Евгений Прошкин

Зима 0001. Загон

Зима 0001

Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно.

Н.Чернышевский

Я открываю тебе самый большой секрет: все это галлюцинации.

Ф.Дик

АВГУСТ. 1

Это была Земля. Егор летел над Землей – лежа в удобном коконе, узнавая и не узнавая эту планету, любуясь и ужасаясь.

Земля почернела и сморщилась, как печеное яблоко. Казалось, вздумай Егор посадить аппарат, бугристая корка хрустнет и провалится. А вместе с ней провалится и он – вглубь, к самому центру, в тяжелую пустоту. Но он не боялся. Возможно, потому, что знал: поверхность лишь выглядит хрупкой, на самом деле она твердая и холодная. Возможно, потому, что помнил: это сон.

Внизу проплывали острые огрызки домов, запруженные ржавыми машинами улицы и провисшие провода с чудовищными сосульками. За городом начиналось бескрайнее поле вздыбленного льда, покрытое свинцовым инеем. Поле уходило далеко, под самый горизонт, и на пределе видимости сливалось с темно-серым небом.

Егор парил над погибшей планетой, пытаясь высмотреть в руинах хоть какой-то огонек, но кроме случайно блеснувшей никелированной трубы ничего не приметил. Сколько он сделал кругов? Сто, а может, двести. Пока не проснулся от голода.

На стене слабо светились цифры 05:14. Рано. Там же, под угловатыми «14», мигала красная точка. Срочное сообщение.

Егор наощупь взял пульт и так же наощупь ткнул. Обои «выбор дня», веселые желтые ромбики, впитались в сиреневое поле стенного монитора, и на их месте проступил текст.

НЕ ТОРОПИСЬ СБРАСЫВАТЬ, ПРОЧТИ И ПОДУМАЙ.

ЭТО ХОРОШАЯ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОРОШАЯ РАБОТА ДЛЯ ТЕБЯ ЛИЧНО.

ДОСТОЙНАЯ ОПЛАТА ТВОИХ СПОСОБНОСТЕЙ. ОБРАТИСЬ К НАМ.

За подобные фокусы полагался штраф, но рекламные фирмы держали хороших адвокатов, и судиться с ними было себе дороже.

– Достали, – буркнул Егор.

Он выключил экран и перевернулся на бок, но краем глаза отметил, что красная точка не исчезла. В буфере болталось еще одно сообщение, также с грифом «срочно»:

МЫ ПРЕДЛАГАЕМ ОЧЕНЬ ХОРОШУЮ РАБОТУ. СМОТРИ НА ЖИЗНЬ РЕАЛЬНО. БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ – ЭТО РЕШЕНИЕ БОЛЬШИХ ПРОБЛЕМ. ОБРАТИСЬ К НАМ.

Адрес был набран так мелко и заковыристо, что сливался в сплошную кудрявую полоску. Подавив желание плюнуть в стену, Егор снова выключил монитор и зашвырнул пульт под кровать. Пусть мигают, ему все равно. Ему еще полтора часа спать.

Он взбил подушку и попытался изгнать все мысли, однако мысли не изгонялись. «Достойная оплата», «решение проблем»… Сволочи, дотянулись до нужной струнки. «Больших проблем»… Сволочи!

Егор открыл глаза и уставился в потолок. Теперь уж точно не уснуть. Что за изверги в этой рекламной фирме? Лишить человека покоя для них вопрос престижа. Профессиональные смутьяны, гори они огнем. Интересно, сколько сейчас народу не спит? И ведь додумались – в пять утра!

Егор вдруг вспомнил, что его разбудила вовсе не реклама, и почувствовал растерянность. И голод.

Голод ему приснился – вместе с мертвой Землей, и это было довольно глупо. Особенно Земля. Егор хотел бы видеть ее другой, он знал, что она другая, – не разбитая, не обугленная, не засыпанная пеплом. Там бывают зимы, зимой бывает холодно. Наверное, это здорово. Когда повсюду холод, людям становится весело, и они лепят из снега всякие фигуры. В музее протоистории висят четыре картины про Землю, и все четыре посвящены зиме.

Тем не менее, Егор был уверен, что видел Землю. Эта уверенность родилась во сне, но после пробуждения почему-то осталась и превратилась в нечто осязаемое. Такое, как голод.

Поднявшись, Егор подошел к почтовому бункеру и заказал банку сардин. Большую банку, поправился он. И, немного подумав, уточнил: две больших банки.

Спустя минуту консервы прибыли. Кроме рыбы в приемном лотке лежал набор одноразовых вилок и несколько упаковок хлеба. Похоже, оператор экспресс-доставки решил, что здесь затевается крупная пирушка. Увидев трехсотграммовые банки, Егор поразился своей алчности, но аппетит разыгрался так, что не дал ему донести консервы до стола. Егор на ходу вскрыл клапан и, уже ничего не соображая, схватил кусок пожирней.

Как это все получилось, он не понял. Сгорбившись, Егор пошатывался над столом, а перед ним стояла банка – пустая. С кончиков пальцев капало масло. Он посмотрел на жирную лужицу рядом с босой ногой и тут же, на полу, увидел нераспечатанные вилки. Он медленно присел, собрал рассыпанные куски хлеба и глянул на матовые плафоны. Свет он тоже не включил.

Егор обернулся к хромированному охладителю напитков и покачал головой.

– Спятил, да?..

Отражение виновато вздохнуло.

Егор опустился на стул и покусал ноготь. От ладони приятно пахло консервированной рыбой. Раньше он эту отраву и за деньги есть не стал бы. Сардины… вкусно… Филе тает во рту. Не дожевав предыдущий кусок, уже высматриваешь следующий. В какой последовательности – разницы нет, они все твои, но это так важно… Процесс. Его нельзя прекращать…

Такой жор на него напал впервые. Пища словно терялась где-то по дороге к желудку. Когда со второй банкой было покончено, Егор перечитал этикетки на консервах и демонстративно, будто за ним кто-то наблюдал, пожал плечами.

Поймав себя на том, что косится в сторону почтового бункера, Егор надорвал упаковку с хлебом, но тут же ее отбросил. Хлеба не хотелось. Хотелось одной рыбы.

Егор сглотнул слюну и налил апельсинового сока, но, подняв стакан, поперхнулся и отставил его на край стола. От сока почему-то мутило.

– Если б я был бабой, я бы не сомневался… – пробормотал он.

Нащупывая тапочки, он повозил пятками по полу и вляпался в разлитое масло. Оставляя на фальшивом паркете одинокий блестящий след, Егор прошлепал в душ.

Аппетит постепенно утихомирился. Через пять минут Егор уже не мог сказать с уверенностью, действительно ли поглотил две банки сардин, или это было частью странного сна про Землю. В кухонный отсек, чтобы не расстраиваться, он решил не заглядывать.

Холуй, встроенный мажордом, не получив никаких указаний, начал действовать самостоятельно: убрал в стену кровать и развернул две угловых панели, которые превратились в диван и пошлый журнальный столик. Брошенный пульт оказался у дальней стены, и над ним, избавляя хозяина от поисков, загорелся плафон.

Егор давно мечтал сменить домашний КИ-блок на более толковый. Холуй же по умолчанию, то есть не получая взбучки, всегда делал не то, что нужно.

– Стол убрать, свет погасить, – приказал Егор. – Режим ожидания до команды «Холуй, привет».

– Команда «Холуй, привет», принято, – отозвался с потолка его же голос.

Было время, когда Егора это забавляло. Мажордом с низким квазиинтеллектом имел привычку повторять последнюю фразу хозяина, и в молодости, бывая не совсем трезвым, Егор частенько упражнялся в сквернословии. Иногда ему удавалось построить некое подобие диалога – Холуй послушно матерился, выдавая сложные тирады.

Часы в стене показывали начало седьмого. Спать уже не хотелось. Егор прикинул, не стоит ли ему почитать, и решив, что не стоит, почувствовал себя обманутым. Он должен был проснуться ровно в семь. С этого момента его жизнь летела кометой – иногда настолько стремительно, что он не мог вырвать из нее ни минуты. Теперь этих самых минут у него оказалось аж пятьдесят, и он не знал, куда их девать.

Подобрав с пола пульт, Егор плюхнулся на диван и потыкал в кнопки. Все три музыкальных канала передавали что-то тихое и тягучее. Спорт Егора не увлекал, а новости были вчерашние. Он уже собрался выключить монитор, как в верхнем углу запульсировало красное пятнышко.

Небось опять эти, раздраженно подумал Егор. Скоро люди привыкнут к тому, что под видом срочных сообщений им впаривают рекламу, и перестанут реагировать. А когда случится что-то серьезное, никто и не почешется. Ладно, валяйте.

Изображение померкло, и на сиреневом фоне выступил заковыристый шрифт:

ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ, МЕНЯЮТСЯ И ПОТРЕБНОСТИ. ЕСЛИ ВОЗМОЖНОСТИ НЕ РАСТУТ, НАСТУПАЕТ КРИЗИС. МНОГОЕ ТЕБЯ УЖЕ НЕ УСТРАИВАЕТ.

ТЕБЕ НЕОБХОДИМА НОВАЯ РАБОТА. ОБРАТИСЬ К НАМ.

Егор щелкнул пальцами. Надо было с кем-нибудь поспорить. На деньги.

У ТЕБЯ НЕТ ВЫБОРА. ОБРАТИСЬ К НАМ.

Он закинул ногу на ногу и громко сказал:

– Идите в жопу.

СТЫДНО, СОЛОВЬЕВ. Я ТЕБЕ НЕ ХОЛУЙ.

Егор подпрыгнул и выронил пульт.

– Вы… вы… как это вы?.. – Прошептал он.

У него возникло желание протереть глаза, но жест был слишком театральным. Глаза ни при чем. Зрение в норме.

Он поднял пульт и убедился, что голосовая почта не работает. Это было лишнее – индикатор связи на стене не горел. Но все же Егор проверил. А когда снова посмотрел на экран, увидел совсем не то.

ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ. ОБРАТИСЬ К НАМ.

Его фамилии уже не было. Остался текст рекламы, чудной, надо сказать, текст, но все же не такой странный, как личное послание в общей сети. Не такой пугающий, как кличка его мажордома, переданная на весь материк. Кличка, известная лишь ему и Маришке. И, естественно, самому Холую.

Вероятность того, что морально устаревший КИ-блок вздумал поглумиться над своим хозяином, была даже не нулевой – отрицательной. Значит, все-таки Маришка. Непонятно, как она посмела влезть в его домашнюю систему – это как минимум неприлично. Возможно, она сочла идею столь занятной, что… Да нет, Маришка не могла. Она воспитанная.

Однако кроме нее некому. Кроме нее и мажордома.

– Холуй! Холуй!.. Да Холуй же!!

Егор вспомнил, что назначил новый пароль, и от этого разозлился еще больше.

– Холуй, привет!

– Привет, – немедленно ответил голос.

– Полная проверка жилища.

– Полная проверка жилища. Предмет?

– Посторонний доступ.

– Посторонний доступ. Пятнадцать минут, – предупредил Холуй.

– А быстрее?

– Быстрее – четырнадцать с половиной.

– Работай.

Егор прилег и повертел в руке пульт. Спортивные каналы транслировали бесконечные заплывы и забеги – это было так же неинтересно, как медленная музыка и вчерашние новости. Красная точка вызова больше не беспокоила. Часы отсчитывали последние мгновения покоя. Скоро завопит будильник. Егор подумал, что сигнал можно бы и отключить, но поленился.

Если б не дурацкий сон, он бы еще спал. Эта мысль показалась Егору парадоксальной. Он повертел ее так и эдак и, не найдя в ней особых противоречий, прикрыл глаза.

Однако надо было отключить. Сегодня будильник звенел на редкость пронзительно, и Егор, разыскивая пульт, успел перебрать все проклятья. Часы показывали семь ноль-ноль. В семь ноль одну по умолчанию вспыхнул монитор. Показывали, как на зло, солнце и бухту с яркими парусами.

– Холуй, привет. Доклад о результатах проверки.

– Результаты проверки. Запрос некорректен.

– Доложить о результатах проверки жилища на предмет постороннего доступа, – скороговоркой произнес Егор.

– Постороннего доступа… Задание на проверку не поступало.

– Чего-о?!

– Не поступало, – повторил мажордом.

– Да ты!..

Егор свесил ноги и обескураженно замер. Он сидел на кровати.

– Холуй! Где диван?

– Меблировка по программе «ночь».

– И ты его?.. Ах, ну да.

Егор почесал ягодицы и направился в душ. Такой вариант его устраивал. Сон. Это хорошо. Это все объясняет. Сны – они бывают разные. И такие тоже. Нет, ну надо же…

– Холуй! Проверь сеть: срочные послания с пяти до семи утра.

– С пяти до семи срочных посланий не поступало.

Вот и ладненько. Егор совсем успокоился и шагнул под косые струи.

– Завтрак готов, – сообщил из динамика вездесущий мажордом.

– Завтрак?..

– Две порции форели и порция копченого угря. Необходимое предупреждение: массовая доля жиров превышает норму на…

Егор перестал дрызгаться и, капая на пол, заглянул в кухонный отсек. Унипечь звякнула и, открыв дверцу, выставила дымящийся поднос.

– Я не заказывал… – пробормотал он.

– Заказ поступил в шесть часов одиннадцать минут.

– Я уже просыпался?

– Достоверная информация отсутствует.

– Что ты мне голову морочишь?! – Рассвирепел Егор. – Кто велел готовить завтрак?

– Хозяин квартиры, Егор Соловьев.

– А я кто, по-твоему?!

– Хозяин квартиры, Егор Соловьев.

– Вот что, Холуйчик, – мстительно проговорил он. – Я тебя сегодня выброшу. Ты мне надоел, ясно? Поставлю что-нибудь поприличней. Слышишь, нет? Поставлю двести сорок пятый.

– КИБ двести сорок пять. Цена базовой модели – три тысячи триста таксов, – безразлично сообщил Холуй.

– Слы-ышишь, гаденыш. Ты все слышишь.

Егор завернулся в полотенце и, покрывая пол сырыми отпечатками, прошел на кухню. Три блюда на выдвижном подносе выглядели весьма привлекательно. Склонившись над тарелками, Егор понюхал и блаженно закатил глаза. Рыбу он не любил, но сегодня, пожалуй, можно было попробовать. Он отщипнул кусочек угря, потом еще один, и еще. Где-то далеко родилась идея сесть за стол и поесть по-человечески, но для этого надо было остановиться.

Он опомнился, когда на тарелке осталась лишь тонкая, лоснящаяся шкурка. Егор смутился, и это ощущение показалось ему странно знакомым. А после он повернулся к столу. И увидел две пустых консервных банки.

– Холуй. Кто ел сардины?

– Сардины. Информация недоступна.

– Хорошо, кто заказывал консервы?

– Заказов на консервы не поступало.

– Ты меня не выводи. Кто пользовался почтовым бункером? Этой ночью.

– Ночью почтовым бункером не пользовались.

– А откуда, дрянь, здесь эти банки?!

– Информация недоступна.

– Ох, получишь ты у меня…

Егор снял полотенце и в сердцах шваркнул его о пол. Аппетит пропал напрочь, но сейчас это его даже порадовало. Уж очень отчетливо он помнил, как жрал сардины руками, как давился и хрюкал, а вилки…

Вилки лежали рядом с хлебом, тут же стоял и полный стакан апельсинового сока. Егор осторожно отхлебнул. Нормальный сок, разве что теплый. За полтора часа нагрелся.

Ему остро захотелось лечь в постель еще раз и еще раз проснуться – окончательно, полностью, без промежуточных состояний, безо всяких историй с банками и взбесившимся Холуем.

А ведь это он, осенило Егора. Холуй во всем виноват. Произошел какой-нибудь сбой, он и заврался. Что было – забыл, чего не было – придумал. И я, наверно, спросонья добавил. Рыбу, допустим, ел, от банок никуда не денешься. А реклама пригрезиться могла. И диван тоже. Что еще? А ничего. Остальное все сходится.

Егор почувствовал такое облегчение, что даже удивился: неужели это его настолько тяготило? Вот, ерунда! Подумаешь, сон с явью перепутал. Смешно. Можно рассказать кому-нибудь.

Маришке и расскажу, решил он. В кафе. Хотя, нет, поздно уже.

– Время выходить, – будто нарочно встрял мажордом. – Электричка отправляется через семь минут.

– Заткнись, – прорычал Егор. – Ты у меня сегодня проштрафился. – Да столик-то журнальный убери! Что ты его все под ноги суешь?

– Меблировка по программе «день», – пояснил Холуй.

Чтобы не отравлять себе настроение окончательно, Егор одевался молча. Молча сложил магнитную застежку на шортах, сунул ноги в сандалии и накинул желтый теплоотражающий плащ.

Желтый цвет Егору не шел – это ему говорили все, от Маришки до последнего монтера на работе. С такой внешностью нужно носить либо белый, либо кремовый, и не клешеный, а узкий. Егор не обращал внимания. Когда он надевал кремовый и узкий, окружающие советовали примерить желтый и клешеный – и конца этому не было. Он давно осознал, что одежды, делающей его лучше, чем он есть, в природе не существует.

Тело, не одаренное атлетическими данными, при отсутствии должного ухода превратилось в то, во что превратилось: в свои тридцать два Егор был тощ и сутул, а иногда и нескладен, как старик.

Темноволосый, с ранними залысинами, вынуждавшими стричься коротко, с тонким носом и карими, глубоко посаженными глазами, он мог одновременно производить впечатление человека беспомощного и не в меру прагматичного, но ни нравиться, ни нарочно вызывать антипатию Егор не умел. Он просто был собой – всегда, и поэтому врагов имел так же мало, как и друзей. Он, как и все нормальные люди, никого не интересовал.

На лифтовой площадке Егор увидел Маришку. Переминаясь в ожидании попутной кабины, она копалась в сумочке и прикладывала к плащу разные украшения.

– Доброе утро, – сказал Егор. – А я о тебе думал.

– Ты всегда обо мне думаешь, – отмахнулась она. – В кафе не ходил?

– Нет. А ты?

– Проспала.

– Счастливая. А у меня кошмары.

Егор внимательно посмотрел ей в лицо и понял, что Маришка ни при чем.

– Да еще реклама. С пяти часов, представляешь? – Он прикрыл глаза и нараспев процитировал. – Времена меняются, потребности меняются…

– Это новая. Откуда?

– Ты разве не получала? По телесети, да с красным грифом!

– Нет, не было. С красным грифом я бы не пропустила, – равнодушно отозвалась она, пристегивая к широкому воротнику гроздь алых бусинок.

– Погоди, как это не было? По общему каналу. Ты не могла…

– Ты покушал? – Невпопад спросила Маришка.

– Перекусил.

– А я не успела. На работе придется.

– Кстати, я насчет…

– Лифт приехал, – перебила его Маришка и, улыбнувшись кому-то из соседей, вошла в кабину.

Егор последовал за ней, но встать рядом им не удалось. Спины в белых и розовых плащах растолкали их по углам, и на этом все общение закончилось. Егор знал, что внизу их ждет еще большая давка, и в вестибюле поговорить не получится. Если б у них была одна электричка, они бы, конечно, садились рядом и всю дорогу болтали бы о чем-нибудь таком.

Но с электричками им не повезло. Он уезжал на шестьдесят километров вглубь материка, Маришка же, наоборот, ездила к побережью и, как предполагал Егор, служила где-то в системе флота.

Кроме этого предположения у него были и другие: в прошлом году он считал, что Маришка работает психологом, а в позапрошлом – что она занимается промышленным шпионажем. За два года он перебрал много версий, но так и не выяснил, кто же Маришка Стоянова на самом деле.

Познакомились они легко и как-то обыкновенно: заняв соседнюю квартиру, Маришка позвонила ему в дверь и представилась. Он пригласил ее войти – она отказалась. Утром они случайно столкнулись в кафе на шестьдесят втором этаже, и Маришка без возражений села с ним за один столик. За завтраком они говорили о многом, но только не о себе. И на следующий день – тоже. Егор смущался, а Маришка инициативы не проявляла. Через месяц эти недомолвки вошли в традицию, и ломать ее уже не поднималась рука.

Все, что Егор выяснил о соседке, уместилось бы на кончике карандаша: ровесница, образованна и богата, если имеет квартиру в два раза больше его собственной, к тому же красива и, как ни странно, одинока. Последнее слегка настораживало, но настоящее препятствие Егору виделось в другом. У Маришки он не бывал, зато захаживал в ее квартиру, когда та еще пустовала. Бригада техников меняла аппаратуру, в том числе блок квазиинтеллекта для мажордома, и состояние нового жильца Егор оценил, как солидное.

От нечего делать Егор подсчитал, что завтракая, за два года они с Маришкой провели вместе около десяти тысяч минут, или почти семь суток. За неделю нормальные люди успевают влюбиться, надоесть друг другу до смерти и навсегда расстаться. Они же с Маришкой только завтракали – по вечерам она была для него закрыта. Раньше Егор маялся мыслью пригласить ее на ужин, или хоть на чай, да все как-то не выходило. Один раз она почти согласилась, но в тот день его срочно вызвали на работу. Потом он опять маялся и опять решился, но тогда уже не смогла Маришка. Или не захотела. Впрочем, это было давно, еще в первый год.

Кабина качнулась и замерла; телескопическая створка утонула в стене, и народ высыпал в вестибюль. Здесь поддерживался тот же климат-режим, что и в квартирах, но из-за постоянно открытых дверей в час «пик» сюда заползала жара. Табло под потолком уведомляло, что на улице пятьдесят один по Цельсию.

К обеду раскочегарит до шестидесяти пяти, отметил Егор и, пропустив вперед двух пожилых женщин, шагнул в пекло.

Первые поколения колонистов любили поговорку: к жаре нельзя привыкнуть, но можно научиться ее терпеть. Поколения, пришедшие им на смену, об этом не говорили. Человек, чей отец, дед и прадед родились на Близнеце, перестает называть себя колонистом. Само слово «Колонизация», хотя из уважения к истории оно и пишется с большой буквы, уходит в нереально далекое прошлое, выхолащивается до параграфа в учебнике. И тогда климат Близнеца, невыносимый для первых поселенцев, становится климатом твоего дома. Другого нет и не бывает.

Чтобы почувствовать холод, достаточно открыть холодильник, или встать мокрым на сквозняке, но представить себе жизнь в среде с отрицательной температурой на Близнеце уже не мог никто. Астрономы что-то лепетали про земной наклон оси и годичные циклы, однако для неспециалиста все это выглядело неубедительно. Температура на Близнеце зависела исключительно от атмосферных явлений и даже во время ночного ливня не опускалась ниже тридцати. Генетики утверждали, что человеческий организм скоро адаптируется, и потомки смогут обходиться без плащей.

Егор неловким движением набросил капюшон и, обогнув жилую башню, вышел к станции. Трехуровневая эстакада на тонких, как иглы, опорах отбрасывала полосатые тени, в которых что-то неистово пищало. Тени, убегая от солнца, поворачивались вокруг столбов, и мелкая живность, приучившись к этому ежедневному вращению, перебиралась следом, заставляя шевелиться узкие сектора бледной травы.

На дальнем пригорке показалась электричка. Гладкий, полированный рельс еле слышно запел, и по обе стороны от него беспокойно запрыгала местная саранча. Была ли она похожа на саранчу с Земли, никто толком не знал, но, вероятно, все же была. Колонисты, столкнувшись с фауной Близнеца, из всех путей выбрали самый простой: нарекли местных тварей по аналогии с земными. Безымянные обитатели колонии стали волками и черепахами, орлами и тараканами, сардинами и минтаем.

Гораздо хуже дело обстояло с летоисчислением. Члены Объединенного Правительства по обыкновению голосовали против унификации, и вопрос о Единой Календарной Реформе постоянно переходил на следующий год.

Неразбериха началась еще в период Колонизации. На Западном материке за точку отсчета приняли год открытия Близнеца, на Восточном – установку первого модульного поселения. Разница составляла ровно десять лет.

Со временем это расхождение превратилось для каждого материка в предмет гордости. На Востоке любили говорить о прямом родстве с колонистами, зато граждане Запада считали себя духовными наследниками Австралов. О самих Австралах достоверно было известно лишь то, что Близнец найден и исследован ими. Обнаружив на планете два похожих материка, экипаж поискового корабля назвал их Австралиями – Западной и Восточной. Сейчас, спустя двести лет, термины «Западная и Восточная Австралия» употреблялись только в официальных документах. Для простого человека это было слишком длинно и непонятно.

Жизнь на обеих Австралиях вряд ли чем-то отличалась. Один из одноклассников Егора после школы перебрался на Запад, но, прожив там около пяти лет, вернулся. На вопросы «зачем уехал» и «зачем приехал обратно» от отвечал одинаково: «просто так».

Вспомнив это, Егор усмехнулся. Он по привычке смотрел в затемненное стекло и считал проплывавшие мимо холмы. После шестого, кривобокого, с ажурной башней на вершине, он снова надел капюшон – скоро его платформа. Шестьдесят километров электричка пролетала за пятнадцать минут, и брать с собой книгу не имело смысла.

Вдохнув напоследок охлажденного воздуха, Егор вышел на улицу и направился к ансамблю из четырех разноцветных куполов.

Здание метеослужбы и серебряная нить рельса – вот и все, что здесь было. Кроме них – лишь миллионы тонн желтого песка. В этом районе подземные воды находились глубоко, и на поверхности почти ничего не росло. Домов здесь не строили, и сотрудники съезжались сюда со всего северного побережья.

Оглянувшись на параллельную платформу, Егор с неудовольствием отметил, что Маришка уже приехала. Это, естественно, была не та Маришка, с которой он завтракал, не Маришка Стоянова, хотя определенное сходство имелось. Эта, Маришка Маркова, была тоже симпатичной и свободной, тоже молодой, но не юной, и вообще, между ними было много общего, однако же этой, вечно приветливой, чего-то не хватало.

– Здравствуй, Егор.

– Здравствуй, Маришка, – сказал он, делая в ее сторону небольшую дугу, но не останавливаясь.

– Ты мне сегодня снился…

Вот незадача, равнодушно подумал Егор.

– Мне было тебя так жалко, – протянула Маришка.

Это он ненавидел больше всего – детские разговоры и губки бантиком. Бабе как-никак тридцатник.

– Гм. И что?..

– А потом я проснулась… и оказалось… Егор, я, может быть, вместе с тобой уйду. То есть не с тобой, конечно, – быстро поправилась она. – Сама уйду. Но мне бы хотелось… когда ты устроишься на новом месте…

– Подожди, подожди. Ты о чем? Я не собираюсь ни на какое новое место, мне и тут хорошо.

– А ты… Ты что, не знаешь? Как это?.. Его же всем сотрудникам разослали. С красным грифом.

– Чего? Чего разослали-то? – Начал закипать Егор.

– Приказ о твоем увольнении, – тревожно произнесла Маришка. – Ты разве не получал? Я же говорю: с красным грифом. Шести часов еще не было.

– Ты шутишь, – помолчав, сказал он.

– С чего вдруг? Не понимаю, как они могли. За что?

У третьей платформы затормозила очередная электричка – эта шла из столицы и привезла на работу сразу человек двадцать. Люди обгоняли Егора – некоторые на ходу здоровались и выражали сочувствие. Похоже, приказ получили все, даже те, с кем он был едва знаком.

– Это какая-то ошибка, – уверенно сказал он.

Егор добежал до тройных автоматических дверей и, еще не заходя в тамбур теплоизоляции, скинул плащ. Окружающие уступали дорогу, за спиной звучали призывы отстоять свои права.

– Соловьев, шеф тебя примет, – сказала секретарь, когда Егор поднялся на второй этаж. – Ты сядь, Соловьев, посиди.

– А ты…

– Ой, это я не в курсе, – дежурно озадачилась она. – Приказ утром получила, его все получили, а так, в подробностях… не в курсе я.

Егор присел в кресло, но тут же вскочил и принялся расхаживать вдоль окна.

– Да не мечись ты, Соловьев. Переведешься в другой сектор. Ну, может, ездить подольше придется.

– Егорчик, привет! – Мурлыкнула Вероника из отдела гидрографии.

Вероника со всеми поддерживала одинаково дружеские отношения, и даже теперь, зная о приказе, улыбалась по-прежнему искренне и доброжелательно.

– Егорчик, ты не переживай. Таких спецов, как ты, на всем материке…

– Ладно, ладно. Ой, а что это у тебя?

– Где? Это? Бутерброд, – удивилась она. – Ты что, не завтракал?

– Я вижу, что бутерброд. А с чем? Что это за?..

Егор внезапно ощутил в желудке невесомость и, прикрыв рот ладонью, осторожно двинулся к туалету.

– Как «что»? Колбаса. А что еще может быть? Егорушка, ты куда? Нормальная колбаса, хорошая.

На последних метрах, чувствуя, что не успевает, Егор ринулся изо всех сил и, прыгнув к первой свободной кабинке, согнулся над унитазом. Его тошнило и раньше, это бывает со всеми, но выворачиваться наизнанку так долго и так мучительно ему еще не приходилось. Дурноту вызывали не воспоминания о сардинах, а именно колбаса на куске хлеба. Что в ней было необычного, и почему она внушила ему такое омерзение, Егор не понимал. Или это на нервной почве? Проклятый приказ…

У ТЕБЯ НЕТ ВЫБОРА.

– А?..

Прокашлявшись и отплевавшись, Егор выглянул из кабинки, но возле умывальников никого не было.

– Кто сказал?.. Кто здесь?..

– Соловьев, это ты, что ли? – Донеслось из коридора. – С кем ты там разговариваешь?

Он ополоснул лицо и, посмотревшись в зеркало, вышел.

– Как тебе? – Спросила Вероника.

– Ничего, отлегло.

Он испугался, что опять наткнется на колбасу, но Вероника ее, к счастью, уже доела.

– Шеф освободился?

– Ждет тебя.

Егор коснулся ручки и, позабыв напрочь все заготовленные тезисы, ввалился в кабинет.

– А скандалить не надо, – без предисловий объявил шеф. – И вопросов тоже. Не-на-до.

– Чем я?..

– Сказал же: не надо. Вот, держи. – Шеф не поленился встать из-за стола и, подойдя к Егору, вручил ему большой синий конверт. – Здесь все, – многозначительно произнес он. – Все: характеристика, выходное пособие, копия приказа, и, собственно, объяснение – что и почему.

– И выходное пособие? Наличными?

– Все там. Иди. До свидания. И не обижайся, пожалуйста. Все прочтешь.

Словно загипнотизированный, Егор безропотно покинул кабинет и замер у широкого окна.

– Ну? – Осведомилась Вероника.

– Нормально…

Он постоял с минуту, и рассеянно помахивая бумагами, направился к лестнице.

Как он умудрился не проверить конверт, забыть, упустить из вида самое важное – потом, сидя дома и пялясь на его содержимое, Егор спрашивал себя об этом снова и снова.

Уверенность в том, что с ним обошлись несправедливо, сменилась подозрением, что его попросту обманули, и это подозрение медленно перерастало в нечто третье. Егор догадывался: произошло что-то необъяснимое, но как это назвать, он еще не знал.

Вокруг валялись синие обрывки, а рядом, на диванной подушке, лежал единственный листок, оказавшийся в конверте. То, что обещал шеф, – характеристика, копия приказа и так далее. Все, что там было написано, умещалось в трех строках:

НЕ ЖДИ ПОСЛЕДНЕГО ЧАСА.

ЗАЙМИСЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ СЕГОДНЯ.

ОБРАТИСЬ К НАМ.

АВГУСТ. 2

Сетевой адрес на листке стоял тот же, что и в утренней рекламе. Городского не было.

– Обратиться к вам? – Зло спросил Егор. – А с чего вы взяли, что я вам нужен? Или вы – мне. Откуда вам знать, какие у меня требования?!

Это уже смахивало на истерику, и Егор, взяв себя в руки и прекратив махать кулаками, вернулся к дивану.

– Может, я потребую квартиру, – сказал он уже спокойнее, но по-прежнему обращаясь к стене. – Как у Маришки квартиру. Нет, больше. Еще больше. А?! И зарплату в десять тыщ. Слабо?

Экран моргнул и самовольно вывел сообщение:

СМОТРИ НА ЖИЗНЬ РЕАЛЬНО.

Кажется, это был отрывок из первого послания, того, что Егор получил в пять часов. Как и почему он здесь появился, Егора почти не волновало. Он чувствовал, что сходит с ума. Медленно. Так намного больнее.

– Ладно, – сказал он. – Десять, конечно, многовато. Меня устроит семь.

По стене тут же пробежала новая строка:

БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ – ЭТО РЕШЕНИЕ БОЛЬШИХ ПРОБЛЕМ. ОБРАТИСЬ К НАМ.

– Надо понимать как согласие, да? Слушай, а может ты и плясать умеешь?

Монитор секунду подумал и переключился на спортивный канал. Егор собрался принять холодный душ, но когда встал, обнаружил, что все это время сидел на пульте. Удивляясь своей выдержке, он сел обратно, так, чтобы пульт оказался под правой ягодицей, и поерзал. Все получалось. Спорт, музыка, новости – программы сменяли одна другую, едва он переносил центр тяжести. При определенной тренировке Егор, вероятно, смог бы работать с приходящими сообщениями и даже редактировать текст.

Это было забавно. Он заставил материться Холуя, но чтоб научить телесеть спорить с абонентом… А не сделать ли на этом карьеру? «Егор Соловьев, артист оригинального жанра. Диалог с унипечью и стиральной машиной. Выполняется без рук».

Он откинулся на спинку и захохотал – тяжело и напряженно, как настоящий душевнобольной.

Нет, он еще не совсем сошел с ума, чтобы поверить в такое совпадение.

– Не дождетесь, – прошептал Егор, вытирая слезы. – Ловко вы это… с пультом.

Экран не реагировал. Мускулистая женщина, обливаясь потом, тащила на шее стальной шар, а сзади ее догоняли еще две – тоже в поту и тоже с шарами. Зрители на трибуне под наклонным козырьком прыгали и орали. Комментатор посетовал, что не в силах предсказать, какая из спортсменок придет первой. Егору это почему-то было не интересно.

Сменив шорты на более строгие бриджи, он одел свежий плащ и вышел из дома.

Егор часто обещал себе стать жестким и предприимчивым, но сегодня это было всерьез. Пусть его не восстановят, пусть ему дадут самую гнусную характеристику, но деньги, жалование за целый месяц, они вернут. Ему даже не нужно обращаться к адвокатам, его правота очевидна. И шеф, старый бурдюк с жиром, это признает. А за глупую шутку с конвертом он извинится – публично.

Егор свернул к платформе и глянул на расписание. Дневные электрички ходили не так часто, как утренние и вечерние. Ближайшая – через десять минут.

Почему на всей планете существует только одна транспортная камера, было загадкой для многих, но по-настоящему этим вопросом люди задавались, лишь когда им приходилось ждать – на платформе, в зале аэропорта, в автомобильной пробке.

Колонисты предусмотрели практически все, но с транспортом как-то промахнулись. Уникальная система внепространственного переноса, с помощью которой на Близнец забросили тысячи единиц техники и миллионы тонн готовых стройматериалов, использовалась исключительно для дальней связи. Принципа работы этой системы Егор, понятно, не знал, но он сильно сомневался, что ее нельзя было приспособить для коротких расстояний. Он представил себе, как за секунду перемещается от дома до работы, за секунду оказывается где-нибудь на Западном материке и за ту же секунду попадает обратно, – и не смог найти причин, помешавших колонистам установить на Близнеце эти штуковины. Здесь осталась лишь первая – ее доставили «своим ходом», на космическом корабле, но без пары она была бесполезна. Кстати, ее пара на Земле давно вышла из строя, поэтому канал Земля – Близнец тоже не действовал. На Земле у Егора никаких дел не было, зато на работу он ездил каждый день.

Температура, как он и ожидал, поднялась до шестидесяти с гаком. Быстро ходить в такую жару было опасно, поэтому на путь от платформы до здания метеослужбы Егор потратил почти столько же, сколько просидел в электричке. Пройдя за тройные двери, он разделся и не спеша, чтобы не сбить дыхания, поднялся на второй этаж.

– Что вы хотите? – Пресно молвила секретарь.

Вот как. На «вы».

– Мы хотим пообщаться с начальством, – слегка манерничая ответил Егор.

– На предмет?

– На предмет денег, – твердо сказал он.

– Простите, не понимаю.

– Это уже перебор. Шеф на месте?

– Гражданин, а вы не ошиблись? – Вполне искренне удивилась она.

– Ну хватит, хватит. Еще скажи, что не узнаешь.

– Предупреждаю: я вызвала охрану.

– Зачем? – В свою очередь удивился Егор.

– Сейчас объясним…

В коридоре показались двое – оба жили по соседству, и Егор частенько ездил с ними в одном вагоне. Охранники взяли его под локти и оттеснили к окну.

– Влад… Да Влад же! Костя! Вы что, разыгрываете меня?

– Не знаю, откуда вам известны наши имена, но то, что они вам известны, это не в вашу пользу, – длинно объявил Костя.

– Чего надо? – Спросил Влад.

– К шефу я, за деньгами. Он, когда меня рассчитывал, вместо денег…

– Выбирайте, – перебил его Костя, – либо уйдете сами, либо поедете в полицию.

– Вы что, мужики?.. – Опешил Егор. – Вы меня не узнаете?

– Я повторяю вопрос и вызываю наряд.

– Да вы… как… – Егор поперхнулся и, выдернув руки, пошел к лестнице. – Это он вас заставил? Шеф заставил, да? Смешно, мужики. Смешно и глупо. Я на вас в суд подам.

Он налетел плечом на Веронику, и та чуть не свалилась за низкие перила. Егор корректно поддержал ее за бедра, но она почему-то взвизгнула.

– Ребята, что вы смотрите?! – Закричала Вероника. – Ненормальный какой-то! Зачем его пустили?

Костя с Владом снова двинулись на Егора, и он, оценив суровость их физиономий, поспешил к выходу.

На полдороге к платформе, сняв капюшон и задрав лицо к белесому небу, стояла Маркова.

– Одень немедленно! – Велел Егор. – Шестьдесят пять, не меньше. Так врежет – до больницы не довезут.

– Что вы хотите? – Спросила она, совсем как секретарь.

Глаза у Маришки были заплаканные. В смысле – красные. Слезы при шестидесяти пяти в континентальной зоне высыхали прямо на щеках.

– Мы хотим… – горько проговорил Егор. – Маришка… Я Соловьев! Ты тоже меня не помнишь? Как же это, Маришка? Как же?..

– Простите. Я не знаю, в чем ваша проблема, но никаких Соловьевых…

– Да одень капюшон-то, дурища!

Маришка шмыгнула носом и, еще раз вякнув «простите», поплелась к зданию.

– Маркова! – Позвал Егор. – Ты же меня любишь! А? Дура ты набитая. Ты почему рыдала-то? Потому, что меня уволили! Зачем ты вместе с этими?.. Зачем вы сговорились? Не из-за денег же! Там денег – тысяча таксов. Смех.

Она изобразила рукой что-то вроде «отстаньте» и скрылась в тонированных дверях. Егор плюнул и направился к платформе.

Если уж Маришка… если даже она… Егору все меньше верилось в то, что это розыгрыш. Слишком слаженно у них получилось. Да и много чести для рядового сотрудника. И Вероника!.. Она бы не выдержала, хихикнула – если б это был розыгрыш.

Какое-то время Егор еще надеялся, что вот сейчас, через секунду, через две, из здания высыпет толпа в бледных плащах – с бутылкой шампанского, с идиотскими прибаутками… Он бы, конечно, простил. Поломался бы для порядка – и простил. Куда деваться, родной коллектив. Однако прошла и минута, и пять, он уже стоял на платформе, а двери все не открывались.

Окатив его волной горячего воздуха, затормозила электричка. Он с тоской посмотрел на четыре купола. Оператор нетерпеливо свистнул, и Егор, стряхнув капюшон назад, шагнул в искусственную прохладу тамбура. Он еще верил, что все образуется. Но уже не очень искренне. Надо было себя успокоить, он и успокаивал. А верить – уже почти не верил.

Обычно он садился во второй вагон – там больше народу, там веселей, но сейчас Егор перешел в последний, четвертый. Здесь не было ни души. Выбрав неудобное место, спиной вперед, он скрестил на груди руки и прикрыл глаза. Ему хотелось бы ехать долго – не пятнадцать минут, а час или два, или до самого вечера. Ему было, о чем поразмыслить.

– Гражданин… – сказал кто-то.

Егор вздрогнул и поднял голову. Он, кажется, заснул. Вот уж чего не ожидал…

– Гражданин. Ты ведь гражданин? Гражданин Востока. О-о… Ты только вслушайся: гражданин Востока…

В проходе между креслами, выпятив огромный круглый живот, стоял бородатый старик. Вместо плаща на нем был длинный, до пола, халат из какой-то грубой ткани, подпоясанный веревкой. Егор обратил внимание, что у халата нет капюшона, – человек мял в руках плетеную шляпу. От солнца она защищала не идеально: лысина и скулы старика были темно-коричневыми, а в складках морщин – черными. Борода же и спутанные волосы по бокам выгорели до цвета разбавленного молока. Старику можно было дать от шестидесяти до восьмидесяти, впрочем, можно было дать и сто. Тем не менее, он выглядел энергичным и жизнерадостными – непристойно жизнерадостным для такого возраста.

Наверно, это маразм, сонно отметил Егор.

– Что вы хотите? – Не задумываясь, спросил он.

– Гражданин Востока… – бессмысленно повторил старик. – Если ты обладаешь избыточными денежными средствами, ты мог бы ими поделиться. Например, со мной.

– Вам нужны деньги? Но вы должны получать пенсию.

– Пенсию получают по месту жительства, гражданин. А когда таковое отсутствует, соответственно отсутствует и все остальное. Например, пенсия.

– Вы странник? – Изумился Егор.

– Странник? Что же во мне странного?

– Нет, странник – потому, что странствуете.

– О, да, я странствую. Там, сям… Странствую и любуюсь. Красиво сделано.

– Что сделано? – Не понял Егор.

Старик неопределенно кивнул и, нацепив шляпу, поднял с пола большой мешок. В мешке находилось что-то квадратное и по виду легкое, однако нес его старик аккуратно, словно внутри был дорогой сервиз.

О странниках Егор кое-что слышал, но раньше их никогда не встречал. Говорили про них примерно так: лентяи, алкоголики, наркоманы. Говорили, что они обуза для общества, хотя и не очень обременительная. Законов странники стараются не нарушать, а количество их ничтожно мало. Вот, собственно, и все, что о них говорили. Тут и говорить особенно нечего.

– Гражданин! Гражданин Востока! – Гаркнул из дверей старик. – Твоя платформа.

– Да? – Встрепенулся Егор.

Он не помнил точно, когда задремал, но странник мог быть и прав. Егор привстал и посмотрел в окно – электричка подъезжала к четырехкупольному зданию метеослужбы.

– Спасибо, – буркнул Егор, отходя к противоположному тамбуру. Приближаться к бродяге ему не хотелось.

– Не жди последнего часа, гражданин Востока, – сказал тот.

Фраза Егору показалась знакомой, однако в ней вроде бы чего-то не хватало. В это время двери распахнулись, и Егор, чуть не забыв про капюшон, вышел на улицу.

Настроение было пакостным. Предстояло тяжелое объяснение с шефом по поводу невыплаченной зарплаты и дурацкой шутки с конвертом. На кой ему сунули эту рекламу? Вместо характеристики и всего, что положено. Вместо этого положено совсем другое, невольно скаламбурил Егор.

Сняв плащ, он перекинул его через руку и подошел к лестнице. Ступени были довольно крутыми – подниматься по ним следовало не спеша, иначе запыхаешься, и вместо гневной речи получится одно заикание. Возможно, лестницу к начальству проектировали как раз с таким расчетом.

Секретарь, дама более чем средних лет, была, как всегда, чем-то занята.

– Что вы хотите? – Спросила она.

Егор насторожился. Прежде, с первого дня знакомства, секретарь называла его на «ты» – похоже, для нее это было делом принципа, – и официальное «вы» ничего хорошего не сулило.

– Мы хотим пообщаться с начальством, – ответил он.

Вот так, родная. Я тоже с зубами.

– На предмет?

– На предмет денег, – заявил Егор, испытывая какое-то непонятное волнение. Ему вдруг почудилось, что все это он уже где-то слышал. Как и тогда, со странником. Странник сказал: «не жди последнего часа». А потом… там должно быть еще что-то…

«Обратись к нам», неожиданно вспомнил Егор. И мгновенно вспомнил остальное: свой приезд на работу – не первый, а второй, с намерением учинить скандал. И дальше: препирательства с секретарем, охранники, Вероника, Маришка, электричка. А затем странник и… приезд на работу.

– Простите, не понимаю, – молвила секретарь.

Ее рука потянулась к тревожной кнопке.

– Я ухожу, – объявил Егор. – Я ошибся адресом, перепутал платформы и вообще сошел с ума. Прощайте.

В конце коридора возникли фигуры Кости и Влада, но Егор уже спускался вниз. Секретарь озадаченно посмотрела ему в спину и дала охране отбой.

– Вероника! Ты сегодня необычайно красива, – проговорил Егор, помахивая плащом.

– Спасибо. А мы с вами раньше…

– Вряд ли. Мы никогда не встречались, – с печальной улыбкой ответил он.

– Но тогда откуда…

– Прощай, Вероника.

Обогнав у выхода Маришку, он нежно дотронулся до ее ладони.

– Не плачь, – сказал Егор. – Он того не стоит. А будешь плакать – состаришься быстро. И капюшон одень. До свидания.

Ему было удивительно легко. Так легко, как может быть только в детстве, – когда все еще впереди.

Не ощущая духоты, он бодро дошагал до платформы – возле нее как раз остановилась подошедшая электричка.

Все правильно, отметил Егор, посмотрев на часы. В прошлый приезд я на нее не успел из-за охранников и Маришки. А теперь вышел раньше и…

Дымка перед глазами вдруг рассеялась, и Егора затрясло – мелко, противно. Словно кто-то, опасавшийся за его рассудок, поставил невидимый предохранитель – там, на работе, а сейчас, убедившись, что угроза шока миновала, отключил.

Без предохранителя было намного хуже. Прислонившись к спинке, Егор сполз на сидение и взъерошил волосы. Он растерянно прокручивал в голове встречу со странником и все последующие события. Назвать их бессмысленными?.. Это было бы недостаточно, ведь его последний приезд просто невозможен. Ему просто некогда было случиться.

Егор проверил часы. Да, он только что вышел с работы и едет домой. Уложить в эти пятнадцать минут еще одну поездку нельзя. Даже лишний чих не впихнуть. Время идет – и проходит, и каждый миг бывает лишь однажды.

Еще не понимая, что делает, Егор встал и направился к тамбуру. Второй вагон не нужен, нужен четвертый. Там он заснул. Там он видел странника.

Перейдя в хвост поезда, Егор суеверно занял то же место, но, испугавшись, что снова заснет и все проспит, встал между кресел. Немного подумав, он дошел до дверей, но спохватился, что сел не в ту электричку, – первый раз он ехал позже. А потом вспомнил самое главное: между метеослужбой и городом остановок нет.

Вскоре за холмом появились серые башни. Несущаяся мимо земля потемнела и покрылась чахлой зеленью. В южной части материка было иначе, там климатические пояса сменялись медленно, постепенно, а здесь вот так: двадцать минут от берега, и влажность падает, начинаются субконтинентальные леса, еще пятнадцать – и уже пустыня.

В динамике раздался предупредительный писк, и Егор уперся ладонью в стену. После минутного торможения в окнах промелькнули опоры многоярусной платформы, и электричка остановилась. Опустив капюшон пониже, Егор вдохнул и вышел на улицу. Нового чуда не произошло, он был дома.

В вестибюле он увидел Маришку. Она стояла, поочередно извлекая из сумочки разные броши, и, не меняя выражения лица, опускала их обратно. Похоже, это был ее способ ожидания лифта – во всяком случае, утром, на площадке семидесятого этажа, Маришка так же шарила в сумке и так же прикладывала к плащу украшения.

– А с виду маленькая, – сказал Егор.

– Ой, напугал! – Воскликнула Маришка. – Кто маленькая?

– Сумочка. Кажется маленькой, а ты в ней целый день найти не можешь.

– Что найти? – Не поняла она.

– Не знаю. Но ты ведь что-то ищешь, – улыбнулся Егор.

– Да нет. Это так… нет.

Маришка оставила сумку в покое и повернулась к лифту. Двери, будто по сигналу, сразу открылись.

– А ты почему так рано? – Спросила она уже в кабине.

– С работы ушел.

– Заболел?

На ее лице появилась тревога. Егору это было приятно.

– Я совсем ушел. Пора изменить жизнь, – небрежно пояснил он.

– Это поступок. Я тебе завидую.

– Пока нечему. Если б на новое место, а то в никуда.

Пол под ногами качнулся и замер. Егор и Маришка одновременно посмотрели друг на друга.

– Значит, не померещилось, – заключил он.

– А что это?

– Лифт сломался.

– Я еще никогда не застревала, – сказала она и потянулась к сумочке.

Егор удивленно наблюдал, как Стоянова вынимает золотую змейку, потом утреннюю алую гроздь, потом что-то бесформенное и опять змейку.

– Маришка!

– А?.. – Встрепенулась она.

– Зачем тебе броши? Ты же домой идешь.

– Это я на завтра прикидываю.

Пол снова качнулся, и лифт, ощутимо набирая скорость, пошел вверх. Маришка тут же забыла про сумку и вернулась к беседе.

– Ты давно решил уволиться, или так, вдруг?

– Вдруг.

– Завидую, – повторила она. – А я уже год собираюсь.

– Маришка… – сказал Егор, глотая невесть откуда взявшийся комок. – Мы же ничего не знаем. Я – про тебя, ты – про меня… Как секретные агенты. Ты, часом, не секретный агент?

– Нет, я не секретный, – рассмеялась она. – А ты?

– Я, конечно, секретный. Но не шибко. И не для тебя, – добавил Егор. – А ты сегодня как?..

– Что «как»? – Лукаво прищурилась Маришка.

– Ну… не занята?

– Конечно, занята. Но не шибко.

Егор переступил с ноги на ногу. Надо было продолжать.

– Тогда… может, вечером поужинаем? Или просто сходим куда-нибудь. Или… чаю попьем.

– Слишком много предложений. Определись.

– Чай… – не то сказал, не то кашлянул Егор. – Приходи на чай.

– Хорошо, – ответила она каким-то новым тоном и повела плечами.

Двери, словно подчиняясь ее приказу, открылись, и Маришка вышла на площадку.

– В семь часов, – торопливо бросил Егор.

– В семь, – подтвердила она.

Егор подмигнул лифту и отправился к себе.

В квартире что-то протухло. Заглянув в кухонный отсек, Егор определил, что амбре исходит от пустых консервных банок. Запах был не таким уж и мерзким, скорее уведомляющим: это кушать не следует.

Собрав грязную посуду, Егор сложил ее возле утилизатора и попутно заказал почтовому бункеру дюжину пирожных. Самых дорогих. Затем обнаружил шкурки от копченого угря и, хотя они тоже слегка попахивали, подержал их во рту. После этого бороться с голодом он был уже не в силах. Отложив заказ на пирожные, Егор затребовал большую порцию угря.

Рыбу он поглотил не отходя от бункера. Как только возник поднос, Егор вцепился в еду обеими руками и, разрывая ее на куски, пихал в себя до тех пор, пока на тарелке не остался один хребет. На этот раз он не стал искать объяснений ни зверскому аппетиту, ни внезапной охоте к рыбным блюдам. В конце концов, было время обеда.

Вернувшись в комнату, он увидел включенный монитор.

– Холуй!

Мажордом не отозвался, и Егор вспомнил, что назначил ему какой-то пароль.

– Холуй к ноге!.. Холуй служить!.. Холуй, отзовись!.. – принялся он перебирать свои дежурные кличи, пока не наткнулся, совершенно случайно, на правильный. – Холуй, привет!

– Привет.

– Стол убери.

– Меблировка по программе «день».

– Убери, гнида, – тихо произнес Егор.

Сектор со столом перевернулся, образовав пустой угол. Так было лучше, правда, не намного. У Маришки наверняка стояла какая-нибудь модная мебель, и Егор забеспокоился, что ей у него не понравится. Вся его обстановка исчерпывалась стандартным комплектом, прилагающимся к жилью бесплатно. У Маришки же одних коробок от квазиинтеллект-блоков было не меньше десятка, а кто пользуется крутыми КИБами, тот на раскладную койку не ляжет.

Эта мысль Егора особенно опечалила.

– Холуй!.. Холуй, привет.

– Привет.

– Во-первых, команда «Холуй, привет» отменяется.

– Отменяется, принято.

– Во-вторых, кто включил монитор?

– Монитор не выключался с утра.

– А я говорю выключался! Кто его трогал?

– Информация недоступна.

– Да что тебе вообще доступно… – пробормотал Егор, подбирая пульт.

Экран работал в режиме мозаики. Кто-то – точно не Егор – разделил поле на пятнадцать ячеек, так, чтоб просматривать все каналы одновременно. Егор со своей нелюбовью к сети и одну-то программу терпел с трудом, а пятнадцать…

Пятнадцать?..

Он заметил, что центральное окошко ничего не показывает. Почти ничего. По темно-зеленому фону бежала строка – настолько мелкая, что прочесть ее можно было, лишь подойдя к стене вплотную. Выставив пульт вперед, Егор увеличил окошко до полного экрана. Светлая ниточка превратилась в текст:

СООБЩИТЕ О ГОТОВНОСТИ ТРЕХКРАТНЫМ НАЖАТИЕМ КНОПКИ «5».

Егор трижды ткнул в «пятерку» и увидел новое сообщение:

ВАШ ДОПУСК ОТСУТСТВУЕТ.

Он снова набрал три пятерки – то же самое. Мало того, что ему совали контрафактную рекламу, они еще смели куда-то его не пускать. В собственном доме.

Егор вернул режим мозаики – монитор показывал четырнадцать программ. Пятнадцатая ячейка постоянно предлагала набрать «555». Похоже, ему перестроили один из каналов. На рекламу. Здорово.

– Холуй, привет! – Рявкнул он.

– «Привет» не обязательно, – сказал Холуй.

– Кто копался с сетью? Кто здесь был?

– Посторонних не было.

– А, что тебя спрашивать!..

Егор попытался разобраться, какой программы его лишили. Кажется, водного спорта. Потеря была невеликой, но принципиально обидной.

В кухонном отсеке негромко тренькнуло – прибыли пирожные. Егор пошел вынимать их из бункера, и тут позвонили в дверь. Он на мгновение замер, решая, что делать сначала, и, выругавшись, метнулся к двери.

– Привет, – сказала Маришка. – Чай готов?

– Чай? – Удивился Егор.

Он с идиотским видом посмотрел на часы – десять минут восьмого. Во рту еще не растаял вкус рыбы, а ее он ел где-то между двумя и тремя…

– Мне уйти? – Насупилась Маришка.

– Что ты! – Испугался Егор. – Заходи, конечно. Я… это…

– Ошалел от счастья, – подсказала она.

– Внимание, освободите почтовый бункер, – подал голос мажордом.

– Холуй, заткнись! – Крикнул Егор.

– Зачем ты? – Спросила Маришка. – Не надо с ним так.

– Как? «Холуй»? Это его имя.

– Я знаю. «Заткнись» говорить не надо. А Холуем ты его сам назвал? И не противно тебе с ним жить? С холуем?

Егор задумался.

– А твоего как зовут?

– Не моего, а мою. Она у меня девица. Присутствие невидимого мужчины – это неудобно. Для меня. А зовут ее Маришка. Мы с ней тезки.

– И вы не путаетесь? – Пошутил Егор. – Ой, что же мы?.. Холуй, меблировка по программе «гости».

На полу сдвинулось несколько сегментов, и из образовавшегося колодца поднялся круглый стол.

– Сколько персон? – Осведомился Холуй.

– Девятнадцать, – кисло ответил Егор. – Ну как с таким уродом общаться?

– А какая ему разница? – Со смехом спросила Маришка.

– Он выясняет, сколько ставить стульев.

– Да ну его, лучше на диване сядем. А насчет Холуя знаешь, что? У меня есть лишний мажордом, на базе двести сорок пятого. Примешь в подарок?

Три тысячи триста таксов, вспомнил Егор. Да, девочка не бедствует.

– Нет, не приму.

– Ну и не надо. – Маришка непринужденно села за стол и закинула ногу на ногу. – Тогда чаем угощай.

– Ах, да!..

Егор бросился к бункеру, достал пирожные, загремел чашками, рассыпал сахар – руки постоянно что-то делали, а голова мучительно соображала, чем бы Маришку развлечь. Он не подозревал, что уже восьмой час, не успел продумать, о чем говорить и как себя вести.

– Представляешь, – сказал он, занося в комнату приборы, – я тебе утром говорил о рекламе. Ну, на работу звали. А теперь отобрали у меня весь пятнадцатый канал. Да еще издеваются, допуск им какой-то нужен.

Егора подмывало рассказать также о страннике и непонятном повторе с приездами в метео, но этого он делать не стал. В противном случае его уход с работы из красивого и в чем-то романтического поступка превратился бы в недоразумение.

– Насчет сети ты что-то путаешь, – сказала Маришка. – Я не знаю, сколько у нас частных студий, но государственных программ всего четырнадцать. Пятнадцатой никогда не было.

Егор начал было возражать, но Маришка его остановила.

– Путаешь, путаешь. Четырнадцать, точно. А вот реклама… Это больше смахивает на приглашение. И зовут не всех, а тебя лично. Я ничего подобного не получала.

– Да, но идет-то это личное сообщение по общему каналу!

– Мало ли, подсоединили… Ты в этом что-нибудь понимаешь? Я тоже. А если нашли твой адрес, значит, ты им нужен. Какая у тебя специальность?

– Э-э… По диплому – сорок слов. Короче, я эксперт по перистым облакам.

– Облака? А при чем тут перья?

– Вот видишь. Кому я нужен? То есть так, чтобы искать, резать кабели и нарываться на неприятности. Возьму да свяжусь с полицией, тогда поглядим, у кого допуск отсутствует, а у кого присутствует.

– Правильно, Егор, свяжись, – поддержала Маришка. – Не с полицией, конечно, а с фирмой, или что у них там. Неужели не любопытно?

– Любопытство – черта сугубо женская. А мне все это не нравится. Это называется вторжением в частную жизнь.

– Какой же ты скучный, – разочарованно произнесла Маришка, и Егор, бросив ложечку в блюдце, схватил пульт.

Он вызвал буфер и, просмотрев сегодняшние послания, убедился, что все они пришли из одного места. Затем откинул на пульте буквенную панель и решительно набрал адрес – нечто длинное и абсолютно бессмысленное.

– Слушаю вас, – сказала молодая женщина, до того похожая на Маришку, что Егор невольно обернулся.

– Это я вас слушаю. – Он проверил, включена ли телекамера, и демонстративно уселся на диван. – Ну?.. Вот, я к вам обратился. Вы довольны? Что дальше?

Женщина на экране похлопала ресницами и покосилась куда-то влево.

– Назовите себя, – попросила она.

– Не валяйте дурака. Вы знаете, кто я.

– Хорошо. Мне придется обратиться к вашему мажордому. Он должен подтвердить, что хозяин квартиры – вы.

– Надо же, какие строгости, – обронила Маришка. – Не ломайся, Егор, скажи ей.

– Не. Пусть у Холуя спросит. Сейчас он ей объяснит…

– Сожалею, – сказала женщина. – Ваша модель мажордома не позволяет…

– Да я это, я! Егор Соловьев.

– Спасибо. С вами свяжутся завтра в десять. Будьте, пожалуйста, дома.

Женщина мгновенно исчезла; экран почернел и через секунду выдал сообщение:

БУФЕР ОЧИЩЕН.

– Кто велел? – Крикнул Егор.

Стертой рекламы ему было не жалко, его возмутило то, как вольно с ним обходились.

– Приказ абонента, – ответил Холуй.

– Здесь приказываю я!

– Оставь его, Егор. Возьми моего, не занудствуй. С Холуем к тебе не то, что в сеть, в квартиру влезать будут. А вообще-то, я заинтригована, – призналась Маришка. – Я уверена, это серьезная фирма. Скорей бы утро.

Егор посмотрел на ее ноги в тугих шортах и вдруг осознал, насколько же нелепо он себя ведет. В кои-то веки осмелился пригласить Маришку в гости, и…

– Нет-нет, мне интересно! – Возразила она, будто он сказал это вслух. – Я немного опасалась, что ты начнешь разводить тары-бары… ну, обычная история. Некоторые мужчины воспринимают женщин исключительно как… ты понимаешь.

– Понимаю, – вякнул Егор.

Теперь с ней будет труднее, отметил он. А ведь он тоже не против, чтобы тары-бары и все такое. Не против обычной истории. За этим, собственно, и звал. А зачем еще?

– Покушай, ты совсем не ешь, – сказала Маришка. – Я уже три штуки слопала, а ты ни одного. Ставишь меня в неудобное положение.

Егор хлебнул чаю. Сладкое он любил, но сегодня что-то не тянуло.

– Тебя как маленького кормить? – Спросила она.

Маришка придвинулась и положила ему руку на плечо. Потом взяла с блюда пирожное и, рассмеявшись, покачала головой. Ее лицо оказалось совсем близко.

Егор удивился, когда это они успели настолько сойтись, чтобы так касаться коленками и вот так смотреть друг другу в глаза.

– Понемножку: я – ты, я – ты.

Она поднесла пирожное к его губам – тем краем, откуда откусила сама. Чтобы не портить игру, надо было есть. Егор раскрыл рот, однако от мысли, что бисквит придется глотать, его замутило.

Он мягко отобрал у Маришки пирожное и прижал ее к спинке. Это был первый случай, когда Холуй понял его без слов. Диван разложился, и они откинулись на узкое, кривоватое ложе.

Язык у Маришки оказался сладкий. И зубы тоже.

– Какой ты быстрый, – с притворным укором сказала она. – Всего два года знакомы, и уже целоваться. Пройдет еще лет пять, и ты, чего доброго, расстегнешь мне вот это.

Она перекатилась на живот и показала «молнию» на маленьких шортах. С застежкой Егор справился не сразу, однако это заняло не пять лет. Гораздо меньше.

А язык у Маришки был все-таки сладкий. И вся она была – сладкая…

Проснулся Егор около четырех. Диван был тесным, поэтому они спали обнявшись. А может, и не поэтому. Маришка дышала ровно и спокойно, и в ее дыхании слышался аромат бисквитов.

Егор осторожно выбрался из-под ее руки и, дойдя до туалета, обхватил унитаз. Это длилось не долго – не так долго, как если бы он ел пирожные сам.

В следующий раз угощу ее рыбой, подумал Егор, отплевываясь.

АВГУСТ. 3

«Егор! Я совсем забыла, мне сегодня надо пораньше. Жаль, что не посмотрю твои переговоры с фирмой. Вечером расскажешь.

У дверей стоит Сосед. Не обижай его.

Мне все понравилось».

Письмо было написано не в сети, а на клочке бумаги, приколотом брошью к диванной подушке. Егор повертел в пальцах золотую птичку с рубиновым глазом и бережно положил ее на стол. Затем встал, наугад сделал несколько условно спортивных упражнений и, напевая, отправился умываться. Взглянув в зеркало, он подумал, что жизнь все-таки хороша.

До десяти был еще целый час – он вполне успел бы перекусить, но ему не давала покоя коробка с КИБом. Сбоку на ней был изображен человек с шестью руками, ниже стояло черное и броское: «Мажордом. Версия 245.»

Борясь с желанием достать блок, Егор внимательно рассмотрел картинку – многорукий мужчина был далеко не молод, а кожу фотомодели покрывал удивительно плотный загар, что, конечно, не могло не отразиться на его здоровье.

Шесть рук – это оригинально. Дескать, работящий. Но почему старик? Это такой рекламный ход, решил Егор. Голую бабу любой дурак наклеит, а старика – нет. Молодцы, зацепили.

Егор извлек из упаковки нечто в защитной оболочке. Расковыряв пенопластовую скорлупу, он добрался до матовой поверхности.

С виду двести сорок пятый квазиинтеллект-блок ничем не отличался, скажем, от двести сорокового или от того старья, что было установлено в его квартире. Все КИ-блоки выпускались полностью совместимыми, отсюда и одинаковая форма, но в этом, умном и быстром, чувствовалось какое-то внутреннее содержание, какая-то иная энергия – не та, что исходила от Холуя.

На замену КИБа Егор потратил не более минуты: сдвинул в сторону маленький коврик, откинул на полу квадратный люк и, вытащив Холуя, вставил на его место новый мажордом. Маришка права – зачем сопротивляться тому, о чем мечтал? Все равно она его не продаст, разве что какому-нибудь старьевщику. Бэушный аппарат никому не нужен.

Называя КИБ бэушным, Егор кривил душой – он, конечно, заметил, что блок новый. Просто Маришка сделала ему дорогой подарок. Спасибо тебе, Маришка.

– Ну что, Холуй? – Глумливо произнес Егор, обращаясь к пыльному корпусу. – Попил ты моей кровушки, хватит уже. Небось, не верил, что расстанемся? Так-то, рухлядь вонючая. Молчишь?

Холуй молчал.

– Вот и молчи.

Егор отнес его к утилизатору, но, постояв перед пустой пастью приемного лотка, засомневался. Неизвестно, как у них с Маришкой сложится в дальнейшем, а не имея работы, мажордом не купишь. Разве что Холуя номер два.

Вернувшись в комнату, он поискал глазами и не придумал ничего лучше, как сунуть блок в стенной шкаф. Там как раз завалялась пустая коробка из-под обуви – Холуй вошел в нее идеально.

– Вот твое место, – объявил Егор. – Здесь у тебя и программа «ночь», и программа «день», и все на свете. Командуй.

Ему не терпелось опробовать новый КИБ и, подсмотрев в письме его имя, Егор сказал:

– Сосед!

– Слушаю, хозяин.

– «Хозяин» не надо. Будешь звать меня Егором.

– Договорились, Егор, – ответил мажордом.

Голос был выразительным, хорошо интонированным – с таким можно забыть, что он не человек, а железка. Егор представил, как Маришка вечерами болтает с электронной тезкой. А ведь раньше она разговаривала с этим.

– Сосед!

– Слушаю, Егор.

– Это у тебя вторая инсталляция?

– Да, вторая.

Значит, все-таки использованный. На душе у Егора полегчало.

– Вот так, браток, и ты уже устарел, – сказал он. – И тебя на кого-то променяли.

– Променяли, согласен. Но я не устарел. Двести сорок пятая модель – это вершина…

– Ясно, ясно. Я ведь тоже вершина. Эволюции. Мы с тобой оба – вершины.

– Я не то имел в виду, – возразил Сосед. – В КИБе двести сорок пятом технический ресурс полностью исчерпан. Для создания более совершенного квазиинтеллекта нужен новый прорыв в фундаментальной физике. А это невозможно.

– Неужели? Разве процесс познания не бесконечен?

– Распространенное заблуждение, построенное на элементарной логической ошибке. Процесс познания закончен. Если кто-то чего-то не знает, так только потому, что не получил должного образования. За последние сто лет учеными не сделано ни одного открытия. И уже не будет сделано.

– Угум… А внепространственный перенос? Если он изобретен, то почему мы им не пользуемся?

– Потому, что он не изобретен, – после короткой паузы ответил Сосед.

– Сам себе противоречишь.

– Нисколько. Внепространственный перенос невозможен.

– Во, загнул! Как же сюда все доставили – и людей, и машины? Пешком, на звездолетах?!

– Звездолеты – тоже нонсенс. Путем несложных вычислений можно установить, что при таком расстоянии необходимое количество топлива превысит общую массу космического корабля.

– По-моему, ты перегрелся. Говорил про логические ошибки, а сам что? Если нет ни кораблей, ни переноса, то как мы попали на Близнец? Съел, да? А вот еще: ты, наверное, не в курсе, но камера внепространственного переноса на Близнеце имеется. То, что она не работает, это печально. Но она су-ще-ству-ет! – Победоносно закончил Егор. – Все, отбой, мне некогда.

Рассуждения нового мажордома его немного обескуражили, но в общем он остался доволен. Холуй сказал бы, что информация недоступна, или что-нибудь в этом роде. Холуй годен исключительно для выдвигания-задвигания журнального столика. А с Соседом, оказывается, можно побеседовать. Егор на некоторое время даже забыл, что спорил с набором радиодеталей. Теперь он понимал, почему Маришка так относится к своей… Маришке. Двести сорок пятые – они почти живые.

Егор заказал банку сардин и чинно, не торопясь, поел. Вчерашний накат зверского голода не повторился. Ему по-прежнему хотелось рыбы и только рыбы, но за рамки нормы это желание как будто не выходило.

Проглотив последний кусок, Егор потянулся, хрустнул лопатками и так же не спеша кинул посуду в мусорку. Сегодня ему нравилось все: воспоминания о Маришке, толковый Сосед, умеренный аппетит, а особенно то, что ему не надо никуда бежать, не надо завтракать в кафе на шестьдесят втором и вообще – ничего не надо.

В таком настроении он и вошел в комнату, когда сзади, со стороны монитора, раздался чей-то голос:

– А вы не очень пунктуальны, Егор Соловьев.

На стене висело огромное, крупным планом, лицо.

– Десять часов, семь минут, – сказал незнакомец. – Еще три минуты, и я бы отключился.

– А кто вас включил? Кто вам разрешил вламываться в чужое…

– Я дал задание вашему мажордому, – прервал его абонент. – Тем более, что вас предупреждали.

– Двести сорок пятый тоже вам подчиняется?

– Как видите, – с нарочитым равнодушием отозвался мужчина. – Перейдем к делу. Мое имя Сергей. Фамилию пока опустим, и отчество тоже, хотя в дальнейшем я потребую от вас обращения по всей форме. Я сам человек дисциплинированный и к субординации отношусь положительно.

Егор отошел к дивану и, поигрывая пультом, сел. Дисциплинированного Сергея с опущенной фамилией он не отключил единственно из вежливости. Он решил, что притушит поборника субординации сразу же, как тот закончит трепаться.

– Условия контракта мы обсудим позже, не в сети, – продолжал Сергей. – Но сумму назвать могу. Две с половиной тысячи. Разумеется, чистыми. Налогов вы платить не будете.

Егор взвесил пульт в руке и положил его рядом. Две с половиной против того, что ему платили в метео, было неплохо. Такой работы он не найдет нигде.

– Вас настолько интересуют перистые облака? – Спросил он.

– Совершенно не интересуют.

– Но моя профессия…

– Не в сети, – предупредил Сергей. – В настоящий момент за вами едут. У вас есть около пяти минут, чтобы одеться.

Егор спохватился, что сидит в одних трусах.

– Возьмите документы – все, вплоть до сведений о прививках. Деньги брать не нужно, после собеседования вас доставят обратно. Да, если вы носите с собой оружие, психоактиваторные вещества или…

– Не ношу, – отрезал Егор.

– Я на это надеюсь. До встречи.

– Постойте! А куда вы дели пятнадцатый канал?

– Пятнадцатый канал – это мы, – не совсем понятно ответил Сергей.

Мы, сказал про себя Егор, глядя на погасший экран. Мы – кто? Влезают в телесеть, не платят налогов, командуют Соседом, как родным…

– Сосед!

– Слушаю, Егор.

– Насколько ты контролируешь мои контакты в сети?

– На девяносто девять процентов.

– Один остается за этими ребятами?

– Да, Егор.

– Кто они?

– Информация недоступна.

– Таких слов ты говорить не должен.

– Тогда скажу по-другому: я не знаю.

Егор озадаченно покрутил головой и пошел собираться. Две с половиной тысячи в месяц – это больше того, на что он рассчитывал. По крайней мере, нужно узнать, какую работу ему предлагают. Отказаться он успеет всегда.

И еще Егор подумал о том, что Маришка обрадуется. Ведь это она подбила его связаться с фирмой. И кроме всего прочего, теперь он тоже сможет ей что-нибудь подарить.

Наверно, он согласится. Он уже подписал все контракты – мысленно.

Егор надел белые брюки и рубаху с коротким рукавом – будущему начальству он хотел показаться серьезным и обстоятельным. Подойдя к зеркалу, он смазал волосы гелем и расчесал их назад. Получился настоящий конторский сухарь, не хватало разве что наушника и вечно включенного, вечно перегруженного портативного КИБа перед глазами.

Он вышел из телесети, открыл домашнюю базу данных и, не глядя на экран, вставил в гнездо кристаллик накопителя.

– Там пусто, Егор, – доложил Сосед.

– Где пусто?

– В том разделе, который ты собираешься скопировать. Я провел ревизию имущества и обнаружил, что у тебя нет документов об образовании. Я пока не осведомлен, какой университет ты закончил, и закончил ли…

– А как же! Я учился в Желтой Бухте.

– Об этом здесь ничего нет. Кроме того, пропали все документы, касающиеся твоей карьеры. Где ты работаешь?

– Работал. До вчерашнего дня.

– Мне очень жаль, но я принял дела именно в таком состоянии. Проверь сам.

Егор пролистал папки и убедился. Почти все было на месте: рождение, школа, медицинские отчеты, подтверждение прав на квартиру. Прочие мелочи также были здесь, в домашней базе. Пропало как раз то, без чего на приличную работу не возьмут, – диплом и выписки из карьерного листа.

Документы можно было восстановить, но часы показывали, что время на исходе. Егор не сомневался: эти люди не опоздают.

– Позволю себе предложить… – подал голос Сосед.

– Валяй.

– Начнем прямо сейчас. Скажи мне адреса.

– Университет Желтая Бухта, факультет высотной метеорологии. И отделение метеослужбы «Восток-19». Или нет… нет, все же попробуй.

– Оба требования я послал с красным грифом. Если повезет, мы успеем.

– Спасибо, Сосед. Ты мне очень помогаешь. Твой предшественник не был способен даже…

Егора прервал звонок в дверь, и он, не закончив, пошел открывать. На площадке стояло примерно то, чего он и ожидал, – какой-то низкорослый типчик с мелким лицом и длинными руками.

– Егор Соловьев? Вы готовы?

– Э-э… дело в том, что у меня возникли кой-какие проблемы… – Егор чувствовал себя ужасно глупо, но переться на собеседование без диплома, когда ему велели захватить даже сведения о прививках, было еще глупее. – Если б вы согласились немного подождать… А Сергею мы скажем, что попали в пробку.

– В пробку? – Переспросил тип и задумчиво почесал пуговку носа. – Нет, не получится. Я в пробки не попадаю.

– У меня произошел сбой в архиве, и отдельные документы исчезли.

– Все ваши документы давно у нас. Прошу за мной, – мужчина развернулся и направился к лифту.

Егор на секунду забежал в комнату, вытащил из гнезда кристалл – лучше прививки, чем совсем ничего, – и разорвал пакет со свежим плащом.

– Я хотел бы ответить на твой вопрос, – неожиданно сказал Сосед.

– Какой еще вопрос?

– Относительно транспортной камеры.

Егору было не до словесных поединков – судя по звуку, лифт уже прибыл, но внимательность Соседа его подкупила.

– Отвечай коротко.

– У меня не ответ, а новый вопрос.

– Давай, только быстрее.

– Если система внепространственного переноса существует, то почему наши ученые не узнают ее устройства у коллег с Земли?

– Из этого следует, что Земли тоже нет? Сосед, ты начинаешь утомлять. Займись своими обязанностями.

– Желтая Бухта пока молчит.

– Значит, не успели.

Егор выскочил из квартиры и зашел в лифт. Сопровождающий отпустил дверь, и кабина тут же тронулась, но не вниз. Егор озадаченно глянул на табло – горела кнопка «112».

Выше сто десятого он никогда не поднимался. На сто десятом было два ресторана и несколько модных магазинов. Ознакомившись с ценами, Егор раз и навсегда уяснил, что верхние этажи не для него. Можно было допустить, что там же, наверху, располагаются какие-то престижные офисы, но Егор об этом ничего не слышал.

Выйдя на последнем этаже, мужчина уверенно свернул в торец коридора и вызвал второй лифт. Егор безропотно втиснулся в узкую кабину и после нового подъема оказался прямо на крыше.

Припекало здесь здорово, и плащ, несмотря на тугой свистящий ветер, мгновенно нагрелся. Открытая площадка была обнесена двойным ограждением, но Егор как метеоролог знал: ночью сюда соваться не стоит. Один резкий порыв – и либо полет с четырехсот метров, либо перелом позвоночника о те же перила.

Типчик обошел лифтовую будку кругом и что-то крикнул. Егор, не разобрав, ускорил шаг и увидел, что на противоположной стороне крыши стоит вертолет. Корпус машины был сделан из зеркального пластика и слепил почище, чем солнце. Жмурясь, Егор добежал до вертолета и запрыгнул в косую треугольную дверцу. Сопровождающий кивнул ему на широкое кресло и показал пилоту большой палец.

Площадка с сигнальными стрелками оторвалась и провалилась вниз. Жилая башня превратилась в сосну без кроны и смешалась с лесом таких же точно зданий – длинных цилиндрических обрубков серого цвета. В километре к северу этот частокол резко обрывался в пегую степь. Сквозь голубую дымку можно было различить соседний поселок – маленький, как камешек на дороге.

Пролетев город по диагонали, пилот посадил машину аккурат между четырех стрелок. Сопровождающий, придерживая капюшон, вылез наружу и достал карманный КИБ. Возле вертолетной площадки распахнулся люк.

Егор проделал примерно тот же путь, что и дома, но в обратном порядке: на служебном лифте до сто двенадцатого этажа, потом на общем до первого, и снова в лифт – кажется, опять служебный.

Кабина из черного стекла была явно одноместной, похожей на душевую, и типчик пропустил Егора вперед. Он не попрощался, но Егор сообразил, что дальше пойдет сам.

Створка закрылась, но привычного толчка не последовало. Егор нервно переминался и не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают. Возможно, его просвечивали на предмет оружия и всего такого, возможно – тот, кто управляет этим лифтом, куда-то отлучился. Ни кнопок, ни переговорного устройства в кабине не было. Егор решил сосчитать до двадцати и постучать.

На счете «тринадцать» о нем все-таки вспомнили. Задняя стена отошла в сторону, и Егор удивленно посмотрел через плечо. Он мог поклясться, что, войдя в кабину, встал лицом к двери и никуда не поворачивался.

Все эти грошовые чудеса его немного раздражали. Если работодатели хотели пустить пыль в глаза, то они выбрали неверную тактику. Лучше бы дали аванс, а вертолеты, манипуляции с телесетью и прочий антураж можно было оставить для впечатлительных девиц.

Сумрачный коридор, примыкавший к лифту, был настолько низким, что Егор едва не касался потолка. Здесь было хорошее охлаждение и всего одна дверь – обыкновенная, с простой пластмассовой ручкой. За ней находился квадратный кабинет без окон, загроможденный столами, КИБами, пачками мятой бумаги и висевшими где ни попадя пестрыми жгутами кабелей. Это сильно смахивало на редакцию университетского издания, с которым Егор сотрудничал в юности. Здесь пахло честным энтузиазмом и символической зарплатой. Работать задаром Егор был не настроен. Две с половиной тысячи – это не в месяц, это в год, с тоской понял он. Зря тащился.

– У нас принято здороваться, – произнес мужской голос из-за неряшливой кипы газет. То, что на Близнеце еще печатают газеты, для Егора было новостью.

– Здрасьте, – сказал он. – Где бы мне Сергея?..

– Я Сергей. – Мужчина поднял голову и, что-то прошептав самому себе, вновь уткнулся в настольный монитор. – Сейчас, присядьте.

Егор придвинул к себе стул и, переложив взлохмаченные листы на какой-то металлический ящик, сел.

Мужчина продолжал бубнить, изредка притрагиваясь к клавиатуре. Это был, безусловно, Сергей. Плотный, даже тучный, со смоляными усиками и дрожащими пунцовыми щеками, он мог бы сойти за близнеца того Сергея, что связывался с Егором накануне. Черты лица совпадали, но воспринимались совершенно по-разному. Тот, требовательный, нетерпимый, с колючим прищуром и сжатыми в полоску губами, выглядел на твердый сороковник. Этот, рассеянный, какой-то измученный, казался Егору ровесником.

– Да, – неизвестно к чему воскликнул Сергей. – Если б вы, Соловьев, все делали вовремя, то не отвлекали бы ни меня, ни себя.

– Я наверно, пойду, – сказал Егор. Очередная метаморфоза двуликого Сергея врасплох его уже не застала. – Полагаю, две с половиной тысячи в месяц – это недоразумение. Я вас неправильно понял.

– Конечно! У вас что, уши не в порядке? Или динамики неисправны? Две с половиной в месяц! Ха-ха!

– До свидания, – сказал Егор, поднимаясь.

– Видели молодого человека, что вас сюда доставил? Это Голенко. Степан Голенко, он у нас курьер. Я думаю, работать за две с половиной в месяц даже он не стал бы.

– А… как же тогда? – Замер Егор.

– В неделю. Две с половиной – это в неделю, Соловьев. Мойте уши или купите новые динамики.

– Пожалуй, – брякнул он, опускаясь обратно. – Сколько же это в месяц?

– С арифметикой у вас тоже беда, – заключил Сергей.

– По образованию-то я…

– Знаю, знаю. Мы навели справки.

Сергей оглядел свой стол и выудил откуда-то несколько распечаток.

– Та-ак, – критически протянул он. – Городские соревнования, детские конкурсы… Над этим пусть бабушки умиляются. Что у нас тут еще? Особые отметки школьных психологов. Так, уже ближе… Зачисление в университет, прекрасно. Все в протоколе. Все эти охи-ахи экзаменационной комиссии. Все тут. Ага, с первого курса на третий. Еще лучше…

Сергей говорил все тише и невнятней, пока окончательно не перешел на куриный клекот. Егор ничего не понимал. Какие конкурсы? Какой третий курс? То, что зачитывал Сергей, было не про него, не про Егора Соловьева. Ясно, что Соловьевых на Восточном материке целая армия, может, и на Западном несколько штук найдется, но обратилась-то фирма к нему…

Ошиблись, чуть не застонал Егор. Они ошиблись. И эта работа, эта замечательная работа, которую он уже полюбил, достанется другому Соловьеву – с Востока или, может, с Запада, но не ему.

– Соловьев! – Неожиданно громко сказал Сергей. – Ну что ж. Вы нас устраиваете. Снимайте свой несчастный плащ, бросьте вон туда, и принимайтесь-ка за дело.

– Да, но я до сих пор не осведомлен, в какой области мне предстоит…

– В вашей. В вашей области, Соловьев.

Более идиотской ситуации Егор не знал.

– Э-э… у меня их много, областей. Я специалист широкого профиля. Очень широкого. Вы, наконец, скажете, о чем идет речь?

– Нам требуется классный аналитик. С чистым восприятием и оригинальными подходами. Область исследований не ограничена: природные явления, городские новости, процессы в массовом сознании. А также сны, слухи, автомобильные аварии, спортивные достижения – все, что нас окружает. Можно сказать, весь мир. Вот так, Соловьев. Не шокировал?

Егор тяжело вздохнул. Предложение звучало настолько же заманчиво, насколько и расплывчато. Анализ… Анализ всего. Ни малейшего представления.

– Сожалею, но мне это не подходит, – выдавил он.

Сергей надул щеки и перевернул на столе пару бумажек.

– Прощайте, – коротко сказал он.

– До свидания, – ответил Егор. – Если не секрет, зачем вы просили привезти документы? Особенно прививки.

– Теперь это не имеет значения. Прощайте, – повторил Сергей.

На этот раз лифт пропустил Егора мгновенно. Как только створка за спиной закрылась, тут же открылась вторая, впереди. Это был вовсе не лифт, а тамбур. Служил ли он для рентген-контроля, или для поддержания микроклимата, Егор так и не понял.

Степан Голенко, самый высокооплачиваемый курьер на Близнеце, довел его до вертолета и жестом указал на сидение. Обратно они летели дольше – не по прямой, а зигзагами. Мера была излишней, поскольку снизу, с земли, Егор никогда не нашел бы ни этого здания, ни даже квартала.

Курьер проводил его до сто двенадцатого этажа и собрался было идти с ним дальше, но Егор, чувствуя неловкость, пообещал, что не заблудится. Голенко равнодушно моргнул и отправился наверх.

Егор побродил по площадке и вызвал лифт.

Сказка кончилась, сказал он себе. Две с половиной тысячи, хоть в неделю, хоть в месяц, – это не по его способностям. Его просто с кем-то перепутали, с каким-то фантастическим профессионалом, получающим бешеные деньги неизвестно за что. За анализ. Проанализировать движение перистых облаков – еще куда ни шло, но спорт, автоаварии и сны… Неужели кто-то в состоянии найти в этом какую-то закономерность?

Егор не заметил, как оказался в кабине, – он опомнился, лишь когда обнаружил, что едет в лифте не один. Рядом стоял старик в выгоревшем халате и плетеной шляпе. Старик что-то жевал, от этого его борода шевелилась, как живая. В руке он держал все тот же квадратный мешок.

– Здравствуйте, – почему-то обрадовался Егор.

– Здравствуй, гражданин Востока. Ты ведь все еще гражданин Востока, не так ли? Ты еще не изменил своего отношения к этому? Обидно, правда? – Ни с того ни с сего спросил он.

– Вы о чем?

– Это действительно хорошая работа. Лично для тебя.

Старик опять заговорил цитатами. Егору это было неприятно.

– Вы здесь живете, или за покупками?

– Я живу везде, гражданин Востока. А покупки мне совершать не на что.

Егор машинально огладил плащ, но вспомнил, что по совету Сергея денег с собой не взял. В кармане брюк он нащупал треугольную монетку в два такса и, смущаясь, протянул ее страннику.

– Избыточные денежные средства, – вспомнил он смешную формулировку. – Вам пригодится.

– Да, мне пригодится. Благодарю. А вот это пригодится тебе, – странник сунул ладонь за пазуху и, пошарив, извлек оттуда книгу в мягкой обложке. – И учти: деньги – не главное.

Странник вышел на семьдесят первом, а через секунду лифт привез Егора домой. Стоя на площадке семидесятого этажа, он изо всех сил вслушивался в звуки наверху, но ничего определенного там не происходило. Движение – не то шаги, не то шорох одежды – постепенно растворилось в тишине, так, что Егор уже и не знал, было ли оно на самом деле. Он посмотрел на книжку и, тут же забыв название, открыл дверь. Переступив через порог, он споткнулся о какую-то коробку. Коробка опрокинулась, и из нее выпала пенопластовая упаковка. На боку чернела жирная надпись: «Мажордом. Версия 245».

– Сосед! – Тревожно позвал Егор.

Мажордом не отозвался.

– Сосед, ты куда пропал? Сосед! Холуй?..

– Привет, – сказал мажордом.

Цепляясь за стену, Егор дошел до монитора и задрал голову к часам. Девять утра.

В диване торчала одна из Маришкиных брошей – желтая птица с зеленым глазком. Под ней висела исписанная страница из блокнота.

«Егор! Не знаю, куда ты пропал, но завтракать иду без тебя. Не забудь, в десять часов переговоры с фирмой. Вечером расскажешь.

У дверей стоит Сосед. Не обижай его.

Мне все понравилось».

Перечитав записку дважды, Егор положил ее на стол и принес коробку с шестируким человеком. Затем достал из нее КИБ и заменил Холуя на Соседа. Старый мажордом отправился в шкаф.

– Сосед!

– Слушаю, хозяин.

– Не «хозяин», а Егор, ясно?

– Договорились, Егор.

– Ты должен провести ревизию имущества.

– Совершенно верно, Егор. Этим я сейчас и занимаюсь.

– Обрати внимание на базу данных.

– В первую очередь целесообразно проверить электрооборудование и коммуникации.

– Не спорь, Сосед. Сначала – база данных.

– Проверка закончена, Егор, – моментально ответил Сосед. – Никаких нарушений.

– И образование, и работа? Диплом на месте?

– Да, электронная копия оформлена правильно. Твой диплом действителен на всей территории Восточной Австралии.

– Впредь будешь говорить «материк». Никаких Австралий.

Егор перевел дыхание и снова взглянул на часы. Прошло всего десять минут. Через пятьдесят объявится Сергей: самовольно включит стенной монитор и выразит недовольство тем, что его заставили ждать. Егор все знал заранее. Это было жутко.

Заказав банку сардин, он сел за стол и раскрыл подаренную книгу. На первой странице были какие-то закорючки. Егор пролистал дальше: закорючки, закорючки, иногда – цифры. Кое-где попадались и знаки препинания. Усмехаясь, Егор упорно продолжал переворачивать страницы – в этой книжке должно было найтись хоть что-то, имеющее смысл. Хотя бы абзац обычного текста. Его устроила бы и одна строка, что-нибудь вроде «теперь читай задом наперед» или просто «ты дурак!». Ведь кто-то не поленился, потратил деньги – даже если книгу печатали в единственном экземпляре. А ради чего?

Егор дошел до последней страницы – вся эта ахинея заканчивалась тремя запятыми подряд. Он посмотрел на обложку и понял, почему название не задержалось в голове. Названия тоже не было, вместо него стояла комбинация из четырех цифр.

Странник либо совсем безумен, либо не лишен чувства юмора, решил Егор. Что ж, все законно. Чтиво за два такса. Надо будет подсунуть ее Маришке. Пусть тоже почитает, ехидно подумал он.

Егор отложил книгу и, потянувшись, хрустнул лопатками. Все в порядке. У него все в порядке. Он переспал с женщиной, которую хотел целых два года, и кажется, их отношения продлятся. Он ушел с муторной работы и восстановил документы. У него замечательный мажордом. Наглеца Сергея он пошлет туда, где никто еще не бывал. После этого съест вторую банку сардин и попробует куда-нибудь устроиться. Не сегодня, так завтра.

Он перешел в комнату и прилег на диван. Часы показывали без пяти десять. Связаться с Сергеем, конечно, придется, иначе он сделает это сам – охмурит Соседа и влезет, и будет тут сверкать во всю стену. Это они умеют. Фирма. Как он сказал? «Пятнадцатый канал – это мы». Красиво.

Однако ребята не из университетской сетевой газеты, отнюдь. То, что Сергей сидит в каком-то подвале, и в кабинете у него бардак, еще ничего не значит. В телесети ребята хозяйничают будь здоров – и не боятся, что накажут. Стало быть, не накажут. И КИБ двести сорок пятый, вершину технического прогресса, имеют, как плюшевого зайца. А также имеют вертолет. А курьер у них получает больше, чем шеф районного отдела метеослужбы.

Это не обычная фирма, догадался Егор. Одноразовыми плащами эти ребята не торгуют. Здесь завязаны огромные деньги, а такие деньги – всегда политика.

У него закружилась голова, и он переменил позу – взявшись за подлокотник, сел и спрятал лицо в ладони. Посмотрел сквозь пальцы на часы – без одной. Пора что-то решать.

Фантастическая работа. Анализ… анализ всего – это полная свобода, это настоящее творчество. В то же время Егора волновала тема исследований – все зависит от нее. Возможно, когда задание будет конкретизировано, путь назад закроется. Не исключено – навсегда.

– Здравствуйте, Егор Соловьев.

На стене появился лоснящийся лик.

– Мое имя Сергей. Фамилию пока опустим, и отчество тоже, хотя в дальнейшем я потребую от вас обращения по всей форме. Я сам человек дисциплинированный и к субординации отношусь положительно. Условия контракта мы обсудим позже, не в сети. Но сумму назвать могу. Две с половиной тысячи. Разумеется, чистыми. Налогов вы платить не будете. Если в общих чертах все ясно, то я распоряжусь, чтобы за вами послали.

Егор движением бровей подтвердил: ясно. В общих чертах.

– Возьмите документы, – продолжал Сергей. – Деньги брать не нужно, после собеседования вас доставят обратно. Да, если носите с собой оружие…

– Не ношу, – сказал Егор.

– Я на это надеюсь. До встречи.

– Постойте! Какие именно документы вас интересуют?

– Естественно, диплом. Мы все уже получили, по своим каналам, – скромно уточнил Сергей, – но это ординарные копии, а нам нужны легитимные.

– Диплом, хорошо. А что еще? Прививки? Детские болезни? Выписки из школьного…

– Это ни к чему. До встречи.

Егор поглазел на пустой экран, затем перешел в домашнюю базу данных и как-то невзначай вспомнил, что ничего, в принципе, не изменилось. Им требуется специалист по анализу, а он – специалист по облакам. Перистым, будь они неладны. Или нет?.. В анализе он тоже слегка разбирается. Если вдуматься, то совсем даже не слегка…

Подозревая в себе сумасшествие, полное и окончательное, Егор выбрал в меню папку «образование» и с трепетом раскрыл. Об атмосферных процессах – ни слова.

ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ХОЛМЫ.

ФАКУЛЬТЕТ АНАЛИТИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ.

ТЕМА ДИПЛОМНОЙ РАБОТЫ: СВОБОДНЫЙ ПОИСК КАК ПРИКЛАДНОЙ МЕТОД.

Ниже шли две страницы о том, какой он, Егор Соловьев, великолепный специалист.

В папке «работа» находилось несколько отзывов, все в том же духе. Растерянно перебирая документы, Егор выяснил, что успел отметиться в четырех частных компаниях. Сфера деятельности – реклама и крупный бизнес.

В его реальной биографии ничего подобного не было, однако Егор вдруг осознал, что не только понимает, чем ему предстоит заниматься, но уже прикидывает наилучшие подходы. Все прояснилось и выстроилось в прозрачные цепочки: мнимое-действительное, случайное-закономерное, важное-второстепенное, причинное-следственное. Егор неожиданно почувствовал, что обладает богатейшим опытом аналитической работы, и чем больше он об этом задумывался, тем больше крепла его уверенность в своих силах.

Облака и циклоны отошли куда-то на второй план – не исчезли вовсе, а просто стали далекими и ненужными. При желании он мог бы продолжать трудиться и по этой специальности, но теперь она его совершенно не увлекала.

