос еды и устроился лицом к окну и спиной ко входу. Именно поэтому от его внимания ускользнуло то обстоятельство, что Элла Садурова вошла практически вслед за ним, заказала обед и, заметив начальника, принялась сверлить его взглядом. Ей не нравилось, что, в отличие от других, Потапов относится к ней свысока и весьма недружелюбно, хотя работником она считала себя замечательным.

Пока Потапов ел, руководство закусочной получило срочное и тайное сообщение, что сегодня к ним нагрянет проверка. А кто будет проверять, как и зачем — оставалось неизвестным. Всполошенные официантки, получив от директора пару тычков под ребра, бросились в зал разыгрывать гоголевского «Ревизора», то есть подозревать в каждом посетителе проверяющего. Естественно, Потапов попал в перспективный список и немедленно получил месячную порцию вежливости и культуры обслуживания. Ему досталась самая прелестная из девушек, которая так и вилась вокруг него, меняя вилки, поднося салфетки и спрашивая через каждые две минуты, всем ли он доволен.

Сердце Потапова билось все чаще и чаще. Советы Семена Елисеева приносили ощутимые плоды в виде новых, радостных отношений с людьми. Он неожиданно понял, что за короткий срок приобрел главное качество харизматичного человека — легко завоевывать симпатии окружающих. Невероятно. Немыслимо!

Слопав куриную ногу, Потапов принялся за капустный салат, и только успел отправить в рот первую порцию, как к его столику подошел высокий, эффектно одетый мужчина с длинными волнистыми волосами и спросил:

— Разрешите присесть?

— Конечно, конечно, — бормотнул Потапов, застеснявшись. — Вы мне не помешаете.

Пока красавец усаживался, непринужденно переставлял приборы, Роман покосился сначала вправо, потом влево и заметил то, о чем и так уже догадался — свободных столиков вокруг было завались.

— Вы часто тут обедаете? — спросил новый сосед, глядя на Потапова ласковыми глазами.

— Нет, то есть да. То есть когда как.

Красавец рассмеялся, показав сто тридцать два белоснежных зуба. О таких зубах можно только мечтать. Особенно если твое детство пришлось на те годы, когда их лечили массово, вызывая детей с уроков по одному, словно на казнь. И казнили всех без исключения, безжалостно кроша, разрушая и выдергивая.

— Меня зовут Алик, — представился зубастый, мягко улыбнувшись. — А вас?

— Потапов.

— Никогда не интересовались модой? — продолжал наседать тот. — Надеюсь, вы узнали мое лицо. Его можно увидеть на рекламных плакатах, которые развешаны по всему городу.

— Да, что‑то такое… заискрилось в сознании, — ляпнул Роман, не зная, куда деваться. Кажется, его харизма так разрослась, что перешагнула все допустимые пределы.

— Не хотите пойти на показ новой модной коллекции?

По вкрадчивым манерам и расцветке одежды можно было догадаться, что интерес к Потапову у него не праздный. Словно в подтверждение этой мысли красавец наклонился вперед и красноречивым жестом положил свою руку на руку Романа. Случись такое еще сегодня утром, Потапов повел бы себя самым предсказуемым образом — вырвал бы руку, вскочил и ушел, гневно сверкнув очами. А то еще дал бы этому красавчику в нюх. Но теперь, понимая, что во всем виновата сила его внутреннего обаяния, он сдержал первый порыв и остался на месте, решив отделаться от соседа каким‑нибудь другим способом. В конце концов бедняга не виноват.

Тем временем Элла Садурова выбежала из «Закусочной» в приподнятом настроении и, не в силах утерпеть, позвонила девочкам из отдела:

— Ася, что я тебе расскажу! — воскликнула она, перебегая дорогу на мигающий сигнал светофора. — Теперь я знаю, почему Потапов меня не любит! Все прояснилось! Ася, он — гей, и это все объясняет. Я собственными глазами видела, как он встретился в кафе со своим любовником. Они сидели, взявшись за руки, и нежно ворковали. У него потрясающий дружок, можно позавидовать, честное слово. Ася, я счастлива! Ты ведь в курсе, как я нравлюсь мужчинам, и когда прежние начальники звали меня ужинать, я всегда знала, что за этим стоит. Но Потапова мне нечего бояться. Даже если он предложит остаться и поработать вечером сверхурочно, это будет означать только то, что он ценит меня как надежного сотрудника! Сегодня же налажу с ним отношения!

Очутившись на улице, а точнее, на воле, предмет этого разговора легким галопом поскакал в офис. Но не к себе в кабинет, а к Семену Елисееву — с новостями.

— Вот что, — сообщил он, вытаскивая приятеля за галстук в коридор и отводя в самый угол, к урне, которая служила маяком для всех местных сплетников, — у тебя, верно, талант, о котором ты даже не подозреваешь. Не знаю, что ты сделал, Сема, но все сработало. Ты передал мне свою ментальную энергию, как пить дать. Со мной такое начало происходить — даже не возьмусь описывать.

— Неужели? — удивился Елисеев, чувствуя, как где‑то в груди поднимается новая волна радости. На сей раз это была очень большая волна, практически цунами.

— Да, да! Ты даже не представляешь, какую силу дал мне в руки! Думаю, нужно сделать окончательную проверку, и если все пройдет как по маслу, я первый потребую внести тебя в список объектов, охраняемы государством.

— Какую проверку? — заинтересовался Семен, трепеща от вихра на макушке до шнурков на ботинках.

Слова друга стали тем благодатным дождем, благодаря которому маленькое зернышко его надежды на светлое будущее проросло и дало мощные побеги.

— Сейчас мы с тобой войдем в сто двенадцатую комнату, и я при всех приглашу Эллу Садурову на ужин в ресторан.

— Нуда? — ахнул Елисеев. — При всех? Может, не надо? Если она даст тебе от ворот поворот…

— Переживу, — отрезал Потапов. — Но я больше чем уверен, что все получится. Кроме того, ты будешь рядом. Твое магическое поле поможет, вот увидишь.

Он потащил Семена за собой, в пресловутую сто двенадцатую комнату, проходя мимо которой мужчины замедляли шаг и мечтательно заводили глаза. По дороге Семен изо всех сил прислушивался к себе, но не чувствовал ничего, кроме сладкого ужаса. «Почему бы нет? — думал он. — Сегодня особенный день, все благоприятствует моему возвышению. Вот прямо сейчас может произойти величайшее событие в истории».

Войдя в комнату, Потапов застал там настоящий девичник, центром которого оказалась как раз Элла Садурова. Однако при его появлении девушки бабочками разлетелись по своим рабочим местам. Прежде встречавшая начальника каменным выражением лица, сейчас Элла неожиданно улыбнулась и доброжелательно спросила:

— Вам что‑нибудь нужно, Роман Петрович?

Да, нужно, — решительно начал тот, оглянувшись на Семена, который стоял сзади с видом грешника, ожидающего кары небесной. — Элла, нам с вами следует обсудить новый проект. Вдвоем. Сегодня вечером.

Семен закрыл глаза, не желая видеть, как огненный вихрь сметет его приятеля с лица земли.

— Ну что ж, я не против, — ответила Садурова медовым голосом. — Надо так надо.

— Предлагаю поужинать в ресторане, — ломился напролом Потапов.

— Как скажете, Роман Петрович.

— Значит, вы согласны?

— Да.

— Вечером идем в ресторан?

— Да.

— Вдвоем?

— Почему бы нет?

Покладистость Садуровой произвела на обоих друзей сильное впечатление. Они вывалились в коридор, отдуваясь так, словно только что выиграли соревнования по гребле на байдарках. Однако если Потапов после вышеозначенных событий все‑таки взял себя в руки, вернулся в кабинет и занялся текущими делами, то у Семена Елисеева окончательно и бесповоротно снесло крышу от счастья. Главный бухгалтер только подлил масла в огонь, позвонив из больницы и поблагодарив Семена в самых теплых выражениях за подготовленный отчет.

К концу дня, когда благодарный Потапов решил наведаться в бухгалтерию, Елисеев уже окончательно слетел с катушек. Он раздобыл где‑то коньяк, выпил его и принялся третировать двух теток, временно отданных ему в подчинение. Он давал им самые идиотские поручения, ожидая, что они будут беспрекословно подчиняться. И они подчинялись, заметив, что в этом случае Семен проявляет благодушие, хохочет и хлопает их по спинам. Но стоит только заартачиться, он начинает сердиться и открывает все окна, мотивируя это тем, что ему необходимо подкопить энергию.

— Издательство? — кричал Елисеев, прижимая к уху телефонную трубку. — Вам нужны гениальные книги по практической психологии? Я открыл новый вид ментальной энергии и желаю написать об этом научно‑популярный труд. Энергия подтверждена экспериментально, проверена на Потапове и Садуровой. Нет, они не психиатры… На что это вы намекаете?

— Вот так всегда, — заметил Роман, сбрызнутый одеколоном в преддверии свидания. — Все передовое встречает отпор косных структур общества. Но мы им всем еще покажем. Сегодня я ужинаю с Садуровой, — признался он, — а завтра собираюсь вернуть бывшую жену. Если у меня все получится, мы с тобой отправимся в Европу и покорим ее. Покорим Австралию, Соединенные Штаты, да что там — весь мир!

В то время как Роман Потапов предавался мечтам, Сильвестр Бессонов ломал голову над тем, почему тот на протяжении целого часа не сводил глаз со своего отражения в зеркале.

— С ним все в полном порядке, босс, — заверила его Майя, вернувшись с очередного оперативного задания. — Он любит девушек даже больше, чем выпивку. Ручаюсь.

Надеюсь, на сей раз ты осталась нецелованной, — съехидничал Сильвестр, встретив ее на пороге.

Впрочем, подкол дался ему с трудом — виду него был неважный, и Майя немедленно обеспокоилась.

— Горло болит, — признался босс. — Наверное, это Изольда меня заразила. Когда у человека такая четкая артикуляция, микробам гораздо легче вырваться изо рта и начать свою разрушительную работу.

К ночи у него поднялась температура, пришлось вызывать врачей. Майя не отходила от постели больного, смачивала ему губы водой и отирала лоб. Жаропонижающих таблеток он принципиально не пил, считая, что организм и так получает много химии. Весь следующий день Сильвестр пылал и раскидывал простыни, временами приходя в сознание и долбя про чертов сервант.

— Зеркало — это средство контроля, — заметила Майя, когда у босса в очередной раз наступило просветление. Сказать по правде, тема Потапова надоела ей до полусмерти. — Что, если Роман сидит на диете? Тогда понятно, почему ему любопытно было поглядеть на себя со стороны!

Однако эта идея Сильвестра не удовлетворила. Он не переставал нудить про сервант и, возможно, еще долго продолжал бы в том же духе, не заговори случайно Майя о своем племяннике.

— В сентябре мы отдадим малыша в детский сад, — с гордостью сообщила она. — Бабушка Клавдия добилась, чтобы нам выделили место. До совхоза идти всего километр, так что она справится. Мне нужно будет купить для Вадика кое‑что из одежды и принадлежности для учебы. В детском саду теперь все как в школе, нужны тетрадки, карандаши, сменная обувь…

— Сменная обувь! — неожиданно закричал Сильвестр, пытаясь отлепить затылок от продавленной подушки. Вернее, ему казалось, что он закричал. На самом деле у него получился сиплый шепот. — Боже мой, какой же я дурак! Разгадка кроется в сменной обуви. Ну конечно!

Заявление было таким странным, что сначала Майя решила, будто ее босс снова бредит. Однако несмотря на лихорадку, глаза у него были ясными. Он искренне радовался, что нужная мысль наконец схвачена за хвост.

— Объясните для тупых, при чем здесь сменная обувь? Какое она имеет отношение к серванту и отражению в стекле?

Однако Сильвестр еще долго не мог ей ничего объяснить. К вечеру температура у него резко упала, он чудовищно пропотел, после чего окончательно потерял силы.

— Противно наклоняться к вам, как к умирающему, которому приспичило высказать свою последнюю волю, — проворчала Майя. — Но ничего не могу с собой поделать. Давайте, рассказывайте, как вы разгадали загадку.

Она подставила ему ухо; и он прошептал:

— Думаю, что Потапов занимается танцами. Он то и дело проверял осанку и выгибал спину. Поэтому я и подумал, что у него нетрадиционная сексуальная ориентация.

— Занимается танцами? — переспросила Майя. — Я все еще ни черта не понимаю.

— Танцоры натирают подошвы туфель канифолью, чтобы не скользили, — прошелестел Сильвестр. — Узнай, не записан ли Потапов в танцевальный кружок. А если записан… Нужно что‑то срочно предпринять. Пока он не устроил еще один несчастный случай и не укокошил какого‑нибудь свидетеля. Или Костю Чихачева. Он же новый ухажер его бывшей жены…

«Вот это да! — думала Майя, отправляясь на кухню выпить чашку чая. — Почему все люди смотрят на одно и то же, а видят по‑разному?» Она сдобрила чай долькой лимона, но он все равно показался ей безвкусным. Сначала решила, что уже десять вечера и вряд ли сегодня можно успеть что‑нибудь выяснить, однако минут через пять мысль трансформировалась, превратившись в свою противоположность — еще только десять часов вечера! Куча времени, чтобы попытаться что‑нибудь выяснить!

Майя сняла телефонную трубку и позвонила Тоне Потаповой. Однако та ничего не знала о частной жизни бывшего мужа. Тогда она попросила у нее телефон потаповской тетки и, не колеблясь, набрала его. Изольда откликнулась мгновенно:

— Алло, что вам угодно?

— Это звонят из танцевальной студии, — ответила Майя, на всякий случай изменив голос. — Передайте, пожалуйста, Роману, что ближайшее занятие переносится.

— А кто это? — удивленно спросила Изольда. Или она не знала о кружке, или никакого кружка не было и в помине.

— Это Лена.

Если хочешь кого‑нибудь обмануть, смело называй себя Леной. Какой бы ни была мода на женские имена, Лены в стране никогда не переведутся.

— Ну ладно, я передам, — снизошла Изольда и уточнила: — Значит, в четверг занятия точно не будет?

— Точно, — выдохнула Майя, почувствовав, как в животе у нее завозился страх.

Она положила трубку и забегала по кухне, не представляя, что делать дальше. Сильвестр спит как убитый, вряд ли он быстро восстановит силы. Но ведь он ясно сказал: «Нужно что‑то срочно предпринять». Иными словами, нужно остановить Романа Потапова. Как она может остановить убийцу? Прийти к нему с голыми руками и заявить, что его песенка спета? Пожалуй, он даже не станет напрягаться и подстраивать несчастный случай — просто даст ей по башке, и дело с концом. Вот если бы у нее был пистолет…

Майя представила себе пистолет, потом продолжила визуальный ряд, и передней, как живой, встал старший лейтенант Половцев. Поколебавшись, она решила, что другого выхода все равно нет. Нужно уговорить Стаса отправиться вместе с ней к Потапову. Она обвинит Потапова в убийстве, а Половцев подстрахует ее, взяв преступника на мушку.

Она понимала, что Половцев сразу не согласится. Имея весьма смутные представления о правах и обязанностях оперативников, Майя тем не менее догадывалась, что угрожать пистолетом человеку просто потому, что он посещает танцевальный кружок, незаконно и чревато всякими осложнениями. Взвесив все «за» и «против», она вызвала медсестру, которая подменяла ее в экстренных случаях, сдала ей больного босса с рук на руки и приступила к операции. Первым делом следовало отыскать Половцева и уговорить его вступить с ней в преступный сговор. Конечно, ее прошлое обращение за помощью оставило не слишком приятное впечатление, но Майя готова была закрыть на это глаза.

Отыскав нужный номер телефона, она без раздумий набрала его и почти тотчас услышала щелчок, а вслед за тем отяжелевший от спиртного голос:

— Половцев. Во‑первых, кто это? А во‑вторых, чего вам надо?

— Это Майя Долинина, — ответила она. — Старший лейтенант, вы не на дежурстве?

Глупо было спрашивать. Стас был настолько пьян, что врядли им можно было укомплектовать оперативную группу.

— Н‑нет, — подтвердил он ее предположение. — Так чего надо, я не понял?

— Старший лейтенант, где вы живете?

— Плотницкая улица, дом восемь, квартира пятнадцать, — едва ворочая языком, ответил тот и положил трубку.

Майя отняла телефон от уха и несколько секунд хмуро смотрела на него. Такой ответ внушал подозрения. Что‑то подсказывало ей, что на предложение прокатиться к Потапову с пистолетом наголо Стас не ответит радостным возгласом. Она быстро собралась, одевшись легко и удобно, но замешкалась перед дверью, решая, стоит ли чем‑нибудь вооружиться. Нож она взять побоялась, но зато очень вовремя вспомнила о том, каким способом роковая брюнетка, выдававшая себя за медицинскую сестру, оглушила Леонида Николаевича Изотова. Кажется, это был носок, набитый монетами. На подоконнике в ее комнате стояла стеклянная банка со старыми деньгами, и Майя, не долго думая, опрокинула ее в парадный носок Сильвестра, завязав конец морским узлом.

Получилась толстая колбаса, жутко тяжелая. На душе сразу стало как‑то спокойнее. Если к ней пристанут в темном дворе, она вполне сможет раскрутить эту штуку и убить пару хулиганов.

Плотницкая улица находилась в десяти минутах ходьбы. Однако дома номер восемь на своем законном месте — после шестого и напротив седьмого — разумеется, не оказалось. И чтобы отыскать его, Майе пришлось изрядно побегать по району. В конце концов он обнаружился где‑то на отшибе, за гаражами. Сторонясь спущенных с поводков собак, которые массово отправляли на газонах свои естественные надобности, она проникла в единственный подъезд и с замиранием сердца остановилась перед дверью пятнадцатой квартиры. Нажала на кнопку звонка и прислушалась.

Очень долго за дверью было тихо, потом раздалось глухое ворчание, и Майя решила, что старший лейтенант соврал насчет домашних животных. Судя по всему, здесь жила огромная собачища, похожая по характеру на своего хозяина. Насчет собаки она ошиблась: вероятно, рычал сам хозяин, который тоже мало походил на человека. Суточная щетина, мутные глаза и обезьянья ухмылка — таким он предстал перед поздней визитершей. В руке старший лейтенант держал обгрызенный соленый огурец с прилипшим к нему смородиновым листом. С огурца на джинсы весело капал рассол.

— Ну и? — спросил он, засунув огурец в рот и громко хрумкнув. — Чего случилось?

— Можно мне войти? — спросила Майя, охваченная той самой храбростью, которая отличает дрессировщиков диких зверей от простых смертных.

— Зачем?

— Возникло срочное дело.

Половцев молча отступил в сторону, и она перешагнула порог, отчаянно надеясь, что в кухне не притаились его собутыльники. Девушка с носком, набитым монетами, вряд ли устоит против банды пьяных милиционеров. Отчего‑то она была уверена, что Стас напивается именно с товарищами по работе. К счастью, сегодня он пил горькую в одиночестве.

— У вас есть жена? — на всякий случай спросила Майя, чтобы не попасть впросак, если вдруг в коридоре нарисуется разъяренная женщина.

— Ха.

