Колодец строго волхв СПб, Азбук 1998 5-7684-0390-6

Елизвет Дворецкя

Колодец строго волхв

Чсть первя

ГОРОД-ЩИТ

Еще не проснувшись до конц, леж в дреме с зкрытыми глзми, Медвянк, по своему обыкновению, вспоминл, что хорошее обещет принести ей нступющий день. Он всегд тк делл — словно прикидывл, стоит ли вствть? — и кждый день неизменно убеждлсь — стоит! И сегодня особенно! Сегодня — Лелин велик день, ее ждут первые в году хороводы, песни, игрищ, в которых Лелей выберут не кого-нибудь, ее, — ведь он, не другя, крше всех девушек в Белгороде! Одн новя рубх из кршеного тонкого льн, которую он см вышивл ползимы, стоит того, чтобы подняться и ндеть ее!

Потом Медвянке вспомнился вчершний вечер, и он вздохнул с облегчением. Слв Лде и Мкоши, вчер Молчн нконец-тки собрлся посвтться, ему откзно, и дело это кончено! Медвянк чувствовл себя тк, будто три версты несл н плечх коромысло с двумя бдьями воды и нконец-то сбросил. Больше Молчн не будет ходить з ней тенью, знчительно смотреть своими желтыми глзми и молчть, будто он ведунья и см прочтет его мысли. Д если бы Медвянк и могл прочитть его мысли — не стл бы. Ей никогд не нрвился степенный и толковый, но молчливый и скучный кузнец-змочник, и он был всей душой рд, что больше он не стнет к ним ходить.

Перевернувшись н спину, Медвянк открыл глз, высунул руки с здрвшимися руквми рубхи из-под одеял и слдко потянулсь, зжмурилсь. В отволоченное окошко тянуло свежим зпхом весеннего утр, еще прохлдного, но обещющего теплый день. Яркий Ярилин луч лежл н глиняном полу, и Медвянке вдруг стло скучно в доме, нполовину зрытом в землю, зхотелось н волю. Оглядевшись, он увидел, что лежит одн, сестры Зйки нет, челядинк тоже ушл, ее подстилк из козьей шкуры свернут и зсунут з лрь. Откинув одеяло, Медвянк спустил ноги н пол, одной рукой схвтил вязные чулки, второй — кожный поршень, новенький, прошитый цветными ремешкми, — отцовский подрок с прошлонедельного торг, и зторопилсь, испугвшись, что спл слишком долго. Мть всегд приходит будить ее — отчего же сегодня не пришл?

Одевясь и торопливо рсчесывя костяным гребнем свою пышную и длинную рыже-золотистую косу, Медвянк слышл через окошко голос мтери и челядинки, возившейся в хлеву. Рз еще не выгнли корову — знчит, не тк уж и долго он спл. Скотину только вчер впервые в этом году выгнли н луг, и сегодня все улочки белгородского детинц и посд уже ждли, что вот-вот зпоют з тыном рожки кончнских пстухов. И в этом ожиднии тоже был весн, тоже был прздник.

Из передней клетуши слышлись голос отц и гостя, боярин Гостемир, который жил у них во время княжеских сборов в поход. Медвянк прислушлсь к словм, зплетя косу, и усмехнулсь: спор шел все о том же смом.

— Ты, Гостемире, ртный человек, вот ты мне и скжи: неужто у нс ворогов по всем землям столько? — рсспршивл гостя Ндеж. — Сколько живу, не помню, чтоб князь хоть одно лето дом побыл. Ты смотри: едв он в Киеве сел, тк срзу н ляхов пошел, д тут же н вятичей, н другое лето опять н них, н третье — н ятвягов. И тк все семндцть лет! Н рдимичей, помню, рть собирли, н болгр, н греков, н хорвтов, — д где они есть, хорвты, что з нрод ткой, что нм до них з дело? Н чудь ту же в который уж рз идут!

— А помнишь ты ткое лето, чтоб печенеги н полян не ходили? — отвечл ему Гостемир. — То-то, не помнишь! А с печенегми воевть — люди ндобны, кони, оружие, всякий припс. Где брть, коли в походы не ходить? Без вятической и чудской дни н что город строить? И без великого ум догдешься.

— Без великого ум и другое догдешься! — горячсь и волнуясь, подхвтил Ндеж. — Вот уйдет князь, без него печенеги нгрянут, все городки пожгут, все труды в дым пустят! Вон с Мл Новгородом что сотворили…

— Тк з воями и пойдем, чтоб не печенеги нс, мы их по ветру пускли! — тоже горячсь и перебивя, убеждл его Гостемир.

— Оствлся бы князь дом — никто к нм и не сунется! Кк в песне поется: коли сокол в лову бывет, высоко птиц бивет, не дст гнезд своего в обиду! А нш ясный сокол — чуть трв н луг, тк он в облк!

Городник, посвятивший свою жизнь и труд обороне русских городов, и боярин, с отрочеств привыкший полгть честь и доблесть в ртных походх, вели ткие споры кждый день и никогд не приходили к соглсию. Кждый из них был по-своему прв: рди будущей безопсности южных русских земель князю приходилось н время оствлять их без своей зщиты. Чтобы удержть достигнутое, князь отпрвлялся собирть силы, рискуя потерять больше, чем приобретет. И ни см князь, ни его мудрые бояре и бывлые воеводы не видели выход из этого ведьминого кольц.

Но сегодня Ндеже и Гостемиру не удлось доспорить до утомления, когд мысль о ковше холодного квс вытеснит желние рзобрться в княжеских делх. Со двор послышлся шум, перепугнное квохтнье курицы, едв не попвшей кому-то под ноги, всполошенный лй пс Угольк. Что-то крикнул хозяйк, любопытня Медвянк выглянул из здней клети в переднюю, зжв в кулке конец косы с недовязнной лентой и косником. Хлопнул дверь сеней, словно ее рвнуло бурей, и н пороге жилья покзлся могучего сложения мужик с торчщей во все стороны, кк будто ветром рздутой темной бородой. Дже вниз по ступенькм он не спустился, рухнул, словно не в силх был снести свой гнев и возмущение.

— Ты гляди, чего деется! — возмущенно згудел он прямо от порог, не здоровясь и не клняясь. — Опять полк притщился ккой-то боярский, и сызнов тысяцкий к нм его сует! Д что мы — бездонные?

— Д не шуми ты, хоть поклонись добрым людям! — воскликнул жен Ндежи, Лелея, устремляясь з нежднным гостем. Это был сосед, кузнец-оружейник, прозвнный Шумилой. Родом он был из Полоцк, из племени кривичей. Именно з горячий и непокорный нрв полоцкий посдник отпрвил его первого со всем семейством н Киевщину, когд князь Влдимир велел собирть нрод для зселения вновь построенных сторожевых городов. Полоцкий посдник без сожления рсстлся с хорошим оружейником, лишь бы избвиться от шумного бунтря, который всегд был недоволен посдником и его тиунми, днями и повинностями, нпоминл полочнм о том, что не всегд они были днникми Киев и совсем недвно еще имели свой княжий род, перебитый князем Влдимиром.

— Сядь д рсскжи толком! — уговривл его хозяйк.

— Д где ж тут толк! — продолжл бушевть оружейник, никого не слушя. — У нших у кузнецов н всяком дворе уже по полку стоит, смим сесть некуд, хозяев н дворе спят, и клети, и бни зняты, хоть в хлеву живи, у нших и хлев-то не у всякого есть! Доколе ж ткое будет? Охот князю воевть — тк и пущй себе идет, нм-то з что ткя бед? Что же он их н своем дворе не поселит? У него-то тм не тесно!

— Уймись ты, мутник! — усовещл оружейник Ндеж. — Ккой ты Шумил — тебе Буреломом бы звться пристло! Попомни мое слово: нсидишься ты в порубе з блмутство!

— Д кк тут терпеть — совсем змучили постоями! — не унимлся Шумил. — У вс-то в детинце еще тихо. А у нс что орд прошл. Горшки побиты, куры поедены, хоть см н солнышко кукрекй!

Ндеж и Гостемир зсмеялись.

— Выпей-к квсу рди прздник! — весело скзл Ндеж и взял со стол деревянный ковшик с ручкой в виде утиной головы. — Рзом н сердце полегчет!

— Мутно н душе, коли пив нет в ковше! — зсмеялся Гостемир.

— Ккой ткой прздник? — прогудел Шумил, вытиря руквом выпуклый, блестящий от пот лоб. Выговорившись, он зметно поостыл и теперь переводил дыхние, кк после трудной рботы.

— Кк ккой? Лелин велик день же ныне! — воскликнул Ндеж, нливя квсу из большой корчги. — Стреешь, брте, стреешь, бед! Девичий прздник збыл! А ведь в молодые-то годы только и ждл, ? — Ндеж подмигнул гостю, протягивя ему ковшик с квсом, и все трое зулыблись, вспоминя, кк ждли когд-то в юности нчл весенних хороводов и игрищ.

Словно отозввшись н перемену рзговор, в переднюю клетушу вышл нконец Медвянк. Поклонившись гостям, он повернулсь, чтобы отец мог ее оглядеть. Прервв рзговор, Ндеж и об гостя злюбовлись ею. Не зря Медвянк ндеялсь и сегодня, третий год подряд, предствлять богиню-Весну в игрищх и обрядх Лелиного велик дня. У нее были крсивые крие глз, блестящие, кк темный янтрь, тонкие черные брови, словно прочерченные угольком, румянец горел н ее щекх непреходящей зрей. Уголки ее ярких губ были чуть приподняты, и это придвло подвижному лицу девушки выржение смешливого здор. Хороши были и волосы цвет темного мед, густые, тонкие, вьющиеся н вискх и ндо лбом легкими звиткми, и в кждом волоске горел солнечный луч. Богиня Лд одрил Медвянку крсотой, Мть Мкошь дл ей легкий, веселый и бойкий нрв. Отец не чял в ней души, все прни Белгород не отводили от нее глз.

Сегодня он чувствовл себя особенно крсивой и нрядной, пострвшись в честь богини Лели. Нряды были единственным рукодельем, н которое Медвянк не жлел трудов: ее верхняя рубх из крсновтого полотн был рсшит многими полосми цветной тесьмы, из-под нее виднелся подол нижней рубхи, покрытый многорядной вышивкой. Н рукх звенели витые серебряные обручья, н груди блестели бусы из крсно-рыжего сердолик и желтого янтря.

— Ах, хорош у тебя дочь! — одобрительно кивя, воскликнул Гостемир. — Хорош! Истинно, см Леля-Весн! Будь я н двдцть лет помоложе д будь холостой, беспременно бы посвтлся!

— Спсибо н добром слове, д у нс в городе и своих женихов достнет! — весело ответил Ндеж, со знчением поглядев н дочь.

Медвянк фыркнул, поднял к лицу рукв — вспомнил о Молчне.

— Д уж я видл вчер! — тоже вспомнив вчершний вечер, скзл Гостемир, подкручивя ус. — Женихов вм не с собкми искть!

— Собкми со двор гнть! — сдерживя смех, отозвлсь см Медвянк. Он знл, что в городе будет много болтовни про вчершнее неудчное свтовство, что многие, особенно имеющие дочерей н выднье, будут осуждть ее з рзборчивость, но ее это не беспокоило. Он очень любил, когд о ней все говорили.

— Ох, боги светлые! — Лелея недовольно вздохнул. Со вчершнего вечер он только жловлсь, но против откз жениху возржть не стл. С одной стороны, иметь в зятьях ткого толкового и ндежного человек, кк Молчн, было бы хорошо, но Лелея был неглуп, хорошо знл свою дочь и не могл не понимть: Медвянк и Молчн совсем друг другу не подходят, в семье их не было бы лд. А без лд ккое счстье?

— Мкошь-Мтушк ее дух, видно, из ветр сотворил! — кчя головой, приговривл Лелея. Стршя дочк, всегд готовя болтть, смеяться, петь, плясть хоть до зри, не был охотницей до домшней рботы, и это не нрвилось городничихе.

— Не ворчи, мтушко! — зщищл свою любимицу Ндеж. — Ведь кк хорош, добрым людям н рдость, — посмотришь, и сердце веселится! Кк огонек дом освещет!

— Огонек твой светит, д не греет! Нговоришь ты ей — он и без того привередниц выросл, ни н одного доброго прня не глядит. Что же, княжич дожидться — д где его взять?

— Будут здесь и княжичи! — подхвтил боярин Гостемир, который неизменно зступлся перед хозяйкой з Медвянку просто потому, что при взгляде н девушку у него веселело н сердце. Вот здесь он был целиком соглсен с Ндежей: з что ее брнить, если он тк хорош! — Князь-то, слышли, и стрших сыновей с собой в поход берет. Вышеслв, Изяслв, Святополк — все уже молодцы! И больше всех Вышеслв!

— Рсскжи, боярин! — Медвянк улыбнулсь Гостемиру, ее глз блестели луквой мольбой. Княжичи, которых ждли в Белгороде со дня н день вместе с смим Влдимиром, знимли немло мест в ее мыслях. Ей хотелось хоть рзок посмотреть н них, узнть, ккие они, сыновья Влдимир, внуки Святослв, потомки Джьбог.

— Д ну тебя! Собрлсь, тк ступй! — Мть мхнул н нее рукой, не двя Гостемиру нчть рсскз. Он знл легкий нрв и живое вообржение дочери и беспокоилсь — от мыслей о княжичх добр не будет.

— Мы ее з Явор отддим! — тут же доложил Гостемиру млдшя дочк Ндежи, которую пок еще звли детским именем Зйк. В свои десять лет он был миловидн, резв и проворн и обещл в будущем не уступить стршей сестре.

Медвянк не стл спорить с мтерью и вышл из клетуши, приплясывя н ходу и смеясь прошедшему рзговору. Ей и првд пор было идти. Про княжичей он еще успеет рсспросить Гостемир, когд мтери не будет поблизости, упускть что-либо из сегодняшнего прздник он не собирлсь.

* * *

Двор Ндежи смотрел резными воротми н мленькую площдь в середине детинц, и стрший городник, тким обрзом, жил в смом сердце город и всех его событий. Сюд же выходили дворы тысяцкого и епископ, подле них стоял мленькя деревяння церковь с одной мковкой, покрытой серебристыми плшкми осинового лемех. В детинце было тише и млолюднее, чем в Окольном городе, крепкие тыны белгородской знти стояли величво и спокойно.

Выйдя со двор, Медвянк нпрвилсь к высоким воротм тысяцкого Вышени. Он был дружн со стршей Вышениной дочкой и уговорилсь зйти з ней, чтобы вместе идти н Лельник. По дороге Медвянк с удовольствием ловил н себе веселые взгляды, улыблсь всем вокруг, дже нпевл негромко. Тесновтя площдь детинц, отсыревшие з зиму бревн тынов, влжня земля, рзбитя копытми скотины и спогми дружины, были облиты золотом Хорсовых лучей, и все кзлось крсивым, потому что говорило о весне. А стоило Медвянке вспомнить, что скоро он увидит смого князя, кк ликовнье вскипло в ней, кк бурный весенний ручей. Весн был вокруг нее и внутри нее, он см был — Весн. Пройдя з ворот воеводского двор, Медвянк встретил десятник из Вышениной дружины, Явор. Увидев девушку, он остновился, не сводя с нее глз, улыбнулся восхищенно и рдостно. Яркое солнце слепило ему глз; кзлось, что Медвянк облит солнечными лучми и см излучет свет. Он был словно вил, рождення от росы и трв, с блестящими, кк молния, очми, лучезрно-прекрсня Денниц, дочь Светлого Хорс.

— Что смотришь, будто глз примерзли? — здорно спросил Медвянк. — Или не признл?

— Гляжу — не пойму, живя ты или мне мерещится? — простодушно сознлся Явор.

Медвянк зсмеялсь, но в сердце был премного довольн и его словми, и восхищением в его глзх. Он был рд, что встретил его, — н девичий прздник мужчинм смотреть нельзя, ей хотелось покзться Явору во всей крсе нряд.

— Мерещится-то спьяну, ты не пьян ли с утр? — со смехом спросил он. — Смотри, воевод увидит!

— Д ты про что? — удивился Явор.

Но Медвянк уже проскользнул мимо него к крыльцу женского терем воеводских плт и поднялсь н несколько ступенек.

— Постой! — Явор вдруг порывисто шгнул з ней и схвтил ее з руку. Медвянк обернулсь, и смех все еще игрл в чистых чертх ее лиц. — Постой! — повторил Явор, любуясь ею, и горячо зговорил: — Что же ты бежишь от меня, кк от зверя лесного? Или я тебя обидел чем?

— Еще бы не обидел — у честного нрод н виду з руки хвтешь! — с луквым упреком ответил Медвянк и попытлсь отнять руку. Явор легко остнвливл н скку жеребц и ломл в лдони еловую шишку — но тонкое белое зпястье смешливой девушки легко выскользнуло из его пльцев. Нсильно мил не будешь.

Медвянк принялсь стртельно попрвлять витое серебряное обручье, потом быстро глянул н Явор. Вот оно, дескть, мое обручье. Уж три год ношу, потом пригожему молодцу отдм, з кого змуж пойду. Не з тебя! Не твоей родне н посиделкх рушники вышивю и пояс плету!

Явор без труд понимл ее взгляды — з несколько лет он узнл лицо Медвянки горздо лучше, чем свое собственное. Он и првд был весн, то солнышком пригреет, то ветерком протянет, то прояснится, то нхмурится.

— Хоть сегодня-то, в Лелин день, не беги от меня, — тихо скзл Явор, снизу вверх глядя н девушку, стоящую н ступенькх крыльц. Медвянке очень нрвилось смотреть н рослого кметя сверху вниз, и он здорно улыблсь, чувствуя, что он в ее влсти. — Видит Лдин Дочь — никто тебя тк не любит и любить не будет вовек, кк я люблю.

И ведь првду говорит: никто другой столько твоих нсмешек не терпел, — говорил умня чсть Медвянки, но он был зперт в смой дльней клети ее души и голос ее был почти не слышен. А руслочий дух, влдевший любимой дочерью Лды, уже выплил ответ.

— А ты почем знешь, кк другие любят? — нсмешливо отозвлсь Медвянк, и ее блестящие глз говорили: я-то зню! — Коли ты мужик посдского через тын метнул, тк мнишь, что всех одолел? Збыл, чего Обереж говорит: н всякого сильного сильнейший сыщется?

Избвившись вчер от Молчн, он с особым удовольствием вспомнил сейчс тот двний случй. В прошлую Мкошину неделю Молчн, уже тогд думвший о свтовстве, хлебнул лишнего в гостях, изменил своей обычной змкнутости и, встретив Медвянку под чьим-то тыном, когд он шл домой с посиделок, решил непременно с ней поговорить о своем свтовстве. Только спьяну он мог подумть, что он соглсится! Но он не хотел и слушть. А Молчн схвтил ее з руки, прижл к тыну и неловко попытлся поцеловть. К счстью, нвык у него в этом деле было меньше, чем у Медвянки нвык уворчивться. Возмущення и рссерження девушк пытлсь освободиться, но кузнец был слишком силен. Знятый борьбой с девицей, Молчн не услышл сзди шгов Явор, и вдруг чья-то сильня рук взял его з пояс и приподнял, вторя ухвтил з ворот кожух и пригнул вперед, слегк стукнув лбом о тын. Утртив рвновесие, змочник тут же выпустил Медвянку и нелепо взмхнул рукми, стрясь удержться н ногх. «Побеседовл с девицей, удлой молодче, теперь ступй восвояси! » — мирно пожелл ему знкомый голос. Сильные руки рывком подняли Молчн з пояс и з ворот, земля выпрыгнул из-под ног, холодно свистнул ветер, ловко проскочили внизу зостренные верхушки полуторсженного тын, и подмерзшя земля рдостно рвнулсь нвстречу зблудшему сыну, вздумвшему полетть, — уже с другой стороны.

Этот случй долго со смехом обсуждл весь Белгород. Ндеж поблгодрил Явор и подрил ему плеть с костяной рукояткой с нвершием в виде волчьей головы. Подрок был с нмеком и с предупреждением. Стрший городник знл, что Явор и см не прочь посвтться к его дочери — только не тк, кк Молчн. «Вот что тебе нужно будет, если ты мою дочь возьмешь! » — хотел любящий отец скзть желнному зятю.

А см Медвянк, с восхищением нблюдвшя полет Молчн, тут же кинулсь рсскзывть подружкм збвную новость. Не упустил он ни одной мелочи — только збыл Явору спсибо скзть.

— Метнул, — спокойно подтвердил Явор, положив руку н столб крыльц и больше не трогя Медвянку. — И еще метну, коли опять стыд збудет. И покуд не сысклся ткой, кто меня через тын метнет, я свою дорогу не брошу. Нет у меня ни мтери, ни сестры — ты одн мне всех дороже!

— Я тебе дорог! Выкупить меня твоей кзны не хвтит! — крикнул Медвянк и взлетел по ступенькм до смого крыльц. Явор подлся з ней, но он толкнул дверь и скрылсь в сенях, только медово-золотистя кос с крсной лентой и двумя серебряными монетми-диргемми н конце мелькнул перед глзми огорченного и рздосдовнного Явор.

В сердцх удрив кулком по резному столбу, Явор сел н ступеньку и угрюмо вздохнул, жлея, что опять зговорил с Медвянкой о любви. Знл ведь, что кроме обиды ничего не добьется, но тоск по Медвянке, и зимой не оствлявшя его, весной вскипел кк горячя смол, см девушк покзлсь ему сейчс еще крше прежнего, и слов сми рвлись с губ. Кзлось, если промолчит сейчс — здохнется. Или првд з чужую ложку сдуру схвтился, не про него ткя крсвиц? Явор был высок и сттен, но крсотою похвлиться не мог: волосы выгорели н степном солнце почти до белизны, лицо потемнело, отчего он кзлся несколько стрше своих нынешних двдцти трех лет. В придчу нос его, когд-то двно перебитый, имел горбинку и был немного сворочен н сторону. Ткой жених кзлся Медвянке недостойным ее крсоты, и он без стеснения нсмехлсь нд ним. Бывло, Явор по нескольку дней отворчивлся, проходя мимо Ндежиного двор, но крсот и прелесть Медвянки снов и снов зствляли его збывть нсмешки и прощть обиды. Ткую крсоту дют богини, Мть и Дочь не рождют н свет ничего дурного. Только доброе, только н рдость. Явор любовлся Медвянкой, кк зрей или рдугой, и, стрдя от ее нсмешливости, в крсоте ее нходил утешенье.

Все еще улыбясь после встречи с Явором, Медвянк поднялсь в терем. В глубине души ей льстило, что первый молодец в Белгороде, предмет вздохов многих девиц детинц и посд, любуется только ею и дже не глядит н других. Это вм не Молчн! Слов Явор о любви были ей что прыжки через костер — близко к чему-то вжному, священному, и стршновто, и весело, под ногми жр, нд головой ветер, и дух зхвтывет, и смеяться хочется. А н отроков в воеводских сенях, встретивших ее ждными взглядми, знчительно подтолкнувших друг друг локтями в бок, он глянул без смущения, с здорным вызовом: ну сунься ко мне, кто хочет полетть через тын!

* * *

Весн в этом году выдлсь рнней и теплой, семейство воеводы уж с месяц кк перебрлось из нижних теплых истобок в горницы. Здесь свет проникл не через мленькие волоковые окошки, свободно лился в широкие окн, зкрытые желтовтыми плстинкми слюды в чстой кршенной крсной охрой рме, и светло было тк, что иголку н полу увидишь. Лвки, лежнки и лри были покрыты цветными вышитыми покрывлми — рукодельем хозяйки и ее дочерей. Плхи пол прятлись под трехцветным, степной рботы ковром с узорми из мягких звитушек. Н ковре влялсь кукл, сплетення из мягкой льняной пряжи, одетя в вышитую рубшечку, — млдшя дочк тысяцкого еще не носил девичьей ленты.

Стршя боярышня, Сиян, встретил Медвянку в рубхе, с рстрепнной косой и со слезми н глзх. Сияне только что исполнилось пятндцть лет, но он был рослой, сттной н згляденье. Белое лицо ее с првильными чертми и нежным румянцем было крсиво, но светлые и мягкие брови и ресницы придвли ему детское выржение. Сиян был скромн, прямодушн, не тщеслвилсь своим знтным родом и высоким чином отц. Огонь жизни, который игрл в кждой черточке Медвянки, у нее был зпрятн глубоко внутри и до поры дремл. Если Медвянк был ярким душистым цветком, к которому со всех сторон устремляются пчелы, то Сиян был еще только почкой, ожидющей солнечного луч, который пробудит ее, дст силы рсцвести.

— Ты чего, душ моя, не одет, не прибрн? — удивленно нпустилсь н нее Медвянк. — Или зхворл? Или и у вс кмети всех петухов поели?

— Меня отец не пускет н Лельник! — слбым от слез голосом ответил Сиян. Ее розовые губы дрожли, голубые глз влжно блестели, кк цветочки с кплями росы.

— Кк не пускет? — изумилсь Медвянк. — Чем же ты провинилсь?

— Ничем я не провинилсь! Говорит, мне не пристло, я, дескть, боярышня, мне не к лицу с черной чдью хороводы водить! Рньше не пускл — говорил, мл еще, но теперь-то не мл, мне шестндцтое лето пойдет, я уже невест! Все гулять будут, я в горнице буду сидеть, кк увечня ккя-нибудь, кк дурочк безъязыкя…

Тут выдержк совсем ей изменил, и Сиян снов рсплклсь от горькой обиды.

— Говорит, Христос не велел, грех ккой-то, вот еще! — сквозь слезы вымолвил он. — Это все Ивн ему нговорил!

— Кто ни нговорил, ндо отц слушться! — бормотл няньк Проворих, с детств ходившя з воеводской дочерью, теперь смотревшя з ее млдшими сестрми. — Д не кручинься ты тк, голубк моя, мло ли тебе будет веселий! Ты же крсвиц у нс, кк зорьк ясня! Тебе ли в печли быть? Что тебе в хороводе этом! Попроси только — тебе отец из кменьев смоцветных велит венок свить, не чет прочим!

Но обе девушки ее не слушли. Легко было говорить няньке, много лет покрытой вдовьим повоем и поседевшей под ним. А для них, будущих невест, велик день Лели-Весны, зклинющий тепло и цветенье, предвряющий игрищ и свдьбы русльего месяц кресеня, был вжнейшим днем этой поры. Лишиться его было нестерпимо обидно. Кто он ткой, этот болгрин Ионн со своим богом Христом, почему он зпрещет юности рдовться?

— Может, мтушк з тебя зступится? — утешл Сияну Медвянк.

— Пробовл мтушк, д он не слушет! Бискуп, говорит, огневется, князю рсскжет, что, мол, тысяцкий в Белгороде Христ не почитет, дочерей своих н бесовские пляски пускет. Я см слышл, кк они в гриднице говорили. И без того бискуп зол, что у нс ведун в детинце живет, тут еще я… А скоро же князя ждут, отец и боится… Д откуд он взялся, Христос этот, что ему в нших весельях? Он — см собой, кк же без Лели? Может, он и весне не велит быть?

Сиян плкл, уткнувшись в плток, не в силх ничего договорить до конц, но ее обид н отц, н епископ и н Христ был ясн и без слов. Все трое непонятно почему лишили ее веселья Лдиных и Лелиных игрищ, Сиян был рзобижен и несчстн.

— Может, н Ярилин день он тебя пустит, — говорил няньк. Отняв у девушки мокрый плток, он дл ей новый и поглживл боярышню по вздргивющим плечм. — Тогд ведь князь уже в походе будет, он и не проведет ничего. А тм и Купл скоро!

— Ах, д не плчь ты! — скзл Медвянк. Слов Проворихи о князе нпомнили ей о том, о чем он см думл тк чсто. — И првд, хвтит тебе и после хороводов! Зто скоро у вс тут князь будет, и гриди его, и бояре, и княжичи! Вот бы мне н них хоть глзком поглядеть! А ты-то с ними всякий день з столом сидеть будешь! Не плчь, то тк и будешь зревння, некрсивя. А будешь хорош д приглянешься ккому-нибудь из княжичей, он к тебе посвтется — княгинею будешь!

Медвянк мечттельно вздохнул, мгновенно предствив всю череду этих змечтельных событий, только н месте Сияны он видел себя. Но, по воле Мтери Мкоши, Пряхи Судьбы, кждому свое: Медвянку едв ли позовут в княжескую гридницу.

Сиян перестл плкть и теперь только водил плтком по щекм и по покрсневшему носу. Он уже смирилсь со своим несчстьем, но речи подруги ее мло утешили. Вот он-то вовсе не думл о гридях и княжичх и с рдостью променял бы их всех н свободное веселье в хороводе, без няньки и нпоминний о боярской чести. Но помочь горю было нечем — тысяцкий хотел жить в мире с епископом, дже если это угрожло миру в его собственной семье.

* * *

И в рощу з крепостной стеной, позди окружвших Белгород овргов, Медвянк отпрвилсь без подруги. Впрочем, это ее не слишком огорчило — чужие слезы сктывлись с ее сердц, кк рос с лист. Трисветлое Солнце прежним блеском встретило ее н дворе, и Медвянк збыл огорчение Сияны. Жлко, конечно, подругу, но нельзя с грустью в сердце идти величть Богиню-Весну — огневется! И Медвянк снов пел, призывя блгодетельную силу Дочери:

Перед воротми детинц, где выходил к ним кожевенный конец, стояли, дожидясь Медвянку, две ее подружки, дочери тульник Укром. Девушки были похожи друг н друг, но кждя был хорош по-своему, у обеих подолы рубх вышиты в девять рядов, в русых косх ленты, рукв стянуты у зпястий плетеной тесьмой, по пять рзноцветных стеклянных бусин блестело н шее у кждой — немлое богтство для Окольного город!

Девушкм не двли скучть три прня — дв кметя и один свой, из кузнецов. Обе Укромовны весело смеялись, слушя их речи, — ни одн не будет обижен внимнием. А прни помнили, что один из них лишний, и кждый был уверен, что уж точно не он! Звидев Медвянку с увязвшейся з ней неугомонной Зйкой, девушки тут же вспомнили, что время болтть с прнями придет только вечером, и в притворном негодовнии змхли н них рукми: не держите, не до вс, мы идем Богиню-Дочь слвить! Укромовны устремились следом з Медвянкой, прни провожли их глзми, приглживя волосы и опрвляя пояс. Вечером и поглядим, кто будет лишним.

Н опушке рощи Медвянку уже дожидлись девушки, собрвшиеся сюд со всего Окольного город и из детинц. Без нее, любимицы богини Лды, никк нельзя было нчть. Богче всех были одеты и убрны девушки из дружинных родов. Князь Влдимир прочно слвился своей ртной доблестью и удчей, его воины чсто привозили из походов добычу, получли в пожловния сел и веси. Дочк сотник Велеб, Веснушк, см был некрсив — большие выпученные глз, толстые губы, волосы будто бронзовя проволок. Но серебряными укршениями он блестел, кк рыб чешуей. Н синей ленте, обвиввшей ее голову, было не дв, не четыре, целых десять колец-зушниц, которые ее отец привозил из рзных походов. Дже Медвянк н миг позвидовл сотниковой дочке.

Кждя девушк принесл из дому угощенье, зменившее древнюю жертву: пироги, сметну, молоко, лепешки, особенно много было вреных яиц, рсписнных цветными узорми. Сложив подношенья Лде и Леле н зрнее устроенной дерновой скмье, девушки рзбрелись по роще искть цветов себе н венки. Цветов в эту пору было уже много, и всякя цветочня головк, беля, желтя, розовя, голубя, глядевшя из зелени трвы, приветливо кивл, словно говоря: Леля-Весн пришл, просккл по земле н золотом коне, и тм, где удрил он жемчужным копытом, оттет земля, пробьется к свету трв, рсцветут цветы. Идет в мир долгя пор тепл и свет, зим с ее тьмою, холодом, дымным угром темных полуземлянок остлсь позди.

Медвянк рдостно шл по березняку, потоки весеннего свежего тепл овевли ее, струились от дышщей земли, от белых стволов берез, от чистого неб. См себе он кзлсь легкой-легкой: выйди н поляну, рскинь руки — и полетишь. Он ступл осторожно, чтобы поменьше мять юную трвку, глдил белые стволы берез с черными глзкми, теплые, нгретые дыхнием Ярилы. Тонкя невесомя пленк березовой коры приствл к ее пльцм, и он лдонью чувствовл, кк под кожей сестры-березы бьется и бежит сок. И в ней смой, кк в березке, росл рдость новой весны, пробуждення дыхнием молодого, буйного божеств — Ярилы. Словно чьи-то зоркие глз с дружеским любопытством нблюдли з ней из гущи ветвей. См Догод — свежий весенний ветерок — бродил по березняку, шевелил и глдил ветки, и Медвянк оглядывлсь, всякий миг ожидя увидеть его — в остроконечной шпке, из-под которой виднеются турьи рог, с легким посохом в рукх, покрытым зелеными побегми, с доброй улыбкой н лице.

Медвянк збрел в рощу дльше всех, но не змечл этого: ей кзлось, что он вошл в иной мир, прозрчный, светлый и прекрсный, в тот небесный крй, где см Леля проводит лето, осень и зиму.

Меж стволов зсветилсь широкя проглин, Медвянк вышл н поляну и вдруг хнул: в бледной зелени вокруг серого пня светились мленькие белые звездочки. Подснежники! Не боясь зпчкть рубху, Медвянк опустилсь н колени и не срзу решилсь протянуть руку к тонкому, почти прозрчному белому цветку. См Догод, видно, привел ее н эту тйную полянку, где тк щедро рссыпны эти цветы, слезы рдости Лели от встречи с ббушкой, Мкошью-Землей.

С пучком подснежников Медвянк явилсь н поляну, где ее уже ждли и укли. Звидев подснежники, девушки окружили счстливицу, дивясь и звидуя. Видно, только Медвянке должны были дться в руки светлые дры Лели-Весны, только ей и пристл венок Дочери. Девушки свили венок из рзных пестрых цветов, укрсили его подснежникми, словно жемчугом. Румяня, с блестящими глзми, в ярком душистом венке, Медвянк был прекрснее всех. Богиня-Весн не постыдится вдохнуть в нее свой дух, облчиться в ее тело и быть среди девушек, блгословить их судьбу.

Лелю-Медвянку усдили н зеленую дерновую скмью, положили возле нее крвй хлеб, с другой стороны поствили кувшин молок, горшочек сметны, рзложили кршеные яйц. К ногм ее грудой сложили венки из трвы и цветов. Гончровой дочери Живуле посчстливилось нйти россыпь лесных филок, и ее лежщий сверху венок смотрел н прекрсную Лелю множеством удивленных синих глз. Вокруг Лели водили хороводы, пели величльные песни, желя, чтобы вся земля рсцвел тк же прекрсно, дл бы роду людскому столь же обильные дры, чтобы н кждую девушку перешл чсть ее крсоты и жизненной силы.

В блгодрность Леля-Медвянк рздвл девушкм яйц, бросл им венки — которя поймет, т скоро выйдет змуж.

В рзгр веселья до слух девушек стл долетть шум со стороны дороги. Снчл они не обрщли внимния н стук множеств копыт: в эти дни белгородскя дорог только ночью зтихл. Но этот шум и невнятные крики кзлись особенно громкими. Одно только слово — «князь», невнятно долетевшее до поляны, зствило всех встрепенуться.

— Князь! — первой воскликнул см Леля-Медвянк.

А з нею и все згомонили:

— Неужто князь приехл! Дождлись! Бежим посмотрим!

С венкми н головх девушки бросились бежть к опушке. И они не ошиблись: к мосту через ров к воротм город подъезжл отряд, который мог приндлежть только князю. Три десятк витязей, покрытых крсными плщми, н одинковых вороных конях, пестря стя воевод в боярских бобровых шпкх — конечно, это его ближняя дружин, хотя и не вся. Острые глз Медвянки мигом выхвтили из пестрого строя бгряный княжеский плщ. Это был он, см светлый князь Влдимир Крсно Солнышко! Н Киевщине все знли его в лицо, и сейчс он кзлся крсивее, бодрее обычного, — то ли князь рдовлся близкому походу, то ли и его не оствило рвнодушным дыхние весны.

Гриди-детские зметили пеструю стйку девушек, появившуюся н опушке рощи, змхли им рукми, что-то весело зкричли. Девушки смеялись, зкрывлись руквми. Видно, см Перун послл им лучших своих внуков для игрищ и хороводов нынешнего вечер. Кмети из ближней княжеской дружины были мечтой, слдким сном любой девицы н Киевщине: они не только сильны, ловки и удлы, н них лежит блгословение богов и любовь их — все рвно что любовь смих Небесных Бртьев Воинов.

Князь, уже въезжвший в ворот, придержл коня и обернулся. Взгляд его ясных серо-голубых глз упл н Медвянку, словно молния, выбрв ее одну, минуя всех; и у нее зхвтило дух. Он стоял н опушке рощи, под зелеными шепчущими березми, гордо выпрямившись, кк хозяйк, княгиня этого весеннего дня. С венком из подснежников н волосх, медом и золотом горящих под солнцем, с пылющими щекми, в крсновтой рубхе, он кзлсь смой богиней Лелей, в свой велик день вышедшей из березняк приветствовть светлого князя.

Влдимир Святослвич подлся к одному из своих спутников, русобородому великну с серым волчьим хвостом н шпке, и спросил что-то, покзывя глзми н Медвянку. Тот недоуменно покчл головой. Тогд один из ехвших рядом гридей, предупреждя желние князя, тут же оторвлся от строя и во весь мх посккл к опушке рощи, топч молодую трвку и рзбрсывя комья грязи из-под копыт. Девушки с визгом бросились бежть и скрылись в роще. Смешвшись в первый миг, Медвянк тоже сделл шг нзд, но нткнулсь н березу и остлсь стоять, опирясь спиной о белый ствол. Этот всдник н вороном коне, в белой рубхе и с крсным плщом з плечми, с мечом в серебряных ножнх н поясе, мчлся н нее стремительно и в то же время медленно-медленно, кк во сне. Брызгми рзлетлся чистый звон от серебряных подвесок н сбруе его коня, всдник кзлся Медвянке божественным виденьем — кк см Яровит, млдший из Небесных Бртьев Воинов, время которого — весн.

В последний миг, в двух шгх от прижвшейся к березе девушки, кметь резко осдил коня, см птицей спорхнул н землю. Боевой выученный конь стл кк вкопнный, всдник, держ блестящую серебряными бляшкми узду, шгнул к Медвянке. Золотя серьг поблескивл в его левом ухе под светлыми кудрями, вольно вьющимися безо всякой шпки н рдость девицм, голубые глз его смотрели н Медвянку лсково.

— Не бойся меня, крс-душ! — весело улыбясь, воскликнул прень. — Не ворог я, не лиходей!

— А я и не боюсь! — уверенно ответил Медвянк. Прень покзлся ей сттным и крсивым, и дже шрм н щеке, полуприкрытый небольшой светлой бородкой, его не портил. Глз ее згорелись прельстительным здором, и стло видно, что он не богиня, простя смертня девушк.

— Послл меня князь спросить, кк звть тебя, ккого родителя ты дочь, — скзл кметь, глзми доскзывя, что ему и смому хочется это знть. — А то, говорит, всех в моем городе любимом я зню, ткую крсу проглядел!

— Звть меня Медвянкой, отец мой — Ндеж-городник, — без робости ответил Медвянк. Ей отчянно хотелось знть, смотрит ли князь еще н нее, — он слышл, что княжеский отряд остновился, — но кметь згородил от нее ворот в город и мост через ров.

— Знет князь отц твоего. К ткому умельцу и князю в гости не ззорно пожловть! — Прень улыбнулся и подмигнул Медвянке, нмекя, что см тоже не прочь зйти.

— Мой отец и князя сумеет принять кк подобет! — ответил Медвянк, луквым взглядом доскзл: и ты приходи.

— Клняйся бтюшке, крс-душ!

Кметь вскочил в седло — крсный плщ его метнулся языком плмени — и посккл нзд к воротм. Князь тронул коня, весь его отряд потянулся в город, зстучли копыт по бревнм мост.

Медвянк провожл глзми княжескую дружину, и улыбк см собой зсиял н ее румяном от свежего ветр и волнения лице. Сбывлось то, о чем он и мечтть не смел. Подружки сбежлись к ней, тормошили, рсспршивли, звидовли — ведь см князь отметил ее внимнием! Гридь из ближней княжеской дружины говорил с ней! А Медвянк дже не отвечл им — небывлый восторг бурлил в ее певучем сердце, ей хотелось плясть и смеяться. Поистине, Лд и Ярило подрили чудо своей любимице!

Медвянк и думть збыл о прервнном величнии Лели: взгляд светлого князя зменил ей прздник. Другие девушки тоже не вспоминли о нем — приезд дружины знимл их горздо больше. Только Гончров дочь Живуля стоял позди всех и не смотрел н дорогу, бережно держл свой венок с синими глзми филок. Он тревожилсь, не рзгневется ли Дочь н то, что прздник в ее честь тк скоро прервли. Видно, этой весной дже богиня Леля был принужден уступить дорогу Небесным Бртьям Воинм — Яровиту, Перуну и Трояну.

* * *

С приездом князя Влдимир словно смо солнце вошло в Белгород. Сует и гомон обрели смысл и упорядоченность. Князь привел с собой только треть своей ближней дружины, еще не все обещнные городми полки подошли, но теперь кждому сделлось ясно, что подготовк кончется, поход близок и вот-вот турий рог дст знк вступть в стремя.

В семью стршего городник приезд князя принес одно беспокойство. Взволновнный рсскз сияющей Медвянки о том, кк н нее смотрел см князь, сильно нпугл Ндежу и Лелею. По Киевщине двно бродили слухи о чрезмерной любви светлого князя Влдимир к крсным девицм, и число его сыновей от рзных жен было крсноречивым тому подтверждением. Только водимых жен у него считли шесть или семь, хотимых, мимолетных любушек не сочтет и см Ярил! А Ндеже вовсе не улыблось отдть свою любимую дочь н княжескую збву.

— Вот угорздило, прогневили мы чем-то богов! — причитл Лелея. — Мти Мкоше, смилуйся, оборони от беды! И куд тебя только понесло, коз ты безголовя! Сорому не оберешься!

— Д не плчь ты, мти! — скрывя досду, пытлся утешить жену Ндеж. — И мы не холопы, не смерды сирые, чтоб князь нс тк обидеть мог! Силой не потщит он ншу девку к себе!

Но Лелея не верил утешениям и горевл, словно оплкивл уже свершившийся позор семьи. Ндеж строго зпретил Медвянке выходить со двор, челяди велел никого из киевских н двор не пускть, коли полезут силой, скликть людей будто о ттьбе и рзбое. Медвянк был обижен и рсстроен, спорил с отцом, дже плкл. Вот когд он до конц прочувствовл горе Сияны, которую не пускли н Лельник! То, в чем он видел рдость своей жизни, было нкрепко зпрещено родительской строгостью. И почему? Про князя всегд с три короб нврут, не сделет он им ничего дурного! Но Ндеж был непреклонен.

— Буде тебе гулять, догулялсь! — с непривычной суровостью скзл он ей. — А мне внук сколотного не ндобно, хоть и княжьего род. Пусть князь себе збвушек у кого другого поищет. Вот будем князя в поход провожть — посмотреть и тебя возьму. А покуд мне нос не смей кзть из ворот!

Дже сидя з столом в княжеской гриднице, Ндеж чувствовл себя кк н еловой лпе, ерзл, едв притронулся к угощениям и все посмтривл н князя. Но Влдимир-Солнышко, поприветствовв Ндежу нрвне с прочими, больше н него не глядел. О его любви к крсивым девушкм люди не лгли, но перед длеким походом у него были другие зботы.

А вокруг все пировли, кричли слву князю, хвлились ртной доблестью. Только один человек, кк и Ндеж, не рзделял общего веселья. Сотник Велеб сидел мрчный и только пил кубок з кубком пхучий млиновый мед. В этот рз его сотня не шл в поход, оствлсь беречь Белгород. Добыч и слв н сей рз достнутся другим, и ничто не могло утешить Велеб.

* * *

Н другой день весь Белгород гудел новостью: князь с большой дружиной идет н чудь! Многие рдовлись, ндеясь н богтую добычу, но кое-кто беспокоился.

— Н чудь-то хорошо, кк бы не пошли бы н нс печенеги! — толковл Ндеже сосед, стршин сереброкузнецов Верех. — Пор для них удобня — трвень, кк бы по трве по новой не нлдились они к нм! Прослышт, что князя нету и ртей нету… Вот, остется у нс Велебов сотня, что сотня сделет? В орде же тысячи несчетные! У нс один воюет, н него семеро пшут. А у степняков — ни пхть, ни сеять, сколько мужиков, столько и воев, н ншего одного ихних десять! Стены-то у нс крепкие, д в осде сидеть — припс ндобно. Обещл князь дть припс, д где он? Ты его видл? И я не видл. Вот и думй, что нм с сего поход ждть — добр или худ. Кк по-твоему, Яворе?

Явор тоже был здесь. Ндеж увидел десятник н улице и см ззвл в гости. Явор пришел охотно, ндеясь повидть Медвянку. Он сидел в углу, ни н кого не глядя, нерзговорчивя и угрюмя. Несмотря н все уговоры, отец держлся своего решения не выпускть ее со двор. Медвянк был просто убит тким рзочровнием, но ослушться не смел. Меньше прежнего рсположення знимться полезным делом, он бродил по дому и по двору, вслух жловлсь н судьбу и звидовл Зйке. Млдшя сестр вольно бегл по всему детинцу и вместе с другими детьми целыми днями сидел у ворот княжеского двор, любовлсь н бояр, гридей и их коней в блестящей серебром упряжи, потом возбужденно перескзывл сестре все, что видел. Но Медвянку это мло утешло. Где-то тм, н площди з тыном, ходил тот смый голубоглзый прень из детских, покзвшийся ей смим Яровитом. Иногд Медвянке кзлось, что он слышит в гуле голосов з тыном и его веселый голос, что-то кричщий, поющий, смеющийся. Он был тк близко, но они не могли увидеть друг друг. Медвянке кзлось, что з неизвестную вину он одн не допущен н всеобщее веселье.

И Явор, не сводящий с нее глз, вызывл у нее только досду. Куд ему до киевских витязей! Он был тким скучным и невзрчным по срвнению с киевлянми, что Медвянку дже злил его упрямя ндежд ей понрвиться. А киевскя дружин звтр-послезвтр уйдет в поход, и он, быть может, никогд уже не увидит ни княжичей, ни воевод, никого, кроме Явор с его кривым носом! Медвянке было тоскливо и досдно, одолевть дурные чувств он не умел.

А Дунй Переяслвец, знявший столько мест в ее мыслях, тем временем вовсе не думл о ней. Его увлечения быстро згорлись и быстро угсли, ему нрвились все девушки н свете, но ни к одной он не был по-нстоящему привязн, ни рзу не думл посвтться, хотя в двдцть один год пор было обзводиться семьей. Его знимло только то, что было у него перед глзми. А с глз долой — из сердц вон. В другое время и с Медвянкой бывло тк, но теперь, в домшнем зточении, ей было не н что отвлечься и не о чем больше думть. А Дунй в потоке збот и новых впечтлений двно потерял из пмяти ее обрз. Небесный его покровитель — Яровит — влек его к новым и новым встречм, рзговорм, мечтм.

Не тков был Явор. Его чувств и привязнности возникли не тк легко и не двлись кому попло, зто держлись крепко. Однжды полюбив Медвянку, он любил ее вблизи и вдли, в рдости и в печли. Никкой поход не мог зствить его збыть о ней — среди дел и збот он любовлся ее обрзом в своем сердце и черпл в нем силы для нелегкой ртной службы. Может быть, Медвянк и не стоил ткой глубокой и сильной любви, но тким уж был см Явор, ткими были и его чувств — делить себя он не умел.

Сейчс Явор видел, что Медвянк не хочет рзговривть с ним, но то и дело поглядывл н нее. Его тревожил ее рсстроенный вид, — он тоже слышл о ее встрече с князем и думл, что он боится злых языков. Он и пришел сюд сегодня, чтобы узнть, не нужн ли ей зщит, и Ндеж был всем сердцем блгодрен ему з это.

Услышв свое имя, Явор отвлекся от мыслей о Медвянке и повернулся к Верехе.

— Кк мыслишь, ждть ли нм сим летом печенегов? — повторил сереброкузнец.

— Не посмеют! — уверенно ответил Явор. — В прошлое лето из-под Всильев тк их погнли, что долго помнить будут.

— Тк ведь сколько городов тогд полки собирло! — воскликнул Верех и принялся вспоминть: — Из Киев были, из Овруч, из Чернигов смого! А ныне-то где они все? Все в чудь идут, мы с чем остемся?

— Кк тк с чем? — вскричл Ндеж и вырзительно мхнул в сторону Явор. — А ншего тысяцкого дружин? Нши-то соколы ясные с нми остются, — д пусть хоть три орды под город придут, я бояться и не вздумю!

— Одно хорошо — з твоими стенми нс не взять! — скзл Верех. — Истинно, кк в Перуновом Ирье живем!

— С ткими стенми и дружины не ндобно, — негромко и язвительно скзл Медвянк. Он обрщлсь якобы к мтери, но бросил быстрый колючий взгляд н Явор. — Хорошо в белгородской дружине служить! Знй себе у ворот стой, д по улицм похживй, д н девиц поглядывй!

Явору нетрудно было понять, в кого он метит своей речью. Медвянк зметил, что он здет ее словми, но не унимлсь.

— Боги милуют — н Белгород вороги не идут, искть их — зботы нет! — продолжл он. — Кто посмелее — те с князем идут, в чужих землях себе ртного дел ищут. А иные хоть и воями зовутся, д воюют с тркнми возле теплой печки!

Этого Явор уже не мог пропустить мимо ушей. К ее нсмешкм нд его перебитым носом он уже привык, но эти нпдки его снчл удивили, потом обидели. Свою службу н рубеже степей он считл и вжной, и трудной не менее, чем покорение дльних земель. Гордость воин мешлсь в его сердце с обидой, он помрчнел и нхмурился.

— Не про меня ли толкуешь? — глухо, отрывисто спросил он, исподлобья глядя н Медвянку.

А он словно бы обрдовлсь, что пронял его своими словми.

— А хотя бы и про тебя! — с вызовом ответил он и отбросил шитье, которое бесполезно ковырял иголкой. — Про кого же мне толковть, кк не про тебя? Проходу от тебя нет! Куд ни повернусь — опять ты рядом толчешься! Вся удль твоя н девок ушл! А кк князь в поход идет — только тебя одного и не видть!

— Вот кк ты про меня! — Лицо Явор побледнело дже под згром, потом потемнело от прилившей крови, дыхние учстилось. Кждое слово Медвянки, ее презрительный взгляд били его в смое сердце, словно железный нконечник стрелы. Никогд еще ему, выше всего ценившему ртную доблесть, не приходилось слышть обвинений в лени и трусости. Ни от кого он не потерпел бы их, в устх любимой им девушки они были стршнее смерти. Вот чем он отплтил ему з любовь! И см Медвянк вдруг покзлсь ему вовсе не крсивой, злой, кк омутниц с холодными глзми и мертвым сердцем. И кк рньше его тянуло к ней, тк теперь резко толкнуло прочь, — хотелось бежть от нее подльше, чтобы не видеть презрения в ее блестящих глзх, не слышть этих неспрведливых упреков, остро жлящих и его любовь, и его гордость.

— Ну, блгодрю, — ндоумил! — с трудом переводя дыхние, выговорил Явор. — И верно, чего я здесь-то не видл? И н чудь пойдешь, только бы глз мои тебя вовек не видли!

— Слвно ндумл! — рздрженно одобрил Медвянк. — Ну, чего же ты не идешь? Беги скорей, то передумешь!

Явор резко вскочил со скмьи.

— Спсибо з дружбу, хозяине, пор мне! — глухо бросил он Ндеже и стремительно вышел, дже рньше, чем удивленный хозяин успел хоть что-то ответить ему.

Видя, что нделл своими словми, Медвянк был и довольн и несчстн рзом. Ей хотелось всех прогнть от себя и горько рсплкться. Он редко чувствовл себя несчстной, и тогд обид н весь свет терзл ее, кк все двендцть злых сестер-лихордок.

* * *

Резкими сердитыми шгми Явор вышел со двор Ндежи и нпрвился к воеводским воротм. В нем кипел гнев н вздорную девчонку, которя судит о том, чего не знет и не понимет. Его жег стыд, что он тк долго смотрел н нее обожюще-помрченными глзми. Словно протрезвев, Явор увидел ее по-новому, и он уже кзлсь ему не лучезрной Денницей, только недоброй и бессердечной девицей. Мкошь дл ей крсоту, но не дл сердц. «Д и чего в ней ншел хорошего? — с досдливым удивлением думл Явор по пути к воеводскому двору. — Вон в гончрном конце Егоз — тощя д рыжя, тоже только и знет, что вертеться д хихикть, — ничем не хуже. Видно, от безделья одурел, ровно сглзили меня! Весь город знет! З спиной смеются! » Ему хотелось скорее збыть и Медвянку, и свое помрчение, убежть куд-нибудь подльше — д хоть в чудской поход, сбросить с себя эту дурную любовь, кк струю кожу. Явор знл, конечно, что сотня Велеб, в которую входил его десяток, по жребию остется в Белгороде, но теперь, после упреков Медвянки, не мог смириться со своей бесслвной учстью и хотел просить тысяцкого отпустить-тки его в поход. Здесь ему без труд нйдется змен, его место — в походе. Не пристло мужчине, воину сидеть сиднем в городе з крепкими стенми! От чего белгородцев оборонять — от дурного домового? С этим делом стрый Обереж лучше упрвится.

Хоромы князя и тысяцкого стояли н одном широком дворе, обнесенные общим тыном, и соединялись меж собой просторными сенями. Сейчс н дворе было людно и шумно. Горделиво рсхживли щеголевтые гриди-детские, бегли челядинцы, сновли рзные купцы, ремесленники. Всех рстлкивя и никого не змечя, Явор взбежл н крыльцо терем и в сенях перед гридницей столкнулся с кем-то из детских. Дже не глядя, тот быстро и чувствительно толкнул его в плечо, шгнул вперед, зступя Явору дорогу, и только потом обернулся.

Словно конь, остновленный н полном скку, Явор яростно впился глзми в неожиднное препятствие. Толчок уже был нешуточной обидой, сейчс Явор менее всего был склонен прощть. Этого прня он знл — д и кто не знл Дуня Переяслвц, его золотую серьгу в левом ухе и шрм н щеке, о котором он рсскзывл всякие небылицы?

— Куд несешься, будто тур з коровой? — нсмешливо ответил Дунй н гневный взгляд Явор. — Того гляди стену лбом прошибешь, княжьи хоромы звлишь!

Рспрвив плечи и уперев руки в бок, киевский витязь стоял перед белгородским десятником, не пускя его к дверям гридницы. Дунй был н пру лет моложе Явор, но многолетнее положение княжеского любимц приучило его н всех смотреть свысок, будь то хоть боярин, хоть воевод, не сидящий, кк Дунй, кждый день з княжеским столом. По своей близости к князю детские считли себя выше всех прочих, Переяслвец, сттный, веселый и удлый, был воплощением всех их лучших кчеств, их гордостью и отрдой смого князя Влдимир-Солнышк.

Детские вокруг дружно рссмеялись, их смех хлестнул Явор больнее плети. А Дунй продолжл, оглядывя Явор с нсмешливым удивлением:

— Откуд ж ткой скорый? Не пожр ли? Не петух ли клюнул?

— К князю мне, — бросил Явор и хотел его обойти, но Дунй снов окзлся перед ним.

— Знят князь с воеводми, не до тебя, — с пренебрежением ответил он Явору. Весь его уверенный вид покзывл, что в его влсти пустить или не пустить к князю.

Но и Явор был непрост — в хоромх воеводы Вышени его слово знчило немло, и он не мог стерпеть, чтобы зезжий гость не двл ему пройти.

— А ты мне не укзывй! — резко, с досдой ответил он. Явор знл, что Переяслвец — один из первых любимцев князя Влдимир, но сейчс ему было н это нплевть. — Ты-то здесь в гостях, я дом!

— Мы при князе везде дом, — уверенно ответил Дунй и смерил Явор любопытно-испытывющим взглядом. Об они были одного рост, но кзлись неровней. Дже сегодня, в будний день, Дунй был одет в нрядно вышитую рубху, обут в крсные споги, н груди его сверкл витя серебряня гривн, широкя — впору седому воеводе. Крсный плщ его был сколот н плече серебряной зпоной вряжской рботы, серебряные бляшки н поясе сверкли сплошной чешуей. Светловолосый и кудрявый, с ясными голубыми глзми и белыми ровными зубми, любимец князя был и любимцем всех киевских девушек. Куд было до него десятнику сторожевого город! Лицо Явор, потемневшее от гнев и внутреннего нпряжения, сейчс кзлось стршным. И рубх н нем был грубее, и споги проще, и бляшки н поясе в один ряд.

— Здешний, стло быть! — Дунй снов усмехнулся. — Зстенный сиделец! Хорошо ли вм тут живется, не тревожт ли мухи? Вы бы хоть ворот иногд отворяли, ветерк бы впустили, то у вс тут и не продохнуть!

— Пригрелись они тут, уж и выйти в поле боязно! — подхвтил его нсмешки другой киевлянин.

— Куд тм — ноги-то зтекли от сидения!

— Бок болят от лежния!

Детские стояли кругом Явор и Дуня, смеялись, поддерживли своего. Но Явор больше никого не видел. Он смотрел только н Дуня, в его крсивое, уверенное, смеющееся лицо. Откуд в нем столько гонор — в плтх княжеских ншел его, в плтх и-крсуется, вот кков он в поле будет? И чем он серебро свое зслужил — зстольными песнями? И все же перед Дунем Явор см себе кзлся мужиком-зсельщиной, и чувство незслуженного унижения усиливло его гнев и досду. Рздржение и обид кипели в нем, Дунй словно нрочно рзжигл их.

— Чего н дороге стл? — отрывисто бросил Явор Дуню, сдерживясь из последних сил. — Пусти!

Но Дуня нелегко было нпугть — его это все только збвляло. Взгляды и смех товрищей-детских подздоривли его и без того беспокойный нрв.

— Нельзя ткому горячему к князю — плту зплишь! — весело отозвлся он и с вызовом предложил: — А ндобно тебе, тк пройди!

Явор сорвл с плеч мешющий плщ, Переяслвец уже стоял перед ним, готовый встретить удр. Нет, не только н словх он был ловок, — Явор дже не зметил, кк он успел это сделть, перелился, словно язык плмени. Киевляне волной отктились по сторонм, освобождя место. Кулки Дуня были привычно готовы к дрке, смех исчез с его лиц, но голубые глз смотрели тк же ясно, вызывюще и уверенно, словно говорили: «Ну-ну, двй, поглядим, н что ты годишься, я-то и не тких перекидывл! »

Кждый из детских мог одолеть пятерых, но в Яворе сейчс был ярость рыкря. По его темному лицу Дунй это понял и внутренне приготовился к нешуточной дрке. Явору и в голову не пришло — сейчс он ни о чем не способен был думть, — что нечянно он см устроил себе испытние, необходимое для прием в княжескую ближнюю дружину. Дже если он не одолеет Переяслвц, только будет не слишком быстро им побежден, то и этим докжет свое прво быть среди витязей князя-Солнышк.

Противники подлись друг к другу, но вдруг где-то рядом высокий девичий голос отчянно вскрикнул: «Нет, стойте! » — и словно голубя птиц пл откуд-то сверху и метнулсь между Явором и Дунем.

Об гридя невольно отштнулись прочь, н лицх обоих было одинковое изумление. А между ними окзлсь, рзведя руки кк крылья, воеводскя дочь Сиян. Никто не знл, кк он здесь очутилсь, только няньк ее охл в верхних сенях, не успев спуститься вслед з боярышней.

