Пол Фредерик

Призрак

Фредерик Пол

Призрак

"Как хороша чертовка, - подумал Дэндиш, - и как восхитительно беспомощна!" Единственным ее украшением была пластиковая опознавательная ленточка, поскольку девушка только что появилась из капсулы и больше на ней ничего быть не могло.

- Ну как, проснулась? - спросил он.

Девушка даже не шевельнулась.

Дэндиш почувствовал, как возбуждение наполняет все его существо. Как она доступна и беззащитна... Сейчас кто угодно мог бы сделать с ней что угодно, и она даже пальцем не смогла бы пошевелить. Ну, соответственно, и взаимности от нее ожидать было бы глупо. Даже не прикасаясь к ней, он прекрасно знал, что кожа ее тепла и суха. Жизнь полностью вернулась в ее тело, и через несколько минут она окончательно придет в себя.

Дэндиш - а он был и капитаном, и единственным членом команды безымянного корабля, несущего лежащих в анабиозе колонистов сквозь бесконечное пустое пространство с Земли к планете далекого Солнца, обозначенной на звездных картах лишь номером, а теперь называющейся Элеонорой, - провел эти оставшиеся до пробуждения минуты не глядя на девушку, которую, как он знал, звали Силви, но с которой он никогда прежде не был знаком. Снова взглянув на нее, он увидел, что она уже пришла в себя и лежит, крепко удерживаемая в своей ледяной колыбели ремнями безопасности. Волосы у нее на голове торчали в разные стороны, а выражение лица не предвещало ничего хорошего.

- Ну, ладно же! Где ты там? А ты знаешь, чем это пахнет? - спросила она. - Представляешь, что тебе за это будет?

Дэндиш был удивлен. Удивляться он никогда не любил, поскольку это чувство всегда его пугало. Вот уже девять лет его корабль несся сквозь космические просторы. Он досыта нахлебался одиночества, и оно мало-помалу переросло в страх. Правда, на корабле находилось семьсот капсул с колонистами, но те лежали в своих ваннах с жидким гелием такие недвижимые и неизменные, что никак не могли составить приятную компанию. За пределами же корабля ближайшее человеческое существо находилось, пожалуй, никак не меньше чем в паре световых лет, если не считать какого-либо случайного, мчащегося в обратном направлении звездолета. Но и тот практически находился бы от него гораздо дальше, чем родное Солнце или Элеонора, поскольку на торможение и перемену курса, новый разгон и встречу с тем другим кораблем потребовалось бы времени вдвое больше, чем на весь полет до цели.

На корабле любой звук мог означать лишь тревогу. Поскольку на борту никого не было, любой скрежет металла или внезапный стук, пусть даже и негромкий и очень отдаленный, могли сигнализировать об опасности. И не раз Дэндишем на целые часы и даже дни овладевал ужас, терзавший его до тех пор, пока он не находил наконец лопнувшую лампу или неплотно пригнанную дверь. Со страхом относился он и к возможности пожара. Конечно, на корабле, где царили металл и стекло, пожар едва ли был возможен, но в своих кошмарах он раз за разом погибал в бушующем пламени.

- Да покажись же ты! Я хочу на тебя посмотреть, - заявила девушка.

Про себя Дэндиш отметил, что она так и не удосужилась прикрыть наготу. Как проснулась она девственно нагой, так нагой и оставалась. К этому времени, уже успев выпутаться из ремней, она выбралась из капсулы, и теперь расхаживала по залу, тщетно пытаясь обнаружить, где спрятаться.

- Ведь предупреждали же нас, - снова заговорила девушка. - Не зевайте! Опасайтесь космических дуриков! Развесите уши - горько пожалеете! В Центре Отправки нам об этом все уши прожужжали - и точно, будьте любезны - ты тут как тут. То есть где-то тут. Так где же ты? Бога ради, кончай прятаться и покажись наконец.