Майя решила, что «ха» означает категорическое отсутствие жены, и перешла к главному:

— У Сильвестра появился подозреваемый, — заявила она, с тревогой глядя в лицо старшему лейтенанту. — Это Роман Потапов. Сильвестр думает, что Роман Потапов убил Фофанова из ревности. Вы знаете, кто такой Потапов? Это бывший муж Тони Потаповой, невесты Фофанова.

— Не частите, — проворчал Стас. — Вы меня сразу запутали. Фофанов‑мофанов… И где, черт побери, сам Сильвестр?

— Он заболел.

— Опять?! Куда ему еще болеть?

Стас захохотал, убив надежду Майи на то, что, может, он не такой пьяный, каким показался ей вначале.

— Послушайте, это не смешно, — рассердилась она. — Кроме вас, никто не верит, что произошло убийство.

— Я тоже не верю, — признался Половцев, продолжая веселиться.

В уголках его глаз даже появились две слезинки. Оставалось только догадываться, сколько процентов спирта они содержат.

— Старший лейтенант, вы манкируете своими обязанностями!

Половцев перестал ржать и угрюмо спросил:

— Это чего ты сейчас сказала?

— Я сказала, что если вы не поедете со мной к Потапову, я поеду одна. И когда он меня прикончит каким‑нибудь изощренным способом, моя смерть повиснет на вашей совести.

Стас повернулся к зеркалу и изумленно спросил у своего отражения:

— Почему ты все это терпишь? — И сам себе ответил, выразительно пожав плечами: — Понятия не имею!

— Это ваш друг? — мрачно спросила Майя, кивнув на отражение. — Именно с ним вы чокаетесь, когда хотите произнести тост?

— Беда с этими девицами, — пробормотал Стас, потирая лоб. — И лезут, и лезут, и лезут… Такие въедливые!

— Вы поедете со мной? — спросила Майя. — Как ДРУГ, а не как милиционер?

— Если друг оказался вдруг, — неопределенно буркнул Стас и отправился в ванную комнату, ничего больше не добавив.

Там он в два счета разоблачился, встал под душ и зафыркал, отплевываясь от воды, рухнувшей ему на голову. Подкрутил кран, пустив побольше холодной, потом сделал ледяную и тихо ухнул.

Когда он снова появился в коридоре, обернутый только маленьким полотенцем, Майя подпрыгнула и немедленно отвернулась к стене.

— Чего это вы дергаетесь?

— Вы голый!

— Голый я гораздо лучше, чем одетый, — сообщил Стас, исчезая в комнате.

По всему выходило так, что он пошел одеваться, и Майя в волнении стиснула руки.

— Значит, мы едем к Потапову? — крикнула она.

Стас высунулся из комнаты и серьезно ответил:

— Сегодня я ощущаю себя вашим старшим братом. А братья не бросают своих сестер на произвол судьбы.

Майя подумала, что второй брат‑алкоголик ей уж точно не нужен. Впрочем, когда Половцев наконец экипировался, выглядел он вполне вменяемым.

— Вы достаточно протрезвели? — опасливо спросила она, заметив кобуру. Оружия она побаивалась, как и тех, кто его носил.

— Дорогуша, ты же филолог. Должна знать, что в словосочетании «пьяный опер», главное слово всегда «опер». А прилагательное делу не мешает.

Они вышли на лестничную площадку, освещенную одинокой лампой, отдающей делу своей жизни последние силы, и двинулись вниз по лестнице — Стас вереди, Майя сзади.

— Только я не знаю, дома ли Потапов, — призналась она его спине.

— Вот мать твою!

— Я могу сейчас позвонить и проверить.

— Не надо никуда звонить. Попробуем на удачу.

Темными закоулками он повел ее к шоссе, заставляя то пригибать голову, то прыгать через какие‑то клумбы. Псы, попадавшиеся им на пути, шарахались в стороны. Видно, от человека с пистолетом исходят особые флюиды, предупреждающие животный мир об опасности.

— Сейчас поймаем тачку и срежем через лесопарк.

— Но там шлагбаум!

— Какая разница?

За рулем подобравших их «Жигулей» сидел парень с рыжими усами, которые не могли замаскировать его юный возраст. Занявший переднее сиденье старший лейтенант немедленно начал им помыкать:

— Сверни налево. А теперь направо. Газу прибавь! Шустрее, шустрее…

Машина ныряла в один переулок, влетала в другой, бренча железными внутренностями, скакала по каким‑то колдобинам и игнорировала желтые сигналы светофоров. Благодаря столь энергичному стилю вождения они довольно быстро очутились на месте. Адрес Потапова, сообщенный все той же Тоней, Майя записала на клочке бумаги, который Половцев вырвал у нее из рук еще в пути. Они без особого труда нашли дом и отпустили машину только возле самого подъезда.

— У вас есть план? — возбужденно спросила Майя, следуя за Стасом по пятам.

Он двигался быстро и, кажется, вообще ни о чем не задумывался.

— Нет, милочка, это ваше шоу! Вы солируете, я подпеваю.

«Тогда я буду блефовать, — решила она, перебирая в уме все, что имелось в ее распоряжении, — канифоль, ревность… Пожалуй, это все. Н‑да, негусто».

Во дворе было безлюдно, а дверь в подъезд блокировал домофон. Стас наугад набрал номер квартиры и резко сказал:

— Откройте, милиция.

Невидимый жилец пискнул, и замок немедленно открылся.

— Мы же не хотим предупредить бананового убийцу о своем приходе? — задал риторический вопрос Половцев. — Если, конечно, ваш Сильвестр не соврал, и мы приехали по адресу.

Они вошли в подъезд, где так отчетливо пахло жареной картошкой с луком, что у Майи потекли слюнки. Стас легко взбежал по ступенькам на четвертый этаж, ни разу не проверив, успевает ли за ним Майя. В преддверии нужной лестничной площадки он неожиданно остановился, развернулся к ней небритым лицом и напомнил:

— Не забудьте — я всего лишь старший брат. Не произносите вслух мое звание.

— Идет, — пропыхтела Майя, хватая воздух открытым ртом.

Ладно, отдышитесь, тогда пойдем, — разрешил сильно пьющий курильщик с многолетним стажем и снисходительно похлопал ее по плечу.

— Да я… уже… в порядке…

— Ау вашего Сильвестра есть какие‑нибудь доказательства? Или сплошной художественный свист? — не удержался Стас и вдруг насторожился: — Эй, погодите‑ка! Что у нас тут такое?

— Что? — испугалась Майя.

Сердце ее неожиданно заколотилось с удвоенной силой. Теперь она тоже увидела. Одна из дверей на площадке была приоткрыта. За ней находился темный «предбанник», куда выходили двери двух квартир, в том числе и потаповской.

— Стойте здесь, — приказал Стас шепотом.

В ту же секунду в руке у него появился пистолет, Майя непроизвольно отшатнулась. Однако когда он шагнул за дверь и бесследно исчез, она колебалась всего лишь секунду, а потом метнулась следом. Стаса в предбаннике не было, но еще одна дверь — в квартиру Потапова — оказалась распахнутой настежь. Внутри было темно и тихо, и девушка замерла на пороге. В ту же секунду где‑то в глубине квартиры вспыхнул свет, до ее ушей донеслось короткое ругательство.

Перепуганная Майя на цыпочках пробежала по коридору и выскочила на свет. То, что она увидела, потрясло ее. Она тут же подалась назад, закричала и со всей силы ударилась спиной о косяк. Стас Половцев, оказавшийся поблизости, мгновенно подскочил к ней, рванул на себя, крутанув, как фигурист партнершу, и зажал рот рукой.

— Молчи, молчи! — выдохнул он ей в ухо. — Уходим отсюда.

Роман Потапов висел в петле с жутким синим лицом и всеми остальными приметами удавленника. По комнате были разложены связки бананов — чистый желтый цвет бросался в глаза, а от сладкого запаха плодов, смешанного с запахом смерти, сводило скулы. Бананы лежали на столе, на подоконнике, на стульях и даже на полу. Все это производило жуткое впечатление — как будто ты попал на праздник безумства, где каждый совершает страшные поступки, а потом, весь окровавленный, выходит на сцену и демонстрирует публике, что он натворил.

Майя смотрела на труп расширенными глазами и не могла отвести взгляд. И убежать не могла, потому что ноги перестали слушаться. Стас больно ухватил ее за плечи и поволок по темному коридору к выходу. Теперь в руке у него вместо пистолета оказался носовой платок, которым он взялся за ручку двери. Только очутившись на лестничной площадке, Майя заметила, какое жесткое лицо у ее спутника.

— Нам надо… — пискнула было она, но Стас с такой силой дернул ее за руку, что чуть не отправил вниз пересчитывать головой ступеньки.

Бегом они спустились на первый этаж, но из подъезда вышли неторопливо, изображая влюбленную парочку. Вернее, это Стас изображал влюбленного, а Майя просто болталась у него под мышкой, поскольку он обнял ее одной рукой за плечи.

— Ах, теплая летняя ночь! — мечтательно протянул Половцев, сделав глубокий показательный вдох. — Покровительница убийц и влюбленных…

— Шекспир? — спросила Майя дрожащим голосом.

Лучше заткнитесь, — шепотом посоветовал он, оглядываясь по сторонам и увлекая ее в густую черную тень старой сирени, заполонившей палисадники. Весной от этой сирени голова шла кругом у жильцов всего дома.

Стас долго водил ее какими‑то дворами, и она бежала за ним, царапая коленки о заборы и не различая земли под ногами. Когда они наконец выскочили на пустую автобусную остановку, организм Майи взбунтовался, и ее долго выворачивало наизнанку в придорожной канаве.

Половцев молча ждал, пока она оправится, а потом подал ей свой носовой платок, от которого она отшатнулась с ужасом — как недавно от его пистолета. Когда подошел автобус, они прыгнули в него и сели сзади, подальше от двух мирно дремлющих женщин с корзинами на коленях.

— Почему вы скрылись с места преступления? — шепотом спросила Майя. — Вы же сами оперативник.

— Это не мой район.

— Ну и что?!

— И еще я не хотел, чтобы вас потащили на допрос. Как свидетеля, как причастное лицо, как главного подозреваемого — выбирайте, что больше нравится. Кстати, кто будет носить вам передачи? А‑а, вы вспомнили о Сильвестре… Так вот запомните раз и навсегда: как только вы выложите эту свою басню про банановую шкурку, его немедленно загребут. Пока разберутся, что к чему…

— Но это же убийство! — воскликнула Майя. Восклицать приходилось шепотом, и она ужасно сердилась. — Когда станут расследовать, тут и вскроется связь…

— Да, безусловно. Кстати, чтобы вы знали, никакого убийства не было.

— Как это?!

— У Потапова на столе компьютер, на экране болтается послание: «Раскаиваюсь в том, что сделал, не поминайте лихом. Тетя, прости меня! Роман».

— Но это чушь на постном масле! — ахнула Майя. — А бананы?! Неужели вы будете отрицать, что у Потапова побывал убийца и все подстроил?! С помощью этих бананов он показал, что снова утер нам нос!

— Т‑с‑с, не орите так, — одернул ее Стас. — Не нужно, чтобы на нас обращали внимание. Смотрите, что мы имеем. Во‑первых, труп Романа Потапова, который повесился, оставив косвенное признание в убийстве жениха своей бывшей жены. Помните — «раскаиваюсь в том, что сделал?». Допустим, Сильвестр очень удачно выступит тут со своими доказательствами — побелка на лице Фофанова, пакет с канифолью и все такое. Его логические построения отлично укладываются в схему, которую подкидывает следствию преступник: Потапов из ревности убил соперника и повесился. Дело закрыто, все довольны и весело рапортуют о том, что «висяка» нет.

— Потапов не повесился, его убили! Это доказывают бананы, которыми завалена комната. Что скажут по этому поводу ваши следователи?

— Ну, мало ли… Вдруг Потапов перед самоубийством чокнулся? Или просто решил продемонстрировать связь между своим самоубийством и смертью Фофанова. Не волнуйтесь, следователи придумают, как это все увязать, они для этого специальное образование получали.

— И вы не станете вмешиваться? — все еще не верила Майя.

— Не стану.

— Но это… это противозаконно! Какой‑то гад убивает людей направо и налево, а вы, значит, закрыли на это глаза?!

— Что значит — закрыл? Банановая теория целиком на совести вашего любимого Сильвестра. Вот пусть он и доводит дело до конца.

— А если у него не получится?

— Получится, — заверил ее Стас. — Не впервой.

Майя открыла рот, потом захлопнула его и некоторое время молчала. Автобус мчался подлинным пустым улицам, заваливаясь на поворотах и громко хлопая дверьми на остановках. Ночные пассажиры входили и выходили, с пыхтением протискиваясь через турникет. Иногда появлялась стайка молодежи, и тогда в салоне на некоторое время воцарялись шум и веселье.

— Что значит — не впервой? — все‑таки спросила Майя после длинной паузы. — Вы о Сильвестре что‑то знаете?

— А вы?

— Ничего не знаю, — честно призналась она.

— Вообще‑то я не должен выкладывать сведения, полученные оперативным путем в ходе ведения следствия…

— Стас!

— Ну ладно, ладно. Ваш Сильвестр — бывший военный. Полковник, командир артиллерийского полка.

Майя издала неопределенное восклицание, но Половцев сделал вид, что ничего не слышал.

— И вот как‑то случилось у них в части ЧП. Повесился один прапор — начальник склада, где в том числе хранились боеприпасы. А от прапора этого только что жена ушла. Гуляла с офицерами… Ну что вам рассказывать? Обычные гарнизонные дрязги. Короче, военная прокуратура приступила к расследованию и пришла к выводу, что начсклада сам наложил на себя руки. Ребята особо не парились — мотив‑то был налицо. Ну а Сильвестр ваш в самоубийство с самого начала не поверил. Вы же видели, у него глаз — алмаз. В общем, взялся он сам за это дело и быстренько его размотал. Благодаря его сообразительности и упорству накрыли банду, которая продавала оружие, похищенное из воинских частей. И хотя концы там все были хитро спрятаны, перед ревизией свои же решили убрать того прапора, на всякий случай.

— А я думала, он инженер какой‑нибудь, — потерянно сказала Майя.

— С такой‑то выправкой? И с этим идиотским уважением к дамам? Да вы, девушка, слепая.

— А откуда вы всю эту историю знаете? Это же военные секреты?

— Громкое было дело, в газеты попало, — коротко пояснил старший лейтенант.

Майя надолго замолчала, переваривая информацию. Стас был рад, что она перестала лезть к нему с призывами выполнить гражданский долг и немедленно пойти туда — не знаю куда, признаться в том — не знаю в чем.

Они вышли из автобуса, проехали несколько остановок на метро, а Майя все еще приходила в себя.

— Только не вываливайте на него свое восхищение, — посоветовал Стас. — Судя по всему, отставному полковнику не хочется, чтобы вы относились к нему с душевным трепетом. И не вздумайте меня сдать — плохо будет.

— Скажите, Стас, а босс сначала заболел, а потом ушел в отставку, или наоборот? Сначала ушел, а потом заболел?

— Не стоит перебарщивать с вопросами, — нахмурился Половцев. — Больше меня не спрашивайте, ничего рассказывать не буду. И вот еще что. Не вздумайте кому‑нибудь ляпнуть, что явились к Потапову в тот момент, когда он еще болтался в петле. И что я тоже там был.

— А Сильвестру? — испугалась Майя. — Нет, Стас, это вы не можете мне запретить. Иначе все теряет смысл.

— Ну хорошо. Черт с ним, с Сильвестром, ему расскажите.

Они вышли на знакомую улицу, где фонари светили так тускло и стояли так далеко один от другого, словно их зажигали для красоты, а не для дела.

— Как порядочный человек я просто вынужден проводить вас до подъезда, — заявил Стас и неожиданно длинно зевнул.

— Лучше до квартиры.

— Не думаю, что вашему боссу понравится такой исход операции. Или инфлюэнца не позволит ему подняться с постели и начистить мне лицо?

— С чего бы ему чистить? — удивилась Майя. — А‑а‑а… Вы полагаете, что у нас с ним роман? — Она рассмеялась и махнула ручкой. — Так это неправда.

Боюсь, вы меня неправильно поняли, — лениво заметил Стас. — Я вовсе не пытался узнать, свободно ли ваше сердце. Просто я не люблю драться с людьми, которые чуть что покрываются сыпью.

Он все‑таки вошел с ней в подъезди, вызвав лифт, провел рукой по щеке:

— Из‑за вас я опять не побрился. Я всегда бреюсь с вечера, а сейчас уже середина ночи. Если заведусь, не успею выспаться.

— Как вы можете говорить о бритье, когда мы стали свидетелями… такого кошмара?

— Деточка, я с этим живу. У меня что ни день — новый кошмар. Если всякий раз не бриться, станешь похож на старика Хоттабыча.

Они поднялись на шестой этаж, вышли из лифта, и Майя товарищеским тоном сказала:

— Ну, что ж, старший лейтенант…

Она хотела добавить что‑нибудь прочувствованное, но он не стал слушать и побежал вниз по лестнице, бросив через плечо:

— С поцелуем вам сегодня не повезло — я забыл дома освежающие пастилки.

Глава 11

— Зачем убили Потапова? — спрашивал сам себя Сильвестр, расхаживая по кабинету в пижаме, отделанной атласным кантом.

В этой пижаме у него был барский вид, он не любил ее и носил, только когда болел.

— И главное — кто убил? — подхватила Майя, устроившаяся в кресле с кружкой кофе.

— Если поймем — зачем, узнаем — кто.

Сильвестр все еще был слаб, заметно похудел, но уже рвался в бой. Майе с трудом удавалось сдерживать его энтузиазм: еще вчера он хотел отправиться на квартиру Фофанова, чтобы провести там тщательный осмотр.

— Помнишь, я сказал тебе в самом начале, что когда мы нашли труп, я заметил кое‑что странное? — напомнил он.

— Кажется, да. Что‑то такое вы упоминали…

— Я имел в виду очки.

Бессонов упал на диван и, положив ногу на ногу, с победным видом посмотрел на свою помощницу.

— А что очки? — осторожно спросила она.

— На Фофанове были очки, — объяснил Сильвестр. — Жуткие такие очки. Можно даже сказать — Уродские. Я успел заметить, что стекла у них простые. Никаких диоптрий. Разве это не странно?

— Некоторые носят простые очки, — возразила Майя.

Босс мгновенно взвился с места и наставил на нее указательный палец:

— Заметь, носят для красоты! Заказывают узкую оправу… Надень на любого дворового кота очки в узкой оправе, и он будет выглядеть стильной породистой скотиной. Сейчас ведь это модно, верно?

— Прошлым летом было модно, — возразила Майя.

— Не важно, не важно, — отмахнулся Сильвестр. — Я только хочу сказать, что человек, который получает вменяемую зарплату, а не сидит на пособии по безработице, вряд ли станет насаживать на нос всякую дрянь, особенно если у него нормальное зрение.

Майя сделала большой глоток кофе и озадаченно протянула:

— Я об этом как‑то не думала…

— Никто об этом не думал. Даже его собственная невеста. Она полагала, что у Фофанова небольшой «минус», а то, какую оправу он себе выбрал, считала его личным делом.

— Она права! — пожала плечами Майя. — Нельзя показывать любимому, что тебе в нем что‑то не нравится.