— Д кк ты смеешь ткие слов ему говорить! — гневно и взволновнно выкрикивл Сиян в лицо удивленного и рстерявшегося от неожиднности Дуня, перед которым вдруг окзлся совсем не тот противник. — Вы, киевские, сми только и знете, что в сфьяновых спогх крсовться д слвою хвлиться, где он, вш слв, — в тридевятых землях вся, куд и ворон костей не зносил! Н ляхов вм вольно ходить, н хорвтов, н чудинов, нм-то что с них? А Явор не слвы себе ищет, он нс тут от степи бережет! У тебя я не зню, з что гривн н шее, у него — з полон млоновгородский! У бб тмошних, у детей спроси, которых он у Родомн отбил, от неволи избвил! Вы идете себе слвы искть, он нс беречь будет, — д мы его одного н десяток тких петухов не променяем! И не смей смеяться, чтоб глз твои бесстыжие н него глядеть не смели!

Сиян сердито сжимл кулки перед грудью, брслеты н ее белых рукх звенели, щеки рзгорелись от волнения, гневные глз блестели, кк голубые звезды. Дже слезы появились в них от обиды з Явор и всю белгородскую дружину. Сиян хорошо знл зслуги Явор, прямой и спрведливый нрв не позволял ей молч слушть, кк нд ним нсмехется киевский щеголь. Этот порыв для нее смой был неожиднностью — словно что-то толкнуло ее.

Дунй, кжется, никогд в жизни не слышл тких горячих упреков, д еще от девицы. Ни слов не отвечя, он отступил нзд, в удивлении глядя н Сияну и дже не пытясь зщититься, хотя было чем. Свою гривну он получил из рук князя Влдимир после прошлогодней Всильевской битвы з то, что помог уберечь от гибели юного княжич Мстислв. Свой знменитый шрм н щеке он вынес оттуд же, и с ним еще другой, длинный и глубокий, но скрытый под рубхой н боку и известный немногим. От той рны Дунй едв не умер и выжил, по уверениям Всильевской ведуньи Веснвы, только молитвми всех киевских девушек.

Но сейчс Дунй дже не зметил, что его смого обижют нпрсно. Он видел в гриднице дочь воеводы Вышени, но он сидел з столом тихо и скромно, не поднимл глз, не говорил ни слов, не отвечл н шутливые похвлы князя Влдимир и кзлсь совсем еще девочкой. А сейчс он преобрзилсь: откуд-то взялись и стть, и решимость, и крсот. И в его глзх Сиян вдруг увидел совсем не то чувство, которое хотел вызвть, — не стыд, удовольствие. Любуясь ею, Дунй не осознл ее упреков. И он вдруг смутилсь, воодушевление отхлынуло.

— Д еще и дрться здумл — у нс в хоромх, д ншего же побить! — добвил Сиян, но уже не тк уверенно, голос ее ззвенел скрытыми слезми. — Коли собрлся н чудь, тк н чудинов бы удль и берег…

Но тут силы ее кончились: он не могл больше выдержть ткого высокого и сильного волнения, которое восхищенные глз Дуня только подогрели. Слезы переполнили глз Сияны и быстрыми ручейкми побежли по щекм. Прижв к лицу лдонь, он бросилсь прочь тк же стремительно, кк появилсь, и торопливо поднялсь по лесенке в горницы. Ей сделлось нестерпимо стыдно, что он вмешлсь в спор мужчин, столько всего нговорил д еще и рсплклсь у всех н глзх.

Все бывшие в сенях удивленно провожли ее глзми: киевляне не все знли, кто эт высокя девушк с сияющей золотой косой. Дунй рстерянно потер шрм н щеке и улыбнулся, думя, кк удивительно выросл и похорошел мленькя дочк Вышени.

Явор был не меньше его изумлен зступничеством воеводской дочери. Когд дверь горницы нверху зхлопнулсь, он перевел взгляд н Дуня и вдруг усмехнулся его рстерянно-обрдовнному виду. Это был уже не тот здир, который не пускл его к князю. Д и стоило ли, по првде скзть, с киевлянми брниться? Он же с ними в один поход собирется.

С трудом оторвв взгляд от верхних сеней, где скрылсь Сиян, Дунй посмотрел н Явор и многознчительно покивл головой.

— Он — Вышенин дочк? — спросил он у Явор, словно больше не у кого было.

— Он, — подтвердил Явор.

— А хорош-то кк! — Нчисто збыв о едв не состоявшейся дрке, Дунй открыто делился с бывшим противником своим восхищением. — Я ее в прошлое лето видел, тк совсем девчонк был. А теперь смотри — крсвиц! Чй, и жених есть?

Он дружески-здорно подмигнул Явору, киевляне вокруг зулыблись, и Явор с изумлением понял, что его-то и считют женихом Сияны, — инче почему бы он вступилсь з него? Смеясь нд ткой нелепой мыслью, Явор покчл головой.

— Жених покуд нет, д и ты не сгодишься! — скзл он Дуню. — Больно речист.

— Ты чего тут буянишь, Яворе? — рздлся с порог гридницы голос тысяцкого. Все обернулись к воеводе, вышедшему н шум, он удивленно смотрел н своего десятник. Явор, которого он всегд тк ценил з спокойствие и присутствие дух, теперь стоял перед киевским гридем без плщ, готовый к дрке. — Что з шум подняли? Или тебя Леля-Весн по лбу удрил?

Киевляне зсмеялись шутке, истинного смысл которой не поняли, Явор вспомнил свою Лелю — Медвянку, которя и погнл его сюд. Вспомнив о деле, Явор снов нхмурился. Досд его улеглсь, но решимости не убвилось. Не в его обыче было отступть от принятого решения.

— Хочу я тебя, воеводо, о милости просить, — зговорил он и поклонился. — Пусти меня в поход с князем. Может, с детскими мне и не рвняться, — Явор бросил взгляд н Дуня, — в походе и от меня толк будет. Все лучше, чем здесь с ббми сидеть. А то уже…

Он хотел скзть: «А то уже в глз мне смеются! », — но не стл, не желя дже крем поминть Медвянку.

— Эй, вояки, князь зовет! — Вслед з Вышеней из гридницы вышел еще один киевский кметь, невысокий ростом, но плотный, с очень широкими плечми. Его Явор тоже знл — это был Ян Кожемяк. — Орете тут, орете, кк н вече, в чем толк — бог весть. Князь знть желет.

Вслед з тысяцким все переместились из сеней в гридницу. Князь Влдимир сидел среди своих воевод и здешних бояр н лвке под рзвешнными крсными щитми и нетерпеливо притопывл лым, шитым золотом сфьяновым спогом по дубовым плхм пол. Н лбу князя-Солнышк меж крсиво изогнутых черных бровей злегл тревожня морщинк. Он не слышл через дверь, о чем зшел спор, но чуял нелдное и беспокоился, кк бы не было омрчено рздором нчло поход. З день до совместного выступления ссор и дрк между киевским и белгородским гридями был совсем некстти. Белгородские бояре притихли, опсясь, что светлый князь рзгневется н шум и свру, учиненную здешним десятником. А гнев его боялись тк же сильно, кк желли его милостей. Двно ни один князь не был тким полным хозяином во всех подвлстных землях, кк Влдимир, сын Святослв.

Однко, увидев двух виновников, лиц которых ясно обличли их среди толпы, князь удивленно приподнял првую бровь. Его строгие серо-голубые глз зглянули снчл в одно лицо, потом в другое. Явор опустил глз — он не привык смотреть в лицо потомку Джьбог.

— Ты, Дуне, в дрку полез? — удивленно спросил Влдимир у своего кметя. — От кого бы ждл, д не от тебя. И ты… — Чуть прищурившись, светлый князь только миг помедлил и все же вспомнил имя, — сколько их было, десятников, по всем его сторожевым городм? — И ты, Яворе? — продолжл князь.

Услышв из его уст свое имя, Явор внутренне содрогнулся, словно его нзвл голос бог. Голос этот был ясен и строг, знчителен, кк будто, минуя уши, проникл прямо в сердце.

— Что же вы не поделили? Стыд ккой! Вот вороги бы нши пордовлись, н вс глядя! В прошлое лето вместе против печенегов шли, теперь, иного ворог не имеючи, нлдились друг другу бок обломть?

Белгородцы хмуро опустили глз. Им было стыдно и неловко з Явор и з себя перед князем-Солнышком. А Дунй в ответ н суровую княжескую речь ухмыльнулся и потрепл кудри н зтылке. Если у других князь Влдимир порой вызывл стрх, то Дунй с рвным восторгом принимл и похвлу его, и упрек. Для других светлый князь мог быть грозным Перуном, извергющим молнии, но для Дуня он был только Солнцем Крсным, источником тепл и свет. Десять лет они кждый день сидели з одним столом, с рннего отрочеств Дунй почитл во Влдимире отц своего, князя, светлого бог. Не рздумывя, он отдл бы жизнь своему повелителю, и Влдимир знл это. Н Дуня он не мог сердиться — неизменно веселый и глубоко преднный прень был дорог ему более, чем он дже себе признвлся. З долгие годы они узнли друг друг не хуже кровных родичей. Князь понимл Дуня по полувзгляду, Дунй его — по движению брови, по стуку спог.

Вот и сейчс князь Влдимир видел, что его любимец признет з собой некоторую вину, и обрщлся к нему.

— Чтобы Явор с тобой первый здрлся — не поверю. — Князь сурово покчл головой, но Дунй не тревожился, зня, что сумеет опрвдться перед своим Солнышком. — А ты что же? В поход не терпится? Кровь игрет? Тк пошел бы дров порубил — меньше шум, больше толку.

Белгородцы тревожно молчли, киевляне негромко зсмеялись, — они знли, что князь не унизит своего любимц холопьей рботой. Знл это и см Дунй. Крем глз окинув нпряженные лиц белгородцев, он решил, что они уже достточно нпугны княжеской строгостью и можно ему нчинть.

— Уж прости меня, княже-Солнышко, не со зл я, по нерзумию! — покянно клняясь, зговорил он. — Д и дрться-то я не хотел, н дороге случился. Кбы знть мне, что белгородские молодцы тк горячи, я бы по стеночке пробирлся.

Он рсскзывл, стрясь позбвить князя, но ничего, к чести своей, не приврл. Дунй вовсе не стрлся обвинить противник и выгородить себя, дже брл н себя больше вины, чем было н смом деле. И все у него выходило тк легко, словно рди збвы и было зтеяно.

Киевляне открыто смеялись, и белгородцы нчли посмеивться в бороды. С кждым словом Дуня лицо князя смягчлось, морщинк исчезл с его лб, н устх появилсь улыбк — и словно солнце взошло в плте, рзогнв тяжелые тучи досды.

Дже Явор пру рз усмехнулся. Видя, кк глдко и весело рсскзывет Дунй, с кким удовольствием слушют его князь и киевляне — словно гусляр н пиру, — он удивлялся своему бывшему противнику, столь ловкому и языком, и кулком.

— И куд ж ты тк спешил, что ткого детинушку не приметил? — спросил князь у Явор. — Об него и не ткие спотыклись! Что же у тебя з дело было, что и чс не терпело?

Явор посмотрел ему в лицо, уже не боясь встретить взгляд потомк Джьбог. Н сердце его полегчло, гнев и обид ушли куд-то, словно муть, унесення чистым ручьем. Остлось только горячее желние послужить князю-Солнышку, быть ему полезным.

— С поклоном я к тебе пришел, светлый княже! — Явор поклонился снчл князю, потом тысяцкому Вышене. — И к тебе, воеводо-бтюшко! Речм тким глдким я не обучен, д меч в рукх держть умею. Зсиделся я в Белгороде. Возьми меня в поход, княже-Солнышко! Кк я воеводе служил, он скжет, кк тебе послужу — см увидишь.

Влдимир Святослвич помедлил, оглядывя его рост, сложение и лицо. Дже его ближняя дружин, случлось, несл потери и нуждлсь в пополнении.

— Возьми его, княже! — скзл воевод Ртибор. — Я сего молодц с отроческих годов зню, воин он добрый!

— Он побртим мой, княже, — скзл его сын Ведислв, взглядом подбдривя Явор. — Я з него кк з себя ручюсь. Возьми его.

Князь Влдимир переводил взгляд с одного говорившего н другого, и ему нрвились их речи. В Яворе Влдимир видел крепость тел и твердость дух, он понрвился князю и тем, что не побоялся схвтиться с Дунем, и тем, что тк быстро остыл от гнев. В походе н ткого кметя можно положиться, и князь готов был блгосклонно отнестись к его просьбе.

— Ну, ежели твой побртим, Ведислве, стло быть, слвного род кметь! — скзл он сыну Рти-бор и перевел взгляд н Вышеню. — А ты что скжешь, воеводо? Отдшь мне сего молодц?

— Не отдм! — решительно отрезл Вышеня и с непреклонным видом покрутил головой. — Все здесь твое, хочешь — бискуп Никиту збирй, Явор не отдм. Чего в чуди будет — Бог весть, у нс тут степь под боком — см ведешь. Стены у нс крепкие, тебе спсибо, д без воев не ндежнее будут плетня осинового. Не гневйся, не для себя держу молодц, рди покоя земли русской!

Князь Влдимир помедлил, в рздумье постучл пльцми по резному подлокотнику кресл. Он видел непреклонность Вышени и не хотел с ним ссориться — ведь н этого человек он оствлял Белгород, з ним и Киев.

— И девицы здешние зплчут по нем горько! — подл голос Светлояр Зови-Гром, Влдимиров сотник. — Воеводскя дочк птицей с верхних сеней спорхнул — зступить его от Дуневых попреков!

Киевляне зулыблись, Вышеня нхмурился. Князь Влдимир тоже усмехнулся, чело его рзглдилось, он принял решение. Рди дружбы с Вышеней приходилось откзться от Явор, но он жлел об этом только крткий миг. Д, Явор пригодился бы ему в походе, но и здесь, н рубеже вечно беспокойной степи, сильный и умелый воин тоже не будет лишним. И светлый князь понимл это лучше, чем кто-либо другой.

— Не пускет тебя воевод! — скзл он Явору и рзвел рукми. — А я его не обижу, через его голову не возьму. Д ты не кручинься и обиды не держи. Я свою дружину в трудный поход веду, д и вы здесь остетесь не н солнышке греться. Откуд, думешь, у Переяслвц урз н щеке — печенеги оствили, Родомнов орд прошлым летом под Всильевой. Мы уходим, вы здесь остетесь, от печенегов Русь беречь. И не всякий н это годен, для сего дел немля удль нужн, оружия сил и дух крепость. Ндобен ты здесь, Яворе, и место тебе здесь. Не для обиды говорю — ндобен ты здесь. Урзумел?

Никто вокруг больше не улыблся. Вышеня хмурился, недовольный тем, что чуть было не лишился лучшего десятник. Дже Дунй сделлся серьезен, в его голубых глзх было понимние. Явор помедлил, глядя в глз светлого князя, кк в священное плмя, и молч поклонился в ответ. Слов князя-Солнышк возродили его гордость, утвердили з ним честь не меньшую, чем з теми, кто идет покорять неведомые земли. И Явор был блгодрен Влдимиру — з то, что светлый князь откзл ему в просьбе, исполнения которой он совсем недвно тк горячо желл.

* * *

Нродился новый месяц, счстливый для всякого нчинния, и князь Влдимир объявил день выступления в поход. У Явор з прошедшие дни полегчло н сердце. Откз тысяцкого отпустить его, горячее зступничество Сияны, доверие и добрые слов князя зслонили неспрведливые упреки рздосдовнной Медвянки, вернули ему порушенную гордость. Явор снов знл, что в Белгороде он нужен, что здесь увжют его. Вот если бы еще об этом знл Медвянк… Медвянки он больше не видел — отец не пускл ее со двор, см Явор к Ндеже не зходил. Он хотел бы и вовсе збыть о ней, но десять рз н дню он безо всякого повод приходил ему н ум. Стрясь отвлечься, Явор усердно исполнял не только свои, но и множество чужих дел, съездил н охоту со Светлояром и Ргдем, прыгнул н згривок кбну, тк что дже об рыкря подивились его смелости… Но едв Явор вытер лоб, кк тут же ему подумлось: видел бы его сейчс Медвянк, тк не скзл бы, что ему милы тркны з печкой. Видно, приворожил он его, если дже кбном ее из мыслей не выбить!

З день до уход войск к Явору явился княжеский отрок: князь Влдимир звл Явор н пир в плту к своей ближней дружине и зверил, что местом он не будет обижен.

— Ты рсскжи после, кк и что! — кричли знкомцы Явору, когд он шел через пирующий двор к гриднице.

Явор охотнее остлся бы в сенях и н гульбищх, где сидели его товрищи из белгородской дружины, но князю ведь не откжешь. Протолквшись через сени, тоже уствленные столми, Явор шгнул через порог гридницы. В первый миг он не узнл хорошо знкомую плту — тк изменил ее роскошь и богтство сегодняшнего убрнств. Явору покзлось дже, что он попл прямо в золотую гридницу Перунов Ирья, где бог-Громовик пирует со своими бртьями и дружиной из всех слвнейших витязей прошлого. И светлым солнцем, тк изменившим все вокруг, был здесь князь Влдимир Крсно Солнышко. Сегодня он был одет в длинное нрядное плтье из плотного блестящего визнтийского шелк — пурпурного, кк подобет высшему земному влстителю, с выткнным узором в виде желто-белых крылтых зверей. Золотое шитье плтья, золотой пояс, золотя гривн н груди, ля шпк, оторочення черным соболем, делли князя ослепительно прекрсным и величественным — смо крсно Солнце в зените озряло сиянием гридницу.

Угощенье здесь было богче. Н серебряных блюдх лежли жреные лебеди, дже бобры — редкое и очень вкусное кушнье; горми были нвлены пироги из белой муки с мясом и рыбой, в больших горшкх испускли белый пр кши из лучшего пшен с медом, сливкми, изюмом, мочеными ягодми. Прямо н полу посередине н огромном, кк лдья, медном блюде лежл целиком зжренный тур — добыч Ргдя н вчершней охоте, с позолоченными рогми, укршенный зеленью и свежими цветми. Целые бочки медов стояли у концов кждого стол, возле них крвчие с большими черпкми. Возле княжеского стол стояли бочонки с дорогим греческим вином, и отроки кждому гостю подносили его долю перед тем, кк князь или кто-то из его ближних воевод поднимет кубок.

Проводить князя в поход приехли многие киевские бояре, посдники из ближних городов со своими семьями и дружинми. В первый миг Явор рстерялся: он знл свое место з столом тысяцкого Вышени, где ему сесть теперь? Лезть выше положенного Явор не стремился, но и ниже своего достоинств сидеть не хотел.

Тысяцкий укзл ему место срзу после сотник Велеб, — еще вчер он сидел пониже. Вышеня еще см не понял, то ли ему сердиться н Явор з то, что тот хотел от него уйти, то ли гордиться, что его десятник тк облскн князем. И больше он склонялся к последнему — он понял причину просьбы Явор и увжл стремление воин в ртное поле.

Но едв Явор окинул глзми гридницу, прикидывя, кк бы пройти к укзнному месту, кк крепкя рук с дружеским здором хлопнул его по плечу. Обернувшись, Явор увидел Дуня.

— А, друже Яворе! — рдостно, словно родного брт встретил, кричл Переяслвец. — А я-то уж думю, чего ты тк припозднился, не держит ли тебя в сенях ккой чурбн бестлнный, хотел уж н выручку бежть! — Дунй зктился смехом и потянул Явор з свой стол. — Иди, иди к нм! Не поссоришься — не помиришься, не помиришься — не подружишься, с кем подерусь, с тем после и подружусь, верно, Гремислве? — Дунй толкнул локтем своего товрищ.

— Вестимо, у тебя все не кк у людей, — со спокойной дружеской снисходительностью ответил Гремислв.

Дунй рссмеялся, словно его похвлили. Видя рядом оживленного, рзговорчивого Дуня и невозмутимого, полного достоинств Гремислв, трудно было поверить в их тесную дружбу.

Явор усмехнулся и сел рядом с Дунем. Теперь, получив основния увжть белгородского десятник, Переяслвец был весел и дружелюбен. Слово князя для него было свято, д и см он предпочитл тех, кто мог дть ему отпор, — с ткими было веселее. Весь вечер он не зкрывл рт, рсскзывл о Киеве, о прежних походх, удивлялся, кк это они с Явором не встретились в прошлом году под Всильевой, хотя об тм были. Отвлеклся он только н то, чтобы подмигнуть ккой-нибудь девушке с другой стороны стол.

Только Сияну Дунй искл глзми нпрсно — ее не было в гриднице.

— Не пойду! Ни з что не пойду! — твердил он в ответ н все уговоры мтери и няньки и трясл головой. — Не выйду, шгу из горницы не ступлю, пок киевские здесь!

Ей предствлялось невозможным покзться н глз кому-нибудь из тех, кто видел, кк он чуть ли не лезл в дрку с киевским кметем. Кк ее угорздило только? И сильнее всего ее смущл пмять о голубых, ясных, удивленно-рдостных глзх Дуня. То и дело они сми собой вствли перед ее взором, и словно тихя молния пробивл ее нсквозь, кровь приливл к щекм, ей хотелось зкрыть лицо рукми и спрятться куд-нибудь от стыд. Ясноликя Лд, богиня-любовь, впервые зглянул ей в лицо своим жрким взором, и юня душ Сияны был в смятении. Но в этом он не хотел признться ни мтери, ни няньке, ни дже Медвянке. Ну, гложет быть, Медвянке, только не сейчс, потом.

Медвянк тоже был здесь, сидя вместе с отцом з столом белгородской знти. Отрок с воеводского двор, пришедший вчер звть Ндежу н пир, передл, что и дочь его светлый князь будет рд видеть у себя в гостях. Ндеж снов встревожился. Вспомнил-тки светлый князь! Не скзть ли Медвянку больной — подльше от беды? В отчянии Ндеж пошел посоветовться с волхвом Обережей.

— Пусти ее, пусти! — уверенно посоветовл ему стрик. — Злз невелик — у князя теперь не збвы н уме. А побывть н пиру ей н пользу пойдет. Пусть поглядит твоя горлинк, что кк он ни хорош, и покрше ее нйдутся н свете!

Волхву Ндеж верил и принял его совет. Последние слов Обережи особенно ему понрвились — своей дочери он только еще и желл, что поменьше гордости д доброго жених!

Медвянк, услышв об отцовском решении, снчл возликовл, потом смутилсь. Собственные нряды кзлись ей недостточно хороши для княжьего пир, и он упросил мть сходить к Сияне. Сиян одолжил ей одну из своих верхних рубх, из блестящего визнтийского шелк, золотисто-желтую, рсшитую по оплечью и руквм желтым янтрем с Вряжского моря. К волосм и лицу Медвянки этот нряд очень шел, он чувствовл себя крсивой, но все же робел. Ведь н княжьем пиру будут ткие именитые гости — кк же не зробеть дочери стршины из порубежного город!

Попв з стол в плту, видя вокруг себя пестрое собрние Влдимировых гостей, Медвянк совсем рстерялсь и сидел тихо. Поблизости от столь именитых людей он едв смел поднять глз. И вид Явор, сидящего в тком почете з дружинным столом, д еще рядом с Дунем, тк смущл ее, что он лишь рз-другой посмел бросить беглый взгляд в их сторону. Никогд еще Ндеж не видел свою дочь ткой тихой, молчливой, скромно опустившей глз. Дже гриди и молодые боярские сыновья ее не знимли, весь ее игривый здор угс среди этого шум и великолепия. Женщины из семей посдников и воевод, из киевской знти, кзлись Медвянке дивными птицми, сверкющими рдужно-шелковым опереньем и смоцветми уборов. Зметней всех был Путятин дочь Збв, прозвння Жр-Птицей. Ей было всего шестндцть лет, но своей крсотой он слвилсь н всю Русь и сейчс служил лучшим укршением гридницы, сияя золотой косой, белым румяным лицом, крсным шелком одеяния, золотым смоцветным венцом с жемчужными подвескми, который Путят восемь лет нзд привез из Корсуни. Рзве рвняться с нею Медвянке? Дже н княжичей, о которых столько думл рньше, он теперь едв глянул.

Епископ Никит блгорзумно не явился н прощльный пир, и его присутствие не мешло княжеской дружине отметить нчло нового поход по обычю, устновленному с древности. Воеводы поднимли кубки во слву небесных бртьев-воинов, Яровит, Перун и Троян, среди которых кждый воин имел своего особого покровителя, и гридниц дружно кричл слву им. Стршя Влдимиров дружин был крещен вместе с ним смим почти десять лет нзд, гриди млдшей — при поступлении, но крест н шее не мог рзом изменить привычные предствления людей, выросших с именми богов-воителей в сердце.

З семндцтилетнее киевское княжение Влдимир Крсн Солнышк о его дружине было сложено столько песен и слв, сколько иному князю не услыхть и з сорок лет. Желя подбодрить стрых и новых сортников перед походом, князь побуждл своих бояр и воев вспоминть и рсскзывть. Князь позвл гусляров, чтобы они стрыми слвми поддержли дух молодых воинов, и первый гусляр зпел песню о походе князя Олег Вещего н Црегрд.

Никто из ныне живущих не мог помнить этого поход, и з двностью лет любое чудо кзлось возможным. Кк няву гридям виделись лдьи со звериными мордми н носх, быстро ктящиеся по полю н колесх, нд ними цветные крылья прусов, укршенные солнечными ликми и туго нполненные ветром. А потом днь — сверкющие монеты и укршения, кубки, чши, резные лрцы, литые светильники, пестрые шелк, богто изукршенное оружие, бочки с вином, добрые кони… И кждый из слушвших песню верил в это чудо и гордился мощью своего племени, способного сотворить небывлое.

Первого певц сменил другой, воспеввший князя Игоря Строго.

— Нм ли не быть с победою — нши боги нс укрепят! — выкрикнул Берковец, едв гусляр окончил. Герой хорвтского поход был уже сильно хмелен, в одной руке он держл чшу с медом, другой опирлся н плечо товрищ, но удли его хмель не убвил. — Кк и предки нши — умрем мы, нзд не поворотимся! И ничего нс не стршит, потому кк в рукх мы Перуновых! См Яровит нс щитом укрывет, Перун копьем нши дороги прямит, Троян секирою нших ворогов крушит! Тебе, Солнышко нше, пью сию чшу, з честь и удчу твою н все времен!

Берковец одним мхом выпил свою чшу и грохнул ее об пол. Все пили следом з ним, кричли, князь Влдимир, довольный удлой речью, подрил Берковцу серебряную чшу с чекнкой.

Гости князя Влдимир одобрительно кричли, стучли чшми, клялись не посрмить пмяти князей-воинов и их дружины. Ведь сколько силы и слвы в прошлом русской земли, любого ворог одолеет он и до скончния веков будет могуч и слвн!

Только жен тысяцкого Вышени, боярыня Зорислв, вздохнул укрдкой.

— Что невесел? — спросил ее соседк, жен Ртибор. — Твой-то сокол с тобою остется. Или добычи жлеешь?

— Чем еще з ту добычу плтить придется? — ответил Зорислв. — Слыхл я от отц про Святослвовы походы. Князь н греков ходил, печенеги той порой — н Киев. А толку было что? Кости тех воев двно в земле, где золото их — одни боги весть. Только духи их в Перуновом Ирье сими песнями тештся. Теперь опять вот воевть нлдились, свой дом без обороны оствляют.

— Что делть, мтушко! — Боярыня Явислв вдруг тоже вздохнул. — И мне мло рдости в сем пиру. Муж и сын, видишь, в поход провожю, внук встречть буду.

— Откуд же?

— Из рук Мтери Мкоши! Невестке моей к исходу трвеня срок родить, Ведислв-то когд еще воротится д узнет, кого ему боги дли, сынк ли, дочку ли…

— Ну, дй вм боги внуков здоровых! — пожелл ей Зорислв. — И им, чй, ртных дел достнется немло!

Гости были во хмелю, бесед уже не вязлсь, гусляры сми сели угощться, им н смену зигрли гудошники. Победитель ятвягов Светлояр Зови-Гром пошел плясть со своим побртимом Ргдем древнюю воинскую пляску, которой еще деды дедов тешили богов перед нчлом поход и призывли удчу. Это был древний обряд, ритульный тнец-поединок, и движения его шли из битвы, только были яснее, крсивее, слженнее. Все в гриднице хлопли в лд, притопывли, молодые звидовли ловкости и удли двух прослвленных витязей.

Збв недолго смогл усидеть з столом. Едв лишь побртимы кончили свой тнец, он мигом выпорхнул в круг. Нвстречу ей выскочил Дунй — вечный ее сортник и соперник в пляскх, и все вокруг рдостно згомонили, ожидя крсивого и зжигтельного зрелищ. Теперь тнец был не поединком, предсвдебным обхживнием невесты, но не серый селезень ходил возле уточки, огненный сокол вился округ жр-птицы. Ловкость и крсот их тнц бил в глз, кк острие копья, крсно-золотые рукв Збвы летли, кк жертвенное плмя. Белгородские женщины, нслушвшись всякого про Путятину дочку, во все глз смотрели н нее, но не могли не признть, что едв ли ей сыщется рвня н всей Киевщине.

Дже см князь, веселый, с ярко-голубыми блестящими глзми н покрсневшем от выпитого лице, не удержлся и вышел из-з стол. Теперь дв сокол бились з жр-птицу, но Дунй очень скоро признл себя побежденным и вышел из круг, рзмшисто утиря лоб — ничуть, впрочем, не взмокший. Его со смехом хлопли по плечм, он вовсе не был огорчен поржением — своему князю он без обиды уступил бы любую девицу не только в пляске, но и н смом деле. Яровит всегд ищет себе вождя, который укжет ему путь, вождя, з которого он с восторгом отдст свою жизнь. Дунй ншел своего Перун еще десять лет нзд и н службе ему был стокрт счстливее всех полновлстных првителей.

А уж кто больше всего рдовлся исходу их поединк, тк это см Збв. Зря рзлилсь по щекм, глз зблестели молниями. Кк все молодые гриди восхищлись ею, тк Збв восхищлсь князем; с детств он преклонялсь перед ним, кк перед смим солнцем, и его единственного из всех н свете мужчин считл достойным любви. Сейчс, когд з ней не следили скрытно-зоркие глз княгини Анны, волн счстья и воодушевления несл Збву н гребне; тк искрились ее глз, тк плясл в ней кждя жилочк, что и смого Перун он свел бы с ум.

А Медвянке не хотелось теперь плясть, веселя игр гудков, рожков и трещоток не рдовл ее. Здесь-то ей не удстся встть в середину круг и зствить всех восхищться собой. Медвянк смотрел н Збву, невольно любуясь ею и остро, горестно сознвя ее превосходство. Кк крсив был Путятин дочь, кк нрядн и ловк, кк горд своей сттью, родом и богтыми уборми! Кто перед ней Медвянк, дочк ремесленного стросты из сторожевого городк, — почти ничто. Медвянк не привыкл чувствовть себя хуже кого-то и оттого переживл унижение особенно тяжело. Он бросил взгляд в сторону Явор: он что поделывет? Рядом с ним сидел теперь светловолосый витязь в синей шелковой рубхе, рсшитой серебром, с крсной вствкой н груди, — Ведислв Ртиборич. Он убеждюще говорил что-то Явору, положив руку ему н плечо.

— О чем это они? — невольно вслух спросил порження Медвянк.

— Кто? — Верех услышл ее возглс и проследил з взглядом девушки. — Д Явор с Ртиборичем побртимы, я тк слыхл, они с отроческих лет дружтся.

Медвянк отвернулсь со стыдом и досдой. Побртим Ртиборов сын — вот уж чего он не ждл! И это Явор, которого он чуть ли не трусом нзвл! Медвянк уже жлел, что пошл н этот пир, — он принес ей больше смущения и огорчения, чем рдости. Теперь ей хотелось только, чтобы князь с дружиной скорее ушел и в Белгороде все стло по-прежнему.

Дотемн бояре, гриди и отроки плясли в плте, нрод во дворе и н площди детинц перед княжескими воротми. Н весь Белгород рзносились звуки рожков и трещоток, песни, смех, плескнье лдоней, удлые и веселые крики. Веселье, кк огонь, гонит прочь беды и нпсти — в это твердо верили слвяне, оттого тк много песен и плясок провожет слвянин во всем земном пути от колыбели до могилы. Чем горячее веселье, тем удчнее будет предстоящее дело, — и в теплый свежий вечер месяц трвеня белгородцы сделли все, что могли, желя князю удчного поход.

* * *

Через день н смой зре большя княжескя дружин выступл в поход. Рссвело рно, прохлдный утренний ветерок тянул из близкой степи свежие зпхи рстущих и рсцветющих трв. Стрик Обереж см вывел из конюшни светло-серого, почти белого, княжеского жеребц под нрядным крсным седлом и с золочеными звоночкми и бляшкми н сбруе. Сотни глз н широком дворе следили, не зденет ли конь порог, — это было бы дурным знком перед ртной дорогой. Но конь вышел легко, и сотни рдостных криков рзорвли тишину: боги блгословляют новый поход. Отроки приняли повод из рук стрик и повели коня к крыльцу, где ждл его светлый князь. Детские кинулись выводить своих коней, в мелькнии их крсных плщей двор кзлся охвченным плменем.

Привычным ровным порядком ближняя княжескя дружин выезжл из детинц. Весь Белгород нполнился топотом сотен ног и копыт, конским ржньем, звоном оружия.

Мирное нселение Белгород тоже поднялось спозрнку и вышло проводить князя с дружиной. Нряженные, кк н прздник, ремесленники Окольного город с семьями, жены и дети уходящих гридей, рстревоженные сборми в поход и прощньем, толпились н улицх, у ворот и н стене крепости, приветственно кричли, мхли рукми и шпкми, тянулись, стрясь еще хоть рз увидеть своих среди дружинных рядов. Кто-то ндеялся н будущую добычу, но больше семьи уходящих желли снов увидеть своих родичей живыми.

«Свете мой светлый, соколе мой ясный, куд ты от меня отлетешь, н кого меня и млых нших детушек покидешь? » — то тм, то здесь принимлись причитть женщины.

А дети шумными стйкми бежли следом з полкми, стрясь рзглядеть своих отцов и убедиться, что отец — среди всех первый!

Лучше всех, конечно, выглядели гриди-детские. До битв было еще длеко, но для проводов князь велел им ндеть шеломы и кольчуги. Дорогие и прочные доспехи сверкли н солнце стльной чешуей, и ближняя дружин Влдимир кзлсь волшебным полком морских витязей, которых премудрый князь-чродей умел вызывть из моря для обороны своего город. И кждый из бегущих следом и сидящих н тынх мльчишек, дже те, которым по млолетству еще не полглось и штнов, с восторгом и звистью рзглядывл их коней и оружие. И кждый отчянно мечтл скорее вырсти, стть тким же сильным, уйти в Киев и нняться н службу к прослвленному князю Влдимиру-Солнышку, ходить с ним в походы з добычей и слвой!

Впереди детских ехл см светлый князь Влдимир Святослвич со своими стршими сыновьями и ближними воеводми. Бгряный плщ з плечми овевл его цветом священного живого плмени, золоченые узорные бляшки н груди горели под солнцем тк, что было больно смотреть. Кзлось, см он рзливет вокруг себя золотые лучи, кк крсное солнце, идущее по небосклону. Глядя н него, женщины утирли слезы со щек, веря, что всем известня удч князя-Солнышк убережет в походе их близких, поднимли повыше мленьких детей, чтобы они посмотрели н него, чтобы хоть случйный взгляд любимого богми князя послужил им зщитой от бед.

Княжеское войско постепенно выходило из ворот крепости. Белгородскя знть смотрел с зборол, кк по берегу уходит прочь от город коння дружин, кк бгряным листком клен трепещет н ветру впереди плщ Влдимир Крсн Солнышк. Стоял н збороле и Обереж — в длинной белой рубхе, вышитой волшебными узорми, со множеством оберегов и длинным ножом н поясе, с ожерельем из медвежьих зубов н шее, с высоким посохом в рукх, н верхушке которого был вырезн медвежья голов. Опирясь н посох, Обереж смотрел вслед дружинм. Он был уже очень стр — семи десятков прожитых им лет хвтило бы н две жизни.

Он пережил нескольких князей, сменявших друг друг в Киеве, видел новое святилище древних богов, которое молодой князь устроил в Киеве семндцть лет нзд. Видел он и то, кк двендцть кметей волокли потом Перунов идол вниз по Боричеву току, колотя его плкми, кк лиходея. Кзлось, попрн Мировой Зкон, рзорвн связь потомков и предков, Земля-Мть не стерпит подобного оскорбления! Но Земля устоял, и Небо не рухнуло, и Мировой Зкон сохрнил свою силу. И Обереж, хоть и был уже стр, нучился новой истине. Можно сбросить в Днепр идол Перун — идол ведь только дубовя колод, не в ней же пребывет см Небесный Воин, это знют и млые дети. Можно побить н куски кменные идолы Мкоши и Джьбог — они простят, солнце будет светить и трв вырстет по весне, кк и тысячи лет нзд. Можно зсыпть землей очг жертвенник — труд н полях, гибель в сржениях, ежегодные и ежедневные, тоже жертвы, и их не отвергют боги. Но никкому князю не по плечу переделть мир и изменить Мировой Зкон. Все пройдет, но остнется родня земля, древняя и прекрсня земля русскя. Можно по-рзному мыслить ее блго, но тот, кто честно желет блг ей, не будет ею отвергнут и збыт потомкми. И сейчс Обереж просил у богов счстья и удчи князю Влдимиру, все силы отдввшего трудм и битвм з блго этой земли.

Но вот дружин ушл, в Белгороде рзом стло пусто и непривычно тихо. Многодневный шумный прздник кончился, будничные зботы по-хозяйски шгнули н порог. З прошедшие недели белгородцы позбыли, что ткое будни, и теперь н сердце у всех сделлось серо и скучно. Но ничего не поделешь: потехе — крткий чс, делу — долгое время. Князю свои зботы, дельному люду свои. Вспоминя кждый о своих делх, белгородцы постепенно потянулись к ндворотной бшне, где был лестниц вниз. По пути они почтительно клнялись и епископу, и волхву. Почитть волхвов кждый был приучен с детств, почтения к епископу требовл князь. Простые люди делли и то и другое, чтобы не рзгневть никого, кто облдет влстью нд землей и небом.

Вслед з всеми пошел и стршин городников Ндеж со своим семейством. З прошедшие недели он привык к Гостемиру, и теперь ему было грустновто, словно он проводил в поход родич. Лелея, нпротив, был довольн, что избвилсь от постояльцев и чужие люди больше не будут путться у нее под ногми н собственном дворе. Зйк то и дело дергл з руки родителей: «А вы видли? А почему тк? А это кто был? » Ярких воспоминний этих дней ей еще ндолго хвтит для игр и рзговоров.

Медвянк отстл от родичей и все постреливл глзми по сторонм, словно укрдкой искл кого-то. Для нее это утро было рдостным втройне. Он нслждлсь блестящим зрелищем уходящих дружин, рдуясь и тому, что с их уходом к ней возврщется прежняя воля и привычное положение первой крсвицы Белгород. Шумня и пестря толп киевлян и прочих гостей схлынул, Збв Путятичн уехл восвояси в Киев, все взоры снов были обрщены к одной Медвянке, и он ликовл, кк княгиня, сумевшя отбить ншествие и вернуть себе свой золотой престол. Только одно омрчло ее рдость — мысль о Яворе. Укрдкой Медвянк высмтривл его все утро, но не увидел ни рзу и уже готов был испугться — не передумл ли тысяцкий, не отпустил ли его в чудской поход?

Одумвшись, Медвянк жлел, что тк обидел его. Знл он и о том, что Сиян не побоялсь зступиться з Явор, зщитить его от нпрсного бесчестья. Этот поступок подруги пробудил в душе Медвянки неясные угрызения совести — ведь он не хуже Сияны знл смелый нрв и зслуги Явор. Теперь он побивлсь, что см Явор тоже оценит зступничество боярышни, втйне ревновл к Сияне, и ей не терпелось увидеть Явор и убедиться, что он по-прежнему ее любит. Но слово не воробей, — не идти же к нему теперь просить прощения! Обидеть и прогнть нмного легче, чем позвть нзд и повиниться; у Медвянки не хвтило бы прямодушия и силы н ткой поступок. Однко он не возржл бы, если б Явор вернулся см, и в душе ндеялсь н это.

Возле Обережи девушк здержлсь.

— Дедушко! — негромко, почтительно окликнул Медвянк волхв. Волхв обернулся к ней. — Дедушко, кк по-твоему, долго князь в походе пробудет? — спросил он. Н смом деле поход и княжескя дружин уже мло ее знимли, но ей не хотелось уходить со стены тк скоро.

— Не короче чс, д не дольше времени, — рзмеренно, словно см хозяин луны Числобог, ответил стрик. — Д лучше бы ему сперв свою землю оборонить, после уж чужой искть. А, Яворе? — неожиднно спросил он, подняв глз выше лиц Медвянки.

— Н то и пошел чужую искть, чтобы свою оборонять лучше, — рздлся позди нее голос Явор. Незметно подойдя, он окзлся з спиной Медвянки. — Кривичи и словены не хотят двть воев, чтобы нижние земли от степи оберегть, вот князь з боями и пошел. Нм же здесь спокойнее будет!

При одном его имени лицо Медвянки рзом прояснилось. Быстро обернувшись, девушк блестящими глзми глянул ему в лицо. И он покзлся ей не тким, кк обычно, — он был сковн и тйно рздосдовн и стрлся не смотреть н нее. А Медвянк был сейчс хорош: веселя и здорня, в белой рубхе, обшитой золотыми ленточкми, он был похож н огонек, н крсный цветок ппоротник, дрзнящий взор, но не дющийся в руки. И тк же, кк рньше Явор искл ее взгляд, он был полн решимости зствить его снов смотреть н нее.

Явор не мог пройти мимо нее и остновился, хотя дл себе слово, что не будет рзговривть со строптивой девицей, — хвтит делть из себя посмешище. «Д плюнь ты и збудь! — убеждл его побртим Ведислв, которому одному он и мог рсскзть свою печль. — Не одн звезд н небе, не одн и девк крсня н белом свете! Вот ворочусь из поход, см тебе в Киеве невесту нйду, д не посдскую, из боярышень! И с придным нйдем, и крсивую нйдем, не плоше той. Д и что крсот — сердце было бы живое д горячее, тм и счстье». Соглшясь с побртимом, Явор стрлся гнть прочь мысли о Медвянке, уверял см себя, что больше н нее и не взглянет… Но те несколько дней, что он ее не видел, покзлись ему целым месяцем, притом месяцем груденем — темным, хмурым и холодным.

Гордость дл бы Явору сил идти прочь, не глядя н Медвянку, но он, словно здвшись целью рушить все его змыслы, вдруг см обртилсь к нему.

— Д уж куд спокойнее, с тким-то воином! — воскликнул он, бросив н Явор блестящий, вызывющий взгляд. — Ты же, Яворе, воевод знтный — только печенеги тебя увидят, тк со стрху с коней попдют, только и остнется их в вязнки вязть д с воз н торгу продвть!

— Д лдно тебе, не смейся! — нхмурясь, неохотно ответил Явор, досдуя н себя и избегя смотреть ей в глз. — См знешь, я в княжескую дружину просился, д тысяцкий меня не отпустил.

— Нельзя, нельзя тебе отсюд уходить! — воскликнул Медвянк в преувеличенном испуге. — Князь ушел — еще полбеды, вот ежели прознют печенеги, что Явор-десятник в Белгороде нет, — вот тут и жди нбег!

— Помолчи, беды нкличешь! — прервл ее Явор. — В прошлое лето не видл ты печенегов близко, то бы не смеялсь.

И до рзмолвки Явор не позволил бы Медвянке смеяться нд этим — слишком хорошо знл, кким трудом и ккой кровью достется мир для русских городов. Он нрочно говорил с девушкой резко: ндеялся, что он смутится, пусть дже рссердится, только бы отвел свои блестящие, смеющиеся глз.

— А я и не нд ними смеюсь! — быстро ответил Медвянк, игриво поводя глзми. Он был довольн, что вызвл-тки Явор н рзговор, но луквый руслочий дух толкл ее и теперь все делть ему нперекор. Рньше Явор искл ее взгляд — он отворчивлсь. Теперь он отворчивлся, он зглядывл ему в глз, нслждясь змештельством этого сильного, гордого и ткого увжемого, кк окзлось, человек. Он уже убедилсь, что не утртил влсти нд ним, и совсем повеселел. Пусть он и не тк хорош, кк Збв Путятичн, но свое у нее не отнимется!

— А нд кем же? — Явор нконец глянул ей в глз — тк сурово, словно хотел отбросить ее этим взглядом, — решительно положил руки н пояс и подвинулся к ней. Своего он достиг — Медвянк живо отскочил в сторону.

здорно пропел он, приплясывя н месте.

— Медвянко! — зкричл от бшни стрший городник. — Куд опять зпропл?

Не оглянувшись больше н Явор, Медвянк убежл н зов. Явор вздохнул, с тоской провожя ее глзми. Любовь и гордость боролись в его сердце; он не робел перед вргми, но креглзя девушк с медово-золотистой косой лишл его сил. Сияющие и вечно смеющиеся глз Медвянки зворожили, зморочили его, против ворожбы бессилен меч, бесполезн кольчуг. Медвянк был кк ясно солнышко, то жгущее, то лскющее своими лучми, и нельзя было не любить ее. Он был его несчстьем, его проклятьем, и Явор нстойчиво искл в своем прошлом ккой-нибудь нрушенный зрок, вину перед богми, з которую они послли ему эту проклятую любовь.

вспомнились ему слов строй песни. Огоньком пляшущя впереди фигур Медвянки тянул его к себе, кк цветок ппоротник в темном лесу. Явору было стыдно и перед собой, и перед людьми вокруг, но он ничего не мог с собой поделть.

Помедлив для порядк, Явор опрвил пояс и двинулся следом з Медвянкой, стрясь не упускть ее из виду. Стрик Обереж проводил его понимющим взглядом, обеими рукми опирясь н медвежью голову, вырезнную в нвершии посох. Нверное, и светлоликя Дев когд-то тк же смеялсь, мня з собой Одинц, и с тех пор кждя женщин и кждый мужчин тк или инче повторяют путь первой человеческой пры, тк же ищут свое, единственное, кк единственными н свете были друг для друг Одинец и Дев. Проходят годы и век, сменяются князья, дже боги изменяют свои имен. Но неизменным остется зкон продолжения жизни н земле: пдет с неб дождь, девушки рсцветют, кк цветы весной, и сильные мужчины следуют з ними, чтобы множился человеческий род, чтобы воинм было кого зщищть, служителям богов — з кого молиться.

* * *

Тихо посмеивясь от удовольствия после встречи с Явором, Медвянк торопилсь догонять родичей. Неподлеку от нее в толпе пробирлся гончр Межень с двумя сыновьями и дочкой Живулей. Сыновья его, Громч и Сполох, словно по ветру повернули головы к девушке-огнецвету.

— Для кого тк нрядилсь, Медвянко? — окликнул ее Громч. — Для князя никк?

— А то кк же! — здорно ответил Медвянк, н миг оглянувшись н него. Крем глз он поглядывл, не идет ли сзди Явор. Простые гончры мло ее знимли, но ткой уж у нее был нрв, что он не могл остться рвнодушной к чьему-то восхищению. Дже эт мля днь был дорог и приятн княгине, вновь обретшей свой поштнувшийся было престол.

— Княгинею хочешь быть? — продолжл Громч. В его глзх Медвянк был вполне достойн княжеских хором. — У князя жен чуть не три десятк — тебя только не хвтет.

— Тк не горшки же мне лепить! — бегло отозвлсь Медвянк.

Люди вокруг зсмеялись.

— Тк тебе, прень!

— Не сдись не в свои сни!

Громч отворотился и в смущении почесл нос. Понимя, что дочери стршего городник он вовсе не пр, Громч любовлся ею издли, но сегодняшний прздник воодушевил его и придл смелости вступить с нею в беседу. Однко быстря н язык Медвянк мимоходом посдил его в лужу. А Громч, будучи рослым и сильным, сообржл не слишком быстро и редко нходил подходящий ответ н шутки и нсмешки.

Из-з спины Громчи выскочил млдший брт, Сполох, зметно превосходивший его проворством рзум и остротой язык. И в дркх, и в спорх сыновья Меженя всегд стояли друг з друг и были дружны, несмотря н рзличие нрв.

— Д длиннорогого теленк никто змуж не берет! — выкрикнул Сполох, стрясь отомстить з брт. — Хвлился клин: «А я с медом хорош! » — зпел он, приплясывя и кривляясь, кк скоморох.

Но Медвянк только нсмешливо фыркнул — ей ли было обижться н чумзых гончров.

— Глину бы сперв с рыл отмыл, после н городниковых дочерей глз пялил, — проходя, с пренебрежением бросил змочник Молчн. Рди проводов князя он нрядился в желтую льняную рубху с вышитым шелковым поясом, но лицо его с выпуклым упрямым лбом оствлось тким же невеселым. Уж конечно, он лучше всех помнил, кк летл через тын, и с тех пор не упускл случя покзть, что никого не боится. Только Явор в этих случях почему-то поблизости не было. Но уж чумзому гончру Молчн не мог позволить смотреть н девушку, к которой см думл посвтться.

— Куд хочу, туд и смотрю, уж не ты ли мне не велишь! — с вызовом ответил Громч и остновился, згорживя своему обидчику дорогу. Если в дело ндо было пустить кулки, он никогд не отступл. После того, кк его осмеяли, Громче пуще прежнего хотелось попрвить свое достоинство. Но Молчн з ним никкого достоинств не признвл и презрительно усмехнулся в ответ.

— Куд лезешь, горшок чумзый?! — отозвлся он и смерил гончр уничижительным взглядом от стриженных в кружок волос до обтрепнных поршней н ногх. — Уйди с дороги, покуд цел!

Змечя нзревющую ссору, люди остнвливлись около них, ожидя рзвития событий и готовые вмешться, если пондобится.

— Д что ты с ним рзговривешь! — воскликнул другой змочник, по имени Зимник. И решительно спихнул Громчу с пути. — Пошел вон!

По хитрости своего ремесл и блгодря покровительству епископ змочники ствили себя выше прочих жителей Окольного город и никому не позволяли себе перечить. Конечно, Громч знл об этом, но н глзх у Медвянки он не отступил бы дже перед княжескими гридями. Привычно подвернув рукв прздничной рубхи, он нбросился н змочник с кулкми. З того встли товрищи, з Громчу — брт и другие посдские, не жловвшие гордых змочников, и вмиг пол-улицы втянулось в дрку. Голосили женщины, испугнно вопил сестр Громчи Живуля. А Медвянк во все глз увлеченно смотрел н рзгоревшееся побоище и только хл. Он-то нисколько не испуглсь, нпротив, бурно переживл новое рзвлечение.

Н шум прибежли гриди тысяцкого и кинулись рзнимть дрку. Ловко и привычно орудуя древкми копий, гриди принялись рстлкивть и рстскивть в стороны рскрсневшихся, рстрепнных и утртивших прздничный вид горожн. Женщины причитли нд синякми и ссдинми своих мужей и сыновей. А Медвянк, которой некого было жлеть, поднесл к лицу рукв, пряч усмешку. Он помнил, что вся свр рзгорелсь из-з нее, и в глубине души был довольн.

— А ну рзойдись, лешчьи дети! Морок вс возьми, тур вс топчи! — доносился до нее из плотной шевелящейся толпы сердитый голос Явор. Его крсный плщ быстро метлся среди полотняных рубх. Может, десятнику и не пристло своими рукми рзнимть посдских мужиков, но Явору хотелось чем-то себя знять, чтобы не смущться досужими мыслями о Медвянке. А здесь кк рз подвернулось привычное дело; дрк был ему не в новость, он рспоряжлся и уверенно рздвл тычки и зтрещины.

— Пошел, будет клешнями мхть! Д пусти его, чтоб вс обоих н том свете всяк день грдом било! — покрикивл он н не в меру ретивых дрчунов. — А ну, з ворот д в поруб тебя! Посидишь в яме, тк удли поубвится! Поди прочь, дядьк Шумил, не до тебя! Ну, Кощеевы кости, кто зчинщики?

Громчу и Зимник рстщили последними; те нстолько рзошлись, что ничего не видели и не слышли, рвлись из рук кметей и снов кидлись друг н друг. Отмхивясь, змочник попл Явору кулком в лицо. Рзъяренный тким оскорблением своему достоинству, десятник схвтил Зимник з плечо, могучей рукой повернул к себе и с ткой силой удрил в челюсть, что тот отлетел н три шг и рухнул в пыль. В следующий миг двое гридей уже сидели н нем и вязли ему руки.

Двое же гридей держли з руки Громчу. Лишившись противник, сын гончр срзу угомонился и покорно позволил кметям себя взять. Ему вязли руки, он угрюмо молчл, свесив рстрепнную голову и лишь изредк брося сумрчные взгляды н брнящегося десятник. Придя в себя, Громч и см не понимл, кк сумел ввязться в ткую дрку. И уж конечно, лучше бы ему этого не делть.

Связнного Зимник подняли и поствили н ноги. Выглядел он уже совсем не по-прздничному: шпк влялсь в пыли, пыль серел в его волосх и н бороде, нрядня рубх с шелком вышитым оплечьем был рзорвн от ворот до плеч, по подбородку ползл струйк крови из рзбитой губы. Отплевывясь от крови и пыли, змочник брнил и гончров, и гридей, и весь белый свет.

— Тщите обоих н воеводский двор! — рспорядился Явор. — По всему видть, с них все и пошло.

Посидят в порубе день-другой, тм тысяцкий с ними рзберется!

Явор провел крем лдони под носом — н руке остлсь кровь. Нос ему еще в отрокх сломл любимый побртим Ведислв, и с тех пор Явор ни с кем не боролся, кк было принято, «до первой крови». Потери в крсоте он не жлел — не девк! — но кровь из нос у него теперь текл от любого легкого удр, и это было очень досдно. Из-з этого Явор вдвое больше сердился н посдских мужиков, зтеявших свру в день проводов князя. Княжья дружин ушл в длекий поход, Явор-десятник, глядите-к, в своем же посде кровь проливет! Это ли не доблесть! Не зря его князь добрым словом отличил! Тьфу, люди зсмеют!

И кк нзло, до ушей его донесся тихий и звонкий знкомый смех. Пожлуй, дже мерзкое хихикнье рстрепы-кикиморы сейчс было бы приятнее для слух Явор. Обернувшись, он увидел Медвянку. Изо всех людей н свете ее-то он и хотел бы сейчс видеть меньше всего. А он стоял совсем близко и знй себе потешлсь. Зметив угрюмое лицо Явор и его неприязненный взгляд, он попытлсь было сдержться, зкрыл лицо руквом, но не выдержл, всплеснул рукми и звонко рсхохотлсь.

Явор прижл рукв к носу, чтобы не кпл кровь, и снов отвернулся. Ему отчянно хотелось, чтобы эт девиц кким-нибудь чудом окзлсь вдруг н другом конце город. Но он, словно злыдень Встрешник ее перенес, мигом очутилсь перед ним. Сдерживя смех, Медвянк приглживл переброшенную н плечо косу и поглядывл н Явор с видом луквого почтения.

— Чего смеешься? — грубовто-досдливо спросил Явор. Сейчс ее взгляды и улыбки только сильнее рздржли его. — Вот збву сыскл! Шл бы ты домой!

— Ай-й, не все еще жеребят по твоему лику ясному прошлись! — воскликнул Медвянк и нсмешливо покчл головой. — Видть, нехорош твой нос змочникм покзлся — хотели попрвить!

Явор сердито шмыгнул носом и зпрокинул голову, силясь остновить кровь. Он злился и н дрчунов, и н Встрешник, и н Медвянку.

— Тебе бы все смеяться, ведь поди см все и зврил! — с досдой, приглушенно из-под рукв отозвлся он. — Ты хуже огня — где пройдешь, тм переполох!

Медвянк снов зсмеялсь, словно соглшясь с этим обвинением, но скорее гордясь своей виной, чем стыдясь ее. Явор отвернулся и хотел идти прочь, но путь ему нежднно прегрдил Добыч, стршин белгородских кузнецов-змочников. Это был невысокий ростом, довольно щуплый мужичок сорок с лишним лет, с большим злысым лбом, изрезнным глубокими поперечными морщинми. Бород у него был рыжевтя, глз желтые, кк у собки. Он же мог считться стршиной всех городских сплетников и склочников. Редкя свр н торгу обходилсь без его учстия, все судебные обычи и зконы он по долгому опыту знл не хуже любого стрц и см мог бы двть советы при воеводском суде, если бы хоть кто-нибудь верил в чистоту его совести и беспристрстность.

См Добыч не учствовл в дрке, и его нрядня синяя рубх и шелковый кушк, вышитый серебряной нитью, не пострдли, но стрший змочник был очень сердит з своих людей. Гневно хмуря брови, он притоптывл ногой по плотному песку улицы. Медвянк збвлялсь, глядя н его гнев, — «будто у еж гриб отняли! ». А Явору было не до збв.

«Только тебя не хвтло, сквлыги строго! » — в досде подумл Явор. Стршин змочников не пользовлся его увжением, сейчс был в тком дурном рсположении дух, что едв ли сумел бы быть вежливым.

— Ты чего это, десятниче, моего человек повязл? — возмущенно воскликнул Добыч, укзывя н связнного Зимник. Тот уже унялся, обессилев от дрки и ругни, и смирно ждл, когд гриди поведут его в детинец.

— З то и повязл — з свру и бесчинств! — резко ответил Явор, отняв от лиц рукв, покрытый кроввыми пятнми. — Приходи звтр к тысяцкому, отвечть будешь з твоих кузнецов.

— Д ведь это гончры подлые н моих людей нкинулись с брнью! — вскипел Добыч. — Ты гончров и вяжи, моих не тронь! Нету тебе ткого прикзу от тысяцкого, чтоб…

— Ты, дядя, меня не учи, ккой мне был прикз! — перебил его Явор. Он был рд сорвть н ком-нибудь свою досду, стрший змочник нпршивлся см. — И не лезь мне под руку, то см в поруб пойдешь со своим молодцом н пру!

Он снов вскинул к носу рукв, Добыч отскочил, словно ждл удр. Змочник мог быть весьм нхльным, но не был хрбрецом, вид Явор яснее ясного говорил, что он свое обещние выполнит. Добыч не мог тягться с десятником открыто, и ему ничего не оствлось, кк только ндеяться н звтршний воеводский суд.

— Тщи их! — Явор мхнул гридям.

Громчу и Зимник повели в детинец, з ними повлил толп любопытных.

— Я воеводе челом буду бить! — долетл оттуд голос Добычи, который н безопсном рсстоянии от Явор снов осмелел. — Эдк всякий смерд будет лучших людей брнить д бить — скоро дождемся Стршного Суд!

— Эко нпуглся! — толковли белгородцы, оствшиеся н улице. — Стршно ему уже! Побольше бы он боялся — потише бы жил!

В другое время Добыч не упустил бы случя погордиться тем, что во всей толпе он один знет, что ткое Стршный Суд. Но сейчс у него были зботы повжнее.

— Суд еще нет, вон Живуле уже стршно! — подхвтил Медвянк, оглядывясь н дочь гончр. Т тихо-жлостливо причитл нд Сполохом — он держлся з левый глз, под которым быстро нливлся синяк. Но больше синяк его мучил тревог — кк теперь отвечть з дрку перед отцом? А кк брт вызволять из поруб?

— Вот нчли поход! — толковли стрики. — Вот князю божий знк!

— Не я один буду Белгороду обороной от печенегов, — проворчл Явор, оглянувшись н нескольких прней гончрного конц. Их изукршенные кулкми змочников лиц крсноречиво говорили, что не все удлые молодцы ушли из город с князем. — Ну, вроде унялось…

Он провел тыльной стороной лдони под носом, проверяя, не будет ли свежей крови. После стычки с Добычей его гнев поостыл, досд улеглсь. Опрвив пояс, Явор хотел вслед з гридями идти в детинец, но н пути у него снов окзлсь Медвянк.

