Эд Макбейн. Вдовы Центрполиграф Москва 1994 5-7001-0170-Х Ed McBain Kiss 87th Precinct-47

Эд Макбейн

Поцелуй

Моей жене, Мери Венн, которая вложила столько труда в эту работу...

Города, описанного на страницах этой книги, не существует.

Люди и учреждения — вымышлены. Но принципы работы полиции отражают наработанные в этой организации приемы сыска.

Глава 1

Она стояла на железнодорожной платформе, ожидая пригородного поезда в сторону центра города, когда к ней подошел какой-то мужчина и с силой ударил кулаком.

Она ощутила резкую боль и страшно возмутилась. Как он посмел? Что за дикость? И это в родном-то городе... Следовало искать способ самозащиты. Она отступила на шаг и стала бить его сумочкой по голове. Но он, не реагируя, продолжал толкать ее, при этом стараясь отвернуть лицо в сторону.

«Псих, — пронеслось в голове, — лунатик».

— Прекратите! — громко закричала она. — Вы что, ненормальный?!

Вместо ответа, он схватил ее за руку и толкнул к самому краю платформы, чтобы сбросить на рельсы. Она еще громче закричала, попыталась вырваться и почувствовала, как лопнуло на спине пальто. Он был всего на один-два дюйма выше ее, но значительно сильнее, и когда ему удалось вложить всю свою энергию в последний отчаянный толчок, она потеряла равновесие и спиной упала на рельсы. В самый последний момент, почти бессознательно, она запомнила, во что он одет: коричневый пиджак, голубые джинсы, красная шапочка на голове.

Поезд подходил к платформе.

Она уже слышала шум тяжелого состава, передававшийся по рельсам, а когда ей удалось встать на колени и посмотреть назад, она увидела огни приближающегося поезда. Она с трудом поднялась и сделала отчаянную попытку взобраться на платформу, которая была ей до пояса. Она оперлась руками и попыталась подтянуться так, как если бы была в бассейне и хотела выбраться из него на бортик.

Но здесь не было воды и той свободы движений, которые необходимы для такой операции. Только высокая платформа и грохочущий звук приближающегося поезда. «Помогите мне, — мысленно взмолилась она. — Боже мой, помоги мне». Поезд неумолимо приближался. Последним отчаянным усилием она вцепилась обеими руками в край платформы, оперлась на локти, закинула одну ногу на платформу, подтолкнула тело вперед и подтянула вторую ногу. Едва она распласталась на платформе, еще не веря своему спасению, как поезд со страшным грохотом вырвался из темноты и промчался мимо в тридцати футах от нее. Она лежала не двигаясь, чулки спустились с ее ног, пальто на спине разорвалось. Под пальто у нее было только легкое шерстяное платье. Она дрожала то ли от холода, то ли от страха, а вернее — от того и другого вместе. Глаза неотрывно смотрели туда, где секунду назад ее ждала страшная смерть. Обе руки саднили от удара о рельсы, содранные колени болели и кровоточили. Она продолжала инстинктивно прижиматься к платформе и судорожно всхлипывала.

Она не знала, сколько прошло времени до тех пор, когда к ней подошел полицейский из дежурного отделения вокзала.

Глава 2

Биргитта Рундквист, миловидная, голубоглазая, пышущая здоровьем блондинка, 28 декабря, в пятницу, накануне Нового года вошла в здание вокзала. Было три часа дня. На улице около восьми градусов по Фаренгейту, а девушка щеголяла в одной легкой красной парке, надетой поверх красного свитера. Одеяние завершали черная мини-юбка, красные чулки и маленькие черные с отворотами туфли. Дежурный сержант подумал, что девушка очень походит на маленькую красную птичку. Биргитта сказала ему, что она хотела бы поговорить с детективом, так как была свидетельницей попытки убийства.

В этом городе крайне редко случалось, чтобы кто-нибудь добровольно приходил в полицию и заявлял, что готов выступить свидетелем по поводу совершенного преступления. Однако сержант был человеком опытным и на своем веку повидал всякое. Он тут же позвонил в оперативный отдел.

Этажом выше детектив Мейер Мейер сидел за столом и печатал отчет. В противоположном конце комнаты Энди Паркер и Толстый Олли Уикс обсуждали назначение нового комиссара полиции. Паркер и Уикс прекрасно ладили друг с другом, потому что оба любили свое дело. Возможно, Уикс был даже где-то фанатом. И поэтому ему прощалось полное пренебрежение к своему внешнему облику. Полный и чуть пахнущий потом, с животом, свисавшим над поясом, Уикс выглядел немного беременным, хотя известно, что немного беременным быть нельзя. Жирное, круглое лицо с маленькими поросячьими глазками дополняло его портрет. Уикс был гостем своих старых добрых друзей из 87-го участка, его собственный 83-й участок размещался ближе к центру города на Даймондбек. Паркеру всегда было приятно видеть своего приятеля. В присутствии Уикса и в сравнении с ним, несмотря на щетину и помятый костюм, Паркер выглядел опрятно одетым. Он объяснял это потребностями службы. Но если кто-нибудь неодобрительно высказывался по поводу внешнего вида Уикса, он посылал такого человека ко всем чертям. Паркер очень любил своего друга.

— Новый комиссар — ученый человек, — сказал Уикс.

— Профессор, — подтвердил Паркер, кивнув в знак согласия. — Долго учился криминалистике в том маленьком, забытом Богом городке, откуда наш мэр его вытащил.

— Ты заметил, что он всегда высказывает свое мнение, используя местоимение «мы»? Мы это, мы то. «Мы уверены, что количество полицейских на улицах никак не связано со снижением количества преступлений... Мы годами учили, что доминантой в данном случае являются взаимоотношения людей в обществе...»

— Мы то, мы это.

— Он выступает так, будто говорит от имени двух людей, — сказал Уикс и внезапно повернулся и посмотрел на Мейера. — Ты слышал, о чем мы говорили? — спросил он.

— Нет, — ответил Мейер.

— Тебе бы это не помешало, — заметил Уикс. — Тебе следовало бы иметь некоторые сведения о новом комиссаре.

— Я достаточно осведомлен о новом комиссаре, — сказал Мейер.

— Без твоих людей здесь не обошлось, — произнес Уикс.

Новый комиссар полиции был черным.

Новый мэр тоже был черным.

Уикс утверждал, что если бы не помощь евреев, то мэром в этом городе никогда не был бы избран черный, а значит, не было бы и черного комиссара полиции. Сам Мейер не голосовал за нового мэра, но он принадлежал к национальным меньшинствам, и этого было достаточно, чтобы стать козлом отпущения.

Мейер был поглощен работой, печатая отчет указательными пальцами обеих рук. Его голубые глаза внимательно следили за содержанием напечатанного, лысая голова сверкала в лучах послеобеденного солнца, пробивавшегося сквозь зарешеченное окно. Обсуждать достоинства нового мэра ему совершенно не хотелось. Он предпочитал придерживаться нейтралитета.

— Может быть, новый комиссар может показать твоим людям, где находится Беттаун, — сказал Уикс и подтолкнул Паркера локтем.

Беттаун был самым маленьким районом города, располагавшимся за рекой Харб, и туда можно было попасть либо паромом, либо через мост. Уикс шутил. Нового комиссара цитировали во вчерашних газетах: как он спрашивал у своего водителя, где находится Калмс-Пойнт, самый большой район города. Мейер согласился, что комиссар был беспомощным провинциалом из маленького городка, но почему Уикс считает, что он защищает комиссара? Мейер уже собрался послать Уикса с новым комиссаром ко всем чертям, когда зазвонил телефон.

— Восемьдесят седьмой участок, — ответил он, — детектив Мейер. — Несколько минут он слушал сообщение, а потом произнес: — Направьте ее сюда, — и положил трубку.

Биргитта пришла в участок спустя несколько минут. Уикс осмотрел ее сверху до низу. То же сделал и Паркер. Мейер предложил ей сесть на стул рядом со своим столом.

Она представилась, рассказала, что работает няней у миссис Дэвид Фейнштгйн на Барбер-стрит в Смоук-Райз...

— Я из Стокгольма, — сказала она.

«Может быть, поэтому ее одежда больше подходит к тропикам», — подумал Мейер.

Она рассказала, что катила коляску с ребенком к дому, когда увидела автомобиль, с ревом выскочивший из-за угла.

В противоположной стороне комнаты по поводу чего-то, произнесенного Уиксом, громко расхохотался Паркер. Уикс заметил, что он очень любит есть все датское. Услышав, что девушка говорила с явным иностранным акцентом, он по ошибке принял ее за датчанку, а Паркер нашел это смешным.

— ...Машина была направлена прямо на эту женщину, — поясняла Биргитта.

— Какую женщину? — спросил Мейер.

— На женщину, шедшую по тротуару.

— Машина была направлена на нее?

— Да, сэр. Машина выскочила на тротуар и пыталась ее задавить.

— Когда это произошло?

— Как раз перед обедом. Я не смогла прийти сразу, потому что должна была дождаться миссис Фейнштейн.

— Какой марки машина?

— "Форд-таурус".

— Какого цвета?

— Серого. Серого с металлическим отливом.

— Вы заметили номер машины?

— Да, конечно.

Она произнесла это с гордостью. «Видимо, много смотрит телевизор», — подумал Мейер. Он предположил, что в Швеции тоже есть телевидение. А почему бы и нет? Ну а в Смоук-Райз уж наверняка смотрят телевизор.

— Не могли бы вы сообщить мне номер машины? — попросил он.

— ДВ 37 612, — без запинки ответила Биргитта.

Он записал номер машины с ее слов, затем показал сделанную им запись и спросил:

— Я правильно записал?

— Да, — ответила она, — точно.

— Это не был какой-нибудь фальшивый номер?

— Нет, нет.

Он подумал, есть ли в Швеции штаты? Он знал только, что в Швеции есть «вольво».

— Вы видели, кто сидел за рулем?

— Да, видела.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Вы могли бы описать, как он выглядел?

— Практически нет. Это произошло столь внезапно. Он выскочил из-за угла, направил машину прямо на женщину и хотел ее сбить. Она перепрыгнула низкое ограждение перед фасадом соседнего с нашим дома, а он пронесся мимо.

— Это был белый человек или черный? Вы заметили?

— Белый.

— Можете ли вы еще что-нибудь сообщить о нем?

— На нем была красная шерстяная кепка.

«День красного цвета», — подумал Мейер.

— Можете что-нибудь рассказать о женщине? — спросил он. — Она знакома вам?

— Нет.

— Может быть, вы ее видели раньше по соседству? Я имею в виду, до этого случая.

— К сожалению, нет.

— Вам удалось поговорить с ней?

— Нет. Пока я вносила ребенка в дом, она уже исчезла.

— Можете ли вы описать, как она выглядела?

— Блондинка. Волосы похожи на мои, но длиннее. Чуть ниже меня ростом.

— На ваш взгляд, сколько ей лет?

— Около тридцати.

— Вы не заметили цвет ее глаз?

— Сожалею.

— Как она была одета?

— Норковая шубка. Без шляпы. Темная обувь. У нас там на улице все еще держится снег.

Смоук-Райз. Там как в деревне. Трудно поверить, что этот район находился в ведении 87-го участка, но это так. Большие дорогие дома, поросшие лесом холмы и даже ручей, протекающий по некоторым участкам. Смоук-Райз... Именно там мужчина, находившийся за рулем серого автомобиля «форд-таурус», пытался сбить женщину со светлыми волосами в норковой шубке.

— Можете ли вы сообщить что-нибудь еще? — спросил Мейер.

— Это все, — сказала Биргитта. — Он пытался убить ее. Вы предпримете какие-нибудь меры?

— Конечно.

Первым делом Мейер позвонил в отдел транспортных средств и попросил произвести компьютерный поиск хозяина машины с номером, который ему сообщила Биргитта. Вскоре из отдела транспортных средств сообщили, что машина с данным номером зарегистрирована за доктором Питером Гандлером, который жил на окраине города в Квортере. Мейер записал адрес доктора и позвонил в отдел краж автомобилей. Детектив, к которому он обратился, записал номер машины, имя и адрес владельца, спросил год и название фирмы-изготовителя, удовлетворился только названием и сказал Мейеру, что позвонит ему минут через десять. Он уложился в семь минут и сообщил, что машина доктора была украдена на Рождество.

— Прекрасный подарок к Рождеству. Не так ли? — сказал Мейер, поблагодарил и повесил трубку.

«Легко пришло, легко ушло», — подумал он.

Бывали моменты, когда детектив Стив Карелла очень походил на китайца. Когда он щурился от солнца, пробивавшегося через зарешеченные окна комнаты, глаза его делались совсем узкими, будто его младенцем оставил на крыльце его родителей какой-нибудь торговец шелка с Востока. Он так внимательно изучал отчет баллистической экспертизы, как буддийский монах изучает священный свиток. Карелла оторвался от отчета и посмотрел на часы. Без пяти одиннадцать. Специалисты по баллистике еще не должны были уйти на обед. Он уже поднял трубку телефона, собираясь набрать номер, когда она прошла по коридору и остановилась у зарешеченной и укрепленной металлическим каркасом двери.

Первым впечатлением было, что это одна из задержанных жен-шин. Высокая, худощавая блондинка, одетая в длинную серую кавалерийскую шинель. Вытащив из кармана какой-то смятый клочок материи, она громко высморкалась, снова положила этот клочок в карман и остановилась в сомнении перед дверью.

— Миссис Боулз? — спросил он.

— Да.

— Входите, пожалуйста, — пригласил он и возвратил телефонную трубку на рычаг.

Твердой походкой она подошла к его столу. Он спросил, не нужно ли ей помочь снять пальто.

— Да, пожалуйста.

Под пальто на ней был черный свитер, плиссированная юбка из шотландской шерсти и черные чулки. Она была похожа на студентку из частного женского колледжа.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал он, предложив ей стул рядом со своим столом.

Она была очень мрачной. Прямые светлые волосы спускались к плечам как сверкающий шлем. Глаза серьезны, лицо покраснело от ветра.

— Кто-то пытается меня убить, — произнесла она.

— Да, — кивнул он.

Она позвонила не более получаса тому назад. Когда женщина сообщает вам по телефону, что кто-то совершил две попытки ее убить, то вы должны попросить ее немедленно прийти. Теперь она была здесь и рассказывала о том, как пришла после легкого дождя на Сильвермайн-Овал и стояла на пригородной платформе у Калвер и Найнт, чтобы доехать до Барбер-стрит. Знаете эту станцию? В районе Смоук-Райз? Она ожидала своего поезда, когда мужчина столкнул ее на рельсы. Это произошло две недели назад, точнее, немногим более двух недель. Затем вчера он снова пытался ее убить. Сбить автомобилем. Тот же самый мужчина. На этот раз ближе к дому.

Вся эта информация была новой для Кареллы.

Полицейский из железнодорожной полиции, которому Эмма Боулз, содрогаясь от рыданий, сообщила о покушении в ночь на двенадцатое декабря, не включил ее в свой отчет 87-му участку, а Мейер не сообщил Карелле о вчерашнем посещении шведской няни.

Он молча слушал, как Эмма рассказывала о своей вчерашней небольшой прогулке перед обедом по Барбер-стрит в районе Смоук-Райз и о том, как внезапно серый автомобиль стремительно вылетел из-за угла и прямо по тротуару устремился на нее. Если бы она не успела перепрыгнуть через невысокую каменную ограду, автомобиль наверняка сбил бы ее.

— За рулем был тот же мужчина, — заявила она. — Тот самый, который столкнул меня с платформы.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — ответила она, — и я знаю его.

Карелла посмотрел на нее.

— Я вчера его узнала, когда он пытался сбить меня, — сказала Эмма. — Я внезапно его вспомнила.

— Кто же он? — спросил Карелла.

— Он часто возил моего мужа.

— Возил его?

— Мартин работает брокером на бирже. Это на окраине города. Машина заезжает за ним рано утром и привозит домой поздно вечером.

— Вы говорите, этот человек часто возил его...

— Да. Но больше не возит.

— Когда он перестал его возить?

— Прошлой весной. Я не знаю, что тогда случилось, но у Мартина появился другой шофер.

— Вы уверены, что это тот самый человек?

— Да, однажды он подвозил нас к театру. Я уверена, что это тот самый человек.

— Но вы ведь не узнали его, когда он столкнул вас с пригородной платформы.

— Нет, тогда нет. Но вчера я узнала его. И связала эти два события вместе.

— Хорошо, — произнес Карелла. — Как его зовут?

Мартину Боулзу было около сорока лет. Он был высок, худощав, с густыми темными волосами и глубоко сидящими карими глазами. Выглядел солидно, как и подобает упорно и ежедневно работающему человеку. На каждый Новый год он обязательно облачался в вечерний костюм. Вне зависимости от того, куда они направлялись: на большую или малую вечеринку, к кому-нибудь в гости, в ресторан, или даже если они оставались дома вдвоем и наслаждались торжественным обедом при свечах. Боулз надевал вечерний костюм в любом случае. Для него Новый год был ритуалом. Для Эммы это был день, ничем не отличавшийся от любого другого дня года. Именно поэтому она находила что-то комическое в том, как ее муж ежегодно обставлял процесс переодевания. Ее забавляло, что он каждый раз перед зеркалом торжественно надевал крахмальную рубашку и повязывал черный галстук. В его положении любой другой мужчина мог показаться глупым, но Мартин был по-настоящему очень красив и в вечернем костюме выглядел эсобенно неотразимым и элегантным.

— Я нанял частного детектива, — сказал он.

Эмма сидела у туалетного столика в спальне, вдевая в уши жемчужные серьги. Она чуть не уронила их.

— Частного детектива? Для чего?

— Докопаться до корней этих событий, — ответил он.

Эмма посмотрела на него. Мартин, наверное, шутил. У корней этих событий стоял Роджер Тернер Тилли, человек, который долго возил его на работу и с работы. И если полиция нашла его...

— Кажется, полиция ничего не собирается по этому поводу предпринимать, — заметил он. — Мужчина сталкивает тебя с платформы, и тот же мужчина...

— Конечно, так, — согласилась она, — но я знаю, кто он такой, я говорила тебе, кто он...

— Хорошо, но ты твердо в этом не убеждена, — возразил он.

— Но я точно знаю, — сказала Эмма. — Это был Тилли.

— Дело в том, что полиция рассматривает эти оба инцидента...

— "Инцидента"? — удивилась она. — Он пытался меня убить.

— Я это знаю. А как ты думаешь, почему я так этим озабочен? Дело в том, что они рассматривают попытку убийства как любое ординарное происшествие. Когда произошел первый случай? Когда это произошло?

— Двенадцатого.

— Точно. А второе происшествие было на той неделе. Что они сделали за это время, Эмма? Ничего. Мужчина пытается столкнуть тебя под поезд, — сказал он и покачал укоризненно головой. — Потом пытается сбить автомашиной. Я не желаю спокойно дожидаться третьей попытки. Я нанял частного детектива.

— Я действительно не думаю, что нам необходимо...

— Его зовут Эндрю Дерроу, и он, по-видимому, прекрасный специалист.

— Частный детектив, — промолвила она и покачала головой. — Действительно, Мартин, давай предоставим это дело полиции. Хорошо? Сотрудник, с которым я говорила там, показался...

— Полиции недоплачивают, она перегружена, — сказал Боулз таким тоном, будто цитировал газетный заголовок. — Я не хочу вверять им твою жизнь.

— Это очень мило с твоей стороны, дорогой, — проговорила Эмма, поднялась и повернулась к нему, — но...

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он.

На ней было блестящее белое платье с глубоким вырезом спереди. Ее длинные светлые волосы были стянуты на затылке, серьги с жемчужинами сверкали в ушах.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Но, Мартин, что этот человек будет делать? Я хотела сказать...

— Сопровождать тебя. Защищать тебя. Стараться прояснить суть событий.

— Давай вместо этого поедем в отпуск, — предложила Эмма. — Истратим те деньги, которые ты собираешься ему заплатить...

— Мы можем себе позволить и то, и другое, — заявил он. — Как только покончим с этой проблемой, так и отправимся в большое путешествие по Карибскому морю. Как ты находишь это предложение?

— Мне оно нравится, — ответила она.

Мартин улыбнулся, обнял ее и повел в прихожую. Там он достал из шкафа норковую шубку, помог жене одеться, сам надел пальто и повязал белый шелковый шарф вокруг шеи.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — произнес он.

— Со мной ничего не случится, — ответила она.

— Я тебя очень люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Он начнет работать на следующей неделе, — сказал Боулз. — Вопрос исчерпан.

Снизу донесся сигнал внутреннего телефона. Он подошел к настенному аппарату и нажал кнопку «говорите».

— Да?

— Ваша автомашина готова, мистер Боулз.

— Спасибо, — ответил он. — Мы прямо сейчас выходим.

— Подошла автомашина, — сказал он и заключил ее в объятия. — Поцелуй? — произнес он.

Когда Карелла был еще мальчиком, его мать каждый Новый год после полуночи подавала чечевицу. Это было связано с какой-то итальянской традицией, которую привезли с собой из Старого Света ее дедушка с бабушкой. Никто в семье не знал, с чем связана эта традиция. Отец и мать Кареллы, его дедушки и бабушки с обеих сторон родились здесь. Все связи с поколениями, прибывшими сюда на рубеже столетия, были уже чисто символическими. И тем не менее, когда Новому году исполнялось всего несколько минут, и каждый изо всех сил старался с помощью кастрюль и сковородок произвести как можно больше шума, вырывавшегося из настежь распахнутых окон, его мать всякий раз подавала холодную чечевицу. Почему холодную, она не знала. Холодная чечевица с оливковым маслом. «На счастье», — объясняла Луиза Карелла.

В первый день Нового года они отправлялись к бабушке на большой праздничный обед — в его приготовлении участвовали все женщины семьи. На обеде присутствовали сами дедушка с бабушкой, сестра его матери Джози с мужем Майком, брат матери Сальваторе, которого все звали Сальви, его жена Дороти, которую Карелла любил до самой ее смерти. И дети, братья Кареллы. Иногда к ним присоединялся дядя Фредди, который жил в Лас-Вегасе и работал там в казино. Однажды он приехал во время отпуска к ним на восток и подарил Карелле серебряное кольцо с бирюзой, которое, по его рассказам, он выиграл в покер у дикого индейца из племени апачей. В доме дедушки все было знакомо с детства. Родители Кареллы давно уже переехали в Риверхед, но дедушка и бабушка с насиженного места отказались уезжать, хотя в городе все чаще и чаще можно было увидеть вывески «Бодега»[1] или «Лечерия»[2], вместо вывесок «Салюмерия»[3] или «Пастицерия»[4].

Отец Кареллы регулярно приносил домой кондитерские изделия из собственного магазина. Но начиналось угощение с овощей — в кухне на газовых горелках жарился сладкий красный перец вместе со спелыми черными маслинами, анчоусами, баклажанами и сельдереем на импортном оливковом масле, в котором можно было поджарить также ломтики хлеба, нарезанные дедушкой от круглого большого каравая. И конечно, в доме была паста, с деликатесным томатным соусом, а также спагетти, ригатони или пенне, которые они любили есть, сдобрив натертым пармезаном. Этот сыр пускался по кругу в специальной чаше.

Затем подавались жареные цыплята и ростбифы с картофелем зеленой фасолью и молодым горошком, который женщины обычно сами шелушили на кухне. Итальянская кухня постепенно превращалась в американскую кухню. Это происходило так же незаметно, как и остальные перемены в жизни иммигрантов. Далее подавались фрукты, сыр, кофе и, конечно, кондитерские изделия, которые его отец пек в собственном магазине и привозил на окраину города в маленьких тонких картонных коробках, перевязанных белой лентой.

Дядя Сальви был великолепным рассказчиком. Он долго работал таксистом, ездил по всему городу и в запасе имел тысячи историй про пассажиров, которых возил. Бабушка часто говорила, что он мог бы стать писателем. Сальви в ответ пожимал плечами, хотя, как подозревал Карелла, эти истории были предметом его тайной гордости. Анджела, сестра Кареллы, вела записи всех событий. Когда они учились в школе, казалось, что ей задавали домашних заданий больше, чем кому-либо. Все время каникул и отпусков, которые они проводили вместе в доме бабушки, Анджела не расставалась с книгами. Братья и сестры бегали по комнатам, гоняясь друг за другом, а Анджела, свернувшись калачиком в кресле в гостиной, читала книгу или что-то писала в дневнике. Дядя Майк называл ее «дитя домашних заданий». А она в ответ застенчиво улыбалась. Из всей родни она была самой любимой...

У тети Дороти было несколько грубоватое чувство юмора. Она часто рассказывала непристойные анекдоты, смысл которых Карелла сперва только подозревал. Каждый раз, когда тетя начинала что-нибудь рассказывать, бабушка предупреждала: «Дети, дети» — и без улыбки, сердито смотрела на нее, кивком показывая в сторону детей. Тетя Дороти не обращала никакого внимания на предупреждения бабушки и без тени смущения продолжала рассказывать свои анекдоты. В возрасте двенадцати — тринадцати лет, когда Карелла стал обращать внимание на девушек, до него начало доходить содержание анекдотов, и он начат со смыслом посмеиваться над «солеными» местечками.

Он так никогда и не понял, как тетя Дороти узнала о Марджи Кэннон, ирландской девочке, с которой у него сложились, по тогдашним его представлениям, эротичные отношения. Тетя безжалостно дразнила его по поводу этой девочки и называла ее Бог знает почему Сладкая Рози О'Греди. Бог знает почему.

Семья обычно сидела за столом, раздавались шутки и смех, все пили кофе и ели различные сладости, изготовленные отцом: канноли, сфоглиателли, зеноли, струфоли, слоеные пирожные.

Тетя Джози как всегда спрашивала:

— Почему бы нам не сыграть в покер?

— Хорошая идея, — обычно откликался дядя Фредди.

Дядя Фредди, несмотря на низкие ставки, всегда выигрывал. Тетя Джози постоянно проигрывала, нервничала, бросала карты на стол и ругала банкомета вне зависимости от того, кто в этот момент держал банк.

«Vergogna, vergogna»[5], — бранилась бабушка. Это было одно из итальянских выражений, которые она позаимствовала у своей давно умершей матери. Теперь бабушка умерла. Дедушка тоже умер. Тетя Джози и дядя Майк уехали во Флориду и больше никогда не приезжали на север. Дядя Сальви умер от рака. Тетя Дороти после его смерти вышла замуж снова, и семья потеряла с ней всякие контакты. Карелла забыл ее и ее пошлые шутки.

На похоронах отца в июле прошлого года не было ни одного дяди или тети, которые помнили бы Кареллу в детстве. Была куча двоюродных братьев и сестер, которых он очень смутно помнил. Все они выражали ему соболезнования по поводу разразившейся страшной трагедии, а один из них, настоящий осел, спросил у Кареллы, может ли он помочь ему получить разрешение на превышение скорости. За их печальными выражениями лиц ясно читалась мысль о том, как это такое несчастье могло случиться с отцом полицейского...

В этот Новый год не было никаких кондитерских изделий, приготовленных Тони Кареллой. В ночь на семнадцатое июля прошлого года он был застрелен в собственном магазине. Мать Кареллы все еще была в трауре. Черное платье, черные чулки, черная обувь — атрибуты печальной традиции той земли, откуда прибыли сюда их предки. Только в самых глухих уголках Италии вдовы носили подолгу траур, но Луиза придерживалась традиций. Она была женщиной, которая все еще подавала холодную чечевицу сразу после наступления нового года.

Это был невеселый вторник. Погода стояла холодная, небо хмурилось. Все подчеркивало чувство утраты, наполнившее старый дом, в котором выросли Карелла и его сестра. Резкий ледяной ветер стучался в окна. Конечно, из кухни, как всегда по праздникам доносились запахи готовившейся пищи. Насколько помнил Карелла, так было всегда, но на сей раз не раздавалось смеха. Даже дети казались необычно тихими. Только самые близкие члены семьи да и то не все, присутствовали здесь сегодня. Праздник получился невеселым, жалким. Какой уж тут праздник, когда еще так свежи воспоминания о трагических похоронах.

Его мать была рассудительной, здравомыслящей женщиной.

— Мне нужно быть на суде, — произнесла она.

Около четырех Карелла собрался уходить. Полицейское управление работало не считаясь с праздниками. Семья сидела в столовой за столом, под которым они с Анджелой, когда были детьми, любили прятаться. Праздничная скатерть свисала почти до пола, и дети хихикали в укрытии, потому что были уверены — взрослые не догадываются, что их подслушивают. Когда тарелки с едой были убраны, стали пить кофе. Руки матери лежали на столе. Тонкое обручальное кольцо плотно сидело на безымянном пальце левой руки. Карелла с сестрой, опустив головы, сидели рядом друг с другом, оба темноволосые, черноглазые. Они думали об отце. Тедди Карелла сидела рядом со свекровью и вязала свитеры для близнецов, Синтии и Мелинды, недавно появившихся в семье. Это были дети Анджелы, родившиеся двадцать восьмого июля прошлого года, спустя одиннадцать дней после гибели своего деда. Бог берет, Бог возвращает. Карелла не очень различал близнецов и называл как кукол — Синди и Минди, хотя сестра девочек не путала. Вызывало подозрение отсутствие за сегодняшним столом свояка Томми. Видимо, в семье были свои проблемы.

Луиза ждала ответа. Она заметила, как глаза сына молчаливо встретились с глазами сестры. Эти секретные переглядывания ей были знакомы еще с их детства. Тедди наблюдала за губами Кареллы.

— Я не уверен, что это хорошая идея, — сказал он.

— А почему?

— Мама, там будут даваться свидетельские показания...

— Я хочу, чтобы они знали, что у него была жена. Я хочу, чтобы присяжные знали об этом.

— Они в любом случае узнают об этом, мама.

Силясь угадать разговор, Тедди внимательно следила то за одними губами, то за другими. Ее миром было безмолвие. Она родилась глухой и никогда в своей жизни не слышала ни одного слова. Тедди умела писать, но редко пользовалась этим. И свекровь, и Анджела предпочитали говорить с ней, прибегая к преувеличенной артикуляции. Обычно Тедди их хорошо понимала.

— Мама, — заметила Анджела, — Стив безусловно...

— Нет, не забивай меня словом «мама»...

— Но он прав. Там будут произносить такие речи, которые тебе совсем не надо слышать.

— Я все хочу слышать. Я хочу, чтобы они знали, что я слушаю все.

— Мама...

— Особенно того sfasciume[6], который его убил.

Карелла автоматически посмотрел, где находятся дети. Он никогда не был уверен, что знает значение слова «sfasciume», но подозревал, что оно непристойное, и такое слово, исходящее из уст бабушки, не должны слышать дети. Его дочь свернулась калачиком в кресле с книгой, напоминая Анджелу в этом возрасте. Она и внешне чем-то походила на Анджелу. Его сын увлекся рождественским подарком, моделью аэроплана. Марк и Эйприл. Хорошие имена для близнецов, не то что Миффи и Маффи, как у сестры с ее близнецами, которых неизвестно как называть, когда они вырастут. Тесс, трехлетняя дочь Анджелы, с нахмуренными от напряжения бровями, трудилась над книгой с раскрашиваемыми картинками.

Карелла хотел вовлечь Тедди в общую беседу и показал жестом, что собирается говорить.

— Мама, конечно, это решение ты должна принять сама, но...

— Я знаю, что...

— ...я свидетельствовал на процессах, где присутствовала супруга жертвы...

— Супруга жертвы, — сказала Луиза, почти выплевывая эти слова.

— ...и я должен тебе сказать, что это очень тяжелое испытание.

— Он прав, мама, — заметила Анджела.

— Они будут показывать фотографии...

— Я видела, на что он был похож, а фотографии могут быть и того хуже.

— Мама, это произошло уже сравнительно давно, и не следует все снова оживлять.

— Это было вчера, — произнесла Луиза.

— Это было в прошлом...

— Это всегда будет вчера, — возразила она.

Тедди эту часть разговора пропустила. Карелла знаками пояснил ей все. Она в подтверждение того, что поняла, кивнула.

— Так будет до тех пор, пока я не посмотрю этому ублюдку прямо в глаза, — сказала Луиза.

Карелла уже смотрел этому ублюдку прямо в глаза. Он приставил дуло своего служебного пистолета к глотке Сонни Коула и слышал, как детектив Рэнди Уэйд прошептал сзади:

— Сделай это.

Однако он не нажал на спусковой крючок, хотя там, в узком коридоре дома на пустыре, выстрела никто бы не услышал. Но он не сделал этого. И теперь, видя страдающие глаза матери, не был уверен, что поступил правильно.

— Я иду в суд, — произнесла она, решительно кивнув.

— Мама... — начала Анджела.

— В котором часу начнется суд? — спросила она.

— В девять часов в следующий понедельник, — ответил Карелла и тяжело вздохнул. — Здание уголовного суда, что расположено на окраине города на Хай-стрит.

Глава 3

Хотя Генри Лоуэлл заканчивал колледж в Дьюке, а юридическую степень получал в Гарварде, молва утверждала, что он учился в Оксфордском университете. В любом случае его послужной список впечатлял. За три года работы в бюро районного прокурора он доказал вину в двадцати шести случаях, и это несмотря на протесты, выдвинутые защитой. Но он никогда еще не участвовал в процессе, связанном с убийством.

Высокий, худощавый, с широким лбом и свисающими на глаза пепельными волосами — таков был Лоуэлл, стоявший с Кареллой внутри здания уголовного суда возле бронзовой массивной двери, ведущей в отделанный мрамором вестибюль. Был понедельник, седьмой день января, без десяти девять утра. Потребовалось почти две недели, чтобы собрать присяжных. Утром суд обязательно должен был начаться.

Карелла задавался вопросом, почему при первом разговоре Лоуэлл предпочел английское произношение, а не южное или любое другое и как повлияет это произношение на суд присяжных, состоящий из трех белых мужчин, четырех черных мужчин, двух испанцев, белой женщины, испанки и азиатки. В этом городе можно услышать любое экзотическое произношение, кроме английского, которое стало редкостью в наши дни.

— Я прямо хочу вам сказать, — начал Лоуэлл, — что надеюсь удержать судебный процесс в границах того, к чему он тяготеет по обстоятельствам дела.

Карелла не понимал, что имел в виду Лоуэлл.

— Мне не надо вам напоминать, — продолжал Лоуэлл, — о недавних инцидентах, когда итало-американцы вступали в драку и наносили телесные повреждения афро-американцам...

Карелле оба эти ярлыка были ненавистны.

— ...и наоборот, бывали случаи, когда афро-американцы нападали и наносили телесные повреждения итало-американцам. Дело в том, что в данном случае два афро-американца напали на итало-американца...

«Моего отца», — подумал Карелла.

— ...и фактически нанесли ему самое страшное из всех возможных повреждений.

«Фактически убили его», — уточнил про себя Карелла.

— Один из преступников еще жив и предстанет сегодня и в последующие дни перед судом. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы выдвинуть обвинение, но я не хочу свести этот суд к национальной розни. Я был бы рад, если бы имя вашего отца было Смит или Джонс, но, к сожалению, у него другое имя.

«Было», — подумал Карелла.

— Я уверен, мне не надо напоминать, что в этой стране все еще имеется застарелое предубеждение против людей итальянского происхождения. Итальянцы на территории вашего участка не очень способствовали делу, когда они...

— Если вы ссылаетесь на...

— ...погнались за черным парнем, загнали его в церковь Святой Екатерины, а потом ворвались туда и учинили дебош.

— Они не являются моими итальянцами, — возразил Карелла.

Лоуэлл посмотрел на него.

— Вы бывали когда-нибудь в Англии? — спросил он.

— Нет, — ответил Карелла.

Он не находил никакой связи между последним вопросом и предшествующим предметом разговора.

— Я совсем недавно был там, — сказал Лоуэлл. — Мне там нравится. Знаете, Оксфорд. — Он улыбался своим воспоминаниям. У него была хорошая улыбка. Карелла представил себе, с какой большой выгодой Лоуэлл использовал эту улыбку в двадцати шести случаях когда с успехом проводил свои обвинительные заключения.

— Вопрос в том... — произнес он.

«Плохой устный оборот», — подумал Карелла.

— ...во время своего пребывания там, я натолкнулся на одно интервью в газете, которая называется «Гардиан». Вы незнакомы с этой газетой?

— Нет, незнаком.

— Это либеральная газета, очень солидная. Статья была написана человеком по имени Джон Уильямс. Заглавие статьи было «Об итальяшках и полицейских».

— Ах-ха, — произнес Карелла.

— Как я припоминаю, предметом интервью был какой-то американский писатель итальянского происхождения. Дело в том, что ни мистер Уильяме, ни его газета не ощутили, как оскорбительно применение слова «итальяшки». Они с таким же успехом могли озаглавить эту статью «Негры и спусковой крючок»[7].

Вы улавливаете мою идею?

— Нет, к сожалению, не улавливаю, — ответил Карелла.

— Это подсознательное явление. В Англии, за тысячи миль отсюда, предположительно уважаемый журналист, подобный Джону Уильямсу... это имя вам знакомо?

— С этого момента, — ответил Карелла.

— Джон Уильяме...

— Я запомнил его имя.

— ...чувствует себя свободно, направляя интервью в русло межэтнических отношений. Вопрос заключается в том, насколько глубоко вы исследуете проблему. При этом не надо забывать, что всегда найдутся люди, которые испытывают удовольствие, приравнивая вас к тем «итальяшкам», которые ворвались в церковь Святой Екатерины.

— Понятно, — сказал Карелла.

— Итак, если мы позволим этому суду свестись к соревнованию имен...

— Ах-ха.

— ...одна группа национального меньшинства против другой...

— Ах-ха.

— ...итало-американская жертва против...

— Я нахожу это слово тоже оскорбительным, — сказал Карелла.

— Какое слово?

— Итало-американец.

— Вы так считаете? — спросил удивленный Лоуэлл. — Почему?

— Потому что это оскорбление, — ответил Карелла.

Он не был уверен, что кто-нибудь с именем типа Лоуэлл может понять, что слово «итало-американец» имело смысл только применительно к его прапрадедушке, когда он прибыл в эту страну и получил гражданство. Оно утратило всякий смысл и перестало приносить какую бы то ни было пользу с момента рождения его дедушки. Тогда же единственно верным стало слово «американец».

Вряд ли Лоуэлл вообще понимал, что когда мы называем родившихся здесь сыновей и дочерей четвертого поколения давно прибывших в эту страну иммигрантов итало-американцами, или польскими американцами, или испано-американцами, или ирландскими американцами или — хуже некуда — афро-американцами, то мы крадем у них их американизм. Мы тем самым говорим им, что если их предки принадлежали к другой нации, то они никогда не будут настоящими американцами на этой земле свободы и отчизне мужества. Они навечно будут оставаться только итальяшками, поляками, испанцами, грязными ирландцами или неграми.

— Мой отец был американцем, — заметил Карелла. И тут же подумал, на кой черт он должен был это говорить.

— Точно мое...

— Человек, который убил моего отца, тоже американец.

— Это как раз то, что мне хотелось подчеркнуть. В точности та самая точка зрения.

Но Карелла все еще сомневался.

— И спасибо вам за проницательность, — сказал Лоуэлл. — Я в течение всего процесса не буду употреблять эти слова. Итало-американец, афро-американец... с этого момента они вычеркнуты из моего словарного запаса.

Он снова улыбнулся, а затем внезапно посмотрел на часы.

— Давно пора подниматься наверх, — произнес он. — Я надеюсь, что ваша мама не заблудилась.

Карелла осмотрел коридор. Его мама ушла в женскую комнату около пятнадцати минут назад. Теперь он увидел, как она направлялась к ним, одетая в черное, двигаясь медленным, спокойным шагом по мраморному полу среди мраморных колонн. В правой руке она держала белый носовой платок, обшитый кружевом. Глаза были влажными. Он подумал, что она, наверное, плакала.

— Мама! — Он подошел к ней и обнял одной рукой.

— Я чувствую себя хорошо, — сказала она и вздернула подбородок.

Сын и жена убитого поднялись по лестнице вместе с человеком который должен был представить их дело присяжным. Они все были равны перед законом, включая и Сонни Коула, хотя никто из этих мужчин и женщин, за исключением Сонни, не был убийцей Здесь был только один мужчина, который выстрелил и убил Антонио Кареллу. Но то, что именно он это сделал, надо было доказать. В залитом солнечным светом зале суда на втором этаже двенадцать мужчин и женщин искали справедливое решение. Карелла молился о том, чтобы они сумели найти его.

* * *

В жизни Эмма Боулз была даже более привлекательной, чем на фотографии, которую ее муж показал ему. На черно-белой фотографии не было и намека на румяную светлую кожу лица и яркий блеск темных глаз. Светлые волосы, спускающиеся каскадом к плечам, сверкали в лучах утреннего солнца, прорывавшихся сквозь жалюзи. На ней было трикотажное платье под цвет глаз, туфли без каблуков с пряжками — в тон золотистым волосам. Собранные на правую сторону волосы скреплены золотой заколкой. Сочные губы приоткрывали безупречно белые зубы.

— Вот как раз... хорошо, я скажу вам правду, — произнесла она, — телохранитель будет раздражать меня.

— Я не телохранитель, миссис Боулз, — сказал Эндрю, — я частный детектив.

— Не имеет значения. Неужели вы не понимаете, мистер Дерроу? Полиция уже работает по этому делу, и нет никакой нужды...

— Миссис Боулз, — возразил он, — ваш муж нанял меня выполнить определенную работу, и с вашего разрешения мне бы хотелось ее выполнить.

Ей показалось, что он очень уверен в своих возможностях. Высокий, стройный блондин. На нем была коричневая рубашка с высоким воротом и вельветовый пиджак под цвет его янтарных глаз, темно-коричневые брюки, коричневые носки и коричневые, начищенные до блеска ботинки. Общительный, с приятной улыбкой, звонким, хорошо модулированным голосом. Словом, совсем не такой мужчина, которого она ожидала увидеть. Совсем другого типа.

— Что, в конце концов, он хочет от вас получить? — спросила она.

— Две вещи, — ответил Эндрю. — Во-первых, он хочет, чтобы я защитил вас...

— Это ведь роль телохранителя. Не так ли? — заметила она.

— В общем, нет, не совсем так. Потому что он хочет, чтобы я выяснил, кто пытается вас убить.

— Сколько он вам за это платит?

— Видите ли, я думаю, что это касается только меня и вашего мужа.

— Нет, я так не думаю, — возразила она.

— Хорошо, — произнес Эндрю, пожав плечами. — Обычная такса частного детектива — тридцать пять долларов в час.

— Понятно.

— В Чикаго, — добавил он.

— А какая ставка в этом городе?

— Я не знаю ставки "детектива в этом городе, — ответил он, — но я беру с вашего мужа такую же плату, какую взял бы в Чикаго.

Тридцать пять долларов за час. Плюс расходы.

— Я не очень уверена, что понимаю то, что вы мне говорите. Какое отношение имеет Чикаго ко всему этому делу?

— Видите ли, я был нанят там. В Чикаго. Это та территория, на которой я в соответствии с лицензией могу работать.

— Я все еще не понимаю, — продолжала она. — Если вы из Чикаго...

— Ваш муж позвонил мне туда и попросил меня выполнить для него эту работу.

— Взял и позвонил вам прямо в Чикаго?

— Да, прямо в Чикаго.

— Вы, должно быть, хороший специалист, — сказала она.

— Да, это так, — ответил он, улыбнувшись. — Ваш муж нанял меня, чтобы я нашел того, кто пытается убить вас, и я абсолютно уверен, что сумею выполнить эту работу.

— Я уже знаю, кто пытается меня убить.

— Знаете? — спросил он, широко открыв глаза от удивления.

— Да, знаю.

— Хорошо... кто же это?

— Его имя Роджер Тилли. Мой муж знает, кто этот человек, я сказала ему. Этот человек его возил. Он просто не доверяет полиции и не верит, что она его найдет. Поэтому он звонит в Чикаго, чтобы нанять телохранителя, когда фактически...

— Частного детектива, — вставил он, мягко поправив ее. — Не телохранителя, мадам.

Некоторое время она молчала.

Она раздумывала над тем, что, в конце концов, может быть, он действительно способен помочь.

— Хорошо, — промолвила она, заколебавшись.

Он выжидающе смотрел на нее.

— Я думаю, что мы можем попробовать, — сказала она.

* * *

Толстый Олли Уикс тряс головой, не потому, что нашел в подвале мужчину, повешенного на трубе с асбестовой изоляцией, а потому, что услышал включенный где-то вверху проигрыватель, кто-то пел песню с названием «Трахал я полицию». Это был прекрасный случай научить людей уважению. Черных, поющих песни подобные этой. Орущих песни, подобные этой. Олли снова тряхнул головой. Он ненавидел черных еще больше, чем евреев.

Он не желал знать, что было нужно белому человеку в этой черной Африке. Он слишком хорошо знал, что многие белые дураки приходили сюда, чтобы найти здесь свою беду. Он также не желал знать, каким образом пришел сюда именно этот человек и завершил свой жизненный путь с веревкой на шее, потому что он хорошо знал, что много белых дураков приходили сюда, в Зимбабве Вест, а возвращались домой завернутыми в саван. Он даже не хотел знать, как это все случилось. Все должно происходить в свое время, и первоочередные действия должны осуществляться в первую очередь. Олли Уикс был убежденным фаталистом, но в то же время он был хорошим полицейским. Он позвонил в участок и сел, ожидая приезда коллег.

К шести тридцати утра его желудок забурчал, а терпение иссякло. Он начал обходить участок без пятнадцати четыре, а услышал этот пронзительный крик около пяти утра, через десять минут после того, как его напарник пошел за кофе и гамбургерами для них обоих. Этот партнер куда-то исчез, а Олли оказался в этом траханом подвале с мокрыми трубами под потолком и висевшим на одной из них мертвецом. Вокруг было много полицейских в плотных пальто, с руками, засунутыми в карманы. Только что спустились по ступенькам Моноган и Монро из отдела убийств, но до сих пор не прибыл вонючий медицинский эксперт.

— Что здесь произошло, Уикс? — спросил Моноган.

— Небольшое линчевание? — произнес Монро, поглядывая на повешенного. Его острота осталась незамеченной, так как жертвой был белый.

Лицо Олли оставалось бесстрастным.

— Где этот паршивый медицинский эксперт? — спросил он, ни к кому не обращаясь. — Я вызвал этого бездельника час назад.

— Этой ночью много работы, — заметил Моноган.

— Этот отвратительный День Гая Фокса[8], верно? — спросил Олли.

— Этой ночью много вечеринок, — сказал Монро. — День Гая Фокса.

— В любом случае, — произнес один из полицейских, — День Гая Фокса в ноябре.

— Кто тебя спрашивал? — сказал Олли.

— Нет, неверно, — возразил Монро.

— Этот день пятого ноября, — настаивал компетентный полицейский.

— Нет, этот день в январе, — возразил Монро, покачивая головой. — Этот день сегодня. Седьмое января.

— Чтобы быть уверенным, «запомни пятое ноября»[9], — произнес полицейский.

— На кой мне хрен знать, когда День Гая Фокса? — спросил Олли. — Где этот паршивый медицинский эксперт?

— Моя мать родилась в Англии, — пояснил полицейский.

— На хрен мне знать, где родилась твоя мать? — сказал Олли.

— Я говорю только о Дне Гая Фокса, — произнес полицейский и пожал плечами.

— Какой-то траханый дурак вешается, — в сердцах воскликнул Олли, — а я дожидайся своего ужина!

— Почему ты так уверен, что он сам повесился, а не кто-то его повесил? — поинтересовался Монро.

— А не думаешь ли ты, что это Гай Фокс повесил его? — спросил Моноган, и оба детектива из отдела убийств разразились хохотом. Они носили черные пальто и черные ботинки, и когда у Моногана появился белый шелковый шарф, Монро поспешил завести такой же. Теперь оба они стояли, засунув руки в карманы пальто, и их шляпы были вульгарно сбиты на затылок. Они думали, что похожи на Фреда Эстера и Кери Гракта из одного старого черно-белого фильма. В действительности они выглядели как два толстых пингвина.

— Кто может сказать, какой хер повесил его? — спросил Олли, и в это время по ступенькам стал спускаться медицинский эксперт. — Где вы, мать вашу, были? — обратился к нему Олли. — На какой-нибудь поганой вечеринке, посвященной Гаю Фоксу?

— Что? — переспросил медэксперт и поднял глаза на повешенного.

— Пусть кто-нибудь подаст лестницу, — предложил Моноган.

— Идите и принесите лестницу, — сказал Монро.

Двое полицейских вышли поискать лестницу. Полицейский, мать которого родилась в Англии, стоял неподалеку с оскорбленным видом.

— Док, что, по вашему мнению, послужило причиной его смерти? — спросил Монро и бросил взгляд на Моногана.

— Пока что мы можем только предполагать, что он мертв, — сказал Моноган и в свою очередь бросил взгляд на Монро.

Медэксперт хмуро посмотрел на обоих и закурил.

— Это вредно для вашего здоровья, — заметил Монро.

Медэксперт молча попыхивал сигаретой.

Олли тоже закурил.

Вверху продолжал раскачиваться труп. На повешенном было длинное голубое пальто, черные кожаные перчатки, наушники и серый шарф. Наконец вернулись полицейские и принесли лестницу. Они поставили ее для медэксперта, который нервно наблюдал за их действиями.

— У меня акрофобия, — промолвил он.

— Что это еще за акрофобия? — спросил Олли.

— Неодолимая боязнь высоты, — сказал полицейский, чья мать была родом из Англии.

— Этот парень — кладезь премудрости, — произнес Монро, глядя на него с любопытством.

— Я не буду подниматься по лестнице, — заявил медэксперт. Он заметно стал бледнеть.

— Тогда за каким хреном вы приехали сюда, как вы его осмотрите? — спросил Олли.

— Спустите его вниз, — сказал медэксперт. — Я осмотрю его здесь, внизу.

— Что нам делать с этой лестницей? — спросил один из полицейских.

— Заткните ее себе в задницу, — проговорил Олли. — Нам не разрешается прикасаться к нему, пока вы не заявите, что он мертв, — объяснил он медэксперту. — Таковы правила.

— Я знаю правила.

— Итак, если вы не подниметесь по лестнице и не объявите его мертвым, то каким образом мы может спустить его вниз? Для того чтобы спустить его вниз, мы должны прикоснуться к нему. Не так ли?

— Я могу объявить его мертвым отсюда, снизу. Он мертв. Я объявляю его мертвым. Теперь спустите его вниз, и я осмотрю его.

— Я не собираюсь подниматься по лестнице, — заявил Олли.

— Я тоже, — произнес Моноган.

— Поднимитесь по этой лестнице и спустите его вниз, — сказал Монро полицейскому, у которого мать была англичанкой.

— Я не поднимаюсь по лестницам в День Гая Фокса, — ответил полицейский.

По лестнице поднялись двое других полицейских. Один из них немного приподнял тело, а второй в это время освободил веревку в том месте, где она крепилась к изолированной асбестом трубе. Осторожно и медленно они спустили тело по лестнице и уложили спиной на землю. Веревка на шее была плотно затянута. Кто-то очень тщательно выполнил эту работу. Медэксперт приложил стетоскоп к груди жертвы. Мертв.

— Вы все еще думаете, что он мертв? — Моноган бросил взгляд на Монро.

— Или мы услышим другое мнение? — спросил Монро.

Они молча наблюдали, как тот осматривал тело.

— Как вы думаете, что послужило причиной смерти? — Монро все еще находился в шутливом настроении.

— Вы думаете, что причиной смерти послужило удушье от повешения? — спросил Моноган, зыркнув на партнера.

— Я думаю, что смерть могла наступить от огнестрельного ранения в голову, — ответил медэксперт, возможно, потому, что он только что перевернул труп и нашел пулевое отверстие в основании черепа.

— О, — произнес Моноган.

Олли обыскал мертвого.

Он обнаружил, что имя убитого было Роджер Тернер Тилли.

Карелла прибыл к месту происшествия полчаса спустя. Олли ожидал его возле здания, сидя на крыльце и закусывая. Он послал полицейского, у которого мать была англичанкой, купить ему гамбургеров и большую бутылку кока-колы. Он ел на крыльце, потому что не мог это делать рядом с мертвецом. Кроме того, он посчитал, что этот случай не относится к его компетенции. Именно поэтому он позвонил в 87-й участок и попросил вызвать Кареллу.

Под плотное пальто Карелла поддел два свитера, шею обмотал шерстяным шарфом и глубоко надвинул на голову шапку с наушниками, но, несмотря на все это, ему было холодно. Олли был облачен только в спортивный пиджак, брюки и рубашку, но выглядел так, как будто ему тепло.

— Твой человек находится внизу, — сказал он Карелле и вцепился зубами в шестой гамбургер. — Это Тилли, я прав? Ты о нем говорил по телефону?

— Тилли, верно, — ответил Карелла.

Он разговаривал с Олли последний раз на той неделе, когда получил некоторую дополнительную информацию о человеке, пытавшемся убить Эмму Боулз. В соответствии с данными отделения идентификации, Тилли перестал водить машину Боулза весной прошлого года, так как в марте был посажен в тюрьму Кастелвью, расположенную на севере штата. Он был посажен потому, что избил человека, который назвал его мариконом[10].

Тилли не был мариконом. Кроме того, он вообще не знал испанского языка и не знал точно, как его обозвали, пока кто-то позднее не перевел ему это слово. Он разъярился так, что разбил обидчику нос, а потом сломал обе руки.

Пострадавший водитель был испанцем. Или латиноамериканцем. Или еще кем-то испанского происхождения. И назвал он Тилли мариконом, потому что тот был небольшого роста, полноватым и подвижным. Но он не знал, что при всем том Тилли был боксером полусреднего веса. Это незнание дорого обошлось ему.

Диспетчер из «Экзекьютив Лимузин», — автотранспортной компании, в которой Тилли и этот испано-американец или латиноамериканец работали, — вызвал полицию и позвонил в госпиталь. Первой прибыла полиция. Тилли ударил одного из полицейских, когда они надевали на него наручники, и тем ухудшил свое положение. Но судья, который вел дело, придерживался убеждения, что человек, носивший имя типа Роджер Тернер Тилли, не мог быть безнадежным преступником. Он ненавидел представителей национальных меньшинств любого цвета и вида и приговорил Тилли к одному году условно и полугоду тюрьмы на севере штата. Тилли вышел на свободу через полгода.

Тилли оставил своему офицеру-куратору следующий адрес: 335, Сент-Себастьян-авеню, что в округе Олли. Однако никто там ничего не слышал о нем. Олли обещал Карелле собрать кое-какие сведения, хотя теперь это вряд ли необходимо.

— Ты уверен, что это он? — спросил Карелла.

— Я никогда его не видел, — ответил Олли, продолжая жевать. — Я только сообщаю тебе, что записано в документе. Роджер Тернер Тилли.

— Медэксперт еще здесь?

— Нет.

— Что он установил?

— Огнестрельная рана.

— Куда выстрелили?

— Сзади, в голову. Он все еще лежит там на полу. Пойди посмотри.

— Кто еще там?

— Только двое полицейских. Мы ждем машину «Скорой помощи». У них этой ночью много работы, — сказал Олли и покачал головой. — Траханый День Гая Фокса.

— Кого прислал отдел убийств? — спросил Карелла.

— Здесь были Моноган и Монро. Они уже уехали. Технические специалисты тоже уехали. Я уже говорил тебе: там внизу остались труп и двое полицейских. Теперь, когда ты здесь, я могу пойти домой.

— Что ты имеешь в виду?

— Я свою миссию закончил, теперь твоя очередь.

— Что ты имеешь в виду? — повторил свой вопрос Карелла.

— Я хочу сказать, что теперь это все твое, Стиви.

— Все мое?

— Верно. С этого момента ты можешь продолжать дело.

— Что продолжать с этого момента? Черт возьми, о чем ты говоришь?

— Ты можешь продолжать с того момента, как я закончил свою работу по этому делу, — ответил Олли.

— Где ты кончил это дело? Ты еще даже не начал его. Единственное, что ты сделал...

— Это дело твое, Стив.

— Да, ты так думаешь? Как ты пришел к такому выводу?

— Ты говорил мне, что ты искал Тилли. Не так ли? Ты говорил мне, что ты хотел привлечь его к суду за попытку убийства.

— Нет, я сказал, что хотел допросить его о попытке...

— То же самое. Вот теперь ты его получил, Стиви-малыш. Он внизу в подвале.

— Ах-ха, — возразил Карелла. — В таком виде он твой, и ты это знаешь.

Он размышлял. Если Тилли был тем мужчиной, который, как заявила Эмма Боулз, пытался ее убить, то теперь ей больше не угрожала опасность. Тогда почему он должен брать на себя дело об убийстве которое произошло на территории другого полицейского участка? Олли обнаружил все это, и это дело его. Олли был другого мнения.

— Эти два дела связаны, — сказал он. — Берет дело тот, кого оно первым касается, Стиви. Ты знаешь правила.

— Первым был бы тот, кто вел бы еще незаконченное дело. В данном случае это правило неприменимо.

— Ты расследовал попытку убийства, Стиви. Это практически то же самое.

— Нет, не то же самое.

— Кроме того, ты можешь закрыть это дело за минуту. Это самоубийство. Человек повесился.

— Мне показалось, что у него повреждена голова.

— Так заявил медэксперт, а я говорю, что он повесился.

— Это дело следует рассматривать как убийство. Это определяет все, Олли.

— Тогда прими в этом деле участие, — упрямо сказал Олли, пытаясь выдвинуть еще одно предложение.

— Нет, это твое дело.

— Ты уверен в этом?

— Я знаю это.

— Может быть, это и так, — высказался Олли. — Но я думаю о том, что скажет по этому поводу мой лейтенант. Потому что, скажу тебе, Стиви, в данный момент в Восемьдесят третьем участке по горло дел об убийствах, и мы действительно не нуждаемся еще в одном, которое имеет отношение к делу, начатому Восемьдесят седьмым участком. Ты знаешь, что по этому поводу скажет лейтенант? Я думаю, он скажет, что это ваше дело, даже если для этого ему придется переговорить с руководителем отдела детективов, с которым, кстати, он каждый вторник играет в покер.

Олли вцепился зубами в следующий гамбургер.

Карелла посмотрел на него.

— Вот так, — подытожил Олли.

* * *

— Я начала сомневаться, есть ли у меня муж, — вздохнула Тедди.

— Мне жаль, что я пришел так поздно, дорогая, — сказал Карелла, одновременно вздыхая, говоря и пытаясь снять пальто. Его пальцы и последние слова «кое-что неотложное» застряли в рукавах.

У Тедди сегодня «неотложные дела» не проходили. Она поела без него с детьми, ее муж был неизвестно где, ее звонки в участок — целых четыре — остались безответными. В последний раз она напечатала: «Где, черт возьми, ты? ОН». В данном случае «ОН» означало «Отвечай Немедленно», но никто так и не ответил на ее звонки. Она стояла вне себя от ярости, прекрасная, со сложенными на груди руками, ожидая от него, чтобы он теперь отвечал немедленно. Карелла попытался поцеловать ее в щеку, но она отвернулась.

— Мне действительно очень жаль, — сказал он. — Дети уже легли спать?

Да, дети уже были в постели. Они заснули около часа тому назад или чуть больше. Понедельник, половина одиннадцатого вечера, завтра детям надо идти в школу. Он понимал, что ему следует спуститься вниз и посмотреть на них, но он боялся повернуться к Тедди спиной, так как она могла ударить его молотком или еще чем-нибудь, а если это произойдет, то ему придется ее арестовать за избиение. Он никогда не видел жену такой рассерженной. Да нет, конечно, два или три раза видел, как она злилась, но тогда не он был причиной ее гнева. А сейчас Тедди была не права. Она жена полицейского, а полицейские часто приходят домой поздно.

— Нас захлестнула волна преступлений, — сказал он и написач для нее слово, четко произнося его буква за буквой, — «П-Р-Е-С-Т-У-П-Л-Е-Н-И-Я». Он подчеркивал этим, что ему пришлось носиться по всем закоулкам в пригородах, хватая тут и там напившихся парней. Она все еще была непримиримой. Ее сверкающие глаза говорили, что любая причина, меньшая, чем начало третьей мировой войны, будет недостаточна для оправдания его сегодняшнего позднего возвращения.

— Я хотел сказать, — оправдывался Карелла, — что весь состав участка был направлен на улицы, чтобы контролировать обстановку в городе. — При этом он даже не упомянул, что еще не обедал и сейчас умирает с голоду.

— Что случилось?..

Он рассказал ей и об этом. Желудок уже бурчал от голода. Он стремительно жестикулировал, объясняясь на языке жестов, которому она сама его обучила. Жестами он дополнял преувеличенную артикуляцию губ.

— Я вернулся в свой район после того, как покинул здание суда, — объяснял он, — а затем позвонил Олли, потому что он нашел повешенного в подвале одного из домов. Он заявил, что это целиком мое дело. Это длинная история, дорогая, и я не сумел закончить все дела до половины девятого, а потом еще должен был вернуться в участок и доложить обо всем лейтенанту. Далее вот что случилось. Какой-то парень решил ехать к центру города не по бульвару, где движение было очень оживленным, а по окружным улицам. Этот белый тип, здоровенный и толстый, ехал на своем «кадиллаке» и остановился на красный свет. В это время к нему подошел черный парень с ведром воды и грязной губкой и предложил помыть стекло. Белый жестом показал ему, чтобы тот отстал...

— Говори помедленнее, — жестом попросила Тедди.

Наконец она стала слушать.

— ...но черный продолжал настаивать. Тогда белый парень опустил боковое стекло — так он, во всяком случае, записал позднее в своих показаниях — и сказал черному, что не хочет мыть стекло своей машины. Тогда черный приложил к стеклу свою мокрую губку, размазал грязь и пошел от машины прочь. В это время сигнал светофора сменился, но белый парень выскочил из машины и закричал: «Эй, ты, умница!» — или что-то в этом роде. Черный невозмутимо удалялся. Тогда белый побежал за ним, схватил его за воротник и сбил с ног, затем потащил его к машине и попытался заставить очистить лобовое стекло. В это время на улице быстро собралась толпа черных, и в следующее мгновение белому парню ничего не оставалось делать, как спасаться бегством. Поблизости, к счастью, оказалась патрульная машина с двумя полицейскими — белым и черным. Они увидели толпу черных, гнавшихся по улице за белым мужчиной и готовых растерзать его. Они быстро выскочили из машины, затолкали туда бедолагу, заключили под стражу и стали выкрикивать обычные полицейские предупреждения: прекратите безобразия! больше ничего интересного здесь нет! расходитесь по домам! проходите! Но это не возымело никакого успеха. Толпа жаждала крови, даже присутствие полицейских не сдерживало их. Толпа начала раскачивать полицейскую машину, чтобы ускорить расправу. Пришлось одному из полицейских взяться за телефонную трубку, набрать номер 10-13 и вызвать помощь. Было уже без пятнадцати девять. Я в это время все еще докладывал лейтенанту...

— Ты, наверно, голоден, — наконец сообразила она. — Я положу твой обед в микроволновую печь.

— ...о человеке, который был повешен под потолком подвала. Помнишь, я говорил об убийстве, обнаруженном Толстым Олли? Но мне пришлось вместе во всеми участвовать в подавлении беспорядков, которые возникли из-за того, что один полный белый парень отогнал худого черного парня от своей машины. В общем-то, мытье лобовых стекол является формой вымогательства, если только владелец машины сам не просит об этом. Понимаешь, хозяин заперт в своей машине, а подойти к нему может каждый. В данном случае задирался тщедушный парень, но бывают ведь высокие и сильные, и вот это людей пугает. Но попробуй объяснить это толпе черных, которые постоянно чувствуют себя ущербными из-за цвета кожи и при случае стараются отомстить белым. Это необыкновенно вкусно, дорогая, — сказал он, с жадностью поглощая пишу и продолжая поддерживать разговор с помощью жестов. — В конце концов мы уговорили всех разойтись по домам еще до того, как к месту прибыли профессиональные черные агитаторы. Если бы мы не успели, то они могли бы бунтовать всю ночь, а то и неделю или месяц. Полный белый парень, несмотря на грязное лобовое стекло, стремительно укатил на своей машине, так как опаздывал на званый ужин по поводу удачной сделки. Худой черный парень позировал перед телекамерами, а приятели за его спиной корчили рожи. Все они стали знаменитостями на какие-то пять минут. К этому времени мы вернулись в участок. Было начало одиннадцатого... И я сразу пошел домой, — сказал он. — Не понимаю, почему ты так разгневана?

— Мне показалось, с тобой что-то случилось, — объяснила она жестами, а затем посмотрела на него так, будто не понять это мог только идиот.

Он заключил ее в объятия, но тут зазвонил телефон. Он быстро поднял трубку.

— Алло?

— Стив?

Это была мама. Она плакала.

— Мам? — произнес он. — В чем дело?

— Этот защитник... — проговорила она, всхлипывая. — Он такое говорил...

— Мам...

— Он утверждал, что человек, который убил отца, на самом деле не убивал его. Что нет никаких доказательств. Что даже пистолет ему не принадлежал и нет никаких фактов...

— Они всегда так говорят в своих первых заявлениях. У нас есть все доказательства. Поверь мне.

— Мне хотелось его убить, — сказала она. — Мне тяжело было сидеть там. Видел бы ты самодовольное выражение его лица, когда защитник говорил, что он невиновен.

— Мы еще увидим, какое выражение будет у него...

— Очень беспокоит меня адвокат.

— Но, мам...

— Он беспокоит меня.

— Но никаких оснований для этого нет.

— А если они его оправдают?

— Они не оправдают его.

— Но предположим, что оправдают?

— Мам, ты не должна так серьезно воспринимать адвоката. Это все игра на публику, это способ повлиять на присяжных.

— Но допустим, они поверят?

— Мам...

— Поверят во все, что он говорит им? Допустим, они поверят всему?

— Они не поверят.

— Ты доверяешь этому англичанину?

— Он не англичанин, мам.

— Тогда почему он говорит как англичанин?

— Он был в Оксфорде. Они все там так говорят...

— Он говорит неискренне...

— Ну...

— Я надеюсь, что присяжные не думают, что он говорит искренне.

— Они так не думают, мам, не беспокойся.

— Второй адвокат выглядел как Санта-Клаус. Он обращается прямо к присяжным и говорит им, что его подзащитный невиновен. Я боюсь, что они могут этому поверить.

— Мам, я очень прошу тебя, не беспокойся. Хорошо?

Он услышал, как она вздохнула на другом конце провода.

— Ты подвезешь меня завтра утром? — спросила она.

— Анджела сказала, что захватит тебя. Я встречу вас внизу.

— До завтра.

— Да.

— В здании суда.

— Да. И не беспокойся по поводу того, что говорил адвокат.

— Я беспокоюсь, — сказала она и повесила трубку.

Глава 4

Предметом этого заседания суда должно было быть жестокое убийство.

Казалось, это о нем гудит суровый январский ветер, который заставлял вибрировать высокие окна в зале суда. Окна на зиму были очень плотно закрыты, но, несмотря на это, пронзительный свист ветра был отчетливо слышен и порой заглушал шум движения транспорта на улице. Отделанное ореховыми панелями помещение суда оказалось слишком тесным для наполнивших его людей. Но было очень тихо, особенно когда помощник районного прокурора Генри Лоуэлл вызвал первого свидетеля обвинения.

— Мне хотелось бы вызвать Доминика Ассанти, — сказал он.

Высокий, молодой белый мужчина с густой черной шевелюрой и карими глазами вошел в зал через заднюю дверь, кивнул мужчине, сидевшему в последнем ряду, — несомненно отцу, судя по большому сходству, — и прошел к стенду свидетеля в центре зала. Служащий суда привел его к присяге. К свидетелю подошел Лоуэлл.

— Не могли бы вы назвать свое имя? — спросил он.

— Доминик Ассанти.

— Сколько вам лет, Доминик?

— Восемнадцать.

— Сколько вам было лет семнадцатого июля прошлого года?

— Семнадцать.

— Вам исполнилось восемнадцать лет где-то между этой датой и нынешним днем. Не так ли?

— Да, сэр. Шестого декабря.

— Мистер Ассанти, не могли бы вы вспомнить, как вы семнадцатого июля пошли в кино с девушкой по имени Дорис Франчески...

— Да, я помню.

— ...которая в это время была вашей подружкой. Не так ли?

— Да, но мы порвали отношения. Она больше не является моей подружкой.

— Но в то время была вашей подружкой.

— Да.

— В то время она жила по адресу 7914, Харрисон-стрит?

— Вроде бы это ее адрес...

— Мистер Ассанти, — мягко произнес Лоуэлл, — не могли бы вы точно вспомнить...

— Возражаю.

Это произнес адвокат Харольд Эддисон, белый мужчина шестидесяти с небольшим лет, бородатый и с большим животом Санта-Клауса. Он был к тому же краснощеким, с живыми глазами и производил впечатление мягкого, доброго дедушки, которому даже слово «возражаю» произносить неловко. Но когда дело касалось юридического процесса...

— Итак, мистер Эддисон?

— Он ответил на вопрос, Ваша Честь.

— Я так не думаю. Пожалуйста, повторите вопрос.

— В то время она жила по адресу 7914, Харрисон-стрит?

— Вы имеете в виду Френки?

— Вы так звали ее?

— Френки, да. Ее все так называли.

— И она жила по этому адресу?

— Да, именно там она жила, — ответил Ассанти.

Из третьего ряда справа, где он сидел вместе с матерью и сестрой, Карелла разглядел улыбку Эддисона, затерявшуюся в бороде Санта-Клауса. Он улыбался так победно, как будто выиграл битву. Карелла никак не мог понять причину этой радости. А судья Руди Ди Паско вздохнул, давая понять, как ему неприятно то, что делал «дедушка» Эддисон. Чтобы приковать внимание присяжных, Лоуэлл повторил вопрос:

— Итак, семнадцатого июля прошлого года Дорис Франчески жила по адресу 7914, Харрисон-стрит, в Риверхеде. Не так ли?

— Да, она проживала там, — ответил Ассанти.

— Спасибо. Теперь скажите мне, мистер Ассанти, этим вечером после фильма вы провожали мисс Франчески домой по адресу 7914, Харрисон-стрит?

— Я ее провожал.

— Вы не вспомните, в какое время это происходило?

— Это было после кинофильма.

— Да, но в какое время это происходило? Не могли бы вы вспомнить, когда кончился фильм?

— Это было около восьми тридцати. Около этого.

— Вы пошли прямо после фильма к дому мисс Франчески?

— Да.

— Когда вы подошли к дому?

— Я не помню.

— Хорошо, но разве кинотеатр не отделяет всего десять домов?..

— Ваша Честь...

Это опять Санта-Клаус. Снова вскочил. Голова склонилась вбок так, как будто он только что выскочил из дымохода и извиняется за то, что наследил на ковре.