Как ты думаешь, почему молодой красивый мужчина сознательно портил свою внешность? Надо учесть, что Тоню он заполучил не просто так, у него были соперники. Во‑первых, бывший муж Потапов, по‑прежнему вхожий в дом и пользующийся откровенным расположением Леонида Николаевича, во‑вторых, переводчик Костя Чихачев, который всерьез пытался отбить у него Тоню.

— Но не преуспел.

— Его звезда еще не взошла, — усмехнулся Сильвестр. — Но не в этом сейчас дело. Мне просто не терпится осмотреть квартиру Фофанова. Я уверен, что там мы найдем что‑нибудь важное. Какую‑нибудь зацепку, которая позволит посмотреть надело под другим углом. С этим Фофановым что‑то не так. Он вполне может быть связан с прошлым Тониной семьи. Очень уж подозрительно, что он завещал ей квартиру, еще не женившись.

— А что? Родственников у него нет…

— Нужно попробовать найти хоть какие‑то сведения о смерти Тониных родителей. Возможно, что‑то попало в прессу. Балерина и дипломат — заметные личности. Да и в том подмосковном поселке, где они жили, наверняка кто‑то помнит об этой аварии. Не все же они там умерли от старости.

— Честно говоря, я боюсь этого бананового убийцу, — неожиданно для себя призналась Майя. Она не хотела говорить Сильвестру о своих опасениях, но раз уж пошел разговор начистоту… — После того как мы нашли Потапова, я даже спать толком перестала.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Сильвестр. — Я решил начать все сначала. Раньше я пытался идти по следу убийцы, хотел прижать его уликами. А теперь попробую зайти с другой стороны. Займусь личностью убитого.

— Про Фофанова мы мало знаем, — посетовала Майя. — Даже Тоня, по‑моему, не может ответить на некоторые вопросы. Она, кстати, что‑то не очень убивается…

— Да и ребенку ясно, что к их помолвке дядя руку приложил, — пожал плечами Сильвестр. — У Фофанова была своя тайна, помяни мое слово. Зачем человеку носить очки, которые его откровенно портят? Есть только одно объяснение — он хотел изменить внешность.

— Может, он был шпионом? И его прикончил агент иностранной разведки?

— Агенты тоже совершают промахи, — заметил Сильвестр и прислушался: — Тебе не кажется, что в подъезде слишком шумно? Слышишь? Что‑то происходит на лестнице, точно.

Они вышли в коридор, на секунду замерли, потом уставились друг на друга. Из‑за входной двери доносился топот, чьи‑то крики, плач и причитания. Все это сопровождалось бешеным лаем Джинервы, который раздавался то сверху, то снизу, из чего можно было заключить, что болонка носится по этажам.

— Вот еще нам не хватало, — пробормотала Майя испуганно. — Нужно узнать, что там случилось.

Она глубоко вздохнула, открыла замки и вышла, оставив дверь приоткрытой. Сильвестр ждал, покусывая нижнюю губу и прохаживаясь взад и вперед по коридору. Прошло не больше минуты, и Майя влетела обратно. Глаза ее возбужденно блестели, на лбу выступил пот.

— Чепукин через дверь сообщил мне, что произошло еще одно нападение на человека! — крикнула она. — Я не очень разобралась, кто на кого напал, потому что там страшная неразбериха. Уже и милиция приехала! Не закрывайте дверь, я сейчас вернусь, все вам расскажу.

Она побежала вниз по лестнице и сразу же наткнулась на Алевтину Витальевну, которая стояла возле мусоропровода, обмахиваясь газеткой. Выглядела она распаренной и несчастной.

— Джинерва сбежала, — с надрывом сообщила она Майе, указывая глазами вверх, откуда доносилось бешеное собачье тявканье.

— Хотите, я за ней схожу?

— Лучше не надо, — шепотом ответила Алевтина. — Там, на лестнице, лежит мужчина. Может быть, он мертвый. Я побоялась посмотреть. После того, как тут такое случилось…

Похолодев, Майя на цыпочках отправилась наверх, бросив через плечо:

— Нет, я все‑таки посмотрю.

На самом деле мужчина не лежал, а сидел на ступеньках, сжав голову руками. Это был молодой, но довольно упитанный человек в костюме и при галстуке. Он привлекал к себе внимание не только тем, что перегораживал проход. Еще он тихонько выл, как будто у него болел зуб. Наверное, Джинерве не нравился этот вой, и она заливалась лаем где‑то наверху.

— С вами что‑то случилось? — спросила Майя, опасливо приблизившись.

Мужчина неожиданно вскинул голову, показав озлобленную физиономию.

— Меня хотели убить! — крикнул он. — Я помощник депутата, пришел с информационными бюллетенями и получил в вашем подъезде не только удар по голове, но еще и словесные оскорбления. У вас тут все сумасшедшие, твердят про каких‑то маньяков с чулками.

— В какой квартире живет виновный, это я вам на раз скажу, — ободрила его Майя, махнув рукой. — А по поводу маньяков обращайтесь на девятый этаж. Там в маленькой комнате прячется сумасшедшая тетя Жабина.

Она замолчала, потому что снизу поднималась целая толпа народу — поднялся такой шум, что хотелось заткнуть уши.

— У вас есть тут хоть один вменяемый свидетель? — громко спрашивал сердитый голос.

Как выяснилось через пару секунд, голос принадлежал милиционеру. Он был в форме, то есть при исполнении служебных обязанностей. То, что в ходе выполнения этих обязанностей у него что‑то не заладилось, было ясно по его лицу — красному, надутому, с выпученными глазами. За милиционером поднималась пара тяжело дышащих старушек, дворничиха с железным совком и местный сантехник, зашедший в их подъезд по большому одолжению. Еще ниже обнаружилась Анжелика Янова и взволнованная пара молодоженов со второго этажа.

— А это кто еще такие? — грозно спросил милиционер, остановившись и уставившись куда‑то вверх.

Майя обернулась и увидела соседей из квартиры напротив, супругов Рудаковых. Они только что вернулись из Флориды и могли порадовать глаз сочным загаром. Впрочем, сейчас им вряд ли стоило говорить комплименты. Лица у обоих были вытянуты, рты разинуты, глаза испуганы.

— Здрасьте, — на всякий случай пробормотала Майя. — Как была погодка?

У вас тоже что‑то случилось? — спросил милиционер, заметив неподдельное страдание на загорелых лицах.

— Они убежали, — ответила Рудакова грудным голосом. — Из‑за этой собаки.

Вытянув руку, она потрясла красным бантом, в котором застряла кудрявая шерсть. С большой долей вероятности можно было сказать, что бант выдран из Джинервы.

— Они убили мою собаку! — закричала снизу Алевтина Витальевна.

— Как же, убьешь ее! — возмутился Рудаков, одетый в шорты и гавайку. — Я бы убил, если бы поймал.

— Кто — они? — устало спросил милиционер.

— Маньяки, маньяки! — вставил свое слово помощи и к депутата. — Вот тут граждане говорят, что они убежали на девятый этаж. Фамилия их — Жабины.

— Кто такие Жабины? — гнул свое милиционер.

— Хулиганы!

— Это шофер и его сумасшедшая тетка, — возразила одна из бабушек, успевшая восстановить дыхалку после марш‑броска на шестой этаж с «перекурами». — Жабинская тетка уже второй раз пытается вырваться из‑под домашнего ареста. Ее Янов только что поймал. Такая драка была на третьем!

— Замолчите все! — басом простонала Рудакова. — Какие Жабины, когда такое несчастье! Они сбежали, сбежали!

— Да кто сбежали? — хором спросили Майя и дворничиха.

— Семь тысяч долларов! — воздела глаза к потолку. Рудакова. — Подумать только! Как мы их холили, ласкали и лелеяли! Мы успели их полюбить!

— Я бы тоже полюбил семь тысяч долларов, — задумчиво сказал сантехник, вытирая лоб рукавом. — Какие у нас жильцы занятные, нет слов для описания.

Именно в этот момент раздался страшный рев, перешедший в тонкий визг. Было ясно, что Джинерва с кем‑то сцепилась не на жизнь, а на смерть. Тотчас, рыча, кусаясь и роняя шерсть и слюну, мимо всей честной компании сверху по лестнице скатился огромный шерстяной клубок серо‑белого цвета о восьми лапах и двух хвостах. Помощник депутата вскочил, как ошпаренный, и прижался к стене, пропуская кучу‑малу, которая просвистела вниз, до полусмерти напугав бабушек. Дворничиха попыталась было ударить кучу‑малу совком, но успела только примериться, потому что Рудакова бросилась на нее всем телом, примяв к стенке.

— Да я вам… Я вам руки оторву!

— Тут настоящие звери живут в подъезде! — гневно заявил помощник депутата, обращаясь к оторопевшему милиционеру. — Вы же правоохранительные органы! Ну так давайте, охраняйте мои права!

— Что это было? — вместо ответа спросил милиционер, глядя вслед укатившемуся живому клубку. — Что это за недоразумение?

— Точно знаю, что половину недоразумения зовут Джинерва, — ответила Майя.

— Это ведь с девятого этажа, — задумчиво проговорил милиционер. — Говорите, там проживают сумасшедшие?

Все присутствующие хором подтвердили, что да, на девятом имеется чокнутая тетка Жабина, которая сошла с ума после того, как ее кто‑то укусил. Кто и при каких обстоятельствах совершил это злодеяние, жильцы не смогли точно сформулировать. Но пару версий выдвинули прямо на месте.

— Это случилось за границей, — высказалась с трудом отбившаяся от Рудаковой дворничиха.

— Точно, — подтвердила одна из бабулек. — Ее укусил иностранец и передал ей через слюну комариное заболевание.

Пока шло дознание, к квартире, находившейся этажом ниже, приблизился большой букет роз. За букетом обнаружился скрипач Мурочкин, застенчиво ожидающий, когда кто‑нибудь откликнется на его звонок. Через секунду дверь приоткрылась и показался Сильвестр, который, узрев букет, резко отшатнулся.

— Розы?! — грозно вопросил он через щель. — Вы спятили!

— Почему это я спятил? — удивился скрипач. — Я пришел к Майе, а не к вам.

— Какая разница! Вы задумали протащить этот веник внутрь.

— Да, я на это рассчитывал, — честно признался Мурочкин.

— Вы не должны были приносить розы, — категорично заключил Сильвестр.

Мурочкин ужасно расстроился, особенно потому, что Майя все не появлялась. Наверху орали соседи, там опять происходила какая‑то разборка, в которой он не хотел участвовать: желание устроить личную жизнь оказалось гораздо сильнее любопытства.

— Ну и какие же цветы я могу принести?

— Искусственные.

— Послушайте, — возмутился Мурочкин. — Я пришел на свидание, а не на похороны!

— Приводите какие угодно доводы, но ваши розы не переступят порог моей квартиры.

— И куда же мне их девать?!

— Отнесите на могилу той кошки, которую вы переехали.

Кажется, жестокий Сильвестр хотел добавить что‑то еще, но в этот момент сверху, рыча и воя, сверзилось что‑то огромное и мохнатое, завертелось вокруг Мурочкина и неожиданно распалось на две половины. Одна половина, жалобно тявкая, поскакала вниз, где, судя по радостным возгласам, попала прямо в руки Алевтины Витальевны. Вторая же — молнией метнулась к приоткрытой двери, мелькнула под ногами Сильвестра и скрылась в его кабинете.

Скрипач даже не успел слова сказать, потому что на площадку немедленно хлынула целая толпа народу, и там была Майя, при виде которой у него зашлось сердце.

— Это вам, — сказал он, отодвинув дворничиху и наступив на ногу милиционеру, которого даже не заметил.

— Какая прелесть! — воскликнула Рудакова, стоявшая рядом с Майей. Вырвала розы у скрипача из рук и сунула мужу. — Рада, что вы встречаете нас цветами. Мы на ваш концерт, помните, три года назад, тоже приходили не с пустыми руками. Правда, букет тогда пришлось отдать виолончелистке, в вашем оркестре она была единственной женщиной.

— Люся, не отвлекайся! — призвал ее к порядку супруг, передав розы одной из бабушек. — Нам необходимо отыскать Везареспула.

— Как вы сейчас сказали? — удивился милиционер.

— Какая разница?

— Как это «какая разница»? Если мне придется протоколировать…

Услышав слово «протоколирование», Рудаковы наконец связно объяснили, что случилось. Их сын, работающий в одной из миссий ООН, женился на американке, с которой его счастливые родители познакомились во время своего отпуска. Американка оказалась не простой, а страшно богатой, ни больше, ни меньше — наследницей табачного магната. К новым родственникам сразу же прониклась теплыми чувствами и на прощание подарила им кота Везареспула. Кот был образцом новейших достижении генетики и стоил семь тысяч долларов.

— Вообще‑то Павлик чихает от кошек, — сообщила Рудакова, похлопав мужа по спине. — Прямо как ваш Сильвестр, Майечка. И мы даже мечтать не могли завести себе котика или собачку. И вот Кейт нашла для нас это чудо! Одна американская компания начала торговать гипоаллергенными котятами. В Америке тридцать миллионов аллергиков — это ведь какой рынок сбыта!

— Ученые использовали технологию генетической дивергенции, — добавил ее супруг, заставив бабушек напрячь мозги. — В аллергической реакции человека на кошек виноват белок, содержащийся в чешуйках кожи и слюне животных.

— Фу, — сказал сантехник, — какую гадость вы рассказываете.

— А они выделили такой специальный ген, провели селекцию…

— Подождите‑ка! — воскликнула Майя, предупреждающим жестом выбросив в его сторону руку.

Дело в том, что она увидела приоткрытую дверь квартиры Сильвестра и похолодела. Что, если Джинерва забежала внутрь и теперь лежит на диване, а ее босс катается по полу, схватившись руками за горло?

— Все оставайтесь на своих местах! — строго приказала Майя, и милиционер автоматически ответил:

— Есть.

Майя вошла в квартиру и прислушалась. Никаких признаков жизни.

— Босс? — позвала она, приближаясь к распахнутой двери в кабинет. — С вами все в порядке?

Ответом ей была тишина. Осторожно ступая, Майя сделала несколько шагов и заглянула. Картина, которая открылась ее взору, была достойна кисти Рембрандта.

В центре комнаты, выгнувшись дугой, подняв загривок и распушив хвост щеткой, замер дымчатый кот, устремив взор на балконную дверь. За дверью стоял Сильвестр и через стекло смотрел на кота испуганными глазами.

— Босс, дышите глубже, этот кот не может причинить вам никакого вреда.

Майя вошла в комнату и на цыпочках двинулась к пушистому нарушителю спокойствия.

— Это особая порода, выведенная специально для аллергиков. Кот прямо из Америки. Хорошо, что вы его не убили, — он стоит бешеных денег. Зовут… Не помню, как его зовут.

— Везареспул!!! — донеслось с лестницы.

— А, точно, Везареспул.

Майя взяла кота на руки, и тот немедленно припал к ее груди.

— Вы пока приходите в себя, а я пойду отдам его хозяевам.

Майе было ужасно жаль Сильвестра и страшно неудобно, что она видела его в момент слабости.

На лестнице все еще яблоку негде было упасть, и девушка решила направить разбирательство, затеянное милиционером, в правильное русло. Гад Чепукин, с которого, вероятно, и началась вся заварушка, прятался в квартире. Майя подошла к его двери и постучала в нее кулаком.

— Выходите, Чепукин! — крикнула она. — Пришла пора открыто выступить против демократического режима. Здесь как раз помощник депутата, которого вы обматерили и огрели по спине. Я даже знаю, чем вы его огрели, — злорадно сказала она. — Тем огромным зонтом с костяной ручкой, который лежит у вас под вешалкой.

Ответом ей было трагическое молчание.

— Я напишу жалобу, — заявил помощник депутата.

Мурочкин, у которого отняли его букет, подошел к Майе и взял ее за руку.

— Не хотите послушать, как я играю на скрипке? — с надеждой спросил он.

Майя ничего не успела ответить, потому что вместо нее ответил милиционер.

— Гражданин, — свирепо сказал он. — Если вы сюда еще и скрипку принесете, я вас немедленно арестую.

Все, цензура началась! — крикнул через дверь невидимый миру Чепукин. — Гонения на культуру! Скрыпачей арестовывают!

— Давайте встретимся позже, — предложила Майя, которая, конечно, сочувствовала Мурочкину, но еще больше переживала за Сильвестра. — Я сама зайду к вам… Как только представится случай.

Она вбежала в квартиру и захлопнула за собой дверь. Сильвестр, одетый уже не в пижаму, а в летний костюм, стоял посреди коридора со спортивной сумкой в руках. Внешне ничто не напоминало о том, какую трагедию духа он только что пережил.

— Собирайся, — сказал он, — мы едем на квартиру Фофанова. Степан уже сделал там уборку и вернул ключи.

* * *

Квартира Фофанова оставалась едва ли не единственным местом, где еще можно было поискать хоть какие‑нибудь зацепки, ведущие к преступнику. Если таковые вообще существовали.

Всю дорогу Бессонов сосредоточенно молчал, и Майя боялась потревожить шефа лишним словом.

Девятиэтажную «панельку» на Преображенке, где находилась завещанная Тоне квартира, они нашли без проблем. Домофон не работал, так что первый ключ не понадобился. Поднявшись на восьмой этаж, они легко открыли оба замка.

В квартире было тихо и пахло запустением, несмотря на влажную уборку «щадящим способом» — Степан протер пол и все горизонтальные поверхности, но вещи с места на место не переставлял.

Они обошли эту бывшую крепость Андрея Фофанова. Крепость была маленькая — гостиная, спальня, стандартная шестиметровая кухня, балкон. Мебель самая обычная — диваны, кресла, журнальный столик. Очень хорошая дорогая аппаратура. Стеллаж с книгами и дисками, причем отдельно стояли старые, виниловые. На стенах — несколько фотографий хозяина. Серьезный, грустный, в больших очках, делавших его похожим на бухгалтера средней руки. В общем, ничего, что бросалось бы в глаза.

— Посиди, — сказал Сильвестр Майе, — а я тут осмотрюсь.

Сначала Майя пыталась следить за действиями шефа, но потихоньку ее разморило, и она начала клевать носом, а затем и вовсе уснула в мягком удобном фофановском кресле. Ей снилось, что шеф, ничего не отыскав в квартире, пытается стянуть с нее кофту, приговаривая: «Снимай, снимай, вдруг на тебе преступник оставил следы!»

Майя вздрогнула и открыла глаза — Сильвестр стоял рядом и тряс ее за плечо:

— Вставай, вставай, можем ехать домой!

— А вы что‑нибудь полезное нашли? — зевая, поинтересовалась она.

С одной стороны, Майя верила его чутью, с другой — не могла представить себе, что здесь, среди всей этой обыденности, найдется та золотая крупица, которая позволит им выйти на след преступника.

— Полезное? — переспросил босс. — Не знаю, не знаю. Но вот интересненькое…

Сильвестр показал борсетку, из которой вытянул большую связку ключей и роскошную записную книжку. При одном взгляде на эти ключи становилось понятно, что они отпирают замки лишь высшей категории сложности. В записной книжке были одни лишь женские имена, причем расположенные не по алфавиту, а по месяцам и датам: май — Анна, Светлана, Мария, июнь — Надежда, Оксана, Алла и так далее.

