adv_history Эмилио Сальгари Тайны черных джунглей ru it Roland roland@aldebaran.ru FB Tools 2006-05-05 Library of the Huron: gurongl@rambler.ru E133C769-2E34-43FC-A040-FD3F9475ACAF 1.0

Эмилио Сальгари

Тайны черных джунглей

Часть первая

ТАЙНА СУНДАРБАНА

Глава 1

УБИЙСТВО

Стекая с заоблачных Гималайских высот, пересекая цветущие провинции Сиринагар, Дели, Бихар и Бенгалию, в двухстах милях от моря, Ганг, эта знаменитая река, почитаемая всеми индийцами, разделяется на два рукава, образуя гигантскую дельту, таинственную и запутанную, представляющую собою удивительный, единственный в своем роде мир.

Огромная масса воды распадается здесь на многочисленные речушки, протоки, каналы и ручейки, которые густой сетью пронизывают собой огромную территорию между Хугли, собственно Гангом и Бенгальским заливом. Вся эта область, состоящая по сути дела из множества островов, островков и заросших тростником отмелей, в приморской части своей называется Сундарбан.

Нет ничего более унылого, более странного и гнетущего, чем вид этого Сундарбана. Ни города, ни деревни, ни хижины, ни какого бы то ни было человеческого жилья, — ничего, кроме бесконечных зарослей бамбука, растущего сплошной стеной, высокие верхушки которого колышутся под ветром из стороны в сторону. Изредка можно заметить баньян, возвышающийся над этими густыми бамбуковыми джунглями, или покрытый цветами куст, затерявшийся среди растительного хаоса, но в целом этот край уныл и однообразен.

А если добавить, что воздух в этих местах насыщен ядовитыми испарениями и смрадом тысяч и тысяч человеческих трупов, которые разлагаются здесь повсюду в ядовитых водах каналов, то Сундарбан и вовсе покажется неуютным местечком 1.

Днем здесь царит таинственная, гнетущая, точно могильная, тишина, а по ночам ее разрывают какие-то страшные вопли, истошный рев и леденящее кровь рычание, доносящиеся из непроглядной тьмы.

Предложите бенгальцу отправиться в Сундарбан, и он тут же решительно откажется; обещайте ему сто, двести, пятьсот рупий — ничто не заставит его поколебаться в своем решении. Предложите молангу, который, бросая вызов чуме и холере, лихорадке и ядовитому воздуху, сам живет в этих местах, пойти в джунгли, и он откажется; предложите ему любые деньги — он все равно не пойдет с вами. И они правы: углубиться в эти страшные джунгли — это значит отправиться на свидание со смертью.

Там, в джунглях, среди непроходимых лиан, колючих растений и бамбука, среди болот и бесконечных проток с темной от гнили водой, за каждым кустом таится опасность. В них скрываются тигры, которые следят за проплывающими лодками, а бывает, даже вспрыгивают на палубу небольшого судна, чтобы схватить неосторожного рыбака или матроса; там прячутся на мелководье и выслеживают свою жертву гигантские крокодилы, лакомые до человеческого мяса; там бродят огромные носороги, которых любая тень приводит в бешенство; там заросли кишат ядовитыми змеями, чей укус неотвратимо смертелен, и питонами, способными задушить в своих кольцах быка.

И несмотря на все это, душным вечером 16 мая 1855 года яркий костер горел в сумерках в южном Сундарбане, поблизости от берега Мангала, грязной реки, или скорее протоки, которая вытекает из Ганга и изливается в Бенгальский залив. Свет костра освещал небольшую бамбуковую хижину, у входа в которую спал, завернувшись в дорожное одеяло, молодой бенгалец атлетического сложения, с великолепно развитой мускулатурой, говорившей о необыкновенной силе и ловкости. Его смуглая кожа блестела от кокосового масла, а выразительные черты слегка округлого лица и чуть полноватые, но твердые губы, даже во сне выражали ту энергию и неколебимую храбрость, которых не хватает обычно многим его соотечественникам.

Он спал, но сон его не был спокоен; лицо поминутно менялось и вздрагивало во сне, крупные капли пота выступили на лбу, широкая грудь порывисто вздымалась, а руки нервно блуждали по земле и конвульсивно дергались. Какие-то невнятные отрывистые восклицания срывались с его губ.

— Где же она? — бормотал он с тревогой. — Солнце заходит, его красный диск спускается за бамбук… Почему она не появляется?.. Что случилось?.. Может, я заблудился и спутал место? Нет! Разве не тот это куст с кроваво-красными цветами, рядом с которым я уже видел ее?.. О приди, приди… Я страдаю, я считаю мгновения, чтобы снова увидеть тебя…

Он застонал, заметался во сне, и вдруг замер — спящее лицо его озарила улыбка.

— О!.. Вот, вот она… Ее черные глаза смотрят на меня, ее розовые губы улыбаются… Как божественна эта улыбка! Но ты, мое нежное видение, почему ты всегда молчишь? Почему так странно смотришь на меня?.. Не бойся! Я Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей… Говори же, говори!.. Дай мне услышать твой нежный голос… Солнце заходит, ночь спускается… Не исчезай, не исчезай! Нет, не хочу! Нет, нет!..

Он издал громкий крик, и лицо его исказилось страданием.

На его крик вышел из хижины второй индиец. Он был чуть ниже ростом, но крепкий и коренастый, с жилистыми руками и ногами, походившими на узловатые корни. Резкие черты лица, мрачноватый взгляд глубоко сидящих глаз, короткий передник, который прикрывал ему бедра, и подвески, которые свисали на ушах — все это выдавало в нем маратха, представителя воинственного племени, населяющего Западную Индию.

— Бедный Тремаль-Найк! — прошептал он, глядя на спящего. — Что за странный сон тревожит его?..

Он подбросил сучьев в костер и уселся рядом с бенгальцем, мягко обмахивая его опахалом из павлиньих перьев.

— Нет, здесь какая-то тайна, — снова забормотал спящий прерывистым голосом. — Я слышу звуки трубы. Я вижу пятна крови!.. Нежное видение, беги отсюда… ты испачкаешься в крови!.. Почему здесь красное?.. Зачем все эти шнуры и арканы? Здесь кого-то хотят задушить? Что за тайна?.. Скажите мне!..

— О чем он? — проговорил удивленный маратх. — Кровь, видения, арканы!.. Ну и сон!

Вдруг спящий встрепенулся, открыл глаза, блеснувшие в свете костра, как два черных алмаза, и сел.

— Нет!.. Нет!.. — вскричал он хрипло. — Не хочу!..

Маратх посмотрел на него с состраданием.

— Хозяин, — прошептал он. — Что с тобой?

Казалось, только теперь бенгалец пришел в себя. Он закрыл глаза, потом снова открыл их, пристально глядя в лицо маратха.

— Ах! Это ты, Каммамури! — воскликнул он.

— Да, хозяин.

— Что ты здесь делаешь?

— Стерегу твой сон и отгоняю москитов.

Тремаль-Найк глубоко вздохнул и несколько раз провел рукой по лбу.

— А где Хурти и Агур? — спросил он, немного помолчав.

— В джунглях. Вчера они нашли следы тигра и сегодня утром отправились ловить его.

— Ах! — глухо вскрикнул Тремаль-Найк.

Он нахмурил лоб, и глубокий вздох, похожий на сдавленное рычание, замер на его пересохших губах.

— Что с тобой, хозяин? — спросил Каммамури. — Тебе плохо.

— Нет, ничего.

— Но ты во сне жаловался.

— Я?..

— Да, хозяин, ты говорил о странных видениях.

Горькая улыбка показалась на губах Тремаль-Найка.

— Я страдаю, Каммамури, — сказал он, покачав головой. — О я очень страдаю!

— Я знаю, хозяин.

— Откуда?

— Уже две недели я наблюдаю за тобой. Ты грустен, молчалив. Никогда ты не был так печален.

— Это правда, Каммамури.

— Что же так угнетает тебя? Может, тебе надоело в джунглях?

— Нет, Каммамури. Здесь, в этих зарослях, среди этих болот, на земле тигров и змей, я родился и вырос, здесь я и умру.

— Но тогда в чем же дело?

— Есть женщина, видение, призрак!

— Женщина! — удивленно воскликнул Каммамури. — Ты сказал, женщина?

Тремаль-Найк утвердительно качнул головой и с силой прижал руки ко лбу, как бы желая прогнать гнетущие мысли.

Несколько минут возле хижины царило мрачное молчание, едва прерываемое журчанием реки, разбивающейся о берега, да стонами ветра, раскачивающего верхушки бамбука.

— Но где ты видел эту женщину? — наконец спросил Каммамури. — Неужели здесь, в этих джунглях, единственные обитатели которых — змеи и тигры?

— Я видел ее в джунглях, Каммамури, — сказал Тремаль-Найк тихим голосом. — Был вечер — о я не забуду его никогда, этот вечер, Каммамури! Я подкарауливал змей на берегу ручья, там, в самой гуще бамбука, когда в двадцати шагах от меня, за кустом с кроваво-красными цветами появилось видение — женщина, прекрасная, сверкающая, горделивая. Я никогда не думал, Каммамури, что на земле может быть такое прекрасное существо, что небесные боги способны создать его.

У нее были живые черные глаза, белоснежные зубы, чуть смуглая кожа, от ее темно-каштановых волос, волнисто спускающихся на плечи, исходил нежный аромат, который пьянил меня.

Она взглянула на меня и, издав долгий, мучительный стон, тут же исчезла. Я чувствовал, что не способен двигаться и, завороженный, лишь протянул руки к возникшему передо мной видению. Когда же пришел в себя и принялся искать ее, в джунглях спустилась ночь и все скрылось во тьме.

Что это было: живая женщина или небесный дух — я так и не знаю.

Тремаль-Найк умолк. От охватившего его возбуждения он дрожал, как в лихорадке.

— Это видение стало для меня роковым! — с болью воскликнул он. — С того вечера я стал другим человеком, в моем сердце разгорается какое-то страшное пламя! Этот призрак точно околдовал меня. Когда я в джунглях, она все время у меня перед глазами, на реке я вижу, как она скользит впереди моей лодки. Мои мысли все время только о ней; и во сне, и наяву передо мной только она. Мне кажется, я схожу с ума.

— Ты пугаешь меня, хозяин, — сказал Каммамури встревоженным тоном. — Кто бы это мог быть?

— Не знаю, Каммамури. Но она была прекрасна. О, необыкновенно прекрасна! — страстно прошептал Тремаль-Найк.

— Может, это был дух?

— Возможно.

— Или божество?

— Кто может это сказать?

— И ты больше никогда ее не видел?

— О нет, я видел ее еще много раз. На следующий вечер, в тот же час, сам не знаю как, я оказался на берегу ручья. Когда луна засияла над темным лесом, это горделивое создание снова появилось среди тех же кустов.

— Кто ты? — спросил я ее.

— Ада, — ответила она. И исчезла, издав такой же стон. Мне показалось, что она провалилась сквозь землю.

— Ада! — воскликнул Каммамури. — Это что, имя?

— Это имя, но не индийское.

— Она добавила еще что-нибудь?

— Нет, ни слова.

— Это странно. Я бы на твоем месте, хозяин, никогда больше туда не вернулся.

— А вот я вернулся. Какая-то неодолимая сила против моей воли снова толкала меня. Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали.

— А что ты испытывал в ее присутствии?

— Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг.

— А раньше ты не испытывал такого чувства?

— Никогда, — сказал Тремаль-Найк.

— И сегодня ты видел это создание?

— Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам.

— И ты никогда не следовал за ней?

— Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал — она больше не появилась.

— Странное приключение, — пробормотал Каммамури.

— Ужасное, — сказал Тремаль-Найк глухим голосом. — Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня!

— Значит, ты любишь ее.

— Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово.

В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги.

— Это рамсинга! 2 — с ужасом воскликнул он.

— Что с тобой? — спросил Тремаль-Найк.

— Ты разве не слышал рамсингу?

— Да. Ну и что из этого?

— Она предвещает несчастье, хозяин.

— Глупости, Каммамури.

— Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул.

При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка.

— Не бойся, — сказал он, стараясь казаться спокойным. — Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли.

Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины.

— Ах! Хозяин! — вскричал Каммамури. — Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду.

— Дарма! Пунти! — позвал Тремаль-Найк.

Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями.

— Дарма! Пунти! — повторил Тремаль-Найк.

Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина.

— Что с тобой, Дарма? — спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. — Ты беспокоишься?

Собака тоже подошла к хозяину. Она вытянула голову к югу, чутко понюхала воздух и коротко пролаяла три раза.

— Неужели с Хурти и Агуром случилось несчастье? — с беспокойством прошептал охотник на змей.

— Боюсь, что да, хозяин, — сказал Каммамури, бросая испуганные взгляды на джунгли. — Они должны быть уже здесь, но не дают даже знать о себе.

— Ты не слышал выстрелов в течение дня?

— Слышал около полудня, а потом ничего.

— С какой стороны?

— С юга, хозяин.

— Ты не видел там ничего подозрительного?

— Нет, но Хурти говорил, что видел какую-то человеческую тень на берегу острова Раймангал, а Агур слышал странные шумы, исходящие из священного баньяна.

— Ах из баньяна! — воскликнул Тремаль-Найк.

— Да. Но что же мы будем делать, хозяин?

— Ждать.

— Но они могут…

— Тихо! — сказал Тремаль-Найк, сжав ему с силой руку.

— Что ты услышал? — прошептал маратх, замерев.

— Смотри туда: тебе не кажется, что бамбук колышется?

— И правда, хозяин.

Пунти еще раз глухо залаял, и тут же снова послышались таинственные звуки рамсинги. Тремаль-Найк вырвал из-за пояса длинный, богато украшенный серебром пистолет и взвел курок.

В этот миг из зарослей бамбука выскочил высокий полуголый индиец с топором в руке и, сломя голову, бросился к хижине.

— Агур! — в один голос воскликнули Тремаль-Найк и маратх.

Пунти с жалобным воем кинулся ему навстречу.

— Хозяин!.. Хо… зяин! — прохрипел индиец.

В два прыжка он оказался перед хижиной, но тут зашатался, обессиленный, и, закатив глаза, рухнул на траву, как подкошенный.

Тремаль-Найк бросился к нему.

Индиец казался умирающим. На губах у него пузырилась кровавая пена, лицо было разодрано и залито кровью, глаза, выкаченные из орбит, страшно расширились; он задыхался и хрипло дышал.

— Агур! — воскликнул Тремаль-Найк. — Что случилось? Где Хурти?

Агур испустил яростный крик, похожий на стон, и ногти его яростно впились в землю.

— Хозяин… хо-зяин! — прохрипел он с глубоким ужасом.

— Продолжай.

— Задыхаюсь… я бежал… ах хозяин!

— Может, его отравили? — прошептал Каммамури.

— Нет, — сказал Тремаль-Найк. — Бедняга бежал, как лошадь, и задохнулся; через несколько минут он придет в себя.

В самом деле, понемногу Агур начал приходить в себя и задышал свободнее.

— Говори, Агур, — сказал Тремаль-Найк через несколько минут. — Почему ты вернулся один? Что случилось с твоим товарищем?

— Ах хозяин, — дрожа, пробормотал индиец. — Какое несчастье! Если бы вы видели этого беднягу… там, распростертого на земле, окоченевшего, с глазами, вылезшими из орбит…

— Кого?.. Кого?..

— Хурти!

— Хурти мертв! — вскричал Тремаль-Найк.

— Да, его убили у подножия священного баньяна.

— Но кто убил его? Скажи мне, я пойду и отомщу за него.

— Я не знаю, хозяин.

— Расскажи все по порядку.

— Мы отправились выслеживать большого тигра. В шести милях отсюда мы обнаружили зверя. Хурти ранил его, но тигр ушел к югу. Мы преследовали его два часа и нагнали на берегу, напротив острова Раймангал. Но убить его нам не удалось. Едва завидя нас, он бросился в воду и перебрался на остров у подножия большого баньяна.

— Хорошо, а потом?

— Я хотел вернуться, но Хурти решил, что раз тигр ранен, то это легкая добыча. Мы переплыли реку и выбрались на берег Раймангала, а там разделились, чтобы обследовать окрестности.

Индиец остановился, стуча зубами от страха, не в силах продолжить свой рассказ.

— Спускался вечер, — снова начал он, собравшись с силами. — Под деревьями сгустилась тьма, вокруг царило мрачное молчание, которое внушало ужас. Вдруг громкий звук, звук рамсинги, разорвал тишину. Я оглянулся вокруг, и мои глаза встретились с чьим-то пристальным взглядом. Человек этот прятался шагах в двадцати от меня, за кустом.

— Кто это был? — воскликнул Тремаль-Найк. — Говори, Агур, говори.

— Мне показалось, женщина.

— Женщина!

— Да, я уверен, что это была женщина.

— Красивая?

— Было слишком темно, чтобы я мог отчетливо рассмотреть ее.

Тремаль-Найк приложил руку ко лбу.

— Женщина, — повторил он еще раз. — Там женщина? А что, если это мое видение?.. Продолжай, Агур.

— Она смотрела на меня несколько мгновений, потом протянула руку, приказывая немедленно уходить. Удивленный и испуганный, я послушался, но не сделал и ста шагов, как сдавленный вопль достиг моих ушей. Я сразу узнал: это кричал бедный Хурти!

— А женщина? — спросил Тремаль-Найк, весь дрожа от волнения.

— Я даже не обернулся, чтобы увидеть, что с ней. Я бросился через джунгли с карабином в руках и добрался до большого баньяна, у подножия которого увидел лежащего на спине бедного Хурти. Я позвал его, но он не ответил; я коснулся его -он был еще теплый, но сердце больше не билось в груди.

— Ты уверен?

— Вполне уверен, хозяин.

— Как он был убит?

— Я не заметил на теле никакой раны.

— Это невозможно!

— Клянусь тебе.

— И ты никого там не видел?

— Никого. И не слышал никакого шума. Я испугался; я бросился в реку, пересек ее, потеряв карабин, и кинулся в наши джунгли. Думаю, что пробежал эти шесть миль на одном дыхании, так я был напуган. Бедный Хурти!

Глава 2

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

Глубокое молчание последовало за рассказом индийца. Тремаль-Найк с мрачным и взволнованным видом принялся расхаживать у костра, склонив голову на грудь, нахмурив лоб и скрестив руки на груди. Каммамури, объятый ужасом, сидел неподвижно, обхватив голову руками. Даже пес перестал жалобно выть и улегся рядом с Дармой.

Вновь прозвучавшие вдали звуки таинственной рамсинги вырвали Тремаль-Найка из его оцепенения. Он поднял голову, как боевой конь, заслышавший звук трубы, бросил острый взгляд на пустынные джунгли, над которыми колыхался густой туман, наполненный вечерними испарениями, и резко повернулся к Агуру.

— Ты когда-нибудь слышал рамсингу? — спросил он его.

— Да, хозяин, — отвечал индиец, — но только один раз.

— Когда?

— В ту ночь, когда исчез Тамул, то есть полгода назад.

— Значит, ты, как и Каммамури, думаешь, что она предвещает беду?

— Да, хозяин.

— Ты знаешь, кто это трубит там?

— Понятия не имею.

— Как ты думаешь, имеет ли все это какое-то отношение к таинственным обитателям Раймангала?

— Думаю, да.

— Кто эти люди, по-твоему?

— Значит, это люди?

— Наверняка не души умерших.

— Возможно, это пираты, — сказал Агур.

— А чего ради им убивать моих людей?

— Кто знает? Возможно, хотят напугать нас, чтобы мы держались подальше.

— А где же они обитают?

— Не знаю, но предполагаю, что каждую ночь они собираются под священным баньяном.

— Ладно, — сказал Тремаль-Найк. — Каммамури, бери весла.

— Что ты хочешь делать, хозяин? — спросил маратх.

— Отправиться к баньяну.

— Ох не делай этого, хозяин! — в один голос закричали оба индийца.

— Почему?

— Они убьют тебя, как убили бедного Хурти.

Тремаль-Найк посмотрел на них глазами, сверкающими, как пламя.

— Охотник на змей никогда не дрожал за всю жизнь, не станет дрожать и сегодня. В лодку, Каммамури! — вскричал он тоном, не допускающим возражений.

— Но, хозяин!..

— Может, ты боишься? — презрительно спросил Тремаль-Найк.

— Я маратх! — с гордостью сказал индиец.

— Тогда идем. Сегодня ночью узнаю, кто эти таинственные люди, которые объявили мне войну, и кто та, что околдовала меня.

Каммамури взял пару весел и направился к берегу. Тремаль-Найк вошел в хижину, сорвал с гвоздя свой карабин с коротким стволом, взял большой патронташ и засунул за пояс длинный нож.

— Агур, ты останешься здесь, — сказал он, выходя. — Если через два дням мы не вернемся, отправляйся вслед за нами на Раймангал с Дармой и Пунти.

— Ах хозяин…

— Что, у тебя не хватит храбрости для этого?

— Храбрости у меня хватит, хозяин. Но зря ты сам отправляешься на этот проклятый остров.

— Тремаль-Найк не оставляет убийство безнаказанным, Агур.

— Возьми с собой Дарму. Она может пригодиться.

— Она выдаст мое присутствие. А я хочу высадиться незаметно и неслышно. Прощай, Агур!

Он забросил за плечо карабин и догнал Каммамури, который ждал его у маленькой лодки, грубой и тяжелой, выдолбленной из ствола дерева.

— В путь, — сказал он.

Они прыгнули в лодку и поплыли, гребя медленно в настороженном молчании.

Глубокая тьма, густеющая от ядовитого тумана, который колыхался над каналами, островами и островками, окутывала Сундарбан и течение Мангала. Справа и слева простирались огромные заросли колючего бамбука и перевитых лианами густых кустов, жестких и острых, как сабля, трав, сплетенных между собой так, что невозможно пройти.

Повсюду царило мрачное, таинственное молчание, едва нарушаемое журчанием вод, омывающих склоненные, подобно аркам, ветви мангров и листья лотоса, да шелестом бамбука, волнуемого дуновением горячего ветра.

Тремаль-Найк, расположившись на корме, с ружьем под рукой, пристально вглядывался в оба берега, где слышалось то хриплое звериное ворчание, то тихий змеиный свист. Каммамури же, сидя посередине, короткими гребками заставлял скользить по воде маленькую лодку, которая оставляла позади себя светящуюся полосу, точно эти гниющие воды были насыщены фосфором. Время от времени он переставал грести и, затаив дыхание, прислушивался к ночной тишине, тревожно и вопросительно поглядывая на хозяина.

Так плыли они уже полчаса, когда молчание было прервано рамсингой, послышавшейся с правого берега так. близко, точно трубач находился всего в каких-нибудь ста шагах.

— Стой! — прошептал Тремаль-Найк.

И тут же вторая рамсинга ответила первой, но на большем расстоянии. Похоже, это был какой-то условный сигнал. Именно этого Каммамури и боялся.

— Хозяин, — сказал он, — нас обнаружили.

— Возможно, — ответил Тремаль-Найк, который внимательно прислушивался к звукам трубы.

— Может, вернемся? Эта ночь не для нас.

— Тремаль-Найк никогда не возвращается назад. Греби, и пусть рамсинга трубит, сколько угодно.

Маратх снова взялся за весла, и вскоре лодка оказалась у того места, где река сужалась, наподобие горлышка бутылки. Дуновение теплого, душного воздуха, насыщенного чумными испарениями, коснулось их лиц.

Прямо перед ними, в трехстах или четырехстах шагах появились многочисленные огоньки, которые причудливо колыхались на черной поверхности воды. Как будто привлеченные таинственной силой, они то танцевали перед самым носом лодки, то стремительно бросались в сторону.

— Вот мы и на плавучем кладбище, — сказал Тремаль-Найк. — Через десять минут будем у баньяна.

— Мы проплывем тут на лодке? — спросил Каммамури.

— Немного терпения, и она пройдет.

— Это плохо, хозяин, тревожить мертвых.

— Брама и Вишну простят нас. Греби, Каммамури!

В несколько ударов весла лодка достигла суженной части реки и вошла в некое подобие заводи, над которой сплетались длинные ветви огромных тамариндов, образуя сплошной свод из листвы.

В воде плавало множество полуразложившихся трупов, которые по каналам Ганга были занесены в Мангал. Вода, потревоженная ударами весел, слегка колыхалась, и вместе с нею Покачивались погруженные в воду трупы, производя жутковатое впечатление, точно двигали руками и ногами во сне. Каммамури перестал грести, расширившимися от страха глазами глядя на них 3.

— Вперед! — подбодрил его Тремаль-Найк.

Маратх снова было взялся за весла, но тут зеленый навес, который покрывал это плавучее кладбище, приоткрылся и пропустил стаю странных птиц с черными крыльями и огромными острыми клювами. Несколько десятков этих птиц, похожих на пернатых могильщиков, спустилось к воде и, сложив крылья уселось на трупы.

— Это марабу, — сказал Тремаль-Найк. — Вперед, Каммамури!

Лодка двинулась вперед и, пересекши кладбище, оказалась в довольно широкой заводи, разделенной надвое узкой полоской земли, на которой одиноко возвышалось огромное дерево.

— Баньян! — сказал Тремаль-Найк.

При этом слове Каммамури вздрогнул.

— Хозяин! — прошептал он сквозь зубы.

— Не бойся, маратх! Положи весла, и пусть лодка сама причалит к берегу. Возможно, поблизости кто-то есть.

Маратх послушался и растянулся на дне лодки. Тремаль-Найк, из предосторожности взведя курок карабина, сделал то же самое.

Повинуясь легкому течению реки, лодка медленно приближалась к северной оконечности острова Раймангал, обиталищу тех самых таинственных убийц, жертвой которых стал Хурти.

Глубокая тишина царила вокруг. Не слышно было ни шелеста гигантского бамбука, волнуемого ночным ветерком, ни звуков рамсинги. Сама река была здесь неподвижной и гладкой, точно покрытая маслом.

Не доверяя однако этой обманчивой тишине, Тремаль-Найк время от времени осторожно приподнимал голову и внимательно оглядывал берега.

С легким толчком лодка остановилась в ста шагах от баньяна, но оба индийца не двигались. Прошло несколько минут тревожного ожидания, прежде чем Тремаль-Найк решился привстать. Первое, что бросилось ему в глаза, была черная бесформенная масса, лежащая в траве в двадцати метрах от берега.

— Каммамури! — прошептал он. — Встань и возьми свои пистолеты.

Маратх не заставил повторять приказ дважды.

— Что ты видишь, хозяин? — едва слышно спросил он.

— Смотри туда.

— О!.. — сказал маратх, широко открыв глаза. — Человек!

— Тихо!

Тремаль-Найк поднял карабин, прицелившись в эту черную массу, которая имела вид лежащего человека, но опустил его, не выстрелив.

— Пойдем посмотрим, Каммамури! — сказал он. — Это мертвец.

— А если он притворяется мертвым/

— Тем хуже для него.

Два индийца спрыгнули на берег и осторожно направились к человеку в траве, который не подавал признаков жизни. Они были в десяти шагах, когда с его спины с шумом поднялся марабу и полетел к реке.

— Это мертвец, — прошептал Тремаль-Найк. — Если это…

Одним прыжком он бросился к трупу и глухое восклицание сорвалось с его губ.

— Хурти! — воскликнул он.

И в самом деле, это был труп Хурти, умершего ужасной, мучительной смертью. Несчастный лежал на спине, с руками и ногами, сведенными судорогой, со страшно искаженным лицом и глазами, вылезшими из орбит. Его ноги были исцарапаны и окровавлены — в агонии его явно волочили по земле, а из разинутого рта высовывался язык. Тремаль-Найк приподнял несчастного индийца, чтобы увидеть, в какое место его поразили, но не нашел на теле ран. Но, посмотрев повнимательней, он заметил синеватый рубец вокруг шеи, а на затылке вмятину от удара каким-то тупым предметом.

— Его сначала оглушили, а потом задушили, — сказал он глухо.

— Бедный Хурти, — прошептал маратх. — Но почему они убили его именно таким способом?

— Мы узнаем это, Каммамури. И клянусь тебе, я не оставлю преступление безнаказанным.

— Боюсь, хозяин, что этих людей много и они очень сильны.

— Тремаль-Найк сильней их. А теперь возвращайся в лодку.

— А Хурти? Мы оставим его здесь?

— Я опущу его в священные воды Ганга завтра утром. А чтобы за ночь тигры не сожрали его, я буду сторожить до утра.

— Как же так? Значит, ты не возвращаешься?

— Нет, Каммамури, я остаюсь здесь. Я покину этот остров, когда закончу здесь свои дела.

— Ты хочешь, чтобы тебя убили!..

Презрительная улыбка показалась на губах Тремаль-Найка.

— Я — сын джунглей! Возвращайся же в лодку, Каммамури.

— О ни за что, хозяин!

— Почему?

— Если ты попадешь в беду, кто поможет тебе? Позволь мне сопровождать тебя, и клянусь, что последую за тобой, куда хочешь.

— Даже если я отправлюсь искать мое видение?

— Да, хозяин.

— Ну что ж, оставайся со мной, мой храбрый маратх. Вдвоем мы будем стоить десяти. Пошли!

Тремаль-Найк вернулся к берегу, ухватился за борт лодки и сильным толчком опрокинув ее, затопил на мелководье.

— Зачем это? — удивленно спросил Каммамури.

— Никто не должен знать, что мы здесь. А теперь попробуем раскрыть эту тайну.

Они проверили патроны в карабинах и пистолетах, чтобы быть уверенными в них, и осторожно направились к баньяну, внушительная масса которого гордо виднелась в ночной темноте.

Глава 3

МСТИТЕЛЬ ЗА ХУРТИ

Баньяны, называемые также «фигами пагод» — самые удивительные деревья, которые только можно вообразить.

Их высота и толщина не только больше, чем у столетних дубов, но, кроме того, с их многочисленных горизонтальных ветвей спускаются вниз тонкие воздушные корни, которые тут же укореняются, едва коснувшись земли, и быстро крепнут, образуя все новые и новые стволы и давая тем самым новое питание и все более мощную жизнь всему растению.

Его ветки удлиняются дальше, пуская новые корни, а значит, и новые стволы — таким образом, одно дерево часто покрывает большое пространство земли. Оно, можно сказать, образует целый лес, состоящий из сотен и сотен причудливых колонн, под которыми приверженцы Брамы размещают своих идолов.

В провинции Гуджарат существует баньян, называемый «кобир бор», очень почитаемый индийцами, которому они насчитывают три тысячи лет. Он покрывает площадь в две тысячи квадратных футов и имеет не менее трех тысяч колонн, или, если хотите, корней. В древности он был еще больше, но значительная часть его была разрушена водами реки, которые размыли часть острова, на котором он растет.

Баньян, под которым два индийца собирались провести ночь, был один из самых больших. У него было множество колонн, поддерживающих огромные ветви с маленькими алыми плодами, и очень толстый ствол, который был срублен, однако, или срезан на определенной высоте.

Внимательно осмотрев колонну за колонной, чтобы убедиться, что за ними никто не прячется, Тремаль-Найк и Каммамури уселись у ствола, положив на колени карабины.

— Сюда обязательно кто-нибудь придет, — сказал охотник на змей вполголоса. — Посмотрим, кто же это будет.

— Ты думаешь, что эти люди, которые убили Хурти, приходят сюда?

— Уверен. Еще до завтра мы кое-что узнаем о них.

— Мы схватим первого, кто придет, и убьем его.

— Там видно будет. А теперь молчи и гляди в оба.

Тремаль-Найк достал из кармана лист, похожий на лист плюща, называемый в Индии «бетель», соединил его с кусочком ореха, добавил немного мела и принялся жевать эту смесь, которая считается у индийцев полезной для желудка, питает мозг, предохраняет зубы и очищает дыхание.

Прошло два часа, долгих, как два века, во время которых ничто не нарушило тишины, царившей под густой сенью гигантского дерева. Было уже, наверное, около полуночи, когда Тремаль-Найку, который был настороже, показалось, что он слышит странный шум.

Это был какой-то подземный грохот, подобный тому, что бывает при землетрясениях, но более слабый и глухой.

Тремаль-Найк почувствовал, как им овладевает смутное беспокойство.

— Каммамури, — прошептал он едва слышно, — будь настороже.

— Ты что-то заметил? — спросил маратх, вздрогнув.

— Ничего, но я слышал непонятный шум.

— Где?

— Мне показалось, он идет из-под земли.

— Это невозможно, хозяин!

— У меня хороший слух, я не мог ошибиться.

— Что же это такое?

— Понятия не имею, но скоро мы это узнаем.

— Хозяин, тут какая-то страшная тайна.

— Ты боишься?

— Нет, я маратх.

— Тогда мы ее раскроем.

В этот миг из-под земли снова донесся тот же таинственный грохот. Оба индийца удивленно переглянулись.

— Так может грохотать огромный барабан, например, «хаук», — сказал Тремаль-Найк.

— Так и есть, — ответил Каммамури. — Но как он оказался под землей? Неужели эти таинственные люди устроили себе логово под джунглями?

— Скорее всего, Каммамури.

— Что будем делать, хозяин?

— Останемся здесь: кто-нибудь да придет сюда в конце концов.

— Тикора! — раздался вдруг в темноте чей-то голос.

Оба индийца вскочили на ноги. Голос прозвучал очень близко от них, буквально за их спиной.

— Тикора! — прошептал Тремаль-Найк. — Кто произнес это имя?

Он огляделся кругом, но никого не увидел; посмотрел вверх, но не заметил ничего, кроме ветвей баньяна, смутно проступающих в темноте.

— Может, кто-то прячется в ветвях?

— Нет, нет, — весь дрожа, сказал Каммамури. — Голос послышался сзади нас.

— Странно.

— Тикора! — воскликнул тот же таинственный голос.

Два индийца снова оглянулись. Ошибиться было невозможно: кто-то находился рядом с ними, но к их удивлению и даже ужасу, был невидим.

— Хозяин, — прошептал Каммамури, — нам придется иметь дело с каким-то духом.

— Я не думаю, что это духи, — ответил Тремаль-Найк. -Мы найдем того, кто развлекается, пугая нас.

— О!.. — воскликнул маратх, пятясь назад в испуге. — Смотри туда… хозяин! Смотри!..

Тремаль-Найк поднял глаза на баньян и заметил полоску света, пробивающуюся из расщепленного ствола. Несмотря на всю свою храбрость, он почувствовал, как кровь застыла у него в жилах.

— Свет! — прошептал он потрясенно.

— Бежим, хозяин! Бежим! — умолял Каммамури.

В третий раз из-под земли донесся таинственный грохот, и из ствола баньяна послышался пронзительный звук рамсинги. Издалека раздались другие похожие звуки.

— Бежим, хозяин! — повторил Каммамури, обезумев от ужаса.

— Никогда! — решительно возразил Тремаль-Найк.

Он зажал в зубах кинжал и взял карабин за ствол, чтобы в случае чего отбиваться прикладом. Но внезапно он передумал.

— Спрячемся, Каммамури, — сказал он. — Прежде чем вступить в схватку, надо посмотреть, с кем придется иметь дело.

Он увлек маратха шагов на сто от ствола баньяна, и оба притаились за колоннами, растущими здесь.

— Теперь ни звука, — сказал он. — В удобный момент начнем действовать.

Из огромного ствола баньяна раздалась последняя резкая нота, которая разбудила эхо Сундарбана. Полоска света, которая пробивалась из верхушки дерева, погасла, и вместо нее показалась человеческая голова, покрытая чем-то вроде желтого тюрбана.

Человек в тюрбане огляделся, чтобы убедиться, что никого нет в окрестностях огромного дерева, потом сделал еще несколько шагов наверх и вылез из расселины ствола, цепляясь за одну из ветвей. Следом за ним вылезли еще человек сорок и тут же соскользнули по стволу вниз на землю.

Они были почти голые. Только набедренные повязки грязно-желтого цвета прикрывали их тощие тела, а на груди виднелась странная татуировка: змея с головой женщины.

Тонкая шелковая веревка, вроде аркана со свинцовым шариком на конце, несколько раз была обернута у них вокруг пояса, и за нее у каждого был заткнут кинжал.

Таинственные эти фигуры молча спустились на землю и окружили старика-индийца, высокого, с властным взглядом, блестящим даже в темноте.

— Дети мои! — сказал он мрачным голосом. — Злая кара поразила нечестивца, осмелившегося вступить на эту землю, священную для тугов и неприкосновенную для любого чужака. Мы принесли его в жертву нашей богине, но богиня еще не удовлетворена.

— Мы знаем это, — ответили туги.

— Да, свободные дети Индии, наша богиня требует других жертв.

— Все, что прикажет наш вождь, мы готовы исполнить.

— Я знаю это, — сказал мрачный старик. — Но время еще не пришло. Нам угрожает большая опасность, дети мои.

— Какая?

— Другой чужак видел Деву, которая бережет пагоду нашей богини.

— О!.. — вскричали индийцы.

— Да, дети мои, какой-то наглец, нечестивец, осмелился смотреть в лицо нашей священной Деве, но он умрет, он погибнет от наших верных арканов.

— Кто этот человек?

— Вы узнаете в свое время. Принесите мне жертву!

Два туга встали и направились к тому месту, где лежал бедный Хурти.

— Ах негодяи! — воскликнут Тремаль-Найк при виде того, как эти двое схватили мертвого за руки и поволокли к стволу баньяна. Он вскинул карабин и прицелился.

— Что ты делаешь, хозяин? — пролепетал Каммамури, хватая ствол его карабина и резко опустив его вниз.

— Я пристрелю их, Каммамури, — сказал глухим голосом охотник на змей. — Они убили Хурти, и надо, чтобы я отомстил за него.

— Мы погибнем оба. Их же сорок человек.

— Ты прав, Каммамури. Мы перебьем их всех в другой раз.

Он снова опустил карабин и улегся на землю, кусая себе губы от бешенства.

Два туга приволокли Хурти в центр круга и бросили его к ногам старика.

— Кали! — воскликнул тот, подняв глаза к небу.

Он выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в грудь Хурти.

— Негодяй! — заорал Тремаль-Найк. — Это слишком!

И он выскочил из укрытия. Огненная вспышка, сопровождаемая звуком выстрела прорезала темноту, и старик-индиец, пронзенный в грудь пулей охотника, упал на тело Хурти.

Глава 4

В ДЖУНГЛЯХ

Заслышав неожиданный выстрел, индийцы вскочили на ноги с арканами в правой руке и кинжалами в левой. Видя своего предводителя распростертым на земле, залитым кровью, они на миг забыли об убийце и бросились ему на помощь. Этого момента и хватило Тремаль-Найку с Каммамури, чтобы убежать незамеченными.

Джунгли, с их колючими кустами и густым бамбуком, представлявшие надежное укрытие, были всего в двух шагах. Оба индийца бросились в заросли и что есть сил побежали прочь. Так они мчались минут пять или шесть, пока не упали под сенью густого бамбука, надежно укрывшего их от глаз возможных преследователей.

— Если тебе дорога жизнь, — сказал Тремаль-Найк, — не двигайся!

— Ах хозяин! Что ты наделал! — запричитал бедный маратх. — Они набросятся на нас и задушат, как бедного Хурти.

— Я отомстил за моего товарища. Впрочем, они не найдут здесь нас.

— Они духи, хозяин.

— Они люди. Молчи и хорошенько смотри вокруг.

Со стороны баньяна послышались страшные вопли тугов.

— Месть! Месть! — кричали они.

Три громких звука, звука рамсинги, донеслось оттуда, а из-под земли послышался глухой рокот, как и раньше. Оба охотника сжались в комок, чтобы быть как можно меньше, и даже затаили дыхание. Они понимали, что если их обнаружат, минуты жизни их будут сочтены.

Не прошло и трех минут, как они услышали шелест бамбука, и в темноте показался один из этих людей с арканом в правой руке и кинжалом в левой. Как стрела, он пронесся мимо и исчез в густых джунглях.

— Ты видел его, Каммамури? — вполголоса спросил Тремаль-Найк.

— Да, хозяин, — отвечал маратх.

— Они думают, что мы уже далеко, и бегут, чтобы настичь нас. Через несколько минут у нас за плечами не будет ни единого человека.

— Будем осторожны, хозяин: эти люди внушают мне страх.

— Не бойся, я здесь. Тихо и будь внимателен!

Еще один туг, вооруженный, как и первый, бегом пересек поляну и скрылся в зарослях бамбука.

Вдали послышался крик, потом какой-то свист, видимо, сигнал. Затем все смолкло.

Прошло полчаса. Все указывало на то, что индийцы, бросившись по ложному следу, были уже далеко. Наступил самый удобный момент, чтобы бежать назад к берегу.

— Каммамури, — сказал Тремаль-Найк. — Мы можем возвращаться. Туги впереди, они ищут нас в джунглях.

— Ты уверен в этом, хозяин?

— Я не слышу никакого шума.

— А куда мы пойдем? Может, к баньяну?

— Да, маратх.

— Ты что, хочешь залезть внутрь?

— Нет пока, но завтра ночью мы вернемся сюда и раскроем их тайну.

— Но кто, по-твоему, эти люди?

— Не знаю, но скоро буду знать, Каммамури. И узнаю также, кто та женщина, которая стережет пагоду их страшной богини. Ты слышал, что сказал тот старик?

— Да, хозяин.

— Мне показалось, что он говорит обо мне, и я подозреваю, что эта Дева…

— Кто же?

— Та самая женщина, которая околдовала меня. Едва тот старик заговорил о ней, я почувствовал, что сердце забилось у меня в груди точно так же, как тогда…

— Тихо, хозяин! — прошептал Каммамури сдавленным голосом.

— Ты что-то услышал?

— Бамбук колышется.

— Где?

— Вон там… в тридцати шагах от нас. Тсс!..

Тремаль-Найк поднял голову и огляделся вокруг, внимательно осматривая черную массу бамбука, но никого не заметил. Он прислушался, сдерживая дыхание, и вздрогнул. Едва слышный шорох был слышен в направлении, указанном маратхом — казалось, чья-то рука осторожно раздвигает широкие листья растений.

— Кто-то приближается, — прошептал он. — Не шевелись, Каммамури.

Шелест усиливался и приближался, но довольно медленно. Наконец они увидели, как два бамбука отклонились в сторону, и показался индиец. Он встал на колени и склонился к земле, поднеся руку к уху. Постоял так минуту, потом выпрямился и, казалось, начал нюхать воздух.

— Гари! — позвал он.

Второй индиец вышел из тех же зарослей в шести шагах от первого.

— Ничего не слышишь? — спросил он.

— Абсолютно ничего.

— А мне показалось, что кто-то здесь шепчется.

— Наверное, ты ошибся. Уже пять минут, как я стою тут и прислушиваюсь. Мы идем по ложному следу.

— А где остальные?

— Все впереди нас, Гари. Есть опасение, что люди, которые осмелились высадиться здесь, попытаются напасть на пагоду.

— С какой целью?

— Две недели назад Дева встретила мужчину. Один из наших заметил, что они обменялись знаками.

— А зачем?

— Полагают, что он хочет освободить Деву.

— О! Ужасное преступление! — воскликнул тот, которого звали Гари.

— Сегодня ночью другой чужак, товарищ того негодяя, который осмелился поднять глаза на Деву нашей богини, высадился здесь. Наверное, чтобы следить за нами.

— Он был задушен.

— Да, но за ним высадились другие, один из которых убил нашего жреца.

— А кто этот человек, который осмелился приблизиться к Деве?

— Неустрашимый человек, Гари, способный на все: охотник на змей из Черных джунглей.

— Он должен умереть.

— Он умрет, Гари, куда бы он ни бежал. Мы настигнем его и задушим нашими арканами. А теперь иди прямо, пока не достигнешь берега реки; я же отправлюсь в пагоду стеречь Деву. Прощай и пусть богиня защитит тебя!

И два туга разошлись в разные стороны. Едва стих шум их шагов, Тремаль-Найк, слышавший все до последнего слова, вскочил на ноги.

— Каммамури, — с волнением сказал он, — нам нужно разделиться. Ты слышал: они знают, что я высадился, и ищут меня.

— Я слышал все, хозяин.

— Ты пойдешь за индийцем, который направился к реке и, как только сможешь, переправишься на другой берег. А я пойду за другим.

— Ты что-то скрываешь от меня, хозяин. Почему ты тоже не идешь к берегу?

— Я должен попасть в пагоду.

— О не делай этого, хозяин!

— Я непреклонен. В этой пагоде они прячут женщину, которая меня околдовала.

— А если тебя убьют?

— Они убьют меня рядом с ней, и я умру счастливым. Иди, Каммамури, иди. Меня гложет нетерпение, я весь горю!

Каммамури издал глубокий вздох, который показался стоном, и поднялся.

— Хозяин, — взволнованно сказал он, — где мы встретимся?

— В хижине, если я не погибну. А теперь уходи!

Маратх двинулся прочь по следам индийца, держа путь в сторону берега. Тремаль-Найк смотрел ему вслед, скрестив руки на груди и нахмурившись.

— А теперь, — сказал он, гордо поднимая голову, когда маратх исчез в темноте, — бросим вызов самой смерти!..

Он повесил на плечо карабин, еще раз оглянулся вокруг и удалился быстрыми, неслышными шагами по следам второго индийца, который не должен был уйти далеко.

Дорога была трудная и запутанная. Насколько хватало глаз, все вокруг было покрыто густым бамбуком, который поднимался своими тонкими, гибкими стволами на необычайную высоту.

Человек, не знакомый, с этими местами, без сомнения, заблудился бы среди этих гигантских растений и не смог бы пройти бесшумно, но Тремаль-Найк, который родился и вырос в джунглях, продвигался быстро и уверенно, не производя ни малейшего шороха.

Он не столько шел — это зачастую было просто невозможно — сколько полз, подобно змее, скользя среди растений, не останавливаясь и не колеблясь в выборе пути. Иногда он прикладывал ухо к земле, чтобы убедиться, что не потерял след индийца который шел впереди. Он улавливал колебания почвы от его шагов, как бы ни были они легки.

Он прошел уже больше мили, когда заметил, что индиец вдруг остановился. Три или четыре раза он прикладывал ухо к земле, но почва не передавала никакого шума. Тогда он встал, прислушиваясь с глубоким вниманием, но ни единый шорох не донесся до него.

— Что случилось? — прошептал Тремаль-Найк, оглядываясь вокруг. — Неужели он заметил, что я иду за ним? Будем настороже!

Он три или четыре метра прополз, потом поднял голову, но тут же снова опустил ее. Затылком он натолкнулся на что-то мягкое, что свисало над ним с высоты и почти тут же подалось назад. Быстро выхватив нож, он откатился в сторону и глянул вверх.

Поначалу он ничего не увидел, или по крайней мере ему показалось, что он ничего не видит. Однако он был уверен, что на что-то натолкнулся, и это не был просто лист бамбука.

Несколько минут он оставался неподвижным, как статуя.

«Это питон!» — вдруг воскликнул он, однако без всякого страха.

Неожиданный шорох послышался среди бамбука, потом что-то темное, длинное, гладкое, колыхаясь, спустилось по одному из стволов. Это был чудовищный питон, длиной не менее двадцати пяти футов, который потянулся к охотнику, стараясь обвить его крепкими кольцами и задушить в своих страшных тисках. Его пасть была открыта, оттуда, извиваясь, свешивался раздвоенный язык, а горящие глаза угрожающе блестели во тьме.

Тремаль-Найк замер и дал ему спокойно спуститься, чтобы не быть схваченным разъяренной рептилией и не превратиться в груду поломанных костей и окровавленного мяса.

«Если я пошевелюсь, я погиб, — сказал он себе с полным хладнокровием. — Но если индиец, который идет впереди, ничего не заметит, я спасен».

Питон спустился, коснувшись головой земли. Он потянулся к охотнику на змей, который сохранял неподвижность трупа, поколыхался некоторое время над ним, касаясь холодным языком, потом попытался подлезть вниз, чтобы обвить его своим длинным телом. Трижды он пытался это сделать, шипя от ярости, и три раза отступал, свертываясь в кольца, поднимаясь и опускаясь с бамбука, вокруг которого он обвился.

Трепеща, охваченный ужасом, Тремаль-Найк продолжал сохранять неподвижность, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы овладеть собой, но едва он заметил, что рептилия поднялась и свернулась кольцами, как поспешил отползти на пять-шесть метров подальше. Он уже думал, что вне опасности, когда, обернувшись, чтобы подняться, услышал:

— Ты что здесь делаешь?

Тремаль-Найк вскочил с ножом в руке. В семи или восьми метрах от него, почти под тем самым местом, где скрывался питон, появился высокий худой индиец, вооруженный кинжалом и арканом со свинцовым шариком на конце. На его груди красовалась татуировка в виде змеи с головой женщины, окруженная буквами санскрита.

— Что ты делаешь здесь? — повторил индиец угрожающим тоном.

— А ты кто такой? — отпарировал Тремаль-Найк с холодным спокойствием. — Быть может, ты один из тех негодяев, что убивают ни в чем не повинных людей?

— Да, и именно это я сейчас сделаю с тобой!

Тремаль-Найк усмехнулся, глядя на питона, который начинал разворачивать свои кольца, нависая почти над самой головой туга.

— Ты собираешься убить меня, — сказал он, — но смерть вот-вот сразит тебя самого,

— Первым умрешь ты! — вскричал индиец, со свистом раскручивая над головой свой шелковый аркан.

Угрожающий свист, который испустила змея, остановил его в тот момент, когда он готовился бросить свинцовый шарик.

— О! — с ужасом воскликнул он.

Прямо перед собой он увидел питона. Он хотел бежать, отпрыгнул назад, но запутался в густом бамбуке и рухнул в траву.

— Помогите!.. Помогите!.. — отчаянно закричал он.

Огромный питон бросился на него и в один миг обвил своими кольцами, сжав его такими тисками, что у индийца прервалось дыхание и захрустели кости.

— Помогите!.. Помогите!.. — взывал несчастный, страшно выкатывая глаза.

Тремаль-Найк бросился к нему. Страшным ударом ножа он почти рассек надвое питона, который в ярости шипел, покрывая жертву окровавленной слюной. Он взмахнул ножом, чтобы продолжить, когда услышал, как бамбук захрустел в нескольких шагах от него.

— Вот он!.. — загремел чей-то голос.

Это были другие туги, которые прибежали на помощь своему несчастному товарищу. Тремаль-Найк оценил опасность, которая ему угрожала и, не теряя ни секунды, опрометью бросился в заросли.

— Вон он! Вот он! — кричал тот же голос. — Стреляйте в него!

Вслед ему прогремел выстрел из аркебузы, будя эхо в джунглях, следом за ним второй, потом третий. Тремаль-Найк, чудом избежав выстрелов, обернулся, рыча, как зверь, и срывая с плеча карабин.

— Вот вам! — бешенстве заорал он и выстрелил.

Один из преследователей издал страшный вопль и, закрыв лицо руками, рухнул в траву.

А Тремаль-Найк вновь пустился в отчаянное бегство, прыгая вправо и влево, чтобы помешать врагам прицелиться.

Он пересек заросли бамбука, который яростно хлестал его своими листьями по лицу, и углубился в густые джунгли, чтобы сбить преследователей со следа.

Так он бежал с четверть часа, лишь иногда останавливаясь, чтобы перевести дух, а оказавшись на краю большого болота, кинулся, как безумный, в самую середину его, лишь бы уйти от врагов.

Глаза его налились кровью, на губах выступила пена, а он все бежал, как будто за плечами выросли крылья, прыгая с кочки на кочку, преодолевая препятствия, которые преграждали ему путь, погружаясь по пояс в стоячую воду болота, с одним лишь желанием — оставить между собой и преследователями как можно большее пространство.

Сколько он бежал, он и сам уже не знал. А когда остановился, то оказался в двухстах шагах от величественной пагоды, которая одиноко возвышалась на берегу большого водоема, окруженного огромными руинами.

Глава 5

ДЕВА ПАГОДЫ

Эта пагода, в чистейшем индийском стиле, была самая красивая из всех, какие Тремаль-Найк когда-либо видел в Сундарбане. В высоту она достигала шестидесяти футов и была со всех сторон окружена изумительными колоннами, высеченными из мрамора и гранита. Сужаясь кверху, она заканчивалась неким подобием купола, с огромным металлическим шаром и заостренным шпилем над ним, который увенчивала та же таинственная фигура, уже встречавшаяся ему: змея с головой женщины.

По углам пагоды располагались статуи индийских богов.

Тут были Брама, Шива и Вишну — с тремя головами на теле, стоящий на трех ногах, богиня смерти Парвати, сидящая верхом на льве, Дарма-Раджа и много других божеств. А среди них, на террасах и выступах, множество страшных чудищ, сидящих среди слоновьих голов с поднятыми хоботами, и бычьих голов с изогнутыми рогами.

Как вкопанный, остановился Тремаль-Найк перед этим внезапным видением.

— О боги! — воскликнул он. — Я погиб!

Он бросил вокруг быстрый взгляд. Пагода стояла на большой и совершенно открытой поляне, полностью очищенной от лесных растений. Здесь негде было укрыться, если преследователи обнаружат его.

На миг у него мелькнула мысль повернуть назад и спрятаться в джунглях, но бежавшие за ним по пятам туги тут же схватили бы его. Он с надеждой взглянул на развалины, окружавшие пруд, но и они не представляли собой надежного убежища.

— А если забраться наверх?.. — прошептал он, глядя на верхушку пагоды.

С его силой и ловкостью не представляло особого труда вскарабкаться до самой ее купола, хватаясь за колонны и скульптуры располагавшиеся по стенам ступенчато. Закинув за спину карабин, он кинулся к пагоде и, оглядевшись еще раз, чтобы удостовериться, что вокруг глубокая тишина и никто не наблюдает за ним, бросился в это отчаянное восхождение.

Он быстро вскарабкался по колонне до верхней стены храма и полез дальше, цепляясь за ноги божеств, опираясь на их тела, ставя ноги на их головы, хватаясь за хоботы слонов и рога быков бога Шивы.

И странно — чем выше он поднимался, тем больший восторг охватывал душу, а тело наливалось необычайной силой. Он чувствовал, как неодолимая сила влечет его на верхушку пагоды; от одного лишь прикосновения к этим холодным камням он испытывал необъяснимо приятное, какое-то пьянящее чувство.

Было часа два ночи, когда, проделав множество головокружительных трюков, доступных не каждому гимнасту, рискуя раз десять сорваться с высоты и разбить себе голову о камни, он добрался наконец до самого купола, и последним броском ухватился за огромный металлический шар со шпилем, поддерживающим медную змею с головой женщины.

Внутри этого шара он, к своему удивлению, оказался перед широким отверстием, глубоким и темным, как колодец, перекрытым бронзовой решеткой, на которую ему удалось поставить ноги.

— Это отверстие, наверное, ведет внутрь пагоды, — подумал он. — Но как мне проникнуть туда?

Он лег на решетку и заглянул вниз, но не увидел ничего, кроме темноты; прислушался, но глубокое молчание царило внизу под ним, говорившее о том, что в пагоде в этот час никого не было. Какой-то толстый канат, сплетенный из блестящих и гладких волокон, одним концом был привязан к решетке, а другим исчезал в темноте, уходя вниз, в отверстие. Он схватил его и потянул изо всех сил на себя. На другом конце было привязано что-то тяжелое, что заколыхалось от толчка и зазвенело.

«Наверное, это лампа», — подумал Тремаль-Найк.

Вдруг он ударил себя по лбу.

«Ах, да! — взволнованно воскликнул он. — Те двое говорили о пагоде… о Деве, которая стережет ее… Хвала Вишну, я бы никогда… «

Он глубоко вздохнул и прижал обе руки к сердцу, которое вдруг забилось с необычайной силой. Он испытал то же волнение, что и в те недавние вечера, когда таинственное видение появлялось перед ним.

Он больше не медлил. Схватившись за веревку, он начал спускаться в темноту, не зная даже, где она кончается и что его ждет там, внизу. Несколько минут спустя, его пятки ударились о какой-то круглый предмет, который издал металлический звон, гулко повторившийся в стенах храма.

Он собрался нагнуться, чтобы посмотреть, что это было, как вдруг услышал скрип, подобный тому, какой издает дверь, поворачиваясь на петлях. Он глянул вниз, и ему показалось, что он видит в темноте тень, бесшумно скользнувшую вдоль стены справа.

«Кто бы это мог быть?» — спросил он себя, сдерживая непроизвольную дрожь.

Одной рукой он вытащил пистолет, решив дорого продать свою жизнь, если его обнаружат, и, держась за канат другой, застыл в ожидании.

Глубокий вздох донесся до него, и этот вздох произвел на него новое, странное впечатление. Точно ему вонзили кинжал в сердце — такой сладкой болью отозвалось оно на этот вздох.

«Я или схожу с ума, или околдован», — пробормотал он.

Тень остановилась внизу перед какой-то огромной черной массой, которая находилась прямо под канатом.

— Я пришла, страшная богиня! — воскликнул женский голос, от которого Тремаль-Найк затрепетал. Он никогда не слышал подобного голоса, столь мелодичного, нежного и в то же время страстного в своем порыве. Это был голос, точно принадлежавший неземному существу.

— Ненавижу тебя! — воскликнула между тем женщина с глубокой горечью. — Я ненавижу тебя, ужасная богиня, осудившая меня на вечное мучение, отобравшая все, что было у меня дорогого на земле! Убийцы, будьте вы прокляты и в той и в этой жизни!

Взрыв рыдании последовал за этим страстным проклятием. И снова Тремаль-Найк задрожал с головы до ног — дикий сын джунглей, человек несокрушимого духа, он почувствовал себя потрясенным. Он хотел было уже отпустить канат и прыгнуть в пустоту, но осторожность удержала его.

А через мгновение было уже поздно: тень отдалилась и исчезла в темноте, и вскоре послышался скрип закрываемой двери.

— Кто она? — прошептал Тремаль-Найк. — И кто та страшная богиня, которую она проклинала? Кто эта женщина, которая приходит сюда в полночь, одна, которая живет среди душителей-тугов в их храме?.. Я хочу видеть ее, говорить с ней: она все мне откроет. Не знаю почему, но внутренний голос говорит мне, что я уже видел ее, что это она заставляла биться мое сердце…

Он остановился на полуслове, почти испугавшись того, что хотел сказать.

«А если это она, мое прекрасное видение! — воскликнул он дрожащим от волнения голосом. — Когда я взбирался на пагоду я уже словно предчувствовал это, когда спускался сюда, я дрожал. У меня было такое чувство, что я иду на свидание с ней».

Не сразу он успокоился от этих новых чувств и переживаний. А когда сердце стало биться ровнее, осторожно спустился по канату и поставил ноги на тот твердый округлый предмет, который снова издал металлический звон, похожий на бронзовый.

Он стоял как раз на той самой черной массе, которая виднелась внизу и перед которой еще несколько минут назад женщина произносила свои проклятья и плакала.

— Что же это такое? — прошептал он.

Он наклонился, оперся руками на эту массу и соскользнул по ней вниз, пока не коснулся ногами пола. В ночной темноте внутренность храма была не видна, глубокая тишина царила здесь.

«Ну что ж, утром я узнаю, где нахожусь и с кем мне придется иметь дело», — подумал Тремаль-Найк.

Он сделал несколько неверных шагов в темноте и уселся у стены с пистолетом в руке, дожидаясь, пока дневной свет даст ему возможность осмотреть этот таинственный храм.

Прошло несколько часов, и ни единый звук не нарушил мрачное молчание, царившее в этом месте. Тремаль-Найк почти задремал в ожидании, но едва лишь звезды начали бледнеть и первые лучи зари осветили небо, он встрепенулся и открыл глаза.

Примерно в четыре часа утра, когда солнце встало над горизонтом, его лучи вдруг ударили в блестящий бронзовый шар на верхушке пагоды и через широкое отверстие ярким снопом проникли внутрь.

Тремаль-Найк вскочил на ноги, удивленный и оглушенный тем зрелищем, которое предстало перед его глазами.

Он находился в огромном зале, все стены которого были украшены колоннами и причудливо расписаны. Десять воплощений Вишну были изображены на них. И кроме того, во множестве все другие боги, почитаемые индийцами, а также злые гении, разделенные на пять родов.

Посреди пагоды высилась большая бронзовая статуя, представляющая собой женщину с четырьмя руками, одна из которых потрясала длинным мечом, а другая держала за волосы отрубленную голову.

Большое ожерелье из черепов спускалось с ее шеи до самых ног, а пояс из отрубленных рук опоясывал бедра.

Лицо этой ужасной женщины было расписано татуировкой, уши украшены кольцами, темно-красный язык, испачканный в свежей крови, высовывался изо рта, губы застыли в зловещей улыбке. Ее ноги попирали поверженного великана, покрытого ранами.

Казалось, богиня была пьяна от крови и плясала на теле своей жертвы.

Другим странным предметом была большая круглая чаша из белого мрамора, вделанная в блестящие камни пола. Она была полна чистейшей воды, и в ней плавала маленькая золотая рыбка, похожая на мангов из Ганга.

Ничего подобного Тремаль-Найк никогда не видел. Он стоял перед этим ужасным божеством и созерцал его со смешанным чувством удивления и страха.

Кто была эта зловещая фигура, увешанная черепами и украшенная отрубленными руками? Что означала эта золотая рыбка, плавающая в белой чаше? Какое отношение имели эти странные символы к тем людям, которые поклонялись ей и при этом безжалостно душили себе подобных?

— Может, я сплю? — прошептал Тремаль-Найк, протирая глаза. — Я ничего не понимаю.

Но тут легкий скрип достиг его слуха. Он повернулся с карабином в руке и вздрогнул, едва сдержав крик удивления и радости.

Перед ним на пороге золоченой двери стояла девушка удивительной красоты, с тревогой и страхом смотревшая на него. Ей могло быть лет семнадцать-восемнадцать, и чудесная красота ее полностью расцвела.

У нее была светлая кожа, большие черные глаза, блестевшие, как алмазы, прямой нос, в котором не было ничего индийского, и нежные коралловые губы, слегка приоткрывшиеся от удивления, что позволяло видеть два ряда сверкающих белых зубов. Ее прическа из блестящих темно-каштановых волос, разделенная на лбу двумя рядами больших жемчужин, была собрана узлом и перевита цветами, распространявшими нежный аромат.

Окаменев от неожиданности, Тремаль-Найк попятился к бронзовой статуе. Завороженный при виде ее, он, казалось, потерял рассудок.

И вдруг сверкающий солнечный луч упал на нее, ослепив Тремаль-Найка блеском ее наряда. С головы до ног она была покрыта золотом и драгоценными камнями немыслимой ценности. Золотое ожерелье, усыпанное множеством прекрасных алмазов, украшенное золотой змеей с головой женщины, закрывало ей грудь и исчезало в складках роскошной кашемировой шали, которая опоясывала ее бедра; крупные жемчужные бусы несколько раз обвивали шею; широкие браслеты, усыпанные драгоценными камнями, украшали ее обнаженные руки, а шальвары из белого шелка были схвачены у щиколоток ее маленьких босых ног блестящими обручами из золота. Луч солнца, упавший на нее через узкое отверстие, заставил так засверкать это созвездие из золота и драгоценных камней, что почти скрыл от него девушку в искрящемся и блистающем море света.

— Видение!.. — потрясенный, произнес Тремаль-Найк. — О как ты прекрасно!..

Девушка первая пришла в себя и приложила палец к губам, как бы приказывая ему молчать. Потом приблизилась, глядя на него с тем же удивлением и страхом.

— Несчастный! Зачем ты пришел сюда?.. — сказала она. — Какое безумие увлекло тебя в это страшное место?..

Точно завороженный, Тремаль-Найк сделал шаг навстречу, протягивая к ней руки, но она попятилась от него с еще большим страхом.

— Не касайся меня! — едва слышно произнесла она.

Тремаль-Найк испустил глубокий вздох.

— Ты прекрасна!.. — пробормотал он, точно помешанный. — Прекрасна, как богиня!..

Она опять приложила палец к губам.

— Если не хочешь погубить меня, не шуми, — сказала она с мягким укором. — Ты не представляешь, что с нами будет, если нас вместе увидят здесь.

— Я Тремаль-Найк! — воскликнул он. — Кто смеет здесь угрожать тебе? Назови его, и клянусь, что завтра он исчезнет с лица земли!..