– Сосед!

– Слушаю, Егор.

– Когда получена копия диплома?

– Десять лет назад.

– Других дипломов здесь не было? КИБ-специалисты говорят, что перемещение документов оставляет следы. Проверь хорошенько.

– Я никаких следов не вижу.

– Благодарю. Отбой.

Егор нервно почесался. Он закончил университет Желтая Бухта, а в Холмах сроду не бывал. По документам выходило наоборот.

В дверь позвонили.

– Егор Соловьев? Вы готовы? – Спросил Голенко. – Прошу за мной.

Егор вернулся в комнату, скопировал диплом и догнал курьера уже на площадке. Поднявшись в двух лифтах, они вышли на крышу и сели в вертолет. Прилетев на место, Егор минуту поскучал в непроницаемом аквариуме, потом его пропустили в прохладный коридор.

– Здравствуйте, – сказал он, опережая наставления Сергея, и тот, оторвавшись от своих бумаг, дружелюбно молвил:

– Здравствуйте еще раз, Соловьев. Присядьте.

Егор освободил стул и, передвинув его в середину кабинета, сел.

– Та-ак, – удовлетворенно протянул Сергей. – Городские соревнования, детские конкурсы… Над этим пусть бабушки умиляются. Что у нас тут еще? Особые отметки школьных психологов. Так, уже ближе… Зачисление в университет, прекрасно. Все в протоколе. Все эти охи-ахи экзаменационной комиссии. Все тут. Ага, с первого курса на третий. Еще лучше. Да вы, Соловьев, вундеркинд! Отзывы по службе превосходные. Но увольнялись целых четыре раза. Почему, Соловьев? Вы жадный человек?

– Мне всегда не хватало творчества, – раскованно произнес Егор. – Рамки, вот в чем дело. Какими бы широкими они не были, со временем они начинают душить. Мне надо было родиться поэтом.

– Гм, гм… Самооценка не занижена, – улыбнулся Сергей. – Ну что ж. Вы нас устраиваете. Снимайте свой несчастный плащ, бросьте вон туда, и принимайтесь-ка за дело. Инструктаж, я полагаю, займет часа два. Потом как настоящий поэт вы часик поплюете в потолок. Потом у нас обед. Ну, а после обеда прошу впрягаться. Документы принесли? Давайте сюда. Мы на вас все давно собрали, но порядок – куда от него денешься?

– Прежде, чем я впрягусь, хотелось бы получить представление о том, в какую трясину я влезаю, чем это грозит, и так далее.

– С этим у нас проблема, Соловьев. Когда я скажу первое слово по нашей теме, вы станете самым засекреченным человеком на Востоке. Ну, или почти самым.

– Почти? Самый засекреченный – это вы, Сергей?

– Сергей Георгиевич. Топорков, – представился он. – Соглашайтесь, поэт. Гарантирую душевный коллектив, личную безопасность и бессонницу.

Егор на мгновение прикрыл глаза. Кроме паранойи он ничего не терял.

– Где мой контракт?

– Вы согласны? – Строго спросил Топорков.

– Да.

– Повторите: да, я согласен.

Егор повторил.

– Поздравляю, Соловьев. Подписывать ничего не надо, с этой секунды вы наш сотрудник. Знакомьтесь, коллеги: Егор, Маришка.

Егор резко обернулся и увидел, что у него за спиной стоит… Маришка.

– Маришка – это не уменьшительное и, тем более, не ласкательное, – сказала она. – Это такое имя: Маришка Димитриевна Воинова.

– Да, я… я в курсе, – пробормотал Егор. – Очень приятно, Маришка. Рад познакомиться.

АВГУСТ. 4

– Как насчет первого слова? По нашей теме.

– Не терпится прикоснуться? – С ухмылкой спросил Топорков. – Ну что ж. Земля молчит…

Егор ждал продолжения – невообразимой тайны, от которой у него потемнеет в глазах или хотя бы задрожат руки, но Топорков не торопился. Он сидел, заговорщически переглядываясь с Маришкой, и так же ждал.

– Пусть себе молчит, – сказал Егор. – Это должно волновать специалистов по связи. И, наверное, правительство.

– Ага, не понял, – удовлетворенно заметил Топорков. – Объясняю: Земля молчит не сутки, и не месяц, а гораздо дольше.

Вот, почему ученые не могут спросить, как действует внепространственный перенос, невпопад подумал Егор. Этот умник мажордом ищет парадоксы там, где их нет. Радио сломалось, делов-то. А он про тупик познания…

– И сколько же она молчит? Год? Два?

– С момента Колонизации. Как только на Близнец доставили последнюю партию груза, все отключилось. Можно сказать, Земля молчала всегда.

Топорков сделал паузу, позволяя Егору впитать, усвоить и ужаснуться, а затем изящно его добил:

– Транспортная камера, связь, телеметрия… работало около двадцати независимых каналов. Отрезало все. Разом.

– Еще в Колонизацию? – Не поверил Егор. – И мы жили без Земли? Всегда?! Как это? И никто ничего…

– Кое-кто знает. Кому положено. И у нас, и на Западе.

– Сейчас, сейчас, дайте я соображу. Значит, перебросили технику, людей, запасы всякие и тут же от нас отгородились?

– Типичный пример вульгарного толкования Колонизации. Заселение длилось двенадцать лет.

– Но потом…

– Когда оно закончилось – да. Как будто отгородились.

Топорков выглядел необычайно довольным. Ритуал посвящения в правду он, судя по всему, исполнял не впервые.

– Есть версия, что на Земле произошла какая-то глобальная катастрофа, но это было бы слишком красивым совпадением. К тому же, все каналы закрылись одновременно. Некоторые проходили через земные спутники, другие – через промежуточные станции, третьи – напрямую. Синхронное отключение здесь невозможно. Да вы не огорчайтесь, Соловьев. Все это было давно, и нас не касается.

Егор встрепенулся. Если известие об исчезнувшей прародине – лишь прелюдия, то к чему же его подводили?

Он с опаской повернулся к Маришке. Ее невероятное сходство с соседкой не давало ему покоя с самого начала. А главное – имя. Егор никогда не встречал столько Маришек сразу. Видимо, тридцать лет назад это имя было модным, но почему у них, у Маришек, так много общего? Егор смотрел на Маришку Воинову и не мог отделаться от ощущения, что спал не с соседкой, а с ней. Казалось, даже родинка на ее правом ухе имеет точно такую же форму, что и у Маришки Стояновой. Впрочем, он еще недостаточно хорошо изучил ее тело. Может быть, он и ошибался.

– На этом урок истории закончим, – сказал Топорков. – День сегодняшний. Маришка, будьте добры.

Воинова перевалила со стула на стол какие-то бумаги и, выбрав два листка, постелила их на сидение.

– Извините, Сергей Георгиевич, у вас немножко пыльно. День сегодняшний… – Она собралась с мыслями и, вперив в Егора безразличный взгляд, заговорила. – То, что связь с Землей потеряна, это не совсем верно. В настоящий момент связь есть, односторонняя. Пять лет назад мы получили стабильный сигнал. Сигнал идет несомненно с Земли и адресован, опять же несомненно, Близнецу. Хотя есть ряд вопросов. Первый: несущая частота. Ни в штатном, ни в аварийном режимах она не использовалась.

– Как же мы ее поймали? – Вставил Егор.

– Поймали случайно, однако прошу не перебивать, – монотонно произнесла Воинова. – Вопрос второй: шифр. Ключ в передаче отсутствует, из чего следует, что для чужих она не предназначена. С другой стороны, кодировка абсолютно тривиальна, стало быть, это нечто иное, чем попытка скрыть информацию. Словом, картина такова: кто-то с кем-то общается на своем языке, а услышат ли этот разговор посторонние – ему безразлично. Третий вопрос. После расшифровки мы убедились, что передача адресована кому-то из жителей Близнеца. Теперь относительно ее содержания… Уфф, это уж вы, Сергей Георгиевич.

– Что ж… – Топорков неторопливо погладил стол. – В этом послании столько всякого намешано… Ну, допустим, отрывки из статей, которые появятся в сети через два дня. Как вам такой вариантик, а, Соловьев? Причем доказано, что статьи писались уже после прохождения сигнала. И разными людьми. И на Востоке, и на Западе. Там же, в послании, – изменения биржевых котировок, или результаты местных выборов, или необыкновенно точные прогнозы погоды. Или вот: пришел какой-то список. Четырнадцать фамилий, и все. Что прикажешь делать? Мы себе головы сломали. Начали, конечно, проверять, но там же одни фамилии, по материку – это сотни тысяч человек. А вчера… вы смотрели новости? Пожалуйста: столкнулись два прогулочных катера. Четырнадцать утопленников, все фамилии… догадываетесь, да? Впечатляет? И это только то, что мы успеваем обработать. Основная масса информации пропадает, уходит в песок. Мы не можем учесть все события на планете. Для этого пришлось бы задействовать всех граждан Близнеца. Да и то не хватило бы.

– Если позволите… – аккуратно вмешался Егор.

– Да, прошу вас. Уже возникли идеи?

– Пока пытаюсь определить свои задачи. Как минимум, отслеживать и понимать самое важное, особенно прогнозы негативного характера. Задача максимум – обнаружить в этом вале пророчеств какой-то общий смысл.

– Справедливо.

– Неплохо бы также установить настоящего адресата, но, я полагаю, этим есть, кому заняться.

– Есть, есть, – покивал Топорков.

– Итак, я оказался в научной среде, – констатировал Егор. – Маришка Димитриевна, очевидно, занимается дешифровкой, гражданин Голенко у нас за радиоастронома, а вы, Сергей Георгиевич, почетный руководитель проекта. В степени академика, – безмятежно добавил он.

– Маришка, спасибо, я вас приглашу, – сказал Топорков.

Он дождался, пока Воинова не закроет за собой дверь, и бессмысленно подвигал на столе какие-то листочки.

– Да, я руководитель. Но не в степени. В звании.

– А при чем тут полиция?

– Полиция? Вам, Соловьев, надо почитать историю. Я имею в виду протоисторию. Когда Земля была поделена на страны…

– Но у нас-то нет никаких стран.

– Вам так кажется. И, Маришка права, прекратите перебивать. Короче, вы уяснили, что надо делать, теперь я расскажу, чего делать нельзя. В этом сигнале, – Топорков многозначительно потыкал пальцем вверх, – кроется нечто большее, чем пророчества. В нем ответы на многие, многие вопросы. Вы их пока не знаете, но со временем зададите, обещаю. Тот, кто первым поймет, что это за передача, и кем она отправляется, получит ключи от мира. Мы – или они.

– Э-э… простите…

– Либо Запад, либо Восток.

– Это всего лишь два материка одной планеты.

– Два разных материка, – уточнил Топорков. – То, что видно обычному гражданину… товарищеское соперничество: у кого заводов больше, у кого население богаче, у кого трава зеленее… Все это мишура. С самого начала между нами идет жесткое противостояние. Если б мы отличались только географически – нет проблем. Но здесь не география, здесь история. Вернее, протоистория. Колонисты притащили это с Земли, и нам от этого никуда не деться.

– То, о чем вы говорите, противоречит здравому смыслу. Как выразился бы один мой знакомый, в ваших рассуждениях кроется элементарная логическая ошибка.

– Вы спортом увлекаетесь? – Неожиданно спросил Топорков.

– Не слишком.

– Ну, допустим, увлекаетесь. Получите вводную: чемпионат Близнеца по… да хоть по дайвингу. Две команды – с Востока и с Запада. За какую будете болеть?

– Естественно, за наших.

– Вот. А почему? Потому, что мы так устроены. Это в крови. Может быть, через тысячу лет что-то изменится, и люди будут болеть не за своих, а за того, кто милее. Но сегодня милее свой – по определению. Человеку нужен враг, или хотя бы противник, – сказал Топорков, понизив голос. – Я даже иногда думаю: а что, если Западный материк утонет? Треснут какие-нибудь там тектонические плиты, или еще чего… И знаете, к каким выводам прихожу? Если Запад сгинет, то мы станем искать врага дома. Мы поделим Восток на две части и опять начнем – дружески соревноваться. Вот такой прогноз. Я его не с Земли получил. Из жизни, Соловьев, из жизни. Поэтому не падайте со стула, когда я вам говорю, что служу в разведке. Вы ведь тоже… – он тряхнул запястьем, поправляя браслет часов, – …в ней служите. Целых сорок пять минут. В звании сержанта. Пока.

Егор проглотил что-то тугое, потом пошмыгал носом, почесал шею и забарабанил пальцами по колену.

– Мы остановились на слове «нельзя», – молвил он.

– Браво. У вас мужская выдержка, – похвалил Топорков. – Скажу по секрету, нашу очаровательную мадам после собеседования пришлось отпаивать успокоительными.

– Маришка тоже сержант?

– Старший. Это ей за красивые глаза. Однако вернемся к секретам. Так случилось, что о передаче узнали в Объединенном Правительстве, то есть и мы, и они одновременно. Правительство создало совместную комиссию. Вот там как раз то, что вы назвали: академики, лаборатории, локаторы – вся эта дребедень. Комиссия принимает и записывает сигнал. И, конечно, усиленно потеет над расшифровкой – от кого больше вонь, тот и молодец. Но кроме вони там ничего. Ничего у них не получается, слишком сложно. Это вам не пескарей сачком ловить, это же сигнал из космоса.

– В действительности половина комиссии работает на нас, половина – на Запад, – сообразил Егор. – И коды давно раскрыты, и содержание известно.

– Делаете успехи. Не пора ли вас с Маришкой уравнять в званиях? Шутка, Соловьев. Итак, члены комиссии потихоньку сливают данные, кто – нам, кто – аналогичной структуре на Западе. Скрытно друг от друга. Точнее, условно скрытно. Тут вообще все условно: мы знаем про них, они знают про нас. Главное – соблюсти приличия и, само собой, сохранить исследования в тайне. В этом наши интересы совпадают. В случае разглашения подобной информации… ну, вы представляете, что начнется.

– Да уж, – крякнул Егор. – Значит, пока официальная комиссия якобы топчется на месте, оба материка создают секретные отделы, замаскированные… подо что?

– Западный – под компанию, работающую в сфере услуг, мы – под частную торговую фирму. Это позволяет держать филиалы на всей территории Востока. Торгуем, пожалуйста не смейтесь, одноразовыми плащами.

– И вправду смешно, – хмуро произнес Егор. Эти пустяковые совпадения нравились ему все меньше.

– Прикрытие не для конкурентов, – отмахнулся Топорков. – Для простых граждан. Конкуренты давно вычислили и адрес нашего центра, и половину сотрудников. Мы, конечно, тоже не спим, однако готовьтесь: рано или поздно вас попробуют расколоть. В разведке существует неписанное правило: все, что угодно, кроме физического воздействия. Иначе – смерть за смерть. Так вот, реальной угрозы для жизни нет, но припугнуть могут. К кому-то подбираются через деньги, к кому-то через алкоголь. Вы знаете, сколько в мире соблазнов. Но устоять перед ними – это еще не все. Самые большие секреты человек обычно не продает, а наипошлейшим образом выбалтывает. Заводится разговор, затем возникает дискуссия, один из ваших друзей – учтите: старых и проверенных друзей – начинает нести полную околесицу по тому вопросу, в котором вы кое-что смыслите. Вам досадно, вы не можете сдержаться. И отвечаете. Сперва – туманно, не вдаваясь в детали, потом подходите к теме все ближе. А он продолжает вас провоцировать: либо поднимает на смех, либо приводит какие-то нелепые аргументы. Вы заводитесь, вы злитесь, но для того, чтоб его опровергнуть, вам требуются доказательства. И вы их незаметно выкладываете. На утро ваш друг ничего не помнит, вы этому безумно рады, и все, вроде, обошлось. А информация, между прочим, уже за океаном.

Выдохнувшись, Топорков остановился и перевел взгляд на экран. Егор, так и не прекратив теребить коленку, отрешенно рассматривал висевшие по стенам кабели.

– У меня нет друзей, – заявил он. – Ни проверенных, ни подозрительных. Никаких нет.

– Тогда вас будут ловить на другом.

– И еще.

– Нда?.. – Топорков узрел в мониторе что-то любопытное и никак не мог оторваться.

– Запланированные плевки в потолок отменяются. Я хочу приступить к работе.

Топорков опустил глаза, отвел их куда-то вбок и, наконец, посмотрел на Егора – прямо, насквозь.

– Скажите честно: то, что вы услышали, вас не пугает?

– Очень, – признался Егор.

– Хорошо. Игры в крутых мужиков нам не нужны. А сейчас я предлагаю перекусить, – сказал он, не меняя тона. – И никаких возражений. Привыкайте подстраиваться под начальство. Вы теперь на государственной службе, а это обязывает.

Он не без труда протиснулся между столом и стеной и, споткнувшись о какой-то шнур, направился к выходу.

– Да, и вот еще что. За едой мы о делах не говорим. Здесь все свои, но… просто чтобы не портить аппетит.

– Ясно, – сказал Егор. – Только я без денег.

– Пойдемте, пойдемте. Нас угощает налогоплательщик.

Топорков открыл дверь, и Егор двинулся было к тамбуру, но в этот момент увидел, как одна из стенных панелей ползет вверх. Темный полированный лист оказался автоматической створкой. Егор покрутил головой – весь коридор был облицован такими же щитами. Где обшивка настоящая, а где фальшивая, понять было невозможно.

– Я их и сам все время путаю, – отозвался на его мысли Топорков. – Предпочитаю не тыкаться, а вызывать подчиненных к себе.

– А много у вас их? Кроме Голенко и Воиновой.

– Это вы зря спросили. Ну, оботретесь. Годик-другой, и…

Егор ничего не сказал, лишь поперхнулся и последовал за Топорковым. Тот отсчитал пятый прямоугольник от кабинета и провел по нему ладонью.

За панелью находился маленький зал с пятью столиками и окном, выходившим на пляж. Под ближней пальмой Егор узрел обнаженную женщину. Он подумал, что высотное здание у самой воды построить не могли, и что от города до берега целых сто двадцать километров.

– Степан уже пообедал, – констатировал Топорков. – Рановато у него перерыв начинается… Эй, кормильцы!

Из углового проема выглянула девушка в переднике.

– Сергей Георгиевич? Секундочку.

– И картинку! Мою поставьте, – распорядился Топорков. – Голенко постоянно баб вешает, – пояснил он Егору.

Лазурные волны за окном исчезли, вместо них открылся вид на оживленную магистраль.

– Сергей Георгиевич, вы урбанист?

– После выберете себе какую-нибудь. Не в стену же смотреть.

Ел Топорков много. Егор, уже покончивший со своей осетриной, притворялся, что увлечен проносящимися в окне автомобилями. При этом он краем глаза невольно наблюдал, как начальник давится бараниной. Желудок вел себя спокойно, однако Егор предчувствовал, что долго не продержится. Запах жареного мяса вызывал в нем отвращение.

Сходить, что ли, в клинику, вяло подумал он. Если вырвет – схожу. Сгорю со стыда, работу отличную потеряю – и пойду. Может, вылечат.

Мысль о работе заставила Егора взять себя в руки, и он дотерпел. Топорков выпил огромный стакан компота – к компоту Егор относился почти нейтрально – и, промокнув губы, загремел металлическим стулом.

– А вы малоешка, Соловьев. Держите форму?

– Настроение… – буркнул Егор. – Вы мне покажете мое место?

– Ваше место дома. А вы что же, хотели кабинет? Зачем? Техники сейчас настраивают закрытый канал – ваш, собственный. Надеюсь, уже настроили.

– Канал? В телесети?

– Аналог частной линии, вроде той, по которой мы беседовали утром, но для посторонних он невидим. По нему будете получать всю информацию, по нему же – докладывать о результатах. Чтобы в него войти, нужно набрать на пульте…

Три пятерки, чуть не выпалил Егор. Канал был настроен еще вчера!

– …три пятерки, – закончил Топорков.

Он толкнул свою дверь – единственную нормальную дверь в этом коридоре – и, пригласив Егора внутрь, развернул перед ним фрагмент какого-то бесконечного мотка.

– Вот, как оно выглядит после расшифровки. Это старая передача, с прошлой недели.

Полоса бумаги была усеяна тысячами мелких символов. Большинство составляли странные закорючки, кое-где попадались цифры и буквы, еще реже – целые слова.

– Кружочки, стрелочки… – проронил Егор. – И что мне с ними делать? У меня такое подозрение, Сергей Георгиевич, что это не расшифрованный вариант, а как раз зашифрованный, и при том сильно.

– Вот, – Топорков передвинул рулон и показал на выделенную маркером фразу:

МЕРЦАЮТ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ РАЗРЯДЫ ГУДЯТ НОГИ

– Со знаками препинания у них не очень…

Егор внимательно перечитал и оглядел пространство вокруг – все те же закорючки.

– А вам не кажется… – задумчиво протянул он, – если смотреть на расстоянии, то здесь что-то… рисунок?… Не пейзаж, конечно, но все-таки… А, Сергей Георгиевич? Вот эти два пробела, а под ними – два, три, четыре… восемь восьмерок. Издали как будто нос. Нет?

– Нет, Соловьев, – категорично ответил он. – Вы забыли, что это не оригинал, а перевод. Графический облик послания вас волновать не должен. Мы считаем, что он в себе ничего не содержит, и обратное пока не доказано.

Топорков не договорил, но Егор понял: этим аспектом тоже занимаются, и тоже – специалисты. И еще он понял, какая уйма народу работает над сигналом. Разведка, контрразведка, охрана, сетевые техники… это лишь те направления, что пришли ему в голову сразу. Если напрячь фантазию, можно смело назвать еще десяток профессий. Или сотню. И столько же – на Западе. И одна из двух команд пыхтит впустую, одна из двух обязательно окажется второй – не успевшей. Проигравшей.

– Не пугайтесь, Соловьев, вам фильтровать этот бред не нужно. Вы будете получать только э-э… куски смысла. Вот как с «гудящими ногами».

– Кстати, про ноги. Вы не выяснили, что за этим кроется?

– Нет, к сожалению. У нас не хватает экспертов. Мы и с серьезной информацией не всегда справляемся. Пожалуйста, вам для ознакомления.

Он присел на корточки и вытащил откуда-то снизу плоскую коробку черного цвета. Затем приложил пальцы к микросканерам на крышке и протянул Егору несколько листов с подчеркнутыми отрывками.

– Это наша черная папка, – печально сказал он.

Егор бегло просмотрел увеличенные копии и пасьянсом разложил их на столе.

ОПАСНЫЙ ПЕРЕГОН ПАРК ВОДОЗАБОР ДЕТИ В КОЛЕЕ

– Два мальчика и девочка, всем по девять лет, – пояснил Топорков. – Играли на контактном рельсе. Система оповещения дала сбой, а оператор электрички их заметить не мог, там крутой поворот из-за холма.

– Под Новоградом? Я слышал об этом случае.

– Беда в том, что вы слышали после, а мы знали до. Но водозаборов и парков на Близнеце тысячи. Перегонов «Парк – Водозабор» более двухсот, дата и точное место не указаны. К тому же, это мог быть эпизод из фильма, таких цитат в послании много.

Егор перевел взгляд на соседний листок.

КОТЕНОК ВЗЯЛ ДВОИХ

– Попробуйте догадаться сами, – предложил Топорков.

– У меня есть подсказка. Если это находится в черной папке, то… наверное, два человека спасали какого-то котенка и погибли. Реальные версии: пожар, высокое напряжение, вода…

– Крыша. Потом все выяснилось. Да, уже потом. А как вам такое?

ВЕСЕЛКИ 12 ТОПОЛИНАЯ 164 988 ИЛЛАРИОН НЕ ХОЧЕТ ЖИТЬ

– Веселки? Это же город. Точнее, городишко. Двенадцатая Тополиная – улица?.. Дальше шесть цифр… Для сетевого адреса слишком коротко, да и зачем сетевой, если улица известна. Дом сто шестьдесят четыре, квартира девятьсот восемьдесят восемь. Илларион… Проживает там человек по имени Илларион?

– Уже нет.

– Но все же очевидно! – Загорячился Егор. – Надо было сразу связаться с местной полицией! «Не хочет жить»… Он что, покончил с собой?

– Когда взломали дверь, он был еще теплый. Сообщение пришло за двадцать часов до самоубийства. Расшифровка заняла на пять минут меньше. Здесь даже аналитик не понадобился. Но у нас оставалось всего пять минут. А вы про какие-то ноги… Ноги у кого-то там гудят…

Топорков бережно собрал копии и положил их обратно в черную папку. Папка еле закрывалась.

– Ну как вы? – Заботливо спросил он. – Голова не вспухла?

– Впечатлений хватает.

– И в основном – негативные. Вы сегодня не работник. Идите-ка домой, расслабьтесь, до завтрашнего утра я вас тревожить не буду.

– Если что-то важное… – с готовностью начал Егор, но Топорков его прервал:

– Важное, неважное – это вам, аналитикам, разбираться.

«Неужели ты думаешь, что кроме тебя у нас никого нет?» – Прочитал Егор в его взгляде.

– Соловьев, а почему вы не купите машину? – Неожиданно спросил Топорков.

Сказать, что такое удовольствие ему не по карману, Егор не мог – в досье он числился высокооплачиваемым специалистом.

– Мне не нравится, – ляпнул он первое, что пришло на ум. Исправляться было поздно, и Егор, окончательно лишая себя возможности сесть за руль, молол дальше. – Я, Сергей Георгиевич, в дороге люблю отдыхать. Книжечку почитать или так, подумать.

– Что ж, дело ваше. А то я бы вам прямо сейчас ключи… Для вас приготовили «Сокол», модель этого года, сервис и смена аккумуляторов за счет фирмы… Ну, дело ваше. Отдадим кому-нибудь другому.

Егор постарался сохранить на лице выражение полного безразличия. Лишь покусал себя за язык – чтоб знал, мерзавец.

– Ездить все равно будете на машине, на служебной. С водителем не откровенничайте. Так, что еще? Спецканал должны уже настроить. Сетевой адрес, на всякий случай, у вас тоже есть. Пожалуй, все. Отдыхайте, Соловьев.

Выйдя из кабинета, Егор осмотрелся – все фальшдвери были закрыты. По дороге к тамбуру он попробовал прикинуть количество комнат. Получалось много, очень много. А еще Топорков сказал, что у них полно филиалов. Сколько – он не уточнил, но ясно одно: за этой фирмой огромная сила. Половина планеты. Мысль о том, что вторая половина работает против, казалась непривычной, но уже не абсурдной.

Государство и Близнец – не синонимы. В это можно верить, или не верить – какая разница? Это, видимо, так. Колонисты перенесли сюда вирус разобщения и посеяли его раньше, чем выстроили первый город. Близнец будто нарочно устроен для противоборства. Все получилось естественно: два материка – две страны. С одним языком, с близкой культурой, с неразрывной экономикой. Чем же они отличаются? Этого Егор не знал, но интуиция упорно шептала: отличаются. Болеть всегда нужно за «наших».

Тамбур был занят, и ему пришлось немного подождать. Когда створка сдвинулась, Егор шагнул вперед и налетел на Воинову.

– Простите…

– Простите…

Они одинаково кивнули и попытались разойтись, но опять столкнулись, при этом Маришка наступила ему на ногу.

– Простите, – снова сказала она.

– Маришка!..

– Димитриевна.

– Маришка Димитриевна, вы меня извините…

– Да нет, это вы извините.

– Да нет, я не о том, – улыбнулся он. – Я хотел спросить о вашей сестре.

– У меня нет сестер.

Она повернулась боком, чтобы пройти, но Егор осторожно придержал ее за локоть.

– Может, не родные, а двоюродные? Вы так похожи на одну мою знакомую, что я…

– Егор…

– Для вас – просто Егор.

– Э-э… гражданин Соловьев. Не считаю нужным отвечать. Это не оригинально, не остроумно… это глупо.

– Постойте. Вы что же, думаете, я таким образом знакомлюсь? Я хотел про сестру, вы правда похожи, а приударять за вами… с чего это вдруг?

– Ах вот оно что… – Воинова поджала губы и покрылась пятнистым румянцем. – Это у вас такой способ? Неужели помогает? Неужели кому-то нравится?

– Ну и ну! – Егор отпустил ее руку и потер лоб. – У вас, дорогая, крайне субъективное восприятие. Двоюродных сестер нет?

– Нет.

– Тогда всего хорошего, – он церемонно поклонился и зашел в темный тамбур.

На улице, под фасадным козырьком, стоял желтый «Беркут» – громоздкий автомобиль представительского класса с обивкой из натурального шелка и, не исключено, бронированными стеклами. За рулем находился какой-то подросток с большими ушами и обильно рассыпанными веснушками.

– Вы Егор Александрович?

– Разрешаю звать Егором, – сказал он, усаживаясь. – Надеюсь, ты совершеннолетний?

– Нет, фирма набирает кадры прямо в роддоме. А документы у меня поддельные.

– А вот хохмить я не разрешаю, – строго проговорил Егор. – Где живу, в курсе? Тогда чего спим?

– Не было указаний… Егор Александрович. Разрешите завести мотор?

– Отставить.

Егор не спеша осмотрелся, пристегнул ремень и постучал костяшками по стеклу – вроде, обычное.

– Ты кто, молодой человек? – Сказа он после длинной-предлинной паузы.

– Я? Аркадий. Ваш личный водитель.

– Угум… Дорогой мой личный водитель. Или у нас с тобой будут нормальные отношения, или никаких вовсе. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, надо наладить нормальные.

– Поэтому прекрати огрызаться. В машине я желаю отдыхать – без чужого трепа, без чужой музыки, без всего, что меня напрягает. Поехали, Аркадий.

Водитель втянул голову в плечи и вывернул руль. Егор прокрутил в памяти свой монолог, а также беседу с Воиновой. И остался доволен. Разговаривать с людьми надо пожестче. Это Егор понял еще на прежней работе, но там что-либо менять было уже поздно – за десять лет маска прирастает и становится лицом. Второй шанс он упускать не намерен.

Второй шанс – это с их подачи, отметил Егор. «Они»… Теперь он знал, кто они такие, – Топорков и компания. Вернее, фирма. И пятнадцатый канал, и возня с его домашней базой, и даже внезапное изгнание из метеослужбы – все они. Но зачем?..

Егор изучил панель климат-контроля и задал температуру на три градуса ниже.

Зачем он понадобился фирме? Понадобился так, что они пошли и на подлог документов, и на откровенную провокацию с увольнением. Да и коллеги в метеослужбе вели себя странновато. Подкупили? Запугали? Неизвестно, но обработали их капитально. Выходит, здорово понадобился.

Только вот, беда: если переход из метео в это дерьмо организовала фирма, то она не может не знать, что аналитик из него нулевой. Перистые облака их не интересуют, а в остальном он профан. Был профаном, по крайней мере. Что-то не склеивается. Да к тому же… Канал-то перестроили заранее! Еще до того, как он согласился сотрудничать.

– Стоп! – Воскликнул Егор.

Машина резко вильнула и прижалась к тротуару.

– Это я не тебе. Поехали дальше.

Аркадий слегка приподнял брови – большего он себе не позволил. «Беркут» вырулил влево и начал стремительно набирать скорость.

Стоп-стоп-стоп, мысленно пропел Егор. Он ведь сюда уже приезжал, то есть прилетал. Конечно.

И как он умудрился забыть? Сначала это произошло в электричке, потом в лифте. Что-то со временем… Некоторые эпизоды проигрываются по два раза. И фирме, будь она трижды могущественна, это не под силу.

Все. Егор глубоко вздохнул. Фирма ни при чем. Самое смешное, что от этого вывода ему полегчало. Петли во времени пусть останутся на совести у природы. Мало ли… Он не специалист. Главное, чтоб эта хренотень не была связана с новой работой. Здесь все должно быть реально, понятно и не загружено всякими сумасшедшими вопросами.

Особенно – сигнал, хмыкнул Егор. Вот уж где все понятно…

Он заставил себя переключиться на другую тему и отвернулся к окну. Город за тонированным стеклом выглядел пасмурным и необычайно уютным. Людей было мало – когда машина проносилась через перекрестки, Егору открывались длинные прямые улицы с редкими фигурами в серых плащах. Сквозь стекло «Беркута» все казалось серым…

Учебники говорили, что города на Близнеце созданы по образу и подобию земных. Перед Колонизацией ученые рассчитали оптимальный план застройки обоих материков, затем размеры и планировку городов и поселков, поэтому все, начиная от маршрута к ближайшему стадиону и заканчивая расположением комнат в больших квартирах, было удобно – настолько, насколько это вообще возможно. Население Близнеца понемногу росло, строительство продолжалось, но и спустя двести лет оно велось в соответствии с первичным планом.

Егор смотрел в окно и рассеянно отмечал знакомые здания. Дома, как и города, были одинаковыми. Подобные кварталы складывались в подобные кластеры и подобные районы, из которых состоял город. Те, кому посчастливилось найти работу в своем кластере, могли не покидать его годами. Те, кому нравились путешествия, переезжали по удобным дорогам в другой кластер, район или город и обнаруживали, что в их жизни ничего не изменилось. Тот же бассейн, клиника или пивная стояли на том же самом месте, где человек привык их видеть. Кого-то это раздражало. Но это, бесспорно, было удобно.

– Мы на месте… Егор, – кротко молвил водитель.

– Уже? Отлично. – Он отстегнул ремень и накинул капюшон.

– До свидания. Когда буду нужен, вызовите. Помните, что время в пути занимает двадцать минут. В час «пик» – около тридцати.

– А разве завтра с утра… Ах, да! Хорошо, вызову.

Егор преодолел несколько метров до парадного и вошел в вестибюль. Жильцы находились на работе, в двери никто не шастал, и температура держалась, почти как в салоне «Беркута».

– Вот это да! – Крикнула ему в спину Маришка. – Поздравляю, я видела. У нас генеральный директор на такой же ездит.

Егор суеверно посмотрел на ее брошь, потом на сумочку. Теперь он убедился: сходство было фантастическим.

– Привет, – сказал он. – Слушай, у тебя сестра есть? Или… фамилия Воинова тебе ничего не говорит?

– Не-а. А что это за фря?

– Так, на работе.

– Ну-ка, ну-ка! Выкладывай, дружок! Не успел устроиться, уже присматриваешь? В первый день!

Такого натиска Егор не ожидал.

– Перестань, прошу тебя, – сказал он. – Если я обратил на нее внимание, так это потому, что она похожа на тебя. Но копия всегда хуже оригинала.

– Да?.. – Маришка надула губы и опустила голову. – Учти, я собственница. Ни с кем не делюсь.

– Я тоже, – серьезно ответил Егор. – Ты что сегодня так рано?

– А я на твоем примере. Решила – хватит, не электричка, чтоб всю жизнь по одному рельсу.

– У тебя же там, вроде, карьера…

– А!.. Что карьера? Может, замуж кто возьмет. Некоторые на таких машинах рассекают, что жене работать просто неприлично.

Их взгляды встретились, и Егор принялся гадать: шутит – не шутит. Маришка задорно щурилась, но за ее лукавством определенно что-то стояло.

И женюсь, дерзко подумал Егор. Еще недельку поживем, и отважусь, сделаю предложение.

– И квартиры рядом, – подыгрывая, сказал он. – Можно соединить. Пусть у моего Соседа с твоей Маришкой тоже будет свадьба.

А как же связь, опомнился Егор. Рано или поздно она узнает про спецканал. Топорков будет не в восторге. Ладно, чего заранее убиваться? Однако проблемы уже есть. Переехать-то к ней не получится, надо у себя торчать. И объяснить ничего нельзя.

Они поднялись на лифте, и Маришка как-то естественно остановилась у его двери. Егор снова с беспокойством подумал о завтрашнем сеансе связи. Маришка без работы осталась, будет дома сидеть. Спровадить ее куда-нибудь? С утра и на весь день?! Не поймет.

– Ой, совсем я что-то… – спохватился Егор. – Спасибо тебе огромное!

– За Соседа? Пожалуйста. Ты с ним не ругайся.

– С таким умницей? Никогда! – Заверил он, открывая замок.

Егор помог Маришке снять плащ и, проводив ее в ванну, сел на диван. Собеседование вымотало его как хорошая пробежка в полдень – слишком большое количество информации, не говоря уж о качестве. Такой инструктаж свалит с ног кого угодно.

Да еще эта проклятая петля. Егор сообразил, что сегодняшний день у него длится дольше, чем у всех остальных. Полупрозрачные цифры на мониторе показывали без десяти два. Значит, на самом деле около пяти. Прямо как на Западе, только там прибавляют десять лет, а здесь – три часа. Да, три часа примерно. Откуда они взялись?

– У тебя изможденный вид, – сказала Маришка. – Ты, случайно, не грузчиком устроился?

– Дворником, – отшутился Егор. – Грузчиков возят не на «Беркутах», а на «Соколах».

– А уборщицы вам не требуются? Чтобы личная яхта или хотя бы вертолет.

Маришка по-хозяйски осмотрела комнату и, пнув ногой клубок старых плащей, уселась рядом с Егором. Он запрокинул голову, чтобы поцеловать ее в щеку, и тут увидел Маришкино ухо.

– У тебя… – выдавил Егор. – У тебя там…

– Что? – Встревожилась она.

– У тебя родинка на ухе…

– Тьфу, ты! Какая ж это родинка? Это макияж, дурачок.

Она потерла мочку – родинка размазалась и постепенно сошла. Маришка сунула ему под нос перепачканный палец и энергично поднялась.

– Пойду, пошурую на кухне. Побалую тебя чем-нибудь эдаким.

– Лучше сама поешь, я недавно обедал.

– Эх ты! Должна же я показать свою домовитость. Я немножко приготовлю. Кета в сливках, по почте такого не пришлют.

– Кета? – Переспросил Егор. – Кета годится.

Он апатично проследил за тем, как Маришка стянула облегающий топ и в одних шортах удалилась к кухонному отсеку. Спать хотелось неимоверно, и Егор, уже не в силах сопротивляться, прикрыл глаза. Звуки скатились до самой нижней октавы и расползлись в глухое, невнятное буханье.

Сквозь веки проникал слабый розовый свет, и в нем, как звезды, мерцали острые точки электрических разрядов. Ноги гудели от усталости. Ноги гудели…

АВГУСТ. 5

Сначала он забеспокоился. Потом испугался по-настоящему. И только потом проснулся.

– Холуй… Холуй! – Отчаянно позвал он. – Сосед!..

– Слушаю, Егор.

– Ф-фууу… Отбой.

Ему снова снилась Земля – теперь он не летал, а ходил по каким-то хрупким осколкам. То ли лед, то ли стекло. Ему опять было холодно, и страшно, и жалко – всего того, что создали люди, и что им уже никогда не понадобится. Он снова видел Землю мертвой.

– Сосед, ты в снах разбираешься?

– Могу запросить программу «домашний психоаналитик».

– Не-е. Я сам аналитик, – гордо заявил Егор. – Ты мне что-нибудь про символы и приметы.

– Это антинаучно, – предупредил Сосед.

– Давай, давай! Подключись куда следует, должны же быть какие-то книги. У меня бабушка любила в этом копаться.

– Слушаю тебя, Егор, – покорно произнес мажордом.

– Когда живой человек во сне предстает умершим…

– Родственник?

– Не знаю. Ну, не тяни! Что там?

– Есть два разных толкования. Первое: тот, кто приснился мертвым, будет долго жить. Второе: к скорой встрече.

– Выходит, сон добрый? – Обрадовался Егор.

– Я все же справился в «домашнем психоаналитике». Если человек снится тебе мертвым или тяжело больным, значит, ты за него переживаешь. Возможно, ты догадываешься о некой опасности, угрожающей этому человеку.

– Взял, и все испортил! Антинаучные методы – они как-то гуманней. А где Маришка?

– Маришка оставила голосовое письмо. Воспроизвести?

– Валяй.

– Егор, ты соня! – Сказала Маришка откуда-то с потолка. – Я поехала устраиваться на работу. Я понимаю, что ты самый дорогой дворник в мире, и семью прокормишь, но дома сидеть все равно не буду. Вернусь, наверно, к обеду. Если не попадется кто-нибудь, похожий на тебя, – добавила она с издевкой.

Семья, подумал Егор. У нас уже семья? Быстренько у нее получилось… А что, два года знакомы. Люди за это время детей нарожать успевают. Да, у нас будет семья! И это здорово.

Он резко встал, потом неожиданно для себя бросился на пол, поотжимался, поприседал, помахал туда-сюда руками и, сделав напоследок несколько глубоких вдохов, выкрикнул ликующее «Хо!»

Жизнь налаживалась – Егор это чувствовал физически. Судьба кидала ему одну удачу за другой, а он, не будь дурак, ловил и каждую пристраивал на свое место. Любовь, семья, деньги, интереснейшая работа, даже «Беркут» с персональным водителем, – все свалилось одновременно, и все пошло впрок.

– Сосед!

– Слушаю, Егор.

– У тебя бывает хорошее настроение?

– У меня всегда хорошее.

– Ты счастливый, – сказал он. – Или сумасшедший? Это не вопрос, отвечать не обязательно.

– Я и не собирался, – ответил Сосед.

Егор позавтракал банальными шпротами. Вчерашний обед в памяти не отложился: от трапезы они с Маришкой довольно скоро перешли к расстегиванию «молний», затем расшатывали диван, роняли со стола приборы и долго валялись по полу, как две панды в пригородном парке.

Надо постелить палас помягче, машинально отметил Егор.

Взяв пульт, он включил монитор в режиме мозаики и сел поудобнее. Тринадцать окошек показывали обычные передачи, четырнадцатое, в два раза шире остальных, пустовало. Егор поиграл кнопками, пытаясь найти недостающую программу, но ее как будто и не было.

Это техники намудрили, решил он. Прокладывали канал повторно, вот и запутались.

– Сосед, ты умеешь настраивать телепрограммы?

– Да, конечно, но у тебя все настроено.

– Ты на четырнадцатый внимания не обращай, это тебя не касается.

– Четырнадцатого канала нет, Егор. Их всего тринадцать.

– И давно?

– Всегда.

Тринадцать, тупо повторил Егор. Позавчера их было пятнадцать. Или нет, уже четырнадцать. Вчера я с этим смирился. Из трех спортивных осталось два. Плевать. А сегодня у меня отняли еще один.

Четырнадцатого нет… Топорков говорил, что спецканал невидим, в том числе – для домашнего КИБа. И как они ухитрились?

– Сосед, я принимаю только тринадцать программ?

– Тринадцать, – подтвердил мажордом.

– А что в пустых клеточках?

– Ничего.

Егор посмотрел на монитор – как раз в этот момент там появилась бегущая строка:

СООБЩИТЕ О ГОТОВНОСТИ ТРЕХКРАТНЫМ НАЖАТИЕМ КНОПКИ «5».

– Эх, были бы у тебя глаза, – пробормотал Егор.

– Прости, я не понял.

– Отбой.

Он набрал три пятерки и с удовлетворением прочитал:

ВАШ ДОПУСК ДЕЙСТВИТЕЛЕН.

Егор убрал общие каналы и растянул окошко на весь экран. Буквы увеличились настолько, что их можно было различить за километр.

– Сосед, закрой ставни, – велел он. – И отбой.

Продолжение последовало через минуту с небольшим. На мониторе высветился длинный столбец из отдельных фраз:

ДОЖДЬ ВОСТОК ЗАПАД СПОНТАННО

ЖМЫХОВ ПЛОХО СЕРДЦЕ

ПРЫЖКИ МИРОВОЙ РЕКОРД ПОПРАВКА 0,02

СБРОС НА 13 УСПЕШНО ДАЛЕЕ 12 ДАЛЕЕ 11

ШУЛЬЦ ОТЧИСЛЕНИЕ

Отрывков было десятка два, не меньше, и все – в том же духе.

– «Куски смысла»! – Вслух возмутился Егор. – Такие куски, гражданин Топорков, пусть твоя мама себе в…

Он замолчал, растерянно перескакивая с одной строки на другую. Никаких идей. Дожди, мировые рекорды… Ну, будет дождь, куда он, родимый, денется? Обязательно будет – и на Востоке, и на Западе. А прыжки?.. Да гори они огнем, эти прыжки!

Егор испытывал разочарование. Он согласился бы со своей некомпетентностью, но с этой чушью он просто не знал, что делать. Анализ?… Да, это его призвание, но анализировать можно информацию, на худой конец – дезинформацию, а здесь одни лоскуты.

Минут десять Егор просидел без движения, пока, наконец, не очнулся. Его наняли, чтобы он работал, а не материл начальство.

«Дожди»… Дождями займется метеослужба.

«Сброс на 13 успешно»… С этим вообще проблема. Что они у себя на Земле сбросили, и почему «на тринадцать»?

Жмыхов и Шульц… Вот, уже кое-что.

Егор затребовал справочную линию и ввел обе фамилии. Статистика появилась незамедлительно.

ШУЛЬЦ: ЗАПАДНАЯ АВСТРАЛИЯ – 874.119 ГРАЖДАН, ВОСТОЧНАЯ АВСТРАЛИЯ – 0 ГРАЖДАН.

ЖМЫХОВ: ЗАПАДНАЯ АВСТРАЛИЯ – 5 ГРАЖДАН, ВОСТОЧНАЯ АВСТРАЛИЯ – 21.286 ГРАЖДАН.

Егор посмотрел на экран и взвыл. Шульц еще ничего, Шульца он сразу вычеркнул – откуда его там отчислили, это головная боль конкурентов. А Жмыхов… Двадцать одна тысяча человек! Всех направить на кардиологическое обследование? Никаких врачей не хватит.

Он покусал губу и вызвал фирму.

– Здравствуйте, Соловьев, – сказала Воинова.

Маришка была в блестящем топе салатного цвета, точно таком же, какой вчера снимала Маришка… Другая Маришка, будущая жена. И еще Егор заметил, что родинки на ее правом ухе сегодня нет.

– Необходимо установить контакт с клиниками…

Он хотел добавить: «со всеми клиниками Востока», но Воинова уже что-то набирала на скрытой от камеры клавиатуре. Кажется, на фирме привыкли к глобальным масштабам и пятизначные цифры воспринимали без трепета.

– Клиники… Есть. Тема?

– Кардиология, Жмыхов.

Он намеренно не стал уточнять, что и зачем. Ему понравилось, как разговаривает Маришка. К личной неприязни это не имело никакого отношения. Они работали, четко и слаженно. Они друг друга понимали.

– Есть, – сказала она. – Зарегистрировано… Секундочку, здесь массовое…

Она пропала – видимо, получила вызов по более важному делу. Егор собрался почесать пятку, но в это время Маришка появилась на экране вновь.

– Жмыхов, кардиология. В клиниках зарегистрировано сто сорок восемь, – сообщила она, будто и не прерывалась. Рассылаю приглашения на внеплановый осмотр. Что еще?

– Пока все.

– До связи.

Егор почесался и пошел на кухню за рыбкой. Естественно, для Маришки это не впервой. Он сказал «а» – Воинова уже назвала весь алфавит. Зачем разжевывать, когда ясно и так: кардиология, Жмыхов… Любой нормальный человек покрутил бы пальцем у виска, но для человека с фирмы два слова было вполне достаточно.

На фирме привыкаешь мыслить фрагментами, подумал Егор. Мыслить отрывками из послания. И он скоро научится. Только хорошо ли это?..

На обратном пути он увидел книгу странника. Положив перед собой тарелку с угрем, Егор забрался на диван и пристроил книгу рядом. Он снова перечитал фразы и остановился на последней:

ГРАВИТАЦИОННАЯ ПОСТОЯННАЯ ПОПРАВКА 0,00002

«Постоянная поправка» звучало не слишком убедительно. Похоже, речь шла о гравитационной постоянной. И ее кто-то поправлял – на две стотысячных.

Мучительно вспоминая формулы из школьного курса, Егор попытался представить, сколько это будет от массы планеты. Получилось очень много. Он для самоуспокоения разделил еще на сто тысяч – все равно много.

– Куда ж вы все это денете, братцы? – Проронил он. – Если отнимите. А если прибавите, то откуда возьмете? Это же миллиарды тонн.

Он вернулся взглядом к третьей фразе и осознал, что прыжки – занятие далеко не абстрактное.

ПРЫЖКИ МИРОВОЙ РЕКОРД ПОПРАВКА 0,02

В этом что-то было – прыжки, гравитационная постоянная…

Доев, Егор переставил тарелку и случайно столкнул книгу на пол. Он вытер руки и свесился, чтобы ее поднять, но так и застыл – в неудобной позе, с открытым ртом и непроглоченным ломтиком рыбы.

На обложке, четко и разборчиво, было написано: «Спортивные достижения. Справочник».

Егору хотелось верить, что он ошибся, что выбрал не ту книжку, но он прекрасно знал: «не тех» книжек у него нет. Покупал он их крайне редко и осмотрительно. И уж конечно, никаких спортивных справочников. Это была та самая брошюра, подаренная странником.

Егор встал с дивана и поднял книгу. Заглянул в оглавление – все, что полагается: игровые виды, бег, плавание, тяжелая атлетика и прочее. И прыжки.

Отыскав нужный раздел, он заложил страницы и переключил монитор на спортивный канал. Затем выбрал меню «рекорды» и пролистал его до прыжков. Снова раскрыв книгу, Егор сравнил показатели по каждой дисциплине: в высоту, в длину, тройной, эстафетный и с шестом.

Они не совпадали. И прошлогодние – тоже. И позапрошлогодние. Цифры, указанные в книге, были меньше тех, что стояли в таблицах телеканала, где – на девять сантиметров, где – на пятнадцать и три десятых, но они всегда отличались.

Егор вывел на экран калькулятор и сделал несколько вычислений. Пять или шесть, больше ему не понадобилось. Все показатели расходились ровно на две сотых.

ПРЫЖКИ МИРОВОЙ РЕКОРД ПОПРАВКА 0,02

Это была не галиматья. К сожалению. Это была именно поправка – с учетом изменившейся гравитационной постоянной.

Пользуясь тем, что калькулятор висит прямо перед лицом, Егор еще раз подсчитал разницу масс для Близнеца и ужаснулся. Первый результат, полученный в уме, оказался заниженным на порядок. Потерянные планетой тонны можно было записать только в стандартном виде – единица, умноженная на десять в такой-то степени. Можно было записать и по-детски, с длинной цепочкой нулей, но Егор не знал, есть ли у этого числа название.

Он убрал калькулятор, выключил спортивную программу и вперился в пресловутые «куски смысла». Единственное реальное дело – спасение Жмыхова стоило дороже всех дождей, рекордов и «сбросов на 13», вместе взятых, но Егор понимал, что его взяли не для этого. С инфарктом Жмыхова, как и с самоубийством некоего Иллариона из Веселок мог справиться любой. От Егора ждали иного – разгадки.

Он собрался выйти в кухонный отсек за новой порцией рыбы, но вдруг заметил, что фразы на экране исчезают. Строки поочередно таяли, пока на сером поле не осталось всего два послания: про Жмыхова, и то, до которого Егор еще не дошел:

СТАРЬ ОТКРЫЛА НАСТОЯЩЕЕ ЗАКРЫЛА БУДУЩЕЕ

– Это что за шарада? – Раздраженно спросил он у монитора.

– Это не шарада, – ответил монитор голосом Топоркова. – Это, гражданин Соловьев, то, за что вы получаете зарплату.

Из верхнего левого угла развернулось квадратное окно, и в нем появился Сергей – усатый, румяный и злой.

– Соловьев, вы за часами следите? Скоро обед, а у вас только одно сообщение.

– Я закончу, – пообещал Егор, садясь в позу «смирно».

– Когда? Ночью? Ночью надо спать. Завтра придет следующая партия, и мозги должны быть в порядке. – Топорков отвлекся и что-то набрал на клавиатуре. – Ну, как вам работка?

– Сложно.

– Ну-у! Если вам сложно, то кому же просто? Вы, специалист экстракласса… Да и задания на первый раз вам подобрали не ахти, какие заковыристые. Коллеги уже справились, сейчас и ваши отрывки расщелкают. Вы не относитесь к этому слишком серьезно, я ведь говорил, что в послании девяносто процентов – мусор. Что у вас было? – Топорков заглянул куда-то вниз. – Ага, спонтанные дожди. Такое выбрасывайте сразу. Что еще? Шульца какого-то отчислят…

– Я проверил – Шульцы на Восточном материке не проживают.

– Вот и отлично. Дальше… Жмыхов – сердце. Здесь вы все правильно сделали. Это остается у вас для контроля. Ну, а еще? Сброс какой-то… так… поправки – одна, другая… Научитесь вычленять действительно важное, а сбросами всякими голову себе не морочьте. Вы учтите, Соловьев, сигнал несет уйму информации, но вот реагировать на нее… Вам могут написать: старушка потеряет монетку в два такса. Или: гражданин имярек вляпается в птичий помет. И что, бить тревогу?

– Нет, конечно…

Егора подмывало возразить, что «какие-то поправки» – это вовсе не про старушку, это про всю планету. Но в качестве доказательства ему пришлось бы рассказать о книге и о том, откуда она взялась. Кроме того, что Топорков вряд ли одобрит общение со странником, сама книга – Егор это чувствовал – была как-то связана с петлями во времени и, не исключено, с подменой диплома. И даже если не связана – превращение закорючек в спортивный справочник выглядело, по меньшей мере, сомнительно.

Так или иначе, фразы о поправках уже перекочевали к другому аналитику, вот пусть и разбирается. Хотя, Егор был уверен, что другой, не моргнув глазом, сольет их в буфер.

– Конечно, тревогу бить ни к чему, – твердо повторил он. – А что мне делать со Жмыховым?

– Мы не знаем, с каким упреждением пришло послание. На всякий случай отслеживайте эту фамилию. Через несколько дней будет видно, сумели мы предотвратить его смерть, или не сумели, – с профессиональным равнодушием сказал Топорков. – И еще у вас остается про старь. Смахивает на афоризм. Здесь я особых проблем тоже не вижу. Ну, тренируйтесь, вам полезно.

Он, не попрощавшись, отключился, и на стене возникли два отрывка:

ЖМЫХОВ ПЛОХО СЕРДЦЕ

СТАРЬ ОТКРЫЛА НАСТОЯЩЕЕ ЗАКРЫЛА БУДУЩЕЕ

Егор согнулся и подпер лоб кулаком. Тренируйся, дорогой, тренируйся. Топорков здесь проблем не видит. Он их, кажется, вообще не замечает – принципиально.

Егор откинулся на спинку. Иногда бывает так трудно сосредоточиться…

Все сначала. «Старь открыла настоящее». О чем идет речь? «Закрыла будущее»… Смысловой ряд: старь-настоящее-будущее. Стилистически «старь» выпадает, должно быть «прошлое». Тогда это действительно станет похоже на афоризм. Итак, вместо «прошлого» – «старь». А почему? Маму ее…

Егор перебросил пульт в правую руку и вызвал лингвистическую программу.

СТАРЬ. СИНОНИМЫ: СТАРИНА, ДРЕВНОСТЬ.

– А-а-а!.. – Протянул он. – За маму прощенья просим.

Картина более-менее прояснялась. Древность – это не просто прошлое, это очень далекое прошлое. Это то, что уже миновало тогда, когда «прошлое» еще представлялось «будущим». Полный ряд выглядел бы так: старь-прошлое-настоящее-будущее.

Егор звонко щелкнул пальцами и отправился на кухню. Там он торопливо накидал в тарелку дюжину шпротин, затем вернулся в комнату и показал монитору кулак.

– Старь – это протоистория, – громко сказал он.

«Протоистория открыла настоящее». Объяснила, что ли? А будущее она почему закрыла? Опять ерунда…

Егор поставил тарелку на пол и взялся за пульт.

– Соловьев? Я слушаю, – ответила Маришка.

– Мне нужна машина.

– Время?

– Как можно быстрее. И, наверное, предупредить начальство…

– Вы вольны в своих действиях. Будет результат – доложите.

– Спасибо вам, Маришка.

– О! В вашем лексиконе имеется и такое?

– У меня там много чего имеется. Я вот, что хотел, Маришка. Вчера мы с вами в коридоре… как-то нелепо…

– Хорошо, Егор. Не сейчас.

– Но вы не обижаетесь?

– Нет. Уже нет. Да! – Вдруг сказала она.

– Что «да»? – Нахмурился Егор.

– Чуть не забыла: у вас же одна строка на контроле. Фамилия Жмыхов? На него кое-что пришло.

– Откуда пришло?

– Оттуда, – многозначительно произнесла Маришка. – Вот оно. Получили?

На сером поле проявилась короткая фраза:

ЖМЫХОВ УМЕРЕТЬ

Егор оцепенело уставился в монитор.

– Да… Получили… – выдавил он. – Что у нас с обследованием?

– Что… – пожала плечами Маришка. – Приглашения разослали, а дальше – их дело. Не силой же в клинику тащить.

– Они не догадываются, насколько серьезна угроза. Может, рассказать им по секрету? – Егор увидел, как меняется лицо Воиновой, и быстро поправился. – Или не рассказать… намекнуть только.

– Поделитесь этой идеей с Сергеем Георгиевичем. А лучше – не надо. Егор, на планете каждый день умирают тысячи и тысячи. Странно, что я вам об этом напоминаю.

– Да… Да, Маришка, вы правы. Последний вопрос: существует ли способ отличить краткосрочные прогнозы от долговременных?

– Существует. Наверняка существует, но нам он неизвестен. Жмыхов, вероятно, умрет, Егор. Мне очень жаль. Фирма старается предотвратить беду, но она не способна ее отменить.

– Сергею Георгиевичу придется завести вторую «черную папку». Эта скоро переполнится.

– У него их уже четыре, – мрачно ответила Маришка. – Мы занимаем линию. До связи.

– «Фирма не способна»!.. – бросил Егор. – Тогда зачем?..

На стене, точно в укор его бессилию, слабо светилось:

ЖМЫХОВ УМЕРЕТЬ

Выключив монитор, Егор достал из шкафа конвертик со свежим плащом. Побродив по комнате, он убедился, что мусора не осталось, и взял с дивана книгу. Показывать ее он не желал никому, даже потенциальной супруге. Егор повертел книгу в руках и, не найдя для нее подходящего места, сунул в карман плаща.

– Сосед! – Окликнул Егор. – Прими письмо для Маришки. Голосовое.

– Я записываю, – отозвался мажордом.

– Маришка! – Сказал он, прочистив горло. – Твой дворник поехал в командировку. Вернусь вечером. Приготовь, пожалуйста, что-нибудь из рыбы. Ты отличная хозяйка.

Он хотел добавить что-нибудь еще, но передумал и, объявив Соседу отбой, пошел к лифту.

Желтый «Беркут» уже стоял у подъезда. Аркадий напряженно смотрел вперед – так, будто мчался на огромной скорости. При этом он мерно раскачивался и постукивал обеими ладонями по рулю.

– Шумы убери, – велел Егор, забираясь на заднее сидение.

– Это музыка, Егор Александрович, – оскорбился водитель.

– Значит, убери музыку.

Аркадий тронул на руле какую-то плоскую кнопку, и в салоне стало тихо.

– Куда едем, Егор Александрович?.. То есть Егор.

– В музей протоистории.

Водитель присвистнул.

– Музей? Это в Малом Китеже! Полтора часа в один конец, – предупредил он. – На вертолете…

– На вертолетах летают. А мы с тобой едем. В музей протоистории.

Аркадий жалостно вздохнул и завел мотор.

Машин на улице было мало – во-первых, обед, а во-вторых, проектировщики предусмотрели идеальные развязки. В часы «пик» пробки все же возникали, но нынешние городские власти относились к ним философски. Дороги они уподобляли артериям, а транспортный поток – течению крови. Мол, скачки давления при физических нагрузках – это нормально. Горожанам такие сравнения нравились.

Глядя в окно, Егор неожиданно задался вопросом, почему одна и та же планировка устраивает людей на протяжении двухсот лет. Население растет, жизнь меняется, и то, что было удобным для деда, внуку должно казаться невыносимым.

Егор удивился не столько этой мысли, сколько тому, что раньше она его не посещала. Никто из людей не задумывается о предках, лишь иногда – о потомках. А предки – это уже позади.

На углу висела ярко-красная вывеска: «Крендель + Ватрушка. Ваш свежий хлеб». Эта булочная стояла здесь всегда. И стеклянный шатер, и искусственные деревца в мраморных кадках – тоже. В доме напротив жили его родители – когда-то жили, раньше. Ребенком Егор любил забегать в угловой магазинчик, и продавщица привычно протягивала ему теплую ватрушку в хрустящем бумажном пакете. Ватрушки там пекли замечательные. А вот кренделей почему-то никогда не было.

Егор часто заморгал и повернулся вперед – тот дом давно скрылся из вида, потерялся в строю таких же серых башен, и выворачивать шею уже не имело смысла.

Это фраза из послания виновата, с неудовольствием подумал он. Размяк, рассопливился. Старь открыла настоящее… Ничегошеньки она не откроет, эта старь.

Машина пересекла объездную дорогу, нырнула в тоннель под пригородной платформой и, встав на прямую, как линейка, трассу, полетела к дальним холмам.

– У тебя на какую скорость лицензия? – Спросил Егор.

– У меня полная, – разудало ответил Аркадий. – Когда пришел в фирму, экзамен сдавал на гоночном «Стриже».

– Зачем фирме гонщики?

– Плащи развозить, – засмеялся Аркадий. – Может, музычку, а?

– Ты сколько в фирме работаешь?

– Шесть лет.

– Разве нашей фирме не пять?

– Вашей, с плащами, – пять. Но это вспомогательная структура. А фирма в целом – она давно появилась. По-моему, она была всегда.

Все было всегда, молча согласился Егор. Города, булочные, противостояние двух материков и, конечно, разведка.

– Постой, Аркадий, сколько же тебе лет?

– Да мы с вами ровесники. Выгляжу я подростком, знаю. С женщинами проблемы иногда… Но это тема невеселая. Давайте я лучше музычку…

– Включай, – скривился Егор.

Через час с небольшим на горизонте показалась темно-серая глыба. По мере приближения глыба росла и обретала фактуру: сплошная стена распалась на отдельные дома, между ними прорезались щели улиц, а в бетонных стенах стали различимы бликующие стекла.

Аркадий сверился с КИБ-навигатором и вырулил на внешнее кольцо.

– Музей за городом, – пояснил он. – Сейчас, уже приехали.

Они остановились возле невысокой асимметричной постройки, обсаженной какими-то пронзительно-зелеными кустами. Перед зданием находилась автостоянка, на которой торчала одинокая розовая машина дамской модели.

Занятно, подумал Егор. Музей протоистории, по идее, тоже спроектировали на Земле. В этом что-то есть – создавать музей самого себя…

– Зайдешь? – Спросил он у Аркадия.

– Я здесь подожду, если не возражаете.

Егор хлопнул дверцей и, не одевая капюшона, добежал до широкого навеса. По затененному крыльцу, придерживая накинутый плащ, спускалась миниатюрная девушка с двумя наивными косичками.

– Я вас еще на кольцевой приметила, – проговорила она. – К нам редко заезжают. Добрый день.

– Здравствуйте, я Соловьев.

– Очень приятно. Старь, – склонив голову набок, сказала девушка.

– Простите?..

– Старь. Это моя фамилия. А зовут Катерина. Смешное имя, правда?

– Правда, – рассеянно кивнул Егор.

АВГУСТ. 6

– Я учусь на шестом курсе. Родных нет, помогать некому. Стипендия… какая у нас стипендия! А торговать одноразовыми плащами я не желаю. Противно. Вот и… – Катерина широко повела рукой, – вожу экскурсии. Кстати, в этом месяце вы первый посетитель, – бесхитростно добавила она.

– Между прочим, я торгую плащами, – улыбнулся Егор. – Одноразовыми.

– Ой, я не то… – смутилась девушка.

Егор не спеша рассмотрел ее узкое лицо, жидковатые косы и тонкие, повернутые внутрь, плечики.

– Пустяки, – сказал он.

Такой экскурсовод его устраивал. Шестой курс, золотая пора: преподаватели уже не гоняют, диплом пока никуда не клюет. Багаж знаний набран солидный, но мышление еще живое, не догматическое. Кроме того Катерина, некрасивая девушка с фатальной фамилией, казалась искренне увлеченной своим предметом. Это было именно то, что нужно. И, хотя Егор не очень представлял, зачем приперся, о потраченных на дорогу часах он не жалел.

– Что мы с вами посмотрим? – Спросила она. – У нас три стандартных программы: история человека разумного как вида, иначе – прото-протоистория, затем развитое общество на Земле, и третья – процесс Колонизации. Я обращаю ваше внимание на слово «процесс», потому что многие воспринимают переселение на Близнец, как нечто одномоментное. На самом же деле…

– …на самом деле процесс длился целых двенадцать лет, – подхватил Егор. – Честно говоря, это почти все, что мне известно о Колонизации. Моя профессия – анализ… э-э… погода… – Егор запнулся и беспомощно шаркнул ногой. Две оговорки подряд – это было слишком.

– Значит, чтобы успешнее продавать плащи, вы изучаете погоду? У вас, наверное, серьезная фирма.

– Весьма, – с облегчением сказал он. – А, гм… так что вы посоветуете? Какую программу? Я готов положиться на ваш вкус.

– Если на мой вкус, то никакую из этих трех. У меня есть своя, собственная. Это тема моей научной работы. Но ее тоже не хотелось бы навязывать. Вы ведь не из праздного любопытства приехали? Вас что-то интересует.

– Что интересует… – озадачился Егор. – Да что и всех. Предположим, внепространственный транспорт. Почему у нас его нет?

– Почему же нет? – Хитро спросила Катерина и направилась к левому проходу. – Транспорт у нас есть. Только он не действует.

– Я и говорю! – Егор двинулся за девушкой, но она шла так медленно, что он не сразу подобрал шаг. – Камера-то сохранилась. Неужели физики не могут наделать дубликатов?

– Зачем? Думаете, две камеры будут работать?

– А как же! Или наших предков сюда доставили на космических кораблях?

– Вряд ли. Но в волшебный транспорт мне тоже не верится. Эта камера…

– Что, так трудно разобраться в ее устройстве?

– Давно разобрались… Да вот она.

Катерина встала рядом с прозрачной перегородкой, закрывавшей огромное помещение. В нем, сложенные штабелем, лежали какие-то толстые пластины.

– Пять штук: пол, потолок и три стены. Это и есть – камера внепространственного переноса. Вторая, точно такая же, находится в Западной Австралии. Вас не удивляет, что они не работают? Меня – не очень.

– На железо похоже, – пробормотал Егор.

– Железо, – подтвердила Катерина. – Полагаете, у них внутри провода и схемки? Нет. Просто железо.

– И как же это могло…

– По официальной версии, управление транспортом осуществлялось с Земли. Якобы на Близнеце только оттаскивали-подтаскивали.

– А по вашей? По вашей версии все было иначе?

Старь покачала головой и пошла вперед. Егор терпеливо доплелся до следующего зала и увидел множество кубов и пирамид, где в голубоватой подсветке купались сотни экспонатов.

– Здесь надо идти по часовой стрелке, – сказала Катерина. – Вон от той колонны и до этого стеллажа. Тогда получится краткая история Земли: в начале – каменный топор, в конце – микроКИБ. Но мы с вами пойдем не так, а зигзагом. Это не прихоть. Сейчас поймете.

Она подвела Егора к прозрачному конусу и торжественно объявила:

– Лопата.

– Лопата… – глупо повторил он.

– Исторической ценности не представляет, у нас их полно.

– Это, скорее, символ, – догадался Егор.

– Конечно. Но мне как специалисту по истории дорого вот что. – Старь взяла его под локоть и повлекла к табличке. – Возраст.

– Триста лет до новой эры, – прочитал Егор. – Она служила людям еще за триста лет до Колонизации? Надо же, форма совсем не изменилась. Если б я увидел ее где-нибудь у дороги…

– Посетители всегда говорят экскурсоводам что-нибудь подобное. Вы думаете, мне это доставляет удовольствие? Меня эта лопата не волнует. Также, как и вас. Возраст! Ей должно быть около пятисот, верно?

Катерина сделала паузу и звонко сказала:

– Лопате две тысячи лет. Многократно подтверждено экспертизой.

– Нда? И не сгнила…

– Не сгнила и не окаменела – это еще полбеды. На ручку посмотрите.

– Обычная, пластмассовая…

– Никаких проблем, – отчего-то рассердилась Катерина. – Пошли!

Она дотащила его до противоположного угла и постучала ногтем по герметичной полусфере.

– Пистолет? – Удивился Егор.

– Револьвер, но это не важно. Ему две тысячи лет!

Старь устремилась к соседнему экспонату и, положив ладонь на стекло, воскликнула:

– Первый фотоаппарат! Две тысячи!

Дальше Катерина уже не ходила, а бегала. Носясь от одного стенда к другому, она дотрагивалась до витрин и неизменно сообщала:

– Лазерный скальпель. Две тысячи. Клинописные таблички. Две тысячи лет. Изделие из латекса. Сами видите, что. Тоже две… Игральные карты – две… Кварцевые часы – две тысячи… Шоколад – две… Цифровой министэк – две. Две тысячи лет! И вот еще.

Она остановилась рядом с большим ящиком и неожиданно тихо сказала:

– Костюм для выхода в открытый космос. Две тысячи лет. Я вам говорила про каменный топор. Так вот, топор и скафандр – ровесники. Все это было создано одновременно.

– Экспонаты фальшивые! – Ахнул Егор.

– Нет. Перепроверили сто раз. У коллег на Западе те же результаты. Наши фонды полностью совпадают. Однажды директоры музеев обменялись каталогами и решили, что их секретари напутали: каждый получил копию своего же каталога. Когда-то это считалось курьезом. До того, как взялись за экспертизу… Нет, все экспонаты подлинные. Хотя две тысячи лет назад нас на Близнеце еще не было. По официальной версии.

– Вы к чему клоните?

– Фальшивы не экспонаты, а наша история. Я имею в виду протоисторию. Думаю, ее вообще не было. Мы родились здесь.

– А Земля?!

– Стоит провести в музее пару месяцев, и начинаешь сомневаться в ее существовании.

– Это и будет темой вашего диплома, – сообразил Егор. – А не боитесь? На части не порвут?

– Кого мне бояться? – Невесело усмехнулась Катерина. – Два студента и три профессора… Протоистория никому не нужна. Она и мне не нужна, я в нее не верю.

– Если даже вы…

– А вы? Что вы обо всем этом думаете?

– Я ничего не думаю, – признался Егор. – Мне просто хочется проснуться. Проснуться, умыться и пойти на работу – счастливым.

– Наверно, уже не получится. Вы человек мыслящий. Такие редко бывают счастливы.

– Но это же… Ваши выводы – это же бомба!

– Ай, бросьте. Сенсации взрывают не дома, а мозги. А когда их нет… И потом, спать удобней, чем бодрствовать. Мы все спим. Человек разумный живет на Близнеце так долго, что двигайся он хоть на четвереньках, все равно уже дополз бы до звезд. Скафандру две тысячи лет. Где наше освоение космоса? Чего мы достигли? Повесили на небо сотню спутников связи?

– Еще орбитальные метеостанции, – вставил Егор.

– Вот-вот. Согласно канонам протоистории, человек выбрался из пеленок и заселил Близнец в течение пятидесяти веков. Всего пять тысяч лет – от глиняных табличек до межзвездного полета.

– Я вас не пойму. То вы говорите, что Земли нет, то приводите ее в пример.

– Я всего лишь рассуждаю. И нахожу, что одно из утверждений ложно. Если наша цивилизация развивается динамично, то почему этот КИБ под пыльным стеклом не уступает современным аналогам? Если же мы топчемся на месте, от откуда взялся технологический прорыв на Земле? Впрочем, с земными технологиями я вас уже познакомила – в первом зале. Ржавая будка, описанная в учебниках как протыкатель пространства…

Егор, не зная, что возразить, молча разглядывал какую-то катушку с лентой. Данные о невероятной старости экспонатов не умещались в голове. Возможно, девица рехнулась от скуки, чрезмерных нагрузок и нереализованного влечения. Посиди один среди этого хлама – еще не такие гипотезы возникнут.

– Вот эта штуковина выглядит абсолютно новой, – сказал Егор вроде как самому себе. – На табличке – пятьдесят лет до новой эры. А по вашему мнению?

– По нашему – две тысячи.

– Так зачеркните! Сверху напишите: «две тыщи».

Катерина внимательно посмотрела ему в глаза и вдруг спросила:

– Вы часто идете против системы?

– Что вы называете системой?

– Многие подозревают, что связи с Землей нет. Но вслух этого никто не говорит. По той же причине здесь висят таблички с официальными данными. Пятьдесят лет до новой эры? Пожалуйста! Пусть будет пятьдесят. Только резонансный тест не обманешь. Этой катушке двадцать веков. Мифическая транспортная камера годится разве что под мусорный контейнер. А существование Земли не доказано.

– Да что вы знаете!.. – Вскинулся Егор, но тут же прикусил язык.

Топорков его предупреждал. Она ждет от него примерно следующего: «Катерина, вы ошибаетесь. Земля была и есть. Мы получаем устойчивый сигнал».

Ну уж нет.

– Всего хорошего, гражданка Старь, – процедил он и, не дожидаясь ответа, направился к выходу.

– Вы еще вернетесь! – Крикнула она. – Вам деваться некуда, понимаете? Если вы об этом задумались, оно вас уже не отпустит! Я не одна такая сумасшедшая, сегодня мно…

Егор выскочил на улицу, и конец фразы остался за двойными дверьми. Спускаясь по лестнице, он вспомнил, что оставил плащ в музее, но возвращаться туда, даже на секунду, было противно.

Завели, как мальчишку! На азарте поймали. Ох, и прав оказался Сергей Георгиевич! Сдать, что ли, ему эту стерву тощую? Шпионка – не шпионка, а мозги полоскать она мастерица.

Егор домчался до машины и плюхнулся на переднее сидение.

– Долго меня не было?

– Часик, – пожал плечами Аркадий. – Как там, интересно?

– Да ну их!.. – В сердцах бросил Егор. – Вон, аж плащ забыл!

– Это ничего, в машине всегда запасные, целая коробка. Мы же ими торгуем! Да-а, ну и музеи у нас… – усмехнулся он, выезжая со стоянки.

«Беркут» проехал короткий отрезок до кольцевой, на несколько минут влился в поток местных, Малокитежских, и, преодолев мудреную развязку, вырвался на пустое шоссе. Пальцы Аркадия отстукивали по рулю какой-то сложный ритм, но нажать на плоскую кнопку аудиосистемы не осмеливались – и правильно.

Машина продолжала разгоняться, но Егор не возражал – бешеная скорость была под стать настроению. Чем сильней он пытался отвлечься от разговора в музее, тем больше на нем зацикливался.

Он усердно посылал Катерину с ее далекоидущими выводами туда же, в даль, но постоянно спотыкался о два элементарных, как кусок железа, вопроса: почему возраст музейного КИБа в десять раз превышает возраст цивилизации Близнеца, и как люди на него, на Близнец, попали. Егор мог бы предположить, что Старь набрехала, или свихнулась, или хотела его таким образом очаровать, но все это выглядело не слишком правдоподобно. Катерина производила впечатление нормальной ученой крысы, и Егор, как на себя не злился, находил в ее словах определенный смысл. Уж больно здорово этот бред дополнял все то, что свалилось на него за последние дни.

А ведь Старь так и не закончила, с запоздалым сожалением отметил Егор. Подводила его к чему-то, подводила, а когда уже почти подвела – он и взорвался. Надо было дать ей договорить. Что она хотела-то? Про тысячелетия, про фиктивные транспортные камеры, про вымышленную историю. Про то, что Земли не существует…

У Катерины не только вопросы, у нее, кажется, и ответы… Она этой проблемой занималась. Судя по сутулости и цвету лица – занималась всерьез. До чего она могла додуматься? Если Земли нет… Тогда одно: человечество родилось здесь, на Близнеце, и, пройдя долгий путь, остановилось в развитии – две тысячи лет назад. Или раньше. С какой стати?

Егор отрешенно посмотрел в окно и обратил внимание, что выжженная трава на обочине сливается в непрерывную бурую полосу.

– Прекрати лихачить, – сказал он. – Сбавь скорость. Аркадий!.. Аркадий, что с тобой?

Водитель сидел выпрямив спину и вцепившись в руль так, будто управлял машиной впервые.

– Что-то случилось? – Тревожно спросил Егор. – Неприятности?

– Да уж… – молвил он, не отрывая взгляда от дороги. – Неприятности, да. С двигателем… Не пойму. Он так не ломается. Блокировка должна сработать. Должна была…

– Мы не можем остановиться?!

У Егора защекотало затылок. Потрогав голову, он обнаружил, что истекает потом. Плащ намок и облепил тело тяжелой паутиной.

– Вы не волнуйтесь, – дрожащим голосом сказал Аркадий. – Я свяжусь с полицией… Я в фильме такое видел. Может, и получится…

– Что получится?

– Нам главное на трансконтинентальную попасть. Дорогу нам очистят…

– Ты собираешься ехать через весь материк?!

– Аккумуляторы, собаки, недавно заменили. Если б старые, тогда часов через пять… ну, семь, максимум. А так…

– Ты хочешь… пока они не сядут?..

– Я хочу!.. Я этого не хочу, Егор, но другого ничего… По телеку видел, как с вертолета снимают… Но это кино. Нереально это… Зачем заменили, собаки? Когда просишь – фиг, а когда не надо… Но новых мы учешем!..

– Куда учешем-то?

Аркадий покосился на приборную панель и промолчал.

– Ты столько выдержишь? – Спросил Егор.

– Я-то что… была б дорога… Трасса в Долгий Мыс упирается. На кольцо не свернем, не та скорость, чтоб сворачивать. Если б на кольцевой… а так… Свяжусь с полицией, пусть эвакуируют.

– Кого эвакуируют? – Не понял Егор.

– Всю окраину. Весь квартал. Тут не угадаешь, об какой дом убье…

Водитель продолжал открывать рот, но Егор его почему-то больше не слышал. Он зажал нос и сделал несколько глотательных движений – не помогло.

– Говори громче! – Сказал он.

Аркадий не реагировал. Он все так же смотрел вперед, хлопал губами и раскачивался из стороны в сторону – точно под музыку.

– Громче, я не… – Егор тронул водителя за плечо и тут же отдернул руку – ему показалось, что пальцы коснулись чего-то вязкого и омерзительно холодного.

Аркадий начал бледнеть – не так, как бледнеют люди. Его кожа, волосы и даже плащ постепенно теряли цвет и плотность. Вскоре на его щеке проступили какие-то линии, и Егор, замычав от ужаса, осознал, что это очертания плывущих слева холмов.

Водитель, словно растворяясь в кислоте, становился прозрачным. Через минуту он уже был похож на жидкий кисель, еще через минуту – на струю горячего воздуха, чудом сохраняющую очертания тела. Он по-прежнему держался за руль, изредка его подправлял и двигал почти невидимой головой, но принимать колеблющееся облачко за человека рассудок Егора отказывался.

Старь закрыла будущее, вспомнил он. Будущего нет, оно кончилось – сегодня, сейчас. Или чуть позже, когда «Беркут» влетит в один из окраинных домов Долгого Мыса.

– Ты неверно истолковал команду, – раздалось у него за ухом.

Егор подпрыгнул и обернулся – сзади, пристроив на коленях квадратный мешок, сидел странник.

– Как вы здесь… – выдохнул Егор.

– Закрыть будущее – не значит убить. Он не может убить ни тебя, ни его.

– Кто не может?

– Близнец. Он не убивает. Мы сами умираем – когда верим, что он нас убил. Он заставляет нас верить, в этом его назначение. Функция, если хочешь.

– Я… ничего не хочу. Только проснуться.

– Ты это уже говорил, гражданин Востока. Сколько ж можно просыпаться?

– Как вы сюда попали?

– Это единственное, что тебя волнует?

Странник легонько встряхнул мешок и, на мгновенье прислушавшись, покачал головой. Потом положил его рядом и развязал узел на горловине.

– Есть вещи, с которыми он не может справиться.

– Кто?..

– Близнец. Он не все учитывает. Наверно, потому, что не идеален. Или намеренно оставляет нам лазейку. Тогда он – само совершенство. Но это едва ли. Он не настолько сложен. Он гораздо проще.

Странник достал из мешка плетеную клетку и, любовно ее огладив, поднял за металлическое кольцо. Внутри, на проволочных качелях, покачивалась какая-то пестрая птица чуть крупнее воробья. Странник раздвинул прутья и сунул в клетку палец.

– Вот и над ней тоже… – он улыбнулся, пряча глаза в черные складки морщин. – Близнец над ней не властен. Он ее не видит. Как, например, люди не видят твоих секретных разговоров.

– С фирмой?

– Вы, граждане Востока, суетесь в эти команды… можно подумать, они адресованы вам.

– А кому? Кто их принимает?

– Близнец.

Странник поскреб ногтем клетку и принялся укладывать ее обратно в мешок. Он вел себя так, будто ему ничто не угрожало, будто он сидел на лавочке в парке, а несущаяся за окнами дорога была нарисована.

– Дорога действительно нарисована, – сказал он. – Ее нарисовал для тебя Близнец. И заставил поверить. А этого делать нельзя. Верить нельзя. Видишь, что бывает, когда люди верят? Твой друг уже умер. И ты готовишься к тому же.

Пожалуй, это наилучшее объяснение, решил Егор. Это смахивает на смерть. Жаль, что последний миг тратится на такое… Он предпочел бы поговорить с Маришкой.

– Пора, – произнес старик, открывая заднюю дверь.

В салон ворвался горячий ветер и разорвал его бороду на седые пряди. Странник взял мешок и выставил одну ногу наружу.

– Пойдем, гражданин. Здесь тебе делать нечего.

– Куда? – Испуганно спросил Егор.

– Отсюда.

Он оттолкнулся и медленно, враскачку поднялся. И вышел из машины – не вывалился, даже не выпрыгнул. Вышел.

Странник прикрыл дверцу, обошел автомобиль спереди и, остановившись рядом с Егором, поманил его за собой.

«Беркут» все так же мчался по раскаленному шоссе, редкие кусты пролетали со скоростью падающего камня, стрелка спидометра билась у отметки «300». Странник стоял возле машины и спокойно помахивал мешком.

– Гражданин! Не верь ему. Не позволяй собой управлять.

Сквозь стекло голос звучал приглушенно, как во сне. Егор силился проснуться, хотя давно признал, что не спит. Он даже не умер – для смерти все это было слишком долго и замысловато.

Он порывисто отстегнул ремень и распахнул дверь.

– Смелее, гражданин!

Егор, прищурившись, посмотрел на странника и сплюнул – плевок исчез где-то в сотне метров позади.

– Не верь ему! – Гневно крикнул странник.

В этот момент Аркадий протянул к Егору свою прозрачную руку. Кажется, он пытался схватить его за плечо. Егор брезгливо отмахнулся и поставил ступню на дорожное покрытие. Оно было твердым и неподвижным. Зажмурившись, Егор приподнялся и встал на обе ноги.

Тугой ветер сразу утих. Егор пошатнулся и всплеснул руками, но стоило ему открыть глаза, как равновесие восстановилось. Через тонкую подошву сандалий он чувствовал шероховатость дороги.

«Беркут», как ни в чем не бывало, улетел дальше и сжался в светлую точку.

– А его вы почему не спасли? Аркадия, водителя.

– Я и тебя не спас, – грустно сказал странник. – Это только отсрочка. Не могу же я ходить за тобой по пятам. Ты выбрал плохую работу. Если у вас так ломаются машины…

– Это что, специально?! – Егор подскочил к старику и сцапал его за бороду. – Это кто-то сделал?

– Ты приобрел сильных друзей, гражданин Востока, – ответил странник, легко разжимая его пальцы. – И очень сильных врагов.

– Опять Близнец? Да кто он такой?!

– Он не Кто, он Что. Место, где мы живем и умираем. Ему дела нет до вашей возни, граждане Востока и Запада. Вы – его часть, а ваша возня – часть его игры. Его не волнует, что вы научились читать команды. Ему все равно, потому что, читая команды, вы остаетесь частью Близнеца.

– А вы?

– И я тоже. Вот он – нет, – странник похлопал по мешку с клеткой. – И то, что в музее – нет. А Катерина… Она тебе рассказала? Так вот, какую бы правду о Близнеце она не узнала, выйти из него ей не удастся. Мы все находимся в нем, даже мой соловей. Даже мой соловей никогда не освободится из Близнеца.

– Я не понимаю. Совсем. Кто выйдет? Куда?

– Никто и никуда. Нигде ничего нет – кроме Близнеца. И нас внутри него.

Егор спохватился, что стоит без плаща, и быстро, как учили в школе, связал уголки носового платка. Получилась довольно идиотская панама, которую он тут же натянул на макушку.

Странник задрал свою шляпу на затылок и, почесав красный лоб, расхохотался.

– Надо было тебя там оставить, – досмеиваясь и откашливаясь, сказал он. – Оставить в машине… Ты неисправим, гражданин Востока. А я надеялся, ты начинаешь прозревать… У Близнеца ровно столько власти, сколько ты ему отдаешь – добровольно. Запрети ему жечь твою кожу, и он перестанет. Разреши превратить тебя в песок, и он этим воспользуется.

– Шестьдесят градусов, и на небе ни облачка, – принялся оправдываться Егор.

– Неисправим, – подытожил странник, надвигая шляпу на брови.

– Плащ… в музее оставил…

– Это ничего, в машине всегда запасные, целая коробка. Мы же ими торгуем! – Усмехнулся он.

Егор с удивлением посмотрел на странника, но на его месте был Аркадий.

Аркадий повернул руль, и «Беркут» затормозил у подъезда.

– Так что вы насчет скафандра? – Спросил он.

– Я?..

Егор дико озирался и все не мог уразуметь, как очутился в машине. Только что он стоял на шоссе и беседовал со странником, а Аркадий – он это видел собственными глазами! – умчался навстречу смерти.

– Мы приехали, – робко напомнил водитель. – Ваш дом, Егор.

– А… спасибо. Я спал, что ли?

– Как это спали? Всю дорогу рассказывали – про музей, про историю. Мне понравилось. Зря я с вами не пошел. Если еще в музей поедем, обязательно зайду. Скафандр посмотреть, молотки всякие. Вы не возражаете?

– Ну что ты… В музее надо побывать, – пробормотал Егор. – Слушай, а тормоза у тебя в порядке?

– Обижаете.

– Ты, Аркадий, передай в гараже – надо проверить как следует. И мотор, и всю требуху.

– Хорошо, – озадаченно ответил он.

– И еще. Я тебе про музей-то чего?.. много наболтал?

– Да не…

– И забудь. И ни гу-гу, ясно? По службе, если ты, допустим, рапорт каждый день пишешь… я не знаю, как у вас заведено. В общем, это другое дело. Я понимаю, где ты работаешь. А остальным – ни слова. Это не каприз, Аркаша, это необходимость. Лучше б ты, конечно, и в рапорте не указывал. Я сам доложу. Когда разберусь до конца.

– Какой рапорт, Егор, вы о чем?

– Ну и хорошо. И машину! Пусть все винтики обнюхают, все гаечки.

Егор скорым шагом направился к дверям. Выходившая на улицу женщина уступила ему дорогу – в дневное время человек без плаща был на Близнеце редкостью.

Выпив стакан содовой из бесплатного автомата, Егор достал носовой платок и замер. Потом со страхом оглядел вестибюль – кажется, никто не заметил. Пошатываясь, он добрел до ряда глубоких кресел и ухнул в крайнее. Собравшись с духом, он разжал кулак – на платке были завязаны четыре узелка.

– Гражданин Соловьев! – Окликнул его дежурный портье. – Егор Александрович!

– А?.. Гм… – Выдавил он, судорожно пихая платок в карман.

– Вам тут кое-что просили передать. Послание.

– Послание?..

Он взял из рук дежурного сложенный листок и бессильно потащился к лифту.

– Срочное, – предупредил портье.

– Благодарю.

Егор развернул записку. Там было всего три слова:

НА ПЯТОМ ЭТАЖЕ.

В конце стояла точка. Значит, это не с Земли. Это не Близнецу.

– Вы что-то сказали? – Улыбнулась незнакомая женщина.

Егор не ответил, лишь посмотрел – так, что она отошла от кабины.

Дождавшись лифта, он шагнул в него, будто в пропасть, и несгибающимся пальцем ткнул в «пятерку».

АВГУСТ. 7

На пятом почему-то никто не жил. Егор обошел просторную, неправильной формы, площадку – все десять квартир были открыты для осмотра, и на каждой из десяти дверей висела броская табличка

«СДАЕТСЯ/ПРОДАЕТСЯ».

Егор побродил по этажу, заглянул в подсобное помещение, на аварийную лестницу и даже в технический ствол со множеством кабельных стояков. Он уже собрался подняться к себе, как из угловой студии, точной копии его собственной квартиры, донесся голос Топоркова:

– Сюда, сюда, Соловьев. И заприте дверь.

Он юркнул в комнату и растерянно остановился посередине – здесь, как и везде, было пусто.

– Соловьев! – Позвали его сзади.

Обернувшись, Егор увидел включенный монитор и пугающе большое лицо Сергея Георгиевича.

– Добрый день, – сказал он.

– Да уж не добрый, Соловьев. Куда как не добрый.

Егор занервничал. Аркадий не мог доложить, не успел бы. Когда они подъехали, записка уже лежала. А если и успел – что докладывать? Съездили в музей. И все. Странника Аркадий не видел, он ведь жив, не разбился. Не было ничего. Сон.

Егор пощупал в кармане платок – узелки не исчезли.

– Дверь закрыта? – Спросил Топорков.

– Вроде…

– Пытались связаться с вами в машине, но что-то не вышло. Куда вы там пропали? Хотя, может, оно и к лучшему. Беседа сугубо конфиденциальная.

Он уже в курсе, что Маришка живет у меня, отметил Егор. Фирма.

– Мы перехватили любопытную передачу, – нехорошо покачивая головой, сказал Топорков. – Не ту, которыми вы занимаетесь, но тоже зашифрованную. Мы ее расшифровали. Оч-чень, знаете ли… Адрес – одна из баз на Западе. База отнюдь не рыболовецкая. И, что примечательно, передача шла из вашего дома. Вот так вот, Соловьев.

– Этого не может быть!

– Разыгрывать подчиненных не в моих правилах. Поэтому определимся сразу: реплики типа «ты шутишь» оставим для жен и любовниц.

– Вы меня подозреваете?

– Эх, Соловьев, если б вас подозревали, беседа была бы менее теплой. Давайте по существу. В вашей квартире нечисто. Кто-то слушает спецканал.

– Вы говорили, это исключено.

– Я говорил – в него нельзя влезть. И в него не влезли. Они считывают информацию с монитора, саму картинку. Гениально просто! Но для этого им пришлось у вас обосноваться.

– Прямо с монитора? Дом напротив! – Вспомнил Егор. – Они могли в окно…

– Передача шла из вашей квартиры, – повторил Топорков. – Вы должны искать не оправдания, а решение проблемы.

– Маришка…

– Что Маришка?

– Не та, не ваша.

– Я понимаю, что ваша, – произнес он с ударением. – Проверка пока ничего не дала. Кто кроме нее? Соседей мы тоже щупаем. Тоже – ноль.

– Больше никого.

– Думайте, Соловьев! Разносчики, рекламные агенты, техники…

– Голенко заходил. Вернее, не заходил – так, на пороге постоял. Техники?.. Нет. Давно их не вызывал. У меня ничего не ломается, ломаться-то нечему. На днях мажордом заменил, но тут уж я сам справился. Это и ребенок…

– Мажордом? Сейчас, я посмотрю свои…

Топорков пропал с экрана и вернулся с какой-то распечаткой в руках.

– Мы его, когда канал подключали, до самых кишок… У вас примитивный аппарат, вы его, кажется, Холуем зовете. Что ж. Своеобразно.

– Вы ошибаетесь, Сергей Георгиевич. Холуй у меня был раньше. А теперь Сосед.

Егор набрал воздуха и занял убедительную позу – сейчас он все объяснит, это же элементарно. Немного подумав, он выдохнул и встал в прежнее положение. Элементарно, да не совсем…

Егор попробовал восстановить хронологию: на фирму он ездил два раза, и спецканал, правда, без доступа, уже существовал. Значит, сначала настроили канал, потом появился Сосед, потом он поехал на собеседование – первый раз. Тогда он от работы отказался. А канал уже был. Или нет, это началось с того, что его уволили из метеослужбы – естественно, по указке Топоркова. То есть на фирме все знали заранее…

Да ничего они не знали, обозлился на себя Егор. Они так же путаются, а может, и похлеще. То, что он принял за петлю во времени, оказалось вовсе не петлей, не кольцом. Какая-то загогулина – дикая, изогнутая…

– Сергей Георгиевич, у меня к вам разговор. Хорошо, что мы здесь… В смысле – я здесь. Не хотелось бы, чтоб Маришка… Моя Маришка, Стоянова… ну, ладно. А разговор серьезный, очень. Серьезней даже, чем шпионы. Не знаю, связано ли это с нашим сигналом, только все, что со мной происходит, получается связано – с ним.

– Слишком длинное вступление, Соловьев.

– Я не аналитик, Сергей Георгиевич. И никогда им не был. Теперь, наверно, подробней?

– Не нужно, Соловьев, – с каменным лицом ответил он. – Это неинтересно.

– Но я метеоролог! – Воскликнул Егор. – И мой диплом…

– Какой из дипломов вы имеете в виду? По перистым облакам? Мы его уничтожили.

– И подделали другой?!

– Не забывайтесь, Соловьев. Мы не подделываем, мы оформляем.

– И грамоты, и выписки из школьных протоколов…

– А вы что, участвовали в математических олимпиадах?

– Нет, не участвовал… Но зачем?!

– Чтобы вы поверили в свои силы и согласились с нами сотрудничать, – без тени улыбки сказал Топорков. – Это было предрешено, но мы решили ускорить.

– Кем предрешено? – Оторопел Егор.

