меч, которому было суждено завоевать Эгеиду, а затем и Древний Восток и который вплоть до настоящего времени известен как рапира или шпага (рис. 25).

Рука об руку с этими культурными преобразованиями шел процесс социальной эволюции, который привел к появлению военной аристократии, которая установила свое господство над общинами земледельцев. В отличие от искусства каменного века искусство бронзового века долины Дуная несет на себе отпечаток варварской изысканности. В то же самое время социальная структура усложнилась, теперь она включала в себя не только простых общинников, появились вожди, чье влияние и могущество постепенно росли. Важная роль отдельных личностей хорошо засвидетельствована для раннего бронзового века, когда появляются курганы правителей, в которые помещались богатые золотые украшения и великолепное оружие. Они возвышались среди простых грунтовых могил соплеменников. Очень вероятно, что концентрация власти вождями началась еще до прихода северян. Боевые топоры, которые тогда появились, подобно церемониальным топорам из Гиссарлыка, возможно, были символами власти. У нас есть некоторые указания на то, что те отважные скотоводы, которые в то время селились на холмах, утвердились в качестве правителей среди земледельцев, являвшихся наследниками более древней и примитивной культуры. Столкновения между оседлыми и кочевыми народами, а также социальные потрясения нарушили однородность земледельческих общин, жизнь стала разнообразнее, что привело к невиданному взлету во всех областях жизни культур бронзового века.

Ферментом, который привел в действие все эти процессы, некоторые исследователи склонны считать индоевропейцев. Но прежде чем их удастся отождествить с высокими скандинавами, появление которых мы уже описывали, следует упомянуть и о другой современной им группе пришельцев.

Альпийские поселенцы в долине Дуная

В течение периода потрясений другие народы перешли к занятиям земледелием на лессовых землях Центральной Европы. Они были, очевидно, горцами, пришедшими с запада, и их можно назвать жителями Альп без всякого ущерба любым теориям об устройстве их черепов. Нужно разобраться, не были ли они индоевропейцами.

Родиной пришельцев, очевидно, была горная местность, и они были потомками того донеолитического народа, с которым мы познакомились в последней главе. От своих предков они унаследовали, как мы видели, привычку сооружать свайные постройки на берегах озер, а с некоторыми достижениями неолита они познакомились у земледельцев долины Дуная, чьи территории они теперь захватили. Оснащенные таким образом, они создали хорошо известную неолитическую цивилизацию швейцарских приозерных жителей, в то время как другие родственные им группы населения в рейнской долине, Бадене и Баварии строили укрепленные поселения на вершинах холмов и создали собственные культуры, названные по характерным памятникам соответственно Мишельбург и Альтейм. Эти неолитические культуры отставали в своем развитии по сравнению с Дунайской культурой I, но их создатели, которые одновременно занимались скотоводством, земледелием и охотой, дальше продвинулись в своем социальном развитии. Этому способствовало строительство свайных построек на берегах озер, что требовало высокой организации труда. Те поселения, которые располагались на суше, были укреплены валом и рвом, а находившиеся внутри укрепления хижины располагались правильными рядами. Все это предполагает наличие верховной власти, способной сплотить усилия всех членов коллектива. Этот тип социальной организации общества, подобно архитектуре, которая воплощает его, возможно, был обусловлен суровыми условиями жизни альпийцев в донеолитические времена. К третьему периоду существования культуры в долине Дуная создатели этой горной цивилизации, хотя и раздробленной на множество культурных групп, начали расширять свою территорию. Это было неизбежно. Всегда существовал избыток населения в узких горных долинах, и оно вынуждено было искать себе применения на стороне, становясь разбойниками или поступая на службу в качестве наемников или прислуги. Итак, разрозненные группы обитателей поселений на холмах из Юго-Западной Германии достигли территории Богемии примерно в то же самое время, что и жители Северной Европы. Из Швейцарии часть населения переселилась на озера Северной Италии. Находки характерной керамики на нескольких поселениях в Нижней Австрии и, возможно, Моравии свидетельствуют о присутствии там части того же самого населения, которое пришло с восточных склонов Альп. Свайные постройки имеются и в среднем течении Дуная, хотя точная их датировка и неизвестна, на берегах Дуная и Тисы, а также на озерах Каринтии, Карниолии и Штирии. К эпохе позднего бронзового века подобный тип жилища появляется в Боснии, а античные авторы сообщают нам, что в их времена подобные постройки существовали и в Македонии.

Теперь у нас есть весомые основания полагать, что альпийская зона была заселена праиндоевропейцами. Отсюда, примерно с территории, расположенной между Тюрингией и Истрией, начали расселяться по Европе кельты. Италики представляли собой их южную ветвь, и наличие у них жилищ типа terremare свидетельствует о том, что их предки некогда жили в свайных постройках. Опять-таки имеются несомненные черты сходства между керамикой боснийских озерных жителей и обитателей terremare, с одной стороны, и керамикой населения Македонии раннего железного века — с другой. Последних можно считать протодорийцами, если не протоэллинами, тогда как первых можно определить как италиков. Видимо, не случайно, что те же самые типы керамики, среди которых можно выделить сосуды с высокими ручками, можно проследить по всей Южной России до Днепра в скифских курганах на протяжении всего железного века. Более отдаленные аналогии можно найти в Венгрии, где они появляются в эпоху среднего бронзового века и продолжают существовать в галльштатский период. Таким образом, происхождение большого числа индоевропейских народов можно связать с группой альпийских культур. Между ними можно проследить даже более тесную взаимосвязь, если согласиться с точкой зрения Тейлора, что физический тип праиндоевропейцев больше всего напоминал тот тип пракельтов, который выделяет Риджвей, — высокие блондины, брахицефалы, — одна группа такого населения оставила после себя круглые курганы на территории Британии; этот тип изначально мог появиться в горах Европы.

Тем не менее отнюдь не просто проследить связи между жителями альпийской зоны с территориями к востоку и северу от нее. Во-первых, нельзя сделать конкретных выводов о преобладании того или иного погребального обряда; нам неизвестны ранние погребения приозерных жителей с территории Швейцарии, Верхней Австрии, Черногории и Боснии; то же самое относится и к обитателям сухопутных поселений альтеймского типа на территории Баварии. С другой стороны, родственные им группы населения мишельбургской культуры в Рейнской области и даже в Богемии никогда не сжигали своих умерших, а всегда хоронили их в ямах под жилищами, которые затем разрушались. Поэтому недопустимо утверждать, что эти жители Центральной Европы изначально практиковали обряд кремации, о возможности наличия которого говорилось выше. В то же самое время все эти альпийские культуры принадлежат к относительно позднему времени и многие черты своей культуры заимствовали в значительной степени у других групп населения, так что трудно сказать, какие именно из них являются изначально им присущими.

Альпийская цивилизация в своей ранней стадии не соответствует той культуре индоевропейцев, которая известна нам по данным сравнительного языкознания. Горная страна, пересеченная долинами и пропастями, плохо соответствует данным о раннем знакомстве индоевропейцев с лошадью. Костные останки этого животного не были найдены при раскопках древнейших поселений в Швейцарии. Мы склоняемся к точке зрения, что индоевропейцы лишь со временем заселили альпийскую зону.

У всех народов горных областей Европы можно обнаружить признаки смешения с населением Северной Европы, причем этот процесс начался еще до периода их повсеместного расселения. Рядом с поселениями мишельбургской культуры в Вюртемберге и Бадене часто возвышаются курганы, в которых находят керамику со шнуровым орнаментом и боевые топоры и которые могли служить местом погребения вождей северных племен. На поселениях баварской культуры Альтейм и в деревнях на озерах Верхней Австрии также часто встречаются каменные боевые топоры (ср. рис. 27, 5), прототипы которых следует искать на севере и востоке. Здесь, точно так же как и в Трое, они могли быть символами власти, которые носили вожди северных племен. Кроме того, подобные топоры встречаются в Верхней Италии как в terremare, так и в более раннее время. Керамика с мишельбургских укрепленных поселений и селищ в Нижней Австрии также включает в себя типы, напоминающие керамику Северной Европы, которая, как мы уже знаем, проникала в долину Дуная и на древнейшие приозерные поселения в Черногории. Имеющая форму полумесяца ручка, столь характерная для итальянских terremare и позднейших приозерных поселений на территории Боснии, могла быть позаимствована или, по крайней мере, возникла под влиянием более ранних и более простых типов, появляющихся в северном контексте в Богемии, Моравии и Галиции. Характерный для мишельбургской культуры дом с портиком, который так напоминает греческий мегарон (фото 8, А), как полагает Рейнерт, имеет северное происхождение. Таким образом, на восточных склонах Альп мы находим многочисленные свидетельства культурных контактов между жителями этих мест и Северной Европы. В Швейцарии имеются и краниологические свидетельства в пользу этого; там мы находим курганы пришлого населения с керамикой и вещами тюрингского и рейнского типов, которые проникают на юг вплоть до кантона Цюрих. Там мы не только находим свайные поселения более позднего времени (даже на Женевском и Невшательском озерах, при раскопках которых находят характерные северные каменные топоры), но и типичные долихоцефальные черепа, что свидетельствует о проникновении населения Северной Европы в среду изначально брахицефального альпийского населения. Многие антропологи склонны считать, что высокие брахицефалы появляются здесь в результате смешения альпийской и северной рас.

Следовательно, присутствие северных элементов среди обитателей горной зоны в период позднего неолита следует признать как факт на основании культурных и антропометрических данных. Мы уже видели, что такой элемент способствовал установлению связей между Центральной Европой и другими областями. Поэтому, вероятно, не будет слишком опрометчивым видеть в нем, в том числе и в альпийском регионе, один из индоевропейских компонентов. То есть мы могли бы считать, что жители альпийской зоны стали индоевропейцами в результате смешения с пришельцами из Северной Европы, а оно могло явиться следствием их завоевания последними.

Перед нашими глазами прошел целый акт в театрализованном представлении под названием первобытная история Европы. Мы стали свидетелями зарождения на Центрально-Европейской равнине производящих форм хозяйства, которые освоили носители дунайской культуры. Мы смогли наблюдать за тем, как грубые охотники в горной зоне заимствовали достижения неолита у «дунайцев», а затем создали собственные культуры, одни носители которых жили в свайных поселках вблизи озер, а другие — в укрепленных поселениях на холмах. Мы обнаружили следы вторжений безымянных народов, основным оружием которых были каменные топоры, а также проследили, какие последствия подобные вторжения имели для населения горной местности и равнин. Мы заметили одну чрезвычайно важную вещь — преобразование земледельческой культуры, занимавшей значительную территорию, но чрезвычайно консервативную, в ядро цивилизации, несущей в себе потенциальные возможности к развитию и расширению. Из столкновений различных культур и различных этнических групп с отличными друг от друга типами экономической организации и социальных традиций возникли варварские рудименты государств. В этих пределах мы различаем ядро, оплодотворенное торговлей с югом и западом, откуда по крайней мере два исторических народа, италики и кельты, двинулись дальше, чтобы завоевать большую часть континента и распространить на нее индоевропейскую культуру. В качестве движущей силы мы должны признать еще один элемент, который мы также встретили в Трое и в бассейне Эгеиды. Таким образом, хотя мы пока и не нашли колыбель индоевропейских народов, мы имеем путеводную нить, которая ведет нас в ту область, на которую сообща указывают данные лингвистики и этнологии, — равнинные территории Северной и Восточной Европы. На ней, по всеобщему признанию, преобладала североевропейская раса, к рассмотрению которой мы теперь переходим.

Глава 7

ТЕОРИЯ О СЕВЕРОЕВРОПЕЙСКОЙ КОЛЫБЕЛИ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ

Индоевропейцы-блондины

Громадное большинство исследователей, начиная от Омалиуса д'Аллуа и Латама, которые разделяли доктрину европейской прародины индоевропейских народов, склонны были локализовывать ее где-нибудь на обширной равнине, которая простирается от Северного моря до Каспийского. Эта область не только лучше других отвечает всем требованиям, которые предъявляет ей сравнительное языкознание, но и была также территорией, которую населял высокий светловолосый народ европейской расы. И все защитники теории европейской колыбели индоевропейцев, которые вообще обращались к данным антропологии, убеждены в том, что первые индоевропейцы были блондинами.

Родоначальники европейской теории проявили большую изобретательность, чтобы найти людей высокого роста со светлыми волосами, светлой кожей и крепкого телосложения там, где ныне разговаривают или некогда разговаривали на индоевропейских языках. Они вынуждены были, конечно, признать, что сегодня эти физические характеристики почти полностью исчезли среди многих народов, которые разговаривают на индоевропейских языках. Даже в Европе типичные греки, итальянцы и испанцы сегодня отличаются небольшим ростом и имеют темный цвет кожи, что характерно для жителей Средиземноморья. Но такие явления можно объяснить расовым смешением. Высокие светловолосые индоевропейцы в таких областях были всего лишь господствующим меньшинством. Их физические характеристики развились в холодном климате и, если использовать терминологию Менделеева, имели низкий коэффициент выживаемости в новой природной среде. Однако можно привести много свидетельств в пользу того, что в областях, где теперь разговаривают на индоевропейских языках и где блондины теперь фактически исчезли, такие физические типы существовали в древности.

Де Лапу, например, отмечал, что ахейские герои часто описываются как «золотоволосые», что многие из знаменитых римлян, такие как Сулла, Катон и другие, кажется, были светловолосыми, а такие имена, как Агенобарб, Фульвий, Флавий и Руфий, подразумевают физические характеристики, которые совершенно нетипичны для обитателей Средиземноморья. В индийской литературе слово «каста» — varna переводится как «цвет». Уже в ведические времена и в дальнейшем пандавы описываются как высокие и светловолосые. На основании этого можно сделать вывод, что таким образом подчеркивалось различие между смуглыми дравидами или протодравидами, dasyus, — которые даже в Ригведе описываются как чернокожие (krisnavarna), — и светлыми ариями. Мы уже обращали внимание на то обстоятельство, что упоминания о светлокожих рабах появляются в вавилонских документах примерно в то самое время, когда появление лошади и продвижение в этот район касситов предполагают присутствие индоевропейцев на Иранском плоскогорье. Занявшись изучением персов, изображенных на саркофаге из Сидона и на других памятниках, де Ужфалви пришел к выводу, что эта группа иранцев включала в свой состав блондинов с севера. Китайские авторы упоминают о присутствии крепко сложенных, голубоглазых, светловолосых людей в Средней Азии во время максимального распространения иранских языков незадолго до начала нашей эры, а на древних изображениях с погребенных под песками городов бассейна Тарима, наряду с местным населением монголоидного типа, представлены явно светловолосые европейские типы. По сообщениям римских авторов, ираноязычные аланы были высокими и светлыми. Кроме того, этот же самый тип еще и сегодня присутствует среди различных индоевропейских народов в тех частях Азии, где в силу их изолированности им удалось избежать смешения с другими народами или же где существуют климатические условия, сопоставимые с климатом Северной Европы. Такими блондинами являются иранские галхи, впервые изученные де Ужфалви в 1878 году. Курды, проживающие в горах Северного Ирака, также являются высокими, светловолосыми и голубоглазыми (фото 8, Б); фон Люшен обратил внимание на то, что район их обитания совпадает с тем, откуда появились индоиранские правители Митанни 3500 лет назад. Опять-таки вокруг древнеперсидской столицы Персеполя жила группа населения с голубыми глазами и волосами цвета каштана. Не исключено, что этот факт, по крайней мере, является свидетельством проникновения настоящих блондинов в Персию.

Подобные примеры, как древние, так и современные, можно было бы умножить, но и сказанного вполне достаточно для того, чтобы показать, что эти блондины представляют собой связующее звено между Европой и Азией, а также между Северной Европой и Средиземноморьем. Если мы согласимся с той точкой зрения, что эта этническая связь была еще также и лингвистической, то теория индоевропейской колыбели в Европе получает подтверждение, так как любой согласится, что такие блондины могли первоначально появиться только где-нибудь на территории Европы.