— И еще вот это…

Бессонов протянул сложенный вдвое стандартный лист бумаги:

— …почитай.

— «Расписка, — стала вслух читать Майя. — Я, Федорова Ирина Станиславовна, паспортные данные… получила от Кофанова Андрея Петровича причитающуюся мне сумму за аренду квартиры с января по декабрь сего года в полном объеме. Претензий не имею. Дата — 3 января, подпись».

— Ничего не пойму, что это за ерунда! — пожала она плечами. — Где вы это раздобыли?

— Просматривал стеллаж, на всякий случай пластинки перебирал. Эта бумага была спрятана в конверт прекрасного альбома Оскара Питерсона. Я вообще люблю старые пластинки, в них утраченная романтика, — неожиданно разоткровенничался Сильвестр.

— Почему «спрятана»? Вдруг случайно попала? К тому же эта бумага не Андрея, чужая. Может, от бывшего владельца диска осталась? Андрей купил, а послушать не успел. Хотя странно… Кофанов… Похоже на Фофанов. Что бы это значило?

Не знаю пока, — задумчиво произнес Сильвестр. — Не думаю, что расписка осталась от старого владельца — старые виниловые диски при покупке обычно достают из конверта, проверяют. Нашли бы. Нет, я думаю, это та самая подсказка, которую я искал. Поехали домой.

* * *

Дома Бессонов уединился, попросив некоторое время его не беспокоить. Майе было дано простенькое задание — выяснить у Тони отчество Андрея, а также узнать, не слышала ли она от него фамилию Кофанов, и если слышала, то в какой связи.

Разговор с Тоней занял гораздо больше времени, чем рассчитывала Майя. Пришлось выслушать огромное количество совершенно ненужной информации о пропавшем лете, о Шуре и Косте, о бедном Андрее, о бедном Потапове, о бедной Изольде…

— Вот, кстати, об Андрее, — встряла наконец Майя. — Как его отчество, не скажете?

— Никогда не называла его по отчеству, — задумчиво проговорила Тоня. — И при мне никто не называл. Он же молодой совсем был, Майя! Это ужасно. А зачем вам?

— Сильвестр Семенович интересуется, есть у него какие‑то мысли.

— Какие? — тут же заинтересовалась Тоня.

— Приезжайте, спросите у него сами. Понимаете, не телефонные это дела.

— Понимаю. Слушайте, а я знаю, где посмотреть отчество, у меня же где‑то была копия его завещания.

Еще минут пятнадцать Майя терпеливо ждала у аппарата, прислушиваясь к шуму, производимому Тоней, которая усердно разыскивала нужную бумагу. Что‑то шуршало, брякало, падало и один раз даже разбилось.

— Нашла, — раздался наконец торжествующий голос. — Нашла! Он — Геннадьевич.

— Вот спасибо, — неожиданно обрадовалась Майя, хотя радоваться особенно было нечему. — И еще один вопрос от шефа. Скажите, фамилия Кофанов вам о чем‑нибудь говорит? Может, Андрей ее упоминал?

— Фофанов? — с удивлением переспросила Тоня.

— Кофанов, первая буква — «ка», — громко и отчетливо произнесла Майя.

— Нет… — Тоня растерянно помолчала. — Нет, я бы запомнила, обратила внимание. Надо же, такое совпадение. Две фамилии отличаются всего одной буквой. Смешно.

— Ага, очень смешно. Ладно, спасибо вам большое Наверное, я еще позвоню, когда Сильвестр Семенович обдумает всю ситуацию и придет к каким‑то выводам.

— А как там, в квартире? — вдруг спросила Тоня.

— Грустно.

* * *

Раздумья Сильвестра продолжались недолго. Где‑то через час он высунул голову из комнаты и позвал Майю.

— Ну как успехи, шеф? — бодро поинтересовалась она.

— Успехов нет, есть некоторые соображения. Нам, вероятнее всего, предстоит еще одна экспедиция, только на этот раз в места неизведанные. Проверим мою гипотезу. Итак, что сказала Тоня? Ты ведь с ней разговаривала?

— Да. Никакого Кофанова не знает, отчество Андрея — Геннадьевич.

— Прекрасно. Значит, будем искать господина Кофанова, который арендует квартиру у Федоровой Ирины Станиславовны.

— Зачем нам этот Кофанов?

— Пока не могу сказать. Но получается, он как‑то связан с Андреем. Только неясно, что за связь и поможет ли она распутать дело. Вероятно, это деловой партнер Фофанова, а может, просто знакомый.

— А как искать будем?

— Ну… — Сильвестр бросил на свою помощницу косой взгляд. — Мне кажется, здесь вполне уместно попросить помощи у Половцева. А то окажется Кофановых человек пятьдесят, что мы тогда будем делать? Всех опрашивать, не знал ли кто из них Андрея Фофанова? К тому же есть вероятность, что этот Кофанов вообще не прописан в Москве. Что, всероссийский розыск объявлять? Правда, есть более короткий путь — через Ирину Станиславовну Федорову, благо есть ее паспортные данные. Вот и начнем с нее. Старшему лейтенанту звонить будешь ты. Считай, что это твоя общественная нагрузка. Мне он может отказать, а тебе, после ваших общих приключений, никогда.

Легко сказать — «попросить помощь у Половцева»! Майя в этот раз провела с телефонной трубкой в руках часа четыре, набирая попеременно то служебный, то мобильный номера.

Наконец откликнулся мобильный.

— Да! — раздался хорошо знакомый голос. — Говорите!

— Стас, это Майя Долинина, — затараторила она, опасаясь, что связь прервется и долгожданный Половцев исчезнет в пучинах мирового информационного пространства.

— Что нужно? — устало‑безразлично спросил Стас. — Снова ваш шеф что‑то придумал?

— Придумал. Нам нужен адрес и телефон одной женщины…

— Опять двадцать пять, за рыбу деньги! — ругнулся Стас.

— Если вы нам не поможете, точнее, если эта женщина не поможет, тогда придется искать мужчину лишь по фамилии, имени и отчеству, а Сильвестр полагает, что их может быть человек пятьдесят.

— Или сто, если мужчину зовут не Пантелеймон Ксенофонтович Черездорогупереплюйский!

— Ну да, — льстиво хихикнула Майя. — Поэтому лучше найти даму, так как есть номер ее паспорта.

— И откуда вы все это берете?! — недовольно проворчал Стас. — По‑моему, ваша деятельность уже граничит с криминалом.

— Наша деятельность чиста и прозрачна! Она направлена как раз на борьбу с криминалом! Поэтому вы обязаны нам помочь! — Девушка выпалила все это на одном дыхании и замерла, ожидая реакции собеседника.

На том конце линии громко чихнули.

— Будьте здоровы, — пожелала вежливая Майя. — Так что, найдете женщину?

— Можно подумать, если я скажу «нет», вы отстанете. И зачем только я с вами связался?

* * *

Сильвестр по привычке расхаживал из угла в угол.

— Теперь, когда у нас есть координаты женщины, сдающей квартиру некоему Андрею Кофанову, надо понять, в какой последовательности будем действовать.

— Нужно поехать к ней и поговорить с ее жильцом, — тут же откликнулась Майя.

— Не думаю. Нет, не думаю. Для начала хорошо бы понять, кто живет в этой квартире. А если она сдает, допустим, не ту квартиру, где прописана? Если у нее несколько квартир, записанных на родственников?

— В любом случае, либо Кофанова, либо Федорову мы там найдем.

— Не факт, но есть шанс. Проведем разведку боем. Для начала позвоним. Ты позвонишь. Попросишь Ирину Станиславовну. Посмотрим, кто подойдет и что скажет.

Однако все оказалось не так просто — к телефону в квартире никто не подходил. Ни вечером, ни ближе к ночи, когда кто‑то уж точно должен быть дома.

— Ждать не будем, — сказал на следующее утро Бессонов. — Поедем туда, может быть, у соседей что‑то удастся выяснить. Да и ехать недалеко, квартира почти в центре.

— Прекрасный сталинский дом, — констатировал Сильвестр, внимательно оглядывая серого кирпичного монстра. — Единственное, что может нам серьезно осложнить жизнь, — консьержка. С другой стороны, от нее же можно узнать много интересного.

Майя в ответ лишь молча кивнула. Она не любила консьержек, лифтерш, контролеров в транспорте — всю эту братию, которая в любой момент готова оскорбить тебя и получить от этого удовольствие.

Но надо было еще просочиться в подъезд. Входная дверь оказалась снабжена неизменным домофоном, входящие в нее люди с таким нескрываемым подозрением смотрели на них, что прошмыгнуть вслед за кем‑то не представлялось возможным.

Бессонов в задумчивости потоптался на крыльце, потом сказал:

— Что ж, попробую проверить свою основную гипотезу.

Полез в карман и достал оттуда ту самую связку навороченных ключей, которую они нашли в квартире Андрея. Внимательно осмотрел их, подобрал нужный и без труда открыл дверь.

По счастью, никакой консьержки в подъезде не оказалось.

— Что это значит? — почему‑то шепотом спросила Майя. — У Фофанова были ключи Кофанова?

— Тряхни серым веществом, старушка! Поехали, нам на восьмой.

Уже в лифте Майя задала следующий вопрос:

— Так что это за гипотеза? А то мое серое вещество не успевает за вашим.

— Сейчас увидишь. Кажется, у нас в руках полный комплект ключей от квартиры, где живет то ли Федорова, то ли Кофанов. Но скорее всего — последний. Здесь нам придется надеть перчатки, хотя в них очень неудобно.

Лифт остановился, двери услужливо открылись. Возле одной из квартир стояла женщина лет тридцати — короткая стрижка, деловой костюм, туфли‑лодочки. Бросив взгляд на табличку с номером, Бессонов понял, что квартира — та самая, что им нужна, на секунду замешкался, и тут импульсивная Майя возьми и брякни:

— Простите, а вы что, сюда?

— Нет‑нет, — слегка улыбнулась женщина. — Я ждала лифт.

Она обошла Сильвестра и его помощницу, нажала на кнопку, шагнула в кабину и уехала, не сказав больше ни слова.

— Зря ты ее спугнула, — вздохнул Сильвестр.

— Но вы же собирались натягивать перчатки. И, кроме того, я испугалась. Извините.

— Ладно, давай приступим.

Потрясающей красоты пуленепробиваемая дверь открылась как по мановению волшебной палочки — легко и плавно.

— Быстро проходи, пока никто не увидел, — шепнул Сильвестр и захлопнул дверь.

Прямо в коридоре он достал респиратор и надел на лицо.

— Я начну с кухни, а ты сделай влажную уборку и найди пылесос, хорошо?

— А если сейчас придут хозяева? — испуганно захлопала глазами Майя.

— Вряд ли. Но давай поспешим, похоже, нас ждут интересные открытия.

И он, как всегда, не ошибся.

Открытие номер один, самое сенсационное, ожидало их на полке декоративного камина — с фотографии в стильной рамочке надменно смотрел на незваных гостей красавец мужчина в дорогом костюме.

Майя глазам своим не поверила.

— Но это ведь… Андрей Фофанов? Только здесь без очков и одет так шикарно! Шеф! Или просто похож?

— Уверен, это и есть Андрей Фофанов. Скорее всего, он же — таинственный Кофанов. Давай посмотрим, что к чему. Андрей сюда уже точно не придет, хозяйка, судя по расписке в получении денег, тоже. Так что времени на осмотр у нас полно — аж до декабря.

Здесь было что исследовать. Настоящий дворец с огромной застекленной лоджией, открывавшей видна старую Москву. Четыре комнаты, высокие потолки…

Вторая и, вероятно, главная жизнь Андрея протекала именно здесь.

В той жизни, где он делал предложение Тоне, Андрей ездил на «Жигулях», носил костюмы от «Большевички», работал на фирме, торгующей бытовой техникой.

Но чем, интересно, он занимался в другой жизни, где один гардероб, по самым скромным подсчетам, тянул тысяч на сто пятьдесят? Майя плохо ориентировалась в ценах на эксклюзивную одежду, зато Сильвестр был в курсе всего.

О стоимости нескольких пар золотых часов — такие она видела только в каталогах — можно было лишь догадываться.

Еще на одной фотографии, стоявшей на письменном столе в одной из комнат, Андрей сидел в роскошном кабриолете.

— Да‑а, — задумчиво протянула Майя, — неслабо. И вся эта роскошь от торговли бытовой техникой?

Сильвестр не отвечал. Он внимательно осматривал комнату за комнатой — шкафы, полки, ящики, внимательно изучал одежду и содержимое карманов пиджаков, плащей, пальто.

Этот осмотр — Майя старалась не употреблять слова «обыск», даже про себя, включая уборку, длился уже несколько часов. Как справедливо заметил шеф, спешить им было некуда, но долгое пребывание в чужой квартире тяготило. К тому же раздражали частые телефонные звонки, Майя каждый раз непроизвольно вздрагивала.

— Нам еще долго тут? — проныла она.

Откуда‑то из недр квартиры появился Сильвестр.

В руках он крутил небольшой предмет.

— Что это? — Сердце Майи почему‑то екнуло.

— Спички. Фирменные спички. Видишь, ресторан «Диванчики». Телефон и адрес. Надо сходить туда, может, что и всплывет: завсегдатаем был, или приходил к кому‑нибудь. Ладно, поехали. Я кое‑какие бумаги прихватил, дома посмотрю. Но завтра придется еще раз сюда подъехать, сдается, что‑то мы могли пропустить.

На следующий день босс долго пыжился и наконец изрек:

— Я поеду на квартиру Фофанова‑Кофанова, а ты оставайся дома. Не хочу тебя мучить.

Майя прекрасно поняла его состояние. Он боролся со своим страхом, добился первых успехов и решил закрепить их. Если на этот раз он справится, кто знает… Может, его жизнь изменится раз и навсегда. Пусть болезнь победить нельзя, но с ней можно как‑то поладить.

Он уехал днем, предупредив, чтобы раньше семи‑восьми вечера она его не ждала. Но она, конечно, ждала и страшно волновалась. В девять уже сосала валидол, в десять — не выпускала из рук телефон. Мобильный Сильвестра был выключен. В одиннадцать Майя стала собираться в дорогу — спасать шефа, уверенная, что с ним случилось самое ужасное. Без четверти двенадцать, уже стоя перед дверью, решила позвонить Половцеву — одной ехать было страшно. Но пока она непослушными пальцами тыкала в кнопки, появился Сильвестр. Виду него был весьма довольный.

— Знаете, — сказала Майя дрожащим от обиды голосом, — я хочу вам сказать, что так не поступают! Я тут с ума схожу, решила милицию на помощь звать! Вы что, позвонить не могли?

— Майя, — бодро отозвался Бессонов, — именно, что не мог. Ты меня извини, пожалуйста!

— Почему не могли?

— Потому, что у меня там интересное свидание было.

— Где, в той квартире?

Майя мгновенно забыла про обиду.

— В квартире.

— С кем?

— Как тебе сказать… Ну, видимо, с одной из женщин Андрея Фофанова, для которых он был Андреем Кофановым.

— А… Как это вам удалось?

— Майя, я голоден и очень хочу чаю. Пойдем, ты мне что‑нибудь приготовишь, а я пока все расскажу.

Рассказ Бессонова длился почти час с перерывами на еду и чай.

— Во‑первых, я нашел тайничок. Не может не быть в таком доме и при такой жизни тайничка. К счастью, это был не сейф, а просто скрытая деревянной панелью полочка. Там обнаружился в том числе и паспорт на имя Андрея Петровича Кофанова с фотографией нашего героя. Во‑вторых, блокнот, дополняющий, насколько я понял, сведения из записной книжки, но об этом позже. А в‑третьих… Часов в восемь, когда я уже собрался уходить, раздался звонок в дверь. Я не стал обращать внимания — мало ли кто, главное — не с ключами. Но звонки продолжались и продолжались, а потом в дверь начали колотить и, видимо, ногами. Я решил взглянуть, что происходит. В глазок хорошо было видно, что в дверь бьется какая‑то молодая женщина. Вспомнил — писавшая расписку Федорова сорок пятого года рождения, то есть ей больше шестидесяти, значит, точно не она. Больше всего я опасался, что шум привлечет соседей, а те, в свою очередь, вызовут милицию. Начнется склока, поиск хозяев квартиры и… В общем, я открыл дверь. Честное слово, она ворвалась, как ураган, даже не посмотрев на меня. Стала бегать по комнатам, кричать, угрожать. Я еле ее успокоил. Представился сотрудником милиции. Правда, удостоверения не показал, но ей было все равно. Она даже не спросила, что я тут делаю — все выкрикивала: «Где Андрей?» Я тогда официальным тоном попросил ее предъявить документы. Она показала паспорт. Ее зовут Люсьена Кублицкая, представляешь? Прямо как в оперетте.

Короче говоря, я стал осторожно расспрашивать, что случилось. Оказывается, Андрей давно не появлялся и не звонил, его мобильный не отвечает, вот она— и решила, что он ее бросил. А она его любит, ради него готова на все, в общем, обычная чепуха. Но самое интересное дальше. Эта Люсьена заявила, что взяла деньги мужа, чтобы выручить Андрея из беды. Причем сумма очень большая, муж может узнать. Я ее спросил, почему она решила дать деньги. Может, он вас обманул. Дамочка мне чуть в горло не вцепилась. «Андрюша честный, он никогда не врал!» Очень трогательно прозвучало это «никогда», особенно если учесть, что познакомились они, по ее словам, четыре месяца назад. В подтверждение честности любимого рассказала, что он жаловался на проблемы в бизнесе. Она была уверена, что Кофанов владеет сетью автосервисов, отсюда и образ жизни соответствующий. Но однажды, при выходе из ресторана, на них набросились какие‑то головорезы, угрожали оружием, обещали убить на месте, если Андрей не отдаст долг… Вот она и помогла ему — он клятвенно обещал быстро все вернуть.

— Бедняжка, — не удержалась от вздоха Майя.

— Под занавес пришлось ее огорчить. Сказал: «Андрея убили несколько дней назад. Может, те самые бандиты. Так что вы имейте это в виду и сюда больше не приходите, а то они и вас подкараулят». Дальше был обморок, потом истерика, потом ужасные мысли вслух о том, где взять деньги, чтобы не узнал муж… Думаешь, мне до звонков было? Я и так еле‑еле ее выпроводил, а потом еще ждал, когда самому можно будет выскочить.

Майя слушала, не пропуская ни единого слова. Когда рассказ был закончен, спросила:

— Вы еще про какой‑то блокнот говорили.

— Да, блокнот. И эта книжка записная… Надо все проанализировать, но я думаю, что никаких бандитов и автосервисов не было. А были легкомысленные богатые дурочки, которым красивый парень вешал лапшу на уши, жил за их счет — банально грабил.

— Но ведь вы видели только одну Люсьену!

— Судя по записям, если я правильно понимаю их смысл, у него таких Люсьен в месяц по несколько штук было. Нужно будет подумать, как сказать об этом Тоне. Только я очень устал, давай подумаем завтра утром.

Глава 12

Утро началось с телефонного звонка.

— В чем дело? — спросил Сильвестр, увидев, как Майя, сняв трубку, прижала руку к груди и громко ахнула.

— Тоня Потапова исчезла! — выпалила она. — Оставила какую‑то странную записку… Там все с ума сходят.

— Скажи, что мы сейчас приедем.