— Не горюй, ты теперь крше прежнего будешь! — скзл он, глядя н Явор с игривым одобрением. — Коли не лицом, тк слвою. По мне, кто не из боязливых, тот и крсвец!

— Првд ли… — с сомнением пробормотл Явор. Ткого он от нее еще не слышл.

В звонком голосе Медвянки слышлся скрытый смех, он улыблсь с лсковым луквством. Теперь, не то что в день их первой ссоры, досд Явор уже не был ей безрзличн. Его нхмуренные брови и резкий отчужденный голос живо нпомнили ей, кк он чуть было не ушел от нее в чудской поход. Теперь ей хотелось его успокоить и укрепить его рсположение к ней.

Вынув из рукв плток, Медвянк подл его десятнику. Недоверчиво глядя н нее, Явор взял плток из ее рук и бессознтельно поднес к лицу. Кровь почти унялсь, но одолжение Медвянки от этого не теряло цены. Девушк дрит прню плточек в знк своей любви, и никто из белгородских прней не мог похвлиться плточком Медвянки.

— Возьми себе, — великодушно позволил он. Но тут же спохвтилсь — много чести! — и поспешно добвил, желя приуменьшить знчение дорогого подрк: — Не стирть же мне з тобой…

Он хотел еще что-то скзть, но подумл, что и тк скзл слишком много. Не прощясь, Медвянк повернулсь и побежл догонять родичей, двно ушедших домой в детинец. Явор смотрел ей вслед, держ в руке подренный плток. Кровь больше не шл — видно, Медвянк зговорил ее. В сердце Явор мешлись осттки досды и обиды, недоумение и смутное удовольствие.

«Хорош любовь! — подумлось ему. — Пожловл милостью, княжн светля, Хорсов дочк! Коли меня в ккой рти убьют, тк он мне н тот свет целый убрус с собой дст! »

И все же ткой знк любви лучше, чем никкого. С покзной небрежностью Явор сунул плток з пзуху и зшгл н воеводский двор. Получив желнный подрок тк неожиднно и не вовремя, Явор не мог оценить его по достоинству и рдовться в полную силу, но все же в глубине его души шевелилось ккое-то смутное и теплое чувство.

* * *

Н другой день н двор гончр Меженя явился отрок из дружины тысяцкого — звть ответчиков н суд. Межень со вчершнего дня был молчлив и хмур более обыкновенного. Что з сыновей бестлнных послл ему Мть Мкошь! И головы у них не умнее глиняного горшк! Уж не сглзил ли их кто, не лишил ли рзум? А инче с чего бы они вздумли ссориться с змочникми, у которых стршин дружен с епископом и вхож к тысяцкому! Кк будто их отец берет по гривне серебр з кждый горшок и не знет, куд девть денег! Видно, зловредный дух Встрешник привязлся к ним по дороге. Не сходить ли к Обереже, не попросить ли отвести беду, прогнть невидимого злыдня?

Сполох ходил с утр тихий и виновтый. Его прздничня рубх, пострдвшя в дрке, был выстирн и висел н веревке между полуземлянкой и погребом, служ укоряющим нпоминнием об их безрссудстве.

— Не нпсешься н вс полотн! — ворчл мть. — Сколько отец рботет, чтоб вс, орву, нкормить-одеть! А вы з делом ленивы, только з столом проворны д добро портить ловки!

Сполох сознвл, что мть в досде обижет их нпрсно, — об они, особенно Громч, усердно копли, возили и месили отцу глину, зпсли дров, обжигли готовую посуду. Но возржть он не смел — виновты, скзть нечего. Межень ни в чем не упрекл млдшего сын, но Сполох и см понимл, что отец думет о деньгх для проджи, которую их нверняк зствят плтить. Кто бы ни был виновт н смом деле, мло ндежды н то, что тысяцкий признет бедных гончров првыми, богтых змочников виновтыми. З сыновей, живущих при нем, отцу и придется отвечть. Д и куд девться, ведь не оствишь родного сын в порубе.

Отрок с воеводского двор Межень встретил без удивления, кк ожидемое и неизбежное несчстье. Выслушв послнц, гончр молч угрюмо кивнул и пошел к лохни мыть испчкнные в глине руки. Сполох, не дожидясь укзний, тоже пошел мыться. Вспоминя вчершние обидные слов Молчн, он с двойным усердием оттирл глину с рук и лиц, чувствуя в душе, что с удовольствием побил бы зносчивого змочник еще рз. Рзговорчивый обычно Сполох сейчс помлкивл, понимя, что тысяцкого прибуткми не одолеть. Живуля тем временем доствл отцу и брту новые рубхи, чтобы хоть не стыдно было встть перед воеводой и посдскими стрцми.

— Вот нм ккие веселья! — причитл он вполголос. — Помогите нм, Мтушко-Мкоше, Перуне-Громоверже, Свроже Господине!

Одевшись и причесвшись, гончр с сыном отпрвились в детинец. Теперь кк рз был четверг, с древности посвященный богу првосудия Перуну. Н дворе тысяцкого толпилось немло нрод из смого Белгород и из ближней округи — прежде, во время княжеских сборов в поход, большим людям было не до них.

Но Меженю не пришлось ждть. Рссерженный Добыч явился к тысяцкому с жлобой с смого утр, уже изложил дело со своей стороны и теперь поджидл ответчиков в гриднице, где првил свой суд тысяцкий Вышеня. Об виновник, поднятые из поруб и отмытые от вчершней крови и пыли, тоже были здесь. Громч смотрел только под ноги, н широкие дубовые плхи пол, и не поднимл глз дже н родичей — тк ему было стыдно. Зимник же бросл злые взгляды н гончров, н гридей, особенно н Явор. Привыкнув нсмехться нд бедными соседями, он не мог простить воеводским кметям прв поднять кулк н него смого.

Добыч тоже помнил, что Явор угрожл и ему, и уже подумывл, в случе блгоприятного поворот дел, пожловться тысяцкому и н Явор. Стрший змочник был уверен, что жлобу его признют првой. Где это видно, чтобы чумзые гончры, которые больше гривны серебр в глз не видли, безнкзнно били змочников, изделия которых купцы рзвозят по дльним землям и продют богчм! Нету в ляхх, чехх и немцх ткого вор, чтобы отпер змок киевской и белгородской рботы! Добыч гордился своим ремеслом и собой, и ему кзлось, что и все другие должны тк же безоговорочно признвть его превосходство. Нельзя скзть, чтобы он был совсем не прв, — змки он и в смом деле ковл хорошие. Он только збывл о том, что змки его зпирют дом, построенные плотникми, в сундукх хрнится добро, сделнное смыми рзными умельцми.

См Добыч был родом из древлян, н грнице которых с Полянскими землями и был поствлен Белгород. Семейство же Меженя было из Полянского племени и переселилось в новопостроенный город из сел под Киевом. Добыч считл их чужкми, и из-з этого они в его глзх были виновты вдвое больше.

— Нельзя позволить всяким пришлым н ншей же земле нших людей бить и бесчестить! — горячо говорил он перед тысяцким. — Пусть они свое дело делют и свой чин помнят! Князь нш светлый их в свой город жить пустил, от змеев степных уберег, они бесчинств творят!

— Земля тут все же не твоя, княжья, — спокойно возржл ему Вышеня.

Кждый четверг ему приходилось выслушивть немло жлоб и рзбирть немло споров. Тысяцкий хорошо помнил, кем и зчем сюд посжен. В новом городе, свободном от осттков родового уклд и вечевого обычя, вся влсть приндлежл князю Влдимиру.

— А чего вм с них причитется — н то княжий уств есть, — степенно рссуждл Вышеня. — Князь нш всякую вину велел судить честно: обиженному взять свое и князю — свое. Вот теперь и рзберем, ккя н ком обид. Скзывйте, кто свру первым нчл?

Но ответить н этот простой вопрос окзлось длеко не просто. Ни Громч, ни Зимник с Молчном не соглшлись признть себя зчинщикми. А их товрищи и родичи, кк и вчер, вступлись з своих. Рзбиртельство вышло бурным. Особенно горячо з гончров вступлся оружейник Шумил. Он бы не был он, если бы прошел мимо ткого дел. А возможность встть против вечного противник — Добычи — только подогревл его ретивость. Шумил и стршин гончров докзывли, что спор и дрку первыми нчли змочники, Добыч кричл вовсю, пытясь докзть, что виновты во всем гончры. Дже спокойный нрвом Вышеня не выдержл и рявкнул:

— Молчть, воронье посдское! Всех взшей! Спорщики умолкли, и тысяцкий быстро выяснил, что ни Добычи, ни Шумилы не было н месте дрки до ее нчл. Явор тоже успел только к ее рзгру и в видоки не годился.

— Что же мне с вми делть? — говорил тысяцкий. — Не божий же суд вм творить. Дрк — еще не поклеп…

— Это нм не годится. — Межень покчл головой. — Хоть и брнили нс обидными словми, нм еще рботть ндо, руки целыми нужны.

Хмурый, с колючей темно-русой бородой, в беспорядке торчщей во все стороны, гончр сейчс был похож н свернувшегося еж. Зрнее готовясь окзться виновтым, он все же не хотел уступть. Мучсь кждым мгновением этого суд, он см же зтягивл его, упрямо не желя брть вину н себя. Продж з зчин дрки обошлсь бы ему куд дороже, чем богтому змочнику. А предложенное тысяцким древнее средство узнть првду годилось ему еще меньше. Для божьего суд требовлось взять в руки рскленное железо, и ответчик, дже и докзв свою невиновность, долго не мог рботть рукми.

— Боятся они! — тут же воскликнул Добыч. — Не хотят отвечть, боги-то видят, они их ложь покжут! Перун Прведный им воздст!

— Не тревожь бог небесного попусту. Ты-то см железо возьмешь? — спросил тысяцкий, переводя взгляд н него. — Или молодец твой будет отвечть?

Зимник хмуро покчл головой. Смому себе он не мог не признться, что первым дл волю рукм. Молчн тоже помнил, что первый стл здирть Громчу. Ни один из них не решился бы взять в руки рскленное железо — из этого испытния мог выйти с честью только тот, кто твердо верил в свою првоту. По своей воле змочники, пожлуй, и вовсе бы не пошли жловться тысяцкому н обидчик, при случе рзочлись бы с ним сми.

— Что же делть? — снов спросил тысяцкий. — Дело не головное, чтоб его богм судить… Может, еще кто из вших знкомцев тм был?

— Медвянк был, — обронил Громч и тут же покрснел, устыдившись, что в тком вжном деле первой ему н ум пришл девушк. Молчн презрительно усмехнулся — чего с него спршивть, неуч неумытого, у него одни девки н уме!

— А, Медвянк! — Тысяцкий тоже усмехнулся. Больше он не удивлялся тому, что простой гончр здрлся с именитым змочником. — Вот оно что! Где шум, тм уж верно он! Что же теперь не пришл?

— А он, верно, с Ндежей по стенм пошл, — скзл кто-то из посдских стрцев. Они собирлись в гридницу со своих концов и улиц, чтобы следить з спрведливостью суд и в случе ндобности двть воеводе советы. — Ндеж собирлся стены смотреть, он, видно, з ним увязлсь. Любопытня…

Сидевший тут же Явор улыбнулся про себя и незметно прижл к груди Медвянкин плток, который со вчершнего дня тк и носил з пзухой. Едв только произнесли имя дочери стршего городник, кк Явор вспомнил ее улыбющееся, здорное и крсивое лицо, лукво-лсковый взгляд, и вчершнее смутно-приятное чувство снов шевельнулось в его сердце, уже сильнее и ярче.

— Эй, сыщите-к Ндежину дочку, — велел тысяцкий своим отрокм. — Уж он-то глзст, он-то, верно, видел, кто кого первым обидел.

Кто-то в гриднице зсмеялся, Добыч обиженно нхмурился. Ему кзлось ззорным, что н суд, где дело кслось и его, зовут видоком девку, хоть и городникову дочь. Но возржть змочник не посмел — решть дело божьим судом ему тоже не хотелось. Имен богов горохом сыплись с его язык, но н смом деле Добыч до жути боялся их недремлющей силы.

Ндеж явился довольно быстро. З отцом шл и Медвянк, очень довольня тем, что смому тысяцкому пондобилось ее свидетельство. Но Ндеж не дл ей покрсовться перед воеводой и гридями.

— Кончй, воеводо, рзговоры рзговривть, ндо з дело принимться, — от порог зговорил стрший городник. — Н полуночной стороне н влу оползень грозит. Скликй людей вл попрвлять. Сми рзумеете — трвень пришел, мир д покой ушел.

Мигом позбыв о тяжбе, стршины Окольного город зговорили о новой тревоге. Все пестрое нселение Белгород было обложено повинностью по строительству и укреплению стен. Стршины улиц и концов принялись с жром обсуждть и делить рботу, спорить, кому сколько людей посылть н починку вл. А тысяцкий увидел в этом удобный случй покончить с ндоевшей ему тяжбой.

— А зместо проджи з вшу свру, бртие-дельники, приговорим тк: с змочников двум десяткм рботников звтр быть н влу и с гончров двум десяткм. И смим зчинщикм быть первыми, из поруб их отпущу, — решил он. — И оствим дело сие с миром.

Межень остлся доволен, кк не смел и ндеяться. Рботть н влу все рвно пришлось бы, теперь, дже если по приговору тысяцкого ему с сыновьями и придется перетскть больше земли, это все же будет легче, чем рсплчивться деньгми.

А Добыч снов нхмурился: решение тысяцкого обидело его не меньше смой дрки. Это что же выходит, его змочники ничем не лучше чумзых гончров?! Но ему пришлось смириться и промолчть: н дворе был месяц трвень, тревожня пор, когд по новой трве печенежские роды и орды пусклись к пределми слвянских земель в поискх добычи. Общя опсность урвнивл всех, теперь было не время для ссор.

* * *

Крепостные стены Белгород были удивительным сооружением. Когд десять лет нзд Влдимир Святослвич здумл построить между стугнинскими рубежми и Киевом город-крепость, который стл бы щитом для столицы, для этого дел были призвны смые умелые городники. Долго они спорили, кк сделть этот щит поистине нерушимым. Земляные влы, которыми слвяне и прежде обводили свои городищ, были недостточно ндежны — оползли от времени и дождей и постоянно требовли множеств рбочих рук для починки. И Ндеж, тогд еще молодой, но умелый и толковый мстер, придумл средство. Он здумл построить дубовые клетки, нполнить их глиняным кирпичом и сверху зсыпть землей. Долго он рзмышлял, чертил лучинкой н земле и пислом н бересте, строил мленькие крепости, в локоть высотой, для пробы. Конечно, ткя зтея требовл еще больше времени и труд, но князю Влдимиру он понрвилсь, средств для вжных нчинний он не жлел. Ндежу князь поствил во глве всего строительств и не обмнулся — крепостные влы Белгород вышли высокими, крутыми и прочными. Поверх влов было поствлено дв ряд дубовых городен, нполненных землей, нд ними шл площдк, покрытя крышей. Между опорми крыши оствлись проемы — сквжни. Дже тех, кто видел новый киевский детинец, стены Белгород поржли высотой и неприступностью, и Ндеж по прву гордился своей рботой. Князь Влдимир оствил его стршим городником Белгород и не збывл своей дружбой.

Но и эти влы требовли постоянного присмотр, и Ндеж зорко следил з сохрнностью всей огромной крепости. Веселый и доброжелтельный в домшней жизни и дружеском обиходе, он стновился требовтельным и жестким, когд речь шл о рботе. Поэтому, когд он требовл людей для попрвки вл, посдские стршины не смели ему перечить и в любое время двли нужное количество рбочих рук.

Н другой день после воеводского суд Межень и об его сын вместе с другими гончрми, кожевникми, кузнецми и оружейникми отпрвились н крепостной вл. Они копли и возили землю от окружвших Белгород овргов, утптывли ее, срезли и подклдывли свежие плсты дерн. Туд-сюд тянулись волокуши, мелькли серые рубхи и згорелые спины. Городники с Ндежей во глве нблюдли з рботой и рздвли укзния. Кзлось бы, всего несколько дней прошло со времени уход княжеской дружины, но князь, пир, веселье, песни-слвы о ртной доблести отодвинулись длеко-длеко. Кончились удлые прздничные гулянья, нступили будни, и теперь уже простым людям приходилось потрудиться рди посрмления вргов и сохрнения родной земли. Прни ремесленных концов, со вздохми и звистью вспоминя кме-тей и их вольное житье, не знли и не думли о том, что сми они со своими деревянными лоптми и рогожными волокушми тоже ртники русской земли, не менее нужные ей, чем ушедшие с князем.

Особенно усердных збот требовл глубокий ров, окружвший крепостные стены. Всякую весну его зливл тля вод, бурные ручьи смывли землю с влов, ров нполнялся жидкой грязью и зметно мелел. Теперь, когд вод сошл и дно подсохло, ров требовлось снов углублять, выгрести оттуд сползшую и смытую землю. Эт рбот был смой тяжелой и смой грязной. Ндеж отпрвил туд зчинщиков недвней дрки — чтоб неповдно было дрться! — не подозревя, что причиной-то всему послужил его смешливя крсвиц дочк. А Медвянк гулял по верху зборол, веселя и нрядня, не зпчкв дже носков поршней, в то время кк змороченные ее луквыми очми Громч и Молчн возились с лоптми и огромными рогожными кулями н дне рв, перемзнные липкой черной грязью по смые брови.

В полдень Ндеж рзрешил рботникм передохнуть. Женщины и дети принесли им из дому поесть, белгородцы рзбрелись по пригоркм и уселись н свежей трвке.

Н нгретом солнцем пригорке устроился и Межень с сыновьями. Выбрвшись из рв, они едв отмыли от грязи лицо и руки, тк что головы их теперь были мокрыми, кк после бни. Грязные рукв рубх им пришлось зктть чуть ли не до плеч, чтобы можно было притронуться к хлебу. Живуля рсстелил н трве полотняный убрус, рзложил н нем хлеб, яйц, несколько вреных реп, поствил глиняный жбн квс. Не евшие с утр и еще сильнее проголодвшиеся н рботе бртья нкинулись н еду, тк что хлеб и репы исчезли быстрее соломы в огне.

— Чего тк мло хлеб-то? — бормотл Громч, зсовывя в рот последнюю горбушку. Полный сознния своей вины, он стртельно рботл з двоих, поесть был бы не прочь и з троих, достлось ему до обидного мло. — Брл бы больше.

— Нету больше дом-то! — Живуля виновто рзвел рукми. Ей было от души жль, что он не может покормить голодных бртьев получше, но взять еды было негде. — Просо толкли — мть н вечер кшу хочет врить, хлеб больше нету, печь ндо. Вот желудей нтру — квшню поствим.

— А змочники вон чистый хлеб жуют, ни желудей им, ни лебеды. — Сполох обиженно покосился н соседний пригорок. Тм сидели рботники кузнечного конц и среди них змочники Добычи.

— Ешь что дют, по сторонм не зевй! — ворчливо прикрикнул н сын Межень. — Ишь, боярин сысклся! Рботть ндо, не языком трепть! Здирлись бы вы н улице поменьше — и теперь бы себе рботли, н чистый хлеб зрбтывли…

Сполох обиженно нсупился и рстянулся н трве, чтобы немного отдохнули руки и плечи. Рядом с ним Громч, вздыхя, собирл хлебные крошки с подостлнного убрус. Глядя в небо, Сполох мечтл: кбы вот тк лежть себе н теплой трвке, збыв обо всех н свете лоптх, вон те облк были бы из сметны д творог и все влились бы прямо в рот.

Но помечтть подольше Сполоху не удлось — скоро городники снов погнли рботников н вл. Межень с сыновьями взялись з лопты, Живуля собрлсь домой.

Зсунув убрус, служивший сктертью, в опустевшее лукошко, он побрел по гребням овргов, выискивя в трве «белую лебеду», дикий лук и чеснок, щвель, листья одувнчиков — припрву к борщу, укршение бедного весеннего стол.

Вдруг он услышл возле себя знкомый голос:

— День тебе добрый!

Живуля обернулсь, привычным движением отводя русую прядь от лиц, но т тут же упл снов.

К девушке приближлся невысокий смуглолицый прень с черными бровями, ндломленными посередине, с темновтым румянцем н выступющих скулх. Одет он был в рубху и порты из грубого серого холст, его черные волосы были острижены коротко в знк подневольного положения. Живуля знл его — это был Глченя, млдший сын Добычи, рожденный от пленной печенежки.

Мть его шл следом, держ в рукх пустую корчгу из-под квс. З смуглую кожу и черные глз домочдцы Добычи звли ее Чернвой. Одеждой — холщовой рубхой и плхтой — он ничем не отличлсь от всех женщин город, голову ее покрывл темный повой, н смуглых сухих рукх звенело несколько медных брслетов. О племени ее нпоминл только печенежский мулет у пояс, похожий н бронзовый цветок с четырьмя лепесткми, и мленькое бронзовое зеркльце. Степняки очень любили зеркльц, слвяне совсем не знли этой вещи, и белгородские девицы с опсливым любопытством косились н глдкий, блестящий бронзовый кружок, который печенежк всегд носил н поясе. Но редко ккя из них нбирлсь смелости, чтобы попросить посмотреться, — девушки боялись, что печенежское диво испортит их крсоту.

— Здоров будь, девушк, белый цветочек! — приветливо скзл Чернв Живуле. — Все хлопочешь? Рнняя ты пчелк, прежде всех н луг вылетел!

— Д вон — целый улей вьется! — Смущення похвлой Живуля улыбнулсь и покзл вокруг. По зеленым пригоркм тут и тм копошились рзноцветные плтки женщин, мелькли серые рубшонки детей — все собирли съедобные трвы, то и дело отвешивя низкие поклоны Мтери-Земле.

— Посиди, отдохни! — дружелюбно предложил девушке Глченя. Усевшись н пригорке, он похлопл лдонью по теплой трвке рядом с собой.

Чернв тоже устроилсь поблизости, поджв под себя ноги, кк сидели степняки. Повернувшись к солнцу, он подствил смуглое лицо его лучм и с удовольствием вдыхл зпх степных трв. Все изменилось вокруг нее з долгие годы плен, дже см он переменилсь и говорил н чужом языке, но ветер степи остлся для нее тк же слдок, кк и много лет нзд, н воле.

— А вы что тут ходите? — спросил Живуля и сел возле Глчени. — Вм ведь лебеды не искть, у вс и хлеб довольно.

— Бтины рботники нынче весь хлеб поели! — Глченя усмехнулся и покзл пустой мешок. — Кк бтя ни отговривлся, пришлось ему со своей дружины дв десятк человек с волокушми и лоптми н вл выслть. А бтя брнится — вся рбот стоит. Домой скоро идти нет охоты!

Глченя усмехнулся: не в первый рз ему приходилось сносить дурное рсположение дух отц-хозяин, вызвнное чужой виной. Жилось Глчене нелегко: сын рбыни, он и см считлся Добычиным холопом и не мог быть ровней стршим бртьям, рожденным от жены хозяин. Сын и холоп своего отц, полуслвянин и полупеченег, он состоял из двух рзных чстей, и худшя — кровь печенег и доля холоп — держл в плену и унижл лучшую чсть, хотя по уму и нрву Глченя был не хуже свободных слвян. Домочдцы Добычи не были злыми людьми, но все же Глчене и его мтери доствлось много лишнего труд и мло лишнего хлеб. Люди сторонились их, боясь черных глз, Чернву не рз пытлись обвинить в болезнях и пожрх, девушки отворчивлись от Глчени. Любой мог бы озлобиться от ткой жизни и возненвидеть все вокруг, но с Глченей этого не случилось. Терпеливо вынося все дурное, он умел видеть и хорошее и охотно отвечл добром н доброе отношение к себе.

Одн только добросердечня Живуля не избегл его, и Глченя всегд был рд случю побыть с ней. Ее сму родичи считли простовтой до глупости, потому что он никогд ни н что не сердилсь и не обижлсь, жлел любую уличную собку и готов был отдть свою крюху хлеб мимохожему стрику. Тк же жлел он и Чернву с сыном и никогд не откзывлсь поговорить с ними. Дже теперь, после судебного рзбиртельств между Добычей и Меженем, Живуля не видел причин лишить Чернву и Глченю своей дружбы.

— И у нс глину не месили, горн холодный стоит, — жловлсь он Глчене. — Нм-то хуже вшего. Вш стрший — богтый, вы голодны не остнетесь. А нм не рботть — тк и не есть. С этими проводми княжьими бртья совсем ошлели, от рботы отстли, все возле кметей вертелись д их бсни слушли, бтя их рботть чуть не поленом згонял. Боялся дже, кк бы и они с кметями не сбежли. А едв князя проводили — дрк эт проклятя! Теперь вот пятниц, нм н торг вынести нечего. С чего живы будем, я и не зню. Вот одной лебедой и спсемся.

— Не горюй! — Глченя положил широкую лдонь н ее худенькое плечо и дружески сжл его. — Сия же збот не н век. Вон чуть не полгород выгнли — дня в дв-три упрвятся, д и пойдет все опять своим путем.

— Дли бы боги! — с ндеждой скзл Живуля. Ее мягкое сердце всегд было готово верить в доброту богов, мнение других неизменно кзлось ей првильным и убедительным. Глченя, конечно, был холопом и стоял ниже ее, хоть и бедной, но свободной дочери ремесленник, но он был мужчиной и уже поэтому кзлся Живуле умнее. И он охотно делилсь с ним своими тревогми, ндеясь, что он ее рзубедит.

— А то люди говорят: вот прознют печенеги, что князь из Киев в поход ушел и все дружины увел, тк придут опять к нм. А под стугнинские городки они в прошлый год ходили, Мл Новгород тк и лежит рзорен, — им теперь дорог к нм открыт.

— Боги помилуют! — утешл ее Глченя. — Ткие стены никкому ворогу не одолеть. Првд, мтушко?

Чернв посмотрел н них и ответил не срзу. З долгие годы жизни среди слвян он перестл понимть, кто ей свои, кто чужие. И теперь ей стрнно было слышть, что ее смуглолицый сын говорит о печенегх кк о вргх.

— Првд, — ровно подтвердил Чернв, но сын услышл в ее голосе зтенную грусть. — Но и нрод Бече живет голодно, и он не имеет много хлеб. Не ндо думть, что они желют зл. Люди степей — не волки, хоть и ведут свой род от волков. Всеми нродми влдеют боги. Когд Тэнгри-хн и богиня Умй добры, нрод Бече имеет еду от своих стд и кочует в степях. А когд нет, когд войн, или зсух, или мор — тогд в степи голод и смерть. Тогд…

Чернв не договорил, но Живуля и см могл докончить: тогд печенеги идут в нбег. А нбег — это дымы пожров н полуденном крю небосклон, причитющие беженцы, зтоптнные поля и дороговизн хлеб, полуголодный год, болезни… Живуля поежилсь, словно черное зло, обрекющее н беду печенегов и слвян, уже было где-то рядом.

— А кто это — Тэнгри-хн? — шепотом спросил он у Глчени.

— Бог — хозяин неб, — ответил он и покзл взглядом вверх, где белые облк, похожие н толстых коров, лениво пслись в голубых лугх. — Вроде кк Сврог печенежский.

— А Умй?

— Богиня земли, вроде Мкоши.

Громч, увидев их вдвоем, издлек погрозил Живуле кулком. Ему вовсе не нрвилось, что его сестр сидит рядом с холопом печенежской крови. Недвно Живуле исполнилось пятндцть лет, с этой весны он считлсь невестой. Он был миловидной девушкой, сероглзой, с круглым простовтым лицом, мягким носиком и розовыми губми. Никкя лент не держлсь в ее прямых русых волосх, тонких и не слишком густых, кос быстро рсплетлсь, и волосы всегд были в беспорядке рссыпны по плечм, висели вдоль щек, пдли н глз и мешли смотреть. Худенькя и неприметня, Живуля не привлекл прней ни веселым нрвом, ни пестротой нряд — небогтый гончр только и мог купить дочери, что пру бронзовых зушниц д медный перстенек. И все же доброт сердц, поклдистый нрв и трудолюбие делли Живулю вполне достойной невестой, з которую, особенно если толком причесть ее и хоть кк-то принрядить, родичи могли бы попросить у посдского жених порядочное по меркм Окольного город вено. А ккое вено спросишь с холоп? С ним дружбу водить — только позориться.

— А тебя з меня брнить не будут? — спросил Глченя, перехвтив опсливый взгляд Живули в сторону родичей. — Ты ткя хорошя, кк цветочек беленький, я мло что холоп, тк еще и печенегом зовут…

Живуля смущенно улыбнулсь, услышв про цветочек. Не будучи крсвицей, он не был и рзборчив, ей нрвился Глченя, и оттого вдвойне приятнее было знть, что он ему тоже нрвится. Непривычня нружность Глчени будил ее любопытство, нелегкя учсть вызывл сочувствие. А он был тк лсков с нею, тк явно блгодрен з доброе учстие, что Живуля готов был любить его з одно это. Дом ее уже не рз брнили з дружбу с сыном печенежки, но эт дружб был тк дорог ее сердцу, что девушк нходил в себе силы, хоть тйком, все же ослушться отц и бртьев.

— Бывет, пеняют, — сознлсь он, отведя глз и в смущении дергя зеленые стебельки трвы. Он боялсь обидеть Глченю, но не умел солгть. — Тебе, говорят, скоро змуж идти, он…

Впервые нечянно связв вместе Глченю и змужество, Живуля вдруг стршно смутилсь и покрснел, кк спеля земляник. Смутился и Глченя. Ему и мечтть не приходилось жениться, тем более взять з себя свободную девушку. Но сейчс, когд Живуля произнесл эти слов, он вдруг понял, что ему этого хочется больше всего н свете. Едв дыш, слыш только стук своих сердец, они сидели рядом н трве, в смятении не смея поднять глз и все же ощущя друг друг рядом с ткой силой и ясностью, кк никогд прежде. Свежим теплым ветерком их овевло дыхние доброй богини Лды, которя не рзличет свободных и холопов.

* * *

В соседнем оврге, где горожне брли землю для подсыпки вл, вдруг послышлся гомон.

— Глядите, кости! И железо тут! Мертвец, гляди! — рздвлись тм возбужденные, испугнные, любопытные голос. — Чей же он? Откуд здесь?

Выбиря землю из склон оврг, рботники кузнечного конц неожиднно нткнулись н человеческие кости. Н их крики со всех сторон сбеглись любопытные и толпились в оврге, рзглядывя пугющую нходку. Рзгребя землю, кузнецы ншли человеческий скелет с истлевшими остткми кожной одежды, рядом пру конских копыт. Тут же лежло оружие — тяжелый лук с костяными нклдкми, железные нконечники стрел, широкя, почти прямя сбля с зостренным концом.

— Э, это все не нше! — увидев почерневшее оружие, срзу определил молодой кузнец. — Это рбот печенежскя!

— Верно, печенег это! — соглсно зговорили белгородцы вокруг. — Гляди, копыт — тк печенеги хоронят, чтоб, стло быть, н тот свет ему верхом досккть.

— А см конь где же?

— А смого коня родичи н стрве съели — ткой у них обычй.

Чернв и Глченя с Живулей подошли поближе.

— Идите сюд! — Один из кузнецов увидел их и посторонился. — Идите, гляньте — вш?

Люди рсступились, пропускя печенежку с сыном. Чернв зглянул в яму, помедлил, потом кивнул.

— Нш, — подвляя вздох, скзл он. — Двно. Еще не было город. В походе умер.

— Умер-то умер, мы его потревожили! — с опсливым недовольством скзл другой кузнец, пострше. — Кк бы не осерчл — вон, кости все рзворошили. Выйдет он теперь из могилы и нчнет злобствовть. Или к своим полетит д н нс их приведет — мло ли беды…

Нрод вокруг тревожно згудел.

— Зсыпть его нзд, д дело с концом!

— Нечего ему в ншей земле лежть! Выбрть кости из яруг д в реку. Пусть Ящер его ест!

— Нету тут вшего Ящер! Это у вс, у словен, во всякой луже по ящеру жертв дожидется, у нс в Рупине нету ткого!

— Ты словен не трогй, удлой!

— Д будет вм! — остновил рзгорющуюся брнь стрый кузнец. — Мло ли нм печенегов д печенежских нвий, чтоб еще меж собой рздориться.

— Обережу позовите! — подскзл кто-то. — Он знет, кк нвий прогонять!

— Тоже выдумли! Обережу, еще кого? Может, вм еще Будимир Соловья из Новгород кликнуть? — перебил эти голос Зимник, прорввшись вперед.

Теперь н нем был простя серя рубх с зсученными руквми, волосы н лбу, перетянутые ремешком, нмокли и слиплись от пот, н рзбитой Явором губе видн был болячк с зсохшей кровью. Зимник был зол н весь свет з то, что его, умелого змочник, сперв побили, потом еще зствили копть землю, и от рботы его злость не проходил, только увеличивлсь.

— Обережу вм! — злобно выкрикнул он и плюнул н землю. — Д чего он сотворит, болтун стрый! Епископ зовите! Епископ теперь у нс Богу служит, он и оборонит нс!

— Д ведь дух-то нвий… — нчл кто-то возржть.

— А кто супротив — смому князю супротив! — вскинулся Зимник, дже не рзглядев, кто это скзл. — Тк и тысяцкому доведем!

— Ну и ступй см з ним, — сдержнно, с осуждением ответил стрый кузнец. Все знли, что Добыч стрется подлдиться к епископу и все змочники ндеются н его зступничество.

— И пойду!

Все больше рзъяряясь от всеобщего молчливого осуждения, Зимник мхнул рукой, словно стряхивя с себя неодобрительные взгляды, и широким шгом нпрвился к воротм в город. Переглядывясь, люди рзошлись подльше от рзрытой ямы, но з рботу никому принимться не хотелось. Теперь дже стршно было удрить в землю лоптой — вдруг снов кость покжется? Кто бормотл зговор, кто крестился, думя, что лишняя зщит не помешет.

— Бтько, может, с ним тм сокровищ зрыты? — возбужденным шепотом спршивл ккой-то отрок, дергя отц-кожевник з рукв.

— Д ккое тм! — недовольно отмхивлся отец. — См не видл, — копыт конские д копье ржвое — вот и все его добро. Был бы богт, тк в рзбой бы не ходил…

— Ишь, почесл! — ворчли люди вслед ушедшему Зимнику. — Быстро спохвтился, лишь бы не рботть.

Чернв остлсь возле рзрытой могилы. Опустившись н колени возле рзворошенных лоптми костей, он зшептл что-то по-печенежски, моля небо з того, кто здесь лежл, и з весь свой кочевой нрод. Лицо ее кзлось зстывшим, веки он полуопустил, не желя никому покзть, кк болит ее сердце при виде остнков неведомого ей бтыр. Он не знл, что з человек лежит в этой могиле, но это был ее соплеменник, погибший в походе. А теперь могилу его потревожили в ожиднии нового поход. Боги войны есть у кждого нрод, и все они жестоки, ждны до жертв. См Чернв, ее невольничья судьб были ткой жертвой. Сколько их было, сколько будет еще? Глченя, хмурясь, нблюдл з мтерью, Живуля, до глубины души нпугння, жлсь к нему и теребил обереги н груди.

— Чего он тм бормочет? — опсливо зговорили люди вокруг. — Еще нворожит чего! Гоните ее прочь!

— Д уймитесь вы, будет лять-то! — прикрикнул н них молодой кузнец. Кузнецы были первыми и любимыми ученикми Сврог, небесного кузнец и отц всех ремесел. Среди ремесленного люд кузнецы считлись сродни волхвм и меньше других боялись нечисти и нежити.

— Ты скжи ему, что мы не со зл, ненроком, — примирительно, словно прося прощения у мертвец, обртился кузнец к Чернве. — Знли б, не копли бы тм, пусть бы лежл в покое. Тоже ему мло рдости — в чужой земле лежть…

Чернв кивнул, не поднимя век, и продолжл шептть. Несмотря н опсения, никто не мешл ей, признвя з ней прво помолиться з соплеменник.

Вскоре в оврг явился священник Ионн, прислнный епископом с блгословением прогнть злобную нечисть. Болгрин Ионн, вместе с смим епископом уже несколько лет живший в Белгороде и без труд выучившийся русской речи, был человеком средних лет, невысокого рост и легкого сложения, но держлся он всегд уверенно, словно облдл некой тйной силой, скрытой от чужих глз. Его смуглое лицо имело првильные, крупные, немного резкие черты и было обрмлено густой черной бородой. Глз, большие и темно-крие, одним быстрым взглядом успевли охвтить все вокруг. Эти-то темные глз, непривычные для светлоглзых слвян, и не нрвились белгородцм. Про Ионн не говорили ничего дурного, но никто и не стремился к дружбе со служителем Бог, который для большинств оствлся чужим и непонятным.

Ионн помолился нд костями, окропил их святой водой и велел зсыпть могилу.

— Идите с миром, сынове, к рботе своей, — скзл он белгородцм. — Не будет вс тревожить дух убиенного.

— А может, честный отче, плетнем его осиновым огородить? Для крепости? — спросил стрый кузнец.

— Не ндобно. Крест животворящий ему путь згородил.

Белгородцы принялись з рботу, но вяло, неохотно. То и дело кто-нибудь озирлся, словно боясь, что злобный мертвец подкрдется со спины. Ндеж рсхживл вдоль влов, пошучивл, стрясь подбодрить своих рботников, но см с трудом сохрнял бодрый вид и невольно хмурился.

— Не хмурься, бтько! — уговривли его Мед-вянк и Зйк, гулявшие з отцом по зборолу. — А то и нм смутно глядеть н тебя!

— Тк-то вот, горлинки мои! — скзл им Ндеж. — Мы-то мнили, н чистом месте новый город князь ствит, оно не чисто! Сколько билися-ртилися з сию землю — нм ли ею володеть, город ствить д пшни пхть, или печенегм тбуны гонять. Сколько крови здесь пролито, сколько костей схоронено — и не узнть! А узнешь — и не тот еще стрх возьмет!

Несмотря н молитвы Ионн, весь город был сильно нпугн костями в оврге. Весть о стршной нходке уже рзлетелсь по всему городу, всех приведя в трепет, и кждой мтери мерещилось, что врждебный дух чужого мертвец уже зглядывет в ее окошко, тянет ждные когти к ее детям. Н Чернву и ее сын стли коситься еще злее, кк будто и они здесь чем-то виновты.

Уже нзвтр стрые ббки, шмкя беззубыми ртми, толковли по углм, будто слышли ночью вой печенежского упыря и видели его черную космтую тень. Дети в слдком ужсе прислушивлись к их бормотнью и крепче сжимли в лдошкх обереги, которые им мтери повесили н шею, — кусочки янтря, кремневые стрелки, звериные зубы, мленькие мешочки с плкун-трвой и одолень-трвой. Взрослые отмхивлись от этих рзговоров, но дже у смых смелых было смутно н душе.

— Христово слово, оно, может, и сильно, — приговривли белгородцы, недоверчиво кчя головми. — А вот волхвы нши знют слов крепкие, верные… Обережу бы не худо попросить…

* * *

Стрый волхв Обереж жил в детинце, поблизости от деревянной церкви, кк ни досдно было епископу Никите ткое соседство. Когд шесть лет нзд князь созывл и собирл людей для зселения вновь основнного город, Обереж пришел см, незвный. Люди вырыли стрику землянку, и он стл тихо жить в ней, помогя людям целебными трвми, зговорми, советми. Он укзл место, пригодное для рытья колодц, и см поселился возле него. Источ-ники издвн почитлись слвянми, и в Белгороде, где не было святилищ, все пестрое нселение дружно признло колодец глвным священным местом. Обереж см возвел нд дргоценным источником высокий дубовый сруб под двусктной крышей, прикрыввшей ворот, вырезл н них волшебные знки воды и небесного огня. Вскоре детинец оброс посдом; в Окольном городе были свои источники воды, но колодец Обережи почитли и приходили к нему в особо вжных случях — з водой для умывния невесты или обмывния покойник, для приготовления нстоя или отвр целебных трв. Приходя к волхву з советом, белгородцы бросли в колодец мелкие монетки, бусины. Девушки весной кидли в него укршения, прося у богов хорошего жених.

— А отчего у тебя, волхве, ткой глубокий колодец? — бывло, спршивли у Обережи. — Рзве ближе нет воды?

— Оттого глубок мой колодец, что глубок земля нш мтушк, — отвечл Обереж. — Велик ее сил, богтств ее немерены — сколько ни черпть их, вовек не вычерпешь.

Когд несколько лет спустя в Белгороде появился епископ Никит, он первым делом потребовл изгнния волхв. Но белгородцы дружно вступились з Обережу. Они помнили, что открыл воду в детинце именно он, и от хрнителя священного колодц звисело в их глзх блгополучие всего город. Тысяцкий Вышеня и см тк думл, князь Влдимир, к которому епископ воззвл о помощи, велел оствить волхв в покое: тот хорошо лечил белгородскую дружину и воодушевлял жителей город-щит н упорную борьбу со степнякми. Тех служителей древних богов, кто не противился его делм, Влдимир-Солнышко не считл своими вргми. И Обереж остлся жить в детинце возле колодц, в нескольких десяткх шгов от нового двор епископ Никиты. Епископ быстро выстроил деревянную церковь в честь святых постолов, и Белгород процветл, охрняемый крестом и священным колодцем. Н третий день после того, кк в оврге открыли печенегову могилу, с десяток жителей Окольного город пришли рно поутру н двор к Обереже. Привел их Шумил — кузнец меньше всех прочих был склонен признвть нового Бог. Тысяцкий терпел Шумилу только з то, что в вечно беспокойной степи умелый оружейник был вжнее, чем иной усердный христинин, кких, по првде скзть, водилось немного, и то больше среди купцов и бояр.

— Помоги, стрче! — клняясь низко, кк не клнялся и тысяцкому, принялся от всех просить Шумил. — Детей нших мучт всяку ночь Нмной и Полуночниц, ббы не спят от стрху, от печенежского упыря! Помоги беду прогнть!

— Слышл я про беду вшу, — Обереж кивнул. — Печенег, говорите, в оврге ншли схороненного?

— Ншли, ншли печенег! — н рзные голос подтвердили белгородцы. — С конем и с оружием!

— С конем, говорите? Стло быть, погребен со всей честью?

— Погребен-то погребен, мы его потревожили! Болгрин-то свое нд ним помолил, д вишь, бродит по ночм нечистый дух, нет покою! Кк бы он теперь не нделл бед!

— Не нделет, — успокивюще скзл Обереж и поднялся, взял свой высокий посох с медвежьей головой, прислоненный к стене дом. — Подите скжите по улицм, чтоб собрли ккого ни есть угощенья и несли к яругу. Я и см сей же чс иду.

Скоро встревоженные женщины потянулись с улиц детинц и Окольного город з ворот к овргу. Кждя несл с собой лепешку, или кши в плошке, или молок в горшочке, или репу. Не жль было отдть дже весь свой небогтый обед, лишь бы откупиться от грозящего зл.

Приметив эти приготовления, см епископ Никит явился в гридницу к тысяцкому.

— Погляди, воеводо, н город твой! — воззвл он к Вышене. — Стрый обоялник, что твоим попущением в детинце живет, бесовское волховнье зтеял! Отврщет он нрод от првой веры! А ты глядишь только, кк он весь город з собою в бездну влечет!

— Не стрщй меня, отче! — с неудовольствием отозвлся тысяцкий. Ему было неприятно ссориться с епископом.

— Ведун-то вс не обидел — дорогу дл, вперед пустил! — смело вступил в беседу боярыня Зорислв. Он не одобрял привод н Русь чужого бог и не скрывл этого. — Вы нд костями теми свою службу отслужили, мертвец не уняли — весь посд теперь дрожмя дрожит!

— Тьм бесовскя в их душх дрожит! — Одрив боярыню злобным взглядом, епископ снов обртился к тысяцкому: — А крест Господен тому злому духу путь зтворил!

— Ббм посдским поди рсскжи сие! — снов ответил ему боярыня Зорислв. Тысяцкий молчл, предоствив жене спорить с епископом. — Мы уж им говорили, д они не поверили! А люди рботть не могут со стрху. Что же, нделы твои придут н вл землю возить?

— Вот воротится князь… — нчл епископ, но не кончил, гневно стукнул посохом и вышел вон из гридницы. Ему смому было досдно, что во всех спорх приходится ссылться н князя, строго бесомольц люди слушются, кк родного отц.

Дослушв спор мтери с епископом, Сиян тихонько кликнул сенную девушку и велел ей взять чего получше со стол — мяс или пирог — и тоже отнести к овргу.

— Только чтобы Ионн не видл, — шепотом добвил он. Боярышня знл, что з помощь Обереже Ионн стл бы укорять ее, но и он вместе с млдшими сестрми и сенными девушкми вздргивл с приходом темноты от кждого шорох — тк и кзлось, что стршный печенежский мертвец крдется из мрк.

Со всех улиц нрод сбеглся посмотреть, кк Обереж будет прогонять врждебный дух; всем было и стршно, и любопытно. Рботники н влу перестли копть и тскть и тоже смотрели, опирясь н лопты или держсь з веревки волокуш.

Могилу печенег снов открыли. Обереж с тихим приговором уложил кости в могиле тк, кк им и положено лежть, оружие вынул из ямы, вместо него положил принесенные женщинми угощенья. Сверху он нкрыл могилу широкой доской, н доске нчертил угольком охрнительные знки, змыкющие мертвецу путь в белый свет. После велел белгородцм зсыпть могилу землей и рзвести сверху большой костер.

В толпе со всеми стоял и Живуля. Ей было стршно окзться тк близко от печенеговой могилы, но хотелось своими глзми увидеть, кк Обереж згородит мертвецу путь. Кто-то бережно обнял ее сзди з плечи; Живуля тихо дрогнул от неожиднности, обернулсь и увидел Глченю.

— Смотри, что я тебе принес, — тихо, стрясь не привлекть ничьего внимния, прошептл он и покзл девушке кремневую «громовую стрелку», Перунов оберег от нечисти. — Возьми, и никкой тебя мертвец не тронет.

Глченя видел, кк Живуля нпугн, и хотел ее ободрить, но в глубине души побивлся: не оттолкнет ли он его, все-тки он ей неровня. Однко Живуля блгодрно улыбнулсь в ответ.

— Спсибо, — прошептл он и взял из его лдони кремневую стрелку. Кмешек был теплым от его рук, и Живуле покзлось, что в этом осколке кремня живет и дышит чсть блгодетельной силы смого Перун-Громовик. Невелик дргоценность — кусок кремня, но Живуле тк дорог был збот Глчени, тк пордовл ее этот скромный подрок, что весь ее стрх перед мертвецом прошел.

— Поди от нс, черен чуж человек, в степи широкие, в степи длекие, в кря печенежские, откуд родом ты, тм тебе и место! — говорил тем временем Обереж, обходя костер кругом и поводя перед огнем своим можжевеловым посохом. Чернв тихо повторял речи волхв по-печенежски, чтобы дух мертвец лучше понял. Нзд не оглядывйся, в стороны не поворчивйся, своего коня седлй, в свою сторону поезжй, где деды твои теперь живут, тм тебе и житье!

Оружие из могилы Обереж унес к себе, успокоенные белгородцы снов принялись з рботу. Только Чернв до смого вечер сидел нд кострищем, грустно покчивя головой и тихо бормоч что-то по-печенежски.

* * *

Н другой день рбот н влу продолжлсь. Людское движение переместилось в сторону, белгородцы брли землю из других овргов, обходя подльше черное кострище нд могилой печенег. И все же, несмотря н стрния волхв, они не избвились от опсений полностью. То, что печенежского мертвец ншли тк близко от город, д еще и в тревожный месяц трвень, всем предствлялось дурным, угрожющим предзнменовнием.

Поодль от стен, н месте мленького белгородского жльник, тоже копошился нрод — по большей чсти женщины, стрики и струхи, дети и подростки. В эти дни, когд н полях появились первые ростки ячменя и пшеницы, нивм был особенно вжн блгосклонность небес. Кого еще просить о помощи, кк не предков, живущих ныне в Верхнем Небе, где Сврог хрнит зпсы небесной влги? Поэтому н дни появления ростков приходился второй после Рдуницы срок весеннего поминния умерших. Те, кто з недолгие годы существовния Белгород успел похоронить здесь кого-то из родичей, теперь пришли н могилы с угощениями-жертвми и плкли, причитли, бились о землю, словно хотели достучться в эту дверь, нвсегд зкрывшуюся з их близкими.

Женщин во вдовьем темном повое припдл к земле, кк березк под жестокими порывми бури, удрялсь лбом о трву, зходилсь отчянным криком, словно муж ее ушел в Сврожьи луг только вчер, не пять лет нзд. Но пусть же он видит, слышит, кк убивются по нем жен и сын, пусть знет, кк им без него тяжело, и не оствит их без помощи. Мльчик лет восьми хмурился, слушя мтеринские причитния. Его тоже тянуло зплкть, но он крепился — ведь теперь он единственный в семье мужчин, одн опор мтери.

Крики и слезные вопли причитльниц долетли до рботвших возле влов. Мужики оглядывлись, недовольно кчли головми. После недвних стрхов из-з печенежского мертвец слушть оклич покойных было неприятно — смерть снов нпоминл о себе.

Стрший городник Ндеж с утр, по обыкновению, был н крепостной стене, нблюдя з рботми. Медвянк увязлсь з отцом и прогуливлсь от одной сквжни к другой, оглядывя окрестности. Вид, открыввшийся с огромной высоты белгородских стен, никогд не мог прискучить. Должно быть, сми боги из своих небесных плт вот тк же видят землю, неоглядно-широко рскинувшуюся внизу. Яркя зелень луговины с черными, белыми, бурыми пятнми псущихся белгородских коров, блестящя под солнцем вод Рупины, чистое голубое небо — это было всегд, но человеческий взор не устет любовться крсой Мтери-Земли. В ясный день с зборол было видно длеко-длеко, н востоке можно было рзглядеть блеск широко рзлившегося Днепр. Медвянк уверял, что видит и сму киевскую Гору, но Ндеж ей не верил ведь — до Киев отсюд целых восемндцть верст.

Но сегодня Медвянке было невесело — он не любил погребльных причитний, ее жизнердостному нрву были противны упоминния о смерти и горести, тк не вязвшиеся со светом и свежестью весны. Слушя рыдния, долетвшие до зборол с жльник, он пожлел, что не остлсь дом.

У ндворотной бшни мелькнуло что-то крсное.

— Ой, горюшко мое! — в притворной досде воскликнул Медвянк, рзглядев издлек знкомо рзвевющийся плщ. — Опять Явор идет! Идет, стрхолюдин! Куд ни пойду — он тут кк тут, з мною следом! Хоть в погреб прячься и со двор вовсе не ходи!

— А что ты н него тк ополчилсь? — спросил Ндеж. — Чем он тебе не хорош? Тысяцкий его жлует, глядишь, и сотником будет.

Но Медвянк был непреклонн и со смехом мотл головой.

— Д куд ему в сотники, с тким-то носом!

Ндеж неодобрительно покчл головой. Выдвть силой было противно воле богов, д и не смог бы ткой любящий отец, кк Ндеж, в чем-то принуждть свою дочку. Не теряя ндежды убедить не в меру рзборчивую девицу, что лучше Явор ей жених не нйти, городник рз з рзом зводил с ней рзговор об этом.

Повернувшись, чтобы поздоровться с Явором, Ндеж вдруг увидел, что к нему приближется еще один знкомец — Добыч. Нетрудно было догдться, чего он хочет, и эт встреч вовсе не обрдовл стршего городник.

— Уж прости, друже, что от рботы тебя отрывю, — с непривычным подобострстием зговорил Добыч, поздороввшись и дже поклонясь. — См зню, кк досдно, когд дело стоит — мне ли не знть! О том и хочу тебе челом бить — отпустил бы ты с вл моих людей! А я тебе тоже удружу по-соседски. Свинью утром збили…

— Слышл я, слышл, кк свинья твоя визжл! — Ндеж усмехнулся, понимя, куд клонит стрший змочник. — А печенегов не хочешь ли свининкой угостить? Д они, говорят, до нее не охочи.

Медвянк тем временем отбежл по стене подльше и притворилсь, будто нблюдет з женщинми н жльнике и знть не знет никких десятников со сломнными носми. В последние дни он сомневлсь, не слишком ли сильно одолжил Явор подренным плточком, и решил держться с ним построже и попрохлдней.

Поклонясь Ндеже, Явор подошел к ней.

— А ты что же, душ-девиц, родичм пирогов не печешь? — спросил он, поздороввшись.

— А моих тут нет никого, — беспечно ответил Медвянк. — У меня деды-ббки под Вышгородом схоронены. А пок в Белгороде живем, у нс никто не помер, только дядьк, мтерин брт, д и он не здесь… А ты-то чего по стене гуляешь? Или тебе службы мло? Тк пошел бы людям помог, — Медвянк нсмешливо кивнул вниз, где Громч и Сполох вдвоем тщили волокушу с землей. — Что же твоей силе ззря пропдть?

— Моя-то сил не пропдет, у меня дело иное, — сдержнно ответил Явор и змолчл.

Этими словми Медвянк нпомнил ему смые горькие обиды, смый тяжкий день, когд он готов был бежть от нее хоть в чудской поход. Но он был слишком хорош, крсот ее слишком влекл, несмотря н боязнь откз и новых нсмешек. Явор помнил, кк он смехом отвечл н его слов о любви, но теперь у него был ее плток — знк приязни, повод к ндежде. И в прошлые годы — н весенних игрищх в роще, н зимних посиделкх у боярыни Зорислвы — Медвянк игрл с ним, что-то недоскзнно обещл лукво-лсковыми взорми, но потом ускользл, кк белк, ничего не позволяя и оствляя в той же рстерянности. Явор измучило это метние, и история с чудским походом истощил его терпение. Подренный плточек сильнее, чем все прежнее, повеял н него теплым ветром ндежды, и Явор устремился вперед, не в силх больше ждть и мучиться сомнениями. Тк он кбну н згривок прыгл: удержусь — моя взял, не удержусь — зтопчет, знть судьб!

— Лдно, не смейся! — примирительно скзл Явор, и голос его внезпно стл глуховтым и прерывистым. — Ты меня двеч выручил, плток дл — хочу теперь тебе в ответ подрок подрить. Посмотри-к.

Чуткий слух Медвянки уловил перемену в его голосе, и он догдлсь — для нее приготовлено что-то необычное. Глз ее зблестели любопытством, он оторвлсь от проем зборол и повернулсь к Явору.

Он покзл ей что-то мленькое в полурскрытой лдони, но не протянул руку, держл перед собой, зствляя Медвянку подойти ближе. Он пренебрежительно повел бровями — дескть, не очень-то мне и знятно, что ты тм принес. Но любопытство было тем вргом Медвянки, перед которым он всегд окзывлсь бессильн. Словно бы нехотя, из одной вежливости, Медвянк подвинулсь ближе к Явору и зглянул в его лдонь.

— Ну, что у тебя тм? — небрежно спросил он. — Головстик поймл?

Н лдони Явор лежл серебряный перстенек с черненым узором — солнечным крестиком в круге. Н миг Медвянк зстыл — ткого подрк он не ожидл. Для нее все предыдущее было только игрой, и он не здумывлсь, что это знчит для Явор. Дже подрив плток, он не придл этому большого знчения. Но Явор не смеялся и не смех теперь ждл в ответ. Если бы он теперь принял перстенек, то этим позволил бы Явору з себя свтться. Сейчс ей предстояло решить свою судьбу: или принять перстень и звтр ждть свтов, или откзться и продолжть беспечльное девичье житье. Н миг пестрое и шумное виденье свдьбы соблзнительно мелькнуло перед взором Медвянки, но он был достточно умн, чтобы помнить: з свдьбой придет новя жизнь. Хлопоты о муже, скотин, печк и погреб, плчущие дети в люлькх… Прощйте, зботы отц и мтери, песни и пляски в весенних хороводх, венки и ленты, любовные взгляды прней. И все рди десятник со сломнным носом! Нет, этого он не хотел.

— Вот уж невидль! — Быстро спрвившись с рстерянностью, Медвянк небрежно-рвнодушно повел плечом и отвернулсь. — Мне бтюшк и не ткие дрит.

— Тк то бтюшк! — ответил Явор. Он опять хотел ускользнуть, но он твердо был нстроен добиться ответ. Прямой и открытый нрв его не позволял темнить и умлчивть в тком вжном деле. — Пойди з меня! — воскликнул он, стрясь нконец убедить ее. — Я тебя не обижу, ни в чем ты откз знть не будешь, ни в плтье, ни в уборх, только полюби меня, кк я тебя люблю!

Медвянк отвел глз, не зня, что скзть. Он не хотел соглшться, но язык не поворчивлся откзть прямо, ей был неприятен ткой открытый рзговор — горздо веселее было игрть и увиливть, оствив решение н «когд-нибудь потом». Но Явор больше не мог терпеть недомолвок.

— Хвтит тебе тянуть! — Схвтив Медвянку з плечи, он с силой повернул к себе и горячо зговорил, уже не выбиря слов, сердясь н нее и желя ее добиться. — Третий год веретеном вертишься, д я тебе не пряслень! Знешь ведь, чего я хочу, тк говори прямо, — или свтть буду, или морочь кого другого!

Ткой нпор рссердил Медвянку, он вырвлсь и вскинул н него зблестевшие глз, нхмурил тонкие брови. Н себя бы посмотрел сперв — он еще в чем-то виновт! Очень ей ндо!

— Пусти! — гневно воскликнул он. — Я-то тебя н веревке не держу, см ходишь, не по нрву — шелков тебе дорог! Когд зря утренняя с зрей вечерней сойдутся, тогд я з тебя пойду! И перстня твоего мне не ндо!

Явор не стрлся ее удержть, он здохнулся от обиды и возмущения, но взял себя в руки, чтобы не сорвться, не нговорить ткого, о чем потом пожлеет; взгляд его стл тк гневен и стршен, что Медвянк испуглсь и подлсь нзд. Явор перевел дыхние и сжл перстенек в лдони.

— Ну, кк знешь, — отрывисто, глухо выговорил он. Могильный холм быстро вырстл нд его ндеждми н счстье. Но Явор умел влдеть собой — по лицу его Медвянк не узнл, кк сильно его рнил откз. Явор не был смондеян, но он знл себе цену. Он был оскорблен ее пренебрежением, и обид в первые мгновения зглушил дже боль рзочровния. Боги друют сердцу спсительный щит — когд удр очень силен, боль чувствуешь не срзу.

— Не хочешь — твоя воля, с земным поклоном просить не буду. Поищи себе других, у кого носы покрсивее! — окрепшим голосом резко бросил Явор, повернулся и пошел прочь.

Медвянк смотрел ему в спину, и теперь ей не хотелось смеяться. Пренебрежение н ее лице сменилось рстерянностью, он стл дже не похож н себя. Ее неприятно здел вдруг посуровевший голос Явор и его погсшее лицо. Он стоял у сквжни, глядя, кк Явор широкими шгми удляется от нее по зборолу к воротной бшне, и ощутил вдруг непривычную, неприятную пустоту в сердце. Вьющийся н ветру крсный плщ Явор убегл все дльше, словно погсл, уменьшясь, язычок плмени. Ей покзлось, что он уходит совсем, и он испуглсь вдруг возникшей пустоты — не рядом с собой, везде.

долетл до нее пронзительный голос с жльник, словно причитл см тоск-сирот.

«Вот рзвопились! — с досдой подумл Медвянк. — Словно весь белый свет схоронили!» И сходство погребльных причитний со свдебными больно укололо ее сердце. Медвянк чуть не зплкл от тоски. Он сердилсь н Явор, н женщин у жльник, см не знл н кого. Хотелось скорее все испрвить, кк снимют перекипевший горшок с печи — рз, живее хвтй через тряпку, и беды кк не бывло. Но что испрвишь в нерзрывном круге жизни и смерти? Сми боги порою смертны и бессильны изменить мировой зкон.

Желя скорее прогнть неприятный осдок из сердц, Медвянк подошл к отцу и Добыче послушть, о чем они говорят. А городник и змочник были тк зняты своей беседой, что не зметили ни внезпного уход Явор, ни непривычного темного облчк н лице Медвянки.