Большинство приверженцев этой гипотезы пошли еще дальше и считают, что изначальный индоевропейский тип, или, как они его называют, Homo europaeus nordicus, был представлен высокими долихоцефальными жителями Севера. Однако следует отметить несколько исключений. Исаак Тейлор указал два обстоятельства: не все жители Севера могут считаться индоевропейцами, поскольку многие финны также принадлежат к этому расовому типу, а многие индоевропейские блондины являются сейчас и были ранее брахицефалами. К последнему типу Тейлор относит британских строителей круглых курганов, которые были брахицефалами и при этом, весьма вероятно, были индоевропейцами (кельтами) и имели светлые волосы. Основываясь на этом британском материале, Тейлор утверждает, что первые индоевропейцы были высокими блондинами, но при этом короткоголовыми. Этот тип представлен среди древних кельтов и современных славян, кроме того, он его выявляет и среди умбро-латинов. Как известно, профессор Риджвей развил этот аргумент в отношении кельтов и включил в этот список еще и ахейцев Греции. Недавние исследования показали, что сфакиоты Крита, которые могли быть прямыми потомками дорийцев, принадлежат к той же самой группе брахицефалов. Кроме того, некоторые азиатские блондины, наличие которых с энтузиазмом приветствовалось антропологами, придерживающимися североевропейской гипотезы, оказывается, принадлежат к тому же самому типу брахицефалов, что и славяне. Наконец, даже в Германии, России и Скандинавии, а это те самые области, откуда сторонники северного происхождения индоевропейцев черпают свои самые мощные аргументы, брахицефальный элемент существовал уже в неолитические времена.

Таким образом, имея такой аргумент в своем распоряжении, Тейлор убедительно доказал, что индоевропейцы были брахицефалами, а более поздние исследования, о которых я уже упоминал, только усиливают его выводы. Они, если быть кратким, сводятся к следующему. Европейские брахицефалы разделились на две части: низкорослые и темные с одной стороны, высокие и светловолосые — с другой. Обе эти ветви были азиатского происхождения. Первая из них включала в себя предков финнов и басков, а вторая, которая обосновалась в северной части Центральной Европы, превратилась в индоевропейцев. С другой стороны, длинноголовые жители севера не были изначально индоевропейцами, а стали ими только посредством контактов с брахицефалами. Тейлор с особым удовлетворением отмечает, что древние германцы исказили индоевропейский язык, свидетельством чего являются изменения в произношении согласных. Это только последний пункт, который нас непосредственно касается, другие детали теории Тейлора, среди которых можно упомянуть утверждения об азиатском происхождении брахицефалов, их родстве с монголами, несколько устарели.

Однако даже в своей основе теория Тейлора если и не является недостаточно обоснованной, то, по крайней мере, производит странное впечатление. С одной стороны, вызывает удивление, почему пришельцы из Азии должны были начать говорить на индоевропейском языке только в Европе. С другой стороны, большинство антропологов теперь предпочитают считать, что высокие светловолосые брахицефалы, жители берегов Вислы и строители круглых курганов, которые вторглись в Британию, появились в результате смешения между жителями Севера и более темными брахицефалами. Фактически сам Тейлор должен признать наличие контактов между высокими долихоцефалами и высокими брахицефалами в период индоевропейского единства. Разве не более разумно, спрашивает Заборовски, связать переход, который признает и сам Тейлор, от доиндоевропейской к индоевропейской речи с этими долихоцефалами? Утвердительный ответ в данном случае не обязателен, поскольку не ясно, можно ли связать определенную культуру с этой ветвью высоких светловолосых брахицефалов. Но они появляются как относительно однородная масса только в период разложения первобытно-общинного строя в Европе, и их не удается связать ни с какой конкретной культурой. Приписываемые им материальная культура и погребальный обряд повсеместно носят смешанный характер, а происхождение самых типичных элементов обычно связывается с Северной Европой. Этот вывод представляется безусловно оправданным для группы населения, вторгшейся в Британию. Их керамика и часть изделий из металла обнаруживают несомненное влияние «следопытов». С другой стороны, наиболее типичная для них форма сосуда не была колоколовидным кубком, а скорее украшенным шнуровидным орнаментом кубком; они использовали каменные боевые топоры и хоронили своих покойников под курганами, а не в грунтовых могилах, подобно «следопытам». Все эти особенности — шнуровидный орнамент, боевые топоры и курганы, отмечающие захоронения, — характеризуют северный народ, известный в Тюрингии и на юге Германии. Именно этому народу наши строители круглых курганов обязаны своим высоким ростом и характерными для северной расы особенностями, которые проявляются в строении их черепов, а также во многих элементах их цивилизации.

Таким образом, мы можем считать, что высокие брахицефальные блондины появились в результате этнического и культурного смешения. Мы можем, соответственно, идентифицировать тот компонент, которому они обязаны своим высоким ростом и светлыми волосами и который оказал на них большое культурное влияние, с индоевропейцами, которые научили брахицефалов индоевропейскому языку. Мы теперь вновь возвращаемся к жителям Северной Европы, но в свете предшествующей дискуссии должны оговориться, что, по крайней мере ко времени расселения индоевропейцев, крайне маловероятно, что северяне, как, впрочем, и любая другая группа населения, были чисты в этническом плане.

Следует упомянуть некоторые аргументы, имеющие отношение к антропологии, археологии и филологии, которые приводятся в доказательство североевропейской гипотезы происхождения индоевропейцев. Ее родоначальники и многие их последователи приписали северной расе физическое превосходство, соответствующее лингвистическому преимуществу индоевропейской речи, и стремились на основании скелетных останков северян определить психологические характеристики, которые, как они считали, были специфически индоевропейскими. Пенка в Германии и де Лапу во Франции добавили лирики к своей оценке достоинств высоких блондинов, и эти панегирики все еще повторяются авторами научно-популярных работ в этих странах. Согласно Пенке, северная раса «всегда побеждала и никогда не была побеждена», что она была «духовно и физически аристократической».

Кажется, сегодня нет необходимости приводить дальнейшие цитаты из работ тех, кого назвали «антропосоциологами», или критиковать их взгляды. Соответствия между строением черепной коробки и интеллектуальными способностями, если таковые вообще имеются, должны все же быть найдены. Сегодня ни один серьезный анатом не будет пытаться определить на основании строения скелета умственные способности или достижения его бывшего владельца. Ту долю истины, которая лежит в основе таких басен, мы попытаемся определить в следующей главе. Для решения индоевропейской проблемы фантазии антропосоциологов являются совершенно бесполезными.

Мало того, они просто вредны. Они побудили их глашатаев предполагать такие переселения народов, о которых у нас вообще нет никаких сведений. Неоднократно предпринимались ранее и предпринимаются до сих пор попытки доказывать, что северная раса была расой господ, что самые ранние династии Китая, Шумера и Египта были основаны пришельцами из Европы, и даже сегодня некоторые историки находятся под влиянием этих предвзятых взглядов. Такой неоправданный энтузиазм только вредит науке. Эти апологеты северной расы служат политике империализма и установления мирового господства: слово «ариец» стало лозунгом у наиболее опасных политических течений и оправданием для наиболее зверских и откровенных форм антисемитизма. Действительно, пренебрежение и дискредитация, с которыми индоевропейская филология столкнулась в Англии, являются в значительной степени законной реакцией против экстравагантных выступлений Хьюстона Стюарта Чемберлена и его сторонников, а также против весьма печальной ассоциации слова «ариец» с погромами.

Скандинавия и гипотеза германистов

Согласившись с тем, что первые индоевропейцы принадлежали в основном к северной расе и что последняя занимала север Европы и Восточно-Европейскую равнину, нам остается только более конкретно локализовать ее колыбель. Куно (1880), Заборовски (1898) и другие утверждали, что всю область от Северного моря до Каспийского следует рассматривать в качестве территории, на которой возник праиндоевропейский язык. Однако это кажется невозможным. Получается, что на этом примитивном языке должен был разговаривать единый народ, который должен был сформироваться в такой обширной и разнообразной в смысле природных условий области. Индоевропейцы должны были проживать на достаточно компактной территории, поскольку имели единого племенного бога, который считался их отцом. Едва ли возможно, чтобы «племя», ряд племен или семейств, расселившись во все стороны на тысячи миль, занятых болотами, лесами и степями, обладали такой степенью сплоченности, которую подразумевают эта и другие черты в примитивной культуре индоевропейцев. Нельзя забывать и о том, что тогда лесные пространства, более густые, чем сегодня, представляли собой серьезные препятствия для общения и передвижения людей. Хотя в донеолитические времена бродячие группы северных охотников блуждали по большой части этой огромной равнины, совершенно ясно, что в наших поисках прародины индоевропейцев мы должны определить более ограниченную область, где развивалась однородная культура и откуда ее распространение можно проследить.

Две области на Восточно-Европейской равнине с самого начала привлекли наибольшее внимание филологов: один из родоначальников европейской гипотезы, Омалиус д'Аллуа, выбрал северную часть Центральной Европы, а другой, Лагам, остановил свой взгляд на Волыни и Украине. Оба оказались провидцами; хотя можно сразу же сказать, что на современном уровне наших знаний выясняется, что всем необходимым условиям соответствует только одна из этих двух областей. Тем не менее филологами и антропологами было предложено много других вариантов локализации прародины индоевропейцев. Пеше в 1878 году указывал на истоки Припяти, болотистую местность вблизи городка Ракитно, как на наиболее вероятное ее местоположение. Однако он опирался па ошибочную антропологическую концепцию, спутав блондинов севера с альбиносами и ошибочно при этом полагая, что последняя характеристика объясняется влиянием болотной среды. Добавив, что альбинизм присущ жителям ракитнинских болот и в его время, он, таким образом, определил местонахождение прародины северной расы, а заодно и индоевропейцев. Все его посылки являются неверными, его теория представляет теперь только чисто академический интерес. В любом случае нам неизвестна археологическая культура, которая возникла у истоков Припяти. Тот же самый недостаток свойствен и теориям, которые размещают колыбель индоевропейцев в Восточной Германии или Польше. Ни одна из культур эпохи неолита или ранней бронзы не возникла в этих регионах; мы можем ясно проследить проникновение туда других культур из долины Дуная, из Скандинавии и, возможно, из Южной России, но ни одна из них не развилась в самостоятельную местную культуру, достаточно древнюю и значительную, чтобы соответствовать требованиям, предъявляемым к прародине индоевропейцев.

Область между Неманом и Вислой, предложенная профессором Бендером на роль таковой, как кажется, играла второстепенную роль в доисторические времена. Она действительно имеет одно преимущество по сравнению с другими, так как населена сегодня литовцами, то есть народом, который смог сохранить индоевропейский язык на протяжении столетий с исключительной чистотой и который принадлежит к северной расе. В настоящее время эта территория еще практически не изучена, но некоторые недавние исследования показали, что здесь мог находиться центр интересующей нас культуры. Тем не менее имеющиеся у нас на сегодняшний день данные позволяют предполагать, что этот район, покрытый густым лесом и защищенный с нескольких сторон дюнами, часто посещали донеолитические охотники; здесь существовала неолитическая цивилизация, но возникла она поздно и не была тем самым центром, откуда происходило расселение. В своих основных чертах эта культура, возможно, была принесена туда переселенцами уже в готовом виде из Скандинавии или Южной России. Не вызывает сомнения, что в одной из этих областей, насколько нам позволяют судить известные нам данные, и следует искать наших индоевропейцев. Первая из этих областей наверняка, а вторая — вполне вероятно были центрами миграции населения на заре нового каменного века, там рано развились местные культуры, а их носители распространяли их достижения по всем направлениям.

В настоящий момент скандинавская теория кажется наиболее привлекательной, она разработана в деталях и подкреплена данными археологии такими глубокими знатоками, как Коссинна, Шлиц и Шушхардт. Основателем германистской школы, как мы можем назвать сторонников теории скандинавской колыбели индоевропейцев, был Карл Пенка. Он обратился одновременно к данным истории, филологии и антропологии, чтобы подкрепить ими его тогда еще еретические представления. Антропологически присутствие скандинавской расы можно было проследить уже среди самых ранних обитателей севера; она представлена там во все эпохи, и сегодня скандинавы сохраняют этот тип в такой чистоте, которой нет больше нигде. В других областях, таких как Южная Россия, где черепа из древних курганов преимущественно представлены северным типом, или в средиземноморских странах и Индии, где данные лингвистики демонстрируют присутствие скандинавов, изначальный тип уступил место брахицефалам, или представителям средиземноморской расы. Следовательно, только на севере, где имелись подходящие условия, этот тип и возник.

История Скандинавии, как утверждают, развивалась без значительных потрясений и резких смен культур. С того времени, когда она впервые была заселена донеолитическими народами после отступления ледников, на ее территории не удается обнаружить следов завоевания извне или вторжения. В то же время именно север, а не Азия, был истинным officina gentium (местом происхождения племен). С начала письменной истории мы видим, как молодые народы — тевтоны, кимвры, готы, лангобарды, бургунды, норманны — устремлялись из холодных стран, чтобы завоевать и омолодить слабую Римскую империю. Формирование кельтов, римлян и греков должно рассматриваться в свете этой аналогии; вся предыстория заполнена свидетельствами успешного натиска на юг, восток и запад из индоевропейской прародины, расположенной среди северных снегов. Чтобы усилить свои аргументы, Пенка не смущался обращаться к мифам Гомера, цитируя его слова о киммерийцах, живущих в вечной тьме, и высоких лестригонах, над которыми никогда не заходит солнце. Он расценивал эти сведения как воспоминания греков об их арктической прародине.

Используя данные лингвистики, Пенка утверждал, что индоевропейская фонетическая система в наиболее чистом виде сохранилась в прагерманском языке.

Общий эффект этих аргументов, несмотря на преувеличения в некоторых второстепенных деталях, бесспорно, является очень мощным. Слабее всего эта теория аргументирована с точки зрения лингвистики. Тезис о том, что прагерманский язык является самым прямым потомком праиндоевропейского языка, весьма ненадежен; достаточно вспомнить о знаменитых звуковых изменениях, на которые уже указывали Фик, Тейлор и Бендер. Такие фонетические изменения подразумевают, что древние германцы в очень значительной степени были смешаны с неиндоевропейскими народами. Но чтобы избегнуть этого противоречия, можно вслед за де Мишели отделить индоевропейцев от жителей Северной Европы и вспомнить о том, что одним из наиболее чистых индоевропейских языков является тот, на котором все еще разговаривают литовцы. Но мало того что прагерманский язык явно деградировал с фонетической точки зрения, культура самых ранних обитателей Скандинавии не соответствует в полной мере тем сведениям, которые при помощи сравнительного языкознания мы можем получить о прародине и примитивной цивилизации индоевропейцев. Скандинавия по преимуществу является приморской страной, и самые ранние группы населения там жили на берегу моря и занимались ловом рыбы. В то же самое время аргумент о том, что море не упоминается в индоевропейском словаре, имеет сомнительную ценность, поскольку известно, что ранние индоевропейцы даже в приморских областях не особо разнообразили свою диету рыбой. Янтарь стали очень рано и повсеместно использовать по всему балтийскому побережью и на севере Германии, однако для него не существует обозначения в индоевропейских языках. Хотя присутствие лошади на севере в ранний период теперь можно считать доказанным, это была маленькая крепкая лесная лошадка, к которой эпитет «быстрая» едва ли применим. Поскольку, как кажется, у индоевропейцев было слово для обозначения меди, с этим металлом в Скандинавии познакомились позже, поэтому германисты считают, что расселение индоевропейцев началось еще в эпоху расцвета каменного века. Соответственно, профессор Коссинна склонен рассматривать ayos заимствованным словом, с которым индоевропейцы познакомились после начала своего расселения.

Фактически ученики и последователи Пенки имели тенденцию обходиться без помощи данных сравнительного языкознания, полагаясь на аргументы, которые кажутся им настолько убедительными, что другие просто оказываются ненужными. Они утверждают, что история всех индоевропейских народов началась из единого центра в Прибалтике, что это можно доказать при помощи археологии и что эта область является единственно возможным центром, из которого начали распространяться индоевропейские языки. Для проверки их утверждений удобно начать с системы профессора Густава Коссинны, которая может считаться в некоторых отношениях наиболее авторитетной. Я попытаюсь кратко сформулировать теорию, которую он начал обосновывать с таким глубоким знанием археологического материала, но я опущу массу второстепенных деталей, которые делают его труды сложными для восприятия дилетантами.