— Мы сейчас приедем! — повторила Майя невидимому собеседнику.

— Это Леонид Николаевич звонил? — Сильвестр пытался влезть в пиджак, который предательски выскальзывал у него из рук. — Или Костя?

— Нет, это была Шура. Но голос дяди я слышала. По‑моему, он в панике.

— Ну такого я от него не ожидал, — пробормотал Сильвестр.

— От дяди?

— Да нет же! От бананового убийцы. От того, кто затеял с нами игру. Тоня никак не должна была пострадать, никак.

— Возможно, с ней все в порядке, она ведь оставила записку. Правда, Шура назвала ее странной…

А Шура назвала ее странной вот почему. Записка была набрана на компьютере и гласила: «Дядя Леня!

Хочу немного развеяться, уезжаю с другом на несколько дней, не волнуйся, позвоню. Тоня».

— Разумеется, ни с каким другом она не уехала, — заметил Сильвестр, как только познакомился с этим посланием.

— Почему? — ревниво спросил Костя Чихачев и резко добавил: — У нее было много друзей, которые могли пригласить ее куда‑нибудь… на море.

— Забудьте про море, — отрезал Сильвестр. — В коридоре стоят фирменные пакеты «Шелкового рая» с чеками. Я в них заглянул — там купальник и пара комплектов кружевного белья. Если бы Тоня решила куда‑то ехать, да еще с другом, она бы обязательно захватила эти финтифлюшки с собой.

Никто, разумеется, не попенял ему, что он лазит по пакетам. Для сыщика совершенно нормальное дело — совать нос куда не следует.

— Не понимаю, почему она мне ничего не сказала, — сокрушался Леонид Николаевич. — Конечно, она была потрясена известием о самоубийстве Романа… Подавлена… Шутка ли — сразу потерять и жениха, и бывшего мужа! К нам приходил какой‑то человек из милиции, опрашивал. А потом — эта записка. Не понимаю, почему она мне ничего не сказала!

Он произносил эту фразу уже в десятый раз и при этом сокрушенно разводил руками.

То, что записку отстучали на компьютерной клавиатуре, казалось Майе странным — поступок совсем не женский. Кроме того, манера подозрительно напоминала предсмертное послание Потапова. Тот же включенный монитор, та же лаконичность…

— К черту все! — неожиданно крикнул Костя и отшвырнул скомканный лист бумаги. Видимо, он распечатал текст записки и постоянно его перечитывал.

— Так, давайте разбираться, резко сказал Сильвестр, осуждающе взглянув на него. — Когда Тоня исчезла? Кто видел ее последним?

— Я, — ответила Шура Измайлова. До сих пор она молчала, сидя в кресле и наблюдая за происходящим. — Мы вместе заходили в «Шелковый рай», подкупили бельишка. Потом я, конечно, проводила ее до дома.

— Человека с родимым пятном больше не видели?

— Горизонт был чист. На сто процентов. Наверное, этот тип понял, что когда она со мной, ему может не поздоровиться.

— Когда вы вернулись из магазина?

— Это было вчера вечером, примерно в восемь часов. Потом я уехала. А поздно ночью позвонил Леонид Николаевич.

— Нуда, Антонина не пришла ночевать, я разволновался. В таких случаях мы всегда созваниваемся. Она не могла меня не предупредить, что уезжает.

— А записку вы не сразу заметили? — поинтересовался Сильвестр.

— В том‑то и дело! — ответил вместо него Костя. — Монитор погас, а Леонид Николаевич вообще к компьютеру не подходит.

— Не люблю я эти высокие технологии. И они меня не любят, — признался коллекционер. — Хотя мобильный телефон очень выручает…

Тоня должна была знать, что Леонид Николаевич не заметит записку, — подтвердила общие опасения Шура. — Для нее нормально что‑нибудь на бумажке начирикать.

В комнате повисла тишина, которую неожиданно разорвал громкий звонок.

— Мой мобильный! — воскликнул Леонид Николаевич. Посмотрел на экранчик и радостно воскликнул: — Это Антонина!

— Я отвечу, — сказал Сильвестр тоном, не допускающим возражений, и протянул руку.

Это был один из тех переломных для всякого расследования моментов, когда дело неожиданно начинает раскручиваться с невероятной скоростью, все части головоломки становятся на место, а заинтересованные лица испытывают одно потрясение за другим.

Леонид Николаевич растерялся и безропотно отдал аппарат.

— Изотов? — спросил тусклый голос, искаженный расстоянием и, возможно, платком, прижатым к мембране.

— Да, — подтвердил Сильвестр. — Кто это?

— Я насчет вашей племянницы. Запишите номер, по которому вам следует позвонить.

Бессонов схватил со стола лист бумаги, карандаш и записал цифры, которые ему продиктовали.

— Отключился… — озадаченно ответил он и быстро пояснил: — Звонил мужчина, голос изменен. Я сейчас наберу номер, который он дал.

И включил громкую связь, чтобы все присутствующие могли слышать разговор. Как только трубку сняли, раздался все тот же тусклый голос:

— Изотов? Так вот, насчет вашей племянницы…

Верните ожерелье, и мы ее отпустим. Положите ожерелье в камеру хранения на Курском вокзале. Сразу после этого мы сообщим, где оставить ключ. Как только ключ будет у нас, получите девчонку обратно.

— Я согласен, — спокойно ответил Сильвестр. — Только вы должны объяснить, что за ожерелье.

Он обвел глазами присутствующих, проверяя, не замахал ли кто‑нибудь руками, показывая, что знает, о чем речь. Все сидели с одинаково каменными лицами, а Леонид Николаевич так и вообще почти сполз на пол со своего кресла. Виду него был ужасный, и Майя подумала, что придется вызывать врачей.

— Не финтите там, — сказал голос. В нем чувствовалось явное раздражение. — Белое золото, бриллианты с изумрудами. И не говорите, будто девчонка не хвасталась. Значит, теперь дело за вами. Езжайте на вокзал, там за вами проследят. И не вздумайте ментов позвать, останетесь сиротой на старости лет.

Короткие гудки возвестили о том, что разговор окончен.

— Мы можем узнать, откуда звонили? — спросил Сильвестр, повернувшись к Майе.

Та еще только открывала рот, а Костя Чихачев уже бросился в бой:

— Я могу. Сейчас позвоню одному знакомому хакеру.

Пока он звонил, все столпились вокруг Леонида Николаевича.

— Этого не может быть, — бормотал он, дергая себя за волосы. — Это невозможно, невозможно! Я должен сейчас же позвонить… Мне нужно позвонить…

Куда вы будете звонить? — мрачно спросила Шура. — Доверьтесь Сильвестру Семеновичу, он знает, что делает.

— Я должен позвонить… Герману, — выдавил Леонид Николаевич.

Ему сначала накапали валерьянки, потом принесли чаю с лимоном. Он связался с шурином, и тот пообещал, что приедет немедленно. К тому времени, как он появился, Косте уже удалось выяснить, откуда звонили похитители.

— Телефон установлен в доме сорок два по Второй Сельской улице.

— Номера квартиры нет? — уточнил Герман, расхаживавший от окна к столу и обратно.

— Это на юге Москвы, самая‑самая окраина, — пояснил Костя, листая атлас города, который он нашел на стеллаже. — Вероятно, там частные дома, — предположил он.

— Ехать долго будем, — Герман на глаз прикинул расстояние. — И хорошо бы в пробку не попасть.

— Я уже готова, — возвестила Шура.

Она стояла, наклонив корпус вперед и хмурясь, как будто собиралась лезть на стену феодального замка, вполне отдавая себе отчет в том, что сверху на нее будут лить кипящую смолу и сбрасывать валуны.

— Подождите! — осадил их Сильвестр. — Мы, разумеется, поедем, только врядли кого‑нибудь схватим. Раз бандиты дали нам свои координаты, значит, были уверены в собственной неуязвимости.

— Чего ждать? — рассердился Костя. Лицо у него заострилось, глаза пылали, на щеках го рели два малиновых пятна. — Чего мы будем здесь сидеть? Так с ума можно сойти.

— А если в милицию сообщить? — с сомнением спросила Шура.

— Нет! — взвился Леонид Николаевич. — Они же сказали — в милицию нельзя. А то Антонину убьют… Нельзя в милицию! Я не хочу. Я вам не разрешаю!

Сильвестр подошел к двери, ведущей в коридор, и загородил собой выход. Руки он сложил на груди и сразу стал похож на киношного шерифа времен сухого закона, который один решил выступить против банды головорезов.

— Я сказал — подождите.

Он не повышал голос, но все, кто находился в комнате, немедленно замолчали и уставились на него. Даже не на шутку распсиховавшийся Костя.

— Мы должны понять, о каком ожерелье идет речь. Есть ли хоть какой‑то шанс, что оно находится в квартире? Кто‑нибудь что‑нибудь слышал о бриллиантах с изумрудами?

— Никто ничего не слышал, — ответил за всех Герман. — Знай кто‑то об ожерелье, уже давно сказал бы.

Тогда Сильвестр повернулся к Шуре:

— Тоня не упоминала о свадебном подарке? Обычно девушки делятся друг с другом разными секретами.

— Не‑а, — помотала головой и мрачно сострила: — Фофанов мог подарить ей разве что кухонный комбайн.

— Может быть, у Тони был кто‑то еще… хм… кроме Фофанова? Девушка она красивая, современная…

— Да вы что себе такое позволяете? — крикнул Костя, подступив к Сильвестру вплотную и развернув плечи, чтобы показать свою силу и решительность.

«Только драки нам тут не хватает», — подумала Майя. Раньше она бы испугалась за Сильвестра, но сейчас, зная его прошлое, даже не дрогнула. Полков ник в отставке! Это дорогого стоит.

Словно в подтверждение ее мыслей босс ухватил Костю за плечо и одним резким движением рванул на себя. Тот влетел в коридор, а Сильвестр развернулся и очутился с ним лицом к лицу.

— Вот что, парень, — сказал он так, чтобы их никто не слышал, — у меня не десять рук и всего одна голова. Ты должен мне помочь. Нужно немедленно поехать в Ильменское и отыскать там старожилов, которые помнят балерину Лару Попкову, ее мужа‑дипломата и их дочь Тоню.

— Ноя…

— Узнай все, что только возможно, об аварии. Как, когда, почему, какие ходили слухи. Ясно?

— Это все ерунда, нужно ехать спасать Тоню!

— Если застанем ее на Второй Сельской, то обязательно спасем. А у тебя сейчас другая задача. Да. Еще ты сказал, что твой знакомый — крутой хакер? Попроси его порыться в архивах. Да поскорее! Чувствую, что у нас мало времени. И не говори никому, куда отправляешься.

Он разжал руки и отпустил парня, которого все это время держал за грудки. Развернулся к остолбеневшей публике и спокойно пояснил:

— Костя остается здесь связным на телефоне. Мало ли что может произойти. Вдруг Тоня вернется. Или позвонит. Кто‑то должен быть на подстраховке.

— Хорошо, что не я, — пробормотала Шура, которой не терпелось куда‑нибудь поехать и кого‑нибудь заломать.

Сидеть и кусать ногти, когда жизнь твоей ближайшей подруги в опасности, — для этого нужна выдержка. Бог не наградил Шуру подобным счастьем. Она всегда все делала сразу и не подумав.

— Кстати, на чем мы поедем? — первой спохватилась Майя. — Даже не считая Кости, получается пять человек.

— Я вас повезу, — заявил Герман. — У меня джип, так что все поместимся.

— И Шура поместится? — на всякий случай спросил Леонид Николаевич. — Шура, тебя уже возили на джипах?

— Да, Леонид Николаевич, — кивнула та. — Я ж с клиентами работаю. На чем они, подлецы, меня только не возили — и на джипах, и на катерах, и на вертолетах… До сих пор все выдерживало.

— Да я не в том смысле…

— Ничего, ничего, — отмахнулась Шура. — Вот спасем Тоню, я сразу же начну корректировать вес. У меня теперь есть знакомый психолог, который как раз занимается такими сложными случаями. Правда, сначала он мне не внушал доверия. Заявил, что жир — защита от реальности. И вообще, нес всякую чушь. Но потом я подумала, что он во многом прав.

Майя отлично понимала, почему Шура столько болтает — чтобы хоть как‑то унять тревогу.

— Может, стоит поискать ожерелье? — робко спросила Майя. — Что, если оно, действительно, где‑нибудь здесь, в квартире? Мы совершим обмен, и дело с концом. Так будет безопаснее всего.

Если оно здесь и было, — возразил Леонид Николаевич, — та брюнетка, которая все тут перерыла, его унесла.

— Может, его‑то она и искала, — задумчиво протянул Герман. — А вовсе не старые сережки и не фарфорового ангела.

Майя с Сильвестром выходили из квартиры последними. Никто не заметил, как босс повернулся и ободряюще хлопнул Костю Чихачева по плечу. Возможно, именно он первым узнает тайну далекого прошлого, которое лишь через много лет напомнило о себе.

Дом сорок два по Второй Сельской улице выглядел весьма и весьма неплохо. Застрявший среди хлипких, подлатанных, достроенных и перестроенных соседей, он походил на игрушку ручной работы. Все здесь было сделано на совесть и с любовью. Майя сразу вспомнила немецкие новогодние открытки, где Санта Клаус позировал на фоне таких вот чудных сказочных домиков. Обращали на себя внимание и резные ставни, которые, кстати, были закрыты.

— Сейчас навстречу нам выйдет Тетушка Зубная Боль или Кот в Сапогах, — шепотом сказала она Шуре.

— Не знаю, не знаю, — проворчала та, разминая затекшие конечности. — Мне кажется, все будет, как в сказках братьев Гримм — жестоко, натуралистично и аморально. Хорошо, что я прочитала их, когда уже выросла.

Тем временем Сильвестр с трудом уговорил Германа не кидаться в бой, а выработать какую‑нибудь стратегию.

— Не забывайте, что мы все безоружны, — напомнил он.

— У меня есть одна полезная штука, — шепнула Майя и, открыв сумочку, показала Шуре носок с мелочью.

— Супер. На крайняк можно будет воспользоваться, — кивнула та и заметила: — Хороший у тебя мобильник. Нет, вон тот, черный. Только очень здоровый.

— Ой, — сказала Майя. — Это я приятелю забыла отдать.

Ей стало здорово не по себе. Дело в том, что сотовый, на который Шура обратила внимание, принадлежал Стасу Половцеву. В ту ночь, когда они вместе «ходили на дело» и нашли труп Потапова, свой телефон Майя оставила дома, а когда в автобусе на обратном пути ей приспичило узнать, как чувствует себя босс, мобильник ей дал Половцев. Потом, по рассеянности, она убрала его в сумочку. Поскольку старший лейтенант до сих пор ей не звонил, стало быть, просто не помнит, куда тот подевался. Майя повертела аппарат в руках и попыталась включить, но он безнадежно разрядился.

— Мы с Германом идем на разведку, — решил Сильвестр, самолично назначивший себя начальником штаба. — А вы все остаетесь здесь и, если что, прячетесь за машиной.

— Нет, я тоже пойду! — взвился Леонид Николаевич, грудь которого бурно вздымалась от волнения. — Это моя племянница, и я хочу все увидеть собственными глазами.

Удержать его оказалось никак невозможно, дело кончилось тем, что старикан на подгибающихся ногах первым побежал к двери. Глаза его слезились, волосы развевались на ветру… Да и вообще, выглядел он как второстепенный персонаж, которого сценарист приканчивает ближе к финалу, чтобы оттенить счастье главных героев.

Майя так и ждала, что сейчас раздастся выстрел и коллекционер упадет на землю, сраженный бандитской пулей, выпущенной из кустов. Сильвестр с Германом нагнали его на пороге, когда старик уже распахнул дверь.

Они очутились в темном помещении, но не успели испугаться, потому что Леонид Николаевич хлопнул по выключателю, и тут же загорелась лампа под пышным абажуром, похожим на старинную дамскую шляпку. В комнате никого не было, кроме одной‑единственной старушки нечеловеческого возраста, которая сидела на деревянной скамейке и тонким голосом выводила:

— Ой, да поеду я на ярмарку гулять! Ой, буду я там красных девок забавлять!

Несмотря на довольно бодрый текст, получалась это чудовищно заунывно и действовало на нервы людям, озабоченным поисками похищенной девушки. Все попытки вступить с бабушкой в контакт не увенчались успехом. Сложив ручки на коленях, она продолжала гнуть свое:

— Ой, буду я из лука уточек стрелять!

— Кто‑нибудь может ее заткнуть? — злобно воскликнул Герман, оглядываясь по сторонам.

В комнате было прибрано и даже красиво, на столе лежала кружевная салфетка, стояла вазочка с баранками. Вместо самовара на почетном месте красовался электрический чайник.

Сильвестр пробежался по всему дому и произнес:

— Никого нет, как я и думал. Можете позвать женщин.

Майя с Шурой вошли и уставились на старушку, которая глядела в противоположную стену и продолжала свое выступление:

— Ой, да на товары буду цены набавлять!

— Кто это? — спросила изумленная Шура.

— Она не говорит, — коротко ответил Сильвестр.

— Бабушка, у вас тут не было такой красивой девушки с такими красивыми глазами? Ее Тоней зовут…

— Ой, да стану яствами столы я уставлять!

— Смотрите, здесь записка!

Майя схватила со стола лист бумаги, прочитала вслух: «Вас ждут на Курском вокзале».

— А то мы забыли, — проворчал Герман. — Козлы. Узнать, кому этот дом принадлежит, труда не составит.

— Да вот ей наверняка и принадлежит, — заметил Сильвестр и поглядел на бабушку тяжелым взглядом.

— Ой, да стану миламу я письма отправлять!

— Можно, я ее задушу? — с надеждой спросил Герман. — У меня просто руки чешутся.

— Оставьте ее в покое, — заступилась Майя. — Лучше давайте думать, что делать дальше.

— А что мы вообще рассчитывали здесь найти? — задала вопрос Шура.

И Сильвестр признался:

— Лично я — ничего.

— Но ведь зачем‑то они продиктовали номер телефона, — не согласился Герман.

— Может быть, нас хотели из квартиры выманить? — предположила Шура. И сама же себя успокоила: — Ничего, там Костя остался. Он парень хоть куда.

Майя вскинула глаза на своего босса. Она‑то знала, что никакого Кости в квартире нет. Что Костя сейчас в Ильменском, пытается отыскать людей, которые знали Тониных родителей.

— Ой, да буду статью красных девок удивлять!

— Давайте закроем ее в чулане, — предложил Леонид Николаевич, задумчиво пожевав губами.

— Да ладно, — махнула рукой Шура. — Сейчас у нее рифмы закончатся, и эта «Песнь о вещем Олеге» сама собой затухнет.

Все с напряжением ждали, пока певица переведет дух. Наконец она набрала в чахлую грудь достаточно воздуха, чтобы продолжить:

— Ой, да буду милую я в губы целовать! Буду перстни ей на пальцы надевать!

— Ах, черт! Схалтурила бабка, — воскликнула Шура и крикнула: — Эй, «целовать» не рифмуется с «отправлять», «стрелять» и «удивлять»!

— Ну и что вы теперь предлагаете? — спросил Герман Бессонова таким тоном, как будто тот обещал в конце пути подать Тоню на блюдечке с голубой каемочкой, а в результате всех обманул.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал тот, прохаживаясь по комнате и разглядывая обстановку.