— Да, мистер Эддисон? — произнес Ди Паско.

— Я не люблю прерывать нормальный ход опроса, — сказал Эддисон. — Ваша Честь, когда свидетель говорит, что не помнит чего-либо, то это безусловно можно считать прямым ответом на прямо поставленный вопрос. «Я не помню...» Для меня здесь нет оснований для переспрашивания... на каком бы языке этот ответ ни прозвучал. И если свидетель утверждает, что не помнит чего-нибудь, то это полновесный ответ, и, по моим представлениям, этот ответ не является преступлением в нашем независимом штате.

«Произошло убийство, — подумал Карелла, — а они пререкаются из-за мелочей».

— Мистер Лоуэлл?

— Это просто была попытка освежить память свидетеля, приведя некоторые факты, имеющие отношение ко времени и расстоянию.

— Возможно, вы сумеете найти другой путь получения нужной информации.

— Ваша Честь...

— Я уладил этот вопрос, мистер Эддисон.

— Спасибо, Ваша Честь. Но...

— Я сказал, что уладил этот вопрос.

— Благодарю вас, — произнес Эддисон и, садясь, закатил глаза, как бы показывая присяжным, что в суде что-то не совсем благополучно с американскими законами, если свидетелю не разрешается сказать, что он чего-либо не помнит.

— Как назывался кинотеатр, в который вы пошли? — спросил Лоуэлл.

— "Октагон".

— Спасибо. На какой улице находится этот «Октагон»?

— На Бентон-стрит.

— Как далеко, по-вашему, это от Харрисон-стрит? Точнее, от дома, где жила мисс Франчески на Харрисон-стрит.

— Около десяти домов.

— Сколько времени вам потребовалось, чтобы пройти эти десять домов? Что-нибудь около пяти минут?

— Больше.

— Десять минут?

— Больше, может быть, пятнадцать или двадцать минут.

— Означает ли это, что вам потребовалось пятнадцать или двадцать минут, чтобы пройти пешком от кинотеатра до ее дома?

— Да, ушло на это примерно столько времени.

— В котором часу вы попрощались с мисс Франчески?

— Что-нибудь около девяти двадцати.

— Мистер Ассанти, вы что-нибудь знаете о булочной по адресу 7834, Харрисон-стрит, булочной под названием «Эй энд Эль Бейкери»? Вам она знакома?

— Я видел ее, конечно. Сейчас она не работает.

— Имеете вы представление о том, работала ли булочная вече ром семнадцатого июля прошлого года?

— Она работала.

— После того как вы расстались с мисс Франчески, вы проходили мимо этой булочной по дороге домой?

— Я проходил мимо булочной.

— Как по-вашему, сколько времени тогда было?

— Это было около девяти тридцати. Может быть, несколькими минутами позже или раньше.

— Мистер Ассанти, можете вы рассказать нам, что произошло когда вы возвращались домой?

— Я услышал звуки выстрелов.

— Где?

— Сперва я не понял, откуда они раздались. Мне показалось, что это было в винном магазине.

— В каком винном магазине?

— Винный магазин расположен рядом с булочной.

— Сколько было выстрелов?

— Три. Один за другим.

— Эти выстрелы действительно были произведены в винном магазине?

— Нет.

— Откуда раздались звуки выстрелов?

— Из булочной.

— Расскажите нам, что произошло потом.

— Из булочной выбежали два парня.

— Опишите их.

— Оба черные и очень большие. На обоих джинсы и черные рубашки.

— Они были вооружены?

— У одного из них я видел пистолет.

— И вы говорите, что они выбежали из булочной...

— Да, и сбили с ног человека, выходившего из винного магазина.

— Итак, вы слышали звуки трех выстрелов...

— Да.

— Выстрелы последовали один за другим?

— Да.

— В быстрой последовательности, хотели вы...

— Ваша Честь, свидетелю подсказывают нужные слова.

— Поддерживаю.

— Вы услышали эти три выстрела один за другим и увидели двух мужчин, выбежавших из булочной...

— Да.

— И у одного из них был пистолет.

— Да.

— Вы обратили внимание на пистолет?

— Да.

— Вы обратили внимание на тип пистолета?

— Нет, я не разбираюсь в пистолетах.

Лоуэлл подошел к столу обвинения, взял пистолет и вернулся с ним к стенду свидетеля.

— Мистер Ассанти, — продолжил он, — я демонстрирую вам пистолет калибра девять миллиметров и спрашиваю вас, был ли пистолет, который вы видели вечером семнадцатого июля прошлого года, похож на...

— Возражение!

Эддисон снова вскочил со своего места с такой улыбкой на бородатом лице, как будто хотел сказать, что безусловно Лоуэлл знал ответ еще раньше, чем поставил вопрос. Покачав укоризненно головой, он сказал:

— Ваша Честь, районный прокурор спрашивает, видел ли мистер Ассанти именно этот пистолет вечером семнадцатого июля...

— Мой вопрос...

— Пожалуйста, позвольте ему закончить, мистер Лоуэлл.

— Благодарю вас... или пистолет был только похож на этот, — сказал Эддисон. — Потому что, если мы обсуждаем именно этот пистолет, который районный прокурор сейчас...

— Мы обсуждаем сейчас данный пистолет, — сказал Лоуэлл, — но только как...

— Тогда, конечно, вопрос приобретает особое значение.

— Я спрашиваю... Имею ли я шанс закончить вопрос о том, — произнес Лоуэлл, лукаво улыбаясь в сторону присяжных, — был ли пистолет похож на тот, который видел мистер Ассанти...

— Тогда, Ваша Честь...

— Подойдите к столу, пожалуйста.

Оба юриста подошли к столу. Ди Паско посмотрел на них.

— Я не люблю балаганов такого сорта, — заявил он Эддисону.

— Ваша Честь, уверен...

— А я не уверен, — сказал Ди Паско. — И если вы собираетесь вскакивать каждые три минуты с возражениями, пытаясь сбить с толку присяжных...

— По-видимому, я сам был сбит с толку, Ваша Честь.

— Да, по-видимому, вы и впрямь сбиты с толку.

— В этом случае я приношу свои извинения суду за то, что отнимаю у него драгоценное время.

— Пожалейте меня, — сказал Ди Паско, выразительно сверкнув глазами.

Эддисон вернулся обратно к столу защиты, с легкой ироничной улыбкой, спрятанной в бороде. Лоуэлл вернулся к стенду свидетеля.

— Мистер Ассанти, — спросил он снова, — был ли пистолет который вы видели вечером семнадцатого июля, похож на этот?

— Да, похож.

— Того же размера и формы...

— Да.

— Того же вида и с тем же спусковым устройством...

— Да.

— То же дуло...

— Да.

— Та же рукоятка...

— Да.

— Фактически пистолет выглядел в точности похожим на этот. Не так ли?

— Да.

— Ваша Честь, — сказал Лоуэлл, — мне бы хотелось, чтобы этот пистолет был помечен и передан в качестве вещественного доказательства в связи с показанием свидетеля.

— Будет передан, — произнес Ди Паско.

Лоуэлл был очень удивлен, что Эддисон не оспорил это предложение. Перед тем как задать свой следующий вопрос, он на мгновение заколебался. Возможно, это был продуманный драматический эффект.

— Мистер Ассанти, — спросил он, — не могли бы вы сказать нам, кто из этих людей был с пистолетом?

— Тот, которою звали Сонни.

— Откуда вы знаете, как его звали?

— Другой парень называл его Сонни.

— Когда это было?

— Когда они пробегали мимо меня.

— Они выбежали из булочной...

— Да.

— ...и сбили с ног мужчину, выходившего из винного магазина...

— Да.

— Между прочим, вы могли бы узнать этого человека, если бы снова встретили?

— Думаю, что узнал бы.

— Затем они пробежали мимо вас. Не так ли?

— Да.

— Скажите, пожалуйста, что вы услышали, когда они пробегали мимо вас?

— Второй мужчина... не Сонни, тот, кто был с ним... закричал: «Давай, Сонни, шевелись».

— Что под этим подразумевалось?

— Возражение.

— Принято.

— Вы посмотрели на обоих этих мужчин?

— Да, посмотрел.

— Один из них нес пистолет?

— Да.

— Вы посмотрели на него?

— Да.

— Вы узнали бы его, если бы увидели снова?

— Узнал бы.

— Я прошу вас посмотреть на людей в комнате суда и сказать, видите ли вы среди них человека, который нес вечером семнадцатого июля прошлого года пистолет, в точности похожий на этот.

— Я вижу его.

— Можете ли вы указать нам на него?

— Он находится здесь, прямо здесь.

— Он сидит за столом защиты?

— Да.

— Он тот черный мужчина, который сидит рядом с мистером Эддисоном?

— Это он.

— Прошу записать в протокол заседания, что свидетель указал на мистера Самсона Уилбура Коула, известного также как...

— Возражение.

— У него такое имя, каким оно записано в обвинительном заключении, Ваша Честь. «Самсон Уилбур Коул, т.и.к. Сонни Коул». Что означает: «также известного как Сонни Коул».

— Отклонено. Продолжайте, мистер Лоуэлл.

— У меня больше нет вопросов.

* * *

Общение с ней не доставляло ему большого удовольствия.

Она была немногословна, но ей удавалось выразить — выражением глаз, тяжелыми вздохами или почти незаметными движениями головы — чрезвычайное нетерпение, как только он проявлял плохую ориентацию в новом для него городе: он мог неправильно перейти улицу, не сразу определял, где восток, запад, север или юг ошибался с выбором пригородного поезда или автобусного маршрута. Все это вызывало гримасу на ее лице и яснее ясного говорило что хоть он и приехал из второго по величине города Соединенных Штатов, но здесь он выглядит как провинциал.

Во вторник — это было уже восьмое января, когда новогодние праздники отгремели, — он сообщил о себе швейцару у входа, и тот сразу позвонил наверх:

— Мадам, здесь Дерроу.

Она ответила:

— Я сейчас спущусь вниз, Джордж.

Даже не попросила его подняться. Ладно, да и почему она должна это делать? Его ведь просто наняли помочь ей. Он ждал в богато обставленном мраморном холле. Успел поболтать со швейцаром о погоде. Этим утром температура на улице была двенадцать градусов по Фаренгейту. В закусочной за завтраком он прочитал газету «Ю Эс Эй тудей» и узнал, что в Чикаго двадцать девять градусов тепла. Как в Карибском море... Он смертельно мерз здесь. Швейцар принялся уверять, что сюда движется теплый фронт, но он сказал, что поверит в это, только когда ощутит его действие на себе. А пока на улице завывал ветер. Но здесь, в вестибюле, было приятно и тепло, и мысль о том, что придется снова выходить на улицу, ему была ненавистна. Может быть, она пойдет в какое-нибудь теплое место.

— Доброе утро, — произнесла она.

Она вышла из кабины лифта и направилась к нему. На ней была незастегнутая енотовая шубка, а под ней желтое трико, черные лосины и черные кроссовки для аэробики.

— Доброе утро, — ответил он, внимательно разглядывая ее.

Она запахнула шубку, застегнула все пуговицы, из кармана вытащила шерстяную шапочку и натянула на голову, закрыв уши. Затем они вместе вышли на улицу.

Она молча шла быстрым шагом, и из ее рта при дыхании шел пар. Они шли, как он теперь знал, в южном направлении, вдоль широкой авеню, которая разделяла город на южную и северную части. Настоящее ее название было Стиммлер-авеню. Оно было четко обозначено на табличках всех угловых домов, но местные жители называли авеню спросто Стим. Об этом ему стало известно уже вчера. Он вспомнил парикмахерскую, мимо которой проходил вчера, а также другие приметные места, попадавшиеся по пути: прачечную-автомат, закусочную, бильярдную, магазин травяных шампуней, бронзовую статую героя гражданской войны генерала Джулиана Пейса, возвышавшегося в центре пьедестала верхом на коне. Он начинал постепенно узнавать этот город.

Студия аэробики располагалась на втором этаже, над китайским рестораном. Вслед за Эммой он поднялся по узкой, длинной лестнице, которая заканчивалась у стеклянной двери, на которой было написано: «Язык тела». Название дополнялось силуэтом женщины, летящей по воздуху. Дверь вела в комнату, где к правой стене была прикреплена деревянная скамейка, а к левой — прибиты крючки для одежды. У противоположной от двери стены располагалась стойка с дверным проемом. Блондинка в розовой одежде для аэробики подняла глаза, когда они вошли.

— Хэлло, миссис Боулз, — сказала она.

— Хэлло, Джинджер, — откликнулась Эмма.

Она прошла к левой стене, повесила свою енотовую шубку на крючок. Затем взглянула на часы, укрепленные над скамейкой. Было без двадцати девять. И обратилась к Эндрю.

— Я пробуду здесь до десяти, десяти пятнадцати, — сказала она, — и если вы хотите куда-нибудь пойти выпить чашку кофе или еще что-нибудь...

— Там слишком холодно, — ответил он, — и я лучше посижу здесь, если это никому не помешает.

— Конечно, — произнесла она и пожала плечами, как бы давая понять, что для телохранителей, нанимаемых для охраны жен, неудобных ситуаций не бывает. — Это мистер Дерроу, — сказала она, представляя его Джинджер. — Некоторое время он будет приходить вместе со мной.

— Очень приятно с вами познакомиться, — произнесла Джинджер и не задала никаких вопросов по поводу того, почему кто-то приходит на занятия вместе с Эммой. Эндрю интересно было бы знать, сопровождают ли еще кого-нибудь в классы аэробики. Эмма скрылась за дверным проемом. Он мог слышать, как она приветствовала там других женщин. Он снял свое пальто, повесил его рядом с ее шубкой, а затем вернулся и сел на скамейку. Маленький стол у скамейки был завален журналами типа «Во», «Мадемуазель», «Венити Фейр», «Космополит».

— Если хотите, я могу приготовить вам кофе, — заметила Джинджер.

— Благодарю вас, это было бы очень кстати, — произнес он.

— Какой кофе вы предпочитаете?

— Легкий, с одной ложкой сахара, пожалуйста.

— Вы не возражаете против растворимого?

— Никоим образом.

— Вернусь через мгновение, — сказала она, улыбнувшись ему, и удалилась за стойку.

На нем был кашемировый пиджак, брюки в мелкую клетку из камвольной ткани. Серая свободного покроя рубашка с белым воротником и манжетами. Простые серебряные запонки, серебряная заколка, фиксировавшая вишневого цвета шелковый галстук. Черные ботинки были до блеска начищены в сапожной мастерской недалеко от его отеля. Он знал, что выглядел элегантным, однако, даже если бы на нем были грязные джинсы и рубашка в пятнах от кетчупа, он все равно был бы уверен в себе. Он умел производить должное впечатление на женщин. Точнее, на большинство женщин.

— А вот и я, — сказала Джинджер. — Я надеюсь, что кофе не очень крепкий. — Она улыбнулась. На ней были трико и лосины, плотно облегавшие ее прекрасное тело.

— Спасибо, — произнес он и принял из ее рук чашку кофе.

Она не спешила отойти от него.

— Как миссис Боулз назвала ваше имя?

— Эндрю, — ответил он.

— А я Джинджер, — представилась она и протянула ему руку.

— Да, я знаю.

Он пожал протянутую руку. Ладонь была чистой, чуть влажной? Он подумал о том, где еще ее тело может быть влажным.

— Очень приятно с тобой познакомиться, — сказал он.

— Привет, Джинджер!

Через дверь с силуэтом парящей женщины вошла женщина, сама оставлявшая впечатление полета и энергии. Она вбежала в комнату, посмотрела на настенные часы, а затем бросила на Эндрю быстрый, оценивающий взгляд. Затем повесила свое пальто на один из крючков. Высокая и очень стройная, она, видимо, очень тщательно следила за собой, хотя ей было далеко за сорок. Хорошей формы упругая грудь, четко обрисованная трико, хорошей формы нога, обтянутые черными лосинами. Она снова посмотрела на Эндрю и кивнула ему. Он улыбнулся в ответ. Затем она исчезла во второй комнате, где начал играть магнитофон.

Он слушал ритмическую музыку с закрытыми глазами и представлял женщин, танцующих в той комнате.

Когда они наконец стали выходить, он мысленно раздевал каждую из них. В постели они должны были выглядеть именно так: доведенные до изнеможения, с влажным, прилипшим к телу бельем горящими лицами и спутанными волосами. Они знали, или по крайней мере предполагали, что он видит их насквозь.

Эмма, кажется, тоже это ощущала. Она надела шубку с неоправданной поспешностью.

— Я надеюсь, что вы не устали, — сухо проронила она.

— Здесь много журналов, — ответил он, и они снова вышли на холодную улицу.

Они вернулись на Батлер-стрит, и на этот раз она предложила ему подняться к ней. Они поднимались в лифте молча. Так же молча прошли по коридору двенадцатого этажа. Она открыла оба замка.

— Я только отлучусь на одну минуту, — сказала она, — чтобы привести себя в порядок. — Она жестом показала в сторону гостиной. — Там тоже есть журналы.

Не прозвучала ли в этих словах нотка сарказма? Или он слишком переоценивал этих дам от аэробики? Эндрю смотрел, как она прошла через дверь в комнату, которая по его представлениям была спальней. Дверь тихо закрылась за ней. Послышался щелчок. Она заперла дверь.

Он вошел в гостиную и сел на диван, представляющий собой каркас из нержавеющей стали с кожаным сиденьем и спинкой. Кофейный столик со стеклянным верхом тоже был выполнен из нержавеющей стали. Фирма «Форбс». Несомненно, это был выбор ее мужа. На столике лежали журналы «Форчун», «Бизнес Уик». А где же женские журналы? В спальне?

Он посмотрел на часы. Без двадцати одиннадцать. Он начал читать «Форчун». В этой стране очень много богатых людей, но кто из них аккуратно платит налоги?

Едва он углубился в рассказ о корпоративном перевороте, как она вышла из спальни. На этот раз на ней был серый свитер с высоким воротом и удобно сшитые брюки. Черные ботинки. Красный берет надвинут на лоб.

— Вы готовы идти? — спросила она и вытащила из стенного шкафа в прихожей норковое манто.

Было без десяти одиннадцать.

Швейцар подозвал для них такси. Она сказала водителю, что ей надо в центр города, и назвала адрес. Она объяснила Эндрю (хотя ему показалось, что она не хотела этого делать), что собралась поехать к Гуччи, чтобы отдать в ремонт сумку.

— У вас в Чикаго есть магазин Гуччи? — спросила она.

— О да, — ответил он, — на Мичиган-авеню. Всю свою обувь я покупаю там.

Он был доволен своей одеждой. Он хотел, чтобы она знала, что он тратит много денег на одежду, тщательно заботится о ее выборе и делает покупки только в лучших магазинах.

— Кстати, — сказал он, — я подумал, что, может быть, вам понадобится номер моего телефона.

— Для чего? — спросила она.

— Видите ли, я не могу быть с вами двадцать четыре часа в сутки, а если что-нибудь случится...

— Если полиция обнаружит Тилли, то ничего больше не случится, — возразила она.

— Между тем они все еще не нашли его. Не так ли?

— Нет, но...

— Тогда возьмите мою визитную карточку, — сказал он. — На обороте карточки я записал номер телефона. Этот телефон установлен там, где я останавливаюсь, когда приезжаю в город. Вы можете позвонить по нему в любое время, когда будет необходима моя помощь.

Она посмотрела на карточку:

«Э.Н. Дерроу Инвестигейшнз»

644, Саут-Кларк-стрит,

Чикаго, Иллинойс 60605

312-404-2592

— Дерроу Инвестигейшнз, — прочитала она громко.

— Да.

— Саут-Кларк-стрит.

— Да.

Она перевернула карточку и прочитала номер телефона, написанный от руки.

— Где это? — спросила она.

— На окраине города. Около Калмс-Пойнт-Бридж.

— Я когда-то жила там.

— О?

— Давным-давно. До того, как встретила Мартина.

— Чем вы тогда занимались?

— Мечтала, — ответила она и хранила молчание в течение всего времени, пока они ехали на окраину города.

Полицейские машины здесь, в центре города, были снабжены по бокам надписями "Мидтаун-Корт PCT[11]". Эндрю хотелось бы знать, где начиналась граница полицейского участка Мидтаун-Корт. Была ли где-нибудь разделительная линия? Магазины, выстроившиеся вдоль авеню, уже поснимали все рождественские украшения, и их витрины еще носили следы этой работы. Самая большая торговая авеню называлась Холл-авеню. Эта авеню напоминала ему Магнифицент-Майл в Чикаго, но не была такой широкой. Все в этом городе казалось ему зажатым и скудным. Здесь не ощущалось такого размаха и простора, как в Чикаго. Конечно, Чикаго был построен в прерии, а этот город был воздвигнут на острове. Однако он считал, что и в этом случае улицы могли бы быть чуточку пошире. Хотя бы авеню. Он действительно ненавидел этот паршивый город.

Она провела около получаса у Гуччи, сперва ожидая кого-нибудь, чтобы объяснить цель визита, а потом, чтобы показать, что произошло с сумочкой. Женщине, к которой она обратилась, как оценил Эндрю, было далеко за сорок, но она была еще очень привлекательной. Ее прямые черные волосы были сзади собраны в пучок. И говорила она с акцентом, который очень понравился Эндрю. По какой-то неуловимой ассоциации он стал думать, на какой город похож Рим. Ему хотелось поспорить, что в Риме были широкие авеню.

Было немногим более двенадцати часов, когда они снова вышли на улицу. Тротуары заполнились людьми, спешившими на ленч. Это была еще одна особенность этого города. Он всегда казался перенаселенным, и потому неудивительно, что люди здесь казались постоянно раздраженными чем-нибудь.

— Может быть, перекусим? — спросила Эмма.

— Как раз время для этого. Не так ли? — согласился он.

Эмма повела его в маленький французский ресторан, расположенный на одной из тихих боковых улочек. Он не знал, где они находились, но предполагал, что здесь было много ресторанов. Однако большинство из них были очень дорогими. Во всяком случае, если посмотреть на них со стороны. Диваны, массивные деревянные входные двери, некоторые из которых были украшены искусной резьбой, полированные бронзовые дверные ручки. Он сразу подумал о плате за обед. И сказал, что дополнительные расходы у него предусмотрены, хотя определенно надеялся, что она не рассчитывает, что он будет оплачивать ее обед. Если бы так случилось то это можно было бы считать пусть маленькой, но победой.

Эмма заказала бокал белого вина. Он заказал «эбсолют он зе рокс».

— Я пью только лучшие вина, — сказал он. — Ваше здоровье.

— Ваше здоровье, — откликнулась она.

Она чуть отпила вина и поставила бокал.

— Вино хорошее? — спросил он.

— Прекрасное, — ответила она.

Снова воцарилась тишина. Ему не нравились эти молчаливые паузы.

Ресторан был тихим и интимным местом. Маленькие квадратные столики с чистыми белыми скатертями, полированным серебром, сверкающими бокалами на каждом столе, из которых маленький был предназначен для белого, больший — для красного вина, а самый большой — для воды. Воздух был насыщен приятными запахами. Постепенно входили новые люди. Зал заполнялся, Эндрю внезапно ощутил острый голод. Метрдотель принес им меню и отошел от стола.

— Я, кажется, нуждаюсь в вашей помощи, — произнес он.

— С удовольствием помогу.

Эндрю сперва решил, что она собирается переводить для него названия блюд, но вместо этого Эмма подозвала метрдотеля, и он терпеливо перечислил все особые блюда сегодняшнего дня, а потом ответил еще на ряд вопросов по некоторым пунктам меню. Эндрю закончил свой заказ жареным лососем без соуса. Эмма захотела цыпленка, приготовленного по особому рецепту. Официант спросил, желают ли они еще выпить. Он заказал себе бокал белого вина.

— Мадам? — спросил официант.

Ее бокал был еще на три четверти полон. Она закрыла его ладонью.

— Мне достаточно, — сказала она. — Благодарю вас.

Снова воцарилось молчание.

Что же плохого было в ее жизни?

— Когда это было? — внезапно спросил он.

Она подняла на него глаза.

— Когда было что?

— Когда вы жили на окраине города? Около моста.

— В молодости.

— Сколько же вам было тогда?

— Девятнадцать. Много лет назад.

— Не так уж много, — заметил он и улыбнулся.

— Достаточно много, — промолвила она.

— Чем вы занимались в те годы?

— Я училась в школе, — ответила она.

— Самое лучшее время моей жизни, — отметил он и снова улыбнулся.

Трудно было вызвать у этой женщины ответную улыбку. Ее большой и указательный пальцы непрерывно барабанили по ножке бокала, и смотрела она только на вино. Он никак не мог поймать ее взгляд. Официант принес Эндрю бокал. Он поднял его, приглашая присоединиться, но она не двинулась, и он только чуть пригубил вино.

— Приятное, — отметил он.

— Да, — откликнулась она.

— Что вы изучали? — спросил он.

— Что? О, я хотела посвятить себя искусству.

— Действительно?

— Да, хотела стать художницей, — сказала она. — Я училась в школе искусства в Брайли. Вы знаете, где она находится?

— Нет.

— На окраине города. Недалеко от моста.

— У вас были какие-то успехи?

— Я думаю, что да.

— Но?

— Меняются ситуации. — Она подняла глаза. — Я встретила Мартина.

— Ах-ха.

— Мы полюбили друг друга, поженились. И...

— И?

Она пожала плечами, подняла бокал, пригубила вино, и его вопрос остался без ответа. Затем она поставила бокал на стол и стала снова барабанить пальцами. Да, эта женщина была большой любительницей выпить!

— Как вы встретили его? — спросил он.

— В парке. Недалеко от школы есть небольшой парк. Я обычно приносила с собой в школу бутерброд и ела его в парке. А после еды, если погода благоприятствовала, я оставалась там и делала эскизы... Видите ли, я очень сильно хотела стать художницей. К тому времени закончилась война во Вьетнаме...

С той поры прошло уже несколько лет, и большинство студентов как-то устраивались, в соответствии со своими способностями.

Никто вообще ни в чем не был уверен. Ребята обычно садились в кружок и беседовали о большом взрыве, который может произойти в любой день. Говоря сейчас об этом, Эмма вспоминала, что в то время во всем мире происходили какие-то беспорядки, оккупировались страны, или в них происходили перевороты. Мир в представлении девятнадцатилетней девушки был таким непрочным, и это накладывало свой отпечаток на ее искусство.

Оглядываясь назад, Эмма понимала, что видела все тогда через призму этих мрачных ощущений. Ее внимательные глаза замечали различные детали городской жизни, а карандаш все это четко фиксировал. Когда позднее она угольным карандашом переносила в большем масштабе содержание эскизов на холсты, а затем заканчивала картины маслом, у нее появлялось ощущение, будто она давала изображаемым явлениям вторую, более яркую жизнь. Пробивающийся в окна скупой северный свет, ребята в запачканных красками халатах, стоящие за своими мольбертами, легкие прикосновения кисточками к палитрам и холстам, запах скипидара и льняного масла, сосредоточенные выражения лиц. Мистер Грейсон, с руками на бедрах и неизменным окурком сигары в зубах, искоса поглядывал на ее холст и приговаривал: «Хорошо, Эмма, очень хорошо». Боже, все это было так прекрасно! Она была полна энергии, таланта и надежд.

Этот день в парке за школой... этот яркий весенний день... она помнит, как какой-то мужчина играл на аккордеоне... да... и птичка... желто-зеленого цвета... Этот попугай мог клювом вытащить с подноса карточку, где была напечатана ваша судьба. Она быстро набросала серию эскизов — человек, играющий на аккордеоне, попугай, выбирающий клювом на подносе чью-то судьбу, улыбающиеся лица мальчиков и девочек в толпе — и работала над следующей, более подробной серией, тщательно вырисовывая когтистые лапы попугая, которыми он сжимал жердь насеста, его яркие умные глаза... когда...

— Очень хорошо, — произнес он.

Испугавшись, она подняла глаза.

Рядом стоял мужчина и смотрел на эскиз через ее плечо. Он был лет на шесть старше. Высокий, стройный, с темными волосами и карими глазами. Красивый рот растянулся в улыбке. На нем был темный деловой костюм, белая рубашка и красный шелковый галстук.

— Действительно, это хорошая работа, — сказал он.

— Спасибо, — ответила она.

Он сел рядом с ней на скамейку и скрестил свои длинные ноги. Внимательно взглянул на музыканта, игравшего на аккордеоне, а потом на попугая. Затем посмотрел на ее эскиз и быстро работающий карандаш.

— Вы учитесь в этой школе? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Школа искусства Брайли, не так ли? — произнес он.

— Да. — Она внимательно вглядывалась в глаза попугая, которые ей никак не удавались.

— Я Мартин Боулз, — представился он.

— Очень приятно, Мартин, — произнесла она. — Позволь мне закончить это, хорошо?

Он молчаливо наблюдал за ней. Карандаш делал тени в складках у глаз. Яркие, пронизывающие глаза попугая.

— Очень мило, — произнес он.

— Шшш... — зашипела она.

И продолжала работу. Когда наконец работа была закончена, она повернулась к нему.

— Все сделано?

— На данный момент — да, — ответила она, — и я должна вернуться в школу.

— Давайте вместо этого погуляем.

— Нет, — возразила она, — я не могу.

Она закрыла альбом и поднялась со скамейки. Прижав альбом к груди, произнесла:

— Я Эмма Дерби. — Затем улыбнулась и ушла.

— Вот так мы встретились, — пояснила она Эндрю. — Он был самым красивым мужчиной, которого я встречала в своей жизни.

* * *

— Мистер Ассанти, — сказал Эддисон, вежливо наклонившись к свидетелю, как это делает Санта-Клаус в магазине, желая узнать у напуганного малыша, какой подарок тот хочет получить на Рождество, — вы свидетельствовали, что провожали мисс Франчески из кинотеатра до дома...

— Да.

— ...и подошли к ее дому что-нибудь без четверти или без десяти девять. Я правильно повторяю то, что вы заявили?

— Да.

— И вы также свидетельствовали, что расстались с ней около двадцати минут десятого...

— Да.

— ...и после этого вы оказались рядом с булочной что-то около половины десятого или, может быть, несколькими минутами раньше или позже. Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибся.

— Нет, именно так я и сказал.

— Благодарю вас. А теперь, мистер Ассанти, поясните, что вы делали между без четверти девять, когда вы подошли к дому мисс Франчески, и двадцатью минутами десятого, когда ушли от нее? Вы ведь так заявили? Двадцать минут десятого?

— Да. Мне понадобилось всего десять минут или около того, чтобы...

— Понятно, но что вы делали между без четверти девять и двадцатью минутами десятого? Вы можете мне ответить?

— Мы были в прихожей Френки.

— Что вы там делали?

Ассанти посмотрел на судью.

— Отвечайте на вопрос, — произнес Ди Паско.

— Мы обнимались и целовались.

Присутствующие в помещении суда разразились громким хохотом. Ди Паско укоризненно посмотрел на зал, и смех прекратился.

— Вы обнимались и целовались тридцать пять минут. Это верно? — спросил Эддисон удивленным тоном.

— Да.

— Мистер Ассанти, вы помните содержание разговора с детективами Рэнделлом Уэйдом и Чарльзом Бентом вечером двадцать четвертого июля прошлого года?

— Помню.

— Вы помните, как говорили им, что по дороге домой вы могли думать только о Френки?

— Да, я подтверждаю, что я им говорил именно это.

— Итак, говорили вы им об этом или не говорили?

— Говорил.

— Разве вы не говорили им, что Френки вскружила вам голову?

— Я мог так сказать.

— Итак, именно это вы говорили. Верно? — спросил Эддисон, подошел к столу защиты и взял оттуда большую пачку бумаг. — Здесь все записано, я попытаюсь освежить вашу память.

— Что это за материалы? — спросил Ди Паско.

— Отчет оперативного отдела, написанный и подготовленный детективом Рэнделлом Уэйдом из Сорок пятого оперативного отряда, воспроизводящий беседу с этим свидетелем в ночь на двадцать четвертое июля прошлого года.

— Продолжайте.

— А теперь, мистер Ассанти, вы подтверждаете эти слова? Я цитирую: «После свидания с Френки у меня голова шла кругом. Я шел по улице, ощущая на своих губах ее губную помаду».

— Хорошо. Достаточно, вам не следует...

— Мне бы хотелось продолжить, если позволите. «...Ощущая на своих губах ее губную помаду и думая о том, что случилось в ее прихожей». Разве не говорили вы это детективам Уэйду и Бенту?

— Да.

— Разве не об этом вы думали, когда услышали то, что сперва показалось вам взрывами? В то время, когда вы облизывали ее губную помаду со своих губ и думали о том, что случилось в ее прихожей?

— Да.

— Почему потом вы решили, что это не взрывы?

— На улице не было никаких автомобилей.

— А... В вашем бредовом состоянии вы были способны...

— Возражение. Он дает характеристику состояния свидетеля.

— Поддержано.

— Во всяком случае, я не был в бреду, — произнес Ассанти.

— Вы сказали детективам, что чувствовали себя как в лихорадке. Вы использовали именно это слово — «лихорадка».

— Я думаю, что я был в поэтическом настроении.

— А, поэт. Очень приятно...

— Возражение. Защитник издевается.

— Поддержано.

— В любом случае, я в то время был влюблен во Френки, — сказал Ассанти.

— А теперь вы не влюблены в нее.

— Нет, теперь не влюблен.

— И теперь в вашем более устойчивом, прозаическом состоянии...

— Возражение, Ваша Честь.

— Поддержано. Действительно, мистер Эддисон.

— Мистер Ассанти... можете ли вы здесь и сейчас подтвердить, что вы были в лихорадочном состоянии от Френки, когда вы расстались с ней в тот вечер?

— Ну... да.

— Но не настолько в лихорадке, чтобы вы не могли отличить выстрелы от взрывов...

— Это были выстрелы.

— Вы это поняли позднее.

— Да.

— Потому что на улице не было никаких автомашин?

— Да.

— Не потому, что вы были не в состоянии определить, выстрелы это или нет, а только потому, что на улице не было никаких автомашин.

— Ну, да, я определил...

— Фактически это было результатом определенной цепи рассуждений. Верно?

— Да, я предполагаю...

— Хотя стройность ваших мыслей в тот момент была отчасти нарушена. Верно? Вы были влюблены во Френки, ваши мысли были целиком заняты ею, вас лихорадило при воспоминании о Френки, вы облизывали ее помаду с губ, все время вспоминая о том, что вы делали вместе с ней в ее прихожей. И в этом состоянии вы увидели двух черных мужчин, выскочивших из булочной... Вы уверены, что они были черными?

— Безусловно.

— И вы уверены, что их было двое?

— Да.

— Именно это вы рассказали детективам Уэйду и Бенту через неделю после инцидента. Верно? Вы утверждали, что видели двух черных мужчин, выскочивших из этой булочной. Верно?

— Да.

— Однако в тот вечер, когда произошло это трагическое событие... семнадцатого июля... несколькими минутами позже того, как вы дали свидетельские показания, вы сказали Дорис Франчески, что вы видели какого-то парня, выбежавшего из булочной с пистолетом в руках. Говорили вы ей это?

— Я мог ей это сказать. Я не уверен.

— Хорошо, это были ваши слова? Какой-то парень с пистолетом?

— Может быть, но я имел в виду...

— Он ответил на вопрос, Ваша Честь.

— Позвольте ему объяснить.

— Я имел в виду, что видел двух парней, но только у одного из них был пистолет.

— Понятно. Но это не то, что вы фактически сказали вечером семнадцатого июля. Верно?

— Нет.

— Но ведь это то, что вы говорите сейчас. Верно?

— Да.

— С полной уверенностью?

— Да.

— И вы теперь можете сказать с полной уверенностью, что тогда вечером видели Самсона Уилбура Коула и что у него в руках было полуавтоматическое смертоносное оружие девятимиллиметрового калибра.

— Да.

— Мистер Ассанти, вы помните, что детектив Рэнделл Уэйд показал вам двадцать пятого июля прошлого года несколько фотографий?

— Я помню.

— Сколько фотографий вам предъявили для опознания?

— Я не помню. Их было много.

— Хорошо, что вы понимаете под словом «много»... скажем, двадцать?

— Больше двадцати.

— Хорошо... пятьдесят?

— Больше.

— Сотня? — спросил Эддисон.

— Нет, меньше.

— Тогда можно сказать, что их было больше пятидесяти, но меньше ста?

— Да.

— Семьдесят две фотографии — это, возможно, то количество, которое было предъявлено для опознания?

— Да, что-то около этого.

— Вас предупредили, что это были фотографии известных преступников?

— Да.

— Вам сказали, что все эти уголовники имели кличку Сонни?

— Да.

— Что вы искали, мистер Ассанти?

— Я пытался найти фотографию человека, которого я видел выбегающим из булочной.

— Семнадцатого июля прошлого года?

— Да.

— Вы отыскали его фотографию?

— Нет.

— Вы просмотрели свыше семидесяти фотографий известных уголовников, имевших кличку Сонни, но не сумели найти ни одного, который хотя бы отдаленно напоминал...

— Возражение.

— Поддержано.

— Вы нашли фотографию кого-нибудь, кто напоминал бы мужчину по имени Сонни, которого, как вы говорите, видели выбегающим из булочной?

— Нет, не нашел.

— Около семидесяти фотографий!

— Да.

— А теперь, пять, нет, почти шесть месяцев спустя, вы можете посмотреть через весь зал суда и указать пальцем на подзащитного, сидящего там, и безапелляционно заявить, что он является тем мужчиной, которого вы видели выбегающим из булочной с пистолетом в руках.

— Это верно, да.

— У меня больше нет вопросов.

Лоуэлл поднялся за столом обвинения, заглянул в свои записи и направился к стенду свидетеля.

— Мистер Ассанти, — спросил он, — когда в июле прошлого года вам были предъявлены для опознания эти фотографии, говорили ли вам детективы Уэйд и Бент, что вам предъявили их для опознания?

— Да, говорили.

— Что же вам предъявили?

— Фотографии людей, осужденных за уголовные преступления в этом городе.

— И вы говорите, что среди предъявленных фотографий вы не сумели найти фотографию мистера Коула. Это верно?

— Это верно.

— Его фотографии не было среди тех, кто совершил уголовные преступления в этом городе.

— Его фотографии там не было.

— Среди фотографий уголовников, у которых была кличка Сонни.

— Да, сэр.

— Среди предъявленных не было.

— Не было, сэр.

— Вам показывали фотографии преступников, которые совершили уголовные преступления в Калифорнии?

— Возражение! — воскликнул Эддисон. — Можно нам подойти к судейскому столу?

— Подойдите, — разрешил Ди Паско.

— Ваша Честь, — сказал Эддисон, — на этот раз я хочу пожаловаться на нарушение судебного процесса.

— Отклонено, — произнес Ди Паско.

— Ваша Честь, — сказал Эддисон, — вопрос помощника районного прокурора намекает на то, что мистер Коул где-то еще был обвинен в совершении уголовных преступлений...

— Да, я знаю. Но и вы знаете, что в предсудебном представлении из Сандовала...

— Да, Ваша Честь, но...

— Я решил, что позволю задавать подзащитному вопросы о предыдущем обвинении в убийстве, основанные на вашем представлении о том, что Коул будет давать показания и имеет возможность оправдаться. Мое мнение по этому вопросу осталось неизменным. Более того, вы начали допрос свидетеля, поставив фотографии на первый план. Продолжайте задавать вопросы, мистер Лоуэлл.

Лоуэлл вернулся к свидетельскому стенду.

— Мистер Ассанти, — спросил он, — вам показывали фотографии известных уголовников, совершивших преступления в Калифорнии?

— Насколько я знаю, нет.

— Вам показали только фотографии уголовников, совершивших преступления в этом городе?

— Да.

— И среди них не было фотографии Сонни Коула.

— Нет, не было.

— Благодарю вас. Больше вопросов нет.

— На этот раз я должен предупредить присяжных, — произнес Ди Паско, — чтобы они не воспринимали вопросы в качестве свидетельства. Они не должны черпать информацию из вопросов, но рассматривать их как средство выяснения сути происходивших событий.

Эддисон улыбался за столом защиты.

Глава 5

Отдел вещественных доказательств занимая весь полуподвальный этаж нового здания городского управления, выстроенного на окраине города, на Хай-стрит. Раньше отдел размещался в маленьком помещении, где хранились украденные товары, конфискованные наркотики, одежда и драгоценности, похищенные у жертвы, также суммы наличных денег, изъятых при аресте. Но из-за увеличения числа сотрудников — шесть полицейских вместо двух — это новое полуподвальное помещение, несмотря на размеры, было переполнено, и казалось, что чиновники плавают по поверхности безбрежного моря набросанных в беспорядке вещей.

Система поиска вещей была теперь компьютеризована, и оказалось очень несложным делом вывести на дисплей имя Роджера Тернера Тилли и список вещей, которые были сложены в мешок на его имя в морге. Совсем другой задачей оказался поиск всех этих вещей в хранилище.

— Одежда расположена на открытых полках, драгоценности и подобные им вещи закрыты в сетчатых ящиках, а наличные деньги — в стальных ящиках с двумя замками, как в банке... — объяснил чиновник.

Но как только он открыл зарешеченную внутреннюю дверь и впустил их в этот большой склад, стало совершенно ясно, что вероятность обнаружить, где лежит имущество Тилли, практически равна нулю.

— Поверьте, здесь есть система, — продолжал убеждать чиновник. На его пластиковом значке было написано имя — Д. Ди Люка.

Он продолжал говорить, что лучше всех знает эту систему, потому что составлял ее за другого сотрудника, который был тогда болен. Он сам обычно работал наверху, в отделе идентификации. Там-то находить вещи было очень несложно, потому что все ограничивалось бумажной работой. Даже поиски отпечатков пальцев были бумажной работой. Но здесь, внизу, в полуподвале, были реальные вещи. Понятно? Все эти траханые вещи.

Мейер работал на месте совершения преступления почти весь день. Он расспрашивал местных жителей и сторожей магазинов, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку, выспрашивал у всех, что они видели или слышали в день убийства Тилли. Карелла прибыл на склад прямо из здания суда, когда Лоуэлл начал повторный допрос. Сейчас было почти четыре часа и оба они устали, но тем не менее жаждали просмотреть содержимое бумажника Тилли. Их не интересовали его ботинки, носки, брюки и другие атрибуты его туалета, а также драгоценности. Но разнообразные бумаги и карточки, помеченные в описи, заслуживали внимания.

— Как эта система работает? — спросил Мейер. — Вы вынимаете деньги из бумажника и кладете их в один из закрывающихся ящиков? Или вы...

— Вы меня спрашиваете? — удивился чиновник. — Я только сегодня утром приступил к работе здесь. И скажу откровенно, мечтаю побыстрее уйти.

— Послушайте, единственная вещь, которая нас интересует, — сказал Карелла, — это бумажник.

— А деньги?

— Деньги — не главное.

— У них здесь запирающиеся ящики с миллионами наличности. Вы мне верите?

— Верю, — ответил Карелла.

— Если бы кто-нибудь навел ловкого бандита, — сказал Ди Люка, — чтобы взломать этот склад, то он получил бы больше, чем при налете на банк.

— Это уже было сделано, — произнес Мейер.

— Все уже было сделано, — печально заметил Ди Люка. — Позвольте мне посмотреть, сумею ли я найти кого-нибудь, кто знает, как разобраться во всей этой херне.

Он вернулся минут пять спустя с другим чиновником в голубой форме. Этот чиновник был знаком с системой. Он сказал, что работает в отделе вещей уже пятнадцать лет и что ему больше нравилось старое помещение, несмотря на то что оно было тесным и переполненным. На значке этого служащего значилось имя Р. Бальдини.

— Здесь меня зовут Великий Бальдини, — сказал он, — потому что в этом отделе я единственный человек, который может найти все. Итак, что вы хотите найти? Мужской бумажник?

— Не столько бумажник, сколько бумаги, содержавшиеся в нем, — ответил Карелла.

— Мы предпринимаем некоторые меры предосторожности, — пояснил Бальдини. — В полицейском управлении много воров. Я думаю, вы это знаете.

— Вам это лучше знать.

— Чтобы избежать краж, мы помещаем драгоценности и ценные вещи в сетчатые ящики с замками, а наличные деньги — в металлические ящики с замками. Не вводи вора в грех. Обычно мы не вынимаем наличные деньги, которые были в бумажнике или сумочке человека. Понятно? Мы не меняем содержание упакованной вещи.

— Ах-ха, — откликнулся Карелла.

— Исходя из вышесказанного, мы должны возвратиться к компьютеру и узнать номер регистрации описи вещей этого парня. Этот регистрационный номер будет нам нужен на всех этапах поиска. Это как в десятичной системе Дьюи. Вам знакома десятичная система Дьюи?

— Нет, — ответили один за другим Карелла, Мейер и Ди Люка.

— Я долгое время работал библиотекарем, — сказал Бальдини, — и мы в своей работе использовали десятичную систему Дьюи. Она применена и здесь, только мы осуществили нововведение, которое мы называем номерами регистрации. Это значит, что все вещи одного человека вне зависимости от их назначения — одежда, драгоценности, деньги — значатся под одним и тем же регистрационным номером, несмотря на то, что располагаются в разных местах. Вы понимаете, о чем я вам говорю?

— Нет, — ответил Ди Люка.

— Вы, должно быть, большой человек в вашем отделе исследований, — сухо заметил Бальдини и снова повел их к компьютеру. Они еще раз вызвали карточку Тилли, Роджер Тернер. Но теперь Бальдини показал им буквенно-цифровую последовательность чуть справа и чуть выше имени: РЛД 34-21-679.

— Черт возьми, — промолвил Ди Люка.

Бальдини повел их обратно сквозь бесконечные ряды открытых полок, на которых все тюки с одеждой были помечены своими регистрационными номерами. Бальдини показывал те же регистрационные номера на ящиках из старой сетки, в которых стояли серые пластиковые подносы с наручными часами и бумажниками, ожерельями, кольцами, браслетами и серьгами. Каждая из этих вещей имела внутри ящика свой регистрационный номер. Наконец он остановился перед ящиком с номером РЛД 34-21, ниже которого было написано 650-680. На кольце, висевшем на поясе, Бальдини нашел нужный ключ и открыл ящик.

— Он может быть здесь, — сказал он, — или в одном из металлических ящиков. Все зависит от того, сколько наличных денег было в бумажнике.

— В соответствии с описью там было четыреста тридцать пять долларов, — сообщил Мейер.

— Обычно в металлические ящики мы помещаем бумажники, если в них содержится пятьсот долларов или больше.

На сером пластиковом подносе, помеченном номером РЛД 34-21-679, они нашли ручные часы, кольцо, заколку для галстука и ручку Тилли, открытую пачку сигарет «Мальборо», спичечную коробку, пластиковый мешок с тремя пригородными билетами, две двадцатипяти-, четыре десяти-, одну пятицентовую монеты, четыре монеты по центу, открытую упаковку жевательной резинки «Ригли Сперминт» и коричневый кожаный бумажник.

— Можно посмотреть содержимое бумажника? — спросил Карелла.

— Возьмите с собой весь поднос, если хотите, — сказал Бальдини. — Там сзади имеется комната, где вы можете сесть и удобно устроиться для работы. Только, пожалуйста, не курите. Когда вы закончите осмотр, возьмите поднос к контрольному столу, и мы проверим его содержимое в соответствии с описью.

— Спасибо, — поблагодарил Карелла.

Они поднесли поднос к той двери, на которую им указал Бальдини, и вошли в комнату без окон. В комнате вокруг большого деревянного стола стояла дюжина или даже больше деревянных стульев. Под потолком мертвенным цветом светились люминесцентные лампы. У дальнего конца стола сидели два человека в костюмах и изучали содержимое другого пластикового подноса. В одном из этих парней Карелла узнал детектива из 10-го участка и поздоровался с ним. Затем Карелла и Мейер сняли свои пальто, положили на один из стульев и уселись за стол изучать содержимое бумажника Тилли.

Все наличные деньги были еще в целости и сохранности. Для того чтобы никто позднее не мог обвинить их в том, что они залезли в кошелек уголовника, они подсчитали количество банкнот и переписали их номера. Точно четыреста тридцать пять долларов в купюрах по сто, пятьдесят, двадцать, десять и одному доллару. Видимо, в этом городе многие носили с собой большую наличность.

Водительские права, выданные на имя Роджера Тернера Тилли, позволили установить дату его рождения — 15 октября...

— Дата рождения великих людей, — отметил Карелла и ничего больше не добавил.

...Затем дату окончания срока действия лицензии на тот же день и тот же месяц три года назад. Они определили, что Тилли было всего двадцать три года, когда он был убит выстрелом в затылок. Нашелся и адрес: 178, Сент-Пол-авеню в Айсоле, прямо в самом центре Эль-Инферно, наиболее густо населенного испанцами района города. Голубой тон бумаги под его фотографией на водительских правах ясно указывал любому полицейскому, что владелец транспортного средства должен пользоваться корректирующими линзами. Видимо, он их носил постоянно.

В бумажнике были самые разнообразные бумаги и карточки, включая карточку из кредитного магазина под названием «Видеодром» под номером МРЛ 06732, выписанную голубыми чернилами на имя Роджера Тилли. Листок бумаги с написанным на нем именем Артур, а ниже адрес: 64, Чарльзчей-Ист, Бостон 02215. Еще ниже запись: свитер — большой, 16-32, пояс 32. Еще несколько таких же клочков бумаги с записанными на них адресами и размерами мужчины по имени Френк и двух женщин по имени Рекита и Джерри. Все эти пометки были сделаны одной и той же твердой рукой, предположительно рукой Тилли. Среди этих бумаг был набор марок первого класса и карточка, на которой был адрес и номер телефона цыганской таксомоторной компании. В бумажнике была только одна визитная карточка. Это была карточка коммерческой фирмы под названием «Лауб, Кремер, Стил и Уорт» на 3301, Стейнуэй-стрит.

В нижнем правом углу карточки было написано имя — Мартин Боулз.

* * *

Имелись определенные приметы того, что именно это место посетила смерть. Висячий замок на двери, повешенный полицией, желтые опечатывающие ленты из пластика, черно-белые знаки, наклеенные на стену, указывали на то, что эта территория закрыта для всех, кроме сотрудников полицейского управления.

Они открыли дверь, и Мейер щелкнул выключателем, расположенным на стене справа от него. Затем они спустились по крутой лестнице в подвал, где голая лампочка у самой последней ступени освещала ограниченный круг, все остальное тонуло в темноте.

Двое мужчин были опытными детективами и не раз смотрели смерти в глаза. Они стояли в освещенном круге, как два неподвижных актера из водевиля, попавших в луч прожектора, забывших слова своих комедийных ролей и па ритмических танцев. Пальто расстегнуты, шарфы висят, пар от дыхания поднимается к потолку. Они смотрели в темноту, словно ожидая суфлерской подсказки, вглядываясь во мрак, в котором притаилась смерть. Один пытался рассмотреть все, что было от него слева, второй вглядывался в серую пустоту справа, пытаясь обнаружить еще один выключатель.

Никто не произносил ни слова.

Карелла двигался ощупью вдоль стены слева. Внезапно сзади него вспыхнул яркий свет. Он обернулся. Это Мейер нашел-таки выключатель на правой стене. Теперь, когда помещение было освещено гораздо лучше, Карелла нашел еще один выключатель. Он включил его, и в помещении прибавилось света. Сцена ожила, теперь исполнители двинулись друг к другу, чтобы обсудить обстановку. Вдоль всей стены были двери с висячими замками. На каждой двери номер, соответствующий номеру квартиры. Номер 01 соответствовал двери первого этажа. Номера 11, 12, 13 — квартирам второго этажа и так далее вплоть до шестого. На каждой лестничной клетке было по три квартиры. С учетом одной квартиры на первом этаже общее число квартир равнялось шестнадцати. Столько же было дверей от чуланов для хранения разных вещей.

Все замки были открыты для удобства детективов. Здесь было совершено убийство, и ордер прокурора на обыск можно было не спрашивать. Искали, прежде всего, оружие. Специалисты из технического отдела криминалистики уже тщательно прочесали место преступления. Теперь настала очередь детективов.

Расследование любого убийства всегда возглавлялось детективами. Конечно, отдел убийств консультировал их и держал под контролем. Таким образом, этот мрачный, сырой, пахнущий смертью подвал обычно обыскивали детектив второго класса Джаспер Луп и Толстый Олли Уикс. Но сейчас вместо них, согласно правилу первого человека, или, как его иногда называли, правилу хвоста первого человека (вследствие частой несправедливости применения этого правила), работали Мейер и Карелла, роясь во всей этой пыльной ерунде, накопившейся в маленьких шкафах. Они искали вещицу, которая проделала пулевое отверстие в голове Роджера Тилли.

Они перебирали велосипеды, лампы, пляжные шезлонги, старые телевизоры, маскарадные костюмы, напольные вентиляторы, книги тридцатитомной британской энциклопедии, сломанных кукол с белыми волосами, старые подшивки журнала «Лайф», связанные вместе, телефон-автомат с ящиком для монет, попавший сюда из какой-то телефонной будки, протекторы, инструменты, прессы для изготовления вина, гладильные доски, сломанные столы для игры в бридж, кресла и стулья и другой накопленный и забытый хлам, обычный для любого городского дома. Все эти вещи выпали из поля зрения и памяти их хозяев, были покрыты пылью, а некоторые даже плесенью. Детективы не нашли ничего, что хотя бы отдаленно напоминало оружие.

В дальнем конце подвала находилась нефтяная горелка, шумевшая в лишенном других шумов помещении. Она включалась и отключалась автоматически в зависимости от контактного термометра, и ее шум, наполнявший подвал, как-то не вязался с совершившейся трагедией. Здесь обитала смерть. Смертью веяло от кровавого пятна на том месте, где Роджера Тилли опустили на серый потрескавшийся бетонный пол, от следов веревки на изолированной асбестом трубе, на которой его повесил убийца, от гнетущей тишины в углах и щелях.

— Я задаю себе вопрос — почему? — произнес Мейер.

— Почему — что?

— Почему он непременно хотел подвесить его к потолку? Ясно ведь, что рану на голове не скроешь.

— Если это был мужчина.

— Ну а если женщина, тогда это должна быть очень сильная женщина, — сказал Мейер и посмотрел на трубы, проложенные под самым потолком.

— В этом городе много сильных женщин, — заметил Карелла.

— О, конечно. Но даже если так... зачем лишние хлопоты? Мертвый есть мертвый. Разве не так?

— Мертвый есть мертвый. Это верно.

Мейер упорно смотрел вверх на покрытую изоляцией трубу.

— Может быть, он хотел убедить нас в том, что мы имеем дело с сумасшедшим? — произнес он наконец. — Застрелить Тилли в затылок, а потом повесить его. Заставить нас думать, что это дело сумасшедшего.

— Может быть, это и был сумасшедший, — промолвил Карелла.

— Может быть.

Оба снова замолчали.

— Я думаю о том, последовал ли убийца за ним сюда, — сказал Мейер.

— Это мог быть кто-то, кого он хорошо знал.

— Может быть, здесь была встреча.

— Может быть, это была заранее запланированная встреча.

— Зачем понадобилось кому-то встречаться в этом проклятом подвале?

— Ну, прямо здесь...

— Наркотики? — сказал Мейер.

— Может быть.

Они оба теперь думали о том, что в городе можно иметь наркотики в любом месте, не только здесь. Человека убили, и вы автоматически думаете о наркотиках. Это самый печальный факт в жизни современной Америки.

— Думаешь, что он хранил наркотики в одном из этих шкафов? — спросил Мейер.

— Может быть.

— Пришел сюда, чтобы проверить сохранность наркотиков.

— Открыл шкаф, убедился, что все в порядке, а парень идет по его следам, стреляет в голову...

— И убегает с наркотиками.

— Может быть.

— Это только сценарий, который надо еще доказать.

— Кстати, он не взял у него никаких вещей. На нем было больше золота, чем в Форт-Ноксе. Убийца ничего у него не взял.

— Очень много вопросов, Стив.

— Мало ответов.

В углу подвала стояла старая чугунная печь, топившаяся углем, явно неиспользуемая в течение некоторого времени. Ее главная дымовая труба была отсоединена на первом колене. Эта труба выходила из котла и внезапно заканчивалась в воздухе. С другой стороны котла труба, по которой возвращалась вода, также была отсоединена. Она была проложена на протяжении двух с половиной футов горизонтально, затем под прямым углом шла вверх и там была отсоединена. Слева от печи стояло угольное ведро. Сверкающие куски угля все еще лежали в ведре у задней стены печи. Свет от лампочки, висевшей под потолком, падал на лопату, погруженную под углом в уголь. Они, может быть, и не открыли бы дверцу печи, если бы Карелла не обнаружил на ручке дверцы маленькую красную каплю. Скорее какой-то красный мазок. Но этого было достаточно, чтобы заподозрить...

— Кровь, — произнес он.

Мейер резко повернулся, перестал изучать угольное ведро и нагнулся, чтобы рассмотреть пятно.

— Может быть, — заметил он.

Карелла подошел к ведру, вынул из него лопату и понес ее к печи. Используя острую грань лопаты, он поднял ручку тяжелой чугунной дверцы. Но они ничего не смогли увидеть внутри топки. Тогда Мейер подбежал к одному из открытых шкафов и вернулся обратно с фонариком.

Так они обнаружили то, что искали, — револьвер 32-го калибра.

* * *

В баре во вторник в пять часов пополудни было не очень-то оживленно. По-видимому, потому, что он располагался вдали от больших служебных зданий, которые в это время освобождались от своих сотрудников. Весь этот длинный день Эндрю неотступно сопровождал Эмму Боулз и теперь был рад расслабиться, пропустить несколько рюмок, заказать хороший обед с бифштексом и на время хотя бы забыть об этой проклятой работе, которую поручил ему Боулз. Он поднял свой бокал, сигнализируя бармену, что хочет повторить выпивку, когда девушка, сидевшая от него справа, повернулась к нему и произнесла:

— Привет, меня зовут Дейзи.

Он сразу подумал, что ему бы хотелось сорвать эту маргаритку[12].

Девятнадцати — двадцати лет, темно-каштановые волосы, голубые глаза, небольшой курносый нос, рот, словно созданный для греха. На ней была белая шелковая блузка с длинными рукавами черные сапоги на высоких шпильках и черная мини-юбка. Ноги закинуты одна на другую, и правая все время что-то выстукивает.

— Меня зовут Эндрю, — сказал он и пожал протянутую ему руку.

Он принял ее за шлюху.

Симпатичная молодая девушка сидит в баре и завязывает разговор с восклицания «Привет, меня зовут Дейзи». Разве это не шлюха?

Она сказала ему, что работает в телефонной компании. Он поверил ей. Он мог представить ее со шлемом оператора на голове, постукивающей правой ногой и спрашивающей: «Чем я могу вам помочь?» Он спросил ее, почему в этом городе ни один из платных телефонов не работает. Однажды он пытался позвонить из восьми телефонных будок подряд, пока не нашел, наконец, будку с исправным телефоном. В одних сохранились коробки для сбора монет, но сами телефоны отсутствовали, в других не было телефонных трубок. Их просто отрезали от соединительного шнура. Единственное, что оставалось нетронутым, были блестящие кабели с пучками тонких разноцветных проводов, выступающих из разорванной оболочки. В следующих двух будках трубки были, но отверстия для монет были деформированы, и в них не пролезала двадцатипятицентовая монета. Последние четыре будки были просто отключены. Вы снимаете с крючка трубку, вставляете монету в отверстие и не раздается никакого гудка, а когда вешаете трубку, то коллектор проглатывает вашу монету. Он потратил доллар, пытаясь позвонить, но не получил даже гудка свободной линии.

— Это ужасно. Я знаю, — сказала Дейзи.

— И кроме того, в телефонных будках нет телефонных справочников.

— Они рвут их. Я знаю, — произнесла Дейзи.

— Кто их рвет?

— Кто их знает? Вандалы.

— Но зачем им рвать телефонные справочники?

— Кто знает? — ответила она. — А зачем они пачкают углем стены? Это конец цивилизации.

Она продолжала постукивать ногой. Он ощутил внезапную потребность просунуть руку под ее мини-юбку и тоже покончить с цивилизацией.

— Вам нравится Новый год? — спросила она и, не дожидаясь ответа, начала рассказывать, как она ненавидит новогодние праздники, потому что это всегда сопряжено с большими разочарованиями. Всего девятнадцати или двадцати лет от роду, подумал Эндрю, а уже имеет громадный опыт разочарований, связанных с новогодними праздниками. Она рассказала ему, что на этот раз новогодние праздники провела дома, уткнувшись в телевизор. А в половине первого легла спать.

— Одна, — добавила она и закатила свои голубые глаза.

Она пила кампари с содовой, что Эндрю никогда не пробовал. Внешне напиток выглядел как шерри с содовой.

— Я пыталась на новогодние праздники делать все, что может делать человек, — заявила она, — и все всегда...

— Сколько вам лет, сказали вы?

— Я не сказала, — ответила она, — но мне двадцать четыре года.

— Ах-ха, — произнес он.

— А сколько вам лет?

— Тридцать четыре.

— Мне нравятся старшие по возрасту мужчины, — заметила она. — Кроме того, я предпочитаю блондинов.

— Мне повезло, — сказал он.

— Да с кошачьими глазами, — добавила она и улыбнулась. У нее была приятная, открытая улыбка. Хорошие зубы, привлекательные, ярко окрашенные губы.

— Итак, — продолжала она, — в Новый год я ходила на маленькие и большие вечеринки, оставалась дома и устраивала спокойный обед на двоих при свечах, ходила обедать в модные рестораны с тремя другими парами, ложилась спать одна, ложилась в постель с кем-нибудь — и всегда было то же самое. Скука. Новогодние праздники всегда ужасно скучные.

Он подумал, не слишком ли много она выпила кампари с содовой.

— А что делаете вы? — спросила она.

— Ну, в этом году я тоже рано лег спать, — признался он.

— Нет, я не имела в виду новогодние праздники. Я хотела узнать, чем вы занимаетесь?

— Источники существования? Я частный детектив.

— Действительно? — воскликнула Дейзи. — Я думала, что они существуют только в книгах и фильмах.

— В реальной жизни они тоже существуют, — улыбнулся он.

— Хорошо, хорошо, — сказала она и внимательно посмотрела на него. Нога продолжала постукивать. Он наклонился и на миг коснулся ее колена, как бы привлекая ее внимание к тому, что собирался сказать. Затем тут же убрал руку и положил ее на поверхность бара рядом с бокалом второй порции «эбсолют мартини со льдом» с парой маслин. Она посмотрела на его руку, как бы недоумевая почему она больше не лежит на ее колене.

— Я работал здесь по одному делу в центре города, — сказал он, — около Смоук-Райз. Вы знакомы с городом?

Сам он был знаком только с той местностью, где жила Эмма Боулз. Но он понимал, что рано или поздно ему придется изучать этот город, каким бы изнуряющим занятием это ни было.

— Где это? — спросила Дейзи. — Остановка Батлер-стрит?

— Вы попали в точку.

— Поезд Ж, верно?

— Да.

— Я знаю одну девушку, которая там живет. Она тоже работает в телефонной компании. У вас очень красивые руки. Вы знаете об этом?

— Нет. Я никогда не думал об этом. — Он поднял обе руки, как будто только что обнаружил их на запястьях, и стал поворачивать так и этак в мягком свете, лившемся с потолка бара.

— Красивые длинные пальцы, — продолжала она. — Кроме того, вы очень хорошо ухаживаете за ногтями. Я это вижу.

— Хорошо, спасибо, — сказал он и убрал руки, как будто разговор стал его раздражать. На самом деле ему неоднократно говорили о том, что у него красивые руки, прекрасные руки. Однажды он даже сыграл на этом. Дело было в Сиэтле. Он получил доступ в офис к импресарио, заявив, что является концертирующим пианистом.

— Что такое быть частным детективом? — спросила Дейзи.

— Эта работа ничем не отличается от любой другой, — ответил он и снова положил руку ей на колено, но на этот раз оставил ее там. Она не подала виду, что заметила уловку, и не попросила убрать руку.

— Хорошо, если бы в нашем городе были частные полицейские участки, — сказала Дейзи, — вместо тех, которые у нас сейчас есть. Однажды я позвонила в полицию. Они приехали через три часа после вызова. И слышали бы, что говорили... Вы ж знаете полицейских... Им следует быстрее реагировать, когда их вызывают. Не так ли?

— О, конечно, — ответил он.

— Представьте, девушка звонит по телефону 911 и говорит, что кто-то стоит у нее под дверью и выкрикивает оскорбительные предложения. Разве это не тот случай, когда они должны немедленно приехать? А они заявляются через три часа, когда хулиган давно уже ушел.

— Они иногда предвидят, чем дело кончится, — сказал он.

— Что вы имеете в виду?

— Что он устанет и уйдет.

— Но допустим, что он не ушел? А если он взломает дверь или еще что-нибудь совершит? Послушали бы, о каких вещах он говорил.

— О каких же?

— Ну, он говорил обо всех мерзостях, которые хотел сделать со мной. Будто вы получили грязные предложения по телефону, — сказала она и разразилась хохотом.

Он тоже рассмеялся.

Его рука все еще покоилась на ее колене. Он сжал его.

— Говоря об оскорбительных предложениях... — проговорила она, подняв брови. — Я думаю, вы понимаете, что это очень возбуждает.

— Что возбуждает? — спросил он.

— Ваша рука, лежащая на моем колене. У вас очень приятные руки, — подчеркнула она.

— Спасибо, — сказал он и переместил руку по ноге выше колена, ближе к оборке юбки, где она не остановилась, а проскользнула выше, на бедро. Девушка накрыла его руку своей, остановив тем самым дальнейшее продвижение.

— У вас очень нежные руки, — произнесла она, гладя его руку своей, касаясь ее и изучая. — Вы женаты или имеете что-нибудь в этом роде? — спросила она.

— Нет.

— Я не заметила у вас кольца, но ведь это еще ничего не означает.

— Я не женат, — повторил он. — А как насчет вас?

— Не будьте таким странным, — сказала она, сняла свою руку с его руки и взяла бокал. Он наблюдал, как она пила. Глаза закрыты, продолговатое лицо, высокая чистая шея.

— Что же в этом странного? — возразил он. — Такая симпатичная девушка, как вы...

— О, безусловно.

— Вы такая и есть.

— Конечно, конечно.

— Я бы не говорил этого, если бы я...

— У меня слишком большой рот.

— Нет. У вас прекрасный рот, — и он переместил руку еще выше по бедру.

— Люди говорят, что я похожа на Карли Симон, — сказала она и не сделала ни одного движения, чтобы остановить его руку.

— Ваш рот очень похож на ее рот. Это точно.

— Да, это именно то, что я хотела сказать.

— В точности ее рот, — подтвердил он.

— Ммм...

Он продолжал манипулировать с ее ногой. Его рука забралась очень высоко и через нейлон ощущала теплую, нежную, чуть влажную интимную часть ее тела.

— Замужество пока не входит в мои планы, — заявила она, глядя в бокал и не обращая внимания на его руку под юбкой.

— Вы знаете... — сказала она.

— Да?

— Обычно я не позволяю мужчинам так фамильярно вести себя со мной.

— Если вы хотите, чтобы я прекратил...

— В общественном месте, — добавила она. — Я хочу сказать, что не могу...

Их глаза встретились.

— Я живу недалеко отсюда, за углом, — произнес он.

Она ничего не ответила. Молчание затянулось. Наконец она проговорила:

— Вы очень привлекательный мужчина, и вы это знаете.

— Благодарю вас.

— Очень, — добавила она.

Ее глаза изучали его лицо. Он ждал.

— Почему бы нам не пойти в кино или еще куда-нибудь? — промолвила она.

— Если вы хотите.

— Нет, то, что я бы хотела... не имеет значения.

— Скажите мне, чего бы вам хотелось, — произнес он.

— Но тогда я буду выглядеть как тот парень, у моей двери.

— Что же он говорил вам?

Он спрашивал шепотом, его рука находилась у нее под юбкой.

— Я скажу вам позднее, — прошептала она. — Может быть.

— Скажите мне сейчас.

— Как вы думаете, что он говорил?

— Возможно, он сказал, что хотел поцеловать этот ваш рот Карли Симон.

— Он сказал, что хотел еще кое-что сделать с ним.

— Что он хотел с ним сделать?

— А как вы думаете, что он хотел с ним сделать?

— Почему бы нам не пойти ко мне на квартиру?

— Зачем мы должны куда-то идти?

— Здесь слишком людно.

— Судя по всему, вас это не смущает.

— Мне бы не хотелось, чтобы меня арестовали, — сказал он, улыбаясь.

— А разве они могут арестовывать частных детективов?

— Всегда, — ответил он и подумал: «Особенно, если забрался рукой так далеко под женскую юбку. Задержат за приставание или неприличное поведение...»

— Вы носите с собой револьвер? — поинтересовалась она.

— Нет.

— А у вас он есть?

— Да.

— Где?

— На квартире. Хотите увидеть его?

— Я никогда не видела револьвера, — сказала она.

— Он находится за ближайшим углом, — заметил он.

Она посмотрела на него.

— Вы действительно хотите этого, а? — спросила она.

— Да, я думаю, что это будет очень приятно.

— Приятно, — повторила она, кивнув.

— Да.

— Я догадываюсь, что это было бы приятно.

— Но все зависит от вас.

— Да, безусловно, все зависит от меня.

— От вас.

— Мы знаем друг друга не более десяти минут...

— Больше.

— И вы меня уже всю...

Она не закончила фразу и покачала головой, подняла бокал и осушила его до дна. Затем взяла кубик льда в рот, пососала его и опустила снова в бокал.

— Вы часто так делаете. Верно? — Спросила она.

— Делаю — что?

— Так возбуждаете женщин...

Она покачала головой, затем подняла бокал, поднесла его к губам и слизнула еще один кубик льда. Снова пососала и опустила назад.

— Как я могу быть уверенной в том, что у вас нет чего-нибудь такого, чего мне не хотелось бы подхватить? — спросила она.

— У меня ничего такого нет.

— Как я могу об этом знать?

— У меня была отрицательная реакция.

— У меня тоже, — сказала она.

Она снова изучающе посмотрела на него. Нога продолжала постукивать. Кивнула. Обдумывала. Их глаза встретились. Снова кивнула.

— Между прочим, — произнесла она, — я не очень уверена, что сумею и дальше это выдержать.

— Я должен остановиться?

— Кажется, я близка к эрекции, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Мм-хм.

Он улыбнулся ей. Он возбуждал ее.

— Я имею в виду... вы видели этот фильм — «Гарри и Салли»?

— "Когда Гарри встретил Салли", — поправил он, улыбаясь и продолжая непрерывно возбуждать ее.

— Помните сцену в ресторане? — спросила она.

— Да?

— Что она сделала в ресторане?