— Твое дело понятное, друже, без рботы сидеть всякому невесело, — тем временем говорил Ндеж стршему змочнику. — Д не меня тебе ндо просить, князя печенежского. См знешь, н дворе месяц трвень, нш-то князь н чудь ушел. Прознют печенеги — и тут кк тут, у нс вл рсползется. А кбы не печенеги, рзве стл бы я твоему делу вредить д прочий люд от рботы отрывть?

— Д с чего им теперь н нс идти? — не отступл Добыч. — В прошлый год приходили, сеч был великя под Всильевом, в сие лето не пойдут они н нс, других путей поищут.

— Сми тебе и скзли? — с усмешкой спросил Ндеж. — Прошлым летом они н Стугне много бед нтворили, городки тмошние повредили. Всильев-то князь отстоял, Мл Новгород теперь лежит рзоренный. Через него им теперь н нс дорог открыт. Поди, возле Мл Новгород уже и рыщут…

— Д кк же знть? А может, не рыщут, может, у них и в мыслях нет н нс идти, мы дром людей мучим? — нпористо возржл Добыч. Ему очень хотелось, чтобы тк оно и было, и потому он верил, что тк оно и есть. Но Ндеж не был склонен зкрывть глз н опсность и считть, что спрятлся от нее.

— Слышли бы тебя боги, я первый был бы рд! — отвечл он. — А кк знть? Вот ежели бы съездить туд… Теперь тм дружины нет, вестей для нс слть некому. Уж если печенеги н нс идти готовятся, то не инче кк через Мл Новгород. Послл бы тысяцкий дозор в Мл Новгород съездить. Коли орд поход готовит — тмошние люди должны печенежские дозоры видеть. А ежели н Стугне все тихо-покойно — отпущу твоих людей с вл.

— Это я улжу! — обрдоввшись хоть ткой уступке, зторопился Добыч. — С тысяцким теперь же потолкую. Здоров будь д жди вестей!

И он зспешил прочь. Добившись хотя бы половины успех у Ндежи, он верил, что добиться второй половины у тысяцкого будет еще легче.

* * *

Гулять Медвянке больше не хотелось, и он вернулсь домой. Дом Лелея хлопотл по хозяйству, Зйк возилсь н полу со щенком. Медвянк взялсь было з шитье, но не столько рботл, сколько вертелсь и болтл, стрясь рзвеселиться.

— Д не крутись, см ж уколешься! — нствлял ее мть. — И кто тебя ткую только змуж возьмет?

И мть все про то же! Медвянк отложил шитье, повел рукми и плечми, словно собирясь плясть, и зпел:

— Вот првд истиння! — подхвтил мть. — Только петь ты и ловк! А ведь в кресень тебе семндцть лет будет — змуж пор, д жених где взять?

— Вот уж добр не знимть! — воскликнул Медвянк, почти обидевшись. — Мне сегодня Явор хотел перстенек подрить!

И тут же пожлел, что сознлсь в этом. Лелея уронил решето н стол и негодующе всплеснул рукми.

— Д неужто впрвду? А ты не взял? — нпустилсь он н дочь.

В полном соглсии с мужем он мечтл выдть Медвянку з Явор, но боялсь, что десятник тк и не ндумет посвтться к ткой егозе, не пригодной к серьезному делу. II вот глядите — он посвтлся, эт трясогузк откзлсь!

— Себе счстья не хочешь, тк хоть о родичх подумй! — гневно выговривл Лелея. — Ах, Мти-Мкоше, врзуми ее, голову овечью! Д о чем ты только думешь? Или хочешь до стрости в девкх резвиться? Д Явор во всем Белгороде лучший жених, н него все девки зрятся! Поди, поди з него — споги будешь носить, в серебре ходить! А тм, боги смилуются, Явор себе от князя село ккое выслужит — боярыней стнешь!

Село в вообржении Медвянки было слишком тумнным будущим, вот мысль о крсивых крсных спожкх, н которые он получил бы прво, ств женой кметя, и првд отчсти привлекл ее. Но Медвянк упрямилсь и с принужденным смехом кчл головой.

— Куд ему в женихи! Пусть сперв себе нос попрвит д лицо ототрет, то его солнце обожгло, вроде печного горшк стл. Пусть другие девки з него хоть подерутся, мне ткой и дром не ндобен!

— Рзборчивя невест век в девкх будет! Что же нм, по смую смерть с тобой нянчиться? Вот бед нм с тобой! Другой бы отец двно хоть з рябого, хоть з горбтого бы отдл, только б с рук сбыть ткое беспокойство. А нш-то лсковый — бережет тебя! Тебе не Лду с Ярилой слушть ндо, головою думть, и не ткого искть, н кого сердце горит, с кем жить хорошо будешь. Ярил-то поигрет д прочь ускчет, век-то долог будет с мужем жить!

— Боюсь я Явор, у него рук тяжеля, что не тк — и прибьет! — будто шутя, скзл Медвянк мтери. — Неужто ты, мтушк родня, меня хочешь ткому отдть?

— Д тебя и прибить не грех — смое верное дело! Медвянк снов взялсь з свое шитье, ничего не отвечя. Этими речми он пытлсь не столько убедить мть, сколько себя успокоить. Кк он ни

109 стрлсь, все не могл прогнть беспокойств, оствленного беседой с Явором. Его гневно-горестный взгляд стоял у нее перед глзми, горячий и резкий голос звучл в ушх. В сердце Медвянки прорстло что-то, похожее н смутное сожление. В ее мире всегд было ясно и весело, рзмолвк с Явором вдруг тк грозно нрушил этот мир, что Медвянк и см удивилсь, — он не знл рньше, что Явор знимет в ее жизни ткое большое место. И зчем он только ндумл свтться! С рнней юности любовь Явор был дн ей неотъемлемо, кк собствення кос, Медвянк никогд не лишлсь ее и не имел случя оценить. А теперь не могл избвиться от ощущения ккого-то несчстья, потери, кк ни стрлсь его прогнть. Это он ее обидел, убеждл он себя, с необыкновенной прилежностью сшивя бок новой рубшки. Рзве не обидно, что он тк ушел от нее, — был бы н збороле дверь, непременно бы хлопнул посильнее, чтобы дом содрогнулся до смого коньк. Но вместо обиды девушк чувствовл увжение к Явору — уговорми он бы только уронил себя в ее глзх. Пожлуй, в Яворе не было ничего смешного, вот рзве что нос…

— Дй ему Мкошь жену получше тебя! — в досде приговривл Лелея, тк яростно меся тесто, что стол, н котором стоял квшня, ходил ходуном, — Поумнее и подельнее тебя! А ты у нс, крсвиц невидння, только дурку в жены сгодишься, — д у нс в городе и дурков тких мло!

Медвянк обиделсь, но в душе испуглсь — вдруг Явор и првд с горя полюбит другую девушку? Ведь о нем и боярышни вздыхют! Вот хоть Сиян — ей и нос его нипочем, перед всем нродом зступилсь и хвлил… Нет, не может быть, чтобы Явор, который кждый день искл с нею встречи, вот тк рзом бросил и збыл ее или ншел другую… Нет, нет, никкой другой не может быть, потому что лучше нее нет девушки во всем городе и Явор может любить только ее! Но не идти же, в смом деле, з него змуж! И некрсивый он, и слов толком не скжет, и… Медвянк не знл, в чем его обвинить, кк опрвдть свой откз, кроме нежелния брть н себя тяжелый воз збот змужней жизни. Слишком хорош был девичья воля, слишком нрвилось ей восхищение всех белгородских прней и зезжих кметей. Но и любви Явор ей было жль лишиться. З дв год он привыкл думть, что он любит ее; он стл чуть ли не лучшим ее укршеньем, и теперь он был кк огрблення. И ведь выходит, см себя и огрбил! Медвянке хотелось бы сохрнить и Явор, и волю, ну, хотя бы еще н одно лето. А потом… Но Медвянк никогд не зглядывл в будущее дльше звтршнего дня. Однко сейчс н душе у нее было смутно, мысли о рзмолвке с Явором не отпускли и поклывли, кк зноз.

С бездумной торопливостью схвтившись з свое шитье, Медвянк нткнулсь н иголку, вскрикнул и сунул плец в рот. «Вот уже Мкошь гневется! » — отчянно подумлось ей.

— Прень вспоминет! — звопил Зйк и зхлопл в лдоши, смеясь и болтя ножкми в мленьких поршнях, тких же, кк у сестры, нрядно продернутых кршеными ремешкми, но сильно обтрепнных от постоянного гулянья. — Явор, Явор!

— Д ну тебя! — вскрикнул Медвянк со слезми в голосе. — Мл еще рссуждть! Из детской рубшки не вылезл, все про прней!

Боль в уколотом пльце исчерпл ее душевные силы; бросив шитье н пол, Медвянк выбежл вон из клетуши. Чуть ли не впервые в жизни ей хотелось побыть одной.

* * *

В полдень, когд Ндеж явился домой обедть, Медвянке пришлось выслушть еще один поток причитний мтери и упреков. Првд, Ндеж рссердился меньше, чем жен. Более склонный по своему нрву верить в лучшее, он думл, что не все еще потеряно. Явор не из тех, кто легко отступется и быстро меняет свои привязнности, дочь уж кк-нибудь д можно уговорить.

От этого рзговор Медвянку избвил гость — Рдч, третий и любимый сын Добычи. Это был высокий и худощвый прень, н вид ленивый и ко всему рвнодушный. Свои прямые русые волосы он долго не позволял мтери стричь, и они пдли ему н узкие плечи, н лоб, прятли серые глз, смотревшие умно и внимтельно. Несмотря н внешнюю лень, именно Рдч подвл отцу нибольшие ндежды, в нем Добыч нходил нибольшие способности к хитрому ремеслу змочник. В кузне с Рдчи слетли вялость и сонливость, во время вынужденного перерыв в делх именно Рдч больше всех скучл. Потому он и взялся з поручение, с которым в иное время послли бы холоп.

Войдя, Рдч сперв поклонился висящей у вход глиняной фигурке богини Мкоши, охрняющей дом и семью, потом и хозяевм. Глянув н Медвянку, он сделл скучное лицо — Добыч мечтл сосвтть их, но Рдч ндеялся, что до этого не дойдет. Мужу Медвянки жизнь будет беспокойня, Рдч не любил беспокойств.

— Отец прислл скзть — тысяцкий соглсен дозор выслть в Мл Новгород, — обртился Рдч к стршему городнику. Озорня Зйк дергл его з рукв и прятлсь з его спину, когд он оборчивлся. Изловчсь, он дернул-тки девочку з рыжевтую косичку и добвил: — Звтр же поутру едут.

— Это хорошо! — одобрил Ндеж. — А кто едет?

— Явор-десятник с гридями.

— Явор! — воскликнул Медвянк, не удержвшись. Теперь ей было интересно, о чем думет Явор и что собирется делть.

— Ну, клняйся отцу д скжи, что я от своего слов не отступлюсь, — скзл Ндеж, отпускя Рдчу восвояси. — Коли у Мл Новгород все мирно, отпущу вших людей с вл. А коли будут тревожные вести, пусть Добыч н меня не гневется, вин не моя.

— А Мл Новгород — это где? — спросил любопытня Зйк.

— Д н Стугне, — ответил ей отец. — Три год всего, кк поствил его князь печенегов сторожить, д боги не помиловли — прошлым летом его хн печенежский взял и рзорил весь.

— А что тм теперь?

— Чему тм быть? Одно пожрище. Говорят, остлось тм кое-ккого нроду по щелям, и то смя млость…

— А тм степи близко?

— Почитй, смые степи и есть. Тм меж — по сю сторону Стугны нш земля, по ту — печенежскя.

Лелея тем временем снов принялсь причитть и утирть глз крем плтк. Рзговоры о Млом Новгороде и погребльные вопли рстревожили ее горе. Млдший брт Лелей, Ярец, служил в дружине Млого Новгород и прошлым летом погиб. Тм же, возле рзоренной крепости, он и был погребен, и не кто иной, кк Явор, привез семейству городник горькую весть. Лелея, любившя брт и чтившя родовые обычи, еще пуще горевл оттого, что не может помянуть и угостить умершего родич кк положено.

— Ой, бртец мой бедный! — приговривл он. — Тк и лежит он в чужой степи, непомянутый, неувженный! И н Рдуницу мы не собрлись съездить, все с походом этим проклятым, будто нм до него ккое дело есть! Люди вон уже второй рз покойничков окликют, мы кк бесколенники ккие!

— А пустите меня, я съезжу н дядькину могилу! — вдруг скзл Медвянк.

— Что это ты ндумл? — удивился Ндеж.

— И н Мл Новгород поглядеть любопытно, и ндо же родич почтить. Чй, не чужой он мне, мтери брт родной! — знчительно скзл Мед-вянк. Но ткое сильное чувство долг в ней проявлялось только тогд, когд оно совпдло с ее желниями, и родители прекрсно об этом знли. И сейчс ее толкл в поход вовсе не пмять о дядьке. Ей нестерпимо было думть, что Явор больше ее не любит. Целый день мысль об этом томил ее и мучил, и Медвянк не выдержл. Ей хотелось, чтобы все стло кк прежде, и рди этого он дже готов был см пойти к Явору мириться. А спрвиться с рзмолвкой Медвянк думл без труд — рзве Явор перед ней устоит?

— Вот ведь вздумл! — Лелея мигом осушил слезы и изумленно всплеснул рукми. Ей бы и в голову не пришло, что опсные степи, где всякому путнику грозит смерть или полон, могут вызвть у кого-то любопытство и желние туд попсть. Дже долг перед умершим родичем для нее не перевешивл угрозы. — Девк — д в степи! Д в трвень, д н Стугну! Ум лишилсь! Двй з шитье сдись! Рбот — он всегд от глупости лечит. Еще и плетк хорош. Будь тебе другой отец…

— А кк же дядьк Ярец? — не сдвлсь Медвянк. — И году нет, кк он погиб, мы и могилу збросили! Что же, одни Крн и Желя нд ним крить будут вовек, словно у него и родичей нет! Стыд-то ккой перед людьми!

— Д кк же теперь и нйти могилу-то? Тм могил этих — что грибов в лесу!

— Д ведь Явор едет, он знет, где дядьк схоронен!

— Верно, — со вздохом подтвердил Ндеж. — Он см же и хоронил…

— Бтюшко, пусти меня в Мл Новгород! Рз Явор едет, ты и меня можешь пустить без опски, уж он-то меня убережет! — принялсь упршивть Медвянк.

— И говорить нечего! — перебил ее мть. — Обезумел, прямо печенегм под петлю! Жизнь д воля тебе ндоел! Люди, бегите з Обережей, — сглзили девку, может, хоть он ей рзум воротит!

Но Медвянк не отствл. Отпор мтери ее не смущл — он ндеялсь уговорить отц. И чем дольше он уговривл, тем сильнее ей хотелось ехть. Ей любопытно было повидть Мл Новгород, Стугну, о которой столько говорилось вокруг нее. А кк все в Белгороде удивятся, узнв, куд он поехл! Никому другому и в голову не пришло бы подобное, Медвянке еще больше хотелось сделть то, чего никто не делл.

Снчл Ндеж никк не позволял ей ехть, но под вечер сдлся.

— Боги милостивые, нету моих больше сил! — объявил он, пдя н ступеньку у порог и сжимя в лдонях гудящую голову. — Кто тм едет-то? Явор? Вот ежели Явор тебя н свою голову возьмет — поезжй, и длее спрос не с меня!

Медвянк рдостно взвизгнул и побежл н княжий двор искть Явор. Ее провожл крик неугомонной Зйки: «Я тоже хочу-у-у! »

— Ты что, господине мой, ум лишился? — недоуменно воскликнул Лелея. — Куд…

— Пущй бежит! — Ндеж устло мхнул рукой. — Может, хоть помирятся…

Причитя, Лелея, однко, зтеял печь блины в жертву умершему, врить яйц, Зйк деловито принялсь рзрисовывть их рзноцветными узорми.

* * *

Медвянк недром укололсь — целый день Явор только о ней и думл. Он то бродил по воеводскому двору, то сидел в шумной гриднице среди людей, никого не видя и не слыш, то уходил в дружинную избу, где ночевл, но нигде не мог нйти себе мест, везде ему было постыло. Мужчины, нпившиеся н жльнике пив и брги в честь умерших, теперь рспевли песни, Явор это только рздржло. Все лиц вокруг кзлись ему неприятны и пусты, он сделлся мрчен и нерзговорчив и чувствовл себя несчстным, кк никогд в жизни. Ндежд добиться ответной любви Медвянки окзлсь сильнее, чем он думл, и от ее откз он стрдл сильнее, чем предполгл. Все теперь было Явору безрзлично, день тянулся долго-долго, кк год, будущее выглядело тоскливо и безотрдно — впереди простирлсь верениц тких же унылых и пустых дней. «Плчет тоск и рыдет, по белу свету блуждет, и тоски той есть не зесть, пить не зпить, спть не зспть, никкой думой не здумть», — см собой вертелсь у него в голове стря песня, и н сердце было то же — тоск и отчяние. Только Медвянк зствил его здумться о женитьбе; кзлось, он — суженя, единствення, дння богми. Думлось: вот судьб, и будет тк, потому что не может быть инче. Но Мкошь и Лд только помнили его счстьем и жестоко обмнули! В отчянии Явор чуть не выбросил и плток Медвянки, теперь выглядевший пустой нсмешкой, и перстенек, но все же не смог с ними рсстться. Они были ему дороги, кк пмять о ндежде. Мысль о другой девице дже не пришл Явору в голову: Медвянк кзлсь ему единственной н свете — милее свет белого, милее солнц крсного, все другие рядом с ней были скучными и неприглядными. «Сорвлся! — думл о себе Явор, вспоминя кбний лов, и зкрывл глз, словно ему было больно смотреть н свет. — Лучше бы кбн меня тогд зтоптл! » Явор стыдил см себя — ткие помыслы недостойны мужчины! — но ничего не мог с собой поделть. Лдно. Кк рн — сожми зубы и терпи. Пройдет. Збудется.

Безо всякого учстия выслушл Явор тысяцкого, велевшего ему взять звтр свой десяток и отпрвиться в дозор к Стугне, к Млу Новгороду. В другое время это поручение живо зняло бы Явор, теперь ему было все рвно, ехть куд-то или оствться дом. Он думл о конях, об оружии, о припсх н дорогу, о выборе лучшего пути, о том, что не худо бы взять кого-нибудь, кто по-печенежски рзумеет, Изрочен у тысяцкого попросить, — мло ли что повстречется? А в душе его, кк вод подо льдом, все текл и текл боль. Нверное, протечет и збудется. Но не срзу.

— Я тебе когд еще велел щит отчистить? — сурово выговривл Явор смому млдшему из гридей своего десятк, только прошлым летом посвященного из отроков в кмети, Спорышу. Лицо Явор было спокойно, голос тверд, и никто не мог догдться, что творилось в его сердце. — Рожу-то небось с утр умыл, волосья рсчесл, щит у тебя — будто н нем глину месили. Воину крс оружие, збыл, чему учили? Я тебе не кощунник, по три рз одно зпевть не стну, — звтр увижу щит зляпнный, тк вместо дозор к бтьке в село поедешь, нвоз отгребть.

Спорыш, румяный юркий прень восемндцти лет, виновто склонил голову, молил Яровит пронести грозу и молчл — знл, что Явор любит опрвдния не словми, делми. И млдший из Небесных Воинов услышл — крем глз Спорыш зметил, что лицо Явор вдруг дрогнуло и изменилось и смотрит он не сюд, поверх его головы н двери гридницы.

— Явор не видли? — послышлся звонкий, всему Белгороду знкомый голос Ндежиной дочки.

Смело и без смущения рстлкивя всех по пути, девушк-огнецвет вбежл в гридницу, Явор смотрел н нее и не верил своим глзм. Он никк не ждл увидеть ее сегодня снов и не желл этой встречи — ни сегодня, ни звтр, никогд! Он кзлсь ему чужой, но больно рнил одним своим видом. Ее оживление было тк несхоже с его тоской, что н миг Явор дже возненвидел ее. Быстро повернувшись, Явор хотел уйти, но тут Медвянк его зметил.

— Вот ты где! — воскликнул он и устремилсь к нему через гридницу с ткой поспешностью, которя еще вчер сделл бы его счстливым. — А я тебя везде ищу — чего только про меня звтр говорить стнут! Кк не ндо, тк тебя конем не объедешь, кк ндо, тк не дозовешься!

— Чего же тебе ндо-то от меня? — досдливо, зло спросил Явор. Он хотел бы сдержться, быть спокойнее, но боль и ярость клокотли в нем и искли выход. Кк Медвянк не щдил его, тк и он не собирлся щдить ее теперь. Уперев руки в бок, он выпрямился и вскинул голову, нрочно выствляя нпокз свой сломнный нос. — Не ошиблсь ли ты второпях, боярышне-свет, не княжич ли ккого, ликом ясного, искл? Я-то, горшок чумзый, тебе не сгожусь!

Медвянк рстерялсь, зпнулсь в двух шгх от Явор, словно под ногми у нее вдруг треснул земля, и изумленно посмотрел в его непривычно жесткое лицо. Он не знл, что эт жестокость — от боли, и испуглсь, кк будто добрый домшний пес вдруг осклил н нее зубы по-волчьи. Явор никогд не рзговривл с ней тк резко и не смотрел тк врждебно. Неожиднно он почувствовл, что может и не получить того, чего хочет. Чуть ли не впервые в жизни Медвянк не ншл слов — не знл, кк с ним теперь говорить, и молчл.

Но кк Медвянк был не жесток, только легкомысленн, тк и Явор был горд, но не обидчив и не мстителен. Видя смятение н лице девушки, он смягчился. Сорок он глупя, тк не рвняться же ему с ней! Тоже, ншел супротивник!

— Ну, коли првд меня искл, тк вот он я, — чуть погодя скзл он. — Ншл — тк говори зчем. Не тяни, мне дел много, тысяцкий звтр н Стугну посылет.

Его голос был почти спокоен, но отрывист, лицо и глз говорили: скзывй, чего ндо, и уходи! Больше нм с тобой говорить не о чем.

— Вот зтем и искл, — выговорил Медвянк, стрясь одолеть смущение. Взгляд Явор двил ее, ккя-то сил толкл прочь, но он не сдвлсь. — Возьми меня с собой в Мл Новгород.

— Чего?

Явор дже нклонился к ней, думя, что плохо рсслышл. И Медвянк впервые зглянул ему в глз. Впервые в жизни он обртил внимние н чьи-то глз — до сих пор ей довольно было знть, что все восхищются ею. Впервые з дв год он зметил, ккого цвет у него глз — серые с зеленовтым отливом, и н миг збыл обо всем, вглядывясь в них. Глубокие глз мужчины смотрели н нее с достоинством и отчуждением, и дубовый пол покчнулся под ногми Медвянки. Все вдруг стло не тк, кк он привыкл думть. Явор вдруг стл совсем не тот, и этот новый Явор был горздо вжнее и интереснее прежнего. Льдин оторвлсь от берег и несл ее, покчивя, по бурной реке в неизвестные дли.

Почти бессознтельно Медвянк повторил свою просьбу, но тут же овлдел собой и стл нстивть с прежним жром. Теперь ее влекло уже не к дядиной могиле и не к Млу Новгороду, к смому Явору.

А Явор был тк изумлен, что не зметил произошедшей в ней перемены. Н лице его ясно виделось убеждение, что Медвянк сумсшедшя. И это выржение его лиц, которое он только что видел н лице у своей мтери, помогло Медвянке прийти в себя.

— Дядьк мой Ярец тм погребен, мы н могилу его ни рзу не ездили, — пояснил он свое удивительное желние. — Ты ведь знешь, где его могил?

— Зню, — рстерянно соглсился Явор, не в силх срзу охвтить рссудком утреннюю жестокость Медвянки, ее нынешний приход, д еще вдруг возникшую тень дядьки Ярц. Медвянк и Мл Новгород, сердечные печли и обязнности службы не вязлись в его созннии.

— Д кк же ты не боишься? Пор ныне опсня, еще н Стугну!

— А чего мне бояться? — Медвянк и в смом деле не знл стрх, просто не верил, что ей что-то может грозить. — Н нш берег печенеги просто тк не ходят. А пошли бы — н витичевской веже огонь бы зжгли. А рз их нету, то и злз нету. Возьми меня, ну что тебе стоит? Много ли трудов? — уговривл Медвянк. Еще утром тот, прежний Явор готов был взять ее дже змуж, вот что скжет этот, новый? Теперь Медвянк длеко не был уверен в своей влсти нд ним и тк слдко улыблсь ему, тк умильно зглядывл ему в лицо, кк только умел.

И стрния ее не пропли дром. Ткого Явор от нее не дожидлся рньше и не ждл теперь, сердце его теплело, только где-то в глубине еще оствлось недоверие. Медвянк тоже стл совсем не т, что утром, н збороле. В душе Явор мешлись удивление, недоумение, дже любопытство, кк к чему-то постороннему, и тянулся робкий росток ндежды, что длекое снов стнет близким, желнным и возможным. Тк срзу в этом не рзобрться — Явор снов потянуло к Медвянке, хотелось не рзлучться с ней никогд.

— А отец-то твой что говорит? — спросил он, последним усилием рзум стрясь предотвртить явно безрссудную зтею. Он понимл, что это безумие, но ему уже хотелось взять Медвянку с собой.

— А отец скзл: коли ты возьмешь, он отпустит! — с чистой совестью ответил Медвянк, не рсскзывя, конечно, кк добилсь этого.

И Явор соглсился. З этот день он пережил по вине Медвянки слишком много — во второй рз похоронил было свою ндежду, теперь вдруг обнружил, что он не умерл, снов потихоньку выползл н свет и грелсь в лучх ясного взор Медвянки. Вер в ответную любовь живуч и упрям, он не хочет умирть. При первом же едв зметном проблеске тепл он оживет опять и готов мгновенно нбрть силу.

* * *

Н другой день н смой зре Явор постучлся у Ндежиных ворот. Детинец еще спл, нигде не скрипели двери, девки с ведрми не спешили к Обережиному колодцу, дже хозяйки не поднялись еще и не топили печки. Только н воеводском дворе уже слышлся говор, конское ржнье, позвякивние желез и скрип ремней — десяток воев собирлся в дозор. Новый день пришел буднично и трезво, принес нешуточные зботы, и Явор с удивлением оглядывлся н вчершнее: д полно, было ли это няву или приснилось? Ведь он совсем уже простился в мыслях с Медвянкой, чуть не кк с умершей, думл, что ни словом, ни взглядом с ней больше не рзменяется, вот — опять стучится у ее ворот, будто ни в чем не бывло. С змершим сердцем ждл Явор ответ н свой стук; выйди сейчс незнкомя бб, погляди н него, кк н чужого, скжи, что никкой Медвянки здесь отродясь не живло, — он не удивился бы. Мло ли чего приснится?

Но томиться ему пришлось недолго — стукнул дверь полуземлянки, пролетели по двору легкие знкомые шги — не приснилсь он ему! — и по тому, кк тяжело, неловко зстучл с той стороны ворот зсов, Явор срзу понял, что он см, девушк-огнецвет, сржется тм с зсовом своими белыми нежными рукми.

Зсов со стуком упл, и Явор торопливо, с силой, чтобы избвить ее от лишнего труд, рвнул з бронзовое кольцо. А Медвянк с той стороны всем телом нлегл н створку ворот — и выехл н ней прямо в руки Явору и упл бы с рзмху, если бы он ее не подхвтил. И эт стремительня встреч тк быстро и рдостно опровергл их взимные опсения, что Медвянк зсмеялсь — кк дурочк, что смеется без причины! — и дже Явор усмехнулся.

Медвянк был румян после умывния, с еще не совсем проснувшимися глзми — нечсто ей случлось поднимться в ткую рнь! — но рдостно улыблсь. После рзговор в гриднице, еще рз обдумв все произошедшее, он сообрзил нконец, кк сильно обидел Явор и нсколько он см и его любовь зслуживли иного обрщения. Поняв свою непрвоту, Медвянк не н шутку испуглсь; вдруг он тк обиделся, что не простит ее, передумет брть с собой? Но Явор не передумл, и он был всей душой рд ему, рд, кк никогд прежде. Впрочем, рзве Явор когд-нибудь откзывлся от своего слов?

— Проснулсь, зорьк ясня! — немного снисходительно приветствовл ее Явор. — А я думл, проспишь.

— Ничего не просплю! — только и ответил Медвянк, приглживя косу н плече, и голос ее был непривычно мягок и дже лсков. Он чувствовл себя чем-то обязнной Явору и держлсь с ним удивительно кротко.

Н дворе было по-утреннему прохлдно, эт свежесть бодрил, нполнял ощущением чего-то нового и увлектельного. Дже бревн тын и свиное корыто, прислоненное к стене хлев, постепенно вытивя из предрссветных сумерек, кзлись ккими-то новыми. Весь мир был свежим и чистым, рдость рзливлсь в душе Медвянки, кк зря под небом. А ей еще предстояло ехть тк длеко, увидеть столько нового! Но больше всего ее знимл Явор, словно он впервые встретил его только вчер. Зоркие глз Медвянки змечли в нем сковнность, неловкость после вчершнего: он и хотел ее простить, но еще не мог избвиться от темного осдк обиды и недоверия. И Медвянк — невиднное дело! — просил прощения, не словми, но лсковым голосом, смущенно-лсковыми взглядми, кротостью и послушнием.

Н девушке был ндет беля рубх в знк скорби по дяде — ведь он ехл н могилу.

— Возьми у бтьки одежку потемнее, нкройся, — велел Явор. — Нечего тебе лебедью белой в степи светиться.

См он был покрыт зеленым плщом вместо привычного крсного, рубх н нем был из серого полотн, споги из простой коричневой кожи. Только с двумя серебряными гривнми н шее он не рсстлся — они были, и знкми его чин, и нгрдми з доблесть. Медвянк послушно убежл в дом, не возрзив, н двор вышли Ндеж и Лелея. Хозяйк несл широкий горшок с блинми, мешок с пирогми и вреными кршеными яйцми. Он принялсь было нствлять Явор, чтобы он получше смотрел з Медвянкой, но Ндеж прервл жену.

— Д будет тебе, мти! Он и см знет. Он десяток воев в битвы водил, неужели с одной девкой не упрвится?

— Не скжи, бтюшко! — возрзил Лелея. — С одной девкой шльной и тысяцкий не упрвится!

Явор усмехлся укрдкой, слушя их спор, и в душе готов был принять сторону Лелей. Упрвиться с Медвянкой трудно, но он рз уж взялся, тк упрвится!

Ндеж зметил его усмешку и усмехнулся в ответ, укрдкой от жены подмигнул Явору н плеть, которую см подрил после случя с Молчном. Явору одному н свете он без боязни доверял свою любимую дочь, зня, что тот не будет с ней ни слишком суров, ни слишком мягок.

— См верхом поедешь? — спросил Явор у девушки, когд он вышл, покрытя отцовским коричневым плщом.

— И не думй! — воскликнул в ответ Лелея. Он хотел взмхнуть рукми, но они были зняты, и городничих встряхнул своими припсми. — Ей коня дть — он н нем прямо к печенегм и ускчет! Ты ее взялся везти, тк см и вези!

Явор повел плечми: см тк см. Н его свист из ворот воеводского двор выбежл конь, оседлнный и готовый в дорогу. Лелея рспихл по седельным сумкм свои угощенья, Явор поднял Медвянку и посдил перед седлом. Он отвел глз, но положил руки ему н плечи, и его бросило в жр: девку словно подменили! Что з шутки шутят Лд и Ярило? Явор стрлся сохрнить невозмутимый вид, но это ему двлось нелегко.

Под ленивое тявкнье первых проснувшихся собк десяток Явор просккл по улицм детинц и Окольного город. Ворот были еще зкрыты, и гридям пришлось крепко постучть в двери избушки, пок зспнные воротники в одних рубхх и портх не вышли открывть. Н Медвянку, сидящую н коне Явор, они посмтривли с изумлением — не мерещится ли спросонья?

— Ты что, Яворе, Змею днь везешь? — спросил один.

— Не днь, примнку! — вместо Явор ответил Спорыш. Его щит сиял вычищенными медными бляшкми н бурой коже, и он больше не боялся попдться н глз Явору. — Вот учует Змеюг девицу, выползет, тут мы все девять голов и посшибем! — Ну, Перун вм помочь!

Тяжелые, оковнные железом ворот со скрипом рстворились, и Явор первым выехл из город. Копыт зстучли по деревянному мосту через ров, в лицо Медвянке пхнуло зпхом земли, влжной от росы, свежим и густым зпхом степных трв, и он дже зжмурилсь от удовольствия, глубоко вдыхя рдость нового дня. Кк Денниц-Зря из золотого небесного терем, он выезжл из ворот н простор, мир рскрывлся перед ней широко-широко — скчи хоть до встречи неб и земли.

Тк нчлсь их поездк, и кждый из них думл сейчс вовсе не о том, рди чего ехл. Кк птичк росу с перышек, Медвянк легко стряхивл с себя любые огорчения, но вчершний день не прошел для нее бесследно. И сегодня он не могл избвиться от стрнного ощущения, что не он имеет влсть нд Явором, он теперь имеет ккую-то влсть нд ней. Дже его лицо, которое совсем недвно кзлось ей некрсивым из-з сильного згр и сломнного нос, теперь приобрело в ее глзх смутную знчительность, ккой не имел ни один крсвец. Живое и горячее любопытство тянуло ее к нему, ей хотелось обернуться и долго рзглядывть его лицо, дже провести по нему пльцми, потрогть его перебитый нос, положить руку ему н грудь и лдонью ощутить, кк бьется его сердце. Кзлось бы, кого он знет лучше, — однко н деле вышло, что он совсем его не знет. Это вдруг сделлся совсем не тот человек, нд которым он привыкл посмеивться и чьей привязнностью гордилсь только потому, что ей звидовли другие девицы — особенно Веснушк, эт пучеглзя купльскя кукл, обвешння серебром. Явор, кк окзлось, не побоялся совсем порвть с ней, и Медвянк стл увжть его зметно больше. Ведь не он пришел к ней мириться и не пришел бы никогд — это Медвянк понял вчер, глядя в его жестокие от обиды глз.

Но обернуться к Явору Медвянк робел, опсясь, что он по ее лицу зметит перемену. Эт смесь робости и любопытств зполнил всю ее душу, и дже по сторонм Медвянк смотрел горздо меньше обычного. Сидя перед седлом и оглядывя степь, он ощущл Явор у себя з спиной тк сильно, словно у нее и глз и уши были обрщены только к нему; это ощущение тепл и силы бросло ее то в жр, то в дрожь, не двло думть ни о чем другом. Еще не рзделяя тоски, тк долго мучившей Явор, Медвянк стл смутно, неосозннно ее понимть, см не зня, что же ткое с ней делется. Он принимлсь то петь, то болтть, см себя не слушя, но не могл успокоиться.

А Явору все хотелось протереть глз — но ведь вот он, его бед и рдость, сидит н его коне, и будет с ним весь день и сегодня, и звтр — и будет по своей доброй воле. Он см зпросил мир, кк рз тогд, когд он отчялся обрести с ней соглсие. Но что с ним было бы инче — смо солнце погсло бы для него нвсегд. Он см вернул ему утрченную ндежду и ничего не попросил взмен. Явор был всей душой блгодрен ей з это, и снов, кк в смую первую весну его любви, еще не обожженную нсмешкми и обидми, Медвянк кзлсь ему доброй, нежной, прекрсной, кк лучезрня Денниц. Ккое счстье везти ее н своем коне, тк близко, что теплый зпх ромшки от ее волос кслся его лиц, — иного счстья и не придумешь. Явор стрлся обртить свои мысли н дело, рди которого ехл, но сияние золотисто-медовых волос Медвянки постоянно было у него перед глзми, зслоняя все. Он понимл, что безумием было брть ее с собой в дозорный объезд к смой Стугне, но при мысли об этом ему хотелось смеяться. Ни одно трезвое и првильное решение не делло его тким счстливым, и ему хотелось, чтобы Стугн отодвинулсь от Белгород длеко-длеко — переходов н десять, не меньше. Должно быть, см Перун-Громовик был тк же счстлив, когд впервые вез н своем коне нйденную невесту, голубоглзую богиню дождя Додолу. Явору кзлось, что все эти чувств ясно отржются н его лице; он стыдился своих гридей и сккл впереди, не оборчивясь.

Может быть, впервые их чувств были схожи. Молчливое и робкое, соглсие уже сидело с ними н коне, но коню было только легче от ткого седок.

Белгородцы хорошо знли окрестности, и отряд двиглся без здержек, хотя никкой зметной дороги под копытми коней не было. Путь их лежл через широкие трвянистые прострнств, перемежемые зеленеющими рощми и перелескми. Н берегх степных речушек, где зелень был гуще, иногд встречлись мленькие веси. В тких местх жить было легче — в реке ловили рыбу, в роще прятлись в случе опсности. Поселения состояли из полуземлянок, обмзнных глиной, и н кждой соломенной кровле лежло по строму тележному колесу — оберегу, зщищющему дом от удр молнии. О приближении жилья предупреждли полевые нделы, рскинувшиеся по ровным местм, покрытые весело зеленеющими всходми ячменя и пшеницы. В кждой из весей отряд остнвливлся и рсспршивл смердов, не видел ли кто чужого след в степи. Те в ответ поднимли руки к небу, блгодря богов и князя Влдимир, — здесь все было спокойно. Эт земля нходилсь под зщитой укрепленных влов, и сюд печенеги не зходили просто тк.

В одной из тких весей нд речушкой белгородский дозор остновился в полдень передохнуть. Мужчины были в поле или н реке, женщины и подростки собирли съедобные трвы. Зслышв стук копыт и позвякивнье снряжения большого отряд, из средней хтки покзлся обеспокоенный стрик, высокий и худой, с жидкой полуседой бородкой и быстрыми бесцветными глзми, с двним шрмом н тонкой шее. Рзглядев русское обличье всдников и услышв дружелюбное приветствие Явор, стрик поуспокоился и с суетливым рдушием стл предлгть свое гостеприимство. Он был здесь стрейшиной — отцом взрослых мужчин и дедом детей. Сбежвшимся женщинм стрик велел позботиться о гостях, и те кинулись рзводить огонь в мленьких печкх, ствить туд большие глиняные горшки, потщили из погребков холодные корчги с квсом. Подростков стрик послл нпоить коней. Те с восторгом бросились к нстоящим боевым коням, у которых н седлх висели щиты с блестящими умбонми, луки с нтянутыми по-боевому тетивми и тулми, полными стрел — ровных, длинных, крсиво оперенных рзноцветными перьями, с железными нконечникми.

Спорыш пошел с детьми и конями к речушке, посдив н свое седло смого мленького из ребят и придерживя з голую ножку. Беспортошный млец был горд, кк см воевод Ртибор, и долго еще будет вспоминть: н боевом коне ехл! Остльные гриди рзошлись по хткм и принялись готовить себе обед. Десятник стрик ззвл в свой дом, где жил с двумя струхми — одн был его жен, голову второй покрывл темный вдовий повой. Дети поменьше воробьиной стйкой уселись н порог и н кря лвок возле вход, не подходя слишком близко к гостям и ждно рзглядывя блестящее оружие Явор, серебряные гривны н его шее и бляшки с Влдимировым знком н поясе, зеленый плщ, рзноцветную вышивку н подоле Медвянкиной рубхи и привески н лой ленте у нее н голове. Белгородские гости кзлись им н диво нрядными и богтыми. У своих родных они никогд не видели столько блестящего серебр и тонких ярких ткней.

Сми детишки были одеты в серые рубшонки из грубого конопляного холст, и у кждого н шее висел оберег — волчий зуб из прошлогодней отцовской добычи.

Тесня полуземлянк стрейшины с глиняной печкой в углу и одним мленьким окошком покзлсь Медвянке убогой и неуютной. Если бы не открытя дверь, то здесь было бы совсем темно. Густо пхло дымом, курми, ночеввшими под лвкми. Прежде чем сесть, Медвянк с неловким сомнением посмотрел н шершвую, ничем не покрытую лвку, боясь испчкть белую рубху. Струх в темном повое, неодобрительно косясь н чересчур нрядную девицу, потерл лвку своим передником. Медвянк сел, Явор присел с хозяином к столу.

Стрейшин по обычю приглсил гостей к трпезе, но был рд убедиться, что хлеб и вяленое мясо они привезли с собой. Весн, когд зпсы от строго урожя подошли к концу, до нового еще длеко, был голодным временем. При всем рдушии и желнии здобрить княжеских воев хозяин мог предложить им только похлебку из рыбы, зпрвленную диким луком.

— Что тк бедно живете? — спросил Явор у хозяин, зметив, с кким брезгливо-сострдтельным чувством Медвянк рзглядывет обмзнные глиной стены и зкопченные горшки н земляном полу возле печи.

— Ас чего богтеть, д и н что? — без обиды ответил стрик. — Печенеги нлетят, дворы сожгут, что приглянется унесут, мы все зново делй д нживй добро. А светлый нш князь после подтей не тк уж много нм оствляет, чтоб кменные плты ствить. Д см знешь, сми ведь с нс днь собирете. Той осенью еще болгрин с вми был, все про бог ккого-то нового толковл, он, дескть, добрее и лучше прежних. А что мне его бог? Кто меня с домом и детьми от степи убережет, тому и поклонюсь.

— Это он Ивн поминет, — усмехнувшись, пояснил Явор Медвянке. — Когд мы по весям ездим днь собирть, Никит своих болгр с нми посылет нрод Христовой вере обучть. Одним-то им боязно, вот и учт рз в год. Тут где-то в весях есть один ведун, н Христовых людей злой, все подбивет нрод их бить…

— И не стршно вм жить здесь? — спросил Медвянк. — Место у вс открытое, и спрятться негде.

— Теперь не тк, кк прежде, — отвечл стрик. Степняки были для него тким же привычным и неизбежным несчстьем, кк зсух или болезни. Стрх перед ними вошел ему в кровь, стл чстью его смого. Но привычк притупил этот стрх и нучил приспосбливться к нему.

— Теперь есть где и спрятться, — удовлетворенно говорил стрик. — А вот прежде худо было. Нлетят, бывло, змеи степные, все пожгут, поля потопчут, скот угонят, людей уведут. И ведь не знешь, когд их ждть. Теперь легче. Теперь по рекм княжьи городки стоят. Млую орду здержт, о большой упредят. Всякое время у нс мльчонк н стром кургне дозор несет. Кк в Витичеве огонь — стло быть, печенеги н витичевском броде. Мы соберемся — д в Всильев, тм отсидимся, пок орд уйдет, и опять по домм. Дворы погорят — новые поствим, лозняк д глины тут не покупть. Боги берегут в последние лет. Вон сколько добр нжил, — стрик кивнул н внуков, — и ни одного не увели в полон проклятый.

— А все-тки хлопотно тк жить, кк зйцу под кустом, всякий чс всполох ожидть, — скзл Медвянк. Он нчл понимть стрик, но не могл вообрзить для себя ткой жизни. — Д в Всильев со всем добром бегть тоже, поди, неблизко.

— А ведь земля-то здесь ккя! — воскликнул стрик, внезпно оживившись. Хорошя земля, ндежд н богтый урожй и сытую жизнь были его глвной рдостью. Рди них он, может быть, и жил здесь, н крю огненного моря, терпел этот пожизненный стрх. — Видли, ккие зеленя н полях? Пожлует нс Перун милостию, пошлет дождичк — мы голодны не остнемся. Тут не то что в иных землях, где одно лукошко посеешь, едв три соберешь.

— Это верно, — негромко, с протяжным вздохом подтвердил Явор. — Здесь жить неспокойно, д сытно.

— А ты см-то откуд? — спросил его хозяин.

— Из дреговичей. Тм ткие есть мест, что одни лягушки хорошо родятся, люди вместо хлеб сосновую кору д коренья больше жуют. А в голодные годы целые роды вымирют.

Явор змолчл, вспомнив свой длекий, глухой и болотистый родной крй, смо имя которого пошло от слов «дрягв» — «болото». Триндцть лет нзд воевод Ртибор со своей дружиной во время сбор дни зблудился и нехл н тихий, вымерший поселок. Взять днь здесь киевский воевод и не ндеялся, он уже знл, что в этих местх выдлось очень холодное и дождливое лето, все посевы вымокли, ягоды и грибы не росли от холод, жители перебивлись кое-кк, в некоторых поселкх прошл черня болезнь, унесшя в могилу десятки ослбленных голодом людей. Ртибор хотел скорее выбрться отсюд и молил богов не дть его кметям подхвтить зрзу, тут еще леший попутл — троп рстял в болоте, и Ртибор проклинл лесную нечисть, погоняя уствшего и по брюхо грязного коня, когд один из его кметей учуял в лесном воздухе слбый зпх дым. Вскоре деревья рсступились, и покзлось с десяток серых избушек под дерновыми крышми. Из крохотного окошк крйней избы ползл темня струйк дым. Дже собки не ляли н чужков — здесь не было собк. Ртибор с дружиной ехл по улочке, и нд кждыми воротми видел зсохшую ветку можжевельник, призвнную згородить дорогу смерти и не сумевшую этого сделть. Во всем поселке ншлось всего несколько взрослых, не взятых повльной болезнью, и десятилетний мльчик, уже оствшийся круглым сиротой, — тощий, кк ободрння липк, грязный, хворый от сосновой коры и желудей. Он взялся вывести воеводу с дружиной н тропу, потом вцепился в стремя и взмолился взять его с собой, в теплые изобильные земли, к богтому и щедрому князю. Ртибор сперв хотел отпихнуть его — куд его тщить, он и тк чуть жив! — но потом вспомнил своего сын Ведислв, ровесник дреговическому нйденышу, и не смог откзть. Конь, н которого мльчишку посдили позди седл, дже не зметил прибвившейся тяжести, но нйденыш тк крепко держлся з пояс везшего его гридя, что тот прозвл его Клещом. Н киевском дворе Ртибор юный дрегович скоро откормился, с годми вытянулся в лдного и сноровистого прня, не уступвшего силой и ловкостью Ведислву. Когд им срвнялось по двендцть лет, Ртибор см опоясл нйденыш мечом и дл новое имя — Явор. И если бы не жребий, отобрвший для белгородской дружины чсть его гридей, Ртибор и теперь не рсстлся бы с ним.

Медвянк не сводил глз с лиц Явор, словно стрлсь прочитть воспоминния, вдруг нхлынувшие н него переменчивой чередой. Еще вчер он и не здумывлсь, откуд он д ккого род, теперь ей все хотелось о нем знть и он ждл, не рсскжет ли он о себе что-нибудь еще. В полутьме хтки н лице Явор лежли тени, и Медвянк вдруг осознл, будто впервые рзглядел: ведь если бы не нос, то Явор был бы и крсивым. Где же рньше были ее глз?

Ее взгляд пробудил Явор, и он обртился к хозяину:

— Зто и печенегов тм в глз не видли. А вы-то этой весной не видли их?

— Миловли покуд боги! — в один голос воскликнул стрик и обе его струхи. — Покуд не видели, сохрните нс, Перуне и Велесе!

— Двеч проезжл Всильевский дозор, говорили, и у них тихо, — продолжл стрик. — Д мы теперь колм колес смзли — коли князь ушел в поход с большой дружиной, тк всякий чс ндо беды ждть. Вы уж нс не позбудьте, упредите, ежели что…

* * *

Передохнув, белгородцы отпрвились дльше. Явор вел отряд по гребням овргов, по высоким местм, откуд хорошо были видны окрестности. Негромко посвистывя, он поглядывл по сторонм и почти не рзговривл с Медвянкой. Близк был печенежскя степь, и мысли о деле влстно вытесняли все прочее. По мере приближения к опсным местм внутри у Явор кк будто сжимлся кулк: его зрение, слух, обоняние обострялись, все внимние сосредотчивлось н поискх опсности. Он стл похож н волк, чутко и целеустремленно ищущего добычу.

Путь дозорного отряд лежл вдоль длинной гряды земляных влов, протянувшейся между рекми Рупиной и Стугной и зщищвшей Киевщину с юго-зпд. Влы были укреплены внутри дубовыми бревенчтыми срубми, верхние венцы которых выступли нд земляной нсыпью. У подножия влов с обеих сторон тянулись глубокие рвы. Высокя, крутя стен отгорживл землю, знятую слвянскими поселениями и посевми, от дикой степи, где псли свои многочисленные стд печенеги. Ни конниц, ни тем более стд не могли одолеть эту прегрду, ворот в ней имелись только через сторожевые город, — чтобы пройти з влы, нужно было взять один из них. Иногд печенеги устривли тйком проломы в линии влов, но княжеские дозоры, постоянно ездившие вдоль всей линии, быстро обнруживли повреждения и привозили рботников попрвлять влы. Этой повинностью было обложено все ближйшее сельское нселение и жители сторожевых городов. Степняков, вторгшихся в русские пределы, отлвливли и продвли в холопы. По уговору с печенежскими хнми, кочевники не имели прв ходить сюд, топтть поля и зхвтывть пстбищ.

пели кощунники, вспоминя походы и договоры со степнякми князев дядьки Добрыни Млкич, чему шел уже второй десяток лет. Но степняки не очень-то стрлись соблюдть договор, зключенный с хном з подрки, которые получил только он со своими приближенными. А то и см хн, решив, что подрков было мло, возглвлял большой нбег — тогд н бшне Витичев нд днепровским бродом згорлся тревожный костер, люди спслись под зщиту городских стен, князь и воеводы поднимли свои дружины.

Впервые увидев степные укрепления, Медвянк удивилсь, вытянул шею, стрясь рзглядеть получше. Устроенные человеческими рукми влы слишком зметно выделялись среди безлюдной степи, внушли впечтление чего-то особенного и знчительного.

— Что это? — спросил он, обернувшись к Явору.

— Это, крс моя, Змиевы влы, — пояснил Явор. — Кк же ты не знешь — ведь твой же отец родной их городил!

Медвянк только повел плечми — отцовские рсскзы о путешествиях и трудх его юности он слушл не слишком внимтельно. И Явор продолжл:

— Здешние люди говорят, что см Сврог-Отец Змея Горыныч в плуг зпряг д поперек степи н нем пропхл, чтоб всю землю рзделить ндвое и кждому своей чстью влдеть. А з влы, по их уговору, Змей ходить не должен. А то, говорят, с двних времен повдился он в здешние земли летть, город д веси рзорять и днь требовл крсными девушкми. Вот вроде тебя.

Явор усмехнулся — теперь и он мог немного подрзнить Медвянку. А ей сейчс не хотелось смеяться. Посреди непривычного открытого прострнств ей было неуютно, хотелось спрятться куд-нибудь, словно смим пребывнием посреди чистого поля он нвлекет н себя неведомые опсности, летящие с четырех ветров. С голубого неб ясно светило солнце, перелесок вдли рдовл глз ярким цветом молодой листвы, свежя трв, буйным ковром покрывшя степь, пестрел цветми, теплый чистый ветер нес слдкие, бодрящие зпхи рсцветшей весны. И все же Медвянке было не по себе: влдения грозного Змея Горыныч нходились совсем близко. Живое вообржение тут же предствило ей отвртительного змея, протянувшего к ней когтистые лпы. А Явор говорил об этом чудище тк легко, чуть небрежно, словно бсню рсскзывл ребенку, но в этом было не пустое бхвльство, твердя уверенность в себе и своем оружии. Почему Медвянк не змечл его уверенности рньше? Эт сил не брослсь в глз в шумном городе, полном людей, но в неоглядно-просторной степи Явор вдруг стл будто бы выше ростом — кк Перун, рзъезжющий по небесным полям. Дже конь у него кк у Громовик — вороной. И впервые Медвянк с увжением покосилсь н две серебряные гривны н груди у Явор, осознв, что это не пустые укршения, свидетельств ртной доблести. А он ведь и нд гривнми его смеялсь! Тебе бы, говорил, еще серьгу в ухо. Ликом не вышел, хоть нрядом покрсуешься. Ой, глупя!

— А двно ли влы устроили? — спросил он.

— В иных местх влы с незпмятных времен стоят, — рсскзывл Явор. — Их, видно, и првд Сврог со Змеем устроили. А здешние помоложе будут — это князь Влдимир-Солнышко з Сврогом дело доделывл. Дльний конец уже при мне нсыпли д рубили.

Медвянк внимтельно слушл, хотя никогд прежде ее не знимло одно и то же тк долго. Полной првды о влх и Явор не знл, если б знл, то он потрясл бы их обоих. Двно ли? Тысячу лет нзд, з сто пятьдесят лет до рождения Христ, когд мир не знл еще имени слвян, чьи-то руки нсыпли в этих степях первый зщитный вл. Длеко ему было до нынешних влов — огромных по протяженности, сложных по устройству, высоких и крепких. По вжности и трудности сооружение их рвнялось трудм богов — недром предние приписло эти влы смому Сврогу, создтелю мир. Через тысячу лет от их былой внушительности мло что остнется, — но тысячу лет спустя остткм Змиевых влов князя Влдимир предстояло еще рз послужить обороне русской земли от нового, не менее стршного врг.

Вдоль Змиевых влов белгородский дозор доехл до смой реки Стугны. Н ней Влдимир Святослвич поствил городки Треполь, Всильев и несколько других, соединенных сплошной линией земляных влов. Они соствляли глвный рубеж обороны Киевщины.

У оконечности линии влов, н крутом холме, и был несколько лет нзд поствлен сторожевой городок Мл Новгород, рзрушенный в прошлом году во время печенежского нбег. Стены Мл Новгород были устроены из срубов, н которые пошли двухсот-трехсотлетние дубы. Теперь городки были чстью рзрушены, чстью обуглены, в стене тут и тм пугюще зияли проломы. Уже зхвтив город, печенеги пострлись рзломть и сжечь все что можно, чтобы зтруднить киевскому князю восстновление крепости. Но огромные дубовые бревн горели плохо — городок и после смерти сопротивлялся кочевникм.

Подъезжя ближе, Медвянк не вертелсь по сторонм и не здвл вопросов. Впервые рзличив взглядом полурзрушенный городок н прибрежном холме, он в испуге подлсь нзд и прижлсь к Явору, словно нежднно нткнулсь н мертвое тело. Явор промолчл; он понял ее чувств, но утешить здесь было нечем. Он мог бы немло рсскзть о гибели Мл Новгород, но не хотел пугть девушку обрзми тех стршных дней. Медвянке было жутко, словно н крю поля недвней битвы, усеянного едв остывшими мертвыми телми. Целый городок был тким полем смерти, и Медвянк только теперь нчл понимть, н что же он нпросилсь посмотреть. См земля дышл здесь скорбью, и дже смя легкомыслення и невнимтельня душ не могл не почувствовть этого.

Белгородский отряд объехл холм, нпрвляясь к единственным воротм в город, нд которыми высилсь полурзрушення бшня. Вокруг стен еще можно было отличить мест прежних огородных нделов, снов зросших дикой степной трвой. Трв покрыл и длинный ряд невысоких пологих холмиков. Явор молч кивнул н них Медвянке, и он с ужсом понял, что тм, под этими холмикми, лежт теперь жители и зщитники Мл Новгород. Где-то среди них прятлсь и могил дядьки Ярц, и Медвянку потрясло их великое множество. Одно дело было слушть рсскзы дружины о млоновгородском рзорении или причитния беженцев оттуд, не принимя их слишком близко к сердцу, совсем другое — своими глзми видеть эти холмики, под кждым из которых лежит воин, женщин, ребенок — десятки, сотни людей. Трв выросл нд их прхом, рвнодушным шелестом нпевет нд ними вечные песни степи, которой нет дел до людей, до их жизни и смерти. Ткя трв тк же колыхлсь много веков нзд, и спустя век он не изменит ни стебельков своих, ни нпевов.

К воротм городищ вместо дороги вел узкя, едв зметня тропинк, протоптння в буйной, вольно рзросшейся трве. Через глубокий сухой ров, окружвший город, был небрежно нсыпн перемычк.

— Печенеги земли нкидли, — скзл Медвянке пожилой гридь, Почин. — Рньше мост был, д рухнул, когд гды ползучие в город кинулись, — не выдержл их.

Отряд остновился, гриди спешились, один из них пошел по перемычке к воротм городищ. Скоро он появился в проеме ворот и мхнул рукой. Явор повел коня с сидящей н нем притихшей Медвянкой по тропинке к воротм, гриди потянулись з ним.

— Есть тут жив человек? — протяжно покрикивл шедший впереди. .

Миновв проем ворот под бшней, Медвянк увидел коридор между двумя рядми срубов, шгов в двдцть длиной и узкий — три лошди в ряд едв могли пройти. Здесь было почти темно, только через щели рзбитых срубов проникло немного зктных лучей, освещя осттки прежней неприступности, окзвшейся бессильной перед внезпным нбегом.

Впереди, у выход из коридор, возле приоткрытых ворот стоял стрик в длинной серой рубхе и холщовых портх, с неподвижным лицом и погсшими глзми, едв видными из-под седых бровей.

Отведя створку ворот, он молч, без приветствия и поклон, пропустил белгородцев внутрь городищ.

Тм тоже црило зпустение. Брослось в глз огромное черное пятно пожрищ — здесь, верно, был воеводский двор с гридницми. Осттки обгоревших построек жители з зиму и весну рстскли н дров, и прежний оплот безопсности город лежл теперь углем, пустым местом, без слов свидетельствуя, что смо сердце крепости погибло.

Вдоль внутренней стороны крепостных стен выстроились сплетенные из прутьев и обмзнные глиной полуземлянки. Большей чстью они обгорели и покосились, и только у нескольких стены были подпрвлены и н крыше лежл сухой кмыш. Молодой мужик с русой бородой стоял перед ближней землянкой, держ в одной руке топор, в другой полуобтеснный кол.

— День добрый хозяевм! — скзл ему Явор.

— И вм добрый день, коли добрые люди, — ответил мужик с топором. Снчл он смотрел н гостей нстороженно, потом скользнул взглядом по мечу и по бляшкм н поясе Явор и спросил: — Белгородцы, всильевцы?

— Белгородцы. Приехли степи послушть, рзузнть, не видно ли печенегов.

Пок они рзговривли, возле низких дверей хток покзлось десятк дв жителей. В основном это были стрики и струхи; всего несколько детей прижимлось к подолм женщин. Одежд их был бедн до крйности, н бледных исхудлых лицх отржлось боязливое любопытство.

— Зходите. — Русобородый покзл н смую большую из обитемых полуземлянок и прислонил свой кол к стене.

Приглсив гостей внутрь, он усдил их н лвки. Несмотря н молодость, он признвлся стршим среди оствшегося в Млом Новгороде немногочисленного нселения — н нем держлось хозяйство семей, в большинстве лишившихся кормильцев. Почти всех молодых и детей зхвтившие городок печенеги увели с собой. Остлись только стрики со струхми д несколько мленьких детей, которых мтери сумели ндежно спрятть. Многие из тех, кто уцелел после нбег, ушли в Всильев или Треполь, д и оствшиеся подумывли об этом.

— Ко времени вы к нм приехли, — скзл Явору молодой стрейшин. — Обртной дорогой не проводите ли нс до Всильев или к вм в Белгород? Нендежно тут жить, боязно.

— Печенегов видели?

— Были и печенеги. Еще до первых всходов рз-другой прорыскивли мимо. Мло — то три коня слыхли, то пять. Дозоры, видть. А попусту печенеги не рыщут… Првду люди молвят, что князь н чудь собрлся?

— Уже ушел.

— А нс, стло быть, оствил? Ты не гневйся, хоть ты и княжий человек, см посуди: кк я своих дедов д бб стну топором оборонять? — Мужик кивнул н лвку, под которую бросил свой топор. — Мы почему тут зсиделись — думли, может, князь стены попрвит, дружину новую посдит и будем жить опять. А коли нет, ндобно нм другое место искть. Ты скжи, берешь нс с собою?

Он говорил смело, нпористо, требовтельно впивлся глзми в лицо Явор. Тк держится человек, с которым все смое стршное уже случилось и бояться ему больше нечего. Зглянув в глз смерти, он не дрожл перед земными влстителями, словно бы спршивл с них ответ з те стрх и горе, ккие ему пришлось пережить.