— Не говори так, Тремаль-Найк.

— Почему? Ты не представляешь, что я готов сделать ради тебя!.. Когда я в первый раз увидел тебя в лучах заходящего солнца, там, среди кустов с кроваво-красными цветами, я почувствовал, что все во мне перевернулось. Мне показалось, что ты богиня, спустившаяся с неба. Я обожаю тебя!

— Молчи! Молчи! — прерывающимся голосом повторила девушка, закрывая лицо руками.

— Я не могу молчать! — с еще большей страстью воскликнул охотник. — Когда ты исчезла, мне показалось, что что-то разорвалось в моем сердце. Я был, как пьяный, перед моими глазами все еще стояла ты, кровь бурлила в моих жилах, огонь заливал лицо и поднимался до самого мозга. Ты околдовала меня!

— О Тремаль-Найк! — с тревогой прошептала девушка.

— В ту ночь я не спал, — продолжал он страстно. — Я чувствовал жар, я готов был на все, лишь бы снова увидеть тебя. Почему, я не знаю, я не могу объяснить, что случилось. В первый раз в жизни это было со мной.

Когда вечером на закате солнца я снова увидел тебя на прежнем месте, я чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Мне казалось, что я перенесся в другой мир, мне казалось, что я стал другим человеком. Ты не говорила со мной, но ты смотрела на меня, и для меня этого было довольно. Эти твои взгляды были красноречивее слов и говорили мне, что ты…

Он остановился, задохнувшись, глядя на девушку, которая стояла, закрыв лицо руками.

— Ах! — с горечью воскликнул он. — Значит, ты не хочешь, чтобы я говорил?

Девушка покачала головой и посмотрела на него влажными глазами.

— Зачем, — прошептала она, — когда между нами пропасть? Зачем ты пришел сюда? Ты разбудил в моем сердце смутную надежду, но это лишь заставляет меня сильнее страдать. Разве ты не знаешь, что это место проклято и запретно для того, кого я люблю?

— Ты любишь?.. — потрясенный, воскликнул Тремаль-Найк. — Повтори, повтори эти слова, прекрасный цветок джунглей! Значит, правда, что ты любишь меня? Значит, правда, что ты являлась мне каждый вечер, потому что любила меня?

— Не заставляй меня умереть, Тремаль-Найк! — воскликнула девушка с мукой.

— Умереть? Почему? Какая опасность грозит тебе? Разве нет здесь меня, чтобы тебя защитить? Да пусть это место хоть тысячу раз будет проклято! Пусть между нами пропасть! Ради тебя я могу разрушить этот храм и уничтожить тех, кто заточил тебя в нем!

— Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал?

— Я видел тебя этой ночью.

— Значит, ночью ты был уже здесь?

— Да, там наверху, ухватившись за эту лампу, прямо над твоей головой.

— Значит, они видели тебя?

— Они гнались за мной.

— Ах! Несчастный, ты погиб! — с отчаянием воскликнула девушка.

Тремаль-Найк бросился к ней.

— Но скажи мне, что здесь за тайна? — сказал он, прижимая руки к груди. — Чего ты боишься? Что означает эта чудовищная статуя, которой ты должна служить? Что означает эта змея с головой женщины, которая подвешена в твоем ожерелье? Кто эти люди, которые душат себе подобных и живут под землей? Я хочу это знать! Я хочу это знать!

— Не спрашивай меня, Тремаль-Найк.

— Почему?

— Ах! Если бы ты знал, какая страшная судьба тяготеет надо мной!

— Но я сильный, я не боюсь судьбы.

— Ничто не защитит нас от этих людей.

— Я начну с ними беспощадную войну.

— Они сломают тебя, как молодой бамбук. Разве не бросили они вызов даже британским властям? Они сильны, Тремаль-Найк, и безжалостны. Все никнет перед их жестокостью и коварством.

— Но кто же они такие?

— Я не могу этого тебе сказать.

— А если бы я велел тебе?

— Я бы отказалась.

— Значит ты… не доверяешь мне! — в ярости воскликнул Тремаль-Найк.

— О нет! О нет!.. — пробормотала несчастная девушка душераздирающим тоном. — Знай, Тремаль-Найк, надо мной тяготеет рок, ужасный, страшный рок, который будет преследовать меня до самой смерти. Я люблю тебя, храбрый сын джунглей, и буду любить всегда, но…

— Ты любишь меня! — вскричал охотник на змей.

— Да, я люблю тебя, Тремаль-Найк.

— Поклянись в этом богиней, которая рядом с нами.

— Клянусь тебе! — сказала девушка, протянув руку к бронзовой статуе.

— Поклянись, что ты будешь моей женой!..

Боль отразилась на лице девушки.

— О Тремаль-Найк, — прошептала она. — Я бы стала твоей женой, если бы это было возможно!

— У меня, верно, есть соперник?

— Нет, не найдется второго такого храбреца, который бросил бы взгляд на меня. Но я принадлежу смерти.

Невольно Тремаль-Найк отступил назад.

— Смерти!.. — вскричал он.

— Да, Тремаль-Найк, я принадлежу смерти. В тот день, когда мужчина коснется меня, аркан мстителей прервет мою жизнь.

— Это и есть тайна, о которой говорила ты?

— Да, Тремаль-Найк, страшная тайна. Между нами пропасть, которую не переступить… Это мой рок!.. Что я сделала такого, чтобы быть такой несчастной? Какое преступление совершила, чтобы заслужить такое проклятье?

Взрыв рыданий заглушил ее голос, она залилась слезами.

Тремаль-Найк издал глухое рычание и сжал кулаки с такой силой, что ногти впились ему в ладони.

— Что я могу сделать для тебя? — спросил он, потрясенный до глубины души. — Твои слезы жгут меня! Скажи, что я должен сделать, приказывай — я повинуюсь, как раб. Хочешь, чтобы я похитил тебя отсюда, я сделаю это, даже если придется отдать свою жизнь.

— О нет, нет! — испуганно вскричала девушка. — Это была бы смерть для нас обоих.

— Ты хочешь, чтобы я покинул тебя? Я люблю тебя безумно, но если для твоей жизни нужно, чтобы мы расстались навечно, я разобью свое сердце. Я обреку себя этим на вечную муку, но я это сделаю! Скажи, что я должен сделать?

Девушка молча рыдала. Тремаль-Найк нежно привлек ее к себе и приблизил губы к ее губам, но вдруг снаружи донесся резкий звук рамсинги.

— Беги! Беги, Тремаль-Найк! — вскричала девушка, вне себя от ужаса. — Беги, или мы погибли!

— А! Опять эта проклятая труба! — проговорил Тремаль-Найк, скаля зубы.

— Они приближаются, — торопила девушка прерывающимся голосом. — Если они застанут нас, то принесут в жертву своему ужасному божеству. Беги! Беги!

— Никогда!

— Значит, ты хочешь моей смерти!

— Я защищу тебя!

— Но беги же, несчастный, беги!

Вместо ответа Тремаль-Найк поднял с земли карабин и взвел курок. Девушка поняла, что этот человек непоколебим.

— Сжалься надо мной! — умоляла она. — Они идут.

— Ну что ж, — ответил Тремаль-Найк, — первого же, кто осмелится приблизиться к тебе, я уложу на месте, как тигра в джунглях.

— Оставайся здесь, — вдруг быстро сказала она. — Я сама спасу тебя.

Она подобрала свое сари и направилась к двери, через которую вошла сюда. Тремаль-Найк бросился к ней, чтобы удержать.

— Куда ты идешь? — спросил он.

— Навстречу им, чтобы помешать войти сюда. А сегодня вечером, в полночь, я вернусь к тебе. Тогда свершится воля богов и может быть… мы убежим.

— Как твое имя?

— Ада Корихант.

— Ада Корихант! О как оно прекрасно! Я буду ждать. В полночь я ждут тебя!

Девушка завернулась в сари, влажными глазами взглянула в последний раз на Тремаль-Найка и вышла, сдерживая рыдания.

Глава 6

ПРИНАДЛЕЖАЩАЯ СМЕРТИ

Покинув пагоду, Ада, все еще взволнованная, с лицом, залитым слезами, но с глазами, сверкающими гордой решимостью, вошла в небольшую комнату, расписанную и украшенную фигурками богов, похожими на тех, что находились в пагоде. Тут была и змея с головой женщины, и четырехрукая статуя со страшным ликом и ожерельем из черепов, и чаша из белого мрамора с золотой рыбкой.

Какой-то человек, по-видимому ожидавший ее там, прохаживался взад и вперед с явным нетерпением. Это был индиец высокого роста, худой, как палка, с энергичным лицом и прямым жестоким взглядом, со впалыми щеками и подбородком, обросшим короткой взъерошенной бородой. Он носил обернутое вокруг тела богатое «дооте» — вроде накидки из желтого шелка, с какой-то таинственной эмблемой посередине. Его голые руки были покрыты тонкими белесыми шрамами и какими-то причудливыми знаками, которые невозможно было расшифровать.

Заметив Аду, этот человек остановился и пристально посмотрел на нее взглядом, в котором точно сверкали черные искры, а губы его сложились в ухмылку, которая внушала страх.

— Привет тебе, Дева пагоды, — сказал он, становясь на колени перед девушкой, точно перед какой-то святыней.

— Приветствую тебя, великий жрец, возлюбленный богиней, — ответила Ада дрожащим голосом.

Оба замолчали, пристально глядя друг на друга. Казалось, каждый пытался прочесть мысли другого.

— Дева священной пагоды, — сказал индиец через некоторое время, — тебе грозит большая опасность.

Ада задрожала. Тон индийца был мрачным и угрожающим.

— Где ты была этой ночью? Мне сказали, что ты входила в пагоду.

— Это правда. Ты дал мне благовония, и я возлила их у ног твоего божества.

— Говори «нашего».

— Да, нашего, — повторила Ада сквозь зубы.

— Ты что-нибудь видела в пагоде?

— Ничего.

— Дева пагоды, тебе грозит большая опасность, — повторил он еще более мрачно. — Я знаю все!

Ада отпрянула назад, издав крик ужаса.

— Да, — продолжал индиец с возрастающей яростью. — Я узнал все! Твоего сердца, осужденного никогда не любить на этой земле, коснулась любовь к смертному человеку. Он высадился прошлой ночью в наших владениях, он поднял руку на нас, он, совершив страшное преступление, исчез, но я выследил его. Этот человек вошел в пагоду.

— О нет, это неправда! — вскричала несчастная девушка.

— Дева пагоды, любя этого человека, ты нарушаешь свой долг. Твое счастье, что он не осмелился возложить свои руки на тебя. Но этот человек не уйдет отсюда живым, — продолжал индиец с жестокой радостью. — Змея вползла в логово льва, но лев разорвет ее.

— Не делай этого! — воскликнула Ада.

Индиец ухмыльнулся.

— Кто же это сможет противостоять воле нашей богини?

— Я!

— Ты?

— Я, негодяй. Смотри!

Она быстрым движением сбросила на землю сари, выхватила кинжал со змеевидным лезвием и приставила его к своему горлу. Индиец из бронзового стал серым, так бледность преобразила его.

— Что ты хочешь сделать? — спросил он испуганно.

— Если ты коснешься хоть одного волоса на голове этого человека, Суйод-хан, — сказала девушка тоном, который не оставлял сомнений в ее решимости, — клянусь, богиня в тот же час лишится своей Девы.

— Брось этот кинжал!

— Поклянись своей богиней, что Тремаль-Найк выйдет отсюда живым.

— Это невозможно. Этот человек осужден: его кровь уже предназначена богине.

— Клянись! — угрожающе повторила Ада.

Суйод-хан весь подобрался, точно хотел броситься к ней, однако страх опоздать остановил его.

— Послушай, Дева пагоды, — сказал он, стараясь казаться спокойным, — этот человек останется в живых, но ты должна поклясться, что никогда не будешь любить его.

Ада издала глухой стон, и воздела руки в отчаянии.

— Ты убиваешь меня! — рыдая, воскликнула она.

— Ты избрана нашей богиней.

— Зачем разбивать счастье, едва рожденное? Зачем гасить луч солнца, который согрел это бедное сердце, закрытое для всякой радости? Нет, я не могу погасить эту страсть, которая пылает во мне.

— Клянись, и этот человек будет спасен.

— Значит, ты непреклонен и нет никакой надежды? Но я отказываюсь от вашей страшной богини, которая внушает мне ужас, которую я проклинаю с первого дня, как судьба бросила меня в ваши руки.

— Мы неумолимы, — настаивал индиец.

— Значит, сам ты никогда не любил? — воскликнула она, плача от ярости. — Ты не знаешь, что такое неодолимая страсть?

— Я не знаю, что такое любовь, — с мрачным лицом сказал жрец. — Клянись, Дева пагоды, или я убью этого человека.

— Ах проклятые!..

— Клянись!

— Хорошо!.. — воскликнула несчастная угасающим голосом. — Я… я клянусь… что не буду любить… больше этого человека.

Она издала отчаянный, душераздирающий крик и, прижав руки к сердцу, упала без чувств.

Суйод-хан разразился зловещим смехом.

— Ты поклялась, что не будешь любить его, — сказал он, подбирая кинжал, который девушка выронила, падая, — но я не поклялся, что этот человек выйдет отсюда живым. Радуйся, великая богиня: сегодня ночью мы предложим тебе новую жертву.

Он приложил к губам золотой свисток и издал громкий свист. Индиец с арканом вокруг бедер и кинжалом в руке вошел и склонился перед Суйод-ханом.

— Сын священных вод Ганга, я здесь, — сказал он.

— Карна, — сказал Суйод-хан, — унеси Деву пагоды и сторожи ее.

— Положись на меня, Сын священных вод Ганга.

— Эта Дева, возможно, попытается убить себя, но ты не допустишь этого. У нашей богини нет никого, кроме нее. Если она умрет, ты умрешь тоже.

— Я помешаю ей.

— Ты отберешь пятьдесят самых преданных нам людей и расположишь их вокруг пагоды. Этот человек не должен уйти от нас.

— В пагоде есть человек?

— Да, Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей. Иди и в полночь будь здесь.

Индиец поднял бесчувственную Деву пагоды и вышел с ней на руках. Суйод-хан, или, как его называли здесь, Сын священных вод Ганга, подождал, пока затих звук его шагов, потом встал на колени перед мраморной чашей, в которой плавала золотая рыбка.

— О вестница богини! — воззвал он.

Рыбка, которая плавала на дне чаши, при этих словах всплыла на поверхность.

— О вестница богини, — продолжал жрец, — смертный человек, наш враг, устремил свой взор на Деву пагоды. Этот человек в наших руках: ты хочешь, чтобы он остался жив, или чтобы умер?

Рыбка помедлила и нырнула на дно. Суйод-хан резко встал, зловещая молния блеснула в его взгляде.

— Богиня осудила его, — сказал он мрачно. — Этот человек умрет!

Оставшись один, Тремаль-Найк опустился у подножия статуи, прижимая руки к сердцу, которое яростно билось, как будто стремясь выскочить из груди. Никогда еще подобное волнение не потрясало его; никогда не испытывал он такой радости в своей одинокой и дикой жизни среди джунглей и болот.

— Прекрасная моя!.. — восклицал он, забыв обо всем. — Ты будешь моей женой! Да, прекрасный цветок джунглей, я вырву тебя отсюда. Я предам огню и железу здесь все; я вступлю в схватку с этими извергами, которые заточили тебя здесь. Я вернусь к моим храбрым товарищам, и вместе мы похитим, спасем тебя. Твои стражи сильны и страшны, но я стану сильнее их и страшнее. Я заставлю их дорого заплатить за те слезы, которые ты проливала здесь передо мной. Любовь даст мне силы для этого.

Он встал и принялся ходить, взволнованный, судорожно сжав кулаки, не в силах оставаться в такую минуту неподвижным.

— Бедная Ада! — продолжал он с глубокой нежностью. — Какой рок тяготеет над тобой? Ты сказала, что смерть прервет твою жизнь в тот день, когда ты должна будешь стать моей женой; но я остановлю саму смерть. О я раскрою эту страшную тайну, и пусть тогда дрожат эти негодяи, которые похитили и заточили тебя здесь! Я сумею…

Он остановился, услышав резкие звуки рамсинги.

— Проклятая труба! Она возвещает несчастье! — воскликнул он с гневом. — Неужели они обнаружили меня? Или, может быть, Каммамури?

Он задержал дыхание и прислушался. Снаружи доносился смутный гул голосов.

— Что бы это значило? Перед пагодой люди. Неужели они сейчас ворвутся сюда?

Он огляделся вокруг с невольной растерянностью: он был совершенно один. Взглянул вверх — отверстие было открыто.

— Что-то должно случиться, я чувствую, — прошептал он. — Но я покажу им, на что способен.

Он осмотрел заряды в пистолетах и карабине, проверил лезвие своего верного кинжала, которое не раз окрашивалось в джунглях кровью змей и тигров, и спрятался за чудовищной статуей, сжавшись, как только возможно.

День тянулся страшно медленно для него, обреченного на почти полную неподвижность и усиливавшийся голод. Но понемногу вечерние сумерки заполняли самые темные углы пагоды. Постепенно они поднимались к куполу, а в девять тьма сделалась такой глубокой, что ничего не было видно и в двух шагах. На темном небе сверкала луна, отражаясь от большого золоченого шара и медной змеи с головой женщины.

Рамсинга прервала свои скорбные завывания, и гул голосов уже не был слышен. Везде царило таинственное молчание. Тем не менее Тремаль-Найк не осмеливался двинуться. Единственное движение, которое он сделал — это приложил ухо к холодным камням пагоды и прислушался.

Тайный голос приказывал ему бодрствовать и остерегаться, и очень скоро он понял, что этот голос не лгал. Ближе к одиннадцати, когда тьма совсем сгустилась, до его ушей донесся странный, пока еще не определенный шум. Казалось, кто-то спускается по веревке, на которой висела лампа. Из предосторожности он вытащил пистолет и тихо поднялся, опершись на одно колено.

В темноте раздалось металлическое позвякивание: его издавала лампа, которая колебалась. Без сомнения, кто-то спускался с высоты.

Тремаль-Найк не выдержал больше.

— Кто здесь? — крикнул он.

Никто не ответил на вопрос, но звяканье прекратилось.

«Может, мне показалось?» — спросил он сам себя.

Он встал и посмотрел вверх. Там, на куполе, луна продолжала отражаться в золоченом шаре, и виднелась часть витого каната, но человека он не увидел.

«Странно!» — сказал Тремаль-Найк, начиная беспокоиться.

Он снова забился в угол, продолжая прислушиваться и осматриваться вокруг.

Прошло минут двадцать, и лампа снова начала позвякивать.

— Кто здесь? — крикнул он, выходя из себя. — Откликнись — кто здесь?

Ответом ему было молчание. Тогда он схватился за ноги гигантской статуи, вскарабкался по рукам ее и, наконец, поставив ноги на ее голову, ухватился за лампу, сотрясая канат.

Взрыв смеха разнесся в темной пагоде.

— А! — вскричал Тремаль-Найк, чувствуя, что им овладевает бешеная ярость. — Там наверху кто-то смеется надо мной? Погоди же!

Он собрал все свои силы и отчаянным рывком оборвал канат.

Лампа рухнула на пол с неописуемым грохотом, который эхо храма повторило несколько раз.

Раздался второй взрыв смеха, но не сверху, а снизу, у входа в пагоду. Тремаль-Найк бросился вниз — и вовремя. Дверь распахнулась, и высокий худой индиец, богато одетый, с кинжалом в одной руке и смоляным факелом в другой, появился на пороге.

Это был сам Суйод-хан. Адская радость освещала его смуглое лицо, в глазах сверкали зловещие молнии.

С минуту он молча созерцал чудовищную статую, за которой стоял Тремаль-Найк, с кинжалом в зубах и пистолетами в руках, потом сделал несколько шагов вперед. За ним вбежали двадцать четыре индийца, двенадцать справа и двенадцать слева. Все были вооружены кинжалами и шелковыми шнурами с свинцовым шаром на конце.

— Дети мои! — сказал Суйод-хан устрашающим голосом. — Наступила полночь!

Индийцы воткнули факелы в углубления, сделанные в камнях, и быстро размотали шнуры.

— Мы готовы!

— Этот нечестивец осквернил пагоду нашей богини. Что заслуживает он?

— Смерти! — ответили индийцы.

— Тремаль-Найк, — воскликнул угрожающе Суйод-хан, — выходи!

Громкий смех был ему ответом. Одним прыжком охотник на змей выскочил из своей засады. Казалось, это тигр выскочил из джунглей. Яростная улыбка играла на его губах, лицо было жестоким, зубы оскалены. Дикий сын джунглей проснулся в нем, готовый рычать и кусаться.

— Ах так! — взревел он страшным голосом. — Вы хотите убить меня? Ну что ж, а я вас — и я начинаю.

Он разрядил сразу оба своих пистолета, и двое из нападавших упали. Потом выстрелил из карабина и, схватив его за ствол, размахнулся им, как дубиной.

— Ну, — сказал он, — кто из вас такой смелый, чтобы напасть на Тремаль-Найка, пусть выступит вперед. Я сражаюсь за женщину, которую вы, проклятые, захватили!

Один из тугов, самый смелый и фанатичный, выступил из рядов размахивая в воздухе арканом. Но не успел он сделать и двух шагов, как страшная дубина поднялась и опустилась с молниеносной быстротой, разбив ему череп.

— Вперед! Вперед! — повторил Тремаль-Найк. — Я сражаюсь за мою Аду!

Двадцать человек разом бросились на него с двух сторон. Еще один туг упал, но карабин не выдержал этого второго удара и разломился пополам.

— Смерть ему, смерть! — вопили индийцы неистово.

Шелковый аркан упал сверху на Тремаль-Найка, захлестнув ему шею, но рывком тот выдернул его из рук душителя. Выхватив из-за пояса нож, он бросился к бронзовой статуе и быстро взобрался на ее плечи.

— Дорогу! Дорогу! — закричал он, бросая вокруг яростные взгляды.

В следующее мгновение он подобрался, как тигр, и длинным прыжком над головами тугов, попытался добраться до двери. Но не успел: две веревки обвили ему руки и ноги, больно ударив свинцовыми шарами, и повалили его.

В то же мгновение туги бросились на него, как стая собак на дикого кабана, и несмотря на отчаянное сопротивление крепко связали.

— Смерть ему, смерть! — кричали они.

Отчаянным усилием Тремаль-Найк порвал две веревки, но это было все, что он мог сделать. Новые арканы так сжали его, что дыхание пресеклось и руки онемели.

Суйод-хан, который бестрепетно взирал на эту отчаянную борьбу одного человека с двадцатью, приблизился к нему и несколько мгновений с сатанинской радостью смотрел на поверженного врага. Беспомощный Тремаль-Найк яростно плюнул в него.

— Нечестивец! — воскликнул Сын священных вод Ганга.

Он выхватил свой кинжал и поднял его над пленником, который презрительно смотрел на него.

— Дети мои, — сказал жрец, — какого наказания заслуживает этот человек?

— Смерти! — ответили туги.

— Так пусть придет смерть.

— Ада! Бедная Ада! — видя занесенный над собой кинжал, воскликнул Тремаль-Найк.

Но лезвие убийцы, вонзившись в его грудь, оборвало этот крик. Он сомкнул глаза, и предсмертная дрожь пронизала все его тело. Поток алой крови хлынул из раны, заливая одежду и растекаясь по камням.

— Кали! — воззвал Суйод-хан, повернувшись к бронзовой статуе. — Прими от меня эту новую жертву!

По его знаку два туга подняли несчастного Тремаль-Найка.

— Бросьте его в джунгли на съедение тиграм, — проговорил этот ужасный человек. — Так погибнут все нечестивцы!..

Глава 7

КАММАМУРИ

Расставшись с Тремаль-Найком, Каммамури направился к реке, следуя по следам индийца, шедшего впереди. Однако, чувствуя угрызения совести, верный маратх оставил своего хозяина неохотно. Не без оснований он боялся, что Тремаль-Найк совершит какое-нибудь безумство и потому через каждые десять шагов останавливался в нерешительности, размышляя, не повернуть ли, несмотря на запрет хозяина, назад.

Как он мог вернуться к себе в хижину, если хозяин остался в этих проклятых джунглях, где врагов столько же, сколько бамбука вокруг него? Это было для Каммамури невозможно.

Не прошел он так и полмили, как решил отправиться обратно по своим собственным следам и нагнать безрассудного Тремаль-Найка.

— В конце концов, — сказал себе верный маратх, — товарищ всегда может на что-нибудь пригодиться. Смелее, Каммамури, и будь настороже.

Он повернулся на пятках и снова направился к западу, не помышляя больше об индийце, который уходил от него к реке. Но не сделал он и двадцати шагов, как услышал отчаянный вопль:

— Помогите! Помогите!

Каммамури вздрогнул.

— Помогите! — прошептал он. — Кто же это зовет на помощь?

Он прислушался, приложив руку к уху; ночной ветерок, дувший с запада, донес до него громкий свист.

— Там что-то случилось, — с беспокойством пробормотал он. — Кричат в полумиле отсюда, в том направлении, куда пошел мой хозяин. Может, там кого-то убивают.

Страх попасть в руки тугов были силен, но беспокойство победило. Он взял карабин под мышку и направился к западу, осторожно раздвигая бамбук. В тот же самый миг раздался выстрел.

Услышав его, маратх почувствовал, как кровь заледенела в жилах. Он слишком хорошо знал карабин Тремаль-Найка, чтобы ошибиться.

— Великий Шива, — прошептал он, сжав зубы. — Хозяин защищается.

Мысль, что Тремаль-Найку угрожает опасность, придала ему необычайную храбрость. Отбросив всякую осторожность, забыв, что туги, возможно, выслеживают его, он бросился бежать к тому месту, откуда раздался выстрел.

Через четверть часа он добрался до поляны, посреди которой виднелся какой-то длинный пятнистый предмет, шевелившийся в траве. Он издавал громкий свист, свойственный змеям, когда они рассержены.

— Это питон! — воскликнул Каммамури, который, привыкнув к частым встречам с подобными гадами, нисколько не испугался.

Он собрался уйти, чтобы не попадаться на глаза змее, когда заметил, что рептилия рассечена, а рядом с ней лежит человеческое тело.

Волосы зашевелились у него на голове.

— Неужели это хозяин? — в ужасе прошептал он.

Он схватил карабин за ствол, приблизился к змее, которая корчилась от ярости, истекая кровью, и размозжил ей голову.

Потом подошел к телу, которое не подавало признаков жизни.

— Хвала Вишну! — воскликнул он с огромным облегчением. — Это не хозяин.

Действительно, это был тот самый туг, который, напав на Тремаль-Найка, оказался в кольцах питона. Бедняга был неузнаваем после страшных тисков рептилии. Это была масса скрученного и окровавленного мяса.

Каммамури наклонился над ним.

— Бедняга умер мгновенно, — проговорил он с невольной жалостью. — Ну что ж, ведь он один из тех, что гнались за нами — я вижу на его груди таинственную татуировку. Ему уже не поможешь, а пока позаботимся о том, чтобы нас не обнаружили.

Легкий шорох бамбука пригвоздил его к месту. Он быстро залег и распластался в траве, застыв неподвижно, как труп, что лежал рядом.

Шорох тут же прекратился, но это не успокаивало. Индийцы терпеливы и способны выслеживать свою добычу много часов подряд, и Каммамури, сам индиец, не мог этого не знать.

Он лежал притаившись, еще некоторое время, потом осторожно поднял голову и огляделся. Тут же тонкий свист прорезал воздух, и шелковый аркан сжал его шею.

Он сдержал крик, готовый вырваться из груди, схватил рукой веревку, мешая ей сдавить горло, и снова упал в траву, забившись, как бы в предсмертной агонии.

Хитрость его удалась. Душитель, скрывавшийся в зарослях дикого сахарного тростника, выскочил, чтобы покончить со своей жертвой ударом кинжала. Но Каммамури выхватил свободной рукой пистолет и направил его на врага.

Вспышка разорвала темноту, грянул выстрел. Душитель зашатался, схватился руками за грудь и тяжело повалился в траву. В один миг Каммамури стоял над ним со вторым пистолетом.

— Где Тремаль-Найк? — спросил он.

Душитель попытался подняться, но снова упал. Поток крови хлынул у него изо рта, он закатил глаза, захрипел и вытянулся. Он был мертв.

— Надо бежать, — прошептал маратх. — Скоро сюда прибегут другие.

Он вскочил и пустился бежать, все дальше углубляясь в джунгли, стараясь выйти к берегу реки, чтобы там подождать хозяина. Была полночь, когда он остановился на краю рощи из кокосовых пальм, где решил дождаться утра. Он вскарабкался на одно из этих деревьев и удобно устроился наверху, уверенный, что здесь будет в полной безопасности от душителей-тугов, а также от тигров, которых на этом острове, должно быть, было полно.

Он прислонился к стволу, привязал себя веревкой, которую взял у душителя и, убедившись, что кругом царит глубокая тишина, закрыл глаза.

Он не проспал и нескольких часов, когда его разбудил адский вой.

Огромная стая шакалов, взявшаяся неизвестно откуда, окружила дерево и устроила в его честь ужасную серенаду. Этих животных, мало чем отличающихся от волков, которые водятся по всей Индии, и чьи укусы бывают порой ядовиты, собралось здесь больше сотни. Они делали отчаянные прыжки, яростно завывали и бегали вокруг пальмы, щелкая зубами.

Каммамури очень хотелось отогнать их выстрелом ружья, но он удержался, боясь привлечь тугов, гораздо более опасных, чем эти звери, и приготовился слушать их концерт до самой зари.

Только тогда он смог насладиться сном, который длился дольше, чем он хотел, ибо, когда он открыл глаза, солнце уже прошло зенит и клонилось к западу.

Он разбил зрелый кокосовый орех, полный вкусной мякоти, проглотил добрую половину и храбро пустился в путь, но на этот раз не к берегу реки, а с намерением отыскать Тремаль-Найка.

Он пересек кокосовый лес, потеряв несколько часов и несмотря на то, что спускались сумерки, снова вошел в джунгли, свернув на юг, и продолжал идти до самой полуночи, время от времени останавливаясь и осматривая почву в надежде отыскать хоть какой-нибудь след хозяина. Отчаявшись в этом, он уже готов был отыскать какое-нибудь дерево, чтобы провести на нем остаток ночи, когда два глухих выстрела, раздавшихся один за другим, донеслись до его ушей.

— Что это? — удивленно воскликнул он.

Послышался третий выстрел, сильнее двух первых.

— Хозяин! — вскричал он. — На этот раз я найду его.

Он свернул на юг и, побежав, что было сил, через полчаса выбрался на обширную поляну, посреди которой, освещенная сиянием луны, возвышалась величественная пагода.

Он сделал несколько шагов вперед, но тут же вернулся и притаился среди бамбука.

Два человека вышли из дверей этой пагоды и двинулись к джунглям, неся третьего, который казался мертвым.

— Что это значит? — пробормотал маратх удивленно. — Неужели они собираются ночью хоронить этот труп в джунглях?

Он забрался подальше, в середину куста, откуда мог видеть все, сам оставаясь незамеченным.

Оба индийца быстро пересекли поляну и остановились у зарослей бамбука.

— Давай, Сонепур, — сказал один. — Давай раскачаем его и бросим в кусты. Завтра утром мы найдем только кости, если тигры оставят хоть их.

— Ты думаешь? — спросил другой.

— Да, богиня Кали позаботится о том, чтобы послать их сюда полдюжины. Этот индиец для них лакомый кусочек, довольно упитанный и молодой.

И оба негодяя разразились громким хохотом от своей жестокой шутки.

— Возьми его поудобнее, Сонепур.

— Давай: раз, два…

И, раскачав труп, они бросили его в кусты.

Каммамури подождал, пока оба индийца отошли подальше, потом, движимый любопытством, вышел из своего укрытия и подошел к трупу.

Сдавленный крик сорвался с его губ.

— Хозяин! — вскричал он душераздирающим голосом. — О негодяи!

В самом деле, это был Тремаль-Найк. Глаза его были закрыты, лицо страшно искажено, а в груди, вонзенный по самую рукоятку, торчал кинжал.

— Хозяин! Бедный мой хозяин! — зарыдал маратх.

Он упал на грудь мертвеца и тотчас вздрогнул, как от удара электрическим током: ему показалось, что сердце бьется.

Он снова приложил ухо к груди — сомнений быть не могло: Тремаль-Найк был еще жив, его сердце слабо, но билось.

— Возможно, он ранен не смертельно, — прошептал Каммамури, дрожа от волнения. — Надо действовать, не теряя времени.

Он осторожно снял куртку с Тремаль-Найка, обнажив его мощную грудь. Кинжал вонзился между шестым и седьмым ребром в направлении сердце, однако не задел его.

Рана была ужасная, но, возможно, не смертельная; Каммамури который разбирался в этом не хуже иного медика, надеялся еще спасти несчастного.

Он осторожно взялся на рукоятку и медленно, без толчков, извлек оружие из раны: струя крови, красной и горячей, показалась у Тремаль-Найка на губах. Это был добрый знак.

— Он выживет, — сказал маратх.

Он оторвал лоскут от своей рубашки и остановил кровотечение, которое могло стать роковым для раненого. Теперь нужно было набрать немного воды и листьев йоумы и приложить их к ране, чтобы предотвратить заражение и залечить ее.

Собрав все свои силы, он поднял раненого на руки и пошел, шатаясь, к востоку, держа направление к реке.

Обливаясь потом, едва держась на ногах, отдыхая каждые сто шагов, он прошел больше мили, прежде чем достиг берега пруда с чистейшей водой, окруженного несколькими рядами бананов и кокосов.

Он устроил раненого на густой траве и приложил к его лбу компресс, сделанный из смоченного в воде лоскута. От этого холодного прикосновения слабый вздох, который казался сдавленным стоном, сорвался с губ Тремаль-Найка.

— Хозяин! Хозяин! — позвал маратх.

Раненый двинул руками и открыл глаза, посмотрев пристально на Каммамури.

Луч радости осветил лицо верного слуги.

— Ты узнаешь меня, хозяин? — спросил маратх.

Раненый утвердительно качнул головой и задвигал губами, как бы пытаясь что-то сказать, но издал только непонятный, неясный звук.

— Тебе нельзя говорить, — приложил палец к губам Каммамури. — Ты все мне расскажешь потом. Будь уверен, хозяин, мы еще отомстим этим негодяям, которые так поступили с тобой.

Взгляд Тремаль-Найка сверкнул мрачным огнем, а пальцы сжались, вырывая с корнем траву.

Без сомнения, он это понял.

— Успокойся, успокойся, хозяин. Сейчас я найду листья йоумы, чтобы вылечить твою рану, и через несколько дней мы покинем эти места. Я отвезу тебя в нашу хижину, а там ты быстро встанешь на ноги.

Каммамури не пришлось долго стараться, чтобы отыскать несколько молодых побегов йоумы, обычно называемой «змеиным языком», чей сок — отличный бальзам для ран.

Он набрал ее уже много и собирался вернуться к хозяину, но сделал лишь несколько шагов и остановился, схватившись за рукоятку пистолета. Ему показалось, что он видит черную массу, скрывающуюся в бамбуке; по виду это было скорее животное, чем человек.

Потянув носом воздух, он почувствовал характерный резкий запах.

— Внимание, Каммамури! — пробормотал он. — Рядом тигр.

Он зажал в зубах нож и храбро двинулся к пруду, внимательно оглядываясь кругом. Он ожидал с минуты на минуту нападения тигра, но этого не случилось, и он благополучно добрался до пруда.

Тремаль-Найк лежал на том же самом месте и, казалось, дремал, что очень обрадовало доброго маратха. Он положил рядом с собой карабин и оба пистолета, чтобы они были всегда под рукой, и, разжевав траву, несмотря на ее невыносимую горечь, приложил к ране.

— Вот так, так будет хорошо, — говорил он, весело потирая руки. — Завтра хозяину станет лучше, и мы уберемся из этого места, которое не очень-то нравится мне. Скоро эти туги вернутся в джунгли и, не найдя труп, бросятся на поиски. Не дадим же им схватить нас так…

Устрашающее мяуканье, подобное реву, прервало его фразу. Он быстро повернул голову, инстинктивно схватившись за оружие.

В пятнадцати шагах от него стоял, скалы зубы и готовясь к прыжку, огромный тигр, глядевший на него сверкающими глазами с голубовато-стальными отблесками.

Глава 8

СТРАШНАЯ НОЧЬ

При этом воинственном реве Тремаль-Найк мгновенно проснулся и выбросил руку в сторону, как бы ища свой верный нож.

— Каммамури, — выговорил он с неимоверным усилием.

— Не шевелись, хозяин! — ответил маратх, не сводя глаз со зверя, все еще готовящегося к прыжку.

— Ти… гр! Ти.. ! — повторил раненый.

— Об этом позабочусь я. Успокойся и не думай об этом.

Маратх выхватил пистолет и навел на зверя, но не решился выстрелить, опасаясь, что с первого выстрела не убьет его, а только привлечет врагов.

Тигр тоже колебался, неотрывно глядя на сверкающий ствол пистолета, который отпугивал его. Несколько раз он в гневе хлестнул себя хвостом по бокам, издал еще один рык, сильнее первого, потом начал пятиться назад, цепляясь за почву своими мощными когтями и не отрывая глаз от маратха, который бестрепетно выдерживал его взгляд.

— Камма… мури… тигр! — снова забормотал Тремаль-Найк, силясь приподняться на руках.

— Он уходит, хозяин. Он не осмелился напасть на нас. Лежи тихо, и все будет в порядке.

Внезапно тигр поднял голову, навострил уши, как бы пытаясь уловить неясный шум, и в третий раз издал глухое рычание. Затем он быстро повернулся и одним прыжком исчез в джунглях, оставив после себя свой резкий и дикий запах.

Каммамури поднялся, не столько обрадованный, сколько обеспокоенный.

— Кто мог напугать тигра? — с тревогой спросил он себя. -Сюда наверняка кто-то приближается.

Он бросился к ближайшим деревьям, но никого не увидел. Тогда он поспешил вернуться к Тремаль-Найку, который снова упал на свое лиственное ложе.

— Где… тигр? — спросил раненый еле слышно.

— Исчез, хозяин, — ответил маратх, скрывая свое беспокойство. — Испугался моего пистолета. Спи и не думай ни о чем.

Раненый издал глухой стон.

— Ада! — пробормотал он.

— Что ты говоришь, хозяин?

— Ах! как… была прекрасна… пре… красна.

— Что ты говоришь? Кто была прекрасна?

— Негодяи… они похи… тили ее… но…

Он оскалила зубы и вцепился руками в траву.

— Ада!.. Ад.. а! — повторил он.

— Бредит, — подумал маратх.

— Да, они ее похи… тили, — продолжал раненый, — но я ее… найду, о да, я еще вернусь!

— Не разговаривай, хозяин, мы в большой опасности.

— Опасности? — пробормотал Тремаль-Найк, не понимая его. — Кто говорит об опас… ности? Я вернусь сюда… да, вернусь, негодяи… с моей Дармой… и она сожрет вас всех!

Он замотал головой от боли и ярости, но тут же потерял сознание и сделался неподвижен, как мертвый.

— Спит, — сказал Каммамури. — Так лучше: по крайней мере своим криком он не выдаст наше присутствие. А пока будем настороже: возможно, тигр еще следит за нами.

Он уселся, скрестив ноги по-турецки, положил карабин на колени, сунул в рот шарик бетеля, чтобы побороть сон, и стал терпеливо дожидаться зари с открытыми глазами, насторожив слух.

Прошел час, два, три, но ничего не случилось. Ни рычание тигра, ни шипение змеи, ни вой шакала не нарушали тишину, царившую в таинственных джунглях. Только дуновение воздуха, насыщенного ночными испарениями, время от времени проходило над тростниками, наклоняя их с мягким шелестом.

Минула уже первая половина ночи, когда мощный хруст и треск ломаемых веток прервали тишину. Какое-то пыхтение добавилось к нему, и довольно громкое.

Удивленный и немного обеспокоенный, маратх вскочил на ноги и прислушался, сдерживая дыхание: этот топот и пыхтение повторились гораздо ближе.

— Это не тигр, — пробормотал Каммамури, — но кто же это?

Он взял карабин, бесшумно подполз к ближайшему дереву и выглянул из-за него.

Шагах в тридцати от него двигалось какое-то животное, длиной не менее двенадцати футов, тяжелое, массивное. У него была бугристая шкура, большая треугольная голова, огромные уши и длинный загнутый вверху рог.

Каммамури понял, с кем ему придется иметь дело, и сердце его замерло от страха.

— Носорог! — едва слышно воскликнул он. — Мы погибли!..

Он даже не поднял карабин, прекрасно зная, что пуля не пробьет эту толстенную шкуру, более прочную, чем стальная броня. Он мог бы попытаться поразить чудовище в глаз — единственное уязвимое его место, но страх промахнуться и быть растерзанным страшным рогом или растоптанным чудовищными ногами, побудил его сидеть тихо в надежде, что исполин его не заметит.

Носорог казался страшно рассерженным, что нередко случается с этим своенравным, грубым, жестоким и скудоумным животным. С проворством, невероятным при его сложении, он бросался, как сумасшедший, из стороны в сторону, яростно ломая и вырывая вокруг себя бамбук, проделывая широкие бреши в джунглях.

Время от времени он останавливался, шумно дыша, крутился по земле, как дикий кабан, взрывая землю ногами и втыкая в траву свой рог, чтобы потом снова подняться и начать свои нападения на бамбук.

Каммамури даже не дышал, чтобы не привлечь внимания зверя, и при этом он обливался потом так, словно сидел на крышке кипящего котла, и судорожно сжимал рукой карабин, ставший бесполезным, как железная палка. Он боялся, что животное, расправившись с бамбуком, двинется к пруду и заметит распростертого там Тремаль-Найка. Помешать этому он не мог: оставалось лишь в бессильном страхе ждать продолжения событий.

А носорог продолжал бесноваться в джунглях. Слышалось, как дрожит земля от тяжести его могучего тела, как с треском ломается бамбук, слышалось его тяжелое дыхание, сравнимое со звуком большой хриплой трубы.

Вдруг Каммамури услышал рычание тигра. На дереве, в десяти шагах от него, сидел этот полосатый хищник, забравшийся на одну из ветвей. Глаза его сверкали, а когти рвали кору.

Каммамури быстро вскинул ружье. Испугавшись этого движения, хищник спрыгнул вниз, чтобы скрыться в джунглях, но натолкнулся на носорога.

Два неустрашимых животных смотрели друг на друга несколько мгновений. Тигр, который, видимо, не желал связываться с этим свирепым гигантом, хотел обойти его, но не сумел.

Носорог заревел и бросился на него, опустив голову и выставив свой острый рог. Но тигр подпрыгнул и упал на спину колосса, вцепившись когтями в его толстую шкуру. Носорог еще сильнее взревел и повалился на спину, чтобы сбросить врага.

— Молодец, носорог! — прошептал Каммамури.

Оказавшись на земле, оба противника тут же поднялись и с молниеносной быстротой бросились друг на друга. Второе нападение было неудачным для тигра. Рог гиганта пробил ему грудь, подбросив в воздух на несколько метров. Тигр упал, рыча от боли и ярости, попытался вскочить, но снова взлетел еще выше, теряя потоки крови.

Носорог даже не ждал, пока тот упадет. Третьим ударом своего страшного оружия он его распотрошил. И, бросив на землю расплющил своими толстыми ногами, превратив в груду окровавленного мяса и разбитых костей.

Все это случилось в несколько секунд. Удовлетворенный своей победой, страшный колосс издал глухой рев и вернулся в джунгли, тяжело топоча и ломая по дороге бамбук.

Он ушел вовремя, поскольку в этот самый момент Тремаль-Найк, охваченный бредом и страшной лихорадкой, проснулся, зовя Каммамури.

Это делало положение особенно опасным, поскольку разъяренный носорог мог услышать голоса и внезапно появиться среди деревьев. Маратх хорошо знал, что от него невозможно спастись бегством, поскольку носороги догоняют даже самого проворного человека… Он подбежал к хозяину и наклонился над ним.

— Тихо! — сказал он, приложив ему палец к губам. — Если нас услышат, мы безвозвратно погибли.

Но Тремаль-Найк не слышал его. Весь во власти бреда, он безумно размахивал руками, и с его губ срывались какие-то бессвязные слова.

— Ада… Ада!.. — кричал он, страшно закатывая глаза. — Где ты, Дева пагоды… Ах, да! Я помню… Да, полночь! полночь!.. А они пришли, вооруженные, двадцать против одного… Почему у этих людей змея на груди? Сколько змей с головой женщины… Но они не пугают меня. Я охотник на змей… сильный! очень сильный! Я видел его, этого человека, который осудил тебя. Он жестокий и он хотел меня задушить…

И Тремаль-Найк разразился каким-то безумным смехом, который заставил маратха задрожать до глубины души.

— Хозяин, лежи тихо! — умолял Каммамури, слышавший, как проклятое животное бешено мечется неподалеку на краю джунглей.

Охваченный бредом, Тремаль-Найк посмотрел на него полузакрытыми глазами и продолжал еще громче:

— Была ночь, очень темная ночь, я спустился с высоты и увидел перед собой мое видение. Но там была эта страшная Кали. Зачем тебе это божество? Значит, ты меня не любишь?.. Ты улыбаешься, но я трепещу. Ты знаешь, как тебя любит охотник на змей. Может, у меня есть соперник? Горе ему!.. Смотри негодяи приближаются… Они смеются, ухмыляются и грозят мне… прочь отсюда, прочь, убийцы, прочь, прочь!.. У них еще и арканы, они разматывают их… Подождите, я приду и отомщу, убийцы. Вот я!.. Каммамури! Каммамури! Меня душат!..

Он вдруг сел, выкатив глаза, с пеной у рта и, грозя маратху кулаком, закричал:

— Это ты хочешь задушить меня? Каммамури, дай мне пистолет, и я застрелю его.

— Хозяин, хозяин, — бормотал маратх.

— Ах, ты… не знаешь, кто я? Каммамури, меня душат!.. Помогите! Помо…

Маратх заглушил его крик, быстро закрыв ему рот рукой и опрокинув на землю. Раненый яростно отбивался, рыча, как дикий зверь.

— Помогите!.. — снова завопил он.

Со стороны деревьев послышалось мощное пыхтение. Дрожа от страха, Каммамури увидел треугольную морду носорога в просвете среди ветвей. Он понял, что погиб.

— Великий Шива! — воскликнул он, поспешно подбирая карабин.

Носорог посмотрел на него своими маленькими блестящими глазками, но больше с удивлением, чем с гневом. Казалось, он не понимает, зачем тут они.

Нельзя было терять ни минуты. Удивление могло быстро смениться злостью у этого свирепого колосса, легко впадающего в гнев. Не имея больше другого выхода, маратх вскинул карабин и выстрелил, целясь ему в глаз. Но пуля лишь расплющилась о лоб исполина, который, выставив свой рог, приготовился к нападению.

Гибель двух индийцев была почти неизбежной. Еще несколько минут — и их постигла бы участь тигра.

К счастью, Каммамури не потерял хладнокровия. Видя, что животное вот-вот нападет, он бросил карабин, ставший уже бесполезным, кинулся к Тремаль-Найку, быстро поднял его на руки, побежал к пруду и прыгнул туда, погрузившись по самые плечи.

Неудержимая ярость обуяла носорога. В четыре прыжка он преодолел расстояние до берега и тяжело плюхнулся в воду, подняв тучу грязи и пены. Испуганный Каммамури попытался бежать, но не мог. Его ноги увязли в иле, таком мягком, что никакими силами нельзя было вытащить их. Полузадушенный, бледный, дрожащий, бедняга издал пронзительный крик:

— На помощь! Погибаю!..

Услышав за собою глухое пыхтение, он повернулся и увидел, что и носорог отчаянно бьется в воде: увлекаемый своим огромным весом, он также увяз по самое брюхо и продолжал погружаться в топкое дно.

— На помощь!.. — повторил маратх, силясь держать хозяина над водой.

Далекий лай ответил на этот отчаянный зов. Каммамури радостно вздрогнул: знакомый лай, он тысячу раз уже его слышал. Безумная надежда воскресла в его душе.

— Пунти!.. — закричал он. — Пунти!

Огромный черный пес выскочил из густых зарослей бамбука и прыжками кинулся к пруду, яростно лая. Это был он, верный Пунти, который бросился к носорогу, пытаясь ухватить его за ухо.

Почти в то же мгновение послышался голос Агура.

— Держись, Каммамури! — кричал он. — Мы здесь!..

Бенгалец одним прыжком преодолел густую чащу и появился на берегу пруда. Быстро схватив ружье, он стал на колено и почти в упор выстрелил в носорога, целясь ему в левый глаз. Пораженный в мозг, тот взревел и завалился на бок, до половины исчезнув под водой.

— Не двигайся, Каммамури, — продолжал храбрый охотник. — Сейчас мы спасем тебя, но… Что с хозяином?.. Он ранен?..

— Молчи и поторопись, Агур, — просил маратх, все еще дрожа от пережитого волнения. — В джунглях рыщут враги.

Бенгалец быстро размотал веревку на поясе и бросил один конец Каммамури, который крепко ухватился за него.

— Держись, друг! — сказал Агур.

Он собрал все свои силы и начал тянуть. Каммамури почувствовал, как вырывается из вязкого ила и увлекается вслед за веревкой к берегу, на который он тут же поспешно взобрался.

— Что случилось? — сказал Агур, с беспокойством глядя на хозяина. — Он без сознания?

— Его ударили кинжалом, — ответил маратх.

— О боги!.. И кто же?

— Те самые, что убили Хурти.

— Когда?.. Как?..

— Потом расскажу. Поторопись! Сделай носилки и пойдем: нас преследуют.

Агур тут же принялся за дело. Достал нож, срезал шесть или семь веток, связал их прочной веревкой, и на эти грубые носилки навалил несколько охапок листьев. Маратх осторожно поднял хозяина, который еще не пришел в себя, и положил сверху.

— Пойдем, — приказал Каммамури. — У тебя есть лодка?

— Да, здесь на отмели, — ответил Агур.

— Твои пистолеты заряжены?

— Да.

— Тогда вперед, и смотри в оба.

— Нас ищут?

— Наверняка.

Они подняли носилки и пустились в путь следом за собакой, пробираясь по узкой тропинке, проложенной в джунглях. Через пятнадцать минут вышли к реке, на которой качалась их лодка. Но в тот момент, когда они садились в нее, Пунти залаял.

— Тихо, Пунти, — прикрикнул на него Каммамури, берясь за весла.

Но вместо того чтобы послушаться, пес поставил лапы на борт лодки и залаял с удвоенной силой. Шерсть поднялась у него на загривке, точно при виде врага.

Беглецы посмотрели на джунгли, но ничего не заметили там. Тем не менее Пунти, видимо, что-то учуял.

Они положили пистолеты на сиденья, схватили весла и выгребли на середину реки. Но не проплыли еще и сотни метров, как пес снова яростно залаял.

— Стойте! — вдруг услышали они резкий голос.

Каммамури обернулся, сжимая в правой руке пистолет. На берегу, в том месте, которое они только что покинули, стоял огромного роста индиец с арканом в правой руке и кинжалом в левой.

— Стойте! — повторил он.

В ответ Каммамури выстрелил. Индиец повернулся, взмахнув руками, и исчез в кустах.

— Греби, греби, Агур! — закричал маратх.

И лодка понеслась, как стрела, направляясь к плавучему кладбищу. А вслед ей громовый голос, полный угрозы, кричал с берега проклятого острова:

— Мы еще увидимся!..

Глава 9

МАНЧАДИ

Восток начинал светлеть, когда лодка достигла берега Черных джунглей.

Казалось, все здесь по-прежнему. Все так же стояла хижина среди бамбука, и так же сидели на крыше неподвижные марабу, а верная Дарма кружила вокруг, охраняя жилище и не отходя далеко.

— Все в порядке, — пробормотал Каммамури. — Негодяи не были в этих местах. Дарма! — окликнул он.

Тигрица остановилась, подняла голову и, взглянув на лодку своими зеленоватыми глазами, бросилась к берегу с радостным урчанием.

Каммамури и Агур высадились и отнесли хозяина в хижину, устроив его на удобной постели. Пес и тигрица остались снаружи сторожить.

— Осмотри рану, Агур, — попросил Каммамури.

Бенгалец снял повязку и внимательно посмотрел на грудь бедного Тремаль-Найка. Глубокая морщина обозначилась у него на лбу.

— Рана тяжелая, — сказал он. — Кинжал, видно, вошел по самую рукоятку.

— Он поправится?

— Надеюсь. Но как случилось, что его ударили кинжалом?

— Трудно сказать. Ты знаешь, что хозяин хотел увидеть эту девушку, которая являлась ему. Кажется, он знал, где она скрывается. Он велел мне возвращаться в хижину, а сам отправился к ней один. Через двадцать четыре часа я нашел его в джунглях лежащим в луже крови: его поразили кинжалом.

— Но кто?

— Те люди, что живут на острове и, видимо, стерегут ее.

— Ты видел их?

— Своими собственными глазами.

— Они люди или духи?

— Думаю, что люди. Они набросили мне на шею аркан, чтобы задушить, а я убил из них двоих или троих. Если бы это были духи, они бы не умерли.

— Это странно, — задумчиво прошептал Агур. — А что они там делают? Зачем душат людей, только за то, что те высадились на остров?

— Не знаю, Агур. Знаю только, что это страшные люди, и они почитают божество, которое требует человеческих жертв.

— Ты боишься, Каммамури?

— И есть чего.

— Ты думаешь, они появятся и здесь, в наших джунглях?

— Я опасаюсь этого, Агур. Помнишь, как тот человек кричал нам с берега: «Мы еще увидимся».

— Тем хуже для них. Тигрица разорвет каждого, кто к нам приблизится.

— Я знаю, но будем осторожны. Все это очень опасно.

— Оставь это мне, Каммамури. Ты думай о том, как вылечить хозяина, а ими займусь я.

Каммамури вернулся к постели раненого, чтобы сменить ему повязку с целебной травой, а Агур уселся на пороге хижины рядом с тигрицей и собакой.

День прошел без происшествий. Тремаль-Найка несколько раз охватывал приступ бреда, во время которого он без конца вспоминал Аду. Но вскоре он опять впал в забытье, и продолжалось оно до самого захода солнца. Оба индийца, хоть и сгорали от желания узнать что-нибудь о тех людях, которые напали на него, не решались расспрашивать, чтобы не ухудшить его состояние.

Тем временем ночь набросила свое темное покрывало на молчаливые джунгли. Агур первым отправился сторожить, и встал на пороге хижины, вооруженный до зубов. Пес улегся у его ног, время от времени поднимая голову и поглядывая на юг.

До полуночи никто не появился ни на реке, ни в джунглях. Однако пес несколько раз вскакивал и принюхивался, выказывая очевидное беспокойство. Наверное, он чуял что-то необычное: незнакомого человека или какое-нибудь дикое животное, которое бродило поблизости.

Агур уже собирался разбудить Каммамури, чтобы тот сменил его, когда Пунти неожиданно залаял.

— О! — воскликнул удивленный индиец. — Что с тобой?

Заливаясь лаем, пес повернулся к реке, явно указывая, что там что-то происходит. Одновременно, с глухим рычанием, на пороге хижины появилась тигрица.

— Каммамури! — позвал Агур, хватая оружие.

Маратх, спавший очень чутко, сразу вскочил и выбежал к нему.

— Что происходит? — спросил он.

— Наши звери что-то учуяли и забеспокоились.

— Ты слышал какой-нибудь шум?

— Абсолютно ничего.

— Успокой собаку и послушаем.

Сначала в глубокой ночной тишине не раздавалось ни звука. Но вдруг со стороны реки послышался слабый крик:

— Помогите! На помощь!..

Пес принялся яростно лаять.

— Помогите! — звал тот же голос.

— Каммамури! — вскричал Агур. — Там человек, там кто-то тонет.

— Определенно.

— Мы не можем дать ему утонуть.

— Но мы не знаем, кто это.

— Не важно: бежим на берег.

— Хорошо. Но приготовь оружие и будь предельно осторожен. Дарма! Ты останешься здесь и растерзаешь всякого, кто бы ни появился.

Тигрица определенно поняла это, потому что подобралась, с пламенеющими глазами, и глухо зарычала. А индийцы устремились к реке, вслед за Пунти, который продолжал яростно лаять на бегу.

Достигнув берега, они принялись вглядываться в черную, как смола, поверхность воды, местами мерцавшую в лунном свете.

— Ничего не видишь? — спросил Каммамури у Агура, который наклонился над потоком.

— Мне кажется, там что-то плывет.

— Может, человек?

— Я бы сказал, что ствол дерева.

— Эй! — закричал Каммамури. — Кто здесь зовет?

— Спасите меня! — ответил слабый голос.

— Это утопающий, — сказал маратх.

— Эй, вы можете добраться до берега? — окликнул Агур.

Стон был ему ответом. Этот несчастный находился посередине реки, его несло течением, и с минуты на минуту он мог утонуть. Индийцы прыгнули в лодку и быстро направились к нему.

Очень скоро они убедились, что черный предмет, который плыл по реке, был и в самом деле стволом дерева, за который ухватился человек. В несколько мгновений они догнали его и протянули руки утопающему, который ухватился за них с отчаянной силой.

— Спасите меня! О боги, спасите меня! — бормотал он, валясь на дно лодки.

Оба индийца наклонились над ним и оглядели с любопытством. По виду это был бенгалец, роста ниже среднего, худой, но с развитыми мускулами, обладавший, по-видимому, недюжинной силой. Лицо его было исцарапано, а мокрая одежда, плотно прилипшая к телу, запачкана кровью.

— Ты ранен? — спросил его Каммамури.

Человек посмотрел на него взглядом, в котором сверкали странные отблески.

— Думаю, да, — пробормотал он.

— У тебя одежда в крови. Дай я посмотрю.

— Нет, нет, не надо, — поспешно сказал тот, прижав руки к груди, как будто боялся, что ее обнажат. — Я ударился головой о ствол дерева, и из носа пошла кровь.

— Откуда ты плыл?

— Из Калькутты.

— Как тебя зовут?

— Манчади.

— Но как ты оказался здесь?

Бенгалец задрожал всем телом, стуча зубами.

— А кто живет в этих местах? — спросил он со страхом.

— Тремаль-Найк, охотник на змей, — отвечал Каммамури.

Манчади снова задрожал.

— Жестокий человек, — пробормотал он.

— Ты с ума сошел, — сказал Агур.

— Сошел с ума!.. Знал бы ты, как его люди охотились за мной, словно я тигр!

— Его люди охотились за тобой? Но мы — его товарищи.

Бенгалец выпрямился, глядя на них со страхом.

— Вы!.. Вы!.. — повторил он. — Я погиб!

Он перегнулся через борт лодки с явным намерением прыгнуть в реку, но Каммамури схватил его поперек тела и усадил насильно.

— Вы хотите убить меня! — захныкал Манчади.

— Да, если ты нам все не расскажешь. Что ты делаешь здесь?

— Я бедный индиец и живу охотой. Капитан сипаев обещал мне сто рупий за шкуру тигра, и я приплыл, надеясь добыть ее здесь.

— Продолжай.

— Вчера вечером я причалил на том берегу Мангала и углубился в джунгли. А часа через два на меня напали какие-то люди и хотели задушить своими арканами…

— Арканами, ты сказал? — вскричали оба индийца.

— Да, — подтвердил тот.

— Ты видел этих людей? — спросил Агур.

— Да, как вижу вас.

— А что было у них на груде?

— Мне показалось, я видел татуировку.

— Это были те, с Раймангала, — сказал Каммамури. — Продолжай.

— Я выхватил кинжал, — продолжал Манчади, все еще дрожа от страха, — и перерезал веревку. Я долго бежал, они гнались за мной. Наконец я добрался до берега и кинулся в реку, вниз головой.

— Остальное мы знаем, — сказал маратх. — Значит, ты охотник?

— Да, и хороший.

— Хочешь остаться с нами?

Странная молния блеснула в глазах бенгальца.

— Большего я и не прошу, — торопливо согласился он. -Я один на свете.

— Хорошо, мы тебя принимаем. Поживешь пока в нашей хижине, а там видно будет.

Они вновь погрузили весла в воду и отвели лодку в тихую заводь. Едва высадились на берег, как Пунти с яростным лаем бросился к бенгальцу, скаля зубы.

— Тихо, Пунти, — сказал Каммамури, удерживая его. -Это свой.

Пес, хотя и послушался, продолжал угрожающе рычать.

— Этот зверь не очень любезен, — сказал Манчади, силясь улыбнуться.

— Не бойся; он станет твоим другом, — сказал маратх.

Привязав лодку, они направились к хижине, перед которой лежала тигрица. И странная вещь, она тоже принялась ворчать совсем не дружелюбно, глядя на новоприбывшего.

— Ой! — вскричал тот испуганно. — Тигр!

— Он ручной. Оставайся здесь, а я пойду к хозяину.

— К хозяину? Он разве здесь? — удивленно спросил бенгалец.

— Конечно.

— Так он жив!..

— О! — удивленно воскликнул маратх. — Почему ты это спрашиваешь?

Бенгалец вздрогнул и казался сконфуженным.

— Откуда ты знаешь, что он был ранен? — переспросил Каммамури.

— Разве ты сам не сказал мне об этом?

— Я!..

— Мне кажется.

— Не помню что-то.

— Но я ведь не мог это услышать ни от кого, кроме тебя и твоего товарища.

— Должно быть так.

Каммамури и Агур вошли в хижину. Тремаль-Найк крепко спал и, наверное, видел сны — какие-то отрывистые слова то и дело срывались с его губ.

— Не стоит будить его, — прошептал Каммамури, оборачиваясь к Агуру.

— Мы представим его завтра, — сказал тот. — Как тебе показался этот Манчади?

— У него вид порядочного человека, и я надеюсь, он будет нам полезен.

— Я тоже так думаю.

— Оставим его сторожить до завтра.

Агур взял миску оставшейся от ужина рисовой похлебки и пошел к Манчади, который набросился на еду с волчьей жадностью. Наказав ему быть внимательным и поднять тревогу при малейшей опасности, он вернулся в хижину, на всякий случай крепко заперев изнутри дверь.

Едва он исчез, как Манчади вскочил с необыкновенной живостью. Глаза его горели, на губах играла сатанинская улыбка.

— Так, так! — воскликнул он, ухмыляясь.

Он подошел к хижине и приложил ухо к двери, внимательно прислушиваясь. Постоял так четверть часа, потом бесшумно отошел в сторону и кинулся бежать с быстротой молнии.

Пробежав с полмили, он остановился и издал громкий свист. Тотчас на юге сверкнул огонек и словно взорвался короткой вспышкой. Еще два раза прозвучал его свист — и снова в джунглях воцарилось таинственное молчание.

Глава 10

ДУШИТЕЛЬ

Прошло двадцать дней. Благодаря крепкому организму и неусыпным заботам своих товарищей Тремаль-Найк быстро поправлялся. Рана почти закрылась, и он мог уже вставать.

Но по мере того как к нему возвращались силы, он становился все более мрачным и беспокойным. Его часто можно было застать с лицом, спрятанным в ладони и с влажными щеками, как будто он плакал. Разговаривал он редко и не признавался никому в душевной тоске, которая мучила его; а иногда на него нападали точно приступы безумия, во время которых он раздирал себе грудь ногтями и срывал повязки с раны, крича: «Ада!.. Ада!.. Где ты?.. «

Тщетно Каммамури и Агур пытались вызвать его на разговор — он молчал, и для них так и осталось глубокой тайной, кто же была та женщина, которая носила это имя, не покидавшее его ни во сне, ни наяву, сделавшаяся его мукой, его кошмаром.

Бенгалец Манчади редко разговаривал с ним, и даже, казалось, избегал раненого, как будто стеснялся или боялся его. Он не входил в его комнату, если только не видел, что Тремаль-Найк спит, а если тот просыпался в этот момент, старался побыстрее выйти. Он больше любил бродить в джунглях в поисках дичи, собирать дрова или носить воду. И странная вещь: всякий раз, как он слышал, что хозяин зовет Аду, он начинал невольно дрожать, и его лицо сильно бледнело. По мере того как Тремаль-Найк выздоравливал, тот, казалось, все больше мрачнел и как будто впадал в уныние. Словно ему было неприятно, что хозяин поправляется. Почему? Никто не мог бы сказать этого.