Когда отступление последних ледников сделало северную часть Европы пригодной для жилья, некоторые потомки палеолитических охотников на северного оленя продвинулись туда с территории Западной Европы. Около 10 000 года до н.э., по хронологии Коссинны, они обосновались на берегах ряда озер, заполнивших впадину, которая впоследствии стала Балтийским морем. Главные центры их культуры должны были располагаться в Скандинавии, но остатки культуры этих племен найдены от Голдернесса в Йоркшире до Латвии. Эти группы населения, названные Коссинной носителями доббертинской культуры, но больше известные в Англии под названием маглемозиан, были все еще только охотниками и рыбаками, подобно своим далеким предкам, жившим в палеолите. Подобно последним, они широко использовали кости и рога — причем обрабатывали эти материалы очень умело, — но они также использовали и крошечные осколки кремня, которые обычно называют микролитами, для оснащения гарпунов, а также для многих других целей. Они умели также из кремневых отщепов изготавливать топорики и наконечники копий — подобные орудия были неизвестны позднепалеолитическому населению Европы. Как короткоголовых, так и длинноголовых индивидуумов (последние были потомками высоких кроманьонцев Западной Европы) можно найти среди доббертинского населения. Коссинна считает их одновременно предками и индогерманцев (ариев), и финнов, предполагая, что они говорили на агглютинативном языке, от которого впоследствии произошли праиндоевропейский и прафинно-угорский языки.

Прошли столетия, побережье Северного моря опустилось, и соленая вода хлынула в древние озера, положив таким образом начало формированию Балтийского моря. В этот период, начинающийся, согласно Коссинне, около 6000 года до н.э., климат был теплее, чем сегодня; Европа тогда наслаждалась «климатическим оптимумом», и воды нового моря кишели рыбой. Новые и более благоприятные условия жизни повлекли за собой изменение обычаев древнего народа рыболовов. Более консервативный элемент, главным образом брахицефалы, держались возле пресной воды и продолжали использовать, хотя и с небольшими модификациями, костяную индустрию культуры маглемозе-доббертин. Эти косторезы, которые теперь начали распространяться и в восточном направлении, получили от Коссинны наименование «протофиннов», то есть предков финнов. Более восприимчивая к новшествам часть населения Скандинавии, главным образом долихоцефалы, использовала в своих интересах обильную добычу, которую можно было извлечь из теплой соленой воды, и стала жить в прибрежной зоне. Именно эта часть населения, которую Коссинна называет носителями эллербекской культуры, создала хорошо известную культуру датских мусорных куч, в которой искусство обработки кремня получило особое развитие. В конечном итоге они изобрели керамику, одомашнили некоторых местных животных и начали культивировать дикие злаки. Некоторые группы их становились поселенцами Британии и Северной Франции, куда они принесли культуру, широко применявшую кремень и получившую название кампанская. Другие переселенцы отправились в восточном направлении, заселив территорию Литвы, Польши и Волынь. Коссинна считает, что они даже достигли Месопотамии, где стали известны как шумеры, так что предполагаемая близость между шумерским и индоевропейским языками наконец получает свое объяснение. Ни один из этих народов все же не был индоевропейским — Коссинна называет их протоиндогерманцами, — но они были на пути к тому, чтобы стать индоевропейцами.

Те же, что остались дома, в Скандинавии, также сделали существенный шаг вперед в своем развитии, когда начали полировать кремневые топоры. Что представляла собой культура неразделенных индогерманцев, мы не будем обсуждать. Они занялись земледелием и скотоводством около 4500 года до н.э. (по хронологии Коссинны), могли полировать кремень, но у них не было орудий из металла. Однако период индогерманской общности не продлился долго. Около 4000 года до н.э. «расселина, которой суждено было пройти между языками групп сатем и кентум, разъединила народы». Те, которые произносили k как s, оправились в южном направлении через Силезию и создали дунайскую культуру, которую мы рассматривали в главе 6. Они теперь стали южными индогерманцами. В Венгрии они обнаружили и начали эксплуатировать местные медные рудники, создавая среди прочих вещей своеобразные боевые топоры (см. рис. 27, 3). В конечном итоге топоры подобного типа проникли и на Кавказ. Кроме того, культуры расписной керамики в Трансильвании и на Украине испытали на себе влияние расселявшихся в восточном направлении южных индогерманцев долины Дуная. Но они были вынуждены уступить свои территории продвигавшимся вперед индогерманцам севера; народы группы сатем были вытеснены с территории Украины и вынуждены были переселиться в Грецию, где они стали известны как фракийцы и даже создали минойскую цивилизацию. В это же самое время другая их часть направилась в восточном направлении и принесла с собой расписную керамику в Анау и Сузы.

Тем временем та часть населения, которая осталась дома, на побережье Балтийского и Северного морей, и которую теперь принято называть северными индогерманцами (Nordindogermanen), освоила искусство возведения дольменов, которое проникло в Скандинавию через Ирландию из Испании. А затем начался период быстрого прогресса во всех областях и экспансии во всех направлениях. Северные индогерманцы, ставшие теперь воинами, скотоводами, земледельцами и мореплавателями, волна за волной отправлялись на завоевание новых территорий.

Перед тем как углубиться в рассмотрение этих колонизационных потоков, которые профессор Коссинна детально рассмотрел в своих ранних работах, но не уделил должного внимания в своей последней монографии, мы должны сделать паузу, чтобы рассмотреть некоторые пункты его теории. Вопрос об эволюции раннего населения, занятого собирательством продовольствия, может быть рассмотрен позднее: происхождение культуры маглемозе следует искать скорее на юге или на юго-востоке Европы, чем на западе континента; геологические даты, принятые нашим автором, представляются слишком завышенными; ссылка на шумеров является ничем не обоснованной спекуляцией, а спонтанное возникновение сельского хозяйства на берегах Балтийского моря кажется маловероятным. Но никто из тех, кто читал предыдущие страницы этой книги, не может согласиться с его точкой зрения, что происхождение культуры долины Дуная связано со Скандинавией. Однако немецкий профессор рассматривает эту гипотезу как аксиому, не требующую никаких доказательств. «Вплоть до сегодняшнего дня, — пишет он, — мы не преуспели в установлении методами археологии связей между северными и южными индогерманскими культурами в том смысле, чтобы можно было проследить процесс разделения между первыми и вторыми, а также продемонстрировать наличие между ними единства. Это является досадным упущением в интерпретации археологического материала».

Мы ранее уже показали, что происхождение расписной керамики с территории Украины нельзя напрямую связать с долиной Дуная. Идея относительно того, что минойская цивилизация была основана варварами, пришедшими из Фракии, является фантазией, которая не нуждается ни в каких опровержениях в англоязычных странах. И даже если согласиться с явно неправдоподобными датами, которые Коссинна предлагает для севера, все равно все его попытки доказать происхождение расписной керамики Элама и Месопотамии из Юго-Восточной Европы представляют собой явную хронологическую нелепость. Все это означает, что южные индогерманцы Коссинны должны быть устранены из схемы германистов. И со всем должным уважением к этому исследователю я утверждал бы, что они там вообще не нужны. Однако и другие германисты, помимо берлинского профессора, придерживаются подобных взглядов. Шлиц утверждает, что даже самые ранние носители дунайской культуры были северянами; Шмидт, Шушхардт и Вильке связывают происхождение расписной керамики Юго-Восточной Европы с лишенной росписи керамикой дунайской культуры и называют ее создателей фракийцами.

Тем не менее, хотя мы и должны отказаться от отождествления носителей дунайской культуры с южными индогерманцами и от теории их скандинавского происхождения, остается множество вероятных или, по крайней мере, предполагаемых переселений с Севера, с которыми при необходимости можно связать распространение языков сатем и кентум. Утверждения профессора Коссинны относительно северных индогерманцев представляются более обоснованными. Группы переселенцев, которые он прослеживает, могли быть если и не северными индогерманцами, то, по крайней мере, индоевропейцами. В отношении этих переселений между исследователями намного больше согласия; для областей, удаленных от Германии, можно сослаться на труды Аберга, Козловски, Менгига и Талльгрена. Эти исследователи хотя и расходятся с Коссинной в некоторых деталях, тем не менее сходятся с ним в главном. В дальнейшем я попытаюсь изложить обобщенную картину выводов школы германистов.

Мы действительно находим в то время на берегах Балтийского и Северного морей примитивное население культуры мусорных куч, жившее на территории Дании, Швеции и Норвегии, а также остатки современного им населения культуры маглемозе-доббертин, обитавшего на берегах пресноводных озер. Даже если допустить, что население культуры мусорных куч сделало первые шаги в освоении земледелия и приручении животных, оно все же находилось на крайне низкой ступени развития и держалось в основном прибрежной полосы. Несколько разрозненных групп, возможно, переселились на юг, но в целом первозданный лес представлял для них непреодолимый барьер, окружавший их крохотный мирок на побережье Балтики.

Туда прибывали гости с моря, приплывавшие с юго-запада, которые, возможно, искали здесь месторождения янтаря. Как отмечает профессор Коссинна, вновь прибывшие не могли быть очень многочисленными, но для простых рыбаков они казались героями. Пришельцы, возможно, даже основали на этих холодных берегах свои династии, представители которых требовали для себя божественных почестей и считались потомками бога Солнца, в чем нас пытается уверить Перри, хотя на самом деле они вскоре были ассимилированы местным населением. В любом случае не вызывает сомнения, что мореплаватели с Запада принесли с собой в Скандинавию культ мертвых, с которым ассоциируется мегалитическая погребальная архитектура — первые простые дольмены, а затем и более претенциозные конструкции. С их же влиянием, по моему мнению, следует связать внезапное усовершенствование орудий труда и переход к регулярным занятиям земледелием и скотоводством.

Впитав в себя эти достижения духовной и материальной культуры, население прибрежной зоны начало расселяться в глубь материка, чтобы найти новые земли для пашни и пастбищ. Еще до 3000 года до н.э., по завышенной хронологии Коссинны, первые переселенцы начали распространяться на запад вдоль побережья Северного моря вплоть до Зюйдер-Зе, возводя вдоль всего своего пути дольмены, а затем, убедившись в бесплодии местных земель, устремились на юг. Восточнее их более предприимчивые группы населения, гоня перед собой стада, пересекли Вислу. Некоторые из них отправились в Галицию, некоторые повернули на запад и достигли Силезии через Познань. Эта группа переселенцев, однако, не строила мегалитов, но хоронила своих умерших в отдельных маленьких каменных гробницах. В верховьях Одера они встретились с земледельцами дунайской культуры. Иногда они истребляли последних и селились на их землях: в Ношшвице (Нижняя Силезия) деревня «северян», состоявшая из прямоугольных зданий, была построена на руинах поселения «дунайцев». В другом месте они смешались с «дунайцами»; на большом некрополе в Йорданшмюле (Верхняя Силезия) погребения северян и носителей Дунайской культуры II расположены рядом. Но «дунайцы», с которыми мигранты здесь смешались, не были простыми крестьянами первого периода, это был уже более развитый народ, который оставил после себя погребения с черепами, присущими северному типу, что мы можем наблюдать в Ленгиеле (Венгрия). Должны ли мы искать происхождение этой группы населения в Силезии и выводить отсюда северный элемент, найденный в Венгрии? Это было бы смелым шагом, и археологи из Силезии, Богемии и Моравии пока не готовы его сделать.

В любом случае тот же самый поток переселенцев с севера, который достиг Силезии, проследовал далее курсом на запад в сторону Эльбы и Заале, где они встретились с другими потоками; все это время они двигались на юг по направлению к Центральной Германии. После себя они оставили мегалитические гробницы и керамику северного типа, которые повсеместно охватывают север Германии и проникают далее на юг по течению Эльбы и Заале. Однако необходимо помнить, что северные культуры в Германии являются отнюдь не однородными. Некоторые народы устраивали коллективные захоронения в мегалитических гробницах, другие на постоянных кладбищах в отдельных могилах; разнообразие типов керамики вызывает изумление; встречаются как длинно-, так и короткоголовые черепа. Создается впечатление, что эти народы возникли в результате постоянного смешивания отдельных родов или племенных групп. Им часто приходилось воевать, находки образцов каменного оружия не поддаются исчислению. Но существование регулярных торговых отношений между различными группами засвидетельствовано распространением янтаря и других предметов потребления.

Здесь мы должны сделать небольшое отступление, чтобы исследовать загадочные явления в самом сердце всей этой мешанины, непосредственно в Скандинавии. На ее территории, особенно в Дании, можно выделить не менее трех различных культур. Сперва сюда прибыли потомки доббертинцев (или эллербекцев), жившие в Норвегии и внутренних частях Швеции, которых пока не затронула своим влиянием цивилизация строителей мегалитов и которые занимались собирательством и охотой, используя при этом орудия из кости и сланца. Затем на побережье появились строители мегалитических гробниц, которые, как мы видели, стали распространяться в южном направлении. Третья группа весьма отличалась от двух предыдущих. В отличие от строителей мегалитов, которые устраивали коллективные захоронения, где члены одного семейства или племени хоронились вместе в течение нескольких поколений, и в отличие от собирателей, у которых, как кажется, вообще не было четко установленных погребальных обрядов, представители третьей культуры хоронили своих покойников каждого в отдельной могиле. Изнутри ее обкладывали камнями, а сверху насыпали курган. Наиболее древние из этих могил в Ютландии синхронны дольменам на побережье и часто содержат похожий погребальный инвентарь. В последующий период отдельные могилы составляют изолированную группу памятников. Не только их форма, но также и погребальный инвентарь — керамика, украшенная отпечатками шнура, навершия булав сфероидальной формы, специфические типы каменных топоров и специальные виды украшений — совершенно отличаются от тех, что встречаются в современных им коллективных могилах — мегалитах. Кроме того, эти отдельные могилы занимают всю внутреннюю часть Ютландии, что также отличает их от мегалитов. Нет сомнения в том, что они принадлежат отличному от строителей мегалитов и воинственному народу — мы можем назвать их культурой носителей боевых топоров, — который остановил расширение строителей мегалитов в этом направлении и который в значительной степени жил за счет дани, собираемой со своих прибрежных соседей.

Кто эти люди? Коссинна говорит, что они были потомками «протофиннов» доббертинской культуры, которые подверглись индогерманизации. Возник ли этот воинственный народ под влиянием недовольных побочных династий «архаичной (мегалитической) цивилизации» на побережье, как это описывает Перри, и как это соотносится с «индогерманизацией» Коссинны? Или же воинственные пришельцы прибыли из внутренних областей континента, как это предполагают Софус Мюллер, Кнут Стьерна и Нордманн? Представителей этой культуры можно также встретить в Тюрингии, на юге Швеции и в Финляндии. Группа курганов в Тюрингии расположена на холмах, тянущихся вдоль дороги и возвышающихся над соляными копями в Заале и над «янтарной дорогой» по Эльбе. Создается впечатление, что их строители брали пошлину за торговлю в Центральной Германии, точно так же как и их родственники в Ютландии делали то же самое за торговлю в прибрежной зоне. Курганы в Тюрингии скрывают могилы точно такой же формы, как и в Ютландии, и содержат аналогичный погребальный инвентарь — керамику со шнуровым орнаментом, каменные топоры и навершия булав сфероидальной формы. Меньше аналогий удается обнаружить как между погребениями с боевыми топорами в Швеции и Финляндии и погребениями в Ютландии и Тюрингии, так и между собой. Мы использовали слово «аналогии» намеренно, поскольку чрезвычайно трудно доказать происхождение одной группы непосредственно от другой.

Таким образом, можно сделать вывод, что происхождение народа боевых топоров является для германистов ключевым вопросом. По их мнению, не только черепа из курганов Тюрингии являются типично скандинавскими, но именно с народом боевых топоров связано несколько культур, которые могут быть идентифицированы как индоевропейские. Носители культуры круглых курганов Британии и протокельты, погребенные в курганах бронзового века Баварии, являются прямыми потомками народа боевых топоров из Тюрингии, представители которого лежат под курганами каменного века в долине Рейна; то же самое можно сказать о Скандинавии и севере Германии, где существовала цивилизация отдельных могил, которая в конечном счете становится доминирующей и поглощает культуру мегалитов и рыболовов так, что их дальнейшие следы проследить не удается. На мгновение, однако, мы согласимся с доктриной Коссинны о местных корнях этой культуры в Ютландии и рассмотрим культуры боевых топоров Тюрингии, Швеции и Финляндии как полученные оттуда. С этим предположением мы можем проследить более близко распространение нескольких волн скандинавских племен.