— Да?

— Итак, или вы прекратите то, что вы сейчас делаете...

— Она получила удовлетворение, — сказал он.

— Я так не получу удовлетворения, — ответила она. — Я это знаю.

— Пойдемте посмотрим мой револьвер, — предложил он.

— Позвольте мне сначала пописать, — сказала она, убрала его руку и закатила глаза с таким видом, как будто произнесла «хууу», быстро вскочила со стула так, что юбка задралась выше бедер. Он наблюдал за ней, пока она шла к туалетной комнате. И думал: «Как легко, как необыкновенно легко». Он был очень невысокого мнения обо всех женщинах.

* * *

Во вторник после шести часов вечера в участок пришел Толстый Олли Уикс.

— Ты все еще злишься на меня? — спросил он.

На улице было двенадцать градусов по Фаренгейту, но, несмотря на это, на нем были голубые джинсы, белая рубашка, спортивный пиджак, синие носки и коричневые ботинки. На рубашке спереди было заметно пятно от кетчупа. Или от крови? Рубашка у горла была расстегнута, и в распахнутом вороте виднелись вьющиеся черные волосы с застрявшими хлебными крошками. Олли явно следовало бы побриться и принять ванну.

— Чтобы ты снова не вышел из себя, я расскажу тебе, что мне удалось откопать, — сказал он.

— Что же ты откопал?

— Я выяснил, почему этот Тилли оказался на Айнсли.

— Почему? — спросил Карелла.

— Почему он там находился? Или почему я отдал тебе предпочтение?

— В чем же заключалось твое предпочтение, Олли?

— Я опросил всех по поводу твоего дела. И учти — в счет моего собственного времени.

— Чепуха, — сказал Карелла.

— Ты все еще злишься. Не так ли?

— Нет, я просто счастлив, что у меня дел по горло.

— Ты думаешь, что я взвалил дело об убийстве на тебя. Верно?

— Нет, откуда бы у меня появилась такая мысль?

— Я не знаю откуда, так как все решено по правилу первого человека.

— Тогда ни о чем не беспокойся.

— А кто беспокоится? Так ты хочешь узнать, почему Тилли оказался на Айнсли или это тебя не интересует?

— Как он оказался там?

— Он трахал шлюху в квартире 22.

— Как ты узнал об этом?

— Я опрашивал людей в округе. Тилли знал эту шлюху еще до того, как попал в тюрьму за попытку убийства. Ты знал об этом?

— Да, Олли.

— Тилли избил этого траханого подонка, который назвал его гомиком.

— Между прочим, Тилли не был гомиком, так как он трахал эту шлюху за ночь до того, как другой подонок повесил его на трубе, предварительно застрелив.

— Кто это говорит?

— Ты по поводу подонка? Это я только предполагаю. Живут там в округе в основном бывшие испанцы. Они взяли верх над неграми. Ты еще не знаешь, какую блядскую головную боль они нам доставляют. В любом случае, если хочешь поговорить с этой шлюхой, то она живет в квартире 22. Ее имя Кармен Санчес.

— Ты уже говорил с ней?

— Нет, я получил эту информацию, опрашивая других людей.

— Кого ты опрашивал?

— У тебя есть свои информаторы, а у меня — свои.

— Не хочешь сказать мне его имя?

— Я был бы счастлив сказать тебе его имя, но это не он, а она. В этом городе есть дамы, которые благоговеют перед законом, — сказал Олли и стал подражать своему любимому У. К. Филдсу.

Карелла нахмурился.

— Твой информатор что-нибудь сказала по поводу того, как Тилли закончил свой путь под потолком подвала?

— Мой дорогой, мой информатор только сообщила мне, что Тилли был наверху и всю ночь трахал эту девицу Санчес. Эту девицу я бы и сам не прочь трахнуть, если она выглядит так, как мне ее описали.

— Твой информатор сама видела Тилли там?

— Я не знаю, мой друг, не знаю. Я бы тебе предложил самому поехать туда и поговорить с этой дамой из квартиры 22, которая в соответствии с тем, что мне о ней говорили, заслуживает того, чтобы посмотреть на нее. Это точно.

* * *

Кармен Санчес оказалась женщиной около тридцати лет, высокой, стройной, с копной черных вьющихся волос, яркими глазами и голосом, созданным для пения. Во всяком случае, она сразу всем об этом говорила. Кармен собиралась на урок пения. Она уже надевала пальто, когда зазвонил дверной звонок. Пальто было таким же ярко-красным, как свитер в обтяжку с длинными рукавами и длинный полосатый шарф. Кармен сказала, что она должна немедленно уходить и что у нее нет времени на разговоры с полицией. Мейер заверил ее, что разговор отнимет не более минуты.

— Конечно, я знаю, что такое полицейская минута, — произнесла Кармен и посмотрела на свои часы. — Хорошо, пять минут, это все, чем я располагаю. Я с вами не шучу. Я должна успеть к восьми.

— Пять минут, — пообещал Карелла.

— Я это обещала, — заметила Кармен. — Я плачу за урок вне зависимости от того, когда приду. Итак, давайте сделаем это быстро. Хорошо?

— Роджер Тилли, — сказал Карелла, приступая прямо к делу.

— Я предполагала это.

— Был ли он здесь ночью перед тем, как его убили?

— Он был здесь.

— Это была воскресная ночь, шестого.

— Я знаю, когда это было.

— Когда он сюда пришел? — спросил Мейер.

— Он уже был здесь, когда я пришла домой.

— Что вы имеете в виду? В квартире?

— Да.

После этого уже оба детектива, невзирая на пятиминутный лимит, отпущенный им Кармен, продолжали допрос, готовые, если это потребуется, применить силу. Они работали с ней как единая команда, обстреливая неясные места, задавая хитрые вопросы, пытаясь выяснить, что случилось в те часы, которые предшествовали смерти Тилли.

— У него были ключи?

— Нет, я оставила их у привратника. Я знала, что он должен был прийти.

— А откуда вы должны были прийти?

— Я этим вечером работала. Я пришла домой около двух часов.

— Где вы работали?

— В клубе в районе Квортера.

— В воскресенье?

— А почему бы и нет? Вы что, религиозный человек или у вас есть какие-то особые возражения?

— Что вы делали?

— Я певица и уже говорила вам об этом.

— В каком клубе?

— Зачем вам?

— Просто любопытно.

— Я его не убивала.

— А кто сказал, что вы его убили?

— А зачем вам знать, в каком клубе я работаю? Для того чтобы проверить, была ли я там. Верно?

Оба детектива посмотрели на нее.

— Клуб называется «Кленсиз». Это джаз-клуб, — пояснила она.

— Почему Тилли пришел прямо сюда, а не пошел в клуб?

— Он не любил джаз. Кроме того, он сотни раз слышал, как я пою.

— Итак, он приехал сюда, чтобы подождать вас здесь.

— Да. Это было в воскресенье ночью. Он включил песню «Убийство, написала она».

— Ему нравилось это, да?

— Никогда не упускал случая послушать.

Кармен посмотрела на часы.

— Три минуты, — отметила она.

— Что делал Тилли, когда вы пришли?

— Спал.

— Он провел здесь всю ночь?

— Всю ночь.

— Что случилось вчера утром?

— Мы проснулись что-то около десяти, десяти тридцати. Приготовили кофе, а затем снова ненадолго вернулись в постель.

— Ах-ха, — произнес Карелла.

— Что было затем? — спросил Мейер.

— Я начала одеваться.

— Что делал Тилли?

— Он разговаривал по телефону.

— Он позвонил сам? Или кто-то позвонил ему?

— Первый звонок он сделал сам. Второй звонок был сюда.

— Всего было два звонка?

— Да.

— Упоминал ли он какие-либо имена, когда разговаривал по телефону?

— Я выходила в туалет.

— Вы слышали, чтобы он называл какое-нибудь имя?

— Он спросил мистера Штейнберга. Он собирался купить новый автомобиль и говорил с продавцом, с которым имел дело.

— Это был тот звонок, который он сам сделал?

— Да.

— А что со вторым звонком?

— Он с кем-то говорил по поводу денег.

— Да, дальше. Что он сказал?

— Он сказал, что хочет получить остальные деньги.

— Что он подразумевал при этом?

— Я не знаю. Но он был очень сердит и кричал по телефону. Послушайте, я должна уходить.

— Посидите еще минуту, мисс Санчес, — предложил Карелла.

— Нет, я не могу сидеть еще минуту или даже тридцать секунд, — заявила она и начала надевать свое красное пальто. — Я уже ухожу...

— Еще несколько вопросов, — попросил Карелла.

— Вы обещали мне...

— Обещания, обещания, — заметил Мейер.

Их глаза встретились.

— Никуда не денешься, — произнесла она, покачала головой, сняла пальто и сердито бросила его на один из кухонных стульев. — Хорошо, давайте заканчивать с этим делом. — Она села на стул, вытянула свои длинные ноги и скрестила руки на груди.

— Об этом втором звонке, — попросил Карелла.

— Да, — сказала она и кивнула.

— Расскажите нам о нем поподробнее.

— Какие детали вас интересуют?

— Что он произнес сразу после того, как поднял трубку?

— Он ответил: «Да, это я».

— А затем?

— Он затем сказал что-то в таком роде: «Хорошо, когда, черт возьми, я получу их?»

— Да, продолжайте.

— Затем он... откуда я знаю? Как можно было ожидать от меня, чтобы я запомнила...

— Попытайтесь.

— Он сказал что-то вроде этого: «Я хочу получить остаток сейчас, а не завтра, и причем немедленно». Он повторил это несколько раз, именно эти слова о получении остатка денег сейчас. Он напомнил, что об этом была договоренность, и сказал, что устал напоминать об этом.

— Он в разговоре использовал именно это слово — «деньги»?

— Да. Ну, в общем, «деньги» или «бабки», что одно и то же.

— Как закончилась беседа?

— Они договорились встретиться внизу.

— Откуда вы узнали об этом?

— Потому что Роджер дал адрес этого дома, а затем он...

Какое-то смутное выражение пробежало по ее лицу. Она вспоминала. Они терпеливо ждали.

— Да, — сказала она, кивнув. — Это верно.

— Что верно? — спросил Мейер.

— Он действительно произнес имя.

— Какое?

— Боулз. Он сказал: «Я даю вам полчаса, мистер Боулз».

— Вы уверены в этом?

— Да, было произнесено именно это имя. Боулз.

— Что произошло потом?

— Слушал около минуты, а затем сказал: «Хорошо, давайте в двенадцать ровно».

— И вы говорите, что он дал ему этот адрес?

— И сказал, что встретит его на парадной лестнице.

— В двенадцать ровно?

— Да. И добавил, что для него будет лучше, если деньги будут при нем.

— Вы не запомнили, в какое время это было?

— Должно быть, что-то около одиннадцати пятнадцати.

— Что сделал Тилли потом?

— Принял душ, оделся и спустился вниз по лестнице.

— Когда это было?

— Ну, я думаю, это было около двенадцати.

— Он пришел сюда после встречи?

— Нет, он больше никогда не приходил сюда, — сказала Кармен.

Глава 6

В американском суде прокурор всегда первым представляет дело. В допросе, называемом прямым, он сам задает вопросы свидетелям, а затем вопросы задает адвокат, и это называется перекрестным допросом. Затем адвокат получает возможность задать вторую порцию вопросов, и это называется повторным прямым допросом свидетелей. После чего прокурор, в свою очередь, организует повторный перекрестный допрос. После того как прокурор выставит всех своих свидетелей, он говорит судье, что обосновал свое обвинение. Тогда защита вызывает своих свидетелей, и с ними повторяется та же самая процедура: прямой допрос, перекрестный допрос, повторный прямой допрос, повторный перекрестный допрос. Иногда вся эта процедура утомляет.

В среду утром девятого января, на третий день слушания дела об убийстве Кареллы, прокурор Генри Лоуэлл вызвал своего второго свидетеля — детектива отдела баллистической экспертизы Питера Хаггерти. Низкого роста, плотный, с густыми черными усами, в очках со стальной оправой, Хаггерти подошел к стенду свидетеля и поклялся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет ему в этом Бог. Затем он спокойно осмотрел ряды скамеек, демонстрируя тем самым, что зал заседаний суда был для него вторым домом. Когда Лоуэлл спросил его, как много раз его вызывали давать свидетельские показания в качестве свидетеля-эксперта, он ответил:

— Включая этот — сорок восьмой раз.

— В скольких судах вас использовали в качестве свидетеля-эксперта?

— В одиннадцати.

— В скольких районах?

— В четырех.

— Сколько времени вы работаете в отделе баллистической экспертизы? — спросил Лоуэлл.

— Двенадцать лет.

— Можете ли вы сказать мне, какую профессиональную подготовку вы прошли?

В течение следующих десяти минут Хаггерти демонстрировал свой потенциал, рассказывая суду об эффективных тренировках, которые он проходил, семинарах, которые он посещал, лекциях, которые он читал по баллистике в различных полицейских управлениях по всей стране. В конце концов Ди Паско одобрил его в качестве свидетеля-эксперта, но проинструктировал присяжных, что при рассмотрении результатов экспертизы им необязательно принимать их полностью или частично.

— К вам часто обращаются, — продолжал Лоуэлл, — с просьбой установить изготовителей и калибры различных видов огнестрельного оружия?

— Это моя работа.

— А часто ли вам приходится устанавливать, из какого оружия были выпущены пули?

— Я этим занимаюсь постоянно.

— Вы сравнивали пули и оружие одного образца с пулями и оружием другого образца, чтобы установить, из какого оружия они выпущены?

— Это моя рутинная работа, я ее выполняю ежедневно.

— Я показываю вам пистолет, предварительно помеченный и предъявленный в качестве вещественного доказательства, и спрашиваю вас, проводили ли вы с этим пистолетом какие-нибудь исследования?

— Да, проводил.

— Можете ли вы сказать мне, какого типа этот пистолет?

— Это «узи» калибра девять миллиметров.

— Что это означает? Можете ли вы объяснить присяжным...

— Это боевой пистолет израильского производства, более короткая и более легкая модель полуавтоматического пистолета «узи».

— Когда вы говорите «легкая»...

— Его вес составляет около четырех с половиной фунтов при полном комплекте боезапаса.

— Что означает выражение «полный комплект боезапаса»?

— Ну, он снабжен круглым магазином с двадцатью отверстиями. Это означает, что вы можете без перезарядки сделать из него двадцать выстрелов. Это и означает полный комплект боезапаса. Двадцать пуль.

— Далее вы говорите, что это пистолет девятимиллиметрового калибра. Что это означает?

— Это означает, что пистолет стреляет девятимиллиметровыми пулями от «парабеллума». Это калибр. Девять миллиметров.

— А когда вы говорите, что он короче полуавтоматического пистолета, то какие же это размеры?

— Его полная длина составляет двести сорок миллиметров.

— Может быть, размеры, выраженные в дюймах, будут более понятными присяжным. Можете ли вы перевести нам этот размер в дюймы?

— Без логарифмической линейки...

— Приблизительно. Так, чтобы присяжные могли понять.

— Общая длина составит что-то около девяти с половиной дюймов.

— А длина ствола? Снова в дюймах, пожалуйста.

— Около пяти дюймов.

— Этот пистолет можно держать в руке?

— О, конечно. Он был создан, чтобы держать его в руке. Он относится к классу полуавтоматических пистолетов, известных как ручное оружие.

— Что означает термин «полуавтоматический»?

— Этот термин означает, что для производства каждого выстрела необходимо спускать курок. В противовес полностью автоматическому оружию, где пистолет будет продолжать стрелять до тех пор, пока будет спущен курок.

— Вы хотите сказать, что это оружие способно производить много выстрелов в быстрой последовательности один за другим?

— Да, но не более двадцати. Такова емкость его магазина.

— Но в быстрой последовательности?

— Да. Этот пистолет имеет гашение отдачи. Это обеспечивает ведение быстрого огня с хорошим управлением и точностью.

— Может ли этот пистолет позволить выстрелить, скажем, три раза с быстрой последовательностью выстрелов?

— О да. Безусловно.

— Ваша Честь, я хотел бы предложить в качестве вещественных доказательств три пули от «парабеллума» девятимиллиметрового калибра, извлеченные при вскрытии из тела Антонио Джовани Кареллы.

— Мистер Эддисон?

— Никаких возражений.

— Пометьте эти вещественные доказательства номерами два, три и...

— Ваша Честь, так как в деле ожидается много доказательств такого сорта, можно мне внести предложение пометить все три пули как единое вещественное доказательство, вместо того чтобы...

— Да, хорошо. Пометьте все пули, как доказательство под номером два.

Карелла бросил быстрый взгляд на мать. Она сидела прямо, с непроницаемым лицом, наблюдая за тем, как Лоуэлл вернулся к столу обвинения и поднял еще один запечатанный пластмассовый мешок с печатью, удостоверяющей, что это вещественное доказательство департамента полиции.

— Ваша Честь, — сказал Лоуэлл, — я хотел бы также приложить к делу в качестве вещественного доказательства три пустые гильзы из-под пуль от «парабеллума» калибра девять миллиметров, найденные детективами Уэйдом и Бентом в «Эй и Эль Бейкери Шоп» по адресу 7834, Харрисон-стрит ночью семнадцатого июля прошлого года.

— Нет возражений.

— Пометьте их в качестве вещественного доказательства под номером три.

— И наконец, Ваша Честь, мне бы хотелось предложить в качестве вещественного доказательства три стреляные гильзы и три пули, полученные при опытных стрельбах в отделе баллистической экспертизы полицейского департамента.

— Мистер Эддисон?

— Нет возражений.

— Пометьте их в качестве вещественного доказательства.

— Детектив Хаггерти, я спрашиваю вас сейчас, произвели ли вы сравнительные испытания на всех этих пулях и гильзах?

— Я произвел эти испытания.

— Можете ли вы сказать, что все эти пули выпущены из одного пистолета?

— Да, это так.

— Можете ли вы сказать, что все эти гильзы выброшены из одного пистолета?

— Да, из одного и того же.

— Детектив Хаггерти, какой пистолет вы использовали в ваших опытных выстрелах?

— Боевой пистолет, который вы мне показывали несколько минут тому назад.

Лоуэлл поднял пистолет.

— Вы говорите об этом боевом девятимиллиметровом полуавтоматическом пистолете «узи», проходящем по делу в качестве вещественного доказательства под номером один?

— Да, я говорю о нем.

— И вы хотите сказать, что без всякого сомнения пули, извлеченные из тела Антонио Джовани Кареллы, были выпущены из этого пистолета?

— Да, это так. Следы на извлеченных пулях и пулях опытных выстрелов идентичны.

— Соответственно, были ли стреляные гильзы, найденные на полу булочной мистера Кареллы выброшены из этого пистолета?

— Без всякого сомнения. Следы на найденных гильзах и на гильзах, осмотренных после опытных выстрелов, идентичны.

— Благодарю вас, у меня нет больше вопросов.

— Мистер Эддисон?

Эддисон неторопливо поднялся, покачивая головой еще до того, как подошел к стенду свидетеля, пытаясь произвести на присяжных впечатление, что кто-то здесь ведет недостойную игру и что он намеревается как можно скорее вывести всех на чистую воду.

— Детектив Хаггерти, — сказал он, — когда вы получили пули, извлеченные, как утверждает обвинение, из тела Антонио Джовани Кар...

— Возражение, Ваша Честь! — выкрикнул Лоуэлл, вскакивая с места. — До тех пор, пока против отдела медицинской экспертизы не выдвинуто обвинение, нет никакого сомнения в том, что эти пули извлечены из тела убитого. Здесь нет места словам «как утверждает обвинение», Ваша Честь. Доктор Джозеф Мазлова подписал протокол вскрытия, а также подписал табличку к вещественному доказательству, приложенную к этим трем пулям. Это те самые пули. Я прошу вас проинструктировать мистера Эддисона...

— Вопрос снимается, — сказал Эддисон и снова покачал головой, как будто весь мир — включая его оппонента и присутствующего судью — был против того, чтобы в этом зале восторжествовала справедливость.

— Детектив Хаггерти, — спросил он, — когда вы получили эти пули?

— Вы имеете в виду те пули, которые были извлечены из тела убитого? — спросил Хаггерти. Он работал по многим делам с Кареллой, и ему было бы стыдно, если бы этот законник попытался сегодня каким-нибудь образом запутать дело.

— Пули, помеченные в качестве вещественного доказательства под номером два, — сказал Эддисон, отказываясь повторить то, чему присяжные, как он надеялся, не очень поверят.

— Я получил их восемнадцатого июля прошлого года. На следующий день после убийства.

— Кто направил вам эти пули?

— Доктор Джозеф Мазлова, помощник медицинского эксперта. По требованию детектива второго класса Чарльза Бента из Сорок пятого участка.

— Были какие-нибудь прямые контакты между вами и доктором Мазлова?

— Никаких.

— Между вами и детективом Бентом?

— Да.

— Каков был характер этих контактов?

— Он просил меня определить изготовителя и калибр огнестрельного оружия, из которого эти пули были выпущены.

— И вы сообщили ему эту информацию?

— Да, сообщил.

— Что вы ему сказали?

— Что пули были выпущены из пистолета «узи» калибра девять миллиметров.

— Вы были уверены в этом?

— Я безусловно был уверен в этом.

— Итак, вы знали заблаговременно — задолго до того, как произвели опытные выстрелы из «узи», что пули, извлеченные из тела мистера Кареллы...

Карелла почувствовал, как рядом с ним напряглась его мать.

— ...были выпущены из «узи» калибра девять миллиметров.

— Да, знал.

— И вы об этом информировали детектива Бента.

— Да, информировал.

— Итак, каждый из полицейских искал пистолет «узи» калибра девять миллиметров, как орудие убий...

— Возра...

— Я не знаю, что искал каждый полицейский, я знаю...

— Ваша Честь, возражение...

— Да, мистер Лоуэлл?

— У мистера Хаггерти нет никакой возможности узнать, что искал каждый полицейский.

— Поддерживаю.

— Детектив Хаггерти, вы сказали детективу Бенту, что оружием убийства был пистолет «узи» калибра девять миллиметров.

— Я сказал ему, что пули, оформленные как вещественные доказательства, были выпущены из пистолета «узи» калибра девять миллиметров.

— И вы установили это с помощью определенных рутинных испытаний...

— Да.

— Это, как вам должно быть известно, производится в любом отделе баллистической экспертизы в Соединенных Штатах...

— Во всем мире.

— Во всем мире, благодарю вас. Исследования нарезки, калибра, ход винта и всего, что у вас есть...

— Все это глубоко научные...

— Я еще не задал вам вопроса, мистер Хаггерти. Эти исследования безошибочны?

— Исследования безошибочны, да.

— А вы тоже безошибочны?

— Что?

— Вы никогда в своей жизни не ошибались?

— Там, где дело касалось определения калибра и изготовителя неизвестного огнестрельного оружия, я не ошибался.

— А другие ошибки? Совершали вы другие какие-нибудь ошибки в вашей жизни?

— В течение своей жизни каждый совершает ошибки. Я говорю...

— У меня нет больше вопросов...

— Мистер Лоуэлл?

Лоуэлл подошел к стенду свидетеля, засунул руки в карманы пиджака, наклонился вперед и произнес:

— Разве не бесспорный научный факт, что калибр и изготовителя неизвестного огнестрельного оружия можно определить, исследовав пулю, выпущенную из этого оружия?

— Бесспорный факт.

— Разве это не бесспорный факт, что у отделения баллистической экспертизы этого города самая большая и наиболее подробная классификация оружия, чем где бы то ни было в мире?

— Бесспорный факт.

— И что в этой коллекции содержатся современные данные по любому существующему оружию, включая образцы пуль, выпущенных из этого оружия?

— Да.

— Вы сравнивали пули, представленные в качестве вещественного доказательства и извлеченные из тела мистера Кареллы, с образцом пули, выпущенной из пистолета «узи» калибра девять миллиметров?

— Я сравнивал.

— И каковы результаты?

— Все пули были одного калибра, с тем же ходом винта, с теми же количеством и шириной нарезки и того же калибра.

— И именно исходя из этих данных, вы установили, что все они были выпущены из пистолета «узи» калибра девять миллиметров?

— Точно.

— Благодарю вас, у меня нет больше вопросов.

Снова поднялся Эддисон и подошел к стенду свидетеля.

— Мистер Хаггерти, вы утверждаете, что любая пуля, выпущенная из любого пистолета «узи» калибра девять миллиметров, будет иметь одни и те же приметы?

— Нет, сэр. Я этого не утверждал.

— Потому что у меня сложилось впечатление, что пули, извлеченные из тела мистера Кареллы, могли быть выпущены из любого пистолета «узи» калибра девять миллиметров и необязательно...

— Нет, сэр. Такое впечатление было бы неверным. Я сказал...

— Благодарю вас, вы ответили на мой вопрос.

— Ваша Честь?

— Да, мистер Лоуэлл?

— Может свидетель объяснить, что он в действительности имел в виду?

— Ваша Честь, я удовлетворен ответом.

— А я нет, — сказал Ди Паско. — Можете закончить ту мысль, детектив, которую вы хотели высказать.

— Я пытался сказать, что вначале я исследовал пули, извлеченные из тела мистера Кареллы только для того, чтобы определить калибр и изготовителя пистолета, из которого они были выпущены. А вот позднее, когда я получил пистолет, приобщенный к делу в качестве вещественного доказательства, я был уже в состоянии провести опытные выстрелы, которые доказали, что пули, приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств, были выпущены именно из этого пистолета. И это то, что я пытался прояснить, Ваша Честь.

— Это отвечает на ваш вопрос, мистер Эддисон?

— Мне казалось, что на свой вопрос я уже давно получил ответ, Ваша Честь, — сухо заметил Эддисон, — но тем не менее я благодарю свидетеля за его дальнейшие пояснения. — Он отвернулся, от стенда свидетеля и, казалось, собрался идти к столу зашиты, но потом сказал: — О да, — и снова подошел к Хаггерти. — Скажите мне, — спросил он, — когда вы получили пистолет, приобщенный к делу в качестве вещественного доказательства?

— Второго августа.

— Как он поступил к вам?

— Он был направлен в отдел баллистической экспертизы на обследование.

— Кем он был послан?

— Лейтенантом Нельсоном.

— Вы имеете в виду Джеймса Майкла Нельсона из Сорок пятого участка?

— Да.

— Был ли он направлен вам с биркой цепи ответственности?

— Да, там была эта бирка.

— Были ли на этой бирке какие-нибудь другие имена? Помимо имени лейтенанта Нельсона?

— Было еще одно имя.

— Не могли бы вы сказать, чье там еще было имя?

— Детектива Рэндалла Уэйда.

— Спасибо, у меня больше нет вопросов.

Карелле показалось, что он заметил тонкую, торжествующую улыбку, спрятанную в бороде Эддисона.

* * *

Это была старая часть города.

Карелла быстро шел через Сити-Холл-парк. Несмотря на резкий холод, по земле бегали голуби, внешне похожие на маленьких старых людей с заложенными за спину руками. Он прошел мимо зеленых свежевыкрашенных скамеек. Здесь, среди торжественных, украшенных колоннами правительственных зданий, царило чувство законности порядка и цивилизации. День выдался холодный, яркий и солнечный. В его ушах еще звенели слова Лоуэлла, отбивавшие хитрые выпады Эддисона. Как из-под земли выросли небоскребы большого бизнеса, расположенные не так уж далеко от величественных серых зданий суда, где Карелла мог бы остаться до повторного перекрестного допроса, который вел Эддисон. Но он спешил на встречу с Мейером, поэтому ему пришлось распрощаться с матерью и покинуть здание суда.

Оснащенная батареей пушек крепостная стена у моря, построенная датчанами столетия назад, все еще выглядела грозно. Массивные пушки, установленные на самом верху стены, казалось, и сейчас еще контролировали подходы к городу со стороны Атлантического океана, хотя их дула давным-давно были залиты цементом. Если взглянуть со стены на самую кромку острова, то можно было видеть в том месте, где встречались две реки, Дикс и Харб, завихрения, вызванные слиянием их вод. Здесь свирепствовал ветер, вырываясь из улиц, приспособленных для движения карет, запряженных лошадьми, но явно узких для автомобилей. Там, где раньше стояли деревянные двухэтажные таверны, появились новые, взметнувшиеся в небо бетонные здания, битком набитые юристами и финансистами. И все-таки — возможно потому, что до Атлантического океана было рукой подать, а он, казалось, волшебным образом уходил к Старому Свету, который дал жизнь этому городу, — здесь еще можно было представить себе, как это все выглядело, когда все жители были юными и невинными. Впрочем, так ли уж невинными, если сумели отвоевать это место у индейцев.

Они пытались застать Мартина Боулза дома еще накануне вечером, но телефон молчал. Когда сегодня утром Мейер позвонил ему в офис, то ему ответили, что мистер Боулз не сможет встретиться с ним до одиннадцати часов, так как утром у него назначена деловая встреча. Теперь, когда Карелла и Мейер шли пешком по улицам старого города, они еще раз взвешивали все факты. Работа полиции всегда заключалась в том, чтобы лишний раз пройтись по каждой позиции. А потом еще и еще, пока в деле не появится какой-то смысл.

— Следует отметить, что когда замешаны деньги, то это все меняет, — сказал Мейер.

— Существенно меняет, — заметил Карелла.

— Это исключает сумасшествие.

— Это также исключает и наркотики.

— Все сводится к тому, что Боулз был должен Тилли деньги.

— Одна из двух причин, Мейер. Любовь или деньги. А теперь скажи мне, почему ты думаешь, что Боулз должен был Тилли деньги?

— Спроси меня о чем-нибудь полегче.

— Хорошо, а как эти звенья стыкуются?

— Обычно заключается соглашение и выплачивается половина оговоренной суммы. Остальное — после завершения сделки.

— Обычно.

— Но Тилли не завершил дело. Он провалил две попытки.

— И все же хотел получить остальное.

— И может быть, именно поэтому он закончил свою жизнь в подвале с пулей в голове и веревкой на шее.

— И поэтому мы находимся здесь, чтобы встретиться с Боулзом, — добавил Карелла.

Офис фирмы «Лауб, Кремер, Стил и Уорт» выглядел вполне современным и немного холодным. На стене против массивной стеклянной входной двери было укреплено электронное световое табло шириной около фута с бегущей световой дорожкой, по которой справа налево бежали символы, бывшие для Кареллы и Мейера китайской грамотой. Ниже на той же стене висели картины, очень ценные по мнению Кареллы, несмотря на то что он не мог определить имена художников, авторов этих полотен. За деревянной конторкой, окантованной нержавеющей сталью, сидела очень красивая черная женщина в строгом черном костюме. Одна ее рука покоилась на консоли, которая выглядела так, будто с ее помощью можно было запустить ядерную ракету в любую страну земного шара. Ногти на этой руке были очень длинными и очень красными. Губы накрашены такой же по цвету помадой. Как только детективы подошли к приемной конторке, женщина обратила на них взгляд своих карих глаз. Позади нее электронная лента бегущей строкой повторяла информацию, появляющуюся на электронном табло.

— Мистера Боулза, пожалуйста, — произнес Карелла и бросил на столик раскрытый кожаный чехольчик, в котором было его удостоверение.

— У вас есть договоренность? — спросила она.

— Да, у нас есть договоренность, — ответил Мейер.

— Не могли бы вы назвать свои имена? — Она нажала кнопку на консоли и подняла трубку телефона.

— Скажите ему, что здесь находятся детективы Мейер и Карелла.

Женщина сухо кивнула.

— Два джентльмена хотят видеть мистера Боулза, — сказала она в трубку. — Детектив Мейер и...

Одна бровь ее чуть изогнулась.

— Детектив Карелла, — подсказал Карелла.

— ...детектив Карелла, — добавила она и стала слушать ответ. — Спасибо, — произнесла она наконец и положила телефонную трубку на консоль.

— Сейчас кто-нибудь подойдет и покажет вам дорогу, — сказала она. — Хотите присесть?

Они сели.

Полицейские явно чувствовали себя не в своей тарелке. Они не знали, что обозначают все символы, бегущие по высокотехничной электронной дорожке, все эти AGC и ВНС, FAL, JNJ и DIS... Что, черт возьми, обозначали эти буквы? Они были полицейскими, и у них не было дохода, который они могли бы куда-нибудь вложить. Своих доходов им хватало только на то, чтобы накормить и одеть свои семьи и хоть изредка сводить их в кино. В общем, они ощущали себя здесь неуютно в своей полицейской форме. Сидели и молча ждали, пока в приемную не вошла блондинка в деловом костюме и туфлях на высоких каблуках, стройная как статуэтка, и не произнесла:

— Мистер Карелла и мистер Мейер?

Оба вскочили со своих мест, будто учитель по арифметике вызвал их к доске решать очень сложную задачу.

— Да, — ответили они одновременно, а грациозная блондинка произнесла:

— Сюда, пожалуйста, джентльмены.

Она повела их мимо конторки, где сидела Нефертити с длинными красными ногтями, сочными красными губами и отсутствующим взглядом, словно размышляя, должна ли она бросить ближнего своего на съедение крокодилам или не должна. Они последовали за блондинкой по длинным тихим коридорам до двери с табличкой, на которой было написано имя Мартина Д. Боулза.

Она постучала.

— Входите, — ответили из-за двери.

Мартин Д. Боулз.

Респектабельный мужчина, ростом около шести футов и одного или двух дюймов, темноволосый, с карими глазами. Улыбка на лице, протянутая для приветствия рука. Отличный костюм, сшитый явно по заказу.

— Джентльмены, — сказал он, — как вы поживаете?

— Мистер Боулз, я детектив Карелла, а это мой товарищ, детектив Мейер, — представился Карелла, пожимая протянутую руку.

Ощущение неловкости не проходило.

— Здравствуйте! — произнес Боулз, энергично пожимая им руки. — Чему могу служить? Связан ли ваш визит с попытками покушения на жизнь моей жены?

— Да, сэр. Это так, — подтвердил Карелла.

— Я так и думал, — проговорил Боулз и кивнул.

— Мы знаем, что мужчина по имени Роджер Тернер Тилли работал у вас какое-то время шофером, — сказал Карелла.

— Видите ли, он работал в таксомоторной компании, — объяснил Боулз. — Машины по вызову. Но он действительно был моим постоянным шофером.

— До весны прошлого года, не так ли?

— Да. Он попал в какую-то неприятную историю...

— И был заключен в тюрьму.

— Да, так я понимаю происшедшие события.

— Вы видели его после того, как он вышел из тюрьмы?

— Нет, не видел.

— Вам известно, что он мертв, не так ли?

— Да, моя жена сказала мне, что вы звонили ей вчера утром...

— Да.

— ...и информировали ее.

— Да. Когда вы последний раз видели Тилли живым, мистер Боулз?

— До того, как он попал в тюрьму. Должно быть, в феврале прошлого года.

— Вы знали, что он был освобожден условно?

— Да.

— Как вы об этом узнали, мистер Боулз?

— Видите ли, я беседовал с ним.

— Когда это было?

— Кажется, на прошлой неделе.

— На прошлой неделе? — спросил удивленно Карелла. — А точнее?

— Мне кажется, это было в пятницу. Я помню, что собирался уже уходить. Это было в конце рабочего дня. Эмма и я... моя жена...

Карелла кивнул.

— ...У нас были билеты в театр, а до этого мы собирались пообедать. Тилли позвонил около пяти тридцати, что-то около этого.

— С какой целью он позвонил? — спросил Карелла.

— Он сказал, что я должен ему деньги.

— О? — произнес удивленно Карелла. — За что?

— Он сказал, что я нанимал его отвезти меня на семинар, состоявшийся в прошлом году на севере штата, — нанимал его персонально, а не через компанию — и что я отдал ему тогда только половину денег и поэтому должен отдать остальное. Я сказал ему, что тороплюсь в театр, и он дал мне номер телефона, по которому я могу его найти. Я не звонил ему до утра понедельника.

«Это был день, когда Тилли был убит», — подумал Мейер.

— Зачем вы ему позвонили? — спросил Карелла.

— Разрешить этот вопрос. Я действительно нанимал его отвезти меня на север штата. Он для этой цели арендовал где-то автомобиль. Не знаю всех деталей, но уверен, что он сделал больше, чем если бы я вызвал его через компанию. Я собирался полностью с ним расплатиться и покончить с этим. Мне не хотелось, чтобы Тилли думал, что я обидел его.

— В какое время вы ему позвонили?

— В одиннадцать, одиннадцать тридцать, что-нибудь в это время.

— О чем вы говорили на этот раз?

— Разговор был странным. Он упорно настаивал, что я должен ему деньги, и просто требовал, чтобы я приехал в Даймондбек, встретился с ним ровно в двенадцать и передал ему остаток денег. В жизни ничего не слышал нелепее. Требовать, чтобы я куда-то ехал, да еще срочно...

— Но вы поехали на встречу с ним?

— Конечно нет!

— Вы сказали ему, что приедете туда?

— Да, сказал. Чтобы он от меня отвязался.

— Вы собирались сообщить нам, что у вас были эти два телефонных разговора?

— Честно говоря, нет.

— Вы говорили о них вашей жене?

— Нет, не говорил.

— Мистер Боулз, я надеюсь, вы знаете, что ваша жена узнала человека, пытавшегося ее убить...

— Да, я все знаю...

— ...и считает, что это был Роджер Тилли.

— Да. Но я не понимаю, как эта идея пришла ей в голову. У этого парня не было никаких оснований, чтобы...

— Вы считаете, что она обозналась. Так?

— Да, думаю, что она ошиблась. У него не было никаких причин, чтобы хотеть ее смерти.

— А как насчет денег, которые, как он утверждал, вы были ему должны? Он мог быть разгневан по этой причине?

— Это приходило мне в голову, но ведь разговор был после этих попыток убить Эмму. Одно с другим не вяжется. Понимаете?

Карелла думал: пока что ничего не вяжется. Он был убежден, что Боулз лжет ему.

— Итак, вы думаете, что деньги, которые вы ему были должны...

— Это он сказал, что я ему должен.

— Да, извините меня, вы не думаете, что все это хоть как-то связано с попытками убийства вне зависимости от того, кто пытался убить вашу жену?

— Думаю, что никак не связано.

— Какие у вас с Тилли сложились личные отношения? — спросил Мейер, приступая к решению следующей задачи. Он также считал, что Боулз лжет. Это было скорее ощущение. Оно выработалось за годы бесед с убийцами и людьми, непохожими на убийц. Вы просто начинаете чувствовать, что вас хотят обвести вокруг пальца.

— У нас хорошие отношения, — сказал Боулз. — Он был одним из лучших водителей компании, которых они мне посылали. Именно поэтому я часто к нему обращался. Я не знал, что в тюрьме он малость свихнулся.

— Вы думаете, что он стал сумасшедшим в тюрьме? — спросил Мейер.

— Видите ли, весь этот шум по поводу денег... — произнес Боулз и покачал головой.

— Вы ничего не были ему должны. Верно?

— Ни цента.

— До этих двух телефонных разговоров, — спросил Карелла, — были ли между вами какие-либо серьезные разногласия?

— Никогда.

— Может быть, требованием денег он выражал свое недовольство?

— Нет, ничего похожего на это.

— И тем не менее ваша жена уверена, что именно он был тем человеком, который столкнул ее с железнодорожной платформы...

— Я знаю, но...

— ...а позднее попытался сбить ее машиной.

— Уверен, что она ошиблась.

— И вы уверены, что не должны ему тех денег, о которых он настойчиво вам твердил?

— Да, сколько раз я могу повторять...

— У вас были основания дать ему свою визитную карточку? — спросил Карелла.

— Нет, я говорил вам, что не видел его с февраля прошлого года.

— Мистер Боулз, не могли бы вы сказать нам, где вы были в прошлый понедельник около двенадцати часов дня? Это было позавчера, седьмого января.

Боулз быстро взглянул на Кареллу.

— Может быть, мне пригласить сюда своего адвоката? — спросил он.

— Нет нужды до тех пор, пока вы сами не почувствуете в этом необходимость.

— Что за вопрос, где я был? В чем дело, черт возьми? — воскликнул Боулз, пододвинул к себе календарь записи встреч и гневно его перелистал. — Вот, — произнес он, найдя нужную страницу. — Я был с клиентом до одиннадцати или около того. После я позвонил Тилли. Затем я вышел из офиса...

— Куда собирались пойти?

— У меня была назначена встреча во время ленча.

— С кем?

— С другим клиентом.

— Как его имя?

— Это женщина.

— Назовите ее имя.

— Лидия Рейнез.

— На какое время была назначена встреча?

— На двенадцать. В полдень.

— Где?

— В ресторане «Маргинз».

— Где это?

— На Звауне.

Слово было голландское, сохранившееся еще со времен Питера Стайвесона. Боулз произнес это слово на манер большинства старожилов: Звауне.

— Как найти эту женщину? — спросил Карелла.

— Она очень важный для нас клиент, и я не хочу, чтобы...

— Мистер Боулз, я не уверен, что вы до конца понимаете всю серьезность...

— Я прекрасно понимаю. Но я также понимаю важность...

— Вы ведь знаете, что речь идет об убийстве? — сказал Карелла.

— Да, я понимаю, — сказал Боулз. — Я только предлагаю поискать какой-нибудь другой способ проверки. Я не хочу, чтобы она знала, что полицией ведется какое-то расследование. Когда вкладчики слышат слово «полиция», они моментально думают, что фирма связалась с каким-то нехорошим делом. Я ожидаю в мае повышения в должности и не хочу, чтобы такой важный клиент, как мисс Рейнез...

— Какой другой путь вы предлагаете? — мягким тоном спросил Мейер.

— Я просто не хочу впутывать ее в это дело.

— Но она уже связана с этим делом, — спокойно заметил Мейер, — разве вы не понимаете?

— Думаю, что вы правы.

— Итак, сэр, можете вы сказать нам, где она живет?

— Ну...

— Пожалуйста, — сказал Мейер. — Это облегчит нам всем жизнь.

— Она живет на Чейзе. 475, Чейз-авеню.

— Благодарю вас, сэр, — произнес Мейер.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы не упоминали в разговоре с ней, что расследуете дело об убийстве.

— Мы попытаемся не упоминать, — заверил Мейер и снова приятно улыбнулся.

* * *

Лидия Рейнез владела цветочным магазином, который назывался «Рейнез Форест». Он располагался на пересечении Девидсон-авеню и Перейд-авеню. Название магазина могло навести на мысль, что здесь торгуют удобрениями, но так как никто из заказчиков Лидии не знал ее фамилии, не так уж много людей правильно оценивали то, что значилось на вывеске магазина. Некоторые даже считали, что первое слово в названии было написано неверно. Кстати, швейцар в ее доме на Чейз-авеню тоже сказал детективам, что название ее магазина «Рейн Форест»[13].

Витрина магазина была сплошь заставлена экзотическими цветущими растениями, поражавшими прохожих в любое время года, а уж в январе они выглядели совершенно неправдоподобно. Карелла узнал орхидеи, но здесь были и такие цветы, о существовании которых он даже не подозревав пурпурные, желтые, оранжевые или золотые. Мейер думал о названии магазина и о том, в каких еще видах бизнеса могла участвовать Лидия Рейнез и какие еще вариации она могла произвести со своим именем. Если бы она импортировала оленину с Дикого Запада, она могла бы назвать свое дело «Дом дождя»? А если бы она торговала уздечками и другой упряжью для конных экипажей, то стала бы называть свое дело «Седла и дожди»?

— Как ты насчет вывески «Никаких дождей»? — громко спросил он Кареллу.

— Что? — откликнулся Карелла.

— Годится для поставщика соли, — заметил Мейер.

— Что? — снова откликнулся Карелла и открыл главную дверь магазина.

— Здесь влажно, — заметил Мейер, пожав плечами.

Однажды, давным-давно, Карелла и Мейер должны были арестовать в Пуэрто-Рико и привезти мужчину, обвиненного в двойном убийстве. Как только они спустились с трапа самолета в Сан-Хуане, то сразу почувствовали, что находятся в тропиках. Ничего общего с обычным ярким солнцем, теплом и влажностью. Главный запах — зловонная смесь плесени, парфюмерии, гнили, буйной растительности и ароматов совершенно незнакомых.

Здесь, в этом частном лесу Лидии Рейнез, был тот же эффект. От растений с гигантскими листьями, заполнявшими все пространство, поднимался туман. Раскрытые цветы смело выставляли свои наряды, казалось, что вокруг них должны летать яркие птички и раздаваться стрекот насекомых. А вдали мог бы лениво плескаться океан.

Лидия Рейнез — если это была она — находилась за прилавком в глубине магазина, суетясь возле цветов: передвигала и меняла их местами, разбрызгивала струю воды над папоротником. Карелле показалось, что ей было где-то за сорок. Это была высокая, подтянутая женщина, внешне похожая на одно из экзотических растений. Золотистые волосы гладко зачесаны, зеленые глаза напоминали яркие листочки. На ней была юбка цвета тропического неба, розовые блузка и свитер и туфли на высоких каблуках того же цвета, что и юбка. Как только зазвенел звонок, она оторвалась от своих дел, улыбнулась, смахнув щеткой засохшие листья на гигантском растении, и произнесла:

— Чем могу служить?

— Мисс Рейнез? — спросил Карелла.

— Да.

— Детектив Карелла, — представился он, показал ей значок и удостоверение личности. — Восемьдесят седьмой участок. Это мой напарник, детектив Мейер.

Ее руки, порхавшие около цветков, остановились.

— Да? — снова произнесла она.

— Нет никакого основания для тревоги, — сказал он, — мы являемся...

— Но я совсем не волнуюсь, — возразила она.

Но ее руки все еще не двигались, а приветливая улыбка на симпатичном лице казалась застывшей. Только зеленые глаза были в движении. Внимательные. Оценивающие.

— Мисс Рейнез, вам знаком мужчина по имени Мартин Боулз? — спросил Мейер.

— С ним что-нибудь случилось? — испугалась она.

— Нет, нет, — успокоил ее Карелла.

— Тогда?..

— Это всего лишь обычное расследование, — сказал Мейер.

Для криминалиста это бы много значило. Но Лидия Рейнез не была криминалистом.

— Вы знаете его? — спросил Карелла.

— Да, он брокер, работающий с моими вкладами, — объяснила она, — в фирме «Лауб, Кремер, Стал и Уорт».

— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Карелла.

— Он исчез или что-нибудь в этом роде?

Она выглядела озадаченной. С ним ничего не случилось, иначе они тут же сказали бы ей об этом. В настоящее время они хотели только узнать, когда она видела его в последний раз. Почему? Но если он не исчез или что-нибудь в этом роде, то зачем? Все это было ясно видно на ее лице и в ее глазах. Она была либо очень хорошей актрисой, или Боулз не звонил ей с предупреждением об этом визите.

— Нет, он не исчез, — успокоил Мейер, приятно улыбаясь и кивая. — На самом деле мы только что его видели... Когда это было, Стив? Полчаса назад? Сорок минут?

— Что-то около этого, — подтвердил Карелла.

Она несколько расслабилась. Они все еще не сказали ей, что Боулз использовал встречу с ней в понедельник в качестве алиби. Они хотели услышать это от нее самой.

— Вы не могли бы сказать, когда вы видели его последний раз? — спросил Мейер.

— Я с ним завтракала в понедельник, — сказала Лидия. — Я уверена, что у меня в книге есть об этом запись.

Она еще раз ласково прикоснулась к цветочной икебане, взглянула на нее оценивающим и восторженным взглядом, затем подошла к маленькой полке возле холодильных камер, с прозрачными дверцами, и села на стул позади полки. При этом она, как было видно Карелле, скрестила свои красивой формы ноги и открыла ящик, в котором лежала книга записей. Это был толстый блокнот, обтянутый черной кожей. Она быстро открыла его на том месте, где широкая бумажная закладка отмечала текущий день, и стала перелистывать назад.

— Да, здесь это есть, — произнесла она и подняла глаза. Точно те же слова, которые произнес Боулз, когда нашел нужную запись в своем календаре.

— Да. Это было в понедельник, седьмого числа.

— На этот день у вас с ним был намечен завтрак, — сказал Карелла. — Да, — согласилась она. — Здесь есть запись. — Она развернула страницу так, чтобы он смог в этом убедиться. В витиеватой записи от руки, которую Карелла посчитал ее собственной, он прочел следующие слова:

Martin Bouls

Margins С12

— Это название ресторана? — спросил Мейер, заведомо зная ее ответ. — «Маргинз»?

— Да. Это рядом с биржей. На Зваун.

Она также произносила слово, как Звауне. Но ее выговор указывал на то, что родилась она явно не здесь.

— Мистер Боулз был уже на месте, когда вы пришли? — спросил Карелла.

— Да, он уже был там.

— Вам не надо было его ждать? Не было никаких задержек?

— Нет, он сидел у бара.

— Это большой ресторан — «Маргинз»?

— Достаточно большой.

— Там было много людей?

— Я не заметила. Зачем? Что он сделал?

Оба детектива знали, что рано или поздно наступит момент, когда она задаст этот вопрос.

— Ничего такого, о чем бы вы не знали, — заверил Мейер и снова приятно улыбнулся. Старый дядюшка Мейер... Ты можешь не верить тому, другому, с китайскими глазами, но на меня можешь целиком положиться.

— Тогда зачем все эти вопросы? — спросила она.

— Просто рутинная проверка, — объяснил Карелла.

— Конечно, — согласилась она, — а я принцесса Ди.

— Когда вы сделали эту запись о ленче? — спросил Мейер.

— Не имею представления. Мы с Мартином периодически встречаемся и обсуждаем мои вложения. Может, это я позвонила ему, а может, он. Я просто не помню. Так что же все-таки произошло?

— Ничего, — ответил Карелла.

— Конечно, — снова сказала она.

Ее глаза сфокусировались на его глазах. Он никогда в жизни не ощущал такого напряжения, исходившего от взгляда. Зеленый источник света — лазерные лучи — так Карелла определил ее глаза. Они требовали сказать о цели визита. В какой-то момент Мейер ощутил даже желание выложить все карты на стол. И с трудом подавил его.

— Откуда вы родом? — спросил он.

— Из Чикаго, — ответила она. — Почему вы об этом спрашиваете?

* * *

Карелла пошел к ней, когда она была одна, и пошел один. Кое-что ему хотелось обсудить в частной беседе. Пусть это не выглядит как визит двух полицейских чиновников, облаченных в тяжеленную форму. Она сказала ему, что пришла домой только что и предложила что-нибудь выпить. Было четыре часа дня. Он отказался, объяснив, что все еще находится при исполнении служебных обязанностей. Она взяла его пальто, повесила в шкаф в прихожей, после чего они перешли в гостиную, представлявшую собой сочетание кожи и стали. Он сел на стул.

— Миссис Боулз, — сказал он, — у вас есть какие-либо основания считать, что ваш муж желает вашей смерти?

Она замерла, не находя слов.

— Миссис Боулз? — повторил он.

— Нет. Конечно нет. Что вы имеете в виду? Мартин? — сказала она.

— Да, мадам. У вас в последнее время были какие-нибудь неприятности?

— Нет, мы...

— Я имею в виду, в вашей супружеской жизни.

— Да, я понимаю. Нет, определенно нет. Мы...

— Он когда-нибудь упоминал о разводе?

— Нет, нет, мы очень...

— Или как-нибудь косвенно предлагал это?

— Нет, мы очень счастливы.

— Были ли у вас недавно какие-нибудь острые споры?

— Нет.

— Или, может быть, что-нибудь в этом роде?

— Нет.

— Он когда-нибудь бил вас?

— Нет, вы имеете в виду...

— Я имею в виду, бил ли он вас когда-нибудь? Физически.

— Нет. Никогда.

— Или грозил побить?

— Нет.

— Миссис Боулз, мне очень жаль, что я вынужден спрашивать вас об этом, но это очень важно. У вашего мужа есть другая женщина?

— Нет, насколько я знаю, у него нет другой женщины. Мистер Карелла, действительно...

— Я сожалею, но вынужден задавать эти вопросы. В вашей жизни есть другой мужчина?

— Разумеется, нет!

— У вашего мужа нет никаких причин желать вашей смерти?

— Никаких.

— Или желать, чтобы вы ушли из его жизни...

— Нет.

— Как составлено ваше завещание, миссис Боулз? Поверьте, мне не доставляет никакого удовольствия спрашивать вас об этом. Но уже были совершены два покушения...

— Как вы могли подумать, что Мартин?..

— Потому что он звонил Тилли в то утро, когда тот был убит.

— Тилли?

— Чтобы обсудить вопрос о деньгах, которые, как сказал Тилли, ваш мужбыл должен ему.

Она посмотрела на него.

— Да, — сказал он.

Она продолжала пристально смотреть на него. Кажется, наступало прозрение.

— Я сожалею, — произнес он.

— У меня никогда не было основания думать...

— Я могу это понять.

— Я просто никогда... — Она не закончила фразу.

Она теперь размышляла. Обдумывала все, что он ей рассказал. Взвешивала, возможно ли...

— У нас составлен брачный договор, — сказала она очень спокойно.

— Что в нем сказано, миссис Боулз?

— В случае, если... если нам придется разводиться, я получаю половину всего, что он имеет в настоящее время, и того, что он заработает в будущем.

— Понятно.

— И... мы также упомянуты в завещаниях друг друга. Как наследники. Кто уходит из жизни первым...

Она покачала головой.

— Эти документы связаны с большими деньгами, — сказала она.

Карелла ждал.

— Его отец оставил ему свыше миллиона долларов... и, конечно, у него самого очень хорошо идут дела. По-видимому, весной этого года он станет партнером в фирме.

Она снова покачала головой.

— Я просто не могу в это поверить. Если вы говорите, что он звонил Тилли...

— Да, он сам сказал об этом.

— Тогда, ну... я думаю, что он звонил. И я предполагаю, что если он планировал развод, то... Нет, он не такой, я знаю. Мы любим друг друга. И если вы предполагаете... Я хочу сказать, что я не знаю, что вы предполагаете, но мне кажется, вы пытаетесь сказать, что Мартин связался с этим Тилли, чтобы...

— Да, миссис Боулз, я предполагаю такую возможность.

— Если все так, то зачем бы он стал нанимать этого Дерроу?

— Кто такой Дерроу? — спросил удивленный Карелла.

— Частный детектив.

— Что? — воскликнул Карелла. Он был очень удивлен. — Для чего он нанял частного детектива?

— Докопаться до истины. Найти того, кто пытался убить меня. Поэтому вы видите...

— Когда это было? — спросил он.

— Он нанял его с понедельника.

— Расскажите об этом поподробнее.

— Я не вижу никаких оснований что-либо скрывать. Этот человек занимается своим делом на законном основании, он является...

— Откуда вы об этом знаете?

— Я проверила.

— Мне бы хотелось, чтобы вы мне дали возможность проверить самому.

— Оказалось, что это так просто сделать. Он дал мне свою визитную карточку, и я позвонила в Чикаго...

— Ваш муж нанял частного детектива из Чикаго?

— Да.

— Почему? Разве у нас тут своих не хватает?

— Я не знаю почему. Он, по-видимому, хороший специалист.

— И вы сказали, что звонили в Чикаго?

— По номеру телефона, который был указан в его визитной карточке. Это действительно сыскное агентство.

— Вам известно, почему ваш муж нанял детектива?

— Я только что говорила вам. Чтобы защитить меня. И найти того, кто пытался меня убить.

— Ну хорошо. Теперь Тилли мертв, и он не может уже этого сделать, верно? Назовите мне еще раз имя этого человека.

— Эндрю Дерроу.

— Как произносится это имя по буквам?

— Д-Е-Р-Р...

Карелла был уже убежден, что это липа. Частный детектив по имени Дерроу? Как в Кларенсе?

— ...О-У.

— А название его сыскного агентства?

— "Э.Н. Дерроу Инвестигейшнз".

«Я могу поручиться, что это липа», — подумал Карелла.

— У вас еще есть эта карточка?

— Да.

— Можно мне посмотреть?

— Она в моей сумочке.

Она вышла из комнаты, но скоро вернулась и вручила ему то, что должно было подтвердить род занятий хозяина карточки. Когда имеется такая визитка с указанными в ней данными, никто уже не спрашивает удостоверения. Он переписал имя, адрес и номер телефона, напечатанные на лицевой стороне карточки, и тут же вернул ее. Он поблагодарил Боулз за время, которое она ему уделила, и сказал, что будет работать в контакте с ней. Из всего того, что она рассказала ему, его больше всего беспокоили условия брачного договора, но он постарался сейчас не думать об этом. Он также был в полном недоумении, почему Мартин Боулз нанял пришлого человека из Чикаго защищать свою жену от покушений. Да, темных мест было немало.

* * *

Вернувшись в участок, он позвонил по номеру, списанному с визитной карточки. Автоответчик сообщил:

«Вы позвонили в бюро „Дерроу Инвестигейшнз“. Я сейчас нахожусь вне пределов досягаемости, но вы можете оставить запись после того, как услышите гудок. Я свяжусь с вами, как только вернусь в город. Спасибо».

«Дерроу Инвестигейшнз», — подумал он и набрал номер 1-312-555-1212.

— Справочное, — ответил чей-то голос.

— Я хотел получить информацию в Чикаго, — сказал он, — о фирме «Дерроу Инвестигейшнз» на Саут-Кларк-стрит.

— Как произнести это имя по буквам? — спросила она.

— Д-Е-Р-Р-О-У.

«Как в Кларенсе», — подумал он.

— Одну минутку, пожалуйста, — сказала оператор.

Он подождал.

— Я сожалею, сэр. У нас ничего не зарегистрировано под этим названием.

— Можете поискать на имя Э.Н. Дерроу? — попросил он.

— Буква "Н" как в слове «Ненси»?

— Да, пожалуйста.

— Один момент.

Он снова стал ждать.

Когда она снова вызвала его, то заявила:

— Под этим именем тоже ничего нет, сэр.

— Вы уверены?

— Да, сэр.

— Спасибо, — сказал он и повесил трубку.

Карелла поразмыслил некоторое время, затем просмотрел свою личную записную книжку в поисках номера справочного телефона общественных агентств. Когда он дозвонился, ему ответил женский голос. Он рассказал, что расследует убийство и что ему необходимы имя и адрес персоны в Чикаго, номер телефона которого ему известен. Оператор сказала, что вскоре ему ответят. Ей потребовалось всего три минуты, чтобы вывести на компьютер номер телефона 87-го участка. Когда она снова соединилась с Кареллой, то попросила у него номер телефона в Чикаго и пообещала, что свяжется со своей напарницей с той стороны. Спустя десять минут она сообщила, что запрашиваемый номер является закрытым.

— Я не понимаю, как это, — произнес он.

— Это значит, что номер отсутствует в справочниках. Это непубликуемый номер.

— Я говорю с оператором по общественным агентствам?

— Да, сэр. Это так и есть.

— И эти запрещения распространяются на полицию?

— Да, сэр.

— Мне в прошлом давали сведения по непубликуемым номерам телефонов, — сказан он.

— Я сожалею, сэр, — ответила она, — но, может быть, вы имеете в виду просто не входящие в справочники номера.

— Нет, я имею в виду непубликуемые номера. Я здесь веду дело об убийстве.

— Да, сэр, я понимаю это. Но я не имею права давать вам непубликуемый...

— Чикаго сообщил вам имя и адрес по этому номеру телефона?

— Нет, сэр. Чикаго не дат мне такой информации.

— С кем вы там говорили?

— Я могу дать вам номер компании «Иллинойс Белл», сэр, но они, как мне показалось, настроены очень решительно.

— Дайте мне их номер, пожалуйста, — попросил он.

— Да, сэр, — сказала она и продиктовала ему номер телефона.

Карелла набрал этот номер.

— "Сабрина Гроун", — ответил женский голос.

Карелла почувствовал, что попал в переплет.

— Да, — сказал он, — это детектив Карелла из 87-го участка в Айсоле.

— Да? — ответила она.

— С кем я говорю, пожалуйста?

— Миссис Фишер.

— Миссис Фишер, я веду здесь дело об убийстве. У меня есть номер телефона в Чикаго, который, как я понимаю, непубликуемый...

— Да, сэр?

— Мне необходимы имя и адрес хозяина этого телефона.

— У вас должен быть ордер от суда...

— Это ведь дело об убийстве, — заметил он.

— Вам все равно необходимо письменное разрешение, чтобы мы выдали вам эту информацию.

— Видите ли, это связано с некоторыми трудностями...

— Да, сэр?

— ...оформления, так как я все время нахожусь здесь, а вы находитесь...

— Да, сэр, но это единственно возможный путь.

— Вы имеете в виду необходимость получения ордера от суда в Иллинойсе?

— Да, сэр. Здесь ведь Иллинойс.

— Это как раз то, о чем я говорил. Человек был убит здесь, у нас...

— Да, сэр.

— И обычно, когда мы ведем расследование...

— Все распоряжения нам должны исходить от наших судебных властей, сэр.

— Я хочу сказать, что в подобных ситуациях телефонная компания обычно...

— "Иллинойс Белл" получает в год от восьми до девяти тысяч таких просьб, сэр. И поэтому, сэр, вам все равно необходим судебный ордер.

— Имеете вы какого-либо рода договоренности с полицейским управлением в Чикаго? — спросил Карелла. — Мы там...

— Сэр, вы работаете в полицейском управлении Чикаго?

— Нет, я говорил вам...

— Тогда вам следует иметь судебный ордер.

— Благодарю вас, — произнес он и повесил трубку.

Карелла снова стал рыться в собственной записной книжке и нашел номер телефона полицейского управления в Чикаго, набрал его и изложил ответившему ему сержанту свою просьбу. Сержант соединил его с детективом по имени Райли. Пришлось снова все объяснять этому Райли. Он также рассказал ему о беседе с миссис Фишер.

— Да, когда захотят, они становятся занудами, — сказал Райли, — но вот что вам следует сделать. Вы должны позвонить в отдел заявок. Посмотрите номер телефона в справочнике «Лидс Нетуорк». Скажите им, какое дело вы ведете и почему вам нужна эта информация. Руководитель отдела сыска направит эту просьбу в свой отдел, и там выполнят это задание.

— Вы не можете достать для меня письменное разрешение?

— Нет, это невозможно.

— Но она сказала...

— Да, но у нас там постоянно работает специальный офицер безопасности. Для активного расследования... Вы ведь говорили об убийстве, верно?

— Да, я говорил об убийстве.

— Он обычно дает необходимую информацию сразу по телефону.

— Хорошо, — сказал Карелла. — Сколько времени это займет?

— Сегодня, сразу после полудня, приемлемо? — спросил Райли.

* * *

Телефонный звонок из полицейского управления последовал полчаса спустя. Карелле сообщили следующую информацию:

«Непубликуемый номер телефона, напечатанный на так называемой визитной карточке Эндрю Дерроу, принадлежит человеку по имени Эндрю Денкер, проживающему по адресу Вест-Веллингтон, а не Саут-Кларк-стрит».

Глава 7

Встреча состоялась во вторник десятого января в угловом кабинете лейтенанта Бернса. Мейер и Карелла сидели рядом в креслах с жесткими спинками у окна, явно не утепленного на зиму, готовые сделать свое представление. Оба выглядели вызывающе щеголевато. За окном шел снег. Бернс ненавидел, когда шел снег. Для себя он сделал вывод, что в темное время суток уголовникам труднее удержаться от преступлений...

Благодаря отдыху на лыжной базе в Колорадо Коттон Хейз приобрел розовый цвет лица. Казалось, что это рыжие волосы отражаются на его щеках. Его шевелюра явно нуждалась в стрижке. Бернс раздумывал, не сказать ли ему об этом. Хейз сидел на краешке его стола, частично заслоняя Артура Брауна, который стоял, прислонясь к двери, как бы защищая вход от любого неугодного посетителя. Если бы Бернсу нужно было идти безоружным в два часа ночи по темной аллее, то в качестве партнера он выбрал бы Брауна. Рядом с ним в кресле сидел Энди Паркер. Как обычно, он был небрит. Где-нибудь в парке на скамейке его легко можно было бы принять за бомжа. А в Майами его сочли бы за опустившегося наркомана.

Сбоку от него, прислонясь к стене, стоял Берт Клинг, вне всякого сомнения обдумывавший, как вернуть любовницу. По его лицу было видно, что он витает где-то далеко отсюда. Бернсу очень хотелось ударить его по заду. Ему были известны все подробности этой истории. Из-за Клинга Эйлин потеряла напарника, когда выслеживала профессионального убийцу. Она была вынуждена застрелить человека. Одна пуля попала ему в плечо, вторая — в грудь, а затем она для верности разрядила в него весь пистолет. Эта Эйлин Берк — решительная дама. Хороший полицейский. Теперь она работает в составе группы по переговорам о заложниках. Бернсу очень хотелось ударить Клинга по заднице и сказать ему: «Очнись, жизнь продолжается».

Боб О'Брайен сидел в кресле справа от Клинга. Он скрестил руки на груди и вытянул длинные ноги к столу. Бедный Боб. Возьмите его с собой на дело и будьте уверены: в девяти случаях из десяти будет перестрелка. Если вам попался в качестве напарника О'Брайен, — ведь непременно какой-то ублюдок вытащит пистолет и будет стрелять в вас. Он уже вынужден был застрелить шестерых при несении патрульной службы. Бернс подумал, что О'Брайену надо сесть однажды рядом с Эйлин Берк и излить свою ирландскую душу, рассказав, как ему тяжело убивать людей. Или вы хотите делать это? Начните с шестерых. Внутренне он обливался слезами когда ему приходилось стрелять в людей. Рассказать ей то, что говорил лейтенанту однажды в дождливый день прямо здесь в офисе.

— Я плачу внутри, Пит. Каждый раз. Я плачу внутри.

— Готовы начать? — спросил Бернс. На настенных часах было десять минут девятого. Смена на Грейвьярде закончилась двадцать пять минут назад. С полуночи непрерывно падал снег.

— Мне бы хотелось провести нашу планерку в темпе, так как Стиву надо ехать в суд на окраину города. Там слушается дело, над которым он и Мейер работали с конца декабря. В понедельник это дело оказалось связанным с убийством.

— А каким оно было до понедельника? — спросил Хейз.

— Попытка убийства, — ответил Карелла.

— По отношению к убитой жертве?

— Нет, он был парнем, который пытался убить ее. Во всяком случае, так она говорит.

— Я не понял, — сказал Хейз.

Бернс посмотрел на обоих детективов.

— Почему, Стив, ты не хочешь им все рассказать? — спросил лейтенант и откинулся назад в своем вращающемся кресле.

Карелла стал объяснять все с самого начала во всех подробностях. Иногда в рассказ включался Мейер, чтобы уточнить время или дату, но в основном это было сольное выступление. Карелла рассказал все, что случилось с двадцать девятого декабря, когда Эмма Боулз сделала заявление о двух попытках ее убить. Он изложил обстоятельства гибели Роджера Тернера Тилли и свой спор с Толстым Олли Уиксом о правомерности применения правила первого.

— Да, в этом весь Олли, — произнес Паркер, покашливая.

Рассказал о найденном в подвале револьвере, о разговоре с Мартином Боулзом и его клиенткой, с которой он, возможно, завтракал в день убийства, и о том, что Мартин Боулз нанял частного детектива, который использует чужое имя.

— К настоящему времени это все, — сказал Карелла.

— Вопросы? — спросил Бернс.

— Ты получил какие-либо данные по револьверу? — спросил Хейз.

— По-видимому, результаты баллистической экспертизы мы получим сегодня.

— Это наверняка револьвер тридцать второго калибра, — заметил Мейер.

— "Хай-Стандарт Сентинел", — добавил Карелла.

— Это револьвер без отдачи?

— Да.

— Напомни, как звали этого парня?

— Роджер Тернер Тилли.

— По имени вроде бы черный, — заметил Паркер.

— Нет, он белый.

— Только в этом городе люди, носящие имена белых людей, тем не менее являются черными, — сказал Паркер. Казалось, он не замечал, что у двери стоял черный Браун, высокий и широкий как скала. Браун промолчал, но у него был такой вид, как будто он готовился вышвырнуть Паркера в окно.

— Итак, что же вы придумали? — спросил О'Брайен. — Вы считаете, что в этом деле замешан муж?

— Да, мы нашли его визитную карточку в бумажнике Тилли...

— Хорошо, это серьезное обстоятельство, — сказал Паркер.

— И мы установили, что он разговаривал с Тилли в то утро, когда Тилли был убит.

— Ты имеешь в виду, что разговор состоялся на месте убийства?

— Нет, по телефону.

— О чем они говорили?

— Тилли утверждал, что Боулз должен ему деньги.

— Ах-ах.

— Да. По словам Боулза, Тилли возил его в прошлом году на север штата...

— Значит, мы имеем дело с давнишней историей, верно? — заметит Паркер.

— ...и он все еще должен был ему остаток денег за поездку. Это было еще до того, как Тилли был осужден за драку весной прошлого года.

— Мне не нравятся истории, начавшиеся давным-давно, — произнес Паркер.

— Жертва была в тюрьме? — спросил Хейз.

— Не имеет значения, — сказал Паркер.

— Так кто же был в тюрьме?

— Жертва, жертва, — заявил Паркер.

— Мне бы хотелось это точно знать.

Паркер мрачно кивнул и повернулся к Карелле.

— Это сделал муж, — подчеркнул он. — Пойди и арестуй его.

— У него алиби, — произнес Мейер.

— Хорошо, — сказал Браун, кивая. — Завтрак с хозяйкой цветочного магазина.

— Ты заходил в этот ресторан? — спросил Бернс.

— Нет, еще нет.

— Лучше бы сделать это побыстрее. Поспрашивай, видел ли их кто-нибудь там вместе.

— Мейер пойдет туда сегодня, — заверил Карелла.

— Так мало дней в неделе, лейтенант, — пояснил Паркер.

— А кто этот второй парень? — спросил Бернс.

— Денкер? Мы еще не знаем. На компьютере о нем нет никаких сведений. Он, предположительно, является частным детективом.

— Какой человек в здравом уме будет говорить, что он частный детектив, если он таковым не является? — сказал Паркер.

Все детективы дружно рассмеялись.

Даже Бернс рассмеялся.

— Хорошо, хорошо, — произнес он наконец.

Но парни все еще продолжали смеяться.

— Ну все, давайте успокоимся, — сказал он.

— Но муж нанял его. Верно? — спросил Браун.

— Да.

— Чтобы защитить ее.

— Да.

— Что за чушь, — проговорил Паркер.

— Пусть бы она сама за собой лучше следила, — произнес О'Брайен.

— Это все, что мы установили, — заключил Карелла.

— Бросьте шутить, — сказал Паркер. — Вы, ребята, должны приложить все усилия, чтобы установить истину... Взбодрись, ковбой, — обратился он к Клингу. — Я собираюсь объяснить тебе содержание полицейской работы.

Клинг не вымолвил до сих пор ни одного слова. Теперь он произнес свои первые слова:

— Трахал я тебя, Паркер.