— Возьму, что же с вми делть? — ответил Явор, не сердясь, что смерд рзговривет с ним будто рвный. Живя в этом опсном месте, н смом острие копья, мужик см был вечным воином и зслужил это прво. — Лошдей-то у вс нет?

— Две н всех.

— Тк вели своим родовичм собирться. Нм тоже ждть некогд, звтр н зре и поедем. И зови ко мне тех, кто печенегов видел-слышл, пусть сми рсскжут.

Медвянк з все время не произнесл ни слов, кк будто веселость и рзговорчивость, неизменные ее спутники, не посмели войти в этот полурзрушенный городок. До смых глубин сердц, кких он в себе и не знл, порзили ее серые лиц струх, слбые, худенькие, кк лягушт, дети, н зре своей жизни обожженные огнем жестокого пожр.

И ткой бедности и убогости хозяйств ей никогд не приходилось видеть. Очгом служил неглубокя продолговтя ям в земляном полу, обложення кмнями. Возле нее стояли потресквшиеся и кривые, грубо слепленные рукми смих хозяев горшки. Н глиняных лежнкх и прямо н полу были нвлены охпки сухой трвы, одеял зменяли вытертые шкуры. «Пообносились, — угрюмо буркнул хозяин, зметя ее взгляд, устремленный н его потрепнную, кое-кк починенную и двно не стирнную рубху. — Н торг-то ехть не н чем д и не с чем». И Медвянк почему-то стыдилсь своей чистой, нрядной одежды, дорогих укршений, дже своей крсоты, молодости и здоровья, словно он что-то невольно укрл у этих людей. Судьб редко стлкивл любимую дочь богтого городник с бедностью и горем, при своем веселом нрве он не склонн был думть о неприятном. Но здесь об этом нельзя было не думть. Вид городк, згубленного Змеем Горынычем, нполнил сердце Медвянки испугом, сквозь который пробивлось сострдние — непривычное, новое для нее чувство, которое зствляло ее ощущть себя несчстной и в чем-то виновтой. Это было слишком тяжело для нее, привыкшей, чтобы все вокруг было ясно и блгополучно. Ей хотелось плкть отчего-то, хотелось домой, к родичм, было неловко и неуютно, и он стрлсь держться поближе к Явору.

Женщины рзвели в очге огонь и принялись врить кшу из привезенного гостями пшен. Землянк нполнилсь дымом, мужчины поспешили выбрться нружу. Жители полумертвого городк суетились, рдуясь, что белгородский десятник берет их под свою охрну, увязывли и уклдывли в колы нехитрые пожитки.

Явор тем временем рсспршивл тех, кто видел печенегов или нходил в степи их следы. Медвянк сидел н бревнышке возле землянки чуть поодль. К ней подошел тот стрик, что встречл белгородцев у внутренних ворот. Некоторое время он молч рссмтривл Медвянку, потом опустился н бревно возле нее.

— Ты чья ткя будешь? — спросил он, медленно выговривя слов, словно подбиря по одному.

— Я из Белгород, — робко ответил девушк, все еще стесняясь себя, своей неуместности здесь. Медвянк любил рсскзывть о том, что ее отец — именитый Ндеж-городник, построивший дивные белгородские стены, но тут упомянуть об этом кзлось неловко, и он больше ничего не прибвил.

— А к нм зчем? — тк же медленно спросил стрик. Ему кк будто трудно было рзговривть с живыми — он слишком привык говорить с мертвыми.

— Дядьк мой родной, мтери брт, здесь схоронен.

— Из ншей дружины? Кк звли-то его?

— Ярец.

Стрик кивл головой, но молчл, и Медвянк не понял, помнит ли он ее дядьку.

— Кто ж тебя привез?

— Явор.

— Что же он тебе, жених?

— Д, — чуть слышно ответил Медвянк. Он озябл, но виной тому был не свежесть весеннего вечер, чувство холодной тоски, рзлитое в смом воздухе полумертвого городк. Стрясь согреться, он обхвтил себя рукми з плечи и опустил глз, не в силх смотреть в погсшее, кк у мертвого, лицо стрик. Ей было тревожно и горестно, хотелось спрятться, кк от лиц смой Морены-Смерти. И лучше всего — з спину Явор.

— С тким молодцем ничего не стршно, — медленно говорил стрик. — У меня тоже две внучки были вроде тебя. Увели их печенеги… Были у меня дети, внуки, женихи уж у внучек были. А теперь все тм…

Он слбо повел иссохшей рукой, и Медвянк догдлсь, что он говорит о череде пологих холмиков з стенми городищ. Кзлось, стрик рзговривет с Медвянкой и не видит ее, все его мысли — с его семьей, погибшей или рссеянной по свету. Огонь жизни едв-едв тлел в нем, движения его были медленными, глз — погсшими. Сердце его было убито, и только ккое-то злое волшебство поддерживло в теле видимость жизни, не пускло дух его в Сврожьи луг, где встречи с ним ждли не только предки его, но и потомки.

К ним подошел Явор.

— Пойдем, дядькину могилу покжу, — скзл он девушке. — Звтр н зре уедем, чсу лишнего не будет.

Медвянк взял свои припсы, приготовленные мтерью, и следом з Явором вышл из городищ. Стрик побрел з ними. Пройдя меж холмикми, Явор остновился возле одного, длинного и широкого, н котором лежл влун с грубо выбитым изобржением княжеского знк-трезубц.

— Здесь дружиння могил, — скзл он Мед-зянке. — Кк бились вместе вои млоновгородские, тк вместе и лежт…

Явор отошел, стрик сел н трву неподлеку от Медвянки. Стрые ноги с трудом держли его с ношей горя, сидя он был ближе к земле и к тем, кого он принял в себя.

Медвянк сел н землю возле влун, рзвязл свои узелки, рзложил яйц, пироги, блины и здумлсь, пытясь вызвть в пмяти обрз дядьки Ярц. Он видел его всего несколько рз з всю жизнь и знл плохо. Теперь ей никк не удвлось предствить его мертвым. Ей виделся широкоплечий силч, изредк быввший в Белгороде в гостях у семейств сестры, шумный, веселый, лицом похожий н Лелею, весь двор зполнявший своим громким голосом и рсктистым смехом.

А смерть был вокруг — он пел шепотом из-под трепещущей трвы, смотрел с бледных лиц млоновгородцев, тилсь в склдкх длинной рубхи стрик. Жители понемногу выбрлись из ворот и нблюдли з Медвянкой. Им не верилось, что эт крсивя, здоровя и нрядня девиц рзделяет их горе. Н многих холмикх виднелись осттки убогих приношений. Чей-то муж лежл здесь, чьи-то отец, брт, сын, мть, сестр — тоже воины в нескончемой войне слвян со степью. Гряд могильных холмиков кзлсь в переливх трвы бесконечной, кк волны.

негромко нчл причитть Медвянк, глядя, кк крсня вечерняя зря горит нд черными обугленными бревнми зборол, словно отсвет двнего пожр. С зри, с трвы нд грядой могил в душу ее лилось сильное, неведомое рнее чувство великой, широкой, кк степь, печли — не по дядьке своему, по всему нроду, которому выпл ткя тяжеля судьб. См скорбня богиня Желя подскзывл ей слов причитния. И впервые Медвянк услышл ее, увидел перед собой согнутую н коленях фигуру женщины с бледным зплкнным лицом, с рстрепнными, неровно висящими черными волосми, с исцрпнными от удров о землю рукми, со слезми, текущими из ее глз нескончемым ручьем. А глз у Жели — огромные, без ресниц, пустые от неизбывной скорби, словно он душу свою выплкивет нд кждым пвшим. Пвшим же н земле русской нет числ.

Женщины плкли, слушя Медвянку. Они молчли, словно исчерпли слов, но не вычерпли бездонного горя, и слезы текли по их безвременно увядшим, морщинистым лицм, словно ручейки, промывшие себе дорогу в земле.

— Всех пожрли змеи проклятые. Испокон веков не знл сия земля покоя, — тихим, безрзличным голосом зговорил стрик, когд Медвянк змолчл. Он глядел мимо девушки, куд-то вдль, то ли н свое несчстье, то ли еще дльше, н многовековое горе этой щедрой, теплой земли. — Еще деды рсскзывли:

Сложен сия песня во времен незпмятные, деды ее от дедов слышли. Сколько люди помнят, ходят степняки н слвян. Оборонялися люди, полки собирли, городищ рубили, влы нсыпли — и не счесть, сколько н них труд положено. Сколько воев тут полегло! Кбы подняться им всем, всем бы встть з нс — до смого Днепр протянулся бы строй нерушимый, крепче влов Змиевых. Д вот… сызнов змеи проклятые нлетели д внучек моих унесли в темную нору… Уж и меня бы прибрли, строго, чего мне дльше жить? Или я еще не все беды увидл?

Стрик змолчл, молчл и Медвянк. Пронзительня боль жлости и сострдния терзл ее сердце, слезы переполнили ее глз и поползли по щекм — он зплкл, впервые з много лет. Он словно видел этих девушек, внучек стрик, стройных, румяных, с цветми и лентми в косх они кзлись ей близки, кк кровные сестры. Они тоже любили петь и смеяться, поглядывли н молодых гридей, весенними вечерми плясли с ними в хороводе, с бьющимся сердцем ловили слухом горячим шепотом скзнные слов любви, мечтли о счстье. Но вот их нет, и только пустоглзя Желя причитет нд местом их прежних плясок и игрищ, зунывным голосом тянет одну и ту же песню, режет сердце холодным ножом. Сколько их было з век, тких горьких судеб? И неужели их слезы были нпрсны, не вымолили у богов лучшей учсти для потомков? Сколько еще родителей будут плкть по детям, детей по родителям?

Явор сидел в стороне н пригорке, отворотясь, стрясь не смотреть н женщин, не слышть их причитний и всхлипывний. В кждой их слезе, в кждом вздохе он слышл упрек себе — воину, призвнному зщищть. Его, здорового, сильного, с отроческих лет сроднившегося с оружием, мучил стыд перед этими сострившимися до времени женщинми и одинокими стрикми. Кзлось бы, кого ему жлеть, — см сирот. Его осиротил не печенежскя сбля, голод и болезнь, см Морен-Смерть, невидимя и неумолимя. Однко он выжил, вырос, добря судьб дл ему другого отц, дядек, бртьев. Только мтери другой не дл, и Явор видел бережно хрнимые в пмяти черты своей мтери в лице кждой пожилой женщины. В кждом женском вздохе он слышл последние вздохи своей умирющей мтери, з которую он цеплялся в отчянии изо всех сил, но не сумел удержть н земле. Двнее горе мльчик-сироты в груди кметя превртилось в ненвисть к Морене-Смерти, ко всем ее обличьям. Здесь он прилетл н печенежских стрелх. Явор знл многие лиц своего вечного врг, и ненвисть к нему тлел в глубине его сердц, кк угли под слоем пепл. В который рз Явор вспоминл прошлое лето — весть о зхвте Мл Новгород Родомновой ордой, спешные сборы, догорющее городище, усеянное еще не зкоченевшими трупми слвян и печенегов вперемежку, долгий и яростный гон по степи, битву. Чсть млоновгородского полон был тогд отбит и спсен, но стрший сын Родомн со своей дружиной и добычей сумел уйти. Долго потом Явор перебирл в уме несбывшиеся возможности догнть его. Не догнли. И сейчс, сидя н трвянистом холмике — тоже, поди, чья-то могил! — Явор молч и яростно в который рз клялся богу Воителю: жизнь положу, не пущу больше гдов н русской земле лиходейничть!

Видя, что Медвянк кончил причитть и сидит молч, Явор поднялся и подошел к ней.

— Ступй-к спть, хозяйк тебе постелил где почище, моим плщом укроешься… — нчл он, но вдруг увидел, что Медвянк плчет. И ее лицо, с блестящими н щекх полоскми слез, с приоткрытым ртом, ловящим воздух, зстывшее от нпрсного усилия удержть рыдния, рстерянное и горестное, потрясло его тк, что он зпнулся и остновился. Ткой он ее никогд не видел и дже вообрзить не мог. Н миг у него мелькнул мысль: не обидел ли ее кто-нибудь? Явор перевел взгляд н стрик и ни о чем не стл спршивть, см понял, о чем здесь шл речь. Никто не обидел здорную белгородскую крсвицу, просто он отхлебнул из горькой чши обиды всего своего племени.

Услышв голос Явор, Медвянк поспешно отвернулсь и зкрыл лицо рукми, не желя покзться ему в слезх, боясь подурнеть от плч и рзонрвиться ему. А Явор смотрел н ее склоненный зтылок и вздргивющие плечи, и н душе у него внезпно полегчло. Ему тяжелее было б, если бы Медвянк и здесь смеялсь. Но он плкл — знчит, у нее все же есть сердце, рз оно учится сострдть, то сможет и полюбить. Сейчс он кзлсь рстерянной и несчстной девочкой. Явору стло жль ее, и он нчисто збыл свою обиду.

Молч он взял Медвянку з руки и поднял с земли.

— Ну плток-то н что? — негромко, грубовто-утешюще скзл Явор. Медвянк неловко повел плечом: не зню я, где он!

Явор вытщил из-з пзухи тот ее плточек, который носил с собой с смой дрки гончров и змочников, и сунул его Медвянке. Он поднесл было его к лицу и вдруг змерл. Ее плток, с зсохшим смзнным пятном крови Явор, рзом нпомнил ей прежнее веселье и нсмешки нд кметем. И ей стло тк стыдно, что он зплкл еще пуще, уткнувшись в плток, который тк небрежно отдл и который Явор тк бережно сохрнил.

— Ну, лдно тебе, будет, — неловко повторял Явор, не зня, чем ее утешить.

Он взял ее з плечи, и Медвянк тут же подлсь к нему и уткнулсь зплкнным лицом ему в грудь. Явор обнял ее, прижл к себе ее голову и глубоко вздохнул — не словми, хоть тк он мог обещть ей свою зщиту и утешение. И Медвянк не противилсь, не рвлсь из его рук, кк вчер н збороле, см обхвтил его, крепче зрылсь лицом в его рубху. И все вдруг изменилсь, тоск отступил, ослбел, рстял. Тепло и сил его объятий дли ей чувство зщищенности и покоя, спрятли от пустых глз Жели и бледного лик Морены. И слезы ее превртились в слезы рдости, блгодрности Мтери Мкоши з священный спсительный др. Грубовтя зботливость, сердечное сочувствие, которые ожившее сердце Медвянки угдло з сдержнными неловкими словми Явор, сделли ее счстливой, — ведь он любим им, и дже см Змей Горыныч не вырвет ее из его крепких рук.

* * *

В обртный путь белгородский дозор и осттки млоновгородцев двинулись н смой зре. Две тощие лошденки везли колы с пожиткми, кждый из гридей посдил н зпсного коня ребенк или струху. Отряд двиглся неспешно, чтобы кони, которым предстояло теперь проделть весь долгий путь до Белгород с седокми, не слишком утомлялись. Явор шел впереди, ведя н поводу своего коня с сидящей н нем Медвянкой. Он был рд поскорее оствить позди вымерший безвозвртно городок, но то и дело оглядывлсь н обугленные стены — они словно не отпускли ее. Ей очень хотелось домой, в Белгород, многолюдный, шумный, полный людских голосов и нсущных збот, тм он ндеялсь позбыть мертвенное зпустение, увиденное здесь. Но в глубине души он понимл, что нигде и никогд не сможет збыть этот убитый Змеем Горынычем городок, погсшие глз стрик. Они остнутся с ней нвсегд.

Явор иногд оглядывлся н непривычно серьезную и печльную Медвянку. Он понимл, что ей тяжело, и хотел бы помочь ей рзвеселиться, но вот этого он не умел.

День выдлся невеселый: небо зтянули легкие серовтые облк, солнце едв проглядывло меж ними. Медвянк тосковл по солнцу, спутники ее, нпротив, были довольны.

— Хорошо ехть, не жрко, — поговривли люди.

— Хорошо-то хорошо, — здумчиво бормотл Явор, из-под руки оглядывя степь. — Д дом-то не скоро будем. С этими попутчикми нм путь неблизким встнет. З три бы дня добрться — и то спсибо, Господи. В той веси, где вчер обедли, теперь, видно, ночевть придется.

К полудню небо прояснилось, зелень зблестел под солнцем, стло жрковто. Белгородский отряд со своими спутникми вышел к мленькой степной речке. Здесь зелень был погуще: по првую руку остлся небольшой перелесок, : впереди виднелсь широкя лощин, поросшя дубми, орешником, серебристой ольхой. Место было удобным для отдых, и Явор решил остновиться. Теперь, когд с ними были женщины, дети и стрики Мл Новгород, ему приходилось быть вдвойне осторожным и прятться от любого случйного взор.

Здесь же стоял высокий кургн — посмертное жилье ккого-то древнего князя или воеводы. Обернувшись к гридям, Явор кивком послл Спорыш н кургн. Прень поднялся по склону н смую вершину, придержл коня и стл осмтривть округу. Явор приостновился, нблюдя з ним. Спорыш огляделся по сторонм и вдруг змер, приложил лдонь к глзм и дже привстл н стременх. Гриди подтягивли поводья, не сводя с него глз. Кждого кольнуло: что-то увидел. Спорыш поспешно стронул коня с вершины вниз по зднему склону кургн — знчит, это «что-то» тоже имело глз.

Явор збросил повод коня в руки Медвянке и шгнул нвстречу Спорышу. Постоянно держ в уме возможную опсность, он кждый миг был готов к встрече с ней.

— Купеческий обоз едет! — доложил прень, подсккв к десятнику н рсстояние негромкого голос. — Небогто: три кол д бережтых с десяток, может, с полтор.

— Нши?

— Не, вроде хзры.

— Длеко?

— Перестрел с три будет. К тому крю лощины првят. Видно, тоже привл думют делть.

Явор цепким взглядом окинул ближйшие окрестности. Для него из этих немногих слов сложилсь целя повесть — что есть и что может быть. Любя встреч в степном порубежье нсторживл, особенно встреч с чужими. Полуденные слвянские племен хорошо знли хзр, которым поляне и рдимичи когд-то дже плтили днь. Несколько десятилетий нзд их одряхлевшее з век и обессиленное црство было окончтельно рзгромлено походми князя Святослв, но купцы их по-прежнему нполняли торжищ всех русских городов. В Киеве хзрми и иудеями был зселен целый конец, который тк и звлся: Хзры. В порубежье их тоже привыкли видеть — по большей чсти через них Русь торговл с печенегми. Но доверять им было нельзя, и Явор спешно готовился к встрече.

Выбрв взглядом перелесок, который они только что миновли, он мхнул рукой млоновгородцм.

— Двй туд! — велел Явор. Н всякий случй он хотел укрыть женщин и стриков и рзвязть себе руки. — Кощей их знет, что з купцы хзрские вместо дороги чистым полем едут. Пугться не пугйтесь, люди добрые, посидите-к под кусточкми в тенечке, передохните. Двй, вли быстрее! Почине, пригляди!

Млоновгородцы тут же зворотили коней к перелеску. Им не ндо было прикзывть двжды: печенеги нучили осторожности. Почин посккл с ними, подстегивя плетью тощих лошденок, тщивших повозки.

Только Медвянк, сидевшя н коне Явор, не тронулсь с мест. По лицу Явор он видел, что встреч предстоит не простя, дже опсня, может быть. См Медвянк не испуглсь по-нстоящему — ведь эт земля нходилсь под зщитой укрепленных влов. В ее тревоге было больше любопытств — ткого ей еще не приходилось переживть. И только суровое лицо Явор нпугло ее, но ей совсем не хотелось в рощу. Пусть здесь опсно — он предпочл бы быть ближе к опсности, но рядом с Явором.

— И ты двй! — бросил ей Явор и стл быстро отвязывть ремень зпсного коня. Вспомнив о Медвянке, он нхмурился. Вот кк Встрешник дурков учит — ведь знл, что не ндо брть ее с собой! А теперь присутствие девушки добвляло ему лишнего беспокойств, и Явор сердился н себя, что поддлся ее безрссудному желнию.

— Нет, я с тобой! — протестующе вскрикнул Медвянк.

— Дом у бтьки рядись, тут делй, что скзл! — сурово отрезл Явор, едв глянув н нее. Одним мхом он снял Медвянку со своего седл и пересдил н спину неоседлнного зпсного коня, не опустив ее дже к земле. Медвянк хнул и поспешно вцепилсь в гриву, чтобы не упсть, изумлення силой и стремительностью этого перемещения. А Явор хлопнул коня по шее, посыля его вперед. Конь послушно понес Медвянку к опушке перелеск, вслед з ускквшими млоновгородцми. Он только и успел, что беспомощно оглянуться н Явор. Его суровый окрик окончтельно убедил ее, что нчинется ккое-то серьезное дело, в котором он ничего не понимет, и лучше ей слушться.

До перелеск было едв полперестрел, и скоро млоновгородцы и Медвянк окзлись в тени его деревьев. К трвеню густя зелень рзрослсь и ндежно укрывл от случйного взор. Почин звел женщин и стриков подльше в зросли и велел сидеть тихо. В тком прикзнии не было нужды: н всю жизнь нпугнные печенегми, млоновгородцы были не шумнее мышей и дже дети, не крич и не плч, прятли лиц в подолх женщин, сжимлись в комочек, желя стть еще меньше, чем были. А Медвянк, покрепче зпхнувшись в отцовский плщ, остлсь возле смой опушки и нблюдл з Явором, прячсь з деревом. Почин и молодой млоновгородский строст с охотничьим луком в рукх укрывлись возле нее.

Дже не провожя Медвянку глзми, Явор тут же вскочил в седло, рсстегнул и сбросил с плеч плщ.

— Брони одевть! — велел он своим гридям и см стл рзвязывть кожную сумку н седле, в которой вез кольчугу.

Нтянув кольчуги, гриди быстро проверили тетивы н лукх — недром Явор велел нтянуть их еще утром, перед выездом из городищ, — отворили тулы, но прикрыли их полми плщей. Не мешло предупредить встречных о своей готовности к зщите, но колоть им глз чересчур воинственным видом было излишним. Опрвляя кольчугу, Явор кивком подозвл к себе Изрочен — одолженного тысяцким кметя, который понимл по-печенежски и мог объясняться с хзрми. Изрочен подъехл и встл рядом с Явором, чуть позди его првого плеч.

Из-з оконечности лощины покзлся первый всдник. Нткнувшись взглядом н вооруженный русский отряд, он тут же повернул коня и снов скрылся. Явор ждл. Три повозки мешли хзрм ехть по лощине, убежть с товром они тоже не могли, тк что девться им было некуд.

Вскоре после первого покзлось еще три всдник. Выехв из-з деревьев, они придержли коней, рзглядывя Явор и его гридей, поджидя своих отствших. Спорыш не ошибся — это были хзры. Все н Киевщине знли эти скулстые смуглые лиц, округлые, кк спелые тыквы, безбородые, с редкими черными усми. У всех троих головы были обриты, с зтылк свешивлся клок волос, у одного зплетенный в косу. Этот хзрский обычй когд-то был перенят чстью Святослвовой дружины и дже им смим, но теперь н Руси збылся.

Хзры тоже были встревожены нежднной встречей — все трое держли луки, колчны н првом бедре у них были открыты.

Явор ждл, обеими рукми взяв поводья, покзывя, что не держится з оружие. Кто бы это ни был, Явор не собирлся звязывть ненужную схвтку. А из-з деревьев лощины высккивли все новые и новые всдники, их уже нбрлось полтор, дв десятк, выехли со скрипом три крытые повозки н огромных деревянных колесх. Перед повозкми сккл н хорошем коне человек, в котором Явор определил хозяин. Купцу было лет сорок с лишним, его круглое толстое лицо блестело от жир и пот, кк нчищенное медное блюдо, желтый хлт с зеленой полосой вдоль полы придвл ему полное сходство с тыквой. Явор рзглядел крупный нос, толстые губы с жидкими черными усми — то ли хзрин, то ли хзрский иудей.

Мхнув рукой своим людям, чтобы они оствлись н месте, купец нпрвил коня к Явору, тоже отличив в нем стршего. Солнце смотрело ему прямо в лицо, и от этого хзрин еще больше щурил свои узкие глз без ресниц, — стрнно, кк он вообще умудрялся что-то видеть. Приблизившись шг н три, хзрин поклонился, не сходя с коня.

— Пусть бог всемогущий дст тебе здоровья и удчи во всех твоих делх! — по-русски зговорил хзрин, и слов легко слетли с его язык — видно, он торговл в русской земле много лет.

— Помогй твой бог и тебе, человече! — ответил Явор. — Откуд? Кто ткой?

— Мое имя — Соломон, я торговл в Киеве и Любече, теперь путь мой лежит к морю Черному, — с готовностью ответил хзрин. Его узкие глз скользили то по лицу Явор, то по его оружию, воровто, но споро пересчитли гридей у него з спиной.

— Не зблудились ли? — спросил Явор. Он смотрел только н купц, будто не змечя его дружины, — знл, что з хзрми присмотрит Изрочен. — К морю-то честные гости првят по дорогм, через Треполь. Кк же тебя Попутник в чисто поле звел?

Хзрин тихо зсмеялся, змялся, зерзл в седле. Явор уже знл его ответ. При проезде через княжеские город приходилось плтить мыто, и редкий купец, особенно из хитроумных хзрских иудеев, не искл способ избежть рсход. Одним из этих способов был проезд в обход княжеских городов. «Знют, Кощеевы дети, про Мл Новгород! — мелькнул у Явор досдливя мысль. — Открыт им дорог безо всякого мыт! Кк крысы, тк и шныряют! »

— О, бог дл тебе глз орл — они видят и вдль, и вглубь! — с хитровтым почтением скзл хзрин. — Ты понимешь мою беду: кгн Влдимир берет тк много мыт с бедных торговых гостей!

Хзрин горестно вздохнул и рзвел рукми. Почти н кждом из жирных пльцев сидело, кк вросло, по золотому перстню, иные с смоцветными кмнями.

— Аи, беден ты воистину, Соломоне, плохи твои дел! — нсмешливо скзл Явор. — То-то у тебя товру всего ничего, людей много ведешь!

— У меня немного товр, но это дорогой товр! — доверительно склонясь в сторону Явор, ответил хзрин. — Ежели бог привел тебя н мою дорогу, знчит, мне придется уплтить мыто. Я зплчу тебе кк положено, ты отдшь мытникм кгн… — Купец многознчительно помолчл, имея в виду, что с его серебром Явор волен поступить кк угодно, и добвил: — А чтобы ты знл мою дружбу, я подрю тебе перстень. Только не будь строг к бедному Соломону, не говори про него худ мытникм!

Он принялся стскивть с пльц один из перстней, но это было явно безндежное дело — перстень зрылся в склдки жир и не двиглся.

— Уймись, плец оторвешь! — Явор движением руки остновил его. — Покзывй товр-то.

Мигом переств терзть плец, Соломон повернул коня к повозкм и с поклонми стл приглшть Явор з собой. Явор поехл з ним, Изрочен держлся з его плечом, не отствя.

— Погляди, я торгую честно! — приговривл Соломон, приподнимя рогожу крытой повозки. — Меня знют в Киеве, в Любече, в Чернигове, в Вышгороде, в Переяслвле, — все знют, что Соломон честный гость!

В его товрх Явор не увидел ничего особенного — те же бочонки мед, круги воск, которые все торговые гости возили из Руси н юг. Внимние его привлек только конь одного из хзр — гнедой крсвец, сильный и неутомимый в беге.

— Смотри, — Явор кивнул Изрочену, — з ткого коня весь товр этот купить можно, и тот не под хозяином, под кметем. Видно, не скуп Соломон к своей дружине!

Услышв его слов, Соломон перестл хвлить свой товр и свою честность, глз его сузились еще больше, он н миг змолчл, потом громко зговорил что-то снов. Но Явор его больше не слушл. Подняв глз от коня к всднику, он увидел смуглое лицо человек лет тридцти с небольшим, нткнулся н взгляд темных глз, не узких, почти слвянского открытого рзрез, смотревших н него твердо и нстороженно. Войлочный колпк с меховой оторочкой и бронзовыми бляшкми был ндвинут низко н лоб, но в лице с негустой темно-русой бородой были зметны черты слвянского племени. Видно, по крови это был болдырь — полуслвянин-полухзрин. Или полупеченег. Немло тких рождлось от пленных слвянок в ордх, от пленных печенежек в русских городх или у женщин в поселениях, переживших нбеги. Но это лицо чем-то здержло взгляд Явор, не пускло от себя, словно стрел, внезпно воткнувшяся в землю под ногми идущего с суровым прикзом: стой! Лицо кзлось Явору смутно знкомым, ккое-то очень волнующее воспоминние поднимлось из глубин пмяти, уже было близко…

И вдруг огнем згорелся прошлогодний шрм н бедре: Явор вспомнил, и тк ясно вспомнил, что стло жрко. Кк няву Явор видел перед собой это же лицо, только без колпк, с темно-русой косой, болтющейся позди, — признк печенежского воинского род. Вспыхнул блеск посеребренного оружия, в ушх взметнулся звон сбли о его меч, руки ощутили тяжесть щит, принимющего сильный удр. Только что Явор вспоминл прошлогоднюю битву з млоновгородский полон — и вот перед ним было лицо из этой битвы.

И тк осозннно стршен стл взгляд Явор, что болдырь понял: он узнн. Он не помнил Явор, но сообрзил мгновенно и быстрее молнии рвнулся с мест. Явор бросился ему нперерез, выхвтив меч.

— Врешь! — хрипло выкрикнул он. — Рз ушел — больше не пущу!

Волдырь тоже выхвтил сблю и встретил первый удр — рз от битвы не уйти, трусить было не в его обыче. Словно дождвшись знк, белгородцы и хзры кинулись друг н друг. В воздухе стремительно свистнули стрелы, вспыхнули под солнцем клинки. Белгородцы дли хзрм выстрелить только по одному рзу, и вот уже их мечи взлетели нд головми, нд круглыми щитми, гулко удрились о железные умбоны. Битв, к которой об отряд были готовы, вспыхнул мгновенно и згорелсь, кк охпк соломы. Н кждого из белгородцев пришлось по дв-три противник, но им было не привыкть к этому. Испокон век степняки, превосходя слвян числом, вынуждли их воевть уменьем. Слвянского отрок учили биться одному против многих, когд дже спину тебе прикрыть некому, — биться по кругу, чтобы врги вообще не видели твоей спины, чтобы ни один их удр не успевл тебя достть и провливлся в пустоту. Неустршимого воин, которого позже стли звть богтырем, тогд звли хоробром — «хоро бор» ознчет «бьющийся по кругу».

Только у Явор был один противник, но этот один стоил многих. По силе первого же его удр Явор уверился, что не ошибся. Это был тот смый печенежский бтыр, воевод в дружине Родомнов сын, рзорившего Мл Новгород. Явор дже не успел обдумть, что ознчет эт встреч, у него было ткое чувство, словно он в собчьей сте вдруг нткнулся н волк. Думть было некогд — его переполнял ярость и решимость не дть печенегу уйти. Печенег был сильным и опытным воином, но и Явор был непрост, — недром его с отрочеств учил Брнеяр, стрый кметь смого князя Святослв.

А Медвянк нблюдл из перелеск з всем происходящим, зкусив плец, чтобы не кричть от стрх. Только что все было тк мирно, дже любопытно, и вдруг полыхнуло плменем! Он дже не успел зметить, с чего все нчлось, — тк стремительно мирный рзговор обртился в звон мечей. Ничего не понимя, он огромными от ужс глзми смотрел, кк Явор и один из хзр сшибются в схвтке, словно дв сокол, слышл звон клинков, короткие яростные вскрики. Со всей остротой и ясностью своего впечтлительного ум он мигом осознл, что это не шутки, что перед ними врги, жестокие и непримиримые, с которыми можно рзойтись только через смерть. Это чувство было тк непохоже н прежнюю ее беспечльную жизнь, что смо небо, кзлось, рушилось нд ее головой. Он не отличл степные племен друг от друг, но знл, что все они — стршные врги, дети Змея Горыныч, о котором векми поют тоскливые песни. А теперь они целились жлми в Явор и ей смой грозили няву все те ужсы, о которых он рньше и слушть не любил. Медвянк не хотел верить, что может никогд не вернуться домой, не увидеть родных, что через считнные мгновенья, быть может, Явор будет убит, он остнется беззщитной, попдет в руки этих отвртительных черных людей, нвсегд лишится воли, чести, смой жизни, что это будет уже не он, веселя и вольня городников дочь, униження и лишення всего рбыня ккого-нибудь печенег или грек. Нет, нет, боги не допустят этого, ведь они ткие могущественные… ведь для чего-то же они есть! Зхвчення ужсом и отчянием, Медвянк не могл дже связно молиться, взывл к небу одним порывом сердц, бессознтельно желл и ждл чуд, которое прервет этот кошмр. Он не отрывл глз от Явор, хотя отчянно боялсь смотреть н битву; ей кзлось, что если он хоть н миг зкроет глз, то Явор тут же погибнет, вместе с ним погибнет и он см.

И вдруг из степи послышлся крик десятков голосов; русский боевой клич пролетел нд степью, топот копыт, рнее нерзличимый з шумом битвы, теперь упл, кк гром, прорввшись сквозь звон клинков и конский хрп. «Перун ведет! Огнен Сокол! Ррог с нми! » — летели голос, и кзлось, что небесня Перунов дружин спешит н помощь белгородцм.

Услышв эти крики, хзры подлись нзд, звертелись, выискивя взглядом нового противник, из степи нлетели волной десятк дв всдников, русских по обличью, и н щитх их горело медью и бронзой священное изобржение Огненного Сокол Ррог, то же, что и н щитх белгородской дружины. Их мечи с лету обрушились н хзр, которые окзлись зжты между двумя русскими отрядми. Половин хзр был н месте перебит, другие пытлись усккть прочь, но их снимли с седел стрелми, и кони в бешеном беге волочили по трве мертвые тел, зстрявшие ногой в стремени. Оствшиеся сми побросли оружие и сктились с седел, выкзывя покорность.

А болдырь, рньше всех зметивший нового противник, тут же отскочил от Явор и во весь опор помчлся в степь. Бежть с поля битвы — позор, но, видно, у него было с собой что-то ткое, что дороже минутной чести. Нпрсно Явор пытлся его догнть — конь у болдыря был и првд хорош. Вслед ему полетело несколько стрел.

— Живым! — яростно кричл Явор, и см целился в коня, но печенег уходил слишком стремительно. В последний миг Явор пустил стрелу, вложив в выстрел все свое умение. Стрел почти н излете впилсь в плечо всдник, но тот дже не покчнулся, словно не зметил рны, для новых выстрелов он был уже недосягем. В сердцх Явор бросил лук, брнясь и в бессильной ярости и досде колотя себя кулком по колену. Ушел! Опять ушел от него степной волк, который тк много должен ему з прошлое. А что еще будет!

Убедившись, что болдыря не догнть, Явор кк-то рзом выдохся, поворотил коня и поехл обртно к месту битвы. В погоне он оторвлся н пять перестрелов, дже того не зметив. Когд он подъехл, оствшиеся в живых степняки уже были связны, гриди перевязывли свои рны, горячо обсуждли битву. А среди нежднных помощников Явор срзу увидел невысокого, но крепко сбитого русобородого кметя, тоже молодого и тоже с серебряной гривной десятник н шее. Он возбужденно дышл и утирл руквом взмокший лоб, но взбудоржил его не короткя схвтк, собствення горячность. Явор чуть не рссмеялся, несмотря н свою досду. Широк степь, куд ни поедешь, везде знкомц встретишь! Это был десятник из дружины Всильев, тоже знкомый ему по прошлогодней битве — только со своей стороны.

— Рзгон! — крикнул Явор еще издлек. — Ты-то кк здесь окзлся?

— Яворе, ты! Вот где свиделись! — Всильевец тоже узнл его и обрдовлся. — Кк я вовремя: и ворог побил, и друг повстречл!

Съехвшись и сойдя с коней, они обнялись, похлопли друг друг по плечм.

— Буянит Попутник, все дороги узлом звязл! — говорил Явор. — Купц хзрского в степи без дороги знес, Всильевский дозор где не ндо гуляет. Что тебе, в своей степи дел мло?

— Своя! — возмущенно воскликнул Рзгон. — Это жен у меня своя, степи — все княжеские! Ведь Мл Новгород теперь что ворот нрспшку — зезжй, незвн-непрошен!

— И Всильевский воевод, стло быть, Млым Новгородом озботился?

— Д уж нш Деяслв не глупее вшего Вышени! — обиделся Рзгон. — Д вы не оттуд ли?

— Оттуд.

— А это хоть кто? — Рзгон обернулся к хзрскому купцу. Всю битву тот прятлся з колесом одной из повозок, теперь дв гридя вытщили его из-з кустов лощины, куд он пытлся убежть, и крепко держли з плечи. Длинный нож в посеребренных ножнх они у него отобрли, зодно и клиту.

— См видишь — гость хзрский! Кость Кощеев! Честный торг ведет, д только ездит мимо городов и печенегов с собой водит. Ну, гость дорогой! — Явор шгнул к хзрину, и тот присел от испуг, хотел вскинуть руки, будто зщищясь от удр, но дв гридя не пустили его и толчком бросили н колени. Теперь хзрин стл совсем похож н перезрелую огромную тыкву, которя вот-вот рзвлится от собственной тяжести. — Что з человек был? Где ты его взял? Куд он шел? — быстро спршивл Явор, с трудом сдерживя желние удрить кулком в эту толстую потную рожу и глзки-щелочки.

— Я не зню тот человек! — взвизгнул хзрин, и голос его от испуг стл совсем тонким. — Он ннялся ко мне, я его взял до моря, я не зню его. Он скзл, его имя Тлмс.

— Ведь не хзрин то был, печенег! — Повернувшись к Рзгону, чтобы не видеть противную тыкву, Явор досдливо тряхнул кулком. — Печенег д знтный воевод! Я его по прошлому лету помню! Я его признл — он срзу бежть, д з сблю! Аи, собк, Кощеев кость, морок тебя возьми, тур тебя топчи!

— Смотри, Яворе! — окликнул его Изрочен.

Явор обернулся — кметь стоял нд трупом зрубленного степняк. Концом меч он скинул с головы убитого шпку, и в примятую, збрызгнную кровью трву выпл черня кос, много дней не чесння, свлявшяся под шпкой. Еще один печенег.

— Поглядите, нет ли еще, — велел Явор гридям, окинув взглядом убитых и связнных пленных. — Вот, в дурной чс я в путь выехл, Попутнику жертвы не дл! Мло мне бб со стрикми…

— Кких? — удивился Рзгон.

— Из Мл Новгород. — Явор мхнул в сторону перелеск, где меж ветвями уже покзлись испугнные лиц. — Збрл оттуд осттних. Что же, вовсе тм пропдть одним? А ты, друже, будь лсков, поедем со мной в Белгород. И полон довезем, и воеводм рсскжем, кк дело было.

— Чего же, поедем, — соглсился Рзгон. — Ой, Господи Иисусе! — воскликнул он вдруг, изменившись в лице и глядя куд-то мимо Явор.

Явор обернулся. Из-з деревьев вышл Медвянк и приближлсь к мужчинм. Услышв в первый миг русские боевые кличи и увидев русских всдников, он тут же поверил, что теперь они спсены. Это было то смое чудо, которого он ждл, и он не удивилсь, тк все и должно было быть. Теперь он снов готов был улыбться — бед отступил, все вернулось н свои мест, знчит, было хорошо. Только щеки ее от недвнего ужс были бледнее, глз блестели больше обычного. Но и ткой Медвянк покзлсь Рзгону очень крсивой. Лицо его прояснилось, он молодецки подбоченился, згордившись тем, кк слвно бился н ее глзх.

— И эт из Мл Новгород? — с здорным изумлением воскликнул он. — Кк же печенеги ткую проглядели?

— Нет, эт нш, белгородскя, — ответил Явор, словно невзнчй зслоняя собой Медвянку от згоревшихся глз Рзгон. См он только теперь о ней вспомнил, и вид ее зствил его нконец перевести дух — отбились, слв Перуну!

А Медвянк, дже не змечя Рзгон, устремилсь к Явору, но остновилсь шг з три. Ей хотелось броситься к нему, прикоснуться, убедиться, что он жив и здоров. Но блеск кольчуги и осттки жесткого нпряжения битвы в его лице пугли ее, он не решлсь подойти ближе. Это опять был новый Явор — непримиримый воин, несущий смерть вргу.

— Что, нпуглсь? — спросил у нее Явор. Ушедший печенег знимл в его мыслях горздо больше мест, чем Медвянк, но с ее появлением ему пришлось потесниться. — Не бойся, обошлось. Вон нши живы все. Сейчс домой тронемся.

Он стл стягивть кольчугу — после битвы, под ярким солнцем, в ней было слишком жрко. Свернув ее и сунув снов в седельную сумку, Явор вытер взмокший лоб руквом. Подойдя, Медвянк молч протянул ему плток. Поистине см богиня Мкошь соткл его: ни один из Медвянкиных плтков не переживл еще столько приключений. Явор усмехнулся, взял ее руку с плтком и приложил к своему лицу. Прохлдня лдонь девушки совсем успокоил его, он пришел в себя, обрел рвновесие дух, отличющее нзвных сыновей Перун. Подхвтив Медвянку н руки, Явор снов посдил ее н коня.

Гриди уже переловили хзрских коней, посдили н них пленников со связнными рукми, связли им ноги у коней под брюхом. Смый длинный ремень пондобился для коротких ног купц. Он все причитл, негодовл, грозил пожловться воеводм, посдникм, смому князю, но никто его не слушл. Держ коней с хзрми н ремнях, гриди тронулись в путь вслед з Явором и Рзгоном. Млоновгородцы боязливо оглядывлись н пленников и стрлись держться от них подльше. Н месте битвы остлись лежть в трве штук семь трупов степняков, несколько убитых коней, с которых сняли седл и сбрую. Хоронить их — збот воронья, отряд посккл через степь н полуночь, к Белгороду.

Дорогой Рзгон почти не зкрывл рт — рсскзывл о делх Всильевской дружины, о поездкх в дозор, о своей жене. Явор почти не слушл друг, не рзговривл дже с Медвянкой. Его мучили досд и стыд из-з упущенного печенег. Торговые гости нередко торговли и сведениями о городх и войске, но рз знтный печенежский бтыр ннялся к хзрскому купцу простым воем — знчит, ему очень нужно было знть, что делется н Киевщине. Видно, хзрину и печенеги не слишком доверяют, если его сведений было мло и облдтель почетного воинского пояс отпрвился в нвороп см. Конечно, он теперь знет, что князь Влдимир с дружиной ушел в днепровские верх. И усккл, увез хну Родомну эту рдостную весть! См себе Явор кзлся слбым неумехой, неученым отроком. Брнеяру из Перунов Ирья стыдно и глядеть н него! Куд ему до Влдимировых детских, до рыкрей, которые в одиночку рзметывют сотни! Уж Ргдй Удлой или Светло-яр Зови-Гром не упустили бы печенежского нворопник, везли бы его сейчс, кк мешок через седло, приложенного о землю до полного бесчувствия. Явор готов был с досды кусть свой щит, кк вряжский рыкрь-берсерк, — видел однжды, еще отроком.

Белгород был уже недлек, и Медвянк вздохнул с облегчением. Вопреки ожиднию, пережитый в степном перелеске ужс почти вернул ей прежнюю веселость. Тм, где другой еще долго перебирл бы пугющие воспоминния и рисовл бы себе еще более пугющие возможные последствия, Медвянк бурно рдовлсь избвлению, видя в нем подтверждение того, что он — любимиц богов и ничего плохого с нею не может случиться.

И то, что рядом с ней был Явор, делло ее рдость еще более полной. Его воинское умение и присутствие дух не прошли мимо ее внимния. Теперь он знл, что обе свои гривны он получил по зслугм. Хвлебные отзывы о нем отц, тысяцкого и прочих, от которых он рньше отмхивлсь, теперь кзлись ей верными и дже недостточными. И с чего он, в смом деле, взял, что у ее жених должно быть белое лицо и првильный нос? И со своим лицом, которое тк обожгло степное солнце, Явор окзлся н удивление хорош н своем месте, лучшего Медвянк и придумть не смогл бы. Теперь он рдовлсь его любви, гордилсь ею и хотел бы получше зкрепить ее з собой. Пожлуй, тким мужем и см Збв Путятичн згордилсь бы! А в глубине ее сердц шевелилось тревожное сомнение: вдруг он передумл? А вдруг он тк обиделся, что больше не хочет брть ее з себя? «Я тебе не кощунник, по три рз одно зпевть не стну! » — вспоминлись ей его слов, случйно услышнные в гриднице. Укрдкой оглядывясь, Медвянк видел, что лицо Явор хмуро и сосредоточенно, и не решлсь дже обртиться к нему. Поистине сильно переменили их эти три дня!

Еще издлек звидев с зборол подъезжющий отряд, возросший почти вчетверо и включющий пленных степняков, белгородцы открыли ворот, и всю дорогу через Окольный город к детинцу нрод влом влил следом. Предупрежденный тысяцкий тоже велел открыть ворот, челядинцы срзу приняли коней, пленных хзр отвели в пустую клеть и зперли тм. Явор и Рзгон пошли в гридницу, з ними дв гридя вели купц. От долгой скчки и испуг он совсем ослбел и еле передвигл ноги; гриди почти несли его, брня з непомерную тяжесть. Медвянк увязлсь следом — ей было любопытно поглядеть, чем все кончится, и не хотелось тк скоро уходить от Явор.

— Здоровы будьте, соколы! — приветствовл их Вышеня. — Вы кого приволокли? Полон взяли? Эй, огня!

Уже сгустились сумерки, в гриднице было темновто. Челядинцы принесли фкелы, огненный отблеск упл н лицо хзрин. Тот зжмурился и зкрыл лицо рукой.

— А, Соломоне! — воскликнул Вышеня. — Не прячься, я тебя уж признл! Вот не ждл тебя в гости!

— Я не прячусь от тебя, господине! — жлобно и обиженно воскликнул купец. — Несчстный день! Я побит, огрблен, обесчещен! Все знют Соломон — я честный гость! Рзве я продвл худой товр? Рзве мои весы лгут? Рзве мое серебро нечисто?

— Помолчи покуд! — прервл его тысяцкий и поднял глз к Явору. — Скзывй, сыне.

Явор принялся рсскзывть о происшествии в степи. Зново он переживл и битву, и свою досду; говоря об ускквшем печенежском нворопнике, он учщенно дышл, и дже голос его изменился.

— Я не зню, не зню того человек! — пытлся вствить в его рсскз Соломон, но по знку тысяцкого гридь дл ему зтрещину, и он змолчл.

— Верно ли тот? — спросил тысяцкий у Явор, когд десятник кончил.

— Я с кем рз бился — не збуду! — глухо отозвлся Явор. — Видно, Родомн после прошлогоднего новый нбег змыслил. Вон, лучшего бтыр глядеть послл! Поди, теперь уж коней седлют!

— Может, и тк, — помолчв, соглсился Вышеня. — Лдно, и мы их не слож руки дожидться будем. Гостя торгового поутру в Киев отошлем, пусть-к Путят с ним потолкует. А вм з службу спсибо. Ступйте н покой.

Поклонясь, Рзгон пошел к своим гридям устривться н ночлег, Явор вышел вместе с Медвянкой со двор — проводить ее до Ндежиных ворот. Он чувствовл облегчение: хотя бы ее он возврщет родителям в целости и сохрнности. Сейчс ему было не до рзмышлений, что теперь у них выйдет. Потом видно будет.

А Медвянк шл не торопясь и жлсь к Явору, будто боялсь оступиться в темноте. Вот еще несколько шгов, и все эти дивные и тревожные дел кончтся, он опять будет дом, среди привычных, тких скучных вещей. А Явор, в котором он увидел з эти дни чуть ли не смого Перун, уйдет к себе н воеводский двор и думть збудет о ней. Когд он теперь придет? Будет ли любить ее?

Дойдя до своих ворот, Медвянк остновилсь. Явор взялся з бронзовое кольцо и хотел нжть, но Медвянк вдруг положил лдонь н его руку.

— Погоди, — торопливо скзл он почти шепотом, будто боялсь, что их подслушют. — Послушй-к…

Колеблясь между нерешительностью и нетерпением, он повернулсь к Явору. Никогд рньше он и подумть не могл, что см зговорит с прнем о тком деле. Но сейчс он был не в силх ждть и мучиться сомнениями, вернется ли Явор к тому рзговору н збороле или нет. И все же Медвянк не ожидл неудчи — ведь боги тк зботятся о ней, они нверняк исполнят то, чего он хочет. А что теперь он хочет стть женой Явор, Медвянк не сомневлсь.

— Ну? — удивленно отозвлся Явор.

— Послушй, ты мне третьего дня вроде хотел что-то подрить… — нпомнил Медвянк, и голос ее яснее слов подскзывл Явору нужный ответ.

Явор не срзу ее понял — вот уж о чем он сейчс не думл, тк это о свтовстве. А поняв, не поверил — слишком внезпной был эт перемен. Вчер вечером он подумл, что, может быть, Медвянк еще переменится к нему, но не ждл, что это произойдет тк быстро и решительно. А удивляться тут было нечему — события этих трех дней сильно переменили сму Медвянку, переменились и ее чувств.

— Ну, хотел, — осторожно ответил Явор, не вполне еще ей веря. И все мысли о печенегх, об ускквшем болдыре и хзрх рстяли, все его чувств к Медвянке и мысли о ней вскипели, снов стли смым вжным в жизни.

— Не передумл еще? — Медвянк стрлсь говорить весело, но, против воли, голос ее дрогнул при этих словх, сердце змерло в ожиднии ответ.

— Нет, — ответил Явор. Он мог сомневться в ее сердце, но не в своем, которое не было переменчиво, и его не тянуло игрть или шутить с любовью. И поняв нконец, к чему этот рзговор, он коротко выдохнул: — А ты?

Уже совсем стемнело, и Явор не мог рзглядеть лиц Медвянки; ему кзлось, что он опять игрет, опять дрзнит, — но уж этих шуток он ей не простит! Взяв Медвянку з плечи, он притянул ее к себе и зглянул ей в лицо. И Медвянк не противилсь, положил руки ему н грудь.

— А я передумл, — прошептл он, чувствуя, что сердце ее стучит где-то возле смого горл, по коже проктывется то горячя, то холодня волн. Никогд прежде он не переживл ткого волнения, мир поворчивлся к ней ккой-то новой стороной, ей было стршно и рдостно рзом. Учстившееся дыхние Явор и изменившийся голос убедили ее, что он тоже не рвнодушен, и он зкончил уже смелее: — Подришь — возьму.

Явор недолго помедлил, собирясь с мыслями. Все же не зря он выбирл колечко с солнечным знком в лрце смого стршины сереброкузнецов, не зря см седой Верех, переженивший уже и внуков, ни о чем не спршивя и понимюще усмехясь в бороду, пожелл ему удчи и счстья. Не зря он и сберег перстенек — пригодился. Выпустив плечи Медвянки, Явор вынул из клиты серебряный перстенек; Медвянк подл ему руку, и он ндел колечко ей н плец. Держ ее руку в своей, он ощущл глдкое серебро перстеньк у нее н пльце, где уже не ндеялся его увидеть. Он и првд передумл, без обмн. Кому вынется — тому сбудется, кому сбудется — не минуется. Он — суженя, дння богми, и будет тк, потому что не может быть инче.

— Что это ты вдруг? — тихо спросил он, не в силх тк срзу свыкнуться с этой мыслью, и обнял ее, не веря, что это не сон.

— А тк! — прошептл Медвянк, тихо, словно боялсь спугнуть с тким трудом поймнное счстье. — Сколько я носов рзных повидл, теперь зню: крше твоего не сыскть!

* * *

После поездки белгородского дозор в Мл Новгород стрший городник погнл н починку влов и стен все нселение, способное держть лопту или тщить волокушу. И никто не противился — привезенные дозором тревожные вести взбудоржили весь город. Дже Шумил, против обыкновения, не возмущлся новой повинностью, призывл своих товрищей-кузнецов и всех соседей порботть рди своих домов и домочдцев. Он верил Явору — рз Явор скзл, что есть опсность нбег, стло быть, нужно позботиться об обороне.

— Князь н чудь пошел, печенеги — н нс! — говорил Шумил н торгу и н улицх, никого не боясь и не обрщя внимния н ругнь Добычи. — Видно, тк боги свет сотворили! Князь о своей чести рдеет, з себя только сми мы постоим!

И дже те, кто обыкновенно ндеялся н князя, теперь соглшлись с Шумилой. По округе стремительно неслсь молв о скором большом нбеге. Зня, что н дворе месяц трвень, князь с большой дружиной длеко, грозный слух принимли н веру и торопились увязывть пожитки. Кк недвно в Белгороде было тесно от рзноплеменных дружин, тк теперь было тесно от беглецов, но вместо воев город нполняли перепугнные женщины и дети. Уже половин Ртного конц был знят беглецми из окрестных сел и весей, новые и новые толпы встревоженных людей кждый день окзывлись у белгородских ворот.

Тиун тысяцкого Шуршл целые дни проводил в Ртном конце, рзмещя беглецов по освободившимся после уход дружины землянкм и взимя с них плту з постой. Но всем мест не хвтло: беглецы строили себе шлши н пустырях и прямо н улицх, жили в своих повозкх. Рди безопсности стоило потерпеть неудобство, и через несколько дней Белгород нпоминл мурвейник, вернее улей, гудящий одной общей тревогой.

Ндеж нрвне с простыми белгородцми целые дни проводил н влу и н збороле, и дже поесть ему в полдень приносили туд. Но и з едой он не перествл думть о подсыпке вл и о подгнивших бревнх крепостной стены. У обеспокоенного городник не оствлось времени побрнить смого себя з то, что отпустил-тки любимую дочь в ткую опсную поездку. Но, поскольку после возврщения из Мл Новгород перстенек Явор окзлся н пльце Медвянки, Ндеж легко простил себе эту оплошность. Еще рз он убедился, что все оборчивется к лучшему для того, кому Мкошь спрял добрую судьбу. А что Великя Мть пострлсь для него и его родни, Ндеж никогд не сомневлся.

Медвянк вернулсь из Мл Новгород совсем другой, словно воды скорбной реки Стугны переродили ее. Он все тк же пел и смеялсь, но в душе ее что-то сильно переменилось. Он будто рзом повзрослел з эти дв дня — глз ее шире рскрылись н жизнь, он узнл, что н свете не всё збвы, есть и горе, и стрх. Любимя дочь богтого и увжемого стршины, всю жизнь прожившя в княжеских городх з крепкой дружиной, Медвянк был кк щитом укрыт от всех телесных и душевных нпстей. Любя из ее подруг — хоть обе смешливые Укромовны, хоть робкя Живуля — лучше нее были знкомы с бедми и тревогми и испуглись бы Мл Новгород и хзр меньше, чем он. А Медвянк испуглсь тк сильно, что ей зхотелось иметь верную зщиту н весь свой век. Явор докзл, что сможет ее зщитить, и Медвянк сочл его вполне достойным себя. Он зхотел его полюбить и полюбил. Ее всегд было трудно уговорить н что-то, но см себя он уговривл легко и быстро. Стоило ей пожелть, он рзом увидел в Яворе множество достоинств. Что з вжность в сломнном носе? У Молчн вон нос прямой, бок по сию пору болят, кк через тын летел. И тот печенежин, что от него нсилу со стрелой в плече усккл, тоже его не скоро збудет. Явор вырос в ее глзх выше белгородских стен, и Медвянк очень гордилсь его любовью.

Весь остток мест в ее сердце и мыслях знимли мечты о свдьбе. Свдьбу решили отложить до месяц кресеня, но сговор, по нстоянию Медвянки, устроили через день после возврщения из поездки — однжды пожелв чего-то, он не терпел отклдывть исполнение своих желний. При послухх — Вышене, Верехе и Обереже — Медвянк подрил Явору свой брслет и сожгл кусок кудели со своей прялки в знк того, что ее девические рботы в доме родителей кончены и дльше он будет рботть только для дом будущего муж. Девушки-подружки по обычю сводили ее в бню, и после бни Медвянк нвсегд снял с головы девичью ленту, которя не пристл нреченной невесте. Песни при этом пели грустные, но см Медвянк нисколько не рзделял этой грусти — смерть в девицх и возрождение в женщинх — женой Явор! — теперь были ее смым слдким мечтньем.

От сговор до свдьбы невесте полглось сидеть дом, опсясь сглз и порчи, но от этого условия Медвянк откзлсь. Кждый день он неизменно провожл Явор в обходх город, и подренный им перстенек зщищл ее от всякого зл, кк золотой щит смого Яровит.

Счстье Медвянки было вполне безоблчным, но Явор, хотя и любил ее сильнее и глубже, не мог тк же безоглядно рдовться. Кзлось бы, он по зслугм получил счстье, о котором горячо мечтл не один год, — не только обручье, но и любовь девушки, единственной для него Девы н всем белом свете. Всякий н его месте считл бы себя любимцем судьбы и богов и не думл ни о чем другом. Но рссудок и опыт говорили Явору, что орд вот-вот будет здесь, и он гнл прочь мечты о свдьбе.

Гриди тысяцкого целыми днями обходили Окольный город, следя, чтобы среди беспокойных беглецов не было ссор и непорядков, оберегли покой белгородцев и их добро. Медвянк не уствл рсспршивть пришлых, всякий чс обогщясь тревожными слухми. Не рз ей довелось посмеяться, слушя в перескзе из десятых рук повесть о своей поездке в Мл Новгород, когд рсскзчик, неведомо от кого услышв ее н торгу или в дороге, и см не знл толком, о ком идет речь. У стрх глз велики — о встрече белгородского дозор с хзрским купцом в округе рсскзывли кк о великом побоище вроде прошлогоднего Всильевского.

Приближлся полдень, из дворов Окольного город здесь и тм выбирлись струшки с лукошкми или высккивли дети с узелкми, в которых были хлеб, сыр, лук и другое нехитрое угощенье для рботников н влу. Среди прочих нпрвлялсь к воротм город и Зйк с лукошком в руке. Он тоже, кк и сестр, не охотниц был помогть мтери по дому, но поручения с выходом куд-нибудь выполнял безоткзно. Ее знимло все: и здоровущий лист лопух под чужим тыном, и сорок н крыше, и щенок возле чьих-то ворот. Вертя головой, он прислушивлсь к обрывкм тревожных рзговоров женщин.

— А слыхли, почем нынче в Киеве жито? Все зпсются. Мой-то две ездил, едв отпросился…

— А вы змея огненного видли в небесх, что в новогодье был? Сие звсегд к беде!

— Бед у нс одн звсегд! Видли, уж половину Ртного конц под всякую бежь отдли.

— А кормить их чем? Весь свет от своих зпсов не нкормишь, смим быть бы живыми! Нплчемся еще от безбршн!

После безлюдья в городе з стенми его нроду кзлось великое множество, кк н киевских торгх. Мужики, прни, дже отроки и женщины покрепче копошились н влу и в овргх, тянули волокуши, кидли землю. Всюду мелькли деревянные лопты, оковнные по крю железом, взмхивли руки, кк серые крылья, поднимлись и опусклись головы с ремешкми через лоб.

Глянув н небо, воротник зстучл колотушкой в било. Рботники оствили лопты и потянулись к Рупине мыть руки и лицо, к кждому спешили его домочдцы с узелкми. Зйк вприскочку нпрвилсь к мленькому рогожному штру, который ствил себе н пригорке стрший городник, чтобы можно было хоть недолго передохнуть в тенечке от беспокойных и утомительных трудов. Конец весны выдлся теплым, в середине дня солнце припекло жрко, и дже неугомонный в рботе Ндеж был рд укрыться от него, дть отдых рукм, глзм и голосу. Вокруг штр сидели н трве отдыхющие рботники, словно стя серых и белых гусей н зеленой лужйке.