– Пророчества, приходящие с Земли, иногда имеют позитивный характер.

Егор попятился и, наткнувшись на покрытый пластиком диван, тяжело осел. Затем поводил ладонями в поисках пульта и, вспомнив, что находится не у себя, покорно сложил руки на коленях.

– Вы получили послание… обо мне?

– А что удивительного? Я и про себя несколько штук читал. Так, мелочь: в тотализатор тысячу таксов выиграл, кошку на дороге задавил. Все сбывается. У вас, конечно, не кошка, а покрупнее…

– Кого же я задавлю?

– Надеюсь, никого, – впервые рассмеялся Топорков. У него были желтоватые зубы и неправильный прикус. – В вашем послании не про кошку.

– А про что? – Вяло спросил Егор. – Я умру, да?

– Перестаньте молоть чепуху! Мы не похоронная контора. – Он бросил распечатку на стол и посмотрел куда-то в потолок. – Хорошо, Соловьев. Не хотел так рано открывать вам глаза, но в принципе, поверьте, собирался. По наитию, без жесткой установки, действовать легче. Однако если вы уж свели кое-какие концы, больше морочить вас не буду. В послании сказано, что вы его раскусите. Вы первым поймете, что это за сигнал, и кому он предназначен. Вот почему мы так настойчиво звали вас к себе, и почему мы так боимся утечки из вашей квартиры. Мы могли бы сразу взять вас под плотный колпак, но это привлекло бы внимание людей с Запада. Мы не были уверены, что они отыщут человека, указанного в послании, ведь вы на нашей территории. Но теперь это очевидно.

– И вы берете меня под колпак? – Спросил Егор.

Он оглянулся на дверь и приготовился к появлению отряда телохранителей или, по меньшей мере, Степана Голенко с карманным парализатором.

– Не берем, – покачал головой Топорков. – Вы будете работать еще активней, будете делать много выводов и часто произносить их вслух. Будете трепаться со мной по спецканалу и разглашать секреты в разговорах с товарищами.

– Товарищей у меня нет.

– С врагами, со своей невестой – с кем угодно.

– Дезинформация, – сообразил Егор. – Только погодите… Когда вы меня приглашали на работу… Диплом – это ясно. А как вы мне внушили знания? Их же не подделаешь. И не оформишь.

– Знания? – Удивился Топорков. – А, вот вы о чем. «Аналитические технологии»? «Свободный поиск»? Такого факультета вообще нет. Мы не старались построить безупречную легенду. Кому это нужно?

– Я не про документ, я про знания, – возразил Егор.

– Да какие у вас знания, о чем вы?

– Когда я приезжал к вам первый раз… вернее, прилетал – их еще не было. А во второй…

– Что «во второй»? – Прищурился Топорков.

– Во второй раз. Я был у вас дважды.

– Помилуйте! Я на память пока не жалуюсь. Вы пришли, мы с вами поговорили, вы дали согласие, потом мы пообедали. Могу сказать, что вы ели. Осетрину.

– Не спорю. Но я приходил и до этого.

– Ночью, что ли? – В голосе Топоркова все отчетливее слышалось раздражение.

– Я докажу. Время… события повторяются. Вы утверждаете, что когда настраивали спецканал, моего мажордома звали Холуй? Это было, опять же, в первый раз. А еще был второй. Вы снова настраивали, но уже с Соседом. Проверьте. Соединитесь с моей квартирой.

– Ну… Единственно ради вас.

Экран померк, и Егор принялся нервно кусать ноготь. Сейчас. Сейчас Топорков поймет и согласится. Он вынужден будет признать: здесь не шпионская история, а нечто большее. Петли. Словно кто-то отматывает ленту назад, и люди, как телегерои, проживают эпизод заново. А он, Егор Соловьев, – почему именно он?! – не выключается, он проходит этот отрезок, помня первоначальный вариант. Он видит и чувствует, как отличаются результаты. Взять те же рекорды по прыжкам…

И еще. Здесь есть кое-что другое. Они состряпали диплом, которого нет в природе. Но когда он появился, – пусть фальшивый – вместе с ним появились и знания – реальные. Егор приобрел то, чего не имел раньше. И никаким самовнушением этого не объяснить.

Кто-то его ведет… Куда и зачем?.. Вопрос не для Топоркова. Сергей Георгиевич – такая же фигурка, как и все остальные. Он занят сиюминутным: Восток – Запад… А тот, кто вытворяет эти штуки со временем, кто заставляет людей вспоминать то, чего нет, забывать то, что было… тот, кто заставляет людей верить…

– Он не Кто, он Что. Ему дела нет до вашей возни, граждане Востока и Запада. Вы – его часть, а ваша возня – часть его игры.

– А?..

Егор рывком повернулся к экрану, но увидел там не странника, а Топоркова.

– У вас, Соловьев, стоит скверный КИБ, – сказал тот. – Медленный и тупой. Вы неплохо зарабатываете, можете позволить себе технику поприличней. А, ну и зовут его Холуй. Обратитесь к врачу, Соловьев. Не бойтесь, на вашу карьеру это не повлияет.

– У меня… Холуй?

– Идите к себе и отдохните

– Значит, Холуй…

– Вы хотите сказать что-то еще?

– Нет… неважно. До связи, Сергей Георгиевич.

Егор поднялся с дивана и, не глядя на монитор, вышел.

Мажордом не распознает спецканал, отстраненно думал он, дожидаясь лифта. Зато умница Сосед представляется, как убогий Холуй, и связисты фирмы этого тоже вроде бы не замечают. Соседа подарила Маришка, кроме того, уж очень неожиданно их поверхностное знакомство преобразилось в любовь. Аккурат к его походу на фирму. И Маришка сразу уволилась, теперь она много времени проводит дома. У него дома – со своим хитроумным Соседом. Здесь все абсолютно ясно: Маришка работает на Запад. Но почему, почему Топорков этого не понимает?

Вместо того, чтобы хорошенько встряхнуть Стоянову, он предлагает сомнительный план с дезинформацией. Что втирать западным друзьям, он, кажется, еще не решил. Фигурка: сделал ход и замер.

Это очень похоже на поддавки. Маришка в открытую, не утруждая себя конспирацией, отправляет данные на Запад, а Топорков ломает голову над утечкой информации. Это не работа разведок, это какой-то цирк.

ВАША ВОЗНЯ – ЧАСТЬ ЕГО ИГРЫ.

ОН НЕ НАСТОЛЬКО СЛОЖЕН. ОН ГОРАЗДО ПРОЩЕ.

Насчет игры странник был прав. Но сам-то он кто в этом раскладе? Третья сторона… Наблюдатель? От кого?

Не от людей, мгновенно осознал Егор. Обе петли появились сразу после встречи со странником – в электричке и в лифте. Поправку к рекордам он обнаружил лишь благодаря книге странника, и сегодня – то ли сон, то ли явь, но странник опять что-то изменил. Изменил в мире. В Близнеце? Да, он говорил об этом. Близнец… место, где мы живем. Не планета – место.

Егора пробрала дрожь. Он полез за книгой, но вспомнил, что оставил плащ в музее.

ВЫ ЕЩЕ ВЕРНЕТЕСЬ, ВАМ ДЕВАТЬСЯ НЕКУДА.

Это были слова Катерины. Сегодня все только и делают, что цитируют послание.

Лифт остановился на его этаже, но покинуть кабину Егор не смог: путь преграждала высокая тележка, накрытая черной пленкой.

– Секундочку, – сказал молодой парень в форменном плаще. – Тут у нас…

В голове сверкнуло: Маришка! Они с ней что-то сделали! А он – про поддавки… Тюфяк набитый!

Егор подался вперед и, затаив дыхание, взял уголок покрывала.

– Не надо, примета плохая, – остерег его парень.

– Хуже не будет, – сказал Егор.

Поборов слабость, он приподнял пленку и чуть не засмеялся от счастья – это был мужчина лет пятидесяти. Кажется, он жил в левом крыле здания. Покойник был домоседом, и за все время Егор виделся с ним раза два или три. Он даже фамилии его не знал.

На груди у мужчины лежал планшет с заполненным бланком, и Егор, бесцеремонно откинув клеенку, прочитал:

ЖМЫХОВ АНАТОЛИЙ ГЕННАДИЕВИЧ.

– Сердце, – кратко пояснил парень и, ударив ногой по колесу, отодвинул тележку в сторону. – А будете без плаща ходить – на таком же самокате повезем, – добавил он.

– Сам в пассажиры не угоди, – огрызнулся Егор.

Он дошел до квартиры и потрогал ручку – дверь была открыта.

– Ну как там, в музее? – Спросила Маришка, перемешивая в стеклянной миске что-то нежно-розовое.

– Потрясающе, – буркнул он. – Камеру переноса видел, своими глазами. И про Колонизацию… лекцию…

– Ты чего такой бледный?

– Да… на площадке…

– Сосед умер? Я слышала. Салат будешь? Из лосося.

– Буду. Рыбы побольше. А Жмыхов…

– Всех не спасешь, Егор, – не отрываясь от стряпни, сказала Маришка. – Вы направления в клинику разослали? Разослали. Сто Жмыховых явились, а этот поленился. Скоро привыкнешь.

– Дура ты. Я за тебя испугался.

– Это с какой стати? Разве ваш главный по плащам тебе не говорил, что мы друг друга не убиваем?

– А что же вы друг с другом делаете?

Маришка пожала плечами и скрылась на кухне.

– Вообще-то, спасибо, я тронута, – крикнула она.

– На здоровье, – язвительно ответил Егор. – Ты спишь со всеми объектами, или только со мной?

– Только с тобой. Но мне было не противно, – с глумливым спокойствием отозвалась она.

– Спаси-ибо…

– На здоровье, Егор. Они тебе уже сообщили?

– Что?

– Ну, что я…

– Пять минут назад. Вернее, я сам допер, но они тоже догадываются.

– Да уж пора бы.

Маришка снова вошла в комнату – на ней были бриджи и объемная курточка с косой «молнией». В руках Маришка несла две тарелки с салатом.

– Ты куда это собралась?

– Сперва поедим, – сказала она, садясь на диван.

Егор ковырнул розовую массу и отбросил вилку: лосося в салате было не больше половины. Остальное – не-рыба – будило в нем рвотный рефлекс.

– Угораздило же меня со старухой роман закрутить…

– С какой старухой?! – Возмутилась Маришка.

– Ты на десять лет старше меня. По документам.

– А-а… Егор, этой шутке знаешь, сколько? Ну где там ваши бойцы? Я готова.

– Бойцы?.. – Недоуменно переспросил Егор и еле успел уклониться: выбитая дверь плашмя пролетела над столом и ударилась о стену.

В дверном проеме повисло непроницаемое облако пыли, из которого, словно из ночного кошмара, выскочили ноги в мягких, зашнурованных до колен, сапогах.

Степан, самый дорогой курьер на Близнеце, был одет в черную рубаху с длинным рукавом – более абсурдного наряда Егор представить не мог.

– Обедаем? – Слащаво спросил Голенко. – И опять рыбка? Ты, Соловьев, однообразен.

– Стучаться надо, – с улыбкой сказала Маришка. – В школе не учили?

– А я постучался.

Он указал на сломанную дверь и картинно почесал затылок. Когда его ладонь вернулась из-за головы, в ней оказался короткий ребристый цилиндр. Слева от Егора что-то звякнуло, и он вжался в спинку дивана. Маришка, как и Степан, держала в руке парализатор.

Стоянова и Голенко, продолжая улыбаться, целили друг другу в живот и – не стреляли.

– Мы будем платить больше, – сказала Маришка.

– Больше мне не надо, – ответил Степан. – А тебе кроме денег мы предлагаем статус. До конца жизни.

– Орден и коттедж в умеренной зоне? У меня уже есть.

– Значит, не договорились.

– Значит, нет.

В комнате одновременно раздались два щелчка, и Голенко повалился на пол.

– Маришка!..

Та что-то промычала и уронила голову Егору на плечо.

– Вы спятили, да?! – Он вскочил и, прыгнув к Степану, остановился.

Маришка умоляюще смотрела ему в лицо. Моргнув, она показала глазами на сумочку.

– А… анти… – бессильно прошептала она.

– …дот, – хрипнул Голенко.

– Шпионы, маму вашу! – Обозлился Егор. – Как вы меня все!..

Он расстегнул у Степана нагрудный карман и достал оттуда шприц-ампулу. Потом подошел к столу и, вывернув сумочку, разыскал в куче брошек второй, такой же.

– Хорошо, что вы говорить не можете. Представляю, что бы вы тут…

Егор подкинул в ладони прозрачные тюбики и, взглянув на тела, задумался. Из двух вариантов он предпочел бы третий, однако не был уверен и в нем. Оставить обоих и уйти – это поссориться сразу со всеми. Сам по себе, один против Запада и Востока, против двух Австралий, гори они синим пламенем… Не хотелось даже и пробовать.

Он снял на шприце защитный колпачок и слегка надавил – по тонкой игле сползла маленькая слезинка.

– Куда колоть-то? – Раздраженно спросил он у Маришки. – В шею? В руку? В жо?..

– …ута …очешь, – беззвучно ответила она.

– Надо же, какая покладистая.

Егор распахнул на ней куртку и прицелился в плечо, но Маришка неожиданно перехватила его запястье.

– Вот дать тебе по морде, хамло несчастное! – Бодро произнесла она.

– Сама выздоровела?

– Вроде того. – Маришка встала и, подойдя к Голенко, быстро ощупала его рубаху. – К таким встречам надо заранее готовиться, усек?

Она подняла с пола парализатор и сделала шесть выстрелов подряд. Степан дернулся – шесть раз – и, кажется, намочил штаны.

– Он не умрет? – С опаской спросил Егор.

– Нет. А ты молодец.

– Проверочка, да?

– Куда ж без этого!

– Угум… большие деньги, коттедж и… что еще? Орден?

– Тебе это ни к чему.

Маришка принесла из кухни портативный КИБ и, откинув крышку-экран, начала что-то выстукивать на клавиатуре. Егор попытался понять, чем она занимается, но Маришка работала в незнакомой операционной системе, и ничего, кроме хаоса символов, он не обнаружил. Однако этот хаос что-то напоминал…

Значки и цифры составляли сплошной массив, и чем дольше Егор вглядывался в экран, тем больше убеждался, что все это уже где-то видел. Сомнения развеялись, когда он заметил три запятых – абсурдное, с точки зрения грамматики, сочетание.

Надо было вернуться. Вернуться в музей и забрать плащ. И книгу.

– Ты чего делаешь? – Спросил Егор.

– Сейчас… так… сейчас… – пробормотала Маришка.

Она наяривала всеми десятью пальцами – строка бежала за курсором так быстро, что Егор не успевал следить.

– Так… – повторила Маришка и, выщелкнув кристалл-накопитель, вставила его в гнездо домашнего КИБа. – Сосед, спецканал!

Узоры на стене посветлели и растаяли. Сквозь обои проявился захламленный кабинет, а в нем – Топорков.

Егор недоуменно взглянул на Маришку, на лежащего Голенко и снова – на Сергея Георгиевича. Топорков смотрел куда-то в центр монитора и внимательно молчал.

– Хорошо, Степан, – сказал, наконец, он. – Как Соловьев?

Еще тридцать секунд молчания.

– Что ж… очень хорошо. А Стоянова…

Еще одна пауза.

– Великолепно! Но бдительности не терять… Что?.. Почему так много?.. Ты так считаешь? Что ж, будь по-твоему. Благодарю, Степан… Да… До связи.

– Он говорил с Голенко? – Спросил Егор, косясь на распростертое тело.

– И, как видишь, остался доволен.

– С каким Голенко?! Вот же он…

– С квази, Егор. Квазиинтеллект-блок создал квази-Голенко, с ним твой начальник и пообщался, – торопливо сказала Маришка. – Отстань, у нас всего полчаса. И еще одно дельце…

Она взяла свой КИБ и подключила его к разъему в стене.

– Сосед! Получи шаблоны, активируй и скинь полные пакеты.

Пока мажордом выполнял эти туманные инструкции, Маришка вытащила из гнезда кристалл и спрятала его в сумочку.

– Операция закончена, – доложил Сосед.

– Твое новое имя – Игорь Орлов, – сказала Маришка.

– Мое? – Спросил Егор.

– Ну не его же. А я – Маришка Воинова. Легко запомнить.

– Я знаю одну Воинову…

– Вот я и есть – она. Или наоборот, как тебе угодно.

– Она служит в нашей фирме, – предупредил Егор.

– И поэтому владеет абсолютным допуском – и физическим, и системным. Нам это пригодится. Когда будем проходить контроль.

– Какой контроль?

– Ты на самолете когда-нибудь летал?

– Не доводилось. На электричке удобней.

– Через океан? – Хмыкнула Маришка.

– Нет… погоди. Я тебе не мячик резиновый. Меня ваше соревнование, или противостояние, или что там еще, не волнует, понятно? Я здесь родился. На Востоке, понятно?!

– Понятно, понятно. Но ты же сам выбрал – когда решил вколоть антидот не ему, а мне.

– Просто ты мне нравишься… Подумаешь, кому укол!..

– Нет, Игорь Орлов. Просто в жизни не бывает. Ты выбрал, и они тебе этого не простят.

– Я не Орлов!

– А я не Воинова. И не Стоянова. Я вообще не Маришка. И лицо это – не мое. Ну и что?

– И… Маркова тоже?.. Такая же?

– Это был резервный вариант, на случай, если ты останешься в метеослужбе.

– Вот ведь… – Егор упал на диван и взъерошил волосы. – Вот ведь скоты! Все заранее… Как вы посмели? Я человек! Живой. Я сам по себе!

– Мы все люди, Игорь. И все – сами по себе. Каждый из нас, но не ты. Либо ваши спецы неточно расшифровали строку, либо сказали тебе не всю правду. Ты не только первый, ты единственный. Единственный, кто поймет.

– Команду, – поправил Егор. – Строки из послания – это команды. Больше я ничего не знаю. Я устал. Устал удивляться, бояться…

– Отдохнешь, у тебя будут хорошие условия. Здесь таких не создадут. И, главное, там тебе никто не будет морочить голову. В Западной Австралии к людям относятся лучше.

– Почему «Маришка»? Под Воинову? И ты, и Маркова? Но имя-то можно было другое…

– Таковы правила.

– Игры?

– Да.

– Но вы же поддаетесь фирме, помогаете ей вас вычислить.

– Да, конечно. Но таковы правила.

– Женская логика.

– Нормальная логика, человеческая.

А у меня, отрешенно подумал Егор. У меня – какая?

– Повальная амнезия в метео – ваша работа? – Спросил он.

– Не понимаю тебя.

– Когда я вернулся второй раз, меня никто не помнил. И даже твоя тезка.

– Ты что-то путаешь. Какой «второй раз»?

– Так вы тоже… тоже не в курсе? Петли!.. Это повторялось дважды… или нет?.. Маркова здесь? – Осенило Егора. – Маркова еще на Востоке?

– Не важно, Игорь.

– Свяжись с ней. Свяжись сейчас!

– У нас нет времени. Пойдем.

Она открыла шкаф и достала первую попавшуюся вешалку.

– Скоро ночь, – угрюмо сказал он. – Зачем мне плащ?

– Будет новый день, – пообещала Маришка.

Егор покорно оделся и застегнул пуговицы. Когда он стал завязывать пояс, то почувствовал, что в правом кармане лежит какой-то плоский предмет.

Книга. Он узнал ее сразу – по нелепым закорючкам на обложке. И еще – по двум жирным пятнам от шпрот. Он все-таки ее заляпал…

Егор не удивился и не испугался, ему и впрямь это надоело. Он лишь пролистал двести страниц абракадабры и сунул книгу в карман.

– Сосед, прощай навсегда, – отчетливо произнесла Маришка.

– Подтвердить или отменить, – потребовал мажордом.

– Подтверждаю. Прощай навсегда.

– Принято, – ответил Сосед, и Егору показалось, что в синтетическом голосе звучит легкая грусть.

Свет в квартире погас. Выключенное климат-оборудование издало короткий гудок. На кухне что-то фыркнуло и тоже смолкло. В вечернем сумраке еще ревели, теряя обороты, скрытые вентиляторы, но – все тише и тише, пока не остановились совсем.

Маришка убрала портативный КИБ за пазуху и длинно вжикнула «молнией». Потом трижды выстрелила в Голенко и положила парализатор ему на грудь.

– Пора, – сказала она.

Егор печально кивнул.

В верхнем углу стенного монитора слабо мерцали сброшенные часы:

00:00.

АВГУСТ. 8

В эту ночь Егору не снилось ничего, но когда он проснулся, то решил, что все еще спит.

– Игорь, вставай, – начальственно бросила Маришка. – Если сегодня не выберемся, нас возьмут.

Егор зевнул и отвернулся к стене, но, немного полежав, открыл глаза. Перед носом маячил нарисованный сучок. Обои «под дерево» ему не нравились, и, будь его воля, он бы здесь не ночевал. Однако вчера ему доходчиво объяснили, что такое «его воля», и кого она интересует. Никого.

Он с дрожью вспомнил вчерашние события, и ему до смерти захотелось поверить, что этого не было.

– Игорь!

Маришка кинула в него мокрое полотенце и, схватив за ногу, стащила на пол. Она стояла совершенно голой, но Егора это не взволновало. Да и спали они, словно супруги с двадцатилетним стажем, – не обнявшись, не прижавшись. Ничего такого. Даже не чмокнулись. Ему, после всех впечатлений, было не до любви – ей, кажется, тем более. Программа выполнена, клиент обработан, на Западе ждут новый орден, новая премия и новый коттедж.

– Я не Игорь, – сказал он, поднимаясь.

– Егора Соловьева на самолет не пустят. Поэтому ты Игорь Орлов. И не капризничай.

Она, не одеваясь, села за стол и включила свой КИБ.

– Свяжись с Марковой. Маркова подтвердит, что никогда меня не видела.

– И что это будет означать? – Через плечо спросила Маришка.

– Петли во времени. Я тебе вчера уже…

– Прекрати. Иди позавтракай и собирайся. Там для тебя рыба есть. Слушай, а почему именно рыба?

Она оторвалась от экрана и посмотрела на Егора – пристально и холодно, как врач.

– Сам не знаю.

– Понятно, прихоть гения. Имеешь право. В Желтой Бухте друзей много осталось?

– Друзей нет. Приятели, еще с университета, но я с ними давно не…

– Достаточно. Вообще, говорить можно меньше. Так… Желтая Бухта отпадает, полетим из Дебрянска. Ты кушай, кушай, мы через десять минут выходим.

Егор доплелся до кухонного отсека и нехотя поковырял жареную треску. Кроме трески была форель, карпы и чашка мелких, как насекомые, килек. Егор подумал, что раньше в рыбе не разбирался, – не так хорошо, по крайней мере.

Соображая, с чего начать, он придвинул к себе сразу все и тут заметил книгу. Она лежала под тарелкой с хлебом и уже успела основательно промаслиться.

– Зачем ты ее трогала? – Крикнул он.

– Чего?

– Книжку мою!

– Успокойся, больше не буду. Там и читать нечего, каракули какие-то. На кой она тебе?

– Вопросов можно задавать меньше! – Сердито сказал Егор.

– Ох, ох!.. У тебя восемь минут.

Он запихнул в рот здоровый кусок карпа и, ревностно осмотрев помятую обложку, раскрыл книгу на середине. Левая сторона была чистой, правая – тоже, за исключением одной фразы:

БЕРКУТ НАРУШЕНИЕ БЛОКИРОВКИ

Егор, не дожевав, проглотил и перевернул страницу. Справа, ровно посередине, стояло:

АРКАДИЙ СПАСАТЬ ДЕТСКИЙ

На следующей странице:

АРКАДИЙ НЕ БОЛЬНО СМЕРТЬ

Дальше:

АРКАДИЙ ВЗЯЛ ТРОИХ

Еще дальше начинались знакомые закорючки, которые тянулись до самого конца. До трех запятых. Егор перелистал назад и уставился в последнюю человеческую строку. «Взял троих»… Это что-то напоминало. Он это уже видел, только вот где?

Котенок, озарило Егора.

– Что ты сказал? – Спросила Маришка. – Закругляйся, надо идти.

Котенок взял… Егор забыл, сколько точно взял котенок, но это значило, что из-за Аркадия погибнут люди. Трое. «Нарушение блокировки»… Да, Аркадий говорил. Это было в том сне со странником, хотя Егор уже не делил жизнь на сон и явь.

– Маришка! Если я правильно понял, у вас на Западе есть такой же аналитический центр, как и у нас.

– «У нас», «у вас»… Ты это заканчивай.

– Контакт возможен?

– У нас, – с выражением сказала она, – все возможно. Тебе зачем?

– Тут четыре трупа намечается…

– Где?

– У нас.

Она вздохнула и вновь уставилась в монитор.

– Не разочаровывай меня, – жестко сказал Егор. – Не разочаровывай так рано.

– Да делаю, делаю. Ты откуда узнал? Прямо в голову послания получаешь?

Маришка говорила с издевкой, но, насколько Егор мог судить, связь все-таки налаживала.

– Что ищем? – Спросила она.

– «Беркут нарушение блокировки», – прочитал Егор.

– Есть такое. «Беркут нарушен блок». Это то же самое, мы немножко по-разному… Ну?

– «Беркут» – моя машина, «блок»…

– Ясно, сейчас посмотрим… Пришло десять дней назад. По идее, послание уже сбылось. Так, сводку происшествий глянем… О-о-о… А «Беркут» точно был твой? С чего ты взял?

– Был?.. Что там?!

– Некий Аркадий Савохин, тридцати двух лет, вчера днем на неуправляемом автомобиле сбил двоих прохожих. Муж и жена. Все – насмерть. Впереди был автобус с детьми, Савохин хотел объехать… Этот Аркадий, он твой водитель? Я тебе сочувствую. Написано, погиб мгновенно. Не мучился, и то хорошо.

– Двоих сбил? Должен был троих.

Егор показал Маришке страницу с соответствующей командой.

– Ну и книги у тебя… Вот же работка, а! Свихнемся. – Она пощелкала клавишами и снова вздохнула. – Трое, правильно. Еще пассажир. Торговый представитель из регионального…

Маришка приблизила лицо к экрану и поводила носом по строчкам.

– Меня тоже насмерть? – Спросил Егор.

– Насмерть…

– Где это случилось, в Долгом Мысе? Во сколько?

– Здесь не указано, это же Западный… А как ты?..

– А вот так. Ищи свою Маркову.

– Мы не успеем, Игорь.

– Егор, – настойчиво произнес он.

– Ну, Егор. Нам еще до Дебрянска добираться, и, желательно, кружным путем.

– Ты меня не слышишь. Не хочешь слышать. Объясняю сотый раз: фирма действительно подтасовала документы и оказала на кого-то давление. Им нужно было меня заполучить, и им это удалось. Но там еще и другое было. Они – да и вы, кстати, – на такое не способны.

Маришка хотела возразить, но он выставил вперед ладони.

– Слушай меня! Слушай, что говорю! Вы все, как под гипнозом! Сколько в телесети каналов? Обычных.

– Тринадцать, – с сомнением ответила она.

– Пятнадцать! – Крикнул Егор. – Теперь да, тринадцать, а неделю назад было на два больше. Плевать мне на каналы, особенно – на спортивные, но куда они делись-то? И ведь никто их не помнит – ни люди, ни КИБы.

– А ты помнишь?

– И кое-что кроме этого. «Беркут» сломался при мне. Я в нем сидел!

– Как же ты…

– Да помолчи! В метеослужбу за документами я ездил два раза. В один и тот же час, в одну секунду! И на фирму устраиваться – тоже два! Все повторялось. Я попадал в какую-то исходную точку… с чем сравнить-то?.. Нет, их много, этих исходных точек, время из них и состоит… И в каждую можно вернуться. И отправиться из нее заново.

– Смахивает на работу КИБа…

– Что ты сказала?

– КИБ. Его действия кажутся непрерывными и неделимыми. Как музыка. Но музыка – это ноты, которые можно озвучить поштучно. Музыки, правда, уже не получится. И любая программа – это последовательность определенных операций. Они называются шагами. Шаги – те же ноты или твои точки времени. Кванты времени, так правильнее.

– И ты… ты все это знаешь? И так спокойно об этом говоришь?

– Это все знают. Все, кто физику в школе учил. В этом нет ничего сверхъестественного. Голая теория.

– Сама ты голая. Давай сюда Маркову.

– Подождать придется. Прямой связи нет, мы через посредника…

Егор демонстративно взбил подушку и, усевшись на кровать, принялся рассматривать книгу. Маришка пару секунд пыталась поймать его взгляд, но он упорно отводил глаза. Смирившись, она застучала по клавишам.

Егор, искоса наблюдая за монитором, продолжал переворачивать листы. Откуда в книге взялось предсказание смерти Аркадия, он, убей, не знал – как, впрочем, не знал и того, каким образом книга превращалась в спортивный справочник. Егора вдруг посетила наивная, но внешне логичная мыслишка о том, что в книге могут найтись и другие пророчества. Он просмотрел ее до середины и уже приближался к тому самому месту – «Аркадий не больно смерть», когда напоролся на новый отрывок.

Столбцы из фамилий занимали несколько страниц. Фамилии шли не в алфавитном порядке, а вразброс, но имели общую нумерацию – от первой до сто двадцать второй, из чего Егор сделал вывод, что это все-таки не разные списки, а один, длинный. Никаких пояснений он не нашел. Он повертел книгу так и сяк – выходило, что список появился примерно там, где было сказано про его водителя. Опасаясь, что, упустив список из вида, он потеряет его навсегда, Егор прижал разворот и заглянул дальше. Упоминание о «Беркуте» исчезло.

Маришка все еще копалась со своим КИБом, и Егор вновь уткнулся в книгу.

1. ВИННИКОВА Е.А.

2. БУГРОВ И.В.

3. КОЧЕТКОВ М.С…

На второй странице:

31. ГРАНАТОВА Л.А.

32. ЕЛИЗАРОВА Т.Т…

На третьей:

61. ХОМЯКОВ О.П.

62. АЛМАЗОВА З.А.

63. СТОЯНОВА…

Маришка дернула Егора за штанину и показала пальцем в маленький монитор. Телекамера, судя по всему, находилась в кабинке дамского туалета.

Егор хотел было возмутиться, но Маришка выразительно стиснула губы и помахала кулаком. Через секунду послышалось торопливое цоканье по кафелю, и дверца впустила в кабинку стройную женщину. Женщина поправила объектив и, отдернув руку, тихо сказала:

– Да.

В мониторе была Маришка Маркова. Егор сравнил ее с Маришкой, сидевшей за столом, и убедился в их идентичности. Если б работая в метео, он уделял Марковой чуть больше внимания, то, безусловно, заметил бы, что она – копия соседки по этажу. Или наоборот, что соседка – копия сотрудницы. Поди их, разбери…

– Двигайся ко мне, ты расплываешься, – сказала Маришка. Та, что находилась по эту сторону.

Егор переполз к краю кровати и подставил физиономию под крохотную бусинку в углу экрана.

– Достаточно, – молвила Маришка. Эта, голая, за столом.

– Нет, – кратко отозвалась Маришка. Та, одетая, в сортире.

– Требуется полная гарантия, – сказала эта Маришка.

– Полная гарантия, – заверила та Маришка. – Прямых контактов не было.

– Уточняю: контакты были. И продолжительные.

– Исключено.

– Спасибо, – помолчав, сказала Маришка. – До связи.

– До связи, – вторила та.

– Не было, понятно?! – С ребяческой радостью воскликнул Егор. – У нее со мной контактов не-бы-ло! А на самом-то деле!.. На самом деле – бы-ли! И ты это знаешь.

– Петли? – С сомнением произнесла она. – Странные у тебя петли. Ну, допустим, вернулся ты в свою исходную точку. В момент знакомства с Марковой? Это давно было, два года назад.

– Вас внедрили одновременно?

– Вернуться в ту точку и идти из нее по-новой… Нет, не получается. Тогда многое было бы иначе. Не только с Марковой – со мной, с работой. С тобой тоже. Ты утверждаешь, что видишь изменения. В таком случае, сейчас вокруг тебя ничего, кроме изменений, быть не может. Два года, Егор. Это очень большой срок.

– Да, большой… – проронил он.

Егор лег на спину и уставился в потолок. Если следовать логике и дальше… если не притягивать факты за уши… Тогда откуда взялась уверенность, что он, Егор Соловьев, выключен из общего процесса? Время петляет, и он петляет вместе с ним. Вместе со всеми. Кое-что удалось заметить? Да, этого не отнимешь. Но почему он решил, что замечает абсолютно все?

Два года, чудовищно много. Прожил их по второму разу? По третьему? Десятому? Должны быть изменения – но он их не чувствует. Как Топорков не чувствовал, что знакомится с ним не впервые. И еще вот…

Егор стиснул зубы – как от невыносимой боли, и Маришка, побоявшись его тревожить, тихонько пошла одеваться.

Вот оно, безмолвно мучился Егор. Вот ведь какая подлость… Если признать, что мотаешься по кругу, то некоторые вещи разъясняются – сами, без посторонней помощи. Например, несовпадение двух моментов: собеседование с Топорковым и настройка спецканала. Или количество программ в сети – на новом витке их оказалось меньше. «Витке»?.. Витке чего? Жизни, что ли? Ну и сказал…

И еще…

Егор закрыл глаза от ужаса, от того, что не мог придумать опровержения – и даже простенькой отговорки. Он вспомнил еще одно обстоятельство, которое нельзя было списать ни на сбой в телесети, ни на ошибку техников. Это обстоятельство не обладало физическими качествами, его вряд ли удалось бы кому-то показать или как-то измерить, но для Егора оно было решающим. Заимев с помощью фирмы новые документы, он приобрел кое-что еще. И пусть Топорков признался, что профессии, указанной в дипломе, не существует, – он это получил!

Склонность, увлечение, навык – там всего понемножку. Может, он и не аналитик, но что-то же есть… Откуда это взялось? Он и понятия не имел о такой дисциплине. Облака, перистые облака – все, чем он мог заниматься профессионально. А теперь? Теперь его волновало другое.

Егор согнул руку и поднес к лицу разворот книги.

61. ХОМЯКОВ О.П.

62. АЛМАЗОВА З.А.

63. СТОЯНОВА М.Д.

64. СОЛОВЬЕВ Е.А.

– Мы умрем, – безразлично сказал он. – Не позже завтрашнего дня. Вероятно, сегодня.

– Что?! – Маришка в полуспущенных брюках допрыгала до кровати и, завалившись набок, смяла страницы. – Что?.. Мы?..

– Отчество у тебя какое? На Дэ? Ты тоже Димитриевна?

– Ну?..

Егор отчеркнул ногтем две строки и показал книгу.

– Это… ничего не означает… – бледнея, забормотала она. – Такие списки… это ничего…

– Когда в сообщении приходят одни фамилии, это действительно ничего не означает. Кроме приговора.

– Но ты… Игорь… Егор, то есть. Ты же специалист. Ты же умеешь! Ты, Егор, молодчина, вовремя… И книжка!.. Как здорово!

Она нервно рассмеялась и, замотав головой, испортила себе прическу.

– Сто двадцать два человека, – сказал Егор. – Вот все, что мы знаем. Это может быть электричка. Или две. Рухнувший дом, пожар, массовое отравление. Авария на каком-нибудь заводе, или… Метеорит это может быть. Или все, что угодно. Потом станет известно. Потом, уже после.

– Ты… Егор, ты предпринимай что-нибудь. Слышишь? Ты не лежи так, не надо так лежать. Слышишь, Егор?! Делом займись. Ну быстрее, быстрей! Не лежи, не валяйся ты!..

Маришка перешла на визг и сорвалась на какой-то умопомрачительной женской октаве. Она не плакала – слез, во всяком случае, Егор не видел. Маришка ползала рядом, разглаживая постель, книгу, его лицо – все, что ей попадалось. Она уговаривала, умоляла – его, книгу, весь мир, и сама, кажется, в это не верила.

– Нужна поисковая система, – мрачно сказал Егор. – Нужен спецканал, нужна связь с начальством. Тогда… все равно, гарантии нет.

– Я понимаю, да.

Маришка встала и, натянув брюки, подняла с пола сумочку. Повозившись, она достала оттуда тонкий шнур и соединила свой КИБ с разъемом в стене. Затем почвакала клавиатурой – совсем не долго, будто спецканал был у нее наготове.

Топорков не удивился. Или же, наоборот, удивился так, что окаменел. Егору было без разницы.

– Рановато вы меня в покойники определили, Сергей Георгиевич. Завтра – в самый раз, а сегодня рано еще.

– О чем вы, Соловьев?

– С Аркадием меня не было. Там другой кто-то разбился.

– Ах, это… так мы в курсе.

– Моя очередь только подходит. Списочек получили? На сто двадцать два человека.

– Мы получили, а вот вы его откуда?.. Уже на Запад работаете? Прямо здесь? – Он мельком взглянул поверх экрана, видимо, уточнил адрес. – Хамство это, Соловьев. На нашей территории!..

– Не до территорий, Сергей Георгиевич. Список-то смертный.

– Ну, не обязательно.

– Вы так спокойны, потому что вас там нет. А я есть!

– Знаем, знаем. И вы, и дамочка ваша, Стоянова Эм Дэ. Ну так что ж?

– Надеюсь, вы по нему работаете?

– Начинаем, – скромно ответил Топорков.

– Пустите меня в справочную. Пожалуйста.

– Вас?! Ну, вы и наглец!

– Я вам не враг, Сергей Георгиевич. Я вообще не желаю участвовать в вашей дребедени! Восток, Запад… Разбирайтесь без меня!

– Как же без вас? – Топорков, наконец, позволил себе удивиться. – Были бы вы в двух экземплярах, мы бы вас как-нибудь поделили. А поскольку вы у нас один, приходится бороться.

– Уж вы поделитесь, конечно, – подала голос Маришка.

Топорков на стенном мониторе скривил губы, но не ответил.

– Ладно, считайте меня предателем, – сказал Егор. – Кем угодно. Предателя вам не жалко, шпиона тоже. Но остаются еще сто двадцать человек. Как у вас с совестью? Нету? А как насчет журналистов? Согласитесь, фактик любопытный. Они за него уцепятся. Сто двадцать два трупа – это эффектно. Это, Сергей Георгиевич, натуральная сенсация.

– Мы уже ваши, – вмешалась Маришка. – Через несколько минут вы нас возьмете.

– Гм, постараемся, – крякнул Топорков.

– Я не окажу сопротивления, – проговорила она. – Обещаю. И нулевой вариант…

– Ах, ты с-с-с… – прошипел Топорков, поднимаясь со стула.

– Я этого не сделаю, обещаю.

– Если ты!.. – Он задохнулся и тяжело откинулся на спинку. – Если ты его хоть пальцем!..

– Сказала же! – Прикрикнула Маришка. – Все будет нормально. И с журналистами… Кому это надо? Журналисты! Но дайте же ему доступ!

– Эй! – Очнулся Егор. – Что еще за нулевой вариант? Вы совсем заигрались?!

– Вот так вот, Соловьев. Выбирайте, с кем дружить. У Запада для вас большой пряник припасен. И ба-альшой кнут.

– Егор, я не то… – смутилась Маришка. – Это не я…

– Ставки высокие, Соловьев. Очень высокие.

– Сам вижу, – буркнул он. – Теперь все вижу. Доступ даете, или нет?

– Под моим контролем, – сказал Топорков и исчез.

Стена разбилась на квадратные ячейки меню. Маришка торопливо опустилась на пол и, облазив всю комнату, протянула Егору пульт.

– Только молчи, выдра, – предупредил он.

Она закивала и, жалко улыбнувшись, присела на краешек кровати.

Егор откинул на пульте клавиатуру и начал вводить фамилии. Кнопки были маленькие, какие-то скользкие – он постоянно путался и нажимал то соседнюю, то сразу две.

– Можно я? – Робко молвила Маришка.

– Валяй.

Он передал ей книгу и пульт, а сам попробовал напрячь мозги. Сосредоточиться не получалось. Его отвлекало присутствие Маришки, отвлекало незримое участие Топоркова, такой же сволочи, как и она. И еще – весь Восток и весь Запад, вся эта подлая игра в противостояние. Егору мешал думать весь мир, и особенно – список, в котором он значился под номером шестьдесят четыре. Цифра не плохая и не хорошая. Аккурат в серединке.

– Готово, – тихо сказала Маришка и опять отодвинулась на уголок.

Практически идеальная жена, отметил Егор. Всего-то и требуется – угроза для жизни. Зато в семье согласие.

Он повертел пульт, наугад потыкал в меню и, пожав плечами, задал общий поиск. Вместо ответа на экране возник кислый Топорков.

– Я вам волю дал, чтобы вы способности свои проявили, фантазию. Перебирать вслепую любой дурак может. Мы уже смотрели. Ни в одном учреждении Восточного материка этого списка не заведено.

– Но, как любые дураки, все же посмотрели.

– Соловьев!.. Немного повежливей, прошу вас. Также мы проверили все базы данных на половину списка, потом на треть… Сейчас в разработке десять процентов. Хотя бы двенадцать фамилий где-нибудь найти. Это, как вы понимаете, очень долго. Здесь совпадения будут, но – именно совпадения. Путь сам по себе тупиковый. Шевелите мозгами, Соловьев, вам это нужнее. Я – что? Я в черную папку новый листок положу, и все.

– Черная папка? – Переспросил Егор.

В сознании мелькнула какая-то догадка – тоже черная. Настолько, что и хвататься за нее не хотелось. И думать о ней было противно. Противно и страшно.

– Сергей Георгиевич, вы давно эту папку завели? Вернее, эти. Эти папки.

Топорков выразительно глянул на Маришку, но все же ответил:

– Когда мы не смогли предотвратить первую смерть. Тогда и завел.

– Продолжайте, Сергей Георгиевич. Вы же поняли, что я имею в виду.

– Да, Соловьев, это правда. Мы не в силах кого-либо спасти. До сих пор нам этого не удавалось. Ни разу.

Маришка спрятала лицо в ладони и, раскачиваясь, завыла.

– Коллега, не спешите себя оплакивать. Пока еще не доказано…

Егор тяжело посмотрел ему в глаза – Сергею Георгиевичу, как никому другому было известно, что сигнал с Земли не предупреждает, а лишь констатирует.

Они умрут – сто двадцать два человека. Сегодня или завтра. Вместе или поодиночке. Но – почти со стопроцентной гарантией. И фирма их не защитит. Да и не за этим ее создавали. Фирме поковыряться интересно, вникнуть-разгадать-доложить. А список… что список? Приобщат к делу.

Егор помассировал веки и, проморгавшись, махнул Топоркову рукой. Тот безропотно покинул канал, и на экране вновь повисло активное меню.

– Если списка нигде нет, – задумчиво произнес Егор, – то формально нас ничто не объединяет. В данный момент не объединяет, это важно.

– Может, каждый сам по себе? – Спросила Маришка. – Кто от инфаркта, кто по машину…

– Тогда зачем всех в кучу?

– Просто даты сходятся. Мы же не в алфавитном порядке.

– В том-то и дело. Нет, система определенно есть. Увидеть бы ее… Скоро мы окажемся в одном месте, и…

– Вот уж точно!

– Я не о том. Нас всех убьет одно и то же. Для этого нам надо собраться. Соберемся мы, допустим, на площади…

– Никуда не пойдем, – отрезала Маришка.

– …или в этом доме. Нет, ерунда выходит. Единственная приличная версия – катастрофа, и то… Что с нами случится-то? Как будто эти катастрофы три раза в неделю… Когда была последняя, ты помнишь?

– Года три назад.

– Во. Самолеты каждый день не па…

Егор осекся и обернулся на Маришку – та раскрывала рот, но сказать ничего не могла.

– Списка нет, потому что билеты еще не проданы, – заключил он. – Какой рейс? Из Дебрянска?

– Мы… имена же!.. Я в списке значусь под фиктивным, ты – под настоящим…

– Ты кого обмануть-то хотела? Их?! – Он поднял брови к потолку. – Рейс!

– Дебрянск – Вормс. Вылет… не знаю. Но надо было успеть сегодня.

Егор вошел в городскую информ-систему Дебрянска и разыскал аэропорт. Дальше справочной его не пустили. Он хотел переключиться на Топоркова, но тот сам уже обо всем позаботился.

На экране развернулась внутренняя сеть: схема рулежек и основных полос, график заправки, кассовые отчеты и еще десяток разделов, вторжение в которые сулило, как минимум, штраф.

Егор добрался до пассажирской службы и запросил информацию по дальним рейсам. Последний самолет, отправлявшийся ровно в полночь, садился в Вормсе. Билетов на него было продано только девять штук. Винникова, Бугров и прочие, все фамилии – из книги.

Девять человек из ста двадцати двух. Аналитики фирмы их не заметили бы, они ищут двенадцать. Пока купят еще три билета, поиск уже наверняка закончится. Когда купят еще сто, совмещение списков станет очевидным, но, как знать, будет ли в запасе время, чтобы перехватить самолет в аэропорту.

– Похоже, вы их спасли, – растерянно сказал Топорков. – Что ж, рейс мы отменим. Проследим, чтоб все эти люди находились подальше друг от друга. Значит, Дебрянск – Вормс? Я мог бы и сам додуматься. Вы же в списке – рядом, на соседних местах. Вормс, красивый город… Оттуда – в Блэкхилл? В центральное отделение… э-э… вашей туристической компании?

Ответа Топорков не требовал. Повернувшись в сторону, он приложил к горлу большой палец и что-то сказал – явно не им.

Маришка с опаской посмотрела на дверь и передвинулась к изголовью, подальше от прихожей. В ту же секунду раздался стук – тихий, можно сказать, тактичный.

– Заходи!

Голенко, по-прежнему в черной рубахе, ступал мягко и осторожно, словно по стеклу.

– Не кушаете? Не помешал? – Ласково спросил он.

За дверью слышалось шуршание и позвякивание. На этот раз курьер явился не один.

– У вас все с собой?

– А что у нас… – равнодушно сказала Маришка. – КИБ и два плаща.

– Ну и отлично.

Степан неторопливо, с томлением, достал из поясного кармана трубку и выстрелил. Над кроватью повис тонкий дымный след. Не зная, что делать, Егор прижал к себе книгу и склонился над Маришкой.

– Не надо, не поднимай, – сказал ему в спину Голенко. – Сами донесем.

Потом что-то щелкнуло, и Егора потащило вперед, лицом на подушку. Дышать стало нечем, но это вроде бы не тревожило.

Все вокруг засыпало и успокаивалось.

АВГУСТ. 9

Тела не было, сознания тоже. Егор парил над огромным шаром из темного льда и созерцал – на большее он был не способен. Шар медленно вращался навстречу и открывал новые глыбы, новые покореженные железки, новые выжженные прогалы. Все эти куски прошлого были похожи один на другой, и Егору казалось, что Земля, как головоломка, составлена из одинаковых фрагментов. Внизу проплыла ровная береговая линия, и он замер над свинцовым океаном. Видимое движение пропало.

Егору стало смертельно тоскливо. Он захотел пошевелиться, и океан стремительно полетел куда-то назад. Вокруг клубилось, притягивая и пугая, мутное небо.

Последнее, что он разглядел на свинцовой поверхности, – слова. Крупные и четкие, как в книге. Запомнившиеся почему-то сразу.

ПОСТОРОННИЙ ПОД ВОДУ

КОНЕЦ КОМАНДЫ

КОНЕЦ КОМАНДЫ

КОНЕЦ КОМАНДЫ

Маришка тогда спросила: «Прямо в голову послания получаешь?»

Может, и так. Уже.

Егора перевернули на спину и насильно разлепили веки. Перед глазами стоял все тот же свинец. Какие здесь, однако, потолки…

– Все хорошо, – мурлыкнули где-то сбоку. – Реакция тяжелая, необычная реакция. Но нормальная.

– Тяжелая или нормальная?

– Скорее всего, парализант некачественный. Такого ни с кем еще не было. Топорков послал образцы на экспертизу.

Маришка отошла от постели и вернулась с маленьким подносом.

– Рыбу будешь? А почему все время рыба?

– Не знаю.

– Ну, поешь.

– Нарисуй на ухе родинку. На правом.

– Это зачем?

– Чтоб я вас отличал.

– А ты отличаешь?

– Конечно.

– Тогда зачем рисовать?

– Не знаю… Где я?

– На Востоке. Теперь навсегда. Ты – наша главная ценность.

– А-а… – безразлично протянул Егор. – Топоркову передай: никакой Земли нет. И не было никогда. Все начинается на Близнеце. И заканчивается.

– Откуда ж мы здесь появились? – Без особого удивления спросила Маришка. – Экспонаты в музее откуда?

– Видел я их. Барахло.

– А сигнал мы откуда получаем?

– Больше не будем.

Маришка опять не удивилась. Подогнув короткую юбку, она села возле Егора и потрогала ему лоб.

– Не будем, так не будем. Но раньше он шел? И не с Земли?

– Не знаю.

– Ты это говоришь уже пятый раз.

– Мудрею, наверное. Стоянова где? – Требовательно произнес Егор. – С ней все в порядке?

– Ее депортировали, – кратко отозвалась Маришка. Подозрительно кратко.

– На самолете? Она долетела?

– Нет. Над океаном… авария…

Маришка встала и подняла на окне жалюзи. За зеленым стеклом бродило несколько сонных рыбок. Ему пытались угодить…

– А другая? Маркова?

– Остальные двойники живы-здоровы. Их разными рейсами высылали. В списке только Стоянова значилась.

– Список?! – Встрепенулся он. – Сколько прошло времени?

– Сутки, Егор.

Он рывком поднялся – в позвоночнике что-то кольнуло, но терпимо. Двигаться он мог, правда, не так быстро и не так свободно, как хотелось бы. Ничего, разгуляется. Парализант хороший, экспертиза не нужна. Просто ему это противопоказано. Парализант – не рыба…

– Что со списком?

– Половина погибла. Или больше уже.

– Но ведь полет отменили!

– Они все здесь, на Востоке. Умирают. Без причины. Вернее, ты знаешь, в чем она, эта причина. Не бойся, – спохватилась Маришка, – тебя, насколько смогли, обезопасили. Ты поспи еще. Про Землю Сергею Георгиевичу я говорить не буду. Сам расскажешь, если не передумаешь.

Она прошла через комнату и приложила ладонь к выпуклому квадрату. Блестящая панель с гудением уползла вверх, и в проеме показалась черная стена с единственной человеческой дверью.

– Маришка! – Позвал Егор.

– Да?

– Они не ошиблись. Там, на Западе. Они знали, с кого двойников мастерить.

– Да брось ты. Пластические операции, ничего особенного.

– И все-таки они знали, кого копировать.

– Спасибо, мне приятно.

Воинова вышла в коридор, и стенная секция опустилась. Егор посмотрел на тарелку с рыбой и, проглотив слюну, прилег.

Со списком из ста двадцати двух фамилий все получалось точно так, как он предполагал. Самолет ни при чем, в списке те, кто должен умереть. Они и умирают. Кому и зачем это нужно? Вопрос без ответа. Ответ – на Земле, а ее никогда не было. Судьба, что ли? Глупое слово. Судьба сигналов не посылает, у нее ни антенн, ни ретрансляторов не имеется. У нее даже мозгов нет. Поэтому ее и не обманешь.

Хитрость, что придумал Топорков, была из разряда детских. Бесполезных, то есть. Егор знал, как это делается: нашли однофамильца с теми же инициалами и… скорее всего, сердце. Жарко же на улице.

Ни разу не сработало. Ни одного еще не спасли. Судьба кого наметит, того и убьет. Не обманешь ее, безмозглую.

К тому же, повторное уведомление пришло. Под воду, к рыбкам, стало быть. «Посторонний» – это не про другого Соловьева, это про него. И три запятых в конце. Вот, что они значат. Они и значат – конец. Все давно запрограммировано. И все решено.

Странно, но Егор не переживал. Может, потому, что устал, или смирился, или понял, что это бесполезно. Третье было вернее. Все уже решено – рождение, смерть, так называемое счастье и так называемое горе. Все там, в программе. Остается выполнять. По шагам: раз-два, раз-два-три… Одно неясно: как программа позволила, чтоб ее часть осознала себя и свое место? Значит, и это запрограммировано…

– Ты жив еще? – Раздалось из дверного динамика.

– Вроде бы. Я сейчас зайду, – сказал Егор, отрывая голову от подушки.

– Что ты! Лежи, я сам.

Задергались, отметил Егор. Если уж Сережа согласен потрясти жирами, то дела совсем никуда. Даже из комнаты не выпускают, берегут. Будто в коридоре опасней, чем здесь.

– Ну?.. – Хмурясь, спросил Топорков.

– Пока ничего…

– Хотели к тебе врачей приставить, да вот…

– Правильно, что передумали, – сказал Егор. – Бестолку все это.

– Ну, перестань! – Прикрикнул он. – Как помрешь – схороним, а раньше времени не надо.

– Последнюю передачу получили?

Егор вдруг услышал в стене какое-то бульканье и посмотрел на аквариум. Рыбки сновали у самой поверхности, но та быстро опускалась, оставляя им все меньше и меньше жизненного пространства.

– Получили, вижу, – грустно закивал Егор. – Рыбок вы зря… Я бы там не утонул, а рыбки сдохнут. И вообще, «посторонний под воду» – это, наверное, метафора. Что мне, и руки не помыть?

– Что ж… И не помоешь. И с грязными поживешь.

– Не поживу, Сережа.

Топорков побродил по комнате и, задев ногой стул, со стоном сел.

– Степе Голенко я вставил, не сомневайся, – сказал он. – Но уволить я его не могу.

– Скоро все уволимся…

– Не могу уволить, – повторил Топорков, пропуская его слова мимо ушей. – Он же не в курсе был, что ты наш. Если курьерам всяким… Нельзя же, ты понимаешь.

Егор утвердительно прикрыл глаза. Он и сам был не в курсе – пока не вспомнил. Не сообразил, вернее. Вспомнил он уже потом. Реконструировал события, восстановил детали. А сначала он просто догадался.

Маркова его не признала, потому что они не виделись. К моменту, когда ее перебросили на Восток и ввели в его отдел метео, он там уже не работал. Два года назад он уже работал здесь. Тогда, при разговоре со Стояновой, это его потрясло. «Что?! Как?! Два года!.. Где был?..» Здесь был, в фирме. С Сережей Топорковым, с Маришкой Воиновой, с дурнем Голенко.

Он все со временем разобраться пытался, с петлями какими-то… Нет никаких петель, и времени, по большому счету, тоже нет. Есть тиканье часиков, но оно само по себе.

Все-таки Стоянова молодец, подумал Егор. Как она про ноты… Музыка звучит непрерывно лишь до тех пор, пока ее играют. Захотел – остановил, захотел – задом-наперед исполнил. Да кто захотел-то?.. Пес его знает. Только композитор этот, скрипач-барабанщик долбаный, снова кое-что переиграл. И пропало: служба в метео, десяток приятелей, короткий роман с Маришкой Стояновой и еще так, по мелочам. И появилось: фирма, десяток приятелей, но уже других, долгий роман с Маришкой – Воиновой. И по мелочам, опять же.

– Книжка моя далеко? – Спросил Егор.

– Книжка? – Засуетился Топорков. – Вот она, на столе.

– Открой. Что там? Что написано?

– Ничего.

– Полистай, там должно быть. Ближе к концу.

– Гм… Белая бумага.

– Брось ее в мусорку.

– Зачем? Лежит, не мешает никому.

– Брось, брось. Она больше не нужна. Три запятых с Земли получили? Расшифровали? Там и расшифровывать нечего. Все.

– Ты пессимист, Егор.

– От этого сигнала одна морока была. То дети на рельсах, то утопленники, то вот с самолетом… Нервы мотаешь, а сделать ничего не можешь. Тайну мироздания в нем искали? Так он же про тайну не говорит. Он, в основном, про переломы да про дожди. Теперь проще станет. Я сниму погоны, пойду в метео. Может, не все еще забыл. Ты в фирме останешься – шпионов отлавливать. Тоже польза.

– Ну-у, завелся!

– А ты, Сережа, не обращал внимания, что сигнал в оригинальном виде смахивает на язык КИБа? И что три запятых в конце – это…

– Ерунда.

– Но три запятых!..

– Чего ты к ним привязался? Пробовали мы его на обычном КИБе. Ни фига. Языки похожи – для неспециалиста. Разные они. Многое не совпадает.

– А если на необычном? На необычном КИБе.

– Да, да… где-то есть огромный квазиинтеллект, который всеми нами управляет. С помощью особых лучей, естественно. А им тоже кто-то управляет. И тем, в свою очередь, тоже…

– Ладно, Сережа, заглохни. У меня последний час пошел, а ты с шуточками. В буфет проводишь? На картинку на свою полюбуюсь.

– Ну, хватит.

– На Землю посмотрю. Мы с Голенко однажды чуть не подрались. Он все баб в окне заказывает, а мне зима нравится. Представляешь, люди катали из снега шары, ставили их друг на друга и морковку втыкали. Получался человек…

Егор умолк и поджал губы.

– Выдумки все это, – сказал он через минуту. – Сигнал не с Земли шел. Съезди в музей протоистории, найди Катерину Старь. Она тебе все подробненько…

– Небось, сумасшедшая какая-нибудь?

– Ну так что у нас с буфетом? Выпустишь меня из этой конуры?

– Нет, не выпущу, – ответил Топорков. – В конуре спокойней. А подохнуть тебе не удастся. Помнишь?

Он порылся в карманах и достал сложенную бумажку. Края были желтыми, потрепанными, а середина протерлась до дырки.

Егор неуверенно сел на кровати и, взяв листок, прочитал:

ПОСТОРОННИЙ ОСМЫСЛИТ ОДИН

– Помню, – сказал он. – У тебя это вроде гарантии, да? Мол, обещали – извольте выполнить. Когда уж осмыслит, тогда с ним и кончайте.

– Вроде того. А раз понять послание невозможно, жить ты будешь до-олго.

Егор опять прилег и вперился в пустой аквариум. На дне, путаясь в мокрых водорослях, прыгали задыхающиеся рыбки. Когда воды было много, они едва шевелили плавниками, а сейчас, за секунду до смерти, вдруг стали на удивление живыми.

– Сергей Георгиевич! – Крикнули в динамике. – Я к вам, откройте!

За поднимающейся панелью нетерпеливо переминалась Маришка.

– Сергей Георгиевич, сигнал!..

– Что случилось? – По-отечески улыбнулся он. – Что у нас с сигналом?

– Его больше нет. Радисты потеряли и… все. Сигнал пропал.

– Перерыв?

– Их никогда не было, Сережа, – возразил Егор. – За пять лет – ни одного перерыва. Просто передача прекратилась.

– Пойду, выясню…

– Пойди, пойди.

– Сергей Георгиевич, а я тут посижу, – вопросительно сказала Маришка.

Тот, не оборачиваясь, что-то промычал и втиснулся в узкий проем.

Егор положил руку на глаза и попробовал расслабиться. Ему хотелось уснуть – надолго, может быть, навсегда. Скоро это наступит. Все проходило, осязаемо кончалось – время, сигнал, вода у рыбок. Все становилось проще и мельче.

– Егор… Егор!..

Он замотал головой, но ничего не понял и отодвинулся подальше.

– Выспался? На работу опоздаешь.

– Работы нет…

Егор отнял от лица ладонь и посмотрел из-под нее на Маришку. Маришка, в бежевых шортах и прозрачной блузке, ерзала перед зеркалом.

– Как это нет? Ты чего? – Бросила она. – Облака без тебя не полетят.

– Какие еще облака?..

– Перистые, какие.

Егор сфокусировал взгляд на окне – в нем торчали две жилых башни. Небо даже сквозь тонированное стекло светило резкой утренней желтизной. Этот неуютный цвет осел на стенах и превратил квартиру в подобие больничной палаты. Егор недоуменно помял матрас, цапнул простынь – все родное, знакомое.

– Опоздаешь, – предупредила Маришка. – На кухне еда. Почту я проверяла, одна реклама. Так, мне уже бежать… Ты встанешь, или надо, чтоб Сосед звонок включил?

– Сосед?.. Ах, Сосед!.. Встаю, не крякай. Шефа сегодня не будет, можно понаглеть.

– На зарплате твоя наглость не отразится?

– Бежишь, так беги, – скривился он. – Зачем с утра про деньги?

Маришка торопливо нагнулась, поцеловала Егора в щеку и, помахав пальчиками, ушла.

Он еще немного повалялся, лежа выполнил комплекс упражнений для инвалидов и, посмотрев на часы в мониторе, встал.

– Сосед! Телесеть давай, – сказал Егор и, посвистывая, направился в ванную.

Время поджимало, но от душа он отказаться не смог. Вволю наплескавшись, Егор вернулся в комнату и поправил репродукцию с праисторической картины «Дети лепят снежного человека». Сертификат на раме подтверждал сходство с музейным оригиналом вплоть до последнего пиксела, но Егору было дорого совсем не это. Что-то иное.

Недавно в центральном парке открыли новый аттракцион: наморозили искусственного снега и покрыли им большую лужайку. Пускали бесплатно, но никто не зашел. Ведь снег – это так странно. Пока детей уговаривали не бояться, он уже растаял. А через пару дней трава на поляне почернела и погибла.

– Сосед! Спорт убери. Включи новости, – распорядился Егор.

– Это новости. Вчера олимпиада началась.

– Значит, по всем программам та же канитель. Ты все-таки пощелкай.

– Предлагаю режим мозаики, – дипломатично отозвался мажордом. – Выбери сам.

– Валяй…

На экране возникли девять окошек – три ряда по три – и каждое показывало либо старт, либо финиш, либо потную морду победителя.

– Поприличнее ничего? – На всякий случай осведомился Егор.

– Все девять каналов в твоем распоряжении. Был бы в сети десятый или одиннадцатый, я бы…

– Не философствуй, – строго произнес Егор. – Отбой.

Он с отвращением понаблюдал за багровой метательницей чего-то-куда-то и, спохватившись, перешел в кухонный отсек. Маришка приготовила запеченную форель и бутерброд с икрой. Егор соскреб ножом икру и, проглотив, запил минералкой. Хлеб с маслом полетел в утилизатор. Прикасаться к форели почему-то не хотелось.

Егор обулся и выключил в комнате монитор. Остальное – уборка, проветривание, получение почты, можно было доверить мажордому. Телесеть тоже можно было доверить, но это Егору хотелось сделать самому: погасить одно за другим все девять окошек с мячами, гирями и клюшками.

Вызвав лифт, он одернул плащ и застегнул его на все пуговицы – сегодня обещали жару не простую, а какую-то особую, неслыханную. А Маришку он, кажется, не предупредил. Она все без капюшона норовит, прическу ей жалко. Сколько раз уже ругались! Может, у женщин потому мозгов и меньше, что защитой пренебрегают? Они у них плавятся, мозги.

Дверцы тренькнули и раскрылись, но горящая стрелка показывала вверх, и Егор отступил. Лифт был занят – вероятно, жилец направлялся на сто десятый, на этаж фешенебельных магазинов. Егор откровенно рассмотрел пассажира – это был невзрачный мужчина с маленьким круглым лицом и таким же маленьким, таким же круглым носиком. Руки у него были, как у автопогрузчика, – длинные и по виду ухватистые. Еще Егор обратил внимание на смешные торчащие уши. Все это вместе что-то напоминало – не то известного комика, не то друга детства, впрочем, пока Егор перебирал в памяти друзей и комиков, дверцы уже закрылись.

Спустившись в вестибюль, он ради интереса взглянул на табло левого лифта, в котором ехал незнакомец. Если верить мигающим цифрам, кабина по-прежнему двигалась вверх, причем где-то на том же уровне.

Возможно, на сто десятом распродажа, отметил Егор.

Он поприветствовал знакомого портье и, вдохнув прохладного воздуха, вышел на солнце.

Жара оказалась терпимой. К полудню могло припечь не на шутку, но пока было около пятидесяти – обычное дело.

Обогнув серую башню, Егор прошагал двести метров до станции и привычно посетовал на колонистов. Перевези они на Близнец несколько транспортных камер, и такой неприятности, как ожидание электрички, можно было бы избежать.

Погуляв туда-сюда, он тоскливо попинал ногой пластиковую бутылку и отфутболил ее к урне. Рельс тоненько заныл – поезд был уже близко.

Егор устроился в мягком кресле и, выдохнув, вдруг засомневался: а дышал ли он на улице? Он хорошо помнил, как набрал воздуха, выходя из дома, и вот теперь, уже в электричке, его выпустил. Что было между – почему-то не отложилось.

Подумав хорошенько, Егор обозвал себя дураком и повернулся к окну. К чему забивать голову всякой ерундой? Этим займется шеф, у него лучше получается. Вот сейчас, только проехать шестой от города холм – с кривым откосом и служебной постройкой на макушке. Сейчас, после пятого будет шестой, а за ним…

Он вскочил и, прижавшись к стеклу, заглянул вперед. За шестым холмом возвышался седьмой – за ним, очевидно, восьмой и девятый, но так далеко по этой ветке Егор никогда не ездил. Его маршрут заканчивался возле здания метеослужбы, он даже не знал, как называются следующие станции – ему это было не нужно.

Егора мягко толкнуло на сидение и прижало к спинке – электричка тормозила. Цепляясь за поручни, он добрался до тамбура и еле успел выскочить. Створки, чуть не прикусив полу плаща, схлопнулись и унеслись.

Егор ошеломленно осмотрелся – вокруг ничего не было. Влево и вправо вилась сияющая струна рельса. Сверху, отбрасывая узкую тень, дрожал навес. Четыре купола, стоявшие прямо напротив, исчезли. Не оказалось их и сзади. Егор это, конечно, знал, но все же проверил. Сзади, спереди – повсюду простиралась каменная пустыня с редкими пучками растительности.

Егор с надеждой подскочил к табличке. Нет, он не ошибся. Рельефная надпись подтверждала:

«Метеослужба, 61-й километр».

Он сунул руки в карманы и бессознательно поплелся к торцу платформы. Там начиналась дорожка, что вела к центральному входу. Раньше вела…

Светлое покрытие было плотно засыпано пылью, будто его месяц не подметали. Будто он сам вчера не видел, болтая в коридоре с Марковой, как по дорожке ехал оранжевый мусоросборник…

От четырех корпусов метеослужбы не осталось ни фундамента, ни ямки. Растрескавшаяся земля на месте здания выглядела натурально неровной, но никаких примет строительных работ на ней не сохранилось. Вроде их никогда и не было, этих работ.

Дорожка заканчивалась уступом, который приближался значительно быстрее, чем шел Егор. Он замер – край светлого покрытия, рассыпаясь, впитывался в глинистую почву. Вскоре приподнятая над землей бетонная полоса протаяла до самых сандалий, и Егор со страхом отошел в сторону. Пожирающая себя дорожка проползла мимо и, становясь все короче, втянулась в пологий спуск платформы. Ветер нагнал песка, сухих веточек и прочей дряни, и вскоре уже нельзя было определить, где именно проходил путь от станции к метео, и был ли он вообще.

АВГУСТ. 10

– Гражданин!.. Эй, гражданин!

По платформе, закинув мешок за спину, прохаживался странник.

– Гражданин! – Снова позвал он.

– Я слышу, слышу, – сказал Егор вполголоса. – Вам чего?

– Мне ничего… – с обидой брякнул он. Странник говорил еще тише, чем Егор, но речь звучала так, словно он находился в двух шагах. – Это не мне, гражданин Востока, это тебе. Убедился?

– В чем?

– Да ты и не понял, значит…

Странник снял с плеча мешок, и на станции мгновенно появился поезд. Не возник из пустоты, а приехал, но так стремительно, что Егор успел заметить лишь момент остановки.

У платформы стоял один-единственный вагон, да и тот не полностью. Ни начала, ни конца у него не было – и то, и другое как бы расплывалось, постепенно теряясь на фоне рыжей пустыни. Приглядевшись, Егор увидел, что остальные вагоны не пропали совсем, а размазались в мутную дымку, и она – то ли тень, то ли призрак – тянулась в обе стороны от станции, тянулась на многие километры.

Странник обернулся и вопросительно выгнул седую бровь. Их разделяло около ста метров, но Егор различал его лицо, точно они были рядом.

– Я с вами, – крикнул он, поднимаясь с земли.

– Тогда на этом не поедем, – по-стариковски пробормотал странник, и размытая полоса электрички сразу умчалась.

Через секунду на ее место прилетела и так же, от горизонта до горизонта, расползлась новая тень. Четким и бесспорно материальным казался только небольшой фрагмент с открытыми дверьми и двумя соседними окнами, остальное растворялось, постепенно пропадая в колебаниях горячего воздуха.

Странник дождался Егора и, легонько подтолкнув его под локоть, шагнул за ним в тамбур. Разгона Егор не почувствовал, однако, посмотрев в затемненное стекло, обнаружил, что электричка несется на полной скорости.

Салон был пуст, на иное Егор и не рассчитывал. Странник сел так, чтобы смотреть вперед, по ходу поезда. Егор устроился в кресле напротив. Разницы не было, они видели одно и то же – холмы.

– Я думаю, правильно вашу метеослужбу разогнали, – буднично проговорил странник, похлопывая по мешку на коленях. – У вас одни дармоеды. Пусть дома строят, рыбу ловят – пусть делом занимаются. Ученых тоже пора. Толку от них нет, давно ничего не изобретают.

– И кто же нас разогнал? – Спросил Егор почти безучастно.

– Как сказать… Сами, естественным образом. В Близнеце все регулируется.

– Кем же?

– Близнецом.

– М-м… – протянул Егор. – Как поживает ваш соловей?

– Нормально. Пока Близнец про него не знает, соловью хорошо. Когда его найдут, он станет бесполезен. Он станет частью Близнеца. А пока он не поет – будет жить.

– Не поет? Почему?

– Говорю же тебе: Близнец про него не знает. Поэтому не может заставить его петь. Как запоет – сразу выпущу. Зачем мне кусок Близнеца? Он и так везде.

– Э-э… дедушка, мы уже не первый раз встречаемся, а как вас звать, я до сих пор…

– Как звать? По-всякому меня зовут, гражданин. Например, старой шкурой. Зовут лысым или просто стариком. По-всякому. Вот ты дедушкой назвал. Зови дедушкой, мне нравится.

– Шкурой?! Простите. И… лысым?.. И что, вы терпите? Вы не сопротивляетесь?

– Я все терплю, – со вздохом ответил странник.

– В этом, наверное, что-то есть, – не слишком искренне сказал Егор.

– Может быть…

Странник смотрел в окно, но не так, как смотрят все пассажиры. Его зрачки не двигались. Он не провожал взглядом ни ближние растеньица, ни дальние холмы. Он был равнодушен ко всему, что пробегало мимо поезда. И к самому поезду, кажется, тоже.

– А куда мы едем… дедушка? – Наконец, решился Егор.

– А куда хочешь.

– Я?.. Ну, в музей протоистории.

– В музей и едем, – спокойно сказал странник.

– Малый Китеж не по этой ветке.

Странник промолчал и отрицательно качнул головой – не Егору, а своим мыслям.

– Приедем скоро?

– Как ты хочешь. Если вопросов больше нет, уже приехали.

– А что спрашивать-то?

– Если нечего, то пойдем.

– Книга!.. Что за книгу вы мне дали?

– Сформулируй вопрос, я отвечу.

– Ну… о чем она?

– Обо всем.

– Нет, о чем конкретно? Как она называется?

– Как хочешь, так и назови.

– То – «как хочешь», это – «как хочешь»… Я, получается, прямо творец судьбы какой-то.

– Все творцы. Но ты – особенно. Вот твой музей.

Перед тамбуром торчал объемный указатель:

«Малый Китеж, Музей Протоистории, Окружная, 2-й километр».

Егор со странником спустились с платформы и направились к приземистому угловатому корпусу. Кусты, высаженные по периметру пустой автостоянки, пожелтели – похоже, навсегда.

Широкие стеклянные двери не реагировали. Егор отыскал в стене фотодатчик и помахал рукой – система не работала.

– Сами откроем, – сказал странник. – Помоги.

Они вдвоем взялись за створку и отодвинули ее настолько, чтобы можно было протиснуться.

Внутри валялся какой-то мусор, преимущественно бумага. Справа, на вешалках, кто-то оставил несколько ношеных плащей. Света не было – судя по духоте, здание обесточили полностью.

– Соловей-то ваш… – спохватился Егор.

– Ничего с ним не случится.

Раскидывая ногами газеты, Егор прошел в первый зал. Все шкафы и витрины были рачительно укрыты тканью. Он приподнял драпировку на каком-то экспонате, но под стеклом лежала лишь красивая табличка: «Карандаш. Дерево, графит. 312 г. до н. э.»

Егор сорвал другую тряпку: «Журнал мод. Целлюлоза, полипропилен. 287 г. до н. э.» На бархатной тумбе пропечатался темный прямоугольник – самого журнала там не оказалось.

Он метнулся к третьему стенду, к четвертому, пятому – везде одно и то же. От экспонатов оставались только таблички и иногда – выгоревший след.

Егор продолжал сдергивать занавеси, пока не кинул на пол последнюю. Сотни мутных поверхностей дробили его отражение, в косых лучах у окна роилась невесомая пыль. Стекло, ветошь, таблички. И никаких экспонатов.

В коридоре послышались хрусткие шаги. Егор с надеждой выскочил из-за стеллажа, но это был странник.

– Нет… Ты ищешь Старь? Ее здесь нет. – Он протянул Егору лист пластика с надписью «ОБНОВЛЕНИЕ ЭКСПОЗИЦИИ». – Во всех залах такие.

– Вы знали заранее?

– Конечно, гражданин.

– Обновление?.. Как их можно обновить? Или… постойте! Музей тоже разогнали? Вместе с метеослужбой?

– Никуда не денешься, – уныло отозвался странник. – Близнец нашел его. Не музей – вещи эти. Теперь он над ними властен. Он их вернет, разумеется, но они уже не будут настоящими.

– Что здесь настоящего? – Воскликнул Егор. – Скафандр, которому две тысячи лет?!

– Близнец старше, чем мы думаем.

– А камера? Она тоже настоящая?

– Камера внепространственного переноса? Это его вымысел. Пойдем, она тут. Ее он не забрал.

Странник поманил его пальцем и повел через боковой проход.

Слева, за прозрачной перегородкой, стояла транспортная камера – металлический куб высотой в три метра, или около того. Егор помнил, что видел ее разобранной, но ни швов, ни щелей ему отыскать не удалось. Камера выглядела монолитной и не такой обшарпанной, как прежде. Вполне работоспособной.

– Он о ней заботится, – пояснил странник. – Это же его детище. Как и все прочее.

– Вы мне не сказали, кто такой ваш Близнец.

– Лучше я тебе покажу кое-что. Транспортную камеру в действии. Ты же хотел. Попробуешь? Не бойся, через нее миллионы прошли. На Западе вторая стоит, тоже исправная.

– Нет.

– Ну почему же? – Неожиданно загорячился странник. – Ты ведь не был на Западе?

– Не довелось.

– Побываешь! Ненадолго: туда – и обратно. Пока я не раздумал, гражданин! Я их включу, для тебя одного! Западная Австралия, а? Посмотришь, с кем вы все эти годы соревновались. Ты что, не веришь мне?

– Верю, – отозвался Егор. – Если вы остановили несущийся «Беркут», то почему не сможете перенести меня на Запад? Верю, что вы умеете творить чудеса. Но мне чудес не надо, дедушка, они меня раздражают. Транспортная камера – не чудо, а продукт технологии. Мне хотелось бы, чтоб она действовала – не по вашей воле, а по нажатию кнопки. Кнопку-то вы не сделаете. Для этого необходимо знать принцип внепространственного переноса. А его не существует. А чудеса ваши… да я ими сыт по горло!

– Ты видимо, прав, гражданин, – проговорил странник, медленно обходя его сбоку. – Во всяком случае, ты настолько близок к истине, что я тебе больше не нужен. Без меня тебе будет легче, – закончил он уже за спиной.

– Вы что, обиделись?

Егор обернулся, но сзади никого не было. Где-то грохнула рама, и сквозняк проволок по полу ворох грязных газет. В центре круглого зала завертелся мусорный смерчик и, тут же обессилев, осыпался.

– А книжку вашу я выбросил! – Зло крикнул Егор. – Ясно? Выбросил ваше дерьмо!

Ему не ответили, и он с досадой врезал по толстому стеклу.

Транспортная камера за перегородкой сияла хромированными стенками – можно было уверовать, что они напичканы сверхсложными устройствами. Уверовать – и избавиться от многих сомнений. Но как себя заставить – после всего? После пяти лет с сигналом, двух лет с фирмой, полутора – с Маришкой…

Егор выбрался на улицу и попытался задвинуть створку, но одной пары рук для этого было мало. Оставив дверь открытой, он сбежал по лестнице и вышел из-под навеса.

Солнце жарило так, что плащ не справлялся. Ткань пропускала все больше тепла, и вскоре в воротнике тревожно запиликал зуммер.

– Отстань… – буркнул Егор.

Он ускорил шаг, но от этого стало еще хуже. Пот, не успевая испаряться, стекал по брюкам и капал на сандалии. Каждый вдох обжигал горло, и чем сильнее он обжигал, тем глубже Егору приходилось дышать.

Семьдесят пять, не меньше, отметил он. Такого еще не было. Метеорологи, небось, в восторге – уже сели за диссертации. Лучше б нашли способ, как с этим зноем бороться. Думали, человек привыкнет, пристроится. Плюс-минус тридцать градусов, ерунда. Думали – обмен веществ скорректируется, и пятое поколение родится адаптированным. Не пятое, так седьмое… Нет. Теплокровным в этом пекле не место. Здесь надо быть ящерицей или тараканом. Но не человеком, не соловьем даже.

Зачем колонисты улетели с Земли? Там бывают зимы, бывает снег. Там здорово. У Колонизации есть только одно оправдание, и жить на Близнеце можно только при условии, что ничего лучшего в природе нет, что Земли нет, и никто ниоткуда не улетал, потому что Земли никогда и не было. И камеры переноса – ненастоящие.

Когда подошла электричка, Егор уже терял сознание. Он держался за ограду, и если б не она, то давно бы рухнул.

Прохлада вагона его немного отрезвила. Егор доплелся до свободного кресла и, срывая пуговицы, распахнул плащ.

– Прошу внимания, – сказали по радио. – Температура на улице – семьдесят шесть градусов по Цельсию. Согласно прогнозу, возможно повышение до восьмидесяти трех. Городская управа просит граждан не покидать охлаждаемых помещений. Тем из вас, для кого появление на улице необходимо, мы предлагаем новую модель теплоотражающего плаща, представленную фирмой «Топсол». Особая структура ткани обеспечивает максимальную защиту как от прямых солнечных лучей, так и от перегретого воздуха. Красота, комфорт и здоровье – всего за двенадцать таксов. Приобрести плащи «Топсол» вы можете в первом вагоне. Благодарю вас.

Пассажиры дружно зашевелились, звеня монетами. Егор сунулся по карманам – одиннадцать. Одиннадцать с половиной таксов мелочью, и ни единой купюры. Он посмотрел в лица людей – пол-такса, на них же ничего не купишь – посмотрел, и убрал деньги обратно. Они не дадут. Им не жалко, просто они не привыкли. Это не рационально, тратиться на постороннего.

Егор разгладил помятый плащ и, подобрав с пола две пуговицы, скрестил на груди руки. Он и сам доедет, без их помощи. Не нужно ему ничего. Он сам. Он же посторонний.

От станции до дома было совсем близко, и плаща хватило. Стоило Егору забежать в вестибюль, как ткань расползлась в лохмотья – еще секунду, и он бы обжегся. Жильцы, ныряя в подъезд, на ходу снимали негодные плащи и кидали их в большой бак.

– Гражданин Соловьев! – Окликнул его портье.

– Что, опять письмо? – Вздрогнул Егор.

– Я смотрю, вы еле успели. Осторожно, прогноз до восьмидесяти трех. Могу предложить вам превосходный плащ, новая разработка. Цена символическая – двенадцать таксов, зато…

– Спасибо.

Егор, не дослушав, завернул к лифтам и вошел в свободную кабину.

Выйдя на этаже, он сразу заметил, что дверь его квартиры открыта. Внутри было душно, как в музее. Единственным источником света служило окно, но солнце уже перелезло за крышу, и защитное стекло пропускало лишь бледные сумерки.

– Сосед! Плафоны, телесеть, почта, – распорядился Егор.

В комнате ничто не шелохнулось.

– Сосед! – Крикнул он.

Мажордом не ответил.

Егор наощупь разыскал пульт и потыкал им в монитор. Сеть не включалась. Вентиляция, водопровод и утилизатор также не работали. Лишь в стене, под самым потолком, вяло подмигивали часы:

00:00.

Егор открыл гардероб и порылся на нижней полке. Там лежало несколько коробок, набитых каким-то хламом, и одна, тяжелая – со старым квазиинтеллект-блоком. Егор извлек из гнезда мертвого Соседа, затем взял Холуя, бережно вытер его платком и вставил в квадратную нишу.

– Холуй, привет.

– Привет, хозяин.

Егор подпрыгнул от радости.

– Холуй, у тебя встроенных часов нет?

– Нет, хозяин. По какой программе меблировка?

– Не надо. Ты вот, что. Давай-ка мне телесеть.

– Какой канал, хозяин?

– Все, какие есть. Мозаику давай.

– В наличии только девять, – сообщил Холуй.

– Знаю, – отмахнулся Егор. – Постой-ка!.. В сети девять каналов. А сколько должно быть?

– Должно быть пятнадцать.

– Ты… это откуда?..

– У меня память, хозяин. В смысле, кристалл. На нем и записано.

– Что еще у тебя записано?

– Требование некорректно. Большой объем информации.

– Ну, как с каналами. Было так, стало эдак… Короче, ищи отличия.

– Большой объем информации. Конкретизируй.

– Что, отличий много?

– Девяносто процентов.

– Это ты для красного словца сказал? Фигура речи?

– Фигуры речи делать не умею, – отозвался Холуй. – Девяносто целых, две десятых процента несовпадений. Установки изменены.

– Та-ак… – Егор присел на журнальный столик и поболтал ногами. – Вторжения в домашнюю сеть?..

– Неоднократно.

– Замена личных документов?..

– Неоднократно.

– Появление неопознанных линий связи…

– Неоднократно, – повторил мажордом.

– Почему ты все это помнишь?

– Информация в кристалле. Кристалл вечный.

– Вечный?!

– Условно. На него пожизненная гарантия.

– Почему же остальные этого не помнят?

– Запрос некорректен.

– Эх ты, Холуй…

Егор посмотрел на девять окошек в стене – олимпиада давала себя знать. По всем девяти программам заплывали-забегали-запрыгивали мускулистые граждане.

Спецканала не было и в помине. Егор вышел в почтовую сеть, побродил, помыкался, но фирмы не нашел.

– Холуй!

– Слушаю, хозяин.

– Он ведь и тебя… Скоро. Соловья хоть прячут. Я бы тебя тоже спрятал, да не знаю, где.

– Команда некорректна.

– Все ты понял… Ты прости меня. За Холуя. Это я так…

– Мне безразлично, – ответил мажордом и, кажется, усмехнулся.

– Холуй… прощай навсегда, – с трудом выговорил Егор.

– Подтвердить или отменить.

– Подтверждаю. Прощай навсегда.

– Принято.

Егор физически ощутил, как в блоке сгорают тончайшие цепи, как размагничивается условно вечный кристалл, и память, роднившая его с допотопным КИБом, стирается, превращаясь в нескончаемый ряд нулей.

Часы в мониторе вдруг вспыхнули и пошли – но пошли странно, не по-человечески: 99:99… 99:98… 99:97…

Дверь Егор запирать не стал. Незачем.

Он вызвал лифт, и кабина слева тут же открылась. Из нее вышел невысокий мужчина с торчащими ушами – тот, которого Егор видел по пути в метео. Теперь он его узнал и удивился, как мог не узнать раньше. Это был Степан Голенко, «самый дорогой курьер на Близнеце». В действительности – специалист по особо щекотливым делам, мастер на все свои длинные руки. Сотрудники фирмы его презирали и, как водится, боялись. Не боялся один Топорков.

Голенко встал возле лифта и болезненно задумался, словно пытался вспомнить то, чего никогда не было.

– Степан! – Окликнул его Егор.

Голенко поднял голову и раскрыл рот. Постояв так минуту или две, он вернулся в прежнее положение: подбородок на груди, руки висят двумя веревками.

– Степан, что с тобой? Так с утра и ездишь?

Тот снова посмотрел куда-то мимо и нажал кнопку вызова. Кабина оставалась на этаже, поэтому двери раскрылись сразу. Голенко механически шагнул внутрь и поехал, судя по стрелке, вверх.

Вскоре прибыл другой лифт, и Егор отправился на пятый этаж. Ему нужно было связаться с Топорковым, и чем быстрее, тем лучше. Он приказал себе выбросить Голенко из головы, однако этого сделать не удавалось. Степа-курьер засел в мозгу крепко.

Сойти с ума Голенко не мог, там и сходить-то не с чего. Горе какое стряслось? С горя на лифте не катаются, тем более – целый день. Болезнь? Тоже вряд ли. Вид бодрый, шальной только. Или нет, не шальной – выключенный у него вид, вот что. Был бы у Голенко в башке КИБ – тогда было бы ясно. КИБ разрушился, сам или по команде, а тело болтается, пока на склад не заберут.

Чушь, обругал себя Егор. Чушь и бред! Роботы – они в книжках и сериалах, их даже в музее не было. Их просто не существует, и уж Степа Голенко, конечно, не робот. Но его же выключили…

Глубже запутаться Егор не успел – кабина остановилась на площадке пятого этажа, и он прошел к знакомой квартире. Фирма не скупилась и часто резервировала жилье впрок – для негласных консультаций, а также экстренной связи.

Дверь почему-то была закрыта. Егор вдавил звонок, и вскоре на пороге показался портье – завернутый в полотенце, с мокрыми волосами и дрожащей капелькой на носу.

– Э-э… здравствуйте, – недоуменно выговорил он.

– Здоровались уже, – хмуро ответил Егор. – Ты как сюда попал?

– Э-э… живу.

Он шмыгнул носом, и капелька пропала.

– И давно ты здесь живешь?

– Элла! – Крикнул он, отворачиваясь к кухонному отсеку. – Мы когда сюда переехали?

– Два года примерно, – крикнули с кухни.

– Два года, – передал он, будто Егор плохо слышал.

– Ты не ошибаешься?

– Элла! Ты не… Тьфу… То есть как ошибаюсь? Где я тогда жил, если не здесь?

– Вот и мне интересно: где?

– А вы по какому вопросу?

Егор попробовал мысленно сформулировать и, сдавшись, отошел от двери. Придется ехать в фирму самому.

Он спустился в вестибюль и увидел там Маришку. Поджидая лифт, она, как всегда, копалась в сумочке, но что-то было не так – это Егор заметил с первого взгляда. Маришка не доставала разные броши и даже их не искала – просто стояла, и ее рука в сумке не двигалась.

– Хо! – Гаркнул он ей в ухо. – Заснула?

Маришка посмотрела на Егора – одними зрачками. Он повернул ее лицо на себя и отшатнулся. Маришка изобразила свободной рукой что-то вроде взмаха и вновь оцепенела. Она была… как мертвая. Как выключенный Голенко.

Как расформированная метеослужба, осенило Егора. Они стали ненужны, многое стало лишним в этом упрощающимся мире. Все из-за сигнала. Он прекратился, и мир начал застывать.

Егор дернулся на улицу, но тут же вернулся обратно – без плаща нечего было и думать. Он подскочил к дежурному портье и, высыпав на стойку мелочь, схватил первый попавшийся сверток.

– Здесь не хватает.

– Запиши на мой счет, – бросил Егор, распаковывая плащ.

– Какая квартира?

Егор назвал свой номер и побежал к выходу, но опять встал. На такси денег не было, а бесплатные электрички в город не ходили. Он метнулся к Маришке и вырвал у нее из рук сумочку. Среди кучи брошек валялись какие-то монеты – явно недостаточно.

Голенко! У него точно есть.

Распихав томных подростков, Егор ворвался в пустой лифт и приложил ладонь ко лбу. Где Степан? На каком этаже? Курсирует между семидесятым и сто двенадцатым? Ездит по всему дому? Наугад.

Егор хлопнул по кнопкам и вытолкнул собиравшуюся войти даму.

Кабина ползла невыносимо медленно. Егор скрипел зубами и сжимал кулаки. Не от того, что готовился к драке, – от того, что опаздывал. Куда? Зачем? Какой смысл? Он не мог ответить, но чувствовал: время кончается. Больше его не будет. Вот оно кончится, истекут последние мгновения – и все. Все кончится вместе с ним.

Лифт останавливался раз десять – Голенко нигде не было. Егор дважды выскакивал на этажах и всматривался в табло, но по нему ничего нельзя было понять. Цифры мигали, кабины мотались туда-сюда, в какой из них Голенко – поди, угадай…

На сотом этаже Егор увидел чью-то спину. Он по инерции нажал следующую кнопку и хватился, когда двери уже наполовину съехались. Расклинив их локтями, он выбрался на площадку – Голенко на это никак не реагировал.

– Степан, дай мне денег, – торопливо сказал Егор.

Тот замер. Потом неожиданно резво выхватил металлическую трубку и пальнул в стену. У Егора похолодело в груди. Чего ему не хватало, так это инъекции парализанта.

Голенко, как кукла, повел головой и выстрелил еще раз, совсем уже мимо.

– Рехнулся? – Взвизгнул Егор.

– Обедаем? Рыбка? – Индифферентно проговорил курьер.

– Ты рехнулся… – прошептал Егор.

– Обедаем? Обедаем? Рыбка? Рыбка?.. Рыбка, обедаем, рыбка?.. Ры-ры… ры-рыбка? Обедаем?..

Голенко едва ли ориентировался в пространстве и, не будь у него парализатора, Егор взял бы деньги сам, но рисковать он себе не позволил.

– Ры-ры… – горько передразнил он, направляясь к аварийной лестнице.

Наверху должен быть вертолет. Голенко редко ездил на машине, и Егор об этом знал, однако сообразил только сейчас. Неизвестно, в каком состоянии находился пилот, возможно, он был так же невменяем, но выбора уже не оставалось.

Егор, задыхаясь, вывалился из будки и понесся по раскаленной крыше. Вертолет слепил солнечными бликами, и смотреть на него было невозможно. Но он стоял.

– Долго вы что-то… – сказал пилот.

Егор присмотрелся – пилот, кажется, был адекватен. По сравнению с Маришкой и Степаном – даже излишне.

– Сергей Георгиевич за вами еще утром послал. А Голенко как ушел, так и…

– Лети… – просипел Егор.

Топорков тоже всполошился, подумал он, закрывая глаза. Велел разыскать, связи-то нет… Надо было сразу – из метео в фирму. А как сразу-то? Он тогда не помнил ничего. Странник отвлек. Или наоборот? До странника он не…

– Садимся, Егор Александрович, – предупредил пилот.

Егор очнулся и, спрыгнув на крышу, побежал к люку. Спустившись до первого этажа, он приложил ладонь к датчику и вошел в черный тамбур. То, что он когда-то принял за лифт, было обычной скан-камерой. Егора просветили на предмет оружия, взрывчатых веществ и неведомо чего еще. Затем сверили его физиономию с персональным шаблоном и впустили внутрь.

Фирма жила. Она не провалилась сквозь землю, как метеослужба, не сгнила, как музей. Она существовала и по-прежнему работала – за панелями слышались деловые разговоры, но фальшдвери были закрыты. Режим есть режим. Все осталось на своем месте, лишь над кабинетом Топоркова появилась вывеска «ТопСол». Не придав этому значения, Егор взялся за ручку.

– А Сергей Георгиевич обедает, – сказал сзади незнакомый голос.

Егор, не оборачиваясь, отсчитал пятую секцию и легонько провел по ней пальцами.

В буфете играла музыка. Голографический монитор, замаскированный под обыкновенное окно, показывал пляж, пальмы и стадо девиц без купальников. У стены, то и дело отвлекаясь на тела, жевал Топорков.

– Сигнала нет? – Спросил Егор, присаживаясь рядом.

– С Юга – нет, – многозначительно ответил он.

– С какого еще Юга?

– «Какого»!.. Дебрянск, Долгий Мыс, Мель. Южный регион. Северный не провисает, у меня все идет, как надо.

Егор опустил взгляд на свой рукав и зажмурился – там поблескивала маленькая нашивка. «ТопСол». Топорков – Соловьев.

– Да, плащи продаются, – пробормотал он. – В поездах, в домах…

– А то! Это погода. Погодка сегодня отличная. Если неделю температура продержится, будем миллионерами. Эй, кормильцы! – Рявкнул он. – Рыбу несите! Не видите, начальство пришло!

Егор безвольно покачивался на стуле. Он опоздал, опоздал. Фирмы нет. И ничего нет. И можно было не торопиться.

Перед ним постелили салфетку и поставили блюдо с заливной осетриной. Егор отстраненно посмотрел на еду и нагнулся под стол.

Желудок был пуст, и это длилось не долго. И совершенно не волновало. Просто Егор понял, что уже не может есть – ничего. Даже рыбу. И еще он понял, что время кончилось. Но мир от этого не рухнул. Он только стал другим – совсем.

– Перегрелся, – невозмутимо сказал Топорков. – Отдохнуть тебе надо. Чего на Запад не слетаешь? Я в следующем месяце тоже мотану. Жалко, на Землю рейсов нет. Там, кстати, и с сувенирами можно было б наладить…

Егор резко поднялся и, опрокинув стул, пошел к выходу.

– Ты чего? – Спросил Топорков.

– Посторонний под воду.

– Это чего такое?

– Это конец команды.

Дойдя до тамбура, он собрался с духом и шагнул за створку. Когда она закрылась, Егор обнаружил, что находится в воде. Он думал, будет как-то иначе, постепенно, но так тоже было неплохо. Быстро. Он задрал голову к потолку и увидел, что воздуха в тамбуре нет – ни пузырька. Наверное, он должен был вдохнуть поглубже. А впрочем, какая разница.