На двадцатый день случилось событие, которое должно было иметь самые мрачные последствия.

Утром Каммамури поднялся с первым лучом солнца. Увидя, что Тремаль-Найк спит спокойным сном, он направился к двери, чтобы разбудить Манчади, который ночевал снаружи под маленьким бамбуковым навесом. Он отодвинул засов и толкнул дверь, но, к его великому удивлению, она не открылась, как будто снаружи что-то ее подпирало.

— Манчади! — закричал маратх.

Никто не ответил на зов. В уме маратха сверкнула мысль, что с беднягой случилось какое-то несчастье: на него напали и задушили враги или разорвали тигры из джунглей. Он приложил глаз к дверной щели и увидел, что в самом деле ей мешает открыться лежащее на пороге человеческое тело. Пригляделся повнимательнее, — о боги! — это был Манчади.

— О! — с ужасом вскричал он. — Агур!

Индиец тут же прибежал на зов товарища.

— Агур, — взволнованно сказал маратх. — Ты ничего не слышал сегодня ночью?

— Абсолютно ничего.

— Даже стона?

— Нет, а в чем дело?

— Убили Манчади!

— Это невозможно! — воскликнул Агур.

— Он лежит перед дверью.

— Но Дарма и Пунти не подавали голоса.

— И все же он, видимо, мертв. Не отвечает и не шевелится.

— Нужно выйти. Толкни сильнее!

Маратх навалился плечом на дверь и оттолкнул ею лежавшего на пороге Манчади. Оба охотника выскочили наружу.

Бедный бенгалец лежал ничком и казался мертвым, хотя на теле не видно было никакой раны. Каммамури приложил руку к его груди и почувствовал, что сердце еще бьется.

— Он без сознания, — сказал маратх.

Подобрав перо, которое валялось рядом, он зажег его и приблизил к ноздрям потерявшего сознание. Тотчас грудь Манчади поднялась от вздоха, задвигались руки и ноги и наконец открылись глаза, которыми он растерянно уставился на охотников.

— Что случилось? — заботливо спросил его Каммамури.

— Это вы! — задыхаясь, воскликнул бенгалец. — О боги! Я думал, что меня убили одним ударом!

— Но кто пытался убить тебя? Что это были за люди?

— Люди?.. Разве я говорил, что люди?

— А кто же?

— Это были не люди, — сказал бенгалец. — Это был слон.

— Слон? — вскричали индийцы. — Слон здесь?

— Да, огромный слон, с чудовищным хоботом и ужасными бивнями.

— Он подошел к тебе? — спросил Агур.

— Да, и едва не проломил мне череп. Я сладко спал, когда был разбужен мощным дыханием; я открыл глаза и увидел над собой огромную голову чудовища. Я хотел подняться и убежать, но хобот его обрушился на мой череп, пригвоздив меня к земле.

— А потом? — с тревогой спросил Каммамури.

— Больше я ничего не помню. Удар был так силен, что я потерял сознание.

— Странно, — сказал маратх. — И Пунти ничего не заметил.

— Что будем делать? — спросил Агур, бросив горящий взгляд на джунгли.

— Оставим слона в покое, — ответил Каммамури.

— Он вернется, — поспешно сказал Манчади, — и разрушит нашу хижину.

— Это правда, — согласился Агур. — А что, если поохотиться на него? Почему бы и нет? У нас хорошие карабины.

— Я готов пойти с вами, — предложил Манчади.

— Но мы не можем оставить хозяина одного, хотя он уже полностью выздоровел, — заметил Каммамури. — Вы знаете, что нам постоянно здесь угрожает опасность.

— Ты останешься, а мы пойдем на охоту, — решил Агур. — Когда поблизости слон, мы не можем жить спокойно.

— Если у вас достаточно храбрости, действуйте на свой страх и риск.

— Вот это хорошо! — воскликнул Агур. — Предоставь это нам, и увидишь, что еще до полудня слон будет наш.

Он взял в хижине два тяжелых карабина большого калибра и протянул один бенгальцу, который зарядил его с особой тщательностью. Захватив пистолеты, большой нож и запас патронов, они решительно двинулись к джунглям по широкой тропе, проложенной среди бамбука.

Агур был оживлен и весело болтал; бенгалец же напротив, встревожен и мрачен. Он часто останавливался и озирался по сторонам. Иногда он нагибался и внимательно вглядывался в тропу, притворяясь, что ищет следы слона.

Эта резкая перемена настроения, эти взгляды и маневры не ускользнули от Агура, который решил, что бенгалец боится.

— Смелее, Манчади, — весело сказал он. — Не думай, что так уж трудно схватиться с этой громадиной. Одна пуля в глаз — и все будет кончено.

— Я и не боюсь, — резко ответил бенгалец, тщетно стараясь изобразить на губах улыбку. — Просто настроение испортилось.

— Мне показалось, что ты обеспокоен.

— Это верно, но меня беспокоит не слон.

— А что же тогда?

— Агур, — сказал Манчади странным тоном. — Ты боишься смерти?

— Боюсь ли я смерти?.. Почему ты спрашиваешь? Я никогда не думаю о ней.

— Тем лучше для тебя.

— Я тебя не понимаю.

— Поймешь через несколько часов; молчи и пошли дальше.

«Он слегка тронулся, — подумал Агур. — Бедняга заговаривается от страха. Ладно, я сам убью слона».

Он ускорил шаги, несмотря на жаркое солнце, и через час они добрались до банановой рощицы, тенистой и очень приятной на вид.

Как только они вошли туда, Манчади принялся насвистывать какую-то песенку, с замысловатыми коленцами и переливами.

— Что ты делаешь? — спросил его Агур.

— Свищу, — ответил Манчади.

— Ты спугнешь слона.

— Наоборот, привлеку. Слоны любят свист и, когда слышат его, подходят поближе.

— О! Я этого не знал.

— Теперь знай, и внимательно смотри кругом. Ты знаешь, где находится пруд?

— Здесь рядом.

— Пошли.

Агур, хоть это и показалось ему довольно странным, послушался. Он углубился по едва заметной тропинке в чащу и привел товарища к берегу маленького пруда, окруженного грудами грубо отесанных камней — развалин старинной пагоды.

— Ты оставайся здесь, — сказал ему бенгалец, — а я войду в лес и поищу слона — он должен прятаться где-то поблизости.

Он взял под мышку карабин и спокойно удалился, не добавив больше ни слова. Но как только он убедился, что его не видно и не слышно, то сразу припустился бегом и остановился лишь у подножия огромного дерева, на стволе которого была грубо вырезана эмблема таинственных обитателей Раймангала.

Здесь он издал длинный свист и прислушался. Такой же сигнал из зарослей был ему ответом. Минуту спустя, среди кустов появилась зловещая фигура Суйод-хана.

Жрец скрестил руки на груди и устремил на Манчади взгляд, острый, как лезвие кинжала.

— Будь благословен, Сын священных вод Ганга, — сказал бенгалец, кланяясь и прикладывая сложенные ладони ко лбу.

— Итак? — коротко спросил Суйод-хан.

— Нас провели.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тремаль-Найк жив.

Суйод-хан еще больше помрачнел и сжал кулаки.

— Я промахнулся? — прорычал он. — А ведь кинжал мой пронзил ему грудь!

Он склонил голову и погрузился в размышления.

— Манчади, — сказал он через некоторое время, — этот человек должен умереть.

— Приказывай, Сын священных вод Ганга.

— Сердце Девы пагоды ранено взглядом этого человека. Несчастная еще любит его и не перестанет любить, пока он жив.

— Она поверит в его смерть?

— Да, если я дам ей доказательства.

— Что я должен сделать? Отравить его?

— Нет, яд не всегда убивает, на него есть противоядия.

— Задушить? Со мной мой аркан.

— Не спеши. Ты следовал моим указаниям?

— Да. Агур ждет меня у пруда.

— Хорошо. Ты убьешь сначала его.

— А потом? — спросил фанатик с ужасающим спокойствием.

— Потом ты вернешься в хижину и расскажешь Каммамури, что Агур убит. Он поверит тебе и побежит искать его; остальное ты понимаешь.

— Какие будут еще приказания?

— Больше ничего.

— Задушив Тремаль-Найка, что мне делать дальше?

— Возвращайся ко мне на Раймангал. Ступай!

Манчади еще раз коснулся пепла у себя на лбу и быстро удалился.

«Да, — сказал он себе, — Сын священных вод Ганга — великий человек!»

Этот фанатик даже не думал о двойном убийстве, которое готовился совершить. Так велел Суйод-хан, а все, что приказывал он, исходило от имени страшной богини Кали, которой они посвятили себя без остатка, во власть которой отдали свою жизнь.

Он медленно пересек лес и вышел к пруду, у которого сидел с карабином на коленях Агур.

— Ты нашел слона? — спросил он бенгальца.

— Еще нет, но я напал на его след, — сказал тот, и в глазах его сверкнули зловещие искры.

— Что с тобой? Почему ты так смотришь на меня? — удивился Агур.

Не отвечая, бенгалец молча смотрел на него в упор.

— Ты обнаружил что-то странное?

— Да, — отвечал Манчади. — Ты помнишь, что я тебе сказал час назад?

Индиец слегка забеспокоился: он словно уже предчувствовал беду.

— Мы, кажется, разговаривали о смерти?

— Да.

— Я помню это, — отвечал Агур.

— Тебе не страшно умереть в двадцать лет, когда будущее, наверное, улыбается тебе? Тебе не кажется ужасным покинуть эту цветущую землю, согретую солнцем, и спуститься в могилу, в темноту, в неизвестность?

— Ты с ума сошел? — поднял брови Агур. — Ты сумасшедший?

— Нет, Агур, я не сумасшедший, — сказал убийца, подойдя к нему вплотную. — Смотри!

Он распахнул на груди рубашку и показал татуировку в виде змеи с головой женщины.

— Что это? — спросил Агур.

— Эмблема смерти.

— Не понимаю.

— Тем хуже для тебя.

Бенгалец выхватил аркан, который был спрятан у него за пазухой, и со свистом раскрутил его над головой.

— Агур! — вскричал он. — Суйод-хан осудил тебя — ты должен умереть.

Только тут индиец все понял. Он вскочил на ноги с карабином в руке, но не успел даже наставить его на предателя.

Свист разорвал воздух, и с тугой петлей на горле бедняга тут же свалился на землю.

— Убийца!.. — прохрипел он.

— Агур! — мрачно сказал Манчади, — Попрощайся с солнцем, которое ласкало тебя, вдохни в последний раз воздух, который течет над Сундарбаном, пошли последний привет своим близким и спускайся в могилу.

— Каммамури!.. Хозяин!.. — хрипел Агур, извиваясь в жестоких конвульсиях.

Фанатик крепко ухватился за аркан и сжал его изо всех сил, заглушив голос жертвы, потом выхватил кинжал и вонзил его в тело несчастного.

— Умри, раз этого хочет богиня! — закричал он ужасным голосом.

С серым, страшно искаженным лицом и выкаченными глазами, Агур издал хриплый стон, попытался подняться, но снова упал.

— Один готов, — сказал Манчади, бросив жестокий взгляд на убитого. — Теперь подумаем о другом.

И удалился быстрыми шагами, в то время как стая марабу слеталась на еще теплый труп несчастного Агура.

Глава 11

ВТОРОЙ УДАР ДУШИТЕЛЯ

Каммамури начинал беспокоиться. Солнце быстро опускалось за горизонт, а охотники еще не вернулись, ни одного выстрела не слышалось в джунглях.

Он никак не мог объяснить себе ни это их долгое отсутствие, ни это абсолютное безмолвие. Он не раз выходил из хижины, внимательно осматривал горизонт, надеясь увидеть их среди бесконечных пространств бамбука, заставлял Пунти лаять, чтобы указать им обратный путь, но все бесполезно.

Несколько раз он доходил в сопровождении тигрицы до первых бамбуков и прислушивался к шумам в джунглях; несколько раз бил в барабан, подвешенный у дверей хижины, раза два или три стрелял в воздух. Но молчание, царившее на равнине, не нарушалось ничем.

Упав духом, он сел на пороге хижины и стал дожидаться их возвращения. Не прошло и нескольких минут, как тигрица вскочила на ноги с глухим рычанием, в которому присоединился лай Пунти.

Каммамури встал, думая, что возвращаются охотники, но никого не увидел. Он обернулся и заметил опирающегося на косяк двери Тремаль-Найка.

— Ты, хозяин! — удивленно воскликнул он. — Ты!..

— Да, Каммамури, — кивнул Тремаль-Найк с горькой улыбкой.

— Какая неосторожность!.. Ты еще слаб и…

— Молчи, я окреп, я сильнее, чем ты думаешь, — сказал охотник на змей сурово. — Я слишком залежался на этой койке, пора кончать с этим.

Он сделал несколько шагов вперед, почти не шатаясь, и уселся на траву, сжав голову руками и пристально глядя на заходящее солнце.

— Хозяин, — сказал Каммамури после нескольких минут молчания.

— Что? — обернулся к нему Тремаль-Найк.

— Охотники еще не вернулись. Боюсь, что с ними случилась беда.

— Кто тебе это сказал?

— Никто, но у меня есть подозрение. В джунглях бродят те люди, которые убили Хурти и ранили тебя.

Лицо Тремаль-Найка потемнело.

— Значит, они здесь? — спросил он.

— Наверное.

— Скоро я поправлюсь, Каммамури, мы вернемся на этот проклятый остров и уничтожим их всех, всех!

— Что?.. — испуганно воскликнул маратх. — Мы вернемся на тот остров?.. Хозяин, что ты говоришь?

— А ты боишься?

— Нет, но возвращаться туда, в те места — это безумие.

— Безумие!.. Ты говоришь, безумие?.. Ты, значит, не знаешь, кого я оставил там, в руках этих негодяев?

— Кого?

— Деву пагоды.

— Кто она такая?

— Божественное создание, Каммамури, и я люблю ее безумно.

— Так ты оставил там эту женщину?

— Да, Каммамури, ту самую, которая являлась мне на закате солнца в джунглях. Ада! Ада! Как я страдаю вдали от тебя!

— Так это и было твое видение?

— Да, мое видение.

— Но как она оказалась на Раймангале?

— Тяжелый рок тяготеет над этой несчастной девушкой, Каммамури. Злодеи держат ее в своих руках, но я не знаю, почему. Я видел ее в пагоде перед бронзовым чудищем.

— Чудищем!.. Но, может быть, эта женщина одна из них.

— Не смей говорить этого, Каммамури, — угрожающе вскричал Тремаль-Найк. — Она их пленница, они заставляют ее поклоняться бронзовому чудищу! Они жестоки… А она их жертва — эта бедная девушка!..

— Прости, хозяин, — пролепетал маратх.

— Ты ничего не знал, я не держу на тебя зла, Каммамури. Но эти люди, которые насильно держат ее в пагоде, которые разрывают ей сердце и заставляют ее страдать — я уничтожу их всех, Каммамури! Всех до единого! Здесь, на моей груди, остался след их кинжала, и он все время будет напоминать мне о мести! Ты не останешься в их руках, моя бедная Ада!.. Как бы не стерегли они тебя, какие бы препятствия ни воздвигали, я вырву тебя из их рук!.. И тогда пусть дрожат эти фанатики, которые так мучили тебя, которые отравили твою молодость. Мы с Дармой истребим их всех до единого в их страшных пещерах!

— Ты пугаешь меня, хозяин. А если тебя убьют?

— Я умру ради той, которую люблю! — пылко воскликнул Тремаль-Найк.

— И когда мы отправимся туда?

— Как только у меня хватит сил держать карабин. Я ухе окреп, но не настолько, чтобы выступить одному против всех.

В это мгновение с юга донесся ружейный выстрел; Дарма подпрыгнула и ощетинилась, рыча. Маратх и Тремаль-Найк вскочили на ноги, удерживая Пунти, который заливался лаем.

— Что там случилось? — спросил маратх, доставая из-за пояса нож.

— Каммамури!.. Каммамури!.. — закричал чей-то голос.

— Кто это там? — спросил Тремаль-Найк.

— Великий Брама!.. Это Манчади! — вскричал маратх.

В самом деле, бенгалец приближался к ним, пробивая густую завесу бамбука и, как сумасшедший, размахивая карабином. Казалось, он был во власти ужасного страха.

— Каммамури!.. Каммамури!.. — задыхаясь, повторил он.

— Беги, Манчади, беги! — закричал маратх. — Неужели его преследуют? Внимание, Дарма!

Тигрица подобралась, выпустив когти, и открыла пасть, показывая два ряда острых зубов.

Бенгалец, который бежал очень быстро, за несколько минут добрался до хижины. Лицо его было окровавлено, как будто от раны на лбу, рубашка тоже была в крови, что должно было скрыть его предательство.

— Хозяин!.. Каммамури! — воскликнул он, отчаянно плача.

— Что случилось? — с тревогой спросил Тремаль-Найк.

— Агур смертельно ранен!.. Горе мне… это не моя вина, хозяин… они кинулись на нас… Агур! Бедный Агур!

— Его ранили! — с яростью воскликнул Тремаль-Найк. — Кто? Кто?

— Враги… эти туги с арканами…

— Проклятие! Говори, рассказывай, я хочу все знать!

— Мы углубились в лес, — бормотал негодяй, продолжая рыдать. — Они бросились на нас прежде, чем мы смогли взяться за оружие… и Агур упал. Я испугался и убежал…

— Сколько их было?

— Десять, двенадцать, не помню точно. Я убежал чудом.

— Агур мертв?

— Нет, хозяин, наверное, не мертв. Они пронзили его кинжалом и потом исчезли. На бегу я слышал, как раненый кричал, но у меня не хватило смелости вернуться к нему.

— Ты трус, Манчади!

— Хозяин, если бы я вернулся, они бы убили меня, — рыдал бенгалец.

— Когда же это кончиться? — закричал Тремаль-Найк. — Каммамури, возможно, Агур еще жив; нужно пойти и принести его сюда.

— А если на меня нападут? — спросил Каммамури с опаской.

— Возьми с собой Дарму и Пунти. С ними ты устоишь против сотни человек.

— А кто меня отведет туда?

— Манчади.

— А ты хочешь остаться в хижине один?

— Я и один могу постоять за себя. Беги, не теряя времени, если хочешь спасти бедного Агура. Манчади, отведи его в лес.

— Хозяин, я боюсь.

— Отведи его в лес, или я велю тигрице растерзать тебя.

Тремаль-Найк произнес это так, что Манчади понял, что он не шутит. Изображая величайший страх, предатель присоединился к маратху, который вооружился карабином и парой пистолетов.

— Хозяин, — сказал Каммамури, — если через два-три часа мы не вернемся, можно будет считать, что нас убили. Лодка стоит у берега: подумай о своем спасении.

— Никогда! — вскричал Тремаль-Найк. — Я отомщу за тебя на Раймангале. Молчи и отправляйся.

Маратх и Манчади, предшествуемые собакой и тигрицей, бегом устремились в джунгли.

Солнце совсем исчезло за горизонтом, но взошла луна, с мягкостью рассеивая свой голубоватый свет, достаточный, чтобы пробраться сквозь заросли бамбука.

— Пойдем осторожно и тихо, — сказал Каммамури своему спутнику. — Не нужно привлекать внимание врагов, они, возможно, прячутся неподалеку.

— Ты боишься, Каммамури? — спросил бенгалец, который не дрожал больше.

— Думаю, да. К счастью, с нами Дарма, храброе животное, которое не побоится и толпы вооруженных людей.

— Предупреждаю тебя, Каммамури, я в лес не войду.

— Ладно, подождешь меня где-нибудь поблизости. Я оставлю тебе Пунти: он может задушить полдюжины врагов. Пошли дальше.

Манчади, уже наметивший себе свой коварный план, повел маратха по той самой тропинке, которой уже шел утром, и вел его три четверти часа, пока не вышел на окраину леса.

— Это там? — спросил Каммамури, с тревогой глядя под деревья.

— Да, там, — ответил Манчади, понизив голос. — Иди по тропке, что ведет через лес, и выйдешь к пруду, где упал Агур. Я подожду тебя здесь, спрятавшись в чаще.

— Хочешь собаку?

— Мне лучше одному. Туги не найдут меня, я уверен.

— Хорошо, через полчаса я вернусь. Дарма, будь внимательна и хватай первого, кто окажется перед нами. И ты, Пунти, приготовься задушить любого, кто нападет на нас.

Тигрица с глухим рычанием пошла впереди маратха, а пес позади, скаля зубы.

— Прекрасно, — сказал Каммамури, когда увидел, что бенгалец спрятался в чаще. — Никто не сумеет приблизиться ко мне без разрешения моих телохранителей.

Он вошел в лес, в котором царили мрак и тишина, и бесшумно двинулся по тропинке. Несколько раз он останавливался, надеясь услышать стон или зов Агура, но кругом было тихо.

— Плохо дело, — прошептал он, вытирая пот, который ручьями стекал с его лба. — Если бы Агур был еще жив, я бы услышал какой-нибудь стон, но вокруг совершенно тихо. Неужели он умер?

Он прошел триста или четыреста шагов, когда услышал, что кто-то насвистывает в зарослях странную мелодию. Тигрица заворчала, оглянувшись назад, пес беспокойно зарычал.

— Внимание, малыши, — почувствовав, как у него похолодела спина, прошептал маратх. — Подойдите ближе ко мне, и пусть этот человек свистит в свое удовольствие.

Луна скрылась за облаком, и в лесу стало еще темнее. Каммамури остановился в нерешительности: идти ему вперед или вернуться назад. Подумав, он двинулся дальше, но вынул из-за пояса пистолеты.

— Каммамури! — закричал кто-то в чаще.

— Каммамури! — повторил второй голос справа.

— Каммамури! — подхватил слева третий.

Тигрица зарычала, колотя себя по бокам хвостом и шерсть поднялась у нее на загривке. Несколько раз она порывалась броситься в сторону от тропинки, но маратх свистом звал ее на место.

— Спокойно, малыши, спокойно, — сказал он. — Пускай себе кричат. Они не духи, а люди, которые хотят напугать меня. Но я не из пугливых.

Он ускорил шаг, направив один пистолет вправо от тропинки, а другой влево, и скоро оказался у пруда.

Луна вышла из-за облака, и поток лунного света пролился на это место, освещая его, как днем. С несказанным страхом Каммамури заметил на земле человеческое тело, на котором уже сидело несколько марабу.

Пунти бросился к этому трупу, жалобно воя, и спугнул прожорливых птиц.

— Агур! — в отчаянии вскричал Каммамури.

Как безумный, он побежал к пруду и склонился над телом товарища.

На шее несчастного все еще был затянут аркан, тело истерзано марабу.

— Агур! Мой бедный Агур! — причитал Каммамури, обнимая труп. — Ах негодяи!

Вдруг он издал страшный вопль, и его глаза впились в камень, к которому прислонялась голова Агура.

В бледном свете луны, он прочел, дрожа, слова, написанные кровью:

«Каммамури, Манчади меня уби… «

Маратх вскочил на ноги. Он мгновенно все понял и оценил опасность, грозившую его хозяину.

— Дарма! Пунти! — закричал он сдавленным голосом. — В хижину!.. В хижину!.. Хозяина убивают!

И, не медля больше ни секунды, вместе с тигром и собакой бросился через леса.

Пока Каммамури бежал, задыхаясь, под темными сводами леса, коварный предатель не терял времени даром. Оставшись один, он тут же выскочил из чащи и бегом бросился к хижине, решив покончить и с Тремаль-Найком.

Он знал, что у него преимущество в добрую четверть часа, но тем не менее мчался изо всех сил, опасаясь быть настигнутым тигром и собакой, которых панически боялся.

Очень быстро он пересек джунгли и остановился на краю болота, приготовив второй аркан.

«Хозяин, наверное, настороже, — прошептал он. — Если он увидит, что я вернулся без Каммамури, он размозжит мне голову пулей. Этот человек шутить не любит».

Тихо-тихо он раздвинул бамбук и посмотрел в сторону хижины. Тремаль-Найк стоял на пороге с карабином в руках.

«Да! — прошептал негодяй. — Убить его будет не так-то просто, но Манчади хитрее, чем охотник на змей».

Он свернул в сторону и обежал хижину по дуге, прячась в зарослях тростника. Теперь дом был справа, и Тремаль-Найк стоял к нему боком. С предосторожностями он мог теперь приблизиться и кинуться на свою жертву.

Предатель лег на землю и пополз в траве, как змея, стараясь производить как можно меньше шума. Легкий ветерок, мягко колебавший верхушки бамбука, заглушал шорох травы.

Так, то двигаясь вперед, то останавливаясь и взглядывая на Тремаль-Найка, который, казалось, ничего не замечал, ему удалось подобраться к самой хижине.

Внезапно он вскочил прыжком тигра. Жестокая улыбка показалась на его губах.

«Теперь он мой, — прошептал он едва слышно. — Кали защитит меня».

На цыпочках он подкрался к стене хижины и остановился в десяти шагах от Тремаль-Найка. Бросил еще взгляд на джунгли, но ничего опасного не заметил.

Улыбка, еще более жестокая, промелькнула на его губах. Он быстро раскрутил аркан и бросил его, прыгнув вперед.

Тремаль-Найк рухнул на землю, как дерево, вырванное ветром, но, к счастью, одной рукой ему удалось перехватить аркан.

— Каммамури! — закричал он, хватая другой рукой веревку и таща ее к себе с отчаянной силой.

— Умри! Умри! — вопил убийца, волоча его по земле.

— Каммамури! На помощь!.. — звал Тремаль-Найк.

— Я здесь! — послышалось из темноты.

Вспышка разорвала мрак, раздался громкий выстрел. При свете ее был виден бегущий Каммамури, впереди огромными прыжками мчалась тигрица, рядом с ней Пунти.

Манчади отпрыгнул назад шагов на десять и опрометью пустился к берегу.

Раздался второй выстрел, и предатель ничком рухнул в реку, исчезнув среди ее тростников.

Глава 12

ЛОВУШКА

Едва почувствовав, что аркан ослаб, Тремаль-Найк вскочил, схватил валявшийся на земле карабин и кинулся к реке, надеясь покончить с предателем. Однако, когда он достиг берега, Манчади уже исчез.

Он вошел в воду, но ни одна тень не появилась на поверхности. Вероятно, течение увлекло убийцу, который, без сомнения, был ранен пулей маратха.

— Ах негодяй! — Тремаль-Найк был в бешенстве.

— Хозяин! — закричал Каммамури, подбегая вместе с тигрицей и собакой. — Где этот разбойник?

— Исчез, Каммамури, но мы найдем его.

— Ты ранен?

— Нет, меня не так-то просто задушить этим людям.

— У меня кровь застыла в жилах, когда я понял, что задумал этот негодяй. Я боялся, что не поспею вовремя. Ах каналья! Предатель! Попадись он мне еще раз, я изрублю его на кусочки. Так обмануть нас! Знаешь, хозяин, ты спасся просто чудом!

— Знаю, Каммамури. А Агур?.. Что случилось с Агуром?

Маратх замолк, горестно уронив голову.

— Говори, Каммамури, — приказал Тремаль-Найк, который уже и сам догадывался обо всем.

— Он мертв, хозяин, — прошептал Каммамури.

Тремаль-Найк в отчаянии схватился руками за голову.

— Мертв?.. Мертв!.. — кричал он. — Все погибают вокруг меня! Но что я сделал, Шива, чтобы терять всех, кого я люблю? Или я проклят богами?..

Он склонил голову, и слезы потекли по его смуглым щекам. У Каммамури, который впервые видел его плачущим, душа разрывалась от жалости.

— Хозяин, — пробормотал он.

Тремаль-Найк не слышал его. Сжав лицо руками, он сел на берегу реки и в отчаянии устремил взгляд на джунгли, над которыми веял легкий ветерок, напоенный ароматом жасмина и муссенды. Его мощная грудь время от времени вздымалась, как от рыданий.

— Хозяин, — воскликнул Каммамури, — Мужайся! Ведь борьба еще не кончена.

— Да, я должен бороться с этим роком, который тяготеет над нами, — сказал Тремаль-Найк с яростью. — Бедный Агур! Такой молодой, такой смелый! Ты уверен, что он и в самом деле погиб?

— Да, хозяин, я видел его труп собственными глазами. Он был там, на берегу пруда, с арканом на шее и кинжалом в груди. Негодяй Манчади повалил его на землю и прикончил этим оружием.

— Так значит, именно Манчади убил его?

— Да, хозяин, он.

— Ах мерзавец!

— Но больше он никого не убьет. Моя пуля наверняка сразила его, и сейчас рыбы ужинают им.

— Значит, у этого изверга был целый план?

— Да, хозяин. Он убил Агура, чтобы отвлечь меня и и покончить с тобой. К счастью, я это вовремя понял и поспел в нужный момент.

— А у тебя не было каких-то подозрений прежде?

— Нет, хозяин, я ничего не замечал, ни в чем не сомневался. Он обманул нас очень ловко. Но зачем ему нужно было убивать нас?

— Боюсь, что его подослали сюда туги с Раймангала.

— Ты так думаешь, хозяин?

— Уверен в этом. Ты видел его грудь?

— Нет, он все время закрывал ее, не знаю, почему.

— Чтобы спрятать свою татуировку.

— Теперь понимаю; наверное, так и есть. Но почему они так ожесточенно преследуют тебя?

— Потому что я люблю Аду.

— Значит, они не хотят, чтобы ты любил ее?

— Да, и пытаются убить.

— Но почему?

— Потому что над этой женщиной тяготеет какой-то рок.

— Какой?

— Не знаю, но когда-нибудь я раскрою эту тайну.

— И ты думаешь, что эти негодяи снова возьмутся за свое?

— Думаю, да, Каммамури.

— Я боюсь их, хозяин. А ты?

Тремаль-Найк не ответил. Он смотрел на юг.

— Ты что-то заметил? — с тревогой спросил маратх.

— Да. Мне показалось, что я видел странный огонь; он вспыхнул в джунглях и сразу потух.

— Пойдем в хижину, хозяин. Здесь оставаться опасно.

Тремаль-Найк в последний раз посмотрел на джунгли, на реку и медленными шагами направился к хижине, но на пороге остановился.

— Каммамури, — сказал он с грустью, — эта хижина, такая веселая и уютная раньше, кажется мне мрачной, как могильный склеп. Бедный Агур!

Он заглушил рыдания и улегся на койку, спрятав лицо в ладони. Каммамури сел у дверного косяка и устало закрыл глаза.

Прошло три долгих часа, но маратх не двигался. Неожиданно резкий звук рамсинги вывел его из оцепенения.

— Опять эта труба! — с яростью пробормотал он. — Значит, еще одна беда? Ну что ж, хорошо, что ты предупреждаешь меня.

Он обошел вокруг хижины, внимательно оглядывая траву, но не заметил ничего подозрительного. Тогда он вернулся в хижину, забрав с собой Дарму и Пунти, и крепко заперся изнутри. Спать он лег рядом с дверью, чтобы проснуться от малейшего толчка.

Прошло несколько часов, но ничего не случилось. Терзаясь беспокойством, Каммамури не смыкал глаз. Несколько раз он вставал и осторожно выглядывал в окно.

Около полуночи луна зашла, погрузив джунгли в совершенную темноту. И тут Пунти три раза пролаял.

— Кто-то приближается, — прошептал Каммамури. — Пунти его почуял.

Он вошел в комнату Тремаль-Найка. Тот спал и бредил во сне о несчастной Аде.

Пунти глухо зарычал и бросился к двери, оскалив зубы. Тигрица тоже что-то услышала и нервно била хвостом по бокам.

Схватив пистолеты, Каммамури обошел все окна, но ничего вокруг не заметил. Он хотел было разрядить свой пистолет, чтобы напугать того, кто осмелился приблизиться к хижине, но удержался не желая разбудить Тремаль-Найка.

Еще немного спустя, он заметил на юге полоску огня, услышал легкий свист и следом за тем глухой взрыв, но не понял, что это.

«Странно, странно, — бормотал он, поеживаясь от невольного страха. — Если эта ночь пройдет благополучно, значит, боги за нас».

Он бодрствовал еще час или два и наконец, побежденный усталостью, задремал. За весь остаток ночи ни пес, ни тигрица не подали больше никакого сигнала.

Утром, спеша выяснить что-нибудь новое, он сразу же вышел из хижины. Первое, что бросилось ему в глаза, был кинжал, вонзенный в землю у порога и удерживавший какую-то голубоватую бумагу.

— Ого! — воскликнул он, наклоняясь над ним. — Значит, кто-то осмелился прийти прямо сюда?..

Он осторожно подобрал эти предметы и осмотрел их. Кинжал был из закаленной стали с какой-то странной гравировкой на лезвии.

Он развернул бумагу и сразу увидел змею с головой женщины, нарисованную вверху. Под ней было несколько строк, написанных красными буквами.

— Что значат эти строки? — спросил себя маратх. — Надо выяснить поскорее.

Он оставил у порога Дарму и Пунти, а сам побежал к Тремаль-Найку. Тот уже проснулся и сидел перед окном, сжав голову рудами и устремив взгляд на туманный горизонт на юге.

— Хозяин, — позвал маратх.

— Что тебе? — глухим голосом отозвался тот.

— Оставь свои мысли и взгляни на эти предметы. Вот тайна, в которой нужно разобраться.

Тремаль-Найк неохотно повернулся. Но нервная дрожь пробежала по его лицу, когда он увидел протянутый ему кинжал.

— Что это? — спросил он быстро. — Кто дал тебе это оружие?

— Я нашел его перед хижиной. Прочти это письмо, хозяин.

Тремаль-Найк схватил бумагу и пробежал взглядом. Вот что он прочел:

«Тремаль-Найк,

могучая богиня Кали, которая повелевает всей Индией, посылает тебе этот кинжал смерти. Достаточно укола его отравленным острием, чтобы сойти в могилу.

Ты должен исчезнуть с лица земли: так хочет божество. Только такой ценой ты можешь остановить кару, готовую обрушиться на голову той, которую ты любишь.

Сегодня вечером, на заходе солнца, Манчади должен найти твой труп.

Суйод-хан».

Прочтя это послание, Тремаль-Найк побледнел.

— Что?.. — вскричал он. — «Остановить кару?.. « Что означает эту угроза?

— Хозяин, — пробормотал Каммамури, бледный, как полотно, — я чувствую, нам грозит большая опасность.

— Не бойся, Каммамури, — сказал Тремаль-Найк. — Негодяи хотят запугать нас, но я брошу вызов их могучей богине, которая повелевает всей Индией. Итак, они хотят моей жизни? Их божество велит мне сойти в могилу и посылает кинжал! Но Тремаль-Найк не так глуп, чтобы воспользоваться им, и…

Вдруг он остановился. Ужасная мысль сверкнула в его мозгу. Он снова схватил и перечел письмо, изменившись в лице.

— Великий Шива! — воскликнул он сдавленным голосом. — «… кару, готовую обрушиться на голову той, которую… «

— Что, хозяин?

— О Каммамури, ведь они держат ее в своих руках…

— Кого, хозяин?

— Аду! — страдальчески вскричал Тремаль-Найк. — О моя бедная любовь!.. Каммамури!.. Каммамури!..

— Хозяин, это невозможно, чтобы они убили ее, — сказал, желая утешить его, маратх. — Они не пойдут на это.

— А если пойдут? Если эти изверги убьют ее? О ужас! Ужас!.. Шива, бог мой, защити ее! Защити мою бедную Аду!

Рыдание вырвалось из груди Тремаль-Найка.

— Что же делать? — бормотал он вне себя. — Да, я знаю, эти негодяи не пощадят ее… они не хотят, чтобы Дева пагоды любила смертного… один из нас должен умереть… Но нет, я не хочу, чтобы умерла она, такая молодая, такая прекрасная!.. Значит, умереть должен я? Но нет, это невозможно! Я слишком люблю ее, чтобы сойти в могилу, не послав ей последнее прости, не сказав, что я умираю ради нее!..

Он корчился от душевной муки, сжав себе голову руками, он стонал, проклиная свою судьбу и не зная, что предпринять. Но вдруг замолчал и вскочил на ноги, как тигр, готовый броситься на врага. Грозная молния сверкала в его глазах.

— Ну что ж, пришел час мести! — вскричал он в бешенстве. — Ко мне, Дарма!

Тигрица одним прыжком оказалась на пороге хижины, издавая свое грозное рычание. Сорвав с гвоздя карабин, Тремаль-Найк собирался выйти, когда Каммамури остановил его.

— Куда ты, хозяин? — спросил он взволнованно.

— На Раймангал, чтобы спасти мою Аду, пока ее не убили.

— Но разве ты не знаешь, что там смерть? На Раймангале сотни этих людей, которые жаждут твоей крови. Ты погибнешь и, возможно, погубишь ее, пытаясь спасти.

— Я!..

— Конечно, хозяин, ты убьешь ее. При первом твоем появлении грянет молния и сразит эту женщину.

— Великий Боже!

— Успокойся, хозяин, и выслушай меня. Предоставь действовать мне, и увидишь, мы все узнаем. Возможно, эти люди просто хотели запугать тебя.

Тремаль-Найк смотрел на него непонимающим взглядом, но маратха это не смутило.

— Не время сейчас отправляться на этот проклятый остров, да и ты не настолько окреп, чтобы сражаться с ними, — продолжал он. — Они написали, что хотят твой труп, и они получат его, но это будет труп, который воспрянет и схватит за горло убийцу. Позволь мне все устроить, хозяин. Ты же знаешь, что маратхи хитры.

— Что ты задумал? — спросил Тремаль-Найк, мало-помалу сдаваясь.

— Нам нужен человек, который бы рассказал нам все, что происходит на Раймангале, чтобы мы знали, как нам поступить. Тогда мы хоть завтра отправимся туда, имея все нужные сведения.

— Нужен человек, ты говоришь?

— Да, хозяин, и этим человеком будет Манчади. Слушай меня внимательно. Сегодня вечером, на заходе солнца, я отнесу тебя в джунгли, и ты притворишься мертвым. Мы с Дармой спрячемся неподалеку, чтобы с тобой не случилась беда. Явится этот бандит, который убил Агура — мы бросимся на него и захватим в плен. Я заставлю его заговорить, я заставлю его признаться, где они прячут эту женщину, которую ты любишь, сколько их и какими средствами они располагают.

Тремаль-Найк схватил руки маратха и порывисто сжал их.

— Ты остаешься? — спросил Каммамури.

— Да, остаюсь, — с глубоким вздохом сказал Тремаль-Найк. — Но завтра, пусть даже в одиночку, я отправлюсь на Раймангал. Я чувствую, что Аде грозит опасность.

— Не в одиночку, — сказал Каммамури. — Мы с Дармой пойдем с тобой. А теперь возьмемся за дело расчетливо, и вечером Манчади будет в наших руках.

Каммамури оставил хозяина, который все еще не мог успокоиться, терзаемый мрачными мыслями и тысячью тревог, a сам направился к реке, чтобы снарядить лодку.

За весь этот день не произошло ничего нового. Несколько раз, вооружившись до зубов, он отправлялся в джунгли, чтобы проверить, нет ли кого-нибудь поблизости, но не встретил ни единой живой души.

В семь часов, когда солнце склонилось к западу, пришел момент действовать.

— Хозяин, — сказал маратх, потирая руки, — не будем больше терять времени.

Именно в этот момент на юге послышалась рамсинга.

— Этот негодяй уже близко, — сказал Каммамури. — Смелее, хозяин, я отнесу тебя в джунгли. Но ни слова, ни движения, если не хочешь разрушить наш план. Как только убийца появится, тигрица схватит его.

Он взвалил хозяина себе на плечи, предварительно спрятав у него за пазухой пару пистолетов и, шатаясь, направился к джунглям.

Солнце исчезло за кромкой леса на западе, когда они добрались до первых бамбуковых зарослей. Он положил неподвижного, как труп, Тремаль-Найка в траву и склонился над ним.

— Не двигайся, хозяин, — напомнил он. — Едва тигрица бросится на Манчади, вскочи и зажми рот негодяю. Возможно, рядом есть и другие туги.

— Положись на меня, — прошептал Тремаль-Найк. — Все будет, как надо.

Каммамури побрел, склонив голову на грудь, точно человек, убитый горем. Когда он подошел к хижине, в джунглях раздался второй звук рамсинги.

«Манчади еще далеко, — решил он. — Все идет хорошо».

Он вошел в хижину, вооружился пистолетами, заткнул за пояс нож и вышел, внимательно поглядывая то на реку, то на джунгли.

— Дарма, за мной, — приказал он.

Тигрица прыжком догнала его, и оба быстро пошли на юг, прячась за кустами индиго и муссенды. В пять минут они добрались до бамбука и спрятались в двадцати шагах от хозяина.

Третий звук трубы, гораздо ближе первых, разорвал глубокую тишину, дарившую в Сундарбане.

«Хорошо, — сказал Каммамури, доставая пистолеты. — Негодяй уже близко».

Он посмотрел на хозяина. Тот казался настоящим трупом: лежал на боку, спрятав голову под руку, и мог бы обмануть даже марабу и шакалов.

Вдруг из ближайших зарослей бамбука взлетел потревоженный павлин. Удерживая Дарму на месте, Каммамури погладил ее по спине; тигрица нервно нюхала воздух и махала хвостом, как кошка.

— Не двигайся, Дарма, — прошептал он.

Второй павлин с испуганным криком взлетел там же.

Манчади приближался ползком, как змея, не производя ни малейшего шума. Он явно боялся попасть в засаду и двигался с тысячью предосторожностей.

Каммамури привстал на колено, держа в руке пистолет.

Там, среди бамбука, который явно колебался, он увидел лицо, потом появились руки и, наконец, голова в желтом тюрбане. Каммамури почувствовал, как лоб его покрылся холодным потом. Это была голова Манчади, убийцы бедного Агура.

— Дарма, — прошептал он.

Тигрица встала, подобралась и ожидала только команды, чтобы броситься вперед.

Манчади мрачно посмотрел на Тремаль-Найка и разразился зловещим смехом. Охотник на змей не двигался.

Тогда убийца вышел из кустов и с арканом в руке приблизился к тому, кто казался ему трупом.

— Взять его, Дарма! — приказал Каммамури, вскакивая на ноги.

Одним огромным прыжком тигрица выскочила из засады и обрушилась на убийцу, повалив его на землю.

Тремаль-Найк вскочил и своим мощным кулаком оглушил его.

— Держись, хозяин, — закричал, подбегая, маратх. — Сломай ему ногу, чтобы помешать бежать.

— Не нужно, Каммамури, — сказал Тремаль-Найк, удерживая тигрицу. — Я его и так наполовину прикончил.

В самом деле, предатель, лежавший на траве, не подавал даже признаков жизни.

— Ничего, все идет хорошо, — сказал Каммамури. — Теперь-то мы заставим его говорить. Он не уйдет живым из наших рук, клянусь тебе, хозяин. Агур будет отомщен.

Каммамури взял злодея за ноги, Тремаль-Найк — за руки, и они поспешили домой, в то время как небо быстро темнело: надвигалась буря.

Через четверть часа они вошли в свою хижину, крепко заперев дверь за засов.

Глава 13

ПЫТКА

Главное было сделано, Теперь оставалось только заставить пленника говорить, что было делом нелегким. Однако охотники на змей владели сильными средствами, способными развязать язык даже немому.

Положив пленника посередине хижины, они развели в очаге большой огонь и стали терпеливо ждать, пока тот придет в себя

Прошло немного времени, и индиец стал подавать признаки жизни. Грудь его приподнялась в порывистом вздохе, зашевелились руки и ноги, наконец он открыл глаза, уставившись на Тремаль-Найка, который стоял, склонившись над ним.

Тотчас глубокое удивление отразилось на его лице, которое тут же сменилось ненавистью и яростью. Черты лица его исказились, жестокая ухмылка показалась на губах, обнажив два ряда острых, как у тигра, зубов.

— Где я? — глухо спросил он.

Тремаль-Найк приблизил к нему свое лицо.

— Ты узнаешь меня? — спросил он, усилием воли сдерживая гнев, кипевший в его груди. — Ну как, узнал?

Манчади лишь злобно усмехнулся, не отвечая.

— Ты дрожишь передо мной?

— Мне дрожать! — презрительно пробормотал душитель. — Манчади не боится никого, кроме Кали.

— Кали! Кто такая Кали? Мне кажется, я слышал это имя.

— Да, ты слышал его в ту ночь, когда пал под кинжалом Суйод-хана. Славный был удар!..

— Плоховатый, если я еще жив.

— Это несчастье, что ты еще жив.

— Конечно, — с иронией отвечал Тремаль-Найк. — Исчезни я с лица земли, убийцам жилось бы спокойнее на Раймангале.

Душитель зловеще ухмыльнулся.

— Ты не знаешь еще Суйод-хана, — сказал он.

— Я намерен скоро познакомиться с ним поближе, и не позднее завтрашнего вечера.

— Думаешь, я поверю тебе?

— Придется поверить: Тремаль-Найк — человек слова.

— Посмотрим, — сказал Манчади. — Ты не сделаешь и шага к Раймангалу, как у тебя будет сто арканов на шее.

— Оставим Суйод-хана и его арканы и поговорим о более важных вещах. Но берегись, Манчади: если ты не скажешь мне правду тебя ожидает жестокая пытка.

Манчади отвернулся, давая тем самым понять, что не намерен говорить.

— Итак, слушай мои вопросы и отвечай, а ты, Каммамури, оживи огонь — он, возможно, сейчас нам понадобится.

Дрожь пробежала по желтоватому лицу Манчади, он тревожно смотрел на пламя, которое поднималось и опускалось, прихотливо освещая закопченные стены хижины.

— Манчади, — продолжал Тремаль-Найк, — кто эта богиня, которую ты называешь Кали и которая требует много жертв?

— Я не скажу.

— Плохо ты начинаешь, Манчади. Мне придется пытать тебя.

— Манчади не трус.

— Перейдем к другому. Мне нужно знать, сколько человек находится на Раймангале.

— Я сам этого не знаю. Их много, и все они подчиняются

Суйод-хану, нашему главе. — Манчади, знаешь ли ты Деву пагоды?

— А кто ж ее не знает?

— Хорошо, расскажи мне об Аде Корихант.

Молния жестокой радости блеснула в глазах Манчади.

— Рассказать тебе о ней! — вскричал он, странно ухмыляясь. — Никогда!..

— Манчади! — сказал Тремаль-Найк. — Берегись, не испытывай мое терпение. Где находится Ада Корихант?

— Кто знает! Может, на Раймангале, может, на севере Бенгалии, может, в море. Может, она еще жива, а может, и умерла.

Тремаль-Найк издал крик ярости.

— Умерла! — вскричал он, заломив руки. — Ты что-то знаешь. О! Ты скажешь! Ты все расскажешь, как только мы начнем жечь тебе ноги.

— Можешь сжечь и руки до самых плеч, Манчади не скажет. Клянусь моей богиней!

— Негодяй, ты что, никогда не любил?

— Я никого не любил, кроме моей богини и моего верного аркана.

— Слушай, Манчади, — вне себя закричал Тремаль-Найк. — Я освобожу тебя, я отдам тебе все, чем владею, до последней рупии, я стану твоим рабом, но скажи мне, где находится бедная Ада, жива она или мертва, скажи мне, есть ли надежда спасти ее. Я ужасно страдаю, Манчади, не заставляй меня страдать еще больше, не убивай меня! Говори, или я разорву тебя на куски своими собственными руками!

Манчади молчал, мрачно глядя на него.

— Но говори же, чудовище, говори! — завопил Тремаль-Найк.

— Нет!.. — воскликнул индиец с несокрушимой твердостью. — Я не произнесу ни слова.

— У тебя железное сердце!

— Да, железное и полное ненависти.

— Ради всего святого, говори, Манчади!

— Нет, никогда!

Тремаль-Найк схватил его за руки.

— Негодяй! — заорал он ему в уши. — Я убью тебя!

— Убей, но я не скажу.

— Каммамури, ко мне!

Он схватил пленника за руки и подтащил к огню. Маратх схватил его за ноги и приблизил к пламени. Жесткая кожа почернела от соприкосновения с горящими углями. Тошнотворный запах паленого заполнил всю хижину.

Манчади трясся, рыча, точно тигр; глаза его налились кровью.

— Держи крепко, Каммамури, — сказал Тремаль-Найк.

Душераздирающий крик вырвался из груди упрямца.

— Довольно… довольно… — проговорил он прерывающимся голосом.

— Ты скажешь? — спросил его Тремаль-Найк.

Манчади скалил зубы, кусал себе губы, но все еще молчал, хотя огонь продолжал жечь его мясо. Прошло еще несколько секунд. Второй вопль, громче первого, сорвался с его губ.

— Хватит!.. — прохрипел он. — Это слишком…

— Теперь скажешь?

— Да… скажу… хватит… Помогите!

Тремаль-Найк одним рывком отодвинул жаровню.

— Говори, негодяй!

Манчади взглянул ему в лицо глазами, полными страха и ненависти. Отчаянным усилием он сел, но тут же повалился на спину с хриплым стоном и остался лежать неподвижно со страшно искаженным лицом и перекошенным ртом.

— Он умер? — испуганно спросил Каммамури.

— Нет, без сознания, — ответил Тремаль-Найк.

— Нужно действовать осторожно, хозяин. Если он умрет раньше чем признается, нам будет мало проку.

— Он не умрет так скоро, уверяю тебя.

— Он скажет?

— Нужно, чтобы сказал. Ты слышал, что Ада, возможно, умирает? Я узнаю об этом все, даже если мне придется выпустить его мерзкую кровь каплю за каплей.

— Не верь, хозяин. Негодяй мог и солгать.

— О я не переживу ее. Если моя бедная Ада умрет, я последую за ней добровольно. Как жестока моя судьба! Любить, быть любимым, и не иметь возможности сделать ее своей! Но я добьюсь своего, клянусь всеми богами Индии!

— Смотри, хозяин, наш пленник начинает приходить в чувство.

Душитель действительно приходил в себя. Дрожь пробежала по его телу; он медленно поднял голову, покрытую большими каплями пота, и наконец открыл глаза. Он открыл и рот, как бы желая что-то сказать, но из горла вырвался лишь хриплый звук, похожий на приглушенный стон.

— Говори! — приказал Тремаль-Найк.

Тот не отвечал.

— Видишь этот огонь? Если ты не развяжешь язык, я снова начну пытку.

— Говорить?.. — прорычал Манчади. — Ты хуже, чем убил… ты меня искалечил… я не могу больше ходить… Убей меня, если хочешь… но я не буду говорить. Я ненавижу тебя… а твоя Ада… умрет!.. Я радуюсь, зная, что она испытывает те же самые муки… Мне кажется, я слышу ее вопли… Я вижу ее, привязанную к пламенеющему костру… Суйод-хан ухмыляется… туги пляшут вокруг… Кали улыбается… Вот пламя окутывает ее… Ах! ах! ах!..

И негодяй разразился сатанинским смехом, который слился с первым ударом грома, потрясшим всю хижину до основания.

Тремаль-Найк, как безумный, бросился на индийца.

— Ты лжешь, негодяй! — завопил он. — Это невозможно, невозможно!

— Это правда… твоя Ада будет сожжена…

— Скажи мне все! Я приказываю тебе!

— Никогда!

Обезумев от гнева и отчаяния, Тремаль-Найк снова схватил душителя, чтобы бросить к огню, но Каммамури остановил его.

— Хозяин, — сказал он, — этот человек не вытерпит второй пытки и умрет. Огня недостаточно, чтобы заставить его говорить; попробуем железо.

— Что ты хочешь сказать?

— Предоставь действовать мне. Он заговорит — вот увидишь.

Маратх прошел в соседнюю комнату и вскоре появился, неся что-то вроде сверла, на конце которого были приделаны две спирали из закаленной стали, с остриями, отстоящими на сантиметр друг от друга.

— Что это такое? — спросил Тремаль-Найк.

— Штопор, — отвечал маратх. — Сейчас ты увидишь, как я орудую им, и, клянусь тебе, что ни один человек, даже самый сильный и упрямый, не устоит перед ним.

Он схватил правую ногу душителя и приложил к ступне обе спирали.

— Смотри, Манчади, я начинаю.

Две стальные спирали вонзились в плоть. Маратх увидел, как лицо пленника мгновенно покрылось холодным потом.

— Продолжать? — спросил он его.

Только дрожь пробежала по телу Манчади. Каммамури снова взялся за пытку. Пленник испустил отчаянный крик.

— Признавайся, или я продолжу, — сказал маратх.

— Нет… не надо… Я признаюсь во всем…

— Я знал, что ты заговоришь. Поспеши, если не хочешь, чтобы я взялся за другую ногу. Где Дева пагоды?

— В… подземельях, — еле слышно прошептал Манчади.

— Поклянись своей богиней, что не лжешь.

— Клянусь в этом… Кали.

— Теперь дальше. Какая опасность ей угрожает? Говори все.

— Мне приказали… Ах собаки…

— Продолжай.

— Ада приговорена… Кали осудила ее на смерть… Твой хозяин любит ее… она любит его… Нужно, чтобы умер один из них… Меня послали сюда… чтобы убить его… Я промахнулся…

— Ну же! Говори! — воскликнул Тремаль-Найк, ни пропустивший ни слова.

— Не видя меня… они догадаются, какая судьба… меня постигла… узнают, что ты… еще жив… А нужно, чтобы один из двоих… умер… Ада в их… руках… она умрет… на костре… Кали осудила ее…

— Нет! Я спасу ее!..

Злорадная ухмылка показалась на губах пленника.

— Туги… сильны, — сказал он.

— Но Тремаль-Найк сильнее. Слушай меня, Манчади. Я знаю, что священный баньян ведет в подземелья. Мне нужно знать способ, как спуститься туда.

— Я сказал все… довольно. Можешь убить меня, я и так уже при смерти… но я не… скажу больше. Дай мне умереть…

— Мне продолжать? — спросил Каммамури.

— Я узнал все, что нужно, — сказал Тремаль-Найк. — Я отправляюсь!

— Прямо сегодня ночью?

— Разве ты не слышал?.. Завтра может быть слишком поздно.

— Ночь сегодня темная и бурная.

— Тем лучше: я проберусь незаметно.

— Хозяин, плыть сейчас на Раймангал — это все равно что идти навстречу смерти.

— Нет, Каммамури, меня не остановят все громы и молнии. Дарма!

Тигрица, сидевшая в соседней комнате, подошла и потерлась о ноги хозяина.

— Пошли в лодку, моя хорошая, и готовь свои когти.

— А я, хозяин? Что делать мне? — спросил Каммамури.

Тремаль-Найк подумал немного и сказал:

— Этот человек еще жив и, возможно, не умрет. Стереги его: он может понадобиться.

— Ты хочешь плыть без меня?

— Ты же не можешь следовать за мной. Если бросить этого несчастного одного, завтра он умрет.

Тремаль-Найк взял карабин, два пистолета, нож, подсумок с патронами и вышел из хижины быстрыми шагами. Тигрица скользнула следом, ее рычание смешалось с воем ветра и раскатами грома.

— Ну и ночка! — сказал Тремаль-Найк, взглянув на бурные облака. — Но это меня не остановит.

Внезапно он услышал за спиной одиночный выстрел, а вслед за тем громкий лай Пунти.

«Что там такое?» — удивленно спросил он себя.

Он обернулся и увидел, что Каммамури бежит за ним следом. Маратх был вооружен до зубов и нес на плече весла.

— Что случилось? — спросил охотник на змей.

— Каммамури отомстил за Агура, — ответил маратх.

— Ты что, убил Манчади?

— Да, хозяин. Этот человек нам мешал. А я не мог отпустить тебя на Раймангал одного.

— Каммамури, ты знаешь, что мы, возможно, никогда больше не вернемся сюда, в джунгли?

— Знаю, хозяин.

— Ты знаешь, что на Раймангале нас ждет смерть?

— Знаю, хозяин. Ты идешь, чтобы спасти женщину, которую любишь, а я иду за тобой. Лучше умереть бок о бок с тобой, чем остаться одному в джунглях.

— Ладно, мой храбрый Каммамури, пошли! Пунти постережет нашу хижину.

Глава 14

НА РАЙМАНГАЛ

Ночь и в самом деле была бурная. Огромные валы облаков, громоздясь, как морские волны, бежали по небесному своду. Резкие порывы ветра налетали на пустынный Сундарбан, срывая листья с деревьев и заставляя волноваться необозримое море бамбука. Время от времени синеватые молнии разрывали ночную темноту, освещая бледным, мертвенным светом этот хаос перепутанных ветром растений. Они сопровождались такими могучими раскатами грома, что гул его, казалось, перекатывался до самого Бенгальского залива.

Дождя не было, но небесные шлюзы вот-вот должны были открыться и обрушить на джунгли тропический ливень.

Охотники и сопровождавшая их тигрица в несколько минут достигли берега Мангала, воды которого неслись, волоча упавшие в них массы бамбука и множество древесных стволов.

Несколько минут они прятались в тростниках, ожидая, пока молния осветит противоположный берег, затем, убедившись, что никто не следит за ними, быстро спустились к реке и столкнули лодку в воду.

— Хозяин! — сказал Каммамури. — Как ты думаешь, мы встретим тугов вдоль реки или в окрестностях Раймангала?

— Наверняка. Но что за важность? Я чувствую в себе столько сил, что могу сражаться с целым войском.

— Знаю, хозяин, но нужно действовать с осторожностью. Если они нас заметят и поднимут тревогу, это помешает нам высадиться.

— И что ты предлагаешь?

— Обмануть их.

— Как?

— Предоставь мне действовать, и мы подкрадемся совсем незаметно.

Тут же на берегу маратх нарубил длинного бамбука и накрыл лодку таким образом, что она сделалась похожей на груду тростника, плывущую по течению.

— Вот так, — сказал он, забираясь внутрь с Тремаль-Найком и Дармой. — Туги и не заподозрят, что под тростником лодка, а в лодке два человека и зверь.

— Хорошо, Каммамури, поплыли, — торопил Тремаль-Найк, снедаемый нетерпением. — Каждая минута для меня, точно кинжал в сердце: я весь дрожу при мысли о той страшной опасности, которая угрожает Аде. Как ты думаешь, нам удастся спасти ее?

— Думаю, да, хозяин, — ответил Каммамури, направляя лодку на середину реки. — Эти люди, наверное, надеются, что негодяй сделал свое черное дело.

— А если мы опоздаем?.. Я не переживу такой катастрофы.

— Успокойся, хозяин. Кто знает, может, Манчади преувеличивал.

— А вдруг это правда? О моя бедная Ада!..

— Тихо, хозяин, нас могут услышать.

— Да, Каммамури — молчу.

Тремаль-Найк улегся на носу рядом с тигрицей, а Каммамури на корме, с веслом в руке, пытаясь управлять лодкой.

Ураган удваивал свою ярость; ветер страшно ревел в джунглях, гром грохотал без остановки, а среди облаков беспрерывно сверкали прихотливые зигзаги молний.

Лодка, влекомая ветром и течением, летела, как стрела, опасно лавируя между тростниками, наталкиваясь то на маленькие островки, невидимые в ночной темноте, то на стволы деревьев, которые беспорядочно неслись по течению.

Тщетно Каммамури старался держаться середины реки, а Тремаль-Найк пытался успокоить тигрицу — напуганная громом и блеском молний, она сердито рычала, бросаясь с одного борта лодки на другой, грозя опрокинуть ее.

В десять часов вечера Каммамури заметил яркий огонь на берегу реки, менее чем в трехстах шагах впереди лодки. Не успел он сказать об этом, как послышалась рамсинга, которая протрубила три раза и в разных тонах.

— Внимание, хозяин! — закричал он, перекрывая своим голосом весь этот адский грохот и шум.

— Ты никого не видишь? — спросил Тремаль-Найк, сжимая тигрицу за шею левой рукой, а правой выхватывая пистолет.

— Нет, хозяин, но огонь зажжен, чтобы следить за рекой. Будем настороже: рамсинга, возможно, известила о нас.

Лодка быстро приближалась к огню; это была груда сухого бамбука, который ярко горел, освещая оба берега реки.

— Хозяин, смотри! — вдруг сказал Каммамури.

— Тихо! — прошептал Тремаль-Найк.

Два полуголых человека неожиданно выпрыгнули из куста муссенды. В руках у них были карабины, вокруг пояса обернуты арканы. На груди отчетливо виднелась голубая змея с головой женщины.

— Посмотри-ка туда! — закричал один из них. — Видишь?

— Да, — ответил другой. — Это груда бамбука, которая плывет по течению.

— Ты думаешь?

— А что же еще?

— А вдруг под ним кто-то прячется?

— Там никого не видно.

— Тсс!.. Мне послышалось…

— Рычание, кажется?

— Точно. Неужели там в середине тигр?

— Счастливого ему пути.

— Не торопись, Хука. Человек, которого Манчади должен был задушить, имеет тигра.

— Ого, а я и не знал! И ты думаешь, что там этот человек со своим зверем?

— Все возможно. Он хитер и отважен.

— И что ты хочешь делать?

— Обнаружить его выстрелом из карабина. Целься пониже.

Каммамури и Тремаль-Найк отчетливо слышали этот диалог. Видя, что туги подняли карабины, они бросились на дно лодки.

— Не отвечай, хозяин, — сказал маратх. — Или мы погибли.

Два выстрела пробили бамбук. Тигрица подпрыгнула с грозным рычанием.

— Спокойно, Дарма, — уговаривал Тремаль-Найк, удерживая ее за шею.

— Да поразит меня богиня! — закричал один из тугов. — Это он!

— Давай сигнал, Хука! — приказал другой.

Что-то ослепительно сверкнуло над лодкой, сопровождаемое страшным грохотом, который заглушил резкий звук рамсинги. Тремаль-Найк и Каммамури, уже поднявшиеся было из-под тростника, снова рухнули на дно лодки. Тигрица взвыла от страха и ярости.

— Хозяин! — вскричал Каммамури. — Молния!

Тремаль-Найк, еще оглушенный электрическим разрядом, поднялся на колени.

— Проклятье!.. Мы горим! — закричал он.

Действительно, бамбук, зажженный молнией, воспламенился и горел.

— Мы погибли! — воскликнул Каммамури. — В реку! В реку!

— Не двигайся, если тебе дорога жизнь.

Тремаль-Найк схватил в охапку большую груду бамбука и отчаянным усилием сбросил в реку.

— Это он! — прокричал голос на берегу.

— Огонь! Хука!..

Прогремели еще два выстрела. Пули просвистели мимо Тремаль-Найка.

— Давай сигнал, Хука!

— Мы погибли, хозяин! — закричал Каммамури.

— Не двигайся, — приказал Тремаль-Найк. — Держи Дарму!

Он встал на колено и прицелился в Хуку, который уже поднес к губам рамсингу.

Выстрел из карабина достиг цели, пораженный в лоб пулей охотника на змей, Хука свалился в реку.

Его товарищ заколебался, а потом, сломя голову, кинулся в джунгли, яростно трубя в рамсингу, которую поднял с земли.

Тремаль-Найк выстрелили ему вслед из пистолета, но промахнулся.

— Ну вот! — вскричал он, со злостью бросая оружие. — Нас обнаружили!

— Что будем делать, хозяин? — спросил Каммамури. — Теперь мы не сможем причалишь к Раймангалу незаметно; рамсинга поднимет тревогу среди тугов. Проклятая молния!..

— Все равно — вперед, Каммамури! Сегодня ночью нас не остановят все туги Сундарбана. Весла в руки и греби, что есть сил; может быть, мы доберемся раньше, чем они встретят нас. А я буду следить за берегом и пристрелю всякого, кто попадется мне на глаза. Вперед, Каммамури!

Маратх хотел что-то добавить, возможно, возразить, но Тремаль-Найк не дал ему времени на это.

— Если ты боишься, высаживайся, — сказал он. — А я с Дармой поплыву вперед.

— Я тоже, хозяин. И пусть Шива защитит нас!

Он схватил весла, уселся посередине лодки и принялся грести изо всех сил. Повинуясь его мощным взмахам, полегчавшая без груза бамбука лодка понеслась по течению с бешеной скоростью, подпрыгивая на волнах.