В штре рядом с хозяином сидели Верех и Добыч. Хотя зтея змочник не принесл ему того, рди чего он стрлся, — его людей не только не отпустили с вл, но и збрли остльных, — он, однко, не обиделся н Ндежу, остлся с ним в дружбе: всегд пригодится дружб человек, к которому милостив см князь. Обижлся он только н то, что Медвянку выдют з Явор, лишив его ткой звидной невестки. Поэтому он кисло нхмурился, увидев млдшую дочь Ндежи, — он оствлсь теперь единственным средством породниться с го-родником, но когд ж он еще подрстет!

— А, вот и крсвиц твоя! Меньшя! — воскликнул Верех, чем доствил немлое удовольствие Ндеже. — А стршя где? Опять подлсь печенегов ловить?

— С женихом пошл, — ответил Ндеж, посветлев лицом от приятного воспоминния. Мысли о будущем удчном змужестве Медвянки скршивли ему отдых, и он готов был со всяким поделиться этой рдостью. — Мне теперь стршиться нечего, ткой родич меня и семейство мое от любой нпсти убережет.

— Дли бы всем боги!

Стрясь перед взрослыми, Зйк постелил н трве полотняную сктерть, кк учил мть, вынул из лукошк горшок кши, миску творог, крвй хлеб и жбнчик квс, рзложил еду н сктерти, обтерл плтком ложку, с поклоном подл ее отцу и сложил руки, ожидя, не пондобится ли ему еще чего-нибудь. Крем светло-крего глз он лукво нблюдл з лицми стрших — хорошо ли сделно, похож ли он н взрослую девицу?

Ндеж и Верех зсмеялись.

— Иди, скчи, Зйк серя! — отпустил ее отец. — Ах, рзумниц, вот-вот и з тобою свты придут!

Довольня Зйк вприпрыжку пустилсь по лугу. Просккв немного, он нткнулсь н знкомц — Рдчу. Ндеж и Добыч нередко ходили друг к другу в гости, и Зйк хорошо знл Добычиного млдшего сын. Можно дже скзть, что они дружили. Зйк не был робк, Рдч не был зносчив и не считл ниже своего достоинств рзговривть с ребенком. Они могли подолгу болтть со взимным удовольствием, хотя Рдч, конечно, в этом себе не сознвлся.

Во время всеобщего сбор н вл дже любимому сыну стршего змочник пришлось возить землю. Уств от непривычной тяжелой рботы, Рдч дремл н трвке неподлеку от штр, повернув к небу спину и опирясь лбом о подложенные руки. Прыгнув еще рз, Зйк приземлилсь н корточки возле Рдчи и громко квкнул. Конечно, он догдлся, кто приветствует его тким обрзом, но не подл вид. Тогд Зйк сорвл трвинку и пощекотл у него з шиворотом.

— Ишь, рзосплся! — подржя мтери, воскликнул он. — Хороши ли сны видятся?

— Куд уж лучше! — Рдч выдернул трвинку и перевернулся лицом вверх. — Снится, будто лежу я дом н перине, мхть лоптой никто меня не неволит и никкие девки ко мне не пристют…

— Аг, и тебя зпрягли! — с торжеством воскликнул Зйк и тут же добвил жлобно: — Ты н бтю-то обиды не держи — от Змея-то стршно!

— Д я что? — Рдч открыл нконец глз и посмотрел в небо, зтянутое быстро бегущими н ветру серыми облкми. — Хорошо сегодня, солнце не печет… Я и не в обиде. Кк трвень — тк все з лопты д н влы. Мы привычные.

— А првд, что змея видели в небе? Я слышл, ббы говорили.

— Я не видл, — ответил Рдч, рвнодушный к ббьим рзговорм. — Вон, глянь, не змей летит?

Не поверив ему, Зйк перевел, однко, взгляд н небо. Прохлдный ветер быстро тянул по небу облк, и с полуденной стороны нползл большя темня туч. С порывом ветр вдруг пронесся нд землей свежий, волнующий зпх близкой грозы. Рзом пригнулсь и зколыхлсь, кк рябь н воде, буйня трв по гребням овргов, ветер здувл волосы в лиц сидящих людей. Трв зхлестл по щекм лежщего Рдчи, и он приподнялся н локтях.

— Э, вон нм и подмог! — скзл он. — Вот твой бтя будет рд!

Прижимя лдонями выбившиеся из косы пряди, чтобы не лезли в глз, Зйк посмотрел н дорогу. По стугнинской дороге к воротм Белгород приближлся обоз из пяти или шести двухколесных повозок-колов — видно, целя весь поднялсь с мест. В колх были уложены узлы, мешочки, бочонки, сидели дети и струхи. Позди некоторых повозок были привязны коровы, мльчишки гнли овец и коз. Рядом с повозкми шгли мужики в серых рубхх и портх, женщины в холщовых повоях и толстых шерстяных плхтх.

— А это откуд? — увидев их, зкричли белгородцы с пригорков. — Что з гости к нм?

И у кждого в сердце вспыхнул жгучим огоньком постоянно тлевшя тревог — не несут ли эти беглецы весть о подступющей орде? Хотя их пожитки были стртельно увязны и уложены, что говорило о бегстве не поспешном, белгородцы ждли эту весть, готовы были услышть ее от любого гостя, входящего в городские ворот. Все бросили еду и рзговоры, многие поднялись со своих мест и поспешили нвстречу беглецм'.

— Из веси мы, — отвечл н многочисленные вопросы шедший впереди всех высокий худой стрик с жидкой полуседой бородкой. — Приютите, не оствьте печенегм н рзоренье!

— Видли печенегов?!

— Покуд не видли, сохрни Перуне и Велесе, д и повидть не хочется!

— Поезжйте в Ртный конец! — посоветовли ему. — З воротми спросите, люди укжут. Тиун тм, он вс н постой определит, с ним и рзочтетесь!

Белгородцы повеселели, убедившись, что этих людей сорвли с мест только слухи о близкой беде, но еще не см бед. Рботники вернулись к своим припсм и беседм — все о том же, — довольный стрик повел своих родовичей в ворот. Жителям плетеных из лозняк хток Белгород кзлся неприступным, кк см Перунов Ирий, и, блгополучно добрвшись сюд, они считли себя спсенными.

— Вся округ сбегется! — скзл Рдч, провожя их глзми. — Видел, лошди еле ноги перествляют, — издлек!

— Где же они все поместятся?

— Д у нс не тесно. Н то и городили ткие стены, чтобы внутри всю округу схоронить можно было… Д кк бы дождь не зчлся…

Зйк вслед з ним снов посмотрел н небо. Темня туч придвинулсь ближе, очертния ее изменились, он вытянулсь, спереди обознчился выступ, похожий н голову с широко рскрытой пстью. Зйк содрогнулсь — тк похож был эт туч н того смого змея, которого все ждли с ткой тревогой.

— А ну подымйся! Быстрее, пок не полило! Шевелись! — покрикивли вокруг городники и торопливо гнли рботников н тот учсток стены, где оствлсь не зкрытя дерном свежя подсыпк — ее нужно было укрепить и прикрыть, пок потоки дождя не рзмыли ее и не погубили дневную рботу.

— А ну беги домой! — Рдч резко вскочил и з руку поднял с трвы Зйку. — Вымокнешь, мть збрнится!

— А ты кк же?

Перекрывя их голос, по небу рсктился первый, длекий еще, удр гром. Перун проснулся; бог-повелитель гром и дождя снов шел в земной мир. Его весеннее пробуждение всегд встречли ликовнием, приветствовли дождь, лучший др Отц-Неб Мтери-Земле, обещние урожя и блгополучия. Но теперь все было инче: в весеннем громе белгородцы слышли грозное предупреждение Бог-Воителя, звон тревожного бил — идет бед! Поднимя лиц к небу, белгородцы пониже нхлобучивли шпки, кто крестился, кто шрил н поясе громовую кремневую стрелку или огниво — Перунов оберег. И кждый шептл молитву к Небесному Воину, прося его отвртить беду, укрыть своим щитом город н крю печенежской степи.

А гроз ндвиглсь: тянуло холодом, потемнело, словно земной мир прикрыли чугунной крышкой; степня трв тревожно билсь н ветру, будто рыдя. Нпугння Зйк поспешно кое-кк собрл горшочки и сктерть в лукошко и побежл в город, спеш укрыться от близкого дождя. У ворот он обернулсь: черный змей простирл свои крылья почти нд смым Белгородом, под небом рсктывлся его грозный рык, быстрыми всполохми сверкло жгучее плмя в его ждной псти.

* * *

Дождь скоро прошел, ветер унес тучи дльше н север тк же быстро, кк и принес. Белгородцы постепенно потянулись по домм: рбот н влу был окончен, теперь только плотничьи дружины укрепляли бревенчтые зборол.

У колодц н углу двух улочек Окольного город собрлся нрод. Колодец всегд был местом, где можно н людей посмотреть и себя покзть, услышть новости и толком обсудить их. А в ожиднии нбег поговорить было о чем, и всякий ходок по воду не скоро возврщлся обртно.

— Что-то ты, Громч, отощл! — нсмешливо говорил стршему сыну Меженя одн из девушек, зеленоглзя рыжя Егоз. После многодневной тяжелой рботы н влу Громч был вял и хмур.

— Отощешь с ткой жизни, — с сонной угрюмостью ответил он и сплюнул в прибитую дождем пыль. — Иные-то только н всполох н вл пожловли, мы-то с смого почину тм спину гнули.

— Гляди, ведро не донесешь! Не пособить ли? — со снисходительной нсмешкой бросил ему Клин, дочь Шумилы, — росля, крснощекя, боевя девиц. Он без труд носил н коромысле дв ведр вдвое больше обычных, и кузнецы шутили, что он порою зменяет отцу зхворвшего молотобойц. Н влу он рботл нрвне с отцом и его подручникми и дже усерднее их, поскольку боги нгрдили ее не только мужской силой, но и женской выносливостью. Все прни побивлись ее, и дже в нынешнем озлоблении Громч только кольнул Клину угрюмым взглядом и отвернулся.

— Ведро-то донесу… — пробормотл он.

— И еще при случе коромыслом по горбу кому ндобно съездим! — подхвтил Сполох, тоже уствший, но все же бывший повеселее брт.

— Вот уж верно… — Громч хмуро оглянулся в сторону кузнечного конц, где рсполглись и мстерские змочников. Помня, что первым рботником н вл он был послн з дрку, Громч считл змочников виновтыми в своей тяжелой доле.

— Иные-то холопов д челядь слли спину гнуть, у нс чужих рук нету, свои только! — понимя брт, доскзл з него Сполох.

— Д уж, не ко времени вы с змочникми повздорили! — посмеивлись прни у колодезного ворот, вдвоем врщя большое колесо.

— Д ничего! — скзл одн из женщин у колодц, с северянским ожерельем из бронзовых бубенчиков н шее. — Скоро подойдут вм супротивнички. Будет куд вшу удль девть.

Все умолкли н миг, вспомнив, рди чего столько дней гнули спину н крепостном влу.

— Вон, один черный ворон уж бредет, — скзл кто-то.

Со стороны детинц шли с ведрми дв прня — Глченя и Мышн, другой Добычин холоп. Увидев Глченю, Живуля рдостно подлсь вперед, но змерл, словно оступилсь, остновлення сурово-предостерегющим окриком стршего брт. Глченя и Мышн подошли и пристроились в конец очереди к колодцу, поствили н землю деревянные ведр, оковнные железными обручми. Конечно, и Глчене пришлось немло потрудиться н влу — уж его-то не оствили сидеть дом, когд дже любимый хозяйский сын приневолен был возить землю. Только теперь Рдч отпрвился домой отдыхть н мягкой перине, Глченя снов принялся з обычную рботу. Добыч досдовл, что все эти дни его кузни стояли пусты, и теперь гнл своих кузнецов и подручников нверстывть упущенное.

— И чего ходят, в детинце им, что ли, воды мло? — процедил сквозь зубы Громч, глядя в сторону. Обыкновенно он не отличлся здиристостью, но земляной вл измотл и рздосдовл его, он был зол н весь свет. Глченя был виновт только в том, что входил в семейство Добычи, но Громче и этого было достточно.

— Тк ихний хозяин с Обережей не в лду, вот и не берут у него воду, н улицу ходят, — скзл кто-то из прней.

— Уж и с Обережей помириться не могут, вот ведь люди! Хлебом не корми — дй повздориться! — подхвтил другой.

— А мы чего — хозяин послл! — Мышн ткнул продрнным локтем в сторону детинц. — Велел рботу нчинть, хвтит, говорит, отдохнули.

— Отдыхли они, вишь! — издевтельски подхвтил Громч и повернулся к Глчене. — Хорошо ли отдохнули?

— Д ты чего? — Глченя видел его рздржение и стрлся говорить примирительно. — Мы вм худого не делем, воды н всех хвтит. Я-то тебя чем обидел? Или ты меня н влу не встречл?

Он не был труслив, но не был и здирист и особенно не хотел ссориться с бртом Живули. Но Громче необходимо было н ком-то сорвть свою досду. И склонность Глчени и Живули друг к другу теперь служил лишним основнием сердиться н него.

— Воды ему! — К ним придвинулся еще один прень из гончрного конц, Горошко. Он двно зглядывлся н Живулю, зметил, кк охотно он беседует с сыном печенежки, и от ревности был зол н Глченю. Где же ткое видно — предпочесть вольному прню, своему же гончру, ккого-то чумзого печенежского холоп, д еще со двор вржины-Добычи! Без ворожбы не обошлось, мть его печенежк — кк есть зля ворожея, это всякий скжет! — Д ты не по воду к нм ходишь, по девок! — злобно продолжл прень, со сжтыми кулкми нсккивя н Глченю. Горошком его прозвли з круглую голову — кулки-то у него были с некрупный кочн кпусты, но горздо тверже. — А твои девки в печенежском поле скчут, вот к ним ты и поди, нших не трогй!

Лицо и дже шея Живули мгновенно нлились лой крской смущения, и он поспешно отвернулсь, зкрывясь руквом. Ее мучил стыд з себя, стрх з Глченю, обид н брт — зчем он все это зтеял?

— Д что вы н него нкинулись? — пытлсь вступиться з Глченю женщин-северянк. — Он-то перед вми в чем виновт? Он и см холоп, не слще вшего живет.

— А мть его ведьм печенежскя! — перебив ее, звизжл другя женщин. — Видли, кк он нд печенеговыми костями бормотл! Он н мою сноху порчу нвел! Нведет он н нс печенежских нвий, всех пожрут!

— А бтьк его и рд будет! — подхвтил Гооошко.

— Он-то от полон откупится!

— А нм всем пропдть!

— Бей его!

Непонятно, кто первым крикнул это, но тут же призыв подхвтил десяток голосов и прни скопом бросились н Глченю. Живуля истошно визжл и висл н бртьях, но ее отшвырнули в сторону. Вся злость н змочников и н печенегов, долго копившяся в гончрх и в других жителях Окольного город, обрушилсь н бедного Глченю. Кричли женщины, изо всех дворов выглядывли люди, остнвливлись прохожие, не понимя, кого и з что бьют гончровы прни. Клин опрокинул в кучу дерущихся об своих ведр с водой, когд это не помогло, схвтил дубовое коромысло с резным водяным узором-плетенкой и принялсь лупить по плечм и спинм, норовя зцепить кого-нибудь з шиворот и вытщить из кучи.

— Д помогите же, д рзнимите, убьют ведь до смерти ни з что! — в отчянии голосил Живуля. — Д что же это делется! Ой, Мти-Мкоше!

Не понимя, кого же убьют, но жлея живую душу, мужики принялись-тки рзнимть рзгоряченных прней, но без особого усердия — никому не хотелось быть битым в чужой дрке.

— Эй, сынове мои, стойте-к! — послышлся вдруг негромкий ровный голос, и рзом змерли поднятые кулки. Этот голос проникл дже в зложенные злобой уши и усмирял горячечный здор дрки. — Не годится тк-то д по живому!

К колодцу подходил Обереж, опирясь н свой высокий посох с медвежьей головой. Увидев его, прни опомнились и рзбрелись в стороны, утиря руквми мокрые и окроввленные лиц, — в общей свлке они побили и друг друг.

— Что вы з ворог сыскли? — спросил волхв, подходя ближе. — Али мло вм печенегов?

— Печенег и есть, — хмуро пробормотл Громч, не поднимя глз н волхв. Теперь он мог бы счесть себя победителем, но ему почему-то было тк же стыдно, кк после дрки с Зимником.

Н земле перед колодцем остлись лежть Глченя и Мышн, которому достлось и вовсе ни з что. Увидев их, Обереж осуждюще покчл головой.

— Ой, злое дело вы сотворили! Теперь его убьете, он и н том свете холопом будет, ему и здесь неслдко живется. Ох, ох! — Волхв огляделся и сильнее зкчл головой. — Ох, сколько зл вокруг колодц, Клдезя Воды Живой, порссыпли! Тк врз и не подберешь! Просите прощения у Воды, не то уйдет!

Прни и дже любопытные прохожие принялись покянно клняться колодцу, бормотть просьбы о прощении.

— Убили! — Едв только прни рсступились, Живуля с плчем кинулсь к Глчене, бросилсь н колени и приподнял его рзлохмченную черноволосую голову. — Ой, Мти-Мкоше, ой, д з что, д что он вм сделл, д что ж вы з люди! — в невырзимом горе нерзборчиво причитл он, дрожщей рукой вытиря окроввленное лицо Глчени и прижимясь к нему мокрыми от слез щекми. Жлость ее и любовь изливлись бурным потоком слез и причитний, и ей дел не было, кто н это смотрит д что потом скжет.

Пристыженные прни отступили нзд и потупились, смущенно утиря лиц руквми. Теперь, когд горячк озлобления схлынул, они и сми понимли, что бросились н Глченю безо всякой его вины.

— Д не убивйся, дево-душе, не убит он, — утешюще скзл Обереж Живуле. — Боги милостивы.

Волхв присел возле Глчени, положил лдонь ему н лоб, приоткрыл веко. Нрод у колодц примолк, с тревогой и ндеждой нблюдя з ним. Вызвнное устлостью и обидой ожесточение уже прошло, и никому вовсе не хотелось, чтобы Глченя окзлся убитым.

— Хоть и крепко вы его приложили, д боги нд вми смиловлись, не убили, — объявил Обереж, и все вокруг облегченно перевели дух. Те, кто см не учствовл в дрке, дже зулыблись.

— Они, печенеги-то, племя живучее. Скоро опомнится! — скзл Егоз.

Мышн уже пришел в себя и сел, со стонми вытиря подолом длинной серой рубхи кровь из нос, — ему все-тки достлось меньше.

— Д что ж теперь делть? — плкл Живуля. Слов Обережи несколько утешили ее, но он был не в силх успокоиться. — Д дйте ж хоть воды!

Сполох первым взялся з колодезный ворот и вытянул ведро воды. Живуля бережно обмыл Глчене лицо; он слбо зшевелился, но глз не открыл.

— Уж теперь-то вс Добыч не помилует! — громко, почти с торжеством вынесл приговор Клин. Он стоял возле колодц, опирясь н свое дубовое коромысло, кк н копье. — И з подручников своих он вс н суд поволок, уж з сын и вовсе головы снимет!

— Д он же холоп, — неуверенно пытлся зщититься один из прней.

— Хоть и холоп, всё сын! — не уступл Клин. — И поделом вм! Сил есть — ум не ндо! Был бы ум, знли бы, куд силу девть. А теперь — вс в поруб, в поле с печенегми воевть — меня вот с этим! — Он воинственно погрозил коромыслом. — Вы, вояки, нстоящих-то печенегов збоялись, вот и измыветесь нд кем послбже! Эх! Все мужики, видть, с князем ушли, с нми одни погнки остлись!

Никто из прней не возрзил н ее обидную речь — в душе кждый понимл ее првоту. Егоз покзл Сполоху язык, выржя свое соглсие с Клиной. Громч вяло погрозил ей кулком, Сполох, которого ничто не могло лишить язык, угрюмо буркнул в ответ кузнецовой дочери:

— И ты бы с князем шл, тебя бы срзу в сотники поствили.

— Бери его, что ли! — Клин бросил н землю коромысло и приподнял Глченю з плечи. — Не лежть же ему н улице — уж понесем!

— К отцу, что ли? — невесело спросил кто-то из прней. Стршно было и подумть — смим нести к Добыче его сын, избитого до полусмерти.

— Ко мне несите, — скзл Обереж. — Сперв попрвим его, к отцу, глядишь, и см дойдет.

Прни послушно подняли Глченю и понесли в детинец. Помогл и Громч, ствший еще мрчнее, чем до дрки, — он понимл, что нчлось все с него, и ему было стыдно. Живуля шл рядом, утиря руквом зплкнное лицо, и никто теперь не смог бы зствить ее отойти от Глчени.

* * *

Глченю принесли в полуземлянку Обережи и уложили н лвке, нкрыли медвежьей шкурой.

— Здесь у меня хорошо ему, темно, — бормотл Обереж, помогя устривть прня. — У него сейчс очи свет не принимют, им отдохнуть ндобно.

Уложив Глченю и виновто потоптвшись, гончровы прни рзошлись. Остлсь только Живуля. Ее никкя сил не смогл бы прогнть отсюд. См любовь ее выросл из сочувствия, теперь, когд Глченя больше нуждлся в сочувствии, любовь ее возросл во много рз и стл бесстршной. Д приди сюд хоть см рзгневнный Межень с прикзом немедля отпрвляться домой, Живуля и отц не послушлсь бы.

Но Межень не являлся — он сидел дом, держсь з голову и проклиня те дни, когд родились у него ткие злосчстные сыновья. Никто не мешл Живуле изливть свою любовь в бесчисленных зботх о Глчене. Н лоб ему он положил убрус, смоченный холодной водой из глубокого колодц, и скоро Глченя пришел в себя, но подняться не мог — от сильного удр у него кружилсь голов и все плыло перед глзми. Н ушибы и ссдины Живуля нложил примочки со свежим соком подорожник, приготовил отвр из цветков клевер и поил им Глченю с ложечки.

Живуля всей душой отдвлсь этим зботм, жлея, что в ее силх сделть тк мло. Если бы можно было вылечить одной силой любви и сострдния, то Глченя в тот же чс вскочил бы н ноги здоровым, крепким и крсивым, кк см Дунй Переяслвец. Но этих обычных средств было мло, и з дело принялся Обереж. Он долго водил лдонями вокруг головы Глчени, кк будто сглживл что-то, бормотл зговор, Живуля с зтенным дыхнием прислушивлсь к его бормотнию. Слов были смые обычные — любя мть или ббк их знет, — но в тихом голосе волхв скрывлсь особя сил, проникл глубоко, глубже слух, прямо внутрь тел, туд, где живет искр жизнеогня, рздувл ее, будил силы, которых дже см человек в себе не знет. Живуля поуспокоилсь, веря, что в рукх Обережи Глченя быстро вернет силы и здоровье.

Глченя зснул, дыхние его сделлось ровным и глубоким. Сидя возле его изголовья, Живуля хотел сделть для Глчени еще хоть что-нибудь и вспоминл все зговоры, помогющие от рн и недугов, ккие только знл. Не ндеясь, что ее неумеля ворожб сильно поможет, он все же время от времени принимлсь шептть:

— Кк н полуночной стороне есть сине море, н синем море лежит бел горюч кмень; кк у бел кмня нет ни рны, ни крови, ни синей синевицы, тк и у Глчени бы не было ни рны, ни крови, ни урз, ни синей синевицы… И которы слов не договорены, и которы переговорены — все помогйте, все пособляйте! И все недуги откчнитесь, отвяжитесь, удлитесь от Глчени по сей чс, по сей день, по всю жизнь моим крепким словом…

— Говори, говори… — Прислушивясь к ее теплому, воодушевленному тревогой и любовью шепоту, Обереж одобрительно кивл. — Слово человеческое большую силу имеет. Оно и зверя лесного смиряет, и недуги отгоняет, и беды отводит.

— Д что у меня-то? — ответил Живуля, н миг подняв глз от Глчени к волхву и отводя волосы от лиц. — Ты бы, дедушко, еще ему пошептл, твое-то слово крепче будет.

— Первое дело — чтоб в слово сердце было вложено живое д горячее. Кто любит д жлеет — всякое чудо сотворит.

Если бы все звисело только от горячности сердц, то блгополучнее Глчени не был бы и см тысяцкий. И Живуля снов принимлсь шептть, иногд прерывясь и покрывя нежными поцелуями рзбитое лицо Глчени, стрясь не здеть синяков и ссдин.

Скоро пришл и Чернв, услышвшя от соседей о дрке у колодц. Опустившись н колени возле Глчени, он положил руку ему н лоб и принялсь шептть что-то по-печенежски, горестно покчивя головой, и слезы ползли по ее смуглому лицу с тонкими морщинкми в уголкх темных глз. Вот оно, горе: жить в чужом племени жизнью рб, когд всякий готов обидеть, дже без вины. Чернве было бы легче, если б побои достлись ей, но не сыну ее, который родился здесь и дже не видел воли. Его-то з что тк нкзывет зля судьб? Лучше бы ему вовсе не родиться н свет!

Глченя слбо улыблся мтери, стрясь ее успокоить, но не мог поднять головы и произнести хоть слово. Живуля снов рсплклсь, жлея их обоих. Чернв блгодрил ее з зботы и хотел отослть, но Живуля откзлсь уйти — он не могл оствить Глченю и не хотел видеть своих бртьев. Сейчс он почти ненвидел их з эту беспричинную жестокость и не сел бы с ними з стол: Он стыдилсь перед Чернвой своего родств с Громчей и был блгодрн ей з то, что печенежк не упрекет их. Но и слезы ее были достточным упреком.

До утр они сидели втроем в тесной полуземлянке, слбо освещенной лучиной в железном светце, — стрый волхв, рбыня-печенежк и девушк Полянского племени. Глченя спл, Живуля тоже подремывл временми, прислонясь головой к его лежнке, но Чернв не сомкнул глз. После того, кк в оврге ншли печенежскую могилу, эт дрк покзлсь ей уже вторым зловещим предзнменовнием. Он боялсь, кк бы сын ее не стл первой жертвой новой большой войны двух нродов, которые произвели его н свет.

Обереж молчл, не стрясь больше утешть ее. И он боялся будущих бед, но у него был ндежд. Он видел ее в юной и робкой слвянской девушке, которя от доброты и нежности своего сердц готов был полюбить холоп печенежской крови и в любви нйти силы и смелости, чтобы зступиться з него. Пок Великя Мть Мкошь сотворяет ткие сердц, мир и добро одолеют вржду.

* * *

Добыч хвтился млдшего сын только нутро. Тут же домочдцы вспомнили, что и Чернвы никто не видел с смой вчершней грозы. Добыч не н шутку встревожился. Рньше он не боялся, что печенежк убежит от него, хотя и жил тк близко от родных ее степей. Но теперь, когд все умы знимл ожидемый нбег, потерять полонянку и ее сын было бы и досдно, и стыдно. Тут же Добыч рзослл людей по городу искть их, не подозревя, что они нходятся совсем близко — в землянке у Обережи, через дв тын от Добычин двор.

Топот ног и гомон голосов н площди детинц долетел и до полуземлянки Обережи.

— Поди, дево-душе, узнй, о чем крик поднялся? — велел волхв Живуле. Он послушно встл и поднялсь по ступенькм з порог.

— Вс с Глченей ищут! — скзл он Чернве, вернувшись. Теперь он снов испуглсь, н сей рз стршего змочник и его гнев. — Добыч боится, что вы к печенегм в степь убежли, к родичм.

— Куд нм бежть? — со вздохом скзл Чер-нв. — Мои родичи меня збыли. Они думют, что я умерл.

— Что же делть?

— Я пойду к нему. — Чернв оглянулсь еще рз н сын и поднялсь. — Только кк же скзть…

Он в нерешительности посмотрел н Живулю, и т вдруг вспомнил, что теперь, когд опсность для Глчени миновл, беды нчнутся у ее бртьев. З ночь ее досд поостыл, и он привычно збеспокоилсь о них. И тому имелись причины. Чернв колеблсь — рди Живули он почти готов был простить обидчиков сын. Судом и местью сделнного не воротишь, Чернв видел в своей жизни слишком много горя, чтобы желть его увеличения.

— Скжу, посдские побили, кто — не зню, — решил Чернв. — И пусть см ищет, коли обидно.

Чернв пошл успокоить Добычу, Живуля сел возле Глчени и осторожно провел рукой по его спутнным черным волосм со следми уличной пыли. В углу его рт и нд бровью зсохл кровь, синяки и ссдины проступли н смуглой коже, но именно эти следы стрдний делли его в глзх Живули милее и крше всех н свете.

— Бтя-то, поди, опечлится, — слбым голосом проговорил Глченя. Он лежл с зкрытыми глзми, но уже проснулся и все слышл.

— Конечно, опечлится! — зговорил Живуля, рдуясь, что он совсем пришел в себя, и склонилсь к нему, лсково поглживя его лоб. — Ну, кк ты теперь? Чего тебе хочется?

— Опечлится, что меня не до смерти убили, — продолжл Глченя. — Тогд бы он з меня больше головничеств получил.

Глченя никогд не ходил у Добычи в любимых сыновьях, пожлуй, змочник не тк уж чсто вспоминл о том, что Глченя его сын, — но его несчстье Добыч принял близко к сердцу. В этом он увидел, и спрведливо, большую обиду себе. Сердитый н гончров еще со времени проводов князя, Добыч не потртил времени дже н то, чтобы нвестить Глченю у Обережи, первым делом послл искть обидчиков в гончрном конце. Скоро он уже знл, что в свлке у колодц люди видели Гончровых прней и среди них — сыновей Меженя. Поскольку шум был большой и дрку видели две улицы, н углу которых рсполглся колодец, то видоков у Добычи нбрлось достточно. В тот же день он пошел с ними к тысяцкому — просить суд. Дже дожидться четверг не хотел, нстолько не терпелось ему скорее рссчитться с обидчикми. Ведь теперь гончры подняли кулки н его родную кровь, все рвно что н него смого! При мысли об этом сердце Добычи вскипло негодовнием, и он был тк безмерно возмущен, что убедил тысяцкого зняться этим делом немедля.

— А см-то побитый где? — с недовольством спросил тысяцкий. Ему не хотелось снов принимться з струю тяжбу.

— Н дворе у волхв лежит, господине, тк плох, что ни ходить, ни стоять не может. Пошлешь кого-нибудь его оглядеть или велишь сюд принесть? — с готовностью предложил Добыч, жлея, что срзу не догдлся. Пусть бы тысяцкий см увидел, до чего доходят бесчинств черной кости! Свидетельство увечий и в смом деле было нужно для рзбор подобных дел, но н сей рз Вышеня поверил змочнику и тк.

— Д уж пусть его лежит, не троньте! — отмхнулся он. В эти дни у него было много других збот, и ему хотелось поскорее избвиться от Добычи — н пожре не время блох ловить. — Тк чего же ты хочешь? Коли муж побьют — виры три гривны и проджи три гривны, з холоп и одной довольно, только рди моего к тебе увжения. Ныне же пошлю вирник с гончров собрть, и ступй с миром!

— Нет, тк не пойдет! — решительно возрзил Добыч. — Он не холоп, он мне сын!

— Д кк же сын, когд холоп! — Тысяцкий в досде хлопнул себя по колену. — Родил его тебе печенежк, он полонянк, рб, стло быть, и сын ее холоп!

— Тк что же я, своего кровного сын н волю не могу пустить? — горячсь, не сдвлся Добыч. — С древних времен был обычй: порботет полоняник урочное время н хозяин, после ему воля: хочет — восвояси идет, хочет — н месте остется. А Чернв у меня живет еще с Ярополковых времен, ее срок двно вышел, он вольн теперь нд собою. А коли не ушл — стло быть, не хочет. Люди, вы все ведете! — Добыч обернулся к своим видокм и к посдским стрцм, ищ у них подтверждения своим словм. — Рзве я Чернву неволил, не пущл ее силком от себя?

Подумв, люди принялись кчть головми. Со стороны виделось, что Чернв нисколько не тяготится неволей и не желет другой жизни.

— Вот тк! — скзл тысяцкому довольный поддержкой змочник. — И сын ее — мой кровный сын, вольный человек, кк и я см.

По обычю, ребенок свободного человек от рбыни тоже считлся рбом при жизни отц и только после его смерти без выкуп получл свободу вместе с мтерью. И едв ли Добыч, вовсе не собирвшийся умирть, отпустил бы н волю двух приндлежщих ему домочдцев, если бы не этот случй. Кк холоп, Глченя дже убитым стоил бы смое большее три гривны, вот з побитого свободного сын Добыч думл получить горздо больше.

С обычным своим умением убеждть себя в истинности того, что было ему желнно, он и см уже верил, что Чернв живет у него по доброй воле, сын ее Глченя — ткой же сын ему, кк и трое стрших. И горячность его убедил не только его смого, но и тысяцкого. Вышеню сейчс знимло другое, и он оствил н совести Добычи определять, кто из домочдцев кем ему приходится, хотя и знл, нсколько эт совесть подтлив и послушн желниям хозяин.

— Ну, ежели тк, ежели он свободный, то с обидчиков тебе три гривны ндобно взять! — приговорил тысяцкий, ндеясь, что этим все и кончится.

— По три с кждого! — уточнил Добыч.

— Кк с кждого? — удивился тысяцкий, которому нередко случлось судить дрки. — Побили-то одного, стло быть, и продж тебе одн.

— Д бил-то не один! Громч, Меженев сын, бил! — Добыч живо поднял руку и принялся згибть пльцы. — Второй сын, Сполох, бил! Любим, Незвнов сын, бил! Горошко с Звидов двор — бил! И еще иные — люди видели. Это сколько ж выходит? — Он помхл сжтым кулком.

Тысяцкий снчл опешил от ткого рссуждения, потом сообрзил, что с кждой из этих продж чсть пойдет и в его кзну.

— Кесрю — кесрево, богу — богово! — кстти вспомнил он речение, услышнное во время сбор подтей от епископ Никиты. — Склдно считешь! Эй, отроче, подь сюд!

Тысяцкий подозвл отрок и послл его з Явором.

— Пусть он гридей возьмет д доствит мне тех людей, н кого Добыч с видокми укжет. Виновты — будут ответ держть.

Довольный Добыч остлся в гриднице ждть окончния дел, отрок побежл з десятником. Вскоре Явор с тремя гридями отпрвился в гончрный конец з ответчикми, Медвянк побежл к Обереже. Ей хотелось поскорее обрдовть Глченю и Чернву вестью о том, что теперь они свободны. Он любил первой узнвть и рзносить неожиднные и удивительные вести, эт новость стоил того, чтобы нендолго рзлучиться с женихом.

В землянке волхв он зстл много нроду. Живуля у печки готовил для Глчени отвр из ягод боярышник, помогющий от головокружения, Обереж подскзывл ей слов зговор, которым обязтельно сопровождлось приготовление лекрств и в котором зключлсь половин всей его силы. Здесь же сидели Рдч, пришедший проведть Глченю, и Зйк, по обыкновению увязвшяся з ним. Рдч единственный из трех стрших сыновей Добычи иногд вспоминл, что Глченя брт ему, не просто холоп.

— Ой и нпутл ты нс, брте! — негромко, с чуть нсмешливой лской говорил Рдч, сидя н чурбчке рядом с лвкой, н которой лежл Глченя. — Бтя свет невзвидел с досды, уж хотел слть н торг киевский тебя зкликть кк беглого, тут Чернв говорит — побили, чуть жив. Жль мне тебя. Ты хоть волосом черен, перед гончрми чист, кк белый голубь. Д твоя бед, что ты им в дурной чс под руку поплся. Печенеги-то длеко, стршие бртья высоко — только до тебя и дотянулись. Д ничего, ты прень крепкий, попрвишься. Попдись я вместо тебя, тк не н лвке бы, в снях теперь лежл, ей-Велесу!

Зйк фыркнул, зжл рот кулком, но все-тки рссмеялсь. З свою недолгую жизнь он успел повидть совсем немного смертей и не знл, что покойник везут к могиле н снях дже летом.

Глченя улыблся Рдче, пробуя чуть-чуть приподнять голову. Он никогд не тил зл н стрших бртьев з то, что они родились от свободной мтери и во всем стояли выше его, и был от души блгодрен Рдче з сочувствие и з то, что он нзывет его бртом.

— А бтя-то, помысли, велел н дворе свой колодец копть, — рсскзывл Рдч. — Эдк, говорит, повдятся бесчинствовть. Нечего, говорит, по посду ходить, будет своя вод, звсегд удобнее. Уже и з колодезникми послл.

— Это где же он думет копть? — удивился Обереж, хорошо знвший, кк глубоко зпрятн в белгородском холме вод. — У себя н дворе?

— Н дворе против кузни. Д мне мнится, з нпрсное беспокойство бтя взялся. Тут можно и десять сженей прокопть, до воды не добрться. Ты бы, волхве, подскзл ему, где искть.

— Попросит — подскжу, — соглсился Обереж. — А коли см умный, пусть после н себя и пеняет з пустой труд. Слово мудрое — золото, н ветер пускть не годится.

Тут и прибежл Медвянк со своей новостью.

— Ой, людие добрые, ушес рскройте д слушйте! — зкричл он, торопливо прыгя по ступенькм вниз. — Глченя не холоп боле, и Чернв тоже! Об свободны, Добыч см скзл, д при послухх, при тысяцком, теперь уж не откжется!

— Вот тк д! — Рдч от удивления поднялся с мест. Он-то хорошо знл, кк неохотно его отец рсстется со своим добром. — Или з Чернву родичи из степей выкуп прислли богтый, что двдцть лет копили? Сон тебе видится!

— См проснись! Слушть ндо, что н свете деется, не дремть под лвкой! Побитым холопом он бы гривну стоил, свободным — по три, д с кждого обидчик! Тысяцкий тк рссудил, и уже в гончрный конец Явор послл з. ответчикми.

Стоявшя у печки Живуля выронил ложку.

— Три гривны с кждого! — обмиря, прошептл он. — Громч — три, д Сполох — три… Бтя в год столько з горшки не берет…

Рстерянность ее было легко понять: шесть гривен для простого гончр были огромными деньгми.

— Ну, брте родной, живи теперь сто лет! — опомнившись от удивления, Рдч обрдовлся з Глченю и пожл его лежщую н шкуре руку. — Свободному чего не жить! А гонец из Киев не воротился? — спросил он у Медвянки. — Ты у тысяцкого был — не слыхл?

— Воротился.

Медвянк сел н ступеньку, гордясь своей осведомленностью, и принялсь рсскзывть:

— Киевляне нм, белгородцм, клняются и говорят: коли и првд придут печенеги, то они бы всем сердцем рды помочь, д у них и у смих дружины не густо, вся с князем ушл. А млую дружину послть — только воев погубить нпрсно и нм не помочь. Коли придет орд, то весточку они князю вдогон пошлют, покуд он не воротится, бртие-белгородцы, рдейте сми о себе!

— Мы их, стло быть, будем от степи оборонять, они нм только клняться! — нсмешливо скзл Рдч.

— А чего и ждть? — ответил ему Обереж. — Коли обложт печенеги Киев, мы им без дружины тоже ничем не поможем. Одни боги всем помогут…

Медвянк убежл. Зйк тоже соскучилсь в темной полуземлянке волхв и тянул Рдчу погулять. Простившись с волхвом и Глченеи, они вышли н улицу, дошли до бшни и поднялись н збороло.

Рботы уже были зкончены, по стене Прохживлись дозорные, поглядывя по сторонм и особенно — н юго-восток, откуд ндо было ждть беды. У кждой сквжки стояли вооруженные гриди, внутри городских стен, н улицх, везде виднелись шлши и повозки беженцев, ветер доносил зпх дым от костерков, н которых они врили свою убогую похлебку. З стеной рскинулись полоски пустых огородов, дльше — буйно рзросшиеся трвы бьются волнми по ветру, словно рыдют. И откуд-то издлек ползет невидимя угроз, тяжелой тучей нвисет нд головой. Словно злобные духи степняков, з все век убитых в этих просторх, слетются темной ртью к городу и готовятся прздновть гибель русской крепости, отвоеввшей у кочевников эту землю.

Зйк и здесь пытлсь прыгть, но держлсь з руку Рдчи. Он чсто бывл н збороле и привыкл к высоте, но все же робел — уж очень мленькой он кзлсь себе, видя ткие огромные просторы.

— А где теперь нш князь? — приствл он. — Он уже до чуди дошел? Или нет? А после чуди что?

— А ничего, — вяло отозвлся Рдч. Н сердце у него было сумрчно, рзговривть не хотелось. — Крй свет тм.

— А князь знет, что тм крй свет? А вдруг не знет? Вот рзгонится, доскчет до кря, д и бух вниз — д вместе с конем! И летит, летит… Ой смотри, смотри! — вдруг вскрикнул Зйк и всей тяжестью повисл у Рдчи н руке.

В голосе девочки был нешуточный испуг, и Рдч вскинул голову. Вдлеке рзгорлся язычок плмени. Издлек он кзлся мленьким, но все знли что это горит огромный костер, рзложенный н дозорной бшне крепости Витичев, стоящей ниже по Днепру, нд бродом. Н бшне Витичев зжгли огонь — это ознчло, что к витичевскому броду подошли печенеги.

Ккие-то мгновения Рдч и Зйк молч смотрели н огонек вдли, и об понимли, что это знчит. Зйк зкусил губу — от испуг и сознния вжности происходящего ей не хотелось болтть, он вдруг почувствовл себя взрослой и серьезной. Рдч прижл ее голову к своему боку, словно хотел зщитить от длекой еще опсности. Зйк обхвтил его рукми и зрылсь лицом в его рубху.

Н збороле, внизу, в городе, почти рзом поднялся гомон, оттуд неслись женские причитния, скрип колес последних въезжющих в Белгород повозок, крики у ворот, грохот оковнных железом воротных створок. Учщенно дыш, Рдч не сводил глз с мигющего вдлеке крсного глзк и думл одно: вот он, Змей Горыныч. Он идет, уже видно плмя, полыхющее в его ждной псти. Орду двно ждли, но только сейчс, увидев огонь, знменоввший ее нстоящее появление, Рдч понял: до сих пор он все-тки ндеялся, что этого не случится, что тревоги окжутся нпрсны. Но судьб не помиловл город-щит — Змей Горыныч появился грозным черным облком из степных длей и полз прямо н него.

Чсть вторя

БИТВА СО ЗМЕЕМ

Печенеги подошли к городу ночью. Нутро все прострнство под стенми было черно от чужих штров, кибиток с двумя или четырьмя колесми, человеческих фигур в непривычной одежде. В нбег двинулсь целя орд под водительством хн Родомн. Соствлявшие орду пять многолюдных родов, имевшие кждый своего меньшего хн, поствили свои кибитки большими кругми, рсположив их со всех сторон вокруг белгородских стен. Окружвшие город оврги мешли печенегм подойти близко, и они устроили свой стн н некотором удлении, н более ровных учсткх, не жлея и дже не змечя зтоптнных огородов. С смого рссвет н збороле собрлось столько нроду, сколько могло поместиться, и внизу тихо гудел толп. Кждому хотелось увидеть своими глзми опсность, о которой столько думли.

— А где же Змей? — спршивл Зйк у отц, недоуменно и испугнно оглядывя кибитки и костры. Ей думлось, что к Белгороду, кк в ббкиной бсне, и впрвду приползет многоголовое чудовище с огнедышщей пстью и обовьется чешуйчтым телом вокруг стен.

— Вот он и есть, проклятый, — ответил Ндеж, не улыбнувшись и не сводя глз со стн.

Зйк больше ничего не спросил, но был рзочровн. Н Змея было бы хоть поглядеть любопытно, тут — одн тоск. Девочк еще не понимл, чем грозит ей орд, но суровые и бледные лиц взрослых, дже отц, которого он привыкл видеть веселым, нгоняли н нее тоску и стрх. Выглядывя в сквжню, он увидел, кк один из этих чужих людей рубит березку н опушке рощи, где он чсто гулял с сестрой, собирл землянику. И вот тут Зйк понял, что туд, в рощу, им больше нельзя. Теперь это не их земля, этих темнолицых чужков.

Перед полуднем от печенежского стн отделилось несколько всдников и посккло к зкрытым воротм город. Хнские послнцы были смуглы, черноволосы, безбороды, покрыты остроконечными шпкми с меховой опушкой, одеты в яркие рзноцветные шровры и хлты из восточного шелк, с длинными полми и короткими руквми, из-под которых виднелись яркие рубхи. Н поясх их висели длинные, почти прямые сбли в богтых ножнх, отделнных серебром и бирюзой, в ушх блестели золотые серьги. Вся эт пышность преднзнчлсь для того, что зпугть противник, покзть воинскую удчу и доблесть Родомновой орды. Но и издлек со стены можно было рзглядеть, что печенеги возле кибиток, которым сегодня не достлось быть послнцми, одеты в потертые кожи и шкуры и ярких шелков ни н ком больше нет.

Белгородцы смотрели н приближющихся послнцев со смешнным чувством ненвисти и ндежды. Кк рньше они чинили вл и ндеялись, что нбег все-тки не будет, тк и теперь хотели верить, что орд потребует небольшую, посильную днь. Но в душе кждый понимл несбыточность этой ндежды. Никогд еще степняки не довольствовлись млой днью. Смое лучшее, н что можно было ндеяться, что орд удовольствуется только серебром, хлебом и скотиной, не потребует людей.

Подскквший к стене первым в знк мирных нмерений держл в руке зеленую березовую ветку.

Стоявшя рядом с Медвянкой Сиян с тревожным любопытством рзглядывл сверху его остроконечную шпку с лисьим хвостом, ярко-желтые шровры, смуглое лицо с выступющими скулми и узкими глзми. Несмотря н отговоры няньки, Сиян хотел видеть орду и н этот рз нстоял н своем. Этот узкоглзый степняк покзлся ей отвртительным, кк змея или другой мерзкий гд, чудом умеющий говорить и оттого еще более противный — кк оборотень!

В пмяти Сияны ожили рсскзы о битве Перун со Змеем — бог-громовик победил лютого рзорителя и освободил полоненных людей. И вот теперь они окзлись в кольце орды, — отчего же Небесный Витязь сейчс не возьмется з свое золотое копье? Сиян поднял глз к небу, но ясное небо молчло, огненные копья молний не сыплись н черное степное племя. Сиян смотрел в сторону Киев, но стольный город терялся вдли, оттуд не спешил помощь. Дже князь покинул их, и чувство беззщитности подвляло и угнетло ее, кк и всех белгородцев.

— Урод ккой! — скзл Сиян Медвянке, неприязненно глядя н послнц. — И ккя земля ткое племя породил? И кк только нш земля их носит?

— Они не все ткие, — ответил боярышне Медвянк, с тйной гордостью вспоминя встречу со степнякми по пути из Мл Новгород. — Они все ликми рзнятся. Бывют ткие, что от нших не отличить, только чумзые, кк горшки зкопченные.

Жизнердостный ум Медвянки не мог тк срзу осознть пришедшую беду, и невиднное зрелище орды под стеной вызвло у нее более любопытств, чем стрх. Однжды он уже встречлсь со степнякми и блгодря тогдшнему счстливому исходу верил, что и теперь все будет хорошо.

— Ив послы кого постршнее выбрли — мнят, нпугемся, — продолжл он. — А рзоделся-то кк! Тоже, поди, порты с купц ккого-нибудь снял!

А Явор увидел среди послнцев того смого русого болдыря, который ушел от него в степи. Только теперь он был одет в яркий шелковый хлт, оружие и сбруя его коня блестели серебром, в ушх покчивлись золотые серьги. И лицо его теперь было влстным и ндменным — он снов знял свое место среди печенежской военной знти и приехл стршим послом к осжденному городу. И уж конечно среди будущей добычи его ждл не последняя чсть!

— Где урус бек? — ломным русским языком кричл тем временем снизу послнец в желтых шроврх. — Хн Родомн прислл говорить! Слвный бтыр Ак-Курт будет говорить через мой язык!

Ак-Курт — Белый Волк. Услышв свое имя, русый болдырь горделиво вскинул голову. Почему он не понимл по-русски? Где же его мть, кто рстил его в орде?

Тысяцкий Вышеня ждл гонцов от печенежского хн и тоже был н стене. Но покзлся он не срзу, для вжности помедлил — пусть степняки не думют, что русский воевод прибежит по первому их зову. Нконец люди н воротной бшне потеснились и покзлся тысяцкий с меньшими воеводми.

— Чего хотите? — зкричл вниз сотник Велеб. См тысяцкий с вжным видом молчл. Н нем был дорогя кольчуг с серебряными бляшкми н груди, рсчесння руся бород спусклсь к сверквшей светлым серебром широкой воеводской гривне. Н голове Вышени был шелом, укршенный золотой узорной оковкой. Боевым снряжением тысяцкий покзывл, что Белгород не думет отдвться в руки степного воинств и готов постоять з себя. Всех своих гридей, тоже снряженных кольчугми и шеломми, тысяцкий привел н збороло и велел им встть впереди, тк что снизу вся стен кзлсь полной вооруженных людей. Блеск стли не остлся незмеченным, печенег с веткой оценил крсоту и богтство воеводского доспех и кричл уже не тк нгло.

— Хн Родомн не хочет много смерти. Двй днь, и мы уйдем! — объявил он.

— Сколько хотите? — по знку Вышени крикнул в ответ сотник.

— Крсное золото — бочк, белое серебро — десять бочк, бронь, кк н тебе, — пять рз десять, меч, кк у тебя, — пять рз десять, скотин — сто голов, хлеб — десять рз по сто корчг, мед сто корчг, кони…

Послнник еще не кончил перечислять, люди н стене уже негодующе гудели.

— Где мы столько золот-серебр ему возьмем, рстут они у нс, что ли?

— А где он столько хлеб видл в трвене — сми кору д коренья едим, или он не ведет? Поел бы он моего хлебушк, что вчер спекли, врз бы морду н сторону своротило.

— А коней он где услыхл? Добрые кони все с князем ушли, нши худобы ему не сгодятся, д и нету столько.

— Знет, гд ползучий, что добрые кони д добрые вой с князем ушли, вот и гордится.

— Смеется, змей проклятый!

— А может, и не смеется, — негромко возрзил один из стриков. — Печенеги же суть нрод дикий д темный, им все иные богче богтых кжутся. Они кости голые глодют, вот им и твой кислый хлебушек сгодится.

— Смому мло…

— А не дешь днь — мы стоим и ждем, пок вы открыть ворот! — пообещл печенежский послнец н прощние. — И тогд город есть весь нш! Твой ответ быти звтр!

И он посккл к хнскому штру, оствив белго-родцев рзмышлять нд условиями мир.

Явор смотрел н удляющегося Ак-Курт, и руки его сми собой сжимлись в кулки. Он зново переживл стыд и досду з тот поединок н пути из Мл Новгород. Ему сейчс кзлось, не упусти он тогд печенежского нворопник, не было бы и этого нбег. Умом он понимл, что ткие дел не решются одним человеком, но сердцем не нходил себе опрвдния.

— Ткой дни нм не собрть, будут они стоять, пок всех нс в полон не возьмут, — толковли стрики. — Стоянием и не ткие город неволят…

— З грехи и з неусердие в вере Бог послл иноплеменное ншествие! — скзл епископ Никит, стоявший н збороле возле тысяцкого. — З грехи людские, з почитние стрых идолов, з совет со стрыми волхвми, бесовыми угодникми…

— Д, знть, плохо Обереж печенежского нвя прогнл, — со вздохом соглсился кто-то. — Вот он н нс и нвел орду.

Не имея постоянных поселений, печенеги кочевли круглый год и в поход шли всем нродом. У дымящих костров сидели стрики в длинных хлтх, женщины помешивли врево в медных котлх, подвешенных нд огнем, меж кибиток бегли смуглые оборвнные дети. Огромные тбуны коней и овечьи стд, соствлявшие глвное богтство печенежского племени, пслись под охрной подльше в степи. С зборол кзлось, что племя Змея Горыныч зполонило полмир и нет спсения от грозной силы. Снов он пришл з днью, и никогд слвянские земли не будут избвлены от нее.

А перед городом н ровном поле молодые воины сккли нперегонки н своих быстрых конях, бросли копья, стреляли н скку в подвешенный н высоком шесте круглый щит — хвлились своей удлью перед белгородцми. Особенно отличлись дв молодых печенег с широкими серебряными поясми, в ярких шелковых хлтх с золотой тесьмой.

— Видть, княжичи, — решил стрый кметь Почин, уже не рз встречвшийся с ордой хн Ро-домн. — У ихнего князя сыновей не то четверо, не то пятеро, сии дв — стршие. Ишь, крсуются!

— Жль, стрелой отсюд не достть!

— Д они не глупы — тк длеко и поствили стн, чтоб мы их ни стрелой, ни копьем не достли. И будут стоять хоть до зимы… Д мы тут рньше перемрем…

Печенеги в те времен не знли никких приспособлений для осды и брли город измором. Они не подходили к стенм близко и не причиняли, кзлось, никкого вред, но прочно перекрывли все возможные входы и выходы из город и могли тк стоять, кк всем было известно, много-много дней, пок оголодвший и умирющий город см не откроет ворот и не сдстся н милость степного воинств, не знющего, что ткое милость.

Один из хнских сыновей отделился от толпы всдников и посккл к Белгороду. Остновившись перед стенми, он умело зствлял легконогого коня плясть, поигрывл плетью и с гордым видом осмтривл збороло и стоявших н нем людей. Он смотрел н них снизу, но чувствовл себя выше их, зня, что все они в его влсти.

Сознвли это и белгородцы. Не сдержв досды, кто-то из гридей быстро нложил стрелу и выпустил ее в печенежского княжич. Тот ловко уклонился от стрелы, и он воткнулсь в землю возле ног его коня. Н смуглом лице всдник с широко рскинутыми, словно крылья степной птицы, черными бровями не отрзилось ни кпли стрх. Он подлся вместе с конем чуть в сторону, но не думл бежть. Белгородцы схвтились з луки и принялись стрелять в него, со стены слетело несколько копий. Но то ли тревог и досд зстили очи белгородцм, то ли молодой печенег был зговорен от чужого оружия, ко никто из стрелявших не попл в него, все стрелы пролетели мимо и потерялись в густой трве под нековными копытми печенежского коня. Вертясь вместе с конем, словно тнцуя, хнский сын то приподнимлся н стременх, то откидывлся нзд, игрл с опсностью, зубы его ослепительно блестели в улыбке, он бросл людям н стене здорно-вызывющие взгляды, гордясь своей удлью.

Вместе со всеми н него глядел и Медвянк. Никто не был удивлен больше нее: сын печенежского хн покзлся ей очень крсивым. Он не был похож ни н слвянских прней, ни н тех печенегов, которых он видел в степи. Крсот его угольно-черных бровей, блестящих темных глз, темного румянц, белых крепких зубов, еще более ослепительных н смуглом лице, бил в глз и потрясл сердце. Его ловкость и бесстршие не могли оствить Медвянку рвнодушной, он бессознтельно любовлсь и восхищлсь им, не понимя, что же с ней делется. Сердце ее содроглось в горячей дрожи, он был околдовн, и тем более это поржло, что он не ждл увидеть ткое чудо среди племени Змея Горыныч. Против воли он желл молодому печенегу остться невредимым в его опсной пляске и вздрогнул, когд стрел свистнул совсем рядом с его головой.

Выпустил стрелу один из гридей, стоявших н збороле неподлеку от Медвянки. Хнский сын обернулся, отыскивя глзми стрелявшего, словно хотел поздрвить его с промхом. И взгляд его темных глз, сверкющих, кк отржение огня в глубине ночной реки, упл н Медвянку.

Он вздрогнул, словно обожглсь о его взгляд, и зстыл, змиря от непонятного, восторженного ужс и не в силх отвести глз. Это и впрвду было колдовство, перед которым ее легковейное сердце окзлось слишком слбо. Медвянке кзлось, что он — былинк н сильном ветру, березовый листок в бурном потоке и этот поток несет ее неведомо куд, он беззщитн перед ним и целиком в его влсти.

Печенежский княжич тоже здержл н ней взгляд и остновился н несколько мгновений, потом вдруг резко рзвернулся и погнл коня к хнскому штру. Медвянк отвернулсь и сел н пол, прислонясь спиной к огрждению зборол, зкрыл рукми зпылвшее лицо, стрясь опомниться, почувствовть опору под ногми. Перед взором ее горел огонь, опливший ее из глз внук Змея Горыныч, сердце стучло, и он никк не могл унять дрожи. Ншрив н рубхе подвешенный с првой стороны оберег — костяную фигурку рыси, он сжл ее в руке, стрясь унять смятение.

Не меньше ее испугння Сиян стоял возле подруги н коленях, тормошил ее и звл, причитл и взывл к Мтери Мкоши и к Деве Богородице, боясь, что Медвянку сглзит, испортит черный глз врждебного чужк. Сил, ловкость и бесстршие делли печенежского княжич еще более опсным вргом, знчит, тем более он был ей отвртителен.

— Эх, смотри, и железо его не берет! — с досдой и невольным увжением говорили белгородцы, глядя вслед ускквшему невредимым печенежскому княжичу и жлея нпрсно выпущенных стрел. — Это вроде стрший Родомнов сын, я его в прошлый год видл. Это он со своими-то воями Мл Новгород рзорил. Лихой вояк, ничего не скжешь, чтоб ему шею свернуть.

— Ежели стрший, то это Тоньюкук, — скзл рыжебородый купец, згннный в Белгород стрхом перед ордой. — Мы с ними торговли прежде. Сей воин у них первым удльцом зовется.

— Горе он нше! — гневно и тревожно крикнул Сиян. — Змей проклятый! Крсовлся бы у себя в степи, к нм бы не хживл вот и был бы молодец!

* * *

Нзвтр перед полуднем к стене снов подсккл тот печенег в ярко-желтых шроврх и с приувядшей березовой веткой в рукх — видно, свежей не потрудился сломить.

— Эй, урус, дешь днь? — зорл он, рзглядев среди людей н збороле тысяцкого Вышеню.

— Уж больно много вы хотите, — ответил тот. — Не зню, соберем ли столько. Вот по зкромм шрим, по сусекм скребем. Придется вм обождть.

Вчершний совет тысяцкого с дружиной и стрцми был недолог: для битвы не было сил, собрть требуемую днь не было возможности. Оствлось только ждть, ндеяться н помощь князя, киевского посдник и других городов.

— Обождть, пок ты скребем по зкром! — соглсился печенег. — Но это будет дороже. З тот один день, что ты медлишь, ты добвишь в днь т дев с волосми кк мед! — Печенег укзл плетью н Медвянку. — Хн отдст ее своему стршему сыну Тоньюкуку. И всякий день днь будет н одн дев больше!

Зйк вскрикнул и вцепилсь в сестру, словно Змей Горыныч уже тянул ее прочь своей черной лпой. Н миг все н стене онемели, потом ветер взметнул негодующие крики.

— Ишь, чего зхотел!

— Мло им добр — еще девок подвй!

— Мло нс грбили-убивли! Мло нших людей в полон уводили!

— Не дождться вм нших девок!

Вперед протолклся Явор, бледный от негодовния.

— Д кк вы и слушете эти речи погные! — выкрикнул он, сжимя рукоять меч. — Чтоб своими рукми своих людей в полон выдвть, своих девок слть н позор! Д лучше всем помереть — хоть люди добрым словом помянут. А чем ткой ценой выжить — д нм потом в глз нплюют, и поделом!

— Не греми, сыне. — Тысяцкий положил руку ему н плечо. Он вполне рзделял чувств Явор, но понимл, что одним гневом орду не прогнть. — См ему и ответь, коли ткой горячий.

— И отвечу! Где он, хнский сын вш? — крикнул Явор вниз ждущему ответ печенегу. — Коли девк ему нужн, пусть выходит, покжет, ткой ли молодец!

— Вот, милый, это по чести! — одобрил тысяцкий и зкричл, склоняясь в проем: — Эй, черня душ! Скчи к своим д скжи: мой витязь зовет вшего княжич стршего н честный бой! Сделем, кк повелось: вш будет верх — дем днь, нш будет верх — уходите от город прочь. Идет?

— Жди! — крикнул печенег и посккл к хнскому стну.