— Ой, да буду я ларцы резные открывать!

— Может быть, соседей опросить?

Шура тут же возразила:

— Уверена, тут все соседи — бабкины друзья. Вы чего, песен не наслушались? Так они вам тоже споют, а то еще и спляшут.

— Послушайте, Сильвестр, — подал голос Леонид Николаевич. Виду него был жалкий, за последние несколько часов он как будто даже потерял в росте. — Вы же… Вы же что‑то нашли, правда? Помните, как ловко вы тогда про каждого из нас рассказали — что у Изольды горло болит и что Герману зуб запломбировали… Неужели за все это время вы не ухватились ни за одну ниточку? Хотя бы тонюсенькую?

Глаза у него подернулись влагой.

— Скажите, что у вас есть зацепка!

— Только одна, — ответил Сильвестр.

Достал из кармана плоскую упаковку спичек и подбросил на ладони, ловко поймав в кулак. На этикетке было написано: «Ресторан „Диванчики“».

Глава 13

Как только Майя увидела в руках Сильвестра эти самые спички, ее захлестнуло дурное предчувствие. А когда вся компания направилась к джипу, чтобы взять курс на ресторан «Диванчики», на душе скребли уже по меньшей мере четверо Везареспулов. Вот тут‑то она и решила пойти на хитрость. Отстала от остальных и позвонила по рабочему телефону Стасу Половцеву, моля про себя, чтобы он оказался на месте. «Окажись на месте, окажись на месте!»

— Половцев, — услышала она знакомый голос.

— Старший лейтенант, — сказала она, не тратя времени ни на какие «здравствуйте», — вы не ищете свой мобильный телефон?

— А‑а, гражданка Долинина, — откликнулся он. — Вы хоть понимаете, что такое мобильный телефон для оперативного сотрудника милиции?

— Я готова отдать его прямо сейчас.

— Ничего не получится, я уезжаю. И если вы третесь где‑то внизу, смело можете отчаливать домой.

— А вы далеко уезжаете?

Майя расстроилась столь искренне, что Стас насторожился.

— Уж не влюбились ли вы, гражданка Долинина? — с подозрением спросил он. — Это было бы опрометчиво с вашей стороны. Объект страсти, увы.

не отвечает вам взаимностью. Так что не обольщайтесь.

— Да поняла, поняла, — пробормотала Майя. — Я и не обольщаюсь. Просто босс собирается вляпаться в одно дело…

— Я вот удивляюсь, как это он до сих пор еще ни во что не вляпался.

— Давайте я вам на всякий случай адрес того места скажу, куда мы сейчас едем. Это ресторан «Диванчики» на Беговой. — Она назвала улицу, номер дома и добавила: — Вдруг вы где‑нибудь рядом будете? Могли бы заехать за своим телефоном.

— Ваша идиотская хитрость не сработала, — ответил Стас. — Если вы желаете заманить меня в этот ресторан, чтобы я прикрыл задницу вашего босса, то я отвечаю — нет. Я не крутой Уокер, великий и ужасный. У меня нет времени заниматься благотворительностью. Я и так вам без конца справки выдаю, как «Единая справочная города Москвы». И что мне за это бывает?

— Я же вам говорю «спасибо», — обиделась Майя, отвернувшись от босса, который издали делал ей знаки руками.

— Хорошо, я повешу все ваши «спасибо» в рамочках на стену.

— А чего же вы хотите? — удивилась Майя. — Денег, что ли?

— Ну и дура вы, гражданка Долинина, — ответил Стас и бросил трубку.

Майя набрала номер еще раз, но линия оказалась занята. Что оставалось делать? Лезть в джип и начинать молиться.

Впрочем, лезть в джип сразу не получилось. Сильвестр вдруг решил, что раз они на природе, в машину могли проникнуть насекомые. И долго стучал какой‑то щеткой по сиденьям, надеясь выколотить оттуда все живое. Компания покорно ждала, пока он угомонится. Потом он выбросил в траву освежитель воздуха и апельсин, который нашел по запаху в «бардачке», избавился от бутылки с недопитым морсом — чтобы не привлечь пчел, и только после этого позволил пассажирам занять свои места.

Ресторан оказался маленьким, но прелестным. «Вот если бы прийти сюда просто так, а не для того, чтобы заниматься расследованием!» — подумала Майя, оглядываясь вокруг. Заявленные в названии диванчики оказались полосатыми, на столах лежали тонкие салфетки, на окнах висели воздушные шторки. Опрятные девушки, все как одна с косами, принимали заказы. Вновь прибывшие попросили столик на шестерых и молча расселись. Майя, разумеется, выбрала место рядом с Сильвестром. Вряд ли босс отважится заказать здесь еду, но, возможно, захочет выпить кофе или чаю. Однако даже чаю он не захотел.

— Воды без газа, — потребовал у официантки.

Остальные тоже заказали только напитки.

— Кусок в горло не лезет, — пробормотал Леонид Николаевич, отирая лоб платком. — Страшно подумать, Тоня в руках бандитов, а мы тут соки распиваем…

— Ты лучше по сторонам смотри, — шикнул на него Герман. — Тебя для чего сюда привезли? Чтобы ты мозгами шевелил, а не сопли распускал.

Возможно, это прозвучало грубо, но по сути верно. Леонид Николаевич фыркнул и стал смотреть по сторонам. В это время официантка как раз принесла чашку кофе для Майи.

— Надеюсь, вы не посыпали его корицей? — капризно спросил Сильвестр.

— Нет, — растерялась девушка.

Не успела она поставить чашку на стол, случилось невероятное.

Леонид Николаевич неожиданно высоко подскочил на своем месте, после чего издал короткий страшный крик. Примерно так кричит мать, заметившая, что ее ребенок случайно наступил на крокодила. В следующую секунду он стартовал из‑за стола, в несколько горилльих прыжков пересек зал и с разбега прыгнул на незнакомую женщину, попытавшись еще в полете обнять ее руками и ногами, чтобы не упустить.

Две молоденькие девчонки, сидевшие неподалеку, тоненько завизжали. Сильвестр с Германом вскочили на ноги, отбросив стулья, Шура длинно и замысловато выругалась.

Тот кокон, который получился из Леонида Николаевича и его жертвы, определенно оказался бы на полу, не будь зальчик таким маленьким. Дело ограничилось катанием по стене туда и обратно и громкими воплями.

— Леня, Леня! — кричал Герман, пытаясь подступиться к озверевшему шурину и оторвать его от женщины, которая мотала головой и сучила ногами.

— Ты с ума сошел?!

— Это она! — донесся до них наконец сдавленный крик Леонида Николаевича. — Она, грабительница! Фальшивая медсестра!

Тут‑то, наконец, всем стало ясно, что действия несчастного поддаются разумному объяснению. Вернее, это стало ясно не всем, а только своим. Остальные посетители ресторана, а также весь персонал оставались в страшном неведении.

— Зовите директора! — крикнул из‑за стойки бармен, продолжая трясти шейкером. — Слышите? Зовите Калинникову! Да вон она уже идет!

Из служебного помещения появилась коротко стриженная брюнетка. И Майя, и Сильвестр одновременно признали в ней ту даму, которую застукали возле второй, роскошной, квартиры Фофанова.

— А! — кровожадно крикнул Сильвестр. — Значит, директор Калинникова!

Может быть, он крикнул и не так страшно, как Леонид Николаевич, но учитывая начавшиеся беспорядки, его крик произвел на всех даже более сильное впечатление.

— Смотрите, сейчас второй прыгнет! — крикнул кто‑то из зала, заметив, что Сильвестр разогнался и вытянул руку в направлении директорши.

Директорша дрогнула.

— Витя!!! — закричала она. — Прикрой меня!

И дунула «за кулисы».

Однако Сильвестр был не так прост. Он успел ухватить Калинникову за шиворот и выдернул ее обратно в зал, как репку из грядки.

— Дай‑ка мне твой носок с деньгами, — потребовала Шура, отбирая у онемевшей Майи сумочку. Достала толстую колбаску, взвесила на руке.

— Годится, — сказала она одобрительно и двинулась туда, где сейчас происходили основные события.

— Что вам нужно? — воскликнула Калинникова, вырывая руку, за которую ее пытался схватить Сильвестр. — Отойдите от меня! Я вас не знаю!

Как раз в этот момент в зале появился Витя с резиновой дубинкой. Был он особью крупной и слегка медлительной. Пока соображал, кто тут и с кем дерется, Шура развязной походочкой подошла к нему сзади, хорошенько прицелилась и шарахнула металлической колбаской по макушке.

Витя ухнул, но не упал, а только закачался. Продолжая качаться, развернулся и увидел Шуру. Увидел и сразу присел, потому что Шура размахнулась и шарахнула его по голове во второй раз. Зрачки у Вити сошлись на переносице, но он снова устоял.

— Тьфу! — плюнула Шура. — Надоело.

Схватила за спинку ближайший стул, подняла его высоко вверх и обрушила Вите на голову. Тот решил больше не искушать судьбу и упал как подкошенный. Шура огляделась по сторонам, поняла, что ее помощь Сильвестру не нужна, а уж Леониду Николаевичу тем более, и вернулась к столику.

— Дрянь, а не оружие, — сказала она Майе, потрясая носком. — Никакого эффекта. Гляди!

Она легонько подбросила носок и тюкнула по голове сидящего за соседним столиком дядьку. У дядьки была маленькая круглая лысинка, наводившая на мысль о том, что недавно кто‑то пытался просверлить ему голову.

Дядька тихо крякнул и повалился набок. Дама, делившая с ним столик, разинула рот и завыла — почти как пожарная машина, проезжающая перекресток.

Тем временем бармен, сообразив, что дело плохо, выскочил из‑за стойки и напал на Сильвестра. Пока они боролись, Калинникова выхватила мобильный телефон и принялась лихорадочно жать на кнопки. Однако довести дело до конца не успела — входная дверь распахнулась и в ресторанчик ввалилась группа головорезов.

Головорезов можно легко узнать по повадке — они никого не боятся и, где бы ни находились, всегда готовы к драке. Эти были одеты во все черное, кое‑кто обвешан цепями, у самого высокого голова брита наголо.

— Алло, тетя! — окликнул один из них директоршу голосом старшего лейтенанта Половцева. — Не стоит никому звонить. Нам твой кастрюльный бизнес ни к чему. Мы тут по другому делу.

Калинникова обреченно опустила руки и крикнула в зал:

— Кто‑нибудь! Вызовите милицию!

— А мы уже здесь, — обрадовал ее Стас, перекатив жвачку во рту. — Сильвестр, дружище, тебе помочь? — спросил он.

Схватил бармена за шиворот, развернул к себе иуда‑рил так, что тот пролетел через весь зал и приземлился под фикусом.

Повисла гробовая тишина, даже Леонид Николаевич прекратил мутузить свою «медсестру». Хотя, возможно, он просто выдохся.

Чувство, которое охватило Майю при виде Половцева, можно было сравнить только с тем восторгом, который она испытывала в детстве во время просмотра «Неуловимых мстителей». Она не сводила с него затуманенных глаз и даже не заметила, как постепенно все вокруг стихло и словно само собой встало на свои места.

Бледная, как полотно, Калинникова оказалась за столиком рядом с Майей. Тут же сидели Сильвестр, Шура, а еще Леонид Николаевич и его «медсестра», в самом деле высокая, стройная и во всех отношениях примечательная девушка с роковыми глазами. Герман стоял рядом, облокотившись о спинку дивана, друзья Сильвестра кучковались поблизости.

— Похищение человека? — сам себя спросил Стас. — Ну… Даже не знаю, на сколько это потянет… Наверное, дадут пожизненное.

— Где моя племянница? — козлиным голосом спросил Леонид Николаевич.

— Она здесь, в одном из кабинетов, — с трудом проглотив слюну, ответила директор и, подозвав бармена, который прижимал к разбитому лицу мокрое полотенце, приказала: — Проводи к девушке.

Леонид Николаевич вскочил и схватил Германа за локоть. Вдвоем они двинулись вслед за барменом к двери, ведущей в служебные помещения.

Калинникова повертела в руках мобильный и спрятала в карман пиджака.

— Догадываюсь, кому вы хотели звонить, — сказал Сильвестр, глядя на нее вприщур. — Тем бравым парням, которые обычно обрабатывали любовниц Фофанова на заднем дворе вашего ресторанчика. Или Кофанова? Не знаю, в курсе ли вы, что этот тип жил двойной жизнью.

Сильвестр уже сопоставил факты. Первое. Люсьена рассталась с большой суммой денег именно после того, как на них с Андреем напали бандиты. Ужинала пара «в ресторанчике». Второе. В квартире Андрея найдены спички фирменного ресторана «Диванчики». Третье. Директор этого ресторана пыталась проникнуть в квартиру Андрея. Четвертое. Брюнетка, проводившая обыск в квартире Леонида Николаевича, тоже оказалась здесь.

Для всех присутствующих он прояснил суть аферы. Итак, красавец Кофанов знакомится с богатой дамочкой, представляясь успешным бизнесменом. Потом в его бизнесе наступают «временные трудности», ему требуются деньги на погашение долгов. Чтобы разжалобить свою подружку и действовать наверняка, он приводит ее в ресторан «Диванчики», где на него «нападают» бандитского вида личности и угрожают немедленной расправой. Перепуганная дамочка раскошеливается, после чего любовник исчезает в неизвестном направлении.

Калинникова молчала, сжав руки в замок и положив их перед собой на стол. Глаз не поднимала, и только по раздувающимся ноздрям можно было понять, что она все отлично слышит. Однако как только Сильвестр замолчал, взглянула ему прямо в глаза:

— Иногда Андрей говорил им, что прогорел и вынужден лечь на дно. Они оставляли его в покое. Не забывайте, они боялись своих мужей.

— Вы знали о том, что Андрей жил под двумя разными фамилиями?

— До последнего времени — нет. Только когда он умер… мне рассказали.

Сильвестр вздохнул и устало потребовал:

— Выкладывайте историю про ожерелье. Бриллианты с изумрудами, не так ли?

Калинникова провела ладонью по липу и спросила:

— А вы уедете? Когда заберете свою девочку?

— Как будто нас и не было, — пообещал Половцев как‑то уж слишком уверенно.

Он развалился на диване, широко расставив ноги и откинувшись назад, и вертел на пальце какую‑то бирюльку. Это всем действовало на нервы, но разве сделаешь ему замечание?

— Проблему зовут Алла Рындина, — решительно начала Калинникова. — После нашей коронной сцены на заднем дворе ресторана она отдала Андрею не только деньги, но и ожерелье с бриллиантами и изумрудами. Как сейчас помню, Андрей потом смеялся, что безумно тронут и подарит его своей любимой.

Прошло немного времени после того, как Андрей «лег на дно», предприимчивая Алла завела новый роман — с главой службы безопасности своего крутого мужа. Это некто Широков, жестокий человек без царя в голове. Алла рассказала любовнику всю историю и очень сокрушалась об ожерелье. Широков решил его вернуть. Он выследил Андрея и обнаружил, что тот живет по двум разным паспортам. Но не успел прижать его, потому что Андрей погиб.

Тогда Широков приехал сюда со своими людьми. Ну и… — Калинникова взглянула на команду Половцева, дав понять, что в тот раз было примерно то же самое. — Он объявил мне ультиматум. Или я возвращаю ожерелье, или он закрывает мою лавочку. Он угрожал мне и моим людям расправой и дал неделю на поиски украшения. А чтобы искать было проще, рассказал о двойной жизни Андрея и о его помолвке с Антониной Потаповой.

— Он ведь всерьез собирался жениться, — сокрушенно заметила Шура. — Завещал Тоне квартиру… Зачем ему это было надо?

— Думаю, он в самом деле влюбился. — В глазах Калинниковой мелькнула злая ревность. — Но и квартира, и Тоня, и его дурацкая работа коммивояжером… Все это было страховкой. Запасным аэродромом. Почувствуй он угрозу, тотчас обрубил бы концы. Подумайте сами, Кофанов исчезает навсегда вместе со своим фальшивым паспортом и блестящей внешностью. И появляется Фофанов — примерный муж со средним достатком. Ловко придумано, ничего не скажешь.

Короче, когда Андрей умер, я осталась один на один с Широковым. Первая моя мысль была об этой Тоне. Я решила, что, вероятнее всего, ожерелье у нее. Мы выследили девушку, привезли сюда и поговорили по душам. Просто поговорили! Но эта дурочка уперлась, и ни в какую. Я подумала, что если Андрей подарил ожерелье к свадьбе, девчонка вполне могла показать его дяде, а тот положил его в сейф или спрятал туда, где он хранит свою коллекцию. Не дурак ведь, знает, как обращаться с ценными вещами. Мы ему позвонили и попросили вернуть вещь.

Повисла тишина. Стас бросил крутить на пальце бирюльку и, оглядевшись, неожиданно предложил:

— Ане испить ли нам чаю?

Откуда ни возьмись выскочили официантки и начали скакать вокруг, звеня приборами и выставляя на стол сахар, блюдца с лимонами, чашки, плошки…

— Какие шустрые! — похвалил Стас.

Я тут совершенно не виновата! — с надрывом сказала Калинникова. — На меня насел этот Широков, а он настоящий бандит.

— Наверное, бывший мент, — равнодушно заметила Шура.

Ей очень хотелось чаю, и она не стала никого ждать — придвинула к себе кувшинчик со сливками и тарелку с яблочным паем.

— Ладно, мы здесь все закончили! — Старший лейтенант обернулся к Майе: — Отдавайте мой телефон, я поехал.

Она вернула мобильник и робко напомнила:

— Вы же чаю хотели?

— Хотели да расхотели, — буркнул Стас. — Вам я тоже не советую тут засиживаться, мало ли что! Берите свою девчонку и дуйте восвояси.

Когда Половцев уже уходил, Сильвестр его окликнул:

— На два слова, старший лейтенант.

Они отошли в сторону, Бессонов сказал свои два слова, в ответ на которые Стас прочувствованно выдохнул:

— Как вы мне надоели со своей помощницей!

Хлопнул дверью и вышел. Вслед за ним вышли его люди.

В зале появились Леонид Николаевич с Германом, держа под руки слегка обалдевшую Тоню. Шура стоя дохлебывала чай, притопывая ногой для скорости. Увидев подругу, бросилась к ней и прижала к могучей груди.

— Кстати, — обернулся Сильвестр к Калинниковой, — вот эта ваша подручная…

Он глазами указал на «медсестру», которая после схватки с разъяренным Леонидом Николаевичем выглядела сильно потрепанной.

— Вера, — устало подсказала директор.

— Эта ваша Вера вполне может знать больше, чем кажется на первый взгляд.

— Что вы тут несете? — вскинулась «медсестра». Калинникова остановила ее одним коротким окриком.

— Очень странный обыск она устроила в квартире коллекционера. Подумайте сами — человек ищет ожерелье и даже не удосуживается проверить самые простые тайники. В комод с Тониным бельем она даже не заглядывала. И в холодильник, заметьте, тоже. Хотя в морозильнике лежали завернутые в фольгу брикеты прессованного шпината и мешки замороженных ягод. Это был не обыск, а театральное представление, — закончил Сильвестр. — Думаю, Вера отлично знала, что никакого ожерелья в квартире нет. Кстати, вы заметили, что она очень красивая девушка? Леонид Николаевич сразу заметил…

Взорвав свою «бомбу», Бессонов направился к выходу, вся команда потянулась за ним.