— Спасибо, — сказал Паркер, затем встал и поклонился ему. — Но тогда будь таким же твердым, как он. В этом деле очень важно приобрести нужную форму. Боулз... так его зовут?

— Да, Боулз, — подтвердил Мейер.

— Боулз нанимает одного типа убить свою жену, и этот тип действует неудачно. Дважды. Боулз посылает его к чертовой матери и нанимает второго типа, на этот раз из Чикаго. Однако первый тип не собирается так быстро отказываться от выгодного дельца и хочет получить причитающиеся ему денежки.

— Плату за поездку, — вставил Браун.

— Благодарю вас, доктор Ватсон. — Паркер скорчил гримасу и покачал головой, намекая на то, что его окружают сплошные Симплтоны[14]. — Итак, он звонит Боулзу и требует, чтобы тот заплатил ему, и Боулз расплачивается с ним пулей в голову.

— Ты забываешь, что Боулз имеет алиби, — напомнил О'Брайен.

— Алиби — это чепуха. Надави на эту женщину из цветочного магазина, и его алиби может пригодиться только в сортире.

— Может быть, — согласился Карелла.

— Может быть, дорогой осел. Она трахается с Боулзом. Что ты думаешь по этому вопросу? Он говорит ей, что должен поехать в город по какому-нибудь делу и если ее спросят полицейские, где он был в такое-то время в понедельник, то она должна подтвердить, что он с ней в это время завтракал. Она, конечно, отвечает, что все будет в полном порядке.

— Может быть, — согласился Мейер.

— Никаких «может быть». Как ты думаешь, почему Боулз желает смерти своей жене? Да потому, что у него появилась эта дамочка. Теперь относительно второго типа, приставленного к жене Боулза и готового пустить в нее пулю, когда найдется для этого удобное время и место. Это ваше дело, господа. Арестуйте Боулза за это блядское убийство и привлеките к ответственности даму из цветочного магазина за соучастие. Затем отправьте этого мнимого частного детектива ближайшим поездом.

В комнате воцарилось молчание.

— С моей точки зрения, предложение звучит неплохо, — промолвил Бернс.

Карелла вынужден был признаться самому себе, что он такого же мнения.

* * *

Детектив третьего класса Рэнделл Уэйд выглядел так, будто на нем было надето только нижнее белье в обтяжку. Высокий и черный, с узкими плечами и худым мускулистым телом, он встал на свидетельский стенд, поднял правую руку, левую положил на Библию, которую принес ему судейский чиновник. Видно было, что ему очень неудобно в костюме и галстуке, а рука с чрезмерно большими суставами, лежавшая на Библии, выдавала в нем крепкого уличного драчуна, а шрам над левым глазом от удара ножом придавал устрашающее выражение его физиономии. Луиза Карелла сразу прониклась к нему доверием, хотя и ощутила некоторое беспокойство, не очень веря в то, что он на самом деле полицейский. Она надеялась, что присяжные испугаются его вида меньше, чем она.

— Детектив Уэйд, — произнес Лоуэлл, — я показываю вам этот боевой пистолет «узи» калибра девять миллиметров и спрашиваю вас, когда вы в первый раз увидели его.

— Ночью... нет, позвольте уточнить это, — сказал Уэйд. — Было ей; темно, но уже наступило утро. Это было утро первого августа прошлого года.

Где вы увидели впервые этот пистолет?

— В проходе дома по адресу 1143, Телли-роуд.

— Где это, детектив Уэйд?

В Риверхеде. Район Сорок шестого участка.

— Что вы там делали?

— Мы искали двух человек, подозреваемых в убийстве. Нам было поручено это дело.

— Какое дело об убийстве вы расследовали?

— Дело об убийстве Антонио Джовани Кареллы.

— Каких подозреваемых лиц вы искали?

— Десмонда Уиттейкера и Самсона Коула.

— Является ли Самсон Коул тем самым мистером Коулом, который проходит по этому делу в качестве обвиняемого?

— Да, это он.

— Находился ли мистер Коул в проходе дома по адресу 1143, Телли-роуд, когда вы впервые увидели этот пистолет?

— Он был там.

— Где находился этот пистолет, когда вы впервые увидели его?

— В правой руке мистера Коула.

— Не могли бы вы рассказать, как вы овладели этим пистолетом?

— Он был изъят в качестве вещественного доказательства, когда мистер Коул был обезоружен и схвачен.

— Вы говорите «обезоружен»...

— Он поднял пистолет в позицию для стрельбы. Было необходимо...

— Это именно то оружие?

— Да, это то оружие, которое находится в вашей руке. Он направил его в нашу сторону и собирался открыть огонь. Необходимо было немедленно применить силу.

— Когда вы изъяли пистолет в качестве вещественного доказательства?

— После того, как мистер Коул оказался в наручниках.

— Что вы сделали после этого с пистолетом?

— Приобщил его в качестве вещественного доказательства и передал вышестоящему офицеру.

— Могли бы вы сообщить мне имя вашего вышестоящего офицера?

— Детектив лейтенант Джеймс Майкл Нельсон, — ответил Уэйд, — командир отдела детективов Сорок пятого участка.

— Детектив Уэйд, в чем заключается обычная процедура передачи вещественного доказательства из одних рук в другие в полицейском управлении?

— Производится то, что мы называем оформлением бирки цепи досмотра, укрепляемой на вещественном доказательстве.

— Не могли бы вы пояснить, что печатается на этих бирках?

— Первыми словами на этой бирке являются «получено от», затем слово «кем», а дальше «дата» и «время». На бирке оставляется место для того, чтобы можно было напечатать дополнительную информацию. После заполнения основной бирки вы обязаны заполнить еще одну, которая обычно скрепляется с основной.

— Итак, когда вы передали этот снабженный биркой пистолет лейтенанту Нельсону, он должен был сделать на бирке после слова «кем» запись о том, что он получил его от вас, и подписаться. Это верно?

— Да, это верно.

— Вы знали, что случилось с пистолетом после того, как вы передали его лейтенанту Нельсону?

— Да, сэр. Он был послан в отдел баллистической экспертизы для проведения испытательных стрельб.

— Ваша Честь, — сказал Лоуэлл, — мне бы хотелось, чтобы эта так называемая бирка цепи досмотра была приобщена к делу в качестве вещественного доказательства.

— Никаких возражений, — вымолвил Эддисон.

Карелла отметил, что Эддисон дергал себя за бороду. Все время дергал себя за бороду. Он явно выказывал признаки раздражения по поводу всей этой тягомотины с пистолетом.

— Пометьте бирки в качестве вещественного доказательства обвинения под номером пять, — сказал Ди Паско.

— Детектив Уэйд, — произнес Лоуэлл, — будьте любезны, взгляните на эту бирку.

Уэйд взял бирку, посмотрел на нее и кивнул.

— Вы не могли бы сказать, глядя на эту бирку, у кого сразу после лейтенанта Нельсона был пистолет?

— Получение пистолета было зафиксировано подписью детектива Питера Хаггерти из отдела баллистической экспертизы первого августа в одиннадцать двадцать семь утра.

— Тогда, как указано в бирке, цепь досмотра протянулась от вас к лейтенанту Нельсону, а от лейтенанта Нельсона к детективу Хаггерти.

— Это точно.

— Значатся ли другие фамилии на этой бирке?

— Нет.

— Имел ли еще кто-нибудь возможность взять этот пистолет в любое время? Любой человек, кроме тех, чьи фамилии указаны на этой бирке?

— Никто, кроме этих людей, не мог взять пистолет.

— Значит, у вас не вызывает никакого сомнения тот факт, что пистолет, который вы отобрали у Самсона Коула утром первого августа, является тем самым пистолетом, который был позднее утром того же дня передан детективу Хаггерти.

— Никакого сомнения.

— Была ли у вас какая-нибудь беседа с детективом Хаггерти после того, как он получил от вас этот пистолет?

— Да, была.

— Могли бы вы рассказать, о чем вы с ним беседовали?

— Я говорил ему, что мы хотели получить результаты сравнения пуль и использованных гильз при испытательных стрельбах с пулями и гильзами, посланными ему ранее. С теми пулями и гильзами, которые были орудиями убийства Кареллы.

— Он сделал это?

— Да, сделал.

— У вас была беседа по поводу результатов экспертизы?

— Да, была. Он дал мне устный отчет о результатах его исследований.

— Что конкретно он вам сказал?

— Пули и гильзы соответствовали одному и тому же пистолету.

— Иными словами, испытательные стрельбы показали, что оружие, которое вы отобрали у мистера Коула, было тем самым оружием, из которого был убит мистер Карелла.

— Да.

— Было ли это подтверждено позднее в письменной форме?

— Мы получили отчет о результатах баллистической экспертизы буквально на следующий день. В отчете подтверждалось все то, что было мне сказано детективом Хаггерти по телефону.

— Что же там было сказано?

— Что оружие, изъятое у мистера Коула, было тем самым, из которого был убит мистер Карелла.

— Благодарю вас, никаких больше вопросов у меня нет.

* * *

Ресторан «Маргинз» был достаточно большим для того, чтобы отмечать в нем крупные события, но достаточно маленьким, чтобы обеспечить уединение для любой пары, желающей быть незаметной в затененном уголке. Весьма вероятно, что Боулз и его дама были здесь в понедельник и их никто не видел. Если дело обстояло именно так, то Паркер, по-видимому, был прав, когда предлагал в качестве первоочередного мероприятия всеми силами навалиться на даму из цветочного магазина.

Метрдотелем здесь работал человек по имени Френк Джильо.

Он был без пиджака, в черных брюках, белой рубашке, с черным галстуком, свободно повязанным на шее. Остальные атрибуты его одежды тоже были белыми: подтяжки, носки и до блеска отполированные туфли. Войдя в одну из вращающихся дверей, ведущих из кухни, он немедленно извинился перед Мейером за то, что заставил его ждать.

— Я готовился к обслуживанию посетителей, — пояснил он и посмотрел на свои часы, — сейчас будут приходить к завтраку.

Было без десяти одиннадцать. Столы, застеленные чистыми белыми скатертями, сверкали хрусталем. Солнечный свет падал через утепленные окна, отражаясь холодными зимними отблесками в серебряных приборах сервировки.

— Мистер Джильо, — сказал Мейер, — мне хотелось бы узнать, могу ли я посмотреть вашу книгу заказов за прошлый понедельник, седьмое января.

— Почему бы и нет, пожалуйста, — произнес Джильо. — Есть ли там что-нибудь такое, что вас особенно интересует?

— Заказ на двенадцать часов от мистера Мартина Боулза.

— О да, конечно, — ответил Джильо. Мейер посмотрел на него.

— Мистер Боулз из фирмы «Лауб, Кремер», — сказал он. — Он был здесь в понедельник. Я сам принимал от него заказ.

— Вы уверены?

— Уверен, — ответил он. — Но давайте уточним.

Он подошел к подиуму у входа, где на двух латунных стойках была укреплена веревка из красного бархата длиною около четырех футов. Подойдя к маленькой полке у наклонной стены подиума, он вытащил длинную книгу, завернутую в черное, открыл ее и ткнул пальцем в страницу, соответствующую понедельнику, седьмому января.

— Двенадцать ровно, — сказал он, — Мартин Боулз. Заказ на две персоны.

— Вы знаете, кто с ним был? — спросил Мейер.

— Женщина, — ответил Джильо. — Я не знаю ее имени. Он бывал с ней здесь и раньше.

— Как она выглядела?

— Высокая, очень приятная блондинка.

— На ваш взгляд, сколько ей лет?

— Ей около сорока.

— Когда они ушли отсюда?

— В час тридцать дня? Около двух? Я с уверенностью не могу сказать.

— Благодарю вас, — сказал Мейер.

Он подумал о том, что не на простаков нарвался.

* * *

— Если вы не возражаете, мистер Уэйд, — произнес Эддисон дружеским тоном, — то мне хотелось бы остановиться на этом еще раз.

— Возражение, Ваша Честь! — воскликнул Лоуэлл, распрямляя свое длинное тело и поднимаясь со стула. Одновременно он пытался создать у присяжных впечатление, что он чрезвычайно устал и начал терять терпение. — Детектив Уэйд, по моим подсчетам, отвечал на одни и те же вопросы уже по меньшей мере три раза. Снова и снова. Ваша Честь, я не знаю, какие цели преследует эта настойчивая манера задавать повторяющиеся...

«Тон, которым он произнес это слово, звучал очень по-английски», — подумал Карелла.

— ...вопросы, за исключением желания затянуть допрос свидетеля, что, я надеюсь, не является целью моего ученого коллеги...

Эти слова тоже звучали по-английски.

— ...но до тех пор, пока...

— Подойдите ко мне, пожалуйста, — сказал Ди Паско.

— Мое единственное желание — сделать все факты более ясными для присяжных, Ваша Честь.

— Прошу у моего коллеги извинения, Ваша Честь, и, не желая создавать у него ложное представление о мотиве...

— Хорошо, спасибо вам за это, — сказал Эддисон.

— Но мне кажется, что его настойчивость, направленная на многократное обсуждение обстоятельств ареста мистера Коула ночью первого августа, представляет собой просто попытку помешать...

— О, продолжайте, — сказал Эддисон.

— Да, продолжайте, — предложил Ди Паско.

— Помешать, как мне кажется, приобщению данного пистолета в качестве вещественного доказательства. Я думаю, что мистер Эддисон пытается посеять семена сомнения в умах присяжных относительно законности захвата оружия, несмотря на то что вы, Ваша Честь, нашли...

— Вы собираетесь задавать вопросы относительно законности захвата оружия? — спросил Ди Паско.

— Я собираюсь задать вопросы относительно доверия офицеру полиции.

— Но относительно доверия, связанного с захватом этого оружия?

— Оно может быть связано, а может быть и не связано с захватом этого оружия, Ваша Честь.

— Тогда мне хотелось бы возразить, — сказал Лоуэлл.

— Основой здесь является доверие, — настаивал Эддисон.

Покачивая головой, поднимая брови вверх с выражением сомнения на лице, Лоуэлл произнес:

— Ваша Честь, мне хотелось, чтобы этот процесс все-таки был управляемым.

— В компетенцию любого состава присяжных не входит отклонение вещественного доказательства на том основании, что они могут сомневаться в законности его изъятия, — заявил Ди Паско. — Присяжные рассматривают только факты. Вам это известно, мистер Эддисон. А дело судьи определять законность вещественных доказательств. В данном случае я уже нашел, что пистолет был изъят законным путем, и он может быть предъявлен в качестве вещественного доказательства. Я разрешаю продолжение допроса, но только при условии доверия.

— Спасибо, Ваша Честь, — сказал Эддисон и кисло улыбнулся.

Карелла видел его улыбку и размышлял о том, что же все-таки они обсуждали.

* * *

Они были в музее, когда она спросила его, что означает средняя буква в его полном имени Эндрю Н. Дерроу. Вчера в музее появился новый экспонат, и, хотя она сказала ему, что теперь в его услугах больше нет никакой нужды, потому что Тилли мертв, он настойчивым тоном заявил, что до тех пор, пока сам Мартин Боулз не откажется от его услуг, он будет неотступно следовать за ней Они шли по залам музея, и он упомянул, что в Чикаго тоже имеется неплохой музей, называемый «Институтом искусств», но он никогда в нем не был. В его искреннем признании собственной неосведомленности было что-то совершенно обезоруживающее. Новый экспонат представлял собой поиски авангардных форм в скульптуре, и он чуть не наступил на какую-то часть экспоната, потому что это было нечто подобное лестнице, груде кирпичей и инструментов, лежавших на полу. Спустя десять минут, когда они шли по залам с постоянной экспозицией, он остановился перед полотном Сера и удивился, как может человек создать целостную картину из маленьких разноцветных точек. Она спросила, видел ли он картину «Воскресенье в парке с Джорджем». Он выглядел совсем обескураженным, и она поняла, что он вообще не знает, о чем идет речь. Сменив предмет разговора, она сказала:

— Итак, что означает буква "Н"?

— Где? Что?

— В вашем имени.

— О, Нельсон, — ответил он.

— По-видимому, в честь адмирала?

— Точно.

— Как это вышло?

— Моей матери нравилось, как это звучит.

— Она англичанка?

— Нет, но мой отец когда-то был моряком.

— Он был англичанином?

— Нет, он был американцем.

— Тогда почему она не назвала вас в честь американского моряка? Например, в честь Джона Пола Джонса?

— Я как-нибудь спрошу ее об этом, — сказал он и пожал плечами.

Они вышли из музея чуть позже трех часов под порывы резкого ветра уже уходящего дня. Прогноз погоды обещал на этот уик-энд снег. Небо над головой было свинцовым, но пока погода была терпимой. Она спросила его, любит ли он горячий шоколад, и добавила, что знает поблизости маленькую приятную чайную. Полы длинной норковой шубы хлопали ее по коленям, затянутые в перчатки руки поддерживали стоячий воротник. Она направилась вверх к авеню, заполненной пешеходами, автомашинами, такси и автобусами. На нем было пальто с поясом фирмы «Барберри» из верблюжьей шерсти. Он сказал, что купил его в Чикаго, но изготовлено оно в Англии. Он спросил ее, знакома ли она с изделиями фирмы «Барберри». Улыбаясь, она ответила утвердительно.

— Откуда прибыли Дерроу? — в свою очередь спросила она.

— Дерроу? — сказал он. — Не имею представления.

— Вы, наверное, слышали, что был известный юрист по фамилии Дерроу?

— О, конечно, — подтвердил он, — дело Леопольда Лоеба. Это дело слушалось в Чикаго.

— Да, — сказала она и поймала себя на том, что ощутила облегчение. Она никогда не была уверена, что он знает, а что нет.

— Но я не думаю, что мы к нему имеем какое-то отношение, — сказал он. — Мой отец родился на Род-Айленде.

Они подошли к углу и остановились перед светофором. Передвижная строительная платформа с неизбежной колючей проволокой, свисающей сверху, дом с забитыми окнами. Предполагалось, что если передвижная строительная площадка установлена для ремонта здания, то кто-то обязательно захочет на нее взобраться. И если бы не колючая проволока, этот кто-то легко мог бы проникнуть внутрь через окна второго этажа. Если вы работали в компании по ремонту и чистке окон, приходится внимательно следить за обрывками колючей проволоки. Иначе травмы не избежать. Честные горожане расплачивались за воров. Впрочем, так обстояло и с любым другим мероприятием в городе.

— У вас есть братья и сестры? — спросила она.

— Нет. Я единственное дитя. А как у вас?

— У меня есть сестра, которая живет в Лос-Анджелесе.

— Старшая? Младшая?

— Младшая.

— Если она выглядит так, как вы, — заметил он, — то она должна быть красавицей.

Зажегся зеленый свет, избавляя ее от ответа. Она сошла с тротуара, сделала два шага по мостовой, автоматически посмотрела налево, чтобы убедиться в безопасности, и вдруг увидела автобус.

— Эмма! — закричал он.

Позднее она вспомнит, что это был первый случай, когда он назвал ее по имени. Автобус сверкал металлом, был огромным и собирался проскочить перекресток, несмотря на то что свет светофора уже сменился. Она остановилась как вкопанная, не зная, на что решиться — броситься вперед или отскочить назад. Автобус стремительно приближался. Она услышала визг тормозов и резкий крик «Эмма!».

Он толкнул ее вперед, почти сбив с ног. Она полетела, пытаясь сохранить равновесие. Тормоза продолжали скрипеть. Теперь кричала какая-то женщина на тротуаре. Эмма подсознательно ощутила, что автобус находится прямо за ее спиной. Он с грохотом промчался мимо, буквально в шести дюймах от нее. Она продолжала по инерции бежать, но почувствовала, что падает, и вытянула перед собой руки. Он догнал ее, когда она растянулась на тротуаре, ударившись коленями об асфальт, но успев замедлить падение и не разбив лицо. Он тут же поставил ее на ноги, на мгновение задержав в своих руках. Женщина на тротуаре все еще кричала.

— У вас все в порядке?

— Да, — сказала она и резко вздохнула.

Автобус уже находился далеко от них и приближался к следующему повороту.

— Ты, глупый ублюдок! — заорал он ему вслед, а затем повернулся к ней и сказал: — Извините. Я надеюсь, что не ушиб вас.

— Нет, — промолвила она. — Со мной все в порядке.

Сердце ее громко стучало.

* * *

— Давайте снова поговорим о том, что произошло утром первого августа, хорошо? — ласковым голосом произнес Эддисон.

Уэйд промолчал.

Он рассказывал о событиях, происшедших утром первого августа, в течение всего времени после полудня. Сейчас было уже почти половина четвертого, а они все еще трепались об этом траханом событии.

— Вы сказали мне, что получили информацию о доме на Телли-роуд от...

— Да.

— ...от проститутки по имени Долли Симмс.

— Да.

— Скажите мне, детектив Уэйд, — сказал Эддисон, — получали ли вы утром первого августа прошлого года ордер на арест или хотя бы на обыск?..

— Возражение, Ваша Честь!

— Поддержано. И пожалуйста, подойдите сюда.

Юристы подошли к столу судьи.

— Итак, в чем дело? — спросил Ди Паско.

— Сэр? — произнес Эддисон.

— Вы дискутировали по вопросу об ордерах еще на предварительном слушании, и я установил, что обстоятельства этой ночи не требовали ордеров. Ваш вопрос находится в противоречии с принятым решением. При этом вы прекрасно знаете, что этот вопрос выходит за пределы компетенции присяжных. Тогда зачем вы спрашиваете?

— Видите ли, сэр, я думал...

— Оставьте свои мысли при себе. Вы меня понимаете?

— Да, сэр.

— Хорошо. Пожалуйста, больше никаких отклонений.

Лоуэлл улыбнулся. Эддисон вернулся к свидетельскому стенду.

— Итак, детектив Уэйд, — сказал он, — ночью первого августа вы пришли в этот дом...

— Да, сэр.

— ...по информации, полученной от проститутки.

— Да, мы искали двоих мужчин по...

— Проститутка сказала вам...

— Да, это был ее бизнес.

— Сказала вам, что Десмонд Уиттейкер и Самсон Коул находились в этом доме...

— Да.

— Итак, вы пришли в этот дом. Сколько с вами было офицеров?

— До того, как там создалась опасная ситуация?

— Мне хотелось узнать, сколько полицейских офицеров было с вами в доме на Телли-роуд?

— Всего там было вместе со мной десять офицеров.

— В скольких машинах вы приехали?

— В двух.

— Десять детективов. Все из Сорок пятого участка?

— Нет. Не все.

— Был там детектив не из Сорок пятого участка?

— Да.

— Кто был этим детективом?

— Это был детектив Стивен Карелла.

— Он из какого участка?

— Из Восемьдесят седьмого.

— Что он там делал?

— Я его позвал.

— Зачем?

— Я подумал, что ему захочется присутствовать при аресте.

— Почему вы подумали, что детективу Карелле захочется присутствовать при этом аресте?

— Эти люди убили его отца...

— Ваша Честь...

— Пусть говорит, — сказал Ди Паско, — вам лучше знать офицер.

— Был ли связан детектив Карелла родственными узами с жертвой в том деле, которое вы вели? — спросил Эддисон.

— Да, был.

— Степень их родства?

— Он сын жертвы.

— Итак, в числе детективов, которые собирались арестовывать подзащитного, был сын жертвы. Это верно?

— Это верно.

— Были какие-нибудь другие детективы, принявшие участие в аресте?

— Да.

— Сколько их было?

— Восемь.

— Все из Сорок пятого участка?

— Нет, и из Сорок шестого. Телли-роуд находится в ведении Сорок шестого участка.

— Таким образом, всего восемнадцать детективов принимало участие в этом рейде.

— Это не было рейдом.

— Тогда как вы охарактеризуете эту операцию? Восемнадцать детективов, нападающих на...

— Это был арест, а не рейд. От Долли Симмс мы узнали, где эти двое находились. Именно поэтому мы приехали туда, чтобы произвести арест. К этому моменту у нас уже были образцы пуль и гильз, использованных в орудии убийства. Итак, мы знали, что эти люди были вооружены. Все очень просто. Мы шли по горячим следам...

— А теперь, действительно, детектив Уэйд...

— Да, сэр, мы знали, где они были, и мы прибыли, чтобы как можно быстрее произвести арест. Но пока мы ехали, какая-то девушка успела предупредить их. Поэтому мы попали в опасную ситу...

— Это предмет другого суда, — заявил Ди Паско.

— Я не собирался об этом так детально говорить, сэр, — сказал Уэйд. — Я только пытался объяснить, почему мы считали, что нам нельзя терять времени. Это все, Ваша Честь.

— Вы знакомы с руководящими указаниями управления полиции, касающимися использования оружия? — спросил Эддисон.

— Да, знаком.

— Эти руководящие указания определяют те условия,при которых можно вынимать оружие из кобуры?

— Да, определяют.

— И когда из оружия можно открывать огонь?

— Да, определяют.

— Ранее вы свидетельствовали, что первый раз вы увидели этот пистолет «узи» в проходе дома 1143 по Телли-роуд...

— Это верно.

— ...и что он был в правой руке подзащитного.

— Это также верно.

— К этому времени вы уже вынули из кобуры ваш пистолет?

— Да, сэр. Приближалась опасность. Руководящие указания специально устанавливают, что оружие может быть вынуто из кобуры, если очевидно, что совершается преступление.

— К тому времени вы уже выстрелили из пистолета?

— Да, сэр. В качестве меры защиты.

— В это время подзащитный вам угрожал?

— В руке у подзащитного был боевой пистолет «узи». Он был того же типа и калибра, из которого вылетели пули, принесшие смерть.

— Итак, вы, естественно, предположили, что это было оружие убийства.

— Видите ли, мне казалось логичным, что если здесь находится мужчина, на которого указала Долли, как на человека, который стрелял в нас шесть ночей назад...

— Вы предположили, что это было оружие убийства? Да или нет?

— Да.

— И на этом основании вы стреляли в подзащитного?

— На том основании, что мы столкнулись с мужчиной, державшим оружие, которое было использовано в предыдущем преступлении.

— Кого вы подразумеваете под словом «мы»?

— Меня и детектива Кареллу.

— Вы и детектив Карелла оба были в... Между прочим, как вам удалось попасть в этот проход?

— Мы ждали в подвале сигнала к атаке.

— От кого вы ждали сигнала?

— От инспектора Уильяма Каллена Брэди, командира отряда захвата.

— Ваша Честь...

— Ваша Честь, простите, — сказал Уэйд, — но там была ситуация захвата, и сейчас мне невозможно говорить об этом деле без того, чтобы не рассказать о характере ситуации. Эти два человека захватили молодую девушку в качестве заложницы. Криминальность ситуации возрастала, Ваша Честь. И это вынудило меня вытащить пистолет.

— Вы позволяете это, Ваша Честь? — Эддисон тяжело вздохнул.

— Пусть продолжает рассказ.

— Итак, вы и Карелла ждали в подвале, — сказал он.

— Да, сэр.

— Сигнала атаки?

— Да.

— Я надеюсь, что вы получили этот сигнал...

— Да, мы его получили.

— ...и выскочили в проход.

— Да.

— Был ли подзащитный удивлен?

— Я не знаю, в каком он был состоянии.

— Ну хорошо, выглядел ли он удивленным?

— Да, он выглядел удивленным.

— Он не ожидал вас. Не так ли?

— Нет, он не ожидал нас.

— Но тогда, значит, был удивлен. Разве это неверно?

— Я предполагаю, что он был удивлен.

— Удивлен, увидев вас.

— Да.

— Вас и детектива Кареллу, в этом проходе, с пистолетами в руках. К тому времени вы уже вытащили пистолеты из кобуры?

— Да.

— Вы оба предположили, что человек, находившийся в этом проходе вместе с вами, был убийцей?

— Я не знаю, что предполагал Карелла, я знаю только, что я думал.

— Да, что вы думали, детектив Уэйд? Расскажите нам о том, что вы думали за секунду до выстрела в Самсона Коула.

— Я видел перед собой человека со смертоносным оружием в руках и думал, что лучше я первым выведу его из строя, прежде чем он кому-нибудь принесет несчастье.

— Вывести его из строя? — спросил Эддисон, притворяясь удивленным. — Я правильно вас понимаю: вы стреляли, чтобы убить?

— Нет, сэр, я стрелял, чтобы вывести его из строя. Это не означает убить. Я стрелял в него, чтобы сделать беспомощным, и не имел цели убивать. Я стрелял, чтобы сбить его с ног, чтобы вывести из строя.

— Куда вы в него стреляли?

— В ногу.

— Вы целились ему в ногу?

— Да, целился в ногу.

— И это как раз то место, в которое вы попали?

— Да, в его правую ногу.

— Вы, по-видимому, хороший стрелок?

— Я неплохой стрелок.

— Вы вывели его из строя этим единственным выстрелом. Верно?

— Да, сэр.

— Сбили его с ног.

— Да.

— Что было дальше?

— Он сел и направил свой «узи» на нас. Я выбил пистолет из его рук, и мы схватили его.

— Каким образом?

— Я не помню.

А Карелла помнил. Сидя здесь, в третьем ряду зала суда, наблюдая, как Уэйд монотонно рассказывал о событиях той августовской ночи прошлого года, он помнил все. Он помнил, как пуля Уэйда попала Коулу в правую ногу, как Уэйд выбил «узи» из рук Коула, когда тот пытался сесть и поднять пистолет в позицию для стрельбы. Карелла помнил, как сам он уперся коленом Коулу под подбородок и повалил его на спину на покрытый линолеумом пол в узком коридоре. Зеленый линолеум с желтыми цветами он помнил до сих пор. Зеленое, желтое и эти широко открытые карие глаза Сонни Коула, когда Карелла приставил дуло своего пистолета к ямке его горла, а сбоку Уэйд прошептал: «Сделай это».

— Думаю, что не помните, детектив Уэйд, потому что руководящие указания особенно запрещают использование оружия в качестве средства устрашения.

— Я не использовал оружие в качестве средства устрашения.

— Тогда как вы квалифицируете свои действия? Человек вас не пугал, был удивлен при виде вас, когда вы ворвались в коридор. Более того, человек даже не поворачивал пистолет в вашу сторону до тех пор, пока вы не выстрелили в него. Как вы назовете это? Никак иначе, как использование оружия в качестве средства устрашения.

— Сэр, когда в руке человека находится полуавтоматический пистолет, то это угроза, сэр. И в подобной ситуации применение огнестрельного оружия допустимо.

— Даже в том случае, если человек не делает никаких угрожающих жестов с помощью пистолета?

— Сэр, я рассматриваю сам факт наличия пистолета в руке человека как очень большую угрозу.

— Ну хорошо, это уже дело присяжных решать, так это или не так. Верно?

— Да, сэр, но тогда мне самому надо было решать этот вопрос прямо на месте. Я знаю, что записано в руководящих указаниях, я лучше знаю, что в них говорится. Может быть, в моем распоряжении было всего пять секунд, чтобы принять решение, и я его принял.

— У меня нет больше вопросов, — произнес Эддисон.

Лоуэлл встал и подошел к свидетельскому стенду.

— Мне только хотелось выяснить один вопрос, — сказал он. — Вы свидетельствовали, что вы уже нашли пули, которые были направлены в вас...

— Да.

— ...а также гильзы от патронов.

— Да.

— При каких обстоятельствах вы нашли эти пули и гильзы?

— Информатор сказал нам, что двое людей, возможно как раз те, кого мы ищем, спрятались в заброшенном доме на Слоэне. Мы направились туда проверить это сообщение.

— Когда это было?

— Двадцать шестого июля.

— Что случилось, когда вы прибыли туда?

— В нас стреляли, и нам удалось найти четыре стреляные гильзы и три пули. Четвертую — не нашли.

— Что вы сделали с этими находками?

— Мой партнер принес и пометил их, а затем отослал в отдел баллистической экспертизы.

— Когда?

— На следующий день. Двадцать седьмого июля.

— Зачем он послал их на баллистическую экспертизу?

— Сравнить их с пулями и гильзами, которые были получены при расследовании дела об убийстве Кареллы.

— Каковы были результаты сравнения?

— Положительные. Все пули были посланы из одного и того же оружия.

— Что это был за пистолет?

— Пистолет «узи», калибра девять миллиметров.

— А пять дней спустя, первого августа, вы увидели, в руках Сонни Коула тоже пистолет «узи» калибра девять миллиметров.

— Да, увидел.

— Благодарю вас, — произнес Лоуэлл.

Кивнув, Эддисон поднялся и снова подошел к стенду.

— Детектив Уэйд, — сказал он, — когда вы ворвались в этот проход, вы уже определенно знали, что пистолет в руках Самсона Коула был тем самым оружием, из которого был убит мистер Карелла?

— Нет, в тот момент я еще не знал этого.

— А знали вы тогда, что это был пистолет «узи»?

— Нет, до тех пор, пока не увидел его.

— Когда вы увидели его, тогда вы поняли, что это пистолет «узи»?

— Да, мне знакомы пистолеты системы «узи».

— Когда вы стреляли, вы уже знали это? Когда вы увидели пистолет «узи», то предположили, что этот пистолет был орудием убийства?

— Я выстрелил, когда увидел человека с полуавтоматическим пистолетом в руке.

— Даже еще не имея доказательств того, что пистолет в его руке был действительно орудием убийства Кареллы.

— У меня не было таких доказательств.

— Вы только сделали такое допущение.

— Я сделал такое предположение.

— Спасибо, у меня нет больше вопросов.

— Давайте отложим работу до девяти часов завтрашнего утра.

* * *

Ему, слепо подчиненному семейному мафиозному клану Бенальзато, предъявлялось обвинение — хотя оно никогда не было доказано в суде, — что он, Джимми Блинк, осуществил убийство четырнадцати человек. Все жертвы оказались в реке, расчлененные на куски. Некоторые серьезные и надежные детективы этого города утверждали, что однажды Джимми даже съел сердце конкурента-гангстера, только что вынутое из груди и еще кровоточащее. Съел в сыром виде, подобно тому, как это делали индейцы на Диком Западе. Это, правда, также никогда не было доказано.

В возрасте шестидесяти семи лет Джимми выглядел так, как будто он в течение всей своей жизни ничего не ел, кроме хорошо приготовленных блюд французской кухни. Плотный и даже полный, с глубоко сидящими зелеными глазами, он выглядел как лысый борец в борьбе сумо. Его настоящее имя было Джеймс Альберт Бьонди, но его все звали Джимми Блинк[15] еще с того времени, когда в возрасте около восьми лет у него появился нервный тик, который каждые десять — двадцать секунд приводил к подрагиванию левого века. Некоторые представители правопорядка этого города утверждали, что Джимми приобрел этот тик в детском возрасте, потому что именно тогда он совершил свое первое убийство. Полицейские просто мечтали посадить его на корабль и отправить обратно в Сицилию, но беда была в том, что он не был итальянцем или хотя бы итало-американцем. Он родился здесь, и поэтому был стопроцентным Янки Дудл Денди.

И он был денди. В этом никто не сомневался. На нем была белая рубашка, темно-голубой с блестками костюм, шелковый рубчатый галстук красно-бело-голубой расцветки. Он сидел за столом в ресторане «Колуччи» и сердечно приветствовал Кареллу, как будто тот не нарушил своим приходом обед честного гражданина. Часы на стене показывали время без двадцати шесть. Карелла приехал сюда прямо из зала суда. Рядом с Джимми сидел мужчина, которого тот представил как сенатора Ральфа Антонелли. Карелла знал, что Антонелли только что вышел из шумной истории. То, что он сидел здесь открыто с известным гангстером, было свидетельством влияния и силы Джимми.

— Я надеялся, что нам удастся поговорить наедине, — произнес Карелла.

— Тогда, может быть, тебе следовало поговорить со мной по телефону, а? — Джимми моргнул левым глазом.

— Ах, если бы у меня был номер твоего телефона, Джимми.

Это замечание было встречено Джимми дружелюбно. Он разразился хохотом.

— Сенатор заехал сюда просто поздороваться, он уже собирается уходить. Позвони мне, Ральф, хорошо? — Он опять моргнул глазом, протянул ему мясистую руку. Сенатор пожал ее, сказал Карелле, что счастлив был его встретить, и заплетающейся походкой пошел к киоску в дальнем конце зала.

— Я давно тебя не видел, — заметил Джимми.

— Видишь ли, много дел.

— Мне было жаль услышать о смерти твоего отца.

— Спасибо.

— Когда начинается заседание суда?

— Оно началось в понедельник.

— Как идет процесс?

— Думаю, что хорошо.

— Если они не приговорят его к смерти, то дай мне знать, хорошо? В городе есть люди, которые заинтересованы, чтобы восторжествовала справедливость.

— Ах-ха, — промолвил Карелла.

— Что я могу для тебя сделать, парень? Хочешь что-нибудь выпить? Или это служебный разговор?

— Не имею ничего против коктейля.

Джимми сделал знак официанту.

Карелла старался не смотреть на этот моргающий левый глаз. Он поднял спичечную коробку и начал ею играть. Его взгляд не отрывался от этой коробки.

— Хочешь к коктейлю лимон? — спросил Джимми.

— Нет, без лимона.

— Принеси моему другу мягкий коктейль без лимона, — сказал Джимми официанту, а затем повернулся к Карелле и произнес: — Как у тебя дела?

— Спасибо, хорошо. Ты отлично выглядишь.

— Может быть, оттого, что похудел на несколько фунтов. Что привело тебя сюда?

— Ты когда-нибудь слышал о чикагском убийце по имени Эндрю Денкер?

Чет, — тут же откликнулся Джимми и моргнул. — Что я, информатор? Брось эти разговоры, хорошо? Эй, официант, отмени заказ на коктейль, — закричал он и расхохотался. — Спрашиваешь меня о таких вещах... — сказал он Карелле.

— Простите меня, мистер Бьонди, — произнес официант, подходя к столу. — Вы действительно хотите отменить заказ на коктейль?

— Нет, принеси его, принеси, я большой транжира и не видел моего друга очень давно.

— Может быть, время долго тянулось, — заметил Карелла.

Джимми посмотрел на него.

— Может быть, твоя память, Джимми, коротка.

Джимми моргнул.

— Как дела у твоего сына? — спросил Карелла.

В этом было дело.

— Прекрасно, — сказал Джимми.

Карты брошены на стол. Ты идешь мне навстречу, я иду тебе навстречу. Так, друг, делаются дела. В политике или в уголовных делах. Хотя эти вещи почти синонимы. Рано или поздно все проблемы решаются. Карелла давным-давно пошел навстречу Джимми но никогда до сих пор не извлекал из этого какой-либо выгоды. Может быть, он сберегал свой шанс для чего-нибудь более существенного. Если кто-нибудь в этом городе знал, что среди жителей есть убийца из Чикаго, то это был Джимми Блинк.

— Наконец, просьба, да? — проговорил Джимми.

Карелла пожал плечами.

— Убийца из Чикаго, да?

— Эндрю Денкер, — сказал Карелла, кивнув в подтверждение.

— Дай мне подумать, — произнес Джимми. — А вот и твой коктейль.

Коктейль прибыл с дополнительной порцией коньяка от заведения. Джимми кивнул в знак признательности и поднес бокал к носу. Затем как эксперт погрел бокал в руках, ощутил букет напитка. Он снова кивнул, глотнул порцию коньяка, смакуя его. Карелла тянул через соломинку свой коктейль.

Тогда сыну Джимми было еще восемнадцать лет. Он был таким же симпатичным, каким в этом возрасте был его отец. Те же черные вьющиеся волосы, удивительные зеленые глаза, лицо как у ангела. Он ехал в машине со своим приятелем, который беспечно выкурил четыре сигареты с марихуаной перед тем, как сесть за руль, и поэтому более чем беспечно вел свой «кадиллак-севилл», пока не врезался в «ВУ Баг». Шофер той машины мгновенно умер, а единственный пассажир попал в госпиталь.

Безусловно, Джеймс не сидел за рулем и, более того, при задержании был абсолютно трезв. У полиции не имелось никаких оснований привлекать его к ответственности. Но когда полицейские 12-го участка, где произошел этот инцидент, выяснили, что этот симпатичный молодой человек — сын Джимми Блинка Бьонди, убийцы, за которым числилось больше преступлений, чем за Эль Капоне, они решили отыграться и прогнать этого маленького мальчика с ангельским личиком через всю городскую правоохранительную систему, то есть посадить его вместе с бесшабашным другом в камеру и позволить провести ночь в тюрьме в ожидании соответствующего оформления документов.

Воспользовавшись разрешенной законом возможностью позвонить один раз из полицейского управления, Джейми, естественно, позвонил отцу. Джимми Блинк немедленно послал в 12-й участок своего адвоката, но в это время мальчика уже направили в тюрьму криминального суда на окраине города. В этом единственном случае колеса машины правосудия закрутились с удивительной быстротой. Джимми немедленно позвонил Карелле в 87-й участок, расположенный в центре города. Карелла ничем не был ему обязан. Наоборот, он однажды арестовал Джимми, когда увидел его на улице в то время, когда его дело слушалось в суде. Первым делом Джимми сообщил по телефону следующее:

— Я знаю, что ты мне ничем не обязан.

Это Карелла и без него знал.

— В чем дело?

Джимми рассказал ему.

— Именно так? — спросил Карелла.

— Я хочу вытащить его оттуда.

— Ему восемнадцать лет, — заметил Карелла, — и это ставит его в положение...

— Я не говорю здесь о законе, — сказал Джимми. — Если ты хочешь говорить о законе, то ему даже не было предъявлено обвинение и не вынесен какой-либо приговор.

— Тогда о чем ты говоришь?

— О человечности. Ты знаешь, что произойдет с ним в камере.

— Ничего, если они узнают о том, кто его отец.

— Они уже знают, кто его отец. Именно поэтому он помещен в эту гребаную камеру.

— Я говорю о людях, которые находятся вместе с ним в камере.

— Ты говоришь о животных, которые находятся вместе с ним, — сказал Джимми. — Ты говоришь о мелких мошенниках, грабителях и неудачниках, которые понятия не имеют о системе. Ради Бога, разве ты их не знаешь?

— Я знаю, — ответил Карелла.

— Хорошо, тогда помоги мне. Для них мой сын просто свежее мясо. Ты должен вытащить его оттуда.

— Почему? — спросил Карелла.

Конечно, вопрос был лишним, так как Карелла знал почему. Если вы не исповедуете теорию фатальной ответственности детей за грехи отцов, то тогда полиция, если Джимми говорил правду, не имела никакого права оставлять его сына в камере под замком на ночь. Джимми был прав. Его сын не выйдет из камеры таким, каким он в нее вошел. И даже если потом многие из причастных к этой истории будут найдены с перерезанным горлом в качестве наглядного свидетельства того, как действительно работает система, все равно будет слишком поздно спасать невинного мальчика. У Кареллы не было никакого желания помогать Джимми. С позиций правопорядка, который защищал Карелла, Джимми давно заслужил ад. Но сын Джимми не имел к этому никакого отношения. И кроме того, Джимми употребил это ключевое слово: человечность.

Карелла проделал долгий путь к тюрьме и обратился к сержанту, исполнявшему роль охранника, попросив его выпустить Джейми из камеры.

— За каким хреном? — спросил сержант. — Вы знаете, чей это сын?

— Выпустите его, — сказал Карелла.

— Вы на крючке у Бьонди? — задал вопрос сержант.

— Вам хочется оказаться с проломленным носом? — спросил Карелла.

— Я засранный сержант, — произнес сержант, напоминая Карелле, что он ниже его по чину.

— Хорошо, сержант, — заметил Карелла, — мальчику не было предъявлено обвинение, и ему не вынесен приговор. Вас попросили совершить противозаконное действие, поверьте мне.

— Мое второе имя означает печаль, — сказал сержант, но он начинал проявлять признаки сомнения.

— Мой лейтенант настаивает на том, чтобы его выпустили — заявил Капелла — Этого для вас достаточно? Или вы хотите позвонить начальнику моего участка? V вас есть телефон, сержант. Номер телефона 377-80-34.

Сержант посмотрел на телефон.

— Вперед, сержант, — подбодрил его Карелла.

— Только проверить, — сказал сержант, давая понять Карелле, что он отступает.

Лейтенант Бернс сказал, что заключенный должен быть освобожден под ответственность его детектива. Они оба были представителями закона, но оба имели сыновей. С большим облегчением и чувством выполненного долга сержант открыл дверь тюрьмы и выпустил Джейми. Казалось, что он не обратил никакого внимания на пришпиленную к спине Джейми полоску материи, на которой от руки была сделана надпись: «МАЛОЕ НАБЛЮДЕНИЕ». Это означало, что носивший этот знак был несовершеннолетним. Полицейские в камере с разношерстными нарушителями закона пустили слух о том, что Джейми был растлителем детей. Если бы этот слух не обеспечил насилия над Джейми, то тогда вообще не было возможности это осуществить. Карелла явно прибыл вовремя. Преступники, сидевшие в камере, уже сняли с Джейми золотые часы «Ролекс» и разорвали на нем сшитую на заказ рубашку.

Адвокат Джимми Блинка ожидал у входа с ордером, обязывающим либо предъявить обвинение, либо освободить парня. Имелась и бумага, предписывавшая командиру участка, организовавшего арест, подписать официальный приказ об освобождении, но дежурный офицер 12-го участка (это было в одиннадцать часов вечера, и Карелла уже должен был вернуться домой около трех часов тому назад) был рад сбыть с рук это явно становившееся горячим дело. Уже в одиннадцать пятнадцать Джеймс Бьонди сел в лимузин, присланный за ним его отцом. Адвокат Джимми пожал руку Карелле и сказал ему, что мистер Бьонди никогда не забывает о своих долгах.

На следующее утро в отделение поступил ящик шотландского виски «Глендфиддиш».

В ящик была вложена карточка с надписью:

Thanks.

Jimmy[16].

Карелла вынул карточку и попросил ящик виски на дежурной машине отправить назад, в винный магазин, откуда он был доставлен. На сопроводительной карточке Карелла написал:

No, thanks,

Stephen Louis Carella.

Detective 2nd grage[17].

Однако теперь настало время получать долги.

— Сюда прибыл какой-то парень из Чикаго, и он ищет оружие, — произнес Джимми, моргнул и еще раз пригубил коньяк.

— Когда?

— Где-то на Рождество или сразу после, — сказал Джимми. — Не помню точно.

Случилось вот что. Одному из его людей, который был хозяином кондитерской и тотализатора в Маджесте, позвонили и рассказали, что какой-то парень из Чикаго хочет приобрести пистолет. Парень приехал с рекомендацией букмекера по имени Денни Жерарди, который связан с лошадьми, футболом и другими подобными делами. Джимми не знал точно имени приезжего, хотя в записной книжке его было написано, что он горяч и тяжел на руку.

Профессиональная вежливость обязывает, и поэтому он отдал распоряжение своему человеку в Маджесте посмотреть, что можно для этого парня сделать. Он решил, что парень прибыл из Чикаго на самолете и поэтому не мог привезти с собой оружие. Приезжему надо помочь, иначе в этом большом городе он растеряется.

— Может быть, так оно и есть, — согласился Карелла. — Этот парень сказал, как его зовут?

— Я скажу тебе правду — я никогда не спрашивал об этом.

— Может быть, известен его адрес?

— Я должен узнать, — сказал Джимми.

Он подумал про себя, что дешево отделался.

Глава 8

Четыре детектива, по два в каждой машине, наблюдали за улицей, расположившись чуть выше дома Боулза в семь тридцать утра в пятницу. Ночью шел снег. Все вокруг стало белым-бело, а небо неожиданно посветлело и сделалось чистым и ярко-голубым. Температура установилась что-то около пяти градусов по Фаренгейту. Двигатели машин и подогреватели были включены. В двадцать минут девятого черный лимузин подкатил к тротуару перед домом. Шофер в униформе выскочил из машины, вошел в здание и тут же вышел.

Мейер поднял трубку телефона:

— Коттон?

— Да?

— Это может быть машина с грузом.

— Мы следим за ним.

— Будь готов к преследованию.

— Да.

Несколько минут спустя из дома вышел Мартин Боулз.

— Это твой человек, — сказал Мейер.

— Я беру его, — откликнулся Хейз.

На нем было темное пальто, меховая шапка-ушанка. Он прошел по очищенному лопатами тротуару к машине, что-то сказал шоферу, который держал открытой заднюю дверцу, и сел в машину.

— Наблюдай за ним, — сказал Мейер.

— Хорошо, — ответил Хейз.

Автомобиль резко рванул от тротуара. Хейз выдержал несколько секунд, пока автомобиль не достиг конца квартала, а затем двинулся вслед за ним. Он проехал мимо О'Брайена и Мейера, даже не взглянув на них. Глаза Клинга не отрывались от дороги.

Без десяти девять на улице в двух кварталах от входа в метро появился мужчина, отвечавший, со слов Эммы, описанию Денкера. Он был без шапки, его светлые волосы развевались под порывами ветра. Длинный шерстяной шарф с коричнево-зелеными полосами был обмотан вокруг шеи и свободно свисал спереди поверх пальто из верблюжьей шерсти. Его руки были засунуты в карманы, и он не обращал никакого внимания на старенький голубой «додж», стоявший поперек улицы. Однако Мейеру хотелось бы знать, заметил их Денкер или нет.

— Хорошо выглядит парень, — произнес он.

— Да, — сказал О'Брайен.

— Как он оправдывает свое присутствие, когда Тилли мертв?

— Черт его знает, — ответил О'Брайен.

— Я имею в виду, от кого он теперь защищает ее?

— От себя? — предположил О'Брайен.

— Мне бы хотелось вызвать к свидетельскому стенду доктора Джозефа Мазлова, — сказал Лоуэлл.

Карелла очень боялся этого момента.

— Мам, — прошептал он, — я не хочу, чтобы ты это слушала.

— Я хочу это слышать, — возразила она.

— ...Правду, ничего, кроме правды, и да поможет мне Бог.

— Анджела, выведи ее.

— Я не хочу выходить.

— Мам...

— Доктор Мазлова, могли бы вы сказать, где вы постоянно работаете?

— Я работаю в медицинском исследовательском центре города.

В его речи слышался какой-то среднеевропейский акцент. Слово «работа» он произносил через «ви», а не через «дабл ю»[18]. Тонкие седые волосы он зачесывал набок, скрывая лысину. На носу покоились очки с толстыми стеклами. На нем был коричневый костюм с жилетом, по которому вилась золотая цепь.

Карелла взял мать за руку.

— В качестве кого?

— Мама, пожалуйста...

— Со мной будет все хорошо.

— ...Помощника главного медицинского эксперта.

— Вы преподаете судебную медицину?

— Я являюсь приглашенным профессором судебной медицины в университете Рамсея.

— Читаете ли вы лекции по своему предмету?

— Я читал лекции по судебной медицине в колледже медицины и хирургии в университете Карлайля, по криминологической медицине здесь, в полицейской академии.

— Вы часто выступали в качестве свидетеля-эксперта по делам об убийствах?

— Думаю, что выступал в качестве свидетеля не менее двадцати или тридцати раз.

— По каким делам и в каких районах?..

И снова посыпались убедительные свидетельства, сухо и спокойно перечислялись суды и районы, все почетные звания и награды. Затем снова подошел Лоуэлл, попросив суд одобрить Мазлова в качестве свидетеля-эксперта. Судья одобрил это предложение и провел соответствующий инструктаж присяжных.

— А теперь, доктор Мазлова, — сказал Лоуэлл, — в качестве заместителя главного медицинского эксперта приходится ли вам проводить вскрытие трупов?

— Не очень часто, от случая к случаю. Только при рассмотрении особо важных дел.

— Доктор Мазлова, производили ли вы утром восемнадцатого июля прошлого года...

— Мама, пожалуйста, я хочу, чтобы ты вышла отсюда.

— ...вскрытие тела Антонио Джовани Кареллы?

— Да, производил.

— Пожалуйста, мам.

— Ш-ш-ш, — прошептал кто-то из сидевших сзади.

Мать закрыла его руку своей и похлопала по ней. Кивнула. Она хотела ему сказать, что не стоит беспокоиться, что все будет в порядке, она выдержит это испытание.

— Можете ли показать на этом плакате, изображающем человеческое тело, что вы обнаружили в тот день? Если это поможет вам, то вы можете воспользоваться своими записями.

«Никаких фотографий, — подумал Карелла. — Слава Богу, никаких фотографий. По крайней мере до этого момента».

— Были обнаружены три раны с входными отверстиями, — сказал Мазлова, посмотрев на верхний листок записей, лежавших на подставке стенда, — огнестрельные раны, все они находились на площади диаметром около тридцати трех сантиметров в районе между нижним концом манубриума...

— Простите, доктор, но присяжные...

— Речь идет о верхней части груди или грудной клетки...

— Благодарю вас.

— ...между манубриумом и хрящевыми соединениями ребер, — сказал Мазлова, показывая этот участок на плакате с изображением человеческого тела. — Ограниченный по бокам...

Карелла крепко держал руку матери. Сидевшая от нее справа Анджела взяла вторую руку матери. Все вместе, со сцепленными руками, они сидели и слушали рассказ доктора Мазлова о том, как он обнаружил две пули в левом легком жертвы...

Карелла заставил себя закрыть глаза.

— ...а последнюю — в передней части живота.

Голос доктора где-то потонул.

— ...осколки костей от раздробленного ребра... кровь в межреберном пространстве...

Отче наш, иже ecu на небесех...

— ...пробили легочную артерию...

Да святится имя Твое...

— ...темно-красное по цвету...

Да приидет царствие Твое...

— ...похоже, что та же самая пуля...

"Папа, — подумал он, — о Боже, папа".

— ...в результате асфикции и потери крови, — закончил доктор.

— Доктор Мазлова, — спросил Лоуэлл, — пули вы извлекали из ран последовательно?

— Да, я так делал.

— Это типично, когда при такого рода ранениях пули остаются в теле?

— Мне хотелось бы подчеркнуть, что при такого рода ранениях около — шестидесяти — шестидесяти пяти процентов пуль остаются в теле.

— Что вы сделали с теми пулями после того, как извлекли их?

— В соответствии с инструкциями Сорок пятого участка я принес их для идентификации в отдел баллистической экспертизы.

— От кого исходили эти инструкции?

— От детектива лейтенанта Джеймса Майкла Нельсона.

— Были ли эти пули переданы конкретному лицу в отделе баллистической экспертизы?

— Я адресовал бирки цепи ответственности детективу Питеру Хаггерти.

— Каким образом вы послали эти пули детективу Хаггерти?

— Я отправил их с посыльным. Полицейский офицер взял запечатанный конверт и передал ему.

— Каким образом был запечатан конверт?

— Пластиковой лентой, помеченной белым цветом, с надписью: "Вещественное доказательство — Управление медицинской экспертизы".

— Вы уверены, что детектив Хаггерти получил этот пакет?

— Я уверен, потому что он подписан бирку цепи ответственности, когда получил этот конверт. Это обычная процедура. Во всяком случае, он позвонил по телефону и сказал, что получил пули и хотел узнать последовательность их извлечения.

— Спасибо, доктор. У меня нет больше вопросов, — сказал Лоуэлл.

Затем поднялся Эддисон, подошел к свидетельскому стенду и сразу же задал вопрос:

— Что вы сказали ему?

Мазлова в удивлении склонил набок голову.

— О внеочередности, — пояснил Эддисон. — Что вы сказали ему о внеочередности?

— Я сказал ему в точности так, как меня просил лейтенант Нельсон.

— А что он сказал?

— Что жертвой был отец полицейского детектива.

«Отец полицейского детектива, — подумал Карелла. — Это мой отец».

— Больше никаких вопросов, — заявил Эддисон.

— У меня нет больше свидетелей, Ваша Честь, — произнес Лоуэлл. — Обвинение закончило слушание своих свидетелей.

Ди Паско посмотрел на настенные часы.

— Эта неделя для всех нас была длинной и трудной, — сказал он. — Если защита не возражает, мне бы хотелось сделать перерыв в заседании суда до утра понедельника. Мистер Эддисон, будете ли вы готовы вызвать к этому времени своего первого свидетеля?

— Я буду готов, Ваша Честь. И от имени присяжных я благодарю Вас за этот перерыв.

— Да, итак, — сухо заметил Ди Паско, — слушание этого дела в суде прерывается до десяти часов утра следующего понедельника. — Затем он резко ударил по столу молотком.

— Всем встать! — громко крикнул судебный чиновник. Ди Паско вскочил со своего кресла, как летучая мышь, расправляя свои крылья. С развевающимися черными полами мантии он стремительно исчез в своем служебном кабинете.

* * *

Утром, в одиннадцатом часу, Мартин Боулз вышел из своего офиса в здании по адресу 3301, Стейнуэй и тут же взял такси. Хейз и Клинг, которые поставили свой незаметный «седан» на стоянку в подземный гараж в четырех кварталах от них, стояли около дома 3303. В тот момент, когда они увидели Боулза, они тоже остановили такси и сказали водителю, чтобы тот следовал за машиной, шедшей впереди. Для шофера это был первый случай, когда в его машину сели полицейские. Особой радости он не проявил.

Улицы и большинство тротуаров в финансовой части города уже были очищены от снега. Но многие из тех, кто работал здесь, жили в пригородах, где сугробы не убирались неделями, если вообще убирались. Окраина города была в упадке. Водитель это хорошо знал, потому что изъездил эту часть города вдоль и поперек и нагляделся на горы мусора, разорванные матрацы, горы пластмассовых отходов, заполнившие откосы шоссейных дорог. Видел круглые, похожие на воронки от бомб, ямы у домов на заброшенных улицах, безлюдные здания, выбитые стекла в давно оставленных жилых домах, телефонные будки без телефонов, общественные парки без скамеек, спинки которых были давно разломаны и использованы как топливо. Здесь было пристанище бездомных, агрессивных и умоляющих помочь им. Здесь часто слышалась сирена «скорой помощи» и полицейских машин. Но он торопился проехать мимо чужой беды. Не его это дело.

Полиции тоже было известно все, что происходило в этой части города. Только разница между таксистом и полицейским была в том, что полиция не могла проехать мимо.

Боулз направлялся к центру города, но возле дома Коллинза, с необычными прогнутыми окнами на фасаде, его машина повернула налево, потом несколько кварталов шла по поперечной улице, а затем повернула направо, еще раз налево вдоль засаженной деревьями улицы с шапками снега на крышах домов. Надпись на угловом указателе говорила, что название улицы Джакобс-Уэй. Обоим детективам эта улица была знакома. Это был один из сюрпризов города — маленькая жемчужина, заключенная между двумя суживающимися к центру города авеню. Машина Боулза остановилась посредине квартала.

— Остановись прямо здесь, — попросил водителя Хейз.

— За кем вы следуете? — спросил водитель. — За Джеком Потрошителем?

— Да, — откликнулся Хейз.

Боулз вышел из машины и надел перчатки. Он поднялся по ступеням четырехэтажного дома, построенного из коричневого камня, снял правую перчатку и нажал на кнопку звонка, укрепленную на дверном косяке. Спустя мгновение он взялся за ручку двери, толкнул ее и вошел в здание. В это время Хейз и Клинг еще только выходили из такси. От резкого ветра их глаза начали слезиться. Они стояли на тротуаре без шапок и ждали. Такси уехало. Ветер свободно продувал эту узкую маленькую улицу.

— Подождем несколько минут, — предложил Хейз.

— Да.

Изо ртов шел пар.

Руки были в карманах.

Хейз посмотрел на часы.

— Думаю, что теперь все устроилось, — сказал он, и оба детектива быстро пошли по улице. Номер дома, в который вошел Боулз, был 714. Клинг бесшумно поднялся по ступеням и прочитал имя под кнопкой дверного звонка, а затем также бесшумно спустился на улицу. Мужчины направились к углу на противоположной стороне улицы.

— Что там написано? — спросил Хейз.

— Мурти, — ответил Клинг.

— Что?

— Мурти. М-У-Р-Т-И.

— Разве это имя?

— Не знаю.

— Я никогда подобного имени не встречал, — заметил Хейз.

Спустя полтора часа — к тому времени оба почти превратились в сосульки — Боулз вышел из дома. На этот раз он был не один. С ним была высокая блондинка, вцепившаяся в его руку, едва только они начали спускаться по ступенькам лестницы. На ней было темное меховое манто.

— Появилась сексуальная девица, — произнес Хейз.

— Они идут сюда, — сказал Клинг, и детективы дружно завернули за угол, как два джентльмена, вышедшие на прекрасную послеполуденную прогулку. Спустя мгновение Боулз и блондинка дошли до угла, оживленно беседуя. Блондинка засмеялась. Боулз подозвал такси, открыл для нее дверцу и, когда такси стремительно отъехало от тротуара, махнул на прощание рукой. Детективы, наблюдая за событиями в сверкающей витрине магазина кожаной галантереи, видели, как Боулз подозвал следующее такси и сел в него. Они отвернулись от витрины, как только отъехало такси.

— Я хочу еще раз взглянуть, что написано у кнопки дверного звонка, — заявил Хейз.

— Я же говорю тебе, что там указана фамилия Мурти, — сказал Клинг.

Надпись была такой, как он сказал.

— Хорошо, — проговорил Хейз и недоверчиво покачал головой.

— Давай попьем кофейку, — предложил Клинг.

* * *

Он посадил маму в такси и отправил ее домой, посчитав, что на нее за один день свалилось слишком много впечатлений. Сейчас он сидел с сестрой и Генри Лоуэллом, который пытался изложить им обоим свой план, которого он придерживался в ходе судебного разбирательства. Обеденный зал в «Золотом орле» давал полное представление о том, как выглядел английский придорожный трактир в XVII веке. Могучие дубовые балки пересекали помещение на несколько футов ниже аркообразного потолка, стягивая вместе с оштукатуренными стенами все в единое жесткое сооружение. Там и тут по стенам висели портреты дам и джентльменов елизаветинских времен с высокими белыми воротниками и пышными рукавами, гармонировавшими с белизной стен, богатыми бархатными мантиями и костюмами, добавлявшими разнообразие к цветовой гамме зала при зажженных свечах. Было чуть больше полудня, и обеденный зал был заполнен до отказа. Отдаленный шум голосов и взрывы смеха долетали до смежного помещения бара, где в отдельной угловой кабине сидели три человека.

Карелла был здесь до этого всего один раз. Давным-давно. С ним тогда был адвокат по имени Джеральд Флетчер, который пытался убедить его, что убил собственную жену. Он тогда чувствовал себя неуютно, потому что это место было для него слишком дорогим и он не знал, что может сотворить Флетчер. Сегодня он чувствовал себя опять неуютно, потому что у него было четкое ощущение, что помощник районного прокурора Генри Лоуэлл положил глаз на его сестру.

Анджела. Его маленькая сестра.

Замужняя разумная женщина, но в данных обстоятельствах, когда ее муж стал постоянно употреблять кокаин, она вполне могла поставить перед собой вопрос о целесообразности оставаться его женой.

Она сидела рядом с Кареллой. Такие же, как у брата, задумчивые карие глаза придавали ей экзотическое восточное очарование иссиня-черные волосы — красивая женщина, и тем не менее замужняя женщина с тремя детьми. Она внимательно прислушивалась к каждому слову Лоуэлла.

— Я пытался доказать связь между пистолетом и Коулом, — сказал он. — Мой первый свидетель...

— Ассанти, — произнесла Анджела.

— Да. — Он кивнул в подтверждение. — Ассанти. Он рассказал, что видел Коула выбегающим из булочной вашего отца с пистолетом в руке...

— Или с пистолетом, похожим на орудие убийства, — заметил Карелла.

— Точно, но я думаю, что прояснил этот вопрос, как вы считаете? — спросил он, обращаясь прямо к Анджеле. — Что пистолет, который он видел, был очень похож на пистолет, предъявленный суду в качестве вещественного доказательства?

— Кстати, к чему все это было делать? — спросила Анджела.

— Видите ли, Эддисон все время пытался отклонить включение пистолета в качестве вещественного доказательства. Нет пистолета — нет дела. Но Ди Паско не попался на эту удочку. Он принял решение по этому вопросу еще на предварительном слушании. Именно поэтому Эддисон позднее поднял шум об ордере на обыск, и ордере на арест...

Анджела кивнула.

— ...и стрельбе в нарушение руководящих указаний и так далее. Но мне кажется, что я прояснил этот вопрос для присяжных, потому что я показал с помощью свидетелей — эксперта по баллистике, медицинского эксперта, других свидетелей и самого Уэйда...

— Уэйд был очень важным свидетелем, — заметил Карелла.

— Необыкновенно важным, — подтвердил Лоуэлл Анджеле. — Он был тем человеком, который отобрал пистолет у Коула. Он был тем человеком, который послал пистолет экспертам по баллистике на испытательные стрельбы...

— То, что вы сделали, было превосходно, — сказала Анджела. — Показав все имена на бирке...

— Да, цепь ответственности, — подсказал Лоуэлл, улыбаясь.

— Да, это было хорошо сделано. Все было сделано безупречно по вопросу о том, кто получил пистолет, по пулям и всему остальному.

— Вопрос в том, — проговорил Лоуэлл, снова адресуясь только к Анджеле, — что у нас теперь есть Ассанти, который говорит, что слышал звуки выстрелов, видел...

— Три выстрела, быстро последовавшие один за другим, — произнес Карелла.

— Точно. Это указывает на полуавтоматическую систему оружия, — сказал Лоуэлл Анджеле.

— Да, — кивнула она.

Флиртовала ли она с ним? Карелла размышлял.

Его маленькая сестренка. Его маленькая замужняя сестренка, имеющая мужа и троих детей...

— Слышал выстрелы, — говорил Лоуэлл ей, — видел убийцу и видел пистолет в руке убийцы. Следующим свидетелем был Хаггерти из отдела баллистической экспертизы, заявивший, что он испытал пистолет, и это тот самый пистолет, из которого были сделаны смертельные выстрелы...

— Я думаю, что он тоже был удачным свидетелем, — заметила Анджела.

— Прекрасный свидетель, — согласился Лоуэлл, кивнув, и ласково похлопал ее по левой руке, лежавшей на поверхности стола. На пальцах этой руки красовалось широкое обручальное кольцо и кольцо с бриллиантом, которое ей подарил муж до замужества. Эти кольца были видны всем, кто не слеп.

— Эддисон ничего не смог с ним сделать при перекрестном допросе. Он понимал, что у него нет никаких шансов сбить его с позиции. И конечно, потом был Уэйд, который подтвердил, что это был тот самый пистолет, который он отобрал у Сонни Коула. Это, в свою очередь, устанавливает прямую связь между пистолетом и результатами исследований отдела баллистической экспертизы...

— Мне кажется, что он очень хороший полицейский, — промолвила Анджела, обращаясь к брату.

— Он действительно хороший полицейский, — согласился Карелла.

— Крепкий свидетель, очень крепкий, — сказал Лоуэлл. — Эддисон делал все от него зависящее, чтобы сбить его с толку, но он стоял как скала. Он произвел впечатление на присяжных, вы увидите. И между прочим, делу нисколько не повредил тот факт, что он черный.

— Это беспокоит вас? — спросила Анджела. — Сколько черных присяжных?

— Видите ли, я обсуждал этот вопрос с вашим братом еще до начала суда. Я пытался в течение этого времени вести дело так, чтобы оно не скатилось в плоскость отношений между черными и белыми...

— Я думаю, что эти отношения вообще не были привнесены в ход этого разбирательства, — сказала Анджела.

— И я надеюсь, что они вообще не всплывут. Но Эддисон все еще пытается их затронуть. Дело в том, что с нашей стороны затем выступал доктор Мазлова, заявивший, что пули, которые были им отосланы в отдел баллистической экспертизы, вынуты из тела жертвы во время вскрытия. Последнее ясное и прямое звено во всей цепи. Я искренне надеюсь на то, что прояснил все до конца.

— О, я уверена, что присяжные все поняли, — произнесла Анджела. — Все так ясно...

Карелла посмотрел на нее.

— Главным свидетелем Эддисона будет сам Коул, — сказал Лоуэлл, — и, конечно, он будет лгать обо всем, что случилось. Он неисправимый уголовник-рецидивист, которого ждет суд по делу о втором убийстве, и вне зависимости от обвинения по этому делу он будет позднее привлечен к суду по делу об убийстве одной девушки. Вначале я возражал против того, чтобы оба дела рассматривались вместе, понимаете. Потому что здесь есть перекрывающие друг друга обстоятельства и свидетельство в одном деле может оказаться свидетельством в другом деле. Например, Коул обвинялся в убийстве, когда столкнулся с полицией...

Он внезапно повернулся к Анджеле и пустился в объяснения:

— Ему вместе с напарником предъявлено обвинение в убийстве шестнадцатилетней девушки...

— Да, я знаю.

— Убил ее сообщник. Но в соответствии со свидетельским показанием ему можно инкриминировать пособничество при совершении убийства. С другой стороны, если рассматривать оба убийства одновременно, против обвиняемого выражается предубеждение. С этой точки зрения, принятое решение, возможно, самое правильное. Кто его знает? В любом случае, мы имеем дело с двумя судебными делами, и моя задача заключается в том, чтобы выиграть это дело.

— Да, — согласилась Анджела и поощрительно улыбнулась ему.

— Моя работа заключается в том, чтобы он никогда не увидел восхода солнца без решетки между ним и этим светилом.

«Он считает, что в этом есть что-то поэтическое», — подумал Карелла.

И вдруг с удивлением ощутил, что Анджела тоже находит в этом что-то поэтическое.

— Проблема в том, — сказал Лоуэлл, — что Коул собирается лгать, чтобы спасти свою шкуру. Только законопослушные граждане говорят в суде правду. Убийцы и воры лгут. Всегда.

Анджела кивнула с таким видом, будто услышала мудрую проповедь гуру на вершине скалы.

— Я хочу, чтобы Эддисон провел его по райским кущам, — произнес Лоуэлл радостным тоном. — Я хочу, чтобы Коул использовал все свои возможности лгать и изворачиваться, а затем я последовательно разрушу все их утверждения одно за другим.

— Вы уверены, что сумеете это сделать? — спросил Карелла.

— О, я уверен! — сказал Лоуэлл и улыбнулся дьявольской улыбкой. Затем он вдруг повернулся к Анджеле: — Вы собираетесь где-нибудь здесь позавтракать? Здесь превосходная кухня, и я был бы рад, если бы вы разделили...

— Мне надо бежать, — проговорил Карелла.

Анджела колебалась. Ее глаза встретились с глазами Кареллы. В них она ничего не прочла, но они были братом и сестрой и очень хорошо понимали друг друга.

— Благодарю вас, — сказала она. — Я должна вернуться домой. — И затем, сдаваясь, добавила: — Может быть, в другой раз.