Тысяцкий и рньше подумывл предложить поединок и мысленно перебирл своих витязей, кому можно доверить выйти в поле одному з всех. Для этого нужен рыкрь, умеющий будить в себе силу зверя и бог, способный один зменить сотню воев — пусть только однжды. Но в белгородской дружине не было рыкрей. Велеб опытнее, Явор моложе и проворнее, Изрочен лучше знет печенежские приемы боя… Но боги решили вместо Вышени: печенеги потребовли Медвянку, и кому, кк не ее жениху, теперь идти в поле? Послть другого ознчло бы оскорбить Явор, и воевод ндеялся, что молодость, сил, выучк строго Брнеяр помогут Явору в бою.

— Соглсится он, соглсится! — толковли люди н стене. — Видли, кк вчер он тут под стрелми выплясывл? Ткого хлебом не корми, только дй покрсовться! Ты уж, друже, пострйся, весь город ведь з тобой…

Но Явор не ндо было уговривть. Мечтя только о том, чтобы рссчитться с печенегми з свою недвнюю неудчу, сейчс он вышел бы н бой хоть с смим Змеем Горынычем. Беспокоился он лишь об одном — сочтет ли хнский сын его достойным противником для себя? Д рзве в битве выбирют противников? Пусть у Белого Волк спросит, кково с ним биться!

Медвянк подбежл к Явору, борясь со слезми. Теперь он по-нстоящему испуглсь. Бед, которя со стены кзлсь длекой, вдруг протянул длинную цепкую лпу прямо к ней. Медвянк не хотел, чтобы ее жених шел биться с печенегом, но не смел его отговривть, зня, что он все рвно пойдет. Крепость его дух, твердость и неизменность решений он уже знл, и сейчс могл только молиться, стрясь молитвой зглушить стрх. Явор, жених ее, которого он уже привыкл считть своей опорой и зщитой, уходил в поле биться, он оствлсь одн, беззщитня перед всяческим злом, явным и тйным. Не нходя слов, он вцепилсь в локоть Явор, желя остновить время, несущее их нвстречу беде.

— Погоди причитть! — Один из городских стрцев тронул ее з плечо. — Может, еще воротится. Верно, воротится! Он-то у нс молодец знтный, н поединок лучше его и не сыскть…

Слов его будто рзбудили Медвянку, стрх и отчяние вскипели в ее сердце, и он принялсь голосить:

— Ой, соколе мой ясный, куд ты от меня отлетешь, н кого ты меня оствляешь? Кк мне без тебя жить-горевть, мой светлый свете, горючими слезми умывться, тоской-кручиной утирться…

Женщины оторвли ее от Явор и отвели в сторону, нперебой произнося положенные слов утешения. В душе они одобряли ее крики, уместные и дже необходимые по обычю.

Внизу под воротной бшней уже перебирл копытми конь Явор, з которым отроки сбегли в детинец. Н седле у него висел круглый щит, обтянутый крсной кожей и обитый полосми желез. Молч оглянувшись н рыдющую Медвянку, Явор пошел вниз. Ее слезы были единственным, что смутило его, но только н крткий миг. См Перун-Воитель, вложивший в него дух воин, и князь Влдимир, двший ему меч и кольчугу, посылли его н бой, чтобы он зщитил и невесту свою, и всех девушек и женщин Руси, всех детей, живущих и еще не рожденных. Змей Горыныч снов приполз з добычей, но Перун-Громовик не спустится с неб со своим золотым копьем. Выйти н битву предстоит ему, воину, внуку Перун.

Тем временем и в хнском стне поднялсь сует: гомон голосов усилился, выше взметнулся столб дым от костр перед большим хнским штром, у костр зпрыгл шмн в звериных шкурх, обвешнный бубенчикми и мулетми. К штру подвели светло-серого, почти белого коня, и покзлся Тоньюкук. Явор нпрсно тревожился — хнскому сыну хотелось покзть себя, Ак-Курт, двжды встречвшийся с Явором и не сумевший его убить, пообещл Тоньюкуку слвный поединок и победу не нд слбым — нд достойным противником.

Н остроконечной шпке печенег колыхлись белые перья, крсные шелковые шровры кзлись огненными, широкий пояс сверкл серебром. Н боку висел сбля в посеребренных ножнх, в левой руке он держл небольшой круглый щит. Положив руку н морду коня, он что-то говорил ему и глдил по лбу, лскя своего лучшего товрищ и прося о помощи свое божество, потом легко вскочил в седло, едв коснувшись стремени згнутым носком крсного сфьянового спог. Ему подли копье с длинным треугольным нконечником из черного желез; Тоньюкук подхвтил его и легко потряс им в воздухе нд головой. Печенеги вокруг рзрзились рдостными, торжествующими крикми, и Тоньюкук посккл к стене Белгород.

Ворот город рстворились, и нвстречу печенегу выехл Явор. По срвнению с легким, зщищенным только собственной ловкостью печенежским бтыром русский воин был воплощением уверенности и силы: н нем был кольчуг с кймой из медных колечек, голову зщищл шелом с кольчужной звеской н шее — брмицей. Вооружение его соствлял прямой и тяжелый меч н поясе и длинное прочное копье в рукх. Подъезжя, печенег быстрыми глзми оглядывл оружие и доспех своего противник: в случе победы все это будет его добычей. Епископ Никит со стены осенял крестми белгородского воин, люди бормотли мольбы кждый к своему богу. Обереж принес н стену печенежскую сблю, которую недвно вынул из могилы в оврге, и обвязывл ее лыковым ремешком со множеством хитрых узлов, бормоч зговор, — это был нуз, волшебное средство лишить оружие противник его силы.

А Медвянк, увидев скчущего по полю Тоньюкук, похолодел от ужс, збыл дже причитть. Ей стло нестерпимо стыдно з то, что вчер он могл восхищться сыном врждебного племени. Ей кзлось, что своим вчершним восхищением он придл сил печенегу и отнял их у Явор. Он готов был выколоть себе глз, ненвидя их з то, что вчер они встретили взгляд печенег. Непопрвимое горе, неотвртимя гибель всего и вся тк ясно предствились ей, словно уже свершились. Ноги Медвянки ослбели, голов зкружилсь. Не в силх стоять и смотреть, он сел н пол площдки зборол спиной к сквжне, съежившись в комок и пряч лицо в лдонях. Сердце в ее груди сжлось в кусок льд; ей кзлось, что Явор плывет через широкую бурную реку, — вот голов еще видн между ждными, свирепыми волнми, но только миг — и они сомкнутся нд ним, нвсегд скрывя от глз. И все, больше ничего не будет, в гибели Явор для Медвянки был гибель всего белого свет.

Противники остновились н ровном прострнстве нпротив ворот Белгород. Тоньюкук здорно выкрикивл что-то, обрщясь к Явору, — должно быть, что-то нсмешливое и обидное, кк у печенегов было принято перед поединком. Печенеги возле штров встречли его слов громким одобрительным смехом. Но Явор оствлся спокоен — он не понимл по-печенежски, зто знл, что вышел в поле не для пустых рзговоров.

Тоньюкук видел по лицу своего противник, что его нсмешки не достигют цели, и знком покзл, что готов к бою. Противники метнули друг в друг копья, но об броск не достигли цели: Явор отбил щитом, словно от осы отмхнулся, Тоньюкук откинулся нзд, лег спиной н круп коня, и копье Явор пролетело кк рз тм, где был его грудь. Мгновенно рспрямившись, Тоньюкук выхвтил сблю. Явор тоже взялся з меч, и они посккли нвстречу друг другу. Со звоном сшиблись клинки, и звон этот отдвлся в кждом человеческом сердце по обе стороны от мест битвы. Сколько рз воины слвян и степняков вот тк выходили друг против друг! Судьб отдвл победу то одному, то другому, но столько крови и слез проливлось всякий рз, что конь смого Перун стоял по грудь в этой крови. И будет ли этому конец? Придет ли воин, который нвсегд прогонит Змея от пределов слвянских земель?

Все прошлое и будущее сейчс жило в этих двух воинх, город и стн следили з Явором и Тоньюкуком, то зтя дыхние, то рзржясь бурей криков под звон клинков. Меч Явор уже не рз коснулся Тоньюкук и ннес ему несколько легких рн, но нстоящий бтыр не змечет боли, и Тоньюкук не отступл. Злобно скля белые зубы, он быстро и ловко, кк змея, вился вокруг Явор и нносил ему удры, кзлось, со всех сторон рзом. Щит Явор рскололся, и Явор отбросил его, мечом отржя удры. Лезвие печенежской сбли скользило по колечкм кольчуги, не причиняя вред, однко одетый в кольчугу и вооруженный тяжелым мечом Явор был не тк проворен, кк печенег, тот продолжл виться вокруг и выискивть уязвимые мест.

Вдруг конь Тоньюкук споткнулся о лежщее в трве копье, Тоньюкук покчнулся в седле и н миг остновился. Явор змхнулся, меч его сверкнул нд головой печенег, но при этом и см он открылся. Тоньюкук изо всех сил, уже не жлея себя, удрил тяжелой сблей в грудь Явор, острием здев его по лицу. Здохнувшись от боли в груди, Явор в тот же миг обрушил н плечо Тоньюкук знесенный меч. Печенег отскочил вместе с конем; вся левя сторон его тел был злит кровью из рзрубленного плеч, н лице зстыло стршное выржение: боль и злобное торжество, дикя рдость при виде крови врг. По стене Белгород пролетел крик ужс: именно тк, со смуглыми лицми, сверкющими темными глзми, с оскленными зубми русы предствляли нвий.

Явор не мог преследовть врг и продолжть бой: стршня боль в груди теснил и прерывл дыхние, кровь из рны н лице зливл кольчугу, в глзх темнело и сознние мутилось. Явор упл н шею коня, шелом сктился с его головы в истоптнную трву.

Почувствовв свободу, конь отбежл с мест поединк и помчлся домой, к воротм. Тоньюкук не пытлся его догнть, силы оствили и его. Изрненный, не в силх влдеть ни рукми ни ногми, печенежский княжич позволил коню унести себя нзд, к хнскому стну. Он покинул место сржения последним, и печенеги встретили его торжествующими крикми, кк победителя. Но с седл его пришлось снять и в штер нести н рукх, и вскоре до Белгород стли долетть доносимые ветром скорбные причитния печенежских женщин.

Конь Явор вбежл в ворот, которые тотчс же зкрылись з ним. Всдник лежл н шее коня, кк мертвый, по гриве и по шерсти н груди коня тянулись липкие подтеки свежей крови. Светлые пряди волос н склоненной голове Явор безжизненно рссыплись и зкрыли лицо. Только меч был по-прежнему крепко зжт в лдони.

Толп волной кинулсь к нему, крич, молясь и причитя. Явор сняли с седл и уложили н землю н рсстеленный плщ. Оборвв подолы своих рубх, гриди зтянули рну, чтобы остновить кровь, пытлись осторожно стянуть кольчугу. Только меч из руки не вынимли — коли срок ему умереть, тк пусть умрет с мечом в руке и рукоятью постучится в ворот Перунов Ирья.

Женщины держли бьющуюся в отчянных рыдниях Медвянку, епископ Никит пробирлся вперед, чтобы успеть, если пондобится, отпустить грехи умирющему. А с другой стороны торопился Обереж, н ходу отвязывя от пояс всегд при нем бывший мешочек с сушеным лопухом и еще ккими-то целебными зельями.

* * *

Женщины по всему городу встретили исход поединк плчем и причитниями. До поздней ночи нрод в ожиднии вестей толпился н дворе тысяцкого, куд перенесли бесчувственного Явор. Сегодня он был воплощением силы и чести Белгород — в том, выживет он или умрет, кждый видел и свою судьбу.

Тысяцкий велел нести его в истобку, где хозяйское семейство жило зимой. Боярыня Зорислв дл медвежью шкуру для его лежнки — шкур Велесов зверя прибвит крепости и здоровья. Явор уложили н широкой лвке, стянули с него кольчугу и рзрезли рубху. Печенежскя сбля не могл рзрубить кольчугу, но удр был тк силен, что проломил Явору ключицу и повредил ребр. А н лицо его было стршно смотреть: щек и подбородок были рзрублены до кости. От боли и большой потери крови Явор был без пмяти и не чувствовл, кк стрый волхв впрвляет кости и обмывет рны. Обереж водил рукми нд рной, шептл что-то, подул три рз, и кровь унялсь — волхв зпер ее теченье. Потом он рстолок в ступке листья подорожник, кнупер, кудрявой мяты и еще ккие-то резко пхнущие листья, смзл рны этой зеленой кшей, перевязл чистым полотном и все бормотл, бормотл зговоры, отгоняя хворь и смерть и призывя жизненные силы земли н помощь ее стрдющему сыну.

Нпоследок Обереж влил в рот Явору отвр тысячелистник, смиряющий кровотечение, и просидел около него всю ночь, никого не пускя в истобку.

Дже Медвянку Обереж не велел пускть.

— Дух его теперь в воле божией, человечьи руки ничем более помочь не могут, — скзл он, выйдя к ней в сени. — Посидеть с ним я см посижу, тебя не пущу. — уж больно ты беспокойня. Он хоть и без пмяти, слезы твои почует, и дух его огорчится.

— Я не буду плкть! — лепетл Медвянк, но дже теперь не могл остновить слез. Ей кзлось, что и ее жизнь висит н тоненьком волоске, который кждый миг грозит оборвться.

— Д что же ты теперь еще можешь? Твое дело девичье — плчь, моли богов з него. Поди домой, кк он в пмять воротится, я тебя кликну.

Медвянк не стл спорить с волхвом, но и домой не пошл. Он не хотел уходить от Явор, словно в нем был источник ее жизни, и всю ночь просидел в сенях у дверей истобки. Родители пытлись увести ее домой, но он не слушл их утешений и уговоров, ловил слухом сквозь бревенчтые стены, кк Обереж мягко ходит по истобке, вполголос бормоч что-то, и кк тяжко дышит Явор, бессознтельно стремясь остться в земном мире, где столь многие нуждются в нем. В беспрестнных мольбх к Велесу и Мкоши Медвянк клялсь, что никогд больше не взглянет ни н ккого другого прня, никогд не стнет смеяться нд Явором, сделет все, чтобы быть ему хорошей женой. Д и кк можно инче? Теперь, когд Медвянк столько пережил и чуть не потерял его, Явор уже кзлся ей лучше всех н свете, смым сильным, смым умным и дже смым крсивым. Ничего не могло быть лучше его сломнного нос и сросшихся бровей. Теперь он был дорог ей не з достоинств и не з ту зщиту, которую он мог ей дть, просто рди него смого; ей кзлось, он любит его просто з то, что он живет н свете. Пусть он только живет — ничего другого Медвянк не просил у богов.

Зкрыв глз и прижвшись лбом к бревенчтой стене, отделявшей ее от Явор, Медвянк думл о нем, вызывл в пмяти его лицо, голос, тепло и силу его рук, стрлсь оживить в сердце его обрз и тем призвть нзд дух, зблудившийся между мирми. Телом Явор был н земле, искр жизнеогня еще тлел в нем, но дух покинул тело и стоял у ворот Перунов Ирья. Однко ворот не откроются перед ним, пок в теле теплится жизнь. Это стршнее мгновенной смерти — тк стновятся упырями. «Ты же говорил, что мы с тобой никогд не рзлучимся, тк не оствляй же меня, вернись! — звл Медвянк своего жених. — А не можешь воротиться — тк возьми меня в собой. Я с тобой н тот свет пойду, тм тебе женой буду, здесь мне без тебя все пусто». Не н этом свете, тк пусть хоть н том см Отец Небесного Огня нречет их мужем и женой, и тогд они будут вместе всегд. В стрне вечной рдости предков печенежскя сбля не сможет рзлучить их.

От тоски, стрх и молитв Медвянк з долгие чсы словно окменел, спл с открытыми глзми, сидя н полу, н рзброснном сене, прислонясь к бревенчтой стене. Но он не видел ни стен, ни широкой лвки с бдейкой воды и ковшичком н крю, ни спвшего н скмье отрок, свесившего лохмтую голову. Зримый мир исчез для Медвянки, глз ее, омытые жгучими слезми, нучились видеть иное. Ей грезилсь широкя рек, несущя ее н мягких зелено-голубых волнх нвстречу огромному крсному солнцу, и тк велико оно было, что деллось ясно: до него совсем близко. Солнце укзывло путь, его лучи ложились под ноги лой дорогой, и впереди уже сиял рдужный мост, з ним зеленый сд, где живут предки. Но н пути туд лежл тенистя низин, в ней под плкучими ивми мягко струились дв источник — живя и мертвя вод. Здесь — меж миров, мир живых и мир мертвых. Испившему мертвой воды открывется дорог в Сврожьи Луг, но ему нет дороги к живым. Живя вод выпускет в мир живых — но он доступн только мертвым. А для того, кто ушел от живых, но не вошел к мертвым, зблудился между мирми, нужны они обе. Об этом рсскзывют кощуны, з этими двумя водми Солнечный Хорт посылл ворон, чтобы оживить Зревик, зрубленного и не погребенного коврными бртьями. Только ворон, вещя птиц мертвого мир, знет туд путь, дже Солнечному Волку нет туд дороги. Кто же добудет для Явор мертвой и живой воды? В полузбытьи Медвянк видел эти источники, слышл тихое, лсковое журчнье, нвевющее покой, отрешющее от стрдний, но в рукх ее не было силы зчерпнуть из них. Слезы текли по ее лицу и пдли н колени, и руки не поднимлись утереть их. Он см зтерялсь меж мирми и хотел только одного — нйти Явор и быть с ним, всегд с ним.

С рссветом Обереж вышел к ней в сени. Медвянк поднял голову ему нвстречу, но не срзу ншл в себе силы подняться н ноги. См он неузнвемо изменилсь з вчершний день и эту ночь, словно и ее срзил печенежскя сбля: лицо побледнело, кк от тяжелой болезни, веки покрснели от слез, ресницы слиплись, всегд опрятные волосы выбились из косы и висели вдоль щек, тоже омоченные в слезх. И глз больше не блестели, были кк дв черных колодц, полные тревожного стрдния. Он очнулсь от грез и вспомнил: уже утро, он сидит н полу в сенях, з стеной лежит Явор — живой ли, мертвый ли?

— Что, душ-девиц, от вечерней зри до утренней досидел ты здесь? — негромко спросил Обереж. — Помнишь ли, что говорил про них?

«Когд зря утренняя с зрей вечерней сойдутся, тогд я з тебя пойду», — вспомнились Медвянке ее собственные бессердечные слов, скзнные н збороле, когд Явор предлгл ей перстенек. Он не удивилсь, откуд волхв знет о них, но это нпоминние о прежнем ее отчуждении от Явор вдруг нполнило ее ужсом, от которого у нее знялось дыхние и тьм зтопил взор. Он подумл, что он умер, и см будто умерл — время остновилось, мир обрушился.

— Встретились у тебя, выходит, зря утренняя с зрей вечерней, — продолжл Обереж, положив руку ей н голову. И Медвянк услышл в его голосе не горе, облегчение и понял, что ужс ее был нпрсным. — Ступй, теперь можно, — продолжл волхв. — Жив твой сокол и будет жить, ты его у Морены отплкл. Слезы — тоже вод мертвя, слезы — и живя вод.

Откуд взялись у нее силы — Медвянк вскочил н ноги, уцепилсь з стену, борясь с мгновенным головокружением, потом устремилсь в истобку. Словно боясь спугнуть кого-то, он стрлсь ступть неслышно и здыхлсь от нетерпения скорее увидеть Явор.

В истобке все лучины уже были погшены, бледный свет зри проникл через небольшое окно и освещл лежнку Явор. Кзлось, см Утренняя Зря зглянул проведть — жив ли? Всхлипывя от волнения, стрх и недоверчивого счстья рзом, Медвянк подбежл к лежнке и зстыл, прижв руки к груди. Явор лежл в беспмятстве, вытянувшись, кк кменное извяние, — живые тк не спят. В серовтом свете зри он кзлся безжизненно-бледен, его грудь, плечо и половин лиц были зтянуты полотняными повязкми со следми крови и буро-зеленой кши целебных трв. Вокруг глз темнели пугющие круги, губы были приоткрыты, он тяжело дышл, словно кждый вздох требовл от него бессознтельных и тяжелых усилий. Нынешний вид его, всегд ткого сильного и уверенного, острее копья пронзил сердце Медвянки; в ней вскипело сострдние, жлость, стрх и бурное желние помочь. Попроси сейчс Обереж всю кровь ее для Явор — он отдл бы, не здумвшись. Прошло то время, когд он думл только о себе; сейчс ей кзлось, что ее смой по себе больше нет, живет он только рядом с Явором и только для него.

Опустившись н колени, Медвянк уткнулсь лицом в крй подстилки — он не смел прикоснуться к смому Явору, боясь кк-то причинить боль. Он не скзл ни слов, только вцепилсь обеими рукми в крй лежнки, словно боялсь, что ее оторвут от Явор. Ей кзлось, что ей вернули ее сердце, слбое и изрненное, но необходимое ей для жизни; здесь, рядом с ним, теперь нвсегд ее место и все ее счстье.

Сзди подошел Обереж. В рукх он держл небольшой глиняный горшок, в нем тихо волновлсь вод, поблескивя белосеребряным светом.

— Сия вод не простя — н Утренней Зре нговорен, — скзл Обереж, и Медвянк поднял голову. — Всю ночь он н дворе стоял, звездный свет пил, потом в нее Утренняя Зря зглянул и великую силу ей дл. Помоги-к.

Волхв передл горшок Медвянке, и он взял его с тким чувством, что это и есть т смя живя вод. Видно, и Обереж посылл з нею ворон — ведь ему подвлстны все скрытые силы земли.

— Мтушк Вод Живя, ты всем мтерям мть, ты всем княгиням княгиня, — бормотл Обереж, погружя пльцы в воду и обрызгивя ею голову и грудь Явор. — Кк дешь ты жизнь всем цветм и трвм, всем рыбм и птицм, всем родм звериным и человеческим, дй жизни и Явору! Кк вод н руке не держится, пусть н нем не держтся хвори и недуги! Кк ручей прочь бежит, не оглянется, тк пусть бежит от Явор прочь горькя немочь! Кк вод ключевя ярится, тк пусть и в Яворе кровь яро игрет! Кк вод звездня, зревя тк чист и светл, тк пусть Явор будет чист и светел! Словм моим змок Небо и Земля, Вод и Зря! Кк Дунй-рек течет не перестнет, тк и слов моих никому не одолеть!

Медвянк слушл его и верил, что теперь Явор обязтельно будет жить, стнет еще сильнее и крепче прежнего, — ведь Мкошь и Велес, Вод и Утренняя Зря передли ему чсть своих сил.

Окончив зговор, Обереж взял у девушки из рук горшок, склонился к нему, всмтривясь в воду, потом обртил к ней ухо и прислушлся к чему-то.

Зтив дыхние, Медвянк с волнением ждл, что скжет волхву Зревя Вод.

— Кк дл Мть-Вод ему жизнь зново, дет он и имя новое, — скзл Обереж. — Был он меж мирми и нзд воротился, потому и новое имя ему — Межмир.

Медвянк ничего не скзл, боясь неловким словом помешть волшебству Воды и Зри. Не только Явор, но и см он, все вокруг кзлось ей обновленным, родившимся зново. Никто из видевших источники живой и мертвой воды не будет больше тким же, кк был.

Мудрость и умение волхв не дли Явору умереть, но он потерял много крови и был очень слб, не мог шевельнуть ни головой, ни плечом. Первый день после поединк он пролежл не то во сне, не то в беспмятстве. Смутно, тяжело ему грезилось, что он пробирется через густой темный лес и огромные деревья с дремучими кронми глухо шумят высоко-высоко нд его головой. Вот они немного рсступются, впереди встет высокя гор, н ней сияет золотом огромный дом — Перунов Ирий. Это цель его пути, тм собирются все воины, с честью пвшие в битвх. Но идти тяжело, кждый шг дется с трудом, н ногх словно кменные споги — кк же ему подняться н эту гору?

Вдруг рздется глухой, рсктистый удр гром, и перед Явором встет воин огромного рост, в черной кольчуге. Густые волосы его черны, кк клубящиеся грозовые тучи, глз темно-голубые, кк небо, бород золотя, и в ней дремлют молнии. Это см Перун, бог-Громовик, и золотое копье в его рукх упирется концом в землю под ногми Явор: стой.

«Где твой ворог? » — рздельно спршивет бог, не открывя рт, но голос его гулко гремит по миру, отржется от крев небесного свод и проникет в смую глубину сердц. «Н земле, в печенежском стне», — хочет ответить Явор, но не может, язык не слушется. «Принеси мне его голову, тогд войдешь, — говорит Громовик. — Возврщйся и окончи свои дел н земле».

Перун бьет концом копья в землю, и перед Явором открывются дв источник. Вод Жизни и Смерти, дорог в мир живых и в мир мертвых. Он тянется к ним, но его руки и ноги тяжелы и слбы, он не хозяин своему телу. Чьи-то руки… лебединые белые крылья плещут воду ему в лицо; снчл он тепля, мягкя, усыпляет, отнимет пмять о боли; потом холодные, острые кпли дождем осыпют Явор, будят сознние. «Возврщйся и зверши то, что не звершил! — повторяют несколько голосов то ближе, то дльше, будто из-з лес. — Ты не войдешь в Небесный Мир рньше своего врг. Только после него».

Н второй день Явор стл изредк приходить в себя. Нд собой он видел не шумящие деревья темного лес и не золотые щиты Перунов Ирья, знкомые бревенчтые стены — когд-то очень двно, много лет нзд, он уже видел их. Знчит, он н земле. И не Отец Сврог склоняется нд ним с куском полотн или горьким отвром в ковшике, волхв Обереж. Но без помощи богов не обошлось: невидимя могучя сил, кк тепло от огня, текл с коричневых от згр и времени рук Обережи, переливлсь в Явор, оживлял его кровь и укреплял члены. Кзлось, исцеляли не трвы и не зговоры, смо присутствие Обережи. В нем зключлсь чсть животворящей силы смой Мтери-Земли, и стрый волхв щедро делился ею.

Впервые встретив взгляд склонившейся нд ним Медвянки, Явор не срзу узнл ее. И по ее изменившемуся лицу, по слезм стрдния и рдости, льющимся из ее глз, он понял, что и првд был совсем близок к погребльным сням. Недром рсскзывют бснь о жене, что слезми пробудил от колдовского сн своего муж, полоненного злой чродейкой. Слезы Медвянки пдли н грудь Явору, обжигли, возврщли к ощущениям жизни, зново привязывли к земному миру. Может быть, это ее руки лебедиными крыльями плескли н него воду из Ключей Жизни и Смерти? Теперь Явор вспомнил о невесте и пожлел ее — ведь в Перунов Ирий он не сможет с ним войти, туд попдют только девушки, положенные с воинми н погребльный костер. Сейчс Явор уже не помнил, почему Перун прегрдил ему дорогу золотым копьем, ему кзлось, что это слезы Медвянки били в Источнике Жизни, что ее зовущий голос вывел его из темного лес. Он любит его и плчет о нем — тк никогд он не уйдет от нее, не оствит в горести, и пусть Морен беснуется в бессильной злобе — сил Мкоши-Жизни и Лды-Любви одолеет злые чры. «Я же тебе говорил — вовек мы не рсстнемся. А рзве я когд от своего слов отступлся? Любишь — тк верь», — хотел бы он скзть ей, но не мог, рн н щеке мешл дже открыть рот. Видя его попытки зговорить, Медвянк еще больше испуглсь и змхл рукми.

— Не ндо, не ндо! — шептл он сквозь льющиеся слезы. — Молчи, пожлуйст, молчи!

См он не нходил сейчс слов — не было тких слов, чтобы вырзить ее сострдние и любовь. Не смея прикоснуться к его лицу, он целовл его здоровое плечо, руку, чтобы хоть кк-то дть ему почувствовть, что он рядом и любит его. И Явор зкрыл глз; обрзы темного лес, грозного и светлого Хозяин Ирья, мягкий плеск Ключей тяли в его пмяти, уходили прочь до той поры, когд он увидит их снов и скжет Громовику: «Вот голов моего врг, он больше не топчет землю». И Перун поднимет копье, пропускя его в Круг Чести. Но это будет еще не скоро. Сейчс Явор не помнил ни о печенегх, ни о битве; присутствие Медвянки и ее любовь — вот все, что было ему нужно, все, что могло ему помочь.

* * *

А орд стоял под стенми, устроившись н долгую осду. После поединк трудно было скзть, кто вышел победителем. Белгородцы не двли дни, которую все рвно не смогли бы собрть, и Родомн не уводил орду. Поединок, один н один ничего не дл, сил для общей большой битвы у белгородцев не было, и обоим нродм оствлось только ждть: белгородцм — помощи от князя и других городов, печенегм — голод в городе и его сдчи. Устновилось рвновесие, медленно потекли дни, одинковые, кк сухие горошины; весь мир для белгородцев змкнулся в крепостных стенх. Ккими просторными они кзлись прежде и ккими тесными окзлись теперь!

Сиян со дня поединк проводил возле Явор почти столько же времени, сколько см Медвянк. Боярышня кк могл зботилсь о поединщике: носил еду с воеводского стол, двл для перевязок лучшего полотн из мтеринских лрей. Ионн одобрял ее зботы, говоря, что тк и ндлежит поступть христинке, и в ткие чсы Сиян соглшлсь, что Христов вер хорошя и првильня. Но это не мешло ей носить подрки ткже и Обереже, то и дело рсспршивть его о здоровье Явор и блгодрить з лечение. В священный колодец он побросл все свои перстеньки и жлел только о том, что может дть богм тк мло.

Через несколько дней после поединк Сиян снов попросил Ионн проводить ее н збороло. Проворих ворчл, уговривл боярыню не пускть дочь ходить по стене, Сияну словно ккя-то непонятня сил тянул туд. Он боялсь вид орды, но хотел ее видеть, потому что инче, в вообржении, племя Змея Горыныч кзлось еще многочисленнее и ужснее.

С смой зри н площдке зборол толпилось немло нроду. Кого-то привели сюд те же чувств, что и Сияну, у кого-то первый стрх при виде степного воинств уже прошел — не в первый рз приходилось жителям порубежья видеть печенегов — и орд стл вызывть дже некоторое любопытство. Всем хотелось знть, кк теперь противник Явор, стрший печенежский княжич, жив ли?

Видно, и тому поединок обошелся недешево: Тоньюкук больше не покзывлся меж штров стн. Шмны с жезлми и бубнми кждый день плясли вокруг костр, прогоняя злых духов, мешющих Тоньюкуку подняться. Печенеги толпми собирлись вокруг и хором протяжно повторяли з шмнми их непонятные зклинния. Но духи, видно, были упрямы и не хотели уходить.

— Гляди-к! — говорили друг другу белгородцы н стене. — Вот ведь нвье племя, угл не имеет, живет скотом д чужим добром — тоже своего жлеет! Он у них, поди, первый молодец, вот они ему всем нродом здоровья и желют.

— А чего кудесники-то скчут — где же их боги?

— Боги у тех есть, у кого земля есть, — отвечл бывлый стрик, несколько лет проживший в печенежском плену и знвший их обычи. — Мы, слвянские роды, н сей земле сидим испокон веку — боги ее и ншими судьбми влдеют. А печенеги ныне здесь стд псут, куд звтр поддутся — и сми не ведют. Только небо нд ними всегд одно, — вот небо у них и есть великий бог, всему нчло и конец. Ему и идолов не ствят, — зчем, коли смо оно всегд здесь, только очи поднять. А зовут его Тэнгри, Тэнгри-хн, господин, стло быть…

Люди дивились, слушя стрик. Чудной же нрод, у которого нет ни богов, ни святилищ! Кк же можно без них жить? Кто же нпрвляет пути их нрод и зщищет от нпстей? Чистый лзурный купол рвно рспрвил крылья нд городом, нд печенежским стном, нд всей землей. Ккое же оно н смом деле, это вечное божество? И не отвести взор: влсть верхнего мир беспредельн нд всяким, кто не вовсе лишен глз. Слвяне видят в небе совсем не то, что печенеги или болгры-христине. В одном сходятся все племен и нроды, смотрящие н него: небо всегд рядом, только подними глз…

В стороне от людей н збороле стоял Чернв и глядел н кибитки ближйшего род. Когд-то много лет нзд и он, тогд еще молоденькя девушк, вот тк же кочевл со своей ордой. Но ее роду не повезло — отбившись от орды, он нскочил н большой русский дозорный отряд. После битвы всего несколько мужчин успели усккть в степь, остльные были перебиты, женщины и дети попли в плен. Теперь, при виде соплеменников, збытые обрзы и чувств всколыхнулись в пмяти, но не дли рдости ее уствшему сердцу. Слишком долго он не видел своих, не слышл родной речи. Чернву переполняло глубокое волнение и тоск по судьбе, которя могл бы сложиться инче, могл не лишить ее воли и родичей. А сейчс они стли ей не нужны. Слишком оторвлсь он от соплеменников, сын, единственное утешение ее жизни, в глзх печенегов будет русским. Он тоже потерялсь меж мирми, но нет ткого зговор, который дст ей прибиться к берегу. Ее дух успокоит только небо, к которому рек жизни рно или поздно принесет всякого. Только Вечное Небо примирит род ее отц и род ее сын.

Чернв поднял лицо к небу и зшептл что-то, клняясь вечному божеству.

— Ой, смотри! — Сиян увидел ее издлек и покзл Ионну. — Я ее вроде видел, это печенежк, он у Добычи живет. Что же он тм делет? Кому он молится? Своему Тэнгри-хну?

Другие люди н стене тоже зметили печенежку; кто-то подтолкнул сосед локтем, кто-то кивнул, кто-то удивился, кто-то и нхмурился. По зборолу пролетел глухой, смутно-угрожющий ропот.

— Смотри, чего это он? Что з ворожб? Ведьм печенежскя, ей-то чего здесь ндобно? Пойдем-к, брте, подльше… А уж не он ли и орду вызвл сюд?

Постепенно собирясь в кучу, нрод потянулся к печенежке и окружил ее. Он обернулсь, прижлсь спиной к бревнм зборол. В ее темных глзх были еще видны отблески чего-то знчительного, обрщенного не к земле, но к небесм. Но молитвенное чувство быстро уступло место стрху; взгляд ее привычно молил: люди, я не делю вм зл, оствьте меня!

— Ты чего тут бормочешь? — Вперед прорвлся мужик в потертом поярковом колпке, с недосттком нижних зубов во рту. Воинственно сжимя костлявые кулки, он подступился к Чернве, и в голосе его был злоб против всех степняков, сорввших его с мест и згнвших в чужой город. — Чего ворожишь? Своих дождлсь? Рд? Нвел беду н ншу голову? Вот мы тебе сейчс…

Толп гудел. Н смуглом лице Чернвы были стрх и недоумение. И ее стрх увеличивл стихийную злобу толпы, словно служил докзтельством ее вины. А виновтый был нужен этим людям, которые уже потерпели от орды и ждли еще больше бед в будущем.

— Есть ткя ворожб, чтобы змки с ворот сми пдли! Чтоб стрелы обртно летели! — выкрикивл ккой-то знток из здних рядов.

Чернв не могл от испуг скзть ни слов, только крепче прижимлсь спиной к огржденью зборол. Со всех сторон н нее устремлялись злобные взгляды, и у кждого злоб был порожден стрхом. Стрху и злобе толпы нужн был жертв; толп не рссуждет, не думет, ею првят трусливые, коврные духи.

— Он виновт! Сбросить ее со стены, пусть к своему племени идет!

И едв кто-то крикнул это, кк толп, словно грозовя туч, нчинення молниями, ндвинулсь н Чернву, со всех сторон к ней потянулись руки. Цепенея от ужс, Чернв коротко вскрикнул, здыхясь, злоб и бед сжимли ее тесным кольцом ркн.

Сиян, издлек нблюдя з происходящим, тревожно дергл Ионн з рукв. Он не очень понимл, что тм делется, но чуял что-то стршное.

Ионн тоже не сводил глз с толпы, лицо его ничего не выржло, только взгляд стл твердым, нпряженным. Услышв выкрик «сбросить со стены», Сиян хнул, Ионн вдруг решительно двинулся вперед. С силой, которой никто и не предполгл в хрупком н вид человеке, болгрин прорвлся сквозь толпу и встл перед Чернвой.

— Опомнитесь, людие! — крикнул он, и толп н миг змерл, не понимя, что это ткое. — О Боге вспомните! Грехми своими вызвли вы себе беду, злобой своей и врждой, н женщину горемычную влите! Он сирот среди вс, ее бы пожлеть вм! Молите Бог, чтобы простил вм грехи, и тогд избвитесь от беды! И не глядите, кто среди вс ккого род-племени, — бед у нс ныне одн и спсение одно!

Ионн стоял перед толпой, згородив собой Чернву, и все теперь смотрели н него. Болгрин держлся твердо и уверенно, словно облдл некой тйной силой, скрытой от посторонних глз. И ощущение этой незримой силы больше, чем слов о Боге, сдержло и усмирило толпу. Если в одиночку стновится против всех — видно, неспрост, ткого ндо поберечься. Мло ли ккой дух ему помогет?

Ионн знл з собой несокрушимую силу Бог, и ни одно из земных создний не могло бы его устршить. Он не искл иных виновтых в человеческих бедх, кроме человеческих же грехов. Никто не безгрешен — знчит, никто и не впрве судить других. См Иисус Христос в своих земных стрнствиях зщищл и миловл смых презренных, отверженных, иноплеменных, дже язычников, — не тк ли должны поступть и те, кто неизмеримо ниже Его? Эт невежествення толп, движимя животным стрхом перед всем непонятным и животной злобой ко всему чужому, покзлсь Ионну презренной и жлкой. От незнния Бог идет все мировое зло. Оно тоже — Змей, еще стршнее того огнедышщего Горыныч, которого тк боятся слвяне. И болгрин Ионн, вооруженный не мечом, истиной Божьего Слов, готов был биться с этим Змеем, кк воин в битве длиною во всю жизненную нить.

— Не слвяне и не печенеги перед Богом встнут, прведные и грешные! — горячо говорил Ионн, упиря взгляд то в одно лицо, то в другое. Все отводили глз, передние ряды попятились. — И по грехм, не по крови и не по языку судить стнет Бог. Идите по домм своим, людие, думйте о душе своей, ищите добро в себе, не зло в другом. И кто к добру душой устремится, того помилует Бог!

Со всем жром души Ионн пытлся достучться до их душ, зронить в них зерно будущего спсения. Но куд он сеял — в придорожную пыль, меж кмнями, в зросли бурьян? Был ли тм хотя бы пядь доброй земли — хотя бы т, что он зслонил собой?

— Д чего вы его слушете, ушес рзвесили лопухми! — злобно выкрикнул мужик в поярковом колпке. Прищурив желтый глз, словно хотел увидеть скрытый порок, он обвиняюще ткнул в Ионн костлявым кривым пльцем. — Он-то см чем лучше? Всё вы, болгре, всё бог вш греческий — з него нс нши боги прокляли!

Толп словно проснулсь от его выкрик, опущенные глз вскинулись и згорелись злобой. Первое удивление и рстерянность от вмештельств Ионн прошли, и нрод глухо, угрожюще згудел. Ионн был тким же чужим для этих людей, кк и Чернв, он тоже поклонялся иному богу, в его темных глзх кждый видел источник несчстья. Но если Чернву, беспрвную рбыню, боялись и презирли, то з служителем Христ был сил — епископ, тысяцкий, князь, дружин. Но сейчс никто не помнил об этом, перед толпой стояли дв темных чужк, дв врг, дв виновник несчстья.

— Прочь их обоих! И болгрин виновт! Нших богов обидели, они з то нс губят! Вли их! К Кощею обоих! — зкричли со всех сторон. Десятки рук вцепились в Чернву и Ионн и потщили их к ближйшей сквжне. Чернв истошно кричл и цеплялсь з бревн зборол с ткой отчянной силой, что мужики едв могли ее оторвть, Ионн молчл и не противился — жизнь его в рукх Божиих. Все постолы, кроме одного, приняли мученическую смерть.

Толп толклсь и двил см себя, все мешли друг другу, одни тщили печенежку и священник к сквжне, другие пытлись их бить. Под грдом толчков и удров Ионн оступился и упл, чей-то пыльный поршень удрил его по спине, нд зборолом рзносились рзноголосые крики, вопли, брнь. Никто из живущих н земле не знет, чем это кончилось бы и не приобрел бы Русь в этот день еще одного мученик, погибшего з Христову веру, но шум и толкотню зметили гриди дозорного десятк полуденной стены.

— Гляди, бртие, никк бьют кого! Болгрин бьют! — зкричл один из гридей. Вглядевшись, десятник Горюх охнул и бегом бросился туд, н ходу отстегивя с пояс меч в ножнх и громкими крикми вперемешку с брнью призывя з собой остльных. Скинут болгрин со стены — отвечй з него епископу и тысяцкому!

Врезвшись в толпу сзди, кмети с Горюхой во глве стли рстлкивть и рстскивть мужиков. Под грдом удров умелыми кулкми, мечми в ножнх, тяжелыми щитми толп мигом рзвлилсь и рссыплсь горохом, поктился по площдке мужик в поярковом колпке.

— А ну рсходись! — яростно орл десятник. — Тут вм не Медвежий день — Зимерзлу терзть! Н кого лезешь, рыло смердье, н княжьих людей! Я те покжу горло дрть, в порубе поорешь! Вли отсюд, пок добром пускют! Я тя смого со стены!

Нпугнные и побитые, крикуны рзбежлись, у огржденья зборол остлись лежть Ионн и Чернв. Об они были побиты, рстрепны, одежд н них висел клочьями. Гриди подняли их н ноги, но Чернв едв могл стоять — он почти лишилсь пмяти от смертного стрх, ноги не держли ее. А Ионн оствлся спокоен, только дышл чще обычного. Недром единственным из всех постолов, кто дожил до стрости и скончлся мирно, был его небесный покровитель Ионн. А может быть, время его подвиг еще не пришло; но когд бы оно ни нстло, Ионн был готов. Недром Спситель учил следующих з ним: когд будут поносить вс и гнть, рдуйтесь, ибо велик вш нгрд будет н небесх; тк гнли и пророков, бывших прежде вс.

Горюх брнился, рвно сердитый и н смердов-смутьянов и н священник, вздумвшего дрзнить голодных волков.

— Поди-к ты отселе, отче, покуд цел! — рздрженно посоветовл десятник Ионну. — А вздумешь иной рз смердов вере учить — учи н бискуплем дворе, где его дружин близко! А мне и с печенегми збот довольно!

— Господь з труды блгословит, — только и скзл ему Ионн. Взяв Чернву з руку, он повел ее к бшне, к лестнице вниз. Господь зступился з него, ему оствлось только зступиться з эту бедную женщину.

К ним подбежл Сиян, бледня от стрх, со слезми в глзх. При виде злобного буйств толпы он оцепенел и теперь еще не верил, что бед миновл.

— Ой, кк ты… — бормотл он, ломя руки. — Стрсти ккие! Ведь могли… Ой, Мти Мкоше, Дево Богородице!

Увидев боярышню — ее одной и не хвтло! — Горюх велел трем гридям проводить их до воеводского двор. Ионн дже не зметил провожтых — его оберегл см Бог. Чернв покорно шл з ним, отворчивлсь от людских взглядов, свободной рукой зкрывл лицо, словно хотел спрятться ото всех. Ей кзлось, что все вокруг желют ей гибели, вот-вот бросятся н нее снов. В детинце он рвнулсь к Добычиному двору, кк згннный зверь к своей норе, но Ионн повел ее в гридницу — пок белгородцы не збыли об этом происшествии, тм было безопснее.

* * *

В гриднице с утр толпилось немло нроду; всех знимло здоровье Явор, и гости у него не переводились целый день. В истобке по лвкм сидели Обереж, ведунья из Окольного город, Медвянк с Зйкой, Изрочен, Почин и Спорыш, дв других десятник из дружины тысяцкого, сотник Велеб, Верех, Шумил. Медвянк сидел у изголовья Явор и бережно-лсково перебирл его выгоревшие н солнце волосы — к лицу он боялсь приксться. Счстье переполняло кждый миг ее жизни — добрые боги вняли ее слезм, они не отняли у нее жених! От счстья Медвянк был непривычно тихой и молчливой, слезы ее высохли, и улыбк сиял н лице, кк долгождння утренняя зря. В ту ночь после поединк он поистине переродилсь — ее нсмешливость и здор уступили место любви и зботе, непривычной и неумелой и оттого еще более трогтельной.

Гриди и посдские обсуждли, сколько рти сможет собрть по ближним городм киевский посдник д скоро ли он подойдет.

— Что же они медлят столько? — негодовл Шумил. — Рзве здесь не бртья их? Со всех земель, со всех племен в Белгороде нрод собрн — кк же не помочь? Нши полочне двно бы помогли, кбы им знть. Д больно длеко — пок им весть дойдет, мы все к дедм уйдем.

— Д и не будут они рди нс стрться, — возржл кузнецу сотник Велеб. — Полоцк-то где — в кривичх! Мы кривичм чужие, что им до нс? Хоть мы все тут перемрем, они и не вздохнут.

— Д кк чужие? — возмущлся Шумил. — Д рзве у нс тут кривичей нет? И полочне есть, и из днепровских верхов — отовсюду есть! Кбы мои полоцкие, кончнские ребят ведли, что я тут от печенегов пропдю, тут же полк собрли бы н выручку идти!

Н полу возле лвки Явор лежл весь его доспех: кольчуг, меч, щит, пояс, две гривны; все было отчищено от крови и сияло стлью и серебром. Никогд Спорыш с тким усердием не чистил своего собственного доспех, кк теперь пострлся для Явор. Доспех перед глзми Явор словно говорил: двй, вствй скорей, ждет тебя ртное поле! Долгие дни видя его перед собой, Явор вспоминл весь свой ртный путь, зново переживл его с смого нчл. Поскольку он был побртимом Ведислв, его посвящли вместе с сыном Ртибор, кк урожденного воин. Свой меч он достл из-под огромного кмня, тем смым докзв свое прво влдеть им. Тк когд-то см Перун добыл из-под Белого Кмня свой меч, выковнный Отцом Сврогом, и путь его повторяют все воины. Теперь рны лежли н плечх Явор тяжестью кмня, и все силы его души и тел устремлялись н то, чтобы скорее сбросить этот кмень и снов взять в руки свой меч. Змей не убит, и не время внуку Перун двть отдых себе и своему оружию.

Зйк сидел н полу возле меч и с любопытством рзглядывл длинный клинок и рукоять с непривычными узорми.

— Сей меч ковл смый лучший тмошний умелец, — не скрывя звисти, объяснял ей десятник Гомоня. Ему хотелось поговорить о мече, других слуштелей сейчс не нходилось. — Видишь буквы?

Зйк кивнул и осторожно провел пльцми по темным непонятным знчкм, выбитым н клинке.

— Это волховские знки?

— Нет, это не для волховния, просто имя или прозвнье кузнец выбито.

— Кк же его звть?

— Не прочесть! — Гомоня рзвел рукми. — Я про двух слышл: одного звть вроде Ульбер, второго Ингельред. А уж который тут… А все одно — слвный меч!

— И рукоять крсивя! — скзл Зйк, которя могл оценить только это.

Гомоня тоскливо вздохнул. Сколько ни толкуй — чего девчонк понимет в мечх!

— Рукоять меня и погубил, — прохрипел Явор.

— Помолчи, тебе же больно, не мучь себя! — в испуге нежно пустилсь уговривть его Медвянк. — Дйте ж ему покоя!

Из-з рны н лице Явору и првд было трудно говорить, нелегко было и понять его. Но сейчс он промолчть не мог — все, что кслось оружия, в эти дни было необыкновенно вжно.

— Клинок-то хорош, подри Сврог ткой всякому, вот рукоять не про ншу степную рть, — продолжл он.

— Чем нехорош? — спросил Шумил. — Слб?

— Не слб, руку зжимет. С коня рубить неловко.

Кузнец взял меч в руку. Крепкя рукоять с двух сторон огрничивлсь железными полосми нвершия и перекрестия, которые зжимли лдонь. В бою с вертлявым ловким степняком рук с оружием окзывлсь недостточно быстр и свободн, это могло стоить жизни.

Шумил отступил от людей в сторону и попробовл помхть тяжелым мечом.

— Д, несподручно, — соглсился он, опускя клинок. — Ты еще ловок, иной бы и не уберегся… Д ты не печлься. Тут можно делу помочь. Мы тебе рукоять перекуем — и держть будешь крепко, и руке простор остнется.

— Уж постремся, — соглсно подхвтил Верех. — Ты ведь нм всем был первый зступник.

— Видно, слбым словом твой меч зговорен был! — толковл Явору Гомоня. — Ты попроси у Обережи одолень-трвы д отдй кузнецм, пусть в рукоять ее зпрячут, Обереж меч зговорит своим крепким словом — и вдругорядь уж битым не будешь!

Явор помолчл. Никто не упрекл его з то, что исход поединк нельзя было считть победой. Только см он упрекл себя. Боги не дли ему победы — не сочли достойным. Но, может быть, они только испытывли его силу и твердость, может быть, глвный поединок еще впереди? Явору хотелось, чтобы это было тк.

— А вот посмотрим! — вдруг скзл он. — Вот посмотрим, кто теперь прежде поднимется — печенежин или я.

— Ты, чего и думть! — горячо воскликнул Медвянк. — Куд их кудесникм лохмтым до Обережи! Тебе все нши боги помогют, и Христос тоже. З тебя вся земля — ты скоро встнешь.

— Боги достойному помогют, — подтвердил Обереж. — А твой жизнеогонь ярок — см земля нш, Мть Великя, питет его.

Едв увидев боярышню, з ней Ионн с Чернвой, все по лицм их догдлись, что что-то произошло, и стли рсспршивть. Ионн молчл, Чернв опомнилсь и негромко причитл по-своему, Сиян, нпугння не меньше ее, едв смогл рсскзть, что случилось н збороле.

— А смелый болгрин-то окзлся! — с удивлением одобрил Велеб. — Н толпу и из своих не всякий бы вот тк полез, его-то в городе не жлуют. Не подоспей Горюх — лететь бы им со стены вдвоем, ей-Перуну!

— Бог уберег! — твердо ответил ему см Ионн. — Бог првому не допустит погибнуть, пок он нзнчение свое не исполнил.

— А может, и не зря люди ярились! — проворчл Верех, косясь н Чернву. — Печенегов-то кто рзберет? Чего он тм бормотл н стене?

Все посмотрели н Чернву. Он сидел н полу, збившись в угол и сжимя голову рукми. О могучий Тэнгри-хн, облдющий десяткми тысяч глз, о добря богиня Умй, з что вы дли ей ткую жестокую судьбу? Почему он и ее сын, рзделяя с белгородцми тревоги и тяготы осды, должны снов и снов плтить з вину своих длеких соплеменников? Лучше не родиться н свет, чем жить рбом в чужом племени, кждый день терпеть ненвисть и презрение только з то, что глз твои черны!

— Чего ты, дедо? — обиделсь з Чернву Зйк. — Может, он свою родню посмотреть хотел. А, Чернво?

Услышв свое имя и знкомый голос девочки, Чернв поднял голову. В устремленных н нее глзх он видел уже не вржду, любопытство и дже немного сочувствия.

— Своя родня? — повторил он, словно не понимл, о чем идет речь. — У меня нет родни. А свои? Где они, свои? Я — из нрод хн Бече, мой сын — из русов. Печенеги побьют русов, русы побьют печенегов — все одно, горе мне!

Он снов зкрыл лицо рукми и стл покчивться, бормоч что-то горестное н своем родном языке.

— Дк что ж тут поделть? — скзл сотник. — Не мы к ним пришли, они к нм. Теперь поглядим, чей меч и чей бог сильнее будет.

— Есть один дух н небе, кто обоим племенм поможет, ибо и русы, и печенеги рвно почитют его, — снов подл голос Чернв. Видя, что здесь никто не питет к ней вржды, он немного осмелел и зговорил о том, что было у нее н сердце. Неужели во всем городе не нйдется никого, кто бы ее понял?

— Кто же ткой? Что з дух? — удивились все. — У нс боги-то рзные все.

— Дух конз Святослв, который был отцом Влдимир.

— Князь Святослв?

— Д. Он был великий воин, его чтут в степях высоко. Ничто тк не почитет нрод Бече, кк смелость и удчливость в битвх. А конз Святослв имел их больше, чем положено человеку. Он был сын бог.

— Он и есть потомок Джьбог смого, — скзл Обереж.

— Конз Святослв был смел, быстр, неутомим! В своей орде я слышл песни во слву ему.

— Тк вы же его и убили! — выкрикнул Зйк. Постоянно вертясь среди дружины, он знл много предний о древних воителях и битвх.

— Он был тогд врг, врг убивют. И хн Куркутэ сделл чщу из его череп и пил из нее со своей женой, чтобы у них родился ткой сын, ккой был конз Святослв! И теперь один только он поможет нм всем, он один укжет пути, по кким русы и печенеги рзойдутся без крови.

Чернв збыл свой стрх, говорил горячо, воодушевленно, глз ее блестели верой и восхищением, усвоенным с детств. Теперь, когд ее сердце рвли пополм воспоминния и привычк, любовь к тому племени, в кком он родилсь, и к тому, с которым породнил ее сын, тк нужен был добрый дух, который поможет им примириться, сумеет сохрнить и печенегов, и слвян, позволит рзойтись, не проливя крови, не умножя горя и слез! Все в городе проклинли печенегов и желли им гибели, одн только Чернв, безмолвня рбыня, горячо желл мир всем, стрдя з об нрод и еще сильнее ощущя свое одиночество среди взимной вржды. Дже здесь, в гриднице, где ей обещли зщиту, только в одних глзх он сейчс видел понимние — в темных глзх болгрин Ионн, зслонившего ее от толпы. Не ее одну он жлел — он тоже хотел мир всем, людям любой крови и любого язык. Мир, рди которого явился роду людскому его Бог-Искупитель. Но кто еще мог понять их сейчс?

— Не ндо было им ходить сюд! — горячо воскликнул Медвянк. При мысли о печенежском княжиче, едв не убившем Явор, в ее сердце вскипл ненвисть ко всему степному племени — чувство, которого он тоже не знл рньше. — Сидели бы в своих степях, и крови бы не ндо было!

Чернв покчл головой, но не стл возржть вслух. У нее, рбыни, не было ни прв, ни сил в устлом сердце, чтобы спорить с дочерью городник. Но он помнил, кк ее роду случлось голодть, кк они боялись, что скоту не хвтит трвы или что стдо отберет более сильный род, и тогд поиски добычи в чужих крях будут единственным средством выжить.

— «И легко ходил, кк рысь, и много битв сотворил… » — вполголос стл вспоминть Велеб слву князю Святослву Игоревичу и добвил со вздохом: — Эх, княже Святослве! Может, ныне, в плте Перуновой, ты и узнл ткой путь — чтоб без крови. А по земле он теми же путями ходил — от одной битвы до другой, от победы до смерти. Иных путей и он не ведл…

— Д и его, бывло, свои люди укоряли: «Ищешь ты, княже, чужой земли, свою не бережешь», — скзл Почин. — Через год двдцть лет тому будет, кк поперву пришли н нс печенеги. Я тогд в гридях у княгини Ольги ходил, князь Святослв, кк н беду, в Переяслвце своем был с дружиной, н Дуне-реке длекой. В Киеве только и были, что княгиня стря д три княжич, мльчонки несмысленные.

— И что же тм? — Любопытня Зйк тут же подскочил к кметю, присел рядом и зтеребил его з рукв. — Рсскжи, дедушко!

— Рсскжу, коли людям послушть охот, все, кк у нс было. Обложили город силой несметной, ни выйти, ни весть послть, ни дже коня нпоить, встли печенеги н Лыбеди-речке, город от воды отрезли. С Левобережья собрли люди кое-ккой рти, д куд им против орды! А в Киеве голод и жжд, что людям, что князьям, в очи бед исходня глядит. Думли люди: хоть бы княгиню с внукми вызволить, д кк? А был у княгини в конюхх один отрок… Я ведь знл его, д имя зпмятовл… — Почин помолчл, вздохнул и продолжл: — Вызвлся он левобережные полки упредить, чтоб княгиню и княжичей шли спсть. Спустился он со стены в укромном месте д и пошел через стн печенежский, не тясь, с уздечкой в руке. Рзумел он по-печенежски, вот идет и у всех встречных спршивет: «Коня моего не видли? Потерял я коня, ищу хожу». Тк дошел до Днепр д и бросился в воду, д поплыл к ртям ншим. Стреляли в него печенеги, д не достли стрелой, Перун уберег его. А н другое утро и двинулсь рть левобережня, отогнл печенегов от ворот, вышл к ним княгиня Ольг с внукми, и увезли ее в русский стн.

Зйк рдостно зсмеялсь и зхлопл в лдоши, люди в истобке, слушвшие Почин, тоже зулыблись.

— А печенежский князь неробок был — воротился он один и спршивет у Претич, воеводы левобережного: «Ты кто тков? Откуд н меня пришел? Что з войско с тобою? » А Претич ему и отвечет: «Пришел я со своим полком от князя Святослв, см князь з мною вскорости будет, со всею своею силой неисчислимой». Тут князь печенежский испуглся, мир зпросил, дры Претичу поднес. Претич дры взял, дружбу его принял, и ушел печенежский князь с ордой от Киев восвояси.

Рсскз его слушли в молчнии, кк слдкую бснь, которую жль кончть и возврщться к првде, где все тк сурово и нет ндежды увидеть подобные чудес. Д полно, првд ли это? Не стрые ли кмети, не имеющие уже сил поднять меч, выдумывют ткие бсни долгими бессонными ночми?

— Помнишь Ведислв, побртим моего? — прохрипел Явор, и Медвянк тут же поспешно склонилсь к нему. — Вот его жен внучк того Претич.

— Првд? — в рдостном изумлении воскликнул Спорыш, и н лице его читлось: стло быть, не бсня, вот слвно!

— А ловко Претич придумл — будто княжий передний полк ведет, — одобрил Велеб. — Вот бы и теперь кому из воевод догдться! Князя-то ншего боятся печенеги. Кбы не знли, что нет его здесь, может, и не пошли бы…

Ответом ему были только вздохи. Все понимли, что ндеяться приходится только н себя. «Ищешь, княже, чужой земли, свою покинул н беду! » — вслед з предкми готовы были белгородцы скзть своему князю. Куд же ты ушло, Крсно Солнышко? Никто уже не помнил тех слвных песен о походх в чужие земли, которые звучли здесь неполный месяц нзд. Теперь не князь Олег, не Игорь, не Святослв, гроз хзр, болгр и печенегов, кзлись достойны хвлы и слвы, безвестный отрок и млый полк с воеводой Претичем, которые своей смелостью и хитростью избвили землю от злого рзоренья.

* * *

Н другое утро жителей детинц рзбудили звуки удров в железное било, созывющие белгородцев в церковь. Сегодня был четверг — день поминния постолов. Обычно по будням церковь был зперт и открывлсь только по воскресеньям, но сегодня епископ Никит собрлся отслужить особый молебен об избвлении город от орды. Церковь был полн — с утр порньше епископ послл своих гридей по дворм всех посдских стршин, приглшя их особо. Привлеченные звоном, н площдь собрлись и беженцы из округи. Многие из них никогд еще не бывли н христинских богослужениях. В небольшой церкви все не могли поместиться, и люди слушли службу снружи, стоя и сидя н площди.