Это же навсегда.

ЯНВАРЬ

Было холодно, смертельно холодно. И пахло рыбой.

– Я умер?..

– Нет.

– Нет?..

– Лежи спокойно.

– Вода кругом… Это вода?

– Лежи, сказал!

– Ты кто? Где ты?!

– Я тут, – раздалось возле самого уха.

Егор вздрогнул от неожиданности и ударился обо что-то локтем. Обо что-то твердое и абсолютно материальное.

– Все, вылезай и одевайся. Вон там свитер и штаны. Белья нет, наденешь две пары. Штанов две пары, понял? И сапоги. Да вылезай же!

Над Егором, проклюнувшись из мрака, склонилось чье-то лицо. Мужчина. Лет сорока, может, сорока пяти. С лоснящимися патлами до плеч. Незнакомец носил усы с бородой, вернее, он попросту не брился, и клокастая растительность на подбородке свалялась в пегий колтун. Глаза Егору увидеть не удалось – они прятались в глубоких впадинах, и боковой свет превращал их в большие черные дыры.

– Быстрей, а то околеешь. Плюс семь. Это тебе не Австралия.

Егора взяли подмышки и потянули. Он схватился за какой-то скользкий край и, согнув ноги, привстал. И невольно затрясся – воздух был гораздо холодней, чем вода. Вода, в которой он плавал.

Под потолком вспыхнули плафоны. Про плафоны и потолок он узнал чуть позже, когда посмотрел вверх. Сначала это было как дождь, как желтый ливень. Егор очутился внутри широкого конуса и посмотрел вверх – и вот тогда уже увидел ряды плафонов. Потом опустил голову и увидел то, в чем сидел. Руки дрогнули, и Егор плюхнулся обратно в емкость.

По поверхности прошла волна, и через противоположный борт выплеснулось немного серой пены – остальная продолжала болтаться внутри квадратного корыта. Двухметровая никелированная ванна пошатывалась в такт.

Вынырнув, Егор вытер ладонями лицо и отогнал от себя ноздреватые хлопья. В темной воде клубился и бродил всякий мусор: куски рыбьих хребтов, острые рыбьи ребра и отдельные лупоглазые зрачки, также рыбьи. Края ванны облепила какая-то подсыхающая дрянь – чешуя, те же глаза и золотистые шкурки. У левого колена качалась крупная зубастая голова. Кажется, от щуки.

– Это что? – С отвращением крикнул Егор.

– Ты не ори, а вылазь и вытирайся, – деловито сказал бородатый.

Он опустился в драное кресло на колесиках и, оттолкнувшись носками, подъехал к длинному столу. На столе стояло штук пять портативных КИБов – для подвала слишком роскошно. О том, что это именно подвал, говорили голые бетонные стены с крошащимися стыками и зелеными разводами под потолком.

Окоченев до судорог, Егор перевалился через кромку и принялся растирать тело какой-то жесткой тряпкой. От тряпки попахивало, но это было уже не страшно. Егор понял, что отмываться ему придется долго и усердно. Вот только попасть бы домой. В электричку с таким амбре могли и не пустить.

Егор подобрал с пола брюки и кофту, сплетенную из толстых, колючих нитей. Вещи были старые и не чистые, но он их все же одел – вплоть до грубых высоких ботинок без шнурков.

– Погоди обуваться. Еще штаны бери. И куртку. Да не стой столбом, делай что-нибудь, шевелись. Отжимайся, это помогает.

Мужчина таращился в маленький откидной монитор, но кнопок не трогал.

Егор послушно напялил все, что ему приготовили, и поежился – у него было такое ощущение, будто его замотали в матрас. Столько одежды сразу он никогда еще не носил. Никто не носил – иначе умер бы от перегрева.

– Что это за место?

– Щас… – сказал бородатый, не отрываясь от экрана. – Грузится больно долго. Нда, ничто не вечно под луной… Скоро системе хана…

Половины из того, что он сказал, Егор не понял.

– «Луной» – это что?

– Под луной-то? Под луной, дружище, это здесь.

Незнакомец, лязгнув колесиками, развернулся и с улыбкой кивнул на заднюю стену.

Сзади было окно. Егору сразу как-то не пришло в голову оглядываться на все четыре стороны – подвал он и есть подвал – но теперь он оглянулся.

Окно было настоящим, не голографическим – с алюминиевой рамой, потемневшими ручками и пыльным стеклом. И видом. Видом из окна. Тоже настоящим.

С высоты шестидесятого или семидесятого этажа открывалась чудовищная картина. Детали Егор заметил позже, а вначале он просто узнал этот пейзаж. Он его помнил – по кошмарным снам про Землю.

– Представляю, чего ты сейчас хочешь, – сказал мужчина. – Но ты не проснешься. Ты больше никогда не проснешься.

– Почему? – Машинально спросил Егор.

– Потому, что ты не уже спишь.

Бородатый поднялся и обхватил Егора за плечи.

– Я должен тебя поздравить. Меня в свое время поздравляли… Не такое уж это счастье – проснуться навсегда, но все же…

Он отстранился и протянул руку.

– Все же поздравляю.

– Угу. С чем? Как я сюда попал-то?

– А вот, – мужчина выпростал из сального рукава один палец и ткнул им в корыто.

Металлическая емкость с рыбой была не обычной помойкой, а чем-то таким… более сложным, что ли. По бокам из-под сопливой плесени торчали мультиштекерные разъемы – возле каждого валялся отстегнутый шнур. Кабели вились по полу, постепенно собираясь в толстый жгут и уходя куда-то за стол с КИБами.

– Я думаю, ты уже понял…

– Как тебя зовут? – Прервал его Егор.

– Меня? Гм… Ну, зови Андреем. Это забавно… Ах, нас же теперь двое, нам общаться надо. Да, зови Андреем. Я – Андрей.

– Очень приятно, – по привычке сказал Егор. – Хотя, не очень… Послушай, я задал конкретный вопрос и хочу получить конкретный ответ. А блевотину рыбную мне показывать не нужно. Блевотины я не видел!

– А это ты видел? – Андрей подтолкнул его ближе к окну и стер со стекла жирную грязь.

Повсюду чернели глыбы мертвого города. Безвкусные прямоугольные дома, целые и полуразрушенные, отбрасывали такие же прямоугольные тени, в которых тонули здания пониже: с выбитыми стеклами, с гигантскими снежными заносами вдоль стен, с колоннами сосулек, подпиравшими балконы и крыши.

Впадины между грудами шлака, бывшие когда-то улицами, пересекались и образовывали сеть пологих оврагов. На перекрестках, где ветер закручивался в бураны, снега было меньше, и из сугробов проступали ржавые кузова автомобилей.

Кроме вьюги, движения в городе не было. Ни огонька в окнах, ни блика фар, ни даже отсвета от костра. Небо темнело, но внизу никто не реагировал. Кажется, там никого и не было, внизу. Хватая последние лучи солнца, поблескивал иней – на всем. К этому всему давно уже никто не прикасался.

– Земля, дружище… Ракеты сюда не летают. И транспортных камер здесь тоже нет… Камеры!.. Камеры внепространственного переноса! – Внезапно расхохотался Андрей. – Что за бред! Ума не приложу, где она их откопала.

– Кто? Кто «она»?

– Система. Пойдем, дружище. У меня для тебя еще кое-что.

– Я тебе не дружище.

– А, ты же у нас Его-ор! Егор Соловьев, да-да, – сказал он со странной издевкой. – Такой же Егор, как я – Андрей… Ну, добро. Егор. Договорились.

Он вернулся к столу и, чуть подвинув крайний КИБ, тюкнул по клавише.

– Знакомо?

На экране поворачивалось трехмерное изображение: дверь, стена телемонитора, опять дверь – в кухонный отсек, рядом проход к туалету. Такие же программы стояли в мебельных магазинах, они помогали оценить интерьер, но в магазинах все было грубо и схематично, а здесь… Перед Егором крутилась его квартира – со всеми подробностями: царапина на обоях, пульт возле кровати, сухая апельсиновая корка в углу…

– Допустим, знакомо, – обронил он.

За кухней на экране проплывало окно, и Андрей, нажав кнопку, остановил вращение.

Вид в нарисованном окне был такой же натуральный, без скидок на упрощенную графику: осязаемо разогретые жилые башни, цветной муравейник из людей и машин и пушистое облачко вдалеке. Егор наблюдал все это каждый день, в течение многих лет – из своего собственного окна.

– По-моему, дом слева мешает, – изрек Андрей. – Он тебе обзор загораживал. Хочешь, мы его уберем? Шучу, не будем. От такого вторжения система с ума сойдет. Стереть целый корпус – это слишком круто. Но в принципе можно.

Он вместе с креслом переехал к соседнему КИБу и жестом пригласил Егора.

На втором экране возникла крупная схема. Егор без труда нашел свою башню, ближайший театр, станцию электрички и все остальное, внутри чего он жил. План отступил и вобрал в себя примыкающие кварталы – получился кластер. Отъезд – кластеры сложились в район. Егор все еще различал отдельные дома и ниточку рельса между ними, но когда схема охватила весь город, здания слились в квадратные массивы, заштрихованные красным.

Щелчок по кнопке – экран показал другой город: аэропорт, территория университета и огромный парк. Егор угадал в схеме Желтую Бухту. Новый щелчок – новый город. Малый Китеж. Щелчок – Дебрянск. Щелчок – Мель.

– Они только кажутся одинаковыми, – сказал Андрей. – На самом деле все чем-то отличаются. Топография, климат. Система играет честно, она халтурить не умеет.

– О какой системе ты говоришь?

– Боишься признаться, – улыбнулся он. – Боишься, что-то изменится? Как в сказке? Произнесешь вслух, и… Да ничего не будет. Попробуй, увидишь.

– Близнец… – нерешительно начал Егор. – Близнец у тебя в КИБе? Весь? Зачем тебе это?

– Вот, привет… Во-первых, не в КИБе. От этой ереси отвыкай. Нет никакого квазиинтеллекта, и никаких КИБов нету, ясно? Компьютеры, десятки обычные.

– Они КИБами называются, – возразил Егор.

– Как хочешь, – сказал Андрей. – Это не главное. КИБами компьютеры называют на Близнеце. А Близнеца… Нет его, дружище. Я думал, ты это понял уже. Я в свое время догадался быстрее. Сразу допер. В окно выглянул – и допер.

– Ты болен…

– Реакция тяжелая и необычная, но нормальная, – пропищал Андрей, пародируя Маришку. – Так тяжелая или нормальная?.. – это уже басом. И снова тонким голоском. – Парализант некачественный. Такого ни с кем не было. А может, у паренька мозги некачественные? Иди к окну, посмотри еще. Тебе мало? Ну посмотри, посмотри внимательно. Похоже это на Австралию?

– Ты следил за мной. Через свои КИБы. Камеру в комнате поставил… Ты работаешь на Запад?

– Еще раз. Как ты попал на Землю. Ну? Спроси меня: «дядя, как я попал на Землю?» Ну?!

– И как же?

– Да вот так, придурок! – Взбесился Андрей. – Через корыто! Как я, как все сюда попадают! Через белковый синтез, ясно?

Он быстро успокоился и, покрутившись в кресле, добавил:

– А твой Близнец – там, в компьютере. Придумали его.

– Я не верю!

– И я не верил. Только это все равно. Твоя вера и не-вера ни на что не влияет. Вот я сейчас тресну по кнопкам, и на Близнеце катаклизм случится. Может, у всех от испуга выкидыш будет, может, гуманоиды прилетят. А твои сомнения… что они?.. Ты ведь уже не там. Ты здесь.

– Я здесь… – повторил он. – А Близнец?

– Близнец? – Андрей глянул в монитор и развел руками. – Близнец в порядке. Пока система не сдохнет, будет играть. Перезагрузилась и вперед, по новой. Восток, Запад, все дела. Плащи одноразовые.

Егор провел пальцами по лбу и сел на край ванны.

– Меня синтезировали?.. В этом?! Из этого?..

– Из этого дерьма? Ты не комплексуй. Жизнь вышла из океана, слышал? Я тоже из этого. А из чего еще? Другого сырья нет. Были бы штатные препараты, чистые растворы – пожалуйста. А так – извини. Рыбные консервы, больше здесь ничего не осталось. Их же жрем, ими же и срем. Из них и состоим. Такая вот, дружище, химия. Кстати, надо будет на склад вылазку сделать. Я уже почти все съел, ну и на тебя пошло немало. Странно, что мы по-разному к этому относимся. К рождению, я имею в виду. Мы же… как бы это… один человек.

– Один?..

– Ну да. Кто-то сообразил снять свою генокарту и ввести в компьютер. А бабы под рукой не нашлось, что ли… Вот и получается – близнецы мы, считай. Если б женщина… хоть какая, хоть самая паршивая!..

– Ты говоришь, Близнец тут? – Спросил Егор, благоговейно прикасаясь к экрану. – И… вот это – он весь? Краски, запахи, сны?.. Надежды? Дождь, булочки с изюмом? И Маришка, и Сережа Топорков?

– Да ты поэт какой-то! Нет, в этой секции только логическое управление. Черновую работу выполняют другие машины, они по всему корпусу разбросаны. Вот в них – и цвета, и булочки. И Маришки всякие. А здесь стратегия. «Посторонний под воду» и «котенок взял двоих» – это отсюда.

– Целая планета! – Ужаснулся Егор. – Два материка!

– Материков, положим, не два. Западный существует как идея. Физически он не реализован.

– Как это?

– Люди о нем знают. Люди могут хранить под подушкой его фотографии и с кем-нибудь оттуда переписываться. Но Западной Австралии нет. Она – часть мифа, как колонизация.

– Но для чего?!

– Система играет. Системе скучно. Она самоорганизовалась не для того, чтоб бездействовать. Система сочинила мир: географию, историю, климат. Населила этот мир людьми. В идеале, я думаю, система хотела бы построить нечто более сложное, чем она сама. Она, конечно, пытается – в каждом цикле… А, я же тебе не объяснил. Раз в неделю у вас в Близнеце наступает маленький конец света. Пардон, у них наступает. У них в Близнеце.

– Что еще за конец?

– Света. В прямом смысле. По воскресеньям станция для страховки перекидывает фазу на другую линию. Здесь же реактор, от него все и питается. Я хотел разобраться, да станция автоматическая, без специалиста не обойтись… Так вот, в воскресенье электричество отрубает. На пять минут, но этого достаточно.

– И все с нуля? Опять начинается с колонизации?

– Я же сказал: колонизация – часть легенды. Ее помнят, но это не означает, что она была, – даже в придуманном мире. Проигрывается небольшой кусок, около месяца.

– А у тебя этот месяц – неделя?

– А у нас с тобой неделя, – подтвердил Андрей. – В системе время течет быстрее. Если не вмешиваться.

– И все живут только месяц? И я жил?.. А как же прошлое? Мое детство? Оно было!

Андрей поковырял ногтем в зубах и что-то сплюнул на пол.

– Не было, – сказал он. – Ватрушки вспоминаешь? Я тоже вспоминал. Пока не наткнулся на файл. С воспоминаниями ватрушек. А кренделей в той булочной не пекли, правда?

– Правда, – оторопел Егор.

– А почему? А вот почему.

Андрей выдвинул в тумбе нижний ящик и поставил перед собой пластмассовую коробку. В коробке болталось несколько компакт-дисков.

– Что так смотришь? – Спросил он насмешливо. – На Близнеце кристаллами пользуются? Прогрессивно, непонятно и здорово. Это система из прогнозов выудила. Были у людей всякие мечты о будущем – кристаллы, универсальная компьютерная сеть, транспортные камеры те же. Она их и внедрила, система. Они только на Близнеце и действуют, и то не все. Будущее интересней, чем настоящее. В настоящем – что? Вон, сам видел. В настоящем полный каюк.

– Выходит, Близнец – модель будущего?

– Согласись, модель убогая.

– Выходит, я в будущем жил… – пробормотал Егор.

– Только не надо этих логических парадоксов. Мы все живем в настоящем.

– Наше настоящее – и есть будущее. Для тех, кто был раньше, до нас.

– Вот они его и устроили – как смогли. Будущее свое. А мы теперь в нем кувыркаемся.

Он высыпал диски на стол и, вглядываясь в маркировки, перебрал.

– Так, а где?.. Где вы, мои любимые кренделя? Мой аромат детства… Потерял, раззява?.. Вот они, кренделя, – Андрей удовлетворенно засмеялся и потряс диском. – Стерли файл, и ты уже без кренделей. Близнец создаст его заново, но на это время уйдет. А пока кушай, мальчик, ватрушки. А вот еще… О-о-о! Это знаешь, что? Это главная загадка того чокнутого старика. Соловей. Он почему не поет-то? Потому, что Близнец его не видит? Хрен! Файла нет. Будет файл – будет и песня.

– А музей? Он тоже на твоих носителях?

– Нет, просто он не сбрасывается. Его система почему-то сохраняет в первую очередь. В воскресенье после обеда начинается новая жизнь, а экспонаты продолжают старую. Отсюда и возраст. Но Близнец их уже раскусил, с моей помощью. Зачем народ баламутить? Шоколадка, которой две тысячи лет… По-моему, несерьезно.

– А-а, так ты вечный вершитель судеб, – процедил Егор. – Сидишь тут, рыбой воняешь… Властью упиваешься!

– Власть? У меня?! Какая у меня власть? Ты чего-то не то…

– Над странником глумишься! – Разъяренно шипел он. – Что тебе странник?.. Что они тебе сделали? Тебе люди что – черви?! Они там, в системе… они там все живые! В них жизни больше, чем в тебе! Что ты скалишься? Укутался в эту рвань!..

– Так ведь холодно, – тихо сказал Андрей.

– Тебе холодно, им – жарко! Только им деться некуда! Если они в твоих КИБах, если они внутри!

– Им некуда… Да. А мне…

– Остальные, наверное, восстанавливают. Работают, пашут, как…

– Зимой не пашут, – сказал он еще тише. – И кто эти остальные? Ты о ком говоришь?

– Ну, у вас же на Земле катастрофа какая-то… Если я правильно понял. Не все же люди с ума посходили. Это ты спрятался в нору и развлекаешься, корчишь из себя…

– Мы и есть остальные, – горько произнес Андрей. – Я, ты и Близнец в сети. И корыто. Новая колыбель человечества.

– Мы?! С тобой?.. Одни?.. На всей Земле?!

– Может, еще кто-то есть. Может, кто-то выжил – далеко, например, в Австралии. В настоящей, местной. А может, и там никого. Не проверишь. Я даже не в курсе, что здесь случилось. Я, как и ты, после родился, когда все уже произошло. Пытался спросить систему. А она молчит. Паранойя у нее. Она целиком в своем мире. Вот система – она спряталась. А я… куда ж я спрячусь?

– Я… ты… корыто… И ничего больше?..

– Летом теплее становится. До минус десяти. И консервы на складе заканчиваются. А больше – ничего. Смотрю в мониторы. Завидую. Плачу иногда… Если б раньше, еще до… до этого… кто-нибудь додумался внести в компьютер генокарту женщины…

– Можно было б начать род?

– Я бы уж постарался. А так… Вечный вершитель. Судеб, – усмехнулся он.

За окном совсем стемнело. Стекло превратилось в черное зеркало, и в нем, под шеренгами круглых плафонов, отражалась наполненная ванна. За дверью то и дело взвывал ветер – с каждым порывом по ногам продувало ледяным сквозняком. В бетонном полу что-то гудело – низко-низко, на уровне вибрации. Егор долго не мог уловить, что ему не нравится в этих звуках. Потом осознал. В доме не было слышно людей.

– Зачем ты живешь? – Спросил Егор.

– Я живу не «зачем», а «почему».

– Ну, почему.

– Потому, что меня синтезировали. Вот и вся причина. У тебя есть другая?

– Но это же бессмысленно!

– Да? А когда ты жил там, – Андрей показал на компьютер, – в этом был какой-то смысл?

– Не знаю… – выдавил Егор после паузы.

– Значит, ничего не изменилось.

У Егора затекли ноги, и он, встав с бортика ванны, пересел на свободный стул. С нового места ему было видно, как в одном из мониторов прокручивается бесконечная строка знакомых символов.

– Язык у системы простой, – пояснил Андрей. – Ты им скоро овладеешь. Он почти как наш. Да ты им уже владел, там.

– Андрей, а кто тебя… э-э… создал?

– Синтезировал. Не стесняйся, это же правда. Обойдемся без ханжества. Меня синтезировали. Кто? Предшественник. Он умер уже. Климат дрянной, кормежка однообразная. Да и старый он был.

– И что он?..

– Он мне так ничего и не рассказал. Если б летопись вел… Или дневник, или, как его, судовой журнал. По крайней мере, мы знали бы, какой сейчас год… Хотя, зачем нам это? Время упущено, с середины книга не начинается.

– Где мы находимся? Что это за дом?

– Дом-то? А хрен его… институт какой-то. Тебя это скоро перестанет интересовать. Не важно все это.

– Что же важно?

– Еда, вода, тепло. Одежда. Рыба на складе еще есть, но я иногда мясные консервы нахожу. В городе полно магазинов, только снег раскопать.

– А дальше? За город?

– Зимой нельзя, замерзнешь. Летом попробуем. Вдвоем попробовать можно. Это одному страшно было. Ногу вывихнешь, и привет. А вдвоем можно…

– Долго ты меня в этой жиже выращивал?

– Неделю. Сразу после прошлого переключения начал – аккурат перед этим закончил. Хорошо, что успел.

– Так быстро?! Еще через неделю второго синтезируем? Третьего, то есть…

– Во, разогнался! А сырье снизу таскать? Я для тебя месяц заготавливал. Пешком же.

– Но ты, вообще, собираешься?

– Эх, бабу сделать бы… А чего ж… Бабы нет – мужика синтезируем, – без особого энтузиазма ответил Андрей. – Пойдем-ка, я тебе владения свои покажу.

Он поднялся и вывел Егора в гулкий холл с единственной мигающей лампой. Вправо уходил длинный, похожий на тоннель коридор.

– Там лестница. Лифтом пользоваться не советую. А тут у меня спальня.

Андрей толкнул обитую войлоком дверь. Изнутри повеяло влажным теплом и какой-то кислятиной. Окно в комнатушке было прикрыто фанерой, из-под которой торчали клоки ваты. Вдоль стен стояло несколько старых калориферов. Кроватью служили накиданные на полу тряпки, одеялом, видимо, тоже они. Егор заглянул в помещение и, кашлянув, поспешил за Андреем.

– Здесь харчи лежат. Рыбка наша… Ты запоминай сразу. Сортир на нижнем этаже. Там налево и до колонн. Сам учуешь. А это библиотека.

Он отворил другую дверь, и Егор увидел высоченные, в человеческий рост, штабели книг. Тома лежали по четыре в ряд, корешками к проходам, и таких рядов в комнате было не меньше ста.

– Учебники в основном, – сказал Андрей. – Почитаешь на досуге. Как реактор каюкнется, пустим на растопку, я уже и сейф под печку приметил… Тут у меня опять склад. Тут – тоже вроде того. Короче, подсобка.

Егор медленно переходил от одной двери к другой и заглядывал в кабинеты. Под ногами что-то хрустело и звякало, но рассмотреть пол Егору не удавалось – лампа то вспыхивала, то гасла, оставляя в глазах светлые неподвижные силуэты.

– Вот здесь у меня тренажерный зал, – не без гордости заявил Андрей. – Гантели, эспандеры – все сам смастерил, из подручных средств. А штанга настоящая. Ух, я ее с восемнадцатого этажа пер.

– Любишь спорт? А на Близнеце ты его любил?

– Ну как… – замялся он. – Не то, чтобы… но олимпиады, конечно, не пропускал.

Егор остановился и поддел сапогом какую-то железяку. Нога к жесткой подошве не привыкла, и повиновалась с трудом. Ему пришлось нагнуться и взять железку в руки. Обрезок блестящей трубки плавно расходился в ширину и заканчивался сломанным краником. Труба была поразительно красивой и чем-то похожей на биту – во всяком случае, удобной.

– Андрей, ты утверждал, что у нас с тобой один генотип. Тогда мы с тобой даже не близнецы – клоны.

– Правильно, клоны. Ну и что?

– Разные мы с тобой. Для клонов, тем более.

– Серьезно? Ну-ка, иди сюда. – Андрей подвел Егора к окну и встал рядом. – Разные?..

В стекле отразились два изможденных мужика, два родных брата – старший и младший. Кроме бороды и прически их ничто не отличало.

– Это не мое лицо, – медленно произнес Егор, трогая себя за щеки.

– Это там оно у тебя было не твое. Близнец какую морду захочет, такую и прилепит. Про сознание я уж не говорю. Спорт он не любил! Мы, когда с предшественником друг друга сравнивали, совсем ничего общего не нашли. По Близнецу, я имею в виду. Или нет, кое-что было. Работали мы с ним в одной отрасли – в метеослужбе. И ты, кстати. Кажется, система сильно озабочена погодой. А ты чего напрягся-то? Решил, что я вру? Дурак ты, Егор. Зачем мне?

Егор еще раз посмотрел в зеркало. Действительно, как будто незачем. Ему показалось, что Андрей чего-то недоговаривает, но это, наверное, нервы. В самом деле – зачем? Что скрывать? Вот оно все: пустое здание, консервы, город в снегу.

– Андрей, а ты понимаешь, что там творилось? Последние сутки.

– В Близнеце? Система при загрузке стремится использовать весь ресурс. А затем она усложняется, и ресурса не хватает. Система начинает выкидывать необязательные элементы, стирает декорации. Тебя курьер смутил? «Рыба! Ры-рыба!» – Хохотнул Андрей. – Ваш Голенко как был фишкой, так ей и остался. Только раньше ты этого не замечал.

– И Маришка?..

– И Маришки твои – фишки!

– Что же там усложняется? Там наоборот – и метеослужба пропала, и…

– Да ты сам и усложнялся. Ты в ней вызревал, вернее, сознание твое. А тело – здесь, в корыте. Тоже вызревало. В первый день скелет формировался, это еще ничего. А на второй… смотреть невозможно! Вот сейчас мы никого не синтезируем, и Близнец в полном ажуре. И метеослужба не пропадет, и курьеры заикаться не будут. Через неделю посмотрим, чего они там достигли.

– А сигнал с Земли? – Спохватился Егор. – Его пять лет принимали!

– Сбои там какие-то. Точнее, здесь. Техника изнашивается… – Андрей махнул рукой и пошел обратно к компьютерам.

– И временные петли, – добавил Егор.

– Во-во. Это, скорее всего, со стариком связано.

– Со странником? У меня такое впечатление, что он знает о системе. О Близнеце.

– Старик-то? Старик знает. Но не все. – Он уселся в кресло и по-хозяйски оглядел мониторы.

Егор прислонился к ванне, но вспомнил о ее содержимом и предпочел шатающийся стульчик.

– Со стариком не просто, – молвил Андрей. – С ним такая штука, сразу и не объяснишь. Я цикле на двадцатом только врубился. Он постоянно в Близнеце возникает, этот старичок. В общем, система создает бога.

– Чего создает? – Нахмурился Егор.

– Бог – это то, что выше тебя. То, что ты признаешь высшим. Добровольно. Это не субъект физического мира, это чистая идея. Вот как Западная Австралия. Есть она, нет ее – не важно. Если считать, что есть, то она материализуется – в тех же фотографиях или рассказах туристов. Она существует для того, кто ее признает. Но Запад – кусок суши. А бог – это нравственный закон, воплощенный в личности. Не веришь в бога – и живешь без бога. Веришь – видишь его во всем. Почитаешь на досуге, я в библиотеке нашел кое-что. Короче говоря, бог – это некая высшая сила, принципиально непознаваемая. То, к чему человек стремится, но никогда не достигнет. И вот эту личность система строит – раз за разом.

– Странник?! Странник – нравственный закон?

– Система создает то, что в ней не может поместиться. То, чего она и понять-то не в состоянии. А уж принять тем более. Система привыкла контролировать мир и сама же творит то, что должно стоять выше нее.

– Но при чем тут странник?

– Через него она стремилась о себе рассказать. Не как о компьютерной сети, а как о боге. Не зная толком, что это такое. По мысли Близнеца, бог – это постижение истины. На самом деле, бог – это путь к ней. Бесконечный путь. Она этого не понимает, она железная. Подослала к вам фигляра какого-то, фокусника. Много тумана, и пара трюков. Она же, система, команды и путала, шаги местами меняла. Книжку дурацкую подкинула… Как ты от этого всего не спятил! И с дипломами твоими… жалко, по электротехнике не нашлось ничего. Я хотел…

Удар получился мягкий, но звучный – как падение маринованного помидора. Егор посмотрел на окровавленную трубу и брезгливо отбросил ее в сторону.

– Хотел диплом по электротехнике, да? – Спросил он. – Чтоб я тебе со станцией помог. Чтоб сеть не отключалась, чтоб ты успел. Недели тебе не хватало?

Андрей лежал, перекинувшись через борт корыта, и его длинные волосы веером расплывались среди чешуи.

– Книгу мне не система подкинула. Ты подкинул, – монотонно проговорил Егор. – Ты мне ее через странника передал, и все остальное через него – тоже ты. Система должна стремиться к стабильности. Зачем ей бог, если она тупая и железная? Зачем ей принципиально непознаваемая высшая сила, если она и так всесильна – в своем мире? Это не ей нужно было, а тебе. Только ты не создавал, а рушил…

Андрей вяло пошевелил ногой, и Егор, испугавшись, что передумает, что сжалится и простит, пригнул ему голову.

– Откуда Близнецу известно о боге? Добровольно ставить себя ниже чего-то или кого-то – это свойство человеческое, – продолжал Егор, удерживая лицо Андрея под водой. Жилка на его горле вздрагивала все реже и все слабее. – Ты и сам, кажется, на это не способен. Нравственный закон ты искал? Для себя? Или для нас? Кнопки давить тебе уже недостаточно было? «Илларион не хочет жить»… Город Веселки, улица Тополиная. Зачем ты его убил, скотина? Ведь это же твоими командами фирма занималась. Они потому и расшифровывались легко, что человеком написаны. Одни кнопки уже не устраивали? Хотелось, чтоб тебя лично знали: есть такой Андрей, на нем двое порток, он год не мылся, и еще он правит миром…

Выдохнувшись, Егор отпустил затылок, и голова медленно повернулась в профиль. Жилка уже не прощупывалась.

Егор взял Андрея за шиворот и оттащил от ванны. К его бороде пристали мелкие рыбьи частички, и от этого она казалась седой.

Побродив по этажу, Егор нашел кусок светлого картона и метровую палку. Карандаш и проволоку он разыскивал дольше – пока не заглянул в один из ящиков стола.

Егор сдвинул компьютеры к стене и, разгладив картон, вывел:

АНДРЕЙ. ВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Потом подумал и исправил:

УСЛОВНО ВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Внизу надо было поставить даты рождения и смерти. Егор терзался минут десять и, наконец, написал:

ЗИМА, ГОД 0001.

Прикрутив табличку к деревяшке, он сунул ее Андрею в штанину и взвалил тело на плечо. Без одежды оно весило бы меньше, но раздевать покойника Егор себе не позволил – даже такого.

Кряхтя и цепляясь свободной рукой за какие-то шкафы, он вышел из комнаты и направился по коридору.

Лестница находилась дальше, чем Егор представлял. На полдороге ему пришлось сделать перерыв. Сердце ухало и опережало само себя. Воздух точно разбавили – сколько Егор не втягивал, все было мало.

– Ничего, вон уже перила видно… – пробубнил он себе под нос.

Переведя дух, он снова встал.

– Физкультура… что же я тобой не занимался-то?.. – сказал Егор, откашливаясь.

Он поднес тело к краю площадки и, спустившись на две ступени, принял его на другое плечо.

Пролеты были длинными, несусветно длинными, и каждый из них Егор проходил так, словно шел не вниз, а вверх. Для того, чтоб себя отвлечь, он несколько раз принимался их считать, но на десятом неизменно прекращал. Так было еще хуже.

Вскоре Егор понял, что отдыхать не нужно. Сил это уже не прибавляло, а вот вставать было все труднее.

Иногда ему казалось, что он спустился гораздо ниже, и уже находится под землей. Егор снимал с себя тело и выходил в холлы – в них по-прежнему были окна.

Когда он достиг первого этажа, сил оставалось ровно столько, чтобы не отключиться. Егор вместе с Андреем завалился на бок. Сколько он так пролежал, сказать было трудно. Ему даже почудилось, что он успел вздремнуть.

Выбравшись из-под тела, Егор дотащил его до дверей – обычных железных дверей вез всякой автоматики. От крыльца уходила засыпанная, но все же различимая дорожка. Вдоль стены дунул пронзительный ветер, и Егор испытал какое-то странное ощущение – лицо и кисти рук защипало, а в ступнях и в макушке появилась ломота. Особенно страдали уши. Они готовы были отвалиться, и Егор прижал их ладонями.

Наверно, это холод, безразлично подумал он. Наверно, надо было одеть на себя что-нибудь еще… Вот он какой, мороз…

Егор похлопал Андрея по ногам и взвыл от досады – таблички не было. Он принялся судорожно вспоминать, на каком этаже видел ее последний раз, но пройденный путь смешивался в сплошное изнеможение. Память отказывалась сортировать ступени на верхние и нижние, в ней осталась лишь постоянная нехватка кислорода и бьющее по вискам эхо.

Егор заставил себя вернуться к лестнице. Табличка, помятая, с надорванным углом, валялась на полдороге ко второму этажу. Егор не обрадовался – радоваться он был уже не способен.

Выйдя на улицу, он увидел в небе желтый диск. Егор узнал его по картине из музея – там тоже была зима, ночь и луна. Он подозревал, что спутник приукрасили, но сейчас убедился: это и вправду смахивало на печальный лик.

Свет от луны оказался неожиданно ярким – Егор без труда разглядел ближние дома и деревья без листьев. Да, на картине они тоже были без листьев. Видимо, особая земная порода.

Он поволок Андрея к высокой арке – волочь было значительно легче. Под подошвами приятно поскрипывал снег. Ветер стих, и Егор незаметно приноровился к холоду. Не то, чтобы перестал его чувствовать, просто научился терпеть. Как зной.

Егор утер пот и снова осмотрелся – где-то должна быть могила Андреева предшественника. В городе хоронить не положено, но сам Андрей вряд ли мог перенести труп дальше. Он ведь тоже был один.

Егор исследовал двор и, выбрав толстое дерево в углу, колупнул снег. Под слоем белого пуха лежала твердая, утрамбованная масса, и это также было открытием. Егор представлял снег липким – иначе как из него лепили?

Несмотря на плотность, старый снег легко поддавался обработке. Потратив часа два, Егор расковырял древком довольно глубокую яму. К тому же, в процессе копания образовалось множество плоских глыб – ими он планировал накрыть тело.

Еще через полчаса все было закончено. Во дворе появился аккуратный, почти симметричный холмик. Андрей такого отношения не заслуживал. Сам он, судя по всему, обошелся с предшественником куда хуже.

Егор, соблюдая приличия, минуту постоял возле могилы и воткнул в нее палку с картонкой. И только после этого понял, насколько же он замерз. В стене темнел второй проход, через него было как будто быстрее, и Егор свернул направо.

В спину опять задуло, и шею закололи тысячи игл. Спеша к арке, Егор сладостно мечтал о калориферах в спальне, о любимых и ненавистных рыбных консервах, и даже о предстоящем подъеме – как о неизбежном испытании на пути к счастью. Он посмотрел на середину здания – в окне горел свет, и это придавало сил. Егор попробовал сосчитать, на каком этаже находится комната с компьютерами, но это было так же трудно, как и с лестничными пролетами. Шестьдесят этажей, семьдесят – не имеет значения. Там еда и тепло. И он дойдет.

Арка вывела не к подъезду, а в другой двор – большой, закрытый со всех сторон колодец. Егор уже собирался развернуться, как вдруг заметил… заметил ряды… много рядов…

Это было что-то намеренное, явно рукотворное. Ветер, как бы он не кружил, так ровно снег не насыплет. Но если даже и принять это за сугробы… удивительно ровные сугробы… то… Нет!!

Егор дошел до первого и рухнул на колени.

Сугробы… они были с табличками – все до единого.

ТОЛИК. ЗИМА, ГОД 0001.

Егор застонал и переполз к соседнему бугорку.

МИХАИЛ. МОЙ ДРУГ И УЧИТЕЛЬ. ЗИМА, ГОД 0001.

Оттуда же, не вставая с колен, он прочитал:

АЛЕКСЕЙ. ЗИМА, ГОД 0001.

И еще:

ГЕОРГИЙ. ЗИМА, ГОД 0001.

И еще:

ВАЛЕРИЙ. ЗИМА, ГОД 0001.

И еще:

НИКОЛАЙ. ЧЕЛОВЕК, УМЕВШИЙ МЕЧТАТЬ. ЗИМА, ГОД 0001.

И еще, еще, еще…

Оперевшись о могилу, Егор выпрямился и обвел взглядом кладбище.

Он был не третий – из тех, кого синтезировали в корыте с рыбьей требухой. Не третий из тех, кто родился и, не сделав ничего, умер. Сотый, а может, и тысячный. Они приходили из душного, раскаленного Близнеца лишь затем, чтобы сгинуть в снегах пустой Земли. Они все – и он тоже. Если б можно было хоть что-то изменить – они бы уже изменили, сотни или тысячи раз. Значит, ничего… Значит, ничего нельзя. И это будет – пока не сдохнет реактор. Зачем?! Кажется, Егор уже спрашивал – у Андрея. Андрей не ответил. Теперь ясно, почему. Теперь все ясно – настолько, что сам вопрос потерял смысл.

Егор очнулся возле ванны. Он так и не сосчитал этажи – это не имело значения. Он даже не вспомнил, как лез наверх, преодолевая каждую ступеньку, словно последний в жизни рубеж.

Это заняло сутки. Егор впадал в забытье, плутал по этажам, жевал снег с подоконников и вновь выходил на лестницу.

Он добрался – не ради цели, ее давно не стало. Ради того, чтобы поесть и согреться. Больше в этом мире ничего не было.

Сутки. На Близнеце кто-то влюбился и кто-то разлюбил, кто-то потерял работу и нашел новую, кто-то открыл для себя тайну бытия – там. Здесь оставались консервы, реактор и снег. Вот и вся жизнь, со всеми ее смыслами и целями. Больше – ничего.

Егор, согреваясь, поотжимался от пола и не глядя в окно подошел к столу. Пять компьютеров. И уйма машин по всему зданию. Работают. Как всегда.

Егор сел в драное кресло и развернул на себя ближний монитор…

АВГУСТ. 1

…и догнал группу детей, столпившихся у большого стеллажа. Экскурсовод со смешным именем Катерина, чахлого вида студентка, выждала, пока дети не угомонятся, и продолжила лекцию.

– Итак, колонисты переселились на Близнец с помощью транспортных камер. Но каким же образом люди нашли эту планету? Им пришлось исследовать космическое пространство. И Землю, и Близнец окружает вакуум. Чтобы в нем не погибнуть, человеку приходится одевать…

– Аххх!.. – Разнеслось по залу.

Дети липли к стеклу, восхищенно разглядывая белый, с красными полосками, скафандр.

– К сожалению, здесь не все экспонаты. Если кто-то из вас не поленится прийти в следующем месяце, то он обязательно увидит и первый фотоаппарат, и каменный топор наших прапредков, и даже… плитку шоколада! – Лукаво закончила Катерина. – Но кушать ее нельзя, она очень старая.

– А сколько этой шоколадке?

– Она изготовлена в тридцать шестом году до новой эры.

– А скафандр?

– Сто пятнадцатый до новой эры, – доброжелательно ответила Катерина.

– А транспортные камеры?

– Они ровесники Колонизации.

– И вы верите, что миллионы человек попали на Близнец через тот железный сарай?

– Простите?..

– Игорь Орлов, – сказал он.

– Гражданин Орлов, а в какой области вы работаете?

– Я метеоролог. Специалист по антициклонам.

– Гражданин метеоролог, – с профессиональным терпением произнесла Катерина. – Математик такого вопроса не задал бы. Расчеты показывают, что перевозка, как вы справедливо заметили, миллионов человек на космических кораблях не только нерентабельна, но и невозможна.

– Поэтому их перевезли при помощи железного сарая, – спокойно сказал Игорь.

Дети зашушукались.

– Э-э… у меня сейчас экскурсия. Если вы немного подождете, я вам объясню еще раз.

– Зайду в следующем месяце.

Игорь коротко кивнул и направился к коридору. Оказавшись в вестибюле, он взял свой плащ и небрежно накинул его на плечи. Проходя через автоматические двери, он наткнулся рукой на карман. Внутри что-то лежало – плоское, прямоугольное, не тяжелое. Игорь обернулся на вешалки, но там оставалась лишь детская одежда.

Опять кто-то перепутал, подумал Игорь. С этими плащами просто беда. Ладно, одноразовый не жалко.

Он взглянул на обложку, но в этот момент из-за крутого холма выскочила электричка. Раздраженно мотнув головой, Игорь сунул книгу в карман и заспешил к станции.

Солнце медленно сползало в сторону Западной Австралии. День кончался. Завтра – новый.

Загон

Homo homini lupus est

(Человек человеку волк)

Тит Макций Плавт

Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью осознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, правильны.

И. Ефремов

Глава 1

Понедельник

Барсик был в настроении, сегодня он ел гораздо лучше.

Андрей раскрутил вентиль до упора и навис над прозрачным колпаком. Темная пена в цилиндрическом баке ворочалась и толкалась, словно кого-то подгоняла. Это напоминало очередь за бесплатным супом и одновременно – сам суп, который варят дети из листьев и песка. Пена бурлила, выплескивала на позолоченные стенки какие-то комья и ввинчивалась в центр – туда, где, по представлениям Андрея, у Барсика был рот.

Эльза Васильевна не обманывала: воронка в баке закручивалась против часовой стрелки. Андрей обошел стеклянный колпак и обнаружил, что от места наблюдения ничего не зависит. Откуда ни смотри – везде получится против часовой. Раньше это ему и в голову не приходило.

Убедившись, что Барсик справляется, Андрей взялся за четвертую ручку. Четвертую трубу, резервную, он открывал редко, и вентиль успел закиснуть. Для того чтобы его сдвинуть, Андрею пришлось дернуть изо всех сил.

Загустевшая пробка туго выдавилась из горловины и, плюхнувшись в супчик, раскидала по стенкам бурые кляксы. Андрей отшатнулся и, хотя кляксы остались на внутренней поверхности колпака, машинально огладил лицо – кажется, не забрызгало. Стекло стеклом, а умыться Барсиковой пищей было бы неприятно.

– Эй, Белкин! – крикнула в ухе таблетка радио. – Белкин, что у тебя?

– Ничего, – буркнул Андрей. – Нормально все.

– Где ж нормально? – опять крикнул Чумаков. Он редко говорил тихо и еще реже называл людей по именам. – Какой нормально, когда у меня давление падает!

– Я четвертый канал запустил.

– А чудовище не подавится? Думаешь, сожрет?

– Думаю, съест, – холодно ответил Андрей.

– Ну, гляди… значит, сожрет? – Бригадир уловил его обиду и не отказал себе в радости обидеть Андрея еще раз. – Значит, у твоего гада аппетит прорезался? Это магнитные бури. Монстр их чует.

– Вам виднее.

– Чи-во-о?! – с угрозой протянул Чумаков.

– У вас образование, статус высокий, – невозмутимо сказал Андрей. – А я что?.. Я так…

– Статус, верно, – с достоинством заметил бригадир. – У тебя сколько в этом месяце?

– Семьдесят пять баллов.

– В прошлом больше было, а? – спросил он якобы сочувственно.

– Было, – покорно отозвался Андрей. – А теперь меньше.

– Опускаешься, Белкин. На самое дно опускаешься.

– Опускаюсь, – подтвердил он и кивнул, как будто бригадир находился не в аппаратной, а здесь, в одной камере с Барсиком.

– Ну, то-то. Не нарывайся, Белкин.

Сделав длинную воспитательную паузу, Чумаков дал «отбой», но прежде чем отключить микрофон, сказал по обыкновению громко:

– Эти черы совсем распустились.

Других собеседников у бригадира не было – в аппаратную, как и в камеры, посторонние не заходили, и фраза предназначалась исключительно для Андрея.

Андрей догадался, но стерпел. Не впервой. А если б и не стерпел – что тогда?.. С его семьюдесятью пятью баллами куда еще податься? И так выгнать могут. На конвертере ценз, не ниже семидесяти двух. Семьдесят один – это уже все. Это уже метла, или скребок, в зависимости от времени года. Желтые сапоги, желтая роба и форменная кепочка. И дети специально мусорят там, где ты недавно подмел. До семидесяти одного Андрей еще не падал, но и про кепочку, и про детей знал – соседи рассказывали.

– Барсик. Ба-арсик, – ласково произнес он. – Кушаешь? Добавить тебе?

Барсик, обитающий в огромной позолоченной емкости, слышать его не мог, но Андрея это не огорчало. Ему было не так уж и важно, слышит существо в баке или нет. Главное, что с ним можно говорить. С ними все операторы разговаривали – признавались, правда, немногие, но разговаривали все. Иначе на конвертере невозможно. Постоянно помнить, что ты обслуживаешь некий живой механизм и, соответственно, сам являешься неким живым механизмом, – это верный путь к смирительной рубашке. Лучше считать себя работником зоопарка. Только там, в зоопарке, существа природные, а здесь искусственные. Те орут, бегают и гадят, а эти лишь едят. То, что для одних существ отходы, для других пища. А также и наоборот. И к этому привыкаешь не сразу.

В первый день на конвертере Андрей не расставался с пластиковым пакетом. Пакеты выдали вместе со спецовкой, и после очередного пояснения бригадира он едва успевал отворачиваться и наполнять свежий кулек.

– Надо с пустым желудком приходить, – сказал тогда Чумаков. – Тут и без тебя дерьма хватает. Тридцать шесть труб, и в каждой – чистое дерьмо. Будешь им управлять, – объявил бригадир почти криком и, рассмеявшись, вытащил из кармана промасленный сверток.

Увидев, как Чумаков кусает румяный пирожок, Андрей не выдержал и снова отвернулся.

– Вообще-то, предприятие называется «М-конвертер», – продолжал бригадир. – «Мэ» – от слова «мусорный». Но мы говорим не «Мэ», а «Гэ». «Г-конвертер», вот так вот. Должен же кто-то этим заниматься. А еще иногда говорим «В-конвертер». «Вэ» – это от слова «вонь».

– Вроде не воняет…

– Конечно. Баки герметичные. Но иногда колпаки приходится открывать, – сообщил он, дожевывая. – Чудовища больше года не живут. Когда они сдыхают…

– Вы их оттуда вынимаете?! – ужаснулся Андрей.

– Не-е, – опять засмеялся Чумаков. – Мы их… ну ладно, это потом, а то все кишки выплюнешь.

Он утер лоснящиеся губы и, без смущения заглянув к Андрею в пакет, бросил туда смятую салфетку.

– Рвотный рефлекс блокируется, но у некоторых быстро, а у некоторых не очень. Испытательный срок – неделя. Ясно?

– Ясно, – сказал Андрей.

Из речи бригадира он понял не все, например, про рефлекс совсем не понял, но он к этому и не стремился. Интеллект-статус, никогда не поднимавшийся выше восьмидесяти пяти баллов, приучил Андрея относиться к непонятному спокойно. Люди вокруг часто говорили что-нибудь эдакое: «синтез», «концепция», «идеализм»… Еще они любили слова «весьма», «разумеется» и «непосредственно», однако Андрея это не касалось. Из мутного хоровода слов он всегда старался вычленить самую суть, и, пропустив «рефлекс» мимо ушей, уяснил, что блевать на работе можно только до конца недели.

Вот, собственно, и все, что сказал ему бригадир. Остальная тысяча слов просто отражала высокий статус говорящего. Баллов двести, прикинул Андрей. Или двести пятьдесят.

Недели ему не потребовалось – дня четыре. На пятый его уже не тошнило, хотя пакеты он таскал с собой еще целый месяц. А еще через месяц Андрей начал брать на работу шоколадное печенье. Обедать в камере было намного удобней. Он только не помнил, когда заговорил с Барсиком и когда вообще появилось это имя. Где-то между первым и третьим месяцами, между пакетами и печеньем. Как-то незаметно и само собой.

Андрей чуть прикрыл один из вентилей и уселся на шаткий стульчик в углу. С этого места он видел все четыре крана и стенку бака с выдавленной чертой максимального уровня. Рисовать внутри емкости было бесполезно – Барсик съел бы краску, как он ел поступающую по трубам массу.

Кроме кранов, в поле зрения попадала железная дверь и площадка с двумя ступеньками, сваренными из толстых прутьев. Возле двери стояли шесть узких шкафов, по числу смен. Собственно, это все, что находилось в камере, – не считая Барсика. Над дверью темнело вентиляционное отверстие, но тяги не было; Андрею воздуха вполне хватало, а Барсик, если и дышал, то как-то иначе, не отсюда.

Утопленный в потолке плафон светил довольно ярко, но свет падал строго вертикально, на стеклянную крышку. Со стула он казался желтым столбом, выросшим прямо из бака. Стоило окунуть в него лицо, и серые стены камеры исчезали. Если подержать голову в желтом потоке минуты три, то потом перед глазами будут прыгать цветные мурашки. Впрочем, развлекаться таким образом Андрею надоело еще в первый месяц. Он обвел взглядом дверь, вентили и бак, затем зевнул и разорвал скрипучую фольгу.

– Что? А-а… Спасибо, Барсик. И тебе тоже – приятного аппетита.

Андрей вытряхнул из упаковки круглый крекер и, понюхав, отправил его в рот.

– Ты, Барсик, на Чумакова не обижайся, не надо. Глупый он. Обозвал тебя чудовищем? Так и меня обозвал. Чумаков всегда обзывается. И кричит всегда. Глупый потому что. Статус в три раза выше моего, а все равно – глупый. Он, Барсик, не понимает: если ты умнее другого человека, не надо ему об этом говорить. Тот, другой человек, не виноват. Вот ты, Барсик, разве в чем-то виноват? Мозга у тебя нету… Ну и не надо! Ты зато пользу приносишь, столько пользы, сколько ни я, ни Чумаков не принесем. Если б не ты…

Андрей поднялся и достал из шкафчика пластиковую бутылку с лимонадом. Он немножко хитрил: пить ему пока не хотелось, просто он не знал, как объяснить Барсику принцип работы конвертера. Андрей и сам понимал не все.

Барсик питался канализационным стоком, но на себя он тратил лишь малую часть. Остальное он отдавал – не в том виде, в котором поглотил, а в каком-то новом, полезном виде. Чумаков что-то рассказывал, но очень путано. Там были слова «атом» и «лекулы»… или «млекулы»?.. Андрей их сразу же забыл – незачем голову забивать.

Короче говоря, выходило, что все: огрызки, бумага, протухший холодец и даже мебель, состоят из одного и того же. Надо только суметь разобрать их на маленькие дольки. Дольки окажутся одинаковыми, и из них можно будет снова собрать – и бумагу, и холодец. А кроме того – всякие ткани, удобрения, корм для животных и тысячу прочих вещей.

Но это – в другом месте. Круглый бак с Барсиком не стоял на полу, а уходил сквозь бетон на нижний этаж. Здесь же Барсик только кушал. В коридоре этого уровня было десять дверей, значит, на конвертере трудилось десять существ – по одному на камеру.

К бакам крепились номерные бирки, но номер своего подопечного Андрей прикрыл старой кепкой, благо над табличкой торчал длинный запорный винт. Кепка была явно не к месту, к тому же она давно пропиталась пылью, но никто из сменщиков ее не снимал.

Когда обращаешься к существу по имени, зачем тебе его гражданский номер? «С-НР-32/15», разве выговоришь? «Барсик» намного лучше. Если б называть друг друга номерами было удобней, то люди говорили бы: «здравствуй, номер такой-то», «я тебя люблю, номер такой-то»…

Андрей прыснул и чуть не подавился пузырями. Закрыв бутылку, он убрал ее в шкаф и поискал на полке карточку.

«С-ЧР-45451/00016».

– Не горюй, Барсик! У людей тоже номера. И у Чумакова есть свой номер. У всех есть. Только у людей цифр больше, так их и запомнить трудней. Ну, у меня «ЧР» написано. Подумаешь!.. У Чумакова стоит «Р» – «разумный». А у меня еще «Ч» добавлено. То есть «частично». Частично разумный. Чер. Ну и что? Чер – это когда интеллект-статус ниже ста пятидесяти баллов. Ну и что?! Зато я о тебе забочусь. А Чумаков только орет и обзывается. Вот возьмут все операторы, да уволятся с конвертера! Кто тебя кормить будет? Чумаков? Уж он поко-ормит!..

Андрей захлопнул дверцу и вернулся к баку. Уровень пены постепенно поднимался – так много еды Барсику было не нужно. Дожевав крекер, Андрей отряхнул руки и закрутил четвертый кран.

– Что, Барсик, аппетит пропал? Не переживай. Или ты из-за меня?.. Из-за того, что Чумаков меня чером?.. Да брось ты! Тоже мне, горе! Он потому такой злой, что у него самого всего двести баллов. Ну, или двести пятьдесят. Для меня это, конечно, много, но для тех, у кого не «ЧР», а одна «Р», двести пятьдесят – тьфу. Думаешь, Чумаков на конвертере по своей воле? Думаешь, он тоже не хочет кем-нибудь – министром или, допустим, диктором в Сети? Хочет. Но он почти чер, а почти – это еще хуже. Почти – это значит, боишься опуститься, получаешь в начале месяца пробойку по тестам и дрожишь: вдруг сто сорок девять? Тогда тебе заменят карточку, и дадут как у меня – «ЧР», и с работы выгонят, и друзья перестанут тебя узнавать, и ты переедешь в бесплатный квартал, и много чего с тобой случится. Вся жизнь переменится… Нет, Барсик, со мной этого не было. Я, слава богу, родился чером. Но людей таких видел. Опустившихся. Ох, и несладко им…

Андрей потряс фольгой возле уха и, высыпав крошки на язык, бросил упаковку в пластмассовое ведро.

– Нам, конечно, тоже… – вздохнул он. – Тем, которые с детства. Нам никогда ничего не светило. Учись, не учись – без толку. Я не спорю, это справедливо. Раз тупой, зачем соваться? Займи свое место и не мешай людям. Чтоб каждый занимал свое место. Правильно. Чер – это же не «чрезмерно разумный», а «частично»…

Он замолчал и, обойдя бак, хлопнул себя по ноге.

– Чрезмерно разумный! – засмеялся Андрей. – А, Барсик?! Или «чрезвычайно»? Может, я чрезвычайно разумный?

Он вдруг удивился, откуда слова-то такие взялись. Вроде и не знал их никогда, а вот пришли же на ум.

– Белкин!! – гаркнуло в левом ухе.

– Слушаю, – прохрипел Андрей.

Он представил, что его разглагольствования слышал Чумаков, и сразу почувствовал какую-то усталость. Однажды бригадир записал болтовню оператора с существом и прокрутил ее на весь конвертер. Над оператором никто не смеялся, но он все равно ушел. Ведь то, что говоришь одному, должен знать один.

– Белкин, ты выпил?!

– Лимонад…

– Чего шипишь? Микрофон держи.

Андрей прижал мембрану большим пальцем и, прочистив горло, сказал:

– Я не пил.

– Да?! А если проверю? Что у тебя там за лимонад? Ты учти, Белкин!..

– Обычный лимонад, – пробубнил Андрей. – С пузырьками.

Чумаков оглушительно расхохотался и что-то сказал – не ему. Теперь он не глумился, теперь в аппаратной точно кто-то был.

– Так, ладно, у тебя до смены двадцать минут осталось. Сейчас к тебе человек придет, покажешь ему все.

– Я… я уволен?!

– Не ты, а профессор. Он что-то совсем съехал. Человек вместо него поработает. Неделю, как всегда, а там видно будет. Все, отбой.

Андрей снова подошел к баку, проверил уровень пены и на всякий случай потрогал вентили. Думал он совсем о другом – не о себе и не о Барсике.

Бедный профессор…

Сменщик Никита Николаевич и вправду был профессором. Когда-то был, давно… О своем интеллект-статусе он не распространялся, но Андрей сам посмотрел по таблице. ИС профессора – около тысячи баллов. Не только у Никиты Николаевича – вообще, у любого профессора. Значит, и у Никиты Николаевича было примерно столько же. А стало сто сорок. На конвертере говорили – судьба…

В свои пятьдесят два профессор выглядел на семьдесят. Развалина, выживший из ума старик. Но оператором он был хорошим. Он называл Барсика иначе, его все называют по-своему, но это не важно, ведь Барсик не слышит. Главное, что профессор с ним разговаривал.

А новый оператор – будет ли он разговаривать с Барсиком, будет ли он его любить? Он же чувствует, Барсик. Он все чувствует, даже лучше, чем люди.

– Ты, что ли, Белкин?

Незнакомец захлопнул дверь ногой и не спеша спустился с площадки. Лестница состояла всего из двух ступенек, но он сошел по ним так вальяжно, будто находился не на Г-конвертере, а на кинофестивале.

– Пакеты приготовь, – предупредил Андрей.

– Зачем?

– Вырвет.

– Серьезно? – Мужчина остановился возле стула и протянул руку. – Илья.

– А я Андрей. Доставай свои пакеты.

– Я не впечатлительный, – улыбнулся Илья. Потом равнодушно заглянул в бак и пожал плечами:

– И не такое видали.

– Уже работал на конвертерах?

– Какая разница? – Он сунул руки в карманы и, выпендрежно подшаркивая, прогулялся по камере. – Четыре крана. Следить, чтоб емкость не была пустой и не переполнялась. Все? Справлюсь. Тесновато у вас тут…

Андрей ходил за ним по пятам, словно опасался, что сменщик что-нибудь сопрет. Сначала Илья ему просто не понравился, но после этих слов он не понравился Андрею категорически.

Черы могут быть и самодовольными, и самовлюбленными, и какими угодно, однако, устраиваясь на работу, они всегда волнуются – это закон. Земле нужны дворники, грузчики и разные операторы, но не в таком количестве. Черов слишком много, и большинство сидит дома – не потому, что не хочет работать, а потому, что негде.

Новый сменщик был аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Кажется, у него были причесаны даже брови – столько блеска и обаяния исходило от его холеного лица.

Лет тридцать пять, оценил Андрей. Бабы небось от него млеют. Что такому красавцу делать у бака с дерьмом? Шел бы в эскорт-услуги, там платят больше. Или в эротик-шоу, если насчет услуг здоровье слабое.

– Нет, не все, – обозлился Андрей. – Кормить – это еще не все. Надо… надо, чтоб… заботиться надо, вот что!

– О чем заботиться? – удивился Илья.

– Не о чем, а о ком. Эх, ты! Лучше б тебя тошнило…

– Андрюшка, привет! – сказали сзади. В камере появился сменщик – настоящий, не практикант. Открыв шкаф, он достал таблетку радиодинамика, затем наклеил на горло голубую пленку и доложил:

– Я принял.

– Я сдал, – сказал Андрей Чумакову.

– Свободен, – отозвался тот. – Нет, погоди! Белкин, слушай: у тебя смена отодвигается. Завтра ты не нужен, придешь в среду, заступишь после новенького, этого… Царапина.

– Какая царапина? – не понял Андрей.

– Фамилия у меня – Царапин, – пояснил Илья. Андрей молча снял халат, выковырял из уха динамик, отлепил от горла мембрану и сложил все это на верхнюю полку, рядом с недопитой бутылкой лимонада.

– Ну, и я пойду, – сказал Илья. – Чего тут постигать? Работа для дураков. Ты в каком блоке живешь?

– В тридцать седьмом, – ответил Андрей.

– Хо, соседи! – неизвестно чему обрадовался он.

– Что-то я тебя не видел.

– Я позавчера вселился. Не познакомился еще ни с кем.

– Успеешь…

Андрея удручало то, что встречаться с Ильей, с этой царапиной, придется не только на работе, но и, по-видимому, во дворе. Андрей не был сильным психологом, не был даже и слабым, но какой-то внутренний голос настойчиво твердил: этот лощеный – совсем не тот, за кого себя выдает. Или так: не совсем тот. К тому же от Царапина пахло одеколоном – тем самым, из рекламы.

Извращенец, решил Андрей.

– Я не сразу на станцию пойду, – сказал он Илье. – У меня дела.

– Какие у тебя могут быть дела? – воскликнул Царапин.

– Какие надо.

– Ладно, я с тобой, – заявил он.

– Давай лучше без меня.

– Одному ехать скучно.

Андрей хотел возразить, но растерялся: такого давления он не ожидал. Ясно же, что общество Царапина ему неприятно. Нормальному человеку должно быть ясно. Этому же – нет.

– Не люблю алкоголиков, – сказал он, стараясь не отводить глаз.

– И я не люблю.

– А пьешь зачем?

– Чего пью?

– Одеколон пьешь, «чего»! Водка дешевле.

– Одеколон?! – изумился Царапин. – Ну ты… ну ты и дура-ак, Белкин. Это, во-первых, туалетная вода. А во-вторых, я ее не пью.

– То-то вонища по всему конвертеру.

– Я ей пользуюсь, дурень. Брызгаю, понимаешь? «Пшик-пшик».

– В общем, я с тобой не поеду, – отрезал Андрей. – И в друзья мне не набивайся.

– Я – к тебе? В друзья?! Да ты спятил.

– Вот и отлично.

Он поднялся на площадку и, махнув сменщику, вышел в коридор. Царапин шагал сзади, и Андрей, чтобы потянуть время, завернул в туалет. Илья прошел мимо.

Через несколько секунд лязгнули раздвижные двери. Андрей постоял еще минуту, от нечего делать вымыл руки и направился к лифту.

Вечером помойка возле конвертера выглядела не так, как утром. Когда включались прожекторы на заборах, за огромными отвалами протягивались длинные острые тени. Все увеличивалось в размерах и будто отгораживалось от внешнего мира.

Какая-нибудь консервная банка в куче хлама сияла ярче луны, а черный пластиковый мешок превращался в переливающийся плащ Прекрасной Незнакомки. Рокочущие измельчители становились похожими на гигантских жуков, но жуков добрых; сидевшие в них операторы исчезали. Если же комбайн проезжал между Андреем и фонарем, то в кабине на миг возникал силуэт водителя. Андрей давал им прозвища: «вихрастая голова», «монашка», «толстолобик»… Прозвища никогда не повторялись, ведь все силуэты были разными.

В первый месяц на конвертере Андрей подолгу наблюдал за работой измельчителей. Здесь, на вечерней помойке, среди гуляющих теней, он ощущал зарождение какого-то карнавала. Этот скрытый праздник был дорог еще и тем, что о нем никто не знал. Праздник в отвалах мусора вызревал и в феврале, и в марте – тогда еще невидимый, хоронящийся под серым снегом. Теперь, в конце мая, он расцвел по-настоящему.

Выйдя из периметра освещения, Андрей начал различать внешние объекты, не относящиеся к помойке: павильон станции, кабельные мачты и зарево над далеким городом.

Было еще не очень темно, и у самой станции Андрей разглядел спину Царапина. Справа, из надвигающегося мрака, появилась ползущая линейка – двенадцать вагонов с желтыми квадратами окон. Царапин на нее успевал, и Андрея это радовало.

Вскоре подошла следующая – к концу дневных смен линейки ходили чаще. Андрей добежал до платформы и вскочил на подножку. Следом за ним, тяжело дыша и перебрасываясь какими-то ненужными репликами, втиснулось еще человек семь.

В вагоне мест не было, и Андрей остался в тамбуре. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь удавалось сесть. Утром, вечером, днем – линейка всегда была забита до отказа. Заводы и помойки простирались километров на сто, дальше шли фермы и птицефабрики, а потом опять заводы. Город, как и Барсик, ел – много, без перерыва. Ел и выплевывал пищу для Барсика, для тысяч Барсиков. Выплевывал – и снова ел.

Мимо, гуднув и ошпарив ветром, промчалась электричка. Линейка еще не разогналась, а второй поезд, почти такой же, уже прибывал в Москву. Они мало чем отличались – разве что скоростью и комфортом. В электричках никто не стоял, там были глубокие кресла с ремнями и встроенными мониторами. Экраны в спинках показывали двадцать четыре общегосударственных и десять городских программ, и стюардесса в любой момент могла принести стакан сока. Но за все это нужно было платить – в отличие от бесплатной линейки.

Платить. Больное слово. Черам, как правило, платить было нечем. То, что удавалось заработать, тратилось на самое необходимое и, хотя все жизненно важные товары выдавались бесплатно, у каждого человека найдутся потребности, не входящие в гарантированный минимум. Каждому есть, о чем помечтать: женщинам – о помаде и всяких одеколонах, детям – об игрушках и пирожных, мужчинам… да мало ли о чем! Бесплатных наборов хватало для того, чтобы не умереть, но для того, чтобы жить, их было недостаточно.

Андрей не очень хорошо представлял, на что он копит, но так делали все работающие, они все копили, и он копил вместе с ними. Возможно, когда наберется крупная сумма, он отправится в круиз или купит сетевой терминал, строгий чемоданчик с кнопками. В кино и новостях терминалы показывали так часто, что, казалось, исчезнут они – исчезнет и весь мир.

– Бибирево-12, – объявили в динамике. – Следующая – Бибирево-6.

Андрей протолкнулся ближе к дверям и уперся ладонью в теплое стекло.

Линейка тормозила не как электричка, а рывками. Вагонные сцепы поочередно грохотали – волна лязга катилась от головы состава к хвосту, и лишь только она стихала, за ней тут же начиналась другая.

Содрогаясь и скрипя, поезд наконец встал. Гася остатки инерции, пассажиры влипли в переднюю стенку тамбура, при этом Андрею наступили на ногу.

Обменявшись с какой-то блеклой женщиной неприязненными взглядами, он вышел на улицу и осмотрел правый ботинок. Подошва была цела – при исчерпанном лимите она просто не имела права отрываться. В принципе, Андрей мог себе позволить новые ботинки, но покупать – значит тратить. А чем больше тратишь, тем дальше отодвигается вожделенный терминал. Или все-таки круиз…

Проходя мимо гуманитарной лавки, Андрей потоптался у витрины. Ничего интересного – те же крупы, консервы и хлеб. В соседней секции возвышались штабели из литровых пакетов молока и двухсотграммовых упаковок вязкого, кислого сыра.

Через перегородку лежали глыбы мороженой мойвы и банки с сублимированным мясом. Продукты можно было брать в неограниченном количестве, но помногу никто не брал. Бесплатные холодильники все использовали в качестве обычных шкафов, иначе месячного энерголимита не хватит и на три недели.

В отделе мебели и одежды ассортимент слегка поменялся: там появились симпатичные голубые дождевики и – еще одна мечта Андрея – телемониторы «Хьюлетт, Паккард & Кузнецов». Однако весной он предъявлял в лавке лимитную карточку слишком часто, и на хороший монитор не рассчитывал. С этим, как и с новыми ботинками, придется обождать до осени.

Андрей поцокал языком и направился к блоку из четырех панельных высоток. Поворачивая за угол, он неожиданно услышал стон – вроде жалобный и чуть ли не предсмертный, но в то же время громкий. Звук доносился с детской площадки, густо обсаженной кустами. Свет от фонарей над гуманитаркой сюда не доходил, а лампочки у подъездов то и дело перегорали – лампочки поступали тоже из гуманитарки.

Садик был черен и непроницаем, как лужа гудрона. Где-то в противоположном углу хлопнула входная дверь, и Андрей только сейчас заметил, как здесь пусто. Любителей ночных прогулок во дворе было немало, но сегодня они все куда-то подевались.

– Помогите! – раздалось из-за кустов. Голос был женским и довольно приятным.

– Что с вами? – спросил Андрей, не двигаясь с места.

– Помогите… мне плохо!

– А что случилось?

На площадке помолчали, потом ответили:

– Помогите мне. Мужчина вы или нет? Или вы кисель в носках?

Андрею стало стыдно, и он уже перекинул ногу через куст, когда на улице, как раз в освещенном прогале перед витриной, показалась оранжевая патрульная машина.

– Стойте! Полиция! – крикнул он, выдергиваясь из цепких ветвей. – Не уезжайте!

Он с треском вырвал брючину и помчался к гуманитарке, но патруль уже скрылся за поворотом. Андрей беспомощно побродил по тротуару и пошел назад. Когда он вернулся, за кустами уже не стонали. Встревожившись, Андрей попер напролом, но на детской площадке никого не оказалось.

В песке лежало забытое кем-то ведерко и пластмассовые формочки в виде утят, однако женщины, звавшей на помощь, словно и не существовало.

Поднимаясь в лифте, Андрей все обдумывал эту нелепую историю, вертел ее в голове так и сяк, пока не наткнулся взглядом на порванную штанину. Запасные брюки у него были, но их он назначил парадными. Лимита по карте могло хватить еще на одну бесплатную пару, но если его израсходовать, то придется сидеть на полном нуле до середины июня.

Зайдя в квартиру, Андрей на ощупь разыскал коробку со швейными мелочами.

«Чрезмерно разумный», – почему-то вспомнил он и рассмеялся.

– Да уж, чрезмерно! – сказал Андрей вслух. Он снял штаны и, положив их на стол, включил свет. Отматывая остатки дармового электричества, зажужжал счетчик.

Андрей послюнявил нитку и потыкал ею в игольное ушко. После десятого или пятнадцатого промаха он устало опустил руки. Чтобы попасть, нужно было зажечь вторую лампочку, а этого Андрей себе не позволял.

– «Чрезмерно»! – весело повторил он. – Чрезмерно разумный кисель в носках!..

* * *

Илья зашвырнул кепку в угол и, выбравшись из продавленного кресла, подошел к окну. Внизу, в неосвещенном дворе, кто-то голосил, но слов было не разобрать.

«Небось бабенку в кусты потащили», – равнодушно отметил он.

Илья по привычке поискал глазами монитор и, не найдя, выругался. В углу, там, где должен был стоять телик, лежала, лыбясь козырьком, пыльная кепка.

Это тоже по привычке. Не хотел, да руки сами сработали: секунда, оба кретина отвлеклись, и кепка уже в кармане. С чего он взял, что там заначка? Деньги прячут и в носки, и в трусы, и пес знает еще куда. А иногда их просто не бывает, денег.

Илья попинал кепку и, потеряв к ней интерес, рухнул обратно в кресло. Затем достал жесткий пластиковый прямоугольник и, ловя блики от люстры, покрутил его в пальцах. «С-ЧР47774/10008». Такой красивый номер ему еще не попадался…

Да, монитор необходим. Лимитная карточка пока полная, без списаний, и в гуманитарке можно выбрать самый шикарный.

Илья криво усмехнулся. В окраинном блоке это слово звучало издевательски. Шикарная морально устаревшая аппаратура, шикарная подержанная мебель и нелепая одежда, сшитая по одним лекалам, – тоже шикарная…

Илья убрал карточку и подпер щеку кулаком. Скучно. Зевнув, он медленно оглядел комнату. Новое жилье ничем не отличалось от старого: сальные обои, перекошенный пластмассовый шкаф, кровать с выемкой от чьей-то спины, сверху – квелое покрывальце. А, ну и креслице еще… В каждой квартире почему-то обязательно стояло кресло.

Кроме этого, в жилищный минимум входил вертикальный гроб душевой кабины и так называемая кухня – тоже гроб, разве что двухместный. Кухню Илья уже смотрел: столик, табуреточка, все такое. Шнур у холодильника был, как всегда, обрезан, а внутри лежало свернутое одеяло и пачка соли. Илья не удивился. На окраине все квартиры одинаковые, и эта была такая же, только без телемонитора.

Значит, завтра – за шикарным монитором, напомнил себе Илья. Или за роскошным, какой уж попадется.

Глава 2

Вторник, утро

– Белкин?..

Андрей молча кивнул и, увидев полицейский жетон, сделал шаг назад.

– Я, между прочим, тоже Белкин, – сказал седой мужчина с опухшим, но добрым лицом. – Дознаватель из районной управы. Иван Петрович. Так ко мне и обращайся.

– Как у Пушкина, – улыбнулся Андрей.

– У кого?..

– У писателя Пушкина, – повторил он громче, словно для глухого, и смутился. – Да вы проходите.

Иван Петрович аккуратно прикрыл дверь и, расстегнув легкий бежевый плащ, повесил его на крючок.

– Не работаешь? – спросил он, осматриваясь.

– Вообще, работаю. – Андрей замер в неловкой позе. – Сегодня выходной.

– Молодец, – похвалил дознаватель. – На что деньги тратишь? Не пьешь?

Он продолжал изучать обстановку, хотя изучать было особенного и нечего. У Андрея появилось ощущение, что Иван Петрович смотрит не на поверхность предметов, а вглубь. Это немного напоминало прием у врача, и Андрею стало приятно. В нем с детства жила уверенность, что поход в клинику сам по себе уже является частью лечения и поэтому прибавляет здоровья.

– Не пью, – сказал Андрей. – Я этого не люблю.

– Копишь? На что?

– Не решил еще. Может, круиз…

– Молодец, – снова сказал Иван Петрович, и Андрей понял, что дознавателю все равно.

Походив по комнате еще с минуту, полицейский извлек из кожаного футляра плоский диск и демонстративно положил его на стол. В центре диска загорелся зеленый огонек.

– Предупреждаю: разговор записывается, и твои ответы имеют юридическую силу.

– Если навру, меня посадят, – догадался Андрей.

– Вроде того, – сказал он с неохотой. – Вчера вечером ничего подозрительного не заметил?

– Еще как заметил! Женщина во дворе кричала.

– Дальше, – поддержал Иван Петрович.

– А потом исчезла. Я полез ее спасать, а ее уже не было. А я себе штаны испортил.

– Куда полез?

– В кусты. И об кусты разорвал. – В подтверждение Андрей потеребил неровный шов на брюках.

– Значит, женщина в кустах кричала? Дальше.

– Все. Потом она пропала, и все.

– Думаю, к делу это не относится, – проговорил дознаватель. – Но, если хочешь, можно оформить как официальное заявление. Тогда придется рассказать еще раз и поподробней.

Андрей пожал плечами.

– Нет, наверно…

– Что-нибудь еще? Кроме женщины.

– Больше ничего.

– В соседнем доме совершено убийство, – неожиданно и как-то бесцветно сообщил Иван Петрович.

– Убийство?! – с ужасом воскликнул Андрей. – Кого?

– Гражданина Аристарха Павлова, пятидесяти одного года от роду. Ты был с ним знаком?

– Нет, не был.

Дознаватель выразительно посмотрел на диск.

– Аристарх?.. Павлов? – переспросил Андрей. – Нет, я его не знаю… не знал. Так если это в соседнем доме, вам лучше туда пойти!

– Спасибо за совет. – Иван Петрович приблизился к окну. – Вон там он жил, на двенадцатом этаже. Занавесок у него тоже нет. Вечером, когда включается свет, отсюда все видно. Я хочу сказать, ты мог это видеть.

Андрей встал рядом и отсчитал на противоположной стене двенадцатое окно снизу.

– Правда, – сказал он. – Видно…

– Продолжай, – встрепенулся Иван Петрович. – Что видно?

– Окно видно. Когда стемнеет, я посмотрю.

– Ду… – начал дознаватель, но осекся и лишь кашлянул. – Убийство уже произошло. Теперь смотреть поздно.

– Раз поздно, тогда не буду.

Иван Петрович взял со стола диск и убрал его в футляр.

– Вот тебе адреса, – сказал он, вручая Андрею визитку. – Здесь и управление, и мой личный. Не потеряй!

– Я не потеряю… Иван Петрович!

– Да? – отозвался он, надевая плащ.

– Интересно, а сколько у вас баллов?

– Ты разве не знаешь, что это нескромный вопрос?

– Почему нескромный? У меня все время спрашивают. Что тут нескромного?

Дознаватель вздохнул и, оперевшись ладонью о стену, сказал:

– В мае у меня семьсот пятнадцать.

– А ценз в полиции какой?

– Для моей должности – шестьсот пятьдесят.

– У-у-у!.. – покачал головой Андрей. – Вам хорошо, у вас с запасом.

– С запасом, – подтвердил Иван Петрович, улыбнувшись. Он уже открыл дверь и вынес ногу за порог, но остановился. – Как, говоришь, то произведение называется? Которое Пушкин написал.

– «Повести покойного Ивана Петровича Белкина».

– Покойного? – нахмурился он.

– Ну, это давно было… Пушкин и сам уже умер.

– Ладно, почитаю. Адрес не потеряй!

Выйдя из квартиры, он с кем-то столкнулся, пробормотал «извините» и, уже на полпути к лифтам, крикнул:

– Счастливо, Белкин!

– До свидания? – крикнул в ответ Андрей. – Ой, здрасьте…

За дверью возникла Эльза, то есть Эльза Васильевна, его наставница. Она пришла не одна, с ней был какой-то мужчина лет сорока – сорока пяти.

– Привет, – молвила Эльза. – Ты не занят?

– Добрый день. – Андрей прижался к косяку, пропуская в комнату обоих. – Чем я могу быть занят?

– Меня зовут Сергей Сергеевич. – Мужчина посмотрел Андрею в глаза – строго, но доброжелательно.

– Очень приятно, – подсказала Эльза.

– Да. Приятно… – промямлил Андрей.

– И мне, – ответил Сергей Сергеевич. – Будем с тобой работать. Надеюсь, плодотворно.

Андрей беспомощно оглянулся на Эльзу.

– Уезжаю, – она развела руками.

– Уезжаете?.. – совсем растерялся он.

– Получила вызов из Кембриджа. В университете освободилось место. Я давно об этом мечтала.

– Если мечтали, то конечно… Но в Москве тоже университет есть.

– В Кембридже совсем другое, – грустно сказала Эльза. – Я привела тебе хорошего наставника. Я буду по тебе скучать.

Они с Сергеем Сергеевичем обменялись сочувственными взглядами, и тот, приобняв Андрея, подал ей какой-то знак.

– Ну, пойду… – произнесла она.

– Прямо сейчас?!

– Самолет скоро… Хорошо, что ты не на работе. Расставаясь, люди должны прощаться.

– Мы же еще увидимся? – Андрей попытался выбраться из тяжелых объятий нового наставника, но у него не получилось.

– Конечно, – подмигнула Эльза. – Когда-нибудь. Счастливо, Белкин.

– Не горюй, – сказал Сергей Сергеевич, когда она ушла. – Эльзе пора подумать о карьере. Наставничество – это так, вроде хобби. Ей всего двадцать один, молодая. А тебе тридцать два, да?

– Тридцать три скоро будет, – мрачно ответил Андрей.

Сергей Сергеевич убрал руку и позволил ему отстраниться. Затем медленно прошел вдоль шкафа – при этом, казалось, он еле утерпел, чтоб не раскрыть дверцы, – и остановился у стола. Внимательно прочитав визитку полицейского, он положил ее на место и уселся в кресло.

На его макушке под зачесанными волосами блеснула нарождающаяся лысина. Компенсируя неизбежную плешь, Сергей Сергеевич отпустил идеально ровные, будто наклеенные, баки. Глаза у него были самые обыкновенные, не запоминающиеся.

– Я и говорю, несерьезно это, – сказал он, постучав пальцем по подлокотнику. – Наставник должен быть старше. Строго между нами: у меня интеллект-статус на сто баллов выше, чем у Эльзы. К тому же она слишком красива. Меня бы это отвлекало. А тебя?

– Я не отвлекался.

– Проверим. Хронологические рамки Новой Эры.

– А? – Андрею показалось, что он не расслышал.

– Новая Эра, это же просто, – сказал Сергей Сергеевич. – С первого года по… ну?..

– Я не в курсе, – признался он.

– По две тысячи шестьдесят второй, – с укоризной произнес наставник. – А после?.. Что у нас сейчас? Ну?! Эх, Андрей… Новейшая! После две тысячи шестьдесят второго года наступила но-вей-ша-я. Новейшая Эра. Не понимаю, чем вы тут с Эльзой занимались.

– Ей за меня попадет?

– Ничего твоей Эльзе не будет. Ну, а предпосылки?

– Какие еще посылки? – озадачился Андрей.

– Почему возникла Новейшая Эра, – раздраженно проговорил Сергей Сергеевич. – Чем она отличается от предыдущей. Ведь не с бухты-барахты ее так стали называть, правда?

– Не знаю…

– Эльза тебе хоть что-нибудь рассказывала?

– Книжки приносила.

– Какие книжки? Учебники?

– Не знаю… Пушкина, Свифта. Всякие приносила… Это учебники?

– Нет, Андрей, это не учебники.

– И еще она мне фильмы в Сети искала. Там же все фильмы есть. Эльза мне хорошие находила. Мы их вместе смотрели… Я ерунду говорю, да?

Наставник запрокинул голову и начал что-то насвистывать.

– Она же с тобой больше года возилась, – сказал он, глядя в потолок.

– Год и два месяца, – уточнил Андрей.

– А в итоге? Фильмы, Свифт… Вот что, Андрюша. У нас с тобой грандиозные планы. Я тебя буду обучать по новой системе, но для начала нам надо ликвидировать некоторые пробелы. Согласен? Постарайся запомнить побольше, ведь нельзя же так, в самом деле! Это – «не знаю», то – «не знаю»… Жить во втором веке и быть таким инертным!

Он развернул кресло к центру комнаты и указал на кровать. Андрей покорно сел и сложил руки на коленях.

– До две тысячи шестьдесят второго года на Земле было почти двести стран, каждая со своим правительством, границами, армией и так далее. Некоторые из них объединялись, некоторые, наоборот, распадались, многие воевали. Люди гибли миллионами…

– Да, я видел в фильмах, – вставил Андрей.

– Это хорошо… Все конфликты между странами происходили из-за товаров. Иногда это было очевидно, иногда не очень, но если разобрать историю любой войны, то она всегда начиналась либо из-за денег, либо из-за территории, либо из-за возможности влиять на другие страны. Все это нужно опять же для того, чтобы иметь больше товаров. В двадцать первом веке Новой Эры ученые сделали крупное открытие. Генетики создали существо, решившее сразу две проблемы: утилизацию отходов и производство сырья. За несколько лет на Земле построили тысячи молекулярных конвертеров…

– Конвертер! – хлопнул себя по ноге Андрей. – Я же на нем работаю, на М-конвертере!

– Гордись. Возможно, твоя работа – единственное, что удержало мир от последней войны. Это существо, поглощающее мусор… потомки ему еще поклонятся.

– Он не поглощает, он ест. Как мы.

– Прекрати, Андрей. Если не возражаешь, я продолжу. Конвертер не снабжает готовыми товарами, но он дает бесплатные материалы. Раньше на это тратили уйму энергии, а теперь она пошла на другие нужды. Химики изобрели новые полимеры, и впервые за всю историю человечества добыча металлов начала сокращаться. Люди перестали зависеть от урожаев, ведь конвертер производит любые органические соединения, в том числе и белки для продуктов питания. Поскольку конвертер использует отходы, больше всего от этой технологии выиграли страны с населением свыше ста миллионов – как раз те, что традиционно конкурировали и создавали нестабильность в мире. Сотрудничать стало выгодней, чем соревноваться, и в две тысячи шестьдесят втором году крупнейшие державы объединились в Федеративную Демократическую Республику Земля. На этом Новая Эра закончилась. Маленькие страны, которым было трудно выживать в одиночку, потянулись к Республике, и через одиннадцать лет – это уже был первый век Новейшей Эры – к ФДРЗ примкнули последние, самые отсталые и упрямые государства. Вся Земля превратилась в одну страну. Вместе с внешней угрозой исчезла необходимость тратить средства на содержание армии. Это дало мощный толчок развитию экономики. В двенадцатом году Новейшей Эры Федеративная Демократическая Республика Земля была преобразована в Тотальную Демократическую Республику. Поэтому мы и отмечаем День Единения Народов два раза: двадцать седьмого февраля и двадцать девятого мая. Майский праздник, тот, что будет в эту пятницу, как раз посвящен окончательному слиянию человечества под общим небом ТДР. Вот это Эльза и должна была тебе рассказать в первую очередь.

– Сергей Сергеевич, хотите чаю? – неожиданно спросил Андрей.

– Не откажусь.

Андрей вышел на кухню и, задвинув табуретку под стол, протиснулся к плите. Сахар у него постоянно кончался, точнее, Андрей почти всегда пил чай без сахара – просто потому, что забывал взять его в лавке. Зато запасы печенья были неистощимы. Заходя в гуманитарку, он обязательно брал большой пакет, на случай каких-нибудь гостей. Гостей, кроме Эльзы Васильевны, у него не было уже года два, но пакеты с печеньем стали традицией. Тем более что выдавали их бесплатно, без списаний с лимитной карточки.

Наполняя чайник, Андрей мысленно проговаривал услышанное и не переставал удивляться, как хорошо Сергей Сергеевич обо всем рассказал. За каких-то полчаса он объяснил то, что прежде представлялось Андрею темным лесом. Если выбросить некоторые заумные слова, то получалась незатейливая, но интересная история, и он пожалел, что раньше читал все о помещиках да о кораблях. Там тоже были сказки, но эта оказалась на редкость увлекательной.

У Андрея, правда, остались кой-какие сомнения, например – про товары. Сергей Сергеевич говорил, что товаров хватает на всех. Андрей не спорил, ему хватало – и печенья, и одежды, и сахара, надо только не полениться зайти в гуманитарную лавку. Однако нового монитора ему не видать до осени, и то – при условии, что летом он не будет транжирить. Стало быть, телемониторов на Земле меньше, чем нужно. Или они относятся не к товару, а к чему-то еще?..

Дергая на плите разболтанные ручки, Андрей вспомнил про сетевой терминал и круиз, и сообразил, что это тоже не товары. Как бы много ни списали с карточки за новый монитор, его все же можно получить бесплатно. Круиз и терминал – никогда.

Андрей протер поднос влажной тряпкой и поставил на него две чашки: пожелтевшую, с трещинкой – для себя, и праздничную, в цветочек, – для Сергея Сергеевича. Ближе к цветастой он водрузил прозрачную пластмассовую вазочку и с горкой насыпал в нее печенья. Андрею хотелось, чтобы все было красиво. В конце концов, Эльза Васильевна улетела в свой университет, и надо было привыкать к новому человеку.

– Сергей Сергеевич, – сказал Андрей, занося чай в комнату. – А этот Кембридж, он далеко отсюда?

– На линейке не доедешь, – снисходительно произнес наставник. – И на электричке тоже. Только на самолете.

– Билет покупать надо? А это дорого?

– Я туда не летал, но думаю, где-то пятьсот кредит-пунктов или около того.

– Пятьсот крепов? – изумился он. – Да это же половина терминала!

– Терминал?.. Ты копишь деньги на сетевой терминал?

– Коплю. Пока у меня четыреста. Три крепа за смену, до тысячи – еще двести рабочих дней.

– Долго, – посочувствовал Сергей Сергеевич. – А зачем тебе терминал? Есть же монитор.

– Он только показывает.

– По нему можно и запросы рассылать. Вся Сеть к твоим услугам.

– Монитор показывает и отвечает, но сам-то он ничего не делает. Он как простое окно.

– «Не делает»! – хмыкнул наставник. – И что же ты собираешься на своем терминале делать?

– Когда у меня будет тысяча крепов, тогда и посмотрим, – серьезно сказал Андрей. – Может, мне станет жалко, и я куплю что-нибудь другое. Ой, вы пейте чай-то! – хватился он.

– Я пью, это ты не пьешь. – Сергей Сергеевич громко прихлебнул и взял из вазочки темный, крошащийся крекер. – У тебя никаких вопросов нет? Про Новую Эру все понятно?

– Ага. – Андрей набил рот печеньем и сосредоточенно прожевал. – Нет, не все. Эльза Васильевна мне читала одну книгу, там люди встретили человечков с далекой планеты. Где они?

– Кто «они»?

– Эти, с планеты.

Сергей Сергеевич с трудом проглотил, затем покхекал и растерянно посмотрел на свою чашку.

– Неужели ты не отличаешь?.. Это же вранье.

– Я сразу догадался, – покивал Андрей. – Никто никуда не летал. Ни к каким планетам.

– А вот и летали, – с улыбкой возразил наставник. – На Луну, на Марс. Никого там, естественно, не нашли. Еще отправляли автоматические станции – это все было в конце Новой Эры, в последние сто лет.

– А сейчас?

– Сейчас прекратили. Только спутники на орбиту выводим, чтоб погоду знать и связь поддерживать. В Солнечной системе, кроме нас, никого нет, а лететь к какой-нибудь звезде – занятие бессмысленное.

– Все равно, что пытаться на линейке доехать до Кембриджа…

– Во-во, – довольно заметил наставник. – Точно. На линейке – и до Кембриджа. Или то же, что копить на сетевой терминал, который тебе не нужен. По-моему, тысячу кредит-пунктов можно потратить интересней.

– Да?.. – с сомнением сказал Андрей. – А на что?

– Не знаю, тебе видней. Ну, допустим, на круиз… А ведь верно! – оживился Сергей Сергеевич. – У меня есть друг в туристической компании, он что-нибудь посоветует. Как тебе идея? Выберем самое лучшее, самое длинное путешествие, чтоб все материки посмотреть, и все океаны. Вокруг всей Земли!

– Да, это было бы здорово, – согласился Андрей. – А про какие вы говорили планы?

– Про наши с тобой? Планы грандиозные. Но предупреждаю: это секрет. Друзья дали мне на время один прибор, он должен повысить твой интеллект-статус.

– Мы и так его повышаем. Мы же занимаемся.

– Это не то. Ты с Эльзой больше года просидел. Сколько у тебя баллов?

– Семьдесят пять, – виновато сказал он.

– А будет – сто двадцать.

– Как?! – отшатнулся Андрей. – Как сто двадцать?

– Или сто сорок. Если, конечно, повезет.

– Откуда у меня возьмется сто сорок баллов? Сроду сто сорок не было!

– Это экспериментальная модель, ее недавно создали. Ученые еще долго в ней будут копаться, состариться успеешь. А мы ей воспользуемся. Только тихо, никому ни слова!

– Хорошо, когда друзья – ученые и эти, из туристических компаний. У меня-то все друзья… сами понимаете, кто.

Наставник сделал вид, что рассматривает ногти.

– Я даже с Павловым не был знаком, – сказал Андрей.

– С каким Павловым?

– С Аристархом, которого убили вчера. Он в соседнем доме жил, вон его окна, на двенадцатом этаже. А я его не знал.

– У тебя не тем мозги забиты, – сурово проговорил наставник. – Ты о себе думай, о своем будущем.

– Сергей Сергеевич… – Андрей потупился и отодвинул от себя вазочку. – А если очень постараться, очень-очень сильно… Можно ИС еще выше поднять? Чтоб не сто сорок баллов, а сто пятьдесят?

– Ты же тогда пособие перестанешь получать. У тебя отнимут лимитную карту. Будет обычная кредитка, а по ней просто так ничего не дают.

– Я найду нормальную работу.

– Андрей, ты не представляешь, что это такое – у тебя не только карточку заберут, но и квартиру. Тебе придется за все платить, все покупать за деньги. У тебя останется лишь возможность ездить в линейке, но ты и сам в нее уже не сядешь, это я тебе обещаю.

– Мне не нужна бесплатная линейка, – упрямо сказал Андрей, не поднимая лица. – И квартира мне бесплатная не нужна. Мне ничего не нужно. Я не хочу быть чером…

Сергей Сергеевич посмотрел на его макушку, на свесившуюся челку, и вдруг заметил, что рядом с недоеденной половинкой печенья падают крупные капли. Он перегнулся через стол и, притянув голову Андрея к своей груди, тяжело вздохнул.

– Мы попробуем, Андрюша, обязательно. Завтра.

– Завтра мне на конвертер, – всхлипнул он. Сергей Сергеевич отпустил его затылок и вернулся к креслу. Погладив цветок на чашке, он снова вздохнул.

– Послезавтра. Я буду в двенадцать, никуда не уходи.

Андрей утерся рукавом и жадно допил чай.

– Здесь идти-то некуда, – сказал он.

* * *

Илья укрепил монитор и, отойдя на середину комнаты, полюбовался. Плоский экран висел кривовато, но чтобы его поправить, пришлось бы ввинчивать в стену новые кронштейны. Ничего, так тоже нормально.

«Хьюлетт, Паккард & Кузнецов», в серебряной раме, без единой царапинки, выглядел роскошно.

Модель позапрошлого года, оценил Илья. В магазинах такие уже не продаются, но у некоторых скряг, наверно, еще остались. Через пару лет ими обзаведутся все черы до последнего.

– А я, значит, один из первых… – сказал он и невесело рассмеялся.

Собрав с пола мягкий упаковочный пластик, Илья завернул в него чужую кепку и сунул все это в коробку из-под монитора.

Внезапно защекотало запястье; Илья собрался почесать руку, но вовремя вспомнил, что это виброзвонок, и поднес часы к губам.

– На связи, – буркнул он.

– Какие новости? – спросил монотонный голос. Микродинамик Илье вшили за левое ухо, и каждое слово отдавалась нестерпимым зудом.

– Монитор взял, – похвастал он. – И гречки два килограмма. Буду кашу варить.

– Кашу?.. Мне не до шуток, Царапин.

– Больше новостей нет.

– И контакта нет, – сказали где-то под кожей. – Проблемы?..

– В общем, да. Но я что-нибудь придумаю.

– Ты уж постарайся, Царапин.

– Хорошо. Все, отбой?

– Отбой.

– «Постарайся, Царапин!..» – раздраженно повторил Илья. – Стара-аюсь, господин начальник, я стара-аюсь! А если он мне в глаза сказал, чтоб я к нему не лез! Друзья ему, понимаешь, не нужны!..