Тремаль-Найк снова зарядил карабин и расположился на корме, пристально вглядываясь в берега. Тигрица, лежавшая у его ног, беспокойно рычала при каждой вспышке молнии.

Прошло минут десять. Берега, мимо которых проплывали они, были покрыты бамбуком, перепутанным и полегшим от ветра, и редкими пальмами, зачастую вырванными или поломанными ураганом.

Вдруг Тремаль-Найк, внимательно следивший за руслом реки, заметил, что впереди взлетела ракета. На темном небе он отчетливо видел ее огненный пунктир.

— Это сигнал, — прошептал он. — Греби, греби, Каммамури!

С противоположного берега взвилась вторая ракета и, описав длинную дугу, погасла на излете.

— Хозяин! — тревожно сказал Каммамури.

— Вперед, вперед, мой храбрый маратх.

— Это сигналят о нас.

— Пусть так. Но Аде грозит опасность. Смелее, Каммамури, вперед!

Течение реки ускорилось, русло ее здесь сжималось наподобие горлышка бутылки. Они уже подплывали к плавучему кладбищу. Тремаль-Найк почувствовал, как по его телу пробежала дрожь.

— Потише, Каммамури. Здесь опасное место.

Маратх замедлил движение весел, но лодка продолжала плыть и вскоре вошла в заводь покрытую густым сводом тамариндов, под которым стоял удушливый трупный запах. Тьма сгустилась настолько, что охотники видели не дальше чем на пять шагов.

Лодка натолкнулась на один из трупов, и плеск последовал за этим толчком.

— Там кто-то плывет, — вдруг услышали они с берега голос.

— Может, кто-то из наших. Ведь сбор всем назначен на полночь,

При слове «полночь» Тремаль-Найк почувствовал удар в самое сердце.

— Полночь! — прошептал он дрожащим голосом. — Сбор в полночь! О моя Ада!..

— Эй! — прокричал голос. — Кто там плывет?

— Не отвечай, хозяин, — поспешно сказал Каммамури.

— Наоборот, я отвечу. Мы должны все узнать.

— Ты пропал…

— Кто говорит? — громко спросил Тремаль-Найк.

— Кто вы? — вместо ответа опять спросил голос.

— Туги Раймангала.

— Поторопитесь: полночь недалеко.

— А что будет в полночь?

— Дева пагоды взойдет на костер.

Тремаль-Найк подавил крик, готовый сорваться с его губ. Но превозмогая волнение, спросил:

— Значит, Тремаль-Найк не умер?

— Нет, раз Манчади еще не вернулся.

— И Дева будет сожжена?

— Да, в полночь. Костер готов, и она вознесется в рай Кали.

— Еще одно слово, — сдавленным голосом сказал Тремаль-Найк. — Ты знаешь, где сожгут Деву?

— В подземельях, мне кажется.

— Да, в большой подземной пагоде, — добавил другой, — недолго осталось.

— Греби, Каммамури, греби! — прошептал Тремаль-Найк. — Ада! Бедная Ада!

Рыдание вырвалось из его груди.

Каммамури налег на весла и принялся грести с отчаянной энергией. Лодка преодолела заводь и вышла с другой стороны.

— Скорее!.. Скорее!.. — вне себя повторял Тремаль-Найк. — Через час она взойдет на костер… Греби, Каммамури, греби!

Маратха не нужно было подгонять. Он греб так яростно, что мускулы готовы были лопнуть от напряжения.

Лодка быстро неслась по реке, и уже показалась в ночной темноте та крайняя оконечность Раймангала с его гигантским баньяном, где они приставали к берегу в прошлый раз.

Сверкнувшая в темноте молния показала, что берег совершенно пуст.

— Шива с нами! — воскликнул Каммамури.

— Вперед, маратх, вперед! — торопил Тремаль-Найк, быстро проходя на нос.

Лодка с такой силой врезалась в берег, что вышла из воды на добрую треть. Тремаль-Найк, нагруженный оружием, Каммамури и тигрица разом спрыгнули на землю и устремились к главному стволу священного баньяна.

— Ты ничего не слышишь? — спросил Тремаль-Найк.

— Ничего, — отвечал Каммамури. — Все туги в подземелье.

— Ты боишься?

— Нет, хозяин, — спокойно ответил маратх.

— Раз так, мы спускаемся. Ада — или смерть!

Ухватившись за ветви, они забрались на вершину усеченного ствола. Тигрица одним прыжком догнала их.

Тремаль-Найк заглянул в темное дупло. При вспышке молнии он заметил там углубления, похожие на ступеньки, по которым можно было спуститься вниз.

— Вперед, мой храбрый маратх! Я пойду первым.

И он полез в дупло, спускаясь по ступенькам в молчании. Маратх и Дарма последовали за ним.

Пять минут спустя, они оказались в подземелье, похожем на склеп, высеченный в скале, в конце которого виден был туннель, ведущий куда-то еще глубже.

Глава 15

В ПОДЗЕМНОЙ ПАГОДЕ

Не оставалось ничего иного, как войти в этот туннель, и ощупью, в полной темноте двигаться дальше.

Однако пробираться во мраке среди коридоров темного подземелья было нелегко. Ни Тремаль-Найк, ни Каммамури не знали дороги, не представляли, в каком месте располагается храм. Но это были не те люди, что отступают перед трудностями опасностями.

Касаясь руками стен, ощупывая ногами пол, чтобы не угодить в какую-нибудь яму, они осторожно двинулись вперед в полном молчании, ибо поблизости мог быть часовой.

Скоро они оказались у отверстия в стене — чего-то вроде большой двери — на пороге которого остановились и прислушались.

— Слышно что-нибудь? — тихим шепотом спросил Тремаль-Найк.

— Нет, хозяин, только гром снаружи.

— Это знак, что казнь не началась.

— Я тоже так думаю, хозяин.

— Однако сердце у меня бьется так, будто хочет вырваться из груди.

— Это от волнения, хозяин.

— Ты думаешь, мы найдем пагоду?

— А почему нет?

— Я боюсь заблудится в этих коридорах.

— Смелее, хозяин, но мы должны быть бесшумны, как тени. Если кто-то услышит нас, все пропало.

— Знаю, Каммамури; держи тигра.

Тремаль-Найк нащупал ногой скользкие ступеньки и начал спускаться по ним, вытянув руки вперед и напряженно всматриваясь в темноту. Через десять ступенек он почувствовал под ногами гладкий пол галереи, которая плавно спускалась вниз.

— Ты ничего не видишь? — спросил он Каммамури.

— Ничего; мне кажется, что я ослеп. Эта дорога ведет в пагоду?

— Не знаю, Каммамури. Я бы отдал половину моей крови, чтобы зажечь немного огня. Какое ужасное положение!

— Вперед, хозяин! Полночь уже близко.

Тремаль-Найк вздрогнул при этих словах, и сердце его забилось в тревоге.

— О ужас! — воскликнул он сдавленным голосом. — Полночь!

— Тихо, хозяин, нас могут услышать.

Тремаль-Найк замолчал, подавив стон, и решительно бросился вперед, шатаясь, как пьяный, ища руками стены.

По мере того как он продвигался вперед, он чувствовал, что им овладевает странное состояние. Кровь шумела в ушах, сердце бешено колотилось в груди, начинались галлюцинации. Ему казалось, что он слышит вдалеке голоса, какие-то пронзительные звуки, словно кого-то там мучили, что видит огоньки, блеск пламени и даже тени, скользившие вокруг и пролетавшие над его головой.

Отбросив всякую осторожность, он быстро шагал все вперед и вперед, со сжатыми кулаками, с расширенными глазами, как будто во власти безумия. Он не обращал внимания на слова Каммамури, который умолял его умерить свое нетерпение. К счастью, раскаты грома доходили даже под эта темные своды, заглушая шум их шагов.

Вдруг охотник на змей натолкнулся на какой-то острый предмет, который слегка оцарапал его и порвал на плече одежду. Он замер и отшатнулся назад.

— Кто здесь? — спросил он, выхватывая из-за пояса нож.

— Что такое? — спросил маратх, приготовившись бросить вперед Дарму.

— Кто-то там впереди. Я натолкнулся на пику.

— Но Дарма совершенно спокойна.

— Может, я ошибся? Но это невозможно.

— Вернемся?

— Ни за что. Полночь приближается. Вперед, Каммамури!

Он хотел броситься вперед, но почувствовал, что то же острие снова вонзилось ему в тело. С глухим проклятием он протянул руку и схватил эту пику, торчавшую горизонтально на высоте его груди.

Он попытался потянуть ее к себе, но она не поддавалась; постарался согнуть ее, но и это ему не удалось.

— Что это значит? — прошептал он.

— В чем дело, хозяин? — спросил за спиной Каммамури. -Что там за препятствие?

— Неподвижная пика, наверное, воткнутая в стену. Изменим направление.

Он повернул направо и через несколько шагов натолкнулся на вторую пику, тоже неподвижную.

«Наверное, это оружие защиты, — подумал он, — а может, орудие пытки. Свернем налево. Есть же здесь какой-то проход».

Немного пройдя вперед, он ударился головой о низкий свод пещеры и ощутил под ногами ступеньки. Он осторожно спустился на четыре или пять и остановился. Его рука встретилась с рукой Каммамури, сильно сжав ее.

— Ты слышишь, хозяин? — спросил маратх.

— Да, слышу, — ответил настороженно Тремаль-Найк.

— Что это за журчание?

— Не знаю; молчи и слушай.

Они прислушались, сдерживая дыхание. Странная вещь, над их головами слышались какое-то журчание, его повторяло легкое эхо галереи.

Минуту спустя, под сводом ее появился слегка освещенный диск, который тут же исчез. За этим последовал глухой гул.

Каммамури и Тремаль-Найк с беспокойством схватились за пистолеты.

Прошло несколько минут — диск снова появился и снова исчез, сопровождаемый таинственным гулом.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил маратх.

— Думаю, да, — отвечал Тремаль-Найк. — Эта сырость и это журчание указывают на присутствие воды. Возможно, над нашей головой течет река.

— А этот диск, который появляется и исчезает?

— Возможно, это стеклянная или кварцевая линза. Свет снаружи — от молний, а гул — от грома, который доносится сюда.

— Мы в страшном месте, хозяин. Я дрожу, как от холода. Это молчание и эта темнота вселяют в меня страх.

— Дарма беспокоится?

— Нет, молчит.

— Это признак, что враг еще далеко. Пошли вперед!

Они снова пустились в путь между холодных и мокрых стен, поднимаясь и спускаясь по ступеням, натыкаясь головой на своды, шагая на ощупь, сопровождаемые тигрицей, которая не выказывала никакого беспокойства.

Так прошли еще минут десять, длинных, как десять часов. Охотники уже решили было, что взяли не то направление и хотели вернуться, как вдруг на повороте галереи увидели впереди пламя, горящий факел в дальнем ее конце. Рядом стоял полуобнаженный человек, опираясь на некое подобие копья с изображением таинственной змеи на конце.

Вздох облегчения вырвался из груди Тремаль-Найка.

— Наконец-то, — прошептал он. — А то я уже начинал бояться, что мы попали в необитаемую пещеру. Внимание, Каммамури!

— Ох! — воскликнул маратх, вздрогнув.

— Этот человек преграждает нам путь; мы убьем его.

— А как это сделать? Он закричит, поднимется шум, и все они бросятся на нас.

— Он стоит к нам спиной, а у Дармы неслышный шаг.

— Будь осторожен, хозяин.

— Я решился на все и не отступлю.

Тремаль-Найк наклонился к тигрице, которая свирепо смотрела на стоявшего возле факела человека, показывая острые когти и нервно размахивая хвостом.

— Иди и растерзай его! — приказал он, показывая на часового.

Дарма присела, почти касаясь животом земли, глаза ее расширились и, неслышно подавшись вперед, она, как тень, скользнула вдоль стены галереи.

Часовой ничего не видел и не слышал, повернувшись спиной к огню. Казалось, он спит, опираясь на копье.

Тремаль-Найк и маратх, с карабинами в руках, тревожно следили за действиями Дармы, которая, не спуская глаз с жертвы, осторожно продвигалась вперед. Их сердца учащенно бились от волнения. Достаточно было одного крика, чтобы в подземельях поднялась тревога, и все их отчаянное предприятие рухнуло, как карточный домик.

Страж все еще ничего не слышал, настолько бесшумен был шаг хищника. Вдруг зверь остановился и подобрался. Тремаль-Найк сильно стиснул руку Каммамури. Тигрица была всего в десяти шагах от туга.

Мгновение — и Дарма сделала страшный прыжок. Человек и животное упали на землю; послышался треск ломаемых костей. Часовой не успел издать даже стона — его гибель была мгновенной.

Тремаль-Найк и Каммамури устремились к факелу с карабинами наперевес.

— Молодец, Дарма, — Тремаль-Найк сдерживал рычавшего от возбуждения зверя. — Спокойно, спокойно!

Он подошел к часовому и приподнял его. Несчастный был залит кровью и не подавал признаков жизни. Тигрица разорвала ему горло зубами.

— Дарма не подвела, — сказал Тремаль-Найк, бросая его. — Увидишь, Каммамури, с такой сильной помощницей мы совершим большие дела.

— Я тоже так думаю, хозяин. Будет на что посмотреть, когда она кинется в гущу этой орды — они в ужасе разбегутся.

— А мы воспользуемся этим, чтобы похитить Аду.

— А куда мы отвезем ее?

— Сначала в нашу хижину; а там видно будет, в Калькутту или еще дальше.

— Тихо, хозяин!

— Что такое?

— Слушай!

Вдалеке раздался резкий звук трубы. Охотники сразу узнали его.

— Рамсинга!

Глухой, сильный рокот раздался в подземных коридорах и галереях и прокатился по ним несколько раз. Подобный же гул они слышали в ту ночь, когда впервые причалили к Раймангалу.

Тремаль-Найк затрепетал с головы до ног; его силы точно удесятерились.

— Полночь!.. — вскричал он безумным голосом. — Ада!.. О моя невеста!..

Он сделал тигриный прыжок вперед и бросился через галерею, сопровождаемый Каммамури и Дармой.

Казалось, это зверь, а не человек. Глаза его налились кровью, на губах выступила пена, в одной руке он зажал свой нож, в другой держал карабин. Он не боялся никого и ничего. Не было препятствия, способного остановить его безумный бег.

Барабан продолжал грохотать, будя эхо в пещерах и галереях. Вдали послышались резкие звуки рамсинги и неясный гул голосов. Страшный момент приближался; наступила полночь.

Тремаль-Найк прибавил скорость, уже не опасаясь себя обнаружить, не думая больше ни о чем.

— Ада!.. Ада!.. — хрипел он, и несся с яростью быка по галереям, которые следовали одна за другой.

Вдруг яркий огонь появился в глубине коридора; взрыв криков донесся оттуда и раскатился по всему подземелью.

— Вот они! — воскликнул Тремаль-Найк сдавленным голосом.

Каммамури бросился на него и, собрав все свои силы, удержал, зажав ему рот.

— Ни шагу дальше! — сказал он быстро.

Тремаль-Найк обернулся к нему, оскалив зубы.

— Что это значит? — спросил он с бешенством.

— Если тебе дорога жизнь твоей Ады, ни шагу дальше, — повторил маратх, удерживая его.

— Пусти меня, Каммамури, пусти меня! Я горю… я в бреду!

— Именно поэтому я и не хочу, чтобы ты шел вперед. Если ты ворвешься в эту пещеру раньше времени, мы погибнем. Остановись, хозяин, мы спасем ее все равно.

— Ты уверен? У меня сердце страшно колотится и кровь кипит. Я готов кулаками разбить эти стены и похоронить под обломками всех этих извергов. Ты слышишь?.. Разве ты не слышал этот душераздирающий крик?

— Я ничего не слышал; тебе показалось.

— Мне показалось? Нет, я слышу ее голос.

— Это бред. Успокойся, хозяин! Возьми себя в руки, если хочешь спасти ее.

Каммамури отпустил Тремаль-Найка, и они углубились в пещеру. Вскоре они остановились за огромной колонной, откуда могли все видеть, оставаясь сами незамеченными.

Странное зрелище предстало их взорам.

Перед ними открылась обширнейшая пещера, выдолбленная в красном граните, наподобие наземного храма. Двадцать четыре колонны, украшенные причудливыми скульптурами богов и диких зверей, поддерживали своды ее.

По четырем углам пещеры стояли статуи Шивы, а посередине — чудовищная богиня с красным языком, высовывающимся изо рта, и ожерельем из черепов, подобная той, какую Тремаль-Найк видел в пагоде.

Со свода, покрытого барельефами, представляющими сражения, свисали многочисленные бронзовые лампы, рассеивающие какой-то бледный, голубоватый, мертвенный свет.

Сорок полуобнаженных индийцев с одинаковой татуировкой в виде змеи на груди, и шелковыми арканами вокруг бедер, сидели вокруг нее, скрестив ноги, безмолвно уставившись на это чудовищное бронзовое божество. Рядом с одним из них лежал на полу огромный барабан, в который он ударял время от времени, заставляя его глухо рокотать под сводами пещеры.

— Ада!.. — прошептал Тремаль-Найк, окидывая взглядом пещеру. — Где моя Ада?..

Луч радости сверкнул в его глазах.

— Жертвоприношение еще не началось! — воскликнул он. — Хвала Шиве!

— Не говори так громко, хозяин, — прошептал Каммамури, сжимая шею тигрицы. — Если все туги, которые живут в подземельях, уже здесь, то похитить твою Аду нам будет нетрудно.

— Да, да, мы спасем ее, Каммамури! — возбужденно воскликнул Тремаль-Найк. — Мы устроим здесь страшную резню.

— Тихо…

Барабан ударил двенадцать раз, и все присутствовавшие встали, как один человек.

У Тремаль-Найка сжалось сердце, и он схватился за колонну, боясь, что не сможет сдержаться.

— Полночь! — сказал он сдавленным голосом.

— Спокойно, хозяин, — еще раз повторил Каммамури, хватая его за пояс.

Дверь с протяжным скрипом открылась, и высокий худой жрец с лицом, окаймленным черной бородой, одетый в богатое платье из желтого шелка, вошел в пещеру.

— Привет Суйод-хану, Сыну священных вод Ганга! — хором воскликнули сорок индийцев.

— Пусть здравствует Кали и ее дети! — ответил жрец мрачным голосом.

При виде этого человека Тремаль-Найк издал глухое проклятие и сделал движение ринуться в пещеру. Каммамури увлек его назад.

— Не шевелись, хозяин. Потерпи еще немного.

— Посмотри на этого человека! — стиснув зубы, сказал Тремаль-Найк. — Это тот самый, что пронзил меня кинжалом.

Суйод-хан быстро вошел в храм, склонился перед чудовищным бронзовым божеством и, повернувшись к собравшимся, закричал громовым голосом:

— Манчади мертв! Пробил последний час Девы пагоды!

Грозный ропот прошел по толпе.

— Трубите в таре, — приказал страшный главарь душителей.

Два индийца взяли длинные трубы и издали несколько грустных жалобных звуков.

Человек тридцать, нагруженных дровами, вбежали тут же в пещеру и быстро возвели напротив богини у подножия колоннады большой костер, полив его потоками благовонного масла.

Звеня колокольчиками и серебряными браслетами, вслед за ними в зал вбежала группа баядер и окружила статую богиня Кали.

На девушках были роскошные легкие одежды, отделанные так, чтобы подчеркнуть их красоту и грацию. Роскошные жемчужные ожерелья мерцали у них на груди, а на руках и ногах блестели серебряные кольца и колокольчики из того же металла, издававшие при каждом движении мелодичный звон. Легкие вуали ярких цветов покрывали их головы.

Под звук барабана и таре они начали вокруг статуи Кали неистовый танец, подбрасывая в воздух свои вуали из голубого и красного шелка, которые, сплетаясь, создавали впечатление полыхающего огня.

Внезапно танец прекратился. Баядеры выстроились перед богиней, коснулись лбом земли и отошли в сторону, составив у стены за колоннами яркую живописную группу.

По знаку Суйод-хана все снова встали. Тремаль-Найк понял, что жертвоприношение сейчас начнется.

— Каммамури, — пролепетал он, хватаясь за колонну, — Каммамури!..

— Спокойствие, спокойствие, хозяин! — уговаривал маратх, стуча зубами.

Вдали раздался грохот барабанов. Тремаль-Найк выпрямился с горящими глазами, сжимая в руках пистолеты.

— Вот они! — прорычал он с невыразимой ненавистью.

Барабаны приближались, и их рокот перекатывался, отдаваясь эхом в темных коридорах и под черными сводами пещеры. Вслед за ними послышались дикие голоса, сопровождаемые звуками тамтамов.

— Вот они! — второй раз воскликнул Тремаль-Найк.

Тигрица с глухим ворчанием подалась вперед и неистово замахала хвостом.

Широкая дверь открылась, и вошли десять душителей с большими длинными барабанами вроде тамтамов. Затем еще двадцать с бронзовыми колокольчиками и, наконец, еще столько же с рамсингами.

Вслед за музыкантами, которые, колотя и дуя в свои инструменты, устроили под сводами пещеры невообразимый шум, появилась несчастная Ада в голубом ожерелье, усыпанном алмазами невообразимой ценности, в юбке и шальварах белого шелка, с распущенными по плечам волосами.

Девушка, которую эти безжалостные фанатики собирались бросить в костер, была бледна, как труп, измучена бессонными ночами и одурманена питьем с опием, которое ее заставили проглотить. Возможно, именно поэтому вид у нее был покорный и ко всему безучастный, точно она не понимала, что ее ждет.

Два воина поддерживали ее по бокам, еще десять шли следом, воздавая хвалу ее героизму и обещая бесконечное счастье в раю Кали в награду за ее добродетель.

Страшный момент был близок.

Суйод-хан поджег костер, и пламя поднялось змеистыми языками к своду пещеры. Все трубы зазвучали разам, исполняя похоронный марш.

И тут только Ада пришла в себя. Она увидела перед собой пламенеющий костер и мигом поняла, что ей угрожает. Душераздирающий вопль вырвался из ее груди.

— Тремаль-Найк!.. О Тремаль-Найк!.. — звала она.

— Я здесь! — прогремел в глубине черного коридора яростный вопль. — Хватай их, Дарма! Хватай!..

И в тот же миг, к ужасу опешивших душителей, огромная тигрица словно выпрыгнула из стены. Она присела, издала хриплое рычание и бросилась огромным прыжком в самую гущу толпы.

Общий вопль вырвался из сотен глоток при виде свирепого хищника, который сразу же повалил своим мощным телом пятерых человек.

— Хватай их, Дарма!.. Хватай!.. — повторил тот же голос.

Прогремели четыре выстрела, которые уложили еще четырех душителей и заставили броситься наутек всех остальных. Обуянные ужасом, они даже не подумали оказать сопротивление, когда двое охотников из Черных джунглей вслед за тигрицей ворвались к ним в святая святых.

Схватить девушку, без чувств упавшую на землю, прижать ее к груди и исчезнуть в галерее вместе с Каммамури и тигрицей было делом одной минуты.

Глава 16

ТРИУМФ ДУШИТЕЛЕЙ

Подземелья Раймангала, населенные сектантами Кали, были очень запутаны и обширны. Множество галерей ответвлялось от них в разных направлениях; одни настолько низкие, что человек в них едва мог стоять во весь рост, другие высокие и просторные, точно парадные залы; одни прямые, другие искривленные; одни уходящие в глубину, другие ведущие наверх к самой поверхности острова.

Здесь были сырые, холодные и темные пещеры, из века в век необитаемые; но были и сухие, хорошо оборудованные гроты и подземелья, украшенные колоннами и статуями. Для доступа свежего воздуха в них устроена была система вентиляции, а водой они снабжались из подземных колодцев, уходивших в подземелья еще более глубокие и темные, не известные даже самим душителям.

Совершив свое дерзкое нападение, Тремаль-Найк в сопровождении Каммамури и тигрицы устремился под темные своды первой же галереи, которая была перед ними.

Он не знал, где она кончается, но не заботился сейчас об этом. Важнее было как можно быстрее скрыться, мак можно дальше убежать, пока растерянные и запуганные появлением тигра душители не опомнятся, не придут в себя от удивления и страха и не организуют погоню.

Он бросил часть оружия и патронов, чтобы легче было бежать, и мчался по подземным галереям, не останавливаясь.

Он прижимал к груди девушку, которая все еще была без сознания, и радостно повторял на бегу:

— Спасена!.. Спасена!.. Я схожу с ума!..

От этого радостного возбуждения к нему вернулись все его силы; его ноша казалась ему легка, почти невесома, усталости он не чувствовал никакой.

Каммамури едва поспевал за ним, шатаясь в темноте и задыхаясь; Дарма неслась впереди огромными скачками, время от времени издавая глухое рычание.

— Не так быстро, хозяин, — взмолился бедный маратх. — Я больше не могу!..

Но Тремаль-Найк, не обращая внимания на его стоны, только убыстрял и убыстрял бег.

Так бежали они минут десять, когда натолкнулись на глухую стену, преградившую им путь. Толчок был так силен, что Тремаль-Найк упал на землю, увлекая за собой Аду.

Он быстро вскочил, сжимая в руках девушку, и столкнулся с Каммамури, который налетел на него, едва не разбив себе голову о стену.

— Хозяин! — воскликнул тот удивленно. — Что случилось?

— Дорога закрыта! — воскликнул Тремаль-Найк, озираясь вокруг. — Мы заперты здесь!..

— Остановимся, хозяин.

Тремаль-Найк не успел ответить, как издалека послышались страшные вопли. С криком ярости и отчаяния он попятился назад.

— Туги!

— Хозяин!..

— Бежим, Каммамури, бежим!..

Он свернул направо и бежал еще минут десять, когда вновь натолкнулся на стену. Волосы зашевелились у него на голове.

— Проклятие! — прошептал он. — Мы попали в ловушку?

Он свернул налево и натолкнулся на третью стену. Тигрица которая тоже металась, не находя среди каменных стен дороги, издала хриплое рычание.

Тремаль-Найк повернул назад. На миг ему пришла мысль вернуться по своим собственным следам, чтобы искать другую галерею, но страх натолкнуться на сектантов, удержал его.

Один он, не колеблясь, бросился бы в самую гущу врагов, даже под угрозой быть убитым в неравной схватке. Но рисковать жизнью Ады, только что вырванной у смерти, рисковать той, которую любил, теперь, когда достиг своей цели, он боялся.

Но как же было выбраться из пещеры, которая стала ловушкой для них и в любой миг могла стать могилой?

— Я проклят богами! — в страшном отчаянии воскликнул охотник. — Погибнуть, когда в моих объятиях та, которая могла бы сделать меня счастливым? О нет! Нет, Ада! Эти изверги тебя не получат, даже если я потеряю жизнь в этой борьбе!

Он принялся отступать медленными шагами, устремив глаза в глубь галереи и прислушиваясь. Потом наклонился и осторожно положил девушку на землю. Быстрым жестом вырвал из-за пояса пистолеты.

— Дарма! — позвал он.

Тигрица подошла.

— Ты останешься здесь, — приказал Тремаль-Найк. — Не двигайся, пока я тебя не позову. Если кто приблизится к этой женщине, разорви его без пощады.

— Что ты собираешься делать, хозяин? — спросил Каммамури.

— Нужно выйти отсюда, — ответил Тремаль-Найк. — Надо найти галерею, которая выведет нас в безопасное место. Пошли, Каммамури.

Осторожно ступая в темноте, маратх подошел к нему. Послышался лязг взводимых курков.

— Я готов, хозяин.

— Пойдем, мой храбрый друг.

— А если натолкнемся на тугов?

— Будем драться.

Не без волнения они вступили в темную галерею. Тремаль-Найк обернулся — зеленые глаза тигрицы светились во тьме.

«Я могу довериться ей, — прошептал он. — Не бойся, Ада, мы спасем тебя».

Он заглушил тяжелый вздох и двинулся вперед, ощупывая левой рукой стену. Каммамури, в пяти шагах позади, ощупывал стену справа. Так прошли они несколько минут и остановились, сдерживая дыхание. В глубине галереи слышался легкий шорох, точно несколько человек продвигаются вперед ползком.

Тремаль-Найк перешел к другой стене и столкнулся с Каммамури, который вздрогнул от неожиданности.

— Кто здесь? — спросил он вполголоса, приставив к его груди пистолет.

— Ты слышал? — спросил Тремаль-Найк.

— Это ты, хозяин? Да, я слышал там шорох. Кто-то ползет.

— Может, душители?

— Похоже, они, хозяин.

Тремаль-Найк вздрогнул и обернулся к оставленной позади галерее. Глаза тигрицы больше не светились там.

— О Ада!.. — прошептал он.

Он сделал несколько шагов назад, будто хотел вернуться, но тут же остановился, заслышав тот же шорох. Он положил руку на плечо Каммамури и сильно сжал его.

— Ты слышишь?

Тот молча кивнул. Затаив дыхание, оба прислушивались.

— Мы не заблудились? — проговорил поблизости чей-то голос.

— Боюсь, что да, — ответил другой еле слышно.

— Здесь есть проход?

— Кажется, нет.

— А какие-нибудь ниши в стене?

— Здесь, кажется, был колодец.

— Неужели они там?

— Кто знает.

— Пойдем дальше?

— Я бы лучше вернулся.

— За нами идет кто-нибудь?

— Никто. Все наши за углом, в трехстах шагах отсюда.

— Значит, этим, которые похитили Деву, отсюда не выбраться?

— Нет, перекрыты все выходы.

— Давай вернемся, а потом обшарим пещеру.

Послышался удаляющийся шум шагов, который становился все более тихим, пока не прекратился совсем.

Тремаль-Найк снова сжал плечо Каммамури.

— Ты слышал?

— Все до последнего слова, хозяин!

— Все выходы отсюда закрыты.

— Нам надо вернуться, хозяин.

— Но скоро они снова придут и тогда уже наверняка обнаружат нас.

— Не знаю, что и сказать.

— А если мы попробуем прорваться? Подберемся к ним вплотную бесшумно.

— А Ада?

— Я понесу ее.

— Но при первом же выстреле сбегутся все сектанты. Эхо быстро разносится в этих галереях.

Тремаль-Найк вонзил себе ногти в грудь.

— Значит, я должен потерять ее? — с отчаянием прошептал он.

— А если спуститься в колодец? — предложил Каммамури.

— В колодец?

— Да, разве ты не слышал, как они говорили про колодец? Может, он выведет в какую-нибудь галерею, а оттуда мы выберемся наружу.

— Что ж, попробуем!

— Вернемся, хозяин.

Тремаль-Найк нашарил в темноте стену и, следуя по ней, добрался до пещеры. Тигрица встретила его глухим рычанием.

— Молчи, Дарма! — сказал он.

Он приблизился к ней и наклонился до самой земли.

— Ада! Ада!.. — позвал он с тревогой.

Она не откликнулась, но, дотронувшись до ее груди, Тремаль-Найк почувствовал, что сердце бьется. Вздох облегчения вырвался у него.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Она придет в себя.

— Ты так думаешь, хозяин? — спросил Каммамури.

— Да, придет в себя, и очень скоро. Она испытала слишком сильное волнение. Ну, поищем колодец, Каммамури.

— Предоставь это мне, хозяин. А ты пока постереги, чтобы никто не вошел в пещеру.

Он принялся искать, идя на ощупь то вправо, то влево и часто наклоняясь к земле. Несколько раз он натыкался на глухие стены и возвращался к своему хозяину.

Он уже отчаялся обнаружить колодец, когда вдруг наткнулся на каменный парапет, который возвышался почти в самом центре пещеры.

— Должно быть, это и есть колодец, — пробормотал он.

Он поднялся, перебирая руками по стенке, и почувствовал, что в каком-нибудь метре от земли она выгибается, переходя в округлый свод, потом нагнулся над парапетом и посмотрел вниз. Ничего не было видно, сплошная темнота.

— Воды в колодце, похоже, нет, и он не очень глубок. Хозяин! — позвал он.

Тремаль-Найк осторожно поднял девушку и подошел к нему.

— Ну как? — спросил он.

— Я нашел его. Можем спускаться.

— А есть тут какие-нибудь ступеньки?

— Кажется, нет. Я спущусь первым.

Каммамури обвязался веревкой, которую носил с собой, отдал конец ее Тремаль-Найку и смело начал спускаться, мотая ногами в пустоте.

Спуск длился недолго. Вскоре он ощутил под ногами гладкую поверхность, которая отдалась, точно под ней была пустота.

— Стой, хозяин, — сказал он.

— Ты слышишь что-нибудь? — спросил Тремаль-Найк, наклонившись над парапетом.

— Ничего не вижу и не слышу. Спускай мне девушку и спускайся сам. Здесь не больше восьми футов.

Ада перешла в руки Каммамури, потом Тремаль-Найк спрыгнул и сам, прихватив с собой веревку.

— Ты думаешь, они найдут нас здесь? — спросил маратх.

— Все может быть, но здесь легко защищаться.

— Неужели тут есть проходы?

— Не думаю, но мы проверим это потом. Ты оставайся с тигрицей, а я зажгу факел, который принес, и попытаюсь привести в чувство Аду.

Он взял девушку и перенес ее шагов на пятьдесят дальше, в то время как тигрица одним прыжком бросилась в колодец и улеглась рядом с маратхом.

Тремаль-Найк снял свой широкий кашемировый пояс, расстелил его на земле и положил на него девушку. Сам встал рядом на колени и зажег маленький смоляной факел.

Тотчас голубоватый свет озарил подземелье. Оно было довольно просторное, с каменными стенами, сильно выщербленными, но очень прочными. Свод поднимался к отверстию колодца, образуя нечто вроде опрокинутой воронки.

Взволнованный, бледный, Тремаль-Найк наклонился над девушкой и расстегнул ее золотое ожерелье, алмазы на котором бросали искры живого света. Ада была холодна, как мрамор, и казалась бездыханной в своей неподвижности. Глаза ее были закрыты и окружены синеватыми кругами, черты лица страдальчески искажены. Тремаль-Найк осторожно откинул длинные черные волосы, которые падали на ее нежный лоб, и несколько мгновений созерцал любимую, почти не дыша.

Потом он коснулся ее лба, и это прикосновение вызвало у девушки легкий вздох.

— Ада!.. Ада!.. — позвал он с трепетом.

Голова девушки, склоненная к плечу, медленно повернулась, ресницы дрогнули, и взгляд ее устремился на Тремаль-Найка. Легкий крик сорвался с ее губ.

— Ты узнаешь меня, Ада? — спросил Тремаль-Найк.

— Ты… ты здесь, Тремаль-Найк!.. — воскликнула она слабым голосом. — Но… это невозможно. Господи, сделай так, чтобы это был не сон!..

Она сомкнула глаза и залилась слезами.

— Ада! — взволнованно шептал Тремаль-Найк. — Почему ты плачешь?.. Ты больше не любишь меня?..

— Неужели это в самом деле ты, Тремаль-Найк?

— Да, Ада, я пришел, чтобы спасти тебя.

Она снова открыла глаза, полные слез, ее руки сомкнулись у него на плечах.

— Неужели это не сон? — воскликнула она, смеясь и плача одновременно. — Да, это ты, в самом деле ты!.. Но где я?.. Почему здесь темные стены?.. Зачем этот факел?.. Я боюсь, Тремаль-Найк…

— Я с тобой, Ада. Мы скрылись здесь от врагов. Не бойся, я защищу тебя.

Она посмотрела на него долгим взглядом, постепенно осознавая все это, потом побледнела, как смерть, и задрожала всем телом.

— Я спала? — прошептала она.

— Нет, ты не спала, — сказал Тремаль-Найк, угадав ее мысли. — Они собирались принести тебя в жертву своему страшному божеству.

— Принести в жертву?.. Да, да, я помню все. Они опоили меня чем-то, они обещали мне счастье в раю Кали… Да, да, я помню, как меня волокли по галереям… как оглушали меня своими воплями… огонь горел передо мной… они собирались бросить меня в пламя… Я боюсь!.. Я боюсь, Тремаль-Найк!

— Не бойся, — обнимая ее, ответил он. — Я здесь, рядом с тобой. И я не один. Со мной верный Каммамури и Дарма, с ее страшными когтями и клыками. Нас нелегко одолеть.

— Нет, я уже не боюсь рядом с тобой, Тремаль-Найк. Но как ты оказался здесь? Как ты узнал обо всем? Что случилось после той страшной ночи в пагоде? О как я страдала все это время, дорогой! Сколько слез пролила! Я думала, что эти негодяи убили тебя, я потеряла всякую надежду когда-нибудь вновь тебя увидеть.

— А я? Ты думаешь, я не страдал в моих джунглях, вдали от тебя? Ты думаешь, я не испытывал мучений, когда, пронзенный кинжалом убийц, бессильно метался на постели?

— Как?.. Ты был ранен?

— Да, но сейчас остался только шрам.

— И ты снова пришел на этот проклятый остров?

— Да, Ада. Я бы пришел сюда, даже если бы знал, что никогда больше мне не вернуться в мои джунгли. Один негодяй признался мне, что они собираются принести тебя в жертву богине. Мог ли я оставаться в Черных джунглях? Я примчался сюда, я спустился в эти пещеры и напал на их орду. Вырвал тебя из их когтей, бежал и спрятался здесь с моим верный другом Каммамури и тигрицей Дармой.

— Значит, они сейчас с нами здесь?

— Да, они тут поблизости.

— О! Я хочу видеть твоих друзей.

— Каммамури! Дарма!

Маратх и тигрица приблизились к хозяину.

— Вот Каммамури, — сказал Тремаль-Найк. — Он настоящий храбрец.

Маратх упал к ногам девушки и поцеловал руку, которую она ему протянула.

— Спасибо, мой храбрый друг, — сказала она.

— Госпожа, — отвечал Каммамури, — моя добрая госпожа, я твой раб. Делай со мной, что хочешь. Я буду счастлив отдать жизнь за твою свободу и…

Он вдруг замолчал, вскочив на ноги. Несмотря на всю свою необыкновенную храбрость, Тремаль-Найк тоже вздрогнул. В дальних галереях послышался шум, который быстро приближался.

— Они идут, — прошептал Тремаль-Найк, сжимая левой рукой руку невесты, а правой хватаясь за пистолет.

Тигрица глухо заворчала.

Топот ног прозвучал над их головами, заставляя дрожать своды пещеры, потом удалился и стих.

— Хозяин, — прошептал Каммамури, — потуши огонь.

Тремаль-Найк послушался, и все четверо оказались в темноте. Тот же топот опять возник над их головами и, как и раньше, стих у колодца.

Ада дрожала так сильно, что охотник заметил это.

— Я здесь, — тихо сказал он ей. — Я никому не позволю спуститься сюда.

Тигрица снова заворчала и пристально посмотрела на отверстие колодца.

— Каммамури, — предупредил Тремаль-Найк, — кто-то приближается.

— Да, тигрица услышала.

— Оставайся с Адой, я пойду посмотрю, не спускаются ли они.

Девушка вцепилась в него, дрожа, как в лихорадке.

— О Тремаль-Найк! — прошептала она едва слышно.

— Не бойся, Ада, — ответил охотник на змей, готовый в этот момент сразиться хоть с тысячью врагов. — Не бойся, милая!

Он освободился из рук невесты и подошел к колодцу с ножом в зубах, с карабином в одной и пистолетом в другой руке. Тигрица бесшумно скользнула за ним.

Не сделал он еще и десяти шагов, как услышал наверху легкий треск. Он положил руку на голову Дарме, чтобы не дать ей зарычать, и с большой осторожностью приблизился к самому отверстию колодца.

Он взглянул наверх, но тьма была слишком густая, чтобы можно было что-то разглядеть. Прислушавшись, он различил, однако, тихий шепот. Казалось, несколько человек разговаривали у отверстия колодца.

«Вот они, — прошептал он. — Решительный час близок».

Яркая вспышка вдруг осветила верх пещеры. Как ни мгновенна она была, при свете ее Тремаль-Найк заметил несколько голов, склонившихся над колодцем.

Он быстро поднял вверх карабин.

— Они здесь, — сказал голос.

— Я видел внизу его самого, — подтвердил другой.

Тремаль-Найк нажал на курок. Выстрел был заглушен страшным криком. Над колодцем раздался скрежет и грохот, после чего шум мгновенно стих. В ярости Тремаль-Найк разрядил один из своих пистолетов.

— Ах негодяи! — вскричал он.

Каммамури и Ада бросились к нему.

— О боги! Ты ранен? — воскликнула девушка, хватая его за руку.

— Нет, Ада, я не ранен, — отвечал он, стараясь казаться спокойным.

— А этот грохот?..

— Они закрыли колодец, но мы выйдем отсюда, я тебе обещаю.

Он зажег факел и увлек Аду в сторону, усадив ее на расстеленный на полу пояс.

— Ты устала, — сказал он мягко. — Постарайся немного отдохнуть. А мы пока поищем проход. Не бойся, тебе ничто не грозит.

Обессиленная от стольких волнений, Ада послушно прилегла на подстилке. Тремаль-Найк и маратх направились к стенам и принялись внимательно выстукивать их, в надежде найти какой-нибудь ход.

По ту сторону стены время от времени слышался какой-то глухой шум, подобный тому, что они уже слышали раньше, и который заставил тигрицу ворчать.

Примерно полчаса провели они в поисках, ощупывая камни и ковыряя их ножом, когда заметили, что температура в подземелье начала подниматься, стало довольно жарко. Оба вспотели, как будто в печке.

— Что бы это значило? — спросил Тремаль-Найк, начиная беспокоиться.

Прошло еще с четверть часа, и температура еще поднялась. Казалось, стены в колодце раскалены. Вскоре этот жар стал невыносим.

— Они что, хотят нас зажарить? — спросил маратх.

— Я больше ничего не понимаю, — отвечал Тремаль-Найк, сбрасывая промокшую от пота рубашку.

— Но откуда исходит этот жар? Если так будет продолжаться, мы сваримся.

— Поспешим.

Они снова принялись выстукивать, но, обойдя всю пещеру, так и не нашли никакого прохода. Однако в углу стена резонировала, как будто полая с той стороны. Можно было попробовать раздробить ее здесь и выкопать проход.

Вооружившись ножами, они яростно напали на скалу, но очень скоро вынуждены были остановиться. Температура стала невыносимой, оба умирали от жажды. Поискали какое-нибудь углубление с водой, но не нашли ни капли. Им стало страшно.

— Неужели придется погибнуть в этой пещере? — воскликнул Тремаль-Найк, бросая отчаянный взгляд на эти пышущие жаром стены, непроницаемые со всех сторон.

В этот миг таинственное журчание послышалось над их головами, и огромный кусок скалы сорвался со свода, упав на землю со страшным грохотом. Почти тут же из этой трещины яростно обрушилась вниз широкая струя воды.

— Мы спасены! — заорал Каммамури.

— Тремаль-Найк, — прошептала девушка, разбуженная этим каскадом.

Охотник бросился к ней.

— Что с тобой? — спросил он.

— Я задыхаюсь… мне не хватает воздуха. Почему этот страшный жар? Глоток воды, Тремаль-Найк, глоток воды!..

Он поднял ее на руки и отнес к каскаду, где маратх и тигрица пили жадными глотками.

Зачерпнув пригоршню воды, поднес к губам девушки.

— Пей, Ада, тут хватит на всех.

Напоив ее, он в свою очередь утолил жажду.

Неожиданно тигрица с хриплым рычанием тяжело упала на землю и забилась в корчах. Испуганный Каммамури бросился к ней, но силы ему изменили, и он упал рядом с Дармой, с выкаченными глазами, скрюченными руками и губами, покрытыми кровавой пеной.

— Хо… зяин!.. — пролепетал он затухающим голосом.

— Каммамури! — закричал Тремаль-Найк. — Великий Шива!.. Ада!.. О моя Ада!..

Девушка страшно побледнела и закатила глаза, лицо ее исказилось. Она протянула руки, точно зовя Тремаль-Найка, открыла рот, но, так и не произнеся ни звука, ничком упала на пол. Тремаль-Найк подхватил ее и испустил душераздирающий крик.

— Помогите!.. Помогите!.. Помогите!.. — взывал он.

Это были последние его слова. Лицо его потемнело, мышцы окоченели, страшная дрожь потрясла с головы и до ног. Он зашатался, выпрямился и тут же упал, как подкошенный, на горячие камни пещеры.

Почти в тот же миг послышался скрежет, и туги ворвались под своды ее, бросившись на них, потерявших сознание.

Часть вторая

РЕВАНШ ТРЕМАЛЬ-НАЙКА

Глава 1

КАПИТАН МАКФЕРСОН

Была чудесная августовская ночь, настоящая тропическая ночь.

В ясном небе, голубом, как индиго, блестели мириады сверкающих звезд; луна неспешно следовала своим путем, фантастически освещая течение Хугли, которое извивалось, как огромная серебряная лента, среди бесконечных равнин дельты Ганга.

Таинственное ночное молчание царило повсюду, прерываемое время от времени лишь дуновением легкого ветерка, шевелящего верхушки деревьев, да жалобным воем шакала, бродившего по берегу реки.

Несмотря на глухой час ночи и тысячи опасностей, которые таила ночная тьма, какой-то человек в форме капитана сипаев лежал у подножия большого тамаринда, не смыкая глаз.

Ему могло быть лет сорок-сорок пять. Он был высокого роста, крепкого сложения, очень смуглый, но все же меньше, чем индийцы: у него это был просто загар. В нем угадывался европеец, долгие годы проведший под жарким тропическим солнцем.

Энергичное, чуть надменное лицо, окаймленное длинной черной бородой, и лоб, изборожденный глубокими морщинами, говорили о сильном характере и привычке к невзгодам, а задумчивые, чуть грустные глаза — о чувствительной и ранимой душе.

Он лежал неподвижно, но иногда поднимал голову и пристально смотрел на освещенную луной реку, делая нетерпеливый жест.

Прошло уже с полчаса, когда вдали раздался выстрел. Капитан протянул руку к своему карабину, инкрустированному серебром и перламутром, быстро поднялся и спустился на берег, цепляясь за корни тамаринда, которые, извиваясь, как змеи, то здесь, то там вылезали из земли. Вверх по течению реки появилась черная точка, которая постепенно увеличивалась, приобретая форму лодки — вода вокруг нее сверкала, вздымаемая веслами.

«Это они», — вглядываясь, прошептал капитан.

Он поднял карабин и выстрелил. Полоска огня вспыхнула над черной точкой, и раздался ответный выстрел.

«Все идет хорошо, — подумал капитан. — Надеюсь, на этот раз будут какие-то известия».

Он снова впился взглядом в приближающуюся лодку. Она увеличивалась в размерах и быстро шла к берегу под взмахами нескольких весел. На борту виднелись несколько вооруженных людей.

Через десять минут лодка с шестью индийцами-гребцами и сержантом сипаев на руле была уже в нескольких ярдах от берега. Два-три удара веслами, и она глубоко врезалась в траву.

Сержант спрыгнул на землю, отдавая честь капитану.

— Отведите лодку в маленькую заводь, — сказал капитан гребцам. — А ты, Бхарата, пойдешь со мной.

Лодка выплыла в реку. Капитан увел индийца под тамаринд, и они уселись на траве.

— Мы одни, капитан Макферсон? — спросил сержант.

— Да, — отвечал капитан. — Можешь рассказывать все, не опасаясь, что нас услышат.

— Через час Негапатнан будет здесь.

Глаза капитана вспыхнули, кровь бросилась ему в лицо.

— Значит, они схватили его? — с волнением воскликнул он. — Я думал, это неправда.

— Это правда, капитан. Негодяй содержался в течение недели в подземелье форта Вильям.

— Они уверены, что он душитель?

— Абсолютно, более того, он один из тамошних главарей.

— Он ни в чем не признался?

— Ни в чем, капитан; хотя его морили голодом и жаждой.

— Как его схватили?

— Мошенник прятался в окрестностях форта Вильям и там подстерегал свою жертву. Шесть солдат уже погибли от его аркана, их трупы были найдены обнаженными, с каким-то таинственным знаком на груди. Неделю назад капитан Холл с несколькими сипаями обшаривал окрестности, решив найти убийцу. В полдень он присел в тени дерева, чтобы немного отдохнуть. Внезапно он почувствовал, как ему на шею упал аркан. Он вскочил на ноги, перехватил веревку и бросился на душителя, призывая на помощь. Сипаи, бывшие поблизости, кинулись на душителя, который яростно отбивался, рыча, как лев, и повалили его.

— И через час этот человек будет здесь? — спросил капитан Макферсон.

— Да, капитан!

— Наконец-то!

— Вы думаете что-то узнать от него?

— Да, — сказал капитан, помрачнев.

— У вас что-то связано с этим, капитан Макферсон? -спросил сержант.

— Это правда, Бхарата, — глухим голосом ответил тот.

— Почему вы не расскажите мне все? Я мог бы быть вам полезен.

Капитан не ответил. Он помрачнел, и взгляд его выразил боль. Было видно, что какое-то жестокое горе терзает его мужественную душу.

— Простите, капитан, — сказал сержант, уловив эту перемену. — Я, быть может, пробудил в вас печальные воспоминания? Простите, я не хотел этого.

— Ты ни в чем не виноват, мой добрый Бхарата, — вздохнув, отвечал Макферсон. — Пожалуй, действительно тебе нужно знать все.

Он встал, прошелся под деревом с поникшей головой и скрещенными на груди руками, и стал рассказывать.

— Шел 1853 год, — начал он, тщетно стараясь побороть волнение. — Моя жена умерла несколько лет назад от холеры, и оставила мне девочку, прекрасную, как розовый бутон, ласковую и нежную, с глазами, блестящими, как алмазы. Я помню, как сна играла и прыгала в тенистых аллеях парка, помню и те вечера, когда она видела рядом со мной в тени большого тамаринда, помню, как напевала мне песенки моей далекой Шотландии. О как я был счастлив в те времена… Ада, моя бедная Ада!..

От сильного волнения у него пресекся голос. Он спрятал лицо в ладони и несколько минут молчал, стараясь успокоиться.

— Мужайтесь, капитан, — сочувственно сказал сержант.

— Да, мужаться, — прошептал капитан с горечью. — Я только это и делаю с тех пор.

Еще минута прошла в молчании, пока Макферсону удалось совладать с собой, потом он продолжил:

— Однажды утром население Калькутты было сильно встревожено. Прошел слух, что туги, или душители из секты богини Кали, ищут белую девушку для своей пагоды. Не знаю почему, но меня пронизала дрожь, как бы предчувствие близкого несчастья. В тот же вечер я велел отвезти Аду в форт Вильям, решив, что за его крепкими стенами дочь моя будет в безопасности. Три дня спустя, моя Ада проснулась с татуировкой душителей на руках.

— Ах! — воскликнул Бхарата, побледнев. — И кто же сделал это?

— Я так никогда и не узнал.

— Значит, кто-то из тугов проник в форт?

— Должно быть, так.

— Или затесался среди ваших сипаев?

— Их секта огромна, Бхарата, она имеет своих приверженцев по всей Индии, в Малайзии и даже в Китае.

— Продолжайте, капитан.

— Я, который никогда не знал страха, в тот день испытал его. Я понял, что моя дочь выбрана чудовищной богиней, и удвоил бдительность. Мы вместе ели, я спал в соседней комнате, часовые день и ночь дежурили у ее двери. Все напрасно: однажды ночью моя дочь исчезла.

— Ваша дочь исчезла! Но как?..

— Решетки окна были вынуты — душители, проникли внутрь и похитили ее. Им удалось подлить сильный наркотик в наше вино — никто ничего не видел и не слышал.

И снова, охваченный волнением, капитан остановился.

— Я искал ее много лет, — продолжал он после нескольких минут тягостного молчания, — но не нашел никаких следов. Душители увезли ее в свое неприступное логово. Я изменил имя, назвавшись Макферсоном, чтобы легче было действовать, и вступил в отчаянную борьбу с ними. Сотни этих негодяев попали в мои руки, их допрашивали с пристрастием в надежде вырвать признание, которое навело бы на след моей бедной Ады, но все тщетно! Четыре долгих года прошли, а моя дочь все еще в руках этих чудовищ…

И не в силах больше сдерживаться, капитан разразился глухими рыданиями. Не пытаясь уже его утешить, сержант молчал.

Прошло еще с четверть часа, и вдали послышался звук трубы. Оба поспешно вскочили и зашагали к реке.

В пятистах или шестистах метрах от берега они увидели большую шлюпку, которая быстро спускалась по реке. На борту виднелись сипаи, со штыками, воткнутыми в карабины, и еще кто-то в темном одеянии.

— Ты видишь его? — спросил Макферсон сквозь стиснутые зубы.

— Да, капитан, — отвечал Бхарата. — Он сидит на корме среди двух сипаев, в цепях.

— Быстрей! Быстрей! — закричал капитан.

Шлюпка удвоила скорость и вскоре причалила к берегу. Шестеро сипаев в мундирах и касках первыми сошли на берег. Следом за ними сошли еще двое, ведя за руки Негапатнана.

Это был индиец почти шести футов ростом, худой и жилистый, как барс. У него было жестокое, мрачное лицо с маленькими глазками, горевшими злым пламенем. На груди красовалась голубая татуировка в виде змеи с головой женщины — отличительный знак тугов.

При виде капитана Макферсона он вздрогнул, и глубокая морщина обозначилась у него на лбу.

— Ты знаешь меня? — спросил капитан, от которого не ускользнуло это движение.

— Ты отец Девы пагоды, — ответил индиец.

Лицо капитана вспыхнуло.

— Ты это знаешь! — воскликнул он.

— Да, я знаю, что ты капитан Гарри Корихант.

— Нет, я капитан Гарри Макферсон.

— Да, поскольку ты переменил имя.

— Знаешь, зачем я велел привезти тебя сюда?

— Ты надеешься заставить меня говорить, но это напрасная попытка.

— Это уж мое дало. В дом его, и будьте начеку, — приказал он своим солдатам. — Туги могут быть недалеко.

Взяв свой карабин, он встал в голове маленькой колонны, и повел отряд по узкой тропинке, проложенной среди зарослей «железного дерева», названного так за свою исключительную крепость. Никого не заметив, они прошли уже с четверть мили, когда в лесу раздался жалобный вой шакала.

Душитель Негапатнан резко поднял голову и бросил быстрый взгляд на лес. Сипаи, которые шли сбоку, услышали его глухое восклицание.

— Будьте начеку, капитан, — сказал Бхарата. — Туг о чем-то предупрежден.

— Может быть, о присутствии своих?

— Возможно.

Тот же самый вой послышался еще раз, но гораздо ближе. Капитан Макферсон повернул вправо от тропинки.

— Громы и молнии! — вскричал он. — Это не шакал.

— Будьте начеку, — повторил сержант. — Это сигнал.

— Прибавим шагу.

И отряд зашагал быстрее, взяв карабины наизготовку и повернув их стволами на обе стороны тропинки.

Глава 2

НЕГАПАТНАН

Дом капитана Макферсона стоял на левом берегу реки Хугли, перед небольшой заводью, в которой качалось на воде несколько лодок и шлюпок, поставленных на прикол.

Это был маленький особняк, построенный в стиле бенгали, элегантный, удобный, с высокой пирамидальной крышей. Галерея, поддерживаемая колоннами, которая заканчивалась с фасада просторной террасой, окружала дом. По правую сторону от него располагались низкие строения и навесы, осененные тенью огромных деревьев. Они предназначались под склады и конюшни. По правую сторону были казармы сипаев.

Капитан Макферсон вошел в дом и пройдя длинный ряд комнат, обставленных просто, но элегантно, поднялся на террасу, защищенную большим тентом. Бхарата не замедлил присоединиться к нему, ведя за собой душителя Негапатнана.

— Садись, и потолкуем, — сказал капитан, указывая на плетеный бамбуковый стул.

Негапатнан повиновался, зазвенев цепями, которыми были скованы его руки. Бхарата устроился рядом, с парой пистолетов наготове.

— Значит, ты знаешь меня? — спросил капитан Макферсон, вперяя в индийца взгляд, острый, как острие шпаги.

— Я сказал тебе, что ты капитан Гарри Корихант, — ответил душитель, — отец Девы пагоды.

— Откуда ты это знаешь?

— Я видел тебя несколько раз в Калькутте. Однажды ночью я шел за тобой, чтобы задушить, но нападение не удалось.

— Ах вот как! — вскричал капитан. — И ты еще говоришь мне об этом!

— Не сердись из-за пустяков, — посоветовал душитель, улыбаясь.

— Ты помнишь ночь, когда моя дочь была похищена?

— Как вчера. Это было 24 августа 1853 года. Негапатнан всегда возглавляет самые опасные предприятия тугов, — с гордостью сказал индиец. — Именно я пробил окно и похитил твою дочь.

— И ты не боишься рассказывать подобные вещи мне, отцу этой несчастной?

— Негапатнан никогда не дрожал.

— Но я сломаю тебя, как тростник.

— А туги слопают тебя, как молодой бамбук.

— Хотел бы я на это посмотреть!

— Капитан Корихант, — торжественно и горделиво сказал душитель. — Над всеми владыками Индии есть грозная и страшная власть, которая не боится ничего. Коронованные головы склоняются под дуновением богини Кали, нашей владычицы и госпожи. Трепещи же и ты, капитан!

— Если ты никогда не боялся, то и капитан Макферсон никогда и ни перед кем не трепетал!

— Ты мне это скажешь, тогда шелковый аркан мертвой хваткой сожмет твое горло.

— Но прежде раскаленное железо пронзит твою плоть!

— Для этого ты и велел привести меня сюда?

— Да, если ты не скажешь мне, где прячется секта тугов. Только этим ты можешь спасти свою жизнь.

— Ты хочешь заставить меня говорить? И о чем?

— Я отец Ады Корихант.

— И что дальше?

— Я еще не потерял надежды заключить ее в свои объятия.

— Продолжай.

— Негапатнан, — сказал капитан взволнованным голосом. — У тебя была когда-нибудь дочь?

— О никогда! — воскликнул душитель.

— Любил ли ты по крайней мере?

— Никого, кроме моей богини.

— А я люблю мою бедную дочь так, что отдал бы всю свою кровь за ее свободу. Негапатнан, скажи мне, скажи, где я могу найти ее?

Индиец остался безучастным, как бронзовая статуя.

— Я подарю тебе жизнь, Негапатнан.

Индиец молчал.

— Я дам тебе столько золота, сколько ты захочешь, я отвезу тебя в Европу, где ты скроешься от мести твоих товарищей. Я обеспечу тебе чин в английском войске, я открою тебе путь наверх, но скажи мне, где моя Ада?

— Капитан Макферсон, — сказал душитель жестко, — у твоего полка есть знамя?

— Да, но к чему этот вопрос?

— Разве ты не клялся в верности этому знамени?

— Да.

— Способен ли ты изменить ему?

— Никогда!

— Так вот, и я поклялся в верности моей богине, она — мое знамя. Ни свобода, которую ты мне обещаешь, ни золото, ни почести не заставят меня изменить этой клятве. Я не буду говорить.

Макферсон вскочил, схватив лежавший на столе хлыст. Он побагровел, его глаза метали искры ярости.

— Чудовищный гад! — в гневе воскликнул он.

— Не смей касаться меня этим хлыстом — я по происхождению раджа! — закричал душитель, крутя цепи.

Вместо ответа капитан Макферсон взмахнул хлыстом и оставил на лице пленника кровавую борозду.

— Убей меня, — сказал тот тоном, в котором не было больше ничего человеческого. — Убей меня, потому что, если ты этого не сделаешь, я разорву твое тело кусочек за кусочком!

— Да, чудовище, я убью тебя, но не так быстро, как ты хочешь, а медленно, капля за каплей, я выдавлю из тебя жизнь. Эй Бхарата, волоки его в подвал!

— Я должен пытать его?

Капитан Макферсон колебался.

— Нет еще, — сказал он, помедлив. — Для начала оставим его на сутки без воды и без еды.

Бхарата грубо схватил душителя за шею и поволок его прочь. Тот не оказывал никакого сопротивления.

Отбросив подальше от себя хлыст, капитан Макферсон принялся расхаживать по террасе тяжелыми шагами.

«Терпение, — сказал он себе, сжав зубы. — Этот человек во всем мне признается, даже если придется вырывать у него каждое слово раскаленным железом».

Вдруг он остановился, подняв голову. За одной из оград снаружи раздался трубный звук, какой издает слон при виде приближающегося врага.

— О! — воскликнул он. — Это трубит Бхагавади.

Он наклонился над перилами террасы. Собаки из бенгали яростно залаяли, а над оградой появился гигантский хобот слона и раздался второй трубный звук, еще громче первого.

Почти в тот же миг метрах в двухстах от бенгали выпрыгнуло из кустов что-то темное и тут же снова спряталось в высокой траве.

В неверном свете луны капитану не удалось разобрать, что это было.

— Эй! — закричал он.

Сипаи, которые дежурили под навесом у ворот, вышли с карабинами в руках.

— Капитан! — сказал один, поднимая голову вверх.

— Ты заметил?

— Да, капитан.

— Это был человек или зверь?

— Мне показалось, какое-то животное. Оно хорошо прыгает и быстро бегает.

Тот же силуэт вновь возник в длинном прыжке.

— Тигр!.. — воскликнул сипай. — Ясно, это тигр.

Капитан схватил карабин, и, не целясь, выстрелил в животное, которое огромными прыжками мчалось к джунглям.

— Проклятие! — с яростью вскричал он.

При звуке выстрела зверь остановился, издал глухое рычание и мгновенно исчез среди бамбука.

— Что случилось? — спросил Бхарата, бросаясь на террасу.

— У нас в окрестностях тигр, — отвечал капитан.

— Тигр! Это невозможно, капитан!

— Я его видел своими собственными глазами.

— Мы их всех здесь уже истребили!

— Кажется, один избежал ваших пуль.

— Но вы попали в него?

— Не думаю.

— Этот зверь доставит нам много хлопот, капитан.

— Недолго. Я не потерплю такого соседства.

— Значит, мы будем охотиться на него?

Капитан взглянул на часы.

— Сейчас три. Через час подготовьте мне слона, а через два у меня будет шкура этого тигра.

Глава 3

СПАСИТЕЛЬ

Восток начинал розоветь, когда капитан Макферсон и сержант спустились во двор бенгали. Оба они были вооружены карабинами крупного калибра, пистолетами и ножами с длинными лезвиями. За ними шел сипай, неся запасные карабины и охотничье снаряжение.

Они подошли к загону, в воротах которого рядом со своими погонщиками шумно трубил Бхагавади.

Бхагавади был один из самых крупных и красивых слонов, которых можно встретить на берегах Ганга. Наделенный необыкновенной силой, очень крепкий и выносливый, своей статью и хоботом он неизменно вызывал восхищение знатоков.

На его спине был уже укреплен паланкин, в который должны были забраться охотники.

— Все готовы? — спросил капитан Макферсон.

— Можно отправляться, — ответил один из сипаев.

— А загонщики?

— Они уже обшаривают джунгли с собаками.

Один из самых ловких погонщиков разместился на шее Бхагавади, вооружившись тяжелым жезлом и длинной пикой.

Капитан Макферсон, Бхарата и сипай велели спустить лестницу и забрались в паланкин, прихватив с собой оружие.

В тот момент когда солнце появилось из-за горизонта, осветив разом огромную реку и лесистые ее берега, был дан сигнал к отправлению.

Побуждаемый голосом погонщика, слон быстро шагал, давя огромными ногами корни и кусты, ломая ударом хобота деревья и бамбук, преграждавшие путь.

С высоты паланкина, с карабином в руках, капитан Макферсон внимательно наблюдал за густыми зарослями и высокой травой, где мог скрываться тигр.

Через четверть часа они достигли окраины джунглей, заросших бамбуком и зарослями колючих кустов. Шесть сипаев с пиками, топорами и ружьями поджидали их со сворой охотничьих собак.

— Что нового? — спросил капитан, наклонившись с паланкина.

— Мы нашли следы тигра, — ответил главный загонщик.

— Свежие?

— Очень свежие: тигр прошел тут всего полчаса назад.

— Тогда спускайте собак.

Собаки, освобожденные от поводка, с воодушевлением бросились в заросли бамбука, лая от возбуждения. Бхагавади, несколько раз втянув носом воздух на разной высоте, вошел в джунгли, ломая грудью стену зелени.