— Теперь мы в машину точно не влезем! — сказала счастливая Шура, активно опекавшая вновь обретенную подругу.

Тоня выглядела вялой и призналась, что почти все время спала. Вероятно, вместе с водой ей давали снотворное. Ни о каком ожерелье она раньше не слышала, а известие о двойной жизни Фофанова приняла стоически.

— Поезжайте домой, — решил Сильвестр, — но не расходитесь. Напоите Тоню черным кофе, мне нужна ее ясная голова. Дождитесь Костю Чихачева. Надеюсь, он приедет с новостями. Я завершаю дело. Остался один маленький штрих. Хочу покончить со всеми тайнами именно сегодня. Шура, подойдите на секунду ко мне, я должен попросить вас об одолжении.

Оттащив Шуру в сторону, Сильвестр пару минут что‑то энергично ей объяснял, после чего отпустил королевским взмахом руки:

— Можете ехать. Мы с Майей подтянемся, как только закончим одно маленькое дельце.

— Маленькое дельце? — переспросила та, когда джип уже выехал со стоянки и влился в поток уличного движения. — Что за маленькое дельце?

— Я отправляюсь грабить квартиру, — невозмутимо заявил Сильвестр. — Ты можешь остаться в стороне. Я справлюсь и без твоей помощи.

Глава 14

Прошло несколько часов, и Сильвестр с Майей вновь появились на пороге квартиры Леонида Николаевича Изотова. Им открыла заметно посвежевшая Тоня, за спиной которой маячил взволнованный Герман.

— Как хорошо, что вы приехали, — сказала Тоня, понизив голос. — Костя вас очень ждал.

— А почему «ждал»? — удивился Сильвестр. — Ждал, ждал и не дождался?

— Нет, тут другое. — Она почесала нос и призналась: — Шура завела его в дядин кабинет и уже битый час выясняет с ним отношения.

— Разве у них есть отношения? — спросила Майя.

— Не знаю, удобно ли об этом говорить, — кашлянула Тоня, — но я сама слышала, как Шура за дверью сказала Косте, что у нее к нему чувство. Это ужасно!

— Почему ужасно?

— Потому что он ухаживает за мной. Теперь я чувствую себя примерно как та царевна, в которую влюбились все семь богатырей скопом, оставив с носом всех окрестных невест.

Они прошли в гостиную. При их появлении Леонид Николаевич поспешно затушил в пепельнице сигарету и замахал обеими руками, разгоняя дым.

— Сейчас окошко откроем… — начал было Герман.

— Не надо! — осадил его Сильвестр. — Не люблю, когда под люстрой кружат насекомые. А вы давно протирали пол? Мне кажется, здесь немного пыльно.

За дверью кабинета слышалась какая‑то возня и басистые всхлипы.

— Вам ясно? — спросила Тоня трагическим шепотом. — Она плачет.

— Может быть, это Костя плачет, — проворчал Леонид Николаевич. — Надо же, попал парень. Если Шура что‑то задумала, ее, как бронепоезд, с пути не свернуть. С детства такой была. Помню, у моей соседки пряники воровала.

— Что ж, — сказал Сильвестр, — я готов вмешаться. А то мы будем ждать развязки до морковкиного заговения. Костя должен поделиться снами кое‑какой информацией, придется его вытаскивать.

Он подошел к двери в кабинет и громко постучал.

— Эй, Костя! Шура! Это Сильвестр. Извините, но вы оба мне нужны. Срочно!

В кабинете что‑то упало, послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась и на пороге возникла Шура. Ее знаменитая челка стояла дыбом, и взгляду всех присутствующих наконец открылись ее глаза — большие оленьи глаза с длинными ресницами.

— Шура, да вы красавица! — воскликнул потрясенный Герман.

— Спасибо, — мрачно поблагодарила Шура, вытерев нос указательным пальцем. — Я там Костю немного того… напугала. Так вы можете его забрать.

— Он хотя бы жив? — спросил Леонид Николаевич. — Помню, когда ты была маленькой…

— Я никогда не была маленькой, — с надрывом ответила Шура. — Я с самого рождения была большой и толстой.

— Что ж, если не удается хоть как‑то уменьшиться, — раздался из‑за ее спины голос Кости Чихачева, — нужно хотя бы изменить нрав на более мирный!

Судя по виду, он подвергся физическому нападению и вышел злой, красный и ужасно растрепанный.

— Так, — провозгласил Сильвестр и несколько раз хлопнул в ладоши, словно собирал малышню к обеду, — призываю всех меня выслушать. Тоня, я могу считать вас хозяйкой дома и быть уверенным, что нахожусь на вашей территории?

— Конечно, можете! — растерянно ответила она. — А разве это важно?

— Очень важно.

Сильвестр предложил всем рассесться полукругом.

— Вы поручили мне расследование, которое теперь закончено. Однако результаты могут вас шокировать и сильно повлиять на вашу дальнейшую жизнь. Готовы ли вы выслушать меня или желаете оставить все как есть?

— Как это так?! — закричала Шура, устроившаяся на стуле, предварительно отодвинутом подальше от Чихачева. — После всего, что я пережила, гоняясь за мотоциклистами?!

— Оставить все как есть значит ничего не рассказывать? — на всякий случай уточнил Герман.

— Да, ничего не рассказывать, — подтвердил Сильвестр.

Майя подтащила стул к двери и села так, чтобы в любой момент выскочить в коридор и открыть дверь. Они ждали гостей, и она очень нервничала.

— Нет, Сильвестр Семенович, — твердо сказала Тоня, — я против того, чтобы оставить все как есть. Разве я смогу выбросить из головы смерть жениха и бывшего мужа? За мной охотились, меня похитили… Нет‑нет, вы должны все рассказать.

— Извольте.

Сильвестр встал так, чтобы видеть всех вместе и каждого в отдельности.

— А вы что, нашли убийцу? — снова перебила Шура.

— Разумеется. Леонид Николаевич, — обернулся он к Изотову, — я обвиняю вас в том, что вы похитили собственную племянницу с целью скрыть старое преступление, совершенное вами в тот момент, когда погибла ваша сестра с мужем.

Войди сейчас в комнату Билл Гейтс под ручку с Мадонной, он был бы просто убит полным отсутствием внимания к собственной персоне. Все разинули рты и уставились на Сильвестра с благоговейным ужасом. Один только Леонид Николаевич не стал разевать рот, наоборот, поджал губы.

— Вот, значит, как, — пробормотал он. — Я так и думал, что все этим кончится.

— Дядя! — воскликнула потрясенная Тоня. — Но как же… А эта женщина, директор ресторана?..

У Леонида Николаевича есть давний добрый друг, Баранов. В молодости он работал у него на стройке прорабом. Так вот, он договорился с этим Барановым, чтобы тот некоторое время подержал вас у себя. Вы помните, как вас похитили? Нет? То‑то и оно. Вы просто шли по улице, а потом оказались в незнакомом месте, верно? Дядя подмешал вам в еду снотворное и вместе со своим дружком ехал за вами на машине. Как только вы почувствовали слабость и опустились на скамейку, они вышли и под руки довели вас до машины.

— Все это было как во сне… Я думала, что мне это приснилось.

— Да, после большой дозы снотворного не всегда понимаешь, что было сном, а что явью, — подтвердил Сильвестр. — Однако в момент похищения за вами шел еще один «хвост» — люди директора Калинниковой. Они проследили за машиной Баранова, и когда тот добрался до места, ворвались в дом и увезли вас к себе. Но перед тем как увезти, решили припугнуть Леонида Николаевича в надежде вернуть ожерелье. Хотели воспользоваться вашим мобильным телефоном, но он разрядился и мог в любой момент отказать. Тогда они продиктовали нам номер телефона Баранова. В конце концов, это им ничем не грозило, верно?

Костя поднялся, сходил на кухню, принес бутылку воды и несколько стаканов. Тоня тотчас налила себе полный стакан и выпила его большими глотками. На дядю она не смотрела, а смотрела только на Сильвестра. И не она одна — на Сильвестра сейчас смотрели решительно все. Майя находилась в самом невыгодном положении — ей была видна только спина, иногда профиль. Но и этого было достаточно, чтобы любоваться боссом.

— Я протестую! — неожиданно сильным голосом сказал Леонид Николаевич. — Это инсинуации, это никак нельзя доказать!

Вы столько раз прокололись, что это даже перестало меня забавлять, — пожал плечами Сильвестр. — Во‑первых, записка в компьютере. Если Тоню похитили, кто мог ее написать? Только кто‑то из своих, вхожих в дом, верно? Вы об этом даже не подумали.

— Я надеялся, что записке поверят, — огрызнулся Изотов и тут же прикусил язык.

— Вы и мысли не допускали о том, чтобы сообщить в милицию. Такая позиция была бы понятна, имей вы на руках ожерелье и рассчитывая обменять его на Тоню. Но ожерелья у вас не было. Тогда на что вы рассчитывали? Любой дурак в такой ситуации побежит в милицию.

Теперь следующее. Когда позвонили люди Калинниковой, с вами случился шок. Представьте себе — вы отдали племянницу Баранову, уверены, что она в безопасности, а тут какие‑то похитители с требованиями! Помните, что вы кричали, сидя в этом кресле? Что вам нужно срочно позвонить. Немедленно, сейчас же. Когда я спросил, кому вы собираетесь звонить, вы с трудом сочинили правдоподобный ответ — Герману. На самом деле вы хотели звонить Баранову, чтобы узнать, что случилось. И вы таки позвонили ему, предупредив, что мы едем и чтобы он прятался. Поэтому кроме старой бабуськи в доме никого не оказалось.

И последнее. Герман, — обратился он к совершенно обалдевшему шурину, — вы помните, что в доме Баранова оказались закрыты ставни и, когда мы вошли, в комнате было совершенно темно?

— Отлично помню.

— Леонид Николаевич влетел первым, протянул руку и включил свет. Костя, — попросил он Чихачева, сидевшего ближе всех к выключателю, — пожалуйста, сделайте вид, будто только что вошли и хотите включить свет. Закройте глаза — будто вы в темноте.

Костя послушно вышел в коридор, зажмурился, потом сделал шаг вперед, протянул руку, пошарил по стене и нажал на клавишу выключателя.

— Отлично, спасибо. Очень показательно. А теперь самое главное. Все выключатели в доме Баранова расположены на уровне опущенной руки.

Теперь уже Бессонов сам подошел к двери и проиллюстрировал свои слова.

— Вы входите в темную комнату. Вы никогда прежде здесь не были. Разве можете вы с первой же попытки включить свет? Вы будете стоять и шарить по стене где‑то вверху, верно? Значит, Леонид Николаевич знал этот дом, был здесь частым гостем.

— И что такого?! Ей что, причинили какой‑то вред? Я не хотел, чтобы Антонину затаскали по допросам, — довольно зло сказал Леонид Николаевич. — Фофанов оставил ей квартиру, ее могли заподозрить в убийстве. Потом еще бывший муж повесился, а ведь он вообще не вылезал из нашего дома! Я честно предлагал Антонине уехать куда‑нибудь, но она отказалась.

— Вы хотели удалить племянницу из дома совсем подругой причине, — продолжал Сильвестр. Видимо, в запасе у него было множество аргументов, способных поразить присутствующих, и Тоню в первую очередь. — Вас ничто особенно не волновало до тех пор, пока вы не услышали о человеке с родимым пятном на лице!

Шура вздрогнула, из стакана, который она держала, на ковер выплеснулось изрядное количество воды. Выпад Сильвестра и в самом деле получился эффектным.

— Вы много лет боялись, что этот день наступит, верно? — спросил Сильвестр вкрадчиво. — Все то, что вы получили в результате своей аферы, — этот ваш фарфор, квартиру в центре Москвы — все было вам не в радость.

Тоня двумя руками взялась за горло, как будто ей нечем было дышать. Сильвестр резко повернулся к ней и прежним холодным тоном сказал:

— Это не ваш дядя. И вы не Антонина Попкова. Ваше настоящее имя — Соня Апаренкова. Ваши родители были друзьями Попковых. Вместе с ними они отправились в тот роковой день на пикник и погибли. Костя, — обернулся он к Чихачеву и сел, — теперь ваш выход.

Костя кашлянул и занял место Сильвестра на авансцене. Леонид Николаевич сгорбился, упершись локтями в колени. Никто не мог сейчас увидеть его лицо.

— Я ездил в Ильменское и разыскал соседей, которые жили в одном подъезде с Попковыми, — начал Костя. — Эти соседи хорошо знали и друзей Попковых — чету Апаренковых. Они оба выросли в детдоме и имели двоих детей — дочку Соню и мальчика Сергея. У маленькой Сони были проблемы с речью — в свои три года она не разговаривала.

— Вы, Леонид Николаевич, тогда соврали, будто в машине был мальчик, — вставил Сильвестр. — Просто хотели отвести от себя подозрения, да? И только укрепили их.

— Я всегда знал, что с этим ребенком что‑то не так! — воскликнул Герман, хлопнув себя руками по коленкам.

— Соседи отлично помнили, что в аварии погибла девочка, а не мальчик, — продолжал выкладывать информацию Костя.

Сильвестр впервые не выдержал и вскочил на ноги.

— Все играло вам на руку! — воскликнул он, обращаясь к опущенной голове Леонида Николаевича. — Горло в тот день заболело у Сони а не у вашей настоящей племянницы. Сестра попросила вас посидеть с ребенком своих лучших друзей, и вы согласились. А когда пришло сообщение об аварии… — Он выдержал паузу. — Вы сразу поняли, что потеряете все. Московская квартира с богатейшей коллекцией фарфора уплывала от вас. На нее имели все права родственники мужа вашей сестры. Вы об этом знали. Но останься Тоня в живых… Она стала бы единственной наследницей всего этого богатства. Прямой наследницей. И у вас были все шансы оформить опекунство. Та родня, которая получала квартиру по завещанию, была слишком далекой.

Тогда‑то вы и решили выдать Соню за Тоню. Вы сразу же увезли ребенка из Ильменского в Москву, и никто не смог разоблачить ваш обман. У девочки сменилась поликлиника, детский сад, соседи… А для тех теток из органов социальной защиты, которые ходили к вам домой, эти дети были незнакомыми. Машина сгорела, никакой специальной экспертизы не проводилось — все и так было ясно. Родной дядя и родная тетя засвидетельствовали, что их племянница жива. А потом случился пожар, и квартира в Ильменском очень удачно сгорела. Пропали все опасные вещи — фотографии, письма, да весь семейный архив!

— Меня подбила Лида, — глухо сказал Леонид Николаевич. — А потом, когда она так рано умерла, мне пришлось нести этот груз в одиночку.

Вот только не нужно впутывать сюда мою покойную сестру! — угрожающе сказал Герман. — Она уже не может себя защитить, зато я могу!

— Я вот тоже иногда задавался вопросом, — заметил Костя, повернувшись к Изотову, который так и не сменил позу. — Откуда у вас такая коллекция фарфора? Чудесная коллекция, там есть редчайшие вещи.

— Да‑да, — подхватил Сильвестр. — Балерина и дипломат скорее могли бы иметь такую, не правда ли?

— Я не могу поверить, — прошептала Тоня. — Дядя Леня, так я вам чужая? Вы взяли меня к себе только для того, чтобы завладеть чужим богатством? И даже та статуэтка с ангелом… Она принадлежала не моей настоящей маме, а Ларисе Попковой, балерине, так?

— Думаю, что так, — ответил вместо него Сильвестр. — А вот сережки, из‑за которых началась вся эта история, как раз самые что ни на есть ваши. Раньше их носила ваша настоящая мать… Как ее звали, Костя?

— Светлана.

Тоня схватилась обеими руками за сережки, которые на этот раз были у нее в ушах, и заплакала.

— Вы ведь уже догадались, кто такой этот ваш преследователь с родимым пятном на щеке? Он — ваш родной брат Сергей Апаренков. В тот роковой день он отправился на день рождения к приятелю, не поехал на пикник и остался жив. Его вырастила подруга вашей матери. Леонид Николаевич, приезжая к сестре на дни рождения и другие семейные праздники, много раз встречался с Апаренковыми и видел обоих их детей. Он знал, что у Сергея есть особая примета — родимое пятно на щеке. И когда недавно ему стало известно, что за вами по городу следует молодой мужчина с такой приметой, он едва не лишился рассудка! Помните, он спрашивал: «А говорил ли что‑нибудь этот человек с родимым пятном?» Мнимый дядя испугался разоблачения и решил во что бы то ни стало помешать вам с братом встретиться и все выяснить.

— Но почему, почему мой брат не подошел ко мне открыто?! — воскликнула Тоня, по щекам которой катились крупные слезы.

— Поставьте себя на его место. Парень думает, что вся его семья погибла в автокатастрофе. С тех пор прошло много лет. Очень много лет! И вдруг однажды в каком‑то журнале он видит фотографию девушки…

— Вот черт! — сдавленно воскликнула Шура и громко высморкалась. — Это просто невозможно слушать. У меня сейчас сердце лопнет от избытка чувств. Так я, выходит, чуть не зашибла твоего брата? Не забыть отдать ему рубашку… Как же это я так прокололась — отобрала у сироты…

— Однажды, — снова начал Сильвестр, не обращая на Шуру никакого внимания, — Сергей увидел в журнале фотографию девушки, как две капли воды похожей на его мать. Мало того, на ней были сережки, при виде которых, я думаю, его сердце сжалось. Помните ту распечатку, которую вы выудили из его кармана?

— Как не помнить? — проворчала Шура. — Эта распечатка уже легла позором на мою голову.

— Сергей увеличил фотографию, чтобы сережка была хорошо видна. Узнал в редакции одного из журналов ваш адрес и захотел сначала убедиться, что все это ему не привиделось.

Подкупил кого‑нибудь из журналистов, — снова встряла Шура. — В редакциях адреса женщин с обложек просто так не дают.

— Я поговорил с ним, — признался Сильвестр. — Он симпатичный парень. И, кстати, очень похож на вас, Тоня.

— Соня, — сквозь слезы поправила она. — Вы же сами сказали, что меня зовут Соня. Я хочу быть собой, а не кем‑то другим.

— Ваш брат, конечно, не мог знать, что момент для слежки он выбрал очень и очень неудачный.

Майя, которая украдкой смахнула со щек пару слезинок, так увлеклась этим драматичным повествованием, что совершенно перестала себя контролировать и от чистого сердца воскликнула:

— Так что же, никакого бананового убийцы, получается, не было?! Фофанов поскользнулся на банановой шкурке, слесарь случайно свалился в яму, а Роман Потапов повесился? Но это ведь абсурд! Я сама видела все эти связки бананов… И книжка в сумке слесаря… Сильвестр, что вы молчите?!

— Я не молчу, я жду, пока вы откроете дверь и впустите старшего лейтенанта Половцева.

— Вот черт! — подскочила Майя и бросилась в коридор.

— А разве кто‑то звонил в дверь? — удивленно спросила Шура.

— Никто и не звонил, — почему‑то шепотом ответил Герман. — Полагаю, старший лейтенант караулил снаружи. Чтобы преступник не сбежал.