* * *

Переходя из галереи в галерею вдоль Хоппер-стрит, они приблизились к Скотч-Мидоу-парк. Этот район к назывался от Хоппер-стрит и Скотч-Мидоу-парк — Хопскотч. О'Брайен и Мейер следовали за ними на почтительном расстоянии, наслаждаясь ярким солнечным светом и поеживаясь от холода. Если Эмма и Денкер задерживались у витрин, они тоже останавливались. Так они миновали еще одну художественную галерею поглазели на витрины с обувью драгоценностями, антикварными изделиями, лекарствами из Бомбея. В общем, пытались вести себя как беспечные туристы, осматривающие достопримечательности а не как детективы, ведущий слежку за возможным убийцей и его жертвой.

Около двух часов дня Денкер и Эмма вошли в маленькую закусочную на Маттейзе. Мейер и О'Брайен, купив себе на угловом лотке по сандвичу с сосисками и коктейлю, принялись за еду прямо на улице, дожидаясь окончания их трапезы в закусочной.

Они надеялись, что ждать придется недолго.

Однако завтрак затягивался.

Денкер и Эмма вышли из закусочной на улицу около трех тридцати.

— Не пора ли вам по домам, малыши, — прошептал Мейер.

Однако они не собирались домой. Они бродили по улицам и, казалось, не обращали никакого внимания на холод. Мейер и О'Брайен совсем закоченели, когда Денкер подозвал такси и посадил в него Эмму. Для себя он остановил второе такси, и, поскольку он был их главной целью, они последовали за ним.

* * *

Без двадцати пять все четыре детектива были у здания, где располагался офис Боулза. Хейз и Клинг уже сидели какое-то время в машине, готовой двинуться вслед за лимузином, который дожидался Боулза у тротуара. О'Брайен и Мейер с удивлением обнаружили, что Денкер привел их к дому Боулза, но тут же перестали удивляться, когда увидели, что он пришел сюда для встречи с Боулзом, который, выйдя из здания, сразу направился к нему. Биржа закрылась в четыре часа. Очевидно, Боулз назначил встречу Денкеру на четыре тридцать.

Встретившись, они не пожали друг другу руки. Четверо детективов следили за тем, как Боулз и Денкер прошли к лимузину. О'Брайен и Мейер могли видеть, как он отъехал от тротуара. Они также видели, как рванул с места, двигаясь к повороту, «додж» без номерных знаков.

Мгновение спустя «додж» уже шел на хвосте лимузина, держа расстояние около четырех корпусов автомобиля.

* * *

Совсем как подводная лодка в мутных водах лимузин носом пробивал себе дорогу сквозь плотные ряды машин. На город опускались сумерки. Острые, как ножи, небоскребы сверкали в пурпурных лучах заходящего солнца. На смену солнечному дню пришел красивый закат. Все-таки в городе иногда происходили явления, которые заставляли биться сердце не только от страха.

Они сидели как бы в коконе из черной кожи, отгородясь от улицы затемненными стеклами. Стеклянная перегородка, отделяющая переднюю часть салона, была поднята, и поэтому шофер не мог слышать их разговор. Тем не менее Эндрю говорил почти шепотом. Он не испытывал доверия к лимузинам, к их маленьким рычажкам и выключателям. А уж к людям, которые зарабатывали себе на жизнь, работая шоферами на лимузинах, он испытывал особое недоверие.

— У вас есть пистолет? — спросил он.

— Нет, — ответил Боулз. — Пистолет? Нет. Конечно нет.

— Я думал, что у вас он мог бы быть.

— Нет, у меня его нет.

Боулз тоже понизил голос. Лимузин мягко урчал, продвигаясь в опускавшейся на город темноте. Лимузин был невозмутим, он говорил на общем для всех стран языке о том, что он воплощает в себе преуспевание и силу.

— В квартире есть сейф?

— Да.

— Где он находится?

— В главной спальне. Но зачем это вам знать?

— Я планирую организовать кражу со взломом.

Боулз посмотрел на него.

— Вы дадите мне комбинацию цифр сейфа?

— Я не уверен, что это вообще хорошая идея, — сказал Боулз.

— Я думаю, что она сработает.

— Кража со взломом, а затем что?

— Выполнение заказа, — ответил Эндрю.

— Это как раз то, что нам необходимо.

— Надо сделать так, чтобы это выглядело как уголовное убийство.

Он посмотрел на стеклянную перегородку, через которую был смутно виден силуэт водителя.

— Вы знаете, что такое «уголовное убийство»? — спросил он шепотом.

— Думаю, что да.

— Это убийство, совершенное при осуществлении уголовного преступления.

Разговор все еще велся шепотом.

— Кража во взломом — это уголовное преступление.

— Да, я знаю это. Почему вы не позволили вчера этому автобусу сбить ее? Она рассказала мне, что ее чуть не сбил автобус, но вы...

— Предположите на мгновение, что все кончилось бы госпиталем?

— Ну...

— Вы знаете более людное место, чем госпиталь? Хотите, чтобы я выполнил работу на глазах у сотен сестер, врачей и...

— Ну...

— ...посетителей, непрерывно находящихся во всех подразделениях госпиталя? Я потому и спрашиваю вас о пистолете, что хочу, чтобы все выглядело как кража со взломом, с применением случайного оружия. Вы знаете, что это такое? «Случайное оружие»?

— Конечно, я знаю, что это такое.

— Это оружие, которое случайно оказалось на месте преступления.

— Да, я знаю.

— Оружие, удобное для...

— Да, да, — произнес нетерпеливым тоном Боулз, — но я только что говорил вам, что у меня нет пистолета.

— Я планирую, — сказал Эндрю, — что грабитель, проникнув в дом, неожиданно сталкивается с хозяином и в порядке самозащиты вынужден применить оружие.

— Итак, — сказал Боулз и пожал плечами.

— Именно поэтому мне необходимо знать комбинацию цифр сейфа.

— Зачем?

— Открыть его. Взять все, что там есть. Это будет выглядеть как прерванная кража со взломом.

— Итак, — снова произнес Боулз.

— Какая комбинация цифр?

— Я хочу сказать, что мне это не нравится, — сказал Боулз.

— Почему?

— Потому что это приведет прямо ко мне.

— Каким образом?

— Моя жена уже была в полиции...

— Я знаю.

— ...и сказала им, что кто-то пытался убить ее.

— Да, я знаю.

— Поэтому сейчас грабеж с убийством...

— Так часто случается.

— Может быть. Но если это случится с Эммой, то полиция автоматически...

— Ну и пусть.

— Конечно, — сказал Боулз и мрачно кивнул. — Но лучше, чтобы это выглядело как какой-то случай. Я уже говорил вам об этом.

— Я думаю, что мой вариант лучше, чем несчастный случай.

— Я уже говорил вам, что мне хотелось бы, чтобы это выглядело как несчастный случай. А вы устраиваете ложное... что я скажу полиции, когда они туда нагрянут?

— Вы в это время будете в Лос-Анджелесе, — заявил Эндрю.

Боулз посмотрел на него.

— Далеко-далеко отсюда, — произнес, улыбаясь, Эндрю.

Боулз продолжал смотреть на него.

— Фактически, вы можете отправиться в Лос-Анджелес...

— Почему я должен ехать в Лос-Анджелес?

— Это не обязательно должен быть Лос-Анджелес. Мне безразлично, куда вы отправитесь. Куда бы вам хотелось поехать? Вы можете поехать в любое место, за исключением Чикаго. Важно, чтобы вы отсутствовали в городе, когда это случится. Вы уедете за три-четыре дня до того, как это случится. Полиция позвонит вам и расскажет все об этой страшной трагедии.

— Они сразу догадаются обо всем, — промолвил Боулз.

— Догадка — это одно дело, а доказательство вины — другое.

Боулз молчал и обдумывал все сказанное.

— Я уверен, что Эмма рассказала им о вас, — заметил он наконец. — Она рассказала, что я нанял частного детектива. Я уверен, что она информировала их об этом.

— Ну и что? Пусть поищут Э.Н. Дерроу...

— Ну хорошо...

— ...которого вообще не существует.

Боулз все еще размышлял, пытаясь найти слабые места в предложенном варианте. Эндрю ничего против не имел. Иногда даже дьяволу полезен адвокат.

— Они определят, что грабителю был известен шифр сейфа, — произнес Боулз.

— Нет, я сломаю сейф, сделаю так, как будто я работал над ним.

— Что вы из него возьмете?

— Все, что в нем будет. А что в нем есть?

— Куча всяких безделушек.

— Какого рода безделушки?

— Я еще не уверен, что соглашусь принять этот вариант.

— Хорошо, забудьте о нем. Я проработаю другой. Однако я должен сказать вам, что вы с вашим вариантом несчастного случая превращаете эту работу в...

— Вы знали, с каким делом связываетесь.

— Это верно. Но мне не нравится, что вы отвергаете превосходную идею. Ведь это мне надо ее воплощать, а не вам. Так в чем дело? Вы не доверяете мне, когда я предлагаю забраться в этот сейф?

— Мы договорились, что стоимость заказанной работы составляет сто тысяч долларов. В сейфе находятся ценности, стоимость которых по меньшей мере составляет эту сумму.

— Что это за ценности?

— Драгоценности, банковские билеты, наличность...

— Если вы не доверяете мне...

— Я этого не говорил.

— Если вы мне не доверяете, то вытащите оттуда все ценные бумаги. Оставьте только драгоценности. Оставьте только те вещи, которые обычно хранят в сейфе своей спальни.

— Стоимость этих вещей составит около пятидесяти тысяч долларов.

— Я не специалист по краже драгоценностей. Мне не нужны эти проклятые побрякушки. Я помещу их куда-нибудь в камеру хранения, и вы возьмете их оттуда. На конечной автобусной остановке, железнодорожной станции или где-нибудь еще. Как только вы заплатите мне вторую половину обещанной суммы, я вручу вам ключ. Это подходит?

— Если меня не будет в городе, то как я смогу?..

— Я подожду вас, но лучше не встречаться до тех пор, пока полиция не закончит допрашивать вас.

— Мне нужно будет подумать о месте встречи, — сказал Боулз.

— Ладно, обдумывайте, но побыстрее, хорошо? Я хочу сделать это как можно скорее. Ваша жена начинает выводить меня из себя.

— Расскажите мне об этом подробнее.

— Знаете, у меня есть дело в Чикаго, за которым надо присматривать. Я не собирался делать эту работу целью всей моей жизни.

— Хорошо, я сожалею об этом. Но вы знали, что...

— Да, да. Между прочим... — Он повернулся к Боулзу. — Это вы убили Тилли?

— Нет, — ответил Боулз.

— Полиция вышла на вас?

— Да.

— Спрашивали об убийстве Тилли?

— Да. Они хотели выяснить, где я был во время убийства. И так далее.

— И вы рассказали им?

— Да, рассказал.

— Где же вы были?

— Я не убивал Тилли.

— Но я не об этом спрашивал.

— Я в это время завтракал с клиентом.

— Полицейские этому поверили?

— Они посетили ее. Она подтвердила все, о чем я им говорил.

— Ах-ха. Дама, да?

— Да.

— Кто она?

— Это вас совершенно не касается.

— Вы правы, — произнес Эндрю и улыбнулся. — Итак, вы уже обдумали мое предложение?

— Я хочу, чтобы вы положили в тот ящик, который я арендую сам, — сказал Боулз.

— Прекрасно, — ответил Эндрю. — Подберите место, удобное для нас обоих. Мы делаем из этого блядского дела государственное.

— Когда угодно, — выдавил Боулз.

— Прекрасно, так какой шифр сейфа?

— Соответствует моему дню рождения, — сказал Боулз. — Двадцать третье сентября.

— Вы родились под знаком Девы, верно?

— Да.

— Не сомневаюсь, вы никому не верите. Что же это за цифры? Девять, два, три?

— Да.

— Какова последовательность набора?

— Четыре деления направо, три налево, два направо.

Эндрю записал всю эту информацию, затем поднял на него глаза и повторил:

— Четыре деления направо. Остановка на цифре девять. Три деления налево и остановка на цифре два. Снова два деления направо и остановка на цифре три. Все верно?

— Точно. Когда вы собираетесь выполнить эту работу?

— Как можно скорее. Мне еще надо уточнить кое-какие детали. Я дам вам знать.

Раздался щелчок внутреннего переговорного устройства.

— Мы находимся на Левистоне, мистер Боулз, — раздался голос шофера. — Не могли бы вы повторить еще раз адрес?

* * *

— Притормаживает, — произнес Клинг.

— Я вижу его.

Лимузин мягко прокладывал себе дорогу к тротуару.

— Проезжай мимо, — попросил Клинг.

Хейз проехал мимо лимузина, пока тот маневрировал, чтобы занять, кажется, единственное свободное место, оставшееся для парковки машины во всем квартале.

— Лучше позволь мне выйти.

Хейз дважды пытался припарковаться, чтобы выпустить из машины Клинга. Денкер в это время выходил из лимузина. Клинг издалека наблюдал за ним. Денкер нагнулся, что-то сказал оставшемуся в машине Боулзу, затем выпрямился и закрыл дверцу. Повернувшись спиной к машине, он пошел к зданию, расположенному в непосредственной близости от припаркованного лимузина. Лимузин выруливал от тротуара. Клинг пошел по улице. К тому времени, когда он приблизился к дому, Денкер уже вошел в него. Клинг записал адрес в записную книжку, постоял несколько мгновений, а затем вошел в маленький вестибюль.

Справа на стене размешались тринадцать ящиков для корреспонденции. На одном из них была надпись: «УПРАВЛЯЮЩИЙ». Остальные двенадцать соответствовали общему количеству квартир дома, по три на каждый этаж, начиная с 1А, 1В и 1С на первом этаже и кончая 4А, 4В и 4С — на четвертом этаже. Только на одном ящике 4С не было фамилии жильца. На пластиковом ярлыке, наклеенном над ящиками, черными буквами были напечатаны имя, адрес и номер телефона компании, которой принадлежал дом. Клинг записал всю эту информацию. Когда он вышел из дома, Хейз все еще пытался вкатить седан на освободившееся после лимузина место.

— Что мы выяснили? — спросил Хейз.

— Еще ничего, — ответил Клинг. — Нам необходимо сделать несколько телефонных звонков.

— Завтра, — предложил Хейз. — Сейчас уже десять минут шестого.

— Нет, сегодня, — возразил Клинг.

* * *

Телефонная компания дала Хейзу адрес доктора Кумара Мурти, 714, Джакобс-Уэй, и сказала, что его телефон, не значившийся в телефонных справочниках, был в эксплуатации уже более четырех лет. Руководитель компании, с которым переговорил Хейз, сообщил ему дополнительно, что это был единственный номер телефона, зарегистрированный по этому адресу. Это означало, что трехэтажный кирпичный дом имел только одного жильца. Выяснить, кем был этот доктор Кумар Мурти, не удалось.

— По-видимому, индиец, — сказал Паркер, глядя в записную книжку на столе Хейза. — Это безусловно индийское имя.

— Какое племя? — спросил его Хейз.

— Я говорю об индийцах из Индии.

— Это серьезно?

Клинг за своим столом беседовал по телефону с женщиной из «Бридж Реалти». Он хотел получить от нее информацию. Она сообщила ему, что квартира 4С по адресу 321, Южный Левистон была снята мужчиной по имени Реймонд Андротти. Клинг поинтересовался, означает ли что-нибудь тот факт, что на ящике для корреспонденции под номером 4С нет таблички с именем жильца.

— У вас есть квартиросъемщик по имени Эндрю Денкер? — спросил он.

— Денкер? Нет, сэр.

— Или может быть Дерроу.

— Нет, сэр. Я могу вам перечислить имена всех квартиросъемщиков этого дома...

— Да, не можете ли вы это сделать?

Она прочитала ему весь список жильцов. Как она и говорила, в списке не значились имена Денкера или Дерроу. Не было среди жильцов человека, инициалы которого были Э.Д. или Э.Н.Д.

— Как давно мистер Андротти снимает эту квартиру? — спросил Клинг.

— С июля прошлого года.

— На какой-то срок?

— Да, сэр. На год.

— Хорошо, очень вам благодарен, — сказал он.

— Не стоит благодарности, — ответила женщина и повесила трубку.

Клинг поискал имя Реймонда Андротти в справочниках всех пяти районов города. Он отыскал имя Р. Андротти в Маджесте и набрал номер его телефона.

— Тебе надо сделать вот что, — сказал Паркер Хейзу. — Начинай звонить во все госпитали города. Если этот парень является индийским доктором, то ты там его найдешь обязательно. У нас здесь больше индийцев-докторов, чем во всем их Бомбее.

Хейз пришел к выводу, что это не такая уж плохая идея. Каким образом этому Паркеру внезапно приходят в голову все эти великолепные идеи?

— Алло, мистер Андротти, — сказал Клинг.

— Да?

— Реймонд Андротти?

— Нет, это Ральф Андротти.

— А по этому номеру можно позвать Реймонда Андротти?

— Нет, сожалею, но здесь такого нет.

— Благодарю, — произнес Клинг. — Сожалею, что побеспокоил вас.

Он повесил трубку и начал звонить по списку всем другим людям с фамилией Андротти, но ни одного Реймонда среди них не было. Фамилия была не такой уж распространенной. Под такой фамилией в городе значилось всего восемь человек. Хейз уже начал звонить по списку в отделы кадров госпиталей.

— Алло, я пытаюсь найти человека по имени Реймонд Андротти, — сказал Клинг. — Вы можете мне сказать...

— Ошиблись номером.

— Алло, это детектив Коттон Хейз из Восемьдесят седьмого участка. Я ищу доктора по имени Кумар Мурти, я хотел бы...

Клинг закончил работу по своему сравнительно небольшому списку раньше, чем Хейз успел сделать всего несколько звонков по своему списку. Паркер, который освободился без четверти четыре и провел относительно спокойное ночное дежурство, никому из них не предложил свою помощь, когда они взяли списки и начали звонить. К семи часам двадцати минутам они обзвонили все госпитали города и не обнаружили в них доктора по имени Кумар Мурти.

— Позвони в консульство Индии, — предложил Паркер.

Хейз посмотрел на него с чувством, близким к обожанию. Паркер пожал плечами с таким видом, как будто хотел сказать: «Это так элементарно, доктор Ватсон».

Консула, с которым говорил Хейз, звали Аджит Сакти Ведам, и он говорил с заметным английским акцентом. Он сказал Хейзу, что он действительно знаком с доктором Мурти. Затем объяснил, что доктор изучал санскрит, хинди, бенгали и непальский язык в университете Рамсея и был частым и почетным гостем у них в консульстве.

— Он участвовал в семинарах, посвященных современной Индии, индийской науке, противоречиям между хинду и буддистами, — сказал Ведам.

— Вы не подскажете, как я могу с ним связаться? — спросил Хейз.

— Я уверен, что у меня где-то записан его адрес в Дели, — ответил Ведам.

— В Нью-Дели?

— Да, сэр. Он сейчас там отдыхает от лекций.

— Вы не знаете, когда он вернется? — спросил Хейз.

— Я уверен, что он уехал в сентябре, — сказал Ведам.

— Он не говорил вам, как долго он будет отсутствовать?

— Сожалею, сэр.

— Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, что он сделал со своей квартирой здесь? — спросил Хейз.

— Не имею представления, сэр.

— Сдал кому-нибудь? Или еще что-нибудь предпринял?

— Сожалею.

— Я очень благодарен вам, мистер Ведам, — сказал Хейз и опустил трубку на рычаг. — Есть ли какие-нибудь другие идеи? — спросил он Паркера.

— Конечно. Продолжай слушаться.

* * *

Просьба к суду выдать разрешение на прослушивание телефонного оборудования, установленного по адресу 714, Джакобс-Уэй, была обоснована тем, что детективы 87-го участка были связаны с активными расследованиями по делу об убийстве и имели весомые основания считать, что жилец или жильцы этого дома могли обладать сведениями, представляющими интерес для полиции. Эти сведения, по-видимому, можно было получить, прослушивая телефонные разговоры.

Одновременно в суд была подана просьба аналогичного содержания по поводу прослушивания телефонного оборудования, установленного в квартире 4С по адресу 321, Южный Левистон. В ней утверждалось, что детективы 87-го участка имели весомое основание считать, что нынешний жилец этой квартиры проживает в ней тайно, готовясь совершить убийство. Прослушивание телефона может дать необходимые для ареста сведения.

Обе петиции испрашивали разрешение на установку без ведома жильцов подслушивающей аппаратуры на все телефоны, которые там будут обнаружены.

Обе петиции были решительно отклонены.

Это была Америка, и этим все было сказано.

Паркер предложил нелегально установить необходимые устройства. Однако он просто сотрясал воздух; так же как и остальные, он прекрасно знал — все, что они получат в результате такого подслушивания, будет выброшено судом из рассмотрения.

Они оказались на том же месте, с которого начали.

Такое состояние продолжалось до тех пор, пока не позвонил в субботу утром Джимми Блинк.

Глава 9

— У нас никогда не было такой беседы, — заметил Джимми.

— Какой беседы? — спросил Карелла.

— Ну хорошо, — сказал Джимми, и Карелла представил себе, как он в этот момент мигнул. — Вот что я узнал от моих людей.

В городе находится парень, не имеющий к нам никакого отношения, который до этого эксплуатировал девиц очень низкого уровня. В его конюшне, насколько я понимаю, было две или три девицы, максимум четыре. Это никому не доставляло хлопот — стрекоза на песчаной дюне. Понимаешь? Хорошо. Но вот два или три месяца тому назад он начинает новое небольшое предприятие.

— Что это за предприятие?

— Обеспечение жильем бездомных людей.

— Это очень мило с его стороны, — произнес Карелла.

— Но это совсем не то, чем занимаются эти сумасшедшие на улице, — сказал Джимми. — Вот что делает этот парень. Он обеспечивает надежным укрытием любого, кто в нем нуждается и кто может платить за это. Ты читаешь романы о шпионах?

— Нет.

— Некоторые из них очень интересны.

— Не сомневаюсь.

— Итак, он прячет этих людей, когда им необходимо скрыться после какой-либо грязной работы или по другой причине. Он с них много дерет, но покрывает их своим именем.

— Где находится этот притон?

— На Левистоне. 321, Южный Левистон, квартира 4С.

— Как его зовут?

— Рей Андротти.

— Полное имя Реймонд?

— Думаю, да. Но это меня не интересует, — сказал Джимми, — маленькая пешка.

— Какая у него связь с Денкером?

— Мои люди думают, что он недавно сдал притон этому парню из Чикаго. Тому самому, который хочет купить пистолет. А теперь он твой человек, и я ничего больше не знаю.

— Где я могу найти Андротти?

— Это другое дело. Он неуловим.

— Если он снял квартиру для Денкера, то у твоих людей есть предположение, кто может быть мишенью для Денкера?

— Не знаю.

— Андротти прибыл из Чикаго?

— Во всяком случае, он не из тех, кого я там знаю.

— Тогда почему убийца из Чикаго воспользовался его услугами?

— Понимаешь, есть прямые дороги и обходные, которыми можно прийти к любому и в любое место, — философски заметил Джимми. — Я уверен, что ты это понимаешь.

— Ты знаешь каких-нибудь убийц в Чикаго? На память.

— Я знаю на память всех убийц.

— Но ты говоришь, что Андротти очень маленький винтик.

— Верно.

— Тогда каким образом он мог узнать убийцу из Чикаго?

— Может быть, этот парень был ему рекомендован.

— Но твои люди ничего о нем не знают?

— Ничего.

— И ты тоже ничего не знаешь.

— И я ничего не знаю.

— Несмотря на то что ты знаешь на память всех убийц в любом городе.

— Я не знаю никаких Денкеров, — сказал Джимми, сделал паузу и, возможно, мигнул. — Ты хочешь, чтобы я позвонил в Чикаго?

— Ты можешь это сделать?

— Конечно. Но это конец моей услуги.

— Да, это будет конец услуги. Эндрю Денкер. Или, может быть, Эндрю Дерроу.

— Какой из них?

— Выберешь сам.

— Я снова тебе позвоню. Сейчас в Чикаго еще рано.

На той стороне линии повесили трубку.

Карелла надавил на рычаг телефона, перевел дух и позвонил в Разведывательное управление. Детектив, который откликнулся на его звонок, выслушал его просьбу об информации на Рея, возможно Реймонда, Андротти, а затем ответил:

— Я уже получил просьбу аналогичного содержания.

— Что вы имеете в виду? — спросил Карелла.

— Это Восемьдесят седьмой участок?

— Да.

— Общайтесь с вашими людьми постоянно, хорошо? Я уже имею телефонный звонок от кого-то по имени Клинг. Вы знаете кого-нибудь по имени Клинг?

— Да.

— Он вчера мне звонил. Сегодня у нас суббота. Так? Он звонил мне вчера, в пятницу. У меня здесь все записано.

— Вы говорите, что уже дали ему эту информацию? — спросил Карелла.

— Нет, Рим тоже не был выстроен за один день, — заметил детектив из Разведывательного управления.

— Ну хорошо, когда, по вашему мнению, вы сможете нам позвонить? — спросил Карелла. — Дело, которое мы ведем, связано с убийством.

— Да, убийство, убийство. Каждый в этом городе ведет дело об убийстве. Я свяжусь с вами, как только что-нибудь откопаю. Хорошо?

— Я был бы очень признателен...

— Да, да, — перебил он и повесил трубку.

Он позвонил через полчаса.

Информация была обстоятельной.

* * *

Как оказалось, истинное имя Андротти было не Реймонд, как и предполагали Карелла и Джимми, а Рамон. Его настоящая фамилия также была не Андротти, а Эндрос. Это по-настоящему удивило Кареллу. В этой стране было обычным делом, когда представители малых этнических групп меняли свои имена на такие, которые звучали как англосаксонские. Карелла мог вспомнить по меньшей мере сто людей, которые таким образом изменили свои имена, и далеко не все из них были уголовниками. Но сменить одно этническое имя на такое же другое? Это было странно. Тем не менее имя Рей Андротти было вымышленным именем Рамона Эндроса.

Рамон или Рей, или как он там себя мысленно называл с момента приезда сюда из Пуэрто-Рико около шести лет тому назад, развил очень бурную деятельность. Его криминальная карта категории В содержала информацию о различного рода преступлениях, начиная с пары уличных девок, затем последовательно его преступления стали подпадать под категорию В и Е, а затем он был пойман с поличным и обвинен по статье 230.25 по пункту, связанному с проституцией, который гласит: «Получение средств к жизни или дохода от проституции за счет организаций, руководства, контроля или наличия в качестве собственности публичного дома, или бизнеса, основанного на проституции, или, наконец, предприятия, связанного с содержанием двух или более проституток».

Это подпадало под преступления категории Д, по которой Эндросу мог грозить срок до семи лет. Вместо этого он был приговорен к одному году тюрьмы. Он отсидел всего четыре месяца и был выпущен досрочно. Он сидел в тюрьме Кастелвью с мая по июнь прошлого года. Карелле пришла на ум мысль о том, что Роджер Тернер Тилли сидел в этой тюрьме тогда же.

Самый последний адрес, оставленный Эндросом в бюро помилования, был 1134, Барнстейбл в районе Риверхед, который в свое время был по большей части заселен итало-американцами, а теперь облюбован испанцами. Дом, в котором жил Эндрос, был трехэтажным деревянным зданием, рядом с которым был пустой участок. Пустой участок был огорожен деревянным забором, но это не предохраняло его от мусора, который бросали туда через ограду. Ограда, как многие здания и стены в округе, была испещрена надписями. Может быть, это происходило потому, что если вам не удалось стать в этой стране богатым, то вы по крайней мере могли стать знаменитым, запечатлев свое имя на всех заборах города.

Как будто прочитав его мысли, Мейер произнес:

— Я презираю Нормана Мейлера.

Карелла посмотрел на него.

— За то, что он назвал это формой искусства, — закончил Мейер.

Они взобрались по шаткой наружной лестнице на третий этаж дома и постучали в застекленную дверь. Откуда-то из глубины квартиры до них доносилась исполнявшаяся по радио испанская музыка. Затем раздался голос диктора, что-то говорившего по-испански. Они снова постучали.

— Кто там? — раздался мужской голос.

— Полиция! — выкрикнул Карелла. — Откройте.

— Один момент, — сказал мужчина.

Он подошел к двери в пижаме. Было около полудня. Обычная полосатая пижама. Красно-белая. Черные взъерошенные волосы. Карие затуманенные глаза. Торчащая борода на узком лице. Вглядываясь через стеклянную дверь, щурясь от солнца, он сказал по-испански:

— Ваши удостоверения.

— Говори по-английски, — сказал Мейер через стекло.

— Кажите ваш знашки, — произнес человек.

Это означало: «Покажите ваши значки».

Карелла показал свой значок.

— Ты Рамон Эндрос? — спросил он.

— В чем дело? — опять по-испански произнес мужчина, и на его лице отразилось удивление.

— Говори по-английски, — попросил Мейер на этот раз более громко.

— И открой дверь, — сказал Карелла.

Эндрос еще раз взглянул на них, сделал кислое лицо и открыл дверь.

— Чего тебе надо, человек? — поинтересовался он.

Звучало это примерно так: «Шего ты надо, шелок?»

— Можно войти? — спросил Карелла.

Эндрос пожал плечами.

Они прошли мимо него в длинное, узкое помещение, которое оказалось кухней. Раковина, окно, шкафы, плита и слева холодильник, стол и стулья справа от него, радиатор вдоль дальней стены, дверной проем, ведущий в спальню. На кровати сидела молодая девушка. Она была голой. Простыня едва закрывала ее колени, но она и пальцем не шевельнула, чтобы прикрыть себя. Радиоприемник стоял на ночном столике рядом с кроватью и передавал латиноамериканскую мелодию. Девушка так монотонно качала головой в ритме музыки, что можно было усомниться, живое ли она существо.

— Ет плох ремя, шелок, — произнес Эндрос.

Они начали его понимать. То, что он произнес, означало: «Это плохое время, человек».

— Ты не хочешь закрыть дверь? — спросил Карелла.

Эндрос пожал плечами, подошел к двери спальни и закрыл ее.

Испанская музыка стала доноситься чуть глуше.

— Давайте присядем, — предложил Карелла.

Вокруг кухонного стола стояли три стула, по одному с торцов стола и один располагался лицом к стене. Они выдвинули стулья и сели. Эндрос почесывал свои интимные места. В конце концов, это его дом, размышляли они, и он мог делать все, что хочет. У него был вид усталого человека, которого полицейские вынуждали одно и то же повторять бессчетное число раз. Все это он уже проходил... Конечно, проблемы возникали, но он их успешно преодолевал. Итак, Эндрос продолжал почесывать свои интимные места, зевал и ждал.

— Денкер, — произнес Карелла.

Карие глаза вспыхнули.

Только на одно мгновение. Как язык змеи, который ты можешь увидеть в сотую долю секунды, а мгновением позже уже нет. Моментальная вспышка интереса, а затем снова скучное состояние.

— Эндрю Денкер, — сказал Мейер.

— Кто то имя?

Эта фраза означала: «Это имя?»

— Да, это имя, — подтвердил Карелла.

— Ты знаешь его? — спросил Мейер.

— Нет.

— Мы уверены, что ты знаешь это имя.

— Я его не знаю.

— Тогда кто живет в твоей квартире на Левистоне?

— 321, Южный Левистон.

— Квартира 4С.

— Это твоя квартира?

Он сел, наблюдая за ними, и, несмотря на град вопросов, не произнес ни слова.

Наконец он проронил:

— Я не знаю никого по имени Альберт Денкер.

— Эндрю Денкер, — поправил Карелла.

— И такого тоже не знаю.

— Тогда скажи, кто сейчас живет в твоей квартире?

— Я не знаю, о какой квартире вы говорите.

— Разговор идет о квартире, которую ты снимаешь у «Бридж Реалти», — сказал Карелла.

— На срок в один год, — добавил Мейер.

— Начиная с июля прошлого года, сразу после того, как ты вышел из тюрьмы.

Он продолжал смотреть на них.

— Тебе не кажется, что придется пройти с нами? — спросил Мейер.

— Почему мне должно казаться, что мне надо идти с вами?

— Мы думаем, что это необходимо сделать для прояснения данного вопроса, — сказал Карелла.

— Что там еще надо выяснить?

— Похоже, что ты не знаешь о квартире, снятой на твое имя.

— Кто говорит об этом?

— Женщина по имени Шарлотта Кармайкл из «Бридж Реалти». Там, около Калмс-Пойнт-Бридж, Рамон.

— Я не знаю эту даму.

— Хорошо, снимай свою пижаму и переодевайся в свое уличное платье, — предложил Мейер.

— Одну минутку...

— Мы ждем, — заверил его Карелла.

— И вообще, о чем идет разговор?

Он был подобен Дези Арназ, когда она спрашивала: «О чем это вы, Люси?» Но теперь они его прекрасно понимали. Хорошо, когда понимаешь многие вещи без слов.

— Разговор идет о человеке по имени Эндрю Денкер, — терпеливо напомнил Карелла.

— Который снимает твою квартиру на Левистоне, — терпеливым тоном добавил Мейер.

— Хорошо, — сказал Эндрос и кивнул.

— Хорошо что?

— Допустим, это правда. Хорошо?

— Допустим, что так, — согласился Карелла.

— Ну и что? — спросил Эндрос. — Разве сдавать квартиру противозаконно? Ето проти закун здават квартир?

— Нет, но это становится противозаконным делом, если помогает организовать убийство.

— Пффххх... — пропыхтел Эндрос и завращал глазами. — Откуда вы это взяли?

— Ты знаешь человека по имени Мартин Боулз?

— Никогда о нем не слышал.

— Ты никогда о нем не слышал, ты никогда не слышал о Мартине Боулзе. А как насчет Роджера Тилли?

— Нет, а кто это?

— Рамон, у тебя есть шляпа?

— Да, у меня есть шляпа.

— Надевай ее. Пальто тоже. Мы едем в город.

— Вот что, послушайте, подождите минутку.

— Нет, пустая голова, больше никаких задержек. Иди одевайся и поедем.

— Хорошо, хорошо, — вымолвил Эндрос.

— "Хорошо, хорошо" что?

— Допустим, я знаю, кто такой Тилли?

— Хорошо, допустим, ты знаешь, — сказал Мейер.

— Ну и что?

— А то, что он мертв, вот что.

Эндрос запыхтел:

— Пфффххххх...

— Разве это новость для тебя, а?

— Абсолютно.

— Как хорошо ты его знал?

— Он был в Кастелвью в то же время, что и я.

— Когда ты видел его в последний раз?

— Там. Он избил одного из наших парней и поэтому отбывал там наказание.

— Ах-ха.

— Он там не стоил и пяти центов.

— За что ты сидел?

— Они поймали меня в ловушку.

— Безусловно. Все, кто оказывается там, попадали в ловушку.

— Конечно, но это верно. Они утверждали, что я эксплуатировал девушек. Какая чепуха.

— Они были не правы, верно?

— Да, конечно.

— Как это?

— В конце концов, я отбыл свой срок. Зачем снова поднимать весь этот хлам?

— Потому что мы все еще пытаемся установить, как хорошо ты знал Тилли.

— Мне бы не хотелось даже говорить с этим сукиным сыном.

— Ты не любил его?

— Никто из латиноамериканцев не любил его.

— Ну а теперь он мертв.

— Ну а теперь вы можете идти и допрашивать еще десять тысяч людей, которые готовы были его пришить.

Они переглянулись между собой. В этот момент они поняли, что Эндрос действительно ничего не знал об убийстве Тилли. Потому что если бы он знал, то не использовал бы слово «пришили», так как Тилли не был убит ударом ножа. «Пришивали» обычно во дворе тюрьмы, и для Эндроса было естественным предположить именно такой ход событий, зато для детективов стало ясно, что Эндрос не знал, каким образом был убит Тилли. Если, конечно, исключить, что он был гораздо хитрее, чем казался.

— Когда-нибудь слышал о женщине по имени Эмма Боулз?

— Боулз? — переспросил он.

В его устах это слово прозвучало, как «кишки»[19].

Детективы взорвались от хохота.

— Боулз, — сказал Мейер, стараясь сохранить серьезное лицо. — Боулз.

— Нет, кто это?

— Миссис Мартин Боулз, — пояснил Карелла.

— Я не знаю эту женщину.

— Хорошо, а теперь поговорим о Денкере.

— Денкер, — повторил Эндрос.

— Денкер.

— Я никогда с ним не встречался.

— Но ты знаешь его, верно?

— Нет, я не знаю его.

— Рамон, давай прекратим пустую болтовню, хорошо? Мы знаем, что это твоя квартира, и мы знаем, что там живет Денкер. А теперь что ты скажешь по этому вопросу?

— Хорошо, хорошо, — сказал Эндрос.

— Эти слова ты уже произносил.

— Скажем так, я действительно сдал квартиру этому парню Денкеру.

— Давай опустим слова «скажем так». Ты сдал или не сдал квартиру?

— В большей или меньшей степени.

— Что это означает?

— Не непосредственно.

— А каким образом?

— Скажем так, один мой друг сказал мне, что ему нужна квартира для какого-то человека.

— И этот какой-то человек был Денкером, верно?

— И этот кто-то был Денкером.

— А кто был тем самым другом?

— Зачем вам это снать?

— Кто платит за квартиру? Твой друг или Денкер?

— Денкер. Но через моего друга.

— Каков размер квартирной платы?

— Тысяча двести долларов в неделю. Наличными.

— Это ведь куча денег, Рамон.

— Видите ли, в каши дни трудно найти хорошую квартиру.

— За такие деньги он мог бы жить в первоклассном отеле.

— Но тогда у него не было бы никакого уединения, верно?

— Хорошо. Кто же твой друг?

— Я никого не хочу впутывать в неприятности.

— Хорошо. Иди одевайся.

— В чем дело, приятели?

Опять та же интонация, как у Дези, беседующей с Люси.

Они ничего не ответили. В смежной комнате радио прервало музыкальную передачу и началась передача новостей. Послышались звуки настройки на другие волны, пока девица не нашла другую станцию, передававшую музыку. Они ждали. Они были очень терпеливы.

— Что бы ни сделал этот Денкер, — произнес наконец Эндрос, — ни я, ни мой друг ничего об этом не знаем.

— А кто тебе сказал, что он что-нибудь сделал?

— Вы сказали, что кто-то подготавливал убийство.

Он оказался более смышленым, чем они думали.

— Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Ничего.

— Ты слышал что-нибудь о Денкере до того, как он снял у тебя квартиру?

— Никогда.

— Каким образом твой друг услышал о нем?

— Я не знаю. Он сказал, что этот человек собирается пробыть некоторое время в городе и поэтому нуждается в квартире. Это все, что я знаю.

— Ты всегда сдаешь квартиру незнакомым людям?

— Это не незнакомец, если за него меня просил мой друг.

— Твоя квартира почти всегда занята?

— Всегда находятся люди, которые нуждаются в квартире. Это выгодное вложение денег, — высказался Эндрос и пожал плечами.

— Готов биться об заклад, что это очень хорошее вложение денег.

— Я не жалуюсь. Нет такого закона, который бы запрещал сдачу квартиры внаем.

— Твой арендный договор разрешает тебе сдачу квартиры другому лицу?

— Да, разрешает.

— Ты в этом уверен?

— Вы хотите видеть договор?

— Мы поверим тебе на слово.

— В любом случае, даже если договор не разрешает этого, то это гражданское, а не уголовное дело.

Намного ловчее, чем они думали.

— Итак, как зовут твоего друга? — вскользь спросил Карелла.

— Зачем нам снова возвращаться к этому вопросу?

— Нам бы хотелось с ним встретиться. В случае, если нам когда-нибудь потребуется квартира.

Эндрос сделал удивленное лицо.

— Итак, что ты хочешь сказать? — спросил Карелла.

— Я хочу сказать, что вы не имеете права заставлять меня говорить вам то, что я не хочу говорить.

— Это верно, — сказал Мейер. — Сколько лет той маленькой девице?

— Она достаточно взрослая.

— Ты ее прослушиваешь или еще что-нибудь с ней делаешь?

— Как я понимаю, если ей нет шестнадцати лет, то тебе грозит обвинение в преступлении по разряду С.

— Ей двадцать один год.

— У нее есть с собой свидетельство о рождении?

— По разряду С это грозит тебе пятнадцатью годами.

— В твоем любимом отеле.

— Итак, давай поговорим с ней, а?

— Нет, вы не должны беседовать с ней, — сказал Эндрос.

— Необходимо выяснить, сколько ей лет.

— Подумай сам, как далеко мы можем идти в этом направлении, — проговорил Мейер.

— Итак, как зовут твоего друга? — снова спросил Карелла, но на этот раз не вскользь, а прямо.

— Елена. И ей двадцать один год, как я уже говорил.

— Нет, разговор идет не об этом друге. Мы спрашиваем о друге, который попросил тебя сдать квартиру Денкеру.

— Я забыл его имя.

— Хорошо, давай поговорим с девушкой, — сказал Карелла и крикнул: — Елена! Одевайся и выходи сюда.

— Ей двадцать один год, — настаивал Эндрос.

— А выглядит пятнадцатилетней, — произнес Мейер.

По лицу Эндроса можно было понять, что удар попал в цель.

— Елена, выходи! — закричал Карелла.

— Рамон? — спросила она по-испански из-за закрытой двери. — Хочешь, чтобы я ушла?

— Подожди немного.

— Все хорошо?

— Его зовут Гофредо Кабрера, — промолвил Эндрос.

Итак, его имя Гофредо Кабрера.

— Большое спасибо, — поблагодарил Мейер.

* * *

Общественный клуб назывался «Лас-Пальмас». Название было нацелено на то, чтобы разбудить память о пальмах, ласковом море и поющих песках. Однако этот район города получил название от населявших его жителей — Эль-Инферно. Это был ад из кирпича и бетона, далекий от песков, поющих и молчаливых, демонстрирующий бедность и наркотики. В комнате, которая когда-то в старой квартире служила спальней, у одной стены был сооружен маленький бар с полками на стене, на которых стояло несколько бутылок виски и водки. Однако больше всего было бутылок с ромом. В комнате была микроволновая печь, а на маленьком столе стояла кофеварка. В зале стояло несколько столов со стульями. За одним из столов сидели трое мужчин, они играли в карты и пили вино.

Было около трех пополудни. В этот час в клубе женщин еще не было. Они должны были появиться вскоре после обеда, чтобы посудачить с соседками или потанцевать в самой большой комнате бывшей квартиры, когда-то служившей гостиной, где теперь стоял проигрыватель. Голубой занавес закрывал дверной проем, отделяя эту комнату от других. Здесь размещался кабинет управляющего, когда в доме был управляющий, а теперь обосновался общественный клуб, куда люди этого дома приходили развлечься: посмеяться, выпить, а главное — поболтать на своем родном языке.

Детективы стояли перед входной дверью, заглядывая в квартиру. Мужчина, который открыл им дверь, сидел за столом, когда они постучали. Его карты все еще лежали на столе «рубашками» вверх. Они представились, сказав, что они из полиции. Мужчина спросил, что им нужно.

— Мы ищем некоего Гофредо Кабреру.

— Его здесь нет.

Детективы отметили явный испанский акцент, парень был хлипким, худым, но внешне симпатичным, маленькие усики под орлиным носом явно шли ему.

— Нам сказали, что он здесь, — произнес Карелла.

— Нет, — возразил мужчина и покачал головой.

— Не подскажете ли, где можно его найти?

— Нет, — снова вымолвил мужчина.

— Это не связано с какими-либо неприятностями для него, — объяснил Мейер.

— Мм... — послышалось в ответ.

— Нам бы очень хотелось поговорить с ним, — сказал Карелла.

— Я не имею представления, где он может быть.

— Как вас зовут? — спросил Мейер.

Мужчина колебался.

«Нужно бы проверить», — подумал Мейер.

— А вы, случайно, не Кабрера? — спросил он.

Глаза мужчины нервно дернулись.

— Зачем он вам нужен?

— У нас к нему есть несколько вопросов.

— Подождите минутку.

Он вернулся в комнату, тихо поговорил по-испански с двумя мужчинами, все еще сидевшими за столом, а затем вернулся обратно и снял пальто с вешалки, встроенной в дверь.

— Пойдемте вниз, — сказал мужчина, — подышим свежим воздухом.

Воздух внизу был действительно чистым. Мейер и Карелла шли по обе стороны от мужчины, засунув руки в карманы. Он сильно сгорбился, и ветер свободно трепал его длинные черные волосы.

Стены вокруг были исписаны самыми разными именами, однако как зовут парня, они еще не узнали. Если бы тут снимали фильм эти стены были бы отличным материалом для кадров, подчеркивающих место действия. Художественный руководитель мог бы поздравить себя с такой находкой, на фоне которой так правдиво можно было бы снимать уголовные сцены! Мужчина продолжал идти, с развевающимися по ветру волосами, сгорбившейся спиной и крепко сжатыми губами. По бокам его сопровождали детективы.

— Это здесь, — сказал он наконец и вошел с ними в закусочную, где с левой стороны располагались четыре обитые кожей кабинки, а с правой — обитый зеленым линолеумом прилавок. Помещение пропахло горелым жиром. Мужчина кивнул повару, стоявшему за прилавком, а затем пошел прямо через все помещение к двери в задней стене и, открыв ее, вошел в другую комнату, где под лампочкой, закрытой розовым абажуром, стоял круглый деревянный стол.

— Садитесь, — произнес он и направился к стульям, стоявшим вокруг стола.

Детективы сели.

— Хотите кофе или еще что-нибудь?

— Нет, мы хотели бы видеть Кабреру, — сказал Мейер.

— Зачем?

— Обычное расследование, — произнес Карелла.

— Как вас зовут? — спросил Мейер.

— Жозе Алтаба.

— Зачем все эти фокусы-покусы, Жозе?

— Я не знаю, что вы имеете в виду.

— Он спрашивает, почему ты ведешь нас через весь город в такой день, когда можно отморозить себе все что угодно. Вот что он имеет в виду, — проворчал Мейер.

— В заднюю комнату грязной маленькой...

— Я хозяин этого заведения, — произнес оскорбленным тоном Алтаба.

— Почему мы не могли поговорить в «Лас-Пальмас»? — спросил Карелла.

— Уши, — ответил Алтаба.

— Уши? — откликнулся эхом Карелла.

— Да.

— Что же это такое, о чем никто не должен слышать?

— Там есть один, который спит и видит, как бы нанести вред Гофредо.

— И этот мужчина был в «Лас-Пальмас», верно?

— Да, это так.

— И ты не хотел бы, чтобы он слышал наш разговор?

— Потому что он может использовать его в свою пользу, — пояснил Алтаба и кивнул. — Представит дело так, будто Гофредо занимается чем-то предосудительным. А он на самом деле честный бизнесмен.

— Ах-ха, — сказал Мейер. — Так в чем же заключается этот его бизнес?

— Не наркотики, — ответил Алтаба.

— А кто говорил о наркотиках?

— Вы, приятели, всегда думаете о наркотиках.

— Так с каким же делом он связан? — спросил Мейер.

— Этот человек мог бы использовать все, что услышит, чтобы навредить Гофредо, — повторил Алтаба, — а я являюсь его хорошим другом.

— Так что же это за бизнес?

— Оружие, — произнес Алтаба.

— Оружие? — повторил Карелла.

— Да, — сказал Алтаба.

— Продажа оружия?— предположил Мейер.

Алтаба кивнул.

— Кому недавно он продал оружие?

Очень хотелось услышать имя Эндрю Денкера.

— Кое-кому здесь, чтобы выполнить одну работу.

— Какого рода работу?

Очень хотелось услышать слово «убить».

— Большую работу.

— Какую работу? Ограбить банк? Что-нибудь в этом роде?

Очень хотелось, чтобы он сам сказал об этой работе.

— Нет, нет, — ответил он.

— Тогда какую?

— Я думаю, что вы знаете.

— Нет, мы не знаем. Похоже, надо показывать зубы.

— Тогда что вы здесь делаете? — спросил Алтаба. — Если вы не знаете, зачем пришли, то тогда зачем вы вообще пришли?

— Мы здесь потому, что Кабрера подыскал кое-кому квартиру, — сказал Мейер и посмотрел на Кареллу, который явно и почти незаметно кивнул, поощряя его на дальнейшие действия: говори ему правду, посмотрим, куда это нас приведет.

Алтаба понимающе кивнул.

— Рассказывай, — предложил Мейер.

— Тот же самый приятель, — сказал Алтаба.

— Тот же самый приятель что? — спросил Мейер, начиная терять терпение.

— Приятель, для которого он нашел квартиру, — тот же человек, кому он продал пистолет.

— Ах-ха, — сказал Мейер.

— Вот все сведения, — произнес Алтаба.

— Как звали этого приятеля?

— Я не знаю. Я только знаю, что он пришел в клуб...

— Кто? Что ты имеешь в виду?

— Тот приятель, которому он продал оружие.

— Пришел в «Лас-Пальмас»?

— Именно об этом я и говорю.

— Когда?

— Где-то после Рождества. Сразу после Рождества.

— Был он белым, черным? Испанцем?..

— Он был белым.

— Как он выглядел?

— Большой, высокий, блондин.

— Хорошо, и?

— Он спросил о Гофредо. А затем они оба вышли.

— Почему ты уверен, что он был там?

— Я знаю, я уже говорил вам.

— Как ты узнал об этом?

— Гофредо говорил мне позднее, что его доход от продажи этого пистолета составил сто пятьдесят долларов.

— Ты не знаешь, какого типа пистолет он продал?

— Кольт, сорок пятого калибра.

— Что еще он сказал?

— Гофредо?

— Да. Он говорил что-нибудь о квартире?

— Он сказал, что получил еще пятьдесят долларов за квартиру.

— Он не говорил, где он собирался найти эту квартиру?

— Нет.

— А как насчет Рамона Эндроса?

— Я думаю, что мне знакомо это имя.

— Где ты его слышал?

— Я не помню.

— Гофредо упоминал это имя?

— Может быть.

— В связи с поисками квартиры для этого человека?

— Может быть, я не помню.

— Тебе что-нибудь говорит имя Эндрю Денкер?

— Нет.

— Ты не знаешь человека по имени Тилли?

— Это девушка?

— Нет, мужчина. Роджер Тилли.

— Нет.

— Роджер Тернер Тилли.

— Никогда о нем не слышал.

— Кто этот человек в «Лас-Пальмас»?

— Какой человек?

— Тот, который хочет причинить неприятности Кабрере.

— Я не могу вам этого сказать.

— Почему он хочет причинить Кабрере неприятности? — спросил Мейер.

— Потому что Гофредо трахал его жену.

— Ах-ха, — произнес Карелла.

— Но этого вы от меня не слышали, — сказал Алтаба и с невинным видом пожал плечами.

— Ты знаешь, где мы можем найти Кабреру? — спросил Карелла.

— Я бы хотел помочь, — ответил Алтаба. — Я расскажу вам сейчас. И они внезапно поняли, что жена, о которой он говорил, была его собственной женой и что человек в «Лас-Пальмас», который хотел причинить зло его старому доброму другу Кабрере, был не кто иной, как сам Жозе Алтаба.

Алтаба снова пожал плечами, подтверждая все это.

* * *

Если вы пересечете город и подойдете к мосту, переброшенному через Даймондбек-Ривер в ее самом узком месте, то внезапно ощутите, что здесь уже нет людей с испанским акцентом. Теперь вы оказываетесь в Даймондбеке, а Даймондбек был черным, хотя это утверждение было неверным, так как проживавшие здесь люди не были черными. Их лица по окраске были самыми разными. Здесь был район, где во многих местах никогда не было света. Черный или белый мэр, черный или белый комиссар полиции были в городе, здесь ничто не менялось.

Олли Уикс выжил здесь только потому, что потенциально ненавидел каждого черного человека, встречавшегося на его пути. Карелла и Мейер были сделаны из другого теста, и их больше всего беспокоила мысль, что они могут быть убиты за грехи Олли. Они ехали медленно, не желая провоцировать нападение. В машине был включен обогреватель, но он давал очень мало тепла, так как температура за окном опустилась ниже нулевой отметки. Ноль градусов по Фаренгейту соответствовал восемнадцати градусам мороза по Цельсию. Даже для этого города погода была необычно холодной. Иногда здесь бывало так холодно — примерно как сейчас, — но это случалось не так часто, и такая температура держалась недолго.

Начиналась зима. И им не очень хотелось высовываться на улицу, преследуя убийцу или убийц такого никчемного человека, как Тилли. И не хотелось обдумывать способы ареста Эндрю Денкера до тех пор, пока не станет ясным, что он намеревается убить Эмму Боулз, если он вообще был нанят с целью ее убить. В конце концов, вполне возможно, что он действительно частный детектив из Уинди-Сити, нанятый защитить эту женщину.

— Проблема заключается в том, — говорил Мейер, — что мы не можем схватить этого парня до тех пор, пока не сумеем доказать, что Боулз нанял его, чтобы убить свою жену. Это заговор. И если целью преступления является убийство...

— Или похищение, — предположил Карелла.

— Или похищение, пусть так. Но тогда мы сталкиваемся с преступлением, проходящим по разряду С. Но Боулз не собирается приходить к нам и сообщать, что он нанял его...

— Конечно нет.

— ...и нам не удастся получить разрешение на прослушивание телефонных разговоров. Что же нам остается делать?

Они приближались к 83-му участку. Мейер поставил свою машину радом с полицейской. Перед тем как выйти, они просмотрели улицу слеш и справа, чтобы убедиться, что никто не собирается напасть на них, потому что полиция в этом районе всегда возбуждала к себе слепую ненависть, и тут уж не принимался в расчет цвет кожи.

Восемьдесят третий участок выглядел так же, как Восемьдесят седьмой, за исключением того, что он располагался ближе к центру города. Дежурного сержанта можно было принять за Дэйва Мурчисона, но он был чуть моложе, и его живот не был таким большим. Переносные приемопередатчики, развешанные вдоль стены, компьютеры с таким же успехом могли иметь наклейки с надписями: «СОБСТВЕННОСТЬ 87-ГО УЧАСТКА». На второй этаж вела металлическая винтовая лестница, и была она очень похожа на лестницу 87-го участка.

Полицейские участки в этом городе были одинаковыми и были пропитаны одними и теми же запахами. Устойчивый запах мочи ударил им в нос, когда они проходили мимо мужского туалета, а у служебной комнаты их встретил запах готовившегося кофе. Когда они подошли к дежурной комнате, преобладающим стал тяжелый запах сигаретного дыма. Даже новые участки через очень небольшой срок становились похожими на старые. В этом городе совершалось так много преступлений, что комнаты предварительного заключения использовались все двадцать четыре часа в сутки. Такой ритм работы приводил к тому, что все здесь выглядело более старым, чем было на самом деле.

Толстый Олли Уикс выглядел моложе своих лет из-за полноты. Полные люди всегда выглядят полными, но они смотрятся моложе своих лет. Так распорядилась природа. Когда они вошли, он беседовал с черной проституткой. Он жестом пригласил их садиться, а сам снова повернулся к девице.

— Вот что, Марфелия, — сказал он, — ты знаешь, что ты попала в очень серьезную переделку, верно?

Девица посмотрела на него так, как будто хорошо понимала, что попала в серьезную переделку. Большие карие глаза на узком лисьем лице, губная помада небрежно наложена на полные губы. Руки то нервно скручиваются на коленях, то одергивают край мини-юбки. Скрещенные тонкие ноги. Зашнурованные до колен сапоги на высоких каблуках. Ей на вид можно было дать около девятнадцати лет, но Олли предъявлял ей так много обвинений, что Карелле показалось, что Олли пытался склонить девочку на личную встречу с ней тет-а-тет. Цель — позволить этой девице уйти сейчас, но дать ей понять, что она перед ним в долгу. Подъехать к ней позже, когда освободится, и пусть расплачивается за доброту Большого Толстого Дядюшки.

Сейчас было около четырех тридцати. Олли посмотрел на стенные часы, проверяя время. Затем он придвинулся ближе к девице и, облизывая губы, что-то стал ей шептать. Девица послушно кивала головой. Она понимала, в какую беду попала, и внимательно прислушивалась к каждому слову Олли. Олли был ее спасением. Да, — подтвердила ее кивающая голова. Да, позднее. Да, вот мой адрес. Олли улыбался как крокодил перед тем, как съесть кролика. Он что-то записал в свою книжку. Девица поднялась, кивнула, что-то сказала ему, поспешно посмотрела на часы и, спотыкаясь, выскочила из дежурной комнаты. Каблуки явно были для нее слишком высокими.

Олли пришел туда, где они сидели за другим столом.

— Что я могу для вас сделать? — спросил он, улыбаясь.

— Ты это все сам устроил? — поинтересовался Карелла.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— О чем бы ты ни говорил, это совсем не твое дело, — процедил Олли.

— Что ты знаешь о человеке по имени Гофредо Кабрера? — спросил Карелла. Он подумал, что здесь надо быть спокойным и уравновешенным и как можно быстрее убираться. Чем меньше проведешь времени в компании с таким полицейским, как...

— Кто хочет знать? — спросил Олли.

— Два человека, которые ведут твое гребаное дело, — промолвил Мейер.

— О, послушайте только, как они себя ведут в наши дни, — сказал Олли.

Он имел в виду евреев. Мейеру хотелось убить его.

— Никогда не слышал о взаимодействии между участками? — спросил Мейер.

— Как этот траханый щеголь связан с тем, что там произошло? — спросил Олли.

— Все-таки ты его знаешь или нет?

— Я знаю все обо всех в этом районе. Даже об этом траханом щеголе, имеющем глупость жить здесь.

Ага, здесь.

Этого было достаточно.

Здесь были свои правила. Ты стоишь на своей дорожке, а я — на своей. Если ты вносишь сюда беспорядок, то ты сталкиваешься с неприятностями, мистер.

— Но тогда ты знаешь, кто он такой, верно? — спросил Карелла.

— Безусловно.

— Кто?

— Мелкий торговец оружием.

— Кто тебе сказал об этом?

— Это общеизвестно. Вы, ребята, работаете в шелковых перчатках, вы не знаете, что такое быть...

— Перестань болтать, Олли.

Олли посмотрел на него.

— Ты слышишь меня? — спросил Карелла.

— Я слышу тебя.

— Тогда прекрати треп. Мы работаем не в шелковых перчатках, и ты прекрасно знаешь это. Прошу тебя рассказать нам все, что ты знаешь о Гофредо Кабрере. Если ты ничего не знаешь, то скажи, кто может нам дать эту информацию.

— Я знаю все, что происходит в этом гребаном районе, — сказал Олли. — Я когда-то был там лейтенантом. Поэтому не говорите мне, что я ничего не знаю об этом Кабрере. Что вам нужно узнать?

— Мы хотим получить все сведения, которыми ты располагаешь.

— Он живет здесь, и его бизнес связан с оружием. Негры нуждаются в оружии. Таково время.

— У тебя есть какие-нибудь сведения, которые указывают на его связь с Тилли? — спросил Мейер.

— Нет. А у вас?

— Нет, но...

— Расскажи мне, мудрый человек.

Он продолжал вести разговор с позиций открытого антисемитизма. Известно, что «мудрым человеком» называли обычно раввина. Но Олли знал и то, что если бы он назвал Мейера «ребби», то ему пришлось бы искать свои зубы на полу дежурной комнаты. Этот Толстый Олли был осторожным изувером. И тем не менее Мейер был близок к тому, чтобы ударить его.

— Мы думаем, что Тилли наняли, чтобы убить Эмму Боулз, — проговорил он, пытаясь унять свой гнев.

— О да, — произнес Олли, — Эмма Боулз, о да. — Олли пытался подражать голосу У.К. Филдса, надеясь смягчить гнев Мейера.

— И мы думаем, что Кабрера продал пистолет приехавшему новому парню в городе...

— О да.

— Этого парня зовут Эндрю Денкер...

— О да.

— Кроме того, он помог ему снять квартиру.

— Прекрасная связь, о да, — подхватил Олли.

— Мы не знаем, насколько это прекрасно, — сказал Карелла, — но связь здесь есть.

— Или совпадение, — возразил Олли, внезапно отбросив тон Филдса.

— А может быть, и нет.

— Что сказали эксперты по баллистике по поводу оружия, из которого был убит Тилли?

— Это был боевой короткоствольный пистолет.

— Как это связано с тем пистолетом, который этот малый продал Денкеру?

— Никак.

— Может быть, вы мне расскажете, какого типа пистолет был продан? Или это государственный секрет?

— Кольт сорок пятого калибра.

— Безусловно.

— Что «безусловно»?

— Совпадение. Оружие даже не совпадает по типу.

— Есть ли у тебя какое-либо основание считать, что Кабрера был каким-то образом связан с Тилли? — спросил Мейер.

— Нет.

— Может быть, продал ему пистолет?

— У меня нет подтверждения этому факту.

— Или, может быть, он узнал его каким-то другим путем? Может быть, наркотики?

— Почему? Разве Тилли был связан с наркотиками? — спросил Олли.

— Насколько нам известно, нет.

— Тогда почему вы несете всю эту чепуху? — Олли посмотрел на настенные часы.

— Она подождет, — заметил Карелла.

— Я никуда не спешу, — сказал Олли и снова ухмыльнулся.

Глава 10

Она позвонила ему в субботу вечером незадолго до восьми. Пока она сидела, слушая звонки на том конце линии, ее рука крепко сжимала трубку телефона. После третьего звонка на той стороне подняли трубку.

— Алло? — произнес он, но она вдруг словно потеряла дар речи. — Алло? — снова, теперь уже несколько нетерпеливым тоном произнес он.

— Да, алло, это я, — наконец выдавила она.

— Кто это я? — спросил он.

До нее дошло, что он впервые слышал ее голос по телефону.

— Эмма, Эмма Боулз.

— О, алло, — сказал он. — Как вы поживаете?

Она ясно представила, как он улыбается, лежа в постели, где-то там, в снятой чужой квартире недалеко от моста. Возможно, из своего окна он видит огни на мосту, сверкающий вдали Калмс-Пойнт. Лежа на кровати. Улыбаясь.

— Я звоню вам потому... — произнесла она нерешительным тоном. — Видите ли, когда Мартин вернулся вчера из офиса домой, он сказал мне, что должен на уик-энд уехать из города...

— О?

— Да. В Бостон, — пояснила она.

— Там, должно быть, сейчас холодно, — произнес он.

— Да.

Она снова была в нерешительности.

— Дело в том, — сказала она, — что я хотела вечером сходить в кино.

— Что вы имеете в виду? — мгновенно отреагировал он. — Надеюсь, что вы не хотите в одиночестве пойти в кино, а?

— Ну да. Именно поэтому я и звоню. Я понимаю, как вы серьезно относитесь к своей работе, несмотря на то что Тилли мертв...

— Да, серьезно, — подтвердил он.

— Да, именно поэтому я звоню вам, чтобы предупредить вас и чтобы вы не беспокоились. Это в случае, если вы позвоните, а вам никто не ответит, хотя я сказала вам, что сегодня весь день буду дома...

— Да, вы предупредили.

— ...но это было до того, как Мартин так внезапно решил уехать из города.

На некоторое время воцарилось молчание.

— Мне действительно это не нравится, — наконец заметил он.

— О, со мной все будет хорошо, ни о чем не беспокойтесь.

— Я не очень уверен в этом. Когда начинается сеанс?

— Что-то около девяти. Я должна проверить. Но я уверена, что у вас другие планы.

— Нет, у меня нет никаких...

— И это легко можно было бы понять. Я действительно сказала вам, что буду...

— Да, но у меня действительно на сегодня нет никаких конкретных планов. Я был бы рад пойти туда и...

— Ну, это...

— ...убедиться в том, что вы пришли домой в целости и сохранности.

— Это очень приятно слышать от вас. Хотя, как я говорила, после смерти Тилли больше нет никаких причин для беспокойства.

— Итак, я уже давно не был в кинотеатре, — сказал он.

— Если вы действительно...

— Я возьму такси и примерно через полчаса буду там.

— Ну хорошо, — сказала она, — но я действительно буду чувствовать себя в безопасности и без...

— Не беспокойтесь, — уверил он, — я скоро вас встречу.

Она услышала, как на той стороне линии повесили трубку.

Эмма тоже повесила трубку и стояла у телефона. Одна ее рука лежала на трубке, а другая рука прижимала к губам маленькую букву "Э", выполненную из золота. Она на мгновение сжала зубами эту подвеску, а затем позволила ей скользнуть по цепочке вниз, в ложбинку между грудями.

* * *

Кармен Санчес, высокая и раскованная, стояла в центре голубого светового пятна, в котором ее длинное серебристое платье сияло ярким, но холодным блеском. Заколка с фальшивым бриллиантом туго стягивала копну черных вьющихся волос, гармонировавших с ее черными, как ночь, глазами. В правой руке она держала микрофон. Длинный шнур от микрофона спускался на пол, а затем сзади нее свивался в кольцо, как тонкая черная змея. Она только что прошлась трелью по всей октаве, отправив ее вверх, к самому потолку, подобно диатонической ракете. Затем наступила глубокая как океан тишина.

Дым от сигарет медленно поднимался вверх, окрашиваясь в голубой цвет, когда попадал в пучок света. Кармен Санчес выступила за пределы светового пятна, посмотрела в зал, в толпу, постепенно привыкая к освещению в зале. Она поднесла микрофон прямо к губам и с чувством произнесла одно слово, которое служило названием следующей песни. Оно было произнесено шепотом, и таким тихим, интимным оно улетело в зал, в темноту.

— Поцелуй...

Мейер и Карелла слушали и наблюдали, сидя в баре.

Это всегда начинается с

Поцелуя...

Но поцелуи вянут

И умирают,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Поцелуй...

Эти губы, горящие в

Поцелуе...

Они только учат

Лгать,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Поэтому держи меня крепче и шепчи

Слова

Любви

Прямо мне в глаза.

И целуй меня нежно, и обещай

Мне, что твои

Поцелуи не будут лгать.

Поцелуй...

Показывай мне, рассказывай мне о

Счастье...

Потому что я знаю,

Что умру,

Если

Первая

Нежность

Будет

Неискренна.

Последнее слово песни повисло в воздухе, исчезло. Наступило молчание, такое же глубокое и устойчивое, каким до этого был шум. Кто-то выкрикнул:

— Вот это да!

А затем толпа зрителей вскочила на ноги и разразилась громовыми аплодисментами. Кармен вставила микрофон в гнездо стойки, а затем, нежно улыбаясь, молитвенно соединила обе руки и в знак благодарности поклонилась. Зажим с фальшивым бриллиантом при этом движении бросил в зал сноп лучей. Все еще улыбаясь, она запахнула длинное серебристое платье вокруг ног и изящной походкой пошла со сцены. Одна ее рука была поднята в прощальном приветствии. Сноп голубого света сопровождал ее. Часы над баром, обрамленные зеленым неоновым кругом, показывали без двадцати одиннадцать. Карелла и Мейер кивнули друг другу, поднялись со стульев у стойки бара и направились к задрапированному маленькому дверному проему, расположенному справа от сцены.

Она знала, что детективы были здесь, и ждала их.

Они рассказали ей о том прекрасном впечатлении, которое осталось у них после ее...

— Спасибо, я благодарна вам за эту оценку.

Затем перешли к делу.

— По поводу телефонных звонков в то утро...

— Мы снова возвращаемся к телефону, — произнесла она и внезапно стала выглядеть усталой. Она сняла полотенце с крючка на туалетном столике и набросила его на плечи, так что концы достали до чуть опущенных сосков груди, освободившихся от лифчика.

Сидя перед зеркалом в коротком серебристом халате, при свете маленьких светильников она начала снимать грим.

— Вы уверены, что были только два телефонных звонка? Один, который адресован вам, а второй он...

— Да, я уверена.

— Только два звонка, верно?

— Да, я только что вам сказала.

Она наблюдала за ними. Удалены тени под глазами, губная помада. Проступило молодое, свежее, прекрасное лицо.

— Если мы назовем вам несколько имен, может быть, вы вспомните, не упоминал ли Тилли их в разговоре с вами?

— Откуда мне знать? Попытайтесь.

— Рей Андротти, — произнес Карелла, — или Рамон Эндрос.

— Ни одного из них он не называл.

— А как насчет Гофредо Кабрера?

— Нет.

Она сняла с плеч полотенце и вытерла лицо, снимая остатки грима. Внезапно поднявшись, она стремительно прошла по комнате, открыла дверь в ванную и, запирая ее, сказала:

— Я через минуту выйду.

Детективы терпеливо ждали.

Они слышали, как за дверью бежит и плещется вода.

Они продолжали ждать.

Наконец шум воды затих.

Она напевала ту же самую песню, которой закончила свое представление. «Поцелуй». Пять минут спустя дверь открылась. Перед ними была совсем другая женщина. Короткая юбка, белая блузка, туфли на низких каблуках, никакого грима. Она подошла к туалетному столику и стала причесываться.

— Сегодня субботний вечер, — сказала она, — и у меня еще одно ночное представление. Обычно между двумя представлениями я успеваю сходить поесть. Здесь кормят отвратительно.

— Мы вас надолго не задержим, — сказал Мейер.

— Надеюсь, потому что я очень проголодалась.

— Мы только хотим узнать все, что вы можете вспомнить об этом втором разговоре.

— Я рассказала все, что знала.

— Вы уверены, что слышали, как Тилли произнес имя Боулза?

— Это то, что я слышала.

— Потому что если он собирался встретиться внизу на лестнице именно с этим мужчиной...

— И если эта встреча была связана с деньгами... — добавил Мейер. — Вы, помнится, говорили нам, что этот разговор был связан с деньгами, верно?

— Да, я помню.

— Тилли хотел получить остаток денег от Боулза.

— Да, я думаю, что разговор шел об этом. Я говорила, что принимала в это время душ...

— Нет, вы сказали, что в это время одевались, вы не забыли? Это было после...

— В любом случае, я не очень обращала внимание на то, о чем Роджер говорил по телефону.

— Давайте еще раз вспомним эту беседу, хорошо? — предложил Мейер.

— Видите ли, — сказала Кармен, — каждый раз, когда вы, приятели, навещаете меня, я куда-то тороплюсь. И каждый раз вы говорите, что не отнимете у меня много времени. И всегда это кончалось большой потерей времени. Однако на этот раз у меня закончилось представление, и я очень проголодалась. Я хочу пойти куда-нибудь поесть, понятно? Я голодна, я умираю от голода, я умираю...

— Тогда давайте пойдем вместе и поедим, — предложил Карелла и улыбнулся.

* * *

Фильм закончился в пять минут двенадцатого. Была холодная лунная ночь, и Эмма предложила пройтись пешком до дома. Она не надела в кинотеатр норковую шубу. На ней было длинное серое пальто, похожее на шинель кавалерийского офицера, и серый шерстяной берет с красной полосой. На Эндрю было то самое пальто, в котором он прибыл из Чикаго. Пальто из верблюжьей шерсти от Барберри. Под пальто у него был коричневый шотландский свитер с шалевым воротником, коричневый шерстяной шарф и коричневые брюки из твида. Ему нравилось быть небрежно, но элегантно одетым, даже если он просто шел в кинотеатр. Он надеялся, что она это оценит, даже если это будет попусту потраченным временем. Он сказал, что не любит кинофильмы, так как считает их оторванными от жизни.