Она полустояла-полуплавала под углом к полу, отковыривая с губ мельчайшие чешуйки ороговевшей кожи и то и дело тревожно озираясь. Помолчав, она продолжала:

- Интересно, что за лапшу ты мне будешь вешать на уши? Небось, что-нибудь про метеор из подпространства, который насквозь прошил это корыто, и в живых остались только ты да я, и вот теперь мы до конца дней обречены падать в никуда, поэтому мне ничего не остается, как скрасить оставшиеся дни, и тому подобное, да?

Дэндиш, не отвечая, продолжал разглядывать ее сквозь оптические рецепторы зала оживления. За долгие годы он - Дэндиш - стал настоящим ценителем и знатоком своих жертв. Чтобы спланировать все это, ему потребовалась куча времени. Сложена девушка была безупречно - молодая, тоненькая, изящная. Именно поэтому он выбрал ее из трехсот пятидесяти двух замороженных женщин-колонисток, неспешно и вдумчиво просматривая микрофотографии, прилагавшиеся к личному делу каждого из колонистов. В этом он был подобен заядлому меломану, выбирающему нужную пластинку по каталогу. Зато эта действительно была лучшей из всех.

Дэндиш, конечно, был не очень в смысле чтения персональных психопрофилей, но, поскольку всегда считал психологов придурками, а все эти их профили - мусором, он ориентировался в основном по характеристикам, которые знал. Ему хотелось, чтобы его жертва была невинна и доверчива. Силви, которой было всего шестнадцать лет от роду, и с уровнем развития чуть ниже среднего, казалась в этом смысле самой подходящей кандидатурой. Его даже немного расстроило то, что она отреагировала на происшедшее без соответствующего случаю страха.

- Тебе за это влепят минимум полтинник! - выпалила она, снова озираясь и тщетно пытаясь понять, где же он все-таки прячется. - Скажешь, нет?

Камера оживления, тем временем, обнаружив, что в ней никого больше нет, принялась приводить себя в состояние готовности и перезаряжаться. Пластиковые простыни свернулись в тугие жгуты и исчезли в отверстии мусоросборника. Под ними оказались новые, совершенно чистые простыни. Генераторы радиообогрева на мгновение включились. Края камеры уныло сомкнулись. Операционный стол мрачно прикрылся колпаком. Девушка недоуменно следила за происходящим. Потом тряхнула головой и рассмеялась.

- Боишься ты меня, что ли? - спросила она. - Ладно уж, черт с тобой! Скажи, что ты просто лопухнулся, принеси мне какую-нибудь одежду, и давай спокойно все обмозгуем.

Дэндиш с сожалением вынужден был отвлечься от оптических рецепторов. Таймер как раз сообщил ему, что настало время очередной проверки бортовых систем, и он, как сто пятьдесят тысяч раз до того и еще сто тысяч раз в будущем, быстренько проверил температурный режим в трюме с капсулами, замерил уровень жидкого гелия и восполнил его из корабельных запасов, сверил курс корабля с заданным, проверил расход топлива и скорость истечения струи, убедился, что все остальные системы функционируют нормально, и снова обратил свой взгляд на девушку.

Вся процедура проверки заняла у него не более одной минуты, но девушка за это время обнаружила расческу и зеркальце, которые он выложил специально для нее, и теперь яростно расчесывала волосы. Одним из серьезных недостатков системы замораживания и оживления было то, что особенно сильно страдали такие сложные органические структуры, как волосы и ногти. При температуре жидкого гелия органика становилась чрезвычайно хрупкой, и, хотя все процедуры разрабатывались с учетом этого явления тело бережно помещалось в эластичный кокон, и вообще принимались все возможные меры к тому, чтобы оно не соприкасалось ни с чем твердым или острым, - ногтям и волосам все равно наносился наибольший урон. В Центре Отправки колонистам постоянно вдалбливали в голову необходимость как можно короче стричь ногти и волосы, но не до всех это доходило. Силви сейчас была похожа на манекен, которому какой-то неумеха попытался сделать парик. Она все же вышла из положения, свернув то, что осталось от ее волос, в малюсенькую кичку, и отложила расческу. Вылезшие от расчесывания волосы теперь плавали в воздухе вокруг нее, как будто она попала в миниатюрную песчаную бурю.