Шумные отряды, которые продвигались на юг через Центральную Германию, поначалу не проникали к югу от высот вокруг Магдебурга; далее на юг жили земледельцы дунайской культуры. Однако пришло время, когда грубые скандинавы вторглись в долину Дуная. Поначалу процесс проникновения шел медленно, и отдельные семейства или группы принимались в состав общин «дунайцев». Подобным образом можно объяснить присутствие подлинных скандинавов среди «дунайцев», когда они в относительно поздний период заселили Рейнскую область из Тюрингии. Но в конечном итоге варвары с Севера напали на общины крестьян и подчинили их себе — мы уже описывали этот процесс. И даже еще до того, как центральный клин переселенцев пересек границу дунайской культуры на Эльбе и Заале, более восточная группа захватчиков, которых мы оставили в Силезии несколькими страницами ранее, продвинулась на юг, в Моравию и на запад, к Эльбе. Некоторые из этих переселенцев, должно быть, достигли восточных склонов Альп; каменные боевые топоры, типа тех, которые были найдены на приозерных поселениях Австрии и на сухопутных поселениях Баварии, были найдены в плитовых гробницах Галиции (рис. 27, 5). Другая часть этой же самой группы, как мы уже видели, проследовала в восточном направлении, в Галицию и далее за ее пределы.

Вторая волна переселенцев проникла еще дальше в глубь Юго-Восточной Европы. Начав свой путь из Дании или из Центральной Германии, как полагал Коссинна, они проникают в долину Днестра и на Украину, возможно, что они даже достигли Кавказа; свидетельствами этого вторжения являются в первую очередь так называемые шаровидные амфоры. Подобные сосуды из Восточной Галиции и Украины идентичны по форме орнаментации тем, которые были найдены в Центральной Германии. Тем же самым мигрирующим скандинавским ордам Коссинна приписывает возведение мегалитических гробниц, найденных между Одером и Вислой, а также дольмены побережья Черного моря. Можно не сомневаться, что некая связь между кавказскими дольменами и одним из вариантов скандинавской мегалитической культуры все же существует; два специфических двойных дольмена на Кубани и на Кавказе идентичны по форме дольмену в Баальберге, что в долине Заале, во всех случаях они содержат те же самые типы сосудов. Хотя кавказские гробницы содержали и вещи из металла, которые обнаруживают явное месопотамское влияние, нет ничего невероятного в том, что они могли быть построены по приказу некоего скандинавского вождя из Германии. И позже подобные своеобразные мегалитические гробницы сооружались к югу от Кавказа, на Каспийском побережье. Здесь мог бы появиться авангард скандинавских воинов, продвигавшихся в сторону Ирана, чтобы стать там индоиранцами.

Еще обширнее была территория расселения кочевых воинов, которые хоронили своих умерших в отдельных могилах под курганами, снабжая их украшенными шнуровым орнаментом сосудами. В западном направлении они распространились от Тюрингии до долины Рейна, где заняли господствующее положение среди населения холмов. Смешавшись со «следопытами», они вторглись в Британию, как это сделали носители культуры круглых курганов, в то время как другие, оставшиеся в долине Рейна, начали сжигать своих умерших сородичей. Они вторгаются на территорию Швейцарии со своими боевыми топорами и с украшенной шнуровым орнаментом керамикой, а в горной местности на юге Германии формируют ядро культуры строителей курганов бронзового века, от которых позднее могла произойти галльштатская цивилизация. Этот же народ достиг побережья Северного моря в каменном веке и там заменил мегалитическую культуру Голландии на свою собственную. Далее к югу мы уже видели, как вторая волна скандинавов, завоевавшая земледельцев дунайской культуры, принесла с собой украшенную шнуровым орнаментом керамику в Моравию и Богемию; наличие такой же керамики в Венгрии и Трансильвании свидетельствует о том, что эти же группы пришельцев проникли сюда с севера и юго-востока.

В восточном направлении народ боевых топоров продвинулся еще дальше, в Южную Россию, где он представлял собой третью волну индогерманских переселенцев. Коссинна проследил их путь к Черному морю и Дону; курганы там содержат каменные топоры и сосуды, украшенные отпечатками шнура, точно так же как и в Ютландии или Тюрингии, а физический тип пришельцев был истинно скандинавским. Кремневые кельты и каменные топоры, которые неожиданно появляются среди носителей культуры расписной керамики Болгарии, могли быть занесены туда этими же самыми переселенцами. Аберг выводит происхождение церемониального оружия владык Трои от датских топоров через посредство типов, получивших распространение в Южной России (не вызывает сомнения, что топоры, найденные в Трое, явно восточноевропейского типа, близкородственные типам из Силезии).

Еще одно переселение было прослежено профессором Талльгреном, который считает странников индогерманцами, хотя Коссинна называет их «финнами». В долине Верхней Волги имеется несколько некрополей, состоящих из отдельных могил, выложенных камнями, точно так же как и могилы в Ютландии. Они содержат кремневые кельты, ожерелья из зубов, сосуды, формы которых не очень отличаются от таковых же из шведских погребений носителей культуры боевых топоров, которых Талльгрен теперь рассматривает как выходцев из Дании. Эту цивилизацию называют фатьяновской культурой. Согласно профессору Талльгрену, она возникла вследствие продвижения воинственных племен из Скандинавии, возможно, через Восточную Пруссию или Финляндию (где культуры боевых топоров также известны) в Центральную Россию. В данном районе этот автор не находит продолжения фатьяновской культуры, но на Кавказе, в медном веке Кубани, она могла бы получить дальнейшее развитие. Не вызывает сомнения, что сокровища кубанских могил попали туда из Месопотамии, но, вероятно, и не только оттуда. Талльгрен пишет: «Как и во время великих переселений первых столетий нашей эры, северные варвары заняли троны восточных правителей и спрятали в своих могилах награбленные сокровища». В таком случае мы имели бы дело с потоком северных индоевропейцев, который встретился с другим потоком, идущим через степи, но на этот раз в сторону Древнего Востока, где они появились как правители Митанни, хетты, персы и индусы.

Наконец, в Скандинавии и на севере Германии цивилизация бронзового века, которая должна была принадлежать древним германцам, является прямым потомком местной цивилизации каменного века, оплодотворенной торговлей с Британией, Богемией, Венгрией и Италией, однако развивавшейся без смены населения и культуры.

Итак, перед нами схематическая картина расширения скандинавской цивилизации и основного ее этнического компонента из Скандинавии и Германии. События доисторического прошлого предшествуют эпохе Великого переселения народов первых столетий нашей эры. Но эти переселенцы, которые стремились к центрам древней культуры и завоевали их в конце каменного века, еще не были германцами, их можно рассматривать как индогерманцев, индоевропейцев. Куда бы они ни последовали в своих странствиях, в конечном итоге они появляются под названиями кельтов, италиков, эллинов и индоиранцев. Что касается финнов, лингвистические связи которых с индоевропейцами являются существенной частью теории Пенки и Коссинны, их культуру легко идентифицировать. От Норвегии до Урала протянулась довольно архаичная неолитическая культура, для которой характерны орудия труда из кости или их имитации из сланца, круглодонные горшки и натуралистическая лепная пластика. Характерные черты материальной культуры свидетельствуют о родстве ее создателей с носителями культуры маглемозе-доббертин и, следовательно, об их западном происхождении. Но, ограниченное лесами и болотами сурового севера, это население задержалось в своем развитии и долго оставалось на стадии собирательства, несмотря на наличие меновой торговли и контактов с народом боевых топоров. Эти примитивные охотники вполне могут быть предками саамов и финнов, хотя последние превратились в отдельный народ гораздо позже, и произошло это в Приуралье. Таким образом, связи финнов с индоевропейцами нашли бы свое удовлетворительное объяснение. Мы должны и далее иметь возможность отвечать на возражения, высказанные де Мишели и другими исследователями против гипотезы о северной (или восточной) европейской колыбели индоевропейцев. «Почему, — спрашивают они, — мы приписываем особые достоинства скандинавской расе и ее арийской речи, если финны при этом не были индоевропеизированы?» Мы могли бы на это ответить: поскольку финны были оттеснены в неприветливые леса и болота, то ни эти приполярные области, ни их дикие жители не вызывали никакого интереса у индоевропейцев, которые предпочли наслаждаться плодами труда других, освоивших для себя непроходимую лесистую местность.

Таким образом, получается, что доктрина германистов представляет собой наиболее всеохватывающий и последовательный синтез истории индоевропейских народов. Это единственная доктрина, которая опирается на объединенные результаты последних археологических исследований и данных филологии. В то же самое время это один из самых достоверных и конечно же самый сжатый очерк развития европейской цивилизации, который когда-либо был представлен на обсуждение. Действительно, если она сможет доказать свою состоятельность и в свете данных этнологии и археологии, ее, вероятно, и нужно будет считать самым достоверным решением индоевропейской проблемы. В этом отношении, однако, она пока уязвима для критики. Некоторые из возражений имеют чисто технический характер; для знакомства с ними я отсылаю читателя к своей книге «Рассвет европейской цивилизации». Здесь я вынужден ограничиться только изложением некоторых самых общих положений.

Во-первых, в сфере этнологии основания этой теории не столь устойчивы, как можно было бы желать. Черепа, на которые ссылается Коссинна, чтобы доказать скандинавское происхождение носителей культуры маглемозе-доббертин, точно не датированы; в любом случае скандинавская раса вряд ли могла произойти от западной ветви кроманьонцев — ее предки жили в Восточной или Центральной Европе. Тем не менее нельзя исключать того, что своего рода протоскандинавский элемент присутствовал на севере в эпоху существования культуры маглемозе и более поздней культуры мусорных куч, как это было на заключительной стадии каменного века в Южной Германии. С другой стороны, тела погребенных в ранних дольменах принадлежат, согласно Карлу Ферсту, индивидуумам, которые хотя и были долихоцефалами, однако были низкого роста, то есть являлись представителями той же самой евроафриканской расы, которая строила дольмены в Западной Европе и длинные курганы в Британии.

Во-вторых, происхождение археологических культур Дании и Скандинавии в эпоху строительства ранних дольменов нельзя связать только с влиянием культур Запада и Юго-Запада или же объяснить их появление как результат местного и спонтанного развития. Керамика, особенно своеобразные небольшие фляги с глиняным ободком, или воротником, вокруг горлышка, боевые топоры и другие предметы, найденные в дольменах, не имеют прототипов в царстве мегалитической культуры далее к югу и на запад. В то же самое время последующее развитие производящих способов хозяйства и усовершенствование орудий труда в Швеции, Дании и на севере Германии шло намного быстрее, чем в тех областях Франции и Испании, где жили носители мегалитической культуры. Но если вещи, находимые в скандинавских дольменах, не могут считаться привезенными с Запада или же появившимися под влиянием существовавших там культур, то с еще меньшим основанием их можно рассматривать как результат местного развития культуры мусорных куч; продолжение последней следует искать в культуре «свайных поселений» Южной Швеции, принадлежавших отсталому населению, занимавшемуся собирательством и охотой. Присущие им формы керамики действительно продолжают традиции носителей культуры мусорных куч, в то время как она не имеет ничего общего с керамикой строителей дольменов и населения, хоронившего своих покойников в отдельных могилах.

Софус Мюллер высказал предположение, что сосуды своеобразной формы, типа фляг с налепом вокруг горла, найденные в датских дольменах, происхождение которых пока не поддается объяснению, попали туда с юго-востока. В Силезии и Галиции они встречаются довольно часто, и их находят в отдельных могилах, иногда совместно со шлифованными каменными топорами того же типа, который находят и в датских дольменах. Разве мы не могли бы рассматривать такие предметы из дольменов как результат заимствования у народа, который хоронил своих умерших в отдельных могилах?

В-третьих, в связи с культурой отдельных погребений в Дании возникает очень серьезный вопрос. Коссинна, как мы уже говорили, приписывает ее потомкам местного «дофинского» населения, жившего здесь со времен, предшествовавших самым древним дольменам. Не все скандинавские археологи согласны с подобным объяснением, поскольку самые древние отдельные погребения современны погребениям в дольменах. Но когда мы углубляемся в прошлое, в эпоху мегалитов, большинство компетентных исследователей, таких как Софус Мюллер, Кнут Стъерна и Нордманн, признают факт вторжения народа боевых топоров, отдельные могилы которого занимают внутренние области Ютландии, исключая коллективные погребения в мегалитах. В отношении подобных могил носителей культуры боевых топоров в Финляндии у нас нет оснований сомневаться, что они принадлежали пришельцам, то же самое мы можем предположить и в отношении соответствующих погребений в Швеции. Все это крайне плохо согласуется с гипотезой Коссинны: то же самое «дофинское» население, которому он приписывает датские погребения, присутствовало также в Финляндии и в Швеции, однако там оно не превратилось в народ боевых топоров, а было им покорено.

Если мы признаем наличие пришельцев даже в Дании, то где мы тогда должны искать их родину и отправную точку их миграций? Некоторые исследователи могли бы указать на Тюрингию. Но курганы Тюрингии с украшенной шнуровым орнаментом керамикой являются скорее синхронными, чем более ранними, культуре отдельных погребений в Дании. Не доказано и местное происхождение культуры Тюрингии, хотя Готце, Шлиц и Шушхардт думают иначе; создается впечатление, что она также была создана пришельцами, вероятно частью того же самого населения, которое вторглось в Данию. Но если признать это предположение верным, то оно является фатальным не только для основной части теории Коссинны, но и в целом для идеи скандинавского происхождения индоевропейцев, поскольку с носителями культуры отдельных захоронений и странников с боевыми топорами (но только не со строителями мегалитов) можно связать происхождение индоевропейцев. Это верно не только в отношении протокельтов юго-запада Германии, но и непосредственно в отношении прагерманцев, поскольку именно им принадлежала культура отдельных погребений, которая в конечном итоге стала доминировать в Скандинавии к началу бронзового века.

Наконец, имеются очень серьезные хронологические препятствия, чтобы рассматривать боевые топоры Трои и Венгрии (которые казались нам основным «индоевропейским» элементом) в качестве потомков боевых топоров из Дании или Тюрингии. С точки зрения раздутой хронологии Коссинны здесь действительно не возникало никаких противоречий, но его хронология не имеет под собой надежных оснований и в конечном итоге ведет к результатам, очень невыгодным для скандинавских народов, которые он так желал возвеличить. С другой стороны, те даты, которые удается установить на основании импортных вещей, проникавших в долину Дуная и в Британию из бассейна Эгеиды, свидетельствуют о том, что датские дольмены возникли незадолго до 2600 года до н.э., а самые ранние мегалитические гробницы, с которыми первая волна экспансии культуры боевых топоров должна была совпасть, начали возводить около 2200 года до н.э. Совершенно ясно, что выходцы из Скандинавии не могли достичь Трои ранее 2200 года до н.э.

Вполне понятно, что эти возражения не являются непреодолимыми препятствиями. Они могут быть вполне устранены в результате дальнейших исследований, и в этом случае теория германистов, вероятно, стала бы приемлемой. Но пока мы имеем полное право искать объяснение загадок за пределами Скандинавии и, таким образом, искать колыбель индоевропейских народов там, где сведения о ней будут лучше согласовываться с данными сравнительного языкознания. Действительно, вызывают удивление несоответствия между той картиной индоевропейской культуры, которую мы нарисовали в главе 4, и той, которая вырисовывается на основании изучения древностей Скандинавии. Мы вновь возвращаемся к гипотезе, впервые представленной на обсуждение, очень осторожно, профессором Дж.Л. Майрсом, и развитой позднее Гарольдом Пиком. Мы предлагаем проследить все восточные и юго-восточные переселения народов и сделать это на принципах Коссинны и Талльгрена, изложенных в данной главе. Затем, пользуясь намеком Софуса Мюллера, попытаться вывести происхождение народа боевых топоров севера, который, очевидно, был индоевропейским, с юга России.

Глава 8

ИНДОЕВРОПЕЙЦЫ В ЮЖНОЙ РОССИИ

Рассмотрев различные области Европы, теперь обратим свой взор на южнорусские степи. Здешние климат и географические условия, как убедительно показал Отто Шредер, вполне соответствуют тем данным об индоевропейской колыбели, которые можно получить методами палеолингвистики. Самые ранние поселения людей постледникового периода рисуют нам культуру, которая прекрасно согласуется с протоиндоевропейской культурой, описанной филологами. Рассматриваемые предметы материальной культуры получены почти исключительно из погребений, содержащих скорченные скелеты, осыпанные красной охрой, над которыми возвышается насыпь или курган. Жившие здесь люди отличались высоким ростом и были долихоцефалами, одним словом, имели характерные признаки скандинавской расы. Однако здесь проживал и небольшой процент брахицефалов.