— Вся эта чепуха о проститутке, — произнес он.

— Я думаю, что вы много знаете о проститутках, — сказала Эмма. — Это ведь связано с характером вашей деятельности.

— Ну, скажем так, сталкивался с некоторыми из них.

— Что вы нашли нереального в этом фильме? — спросила она.

Пока они быстро шли по улицам, продувавшимся холодным ветром, он отмечал все несуразности, которые заметил в картине. Она удивилась, как он, оказывается, внимательно следил за действием. Когда наконец они подошли к ее дому, она сказала:

— Спасибо за то, что вы проводили меня. Я очень благодарна вам за это.

— Это не составило мне никакого труда.

Их увидел привратник. Он подошел к стеклянным входным дверям ивзялся за латунную ручку.

— Вы не хотите подняться? — спросила она.

— Добрый вечер, миссис Боулз, — сказал привратник.

— Чашку кофе или что-нибудь еще?

* * *

Иногда после полуночи улицы меняют свой облик. В течение одного мгновения то, что казалось цивилизованным, может оказаться враждебным. Сейчас было только двадцать минут двенадцатого, и грабители еще не выползли из своих нор. Закусочные на Кленси, работающие круглые сутки, были заполнены посетителями, большинство которых состояло из людей, возвращавшихся из театров, и туристов. Были среди посетителей местные жители. Все они наслаждались едой перед тем, как отправиться домой на боковую. Полночь была законным часом нечистой силы. Никто не смотрел на часы, висевшие на стене против входных дверей, но каждый житель этого города обладал внутренним чувством времени, которое безошибочно подсказывало, когда пора возвращаться домой. Лучше всего не сталкиваться со всяким сбродом. Они беззаботно болтали, с удовольствием ели и пили, но их внутренние часы работали без сбоя. Все эти люди, если они в своем уме, покинут заведение в двенадцать тридцать, самое позднее — в час ночи. На часы посматривала только Кармен Санчес. У нее ночью второе представление, и к тому времени она должна быть в костюме и гриме.

Она ела с такой жадностью, как будто в течение десяти дней у нее во рту не было ни крошки. Большой горячий сандвич из булочки с тмином, с большим розовым куском мяса, сдобренным горчицей. Огромная деревянная тарелка, на которой лежала порция французского жаркого, политого кетчупом. Рядом лежали дольки маринованных пикулей, пахнувших чесноком и рассолом. В бутылке — тоник на сельдерее и соломка. Полицейские пили кофе. Они наблюдали, с какой жадностью Кармен поглощала пищу. Мейер раздумывал над тем, почему она столько усилий затратила на удаление грима, когда час спустя ей снова придется его наносить. Может быть, она это делала из скромности, чтобы ее не узнавали на улице. Однако ела она так, что ее нельзя было заподозрить в скромности. Она ела как русский солдат, хотя выбор блюд был скорее еврейским.

— Я уверена, что упоминалось имя Боулза, — сказала она, снова вгрызаясь в сандвич. Затем отправила в рот дольку пикуля, запила все это глотком тоника и вдобавок съела пару кусков жаркого. Ну прямо настоящая машина по переработке пищи. Мейер смотрел на нее с удивлением и страхом.

— Итак, были только эти два звонка, верно? — спросил он.

— Да, этим утром, — подчеркнула она.

— Хорошо... были ли другие звонки? — спросил Карелла.

— Да, конечно. Телефон звонит все время, — ответила Кармен. — Что вы имеете в виду, когда говорите о других звонках?

— Я имею в виду звонки Тилли, — сказал он. — Не обязательно в то утро.

— Конечно. Когда он там бывал, то ему звонили.

— Как часто он там бывал?

— Эпизодически.

— Мой напарник спрашивает... — начал Мейер.

— Я знаю, о чем он спрашивает. Ответ будет отрицательным. Мы не жили вместе, но приходил он часто.

— Провести ночь.

— Провести ночь, провести несколько дней. Как когда.

— Вам известно, что он провел некоторое время в тюрьме?

— Да. Но это произошло по глупости. Он кого-то избил.

— Насколько мы понимаем, он изувечил этого человека, — произнес Мейер.

— Сломал ему нос...

— Сломал ему обе руки...

— Его положили в госпиталь...

— Все равно это случайность, — сказала Кармен. — Вы же знаете, что есть порядочные люди, как вы или я, которые попадают в тюрьму по недоразумению.

Никто из детективов не собирался оспаривать эту мысль. Карелла посмотрел на часы. Вслед за ним это сделал и Мейер. На этот раз не было никакой возможности задержать ее. Ей предстояло участвовать в представлении, и она должна была уйти отсюда не позже, чем через двадцать минут. Так она сказала им, и на этот раз они должны были соблюдать условие. Было двадцать пять минут двенадцатого. Кармен тоже взглянула на часы. В заведении осталось три человека, явно следивших за временем. Не считая тех, у кого часы тикали внутри.

— Вы не могли бы вспомнить содержание других разговоров? — спросил Карелла. — Тех, которые были связаны с Тилли?

— Давайте, ребята, сделаем для меня перерыв, а? — сказала Кармен и снова вцепилась в сандвич. Между кусками хлеба выступила капля горчицы. — О-о-п-с. — Она подхватила каплю бумажной салфеткой, чтобы та не упала на стол.

— Например, вечером, за сутки до убийства, — сказал Мейер.

— Или в любое другое время приблизительно за двадцать четыре часа до убийства, — предложил Карелла.

— Любые звонки в течение этого времени.

— Может быть, вы вспомните какие-нибудь имена, которые он упоминал в разговорах.

Они пытались воссоздать картину двадцати четырех часов до убийства и двадцати четырех часов после убийства. Двадцать четыре часа, предшествовавшие убийству, были важными потому, что если знать, чем занимался человек, добавить к тому, что видели другие, определить, какие места он посещал, то можно было где-то обнаружить убийцу. А двадцать четыре часа после убийства были важными потому, что след остывал постепенно и так же постепенно расширялись границы поиска. К сегодняшнему дню уже прошло пять дней с того момента, как они обнаружили Тилли подвешенным к трубе под потолком в подвале.

Кармен думала.

— Вы уже знаете, я пришла домой поздно...

— Да.

— В два часа или около того. Может быть, Роджер говорил по телефону, когда я вошла. Я не очень уверена. Он все еще смотрел телевизор. Может быть, это на телеэкране кто-то разговаривал по телефону. Вы понимаете?

— Ах-ха. А что было на следующее утро? Вы сказали, что проснулись и позавтракали...

— Да.

— А потом снова ненадолго вернулись в постель.

— Да.

— А затем вы услышали, как Тилли разговаривал по телефону с двумя разными людьми. Один разговор был с продавцом автомобиля, а второй — с Боулзом.

— Верно.

— И он сказал, что встретит его внизу на лестнице...

— Верно, на ступенях парадного входа...

— В пределах получаса.

— Но затем Роджер изменил время, договорившись ровно на двенадцать.

— И именно к этому времени Тилли вышел на лестницу, — отметил Мейер.

— Да. В общем, за несколько минут до назначенного времени. Без пяти двенадцать. Около этого.

— Хорошо. Были какие-либо другие звонки этим утром? Например, когда вы завтракали...

— Нет.

— Или когда вы были в постели после завтрака...

— Нет, только эти два звонка.

— Мы знаем, что первый звонок был по телефону, принадлежащему «Аркейд Моторз»...

— Я не знаю имени...

— Хорошо, мы знаем. Мы проверили на телефонной станции все телефонные звонки, исходившие оттуда утром и предшествовавшей ночью. Но...

— Я только слышала мужское имя. Мистер Штейнберг. Я запомнила его потому, что у Роджера было еще несколько разговоров с этим человеком по поводу машины, которую он собирался купить.

— Какой марки машину он выбирал? — внезапно спросил Карелла.

— "Мерседес".

— Должно быть, у него недавно появились деньги, а?

— Мы никогда не обсуждали его дел.

— А в чем заключались его дела?

— Я только что сказала вам, что никогда не обсуждала его дел.

— Но тогда вы не знаете, какое у него было дело, верно?

— Верно, я не знаю его дел.

— Вы не знаете, были ли это наркотики?

— Ваш напарник глухой? — спросила она Мейера. — Если я не знаю его дел, то как я могу знать, был он связан с наркотиками или нет.

— Это ведь дорогая машина, — заметил Карелла и пожал плечами.

Мейер бросил взгляд на часы. Время беседы истекало. Он понимал, почему Карелла неохотно отказывался от идеи бизнеса наркотиков. Если в действительности не Боулз приехал на встречу с Тилли, тогда был еще кто-то, кто ждал внизу, на лестнице, чтобы познакомить Тилли с боевым короткоствольным пистолетом. Покупка дорогого автомобиля очень хорошо вязалась с продажей наркотиков. Именно поэтому Карелла все время крутился около этой идеи. Если не Боулз, смерть Тилли могла быть просто нелепым случаем. Что-то не поддающееся разумению, какой-нибудь маньяк, выбирающий случайные жертвы, что, впрочем, в наши дни случается все чаще и чаще. Но тогда любой человек в этом проклятом городе мог быть убийцей. И искать его — то же, что иголку в стоге сена. Вот поэтому Карелла не хотел расставаться с идеей наркотиков. Если наркотики, то открываются возможности бесед с определенным кругом лиц, пути исследований. В этом городе наркотики всегда оставляли следы.

— Может быть, вы обратили внимание на что-нибудь необычное? — спросил Мейер, выходя на новую линию. — Вокруг? Около дома?

— Нет, — сказала Кармен. — Необычное?

— Что-нибудь особенное. В период двадцати четырех часов, предшествовавших убийству. Я это время имею в виду.

— Нет. А как вас понять?

— Может быть, кто-нибудь наблюдал за домом...

— Нет.

— ...или обыскивал почтовые ящики...

— Нет.

— ...или расспрашивал?

— Нет, я никого не видела... что вы имеете в виду? Кого расспрашивал?

— Например, управляющего...

— Нет, ничего такого не было.

— ...расспрашивал о людях, которые живут в этом доме?

— Нет.

— Понимаете, если кто-нибудь хотел собрать о нем информацию... — сказал Мейер, пожал плечами и посмотрел на Кареллу. На часах было без двадцати пяти двенадцать. Кармен доедала жаркое.

— Вы когда-нибудь выходили из дома вместе с Тилли? — спросил Карелла, подстраиваясь к направлению вопросов Мейера.

— Да.

— Видели кого-нибудь, кто шел бы за вами?

— Нет.

— Было ли у вас когда-нибудь ощущение, что за вами следят?

— Нет.

— Или, может быть, кто-то присматривался к вам?

— Нет.

— Говорил ли Тилли когда-нибудь об угрожающих телефонных звонках или письмах?

— Нет.

— Может быть, вы видели кого-нибудь, кто явно не являлся местным жителем...

— Нет.

— Я имею в виду не только двадцать четыре часа до убийства. Я говорю...

— Ну да, но...

— Кто? — немедленно задал вопрос Мейер. — Кого вы видели?

— Ну, это, строго говоря, не был человек.

— Тогда что это было? — спросил Карелла.

— Это выглядело так странно в нашем районе, — заметила Кармен.

— Что это было?

— Лимузин, — произнесла она.

* * *

На ней был черный свободный свитер, серая фланелевая юбка на несколько дюймов выше колен, черные французские сапоги на каблуках и, как он понял, черные колготки. Она сняла сапоги, пальто и, пройдя на кухню, стала засыпать кофе в турку. Но затем подняла на него глаза и спросила:

— Или, может быть, вы предпочитаете что-нибудь выпить?

— А у вас есть что выпить?

— Я редко что-нибудь пью, кроме вина, — ответила она.

— Я выпил бы немного водки, если она у вас есть, — сказал он. Он пошел вместе с ней в гостиную, где она откинула дверцу бара и стала искать нужную бутылку. Она изучала серебристые этикетки с таким вниманием, как будто видела их в первый раз, и щурилась, разбирая на них затейливые названия.

— Я была уверена, что у нас есть водка, — произнесла она и вдруг встала на колени, чтобы открыть дверцы шкафа, расположенного ниже бара. При этом ее юбка задралась намного выше колен и на ногах натянулся черный нейлон.

— Вот где это, — сказала она, с торжеством вытаскивая запечатанную бутылку «Столичной», и повернулась к нему, чтобы показать находку, улыбаясь и все еще оставаясь на коленях. Она, как танцовщица, легким движением поднялась с колен, держа в одной руке бутылку, а другой пытаясь сохранить равновесие.

— Как вы будете пить? — поинтересовалась она.

— Со льдом, пожалуйста.

— Я сейчас принесу лед, — сказала она, поставила бутылку на стол и достала ведерко со льдом. — Почему вы не открываете? — спросила она. — И включите какую-нибудь музыку.

Он сорвал с бутылки сургуч и откупорил ее. Открыв одну за другой несколько дверок в стенном шкафу, обнаружил проигрыватель, набор пластинок. Большинство из них были с записями серьезной симфонической музыки. Кого это сейчас может интересовать?

— Я не очень знаком с такого рода музыкой, — промолвил он. — Что вы предложите?

— Попробуйте Ленинград, — сказала она.

— Что?

— Шостакович, — пояснила она. — Седьмая симфония.

— Хорошо.

Он просматривал пластинки, пытаясь найти ту, которую она попросила, и вдруг неожиданно натолкнулся на запись Синатры.

— Как насчет Синатры? — спросил он у нее.

— О, конечно, — ответила она.

— Я могу поставить эту пластинку?

— Все, что вам хочется, — произнесла она и вернулась в комнату. Одной рукой она прижимала к груди ведерко со льдом. Во второй держала бутылку белого вина.

— Вы знаете, как это работает? — спросила она.

— Надеюсь, что сумею справиться.

Она поставила ведерко со льдом на стол, опустила три кубика льда в невысокий бокал и сказала:

— Наливайте водку по своему вкусу. И если вы будете столь любезны, то откройте бутылку белого вина для меня.

— Конечно. Позвольте мне все это сделать.

Он уже включил питание проигрывателя и теперь занимался исследованием различных кнопок на нем. На каждой кнопке было написано ее назначение, и это облегчало дело. Он последовательно нажал несколько кнопок и добился чистого звука. Это означало, что динамики работали и пластинка вращалась. Затем раздались мощные звуки труб, и квартира наполнилась музыкой. Эмма поморщилась и закрыла уши руками, но он быстро отыскал регулятор и понизил мощность звучания. На смену трубам пришли тромбоны, и послышались первые слова Синатры.

— Очень приятно, — сказала она.

— Мм...

Он снял золотую фольгу с горлышка бутылки и штопором вытащил пробку. Эмма передала ему рюмку. Он налил ей вина, а себе водки в бокал поверх кубиков льда.

— У меня есть тост, — сказала она.

— Давайте, — произнес он и поднял свой бокал.

— За откровенность, — предложила она.

— За откровенность, — откликнулся он.

— И честность, — сказала она.

— И честность, — послушно повторил он.

Они чокнулись. Он отпил водки, а она пригубила вино. Из проигрывателя тихо неслась песня Синатры о невостребованной любви.

— Откровенность и честность, — сказала она. — Вы выпили за это.

— Да, выпил.

— Вы планируете убить меня?

Он в удивлении поднял брови.

— Вы планируете? — снова спросила она.

— Нет, — ответил он. — Я не собираюсь вас убивать. Почему возник этот вопрос?

— Считайте, что вы попали в полосу несчастных событий...

— Я не попал. Ваш муж нанял меня.

— Но не убивать меня, а?

— Защитить вас.

— Ах-ха, — произнесла она, изучающе глядя на него. — Хорошо, может быть, и так.

Теперь они сидели рядом друг с другом на кожаном диване, повернувшись друг к другу лицом. Она подобрала под себя ноги, а он свои вытянул и откинулся на спинку дивана. Началась новая песня. Глухой тон. Мотив подхватили саксофоны и флейты.

— Я спрашиваю это потому, — сказала она, — что у Мартина есть другая женщина.

— Не может быть.

— Нет, это правда.

— Откуда вы это узнали?

— Маленькие детали. Мне нравится, как он поет, а вам?

— Да. А какие маленькие детали?

— Необъяснимые задержки, перерывы в интимной жизни, расходы по кредитной карточке... обычные детали... У него есть другая женщина.

— Ваши соображения звучат очень убедительно.

— Да.

— Кто же это?

— Женщина по имени Лидия Рейнез. У нее собственный цветочный магазин на Перейд около Девидсона. Я была там. Она, естественно, не знала, кто я.

— Как вам удалось выйти на нее?

— На День благодарения[20] мы поехали в гости к моей сестре в Лос-Анджелес. Потом она позвонила мне в декабре после получения счетов за телефон, чтобы узнать, были ли у меня междугородные разговоры, когда мы у нее гостили. Я попросила сообщить мне номер телефона, напечатанный на счете. Три телефонных звонка по одному и тому же номеру и все сюда, в этот город. Звонки были сделаны в пятницу, после Дня благодарения. Я обратилась на телефонную станцию, и они сказали мне, что телефон установлен в этом магазине. Я думаю, что Мартину было очень одиноко без нее, — сказала она, закатив глаза при слове «одиноко».

— Не хотите поработать на меня? — спросил он, улыбаясь и все еще играя роль частного детектива.

— Я сделаю это с удовольствием, — проговорила она, улыбаясь в ответ.

— Вы спрашивали его об этой женщине?

— Нет.

— Думаете, он что-то подозревает?

— Нет.

Ее плечи и голова двигались в такт музыке.

— Он просил вас о разводе?

— Нет. Позвольте мне освежить содержимое вашего бокала, хорошо? — сказала она и взяла бокал из его руки. Она освободила из-под себя ноги и пошла к бару, пританцовывая. Он наблюдал за ней, пока она наливала водку в его бокал. Ее бедра и плечи не переставали ритмично, под музыку двигаться.

— Он не будет добиваться развода ни при каких обстоятельствах, — заметила она. — Он при этом должен потерять очень много денег.

Она принесла ему наполненный бокал.

— Здесь замешано слишком много денег, — добавила она.

— Спасибо, — сказал он и взял бокал из ее рук. Она наполнила его почти до краев. Он внезапно подумал, не хочет ли она его споить. При мысли об этом он едва не рассмеялся.

В игру снова вступили саксофоны и флейты, повторяя ту же самую мелодию, с которой начиналась песня. Синатра покорил их последней заключительной нотой, которая, как им показалось, никогда не кончится. Затем внезапно раздался грохот цимбал и наступила глубокая тишина.

— Куча денег, — повторила она.

Поцелуй... -

пел Синатра.

— Боже, я люблю эту песню, — прошептала она.

Это всегда начинается с

Поцелуя...

— Вам не хочется потанцевать? — спросила она.

— Я не очень хорошо танцую, — ответил он.

— Я тоже плохо танцую.

— Ну...

— Давайте попробуем, — предложила она, раскинула руки и сделала шаг навстречу. Он заключил ее в свои объятия. Его правая рука мягко легла ей на верхнюю часть бедра. Она положила свою левую руку ему на плечо. И они стали двигаться в такт музыке, которая властно вела их за собой.

...губы, горящие в

Поцелуе...

— Никто лучше его не исполняет эту песню, — заметила она.

...только учат

Лгать,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

— Между прочим, — сказала она, — я до сих пор не очень уверена в вас.

— В каком смысле?

— В смысле моего убийства. Мне все еще кажется, что вас наняли, чтобы убить меня.

— Когда вы мне поверите?

— Позже, может быть, — произнесла она, прижавшись к нему.

Его рука скользнула по ее спине, и он почувствовал, что у нее под свитером нет лифчика. Внезапно он ощутил ее грудь на своей груди. Ее рука соскочила с плеча и обвилась вокруг его шеи.

...мне в глаза.

И целуй меня нежно, и обещай

Мне, что твои

Поцелуи не будут лгать.

— Слова, — прошептала она. — Это все пустые слова.

Поцелуй...

Показывай мне, рассказывай мне о

Счастье...

Потому, что я знаю,

Что умру,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Теперь в игру вступили скрипки, повторяя в какой-то новой тональности очарование мелодии. Звуки, казалось, заполнили всю комнату. Она прижалась к нему бедрами.

Поцелуй... -

снова запел Синатра.

Она приблизила свое лицо к его лицу.

И показывай мне, рассказывай мне о

Счастье...

— Поцелуй меня, — прошептала она.

Потому что я знаю,

Что умру,

Если

Первая

Нежность

Неискренна.

Их губы встретились.

Это был поцелуй смерти.

Глава 11

В воскресенье тринадцатого января в восемь часов утра Мейер и Карелла поехали в автопарк, где «Экзекьютив Лимузин» держал свои автомобили. Гараж находился на узенькой улочке Калмс-Пойнт в районе старого Сиуолла Таннела. Он очень удобно располагался между заправочной станцией и компанией, продававшей резину. На крыше гаража красовалась вывеска, на которой черными буквами по белому полю были изображены слова «ЭКЗЕКЬЮТИВ ЛИМУЗИН». Мейер подумал о том, сколько компаний в городах этой большой и богатой страны, эксплуатирующих лимузины, назывались «Экзекьютив Лимузин». Интересно, есть ли компании, эксплуатирующие лимузины, которые назывались бы, скажем, «Офис Бой Лимузин»? Или «Гарбеджмен Лимузин»?

— Или «Бег Леди Лимузин»? — вслух спросил он.

— Что?

— Просто мысли вслух, — ответил Мейер.

Гараж имел три арочных въезда, достаточно широких, чтобы пропустить большие грузовые автомобили, которые подъезжали сюда в то время, когда рядом находился рынок Калмс-Пойнт. Те дни безвозвратно ушли в прошлое. Там, слева от «Экзекьютив Лимузин», где сейчас на полках у стены здания стоят стеллажи с протекторами, раскатывают тележки с инструментом и деталями, а на подъемниках и домкратах стоят автомобили, когда-то были ряды прилавков со свежими фруктами и овощами, которые привозили на грузовиках с ферм на Сендс-Спит или из штата за рекой Харб. Там, где теперь расположились компрессоры самообслуживания, а на другой стороне, у автозаправочной станции, бампер к бамперу стоят автомобили, раньше были прилавки со свежей рыбой, выловленной из реки Дикс и пойманной в сети далеко отсюда на Оффшор-Ричез. Переложенная льдом, рыба была неизменно свежей и в таком виде доставлялась в рестораны. За нею приезжали издалека.

В ту пору здесь и на смежных улицах торговцы со всего света продавали любые товары, мебель и унитазы, фасованные продукты и обувь, корсеты и люстры. Изо дня в день здесь было очень оживленно, стоял шум и гам.

Это бойкое торговое место пережило первую мировую войну, кризис и депрессию, вторую мировую войну, кучу глупых авантюр на Дальнем Востоке и в Центральной Америке, но оно не смогло противостоять наступлению наркотиков. Теперь на месте оживленного рынка были трущобы, разоренные наркотиками. Помещения первых этажей, где раньше были магазины, теперь опустели. Там, куда люди приходили купить товары, необходимые им для жизни, появились товары, за которыми люди приходили, чтобы разрушить себя, а по большому счету и всю Америку.

Теперь здесь был гараж для лимузинов.

Директором «Экзекьютив Лимузин» был Марта Гвидо. Он сидел в остекленном помещении, из которого можно было наблюдать за движением любого автомобиля, въезжающего в гараж или выезжающего из него. В этом городе компании эксплуатировали лимузины на почасовой основе с помощью радио, кроме них были автомобили, которые назывались «черными машинами», хотя многие из них были белого цвета. В качестве так называемых «черных машин» использовались «кадиллаки» и «линкольны-континенталь». Такса за прокат такой машины составляла двадцать восемь долларов в час, вместо тридцати пяти долларов за прокат лимузина. Черные лимузины, подобно акулам, постоянно перемещались по улицам города. Если их где-нибудь припарковывали, то ревнивый полицейский вручал проштрафившемуся водителю повестку. По этой причине они находились в непрерывном движении, ожидая от радиодиспетчера информацию о ближайшем вызове. Диспетчер постоянно оценивал ситуацию и наиболее рационально размещал заказы пассажиров. В помещении стоял непрерывный гул голосов. Разговоры казались какими-то шифровками.

— Тридцать семь, Моррис, кто есть у тебя по заказу? Кто-нибудь есть поблизости от Тридцать седьмого, Моррис? Я жду информацию.

— Я посадил даму. Еду к центру города от Тридцать седьмой, Моррис.

Диспетчерский голос сзади них бубнил непрерывно.

Здесь трудно было вести разговор, все равно что пытаться беседовать на металлообрабатывающем заводе.

— Роджер Тернер Тилли, — сказал Мейер, — работал у вас водителем.

— Интересно, что он наделал? — спросил Гвидо.

— Ничего, — ответил Карелла.

— Тогда зачем вы его ищете?

— Мы его не ищем. Вы знаете его?

— Я знаю его. Сравнительно недавно он попал в историю. Это произошло, когда я только что пришел сюда работать.

— Это как раз то, что нас интересует, — произнес Мейер. — Подробности этой истории.

— Зачем?

— Вы знаете, что произошло?

— Один из водителей обозвал его гомиком. Он его избил. В этом и заключалась вся история.

— Да, в этом и заключалась вся история, — произнес Карелла. — Вы знаете имя того водителя?

— Один из испанских парней.

— Мы проверили досье Тилли...

— Кто находится поблизости от Б. Франклина? Я получил заказ от «Юнайтед Эйрлайнз». Кто находится в лом районе? Кто-нибудь находится на пути в аэропорт? Или возвращается оттуда? Кто-нибудь хочет принять заказ от «Юнайтед Эйрлайнз», от аэропорта в город? Скажите, кто желает принять этот заказ? Принять заказ от «Юнайтед». Кто хочет?

Мейер ждал паузы.

— Мы проверили досье Тилли, — сказал он наконец, — и очевидно, что водитель, которого он избил...

— И которого зовут Гектор Руис, — вставил Карелла.

— ...вернулся в Пуэрто-Рико вскоре после того, как Тилли был осужден.

— Да?

— Мы имеем такую информацию, — сказал Мейер.

— Ну?

— Вы знаете Руиса?

— Я знал его.

— Это верно, что он вернулся в Пуэрто-Рико?

— Зачем это вам нужно?

— Мистер, что вас беспокоит? — спросил Карелла.

— Меня ничто не беспокоит. Ко мне приходят двое полицейских и спрашивают о моем работнике. Я естественно...

— О? — промолвил Мейер.

— Руис все еще является вашим работником? — удивился Карелла.

— Да, он снова у нас работает водителем. Именно поэтому я хочу знать...

— Когда он к вам вернулся? — спросил Карелла.

— Кажется, где-то в октябре.

— Как раз тогда, когда Тилли вышел из тюрьмы, — заметил Мейер Карелле.

— И именно тогда он снова начал работать здесь? — спросил Карелла.

— Где-то в октябре — ноябре, — сказал Гвидо.

— Он знал, что Тилли вышел из тюрьмы?

— Я никогда не спрашивал его об этом.

— Тилли приходил сюда? Я имею в виду время после того, как он вышел из тюрьмы.

— Я его не видел здесь.

— Руис в разговоре с вами упоминал о Тилли?

— Никогда.

— Он никогда не принимал пассажиров на Айнсли-авеню? В районе Даймондбека?

— Насколько я знаю, нет.

— Имеете ли вы представление о том, что он там делал? Если, конечно, он вообще был там?

— Спросите у него самого, — сказал Гвидо и показал через застекленную стенку на черный наемный лимузин, который в это время въезжал в ворота гаража. Мейер и Карелла как раз спускались по лестнице, когда открылась передняя дверца лимузина. Из машины вышел высокий, плотный парень. На нем были шоферская куртка и фуражка. Он сразу снял фуражку и обнажил копну иссиня-черных волос, под стать таким же усам. Он направился к помещению с надписью «Мужской», когда Карелла и Мейер спустились с лестницы.

— Мистер Руис? — спросил Карелла.

— Гектор Руис? — дополнил Мейер.

— Мы полицейские офицеры, — представился Карелла, показывая значок. — Мы хотим попросить вас...

Руис взглянул на них, повернулся и побежал.

Он бросился бежать через средние арочные ворота, свернул к автозаправочной станции, потом за угол и кинулся к реке. Мейер и Карелла выскочили следом. Им удалось сократить расстояние за счет того, что они пробежали через автозаправочную станцию. Теперь между Руисом и ними было не более пятидесяти футов. Руис продолжал бежать.

На реке в это раннее время было очень оживленно. Лодки сновали вверх и вниз по реке и поперек между Айсолой и Калмс-Пойнтом. Сзади Руиса и на той стороне реки возвышались городские небоскребы, упираясь своими крышами в холодное серое небо. Дым кольцами завивался из труб на крышах домов. Дымили трубы буксиров и паромов. Пар вылетал изо ртов бежавших людей. Они проносились мимо пешеходов шедших каждый своей дорогой, и никто не обращал никакого внимания на бегущего человека и на двух полицейских, которые его преследовали.

Руис был молодым и быстрым, и они никогда не догнали бы его, если бы он не обернулся и не посмотрел через плечо, как далеко от него были его преследователи. Время, которое потребовалось ему, чтобы обернуться, бросить быстрый взгляд и снова повернуть голову, отняло несколько секунд. Однако этого времени оказалось достаточно, чтобы столкнуться с женщиной в красном пальто. Оба упали и какое-то мгновение напоминали красно-черный клубок переплетенных рук и ног.

— Ты глупый ублюдок! — ругалась женщина.

Но Руис уже вскочил на ноги.

Он бросил еще один взгляд через плечо.

И на этот раз увидел в трех футах от своего носа пистолет 38-го калибра.

* * *

Если человек стал убегать, когда появился полицейский, это еще не значит, что он сделал что-то незаконное. В некоторых районах этого города одного появления человека в голубой форме было достаточно, чтобы люди бросились врассыпную. Поэтому детективы не были особенно заинтересованы в том, чтобы выяснить причину бегства Руиса в тот момент, когда они представились ему. С другой стороны, Руису, кажется, очень хотелось предложить им убедительные объяснения своего очень странного поведения.

Сперва он сказал, что внезапно вспомнил, как оставил в закусочной свой кошелек, когда расплачивался там за выпитую чашку кофе перед тем, как отправиться в гараж. Таким образом, их появление не имело никакой связи с его внезапным бегством. Причиной бегства послужило то обстоятельство, что он вспомнил о кошельке. И это преподносилось им несмотря на то, что его кошелек торчал из заднего кармана без клапана, и любой воришка легко мог добыть его оттуда. Так что это объяснение явно не проходило.

Тогда он сказал, что имел в виду не этот кошелек, а тот, который он обычно держал в лимузине в отделении для перчаток. Он имел в виду тот кошелек, в который он обычно складывал все подписанные пассажирами путевки на его поездки. Фактически это был совсем не кошелек. Скорее просто сумочка. Маленькая кожаная сумочка. Именно об этой сумочке он думал, что оставил ее в закусочной. Оказалось, что и это ошибка. Потому что сумочка была там, где и должна была быть, — в лимузине, в отделении для перчаток.

По дороге в центр города, к комнате предварительного заключения, он рассказал, что якобы еще в юности был напуган двумя детективами, которые открыли огонь в комнате проститутки, жившей рядом с квартирой его семьи по адресу 44, 7215, бульвар Корчерс в Маджесте. С тех пор он очень боится полицейских. И теперь, находясь в десять часов утра в служебной комнате управления, в окружении такого количества детективов, которое он не надеялся увидеть в течение всей своей жизни, Руис начал говорить о том, что побежал от них, будучи уверенным, что они будут расспрашивать его о цыганах-водителях машин, которых начали стрелять по всему городу.

— Это вообще сумасшедший город, верно? — спросил он и улыбнулся, как один из бандитов в «Богатстве Сиерры Мадре». Ни у одного из детективов не нашлось для него ответной улыбки.

Их было четверо, один другого больше. Мейер, Карелла, Хейз и Браун. Все они смотрели на него холодно и неодобрительно.

— А знаете, это не очень хорошо, — заметил Руис. — Я имею в виду то, что вы притащили меня сюда. Я ничего плохого не сделал.

— Мы думаем, что ты кое-что сделал, — возразил Хейз.

Руис прикинул, что он был самым слабым в этой компании. Даже слабее черного полицейского. Конечно, ему бы не хотелось связываться с любым из них, но про себя решил, что лысый полицейский был все-таки самым доверчивым. Как раз лысый полицейский перечислил его права и спросил, не нуждается ли он в адвокате. Он возразил, что у него нет необходимости приглашать адвоката, так как он ничего плохого не сделал. Он решил, что такой финт в этом деле будет самым ловким. Если вы просите пригласить адвоката, то они могут подумать, что вы чувствуете за собой вину.

— Тилли, — произнес Карелла, — Роджер Тернер Тилли.

Они знали, что Руис начнет сейчас выдумывать тысячу и одно объяснение своего поведения и, может быть, девятьсот девяносто девять из них будут иметь элементы правды, но наиболее вероятную причину он не упомянет. А причина заключалась в том, что он сзади выстрелил в голову Тилли, а потом повесил его. Это была очень веская причина, чтобы попытаться убежать, прежде чем полицейские начали задавать вопросы.

— Это имя мне незнакомо, — заявил Руис.

— Ну, мальчик, — проговорил Браун.

— Давайте начнем с того, что будем говорить правду, хорошо? — сказал Хейз. — Мы таким путем сэкономим много времени, хорошо, Гектор?

— Тилли, — произнес Руис, кивая и что-то обдумывая. — Роджер Тилли, ага?

— Роджер Тернер Тилли, — подтвердил Хейз.

— Парень, который в марте прошлого года разбил тебе нос и сломал обе руки, — напомнил Карелла.

— Парень, из-за которого ты попал в госпиталь, — добавил Браун.

— А, это тот парень, — сказал Руис. — А что с ним? Он в тюрьме, верно?

— Нет, он не в тюрьме, — промолвил Карелла.

— Ребята, не напирайте так, — предложил Мейер, — не стоит так все время наскакивать на него.

Мейер играл роль доброго полицейского среди остальных плохих полицейских, которые смотрели на него и как будто хотели ему сказать: «Не вмешивайся, мы сами знаем, как нам вести дело с панками». Руис кивнул ему, молча выражая свою благодарность.

— Вас там заметили, вы ездили там в своем лимузине, — сказал Карелла, чуть выходя за границы достоверности, так как Кармен Санчес не опознала в нем водителя того лимузина, который несколько раз явно кружил около ее дома, — в окрестностях дома 1065, Айнсли-авеню. Вы знакомы с этим районом?

— Я редко езжу в ту сторону, — произнес Руис. — Вы, по-видимому, ошиблись.

— Но вы иногда наезжаете туда, а? — заметил Браун.

— Очень редко, — ответил Руис, которому очень понравилось слово «редко». — Очень редко, — повторил он снова с явным удовольствием.

— Вы там были седьмого января? — спросил Хейз.

— Когда это было?

— В понедельник, седьмого. Вы проезжали там в вашем красивом длинном лимузине?

— Нет.

— Где-то около двенадцати, двенадцати тридцати, — сказал Карелла, — разыскивая Тилли?

— Тилли все еще в тюрьме, верно?

Снова та же линия, или примерно та же. Та же бандитская усмешка. Руис был симпатичным мужчиной, и он знал об этом. Настоящий кабальеро. Он был симпатичным даже со сломанным носом. Может быть, он даже стал более симпатичным после того, как Тилли изменил ему форму носа.

— Нет, он не в тюрьме, — снова повторил Карелла, словно играя с Руисом в какую-то детскую игру.

— Он вышел из тюрьмы в октябре, — промолвил Хейз.

— Когда вы вернулись из Пуэрто-Рико? — спросил Браун.

— Я не помню.

— Гвидо говорит, что вы начали у него работа гь где-то в октябре — ноябре.

— Если Гвидо так говорит, то, значит, так и есть, — сказал Руис, пожал плечами и невинно улыбнулся своему доброму старому приятелю детективу Мейеру.

— Человек невиновен, — проговорил Мейер, — почему вы пристаете к нему со всей этой чепухой?

— Спасибо, друг, — сказал Руис.

— Не стоит благодарности. — Мейер похлопал его по плечу.

— Почему вы вернулись? — спросил Карелла. — Потому что вы узнали, что Тилли вышел из тюрьмы?

— Я думал, что он все еще там, — настаивал Руис.

— Потому что вы хотели ему отомстить? — спросил Хейз.

— Отплатить ему за то, что он сделал с вами?

— Вам было стыдно...

— Такой плюгавый малый ломает вам нос и руки...

— Такой большой парень, как вы...

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — произнес Руис и снова угрюмо посмотрел на Мейера.

— Он не понимает, о чем вы говорите, приятели, — сказал Мейер. — Я тоже не понимаю. Что означает тот факт, что он был там в прошедший понедельник?..

— Это верно, — согласился Руис. — Что, если я и был там?

— Разве это означает, что он убил Тилли?

— Нет, — сказал Руис, покачав головой, — это не означает, что я убил его. Как это связано с убийством? Я даже не знал, что он убит. Я думал, что он все еще в тюрьме.

— Если вы думали, что он в тюрьме, то почему вы убили его? — спросил Карелла.

— Я никого не убивал.

— Возьмите эху штуку, — сказал Хейз и внезапно бросил перед ним на стол пистолет 32-го калибра, с прикрепленной к нему биркой. Пистолет упал на стол с глухим стуком и скользнул по нему к Руису, оставляя на поверхности стола серо-белый след. Руис посмотрел на него, как на беспутную дворнягу, внезапно вернувшуюся домой.

— Что это? — спросил он невинным тоном.

— А как вы думаете, что это? — спросил Браун.

— Это похоже на пистолет.

— Да, это пистолет, — подтвердил Браун.

— Ммм... — промычал Руис, глядя на пистолет в раздумье и с удивлением.

— Это боевом пистолет тридцать второго калибра, — пояснил Хейз.

— Ммм... — снова промычал Руис.

— Видели этот пистолет когда-нибудь? — спросил Карелла.

— Разве этот человек выглядит знатоком пистолетов? — вспыльчивым тоном произнес Мейер.

— Видели этот пистолет ранее?

— Нет, подождите минуту, — проговорил Мейер. — Я задал тебе вопрос, Стив. Разве этот человек...

— Я никогда в своей жизни не видел этого пистолета, — вымолвил Руис.

— Благодарю вас, — откликнулся Мейер.

— Не стоит благодарности, — сказал Руис.

— Мы нашли этот пистолет на месте убийства. — Карелла показал пальцем на оружие. — 1065, Айнсли-авеню, где Тилли был убит выстрелом в затылок.

— Прямо там, на месте убийства, — подчеркнул Браун.

— Тилли повесили под потолком с пулевым отверстием в голове, — сказал Хейз.

Они описали ему все подробности. Крупными, точными мазками.

Руис только пожимал плечами и поглядывал на Мейера, как бы давая тому понять, что он не имеет никакого представления, о чем толкуют эти люди.

— Хорошо, давайте пойдем, — предложил Карелла.

— Пойдем? — спросил Руис. — Куда пойдем?

— Снять отпечатки пальцев, — объяснил Карелла.

— Для чего?

— Потому что мы нашли несколько хороших отпечатков пальцев на этом пистолете. Мы хотим сличить полученные отпечатки с вашими.

Он обманывал. Пистолет был покрыт пеплом. Этот пепел все еще был на пистолете, и им не удалось получить ни одного ясного отпечатка пальцев.

— Я не хочу, — сказал Руис. — Зачем снимать отпечатки моих пальцев?

— Да, вы должны, — произнес Карелла, — почитать вашего Миранду. Пойдемте.

— Послушайте, как?.. — промолвил Руис и тут же замолчал.

— Как что? — вмешался Браун.

— Ничего. Он весь в пепле, — заметил Руис. — Как на таком пистолете можно обнаружить отпечатки пальцев?

— На нем сохранились отпечатки пальцев, — снова солгал Карелла.

— А откуда вы знаете, что пистолет покрыт пеплом? — спросил Браун.

— Ну, можно видеть, что это пепел, — сказал Руис.

— Нет, на взгляд просто видно, что пистолет покрыт чем-то серым. А вот откуда вы знаете, что это пепел?

— Я сделал вывод.

— Да, какой же вы сделали вывод?

— Этот налет выглядит как пепел. Вот и все, — ответил Руис, пожал плечами и повернулся к Мейеру. — Разве этот налет не кажется вам пеплом? — спросил он.

— Конечно, — произнес Мейер и поощрительно улыбнулся.

— Это должен быть пепел, — сказал Руис и улыбнулся более уверенно.

— Но откуда вы знаете так точно, что это пепел? — спросил Браун.

— Ну, вы сами сказали, что нашли пистолет на месте убийства. Разве не так?

— Да.

— Тогда я подумал, что там на полу должен был лежать пепел. Разве я не прав? — спросил он с улыбкой, повернувшись к Мейеру. — В подвале, верно? Там должен быть пепел. В зависимости от того, какого рода...

— Кто сказал, что мы нашли его в подвале? — перебил Мейер.

Он больше не улыбался.

— Ну, вы...

— Кто произнес слово «подвал»?

Руис посмотрел на Мейера с таким видом, будто родная мать ударила его ножом в сердце. Он повернулся к другим детективам. Все они были серьезны. В служебном помещении установилась полная тишина.

— Хорошо, вы сказали...

Он упорно пытался вспомнить, что они сказала. Разве они не сказали, что нашли пистолет на месте убийства? Там внизу, в подвале? Тилли был подвешен к потолку? Он был уверен в том, что они сказали об этом. Но...

— Вы хотите пригласить адвоката? — произнес Карелла.

— Я должен пригласить адвоката? — спросил Руис у Мейера.

Мейеру никто не поручал советовать Руису, но он сдержанно кивнул ему.

Часы на столе служебной комнаты показывали без десяти одиннадцать.

На улице опять пошел снег.

Улица была вся в снегу.

Они долго спали и, перед тем как подняться с постели, занялись еще раз любовью. Выйдя на улицу чуть позже полудня, они оказались в волшебном краю хрустальных гор и минаретов, домов и башен из белоснежного сахара. Город, не отличавшийся чистотой, был покрыт толстым белым ковром, который все скрыл и замаскировал. Вокруг установилась глубокая тишина, создающая ложное ощущение безмятежности. Редкие автомобили бесшумно двигались по улицам, утопая протекторами в снегу. Даже грохот поезда, шедшего по надземной трассе, доносился издали приглушенно, как будто снег на улицах, крышах и трубах и снежинки, кружившиеся в воздухе, образовали какой-то акустический кокон, в котором отчетливо был слышен только стук сердца.

Эндрю знал, что он должен убить ее. Ему заплатили за то, чтобы он убил ее. И сделать это он должен был прошлой ночью, после того, как они кончили заниматься любовью во второй раз. Убить, когда она спала на спине с довольной улыбкой. Тогда ее темные глаза были закрыты, светлые волосы рассыпаны по подушке. Он должен был убить ее тогда. Взять нож из кухни и перерезать ей горло. Вместо этого он сам заснул.

— Что-то не так? — спросила она, улыбаясь.

Она просто сияла, когда они проснулись утром, и продолжала улыбаться все время. Она повернулась к нему, ее рука обвилась вокруг его руки, брови вопросительно поднялись, ожидая ответа.

— Что-то не так? — опять спросила она. — Как ты думаешь? — Она ждала ответа.

— Я как раз размышлял обо всем, что произошло этой ночью, — сказал он.

Это в какой-то мере было правдой. Он как раз корил себя за то, что ради удовольствия забыл о деле. Прошедшая ночь была идеальной для выполнения задуманного. Боулз уехал из города, его жена находилась прямо здесь, в этой дерьмовой постели.

Удобнее не придумаешь.

— Что ты любишь больше всего? — Она сжала его руку.

— Все, — ответил он.

И это тоже было правдой.

Вне всякого сомнения он любил женщин, но обычно его тянуло домой после второго полового акта. Иногда даже сразу после первого. Он в таких случаях хотел побыстрее одеться и убежать. Конечно, при этом поблагодарить, сказать, что все было просто великолепно и они увидятся в самое ближайшее время. Если женщины приходили к нему на квартиру, он хотел больше всего на свете, чтобы они побыстрее надевали трусики и бежали искать такси. Он давал им деньги на проезд, обещал позвонить. Как-нибудь следующим летом. Этой ночью он после всего совершившегося не придумал ничего умнее, как заснуть.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что тебе понравилось все? — спросила она.

Она все еще сжимала его руку. Вокруг них кружился густой снег, город погрузился в безмолвие. К ее длинному, серому, как кавалерийская шинель, пальто и голубой шерстяной шапочке быстро прилипал снег.

Темные глаза были прищурены из-за бившего в лицо снега. Лицо было свежим, сияющим и влажным.

— Поговори со мной, — сказала она.

Многим женщинам нравится, когда мужчины болтают им всякую чепуху в постели. Он знал эти речи наизусть, знал, какие непристойности им надо нашептывать на ушко, чтобы возбудить в ночной тишине. Но еще лучше вести эти разговоры за столом, среди бела дня, в то время как твоя рука находится под скатертью и под юбкой. Он прекрасно знал, как себя вести в подобных случаях. Но он не думал, что и Эмма нуждается в этой болтовне. Она не просила этого. Он не знал, чего она вообще хотела. В конце концов, его наняли, чтобы он убил эту женщину, а не развлекал ее.

— Ты проглотил свой язык? — поинтересовалась она.

Дамский разговор. Переливание из пустого в порожнее.

Она хотела этого?

— Нам еще далеко идти? — вместо ответа спросил он.

— Еще пять или шесть кварталов. Но это стоит такой прогулки.

— Надеюсь, — произнес он, — я голоден.

— Там самые лучшие вафли в городе.

— Очень длинный путь за вафлями, — заметил он.

— Но ведь сегодня выдался такой прекрасный день, — сказала она.

— Да, — согласился он.

— Я забыла спросить тебя ночью, — проговорила она и отвернулась от него, подставив лицо падавшему снегу. — Ты женат?

— Нет, — ответил он.

— Тебе нет надобности задавать мне подобный вопрос, верно?

— Нет, я знаю, что ты замужем, — сказал он.

— Тебе было бы лучше, если бы я не была замужем?

— Мне нравится так, как оно есть, — ответил он.

Он ненавидел такие разговоры.

— Ты был когда-нибудь женат? — спросила она.

— Никогда.

— Никогда не был близок к этому?

— Никогда. Никогда даже не думал об этом.

— У тебя с кем-нибудь были серьезные отношения? У тебя была серьезная связь с женщиной?

Он просто ненавидел, когда его расспрашивали о таких вещах.

— Ну, я знал женщин, многие из них мне нравились, — сказал он.

— Когда ты сказал, что...

— Мы говорили о женщинах, с которыми я был связан.

— Ты жил с ними?

— С одной женщиной жил.

— Когда это было?

— Некоторое время тому назад.

— Как долго вы жили вместе?

— Два-три года. Что-нибудь около этого.

— И ты не помнишь, сколько это длилось?

— Не помню точно.

— А что случилось?

— Это просто кончилось, вот и все. В этом мире все кончается.

— Такие вещи не должны кончаться, как ты считаешь?

— Было бы очень неестественно, если бы они не кончались.

— И все-таки... есть люди, которые живут вместе всю жизнь.

— Ну...

— Потому что они подходят друг другу, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Потому что они любят друг друга.

— Ну, может быть.

— Ты любил эту женщину?

— Не знаю.

— Как ее звали?

— Кети.

— Очень приятное имя.

— Да.

— Кто был инициатором разрыва? Ты или она?

— Она.

— Почему?

— Я не знаю почему.

— Ну, видимо, для этого была какая-нибудь причина...

— Нет, мне кажется, никакой причины не было. Это просто кончилось, вот и все. Настал конец нашим отношениям, и они кончились.

Он никогда не ожидал от Кети, что она поступит так, как она поступила. Никогда. Когда он познакомился с ней, ей было двадцать лет и она была девственницей. Этому трудно поверить. Они начали жить совместно, когда ей было чуть больше двадцати. Он научил всему ее, Кети Бриггс. Темноволосая девушка, карие глаза, молочный цвет лица. Наполовину англичанка, наполовину шотландка. Красивая девушка. Однажды он пришел домой вечером...

Он играл в покер в ту ночь, но закончил играть рано, потому что не очень хорошо себя чувствовал. Он даже подумал, что заболел гриппом или подцепил еще какую-нибудь хворь. Ввиду того, что он проигрывал, никто не возражал, когда он сказал своим партнерам, что уходит.

Он пришел домой, открыл своим ключом замок, вошел в квартиру и застал Кети в постели с двумя парнями. Один был черным, а другой белым. Кети была справедлива по отношению к своим партнерам. Никакой расовой дискриминации. Голая и бледная, она во рту держала половой член черного парня, а половой член белого парня был у нее в заднице. Таким путем Кети Бриггс порвала их отношения. Таким путем маленькая Кети Бриггс попрощалась с ним.

— Ты знаешь, что мне больше всего понравилось этой ночью? — спросила она.

Она снова возвращается к прошедшей ночи. Может быть, она, хотела рассказать ему, как ей нравится трахаться. Это случается с забитыми и подавленными домашними хозяйками. Они горят желанием рассказать вам обо всех своих фантазиях с изнасилованием, о том, как их трахали все заключенные тюрьмы Джольет в Иллинойсе. Может быть, он неправильно ее оценил. Он подумал, что лучше всего дать ей высказаться.

— Что тебе понравилось больше всего? — спросил он.

— Твоя нежность, — сказала она.

«Моя что?» — подумал он и чуть не рассмеялся. Она пристально на него смотрела, изучая его лицо, явно ожидая от него какого-нибудь ответа. Вместо этого он поцеловал ее. Это лучше всего, когда не знаешь что сказать.

— Я люблю тебя, — произнесла она.

Он подумал, что в такой ситуации ему очень легко будет привести свой план в исполнение.

— Вы же понимаете, что он глупец, а? — спросил юрист.

— Ах-ха, — произнес Карелла.

Юрист был назначен представлять Гектора Руиса лигой прав человека. Руис послушался своего хорошего приятеля детектива Мейера, который сказал, что, поскольку полиция была уверена, что на оружии, которым был убит Роджер Тилли, обнаружено много отпечатков его пальцев, ему был необходим адвокат.

Юристу было, может быть, тридцать семь, тридцать восемь лет, и он уже был почти лысым. Это подогревало его симпатию к Мейеру, который, несмотря на молодость, был совершенно лысым.

— Это поступок мужчины. Так считается у этих людей, — сказал адвокат.

Его звали Моррисом Вайнштейном. Он выступал в роли защитника многих испанских уголовников, но до сих пор называл их «эти люди». Он и к черным так же относился, называя их «эти люди». Он, наверно, не имел представления о том, что многие WASPS[21] тоже называли евреев «эти люди». Ох уж эта Америка. Очень странная страна.

— Видите ли, он называет гомиками всех низкорослых людей и, конечно, постоянно нарывается на драку, — пояснил Вайнштейн. — С точки зрения мужской гордости произошло страшное дело.

— Да, страшное, — подтвердил Карелла.

— Я думаю о статье 125.20, — сказал Вайнштейн.

Мейер моргнул.

— Убийство человека по первому разделу этой статьи, — пояснил Вайнштейн таким тоном, как будто они не имели об этом никакого представления.

Мейер снова моргнул.

— В данном случае это был цивилизованный способ ответного воздействия под влиянием крайнего эмоционального возбуждения.

— Ах-ха, — промолвил Карелла.

— Итак, что вы об этом думаете?

— Мы думаем, что дело идет об убийстве человека по разделу два, — ответил Карелла, — потому что он приехал с явно выраженной целью...

— Но мы не знаем этого, верно? — заметил Вайнштейн.

— ...пустить пулю в голову Тилли.

— Хорошо, если вы собираетесь трактовать это таким образом, — произнес Вайнштейн.

— Ах-ха.

— Я читал книгу о Мексике, — продолжал Вайнштейн, — в которой доказывается, что надписи на стенах являются проявлением национальных обычаев. Именно поэтому можно видеть столько надписей на стенах в испанских районах.

— Это является причиной? — спросил Карелла.

— Да, это проявление национальной испанской культуры, — подтвердил Вайнштейн. — Всегда очень важно понимать, почему совершаются те или иные поступки.

— Да, возможно, вам удастся объяснить на суде почему, — заметил Карелла.

— Почему вы так скептически к этому относитесь? — спросил Вайнштейн.

— Потому что на сегодня мы имеем только признание в убийстве, — пояснил Карелла.

— Ну хорошо, понятно, — промолвил Вайнштейн.

— Да, вот еще что. Вы были там, когда он подтвердил, что видел Тилли...

— Да, но...

— ...стоящим около дома. Тот ожидал кого-то...

— Мы не можем считать, что это достоверный факт...

— ...Под дулом пистолета заставил его спуститься в подвал...

— Да, но...

— ...застрелил его сзади...

— Да...

— ...а затем повесил его.

— Я имел в виду именно это обстоятельство, когда говорил о проявлении национальной культуры.

— Да, это очень культурный подход, — вмешался в разговор Мейер. — Подвесить человека к потолку после того, как застрелил его.

— Фактически в этом проявились особенности национальной этики.

— Я имел дело с людьми, повешенными на фонарных столбах, — произнес Карелла.

— Что? — переспросил Вайнштейн.

— Прямо здесь, — проговорил Мейер. — Юные девушки, повешенные на фонарных столбах.

— Уличные проститутки, — прояснил Карелла, — повешенные на фонарных столбах.

— И это не выглядело проявлением культуры, — сказал Мейер.

— А это выглядело. Тилли необходимо было наказать. Неужели вы не понимаете? Не только застрелен, но и наказан, повешен в назидание другим. Именно поэтому я считаю, что преступление можно отнести к статье об убийстве человека, раздел первый. Этот человек был в тисках эмоционального...

— Чепуха, — сказал Мейер. — Он был в тисках желания приехать туда и совершенно хладнокровно убить человека.

— Потому что этот человек унизил его. Вы слышали, как он говорил об этом, верно? Он говорил, что был унижен?

— Да, мы слышали, как он говорил об этом. Мы также слышали, как он сказал...

— Унижение, — отметил Вайнштейн. — Это очень важная штука в тех странах, откуда они родом. Потеря лица. Проблема мужской чести.

— Жаль, но здесь я не вижу никакой культуры, — сказал Карелла, — и поэтому мы собираемся просить районного прокурора предъявить обвинение в убийстве по разделу два.

— Я предполагаю, что должен обсудить этот вопрос с ним, когда он приедет сюда, — произнес Вайнштейн и тяжело вздохнул.

— Да, у вас есть возможность обсудить это.

— Потому что вы слышали, что говорил мой клиент, верно?..

— Мы слышали, как он сказал, что поехал в Даймондбек, чтобы убить Тилли. Это были его собственные слова — «чтобы убить Тилли». Мы записали эти слова на магнитофонную ленту.

— Полностью совпадает с моей точкой зрения. Этический подход.

— Чепуха, — снова сказал Мейер.

— Я буду настаивать на обвинении по классу Б, и он получит не более года, — убеждал Вайнштейн, — а через четыре месяца выйдет на свободу.

Они знали, что он был прав.

Глава 12

Френк Ангер давно потерял всякий интерес к чему-нибудь более важному, чем алкоголь. И об этом свидетельствовал его синий нос луковицей, порезы от бритвы на подбородке и щеках, плохое белье и мятый костюм. Лоуэлл не вызвал его в качестве свидетеля, потому что был уверен, что это ничего положительного не может дать процессу. Ну а Санта-Клаус Эддисон попытался поправить свои дела, не гнушаясь показаниями даже такого свидетеля. Френк Ангер был сбит с толку уже тем, что оказался в зале суда, в центре внимания собравшихся. Наблюдая за тем, как он был приведен к присяге, Карелла не представлял, чтобы кто-нибудь из присяжных мог поверить хотя бы одному сказанному им слову.

— Мистер Ангер, — спросил Эддисон, — не могли бы вы сказать, где вы живете?

— По адресу 7828, Харрисон-стрит, квартира 24.

— Сколько времени вы проживаете в этом районе?

— Около четырнадцати лет. В апреле будет четырнадцать, — ответил Ангер.

Его голос был хриплым от алкоголя. Он очень напряженно и серьезно слушал то, что ему говорили. Было видно, что это для него очень трудное дело. Карелла обратил внимание на то, что пальцы его были желтыми от никотина.

— Сэр, вам известен винный магазин под названием «Эмпайр Уайнс энд Спиритс», расположенный по адресу 7832, Харрисон-стрит?

— Да, я знаю этот магазин.

— Вы, случайно, не являетесь покупателем этого магазина?

— Да.

— Мистер Ангер, я прошу вас вспомнить вечер семнадцатого июля прошлого года. Это было во вторник вечером, мистер Ангер. Вы можете вспомнить, мистер Ангер, этот вечер?

— Думаю, что смогу.

— Тогда было очень жаркое лето. Вы помните этот душный вечер?

— Да, я помню.

— Мистер Ангер, вы ходили этим вечером в магазин «Эмпайр Уайнс энд Спиритс»?

— Да, ходил.

— Припомните, в какое именно время вы пошли в этот магазин.

— Около девяти часов.

— Вы помните это наверняка?

— Да. Я только что дал своей кошке поесть. Я люблю, когда в тарелке моей кошки есть корм. Видите ли, нас всего двое. Я подумал, что перед вечерними новостями, которые передают по телевизору в десять часов вечера, следовало бы пропустить вечернюю порцию выпивки. Обычно именно в это время я даю кошке ее сухой корм и, пока смотрю теленовости, принимаю вечернюю порцию выпивки. Я ложусь спать в одиннадцать. Это мой обычный распорядок.

— Но в этот вечер, вы сказали, пошли в винный магазин.

— Да. Потому что дома не осталось выпивки. Я должен был пойти за подкреплением. Я знал, что винный магазин открыт до десяти вечера.

— Вы сказали, что вышли из дому около девяти.

— Около того. Магазин от меня всего через несколько домов. Совсем рядом.

— На той же самой стороне, где находится булочная, верно?

— Там нет сейчас булочной.

— Но там, по адресу 7834, Харрйсон, была булочная, верно?

— Да.

— Булочная под названием «Эй энд Эль Бейкери», верно?

— Да.

— Она располагалась рядом с винным магазином?

— Да.

— Мистер Ангер, как долго вы были в винном магазине?

— Ну, может быть, пятнадцать, двадцать минут.

— Когда вы зашли в магазин?

— Может быть, в пять, может быть, в десять минут десятого.

— Ну, так когда же все-таки?

— Я думаю, что в десять минут десятого.

— И как долго вы там оставались... ну, сколько минут? Пятнадцать? Двадцать?

— Мне кажется, около двадцати. Я люблю поговорить с людьми. Видите ли, дома нас всего двое — я и кошка.

— Итак, вы сделали там свое дело...

— Купил большую бутылку бурбона.

— И побеседовали с... так с кем вы беседовали?

— С Ральфом. С хозяином «Эмпайр».

— И вы сказали, что вышли оттуда через двадцать минут.

— Да.

— Это означает, что вы вышли оттуда около половины десятого.

— Да, сэр. Как раз около этого времени.

— Итак, вы вышли на улицу в половине десятого, верно?

— Да.

— Вы в это время что-нибудь услышали?

— Я услышал выстрелы.

— Сколько было выстрелов?

— Три.

— Откуда эти выстрелы раздались?

— Из булочной, расположенной по соседству.

— Вы видели кого-нибудь выходящим из булочной?

— Да, видел. Фактически меня едва не сбили с ног.

— Кто вас едва не сбил с ног?

— Мужчина, вышедший из булочной.

— Вы видели мужчину, вышедшего из булочной...

— Выбежавшего из булочной.

— И видели, что именно он едва не сбил вас с ног?

— Верно. И крикнул мне, чтобы я убирался с дороги ко всем чертям.

— Вы уверены, что не видели двух мужчин, выбежавших из булочной?

— Уверен. Там был только один мужчина.

— Вы видите мужчину, сидящего за столом защиты? — спросил Эддисон и указал на Сонни Коула.

— Да, я вижу его, — сказал Ангер.

— Вы узнаете в нем того мужчину, которого вы видели выбегавшим из булочной по адресу 7834, Харрисон-стрит семнадцатого июля прошлого года в девять тридцать вечера?

— Нет, это не тот человек, — произнес Ангер.

Эддисон подошел к столу защиты и взял со стола что-то, что, как показалось Карелле с его места, было похожим на черно-белую фотографию, и принес ее к стенду свидетеля.

— Ваша Честь, — сказал он, — я хотел бы предъявить это для опознания.

— Пометьте это как вещественное доказательство А, — произнес Ди Паско.

— Мне можно показать это свидетелю, Ваша Честь?

— Да, пожалуйста.

— Мистер Ангер, я показываю это вам и спрашиваю, узнаете ли вы мужчину на этой фотографии?

— Да, узнаю.

— Кто это?

— Я не знаю его имени. Но это тот самый мужчина, которого я видел выбегающим из булочной.

— Когда?

— Семнадцатого июля прошлого года.

— В какое время?

— Вечером, в девять тридцать.

— Ваша Честь, мне бы хотелось, чтобы эта фотография была приобщена в качестве вещест...

— Одну минуту, пожалуйста, — тут же вмешался Лоуэлл. — Возражение, Ваша Честь. Нет никаких оснований приобщать эту фотографию в качестве вещественного доказательства. Я не знаю, откуда она появилась. Я понятия не имею, кто делал эту фотографию, и даже не знаю, кто на ней изображен.

— Подойдите, — попросил Ди Паско.

Оба юриста подошли к судейскому столу.

— Откуда вы взяли эту фотографию? — спросил Ди Паско.

— Из полицейского управления Нью-Орлеана, — пояснил Эддисон.

— Чья это фотография?

— Десмонда Уиттейкера. Это тюремная фотография, которую сделали во время его ареста.

— Ваша Честь, — сказал Лоуэлл, — я не знаю, получена эта фотография из Нью-Орлеана или из Тимбукту. Я не знаю, это тюремная фотография или фотография по случаю окончания учебного заведения. Без подтверждения...

— Вы ведь не сомневаетесь в ее достоверности, мистер Лоуэлл. Верно?

— Ваша Честь, я уверен только в том, что это действительно фотография. Откуда она появилась, чья это фотография...

— Она взята из протоколов ареста полицейского управления Нью-Орлеана, — пояснил Эддисон: — И это фотография...

— Это вы так говорите. Но до тех пор, пока кто-нибудь из полицейского управления это не засвидетельствует...

— Если районный прокурор на этом настаивает, я могу представить такое свидетельство, но...

— Да, я безусловно настаиваю.

— ...для этого потребуется отложить разбирательство, — заметил Эддисон, — и это безусловно приведет к потере судебного времени.

— Вы действительно настаиваете на том, чтобы он представил это свидетельство, мистер Лоуэлл? Я могу понять целесообразность приглашения кого-нибудь из Нью-Орлеана, если вы действительно сомневаетесь в достоверности фотографии. Но я должен вам заявить, что если вы делаете это только для того, чтобы помешать мистеру Эддисону...

Эддисон улыбался.

— ...и мне, то для вас было бы лучше, если бы вы не опротестовывали достоверность этой фотографии.

Лоуэлл пристально посмотрел на него.

— Что вы мне на это ответите? — спросил Ди Паско. — Мы придем к соглашению?

— Безусловно. — Лоуэлл тяжело вздохнул.

— Хорошо, — произнес Ди Паско и повернулся к присяжным. — Стороны пришли к соглашению, что вещественное доказательство. А может быть приобщено к делу, — сказал он. — Пометьте этот материал, — обратился он к клерку, а затем кивнул Эддисону.

— Давайте запишем, — сказал Эддисон, возвращаясь к свидетельскому стенду, — что вещественное доказательство А является фотографией Десмонда Альберта Уиттейкера, по кличке Диз Уиттейкер, сделанной в полицейском управлении Нью-Орлеана во время его ареста в Луизиане шесть лет тому назад. Теперь, мистер Ангер, — продолжил он, — мне бы хотелось, чтобы вы еще раз взглянули на эту фотографию, если это не трудно.

Ангер снова внимательно посмотрел на фотографию.

— Вы абсолютно уверены, что Десмонд Альберт Уиттейкер является тем человеком, которого вы видели выбегающим из булочной по адресу 7834, Харрисон-стрит семнадцатого июля прошлого года в девять тридцать вечера?

— Да, уверен.

— У него в руке был пистолет?

— Да, у него был пистолет.

— И вы сказали, что он был один?

— Он был один.

— Спасибо. У меня нет больше вопросов.

Лоуэлл поднимался не спеша. Когда он наконец подошел к свидетельскому стенду, то выглядел озабоченным и немного печальным.

— Мистер Ангер, — сказал он, — вы говорите, что живете один. В доме только вы и кошка.

— Это верно.

— Вы всегда жили один?

— Нет, я вдовец.

— Мне жаль слышать это. Когда вы потеряли свою жену?

— Шесть лет назад.

— Примите мои сожаления, — проговорил Лоуэлл.

Он действительно выглядел очень огорченным, и Карелла удивился, за каким чертом он высказывает свои сожаления свидетелю, который, если присяжные поверят ему, фактически торпедирует весь этот процесс. Если Десмонд Уиттейкер в ту ночь работал в одиночку...

— А теперь в доме только вы и кошка.

— Да.

— И вы кормите вашу кошку сухим кормом каждый вечер перед новостями.

— Да. Около девяти.

— В какое время вы сами едите, мистер Ангер?

— Ну, это когда как.

— Я имею в виду обед. В какое время вы обедаете, мистер Ангер?

— Когда как.

— Вы едите, когда приходите с работы домой? Ну, во-первых... вы работаете, мистер Ангер?

— Нет, я на пенсии.

— А, тогда вы находитесь дома целый день, верно? Только вы и кошка.

— Да.

— Как вы проводите свое время, мистер Ангер?

— У меня есть несколько хобби.

— Какого рода?

— Я вырезаю заметки из газет. И рассылаю их. У меня несколько хобби.

— Вы пьете, мистер Ангер?

— Что пью?

— Спиртные напитки. Вы потребляете спиртные напитки?

— Возражение, Ваша Честь.

— Отклоняется. Отвечайте, пожалуйста, на поставленный вопрос.

— Да, я потребляю спиртные напитки. Все потребляют спиртные напитки.

— Ну нет, не каждый потребляет спиртные напитки.

— Возражение! — выкрикнул Эддисон. — Спорный, оскорбляющий...

— Отклоняется.

— Скажите мне, мистер Ангер, — сказал Лоуэлл, — сколько вы потребляете спиртных напитков?

— Один, два коктейля в день.

— Коктейли.

— Да.

— Вы имеете в виду смесь напитков?

— Да.

— С чем вы смешивали виски в тот вечер, семнадцатого июля прошлого года?

— Сожалею, но я не понимаю вопроса.

— Вы сказали, что купили в «Эмпайр» бутылку бурбона[22]...

— О да. Я купил.

— Чтобы выпить, слушая новости в десять часов. Выпили вы купленного бурбона, когда вернулись к себе домой?

— Да, выпил.

— С чем вы его смешивали?

Ангер посмотрел на него.

— Мистер Ангер? Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

— Я ни с чем его не смешивал.

— Ах, значит, вы пили его неразбавленным?

— Да.

— Но тогда, значит, вы не разбавляете свою выпивку, верно? Вы пьете свое виски неразбавленным. Это будет более точный ответ, верно?

— Иногда я смешиваю его, а иногда пью неразбавленным.

— Когда вы смешиваете его, мистер Ангер, то с чем вы смешиваете?

— Обычно добавляю немного воды.

— Именно это вы называете коктейлем, хмм? Бурбон и немного воды.

— Да, это и есть смешанный напиток. Если вы смешаете бурбон с небольшим количеством воды, то это и будет смешанный напиток, верно?

— Но вечером семнадцатого июля, когда вы вернулись домой, после того как увидели этого мужчину, выбегающего из винного магазина, вы не смешивали бурбон с небольшим количеством воды, а выпили его неразбавленным, верно?

— Да.

— Мистер Ангер, сколько порций выпивки вы себе сделали, когда вернулись домой?

— Когда я смотрю новости в десять часов вечера, то обычно выпиваю один маленький стаканчик.

— Да, сколько порций?

— Одну или две.

— Так сколько?

— Две.

— Сколько унций[23] в стаканчике?

— Просто маленький стаканчик.

— Хорошо, что он собой представляет? Стаканчик емкостью в один джиггер[24]? В два джиггера? Бокал для воды...

— Нет, нет, явно не бокал для воды.

— Тогда что? Бокал для сока?

— Больше похоже на бокал для сока.

— Итак, после того, как вы видели этого мужчину на улице, и до того, как легли спать, вы выпили два полных бокала для сока, наполненных бурбоном.

— Да. Похоже что так.

— Сколько вы выпили до того, как увидели на улице этого мужчину?

— Я не помню.

— Но вы выпили до этого что-нибудь, верно?

— Да, я обычно после полудня немного выпиваю.

— А по утрам тоже немного выпиваете?

— Иногда я выпиваю по утрам, чтобы легче открыть глаза.

— В какое время после полудня вы немного выпили семнадцатого июля прошлого года?

— Я не помню.

— Это была одна порция выпивки? Или это были две порции?

— Возможно, я выпил две порции.

— Бурбона?

— Да. Я обычно пью бурбон.

— Два бокала для сока, наполненные бурбоном?

— Разбавленным небольшим количеством воды.

— Понятно. С небольшим количеством воды. Смешанный напиток, как вы говорите.

— Да.

— Вы выпили бурбон перед обедом? Во время обеда? Может быть, после обеда?

— Ну...

— Или скажите мне вот что, мистер Ангер, обедали ли вы вообще в тот вечер?

— Я не помню.

— Хорошо, вы иногда обходитесь без обеда?

— Иногда.

— Понятно. Мистер Ангер... перед тем, как вы увидели этого человека или мужчин, выходящих...

— Возражение, Ваша Честь! Свидетель утверждал, что он видел только одного...

— Отклонено.

— Мистер Ангер, можете ли вы сказать, сколько порций выпивки вы приняли утром, после полудня, вечером и ночью семнадцатого июля прошлого года до того, как вы увидели человека, выбегающего из булочной?

— Нет, я не сумею вам точно ответить.

— Можете ли вы оценить, сколько раз вы выпили в этот день?

— Нет, я не сумею это сделать.

— Значит, вы пили весь день, мистер Ангер?

Ангер ничего не ответил.

— Вы находитесь под присягой, мистер Ангер. Вы пили в течение всего дня?

— Да.

— И в таком состоянии вы видели этого мужчину, выходившего из булочной. После того, как вы пили в течение всего дня.

— Да.