Горестно потрогав несчастную кичку, девушка произнесла:

- Тебе-то небось смешно!

Дэндиш на мгновение задумался. Для него в этом не было ничего смешного. Двадцать лет назад, когда Дэндиш был еще подростком с длинными завитыми волосищами и наманикюренными ногтями, бывшими тогда последним писком моды, он почти каждую ночь во сне попадал как раз в такую вот ситуацию. Иметь собственную девушку - не полюбить ее, не изнасиловать, не жениться, а именно иметь в качестве рабыни, и чтобы никто не мог запретить ему делать с ней все, что ни заблагорассудится. Подобные сны посещали его почти еженощно, осеняя сотнями вариантов.

Само собой, об этих снах он никому не рассказывал, во всяком случае напрямую, но однажды, когда в школе им читали курс практической психологии, он рассказал об этом, как о чем-то вычитанном из книжки, и тогда преподаватель, будто прочитав его мысли, объяснил, что все это просто тщательно подавляемое желание поиграть в куклы.

Но Силви явно не была ни сном, ни куклой.

- Я тебе не кукла какая-нибудь, - внезапно заявила она, да так резко и вызывающе, что он был просто потрясен. - Вылезай, и давай покончим с этим.

Она выпрямилась, держась за стенные скобы и, хотя и выглядела рассерженной и встревоженной, признаков страха не проявляла.

- Если ты только не шизик, - отчетливо произнесла она, - в чем я сильно сомневаюсь, хотя чего на свете не бывает, - то не сделаешь ничего наперекор мне, понял. Потому что это так не пройдет, верно? И убить меня ты не убьешь, тебе потом никак не отвертеться, да и вообще корабль не доверили бы потенциальному убийце. Значит, первое же, что я сделаю после посадки, так это свистну ближайшего копа, и лет этак девяносто водить тебе вагон подземки. - Тут она хихикнула. - Уж я-то знаю. У меня родного дядьку подловили на неуплате налогов, и теперь он работает землечерпалкой в дельте Амазонки. Видел бы ты его письма! Так что давай вылезай, и посмотрим, уговоришь ты меня не заявлять или нет.

Нетерпение ее все росло.

- Елы-палы! - пробормотала она, помотав головой. - Ну и везет же мне. Кстати, коли уж я проснулась, мне нужно по-маленькому, а потом я бы не прочь и позавтракать.

Дэндиш хоть немного утешился тем, что у него хватило предусмотрительности предвидеть такую возможность. Он отворил дверь ванной и включил печь, чтобы разогрелись уже лежащие там аварийные рационы. К тому моменту, как Силви вышла из ванной, в зале на столике ее уже ждали бисквиты, бекон и горячий кофе.

- Курева-то, небось, нету? - спросила она. - Ладно, перебьюсь как-нибудь. А как насчет одежки? И насчет того, чтобы все-таки высунуть нос. А то я тебя и не видела. - Она потянулась, зевнула и принялась за еду.

Очевидно, она приняла душ, рекомендовавшийся всем колонистам сразу после анабиоза и смывающий чешуйки омертвевшей кожи, а то, что осталось от волос, повязала небольшим полотенцем. Дэндиш с большой неохотой оставил его в ванной, но ему бы и в голову не пришло, что жертва повяжет им голову. Силви немного посидела, задумчиво разглядывая остатки завтрака, и через некоторое время назидательным тоном заговорила:

- Насколько я понимаю, космонавты всегда немного чокнутые, потому что ни один нормальный человек не отправится куда-то к черту на кулички на целые двадцать лет ни за какие коврижки. Значит, дело ясное, ты чокнутый. А значит, раз ты вдруг будишь меня, а сам не показываешься и не намерен даже перекинуться со мной парой слов, я ничего с этим поделать не могу. Ясное дело, если ты поначалу и был в порядке, то эта одинокая жизнь таки заставила тебя сбрендить... Может, тебе просто хотелось немного скрасить одиночество? Это-то я еще понять могу. Я тогда даже с удовольствием посидела бы с тобой и слова плохого не сказала. С другой стороны, может, ты задумал какую-то подлянку и сейчас просто набираешься духу. Сомнительно, конечно, потому что вас там как только не проверяют, пока доверят корабль. Но всякое бывает. Что тогда? Убьешь меня, тебе припаяют срок. Не убьешь - я могу настучать на тебя после посадки, и тебя опять же упекут.