Материал из самых древних курганов беден и примитивен, он относительно однороден по всей области от Каспийского моря до Днепра. Наличие этой культурной общности позволяет нам предполагать, что проживавшее здесь население разговаривало на едином языке. Опять-таки строгое соблюдение одних и тех же своеобразных погребальных обрядов на столь обширной территории могло бы свидетельствовать о наличии общих религиозных идей среди строителей курганов, которые могли также выражаться в восприятии ими одного или нескольких общих божеств. Это вызывает соблазн назвать этот общий язык индоевропейским, а их общее божество — Dyeus, так как погребальный инвентарь рисует нам культуру, весьма подобную той, которая была описана в главе IV.

Во-первых, эти степные представители скандинавской расы были скотоводами, так как кости животных находят в курганах. Среди них встречаются останки не только овец и крупного рогатого скота, но также и кости такого специфически индоевропейского животного, как лошадь. Хотя ее порода точно не определена, скорее всего, это могла быть либо быстрая пустынная лошадь, останки которой американские археологи нашли в Закаспии, либо степная лошадь Пржевальского, но никак не тучная лесная лошадь, водившаяся на территории Германии.

Народ, практиковавший погребения с охрой, обладал, точно так же как и индоевропейцы, колесным транспортом — глиняная модель повозки была найдена в одном из таких погребений. Она могла служить и для жилья, что подтверждает вывод Пика, основанный на бедности погребального инвентаря, что этот народ был частично кочевым, подобно скифам и гетам, описанным классическими авторами. Однако множество погребений на различных уровнях одного и того же кургана свидетельствует о том, что население проживало в некоторых районах в течение более или менее длительного периода времени. Кроме того, доисторические обитатели Южной России занимались в небольших масштабах земледелием; остатки зерен были найдены в некоторых курганах. Фактически в период расцвета их культуры некоторые из степных жителей начали оседать на землю и создавать поселения с правильной планировкой, располагавшиеся в более плодородных долинах и на побережье.

Опять-таки представители скандинавской расы находились здесь на халколитической стадии культуры. В самых древних захоронениях преобладают оружие и орудия труда из камня, кремня и кости, но почти везде находят маленькие изделия из чистой меди, многие из которых, очевидно, являются привозными. Серебро также было широко распространено — оно здесь встречается чаще, чем где-либо еще в Европе в тот период времени; золото встречается только в долине Кубани. Конечно, изделия из металла находятся в меньшинстве по сравнению с другим инвентарем, за исключением Прикубанья. Среди инструментов, наряду с плоскими кельтами из кремня или меди, заслуживают особого упоминания костяные пробойники и четырехугольные медные шила. Тот набор вооружения, который находят в

Южной России, близко соответствует тому, которым должны были обладать индоевропейцы. Шлифованные топоры из камня или меди (peleku) встречаются чаще всего, некоторые из них, очевидно, были привезены из Месопотамии. Наличие кремневых наконечников стрел указывает на знакомство с луком. Были широко распространены кремневые и медные наконечники, которые, особенно медные, могли крепиться к концу длинного шеста и использоваться как наконечники копий. К ним также могли приспособить короткую ручку и в таком случае использовать в качестве кинжалов — вспомним изменения значений между санскритским словом saru — «копье» и готским hairus — «меч».

Это соответствие между данными лингвистики и археологии само по себе производит сильное впечатление, но мы могли бы пойти еще дальше. Данные филологии предполагают наличие контактов между неразделенными индоевропейцами и шумеро-аккадцами. Находки из степных курганов несут на себе несомненный отпечаток месопотамской цивилизации, в создании которой шумеры играли ведущую роль. Самые ранние типы металлических изделий из Юго-Восточной России — вогнутые долота, наконечники копий, шлифованные топоры — больше всего напоминают азиатские типы, но при этом отличаются от египетских, минойских или западноевропейских образцов. Это предполагает, что металл достиг степи из Месопотамии, а мы уже знаем, что одно индоевропейское слово для обозначения меди происходит из шумерского языка. Кроме того, индоевропейское слово для обозначения топора было заимствовано из того же источника. Не только медные топоры из Южной России сходны с теми типами, которые использовали шумеры с 4-го тысячелетия до н.э., но и в одном из погребений близ Майкопа (Прикубанье) был найден боевой топор, по форме напоминавший мотыгу с лезвием, расположенным под прямым углом к отверстию для ручки (рис. 27, 2). Это оружие, бесспорно, было привезено из Месопотамии, так как подобный тип не встречается больше нигде, кроме как в долине Тигра и Евфрата, где оно применялось приблизительно с 3500 до 1100 год до н.э. Более того, в погребениях с охрой также находили глиняные статуэтки обнаженных женщин, хотя и чрезвычайно редко; они имеют несомненные черты сходства с изображениями богини Иштар, найденными в Ашшуре и в других местах Месопотамии. Высказывалось предположение, что ее божественное имя созвучно индоевропейскому слову для обозначения «звезды» (ester), a идеограммой для обозначения Иштар в Вавилоне служила звезда. Таким образом, связи с Месопотамией, постулируемые филологией для индоевропейцев, как выясняется, были реальностью для ранних кочевников юга России.

С другой стороны, если мы соглашаемся с Покорни, что слово ayos — «медь» произошло от названия Alasya и указывает на связь между индоевропейцами и эгейскими народами, свидетельства такой связи пока не обнаружены на юге России. По крайней мере, более поздние погребения с охрой возле устья Дона подражают по форме «катакомбам» (разновидность погребальных сооружений), которые использовались в бассейне Эгейского моря в 3-м тысячелетии до н.э. и содержат украшения типа фаллических бусинок, что служит доказательством существования торговли с Кикладами. Наконец, признанную связь между индоевропейцами и финно-угорскими народами можно точно так же легко объяснить с помощью южнорусской гипотезы, как и с помощью скандинавской. Дело в том, что тот же самый охотничий народ, который жил в Швеции, был широко распространен и в Центральной России, и есть множество свидетельств контактов между этими двумя областями. С одной стороны, грубая керамика, характерная для северного лесного пояса, простирается на юг до границы со степью, а с другой — мы находим ту же самую керамику в Центральной России, причем там она встречается совместно с кинжалами, медными топорами и статуэтками вавилонского типа — они могли туда попасть только с юга, через степь.

Можем ли мы безоговорочно назвать этот «неолитический» степной народ индоевропейцами, или же они были только одной из его ветвей, как настаивают германисты? Профессор Майрс, профессор Хаддон и Пик склоняются к первой гипотезе, не предлагая при этом весомых доказательств и не опровергая взглядов своих оппонентов. Их тезис явно подразумевает, во-первых, существование донеолитического населения на юго-востоке России и, во-вторых, что это население заимствовало или смогло самостоятельно развить все достижения неолитической цивилизации, описанные в предыдущих параграфах, и при этом рассылать во все стороны переселенцев, которые приносили с собой ее достижения в остальные уголки Европы.

Первый из этих пунктов еще можно принять. Пик предположил, что народ, оставивший после себя погребения с охрой, является потомком солютрейцев, которые охотились на лошадь в Западной Европе в позднем палеолите. Солютрейская стадия палеолита хорошо представлена на Украине, точно так же как и на Кавказе. И хотя убедительных аналогий более поздней стадии палеолита, представленной во Франции магдаленской культурой, там пока не найдено, свидетельства того, что южная равнина Европы была заселена человеком с самых ранних времен, быстро накапливаются. Мало того что это предполагает переселение с востока, постулируемое некоторыми авторами, чтобы объяснять появление культуры маглемозе на побережье Балтики; есть еще неоднозначное свидетельство переселения людей с той же самой территории и в еще более раннее время, которое примерно соответствует последней стадии охоты на северного оленя во Франции. Самые ранние образцы ручной работы, обнаруженные в Скандинавии, включают в себя миниатюрные наконечники стрел из кремня. По своей форме и технике обработки они весьма отличаются от микролитов Западной Европы, но они характерны для самой ранней микролитической культуры, поселения которой находят на дюнах Малой Польши. Следовательно, подобная каменная индустрия попала в Скандинавию с востока еще во времена, предшествующие появлению здесь культуры маглемозе. Продвигаясь далее на запад, она достигла побережья Йоркшира одновременно с культурой маглемозе. Скорее всего, часть населения из юго-восточной равнины двинулась вслед за последними ледниками. Следовательно, это население должно было обосноваться в Польше, что уж говорить про более пригодные для жилья области Южной России. Кроме того, другие миниатюрные изделия из кремня были обнаружены на берегах Десны, Днепра, Дона, в Крыму и в киргизской степи. Последние находят аналогии с микролитами тарденойзианской культуры во Франции (которая является переходной эпохой между палеолитом и неолитом), но ввиду аналогов в Месопотамии, Индии и даже в Монголии ее можно выделить в отдельную группу.

Следовательно, присутствие донеолитического населения в восточной части европейской равнины налицо, и ясно, что оно в это время перемещалось в западном направлении. Это могли бы быть протоскандинавы Хаддона; скандинавский череп из погребения в Обер-Касселе, скандинавские элементы в культуре маглемозе и в культуре мусорных куч отмечают этапы продвижения этого населения на запад в постледниковый период. Это было редкое население протоскандинавских охотников, распространенное неравно от Черного моря до Балтийского в ранний постледниковый период. Они еще не были индоевропейцами, но мы можем предположить, что те из них, кто обосновался на севере, стали предками финнов. Согласно представленной здесь точке зрения, другая часть этого протоскандинавского народа, сконцентрировавшись в степных районах Северного Причерноморья, создала там неолитическую цивилизацию, для которой были характерны погребения с охрой, а затем распространила ее в Центральную Европу. Германисты, напротив, утверждают, что ядро культуры погребений с охрой было принесено уже в готовом виде из Скандинавии. У нас есть возможность представить некоторые аргументы в пользу нашей точки зрения.

Мы уже видели в предыдущих главах, что характерным признаком и символом скандинавских культур, которые мы теперь признаем в качестве индоевропейских, был полированный боевой топор. Теперь появление этого очень специфического оружия на юге России можно объяснить лучше, чем где-либо еще. Такое оружие было гораздо более необычным, чем можно себе представить. Всего несколько народов смогли додуматься до простой на первый взгляд конструкции — делать отверстие для топорища. Древние египтяне вплоть до эпохи эллинизма, доисторические жители Западной Европы примерно до 1000 года до н.э., индейцы доколумбовой Америки, жители островов Тихого океана вплоть до появления европейцев и многие другие первобытные народы использовали неуклюжее устройство, привязывая топор из камня или металла к палке! С другой стороны от Альп до Загроса полированные топоры с просверленными отверстиями использовались с 3-го тысячелетия до н.э. Было бы естественно предположить, что это устройство, используемое только в относительно ограниченной области, было изобретено в одном центре и распространялось оттуда. Сегодня можно быть уверенным, что этим центром была Месопотамия. Недавние английские и американские раскопки в Уре и Кише позволили обнаружить настоящие изделия и глиняные модели полированных медных топоров, которые датируются 4-м тысячелетием до н.э. Даже по хронологии германистов это самые ранние даты для такого оружия.

Кроме того, это служит подтверждением предположения, что идея, рожденная в Месопотамии, была занесена в Европу с Северного Кавказа нашими скандинавами. Выдающиеся скандинавские археологи давно признали, что северные каменные топоры были имитациями своеобразного медного оружия, которое условно называют теслом-топором (рис. 27, 3), приводя при этом хорошо известные примеры из Венгрии. Но происхождение этого странного оружия само по себе требует объяснения, и его прототипы нельзя найти в Венгрии, их следует искать далее на востоке. Шумеры к 3000 году до н.э. использовали два типа медных боевых топоров, у одного из которых лезвие шло параллельно отверстию для топорища, а у другого — под прямым углом, как у мотыги (рис. 27, 1—2). Единственным вразумительным объяснением появления венгерского тесла-топора было бы то, что в нем объединились два месопотамских типа. До настоящего времени в Вавилонии и в Ассирии этот составной тип не встречается в слоях ранее 1100 года до н.э., но есть экземпляр из «клада», датирующегося на основании входивших в его состав шумерских золотых ваз 3-м тысячелетием. Он был найден много лет назад в кургане вблизи Астрабада, к югу от Каспийского моря. Кроме того, есть другой экземпляр из погребения с охрой в Майкопе на Кубани, в котором также имелся топор месопотамского типа, напоминающий мотыгу. Где-то в этой части мира, возможно, и было изобретено теслотопор. Воплощение этой формы в камень у народов, испытывавших недостаток в медной руде, объясняло бы его появление у скандинавских народов.

Фактически мы смогли бы понять причины широкого распространения как медных прототипов этих топоров, так и их каменных копий, если бы предположили, что они стали распространяться из единого центра, расположенного в Юго-Восточной России. В то же самое время мы должны избегать хронологических трудностей, которые воплощают собой троянские топоры, если мы предположим, что они появились в результате параллельного развития, а не произошли от скандинавских образцов.

Вот тогда нам остается предположить, что носители культуры боевых топоров прибыли в Северную Европу с юго-востока континента, а не наоборот.

Конечно, это утверждение пока нельзя считать доказанным. Датировка обоюдоострого оружия пока точно не установлена, как не датированы по отдельности и его составляющие.

Второй возможный аргумент, на наш взгляд, заключается в распространении пород лошадей. Мы видели, что быстрая лошадь, очевидно, была приручена в Закавказье и что эта лошадь была предком лошадей бронзового века Европы.

Кто мог способствовать распространению этого животного в Западной Европе, если не наши степные кочевники? Пик на самом деле думает, что они одомашнили животное, на которое их предки некогда охотились. Если удастся доказать, что быстрая лошадь появилась в Европе одновременно с культурами боевых топоров, то мы будем иметь действительно ценный аргумент в пользу нашей точки зрения. В настоящее время, к сожалению, все, что можно утверждать, — это то, что находки останков быстрой азиатской лошади и свидетельства ее одомашнивания появляются в Центральной Европе только после распространения культур боевых топоров. Доступный нам материал скуден; определять, было ли это животное одомашнено или нет, очень трудно, даже различие между азиатской лошадью и более тяжеловесной местной породой, жившей в лесах Северной Европы, может распознать только специалист.

Помня все это, мы можем сказать, что потомки лошади из Анау впервые появляются на приозерных поселениях Швейцарии в эпоху позднего бронзового века (около 1000 года до н.э.). Однако вполне вероятно, что кости лошади, найденные совместно с каменными боевыми топорами на укрепленном поселении медного века вблизи Гаммерау в Баварии, принадлежат той же породе. В то же время самые ранние свидетельства одомашнивания лошадей — костяные псалии — в Центральной Европе появляются не ранее среднего бронзового века (около 1500 года до н.э.); только псалий из Гросс-Черносек на Эльбе в Богемии может относиться к более раннему времени, и то если согласиться с явно недостоверными сообщениями о результатах раскопок. Точное совпадение в данном случае нельзя считать твердо установленным. Остается вероятность того, что лошадь из Анау попала в Европу вместе с носителями культур расписной керамики, которые распространились раньше культур боевых топоров и медленно расселялись из Трансильвании в Швейцарию и Баварию вне всякой связи с другими домашними животными, попавшими в Европу в начале нового каменного века. Также возможно, что местная лесная лошадь была независимо от нее одомашнена на севере.

Указания, оставленные нам боевыми топорами и лошадью, не могут, следовательно, считаться решающими среди множества других доказательств, собранных защитниками германистской теории. Мы можем, однако, продолжить изложение нашей теории.