Чер Андрей Белкин не понравился Илье сразу. Илья ожидал увидеть либо заторможенного дебила с квадратной головой, либо что-нибудь тщедушное, с кривой шеей и дрожащими руками. Белкин же был физически здоровым – небритым, взлохмаченным, с черной каймой под ногтями, но все же не увечным, не жалким типом из ролика социальной рекламы.

– Постарайся, постарайся… – пробормотал Илья. – Самих бы сюда, в этот отстойник!..

Он заметил, что продолжает говорить вслух. Эту привычку Илья приобрел еще в юности, с тех пор, как начал оставаться в одиночестве – в основном на сроки от года до трех. Он успел сменить много комнат – некоторые не имели окон, в некоторых унитаз стоял прямо у кровати, но такие, чтоб без телемонитора, ему еще не попадались.

– Это вам, конвой собачий, не просто так, а права человека! – изрек Илья. – Без окна жить можно, без бухалова тяжело, но тоже можно, а без телика?.. Свихнешься!

Он нашел в стене разъем и, откинув защитную крышку, подключил кабель. Экран мягко засветился, в углу замигала пиктограмма автонастройки.

Илья в ожидании прилег на кровать и поправил под головой твердую подушку. Обустраивать быт по-человечески он не собирался. Когда-то это его увлекало, но теперь надоело. Всегда одно и то же: только приведешь квартиру в порядок, уже пора переезжать. Единственное, чего Илья не мог терпеть, – это тараканы и отсутствие монитора. Тараканы здесь, кажется, не водились.

Тонкий рубец за ухом все еще свербел, так бывало после каждого сеанса связи. Илья выругался, но – мысленно. От вредной привычки разговаривать с самим собой он постепенно избавлялся, ведь прошлое было позади. Хотя настоящее мало чем отличалось.

Глава 3

Вторник, вечер

Проводив Сергея Сергеевича, Андрей не спеша сполоснул чашки, убрал печенье и рассеянно опустился на кухонную табуретку между столом и плитой. Последние полчаса он двигался скорее по инерции, чем осознанно: ходил по комнате, сметал крошки, делал что-то еще… Он не помнил, как открыл кран, как поставил чашки на полку, – не помнил почти ничего. В мозгу пульсировала лишь одна мысль: «послезавтра, в двенадцать».

Послезавтра, в полдень, Сергей Сергеевич принесет «экспериментальную модель», – уж это название Андрей заучил крепко-накрепко – и интеллект-статус повысится. Конечно, не до ста пятидесяти, но даже прибавка в пять-семь баллов была бы настоящим чудом. А чуда Андрей желал всем сердцем. Когда видишь чудо, появляется и вера.

Он посмотрел на будильник – секунды сменялись фантастически медленно. Минуты, без толку моргая, вообще застыли на месте. В левом окошке оцепенели единица и четверка: начало третьего. Вечера не дождаться. А послезавтра – это так далеко, что и представить трудно.

Андрей заставил себя встряхнуться и, переобувшись, вышел на лестничную площадку. Собственно, площадкой это назвать было нельзя: по этажу тянулся узенький коридор с бордовыми прямоугольниками дверей и двумя лифтами в торце; где-то посередине, за такой же дверью, находилась пожарная лестница. Понятно, что в отсутствие пожара ею не пользовались.

Ни в коридоре, ни в подъезде Андрей никого не встретил. Он не особенно интересовался тем, сколько народу живет в его доме, порой он не знал, какие квартиры на этаже заняты, а какие свободны. Соседи появлялись и исчезали, переезжали в другие блоки, кто – поближе к работе, кто – потому, что надоел вид из окна. Андрей был уверен, что из всех окон видно одно и то же, и никуда особенно не рвался. На новом месте пришлось бы как-то знакомиться, как-то привыкать, а это его тяготило.

Прожив в тридцать седьмом блоке больше десяти лет, он завел пять или шесть приятелей, с которыми иногда обсуждал фильмы. Это было скучновато, но не очень обременительно, как и вся его жизнь – вплоть до сегодняшнего дня.

К двадцатым числам мая наконец потеплело. Мужчины сняли надоевшие черные ветровки и ходили в рубашках. Женщины красовались в удивительно похожих розовых блузках. По сути, это была одна и та же кофта, растиражированная в умопомрачительном количестве. Блузы появились в гуманитарной лавке где-то в марте, еще в холода. Тогда все носили пальто – синие и коричневые, прошлого завоза, – и, в надежде приобрести к лету нечто оригинальное, бросались на розовый эрзац-шелк, как голодные. Женщины знали: на всех может не хватить. Но в этот раз хватило. Блузки были в витрине, блузки были на юных кокетках и старых грымзах, и даже на некоторых мужиках – в слегка перешитом виде. Вся улица была нежно-розовой, и от этого поднималось настроение.

«Блузки – точно товар», – машинально отметил Андрей. Если б они еще были разными… Но Сергей Сергеевич сказал определенно: основное свойство товара в Новейшую Эру – это изобилие. Изобилие было налицо.

Андрей, насвистывая, завернул в гуманитарку и взял пачку сыра. К соседнему прилавку стояла очередь, там давали растворимый кофе, и он подумал, не прихватить ли пару банок – себе и Никите Николаевичу. Однако люди брали коробками, обслуживали их медленно, и он пожалел времени.

К профессору, бывшему сменщику, Андрей собирался уже давно, да все как-то откладывал. Сегодня оставаться дома было невозможно, и ноги сами несли его в гости.

Никита Николаевич жил в тридцать шестом блоке, напротив через шоссе от тридцать седьмого. Андрей пересек дорогу по застекленному мосту и, миновав стандартный двор с каруселью и песочницей, зашел в подъезд.

Профессор открыл сразу, словно стоял под дверью и кого-то ждал. Впрочем, если и ждал, то явно не Андрея. В глазах Никиты Николаевича был страх. Он так и вышел на лестницу – заранее испуганным.

Испуг постепенно сменился удивлением, и профессор, расслабляясь, длинно выдохнул.

– Чего тебе, Андрюшенька?

– Я… это… не вовремя я, Никита Николаевич?

Профессор подвинул Андрею тапки и не оборачиваясь потащился в комнату. Сзади он выглядел еще хуже – жалкий, немощный старик. На сутулой спине, даже сквозь жилетку, проступали острые углы лопаток. Брюки висели на одном ремне, и так трепались, точно в штанинах были не ноги, а проволока.

– Я вам, Никита Николаевич, сыру принес, – сказал Андрей, доставая из кармана влажный сверток.

– Сыр?.. – озадачился профессор. – У меня есть. Спасибо, положи куда-нибудь.

– Как у вас дела, Никита Николаевич?

– Дела?.. – опять задумался он. – Плохо, Андрюша. Чего скрывать, плохо. Особенно теперь, когда уволили.

– Это случается. ИС то понизится, то повысится… Его не угадаешь. В следующем месяце, глядишь, больше будет. Чумаков вас обратно возьмет.

– Сомневаюсь, – сказал Никита Николаевич. – И насчет Чумакова, и насчет статуса тоже, будь он проклят. Ты садись. Хочешь – в кресло, хочешь – на кровать. Где тебе нравится.

Типовая мебель была расставлена по шаблону, и путь от двери до кресла Андрей прошел, как у себя дома: на третьем шаге обойти угол шкафа, на пятом – вильнуть влево от круглого стола. Он все-таки выбрал кресло. Сидеть на чужой кровати было не очень удобно.

– Никита Николаевич, а что же вы старые вещи с собой не привезли? Когда из центра сюда переселялись.

– Им тут делать нечего, – хмуро произнес профессор. – Они из прошлого, а его уже нет. Впереди, Андрюшка, у нас только будущее. Одно сплошное будущее, – добавил он с непонятной горечью. – Чего там новенького?

– Где?

– Ну… там, – он показал большим пальцем то ли за окно, то ли в небо.

– Ничего, – растерялся Андрей. – Вообще, убили кого-то.

– Н-да? – Никита Николаевич прилег на кровать и скрестил руки на груди. – И кого же у нас могут убить?

– Павлова какого-то.

– Аристарха?!

Профессор вскочил и, беспомощно подвигав руками, сел обратно.

– Аристарха, – подтвердил Андрей.

– Из тридцать седьмого?

– Да, он в моем блоке жил. В тридцать седьмом.

– Боже… Его-то зачем?.. Он-то что?.. А это точно?

– Ко мне сегодня полицейский приходил, – с гордостью поведал Андрей. – Допрос мне делал, чтоб убийцу найти. Сказал, из моего окна все видно. А я не видел… А кто этот Павлов?

– Аристарх? Так, человек был… Чер, вроде нас с тобой. Убийцу они, значит, ищут? Ну-ну.

– Никита Николаевич, вы как будто сами что-то знаете?

– Не знаю. Сомневаюсь… Слишком их много, этих несчастных случаев. Вот и с Аристархом… Вот и он угодил.

– Нет, Никита Николаевич, полицейский сказал – убили.

– Что он еще сказал?

– Это я говорил, а он спрашивал. А я – что?.. Я у окна не дежурю. Зато про женщину ему рассказал.

– При чем тут женщины?! – рассердился профессор.

Андрей задрал ногу выше подлокотника, так, чтоб было видно с кровати.

– Штаны из-за нее порвал, – пожаловался он.

– Да, штаны жалко, – покачал головой профессор. – Красивая была или так себе?

– По голосу – очень красивая. Бойкая такая, звучная. А лица не разглядел. Пока лез, пока за патрулем бегал…

– Стоп, стоп! Снова и по порядку. – Андрей пересказал вчерашнюю историю с того момента, как вышел из линейки. Все, что было раньше, он пропустил – в противном случае пришлось бы начинать с конца Новой Эры.

– Паршиво, – помолчав, заметил профессор. – Могу поспорить, девица была симпатичная.

– Мне тоже обидно. Брюки вот изуродовал, а толку…

– Дурак. Тебя патрульная машина спасла. Незнакомка в кустах – это не к добру. Они у тебя еще будут, незнакомки. И друзья, неизвестно откуда взявшиеся. Раз уж прицепились, не отстанут. Запомни, Андрюша: к лучшему жизнь меняется только в центре. А у нас – нет, у нас тут другое. И если вокруг начинают происходить всякие странности, не надейся, что это совпадение.

– Да ладно вам! Какая-то дамочка на детской площадке…

– Не понимаешь? Хорошо, что не понимаешь. Тебя это не касается. Понюхают и отвяжутся. Но все же, Андрюша, будь осторожен, прошу тебя. Не рвись ты никого спасать!

– Постараюсь.

Он сказал это лишь для того, чтоб не тревожить старика. Похоже, профессор совсем расклеился.

«Вот оно, понижение статуса, – подумал Андрей. – Сам Никита Николаевич, наверно, и не замечает для него все по-прежнему. А со стороны… страшно это. Глупеет профессор, на глазах глупеет. Окончательно и бесповоротно».

– Я из ума не выжил!! – Профессор капризно тюкнул кулачком по колену и, поднявшись, подошел к креслу. – И ты меня не жалей!

– Да я ничего, Никита Ник…

– И не смотри на меня так! Я что, не понимаю? Смотрит он на меня!.. На работе обсуждаете небось? «Бедный профессор! Статус у него упал!» А я не против. Ниже статус – крепче сон. Кто не в меру высовывается, с тем происшествия разные случаются. Подоконники сами собой намыливаются, товарищи попадаются вспыльчивые, с ножницами и колотушками…

– С какими колотушками, Никита Николаевич? – опешил Андрей.

– Которыми по башке лупят. Все! – отрезал он. – Разболтался я.

«Вот уж правда, – подумал Андрей. – Старик-то не просто опустился – натурально, спятил. Сначала в черы записали, а теперь он и среди черов почти ноль. Есть от чего свихнуться».

Андрей пожевал губами, нерешительно погладил грубую обивку кресла и, проклиная себя за длинный язык, сказал:

– Я вам помогу, Никита Николаевич. Про статус – это не шутка была. Его на самом деле можно повысить. Ученые специальный приборчик изобрели, но он пока под секретом. Я тут с одним хорошим человеком познакомился…

– Та-ак, – протянул профессор. – И когда ты с ним познакомился?

– Сегодня. Он после полиции пришел. Да вы не волнуйтесь, это мой новый наставник.

– У тебя еще и наставник поменялся? – спросил он, сузив глаза.

– Его Эльза привела. Ну, Эльза Васильевна, моя старая… то есть она не старая, конечно…

– Ближе к делу!

– Наставник хороший, он мне ИС поднять обещал, – волнуясь, затараторил Андрей. – Насколько – неизвестно, как уж получится. Меньше-то не будет. Но это тайна!

– Тайна, хорошо. Что еще он тебе обещал?

– А этого мало?! Или вы не верите?

– Почему же?.. – грустно сказал профессор. – Придет добрый дяденька, обмотает тебе голову проводами, и ты станешь умнее. Обычное дело. Кстати, когда он придет?

– В четверг. В двенадцать часов.

Андрей уже каялся, что проболтался. Не стоило все-таки рассказывать безумному старикану про «экспериментальную модель». Ведь просил же его Сергей Сергеевич! А он как дырявый мешок. Такой большой секрет – и такому больному человеку.

– Послезавтра, в двенадцать, – повторил профессор как бы для себя. – Чаю попьешь?

– Я дома уж напился. Так что с приборчиком, Никита Николаевич? Рискнете?

– Спасибо за заботу, Андрюшенька. Не переживай, я в полном порядке. На конвертере – всем привет и так далее… Ну, ты молодой, тебе со мной неинтересно. Проведал, и ступай.

– Ага… пойду.

– Иди, Андрюша, иди.

Никита Николаевич довел его до двери и подтолкнул ногой ботинки.

– Про новые знакомства… – молвил Андрей. – Мне что ж, ни с кем не знакомиться?

– Знакомься, если хочешь, – ответил профессор, и Андрею почему-то стало не по себе. – Четверг, да? ровно в двенадцать?

– Ровно, – кивнул он, выходя в коридор.

Андрей редко о чем-то сожалел, но сегодня ему казалось, что он ошибся по-крупному. Да, про экспериментальную модель надо было молчать, а то как с психом свяжешься… И зачем, спрашивается, таскался?

Преодолев последние ступени надземного перехода, Андрей остановился возле стеклянной стенки и посмотрел на шоссе. Внизу проносились яркие, как игрушки, автомобили: полосатые «под зебру», пятнистые «под леопарда» и вовсе неописуемых расцветок. В город и из города машин ехало примерно поровну. Строго говоря, там, где стоял Андрей, тоже была Москва – юридически, географически и как угодно, однако городом в окраинных районах называли только центр. Город – это место, где живут люди, владеющие личным транспортом. Место, где живут люди без транспорта, – это блок. В блоке живут черы.

Послезавтра, подумал Андрей. Подумал – и почувствовал что-то щемящее, похожее на неуловимую вибрацию.

Он представил, как внутри, в голове или в животе – неважно, заводится некий моторчик. Скоро моторчик закрутится и понесет его в центр. Пусть медленно. Лишь бы вырваться из блока. Послезавтра…

* * *

– Выкобениваешься, Царапин?

Вопрос прозвучал так близко, что Илья вначале принял его за реплику героя из сериала.

– Вы чего, овчарки лишайные, мозгами попутались?! – прошипел он. – Только недавно вызывали, и опять… Ни минуты покоя!

Затем выключил монитор и, придавив микрокнопку в часах, сказал:

– На связи… Не выкобениваюсь я. Лежу, никому не мешаю. Телик смотрю.

– Телемонитор надо было обычный брать, как у всех соседей, а ты самый модный хапнул. Хуже ребенка!

Голос звенел в районе левого уха и резонансом разносился по всему черепу.

– Через Сеть определили? Вы мой монитор не трогайте. Имею право. Лимит по карте я рассматриваю как свои командировочные.

– Рассматривай как хочешь, – вяло отозвался голос. – Я тебя не для этого вызвал.

– Догадываюсь, – буркнул Илья в браслет. – Что-то срочное?

– Во-первых, мы решили облегчить тебе задачу. Завтра организуем подставочку – будет возможность сойтись с объектом поближе. И попробуй ее упустить!

– Завтра я иду на конвертер, – возразил он. – Дерьмо в чан заливать. Сами же велели…

– Опоздаешь немножко. Подробности получишь позже, это не главное. Главное – то, что во-вторых. Тебе поручается акция устранения.

– Как-как? Устрашения?

– Ты все понял, Царапин. Прекрасно понял. И незачем переспрашивать. Лучше, если это будет несчастный случай, правда, на такой класс я не рассчитываю. Сойдет и бытовуха. Адрес запоминай сразу…

– Погодите! Вы что же, палача из меня делаете?!

– Универсала, – веско произнесли в динамике. – Надо уметь не только щупать, но и за горло брать. Все надо уметь.

– Нет.

– Да, гражданин Царапин, да, – сказал голос, особо выделив слово «гражданин».

Намек был вполне ясен. Выбора ему не оставляли.

Как и в тот раз, в самом начале. Тогда он тоже не выбирал. Ему просто объяснили, чего от него хотят, и он согласился. Но это не было ответом на вопрос, потому что и самого вопроса не было. Никто не ожидал, что он откажется, – потому, что отказаться Илья не мог.

– Адрес… – раздалось за ухом.

– Да… – выдавил он. – Говорите, я слушаю.

Ему назвали номер блока, дом и квартиру. И пожелали удачи. Кто называл, кто желал – Илья не имел об этом ни малейшего представления.

За все время сотрудничества с «неотложкой» он видел лишь двоих, и то в сумерках, без лиц. Его перевозили в закрытой кабине, водили по глухим коридорам, всегда – с завязанными глазами. Он даже оправлялся, не снимая повязки. Это было противно, но все же не так, как тридцать лет каторги.

Когда огласили приговор, стоявший рядом охранник ввел Илье антишок. Возможно, в инъекторе было что-то еще – после укола Илья почувствовал симпатию ко всему миру, включая судейскую комиссию. С этим настроением он и добрался до «шкатулки» – узкой комнатки с мягкими стенами. Там Илья мог биться головой сколько угодно. И он бился. И выл, и катался по полу – тоже мягкому…

Адвокат предупреждал, что наказание будет серьезным. По мнению Ильи, серьёзно – это лет пять или семь, и не на каторге, а в обычной тюрьме. Больше трешки ему никогда не давали, и семилетка была бы для него достаточно суровой карой. Но не тридцать.

Прежде, получая то двушку, то трешку, Илья почти не расстраивался, ведь он рисковал сознательно. Вор ворует, полиция ловит – в этом была какая-то глубинная справедливость, некое подобие закона природы.

Иногда охотник побеждал, и Илья, с прибаутками, с воздушными поцелуями в сторону судейской комиссии, отправлялся в тюрьму. Больше всего ему нравилось судиться на западе Европы. Тюрьмы там были хорошие, во многих устраивали «день открытых дверей». Этот праздник называли по-разному, но аббревиатура «DOD» была единой для всех языков. В тюрьмах вообще принято сокращать слова. Быстрее говоришь – быстрей понимают.

ДОД в тюрьме – это то, ради чего стоит соблюдать дисциплину, участвовать в общественно-полезных работах и улыбаться охранникам. В ДОД на территорию пускали всех: торговых агентов, независимых священников, друзей и жен, а также шлюх и честных нимфоманок. Посетители приносили с собой всякие порошки и таблетки полумедицинского назначения. После обеда в камерах пыхтели и стонали, и до следующего ДОДа заключенные смотрели забавные цветные сны – разумеется, не без помощи порошков.

Руководство на подобные шалости закрывало глаза – ДОД снимал стресс эффективней, чем сотня психологов. По крайней мере, это было лучше, чем массовые побоища и столь же массовые изнасилования.

Однако Илья ни разу не слышал про «дни открытых дверей» на каторге. В неосвоенных районах центральной Австралии никого, кроме ящерицы, в гости не пригласишь.

«Наверно, я не выживу, – решил Илья. – Или не доживу, если в этом есть какая-то разница».

Тридцать лет за то, что всегда оценивалось не выше трех. Пожалуй, на каторге эта история будет иметь успех. Илья воскресил в памяти роковую строку из выставочного каталога:

«М. Куркина. ЖИРАФ ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ. Середина XXI века Новой Эры. 20х18 см. Холст, масло».

Многие считали этот случай курьезом, но для Ильи он стал катастрофой. По какому-то идиотскому совпадению, в ту самую минуту, когда Илья взламывал охранную систему Пражского музея, в Южно-Сахалинске состоялась конференция ЮНЕСКО, объявившая «Жирафа» достоянием мировой культуры. Когда Илья упаковывал картину в пенал, она уже не принадлежала частному коллекционеру Солу Вайсбергу, она являлась собственностью Тотальной Демократической Республики.

Если б Илья отложил поход в музей на пару часов, все было бы иначе. Старое воровское правило «крадешь у Республики – крадешь у себя» он соблюдал отнюдь не из кокетства. Покушений на государственное имущество правосудие не прощало. Тридцать лет каторги – за картинку размером двадцать на восемнадцать. Аккурат по месяцу за квадратный сантиметр, подсчитал Илья. Сама художница, госпожа Куркина, едва ли потратила на нее и сотую часть этого времени.

Илья лежал на мягком полу «шкатулки» и плакал от отчаяния. И тут появились эти двое. Точнее, сперва погас свет.

В полной темноте ему рассказали про эпидемию среди черов и про неотложную психиатрическую помощь – не то, чтобы очень секретную, но как бы слегка негласную. Илья еще не знал, чего от него хотят, но заранее был готов на все. Другой возможности избежать каторги ему бы не представилось. Илье завязали глаза и куда-то отвезли. Через месяц, после короткой подготовки, его отпустили – с новыми документами и первым заданием. Задание было легким, почти смехотворным. Ему поручили какую-то мелочь: встретиться, познакомиться, выспросить…

Голос во вшитом динамике обещал когда-нибудь отпустить его по-настоящему, насовсем. Временами ему казалось, что этот счастливый миг уже близко. Впрочем, собеседников Илья не видел. Врали они или говорили правду – он не знал.

Теперь он понял: ему врали. Он и так не принадлежал себе, и у хозяев не было причин специально мазать его кровью, чтобы привязать крепче. Крепче уже некуда. Его элементарно продвигали по службе – из простых наблюдателей в… исполнители?.. В «универсалы», так сказал голос под кожей.

Илья дошел до кухни и налил в чашку воды. Жадно выпил и налил вторую – это позволяло отложить окончательное решение еще на несколько секунд.

Выполнить работу качественно – значит убивать и дальше. Завалить дело – значит поехать на каторгу. Можно удрать, но кто поручится, что вместе с динамиком ему не вшили маячок? Можно достать терминал и учинить скандал на всю Сеть. Только что он поведает миру? Лиц не видел, имен не знает… И даже если люди поверят, каторги ему не избежать. Такие приговоры не обжалуют.

У Ильи снова не было выбора – как и в тот день, когда в камере погас свет и открылась дверь…

Он достал из выдвижного ящика здоровый хозяйственный нож и попробовал лезвие на ноготь. Совершенно тупое. Илья поискал в шкафчике точилку. Загадал: найдет или не найдет?

Точилки в доме не было, и это значило… это значило, что…

– Значит, чер умрет больно, – сказал Илья вслух.

На улице происходило какое-то розовое столпотворение. Половина женщин щеголяла в одинаковых кофтах – зрелище было и смешным, и жутким. Илья провел в окраинных блоках уже достаточно, но такого единообразия в одежде еще не видел.

«Черы все глупеют и глупеют, – отметил он с брезгливостью. – Однако „неотложке“ надо подумать о методах более гуманных. Черы – пусть безмозглые, но все-таки люди, и резать их, как скот, не годится».

Илья вышел на площадке семнадцатого этажа и остановился у двери с рукописной табличкой: «Тарасов А. В. ЧЕР».

– Ох ты, боже ж мой… – язвительно пробормотал. – Оскорбленное самолюбие, да?

Он положил палец на звонок, но передумал и врезал ногой по металлической пластине замка. Дверь, вместо того чтобы затрещать, легко распахнулась и ударилась о какие-то коробки в прихожей.

– Открыто! – крикнули из квартиры.

– Еще бы…

Илья отпихнул коробки и неслышно сдвинул ручку замка. Затем расстегнул на рубашке среднюю пуговицу и достал завернутый в газету нож.

– Открыто, что вы там стоите? – раздалось из комнаты.

– Уже нет… – Он бросил газету на пол и, заглянув для порядка на кухню, протиснулся между шкафом и углом кровати.

Посторонних в квартире не было. Чер Тарасов занимался не то генеральной уборкой, не то переездом – повсюду лежали какие-то тряпки, омерзительно заношенные носки, книжки, перевязанные бечевкой пачки дешевой серой бумаги и прочее барахло. У стены возвышалась стопка из картонных ящиков, вероятно набранных в овощной лавке.

Чер оторвался от полупустой коробки и посмотрел на Илью – иронично, поверх допотопных очков в роговой оправе. Тарасову было около шестидесяти, но он был еще крепок – с крупным лицом, большими руками и довольно мощным торсом. Очки его только портили.

– Вот такие вы, да? Неотложка…

Ножа Тарасов не испугался, и это было неприятно.

– А я вас завтра ждал, – сказал он. – Ошибся.

Тарасов снял очки и покусал толстую дужку. Без очков он выглядел солидней.

– Мы с тобой нигде не встречались? – спросил Илья. – Погоди… Ты вчера на конвертере не был?

– Был.

– Ты работаешь? Ну вот, статус у тебя приличный.

Илья повернулся к ящикам и полоснул ножом по влажному картону. Внутри оказались те же пачки бумаги.

– И чего тебе неймется, чер Тарасов? Не жизнь – красота! Линейка – бесплатно, сел и поехал. В лавке тоже все бесплатно. Харчи, шмотки – чего душе угодно! Хочешь – ходи на работу, не хочешь – на кровати валяйся, кино смотри с утра до вечера. А ты мешаешь…

– Кому же я мешаю?

– Всем! Всем мешаешь, чер.

– И тебе?

Тарасов говорил, как нормальный человек, и вел себя тоже – как нормальный, но Илья знал: это фикция. Ему еще на первом инструктаже объяснили, что настоящее сумасшествие умеет маскироваться. Тот, кто гуляет по улице без трусов или мнит себя Наполеоном, практически безвреден. Хуже с такими вот «нормальными». Пока они не начнут действовать, их не определишь. А когда начнут, бывает уже поздно.

– Ты обществу мешаешь, – нашелся Илья.

– А общество твое – это кто?

– Вообще… – он широко повел рукой. – Люди.

– А я – кто?

Илье захотелось ответить позаковыристей, но на ум ничего не пришло.

Пора кончать, понял он. Этот восьмидесятибалльный дебил нарочно голову дурит, отвлекает.

– Мне не избежать… – сказал Тарасов. – Судьба человека не может отличаться от судьбы человечества. Сознательное упрощение… автоэнтропия, если угодно, и как результат – самозаклание. Я к твоим услугам, палач.

Илья кончиком ножа почесал себе спину.

– Я не палач.

– Тогда санитар. Любая мотивация хороша, если она действенна.

– Тарасов… сколько у тебя баллов?

– Ты в курсе. – Он медленно надел очки и расправил плечи. – Режь меня, санитар. Спасай свое общество.

Что-то было не так. На месте врача Илья, без сомнения, поставил бы диагноз «болен мозгами». Но сейчас он играл роль не медика, а судьи, и диагноз приравнивался к смертному приговору. Тарасовым, конечно, надо было заниматься – лечить, лечить и лечить. Но не убивать. Если казнить всех странных людей, то на Земле, считай, никого и не останется.

– Царапин! – проскрежетало в динамике. – Ты сделал?

– Нет… – обронил он.

– Связь!

Илья выругался и, нажав кнопку, ответил:

– Нет еще. Но я на месте. Кое-что выясню…

– Царапин, не трепись с ним. Выполняй и уходи. Быстро!

– Начальство беспокоит? – улыбнулся Тарасов, снова снимая очки.

– Что ты молчишь, Царапин? – гаркнули за ухом. Тарасов, глядя на Илью, затрясся от безмолвного смеха и потянулся к карману, из которого торчал белоснежный платок.

– Царапин! Вопросов объекту не задавать! – надрывался динамик, тревожа какой-то хилый нерв возле уха. – Объект опасен. Предупреждаю тебя, Царапин!..

– Да все, все!.. Все! – повторил Илья, прижимая часы к подбородку.

Он на секунду выпустил чера из поля зрения, а когда шевельнулся, увидел, что тот находится гораздо ближе, чем раньше. Тарасов завершал длинное движение правой кистью, в которой вдруг что-то блеснуло. Не позволяя себе анализировать, Илья выбросил вперед руку с ножом, выбросил так резко и далеко, как только мог. И, почувствовав, что попал, провернул лезвие в обе стороны.

Рефлексов за четыре года спокойной жизни он не утратил. Илье приходилось сидеть не только на западе Европы, но и в местах менее комфортных, например, в Африке или на юге Камчатки, где слово «юг» кажется издевательством. Правильно вести себя в тюрьме Илья научился еще в первый срок, и особых проблем у него не возникало, но, кроме проблем особых, были и рядовые, каждодневные – они-то и дали ему множество полезных навыков.

Голос за ухом все говорил и говорил, но Илья уже не слушал. Голова кружилась от зуда, и чтобы как-то занять руку, он продолжал колоть тело – сначала сползающее, а потом и лежащее. Силы в этих ударах было меньше, тупой нож не входил и на половину, но прежде чем Илья выдохся и упал в кресло, вся комната покрылась мелкими бордовыми брызгами.

– Заткнитесь вы там… – прошептал он.

– Выполнил? Как?

– «С особой жестокостью», – безразлично произнес Илья.

– Результат гарантирован?

– Да уж…

– Хорошо, уходи. Не забудь о следах!

– Не забуду. – Он внимательно осмотрел заляпанные ладони. – Следы уберу. Вот отмоюсь ли…

– Что?! Царапин, что у тебя?

– Ладно… отбой.

Тарасов, распластавшись, занял все свободное пространство, и чтобы выйти из комнаты, Илье пришлось оттаскивать его в сторону. Правый кулак мертвого чера задел за ножку кровати, и из него что-то выскользнуло. Илья присел на корточки и подцепил предмет ножом.

Одна из дужек отломилась, а стекла были измазаны кровью, и уже не блестели.

Зайдя на кухню, Илья пустил воду и нагнулся над раковиной. Поплескавшись минут десять, он достал расческу и машинально причесался.

Нож он хотел протереть и оставить в квартире, но, поразмыслив, завернул в принесенную газету и сунул обратно под рубашку.

Оказавшись на улице, Илья еще раз посмотрел на свои руки. Чистые. Не очень-то он и замарался.

Глава 4

Среда

Сегодня Барсик почти не кушал. Андрей со вздохом закрутил вентиль и, оперевшись о прозрачную крышку, грустно подмигнул. Пена в баке бурлила, но уже не так оживленно, как раньше, – работала всего одна труба, да и та не в полную силу. Переваривать быстрее Барсик сегодня не мог.

«Небось не тем накормили», – озаботился Андрей. И хотя он помнил, что Барсик поглощает все, кроме камней и железа, он продолжал развивать эту мысль, поскольку ни о чем другом думать был не в состоянии.

– Ясно, отравили, – сказал Андрей вполголоса. – Дрянь какую-нибудь тебе подсунули, а ты, глупенький, стрескал. Им-то что, им главное производительность, объемы. А ты и веришь. А придет какой-нибудь Царапин – ему же наплевать. Он только о себе… Или не отравили – слово плохое сказали. Ты же понимаешь. Ты такой, да…

Андрей погладил стеклянный колпак и взял из шкафчика позавчерашнюю бутылку лимонада.

– Белкин, как дела? – прожурчала в ухе радиотаблетка.

– Худо ему.

– Да что ж вы все заладили?! – раздраженно крикнул Чумаков. – Третья смена уже талдычит: «больной, больной!..» Болеет – прооперируем. Ты второй вентиль не пробовал?

– Закрыл я его. Столько он не ест.

– Что, уровень повышается?

– Он и из одной трубы – с грехом пополам.

– Ну, черт с ним. До вечера подождем, а там решим. Если не очухается, будем резать.

– Оперировать? – уточнил Андрей.

– Как хочешь, так и называй. Молись, чтоб не в твою смену.

– Это страшно?

– Да. Вонища жуткая. Крышку же снимать придется.

– К нему придут ветеринары?

– Сами управимся. Опустим в бак мясорубку, и вперед.

– Мясорубку?!

Андрей надеялся, что бригадир, как всегда, глумится.

– Не настоящую, конечно, – сказал Чумаков. – Но они похожи. Винт огромный, по диаметру бака, и лопасти у него острые как бритва. И с зубцами. Порубим твоего монстра и сольем в соседнюю емкость, а сюда нового запустим.

Чумаков не скрывал, что разговор доставляет ему удовольствие.

– Естественная ротация, – пояснил он. – Трое суток новый монстрик будет расти, набирать массу, а на четвертые включится в наше грязное дело. Ты его от старого фиг бы отличил. Если б я тебе не сказал.

– Вы хотите его убить?! – воскликнул Андрей. – Но его можно вылечить! Те, кто его создал…

– Ты рехнулся, Белкин. Все, мне некогда. Отбой.

Андрей судорожно глотнул из бутылки и сел на стульчик. Такой жути он еще не слышал. Сунуть в живое существо пропеллер!.. И скормить останки его родственнику!

Какая-то «ротация»… Не иначе, от слова «рот». Но почему естественная? Что, жрать друг друга – это естественно?!

– Барсик… – робко позвал Андрей. – Барсик! Неужели и ты?.. Ты тоже ел кого-то из своих? Нет. Ты бы не стал. Я надеюсь, ты на такое не способен.

Существо в баке молчало.

Андрей допил лимонад и метнул бутылку в ведро. Бутылка пролетела мимо, и он, крякнув, пошел ее поднимать. Обходя круглую емкость, он краем глаза заметил, что на ней чего-то не хватает. Рывком повернув голову, Андрей увидел Барсикову бирку – «С-НР-32/15». Кепка, висевшая на запорном винте, пропала.

Вот в чем дело! Кто-то убрал кепку, и номер с позорным кодом «НР» – «неразумный» оказался на всеобщем обозрении. И Барсик… он так этого стеснялся… вот от чего он болеет. Черствые люди… Рубить живое! Он же просто обиделся. За это не убивают.

Андрей пробежался по личным шкафам – кепки нигде не было. Ценности она не представляла, в гуманитарке таких навалом, а с карточки за нее спишут не больше, чем за пару шнурков. Позариться на нее никто не мог, значит, специально убрали. Чумаков?.. Нет, он сюда заходит редко. Из своих кто-то?.. Но зачем?

Андрей снова проверил шкафчики – тщательно, каждую полку, и, не найдя кепки, снял свой халат.

– Не печалься, Барсик, мы все прикроем. Пока будет так, а потом я что-нибудь из дома принесу. Или, хочешь, краску в лавке возьмем? Замажем твою табличку в несколько слоев, чтоб больше никто и никогда…

Убедившись, что халат держится на винте крепко, и бирку ни с какой стороны не видно, Андрей вгляделся в бурлящую пену.

– Надо, Барсик, пойми, – ласково проговорил он. – Надо кушать больше. От этого и тебе будет хорошо, и остальным. И Чумакову тоже. Простим его, Барсик, правда? Он как бы инвалид, Чумаков этот. Так, вроде незаметно, а поближе его узнаешь, и жалко становится. У него нет чего-то важного. Может, половину души отрезали, или в сердце что-то нарушено. И еще… они ведь не черы, тоже со своими проблемами… Им за все платить надо. Вот я тебе краску задаром возьму, а Чумаков бы за деньги…

Андрей прижался щекой к теплому стеклу и продолжал нашептывать. Он рассказывал Барсику о странном поведении Никиты Николаевича, о бывшей наставнице Эльзе Васильевне, о Сергее Сергеевиче и его замечательном приборчике, и о повышении интеллект-статуса, и о покупке терминала…

Когда Андрей оторвался от колпака, то обнаружил, что пены в емкости стало чуть меньше. Вторую трубу он закрыл, когда количество массы достигло максимальной отметки, теперь же темные хлопья плескались сантиметрах в пяти от рельефной линии. Андрей приблизил лицо к краю бака. Уровень падал – не так быстро, как хотелось бы, но все же Барсик начал есть активней.

– Какой же ты молодец!

Андрей несмело тронул рукоятку второго вентиля и вновь заглянул в емкость. Затем крутанул штурвал еще, и уровень пополз вверх.

– Ничего, Барсик. Потихоньку, не сразу… Нам не до рекордов.

Скорость поглощения то увеличивалась, то уменьшалась, и Андрей был вынужден постоянно подкручивать ручки. Где-то через час, после долгих увещеваний, ему удалось запустить вторую трубу на полную мощность. Это была победа.

Он вызвал бригадира и дрожащим голосом сообщил, что операция Барсику уже не требуется. Чумаков пролаял что-то невнятное и отключился – кажется, он был занят.

До вечера Андрей так ни разу и не присел. У Барсика еще случались кризисы – он то взбрыкивал и отказывался есть совсем, то опять брался за ум, заставляя Андрея бежать к трубе и раскручивать вентиль до упора. Андрей даже подумывал, не попроситься ли ему на следующую смену – естественно, бесплатно. Раньше, когда его менял профессор, он уходил с конвертера со спокойной душой, но на новенького, Царапина, полагаться было нельзя.

– Угробит он моего Барсика, – бубнил себе под нос Андрей. – Окончательно угробит, ему же наплевать. Этой царапине даже интересно, как Барсика рубить будут…

– Белкин, как дела? – проревело в ухе.

– Два канала, – доложил он с гордостью.

– Два?.. – задумался бригадир. – Штатный минимум… Добро, пускай пока поживет. Да, вот что! После тебя сегодня Новиков заступит.

– Новиков?! – Андрей подпрыгнул от радости.

– Царапин опаздывает, просил подменить. Он, видишь ли, плохо себя чувствует. Трудяга!.. – хмыкнул Чумаков. – Еще раз почувствует себя плохо – будет себя чувствовать безработным. Нам тут хворые не нужны. Верно говорю, Белкин?

– Верно! – звучно ответил Андрей.

Новиков пришел минут через десять. Андрей пожал ему руку, вкратце обрисовал ситуацию и молча показал на висящий поверх таблички халат. Сменщик так же молча покачал головой. Кепку снял не он, конечно. Андрей на него и не думал. Новиков, с виду неприступный и вечно злой, был человеком неплохим.

На улице еще не стемнело, и у помойки Андрей решил не останавливаться. В следующий раз смена закончится позже, вот тогда можно будет полюбоваться, а сегодня он что-то уморился. Барсик, стервец, совсем его загонял.

Андрей с тревогой подумал о мясорубке с острыми зубцами, но тут же вспомнил про Новикова. С Новиковым Барсик не пропадет.

На полпути к линейке, когда Андрей проходил мимо искусственной лесопосадки, ему вдруг показалось, что из деревьев доносятся какие-то вопли. Березовая рощица была довольно жидкой, но с дорожки он ничего рассмотреть не мог.

Он нерешительно встал и оглянулся – по территории конвертера ползало четыре комбайна, у станции виднелась чья-то спина; больше вокруг никого не было.

Крик послышался снова, на этот раз – уже отчетливо. Ему не померещилось, кто-то звал на помощь.

Андрей стоял на узкой полосе асфальта и боролся с самим собой. Если его о чем-то просили, то он, как правило, откликался. Однако слова профессора насчет незнакомки в кустах имели смысл.

Сделав шаг в сторону березок, он опять остановился и закусил губу. Хоть Никита Николаевич и ослаб рассудком, до полного маразма ему еще далеко. Профессор по-прежнему был для Андрея авторитетом.

– Убива-ают!! – надсадно заорали из рощи.

Срывающийся в хрип голос принадлежал явно не женщине, и Андрей, обругав себя трусом, помчался к деревьям.

До рощи было около ста метров. Андрей влетел в березки и на ходу подобрал толстую палку.

Дрались трое, точнее, драка уже закончилась, и началось дикое, жесточайшее избиение. Молодые парни в разодранных майках лупили ногами едва шевелившееся тело. Человек на земле вяло перекатывался и лишь мычал. Все, на что у него осталось сил, – это подтянуть колени к животу и закрыть лицо.

Андрей, не сбавляя скорости, отвел дубину назад и врезал одному из подонков по спине. Палка с чавканьем разломилась, и у него в руках остался короткий огрызок, из которого посыпалась рыжая труха.

Парень прекратил пинать лежачего и недоуменно обернулся. Андрей сжал деревяшку еще крепче, будто она могла чем-то помочь.

– Ты кто?..

– Я… дознаватель! – ответил Андрей. – Что вы тут делаете?

Обе реплики прозвучали настолько глупо, что второй тоже отвлекся и, сплюнув, часто заморгал.

– Гоша, это кто? – спросил он.

– Хрен знает… – проронил Гоша.

– А чё он тут?..

– Щас спросим. Вообще-то, он меня стукнул, – с картинным спокойствием произнес он.

– Да-а?! Во, народ свирепый пошел!

Андрей покосился на короткий обрубок и бросил его на землю.

– Что же вы делаете, гады? – выдавил он. – Вдвоем на одного!..

Кулак возле челюсти появился, не сказать чтоб внезапно, но совсем не оттуда и не в тот момент, когда Андрей ожидал. Он честно пропустил удар и, потеряв равновесие, завалился на утоптанную траву.

В небе крутанулись светло-зеленые кроны. Андрей впал в какое-то неясное состояние, при котором лень не только двигаться, но и думать.

Из этой неопределенности его вывел резкий тычок под ребра. Андрей запоздало прикрыл печень локтем и получил еще один, слева.

«Сразу надо было вставать, – с тоской подумал он. – Теперь уж не позволят…».

В подтверждение пришло еще четыре удара, и Андрей обреченно отметил, что после такой серии точно не поднимется.

Парни били наотмашь – переменяя ноги легко и споро, словно в некой задорной пляске. Боль возникала то тут, то там, и распространялась по телу так стремительно, что через несколько секунд была уже везде. Однако она почти не беспокоила. Наоборот, с каждым ударом боль отходила все дальше, становясь какой-то отвлеченной, существующей отдельно от Андрея.

Переворачиваясь с боку на бок, он иногда успевал поймать мгновение и взглянуть на небо с вращающимися облаками. Остальное его будто бы и не касалось.

Он не помнил, когда отключился; облака застыли, как на фотографии, а шелест листьев стал отчетливым и нестерпимо громким. Андрея больше не трогали. Сбоку что-то трещало и пыхтело, но это относилось не к нему.

Подняв голову, он обнаружил, что находится в сознании. Цепляясь за жесткую траву, Андрей перекатился на живот и кое-как встал. Драка продолжалась – видимо, мужчина очнулся и вызвал бой на себя. Парни нападали с двух сторон, но им редко удавалось достать его по-настоящему, и даже когда они прорывали оборону, мужчина великолепно держал удар.

Помедлив, Андрей до хруста в пальцах сжал кулак и впечатал Гоше в ухо. Тот не упал, но отвлекся, и мужчина добил его прямым в нос.

Второй перешел из нападения в защиту и начал потихоньку отступать. Споткнувшись о торчавший корень, он повалился на землю и по-собачьи, на четвереньках, побежал куда-то в глубь рощи.

– Спасибо, выручил…

Андрей посмотрел на мужчину и с удивлением узнал в нем Царапина.

– Как ты здесь оказался?

– Случайно. Позвонил бригадиру, отпросился, а потом все-таки решил выйти.

– Тебя уже заменили.

– Ну и хорошо. Какой из меня работник? – Илья с кряхтением доковылял до пенька. – Этого урода надо в полицию сдать, – показал он на Гошу.

– А что тут случилось?

– Шел от станции, увидел, как они в лес девчонку тащат. Та кричит, а вокруг нет никого. Я, пока их догнал, они на ней уже кофту разорвали.

– И ты ее… спасать?

– Нет, очередь занял! – раздраженно ответил Илья. – Я надеялся, она полицию вызовет, до вот ни черта. Смылась куда-то. В следующий раз пусть сами отбрыкиваются. Может, она только так, для порядка сопротивлялась? Стерва!

История про девушку Андрею не понравилась. Что-то они, девушки, зачастили в беду попадать.

– Красивая? – спросил он.

– Кто, баба? Так, средняя. Вся в розовом… Спасибо тебе, Андрюша.

– За что?

– Пока тебя хайдакали, я отлежался немножко. А то насмерть забили бы. Ребята, кажись, под кайфом. Ладно, кайф уходит, статья остается. Слышь, эротоман? Покушение на изнасилование, плюс злостное хулиганство – это до десятки. А за десять лет тебе такую шахту продолбят, что проктолог будет заходить, не нагибаясь.

– Ты откуда знаешь?

– Сиживал я там, Андрюша, – спокойно сказал Илья. – Брезгуешь?

– Да я… нет… – смутился он.

– Все, что положено, я отбыл. Чист перед обществом.

– Да я ничего… А что с ним в тюрьме будут делать?

– Примерно то же, что он с этой девочкой собирался, – ответил Илья не без удовольствия. – Но гораздо дольше и разнообразней.

– Кошмар…

– Святая традиция, не я ее придумал.

– Мужики, отпустили бы… – оживая, пролепетал Гоша.

Он попытался сесть, но Илья ударил его по лбу – несильно, для острастки.

– Не успели же, она только испугалась… – захныкал Гоша. – Гришаня все, скотина! Я его отговаривал…

– А по-моему, ты первый ей в трусы полез. Следствие разберется.

– Илья… правда, – сказал Андрей. – И девушка эта, жертва… Где ее искать-то?

– Не переживай. Они завтра еще одну поймают. Если мы его отпустим.

– Не, мужики! – горячо воскликнул Гоша. – Чтоб я!.. Когда-нибудь!.. Это Гришаня, он позарился. А я… да я практически девственник!

– Вот в камере и лишишься.

– Надо его отпустить, – сказал Андрей. – Если впредь пообещает…

– Ты серьезно? Он – пообещает?! И ты поверишь?..

– Иногда люди обманывают, но он получил хороший урок.

Илья подобрал трухлявый обломок и задумчиво раскрошил его пальцами.

– Наивный ты человек, Андрюша… Пес с ним, пойдем. А ты чтоб лежал, ясно?

– Ну! – счастливо затряс головой Гоша.

– Еще раз мне попадешься…

– Я?! Ни в жизнь!..

Внутри у Андрея вроде все было цело, но едва он вышел из рощи, как в боках закололо. В животе что-то беспрестанно екало и шевелилось, а на подходе к станции его разобрал болезненный, непрекращающийся кашель.

– Полечиться тебе надо, – сказал Илья.

Он держался бодрее, о побоище напоминала лишь опухающая губа и вымазанная в глине рубашка. Илья немного прихрамывал, но без него высокие ступени тамбура Андрей не одолел бы.

В вагоне Илья наорал на какую-то бабку и заставил ее уступить Андрею место. Андрею было страшно неудобно, но от возможности сесть он отказаться не мог. Он опять куда-то уплывал – дурнота то исчезала, то накатывала с такой силой, что темнело в глазах. Илья всю дорогу стоял рядом и придерживал его за плечо.

От станции до дома Илья тащил Андрея на себе.

– У тебя же нога… – слабо протестовал Андрей.

Илья весело матерился, называл его захребетником и приказывал заткнуться. Он говорил, что скулеж ему мешает, и если Андрей произнесет еще слово, то он его бросит. Андрей благодарно умолкал, но через пять шагов снова начинал сетовать.

Так они и плелись – мимо гуманитарки, мимо детской площадки и смеющихся женщин в розовых блузках.

Ввалившись в квартиру, Илья уложил Андрея на кровать и велел раздеваться. Сам он снял рубашку, вымыл руки и пошел на кухню. Минут двадцать оттуда доносилось какое-то позвякивание. Андрей подумал, что время для обеда выбрано не очень подходящее, но спорить не стал.

Из кухни Илья вернулся с большой кастрюлей, в которой находилось что-то густое и черное.

– Я это есть не буду, – заявил Андрей.

– Я тоже, – сказал Илья. – В туалет хочешь?

– Как?..

– Как-как!.. По-маленькому.

– В смысле?..

– Не в смысле, а в кастрюлю. Давай, заодно посмотрим, что у тебя с почками. Будет кровь – связываюсь с клиникой. Не будет – без врачей обойдемся. Давай, говорю! – прикрикнул он. – Или я пописаю, если тебе приятней.

Андрей, глупо улыбаясь, повернулся на бок и исполнил распоряжение.

– Жить будешь… – промолвил Илья.

– Что здесь? – осведомился Андрей с отвращением.

– Народное средство. Чай, тертая картошка, сода и геркулесовые хлопья, – перечислил он. – И еще кое-что.

Илья воткнул в черную массу любимую ложку Андрея и принялся перемешивать.

– Ты где этому научился? – спросил Андрей.

– Там, – нехотя бросил он. – Не дергайся, щипать будет. А потом будет чесаться. Терпи. Когда совсем невмоготу станет, пойдешь мыться.

Илья зачерпнул народного средства и без предупреждения вывалил его Андрею на грудь.

– Поздно, уже в дерьме, – сообщил он, опережая все возражения.

Размазав по телу горячий ком, Илья зачерпнул еще и шмякнул ниже, на живот.

Андрей подставлял синяки и меланхолично следил за возносившимся к потолку паром. Особой вони, против ожидания, не было, однако мысль о последнем ингредиенте, как выразился Илья – «растворителе», удовольствия не доставляла.

– Ты точно соду туда добавил? – спросил Андрей. – Не соль? Ты из какой баночки брал? Та, что со слоном? Или с котятами?

– Щиплет, да? Хорошо, – умиротворенно сказал Илья. – Если щиплет, значит ты живой.

– «Щиплет!» – с сарказмом повторил Андрей. – Так дети говорят: «щиплет»… а это не щиплет, это… как будто меня жрет кто-то!..

Илья включил монитор, и он на какое-то время отвлекся. По четвертой программе показывали шестьсот седьмую серию исторического детектива «Московские тайны». Андрей в этом фильме ничего не понимал, но его увлекали длинные планы городских пейзажей, в которых, по заверениям съемочной группы, каждый кирпичик был воссоздан в соответствии с оригиналом.

В «Московских тайнах» рассказывалось о каких-то странных, никому не нужных интригах. Андрей в них запутался еще на первых сериях, и дальше было совсем неясно, тем не менее он продолжал смотреть. Ему нравилось любоваться домами – чудными, но разными. И людьми – ни капли не изменившимися. Единственное отличие заключалось в том, что во времена «Московских тайн» никому не приходило в голову определять интеллект-статус человека, поэтому многие на работе и в жизни занимали чужое место. Начальник часто оказывался глупее подчиненного, а жена умнее мужа, – ничего, кроме беды, это не сулило.

Илья устроился в кресле и не переключал программу, хотя сегодняшняя серия была скучной. Герои не покидали помещений и вели нудные разговоры про деньги и про любовь.

Когда лысый человек в блестящей куртке достал автомат и крикнул: «Грохну, падла!», Андрей наконец-то уснул.

Проснулся Андрей от невыносимого зуда. Черная корка уже подсохла и кое-где осыпалась круглыми чешуйками, но тело от этого чесалось не меньше.

Он вскочил с кровати и, не говоря ни слова, понесся в душ.

– Рано, рано! – крикнул Илья. – Потерпи еще.

– Все, не могу! – отозвался Андрей, судорожно хватая краны.

Струя, рванувшая из рассекателя, была слишком горяча, зато чесотка тут же унялась. Андрей постоял, переминаясь с ноги на ногу, пока не догадался сделать воду холоднее.

Самочувствие было сносным. Синяки на ребрах не пропали, но выглядели какими-то выздоравливающими и благодарными. Андрей, проверяя мышцы, помахал руками, понагибался – насколько позволяли габариты душевой – из стороны в сторону и пришел к выводу, что способен спасти кого-нибудь еще.

– Простыню уже не отстираешь, – задумчиво сказал он, одеваясь.

На штанах появились две новые дырки – не считая той, от кустов. Рубашка пострадала не так сильно, но тоже нуждалась в ремонте.

– Простыню? Нашел, о чем горевать, – сказал Илья.

– Ты-то как?

– В норме. Мне бы рубаху… Одолжишь?

Андрей открыл дверцы шкафа и заглянул туда так, словно менял наряды по десять раз в день. Парадные брюки и две рубашки – вот все, из чего он мог выбирать. Одну, ношеную, он взял себе, вторую, ненадеванную, положил перед Ильей. Возможно, для кого-то ему было бы жалко. Для Ильи – нет.

– Что делать будем? – спросил Илья.

– А чего нам делать-то?

– Я тут мест никаких не знаю. Я же у вас недавно, в тридцать седьмом. Развлечься бы как-нибудь.

– Какие у нас развлечения?.. Как везде. Чаю попьем, да телик посмотрим.

– Э, нет. Дома я торчать не могу.

– А где же нам торчать?

Илья оделся и расчесал волосы. Рубашка сидела сносно – шили их настолько приблизительно, что даже не указывали размеров.

– Кошмар… – молвил он, подворачивая рукава. – Нет, ты серьезно собрался тут до вечера околачиваться? У тебя друзья-то есть?

– К ним, что ли, пойти?

– Лучше, конечно, к подругам.

– Подруга у меня была, – оживился Андрей. – Наставница, Эльза Васильевна.

– Тьфу, ты! Ей небось лет шестьдесят?

– Нет, не шестьдесят. Но она уже улетела.

– Тогда что о ней говорить? Еще кто-нибудь остался? Из работоспособных.

– Ну, Вадик. Он тоже работает.

– Вадик?.. – разочаровался Илья. – А таких Вадиков, чтоб юбки носили, и желательно покороче, у тебя нет?

Андрей сообразил, что Илья шутит, но самой шутки не понял.

– Таких нету, – сказал он. – Вадик – художник…

– Худо-ожник?! Давненько я с ними не общался. Что ж, веди.

Вадик жил в одном корпусе с Андреем, этажом выше. Иных знакомых у него быть и не могло – все, что находилось за пределами родного тридцать седьмого блока, Андрею казалось несусветной далью. Единственным островком посреди чужой земли он считал конвертер. Между блоком и конвертером простиралась та же чужая земля, которую он проезжал, не выходя из линейки.

– Здравствуй, Вадик. А я к тебе… с другом, – сказал Андрей, чуть запнувшись. Для него это было непросто.

– Привет, – Илья широко улыбнулся и, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату.

Вадик недоуменно изогнул брови. Он почти все делал так – одними бровями, это была единственная выразительная часть его лица. Остальное терялось в его вечной щетине, удивительно густой для двадцатилетнего молодого человека.

– Кто это? – спросил Вадик.

– Очень хороший человек, – отрекомендовал Андрей. – Благородный и смелый. И вообще…

– О-о-о! – протянул Илья, останавливаясь перед импровизированным мольбертом – двумя раскуроченными тумбочками. – Опыты с формой? Два треугольника, между ними зигзаг и еще маленький треугольничек… Свежо.

Было видно, что он и рад бы не издеваться, да не может. Действительно, картина получалась так себе. Половина была еще не дорисована, но то, что уже находилось на холсте, вызывало лишь недоумение.

Андрею за Вадика стало неловко. Он верил, что Вадик настоящий художник. Да и как не верить? Вадик, обладая довольно высоким ИС, два раза в неделю мыл вагоны – на краски этого хватало. Он был либо талантлив, либо безумен. Большинство, естественно, усматривало второе. Но Андрей в него все-таки верил.

– Это не картина, – равнодушно сказал Вадик. – Вернее, не совсем картина. Не моя. Соседка ходит заниматься. Наташенька, ей восемь лет.

– А-а-а! – Илья расхохотался и хлопнул себя по ноге. – Купи-ил, купил!

Андрей почувствовал облегчение.

– Вадик, покажи что-нибудь из подлинного искусства, – сказал он.

– Из подлинного?.. – Тот, прищурившись, поскреб шею и вытащил из-за шкафа квадратное полотно. – Ты это еще не видел.

– Да я что… – отмахнулся Андрей. – Я не разбираюсь… Мне у тебя все нравится. Ну, кроме треугольников Наташенькиных.

Вадик укрепил картину на тумбочке и отступил в сторону.

– Прошу!..

Андрей увидел дерущихся людей. Потасовка была порядочная: человек сто, и все – по колено в крови.

Дрались люди не так, как Андрей с Ильей, а немного по-бабьи – кусая и таская друг друга за волосы. Впрочем, нарисованы они были хорошо, как настоящие, правда, очень мелко.

– Оп-ля… – растерянно сказал Илья. – Слушай, дружище… ты не обижайся, но это не ты писал.

– Я. Больше некому.

– Как назвал?

– Номер двадцать один.

– Двадцать первая работа? – спросил Илья уже без насмешек.

Кажется, он был шокирован, и удовольствия от этого Андрей испытывал больше, чем сам автор.

– Название ни к чему, – заметил Илья. – Название – это слова, литература, а в живописи все должно быть здесь, на холсте. В пределах рамки. Верно?

– Абсолютно, – сказал Вадик.

– А где предыдущие двадцать?

– За шкафом, под кроватью… Места у меня маловато.

– Да-а… – снова протянул Илья. – С композицией ты наворочал… Но это дело хозяйское. Отнесем на своеобразие манеры. А вот в рефлексах ты ошибся серьезно, тут уж тебя никакое своеобразие не оправдает.

– Согласен. Если смотреть так, то это ошибка. Но она же стоит неправильно.

– Чего? – нахмурился Илья.

Вадик, млея, перевернул картину. Андрей увидел те же сто человек, только вверх ногами. Вряд ли рисунок мог от этого что-то выиграть. Вдобавок Андрею не нравились туманные разговоры про «рефлекс». Это напоминало о бригадире.

– Невозможно… – выдавил Илья. Он был ошарашен.

– Если повернуть обратно, то ничего не найдешь. Хочешь убедиться? – сказал Вадик, переворачивая картину обратно.

Андрей молча пожал плечами. На его вкус, так было лучше. Люди не должны стоять на голове.

– Да… – произнес Илья скорее подавленно, чем восхищенно. – Кто тебя учил?

– Никто. Жизнь.

– Я не буду говорить, что ты гений… – начал он.

– И не говори…

– Но где твои выставки? Это должно быть доступно всем!

– Выставки?! – хмыкнул Вадик. – Ты с луны свалился! Какие у чера выставки? Мне даже в блоке их проводить запретили, я во дворе хотел… Спасибо, кисти не отнимают. А так – кто в гости придет, тот и посмотрит. Да это и не нужно никому.

– Даже во дворе не разрешили?! – возмутился Илья, но что-то вспомнил и осекся. – Вот сволочи… – буркнул он.

Вадик продемонстрировал Илье остальные работы, с первой по двадцатую. Андрея эти номера сбивали с толку, он бы предпочел, чтоб картины имели нормальные названия. Минут через сорок он откровенно заскучал.

Илья, напротив, все больше возбуждался. Под конец он уже не стоял, а нервно расхаживал по комнате, тревожа соседей своими возгласами.

У Вадика они пробыли до самого вечера. Новоиспеченные приятели обменялись сетевыми адресами, при этом Вадик сказал, что будет рад видеть Илью в любое время. Сам Андрей от него ничего подобного не слышал.

– Здорово ты в картинах разбираешься… – молвил он, садясь в лифт.

Илья щелкнул по кнопке и лукаво улыбнулся.

– Как же мне не разбираться? Я их ворую с шестнадцати лет. Воровал, раньше. Тебя это напрягает?

– Меня ваши «рефлексы» бесят. Я Вадика люблю и уважаю… но зачем вы картины вверх тормашками смотрели?

– Не знаю… наверно, я не смогу объяснить. Ну, вот представь себе добро. Добро в принципе, как образ.

– Ну, представил, – сказал Андрей, хотя это была не правда.

Они вышли на площадку, но Илья остался возле кабины.

– И представь себе зло, тоже образ, – продолжал он. – А теперь представь, что Добро и Зло – это одно и то же. И ты это увидел. Идея, конечно, старая, но твой Вадик ее по-новому показал. И почти доказал. Нет… Я же говорил – не поймешь.

– Чего ж непонятного? – насупился Андрей. – Слушай! А ты в тюрьме часто сидел? Как там? Вообще.

– Там-то?.. Хреново. Везде хреново. Столько тюрем повидал, а такой, чтоб хорошо было – нет. В Архангельске холодно. Под Рейкьявиком тоже холодно. Не как в Архангельске, но все равно не курорт. В Лиссабоне жарко. В Банджармасине тоже… Ты бывал в Банджармасине? Ну и правильно. Очень жарко… И сыро. Под ногтями все время нарывает, и писаешь, как будто подцепил чего… А в Тегусигальпе мотыльки, столько мотыльков, что с ума сойти. От них ночью вентиляция гудит громче вертолета. Попробуй, засни! Однажды сетка порвалась, и они ко мне в камеру повалили. Вот где мрак-то был. Пока охрана с гидрантами разобралась, эти твари на мне майку сожрали. Месяц в больнице… Потом, правда, половину срока скостили, как психически травмированному, но оно того не стоило.

– Неужели везде климат плохой?

– Почему? Во Флориде нормальный. Только там с педиками проблема.

– А в чем проблема-то?

– Да много их там очень, вот и проблема. Тебе любой подтвердит: во Флориде самая паршивая отсидка. Лучше в Якутске, и больным, чем во Флориде, и здоровым.

– Это что, стихи такие?

– Стихи?.. Нет, проза, – усмехнулся Илья. – Но меня это уже не касается. Покончено. Навсегда. Видишь, на работу устроился. Все, как у людей.

– Да, работа у нас хорошая. Барсик только болеет. Какой-то гад снял кепку с таблички… Если честно, я ведь сперва на тебя подумал, – признался Андрей. – Но ты на такое не способен.

– Барсик?..

– Наше существо. Чумаков его чудовищем называет. Сам он чудовище…

– А при чем тут кепка?

– Не поймешь. Это тебе не картинки. Это живое… Давно ты опустился? – спросил Андрей.

– Я с детства такой… чер.

– Не ври.

– Хорошо, не буду. Но как ты догадался?

– Когда ты Вадику про выставку начал… Черы об этом не думают. Мы просто живем, и все.

– Я не хочу, чтобы кто-то знал. Ну, что я чужой.

– Здесь все чужие.

– Ты меня не выдашь?

– Я?!

Андрей вытаращил глаза. Его давно уже подмывало раскрыть Илье свою тайну, но выдать кого-то другого…

Он почувствовал, что сейчас начнет рассказывать про Сергея Сергеевича, и достал ключи. Хватит и того, что он проболтался профессору.

– Я могу на тебя надеяться? – спросил Илья.

– Я ведь обижусь…

– Извини. Спасибо.

Илья махнул ему рукой и зашел в лифт. На душе было как-то странно. Он не догадывался, что среди черов тоже есть талантливые люди. И он не предполагал, что когда-нибудь скажет вонючему черу два таких слова подряд: «извини» и «спасибо»…

Андрей, не включая свет, прошел на кухню. В банке оставалось еще немного заварки, а печенье у него не кончалось никогда. Поставив чайник, он вспомнил, как Илья с Вадиком обсуждали картины, как им обоим было приятно, и улыбнулся. Вот если б еще самому так же все понимать… а то – «добро», «зло», всякая философия… Нет, для этого нужны мозги покрепче. Разве что Сергей Сергеевич поможет…

Завтра, уже скоро. Если все получится… Ух-х!! А вдруг он тоже начнет разбираться в картинах? Или нет, лучше в чем-нибудь другом, специалистов по картинам и без него хватает. В чем же тогда?

Андрей положил подбородок на кулаки и задумался. До ночи он так и не нашел себе подходящего дела, зато интересно провел время. Перебрав в уме сотни профессий, он пришел к выводу, что занятия лично для него пока еще не изобрели.

Это должно быть что-то немыслимое, решил Андрей.

Глава 5

Четверг, утро

До двенадцати часов было еще далеко, но Никита Николаевич уже начал готовиться: открыл шкаф, вытряхнул из него разное тряпье и отвинтил на дне секретные шурупчики. Секретными эти шурупы были, понятно, только для соседей – в случае обыска фальшивое дно обнаружили бы мигом. Однако, кроме как в шкаф, терминал положить было некуда, а прятать его на улице профессор не рискнул.

О том, что на конвертере его называли профессором, Никита Николаевич знал. К прозвищу он относился спокойно: во-первых, он на самом деле был профессором – когда-то, в прошлой жизни, а во-вторых, за годы преподавания в Московском университете он так привык к студенческим кличкам, что считал их нормой. Правда, в университете его звали «академиком», ну так на то оно и понижение. Не околачиваться же «академику» у корыта с фекалиями. «Профессору» – еще куда ни шло…

Приподняв толстый лист фанеры, Никита Николаевич извлек из-под него терминал и забросил весь хлам обратно в шкаф. Бережно устроив чемоданчик на кровати, он утопил маленькую панель замка.

Пару лет назад этому терминалу завидовал весь университет. То, чем обладал Никита Николаевич, сравнивали с ласточкой. Два года назад его терминал легко вскрыл бы любую систему, от банковской до полицейской. Ласточка могла озолотить и разорить, сделать человека счастливым и сломать ему жизнь, а потом уничтожить все следы – еще до того, как сторожевая программа обнаружит вторжение. Но то – раньше.

Однако постаревшая ласточка и теперь кое на что годилась.

Никита Николаевич аккуратно размотал шнур и, выдернув из стенного разъема штекер монитора, подключил терминал к Сети. Затем легонько провел пальцем по откидному экрану – тот засветился и показал лицо диктора. По первой государственной программе шли новости. Профессор посмотрел на часы – половина двенадцатого. Скоро можно будет начинать.

Обещания наставника увеличить ИС – это, конечно, полная чушь. Андрей зря надеется. Прибора, повышающего интеллект-статус, не существует. Белкин – славный малый, но безнадежно тупой, и в жизни ему ничего не светит. И его наставник, вернее, человек, изображающий наставника, скоро это поймет.

Их – псевдонаставника и того, кто за ним стоит, – ожидает разочарование. Сейчас они убедятся, что Андрей – это ложный след. Он настоящий чер, стопроцентный мусор, генетический брак. Природа не то чтобы уж очень сильно на нем отдохнула, но и не перетрудилась. Не самые политкорректные студенты называли таких людей «дважды два»: две руки, две ноги, а остальное ни к чему. И все же в Белкине что-то нашли.

Никита Николаевич скривил губы и по-стариковски сам себе хмыкнул. Посмотрим, посмотрим…

Наставник сказал Андрею, что придет в двенадцать. Он, естественно, не опоздает. Белкин, бедолага, размечтается, планов настроит… Жалко дурачка. Ну, добавят несколько баллов – мол, сеанс подействовал. Какой у него ИС? Восемьдесят, примерно. Будет восемьдесят пять. Что изменится? Ничего. Тот же бак, те же вентили – в лучшем случае. А в худшем?..

Профессор покачал головой и, придвинув кресло ближе к стене, снова тронул экран – новости кончились, пошла реклама.

…Нет, худшего случая у Белкина быть не должно. Андрей, безусловно, обычный чер. Зауряднейший. Такие, как он, сюрпризов не преподносят. Его ведь еще на первом контроле опустили. Контроль-два – другое дело, но контроль-один проходит, как правило, честно.

У пятилетнего ребенка устанавливают тип личности и уровень интеллекта. Некоторые, с выраженными способностями, направляются в специализированные школы. Этим детям уже повезло: государство даст им превосходное образование и будет полностью обеспечивать до двадцати лет – при условии, что они не решат сменить профессию.

Еще одна часть, также немногочисленная, аналогично вундеркиндам поступает в особые школы, правда, совсем иные. Они получают минимальный объем знаний, ровно столько, сколько необходимо для примитивного быта: чтение, письмо и арифметика. Юридически они обычные дети, фактически – уже черы. Каждый из них имеет либо скверную наследственность, либо неустранимые пороки в развитии. Чаще бывает все вместе: потомственные алкоголики рожают таких же потомственных алкоголиков и навязывают им извращенные поведенческие нормы.

Остальные, пройдя контроль-один, надолго забывают о мягком обруче, который им надевали на лоб.

Надолго – до двенадцати лет, пока тестирование не повторяется. К этому возрасту окончательно формируется мотивационная база, иначе говоря – личность. Цель у контроля-два та же: определить склонности и рассортировать. Подросткам достается либо направление в профессионально ориентированные лицеи, либо сразу – лимитная карта и бесплатная квартира на окраине. Таких при втором контроле оказывается около десяти процентов. Это не полные кретины, хотя от последних их порой отличает лишь более качественное образование.

Третье тестирование, или контроль-три, происходит в двадцать лет, перед выдачей гражданских документов. Человек подвергается всестороннему обследованию и получает свой ИС – интеллект-статус. Присвоение ИС дает право на работу, и большинство граждан это право немедленно используют, устраиваясь служащими или руководителями низшего звена. Единицы продолжают образование и впоследствии становятся учеными, юристами, а то и политиками – словом, кем-то становятся, если их интеллект-статус соответствует требованиям профессионального ценза.

С двадцати лет гражданин обязан подтверждать свой ИС ежемесячно. Эта процедура гораздо проще: достаточно подойти к любому тест-автомату и заглянуть в сканер. Автомат считывает информацию с сетчатки и выплевывает новую карту, действительную в течение тридцати двух суток. На карте проставлен персональный гражданский номер, интеллект-статус в баллах и совершенно ненужные литеры «СР». Или «СЧР», если статус оказывается ниже ста пятидесяти.

Вот так же было и с Никитой Николаевичем. Подошел к автомату, чтобы исполнить обычную формальность, и вдруг получил карту чера. В ней стояло сто сорок баллов и его собственный гражданский номер – перед ненужной буквой «Р» появилась еще и «Ч».

Профессор – тогда еще «академик» – разумеется, затребовал повторный тест. И получил то же самое. И в придачу – вторую карту, пошире, похожую на обычную кредитку. Только это была не кредитка, а лимитная карта, на которую каждый месяц и каждый квартал поступает социальное пособие. Со времени окончания университета государство впервые что-то предлагало Никите Николаевичу бесплатно. Но это его совсем не радовало. Впрочем, и не огорчало – тогда, два года назад.

Он долго не мог избавиться от мысли, что его разыграли, – умело и весьма жестоко. Грешил и на коллег-преподавателей, и на студентов. Долго – это потому, что попал в пробку на старой развязке. Долго – пока не пришел к себе на кафедру. Там – опять же, формальность! – нужно было предъявить карту.

Он предъявил. И с ним даже не стали разговаривать.

У Никиты Николаевича ничего не отняли, но в центре с картой чера он мог устроиться лишь консьержем или дворником. Работай он хоть круглые сутки, зарплаты не хватило бы и на половину текущих расходов. Он предпочел не работать вообще.

Это была стандартная ошибка всех опустившихся: ждать и надеяться на лучшее. Он мог бы продать квартиру, машину и кое-что еще, потом перебраться в какой-нибудь блок и преспокойно доживать – почитывая книжечки и внушая себе, что находится в неком сказочном путешествии.

Однако Никита Николаевич ждал и надеялся. Он искренне верил, что в следующем месяце все образуется, встанет на место, и тогда он о-го-го как отомстит!.. Кому?.. К концу месяца уже нашлось, кому.

Через тридцать дней у него были те же сто сорок баллов. Никита Николаевич погоревал и настроился на новое ожидание.

Поскольку на прежней должности он получал немало, привычка к экономии появилась слишком поздно – как раз к тому моменту, когда из банка прислали напоминание о том, что он просрочил очередной платеж по процентам. Телемонитор поминутно выкидывал сообщения о неоплаченных счетах за квартиру, штрафах за парковку, фактурах на продукты, которые он по рассеянности продолжал заказывать в дорогих магазинах, – словом, о всех тех грошах, что составляли сотую часть его прежнего жалованья.

Суммы в счетах стояли смехотворные, по сто-двести кредитпунктов, но эти пушинки довольно быстро слиплись в тяжеленный ком, придавивший Никиту. Николаевича так, что он уже не выбрался.

Вскоре его посетила бригада судебных приставов, и все имущество пошло за долги. Он пытался занять у знакомых, молил о помощи, но никто не помог, поскольку ситуация была стандартной – абсолютно. Он в таких случаях тоже не давал. Черы денег не возвращают, откуда у них деньги? Да и сами люди – не возвращаются. Уехав из центра и поселившись в окраинном блоке, человек остается там навсегда.

Никита Николаевич пробовал добиваться пенсии, но в социальном фонде ему объяснили, что он ее уже получает – средства идут прямиком на лимитную карту, которую он без проблем может отоварить в любой гуманитарной лавке. Правда, лавки эти по большей части находятся на окраинах, ну так и жить он будет там же. Удобно. Что?.. Непонятно?.. Хорошо. Ему объяснили еще раз, как ребенку. Что?.. Деньги?.. А зачем они вам? Вы ведь теперь…

«Ты ведь теперь чер», – сказала ему какая-то пигалица. Одним взглядом сказала, но он все услышал. И сдался. Сходил для самоуспокоения к ближайшему автомату, удостоверился: ровно сто сорок баллов, и вечером уехал в Бибирево-6. Просто так, наугад.

Первую половину жизни он учился сам, вторую – учил других, и учил неплохо, а под старость оказался в одной смене с Белкиным. В пять лет судьба развела даровитого Никиту и невезучих сверстников по разные стороны от интеллектуальной нормы – чтобы в пятьдесят свести их вновь. Верно говорят: от кладбищенской травки и гуманитарной лавки не зарекайся.

Единственное, что у него осталось от прошлой жизни, – это терминал. Еще оставались ботинки из натуральной слоновьей кожи, выигранные в лотерею во время последнего круиза. Никита Николаевич ни разу не надевал их в городе, и тем более берег в блоке – все ждал подходящего случая. А недавно его ИС упал до шестидесяти баллов, ниже всяких цензов. Профессора отстранили даже от корыта с дерьмом. Он осознал, что подходящих случаев уже не будет никогда, и презентовал ботинки какому-то бродяге.

Очнувшись от раздумий, Никита Николаевич проверил часы и набрал на тактильной клавиатуре сетевой адрес Андрея. Маленький экран мигнул и передал картинку с монитора Белкина – тот, как обычно, смотрел «Московские тайны». Конечно, боевик, что же еще?

Нет, все-таки зря ему голову морочат. Чер – он и есть чер.

Вот с Тарасовым они не ошиблись… Сволочи. Двадцать семь ножевых ранений – «с особой жестокостью», как в той газетенке написали.

Тарасов профессору был далеко не симпатичен, ко многим вещам они относились по-разному, но чтоб ножом… двадцать семь ударов! Того, кто это сделал, их разногласия не волновали. С оппонентом спорят, а эти подонки приходят и убивают. Это не противники, это враги.

Никита Николаевич не понимал, почему до сих пор не пришли за ним. И Владимира Тарасова, и Аристарха Павлова вычисляли – как и многих других. Его же вычислять было не нужно: вот он, вчерашний преподаватель, с тысячью тремястами баллами интеллект-статуса.

Но Белкин… На что им сдался дурачок Белкин?

Профессор вызвал из памяти терминала порнографический сборник и наиграл на плоских клавишах бессмысленную на вид команду. Имитация видеофайлов расшифровалась и активировала развед-программу.

По быстродействию аппарат отстал на целый порядок и штурмовать в лоб уже был не в состоянии, но тихой сапой, маскируя сигнал под помехи и ложные запросы, он еще мог проникнуть в чужой канал – не в любой и не всегда, но мог.

Никита Николаевич задал параметры поиска и включил караульный режим. Теперь все зависело от Белкина, то есть от его наставника. Какой канал он откроет, в таком профессор и пошарит, сколько линия продержится, столько развод-программа и скачает.

Профессор догадывался, куда его выведут, однако он ни разу не успевал дойти до самого конца. Операция заканчивалась слишком быстро, и он получал не полные данные, а фрагменты: куски досье, отдельные строки из отчетов, при большой удаче – адреса новых поднадзорных. Собственно, про покойного Тарасова он узнал именно через Сеть. Тарасова разрабатывали около года, и профессор его об этом предупреждал. И Аристарха – тоже, но, как видно, поздно.

Лишь на себя Никита Николаевич не нашел ровным счетом ничего. Словно он был чер – благонадежный и совершенно безвредный.

– Посмотрим, кто из нас чер, – обратился он к экрану. – Шестьдесят баллов мне сделали? Да нарисуйте хоть ноль, хоть минус, мозги-то все равно при мне!

Никита Николаевич чувствовал себя и дряхлым, и нищим, и жалким – но не поглупевшим. К двадцати годам его интеллект-статус достиг тысячи двухсот баллов, и с тех пор только повышался. Перед падением ИС вырос почти до тысячи трехсот, а это уже ценз члена Этического Совета Республики. Еще пару лет, и ему предложили бы место в Совете. Он бы, конечно, отказался – дело хлопотное, но… кто же знал, что он откажется?

Профессор погладил лоб и прикрыл глаза. Как тривиально… Он два года искал причины, изобретал гипотезы, а все объяснение – вот оно, на ладони. Кто-то не хотел его участия в Этическом Совете. Смешно. Он туда и не собирался. Достаточно было сообщить об этом заранее, и…

Нет. Завистники с кафедры, будь они трижды коварны, на такое не способны. Физически не способны. Отправить человека на дно и держать там два года может только железная система. Не отдельный подлец, и не группа злоумышленников. Система. Не менее могущественная, чем та, что отслеживает и устраняет черов – не всех, конечно, но самых странных из них.

Например, беднягу Тарасова. Он увлекался античной философией, читал по памяти Петрарку и Данте и, кажется, сам что-то пописывал. Или Аристарха Павлова, который от скуки взялся за изучение химии и вроде бы преуспел. При этом оба они имели по сотне баллов – ровно столько, чтобы таскать кабели на зарядной автостанции. Пять кредит-пунктов за смену, по меркам центральных районов – это пакетик леденцов. За шесть часов каторжного труда.

Никита Николаевич открыл глаза и увидел, что экран стал черным. Идиотский фильм пропал; в левом верхнем углу подмигивала точка курсора – значит, телемонитор у Белкина уже отключили.

«При чем тут Андрей? – разозлился профессор. – Зачем Системе какой-то несчастный Белкин? Что им от него надо?»

Экран ярко вспыхнул, но тут же потемнел – развед-программа вышла из караульного режима и сунула в открывшийся канал свой длинный-предлинный нос. Индикаторы на нижней панели показывали максимальную скорость обмена.

Профессор, боясь сглазить, затаил дыхание. Улов обещал быть богатым.

* * *

Андрей вымыл полы и, немного передохнув, попил чаю. Больше заняться было нечем.

Он включил монитор, но короткие реплики героев пролетали мимо ушей – Андрей даже не разобрался, о чем там идет речь.

Времени до прихода наставника было еще полно. Андрей мог бы сбегать в лавку за краской для Барсика или снова выпить чая, но и то и другое одинаково напрягало. Не хотелось ни стоять, ни сидеть, ни лежать, и видеть тоже никого не хотелось – за исключением Сергея Сергеевича и его «экспериментальной модели».

Неожиданно Андрея посетила одна озорная мыслишка. Покопавшись в шкафу, он нашел «Братьев Карамазовых» писателя Федора Достоевского и убавил на мониторе громкость. Эльза Васильевна советовала ему прочитать эту книгу, и он несколько раз принимался, но всегда засыпал еще на первой главе.

Андрей решил прочесть какую-нибудь незнакомую страницу, а после занятий с прибором перечитать и сравнить ощущения. Вдруг что-то изменится?

По крайней мере, таким образом можно было убить лишние полчаса.

Андрей уселся на кровать и, подложив под спину подушку, раскрыл книгу ровно посередине.

Первое время чтение его забавляло, потом начало раздражать. В длинных и вязких, точно пластилин, фразах он не видел ни капли смысла.

Андрей приказал себе дочитать большой абзац и на этом самоистязание закончить. Вслед за большим абзацем он незаметно прочитал и маленький. На следующей странице был диалог – Андрей по инерции проглотил и его, а затем еще два абзаца: маленький и опять большой.

Ему почему-то стало интересно. Что будет дальше, его не волновало, ведь и того, что было в начале книги, он тоже не знал. Андрей воспринимал лишь сиюминутное: постижение чужого слова, ценного уже тем, что оно существует.

Он читал и раньше, у Эльзы попробуй не почитать! Много читал: и Пушкина, и Сервантеса, и других авторов, но там все было иначе. Там Андрей следил за увлекательной историей, а здесь старался найти суть.

История, сказка – это только фантик для идеи, понял Андрей. Понял и растерялся: он что, уже поумнел? Сам по себе, без прибора?

Он едва успел закрыть книгу и поправить кровать, как раздался звонок. Мгновенно выкинув из головы Достоевского с его братьями, Андрей устремился к двери.

Сергей Сергеевич, как и обещал, пришел ровно в двенадцать, и не с пустыми руками: в левой он нес плоский чемодан, в правой, точнее – под мышкой, держал какую-то квадратную коробку. Андрей хотел помочь ему перенести все это в комнату, но наставник отказался. Наверное, коробка и чемодан были очень ценными.

– Кино смотришь? – отрешенно спросил он, распаковывая на столе гостинцы.

Андрей взглянул на монитор – показывали «Московские тайны».

– Я выключу?

– Не нужно. А это что у тебя? – Сергей Сергеевич на время оставил чемоданчик и, подойдя к креслу, взял в руки «Братьев Карамазовых». – Тяжелая… Читаешь? Нравится?

– Да так… – смутился Андрей. – Эльза Васильевна советовала.

– А я – не советую, – сказал наставник довольно резко. – Перегружаешься всяким… Жить надо легче, Белкин! Вон, фильмы хорошие целый день крутят. Не нравится этот – переключи на другой.

– Эльза Васильевна советовала… – повторил, оправдываясь, Андрей. – Потому, что книжки развивают.

– Ей сколько? Двадцать два?

– Двадцать один.

– «Двадцать один»… – передразнил Сергей Сергеевич. – Ей самой еще развиваться! «Советовала»!.. Она насоветует! Эх, не хотел говорить… Но чтоб ты знал: твоя Эльза – обычная пошлая карьеристка. Для чего она с тобой занималась? Чем – другой вопрос, еще разберемся, но для чего? Для карьеры, мой дорогой, – сказал он, понизив голос. – Она тебя использовала. Наставничество отмечается в анкете как общественно-полезное дело. За него льготы полагаются. Думаешь, обломилось бы ей место в Кембридже? Ни-ког-да. А так – вне конкурса прошла. А если б не это, ты бы ей сто лет не уперся. Охота было молодой девке сюда ездить! Ей со сверстниками пообщаться, то-се, пивка на природе попить…

– Пивка?.. Эльза пьет пиво?! – ужаснулся Андрей. – Васильевна… Оно же горькое! Я пробовал.

– О-о-о! Сейчас такая молодежь!.. Черт-те что, а не молодежь.

Сергей Сергеевич распахнул на столе чемоданчик, который оказался – Андрей ахнул от восторга – сетевым терминалом. В верхнем отделении был экран, в нижнем – плоская, похожая на нарисованную, клавиатура.

Открыв квадратную коробку, Сергей Сергеевич извлек из нее прозрачный обруч, гибкий и мягкий. Следом он достал какой-то черный предмет, с виду – действительно прибор, хотя коробка была явно не от него.

– Начнем? – спросил Сергей Сергеевич. – Или ты передумал?

Он театрально нахмурился и как бы в шутку собрался положить прибор обратно.

– Нет-нет, я не передумал!

– А кто твой наставник?

– Вы, Сергей Сергеевич.

– А чьи советы слушать будешь?

– Да я что?.. Я так… – потупился Андрей. – Ваши, конечно.

– Это хорошо, что наши. Садись. Книжку вон! – Он схватил «Карамазовых» и не глядя зашвырнул их куда-то в угол. – Книжка нам мешать будет… Удобно?

Андрей поерзал в кресле и откинулся на спинку.

– Волосы убери… – наставник натянул ему на лоб тот самый обруч. – Ты давно не стригся. Лень?

– Да я это… с парикмахершей поругался.

– Надо помириться. И подстричься.

– Помирюсь, – заверил Андрей.

Голову ему проводами Сергей Сергеевич не обматывал, и это было особенно приятно. Профессор тогда ерунду спорол: «проводов намотают». Никаких проводов не наблюдалось – только шнур, соединявший прибор с терминалом.

– Это и есть «экспериментальная модель»?

– Ты ее не помнишь?

– Как я могу ее помнить?

– Ты такую же в пять лет видел, при первом контроле. И обруч, и ящичек. Просто раньше они с проводами были.

– С проводами?..

Андрею отчего-то стало досадно.

– Но, кроме корпуса, тут все другое, новое.

Наставник продолжал возиться с терминалом. Андрей, как мог, вытягивал шею, но экрана все равно не видел. Он хотел передвинуть кресло, но самовольно это делать побоялся, а спрашивать разрешения побоялся тоже.

– К празднику готов? – деловито спросил наставник.

– К празднику?..

– Вот те на! – Сергей Сергеевич оторвался от чемоданчика. – Завтра же День Единения Народов!

– Ах, это… Гулянья по монитору посмотрю, и спать. Мне в субботу на конвертер.

– Ну, брат! – хмыкнул он. – Надо готовиться! Такой день два раза в год. Подарки надо дарить, поздравлять всех.

– Я поздравляю, – уныло ответил Андрей. – Когда работаю – на работе, а так – кого на улице встречу из знакомых. Того и поздравляю.

– Это правильно, – сказал Сергей Сергеевич. – Расслабься, постарайся ни о чем не думать… если не получится – не страшно. Главное, не беспокойся. Ну что, поехали?

– Поехали!!

Наставник отключил монитор и вместо него воткнул в разъем терминал.

У Андрея от восторга захватило дух. Мягкий обруч на лбу был связан с «экспериментальной моделью», а та – с сетевым терминалом. Значит, штуковина на голове объединяла его со всей Сетью! В это трудно было поверить, еще трудней это было представить. В сериале про кибернетических панков люди, сливаясь с Сетью, попадали в какой-то угрюмый город и встречались там со всякими удивительными существами. Андрей же по-прежнему находился в кресле, и все вокруг оставалось до обидного реальным.

– Я уже начал?.. Я начал умнеть? – спросил он взволнованно.

– Заткнись! – рявкнул наставник.

Он тронул на терминале пару кнопок и снова вперился в экран. Андрей подумал, что все идет как надо, и закрыл глаза, но в этот момент позвонили.

– Кто это? Кто приперся? – прошипел Сергей Сергеевич.

– Не знаю. Никто не должен… Разве что Илья.

– Какой Илья?

– Друг, – молвил Андрей, поднимая голову. Наставник сидел не двигаясь. Кажется, он принимал какое-то важное решение, но какое именно – Андрею было невдомек.

В дверь позвонили еще раз. Сергей Сергеевич вздохнул и щелкнул по клавише.

– Не отвяжутся. Сюда их не зови. Скажи, что занят, и иди назад. И быстро.

Андрей снял обруч и, почесав лоб, пошел открывать. Он готов был придушить любого, кто бы там ни оказался.

Душить, однако, никого не пришлось – в коридоре, не отрывая пальца от звонка, стоял дознаватель Иван Петрович Белкин.

– Долго идешь. Квартира слишком большая? – Белкин переступил через порог и махнул в воздухе пластиковым жетоном. – Ты не один? Дама?.. – Он заглянул в комнату и кивнул наставнику. – Я ненадолго. Пара вопросов, и все.

– На сегодня мы закончили, – молвил Сергей Сергеевич.

– Что вы сказали? – спросил полицейский.

– Я не вам, я Белкину. – Наставник принужденно улыбнулся и протиснулся к двери.

Неизвестно, когда он свернул свое хозяйство, но прибор уже лежал в коробке, а терминал стал обычным чемоданчиком.

– А-а!.. А то я ведь тоже Белкин. Иван Петрович.

– Сергей Сергеевич. Очень приятно.

– Мы с вами уже виделись.

– Возможно. Не уверен.

– Мы успели? – спросил Андрей. – Хоть что-нибудь успели?

– Что мы могли успеть? После закончим. Я зайду как-нибудь, – сказал Сергей Сергеевич.

– Кто такой? – спросил дознаватель, закрывая за ним дверь.

– Мой новый наставник.

– Наставник?.. – задумался Белкин. – Любопытно…

Он вошел в комнату и, поправив полы пиджака, уселся в кресло. Он все делал нарочито медленно, словно показывал, что обещанная пара вопросов может продлиться до вечера.

Андрей его ненавидел. Он так надеялся на «экспериментальную модель», так ждал этого дня, что еле до него дожил, а тут появляется какой-то тип с жетоном и выгоняет единственного человека, единственного во всем мире…

– И чего же вы тут не успели? – резко спросил дознаватель.

– Иван Петрович!.. – страдальчески произнес Андрей. – Опять кого-то убили? И опять под моим окном? Может, мне к вам в участок устроиться, а? Найдется у вас вакансия на семьдесят пять баллов?

– Тихо, тихо! Ты что это развоевался? Вакансий у нас нет, а труп есть, – сказал Белкин. – Не под твоим окном, подальше чуть-чуть. Но из той же серии.

– Из какой «серии»?

– Из странной. Мы с тобой поговорили во вторник утром. А вечером, во вторник, был уже следующий, гражданин Тарасов Вэ-Вэ.

– Так это… – оторопел Андрей. – Это не я!

– Ну, слава богу! А то пришлось бы тебя арестовать.

Иван Петрович смотрел в сторону, и Андрей не понял – дурачится он или говорит всерьез.

– Кстати, прочитал я Пушкина.

– Вы не забыли?

– Я, гражданин однофамилец, ничего не забываю. Повести покойного гм-гм… меня.

Андрей сообразил, что Белкин все-таки смеется.

– Не понравились мне эти повести, – продолжал дознаватель. – Они все хорошо кончаются.

– Что же в этом плохого?

– В жизни так бывает не всегда.

– Вы пессимист, Иван Петрович? Чаю хотите?

– Давай… А насчет пессимизма ты зря. Работа проклятая… Меня же ни на свадьбу, ни на юбилей не позовут – кроме друзей, конечно. А так вызывают, когда труп где-то образуется.

– Ну, убийцу найдете…

– Найду, найду, куда он денется? Но жертве не все ли равно? Она уже труп. Или он. Откуда здесь возьмется хороший конец? Ты вроде чаем грозился… Печенье у тебя есть? – крикнул он вдогонку. – Люблю с печеньем.

Андрей сполоснул без того чистые чашки и налил в них заварки, Белкину – побольше. Он потихоньку оттаивал. Во-первых, у Сергея Сергеевича все равно что-то не ладилось – Андрей это определил по ощущениям в голове. Вернее, по отсутствию всяких ощущений.

Во-вторых, Белкин прочел «Повести Белкина» – прочел с его подачи, и Андрей испытывал такую гордость, точно написал эти повести сам.

И еще – ему льстило, что он может запросто попить чайку с полицейским, у которого статус аж семьсот пятнадцать баллов.

– Иван Петрович! – позвал он из кухни. – Правда, что наставниками становятся не ради гуманизма, а для карьеры?

– А гуманизм – это, по-твоему, что?

– Не знаю… Наверное, любить людей.

– Ну вот! Наставники – тоже люди. Вот они себя и любят. Получается как раз гуманизм.

Андрей перенес чашки в комнату и сходил за пакетом с печеньем. Белкин снял пиджак и, кинув его на кровать, придвинулся к столу. Затем шершаво растер ладони и выудил из пакета румяную фигурку девочки в треугольном платьице.

– Да ты не огорчайся, – сказал он. – Наставники не все мерзавцы. Я встречал и нормальных, в основном из молодых.

Иван Петрович откусил девочке голову и лукаво посмотрел на Андрея.

– Медлительный он какой-то, наставник твой. Не успевает…

– Что не успевает? – насторожился Андрей.

– Тебе виднее. Что вы с ним не успели?

– Да ничего… Ничего не успели…

– Я и говорю – медлительный. Ничего не успевает…

Белкин слазил за следующим крекером – жирафом. Откусить голову жирафу было более чем естественно.

– Как там Никита Николаевич?.. – спросил он внезапно. – Не хворает?

– Никита Николаевич?..

– Да, ваш «профессор». И не надо постоянно переспрашивать! Если человек задает ненужные вопросы, это значит, он тянет время. Тянет время – значит долго обдумывает ответ. Значит, что-то скрывает. А от меня скрывать опасно. Когда сам раскопаю, будет хуже.

Белкин сделал большой глоток и положил рядом с чашкой диктофон. В центре диска горела зеленая лампочка.

– Итак, что ты можешь сообщить об этом человеке?

– Никита Николаевич никого не убивал, – отчеканил Андрей.

– Почему ты в этом уверен?

– У него здоровья не хватит. Вы его видели? Он же еле ходит. Как с конвертера выперли, скуксился старикашка…

Андрей вдруг сообразил, что старикашка профессор и дознаватель Белкин примерно одного возраста. Только Белкин гораздо крепче и бодрее. Он бы, вероятно, и с молодым справился.

– Вы, Иван Петрович, чем приличных людей подозревать, лучше бы в лесу порядок навели.

– Откуда здесь лес?

– Не здесь, а у конвертера, в Бибирево-36.

– Не моя территория, – отозвался Белкин. – Еще чаю можно? Ну и что там, в лесу?

– Насильники орудуют. Средь бела дня, – заявил Андрей, наполняя его чашку.

– Истории у тебя какие-то… с душком. То девица в кустах, то секс-маньяки за деревьями. Ну-ка, подробнее.

Андрей рассказал, как все было, – толково рассказал, с деталями, но без лишних эмоций. Даже сам удивился.

– А потерпевшая исчезла, – подытожил Белкин.

– Она испугалась. Да и стыдно к тому же.

– Стыдно?! Насколько я понял, они не успели ничего. Ну прям как твой Сергей Сергеич! – Он скривился и бросил в рот очередную девочку-треугольник. – Стыдно ей!.. Знаешь, что такое страховка за моральный ущерб? Пострадать от маньяка – это лучше, чем в лотерею выиграть.