— Смотри в оба, Бхарата, — сказал Макферсон.

— Вы что-то заметили, капитан? — спросил сержант.

— Нет, но тигр может вернуться и притаиться в бамбуке. Ты знаешь, что эти хищники очень хитры и не боятся нападать на слонов.

— В таком случае он будет иметь дело с нашим Бхагавади. Это не первый тигр, которого он затоптал своими ногами или, подняв в воздух, разбил о дерево. А вы сами видели зверя?

— Да, он и в самом деле огромный. Не помню, чтобы когда-нибудь видел такого большого тигра; он делал семиметровые прыжки.

— Ого! — воскликнул индиец. — Этого хватит, чтобы допрыгнуть до паланкина.

— Если мы позволим ему приблизиться.

— Тихо, капитан!

Вдали послышался яростный лай собак и какой-то жалобный скулеж. Бхарата почувствовал, как по телу его пробежала нетерпеливая дрожь.

— Собаки нашли его, — сказал он.

— И одна или две уже растерзаны, — добавил сипай, который зарядил запасные карабины, готовясь передать их охотникам.

Стайка павлинов поднялась метрах в пятидесяти впереди и метнулась вправо с испуганным криком.

— Узака! — позвал капитан, сложив ладони рупором.

— Внимание, капитан! — прокричал в ответ один из загонщиков. — Тигр схватился с собаками.

— Труби отступление.

Узака приставил ко рту рожок и сильно подул в него, издав громкий протяжный звук.

Тотчас показались поспешно возвращавшиеся сипаи, которые бежали, чтобы укрыться за слоном.

— Смелее! — приказал капитан погонщику. — Веди слона туда, где лают собаки. А ты, Бхарата, внимательно гляди налево, я буду смотреть направо. Возможно, нам придется сражаться не с одним противником.

Лай продолжался, становясь все более яростным. Бхагавади ускорил шаг, бесстрашно двинувшись в густую чащу бамбука, туда, где скрылись собаки.

На дороге у него лежала одна из собак, страшно растерзанная мощным ударом когтей. Слон начал выказывать признаки беспокойства, быстро поднимая и опуская хобот.

— Бхагавади чувствует его, — сказал Макферсон. — Погонщик, будь внимателен и следи, чтобы слон не повернул назад или чтобы не выставил слишком свой хобот. Тигр его разорвет, как было в прошлом году.

— Я сделаю все, хозяин.

Бамбук впереди вдруг зашевелился, и оттуда раздался мощный, ни с чем не сравнимый рык. Бхагавади, дрожа, остановился и глухо затрубил.

— Вперед! — вскричал капитан Макферсон, взводя курок карабина.

Ударом своего жезла погонщик побудил слона двигаться дальше, но тот пыхтел страшным образом и крутил хоботом, выставляя два длинных бивня.

Он сделал еще десять-двенадцать шагов и вновь остановился. В этот момент из зарослей бамбука, подобно ракете, вылетел огромный тигр, издавая свирепый рев.

Капитан Макферсон выстрелил.

— Громы и молнии! — вскричал он в бешенстве.

Тигр распластался и бросился в бамбук, раньше чем пуля задела его. Еще два раза он подпрыгнул, делая скачки по семь-восемь метров, и тут же исчез в джунглях.

Бхарата выстрелил ему вслед в самую чащу, но пуля явно не достала его.

— Что за дьявол сидит в этом тигре? — сказал капитан с досадой. — Второй раз он убегает от моей пули. Что за дела!

Бхагавади снова пустился в путь, с большими предосторожностями пролагая себе дорогу хоботом, который вытягивал и тут же поспешно убирал. Так прошел он метров сто, следуя за собаками, которые рыскали в кустах, ища следы хищника, потом остановился и снова начал дрожать и пыхтеть.

Шагах в двадцати перед ним были заросли дикого сахарного тростника. Дуновение воздуха донесло оттуда сильный запах зверя, который долетел даже до охотников.

— Смотри! Смотри! — закричал капитан.

Тигр выскочил внезапно из этого тростника и бросился на слона, который поспешил выставить навстречу ему свои бивни.

Зверь подобрался и обрушился на лоб слона, пытаясь когтями достать погонщика, который в ужасе отпрянул назад.

Он едва не достал его, когда вдруг в зарослях раздались резкие звуки рамсинги, испугавшие его. От неожиданности тигр перекувырнулся в воздухе и бросился вниз, пытаясь скрыться в джунглях.

— Огонь! — завопил капитан, разряжая свой карабин.

Хищник испустил ужасающий рев, упал, снова поднялся, перескочил через кусты и упал с другой стороны, распластавшись неподвижно на траве.

— Ура! — закричал Бхарата.

— Прекрасный выстрел! — воскликнул довольный капитан, откладывая еще дымящееся ружье. — Бросай лестницу.

Погонщик повиновался. Капитан Макферсон вооружился ножом, слез на землю и направился к кустам.

Тигр неподвижно лежал на траве, не подавая признаков жизни. К своему удивлению, капитан не заметил ни раны на теле, ни следов крови на земле.

Хорошо зная, что иногда тигры притворяются мертвыми, чтобы броситься на охотника, он повернул было назад, но не успел.

Вновь раздался таинственный голос рамсинги. При первых же звуках тигр вскочил, бросился на капитана и одним ударом повалил его. Огромная пасть со страшными зубами распахнулась над ним, готовясь растерзать.

Пригвожденный к земле, капитан Макферсон не мог ни двинуться, ни пустить в ход оружие — он весь был во власти хищника.

— Ко мне!.. Я погиб! — прохрипел он.

— Держитесь, я здесь! — откликнулся громовой голос.

Какой-то индиец выскочил из чащи, голыми руками схватил тигра за хвост и яростным рывком швырнул его в сторону.

Послышалось грозное рычание. Обезумев от ярости, зверь тут же вскочил, готовясь броситься на нового врага; но странное дело — едва завидев его, он быстро перекувырнулся и убежал, мгновенно исчезнув среди перепутанного хаоса джунглей.

Капитан Макферсон, бледный, как полотно, но живой и невредимый, поднялся на ноги. Глубокое изумление выразилось на его лице.

В пяти шагах от него стоял высокий мускулистый индиец, с гордой головой, сидящей на широких и крепких плечах. Скрестив руки на груди, сверкающим взглядом он смотрел на капитана, сохраняя неподвижность бронзовой статуи.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал капитан.

— Возможно, — ответил индиец.

— Дай мне руку. Ты храбрец.

Индиец почтительно пожал руку, которую капитан протянул ему.

— Могу я узнать твое имя?

— Саранги, — отвечал индиец.

— Я никогда этого не забуду.

Последовало краткое молчание.

— Что я могу сделать для тебя? — продолжал капитан.

— Ничего.

Капитан вынул кошелек, набитый гинеями, и протянул ему. Индиец гордым жестом оттолкнул его.

— Я не знаю, что делать с золотом, — сказал он.

— Ты богат?

— Меньше, чем вы думаете. Я охотник на тигров в Сундарбане.

— Но почему ты оказался здесь?

— В Черных джунглях нет больше тигров. Я поднялся на север в поисках других.

— А куда ты идешь теперь?

— Не знаю. У меня нет родины, нет семьи; брожу по своей прихоти в джунглях.

— Хочешь пойти со мной?

В глазах индийца сверкнула молния.

— Если вам нужен сильный и смелый человек, который не боится ни диких зверей, ни гнева богов, то я ваш.

— Пойдем, храбрый индиец, и тебе не придется жаловаться на меня.

Капитан повернулся, но тут же остановился.

— Куда, по-твоему, убежал тигр?

— Очень далеко.

— Будет возможность найти его?

— Не думаю. Впрочем, я сам возьмусь убить его, и в скором времени.

— Вернемся в бенгали.

Бхарата, который присутствовал при этой сцене, ждал их, не отходя от слона.

— Вы ранены, капитан? — с тревогой спросил он.

— Нет, мой храбрый сержант, — отвечал Макферсон. — Но если бы не подоспел этот человек, меня бы сейчас не было в живых.

— Это невероятно, — сказал Бхарата, обращаясь к Саранги. — Никогда не видел ничего подобного. Я бы не поверил, что такое возможно, если бы не видел сам.

Улыбка была единственным ответом.

Все трое забрались в паланкин и меньше чем за полчаса добрались до бенгали, у которого их ожидали сипаи.

При виде этих солдат Саранги нахмурился. Он казался обеспокоенным, но постарался свое волнение скрыть. К счастью, никто не заметил этого в суете, вызванной возвращением охотников.

— Саранги, — сказал капитан, поднимаясь вместе с ним и Бхаратой на крыльцо. — Если ты голоден, вели принести себе все, что ты хочешь, если устал, займи любую постель, а если хочешь охотиться, бери любое оружие, которое тебе здесь понравиться.

— Спасибо, хозяин, — ответил индиец.

Капитан вошел в дом. Саранги же уселся на крыльце перед дверью. Его лицо еще больше помрачнело, глаза горели странным огнем. Раза три или четыре он поднимался, как бы желая войти в бенгали, но тут же снова садился, охваченный каким-то волнением.

— Кто знает, какая судьба ждет этого человека, — прошептал он глухо. — Возможно, смерть. Странно, но этот человек как-то сразу мне сделался близок. Мы никогда не виделись, но я чувствую, что он мне почти что родной. Мне кажется, что лицо его мне знакомо. Оно похоже… Но не будем называть ее…

Он поднялся и принялся расхаживать взад и вперед, с головой, склоненной на грудь, и с нахмуренным лбом.

Проходя мимо загона, он услышал из-за загородки голоса. Остановившись, он резко поднял голову. Поколебался в нерешительности, и оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что он один, приник к изгороди, внимательно прислушиваясь.

— А я тебе говорю, — убеждал чей-то голос. — Негодяй заговорил, после того как капитан Макферсон пригрозил ему смертью.

— Это невозможно, — возразил другой. — Тугов не запугаешь смертью. Я видел собственными глазами, как целый десяток их дали себя расстрелять, но ничего не сказали.

— У капитана Макферсона есть средства, чтобы развязать язык любому.

— Но туг этот очень силен. Он даст содрать с себя кожу, но не вымолвит даже слова.

Саранги еще больше насторожился и приложил ухо вплотную к загородке.

— А где его поместили? — спросил первый голос.

— В подвале, — ответил другой.

— Этот тип способен удрать.

— Это невозможно: стены огромной толщины, и, кроме того, один из наших стережет его.

— Я не говорю, что он вырвется сам, но ему помогут другие.

— Ты думаешь, они шныряют в наших местах?

— Прошлой ночью мы слышали их сигналы, и один сипай заметил какие-то тени.

— У меня мурашки по коже.

— Ты что, боишься?

— Еще бы. Их проклятые арканы редко промахиваются.

— Скоро ты испугаешься еще больше.

— Почему?

— Потому что наши собираются напасть на их логово. Негапатнан нам выдаст его.

Заслышав это имя, Саранги взволнованно вскочил. Зловещая улыбка показалась на его губах; он бросил на дом яростный взгляд.

— Ах так! — воскликнул он едва слышно. — Негапатнан здесь! Негодяи будут довольны.

Глава 4

УБИТЬ, ЧТОБЫ ОБРЕСТИ СВОЕ СЧАСТЬЕ

Наступил вечер.

За весь день капитан Макферсон не показался ни разу, а в доме не случилось ничего примечательного.

Побродив туда-сюда по двору, возле навесов и изгородей, послушав болтовню сипаев, Саранги растянулся за густым кустом в пятидесяти шагах от дома, как человек, который хочет вздремнуть.

Но время от времени он осторожно поднимал голову, и взгляд его скользил по окрестностям. Можно было сказать, что он что-то ищет или кого-то ждет.

Прошел долгий час. Над горизонтом взошла луна, осветив бледным светом леса и русло реки, которая весело журчала, разбиваясь о берега. Вдалеке послышался громкий вой, вой шакала. Саранги быстро вскочил, настороженно оглядываясь вокруг.

— Наконец-то, — прошептал он. — Я узнаю свою судьбу.

Недалеко, в чаще леса, появились две светящиеся точки с зеленоватыми отблесками; Саранги приложил два пальца к губам и негромко свистнул.

Тотчас светящиеся точки приблизились к нему. Это были глаза огромного тигра, издававшего глухое урчание, обычное для этих животных.

— Дарма! — позвал индиец.

Тигрица пригнулась, распластавшись по земле, и тихо поползла. Добравшись до него, она снова заворчала.

— Ты ранена? — спросил индиец взволнованно.

Тигрица вместо ответа открыла пасть и облизала его руки и лицо.

— Я подверг тебя большой опасности, Дарма, — сказал он нежно. — Но нам предстоит последнее испытание.

Он провел рукой по шее зверя и нашел маленькую записку, свернутую трубочкой и подвешенную на тонком шелковом шнуре.

Дрожащими руками он развернул ее и пробежал глазами. Там были причудливые знаки голубого цвета и одна строка на санскрите.

«Приходи, потому что посланец прибыл».

Легкая дрожь пронизала его, и несколько капель пота заблестело на лбу.

— Пошли, Дарма, — сказал он.

Он взглянул на дверь дома, прошел триста или четыреста шагов, оглядываясь, и, сопровождаемый тигром, углубился в лес.

Пройдя быстрым шагом минут двадцать по едва заметной тропинке, он остановился и жестом подозвал тигрицу.

Из-за куста впереди вышел человек и, решительно наставив ружье, крикнул:

— Кто идет?

— Кали, — ответил Саранги.

— Проходи.

Саранги приблизился к смуглому индийцу в тюрбане, который внимательно его осмотрел.

— Ты тот, кого мы ждем? — спросил он.

— Да.

— Знаешь, кто тебя ждет?

— Коульи.

— Именно он; следуй за мной.

Индиец забросил карабин за плечо и пустился в путь медленным шагом. Саранги и Дарма следовали за ним.

— Ты видел капитана Макферсона? — несколько минут спустя, спросил проводник.

— Да.

— Что он делает?

— Не могу сказать.

— Ты ничего не знаешь о Негапатнане?

— Знаю. Он пленник капитана.

— Ты правду говоришь?

— Чистейшую правду.

— И знаешь, где его запрятали?

— В подвале дома.

— Они осторожны, эти европейцы!

— Похоже.

— Но ты освободишь его.

— Я? — вскричал Саранги.

— Думаю, ты.

— Кто тебе это сказал?

— Скоро узнаешь.

Индиец замолчал и ускорил шаг, углубившись в густые заросли бамбука и колючих кустов. Часто он останавливался и осматривал стволы тамариндов, которые попадались на пути.

— Что ты ищешь? — спросил Саранги.

— Знаки, которые указывают дорогу.

— Коульи переменил убежище?

— Да, вблизи его хижины показывались англичане.

— Неужели?

— У капитана Макферсона длинные руки. Будь начеку, Саранги: они могут сыграть с тобой скверную шутку, когда ты меньше всего этого ждешь.

Он остановился, приложил руки к губам и издал звук, напоминающий вой шакала.

Такой же вой послышался в ответ.

— Путь свободен, — сказал индиец. — Иди по этой тропинке, придешь к порогу хижины. Я останусь здесь сторожить.

Саранги послушался. Он шел по тропинке и за каждым деревом видел людей с арканами вокруг пояса и карабинами в руках.

— Охрана сильная, — прошептал он. — Мы сможем потолковать, не опасаясь, что англичане застанут нас здесь врасплох.

Очень скоро он оказался перед большой хижиной, построенной из огромных стволов деревьев, в которой вместо окон были бойницы для ружейных стволов. Крыша была покрыта широкими листьями, а на самой верхушке красовалась грубая статуя Кали.

— Кто идет? — спросил охранник, сидящий на пороге.

— Кали, — второй раз ответил Саранги.

— Проходи.

Он вошел в большую комнату, освещенную смоляным факелом, который распространял дымный свет.

На циновке лежал сухощавый полуголый индиец с таинственной татуировкой на груди. Его бронзовое лицо было грубым и жестоким, что подчеркивалось густой черной бородой. Глубоко посаженные глаза блестели мрачным огнем.

— Здравствуй, Коульи, — сказал Саранги, входя, но произнес эти слова точно нехотя, как бы с трудом.

— А, это ты, друг, — отвечал Коульи, быстро вставая. — Жду тебя с нетерпением.

— Не моя вина: дорога длинная.

— Знаю, друг мой. Как идут дела?

— Прекрасно; Дарма великолепно справилась со своей ролью. Если бы я не подоспел, она бы расплющила голову капитану.

— Она его повалила?

— Да.

— Прекрасный зверь эта твоя тигрица.

— Что верно, то верно.

— Так что ты теперь на службе у капитана?

— Да.

— В качестве кого?

— Охотника.

— Он знает, что ты ушел из дома?

— Он предоставил мне полную свободу.

— И все-таки будь осторожен. У этого человека зоркие глаза.

— Я знаю.

— Расскажи мне о Негапатнане.

— Его привезли вчера ночью и поместили в подвале.

— Ты знаешь этот подвал?

— Нет еще, но узнаю. Говорят, там стены огромной толщины, и часовой, вооруженный до зубов, стережет его днем и ночью.

— Ты узнал даже больше, чем я надеялся.

— Возможно, я сильнее и хитрее, чем ты думаешь, — ответил Саранги.

— Тебе известно, заговорил ли Негапатнан?

— Не знаю.

— Если он заговорит, мы погибли.

— Ты не доверяешь ему? — с легкой иронией спросил Саранги.

— Нет, Негапатнан — сильный человек и не способен предать нас. Но капитан Макферсон умеет пытать. Однако перейдем к делу.

Саранги нахмурился, и легкая дрожь пробежала по телу.

— Говори, — сказал он странным тоном.

— Ты знаешь, зачем я тебя позвал?

— Догадываюсь, речь идет…

— Об Аде Корихант.

При этом имени взгляд Саранги потух, и он печально опустил голову. Что-то влажное сверкнуло на его ресницах; глубокий вздох сорвался с побледневших губ.

— Ада!.. — воскликнул он сдавленным голосом. — Говори, Коульи, говори. Что с ней?..

Коульи взглянул на охотника, и жестокая ухмылка скривила его губы.

— Ты помнишь, Тремаль-Найк, ту ночь, когда ты укрылся в колодце со своей Адой и маратхом? — спросил он вкрадчивым голосом.

— Да, помню, — ответил Саранги, а точнее, Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей.

— Ты был в наших руках. Достаточно было Суйод-хану захотеть, и вы все трое уснули бы навечно.

— Знаю. Но зачем ты напоминаешь мне эту ночь?

— Нужно, чтобы ты ее помнил.

— Тогда поторопись: не заставляй меня так страдать. У меня и так сердце обливается кровью.

— Я буду краток. Тогда вам был уже вынесен приговор: ты должен был быть задушен, Дева пагоды — взойти на костер, а Каммамури — умереть среди змей. Но Суйод-хан решил поступить иначе. Негапатнан попал в руки англичан, и нужно было спасти его. Ты доказал, что храбр и находчив, и он помиловал тебя, чтобы ты послужил нашей секте.

— Я знаю, давай ближе к делу.

— Ты любишь эту женщину, которую зовут Ада. Мы готовы уступить ее тебе, чтобы иметь верного и надежного союзника. Богиня Кали предлагает тебе свою Деву пагоды.

— Ах!.. — воскликнул Тремаль-Найк, вскочив на ноги, вне себя. — Это правда?

— Это правда, — сказал Коульи, подчеркивая каждое слово. — и она будет твоей женой. Но кое-что потребуется и от тебя.

— Я на все согласен. Ради моей Ады я сожгу всю Индию.

— Нужно будет убить.

— Я убью.

— Нужно будет спасти людей.

— Я спасу их, даже напав на город, заполненный войсками.

— Хорошо; тогда слушай.

Коульи достал из-за пояса бумагу, развернул и несколько минут смотрел на нее с глубоким вниманием.

— Ты знаешь, — сказал он, — что туги любят Негапатнана. Он храбр и верен Кали. Освободи Негапатнана — и Ада будет твоей. Но у Суйод-хана есть еще одно условие.

— Говори, — сказал Тремаль-Найк, который, сам не зная почему, задрожал. — Я слушаю тебя.

Коульи не раскрывал рта. Он странным взглядом посмотрел на охотника из Черных джунглей.

— Ну?.. — пробормотал Тремаль-Найк.

— Суйод-хан уступает тебе Аду при условии, что ты убьешь капитана Макферсона.

— Капитана!..

— Макферсона, — закончил Коульи, скривив губы в жестокой улыбке.

— И только на этом условии он отдаст мою Аду?..

— Только на этом условии?

— А если я откажусь?

— Ты больше не увидишь ее.

— Ну что ж, я только что сказал тебе, что ради моей невесты сожгу всю Индию.

— Да, но если ты откажешься, Дева пагоды взойдет на костер, а Каммамури умрет среди змей. Ну так что ты решил?

— Моя жизнь принадлежит Аде. Я согласен.

— У тебя есть какой-нибудь план?

— Нет, но я найду его.

— Слушай меня внимательно. Сначала ты должен освободить Негапатнана…

— Я освобожу его.

— Знай, что мы будем неотступно наблюдать за тобой. Если понадобится помощь, дай знать.

— Я справлюсь один.

— Смотри! А теперь ты можешь идти.

Тремаль-Найк не двигался.

— Что еще? — спросил Коульи.

— Я хочу увидеться с той, которую люблю.

— Нет.

— Вы неумолимы?

— Сделай, что обещал, и эта женщина будет твоей. А теперь иди, Тремаль-Найк, иди!

Охотник поднялся, охваченный мрачным отчаянием, и направился к двери.

— Тремаль-Найк, — остановил его душитель в тот момент, когда он перешагивал порог.

— Что тебе?

— Не забывай, что капитан Макферсон должен умереть. Нам нужна голова капитана…

Глава 5

ПОБЕГ ТУГА

Звезды начинали бледнеть, когда Тремаль-Найк, совершенно подавленный этим разговором с душителем, добрался до бенгали капитана Макферсона.

Какой-то человек стоял на крыльце и, позевывая, вдыхал свежий утренний воздух. Этим человеком был сержант Бхарата.

— Привет, Саранги! — закричал он. — Откуда идешь?

Громкий голос сержанта оторвал Тремаль-Найка от его невеселых дум. Он обернулся назад, опасаясь, что тигрица еще следует за ним, но умное животное остановилось на окраине джунглей. Достаточно было незаметного жеста хозяина, чтобы она исчезла среди бамбука.

— Откуда идешь, мой храбрый охотник? — начал Бхарата, спускаясь по ступенькам ему навстречу.

— Из джунглей, — отвечал Тремаль-Найк, стараясь придать своему лицу беззаботное выражение.

— Ночью? Один?

— А что такого?

— А тигры?

— Я их не боюсь.

— А змеи, носороги?

— Они сами меня боятся.

— Ну молодой человек, ты храбрец. А ты не встретил там никого?

— Тигров, но они обходили меня стороной.

— А людей?

Тремаль-Найк вздрогнул.

— Людей! — воскликнул он, поднимая брови. — Ты думаешь, можно еще кого-нибудь встретить, кроме меня, ночью в джунглях?

— Люди там есть, Саранги. И даже немало.

— Не думаю.

— Ты слышал о тугах?

— Это те, которые душат?

— Да, орудуют шелковым арканом.

— И ты считаешь, что они есть поблизости? — спросил Тремаль-Найк с притворным удивлением.

— Вот именно. И если ты попадешь к ним в лапы, они тебя сразу задушат.

— А что они делают тут?

— Ты знаешь, кто такой капитан Макферсон?

— Нет пока еще.

— Это кровный враг тугов. Мы ведем с ними беспощадную войну.

— Тогда я с вами. Мне не нравятся те, кто душит.

— Я рад, что такой храбрец, как ты, будет с нами. Мы возьмем тебя в экспедицию в джунгли. Я даже поставлю тебя, пожалуй, сторожить одного из тугов, который попал к нам в руки.

— Ах вот как! — вскричал Тремаль-Найк, не сдержав искру радости, блеснувшую в его глазах. — У вас есть один из этих душителей?

— Да, один из их главарей.

— Как его зовут?

— Негапатнан.

— И я буду стеречь его?

— Да, ты будешь его сторожить. От такого храбреца и силача, как ты, он ни за что не сбежит.

— Это уж точно. Одного моего удара хватит, чтобы свалить его, — сказал Тремаль-Найк.

— Пошли на террасу. Скоро ты увидишь его и, возможно, твоя храбрость нам пригодится.

— Для чего? — с беспокойством спросил Тремаль-Найк.

— Капитан найдет какое-нибудь средство, чтобы заставить его говорить.

— Значит, я стану не только тюремщиком, но в случае необходимости и палачом?

— Ты очень понятливый. Пойдем, мой храбрый Саранги.

Они вошли в бенгали и поднялись на террасу. Капитан Макферсон был уже там. Развалясь в гамаке, сплетенном из кокосовых волокон, он курил сигарету.

— Ты принес мне какую-то новость, Бхарата? — спросил он.

— Нет, капитан. Но вместо этого я привел вам еще одного ярого врага тугов.

— Это ты, Саранги, их враг?

— Да, капитан, — отвечал Тремаль-Найк с выражением неподдельной ненависти.

— Ну что ж, хорошо. Ты будешь с нами.

— Надеюсь на это.

— Предупреждаю, однако, что ты рискуешь шкурой.

— Если я рискую ей, воюя с тиграми, то могу рискнуть и с людьми.

— Ты молодец, Саранги.

— Благодарю, капитан.

— Как провел ночь Негапатнан? — спросил Макферсон, обращаясь к сержанту.

— Спал, как человек с чистой совестью. Этот дьявол просто железный.

— Но он согнется в моих руках. Приведи его, и сразу начнем допрос.

Сержант сделал полуоборот на пятках и вскоре вернулся, ведя Негапатнана, крепко связанного.

Туг был горделив и спокоен, презрительная улыбка играла на его губах. Увидев Тремаль-Найка, который стоял за спиной капитана, он пристально взглянул на него.

— Ну мой дорогой, — саркастически сказал Макферсон, — как спалось?

— Думаю, что лучше, чем тебе, — ответил душитель.

— И что же ты решил?

— Все то же: молчать.

Рука капитана потянулась к рукоятке сабли.

— Они что, все таковы, эти гады? — вскричал он.

— Все до единого, — сказал туг.

— Но-но, не радуйся так рано. У меня есть страшные средства, чтобы развязать твой язык.

— Но недостаточные для тугов.

— Мы это увидим, когда ты будешь корчиться в страшных муках.

— Можешь начинать.

Кровь бросилась в лицо капитану.

— Значит, ты в самом деле не хочешь говорить? — спросил он голосом, дрожащим от гнева.

— Нет, не буду.

— Это твой последний ответ? Берегись…

— Последний.

— Хорошо, начинаем. Бхарата!

Сержант подошел.

— Есть в подвале столб?

— Да, капитан.

— Привяжи его покрепче и оставь там на несколько дней.

— Хорошо, капитан.

— Когда он начнет засыпать, пусть это будят уколом кинжала. Если через три дня он не заговорит, пусть его нещадно секут кнутом. Если он и дальше будет упрямиться, ты будешь лить кипящее масло, каплю за каплей, на его раны.

— Положитесь на меня, капитан. Помоги мне, Саранги.

Сержант и Тремаль-Найк уволокли пленника, у которого ни один мускул на лице не дрогнул при этих словах.

По винтовой лестнице они спустились в глубокий подвал и вошли в некое подобие обширного подземелья, с высокими сводами, освещенное через узкое окошко у самой поверхности земли.

Посередине был вкопан столб, к которому и привязали душителя. Бхарата положил рядом кинжал с тонким и длинным острием.

— Кто будет сторожить? — спросил Тремаль-Найк.

— Ты, до вечера. Потом сипай придет сменить тебя.

— Хорошо.

— Если этот тип закроет глаза, коли его.

— Ладно, — с ледяным спокойствием ответил Тремаль-Найк.

Сержант поднялся по лестнице. Тремаль-Найк проследил за ним взглядом и, как только затих шум шагов, уселся напротив Негапатнана, который спокойно смотрел на него.

— Слушай меня, — сказал Тремаль-Найк, понизив голос.

— У тебя тоже есть, что сказать? — насмешливо спросил тот.

— Ты знаешь Коульи?

Услышав это имя, душитель вздрогнул.

— Коульи! — воскликнул он. — Не знаю, кто это.

— Ты осторожен, это хорошо. Ты знаешь Суйод-хана?

— А сам ты кто? — спросил Негапатнан с неподдельным страхом.

— Душитель, как ты, как Коульи и как Суйод-хан.

— Ты лжешь.

— Я дам тебе доказательство, что говорю правду. Наше убежище не в джунглях, не в Калькутте, не на берегах священной реки, а в подземельях Раймангала.

Пленник с большим трудом удержал крик, готовый сорваться с его губ.

— Неужели ты и вправду из наших? — спросил он.

— Разве я не дал тебе доказательство?

— Но почему ты оказался здесь?

— Чтобы спасти тебя.

— Спасти меня?

— Да.

— Но как? Каким образом?

— Предоставь действовать мне, и еще до полуночи ты будешь свободен.

— И мы бежим вместе.

— Нет, я остаюсь здесь. Мне нужно совершить одно дело.

— Какая-то месть?

— Возможно, — отвечал Тремаль-Найк с мрачным видом. — А пока молчи и подождем темноты.

Он оставил пленника и уселся у подножия лестницы, терпеливо дожидаясь ночи.

День прошел медленно. Солнце скрылось за горизонтом, и глубокая тьма заволокла подземелье.

Наступил подходящий момент для действия. Через час или даже раньше сюда должен был спуститься сипай.

— За дело, — сказал Тремаль-Найк, резко вставая и вынимая из-за пояса две тонкие английские пилки.

— Что нужно делать? — с волнением спросил Негапатнан.

— Ты должен помочь мне, — отвечал Тремаль-Найк. — Мы перепилим решетки окна.

— Они не догадаются, что ты помог мне бежать?

— Они ни о чем не догадаются.

Он развязал веревки, которые опутывали руки и ноги пленника, и оба решительно принялись за дело, стараясь не производить шума.

Три решетки были уже распилены и оставалась только одна, когда Тремаль-Найк услышал скрип лестницы.

— Стой! — быстро сказал он. — Кто-то спускается.

— Сипай, наверное?

— Конечно, он.

— Тогда мы погибли.

— Нет еще. Ты умеешь бросать аркан?

— Никогда не промахивался.

Тремаль-Найк размотал аркан, обернутый вокруг пояса под одеждой, и дал ему.

— Встань у двери, — сказал он, вынимая кинжал. — И первого, кто появится, убей.

Негапатнан послушался, взяв аркан в правую руку. Тремаль-Найк встал напротив него, за дверью, подняв кинжал.

Шум все приближался. Неожиданно свет возник на лестнице, и появился сипай с обнаженной саблей.

— Внимание, Негапатнан, — прошептал Тремаль-Найк.

Лицо туга сделалось страшным. Зубы оскалились, ноздри расширились, в глазах сверкали зловещие вспышки. Он казался зверем, жаждущим крови.

Сипай остановился на последней ступеньке.

— Саранги! — позвал он.

— Спускайся, — сказал Тремаль-Найк. — Тут ничего не видно.

— Хорошо, — отвечал тот и переступил порог.

Негапатнан был тут как тут. Аркан просвистел в воздухе и так сильно сжал горло сипая, что тот свалился, даже не застонав.

— Задушить его? — спросил туг, поставив ногу на грудь упавшего.

— Это необходимо, — холодно сказал Тремаль-Найк.

Негапатнан потянул аркан на себя. Сипай высунул язык, глаза выкатились из орбит, он захрипел. Несколько мгновений он дергался и махал руками, потом застыл. Он был мертв.

— Пусть богиня Кали получит твою кровь, — сказал фанатик, развязывая аркан.

— Поторопимся, пока не спустился другой.

Они снова взялись за решетку и быстро перепилили ее.

— Ты пройдешь? — спросил Тремаль-Найк.

— Я пройду и через гораздо более узкое отверстие.

— Хорошо. А теперь покрепче свяжи меня и заткни мне рог.

Туг посмотрел на него с удивлением.

— Связать тебя? — спросил он. — Зачем?

— Чтобы не вызвать подозрений, что я твой сообщник.

— Понимаю. Ты хитрее меня.

Тремаль-Найк бросился на землю рядом с трупом сипая, а Негапатнан связал его и заткнул ему рот.

— Ты молодчина, — сказал туг. — Если когда-нибудь тебе понадобится верный друг, вспомни обо мне. Прощай!

Он бросился к отверстию, прихватив с собой оружие сипая, пролез в него и исчез.

Не прошло и десяти секунд, как послышался ружейный выстрел и голос, кричавший:

— К оружию! Пленник убегает!

Глава 6

ЛИМОНАД, КОТОРЫЙ РАЗВЯЗЫВАЕТ ЯЗЫК

При этом крике Тремаль-Найк с беспокойством поднялся на колени.

За первым выстрелом последовало еще несколько. В бенгали поднялась страшная суматоха, шум которой доносился и сюда, в подвал.

— Он побежал туда, в ту сторону! — кричал один голос.

— В погоню! — кричал другой.

— На слона! На слона!

— Все наружу!..

Послышалось ржание лошадей, быстрый галоп, топот бегущих ног и протяжный резкий звук трубы, который покрыл все другие звуки.

Тремаль-Найк, на лбу которого выступил обильный пот, слушал все это, затаив дыхание.

Отчаянным усилием он поднялся на ноги и, подпрыгивая, насколько позволяли веревки, приблизился к отверстию. Торопливый топот многих ног на лестнице остановил его.

— Они спускаются, — подумал он, быстро валясь на землю. — Теперь нужны хладнокровие и дерзость. Кто знает, может, Негапатнан сможет добраться до Коульи.

Он принялся биться, притворяясь, что хочет освободиться от веревок и испустил сдавленный крик. И вовремя. По ступенькам быстро спускался Бхарата. Со страшным воплем он ворвался в подвал.

— Убежал?.. Убежал?.. — кричал он, разражаясь проклятьями. — Ах мерзавец! Ах негодяй!..

Как тигр, он прыгнул к перепиленной решетке. Еще более страшный вопль сорвался с его дрожащих губ.

— Проклятье! Как ему удалось?.. — кричал, хватаясь за ее перепиленные прутья, сержант.

И тут он увидел Тремаль-Найка, который, мыча, корчился на земле. В один миг он был рядом.

— Живой!.. — воскликнул он, выдернув кляп.

— Проклятые туги!.. — завопил Тремаль-Найк прерывающимся голосом. — Где он?.. Где эта собака? Я вырву у него сердце!

— Что случилось?.. Как он бежал?.. Почему ты связан? — тряс его за плечи Бхарата вне себя.

— Нас провели! О великий Брама! Я попался в ловушку, как дурак!

— Но объясни наконец толком, — заорал сержант. — Как ему удалось выбраться? Кто перепилил решетки?

— Они.

— Кто они?

— Туги.

— Туги?

— Да, все было готово, чтобы помочь ему бежать.

— Я больше ничего не понимаю. Это невозможно, чтобы туги пробрались сюда.

— И тем не менее они пробрались. Я видел их своими собственными глазами, и они едва не задушили меня, как этого бедного сипая.

— Они задушили сипая?

— Да, того, кто должен был сменить меня.

— Расскажи побыстрее, Саранги, как все случилось.

— Солнце зашло, — начал Тремаль-Найк. — Я сидел напротив пленника, который не сводил с меня глаз. Прошло три часа, мы не сделали и движения. Вдруг я почувствовал, что веки мои тяжелеют и мной овладевает неодолимая сонливость. Негапатнан испытывал то же самое и зевал во весь рот. Я долго сопротивлялся, но в конце концов, сам не знаю как, упал на пол и уснул. Когда я открыл глаза, я лежал связанный и с заткнутым ртом, а решетки окна лежали на полу. Два туга душили бедного сипая. Я попытался биться, орать, но это было невозможно. Покончив с сипаем, они пролезли в окно и скрылись.

— А Негапатнан?

— Он бежал первым.

— Но почему на тебя напала эта сонливость?

— Не знаю.

— В подвал ничего не бросили?

— Я ничего не видел.

— Может, они усыпили тебя парами морфия или каким-то другим наркотиком?

— Может, и так.

— Но мы его схватим, этого Негапатнана. По его следам идут мои молодцы.

— Я тоже неплохо разбираюсь в следах.

— Знаю, и будет хорошо, если ты сейчас же присоединишься к ним. Нужно схватить его любой ценой или по крайней мере поймать другого туга.

— Это я возьму на себя.

Бхарата развязал его. Они поднялись по лестнице и вошли в бенгали.

— По какой дороге он бежал? — спросил Тремаль-Найк, беря предложенное ему ружье.

— Он бросился в джунгли. Иди по этой тропке и найдешь там его следы. Поторопись, этот негодяй уже, должно быть, ушел далеко.

Забросив ружье за спину, Тремаль-Найк отправился по указанной тропинке в джунгли. Нахмурившись, Бхарата проследил за ним долгим взглядом, во власти какой-то тяжелой мысли.

«А если это правда?» — вдруг спросил он себя.

И лицо его еще больше омрачилось.

— Низа! Низа! — закричал он.

Индиец, стоявший у отверстия, через которое бежал пленник, и внимательно изучавший следы, подбежал на зов.

— Вот я, сержант, — сказал он.

— Ты хорошо осмотрел следы? — спросил его Бхарата.

— Да, очень внимательно.

— Сколько людей выбрались из подвала?

— Один.

Бхарата сделал удивленный жест.

— Ты уверен, что не ошибаешься?

— Вполне, сержант. Негапатнан вышел один.

— Ладно. Ты видишь того человека, который бежит к джунглям?

— Да, это Саранги.

— Проследи за ним: нужно знать, куда он направился.

— Положитесь на меня, — ответил индиец.

Он дождался, пока Тремаль-Найк исчез за деревьями, потом бросился, как олень, по той тропинке, прячась за стволами деревьев.

Довольный Бхарата отправился к капитану, который ходил по террасе нервными шагами, изливая свой гнев в глухих проклятиях.

— Ну? — спросил он, едва появился сержант.

— Нас предали, капитан.

— Предали!.. Кто?..

— Саранги.

— Саранги!.. Человек, который спас мне жизнь!.. Это невозможно!..

— У меня есть доказательства.

— Говори!

Бхарата в нескольких словах рассказал, что произошло и что он видел. Капитан Макферсон был потрясен.

— Саранги предатель?.. Но почему он не бежал с Негапатнаном?

— Не знаю, капитан, но скоро мы это выясним. Низа выслеживает разбойника.

— Если это правда, я прикажу его расстрелять.

— Вы этого не сделаете, капитан.

— Почему?

— Нужно заставить его говорить. Этот человек знает не меньше Негапатнана.

— Ты прав.

Прошли три долгих часа в ожидании. Никто не вернулся, не слышалось ни крика, ни выстрела. Капитан Макферсон в нетерпении готов был покинуть террасу и отправиться в джунгли сам, когда Бхарата издал торжествующий возглас:

— Вон он! Я вижу его!

— Что такое?

— Посмотрите туда, капитан, — сказал сержант. — Это Низа.

— Но он один. Неужели Саранги бежал?

— Не думаю. Низа бы не вернулся.

Индиец несся, как стрела, часто оборачиваясь назад, словно опасаясь, что его преследуют и вот-вот настигнут.

— Поднимайся сюда, Низа! — закричал ему Бхарата.

— Побыстрее, быстрее! — торопил капитан.

Индиец взлетел по лестнице, не останавливаясь, и показался на террасе, запыхавшийся и весь в поту. Его глаза блестели от возбуждения.

— Ну и как? — одновременно спросили капитан и сержант, двинувшись ему навстречу.

— Все ясно. Саранги — туг!

— Но ты не ошибаешься? — спросил капитан свистящим голосом.

— Нет, не ошибаюсь: есть доказательства.

— Рассказывай, Низа, я хочу знать все. Этот негодяй заплатит мне за Негапатнана.

— Я шел по его следам до джунглей, — сказал Низа. — Там я потерял его из виду, но скоро заметил в ста метрах впереди себя. Я ускорил шаги и нагнал его. Он шел быстро, но осторожно, часто оглядываясь назад и прислушиваясь. Минут через двадцать я услышал крик и увидел выходящего из-за куста человека. Это был туг, настоящий душитель с татуировкой на груди и арканом на поясе. Я не слышал их разговора, но, прежде чем расстаться, Саранги громко сказал товарищу: «Предупреди Коульи, что я возвращаюсь в бенгали и через несколько дней голова у него будет». Они разошлись в разные стороны, а я бегом бросился сюда, чтобы опередить Саранги. Он должен быть не очень далеко.

— Что вы скажете об этом, капитан? — спросил Бхарата.

Макферсон не ответил. Скрестив руки на груди, с мрачным лицом и горящим взглядом, он размышлял.

— Кто этот Коульи? — внезапно спросил он.

— Не знаю, — отвечал Низа.

— Наверняка главарь тугов, — сказал Бхарата.

— О какой голове говорил негодяй?

— Не знаю, капитан. Он больше ничего не прибавил.

— Что, если он намекал на одну из наших?

— Это возможно, — сказал сержант.

Капитан еще больше помрачнел.

— Сдается мне, Бхарата, он говорил о моей голове.

— А вместо этого, мы пошлем его собственную господину Коульи.

— Надеюсь. Что будем делать с Саранги?

— Нужно заставить его говорить.

— А он заговорит?

— Огонь развяжет ему язык.

— Ты знаешь, что они упрямее, чем мулы.

— Вам нужно, чтобы он заговорил, капитан? — вмешался Низа. — За него возьмусь я.

— Ты?..

— Достаточно дать ему стаканчик лимонада.

— Лимонада?.. Ты с ума сошел, Низа.

— Нет, капитан, — воскликнул Бхарата. — Он не сумасшедший. Я слышал о лимонаде, который развязывает языки.

— Так и есть, — подтвердил Низа. — Лимонный сок смешивается с соком йоумы, добавляется шарик опия — и любой человек заговорит.

— Иди и приготовь этот лимонад, — сказал капитан. — Если опыт удастся, я дам тебе двадцать рупий.

Индиец не заставил повторять себе дважды. Через несколько минут он вернулся с тремя большими чашками лимонада на прекрасном подносе из китайского фарфора. В одной он уже растворил шарик опия и сок йоумы.

И в самое время. Тремаль-Найк появился на окраине джунглей в сопровождении трех или четырех сипаев.

При виде их капитан понял, что Негапатнан не пойман, не обнаружен.

— Ничего, — прошептал он. — Саранги расскажет, где он. Будем осторожны, Бхарата, чтобы этот молодчик ничего не заподозрил. А ты, Низа, вели немедленно починить решетки в подвале. Он нам скоро понадобится.

А Тремаль-Найк между тем спокойно подходил к бенгали.

— Эй! Саранги! — закричал Бхарата, наклонившись через перила. — Как дела? Обнаружил негодяя?

Тремаль-Найк безнадежно махнул рукой.

— Нет, сержант. Мы потеряли следы.

— Поднимайся к нам. Расскажешь подробности.

Ничего не подозревавший Тремаль-Найк быстро вошел в 6eнгали и тут же предстал перед капитаном Макферсоном, который сидел за маленьким столиком, прихлебывая лимонад.

— Ну, мой храбрый охотник, — сказал он с добродушной улыбкой, — значит, этот молодчик исчез?

— Да, капитан, хотя мы искали его повсюду.

— Вы даже не обнаружили его следов?

— Нет, следы были, и мы шли по ним довольно долго, но потом они исчезли. Скорее всего, этот проклятый Негапатнан запутал их, перелезая с дерева на дерево.

— А кто-нибудь еще остался в лесу?

— Да, четверо сипаев.

— А ты откуда пришел?

— С другого края.

— Ты, должно быть, устал. Выпей лимонада, тебе не помешает.

И он протянул охотнику полную чашку. Тремаль-Найк опрокинул ее одним духом.

— Как ты думаешь, Саранги, — снова начал капитан, — есть еще туги в лесу?

— Думаю, нет, — отвечал Тремаль-Найк.

— Ты не знаешь кого-нибудь из этих людей?

— Мне знать… этих людей? — воскликнул Тремаль-Найк.

— А почему бы и нет? Ты много времени жил в лесу.

— Нет, не знаю.

— А мне, однако, донесли, что ты разговаривал с подозрительным индийцем.

Тремаль-Найк посмотрел на капитана, не отвечая. Глаза его заволокла какая-то пелена, лицо стало сонным, уголки губ опустились.

— Так что ты на это скажешь? — с легкой насмешкой спросил Макферсон.

— Туги! — забормотал охотник на змей, потирая лоб руками. — Я говорил с тугом?..

— Внимание, — шепнул Бхарата на ухо капитану. — Лимонад начинает действовать.

— Ну говори, говори, — настаивал капитан.

— Да, я помню, я говорил с тугом на краю леса. Ха-ха!.. А они думали, что я ищу Негапатнана. Ослы!.. Ха-ха!.. Я выслеживаю Негапатнана? Это я, который помог ему бежать… Ха-ха!..

И охваченный каким-то лихорадочным весельем, Тремаль-Найк засмеялся, как полоумный, не понимая уже, что говорит.

— Давайте, капитан, — воскликнул Бхарата. — Мы сейчас все узнаем.

— Он подписал уже свой смертный приговор, — мрачно сказал Макферсон.

— Не спешите, капитан. Раз он расположен поговорить, послушаем его еще.

— Ты прав. Итак, Саранги…

— Саранги! — резко прервал его одурманенный охотник. — Я такой же Саранги, как ты персидский шах. Я Тремаль-Найк… Тремаль-Найк из Черных джунглей, охотник на змей. Ты никогда не был в Черных джунглях? Тем хуже для тебя: ты никогда не видел ничего прекрасного. О какой же ты дурак, какой глупец!

— Я и вправду дурак, — сказал капитан, сдерживаясь с большим трудом. — А ты Тремаль-Найк? А почему ты спас меня?

— Чтобы отвести всякое подозрение. Ты не знаешь разве, что я хотел поступить к тебе на службу?

— А зачем?

— Так велели туги. Они отдадут мне Деву пагоды. Ты знаешь Деву пагоды? Нет? Тем хуже для тебя. Знай, она прекрасна, божественно прекрасна. Она бы свела с ума самого Вишну.

— А где эта Дева пагоды?

— Далеко отсюда, очень далеко.

— Где же?

— Я не скажу. Ты можешь украсть ее у меня.

— И кто ее держит?

— Туги, но они дадут мне ее в жены. Я сильный, смелый. Я сделаю все, что они захотят, лишь бы получить ее. Я уже освободил Негапатнана…

— Ты должен, наверное, сделать что-то еще?

— Сделать?.. Ха!.. Ха!.. Я должен… понимаешь принести им голову… ха-ха!.. Ты спрашиваешь очень смешно. Ты заставляешь меня смеяться, как сумасшедшего.

— Почему? — спросил Макферсон, который был поражен и от гнева все больше переходил к удивлению, слыша эти признания.

— Потому что голова, которую должен отрезать… Ха!.. ха!.. Не могу, это очень смешно! Это твоя голова!..

— Моя!.. — вскричал капитан, вскочив на ноги. — Моя голова?

— Да, твоя… Но только без этой фуражки.

— И кому ты должен отнести ее?

— Суйод-хану.

— И кто такой Суйод-хан?

— Как? Ты не знаешь его? Это главарь тугов.

— И тебе известно, где он скрывается?

— Да, конечно.

— Где?

— На… на…

— Говори! Ну быстрее, говори! — не выдержал капитан, хватая его за руки.

— Ты такой любопытный?

— Да, я сгораю от желания это знать.

— А если я не хочу говорить?

Во власти страшного волнения капитан выхватил пистолет и приставил к его груди.

— Если не скажешь, я тебя пристрелю.

— Ты просто шутишь надо мной. Ха-ха!..

— Да, это правда, — насильно улыбнулся, приходя в себя, капитан. — Я просто хотел подшутить над тобой. Мне просто ужасно интересно, где прячется этот хитрец Суйод-хан.

— А что тут непонятного? Где же ему быть, как не на Раймангале?

— Вот как! Повтори-ка еще!.. Повтори!..

— На Раймангале, я тебе сказал.

Капитан Макферсон издал короткий сдавленный крик и упал в свое кресло без сил.

— Ада!.. О! Моя Ада! Наконец-то ты спасена!.. — прошептал он.

Глава 7

ЦВЕТЫ, КОТОРЫЕ СПЯТ

Когда Тремаль-Найк пришел в себя, он оказался заключенным в тесном подземелье, освещенном маленьким окошком, забранным двойным рядом толстых решеток. Его руки и ноги были опутаны крепкой веревкой, конец которой был привязан к столбу.

Сначала ему показалось, что он видит дурной сон, но очень скоро пришлось убедиться, что все это настоящая и весьма суровая действительность. Страх и отчаяние овладели им в эту минуту, им, который так часто доказывал свою неколебимую храбрость.

Он попытался собраться с мыслями, но в голове царила странная путаница. Он смутно вспомнил Негапатнана, его бегство, какую-то странную беседу с капитаном, лимонад и больше ничего.

«Кто же мог выдать меня? — спросил он себя с дрожью. — Что случилось со мной? Что за туман у меня в мозгу?.. Неужели меня опоили чем-то?.. «

Он сделал попытку подняться, но тут же снова упал, настолько слабыми были его руки и ноги. В этот момент открылась дверь.

— Кто здесь? — спросил он.

— Я, Бхарата, — отвечал сержант, подходя.

— Наконец-то! — воскликнул Тремаль-Найк. — В чем дело? По какой причине я оказался здесь?

— А ты не догадываешься?

— Как я могу догадаться?

— Ты что же думал, мы никогда не узнаем, что ты туг?

— Я!.. Туг?..

— Да, Саранги.

— Ты лжешь!

— Нет, это ты нам лгал. А вчера во всем признался.

— Я признался?

— Вот именно.

— Ты с ума сошел, Бхарата.

— Нет, Саранги, мы дали тебе выпить йоуму, и ты во всем признался.

Услышав это, Тремаль-Найк похолодел. Он вспомнил лимонад, которым его угостил капитан.

— Негодяи!.. — в отчаянии воскликнул он.

Бхарата усмехнулся и сел против него на складной стул.

— Хочешь спастись? — сказал он после некоторого молчания.

— Каким образом? — спросил Тремаль-Найк прерывающимся голосом.

— Признайся во всем и, может быть, капитан помилует тебя.

— Не могу: они убьют женщину, которую я люблю.

— Кто они?

— Туги.

— Что за историю ты мне рассказываешь? Объясни.

— Это невозможно! — вскричал Тремаль-Найк. — Будьте вы все прокляты! И вы, и туги!.. Все, все!..

— Выслушай меня, Саранги. Мы уже знаем, что туги укрываются на Раймангале, но не знаем, сколько их и где они прячутся там. Если ты это скажешь, у тебя будет шанс спастись.

— А что вы сделаете со всеми этими тугами? — сдавленным голосом спросил Тремаль-Найк.

— Перестреляем их всех.

— Даже если среди них есть женщины?

— Их в первую очередь.

— Почему?.. Их-то за что?

— Они еще страшнее, чем мужчины. Они воплощают богиню Кали, ради которой душители губят всех и вся.

— Ты ошибаешься, Бхарата! Ошибаешься!

— Тем хуже.

Тремаль-Найк застонал и скрипнул зубами. Его глаза растерянно блуждали, грудь порывисто вздымалась, лицо исказилось отчаянием.

— Если бы вы сохранили жизнь одной из этих женщин… может быть, я бы сказал.

— Это невозможно, они не заслуживают снисхождения. Мы их передушим всех, как диких зверей, в этих их подземельях.

— Но у меня там любимая, невеста! — воскликнул Тремаль-Найк. — Ты сам зверь, если хочешь обречь ее на смерть!.. Нет, нет, ничего не скажу! Убейте меня, замучайте, делайте со мной, что хотите, я не скажу. Туги многочисленны и сильны, они будут защищаться и, быть может, спасут ту, которую я так люблю.

— Но кто эта женщина?

— Не могу сказать.

— Саранги, — сказал тот дружески, — ты не хочешь сказать мне, кто эта женщина?

— Никогда.

— Белая или индианка?

— Я не скажу.

— Да, ты такой же фанатик, как и все остальные.

Тремаль-Найк не отвечал.

— Ладно, — выходя, заключил сержант. — Скоро мы отвезем тебя в Калькутту.

«В Калькутту?.. Сегодня ночью нужно бежать, — прошептал пленник, оставшись один. — Бежать, или все пропало… «

Вечером, на закате, ему принесли ужин: большую миску риса и кувшин воды.

Едва солнце скрылось за лесом и в подвале сгустилась тьма, Тремаль-Найк облегченно вздохнул.

Три долгих часа он сидел неподвижно, опасаясь, что кто-нибудь снаружи наблюдает за ним, потом принялся готовиться к побегу.

Индийцы — большие мастера связывать людей, и нужен большой опыт, чтобы научиться развязывать их сложнейшие узлы. К счастью, Тремаль-Найк обладал недюжинной силой и крепкими зубами.

Одним рывком он ослабил веревку, которая мешала ему наклонить голову, потом терпеливо, не обращая внимания на боль, приблизил одно из запястий ко рту и принялся работать зубами, разрывая, разжевывая, распутывая узлы.

Разорвал одну веревку, разделаться с остальными было для него делом одной минуты. Он встал, разминая затекшие члены, осторожно приблизился к окошку и выглянул.

Луна еще не взошла, небо было ярко усеяно звездами. Порывы свежего воздуха, напоенного ароматом сотен цветов, врывались через окно.

Никакой шум не доносился снаружи, ни одна тень не виднелась на темном дворе бенгали.

Ухватившись руками за одну из решеток, он яростно дернул и согнул ее, но не сломал.

«Спасения нет. Побег невозможен», — сказал он себе.

Он оглянулся вокруг, ища хоть что-нибудь, чем можно было бы раздвинуть прутья решетки, но ничего не нашел.

«Я погиб, — прошептал он в полном отчаянии. — Но я не хочу умереть. Я должен спасти свою Аду. Если я погибну, то умрет и она».

Он подошел к двери, но тут же остановился. До его слуха донеслось глухое рычание, исходившее снаружи, со двора.

Он повернул голову к окошку и увидел, что оно точно закрыто какой-то темной массой; сквозь решетки сверкали блестящие зеленоватые глаза.

— Дарма!.. — прошептал он голосом, задрожавшим от радостного волнения. — Дарма! Спасительница моя!

Тигрица опять зарычала, тряся железные прутья. Тремаль-Найк подошел к решетке и схватил лапы верного животного.

— Молодчина, Дарма! — воскликнул он. — Я всегда знал, что ты не оставишь в беде своего хозяина.

Он пошарил в углу, где видел накануне обрывок бумаги, нашел этот клочок, аккуратно расправил его и, укусив себе палец, выдавил несколько капель крови. Палочкой быстро, насколько позволяла темнота, он нацарапал на листке следующие строки:

«Меня предали и заключили в подвале. Быстро придите мне на помощь, иначе все пропало.

Тремаль-Найк».

Свернув трубочкой записку, он вернулся к окошку и привязал ее к шее тигрицы.

— Беги, Дарма, возвращайся к тугам, — сказал он ей. — Твой хозяин в большой опасности.

Тигрица повернулась и быстро исчезла в ночи.

— Иди, — сказал охотник, провожая ее глазами. — Они придут, чтобы спасти меня, или помогут мне бежать.

Прошел час или два. Вцепившись руками в решетки, Тремаль-Найк тревожно ждал возвращения тигрицы, переходя от надежды к отчаянию.

«А если ее заметят? — дрожа, думал он. — Если она не вернется до утра?»

Под утро огромная тень промелькнула между кустами, и вскоре тигрица коснулась лапами решеток окна.

Умный зверь подобрался к окошку, не замеченный часовым. На шее у него был привязан целый сверток, который Тремаль-Найку, хоть и с большим трудом, удалось протащить сквозь решетку внутрь. Там было письмо, револьвер, патроны к нему, кинжал, аркан и два букетика цветов в плотно закрытых стеклянных колбах.

«Что значат эти цветы?» — с удивлением спросил он себя.

Он развернул письмо и в свете луны, проникавшем через оконце, прочел его.

«Мы окружены. Но один из наших следует за Дармой. Нам грозит большая опасность; твой побег необходим.

Используй эти цветы. Белые усыпляют, красные не дают уснуть. Усыпи часовых, а сам держи перед собой красные. Когда освободишься, проникни в дом и убей капитана.

Нагор сообщит о своем присутствии свистом и будет готов помочь тебе.

Коульи».

Возможно, кого-то другого и повергла бы в уныние столь трудная задача, но не Тремаль-Найка. В этот момент он чувствовал себя таким сильным, что освободился бы и напал на дом даже без помощи Нагора.

«Любовь даст мне силы и смелость, чтобы совершить это», — сказал он себе.

Он спрятал оружие, аркан и патроны и вернулся к оконцу.

— Уходи, Дарма! — приказал он, погладив ее лапу. — Тебе грозит большая опасность.

Не успела тигрица скрыться в кустах, как раздался крик часового:

— Тигр!.. Тигр!..

Гулко прогремел ружейный выстрел. За ним еще один. Но тигрица прыгнула и тут же исчезла из вида.

Послышался шум торопливых шагов, и несколько человек остановились у окошка.

— Эй! — воскликнул голос, по которому Тремаль-Найк узнал Бхарату. — Где тигр?

— Убежал, — отвечал часовой, стоящий у веранды.

— А где он был?

— У окошка.

— Нет сомнений, что это была тигрица Саранги. Быстро, два человека в подвал, или мошенник сбежит от нас.

Тремаль-Найк слышал все. Он взял обе колбы, разбил их, бросил белые цветы в темный угол, спрятал красные у себя на груди и растянулся около столба, обмотав себя веревками, как будто был связан.

Вошли два сипая, держа в одной руке карабин, а в другой по смоляному факелу.

— Эй! — позвал тот, что шел первым. — Ты здесь, Саранги?

— Закрой пасть — я хочу спать, — проворчал Тремаль-Найк, притворяясь, что он в плохом настроении.

— Спи спокойно, мой дорогой, мы будем тебя стеречь!

Тремаль-Найк пожал плечами, прислонился к столбу и закрыл глаза. А сипаи, воткнув факелы в специальные кольца на стене, уселись рядом, с карабинами между колен.

Прошло несколько минут, и Тремаль-Найк почувствовал резкий аромат, который ударил ему в голову, несмотря на то, что красные цветы забивали его своим сильным и тоже специфическим запахом.

Он взглянул на сипаев: они зевали так, что готовы были вывихнуть себе челюсти.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросил солдат помоложе другого.

— Ох, — отвечал его товарищ, — мне кажется, я…

— Пьян, что ли?..

— Да нет. Страшно хочется спать — так и слипаются глаза.

— И мне тоже.

— И не думай! Скоро сменят, и выспимся.

Оба застыли, неподвижно тараща глаза, но Тремаль-Найк, внимательно следивший за ними, видел, как веки их понемногу отяжелели, а головы неудержимо клонились книзу. Раза три или четыре они то закрывали, то снова открывали глаза и наконец, захрапев, заснули совсем.

Пора было действовать. Тремаль-Найк сорвал с себя путы и встал.

«Свобода!» — торжествующе прошептал он.

И, взяв веревки, он крепко связал спящих, а затем с оружием в руках бросился к лестнице.

Глава 8

ПРИЗНАНИЯ СЕРЖАНТА

На площадке возле бенгали часового не было.

Еще дрожавший от волнения, но решившийся на все, чтобы обрести свободу, Тремаль-Найк тихо поднялся по ступенькам и оказался в темной, пустой комнате.

С минуту он стоял, прислушиваясь и держа наготове револьвер, потом тихо-тихо толкнул дверь в соседнюю комнату и осторожно просунул голову.

«Никого», — прошептал он.

Он открыл еще одну дверь, прошел длинный коридор и вошел в третью комнату.

Она была очень просторна. Лунный свет освещал дюжину кроватей, на которых звучно храпели люди.

«Сипаи», — замер, как вкопанный, Тремаль-Найк.

Он повернул было назад, но в коридоре послышалось звяканье шпор и чьи-то уверенные шаги. Он вздрогнул и поднял револьвер. Человек приближался. У двери он остановился на мгновение, потом прошел дальше.

«Если бы это был капитан!» — промелькнуло в голове Тремаль-Найка.

Он тихо вышел из комнаты и вернулся в коридор. В дальнем конце его он увидел едва различимый силуэт человека, который тут же свернул за угол.

Подняв револьвер, Тремаль-Найк двинулся следом, поднялся по лестнице и прошел второй коридор, ступая на цыпочках и почти не дыша.

Идущий впереди, остановился. Тремаль-Найк услышал поворот ключа в замке, увидел, как открылась дверь, и тот исчез.

Он ускорил шаги и остановился перед этой дверью, которая оказалась только прикрыта.

Настольная лампа слабо освещала просторное помещение. Ему не удалось отчетливо разглядеть человека, сидящего за столом, но он решил, что это капитан Макферсон. При этом он почувствовал какую-то дрожь в своем теле и смутное беспокойство в душе.

— Странно, — прошептал он. — С чего бы мне бояться этого?..

Он легонько толкнул дверь, которая бесшумно открылась, и неслышными шагами подкрался к столу. Как ни легок был его шаг, человек услышал и резко поднялся.

— Бхарата?.. — воскликнул Тремаль-Найк. И быстро наставил на него револьвер. — Ни крика, ни шагу, — сказал он ему. — Малейшее движение — и ты мертв!

Видя перед собой пленника, который держал его в этот момент на прицеле, сержант попытался броситься к своим пистолетам, висевшим на стене, но предупреждение, сделанное тоном, не оставлявшим ни малейших сомнений, остановило его.

— Ты!.. Саранги! — вскричал он, вцепившись в крышку стола руками.

— Не Саранги, а Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей, — ответил тот, не опуская оружия.

Бхарата смотрел на него скорее удивленно, чем испуганно.

— Но как ты оказался здесь?

— Это моя тайна. Тугам не сидится в тюрьме.

— Так значит, я не ошибся?

— Кажется, нет.

— Зачем ты явился сюда?

— Убить тебя!

— Ах так! — воскликнул тот, побледнев. — Ты хочешь убить меня?

— Возможно.

— А я могу спасти свою жизнь?

— Да.

— Говори.

— Садись, потолкуем.

Бхарата повиновался. Не спуская с него глаз, Тремаль-Найк забрал оружие, висевшее на стене, запер дверь на ключ и уселся напротив сержанта.

— Предупреждаю, первый же крик будет стоит тебе жизни, — сказал он. — У меня шесть зарядов, чтобы отправить тебя на тот свет.

— Говори, — повторил сержант, который уже овладел собой.

— Я должен совершить страшную миссию.

— Не понимаю тебя.

— Я поклялся тугам убить капитана Макферсона.

Тремаль-Найк взглянул на Бхарату, чтобы увидеть, какое впечатление произведут на него эти слова, но тот оставался бесстрастным.

— Ты понял, Бхарата?

— Вполне.

— И что же?

— Продолжай.

— Мне нужна голова капитана Макферсона.

Сержант усмехнулся, пожимая плечами.

— Сумасшедший! Ты что, не знаешь, что капитана здесь больше нет?

Тремаль-Найк вскочил.

— Капитана нет? — повторил он недоверчиво. — Куда он уехал?

— Не скажу.

— Ты разве не слышал, что я поклялся тугам принести его голову?

— Они обойдутся без нее.

— Нет, Бхарата, я сделаю это. Где капитан?.. Я найду его, даже если придется для этого перерыть всю Индию. Я найду его!.. Где он?

— Так я тебе и сказал!

— А!.. — вскричал Тремаль-Найк. — Но ты это знаешь!

— Знаю.

Тремаль-Найк приставил к его лбу револьвер.

— Берегись, Бхарата, кто раз спустился в могилу, тот не возвращается.

— Убей меня, если хочешь.

— Это твое последнее слово?

— Последнее.

Тремаль-Найк крепче сжал револьвер у стиснул зубы. Он уже готов был выстрелить, когда снаружи послышался свист, повторившийся три раза.