— Мистер Ангер, когда детективы Уэйд и Бент первый раз вас опрашивали... вы помните, как они говорили с вами, верно?

— Да, помню.

— Вы говорили им, что видели двух мужчин, выходивших из булочной?

— Я не помню, что я им говорил.

— Хорошо, позвольте мне освежить вашу память. Не могли бы вы взглянуть вот на это? — сказал он и вручил ему пачку бумаг.

Ангер стал молча читать. Когда он оторвался от бумаг, Лоуэлл спросил:

— Не могли бы вы сказать, что вы только что читали?

— Это протокол беседы, которую я вел с детективами.

— На этом протоколе стоит дата?

— Да.

— Какая дата проставлена на этом протоколе?

— Восемнадцатое июля прошлого года.

— Теперь вы вспомнили свое заявление о том, что в девять тридцать или около этого вы видели двух черных мужчин, выбежавших вам навстречу из булочной «Эй энд Эль Бейкери». Тогда вы утверждали это, мистер Ангер?

— Думаю, что да.

— А далее вы утверждали, что один из этих мужчин держал в руке пистолет?

— Думаю, что да.

— Да или нет, мистер Ангер? Вы делали эти заявления?

— Да.

— Но теперь вы говорите, что был только один мужчина?

— Да. Между прочим, позднее я говорил им...

— Что вы им позднее говорили?

— Что я не мог вспомнить. Когда они показывали мне все эти фотографии и фотороботы, я им говорил, что я не помню.

— Да, вы говорили. Но сейчас вдруг вы вспомнили. Ваша Честь, у меня нет больше вопросов.

— Мистер Эддисон.

— Да, Ваша Честь, если вы мне позволите. — Эддисон подошел к свидетельскому стенду. — Мистер Ангер, — сказал он, — у меня всего два небольших вопроса. Вы были пьяны, когда увидели мужчину, выходящего из булочной?

— Я не был пьян.

— Спасибо. И второй вопрос. Можете ли вы объяснить мне, почему вы сейчас так убеждены, что вы видели только одного мужчину, а не двух?

— Потому что я много думал о событиях того вечера. И меня все время волновала проблема, не ошибся ли я... и не получится ли так, что может пострадать невинный за то, что сделал другой человек.

— Благодарю вас, мистер Ангер.

Лоуэлл снова подошел к свидетелю.

На сей раз обошлось без преамбулы и политеса.

Прямо тигр, выскочивший из клетки.

— Вы были когда-нибудь пьяны?

— Да.

— Сколько вам надо порций выпивки, чтобы вы были пьяны?

— Это зависит от многих факторов. Опьянение зависит от веса тела, а я весил...

— Пять? Шесть? Восемь? Двенадцать? Бутылку? Кварту? Половину галлона? Сколько надо вам выпить, чтобы вы были пьяны?

— Я бы сказал... я действительно не могу ответить на этот вопрос.

— Сколько порций выпивки у вас было в тот день?

— Я не помню.

— Тогда как же вы можете говорить, что не были пьяны?

— У меня большая выдержка по отношению к спиртным напиткам.

— Я уверен, — промолвил Лоуэлл сквозь зубы.

— Ваша Честь...

— Перестаньте.

— Кто тот невинный человек, к которому вы ощущаете такую жалость? — спросил Лоуэлл.

— Я не понимаю вопроса.

— Вы сказали, что может пострадать невинный человек за то, что сделал кто-то другой...

— О, я имел в виду обвиняемого...

— Самсона Коула? Человека, которого здесь обвиняют в убийстве Антонио Кареллы?

— Да.

— Вы боитесь, что он может пострадать за то, что сделал его партнер?

— Возра...

— Вы понимаете, что если оба человека были в этой булочной, то не имеет значения, кто нажал на спусковой крючок, они оба будут...

— Ваша Честь, я возражаю!

— Я проинструктирую присяжных относительно содержания законов, мистер Лоуэлл, когда придет время выносить решение.

— Приношу извинения, Ваша Честь. И у меня нет больше вопросов. Но перед тем как мистер Эддисон вызовет своего следующего свидетеля и пока мистер Ангер все еще находится в зале суда, могу я попросить снова вызвать Доминика Ассанти?

— Для какой цели? — спросил Ди Паско.

— Исключительно для опознания, Ваша Честь.

— Позовите Доминика Ассанти, — попросил Ди Паско.

Карелла наблюдал, как Ассанти был приведен к присяге. Он размышлял над тем, сделал ли Лоуэлл свою позицию о ненадежности Ангера как свидетеля ясной всем присяжным. Он также размышлял над тем, почему Лоуэлл не поймал Ангера на том, что тот снова изменил свою точку зрения на то, кого же он точно видел в тот вечер. Эддисон попытался показать, что свидетель сделал это из чисто альтруистических соображений. Но могла быть вероятность, что он опознал мертвого человека, и тогда живой уходит от наказания, а мертвый не может ничего опровергнуть? Должен ли был Лоуэлл хотя бы упомянуть об опасности наказания за такую игру?

— ...Прошу вас теперь посмотреть на мистера Ангера и сказать мне, является ли он человеком, которого вы видели выходящим из «Эмпайр Уайнс энд Спиритсе» вечером семнадцатого июля прошлого года?

— Это он, — заявил Ассанти.

— И тот ли это человек, которого почти сбили с ног двое мужчин, выбежавших из булочной?

— Это он, — подтвердил Ассанти.

— Как близко они от него были?

— Два фута? Фут? Они почти сбили его с ног.

— Где это произошло?

— На тротуаре.

— Где именно на тротуаре?

— Под уличным светильником.

— Под светильником была достаточная освещенность?

— Было очень светло.

— Вы могли четко видеть всех троих с того места, где вы стояли?

— Четко, как днем.

— И конечно, они могли видеть друг друга.

— Возражение!

— Отклоняется.

— Были они обращены лицом друг к другу?

— Да, они стояли лицом друг к другу.

— Глядя друг на друга?

— Глядя внимательно друг другу в глаза.

— Спасибо, у меня нет больше вопросов.

— Мистер Эддисон?

— Нет вопросов. Мне бы хотелось попросить к свидетельскому месту Дорис Франчески.

* * *

Они завтракали в маленьком ресторане напротив моста в Калмс-Пойнт. Боулз выбрал это место, так как был уверен, что здесь, в этом маленьком итальянском ресторанчике, расположенном в бедном районе, он не встретит ни одного своего клиента или коллегу. Ресторан был расположен на втором этаже деревянного дома, выкрашенного по фасаду зеленой, белой и красной красками, что по замыслу авторов должно было изображать развевающийся на ветру гигантский итальянский флаг. В старые добрые времена люди, жившие в округе, наслаждались видом этого большого флага, напоминавшего им об их принадлежности к далекой родине. Теперь в округе жили черные, и никто не задумывался о том, что собой представляет сочетание зеленого, белого и красного цветов. Они только знали, что какие-то итальяшки по фамилии Мариано владели рестораном, располагавшимся на втором этаже здания на углу Двенадцатой улицы и Беррнс-авеню, откуда на всю улицу распространялся сильный чесночный запах.

Боулз был в очень хорошем настроении. Возможно, потому, что он перед завтраком выпил две порции мартини, а теперь воевал с бутылкой «Пино Гри Санта Маргерита», которую он заказал официанту. Эндрю полюбопытствовал, сопровождала ли Боулза в поездке его любовница. Может быть, именно поэтому у Боулза было такое хорошее настроение. Эндрю пришел сюда просить Боулза, чтобы тот на будущий уик-энд снова уехал из города. Эндрю пришел сказать ему, что он планирует убить Эмму в пятницу ночью.

Но пока беседа была веселой и дружественной. Два добрых старых друга ели паштет и пили хорошее вино. Эндрю было любопытно, имел ли Боулз хоть малейшее подозрение о том, что Эндрю провел весь уик-энд с его женой и в его же доме. Что он находился в его квартире до вчерашнего вечера, пока Эмма не позвонила в Бостон, чтобы убедиться, что ее муж летит домой самолетом, отправлявшимся в пять часов. Ему было любопытно, как бы Боулз отреагировал на такую новость.

— У вас был приятный уик-энд? — спросил Боулз.

— Да, очень приятный, благодарю вас, — ответил Эндрю.

— У меня тоже был приятный уик-энд, — заметил Боулз и подмигнул Денкеру. Действительно подмигнул. «Какой же ты дурак», — подумал Эндрю. Боулз захватил вилкой с тарелки добрую порцию паштета, отправил ее в рот и запил вином.

— Вы когда-нибудь любили? — спросил внезапно Боулз.

— Никогда, — ответил Эндрю.

Это была ложь. Он любил Кети Бриггс всеми фибрами своей души.

— Жаль, — произнес Боулз. — Вы много потеряли. Я не могу вам передать, на что это похоже, когда ты находишься с женщиной, которая наполняет радостью твои дни и ночи...

«О, мальчик», — подумал Эндрю.

— ...каждый ее взгляд подобен лучу солнца...

«Мальчик, ох, мальчик, мальчик», — подумал Эндрю.

— ...каждая встреча с ней вызывает во мне трепет.

Макароны висели на зубцах его вилки. Он втянул их в рот. Эндрю наблюдал за тем, как он жевал. Высокий, подтянутый мужчина с темными волосами и карими глазами. Самый красивый мужчина, которого Эмма встречала в своей жизни. Во всяком случае, она так говорила. Ему было интересно, изменила ли она свою точку зрения после этого уик-энда.

— Хватит об этом, а то это похоже на жевательную резинку, — сказал он. — Об этом можно говорить без конца. Эмма не знает, как это делать, и даже не заботится о том, чтобы знать.

«Это ты так думаешь», — иронизировал Эндрю.

Боулз поднял свой бокал с вином и осушил его.

— Я буду счастлив, когда она уйдет из жизни, — промолвил он и подал знак официанту, чтобы тот снова наполнил бокалы. Официант наполнил бокалы, поставил бутылку в корзину и отошел от них. Боулз наклонился к нему, понизил голос и произнес: — Знаете, что я собираюсь делать, когда буду свободен?

— Нет, а что?

— Я имею в виду по-настоящему свободен. Я говорю о времени спустя несколько месяцев. Когда с меня будут сняты все подозрения. Может быть, спустя год. Я почувствую это по обстановке.

— Если все пойдет так, как я планирую, то вы будете вообще вне подозрений, — сказал Эндрю.

— Хорошо, это я говорю просто для полной уверенности.

— Я не думаю, что вам следует беспокоиться.

— Даже так. Допустим для надежности, что это будет через шесть месяцев. Шесть месяцев спустя. Я собираюсь жениться на Лидди, это ее имя... по-существу, ее зовут Лидия, но я ее зову Лидди. Вы знаете, что на греческом языке означает слово «Лидия»?

— Нет, что же оно означает?

— Оно означает — культурная.

— Понятно.

— И она такой и является. Культурной, — сказал он, кивнул, поднял бокал и отпил из него.

Эндрю показалось, что речь Боулза стала менее четкой. Он надеялся, что Боулз не напьется, так как хотел, чтобы тот был информирован обо всех предпринимаемых мерах.

— Вам знакома семья Рейнезов в Чикаго? — спросил Боулз.

— Нет, — ответил Эндрю.

— Я думал, что вы из Чикаго.

— Я из Чикаго. Но я не знаю там никого по фамилии Рейнез.

— Очень богатая банкирская семья. Рейнез. Джоффри Уейнкрофт Рейнез. Это ее отец.

— Нет, мне незнакомо это имя.

— Влиятельная семья. Ладно, это я объясняю, как мы вышли на вас. Лидия позвонила кое-куда в Чикаго, задала несколько осторожных вопросов — и все в порядке. — Он сопроводил последние слова соответствующим жестом вилкой, как будто бы она была волшебной палочкой.

— Будучи богатыми и влиятельными, — сказал он, кивнув и втыкая вилку в очередную порцию макарон, — мы создадим хорошую команду. Ее деньги, мои деньги. Много денег.

Точно те же слова, которые произносила Эмма.

Много денег.

Снова те же самые слова.

— Я достаточно богат в настоящее время. Вы понимаете...

— Да, я понимаю.

— Но никогда не мешает иметь еще больше денег, верно?

— Никогда не помешает, — согласился Эндрю. — Может быть, мне следует поднять свою цену.

— Нет уж, — произнес Боулз и погрозил ему пальцем. — Договоренность есть договоренность.

— Я шучу, — сказал Эндрю.

— О чем я говорил?

— О куче денег.

— До этого.

— Шесть месяцев спустя.

— Правильно, шесть месяцев спустя я женюсь на Лидди. И мы в медовый месяц совершим путешествие на острова юга Тихого океана. Мне всегда хотелось поехать туда. Бали, Суматра, Бора-Бора...

— Мне тоже хотелось, — сказал Эндрю.

— Вы тоже об этом мечтаете?

— Да.

— И эти девушки, на которых ничего нет, кроме юбок из травы, — заметил Боулз и ухмыльнулся. — Ну, во всяком случае, не во время медового месяца, — добавил он, снова подмигнул и осушил очередной бокал.

— Пейте поменьше, — предложил Эндрю, — нам нужно многое обсудить.

— Со мной все в порядке, не беспокойтесь об этом, — сказал Боулз, не обращая внимания на его предупреждение. — Кто там жил долгое время? Гоген, верно? Эмма должна знать, она когда-то была студенткой художественного училища. Он завел там гарем, окружил себя молодыми девушками-аборигенками. Маленькие смуглые девушки в саронгах. У вас когда-нибудь была маленькая смуглая девушка?

— Не в южной части Тихого океана, — ответил Эндрю.

— Но у вас была одна такая девушка, верно?

— Несколько.

— Они так хороши, как об этом говорят?

— Я не знаю, что о них говорят. Женщины всегда женщины, — спокойным тоном произнес Эндрю. — Давайте поговорим о вашей жене.

Боулз посмотрел вокруг с таким видом, как будто кто-то около него выстрелил из пистолета.

— Все в порядке, зал практически пуст, — сказал Эндрю.

— Вот там, совсем недалеко, стоит официант.

— Он плохо понимает по-английски.

— Его знаний вполне достаточно, чтобы все понять, если люди говорят... — Боулз понизил голос, — о том, о чем мы собираемся говорить.

Эндрю спокойно посмотрел ему прямо в глаза.

— Не хотите ли тогда поговорить на улице?

— В этом районе?

— Вы сами выбрали этот район.

— Нет уж, я лучше останусь здесь.

— Тогда давайте выпьем кофе, — предложил Эндрю и сделал знак официанту.

Боулз заметил, что каппучино был пенистым и едва теплым, а не обжигающе горячим, как его подавали в других ресторанах. Он явно разбирался в каппучино. Эндрю обычно пил кофе, и поэтому не мог по-настоящему оценить то, о чем говорил Боулз. Он надеялся только, что теплый каппучино с его молочно-белой пеной поможет Боулзу протрезветь. Он не хотел в этом деле никаких ошибок. Никаких ошибок, особенно при таком плотном расписании. Никаких ошибок, если надо было выполнить эту работу.

— Вы планируете какие-либо поездки на уик-энд? — спросил он.

Боулз пил вторую порцию теплого каппучино. Его глаза приобрели более осмысленное выражение. Его речь стала более связной.

— Когда вы планируете это сделать? — спросил он.

— Я думаю, что самое подходящее время — следующий уик-энд, — ответил Эндрю.

Официант, обслуживающий их, стоял у бара, беседуя с барменом. В зале, кроме них, было еще два человека, сидевших у входной двери. Они с Боулзом беседовали шепотом, и Эндрю был уверен, что их разговор невозможно подслушать.

— Когда точно? — спросил Боулз.

— Где-то в пятницу после полудня. Поэтому я не хочу, чтобы вы были здесь в пятницу вечером.

— Именно в это время вы планируете?..

— Я думаю, что было бы хорошо, если бы вас в пятницу вечером не было дома.

— Мы говорим о ближайшей пятнице, верно?

— Да, восемнадцатого, — сказал Эндрю и в подтверждение кивнул.

— Ну хорошо, я думаю, что у меня найдутся на этот уик-энд дела в Майами.

— Хорошо. Уезжайте в Майами. Сделайте так, чтобы кто-нибудь знал, как с вами связаться.

— Я поставлю в известность Эмму.

Эндрю посмотрел на него.

— О... — промолвил Боулз. — Ну, я... ах...

Оба были потрясены мыслью о том, что это событие должно произойти. Ведь Эмму надо было убить.

— ...сделаю так, чтобы мой секретарь знала, где я остановлюсь. В случае... ах... если кому-то потребуется связаться со мной.

— Поезжайте один, — сказал Эндрю.

— Что?

— Не берите с собой любовницу.

— Что?

— Оставьте вашу драгоценную Лидди дома. Вам не нужен в Майами ваш маленький солнечный лучик. А теперь слушайте, и слушайте внимательно, потому что мы говорим об этом в последний раз. Я подожду, пока вы не приедете, пока полицейские будут с вами разбираться. Буду ждать вашего звонка. Затем я встречу вас у платного ящика, и мы вместе его откроем.

— Я все еще не хочу, чтобы вы вскрывали сейф.

— Вы хотите защиты для себя или нет?

— Это просто...

— Если это будет выглядеть как убийство при ограблении, то вы будете вне подозрений.

— Я просто думаю, что встреча с вами после всего этого будет рискованной. Это в случае, если за мной будут следить.

— Послушайте, вам не удастся обеспечить решение обеих задач, — сказал Эндрю, повысив голос. — Или вы доверяете мне, или...

— Шшшш, шшш, — сказал Боулз и бросил взгляд на пару, сидевшую у двери.

— Если бы вы доверяли мне, — прошептал Эндрю, — то тогда все было бы проще. Я оставил бы все ваши драгоценности в ящике и уехал из города в ту же ночь, еще до того, как полиция узнает, что кто-то в городе убит!

— Шшшш, не надо, — снова вмешался Боулз.

— Но вы хотите быть уверенным, что я не надую вас с кучей барахла из вашего сейфа...

— Ну, нет, но...

— ...что в общем-то естественно. Я сделал бы то же самое. Скажите мне только, где вы хотите, чтобы я сложил все это. Скажите мне, где имеются такие платные ящики. Укажите любое место, где имеются ящики, и я сложу там этот хлам и встречу вас с ключом, как только вы мне позвоните.

Боулз несколько мгновений думал, а затем сказал:

— Мейфейр-Билдинг. Там есть вертолеты, которые летают оттуда в аэропорт Франклина. Вы можете улететь оттуда сразу после завершения дела. Платные ящики находятся на сорок шестом этаже.

— Хорошо, — проговорил Эндрю, — у вас есть мой номер телефона. Я буду ждать вашего звонка. Вы мне позвоните после того, как будете уверены, что полицейские отстали от вас.

* * *

Идея была в том, чтобы представить ее женщиной, которая может свести мужчину с ума. Сама по себе попытка представить эту самую Дорис Франчески, или Френки, как ее настойчиво называл Эддисон, в качестве женщины, была большой натяжкой. Ей едва исполнилось шестнадцать лет, но Эддисон пытался убедить окружающих, что похотливые и сладострастные мысли о ней легко могут довести любого мужчину до тюрьмы. Замысел заключался в том, чтобы представить ее эдакой роковой женщиной, подчеркнуть ее женское коварство по отношению к мужчинам. Она в это время сидела на свидетельском месте, закидывала в волнении ногу на ногу и тут же возвращала их в исходное положение. У нее были длинные, прекрасные ноги.

На Френки была короткая, узкая черная кожаная юбка, черные колготки, черные сапоги на высоких каблуках и красная шелковая блузка в обтяжку. Она вся светилась юностью. Каждый раз, когда она меняла позу, присяжные позволяли себе бросить украдкой взгляд на ее ноги и соблазнительно облегающую коротенькую юбку. Ее длинные черные волосы были под стать черной юбке и черным колготкам. Они каскадом струились вокруг ее белого лица, на котором выделялись темные глаза. Полные и чувственные губы были подкрашены губной помадой под цвет блузы. Можно представить, как Доминик Ассанти впивался в эти губы и пьянел от воспоминаний о том, что они вытворяли у нее в прихожей.

Рассматривая ее, Луиза Карелла размышляла о том, что, если бы ее дочь посмела так одеться, в свои шестнадцать лет, она бы разбила ей голову. А что касается Анджелы, которая сидела рядом с матерью, то она думала, что после рождения двойняшек никогда не сможет так выглядеть, если, конечно, вообще когда-нибудь так выглядела. Карелла надеялся, что одетая как проститутка с Айнсли-авеню Френки не будет способствовать успеху Эддисона в этом деле. Очень надеялся.

— Можете вы сказать нам, — спросил Эддисон, — в какое время вы и мистер Ассанти были в прихожей вашей квартиры?

— Это было где-то между без четверти девять и двадцатью минутами десятого.

— Что вы делали в этот период времени, вы помните?

— Да, — ответила Френки.

— Расскажите нам, — попросил Эддисон и сделал широкий жест рукой в сторону присяжных, приглашая их слушать очередное свидетельское показание. Девять присяжных, — трое белых, четверо черных и двое испанцев, — вне зависимости от расы, вероисповедания и цвета кожи строили ей глазки. Три женщины, тоже присяжные, внимательно ее рассматривали, но Бог его знает, о чем они при этом думали.

— Мы обнимались, — ответила она.

— Под объятиями вы имеете в виду?.. Давайте по-другому. Френки, расскажите нам, что вы имеете в виду, когда говорите, что вы целовались?

— Ну, знаете. Целовались.

— Занимались ли вы еще чем-нибудь, кроме поцелуев?

— Да.

— Чем же вы занимались?

— Ну, возбуждали друг друга.

— Как вы это понимаете?

— Ну, вы сами знаете.

— Если это не раздражает вас, то не могли бы вы сказать точно, что вы понимаете под словом «возбуждение»?

— Я думаю, что это будет меня раздражать.

— В этом случае я снимаю свой вопрос. Как я понимаю, вы целовались и возбуждали друг друга в прихожей вашей квартиры в течение по меньшей мере сорока минут.

— Да.

— Что произошло потом?

— Мой отец позвал меня наверх, и мы расстались.

— Куда пошел мистер Ассанти?

— Домой.

— Как вы могли бы описать его состояние в тот момент?

— В какой момент?

— Когда он расстался с вами.

— Я думаю, что он был возбужден.

— Он сам свидетельствовал, что был полон мыслями о вас. Казался ли он возбужденным?

— Да, он казался очень возбужденным.

— Могли бы вы подобрать какое-либо другое слово, которое могло бы описать его состояние?

— Взволнован, выведен из равновесия?

— Чем выведен из равновесия?

— Ну, тем, что я не позволила ему... ну... вы понимаете.

— Итак, когда вы с ним расстались, он был возбужден, взволнован и выведен из равновесия.

— Я бы сказала, что он находился как раз в таком состоянии.

— Вы видели его после этого в тот вечер?

— Да, видела.

— Когда?

— Он вернулся десять минут спустя.

— Вернулся к вашему дому?

— Да.

— Он был все еще возбужденным, когда вернулся?

— Даже еще больше.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, он был, вы понимаете, он не говорил, а как-то лепетал...

— Лепетал.

— Да.

— В таком нервном состоянии он говорил вам, что видел двух мужчин, выходивших из «Эй энд Эль Бейкери»?

— Нет. Он только сказал, что видел какого-то парня с пистолетом.

— Именно так и сказал?

— Да. Какой-то парень с пистолетом.

— Благодарю вас, у меня нет больше вопросов.

Лоуэлл медленно поднялся, кивнул, подошел к свидетельскому стенду и снова кивнул. Френки сняла ногу с ноги, а затем снова вернулась в ту же позу. Лоуэлл продолжал кивать.

— Мисс Франчески, — сказал он, — я не ошибаюсь, говоря, что в июле прошлого года вам было всего пятнадцать лет?

— Почти шестнадцать, — возразила она.

— Не важно, во всяком случае, вам еще не было шестнадцати лет.

— Мне исполнилось шестнадцать лет в ноябре.

— Следовательно, в то время оставалось три или четыре месяца до вашего шестнадцатилетия. Верно?

— Да.

— Вам было пятнадцать лет. Вы целовались и обнимались в вашей прихожей около получаса или даже около сорока минут. Что-то около этого...

— Мы не целовались так долго. Сначала мы только обнимались.

— Вы сказали, что это возбудило мистера Ассанти...

— Возражение, Ваша Честь.

— Вопрос отклонен.

— Вы сказали, что он возбудился...

— Да.

— И был взволнован.

— Да.

— И был выведен из равновесия.

— Да.

— А ваше состояние тоже можно было так охарактеризовать?

— Нет.

— Вы не были возбуждены?

— Я не была возбуждена. Нет.

— Даже несмотря на то, что вам было всего пятнадцать лет и вас возбуждали в течение тридцати, сорока минут?

— Мы не возбуждали друг друга все это время. Сперва мы просто целовались.

— Можете сказать, в течение какого времени вы возбуждали друг друга?

— Минут пятнадцать.

— Только пятнадцать минут. Это было привычным делом для вас? Возбуждаться в прихожей?

— Нет, это...

— Возражение, Ваша Честь!

— Куда вы клоните, мистер Лоуэлл?

— К тому, чтобы оценить состояние ума мисс Франчески в тот момент, Ваша Честь.

— Следует согласиться с вашим предложением. Продолжайте.

— Итак, возбуждение в прихожей не было привычным делом для вас?

— Если вы пытаетесь сказать...

— Просто отвечайте на мой вопрос. Возбуждение в прихожей было для вас привычным делом или нет?

— Нет, это не было для меня привычным делом. Я была уравновешенна, когда встречалась с Домом, именно поэтому...

— Но даже если и так, это все-таки не было для вас привычным делом. Следовательно, это не оказывало на вас такое возбуждающее воздействие, как на мистера Ассанти. Это верно?

— Ну...

— Это верно, мисс Франчески?

— Я не была так возбуждена, как он. Это верно.

— А до какой степени были возбуждены вы?

— Я была возбуждена, но определенно отдавала себе отчет в своих действиях.

— Были ли вы очень возбуждены, то есть возбуждены до такой степени, как мистер Ассанти?

— Думаю, вы можете считать, что я чувствовала себя очень возбужденной, но я еще...

— Вы были крайне возбуждены, то есть так же, как, по вашему свидетельству, был возбужден мистер Ассанти?

— Нет, я не была крайне возбуждена. И в любом случае, как бы я ни была возбуждена, к тому времени, когда Дом вернулся, я снова полностью контролировала свое состояние.

— Означает ли это, что раньше вы не контролировали свое поведение?

— Я контролировала свое поведение и раньше.

— Тогда зачем вам потребовалось восстанавливать контроль над своим поведением?

— Я не говорила, что...

— Вы сказали, что «снова контролировали свое поведение».

— Да, но...

— Это говорит о том, что раньше вы потеряли контроль над собой. Это верно?

— Только в том плане, что я была возбуждена.

— Достаточно возбуждены, чтобы потерять контроль, но недостаточно возбуждены, чтобы быть в состоянии крайнего возбуждения.

— Я не знала, что существует несколько уровней возбуждения, — сказала она и кивнула в сторону присяжных со сдержанным чувством собственного достоинства.

— Ну, очевидно, вы-то знаете о существовании таких уровней, — промолвил Лоуэлл. — Существует просто возбуждение, очень большое возбуждение и крайнее возбуждение. Существуют состояния взволнованности и расстройства. Все эти слова вы сами использовали в беседе для описания различных уровней возбуждения. Я теперь спрашиваю вас, мисс Франчески, возможно, вы сами были на таком уровне возбуждения, что...

— Возражение, Ваша Честь. Возможно все. Возможно, что в любой момент провалится потолок в помещении суда, возможно, что...

— Да, да, мистер Эддисон. Вопрос отклоняется.

— Мисс Франчески, были ли вы возбуждены до такой степени, что могли неправильно понять то, что вам рассказывал мистер Ассанти?

— Нет, я поняла его слова полностью. Он сказал о каком-то парне с пистолетом.

— Что вы сказали ему, когда он все вам рассказал?

— Я сказала, что он должен идти в полицию.

— И он пошел?

— Не думаю. Я думаю, что они нашли преступника позднее. По собственной инициативе.

— И после этого вы рассказали полицейским то, о чем вам говорил мистер Ассанти.

— Да.

— О том, о чем он свидетельствовал сразу после стрельбы.

— Да.

— А теперь скажите мне вот что. Когда детективы Уэйд и Бент спрашивали вас, вы знали, что они искали двух мужчин?

— Нет, не знала.

— Вы ведь помните беседу с ними вечером семнадцатого июля прошлого года, верно?

— Да, я помню эту беседу.

— Хорошо, они спрашивали вас о двух черных парнях, бежавших со стороны булочной?

— Они могли спрашивать меня об этом, но я не помню.

— Хорошо, может быть, это освежит вашу память, — сказал Лоуэлл и передал ей несколько листов бумаги. — Вы могли бы это прочитать? Не жалейте времени и тщательно ознакомьтесь с содержанием этого документа.

Он терпеливо ждал, пока она читала страницы документа, который он ей вручил. Когда она наконец закончила чтение, он спросил:

— Можете ли вы ответить мне, что вы только что прочитали?

— Это выглядит как протокол моей беседы с детективами.

— Да, и теперь вы припоминаете, что они спрашивали вас о двух черных мужчинах, бежавших со стороны булочной?

— Да, я думаю, что они спрашивали меня именно об этом.

— Так спрашивали или не спрашивали?

— Они спрашивали об этом.

— Хорошо, но вы тогда указали им на их неправильное представление?

— Какое неправильное представление?

— Вы сказали им, что не было никаких двух мужчин, бежавших в направлении от булочной, а был только один мужчина?

— Нет, я не говорила им этого.

— А почему? Разве тогда вы не ощущали потребности поправить их?

— Я рассказала им о том, что говорил мне Дом. Вот и все.

— Они спрашивали вас, видели ли вы двух мужчин, бежавших в этом направлении...

— Да...

— ...и вы ответили со слов друга, что он видел какого-то парня, выбежавшего из булочной с пистолетом в руке, верно?

— Я рассказала им так, как мне рассказал Дом. Это верно.

— Но вы ничего не говорили в таком роде: "Между прочим, там не было двух мужчин, там был только один мужчина". Вы ничего такого не уточняли?

— Нет, я не говорила так.

— Это произошло потому, мисс Франчески, что вы все время подразумевали, что разговор идет о двух мужчинах, из которых только один держал в руке пистолет. Это верно?

— Нет, я не так понимала наш разговор.

— Хорошо, значит, тогда вы думали, что они ведут разговор об одном мужчине?

— Да.

— Даже несмотря на то, что они спрашивали вас о двух мужчинах?

— Я считала, что они расспрашивают о парне, которого видел Дом.

— Мужчина, у которого был пистолет.

— Да.

— Благодарю вас, у меня нет больше вопросов.

— Позвольте прервать нашу работу до девяти часов утра завтрашнего дня, — промолвил Ди Паско.

Глава 13

Во вторник холодный, сильный дождь смыл с улиц практически весь снег. У здания суда собрались Проповедник и его приверженцы, которые поддерживали сегодняшнего главного свидетеля — самого Сонни Коула. Демонстранты скандировали: «Черная двойная опасность. Черная двойная опасность». Это не было названием какого-то нового спектакля. Так Проповедник представлял себе то, что происходило с Коулом.

Настоящее имя Проповедника было Томас Релей, но он сменил имя на более звучное Акбар Зарум, которое носило отпечаток Африки и поэтому хорошо служило ему в наше беспокойное время. Под этим именем он приносил много хлопот. Было подсчитано, что только за последний год он обошелся городу почти в 1 400 000 долларов. Это с учетом мощных нарядов полиции, сопровождавших его многочисленные марши, протесты и демонстрации.

— Черная двойная опасность, — продолжал он скандировать через свой микрофон, — Черная двойная опасность.

Его приверженцы вторили ему, выкрикивая, несмотря на непрекращающийся дождь:

— Черная двойная опасность! Черная двойная опасность!

Лозунг не имел ничего общего с реальностью.

Сонни Коулу было предъявлено обвинение в двух убийствах по разделу убийств первой степени. Эти убийства были совершены в разных местах и в разное время. Жертвы тоже были разными. Сейчас он привлекался к ответственности по делу об убийстве Антонио Кареллы. В следующем месяце ему предстояло предстать перед судом по делу об убийстве Долли Симмс. Нельзя было даже представить себе, что он будет привлечен к ответственности дважды. Это исключалось полностью. Но Проповедник придерживался теории, что если ты очень часто повторяешь большую ложь, то народ рано или поздно примет ее за правду.

Акбар Зарум был одет в длинное черное пальто, на голове его красовалась красная феска. Забрызганные дождевыми каплями темные очки скрывали его глаза. Длинные черные волосы ниспадали на спину. На груди, за отворотами пальто, сверкало толстое золотое распятие. С микрофоном у губ Зарум ходил перед выставленными полицией прямо на улице у здания суда заграждениями и выкрикивал:

— Черная двойная опасность! Черная двойная опасность!

Его приверженцы торжественно следовали за ним. Все они были одеты в темно-голубые теплые полушинели. На них были синие костюмы, белые рубашки и красные галстуки. Они шагали в ритм выкрикиваемого лозунга:

— Черная двойная опасность! Черная двойная опасность!

Дождь лил не переставая.

В зале суда давал показания Сонни Коул.

* * *

Он был бы красивым парнем, если бы не шрам на его лице, начинавшийся от брови, пересекавший всю щеку и заканчивавшийся на челюсти. Эддисон был против прически ежиком, которую вырастил Коул, находясь в тюрьме. Адвокат сказал ему, что прическа была похожа на черный горшок для цветов, надетый на голову. К началу суда Коул изменил прическу. У него теперь были короткие волосы, зачесанные набок, что делало его похожим на студента колледжа. Для того чтобы усилить этот эффект, он надел серый пиджак из твида, более темного цвета фланелевые брюки, белую рубашку на пуговицах и голубой галстук. Он был в очках, которые, по мнению Эддисона, должны были еще больше придать ему студенческий вид. Но Коул действительно нуждался в очках. Без них он косил глазами, что, по мнению Эддисона, делало мужчину «скромным и беспомощным».

— Мистер Коул, — сказал он, — вы слышали в этом зале свидетельские показания, связанные с событиями, происшедшими на улице около «Эй энд Эль Бейкери» вечером семнадцатого июля прошлого года, верно?

— Да, я слышал эти показания, — подтвердил Коул.

Его голос был низким. Приятный, глубокий, хорошо модулированный голос. Это был голос вдумчивого, разумного человека.

— И вы слышали свидетельские показания по поводу того, был ли там один мужчина, двое мужчин, дюжина мужчин...

— Возражение, Ваша Честь...

— Отклоняю вопрос.

— Это гипербола, Ваша Честь, простите меня, — сказал Эддисон, улыбаясь и как бы прося извинения. — Я снимаю свой вопрос. Мистер Коул, вы помните, где вы были около половины десятого вечером семнадцатого июля прошлого года?

— Да, помню.

— Вы были около «Эй энд Эль Бейкери»?

— Нет, я там не был.

— Были ли вы где-нибудь поблизости от «Эй энд Эль Бейкери»?

— Нет, не был.

— Вы можете сказать нам, где вы были?

— Ехал в автобусе, шедшем из Гринвилла, что в Южной Каролине.

— Что вы делали в Гринвилле?

— Только проезжал через этот город, сэр. Я немного путешествовал по Соединенным Штатам.

— И вы сказали, что находились в автобусе?

— Да, сэр.

— В какое время вы сели в этот автобус?

— О, это было в шесть часов или около того.

— Куда вы ехали?

— Я ехал сюда, сэр.

— Итак, вы находились в автобусе, направлявшемся в этот город. Это верно?

— Да, сэр.

— Можете приблизительно сказать нам, где вы были в девять тридцать в тот вечер? В каком городе, например? В каком штате?

— Я думаю, в это время мы были в Виргинии, проезжали Ронок.

— Когда вы прибыли сюда? Вы помните?

— Восемнадцатого, в два часа пополудни.

— Тогда, как я понимаю, вы даже не были в этом городе в тот вечер, когда был убит Антонио Карелла.

— Это верно, сэр. В это время я был где-то в штате Виргиния.

— Сколько времени идет автобус из Гринвилла, мистер Коул? — Двадцать часов.

— А когда вы сели в автобус? Я знаю, что вы говорили нам, но возможно...

— В шесть часов вечера семнадцатого июля.

— И когда вы по расписанию должны были прибыть сюда?

— В два часа после обеда восемнадцатого.

— И вы прибыли в это время.

— Да, сэр, плюс-минус несколько минут.

— Куда этот автобус вас привез?

— На центральную автостанцию.

— Вы знаете мужчину по имени Десмонд Уиттейкер?

— Да, знаю.

— Он умер, верно?

— Да.

— Вы знали его до вечера семнадцатого июля прошлого года?

— Нет, я не знал его.

— Когда вы впервые встретились с мистером Уиттейкером?

— Двадцать второго июля.

— Это значит, что вы познакомились через пять дней после убийства мистера Кареллы?

— Да, сэр.

— Где вы встретились с ним?

— В кафетерии на Стиме.

— Под Стимом вы подразумеваете Стиммлер-авеню?

— Да, сэр, Стиммлер.

— По какому случаю вы там встретились? Как это произошло?

— Мы случайно оказались за одним столом и начали беседовать. Он, так же как и я, не был местным жителем. Мы разговорились.

— Что произошло потом?

— Мы вышли поискать девушек.

Эддисон кивнул, подошел к столу, где лежали вещественные доказательства, поднял «узи», орудие убийства, и поднес его к свидетельскому стенду.

— Мистер Коул, — произнес он, — я показываю вам этот пистолет и спрашиваю вас, видели ли вы его до этого момента?

— Да, видел, — сказал Коул.

— Можете ли вы назвать мне тип и калибр этого пистолета?

— Это пистолет «узи», калибра девять миллиметров.

— Когда вы впервые увидели этот пистолет?

— Мне впервые показал его Десмонд Уиттейкер.

— Когда?

— Вечером, когда мы познакомились.

— Это когда произошло?

— Двадцать второго июля.

— Как случилось, что он показал вам его?

— Я был с девушкой, и он показал нам обоим этот пистолет.

Эддисон подошел к столу защиты, взял лист бумаги и вернулся с ним к свидетельскому стенду.

— Мистер Коул, — сказал он, — я спрашиваю у вас, видели вы этот документ раньше?

Коул взял документ и внимательно его изучил.

— Да, сэр, я видел этот документ.

— Когда вы впервые его увидели?

— Я только однажды видел этот документ.

— И когда это было?

— Двадцать второго июля.

— При каких обстоятельствах вы видели этот документ?

— Этот документ мне и девушке показал Десмонд Уиттейкер.

— Вы можете сказать, что это за документ?

— Это счет за продажу этого «узи».

— Возражение, Ваша Честь! — воскликнул Лоуэлл. — Я до этого момента ничего об этом не слышал. Мое требование об информации нарушено. Я специально запрашивал защиту, есть ли у нее какие-либо вещественные доказательства, которые она планировала...

— Ваша Честь, документ был обнаружен только вчера у отошедшего от дел владельца оружейного магазина. Я сожалею, что это является сюрпризом...

— Это сюрприз. Что верно, то верно, — мрачно заметил Лоуэлл.

— Давайте посмотрим его, — предложил Ди Паско. — Подойдите сюда оба.

Эддисон понес документ к судейскому столу и вручил его Ди Паско, который внимательно его прочитал и передал Лоуэллу.

— Ваша Честь, — сказал Лоуэлл, — я не могу поверить, что этот документ был обнаружен только вчера.

— Я готов представить свидетеля, который...

— Он всегда готов представить свидетеля. Ваша Честь, но...

— Какого свидетеля? — спросил Ди Паско.

— Частного детектива, который посетил оружейный магазин в Мемфисе и нашел эту копию...

— О, это копия, — произнес Лоуэлл, — у нас здесь даже нет оригинала.

— Оригинал остался у Уиттейкера, который купил этот пистолет.

— Как вы узнали, где находится этот магазин? — спросил Ди Паско.

— Ваша Честь, простите меня, но здесь находится копия документа, которого мы никогда не видели...

— Хорошо, по-моему, это выглядит достоверной копией, — заявил Ди Паско. — Как вы вышли на эту копию? — спросил он Эддисона, явно находясь под впечатлением происходящего.

— Уиттейкер рассказал моему клиенту, что купил этот пистолет в Мемфисе. Далее я действовал методом исключения. Именно поэтому поиски заняли так много времени.

— Хорошо, я восхищаюсь вашим упорством, но я должен сказать, что с подозрением отношусь к вещественным доказательствам, добытым в самый последний момент.

— Ваша Честь, я должен был представить этот документ раньше, поверьте мне, но поиски его были длинными и трудными.

— Просите ли вы, чтобы этот документ фигурировал в деле в качестве вещественного доказательства?

— Я прошу об этом, Ваша Честь.

— Ваша Честь, — сказал Лоуэлл, — этот документ должен был находиться в ответе на мое требование о предоставлении всей информации.

— У нас в то время не было этого документа, Ваша Честь. В то время еще только велись поиски.

— В любом случае, — возразил Лоуэлл, — отсутствие свидетельства частного детектива, а также свидетельства владельца оружейного магазина является достаточным основанием для отклонения просьбы защиты.

— Здесь мы снова пришли к той же проблеме, — заметил Ди Паско. — Я уверен, что если вы будете настаивать, то мистер Эддисон сможет вызвать обоих людей, но, честно говоря, разве вы сомневаетесь в достоверности этого документа? Разве нам действительно необходима такая дорогая задержка?

Лоуэлл посмотрел на судью.

— Мне этот документ представляется подлинным, — сказал Ди Паско. — А как на ваш взгляд?

— Он выглядит подлинным, Ваша Честь, но...

— Я готов вызвать владельца магазина и частного детектива, Ваша Честь, — заявил Эддисон. — Детектив живет в этом городе. Магазин, конечно, находится в Мемфисе, но я уверен, что мы можем быстро вызвать...

— Что вы скажете, мистер Лоуэлл?

— Я немедленно получу от детектива в нашем офисе номер телефона владельца оружейного магазина.

— Можем мы продолжить заседание, пока осуществляется проверка?

— Как угодно, Ваша Честь.

— Тогда продолжим работу, — сказал Ди Паско.

Лоуэлл подошел к своему столу, наклонился к помощнику и что-то прошептал ему. Помощник мрачно кивнул. Карелла быстро взглянул на свою мать — заметила ли она это. Она ничего не заметила. Но Анджела заметила. Их глаза встретились. У нее в глазах были вопросы, на которые у него не было ответов. Лоуэлл и его помощник сидели за столом с каменными лицами и молчали, пока Эддисон извлекал из свидетельских показаний информацию о счете на покупку пистолета «узи», законно купленного в июне прошлого года вскоре после того, как Десмонд Уиттейкер был освобожден из тюрьмы в Луизиане. Эддисон спросил, является ли этот счет тем документом, который Уиттейкер показывал ему. Затем он попросил Коула вслух прочитать номер пистолета, записанный в счете, а затем снова принес ему пистолет и попросил его вслух произнести этот номер, выбитый на пистолете. Это, казалось, создавало неопровержимое доказательство того, что пистолет, из которого был убит отец Кареллы, принадлежал Уиттейкеру, а не самому Коулу, которого в ночь убийства и близко не было около булочной. И следовательно, отца Кареллы убил Уиттейкер, которого в данный момент уже нет в живых. Человек, которого невозможно допросить. Он почувствовал, что Анджела снова смотрит на него. На этот раз он отвернулся, чтобы не встретиться с нею взглядом.

— У меня нет больше вопросов, — произнес Эддисон.

Теперь Лоуэлл подошел к свидетельскому стенду.

— Таким образом, вечером, когда произошло убийство, вы были в Виргинии, верно?

— Да, сэр.

— Вы не сохранили, случайно, автобусный билет, а?

— Нет, сэр.

— Просто выбросили его, верно?

— Да, сэр.

— Может быть, вы получили квитанцию, когда покупали билет?

— Нет, сэр, я купил его прямо на автовокзале. Никто не давал мне квитанцию.

— Сколько вы заплатили за билет?

— Сто двадцать три доллара и семьдесят пять центов.

— Вы кому-нибудь сообщали ваше имя?

— Нет, сэр, никто у меня его не спрашивал.

— На вокзале вы никого из знакомых не встретили?

— Нет, сэр.

— Может быть, в автобусе?

— Нет, сэр.

— Что вы делали в Гринвилле?

— Просто проезжал через этот город.

— Откуда и куда вы ехали?

— Я некоторое время находился во Флориде.

— Где вы проживали во Флориде?

— Я спаи на скамейке.

— Ах-ха. А в Гринвилле вы спали на пляже?

— Я был в Гринвилле проездом всего один день. Этим же вечером я уехал оттуда на автобусе.

— Есть ли в Гринвилле пляж? Вам известно что-нибудь об этом?

— Нет, я не знаю ничего о пляже.

— Можете ли вы вообще что-нибудь рассказать о Гринвилле?

— Только то, что он показался мне приятным городом.

— Могли бы вы назвать какие-либо улицы в этом городе?

— Нет, не могу.

— Названия каких-нибудь отелей?

— Нет, сэр. Я не останавливался в отеле. Я просто ходил по городу.

— Ходил по городу, ах-ха. Можете вы рассказать, где там размещается автовокзал?

— Нет, к сожалению.

— Вы просто ходили по городу и наткнулись на вокзал, верно?

— Нет, сэр. Я знал, где находится вокзал, потому что я прибыл туда автобусом из Майами.

— Я не думаю, что у вас сохранился и билет из Майами. Я прав?

— Нет, сэр, не сохранился.

— Мистер Коул, у вас есть хоть какие-нибудь доказательства того, что вы были пассажиром автобуса, шедшего из Гринвилла в тот вечер, когда был убит Антонио Карелла?

— Я уверен, что люди видели меня в этом автобусе, но я не имею о них никаких сведений.

— Вы беседовали с кем-нибудь в автобусе?

— Нет, сэр.

— Итак, у нас имеется только ваш рассказ о том, что вы находились в тот вечер в автобусе.

— Может быть, где-нибудь имеется запись о выдаче билета.

— Может быть, и имеется где-нибудь такая запись, но у вас такой записи нет, верно?

— Нет, у меня нет такой записи.

— Итак, мы не имеем никакого доказательства, что вы ехали в автобусе этим вечером, а не за сутки до этого, верно? А может быть, за двое суток? Или за неделю до этого? У нас просто имеется ваш рассказ, верно?

— Мое слою верное, — сказал Коул, и внезапно на его лице появилось очень гордое выражение.

— Вы человек слова, верно? — спросил Лоуэлл.

— Да, сэр.

— А разве это не факт, мистер Коул, что вы убили?..

— Возражение!

— Вопрос отклоняется. Но я должен на этот раз предупредить присяжных...

— Благодарю вас, Ваша Честь.

— ...что предыдущую судимость подзащитного нельзя рассматривать как склонность к совершению данного преступления. — Он повернулся к Лоуэллу и кивком разрешил ему продолжить опрос.

— Мистер Коул, — сказал Лоуэлл, — верно ли, что вы убили восьмидесятилетнего старика во время налета на бакалейный магазин в городе Пасадена, штат Калифорния, в девятнадцать...

— Мне было предъявлено обвинение в этом.

— Ну, вам не только предъявили обвинение, а вы были за это осуждены, не так ли? И приговорены. Вы отсидели свой срок?

— Да. Я отсидел срок.

— И вас отпустили на поруки в апреле прошлого года, верно?

— Да, меня отпустили.

— И вы направились на восток и юг, чтобы немного попутешествовать по Соединенным Штатам. Вы именно об этом только что говорили, так?

— Это как раз то, что я делал в Гринвилле.

— И вы закончили свое путешествие в этом городе...

— Да.

— Где вы и встретили Десмонда Уиттейкера.

— Да.

— Вы находились в районной тюрьме в Вашингтоне?

— Да.

— Так может быть, вы встретились первый раз в Вашингтоне, а не здесь, в этом городе?

— Я встретил его впервые в этом городе, в кафетерии на Стиме. Двадцать второго июля.

— Может быть, правильнее сказать, что вы встретили его за несколько недель до убийства Антонио Кареллы и что вы прибыли вместе с ним из районной тюрьмы Вашингтона?

— Я встретил его впервые в этом городе, — снова сказан Коул. — В кафетерии на Стиме. Двадцать второго июля.

— Мистер Коул, когда вас арестовали ночью первого августа прошлого года, у вас был полуавтоматический пистолет калибра девять миллиметров?

— Да, был.

— Я показываю вам этот «узи» и спрашиваю: в ночь ареста этот пистолет отобрал у вас детектив Рэнделл Уэйд?

— Да, этот.

— Тот самый пистолет. Вы уверены?

— Да, это тот самый пистолет.

— Когда этот пистолет попал к вам в руки?

— Его не было у меня в ночь...

— Я не спрашиваю вас, когда он не был у вас. Я спрашиваю вас, когда он попал к вам. Вы находитесь под присягой, и вы человек слова. Как насчет того, чтобы ответить на мой вопрос?

— Он попал ко мне в тот самый день.

— Первого августа прошлого года?

— Да.

— Вы стреляли из этого пистолета?

— Никогда.

— Когда вас арестовали той ночью, вы направили этот пистолет на детективов Уэйда и Кареллу?

— Я повернулся к ним. Я не целился в них.

— Но у вас в руке был пистолет, верно?

— Да.

— Итак, когда вы повернулись к ним, пистолет повернулся вместе с вами, верно?

— Думаю, что так.

— Вы собирались стрелять из него?

— Нет.

— У вас он был в руках просто для... хорошо, почему он оказался в вашей руке, мистер Коул?

— Для самозащиты.

— Ах! Но тогда, значит, вы собирались стрелять из него?

— В меня уже выстрелили, черт возьми!

— Пожалуйста, ответьте на вопрос. Вы собирались стрелять из этого пистолета в арестовывавших вас офицеров?

— Нет, не собирался.

— Скажите мне, мистер Коул, вы знаете, как пользоваться этим пистолетом?

— Я видел подобные пистолеты.

— Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

— Я мог себе представить, как использовать этот пистолет, если бы в этом была нужда.

— Мистер Коул, знаете ли вы или не знаете, как пользоваться этим пистолетом? Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

— Я знаю.

— Несмотря на то что никогда не стреляли из него?

— Пистолеты очень похожи друг на друга. Пистолеты разных систем похожи друг на друга.

— У меня нет больше вопросов, — произнес Лоуэлл.

Эддисон снова подошел к своему свидетелю.

— Мистер Коул, — сказал он, — у меня всего один вопрос к вам. — Он понизил голос. — Вы убили Антонио Кареллу?

— Я не убивал его.

— Благодарю вас. У меня нет больше вопросов. Защита закончила допрос своих свидетелей в этом деле, Ваша Честь.

— Мне только хочется прояснить один вопрос, Ваша Честь, — произнес Лоуэлл и снова подошел к свидетельскому стенду. — Мистер Коул, вы утверждаете, что до ночи первого августа вы никогда не держали этого пистолета в своей руке?

— Это как раз то, что я хотел сказать.

— Благодарю вас, у меня больше нет вопросов.

— Тогда все закончено, — произнес Ди Паско. — Мне бы хотелось прервать наше заседание до часу пополудни сегодняшнего дня, после чего мы выслушаем ваши заключительные доводы. Всем удобно назначенное время?

— Да, Ваша Честь.

— Да, Ваша Честь.

— Заседание суда прерывается, — объявил Ди Паско и ударил молотком по столу.

* * *

Карелла каждый вечер, когда приходил домой, рассказывал Тедди все, что произошло в суде. Сегодняшний вечер не был исключением. Языком жестов и мимики было трудно рассказать подробности судебной процедуры, но он упорно преодолевал эти трудности, добавляя к языку жестов прямую речь, а она по его губам могла дополнительно читать то, что ей трудно было понять на языке жестов.

Он рассказал ей об окончании судебного процесса, когда защитник выступил со своими заключительными доводами, районный прокурор — со своими. После этого судья объяснил присяжным их задачу, объяснил им закон и возможные варианты решений, к которым они могли прийти в рассматриваемом деле. Лоуэлл затратил полтора часа на то, чтобы высказать присяжным все те аргументы, которые он приводил Карелле и его сестре в прошлую пятницу в «Золотом орле». Перед Лоуэллом выступил Эддисон. Он затратил два часа на то, чтобы доказать присяжным, каким прекрасным человеком с устойчивым характером является его подзащитный Самсон Уилбур Коул. Он говорил, что Коула вообще не было в городе в тот вечер, когда убили Кареллу, и, более того, к нему попало оружие убийства Кареллы, фигурировавшее в суде в качестве вещественного доказательства, только через две недели после убийства.

Ди Паско затем пояснил присяжным, что они должны тщательно взвесить все свидетельские показания с максимально возможным учетом надежности и искренности показаний свидетелей. Судья призвал их отбросить все симпатии и антипатии и руководствоваться только доказательствами, которые они слышали и видели. Далее он им объяснил, что если они решат, что сам Самсон Коул не нажимал на спусковой крючок в тот вечер, но фактически действовал заодно с другим участником, то он был виновным вне зависимости от того, кто стрелял в жертву, и должен быть классифицирован присяжными как виновный. Он далее напомнил, что они как присяжные приняли присягу, и поэтому просил их быть непредвзятыми и свободномыслящими при вынесении своего решения. Затем он снова предостерег их, как в самом начале судебного разбирательства, что им не следует обсуждать это дело ни с кем из посторонних, пока они не придут к единому мнению. В заключение он пожелал им успеха.

— Лоуэлл сказал, что это может длиться неделю, десять дней, — сказал Карелла, вздыхая, — но они могут всех удивить и принять решение раньше. Ему известны случаи, когда присяжные принимали решение меньше чем за час.

Тедди кивнула, следя за движением его пальцев и одновременно за артикуляцией губ.

— Он, однако, утверждал, что чем дольше жюри совещается, тем более вероятно вынесение компромиссного решения. Нет никакого твердого правила о времени на принятие решения. Они могут вернуться через десять минут и заявить, что подсудимый виновен, а могут прийти через неделю и заявить, что подсудимый невиновен. Фактически нет такого средства, чтобы ввести этот процесс в какие-то временные рамки.

— Как бы, — начала она задавать свой вопрос с помощью жестов, но он понял, какой вопрос она собиралась ему задать, и перебил ее жесты своими, одновременно произнося нужные слова.

— Он позвонит мне, когда этот процесс приблизится к концу. У лейтенанта есть машина, и он выделил мне шофера. Мы помчимся с ветерком через весь город. — Это Карелла сказал с помощью жестов.

А губами он говорил ей, что они используют при этом сирену. Она знала это слово. Она кивнула, подтверждая, что поняла его. Затем с мрачным лицом она спросила:

— Как ты думаешь, какое решение примут присяжные?

— Я не знаю, — ответил он.

Они пришли встретиться с Эммой Боулз на следующее утро.

Она как раз выходила из дома, когда туда подъехала их машина. На ней было красное трико, черные шерстяные гетры, черные кроссовки и короткая черная парка. Никакой шапки. Светлые волосы сверкали на солнце. Был один из тех холодных, ясных, солнечных дней, который делал этот город благоприятным для жизни даже в зимнее время. После вчерашнего дождя тротуары и улицы были очень чистыми. Все следы обильного снегопада исчезли. Привратник у двери дома стал знаками просить их отъехать, пока Мейер не опустил стекло и не показал ему знак городского полицейского управления. Швейцар подошел к ним и с извинениями попросил отодвинуть, если это возможно, свою машину от тента и парадной двери. Мейер вышел из машины и побежал вслед за Эммой. Карелла откатил машину от двери и побежал за ними.

Она шла очень быстро.

Она объяснила им, что ходит на аэробику три раза в неделю — по вторникам, четвергам и субботам. По остальным дням она по утрам совершает прогулки. Исключением является воскресенье, когда даже Бог отдыхает. Она говорила это с улыбкой, а затем для поддержания разговора спросила, много ли детективам приходится ходить. Карелла ответил, что много. Исключение составляют случаи, когда им поручают слежку за кем-то. Эмма сказала, что они оба должны уделять время гимнастике, ибо это высший залог здоровья. Она использовала именно это слово. Высший. Оба детектива уже сбились с дыхания, пытаясь не отстать от нее.

— Мы хотели сказать вам, — вымолвил Мейер, — что мы арестовали человека, который убил Тилли...

— Ох?

— Да. Получили от него подписанное признание. Он был привлечен к суду утром в понедельник.

— Это прекрасно, — произнесла она.

— Одновременно это снимает несколько вопросов. По меньшей мере мы теперь знаем, что ваш муж не имел никакого отношения к смерти Тилли.

— Однако настоящей причиной нашего появления здесь, — сказал Карелла, — является желание рассказать вам о прогрессе, который нами достигнут относительно этого парня Денкера.

— Денкера? — спросила она.

— Она не знает его настоящего имени, Стив, — заметил Мейер.

Она повернулась и посмотрела на Мейера, находившегося от нее слева, а затем повернулась к Карелле, не сбиваясь с шага. Ее длинные ноги легко касались тротуара.

— Это касается человека, которого нанял ваш муж, — пояснил Карелла, — так называемого частного детектива.

— Но он и есть частный детектив, — возразила она.

— Хорошо, у нас другое мнение по этому вопросу, мадам, — заметил Карелла. — Тот номер телефона в Чикаго, который он вам дал, записан за человеком по имени Эндрю Денкер. Мы думаем, что это его настоящее имя. Мы знаем, что он начал свое пребывание здесь с попытки купить пистолет. Он пытался это сделать в первую минуту своего прибытия в город...

— Да, он говорил мне, что у него есть пистолет.

— Он приобрел его уже здесь, — сказал Мейер. — Кольт сорок пятого калибра, который он купил у мелкого продавца в Даймондбеке. Парень по имени Гофредо Кабрера, который также связал его с кем-то, кто снял ему квартиру на окраине города.

— Да, он говорил мне, что живет где-то около Калмс-Пойнт-Бридж.

— 321, Южный Левистон, — произнес Мейер, кивнув, — квартира 4С.

— Итак, мы посчитали, что если бы мы попросили ордер на обыск для поиска пистолета, то нам бы отказали, — объяснил Карелла. — Незначительный повод. Мы уже получили отказ, когда просили разрешение на прослушивание телефонных разговоров. Единственное, что мы можем в данной ситуации сделать, — это не спускать с него глаз, чтобы быть уверенными в том, что он...

— Следить за ним?

— Да. Просить лейтенанта...

— Но как?

— Ну, мы получили в подкрепление несколько детективов...

— Но он уехал.

Оба сразу сбились с темпа.

Эмма продолжала бежать так, как будто это не она бросила сейчас эту бомбу. Они мчались вровень с ней по бокам, повернув головы в ее сторону.

— Возвратился в Чикаго, — пояснила она.

— Откуда вы об этом знаете? — спросил Карелла.

— Он сам сказал мне, что уезжает. Он сказал, что так как Тилли мертв, то мой муж не видит больше необходимости в его услугах.

— Когда он сказал вам это?

— Вчера после полудня.

— И вы думаете, что он уже улетел?

— Он сказал, что собирается лететь поздним вечером. Это было вчера.

— В Чикаго?

— Да. В Чикаго.

— Пожали друг другу руки, попрощались...

— Нет, никакого формального прощания не было. Просто пришел сказать, что должен уехать, что ему было очень приятно общаться со мной, что он надеется, что все будет хорошо. Но вы знаете...

Они ждали.

— Я верю вам, конечно, и не думаю, что ваша информация ошибочна. Но я думаю, что он был частным детективом и по-настоящему пытался защитить меня. Я не знаю, почему он воспользовался другим именем, если он сделал...

— Он сделал, — откликнулся эхом Карелла.

— ...но возможно, у него было для этого основание. В любом случае он уже уехал. Итак, даже если он мог представлять угрозу, в чем я сомневаюсь, то теперь ее нет.

— Если он не солгал, — заметил Карелла.

— Он сказал, каким рейсом собирается лететь? — спросил Мейер.

— Нет, — ответила Эмма, — но зачем ему надо было?..

— Чтобы снять с вас охрану, — объяснил Карелла.

— Я думаю, что вы ошибаетесь. Я думаю, что он был здесь, чтобы выполнить работу, и когда мой муж сказал ему, что в его услугах нет нужды, то работа кончилась.

Они дошли до знака «Стоп» в конце дороги. Карелла прикинул, что они пробежали по дороге по меньшей мере милю и еще около полумили было до ее дома. Этот знак определенно был ее поворотным пунктом. Как бы подчиняясь знаку, она, тяжело дыша, остановилась на одно мгновение, глубоко вдыхая свежий воздух. Наконец она подняла голову, посмотрела на них и произнесла явно в продолжение своей мысли:

— Все имеет начало, понимаете... а затем приходит конец.

— Ну, — сказал Карелла и на мгновение растерялся, не зная, что еще можно добавить. — Если вы будете нуждаться в какой-либо помощи...

— Нет, у меня все в порядке, — проговорила она. — Я буду одна в этот уик-энд, ко если действительно Тилли умер... я уверена, что больше нет никаких оснований для беспокойства.

— В случае, если вам потребуется наша помощь, — промолвил Мейер, — вы знаете, где мы находимся.

— Спасибо, — сказала она. — Я ценю это.

На ее лице появилась еле заметная, печальная улыбка.

* * *

Комендант дома 321 по улице Южный Левистон сказал им, что у него нет привычки контролировать, когда приходят и уходят его жильцы, и он не знает, в доме или отсутствует сейчас жилец квартиры 4С. Он не сообщал ему, что собирается уехать. И вообще, все это совсем не его дело.

— У вас есть резервный ключ к этой квартире? — спросил Мейер.

— Да, есть, но...

— Думаю, что вы позволите войти туда и посмотреть, что там есть? — спросил Карелла.

— Нет, не позволю без ордера на обыск, — ответил комендант.

— Пять, десять минут. Это все, что нам необходимо, — попросил Мейер.

— Я не могу вам дать ключ ни на пять, ни на десять секунд, — сказал комендант.

— Спасибо, — произнес Карелла, надеясь, что он не выглядит разозленным.

* * *

На звонок по номеру телефона, записанному в визитной карточке сыскного бюро Дерроу, ответил записанный на пленку голос, предположительно голос Денкера. Голос сообщил:

«Привет. Я снова в Чикаго, но сейчас меня здесь нет. Если вы оставите для меня ваше сообщение, когда услышите гудок, то я позвоню вам, как только вернусь. Большое спасибо».

Карелла не оставил никакого сообщения.

Вместо этого, как он и предлагал Эмме Боулз, он пошел в кабинет лейтенанта и попросил разрешить организовать слежку за домом, где жил Денкер, на тот случай, если он не покинул город и только вводил их в заблуждение.

Лейтенант пошел к капитану Фрику, который руководил всем районом и который не отличался большими способностями. На этот раз в его рассуждениях просматривался какой-то смысл.

— Почему вы все еще возитесь с этим делом? — спросил он.

— Видите ли, сэр, были две попытки убить человека, понимаете...

— Хорошо, но человек, который делал эти попытки, был сам позднее убит, верно?

— Да, сэр.

— И вы уже нашли человека, который это сделал, верно?

— Да, сэр, но...

— Если бы я имел пять центов с каждой попытки убить кого-либо в городе, то давно уже был бы богатым человеком. В этом городе действительно пытаются убивать каждый день, и я не могу напрасно привлекать людей к работе, охраняя любого, кого могут убить. Просьба отклоняется. Закройте дело, пометьте, что оно закончено.

— Да, сэр, закончено, — повторил Бернс.

— Это все?

— Да, сэр.

— Я занят, — сказал Фрик.

Глава 14

Его переносной телефонный аппарат пришел в действие без четверти четыре. Он был у водоохладителя. Настойчивый попискивающий голос аппарата испугал его. Звонок, по-видимому, был от Лоуэлла. Ни один человек из участка не будет звонить ему, когда он находится в служебном помещении. Он тут же откликнулся. После второго звонка кто-то поднял трубку.

— Алло?

Лоуэлл. Безошибочно узнаваемый голос с английским акцентом.

— Алло, — ответил Карелла, — в чем дело?

— Сколько времени вам нужно, чтобы приехать сюда?

— Двадцать минут. Они уже?..

— Это может произойти в любую минуту.

— Я еду, — сказал Карелла.

Присяжные, мужчины и женщины, вошли в зал в двадцать минут пятого.

Карелла пытался прочитать решение на их лицах. В течение всего хода суда, когда они были второстепенными действующими лицами, а главные лица были за свидетельским стендом и около него, он не обращал особенного внимания на них. Но теперь они внезапно очутились на переднем плане, попали в свет прожекторов как единая группа и дружно заняли свои стулья в ложе присяжных. Старшиной присяжных был мужчина с усами. Карелла до сих пор даже не замечал этого. Две из трех женщин были в очках. На одном из черных присяжных был невероятный галстук. Лица всех присяжных, мужчин и женщин, белых и черных, испанцев и азиатов, совершенно ничего не выражали.

Как только они расселись, судья Ди Паско повернулся к ним.

— Леди и джентльмены, присяжные, вы нашли согласие в вашем решении по этому делу? — спросил он.

— Мы нашли его, — ответил старшина. Это был высокий черный мужчина. На нем был черный костюм, белая рубашка и галстук цвета бургундского. Руки его дрожали.

— Верните, пожалуйста, бумаги суду, — произнес судебный чиновник.

— Мистер старшина, — сказал Ди Паско, — каково решение присяжных?

Карелла затаил дыхание.

— Мы нашли подзащитного невиновным, — заявил старшина. Карелла почувствовал себя так, как будто его внезапно ударили кулаком по лицу.

Лоуэлл немедленно вскочил на ноги.

— Ваша Честь, — заявил он, — могу я попросить произвести поименное голосование уважаемых присяжных?

Ди Паско кивнул судебному чиновнику. В конце зала заседаний сторонники Сонни Коула, большинство из которых не знали его, а многие из них не хотели бы встретиться с ним в полночь на темной аллее, сейчас хлопали друг друга по спине, поздравляя с победой.

— Присяжный номер один, — произнес чиновник, — Франклин Джонотан Миллер, каково ваше решение по делу?

— Подзащитный невиновен, — ответил старшина.

— Присяжный номер два, Мария Каталина Перес, каково ваше решение по делу?

— Подзащитный невиновен.

Карелла сидел ошеломленный и молчаливый. В это время назывались очередные имена. Каждый присяжный по очереди поднимался и в ответ на вопрос чиновника о его решении по делу отвечал, что подзащитный невиновен. Ответы, казалось, резонировали в комнате суда, отражаясь от обитых панелями стен, поднимаясь к своду под потолком, а потом каскадом падая вниз, на ухмыляющиеся лица. Невиновен. На Кареллу эти звуки обрушивались в виде затихающего рева. Он сидел подавленный и страшно одинокий, а к нему неслось — невиновен, невиновен, невиновен.

Ночи нельзя было доверять. Зиме тоже нельзя было доверять.

В восемь сорок день стал ярким и солнечным, но очень холодным. Мейер и Карелла стояли в теплых пальто около Смоук-Райз-Билдинг, где произошло убийство, беседуя с руководителем детективов, который прибыл сюда самостоятельно, потому что боялся реакции обывателей.

Бело-голубые оснащенные радиосвязью полицейские машины были припаркованы к тротуару поперек улицы и под углом к дому, где произошло убийство. Прямо перед зеленым навесом парадного входа в здание стояла машина «Скорой помощи» с открытыми задними дверцами, обращенными к входу. Серо-голубого цвета выхлопные газы заполнили пространство перед домом. Около парадного входа неподвижно стояли полицейские, одетые в форму. Моноган и Монро прибыли к месту происшествия за десять минут до шефа и беседовали со швейцаром, демонстрируя повышенную активность в расследовании.

Руководителя отдела детективов звали Луи Фримон. На эту должность он был назначен новым комиссаром недавно. Это назначение было актом компромисса, потому что новый начальник был белым и тем человеком, который в своей карьере прошел все ступени в этом городе, а не где-то в маленьком южном городке, где по воскресеньям единственным заметным событием была смена сигналов на светофоре пересечения улиц Мэйн и Канамбер. Мейер и Карелла знали Фримона еще с тех пор, когда он руководил 73-м участком в Маджесте. Грубый и неглупый человек в возрасте далеко за пятьдесят, он имел репутацию вспыльчивого и быстрого на расправу полицейского. Но он знал, как трудна жизнь патрульного, а они знали, что он вступится за них, если положение дел будет неуправляемым. Единственным предметом беспокойства для них всех было то, что называется предшествующим знанием.

— Говорят, что кто-то пытался убить ее, верно? — спросил Фримон.

— Да, кто-то пытался столкнуть ее с платформы пригородного поезда, — сказал Карелла, — а позднее он...

— Что вы обнаружили по этому делу?

— Это сложная история, шеф.

— Я никуда не тороплюсь, — заявил Фримон. — Вы куда-то спешите?

— Нет, сэр.

Шеф кивнул головой. Он предчувствовал: обыватели будут говорить, что полиция знала об убийстве. Оно висело в воздухе. Женщина пожаловалась в полицию после попытки убить ее, а теперь произошло настоящее убийство, вне зависимости от той попытки. Стоит чуть повернуть события другой стороной, и это можно рассматривать как плохую работу полиции. Слава Богу, что здесь нет расовой проблемы. Единственное, чего им не хватает в этом городе, — так это очередного инцидента на расовой основе.

Карелла рассказал ему, как тот парень, который столкнул ее с платформы, позднее пытался сбить ее машиной, а затем сам оказался жертвой — его застрелили. Это было...

— Как застрелили? — спросил Фримон. — Где?

Он все рассказал шефу о Роджере Тернере Тилли, повешенном в подвале дома в Даймондбеке.

— Повешенном? Мне показалось, вы сказали, что он был застрелен.

— Сперва он был застрелен, а потом повешен, — пояснил Карелла.

— В Даймондбеке? Это район Восемьдесят третьего участка, верно?

— Да, сэр.

— Но тогда как вы взяли?..

— Правило первого человека, сэр.

— Это в связи с тем, что эта женщина вам рассказала о попытках убийства?

— Да, сэр.

— О двух попытках, как я сегодня слышал. Я хочу вам сказать, что мне это не нравится.

— Да, сэр. Мы искали Тилли, потому что она узнала в нем того человека, который пытался сбить ее машиной. Но когда Тилли убили, появились некоторые сомнения о применении к данному случаю правила первого человека.

— Мне тоже так кажется.

— Лейтенант Бернс хотел это проверить. Но вместе с тем, он посоветовал нам не отходить от этого дела.

— Вы думаете, что это один и тот же человек?

— Сэр?

— Человек, который убил Тилли и совершил это преступление?

— О нет, сэр. Нет, мы уже схватили убийцу Тилли. Он в понедельник во всем сознался, и судья отказал ему в освобождении под залог. Поэтому это преступление не мог совершить тот же человек.