Я ведь тебе рассказывала про своего дядюшку Генри. Его бренное тело сейчас мерзнет где-то на темной стороне Меркурия, а мозги упорно трудятся, чтобы фарватер Белема не заносило песком. Может, по тебе это и не такая уж плохая работенка, но дядьке она что-то не очень по душе. Всегда-то один-одинешенек, прямо вот как ты тут, и пишет, что страшно свербят всасывающие трубы. Он, конечно, мог бы и сачкануть, но тогда уж его вообще зашлют в какую-нибудь дыру. Вот он, бедняга, и мучается, скрипя зубами, или, как их там - дробилками, и старается изо всех сил. Девяносто лет! Он пока оттрубил всего шесть. То есть шесть стукнуло, когда мы улетели с Земли, а сколько еще прошло, не знаю. Зуб даю, тебе бы такое не понравилось. Может, все-таки выйдешь, и спокойно все обсудим?

Минут через пять или десять, после целого набора сердитых гримасок, намазывания хлеба маслом и яростного швыряния его в стену, с которой его тут же смахивали сервоуборщики, она раздраженно заявила:

- Ну и черт с тобой. Тогда давай хоть книжку, что ли!

Дэндиш снова отвлекся и некоторое время прислушивался к шепоту бортовых систем, потом снова привел в действие колыбель. Ему столько раз не везло в жизни, что он прекрасно чувствовал, когда наставала пора подсчитывать убытки. Когда створки колыбели разошлись в стороны, девушка вскочила. Гибкие щупальца манипуляторов обхватили ее и бережно уложили обратно в колыбель, затянув на талии предохранительный пояс.

- Козел несчастный, - крикнула она, но Дэндиш не ответил. К ее лицу начали приближаться раструб усыпителя, она забилась в ремнях и отчаянно вскрикнула:

- Ну подожди хоть минуточку, я ведь вовсе не отказывалась... - Но от чего она не отказывалась, Дэндиш так и не успел выяснить, поскольку усыпитель плотно закрыл лицо. Пластиковый кокон обернулся вокруг нее, полностью скрывая лицо, тело, ноги и даже шальное полотенце, которым была повязана ее голова. Колыбель сомкнулась и медленно бесшумно покатилась в анабиозную камеру.

"Прощай, Силви, - сказал сам себе Дэндиш, - ты оказалась досадной ошибкой".

Может быть когда-нибудь потом, с другой девушкой...

Но на то, чтобы решиться разбудить Силви, у Дэндиша ушло почти девять лет, и он не был уверен, что решится на такое еще раз. Он вспомнил ее дядюшку Генри, который работал землечерпалкой у атлантического побережья Южной Америки. Он вполне мог бы быть на его месте. Но вместо этого он просто-таки ухватился за возможность отбыть срок, пилотируя космический корабль.

Он взирал на все эти десять тысяч звезд, что раскинулись вокруг, включив наружные оптические рецепторы, служившие ему глазами. Он беспомощно пытался ухватиться за космическую пустоту радарами, бывшими его руками. Слезы его истекали пятимиллионным потоком ионов из сопел его двигателей. Он представлял себе все эти тонны живой беспомощной плоти в трюмах, находящиеся в полной его власти, те женские тела, которые могли бы доставлять ему удовольствие, не лежи сейчас его собственное тело, как и тело дядюшки Генри, на темной стороне Меркурия. Он представлял себе их ужас, которым мог бы наслаждаться, если бы только имел возможность его внушать. Он готов был заплакать в полный голос, если бы хоть голос оставался при нем.