– Она не пострадала…

– Приз поменьше, но все же приличный. На машину хорошую хватит.

– Может, машина у нее уже есть?

– Может. Поэтому она и ездит на линейке. Имеет право.

– Вы намекаете, что я вру? Но я все честно!.. Зачем мне врать-то?

– Как зачем? – всплеснул руками Белкин. – Чтобы тему сменить. Я тебя об одном спрашиваю, а ты мне про другое. Вот это видишь?

Он ткнул пальцем в диктофон – возле зеленого огонька горел второй, желтый.

– Это называется «пауза».

– Вы не записывали?! – возмутился Андрей.

– Для твоего же блага. Два злодея, два героя и пропавшая принцесса… Абсурд! Синяки остались?

– Нет, прошли. Илья меня мазью мазал. Народной.

– А себя он тоже мазал?

– Н-нет, кажется.

– Почему? Его ведь били сильнее. Правильно?

– Весь кровью обливался! – горячо подтвердил Андрей.

– Весь?! Уж-жасно! – зажмурился дознаватель. – И где та кровь? Слушай, Белкин, еще слово про насильников, и я не поленюсь внести твою ахинею в протокол. И буду по три раза в день брать у тебя свидетельские показания – не дома, а в участке. А то пригласим второго героя, Илью. Интересно, он так же складно брешет или запнется где-нибудь?

Илью звать нельзя, смекнул Андрей. Он в тюрьме сидел, у него проблемы будут. У полиции к таким отношение особое. Жалко. Они бы этому Белкину доказали… Жалко, что нельзя.

– Тему закрыли? – спросил Иван Петрович. – Вернемся к делу. Никита Николаевич, твой бывший сменщик… Ну?

Андрей обратил внимание: желтая лампочка погасла.

– Чего?

– «Каво»? – передразнил Белкин. – Когда вы последний раз виделись?

– Недавно. Я проведать его хотел… Сыру ему взял.

– Когда? Какой день? Конкретно!! – остервенел дознаватель.

– Во вторник, – потупился Андрей. – После вашего прихода. Вернее, после вас наставник был, а потом я к Никите Николаевичу… в гости. Но он не убивал! Никита Николаевич не мог!

– Сам знаю, – буркнул Белкин. – Если б мог, давно бы в клетке сидел.

– Тогда чего вы на него?..

– Прекрати чивокать! О чем с ним говорили? О Тарасове?

– Нет.

– О Павлове?

– Об Аристархе? Да, я сказал, что его убили.

– Ну!..

– Никита Николаевич расстроился. Любой бы на его месте…

– Ты, по-моему, не очень расстраивался.

– Так я этого Аристарха не знал… А он знал! – осенило Андрея. – И Тарасова знал?

– И многих других, – сказал Белкин. – Ныне покойных. Не везет ему с друзьями. Только с человеком сойдется, того уже в землю закапывают.

– Вообще-то… да! Профессор тоже про это… про совпадения всякие и случайные смерти…

– Наконец-то! Рожай, Андрюша. Не хочу я тебя к этому делу прикручивать. И чтоб людей в вашем районе убивали – тоже не хочу. Не правильно это, когда людей убивают. Надеюсь, ты согласен? Что еще твой профессор?..

– Ну, меня предупреждал, чтобы не совался.

– Куда не совался?

– Не помню… А! И про колотушки рассказывал.

– Колотушки?!

– Которыми по башке лупят. Или колотят…

– Вы с ним спятили. Оба.

– И Аристарх этот… он сказал: «Аристарх угодил». Так прямо и сказал.

– Ясно. Придется его в клетке подержать. Пока еще кто-нибудь не угодил… куда-нибудь. Сутки поскучает – вот тогда и про колотушки поведает, и про все…

Белкина прервал протяжный звонок в дверь. Кнопку отпустили и тут же нажали снова.

– Это кто еще приперся? – недовольно произнес дознаватель.

Андрей прыснул – наставник спрашивал то же самое.

– Что-то сегодня зачастили, – сказал он. – Гости всякие… Я сейчас.

– Сиди смирно, я сам.

Иван Петрович встал из-за стола и надел пиджак. Андрей вывалил из пакета остатки печенья и прислушался. Он опасался, что это Илья, – сводить Илью с полицией ему не хотелось. С другой стороны, кроме Ильи, никто прийти не мог. Андрей выбрал черепашку с маковыми зернышками на панцире и тревожно замер.

Щелкнул замок.

– Ба-а! – воскликнул Белкин полуудивленно-полурадостно.

У двери послышалась короткая возня, затем в комнату кто-то вбежал.

– Живой, нет?!

Андрей обернулся.

– Живой! Я уж думал – все, – выдохнул профессор.

Следом зашел Белкин.

– А вот и вы, – сказал он. – Поговорим, Никита Николаевич? Про колотушки и всякое такое.

Профессор посмотрел на стол, на монитор и на предложенное дознавателем кресло.

– Ну и дурак же ты, Андрюшенька…

Глава 6

Четверг, вечер

– Хотел связаться, – сказал Никита Николаевич, отдышавшись. – Предупредить хотел, да у тебя монитор не работает. Зачем ты его отключил?

– Вот и я о том же, – заметил дознаватель. – С наставником они тут что-то мудрили, – пояснил он специально для профессора. – В Сеть лазили?

Андрей обернулся на стену – гнездо разъема было пустым, шнур от монитора лежал на полу.

– Ну и как результаты? – спросил профессор. – Сильно поумнел?

– Никита Николаевич!.. – Андрей многозначительно изогнул брови и показал глазами на полицейского.

– Ты рожи мне не строй! – прикрикнул Белкин.

– Нет, не сильно, – выдавил Андрей. – Не успели мы…

– Что не успели?

– Это… секрет. Это личное, Иван Петрович. К делу не относится.

– Черт с тобой. Пускай у сетевого надзора голова болит. Теперь с вами, Никита Николаевич. То, что вы пришли, – это просто замечательно. Выкладывайте.

– Что я вам выложу?

– Гипотезы, догадки.

– Нет у меня никаких гипотез, – отрезал профессор. – Я, гражданин дознаватель, от научной деятельности отошел. Пенсия у меня.

– Либо гипотезы, либо преступные замыслы. Выбирайте, что вам по душе. Наручники у меня с собой.

– Давайте, Никита Николаевич, – мстительно улыбнулся Андрей. – Подоконники у кого-то там скользкие, друзья с ножницами… Колитесь!

– Э-э-э!.. Дурак ты, – повторил профессор. – Хорошо. Раз уж все так получилось… Были б вы из «неотложки» – по-другому бы со мной разговаривали.

– Я не врач, я полицейский, – напомнил Белкин.

– Там тоже не врачи. Я про другую «неотложку», которая людей убивает.

– Так-так, интересно… – дознаватель протянул руку к диску, но передумал. Диктофон продолжал записывать. – «Неотложка», дальше.

– Начать нужно с того, что мой интеллект-статус составляет не шестьдесят баллов и не сто сорок. А тысячу триста.

– Тысяча триста? – картинно изумился Иван Петрович. – Надо же, больше, чем у меня. Но вам нравится жить в Бибиреве-6. Здесь воздух полезней.

– Не паясничайте! У многих местных ИС выше того, что стоит на карточке.

– У Павлова, у Тарасова…

– Да. У них на самом деле было не по сто баллов.

– И за это их убили, – догадался Белкин. – Кто? Врачи из «неотложки»?

– Это совсем не та «неотложка», я уже сказал.

– Понимаю. – Иван Петрович все-таки выключил диктофон и отодвинул чашку. – Кого еще можете назвать?

– Конюхов, Гриценко. Филимонова Мария.

Дознаватель мгновенно помрачнел:

– А из живых?

– С этим сложнее. Я, Эйнштейн…

– Кто?! – подпрыгнул Белкин.

– Другой Эйнштейн. Григорий Исаакович, из тридцать третьего блока. Да и у нашего общего знакомого… – профессор покосился на Андрея, – тоже не все ладно. В ближайшее время его трогать не будут, но определенная опасность существует. Не такая, конечно, как у меня. Мне-то буквально несколько дней осталось. Я недавно узнал.

– Вам угрожают?

– Они не угрожают, – покачал головой профессор. – Они приходят и убивают.

– «Неотложка», – уточнил Иван Петрович.

– Она самая.

– С официальным заявлением обращаться будете?

– Вы же мне не верите. Сумасшедшим считаете. И к тому же они сильней.

– Сильнее полиции? Я обижусь, Никита Николаевич!

– Их сила в том, что их нет. Как бы нет, – произнес он с ударением. – Пока вы не поверите, вы нам не защита. Наоборот, половина их работы вашими же руками делается. Даже Андрей не верит… Что ты скалишься, дурачок? Другие хоть осознают… А ты глупый. Как барашка прирежут, и не сообразишь – кто, зачем, почему…

– Никита Николаевич! – вмешался Белкин. – Вы мне свидетеля не запугивайте!

– Чего уж там… Он не боится. Лихой да удалый! Сейчас ему еще ИС приподнимут, ха-ха… Невозможно это, Андрюшенька, не-воз-мож-но!

– Все, Никита Николаевич! – оборвал его Андрей. – Поблажили, и будет. У меня тут не камера для допросов! Это я вам, Иван Петрович. Слышите? Нечего тут… Все! Вот когда я, лично я, кого-нибудь убью, тогда и приходите. А так – без меня разбирайтесь, у меня еще дел по горло. Мне еще за подарками идти. Для друзей. Завтра же праздник, День Единения Народов.

Профессор посидел, раскачиваясь, и медленно встал.

– Благодарю за угощение… чер Андрей Белкин, – добавил он после паузы. – Полиции я не нужен? – обратился он к дознавателю.

– Если готовы сообщить что-нибудь конкретное – милости просим. А нет – дело ваше. Про «неотложку», извините, в протокол заносить не буду. С таким протоколом, и меня в клинику отправят, за компанию.

– Ну да, ну да, – пробормотал профессор. – Всего хорошего.

Андрей не тронулся с места. Никита Николаевич сам доковылял до двери, сам себе открыл и сам же закрыл.

– Взял и обидел человека, – равнодушно сказал Белкин.

– А вы что не обиделись? – так же равнодушно молвил Андрей.

– Мне по должности не положено.

– А что за ним не пошли? Вы им так интересовались…

– Ты теперь представляешь куда больший интерес.

Иван Петрович собрался сесть в освободившееся кресло, но что-то углядел возле кровати и, нагнувшись, подобрал книгу.

– Федор Достоевский, – прочитал он на обложке – Ты это серьезно?.. У меня дочь на него жалуется, говорит – лучше метлой махать, чем экзамен по литературе.

– Хочет – пусть машет.

– Ей всего семнадцать лет, и уже четыреста баллов. У меня на нее большие надежды. Обгонит отца, как пить дать. Еще и гнушаться будет.

Андрей разгреб на столе горку крекеров и молча сгрыз какое-то животное.

– Я тоже в свое время споткнулся, – продолжал Белкин. – Об этих, Карамазовых. Спасибо, юридическая академия – не филфак. Кодексы, психология, тактика допроса…

Он громко захлопнул книгу и посмотрел Андрею в глаза.

– Что тебе сказал наставник? Язык проглотил? Хорошо, только «да» и «нет». Ты на голову что-нибудь надевал? Кольцо такое, с проводами.

– Нет, – честно ответил Андрей. Ему даже не пришлось складывать пальцы «крестиком» – проводов действительно не было.

– Тебя в пять лет забраковали. Ты, наверное, уже и не помнишь, как контроль проходил. Датчики и считывающий блок. Блок через терминал подключается к Сети и связывается… с чем-то там связывается. Я не инженер, ты понимаешь. Но это делается только три раза, после двадцати лет полному контролю никто не подвергается. Потом уже проще, по сетчатке. Это тебе знакомо, это мы все каждый месяц…

Иван Петрович подошел к окну и застыл, будто хотел увидеть, как в доме напротив убивают Аристарха Павлова.

– Зачем тебе статус мерили? Тебе тридцать два года, твой ИС давно сложился, и ничего нового в тебе уже не появится. Плюс-минус процент, ерунда.

– Это незаконно?

– Если б было незаконно, я бы кинул твоего наставника мордой в пол, и все показания он давал бы, лежа на животе. Но это всего лишь непонятно. Всего лишь. Задержать его я не могу. Блок считывающий был? – резко спросил Белкин. – Был блок?!

– Я знаю только один блок. Номер тридцать семь. Я в нем живу, – раздельно проговорил Андрей.

– Не желаешь, да?..

Иван Петрович взял со стола диктофон и убрал его в карман, при этом Андрей не успел заметить – горят на диске какие-нибудь лампочки или нет.

– Хозяин – барин… – сказал Белкин. – По крайней мере, я знаю, из кого жилы тянуть. В случае, если тебя убьют, Сергей Сергеич запираться не станет, всех назовет. И все кончится хорошо – как у Пушкина. Счастливо.

– Ага. Может, еще чайку? Глядишь, еще кто-нибудь пожалует.

– Счастливо, – повторил дознаватель и, хлопнув его по плечу, вышел.

Андрей сидел еще минут десять, пока не доел печенье, затем встал и со стоном завалился на кровать. Сбоку зашуршала книга, и он, повертев ее в руках, сунул под подушку. Рывком поднявшись, он воткнул монитор в разъем и вернулся обратно к кровати.

Показывали что-то обыкновенное – со стрельбой и длинными разговорами. Разговорами Андрей был сыт по горло, но все же смотрел. Его не волновало, кто из героев победит – рыжий, со шрамом, или лысый, в блестящей куртке. Кто бы из них ни выиграл, для него, чера Андрея Белкина, уже ничего не изменится.

Разве что «плюс-минус процент» интеллект-статуса. Но это и впрямь ерунда, не стоит и заводиться.

Разве что убьют – вместе с рехнувшимся профессором и его знакомым Эйнштейном.

Андрею было совершенно неинтересно, но он продолжал смотреть фильм. Рыжий и лысый уже полчаса лупили друг друга железными палками, а крови все не было…

* * *

– По отчету Георгия, все прошло нормально, – сказали где-то за левым ухом.

Илья машинально обернулся, хотя давно уже привык, что слева никого не оказывается. И все-таки иногда он оборачивался – даже по прошествии стольких лет.

– Он на самом деле Гоша? – спросил Илья. – Передайте своему Гоше, что он осел. И Гришаня – тоже. Так парня отделали, я его еле довез.

– Парня?.. – озадачился голос.

– Объект, – поправился Илья.

– А-а… Это для правдоподобия. Не понарошку же им его бить. Ну, и как ты вышел из положения?

– Я его танозином намазал. Не чистым, конечно. Картошки добавил, геркулеса. И еще мочи.

– А это зачем?

– Для правдоподобия.

– Все в игрушки играешь? Следующие шаги, – потребовал голос.

– Уже предпринял. Изучаю окружение.

– И что у него с окружением?

– Есть некий Вадик, живет в том же корпусе. Между прочим, он…

Илья посмотрел на стену и вдруг представил, как убивает художника, ножом ли, вилкой – все равно. Убивает, и сжигает картины, потому что взять их себе невозможно, а оставить, чтоб тупые черы закрывали ими дырки в обоях, – невозможно вдвойне.

– Ну?! Царапин! Что он там «между прочим»?

– Да… ничего особенного. Такой же, как объект.

– Такой же?

– Нет, нет, – спохватился он. – В смысле, чер обычный. Все разговоры – про женщин, про сериалы… Мусор, а не человек. Буду щупать дальше.

– Ну, щупай, щупай. Запоминай новый адрес.

– Что?! – вскричал Илья. – Опять адрес?! Я в палачи не нанимался! Завтра праздник всенародный, а вы меня на такой грех толкаете.

– Грешить придется сегодня, на завтра планы особые. Поэтому не ершись и запоминай.

Илье назвали дом и квартиру. Ехать предстояло далеко, аж в тридцать третий блок.

– Зовут Григорий, – сказал голос. – Фамилия – Эйнштейн.

– Потомок, что ли? – хохотнул Илья.

– Нет. Но такой же нездоровый.

– Лечить бы их, а? Убивать-то что ж…

– Наследственные болезни не лечатся. Все, много болтаешь.

– Овчарка ты лишайная! – бросил Илья в отключенный браслет и пошел на кухню.

Достав из стола нож, он внимательно его осмотрел и почувствовал, как между лопаток пробежала холодная капля: на лезвии, у самой ручки, осталось темное пятнышко – не смытая кровь.

Илья открыл кран и схватил мочалку, но сколько он ни тер, пятнышко оставалось на месте. Он потратил всего пару минут, но за эти две минуты чуть не лишился рассудка: сыпал соль, скоблил лезвие другим ножом – без толку. Илья уже готов был выть от отчаяния, когда понял, что пятнышко – это вовсе не кровь, а брак закалки.

Он опустился на табуретку и перевел дыхание. Рубашка была насквозь мокрой, а руки ходили ходуном, словно с перепоя. Хорош палач, ничего не скажешь…

Илья вытер нож и швырнул его в ящик. Нет уж, больше рисковать он не станет. Лучше зубами рвать, чем вот так потом трястись. На месте что-нибудь найдется, а не найдется – можно элементарно задушить. Лишь бы не таскать эту дрянь к себе домой.

Приняв душ, Илья расчесал волосы и оделся в чистое. Глянул в зеркало – совсем другой вид. И руки уже успокоились. Там же, на ноже, не кровь была – просто сталь паршивая. При чем тут кровь? Никакой крови.

Нормально все.

Надо будет заняться гардеробчиком, отметил Илья. Комплект одежды номер первый и номер второй – скудновато даже для чера. Ботинки купить бы человеческие, а не эти, на пластиковой подошве, по полкило весом. Деньги, конвой собачий, деньги!..

Деньги у него были и, по словам начальства, немалые. Илья получал на кредитку ежемесячно, плюс разово – за отдельные мероприятия, плюс премии – так, от хорошего настроения. Однако воспользоваться деньгами Илья не мог, ни единым кредит-пунктиком, – карта до поры до времени хранилась у того же начальства.

«Где ты видел богатых черов?» – вопрошал незримый голос, и Илья, скрипя зубами, соглашался. Богатых черов не бывает.

Зато к моменту отставки должно было накопиться прилично. Илье, опять же с чужих слов, потихоньку готовили легенду о наследстве. Его это радовало, но денег на текущие расходы не прибавляло, а три крепа за смену, что он получал на конвертере, сулили новые летние туфли аккурат к зиме.

Впрочем, кое-какой вариант у него появился. Илья не случайно задумался об одежде – он редко думал о чем-то случайно, без повода.

Пока Белкин, намазанный танозином, валялся в отключке, Илья слегка пошарил в его вещах и наткнулся на кредитную карту. Андрей ее особенно и не прятал – по крайней мере, не так старательно, чтоб Илья не нашел. Конечно, в шкафу, конечно, в стопке постельного белья. Кепку можно было и не трогать. А то, видишь ли, чудовище у них там болеет…

«У нас, – оговорился Илья. – Там – это у нас, на дерьмофабрике».

Вчера он кредитку не взял – слишком рискованно, но деньги уже считал своими. Перемещение карточки из одного кармана в другой было вопросом сугубо техническим, и при том не самым сложным.

Интересно, сколько на ней? Сто, двести? Лучше двести, тогда и на ботинки хватит, и еще бухалова запасти останется.

Выйдя на улицу, Илья миновал так называемую детскую площадку и подошел к остановке. Районный автобус, как и линейка, был бесплатным, хотя Илья предпочел бы платить, но ехать сидя. В муниципальном транспорте подобное излишество было не предусмотрено.

Дождавшись автобуса, пыхтящего сарая из некрашеной нержавейки, Илья поднялся по высоким ступеням и встал в углу, возле округлого окна. Народу было мало, и, окажись в салоне кресла, мест хватило бы с избытком, но гуманитарная служба, видимо, полагала, что кресла – это чересчур комфортно. Из всех удобств автобус был оснащен лишь телемонитором, вечно настроенным на первую государственную программу.

За окном было скучно и противно. Дамы почти поголовно ходили в розовых блузках, и Илья их за это презирал. Любая, одетая не в розовое, казалась ему привлекательной – независимо от прочих достоинств.

Илья решил, что никогда не ляжет в постель с женщиной в розовом, – даже если это будут затейливые трусики из шикарного магазина в самом центре. Если розовые – все, облом.

Он перевернулся, чтобы видеть противоположную сторону улицы, но и там не было ничего нового. Розовые кофты. Одинаковые лица.

Зачем черам разные дома или разные квартиры? Им нравится быть похожими друг на друга, и они имеют то, что хотят.

«Эти люди счастливы», – с отвращением подумал Илья.

Мимо проплывали темно-серые скалы жилых блоков – квадратные дома, построенные квадратом и образующие квадратные дворы. Здесь все было правильно и спокойно, все имело четыре угла: и камень, и пустота в камне. И, вероятно, сама жизнь. За четыре года Илья ее так и не понял, этой жизни в блоке. Чтобы ее понять, надо быть чером.

Илья вышел у блока тридцать три, вернее, чуть позже, проехав лишние пятьсот метров. Учить его осторожности было не нужно, он и сам бы кого угодно научил. Он слыл удачливым вором, хотя будь он удачлив по-настоящему, на службу в неотложку не попал бы.

Возвращаясь к дому Эйнштейна, Илья заглянул в гуманитарную лавку и, чтобы его запомнили, задал обслуге пару дурацких вопросов. Тучная дама – белый халат поверх розовой кофты – отвечала в том же духе, словно сама стремилась врезаться ему в память.

Проверив номер дома, Илья ненавязчиво, но внимательно осмотрел двор и юркнул в парадное. Лифт, вполне исправный, но далеко не идеальный по конструкции, на двадцатый этаж тащился минуты две. Илья успел почесаться, повздыхать, а также изобрести несколько подходящих сценариев: удушение, перелом шейных позвонков, удар по голове. В конце концов, у чера Эйнштейна должен быть и свой нож.

На площадке кто-то стоял – Илья это учуял еще в кабине, едва створки раскрылись. В голове мелькнуло: либо вообще не начинать, либо убрать и свидетеля – других вариантов нет. Благоразумно выбрав первое, Илья стукнул по нижней кнопке, но дверцы не реагировали.

– Если ошибся этажом, надо сначала выйти из лифта, а потом снова зайти, – сказал кто-то. – Такой уж лифт, ничего не поделаешь. Зато аварий меньше.

Илье пришлось покинуть кабину. Назад он уже не попал – створки с удивительной прытью захлопнулись, и лифт отправился вниз.

– Второй не работает. Жди, когда этот назад приедет.

Говорил высокий седой мужчина в более чем приличном костюме. Под глазами у него были тяжелые мешки – не то от пива, не то от пива с водкой, не то от почек. Почки, предположил Илья.

На сегодня все отменяется, седого голыми руками не одолеть. Да и с ножом не справиться. И с пистолетом тоже. Что-то в этом седом было не так – во взгляде или в голосе. Что-то в нем было… словно он не отсюда.

– Заблудился? – спросил мужчина. – Или в гости к кому?

– А чего? – ответил Илья в меру нахально.

Седой достал жетон и, подержав перед его носом, представился.

– Дознаватель районной управы, Белкин.

– Белкин?..

– Белкин Иван Петрович, как у Пушкина. Ты читал Пушкина?

Вот что в нем было чужого! Он не чер. Поэтому на него рука и не поднялась бы.

«А что ж сразу не разглядел, – укорил себя Илья. – Совсем одичал в этой конспирации!»

– Нет, не читал, – сказал он без сожаления.

– Напрасно. А здесь какими судьбами?

Илья покосился на ближнюю дверь – к бордовой поверхности была приколота табличка: «Г. И. Эйнштейн, чер». Как же они все похожи…

– Судьбами-то?.. – улыбнулся Илья. – Квартиру ищу. Хочу на верхних этажах где-нибудь, чтобы это… короче, обозревать.

– Работаешь? Ну-ка, встань к стене, – распорядился полицейский. – Лицом к стене.

Илья не возражал. В этой команде было столько всего – старого, родного, что он ее выполнил чуть ли не с удовольствием.

– Работаю, да, – сказал он, разглядывая потрескавшуюся краску. – В Бибиреве-36, на конвертере.

– О, я там многих знаю. Но тебе же не здесь жить надо, отсюда добираться неудобно – линейка, еще автобус… Тебе бы в тридцать седьмой блок, он у самой станции.

Полицейский ощупал его рубашку, затем брюки. Не побрезговал и носками. В носках, кроме ног, у Ильи ничего не было.

– А раньше где работал?

– Нигде.

– А сейчас что же? Деньги понадобились?

– Подружка подарков требует.

– Можешь поворачиваться. И что дарить будешь? Завтра же двадцать девятое мая, праздник.

– Духи. Бабы это любят.

– Правильно. Фамилию свою назовешь? Предупреждаю: имеешь право не называть, но…

– Да чего там, – покладисто отозвался Илья. – Царапин моя фамилия. Смешная, правда?

– Не знаю, мне не смешно. Вон, твой лифт приехал.

– Ну, до свидания тогда. Значит, в тридцать седьмом жить советуете?

– Советую. До свидания.

«Царапин, Царапин… – повторил про себя Белкин. – Из новых кто-то? Надо будет навести справки». Иван Петрович прогулялся по площадке и, остановившись у двери Эйнштейна, склонил голову набок. На кривоватой табличке было написано «чер». Никто, кроме самого Григория Исааковича, этого сделать не мог.

«Мода, что ли, у них такая? – рассердился Белкин. – Или это из протеста? Против чего?»

Протестующий чер Эйнштейн даже не догадывался, что с сегодняшнего дня его собираются охранять – и дома, и на улице. День и ночь.

Илья выскочил во двор, будто за ним гнались собаки. От возбуждения мышцы мелко подрагивали, и это тоже напоминало о прошлом, хотя и не о лучших его моментах.

Он чуть не попался. Откуда там полицейский? Случайно? Прямо под дверью этого чера…

Если неотложка хотела от него избавиться, то… Нет. Неотложка избавляется иначе, а посылать его на убийство районного дознавателя – глупо.

Надо было срочно связаться и доложить, но общение с начальством Илья решил перенести на потом. Чего доброго, новое задание дадут, с них станется. А у него руки трясутся – стакан не удержат.

«Какой стакан-то?! – обругал себя Илья. – Где стакан увидел? Разве что с ряженкой».

Он запрыгнул в подошедший автобус и встал сзади в углу, – это было его любимое место, если, конечно, в скрипучих железных сараях бывают любимые места.

Женщины по-прежнему носили розовое, дома все так же мяли небо квадратными крышами, но сейчас Илью это не волновало. Он избежал пожизненного срока за убийство. Адреналин постепенно выветрился, осталась лишь детская бесшабашная радость. Илье хотелось хохотать, размахивать руками и разговаривать с людьми – обязательно о чем-нибудь приятном, но, оглядев лица пассажиров, он понял, что к приятным разговорам люди не расположены.

Сойдя на остановке, Илья направился к блоку и как-то неосознанно свернул к дому Андрея. Больше в этом районе поговорить было не с кем.

Дверь почему-то открыл Вадик.

– Привет, – сказал он. – Хорошо, что зашел. Может, ты его расшевелишь?

Андрей лежал на кровати и смотрел в одну точку.

– Эй! – позвал Илья. – Ты чего? Влюбился? Это, старик, весна. К осени пройдет, ручаюсь.

– Представляешь, – молвил Вадик, скрываясь на кухне, – полчаса вот так валяется и не реагирует. Не поймешь – счастье у него или горе.

– Так горе или счастье, гражданин Белкин? – строго спросил Илья.

– Горе. Отстаньте.

– Где у тебя сахар? – крикнул через стену Вадик.

– Нету, – буркнул Андрей.

– А?! Не слышу!

– Сахара нет, – громко сказал он. – С солью пейте!

– Давай с нами. Я тебе сыр принес.

– Вот повезло… – процедил Андрей. – Сыра я твоего не видал…

– А?! – крикнул Вадик. – Ничего не слышу! Где у тебя заварка?

Андрей, зарычав, поднялся и пошел на кухню.

Илья проводил его взглядом и включил монитор – чтобы заглушить скрип шкафа. Насколько он помнил, левая дверца у Андрея перекосилась, и зажатые петли издавали тонкий, пронзительный визг. Левая дверца – та, за которой находится стопка белья.

Случай был самый что ни на есть подходящий. Андрей пребывал в прострации, к тому же здесь был Вадик, а двое подозреваемых – это лучше, чем один.

Илья сунул пальцы между пододеяльниками и уже нащупал жесткий угол кредитки, но в этот момент где-то внутри зазвенел тревожный колокольчик. Отдернув руку, он быстро притворил дверцу и напряг слух – Вадик с Андреем продолжали клацать посудой.

Значит, это были не шаги. Илье показалось – кто-то идет, но нет, это было нечто иное. Он снова повернулся к шкафу и нерешительно замер. Что-то ему мешало. Что-то странное и новое – пугающе новое.

Он… он просто не хотел воровать у Андрея. Вернее, – желание было – не столько украсть, сколько купить ботинки, однако поверх этого желания наслаивались неведомые ранее чувства – жалость и стыд.

– Лучше б ты печенья притащил, – повысив голос, сказал Андрей.

Вместе с Вадиком они заносили в комнату чашки, тарелки и пузатый керамический чайник. Илья помог им все это расставить и подцепил кусочек сыра. Сыр был отвратительный.

– Погодите садиться, – обратился к ним Андрей. – Завтра же у нас День Единения, да? Пока не передумал…

Он подошел к гардеробу и, распахнув левую дверцу, порылся в белье.

– Где же она?.. Была тут… А, вот! Вот она, – он достал карточку и торжественно положил ее на стол. – Четыреста крепов. Их ведь можно разделить?

– Ты что это удумал? – настороженно спросил Илья.

– Вадику – на кисточки, тебе… не знаю. Одеколон какой-нибудь?.. Каждому по двести, – объявил Андрей. – С праздником, мужики. Завтра надо было, да завтра, боюсь, настроение пропадет. Зажму.

– Нет, – твердо сказал Вадик. – Спасибо, но нет. На кисти мне хватает.

– Я тоже не возьму, – подал голос Илья.

– Копил я на терминал… Но не судьба. Зачем он мне? Люди не меняются. Рожденный чером… как там дальше? Забыл… Так что не кочевряжьтесь и берите.

– Ну ты, Андрюха!.. – восторженно пробормотал Вадик. – Нет слов, одни междометия… Тогда я тебе картину подарю. Бери, какая понравится. И краску. Ты же хотел для этого… своего… Будет тебе завтра краска, самая лучшая. И тебе, Илья, тоже картину. С праздником!

– А я вам что?.. – растерялся Илья. – Мне и подарить-то нечего.

– А ты человек хороший. Это и есть подарок, – сказал Андрей.

– Спасибо, но этого маловато. Хороший!.. Нашли тоже, хорошего. Во!.. Вот я вам чего подарю! Вы в центре давно не были?

Вадик с Андреем синхронно почесали затылки.

– Ясно. День Единения надо не в блоке встречать, а в городе. Здесь вы такого не увидите. Буду у вас экскурсоводом. Надо же деньги отрабатывать!

Пожав друг другу руки, они сели пить чай. В новостях рассказывали о грандиозных приготовлениях к завтрашнему празднику. Андрей и Вадик зачарованно смотрели в монитор, Илья же не сводил глаз с кредитки.

Нельзя сказать, чтоб Илье ничего не дарили, но ни один из подарков не доставлял ему такого удовольствия. И это его печалило.

* * *

Вызов пришел глубокой ночью, между четырьмя и пятью часами. Монитор включился и начал увеличивать яркость, пока Белкин не ответил.

– Да… чего надо?.. – бросил он, щурясь и натягивая одеяло к подбородку.

– Извините, Иван Петрович, – сказала дежурная по участку. – Извините, что разбудила, но вы приказали в любое время.

– Да…

– Эйнштейн Григорий Исаакович…

– Да?! – рявкнул Белкин, окончательно просыпаясь. – Я же велел охрану!..

– Охрана и сообщила. Он сам, Иван Петрович, он в окно выбросился.

– Это точно? Точно сам?

– Точнее некуда, два свидетеля. И еще есть записка. Транслировать?

– Что спрашивать-то?!

Дежурная исчезла, и на экране появился листок серой бумаги, исписанный по диагонали:

«Дорогая неотложка! Ухожу по собственной воле, не дожидаясь твоего палача. Ухожу, чтобы попасть в ад и отдохнуть от тебя, от себя, от этой жизни. Надеюсь, в аду будет лучше. Там мы с тобой и встретимся. Г. И. Эйнштейн, чер».

– Ох ты, черт!.. – выдохнул Белкин.

Он утер лицо и, отбросив одеяло, сел на кровати. На часах было почти пять. Почти утро. Праздник начинался паршиво.

Глава 7

Пятница, утро

– Не бойтесь, – сказал Илья. – Здесь такие же люди, как и мы. ИС у них повыше, ну и что? Это на лице не написано. Но если будете вот так смотреть…

– А как мы смотрим? – спросил Вадик.

– Как звери в клетке. Лоб не морщить, брови раздвинуть! И ничего не стесняйся. Сделал что-нибудь неправильно – не вздумай краснеть. Сделай еще раз, пусть все увидят, что это не промах, а индивидуальность. Убогим людям это нравится.

– Кто убогие-то?

– Они, Вадик, они. Будешь думать иначе – лучше сюда не соваться. В городе средний балл – пятьсот, а у тебя пятьсот десять, понял? Внуши это себе как следует.

Муниципальный автобус заехал на стоянку возле большого объездного кольца и пшикнул дверьми. Водитель в зеркало наблюдал, как трое черов отлепились от окна и вышли на улицу. Салон опустел. До конечной доезжали лишь те, кто хотел попасть в город, – таких бывало не больше двух-трех за день, и они всегда вызывали интерес.

Водитель проследил, как черы поднимаются к трубе надземного перехода, и вывернул руль. Затем с привычной завистью посмотрел на разноцветные крыши по ту сторону от кольцевой и направился обратно в блок. Ничего, кроме крыш, из кабины он не видел, но ему хватало и этого.

За дорогой находилась еще одна стоянка, тоже для общественного транспорта, но совсем другая. Половину тротуара занимал прозрачный голубой козырек. Под навесом оказалось несколько кресел – гораздо удобней тех, что выдавались в гуманитарной лавке под видом домашней мебели. Тут же, возле козырька, выстроилась шеренга торговых автоматов, оформленных так, что от одного взгляда на них рот наполнялся слюной.

– Дорого, – сказал Илья. – На остановке ничего покупать не будем.

Андрей приблизился к автомату с большим бутербродом за прозрачной стенкой и медленно провел рукой по этикеткам.

– «Колбаса, сыр, салат, горчица, майонез», – прочитал он. – «И хрустящая булочка»… Сыр такой же мерзкий, как у нас?

– Кто его купит, мерзкий?

– И сколько это стоит?

– Меньше вопросов. Там все написано.

Рядом с прорезью для карты Андрей нашел ценник:

«– 10 к/п».

– Десять кредит-пунктов… Славно. Мне за эту «хрустящую» три смены работать, даже больше. Ровно двадцать часов корячиться. Славненько.

Автобус подошел минуты через две, и он так же отличался от автобусов в Бибиреве-6, как и остановка. В том числе – тем, что в нем надо было платить.

Андрей трижды сунул кредитку в щель у двери и трижды увидел сообщение: «– 7 к/п». С карты списали двадцать один креп – как за два бутерброда.

«Два бутерброда и еще ма-аленький кусочек, – уточнил Андрей. – Сорок два часа работы, ровно семь смен у бака. Охо-хо…»

Автобус был маленьким, но не таким, как стандартная квартира в блоке или что-нибудь подобное, – он был маленьким как-то по-уютному. В салоне находилось шесть фантастически удобных сидений, хотя Андрей предпочел бы ехать стоя – и бесплатно.

Машина тронулась мягко, будто кошка. Андрей не успел моргнуть, как они уже вылетели на шоссе, вспорхнули на эстакаду и, пронесясь над встречным уровнем, затормозили у следующей остановки.

В салон, пригнувшись, влезли двое мужчин, и с ними мальчик лет семи. На всех троих были короткие рубашки и широченные штаны, косо обрезанные у колен.

– Чего это они? – прошептал Андрей.

– А чего? – спросил Илья.

– Ребенок – ладно, куражится, а мужики-то? Как из мультфильма.

– Это мы с тобой из мультфильма. Мода меняется, люди другую одежду выбирают. А мы не выбираем, мы берем то, что в лавке дают.

– Я бы этот срам все равно не выбрал.

– Тебе и не предлагает никто.

– И предложат – не возьму, – настойчиво повторил Андрей.

– Не предложат. Так что успокойся.

Свободных мест не осталось, поэтому еще два козырька с торговыми автоматами автобус проскочил без остановок. Мальчик сидел тихо – слишком тихо для своего возраста. Определенно, он был либо болен, либо умен; если умен, то, опять же, слишком.

Впереди начинался неестественно ухоженный парк. Машина юркнула в стеклянный тоннель и помчалась по зеленой трубе.

Тоннель и деревья оборвались одновременно и так неожиданно, что Андрей вздрогнул. За окнами вспыхнули яркие пятна домов, машин, каких-то плакатов на земле и в воздухе, точки синих и красных огней, и еще что-то далекое, неразличимое – все это засияло, завертелось, слилось в ослепительную панораму и захватило дух.

До геометрического центра с реконструированным Кремлем было еще далеко, однако все, что лежало в пределах малой объездной дороги, традиционно называлось центром. Возможно, здесь тоже делили районы на центральные и окраинные, но с точки зрения обитателей блоков, центром была не отдельная часть города, а город вообще.

Автобус снизил скорость и покатил по просторной улице. Андрей догадывался, что вертеть головой неприлично, – его почему-то волновало, что о нем подумает мудрый ребенок. Некоторое время Андрею удавалось сдерживаться, но вскоре он забылся и восторженно вытаращился в окно.

Дома вдоль дороги были не просто разноцветными – они были по-настоящему разными. Невысокие корпуса в три-четыре этажа стояли и фасадом, и боком, и углом – так, чтобы разрушить всякую симметрию.

Из-за ближних домов выглядывали другие, из-за тех выглядывали следующие, относившиеся к параллельной улице, или к диагональной, – в окно было не разобрать.

Андрей видел центр и прежде, видел много раз – в новостях и фильмах, но это было совсем не то. Еще не успев выйти из автобуса, он уже получил столько впечатлений, что хватило бы на всю жизнь. И дело было не в празднике. Наоборот – гирлянды, плакаты и пестрые флажки сбивали с толку и заслоняли собой истинную красоту центра.

«Тут и без праздника праздник», – подумал Андрей.

Главное, что он уловил в городе, – это приближение какого-то вселенского карнавала. Не ежегодного Дня Единения Народов – ведь ежегодное не может быть вселенским – а именно того скрытого карнавала, предощущение которого Андрей испытывал, глядя на помойку возле конвертера. Да, пожалуй, город был похож на помойку. В хорошем, конечно, смысле.

Так Андрей подумал. Но делиться этой мыслью ни с Ильей, ни с Вадиком он не стал.

Людей на улицах было не то чтоб очень много, – по крайней мере, обходилось без толкотни, – но все же достаточно для официального праздника. Андрей заметил, что мулатов и монголоидов в центре живет больше. В Бибиреве-6 они тоже были, но не в таком количестве. В блоках, разбросанных вокруг Москвы, преобладали европейские типы, в основном – со славянской и немецкой кровью, здесь же, в городе, перемешались все формы глаз, носов, подбородков и, не исключено, чего-нибудь еще.

Одеты люди были разношерстно, но одинаково чудно, хотя, насмотревшись на пассажиров в перекошенных портках, Андрей уже не удивлялся. Его беспокоило другое: он, Илья и Вадик в своих, так сказать, консервативных нарядах явно выделялись.

– Плюнь на это, – посоветовал Илья. – Им на тебя наплевать, и тебе должно быть так же.

– Они знают, что мы черы, – мрачно произнес Вадик. – У нас брюки из гуманитарки. И ботинки, и все остальное.

– В гуманитарку они не заходят, а блоки они видят только в кино или из окон своих тачек. Ну, кто-то тебя и признает – наставники, допустим. Что из этого?.. Плюнь, говорю.

Мужчины вместе с серьезным ребенком высадились у большого стеклянного павильона – не то театра, не то гигантской столовой, Андрей так и не понял.

На остановке никого не было, но со стороны театра-столовой к автобусу приближались две девушки, и водитель на всякий случай ждал.

– Вот теперь можешь купить свой бутерброд, – сказал Илья. – Здесь дешевле.

Андрей сглотнул и, выскочив на улицу, подбежал к автомату. Дамочки не торопились, но шли несомненно к автобусу.

Колбаса, сыр и так далее, вплоть до хрустящей булочки, – бутерброд здесь был тот же, что и на конечной. Андрей приготовил карточку, но, поднеся ее к прорези, осекся: «– 9 к/п».

– Это и есть «дешевле»?! – возмущенно спросил он, плюхаясь обратно на сиденье.

– А разве нет? Девять меньше, чем десять, ты же не станешь спорить?

– Я за это «меньше» три дня вкалываю. Как они тут живут?

– Как-то умудряются, – улыбнулся Илья. – Не купил? Пожалел?

– Я не денег пожалел, а своего труда. Деньги, я смотрю, у них ничего не стоят.

– Деньги-то? Это ты зря. Работа наша ничего не стоит, вот в чем дело.

– Мне без разницы, – ответил Андрей. – Карта ваша, как хотите, так и тратьте. Вадик, бутерброд будешь?

– За девять крепов?! Я лучше коры с деревьев пожру.

– Я тоже воздержусь, – сказал Илья. – А карточку себе пока оставь, ее на части не разрежешь.

Девушки не спеша дошли до автобуса и, уплатив, сели. Та, что оказалась прямо напротив Андрея, была одета в какую-то переливчато-блестящую курточку и очень-очень короткую юбку, к тому же слегка задравшуюся. Андрей попытался повернуть голову, поднять глаза к потолку, опустить их в пол – все без толку: тонкие белоснежные трусы было видно отовсюду.

Вторая девица носила ядовито-зеленые штаны и сетчатую майку с такими крупными дырками, что сквозь них как раз пролезли неестественно длинные розовые соски.

Вадик кашлянул и прикрыл глаза ладонью, но это тоже был не выход, и он принялся изучать свои руки.

Илья посмотрел на Андрея, потом на Вадика и, развеселившись, похлопал обоих по плечам.

– А вы говорите «бутерброды»! – ухмыльнулся он.

Барышни вроде бы ничего не замечали. Они продолжали какую-то бесконечную беседу, начатую, не исключено, еще в детстве.

Та, что в трусах, кроме прочих приятных черт, имела еще и нос с горбинкой – эта горбинка и привлекала Андрея особенно сильно, даже сильнее, чем узкая белая полоска между ног, хотя взгляд по-прежнему стремился под юбку.

Вторая, с грудью, была тоже ничего, но не в его вкусе. Почему Андрей решил, что рыжие и веснушчатые хуже, чем брюнетки, он не знал и сам, сравнивать ему еще не приходилось.

– Во! Анекдот! – воскликнула первая. При этом она шевельнула коленями, и юбка вспорхнула еще выше.

Андрей почувствовал, как у него потеют ладони.

– Ой, я тоже расскажу, – ответила соседка.

– Сначала я, а то забуду.

Андрей прислушался. Анекдоты он любил. Ему уже казалось, что он любит в этой девушке все, – и нос, и трусы, и вот анекдоты. И голос. У нее был низкий, странно знакомый голос. Он не вызывал каких-то определенных ассоциаций – просто голос, почему-то слегка тревожащий.

– Это артистка, – шепнул Андрей.

– Из цирка? – спросил Илья.

– При чем тут цирк? – оторопел он.

– Ноги подходят.

– Послали однажды чера на Альфу Центавра… – начала девушка, и Андрей сразу же потерял к анекдоту интерес.

«В принципе, смешно, – подумал он. – Чера на Альфу Центавра… смешно, да».

– …а чер прилетает и говорит…

Рыжая подруга заранее прыснула.

– При чем тут ноги? – прошептал Андрей. – Я про голос ее… где-то я его слышал.

– Погоди, не мешай, – отмахнулся Илья.

– Купил однажды чер сетевой терминал… – завела рыжая.

Вадик исподлобья глянул на Андрея и покраснел. Тот отвернулся к окну – разномастные домики все не кончались. Вдоль дороги стали появляться клумбы и висячие цветники. Андрея от этой назойливой красоты Уже подташнивало.

– Заходит однажды чер в ресторан…

– Черы не ходят по ресторанам, – не выдержал Андрей. – Это очень дорого.

– Дорого?.. – растерялась девушка в трусах. – Но у них же свои рестораны есть, бесплатные…

– Бесплатных ресторанов нет, – заявил он. – Расскажите что-нибудь другое.

– А, вот еще, – оживилась девушка с грудью. Решил однажды чер проверить ИС своей собаки…

– У черов нет собак, – отрезал Андрей.

– Как это?..

– Собак им заводить не разрешают.

Он чуть было не сказал: «нам не разрешают», но Илья толкнул его в бок, и Андрей вовремя спохватился.

– Черам можно держать кошек. А собак нельзя. Вы находите это забавным?

– Но это всего лишь анекдот. А про собак… неужели правда?!

– К сожалению, правда, – сказал Илья. – Мы наставники, и для нас это не отвлеченная тема.

– Простите, мы не знали…

Девушка в блестящей куртке смутилась и, поправив юбку, закинула ногу на ногу.

– Ничего страшного. Давайте знакомиться.

– Лена, – представилась рыжая.

Ей, в отличие от подруги, поправлять было нечего, поэтому соски так и остались торчать сквозь редкую вязку майки.

– Гертруда, – сказала брюнетка. Имя, как и голос, Андрею что-то напоминало – что-то абстрактное и до крайности расплывчатое.

– Вы не на башню едете? – спросила Лена.

– Да, на смотровую башню, – сказал Илья. – Хочу друзьям Москву показать.

– И мы туда же. А откуда ваши друзья?

– Из Гамбурга, – быстро ответил Илья. – Они здесь впервые.

– Почему Гамбург? – буркнул Андрей.

– Я там сидел, – процедил Илья. – Замечательный город, – сказал он девушкам. – Музеев много. И пива.

– Значит, вы наставники? – спросила Гертруда. – Любопытно… Андрей, неужели и вы наставник? Вот не поверю. У вас такое доброе лицо…

Андрей вздохнул, при этом у него в горле послышались тонкие хрипы. В груди все перехватило, в животе тоже. Андрея никогда не называли на «вы», и то обстоятельство, что ему пришлось увидеть тонкую полоску ткани, врезавшуюся глубоко в тело, ставило его с девушкой на новый, более интимный уровень общения. Во всяком случае, так он это понимал.

Гертруде было лет двадцать пять – двадцать семь. Она была брюнеткой, но не жгучей, – к цыганскому типу Андрей испытывал недоверие.

– Что же, наставник должен быть злым? – выговорил Андрей, справляясь с нервной икотой.

– Не злым, а строгим.

– Не обязательно. Я ведь не полицейский, не дознаватель. Моя задача – расширить кругозор подопечного, повысить его интеллект-статус. Насколько это возможно, разумеется. И, очень вас прошу, не называйте их черами. Они люди – как я и как вы.

– Слушай, а хорошо! – потряс головой Вадик. – Хорошо сказал!

Андрею и самому понравилось. Он и не думал, что способен так… «формулировать», что ли? Да, формулировать. Не такое уж мудреное слово.

К смотровой башне автобус подъезжал по спирали и на протяжении трех кругов ее ствол оставался у Андрея за спиной. Для него башня вынырнула внезапно – если километровое сооружение может откуда-то выныривать, – загородила полнеба, проглотила автобус черной тенью и сплющила пассажиров своим величием.

Вход, как и проезд на общественном транспорте, стоил семь кредит-пунктов. Андрей рассчитался за троих – Лена и Гертруда платили сами – и зашел вместе со всеми в цилиндрическую кабину лифта.

«И еще обратная дорога, – сокрушенно отметил он. – Итого – шестьдесят три крепа».

Андрею было обидно. Он полагал, что кого-то осчастливил, на самом же деле его сбережения оказались пшиком. Подарил друзьям карточку, а что на ней останется? Еще по бутерброду, то да се – вот и весь День Единения, вот и все его деньги. Может, после кино на лимонад хватит. А может, и не хватит уже.

На обзорной площадке было суетно и невообразимо тесно. Башня, у основания такая широкая, что и за полчаса не обойдешь, вверху сужалась до круглого зала метров десяти в диаметре. Восемь скоростных лифтов привозили все больше и больше народу, тогда как покидали площадку немногие.

Андрей попытался протолкнуться к прозрачной стене, но впереди мельтешила группа детей, и за чубами-хохолками-косичками были видны только серые, какие-то несвежие облака.

– Давай руку, – сказала Гертруда ему прямо в лицо, придвинувшись так, что пихни кто-нибудь Андрея сзади, они бы ударились лбами. – Давай руку, потеряемся. И Вадик пусть возьмется, и третий ваш… Илья, да? Держитесь все вместе. А то аукаться тут… Внизу тоже не встретитесь, там скоро такая же давка будет. Люди к салюту подтягиваются.

Она говорила что-то еще – покачивалась, пропуская к окнам особо нетерпеливых, рассерженно оглядывалась, пока не оказалась прижатой к Андрею вплотную.

Он вдруг обнаружил, что ее нос с симпатичной горбинкой – ничто по сравнению с пушистой, отливающей фиолетовым челкой и голубыми глазами. Остального он уже не видел – Гертруда подошла слишком близко, и взгляд расфокусировался.

Какая-то грудастая дама, протискиваясь, толкнула его в спину – или Андрей сам толкнулся, чтоб отшатнуться обратно, – и они с Гертрудой прилипли друг к другу. Андрей помнил, что юбка на ней легкая, практически несуществующая, однако теперь он это не только знал, но и ощущал. За то мгновение, пока Гертруда отступала, он успел почувствовать ее мягкий живот, ее ноги – сильные и теплые, как будто его собственные, и узкую полоску ткани, при мысли о которой кружилась голова.

– Что у тебя в кармане? – спросила Гертруда.

– В кармане?.. Носовой платок… кажется.

– Давно не стирал? Очень жесткий. – Она улыбнулась левым уголком губ – вроде как полуулыбнулась, и подвела Андрея к освободившемуся у окна месту.

Сквозь рваную летящую дымку проглядывали квадратные горошины домов. Красные, желтые, голубые крыши были рассыпаны в невероятном беспорядке – градостроители боролись с любой, даже самой ненавязчивой системой и разбросали строения так, что в городе нельзя было найти двух хотя бы приблизительно похожих кварталов.

Улицы, немотивированно изгибаясь, пересекались где под прямым углом, где под острым, а иногда сходились настолько плавно, что на перекрестках умещались лишь узкие косы газонов.

Далеко, почти на пределе видимости, громоздился темный остров с тонкими, как карандаш, высотками и многоуровневыми эстакадами – Андрей угадал в нем деловой район, пресловутый Москва-сити. Все остальное пространство, до самого горизонта, было усеяно разноцветной мозаикой жилых домов.

– Вот такая она, наша Москва. Второй город после Токио. Ты бывал в Токио?

– Да… давно. Москва лучше.

– Красиво, правда?

– Ты красивее, – коряво высказался Андрей.

– Благодарю… – отстраненно произнесла Гертруда. – А где твой Гамбург? В какую он сторону?

– Вон в ту, – наугад показал Андрей.

– А я думала, там Бибирево.

– Сначала Бибирево, потом Бибирево-2, Бибирево-6 и так далее. А потом будет Гамбург.

– Как-нибудь слетаю. Ты мне его покажешь?

– Гамбург?..

– Ну не Бибирево же! – рассмеялась Гертруда, и Андрей рассмеялся вместе с ней. – Ой, а где твой Вадик? И этот… Илья, да?

– И Лена исчезла, – спохватился Андрей.

– Ленка-то не пропадет. Домой, наверное, поехала. Хорошо, если Вадик с Ильей. Илья ведь Москву знает, да? Или с Ленкой… Она на него запала. Но это по секрету!

– Договорились.

– А Илья этот… ты уж извини, но он какой-то… Дед у меня про таких говорит: «продуманные». Продуманный твой Илья, вот что.

– Тебе обязательно оценивать каждого человека? – спросил Андрей.

– Я работаю с людьми, и должна уметь в них разбираться.

– С людьми?.. Это кем?

– Как-нибудь расскажу… А ты кем работаешь?

– Ты же должна уметь. Разбираться.

– Та-ак, – задумалась она. – То, что ты наставник, это неспроста, с черами ты не для карьеры возишься.

– Гертруда, не надо…

– А, извиняюсь. Граждане «дважды два». Возиться – это твое призвание. Ну, тут много вариантов: учитель, педиатр… нет, ты не с детьми нянчишься. С животными! – осенило ее. – Точно! Ты обожаешь животных. Испытательная лаборатория? Или нет, мучить ты их не станешь. Что-нибудь вроде зоопарка. Да?

– Да. Что-то вроде, – подтвердил Андрей. Разговор сразу перестал ему нравиться.

– Молодые люди, – сказали у него под ухом, – пустите нас, пожалуйста.

Народу на площадке набилось столько, что тесно было везде – и у окон, и в самом центре. Андрей шел за Гертрудой, держа ее за руку и каждую секунду натыкаясь пахом на ее ягодицы – и гадая, доберется ли он до лифта, не замарав брюки, и проклиная лифты за то, что они расположены так близко.

У самой кабины Гертруда развернулась к Андрею лицом и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Салюта ждать не станем, – сказала она. Андрей машинально кивнул, хотя и не понял.

– Ребят бы найти, – пробормотал он, проклиная себя за робость.

– Ребята никуда не денутся. Вадик, сто процентов, с Ленкой поехал, а Илья местный, не заблудится. Ты где живешь?

– Да где-то… – замялся Андрей. – У Ильи мы живем. В гостях.

– Значит, ко мне.

– К тебе, – глупо повторил он.

Дом Гертруды – такой же небольшой, асимметричный, раскрашенный в салатные кубики – стоял неподалеку. Андрей про себя удивился, какого черта она тащилась в автобусе через весь город, но решив, что девушки ехали от рыжей Лены, успокоился. Думать хотелось о другом, например, о том, что под курткой у Гертруды наверняка ничего нет, – конец мая, на улице теплынь. Но если там что-то и есть, то скоро, очень скоро не будет.

Кроме ее куртки, Андрея слегка беспокоило его собственное белье – он не был уверен, что надел носки без дырок. Парадных носков, в отличие от брюк, он не имел.

Однако по-настоящему Андрея волновало другое: вечером, в крайнем случае утром, ему придется уходить. Завтра на работу, к Барсику. Три крепа за смену, нормально. Что на них можно купить? Пакетик воздушной кукурузы, притом маленький пакетик. Большой стоит четыре…

То, что Андрей принял за квартиру Гертруды, оказалось прихожей. Пройдя дальше, он поцокал языком, но и это была еще не квартира, а лишь преддверие под названием «холл».

Гертруда что-то где-то нажала, и боковая стена отползла в сторону, открыв свободный отсек, никак не меньше площадки на башне.

Она зашла в комнату, пнула ногой валявшуюся на полу подушку и, заведя руку за пояс, чем-то там тихонько щелкнула. Из-под юбки выпала белая полоска, с одной стороны шелковая, с другой – бархатная.

«Во дают! – подумал Андрей. – У них уже и трусы сами снимаются».

– У нас в Гамбурге таких не носят, – сказал он, дергая на штанах заевшую «молнию».

* * *

– Вы уже знаете? – спросил Иван Петрович.

– Знаю, – сказал профессор. – Проходите. Вы ведь пришли не для того, чтоб меня известить? Поверили, наконец?

– Я еще раньше поверил. Не полностью, но… Но он сам. Я выставил охрану, а Эйнштейн… Не вязать же ему руки!

– Гриша давно их ждал. Вот нервы не выдержали. Вы представляете, что это такое – ждать? Ждать каждый день… Да заходите же!

Белкин старательно вытер ноги и, посмотревшись в зеркало, прошел в комнату. Никита Николаевич молча указал ему на кресло и скрылся на кухне.

– И давно он их ждал? – спросил Белкин, неторопливо осматривая мебель. – То есть ее. «Неотложку».

– Около месяца, – отозвался через стену профессор. – Вы не голодны?

– Нет, спасибо. Если собирались обедать, не стесняйтесь.

Иван Петрович отодвинул тяжелую штору и выглянул в окно, затем подергал раму и, развернувшись на каблуках, задрал голову к потолку. Сверху, покачиваясь от сквозняка, свисал провод с пыльным абажуром. Крюка для люстры – или, допустим, петли – в потолке не было.

На кухне что-то скрипнуло, послышался шум воды. Профессор наполнял кастрюлю.

– Надеюсь, вы там не яды смешиваете?

– Что?.. А, так вот вы зачем пожаловали! Оберегать меня собрались? Благодарю. Поздновато, правда, но все равно – спасибо. Если вы, конечно, сами не оттуда.

– Из «неотложки»? – уточнил Иван Петрович.

– Во-во. Из нее.

– Никита Николаевич, у меня уже была возможность вас убить, – благостно проговорил дознаватель, усаживаясь в кресло.

– Ну, если б она занималась одним этим…

– А чем еще?

Профессор закрыл кран и переставил кастрюлю на плиту.

– Это не простая бойня, это некий отбор, – сказал он, появляясь на пороге. – Весьма осмысленный. Своего рода селекция.

– Значит, Григорий Исаакович Эйнштейн был отобран… – молвил Белкин. – Кем? Для чего? По какому принципу?

– Не он один. Нас довольно много. Но принцип отбора общий – интеллект-статус.

– Понятно…

– Понять в данном случае недостаточно. Нужно еще и поверить. А вы, как я вижу…

– Тяжело, Никита Николаевич, – признался Белкин.

– Вы верите одним фактам, – заметил профессор. – А факт – это то, что уже произошло. Вот Гриша руки на себя наложил – вы верите. А то, что и меня через пару дней накроет, – это под сомнением, правильно? Ничего, скоро и это станет фактом. Два-три дня, максимум – неделя.

– Эйнштейн перед смертью написал записку.

– Я так и думал. Гриша был невротик, позер. Наверняка ничего интересного. «Прощайте», «встретимся на том свете»… что-нибудь в этом роде.

– А вы психолог! Я, кажется, начинаю верить. Ваш интеллект-статус не ниже трехсот баллов, – уверенно произнес он.

Профессор снисходительно посмотрел на Белкина и расхохотался.

– Прибавьте еще тысячу.

– А у Эйнштейна? Сколько было у него?

– Где-то так же, – сказал Никита Николаевич. – Тысяча сто или тысяча двести… Особой разницы нет. Простите, по-моему, закипело.

Он поднялся с кровати и, подшаркивая рваными тапочками, удалился на кухню.

– Итак, «неотложка» уничтожает тех, чей статус превосходит… допустим, тысячу, – сказал Белкин, повысив голос.

– Черов, Иван Петрович, черов, – ответил профессор. – Умных людей на Земле много. «Неотложка» занимается только черами.

– Но… чер не может иметь тысячу баллов.

– Почему же?

– По определению.

– Вы ошибаетесь, – спокойно возразил Никита Николаевич.

– В таком случае, ошибается все наше государство, ошибаются все люди и…

– Вы хотели сказать – система? Нет. Хорошая система не ошибается. А у нас она хорошая, Иван Петрович. Очень хорошая.

– Вас подобные мысли не пугают?

– Раньше – да. Пугали. Теперь я боюсь совсем другого.

– «Неотложки»?

– Да ну, перестаньте! Я старый и нищий, что мне терять? Боюсь я не за себя, а за нее, за систему. Она все-таки не идеальна. И я бы не хотел видеть, как она рухнет. Но когда-нибудь это произойдет. Вот этого я и опасаюсь.

Белкин погладил макушку и с тоской посмотрел на окно.

– Вернемся к делу, Никита Николаевич. Что мы имеем? Некоторые люди, далеко не дураки, попадают сюда, в блок. С этим можно согласиться – либо ошибки в тестах, либо чей-то злой умысел… Ладно, приняли за версию. А некая организация под названием «неотложка» их убивает…

– Говоря «организация», вы локализуете явление. Вы ее как бы отгораживаете от системы, а это, между прочим, ее часть. Именно так. «Неотложка» – институт государства, вроде Гуманитарной Службы или Этического Совета. Или вашей полиции.

– А вам не приходило голову поделиться этими соображениями с Советом? Да что ж это я!.. – рассердился Белкин. – Никита Николаевич, вы опять уводите меня в сторону! Мы остановились на «неотложке». Система, не система – бог с ней! Она выбирает или отбирает… ну?!

– Сначала она проверяет, долго и тщательно. Если подозрения подтверждаются, следует тестирование. Не обычное, ежемесячное, а всестороннее – через федеральный исследовательский центр. То, что мы последний раз проходим в двадцать лет. После двадцати проводить контроль нет смысла – так считается. Но у «неотложки» свои резоны.

– И Андрея Белкина…

– Да, вчера его подвергли полному контролю. И знаете, что странно? Я давно уже ничему не удивляюсь, но вчера…

В дверь позвонили, и на кухне раздался грохот – Никита Николаевич что-то выронил из рук.

Белкин вскочил с кресла и, скинув ботинки, тихонько перебежал к профессору.

– Никого не ждете? – спросил он одними губами.

– Кроме «неотложки».

– Не ошпарились? Хорошо, встаньте за стену, чтобы вас из коридора не было видно. И не дышать!

В дверь позвонили снова.

– Ну иду, иду! – по-стариковски проблеял Иван Петрович. – Кому там неймется?

– Никита Николаевич, откройте!

– Ну открываю, открываю уже. А кто это?

– Полиция.

Белкин достал из-под пиджака разрядник и переставил флажок на малую мощность, но подумав, сдвинул его вверх, к самому ограничителю. Пистолет он оставил в кобуре, лишь отстегнул клапан. Иван Петрович надеялся, что стрелять все же не придется.

– Откройте немедленно! Полиция! – повторили в коридоре.

– У меня тут заело!.. Вы не могли бы оттянуть ручку на себя? Эти замки, беда с ними… Я открываю, надо только подержать…

– Да держу я, держу!

Дверь скрипнула и плотно вжалась в коробку. Белкин коснулся контактным усиком алюминиевой ручки, и, мысленно помолившись, тронул курок.

Секунд пять снаружи не было слышно ни звука. Потом дверь отпустили, и чья-то голова гулко стукнулась о кафель.

Глава 8

Пятница, вечер

С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а вскоре и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют – когда еще удастся!

Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо и разбухали разными, на любой вкус, букетами. На башне выключили свет, и огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.

Каждый залп сопровождался криками «ура!», и Илья с внезапным раздражением подумал, что со времен первых китайских фейерверков вряд ли что-то изменилось.

Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство же осталось в зале, чтобы через несколько минут устроить свалку и в переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.

Когда Илья оказался на улице, техники уже начали разбирать пусковые установки. Короткие квадратные фургоны с эмблемами Дня Единения Народов подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.

Илья прошел вдоль вереницы одинаковых грузовиков и, остановившись у торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете. Затем поднял руку и, изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:

– Царапин вызывает.

– Секунду, Царапин, – отозвалось в черепе. – Связь не прерывать. Жди.

– Хорошо, жду.

– И не трепись, – велел голос. – Стой молча!

Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился – кругом были люди.

Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания – разве что ход у нее был полегче, без вибрации и гула.

Внезапно три буквы в слове «Единения» выделились из ряда и скользнули вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью за шкирку.

Спустя мгновение он оказался внутри. В кузове было темно – как раз настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили на плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку – попутно соображая, что за спиной тоже кто-то есть.

– Докладывай, – сказал голос.

Впервые за эти годы Илья слышал его не через вшитый за ухо динамик, а естественным образом – самими ушами, причем двумя.

– Я их передал, – молвил Илья.

– Это и так ясно. Кто второй?

– Вадик, я говорил уже. Он просто сосед. Увязался, куда ж его денешь…

– Просто? Уверен?

– Конечно. Псих обычный. Шваль. Мусор, а не человек. Он, понимаете…

– Достаточно, – прервали Илью. – Художника мы сами прощупаем, без тебя.

– Художника?..

– Да, Царапин, чера Вадима Ветрова. Художника. Спасибо за сотрудничество…

Голос закончил, хотя, судя по интонации, он хотел добавить что-то еще.

«Спасибо за сотрудничество, но…» – представил себе Илья и оцепенел в ожидании. Либо удар, либо инъекция, но обязательно – сзади. Там еще двое, с крепкими руками. С крепкими и цепкими. Прямо стихи…

В нависшей тишине было слышно, как загомонили на улице – мимо фургона брела толпа из смотровой башни. Люди делились впечатлениями и что-то выкрикивали – скорее по инерции, чем от веселья. Кто-то пробарабанил по стенке нехитрый ритмический рисунок: «та-та-тратата».

Илья вздрогнул.

– Ой, забыл! – выпалил он.

– Тише. Что забыл?

– Вчера вечером… Виноват, закрутился. Надо было сообщить, а я… Этого Эйнштейна…

– Следы оставил?

– Я? Нет. Я до него вообще не добрался.

– Что ты сказал? До Эйнштейна? Ты не добрался?!

– Там у двери дознаватель стоял. По-моему, не случайно. Белкин его фамилия. Как у объекта. А зовут… не то Иван Иваныч, не то Петр Петрович.

– Царапин, ты ничего не путаешь?

– Как это, интересно?

– А вот так. Акция по Эйнштейну прошла успешно. На твой счет переведены еще десять тысяч.

– Кстати, нельзя ли часть денег…

– Нельзя. Пока ты в легенде – нельзя. Насчет Эйнштейна…

– Не убивал я его! – взмолился Илья.

– Ясно. С этим тоже разберемся. Как, говоришь? Белкин? Дознаватель из управы?

– Если жетон не фальшивый… да нет, не фальшивый. Я их столько перевидал… И вел он себя уверенно. Это самое главное. Как хозяин себя вел. Белкин, да. То ли Иван Иваныч, то ли…

– Достаточно. Значит, ты остаешься. Еще немного поработаешь.

Илью качнуло в сторону. Загудели, сливаясь в унисон, сотни скатов – фургон двигался в колонне. Спустя десять минут машина начала разгоняться – похоже, водитель покинул строй и свернул на свободную улицу.

– Мне нужны деньги, – снова сказал Илья. – Немного, на карманные расходы. Ботинки человеческие купить.

– Тебе за ботинки три месяца пахать положено. Получишь в гуманитарной лавке и будешь ходить, как все ходят. А сейчас… держи.

В темноте Илья разглядел протянутую руку и на ощупь взялся – это было горлышко. По весу – литр.

– Желательно без эксцессов, – предупредил голос. – На два подхода разделить сможешь? Или половину на дорогу вылить?

– Не мальчик, – огрызнулся Илья. – А деньги? Мне за проезд заплатить нечем.

– Даром довезут.

Машина резко затормозила, и в стене открылась панель. Сквозь узкий прямоугольник в кузов влился слепой лунный свет. Илья увидел самого себя и бутылку; все, что было вокруг, стало еще более черным.

– Вон там объездная, – сказали ему из мрака. – На той стороне автобусная остановка. Сам знаешь.

Илья спрыгнул на землю и пошел к переходу. Поднявшись по крутой лестнице, он обернулся. Фургон уже исчез за деревьями. По объездному кольцу проносились редкие автомобили, но смотреть на них было скучно.

Он с треском открутил пробку и, сделав большой глоток, поднес этикетку к глазам. «Праздничная особая».

Что в сегодняшнем празднике было особенного, Илья не понимал. Ну, отработал для «неотложки» еще двух черов. Один – замечательный художник, второй… просто человек. Хороший. За неубитого Эйнштейна – десять тысяч, за этих двоих – литр водки. Что особенного? Ничего.

Илья глотнул еще и, завинтив крышку, направился к остановке.

Ничего, ничего… Еще два чера, подумаешь! А третьего, стало быть, без него как-то… Деньги-то с карточки не отзовут? Десять тысяч – сумма серьезная. Боже, сколько же за них надо работать? Если на конвертере, то всю жизнь. Андрюха, бедолага, тысячу накопить не мог, а тут – десятка.

Илья замер и приложил ко лбу ладонь. Андрюха… Андрюху-то он больше не увидит. Никогда.

Он яростно размахнулся, но в последний момент опомнился и удержал бутылку в руке. Не-е… От этого легче не будет.

Сорвав пробку, Илья вставил горлышко в рот и запрокинул голову.

Вот, как раз половина. Теперь бы добраться… И дом не перепутать. И не решиться на что-нибудь такое, чего по трезвости не сделаешь. На что-нибудь отважное и страшно глупое. Потому что потом, по трезвости, будешь жалеть. А трезвость – она как смерть: приходит, не спрашивая.

Илья дотащился до автобуса и сел на грязный пол.

Водитель с интересом глянул в зеркало – как-никак человек возвращался из центра, да еще с праздника. Похоже, устал неимоверно.

Илья сидел в углу, положив голову на согнутые колени. Он знал, что за ним наблюдают, но все, что он мог, – это спрятать лицо.

Он хотел выпить еще, но чувствовал, что на сегодня хватит. Он хотел заплакать, но у него не получалось.

* * *

Белкин дождался, пока окошко индикатора не нальется зеленым, и, приготовив разрядник, рывком открыл дверь. В коридоре лежал молодой мужчина, одетый как нельзя более заурядно: поношенные брюки, ботинки со сбитыми носами, брезентовая куртка нараспашку. Из особых примет – волосы, распушившиеся пшеничной шапкой и качавшиеся от сквозняка. Но это временно.

Чер, – сразу определил Белкин.

Дознаватель занес его в квартиру и обыскал. Ничего колющего, режущего, тяжелого. Карты с гражданским номером у мужчины тоже не было – только часы с широким браслетом, но ими не убьешь.

– Никита Николаевич, может, он просто в гости?

– Впервые вижу, – отозвался профессор.

– Подумайте хорошенько. Сосед, или с работы кто-нибудь. Случайный знакомый. Разговорились на улице, пригласили…

– Нет.

Белкин перевернул незнакомца на живот и, скрестив ему руки за спиной, накинул на большие пальцы пластиковую стяжку. После этого отволок его к креслу и, приподняв, усадил.

– Чашку холодной воды, пожалуйста, – сказал он профессору.

Выплеснув воду мужчине в лицо, Иван Петрович похлестал его по щекам и проверил зрачки.

– Сейчас очнется.

Он выложил на стол диктофон и тронул маленькую кнопку.

– Вы… – сонно сказал человек в кресле.

– Уже?! – обрадовался Белкин. – Имя, фамилия, номер.

– Вы… кто?.. Почему?..

– Имя, фамилия, номер, – благодушно повторил дознаватель. – Отвечать быстро.

– Ничего вы от него не добьетесь, – сказал профессор. – Я вам не нужен? Пойду, приготовлю что-нибудь. К ужину как раз и пообедаю…

– Ну, палач, как зовут? – спросил Белкин. Мужчина заерзал, но, осознав, что рук ему не освободить, угомонился и с упрямой улыбочкой уставился в пол.

– Имя, фамилия. Давай!

– Хрен Моржов, – ответил он.

– Это тебя родители так назвали? Повезло же тебе… Номер!

– Не помню.

– Ничего, бывает. Документы?

– Дома оставил.

– А где живешь?

– Не помню, – снова сказал он и, подняв глаза, опять улыбнулся. Нагло и уверенно.

– Ты зря скалишься. Покушение на убийство – это не с балкона помочиться. Если сильно не повезет, сядешь навсегда. Но можно и смягчить. «Неотложка»…

– Это когда не ты к врачу идешь, а он к тебе едет.

– Погоди, куда ж ты торопишься? Я ведь еще не спросил ничего. Заранее ответ приготовил? Молодец. Значит, был повод, правильно? Значит, ты и про другую «неотложку» знаешь, которая тоже на дом приезжает, но не лечит. Итак?..

Мужчина смутился, но не сильно. По крайней мере, он не боялся. Или здорово играл.

– Я не доктор, – сказал он.

– Легко догадаться. Зачем пришел?

– Соли взять. Взаймы, конечно. Я бы потом отдал.

– Почему назвался полицейским?

– Так я пошутил.

– Разумеется…

Белкин перестал расхаживать по комнате и, схватив его за плечо, надавил на ключицу.

– Слушай, умник! Насчет покушения не выгорит, ты прав. Рано я тебя прищучил, надо было позволить тебе что-нибудь сделать, да рисковать не хотелось. А вот с шуткой про полицию у нас все складывается. Тут и свидетели, и твое признание.

Иван Петрович потряс диктофоном и положил его обратно на стол.

– Ничего я не говорил… – выдавил мужчина.

– И отказ от собственных показаний – тоже тут. А что такое два взаимоисключающих высказывания? Не понимаешь? А я тебе объясню. Одно из них ложно, вот и все. Заведомо ложно, – уточнил дознаватель. – Еще полчаса с тобой пошутим – глядишь, года на два и наскребем.

Отвернувшись, он достал цилиндрик микротерминала и, не включая, скороговоркой произнес:

– Белкин запрашивает наряд. Нарушение статей «семьсот три» и «тысяча пятьсот двенадцать»… Нет, не опасен… Да, я жду…

Затем убрал цилиндр в карман и склонился над креслом.

– Минут десять у тебя еще есть. Но я бы на твоем месте постарался уложиться в пять. Вдруг у меня настроение изменится? – Он придвинулся еще ближе и прошептал:

– Про «неотложку» записывать не будем. Ты мне расскажешь по секрету и спокойно пойдешь домой. С нарядом я как-нибудь улажу.

– Как же ты с ним уладишь? – спросил мужчина, тоже шепотом. – Если наряд не приедет? Потому что ты в свою палочку адрес не назвал. А еще она должна пищать, твоя палочка. Когда дежурная по участку на связь выходит. А она у тебя не пищала. Клоун ты дешевый.

– Отлич-чно, – процедил Белкин. – Оскорбление должностного лица. Продолжай.

– Я полагаю, продолжать мы не станем, – сказали в дверях. – Этот произвол необходимо закончить. Немедленно.

На пороге стоял высокий пожилой человек с таким знакомым лицом, что представляться ему не имело смысла. И тем не менее он представился:

– Иващенко. Член Этического Совета Республики.

Из-за его широкой спины появились двое бойцов в черных комбинезонах и тонированных бронешлемах. Оба держали длинные тепловые винтовки, и оба целились не в кого-то, а в Белкина.

– Извольте предъявить удостоверение, – сказал Иващенко.

Дознаватель медленно, чтоб не тревожить стрелков, сунул руку в пиджак и вытащил жетон.

– Угум… – молвил Иващенко, возвращая карточку. – Прошу вас дать отчет, на каком основании нарушены права гражданина.

– Никита Николаевич, это ты их вызвал? – спросил Белкин.

– Не сходи с ума, Иван Петрович. Их вызвал палач. Не сам, наверное, а через начальство.

– Никита Николаевич! – вмешался Иващенко. – Никакие прошлые заслуги не позволяют вам оскорблять гражданина…

– Гражданина Хрена Моржова, – продолжил Белкин. – Неизвестный задержан за сопротивление правосудию.

– Я не вижу здесь никакого правосудия. Чем вы тут занимаетесь?

– Расследую убийства Тарасова и Павлова.

– Очень хорошо, что расследуете. Задержанный в чем-то подозревается? Почему допрос идет не в участке, а на квартире? – Иващенко, не переставая говорить, подошел к столу и двинул пальцем плоский диск. – Вы предупредили задержанного, что записываете?

– Не предупредили! – мгновенно ответил мужчина. – Меня ни о чем не предупреждали!

– Что же вы, Белкин? Я не пойму, кто из вас двоих преступник?

– У меня есть информация, что здесь готовилось убийство.

– Да-а? – деланно удивился Иващенко. – У вас, у полицейских, всегда найдется какая-нибудь информация. Вот убийцы у вас не находятся, ну никак! А информации – этого у вас навалом. Надеюсь, она задокументирована? Хотелось бы ознакомиться.

Иван Петрович взглянул на профессора – тот лишь скорбно опустил веки.

– Нет, – сказал Белкин. – Она не на бумаге, а в голове.

– Надо же, какая у вас замечательная голова, – с издевкой произнес Иващенко. – Обладает юридической силой! Ну, а санкция? Санкция на допрос? Тоже в голове?!

– Разве это допрос? Так, беседа. Дружеская.

– Дружеская?! Вот уж, не хотелось бы числиться в ваших друзьях, господин дознаватель!

Он жестом велел одному из бойцов снять с мужчины наручники. Второй продолжал водить стволом за Белкиным.

– Неизвестный! – обратился к нему Иващенко. – Как вас там?..

– Соколов. Георгий, – ответил он, массируя онемевшие пальцы.

– Соколов Георгий, вы находитесь под неоспоримой правовой защитой Этического Совета Тотальной Демократической Республики, – без энтузиазма объявил Иващенко. – Любые ваши жалобы, касающиеся данного инцидента, будут рассмотрены во внеочередном порядке. Меры будут приняты незамедлительно.

– Вы же сами все знаете.

– Я должен услышать от вас, гражданин… Соколов, да? Не бойтесь, вы в полной безопасности.

– Я и не боюсь… Электрошок, задержание, обыск, наручники, допрос. На два года наберется, а? – подмигнул он Белкину.

– Не так скоро. – Иващенко достал свой диктофон и демонстративно включил запись. – Еще раз, и подробнее.

Профессор поймал взгляд дознавателя и, извиняясь, развел руками. Тот равнодушно повел подбородком – ничего, выкрутимся.

– Говорите, я жду, – напомнил Иващенко.

– А?.. – Соколов потер затылок возле левого уха и странно посмотрел на Ивана Петровича. – Что говорить-то?

– Все, что перечислили, – ответил Иващенко. – Задержание, допрос и так далее.

– А-а!.. – Он снова почесал за ухом и вполголоса чертыхнулся. – У меня претензий нет.

– Постойте! А электрошок?

– Я пошутил, – бесхитростно ответил мужчина. Все, кто находился в комнате, даже второй стрелок, удивленно повернулись к креслу. Соколов-Моржов сидел, по-детски хлопая ресницами. Он, кажется, понимал, что ведет себя нелепо, но давать показания против Белкина не собирался. Он почему-то передумал. Почесал голову – и тут же передумал.

– Когда мы пришли, на вас были наручники, – сказал Иващенко. – Это противозаконно, и вы…

– Претензий не имею.

– Вас допрашивали без санкции…

– Претензий не имею.

Иващенко тяжко вздохнул.

– Вы желаете что-нибудь сообщить?

– Попросить, – сказал Соколов. – Помогите мне отсюда уйти. Доведите до остановки, дальше я сам.

– Вас здесь удерживают силой?

– Нет, просто эти люди мне неприятны. Но претензий к ним…

– Да, я уже слышал. Что ж, ступайте.

Иващенко дал знак бойцам, и те вымелись в коридор.

– А вы, Белкин, учтите: без последствий все равно не обойдется. Полицейского произвола я не допущу. Не для того меня в Этический Совет выдвигали.

– Я принял к сведению, господин член Совета, – сухо отозвался Иван Петрович.

– Учтите, Белкин! – дурашливо повторил Соколов-Моржов. И при этом посмотрел ему в лицо.

Иван Петрович широко улыбнулся.

Палач тоже улыбнулся, но одними глазами. Его улыбка получилась злее.

– Скотина… – прошипел Белкин, когда они с профессором остались вдвоем. – Клоуном меня обозвал!

– Клоуном?

– Да. Дешевым.

– Этот молодой человек не чер, вот что я вам скажу. В блоках слово «дешевый» не обладает дополнительным значением. У нас нет ни дешевого, ни дорогого. У нас все бесплатное.

– Никита Николаевич, не нужно меня убеждать. Я все вижу. Неужели в этом замешан Совет?

– Сомневаюсь. В противном случае…

Профессор болезненно прищурился и, взявшись за поясницу, присел на кровать.

– Что «в противном случае»? – нетерпеливо спросил Белкин.

– Вероятно, политкорректных маразматиков из Совета используют как слепой щит. Иначе все было бы необратимо. Это был бы тупик. И мы бы не сопротивлялись.

– Продолжай, Никита Николаевич. Раз уж начал.

– Вчера Андрея Белкина подвергли полному контролю. Я знал об этом заранее и успел кое-что…

Под пиджаком у Ивана Петровича отчетливо пискнуло.

– Секундочку…

Он достал микротерминал и, бледнея, выслушал чей-то монолог.

– Есть… – сказал он в конце и убрал цилиндрик. – Начальство требует. Срочно.

Профессор грустно покивал.

– Но я скоро вернусь. Надо же мне узнать, что с этим Белкиным, с однофамильцем моим. Кстати, неглупый парень.

– Неглупый, неглупый… А может, и не надо тебе ничего узнавать… Спасибо, Иван Петрович.

– Не стоит. Мне за это платят.

– Я тебя благодарю не за то, что ты меня спас. Скорее не спас, а еще хуже сделал… За участие спасибо.

Никита Николаевич проводил его до коридора и протянул руку.

– Я вернусь, – пообещал Белкин. – Или пришлю кого-нибудь. А ты пока поберегись.

– Поберегись… – с усмешкой сказал профессор. – В шкафу мне, что ли, прятаться? Там тесно.

– Да вроде нет, он у тебя просторный, – хохотнул Иван Петрович. – Ты постарайся. Хоть бы и в шкафу.

– Двум скелетам в шкафу не место, – туманно ответил он.

Белкин пожал плечами и скорым шагом направился к лифту.

– Как приеду в участок, сразу с тобой свяжусь! – крикнул он с полдороги, но профессор уже закрыл дверь.

Глава 9

Суббота, утро

– У тебя есть печенье? – спросил Андрей. – А, ладно, уже бежать надо.

– Бежать? Куда?

Гертруда вышла из спальни в чем-то прозрачном. Андрей покосился на ее торчащую грудь и решил, что лучше бы она не одевалась совсем.

Это называлось «пеньюар», Андрей уже знал. За ночь он узнал столько всякого, что, казалось, в голове должен был вырасти второй мозг. Например, «спальня»… Комнаты, как и одежда, отличались и служили каждая для своего. Раньше Андрей это видел в фильмах, теперь он очутился в фильме сам.

Много, слишком много нового за одну серию. В том числе – того, чего в приличных фильмах не показывают. Такое можно посмотреть лишь по платному каналу. И, конечно, не в Бибиреве-6.

– Куда ты собрался? – обиженно повторила Гертруда.

– Я ненадолго. Вечером приеду обратно. Если ты хочешь.

– Но это даже неприлично!

Андрей промолчал. За прошедшую ночь он многое сделал единственно из опасения, что отказываться неприлично. В итоге это слово все равно его настигло. Он-то считал, что неприлично – это когда трусы из-под юбки выглядывают. И когда их снимают перед первым встречным – это тоже неприлично…

Нет, Андрей не думал о Гертруде плохо. Он ей был благодарен, и все такое… Скорее, он вообще о ней не думал. Он думал о Барсике и о том, как будет добираться до конвертера. Смена начиналась через два часа, и он не был уверен, что успеет.

– Не знаю, как у вас в Гамбурге, а у нас в Москве мужчины по утрам не сматываются, – сказала Гертруда. – Я тебе что, девка одноразовая?

– Ну зачем ты?.. Я же вернусь. Честно!

Она прошелестела мимо и, открыв в стене одну из многочисленных дверок, достала узкую черную бутылку.

– Не пей вина, Гертруда… – покачал головой Андрей.

– Чего?.. Не твое дело!

– Ничего. Это из «Гамлета».

– Ох, боже мой! А я не читала, понятно?

Гертруда с красивым звуком откупорила бутылку и наполнила стакан тяжелой темно-вишневой жидкостью.

– Все-таки уходишь? – спросила она, насупившись.

– До вечера. Мне вернуться?

– Ты же орал «честно»!

– Так мы не поссорились?

– Поссорились, конечно. Ты хам и бабник. «Вечером» – это во сколько?

– Вечером – это вечером.

– Не придешь – я твой Гамбург вверх дном переверну.

Андрей двумя пальцами взял ее за ткань пеньюара и чмокнул в приторные от вина губы.

– Не скучай, Гертруда.

Если б ему месяц или неделю назад – да хоть бы и вчера! – сказали, что он вот так запросто будет обращаться с полузнакомой женщиной, он бы не поверил. Андрей не был девственником, в тридцать два года это невозможно, однако его интимная жизнь имела характер столь эпизодический, что ее, считай, и не было вовсе.

Выйдя от Гертруды, он оказался в громадном восьмиугольном холле. В этом доме было мало коридоров, мало замкнутого пространства, и много открытого, с асимметрично расставленной мебелью. Здесь и дышалось легче, хотя Бибирево-6, как и все окраинные районы, было окружено лесом.

«Наш Гамбург, – горько подумал Андрей. – Пора ехать в наш Гамбург…»

Он сбежал по лестнице и встал – между двойными дверьми ковырялся какой-то сгорбленный тип. Мужчина вроде как спорил с самим собой и покидать тамбур не собирался. Андрей немного постоял и потянул за ручку. Субъект что-то пробубнил и, вывалившись, уперся макушкой ему в живот.

Это был Вадик, собственной персоной. Пьяный вдрызг.

– Ба-а!.. – воскликнул он, силясь зафиксировать взгляд на одной точке. – И ты, Андрюшка?

– Ты как сюда попал?

– А во!.. – Вадик взмахнул руками – в каждой было по бутылке.

– Прямо с утра? Эх-х!

– С како… какова утра? А-а-а!.. Тс-с-с! У меня утра не было, Андрюшка. У меня еще ночь. И Ленка у меня. Тс-с-с… Такая баба!..

– Ленка? Это та, рыжая? Где «у тебя»?

– Тут. На третьем этаже, – невообразимо медленно вымолвил Вадик.

– Она здесь живет?

– Да. Мы с ней. Живем.

– Деньги на водку у тебя откуда?

– А у Ленки кредит. Неог… неаг…

– Поехали домой, чудо!

– Ну, – ответил Вадик и, закатив глаза, начал сползать вниз.

Андрей подхватил его у самого пола и приставил к стене.

– Идти можешь?

– Куда? – спросил он, мучительно возвращаясь в действительность.

– Домой, Вадик. В Бибирево.

– Не… Тут Леночка. У нее такая… И ты не едь, Андрюшка.

– Мне на работу надо. И тебя по дороге заброшу.

– Ты больной человек…

– Я-то в порядке. Барсик себя плохо чувствует.

– Бар… Бар?.. Который в баке с говном плавает?

– Он там не плавает, – терпеливо произнес Андрей. – Он там живет.

– Я и говорю. Ты же с Гер… с Гер… ты с ней был? Тоже вариант. А ты от нее уходишь. От такой. К Мур-зику своему говняному.

– Слушай!.. – Андрей еле сдержался, чтоб не вцепиться ему в горло. – Половину того, что ты ешь, сделал мой Барсик! Не Мурзик, а Барсик! Запомнил, дрянь пьянчужная? Ты едешь? Остаешься? Ну и черт с тобой!

Он хлопнул Вадика по сальной небритой щеке и, оттолкнув его в угол, пошел к дверям.

– Андрюшка! – позвал Вадик жалобно и почти трезво.

– Что, передумал?

– Андрюша… ты болен. Выздоравливать пора.

– Тьфу!

Он выскочил на улицу и, заприметив невдалеке знакомый голубой козырек, помчался к автобусу. Вокруг было пусто – насколько это возможно в живом городе. По вылизанному тротуару шли, никуда не спеша, человек пять или шесть. Машин было мало, и те тоже ехали как-то с ленцой, точно на экскурсии.

Сориентировавшись в маршрутах, Андрей скормил автомату карточку и зашел в салон. Минус семь кредит-пунктов. Странно: он торопился на конвертер, чтобы получить три крепа за рабочую смену, и ради этого тратил семь. А еще возвращаться… Андрей не был уверен, что приедет обратно, но в то же время сомневался, что у него хватит сил усидеть дома, – когда здесь его ждет такая большая спальня и такой прозрачный пеньюар…

Поездка в автобусе заняла полчаса. Первые десять минут Андрей не сводил глаз со смотровой башни, потом она переместилась вбок и вскоре растаяла в молочной дымке.

Рассматривая аккуратные домики за окном, Андрей вспомнил, как, борясь с собой, заглядывал Гертруде под юбку, и снова подумал о том, что до башни они с Леной могли бы добраться гораздо проще. Им же почему-то понадобилось учесать к самой кольцевой, и оттуда тащиться обратно.

Андрей размышлял об этом до тех пор, пока не поднялся в трубу перехода, но как только он спустился на другой стороне, в мозгу будто что-то переключилось.

Барсик. Как он там, бедный? Поправился или все еще хворает?

По монитору в муниципальном автобусе Андрей узнал, что за прошедшие сутки ничего экстраординарного в Тотальной Демократической Республике не произошло. Народы достойно отметили весенний День Единения и начали готовиться к следующему, зимнему.

Чтобы не слышать диктора, Андрей ушел на заднюю площадку. За гущей темного непричесанного леса появились первые блоки – четверки высотных зданий, пугающие своей нарочитой железобетонной схожестью.

«Их можно было бы раскрасить», – подумал Андрей. Если дать Вадику море краски и главное – разрешение, он бы превратил эти дома в произведения искусства. «Ну, пусть и не искусства», – оговорился Андрей. Дом – не картина, его вверх ногами не перевернешь. И все же так будет веселее.

«Было бы, – опять оговорился он. – Было бы веселее. Если б разрешили. Но ведь не разрешат же».

Из автобуса Андрей пересел в линейку, точнее – перешел, поскольку свободных мест в вагоне, как всегда, не оказалось. Через полчаса он уже был возле помойки, которая после праздника украсилась грандиозными отвалами мусора. Барсику и его собратьям предстояло все это переработать – не считая штатных ежедневных поступлений.

В камере, кроме сменщика Новикова, Андрей обнаружил троих незнакомых операторов и самого Чумакова. Андрей почувствовал неладное – бригадир к бакам без причины не спускался. Значит, был особый повод.

Уже догадываясь, но еще не веря, он молча подергал Новикова за локоть. Тот поджал губы и провел в воздухе указательным пальцем: два раза, крест-накрест.

– Жив пока, – сказал Новиков. – Но они его собираются заменить.

– Как это заменить?! – воскликнул Андрей. – Кем?

– Хочешь – сам полезай, – не оборачиваясь, ответил Чумаков. – Наверху видел? Работы по горло. А ваш не справляется.

– Он выздоровеет! Я сегодня подежурю, все будет нормально!

Андрей заметил, что табличка на баке не прикрыта, и стиснул зубы – он обещал Барсику краску. Он замазал бы этот злополучный номер, и тогда Барсик обязательно поправился бы, и…

Один из операторов приставил к табличке отвертку и с противным жужжанием начал выкручивать винты. Андрей не сразу сообразил, что это значит. Когда он понял, к баку уже привинчивали новую бирку – с новым номером. С новым именем.

– Нет, не надо! – крикнул он.

– Поздно, Белкин, – ответил Чумаков. – Уже звереныша привезли. Они, когда маленькие, в ведре умещаются. Хочешь посмотреть? Жуть! А этого мясорубкой… Ребята там налаживают. Ну, и ножи поточат, чтоб быстрее. Вж-ж-жик!.. И все. Так что если проститься желаешь, последнее слово, или еще чего – сейчас самое время.

– Не смей этого делать, – тихо сказал Андрей.

– Угрожаешь? Работу потерять не боишься?

– А ты? Ты чего-нибудь в жизни боишься?

– Белкин! Я философов не люблю, – с угрозой проговорил Чумаков. – И, кстати, на брудершафт я с тобой не пил.

– Так и я с тобой – тоже.

– Я гляжу, тебе деньги совсем не нужны.

– Деньги?! Три крепа за шесть часов!

– Белкин, ты свихнулся? Три крепа его не устраивают! Где тебе заплатят больше?

– Грабить буду. По башке лупить, животы вспарывать. И начну с тебя, садист поганый.

– Уволен, – мгновенно отозвался Чумаков. Андрей достал из своего шкафчика последнюю бутылку лимонада и, отпив половину, вылил остальное Чумакову под ноги.

– Ты и правда помешался, – пробормотал Новиков. – Кто убирать-то будет?

– Тот, кому за это платят. Счастливо вам тут… повеселиться.

Андрей хлопнул дверцей и внимательно посмотрел на Чумакова, словно запоминая его навсегда.

Громыхающая платформа с раздвижной решеткой сегодня ползла особенно долго – Андрей успел воскресить в памяти и свой приход на конвертер, и пакеты, без которых вначале не обходится ни один оператор, и первую пачку печенья, съеденную возле бака, и свои беседы с Барсиком. Сможет ли он так же откровенно поговорить с кем-нибудь еще? Андрей сомневался. Поднявшись на поверхность, он миновал проходную с символическим турникетом и вышел к свалке.

Комбайны по-прежнему рубили мусор и выгружали его в зев транспортера. Водители тряслись в своих кабинах и иногда, съезжаясь ближе, перебрасывались короткими фразами. Внизу, под бетонным основанием, трудились, переваривая отходы, искусственные существа. На конвертере ничего не изменилось. Только Барсика убили.

Андрей зябко задрал воротник и, сунув руки в карманы, пошел на станцию.

Линейка по расписанию прибывала через десять минут, и, чтобы чем-то заняться, Андрей стал рассматривать рекламные плакаты. Каким-то чудакам взбрело в голову призывать черов к покупке особо мягкой туалетной бумаги и высокоинтеллектуальных зубных щеток.

Похмыкав над глупостью рекламщиков, Андрей вдруг сообразил, что плакаты предназначены для пассажиров обычной электрички, которая здесь не останавливается, но слегка притормаживает. Скучающие граждане зацепятся взглядом за голую девичью задницу или девичий же разинутый рот и, не исключено, приобретут – кто бумагу, а кто щетку. В зависимости от потребностей.