Миграции индоевропейцев

Начнем с рассмотрения редкого населения донеолитических охотников, распространенного по всей степи. Для юга России мы можем, по крайней мере, сказать, что условия были благоприятными для их инициирования в те рудименты неолитической культуры, которые характеризуют индоевропейцев. К востоку от них, в Анау, жили носители культуры расписной керамики. Плодородные черноземные земли на западе очень рано были заняты другими земледельческими культурами. От любой из этих групп кочевники могли усвоить основы производящей экономики. К югу от Кавказа и Черного моря лежала Месопотамия, где великая цивилизация процветала с конца 5-го тысячелетия до н.э. Нет никаких сомнений в том, что эта цивилизация оказала влияние на население европейских степей. Бросали ли издалека северяне, проникавшие в горные проходы Кавказа, взгляды на сады Эдема и, соблазненные его богатствами, стали ли совершать набеги на юг? Проникали ли шумерские торговцы и авантюристы в поисках металла, древесины, камня и драгоценных камней, на которые их собственная земля, состоящая из аллювиальных наносов, так бедна, на территорию Армении и даже дальше? Садились ли семиты, спускаясь по реке из своей колонии в Каппадокии в сторону Черного моря, на суда и бороздили ли его воды? Все эти типы контактов между Европой и Месопотамией, вероятно, существовали на самом деле. Несколько позднее другие гости, прибывшие на сей раз морским путем с юго-запада, принесли новые достижения на берега Южной России. Аргонавты из Киклад, предваряя достижения милетцев, без всякого сомнения, основали торговые колонии вблизи устья Дона, о чем свидетельствуют уже упоминавшиеся находки в погребениях. У других мореплавателей, «детей Солнца», которые искали на Кавказе драгоценные камни, кочевники степей могли позаимствовать идею сооружения мегалитических гробниц и божественного происхождения власти правителей. Итак, наши гипотетические представители скандинавской расы на юге России были менее изолированы от внешних влияний, чем их отдаленные родственники на побережье Балтики; возникновение у них энергичной неолитической культуры было бы вполне понятно. Они, возможно, усвоили простые неолитические искусства производства продовольствия и создания керамики; они могли обменивать меха или продукты скотоводства на оружие и инструменты из металла, в случае необходимости могли пытаться воплощать их в камне и кремне. Все это предполагает, что представители скандинавской расы на юге России на самом деле усвоили все эти достижения. Представленная здесь точка зрения отличается от той, которая обсуждалась в последней главе, только в одном отношении: германисты рассматривают элементы, полученные от носителей культуры расписных ваз, жителей Месопотамии и Эгеиды, только как второстепенные, поскольку, по их мнению, северяне принесли из Скандинавии на юг России свою культуру в готовом виде. Наша гипотеза также предполагает переселение из степи не только на юго-восток (Месопотамия и Иран) и на юго-запад (Троя и Балканы), но также и на север и на северо-запад; германисты признают только переселения в первые из упомянутых областей.

Рассмотрим эти положения более подробно. Для начала следует обратить внимание на то обстоятельство, что погребения с охрой исчисляются тысячами; возможно, что они охватывают значительный промежуток времени. Российские археологи различают три стадии развития культур в междуречье Дона и Северского Донца. Древнейшие могилы представляют собой простые ямы или плитовые гробницы, содержащие очень мало металла и горшков, украшенных линейным орнаментом, который накладывался с помощью шнура. Затем приходит черед катакомб, где содержится больше металла и сосудов, на которых с помощью отпечатков шнура выдавлены спирали и петли. Затем появляются деревянные срубы, которые продолжают существовать и в железном веке.

Первая из отмеченных стадий, по нашему мнению, может соответствовать периоду индоевропейской общности. На второй стадии, отмеченной ростом местных стилей в керамике, начинается ее распад. Некоторые группы скотоводов покидают степь, чтобы заняться земледелием в плодородных долинах, которые пересекают ее. Именно па этой стадии эгейское влияние наиболее заметно в форме погребальных сооружений, а влияние носителей культур расписной керамики проявляется в распространении спирального орнамента на керамике. Мы можем предполагать наличие некоего единства между земледельцами и скотоводами, и с этого времени жизнь в долинах непрерывно продолжалась вплоть до появления здесь скифов. Большинство германистов согласно с этой интерпретацией «катакомбного» периода.

Все также соглашаются с тем, что месопотамское влияние сильнее всего ощущалось на северных склонах Кавказа и в долинах Кубани и Терека. Здесь возвышаются царские курганы, заметно отличающиеся по своим размерам и богатству от простых курганов в степи. Они содержат погребения вождей, которые возглавляли грабительские походы в Армению, Каппадокию и даже в Месопотамию. Огромное количество золотых и серебряных украшений, захороненных в этих холмах, было частично награблено в богатых государствах к югу от Кавказского хребта. Это, например, пластины с изображением золотых и серебряных львов и быков, которые украшали навес, под которым правитель ложился отдохнуть, в известном кургане вблизи Майкопа. Эти находки из южных областей на северных склонах Кавказа являются копиями кавказских вещей, о которых мы упоминали в связи с находками на севере Сирии в главе II. Набеги, в результате которых они попали на север, были прелюдией к более масштабным вторжениям. Мы можем предполагать, что предки индийцев и иранцев таким образом разведали дороги, которые в конечном итоге привели их на трон Митании и в долину Инда.

Их продвижение вперед пока еще нельзя проследить в деталях. Мы можем только предполагать, что вождь передового отряда этого вторжения владел медным топором (тесло-топор), найденным в кургане возле Астрабада. Известна одна миграция населения вокруг Кавказа, которая пока с трудом поддается датировке. Она началась к северу от Кавказского хребта, обогнула его с востока и достигла Иранского нагорья к западу от Каспийского моря. Весь ее маршрут отмечен дольменами около Кала-Кента вблизи Баку и другими погребениями, исследованными де Морганом в Талыше и Ленкорани. Первая группа погребений содержала большие спиралевидные серьги со сплющенными концами из меди и кубки, аналогичные тем, которые находили в погребениях с охрой на Кубани и на Днепре. Гробницы на каспийском побережье Закавказья явно напоминают по форме аналогичные сооружения в долине Кубани, но погребальный инвентарь менее однороден. Медные булавки с круглыми или квадратными головками и медные топоры, кажется, произошли от более северных типов, но другие украшения и оружие могут быть связаны со все еще недатированной месопотамской культурой. Наконец, изделия из железа, которые были найдены в некоторых из рассматриваемых могил, согласно де Моргану, попали сюда с более поздней волной пришельцев. Следовательно, имеющиеся у нас свидетельства передвижений народов с юга России в Месопотамию в целом следует признать достаточными. Несомненный интерес представляет то обстоятельство, что прекрасный каменный топор — самый ранний датированный экземпляр из этой области — был положен в основу храма Шушинака в Сузах (VII столетие до н.э.).

В то время как некоторые кочевники селились в долинах, а другие основывали государства на склонах Кавказа, оставшаяся в степи часть населения вынуждена была в поисках решения демографической проблемы и в поисках свежих пастбищ для своих стад перекочевывать на новые земли, точно так же как в свое время земледельцы дунайской культуры распространились по Центральной Европе. Но скотоводы не распространяются медленно и постепенно, как земледельцы, а передвигаются гораздо быстрее. Переселению предшествуют разведывательные экспедиции летом, и такие экспедиции открывают перед кочевниками более соблазнительные цели, чем пастбища, — центры сосредоточения богатств, которое надлежит разграбить и обложить выкупом. Предполагаемая экспансия из степи, кажется, преследовала именно такие цели.

Одну из таких волн экспансии признают даже германисты. Она привела народ боевых топоров в Трою и в Восточные Балканы. Боевые топоры из Трои находят ближайшие аналогии на юге России. Маршрут этой скандинавской группы переселенцев мог пролегать по открытой степи к северу от Понта. Ориентирами на ее пути может служить клад из Бородина в Бессарабии, который содержал церемониальные топоры из благородного камня, весьма напоминающие те, которые были найдены в Трое. Топоры из троянского клада должны в любом случае быть приписаны вождю, который прибыл с северного побережья Черного моря. Так что те каменные топоры и кремневые кельты, которые мы обозначили как чужеродные элементы на поселениях носителей культуры расписной керамики в Болгарии, могут быть связаны с одним из «языков» той же самой волны вторжения и с расселением индоевропейцев в этой части Балкан.

Теперь рассмотрим движения народов в западном направлении. Исходя из этой главы скандинавы, продвигавшиеся в долину Дуная, должны были пересечь пояс чернозема, населенный носителями культуры расписной керамики около 1600 года до н.э. или чуть позже. Читатель, однако, помнит, что культура с расписной керамикой на территории Украины и Румынии делится на два этапа. Поселения раннего периода погибли в огне и не всегда отстраивались заново, в то время как Ерошд, культурная столица целой области, была полностью разрушена. Следы пожарищ и разрушений могут служить свидетельством первого натиска кочевников из степей; их главной целью могли быть золотые прииски Трансильвании. Немыми свидетелями их продвижения можно считать медные тесла-топоры, которые были найдены при раскопках поселений более раннего периода или в непосредственной близости от них, а также на руинах Ерошда. Более поздние венгерские тесла-топоры, которые получили широкое распространение в Центральной Европе, тогда могли бы быть продукцией местных металлургов, использовавших имевшиеся у них запасы руды и работавших по заказу своих новых скандинавских повелителей.

Такое нападение с востока вполне могло бы объяснить те явления, с которыми мы столкнулись при обсуждении второй стадии существования цивилизации в долине Дуная. Если мы предположим, что некоторые пришельцы из степи проникли через Альт в Венгрию, пригнав с собой некоторое количество плененных жителей Трансильвании, то мы могли бы понять, откуда взялись скандинавские черепа, кости лошади, медные тесла-топоры и огрубевшая расписная керамика в могильниках Ленгиеля, Бессени и Лускай. За этой волной вторжения последовали другие. Именно так туда могла попасть керамика со шнуровым орнаментом, которая, как мы видели в последней главе, проникла в Венгрию с востока и центр которой, согласно существующим представлениям, мог бы быть расположен между Днепром и Доном. И различные типы медных топоров, которые сконцентрированы в восточной части Венгрии и в Румынии, но которые встречаются также в Боснии, Далмации и Хорватии, по мнению доктора Наги, попали туда вместе с пришельцами из степи.

Связи между фатьяновской культурой Центральной России и могилами с охрой эпохи энеолита, расположенными южнее, не вызывают сомнения. Возникновение первой из них можно связать с переселением части населения в сторону Волги. Можно даже утверждать, что движение этого же самого населения продолжилось далее на запад, на территорию Финляндии и Скандинавии.

Наконец мы приступаем к обсуждению связей между югом России и Скандинавией. Очевидность таких связей не вызывает сомнения. В ходе нашей дискуссии мы могли бы объяснить разнообразие волн переселений и потоков миграций стремлением добраться до центров сосредоточения богатств — янтарных залежей Ютландии, соли Заале, торговых маршрутов между Эльбой и Дунаем. Распутать все хитросплетения этих передвижений в рамках данной работы совершенно невозможно. Первые переселенцы были, возможно, вооружены многогранными боевыми топорами, подобными тому, который представлен на рис. 27, 5. После остановки в Малой Польше некоторые из них могли спуститься вниз по Висле, и в таком случае они достигли бы Ютландии примерно в то же самое время, что и строители дольменов. Другие переселенцы, направляясь вверх по течению, достигли бы Силезии, а затем продвинулись бы как завоеватели к склонам Альп, где они обосновались в укрепленных поселениях эпохи энеолита. Другая волна завоевателей могла использовать особый тип шаровидных амфор; такие сосуды часто встречаются в Центральной Германии, Померании, Польше, Восточной Галиции и на Полтавской возвышенности, где их часто находят в плитовых гробницах в сопровождении янтарных бусинок. Но они, конечно, связаны и с сосудами, найденными в погребениях с охрой в станице Царевской на Кубани. Мы можем предположить, что этот отряд возглавлял вождь, который соорудил для себя гробницу в Баальберге на Заале, скопировав при этом конструкцию могил своих предков, расположенных в станице Царевской.

Но наиболее компактной и безжалостной ордой захватчиков были те, которые использовали украшенную шнуровым орнаментом керамику. Отправной точкой их движения была долина Северского Донца, где такая глиняная посуда найдена в самом древнем типе захоронений под курганами и откуда их родственники проникли в Трансильванию. Северная группа переселенцев явно имела своей целью Ютландию и Тюрингию. В первой из этих областей они появились как носители культуры отдельных погребений, а в Тюрингии — как строители курганов, и об их последующих переселениях на запад мы уже говорили.

Таким образом, направления миграций, предложенные Коссинной, должны быть подвергнуты пересмотру.

Но как эта ревизия согласуется с данными археологии? Конечно, есть определенные аргументы в его пользу. Они являются продолжением миграций, которые начались еще в донеолитические времена. Типология боевых топоров дает, по крайней мере, удовлетворительное объяснение для вещей, появление которых в Скандинавии вызывает недоумение. Это поддерживается фактом, что каменные боевые топоры чисто южнорусского типа были найдены на берегах Балтийского моря в Финляндии, Эстонии и даже в Дании и что вогнутые долота, связанные с культурами боевых топоров Швеции, кажется, происходят от южнорусских или в конечном итоге месопотамских прототипов. Однако было бы несправедливо полагать, что огромное число доказательств, терпеливо собранных ведущими исследователями Германии, Швеции, Польши и балтийских государств, может так легко быть опровергнуто.

Изменения в направлении этнического дрейфа в период между донеолитической и поздненеолитической эпохами можно объяснить ухудшением климата в Скандинавии. По крайней мере, в эпоху развитого бронзового века поток из Центральной Европы затронул юг России, и так продолжалось вплоть до скифских времен. Большинство типологических исследований, проводимых местными археологами относительно форм погребальных сооружений, кельтов, боевых топоров и глиняной посуды и ареалов их распространения, неизменно отдает приоритет скандинавским и центральногерманским формам. Связь янтаря с шаровидными амфорами в Польше и в погребениях Галиции создает впечатление, что их создатели прибыли с берегов Балтийского моря. А костяные или глиняные бусы, находимые в погребениях на Кубани, весьма напоминают по форме украшения из янтаря Восточной Пруссии. Вместе с тем окраска скелета красной охрой, столь характерная для Южной России, была только один раз отмечена на севере — в Шарлоттенгоге в Юкермарке. Совокупный эффект аргументов в данном случае является весомым, но не окончательным. Решающим фактором должна стать хронология. Являются ли погребения с охрой на юге России действительно старше самых ранних отдельных могил Ютландии (около 2500 года до н.э.)? На самом ли деле двойные дольмены с шаровидными амфорами из станицы Царевской на Кубани действительно старше, чем такие же сооружения в Баальберге на Заале (около 2000 года до н.э.)?

Ответы на все эти вопросы можно будет наконец получить только тогда, когда останки из южнорусских погребений с охрой будут тщательно изучены. Профессор Ростовцев на основе стилистических особенностей датировал погребения эпохи энеолита Кубани периодом времени около 2500 года до н.э. Профессор Фармаковский на тех же самых основаниях датирует их периодом времени на тысячу лет позже. Имеется весьма авторитетное исследование драгоценностей и погребального инвентаря из погребений с охрой, выполненное профессором A.M. Талльгреном. Его выводы сводятся к тому, что погребения с охрой в целом датируются 2-м тысячелетием до н.э., а не 3-м. Если это верно, если эти аргументы применимы не только к «катакомбам», но также и к самым ранним погребениям с охрой, то попытка полностью пересмотреть направления миграций Талльгрена и Коссинны должна быть оставлена. Получается, что скандинавские культуры в Ютландии и Центральной Германии были старше, чем интересующие нас культуры на юге России. Получается, что последние не принадлежали еще не разделенным индоевропейцам, а могли относиться к одному из индоевропейских народов. Заселение индоевропейцами долины Дуная, Альп и Рейнской области в таком случае можно будет объяснить миграцией с севера, а не вторжением с востока. Получается, что скандинавские каменные боевые топоры не были имитациями медных тесел-топоров, а произошли от роговых орудий с отверстием для топорища, которые уже использовали носители культуры маглемозе, в то время как венгерские тесла-топоры могли появиться в результате торговли с Критом. Культуры боевых топоров Ютландии и Тюрингии должны были возникнуть на основе некоторых древних местных элементов, поддерживавших контакты с культурой строителей дольменов. Их украшенные шнуром сосуды должны быть продолжением более древних традиций, корни которых Софус Мюллер прослеживает в культурах, существовавших на территории Дании еще до начала строительства там дольменов.

Автор данной работы продолжает считать, что южнорусская гипотеза, изложенная на предыдущих страницах, еще сможет доказать свою надежность; однако его уверенность в этом была поколеблена, поскольку с тех пор, как он поддержал ее — с оговорками — в более ранней работе, эта уверенность была поколеблена новыми статьями Козловски и Талльгрена. В результате у нас остается только теория германистов. Народ, оставивший погребения с охрой, со временем станет индоевропейским, но сам по себе он не был индоевропейским.