— Нагор! — встрепенулся он, мгновенно распознав сигнал тугов.

Он заткнул револьвер за пояс, схватил Бхарату и, зажав ему рот рукой, повалил на пол.

— Не шевелись, — приказал он, — или я и в самом деле убью тебя.

Он крепко связал его, заткнул ему рот кляпом и, подойдя к окну, ответил на сигнал тихим свистом.

За кустом мелькнула едва заметная тень, и человек, согнувшись, скользнул вдоль стены бенгали.

— Нагор! — прошептал Тремаль-Найк.

— Кто ты? — ответил туг после минутного колебания.

— Тремаль-Найк.

— Мне подняться?

Тремаль-Найк оглянулся по сторонам, прислушался и сказал:

— Поднимайся.

Туг ловко забросил аркан, который зацепился за оконный крючок, и в мгновение ока взобрался на подоконник.

Это был довольно молодой человек, не более двадцати лет, высокий и гибкий, наделенный исключительной ловкостью. Он был почти голый; лишь набедренная повязка прикрывала его, а единственным украшением была татуировка на груди, точно такая же, как у других тугов.

— Ты на свободе? — спросил он.

— Как видишь, — отвечал Тремаль-Найк.

— А сипаи?

— Они спят.

— А капитан?

— Этот сержант сказал мне, что его уже здесь нет.

— Неужто он что-то заподозрил?

— Не думаю.

— Сын священных вод Ганга требует голову капитана. Нужно узнать, куда он уехал.

— Этого сержант не говорит.

— Он скажет, увидишь.

— Меня здесь напоили каким-то зельем, от которого я опьянел и в беспамятстве стал говорить.

— Мне знаком этот напиток: некий лимонад, — усмехнулся туг.

— Да, это был лимонад.

— Мы заставим и сержанта выпить его.

Он вошел в комнату, бросил быстрый взгляд на Бхарату, который связанный лежал на полу в ожидании своей участи, и, взяв стакан с водой, приготовил точно такой же лимонад, который капитан Макферсон заставил выпить Тремаль-Найка.

— Отведай-ка этого напитка, — сказал он сержанту, вытащив изо рта у него кляп.

— Никогда! — ответил Бхарата, который понял, о чем шла речь.

Туг сильно зажал ему нос пальцами. Чтобы не задохнуться, сержант был вынужден открыть рот. Этого мига хватило, чтобы лимонад был тут же вылит ему прямо в рот.

— Сейчас все узнаем, — сказал Нагор, убирая стакан.

— Ты не боишься сипаев? — спросил его Тремаль-Найк.

— Я!.. — с презрительной усмешкой сказал туг.

— Тогда встань перед дверью и стреляй в каждого, кто поднимется по лестнице.

— Положись на меня, Тремаль-Найк. Никто не помешает тебе провести допрос.

Нагор взял два пистолета, проверил, заряжены ли они, и вышел, встав перед дверью на часах.

Тем временем сержант начал тихо смеяться и заплетающимся языком бормотать себе что-то под нос.

Тремаль-Найк внимательно слушал этот поток слов; не прерывая его, пока не мелькнуло имя капитана Макферсона.

— Так, так, сержант, — подхватил он. — Так где же твой капитан?

Бхарата, точно застигнутый врасплох, замолчал. Он посмотрел на Тремаль-Найка сверкающими глазами и спросил:

— Кто ты? Кто это со мной говорит?.. Мне казалось, я слышал голос какого-то туга… Туги? Ха-ха!.. Скоро в Бенгалии не останется ни одного. Капитан так сказал… а капитан — человек слова… Великий человек… он не знает страха. Он нападет на их логово… уничтожит их бомбами… Затопит их подземелья водой… Ха-ха-ха!.. Вот смеху-то будет, когда они бросятся во все стороны, как тараканы.

— И ты тоже отправишься туда? — спросил Тремаль-Найк, не упустивший ни единого слова.

— Да, пойду. А ты с нами пойдешь?.. Ха-ха!.. Это будет прекрасное зрелище.

— Да, да, и я с вами пойду, — торопливо подтвердил Тремаль-Найк. — А ты знаешь, где их убежище?

— Конечно, знаю. Мне Саранги сказал. Выпил лимонад -и все выложил.

— Он при капитане говорил? — спросил Тремаль-Найк.

— Ну конечно. И тот сразу же отправился, чтобы… захватить их врасплох. Вот так…

— На Раймангал, наверное?

— Нет! Нет!.. — живо откликнулся сержант. — Туги очень сильны… Он поехал в Калькутту.

— В Калькутту?

— Да, в Калькутту, в форт Вильям!.. Снарядит корабль… погрузит много людей… много пушек… Ха-ха!.. Ну и схватка же у них там будет!..

Сержант замолк. Глаза его то закрывались, то открывались, и наконец, как ни противился он этому, закрылись совсем. Голова его свесилась на грудь и тело обмякло — в конце концов опий подействовал.

«Я знаю все, что хотел узнать, — прошептал, отходя от него, Тремаль-Найк. — А теперь на Раймангал!.. «

Глава 9

В ОСАДЕ

Он еще не кончил говорить, как в коридоре раздались два выстрела и страшный вопль раненого.

Не думая об опасности, которой он подвергался, Тремаль-Найк выскочил за дверь с криком:

— Нагор! Нагор!

Никто не ответил на его зов. Туги, который незадолго до этого стерег дверь, в коридоре не было.

Куда он делся? Что с ним случилось?

В тревоге Тремаль-Найк кинулся к лестнице. Какой-то человек в форме сипая, лежал посреди коридора, корчась в предсмертных судорогах. Из груди его текла струя крови, которая образовывала на полу медленно расползавшуюся лужу.

— Нагор! — еще раз окликнул Тремаль-Найк.

— Я здесь. На помощь! — послышался голос Нагора.

Тремаль-Найк спустился по лестнице и бросился к двери, из-за которой тот кричал.

— Нагор, ты здесь? — спросил он, прячась за косяком.

— Да. Поскорее выломай дверь. Меня заперли в комнате.

Тремаль-Найк налег плечом и одним ударом выломал доски. Туг, весь окровавленный и контуженный, бросился вон из своей тюрьмы.

— Что ты натворил? — спросил Тремаль-Найк.

— Беги, беги! — закричал Нагор. — Сипаи сейчас придут.

Они бегом поднялись по лестнице и заперлись в комнате сержанта. В коридоре послышался топот и раздались ружейные выстрелы.

— Выпрыгнем из окна, — предложил торопливо Нагор.

— Слишком поздно, — сказал Тремаль-Найк, перегнувшись через подоконник.

Два сипая стояли в двадцати метрах от дома. Завидя тени за стеклом, они подняли карабины и выстрелили, но пули пробили лишь занавески на окнах.

— Мы попались, — сказал Тремаль-Найк. — Забаррикадируем дверь.

К счастью, она оказалась крепкой, с прочными запорами. В считанные мгновения два индийца завалили ее мебелью из комнаты.

— Заряди пистолеты, — приказал Тремаль-Найк. — Очень скоро начнется осада.

— Ты думаешь?

— Сипаи знают, что нас только двое. Но что ты натворил? Почему поднялась вся эта суматоха?

— Я следовал твоим указаниям, — сказал душитель. — Увидя двух сипаев, приближающихся по коридору, я выстрелил и свалил одного. Другой убежал в большую комнату, я за ним, но упал на пороге, а когда вскочил, оказался заперт. Без тебя я сидел бы там, как в тюрьме.

— Зря ты выстрелил так поспешно. Неизвестно теперь, чем все это закончится.

— Останемся здесь и будем отбиваться.

— А тем временем Раймангал падет.

— Что ты сказал?

— Что Раймангал под угрозой.

— Откуда тебе это известно?

— Сержант разболтал.

— А где он сам?

— Да вон там спит.

— И он тебе сказал, что Раймангал под угрозой? Он не шутил?

— Говорю тебе, правда! Англичане нашли ваше убежище.

— Это невозможно.

— Капитан Макферсон в форте Вильям готовит экспедицию, чтобы напасть на Раймангал.

— В таком случае мы в большой опасности.

— Еще бы!

— Нужно добраться до капитана в убить его.

— Знаю.

— Это — твоя задача.

— И это знаю.

— Если ты его не убьешь, Дева пагоды взойдет на костер.

— Молчи, — сказал Тремаль-Найк глухо.

— Что ты собираешься делать?

— Выбраться отсюда и отправиться в форт Вильям.

— Но мы в осаде.

— Вижу.

— И что же?

— Мы убежим.

— Когда?

— Этой ночью.

— Как?

— Это уж мое дело.

— Сколько людей в бенгали?

— Было шестнадцать или восемнадцать. Но…

Он схватил руку туга и сильно сжал ее.

— Слышишь? — спросил он, указывая на дверь.

— Да, — сказал тот. — Кто-то идет по коридору.

— Это сипаи.

— Что, если они попытаются напасть?

Доски пола в коридоре стонали — очевидный знак, что шли несколько человек. Вскоре в дверь постучали.

— Кто там? — спросил Тремаль-Найк.

— Туг, — ответил голос.

— Они хотят обмануть нас, — прошептал Тремаль-Найк.

— Открой, меня преследуют, — продолжал тот же голос.

— Кто твой глава? — спросил Тремаль-Найк.

— Кали.

— Ты сипай. У нас сто патронов в запасе; если не уйдешь от двери — ты покойник.

Доски пола заскрипели снова; шаги удалялись — похоже, те, что за дверью, решили не рисковать.

— Они боятся, — сказал Тремаль-Найк. — Они ничего не предпримут против нас.

— Но будут держать в осаде, — прервал с беспокойством Нагор.

— Я тебе уже сказал, что сегодня ночью мы сбежим.

— Тихо!

Во дворе прогремел гулкий выстрел из карабина, сопровождаемый криком: «Тигр!.. Тигр!.. «

Тремаль-Найк бросился к окну и выглянул.

Два сипая, которые прятались под окном за кустами, теперь стояли с карабинами в руках и дрожали от страха.

Перед ними, в двухстах шагах, рычал, разевая пасть, огромный тигр.

— Дарма! — крикнул Тремаль-Найк.

Тигрица отпрыгнула на несколько метров и оглянулась.

— Беги, Дарма! — приказал охотник на змей, видя, что другие сипаи, вооруженные карабинами, спешат на помощь своим товарищам.

Умный зверь поколебался, как бы понимая опасность, которая грозила хозяину, потом повернулся и молниеносно исчез.

— Какая умница! — изумился Нагор.

— Да, умная и верная, — добавил Тремаль-Найк. — И сегодня вечером она поможет нам бежать.

Они укрылись за баррикадой и стали дожидаться наступления ночи.

В течение дня сипаи несколько раз подходили к Двери, пытаясь выломать ее, но хватало двух-трех выстрелов из револьвера, чтобы обратить их в бегство.

В восемь часов солнце зашло. Спустились короткие сумерки, за ними быстро наступила темнота. Луна должна была появиться только через несколько часов.

Ближе к одиннадцати Тремаль-Найк выглянул в окно и различил два смутных силуэта все тех же сипаев. Поискал тигрицу, но не увидел ее.

— Мы бежим? — спросил Нагор.

— Да.

— Каким образом?

— Через окно.

— А сипаи? — спросил тот. — Едва мы спрыгнем, они откроют стрельбу.

— Сначала мы поможем им разрядить оружие.

— Как?

— Увидишь.

Тремаль-Найк скатал ковер на полу, собрал всю одежду, какую смог здесь найти, взял подушку с постели и смастерил чучело величиной с человека.

— Ты готов? — спросил он у Нагора.

— По первому знаку прыгну в окно. А сержант?

— Спит, и пусть себе спит. Будь пока начеку: сипаи в пятидесяти шагах от нас.

— Знаю.

— Я опущу это чучело. Сипаи, без сомнения, примут его за одного из нас и разрядят свои карабины.

— Прекрасно.

— А мы воспользуемся этим, чтобы спрыгнуть вниз и убежать. Понял теперь?

— Ты не только храбрец, но и хитрец, — сказал удивленный Нагор. — С таким человеком, как ты, можно сделать все. Жалко что ты не туг!

— Давай, приготовься прыгать.

Тремаль-Найк взял аркан и спустил чучело, заставив его колыхаться, точно живое существо. Сипаи тут же открыли огонь.

— Тревога! — закричали они. — Тревога!..

Не теряя времени, Тремаль-Найк и Нагор, с револьверами в руках, разом прыгнули из окна. Они упали, поднялись и стремглав бросились прочь.

— Быстрее за мной! — торопил Тремаль-Найк.

Послышались крики часовых, поднявших тревогу; за спиной прогремело несколько выстрелов, но безрезультатно — пули просвистели высоко над головой.

Как вихрь, Тремаль-Найк ворвался в загон. У кормушки с овсом стояла лошадь.

— Садись позади меня! — закричал он тугу.

Оба беглеца вскочили на лошадь, сжали колени, вцепились в гриву и пустились вскачь через равнину.

— Куда мы сейчас? — подпрыгивая сзади, спросил Нагор.

— К Коульи, — отвечал Тремаль-Найк, подгоняя лошадь ударами пяток.

— Попадем к сипаям.

— Они осадили Коульи?

— Когда я его оставил, они уже были в лесу.

— Все ясно. Держи револьвер наготове.

Лошадь, сильная и молодая, несмотря на двойную ношу резво скакала, перепрыгивая канавы и кусты.

Бенгали уже исчезло в темноте, и показался лес, когда из чащи бамбука послышался голос:

— Стой!.. Кто там?.. Стой!..

Беглецы обернулись, подняв оружие.

Вышедшая из-за облака луна осветила с десяток людей, лежащих на земле с карабинами, нацеленными на них.

— Пришпоривай! — закричал Нагор.

Вспышка осветила темноту, сопровождаемая залпом из карабинов.

Сухие револьверные выстрелы прозвучали в ответ.

Лошадь прыгнула вперед, коротко заржала и упала на землю, увлекая тех, кто сидел на ней.

Сипаи выскочили из чащи с криками радости — но только на миг. Радость тут же сменилась криками ужаса.

Огромная тень выпрыгнула из бамбука и с глухим рычанием бросилась на них. Командир был повергнут на землю одним лишь ударом лапы; остальные в ужасе бросились, кто куда.

— Тигр!.. Тигр!.. — вопили они, вне себя от ужаса.

— Дарма, ко мне! — вскричал Тремаль-Найк, быстро вскакивая.

Умное животное догнало его в несколько прыжков.

— Молодец, Дарма, — сказал он, нежно лаская свою любимицу. — Ты никогда не оставляешь меня.

— Здесь опасно. Сипаи скоро вернутся, — напомнил ему Нагор.

Беглецы бросились в чащу леса, ломясь напролом через кусты.

После получаса лихорадочного бега они добрались до хижины, где обитали туги. Нагор остался снаружи с тигрицей, а Тремаль-Найк вошел внутрь.

Коульи лежал на полу, занятый расшифровкой каких-то писем на санскрите. Завидев вошедшего, он тут же вскочил и двинулся ему навстречу.

— Свободен! — воскликнул он, стараясь скрыть свое удивление и радость.

— Как видишь, — сказал Тремаль-Найк.

— А Нагор?

— Остался снаружи.

— Давай голову.

— Какую голову?

— Капитана Макферсона.

— Нас победили, Коульи.

Коульи попятился назад.

— Победили! Нас победили! Что ты хочешь сказать? — спросил он.

— Я хочу сказать, что капитан Макферсон еще жив.

— Жив!..

— Я не мог убить его.

— Говори!

— Он покинул бенгали, пока я сидел взаперти.

— И куда он поехал?

— В Калькутту.

— Зачем?

Тремаль-Найк не ответил.

— Говори!

— Капитан готовится напасть на тугов. Он знает о вашем убежище на Раймангале.

Коульи посмотрел на него с ужасом.

— Да ты с ума сошел! — воскликнул он.

— Нет, я не сумасшедший.

— Но кто предал нас?

— Я.

— Ты?!..

И душитель бросился на Тремаль-Найка с кинжалом в руке. Охотник на змей схватил его руку и так сжал запястье, что кости хрустнули.

— Не безумствуй, Коульи, — сказал он с плохо сдерживаемой яростью. — Сначала послушай!

— Говори, проклятый, говори! — завопил тот. — Почему ты предал нас? Ты разве забыл, что твоя Ада в наших руках? Ты не знаешь, что ее ждет костер?

— Знаю, — с гневом сказал Тремаль-Найк.

— Так что же?

— Я предал вас невольно. Меня опоили йоумой.

— Йоумой?

— Да.

— И ты все рассказал?

— Кто устоит против йоумы?

— Расскажи, что случилось.

Тремаль-Найк в нескольких словах передал все, что произошло в бенгали.

— Ты много сделал, — сказал Коульи, выслушав его. — Но твоя миссия еще не закончена.

— Знаю, — вздохнул Тремаль-Найк.

— Почему ты вздыхаешь?

— Почему?.. И ты еще спрашиваешь?.. Я не создан для того чтобы тайком убивать людей. Это ужасно, то, что я должен совершить, это чудовищно!..

Коульи пожал плечами.

— Ты не знаешь, что такое ненависть, — сказал он.

— Знаю! — вскричал Тремаль-Найк, не сумев сдержать свой порыв. — Если бы ты знал, как я ненавижу вас!

— Берегись, Тремаль-Найк!.. Твоя невеста в наших руках.

Несчастный склонил голову на грудь и скрипнул зубами.

— Вернемся к капитану, — сказал душитель.

— Хорошо! Что я должен делать?

— Прежде всего, нужно помешать ему напасть на Раймангал. Если он доберется до нашего убежища, твоя Ада погибла.

— Это приговор, который вы выносите мне, — сказал Тремаль-Найк, страдая. — Вы безжалостны, словно тигры.

— Это не только твой приговор. Горе нам всем, если этот человек высадится на Раймангале.

— Что я должен делать?

Коульи не ответил. Он обхватил голову руками и напряженно думал.

— Есть, — вдруг сказал он.

— Что, есть способ этому помешать?

— Думаю, да.

— И что ты придумал?

— Капитан, скорее всего, отправится на Раймангал по воде, — задумчиво проговорил Коульи.

— Наверное, — подтвердил Тремаль-Найк.

— В Калькутте и форте Вильям есть наши приверженцы, есть они и на военных кораблях англичан.

— И что с того?

— Ты отправишься в форт Вильям и с помощью наших приверженцев сядешь на его корабль.

— Я?

— Ты боишься?

— Причем здесь страх? Ты что же, думаешь, что капитан не узнает меня?

Улыбка показалась на губах Коульи.

— Индиец может стать малайем или бирманцем.

— Пожалуй, да. И когда мне отправляться?

— Немедленно, или будет уже слишком поздно.

— А свободна дорога, которая ведет к реке?

— Сипаи, которые осаждали нас, уже выбиты из леса.

Коульи приложил пальцы к губам и негромко свистнул. Появился туг.

— Отбери шестерых самых решительных и храбрых, и пусть они готовятся к отъезду. Шлюпка все еще на берегу?

— Да, — ответил туг.

— Иди.

Коульи снял с пальца золотое кольцо, странной формы, с маленьким щитом, на котором была вырезана все та же таинственная змея, и протянул его Тремаль-Найку.

— Достаточно будет показать его одному из наших, — сказал он — и все туги Калькутты будут в твоем распоряжении.

Тремаль-Найк молча надел кольцо на палец правой руке.

— Ты хочешь еще что-нибудь мне сказать? — спросил он.

— Да! Мы будем крепко стеречь твою Аду.

— И что дальше?

— А то, что если ты нас предашь, мы бросим ее в огонь.

Тремаль-Найк выпрямился и гневно взглянул на него.

— Прощай! — резко бросил он и вышел.

Он подошел к Дарме, которая волновалась и била себя по бокам хвостом, как бы понимая, что хозяин опять покидает ее.

— Бедная ты моя, — сказал он грустным голосом. — Но не бойся, мы еще увидимся. Нагор позаботится о тебе.

Шестеро тугов ждали его, стоя невдалеке.

Он еще раз потрепал Дарму за густой загривок и, вздохнув, направился к ним.

— Ведите меня к шлюпке, — приказал он.

И держа ружья под мышкой, чтобы воспользоваться ими при первом же признаке опасности, растянувшись цепочкой, они двинулись в лес.

В два часа ночи они добрались до берега реки, где в укромной заводи в гуще бамбука была спрятана лодка.

Весла были на месте; имелась даже мачта с косым парусом. Оставалось только занять места.

— Никого не видно? — спросил Тремаль-Найк.

— Никого, — ответили туги.

— Тогда в лодку!

Все семеро прыгнули в лодку и оттолкнули ее от берега.

Глава 10

ФРЕГАТ

Хугли, чьи воды считаются священными у жителей верхней Индии, — одна из самых важных рек Индостана.

Ее длина не превышает двухсот лиг, но масса воды значительна и пополняется за счет многочисленных больших и малых притоков.

На ней всегда царит оживленная деятельность, как на всех больших реках Востока. Пароходы, барки, пинассы, всякого рода парусники и бригантины, не говоря уже о простых лодках, встречаются повсюду, бороздят ее во всех направлениях.

Пользуясь приливом, очень сильным в этих местах, суда, приплывшие со всех концов света, поднимаются вверх по ней до Калькутты, Сандернагора или Хугли — трех самых важных городов, расположенных по ее берегам.

Но в тот момент, когда шлюпка Тремаль-Найка оторвалась от берега, лишь несколько лодок виднелось на поверхности реки и все они двигались вверх по течению. Смешаться, затеряться среди них не представляло большого труда.

— Живее! — приказал Тремаль-Найк. — Нужно добраться до форта прежде чем экспедиция тронется в путь. Опоздание будет стоить вам Раймангала.

— Не беспокойся, — отвечал самый старший, казавшийся начальником этих тугов. — Придем как раз вовремя.

— На каким расстоянии мы от форта?

— Меньше десяти лиг.

Туги, крепкие парни, закаленные в тяжелой работе и с детства привыкшие к веслам, устроившись на банках, слаженно орудовали веслами, и вскоре шлюпка полетела по воде, как стрела.

Ночь была очень яркая, лунная, воздух, освеженный вечерним бризом, приятно холодил лицо и грудь.

Оба берега видны были с лодки, как днем, и представляли собой красивое зрелище. Чудесные леса со стройными рядами кокосовых пальм сменялись прекрасно возделанными плантациями индиго, обширные заросли бамбука, расступаясь, освобождали пространство для уютных поселков и деревень.

Не было здесь недостатка и в изящных бенгали с пирамидальными крышами, на которых дремали черные аисты, попадались и целые дворцы, роскошные пагоды, сказочно красивые при свете луны.

Прошло уже с полчаса, как шлюпка покинула свою тихую заводь, когда с правого берега послышался крик:

— Эй вы… Стойте!..

При этом резком окрике, неожиданно прозвучавшем в ночи, Тремаль-Найк встал и внимательно огляделся.

— Смотри туда, — сказал один из гребцов, указывая пальцем на берег. — Мы проходим мимо бенгали капитана Макферсона.

— Нас заметили?

— Должно быть. Они что-то подозревают и следят за всеми лодками, которые поднимаются вверх по реке. Ты разве не видишь людей на террасе?

Тремаль-Найк посмотрел на бенгали. На террасе, которая нависала над самой рекой, стояла группа людей. Лунный свет играл на дулах их ружей.

— Эй!.. Остановитесь! — повторил тот же голос.

— Быстрее вперед! — приказал Тремаль-Найк. — Еще минута — и они бросятся в погоню.

Шлюпка, которая замедлила было ход, снова начала набирать скорость. Оглушительный залп прогремел в ее сторону с террасы.

— Это они! — закричал кто-то там. — Огонь, ребята!

Хлопнули еще три или четыре ружейных выстрела. Туги, хотя и успели отплыть достаточно далеко, услышали, как пули свистят над их головами.

— Ах разбойники! — воскликнул Тремаль-Найк, хватая карабин.

— Берегись! — закричал один туг. — Они собираются пуститься в погоню.

— Я постараюсь удержать их. Направьте шлюпку к паруснику, что спускается по реке. Он плывет из Калькутты и сможет нам что-нибудь сообщить об экспедиции.

— Смотри, Тремаль-Найк! — завопил один из гребцов.

Тот обернулся к бенгали и увидел лодку с пятью или шестью сипаями и полудюжиной гребцов, отчалившую от берега.

— Гребите! — приказал он, поднимая карабин.

Их шлюпка неслась со все возрастающей скоростью, тем не менее лодка, управляемая, по-видимому, более опытной рукой, быстро нагоняла.

На носу ее было несколько мешков с песком, за которыми с карабинами в руках прятались сипаи.

— Остановись!.. — загремел голос.

— Гребите, ребята, гребите! — скомандовал Тремаль-Найк.

Один сипай выглянул из-за моего укрытия. Этого было достаточно: Тремаль-Найк прицелился и выстрелил. Сипай вскрикнул, взмахнул руками и свалился на дно лодки.

— Готов! — закричал Тремаль-Найк, хватая второй карабин.

Ответом ему был общий залп. Пули впились в борта шлюпки, взбрызнули воду за кормой.

Еще один сипай показался из-за укрытия, и упал, как и первый.

Такая исключительная меткость обескуражила сипаев: отстав, они направили лодку к противоположному берегу.

— Будь осторожен, Тремаль-Найк, — сказал один из тугов. — На том берегу английские бенгали.

— Которые снабдят их и людьми, и лодками, — добавил другой.

— Мы не дадим им на это времени. Правьте к паруснику.

Судно, которое спускалось вниз по реке, было в полумиле от них.

Это был один из тех парусников, которые строятся в Бомбее, где кораблестроение с давних времен было доведено до высшего совершенства. Носовая часть судна была чисто индийской — довольно стройная и заостренная, украшенная божествами и головами слонов. Три его мачты гнулись под свежим утренним бризом.

В пятнадцать минут шлюпка сблизилась с ним и пристала к правому борту. Капитан судна наклонился над фальшбортом, чтобы узнать, чего они хотят.

— Откуда идете? — спросил Тремаль-Найк.

— Из Белого города, — отвечал морской волк.

— Давно вы проходили перед фортом Вильям?

— Пять часов назад.

— Видели военные корабли?

— Да, фрегат «Корнуэлл».

— Уже снаряженный?

— Нет, на него садились солдаты.

— Наверняка они собираются на Раймангал, — сказал кто-то из тугов.

— А вы не знаете, куда он идет? — спросил Тремаль-Найк.

— Не знаю, — отвечал капитан.

— Машина уже работала?

— Да.

— Спасибо, капитан.

И шлюпка отчалила от парусника.

— Вы слышали? — спросил Тремаль-Найк.

— Да, — ответили туги, склонясь над веслами.

— Нужно добраться раньше, чем фрегат выйдет в плавание, или все погибло. Гребите! Гребите!..

В этот миг один из тугов издал торжествующий возглас.

— Слышите? — вскричал он.

Все прислушались, затаив дыхание. Со стороны моря послышался слабый гул, как будто приближалась какая-то буря.

— Прилив! — закричали туги.

Течение Хугли внезапно остановилось. С юга показалась пенистая волна, которая приближалась со скоростью пущенной в галоп лошади.

С глухим ревом она накатила на шлюпку, приподняла ее и понесла дальше, к Калькутте, увлекая с собой и все суда, и массу сора, травы, стволов и веток деревьев.

— К правому берегу! — скомандовал главарь тугов. — Через час мы будем у форта.

Шлюпка повернула к правому берегу, где прилив ощущался сильнее, чем у левого, и снова помчалась, лавируя по фарватеру, помогая приливу веслами.

Занималась заря. Звезды, еще недавно блиставшие на темном небе, понемногу бледнели, исчезали, а берега в чистом утреннем воздухе проступали все виднее и отчетливее.

По мере того как шлюпка приближалась к Калькутте, берега величественной реки теряли свой дикий вид. Девственные леса, населенные диким зверьем и змеями, непроходимые заросли бамбука понемногу исчезали, уступая место плодородным полям и плантациям хлопка. Тщательно ухоженные сады и парки окружали все чаще встречавшиеся богатые особняки. Деревни были населеннее и оживленнее, у пристаней стояло много судов.

— Приближаемся к Калькутте, — сказал один из гребцов, всматриваясь в берега.

Тремаль-Найк, уже несколько часов пребывавший в лихорадочном нетерпении, порывисто вскочил и устремил взгляд на север.

— Где она?.. — спросил он. — Ты ее видишь?

— Нет еще, но скоро увидим.

— Гребите!..

Шлюпка ускорила ход. Туги, не менее нетерпеливые, чем он, упирались изо всех сил, сгибая весла мощными гребками и шумно дыша. Никто не разговаривал, чтобы не сбиться с ритма.

В восемь часов в верхнем течении реки раздался пушечный выстрел.

— Что такое? — с тревогой спросил Тремаль-Найк.

— Мы поблизости от Киддепура. Какой-то военный корабль отправляется в плавание и салютует.

— Давайте! Давайте!.. Мы должны прийти вовремя!..

Река начинала необычайно оживляться. Барки, бриги, китайские джонки, изящные клиппера и бригантины, а также дымящие своими трубами пароходы во множестве поднимались и спускались вниз по течению. Сидевший у руля Тремаль-Найк должен был пустить в ход всю свою ловкость, чтобы не столкнуться с кем-нибудь в этой массе судов и лодок, которая так возросла, что иногда занимала всю реку.

В десять шлюпка прошла перед Киддепуром, большим поселком, расположенном на левом берегу реки, а чуть позже оказалась в виду Калькутты, королевы Бенгалии, столицы всех английских владений в Индии, с ее внушительным рядом дворцов и пагод, с ее куполами и причудливыми колокольнями, с ее улицами и площадями, под защитой форта Вильям — самой большой и мощной крепости на полуострове.

Тремаль-Найк вскочил и широко раскрытыми глазами смотрел на эту разворачивающуюся перед ним изумительную панораму большого столичного города.

— Какой блеск!.. — прошептал он. — Никогда б не подумал, что так близко от страны тигров и змей может возвышаться такой огромный город.

Он повернулся к одному из тугов, самому пожилому, и спросил:

— Ты знаешь город?

— Да, — отвечал индиец.

— Ты знаешь, какова моя миссия?

— Коульи мне сказал: убить капитана, чтобы он не напал на Раймангал.

— Где мне найти его?

— Мы это узнаем, я надеюсь.

— Он еще не отправился?

— Мы не видели ни одного военного корабля, спускающегося по Гангу, — ответил старик. — Значит, экспедиция еще не отправилась.

— Не знаешь, есть ли у капитана свой дом в Калькутте?

— Есть, недалеко от форта Вильям.

— Ты найдешь его?

— Да, конечно.

— Интересно, там ли он сейчас?

— Мы это скоро узнаем.

— От кого?

— От одного из наших. Это боцман на борту «Девоншира».

— Что это за «Девоншир»? — спросил Тремаль-Найк.

— Вон, взгляни на ту канонерку у форта Вильям.

Тремаль-Найк посмотрел в указанном направлении и увидел в пятидесяти ярдах от массивных стен крепости небольшое паровое судно с довольно низким корпусом и такой небольшой осадкой, что оно легко могло подниматься даже по притокам Ганга. На нем была только одна мачта, расположенная ближе к носу, а на корме, на круглой платформе, стояло тяжелое артиллерийское орудие.

— Ваш человек служит на этом судне? — спросил Тремаль-Найк.

— Я тебе сказал: это боцман Хидар.

— Пошли к нему.

— Спокойно. Здесь нужна осторожность.

— Нас тут не знают.

— И все-таки не стоит так спешить.

— Делай, как знаешь, — сказал Тремаль-Найк.

Туг оставил на минуту весло и, встав на скамейку, внимательно оглядел палубу канонерки.

На палубе виднелись несколько матросов, занятых приборкой, и среди них седоватый боцман, который, стоя на корме, болтал с юнгой.

— Это он, — сказал душитель, повернувшись к Тремаль-Найку.

— Кто он?

— Хидар.

— Он тебя видел?

— Подожди минуту.

Он приложил ладони ко рту, образовав нечто вроде рупора, и издал пронзительный звук, который скорее мог исходить из медной трубы, чем из человеческого рта.

Боцман тут же повернулся к реке и наклонился над фальшбортом. Шлюпка в этот момент проходила под самым бортом канонерки.

Взгляд боцмана встретился со взглядом старого туга, но он тут же перевел его дальше, притворившись, что разглядывает парусник, шедший вниз по течению.

— Скоро Хидар будет на берегу, — сказал старик. — Он меня понял.

— Где мы встретимся с ним?

— В одной харчевне, которую содержит наш человек.

Шлюпка двинулась дальше, держась вблизи берега, и направилась к пристани.

По берегам реки, особенно на больших каменных лестницах, спускающихся к воде, толпились мужчины, женщины и дети, чтобы совершить свои омовения в священных водах Ганга.

В любое время года индиец не забывает о религиозном омовении; оно стало для него ежедневной необходимостью. Во всех городах, которые расположены на берегах священной реки, толпы жителей каждое утро заполняют эти лестницы, и, едва взойдет солнце, погружаются в воду.

Мужчины и женщины, богатые и бедные, старики и дети, раздеваются на ступеньках, на открытом воздухе, на глазах у всех, не обращая внимания на взгляды любопытных, и совершают омовения, обратив лицо к солнцу, как предписывает культ.

Первым делом они полощут себе рот, потом предлагают пригоршню воды дневному светилу. После этого стирают одежду, никогда не пользуясь мылом, поскольку оно считается нечистым веществом, и снова одеваются, всё так же на открытом воздухе, мужчины и женщины вместе, после чего возвращаются по домам, унося с собой кувшин с водой для дневных омовений.

Пройдя этот хаос из судов и купающихся, проплыв мимо портовых строений и складов, шлюпка причалила к широкой лестнице, которая в этот момент была безлюдна.

Старый туг велел своим товарищам оставаться в ней и сказал Тремаль-Найку:

— Следуй за мной.

Они поднялись по лестнице и сквозь торговые ряды и портовые лавочки вышли в город.

Несмотря на раннее утро, толпа заполняла уже улицы города, множество экипажей и пешеходов кружило по его площадям, своим великолепием не уступающим Лондону.

Старый туг быстро пересек несколько улиц и площадей, прошел мимо блестящих дворцов с фронтонами в стиле греческих храмов, окруженных садами, и вскоре углубился в грязные, узкие улицы бедных кварталов, где остановился перед хибарой нищенского вида, над дверью которой висела вывеска в виде рыбы с квадратной, как у лягушки, головой, и длиннющими плавниками.

— Подождем его здесь, — сказал туг. — Хидар скоро придет.

Они вошли в темную и грязную комнату, где виднелись несколько столов и бамбуковых табуреток, и уселись в самом освещенном ее углу. Хозяин, худой, как факир, и страшно изуродованный оспой, принес им блюдо риса, приправленного соусом из рыбы и пряностей, и кувшин «тоди», очень светлого и приятного пальмового вина.

Проголодавшись от утреннего воздуха и долгого путешествия, Тремаль-Найк и его товарищ опустошали свои тарелки, когда в харчевню вошел боцман королевского флота. Это был крепкого сложения мужчина лет сорока, с черной бородой и умными глазами.

Он держал во рту короткую трубку и беспрерывно дымил. Завидя старого туга, он подошел к нему и протянул руку.

— Рад снова встретиться с тобой, Мок, — сказал он и пристально глянул на Тремаль-Найка, словно ощупывая его взглядом.

— Не бойся, Хидар, — ответил старик, поняв его. — Это наш, он посланец Кали.

— Дай мне доказательство, — сказал боцман.

Тремаль-Найк показал ему кольцо, которое носил на пальце.

Моряк склонил голову.

— Я в твоем распоряжении, посланец Кали.

— Садись и выслушай, — сказал Тремаль-Найк. — Ты знаешь капитана Макферсона?

— Конечно. Я его знаю, наверное, лучше всех.

— Ты знаешь, где он находится?..

— Он что, покинул свое бенгали? — спросил вместо ответа Хидар.

— Да.

— Когда?..

— Три-четыре дня тому назад.

— Этого я не знал. Интересно, что он будет делать в Калькутте?

— Готовить экспедицию против Раймангала.

Боцман вскочил на ноги, выронив трубку, которую держал во рту.

— Против Раймангала, вы сказали? — спросил он, стиснув зубы. — А!.. Я подозревал кое-что!.. Недаром они снаряжают «Корнуэлл».

— Корабль? — спросил Тремаль-Найк.

— Старый фрегат, который был предоставлен капитану Макферсону.

— Где он находится?

— Здесь, у арсенала. На него погрузили много боеприпасов, продовольствия; его снаряжают, как транспорт, точно готовят десант.

— Среди его экипажа есть наши люди? — спросил старый туг.

— Да, двое: Палаван и Биндур.

— Я их знаю. Нужно повидать и расспросить их.

— Они ничего не знают о предназначении «Корнуэлла». Я говорил с ними вчера вечером и выяснил, что цель и маршрут похода держатся в строжайшем секрете.

— Не остается никаких сомнений, — сказал Тремаль-Найк как бы про себя. — Фрегат предназначен для военной экспедиции.

— Я тоже начинаю подозревать это, — согласился Хидар.

— Этот корабль не должен отплыть!.. — воскликнул охотник на змей.

— А кто помешает ему уйти в плавание?

— Я!..

— Каким образом?..

— Убив капитана до отплытия. Этого ведь хотели Коульи и Суйод-хан.

— Но это будет нелегким делом, — задумчиво сказал Хидар. — Капитан держится начеку, особенно теперь.

— И все-таки я убью его. Мне говорили, у него в Калькутте есть дом.

— Да, есть.

— Пошлем кого-нибудь проверить, там ли он живет.

— А как?

— Пока не знаю, но способ найдем, — ответил Тремаль-Найк.

Старый туг минуту подумал и, тряхнул головой, сказал:

— О капитане мы скоро узнаем.

— Каким образом? — спросил Хидар.

— Один человек нам поможет.

— Кто?.. Какой человек?..

— Нимпор.

— Факир?..

— Он самый. Пошли!..

Глава 11

ФАКИР

Бросив на стол деньги за обед, трое индийцев покинули нищую харчевню и через площади, начинавшие пустеть из-за дневной жары, направились вдоль берега Ганга, стремясь держаться в тени больших деревьев, образовавших здесь прекрасные аллеи.

Пройдя центральную и самую многолюдную часть Калькутты, так называемый Белый город, они поднялись вверх к северной ее части и углубились в индийский город, грязный и убогий, но при этом и живописный, поскольку именно там находятся старинные постройки и красивые пагоды, посвященные Браме, Шиве, Вишну, Парвати и всем другим божествам, почитаемым индусами.

Здесь не увидишь блестящих экипажей или богатых носилок с шелковыми занавесками, здесь нет дворцов, нет широких и чистых мостовых; а вместо этого хаотическое скопище лачуг, бараков и хижин, осененных тощими деревцами, путаница грязных, кривых и зловонных улиц, где возятся в пыли сотни голых и вечно голодных ребятишек, куда слетаются, точно на свалку, птицы-падалыцики, ковыряя своими огромными клювами уличный мусор.

Пройдя несколько таких улиц, старый туг остановился на площади, где гордо возвышалась среди всей этой нищеты большая красивая пагода, увенчанная куполом и украшенная ажурным зубчатым карнизом, легким, как кружево. Мок поднялся по широкой лестнице, ведущей к входу в пагоду, и остановился перед каким-то индийцем, сидящем на верхней ступеньке.

— Вот факир, — сказал он Тремаль-Найку и Хидару.

При виде его Тремаль-Найк едва удержал гримасу отвращения.

Это был не человек, а скелет. Его пергаментное лицо, заросшее густой неухоженной черной бородой, доходившей ему до пояса, было покрыто причудливой татуировкой, красной и черной, а на лбу было несколько грязных полос, прочерченных пеплом. Его длинные волосы, никогда не знавшие ни расчески, ни ножниц, образовывали настоящую гриву — раздолье для насекомых. На теле, страшно худом и почти голом, не было ничего, кроме узкой набедренной повязки.

Однако самое главное, что вызывало отвращение, была его левая рука; почти отмершая и парализованная, иссушенная до кожи и костей, она была прижата к груди в каком-то искривленном положении. В эту руку крепко связанную полосками кожи и сложенную так, чтобы образовать сосуд, фанатик положил землю, посадил маленький священный мирт, который и вырос тут, как будто он в горшке.

Никогда не подстригавшиеся ногти факира сначала согнулись, а потом вросли в руку и теперь выходили, как когти дикого зверя, сквозь ладонь.

Этот несчастный не был обычным факиром, каких немало водится в Индии: он принадлежал к тому их разряду, который, до индийским поверьям, считается божественного происхождения. Индийцы убеждены, что эти факиры живут тысячу лет, ничем не питаясь, что, будучи брошены в огонь, они не горят, а в воде не тонут, за что их уважают и почитают, как сверхъестественные существа.

— Нимпор, — сказал старый туг, почтительно склонившись к факиру, который оставался неподвижным, точно не замечая стоявших перед ним людей. — Кали нуждается в тебе.

— Моя жизнь принадлежит богине, — отвечал факир, не поднимая глаз. — Кто тебя послал?..

— Суйод-хан.

— Сын священных вод Ганга?..

— Да.

— Чего ты хочешь?..

— Чтобы ты помог нам,

— Что нужно сделать?

— Найти человека. Он наш смертельный враг. Мы должны убить его, или же он уничтожит наших братьев на Раймангале.

Дрожь пробежала по бесстрастному лицу Нимпора.

— Кто же осмеливается идти на Раймангал?

— Капитан Макферсон.

— Он!.. Это решено?

— Да, Нимпор.

— И ты хочешь знать, где находится капитан?

— Да, и как можно быстрее.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Он не в своем доме?..

— Никто этого не знает, — отвечал Мок.

— Я выясню.

— Каким образом?

— Сегодня вечером будь перед домом.

— А потом?..

— Остальное тебя не касается. А теперь уходи: Вишну призывает меня на молитву.

Факир с усилием поднялся и, повернувшись к ним спиной, вошел в пагоду, держа все время на весу свою руку.

— Где мы увидимся? — спросил Хидар. — Сейчас я должен вернуться на борт.

— Мы попросим гостеприимства у Виндхиа, — сказал старый туг. — Пока мы в Калькутте, ты найдешь нас у него. Когда мы встретимся?..

— Завтра после полудня. Раньше невозможно — у меня на борту много работы. Ты знаешь, что через несколько дней мы отплываем?

— Куда направляется «Девоншир»?..

— На Цейлон.

— Жаль, что ты не будешь с нами в таком трудном предприятии.

— Мы отплываем не очень скоро. Прощайте, до завтра!..

Оставшись одни, Тремаль-Найк и старый туг тем же путем по берегу Ганга вернулись в Белый город и направились к пристани, где их ждала шлюпка.

— К Виндхиа, — коротко приказал старый туг гребцам.

Он уселся на корме рядом с Тремаль-Найком, и легкое суденышко, поднимаясь вверх по течению реки, пустилось в путь.

Тремаль-Найк, этот дикий сын джунглей, никогда раньше не видел такого большого города — все вокруг занимало его. Величественные дворцы, гордые пагоды, украшенные множеством статуй, красивые особняки, пышные жилища богатых индусов, с их ажурной каменной резьбой по фронтонам и изящными тонкими колонками, которые, казалось бы, должны переломиться от простого нажатия руки, но в то же время способны стоять веками, — все это изумляло и восхищало его. За первой линией дворцов и храмов виднелся новый ряд сверкающих золотом куполов, тонких шпилей и колоколен, разнообразных террас и высоких стен, живописно обвитых зеленью.

Под деревьями, которые склонились над водами реки, поднимались клубы от погребальных костров, которые ветер уносил на середину реки.

Трещали дрова в кострах, выбрасывая вверх тучи искр, звучала заунывная траурная музыка, а вокруг пританцовывали, совершая ритуальные жесты, юноши и девушки, в то время как в небе над их головами летали прожорливые птицы-падалыцики, готовые наброситься на останки покойников, сброшенных в реку.

Время от времени ящички из благовонного дерева с останками сожженных трупов отрывались от берега и плыли вниз по течению священной реки, тогда как брамины читали стихи из Вед, а родственники сажали дерево или водружали украшенный флажками шест в память об умершем.

Тут же по берегам ждали своей очереди умирающие, окруженные скорбящими родственниками. Индиец, у которого есть еще время приготовиться к собственной кончине, стремится встретить ее поближе к Гангу, чтобы легче было по нему попасть после смерти в рай Брамы.

Лежа на траве в тени какого-нибудь дерева на берегу, утешенный и успокоенный, в окружении родственников, он ждет, когда душа его покинет тело, в то время как те опрыскивают ему лицо речной водой, обмазывают речным илом, а брамин читает молитвы и осыпает ему голову листьями базилика. Тут же рядом другие готовят костер, на котором сожгут его тело.

Проплыв еще две-три мили мимо все новых храмов, дворцов и бесконечного числа лачуг, лодка остановилась у длинной отмели, осененной кокосами и латаниями, которая в этот момент была пуста.

— Мы будем ждать вас у Виндхиа, — спрыгивая на землю, сказал старый туг своим.

Он сделал Тремаль-Найку знак следовать за ним и углубился в лабиринт улочек, окружавших старую пагоду, полуразрушенную, хотя и огромных размеров.

Пройдя несколько бедных и грязных кварталов, где вперемешку с лачугами тянулись огороды, он остановился перед глинобитной хибаркой с крышей из пальмовых листьев, которая одиноко возвышалась на берегу заболоченного пруда.

Старый, морщинистый индиец сидел у двери, держа в руке связку сухих листьев, посыпанных пеплом, как принято у факиров, принадлежащих к касте рамананди, то есть почитателей Рамы. Как у всех прочих факиров, у него были длинные волосы, выпачканные красноватой глиной, но свернутые вокруг головы так, словно образовывали огромный парик; бороду он брил, но оставляя на конце подбородка тонкий хвостик волос, который стал уже таким длинным, что почти касался земли. Три знака на лбу, сделанные пеплом и коровьим пометом, три других на впадине груди и столько же на руках и коленях довершали его облик.

Старый туг приблизился к этому страшилищу и без предисловий обратился к нему:

— Мы нуждаемся в тебе, Виндхиа.

Факир посмотрел на индийца и ответил:

— Будь благословен, посланец Кали. Я готов повиноваться.

— Мне нужен твой дом.

— Он твой.

— И несколько советов.

— Я готов дать их.

— Мы голодны.

— Мои припасы — твои.

— Войдем.

— Я проведу вас.

Рамананди вскочил с проворством, неожиданном в его древнем возрасте, отбросил связку сухих листьев и вошел в хибарку.

Туг и Тремаль-Найк оказались в комнатке со стенами, увешанными банановыми листьями, которые поддерживали в ней приятную свежесть. Мебели не было совершенно. Стояли лишь огромные глиняные кувшины, содержащие, по-видимому, припасы факира, и несколько ящиков, где хранились пахучие корни и свернутые циновки, служившие постелями ночью и сиденьями днем.

Туг сделал Тремаль-Найку знак располагаться, а сам увел факира в дальний угол и долго разговаривал с ним вполголоса.

Закончив, он подвел его к Тремаль-Найку и сказал:

— Вот человек, которого Суйод-хан рекомендует тебе.

— Я готов повиноваться ему, — отвечал рамананди.

— Виндхиа все знает, — пояснил затем туг Тремаль-Найку. — Он человек осторожный и мудрый, но при этом хитрый и решительный; он всегда может дать нам ценный совет.

— Хорошо, — сказал Тремаль-Найк, подавив вздох.

Рамананди запер дверь, извлек из кувшина три чашки, прекрасную золоченую бутыль и предложил своим гостям «арак» -изысканный ликер, очень любимый индийцами.

— Теперь можешь говорить, — сказал старый туг. — Ты знаешь уже, о чем идет речь. Как ты думаешь, сможет Нимпор найти место, где скрывается капитан?

— Да, — ответил рамананди. — Нимпор имеет связи повсюду. У него целое войско шпионов.

— Обнаружить — это еще не значит убить его, — сказал Тремаль-Найк. — А смерть этого человека необходима, чтобы спасти девушку, которую я люблю.

— Ты храбрец и ты добьешься своего.

— Но как?.. Капитан Макферсон наверняка принял меры предосторожности, чтобы его не захватили врасплох.

— Попытаемся устроить ему ловушку.

— Он слишком осторожен, чтобы попасться в нее.

Улыбка показалась на губах рамананди.

— Увидим, — сказал он. — Когда речь идет о наших секретах, англичане не медлят, тут же готовы к нам прибежать.

— Что ты хочешь сказать?..

— Я разрабатываю план.

— Говори.

— Не сейчас: сначала узнаем, где капитан.

— Так ты надеешься все же завлечь его в западню?

— Возможно.

— Он не будет так неосторожен.

— Будет, — сказал рамананди с несокрушимой уверенностью. — Он не знает точно, где находится вход в подземелья Раймангала, и на все пойдет, чтобы выяснить это.

— Где вход он не знает, это верно, — сказал Тремаль-Найк. — Ему известно только, что убежище тугов находится на Раймангале, и больше ничего.

— Пусть попытается обнаружить нас, если сможет, — усмехнулся старый туг. — Может обшаривать остров хоть месяц — ничего не найдет.

— Тогда он придет сюда.

— Сюда?!. — воскликнул Тремаль-Найк, с изумлением глядя на факира. — А кто заставит его прийти сюда?..

— Я.

— Каким образом?

— Пообещав ему раскрыть секрет.

— Он пойдет не один.

— Ну и что?

— Он прихватит с собой взвод сипаев.

— Пусть, они нам не помешают.

— Не понимаю: ведь если я убью его, сипаи тут же нас схватят.

— Если смогут найти, — сказал рамананди с загадочным смехом. — Пагода рядом, и в нее у меня есть ход.

И, скрестив руки на груди, он торжественно провозгласил:

— Великая Кали защищает своих сыновей, а Виндхиа — один из них. Капитан Макферсон причинил нам много зла, он хочет уничтожить нас, и он умрет.

— Да, — прошептал Тремаль-Найк, прижимая руки ко лбу отчаянным жестом. — Я убью его, потому что только его смерть может вернуть мне мою Аду.

Глава 12

ЛОВУШКА

Когда старый туг и Тремаль-Найк покинули лачугу рамананди, солнце уже исчезло, и ночь быстро спускалась на воды священной реки.

В нескольких шагах позади них следовали шесть гребцов из шлюпки, вооруженные пистолетами и кинжалами, на случай нападения сипаев Макферсона — предосторожность не лишняя в этом городе, чужом и враждебном для них. На берегу все уселись в шлюпку и отправились вниз по течению огромной реки.

Был поздний вечер, ясный и тихий. На небе, дрожа и отражаясь в реке, сверкали звезды, в то время как луна заходила за вершины деревьев, за высокие шпили и башни, заставляя сверкать золото их куполов.

Ближе к нижнему течению реки на обеих ее берегах клубилось как бы светящееся облако — свет мириадов фонарей и освещенных окошек Белого города, в то время как южнее две длинные линии светящихся точек указывали на корабли и лодки, стоящие на якорях вдоль берега реки.

Шлюпка, которая под мощными ударами весел спускалась по течению со скоростью стрелы, долго лавировала между этими судами, потом резко свернула к левому берегу и причалила у маленькой лестницы с полуразрушенными ступенями, которая завершалась старой пагодой на берегу.

— Следуй за мной, — сказал старый туг.

Шлюпку привязали, и все спрыгнули на лестницу.

Перед пагодой Тремаль-Найк заметил знакомого уже факира с парализованной рукой. Тот сидел на последней ступеньке, закутанный в просторную накидку темного цвета.

— Добрый вечер, Нимпор, — сказал старый туг. — Я был уверен, что найду тебя здесь.

— А я ждал вас, — отвечал тот, не понимая глаз.

— Смог ли ты что-нибудь узнать?..

— Нет, однако, уверен, что капитан находится в своем доме.

— Ты не видел его?

— Нет.

— Как же мы можем убедиться, что он в самом деле там?

— Слушай!..

Неподалеку послышался рокот нескольких барабанов, который быстро приближался, музыканты играли на ходу, направляясь к пагоде.

— Оркестр? — спросил старый туг.

— Это сапваллахи, — с улыбкой отвечал факир.

— А что они будут делать?..

— Узнаешь позднее. Смотри!..

Туг и Тремаль-Найк поднялись на последнюю ступеньку, чтобы лучше видеть оттуда. Вдоль реки огненными точками двигались многочисленные факелы, разбрасывая в руках факельщиков мириады искр.

Змеясь вдоль Ганга, процессия двигалась вперед, сопровождаемая яростным грохотом барабанов, и направлялась она явно к пагоде.

— Понимаю, — сказал туг.

— Ждите нас там, возле дома, — сказал факир.

— Вы хотите устроить там праздник?..

— Да.

— Пошли, Тремаль-Найк, — позвал туг.

Они спустились по другой лестнице с противоположной стороны пагоды и, перейдя небольшую площадку, осененную кокосами и бананами, остановились перед изящным бенгали из белого камня, увенчанным пирамидальной цинковой крышей и окруженным просторной верандой, опирающейся на многочисленные резные колонки, выкрашенные в голубой цвет.

Два ряда прекрасных пальм, увенчанных широкими листьями, точно два ряда зонтиков, защищали его от палящих солнечных лучей.

Окна этого уютного дома были раскрыты, но ни один огонек не светил изнутри. Тем не менее у двери дежурил сипай, опираясь на ружье с приткнутым штыком.

— Это бенгали капитана? — сдавленным от волнения голосом спросил Тремаль-Найк.

— Да, — ответил туг.

— Значит, здесь живет тот человек, которого я должен убить?

— Именно здесь.

— Ах!.. Если бы я мог войти!

— Тебя сразу схватили бы. Думаешь, здесь только один сипай?.. Капитан — человек осторожный, он наверняка окружил себя целым отрядом верных солдат.

— Как же быть?.. — с тревогой спросил Тремаль-Найк.

— Пусть думают два факира. Посидим здесь, под этими бананами, и подождем заклинателей змей.

Тем временем процессия, довольно многочисленная, если судить по шуму музыкальных инструментов и выкрикам толпы, быстро приближалась.

Очень скоро первые огоньки появились на лестнице храма, освещая живым светом каменных чудищ, украшавших высокие колонны его. Шествие остановилось на несколько мгновений на площадке храма, чтобы почтить божество, которому он был посвящен, потом спустилось по противоположной лестнице, удвоив шум и грохот.

Оно состояло более чем из двухсот человек. В первом ряду возглавляемом самим Нимпором, шли сапваллахи, то есть заклинатели змей, одетые в узкие набедренные повязки и с бамбуковыми флейтами в руках. За ними виднелись их носильщики державшие на голове круглые корзины, тщательно закрытые, полные разнообразных змей. А дальше еще люди с сосудами, наполненными молоком, чтобы кормить этих опасных гадов.

За ними следовали двадцать музыкантов; одни с большими барабанами, сделанными из обожженной глины и покрытыми кожей с двух сторон; другие с барабанами поменьше, издающими более резкие звуки, третьи с самыми большими, восьмигранной формы, в которые они колотили руками. Не было недостатка и в духовых, и в громко звучавших струнных инструментах.

Последними шли несколько десятков факиров с железными шестами и глиняными горшками, наполненными горячими материалами — как видно, для устройства особенно ярких факелов.

Пересекши площадь, кортеж остановимся перед домом капитана, удвоив грохот и образовав просторный круг.

Свет, исходивший от всех этих факелов, был так ярок, что осветил весь фасад дома — можно было бы тут же разглядеть любого человека, показавшегося на веранде или у окна.

Заклинатели змей подождали, пока музыканты закончат, потом сгруппировались в центре круга, положив на землю корзины со змеями.

Это были красивые люди, рослые, с мощной мускулатурой, с густыми бородами, которые придавали им дикий, но в то же время и очень гордый вид.

Пока они располагались и открывали свои корзины, Нимпор проскользнул между ними и, держа все так же высоко свою иссохшую руку, сделал круг перед домом, остановившись под бананом, где сидели Тремаль-Найк и старый туг.

— Не теряйте из вида окон, — сказал он им. — Если капитан здесь, он, конечно, покажется.

— Не оторвемся от них ни на миг, — ответил ему туг.

— Я тоже буду здесь, — сказал факир. — Я стар, но зрение у меня хорошее. После ухода сапваллахов вы подождете меня в пагоде.

Тем временем заклинатели змей приготовили свои инструменты. Образовав маленький круг внутри круга зрителей, они принялись наигрывать на своих флейтах, извлекая из них звуки, нежные и грустные, с какими-то странными модуляциями, заставлявшими замирать сердце.

При этих звуках корзины точно ожили: крышки стали понемногу приподниматься. Неожиданно из одной появилась змея с темно-желтой кожей, со страшно раздутой шеей, толщиной с кулак и длиной около двух метров. Это была королевская кобра, или так называемая очковая змея, поскольку на голове у нее есть два темных пятна, напоминающих очки. Змея, а она одна из самых опасных, так как укус ее неизлечим, поднялась, высунув язык и показывая свои острые кривые зубы, уже напоенные ядом. Но заклинатель тут же схватил ее поперек тела и подбросил в воздух. Рассвирепевшая змея упала, шипя и извиваясь. Но едва она коснулась земли, быстрый, как молния, сапваллах схватил ее за хвост и, сжав горло, принудил шире открыть рот. Не обращая внимания на шипение кобры, он взял пинцет и вырвал у нее два ядовитых зуба. Потом бросил на землю рядом с миской с молоком.

Тем временем из корзины, влекомые неодолимой силой музыки, появились еще две змеи. Одна была великолепным удавом, длиной около четырех метров, с голубовато-зеленой кожей, другая же, крохотная, всего сантиметров пятнадцать в длину и толщиной с тростинку, но самая опасная из всех, ибо за несколько секунд убивает своим ядом самого крепкого человека.

Два заклинателя проворно схватили обеих, так же ловко лишили их зубов и бросили рядом с коброй, которая, забыв про свой гнев, жадно пила молоко из миски.

Все новые змеи продолжали появляться из корзин, и всех их ждала та же участь. Очень скоро все четыре миски были окружены змеями, жадно пьющими молоко.

Тогда флейты факиров замолкли, а барабаны, духовые и струнные инструменты снова начали свой грохот. Сами же факиры пустились в безумный танец, прыгая вокруг змей, ставших уже безобидными, и смешивая свои дикие вопли с громом оркестра.

Тремаль-Найк и старый туг поднялись. Одно окно дома было освещено, и за стеклом различалась человеческая фигура.

— Смотри! — воскликнул туг.

— Я глаз не отрываю! — отвечал Тремаль-Найк свистящим шепотом.

Человек наклонился над подоконником, выставив себя на свет факелов. Сдавленный возглас вырвался у Тремаль-Найка:

— Он!..

— Капитан! — подтвердил туг.

— Ружье! Дайте мне ружье!..

— Ты с ума сошел!.. И потом, где взять ружье?

— Он скроется от меня, и я потеряю Аду.

— Мы снова отыщем его.

— Да, мы отыщем его, — повторил чей-то голос позади них.

Тремаль-Найк и туг обернулись. Рядом с ними стоял Нимпор, факир с парализованной рукой.

— Вы видели его? — спросил он.

— Да, — отвечали они.

— Этот человек не скроется от нас — он и шагу теперь не ступит, чтобы мы не знали об этом.

— А кто будет следить за ним? — спросил Тремаль-Найк.

— Два верных факира.

— Когда я должен буду убить его?

— Вы видели Виндхиа? — вместо ответа спросил тот.

— Мы его гости, — ответил туг.

— У вас есть тут лодка?

— Да, очень быстрая шлюпка.

— Отвезите меня к нему. Сапваллахи закончили, так что мы можем уходить.

— У тебя есть какой-нибудь план, чтобы заманить капитана в ловушку?

— Да, — ответил факир. — Идите.

Представление окончилось, и заклинатели змей тоже собирались уходить. Взяв змей и посадив их в корзины (причем эти гады недовольно шипели и извивались, поскольку в мисках еще оставалось молоко), они двинулись прочь от дома под гром того же самого оркестра, правда, уже не такой бравурный.

Факир, Тремаль-Найк и старый туг вместе с гребцами вернулись к пагоде, где, притаившись между колоннами, их дожидались два «донди» — факиры, их отличительным знаком является особая узловатая палка, с которой они никогда не расстаются, даже ночью, когда спят; на конце этой палки привязан кусок красноватой ткани.

Нимпор подошел к ним и, указывая на дом, произнес:

— Внимательно следите и повсюду следуйте за капитаном, а завтра на закате принесете мне известия в хижину Виндхиа.

— Мы не оставим его ни на миг, — заверили оба донди.

Маленький отряд спустился на берег, все сели в шлюпку и быстро поплыли вверх по течению.

Река опустела, поскольку уже пробило полночь. Только в южной стороне блестели огни фонарей на кораблях и лодках, стоявших на якоре возле Белого города.

Менее чем за час шлюпка добралась до маленького мыса, на вершине которого, блистая в свете луны, высилась огромная старая пагода. Тремаль-Найк и его спутники приготовились высадиться, когда из ближайших кустов появилась человеческая фигура.

— Ты, Виндхиа? — спросил старый туг, на всякий случай поднимая пистолет.

— Да, это я, — отвечал факир. — Спрячь оружие. Праздник змей кончился?

— Да, — отвечал Нимпор, выступая вперед.

— И ты здесь? — удивленно спросил Виндхиа.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Я готов.

— Хочешь, пойдем в твою хижину?

— Это место пустынное, поговорим лучше здесь, — отвечал Виндхиа. — Ну что капитан?

— Мы видели его.

— Так он в своем доме?

— Да.

— Тогда он наш.

— Не торопись, Виндхиа. Он для нас недоступен.

— Нет, мы скоро доберемся до него.

— У тебя есть какой-то план?

— Да, и думаю, безошибочный!

— Говори, — сказал Нимпор.

— Нужно заставить его прийти сюда.

— А он придет?

— Я уверен в этом. А войдя в мою хижину, он не выйдет оттуда живым.

— Я решился на все, — подтвердил Тремаль-Найк.

— Мы это знаем, — сказал Виндхиа. — Суйод-хан умеет выбирать людей.

— Продолжай, Виндхиа, — торопил Нимпор. — Так в чем же твой план?

— Мой план состоит в том, чтобы завлечь капитана в западню.

— Каким образом?..

— Послать к нему одного из верных людей и сказать, что есть предатель, который, узнав об экспедиции против Раймангала, готов продать ему сведения о том, как проникнуть в подземелья.

— И ты думаешь, он попадется на эту удочку? — спросил Нимпор с оттенком сомнения в голосе.

— Говорю тебе, он придет. За эти сведения мы попросим огромную цену и назначим ему свидание здесь, в полночь.

— Он придет не один.

— Ну и что? Тремаль-Найк спрячется с карабином и одним выстрелом прикончит его.

— А другие нападут на хижину и перебьют нас всех, — возразил Нимпор.

— Ты забыл про подземелья пагоды? Кто сможет найти нас в полной темноте в ее бесконечных галереях?..

— Ты их знаешь?..

— Как свои пять пальцев.

— Тогда я одобряю твой план, — сказал факир после минутного размышления. — Да, капитан должен попасться в эту ловушку — слишком уж важно для него знать вход в подземелья Раймангала. Он придет не один, но пуля достанет его и в окружении ста человек. Ты хороший стрелок, Тремаль-Найк?

— Бьет без промаха, — ответил за него старый туг.

— Я ухожу.

— Еще один вопрос, — остановил его Тремаль-Найк. — Вы уверены, что после гибели капитана экспедиция не состоится?..

— Против Раймангала?

— Да.

— Не найдется другого столь смелого человека, чтобы отправиться с экспедицией в Сундарбан. После его смерти никакая опасность больше не угрожает Раймангалу. Прощайте, друзья! Завтра один из моих людей отправится к капитану, а к вечеру этого человека уже не будет в живых.

— Тебе нужна шлюпка? — спросил старый туг.

— Ни к чему, — отвечал факир. — У Нимпора отказывают руки, но ноги еще служат ему.

Он пустился быстрым шагом, следуя за изгибами берега, и очень скоро исчез под густой тенью веерообразных листьев пальм.