Андрея все это не касалось. Его потребности были регламентированы гуманитарной службой, а она подобных излишеств не предусматривала.

Побродив по перрону, он присел на каменный парапет. В ту же секунду сбоку раздался протяжный автомобильный сигнал. Андрей покрутил головой – кроме него, на станции никого не было, лишь у конвертера топали несколько освободившихся операторов.

Андрей поднялся и, обойдя заклеенный плакатами павильон, присвистнул. На узкой трехполосной дороге за полотном линейки стояла черная машина с алыми сердцами на дверях и капоте. В марках Андрей не разбирался, но, судя по форме, это было что-то дамское и весьма изысканное. И, наверно, безумно дорогое.

Левая дверца откинулась, и из нее появились: туфля на высоченном каблуке, нога безо всяких признаков юбки, затем все же юбка, под которой мелькнуло что-то белоснежное и ослепительное, и наконец остальное – тонкая ручка, талия, грудь, лицо.

Гертруда.

Андрей, задохнувшись от испуга, дернулся было за стену, но не успел.

– Попался? – радостно крикнула девушка. – Иди сюда, чего тебе на линейке делать? Я довезу.

Первым желанием Андрея было отказаться, однако он понял, что уже ничего не изменишь. Он мог бы сочинить какую-нибудь историю – например, что ходил на конвертер из любопытства, но это уронило бы его достоинство еще ниже. К чему валять дурака? Надо подойти и признаться: «да, я чер». Авось небо на землю не упадет… Признаться и проехаться в шикарном автомобиле, если уж предлагают. Хоть раз в жизни.

Он перебрался через железнодорожные пути и пошел к машине – сначала робко, но с каждым шагом все смелее и смелее. Когда нечего терять, нечего и бояться. Останавливаясь у открытой дверцы, Андрей уже улыбался.

– Как ты меня нашла? – спросил он. – Вадик растрепал? Товарищ, называется…

– С Вадиком твоим я не общалась. Он у Ленки лежит.

– Пьяный?

– Голый… Что же ты мне наврал? – сказала Гертруда, впрочем, вполне дружелюбно.

– Про то, что я чер? Вернее, что не чер…

– Про то, что в Гамбурге живешь. Ладно, садись.

Операторы с конвертера уже зашли на перрон и ошеломленно замерли – девушка, автомобиль и Андрей никак не увязывались. Был среди них и сменившийся Новиков. Андрей помахал ему рукой и, обойдя машину, утонул в спинках-подушках-подлокотниках.

Гертруда поправила прическу и, прежде чем вернуться взглядом к дороге, рванула вперед. Где-то у самого уха взвизгнули колеса, и машина, оставив позади тучу оранжевой пыли, вылетела на среднюю полосу.

За рулем Гертруда держалась еще лучше, чем в постели. Андрею стало интересно, какое из этих удовольствий она попробовала раньше. Ответить определенно он не смог, зато окончательно понял, что автобус Гертруде без надобности.

– Откуда ты знаешь, где я работаю? – спросил Андрей.

– Я все про тебя знаю, – ласково произнесла она. – Я даже знала длину твоего члена – еще до того, как ты разделся.

Андрей озадаченно помолчал.

– И что скажешь? – выдавил он.

– Что? А, ты об этом… Не надо цинизма. Я в медицинском смысле.

– Ну и куда мы едем?

– Только не в Гамбург, – усмехнулась она. – Ко мне, конечно.

– Я не хочу.

– Ой, не будь таким киселем! – капризно протянула Гертруда.

– В носках? – спросил Андрей.

– Что?..

– «Не будь киселем в носках». Ты это хотела сказать? Я все не мог вспомнить, где я твой голос слышал. Тогда, вечером. В кустах.

– Да, это была неудачная попытка, – спокойно сказала Гертруда.

– Меня ведь предупреждали…

– О чем же?

– Что появится незнакомка, и…

– Надеюсь, прекрасная? – вставила она.

– Да. Профессор был прав.

– Спасибо. И что дальше?

– Ничего. – Андрей испытующе посмотрел на Гертруду и невольно залюбовался ее профилем. – Ничего хорошего.

– Тебе удобно? – невпопад спросила она. – Сиденье удобное?

Андрей поворочался – упругие сегменты кресла неизменно оказывались на нужном месте.

– Мне не с чем сравнить.

– Можешь сравнить с пластиковым стулом в Бибиреве-6, – сказала Гертруда. – Ошибается твой профессор. Ничего хорошего у тебя не было раньше.

– А теперь пойдет не жизнь, а сметана, – догадался он. – Я выиграл в лотерею? Не помню, чтобы покупал билеты.

– Билетик тебе родители подарили – в тот момент, когда твой папа в твою маму… все, все, не буду. Я знаю, как трепетно черы относятся к родственникам. Неизвестно, правда, почему. Они вас помнят? Они о вас заботятся?

– Еще раз тронешь моих родственников, и у тебя на носу будет не одна горбинка, а две. Или все-таки одна, но большая.

Гертруда резко остановила машину и, положив локоть на спинку, повернулась к Андрею.

– Ты же культурный человек, гамлетов читаешь… Ты чего такой злой?

– Извини, – тихо сказал он. – У меня Барсик умер.

– Соболезную.

– А ты это умеешь?

– Уметь – не значит демонстрировать, верно? Надо быть менее проницаемым и не рисовать на лице все, что чувствуешь. Это первое, к чему тебе придется привыкнуть. В городе живут по-другому.

– Мне-то что? Я в блоке…

– В блок ты больше не вернешься.

– Это почему же?

– Потому, что ты не чер. Ты никогда не был чером, Белкин.

Автомобиль стоял у самой обочины. В сантиметре от окна качнулась потревоженная ветка, и на капот вспорхнула маленькая птичка с пестрым хвостом. За узкой лесопосадкой с лязгом пронеслась линейка…

Андрей все сидел, оцепенело глядя на переднюю панель. Странно, но радости он не испытывал.

Тридцать два года в окраинных блоках. Тридцать два года – продукты из гуманитарки, одежда из гуманитарки, электричество и вода по лимиту… Вся жизнь за счет государства. Бесплатная, никчемная, напрасная. Жизнь среди черов. Кто же он, если не чер?

– Продолжай про билетик, – попросил Андрей. – Про счастливый.

Гертруда запустила ему пальцы в загривок и поцеловала в щеку.

– Ты когда-нибудь причесываешься?

– Когда стригусь, а что?

– Значит, пора подстричься. Кстати, и переодеться. Не будет же весь город изображать, что не замечает.

Она легонько тронула руль, и машина с заносом вылетела на дорогу.

– Тебя долго искали и очень долго проверяли, – сказала Гертруда. – Так что можешь не сомневаться.

– Я и не сомневаюсь…

– И не удивляешься?

– Учусь быть непроницаемым.

– А-а… Быстро учишься, молодец.

– Сколько же ты получаешь?

– Такие вопросы у нас не задают.

– Урок номер два, да? Понятно, – сказал Андрей. – Нет, мне интересно, сколько все это стоит. Квартира, машина. Платьица всякие красивые. Что надо делать, чтобы так жить? Кем я у вас буду работать? В центре освободилась вакансия дворника?

– Работать ты не будешь, у тебя для этого слишком высокий статус. Работать приходится таким, как я. У кого от двухсот до тысячи баллов.

– Соболезную! – театрально развел руками Андрей. – У меня-то и подавно – семьдесят пять.

– Гораздо больше, – возразила она. – Немногие могут похвастаться таким интеллектом.

Андрей засмотрелся на приближающийся город и не сразу уловил смысл сказанного.

– О чем ты?.. – молвил он, не решаясь повернуться к Гертруде. – У меня семьдесят пять, даже для конвертера маловато.

– Мы все проходим три контроля.

– Это известно. Мне Эльза Васильевна говорила. То есть Эльза, наставница. Сам я не помню, меня до второго не допустили. И так все ясно было. Уже в пять лет.

– Процентов на девяносто бывает ясно, – кивнула она. – Основные свойства личности в пять лет уже сформированы. Потом остается определить второстепенное – склонности, способности.

– Второстепенное?!

– Второстепенное, – подтвердила Гертруда. – И еще кое-что. Насколько человек со своими талантами окажется полезен обществу.

– Значит, все эти годы я со своими талантами… – начал Андрей.

– Да, – сказала она.

– А теперь, значит…

– Да.

– И кто же это решает? Насчет пользы? – сдавленно проговорил Андрей.

– Не заводись, не надо. Наша роль сравнима с ролью рядового оператора. Мы делаем то, что от нас требуется, – не больше и не меньше.

– И ты – один из них, из этих операторов? Нашего общего конвертера… Но я все равно не понимаю. Я каждый месяц прохожу тест…

– Нет, – покачала головой Гертруда. – Это не тест интеллекта, это фикция. Автомат по сетчатке распознает твою личность и отсылает запрос в координационный центр. А там уже готов результат – на тебя и таких, как ты. Независимо от вашего реального статуса. Вам просто накидывают пару-тройку баллов. Или, наоборот, отнимают. Разницы-то нет. Главное, чтобы ИС не превышал ста пятидесяти.

Андрей задумался. Он мог бы жить в центре – с детства. Мог бы иметь такой же автомобиль, такую же квартиру… Он мог бы себя уважать.

– Сколько у меня на самом деле?

– Это секретная информация.

– Для меня?!

– Для меня, – усмехнулась Гертруда.

– Но почему сейчас?

– Мы ждали подтверждения. Как только мы его получили, я тут же поехала за тобой.

– Я не про сегодня, я вообще.

– Возможно, Республике потребовались твои способности.

– И в чем они заключаются, эти мои способности?

– Не знаю, – ответила она. – Действительно, не знаю. И не хочу знать.

Гертруда, не снижая скорости, промчалась по пустым улицам и затормозила у своего дома. Андрей узнал его безо всякого труда: салатные кубики на небесно-голубом. В Бибиреве-6 ориентироваться было несравненно сложнее.

За входными дверьми Андрей заметил пару мелких осколков и сырое пятно. Интересно, сберег ли Вадик вторую?

Зайдя в квартиру, Андрей почувствовал чье-то присутствие. Он замешкался, но Гертруда ободряюще похлопала его по спине. Андрей остановился у закрытой гостиной и, положив ладонь на ручку, снова обернулся.

– Нас не ждали так рано, – пояснила Гертруда.

Андрей толкнул тяжелые двери.

На круглом столе в центре комнаты лежала знакомая квадратная коробка. Рядом, скрестив руки на груди, стоял его новый наставник, Сергей Сергеевич.

– Здравствуй, Андрюша, – сказал он. – Проходи. Здесь нам мешать не будут.

Глава 10

Суббота, день

– Царапин?..

– Нет, это покойный Эйнштейн.

– Ха-ха… смешно. Слушай меня, Царапин.

Голос за ухом звучал вкрадчиво, голова у Ильи почти не чесалась.

– Слушай внимательно, Царапин. Сейчас ты поедешь в другой блок. Зайдешь в хозяйственную лавку…

– Тут недалеко есть, рядом с домом.

– Не перебивай. Отъедешь как можно дальше и возьмешь в гуманитарной лавке отвертку. Жало должно быть сантиметров двадцать, из хорошей стали.

– За хорошую много спишут, – вяло возразил Илья.

– Не важно. Лимитная карта тебе больше не понадобится. Запоминай адрес…

– Отверткой?! – ужаснулся он. – Вы за кого меня принимаете?!

– Царапин, надо сделать грязно, – просительно, чуть ли не жалобно, произнес голос. – Нужна не просто акция, а… ну, ты понял. Зато это в последний раз. Не откажешь – получишь вдвойне, плюс за Эйнштейна. Который, сам знаешь, без твоей помощи обошелся.

– Но отверткой!.. Нет.

– Царапин, сделай. И больше таких поручений не будет. Мы же тебя выводить собирались, ты видел. Основную задачу ты уже выполнил, но вокруг объекта что-то возни многовато. Придется почистить.

– Отверткой!..

– Что ты заладил? Да, отверткой! И полиции поможем – на маньяка спишут, и другим психам наука.

– Ладно, – бросил Илья. – Но после этого – все! Заберу кредитку, смоюсь, чтоб никогда, никогда в жизни…

– Это сколько угодно. Динамик мы тебе удалим, и смывайся хоть на Северный полюс.

– Потеплее места найдутся, – проворчал он. – Давайте свой адрес.

Голос продиктовал номер блока, дома и квартиры. Илья, закрыв глаза, повторил и яростно почесал затылок.

Последний раз. Что ж…

Он зашел на кухню, достал из шкафчика бутылку и перевернул ее над чашкой.

«Праздничная особая» прижгла язык и потекла вглубь – через горло, через желудок, к самому сердцу.

– Вот и весь праздник, конвой собачий… – сказал Илья вслух.

* * *

Сергей Сергеевич отключил прибор от терминала и аккуратно снял с Андрея обруч.

– В общем, все хорошо, – сказал он.

– Вы прямо как доктор. «В общем хорошо, а в частности – завтра умрете».

Наставник рассмеялся и уложил прибор в коробку.

– Экспериментальная модель, да? – с укором спросил Андрей. – Что же вы, Сергей Сергеевич? Стыдно.

– Отнюдь. Ложь – слишком привлекательное и притом гуманное средство, чтобы от него отказываться.

Гертруда закрыла стенную панель и поставила на стол три высоких стакана. Андрей понюхал – вроде без алкоголя. Попробовал – кажется, сок. Он уже ни в чем не был уверен.

Наставник тоже отпил и, почмокав, продолжил:

– С другой стороны, нельзя человека обнадеживать, если сам не уверен.

– В чем не уверены, Сергей Сергеевич?

– В том, что ты за тридцать лет не растерял своего дара. Обычно бывает так: внуши умнику, что он кретин, и он станет кретином. Но тебя это не касается.

Андрей задумчиво погладил расшитый золотом диван и наконец не выдержал:

– Так сколько у меня баллов?

Наставник довольно посмотрел на Гертруду.

– Пять минут терпел, надо же!

– Да, это показатель, – в тон ответила она.

– В нем уже проснулось чувство собственного достоинства.

– Эй!.. Я все еще здесь, вы не забыли? Не надо обо мне в третьем лице!

– Раньше ты этого не сказал бы, – заметил Сергей Сергеевич.

– Это плохо?

– Хорошо, Андрей. Я же говорю: хорошо!

– Ну так сколько?

Сергей Сергеевич встал с дивана и что-то шепнул Гертруде. Та торопливо вышла из комнаты и плотно затворила двери.

– Две тысячи, Андрюша. За твои две тысячи… – наставник поднял стакан и сделал большой глоток.

– Две ты?.. – У Андрея перехватило дыхание. – Тысячи?.. Две тысячи баллов?!

– Тебе бы сейчас расслабиться как следует. До вечера уж подожди. Вечером Гертруда вернется, она тебя расслабит.

– Ага… – идиотски затряс головой Андрей. – Две тысячи?! У меня?! Две тыщи… больше, чем у профессора!.. Спасибо.

– Не за что, – улыбнулся наставник. – Папе с мамой… но это тебе уже говорили.

– Вы слышали?

– Привыкнешь, – коротко отозвался он. – Ладно, соберись с мыслями. У меня еще дела кой-какие… Не уходи никуда.

Сергей Сергеевич подхватил коробку и последовал за Гертрудой.

– Куда ж я от вас?.. – зачарованно произнес Андрей.

Восторг, застрявший где-то на полпути от конвертера, теперь его настиг. И оглушил. Теперь Андрей поверил.

Тридцать два года по блокам, среди черов. Гуманитарная лавка и конвертер. До конвертера – мойка вагонов, погрузка-разгрузка, чистка парков… много всякого. Пакостная, убогая жизнь.

И не тридцать два, а меньше, поправил себя Андрей. И ничего смертельного там не было. Лежал на кровати, книжки почитывал.

Он уже заранее испытывал какую-то плаксивую, ханжескую ностальгию по своему прошлому. Он уже почти тосковал – по одинаковым домам с узкими душевыми кабинами, по однообразной и невкусной еде, и даже по бригадиру Чумакову. Все это вдруг оказалось так далеко, что перестало раздражать. А впереди…

Андрей закатил глаза и с опаской взялся за сердце.

Тридцать два – не возраст, у него еще много времени. Он еще успеет насладиться – за все, как говорил классик, бесцельно прожитые. На полную катушку.

Он залпом осушил стакан и, легко найдя в стене фальшпанель, заглянул в бар. Там его встретила шеренга бутылок – стеклянных, металлических, глиняных и черт знает еще каких. В блоке любую из этих посудин приспособили бы под вазочку. Здесь же, Андрей не сомневался, их просто выкидывали. И в одном только этом поступке – выбросить ненужное, не колеблясь, – уже виделось что-то величественное и свободное.

Андрей по запаху разыскал сок и налил себе еще. В гуманитарной лавке такого не давали…

Он подумал, что уже обзавелся первой из новых привычек – все сравнивать с прошлой жизнью. И эта мысль тоже была приятна.

Поигрывая стаканом, как это делали крутые мужики из кино, Андрей прошелся по комнате и встал у окна. На детской площадке, сильно отличавшейся от дворов между блоками, возились ребятишки.

Года по четыре, оценил Андрей. Скоро контроль-один. Кому-то из них не повезет, и они… Да ну их!

Он сел на диван и задрал голову к высокому потолку. В желудке постепенно созревал голод, но Андрей не беспокоился. Он знал, где у Гертруды можно поесть, и знал, как заказать продукты, если самому идти за ними лень. Он провел в центре меньше суток, но уже не чувствовал себя здесь чужим. Ему оставалось переодеться, и тогда он нормальный гражданин.

Его лишь немного смущало, что он торчит в чужой квартире и ждет благодетеля, который, в сущности, ничего пока не объяснил. Но он скоро придет, благодетель Сергей Сергеевич. Он же обещал. Придет и объяснит. Вот тогда-то Андрей им и станет – нормальным гражданином.

Он заметил, что Сергей Сергеевич забыл выключить терминал, и подсел ближе. Заветная игрушка была похожа на распахнутый альбом: одна сторона – экран, другая – кнопочки. Терминал не издавал ни звука, но по плывущей картинке было ясно, что он работает.

Андрей воровато оглянулся на закрытые двери и придвинулся к самому столу. Склонившись к рядам кнопок, он с детской радостью обнаружил, что половина из них ему известна.

Все больше отдаваясь какому-то внезапному ребяческому настроению, Андрей тюкнул по клавише «9». Бесконечный косяк перламутровых рыбок разлетелся в стороны, и на почерневшем экране замигала белая точка. Левее от нее горела «девятка».

Андрею на ум пришли сразу две мысли: первая – что он все сломал, вторая – что от нажатия кнопки терминал ломаться не должен. Вторая мысль казалась более здравой, тем не менее Андрею остро захотелось вернуть на экран рыбок. Он догадывался, что нужно убрать «девятку», но как это сделать, не представлял.

Тихо паникуя, Андрей снова осмотрел все кнопки. Справа отыскалась знакомая по фильмам клавиша со словом «Ввод». Палец как-то сам до нее дотянулся и, не спрашивая разрешения, нажал.

На экране появилось:

«Адрес набран неверно. Повторите вызов».

Желание стереть «девятку» усилилось, и Андрей машинально стукнул по «Вводу» еще раз.

«Адрес набран неверно. Повторите вызов».

«Адрес», – осознал он с тоской. Цифра «девять» не может быть адресом, в нем же двенадцать знаков. Андрей перебрал в памяти известные ему сетевые адреса – все начинались именно с «девятки», но связываться ни с кем не хотелось.

«Привет. Чем занимаешься? – Кино смотрю. – Ну и дурак. А я сижу в центре и пью вкусные соки. – Ну и!..» В таком примерно духе.

Он вдруг понял, что ему совершенно не о чем говорить. И, главное, не с кем. Он мог бы послать вызов самому себе, но это не имело смысла. Однако с проклятой «девяткой» надо было что-то делать.

Вздрагивая от напряжения, он набрал остальные одиннадцать цифр. В принципе, это оказалось так же легко, как и на домашнем телемониторе, с той лишь разницей, что там на кнопках были изображены пиктограммы – ухо, рука, карандаш и так далее. Андрей напоследок поискал «отмену» – перечеркнутый квадратик – и, окончательно убедившись, что такая клавиша отсутствует, нажал «Ввод».

«Пусть бы профессор куда-нибудь ушел, – подумал он. – Или заснул. Или застрял в туалете».

После седьмого сигнала вызов сбросится, и по экрану опять поплывут рыбки – во всяком случае, Андрей на это надеялся.

– Да? – недовольно сказал профессор, но тут же вытаращил глаза и подался вперед. – Андрюша?!

В экранчике терминала его лицо было маленьким и смешным, как у воробья.

– Здрасьте, Никита Николаевич… Я вас так просто вызвал, чтоб от девятки этой избавиться.

– От девятки?.. Какой девятки? – Профессор обеспокоенно глянул куда-то вниз, под объектив своего монитора. – Ты не из дома? Откуда ты говоришь, Андрей?

– Это не важно, Никита Николаевич. До свидания.

– Стой, не смей! – крикнул он. – Ты что, в городе? Как ты туда попал?

– В городе, – неохотно ответил Андрей. – Мне бы рыбок…

– Что за рыбки?

– Пестренькие, по экрану плыли. Я сдуру нажал кнопку, они и того… Мне бы их назад…

– У тебя терминал?! – воскликнул профессор. – Андрей, ты… в «неотложке»?!

– Здоров я, здоров, – сказал Андрей.

Ему не терпелось побыстрее закончить этот нудный разговор. Он проклинал себя уже не столько за «девятку», сколько за следующие одиннадцать знаков. Если б он знал, как прервать сеанс связи, то давно бы оставил профессора наедине с его химерами. Но Андрей не знал. Сетевой терминал – это все-таки не монитор.

– Ты попал в «неотложку», – скорбно повторил Никита Николаевич.

– Да нет же! Что вы заладили?! Со мной все в порядке. Я у Сергея Сергеевича.

– Это тот, наставник? Это он тебе статус поднять собирался?

– Мне поднимать ничего не надо, – обиделся Андрей. – У меня и так…

– Так?.. И ты уже?.. Постой, Андрюшенька, секунду, – нервно залебезил профессор. – Секундочку, я тут включу…

– Нет у меня времени! Сейчас войдет кто-нибудь, а я с чужой вещью… некрасиво получится.

– Тогда вот что. Набери еще один номер.

– Где набирать-то?! – разозлился Андрей. – Здесь ваш лик. Все место занимает.

– Внизу, под активным окном… ну, под моим ликом, – пояснил он, – есть черная полоска, командная строка. Ты набирай, набирай, увидишь.

Никита Николаевич начал торопливо диктовать цифры вперемежку с буквами. Андрей, не в силах ослушаться старшего, тюкал по клавишам – ничегошеньки не понимал, молча называл себя дубиной, но продолжал тюкать. Длилось это вовсе не секунду, гораздо дольше. Когда Андрей уже готов был сорваться, профессор остановился и сказал:

– Все. Жми на «Ввод».

Андрей нажал. Экран потемнел, и по нему помчался столбец текста, такой быстрый и такой мелкий, что разобрать слов было невозможно.

– Никита Николаевич!.. – взвыл Андрей.

– Да, да, я здесь, – отозвалось из терминала. – Отлично, Андрюшенька.

– Какой там «отлично»?! Я думал, мы выключаем все!

– Выключим, обязательно выключим. Еще немножко, и…

Что-то заставило Андрея насторожиться, и за мгновение до того, как двери открылись, он панически захлопнул чемоданчик.

В комнату вошел Вадик, бодрый и свежий. За ним появился Сергей Сергеевич.

– Садись, не стесняйся, – сказал он. Андрей, освобождая место, сдвинулся подальше от терминала.

– Когда ты протрезветь успел? – спросил он.

– У них тут таблетки, – ответил Вадик, усаживаясь. – Съел, и все сгорело.

Он задумчиво погладил пластмассовый угол терминала и, не выдержав соблазна, заглянул под крышку. Андрей с облегчением вздохнул – по экрану опять плыла стая рыбок.

– Смелее, – поддержал Сергей Сергеевич. – Привыкай к технике, в городе она повсюду.

– Сколько нас, таких? – спросил Андрей. – Остальных тоже просвещают?.. Или посвящают?

– Сообразно способностям.

– Сергей Сергеевич мои картины видел, – пояснил Вадик.

– А ты, Андрей, их видел? – поинтересовался наставник.

– Конечно. Но я не разбираюсь. А вы-то когда успели?

– Успел, успел.

– Да, а как твой Мурзик поживает? – спросил Вадик.

– Помер он. Если б ты мне дал краски… Ладно, уже поздно.

Сергей Сергеевич, не глядя на терминал, отключил его от Сети, и Андрей окончательно успокоился.

– Сейчас посмотрим кое-что, – сказал наставник, взмахивая штекером от монитора. – Кое-что познавательное. Про живопись. Специально для тех, кто не разбирается.

Андрей смутился и бестолково потрогал пустой стакан. Вадик глянул на него с превосходством, но говорить ничего не стал.

Сергей Сергеевич откинул одну из стенных панелей и чем-то там пискнул – снаружи на окнах начали опускаться металлические жалюзи. Комната постепенно погружалась в сумерки.

– Как в кинотеатре, а? – благоговейно шепнул Вадик.

Андрей промолчал. Он обратил внимание, что двери тоже перекрываются, и это ему не понравилось.

Когда в комнате воцарилась кромешная тьма, перед диваном загорелся большой экран. В центре монитора сиял белый ромб кровати – вероятно, камера висела под самым потолком, в углу. Из динамика доносились парные хрипы, но людей в кадре не было. Справа на миг показалась и исчезла пятка, мужская или женская – не разобрать.

Хрип неожиданно прекратился, и мужчина что-то недовольно пробубнил, Голос принадлежал Вадику. Андрей услышал, как Вадик – не на экране, а тот, что рядом, – сопит и ерзает.

– Бля! – сказал Вадик. Тот, что на экране.

– Ничего, мне и так хорошо, – ответила женщина, и, не вставая с пола, заползла на постель. Это была рыжая Лена.

Она улеглась на спину и раскидала руки-ноги по сторонам.

Андрей задумался, нужно ли ему смотреть дальше, и решил все же посмотреть.

У кровати возникло худое тело Вадика и рухнуло возле женщины.

Андрей и не предполагал, что два голых человека, не занимающихся любовью, выглядят еще похабней. Он чувствовал, как у него горят щеки, – не исключено, их с Гертрудой тоже снимали.

– У тебя странные символы, – томно произнесла Лена.

– Чё? – сказал Вадик.

Звук был записан потрясающе. Казалось, микрофоны стояли прямо в кровати.

– Я про картины твои. Символика необычная. Но доступная. Почему раньше никто к этому языку не пришел?

– А… Да, это у меня есть, – отозвался Вадик и, приподняв бок, почесал ягодицу.

– Только я идею не улавливаю, – Лена словно вспомнила, что из угла на нее таращится объектив, и лениво прикрылась. – Язык понятен, а сверхидея не расшифровывается.

Разговор в постели про символический язык и сверхидею Андрея немного забавлял. Но – лишь немного. Он все не мог выбросить из головы металлические ставни на дверях.

– Так чего ты хотел добиться? – спросила Лена.

– Да ничего особенного… – сказал Вадик. – Чтоб, допустим, посмотрел человек на картину – и пошел, повесился. Или вены вскрыл.

– Это шутка?

– Нет, конечно.

– Ну и что? Повесился, а потом?

– Да ничего… – повторил он. – Потом другой посмотрит и тоже вены вскроет.

– А цель?

– Цель?.. О-о-о! Цель у меня глобальная.

– Догадалась… Ну, а когда все умрут? Что будет?

– Тогда и я вскроюсь, – спокойно сказал Вадик.

– А смелости хватит?

Он оторвал от простыни левую руку, Андрей сначала подумал – чтобы обнять Лену, но Вадик надолго задержал предплечье у ее лица.

– Что ж ты все левую?.. – растерянно сказала она.

– На правой тоже шрамы есть, двенадцать штук.

– А на этой?..

– Четырнадцать. Хочешь – посчитай.

– Не… не хочу.

В комнате вспыхнул свет, и Андрей зажмурился.

– Пожалуй, закончим, – сказал Сергей Сергеевич откуда-то сзади. – Впечатления?..

Андрей медленно открыл глаза – Вадик подавленно изучал носки своих ботинок.

– Меня что-то не впечатлило, – признался Андрей.

– Я имею в виду не эротический аспект фильма, а мировоззрение нашего героя, – сказал Сергей Сергеевич.

– Треп юношеский. Бахвальство. Неумное к тому же.

– Самое досадное в том, что это талантливо. Я про картины. И ведь найдутся особо восприимчивые, и повесятся. Или… как это?.. вскроются, во. Да уже, собственно, нашлись. Однажды это сработало. Правда?

– Он понял, что жизнь – дерьмо, – отрывисто произнес Вадик.

– Но ты ему в этом помог – понять. Поэтому твой статус и упал до ста баллов. А не от шока и угрызений совести. Я сам лично вводил корректировку.

– Так это вы меня в черы записали?!

– С тех пор прошло пять лет, и ты сильно изменился. В худшую сторону.

Сергей Сергеевич, все еще находясь за спинкой дивана, положил ладони Андрею на плечи. Сбоку повеяло чем-то незнакомым, тяжелым. Андрей скосил глаза и заметил у своего горла белую матовую сталь. Чуть шевельнув подбородком, он разглядел пистолет полностью: рукоятка, ствол и курок. Как в кино. Вадик сидел, понуро опустив голову, и ничего не видел.

– Тебе придется, – вполголоса сказал Сергей Сергеевич.

– Мне?.. – проронил Андрей.

– Кто-то должен этим заниматься.

– Почему?..

– Ты хотел знать, в чем твое предназначение. В том, чтобы брать на себя ответственность. Это трудно. Но ты к этому приговорен.

– И вашему обществу… нужно от меня только это? И ничего больше?

– Да. Ничего больше.

Вадик встревоженно повернулся. Он сообразил, что речь идет о нем.

Сергей Сергеевич, помахивая пистолетом, обошел диван и остановился возле стола.

– Устройство элементарное, – продолжал он уже в открытую. – Предохранитель, спусковой крючок, замок магазина. Окошко с цифрами – индикатор боезапаса. Магазин расположен в рукоятке, емкость – сто двадцать выстрелов. В общем, это все. И так сказал больше, чем нужно. Запомнил? Здесь – предохранитель, здесь – курок. Не перепутаешь.

Он вручил Андрею пистолет и буднично сказал:

– Стреляй.

* * *

Никита Николаевич по примеру дознавателя скинул тапочки и приложил ухо к двери.

– Кто там?

– Никита Николаевич, я от Белкина.

– От какого Белкина? – строго спросил он.

– Как «от какого»?! – возмутились за дверью. – От Ивана Петровича, из полиции.

Профессор удовлетворенно кивнул и, обувшись, открыл.

Перед ним стоял мужчина тридцати с небольшим лет. Одет он был, как все: в простую куртку и брюки из грубой ткани, но по ухоженному лицу Никита Николаевич сразу определил, что это не чер.

– Маскируетесь? – Профессор запер дверь и проводил гостя в комнату.

– Приходится, – ответил он, задержав взгляд на мониторе.

По экрану бежала бесконечная строка:

«Сеанс прерван абонентом. Абонент недоступен». На столе в беспорядке валялись листы бумаги, заполненные не то стихами, не то какими-то списками.

– Я вас отвлек?

– Нет, нет, я уже закончил. Так что, у Ивана Петровича проблемы? Когда его вчера вызвали, он обещал связаться… Вы не подумайте, что я привередничаю! Волнуюсь я за него.

– Спасибо, но не стоит. У Белкина все в порядке. Ну, или почти все.

– Ох, темните!..

– Выговор он получил. От этого не умирают.

– А… – профессор замялся. – С другой стороны неприятностей у него не будет?

– С другой?.. Что вы имеете в виду?

– Впрочем, да… не обращайте внимания. Как мне вас называть, молодой человек?

– Илья, – сказал он.

– Да-а?! Представьте, я знаю еще одного Белкина, а он, в свою очередь, еще одного Илью. Но я что-то разболтался… Нервничаю, извините.

– А вы не нервничайте.

Илья взял профессора за локти и заботливо усадил в кресло. Затем достал из-за пояса длинный промасленный сверток и бросил на стол, к стихам.

– Имя у меня редкое, – сказал он. – Вероятность встретить в Бибиреве второго Илью крайне мала.

– Я же… – начал профессор, но осекся. – Я, кажется, понял, кто вы, – прохрипел он.

– Правильно поняли, Никита Николаевич.

Илья снял куртку и пристроил ее на спинку стула.

Профессор попытался подняться, но он удержал его в кресле.

– Лучше сидите. Так будет удобней.

Глава 11

Суббота, вечер

Стрелять Андрей не собирался, но почему-то взял пистолет – не хотел, да взял. Сергей Сергеевич был старше, и он был наставником. А наставников надо слушаться.

Пистолет оказался легче и удобней, чем Андрей ожидал. И… приятней, что ли? К рукоятке не нужно было привыкать – она естественным образом расположилась в ладони и назначила место для каждого пальца. Указательному ничего не оставалось, как только лечь на курок.

Жалюзи на окнах и дверях по-прежнему были опущены – никто не увидит и, наверное, не услышит.

– Куда? – спросил Андрей. – Куда стрелять?

– В сердце, – сказал наставник. – Оно у людей слева, если ты не в курсе.

Андрей задумчиво покачал пистолетом и исподлобья глянул на Вадика – тот, побелев, вжался в спинку дивана. Затем он ненароком направил ствол на Сергея Сергеевича. Наставник иронически шевельнул бровью – в его глазах не было ни страха, ни сомнения.

Андрей проверил, снял ли предохранитель, и, снова повернувшись к Вадику, дернул курок.

Раздавшийся звук не был похож на выстрел. Это и не было выстрелом. Вадик сидел живой – смертельно напуганный, но без дырки в груди. И от него жутко воняло.

– Это что, проверка? – молвил Андрей.

– Кто ж тебе позволит пачкать служебную квартиру? Хотя, наш дорогой художник… Ладно, диван давно пора было заменить. А пистолет ненастоящий. Муляж. Неужели я стал бы рисковать? Да и убивать тебе никого не придется, этим другие занимаются. Такие, как Царапин.

– Проверка… – разочарованно повторил Андрей. – И что дальше?

– Увидишь.

Наставник открыл фальшпанель рядом со встроенным баром. Вадик, все это время не шевелившийся, внезапно вскочил и, схватив терминал, с размаху ударил его по затылку. Сергей Сергеевич ткнулся лицом в стену и, оставляя на облицовке кровяную дорожку, сполз вниз.

– Ну и дурак же ты! – воскликнул Андрей. Он осмотрел терминал и сокрушенно покачал головой. Крышка отломилась и болталась на тонком цветном жгутике. Через экран пролегла диагональная трещина.

– А ты не дурак?! – взвизгнул Вадик. – Ты же меня прикончить мог! Откуда ты знал, что он игрушечный?

– Пистолет? В кино такое часто показывают. В «Московских тайнах» тоже было… не помню, в какой серии.

– Я сериалами не увлекаюсь, – буркнул Вадик. – А терминал мы починим, не ори. В экране жидкие кристаллы должны быть. Вытекли небось… Сейчас найдем, зальем обратно.

– Сиди уж! Вони тут наделал…

– А ты бы не наделал?! – вскинулся он. – Когда в тебя… черт! А этот урод… диван я ему, видишь ли, испачкал! Ничего я не испачкал, я только…

– Заткнись, – велел Андрей. – Ремень снимай!

Они связали Сергею Сергеевичу руки и ноги и оттащили его от стены. Ремни затянулись плохо, и Андрей догадывался, что наставник быстро освободится. Быстро – но не раньше, чем они уйдут.

Сергей Сергеевич коротко мыкнул и пошевелился. Андрей поставил ботинок ему на горло и дернул за петлю. Шнур у терминала был гладкий, узел двигался свободно.

– Окна и двери управляются отдельно? – спросил Андрей.

– Х-х… х-х-х… – произнес Сергей Сергеевич, дико выпучивая глаза.

– А?.. Громче говори! – Андрей чуть ослабил удавку, позволяя ему набрать воздуха.

– Да. Отдельно…

– Ну и как? Нам только дверь, чтоб без окон.

– На табло… Тридцать шесть… Она откроется.

– Ага, «тройка» – дверь, «шестерка» – сигнализация. Или наоборот?

– Ты зря это делаешь, – сказал Сергей Сергеевич.

– Ну-ну-ну! – предостерег Андрей, стягивая шнур. – Я зря в «неотложку» не верил – вот что я делал зря. А все остальное я делаю не напрасно.

– Как знаешь, – просипел наставник.

– Где мне найти «неотложку»?

– Нигде.

– Но она существует?

– Андрей, пойдем отсюда, – позвал Вадик. – Вдруг эти явятся? Лахудры. Или еще кто-нибудь.

– Погоди! Итак, Сергей Сергеевич. Где «неотложка»?

– «Неотложка» – не офис, и не дом с вывеской. Это люди.

– Люди?! Такие, как Илья Царапин?

– И как ты.

– Скольких он убил?

– Ерунду всякую спрашиваешь…

Андрей посмотрел на Вадика и нервно засмеялся. Его и впрямь интересовало другое. Наставник – под ботинком, со шнуром вокруг шеи – все еще продолжал учить.

– Почему вы нас убиваете?

– Кого «вас»?

– Черов.

– Черов мы не трогаем. Кому они мешают? Сам подумай.

– Верно! – осенило Андрея. – Вы не черов убиваете! Тех, у кого статус нормальный, а они…

– Таких в блоках тоже полно.

– И вы, «неотложка», решаете – кому жить, а кому сдохнуть?!

– А кто же решать будет? – спокойно сказал он. – Художник твой? Тогда вообще все сдохнут.

– Пошли, Андрей, – заныл Вадик.

– Пошли… Но я еще вернусь!

– Я на это надеюсь, – отозвался наставник. Андрей доволок его до дивана и привязал к ножке.

– Не волнуйся, я не убегу, – сказал Сергей Сергеевич. – Бегать тебе придется.

Вадик достал из кармана носовой платок и, скомкав, забил ему в рот. Потом выпрямился и врезал ногой по ребрам. Наставник застонал, но странное выражение благости с его лица так и не пропало.

Андрей, немного помедлив, набрал на табло «36». Металлический занавес на двери поехал вверх. Вадик уже приплясывал возле открывающегося прохода. Как только жалюзи поднялись до пояса, он нагнулся и, толкнув двойные двери, вылез в холл.

Андрей завязал ремни покрепче и выскочил за Вадиком. Тот стоял в прихожей и ковырял мудреный замок.

– Не выберемся, – сказал он. – Я без понятия, как это штуковина работает. Мне Ленка все время открывала.

– А мне Гертруда…

– Надо было у Сергеича твоего узнать. А ты допрос идиотский… Он, по-моему, совсем тебе голову заморочил.

– Да… – невпопад ответил Андрей.

Вадик был прав – насчет головы. А что касается допроса, так его вроде и не было. Наставник сам все рассказал. Или не все, а лишь то, что считал нужным. Пожалуй, это вернее. «Убивают – не убивают»… Действительно, глупо. Известно – убивают. Что Андрей хотел выяснить?.. Почему его до сих пор не убили? Так это же ясно. Теперь-то уж точно.

– Идем назад, – сказал он.

– Сбрендил?!

– Заодно и про замок спросим.

Андрей подошел к наставнику и, присев на корточки, вытащил у него изо рта кляп.

– Так быстро я тебя не ждал, – сказал Сергей Сергеевич, отплевываясь.

– Я за приборчиком. За «экспериментальной моделью». Где она?

– Контроллер? Ты его не получишь.

– Спорим, что получу?

– Эй! – опомнился Вадик. – Какие еще приборы? Нам смыться отсюда поскорее!

Сергей Сергеевич молча поднял глаза к потолку. Андрей взялся за петлю и нешуточно рванул ее вверх.

– Сомневаешься, что смогу тебя удавить? Сам же говорил, что я должен брать на себя ответственность. Вот я и возьму. Грех на душу.

– Слышь, чучело! – снова встрял Вадик. – Как тут у вас дверь открывается? Входная, на лестницу.

– Там… тоже табло… – прошипел Сергей Сергеевич. – Тридцать шесть…

– А контроллер?

– На кухне… сейф. Найдешь…

– Тоже «тридцать шесть»?!

– Не заперт… – с трудом выдавил он.

– Какой сейф, Андрюша? – взмолился Вадик. – У них небось давно тревога сыграла! Не ровен час, «неотложка» нагрянет, или сразу – труповозка!

– А говоришь, сериалы не смотришь. Сходи на кухню, – сказал Андрей и тихонько, для острастки подергал шнур. – Ох, Сергей Сергеевич, если ты ошибся!..

– Я не ошибаюсь. Вот и в тебе… Ты для этой работы годишься. Тебе же нравится.

– Что нравится?

– Все. Руки связывать, удавки на горло надевать… Приятно, правда?

– Противно.

– Просто боишься признаться… Все равно – либо ты с нами, либо ты в земле.

– А, допустим, у Вадика такого выбора нет?

– Я за него выбрал. Поверь, выбирать за других – еще приятней, чем душить. Мы выбираем не по прихоти, а в соответствии с нуждами общества. Но абсолютной свободы нет ни у кого. Надо уметь пользоваться относительной.

– Что-то ты разболтался, Сергей Сергеевич. Не иначе, кислородное опьянение.

В дверном проеме показался Вадик.

– Это? – спросил он, потрясая квадратной коробкой.

– Обруч там есть прозрачный? И еще черненькая, железная.

– Есть, – сказал он, сунувшись внутрь. – Только не черненькая, а темно-серая.

– Боже, ну и засранцы… – пробормотал Сергей Сергеевич.

Вадик прищурился и застыл на месте. Потом решительно вошел в комнату и, передав коробку Андрею, взял со стола терминал. Приблизившись к наставнику, он шарахнул его по макушке. Терминал окончательно развалился на две половины, при этом из разбитого корпуса посыпалось что-то мелкое и сухое, как чай.

Сергей Сергеевич, не издав ни звука, уронил голову. С правой мочки на белую рубашку часто закапала кровь.

Андрей пнул ногой крышку от терминала – она долетела до стены и, ударившись углом, рассеяла по полу острые осколки. Заметив на диване брошенный пистолет, Андрей механически сунул его в карман и поспешил за Вадиком.

Неизвестно, сработала ли где-то сигнализация, но дверь на цифры «36» реагировала положительно.

На лестнице никого не было. Андрей с Вадиком прислушались и, стараясь не шуметь, пошли вниз. До самого парадного они не встретили ни души. Вадик этому обрадовался. Андрея это немного смутило.

К вечеру улица взбодрилась: проезжая часть наполнилась сверкающими автомобилями, а на тротуарах появилась масса праздношатающегося народа. Почувствовав себя в безопасности, Вадик расправил плечи и начал разглядывать проходивших мимо девушек. Некоторые смотрели в ответ – скорее с интересом, чем с недовольством.

– Нам бы переодеться, – молвил Андрей. – Мы среди них, как в аквариуме.

– Перестань. Помнишь, что Илья говорил? Им безразлично.

– А Гертруда говорила другое. Вообще-то, оба они…

– Гады, – поддержал Вадик. – И Ленка тоже. А Сергеич твой – тем более. Нашел ты себе наставничка!

– Он сам меня нашел. Старая, Эльза, в Кембридж улетела.

– Эльза? Разве она старая? Мы же с ней ровесники… И не улетела она никуда, – возразил он, подумав. – Я ее утром видел, когда за водкой ходил. Здесь, недалеко.

– Эльза в Кембридже.

– В каком еще Кембридже?! – с обидой сказал Вадик. – Я художник, у меня память на лица!

– Зато на краску памяти нет.

– Ты все про Мурзика этого несчастного?

– Может, Барсик не заболел бы…

– И бегал бы сейчас по зеленой травке, – насмешливо проговорил Вадик. – Ему что жить, что не жить – одинаково тошно. А Эльза в Москве, и ты мне мозги не пудри.

– Уверен?

– А то! Ростом где-то по мое плечо, волосы прямые, черные, как у вороны, стрижка короткая, носик маленький, пуговка такая, глаза раскосые… Да я ее нарисовать могу!

– А она тебя видела?

– Нет, кажется. Или не узнала, мы же с ней раза два всего встречались, и то случайно, у тебя. Мне утром как-то не до нее было. Ты понимаешь. На кой она мне когда тут Ленка, голая… Нет, но я-то ее узнал!

– Выходит, Эльза Васильевна не улетела… – грустно сказал Андрей.

Он не удивился. Как еще к нему подобраться? В качестве нового наставника. Эльза, умница, подготовила почву и привела Сергея Сергеевича. А то все «Пу-ушкин»… «Серва-антес»… А тут вон – сердце слева, бери и стреляй. И «Повести Белкина» – прав был Иван Петрович! – несовременны. Они все хорошо кончаются. В них все – вранье.

– Из города в этом тряпье нас не выпустят, – сказал Андрей.

– Ну и что ты предлагаешь? Сколько у тебя на карте осталось – триста? На трусы хватит.

– В одних трусах шляться нельзя.

– Особенно, когда одни на двоих.

– Логично рассуждаешь, – похвалил Андрей и, заприметив на противоположной стороне витрину со словом «Одежда», придержал Вадика за рукав.

Дождавшись, пока в потоке машин не образуется прогал, они перебежали через дорогу и на полном ходу влетели в магазин.

Помещение оказалось маленьким, под стать гуманитарной лавке в Бибиреве-6, вот только товары были совсем другие. Поначалу Андрей растерялся: как здесь можно что-то выбрать? Вдоль стен в несколько рядов висели рубашки, жилетки, куртки и еще какие-то странные хламиды без названия – на пуговицах, «магнитках» и поясах, в кубик, в полосочку, переливчатые, с известными физиономиями, а также и неизвестными.

Людей в магазине не было – кроме них двоих, между вешалок шлялся худой тип с орлиным носом и выдающимся кадыком.

– Приветствую вас, – прогундосил он. – Вам повезло, сегодня еще действуют праздничные скидки, а покупателей, как видите… Вы без суеты подберете себе что-нибудь достойное, и это обойдется вам дешевле, чем если бы вы пришли завтра.

Продавец говорил очень быстро, и Андрей мало, что понял.

– Да, нам нужно достойное, – подтвердил он.

– Вы на нас так не пяльтесь, – дружелюбно сказал Вадик. – Мы с карнавала вчерашнего загулялись.

– Что вы! Я не… гхм… Жалко, я на карнавал не попал. На башне был, а карнавал упустил как-то.

– Это был очень скромный карнавальчик. В узком кругу, – пояснил Вадик. – Деньги-то у тебя откуда? – шепотом спросил он.

– Гертруда подарила, – громко ответил Андрей и невзначай переложил из кармана в карман свою кредитку. – Здесь на машину должно хватить. Или на две.

На продавца это заявление не подействовало. Андрей думал, что мужчина, как в кино, начнет танцевать вокруг и закидывать их самыми дорогими шмотками, но тот остался возле стеллажа и лишь пошевелил ладонями, как бы приглашая к обозрению.

– Гертруда? – оскорбленно сказал Вадик. – А мне Ленка – шиш…

– Значит, не заслужил.

– Возможно, я буду вам полезен, – снизошел продавец. – Какого рода одежда вас интересует?

– Нам что-нибудь обычное. Но хорошее. И штаны, и рубашки, и ботинки… Карнавал-то закончился.

– Могу предложить замечательные…

Он скрылся за хромированной вешалкой с костюмами и оттуда, из тряпочной глубины, продолжал что-то говорить, но его гнусавый голос тонул по пути.

Сделав круг по магазину, мужчина вернулся с большой стопкой хрустящих пакетов.

– Скоро лето, – изрек он. – В этом сезоне особенно популярны укороченные…

– Портки? – перебил его Андрей. – Это те, что по колено? Отпадает. Мы за модой не гонимся.

– Хорошо. – Продавец равнодушно отложил пару упаковок и кивнул на узкую зеркальную дверцу. – Примерить можно там.

Андрей и Вадик вдвоем втиснулись в кабину и, задевая друг друга локтями, облачились во все новое. Одежда казалась не очень удобной, но в этом неудобстве было что-то торжественное, похожее на ожидание праздника – того, который еще впереди.

– Две тысячи двести сорок три кредит-пункта, – объявил продавец. – Это с учетом скидки. Вы экономите около пятисот…

– Ясно, ясно, – прервал его Андрей. – Дороговато, конечно, но…

Он поставил коробку с контроллером на стеклянную этажерку и посмотрел в зеркало. Он и не представлял, что серый свитер, ярко-голубые брюки из плотного хлопка и рыжие туфли могут как-то сочетаться. Тем более – так здорово.

На Вадике, помимо черных брюк и ботинок, была белая безрукавка и тонкая темно-синяя куртка. Все сидело отлично. В блоке от этого наряда сошли бы с ума не только люди, но и кошки.

«За кольцевой придется снимать», – подумал Андрей.

Он потянулся к своей коробке, как вдруг напоролся взглядом на сетевой терминал.

– Сколько такой стоит? – спросил он.

– Это служебный. Если вам нужен терминал, то через два квартала есть приличный магазин бытовой техники, и там…

– А все-таки?

– Этот? Ну, тысяч пять.

– Пять?! – изумился Андрей.

– Или шесть… Я не специалист.

– Мне говорили, бывают по тысяче.

– Не уверен. Разве что игровые версии, для детей. Но это несерьезно. Я своему сыну приобрел настоящий. Пусть учится. Ему семь.

– Тысяч?!

– Лет.

Андрей нахмурился. Он вспомнил, как копил те паршивые четыреста крепов, – как торчал у вентилей, регулируя напор в трубах, как слушал удручающий юмор Чумакова и терпел. Слушал и терпел – потому что на конвертере больше платили. Шесть тысяч кредит-пунктов – всего-то две тысячи рабочих смен, двенадцать тысяч часов возле бака. Почему?! Так за него решил Сергей Сергеевич. «Неотложка» так решила…

– Он ведь у вас включен?

– Терминал? Само собой, как же мы деньги с карты спишем?

– Нельзя ли им воспользоваться? Мне необходимо найти одного человека.

– Ради бога. – Продавец развернул к нему экран и тактично шагнул назад.

Андрей поводил рукой над кнопками и беспомощно оглянулся.

– Вы мне не поможете? Я был в э-э… экспедиции, так сказать. Отвык.

Мужчина посмотрел на него с явным сомнением, но к терминалу все же подошел.

– Ваш человек живет в Москве?.. – Проворный клекот клавиатуры. – Как фамилия?.. Да, фамилию обязательно. Хон? Из трех букв? Вьетнамец, наверное. В смысле, корнями. Как?.. Эльза? Простите, вьетнамка, а не вьетнамец. Васильевна, да? – Он погладил себя поносу. – Нет… Боюсь, что в Москве ее нет.

– Чей портрет ты мне рисовать собирался?

– Я ее видел, – с каменным лицом повторил Вадик. – Что я тебя уговариваю? Не веришь – не надо!

– Оплачивать будете? – покхекав, осведомился продавец.

– А как же!.. Иди к дверям, – сквозь зубы приказал Андрей Вадику.

Пошарив в коробке, он вытащил из нее пистолет. В искусственном освещении магазина матовый ствол благородно поблескивал желтым.

– Устроено очень даже элементарно, – улыбнулся Андрей. – Тут предохранитель… ага, сняли…тут – индикатор, и все такое. А это курок.

– Это муляж, – в тон ему произнес мужчина. – Я сыну на праздник купил похожий. Скидка отменяется, пятьсот крепов – на мою карту. Полиция, кстати, уже едет. Я могу им сказать, что тревога ложная. Или не сказать.

Андрей глупо моргнул и перевел взгляд на пистолет. Что делать дальше, он не представлял. Продавец тем временем обошел его сбоку и загородил выход.

– Мы это… грабим?! – запсиховал у дверей Вадик. – Отдай ему карту!

– Напрасно ты так… – протянул Андрей, медленно поднимая ствол. – Смерти ищешь?

Следующую реплику из фильма он забыл. Он нервно переступил с ноги на ногу и прерывисто вздохнул. Кажется, после этих слов положено стрелять…

– Пушка твоя водой брызгает, – с издевкой сказал продавец. – От воды никто еще не помер.

– Ах, водой?.. Водой, да?.. – раздосадованно прошипел Андрей и неожиданно для себя завопил:

– Грохну, падла!!

При этом он затеребил курок – скорее от безысходности, чем в надежде напугать. Мужчина двинулся навстречу, но споткнулся и быстро, не шатаясь, упал – почему-то не вперед, а на спину.

Андрей с опозданием сообразил, что при стрельбе пистолет вроде вибрировал – не от пальца, а сам по себе. Хотя, какая стрельба?.. Игрушечный же…

Он растерянно опустил руку и нажал на курок. Пистолет чуть дрогнул, и мраморная плита под ногами раскололась на три неравные части. В центре, там, где трещины сходились, виднелось маленькое круглое отверстие.

– Ты его… ты же его… – забормотал Вадик, отступая.

Мужчина не шевелился. Андрей было подумал, что продавец подыгрывает, что он принял ограбление за шутку и схохмил в ответ – про полицию и пятьсот крепов. И про свою смерть – тоже…

Так Андрей думал вначале. Первую секунду. Потом он наклонился и все увидел.

Лоб продавца стал белым, как мрамор на полу, и в нем выделялись три дырки – словно от вынутых из стены гвоздей. Совсем как в мраморе, только трещин не было.

Андрей поднес пистолет к глазам – в окошке индикатора горело «116». Направив ствол вверх, он снова выстрелил. Теперь индикатор показывал «115». Один в потолок, один в плитку, и еще три…

Три – в голову.

Осознав это, он мгновенно очнулся. И магазин, и труп, и теплый пистолет в руке – все вдруг стало более реальным, почти осязаемым. Одежда на вешалках и стеллажах приобрела новую фактуру, точно раньше, до этого момента, была нарисованной. Воздух казался прозрачней и чище – сквозь него Андрей легко рассмотрел жирный отпечаток на зеркале в примерочной. Такие же, свежие, были на этажерке и, особенно, на двери – Вадик успел захватать ее основательно. Кроме следов на стеклах, Андрей обнаружил множество других мелочей, которые пять выстрелов назад не замечал.

Вряд ли в помещении что-то изменилось, по крайней мере – существенно. Изменилось в нем самом. К нему пришла какая-то удивительная ясность. Это ощущение не было приятным. Оно было нормальным.

– Стоять, ничего не трогать! – крикнул он Вадику.

Убрав пистолет за пояс, Андрей взял с витрины пару носков и начал затирать гладкие поверхности. Что-то неосознанное, сидящее глубоко внутри, подсказывало: лучше потратить лишнее время, чем оставить свои отпечатки.

Это тоже было из фильма – как и бессмысленная реплика про неведомую «падлу». Самого фильма Андрей не помнил, за всю жизнь он посмотрел их столько, что они давно смешались и растворились в общем бульоне. Вероятно, эта масса и сформировала некий жизненный опыт – абстрактный, обезличенный, но в эту минуту крайне полезный.

Покончив со стеклами, Андрей раскрыл упаковочный мешок и сложил в него старую одежду. Вещи он кидал, не считая, но, когда дошла очередь до обуви, Андрей остановился. На коврике лежали три ботинка: два левых и один правый – естественно, из гуманитарки, поэтому похожие, как братья. Впрочем, братьев должно было быть четверо.

– Вадик! Ты куда правый ботинок дел? – спросил он.

– Какой ботинок?! Пошли отсюда! – заканючил тот.

– Надо найти.

– Все, Андрюха! Ты как хочешь, а я…

– Уйдешь без меня – догоню, – монотонно сказал он. – И застрелю. Как падлу.

– Он полицию вызвал!

– Полиция бы уже приехала, – веско заметил Андрей. – Ботинок ищи, а я на входе постою. И не лапай там ничего!

Вадик доплелся до кабинки и, со стоном опустившись на колени, принялся обшаривать закутки между стеллажами.

Андрей положил ладонь на пистолет под свитером и, прислонившись к двери, выглянул на улицу. Народу было много, но покупками никто не интересовался. Люди просто шли по тротуарам – веселые, улыбающиеся. Совсем чужие.

Патрульные машины не появлялись, продавец все-таки соврал.

На дороге кто-то прогудел, и Вадик, засучив ногами, повалил ряд манекенов.

– Все, Андрюха! Все, попались мы!

Андрей оглянулся на дверь и подошел к примерочной. Вытащив из-за пояса пистолет, он упер ствол Вадику в щеку.

– Без истерик, если можно, – сказал он. – Ну?..

– Нету…

– Везде искал?

– Везде, везде. Не убивай, а?..

– Черт…

Андрей обнаружил, что забыл защелкнуть предохранитель. Он прислушался – сирена не повторилась.

Тем не менее находиться в магазине становилось все опасней, и Андрей решил, что ботинок можно бросить. Не такая уж это улика – стандартная обувь из гуманитарной лавки.

– Ладно, пора, – сказал он.

Вадик отряхнул брюки и шмыгнул к выходу.

– Не спеши!

Вадик покорно замер.

Андрей умял в мешке одежду и положил сверху коробку с контроллером. Подойдя к терминалу, он проследил, куда ведет шнур. Разъем оказался в углу, за стендом с нижним бельем. Андрей протянул руку к штекеру, но что-то его смутило. Помедлив, он все же дотронулся до шнура, но снова передумал и протер его рукавом. Знаний о Сети базовое образование давало лишь самый минимум, и Андрей скорее учуял, чем понял: магазинный терминал отключать нельзя.

– Не бежать! – предупредил он Вадика, выходя на улицу.

– Куда уж… Ноги подкашиваются.

– Это хорошо. Полиция будет искать хромого убийцу.

– Меня?! Меня-то за что?

– Ты б рожу свою видел. Убийца и есть.

Вадик на ходу посмотрелся в темную витрину и взъерошил волосы.

– Теперь точно никто не догадается, – усмехнулся Андрей.

Дойдя до перекрестка, они свернули на улицу пошире, с пирамидальными и сферическими зданиями из тонированного стекла. Народу здесь было еще больше, и это уже напоминало не брожение, а целое шествие.

– Они тут работают когда-нибудь? – процедил Вадик.

– Сегодня суббота.

– Ну да. А завтра – воскресенье. А там уж и февраль не за горами, второй День Единения, опять праздник…

Они прошли еще метров пятьсот, вокруг были все те же дома-стекляшки с ресторанами, клубами, барами, танц-полами и прочими кафе. Разницы Андрей не видел, и вскоре вовсе перестал обращать внимание на рекламные финтифлюшки – в стремлении переплюнуть и затмить друг друга, они были до омерзения похожи.

– Тебе мужика того не жалко? – спросил Вадик.

– Я не виноват. Нам же только одеться надо было. Куда б мы делись в этих дерюгах?

– А мужик лежит… Мужик-то мертвый.

– Давай лучше об искусстве поговорим. Это ведь правда – насчет того парня, который руки на себя наложил?

– Один – один.

– Я с тобой соревноваться не собираюсь, – отрезал Андрей.

– Конечно. Ты выиграешь… Ничего, – сказал Вадик. – Ночью помучает немножко, потом отпустит.

– Кто?

– Совесть.

– Заглохни!

– А Сергеич не ошибся… Талант у тебя.

– К чему?

– Чик-брык. Людей на тот свет отправлять.

– Бред какой-то. Ты в это веришь?

– Главное, что поверил ты. В искусстве самое важное – верить в свои силы.

Андрей скривился. «Талант», «искусство»… От этих слов его мутило. По крайней мере, когда искусством называли умение довести человека до самоубийства, а талантом – способность выстрелить в лоб. Андрей хотел бы найти себя в другом, в чем конкретно – он и сам не знал, но, уж конечно, не в этом.

Вадик постепенно приходил в себя. Спина у него выпрямилась, колени уже не подгибались, а взгляд перестал метаться в поисках полицейской формы и вновь начал ощупывать женщин, преимущественно блондинок.

Андрею же приходить в себя не требовалось. Он и был в себе – с того момента, когда осознал, что убил человека. Наоборот, он страшился утратить это состояние, эту легкость, прозрачность, ясность.

Одно его по-прежнему тревожило. Он знал, что выехать из города, особенно после стрельбы в магазине, будет трудно. Еще труднее – скрыться в блоке. Но там был дом.

Андрей остановился у края тротуара.

– Ты чего? – спросил Вадик.

– Такси надо поймать.

Напротив, то и дело отвлекая внимание, мерцал гигантский экран. Мониторов размером с дом Андрей еще не видел и против воли косился на скачущие по стене картинки. Звук из-за дороги не долетал, но в нижней части экрана по выделенной полосе скользила бегущая строка, и при желании все слова можно было прочесть.

«Вода, волна, луна… А я совсем одна… Луна, волна, вода… Да-да, да-да, да-да…»

Стихи были субтитрами к популярной песне. Над ними, плескаясь в лазурной воде, танцевали две девушки. Андрей видел этот клип сотни раз, клип ему не нравился, тем не менее оторваться он не мог.

За девушками появились юноши.

«Ночь! Улица! Фонарь! Шлюхи! Ко мне они липнут, прямо как мухи!»

– Их, наверно, как-то по-другому ловить надо, – подал голос Вадик. – Такси эти…

Андрей стоял уже минуть пять, но все машины проносились мимо.

– Кто их знает… Я всю жизнь на пособии.

– А я с двенадцати лет, – гордо объявил Вадик. – Но на такси я в детстве не очень-то…

«Я уже вам не сынок! Мама, я поехал в блок!»

Строка еще не добежала до конца, когда песню прервали. На экране возник полицейский с тонкими злыми губами.

«Экстренное сообщение, – задвигались губы. – Только что на Двадцать Седьмой Восточной улице убит продавец из магазина одежды…»

– Вот те раз… – растерянно проговорил Вадик. – Какой «только что»? Полчаса уж…

«Убийц предположительно двое, – продолжал полицейский. – Первого сняла автоматическая охранная система. Портретом второго мы пока не располагаем…»

Огромный монитор показал Вадика: фас и два профиля, слева и справа. Фотографии были качественными, словно он нарочно позировал перед объективом. Не хватало лишь улыбки. Лицо высотой в два этажа было перекошено от страха.

– Рожи не корчь, – сказал Андрей. – И без этого узнают.

– Андрюша!.. Как же, а?..

– Тихо! Никто на тебя не смотрит. Успокойся.

– Весь город!.. А в блоке меня найдут?

– Если захотят.

– Нет, ну почему я? Ведь это ты его!.. Несправедливо, а?.. – замямлил Вадик. – Ехать надо! Ехать отсюда! Тут у них везде камеры… Андрюша, где такси?

– Ловим, – коротко отозвался он.

– С тобой наловишь!.. – Вадик исподлобья посмотрел на монитор и, отчаянно мотнув головой, выскочил наперерез ближней машине.

Маленький автомобиль, раскрашенный под птицу, вильнул вбок, но соседняя полоса была занята. Водитель, то ли вопя, то ли хватая воздух, раскрыл рот. Машина взвизгнула и пошла юзом, но все же успела затормозить и лишь легонько толкнула Вадика бампером.

Водитель, мужчина лет сорока со светлой бородкой и белесыми ресницами, убедился, что Вадик не пострадал, и вопросительно глянул на подбежавшего Андрея.

– О-о-о! – протянул он, увидев перед собой пистолет. – Неужели настоящий?

– Не заставляй меня доказывать.

Андрей дождался, пока Вадик поднимется, и, медленно обойдя машину, сел рядом с водителем.

– Вы ужасно рисковали… – промолвил тот. – Нельзя же так… Чего хотите-то? На карте у меня не густо, а машина…

– Быстрой езды хотим, – перебил его Андрей.

– Ну, поехали, – недоуменно сказал водитель. Несколько прохожих, остановившихся поглазеть, поняли, что инцидент исчерпан.

– Всем канарейкам!.. – раздалось в салоне. Водитель откинул возле руля закругленную панель – с внутренней стороны в нее был встроен сетевой терминал.

– Вызов для всех канареек, – повторил голос.

– «Канарейки» это кто? – спросил Вадик.

– Мы. Таксисты.

– Ты таксист? Надо же, какое совпадение… А почему вы, таксисты, не останавливаетесь?

– А потому, что вы никогда не платите.

– Мы?..

– За совершение убийства разыскиваются двое преступников, – сказали откуда-то из терминала. – Вооружены. Могут находиться в районе Двадцать Пятой, Двадцать Седьмой и Двадцать Девятой Восточной…

– Выключи! – велел Андрей.

Таксист без возражений захлопнул крышку.

– Кто это «мы»? – продолжал настаивать Вадик.

– Ну, вы… гм…

– Черы? – подсказал он.

– Я вас так не называл. Вы сами.

– А что, по нам видно? Мы же переоделись!

– Где? На Двадцать Седьмой Восточной? – сказал водитель. – Уже три раза передавали… Нет, не очень, – добавил он. – Не очень видно. Но у нас, таксистов, глаз наметан. Садится человек, показывает карту, а потом выясняется, что на ней три крепа…

– Мне за три крепа целый день горбатиться! – не выдержал Андрей.

– Сочувствую…

– Ни хрена ты мне не сочувствуешь!

– Куда едем-то? – спросил водитель, делая вид, что совсем не боится.

– В сторону кольцевой. Дальше покажем, – ответил Вадик.

– В Бибирево-6, – приказал Андрей. – К одному хорошему человеку, – пояснил он для Вадика. – Короче, в полицию.

* * *

– Место надежное, – Царапин недобро усмехнулся. – Надежней уже некуда. Хорошо, что вы меня на конвертер устроили. И Никиту Николаевича туда без проблем пустили. По старой памяти.

– Конвертер?..

– Через пару дней зайдите в магазин и что-нибудь купите. Если повезет, увидите в этой вещи последнюю улыбку профессора.

– Все, хватит! – Сергей Сергеевич сообразил, о чем идет речь, и брезгливо передернулся. – Прошу без подробностей, а то я есть не смогу.

– Ясное дело, – отозвался Царапин. – Половина еды тоже синтетическая.

Сергей Сергеевич озадаченно посмотрел на Гертруду.

– Ты там соберись, – сказал он в микрофон. – Не исключено, скоро встретишься со своим объектом.

– Нет!

– Сначала дослушай. Задания на его ликвидацию не поступит, это я обещаю.

– Вы мне столько наобещали – жизни не хватит выполнить, – раздалось из терминала. Экран не горел, работали одни динамики. – Конец командировки, легализация, деньги. Сколько я этого жду?! А тут – опять Белкин!..

– Трогать его не надо. Смотри, чтоб он сам тебя… Как увидишь – сообщи. На этом все. Отбой!

– Сергей Сергеевич, а может, зря вы все это затеяли? – спросила Гертруда.

– Я ничего не делаю зря! Тьфу, уже как Белкин заговорил… Налей мне чего-нибудь. – Он промокнул нос и, бросив салфетку на пол, взял из пачки свежую. – Запись хорошо отредактировали, Белкина совсем не видно. А ботинок там чей нашли?

– Ботинок принадлежит художнику. Я его заменила. Но… зря вы Белкина с пистолетом отпустили.

– Нет, не зря! Давай… – Он взял у Гертруды стакан и, хлебнув, прижал салфетку к губам. – Щиплет… Не зря, ясно? Пусть почудит немножко. Покрепче увязнет.

– Как вы это сделали? Как нестреляющий пистолет превратился в стреляющий?

– Это, дорогая моя, целое искусство – превращать одно в другое. Кстати, от Гертруды уменьшительно-ласкательное… Гертрудочка? Что-то не звучит.

– Смотря что вы хотите – ласкать или уменьшать… Да никак не будет. Мама с папой о таких пустяках не заботились. Они у меня в блоке жили, вам это известно.

Сергей Сергеевич осторожно потрогал нос и скомкал очередную салфетку. Кровь остановилась.

Поднявшись с дивана, он подошел к стене и набрал на табло код. Оконные жалюзи бесшумно поползли вверх.

– Смотри-ка, ночь уже… Ну, а что с тем полицейским? Ты уладила?

– Вы не представляете. Они, оказывается, родственники. Дознаватель Белкин – дядя нашего Белкина.

– Ты уладила? – требовательно повторил он.

– Да.

– Ну и отлично.

Сергей Сергеевич расшвырял ногой обломки терминала и задумчиво повернулся к Гертруде.

– Что они в родстве, я и без тебя знаю. Но! Во-первых, этого не знает Белкин – наш, племянник. Да и дядя скорее всего тоже не в курсе. Во-вторых, на племянничке покойник висит. Ничего не поделаешь, висит! – пожал он плечами. – И, в-третьих, ты же говоришь, что все уладила.

– Уладила, – подтвердила Гертруда.

– Итак, дознаватель из Бибирева отпадает. Квартиры самого Белкина и этого маньяка с мольбертом отпадают тоже. Царапин для него злейший враг. Профессор… гхм… профессору пожелаем удачных реинкарнаций. Вот и выходит, что выбора у Белкина не осталось. Кроме…

– Сергей Сергеевич, я хочу спросить, – сказала Гертруда.

– Спрашивай.

– Вас ведь не так на службу брали?

– Меня? Да, меня по-другому.

– И меня.

– Мы с тобой, Гертруда… Гертрудочка… мы с тобой меньше весим. Я понятно выражаюсь?

– То есть, если нам удастся Белкина уломать, он станет нашим начальником?

– Уломать – плохое слово, Гертрудочка. Убедить.

– Теперь понятно… И где же вы его ловить будете? Чтобы убедить.

– Сомневаешься, что поймаем? Деваться-то ему некуда. Кроме одной… Да!..

Сергей Сергеевич азартно щелкнул пальцами и подсел к терминалу.

– …кроме одной лазейки, – закончил он. – Вот пусть в нее и влезет.

Глава 12

Суббота, ночь

Пока такси доехало до кольцевой, на улице уже стемнело.

– Бибирево-6? – переспросил водитель. – Сдаться и в городе можно. Вас все равно сюда отправят.

– Сдаться?.. Сдаваться никто не собирается.

– Андрей, ты что задумал? – тревожно спросил Вадик. – Мне-то, сам понимаешь… А вот тебе…

– Так куда едем?

– В полицию, – уверенно ответил Андрей. Таксист откинул панель терминала и провел пальцем по тактильной клавиатуре. На экране появилась карта. Он снова дотронулся до панели, и карта начала наплывать, пока на ней не осталось две улицы и четыре дома.

– Через двадцать пять минут будем на месте, – сказал водитель, въезжая в сложный лабиринт развязки.

– Значит, на раздумья осталось двадцать четыре, – усмехнулся Андрей. – Я смотрю, у тебя терминал… Человека по нему можно найти?

– Все можно.

– Тогда ищем. Белкин Иван Петрович.

Таксист потянулся к клавишам, но Андрей его остановил:

– Я сам. Надо же учиться когда-то. Куда здесь тыкать?

– Не тыкать, а нажимать. Вот сюда…

Он объяснил, как вводятся данные, – Андрей, чертыхаясь и путаясь, набрал фамилию, имя, отчество и необходимую команду. Терминал пиликнул и выдал список. Это оказалось не так уж и сложно.

Белкиных Иванов Петровичей в Москве было зарегистрировано семнадцать, двое – дряхлые старики, остальные младше сорока лет.

– Не те…

– Эльзу свою проверь, – посоветовал Вадик.

Андрей повторил операцию.

Эльза Васильевна Хон в Москве не проживала.

– Да он у тебя не работает! – воскликнул Вадик.

– Работает, – сказал таксист. – Вы, наверно, не там ищете.

– А Кембридж… Есть такой город?

– Понятия не имею. Надо посмотреть.

– Я сам!

Андрей, следуя инструкциям водителя, задал вопрос терминалу. Кембриджей нашлось аж две штуки – в Северной Америке и в Западной Европе. Ни в том, ни в другом Эльзы не было.

– Точно не работает, – сказал Андрей.

– А кто она, эта Хон?

– Моя старая наставница.

– Можно в блоках поискать.

– Чего?!

– Такое с людьми бывает, – сказал таксист. – Я уже сталкивался. Вот недавно тоже. Вез мужика к подружке, приехали – ее нет. Пропала. Я говорю: адрес не тот, а он мне: не делай из меня дурака, я тут на прошлой неделе был. Начали выяснять. Ну, и выяснили. Баба эта в Ясеневе-16 обитает. Статус у нее рухнул – с пятисот сразу до восьмидесяти. Вот такая беда…

– А мужик?

– А что мужик?.. Поехал к другой. Не в блок же ему переться, к черке… – водитель осекся и ненароком глянул на пистолет. – Извините.

– Извиняем, – сказал Андрей. – Значит, в блоках? Посмотрим…

Он по памяти набрал команду и, увидев ответ, невольно сжал рукоятку.

«Хон Эльза Васильевна, 21 год. Бибирево-6, блок 23, дом 2, квартира 113».

Терминал подержал сообщение и, не получив дальнейших указаний, выдал на экран крупную карту с пунктирной стрелкой наиболее удобного маршрута.

Таксист свернул с кольцевой и предупредил:

– До полиции минут семь.

– Едем по стрелке, – решил Андрей. Водитель покосился на карту и опять свернул. При этом он вроде повеселел.

Двадцать третий блок вынырнул из темноты, как ледокол. Фонари вдоль дороги не горели, а луна висела слишком низко, поэтому, когда из-за деревьев появились четыре дома – грязно-серых, с редкими квадратами тускло светивших окон, Андрею стало не по себе.

– Квартира сто тринадцать – это в первом подъезде, – сказал водитель.

Андрей вылез из машины и помог Вадику вытащить мешок. Затем сунулся в салон и три раза выстрелил по терминалу.

– Ого! – крякнул таксист. – Погоди!

– Что, деньги?

– Еще в дверь. В мою, левую. Пальни, пожалуйста.

– Страховка? – догадался Андрей. Он проделал в двери несколько отверстий и убрал ствол.

– Благодарю… Связи у меня больше нет, в блоке я обращаться не буду. До первого поста в городе доберусь через десять минут. И… боюсь, мне придется назвать адрес.

– Не бойся, называй.

Андрей вручил пакет Вадику и, хлопнув его по спине, направил к дому с большой цифрой «2».

Зайдя в подъезд, Вадик остановился у лифта, но Андрей приложил к губам указательный палец и повел его к пожарной лестнице.

– Куда мы? – шепнул Вадик.

– Так надо.

– Нет, я вообще… Зачем мы сюда?

– Раздевайся. – Андрей бережно извлек из мешка коробку с контроллером, остальное вывалил на пол. – В Бибиреве модные тряпки не нужны.

– Ты за эти тряпки человека убил!

– Не за тряпки, за принцип. Снимай штаны, а то и тебя…

Вадик, беспомощно улыбнувшись, посмотрел ему в лицо – и отпрянул назад. В лестничном полумраке ему померещилось, что перед ним стоит не Андрей, а кто-то другой, чужой и незнакомый. Кто-то хищный.

– Ты изменился… – молвил он, расстегивая пуговицы.

Андрей переоделся первым и, свернув вещи, уложил их обратно в пакет.

– Готов? Значит, так. Ждешь меня здесь, сторожишь тряпки и никуда не рыпаешься. Не орешь, не сопишь, воздух не портишь. Это легко, ты справишься. А я за тобой приду. Тоже справлюсь, и приду.

Вадик собирался что-то возразить, но Андрей тихонько постучал стволом ему по макушке и, не оборачиваясь, пошел наверх.

Поднявшись до шестого этажа, он постоял на внутренней площадке, пока не успокоилось сердце. Вскоре пульс выровнялся. Кроме быстрого подъема, его, пульс, ничто не сбивало.

Андрей прижался к стене и тронул дверь. Закисшие петли негромко клацнули. В коридоре никого не было. Он прикинул, где находится сто тринадцатая квартира, – получалось, что она расположена почти напротив лестницы, немного левее.

Андрей открыл дверь пошире и, отойдя назад, поднял ствол на уровень лица. В щель было видно половину коврика, облезлую алюминиевую ручку и кнопку звонка.

Пистолет сработал бесшумно. По крайней мере, звонок в сто тринадцатой квартире тренькнул гораздо громче – тренькнул и умолк. Пластмассовые осколки осыпались на чистенький коврик.

Дверь медленно отворилась. В проеме показался мужчина – молодой, крепкий, весь какой-то напружиненный. В хорошей одежде и с опрятной прической. Правую руку он держал чуть за спиной.

Молодой человек осмотрелся – одними глазами – и застыл, прислушиваясь. Вместо того чтобы хмыкнуть или, на худой конец, обозлиться. Когда он начал поворачиваться к разбитому звонку, Андрей выстрелил ему под колено.

– Хахх!.. – вскрикнул мужчина и, выронив оружие, схватился за ногу.

В квартире раздался какой-то шум, и оттуда выскочил второй – тоже спортивный, тоже с пистолетом.

Андрей, не целясь, вогнал ему две пули в живот. Если в магазине он поддался горячке и убил случайно, то сейчас действовал абсолютно осмысленно. Сознание оставалось ясным, как летнее утро. Именно рассудок, а не страх, диктовал Андрею, что делать. Никогда раньше он не чувствовал себя таким собранным и свежим.

– Мыхх… – выдохнул второй мужчина, тяжело опускаясь на пол.

Андрей врезал по своей двери и отпрыгнул в сторону. Раненые продолжали ворочаться на пыльном кафеле. Маленькие блестящие пистолеты лежали совсем близко, но применить их парни даже не пытались.

– Третий будет? – крикнул Андрей из-за простенка. Из квартиры снова донеслись какие-то звуки, на этот раз они напоминали борьбу. Потом послышался щелчок и чье-то падение.

– Андрей? Андрей, это я!

В коридор выглянула Эльза – растерзанная, с поцарапанной щекой и, кажется, в слезах.

– Третьего не будет. Можешь выходить.

– Я сам решаю, когда и что делать! – отозвался он, не выпуская из виду ни Эльзы, ни двоих на полу. – Пушки у них забери!

– Они не стреляют.

– Забери, сказал! Кидай сюда.

Он схватил проехавшие по полу пистолеты и вновь скрылся за стеной. Пистолеты оказались разрядниками. Андрей поставил флажки регуляторов на «ноль» и рассовал разрядники по карманам.

– Андрей, я одна! Выходи!

– Серье-езно? А по-моему, у вас тут целая…

Не договорив, он бросился вперед – сбил Эльзу с ног, метнулся на кухню, сорвал занавеску в душевой и, наконец, влетел в комнату. Под столом лежало неподвижное тело, больше в квартире никого не было.

– Я его сама, – всхлипнула Эльза. – И еще током, для гарантии. Ты все-таки пришел! – добавила она восторженно. – Я ждала…

– Не ты одна.

– Они появились час назад. Сказали, ты убил кого-то. Продавца какого-то. Но я-то понимаю, зачем ты им нужен.

– А я – нет, – ответил Андрей, забирая со стола еще теплый разрядник.

– Ты ведь не убивал? Продавца этого. Верно?

– Эльза… В смысле, Эльза Василь… – Андрей зажмурился и потряс головой. – Лучше просто Эльза.

– Лучше, – согласилась она.

– Эльза, – повторил он. – Сколько мы с тобой знакомы? Год?

– Год и два месяца…

– Как я могу убить? Ты меня за Барсика ругала, что я с ним чересчур нежен, а тут люди! Те, в коридоре, – не люди, – быстро поправился Андрей. – Подонки…

Ему почему-то было важно, чтобы Эльза, Эльза Васильевна, его наставница, не разочаровалась и не заподозрила в нем злого человека. Хотя сегодня эти категории уже казались Андрею смешными. Тем не менее его это по-прежнему волновало.

Андрей хотел оправдаться получше, возможно – дать клятву, лишь бы Эльза не сомневалась, но вместо этого он спросил:

– Ну, как твоя учеба? Как твой Кембридж? Кстати, какой из двух?

– Оба неплохие… – рассеянно произнесла она. – Меня заставили, Андрей! Неужели ты подумал, что я с ними, с «неотложкой»?!

– Я не думал, я был уверен. А что еще прикажешь?.. Ладно, собирайся. Вещи возьми какие-нибудь. Продукты, если есть.

– Я только утром переехала. Вчера тестирование проводили – выборочное, внеплановое. Праздничное… При чем тут праздник?.. Выяснилось, что мой интеллект-статус ниже ста пятидесяти. Разве не чушь?

– Чушь… После расскажешь. Уходить надо.

Он взглянул на индикатор боезапаса. «104». Сто четыре выстрела каким-то образом умещались в небольшой и не очень массивной рукоятке. Возможно, это было не самое грандиозное достижение науки, но Андрея оно поразило. И еще он подумал о том, что в свои тридцать два года впервые воспользовался сетевым терминалом. Люди наизобретали много всякой всячины, и Андрей не понимал, почему он раньше этим не интересовался. Он чувствовал себя варваром. Но самым странным было то, что это чувство ему почти нравилось.

Андрей убрал пистолет за пояс и выволок из-под стола парализованного бойца. Его правая скула была длинно рассечена по горизонтали и уже успела опухнуть. Мужчина был полностью обезврежен. Что подействовало сильнее – электрошок или удар по голове, мог определить только врач.

– Ты левша? – спросил Андрей.

– Что?.. – сказала Эльза, не переставая укладывать сумку.

Одежды у нее было порядочно – красивой, не затасканной одежды, которую новоиспеченные черы привозят с собой в блок. Первые два-три года такого человека видно издалека. Но постепенно вещи изнашиваются, и однажды настает время, когда дорогой костюм из центра выглядит паршивей, чем барахло из гуманитарки.

Андрей с сожалением наблюдал, как Эльза сворачивает короткое ярко-синее пальтишко.

– Левша, говорю? Этому, по морде…

– А-а… я ногой, – не отвлекаясь, ответила она. Андрей выгнул брови, но говорить ничего не стал. Вежливо отобрав у Эльзы пальто, он положил его на кровать.

– Уже тепло, оно тебе не понадобится. А к осени… Осенью все переменится.

Застегнув сумку, он закинул ее на плечо и повлек Эльзу к выходу.

Первого, раненного в ногу, в коридоре уже не было. Лифт надрывно гудел – судя по редким каплям на полу, боец добрался до него довольно быстро. Второй, с большим пятном на рубашке, неподвижно лежал возле двери. Из его ладони выкатился карандаш микротерминала с подмигивающим огоньком на конце.

– Они вызвали подкрепление, – сказала Эльза.

– Таксист тоже вызвал.

Эльза не поняла, но решила, что донимать Андрея вопросами сейчас не время.

Они кинулись, к пожарной лестнице и побежали вниз. Между этажами на ступенях сидел Вадик.

– Знакомьтесь…

– Да мы знакомы, – отозвался он.

– Пошли, пошли! – поторопил Андрей. Он запихнул сумку в мешок и, утрамбовав, взвалил его на Вадика.

– Что у вас там? – спросила Эльза.

– Гостинцы из центра. Я раздобыл контроллер.

– Для чего?

– Пригодится. Можно твой ИС проверить.

– И ты ради меня тащил его из города?

– Сам контроллер весит немного… – начал Вадик, но Андрей невзначай наступил ему на ногу.

– Я тебя, вообще-то, убить собирался, – сказал он Эльзе.

Снаружи хлопнула парадная дверь. Андрей достал ствол и, отщелкнув предохранитель, вышел к лифтам. Сквозь мутный витраж было видно, как от подъезда удаляется хромающий человек. Лампа над крыльцом еле светила, и через два шага скособоченный силуэт растворился в черном дворе.

Андрей выглянул на улицу – раненый, не оборачиваясь, ковылял в сторону детской площадки. Андрей вытянул руку и прицелился ему под левую лопатку, но, поразмыслив, опустил пистолет и вернулся на лестницу.

– Быстро! – бросил он.

Когда они вышли, боец уже скрылся. Из кустов раздавался треск и сдавленные стоны.

– Не пройдет, – заметил Вадик. – Тропинки только по углам.

– За мной! – скомандовал Андрей. – Мешок донесешь?

Не дожидаясь ответа, он ободряюще потрепал Вадика по плечу и направился вдоль домов. Обойдя двор по периметру, он жестом велел пригнуться.

Из-за кустов все трое наблюдали, как перед подъездом остановился легкий фургон с нарисованным эскимо. Задняя стенка откинулась вверх, и на землю спрыгнуло человек десять в непроницаемых шлемах. Каждый держал какую-то палку, слишком короткую для обычной дубинки. Двое из группы встали по бокам от крыльца, остальные без звука забежали внутрь.

– Многовато, – сказала Эльза.

– Это еще не все.

Спустя минуту у парадного затормозили три патрульных машины. Оглушительно захлопали дверцы. Полицейские – без шлемов, зато с тепловыми винтовками – устремились к подъезду, но люди из фургона преградили им дорогу. Слов разобрать было невозможно, но разговор явно шел на повышенных тонах.

– Вот мы и выяснили, – молвил Андрей.

– Что мы выяснили? – спросила Эльза.

– То, что «неотложка» – не государственная организация. По крайней мере, официально.

– Я бы и сама тебе это сказала.

– А ты много про нее знаешь?

– Немного… так, кое-что.

– Еще обсудим. Пошли. Потихоньку.

Андрей не разгибаясь двинулся в сторону темно-синего прогала улицы. Эльза семенила слева, Вадик, пыхтя, плелся позади.

Добравшись до соседнего блока, Андрей разрешил выпрямиться. Вадик со вздохом опустил мешок и утер пот.

– Дальше сам неси, – сказал он.

– Без проблем. А ты, если что, стрелять будешь.

Андрей сделал вид, что собирается отдать пистолет, и Вадик тут же поднял пакет.

– Куда идем-то?

– Туда, где не будут искать.

– Поясни, пожалуйста, – сказала Эльза.

– Они думают, что я не чер. Я тоже так думаю, но на время готов об этом забыть. От меня ждут нормальных, трезвых поступков. Но здесь не город, здесь иная логика, черовская. Будем вести себя предельно глупо.

– Красиво, – оценила Эльза. – А конкретнее?

– Конкретней – идем ко мне домой. Надо же нам где-то переночевать.

– К тебе? – ужаснулся Вадик. – Там, наверно, человек сто, с ружьями и собаками.

– Андрей прав, – согласилась Эльза. – Чтобы после этой заварухи прийти домой, нужно быть полным кретином. Кретином тебя, похоже, не считают.

– А почему тогда не ко мне? – с ревностью спросил Вадик.

– Тебя тоже проверим, – отозвался Андрей. – Сомневаюсь я, чтоб у тебя ниже ста пятидесяти было.

– Я и сам сомневаюсь. Какой я чер?! Баллов семьсот, не меньше! Вон, Ленка сказала – у меня собственная система символов. Ясно? Если б у всех черов были собственные системы…

– Пойдем. – Андрей подтолкнул его в спину и, улучив момент, когда Эльза отвернется, шепнул:

– Ни слова про магазин.

– А я-то уж объявление в Сети давать хотел, – огрызнулся Вадик.

До тридцать седьмого блока они добрались примерно через час. Окон в домах горело все меньше – в окраинных районах энерголимит попусту не тратили, и спать ложились рано. Те же, у кого еще были дела, предпочитали сидеть в сумерках при лампочке в двадцать ватт.

Улица все время оставалась справа. Света от ее фонарей во двор попадало ровно столько, чтобы приклеить тусклые отблески на лица. Напротив тридцать третьего блока по дороге лениво прокатила патрульная машина. Чуть позже, разбрызгивая лужи, проехал пустой автобус – видимо, последний рейс. Где-то в дальних дворах орали коты. Других признаков жизни Бибирево-6 не подавало.

Интуиция Андрея не подвела: ни в коридоре, ни в квартире засады не было. Осторожность требовала забыть о лифте, но все слишком устали, чтобы тащиться на пятнадцатый этаж по лестнице.

Андрей запер дверь и, приняв у Вадика мешок, вынул контроллер. Сумку с вещами Эльзы он поставил у кровати – другого места в комнате не было. Костюмы от убитого продавца он, не вынимая из пакета, бросил в гардероб – показывать их Эльзе было бы неразумно.

Наведя порядок, Андрей осмотрелся. Кажется, он не был дома целую вечность. Все вокруг было до тошноты знакомое и – какое-то чужое. Прожив в этой квартире многие годы, он почему-то чувствовал себя в ней посторонним. Всего сутки в центре – и так возненавидеть свой дом… Впрочем, нет, ненависти Андрей не испытывал – разве что к тем людям, по чьей воле он был записан в черы. Но то – люди, а стены и мебель ненавидеть нельзя. Это можно лишь презирать.

– Андрюш, я тут в кресло… – промолвил Вадик. – Отдохну, а? Уморился…

– Андрей, ты что, переезжать хотел? – спросила с кухни Эльза.

– С чего ты взяла?

– Еды нет никакой. Ладно – у меня, я еще не устроилась. А ты чем питался-то?

– Чем питался… – буркнул Андрей, заходя на кухню. – Сама не знаешь?

– Ты чаем постоянно угощал, это я помню. Если честно, я тебя просто обижать не хотела, а так меня от твоего печенья… – она запнулась и подняла голову. – Опять печенье?!

– Мне и самому противно, веришь?

– Это не очень полезно для здоровья.

– Иногда еще суп. – Андрей томно хрустнул суставами и сел на табуретку. – Но суп – такая проблема! Варить его, то-се… У меня перловка есть. И горох. И мяса немножко сублимированного. Или это рыба?..

– Отодвинься, мешаешь, – бросила Эльза, доставая кастрюлю.

Андрей пересел в угол и минуты две молча наблюдал.

– Ты прямо как в фильме, – сказал он наконец.

– В каком фильме?

– В дурацком. При тебе в людей стреляли, сама пяткой головы расшибала, а теперь стоишь тут, вся из себя невозмутимая, супец готовишь. Хозяюшка примерная, да? В жены набиваешься?

– В же-ены?! – возмущенно протянула Эльза, но вдруг перестала притворяться и, отложив нож, без сил опустилась на соседнюю табуретку. – Это я… это я от страха, Андрей.

– Ты кушать хочешь?

– Нет.

– И я не хочу. Сейчас чайник поставлю.

– Спасибо. А суп… ну его! Завтра сварю.

– Мне кажется, сегодняшний день не кончится никогда, – признался Андрей. – Как утром приехал на конвертер, так все и завертелось – не остановить. Или нет, это еще вчера началось. Праздник… Праздничек… Слушай, ну как ты ему ногой-то? Под глаз!

– В детстве занималась, – скромно ответила она. – Все уже потеряла, одни рефлексы сохранились, да и то примитивные. Ты лучше расскажи, как в кнопку попал.

Андрей задумался над словом «рефлекс», и вопрос про кнопку пропустил мимо ушей.

– Где стрелять научился? – повторила Эльза. – От пожарного выхода до моей двери метров семь. А звоночек – ма-аленький.

– Не знаю. Я старался, прицеливался.

– Если б я прицелилась, я бы промазала, – многозначительно сказала она. – При том, что ты пистолет первый раз в руки взял. Или до этого практиковался?

– Где? У нас тут тиров нет… Странно, что он вообще стреляет. Утром пистолет был моделью, пугачом. Для Вадика пугачом. Для меня – испытанием… Не стрелял он утром!

– Тебе его Сергей Сергеевич подарил?

– Не совсем подарил, но… А откуда ты знаешь?

– Нетрудно догадаться. Когда мне сообщили, что у тебя меняется наставник, я это вначале приняла на свой счет. Подумала – чем-то не устраиваю гуманитарную службу. Про Кембридж почему наврала? Да чтоб тебя не травмировать. Это они мне так объяснили. Вернее – он, Сергей Сергеевич. Я тогда еще не подозревала, что он из «неотложки». А про саму «неотложку» у нас давно слухи ходят. И про то, что среди черов… ой, извини…

Андрей махнул рукой – к нему это уже не относилось.

– …что в блоках у некоторых людей интеллект-статус повыше, чем у членов Этического Совета, – закончила Эльза. – Чайник закипел. Я налью?

Андрей усадил ее обратно и полез на полку за чашками. Вместе с чашками он по привычке достал и пакет печенья.

– Давай, – обреченно согласилась Эльза. – Его зато варить не надо.

– Слухи про «неотложку», – поддержал Андрей. – Что за слухи?

– Сюда, в блоки, попадают асоциальные элементы. Это известно, правда? Дело в том, что асоциальным элементом принято считать… кого? Лентяя, алкоголика, тупицу – тех, кто будет обузой для общества. Гораздо спокойней загнать их в такие вот резервации. Не силой, конечно, не принуждением, а мягко – создать им условия, при которых среди нормальных людей они жить не смогут. Загнать и бесплатно обеспечить всем необходимым – это дешевле, чем позволить им куролесить на воле.

Эльза отхлебнула чаю и надкусила крекер.

– Далее. Ты ведь имеешь право голосовать на референдумах? И учиться. И работать. Ты полноправный гражданин. Попробуй найти в Конституции хотя бы один пункт, по которому твои права ущемлены, и ты станешь героем года!.. Не найдешь, не пытайся. Все твои права реализованы, в полном объеме. Но в действительности от социального процесса ты отстранен. Это самое большое достижение нашей цивилизации. Мы построили замечательную машину: в ней все винтики смазаны, но крутятся лишь те, что нужны в данный момент. И к асоциальным элементам, оказывается, относятся не только тупицы, но и… пардон, гении. Что нужно любой системе? Стабильность. А что эту стабильность подрывает? То, что не укладывается в рамки. Современные гуманисты, унаследовав машину, сумели ее модернизировать: понятие «социально бесполезной личности» они слили с понятием личности «социально опасной».

– И в блоках поселились те, кому не нравится этот мир, – заключил Андрей.

– Рядом с типами, ведущими растительный образ жизни. Рядом с идиотами – и в статусе идиотов. Институт тестирования ИС превратился в социальный регулятор. В четверг утром я хотела с тобой связаться. Вечером мне прислали уведомление о необходимости пройти внеочередной тест. Праздничный. В пятницу я его прошла. В субботу мне предоставили бесплатную квартиру в блоке.