Выводы

Группы индоевропейского населения в бронзовом веке

Один вопрос, поднятый по ходу нашего исследования, нужно оставить открытым вплоть до проведения дальнейших исследований на юге России. Но суть этого вопроса проявилась совершенно отчетливо уже сейчас. Победное расширение скандинавской культуры, безотносительно ее корней, является доминирующим фактом европейской предыстории от 2500 до 1000 года до н.э. Путь исследователя ранних культур, который желает сделать этнографические выводы на основании археологических данных, часто усыпан ловушками. Корреляция археологических культур с этническими группами является вообще опасной и спекулятивной. Распространение типов вещей и обычаев часто связано с торговлей и с культурными заимствованиями, а не только с передвижениями населения; проникновение новых этнических элементов часто не оставляет после себя никаких внешних проявлений в другой культуре. Такие оговорки не препятствуют рассмотрению удивительного распространения скандинавских культур. В своем торжествующем продвижении они постоянно захватывали области, ранее занятые более высокоразвитыми культурами. Такую замену более высокоразвитых культур менее развитыми легко проследить с помощью археологии.

Вне зависимости от того, возникла ли скандинавская культура на берегах Черного или Балтийского моря, ее создатели превратились из первоначально бедной и малозначительной группы населения в доминирующую на всей территории Европы силу. Распространение характерной для них керамики и боевых топоров мы можем проследить на Рейне, в Швейцарии, Верхней Австрии, Италии и в Венгрии. Они заняли все степные просторы Южной России и, по крайней мере, ту часть Малой Азии, которая подвергалась исследованию. Мы можем проследить их путь через Кавказ в Месопотамию и Иран. Причины, чтобы называть этих жителей Северной Европы индоевропейцами, весьма весомы; везде, где мы можем проследить за их передвижениями, эти скандинавы сформировали ядра культурных групп, которые в истории оставили свой след как индоевропейцы.

В Южной Скандинавии и в Северной Германии носители культуры боевых топоров каменного века к началу бронзового века сплотили сложное по своему составу население в некую культурную общность; с этого времени развитие цивилизации на севере является самодостаточным и непрерывным. Это было заслугой прагерманцев, которые населяли эти области в самые ранние исторические времена.

Родственный им народ боевых топоров из Тюрингии заселил Рейнскую область, Вюртемберг и Швейцарию в течение позднего каменного века и раннего бронзового века, где он сначала выступил как завоеватель, а затем смешивался с жителями Альп — «следопытами» и «дунайцами». Вскоре после того, как завоеватели достигли долины Рейна, некоторые из них, смешавшись со «следопытами», вторглись в Британию. Но анализ керамики и погребальных обрядов показывает, что курганы бронзового века горной зоны были сооружены, с одной стороны, потомками завоевателей, а с другой — предками населения, сыгравшего значительную роль в железном веке. Это сложное по составу население, среди которого доминировали носители культуры боевых топоров из Тюрингии, вероятно, было кельтами, так как галльштатская культура, без сомнения, принадлежала кельтам, точно так же как и латенская культура возникла в пределах той же самой области.

Далее к югу, в Верхней Баварии и Верхней Австрии, укрепленные поселения на холмах, типа Альтейма, и приозерные поселения медного века на Аттерзе и на Мондзе, кажется, были основаны северной аристократией, господствовавшей над местным альпийским населением; боевые топоры, подобные тому, который представлен на рис. 27, 5, а также анализ керамики подтверждают, что эти правители прибыли непосредственно из Силезии через территорию Моравии. Движение на юг части этого смешанного населения можно сопоставить с некоторыми элементами в культуре terremare, получившей распространение на территории Италии. Таким образом, близкая связь между кельтами и италиками тогда объяснилась бы не только смежностью центров их расселения, но также и наличием в том и в другом этносе примеси альпийского элемента.

Между Эльбой и Одером в результате смешения скандинавов, «следопытов» и «дунайцев» возникла оньетицкая культура раннего бронзового века; о присутствии в ней скандинавского элемента свидетельствуют как керамика, так и каменные топоры характерного восточноевропейского типа, находимые даже в погребениях бронзового века. От оньетицкой культуры произошла группа родственных культур, представленных полями погребальных урн так называемого лаузицкого типа. Из Силезии и Познани эти поля погребальных урн в эпоху поздней бронзы и раннего железного века распространились на западе на территорию Богемии, а на востоке — на Польшу и Галицию. До сих пор точно не известно, кто были создатели этой культуры, но самое вероятное предположение заключается в том, что это были славяне.

Вне зависимости от того, возникла ли культура, носители которой оставили погребения с охрой, на юге России, или же она была принесена с севера, мы можем предполагать, что на ее основе сложилось несколько индоевропейских народов. Как уже отмечалось, курганы правителей медного века на Кубани и Тереке были возведены предками индоиранцев. На противоположном берегу Черного моря в это же время появились те, кому суждено было стать эллинами на Балканах. Таким образом, даже если погребения с охрой не принадлежали индоевропейцам, то они испытали на себе влияние предков греков и индоиранцев, которые пробыли некоторое время на юге России. Это обстоятельство помогло бы объяснять черты сходства между культурами медного века юга России и реконструируемой протоиндоевропейской цивилизацией; картина последней во многих деталях основана на соответствиях, общих для греков и индоиранцев.

Возможно, преждевременно считать какого-нибудь фригийца правителем Трои, символом власти которого был роскошный боевой топор из благородного камня. Однако то, что он и его соплеменники прибыли из причерноморских степей, в любом случае не вызывает сомнения, а наши умозаключения, сделанные в главе 5, требуют, чтобы он был индоевропейцем. Опять-таки в результате смешения носителей культур расписной керамики эпохи энеолита в Болгарии с пришельцами из степей первые должны были превратиться во фракийцев. В то же время носители других культур расписной керамики на юге России были ассимилированы местным населением, пришедшим с севера; керамика из самых поздних погребений с охрой (катакомбы), судя по наличию спирального орнамента и другим особенностям, несет на себе явное влияние населения черноземной полосы. Оседлое население, появившееся в результате этого сплава, кажется, продолжало жить на побережье Черного моря вплоть до появления там скифов. Их можно назвать киммерийцами. В то же самое время это население включало в себя те же самые компоненты, что и население собственно Фракии, так что его в некотором смысле можно назвать фракийцами.

Здесь я опять должен повторить, что носители культуры погребений с охрой продолжали здесь жить вплоть до скифских времен. Киммерийцы, вероятно, составляли оседлый элемент, проживавший на побережье и в долинах, а внутренние районы остались за кочевыми племенами северного происхождения. Их владения теперь охватывали территорию Трансильвании, тогда как носители культуры расписной керамики в конечном итоге исчезают с территории Украины; скандинавские курганы возвышаются над руинами их деревень, в это же время аналогичные курганы появляются и в Трансильвании. Эти орды кочевников оказались таким образом в контакте с прогрессивной бронзовой индустрией долины Дуная, достижения которой они распространили дальше в восточном направлении по всей Центральной Европе. Это распространение началось в раннем бронзовом веке (приблизительно 1800—1500 годы до н.э.), когда круглые браслеты с расходящимися концами венгеро-богемского типа появляются в катакомбных погребениях Таврики. Это распространение продолжилось и в эпоху позднего бронзового века, когда на территории Украины возник вторичный центр венгерской культуры бронзового века, а венгерские типы кельтов и других орудий труда распространились вплоть до Центральной России, Урала и Сибири. Давление на степь мобильного населения, которое поддерживало контакты с центрами дунайской металлургии, позволяют нам понять природу западных влияний на кобанскую культуру. Одно из таких племен, мигрируя в сторону Кавказа вслед за индоиранцами, возможно под давлением населения, оставившего после себя памятники типа Лаузиц, могло принести с собой типично европейские изделия последнего этапа бронзового века, найденные в кобанском могильнике. Кстати, можно отметить, что кобанские черепа являются мезоцефальными и очень отличаются от чрезвычайно широкоголовых черепов местных закавказских племен. Вполне возможно, что вместе с этим этническим потоком на северные склоны Кавказа попали армяне.

Наконец, мы можем отметить, что некоторые медные изделия характерных южнорусских типов время от времени находят далеко на востоке, вплоть до Восточного Туркестана, тогда как кельты, аналогичные скандинавским и венгерским образцам, — по всей Сибири. Трудно сказать, каким образом эти изделия попали к диким охотничьим племенам, которых мы скорее склонны рассматривать как предков финнов, чем индоевропейцев. Однако возможно, что тохары были среди тех племен, которые постепенно перемещались в восточном направлении через таинственные степи и пустыни Средней Азии.

Таким образом, значительное большинство индоевропейских народов исторических времен можно рассматривать в качестве потомков северной культуры боевых топоров каменного века. Анализируя характерную для них керамику и оружие, их распространение с большей или меньшей уверенностью можно связать с одним из этих двух центров — юг России или Скандинавия. Первоочередная задача будущих исследований заключается в том, чтобы определить, которому из них действительно следует отдать предпочтение. Дополнительная задача состоит в том, чтобы распутать культурную мешанину, все еще представляемую Венгрией, северо-западной частью Балкан и Ираном. Предстоит определить точные связи, которые соединяли между собой наиболее важные из всех индоевропейских народов — греков, иранцев и индийцев — друг с другом и с их братьями; они должны быть найдены в этих областях.

Приложение к главе 8

Ввиду исключительной важности точной датировки погребений с охрой на юге России я решил добавить список находок из таких погребений, для которых известны более или менее точно датированные аналогии в других местах.

Майкоп (Кубань) — бритва (?): ср. Мохлос, гробница IV (1700—1600 годы до н.э.?).

Станица Царевская (Кубань) — наконечник копья; ср. раннехеттские погребения около Кархемиша (1900—1750 годы до н.э.).

Станица Царевская (Кубань) — кинжал (?) с бронзовой рукояткой; ср. кинжалы унетицкой культуры центральноевропейского типа с территории Италии (1750—1450 годы до н.э.).

Константиновка возле Новочеркасска (Дон) — «крылатые» бусины; ср. фаллические бусины, Парос (?) (2400—2100 годы до н.э.), или египетский «крылатый» орнамент (Menat), ранняя 18-я династия (XVI столетие до н.э.).

То же погребение — амулет в виде листа папируса (такой же происходит из погребения IIб возле Константиновки, Терек); ср. аналогичные бусы с Пароса того же времени или египетские амулеты различного времени.

Новогригорьевка (Днепр, катакомбная могила) — сегментированная бусинка из кости; ср. сегментированные каменные бусы из Врокастро (2800—2400 годы до н.э.) или точно такие же бусы из пасты, Ашшур, до 2500 года до н.э. (?), и Крит, третий минойский период и позднее.

То же самое погребение — медный диск с точечным орнаментом; ср. диск из Штолльгофа в Нижней Австрии (около 1800 года до н.э.).

Тот же самый тип погребения часто встречается и в других местах — молоточковидные булавки; ср. Ремеделло, серебро (2000 год до н.э.?), или Казбек, бронза (1200—1000 годы до н.э.?), или аргивский Эраеум, геометрический период (900—800 годы до н.э.). Последняя аналогия очень близка.

Якивице около Киева — винтовые медные серьги с плоскими концами; ср. серьги из кладов в Трое II, а также из центральноевропейских погребений унетицкой культуры.

Талльгрен далее сравнивает пустотелые полусферические медные «бусы» из поселка Ремонтный (Астрахань) и Кру (Кубань) с похожими полыми бусами из Венгрии (конец раннего бронзового века, примерно XVI столетие до н.э.). Но эти изделия на самом деле представляют собой только металлические покрытия для некоего скоропортящегося вещества. Бусы подобного типа встречены в анауской культуре I; подобные золотые покрытия отмечены также в гробницах третьего раннеминойского периода или первого среднеминойского периода на Крите.

Аргументы, основанные на изучении типологии боевых топоров, были опущены, поскольку они могут ввести в заблуждение; отметим, что прекрасные каменные топоры встречаются в скифских погребениях на юге России, а также на поселениях и в курганах железного века в Боснии, они аналогичны многим типам вещей, которые в Азии существовали на протяжении долгого времени, — топорам, наконечникам копий и вилам, но последние для установления хронологии оказываются бесполезными. Следует подчеркнуть два обстоятельства. Хотя погребения с охрой являются весьма многочисленными, эволюция их типов, которую можно проследить с помощью изменения погребального инвентаря, является настолько незначительной, что трудно распространить время их существования на восемнадцать столетий. Во-вторых, скифские погребения очень часто оказываются в той же самой группе курганов, что и погребения с охрой, фактически в некоторых случаях два типа погребения встречаются в том же самом кургане, хотя скифские погребения, кажется, неизменно лежат выше.

Высказанные нами соображения являются отнюдь не окончательными. Следует, однако, признать, что их совокупный эффект подтверждает относительно позднюю дату погребений с охрой. Если рассматривать их с точки зрения общей хронологической структуры европейской предыстории, базирующейся на материалах из Центральной Европы, то их следует поместить во 2-е тысячелетие до н.э. В то же самое время нельзя исключать того, что грубые изделия из погребений с охрой, которым были найдены аналогии бронзового века из Центральной Европы, могут рассматриваться как прототипы форм, которые, попав туда благодаря торговле янтарем, были там плодотворно доработаны.

Глава 9

РОЛЬ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ В ИСТОРИИ

У читателя может сложиться впечатление, что та роль, которую мы определили на страницах нашей книги для индоевропейцев, является чрезвычайно скромной. Если точка зрения, высказанная в последней главе, является верной, то получается, что они не были создателями неолитической цивилизации даже в Европе и при этом они не были в целом пионерами в деле использования бронзы или железа. Создателей культуры мусорных куч на побережье Дании справедливо назвали «отвратительными дикарями». Еще более сильные эпитеты могли бы быть применены и к другим претендентам на право называться протоиндоевропейцами; подозрения в людоедстве высказывались относительно создателей культуры погребений с охрой. Даже в варварской Европе материальная культура скандинавов не была более развитой, чем у земледельцев долины Дуная или строителей мегалитов; в Трансильвании они появляются просто как грабители; на Древнем Востоке и в бассейне Эгейского моря они нанесли большой ущерб более древним и высокоразвитым цивилизациям.

Вероятно, вследствие каких-то причин они смогли подняться из состояния дикости и даже победить более цивилизованные племена. Не все дикари знают, как использовать в своих интересах подарки торговцев, как это делали скандинавы на Балтийском море и на юге России. Но каков был их положительный вклад в копилку человеческого прогресса? Мы можем, по крайней мере, сказать, что они не были просто разрушителями. Они знали, как использовать в своих интересах и улучшить достижения своих жертв.

Чтобы по достоинству оценить их роль, нам и далее придется использовать метод контраста. Следует отметить несколько обстоятельств. На Ближнем Востоке цивилизация достигла исключительно высокого уровня уже к 4-му тысячелетию до н.э. Поскольку более ранние достижения шумеров постепенно становятся известными и служат неким эталоном для сравнения, мы начинаем понимать, насколько пустяковыми были достижения, сделанные в течение последующих двух тысяч лет. Металлургия эпохи первой династии Ура показывает совершенное мастерство, которому по плечу были сложные технические процедуры. Основные типы инструментов, найденные в руинах ассирийских городов, использовались уже при ранних правителях Киша. С эстетической точки зрения медные коровы и инкрустации раковинами из храма в Телль-эль-Обейде (около 3200 года до н.э.) являются уже шедеврами, непревзойденными вплоть до персидского периода. Даже изумительные львы и лошади на ассирийских барельефах представляют сравнительно незначительный прогресс по сравнению с ними. Такие усовершенствования в искусствах и ремеслах, которые появляются в ассирийской цивилизации, обычно приписываются влиянию хеттов, среди которых были индоевропейцы. В области политики наиболее существенный прогресс был достигнут в 3-м тысячелетии до н.э. Правитель Аккада Нарамсин сделал шаг в направлении единства отдельных городов-государств, а Хаммурапи еще дальше продвинулся в этом отношении. Но империя Хаммурапи смогла объединить Восток только на короткое время, и его мудрые законы, в значительной степени основанные на более древних установлениях, были в дальнейшем изменены к худшему. Ассирийцы, которые были последними наследниками вавилонского суверенитета, не добавили ничего нового в политическую копилку человечества. Их империя была действительно более обширной, чем все предшествующие, но они опирались только на голую силу и жестокость, поэтому им не удалось обеспечить покоренным народам длительный мир и относительную безопасность взамен получаемой громадной дани, которой предшествовали безжалостные опустошения. Ассирийцы создали ужасный механизм для грабежа и вымогательства; а вот правительственную структуру, призванную защитить торговое и интеллектуальное общение, создал арий Дарий I. Наконец, религиозные идеи, получившие распространение по всему Древнему Востоку, оставались достаточно примитивными и не проявляли никаких признаков развития в направлении нравственности или подлинного единобожия вплоть до VI столетия до н.э. Единственным исключением было правление Аменхотепа IV в Египте; необходимо отметить, что первый еретик всемирного масштаба появился при дворе, где митаннийские принцессы играли видную роль, и его культ солнечного диска, как полагают, отражает религиозные представления ариев.