Глава 13

ЗАПАДНЯ

На другой вечер Тремаль-Найк, Виндхиа и туг молча покинули хижину и направились на маленький мыс.

Тремаль-Найк был вооружен карабином, остальные двое — арканами и кинжалами. Пройдя мимо старой пагоды, они поднялись по лестнице, с вершины которой можно было видеть большой участок священной реки, и уселись там среди обломков, отвалившихся некогда от этой огромной постройки.

Абсолютная тишина царила над гладью реки. Слышалось только журчание воды, омывающей побеги лотоса, да шелест камыша на берегу. Ни одна лодка не виднелась на поверхности ее, мерцающей в свете луны; ни один крик лодочника или рыбака не раздавался в воздухе. И по ту, и по эту сторону Ганга все спали.

Взобравшись на обломок колонны, Виндхиа вглядывался в реку, надеясь различить на ней хоть какую-нибудь точку, которая указывала бы на приближение шлюпки, в то время как Тремаль-Найк, который выглядел очень взволнованным, расхаживал среди развалин, кружа туда и сюда среди полуразрушенных статуй.

— Ничего, — проговорил факир, спускаясь со своего наблюдательного пункта. — А ведь полночь близка.

— Проклятье! Если он не явится? — воскликнул Тремаль-Найк с глухим гневом. — Быстрее бы конец: или убить его или быть убитым самому.

— Он придет, — сказал факир уверенным тоном. — Капитан не упустит случая получить такие ценные сведения.

— Нимпор больше не появлялся; боюсь, твой план уже обратился в дым. А где наши люди?..

— Стерегут на отдельных участках реки, — сказал старый туг.

— Они, значит, тоже ничего не видели.

— Ошибаешься, — возразил факир. — Вон кто-то сюда бежит.

— Один из наших?..

— Не знаю.

Тремаль-Найк вспрыгнул на колонну, которая служила Виндхиа наблюдательным пунктом, и вперил взгляд в берег. Человек бежал во всю прыть, как будто спешил передать какое-то важное известие. Это был донди, судя по его палке, украшенной развевающейся тряпочкой.

Вместо того чтобы следовать за изгибами берега, гонец побежал напрямик через рощу, потом обогнул хижину Виндхиа и направился к старой пагоде.

— Это посланец Нимпора, — сказал старый туг. — Наверняка несет нам известия от него.

Донди, а это был именно он, быстро поднялся по ступенькам и остановился перед ними.

— Едет!.. — выпалил он задыхающимся голосом.

— Кто? — спросили они в один голос.

— Капитан.

— Хвала богам!.. — вскричал Тремаль-Найк. — Теперь он мой!..

— Он один? — спросил факир.

— Нет, с ним шесть человек.

— Пусть явится сюда хоть с тысячью, я убью его! — возбужденно воскликнул охотник на змей.

— Кто эти люди, что сопровождают его? — спросил старый туг.

— Шесть сипаев.

— Вооруженных?

— Наверняка.

— Значит, он поверил в предательство?..

— Если едет, значит, поверил тому человеку, который был у него.

— Пойдем, подождем его в хижине, — сказал факир. — Там и убьем.

— Не вы, а я один, — сказал Тремаль-Найк.

— Подождем, пока появится лодка, — посоветовал старый туг. — Хижина рядом, и мы успеем устроить засаду.

— Вот он, едет!.. — воскликнул донди.

Тремаль-Найк, старый туг и Виндхиа бросились на лестницу, глядя на реку.

На сверкающей поверхности Ганга, в бледном свете луны, появилась тонкая линия. Вокруг нее виднелась пенящаяся вода, как под ударами весел.

Вглядевшись внимательнее, Тремаль-Найк смог различить шесть человек. Все были вооружены ружьями, дула которых, мерцая в лунном свете, казались отсюда серебряными.

— Час близок, — сказал он мрачно и решительно. — Брама, Шива, Вишну, дайте мне силу совершить это последнее преступление, чтобы спасти мою несчастную Аду.

— В хижину, — приказал между тем старый туг.

— А твои люди? — спросил факир.

— Сейчас направляются сюда. Они быстро догонят нас.

Все четверо покинули ступени пагоды и в несколько минут добрались до хижины факира.

— Условимся так, — сказал Виндхиа. — Я притворюсь, что собираюсь дать капитану обещанные сведения.

— А мы? — спросили остальные.

— Вы спрячетесь там, за теми циновками, держа наготове арканы. Как только услышите, что я кашляну, действуйте без промедления.

В этот момент появились туги — гребцы с лодки.

— Вот-вот причалят, — доложили они.

— Прекрасно, — сказал Виндхиа. — Все по местам.

В то время как Тремаль-Найк, старый туг и донди спрятались за циновками, факир повернулся к людям с лодки и сказал:

— Спрячьтесь возле дома в тростниках и не двигайтесь, пока не услышите пистолетный выстрел.

Те тут же исчезли, спрятавшись вблизи от лачуги.

— Ты наш, капитан!.. — прошептал факир с жестокой усмешкой. — Все боги не помогут сегодня тебе — ты станешь жертвой богини Кали.

Он подошел к самому порогу и внимательно вгляделся в темноту.

Он различил плеск весел и скрип уключин, потом глухой удар шлюпки о каменные ступени лестницы и, наконец, глухие шаги.

В глубине аллеи тамариндов появилась человеческая фигура в белом. Похоже, капитан, чтобы не быть узнанным, надел индийский костюм. В самом деле, Виндхиа разглядел на нем просторный белый дубгах, а на голове огромный тюрбан, скрывающий большую часть лица.

Капитан остановился шагах в пятидесяти от лачуги, огляделся направо и налево, как будто боялся, что за ним следят, или опасался попасть в засаду, и только убедившись, что кругом царит полное молчание, направился прямо к факиру, который вышел ему навстречу.

В десяти шагах он снова остановился, вынул из-за пояса пистолет и, направив его прямо на Виндхиа, спросил угрожающим тоном:

— Кто ты?..

— Человек, который должен поговорить с капитаном Макферсоном.

— Твое имя?

— Виндхиа.

— Входи в свою лачугу и имей в виду: если ты собираешься заманить меня в ловушку, то первая пуля — твоя.

— Я не предатель.

— От доносчика можно всего ожидать.

— Вы не доверяете мне?..

— Еще бы!

— Тогда можете вернуться в вашу шлюпку, капитан. Я не возражаю.

— Это я всегда успею.

— Вы принесли деньги?..

— Пять тысяч рупий, как ты просил.

— Входите, не опасаясь.

Капитан еще раз огляделся, потом решительно вошел в лачугу.

Факир уже был там и зажигал лампу. Но только лишь пламя ее осветило комнату, как у него вырвался крик удивления и ярости.

Человек, которого он принимал за капитана, был крепкий бенгалец, коренастый, с решительными чертами лица и гордым взглядом. Он сбросил свой просторный дубгах и оказался в бело-красной форме индийского сипая.

— Ты, мне кажется, удивлен, — сказал бенгалец с насмешливой улыбкой. — Почему бы это?

— И ты еще спрашиваешь?.. — отвечал факир, с трудом сдерживая ярость, кипевшую в груди. — Я думал говорить с капитаном Макферсоном, а вместо этого вижу перед собой сержанта сипаев.

Бенгалец пожал плечами.

— Ты думаешь, мой капитан так наивен, чтобы прийти сюда?..

— Он что, боится?

— Он не трус, но он осторожен.

— Это плохо, что он не пришел.

— Почему?

— Потому что я ничего не скажу. Только ему я мог бы раскрыть эту тайну.

— Я Бхарата, доверенный человек капитана. Мне ты можешь сказать все, что собирался сказать ему. Ты ничего не потеряешь при этом. Я заплачу тебе те же деньги и передам хозяину все, что ты мне рассказал.

Факир поколебался мгновение, потом указал сержанту на стул, который находился неподалеку от циновок, за которыми прятались Тремаль-Найк и его товарищи, и произнес:

— Садись и выслушай меня.

Он сделал круг по комнате, выглянул на улицу, как бы боясь, что за ним наблюдают, потом закрыл дверь и задвинул засов.

— Что ты делаешь? — с легким беспокойством спросил сержант.

— Принимаю меры предосторожности, — отвечал факир спокойно.

— Ну тогда я приму свои, — сказал Бхарата, вынимая из-за пояса два пистолета и кладя их на колени.

— Я безоружен.

— Безоружный человек тоже может быть предателем, — ответил сержант. — Теперь можешь говорить.

— Сначала хочу задать тебе один вопрос.

— Какой?

— Правда ли, что капитан готовит экспедицию против Раймангала?

— Совершенная правда.

— На корабле?

— Уже снаряжается «Корнуэлл», отличный фрегат, со множеством пушек, который может высадить полроты сипаев.

— Он скоро отправляется?

— Как можно раньше, — отвечал Бхарата. — Капитану не терпится уничтожить логово этих проклятых сектантов.

— Но он, видимо, не знает, где находится вход в подземелья?

— Если бы он это знал, я бы не явился сюда с пятью тысячами рупий. Он знает только, что они находятся на острове Раймангал.

— Я укажу ему, где вход, — сказал факир с жестокой улыбкой. — Эти негодяи так плохо со мной обращались, что я отомщу им. Однако я бы хотел говорить с самим капитаном.

— Он недалеко отсюда, и если твои сообщения будут важными я отведу тебя к нему.

— А почему он не пришел сам?

— Я же сказал тебе, из предосторожности.

— Даже под охраной солдат?

— Да, даже с хорошим эскортом.

Факир сделал едва уловимый нервный жест, но вдруг лицо его прояснилось, как будто он принял какое-то мгновенное решение.

— Послушай меня, — сказал он. — Я ненавижу тугов, и особенно их главаря, жестокого Суйод-хана. До недавнего времени я принадлежал к их секте; теперь же я решил порвать тяжелые цепи, которыми они связали меня, и хочу отомстить за все, что они заставили меня испытать.

— Что же они тебе сделали?

— Об этом долго рассказывать. Но я провел несколько лег на Раймангале, и никто лучше меня не знает Сундарбан и огромные пещеры, в которых прячутся его обитатели. Я скажу тебе, как должен поступить капитан, чтобы захватить их врасплох и…

Тут факир резко остановился. Внезапное беспокойство отразилось на его лице.

Снаружи, со стороны пруда, раздался жалобный вой шакала. Зная, что эти животные никогда не подходят так близко к городу, он был поражен этим криком, который, скорее всего, был сигналом людей со шлюпки.

«Дело неладно, — подумал он. — Нужно поторопиться, а вместо капитана придется пока что довольствоваться его сержантом».

Сержант же явно не придал никакого значения этому вою и спокойно ждал продолжения.

— Итак, — сказал Виндхиа, — если капитан собирается захватить тугов врасплох, надо принять все меры, чтобы не обнаружить своего присутствия раньше времени и не дать им поднять тревогу. Если он высадится днем, то, конечно же, не найдет в подземельях ни одного человека.

В этот миг снаружи раздался повторный вой, еще более долгий, чем первый. Сомнений быть не могло: то был сигнал опасности. Виндхиа притворился, что не обращает на него внимания и продолжал:

— Скажи капитану, чтобы он не причаливал к Раймангалу, а спрятался в канале Гона-Суоба. Там нет недостатка в островах, и он сможет разбить удобный лагерь, чтобы потом…

Он снова прервался и громко кашлянул.

В то же мгновение циновки раздвинулись, и вооруженные люди показались за спиной сержанта. Сам же он ничего не замечал. Он внимательно слушал рассказ предателя.

— Чтобы потом неожиданно обрушиться на Раймангал… -продолжал факир.

— Как мы обрушимся на тебя!.. — неожиданно услышал сержант за своей спиной.

Он быстрым жестом хотел схватить свои пистолеты, но не успел: сильные руки сковали его запястья, разоружили и повалили на пол вместе со стулом.

Три кинжала сверкнули над его головой.

— Предатели! — закричал он, тщетно пытаясь высвободиться из тисков. И тут же крик удивления и ярости вырвался у него:

— Ты!.. Тремаль-Найк!..

— Я, Бхарата, — отвечал охотник на змей.

— Негодяй!..

— Я тебе сказал, что моя миссия еще не выполнена.

— Чтобы ад тебя поглотил, мерзавец!..

— Молчи!.. Ты уже в нашей власти; проклятья бесполезны.

— Что тебе надо от меня?.. Если ты хочешь убить меня — убей! Но капитан отомстит за меня, и даже раньше, чем ты думаешь.

— Ну хватит, — прервал его Тремаль-Найк. — Вместо того чтобы угрожать, ответь лучше на наши вопросы, если ты хоть сколько-нибудь дорожишь жизнью.

— Я был так глуп, что уже дважды попал в твои руки, так что можешь прикончить меня.

— Напротив, я хочу пощадить тебя. Ты слишком ценный заложник, чтобы жертвовать тобой. Но я хочу знать, где находится твой хозяин.

— Чтобы убить его, не так ли?.. — со злой иронией спросил Бхарата.

— Это тебя не касается. Говори же, где он.

— Где… Открой эту дверь — и увидишь.

— Он здесь!.. — вскричал Тремаль-Найк.

— Да, и ждет моего сигнала, чтобы ворваться сюда со своими сипаями, схватить и повесить вас.

— О боги!.. — вскричал Тремаль-Найк, побледнев.

— Ха!.. Ха!.. — разразился сержант злобным смехом. — Вы считали его настолько наивным, чтобы попасться в вашу западню!.. Нет, канальи, он сам устроил вам ловушку, и через несколько минут схватит вас.

— Ты лжешь, — сказал Виндхиа. — Ты хочешь напугать нас.

— Тогда открой дверь!..

Тремаль-Найк схватил оба пистолета пленника и хотел кинуться к двери, но Виндхиа и старый туг удержали его.

— Что за безумство ты хочешь совершить? — спросил факир.

— Возможно, там капитан, — сказал Тремаль-Найк.

— А сколько с ним людей?.. Это тебе известно?..

— Бхарата мог солгать.

— А возможно, и сказал правду. Разве ты не слыхал два раза вой шакала?.. Наши люди на пруду предупреждали об опасности.

— И что ты предлагаешь делать теперь?..

— Успокоиться и подождать более подходящего случая, чтобы нанести ему удар.

— А если мы окружены?

Факир усмехнулся, покачав головой.

— Нас тут не схватит и полк сипаев: мы убежим все равно. Подожди-ка меня.

Он собрался направиться в соседнюю комнату, когда услышал громкий стук в дверь и решительный голос:

— Откройте, или мы подожжем дом!..

— Мои товарищи! — радостно воскликнул Бхарата.

— Пусть никто не отвечает, — приказал факир. — Заткните пленнику рот и тихо пошли за мной.

— Куда?.. — спросил Тремаль-Найк.

— Мы бежим.

— А капитан?.. Он потерян для меня в таком случае?..

— Если дорожите своей жизнью, бегите, — отвечал факир. — Потом мы придумаем что-нибудь, а пока нам нужно выбираться отсюда.

Бхарату тут же связали и кляпом заткнули ему рот. По знаку факира его подняли на ноги и поволокли в соседнюю комнату. А голос за дверью продолжал все так же греметь:

— Открывайте, или мы вас всех зажарим!

Факир поднял циновку из волокон кокосовой пальмы, покрывавшую каменный пол, вынул из него один камень, откинул какую-то металлическую плиту, и открылась узкая, темная лестница.

— Возьмите факелы, — сказал он старому тугу и донди.

Оба индийца повиновались и зажгли два факела.

— Вперед! — воскликнул Виндхиа.

Он спустился по узкой лестнице и остановился в некоем подобии подвала, довольно просторном и сыром.

— Влезь на тот кусок колонны, что видишь в углу, — сказал он донди.

Индиец сделал, что требовалось.

— Есть там железная плита, вделанная в стену?

Донди хватил по стене своим мощным кулаком и услышал глухой металлический грохот.

— Есть плита, — сказал он.

— Там посередине кнопка; видишь ее?..

— Да, нашел.

— Нажми посильнее.

Донди нажал, плита тут же отскочила, и открылся узкий темный проход.

— Ты ничего не слышишь? — спросил Виндхиа.

— Нет, абсолютно ничего.

— Забирайтесь все.

— А ты? — спросил старый туг.

— Я вас скоро догоню.

Тремаль-Найк, донди и туг полезли в проход, волоча за собой упирающегося Бхарату.

Виндхиа подождал, пока его товарищи скрылись, потом снова поднялся по лестнице, ведшей в его хижину, и прислушался.

Снаружи слышались крики сипаев, угрожавших взорвать или сжечь лачугу. Разозлившись, они принялись работать прикладами, пытаясь взломать дверь.

— Посмотрим, кого вы сейчас здесь найдете, — прошептал факир с иронической ухмылкой. — Прощайте, ребята!..

Прихватив третий факел, он заткнул за пояс широкий нож и снова спустился в погреб, остановившись у противоположной стены.

Толстая стеклянная плита, почерневшая от пыли и сырости, тускло блеснула при свете его факела.

Вынув нож, он внимательно осмотрел ее и, размахнувшись, ударил им по плите.

Стеклянная плита раскололась под этим ударом, и огромная струя воды с ревом ворвалась в подвал.

— Пруд пересохнет, но ничего, — отпрянув в сторону, прошептал факир. — Мы убежим быстрее, чем вода достигнет галереи.

И в то время как над его головой грохотали удары сипаев, а вода с шумом и плеском врывалась в погреб, поднимаясь на глазах, он вспрыгнул на колонну и влез в подземный ход.

Найдя выступ в стене, он нажал на него обеими руками. И тут же тяжелая железная плита с грохотом захлопнулась за ним.

— Теперь догоняйте нас! — сказал он, смеясь. — Между нами вполне достаточно воды!

И он устремился в коридор вдогонку за товарищами, ушедшими уже довольно далеко.

Глава 14

В ПОДЗЕМЕЛЬЯХ ПАГОДЫ

Этот подземный ход, не известный капитану и его сипаям, был очень извилист и настолько узок, что в нем едва мог пройти один человек. Вместо того чтобы спускаться, он через несколько шагов поднимался вверх, описывая запутанные кривые, точно кружил вокруг пруда и старой пагоды, расположенных возле жилья факира.

Тремаль-Найк, все еще крепко держащий Бхарату за руки, пройдя сто пятьдесят шагов, остановился в маленькой пещере, из которой, казалось, не было выхода.

— Дальше хода нет, — сказал он старому тугу и донди, нагнавшим его. — Я не вижу даже двери.

— Подождем Виндхиа, — предложил туг. — Он один знает эти подземелья.

— Он говорил о старой пагоде, — заметил донди. — Я не думаю, что галерея должна закончиться здесь.

— Это было бы гибелью для всех нас, — сказал Тремаль-Найк. — Сипаи ведь непременно найдут сюда проход.

В этот момент они заметили Виндхиа, который быстро бежал, чтобы догнать их.

— Дело сделано, — сказал он, гася факел. — Теперь мы можем быть уверены, что нас не догонят.

— Почему? — спросил Тремаль-Найк.

— Подвал полон воды, и плита больше не сможет открыться.

— А куда нам теперь идти? — спросил донди. — Здесь нет прохода.

— Я знаю, где он, — отвечал Виндхиа.

Он взял факел и начал было осматривать стены, когда вдалеке раздался страшный взрыв. Земля содрогнулась, и множество обломков оторвалось от свода, обрушившись вниз.

К счастью для них, индийцы вовремя заметили этот обвал и поспешно бросились назад в галерею, увлекая за собой пленника.

— Что случилось? — спросил Тремаль-Найк.

— Я думаю, они взорвали мой дом, — сказал Виндхиа, покачивая головой. — Это удар, которого я не ожидал.

— Неужели они обрушили галерею? — спросил донди.

— Не думаю, хотя… слушайте! Вы ничего не слышите?

Беглецы задержали дыхание и прислушались. В темной галерее, которую они только что прошли, слышался глухой рокот, который становился все отчетливее.

Все с беспокойством переглянулись.

— Что означает этот приближающийся грохот? — спросил Тремаль-Найк.

— Не знаю, — ответил Виндхиа.

— Похоже, что вода ворвалась в галерею.

— Вода! — в ужасе воскликнул факир. — Значит, они взорвали железную плиту, которая защищала нас.

— Бежим, — сказал старый туг. — Быстро! Поищем проход!..

Виндхиа метнулся в угол пещеры, где находилась вторая плита, сообщавшаяся с подземельями старой пагоды. Он уже ухватился за ручку, которая должна была вытолкнуть пружину, когда из темной галереи хлынул мощный поток воды.

Удар этой огромной массы был так силен, что индийцев и их пленника отшвырнуло к противоположной стене. Два факела тут же погасли, но старый туг успел поднять свой, и темнота не поглотила их полностью.

В течение нескольких секунд несчастные чувствовали, как их волочит то вперед, то назад этим яростным потоком, который врывался с ужасным ревом в пещеру, грозя заполнить ее до самого свода и утопить всех.

Не находя выхода, вода ударяла в стены, образуя водовороты и волны, уровень ее угрожающе рос на глазах.

— О боги! — воскликнул Тремаль-Найк, который уже отпустил Бхарату. — Нас вот-вот затопит!.. Что же произошло?

— Была проломлена железная плита, и вода из пруда заполнила галерею, — пояснил Виндхиа.

— Мы утонем?..

— Не знаю, — обречено сказал факир.

— Нужно открыть какой-то выход для воды, — предложил старый туг.

— Здесь есть проход, но он уже затоплен.

— Попытаемся открыть его.

— Если вода спадет, сипаи бросятся за нами в погоню.

— Лучше преследование, чем верная смерть, — сказал Тремаль-Найк.

— Но сможем ли мы потом выйти?..

— Что ты хочешь сказать, Виндхиа?

— Что вода затопит подземелья пагоды, закрыв нам проход.

— Подземелья эти обширные?..

— Огромные.

— Где они кончаются?..

— В Ганге.

— Тогда вода найдет себе выход.

— Но некоторые галереи останутся затопленными.

— Попытаемся пересечь их вплавь. Быстро, Виндхиа, ищи плиту, или через несколько минут мы захлебнемся.

— Подними факел повыше, — сказал факир старому тугу. — Если он потухнет, мы погибли.

Вода продолжала яростно врываться в пещеру, но, поскольку галерея была уже заполнена, волны успокоились. Тем не менее уровень воды все повышался, все пятеро были погружены в нее по грудь. Еще несколько минут, и она дойдет им до подбородка.

Быстро оглядев стены пещеры, факир направился в угол и, набрав побольше воздуха, нырнул, чтобы найти пружину в плите.

Три раза ему приходилось выныривать, чтобы вздохнуть, но на четвертый он все же нашел пружину и нажал ее, что было сил.

Почти тут же в том углу образовался маленький водоворот и послышался глухой рокот, который становился с минуты на минуту все более отчетливым.

Факир уцепился за каменный выступ и быстро отплыл назад, чтобы не кануть вместе с потоком воды в нижнюю галерею.

— Мы спасены! — закричал он, приближаясь к товарищам. — Вода уходит в подземелья пагоды!..

— Пора, — пробормотал Тремаль-Найк. — Наш пленник, который ниже нас всех, уже едва дышит.

Вода выходила медленно, поскольку одновременно продолжала прибывать из той галереи, что сообщалась с жилищем факира.

Чтобы пещера полностью освободилась от воды, нужно было дождаться, пока осушится весь водоем.

— На это уйдет часа два, — сказал Виндхиа Тремаль-Найку, когда тот спросил его.

— А потом, куда мы бежим?..

— В подземелья пагоды.

— Где сипаи догонят нас?

— Я тоже этого опасаюсь. Увидя, что пруд пересох, они догадаются последовать за водой и найдут галерею.

— Ты думаешь, мы сможем убежать?..

— Надеюсь.

— А Бхарату возьмем с собой?.. Боюсь, что теперь он будет просто лишней обузой.

— Это так, — согласился Виндхиа. — И все-таки мы не бросим его. Кто знает? Он может нам еще пригодиться.

— Он может стать ценным заложником, — сказал старый туг. — К тому же, если оставить его здесь, он покажет сипаям дорогу, по которой мы пошли.

— Мы можем убить его, — сказал факир.

— Это было бы бессмысленно, — ответил Тремаль-Найк. — Бхарата — не капитан.

— Тогда уведем его с собой, — заключил старый туг.

Пока они обменивались этими словами, вода продолжала опускаться, найдя, возможно, лучший проход в подземелья пагоды. Через полчаса все пятеро, хоть и насквозь промокшие, но уже стояли лишь по пояс в воде.

Боясь неожиданного появления сипаев, факир решил произвести беглый осмотр галереи, которая сообщалась с подвалом. Отдав факел Тремаль-Найку, он сделал донди знак следовать за собой и углубился в галерею, ставшую уже полуоткрытой.

Течение было менее бурным — очевидный знак, что запас воды маленького пруда скоро исчерпается. Очень вероятно, что сипаи, удивленные этим исчезновением воды, начнут искать причину и обнаружат металлическую плиту.

Медленное ступая, из-за течения, которое угрожало временами просто опрокинуть или сбить их с ног, цепляясь за выступы стены, чтобы лучше устоять от этих толчков, двум факирам удалось сделать больше трехсот шагов, пройдя почти полдороги.

Они остановились на минуту перевести дух и снова двинулись вперед, поддерживая друг друга, чтобы противостоять течению, которое опять стало сильнее, так как галерея здесь сильно понижалась.

Они прошли еще пятьсот или шестьсот метров, когда на противоположном конце галереи послышались голоса.

Оба остановились, схватившись крепко за руки.

— Слышишь? — спросил Виндхиа.

— Да, — отвечал донди.

— Они нашли галерею.

— Ты думаешь?..

— Тихо: слушай!..

Чей-то голос, который галерея отчетливо передавала, кричал торжествующе:

— Вот проход!.. Тут есть проход!..

— Нас нашли, — прошептал донди.

— И вот-вот сипаи будут у нас за плечами, — ответил Виндхиа.

— Бежим.

— Подожди. Если они уже нашли плиту, мы увидим их факелы.

Они снова двинулись дальше, стараясь не производить ни малейшего шума, и на повороте галереи увидели яркий свет. Сипаи собирались войти в обнаруженный проход.

— Назад, — сдавленным голосом сказал Виндхиа. — Если подземелья пагоды еще не освободились от воды, через несколько минут нас схватят.

Они кинулись назад в галерею, подгоняемые течением, которое толкало их, и в несколько минут добрались до пещеры, где в тревоге ожидали Тремаль-Найк и старый туг, крепко держа пленника.

— Бежим, — сказал Виндхиа.

— Нас преследуют? — спросил Тремаль-Найк.

— Сипаи обнаружили проход.

— Они идут сюда?..

— Да, и скоро будут здесь.

Тремаль-Найк выхватил кинжал и, взмахнув им над головой Бхараты, сказал:

— Шагай, или я убью тебя.

Галерея, ведшая в подземелья пагоды, была наполовину покрыта водой; остальная вода уже сошла.

Пятеро индийцев вошли в нее, закрыв плиту, чтобы хоть немного замедлить продвижение сипаев, и решительно двинулись вперед, держа факел повыше.

Это второе отделение подземелий было гораздо просторнее первого и позволяло идти по три и даже по четыре человека в ряд, а свод был так высок, что свет факела не мог осветить его.

Наводнение прекратилось, остановленное металлической плитой, однако впереди слышался глухой гул, эхом отзывавшийся в галереях. Казалось, что потоп, следуя их изгибам, катится вперед, предшествуя беглецам.

Слышались то плеск, то журчание, то глухой шум точно падающей с высоты струи, которые терялись в темных пещерах и в тех галереях, которые протянулись уже под самой старой пагодой.

Виндхиа, знавший эти темные проходы, указывал дорогу. Он взял факел и уверенно шел впереди. Вода вся исчезла, и они шли уже посуху, поскольку пористая порода быстро впитала последние капли.

Уже полчаса он вел своих спутников через эти галереи, которые описывали изгибы и бесконечные углы, пока не привел в просторное подземелье, где было много каменных плит и обелисков, возможно, над могилами древних раджей.

Здесь Виндхиа остановился, потому что в другом конце пещеры было еще много воды.

— Путь закрыт, — сказал он с дрожью в голосе. — Галерея, которая должна нас вывести в следующую пещеру, еще затоплена.

— Нам придется вернуться? — спросил Тремаль-Найк.

— Это было бы равносильно смерти: сипаи идут за нами по пятам.

— Нет ли здесь другого прохода?..

— Никакого, — отвечал факир с мрачным видом.

— А длинна ли галерея, которая ведет во второе подземелье?

— Около шестидесяти шагов.

— Я хороший пловец.

— Мы тоже, — сказали старый туг и донди.

— И что ты из этого заключаешь?

— Что мы попытаемся проплыть под водой, — решительно ответил Тремаль-Найк.

— А пленник?..

— Он последует за нами, если не хочет утонуть.

Он вынул кляп у Бхараты и сказал ему:

— Если хочешь жить, пойдем с нами. Ты умеешь плавать?

— Да, — отвечал сержант.

— Тогда следуй за нами.

В это мгновение вдали раздался взрыв, который долго перекатывался под сводами галерей и просторной пещеры.

— Сипаи взорвали вторую плиту, — сказал Виндхиа. — Они скоро будут здесь.

Все быстро двинулись в противоположный конец пещеры, снова войдя в воду. Поскольку пол был наклонный, вода скопилась там, затопив нижнюю галерею, сообщавшуюся со второй пещерой.

— Проход перед нами, — сказал Виндхиа.

— Широкий?..

— А также довольно высокий. Я пойду первым.

— И надо стеречь Бхарату, — добавил Тремаль-Найк.

Пятеро людей набрали побольше воздуха и одновременно нырнули.

Сделав четыре гребка, они достигли залитого прохода и устремились внутрь, плывя под водой мощно и быстро.

Чувствуя, что воздуха уже не хватает, Тремаль-Найк дважды пытался всплыть на поверхность, но всякий раз головой наталкивался на свод. На третий раз наконец всплыл.

Едва набрав полные легкие воздуха, он закричал:

— Виндхиа, где ты?..

— Рядом с тобой, — отвечал факир.

— А остальные?..

— Вот я, — ответил старый туг.

— Я тоже здесь, — сказал донди.

— А Бхарата?..

Никто не ответил.

— Бхарата?.. — повторил Тремаль-Найк.

И на второй призыв не было никакого ответа.

— Смерть Шивы!.. — вскричал он. — Мошенник исчез!..

— Или утонул, — сказал Виндхиа. — Оставим мертвых и подумаем о себе. Если вы хотите спасти свою шкуру, следуйте за мной!..

Глава 15

ПОГОНЯ

Следовать за факиром в такой глубокой темноте, какая царила во второй пещере, да еще без факела, было делом нелегким.

Его спутники находились в затруднительном положении, не зная, куда направляться, и то и дело вынужденные плыть, когда уже не было опоры под ногами. Вода, которая неслась по многим галереям и собиралась в этой пещере, была еще настолько высока, что не позволяла коснуться ногами дна.

— Куда мы идем? — спросил Тремаль-Найк, начинавший беспокоиться. — Мне кажется, что мы заблудились.

— Постарайтесь следовать за мной, — сказал Виндхиа. — Я знаю, где находится галерея, которая должна вывести нас к Гангу.

— А ты найдешь ее в такой темноте?..

— Надеюсь.

— А не будет ли она залита водой, как эта?..

— Нет, поскольку она выше пещеры.

— А если мы не сможем найти ее?

Факир не ответил.

— Говори, — настаивал Тремаль-Найк.

— Тогда для нас все будет кончено, — сказал Виндхиа спокойно.

— Нас догонят сипаи?..

— Не этого я боюсь. Мы не сможем вернуться назад и погибнем.

— Я и так уже начинаю уставать, — сказал донди, который плыл с трудом. — Если мне придется держаться на воде еще полчаса, я пойду на дно.

— Постарайся найти галерею, — сказал охотник на змей Виндхиа. — А мы будем плыть за тобой.

Факир снова отправился вперед, пока не коснулся стен темной галереи. Дальше он следовал вдоль стены, чтобы с помощью ее найти проход.

Тремаль-Найк и два других его спутника плыли за ним, ориентируясь в полной тьме на плеск воды, производимый его гребками.

Хотя все четверо были смелы и решительны, но глубочайшая тьма и неизвестность, ждущая их впереди, действовали на них угнетающе. Тремаль-Найк чувствовал, как растет в нем и понемногу овладевает всем существом смутное чувство страха.

Уже дважды факир сделал круг по пещере, но ничего не нашел. Отчаяние, вызванное темнотой и страхом неминуемой гибели, готово было завладеть им, когда его ноги наткнулись на что-то твердое.

Он быстро вытянул ногу, и ему показалось, что она коснулась ступеньки.

— Кажется, мы спасены! — с величайшим облегчением воскликнул он.

— Ты нашел выход? — слабым голосом спросил донди. — Я больше не могу, мне не хватает сил.

— Я нашел точку опоры, — ответил Виндхиа.

— Мы тоже можем встать? — спросил старый туг. — Я чувствую, что обессилел.

— Мы рядом с галереей, подо мной ступенька.

— Тогда быстрее ищи вход, — сказал Тремаль-Найк.

Факир вытянул руку и нащупал рядом другие ступеньки.

— Сюда: теперь мы спасены! — схватился он за них с криком.

Он начал подниматься по ним, и вскоре его руки наткнулись на пустоту. Рывком он подтянулся и оказался в проходе.

— Порядок, — сказал факир, переводя дух. — Теперь мы легко доберемся до берега Ганга.

— Ты видишь свет? — спросил Тремаль-Найк.

— Еще нет; нам придется пройти еще несколько галерей и пещер.

Три спутника, ориентируясь на его голос, не замедлили добраться до той же лестницы.

Виндхиа углубился в галерею и пошел на ощупь, не зная точно, где он находится. Он помнил, что в подземельях есть и другие проходы, ему не известные, поэтому не был уверен, что найденная дорога выведет его на берег реки.

— Какое несчастье, что наши факелы пропали, — шептал он. — Не знаю, сможем ли мы выбраться в такой темноте.

Внезапно он наткнулся на препятствие, которое, казалось, закрывало галерею. Несмотря на холод, царивший в пещере, и долгое пребывание в воде, он почувствовал, как лоб его покрылся испариной.

— Где мы? — с тревогой спросил он себя. — Неужели мы заблудились в этих огромных пещерах?

— Что с тобой? — Тремаль-Найк налетел на него, не предвидя неожиданной остановки факира.

— Путь закрыт, — отвечал Виндхиа.

— Значит, ты ошибся?

— Боюсь, что да.

Воцарилось гробовое молчание. Это неожиданное препятствие, помешавшее их продвижению, вселило в них ужас.

— Я начинаю думать, что мы погибли, — с глухим бешенством сказал Тремаль-Найк. — Что ты собираешься делать теперь?

Виндхиа ответил вздохом.

— Говори, — требовал Тремаль-Найк. — Я не хочу умирать, понимаешь?

— Я не знаю, что делать, — сказал факир. — Без факела не знаю, куда идти.

— А что за препятствие закрыло галерею?

— Я не знаю, камень это или дверь.

Тремаль-Найк вынул из-за пояса пистолет, сделал несколько шагов вперед и рукояткой его простучал препятствие.

В темной галерее раздался металлический звон.

— Это железная дверь, — определил охотник на змей. — Может быть, есть способ открыть ее. Поищем, нет ли здесь кнопки.

Он пробежал рукой по металлической плите сверху донизу, тщательно прощупал ее по обеим сторонам, но ничего не нашел. Дверь была совершенно гладкая, без малейшей шероховатости.

— Ничего, — хрипло прошептал он.

Он собрал все свои силы и попытался налечь на нее; напрасный труд — массивная дверь не подалась.

— Чтобы проломить ее, нужна мина, — сказал он.

— Неужели этот проход был закрыт недавно? — спросил старый туг.

— Нет, — отвечал Виндхиа. — Возможно, когда-то он сообщался со старой пагодой. Подземелья храмов обычно имеют железные двери.

— Значит, это не та галерея, что выходит к Гангу?

— Нет, не та.

— Поищем другую.

— Каким образом?

— Вернемся в пещеру.

— Если мы не нашли ее сразу, сомневаюсь, что найдем теперь.

— Посмотрим, — сказал Тремаль-Найк. — Но ты уверен, что проход этот не затоплен водой?

— Будь он залит водой, здесь было бы нечем дышать.

— Справедливое наблюдение, — сказал донди.

— Итак, пойдем искать его, — решил старый туг.

— А если подождать, пока спадет вода? — спросил донди. — Пол в этих пещерах пористый, он высохнет быстро.

— А сипаи?.. — напомнил туг. — Ты забыл, что за нами гонятся?

— Есть галерея, которая нас защитит.

В этот момент, словно нарочно, чтобы опровергнуть его слова, невдалеке послышался сильный взрыв, и отсветы его достигли пещеры.

Вода, поднятая взрывом такой большой мощности, с ревом опрокинулась на стены, и со свода с глухим шумом посыпались обломки скалы.

Тремаль-Найк, донди и старый туг вскрикнули от ужаса, уверенные, что вся пещера обрушилась на них, и только Виндхиа издал торжествующий вопль. При мгновенной вспышке света он заметил вторую лесенку, которая поднималась к своду и которую в темноте разглядеть он не мог.

— Проход найден! — закричал он. — Быстро в пещеру!..

И не думая, следуют за ним товарищи или нет, он кинулся в еще взволнованные воды пещеры, рассекая их мощными гребками.

— Виндхиа! — позвал Тремаль-Найк.

— За мной! — приказал факир властно. — Сипаи вот-вот ворвутся сюда…

Со стороны галереи, сообщающейся с первой пещерой, слышались голоса. Время от времени беглые вспышки света освещали стены и отражались в воде.

Взорвав проход, чтобы освободить его от воды, которая мешала им продвигаться вперед, сипаи готовы были ворваться в пещеру.

Едва факир добрался до заветной лестницы, как раздался голос, кричавший:

— Вперед!..

Тремаль-Найк издал вопль ярости.

— Голос Бхараты!..

— Он обманул нас и теперь гонится за нами, — сказал старый туг. — Если этот мошенник опять попадется в наши руки, я больше не пощажу его.

По команде сержанта сипаи устремились в галерею с яростью потока. Их было пятнадцать или двадцать, все с ружьями и факелами.

Добравшись до пещеры, они остановились, увидев, что тут воды по горло.

— Вот они! — послышался крик.

Виндхиа, Тремаль-Найк и туг уже добрались до галереи и забрались в нее, но донди, самый старый из них и уже обессилевший от бега и этих бесконечных купаний, был еще на последней ступеньке.

Увидев его, несколько сипаев подняли ружья и выстрелили.

Несчастный факир, прошитый пулями, свалился с лестницы и упал в воду, не издав даже крика.

Услышав всплеск от упавшего тела, Тремаль-Найк обернулся.

— Донди убит! — закричал он.

— Вперед! — отвечал Виндхиа. — Не время заниматься мертвыми!

Три индийца бросились в галерею, в то время как сипаи пустились вплавь, чтобы добраться до лестницы.

Пробежав метров двести, Виндхиа остановился, чтобы пропустить товарищей. Здесь была тяжелая железная дверь, пока еще открытая.

— Этого хватит, чтобы задержать их на несколько минут, — сказал он, захлопнув за собой дверь с грохотом.

— Куда мы идем? — спросил Тремаль-Найк.

— Вперед, только вперед! — отвечал факир.

— Нет ли тут еще препятствий? Я больше ничего не вижу.

— Река недалеко.

И все трое пустились бегом, сталкиваясь, наступая друг другу на пятки, почти что чувствуя за своей спиной дыхание сипаев капитана. Они неслись, как сумасшедшие, вытянув вперед руки, чтобы не налететь лицом на стену или какое-нибудь препятствие, но не сбавляли скорость.

Внезапно в глубине длинного коридора замаячил слабый свет, а лиц их коснулся влажный воздух, словно река была недалеко.

— Что это? — спросил Тремаль-Найк.

— Это Ганг, — отвечал Виндхиа.

Продолжая бежать, они выскочили в третью пещеру, еще более просторную, куда проникало немного света из небольшого отверстия в высоченном своде.

Их появление в этом последнем подземелье было ознаменовано странным писком, многоголосым и всполошным, который раздался с высоты. Не понимая, что происходит, они остановились, с беспокойством оглядываясь вокруг. И только тут заметили, что все стены и свод пещер покрыты темными пятнами, которые шевелились, издавая гомон и писк, точно люди шушукающиеся между собой.

Это были тысячи и тысячи летучих мышей, длиной около фута каждая, с довольно большими крыльями, доходящими почти до метра.

Неожиданное вторжение людей переполошило этих обитателей тьмы; одни заметались, сбиваясь в комок, другие начала летать по пещере, как сумасшедшие, наталкиваясь на людей и задевая их по лицу своими огромными перепончатыми крыльями.

Тремаль-Найк и его товарищи бегом промчались среди этого хаоса перепуганных летающих тварей и добрались до новой галереи, на противоположном конце которой слышался шум, возвещающий близость реки.

— Идемте, — сказал Виндхиа. — Теперь мы спасены!..

Они пробежали эту последнюю галерею и добрались до расселины, через которую виднелась бегущая вода.

— Мы пролезем тут? — спросил Тремаль-Найк.

— Конечно, — ответил Виндхиа.

Он сделал несколько шагов вперед и оказался по пояс в воде. Пол галереи быстро опускался, следуя за наклоном берега, и заканчивался в метре под уровнем реки.

Факир высунулся наружу и уже собирался решительно броситься в Ганг, когда вдруг быстро отступил, со сдавленным криком злобы и ярости.

— Что с тобой? — спросил Тремаль-Найк.

— Реку стерегут сипаи!..

— Проклятие!..

— Гляди!..

Глава 16

СМЕРТЬ ВИДХИА

Факир не ошибся. При первых проблесках зари видны были три шлюпки с дюжиной сипаев, которые стояли посреди реки, как бы наблюдая за выходом из галереи.

Вероятно, люди, которые в них сидели, не знали точно, где кончаются большие подземелья старой пагоды, иначе они не преминули бы войти туда, и беглецы оказались бы между двух огней. Но они, похоже, знали, что галерея выходит к реке или по крайней мере предполагали такую возможность.

Заметив шлюпки, Тремаль-Найк побледнел. Отпрянув назад, он обернулся к факиру и, мрачно вперившись в него взглядом, сказал с угрозой:

— Итак, значит, кто-то нас предал!..

— Как видишь, — ответил Виндхиа.

— Но кто?..

— Ты меня спрашиваешь?

— Да, тебя. Ведь это ты уверял, что никто не знает о существовании галерей.

— Я и сейчас это скажу.

— Ты лгал.

— Нет.

— Иначе эти люди не были бы здесь.

— Значит, ты забыл про Бхарату? — спросил факир. — Вот человек, который выдал нас.

— Бхарата!..

— Да, он! Он слышал наши разговоры, слышал, как я говорил про выход к Гангу, и, едва вырвавшись из наших рук, тут же приказал стеречь нас на берегу.

— Так и есть, — подтвердил старый туг. — Сержант воспользовался этими сведениями, чтобы помешать нашему бегству.

— И что… что же делать теперь?.. — спросил Тремаль-Найк.

— Попробуем прорваться, — ответил Виндхиа. — Здесь на нас скоро обрушатся сипаи, которые уже забрались в подземелья.

— А железная дверь?

— Сейчас ее уже наверняка взорвали какой-нибудь миной.

— И что ты хочешь сделать?

— Мы все хорошие пловцы; только донди был не очень силен, но этого бедняги уже нет среди нас. Прыгнем в воду и, плывя под водой, постараемся добраться до противоположного берега.

— А если эти люди в шлюпках заметят нас? Они нас всех перестреляют.

— Знаю, но надо все равно попытать судьбу. Река постоянно несет с собой стволы деревьев, трупы и погребальные урны, так что обнаружить нас будет нелегко. В воду! Я слышу, что сипаи уже приближаются.

Времени на размышления не оставалось. Через несколько минут солдаты, проложив себе взрывчаткой дорогу, все равно добрались бы до них. Набрав побольше воздуха, все трое кинулись с галереи в воду.

Вместо того чтобы пересечь реку по прямой линии, Тремаль-Найк позволил течению увлечь себя в сторону — так было меньше шансов попасться сипаям на глаза, — и плыл изо всех сил, стараясь как можно больше продержаться под водой.

Он до последней возможности сдерживал дыхание, пока не почувствовал, как кровь шумит в ушах, и только проплыв метров сто, высунул на поверхность кончик носа. Набрав новую порцию воздуха, он снова нырнул, пытаясь срезать течение, чтобы пристать в густых камышах противоположного берега. Так он приплыл еще метров двести, когда, всплыв на поверхность, услышал выстрел и жалобный вопль.

«Кого-то подстрелили», — подумал он.

Хотя и был совершенно обессилен, он продолжал плыть под водой, пока не почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

Рискуя получить пулю в голову, он резко поднялся вверх.

У самой поверхности воды он столкнулся с какой-то массой, которую влекло течением. «Какой-нибудь труп или ствол дерева», — подумал он. Спрятавшись за ним, он высунул голову а открыл глаза.

И едва сдержал крик, готовый вырваться из горла. Этот предмет, с которым он столкнулся, был трупом Виндхиа.

Несчастный факир получил пулю в голову и, мертвый, плыл по течению, окрашивая кровью воду кругом.

Вздрогнув, Тремаль-Найк оттолкнул это еще теплое тело и снова скрылся под водой. Берег был уже недалеко, в то время как шлюпки более, чем в полукилометре.

Он пересек этот отрезок в два приема, с мучительными усилиями плывя, чтобы напоследок не быть замеченным и убитым, как бедный Виндхиа, и, достигнув берега, вынырнул в гуще круглых плавающих листьев огромного лотоса.

Стая водяных птиц с криком поднялась и закружилась над ним.

Опасаясь, что это привлечет внимание сипаев, Тремаль-Найк подождал несколько минут у берега, спрятавшись среди густого тростника, и лишь потом ползком выбрался на прибрежную траву. Быстро, как ящерица, он дополз до первых зарослей манго, надежно скрывших его.

Спрятавшись в чаще, он притаился за огромной веткой, покрытой густой листвой, и осторожно выглянул.

Из трех шлюпок две причалили к выходу из галереи, где виднелись сипаи — должно быть, те самые, что вышли из подземелий, — третья же спускалась вниз по течению, как будто стараясь что-то догнать.

«Они ищут труп факира, — прошептал Тремаль-Найк. — А что со старым тугом? Неужели он утонул, или они схватили его?»

Едва он произнес эти слова, как увидел, что листья лотоса, из которых он только что вылез, зашевелились, как будто кто-то раздвигал их стебли под водой, и вскоре показалась человеческая голова, наголо обритая, как у большинства бенгальцев.

«Это туг», — решил он.

Он приложил пальцы к губам и подал сигнал, подражая вою шакала. Пловец поднял голову и посмотрел на берег. Он понял, что рядом свой, однако боялся еще покинуть убежище.

— Сюда! — махнул ему рукой Тремаль-Найк. — Иди сюда!..

Старик вылез на берег и, прячась в траве, добрался до чащи.

— Мы спасены, — сказал он. — Я рад, что ты уцелел.

— Ты знаешь, что Виндхиа убит?

— Знаю, Тремаль-Найк. Когда сипаи в него стреляли, он был в десяти шагах от меня.

— Что теперь будем делать?..

— Бежим на юг.

— А потом?

— Пойдем искать Нимпора.

— А капитан?..

— Пока не время думать о нем.

— А если тем временем он отправится на Раймангал?..

— Не думаю, Тремаль-Найк. Нам нужно скорее убираться отсюда. Сипаи обыскивают все вокруг.

— Ты знаешь дорогу?..

— Пойдем вдоль берега, а там видно будет.

Они уже собирались вылезти из чащи, когда вдруг увидели высокого человека, с внушительной бородой, уже начинающей седеть, одетого в белое одеяние. Держа в руке блестящий металлический сосуд, он медленно спускался по берегу, подняв глаза к солнцу, которое всходило над горизонтом.

Это был брамин, собирающийся совершить омовение.

— Принесло же его именно в этот момент! — с досадой пробормотал Тремаль-Найк.

— Может, это и к лучшему, — ответил туг. — Он мог бы предоставить нам убежище и защитить от сипаев, которые не осмелятся обыскивать дом священника. Пусть он сделает свое дело, а потом потолкуем с ним.

Брамин величественно прошел мимо, не замечая беглецов, спустился к самой воде и, сбросив одеяние, омыл себе руки и ноги.

После этого он набрал полную пригоршню воды, поднял ее и, дав воде стечь по руке, коснулся носа, рта, ушей, губ и плеч, шепча положенные при этом молитвы.

Завершив первую церемонию, он уселся на берегу и принялся чистить зубы — процедура, которую брамины должны совершать на восходе солнца, чтобы их души, при будущем рождении, не вошли в тело нечистого насекомого — а закончив, взял, наконец, немного ила и сделал себе несколько знаков на лбу.

Поставив эти особые знаки своей касты, он уже собирался подняться, чтобы сделать напоследок глоток воды из священной реки, когда к нему подошел старый туг и почтительно поздоровался.

Брамин сделал было движение отстраниться, думая, что туг принадлежит к какой-то низшей касте, но старик удержал его жестом и сказал с гордостью:

— Я приверженец Кали и принадлежу к касте воинов.

— Что ты хочешь от меня? — спросил брамин.

— Попросить у тебя приюта до сегодняшнего вечера.

— У тебя что, нет дома?..

— Есть, но он далеко, и потом я и мой товарищ подвергаемся большой опасности.

— Кто тебе угрожает?..

— Эти сипаи, которых ты видишь на реке.

— Ты чего-нибудь украл?..

— Нет.

— Убил людей, которые принадлежали к твоей или моей касте?..

— Тоже нет.

— Тогда пошли со мной, — сказал брамин.

— Я буду в безопасности в твоем доме?

— Пагода неприкосновенна.

— Берегись!.. — сказал в этот момент Тремаль-Найк. — Сипаи плывут сюда.

Старый туг бросил быстрый взгляд на реку. Две шлюпки, которые стояли у выхода из подземелья, быстро пересекали Ганг, направляясь в их сторону, с сипаями и Бхаратой на борту.

— Эти собаки продолжают погоню!.. — вскричал он с глухой яростью. — Скоро они будут здесь.

— И с Бхаратой во главе, — добавил Тремаль-Найк.

— Идемте, — сказал брамин.

Пока сипаи гребли что было силы к этому берегу, чтобы обшарить его, брамин и оба беглеца быстро пересекли чащу и вышли на открытое место.

Среди темной зелени бананов и кокосовых пальм, образующих небольшую рощицу, вздымались легкие шпили пагоды, увенчанной блестящими металлическими шарами, которые сияли под лучами восходящего солнца, как золотые.

Брамин быстро привел своих спутников к пагоде и ввел внутрь, закрыв за собой дверь на засов.

— Вы в храме, посвященном четвертому воплощению Вишну, — сказал он. — Ни один индиец не осмелится войти сюда без моего разрешения.

— Сипаи служат английскому правительству, — заметил Тремаль-Найк.

— Но все равно они индийцы, — ответил брамин.

Храм был почти лишен украшений, лишь посередине возвышалась диковинная статуя из золоченного металла — наполовину человек, наполовину лев — она представляла собой Вишну в его четвертом воплощении, когда он принял этот облик, чтобы низвергнуть страшного великана Эрениано, который, согласно решению Брамы, не мог быть убит ни богом, ни человеком, ни животным.

Брамин подошел к статуе, нажал пружину, спрятанную у нее на животе, и, открыв узенькую дверцу, способную пропустить лишь одного человека, втолкнул в нее сначала туга, а потом Тремаль-Найка, говоря:

— Там вы будете в безопасности; никто вас не найдет.

Внутри этого льва с человеческой головой было пустое пространство, в котором свободно могло разместиться человек шесть. Сквозь глаза чудища, сделанные из какого-то прозрачного вещества, сюда проникало достаточно света, чтобы освещать их убежище.

Приникнув к этим глазам, беглецы смогли отчетливо различить не только стены пагоды, но даже дверь, которая выходила на лестницу.

— Это хорошо. Отсюда мы сможем видеть все, что происходит снаружи, — сказал старый туг.

— Ты что, не доверяешь брамину? — спросил Тремаль-Найк.

— Доверяю, — отвечал тот. — Брамины ненавидят англичан, угнетателей Индии. Ненавидят они и сипаев, поскольку те служат им. Если он обещал спасти нас, то сдержит свое слово.

— И ты думаешь, что сипаи оставят нас в покое?

— На это я не надеюсь. Если обнаружат наши следы, они оцепят пагоду и, может быть, даже начнут искать нас внутри.

— Тогда, вероятно, нас схватят.

— Не знаю. Кому придет в голову, что мы внутри этой статуи?

— У них может возникнуть подозрение, и тогда они распотрошат это воплощение Вишну.

— Индийцы?.. О!.. Они не совершат такого святотатства.

— Пусть так, но они осадят пагоду и не дадут нам выйти!

— В конце концов им это надоест, и они отступят.

— А капитан тем временем отправится на Раймангал!

На туга сильно подействовало это замечание.

— Да, верно… — прошептал он. — И это обернется крушением всего нашего дела.

— И смертью девушки, которую я люблю, — сказал Тремаль-Найк со сдавленным вздохом. — Нет, с этим человеком должно быть покончено! Его нужно убить, чтобы вырвать у смерти Деву пагоды.

— Возможно, он задержится с отплытием до возвращения сипаев.

— Кто может за это поручиться?

— Никто, я так предполагаю.

— А если он все-таки отправится?

Старый туг замолчал, не зная, что ответить, вдруг он хлопнул себя по лбу:

— Мы забыли про Нимпора!..

— Факира с парализованной рукой?

— Да, Тремаль-Найк.

— И что ты хочешь сказать?..

— Этот человек может спасти нас.

— Каким образом?

— Я не знаю, но очень доверяю старому Нимпору. Он могущественный факир и умеет заставить подчиниться себе других. Предупредить бы его, и он найдет способ вытащить нас отсюда.

— А кто возьмется за это?

— Брамин.

— Пожалуй…

В этот миг громкий удар потряс дверь пагоды, отдавшись эхом под ее куполом.

— Сипаи!.. — воскликнул старый туг.

— Тихо!.. — сжал его руку Тремаль-Найк.

Глава 17

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Брамин, конечно, ждал этого визита; как только в дверь постучали, он появился из-за ширмы, за которой молился перед одним из многочисленных изображений Вишну, и быстро направился к двери.

Тремаль-Найк и старый туг следили за каждым его движением через прозрачные глаза статуи, служившей им убежищем.

Священник отодвинул тяжелый засов и медленно открыл дверь.

У входа стояли четыре сипая, а впереди них сержант, в котором Тремаль-Найк и его товарищ сразу узнали Бхарату.

— Что вы желаете? — спросил брамин, притворяясь чрезвычайно удивленным.

Оказавшись перед священником, принадлежавшим к высокой касте, пятеро индийцев несколько замялись, но сержант, самый решительный из всех, сказал:

— Прости меня, служитель Брамы, что я докучаю тебе, но мы ищем двух беглецов, которые скрываются здесь в окрестностях.

— Вы собираетесь искать их в этой пагоде? — спросил брамин с возрастающим изумлением.

— Есть подозрение, что они укрылись именно здесь, — сказал Бхарата. — Мы шли по их следам, а следы ведут сюда.

— Сюда никто не входил.

— Ты уверен в этом?

— Я никого здесь не видел. Ищите их в другом месте.

Сказав это, он сделал движение, чтобы закрыть дверь, но Бхарата, которого не убедило то, что он услышал, помешал ему.

Брамин нахмурился.

— И ты осмеливаешься?.. — сказал он.

— Я ни на что не осмеливаюсь, — ответил сержант решительным тоном. — Я ищу двух людей и больше ничего.

— И чего ты хочешь?

— Осмотреть пагоду.

— Вооруженные люди в пагоде Вишну, бога-хранителя, которого все индийцы боятся и почитают?

— Мы оставим огнестрельное оружие, если ты так хочешь, но войдем.

— Делайте, как хотите, — брамин, боясь, что дальнейшее упорство лишь укрепит подозрения сержанта, уступил.

— Спасибо, — ответил Бхарата.

Он велел своим людям сложить ружья у двери и, повернувшись ко второй группе сипаев, стоявшей внизу, у подножия лестницы, сказал:

— А вы окружите пагоду и, если увидите беглецов, стреляйте.

После этого он вошел внутрь вместе с четырьмя другими, держа правую руку на рукоятке сабли, готовый выхватить ее в случае опасности.

В пагоде не было закоулков, которые нужно было долго осматривать, не было никаких пристроек, кроме единственной комнаты, служившей жилищем брамину. Сипаи тщательно обшарили все углы, простукали камни пола, чтобы удостовериться, что внизу нет подземных проходов, потом остановились перед огромной статуей бога.

Бхарата был бы не прочь убедиться, что внутри она пустая, но не решился на подобное святотатство. Он тоже был индийцем и, несмотря на то, что много лет был на службе у англичан, не отрекся от своей религии.

— Это правда, что никто не прячется в этой пагоде? — снова спросил он брамина.

— Ни один человек не входил сюда, — спокойно отвечал священник.

— И все же эти двое индийцев должны быть где-то поблизости.

— Ищи их.

— И найду, можешь быть уверен. Прощай, служитель Брамы.

Сипаи медленно вышли из храма, обводя ее стены последним взглядом, и все вместе спустились с лестницы.

Брамин подождал, пока они отойдут, потом закрыл дверь и, обойдя храм, принялся наблюдать через маленькое окошко в стене.

«Так, — прошептал он после минутного наблюдения. — Они собираются оцепить пагоду! Ну что ж, караульте, если вы такие терпеливые, мы тоже никуда не спешим».

Он оставил свой наблюдательный пункт и, направившись к статуе Вишну, нажал пружину. В отверстии тут же появилась голова Тремаль-Найка, а за ним старого туга.

— Пока бояться нечего, — сказал брамин.

— Они ушли? — спросил Тремаль-Найк, вздохнув свободнее.

— Нет, оцепляют пагоду.

— Значит, у них есть подозрения?

— Боюсь, что да.

— Ты думаешь, они скоро уйдут?

— Сомневаюсь.

— А у тебя нет никакого способа помочь нам убежать?

— Никакого.

— Нет ли тут подземелья, которое бы вывело нас в лес? спросил старый туг.

— В этой пагоде его нет.

— Однако надо выбраться отсюда, — сказал Тремаль-Найк. — Нас ждут в другом месте.

— Если выйдете, эти отступники вас схватят, — ответил брамин.

— Послушай меня, — сказал туг. — У тебя есть верный человек?

— Да, — юноша, который приносит мне провизию.

— Когда он придет?

— Скоро.

— Он знает Черный город?

— Он там родился.

— Нужно, чтобы он разыскал факира по имени Нимпор. Этот факир — наш друг, он выручит нас.

— Где его найти?

— В пагоде, посвященной Кришну. Его называют «факир с цветком», поскольку у него в левой руке цветочек.

— Я отправлю его найти этого факира, — сказал брамин. — Что он должен ему передать?

— Что два его друга, Тремаль-Найк и Мок, окружены сипаями в этой пагоде.

— И больше ничего?

— Пусть добавит, что сипаями командует сержант капитана Макферсона.

— Еще до вечера вы будете иметь известия от факира, это я вам обещаю, — сказал брамин.

Он принес им горшок риса, приправленного рыбой, бутылку «тоди» и несколько бананов.

Сделав это, он снова закрыл дверцу, а Тремаль-Найк и старый туг, не евшие со вчерашнего вечера, набросились на еду. Потом они кое-как устроились в тесноте и, положив рядом кинжалы, спокойно заснули.

Они проспали уже несколько часов, когда неожиданно были разбужены звоном пружины. Опасаясь предательства или возвращения сипаев, они живо вскочили с кинжалами в руках.

Тьма заполняла внутренность статуи, однако через дверцу проникало достаточно света, чтобы разглядеть приятное лицо брамина.

— Мальчик только что вернулся, — сказал он.

— Он нашел факира? — в один голос спросили узники.

— Да, — ответил священник.

— И что тот ответил ему? — спросил Тремаль-Найк.

— Что сегодня вечером вы будете на свободе.

— Каким образом?

— Я пока не знаю, однако он велел мне осветить храм и встретить процессию, которая явится отпраздновать «мадасе-понгол». Уже вчера во всех домах Черного города праздновали «поерум-понгол».

— Значит, он придет сюда?

— Да, и я, пожалуй, угадал его план, — сказал священник.

— В чем он заключается?

— Увезти вас отсюда вместе со статуей Вишну, чтобы омыть ее в водах Ганга.

— Нимпор знает, что мы прячемся здесь внутри?..

— Я велел мальчику передать ему это.

— Он, должно быть, запаздывает, — сказал старый туг.

— Солнце вот-вот зайдет.

— А сипаи? — спросил Тремаль-Найк.

— Все еще стерегут снаружи, — ответил брамин. — Но мы обманем их.

— А они не воспротивятся празднику?

— Пусть попробуют, если осмелятся. Никто, даже английские власти, не могут помешать нам справлять наши праздники.

Закрыв дверцу, он поднялся по маленькой лестнице на крышу пагоды, чтобы наблюдать за сипаями, которые, выставив часовых, устроились неподалеку.

С высоты он мог видеть далеко вокруг. В последних лучах заходящего солнца перед ним расстилались рисовые поля и плантации хлопка, деревушки, которые прятались за кокосовыми пальмами, а дальше, вдоль реки, Белый город, а за ним Черный, или индийский, город, полого сбегающий своими кварталами к левому берегу. Солнце опускалось точно в океан огня, заставляя сверкать в своих последних лучах воды священной реки и купола бесчисленных пагод, возвышающихся среди темной зелени пальм, тамариндов, кокосов и баньянов.

Длинная процессия, состоящая из множества людей, выходя из предместий Черного города, змеилась среди рисовых полей. С высоты она казалась колонной муравьев, но острый взор брамина уже различал в ней отдельных людей.

«Это они, — прошептал он. — Они идут».

Прошло еще несколько минут, и до слуха его донесся неясный шум. Слышались напевы и выкрики множества голосов, переплетающиеся с резкими звуками тамтамов, мрачным грохотом тамбуринов, рокотом большого барабана и звуками труб.

Брамин наклонился над железной оградой, защищавшей купол, и взглянул на сипаев. Они тоже услышали эти далекие звуки и, покинув свои шалаши, наспех сооруженные из листьев и веток, поспешно вооружались, словно готовясь к какому-то нападению.

— Устроим «понгол», — сказал брамин.

Он взобрался на один из четырех шпилей и, взяв деревянный молоток, начал яростно бить по огромному металлическому диску, прикрепленному здесь.

Диск этот производил очень громкий, пронзительный звук, который далеко разносился по окрестным лесам и плантациям — своего рода набат, на который собирались обычно окрестные жители.

Завидев бегущих из соседних деревень крестьян, брамин спустился обратно в пагоду и пошел открывать дверь.

Бхарата с двумя сипаями уже стоял на лестнице.

— Что случилось? — спросил он брамина.

— Мы готовимся праздновать «мадасе-понгол», — отвечал священник. — Разве ты не слышал мычания коров?..

— Много народу будет в пагоде?..

— Конечно.

— Я этого не разрешу.

Брамин скрестил руки на груди и, глядя на сержанта полуприкрытыми глазами, спокойно произнес:

— С каких это пор сипаи и правительство, которое им платит, позволяют себе вмешиваться в религиозные церемонии индусов?..

— Здесь в твоей пагоде прячутся двое, — ответил Бхарата. — Среди такой толпы они могут убежать.

— Ищи их раньше, чем верные последователи Вишну будут здесь.

— Я не знаю, где они скрываются.

— А я тем более.

И не обращая больше внимания на сержанта, он повернулся к десяти или двенадцати крестьянам, сбежавшимся на звуки гонга.

— Зажгите огонь «понгола» — сказал он им.

— Я не позволю этому народу входить в пагоду, — сказал Бхарата.

— Попробуй, — ответил ему брамин.

И, пожав плечами, он вернулся в храм.

Тем временем крестьяне развели огромный костер у подножия лестницы. С собой они принесли большой котел, рис, молоко — все для «мадасе-понгола».