От Половцева, как водится, попахивало спиртным. Переступив порог квартиры, он покачнулся и был вынужден схватиться рукой за косяк.

— Вы опять пили? — шепотом возмутилась Майя.

— А почему, по‑вашему, я все еще хожу в старших лейтенантах? — спросил он, дохнув на нее какой‑то дрянью. Потом выпрямился и воскликнул: — Майя Долинина, вы меня достали! Сильвестр, конечно, тоже. Но особенно вы. Я жалею, что с вами познакомился. Вы заноза взад…

— А вот и старший лейтенант, — не дала ему договорить Майя, буквально втолкнув его в комнату. — Вы все его знаете.

— Салют! — Стас немедленно уселся на ее стул, ничуть не заботясь, что оставил девушку стоять. — Можете продолжать, я вам ни чуточки не помешаю. Чем вы тут занимались?

— Мы, тут? — вежливо переспросил Сильвестр. — Мы тут изобличали преступника.

— Ну и как все прошло? — Стас икнул. — Пардон.

— Только приступаем к основной части. Так что вы как раз вовремя. Я думаю, отношения с Леонидом Николаевичем вы, Соня, выясните позже. А сейчас позвольте мне вернуться к тому, с чего начинались наши с вами отношения — к убийству Андрея Фофанова.

— Так все‑таки убийство! — воскликнула азартная Шура и поудобнее устроилась на своем стуле. — И вы прямо вот так вот нам сейчас выложите, кто убийца?

— Разумеется. Прошу простить, что не сделал этого сразу. Но тогда получилась бы неразбериха, а нам нужно было обязательно разобраться с историей про брата и сестру.

Сильвестр повернулся к Косте и торжественно сказал:

— Константин Чихачев. Я обвиняю вас в трех убийствах, которые вы совершили из корыстных побуждений. Ваша цель теперь совершенно ясна и понятна — завладеть фарфоровой статуэткой мастера Зарудного, которая имеет для вас особое значение.

После второго шока, который испытали все присутствующие, стало ясно, что Сильвестр на верном пути. Лицо Кости неожиданно и резко изменилось — оно стало таким злым и неприятным, что хотелось немедленно что‑то сказать или сделать, только чтобы стереть эту отталкивающую гримасу.

— Убийца?! Костя? — пискнула Тоня‑Соня. — Да это ерунда какая‑то… Если ему нужен был этот ангел, он сто раз мог его украсть…

— А! — воздел указательный палец Сильвестр. — В этом‑то все и дело! Краденый — он был ему не нужен. Вся соль его плана состояла в том, чтобы завладеть статуэткой легально, пользоваться ею открыто и получить огромную известность, даже славу.

Все смотрели на Сильвестра завороженно. Даже Леонид Николаевич поднял глаза. Они были подернуты пеплом. Однако же и в этом пепле сверкнула искорка любопытства. Он не мог заставить себя не слушать, он столько лет владел этим ангелом.

— Что я проглядел? — спросил он тяжелым голосом. — Что в этой чертовой статуэтке…

— Сердечко на конце подписи. Но вы не должны себя винить. Значение этого сердечка знал только один человек — возлюбленная мастера, польская аристократка Ева Спешинская.

Костя Чихачев так резко вскочил на ноги, что сидевший неподалеку Герман едва не свалился на пол от неожиданности.

— Заткнись! Заткнись, сукин сын! — закричал Костя, кинувшись на Сильвестра. — Я столько лет мечтал об этом дне, а ты все испортил! Испортил!

Он стал бить Сильвестра кулаками слева и справа, глаза его полезли из орбит, а на губах появилась слюна, потекшая вниз длинной лентой.

— Чего вы сидите? — взвизгнула Майя, толкнув Половцева в спину. — Спасите босса!

Половцев провел операцию по спасению Сильвестра блестяще. Пару секунд спустя Чихачев уже валялся на полу с разбитым носом и отнявшейся печенью.

— Не трогайте его, пусть приходит в себя, — лениво проговорил Стас, потирая кулак. — Если будет нужно, я добавлю.

Сильвестр поправил воротничок рубашки, выпил воды и продолжил, стараясь не смотреть на Чихачева, который лежал на боку, поджав коленки к груди.

— Итак, Ева Спешинская. Прелестная женщина, ради которой Зарудный был готов буквально на все. Она играла его сердцем, она хотела получить весь мир… Я не успел собрать всю информацию об этой женщине и ее связи с Михаилом Ивановичем Зарудным. Знаю только, что в одном подмосковном храме были украдены ценные иконы в драгоценных окладах. Иконы позже всплыли, а камни так и не нашлись. Кража произошла во время реставрации, в храме в это время как раз работал скульптор Зарудный.

— А можно покороче? — спросил у него из‑за спины Половцев. — У меня сегодня еще одно дельце наклевывается…

Майя попыталась испепелить его взглядом, но в организме старшего лейтенанта было слишком много жидкости, и он не горел.

— Можно и покороче, — кивнул Сильвестр. — В самом деле, я же не записывался в докладчики. Родители Константина, к сожалению, были горькие пьяницы. Полагаю, он всю жизнь мечтал о другой семье. Однажды он узнал, что его бабка по материнской линии носила фамилию Спешинская, пользовалась успехом в свете, кружила головы, о ней упоминается во многих старых монографиях… Думаю, им овладела идея‑фикс доказать и обнародовать свое родство с этой блестящей женщиной. Но кому был бы интересен какой‑то рядовой потомок светской ветреницы? Он решил искать повод, который мог бы вызвать интерес. Ему повезло. Он находит любовную переписку Евы Спешинской и Михаила Зарудного.

Чихачев дернулся на полу и завыл от злости.

— Эта переписка сейчас у него в компьютере.

— Вы что, залезли в Костин компьютер? — удивилась Соня. — Но как вы попали в его квартиру? Она ведь стоит на охране в милиции?

— Ну, да‑а… — протянул со своего места Половцев. — Это, безусловно, надежная штука.

— Лучше сейчас ничего не спрашивать, — посоветовала подруге Шура. Сама она от волнения измяла полы своей кофты и раздавила пластиковый стакан, из которого пила воду.

Из этой переписки ему стало ясно, что Зарудный сделал для любимой семь ангелов. Он писал ей, что у каждого из них есть свое собственное сердце. Вряд ли кому‑нибудь приходило в голову, что художник имел в виду не то сердце, которое изобразил в конце своей подписи, и не аллегорическое сердце, а драгоценное. Полагаю, в каждой из статуэток спрятан драгоценный камень.

— Иконы! — догадалась Шура. — Оклады! Это могли быть такие потрясающие сокровища!

— Шесть ангелов он уже собрал, — продолжал Сильвестр. — Ему нужен был последний, седьмой. С семью ангелами, с письмами, с доказательством того, что он прямой наследник, Константин Чихачев в один миг мог бы сделаться героем первых страниц мировой прессы!

— А если бы государство отобрало у него ангелов? Ведь камни‑то ворованные? — спросил Герман.

— Мне кажется, ему было все равно. Ему нужны были не камни, а слава. Знаете, почему я так думаю?

— Почему? — спросила Шура, которая всегда очень любила подбадривать лекторов наводящими вопросами и во времена учебы в институте довела до белой горячки не одного преподавателя.

— Потому что, начав убивать, он делал это не как обычный преступник, которому хочется оставить как можно меньше следов. Он делал это как человек, одержимый желанием прославиться. Заявить о себе, придумать что‑то такое, что выделит его из ряда других убийц.

От Тони… Разрешите пока называть вас так? От Тони он узнал, что я не поверил в несчастный случай на лестнице и теперь ищу убийцу Фофанова. Его это испугало. Он захотел держать руку на пульсе и прилепился к Тоне, как клещ. Через нее вся информация о моем расследовании перетекала к нему. Тут очень удачно возник человек с родимым пятном, и Константин смог проявить себя как герой и защитник.

Вы наверняка обратили внимание, как активно Константин помогал в расследовании, верно?

— Я все время об этом думаю, — призналась Шура. — Зачем ему это было надо? Где логика?

— Думаю, я понимаю его логику, — признался Сильвестр, взглянув на «виновника торжества». — Во‑первых, Константин помогал ловить не себя самого. Напротив, он пытался увести меня в сторону. Очень удачно на горизонте появился человек с родимым пятном со своим другом мотоциклистом. Фотография, старые сережки, которые перешли к Тоне по наследству… Тут была какая‑то семейная тайна, связанная с Леонидом Николаевичем, его сестрой и Тоней. Константину было выгодно запутать нас, вплести эту старинную историю в сегодняшние события. Кроме того, я совершенно уверен, что он и в голове не держал, что его разоблачат! Он считал, что все сделал безупречно, к нему не подкопаешься. Ему удалось самое главное — два убийства он выдал за несчастные случаи, а одно — за самоубийство. Милиция не завела уголовных дел, он был чист!

— Если бы не вы!.. — горячо сказала Тоня. — Он остался бы безнаказанным. И вообще… Я могла бы… Я думала…

— Ты думала, что он в тебя влюблен и могла бы выйти за него замуж. Рано или поздно, — подытожил Герман. — Ужасно. А что там с этим ангелом?

Сначала он хотел завладеть ангелом законным путем, — продолжил Сильвестр, — расстроить свадьбу и жениться на Тоне. Он пытался купить статуэтку у Леонида Николаевича — ничего не вышло, поскольку тот задумал передать ангела племяннице именно в качестве свадебного подарка.

— Так что, он полагал, не будет свадьбы — не будет подарка? — уточнил Герман.

— Вероятно. Может быть, когда‑нибудь потом он сам расскажет, о чем думал.

— Почему — когда‑нибудь? — удивился старший лейтенант. — Он очень быстро все расскажет, гарантирую.

— Пока что я выдаю вам собственную версию событий, какими они представляются лично мне, — высокопарно продолжил Сильвестр.

Майя знала, что пафос нападает на босса только в моменты наивысшего волнения. А сейчас было от чего волноваться! На полу валялся убийца трех человек, рядом в кресле сидел Леонид Николаевич, сознавшийся в грандиозной афере, а позади приплясывал на своем стуле оперативник, которому предстоит обеспечить концовку этого грандиозного шоу. Ну действительно, что ему, Сильвестру, делать с этим Чихачевым? Не вызывать же на дуэль?

— Вот как все происходило в день убийства. По моему мнению, — подчеркнул Сильвестр. — Здесь, в этой самой квартире, случайно встретились трое гостей — Андрей Фофанов, Роман Потапов и Константин Чихачев. Вечером Потапов собирался на занятия танцевального кружка, поэтому захватил с собой сменную обувь. Танцевальные туфли лежали в пакете, пакет же он оставил под вешалкой.

Андрей Фофанов уходил первым. Возможно, Костя Чихачев вызвался проводить его и вышел вместе с ним в коридор. Ведь он уже давно задумал разделаться с Фофановым и лишь искал подходящий случай. План «бананового убийства» был составлен и продуман во всех деталях. Но вот место совершения преступления! Лучше всего, чтобы «несчастный случай» произошел с Тониным женихом в каком‑то нейтральном месте, подальше отсюда.

В тот день убийце повезло. Фофанов поделился с ним своими планами и рассказал, что едет сейчас к знакомым, Лешневским, у которых хочет купить для Тони антикварное кольцо. Константин понял, что другого случая может и не представиться, и решил последовать за ним. Закрыв дверь, он бросился на кухню, где в вазе, если вы заметили, всегда лежат свежие фрукты, схватил банан, очистил его, а шкурку — так сказать, орудие преступления — взял с собой. Нести ее в руках было неудобно, в карман засунуть тоже нельзя — весь перепачкаешься. Он огляделся по сторонам, заметил стоявший под вешалкой пакет, выложил из него танцевальные туфли и сунул банановую шкурку внутрь. В пакете осталась канифольная крошка, которая, естественно, к ней и прилипла.

На все это у Чихачева ушло не больше минуты. Торопливо попрощавшись с Леонидом Николаевичем и Романом Потаповым, он выскочил из квартиры и помчался вслед за Фофановым. Догнать его наверняка не составило труда. Он следил за ним и «довел» до самого места. Зашел вслед за своей жертвой в подъезд и приготовился. А когда Фофанов вышел от Лешневских, неожиданно напал на него.

Его план сработал. Вот только в подъезде убийца наткнулся на слесаря, чинившего замок на первом этаже. Впрочем, именно этот слесарь невольно помог ему ускользнуть с места преступления. Позже он расправился с ним, чтобы не оставлять «хвостов».

Что же случилось дальше? Я взялся за расследование и сразу обратил внимание на канифольную крошку, прилипшую к банановой шкурке. Роман Потапов услышал про канифоль и призадумался. Вспомнил свои танцевальные туфли, валявшиеся под вешалкой без пакета, сопоставил с моей версией, которую наверняка донесла до него Тоня, и решил поговорить с Чихачевым один на один. Что из этого вышло, все знают.

— Но ведь Чихачев не профессиональный убийца, — удивился Герман. — Как ему удалось провернуть такой блестящий трюк с этой банановой кожурой?

— Возможно, он смотрел фильм «Мистер Смит отправляется в отпуск», — пожал плечами Сильвестр.

— С‑с‑скотина киношная, — прошипел с пола Чихачев. — Не думай, что тебе все сойдет с рук! Я тебя достану!

Неожиданно для всех за Сильвестра вступилась Шура. Она вскочила и без предупреждения, без подготовки, без криков или чего‑нибудь подобного прыгнула прямо на Чихачева. Примерно так, как дети прыгают на надувной матрас — животом. А потом села на него верхом и стала бить кулаком:

— Вот тебе за «бедную дурочку», вот тебе за «поговорим через двадцать килограмм», вот тебе за…

— Шура! Шура! — Все кинулись оттаскивать ее от Чихачева, но справились с этим делом с большим трудом. — Он и так лежит на полу.

Он лежит, потому что сволочь! — сделала собственный вывод Шура. — Вон, узнайте у старшего лейтенанта.

— Так я продолжу? — спросил Сильвестр, когда все угомонились.

Чихачева подняли с пола и толкнули в кресло, в котором раньше сидел Леонид Николаевич. Уничтоженный коллекционер отступил на задний план и старался не высовываться. Взгляд его то и дело с тоской обращался внутрь себя, в прошлое, когда все было так спокойно, безопасно… Сегодняшнее утро еще было этим самым прошлым, а теперь все изменилось безвозвратно.

— После того как Константин расправился с Фофановым, он не смог улизнуть с места преступления незамеченным. Его видел слесарь, чинивший замок, и я вполне мог этого слесаря найти и попросить опознать убийцу по фотографии.

Тогда он убил слесаря, снова представив его смерть как несчастный случай. Милиции, которая не вела никакого расследования, не было дела ни до сумки с бананами, ни до книжки Бананы Ёсимото. Эти вещи Костя оставил рядом с телом специально для меня.

Те же самые бананы — его визитка — появляются и возле трупа Потапова. Полагаю, Тоня, что ваш бывший муж пошел со своими сомнениями к убийце. И, разумеется, поплатился за это жизнью. Не знаю, чем Константин угрожал Потапову, когда заставил его влезть на стул и продеть голову в петлю…

— И это выясним, — пообещал Стас, длинно зевнув. Когда Майя посмотрела на него бешеными глазами, он попытался оправдаться: — Да ладно вам! Для меня убийцы не такая уж страшная редкость. И потом.

Вы после своего митинга по домам пойдете, а мне еще с этим разбираться, — он кивнул на Чихачева. — Хотя чего с ним разбираться? Он мне руку поцарапал! Нападение на сотрудника милиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей… и все такое… в присутствии трех… пяти… большого количества свидетелей… Короче, есть за что задержать гада.

Майя смотрела в макушку Половцева с подозрением. Ей казалось, что он просто издевается над ними, что сейчас он просто встанет и уйдет, махнув на прощание ручкой. С другой стороны, сидит ведь. Сидит и, кажется, внимательно слушает.

— А как же вы… Как вы догадались, что это Костя? — спросила Тоня.

— Ну…

Сильвестр бросил на Чихачева короткий взгляд.

— Мне показалось довольно странным, что он неожиданно забросил свою работу и сопровождал вас повсюду, словно верный паж. Он не выглядел безумно влюбленным… Я заметил вот что. Как только в его присутствии заходила речь об убийстве Фофанова, о смерти Потапова и обо всем, что было связано с «банановыми убийствами», наш герой принимался стучать ногой по полу и грызть ноготь. В остальных сложных случаях выражал свои чувства словами, широко обсуждая происшедшее, — касалось ли это человека с родимым пятном или прошлого вашей семьи. Ангел его тоже взволновал — когда зашла речь об этой статуэтке, он выбивал ритмы не хуже чечеточника.

— А я ничего не замечала! — воскликнула Шура. — Мне казалось, он Тоню любит…

Я проверил его, — продолжил Сильвестр. — Когда Тоня исчезла и мы все собирались ехать в тот дом, откуда звонили похитители, я предложил ему отправиться в другое место — раскапывать старую информацию. Я был уверен, что истинно влюбленный пошлет меня подальше и первым бросится искать любимую. Невзирая на то, что там почти наверняка ее не окажется. Влюбленные не могут мыслить логически, они подвержены эмоциям… А у Кости была только одна любовь — ваша статуэтка. Вы ему безразличны.

Я сделал безумное предположение, — признался Сильвестр. — Я подумал: какие последствия имело убийство Фофанова? Не состоялась его свадьба с Тоней. Проанализировал все, что было связано с подготовкой к этой свадьбе, и нашел только одну крошечную зацепку: свадебный подарок Леонида Николаевича. Не будет свадьбы — статуэтка останется в семье. И тогда он ее все‑таки купит. Или завоюет вместе с Тоней. Фофанов был препятствием на пути к его мечте, и Константин его устранил. Два остальных убийства — это всего лишь шлейф первого. Он убирал свидетелей и делал это равнодушно.

— Никогда не думала, что мне придется целоваться с преступником, — гадливо сказала Шура. — Зря вы меня подбили, у меня теперь мурашки по коже.

— Кто кого на что подбил? — удивился Герман. — С кем это вы целовались?

— Да вон с ним. — Шура ткнула в Чихачева пальцем. — Сильвестр заявил, что ему нужно зачем‑то держать Костю на привязи. Ну, то есть он должен быть уверен, что тот под присмотром и никуда не вырвется из дому. Как я могла это обеспечить? Только одним способом. Я зазвала Константина в кабинет и призналась ему в любви.

— А‑а! Так все эти крики и топот означали признание в любви!

— Ну… Когда один любит, а другой нет, признание всегда получается очень шумным, — философски заметила Шура.

В этот момент позвонили во входную дверь.

— Это они? — с надеждой спросила Шура, глядя на Сильвестра глазами Каштанки, вернувшейся домой.

— Да, — ответил Бессонов.

— Тонин брат и тот мотоциклист в шлеме?

— Да.

— Ой, какая же я на самом деле романтическая курица! — призналась Шура и промокнула мизинцем уголок глаза. — Сидите, сидите, я открою!

Она побежала в коридор, громко топая, и через минуту все услышали щелчки замка и ее восторженный голос:

— О‑о! Кого я вижу! На вас новая рубашка… Ну, что? Давайте знакомиться как положено, черти полосатые! Кого поцеловать первым?