Приход к власти иранской династии Ахеменидов привел к эстетической, политической и религиозной революции. Без сомнения, персы учли опыт своих предшественников. Достигнутые успехи являются потрясающими. Ахеменидское искусство характеризуется умеренностью и реалистичностью, неизвестными на Ближнем Востоке со времен шумеров, оно впитало в себя все достижения прошедших столетий. Его наиболее яркой чертой является живая индивидуальность человеческих тел, которая так контрастирует с застывшими и невыразительными типами хеттов, вавилонян или ассирийцев. Это кажется характерной арийской чертой. Весьма существенно, что персы смогли создать простой и почти алфавитный силлабарий на основе неуклюжей и невероятно сложной клинописи, которой шумеры, хетты, ассирийцы и халдеи пользовались без заметных модификаций в течение двух тысяч лет. Персидская империя занимала гораздо большую территорию, чем области, завоеванные некогда Саргоном или Сеннахерибом. Она была организована государственным гением Дария Великого и на двести лет принесла мир на истерзанные войной земли Ближнего Востока. Под ее защитой торговцы и философы могли путешествовать беспрепятственно от Эгейского моря до реки Инд; царские дороги были артериями, по которым не только военная сила, но также и научные и религиозные достижения Древнего Востока текли в Грецию и Рим. Эта просвещенная и благоразумная организация государства, которая так сильно контрастирует с разграбленными обширными владениями ассирийских деспотов, была продумана арийскими правителями и управлялась арийскими вельможами. Официальная религия Персидской империи, зороастризм, вдохновленная нравственными концепциями, была понятна многим народам своей идеей монотеизма, даже при том, что этот интернационализм и монотеизм в некотором смысле мог отражать империализм его глашатаев, находящихся у власти.

В Элладе тот эффект, который там оказало появление индоевропейцев, распознать еще труднее. Минойцы создали цивилизацию, которая была действительно европейской, и ее достижения вполне могли соперничать с современными ей цивилизациями Востока. Но минойская цивилизация, кажется, не испытывала особой потребности в территориальной экспансии; она уже находилась в упадке, когда ахейцы уничтожили ее. Египту минойцы платили дань или отсылали подарки; у ахейцев были рубящие мечи. Минойские купцы достигли дельты Нила и Леванта; военные отряды возглавлялись эллинами. Минойское искусство достигло своего зенита около 1600 года до н.э.; во второй позднеминойский период утвердилась условность изображений, что привело к его полному упадку в третий позднеминойский период. Этот упадок не был связан с проникновением ахейских династов, но они, по крайней мере, вдохновили на создание новых декоративных принципов, которые приносили обильные плоды в VI столетии до н.э. Роспись в виде метоп на керамике контрастирует с роскошью и богатством минойского орнамента, который до самого конца сохранял в себе нечто восточное. Присущий индоевропейцам интерес к изображению человеческих тел обеспечил вазописцев темой, в которой, после грубых попыток на вазах дипилонского стиля, их классические преемники должны были достигнуть превосходства.

Но именно в континентальной Европе влияние индоевропейцев, ставших основателями западной цивилизации, наиболее очевидно. Запад и север нашего континента были заняты носителями мегалитической культуры. Громадные размеры этих памятников и мастерство, которое потребовалось для их возведения, свидетельствуют о наличии у их создателей относительно высокой цивилизации. Если Перри прав, основатели этой цивилизации были оснащены всеми материальными и интеллектуальными ресурсами египтян периода строительства пирамид. Все же на территории Франции и на Пиренейском полуострове эта цивилизация не демонстрирует признаков внутреннего развития. Хотя число памятников постепенно увеличивалось, их погребальный инвентарь оставался грубым и архаичным. Несмотря на то что они владели областями, богатыми месторождениями металлов, а по занимаемой ими территории проходили торговые маршруты, строители мегалитов продолжали использовать кремень и камень или, в лучшем случае, медь, в то время, когда другие народы уже перешли к применению бронзы и железа. Едва ли возможно указать хотя бы на один оригинальный тип инструментов или украшений, которые появились бы в мегалитических областях Франции или Португалии. Создается впечатление, что ведущую роль у населения этой культуры играл культ мертвых, строгое соблюдение которого парализовало всю их активность. Их материальная культура пребывала в состоянии полного застоя, и, чтобы найти ей аналогии, мы должны обратить свой взор на острова Тихого океана. Эта цивилизация, которая существовала в состоянии стагнации на Атлантическом побережье в течение тысячи лет или около того, со второй половины 3-го тысячелетия до н.э., не принадлежала индоевропейцам; европейская цивилизация была принесена на запад Европы кельтами из Центральной Европы в конце 2-го тысячелетия!

Ранняя история Британии имеет свои особенности. Вскоре после 2000 года до н.э. носители культуры боевых топоров завоевали территорию, ранее занятую, точно так же как во Франции и в Португалии, строителями мегалитов. С их появлением начался период быстрого и самобытного развития. Богатый и разнообразный инвентарь носителей культуры круглых курганов представляет собой разительный контраст с монотонной бедностью погребального инвентаря из более древних длинных курганов. Мы теперь знаем, что носители культуры боевых топоров смешались с индоевропейцами, и европейская цивилизация, которая отныне утвердилась в Британии, была, очевидно, принесена туда ими.

В Скандинавии контраст с Францией и Пиренейским полуостровом выглядит еще более впечатляющим. Здесь также население строило мегалитические гробницы, но их погребальный инвентарь коренным образом отличается от того, что находят в западной части континента. Помимо мегалитических гробниц, здесь также известны и другие типы погребений, скрывающих либо остатки народа, который прибыл сюда с юга России, либо представителей более древней культуры, существовавшей здесь еще до начала строительства дольменов, которые, как мы полагаем, были индоевропейцами. Именно благодаря им мегалитическая цивилизация на севере продвинулась дальше в своем развитии, чем на других занимаемых ею территориях. Взаимодействие двух типов цивилизаций стало главной движущей силой быстрого прогресса. В конечном итоге различия между ними были преодолены; индоевропейцы утвердили свое господство и свою культуру — заимствовав при этом некоторые достижения у своих соседей — объединив различные этнические группы в одно целое, в котором гармонично сплелись западные и восточные идеалы, создали прогрессивное общество, которое одинаково блестяще проявило себя как в торговле, так и в искусстве и в войне. Разрыв между культурами на территории Франции и Скандинавии в начале 2-го тысячелетия до н.э. был огромным. Превосходство второй из них объясняется вкладом индоевропейского элемента в европейскую цивилизацию.

В долине Дуная события развивались примерно по такому же сценарию. Ранние земледельцы достигли довольно высокого уровня культуры. Достижения материальной культуры, принесенные туда скандинавами, имели вторичное значение. Очень часто подобные вторжения даже отбрасывали развитие цивилизации назад. Но первая дунайская культура была сугубо земледельческой цивилизацией, неспособной к прогрессу и застойной. Предоставленная сама себе, она, возможно, так и осталась бы на уровне тотемических обществ Меланезии или Северной Америки. Те уголки Дунайской культуры I, которые не были затронуты внешним влиянием, в течение долгого времени пребывали в застойном состоянии. Но только там, где вторжения скандинавов происходили постоянно, мы находим достижения бронзового века, которые являются действительно европейскими инновациями. Тем ферментом, который преобразовал земледельческие общины в героические племена бронзового и железного веков, открыв тем самым дорогу инициативе и индивидуальности, по нашему мнению, были индоевропейцы.

Таким образом, индоевропейцы действительно появляются всюду как носители истинного прогресса, в Европе их расселение отмечает тот момент, когда история нашего континента начинает развиваться иным путем, чем Африка или острова Тихого океана.

Возможно, в умах читателей разочарование теперь сменилось замешательством. Каким образом индоевропейцам удалось всего этого добиться? Только не благодаря превосходству их материальной культуры. Мы отвергаем идею, что их особую гениальность следует связывать со строением скандинавских черепов. Мы более чем уверены в том, что, когда гений индоевропейцев в полной мере проявил себя в Греции и Риме, чисто скандинавский тип был в основном поглощен средиземноморским субстратом: последний подарок, завещанный индоевропейцами побежденным народам, не был ни более высокой материальной культурой, ни крепким телосложением, а тем, что мы упоминали в первой главе, — более развитым языком и менталитетом, благодаря которому он появился. Особенно важно подчеркнуть, что в тех местах, где, как, например, в Митанни, индоевропейский язык не был сохранен, эффект от вливания индоевропейской крови не дал существенного результата.

В то же время факт, что первые индоевропейцы были скандинавами, также имел важное значение. Физические характеристики этого народа позволили им, только благодаря своей превосходящей физической силе, завоевать даже более развитые народы и тем самым распространить свой язык на те области, где их физический тип в дальнейшем почти полностью исчез. Это истина, лежащая в основе панегириков германистов: превосходство скандинавов в телосложении способствовало распространению их более развитого, по сравнению с другими, языка.

Вместо послесловия

Проблема происхождения индоевропейцев в свете новых данных

Представленная на суд читателей книга известного британского историка и археолога Гордона Чайлда писалась более восьмидесяти лет назад, и теперь в отношении большинства из затронутых в ней проблем наметился совершенно иной подход. Хотя сразу следует признать, что некоторые из них так пока и не нашли своего окончательного решения. Учитывая сложность проблемы, представляется целесообразным ограничиться изложением лишь основных из достигнутых к настоящему времени результатов.

Благодаря усилиям лингвистов удалось установить, что ближайшими соседями первых индоевропейцев были с одной стороны финно-угры, а с другой — прахаты и прахуриты, что позволяет значительно сузить район поисков их прародины. Как известно, первые занимали лесистые и болотистые местности северной части Восточной Европы. Им принадлежала неолитическая культура так называемой ямочно-гребенчатой керамики. Кстати, название священного напитка ариев «сома» уходит корнями в финно-угорские языки и означает не что иное, как настойку из мухоморов.

Появление же прахатов и прахуритов на территории Европы требует своего объяснения. Начать следует с того, что примерно в 10-м тысячелетии до н.э. население натуфийской культуры, занимавшей территории нынешних Сирии, Палестины, Израиля и южную часть Анатолии, вследствие кризиса присваивающих форм экономики вынуждено было перейти к производящему хозяйству — примитивному мотыжному земледелию и скотоводству. Это быстро привело к демографическому взрыву, и излишки населения в поисках пригодных земель вынуждены были все дальше уходить от своей прародины. Потоки переселенцев двигались на восток — в Центральную Азию и Индию, на юг — в Аравию и Северную Африку, а также на запад — через острова Эгейского моря в Восточную Грецию. Именно эти группы населения примерно в 7-м тысячелетии до н.э. принесли на юг Балканского полуострова основы производящей экономики. Они принадлежали к средиземноморскому антропологическому типу, который характеризуется невысоким ростом, темной пигментацией кожи, скошенным лбом и крупным носом.

Постепенно продвигаясь на север, потомки ближневосточных земледельцев и скотоводов достигли Дуная, а далее одна их часть двинулась на запад, в Центральную Европу, а другая — на восток, на территории современных Молдовы и Украины. Это продвижение шло очень медленно и заняло многие столетия и даже тысячелетия. Истощив землю в одном районе, общины земледельцев двигались дальше. Свидетельствами их продвижения являются памятники нескольких энеолитических культур 7—4-го тысячелетий до н.э. Балкан, Подунавья и Правобережной Украины — Караново, Хамаджия-Винча, Боян, Гумельница, Кукугени и Триполье. Вот носителей этих культур лингвисты и определяют как прахатов и прахуритов, родиной которых была Малая Азия. Таким образом, получается, что праиндоевропейцы должны были занимать степные и лесостепные области между ними и финно-уграми.

Тогда здесь жили группы еще мезолитических охотников и собирателей, которые под влиянием своих южных соседей со временем освоили навыки изготовления глиняной посуды, познакомились с основами земледелия, скотоводства, примитивной металлургии меди и т. п. Именно они и составили основу праиндоевропейской общности, формирование которой началось в 5-м тысячелетии до н.э.

Как свидетельствуют исследования лингвистов, большинство земледельческих и скотоводческих терминов, названий продуктов питания и предметов быта индоевропейцы позаимствовали у прахатов и прахуритов. В их числе можно упомянуть akuo — конь; kago — коза; porko — поросенок; hvelena — волна, шерсть; auig — овес; rughio — рожь; lino — лен; kulo — колоть, копье; gueran — жернов; sel — село; sur — сыр; klau — ключ; medu — мед; bar — зерно и так далее. Кроме того, часть своей земледельческой, скотоводческой и бытовой лексики индоевропейцы позаимствовали у прасемитов, шумеров и эламитов: tauro — бык; agno — ягненок; sekur — секира; septm — семь и другие. Скорее всего, это свидетельствует о том, что было несколько разноэтничных миграционных волн с Ближнего Востока, принявших участие в освоении земель Юго-Восточной Европы. Очевидно, именно с ними можно связать находки в Тертерии (Румыния) нескольких глиняных табличек с очень архаичным вариантом шумерского письма. Кстати, надписи неизвестного происхождения находили и на территории распространения трипольской культуры.

Археологическим эквивалентом культуры индоевропейцев накануне распада их языковой и этнокультурной общности большинство исследователей ныне считает среднестоговскую культуру, занимавшую степные и лесостепные пространства между Днепром и Доном, а также хвалынскую культуру на Волге. В целом они датируются примерно 4500—3500 годами до н.э.

Из днепро-волжского междуречья и началось расселение индоевропейцев во все стороны. Одна из таких волн направилась на восток — в сторону Индии и Ирана. Ее продвижение засвидетельствовано ямными памятниками Волго-Уральского региона 4—3-го тысячелетий до н.э., генетически связанными с хвалынскими могильниками (Верхняя Алабуга и Убаганы в Зауралье), а также с памятниками афанасьевской культуры 3-го тысячелетия до н.э., сконцентрированными в приалтайских степях. В дальнейшем потомки этого населения заселяют степи Центральной Евразии от Южного Урала до Памира и Каракумов, где во 2-м тысячелетии до н.э. возникает андроновская культура. Со временем, вероятно, потомки носителей этой культуры проникают дальше на юг — в Среднюю Азию, Иран и Индию. Очевидно, они были древнейшими носителями индоиранских языков.

На западе степные племена из днепро-волжского ареала занимают территории по среднему течению Дуная, южную часть Болгарии и северо-западную часть Анатолии (так называемая «циркумпонтийская культурная область»), где возникает целый ряд близкородственных культур: Усатово — Фолтешты — ямная культурно-историческая общность и ряд других, которые, по мнению лингвистов, являются археологическим эквивалентом греко-армяно-арийской общности, которая существовала на одном из этапов распада индоевропейской общности.

Скорее всего, относительно быстрому освоению столь обширных территорий способствовало приручение индоевропейцами лошади и знакомство с колесом. Правда, у нас нет прямых данных о массовом расселении степного населения в направлении Центральной и Северной Европы, то есть туда, где проживали предки германских, балтских и славянских народов. Проблема появления индоевропейцев на этих территориях до сих пор не решена, и ее трудно объяснить исходя из теории их степной прародины. Эта и другие проблемы до сих пор остаются предметом ожесточенных дискуссий, детальное обсуждение которых выходит за рамки данной работы. Хотелось бы лишь подчеркнуть, что теория распространения по Европе некоего скандинавского элемента, с которым Гордон Чайлд связывает индоевропеизацию континента, была отвергнута специалистами еще в 1930-х годах и ныне представляет лишь чисто академический интерес.

И.А. Емец

Note message

ita, у греков Ζεύς, a y римлян — Ju

. 173, fig. III). Надо отметить, что митаннийское происхождение этой принцессы отрицается многими египтологами.

aš = Biyas, Parusnī = Ravi, Aśiknī = ’Аκεσίνης и т.д.