Этот праздник, отмечаемый в десятый месяц тай, который соответствует нашему январю, — один из самых важных для индийцев. Он посвящен возвращению солнца в северное полушарие и длится два дня. Первый называется «поерум-понгол» и справляется дома.

Ставят на огонь горшок с чистым молоком и рисом и, пока он варится, гадают о будущем. Сваренный рис затем съедают все члены семьи вместе с теми, кто присутствует при этом обряде.

Второй день называется «мадасе-понгол», то есть праздник коров — животных, считающихся священными у индийцев.

Берут нескольких животных, золотят им рога, букетами цветов украшают хвосты и ведут во главе шумной процессии по окрестностям. В шествии участвуют музыканты, факиры, заклинатели змей, баядеры, священнослужители, и перед пагодой коровам дают съесть рис, сваренный в молоке.

Во время праздника убивают какое-нибудь животное, предназначенное к этому заранее — не важно, конь ли это, буйвол или просто мышь, — но сначала выпускают на свободу, чтобы посмотреть, по какой дороге оно побежит. Из этого выводят добрые или дурные предзнаменования на будущее.

Глава 18

СЛИШКОМ ПОЗДНО!

Большие котлы, полные молока, начинали уже кипеть, когда процессия, возглавляемая факиром, достигла пагоды.

Она состояла из полутысячи человек, среди которых были музыканты, танцовщицы, заклинатели змей и разного рода факиры, тела которых были разрисованы знаками и пятнами невообразимых цветов.

Первыми выступали две шеренги баядер, то есть танцовщиц, принадлежащих пагодам, увешанных ожерельями и золотыми браслетами, с цветами, искусно вплетенными в волосы. За ними шли музыканты с флейтами и барабанами, а дальше все, кто присоединился к процессии, беспорядочной толпой.

Эта орущая толпа почти бегом продвигалась к пагоде, гоня впереди себя коров, для которых и варился рис в молоке.

Подойдя к лестнице все остановились и образовали широкий полукруг, вынудив при этом Бхарату с его сипаями поспешно очистить место.

По знаку Нимпора баядеры вошли в круг и, в то время как оркестр удвоил грохот, начали свой танец при свете многочисленных факелов.

Когда баядеры закончили танцевать, а факиры повели коров к котлам, чтобы дать рис, сваренный в молоке, Нимпор поднялся по лестнице храма и остановился перед брамином, который стоял прямо перед дверью.

— Служитель Брамы, — сказал он, поклонившись, — смиренный факир просит у тебя разрешения включить в нашу процессию статую Вишну, которую ты хранишь в своем храме. Все факиры, которые сопровождают меня, желают благословить ее в священной воде Ганга.

— Факиры — святые люди, — отвечал брамин. — Если таково их желание, пусть войдут в пагоду и отнесут на берег реки статую бога.

— Нет, — раздался решительный голос рядом с ним. — Никто не войдет в пагоду, кроме брамина.

Факир обернулся и оказался лицом к лицу с Бхаратой.

— Кто ты? — спросил он.

— Сержант сипаев, как видишь.

— Ну да, индиец, который служит угнетателям Индии, — с издевкой сказал факир.

— Берегись, факир!.. У тебя слишком длинный язык, — побагровел сержант.

Нимпор обернулся, указывая ему на толпу, которая гремела и бесновалась у подножия лестницы, и произнес угрожающим тоном:

— Смотри!.. Почти все здесь — факиры, а ты знаешь, что они не боятся смерти!.. Попробуй только не дать им войти в храм, и они разъярятся, как тигры в джунглях. Никто не имеет права мешать нашим религиозных церемониям, даже англичане, и мы не посмотрим на твоих сипаев. Нас пятьсот, а у тебя лишь дюжина людей.

Бхарата счел для тебя наилучшим гордо отойти и не отвечать. Он понимал, что факиры не отступят перед дюжиной ружей, и что его люди не смогут долго устоять против этих фанатиков. Жестом он приказал своим солдатам перейти на другую сторону лестницы.

Факир тут же воспользовался этим отступлением. Он поднял здоровую руку, и по его знаку двадцать факиров отделились от толпы и вошли в храм.

С собой они несли крепкие шесты и доски, которые тут же превратили в большие носилки, на которые и установили статую. Затем она была поднята и вынесена наружу.

Факиры, оставшиеся на площади, приветствовали появление Вишну оглушительными криками, в то время как музыканты дули, что было мочи, в свои инструменты, били в барабаны, а танцовщицы снова начали танцы.

— Вперед! — скомандовал Нимпор громовым голосом.

Неся это громоздкое сооружение на своих железных шестах, факиры спустились с лестницы и направились к берегу Ганга, сопровождаемые танцовщицами, музыкантами, заклинателями змей и всеми прочими, которые толклись вокруг пагоды.

Бхарата и сипаи, никак не предполагавшие, что внутри статуи могут спрятаться беглецы, даже не двинулись с места. Они были убеждены, что брамин позволил им укрыться в самой пагоде в какой-нибудь тайном ее подземелье.

Довольный успехом своего замысла, факир повел эту пеструю толпу к берегу Ганга, в место, густо заросшее тростником.

Энергичным жестом он остановил процессию на подходе к берегу, а сам вместе с двадцатью верными людьми внес огромную статую в воду.

Ее положили на отмель таким образом, чтобы священная волна омывала только основание, а дверца оказалась не с той стороны, где берег.

Нажатием кнопки он открыл ее, и Тремаль-Найк вместе со старым тугом, уже изнемогавшие в этой неудобной тюрьме, проворно выскользнули наружу, тут же спрягавшись в тростниках.

— Возвращайтесь в пагоду, — приказал Нимпор своим факирам. — Нашего бога уже поцеловали волны священной реки.

Двадцать человек снова взялись за шесты, подняли статую на плечи и вернулись на берег к музыкантам и танцовщицам.

Многочисленное шествие выстроилось прежним порядком и с оглушительным шумом и грохотом отправилось назад к пагоде.

Сам факир остался на отмели, якобы для того чтобы совершить омовение. Как только процессия удалилась, он встал со словами:

— Быстро, пошли!..

Тремаль-Найк и старый туг двинулись за ним, и скоро все трое углубились в чащу густых кустов.

— Спасибо за помощь, — сказал ему Тремаль-Найк. — Без тебя мы бы долго еще сидели в брюхе Вишну.

— Оставь свои благодарности и займемся капитаном, — ответил Нимпор.

— Есть новости о нем?

— Плохие для вас и для Суйод-хана.

— Говори, — сказал Тремаль-Найк.

— Боюсь, что завтра на рассвете он отправляется в Сундарбан.

— Смерть Шивы!.. — вскричал Тремаль-Найк, побледнев. — Он отправляется!..

— Его «Корнуэлл» уже стоит под парами.

— Кто тебе это сказал?

— Хидар.

— Значит, все пропало!..

— Еще не знаю. Нужно спешить в Белый город, удостовериться в этом самим.

— Нельзя терять ни минуты. Где стоит его корабль?..

— У форта Вильям.

— Нужно отправляться немедленно.

— Это далеко, — заметил старый туг.

— Неподалеку отсюда стоит ваша шлюпка, — сказал факир.

— Наши люди спаслись?..

— Да.

— Пошли, — сказал Тремаль-Найк. — Если «Корнуэлл» снимется с якоря, я потеряю Аду. Вы же потеряете свой Сундарбан.

И все трое пустились бегом по берегу реки, в то время как в отдалении раздавались звуки труб и оглушительный бой барабанов уходящей к храму процессии.

В трехстах шагах ниже по течению Тремаль-Найк и его товарищи нашли шлюпку, спрятанную среди густых тростников и охраняемую гребцами.

— Никто тут не шныряет в окрестностях? — спросил старый туг.

— Никто, — ответили гребцы.

— Мы сможем добраться до форта Вильям к рассвету? — спросил Тремаль-Найк,

— Можно, если очень постараться, — ответил один из гребцов.

— Пятьдесят рупий, если успеете, — пообещал факир.

Шлюпка быстро оторвалась от берега и понеслась вниз по течению со скоростью шхуны. Старый туг сел за руль, по бокам поместились Тремаль-Найк и факир.

В столь поздний час река была уже пустынна, и это упрощало дело, но здесь попадалось немало мелей, и рулевому приходилось быть начеку.

Пока гребцы налегали на весла, так что мускулы вздувались у них на руках, Тремаль-Найк и факир возобновили прерванный разговор.

— Ты видел Хидара? — спросил охотник на змей.

— Да, сегодня, перед тем как получил известие от брамина.

— Он вполне уверен, что капитан отправится на рассвете?

— У него есть для этого все основания, — ответил Нимпор. — Он видел вчера, как грузились две роты бенгальской пехоты, два артиллерийских орудия и значительное количество боеприпасов и продовольствия. А главное, в полдень машина была уже включена.

— Капитан был на борту?

— Этого он не знает.

— У вас есть свои люди на фрегате?

— Да.

— Они помогут мне, — сказал Тремаль-Найк.

— Какие у тебя планы?

— Сесть на фрегат.

— Чтобы убить его на самом корабле?..

— Я не вижу другого способа, особенно теперь.

— Однако это будет нелегко, — сказал факир.

— Я готов на все, — отвечал Тремаль-Найк с несокрушимым спокойствием.

— Берегись! Англичане не шутят, особенно с нами, индийцами.

— Я знаю.

— И ты думаешь, что после убийства капитана экспедиция не состоится?

— Да, поскольку он — душа этого предприятия.

— А если корабль уже ушел?

— Вишну поможет мне.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что я отправлюсь на Раймангал и буду там ждать капитана.

— Ты прибудешь слишком поздно… хотя…

— Продолжай.

— Ты знаешь, что канонерка, на которой служит Хидар, тоже отплывает.

— Куда?

— На Цейлон.

— Так что же?

— Она отплывает завтра вечером.

— Я все еще не понимаю.

— Я говорю, что в том случае, если фрегат уже отплыл, ты можешь добраться на ней до устья реки. Эта канонерка имеет большую скорость, чем фрегат.

— Но смогу ли я сесть на нее?

— Об этом позаботится сам Хидар, если тебе придется воспользоваться «Девонширом».

Пока они беседовали, шлюпка продолжала спускаться вниз по течению Ганга со всевозрастающей скоростью. Она уже прошла мимо Черного города и плыла вдоль набережной Белого города, когда алый свет зари разлился по небу, заставив побледнеть ночные светила.

То здесь, то там уже просыпались экипажи многочисленных кораблей, стоявших на якоре вдоль берега. На палубах, среди путаницы мачт, снастей и зарифленных парусов появлялись матросы; в тихом утреннем воздухе раздавались их хриплые спросонья голоса.

Тремаль-Найк встал. Его глаза впились во внушительную громаду форта Вильям, которая уже проступала в утренней полутьме.

— Где фрегат?.. — упавшим голосом спросил он.

Факир тоже поднялся и с тревогой обежал взглядом строй стоявших на якоре судов.

— Там!.. Смотри!.. Перед вторым шлюзом форта! — вскричал он вдруг.

Тремаль-Найк взглянул в указанном направлении и увидел неподалеку от шлюза, соединяющегося со рвами форта, очень нагруженный и довольно низко сидящий в воде фрегат.

Густой дым, смешанный с искрами, вырывался из его трубы, образуя в воздухе большое серое облако. С первого взгляда было ясно, что корабль готовится к отплытию.

На палубе его царило лихорадочное оживление. Солдаты катили в трюм бочки и укладывали последние ящики, артиллеристы хлопотали у пушек, а вахтенные матросы уже отдавали швартовы и крутили носовую лебедку, готовясь поднять якоря.

Тремаль-Найк издал крик отчаяния.

— О боги! Он ускользает от меня!.. Быстрее!.. Быстрее, или все погибло!..

Факир сделал безнадежный жест и упал на скамейку.

— Слишком поздно!.. — прошептал он, хватаясь за голову. — Суйод-хан погиб!..

Шестеро гребцов снова налегли на весла, и шлюпка, повинуясь им, полетела, как стрела. Борта стонали под этими мощными ударами весел, вода вскипала перед ее носом.

— Быстрее!.. Быстрее!.. — кричал тем временем Тремаль-Найк, вне себя от возбуждения и отчаяния.

— Это бесполезно, — сказал вдруг старый туг, бросая руль.

Фрегат уже оторвался от мола и величественно спускался вниз по реке, выпуская клубы дыма и давая оглушительные гудки.

Гребцы шлюпки, совершенно обессиленные этой долгой гонкой, тоже бросили весла и, застыв в немом отчаянии, смотрели вслед кораблю.

Вдруг Тремаль-Найк поспешно бросился к ружью, лежавшему на кормовой скамейке, и навел его на корабль.

На капитанском мостике появился человек, которого охотник на змей мгновенно узнал.

— Он!.. Макферсон!.. — закричал Тремаль-Найк сдавленным голосом.

Он уже готов был выстрелить, когда факир резко вырвал оружие у него из рук.

— Не делай этой глупости, — сказал он сурово. — Ты лишь напрасно погубишь нас всех.

Тремаль-Найк обернулся к нему со сжатыми кулаками и горящим взглядом.

— Ты что, не видел его там, на мостике? — вскричал он.

— Видел, — спокойно ответил факир.

— Я бы сейчас мог убить его.

— А если бы промахнулся? — спросил Нимпор, покачав головой.

— И верно… — пробормотал Тремаль-Найк.

— Еще не все потеряно, — продолжал старый факир. — Ты забыл о Хидаре? Он ждет нас возле «Девоншира».

Тремаль-Найк не ответил: он был раздавлен этой неудачей, крахом столь многих усилий, не увенчавшихся ничем.

— К берегу, — приказал факир.

Шлюпка развернулась и медленно поплыла поперек течения, направляясь к молу Стренда. Она только еще собиралась причалить в месте, указанном факиром, когда человек, притаившийся там за бочками и ящиками, бросился к ним навстречу.

— Живее, высаживайтесь!.. — поторапливал он.

Этим человеком был Хидар, боцман «Девоншира».

Заслышав его голос, Тремаль-Найк тут же поднялся и прыжком тигра перенесся на ступеньки мола.

— Ушел!.. — в отчаянии выкрикнул он, подходя к боцману.

— Я знаю, — отвечал Хидар.

— Но твоя канонерка тоже отплывает в этом направлении?

— Да, сегодня в полночь.

— Тогда не все потеряно.

— Что ты хочешь сказать? — удивленно спросил боцман.

— Что мы можем догнать «Корнуэлл».

— Каким образом?

— На «Девоншире», — решительно ответил Тремаль-Найк.

Хидар посмотрел на него, подняв брови. Он решил, что в голове у парня явно помутилось.

— Ты понял меня? — спросил его Тремаль-Найк с волнением.

— Нет, — покачал головой тот.

— Твоя канонерка быстрее, чем фрегат?

— Верно.

— В таком случае мы догоним его и отправим на дно.

— Потопить фрегат!.. Ты с ума сошел?

— Ты думаешь, это невозможно?

— Почти невозможно. К тому же, не я командую «Девонширом»…

— Ну и что же: у меня есть план. Сколько наших людей на борту канонерки?

— Шестеро.

— А весь экипаж насчитывает?

— Тридцать два человека, — отвечал Хидар.

— Необходимо посадить на борт еще десять наших.

— Это невозможно!

— Все возможно, когда на карту поставлена судьба Раймангала, — вмешался факир, до сих пор молча слушавший их. — Тремаль-Найк — посланец Суйод-хана, и ты сделаешь все, что он скажет.

— Хорошо, — сказал боцман. — Я повинуюсь. Я готов сделать все, чтобы спасти наших братьев в Сундарбане.

— Что сейчас грузится на «Девоншир»? — спросил Тремаль-Найк.

Глава 19

АНГЛИЧАНЕ И ДУШИТЕЛИ

Часы пробили полночь, когда «Девоншир», который с утра стоял под парами, покинул мол форта Вильям и начал спускаться по черному течению Хугли.

Ночь была темная, ни луны, ни звезд на небе, покрытом густой массой облаков. Светилось лишь несколько огоньков в бедных хижинах Киддепура да на носу судов, стоящих на якоре вдоль берега. Только на севере виднелось странное свечение, наподобие блеклой зари — это горели тысячи и тысячи огней Белого и Черного города, образовывающих Калькутту.

Стоя на мостике, приземистый капитан отдавал команды, перекрывая своим металлическим голосом рев машины и шум колес, яростно пенящих воду. Матросы при бледном свете нескольких фонарей укладывали в трюм последние ящики и бочки, еще загромождавшие палубу.

Уже Киддепур исчез в густой темноте, уже не видны были огни лодок и кораблей, когда человек, стоявший до этого за штурвалом, решительно пересек палубу, слегка толкнув локтем матроса, который закрывал главный люк.

— Поторопись, — сказал он, проходя мимо.

— Я готов, Хидар, — ответил тот.

Прошло пять минут, и оба спустились по трапу в кают-компанию, которая была в этот час пуста.

— Итак? — коротко спросил Хидар.

— Никто ничего не подозревает.

— Ты сосчитал эти помеченные бочки?

— Да, их десять.

— Где ты их поместил?

— Под кормой.

— Вместе?

— Одну рядом с другой, — сказал туг.

— Остальных предупредил?

— Все готовы. По первому сигналу они бросятся на англичан.

— Нужно действовать осторожно. Доведенные до крайности, они могут поджечь пороховой погреб, взорвав и нас, и себя.

— Когда будет сигнал?

— Сегодня ночью, после того как мы дадим чай с наркотиком капитану.

— А что нам делать пока?

— Пошлешь двоих захватить цейхгауз и будешь ждать меня в машинном отделении вместе с кочегарами. Нам понадобится твоя сноровка.

— Ну что ж, поработаю у топки.

— Хорошо. А я начинаю действовать.

Хидар снова поднялся на палубу и взглянул на мостик.

Капитан ходил взад-вперед, скрестив руки на груди и куря сигарету.

«Бедный капитан, — прошептал душитель. — Ты не заслуживаешь этого. Но другой, на моем месте, просто отправил бы тебя в преисподнею доброй дозой яда».

Он направился на корму и, никем не замеченный, проник в капитанскую каюту. Она была невелика, но убрана хорошими коврами и элегантно обставлена. На маленьком круглом столе стоял хрустальный графин с лимонадом.

Дьявольская улыбка пробежала по губам боцмана.

— По утрам этот графин пуст, — пробормотал он. — Прежде чем лечь спать, капитан всегда выпивает его.

Он засунул руку за пазуху и извлек миниатюрный пузырек, наполненный красноватой жидкостью. Понюхав ее несколько раз, он капнул в графин три капли.

Лимонад вскипел, сделавшись розоватым, потом снова приобрел свой прежний цвет.

— Он будет спать два дня, — сказал туг. — А теперь пойдем навестим друзей.

Он вышел и открыл дверь, которая вела в трюм. В темноте послышался легкий шорох и щелчок от взводимого курка.

— Тремаль-Найк!.. — позвал туг.

— Это ты, Хидар? — спросил сдавленный голос. — Открой скорее, мы задыхаемся.

Туг подобрал в углу потайной фонарь, заблаговременно припрятанный в трюме и, засветив его, подошел к бочкам, стоящим одна рядом с другой.

Круги были подняты, и десять пленников, полузадохнувшихся, с затекшими членами, покрытые потом из-за жары, которая царила в трюме, вылезли наружу. Тремаль-Найк бросился к Хидару.

— Как «Корнуэлл»? — сразу спросил он.

— Плывет к морю.

— Есть надежда догнать его?

— Да, если «Девоншир» ускорит ход.

— Нужно захватить его, или я потеряю мою Аду.

— Но прежде нужно завладеть канонеркой.

— У тебя есть план?

— Да.

— Говори скорее, я горю. Я не знаю, что со мной будет, если Мы не догоним «Корнуэлл».

— Успокойся, Тремаль-Найк. Надежда еще не потеряна.

— Но каков твой план?

— Прежде всего завладеть машинным отделением.

— Есть наши люди в кочегарке?

— Трое, все кочегары. Вчетвером нам не составит труда связать механика.

— А потом?

— Потом я пойду посмотрю, выпил ли капитан наркотик, который я подлил ему в лимонад. Тогда вы проникнете в кают-компанию и по первому свистку выскочите на палубу. Англичане, пусть и не сразу, но сдадутся.

— Они вооружены?

— У них только ножи.

— Поторопимся.

— Я готов.

Хидар потушил фонарь и поднялся на палубу именно тогда, когда капитан покидал мостик.

— Все идет хорошо, — прошептал туг, видя, как тот направляется на корму…

Трое верных людей были на своих местах, рядом с топкой и тихо перешептывались. Механик курил, сидя на скамейке, и листал какую-то книжку.

Хидар переглянулся со своими, девая им знать о готовности, и подошел к фонарю, подвешенному к потолку как раз над головой механика.

— Позвольте, сэр, раскурить мою трубку, — сказал ему боцман.

— С большим удовольствием, — ответил механик.

Он встал и подался назад. В тот же миг душитель схватил его за горло и сжал, заглушив вырвавшийся было из груди механика крик. Потом мощным рывком повалил его на пол.

— Пощадите!.. — только и смог едва слышно пролепетать бедняга, который весь почернел от железной хватки боцмана.

— Сиди тихо, и тебе не сделают ничего плохого, — ответил Хидар.

Туги тут же связали его, заткнули рот и уволокли за большую кучу угля.

— Пусть никто его не трогает, — сказал Хидар. — А теперь пойдем посмотрим, выпил ли капитан наркотик.

Он спокойно закурил трубку и поднялся на палубу.

Канонерка плыла меж двух совершенно пустых берегов, разрезая своим острым форштевнем темную воду Хугли.

Матросы собрались на палубе и рассеянно болтали, покуривая сигареты и трубки. Вахтенный офицер прогуливался по палубе, беседуя с канониром.

Очень довольный увиденным, Хидар потер руки и вернулся на корму, спустившись по трапу на цыпочках.

Рядом с капитанской каютой было пусто. Он приложил ухо к двери и услышал звучный храп.

Он повернул ручку, открыл дверь и вошел, вытащив из-за пояса на всякий случай кинжал.

Капитан выпил почти весь графин лимонада и спокойно спал,

«Его даже пушкой не разбудишь», — пробормотал индиец.

Он вышел из каюты и спустился в трюм. Тремаль-Найк и его товарищи ждали с револьверами в руках.

— Итак?.. — спросил охотник на змей, вскакивая на ноги.

— Машина наша, а капитан спит, — отвечал Хидар.

— Экипаж?..

— Все на палубе и безоружные.

— Поднимаемся.

— Спокойно, друзья. Нужно взять матросов в окружение, чтобы не оставить им никаких шансов. Ты, Тремаль-Найк, останься здесь с пятью людьми, а я с остальными пойду в кают-компанию. По первому выстрелу выскакивайте на палубу.

— Договорились.

Хидар взял в правую руку револьвер, а в левую топор, и пересек трюм, загроможденный тюками, ящиками и бочками всех размеров. Пятеро тугов, с револьверами и ножами, следовали за ним.

Из трюма отряд прошел в кают-компанию и поднялся по трапу.

— Вперед! — скомандовал Хидар. И все они устремились на палубу, стреляя и издавая дикие крики.

— Кали!.. Кали!.. — вопили туги.

Этот воинственных клич подкреплял град пуль. Выстрелом из револьвера был убит канонир. Еще несколько человек раненными упали на палубу. Другие, испуганные этой неожиданной атакой, в панике бросились на корму.

— Кали!.. Кали!.. — раздалось и на корме.

Тремаль-Найк и его люди выскочили из трюма с револьверами в правой и кинжалами в левой руке.

Прогремело еще несколько выстрелов.

Неописуемая сумятица происходила на борту канонерки, которая без рулевого встала против течения.

Англичане, оказавшись меж двух огней, начали терять голову. Но вахтенный офицер еще не был убит. Одним прыжком он ринулся вниз на корму с саблей в руке.

— Ко мне, матросы! — крикнул он.

Опомнившись, англичане сгрудились вокруг него и закрепились на корме, вооружившись за неимением огнестрельного оружия ножами и топорами. Вахтенный офицер завладел пушкой но воспользоваться ей не успел.

Во главе своих людей Хидар напал на них с тыла, взяв всю корму под прицел.

— Спокойно, лейтенант, — крикнул боцман, направив на него револьвер.

— Что тебе надо, негодяй! — заорал в ответ офицер.

— Сдавайтесь, и, клянусь, вы все останетесь живы.

— Нет!

— Предупреждаю, у нас по пятьдесят зарядов на каждого. Сопротивление бесполезно.

— А что вы сделаете с нами?

— Посадим в шлюпки и отпустим на свободу, чтобы вы могли высадиться в любом месте на берегу.

— А что ты собираешься делать с канонеркой?

— Это уже мое дело. Сдавайтесь, или я прикажу стрелять.

— Надо сдаваться, лейтенант! — зашумели матросы, слышавшие их разговор.

Видя, что они не готовы к сопротивлению, лейтенант гневно сломал свою саблю и бросил обломки в реку.

Душители кинулись на моряков и разоружили их. Через четверть часа их посадили в две шлюпки, куда спустили также крепко спящего капитана и механика, и оттолкнули шлюпки от борта.

— Счастливого пути! — закричал боцман.

— Попадись мне только — повешу! — ответил лейтенант, показывая ему кулак.

— Скатертью дорожка! — захохотал боцман, довольный, что все так легко обошлось.

И канонерка пустилась дальше, в то время как шлюпки направились к ближайшему берегу.

Глава 20

НА БОРТУ «КОРНУЭЛЛА»

Самое трудное было сделано. Теперь речь шла лишь о том, чтобы на всех парах преследовать фрегат, который имел преимущество почти в пятнадцать часов. Его нужно было догнать в устье реки или в море, чтобы осуществить второй план, не менее дерзкий и опасный, предложенный охотником на змей.

Очистив палубу от трупов и перевязав раненых, которых, к счастью, было немного, Тремаль-Найк вместе с Хидаром поднялся на капитанский мостик, в то время как марсовый по их приказу взобрался на свой наблюдательный пункт, вооружившись сильной подзорной трубой.

Вскоре Удайпур, который заметил механика в машинном отделении, появился на мостике.

— Нужно выжать из машины все, — сказал ему Тремаль-Найк. — Мы должны догнать фрегат любой ценой.

— Топки полны угля, — отвечал тот. — Давление максимальное.

— Этого недостаточно. Нужно догнать «Корнуэлл».

— Нагрузка на клапаны — пять атмосфер, — сказал Хидар. — Если мы еще поднимем давление, мы просто взорвем котел.

— Ладно, — скрепя сердце, согласился с ним Тремаль-Найк. — Но не снижайте скорости ни на минуту.

Канонерка летела, как птица. Клубы черного дыма, смешанного с искрами, яростно вырывались из ее высокой трубы; пар свистел и ревел внутри железного котла, а колеса крутились так бешено, что весь корпус скрипел от носа до кормы, и вода, пенясь, вздымалась по бортам.

— Бросай лаг! — закричал Хидар матросам.

— Пятнадцать с половиной узлов, — минуту спустя, закричал один из них.

— Мы несемся, как самые быстрые морские охотники, -сказал боцман.

— Догоним фрегат? — спросил Тремаль-Найк.

— Я надеюсь.

— На реке?

— Нет, уже в море. Между Калькуттой и заливом не более ста двадцати километров.

— Какая скорость у фрегата?

— Шесть узлов при спокойном море. Он слишком стар и к тому же перегружен.

— Я не дам ему добраться до Раймангала.

— Но что бы ты сделал, догони мы его?

— Я бы пошел на абордаж.

— Ты решительный человек, — сказал боцман, покачивая головой.

— Мне нельзя быть нерешительным. Мне нужна голова капитана.

— Но ты страшно рискуешь своей собственной.

— Я знаю, Хидар.

— Капитан может заметить тебя.

— Я убью его раньше.

— А если ты промахнешься?

— Я не промахнусь, — сказал Тремаль-Найк с несокрушимым спокойствием.

— Этот человек силен.

— Но я сильнее его. Здесь, в моем сердце, высечено имя — Ада!.. Это имя уничтожает в нем всякий страх, это имя делает меня тигром, великаном. Я чувствую себя способным своими руками остановить «Корнуэлл» и разломать его на куски вместе с капитаном и всей командой.

— Значит, ты все еще любишь Деву пагоды?

— Люблю. И так, что, если она разлюбит меня, я убью себя.

— Мне жаль тебя, — сказал Хидар дрогнувшим голосом.

Тремаль-Найк посмотрел на него с тревогой.

— Жаль меня? Почему?..

— Не могу сказать.

— Ты знаешь что-нибудь?..

— Нет, — сказал туг, отворачиваясь. — Так просто, что-то нашло.

— Мне показалось?

— Да, друг.

Тремаль-Найк пристально посмотрел на Хидара, но тот уже прекратил разговор и быстро спустился на палубу.

Канонерка продолжала стремительно пожирать расстояние, разрезая воды реки с несокрушимой мощью кита. Берега быстро бежали мимо, раскрывая то панораму лесов и болот, поросших тростником и желтеющими травами, то илистые рисовые поля, то нищие деревушки, которые ниже по реке появлялись все реже и реже.

В четыре часа канонерка прошла перед Даймонд-Харбором — воротами в устье Хугли, где пароходы получают последние телеграммы с берега. Это был просто белый домик, окруженный шестью кокосовыми пальмами; на площадке перед ним возвышалась сигнальная мачта, на верхушке которой развевался английский флаг.

Почти сразу же оба берега реки резко расширились и начали понижаться почти до уровня воды. Вдалеке показался большой остров Сангор, расположенный на границе между водами реки и водами моря.

— Море! — закричал матрос с верхушки грот-мачты.

Тремаль-Найк, оторванный этим криком от своих грустных размышлений, кинулся на бак, а матросы полезли на ванты и реи, чтобы заглянуть как можно дальше вперед. Все взгляды устремились на так называемые Песчаные Головы — обширные и очень опасные отмели, отделяющие Ганг от Бенгальского залива.

Ни одно судно не виднелось на линии горизонта, ни по ту, ни по эту сторону Сангора, ни один огонек не светился в полутьме.

Крик ярости сорвался с губ Тремаль-Найка.

— Марсовый! — закричал он матросу, который находился на мачте с подзорной трубой.

— Да, — откликнулся тот.

— Ты видишь его?

— Еще нет.

— Удайпур, прибавь пару!

— Давление на пределе, — заметил механик.

— До шести атмосфер! — закричал Хидар, кусая себе губы. — Четыре человека на подмогу в машинное отделение.

— Мы взлетим на воздух, — пробормотал Удайпур. Но четверо матросов уже спустились вниз, и топки до отказа были наполнены углем.

Канонерка больше не бежала: она неслась по голубым волнам залива, подпрыгивая и дрожа. Горячий пар поднимался из трюма, черный дым яростно рвался из трубы.

— Курс на остров Райматла! — закричал Хидар рулевому.

Расстояние, которое отделяло их от острова, быстро сокращалось. Глубокое молчание царило на палубе, прерываемое только лихорадочной дрожью машины да свистом пара, который вырывался из котлов. Весь экипаж взобрался на реи и жадно всматривался в горизонт.

— Прямо по курсу корабль! — неожиданно закричал марсовый.

Тремаль-Найк вздрогнул, как от электрического разряда.

— Ты видишь его?.. — вскричал он.

— Да, — ответил марсовый.

— Где?..

— На юге.

— Какой?..

Марсовый не ответил. Он встал на ноги, чтобы лучше обхватить взглядом горизонт, и прямо-таки впился в подзорную трубу.

— Это паровое судно!.. — закричал он наконец.

— Фрегат!.. Фрегат!.. — завопили матросы.

— Тихо!.. — загремел боцман. — Эй, марсовый, куда направляется корабль?

— На восток, вдоль острова Райматла.

— Посмотри на его нос.

— Вижу.

— Какой он?

— Срезан под прямым углом.

Боцман кинулся к Тремаль-Найку.

— Это фрегат, — сказал он. — В Индии только один «Корнуэлл» имеет форштевень с прямым углом.

В несказанном волнении Тремаль-Найк издал торжествующий крик.

— Куда он идет? — спросил он звенящим голосом. — Посмотри хорошо.

— Все на восток. Он огибает остров, боясь, вероятно, что в канале не хватит глубины.

— Ты уверен?

— Совершенно.

— Таким образом, мы его встретим…

— По ту сторону острова, если войдем в канал.

— Ну что ж, так и сделаем, — сказал Тремаль-Найк.

— Но… — начал было Хидар.

— Молчи, здесь командую я.

Сказав это, он покинул мостик и спустился в кормовую каюту. Хидар же, выполняя приказ, встал за штурвал.

Канонерке, более быстроходной, чем фрегат, не понадобилось много времени, чтобы обогнуть остров. В десять утра она уже вышла из канала, образованного островом Райматла и берегом материка, и спряталась за оконечностью пустынного мыса, далеко выдававшегося в море. Хидар с первого взгляда убедился, что фрегат еще далеко.

— Тремаль-Найк! — закричал он.

Охотник на змей появился на палубе, но это был совершенно другой человек. Его бронзовая кожа потемнела и стала оливковой, как у малайцев; глаза казались больше благодаря нарисованным на веках беловатым кругам; зубы, прежде белые, как слоновая кость, стали черными, как у всех, кто жует бетель. С копной растрепанных волос на голове, в коротенькой красной юбочке и с двумя длинными малайскими кинжалами-криссами, свисающими на поясе, он стал совершенно не узнаваемым.

— Ну как? — спросил он боцмана, глядевшего на него с изумлением.

— До сих пор на борту у нас не было малайцев.

— А капитан? Как ты думаешь, он узнает меня?

— Нет, это невозможно.

— Скажи, как зовут наших людей на борту «Корнуэлла»?

— Палаван и Биндур.

— Запомню эти имена. Прикажи спустить на море лодку.

По знаку боцмана был спущен ялик.

— Что ты собираешься делать? — спросил он потом.

— Подождать здесь фрегат и подняться на борт его.

— А я?

— Ты спрячешься в канале Райматла. При первом же выстреле, который услышишь, выйдешь в море и подберешь меня.

Тремаль-Найк схватился за канат и быстро спустился в ялик, который живо плясал на волнах.

Как только ялик отвалил от борта, канонерка развернулась и поплыла на запад. Час спустя, она превратилась в простую черную точку на горизонте. Почти в тот же миг на юге появилась другая точка, увенчанная султаном черного дыма. Тремаль-Найк сразу увидел ее.

— Фрегат!.. — воскликнул он. — Ада, божество мое, дай мне силу совершить мое последнее дело! Вымоли для меня удачу в последний раз, и, наконец-то, мы будем счастливы…

Он схватился за весла и принялся яростно грести, с каждым взмахом удаляясь от острова, чьи низкие берега начинали уже сливаться с поверхностью моря.

Фрегат шел полным ходом, увеличиваясь на глазах. Тремаль-Найк продолжал грести, стремясь перерезать ему путь.

Через час всего метров сто отделяло ялик от «Корнуэлла». Наступил решающий момент в том предприятии, которое он задумал.

Подождав, когда волна наклонила ялик, он резко повалился на левый борт и опрокинул его, вцепившись в киль.

— Помогите!.. Помогите!.. — завопил он истошным голосом.

Несколько матросов бросились на нос фрегата; его заметили на корабле поднялась суета, и вскоре шлюпка с четырьмя гребцами была спущена на воду и направилась к тонущему.

— Помогите!.. Помогите!.. — не прекращал своих воплей Тремаль-Найк.

Шлюпка летела по волнам, в то время как фрегат замедлил ход. В пять минут она была у ялика.

Потерпевший крушение схватился за руку, поданную одним из матросов и влез на борт ее, радостно бормоча:

— Спасибо… спасибо вам, ребята!

Моряки взялись за весла и вернулись на «Корнуэлл». С борта был сброшен трап, и мнимый малаец, весь мокрый, с взъерошенными волосами и выпученными от пережитого страха глазами, предстал перед вахтенным офицером.

— Кто ты? — спросит офицер.

— Паранга из Сингапура, — отвечал Тремаль-Найк, поеживаясь и с любопытством оглядываясь вокруг.

— Ты с какого-нибудь судна?

— Да, с «Ханнати» из Бомбея. Он затонул четыре дня назад в ста милях от берега.

— При спокойном море?

— Да, у нас была пробоина в трюме.

— А экипаж?

— Утонул. Шлюпки были переполнены и, едва их спустили на воду, как они пошли на дно.

— Ты голоден?

— Уже двенадцать часов, как я съел последний сухарь.

— Эй, боцман Браун, отведите этого беднягу на камбуз.

Боцман, старый морской волк с седой бородой и серьгой в ухе, вытащил изо рта окурок сигары, осторожно засунул его за фуражку и отвел мнимого малайца на камбуз.

Перед Тремаль-Найком поставили полную кастрюлю дымящегося супа, на который он жадно набросился.

— У тебя хороший аппетит, дружок, — сказал боцман, с улыбкой наблюдая за ним.

— У меня пустой желудок. А, кстати, как называется ваш корабль?

— «Корнуэлл».

Тремаль-Найк с удивлением воззрился на морского волка.

— «Корнуэлл»! — вскричал он.

— Тебе не нравится это название?

— Совсем напротив.

— В чем же тогда дело?

— Я помню, что на фрегате, носящем такое имя, служили два индийца, моих приятеля.

— Ну и совпадение! И как их зовут?

— Одного Палаван, а другого Биндур.

— Они здесь, дружок.

— Здесь, на борту?

— Да, на борту.

— Я бы хотел увидеть их. Какая удача! Поверить не могу.

— Сейчас я их тебе пришлю.

Боцман поднялся по трапу и через несколько минут оба индийца предстали перед Тремаль-Найком.

Один был худой и сутулый, как обезьяна; другой коренастый, жилистый, больше похожий на малайца, чем на индийца.

Тремаль-Найк огляделся кругом, чтобы убедиться, что они одни, и протянул руку, показывая им кольцо. Оба индийца покорно склонили головы, показывая, что готовы служить ему.

— Кто ты? — тихо спросили они.

— Посланник Суйод-хана, Сына священных вод Ганга, — вполголоса отвечал Тремаль-Найк.

— Говори, приказывай, наша жизнь принадлежит тебе.

— Нас никто не слышит?

— Никто, — сказал Палаван.

— Где капитан Макферсон?

— В каюте; он еще спит.

— Вы знаете, куда направляется фрегат?

— Этого не знает никто. Капитан Макферсон сказал, что сообщит это, когда прибудем к месту назначения.

— Значит, даже офицеры ничего не знают?

— Абсолютно ничего.

— Ну что ж, значит, со смертью капитана исчезнет и эта тайна.

— Без сомнения. Но мы опасаемся, что фрегат направляется на Раймангал, чтобы напасть на наших братьев.

— Вы не ошибаетесь. Но фрегат не высадит там своих людей.

— Но как?.. Почему?..

— Он взлетит на воздух, прежде чем достигнет острова.

— Если ты прикажешь, мы подожжем порох.

— Когда мы прибудем на Раймангал, по вашим расчетам?

— Ближе к полуночи.

— Сколько человек на борту?

— Около сотни.

— Ну что ж, ближе к полуночи я убью капитана. Потом мы взорвем корабль и попытаемся добраться до берега. Но нужно, чтобы в одиннадцать капитан крепко спал.

— Я подолью ему снотворного в графин с водой, — сказал Палаван.

— А ты сможешь проникнуть в его каюту незаметно?

— Да, я изготовлю отмычку, и дверь будет открыта.

— Хорошо. В одиннадцать приходите ко мне сюда. И принесите какое-нибудь оружие. Действовать нужно тихо, но наверняка.

И Тремаль-Найк снова принялся за еду. Он съел огромный бифштекс, способный насытить трех человек, опустошил одну за другой несколько чашек превосходного джина, потом взял трубку и растянулся на койке, шепча: «Без крайней надобности выходить на палубу не стоит: капитан все-таки может узнать меня».

Он постарался уснуть, но сон не шел — он был слишком взволнован. Множество мыслей беспорядочно теснилось в его голове. Он думал о своей прошлой жизни, о своей обожаемой Аде, о том моменте, когда наконец после стольких мучений, стольких опасностей, он снова увидит ее, он думал о том последнем ударе, который готовился нанести. И снова, как и всякий раз, когда он думал об этом убийстве, какое-то странное, ужасное чувство овладевало его душой. Он и стремился убить капитана, и в то же время боялся это совершить. Макферсон не только не казался ему врагом, в нем даже ощущалось что-то родное. Что это было, Тремаль-Найк не мог сказать, но словно какой-то внутренний голос предостерегал и внушал ему это, сомнениями мучил его.

Он знал, что все равно убьет Макферсона, и в нужный момент рука его не дрогнет, но чем дальше, чем больше казалось, что счастья ему это не принесет.

Так в бессоннице и сомнениях проходил час за часом. Никто не спускался в кубрик к нему, да и он сам не горел желанием появиться на палубе. Оба его сообщника больше не показывались.

Тремаль-Найк начал уже бояться, не случилось ли с ними какого-нибудь несчастья, не раскрыты ли их тайные замыслы.

В восемь часов, когда солнце зашло за горизонт и тьма быстро спустилась на голубые волны залива, Тремаль-Найк, снедаемый тревогой, поднялся по трапу и выглянул на палубу.

Солдаты и матросы столпились на баке, устремив глаза на восток; некоторые вскарабкались на ванты, пристально вглядываясь в горизонт. На корме несколько человек хлопотали возле шлюпок.

Он взглянул на мостик: четверо офицеров прогуливались там, куря и болтая. Капитана Макферсона среди них не было.

Тремаль-Найк вернулся на койку и стал ждать. В кубрике постепенно темнело. Склянки на борту пробили девять; потом десять; и, наконец, одиннадцать. Еще не замолк последний звук, как две тени спустились по трапу.

— Поторопись, — сказал один из них быстрым шепотом. — Нельзя терять ни минуты: уже показался Раймангал.

Тремаль-Найк узнал обоих своих сообщников.

— А капитан? — еле слышно спросил он.

— Спит, — ответил Биндур. — Он выпил наркотик.

— Пошли, — сказал Тремаль-Найк, и голос его задрожал. Во рту у него пересохло, его всего трясло.

Палаван открыл дверь в узкий темный коридор и, пройдя несколько трюмных помещений, остановился перед трапом, ведущим в каюту капитана.

— У вас хватит решимости? — спросил Тремаль-Найк.

— Мы предаем нашу жизнь в руки богини Кали.

— Вы боитесь?

— Мы не знаем, что такое страх.

— Тогда слушайте меня.

Оба туга приблизились с решительными лицами.

— Я сейчас убью капитана, — сказал он, преодолевая никогда доселе не испытанную им дрожь. — А ты, Биндур, спустишься в пороховой погреб и оставишь там горящий фитиль.

— А я? — спросил Палаван. — Что мне делать?

— Ты должен приготовить три спасательных круга, а потом вернуться ко мне. Идите, и пусть ваша богиня защитит вас.

Тремаль-Найк взял топор, принесенный Биндуром и, переступив порог, вошел в каюту, освещенную лишь слабым светом ночника.

Первое, что он увидел — было его собственное отражение в зеркале. Увидя его, он вздрогнул. Лицо в зеркальном проеме было страшно искажено и все блестело от обильного пота. Глаза, как у безумного, горели лихорадочным огнем.

Он опустил взгляд на постель, закрытую легким кисейным пологом, и до слуха его донеслось дыхание спящего.

«Странно, — подумал он. — Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. У меня руки слабеют, и подошвы точно приклеились к полу».

С усилием он сделал еще шаг вперед и дрожащей рукой поднял полог.

Капитан Макферсон лежал на постели и улыбался во сне. Без сомнения, он видел что-то приятное.

«Этого хотят туги… « — прошептал, шатаясь, Тремаль-Найк.

Он поднял над спящим топор, но тут же опустил, точно силы внезапно оставили его. Он провел рукой по лбу — лоб был весь мокрый, крупный капли пота уже просто катились по его лицу. С глубоким ужасом он оглянулся вокруг.

«Что это? — спросил он себя, потрясенный. — Неужели я боюсь?.. Я, который никого и ничего не боялся… Кто для меня этот человек?.. Никто. Но что за страшное волнение трясет меня?.. «

Он снова поднял топор и вновь бессильно опустил его. Никогда не случалось с ним ничего подобного. Какой-то внутренний голос кричал ему, что этого делать нельзя, что человек этот для него неприкосновенен, что кровь, которую он готовился пролить, не чужая ему…

Это говорила, это внушала ему Ада — он словно воочию видел перед собой ее умоляющие глаза.

— Ада! Ада!.. — почти с яростью воскликнул он.

И вдруг побледнел, отпрянув назад.

Капитан быстро сел на постели и мгновенно раскрыл глаза.

— Ада?.. — воскликнул он с удивлением. — Кто здесь назвал мою дочь?..

Окаменелый, растерянный, Тремаль-Найк оставался недвижим.

— Ада?.. — повторил капитан. — Это имя моей дочери!.. Кто говорил здесь о ней?

И тут он заметил стоящего возле постели человека.

— Что ты здесь делаешь, в моей каюте? — удивленно спросил он. — Кто ты такой?

Ужасная мысль молнией сверкнула в мозгу Тремаль-Найка.

— О боги!.. — воскликнул он прерывающимся голосом. — О какой Аде вы говорите? Неужели о ней, о моей?..

— О твоей?.. — протянул капитан. — Я говорю о своей дочери!..

— Где она?..

— Где?.. В руках тугов.

— Великий Брама!.. Если это правда!.. Одно только слово, капитан. Ее имя. Ее полное имя, умоляю вас!.. Как зовут вашу дочь?

— Ада Корихант.

В ужасе Тремаль-Найк закрыл лицо руками.

— Моя невеста!.. А я собирался убить ее отца!.. О что я готовился совершить!..

И, как подкошенный, упал у постели капитана.

— О простите!.. Простите!.. — бормотал он.

Удивленный капитан Корихант смотрел на него, ничего не понимая он.

— Кто ты такой? Объясни же наконец! — воскликнул он.

Голосом, прерывающимся от рыданий, Тремаль-Найк в нескольких словах поведал ему адский замысел Суйод-хана.

— И ты знаешь, где моя дочь?.. — вскочив на ноги, спросил капитан, бледный от волнения.

— Да, и отведу вас туда, — сказал Тремаль-Найк.

— Верни, о только верни мне ее, и, клянусь, если она любит тебя, она будет твоей!

— О!.. — только и мог произнести Тремаль-Найк. — Моя жизнь принадлежит вам, капитан.

Возбужденный, с горящими глазами, Макферсон быстро оделся и бросился из каюты.

— Не будем терять времени — быстрее на Раймангал. Я как раз направляюсь туда, чтобы напасть на тугов в их логове.

— Одну минуту, капитан, — догнал его на ступеньках трапа охотник на змей. — У меня на борту два сообщника, которые собираются взорвать корабль. Нужно помешать им, как можно быстрее.

— Четырех человек в пороховой погреб! — крикнул матросам капитан. — Хватайте всех, кого увидите там.

Не четыре, а двадцать четыре человека бросились выполнять приказ. Послышались крики, проклятия, потом всплеск за бортом и несколько выстрелов — стреляли в воду.

— Мы не сумели их взять: они бросились в море, — сообщил прибежавший на мостик офицер.

— Пусть тонут, — махнул рукой капитан. — Порох в безопасности?

— Да, они только собирались еще поджечь фитиль.

— Бог защищает нас! — капитан перекрестился. — А теперь — курс на Мангал!

Глава 21

ПОБЕДА ТРЕМАЛЬ-НАЙКА

Чудом избежав взрыва и, казалось, уже неотвратимой гибели, «Корнуэлл» на всех парах несся к Сундарбану.

Придя в себя, успокоившись от пережитых волнений, Тремаль-Найк подробно все рассказал. Нужно было перехватить канонерку Хидара, прежде чем тот мог узнать о происшедшем и предупредить Суйод-хана. К этому сводилась главная задача теперь.

Матросы и солдаты морской пехоты были приведены в полную боевую готовность, канониры разместились за шестью орудиями, готовые даже пустить ко дну «Девоншир», лишь бы не дать ему уйти.

В невыразимой тревоге, стоя на мостике с подзорной трубой, капитан жадно всматривался в ночное море, отдавая приказ за приказом. Идти ночью в этих водах, где много мелей, было опасно, но Макферсон даже не снизил ход.

— Быстрее!.. Быстрее!.. — повторял он. — Если туги заметят нас, Ада будет потеряна!.. Она погибнет — я этого не переживу!..

— О это было бы ужасно! — воскликнул, стоя рядом с ним, Тремаль-Найк. — Потерять мою возлюбленную теперь, когда жестокая судьба наконец-то дала мне шанс… Боги не допустят этого!.. Подумать только, я готов был уже убить вас и выкупить головой отца свободу дочери. Великий Шива!..

— Ты в самом деле намеревался убить меня? — спросил Макферсон.

— Да, капитан, ведь только этой ценой я мог вырвать у них нашу Аду. Если бы наркотик оказался посильнее…

— Какой наркотик? — спросил удивленный капитан.

— Который Палаван подлил в ваше питье.

— Когда же?

— Вчера вечером.

— Но я не пил его!.. Я не сделал и глотка.

— Вот как?

— Да, я, помнится, попробовал воду в графине, но она показалась мне несвежей, и я вылил ее. Бог внушил мне не пить в этот вечер.

— Мангал! — закричал в этот момент один из офицеров на баке.

— Где? — спросил капитан.

— Прямо по курсу, сударь.

— Вы уверены, что не ошибаетесь.

— Нет, сударь. Смотрите, там горят два фонаря.

Офицер не ошибся. Примерно в километре от них виднелись две светящиеся точки, одна красная, а другая зеленая, сверкающие во тьме.

— «Девоншир»! — воскликнул Тремаль-Найк.

— Стоп, машина! — скомандовал капитан.

Пройдя по инерции еще двести-триста метров, корабль замер неподвижно.

— Шлюпки на воду, и сорок человек с двумя спингардами! — отдал приказ капитан.

И, повернувшись к Тремаль-Найку, положил руку ему на плечо.

— А теперь берись за дело.

— Приказывайте — моя жизнь принадлежит вам, — ответил индиец.

— Нужно, чтобы ты взял в плен экипаж канонерки.

— Я сделаю это.

— Но так, чтобы никто не сбежал.

— Никто не уйдет.

— И чтобы выстрелами они не подняли тревогу среди тугов.

— Не будет ни единого выстрела. Хидар знает меня: я захвачу их врасплох.

— Тогда ступай. Успеха тебе!

Три шлюпки были готовы, люди на местах. Тремаль-Найк спустился в самую большую и приказал отчаливать в полном молчании.

Капитан остался на борту, облокотясь о фальшборт, во власти тысячи тревог. Несколько мгновений он мог еще различить шлюпки, которые удалялись, бесшумно взмахивая веслами, потом потерял их из виду.

Прошло несколько минут тревожного ожидания. Вдруг оттуда, где стояла канонерка, донесся шум, какие-то крики, потом снова наступила тишина.

— Вы ничего не видите? — нервничая, спросил капитан у офицеров, стоявших рядом с ним.

— Вижу! — закричал один. — Фонари развернулись и двинулись к нам.

— Канонерка идет нам навстречу! — закричали остальные.

— Ура!.. — раздалось на борту. Это был крик победы.

Корихант с облегчением перевел дух.

— Нам помогает сам Бог, — прошептал он. — Ах моя бедная Ада!.. Неужели я скоро смогу увидеть тебя и обнять!..

Через четверть часа «Девоншир» пришвартовался к фрегату, и Тремаль-Найк поднялся на борт.

— Все в порядке: Хидар и вся команда сдались, — доложил он.

— Спасибо, храбрец! — сказал Корихант, крепко пожимая ему руку. — Ты захватил их врасплох?

— Да, капитан. Они ждали меня с вашей головой, и кинулись ко мне, забыв про все. А когда поняли, в чем дело, были окружены и сложили оружие без сопротивления.

— Идем на Раймангал.

— Но фрегат не сможет войти в Мангал.

— Мы перейдем на канонерку. Еще двадцать человек ко мне, — приказал он.

Покинув фрегат и перейдя на «Девоншир», они тут же углубились в Мангал. Макферсон сам вел судно, и оно буквально летело по черным водам реки.

Несмотря на опасность отмели капитан ни на йоту не разрешил сбавить ход. Тонны угля пылали в топках, пар с громким свистом вырывался из котла, страшная дрожь сотрясала все судно от киля до форштевня, но Тремаль-Найк и капитан, оба во власти страшного нетерпения, снова и снова приказывали машинистам прибавить ход.

Так протекли три долгих часа, долгих, как три года, для отца, много лет не видавшего свою дочь, и для влюбленного, сгоравшего от желания вновь увидеть ту, которая была ему дороже жизни, которая стоила ему стольких смертельных опасностей и жертв.

Канал понемногу сужался, как бы входя в какой-то лесной коридор. Канониры у пушек и солдаты с карабинами наизготовку удвоили бдительность, настороженно вглядываясь в подступавшие вплотную джунгли.

И, наконец, с верхушки мачты раздался крик:

— Баньян!..

Впереди, над гущей тростников и бамбука, показалось гигантское дерево со своими бесчисленными стволами. Тремаль-Найк, задрожал с головы до ног, не в силах бороться с волнением.

«Ада!.. — вскричал он. — Вот и конец моим страданиям!»

Одним прыжком он спрыгнул с мостика и устремился на нос.

Берег был пуст. Только марабу сидели на ветвях баньяна, точно мрачные предвестники какой-то беды. При виде этих кладбищенских птиц мороз пробежал у него по коже.

— Стоп, машина! — приказал капитан.

Гул машины прекратился. Канонерка прошла по инерции еще сотню метров и мягко ткнулась в песчаный берег.

Капитан подошел к Тремаль-Найку, который стоял, вцепившись руками в фальшборт.

— Никого? — спросил он.

— Никого, — ответил Тремаль-Найк.

— Тогда мы захватим их в самом логове. Тебе известен вход?

— Да, капитан.

— Он не будет перекрыт?

— Думаю, нет, если они не ждали здесь нас.

— Тогда на берег!..

— Еще два слова, капитан. Я пойду первым. Меня здесь знают и свободно пропустят. Когда услышите свист, идите за мной.

Проговорив это, он тут же, как безумный, устремился к баньяну и быстро взобрался по стволу. Добравшись до дупла, он, не раздумывая, спрыгнул вниз.

У подножия лестницы горел факел, рядом с ним стоял туг с карабином в руке.

— Приветствую тебя, — сказал ему Тремаль-Найк. — Как дела в подземельях?

— Все в порядке.

— Как моя Ада?

— Ждет в пагоде свадебный подарок, — с какой-то зловещей улыбкой проговорил туг.

Он подошел к огромному барабану, висевшему справа, и мерно ударил три раза. Вдалеке из подземных галерей, послышались, три ответных удара.

— Тебя ждут, — сказал часовой, подавая ему факел.

— Тогда умри!..

И быстрый, как молния, Тремаль-Найк нанес ему удар кинжалом в грудь. Душитель упал, не издав даже крика.

Тремаль-Найк оттолкнул труп ногой и свистнул. Капитан Корихант и его солдаты бесшумно через баньян спустились к нему.

— Путь свободен, — сказал индиец.

— Где моя дочь? — спросил Корихант сдавленным голосом.

— Она в пагоде, в самой большой пещере.

— Вперед!.. Ружья наизготовку!.. — отдал приказ капитан.

— Нет, я сам пойду впереди, — сказал Тремаль-Найк. — Так мы захватим их легче.

— Иди. Мы двинемся за тобой, — согласился Корихант.

Переведя дух, чтобы хоть немного избавиться от волнения и снедавшей его тревоги, Тремаль-Найк решительно бросился вперед. Его переход по длинным и запутанным коридорам продолжался еще минут десять. Никто из тугов не встретился ему на пути.

Двенадцать мерных звучных ударов один за другим раздались в подземельях, когда, тяжело дыша, он добрался наконец до пагоды.

Странное зрелище предстало его глазам.

Под сводами пагоды блистало великое множество ламп, которые заливали ее потоками голубоватого мертвенного света. Еще страшнее и причудливее выступали в этом свете скульптуры богов вдоль стен, еще ужасней возвышалась зловещая фигура Кали.

Прямо под ней, рядом с беломраморной чашей, в которой плавала священная рыбка из Ганга, на шелковой подушке сидел Суйод-хан. Неподвижный, бесстрастный, он был задрапирован в широкую накидку из желтого шелка, многочисленными складками ниспадавшую с него. И так же неподвижно, как статуи, в одних набедренных повязках, с арканами в руках, стояли вокруг него туги: одни чернокожие, как негры, другие оливковые, как малайцы, третьи бронзовые или желтые, как китайцы, но все с одинаковой татуировкой на груди.

Переведя дух, Тремаль-Найк сделал еще несколько шагов и остановился посреди пагоды, чувствуя на себе множество взглядов, прямых и острых, как кинжалы.

— Будь благословен, — сказал ему Суйод-хан со странной улыбкой. — Ты возвращаешься победителем или побежденным?

— Где моя Ада? — с тревогой спросил Тремаль-Найк.

Глухой ропот прошел по рядам тугов, им не понравился такой ответ.

— Терпение, — сказал главарь сектантов. — Где голова капитана?

— Хидар идет следом, и через несколько минут представит вам ее.

— Значит, ты убил его?

— Да.

— Братья, наш враг мертв! — громко провозгласил Суйод-хан.

Он вздрогнул, по лицу его пробежала мстительная улыбка, но тут же он овладел собой и вновь неподвижно воззрился на Тремаль-Найка.

— Слушай меня, — сказал он, выдержал паузу. — Ты видишь эту богиню из бронзы, которая стоит перед нами?

— Вижу, — ответил Тремаль-Найк. — Но что мне с нее?

— Эта богиня могущественна. Более могущественна, чем Брама, Вишну, Шива и все другие боги, почитаемые индусами. Она живет в царстве тьмы и говорит с нами через эту рыбку, которую ты видишь в чаше. Она справедлива и страшна. Она презирает ладан и молитвы, ей нужны человеческие жертвы. Она символизирует собой нашу свободу и гибель наших угнетателей.

Суйод-хан остановился, чтобы посмотреть, какой эффект произвели эти слова на Тремаль-Найка. Но тот остался холоден и равнодушен. Все чувства, все его мысли устремлены были только к Аде. Лишь она одна была для него богиней, была его родиной и судьбой.

— Тремаль-Найк, — снова начала Суйод-хан, — ты один из тех людей, каких немного найдется в Индии. Ты силен, ты храбр и находчив. Ты индиец, который, как и все мы, стонет под игом чужеземцев с белой кожей. Одного из них ты убил. Но, покончив с капитаном, ты поставил себя в их глазах вне закона. У тебя нет больше пути назад. Хочешь ли ты принять нашу веру?

— Я! — вскричал Тремаль-Найк. — Я — туг?..

— Туги вызывают у тебя ужас? Не оттого ли, что они душат своих врагов? Но европейцы уничтожают нас пулями и снарядами своих пушек, мы же в ответ уничтожаем их арканом — оружием нашей могущественной богини.

— А моя Ада?..

— Она останется с нами, как остался и Каммамури, который уже сделался тугом.

— Но будет ли она моей женой?

— Никогда! Она принадлежит нашей богине.

— У меня нет другой богини, кроме Ады Корихант! — вскричал Тремаль-Найк яростно.

И снова глухой ропот прокатился по рядам тугов. Охотник на змей с тревогой огляделся кругом.

— Что это значит, Суйод-хан? — воскликнул он. — Ты обманул меня? Ты не хочешь отдать мне ее? И это после всего, что я для вас сделал!..

— Да, эта женщина была обещана тебе, — сказал Суйод-хан, но тон его не предвещал ничего доброго. — Ты ее заслужил, и ты получишь ее. Но захочет ли она стать твоей женой после такого твоего «свадебного подарка»? Ведь ты — убийца ее отца!

Он сделал знак рукой, и туг, стоявший рядом с ним, ударил в тамтам. Рокот дробных частых ударов отдался по всем галереям.

А когда эти звуки замолкли, в пагоде несколько мгновений еще царила могильная тишина. Все, кто был здесь, замерли, не дыша.

Внезапно в глубокой нише справа раскрылась дверь, и в сопровождении двух тугов с кинжалами в пагоду вошла Ада. Печальная, но по-прежнему прекрасная, в затканном золотом шелковом одеянии, с жемчужным ожерельем на груди, она остановилась у порога, пораженная открывшейся перед ней картиной.

Взгляд ее с тревогой скользнул по лицам собравшихся, и вдруг она вздрогнула, увидел Тремаль-Найка.

Страшная бледность покрыла ее лицо; она пошатнулась и схватилась руками за сердце, точно удерживая рвущийся из груди крик.

— Ада!.. — с протянутыми руками бросился к ней Тремаль-Найк но она в страхе отпрянула от него.

— Ты сделал то, что обещал, Тремаль-Найк, — громко, со зловещей улыбкой проговорил Суйод-хан. — Ты убил Кориханта, и эта женщина теперь твоя. Как видишь, я сдержал свое слово.

— Ада!.. — снова воскликнул Тремаль-Найк, делая несколько шагов к ней, но она в ужасе еще дальше отступила от него.

Злобная радость была на лице Суйод-хана — он наслаждался этой сценой.

— Ада!.. — с любовью и мукой вскричал Тремаль-Найк. — Не верь этому человеку, он обманывает тебя! Он обманул и меня, не сказав, что капитан Макферсон — это Корихант — твой отец. Я не знал этого и…

— …и Кориханта нет в живых! — торжествующе провозгласил Суйод-хан. — Он мертв, и Кали приняла эту жертву.

— Нет! — яростно вскричал Тремаль-Найк. — Он жив. И очень скоро ты, негодяй, убедишься в этом!..

И тут случилось то, чего ни сам Суйод-хан, ни собравшиеся в пагоде туги совершенно не ожидали. Это обрушилось на них, как гром среди ясного неба, как внезапное землетрясение.

— Вперед! В атаку!.. — прогремел под сводами пагоды властный, привыкший командовать голос.

Страшный залп потряс подземелье, разбудив стоголосое эхо подземных галерей, и вслед за тем взвод солдат со штыками наперевес ворвался из темного коридора в пагоду. С обнаженной саблей в руке их вел капитан Корихант.

Пораженные ужасом, буквально обезумевшие от такой неожиданности, туги даже не пытались обороняться. В панике кинулись они в боковые галереи, оставив на земле несколько трупов.

— Главарь!.. Хватайте их главаря!.. — кричал Корихант.

Но в страшной суматохе, вызванной вторжением солдат, Суйод-хан вскочил и прыжком тигра метнулся в узкий проход, захлопнув за собой тяжелую, окованную железом дверь.

Тщетно пытались открыть или взломать ее подоспевшие в тот же миг солдаты — приклады их карабинов лишь отскакивали от этой несокрушимой двери.

В дыму выстрелов, в толпе ворвавшихся в пагоду солдат, капитан не сразу заметил в страхе прижавшуюся к одной из колонн Аду.

— Дочь моя!.. Наконец-то я вижу тебя!.. — вскричал он, бросаясь к ней с протянутыми руками.

— Отец!.. — прошептала девушка и без чувств упала в его объятия.

Оставшиеся в живых туги разбежались все до единого. Солдаты не преследовали их, опасаясь заблудиться или попасть в засаду в этих таинственных подземных галереях. Но с минуты на минуту, собрав подкрепление, туги могли появиться в пагоде вновь.

— Отступаем! — крикнул Тремаль-Найк. — Нам надо выбраться отсюда, пока они не пришли в себя.

— Да, ты прав, мой храбрый Тремаль-Найк, — сказал капитан, передавая ему на руки так и не пришедшую еще в сознание Аду. — Вот тебе моя дочь — ты заслужил ее. Она навеки твоя!..

И прежним путем, пробираясь по узким подземным галереям, они начали отступать. Приведенные в ужас, рассеянные внезапной атакой, туги даже не пытались преследовать их.

Но в тот момент, когда последние солдаты уже покидали пагоду, посреди которой все так же неколебимо и мрачно возвышалась гигантская фигура Кали, откуда-то из темноты, из каких-то тайных закоулков, вслед им прогремел угрожающий голос Суйод-хана:

— Уходите!.. Но мы еще встретимся в джунглях!..