— Хорошая работа, — отметил Фримон.

— Спасибо, сэр.

— Но я все еще беспокоюсь о правомерности применения предшествующего знания.

— Да, сэр.

— Я знаю, что это усложнение...

— Да, сэр, конечно.

— Но вы ведь знаете, что обыватель всегда обладает возможностью сделать из мухи слона.

— Да, сэр.

— Она приходила к вам...

— Да, сэр...

— И теперь...

Фримон покачал головой.

— Как там наверху все выглядит? — спросил он.

Мейер подробно рассказал о том, как все выглядит наверху. Сейф взломан. Видны следы инструментов вокруг диска набора и по краям дверцы. Жертва, лежащая на...

— Где это? Я имею в виду сейф.

— В спальне хозяина, сэр, — пояснил Мейер. — В шкафу. Жертва, лежащая на полу прямо у двери в спальню, убита выстрелом в лицо с близкого расстояния. Обнаружены три стреляные гильзы и две пули, которые прошли навылет через голову. Но может быть, одна пуля застряла где-то в черепной коробке.

— Что-нибудь в сейфе осталось?

— Пуст, как дырявый карман, сэр.

— Имеется какая-нибудь информация о том, что было в сейфе?

— Мы нашли список вещей в ящике стола, сэр.

— Как насчет гильз и пуль? Как их можно классифицировать?

— Сорок пятый калибр, — пояснил Мейер. — Это четко видно на гильзах. «Ремингтон», калибр сорок пять, автоматический кольт.

— Немедленно отдайте все найденное в отдел баллистической экспертизы.

— Да, сэр.

— Потому что я хочу в этом деле немедленных действий. Немедленных. До того, как ослиные задницы с телевидения не сели нам на спину.

— Да, сэр, — согласился Карелла.

— Мы считаем, сэр, — сказал Мейер, — что преступником мог быть человек, за которым мы вели наблюдение.

— О?

— Да, сэр.

— Расскажите мне об этом.

Они рассказали ему об Эндрю Денкере, приехавшем сюда под вымышленным именем Эндрю Дерроу, который представился Эмме Боулз в качестве человека, нанятого ее мужем для защиты Эммы...

— Мне это не нравится, — сказал Фримон, покачав головой. — Это снова возвращает нас к правилу предшествующего знания.

— Ну, мы на сто процентов не уверены, что этот парень был нанят, чтобы убить ее, сэр. Мы только точно знаем, что он купил кольт сорок пятого калибра, когда прибыл в город...

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что он прибыл сюда?

— Он прибыл из Чикаго.

— Есть там какие-нибудь сведения о нем?

— Нет, сэр.

— Вы знаете, где найти этого парня?

— Мы знаем, что он жил на Левистоне, но его автоответчик говорит, что он вернулся в Чикаго.

— Это ничего не значит. В наше время можно дистанционно сменить запись на автоответчике.

— Да, сэр, это как раз то, что мы...

— Вам сейчас следует немедленно нажать несколько кнопок на вашем телефоне и сделать запись.

— Да, сэр.

— Получите ордер на обыск, идите...

— Нам отказали в разрешении на прослушивание телефонных разговоров, сэр. Нам показалось, что лучше дождаться результатов баллистической экспертизы.

— К черту результаты баллистической экспертизы. У вас в руках отстрелянные гильзы, вы знаете, что пистолет, из которого стреляли, был сорок пятого калибра.

— Да, сэр.

— Тогда получайте ваш ордер и бросайтесь в погоню за этим парнем и следите за его квартирой. Я прямо скажу вам, что чем быстрее вы его схватите, тем счастливее я буду себя чувствовать.

— Да, сэр.

— Вы беседовали со здешним привратником?

— Да, сэр.

— Что он вам сообщил?

— Ничего особенного, сэр.

— Мужчина появляется в доме, стреляет три раза человеку в лицо. Он ведь должен попасть в дом тем или иным способом.

— Да, сэр.

— Видел ли он кого-нибудь постороннего входящим или выходящим из дома?

— Нет, сэр.

— Вы описали ему внешность этого парня?

— Да, сэр.

— И он не видел его, а?

— Нет, сэр. Но он был...

Засунув руки в карманы и сдвинув шляпы на лоб как бродяги, подошли задумчивые Моноган и Монро.

— Добрый вечер, шеф, — произнес Монро.

— Добрый вечер, — сказал Моноган.

— Угу, — ответил Фримон и кивнул.

— Привратник не видел из входивших или выходивших никого подозрительного, — сказал Моноган, — но он сказал, что был...

Он тут же прервал разговор.

С носилками вниз спускались санитары машины «Скорой помощи».

Все мужчины повернулись в их сторону.

Носилки сопровождал молодой врач в черном пальто, надетом поверх белого халата. Из кармана пальто свешивался стетоскоп.

Тело на носилках было в черном целлофановом мешке.

В обоснование необходимости получения ордера на обыск Карелла написал:

"1. Я — детектив полицейского управления. В настоящее время приписан к 87-му участку детективов.

2. В моем распоряжении имеется несколько пуль и отстрелянных гильз, найденных на месте убийства, совершенного в квартире 12А дома 907 по Батлер-стрит ночью семнадцатого января.

3. Выбитые на отстрелянных гильзах цифры показывают, что пули были изготовлены для автоматического пистолета системы «кольт», 45-го калибра.

4. Я располагаю информацией, основанной на моих собственных данных и убежденности, а также на фактах, полученных от внушающего доверие источника, что мужчина по имени Эндрю Денкер, проживающий под вымышленным именем Эндрю Дерроу в квартире 4С дома 321 на Саут-Левистон-стрит, в конце декабря купил пистолет того же самого калибра и системы, что и пистолет, которым воспользовался убийца.

5. Основываясь на вышеуказанной информации и на моих собственных данных, по-видимому, есть основание предполагать, что пистолет, находящийся у Эндрю Денкера, может оказаться вещественным доказательством в преступлении, связанном с убийством.

Исходя из вышеизложенного, я почтительно прошу суд выдать ордер, разрешающий обыск человека по имени Эндрю Денкер и в квартире 4С дома 321 на Саут-Левистон-стрит. До этого никаких ходатайств такого рода в этом городе, или в другом суде, или в магистрате не подавалось".

На этот раз ордер был выдан.

* * *

Они решили, что самое разумное — это нанести немедленный удар по квартире. Они также прикинули, что если убийцей был Денкер, то было бы очень рискованно и даже глупо пойти туда с недостаточным количеством полицейских. Полицейские были героями только на телеэкране. В реальной жизни у них были жены и дети, и если им предстояло врываться в квартиры, то они надевали пуленепробиваемые жилеты.

Мейер позвонил инспектору Джону Ди Сантису, командиру отделения по чрезвычайным ситуациям, и сказал ему, что они нуждаются в группе поддержки из шести человек, так как им предстоит произвести внезапный обыск. Ди Сантис спросил о сроках. Мейер ответил, что люди нужны немедленно. Было уже четверть одиннадцатого. Они договорились встретиться на углу Левистон-стрит в одиннадцать тридцать вечера. Планировалось войти в дом молча и незаметно. Впереди должны идти на штурм двери бойцы отделения по чрезвычайным ситуациям, одетые в керамические жилеты и вооруженные боевыми пистолетами. Сразу за ними должны были идти детективы с ордером на обыск.

В двадцать минут двенадцатого Мейер и Карелла припарковали машину у тротуара на Герц-авеню, прямо перед баром под названием «Баллантинз», и стали ждать сотрудников отделения по чрезвычайным ситуациям. Длинноногая молодая девушка в коротком голубом пальто, одетом поверх голубой блузки и голубой плиссированной мини-юбки, вышла из бара и помахала кому-то, оставшемуся в баре.

— До свидания, Дейзи! — крикнул мужчина, а девушка вышла на улицу, мурлыкая что-то себе под нос.

Ночь снова стала безмолвной. Они ждали. Карелла посмотрел на часы. В этом городе часто раздавались звуки сирен, но сейчас их было что-то особенно много. Они тревожно завывали в ночи. Было слышно, как диспетчер по радио вызывала автомобили и кареты «Скорой помощи» к аэропорту.

— Должно быть, что-то случилось, — заметил Мейер.

Мгновение спустя Ди Сантис радировал им.

— Это инспектор Ди Сантис, — сказал он. — Самолет, летевший сюда из Балтимора, потерпел аварию в аэропорту Франклина. Нам нужен грузовой автомобиль и все свободные группы по чрезвычайным ситуациям. Ваша операция может подождать до второй половины ночи?

— Мы едем к вам, — произнес Мейер.

Они сели в машину, обсуждая ситуацию.

Карелла ударил себя по носу.

Мейер заметил:

— Если мы задержались с этим делом, то он может смыться. Если уже не улизнул.

— Да.

— Причем не обязательно в Чикаго. Он может улизнуть в любое другое место.

— Это может быть только в том случае, если он знает, что нам известен его здешний адрес.

— Да, но...

— Я думаю, он не знает, что мы идем по его следу. У него нет оснований убегать.

— Но за ним стоит убийство.

— Иногда в таких случаях есть смысл затаиться. Пока не закончится суматоха.

— Да.

— Итак, что ты думаешь?

— Давай сами сделаем все, — предложил Мейер. — Кончим с этим делом.

Карелла посмотрел на часы.

— Да, давай сами все сделаем, — согласился он и вздохнул.

— Ты в порядке? — спросил Мейер.

— Да, я готов.

Убийца его отца вышел из зала суда свободным человеком, а сын утверждал, что он в порядке.

Они завернули за угол к дому Денкера и посмотрели по фасаду здания на окна четвертого этажа. Все окна были темными. Они вошли в дом и остановились в холле подъезда, чтобы немного согреться. Температура на улице была около четырех градусов по Фаренгейту, что, по прикидке Кареллы, составляло около минус пятнадцати градусов по Цельсию. По любым оценкам было холодно. Под пальто у Кареллы и Мейера были пуленепробиваемые жилеты. Жилеты сделали их более толстыми, чем они были на самом деле.

Эти жилеты не были абсолютно неуязвимыми, как керамические жилеты, которые надевали полицейские при погоне за каким-нибудь сумасшедшим, открывшим с крыши дома стрельбу из боевого оружия. Эти жилеты не были так надежны, и многие полицейские вообще отказывались от них, потому что они стесняли движения. Но у Кареллы и Мейера были веские основания считать, что человек на последнем этаже, если он еще был там, совершил убийство. Они находились здесь с ордером, который позволял им произвести обыск в поисках автоматического пистолета системы «кольт» сорок пятого калибра, с помощью которого было совершено убийство. Они, конечно, чувствовали бы себя более уверенно при поддержке группы по чрезвычайным ситуациям, которая им была обещана. Но теперь об этом надо забыть.

Они сняли перчатки. Мейер, пытаясь согреть руки, похлопывал рукой об руку. Карелла засунул руки в карманы.

Стеклянная панель в верхней части входной двери дома, за исключением неровного кружка в углу, была целиком покрыта льдом. Через этот кружок детективы могли видеть случайные автомобили, проезжавшие мимо дома и на мгновение выхватывавшие из тьмы своими фарами соседние строения. Время приближалось к полуночи. Они надеялись, что Денкер уже спит, уверенный, что он хорошо замел следы. Ордер был подкреплен разрешением произвести обыск в принудительном порядке. Они дрались за это разрешение как черти. В качестве последнего аргумента они показали верховному суду магистрата черно-белую фотографию размером восемь на десять дюймов, на которой было изображено лицо жертвы после выстрела пистолета 45-го калибра. После этого судья согласился наконец, что обыск в принудительном порядке в данном случае будет адекватным средством.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Мейер.

— Пальцы еще не отошли от мороза.

— Подождем немного, — предложил Мейер. — Если он здесь, то тогда все в порядке.

Его лысую голову прикрывала шерстяная шапка. Щеки от мороза и ветра покраснели, отчего голубые глаза казались особенно яркими. Такой холодной зимы он не помнил. Она, кажется, началась где-то в ноябре и сразу набросилась на город необычайно низкими температурами. На Карелле была куртка и голубые джинсы, под которыми для тепла было надето зимнее нижнее белье. Никакой шапки. Тупоносые ботинки. На улице сменился сигнал светофора. Незатянутый льдом кружок замерзшего стекла входной двери засветился сперва зеленым, потом желтым и, наконец, красным светом. Мейер продолжал похлопывать рукой об руку. Пар вылетал у него изо рта. Незатянутый кружок снова осветился зеленым светом.

— Пошли, если готов, — предложил Карелла.

Они вынули пистолеты.

Они ехали сюда от 87-го участка полчаса. Когда они уезжали из участка, сержант Мерчисон из своей конторки произнес:

— Будьте осторожны там. — Он слишком часто смотрел телефильмы. Искусство, имитирующее жизнь, хотя иногда искусство имитировало искусство. Успех сопутствовал обоим вариантам.

Их не надо было предупреждать об осторожности. Они поднимались по ступеням лестницы так, как поднимаются домой мужья после загульной ночи в городе, и даже их руки с пистолетами не были в положении готовности. Пока что в этом не было необходимости. Во всяком случае до четвертого этажа, на котором жил Денкер. Вряд ли он поджидал их в прихожей в пижаме. Поэтому подъем на четвертый этаж требовал осторожности, но не был сопряжен с риском.

Вот и квартира 4С.

Судя по всему, Денкер должен был быть дома. Встреча с детективами должна была быть для него сюрпризом. Необходимо застать его врасплох. Если, конечно, он еще был здесь.

Квартира 4А находилась у самого проема лестничной клетки.

Кивок от Мейера.

Ответный кивок от Кареллы.

Они свернули направо. Теперь пистолеты приведены в боевую готовность. Дула направлены вверх, к потолку. Рукоятки на уровне плеч. Они молча двигались по коридору, прошли квартиру 4В. Там за дверью по радио обменивались крепкими шутками Джонни Карсон и Эд Макмагон. Квартира 4С находилась в конце коридора. Оба детектива тихонько подошли к ней.

Мейер прислонился ухом к двери.

Полная тишина.

Он продолжал прислушиваться.

У Кареллы вопросительно поднялись брови.

Мейер покачал головой.

Из квартиры 4В по коридору раздавались звуки музыки в исполнении Тунайт шоуз-оркестра. Док Северинсен играл роль опытного бродяги. Его сопровождал большой оркестр. Мейер продолжал прислушиваться.

Никаких звуков.

Он отступил от двери.

Кивнул Карелле.

Карелла ответил тем же.

То, что они собирались сейчас сделать, называлось на языке полицейских операцией по взятию двери. В жизни любого детектива эти тридцать секунд были самым опасным делом. И самым страшным. Мейер стоял справа от двери. Пистолет, который он держал в правой руке, был прижат к плечу, чтобы не мешать Мейеру ворваться в дверной проем вслед за Кареллой, когда тот выбьет дверь. Карелла стоял в трех футах от двери. Его руки были широко расставлены. В такой позе он напоминал ныряльщика, балансирующего на доске. Пистолет в правой руке, глаза устремлены на ручку двери. Еще один кивок Мейеру. Колени согнуты как пружины. Нога приготовилась к удару по филенке двери справа от ручки. Он сделал резкий выпад — дверь с треском разлетелась, замок выскочил из гнезда, вырвав с корнем шурупы, которыми он крепился к двери. Щепки разлетелись во все стороны.

Карелла по инерции влетел в комнату. Следом за ним вломился Мейер. Темноту квартиры прорезал клин света, падавший из коридора через разбитую дверь.

— Полиция! — закричали они одновременно. В ответ из темноты раздались четыре выстрела.

Они стремительно бросились на пол и откатились в противоположных направлениях. Они знали, что парень, проживавший здесь, был профессиональным убийцей и владел всеми приемами этого ремесла. Неудивительно, что его следующие выстрелы врезались в дерево пола в тех местах, где по его расчетам должны были находиться детективы. Прозвучал пятый, шестой, седьмой выстрелы, а затем наступила тишина. Они были не совсем там, где он предполагал, но пули легли так близко, что Кареллу прошиб холодный пот. Следующий выстрел и вспышка огня из дула пистолета в глубине квартиры. Снова тишина. Денкер выстрелил восемь раз. В магазинной коробке кольта 45-го калибра есть семь патронов. Если добавить патрон в стволе, то это составит восемь патронов. И это все. «До свидания, Чарли». Но раздался щелчок, означавший, что Денкер вставил в рукоятку пистолета новую магазинную коробку. И снова тишина. Карелла поднялся на колени позади какого-то предмета, который оказался легким набивным креслом.

Он не мог увидеть Мейера в такой темноте. Он не мог позвать его. Ему нельзя было еще раз выкрикнуть полицейское предупреждение. Денкер знал, что они здесь и что шутить они не будут. Но он не знал, где в точности они находились. Никто из детективов еще не сделал ни одного выстрела. Никаких вспышек, чтобы не обнаружить своего местоположения. Свет, проникавший из коридора через разбитую дверь, освещал только часть прихожей. Все остальное тонуло в темноте. Теперь, с семью патронами в пистолете, Денкер выжидал.

На улице раздавался вой сирены машины «Скорой помощи». Доо-ва, доо-ва, доо-ва, доо-ва. Мост к «Дороге к радуге». Спросите любого музыканта. Карелла сдерживал дыхание. Он ждал, пока его глаза привыкнут к темноте. Проблема была в том, что глаза Денкера уже привыкли к темноте. Теперь он ждал малейшего движения. И тогда он разрядит свой пистолет в их лица.

Стали просматриваться контуры дверного проема.

Денкер находился в комнате за этим дверным проемом. Наиболее вероятно — в спальне.

В этой комнате ничего не было видно.

А может быть, у Денкера два пистолета? Или больше? Он вставил новую обойму, но это не исключало возможности, что в его распоряжении находился не один пистолет. Можно было, подсчитав количество выстрелов, установить, что их было семь, ворваться в комнату и обнаружить, что у него есть еще один пистолет «узи». Проблемы, проблемы. Между тем считать было нечего. Денкер больше не стрелял. Пока не стрелял. Он не хотел себя обнаруживать. Прямо мексиканское противостояние. Двое полицейских были беспомощны благодаря темноте, а Денкер больше не стрелял, боясь обнаружить себя этим. Проблема была в том, что в их распоряжении было мало времени. Если в той комнате есть окно...

— Денкер! — крикнул Карелла.

Молчание.

Из темноты прозвучали два выстрела. Первая пуля чуть не размозжила Карелле голову. Вторая отбила за его спиной кусок штукатурки. Откуда-то с другой стороны комнаты, слева от Кареллы, немедленно открыл огонь Мейер, ориентируясь на вспышки выстрелов Денкера. Однако Денкер был достаточно ловким стрелком, и он после каждого выстрела успевал мгновенно менять позицию. Точно так же вел себя Карелла.

За те мгновения, в течение которых Мейер произвел один за другим четыре выстрела, Карелла вскочил на ноги и подбежал к дверному проему. Теперь он стоял справа от двери, ведущей в спальню, прижавшись к стене. Он сомневался, видит ли его Мейер.

— Мейер! — закричал он.

— Я здесь!

— Мы атакуем по счету три! — закричал он.

— Понял!

Молчание.

Денкер выжидал в темноте. В пистолете оставалось пять патронов. Был ли у него еще один пистолет? Он ожидал их атаки по счету три. Он не знал, что эти люди работали вместе долгие годы, и когда один кричал, что они будут атаковать по счету три, то это означало, что они как раз и не собираются двигаться. Каждый оставался на том месте, где и был. Слова «мы атакуем» имели прямо противоположный смысл. Они надеялись, что по счету три Денкер откроет огонь и расстреляет все патроны из второй магазинной коробки.

Молчание.

На улице послышалось завывание очередной машины «Скорой помощи». Нынешняя ночь выдалась очень напряженной. Карелла надеялся, что им не потребуется машина «Скорой помощи» или мешок для трупа. Особенно для Денкера. Лучше всего было вытащить его отсюда невредимым. Вынести его отсюда на носилках — означало дать возможность кому-нибудь из юристов начать придираться к работе полицейских еще до того, как санитары «Скорой помощи» спустятся с носилками на второй этаж. В таких условиях детективы должны обязательно оправдать применение смертоносного оружия, убедить людей в том, что они не использовали пистолет как средство захвата и открыли огонь только с целью самозащиты. Иногда казалось, что каждый в этом городе норовит сделать работу детектива более трудной, чем она была на самом деле.

Между тем они терпеливо ждали в темноте, надеясь, что трюк, который они неоднократно проделывали, сработает и на этот раз. Но им также было известно, что, даже если они одурачат Денкера, заставив его разрядить свой пистолет в пустой дверной проем, он может перезарядить свой пистолет до того, как они ворвутся в комнату, или, что еще хуже, он может срезать их вторым пистолетом.

— Приготовься! — закричал Карелла.

Денкер знал, что полицейский был в другой комнате, справа от двери. Он ждал, что кто-нибудь из них покажется в дверном проеме, и тут-то он убьет его.

— Раз! — закричал Карелла.

Молчание.

— Два!

Опять молчание.

— Три! — выпалил он, и Денкер открыл стрельбу.

Он не оставил себе никаких шансов. Два выстрела он сделал в правую часть проема, у косяка двери, где, как он предполагал, должен был находиться Карелла. Третий выстрел прямо в среднюю часть проема, где мог быть второй полицейский. Последние два выстрела он направил в левую часть проема, где по его расчетам мог быть второй полицейский. Пять выстрелов сейчас и плюс два, нацеленные ранее в голову Кареллы, составляли семь выстрелов. Значит, магазинная коробка пуста. Раздался щелчок, затем еще один щелчок. Вслед за этим гневный возглас Денкера:

— Дерьмо!

Он не считал свои выстрелы. Выстрелы считали они, так как были под огнем беззащитными цыплятами. Но теперь он сам оказался в этом дерьме по самые уши. Никто не командовал идти вперед. Никто не давал никакого сигнала штурмовать комнату в данную минуту. Однако оба детектива четко знали, что если они упустят хоть мгновение, то другого такого шанса не будет. Денкер уже начал вставлять свежую магазинную коробку, когда они навалились на него. Мейер ударил его в пах, а Карелла резко вмазал по лицу. Магазинная коробка упала на пол, но Денкер размахнулся и разряженным пистолетом ударил Кареллу чуть ниже уха, опрокинув его на пол.

— Не двигайся! — крикнул Мейер, но его никто не слушал.

Денкер двинулся на него с пистолетом, дуло которого было зажато в кулаке. Используя пистолет как молоток, он бросился на Мейера, который неподвижно стоял с пистолетом в такой боевой позиции, которой его обучили много лет тому назад в академии. Мейер еще раз очень спокойным тоном, глядя Денкеру прямо в глаза через ствол направленного на него пистолета, предложил не двигаться. На этот раз это короткое слово остановило Денкера. Может быть, это произошло потому, что Денкер увидел в глазах Мейера такое, что предпочел искать шансы на спасение у двенадцати присяжных мужчин. Или у женщин, что для данного случая будет еще лучше.

Он бросил пистолет на пол.

Карелла защелкнул на Денкере наручники.

Все трое тяжело дышали.

* * *

Нелли Бранд вернулась со званого вечера поздно и еще крепко спала, когда ее разбудил звонок шефа. Районный прокурор сообщил ей, что 87-й участок произвел арест по делу Боулза и что ей надо немедленно ехать в отделение. Там происходят серьезные дела. Звонок разбудил ее без четверти два ночи. Бормоча себе что-то под нос, Нелли с трудом выбралась из постели и потащилась в ванную. Она стояла под душем не менее десяти минут. Только после этого появилось ощущение, что жизнь снова возвращается к ней.

Помощник районного прокурора, как и врач, оба люди весьма уважаемые, должны быть безукоризненно одеты, если даже их вызвали на дом среди ночи. Волосы песочного цвета Нелли собрала в пучок. Она ухаживала за волосами только с помощью фена и расчески. Она надела черные трусики и лифчик, бледно-розовую блузку с длинными рукавами, серый шерстяной брючный костюм, черные сапоги на низком каблуке. Никаких драгоценностей. Исключение составляло обручальное кольцо. Она внимательно осмотрела себя в зеркале, укрепленном на внутренней стороне двери ванной комнаты. Она выглядела так, как должен выглядеть настоящий представитель закона. На прощание она поцеловала своего спящего мужа, затем надела пальто, вытащила из кармана шерстяную шапочку, цвет которой гармонировал с цветом ее глаз, закрыла входную дверь квартиры на оба замка и вышла на улицу в надежде поймать такси.

Она прибыла в 87-й участок в половине третьего ночи.

Мисколо предложил ей заранее приготовленную чашку кофе, но, похоже, она бывала здесь раньше и поэтому вежливо отказалась. Карелла дипломатично предложил послать кого-нибудь за датским сыром, а заодно прихватить кофе. Он послал дежурного в закусочную на Калвер-авеню. Еду оттуда принесли через полчаса.

Они сидели, пили кофе и ели датский сыр в три часа ночи. Во всем этом было что-то необычное. В дежурной комнате было жарко. Кто-то отключил термостат. Радиаторы посвистывали, лед, намерзший на окнах, растаял. Этим троим приходилось работать вместе и раньше. Они знали друг друга и понимали с полуслова. Карелла налил в свою персональную чашку, помеченную красным лаком для ногтей инициалами С.К., кофе из картонного пакета, в котором его принесли. Чашка Мейера была помечена инициалами М.М. Нелли пила кофе из никак не помеченной белой гостевой чашки. Они сидели вокруг стола Кареллы с таким видом, как будто это был кухонный стол. Хороший кофе был очень горячим. Датский сыр свежим. Всем троим было очень приятно вместе. Их многое сближало: возраст — где-то за тридцать, общее дело, личная симпатия. Пока они сидели здесь, ели и пили кофе в три часа ночи, Эндрю Денкер приходил в себя в камере предварительного заключения, находившейся внизу, в подвале.

— Итак, что имеется в нашем распоряжении? — спросила Нелли.

— Все, за исключением результатов баллистической экспертизы, — ответил Карелла. — Мы их ждем. Обещали быстро сделать.

— Это не означает, что результаты будут в следующем месяце? — спросила Нелли.

— Обычно это так, но я сказал им, что у нас на руках задержанный и нам необходимо его допросить.

— Когда это было?

— Когда я отправил донесение руководству. Где-то в двенадцать тридцать, без четверти час. Как только мы прибыли сюда.

— Что вы им послали?

— Пистолет Денкера, несколько стреляных гильз и пуль.

— Это его имя? Денкер?

— Эндрю Денкер, — сказал Мейер, кивнув. — Эндрю, а не Энди. Ему не нравится, когда его называют Энди.

— Заказной убийца из Чикаго, — пояснил Карелла.

— Там убийство человека стоит очень дорого, — заметила Нелли.

— У нас тоже наемные убийцы стоят дорого, — произнес Мейер.

— Почему бы вам не позвонить баллистикам еще раз? — спросила Нелли, поворачиваясь к Карелле. — Поторопите их.

Карелла взглянул на часы.

— Я просто опасаюсь, что какой-нибудь ловкий защитник будет говорить, что мы задержались с первым допросом, — пояснила Нелли.

— Конечно, но...

— Итак, если нам удастся их поторопить...

— Ну, в ночное время там работает всего один парень, — сказал Карелла и снова посмотрел на часы. — И он мне обещал.

— Когда он обещал все сделать?

— В три тридцать, в четыре часа.

— Мне, безусловно, хотелось бы, чтобы эти результаты были получены до того, как мы начнем В. и О.[25]

— Необязательно ждать результатов, — заметил Мейер.

— Тогда можно идти в открытую. Без этого...

— Приступим к делу прямо сейчас, не дожидаясь результатов экспертизы, — повторил Мейер.

Нелли повернулась к нему.

Мейеру показалось, что она только сейчас услышала это его предложение.

— Какие у вас для этого основания? — спросила Нелли.

— Длинная история, — промолвил Карелла.

— А разве вас ждет такси? — спросила Нелли.

— Вам лучше почитать дело, — сказал Мейер, поднялся из-за стола и подошел к стеллажам с папками у противоположной стены, где хранились дела. Вытащив целую кипу папок, вернулся к столу, вынул одну. На лицевой стороне от руки заглавными буквами было написано «Боулз Эмма». Карелла открыл папку, вынул оттуда лист бумаги и вручил его Нелли. Это была стандартно заполненная жалоба. Тысячи таких прошли через ее руки. Эта была датирована 28 декабря. А сегодня, начиная с полуночи, восемнадцатое января.

— Она пришла три недели назад, — сообщил Карелла. Нелли кивнула.

Она читала подробные статистические данные, приведенные в деле. Белая женщина, полное имя Эмма Катерина Боулз, в девичестве Эмма Катерина Дебри. Вышла замуж за человека по имени Мартин Боулз. Проживала на территории 87-го участка, на границе территории этого участка, около Смоук-Райза. Возраст — тридцать два года, вес — один-двадцать[26], рост — пять футов семь дюймов. Блондинка, карие глаза. Никаких видимых шрамов, родимых пятен или татуировок нет. Никакого районного акцента или...

— Есть здесь Карелла? — спросил кто-то из-за деревянной решетчатой перегородки, которая отделяла дежурную комнату от коридора. Там стоял полицейский в форме и перчатках, держа в руке холщовый конверт.

Карелла кивнул ему.

— Я Карелла, — сказал он.

Полицейский отодвинул запор на дверце, вошел в дежурную комнату и подошел к столу Кареллы.

— Мне необходима ваша подпись, — произнес он.

На лицевой стороне конверта заглавными буквами было напечатано «ОТДЕЛ ИДЕНТИФИКАЦИИ — БАЛЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА». Карелла подписал расписку в получении, прикрепленную к конверту. Полицейский оторвал желтую копию, махнул на прощание рукой и вышел.

В комнате внезапно стало очень тихо.

Карелла отвязал маленькую красную нить, прикрепленную к красной картонной кнопке, поднял клапан конверта и вытащил несколько отпечатанных на машинке документов. Он вчитывался в отчет о пистолете, отобранном у Денкера, использованных гильзах и пулях. Справа от него стоял Мейер, слева Нелли. Оба тоже изучали документ из-за спины сидящего за столом Кареллы. Все трое молчали.

— Пора допрашивать, — сказала Нелли.

Глава 15

Он выглядел намного лучше, чем предполагала Нелли. Когда вы слышите от кого-то о наемном убийце из Чикаго под кличкой типа Денкер, то предполагаете увидеть гариллообразное создание. Какой-нибудь небритый малый, облаченный в одежду, которую выдало государство, когда его отпускали на поруки. Холодные пустые глаза профессионального убийцы. Тонкогубый рот, сломанный нос, гора мускулов и никаких мозгов. Это то, что можно было себе представить.

Но Эндрю Денкер, который не любил, когда его называли Энди, был высоким, подтянутым мужчиной со светлыми волосами, с открытой, приятной улыбкой и мягким голосом, хорошо и со вкусом одет. Когда она вошла в помещение для допроса, он спокойно беседовал с человеком в коричневом костюме из блестящей ткани. Нелли не услышала никаких грубых слов. Денкер в целом выглядел привлекательно. Она была даже смущена всем этим.

— Мистер Денкер, — сказал Карелла, — теперь нам хотелось бы задать вам несколько вопросов. Перед тем, как мы начнем задавать вопросы, я хочу быть уверенным в том, что вы знаете о своих правах. Раньше, этой ночью, мы...

— Если говорить о правах, — вмешался человек, беседовавший с Денкером, — то мой клиент пребывает здесь уже... сколько вы здесь находитесь, мистер Денкер?

— Они ворвались незаконным путем в мою квартиру в...

— У нас был ордер, — заметил Карелла.

— Принудительный обыск, — добавил Мейер.

— Я Нелли Бранд, — представилась Нелли и протянула руку защитнику Денкера. — Офис районного прокурора. Мне кажется, что мы не встречались.

— Гарви Келлер, — представился он. — Юридическая помощь. — Однако руки он своей не подал. — Миссис Бранд, я здесь уже около полутора часов, а мой клиент находится здесь с... когда вас сюда привезли, мистер Денкер?

— Около половины первого, — ответил Денкер.

Карелла посмотрел на свои часы.

— Это означает, что вы уже находитесь здесь более трех часов. А более точно — уже три часа и десять минут, и никто не сказал, почему он здесь и какие обвинения ему предъявляют. Я уверен, что вы знакомы с разделом уголовного кодекса, который...

— Он был законно задержан, адвокат, — заявила Нелли, — и с вашего разрешения мы начнем допрос, как только будем уверены, что он знает свои права.

— В любом случае, мне бы хотелось узнать, что я здесь делаю? — спросил Денкер и улыбнулся.

Его глаза встретились с глазами Нелли. Она увидела в них призыв. Видимо, он привык испытывать свои чары на женщинах.

— Детектив Карелла? — спросила Нелли, игнорируя упорный взгляд Денкера. — Не могли бы вы зачитать мистеру Денкеру его права?

Карелла на память рассказал о правах человека по уголовному кодексу.

Денкер подтвердил, что знает свои права.

— Мистер Денкер? — сказала Нелли. — Теперь вы готовы отвечать на наши вопросы?

— К какому делу относятся эти вопросы? — спросил Келлер.

— К делу об убийстве, совершенном этим вечером, то есть вечером семнадцатого января.

— Я правильно понимаю, что вы будете обвинять моего клиента в убийстве?

— Это наше намерение, сэр, — ответила Нелли.

— Тогда зачем он будет отвечать на какие-либо вопросы?

— Он, конечно, не обязан отвечать. Вы знаете уголовный кодекс, так же как...

— Я бы посоветовал вам хранить молчание, — сказал Келлер.

— Почему? — возразил Денкер. — Я ничего не сделал. Мне нечего скрывать. Кроме того, я хотел бы сделать заявление о том, что эти два офицера ворвались в мою квартиру и открыли стрельбу...

— Мистер Денкер, простите меня, сэр, — сказала Нелли, — но перед тем, как вы скажете что-нибудь еще, не могли бы вы подтвердить, что вы хотите отвечать на наши вопросы?

— Я бы советовал...

— Да, я отвечу на любые ваши вопросы, — заявил Денкер.

Он уверенно сел в деревянное кресло и стал длинными изящными пальцами постукивать себя по груди. Ноги Денкера вытянулись под столом, у которого все они сидели. На стене прямо напротив него висело прозрачное зеркало. За ним в комнате никого не было. Детектив из фотоотдела включил видеокамеру. Полицейский стенографист сидел за стенографической машинкой, делая какие-то пометки. Нелли зачитала дату и время для отчета и назвала всех присутствовавших.

— Мистер Денкер, — заявила она, и с этого момента начались В. и О.

В.: Можете ли вы назвать ваше полное имя?

О.: Эндрю Нельсон Денкер.

В.: Вы можете сообщить ваш адрес?

О.: 321, Южный Левистон, квартира 4С.

В.: Это ваш настоящий адрес?

О.: Нет, я постоянно живу в Чикаго.

В.: Сколько времени вы находились в нашем городе?

О.: Я приехал сюда второго. Сразу после Нового года.

В.: Чем вы занимаетесь, мистер Денкер?

О.: В настоящее время у меня нет работы.

В.: А чем вы обычно занимаетесь?

О.: Я выполняю различные работы.

В.: Какого сорта эти работы?

О.: Я обычно работаю в качестве телохранителя.

В.: Мистер Денкер, вы отрекомендовались Эмме Боулз в качестве частного детектива из Чикаго?

О.: Да, отрекомендовался.

В.: Почему вы солгали ей?

О.: Чтобы облегчить ей жизнь. Я подумал, что она будет чувствовать себя в большей безопасности, если будет думать, что я работаю детективом по лицензии.

В.: Но вы не являетесь детективом, работающим по лицензии, верно?

О.: Нет, я не детектив.

В.: Вы также представились ей под вымышленным именем?

О.: Да.

В.: И дали ей фальшивую визитную карточку? С неверным адресом на ней?

О.: Ну да. Телефонный номер был мой собственный. В случае, если бы она захотела меня проверить.

В.: Почему вы ввязались во все эти дела?

О.: Ну, мне нравится поддерживать частную индивидуальность.

В.: Понятно. Вы поддерживали эту частную индивидуальность и с Мартином Боулзом? Или он знал, что вы Эндрю Денкер, а не Эндрю Дерроу?

О.: Да, он знал.

В.: Он также знал, что вы не являетесь детективом, работающим по лицензии?

О.: Он знал об этом.

В.: Но он все-таки нанял вас.

О.: Да.

В.: Почему же он вас нанял?

О.: Чтобы защитить его жену.

В.: Чтобы убить его жену, не это ли было тем, что?..

Келлер: Простите меня, миссис Бранд.

Бранд: Да, мистер Келлер?

Келлер: Мистер Денкер сказал, что будет отвечать на любые ваши вопросы, и его готовность к сотрудничеству должна быть занесена в протокол. Но когда вы начинаете выдвигать беспочвенные обвинения...

Бранд: Сожалею, адвокат. Вы позволите мне перефразировать то, что я только что спрашивала?

Келлер: Конечно. Если бы это произошло на заседании суда, то судья сделал бы...

Бранд: Ну, здесь не заседание суда, но я перефразирую вопрос.

В.: Мистер Денкер, нанял ли вас Мартин Боулз с целью убить свою жену?

Бранд: Теперь все в порядке, мистер Келлер?

Келлер: Да, благодарю вас, миссис Бранд.

В.: Могли бы вы ответить на мой вопрос?

О.: Мартин Боулз нанял меня, чтобы защитить его жену.

В.: А не убить ее?

О.: Нет, не убить ее.

В.: Понятно, мистер Денкер. Характер вашей работы требует применения автоматического огнестрельного оружия?

О.: Иногда требует.

В.: В вашем распоряжении сейчас имеется такой пистолет?

О.: Да, имеется.

В.: Я показываю вам автоматический пистолет системы «кольт» 45-го калибра и спрашиваю: ваш ли это пистолет?

О.: Да, мой.

В.: У вас имеется лицензия на этот пистолет?

О.: Нет, не имеется.

В.: Был ли этот пистолет у вас, когда он был силой отобран у вас этой ночью?

О.: Да, был.

В.: И вы отмечаете, что у вас не было лицензии на него?

О.: Это верно.

В.: Мистер Денкер, я показываю вам отчет о результатах баллистической экспертизы отдела баллистики. В нем содержатся данные о результатах сравнения пуль и гильз, полученных при опытных стрельбах из этого пистолета, с пулями и гильзами, найденными на месте убийства, совершенного вечером семнадцатого января. У вас найдется время...

Келлер: Могу я видеть этот документ, миссис Бранд?

Бранд: Конечно, адвокат. Пожалуйста, занесите в протокол, что мистер Келлер читает отчет о баллистической экспертизе, произведенной восемнадцатого января и подписанной детективом первого класса Энтони Мастрояни.

(В. и О. были продолжены в 3.52 утра.)

Бранд: Могу я теперь показать этот документ мистеру Денкеру?

Келлер: Пожалуйста.

В.: Мистер Денкер, вы не могли бы взглянуть на этот документ?

О.: Благодарю вас.

Бранд: Запишите в протокол, что мистер Денкер в настоящее время читает тот же самый отчет о баллистической экспертизе.

(В. и О. были продолжены в 3.56 утра.)

В.: Мистер Денкер, вы прочитали этот отчет?

О.: Прочитал.

В.: Вы понимаете то, что в нем изложено?

О.: Да, понимаю.

В.: В нем говорится, что опытные гильзы и пули, выпущенные из этого пистолета...

О.: Ну, имеются свидетели-эксперты, которые будут говорить вам...

В.: Я уверена, что вы знаете все о свидетелях-экспертах, но тем не менее отчет утверждает, что гильзы и пули, выпушенные из этого пистолета во время опытных стрельб, в точности соответствуют пулям и гильзам, найденным в квартире 12А, дом 907 на Батлер-стрит в ночь на...

Келлер: Мистер Денкер, я бы посоветовал на этот раз хранить молчание.

В.: Мистер Денкер? Вы понимаете содержание этого отчета?

О.: Мне безразлично то, что там изложено. Это не имеет никакого отношения ко мне.

В.: Мистер Денкер, из этого пистолета вы стреляли в двух детективов, пытавшихся вас арестовать...

О.: Я думал, что это грабители.

В.: Этот пистолет был отобран у вас арестовавшими вас детективами. Теперь оказывается, что это тот самый пистолет, с помощью которого прошлым вечером было осуществлено убийство. Как вы объясните?..

О.: Я не должен ничего объяснять. Это не зал суда. Я могу прекратить отвечать на вопросы в любой момент, когда мне захочется.

В.: Мистер Денкер, я показываю вам некоторые вещи, которые, были конфискованы в вашей квартире этой ночью во время вашего ареста. Вы узнаете эти вещи?

О.: Возможно, эти вещи были оставлены в шкафу предшествующим жильцом.

В.: Вы утверждаете, что кто-то, живший в этой квартире до того, как вы вселились в нее...

О.: Да, возможно, это так и произошло.

В.: Оставил сотню тысяч долларов чеками и наличными, так? Плюс драгоценности стоимостью... у вас есть этот список, мистер Карелла?

Карелла: Он у меня с собой.

В.: Благодарю вас. Это напечатанный на машинке список содержимого сейфа квартиры на Батлер-стрит. Я думаю, детективы нашли его в ящике стола...

Карелла: В столе гостиной. В промежутке между тумбами.

В.: В списке перечислены драгоценности общей стоимостью около пятидесяти тысяч долларов. Точно те самые драгоценности, все до одной, которые были найдены в вашей квартире. Номера серий на чеках тоже совпадают. Итак, мистер Денкер...

О.: Вот так. Ничего больше.

В.: Я правильно понимаю вас, что вы желаете на этом прекратить допрос?

Келлер: Вы слышали, что сказал этот человек. Он сказал «ничего больше». И это означает «ничего больше».

В.: Прекрасно. Если это то, чего вы хотите, то мы так и поступим. Но вы знаете, мистер Денкер... отключите камеру, пожалуйста.

Оператор камеры нажал на кнопку «Отключено». В комнате стало тихо. Когда Нелли начала снова говорить, ее голос был мягким и почти добрым. В голосе не было и тени угрозы. Но Карелла знал, что она собиралась сделать, и наблюдал за ней в немом восхищении.

— Разрешите мне вам дать маленький совет, — сказала она. — За рамками протокола.

— Конечно, — произнес Денкер и самоуверенно улыбнулся.

— Я понимаю, что вы приехали из Чикаго и поэтому, возможно, не знаете, как работает закон здесь, в этом штате. Я могу сказать вам, что в нашем случае это серьезное дело с орудием убийства и...

— Ну, это решать присяжным, верно? Серьезный это случай или нет.

Он все еще самоуверенно улыбался.

— Ну, я думаю, это очень серьезное дело — убийство и драгоценности. Итак, дело подпадает под убийство по второй статье. Это так же серьезно в этом штате, как убить полицейского офицера или охранника тюрьмы, или... в общем, мне бы не хотелось углубляться сейчас в этот вопрос. Обвинение будет предъявлено в убийстве по второй статье. И я уверена, что большое жюри подтвердит наше обвинение. Если мы получим признание... которое, я уверена в этом, не очень сложно получить при наличии имеющихся у нас материалов... тогда окончательный приговор может находиться в пределах минимум от пятнадцати лет до пожизненного заключения, а максимальный приговор — в пределах от двадцати пяти лет до пожизненного заключения. Все будет зависеть от судьи, который будет вести ваше дело. У нас в этом городе очень много строгих судей. И конечно, — продолжила она как бы случайно, — вы будете отбывать ваше наказание в каторжной тюрьме.

Она на мгновение замолчала, а потом повторила эти слова:

— В каторжной тюрьме, мистер Денкер.

И позволила ему вдуматься в эти слова.

— Я не знаю, знакомы ли вы с условиями пребывания в каторжных тюрьмах нашей прекрасной страны, — промолвила она, — но я не думаю, что какая-нибудь из них может понравиться.

— Я хочу воспользоваться своими шансами, — возразил Денкер.

— О, я уверена, что вы хотите воспользоваться вашими шансами. Симпатичный белый парень...

Во фразе акцент был сделан на слове «белый».

Опасное слово.

Карелла внимательно смотрел на нее и еще более внимательно слушал. В ее поведении было что-то профессионально хладнокровное, почти ледяное, но было в ней и что-то очень соблазнительное. Он подумал о том, что значит быть женатым на такой женщине.

— Мужчина, который так о себе заботится, — промолвила она, — который так хорошо одевается...

— Спасибо, — откликнулся Денкер, но, кажется, он теперь обращал больше внимания на ее слова.

— Вы очень уверены в себе, и я думаю, что вы предполагаете хорошо устроиться среди обитателей тюрьмы, где вы будете представлять национальное меньшинство. — Она снова играла на страхе. — Может быть, там будет соотношение десять к одному, мистер Денкер. Я имею в виду соотношение черных к белым, испанцев к белым. Вероятнее всего, вы там найдете уличных хулиганов, отбывающих большой срок наказания, — вот что вы найдете в каторжной тюрьме. Такова реальность. Они там задают тон. Замкнутый мир. Изолированный от всего остального мира. Вы будете там предоставлены самому себе, мистер Денкер. Выражаясь фигурально.

— А теперь послушайте меня, — сказал Келлер.

— Эта беседа не входит в протокол, — напомнила Нелли.

— Вот как.

— Я думаю, что мистер Денкер нас слышит. Вы слушаете меня, мистер Денкер?

— Так что же вы скажете по существу? — спросил он.

Карелла увидел, как ее глаза незаметно вспыхнули. Она понимала, что поймала его на крючок. Теперь осталось только вывести его.

— По существу, может быть не каторжная, а федеральная тюрьма.

— Ах-ха.

— Что-нибудь наподобие Денбюри или Алленвуда.

— Ах-ха.

— Что-то наподобие сельского клуба.

Она дала ему время усвоить смысл ее слов.

— А теперь я не знаю, где вы можете облегчить себе свое положение, если не здесь, — сказала она. — Я знаю, что вы совершили убийство вчера вечером, и собираюсь доказать это и докажу. Поверьте мне. Но если мы можем что-нибудь прояснить уже сейчас, то, может быть, мы сумеем договориться о меньшем сроке в федеральной тюрьме. Это остается на ваше усмотрение.

— Насколько меньше?

— Ну, я пока не знаю, что вы еще совершили, верно?

— Здесь больше ничего.

— За исключением преступления вчерашним вечером.

— Я ничего не говорил о вчерашнем вечере.

— Хорошо, так где вы совершили преступления?

— В Чикаго.

— Тогда давайте сосредоточимся на Чикаго. Хорошо? Говорите... я еще ни о чем вас не спрашиваю, но и не даю вам пока никаких обещаний... но вы совершили какие-то проступки там, и мы можем прояснить их с помощью тамошних работников ФБР...

— Какого рода проступки? Я не говорил, что сделал...

— Я понимаю. Это все не регистрируется в протоколе.

— Так что вы имеете в виду?

— Ну, дела, связанные с характером вашей работы...

— Я уже говорил вам, что работаю телохранителем и в этом состоит моя работа. Какого рода дела вы имеете в виду?

— Кража картин, — сказала Нелли, пожав плечами. — Отмывание денег, связанных с наркотиками. Вымогательство... — Она снова пожала плечами. — Мы просим вас свидетельствовать о любом человеке, для которого вы выполняли такого рода работу. Если у вас есть информация о чем-нибудь таком, то это могло бы положительно повлиять на ход здешнего дела.

— Как вы думаете, на что я могу рассчитывать?

— Скажем так, от десяти лет до пожизненного заключения. Как это звучит? Если я сумею этого добиться.

— Я не говорю, что я участвовал в такого рода делах. Вы понимаете...

— Я понимаю это. Кроме того, мы сперва должны установить все детали здешнего дела. Это надо сделать до того, как я сумею...

— Так не получится. Сперва поговорите с вашими людьми. Скажите им, что, может быть, я смогу дать информацию, которая их заинтересует, а вы узнайте, могу ли я в таком случае рассчитывать на федеральную тюрьму. И потом, от десяти лет до пожизненного заключения слишком много.

— Тогда мне следует сделать несколько телефонных звонков. Хорошо?

— Конечно. Я не спешу, — сказал Денкер.

Нелли кивнула и промолвила:

— Дайте мне несколько минут.

Затем она вышла из комнаты. Денкер сидел в кресле, положив руки на стоявший перед ним стол, внимательно изучал их. Часы отсчитывали минуты. Оператор видеокамеры испортил воздух, пробормотал извинение и зевнул. Нелли пришла через десять минут и произнесла:

— Все зависит от того, что вы можете сообщить. Я думаю, что сумею снизить срок — от восьми лет до пожизненного заключения. Хотите попробовать?

— Вы думаете, что сумеете снизить срок?

— Я могу обещать вам восемь лет. Годится? Но только в случае, если ваши сообщения будут ценными. Люди из ФБР не любят, когда их водят за нос.

— Дайте мне гарантийное письмо, — предложил Денкер, и это не оставило никакого сомнения в том, что он является профессионалом.

— Никаких письменных гарантий, — спокойно ответила Нелли. — Каков ваш ответ?

— Каким образом я узнаю?..

— Мы всегда можем пойти другим путем, — заметила Нелли и пожала плечами. — Некоторые тюрьмы лучше, чем другие.

Денкер посмотрел на нее.

— Итак, что вы на это скажете? — спросила она. — Мы договорились или мы еще только начинаем договариваться?

— Что вы хотите узнать? — спросил он.

— Сперва подробности того, что произошло здесь.

— Хорошо.

Она кивнула оператору видеокамеры. Он нажал на кнопку.

В.: Мартин Боулз нанял вас, чтобы убить его жену? — спросила она.

О.: Да.

В.: Когда это произошло?

О.: Я позвонил ему из Чикаго.

В.: Когда, мистер Денкер? — И затем более мягким тоном: — Пожалуйста, расскажите нам, когда это произошло?

О.: Тринадцатого декабря.

В.: Что же он сказал?

О.: Он сказал, что у него есть для меня работа. Кое-кто порекомендовал ему меня для выполнения работы в этом городе.

В.: Вы оба понимали, о какой работе идет речь, верно?

О.: Да, мы оба знали это.

В.: Что произошло потом?

О.: Мы договорились встретиться.

В.: Где? В этом городе?

О.: Да.

В.: Когда вы встретились с ним?

О.: Третьего января.

В.: Где?

О.: В ресторане на окраине города. В старом городе. Около Сиуолл, где-то там... вы, кажется, зовете этот район Сиуолл. Там расположен его офис, но он предпочел встретиться со мной в ресторане, а не в офисе. Он слишком хитер. Этот день был очень холодным, намного холоднее, чем в Чикаго, когда я уезжал оттуда. Я был этим удивлен. Здесь, в этом городе...

Город все еще был украшен по случаю Рождества. Деревья иллюминированы, витрины магазинов забиты товарами по случаю окончания сезона и новогодней распродажи. Прошло всего несколько дней нового года. Город выглядел необыкновенно красивым, как снежная принцесса, одетая в белые и серебряные одежды. А ресторан, выбранный для встречи, выглядел на этом фоне чужеродным. Деревянные балки возвращали посетителей к колониальным временам. Окна со свинцовыми переплетами, бар, обитый медным листом, — все это смотрелось так, как должно было выглядеть в восемнадцатом столетии. Денкер даже ожидал, что официант будет в белых чулках, штанах до колен и в напудренном парике.

Они сидели в кабине с высокими стенами, уединенно и изолированно от других посетителей.

Они пришли сюда обсудить убийство.

Боулз рассказал ему, что он работает комиссионером по вложениям и ожидает в своей фирме повышения. Если все будет хорошо, то к первому мая он станет совладельцем фирмы. Как показалось Денкеру, ему было около сорока лет. Очень красивый, с темными волосами и карими глазами. На нем был элегантный серый деловой костюм. В этот холодный январский вечер он выпил одну порцию мартини, а затем вторую, но выглядел совсем бодро, когда стал рассказывать Денкеру, что хочет убить свою жену.

— Почему? — спросил Денкер.

— Вам совсем нет надобности знать об этом, верно? — произнес Боулз.

— Вы правы, это меня не касается, — согласился Денкер.

Бизнес есть бизнес, подумал он. В течение этого получаса он смаковал порцию «водки он рокс». Он предпочитал обсуждать детали убийства на свежую голову. Только любители при этом пьют. Денкер был профессионалом.

Они посмотрели меню...

Боулз заказал жареные ребрышки, а Денкер — бараньи котлеты...

...И вернулись к обсуждавшейся проблеме. Выяснилось, что Боулз уже пытался убрать свою жену сразу после праздника Благодарения. Для этого он нанял парня, который выдал себя за профессионала в этих делах, но на деле оказался беспомощным лопухом. В середине декабря он совершил неудачную попытку столкнуть Эмму под колеса пригородного поезда на глазах у дюжины свидетелей. А в конце месяца этот идиот попытался сбить ее автомашиной. После этого Боулз решил поискать исполнителя получше. Но теперь Эмма точно знала, что кто-то охотится за ней...

— Что вы имеете в виду? Она подозревала до этого?

— Она рассказала мне, что кто-то преследовал ее.

— Понятно.

— И она, конечно, была права. Человек, которого я нанял, сде-дил за ней.

— Ах-ха.

— Выжидая удобного случая.

— Столкнуть ее под пригородный поезд.

— Блестяще, верно?

— Или сбить ее машиной.

— Я понимаю, что это может сделать вашу работу более трудной.

— Может?

— То, что она знает об охоте за ней.

— Ммм...

— Но я собираюсь хорошо вам заплатить. При условии...

— Ваши люди в Чикаго говорили, сколько я беру за работу?

— Только примерную сумму. Они сказали, что окончательные условия я должен оговорить непосредственно с вами.

— Ах-ха. Какую же сумму они вам назвали?

— Они говорили мне о пятидесяти тысячах. Примерно.

— Они назвали вам неверную сумму. Примерно. Они не учитывали фактор времени.

— Ну, я должен сказать вам, пятьдесят...

— Нет, это я должен сказать вам, мистер Боулз. Пятьдесят тысяч я брал за такую работу пять лет тому назад. Даже с учетом инфляции...

— Ну, очевидно, я был введен в заблуждение.

— Означает ли это, что мне не стоит есть эти бараньи котлеты?

— Это означает, что мы пришли сюда, чтобы поговорить. Я привык каждый день проворачивать многомиллионные сделки, мистер Денкер. Скажите мне, что вы хотите получить за работу, и мы обсудим это.

— Я скажу вам, что я хочу, но мы не будем это обсуждать. Здесь нет места для обсуждения. Обычно я беру за работу семьдесят пять тысяч. Половину — при заключении сделки, половину — после выполнения работы. Но кое-кто уже напортачил в этом деле, и ваша леди уже насторожилась. Все, что я узнал от вас, говорит о том, что она могла заявить об этом в полицию...

— Я понимаю, что здесь есть сложности. Сколько же вы хотите?

— Сто тысяч. Половину сейчас, половину после окончания работы.

— Согласен.

— Хорошо.

— При условии.

— При условии чего?

— При условии, что вы организуете это как случайность.

— Я должен платить за ваши ошибки. Верно? За ваши ошибки и ошибки вашего дурака, который пытался столкнуть ее под поезд.

— Нет, я должен сам заплатить за ошибки. Но я так и не выяснил, заключили мы соглашение или нет?

— Мы заключили соглашение.

— Хорошо. Когда вы сможете приступить к работе?

— Как только я получу первую половину суммы.

* * *

В.: Когда же вы фактически приступили к работе?

О.: Седьмого.

В.: Января?

О.: Да.

В.: И вчера вечером... расскажите о последнем вечере.

* * *

— Мистер Денкер, — вставил Келлер, — я бы все-таки посоветовал вам еще раз...

— Вы хотите идти в эту гребаную каторжную тюрьму? — спросил Денкер, резко повернувшись к нему.

Нелли очень хотелось узнать, с чем он думал в этот момент. Работа была выполнена плохо. Это верно. Часто это толкало преступников на попытки подробно описывать, как все планировалось, какими великолепными были эти планы и как несправедлива была к ним судьба. До сих пор он ничего не рассказал за исключением деталей того, как его наняли для выполнения этой работы. До сих пор никакого признания. До сих пор фактом является только пистолет. Единственным фактом у них в руках к данному моменту был только пистолет. И драгоценности, конечно. Может быть, этого было достаточно, чтобы осудить его, а может быть — и нет. С присяжными в наше время нельзя сказать ничего определенного. Нелли хотелось упрятать его на длительный, очень длительный срок. Этот парень — наемный убийца. Но она готова была скорее договориться на срок восемь лет, чем идти на риск суда присяжных, где, возможно, его полностью оправдают. В настоящее время ее единственной целью было получить признание, получить любую информацию о делах в Чикаго, которая ей была нужна для передачи людям ФБР, чтобы закрепить договоренность. Тогда можно считать работу законченной.

— Как вы вошли в дом? — спросила она небрежным тоном.

Однако он не ответил на этот вопрос.

В.: Мистер Денкер?

О.: (Молчание.)

В.: Можете вы ответить, как вы попали в дом?

О.: Я...

В.: Да. Говорите.

О.: Я думал... сперва я думал организовать диверсию, какую-нибудь диверсию, чтобы вытащить швейцара из прихожей, но потом отказался от этой мысли. Допустим, я бы устроил пожар на улице, а он не обратил бы на это никакого внимания? Я имею в виду, что я давно не был в этом городе, но мне совершенно ясно — люди здесь ко всему безразличные. Вы можете... перерезать кому-нибудь на улице горло, а они плотнее надвинут шляпы на головы и спокойно пройдут мимо. Это особенность данного города. Поэтому чем больше я думал о диверсии, тем больше росла во мне уверенность в том, что этот вариант не сработает. Тогда я сделал следующее. Я стал следить за парадным входом в течение всего дня во вторник и в среду и выяснил распорядок дня швейцара. Мне оставалось после этого только подстроиться к нему. Например, швейцар после второй смены приступал к работе в три тридцать пополудни, а оканчивал смену в одиннадцать тридцать. Три тридцать было слишком рано, а одиннадцать тридцать — слишком поздно. Я хотел закончить это дело не позже восьми часов. Выйти из дома не позднее восьми часов.

Наблюдая за парадным входом, я выяснил, что швейцар, заступив на работу в три тридцать, примерно через час устраивал себе перерыв на кофе. Этот перерыв длился с четырех тридцати до пяти часов. Примерно так. Он закрывал внутреннюю дверь, шел в закусочную «Макдональд» на Вудкресте и возвращался обратно с пакетом кофе. Затем он устраивал себе перерыв на обед в семь тридцать или около того. Это было слишком поздно для меня. Я хотел попасть в квартиру задолго до того времени. Итак, мне оставалось дождаться первого перерыва и войти в дом. После того, как я оказывался в доме...

В.: Как вы вошли в дом?

О.: У меня был ключ.

В.: Ключ к внутренней входной двери дома?

О.: Да. И ключи от квартиры. В дверь квартиры врезаны два замка.

В.: Где вы достали эти ключи?

О.: Мне их дала Эмма. Я провел с ней конец недели, когда Боулза не было в городе. Именно тогда она дала мне ключи.

В.: Итак, вы ждали, когда швейцар пойдет на обеденный перерыв...

О.: Перерыв на кофе. Убедился в том, что он пошел по улице...

В.: И затем проникли в дом...

О.: Да.

В.: Когда это было?

О.: Без двадцати пять.

В.: Вы пошли сразу наверх в квартиру?

О.: Да.

В.: Был ли кто-нибудь в квартире, когда вы туда вошли?

О.: Никого.

В.: Квартира была пуста?

О.: Да.

В.: Вы вошли в пустую квартиру...

О.: Да.

В.: Воспользовались ключами, которые дала вам Эмма Боулз...

О.: Да.

В.: А затем что было?

О.: Я оставил следы вскрытия на сейфе. Для этого я использовал зубило. Я хотел сделать вид, что сейф вскрывал любитель. Затем я открыл сейф с помощью шифра, который мне дал Боулз. Я взял из сейфа наличные деньги, чеки и драгоценности, а затем сел и стал ждать.

В.: Это было сделано под воздействием импульса?

О.: Мадам?

В.: Я имею в виду все эти вещи из сейфа.

О.: Нет, нет. Это составляло часть плана.

В.: Зачем это было нужно?

О.: Чтобы создать видимость грабежа, во время которого пришел хозяин.

В.: Понятно. Итак, вы ограбили сейф...

О.: Да. Ну, нет. Я не вскрывал его, если вы это имеете в виду. Я знал комбинацию цифр, которую мне сообщил Боулз.

В.: Вы открыли сейф...

О.: Да.

В.: Забрали его содержимое...

О.: Да.

В.: И взяли его с собой, когда ушли из квартиры...

О.: Да.

В.: ...и из дома.

О.: Да.

В.: Скажите мне, мистер Денкер, как вам удалось уйти из дома?

О.: По пожарной лестнице в полуподвал, а затем через двери, ведущие к аллее.

В.: Куда вы потом пошли?

О.: К Вудкрест-авеню, где я поймал такси.

В.: Поехали на свою квартиру?

О.: Да, мадам.

В.: Для чего?

О.: Это был момент, когда я должен был это сделать.

* * *

Ожидание всегда очень трудное дело. Он ждал, чтобы совершить убийство. Содержимое сейфа находилось в его кейсе, лежавшем на полу спальни. Там были драгоценности стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, наличные деньги, чеки. Он сидел на краю кровати лицом к двери спальни и прислушивался, не щелкнет ли ключ в замке входной двери. Щелчок, который подскажет ему, что пора снять предохранитель с кольта 45-го калибра. Время бежало, он начал думать, что, может быть, сделал ошибку, начал думать, что, может быть, ему придется сидеть здесь всю ночь и никого не дождаться.

На его часах было без четверти шесть.

Он сидел и ждал.

Постукивал ногой о пол.

Ждал.

Вспоминал все, что происходило в этой постели.

Ждал.

Было без двадцати минут семь, когда он услышал, как в замке входной двери щелкнул ключ. Он снял предохранитель и поднялся с кровати. Затем занял позицию за дверью в спальне, слева от нее. Он слышал, как входная дверь снова закрылась. Раздался щелчок замка. Затем было слышно, как открылись, а затем закрылись дверцы стенного шкафа. Затем раздались шаги. «Ты и я, — подумал Денкер. — Ближе. Сейчас».

— Вы!

От удивления женщина широко открыла глаза.

— Я, — ответил он и выстрелил.

* * *

В.: Сколько раз вы выстрелили?

О.: Три раза.

В.: Все выстрелы были в голову?

О.: Все в голову.

В.: Вы стреляли в Мартина Боулза три раза?

О.: Я стрелял в Мартина Боулза три раза.

В.: Вы убили Мартина. Боулза?

О.: Я убил Мартина Боулза.

* * *

Основная схема плана осталась неизменной. Ничего особенного не надо было менять. Просто застрелил мужа вместо жены. Потому что это, видите ли, было более выгодным делом.

Такое решение задачи было связано с определенными, очень ясными преимуществами. Преимуществами в долларах. Если бы он пошел по тому пути, который был связан с выполнением заказа Боулза, то получил бы вторую половину заработанной суммы плюс драгоценности, которые с самого начала он не собирался возвращать. В этом случае он получил бы всего сто тысяч наличными и, может быть, тысяч тридцать за украденные драгоценности.

Путь, который они подробно обсудили и так тщательно спланировали во время того уик-энда, когда Боулза не было дома, сулил значительно больше денег. Гораздо больше. Можно даже забыть про тридцать тысяч за драгоценности, так как Эмма застраховала их и в любом случае получит реальную их стоимость. В конце концов, это ведь было убийство, связанное с грабежом. Ее дорогой муж был убит во время грабежа квартиры. Драгоценности были застрахованы от грабежа. Это означало, что пятьдесят тысяч, хоть и длинным путем, но вернутся к Эмме, а следовательно, и к нему.

— Она сказала мне, что хочет выйти за меня замуж, — произнес он и улыбнулся. — Вы представляете? — И покачал головой. — Я согласился. А почему нет? Красивая женщина. Почему бы и нет?

Жениться на ней и забыть о потерянных пятидесяти тысячах и выручке за драгоценности. Забыть о сотне тысяч наличными и чеках. Все эти детские игрушки. Настоящие деньги придут, когда вскроют завещание Боулза.

Много денег, как она заверила его.

Львиную долю этих денег Боулз унаследовал от отца. И все эти деньги достанутся Эмме, как единственной наследнице.

Надо только жениться на всех этих деньгах.

Самая прекрасная часть плана заключалась в том, что право на наследование никогда не будет поставлено под сомнение, потому что никто не может и предположить, что Эмма каким-либо образом замешана в этой истории. Прошлым вечером в то время, когда грабитель убил ее мужа, ее не было в квартире. Она фактически была...

— Она сказала нам, что обедала в это время с подругой, — сказал Карелла.

— Точно, — подтвердил Денкер.

— Да, мы проверили. Они обедали. У нее безупречное алиби. В момент убийства ее и близко не было от места убийства.

— Это в точности соответствовало нашему плану. Я сказал Боулзу, что хотел бы, чтобы он уехал в пятницу вечером. Я собирался сделать это в пятницу ночью, наступающей ночью, а вместо этого сделал это прошлым вечером. Он никак не ожидал меня встретить в своей квартире. Я думаю, он почувствовал, что произойдет, только за секунду перед тем. Однако было уже слишком поздно. Верно?

— Что верно, то верно, — согласился Карелла. — А вы знаете, что еще она говорила нам, когда мы вошли в квартиру? Уже после того, как она пришла домой, нашла своего мужа мертвым и позвонила в по...

— Я точно знаю, что она...

— Она убеждала нас снова, что была уверена в вашем возвращении в Чикаго. Снова говорила нам, что попрощалась с вами в четверг после полудня.

— Это верно. В этом и заключалось мое алиби. Я уехал, я был в Чикаго. Ее мужа убил грабитель. Эту схему мы выработали вместе. Предполагалось, что она должна сказать вам...

— Ну, она так и говорила. И она одновременно сказала, что ваши отношения были чисто деловыми...

— Верно...

— ...и поскольку она не очень жалела о смерти мужа, то не понимала, какое отношение вы имеете к этому делу.

— Предполагалось, что и это она должна была говорить.

— Так и было. И конечно, она ничего не знала. Обедала со своей подругой. Как по-вашему, Денкер, сколько денег связано с этим делом?

— В завещании? Миллион шестьсот тысяч.

— Куча денег...

— Конечно. И это единственная причина, почему я ввязался в это дело. Она все время говорила о любви, а я все время считал деньги. Это был хороший план.

— Он и сейчас хорош, — сказал Карелла.

Денкер посмотрел на него.

— Ну-ка сообразите — кто выиграл в этом деле?

Денкер продолжал смотреть на него.

— Спасенные драгоценности, наличные деньги, чеки, миллион шестьсот тысяч по завещанию...

Денкер замотал головой.

— Да, — промолвил Карелла, кивнув ему.

— Нет.

— Она перехитрила вас, Денкер.

— Нет, этого не может быть.

— Да, перехитрила. Она использовала вас.

— Вы ошибаетесь.

— Ответьте на несколько вопросов, Денкер. Выстройте их в ряд.

— Охотно.

— Она когда-нибудь упоминала о том, что мы знали о вашем существовании?

— Нет, как вы могли?..

— Вместе с тем, она все рассказала нам о вас. Ясно? Мы начали следить за вами с первой минуты вашего появления.

Денкер опять посмотрел на него.

— Она упоминала о том, что мы знали о приобретении вами пистолета?

— Нет, никогда...

— Даже об этом не упоминала?

— Нет, но...

— Видите ли, она знала это. Знала, что вы купили пистолет. Мы ей сообщили.

Молчание.

— Кольт сорок пятого калибра.

Молчание.

— Денкер, она позволила вам использовать пистолет, о котором мы знали.

Снова молчание. Затянувшееся молчание. Он начал ощущать, что пистолет был единственной реальной вещью, которая связывала его с убийством. Она знала, что они вышли на пистолет... но она не предупредила его.

— Но... — Он покачал головой. — Она хотела выйти за меня замуж.

Карелла ничего не ответил.

— Она сказала, что полюбила меня, — сказал он.

Карелла опять ничего не ответил.

— Боже мой, мы планировали все это вместе! — закричал Денкер.

— Вы можете это доказать? — спросил Карелла.

— Ну, нет, но...

— Мы тоже не можем.

* * *

Была пятница, шесть часов утра. До места назначения на окраине города было еще около получаса пути. На горизонте на востоке уже появилась розоватая полоска зари. Денкера увезли в наручниках. Нелли Бранд получила все, что ей было нужно. Сейчас она и оба детектива сидели в дежурной комнате и снова пили свежий кофе, который они заказали в круглосуточно работавшей закусочной на Калвер-стрит. Они пытались оценить, смогут ли привлечь по этому делу Эмму Боулз, и не видели такой возможности.

— Мы не можем использовать это признание, чтобы привлечь ее к ответственности, — высказалась Нелли.

— Нет, не можем, — согласился Карелла.

— Тут ведь действует закон.

— Да, тут закон, — согласился Мейер.

— А то каждому достаточно сказать что-нибудь о другом человеке и того можно будет привлечь к суду.

В дежурной комнате воцарилась тишина. Вдруг стало четко слышно тиканье часов.

— Вы видите возможность предъявить ей хоть какое-либо обвинение? — спросила Нелли.

— Нет, — ответил Карелла.

— Нет, — откликнулся Мейер.

— Значит, так оно и есть. — Нелли допила свой кофе. Она посмотрела на часы, поднялась и сказала: — Если я сейчас поеду домой, то у меня останется полчаса для сна перед тем, как зазвучит будильник.

Оба детектива хранили молчание.

— Не вешайте носа, — проговорила она.

Карелла кивнул.

Нелли пожала руку Мейеру.

— Спокойной ночи, — произнесла она. — Я вам позвоню.

— Спокойной ночи, — ответил он.

Она протянула руку Карелле. Он пожал ее.

— Спокойной ночи, — еще раз произнесла она.

— Спокойной ночи, Нелли.

Их глаза встретились.

— Не надо расстраиваться, — добавила она. — Половина булки лучше, чем ничего.

Карелла кивнул.

Он размышлял о том, что вчера пополудни из здания суда Самсон Уилбур Коул вышел свободным человеком, а сегодня то же самое происходит с Эммой Катериной Боулз. Карелла размышлял о том, что в наши дни можно считать себя счастливым, если удается получить хотя бы полбулки, потому что в большинстве случаев удается получать только крошки со стола.

— Не переживай, Стив, — тихо произнесла она.

На мгновение, только на одно мгновение, показалось, что она хотела наклониться к нему и мягко и нежно поцеловать в щеку. Этот момент прошел. Она отпустила его руку.

— До свидания, друзья, — кивнула она и вышла из дежурной комнаты.