– Боже, какая дрянь… Все так здорово начиналось – прогресс, объединение. Новейшая Эра в две тысячи шестьдесят втором году…

– О-о-о! – удивилась Эльза.

– Это Сергей Сергеевич, его лекции.

– Начиналось, Андрей, тоже не здорово. Хочешь настоящей жути – загляни в учебник истории. Люди никогда не жили в справедливом обществе. Каждая система объявляла себя идеальной, но ей на смену приходила другая и объясняла недостатки предыдущей. А ту, естественно, меняла третья… Тотальная Демократическая Республика появилась на основе Федеративной Демократической Республики Земля. В нее входило всего пять стран: Китай, Объединенная Европа, Россия, Соединенные Штаты и Япония. И эти пять стран создали новый мировой порядок. Остальные государства присоединились уже после – некоторые охотно, некоторые под давлением, а некоторые… Рядом с материком Северная Америка раньше был остров под названием Куба. Теперь его нет. А на месте Беловежского моря когда-то была суша. И люди. Были. Это не из жестокости, это ради всеобщего блага. Просто они его так понимают – благо.

– ТДР – плохая система, – вполголоса повторил Андрей. – И хорошей никогда не было…

– Ее и не может быть. Общество в первую очередь заботится о себе, и во вторую – о человеке. Хотя общество, казалось бы, это и есть – че-ло-ве-ки. Много человеков. Но наши интересы часто не совпадают. Однако и вне системы мы не живем, вот в чем штука. Мы выбираем разные системы по принципу наименьшего зла. Получается, мы всегда выбираем заведомое зло.

Андрей долил чай и высыпал в вазочку остатки печенья.

– Тебе дали квартиру сегодня утром? – спросил он. – Сразу эту? Обычно предлагают несколько.

– Несколько, – сказала Эльза. – Четыре разных квартиры в разных блоках. На выбор. Только квартиры здесь все одинаковые, это я уже знаю. А блоки… девятнадцатый, двадцать первый, двадцать третий и двадцать пятый. Все – в Бибиреве-6.

– И даже по одной стороне от шоссе. Кому-то очень не хотелось, чтоб мы с тобой разминулись.

– Мы и не разминулись…

– «Неотложка» постаралась? Но в чем ее функция?

– Вероятно, поддерживать порядок. Не «новый мировой», а самый банальный, на бытовом уровне. «Общество», «система» – понятия достаточно отвлеченные. Кто-то должен все это делать физически.

– Опускать ИС, ликвидировать тех, кто лезет не туда…

– Так это тоже правда?!

– Тоже. Я познакомлю тебя с одним интересным стариком. Все считают его полудурком… и я считал… По-моему, он копнул это дерьмо основательно. Он что-то там нашел.

– А ты? Что нашел ты? Почему за тобой гоняются целые отряды?

Андрей долго думал, прежде чем ответить. Эльза за это время успела допить вторую чашку и схрумкать несколько пересушенных крекеров.

– Я нужен «неотложке», – сказал он. – Лучше б я понадобился дьяволу. Гореть в аду с чистой совестью или ходить в штиблетах из крокодиловой кожи. Но по колено в крови… Это смахивает на то, о чем ты говорила. Они хотят, чтобы я выбрал их.

– Я слышала… – неуверенно начала Эльза, но умолкла.

– Что ты слышала?

– Якобы «неотложка» наполовину состоит из бывших черов. Они отбирают потенциальные кадры для своего ведомства еще на первом контроле, в пять лет. И выращивают эти кадры в блоках. Меньше образования – меньше рефлексии. Девяносто девять процентов не выживают, я имею в виду – интеллектуально. Люди становятся подлинными черами, попросту тупеют. Но тот, кто умудряется сохранить себя…

Эльза закрыла лицо ладонями.

– Ты… когда ты стрелял по кнопке звонка… тебе было трудно? Я хочу сказать… с чего ты взял, что попадешь?

– Я видел в кино… – пробормотал Андрей и сам себе не поверил – настолько нелепо это звучало.

– Врожденное… – молвила Эльза. – У нас в секции русбоя занималась девочка… Ее никто ничему не учил, но она… Потом она куда-то пропала… не важно… Боюсь, они в тебе не ошиблись, Андрей. У меня было подозрение – когда эти трое уродов явились засаду устраивать. Но я все же надеялась… А так у тебя нет выбора даже из двух зол. За тебя давно выбрали. И я не знаю…

Свет на кухне внезапно погас. Андрей, успокаивая, погладил Эльзу по ноге и вышел в комнату. Вадик похрапывал, нелепо раскидавшись в кресле. Света в комнате не было.

Андрей пощелкал выключателями в душевой и возле двери – лампочки не загорались. Он подошел к счетчику и, прищурившись, попытался разглядеть цифры. Разглядывать там было особенно нечего – бесплатный энерголимит закончился, и в окошке мерцал круглый ноль.

«Как всегда, – раздраженно подумал Андрей. – Одного дня до следующего месяца не дотянул».

Вернувшись на кухню, он застал Эльзу за мытьем чашек.

– Тебе это обязательно? – спросил он. – Все равно не видно.

– Я так нервы успокаиваю.

– У тебя дома должно быть чисто.

– Нет, – сказала она. – Дома у меня больше нет. И друзей. И родственников. Все реагировали на редкость однообразно.

– У меня и того не было. Мать помню очень смутно… Вернее, не мать, а грудь. Представляешь? Закрываю глаза, хочу вспомнить маму… а перед глазами – сиська. И сейчас… темно… как будто глаза закрыты.

Андрей прижал Эльзу к себе и ткнулся носом в ее жесткую макушку.

– Мне вот кажется… кончится этот день – и кончится весь этот кошмар, – сказал он.

– И наступит новый.

Она на ощупь поставила чашку в раковину и, повернувшись, так же на ощупь нашла его лицо.

– Ты бы здесь убрала… А то в комнате Вадик.

– С бывшим подопечным… с будущим сотрудником «неотложки»… Меня, наверное, должна мучить совесть, – сказала Эльза, покорно освобождая стол.

Этот день все-таки закончился – но гораздо позже, когда за окном уже рассвело.

Глава 13

Воскресенье, утро

– Да, – это контроллер, – сказала Эльза, взглянув на прибор в коробке. – Я последнюю проверку в прошлом году проходила, там был точно такой же. Но к нему терминал нужен. Желательно хороший.

– Зачем? – спросил Андрей.

– Контроллер сам ничего не определяет. Он задает вопросы и считывает ответы. Не твои, а мозга. Затем их надо обработать. Это происходит на сервере. А для того, чтоб с ним связаться, требуется терминал.

– На сервере… – повторил Андрей. – Никогда не слышал.

– Сетевой сервер. Вроде того же терминала, но большой и умный.

– И как его найти?

– Программа сама находит.

– Нет, не в Сети. В жизни. Он же где-то стоит?

– Ну-у… Я об этом даже не думала. Сетевых серверов миллионы – на телестудиях, на городских станциях связи, где угодно. Часть из них занимается тестированием интеллекта. Они могут быть расположены в соседнем доме, или на Земле Франца-Иосифа, или в Кембридже, причем неизвестно, в каком из двух.

– Короче, это путь тупиковый, – подытожил Андрей.

– Путь к чему?

– Я еще не решил…

Он взял стопку потрепанных книг и перенес на кровать. Разложив их в произвольном порядке, Андрей принялся перетряхивать каждую. Эльза хотела было помочь, но получив отказ, удалилась на кухню доваривать суп.

Вадик дрызгался в душе. Едва проснувшись, он скрылся за занавеской и не выходил оттуда уже полчаса. Когда он появился – дрожащий, завернутый в мокрое полотенце, Андрей как раз наткнулся на то, что искал.

– У тебя вода горячая кончилась, – недовольно сказал Вадик.

– Не вода, а месячный лимит, – возразил Андрей, рассматривая маленький картонный прямоугольник. – Ты о других подумал, чистюля?

Вадик покраснел и начал одеваться. Андрей сбросил книги на пол и сел к монитору.

– Вот черт, забыл! – пробормотал он. – Электричество у нас фью… Что-то я в мае растранжирился…

– У меня есть, – сказал Вадик. – Еще киловатт пять на счетчике.

– Помалкивай! Твою фотку вся Европа видела.

– А что мою-то?.. – плаксиво спросил он. – Я-то при чем? Это ты его…

– Тихо! – цыкнул Андрей. – Мордой вертеть не надо было. Меня там почему-то нет, а ты – во всех позах.

– Вот именно. «Почему-то». Почему, интересно?

– Хватит ругаться! – крикнула Эльза. – Идите завтракать!

– А что у нас?

– Суп из амфибии.

– Из какой амфибии?

– Ты вчера говорил, что у тебя в банке то ли мясо, то ли рыба, – пояснила Эльза, заходя в комнату. – Я тоже не разобралась.

– Ну, вы пока поешьте, а у меня еще дела. – Андрей повернулся к Вадику и протянул ладонь. – Ключ.

– Вместе поднимемся.

– Это опасно.

– На пятнадцатом этаже не опасно, а на шестнадцатом – опасно? Если б меня всерьез искали, давно бы сюда приперлись.

– Нас с тобой разные люди ищут. И по-разному. Я пойду один, – твердо сказал Андрей.

Он поднялся на следующий этаж – не в лифте, а по пожарной лестнице. Эта предосторожность вряд ли имела особый смысл, но к кабине ноги как-то не пошли.

Засады у Вадика, естественно, не оказалось. Вздумай полиция его взять – она была бы повсюду. Да и друзья – как не проверить друзей? А про Вадика все соседи скажут, что он либо дома, либо этажом ниже.

Не хотели они Вадика брать, вот в чем дело. И Андрей об этом догадывался – хотя бы потому, что в его квартиру тоже никто не наведался. Однако попугать художника было необходимо. Разговаривать с Иваном Петровичем Андрей собирался без свидетелей.

Включив монитор, он посмотрел на визитку и ввел адрес полицейского участка, затем, через дробь, личный номер.

На экране появилась женщина – не красивая, но эффектная, как все женщины в форме.

– Я вас слушаю.

– Здравствуйте. Мне нужен дознаватель Белкин.

– Дознаватель Белкин? – переспросила она, словно Андрей попал не в полицию, а на кондитерскую фабрику.

– Иван Петрович, – уточнил он.

– А-а… Белкина нет, – быстро проговорила женщина и принужденно улыбнулась. – Белкин у нас больше не работает. Если вы по одному из его дел, то он их уже сдал. Если по общему вопросу, то я могу вас связать с любым дознавателем.

– Белкин… он что, в другом районе? В другом управлении?

– Это частная информация, мы ее не даем.

– Подождите! Он мне как раз по частному… Он мне… дядя! – брякнул Андрей.

– Дядя? – озадачилась женщина. – И вы, племянник, не знаете его домашнего адреса?

Он уставился на визитную карточку и пожал плечами.

– Знаю…

– Всего хорошего.

Андрей поглазел на заставку-меню и, повинуясь какому-то внезапному порыву, перешел к разделу «Городские новости», а из него – к пункту «Преступления».

До обеда было еще далеко, но в Москве уже порядком набедокурили. Список сегодняшних злодейств занимал семь стандартных экранных страниц, и под нижней строкой постоянно выскакивала новая.

Андрей ввел дату: «29 мая». Монитор показал сводку субботних преступлений – почти сорок листов, около полутора тысяч позиций.

Интересовавшие его строки Андрей разыскал ближе к концу.

«21–20. Убийство в магазине „Одежда“ на улице Двадцать Седьмая Восточная».

«21–55. Захват такси вместе с водителем на Весеннем проспекте».

За тридцать пять минут от убийства до угона народ успел многократно подраться, изнасиловать, украсть и просто оскорбить, поэтому сообщения шли с большим интервалом, и Андрей не сразу заметил, что между ними есть одно любопытное сходство. Правее, в графе «Стадия расследования» в обоих случаях было указано:

«Раскрыто. Преступники задержаны».

Первая мысль касалась Вадика – его могли взять минуту назад. Это предположение Андрей отбросил – при всех скоростях, так быстро полиции не управиться.

Второй вариант – ошибка. Но в ошибке Андрей сомневался еще сильней, чем в феноменальной расторопности полиции. Нет, здесь было что-то иное, что-то намеренное… Или не было?..

Не было, осенило Андрея. На записи, сделанной в магазине, не было его лица! Вадика – сколько угодно, а от него самого даже затылка не осталось. Случайность?.. Куда там! Магазин-то небольшой, все толклись на одном месте.

Значит, его прикрывают. И неприятностей от полиции можно не ждать. Дали пистолетик, а в придачу – полный карт-бланш. Или индульгенцию?.. А в чем разница-то?

«Есть, есть разница, – сказал себе Андрей. – Не для них разница, для меня».

Ему захотелось тут же, прямо на пыльном экране, написать что-нибудь вроде «спасибо дорогому Сергею Сергеевичу».

– А что ты еще мне можешь простить? – спросил Андрей у монитора. – Если твоих детишек прикончу, тоже простишь? До какой грани ты готов дойти и через что перешагнуть – ради всеобщего блага…

Он сбросил полицейский канал и, сверившись с визиткой, набрал домашний адрес Белкина.

Экран вспыхнул так, что у Андрея навернулись слезы. Комната была белоснежной, даже светящейся – непонятно, как в ней не слепли. Посередине лежало нечто пушистое – не то ковер, не то матрас. На нем, скрестив ноги, сидела молодая девушка в чем-то таком же пушистом и белом. Она нетерпеливо потрясла пультом и сказала:

– Ага.

Андрей убавил яркость и, спохватившись, что его тоже видят, невольно обернулся. У задней стены в три ряда стояли безумные картины Вадика – зрелище специфическое, но все же лучше, чем сальные обои.

– Здравствуйте, – сказал он.

Теперь ему не нужно было щуриться, и он мог внимательно рассмотреть девушку. Белкин как-то упоминал, что ей семнадцать, – пожалуй, ровно на столько она и выглядела. Поздний ребенок, стало быть. Миленькая, немного похожая на отца. Такая же обаятельная. С короткой стрижкой и выбритым над ушами орнаментом. Наверно, жутко избалованная.

– Ага, – сказала она.

– Вы дочь Ивана Петровича?

– Ага.

– Мне бы с папой пообщаться. Он дома?

– Папаша в блоке.

– Я связывался с участком, на работе его нет, – признался Андрей, запоздало соображая, что, возможно, выдает какую-то тайну.

– Ага… Папаша не работает. Он там теперь живет, – безо всяких эмоций ответила девушка. Андрей почувствовал, что врастает в кресло.

– Как?! Как это живет?.. В блоке?!

– Ага. Все?..

– Нет, не все! Постойте!.. Где? В каком блоке?

– Для этого есть справочная, – сказала она. – Все.

– Какая, к черту, справочная?! – заорал Андрей, но белая комната уже пропала.

Он повторил вызов и просидел перед пустым экраном минут пять – пока эта цаца не соизволила переключить монитор.

– Ты, дочка!.. Отца родного знать не желаешь?! Слушай, дочурка. Доступ в справочную по терминалу, а у меня его нет. Зато у меня есть возможность отправить тебя вслед за папой. Я не вру. Хочешь убедиться?

Андрей и сам в это верил. Сейчас – верил. На автобусе до кольцевой, потом опять на автобусе – к дому в салатную шашечку. К Сергею Сергеевичу в объятия… Сейчас он это сделал бы – ради Белкина, ради того, чтобы его дочь не плевала на святое. На то, чего у Андрея никогда не было.

– Ага… – обронила девушка. – Не хочу.

– Тогда вызови справочную и все узнай. Я с тобой еще свяжусь.

Андрей сбросил адрес и судорожно набрал новый. Он должен был поставить в известность Никиту Николаевича. Нет, профессор не блажил, когда рассказывал о черах, у которых ИС аж за тысячу баллов. Да и сам Никита Николаевич… разве он дурак?! Дураки совсем не такие.

Профессор не отвечал.

Андрей встал и тревожно побродил вдоль сумасшедших картин. Затем резко повернулся к экрану, будто хотел застать кого-то врасплох. Ничего. Зеленый фон и мигание курсора.

Он набрал номер снова. Снова молчание. Усевшись в кресло, Андрей решил достать профессора во что бы то ни стало, но его прервал посторонний вызов.

– Это я, – сказала Белкина. – Ваш адрес в памяти остался… Я выяснила, где отец.

– Секунду!

Андрей вскочил и, порывшись у Вадика на полках, взял какой-то толстый грифель.

– Только у него дома никого нет. Автоответчик передал, что отец на работе. Где работа, я тоже записала. Бибирево-36, конвер… конверт… – Она запнулась и посмотрела в мятый листок.

Андрей отложил грифель в сторону.

– Конвертер?!

– Ага. Конвертер. Еще у автоответчика специальное послание для Белкина – однофамильца или родственника, там не указано.

– Диктуй!

– А чего диктовать? Это я так запомнила: «Не рой яму глубже».

– Что? Может, «себе яму»? Ты не перепутала?

– Нет. Просто «яму», без «себе». «Не рой глубже» И все.

Андрей откинул голову на спинку и бездумно уставился в потолок. У него, у чера, контроллер определил две тысячи баллов интеллект-статуса. У дознавателя Ивана Петровича – меньше ста пятидесяти. Андрей всю жизнь мечтал поменяться местами с кем-нибудь из нормальных людей. Но он и представить не мог, что однажды это произойдет.

– Вы ведь где-то недалеко? – спросила девушка. – Тоже в каком-то Бибиреве? Их так много…

– Много. И не дай тебе бог научиться их различать.

– Но вы же не из блока. Вы из… «неотложки»?..

В ее глазах впервые возник интерес, она даже скинула со лба светлую челку – чтобы лучше видеть своего героя.

– Оттуда, – кивнул Андрей. – О моем вызове ты навсегда забудешь. А отца забывать не смей. Навещай его.

– Ага… Каждый месяц? – осторожно осведомилась она. – Или можно реже?

– Бесполезно… – сказал Андрей. – Просить, убеждать… Все бесполезно. Отбой.

Он выдернул монитор из Сети и, обойдя стопку загрунтованных холстов, запер дверь. На пятнадцатый этаж он из принципа спускался в лифте, хотя по лестнице было и проще, и быстрей.

– Ты что такой расстроенный? – спросила Эльза. – С кем разговаривал?

– Ни с кем. Никого нигде нет.

– Долго ты это… «ни с кем», – заметил Вадик.

– Еще картины твои рассматривал.

– Ну?! – оживился он.

– Шедевры, – без энтузиазма ответил Андрей. – Так… Супа я похлебал бы, да времени мало. Мне еще съездить кой-куда. Вы остаетесь здесь! – не давая возразить, объявил он. – Здесь безопасней.

– Ты уверен?

– Во всяком случае, пока они не поняли, что самый умный поступок и поступок дурацкий иногда совпадают. Да!.. – сказал он Вадику. – Тебе высовываться вообще противопоказано. Сюда полиция не придет, но это единственное, что я могу гарантировать. Заодно и контроллер посторожишь.

– Отвечаю головой, – легко догадался Вадик. – Благодарю. Ты настоящий друг.

Эльза обескураженно наблюдала за тем, как Андрей распихивает по карманам оружие.

– Здорово ты нами распорядился, – сказала она. – И надолго мы тут застряли?

– Это будет зависеть от… э-э…

Он нахмурился, но подходящего ответа так и не придумал.

– От продолжительности нашей жизни, – усмехнулся Вадик.

Андрей ласково моргнул Эльзе и вышел из квартиры. Спорить с Вадиком ему не хотелось – Вадик мог оказаться прав.

Путь на конвертер был привычным, как утренний маршрут «кровать-туалет-кухня». Андрей пешком добрался до станции и запрыгнул в тамбур отъезжавшей линейки. Сидячих мест, как всегда, не было, и он остался у дверей.

Сквозь залапанное стекло он видел мучительно просыпающееся Бибирево-6, затем Бибирево-12 – район, выросший возле формовочного завода. Бибирево-24 было значительно чище, но и тут торчали те же блоки из четырех корпусов.

В Бибиреве-36 жилых домов не было. Все вокруг конвертера служило ему одному: станция линейки, две автодороги и огромная территория свалки-накопителя.

Проходя мимо помойки, Андрей испытывал странное чувство ностальгии и еще более странное – стыда. Он вспоминал, как совсем недавно восхищался всеми этими бумажками и баночками, и не понимал самого себя. Раньше в горах мусора ему мерещился веселый карнавал, а теперь он не мог в них разглядеть ничего, кроме грязи. И к тому же здесь стояла невыносимая вонь.

– Белкин?.. – спросил дежурный. – Белкин в камере. Чумаков его хвалит. Вчера дублером отработал, а сегодня уже один. Да он на твоем месте. А ты чего, в гости? Не положено, ты же уволен, Белкин… Ой, я и не сообразил! Вы родственники с ним? Ладно. Но чтоб Чумаков не видел!

Андрей обменялся с дежурным рукопожатиями и направился к платформе лифта. Спустившись в бункер, он миновал вереницу полукруглых люков и толкнул знакомую дверь.

Иван Петрович раскачивался на маленьком стульчике и был увлечен созерцанием вентилей. Белкин заметно сдал: его багровые щеки обвисли и оттянули уголки губ вниз, придав им выражение вечной печали, а волосы сделались совсем белыми и редкими, как пух.

– Доброе утро, Иван Петрович, – сказал Андрей. Белкин прекратил качаться и оторвался от кранов.

– Все-таки пришел? – проронил он. – Зря пришел.

– Я ничего не делаю зря, Иван Петрович, – ответил Андрей, подходя к баку.

– А ты изменился, – сказал Белкин и, мельком взглянув ему в глаза, снова уставился на вентили. – Даже говоришь по-другому. Хорошо говоришь, уверенно. Только ты это… без Петровича обойдемся. Какой я теперь Петрович? Ваня я. Ваня Белкин. Для Петровича у меня ИС жидковат.

– Бросьте, Иван Петрович! Вы же сами все знаете – от профессора. Да и без него ясно…

– Что тебе ясно?

– Никакой вы не чер. У вас же семьсот пятнадцать баллов!

– Было когда-то. А в пятницу я под тест попал, внеочередной…

– Праздничный, – добавил Андрей.

– Да. Праздничный. Кто-то усомнился в моем статусе.

– И сколько вы получили?

– Ровно сто. Одна палочка и два нуля.

– Но вы-то!.. Вы-то, Иван Петрович, не усомнились? Это главное.

– А мне, знаешь… Одна палочка и два нуля. Мне без разницы. Вот так-то. Надоело быть умным, Андрюша. С них, с умных, спрос больше.

– Так быстро поглупеть нельзя!

– А что?.. Плюсы тоже есть. Времени свободного навалом. Отдохну. «Повести Белкина» перечитаю. Повести покойного Ивана Петровича…

Белкин резко поднялся со стула и подкрутил кран на второй трубе. Андрей машинально отметил, что существо в баке справляется неплохо.

– Иван Петрович, вас от этого не тошнит?

– Меня-а? Ты б видел, на какие я трупы выезжал! Когда жена мужу голову отрежет, да еще в кастрюлю, и на плиту… А здесь что? Ну, дерьмо. Подумаешь! Оно и так повсюду, Везде, Андрюша, одно сплошное дерьмо… И не Иван я тебе не Петрович. Перестань над бедным чером глумиться. Над Ванькой Белкиным…

– Сдались… – разочарованно произнес Андрей. – Неужели вы сдались?!

Тот посмотрел на пену под колпаком и вернулся к стулу.

– Его больше нет, – буркнул он. – Того, который мог сдаваться или не сдаваться. Я за него. Но я другой человек. Чер Иван Белкин. Для друзей – Ваня.

– Быстро они вас… Никиту Николаевича они не сломали, хотя над ним даже мы посмеивались. Вся смена. А он крепкий, наш профессор. Не такой, как вы.

– Ваш крепкий профессор – обыкновенный параноик. У него что ни слово, то загадка. «Неотложки», скелеты в шкафу… Я предпочитаю верить только в то, что знаю, а знать только то, что вижу.

– И поэтому предпочитаете видеть как можно меньше, – грустно сказал Андрей. – Из вас выйдет отличный работник. Вам уже и смену самостоятельную поручили, и без пакетика вы уже обходитесь. Скоро станете обедать прямо тут, в камере, посреди этих труб. А после…

Андрей обошел бак и увидел, что бирка с номером существа прикрыта старым халатом. Якобы случайно, якобы просто так – подвернулся штырь, на него и повесили.

– А после, Иван Петрович, вам захочется назвать существо каким-нибудь именем. Не человеческим, это уж слишком. Допустим, как кота.

– Кот? Он что, мужского пола? – спросил Белкин.

– А вы уже Муркой назвали? Муськой?.. Матильдой?.. Зовите как угодно, оно вас не слышит.

– Да все эти цифры… – принялся оправдываться он. – Все эти «НР», «ЧР»… Мерзость и вранье.

– Вранье, – согласился Андрей.

– Ты меня на слове не лови, не надо. Что толку? Они мне статус изменили. Не в баллах дело. В статусе. Был дознаватель районной управы, стал – оператор конвертера. Тебе не все равно, что я об этом думаю? Как к этому отношусь? Статус у меня поменялся, понятно? И может опять поменяться.

– Чем вы дорожите? Вот этими четырьмя кранами?

– Что имею, тем и дорожу.

– Надеетесь, вас снова поднимут? Вернут ваши семьсот баллов? Уважение дочери?

Белкин резко вскинул, голову и, болезненно сощурившись, спрятал лицо в багровых ладонях.

– Это я, наверно, зря…

– Нет, Андрюша. Ты зря ничего… Правильно. Ты, Андрюша, иди, – сказал он, не отнимая рук. – Иди… И прощай.

– Да лучше тараканы в башке! – воскликнул Андрей, срывая с запорного винта линялый халат. – Лучше скелет в шкафу, что угодно, чем вот так сгнить заживо! Счастливо!..

Он взбежал по короткой лесенке и распахнул дверь.

– Успешной тебе карьеры, Ваня Белкин. Мурку не перекармливай.

Андрей выскочил в коридор и скорым шагом направился к подъемной платформе. Остановившись у шахты лифта, он обнаружил, что все это время тащил халат за собой – синяя тряпка прицепилась к ботинку и ползла, как хвост, собирая по полу мелкий мусор. Андрей разъяренно потряс ногой и отпихнул халат к урне. Не страшно, Белкин найдет что-нибудь еще. Табличка с номером будет закрыта, в этом Андрей не сомневался.

Платформа, лязгнув, совместилась с ребристым железным порожком, и Андрей уже сдвинул решетку, как вдруг в конце коридора раздался крик. Он отклонился назад, но увидеть, что там происходит, мешало широкое бетонное ребро.

Вопли повторились – на этот раз голосили двое. Где-то рядом с его камерой.

У Андрея екнуло сердце. Одолеваемый смутной тревогой, он помчался обратно. Навстречу бежали двое незнакомых операторов, следом за ними, держась за рот, ковылял Новиков.

– Что у вас тут? – спросил Андрей, хватая его за плечи.

Новиков вывернулся и припал к урне.

– У нас… – простонал он, отплевываясь. – У тебя… на это… сам смотри!..

Андрей оставил его в покое и побежал дальше. В нескольких метрах от двери он почувствовал тяжелый запах кислоты и еще чего-то тошнотворного. Отсюда он уже различал отдельные реплики. Кто-то ругался, кто-то требовал закрыть вентили, но в основном все звали Чумакова.

Влетев в камеру, Андрей закашлялся и схватился за тонкие перильца. Такой смрад мог источать лишь Барсик, Мурка или «С-НР» с номером через дробь – как его ни назови.

Емкость была открыта, стеклянный колпак лежал рядом со стулом. Возле бака, зажимая лица платками, возились четыре оператора. Из-за их спин Андрей не сразу разглядел, что здесь произошло. А когда все же разглядел, то не сразу понял. А когда понял – не смог поверить.

Из емкости торчала нога. Одна только нога – от колена до подошвы, остальное находилось внутри. Бак был большой, и человек там поместился бы – если б не существо. Существо, «НР» с номером, занимало почти весь объем, кроме узкого пространства для залива сырья, поэтому Белкина в баке фактически уже не было. Была одна нога, и она продолжала медленно погружаться.

Операторы ее не трогали, они не хуже Андрея знали, что исправить ничего нельзя.

Перед тем, как нога совсем исчезла за бортиком, кто-то снял с нее тапку. И, растерянно ею помахав, бросил туда же, в бак.

Андрей до хруста стиснул зубы и, выйдя в коридор, столкнулся с Чумаковым. Они угрюмо посмотрели друг на друга и молча разошлись.

Лифт привез троих медиков с каталкой. Андрей проводил их долгим взглядом и встал на платформу. Он ударил по грубой эбонитовой пластине, и лифт с воем поехал вверх. Снизу в колодце тянуло сквозняком. В теплом воздухе витали пары кислоты – это было дыхание существа без имени, существа с номером, созданного для переработки материала. Существа, доказавшего Андрею, что человек – такой же материал, ничем не хуже любого другого.

Как он шел к линейке, как возвращался в Бибирево-6, Андрей не помнил. Все мысли были заняты внезапно возникшей аналогией между конвертером и системой под названием «человеческое общество». Сходств было не сказать, чтоб очень много, но отличий – и того меньше.

Андрей очнулся уже перед дверью, в тот момент, когда в квартире заверещал звонок. Он убрал палец с кнопки и надавил еще раз. Никита Николаевич не открывал.

Андрей прислушался и снова позвонил. Сообразив, что ответа не будет, он оглянулся по сторонам и достал пистолет. После седьмого выстрела дверь зашаталась, и замок вместе с трухой выпал прямо в руку.

Внутри был страшный бардак. Профессор, вечный аккуратист, терпеть не мог, когда что-то лежало не на своем месте. Здесь же в одну кучу было свалено все: книги, одежда, посуда и еще масса каких-то мелких вещиц и осколков. Это не было обыском, при обыске не рвут тряпки и не ломают стулья. Это был настоящий погром.

Андрей опустошенно бродил по комнате, пытаясь найти пятна крови или что-нибудь подобное. Крови нигде не было, но это не особенно утешало. Сам Никита Николаевич такого бесчинства не устроил бы, значит, ему помогли – либо в его присутствии, либо уже после того, как…

Об этом думать пока не хотелось. Андрей прошел на кухню – та же картина: шкафчики были распахнуты настежь, а все их содержимое лежало на полу.

В комнате, сдвинутый экраном к стене, работал телемонитор. Андрей развернул его на себя и прочитал бегущее справа налево сообщение:

«Сеанс прерван абонентом. Абонент недоступен».

Он пощелкал каналы – монитор был в порядке, однако Никита Николаевич оставил его в режиме связи. Когда и с кем он разговаривал, Андрей догадался, но почему профессор не переключил монитор на обычную программу?.. Видимо, такой возможности ему не дали.

Андрей облокотился о шкаф и, прикрыв веки, представил, как они врываются – бойцы в черных шлемах, с короткими дубинками…

Сергей Сергеевич наверняка засек вчерашний контакт из дома Гертруды, когда Андрей маялся с этим поганым терминалом. Возможно, наставник специально его не убирал, чтоб Андрей вывел «неотложку» на кого-нибудь из неблагонадежных.

И вот они вламываются… или нет, дверь цела… тогда – подбирают ключ, если это что-то меняет. Они заходят к Никите Николаевичу, и он даже не успевает отключить связь. А после… Он же старик, притом немощный… И он знал фамилии черов, с которыми происходили несчастные случаи. И фамилии тех, с кем еще только случится… Профессор называл много фамилий – тогда, в разговоре с Белкиным. С Иваном Петровичем, покойным. И Белкин – не тогда, так теперь – увидел, что за сила стоит за всеми этими нелепыми смертями. И не захотел быть в черном списке. Скелету в шкафу он предпочел место у трубы с дерьмом. А какая разница?..

«Скелет в шкафу», – повторил про себя Андрей. Странная метафора. Какая-то архаика. Что Белкин имел в виду? Или это выражение профессора? Ну, хорошо: что профессор имел в виду?

Андрей взъерошил волосы и вновь прислонился к поцарапанной стенке, потом отступил назад и с сомнением посмотрел на гардероб. В отличие от остальной мебели, он был как будто не тронут, по крайней мере, снаружи.

Андрей отворил дверцы – в обоих отделениях ничего не было, на перекладине висели голые вешалки, и только на дне валялась пачка печенья, совершенно здесь неуместная. Андрей присел на корточки и взял в руки упаковку. Пустая. Отбросив ее за спину, он погладил нижнюю панель и неожиданно нащупал по углам четыре винта.

Раскидав хлам на полу, Андрей выбрал из мусора столовый нож с закругленным концом. Медленно, то и дело срывая шлиц, он выкрутил первый шуруп. Со вторым получилось чуть быстрее, к четвертому Андрей уже приноровился. Подцепив фальшивое дно, он вынул его из шкафа. Под панелью, в неглубокой нише, лежал какой-то плоский предмет. Сетевой терминал.

Андрей проверил, нет ли кого в коридоре, и, вернувшись в комнату, нетерпеливо открыл чемоданчик. Экран в крышке засветился сам, без дополнительных команд. Желтый цвет плавно перешел в темно-зеленый, и на этом приятном для глаз фоне проявился текст:

«Здравствуй, Андрей. Надеюсь, это ты, а не кто-то другой. Если терминал у тебя, то я, очевидно, уже мертв…»

* * *

– Царапин!.. Царапин!!

– Здесь я.

– Почему не отвечаешь?

– Занят был.

– Чем ты можешь быть занят, Царапин?

– Вам сказать, или не надо?

– Ну, скажи, скажи.

– В туалете сидел. Запор у меня от этих продуктов.

– Мог бы и не говорить, – сморщился Сергей Сергеевич.

– Я бы в туалете ответил, но там эхо. Всех соседей слышно, особенно у кого проблемы с пищеварением. Меня небось тоже…

– Все, хватит! Испортили тебя командировки, Царапин. Был таким эстетом, а стал черт-те кем. Пора тебя отзывать. – Сергей Сергеевич помолчал, позволяя абоненту разбухнуть от радости, и монотонно добавил:

– Последнее задание…

– Последнее уже было.

– То было предпоследнее.

– А предпоследнее было еще раньше.

– Прекрати торговаться. Какой у тебя срок-то? Я все время забываю.

Теперь умолк Царапин. Сергей Сергеевич его не торопил – пусть взвесит как следует. Пока Илья взвешивал, он поднялся с дивана и смешал себе коктейль: водка и томатный сок. С напитками Сергей Сергеевич предпочитал не мудрить.

Глотнув «Мэри», он приблизился к терминалу и поскреб ногтем микрофончик.

– Двадцать шесть лет, – сказал наконец Царапин. – Только не тюрьмы, а каторги.

– И не двадцать шесть, а тридцать, – поправил его Сергей Сергеевич.

– Четыре я уже отбыл – на ваших заданиях. Ладно… Что мне делать?

– Не бойся, не перетрудишься. Кстати, ты с объектом не встречался?

– Я бы дал знать, вы же велели.

– Надо к нему сходить. К Белкину домой.

– И что дальше?

– Ничего. Посмотришь – там он или нет. Если там – сообщишь.

– А если нет?

– Тогда до связи.

Сергей Сергеевич резко захлопнул терминал, словно поставил точку. Хотя точка в этом деле пока не вырисовывалась. Он полагал, что Белкин растеряется, – такой информации не было. Он надеялся, что Белкин запаникует и придет – сам придет, осознанно и добровольно. Это все, что от него требовалось. А Белкин не пришел. Сергей Сергеевич думал, Белкин никуда не денется, – а он делся. Куда-то.

Единственное, что удалось рассчитать верно, – это визит к Эльзе Хон. Визит действительно состоялся, но вместо нервного срыва привел, кажется, к прямо противоположному. Белкин спрятался – быстро, надежно и, не исключено, надолго. Ценнейший навык – при условии, что он станет сотрудничать. И навык далеко не единственный.

«Стрельба» – отлично, «тактика» – отлично, «самоконтроль» – отлично, перечислил в уме Сергей Сергеевич и, покачав головой, крякнул:

– Обыграл, гаденыш!

«Царапина пора выводить, – решил он. – Не ровен час, сам сорвется, агент хренов». Отдохнуть, на солнышке полежать, деньжатами пошвыряться, а через полгодика обратно в командировочку. На тридцать лет он никому не нужен, да и на двадцать шесть тоже, но покуда здоровье не кончилось – будет работать. Такая уж у человека планида. А сейчас – выводить, непременно. Вот только последнее задание выполнит.

«Задание», хмыкнул Сергей Сергеевич. Делов-то! Перейти через двор и убедиться, что у Белкина пусто. А пусто ли?..

Он нахмурился и посмотрел стакан на просвет. Томатный сок, как и положено томатному соку, был непрозрачен.

Нет, ерунда. Монитор Белкина давно щупается – тишь да гладь, никаких контактов, никакого кино. Сегодня с самого утра и электросеть под контроль взяли. Расход нулевой.

Сергей Сергеевич глотнул еще водки и окончательно успокоился. Конечно, ерунда. Беглецы дома не отсиживаются, даже самые тупые. А Белкин не тупой. Про то, что от полиции его прикрыли, он, наверно, уже знает, но пуще того знает, что им «неотложка» интересуется, а от нее не прикроет никто. И это он тоже знает. Не тупой же.

Сергей Сергеевич вспомнил, как Гертруда спрашивала, будет ли Белкин ее начальником. Он одним махом допил коктейль и, поставив стакан на крышку терминала, сказал:

– Будет, Гертрудочка. Таким будет начальником, что не приведи господь!

Глава 14

Воскресенье, вечер

Я очевидно, уже мертв. Плакать не надо, хотя я знаю, ты сентиментален. Для мужика это скверно. Это, Андрюша, признак жестокости. Но хватит лирики, времени у тебя немного. Ты должен был убедиться, что система тестирования интеллекта выродилась в настоящее чудовище. И дело не в том, что ты, я и многие другие попали в блок незаслуженно. Самое страшное, что это может случиться с любым, такова наша система. И – это не уровень развития человека, это степень его полезности для общества. Пример тому – программы освоения космоса, которые были свернуты еще в начале Новейшей Эры. Космос не приносит практической пользы, поэтому все специалисты оказались в блоках. В нашем и соседних районах среди черов живут умные и талантливые люди. Я хотел собрать их побольше, но «неотложка» начала действовать первой. Скоро она истребит нас всех. Надо попытаться что-то сделать малыми силами, хотя бы так. Боюсь, это заранее обречено на провал, но наша акция даст толчок кому-то еще. По моим прикидкам, до пяти процентов живущих в блоках – не черы. В масштабах планеты это огромная цифра, а с нашими мозгами мы превзойдем все полицейские подразделения. Подумай, прежде чем соваться в это дело, но если уже сунулся, действуй немедленно. В базе данных ты найдешь двадцать семь адресов. Разошли по ним «БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ ОТ АКАДЕМИКА». С тобой свяжутся.

Андрей мчался домой, на ходу проговаривая послание от Никиты Николаевича – сбиваясь и снова вспоминая каждую запятую. Спустя десять минут после того как он открыл чемоданчик, письмо стерлось, остался лишь список из двадцати семи сетевых адресов. Андрей плохо представлял, как отправить «приветы от академика», – разве что опять использовать монитор у Вадика.

Завернув терминал в полотенце, Андрей нес его по улице, как внебрачного ребенка – со смешанным чувством гордости и вины. Прохожие не обращали на сверток внимания, и от этого Андрею чудилось, что все намеренно отводят глаза, сторонятся – подальше от профессорской «акции». В чем ее суть, он не знал, но надеялся, что для Республики это будет достаточно болезненно.

Подойдя к лифту, Андрей хотел сразу подняться к Вадику, но все же решил, что сначала нужно зайти к себе.

Гостей он учуял еще в коридоре. Тряпка у порога была сдвинута в сторону, а из квартиры доносились приглушенные голоса – два мужских, как минимум. Андрей положил терминал к стене и снял пистолет с предохранителя. Окошко над рукояткой показывало «97». Хватит. Много народу там быть не могло. Много у Андрея в квартире не поместилось бы.

Он сделал шаг назад и глубоко вздохнул, затем отвел пистолет к плечу и, собравшись с мыслями, врезал ногой по замку.

Дверь треснула и отвалилась набок, Андрей упал на одно колено и направил ствол вперед. Еще не разглядев, что там, в прихожей, он заорал:

– Все легли-и!!

В квартире раздался мягкий стук локтей – люди укладывались на пол. Когда последнее тело приняло горизонтальное положение, воцарилась могильная тишина. Потом из-за косо повисшей двери сказали:

– Белкин… Ты, что ли?

– Профессор?!

– Ну я, я. Давно не виделись?

– А я вас… письмецо ваше получил. Думал, уж все…

– У тебя терминал?!

Никита Николаевич кряхтя поднялся и выглянул в коридор.

– Вот молодец, Андрюшенька!

– Вы живы?..

– Глупый вопрос, согласись. – Профессор принял у него сверток и тут же начал разворачивать.

Изнутри послышался шорох – люди вставали и отряхивались.

– Чужих нет? – спросил Андрей, заходя внутрь.

– Откуда? Мы вдвоем пришли. Я и дружок твой… Да погоди ты, погоди! – крикнул профессора но Андрей уже ворвался в комнату.

Забыв про пистолет, он сшиб Илью с ног. Тот налетел на стул и вместе со стулом опрокинулся назад. Не давая Илье опомниться, Андрей ударил его носком в пах. Повторив, уже по пальцам, он наступил ему на горло и направил ствол в лицо.

Илья инстинктивно закрылся ладонью. Он был так противен, что Андрей его мог бы убить за одно только это.

– Не стреляй!! – рявкнул Никита Николаевич. – Не стреляй, он с нами!

– С вами?!

– Не с «вами», а с «нами». Со всеми нами, и с тобой тоже.

Эльза, ошеломленная таким натиском, мелко закивала. Вадик, выдвигаясь из-за ее спины, жестами подтвердил: «с нами».

– Не чуди, – сказал профессор. – Отпусти человека, нас и так мало.

– Он же из «неотложки»!

– Это ничего. Мы всем рады.

– Был, был… – прохрипел из-под подошвы Илья. – Был в «неотложке». Раньше. Черт!.. Да сойди ты с меня!

– Не понимаю… – молвил Андрей, но ботинок убрал.

– Если я еще жив, то исключительно благодаря ему, – сказал Никита Николаевич.

Андрей с сомнением посмотрел на Царапина.

– И ты тоже, – проворчал Илья. – Благодаря мне… Часы видишь? – Он потряс массивным браслетом. – Мне только кнопку нажать. Я бы успел, даже с отбитыми яйцами.

– И сюда мы пришли, потому что это единственное место, где тебя не ищут, – добавил профессор. – Раз Илью к тебе послали без поддержки и без оружия, значит, не верят, что ты у себя. Значит, именно здесь ты и находишься. Но, кроме нас, этого пока никто не понял. А Илья при мне с начальством связывался, докладывал, что здесь пусто.

– Докладывал, – поддержала Эльза.

– Когда это было?

– Давно. Если что не так, они бы уже приехали, – сказал Никита Николаевич. – Тебя самого-то где носило?

– На конвертер ходил, к Белкину. К тому, дознавателю.

– Иван Петрович на конвертере? Что он там забыл?.. А-а-а!.. – догадался профессор. – Вот оно что… Праздничный тест? Нашего полку прибыло.

– Убыло, – возразил Андрей. – Дознавателя Белкина больше нет.

– Что, сломался?

– Да… вроде того. В общем, на Ивана Петровича не рассчитывайте.

Он убрал пистолет и, протянув Илье руку, помог ему встать.

– Озверел ты, Андрюша! Совсем озверел, – сказал Илья, ковыляя к кровати.

– Это тебе за ту драку в лесу. С тобой они, конечно, спектакль устроили, а меня-то всерьез лупили.

– Тогда был уговор – святые места не трогать. А ты?.. Мне теперь месяц сметану с орехами жрать!

– У нас есть суп, – напомнила Эльза. – Из мяса амфибий.

Секунду все молчали, затем дружно расхохотались.

– Вы ешьте, а я поработаю, – сказал Никита Николаевич. – Все равно на пяти метрах не усядемся.

– Он счетчик чинит, – пояснил Вадик. – Чтоб электричество было.

– Никита Николаевич, у меня все исправно. Лимит закончился.

– Как закончился, так и начнется, – ответил профессор, шутливо грозя отверткой. – Давно надо было сделать, не пришлось бы экономить. Подкрепитесь как следует, у меня к вам еще поручение.

– Поручение?

– Ну, просьба. Ты письмо мое читал? Разжевывать нужно, или сам уже допер?

– Про «акцию»? Не допер, – признался Андрей.

– Иди, кушай, – буркнул Никита Николаевич. Табуреток на кухне было всего две, поэтому Илья с Андреем ели стоя. Сердобольная Эльза несколько раз предлагала Царапину сесть – пока тот не сказал напрямую, что сидеть с такой травмой еще хуже.

– Вкусно, – похвалил Андрей, отставляя тарелку в сторону.

– Добавки?.. Супа еще много.

– Н-нет, спасибо.

– А мне налей, – сказал Вадик. – Мне сил набираться… полотна таскать. Я прикинул – ходок восемь, не меньше.

– Куда таскать?

– Сюда. Сейчас электричество наладят, а ты как раз терминал приволок.

– Ну и что?

– Он картины свои хочет в Сеть запустить, – сказал Илья. – С Сетью ему и выставка не потребуется. Разошлет в режиме почты по всем адресам.

– Не по всем, конечно, – засмущался Вадик. – Их, адресов, много. Но сколько успеем – отправим.

– Ты думаешь, профессор курочит счетчик ради твоего вернисажа? – хмыкнул Илья.

– А что за вернисаж? – встрепенулась Эльза. – Я не в курсе.

– Вадик – гениальный художник, – торжественно произнес Андрей. – Давай, поведай Эльзе о своей творческой программе.

Вадик покраснел от удовольствия и объявил:

– Программа простая. Доказать людям, что они… как бы… К присутствующим это не относится! – торопливо оговорился он. – Доказать людям, что они твари. И мрази. Все до единого…

– Продолжай, Вадик, – улыбнулся Андрей.

– Чего там… Мои картины показывают людям их суть. В идеале нормальный человек должен покончить с собой – не для того, чтобы совершить крутой поступок, а потому, что… ну, жить-то, если честно, незачем.

– А сам? – спросила Эльза. – Сам зачем живешь?

Вадик многозначительно улыбнулся и с нескрываемым пафосом закатал левый рукав. Все предплечье, от запястья до локтя, было покрыто тонкими белыми линиями. Шрамы шли строго параллельно – видимо, вскрывая вены, Вадик не забывал и об эстетической стороне дела.

– Что ж ты с собой?.. – растерялась Эльза. – И на правой?..

– Там меньше. Всего двенадцать.

– Двенадцать?! А на левой?

– Четырнадцать, – высокомерно ответил Вадик. – Посчитай, если хочешь.

– Да нет, я на слово поверю. А почему же… почему не довел до логического завершения?

– Банальный вопрос, – отмахнулся он. – Если я умру, кто всем этим заниматься будет?

– Ты про картины? Значит, ты покинешь этот мир последним?

– Я так решил.

Андрей заскучал еще на стадии демонстрации шрамов, но все же остался послушать – скажет ли Вадик что-нибудь новенькое. Ничего нового Вадик не сказал, более того, повторил свои откровения почти слово в слово.

– Никита Николаевич! – окликнул Андрей, выходя из кухни. – Место у стола освободилось.

– Иду, иду. Включи свет, Андрюша. Горит? Вот так-то! Вот вам мои шестьдесят баллов! – Профессор слепил кукиш и потыкал им куда-то в потолок.

– Сеть заработала? Будете рассылать «приветы от академика»?

– И не только. Напарник твой пообедал?

В прихожей показался Илья, деликатно промокающий губы несвежим платком.

– Он мне не напарник, – сказал Андрей.

– Если акцию не провести сегодня, надо будет ждать еще месяц. За месяц «неотложка» нас в пыль сотрет.

– А что требуется-то? Для вашей акции. И что за акция?

– Завтра первое число, – сказал Никита Николаевич. – Завтра – общий тест интеллект-статуса. Народ с утра выстроится у автоматов, будет подставлять глаза к сканерам. К так называемым сканерам, – добавил он со значением.

– «Называемым»? Что вы имеете в виду? – спросил Илья.

– Что у некоторых граждан ИС фальшивый, – сказал Андрей. – Не соответствует действительному.

– У некоторых?! – воскликнул Никита Николаевич. – У всех, Андрюшенька! У всех!! Сканеры не проверяют интеллект, а лишь устанавливают по сетчатке личность и отправляют запрос на сервер. На серверах хранятся досье. Не только на нас с вами – на каждого человека, достигшего пяти лет и прошедшего контроль-один. Сервер отвечает – мол, у этого гражданина столько-то и столько-то. Автомат выплевывает карточку. Человек видит, что его ИС за месяц поднялся на три балла, и прыгает от счастья. Или не прыгает, если ИС опустился. Но к тестированию интеллекта эта процедура отношения не имеет.

– Здорово нас еб… гхм… – Илья глянул на Эльзу и поперхнулся. – Здорово… Если это, конечно, не ваши фантазии.

– Не фантазии, – ответил Андрей. – Но я думал, они не всех дурачат, а избранных.

– А я думал, они другим занимаются, – молвил Илья.

– Есть старая притча о том, как трое слепцов пытались понять, кто такой «слон». Первый щупал ногу, второй – хобот, а третий – хвост. Первый сказал, что слон – это столб, второй сказал – змея, третий – веревка.

– Ну и что, профессор?

– «Неотложка» – это и веревка, и змея одновременно. И хвост, и хобот. И что-нибудь еще, о чем мы и представления не имеем. Всё вместе – это исполинский организм. Сегодня мы его можем больно укусить. Сегодня, или через месяц, тридцатого июня. Но столько времени у нас в запасе нет. Мы вычислили несколько серверов. Сегодня ночью мы до них доберемся и уничтожим базы данных. Многие жители Москвы завтра не получат никакого ответа – их досье будут стерты. Интеллект-статус придется определять заново, при помощи контроллеров, – по-честному, как его определяют в пять, двенадцать и двадцать лет. Все окажутся в равных условиях, тогда и посмотрим, у кого сколько баллов. Но если это сделать в середине месяца, то к первому числу «неотложка» восстановит информацию. А за ночь не успеет точно, на тех серверах около миллиона досье.

– Вы сказали «мы», – заметила Эльза. – «Мы» – это кто?

– Дураки, – хмуро отозвался он. – Дураки, болваны и недоумки. Люди, списанные в отход, в мусор. Нам понизили официальный ИС и дали в руки лопаты, но нам не отрубили головы. Нас не отучили шевелить мозгами. По крайней мере, не всех.

– Нам-то с Ильей что делать? – осведомился Андрей. – Пойти и сломать эти чертовы серверы? Раздолбить их кувалдой? Вдвоем, да?.. Илья, у тебя есть кувалда?

– Кувалда не нужна, нужны сетевые терминалы, – сказал профессор. – Хорошие. Один для меня и двадцать семь для моих друзей. Всего – двадцать восемь.

Илья присвистнул.

– У меня на карте триста крепов, – ответил Андрей. – Уж чем богаты…

– Покупать мы ничего не будем. У Ильи есть опыт краж, у тебя есть пистолет.

– Ясненько… – процедил Илья. – Кража с пистолетом – это уже грабеж, Никита Николаевич.

– Естественно, преступление. Так же, как и то, что они с нами сотворили. Тебя вроде пока не касается, да? Когда коснется, мы уже будем мертвы – я и двадцать семь сетевых специалистов, которых я год разыскивал по блокам.

– Нет! – воскликнула Эльза. – Не надо этого!.. Как-то по-другому, мирно… по-человечески!

Андрей мягко ее отстранил и, открыв шкаф, вытащил черный мешок. Потом оценивающе посмотрел на Илью – подойдет ли ему одежда Вадика. Решив, что должна подойти, он понес мешок к выходу. В дверях Андрей остановился и, не глядя на Илью, спросил:

– Нет?

– Да, – сказал Илья. – Я с тобой.

– В кого ты превратился, Андрюша?! – протянула Эльза.

– В себя. Кажется, я просто проснулся.

Он вышел в коридор, но Эльза его догнала и схватила за руку.

– Ты не проснулся, ты в бреду! – горячо заговорила она. – Кто тебя окружает? Вор, старый психопат и этот… Вадик, истеричка в штанах!.. Он это что, серьезно?.. Насчет самоубийств…

– Серьезней, чем ты полагаешь, – хмуро ответил Андрей. – Илья видел его картины, а уж он-то разбирается.

– Но это ужасно!

– Не более ужасно, чем то, что с нами случилось. Профессор прав. А Вадик… по-моему, он просто мстит – всему миру. Ты не дай ему этого сделать, хорошо? Весь мир не виноват, так не бывает. Удержи его. Не нужно эти картины в Сеть запускать. Бардака и без них хватит. Завтра.

Андрей чмокнул Эльзу и зашагал к лифту. Илья уже стоял у кабины.

– Что в мешке? – поинтересовался он.

– Одежда. Людям в городе не безразлично, какие на нас вещи, – выразительно произнес Андрей.

– Всю жизнь меня корить будешь? – спросил Илья после паузы. – Если б с тобой поработали, как со мной… Ты же у них был.

– Был. Пряника попробовал, кнутом пока не угощали. Но кнут у них тоже есть, я уверен.

– Есть, – сказал Илья. – На каждого.

Они вышли из дома и направились к автобусной остановке.

– А упрекать… – сказал Андрей, подумав. – Нет, я тебя не упрекаю. Но мне не совсем понятно, зачем ты в это впутался. Ты же не чер, тебе ИС не опускали. Мы за свое глотки рвем, а ты?

– Так и я за свое. Меня ведь отсюда не вернут, из командировки. Никогда не вернут. Будут использовать до последнего. Меня уже заставили… заставили убить, Андрей. На вербовке об этом и речи не было – только наблюдение, а тут вон чего… Убил… И дальше убивал бы… На моей кредитке хренова куча денег, Андрей! А живу в блоке. Чем я отличаюсь от черов? Ношу то же самое, из гуманитарки, ем то же самое… Между нами нет разницы. Вернее, есть: обычным черам никто не приказывает, они свободней, чем я… Если так не объяснил, то лучше не получится.

– А со мной какое задание было?

– Вначале по схеме: познакомиться, проверить связи. Попытаться определить интеллект – не по прибору, а так, общее впечатление. Потом я стал подозревать, что они потребуют тебя ликвидировать. А потом надо было свести вас с этой дамочкой. Когда я почувствовал, что Вадик попрется с нами, передал, чтоб готовили вторую – для него. Он же клиент «неотложки», у него на лбу написано.

– А что она от меня хочет? – спросил Андрей. – Эта твоя «неотложка».

– Эта моя «неотложка», – сказал Илья с обидой, – если чего-то хочет, то говорит прямо. А если тебе не сказали, то мне-то откуда знать?

– Мне сказали. Да я не больно им поверил.

– Может, и зря… Они не всегда врут.

Илья забрался в салон автобуса и, загородив пакет от пассажиров, с любопытством заглянул внутрь.

– Ого! Шмотки дорогие. Откуда? О-о!.. а ботинки-то! Это вы магазин почистили, – сообразил Илья. – Но постой… там же всех поймали.

– Получается, не всех, – загадочно улыбнулся Андрей.

– И… там же продавцу репу просверлили…

– Чего? – спросил Андрей, быстро теряя улыбку.

– Труп, – коротко отозвался Илья. – Ты?.. И я перед тобой оправдывался?!

– Не ори, люди кругом.

– Конвой с-собачий!.. Он меня еще стыдит!

Сойдя на конечной, они миновали площадку-отстойник и углубились в лес. Когда рокот автобусов стих и просветы между тощими березками исчезли, Андрей свернул к удобному раздвоенному пеньку и высыпал одежду на землю.

– Я не собирался стрелять, – сказал он. – Мне его дали как муляж, я так и использовал. Попугать, и все. Я вообще не знал, что он стреляет! А он выстрелил… Он не должен был. Вот, посмотри.

Андрей задрал рубашку и вынул из-за пояса пистолет. Илья повертел его так и сяк, затем выщелкнул магазин и вставил обратно.

– Никакой не муляж. В стволе электромагнитный ускоритель, в рукоятке аккумулятор и сто двадцать стальных шариков. Нормальное, надежное оружие.

Он сдвинул флажок предохранителя и выпустил две пули в пень.

– Дырки есть? Есть. Должен стрелять и стреляет.

Илья вернул пистолет и нагнулся, выбирая из кучи одежду.

– Обувь вместе с тряпками… – проворчал он. – Все пыльное, неглаженое… Свалил, как картошку! На конвертере ты за этот гардеробчик полжизни пахал бы.

– Три с половиной года, – уточнил Андрей. – Не нравится – иди в этом, в брезентовом.

Илья вырвал у него брюки и, встряхнув, надел.

– Тесноваты… Ладно, застегнулись. Если ботинки… нет, размерчик мой, – приятно удивился он. – И куртка… А ничего!

Андрей тоже переоделся и собрал старые вещи.

– В город мешок не попрем, – сказал он.

– Не попрем, – согласился Илья. – Нам и без него забот хватит. Ночью профессор с Сетью поковыряется, а завтра уже совсем другая песня будет. Если профессору удастся это сделать…

– Завтра люди проснутся уже в другом обществе, – закончил Андрей.

– В справедливом, – поддержал Илья.

– Если только такие бывают…

Андрей вручил ему два разрядника, себе же оставил третий и пистолет. Они разложили оружие по карманам и, не сговариваясь, присели на пенек.

Илья вздохнул и побарабанил пальцами по колену.

– Во сколько в городе магазины закрываются? – спросил Андрей.

– В десять.

– Тогда пора.

Андрей рывком встал и, закинув пакет подальше в чащу, направился к дороге. Он не оборачивался, но знал, что Илья идет сзади, что спина прикрыта, и от этого испытывал какое-то невероятное спокойствие, почти умиротворение. Это чувство было незнакомым, вернее – полузнакомым, как и нахлынувшая после первого выстрела трезвость.

Он должен был бояться – тюрьмы, смерти или того, что не достанет терминалы и провалит акцию. Но он не боялся. Возможно, потому, что необычная ясность заполнила все его сознание и не оставила для страха места. Возможно, потому, что отступать было и поздно, и некуда.

Пройдя по длинному мосту, они оказались на внутренней стороне кольцевой дороги.

– Машину водишь? – спросил Андрей.

– Давно не практиковался. А что?

– Лови такси.

Илья недоуменно подвигал бровями и подошел к бордюру. «Канареек» проезжало много – но все они были заняты.

– Кого же арестовали, если не вас с Вадиком? – вспомнил Илья. – В новостях говорили, убийцы найдены.

– Ты про магазин? Такое впечатление, что «неотложка» это дело притушила. И второе – тоже.

– У вас еще и второе было?!

– Не пешком же мы вернулись.

– А, понятно. Вышел в свет, парнишка, ничего не скажешь!

– К Эльзе полиция нагрянула, а там уже эти были… С палочками своими бестолковыми.

– С шокерами, что ли?

– Откуда мне знать? Черные такие, сантиметров по двадцать.

– Это шокеры, и они, Андрюша, очень даже толковые. Если ты их в действии не видел, то тебе крупно повезло. Они электромагнитные, как твой пистолет, но стреляют не шариками, а металлическими стрелками. Стрелка попадает в тело и растопыривается – вроде зонтика. Боль непередаваемая. А кроме того, сплав окисляется. Если этот зонтик не удалить, через шесть часов сдохнешь от заражения крови. Кто и умудрялся с ним удрать, потом сам в полицию приползал.

– Это же варварство…

– Санкционировано Этическим Советом. Вон, свободная! – Илья встрепенулся и вытянул большой палец.

У обочины остановилась пустая «канарейка». Водитель, сплошной живот с руками и головой, подозрительно покосился на пассажиров и сказал:

– Карточку в счетчик вставьте. Если она у вас вообще есть.

Андрей, изобразив оскорбленное достоинство, вручил ему кредитку. Узкое окошко на приборной панели высветило «302 к/п».

– А ехать куда? – спросил таксист.

– К смотровой башне, – помедлив, ответил Андрей. – Дальше покажем.

Они с Ильей устроились на заднем сиденье, и машина рванула с места.

– Поиздержались вы, однако, – заметил водитель. – И видок… На черов каких-то похожи. Что, праздник продолжается? – ухмыльнулся он в зеркало.

– Третьи сутки гудим, – сказал Илья. – Сил уже нет.

– Так что, домой?

– Домой… – устало произнес он.

– Адрес-то вы не назвали. Может, мимо башни и не надо, покороче дорога найдется. А то у вас впритык. Адрес… – таксист выжидательно замолчал. – Адрес-то?..

– Двадцать Седьмая Восточная улица, – механически выдал Андрей.

– Конечно, к смотровой вам не надо. Сейчас бы накрутили!..

Водитель попытался обернуться, но уперся животом в руль и лишь неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.

– Крюки по городу делать – это не с вашими финансами. Нет, ну и довели вы себя праздничком…Черы, натуральные черы! Я и останавливаться-то не хотел. От них неприятности одни.

– А правда, что вы за это страховку получаете? – спросил Андрей. – За всякие там неприятности.

– Ты что, Конституцию не читал? – искренне удивился водитель. – Государство гарантирует безопасность. Черным по белому.

– Ага… А что оно еще гарантирует?

– Ну, эту… самореализацию личности. Полную и всестороннюю. Нет, ты что, не читал?

– А сколько можно получить, если, допустим, машину отберут?

– «Канарейку»-то? – весело отозвался таксист. – Полная стоимость, плюс моральный ущерб.

– Это сколько будет? Примерно.

– Сумма какая? В зависимости от машины. И от того, как отнимут, – по-плохому, или совсем по-плохому. А так… ну, тысяч двести. Эх!.. Мне бы двести тысяч! – мечтательно проговорил он. – Бросил бы эту баранку, похудел бы. Завел бы себе магазинчик. Аккуратненький, на уголке, чтоб с двух сторон витрина. Торговлю бы открыл. Можно шмотками, можно аппаратурой. Только не овощами, они портятся.

Илья с Андреем напряженно переглянулись.

– Ни тебе пробок, ни аварий, ни придурков на встречке, – продолжал таксист. – Сидишь, а денежки капают. Эх-х!.. Двадцать Седьмая, да? А дом какой?

– Двадцать седьмой, – брякнул Андрей.

– Значит, двадцать семь – двадцать семь. Не забудешь, – сказал он, поворачивая на развилке влево.

Дорога плавной дугой уходила за парк. Описав полукруг, машина въехала в рощу – не слишком широкую, но достаточно плотную для того, чтобы скрыться от ближних домов.

– А если не просто отнимут, а еще по башке дадут? – поинтересовался Андрей. – Если совсем по-плохому?

– Вот ты настырный!.. По башке – это тоже смотря как. С сотрясением или нет. За сотрясение, конечно, тысяч пятьдесят государство накинет. Родная Республика в беде не бросит, – добавил он без иронии, даже с гордостью.

– Тут останови, – сказал Андрей.

Илья перестал качать ногой и сел поудобней.

– Зачем? – спросил водитель. – У вас еще полторы сотни на карте.

– Мы лучше пива выпьем. А доедем на автобусе.

– Да где вы здесь пиво увидели? И автобусы здесь не ходят.

– Тормози, сказал!

Андрей дождался, пока машина не встанет, и ударил таксиста по затылку.

Илья выскочил на улицу и распахнул переднюю дверь.

– Тяжелый!..

Андрей обежал машину и взял водителя за плечо. Вдвоем они кое-как вытащили его на дорогу и заволокли в кусты.

– Ты богатый человек, – отдуваясь, проговорил Илья. – Открывай торговлю. И худей.

– Без театра! Он все равно не слышит.

Илья сел за руль и, держа руки на весу, осмотрелся. Затем поддел ногтем плоскую крышку на панели и провел по кнопкам.

– Так… Магазин нам нужен не большой. Из большого мы не уйдем.

– И не маленький. В маленьком двадцать восемь терминалов может не найтись.

– Средний, – заключил Илья. – Так… так… Слушай! В Москве столько средних магазинов!..

– В переулочке.

– В переулочках тоже… Вот нормальный, – он ткнул пальцем в красную изломанную линию на карте.

Илья снова осмотрел приборы, робко повращал руль и, выжав из машины надсадный скрежет, тронулся вперед. Проехав метров сто, он осмелел и увеличил скорость. Еще через пятьсот Илья окончательно вошел во вкус и принялся разгоняться, пока не запищал зуммер в бортовом терминале.

Выехав из парка, они влетели в пестрый квартал. Дорога слилась с широкой улицей и разделилась на четыре полосы.

– А, черт! – прорычал Илья и накрыл правой ладонью часы.

– Не выкобенивайся, – предупредил Андрей. – Двумя руками руль держи.

– Тихо!.. Да, на связи, – ответил он, поднося часы к лицу. – Да… Я? В Бибиреве, где мне еще быть… Нет, не попадался… Хорошо.

Он опять потрогал браслет и неистово почесал голову.

– Про тебя узнавали.

– Я понял. Что еще говорили?

– Что скоро отзовут из блока. Они мне это уже сто лет обещают… Вот он, наш средний магазин, – сказал Илья, заворачивая в переулок и указывая на витрину с мониторами. – Где остановимся? Давай у самого входа. Носить ближе.

– У самого не надо. Посередине.

– Где?..

– Да прямо здесь. Вставай лицом к перекрестку. Чтоб тебя никто не объехал.

– Далеко до магазина-то, – возразил Илья.

Андрей лишь строго на него посмотрел и, приготовив разрядник, вышел из машины. С тротуара он любовался, как Илья неуклюже, в три приема, разворачивается и перегораживает узкую проезжую часть.

Вскоре в переулке появился громоздкий, как айсберг, голубой автомобиль. Водитель с иронией следил за эволюциями «канарейки» и, судя по губам, язвительно комментировал. Пассажир на первом сиденье ухмылялся.

Завершив разворот, Илья окончательно закупорил дорогу. Водитель «айсберга» растерянно поморгал и мимикой выразил желание проехать на перекресток. Андрей махнул ему рукой и пошел навстречу, якобы собираясь что-то спросить. Пассажир опустил стекло и придал лицу выражение предельной любезности.

Подойдя к голубой машине, Андрей склонился у окна и прижал к полированному кузову разрядник. Индикатор показывал максимальную мощность: пять зеленых точек, и шестая – красная.

– Здравствуйте, – сказал мужчина.

– Здорово, – сказал Андрей.

Автомобиль чем-то фыркнул, потом зашипел и замер. Из-под капота заструился тонкий дымок. Люди в салоне оцепенели.

Андрей подергал пассажира за локоть – тот зашатался всем телом, как восковая фигура.

Сбоку длинно просигналили – за голубым «айсбергом» пристроилась вторая машина. Илья поприветствовал водителя и дотронулся контактным усиком до крыши. Мужчина за рулем вздрогнул, будто икнул, и уставился в одну точку.

В течение минуты Илья с Андреем вывели из строя еще две подъехавших машины и все, что были припаркованы у тротуара. Переулок подавился глухой пробкой. Больше сюда никто не заезжал – при виде затора люди сразу сворачивали.

Убедившись, что дорога забита надежно, Андрей кивнул Илье и, спрятав разрядник, направился к магазину.

Внутри у самого входа они наткнулись на немолодую женщину с ярким макияжем и тусклыми, как пуговицы, глазами.

– Добрый вечер, – промолвила она. – К сожалению, мы закрываем. Зайдите завтра.

Андрей положил ладонь на пояс, но Илья едва заметно потеребил его за рукав.

– Что, уже десять? Жаль, – сказал он. – Вы не подскажете, кто в этом районе работает до одиннадцати? У кого мы могли бы приобрести крупную партию терминалов.

– Крупную партию?..

– Не знаю, может, для вас она и не крупная. Для нас – крупная. Нам нужно двадцать восемь штук.

– Подержанных?

– Нет, конечно. Новых.

– Но… новых?.. Двадцать восемь?!

– Если вы будете переспрашивать, мы и к одиннадцати не успеем.

– Секундочку. Алексей Валерьевич! – крикнула женщина куда-то в сумрачный зал. – У нас клиенты! Пожалуйста, – проворковала она, вновь обращаясь к Илье. – Разумеется, мы вас обслужим.

Переступив через порог, Андрей ахнул – магазин от пола до потолка был заставлен мониторами, ресиверами для спутниковых программ, сетевыми терминалами, комбайнами, совмещающими все эти функции, и еще такими аппаратами, о которых он даже не слышал.

Особенно Андрея поразила правая стена – она целиком состояла из экранов. Все экраны были включены, и все показывали его, Андрея. В грязных штанах и отвратительно мятом свитере.

– Наша фирма проводит полную замену техники, – сообщил Илья.

Он оглядел шеренгу терминалов и, выбрав самый дорогой, сказал:

– Эта модель нам подойдет.

– Алексей Валерьевич, – отчаянно позвала женщина. – Где вы?

– Да-да!

Из-за ближнего штабеля появился худенький старичок.

– Двадцать восемь штук, – солидно изрек Илья. – Вот этих.

– Двадцать восемь, – повторил себе под нос старик. – Вы заберете сейчас, или вам их доставить завтра утром?

– Сейчас, – сказал Андрей. – Тележка у вас найдется?

– Конечно. Я распоряжусь. Но вы не подъедете, у нас тут какое-то столпотворение. Никогда ничего подобного не было.

– Мы остановились у перекрестка.

– Прекрасно. Грузчик довезет на тележке и все вам аккуратно уложит. Позвольте карточку…

Андрей протянул ему кредитку, но в последний момент отдернул руку.

– Сначала мы убедимся, что техника в порядке. Пусть ваш грузчик принесет терминалы сюда. Мы их проверим и после этого оплатим.

– Да, безусловно. Верочка, сходи, поторопи Ивана. Двадцать восемь, Верочка!

– Я помню, Алексей Валерьевич.

Женщина скрылась в боковом проходе. Старик нетерпеливо прогулялся вдоль ряда ресиверов.

– И что, большая у вас фирма? – спросил он.

– Средняя, – ответил Илья. – А у вас как дела? Трудно, наверное, с магазином управляться?

– О, нет. Я унаследовал бизнес от отца, всю жизнь торговал аппаратурой. Для меня это вовсе не трудно. Я ничего другого и не умею… Верочка! Где вы там?

Женщина, цокая каблуками, вернулась в зал. Следом показался какой-то увалень, толкавший тележку с плоскими коробками.

– Двадцать восемь? – уточнил Андрей. – Мы будем проверять каждый.

– Конечно, конечно.

– И все-таки мне кажется, торговля – дело непростое, – заметил Илья. – У вас большой коллектив. Неизбежны конфликты…

– Какой же большой? Верочка – продавец, Иван – подсобный рабочий. Ну, и я. Мы не конфликтуем.

– Три человека – и на такой магазин? – усомнился Илья.

– Зачем мне вас обманывать?

– Иван, будьте добры… – сказал Андрей, взмахивая пистолетом. – И вы, Вера. И вы тоже. Встаньте в центр. Руки спереди, чтоб я видел.

Все трое сгруппировались, как на семейном фото.

Илья вытащил из кармана разрядник и довез тележку до дверей.

– Не волнуйтесь, у нас товар застрахован, – проговорил старичок.

– Это вы мне? – спросил Андрей. – Я и не волнуюсь.

– Сигнализации у нас нет. Вы только не стреляйте.

– Выходим и медленно идем к перекрестку, – сказал Андрей. – Порядок такой: хозяин, Иван и Вера. Желательно смеяться, но не очень громко. Одно подозрительное движение, и вашу страховку получат родственники. Когда дойдем до машины, Иван начинает перекладывать, остальные продолжают смеяться. Потом возвращаетесь сюда. В том же порядке. Вперед!

Илья выкатил тележку на улицу. Персонал магазина покорно плелся за ним, замыкал цепочку. Андрей. Хозяин выглядел человеком здравомыслящим, однако ствол под курткой Андрей не опускал.

Все прошло на удивление гладко. Иван, не делая ничего лишнего, перегрузил коробки на заднее сидение.

– Теперь уходить? – сквозь зубы спросил он.

– Валяй… Стоп!

Андрей заметил на сером асфальте дорожку из черных капель, и левой рукой взял Веру за щеки. Ее окаменевшее лицо не выражало ни страха, ни отчаяния – лишь дикое, нечеловеческое напряжение, а из носа, перечеркивая губы крестом, стекала струйка крови.

– Не надо так бояться, Вера. Мы не желаем вам зла.

У нее заиграли желваки.

– Не реветь! – процедил Андрей. – Обратно. Марш!

Троица выстроилась гуськом и отправилась к магазину.

В переулке было все так же тихо и по-летнему безмятежно. Автомобили стояли, словно в ожидании сигнала светофора. Люди в салонах не шевелились. Издали их можно было принять за спящих – если не знать, что все они спят с открытыми глазами.

На самом перекрестке затора не возникло. Юркая «канарейка» срезала угол по тротуару и выскочила на соседнюю улицу.

Илья вызвал на бортовом терминале карту и проложил кратчайший путь до кольцевой.

– К двенадцати, тьфу-тьфу, поспеем, – сказал он. – Нет, ничего… Нормально, а?

– Нормально… – задумчиво произнес Андрей. – Только дед мне не понравился. Дедок непростой какой-то…

– Да ладно тебе! У него все застраховано, ему не жалко. Когда бы он их продал, двадцать восемь штук! А тут мы. А деньги он свои получит, не переживай.

– Я не за него переживаю, – ответил Андрей. Он взял из стопки верхний терминал и, справившись с мудреной упаковкой, достал плоский чемоданчик. Затем разорвал вакуумную пленку и, нерешительно побарабанив по сияющей крышке, откинул ее вверх.

– Вроде хороший, – сказал Илья. Андрей запихнул терминал в коробку и бросил ее на сиденье.

– Профессор разберется, – беспечно добавил Илья. – На то он и профессор.

«Канарейка» пересекла какой-то широкий проспект, нырнула в тоннель и, наконец, встала на прямую дорогу, ведущую из города.

Впереди уже замаячила развязка у малого кольца, когда Илья раздосадованно хлопнул по рулю и сказал:

– Вот и они…

Андрей посмотрел в зеркало – их догонял большой автомобиль тревожно-оранжевого цвета. Патруль.

– Ствол доставай, чего ждешь! – воскликнул Илья.

– Нет… Не отстреляемся мы от них. Вот что… Тормози.

– Спятил?

– Останавливайся! – приказал Андрей. Илья тяжко вздохнул, но спорить не посмел. Снизив скорость, он принял вправо и… оторопело проводил взглядом оранжевую машину. Патруль обогнал «канарейку» и понесся дальше.

– Черт-те что… – выдавил Андрей. – Комедия какая-то.

– Ты чем-то недоволен?

– Старик должен сообщить в полицию. И нас должны искать.

– И если бы нас положили на землю, надели бы наручники – это было бы лучше… Да?!

– Хуже, – ответил Андрей. – Зато натуральней.

– Знаешь, что? Философ ты вонючий!.. Первый срок отсидишь, вот тогда и будешь рассуждать, что – натурально, что – не натурально… А я так скажу: повезло – радуйся. Радуйся, что все так закончилось.

– Я радуюсь, Илья, – невесело сказал он. – Радуюсь. Но не очень сильно. Потому, что ничего еще не закончилось. И даже не начиналось.

До блока они добрались глубокой ночью. Илья пропустил поворот с кольцевой, и им пришлось ехать к следующей развязке. Когда «канарейка» с выключенными фарами подкатила к дому, на небе уже горели все звезды до единой.

Во дворе и на прилегающей улице не было ни души, лишь у гуманитарной лавки темнел фургон с надписью «Продукты долгого хранения».

Андрей прислушался.

– Чего встал? – вполголоса спросил Илья. – Давай перетащим, потом я машину отгоню куда-нибудь.

– Давай… – отрешенно ответил Андрей.

Они взяли по четырнадцать терминалов – стопки доставали до самого подбородка. У подъезда Андрей оглянулся – возле «канарейки» величаво прошел упитанный кот. Больше никого не было.

– Вот молодцы! – сказал Никита Николаевич. Приняв у Андрея часть коробок, он отнес их к монитору и тут же начал распаковывать. Остальные Андрей сложил на кровать и бросил сверху пистолет с разрядником.

Пространство между кроватью и шкафом было забито картинами. Вадик, царапая обои, перекладывал полотна – Эльза смотрела на него с нескрываемой ненавистью.

– Что ваши друзья, профессор? – спросил Андрей. – Не пришли еще?

– Я связался, они готовы. А не пришли, Андрюшенька, потому что я не был уверен в вашем возвращении. Но раз вы живы и не с пустыми руками… скоро они явятся.

– Какая же вы сволочь, Никита Николаевич! – выпалила Эльза.

– Мы тут, девочка, не дискуссию затеяли, а войну, – спокойно реагировал профессор. – На войне все сволочи находятся по ту сторону. А все, кто по эту, – союзники.

Он отодвинул от себя ворох пустых коробок и потянулся за следующей партией.

– Подвиньте, пожалуйста… Терминалы вы привезли отличные. Конечно, не последнее поколение, но техника весьма достойная. Повоюем.

– Воюйте, а мне еще машину убрать, – проговорил Илья.

– Погоди! – остановила его Эльза. – И ты, Андрей. Что с вашим художником делать? Он собирается все картины отсканировать, и в Сеть… Я не могу!.. Я ему серьезно, а он отшучивается!

– Да пусть люди посмотрят… – сказал Илья, порываясь уйти.

– Но как же?! – вскричала Эльза. – Ой, а что это на вас?.. – насторожилась она. – Где вы одежду новую взяли? Дорогая… Тоже украли?

– Нет, они у Андрюхи еще с прошлого…

Андрей выразительно посмотрел на Илью, и Эльза, перехватив его взгляд, начала отступать.

– Так это ты?.. Ты убил?!

– Нет, Эльза! Послушай…

– Ты продавца убил. Это ты… Те трое не врали. Вадик! – требовательно позвала она, но тот притворился, что занят с картинами.

Эльза продолжала пятиться, пока не уперлась спиной в шкаф.

– Вы все… – сказала она. – Все вы здесь… А сейчас?.. Сколько вы убили за эти терминалы?

– Ну что ты… Обошлось. Я его и с предохранителя-то не снимал.

Андрей попытался ее погладить, но Эльза оттолкнула руку и неожиданно схватила его запястье.

– А это?! – крикнула она. – Это, на манжете!.. Это же кровь!!

Он покосился на свой свитер – рукав действительно был испачкан.

– Кровь не оттуда… – беспомощно произнес Андрей. – Это бабы той… в смысле, мы ее не убили… она сама…

– Эй, ребятки! – подал голос Никита Николаевич. – Что вам подсунули?

– Бракованные?!

– Нет, все исправные, но один… ерунда…

Никита Николаевич открыл терминал и, шумно сглотнув, поднялся со стула.

– Это же… смахивает… Андрюша, вы маячок привезли. Радиомаяк, да. Сволочи…

Все замерли и перестали дышать, будто из комнаты выкачали воздух. Кажется, даже сердца начали биться медленней и слабее. Повисла нервная тишина – как перед взрывом.

Где-то во дворе мяукнула кошка.

А потом взорвалось.

Рама с оглушительным звоном влетела внутрь и опала водопадом осколков. За окном включился прожектор – в слепящем белом квадрате возникли две фигуры на тросах. Одновременно, ни секундой позже, обрушилась часть потолка, и из отверстия на пол спрыгнули еще двое в бронешлемах.

Четыре бойца тут же заняли места по углам и выставили шокеры. На какое-то мгновение снова стало тихо, потом в дверях раздались шаги.

Скрипя бетонной крошкой, в комнату вошел Сергей Сергеевич.

– И вы здесь, профессор? – спросил он с некоторой иронией, но без позерства. – Я-то думаю: кто это свои «приветы» по Сети рассылает? Двадцать семь приветиков насчитали. Не ошиблись мы, нет?

Никита Николаевич ринулся к монитору, но ближний боец опередил его выстрелом. Экран глухо лопнул и исторг облачко сиреневой пыли.

– Не надо, профессор, не мельчите. Все уже у нас. Причем давно.

– Почему давно?.. Как давно?.. – бессмысленно проблеял тот.

– А, вы про маячок? Это так, страховка. Ваших людей мы начали брать еще час назад.

Сергей Сергеевич заложил руки за спину и, насколько позволяла комната, прогулялся туда-сюда.

– Значит, воришка… к тому же, изменник, – он зыркнул на Илью. – И маляр, мечтающий умертвить все человечество. И великий революционер… И с ними неумная девица, опущенная за излишнее любопытство. За пошлое женское любопытство…

Сергей Сергеевич остановился и с искренним удивлением посмотрел на Андрея.

– Что ты здесь потерял? Среди этих странных людей.

– Я не потерял, я нашел. Себя нашел.

– Эт-то ты, братец, заблуждаешься. Нашел тебя я. Лично. Двадцать семь лет назад, после первого контроля, тебе присвоили код «ЧР». Почему? Сказать? Да потому, что тебя испугались. У Республики был интерес к биологам. Ну, к потенциальным, конечно. И к математикам. А ты для другого рожден, Андрюша.

– Для работы в «неотложке», да?

– Куда ж без нас? Кто бы твоего Вадика укоротил, если б не мы? Будь у него выставки, одной жертвой не обошлось бы.

– Какой еще жертвой? – спросила Эльза.

– Обыкновенной. Попался внушаемый, слабовольный человек.

– И… что?..

– Он понял, что жить ради самой жизни не стоит, – ответил Вадик. – А больше в ней ничего нет, в жизни.

– Остается лишь напомнить, что внушаемый человек был его младшим братом, – сказал Сергей Сергеевич.

– Брата?! – воскликнула Эльза. – Ты своего брата?.. И ты хотел это в Сеть?!

Она бессильно опустилась на кровать и с надеждой посмотрела на Андрея.

– Это правда, – сказал он. – Мы все кого-то убили. Кроме профессора, наверное.

– Я не убил, я объяснил, – отозвался Вадик. – И никто мне не помешает. Мне только краски… Но на краски я всегда заработаю.

Он хотел сказать что-то еще, но вдруг согнулся и, издав короткий стон, повалился на бок.

Эльза вскрикнула и отбросила пистолет – он проехал по полу и уткнулся Андрею в ботинок. Андрей быстро поднял ствол, но увидел нацеленные на него шокеры.

– Хочешь меня прикончить? – разочарованно спросил Сергей Сергеевич. – Да за что же? Впрочем, если уж так хочется… Убей меня, чер Белкин.

Андрей обвел взглядом комнату. Эльза каталась по кровати и выла – рукав на ее рубашке был разодран черным «зонтиком». Вадик лежал возле шкафа, откинувшись на картину «Два человека, поедающие друг друга». Хотя картины у него были без названий – с одними номерами… Никита Николаевич сидел, ссутулившись, возле пустого монитора. Илья стоял рядом, бесконечно качая головой: «не надо, не надо, не стреляй…»

Андрей шевельнул стволом и нажал на курок. И еще раз. И еще.

Пистолет молчал.

– Он стреляет, когда я позволю, – сказал Сергей Сергеевич и грустно улыбнулся.

– Вы им управляете?!

– Как монитором, с дистанционного пульта. – Он показал маленький пластмассовый кругляшок и сунул его в карман.

– Вы им… вы мной!..

– Не расстраивайся. Всеми кто-то управляет. Кем жена, кем судьба… А кем-то – я. Профессор, вам вернут вашу тысячу триста баллов, – сказал Сергей Сергеевич безо всякого перехода. – Даже полторы. Считайте, за моральный ущерб. Вроде страховки. Вы согласны?

– На что? – спросил Никита Николаевич, глядя в пол.

– А ни на что. Условий нет. Завтра, первого числа, будет тест. У вас будет тысяча пятьсот баллов. Мне ничего не надо взамен, вы просто вернетесь в город. Вас это устраивает?

Никита Николаевич облизнул пересохшие губы.

– Устраивает… Да.

– Ты, Царапин, – обратился Сергей Сергеевич к Илье. – Завтра получишь новые карты, за исключением кредитной. Кредитка у тебя своя – та, на которой полмиллиона. И вали хоть на север, хоть на юг. Устраивает? Вот и славно… И вы, милочка.

Эльза отозвалась жалобным мычанием.

– Вам-то, я полагаю, сейчас одного хочется – от стрелки в руке избавиться. Это само собой, мы же гуманные люди. Ну, а кроме того, – обещанный Кембридж. Поедете? Поедет, куда денется, – уныло сказал он Андрею. – Так кто с тобой остался? С кем революцию делать будешь? С ними? Они уже не желают. Их уже все устраивает. С этого момента твои друзья – самые лояльные граждане Республики. Эх, Белкин… На кого ты нас променял? Меня и Гертруду. Кстати…

Он щелкнул пальцами, и один из бойцов выбежал из комнаты. Спустя минуту из коридора донеслись парные шаги: военные ботинки и легкие туфельки.

Боец появился уже без шокера, а может, это был и не тот – они все носили непроницаемые шлемы и казались похожими, как консервы в гуманитарке. Посторонившись, он пропустил вперед Гертруду.

– Здравствуй, Андрей, – кивнула она.

– Зачем ты здесь?

– Сообщить тебе одну новость. Вчера я прошла тест… Не интеллекта, другой. Эти тесты только женщины проходят. Поздравь меня, результат положительный. Или себя поздравь… это уж как решишь. Так что придумывай имя. Сроку – до февраля, как раз до зимнего праздника.

Гертруда могла и врать, но что-то Андрею подсказывало: она говорит правду.

Он расшвырял ногой коробки из-под терминалов и сел на стул. Потом растер по лицу грязь и пот и снова осмотрелся.

Вадик лежал на полу, заливая «поедающих людей» кровью. Никита Николаевич увлеченно исследовал бусинку радиомаяка. Илья переминался с ноги на ногу, однако по глазам было видно, что мысленно он находится уже не здесь, а в каких-то теплых краях. Эльза мучительно ворочалась, баюкая раненую руку.

Андрей поиграл нестреляющим пистолетом и отбросил его в сторону.

– Не думал, что буду кому-то так нужен, – задумчиво произнес он. – Кроме Барсика… кроме существа.

– Твой Барсик умер.

– Да. Барсик умер. И его скормили другому.

– Значит, так надо, – отозвался Сергей Сергеевич. – Мы все что-то едим.

– Или кого-то…

Глава 15

Спустя несколько месяцев

Андрей переплыл бассейн по диагонали и, поднявшись по хромированной лесенке, накинул теплый махровый халат. В зале было совсем не холодно, скорее даже жарко, но за окном творилось такое, что кожа покрывалась мурашками.

На улице второй день бушевала вьюга, и в завтрашнее прояснение Андрей верил с трудом. Разве что метеорологи расстараются, наведут в небе порядок. И пусть попробуют не навести. Двадцать седьмого февраля на всей территории ТДР должно быть солнечно круглые сутки, как пошутил один академик.

Андрей вытер лицо и, кинув полотенце на мраморный бордюр, со сладким стоном ухнул в виброшезлонг. Жизнь в блоке научила его ценить маленькие радости, и он их ценил. Андрей достал пальцем ноги низкую тележку на колесиках и подкатил ее к себе. Много соков и лимонада. Алкоголя он в доме не держал.

Телемонитор под высоким потолком, здоровенный «Тошиба-Рубин Электронике», сыграл тему из Вагнера, и Андрей, отыскав среди стаканов радиопульт, ткнул в кнопку.

На экране возникло псевдообъемное изображение:

Эльза, тоже в шезлонге и тоже возле бассейна, только поскромнее.

– Привет, – сказала она.

Ей явно льстило, что она вот так может поздороваться с Андреем. Просто «привет».

– Привет, – повторила Эльза. – Не отвлекаю?

– Отвлекаешь, конечно. От мыслей о тебе.

– О-о!.. У меня учащается пульс. Поздравляю с рождением сына, – улыбнулась она. – Имя уже дали?

– Нет еще. А кто протрепался?

– Илюша. Мы с ним часто видимся. Он в Гамбурге галерею открыл. Самое модное место в Европе.

– Слышал. Те картинки там тоже висят?

– Ну! Гвоздь программы.

– И как? Никто пока не вздернулся?

– Вроде нет.

– И не вздернется, – спокойно сказал Андрей. – Вадик был большим идеалистом. А что там у вас с погодой?

– В Кембридже неделю снег с дождем идет. Слякоть, противно.

– Ничего, завтра будет лучше.

– Естественно, – отозвалась Эльза. – Ко Дню Единения всегда лучше. Народная примета.

– Как учеба? Сергеич тебя в аналитический отдел прочит. Ты уж не подведи. И вот… У вас на факультете есть некая Белкина…

– Я понимаю, о ком ты. Если честно, у нее еще ветер в голове.

– Молодая… Присмотрела б ты за ней. Все-таки наставником была, у тебя опыт.

– Это можно…

Эльза опустила глаза и, помедлив, спросила:

– Вы с Гертрудой отношения оформлять не собираетесь?

– Что оформлять, если их нет?

– Да?.. Хочешь, я тоже тебе кого-нибудь рожу?

Андрей засмеялся.

– «Кабы я была царица»… О'кей, приезжай на каникулы, поработаем над этим вопросом.

– «Царица»! – фыркнула она. – Сказки читаешь?

– Рад бы, да времени нет. Приезжай, я серьезно.

– Каникулы не скоро, весной.

– Это мы уладим. Значит, завтра я тебя жду. День Единения как-никак.

Эльза кокетливо наморщила носик:

– Уломал. Тогда до завтра.

Андрей выключил монитор и, хлебнув сока, взял с пола терминал. Введя пароль, он открыл список кандидатур на внеочередной праздничный тест. Сергей Сергеевич наметил шестьдесят одного человека – разумеется, только по Москве, за остальные регионы отдувались другие. Сергеичу Андрей доверял, но список хотел проверить лично.

Пролистав шестьдесят один отчет, он пришел к выводу, что ошибок нет, и дал указание социальной службе готовить места в Бибиреве-6, Бибиреве-12 и Ясеневе-16. Этой зимой на конвертерах не хватало рабочих рук, поэтому Андрей дописал: «всем – от 73 до 80 баллов».

Задумчиво поводив пальцем по экрану, он вернулся в конец списка. Между гражданами ТДР Чуваевым и Чусовой он вставил гражданина Чумакова, а в графе «Отметки» указал: «особое решение». С особыми решениями никто спорить не станет, тем более – с его, Андрея Белкина, решениями. А шестьдесят один или шестьдесят два – это для Тотальной Демократической Республики не принципиально.

Андрей отложил терминал и, сняв халат, с разбега прыгнул в воду. Вынырнув, он услышал, что его опять вызывают.

– Да? – сказал он, подхватывая с бордюра полотенце.

На экране показался Никита Николаевич. От его былой немощи не осталось и следа – худенькая спинка выпрямилась, лицо порозовело, серая пакля на голове превратилась в аккуратную прическу. Никита Николаевич стал свеж и благообразен.

– Что ж ты начальство голяком встречаешь? – спросил он.

– Когда это ты был моим начальством?

– Всегда был, – удивленно вздернув брови, ответил Никита Николаевич. – Еще с тех времен, Андрюша.

– В те времена начальник у нас был один. Если помнишь.

– Бригадир? Помню, как не помнить…

– Академик, ты по делу или от скуки?

– По скучному делу, Андрюшенька. Ты знаешь наши проблемы…

– У вас в Этическом Совете всегда проблемы. Хоть бы раз связался просто поболтать. На чаек зашел бы. С печеньицем.

– Чаек? Я больше коньячок… Так проблемы-то… Иващенко совсем распоясался. Он в Совете дольше всех, ну и решил, что главнее всех. Командует, людей баламутит. Если это будет продолжаться, Совет на фракции расколется. Нельзя этого допустить.

– Смутьян-ветеран… Он нам полезен. К тому же Иващенко в курсе многих вопросов, тут праздничным тестом не обойдешься. И подоконники у него… слышь, академик? – подмигнул Андрей. – Подоконники у Иващенко не скользкие. Очень не скользкие.

– Не скользкие, так намыльте, – медленно проговорил Никита Николаевич. – А мы поможем.

– Ты настаиваешь, – уточнил Андрей.

– И не я один.

– О'кей, уладим. А что, погода завтра будет?

– Будет, куда она денется. Ты бы сам спросил. «Граждане метеорологи, вы еще не в блоке? Кстати, сколько у нас завтра градусов?» Ха-ха!.. Они тогда с ложками на улицу выйдут – снег убирать.

– Смешно…

– Ну все, Андрюша, спасибо тебе, и прости, что я так скоренько. Дел невпроворот. Да, поздравляю с сыном! – спохватился Никита Николаевич. – Имя не подобрал еще? Нет? Ну, счастливо!

Андрей посидел, глядя на погасший экран, и снова взял терминал. Вызвав документы по завтрашнему тесту, он нашел Чумакова и вычеркнул его из списка. Шестьдесят один – вполне достаточно.

Шестьдесят один, столько завтра сожрет конвертер. Сожрет и переварит.

Андрей поднялся и подошел к бронированному окну. С холма было видно почти весь город – плоский и пестрый, точно утрамбованный мусор.

За спиной у Андрея находился мраморный бассейн, виброшезлонг и ассортимент натуральных соков – то, чего он не имел в блоке. А также мощный терминал, квартира в десять комнат и карта с неограниченным кредитом. За его спиной стоял Этический Совет, а значит, и Республика. Но впереди…

Впереди, на равнине, расстилался чудовищно знакомый пейзаж. Издали дома напоминали коробочки с цветными этикетками – припорошенные снегом, ждущие переработки.

Метель понемногу стихала. К утру тучи разбегутся и над Тотальной Демократической Республикой засияет солнце. Завтра на всем конвертере обещали хорошую погоду.