Хор у белгородского епископ не было, но н свечи и лдн он не поскупился. В синевтых пхучих облкх стйки свечечных огоньков светились тинственно и знчительно, отблески игрли н серебряных оклдх икон. В свете их очи святых постолов н двух обрзх, которые только епископ Никит и имел и которыми очень гордился, кзлись живыми. И гулко рзносился по церкви торжественный голос епископ:

— Господи, воздвигни силу Твою и прииди во еже спсти ны. Д воскреснет Бог, и рсточтся врзи Его, и д бежт от лиц Его ненвидящий Его. Яко исчезет дым, д исчезнут…

Мло кто мог внятно повторить з ним слов молитвы, но все стрлись сердцем следовть его молитвенному чувству. Грозное зрелище орды под стеной, сознние собственного бессилия перед бедой нполняло белгородцев мучительной тревогой, побуждло искть хоть ккого-то прибежищ от нее, толкло к любой, смой слбой ндежде. Древние боги допустили беду — тк, может быть, новый бог, доброту которого неустнно восхвляют Христовы люди, зщитит и избвит от нее? Многие белгородцы думли, что орду привел дух потревоженного в оврге мертвец, которого Обереж не сумел успокоить. Никит же со своими священникми потртил немло времени н то, чтобы убедить белгородцев в бессилии Обережи и древних слвянских богов перед постигшей Белгород бедой. Поможет только истинный Бог, внушл слуштелям Никит. Иисус, Сын Божий, могущественнее всех воевод и князей — кого же просить о помощи, кк не его?

Одним из немногих, кто почти не пропускл службы, был стрший змочник Добыч. Гордый, с рсчеснной бородой, в нрядном кожухе, он стоял впереди, перед смым лтрем. Позди Добычи толпились его домочдцы: жен, двое стрших сыновей с женми, Рдч, челядинцы. Добыч уже усвоил, что перед богом Иисусом бояре и холопы рвны, и брл челядинцев в церковь, только ствил позди.

Кждой церковной службы Добыч дожидлся почти с нетерпением и был рд ей, кк юня девиц рд хороводу, где можно и себя покзть, и сердце потешить. В звучных и торжественных словх молитв Добыче слышлось что-то очень вжное, непонятность речей только добвлял блгоговения. Внимя мольбм к высокому Богу, Добыч и см себе кзлся выше и вжнее, почти сортником князя, который его избрл и привел н Русь, зодно и другом епископ. О смысле Христов учения и его отличии от веры в древних богов Добыч не здумывлся. Но епископ Никит жловл его хотя бы з внешнее усердие в новой вере и ндеялся, что з стршим змочником последуют и другие.

Своим блгочестием Добыч очень гордился и дже см почти в него верил.

— Прведный яко древо, посженное у вод, — говорил епископ, и Добыч соглсно кивл, думя, что это кк рз про него. — Не тк нечестивые, но яко прх, его же возметет ветр от лиц земли! — И Добыч грозно хмурился, предствляя улетющим прхом всех своих неприятелей, нчиня от Шумилы-оружейник и кончя облезлой собкой из кожевенного конц, однжды рзорввшей ему порты.

Сегодня епископ особенно грозно и вдохновенно обрушивл громы н головы нечестивых.

— Посылет Господь испытния людскому роду, крет з отступ от прведной веры! — возглшл он, и всякому в церкви было ясно, о ккой кре он говорит. — З почитние бесов, з дружбу и привет бесомольцев нвел Он н нс злую беду! Долгое время ждл Господь, чтобы вняло стдо Его учению прведной веры. Тк и от иудейского нрод долго ждл Господь покяния, но нрод не испрвил пути свои. И тогд послл Господь н иудеев ввилонян, и пленили ввилоняне цря иудейского, но Иеруслим сохрнили и не рзрушили всего црств Иудейского. Пророк Иеремия, Богом послнный, учил, что сия кр Богом дн з грехи цря и нрод, з отступничество от веры. Тк и вм, дети мои, послл Бог орду. Еще не пришл конечня погибель вш, еще не полонены погными дети вши и жены, не рзгрблены дом. Но иудеи не слушли пророк Иеремию. Тогд црь ввилонский Нвуходоносор рзрушил Иеруслим, иудеев увел в плен тяжкий, и длился тот плен семьдесят лет. Тк и вы, коли не послушетесь Бог, тяжкий удел себе обретете! Послушйте, сынове мои возлюбленные, глс Божьего, пок не нстл погибель!

Епископ не оствил без внимния вчершний случй н збороле, когд его священник чуть не сбросили со стены зодно с ккой-то холопкой-печенежкой. Незчем говорить обличительных речей в гриднице тысяцкого и искть смутьянов — все рвно никого не нйдешь. Умный епископ понимл, что черной чди нужен виновтый в ее беде, нужен врг, с которого можно спросить з все. Он не мог допустить, чтобы этим вргом посчитли Христ, им должен стть противник Бог Живого.

Нрод слушл епископ, смущенный горячей речью, устршенный грозными предупреждениями. Епископ видел, что слов его не рссеивются дром, но и не убеждют полностью.

— Много чудес посылл Господь для убеждения неверных! — снов зговорил он. — По молитве пророк Илии бросил Он огонь н жертву и згорелсь он. А отроков трех в Ввилоне — Аннию, Азрия и Мисил — сохрнил Господь невредимыми в печи огненной, тк что ни волос единый не обгорел у них и дымом не веяло от одежд их. Помолю же и я Бог. Скорый в зступлении и крепкий в помощи! Блгословив, в свершении доброго дел рбов Твоих укрепи! Прослвь имя Твое, отвори очи нши н свет црствия Твоего! Книг сия, — епископ с усилием поднял обеими рукми пергментное Евнгелие в серебряном чекнном оклде, — книг сия покжет вм силу Бог. Подите, сделйте н дворе огонь.

Белгородцы с удивлением слушли его; переглядывясь, несколько человек отпрвились выполнять прикзние. Вскоре н площди перед церковью зпылл костер, сложенный из обрубков рзобрнного мбр. Дров теперь негде было взять, и горожне понемногу рзбирли хозяйственные постройки.

Нрод влом повлил из церкви нружу, позди всех вышел епископ, с усилием держ перед собой тяжелое Евнгелие. Его вдохновлял пример одного из первых н Руси учителей Христовой веры — рхиепископ, более ст двдцти лет нзд прислнного из Визнтии птрирхом Игнтием. Рсскзывя князю русов и его приближенным о силе Бог, тот рхиепископ бросил по их требовнию в огонь Евнгелие, и оно не сгорело, убедив зрителей в могуществе Христ. «Верующий в меня, дел, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит», — вспоминл Никит слов Иисус, скзнные постолм. «Если о чем попросите во имя Мое, то сделю», — обещл Господь, и Никит, твердо веря, просил Господ помочь ему чудом убедить белгород-цев в своей силе. Они познли зкон, приняв крещение, но не следуют ему, и вин их будет тяжел н Божьем суде. А предстть перед ним им предстоит, может быть, уже очень скоро.

Удивленно и выжидюще гудя, нрод рзместился по площди вокруг костр, кто-то злез н ближние тыны, чтобы было лучше видно. Всем кзлось, что свершется ккое-то млопонятное священнодействие. Книг, непривычный и мло кем виднный предмет, д еще священня книг, в тком богтом уборе, вызывл трепет см по себе.

— Глядите же, что делет сил Бог Всемогущего! — воскликнул епископ Никит. — Не тронет огонь священной книги, не посмеет коснуться ее!

С этими словми он поднес Евнгелие к пылющему костру и рзжл руки. Послышлся тяжелый хлопок, нрод рзом хнул. Тяжеля книг упл в костер, снчл н миг придвил плмя, но тут же оно вновь зигрло по сторонм, облизывя серебряный оклд, где по крям вились виногрдные плети в гроздьях и листьях. Серебряный крест н верхней крышке книги, обвитый цветущей плетью виногрд, сиял в середине, отблески огня дрожли н нем, он, кзлось, все рос и рос, зполняя собой все прострнство. Дльние зрители тянули шеи, толклись, ближние стояли, рзинув рты и не сводя изумленно-испугнных глз с серебряного узорного прямоугольник в огненном трепетно-рыжем венце.

Кзлось, смо время остновило свой полет и с недоуменным испугом смотрело н книгу, неподвлстную огню. Но вот епископ поднял руки вверх.

— Блгословите Господ, все нгелы Его, сильные крепостию, творящие слово Его! — вдохновенно воззвл он, словно видел нд площдью детинц небесные рти, и многие белгородцы тоже здрли головы. — Блгословите Господ, вся силы Его, слуги Его, творящие волю Его! Блгослови Господ, вся дел Его, н всяком месте влдычеств Его, блгослови, душе моя, Господ!

От одного возглс к другому голос епископ деллся громче, крепче, вдохновеннее, и последнее он прокричл в невырзимом священном трепете и восторге. Его черные глз широко рскрылись и сверкли, и стршно было тем, кто видел его лицо. Смо небо, кзлось, погрознело, словно см Всемогущий Бог опустил свой сверкющий взор н тесную площдь белгородского детинц, и кждый из бывших н площди ощущл н себе этот светлый и грозный взор. Бог, явившийся в чуде, стл вдруг пугюще близок, коснулся кждого, силой его полнился смый воздух, с кждым вздохом нполняющий грудь.

— Ну, рскидйте! — прикрикнул епископ н ближйших к костру мужиков.

Время, опомнившись, встряхнулось и кинулось вскчь, все н площди ожило, здвиглось, зговорило. Мужики торопливо принялись рскидывть плкми костер. Руки едв слушлись их, в мышцх был противня мелкя дрожь, кк после непосильного нпряжения. Жр отгребли, епископ нклонился, взял Евнгелие, с нтугой поднял и медленно понес в церковь. По площди проктился изумленный вздох. От волнения почти никто не зметил, что епископ держит нгретые в огне кря оклд не голыми рукми, через длинные рукв своего одеяния. Общее потрясение было велико, сил Бог явилсь всем и кзлсь несокрушимой, несомненной! Рдость послушным рбм Его, горе ворогм!

— Вот он, сил Господня! — провозглшл с церковного крыльц вернувшийся епископ. Удвшееся чудо вдохновило его — Бог не оствил, помог и ждл новых дел от своего слуги. И теперь епископ Никит чувствовл в себе силу прикзть горе; не он, но Бог говорил его устми. — А вы, стдо нерзумное, отвергете дры милости Божьей, оттлкивете хлеб от себя, грызете кмень! Злобного бесочтец зовете н совет!

Обвиняющий перст епископ протянулся в сторону Обережиных ворот. Долго он ждл случя посрмить и одолеть своего врг-обоялник. С печенеговой могилой, кк вышло, Обереж посрмил его, но теперь пришел чс его торжеств, Бог дл ему сил положить конец упорной многолетней борьбе з умы и души белгородцев. Взоры их были устремлены н епископ, души рскрыты его словм, и кждое из них пдло, кк кмень в тихую воду, рзгоняя широкие круги до смых берегов. Все они были подвлены явленным чудом и сделлись послушны, кк дети.

— Здесь вш ворог живет! — полный сознния своей безгрничной влсти, гневно восклицл епископ, укзывя н Обережины ворот. — Слуг бесов! З его грехи, з противление вере Бог нвел н вс орду погных ввилонян! Погибнете, кк погибло црство Иудейское, если не покетесь в грехх, не прогоните бесов служителя! Возьмите его, изгоните его прочь, тогд Господь помилует вс!

— Гони, ребят, волхв проклятого! — первым зкричл Добыч среди всеобщего молчния. Не отличясь глубокомыслием, он легко поддвлся внушениям тех, кого считл сильнее себя, и слушл епископ с открытым ртом. — Из-з строго лгун мы тут все погибем! Гони его прочь! Бей его, и Бог нс зступит от орды!

— Прочь ведун! Бей его! — зкричли змочники вслед з своим стршиной.

— Прочь волхв! Не сумел спсти, тк пусть сильного бог не гневит! — звопили вслед з ними беглецы из округи. Это было понятно и рньше: если боги гневются, знчит, кто-то виновт: или князь, или зловредные чужеземцы, или волхвы. Тк прочь их! Жителям сожженных ордой дворов и пхрям зтоптнных пшен слишком нужн был ндежд н сильное покровительство и крепкую зщиту. Епископ Никит обещл им эту ндежду, и десятки исхудлых рук уцепились з нее.

— Бей стрик! Прочь его! Из город вон! Со стены! — ревели десятки голосов, и уже толп, волоч в своем потоке и несоглсных, ринулсь к Обережиным воротм. Впереди всех бежл тот смый худощвый мужик с недосттком передних зубов, в рвном поярковом колпке, что недвно чуть не сбросил со стены Ионн. Звли его Кошец; его весь стоял между Белгородом и Млым Новгородом, через который орд попл н Киевщину. Кждый рз, когд ветер нес из полуденной степи зпх дым, Кошец думл о своем сожженном дворе и жждл рсплтиться з это — невжно, с кем, со священником или с волхвом!

Кто-то из белгородцев пытлся остновить рспрву, згородить ворот, но их смели, и толп ворвлсь во двор. Дверь в полуземлянку мигом сорвли, лвки перевернули — волхв в доме не окзлось. Кроме жилья, н тесном дворике были только погребок д бньк, д еще высокий сруб колодц. Обшрили все, посрывли двери, но Обережи будто и не бывло. А рзбуження жжд рзрушения кипел и искл выход: люди переломли немудреную утврь, побили горшки, рзметли пожитки Обережи.

— Где же см? Где обоялник? Куд скрылся? — выкрикивли голос. — Не обернулся ли вороной или собкой, не сбежл ли?

— Д он в гриднице, н воеводском дворе! — сообрзил Добыч. — Туд, ребят!

— Двй з ведуном! — орл Кошец громче всех. — И тм от нс не спрячется!

Шумным влом лохмтых голов и рзношерстых шпок толп устремилсь к воеводскому двору. Кк вчер они готовы были рзорвть служителя Христ, тк теперь взывли к нему о спсении; кк вчер они яростно рвлись отомстить з поругние древних богов, тк теперь проклинли их. Бед бросл их умы и души из стороны в сторону, от одной ндежды к другой; тк мечется згннный зверь, пытясь прорвть железный крут рогтин.

Епископ нблюдл з происходящим с церковного крыльц, сосредоточенный и молчливый, кк воевод, смотрящий с холм н свои полки. Говорил Господь: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, кк ветвь, и зсохнет; ткие ветви собирют и бросют в огонь». Обереж был для Никиты ткой ветвью, не приносящей плод, и епископ без колебний готов был сжечь бесомольц рукми рзъяренной толпы. Почти один среди тысяч новообрщенных, остющихся по сути язычникми русов, он не выбирл дорог и верил, что Господь простит ему прегрешения рди блгой цели. Рзве не см Он скзл: «Не мир пришел Я принести, но меч»?

Воеводские ворот окзлись зкрыты: встревоженный шумом тысяцкий не велел никого пускть и кликнул дружину.

— Отворите! Отвори, воеводо! — нестройно ревел толп. — Отдй нм обоялник!

Кошец впереди всех яростно колотил костлявым кулком в дубовые горбыли ворот. Добыч не отствл от него — вспотевший, рскрсневшийся, кк н поле битвы, орущий широко рзинутым ртом см не зня чего. Они не помнили уже о священной книге, не думли, з что и зчем ндо бить и гнть волхв. Все здесь были нпугны, многие и рзорены ордой; проповедь и чудо нполнили их блгоговением перед могуществом Бог Христ, епископ укзл врг, мешющего спсению. И со всей яростью, порожденной стрхом и жждой избвления, они кинулись н этого врг, збыв о прежнем увжении к нему. Бед перевернул весь их мир, и то, что прежде почитлось, теперь было ненвидимо з неопрвднные ндежды.

— Чего ндобно? — См тысяцкий Вышеня вышел н гульбище терем, тк что мог поверх тын видеть площдь и см был виден всем. Не зня причины шум, тысяцкий был сильно встревожен этой смутой, но держлся твердо и влстно, ничем не выдвя тревоги. При виде его толп см собой притихл. — Что, собчьи дети, смуту зтеяли? Вот я псов н вс спущу! — пригрозил он, гневно хмуря брови.

— Не смуту, воеводо-бтюшко, хотим бесомольство из город вывести! — зкричл в ответ Добыч. Его тщеслвия нельзя было погсить одним окриком. Сейчс было его время отличиться, и Добыч не упустил случя. — Отдй нм ведун, он у тебя схоронился в гриднице. А более нм ничего не ндобно.

Во дворе услышли их требовния. Некоторое время было тихо, только неясные восклицния, то ли спор, то ли просьбы и уговоры, долетли из-з тын. Толп ждл — не брть же приступом воеводский двор! И вот ворот со скрипом стли отворяться. Добыч, Кошец и человек пять смых яростных крикунов ринулись было во двор и вдруг зстыли, здние нтолкнулись н передних. Н крыльце вместо Обережи стоял Явор. Под его рубхой были зметны многослойные склдки плотной повязки н груди и плече, через щеку и подбородок тянулся кривой шрм с темной коркой подсохшей крови. Он сильно изменил лицо Явор, и при взгляде н него холодело в груди. Светлые волосы Явор слиплись, згорелое лицо побледнело и осунулось. Он тяжело дышл, глз его смотрели исподлобья н крикунов тким стршным ненвидящим взглядом, что люди хнули и попятились. Кзлось, вся его отвоевння у смерти сил обртилсь в эту ненвисть, и взгляд его поржл ужсом, кк огненное копье-молния. По сторонм Явор виднелись бледные лиц Медвянки и Сияны, см тысяцкий стоял н гульбище, изумленно приоткрыв рот. Явор считли мло что не убитым, и его появление порзило всех, кк громовой удр.

Когд крики толпы с угрозми Обереже долетели до гридницы и до истобки, челядинцы побежли зтворять двери, кмети схвтились з оружие. См Обереж встл с лвки и взял свой посох, Медвянк и Сиян бросились удерживть стрик.

— Сейчс я горлодеров-то уйму! — грозил Велеб, нпрвляясь к порогу.

— Нет! — вдруг хрипло, но твердо скзл Явор. — Я см!

Обернувшись н его голос, потрясення Медвянк увидел, кк он вдруг рзом сел н своей лежнке и выпрямился, быстро и упруго, кк здоровый. Медвянк вскрикнул от неожиднности: еще утром он едв поднимлся, когд он подносил к его губм ковшик с водой.

Явор и см не понимл, что с ним происходит. Т неведомя сил, которую Обереж влил в него и которой отогнл от него смерть, теперь рзом вскипел в его жилх, поднял и понесл. Словно збыв о рнх и слбости, Явор отбросил одеяло, опрвил рубху, спустил ноги с лвки и встл. Все в клети смотрели н него, змерев, словно н их глзх см Святогор рзбил кменные доспехи и вышел н волю из горы.

В первое мгновение у Явор зкружилсь голов, он покчнулся, но удержлся н ногх. Медленным и твердым шгом он пересек истобку и гридницу, прошел через сени н крыльцо, и никто дже не сунулся его поддерживть — ткя сил был в его движениях. «Его Перун несет! » — мелькнуло в голове у Медвянки. Явор не чувствовл ни боли, ни тяжести, он ощущл несущую его чужую силу. Теперь он узнл, кк бьются рыкри, в одиночку одолевющие десятки вргов и не змечющие рн.

И перед воротми Явор увидел их — сквлыжник Добычу, нхльного и бессовестного, тощего чужого мужик с нглыми голодными глзми — точь-в-точь зимний облезлый волк. Рди этих людей он выходил в поле, они теперь знесли кулки нд всем, что было сильного и священного. В глзх Явор они были вргми хуже печенегов — еще подлее и презреннее.

Ступив через порог н крыльцо, Явор поштнулся, сделл шг и вцепился в резной столб.

— Куд? — хрипло спросил он, и его изменившийся голос ужснул, кк голос из могилы. — Обережу вм? Рзлялся, пес сквлыжный! Д я и с сней встну, тебя уйму!

Добыч, к которому были обрщены эти слов, см побледнел и здрожл под этим стршным взглядом, попятился. С ним подлись нзд и остльные.

Чудес сегодня тк и сыплись н головы белгородцев, одно стршнее другого!

— Кто смел, через меня ступит, тот Обережу тронет, — здыхясь, отрывисто и грозно выговорил Явор. — А пок я жив — не дм!

Добыч еще попятился и спиной вытеснил подручников со двор. Смые крикливые онемели под стршным взглядом Явор, смые глупые поняли, что зтеяли безумное дело. Никкие слов не обрзумили бы их толковее: ведь Явор чуть не с сней поднял тот смый Обереж, которого они сейчс яростно обвиняли в бессилии и зловредности. Сил, исцелившя поединщик, не могл быть злой. Все видели, кк Явор бился, — его сил не могл быть от дьявол, сидящего в бездне. И ни один здоровяк не посмел бы оттолкнуть его, едв стоящего н ногх, — тких святоттцев земля не носит.

Толп рзом ослбел, кк волн, рзбившяся о берег; епископу не достть Обережи, пок у него есть ткой зщитник, пусть дже один против всех!

Воеводскя челядь тут же зкрыл ворот. Едв врги скрылись, кк силы покинули Явор. Он крепче вцепился в столб крыльц и упл бы, но товрищи-кмети, бывшие нготове, тут же подхвтили его и торопливо понесли нзд в истобку. Глз его зкрылись, Явор снов впл в беспмятство, словно в этой короткой вспышке сгорели его силы, преднзнченные для многих будущих дней. Медвянк схвтил его руку и прижл к своему лицу. Он, кк и все, был потрясен произошедшим, отчянно боялсь з Явор и только крешком сознния негодовл н Добычу и прочих, зствивших его встть. Он в поле выходил нвстречу смерти, он и здесь пытлсь до него добрться! Медвянк плкл от стрх, кк в первую ночь после поединк, крепко прижимл к щеке руку Явор, и тепло этой безжизненной руки было для нее солнцем всего мир.

Ворот зкрылись, толп н площди остлсь недине с собой, весь крикливый здор куд-то подевлся, погс. От ревущего плмени злобы остлось только шипение мокрых углей.

— Д опомнитесь вы, Явор ведь з весь Белгород бился, чуть жизни не лишился рди нс всех, вы и его подняли! — негодующе хрипел строст гончров. Голос он сорвл еще рньше, пытясь удержть толпу от рспрвы, но в нступившей тишине и хрип его был теперь слышен.

— Ведь нсмерть его убил печенег, Обереж его выходил! — кричл Клин. Волосы ее рстреплись, лент сбилсь нбок, щеки горели кк мков цвет, н лбу крснело пятно от удр — видно, и он полезл в дрку рди волхв. — Обереж нс всех сколько лет выхживет, вы н него! И ты, бород ржвя, денег нкопил, ум сколько было, и тот под стрость рстерял! — нпустилсь он н Добычу.

— Ну ты, попридержи язык! — Слыш обидные слов, Добыч опомнился. — Ведь бискуп см велел…

— Д с бискупом ведомо дело: Обереж упыря печенежского прогнл, болгры не сумели, вот им и обидно! — зговорили вокруг. Нвждение схлынуло, белгородцы сми себе дивились и смотрели друг н друг с изумлением, кк рзбуженные от стршного сн.

— Стыдитесь, козлы бесчинные! — бушевл Шумил, потряся кулкми. — Н седую голову кулк погный подняли! Вс приютили в городе, хлебом кормят, водой чистой поят, вы чего деете! Тебя смого, кженник лешчий, со стены бы бросить!

Он тряхнул могучим кулком в сторону Кошц; тот кинулся было н оружейник, но соседи удержли его.

— Тк ведь чудо явилось! — зщищлся Добыч. Излишняя удль с него пооблетел, но он еще не сдлся. Он оглянулся н церковное крыльцо, но епископ тм уже не было. — Ведь не сгорел в огне книг священня! Знчит, Бог Христос сильнее стрых богов!

— Д чему тм гореть, серебро ж не горит, ты меня послушй! — отвечл ему ккой-то сереброкузнец, стуч себя в грудь, в кожный передник. — Эх, звери вы безумливые! Явор чуть жив, и то з Обережу встл! Ззор всему городу!

— Двй рсходись! — С воеводского двор вышли гриди и стли рстлкивть толпу. — Вли по дворм, буде орть!

Ворч и гудя, толп нчл рсходиться. Н душе у всех было смутно, никто не понял, кто же в этом споре окзлся прв. Перед глзми вствл то серебряный крест в огненном трепещущем венце, то Явор, едв стоящий н ногх, но зслонивший волхв, который его выходил. Орд — бед, что и говорить, но не тк-то просто понять волю неб. То ли древние боги огневлись н слвян з то, что их обесчестили, и возглшют слву греческому и иудейскому Христу, то ли Христос гневется з то, что древние боги прочно живут в сердце, в мыслях, н языке кждого из недвно крещенных слвян.

* * *

Добыч долго еще не мог успокоиться после событий этого бурного дня. Злился он и н Обережу, который победил его, дже не покзвшись н глз, злился н всех тех, кто срмил и стыдил его перед воеводскими воротми, и дже н тех, кто это слышл. «От всяких бед меня свободи, зовущ: Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя! » — в мыслях и вслух твердил он целый день, рздумывя, кк бы попрвить свое достоинство.

— Тебе бы, бтюшко мой, не бог слвить, о доме пордеть! — в досде упрекнул его жен н второй день. — Печенег-то нш лежит плстом, по двору рботть некому. Что же теперь, гончры, что его били, взмен него нм двор мести будут?

И тут Добыч вспомнил о тяжбе с гончрми, в которой тысяцкий присудил ему взять проджу с гончров з увечья Глчени. Теперь был смя пор взыскивть долги. Добыч был не столько корыстен, сколько тщеслвен, — ему были вжны дже не шесть Меженевых гривен, торжество нд обидчикми. Сми боги жждут скорейшего их нкзния, инче и быть не может, поскольку боги спрведливы. И спеш исполнить волю богов, Добыч тут же перепояслся, взял шпку и отпрвился н воеводский двор.

Тысяцкий Вышеня посмотрел н него волком и сперв не хотел и слушть. С епископом Никитой, првой рукой и первой зменой смого киевского митрополит Леонтия, Вышеня ссориться не хотел и весь свой гнев обртил н Добычу. И епископ не вовремя взялся богов рзбирть — не до смут, когд орд под стеной! А тут еще змочник полез, тоже, мученик Федор и Ивн ншелся!

Вышеня уже велел гридям вывести Добычу вон, но епископ вступился з него. Он тоже не збыл, кто первым поддержл его против волхв. Вдвоем они нпомнили тысяцкому его же собственный недвний приговор и зствили отдть прикзние. Тут же десятник Гомоня взял трех гридей и вместе с торжествующим Добычей отпрвился взыскивть долги.

С одного двор они унесли три гривны серебр, с другого толстый сверток холст, с третьего увели блеющего брн. З время осды все съестное нстолько вздорожло, что брн мог пойти и з три гривны, рньше н эти деньги можно было купить целое стдо.

В смом большом долгу перед Добычей окзлся Межень. Гончр и в лучшие времен едв ли смог бы собрть шесть гривен, теперь, когд люди из окрестных сел и весей не съезжлись в Белгород н торг, нйти столько серебр для уплты проджи было и вовсе невозможно. Громч и Сполох, со стыд уже четвертый день не поднимя глз н отц, усердно рботли. Они дже не жловлись н то, что н обед и н ужин получют по горбушке хлеб и по луковице. Ожидя долгой осды, Межень велел беречь припсы.

— Больно много в них лишней удли, — с угрюмой досдой приговривл он. — Не во вред будет животы подтянуть.

В первые дни после дрки у колодц все умы были зхвчены подошедшей ордой и поединком. Но теперь, когд волнение от этих событий улеглось, сыновья гончр вспомнили о своей новой вине и тоскливо подумывли, что Добыч тоже, уж верно, теперь о ней вспомнит. Они знли, что с их отц присудили взыскть шесть гривен, знли, конечно, и о том, что денег тких у отц нет и взять их негде. Горестно недоумевя, ккой же злой дух во второй рз подряд толкнул их н дрку, бртья уныло ожидли неизбежного нкзния, не нходили себе мест, всккивли н кждый звук шгов по соседству или голос у ворот. Сбежть бы вовсе из дому, чем тк мучиться, — д куд сбежишь, когд орд у ворот? Весь город был поймн в ловушку, бртья окзлись поймны вдвойне.

Когд Добыч збрл Глченю от Обережи, Живуля тоже вернулсь домой. Теперь он не могл дже проведть Глченю и скучл по нему. Н бртьев он по-прежнему держл обиду и почти не рзговривл с ними. И это осуждение мягкосердечной и любящей сестры проняло Громчу и Сполох сильнее мрчной ворчливости отц. Горько жлея о сделнном, об брт положили себе впредь, ежели боги их помилуют, подружиться с Глченей и зщищть его от обид и нсмешек.

— И вот н другой день после шум в детинце н двор к Меженю явился десятник Гомоня с тремя гридями и с смим Добычей.

— Ну что, хозяине, ншел шесть гривен? — дозввшись Меженя из мстерской, спросил десятник.

— Смеешься! — угрюмо буркнул Межень, отворчивясь. — И в доброе-то время шесть гривен — бед, ныне…

— А нет — збирет у тебя Добыч рботник! — объявил Гомоня. — Тк обычй велит, тк тысяцкий приговорил, тому и быть!

Добыч стоял позди десятник, гордый и довольный своим торжеством. По обычю, несостоятельный должник окзывлся рбом того, кому должен, и рботл н него до полного возврт долг или отдвл вместо себя кого-то из домочдцев. Нелегко отдвть в неволю свое дитя, но если дже Добыч соглсился бы взять з долг их добро и двор, то чем кормиться дльше?

Хозяйк зпричитл, гончр только перевел угрюмый взгляд с одного сын н другого. От Громчи в мстерской было больше толк, тк что прощться приходилось со Сполохом. Поняв отцовский взгляд, Сполох втянул голову в плечи и съежился: для его вольнолюбивого и веселого нрв учсть холоп, пусть и не полного, был хуже смерти.

Но судьб позботилсь о Сполохе и избвил Меженя от тяжкого выбор. Добыч не зствил его долго мучиться и выбрл см.

— Прни твои мне не ндобны, — неожиднно объявил он гончру. — В кузнях мне от них проку не будет — мое ж ремесло не чет вшему, тм ндо толовой думть, не глину пяткми мять. Прней себе оствь д учи их твоему ремеслу, чтоб рботли лучше д быстрее мне долг воротили. А возьму я у тебя девку, будет моей хозяйке в дому помогть. Собирйся, теперь же пойдем.

Он повернулся к Живуле. Он стоял у порог полуземлянки, приоткрыв рот от рстерянности и держ в руке деревянный пест, которым толкл ячмень н кшу. Мть зголосил сильнее, см Живуля дже не срзу понял, чего требует от них стрший змочник. Сообрзив, он выронил пест и злилсь слезми стыд, обиды и горя. В один миг он из бедной, но свободной девицы превртилсь в холопку н неведомый срок. Добыч, которого он стрлсь обходить стороной, вдруг стл ее почти полновлстным хозяином, и никто, ничто не могло ее спсти. Это неспрведливо, он-то в чем виновт? Но Добыч был впрве выбирть, возрзить было нечего.

Добыч не дл семейству гончр времени н слезы и рзговоры. Уже вскоре Живуля, всхлипывющя н ходу и более обычного рстрепння, выходил с узелочком в рукх с отцовского двор. Впереди гордо шгл Добыч, з ним Живуля, следом три гридя, словно охрняя, кк бы он дорогой не сбежл. Добыч был очень доволен одержнной победой. «Не зря я в битву ходил — и серебро взял, и припс взял, и полон взял! » — посмеивлся он про себя. Дже стрший его брт, двдцть лет нзд служивший в дружине князя Святослв и однжды взявший в плен Чернву, не тк гордился этим.

— Повели! — говорили вслед им люди, собрвшиеся возле того же колодц. — Кто богче, тот и прв. А кбы змочники гончр побили, тк больше одной проджи гончрм нипочем бы не добиться.

— Ишь, будто полонянку ведут! Иного ворог не ншли! С их бы удлью д в чисто поле!

— Эгей, црь ввилонский В-об-ух-сор! — издевтельски кричли прни вслед Добыче. — Взял в полон нрод иудейский!

— Эй, витязи! — зкричл Клин, все с тем же дубовым коромыслом стоявшя возле своих больших ведер. — Что-то мло вс — н ткого грозного ворог всего четверо! Может, пособить? Хотите, коромысло одолжу?

— Не цепляйся! — лениво огрызнулся один из гридей н ходу. — Мы ж не по своей злобе — тысяцкий послл.

— Лучше б он вс в поле послл! — кричл Клин вслед уходящим. — А то был один мужик в Белгороде, д и тот порублен лежит!

— Д и тот не про тебя! — усмехлись женщины у колодц. Весь Окольный город знл, что Клине очень нрвится Явор. — И тот уж суженую свою сыскл!

— Д хоть двух! — с досдой ответил Клин и зцепил коромыслом ведро. — Был бы только жив — як ним в няньки детям попрошусь!

Подняв н плечо коромысло, он пошл по улице в сторону кузнечного конц, широко шгя и в досде рсплескивя воду.

По пути через Окольный город все встречные, знкомые с тяжбой Добычи и гончров, оборчивлись им вслед.

— Вот упырь желтоглзый! — упрекли люди Добычу. — У нс бед ткя, может, все пропдем, он и теперь только о своей клите рдеет! Ткой хуже печенег, готов живьем зглотить, свой своего же! Хоть бы рди орды пожлел девку. Вишь, кк убивется! В зкупы-то кому ж идти весело!

Сквозь слезы змечя устремленные к ней взгляды, Живуля терзлсь горем и стыдом: ее ведут, кк воровку, кк беглую холопку, он ведь не сделл никому ничего дурного! И Добыч, горделиво шгвший впереди, был для нее не лучше смого хн Родомн. Робкя сердцем Живуля всегд побивлсь велеречивого, суетливо-тщеслвного, смоуверенного стршину змочников, после двух ссор с ним и двух судебных рзбиртельств он и его влсть нд ними стли внушть ей ужс. Поистине те девы, которых в древние времен отдвли н съедение Змею Горынычу, не могли стрдть по пути к нему больше, чем стрдл Живуля по дороге от гончрного конц к Добычиному двору.

Добыч привел Живулю к себе и отпустил гридей. Внутри его просторного двор з могучим тыном — впору иному городищу — рсполглось немло построек: жилые дом смого хозяин и двух его жентых сыновей, кузня, хлев, мбр, бня, погреб. Хозяйское жилье было просторной полуземлянкой, рзделенной деревянной перегородкой н дв помещения с глиняными печкми в углх. В одной половине жил см Добыч с женой, в другой спл Рдч и хрнились готовые змки, еще не отднные зкзчикм или не проднные.

Сейчс в меньшем помещении хозяйского дом лежл н лвке Глченя, укрытый одеялом из козьих шкур. Объявив его своим полнопрвным сыном, Добыч зствил себя изменить обрщение с ним: он велел перенести Глченю от Обережи к себе и уложить в хозяйском доме, не в боковой пристройке для челяди, где тот жил рньше.

Сюд-то и привел Добыч свою новую челядинку.

— Вот сын мой лежит, твоими бртьями побитый, — сурово зговорил он, удивляясь, почему Живуля вдруг перестл всхлипывть и робко зулыблсь, руквом отиря слезы со щек. Глченя приподнялся н локтях, морщсь от головной боли. — Будешь з ним ходить, покуд не попрвится. Вон стрик трвок дл, велел звривть д его поить — умеешь?

Живуля кивнул и попытлсь зпрвить волосы з ухо, потом принялсь утирть руквом лицо, стрясь скрыть свою рдость. Прощясь с отцовским двором и бредя через Окольный город, он не думл, что увидит здесь Глченю. Теперь же сообрзил, что будет с ним, и н сердце ее рзом посветлело. Н Добычу он не поднимл глз, боясь, — Что все срзу переменится к худшему, если он увидит ее рдость.

— Сиди с ним безотлучно, — нствлял ее хозяин, ничего не змечя, поскольку проництельностью никогд не отличлся. — Буде уснет, ступй к хозяйке, он тебе дст рботу, и то всякий чс з сыном моим приглядывй. Ночью спть будешь вот здесь. — Он покзл н лежщую в углу свернутую овчину. — Урзумел?

Живуля снов кивнул. Довольный ее понятливостью и нестроптивостью, Добыч отпрвился в кузню, оствив млдшего сын н попечение девушки, которя позботится о нем лучше всех. Ему и в голову не могло прийти, ккое змечтельное целительное средство он доствил сыну. Вся эт злосчстня история с дркой у колодц, которя многим грозил бедми, для Глчени обернулсь многокртным счстьем: он был объявлен свободным, ухживть з ним отец привел в дом девушку, которую он и см больше всех хотел видеть возле себя. Едв Добыч вышел, Глченя крепко сжл тонкую руку Живули, ободряя ее и блгодря судьбу з то, что все случилось именно тк. Рди этого стоило снести и не ткие колотушки.

* * *

Через пру дней к Добыче в гости явились дв купц, Ярун и Борят, черниговцы родом. Опсность згнл их в Белгород по пути из Киев к Греческому морю, и теперь они зстряли в осжденном городе вместе со своими товрми. Товр их состоял из мед, воск и мехов, и купцы стртельно прятли его от посторонних глз, боясь, кк бы тиун тысяцкого Шуршл, который рзмещл их н постой, не вспомнил об их богтстве и не отобрл его для уплты дни орде.

К Добыче купцы пришли зкзть новый змок для клети — стрый кзлся им слишком легким и не внушл доверия. Рдуясь, что дже в это тяжелое время у него нходятся зкзчики, Добыч звел их в дом, где в меньшей клетуше хрнились готовые змки. Добыч терпел убытки из-з того, что во время осды прекртилсь торговля Белгород с окрестностями, и в лрях у него собрлось немло готовых змков.

Сейчс в доме было пусто, только Глченя лежл н своей лвке д Живуля сидел возле него, кк ей и было велено. Глченя зметно попрвился и мог уже см вствть, но скрывл это от отц, чтобы Живуля побольше сидел с ним. Добыч вовсе не торопил его вствть: нездоровье побитого сын двло ему повод всякий день и со всяким встречным рссуждть о том, кк его обидели негодяи гончры и кк он сумел-тки добиться првды. А челяди для рботы по дому у него хвтло и без Глчени. Поэтому он и у Меженя взял не прня, девушку, — об этом в городе будет больше рзговоров. В своем неукротимом тщеслвии Добыч не зботился дже, хорошо или плохо о нем стнут говорить, — лишь бы говорили!

Зслышв знкомые отцовские шги, Глченя нтянул н себя козью шкуру, служившую ему одеялом, и сделл стрдльческое лицо. Живуля нмочил полотенце холодной водой из глиняного кувшин с меткой Меженя н днище и положил Глчене н лоб.

Вошел Добыч, з ним дв вжных по виду и хорошо одетых гостя с сфьяновыми клитми н поясх, прошитыми по крям тонкой медной проволокой. Поклонившись, Живуля хотел выйти, но Глченя издл слбый стон, и Добыч движением бороды велел ей остться. Гости с любопытством оглядели Глченю.

— Сын твой? — спросил стрший из купцов, Борят, — высоколобый, темнобородый, с треугольным, кк нконечник стрелы, большим носом.

— Сынок мой меньшой, — с готовностью подтвердил Добыч.

— Никк хворет?

— Гончры, чтоб им пусто было, побили по злобе и звисти. Вот отлеживется.

Рдуясь новым слуштелям, Добыч охотно пустился рсскзывть о своей тяжбе с гончрми. Сидевшя рядом с Глченей миловидня девушк служил подтверждением его повести, но об купц смотрели не н нее, н Глченю.

— А что он у тебя вроде н печенег походит? — спросил Ярун, едв Добыч кончил свое повествовние. Ярун был помоложе Боряты, его продолговтое лицо окружл небольшя рыжевтя бородк. В рзговоре он чсто рстягивл широкий рот в ухмылке, покзывя очень белые зубы, но ухмылк эт не веселил, нсторживл.

— Его мть — печенежк, — пояснил Добыч. — Мой стрший брт ее в степи полонил еще в Яро-полковы времен. Д вы ее видели н дворе, кк сюд шли, он вм ворот отворял.

— А он у тебя по-печенежски рзумеет? — спросил Борят.

— Рзумеет. Чернв нучил его. Купцы переглянулись.

— Аг, — скзл только Борят и отвернулся от прня. — Покзывй змки-то.

Добыч отпер лрь и принялся покзывть гостям свою рботу. Здесь у него хрнились большие висячие змки, преднзнченные для дверей домов, мбров, погребов, для ворот. Кждый змок был похож н дв медных туеск, один пошире, другой поуже. Их соединял железня дужк, изогнутя, кк подков. Зпирлся змок без ключ, нужно было только вдвинуть дужку рзом в обе чсти, и хитро рсположенные пружины зжимли ее и не выпускли обртно. Чтобы отпереть змок, нужно было вствить в отверстие точно подогннный железный ключ.

Купцы долго рзглядывли рзные змки, пробовли, кк они рботют, хвлили Добычино уменье. Нконец они обговорили, ккие змки нужно сделть для них, и довольный будущим прибытком хозяин повел гостей в большую половину дом, велев жене собрть угощенье.

В ожиднии долгой осды угощенье было скромным, но гости не выкзывли недовольств. Рзговор зшел, конечно, об осде. Купцы сокрушлись, что он нвредит их торговле, дже если все кончится хорошо и Белгороду не придется сдвться н полное рзорение.

— Вот явил бы Бог Иисус чудо по Никитиной молитве! — скзл Добыч, вспоминя недвний молебен. — Услышл бы Бог если не нс, тк хоть бискуп! «Яко исчезет дым, д исчезнут! » — торжественно повторил он понрвившийся стих.

— Бог-то милостив, — соглсился Борят. — Д мло ндежды, что тк вот и рссеются, коли сми мы будем слож руки сидеть д чудес дожидться. Слышл, кк говорят: Бог-то Бог, и см не будь плох.

Он говорил неторопливо, через кждые несколько слов обрщя н собеседник пристльный испытующий взгляд, словно сомневлся, что его поняли. Голос его был многознчительным, кк будто он хотел скзть больше, чем произносил вслух.

— Ну инче чего нм ждть? — спросил в ответ Добыч. — Прогнть-то их ныне некому.

— Говорят: сил есть — ум не ндо, — вствил Ярун. — А ведь можно и по-иному повернуть: ум есть — и силы не ндобно. Коли нельзя печенегов прогнть, тк уговорить можно…

— Кк уговорить? — удивился Добыч.

— А попросту, — скзл Борят. — Столковться бы с кем, кого хн ихний слушет, чтоб уговорил его вести орду н Киев, от Белгород отступиться. Родомн своего стршего сын пуще глз любит и жлует, во всяком деле с ним первым совет держит.

— А вм-то откуд знть, кого он любит? — недоверчиво спросил змочник. Ткой поворот беседы удивил и оздчил его, он дже не знл толком, что отвечть.

— Мы-то знем, — знчительно ответил Борят. — Мы с ними и рньше торговли, и с Родомном смим, и с сынми его встречлися. Печенеги хоть и дикий нрод, купцов увжют, понимют — н торговле держвы стоят.

— А чего же вы к нм в город кинулись, коли вм от них беды не ждть?

— В городе-то сохрннее, мы ведь не горшки печные везем, у нс товр дорогой! Лдно, что сделлось, того не переменишь, вот что дльше будет, то в нших рукх.

— Стло быть, думете по прежнему знкомству хнского сын уговорить от Белгород отступиться? Д кк же? Ему тоже Белгород охот погрбить, он з тем и пришел.

Добыч быстро сообржл тм, где дело кслось его чести и выгоды, но сейчс с трудом мог взять в толк, о чем говорят купцы. Кк и все в Белгороде, он видел в печенегх вргов и не мог вообрзить, кк можно с ними сговривться.

— З хном — орд, хн без добычи или без большой дни не уйдет. А сын хнского можно и подешевле уломть, — кк опытный взрослый несмышленого ребенк, нствлял его Борят. Торговый человек привык думть, что любое дело можно проделть к своей выгоде, если взяться з него с умом. — У нс есть кое-что, что ему по нрву придется…

— Тк ведь он чуть жив лежит! Может, помер уже.

— Не помер! — уверенно возрзил Ярун. — Печенеги — племя живучее, от тких рн не помирют.

— Д он теперь зол н нс — может, Явор его н всю жизнь изувечил. Не зхочет он и говорить, срзу велит головы срубить или еще похуже что.

Не в силх тк срзу принять подобную мысль, Добыч выклдывл все возржения, которые только приходили ему в голову. Он всегд не доверял чужкм, черниговцы змыслили совсем уж безумное дело!

— Не велит! — с той же уверенностью ответил Ярун и рстянул рот в хитрой усмешке. — Мы слово ткое знем зветное, с ним все сбудется по-ншему.

Об купц испытующе смотрели н Добычу. Змочник сообрзил, что ткими змыслми не делятся с кем попло. Рзговор этот с ним, видно, звели неспрост. Переств здвть вопросы и возржть, он выжидюще смотрел н Боряту, готовясь срзу от всего откзться.

Борят понял его ожидние и зговорил дльше.

— Столковться с ихним княжичем мы сумеем, д вот здч — кк к нему попсть? — Он помолчл несколько мгновений, но Добыч молчл тоже, и купец продолжл: — Говорят, есть в Белгороде ходы подземные з стены н вольную волю.

— Кк не быть? — подхвтил Ярун. — Во всяком городе есть!

— Во всяком городе есть, д не всякий их ведет, — неспешно говорил дльше Борят. — Уж не ведешь ли их ты, человече? Ты в Белгороде первый змочник, уж не ты ли для тех дверей змки ковл?

Он упер в Добычу проництельный и знчительный взгляд, и Добыч понял: вот оно, рди чего купцы пришли к нему и звели этот темный рзговор.

«Господи, воздвигни силу Твою и прииди во еже спсти ны», — вспомнилось Добыче. Уж не Бог ли Иисус послл сюд этих купцов, чтобы помочь Белгороду избвиться от орды?

— Я ковл, — помедлив, соглсился Добыч. Он еще не решил, кк поступить, но был смутно доволен, что в тком вжном деле ему придно немло вес. — Мои змки н них. Неужто првд хотите к печенегм идти рядиться?

— А чем худо? — живо ответил Ярун. — Мы сын хнского подркми пордуем, он отц сговорит орду увести н Киев, — весь бы Белгород нм поклонился, кбы знл. А нм своих голов и товр жль. Мы не белгородские, нм здесь пропдть неохот.

— Д кк мне знть, что вы тем ходом печенегов сюд не приведете? — Теперь уже Добыч пристльно зглянул в глз тому и другому гостю. Внезпно пришедшя мысль обеспокоил его. — Вы не нши, вм нс и город ншего не жль.

— Вот те крест! — Борят вжно и привычно перекрестился. — Пусть мне Иисус Христос и Велес-бог будут послухми — тких змыслов не имеем.

— Не передо мной божитесь! — скзл Добыч и нхмурился. Слишком тяжеля ответственность внезпно свлилсь н него. Кто он, воевод или волхв, чтобы решть з весь город ткие вжные и опсные дел? И все же он решил скзть то, что знл, — решимость и уверенность купцов поборол его удивление и недоверие. — Ежели идти к печенегм, то еще кое-кому ндо поклониться… Бискупу Никите! Ход-то где нчинется — в церкве! А от церквы у меня ключей нету, Никит змок в Киеве покупл. Д и не зню я, где тм ход, тм у него попробуй чего нйди в темени д з решеткми…

— С бискупом мы сговоримся! — Борят тихо зсмеялся, хитро щурясь. Он уже был доволен тем, что узнл, последнее препятствие — епископ — предствлялось ему вовсе ничтожным. — Никите-то больше всех ндо, чтоб орд без битвы поднялсь д ушл. См говоришь — по его молитве! Бискуп-то хотел ведун посрмить, вышло, что вроде ведун его посрмил. Обещл он милость Господню, д где ее взять? Вот явит Господь чудо, Никит больше всех будет рд. А то люд белгородский некрепок в Христовой вере, после ткого чуд врз укрепится! Ведун тогд бы взшей из город погнли. Пустит нс Никит к ходу, со всей рдостью пустит, д еще из своих скотниц к ншим подркм свои добвит.

— Ступйте к Никите! — скзл Добыч, торопясь скорее отделться от гостей и порзмыслить в тишине. — А я пок з ключ возьмусь.

— Скоро ли сделешь?

— Кк Сврог дст… Сделю — скжу.

— Ну, делй. Пру дней-то можно повременить, покуд хнский сын отлежится, тм медлить больше нечего. Того гляди голод нчнется. См ведь, поди, не хочешь, чтобы голь перектня в твоем погребе шрил, — нпоследок пригрозил Борят.

Провожя купцов, Добыч был немногословен и хмур. Дже его тщеслвие не могло преодолеть осторожности. Добыче было тревожно, словно он сунулся н ночь глядя в дремучий волчий лес искть зблудшую корову, — и скотину не воротишь, и см пропдешь. Но и остться в стороне ему не хотелось — вдруг и првд этих купцов Бог послл? Д и Белгород жлко — других путей к спсению от долгой голодной осды змочник не видел. Он был дже рд, что подземный ход нчинется в церкви и последнее слово остется з епископом. Если служитель Божий соглсится, то простому змочнику можно не тревожиться. Но Добыч все рвно тревожился.

Покрепче зкрыв ворот з гостями, Добыч вернулся в дом и прошел в ту половину, где лежл Глченя. Живулю он послл в кузню, велев позвть к нему Рдчу, см отпер один из стоявших здесь больших лрей и принялся перебирть глиняные плстинки с отпечткми рзных ключей к змкм, которые ему приходилось ковть. Ткие отпечтки он оствлял у себя от всех больших змков, которые было бы трудно сломть, если вдруг потеряется ключ. Н кждой плстинке одному Добыче понятным знчком или несколькими буквми было отмечено, от ккого змк этот ключ.

Перебиря эти свидетельств своего мстерств и редкого уменья — грмоты! — Добыч дже повеселел и почти поверил, что зтея может удться. Д и не смя трудня чсть ему достлсь — не он ведь пойдет в печенежский стн! Зто сколько чести, если блгодря его ключу город будет избвлен от осды!

Когд пришел Рдч, удивленный тем, что отец оторвл его от рботы в неурочное время, Добыч уже держл в рукх глиняную плстинку, н которой не было никких знчков.

— Вот, сыне, ккое дело, — скзл он Рдче. — Приходили купцы, просили помочи. Потеряли они ключ от клети с товром, просят другой выковть. Я же тот змок ковл, вот у меня слепок от ключ остлся. Хочу тебя просить сделть — у меня с тех пор глз стли не те, дело вжное…

— Сделю, — соглсился Рдч. Он привык, что отец нередко поручет ему сложную рботу, и гордился этим. — Ккой срок дли?

— Плчутся, просят скорей. Пру дней, дольше нельзя.

— Видно, у них не товр, хлебный припс в той клети! — зсмеялся Рдч. — Инче н что им теперь товр — не с печенегми же торговть!

Добыч пострлся зсмеяться вместе с сыном, но н смом деле слов сын всколыхнули его тревогу. Сейчс он уже желл, чтобы епископ не соглсился н эту опсную и безрссудную зтею и ключ вовсе не пондобился.

— Вствй, брте, н ноги живее! — Рдч подмигнул лежщему Глчене. — Я и тебя обучу ключи ковть, и тебе купцы богтые будут в ноги клняться!

* * *

Послушвшись стршего брт, Глченя стл быстро попрвляться. Через дв дня он уже вствл и понемногу взялся з дел по хозяйству. Помимо прочего он помогл и н рытье нового колодц. Н дворе Добычи рботл целя дружин мстеров-колодезников. В углу двор уже стоял деревянный сруб нд ямой, в глубине которой рботл один из колодезников. Он выбирл глинистую землю и нсыпл ее в большую и крепкую, оковнную железными полосми бдью, спущенную к нему н веревке. Нверху эт веревк был прикреплен к стоячему вороту, который врщли четыре других рботник. Пятый вынимл бдью и высыпл из нее землю, еще двое сколчивли из бревнышек новые звенья и нрщивли сверху сруб, постепенно опусквшийся вниз под своей тяжестью. З пять дней колодезники прокопли тк глубоко, что человек н дне колодц было трудно рзглядеть, только рубх его белел во тьме шевелящимся светлым пятном.

Не привыкший сидеть без дел, Глченя то подносил новые бревнышки, то помогл стршему колодезнику вынуть из сруб бдью с землей и опрокинуть ее в лежщую рядом волокушу.

Из мбр вышл Живуля с решетом в рукх и остновилсь, нблюдя з рботой. З прошедшие дни он попривыкл к своему новому положению, д и рзниц, когд первые всплески стыд и обиды прошли, окзлсь небольшой. У себя дом Живуля ходил з скотиной и птицей, молол зерно и толкл крупу, стирл и шил, чистил горшки — то же смое он делл и здесь. Добычин жен, довольня ее усердием и послушнием, не обижл ее, — гордости Живуля вовсе не имел. Ей дже кзлось порой, что он здесь то ли в долгих гостях, то ли дже в млдших невесткх. Глченя целый день был с ней, что было бы никк невозможно, если бы он оствлсь дом. З делми по хозяйству Живуля мечтл тйком, кк будто он — его жен и этот дом — их общий дом. А кормили ее н богтом дворе дже лучше, чем у родителей, и Живуле порой думлось, что ее несчстье — холопство — нежднно обернулось счстьем. Мучимые рскянием бртья кждый день приходили нвестить ее, и он стрлсь укрдкой сунуть им горбушку или репу.

— Эдк они до смого Ящер докопются, — скзл он Глчене, с любопытством глядя н колодезный сруб. Кк же хорошо быть богтым! Ее отцу и в голову бы не пришло копть у себя н дворе особый колодец.

— Аг! — подхвтил Глченя. — Вот сейчс кк здрожит земля, кк зрычит, кк зревет, д кк выползет Ящер…

— Перестнь! — взмолилсь Живуля. — Стршно…

— Ой, чует мое сердце, зря мы тут роемся, — бормотл стрший колодезник, снов спускя бдью в сруб. — Говорили ведь хозяину: нету у тебя воды. Ее во всем детинце нету, почитй, только и есть, что у волхв н дворе. И тм знешь сколько сженей копли? Ты столько и сосчитть не сумеешь! Нет бы послушть знющих — ищи, копй… Мы-то рскопем, д коли Перун тут копьем в землю не удрил, ключ не сотворил, тк хоть землю нсквозь пророй…

— А и то — нсквозь пророете, кк рз в море-окиян попдете, и будет вод! — скзл Глченя. — Вм же рбот — из ткой глуби воду тскть! Целый день будете возле ворот стоять. Д и нельзя ее пить, из окиян-то воду. Он, люди говорят, соленя, горькя, кк слез сиротскя…

В ворот постучли. Чернв сделл движение, но Глченя остновил ее суровым окриком.

— Сиди, мтушко! Я см отворю!

Чернв хотел что-то возрзить, двинул рукми, вздохнул и промолчл, покчивя головой. Меж черных зломленных бровей ее сын появилсь суровя склдк, — точь-в-точь тким он зпомнил своего брт Мдыр, последний рз виденного почти двдцть лет нзд. После шум н збороле Глченя, узнв, ккой опсности чудом избежл его мть, тк рстревожился, что у него снов потемнело в глзх и зшумело в голове. Дв дня он лежл плстом, только требовл, чтобы мть все время сидел возле него, и сжимл ее руку. См Чернв уже успокоилсь и тревожилсь только з сын, к которому вернулся было недуг, Глченя боялся всякого стук у ворот, кждого звук шгов мимо двор — ему тк и мерещилось, что озверевшие мужики снов идут з его мтерью.

Вот и теперь Глченя см пошел открывть ворот и сделл это не рньше, чем выспросил, кто пришел и зчем. Гостями окзлись дв уже знкомых купц — Борят и Ярун.

— День вм добрый! — Глченя поклонился и пропустил гостей во двор. — Пожлуйте, отец дом.

Окзвшись во дворе, об купц почему-то не пошли в дом, остновились перед Глченей, проследили, кк он снов зклдывет в скобы тяжелый брус зсов. Обернувшись и увидев их рядом, Глченя удивился: не тк уж велик Добычин двор, чтобы без провожтого зблудиться. Ох и спесивы, видть, черниговцы, — белгородские сотники и то без провожтых обходятся.

— И тебе добрый день, — скзл ему Борят, внимтельно оглядывя прня. — Ты, я гляжу, вовсе попрвился?

Не привыкший к зботе чужих людей, Глченя блгодрно улыбнулся.

— Не вовсе, д вот хожу, рботю помленьку.

— Ходишь, стло быть? — продолжл рсспршивть стрший купец. — А в голове не шумит?

— Пошумливет порою, д не тк чтоб слишком. День-другой — и збуду, кк хворл.

— Ну, Велес в помочь, — скзли купцы и пошли в дом. Провожтый им и првд не требовлся.

Нступил полдень, рботникм пришл пор передохнуть. Нижний колодезник см збрлся в бдью, и товрищи вытщили его н поверхность.

— Нету тм воды, — говорил он стршему, отряхивя землю с портов и рубхи. — Нету, по всему видно. Не дело нш хозяин зтеял.

— Д предупреждли ж его! Теперь пусть нс не виновтит, мы згодя говорили…

Колодезники потянулись к бочке с водой в углу двор, умылись и устроились н бревнышкх в тени у стены мбр. Чернв принесл им поесть. Из дом вышл хозяйк и послл Живулю молоть зерно, и Глченя пошел вместе с ней. По пути в боковую пристройку им ндо было пройти через меньшую половину хозяйского дом, где Добыч принимл гостей. Едв они открыли дверь в жилье, кк купцы прервли беседу и нстороженно проводили их глзми.

Глченя и Живуля побыстрее проскользнули через клеть к дльней двери и торопливо поднялись по ступенькм — пристройк был поствлен выше, чем хозяйское жилье. Здесь ночевл немногочислення Добычин челядь, здесь же хрнились съестные припсы, которым не нужен был холод погреб. Живуля устроилсь возле жернов, состоявшего из двух больших кменных кругов, и принялсь з рботу. Глченя снчл помогл ей, подсыпя зерно в отверстие верхнего жернов, но очень скоро ему покзлось, что Живуля устл, и он принялся см врщть кменный круг. Он слишком недвно стл свободным человеком и не успел привыкнуть к мысли, что ткя рбот ему не пристл.

Горздо больше его зботило, кк бы облегчить труды Живуле. Теперь они поменялись местми — он был свободен, он попл в холопство. Но Глченя был тк блгодрен девушке з прежние доброту и сочувствие, что рдовлся любому случю помочь ей. Т рбот, которую он прежде делл см, кзлсь ему слишком тяжелой для Живули. Ведь он ткя слбенькя, дом у отц ей доствлось не больше еды, чем Добычиным холопм!

Добыч змечл, что млдший его сын весьм склонен к дочке гончр, но не здумывлся об этом. Рзве см Глченя родился не от челядинки? И рзве он н свете один ткой? Ведь и см князь Влдимир… Молчи, дурной язык, до беды доведешь!

З жерновом и зстл млдшего сын нежднно поднявшийся в пристройку Добыч. Увидев его, Глченя вскочил вместе с Живулей и тк же ретиво поклонился. Хоть он и перестл звться холопом, но отец оствлся для него отцом и хозяином. Добыч перевел взгляд с сын н Живулю, словно не знл, что скзть, потом кивнул Глчене н дверь:

— Идем, сыне. Есть у меня к тебе рзговор. Удивленный Глченя пошел з ним. О чем можно рзговривть с ним, вчершним неученым холопом, когд в клети сидят дв купц горздо умнее его? Но Добыч нзвл его сыном, что рньше случлось нечсто, и Глчене было очень приятно это услышть.

Войдя в переднюю клетушу, Глченя по лицм гостей увидел, что они ждли его. Рстерявшись, Глченя остновился посреди клети, не зня, куд девться дльше.

— Сядь. — Добыч укзл ему н скмью и повторил, видя явную рстерянность сын: — Сядь, говорю.

Глченя нерешительно присел н крй лвки. Никогд еще ему не приходилось сидеть перед отцом и перед знтными гостями. Одолевя смущение, он внимтельно смотрел то н отц, то н гостей. Ткие же испытующе-внимтельные взгляды встречл он в ответ. Просторня клетуш вдруг стл кзться тесной, словно под низкой кровлей повисло темное грозовое облко.

— А рзговор у нс к тебе ткой, — нчл Добыч, поглядывя то н Глченю, то н купцов, словно ищ у них подтверждения своим словм. То, что он от них услышл, порзило его, и он говорил медленно, не меньше стрясь уяснить эту мысль себе смому, чем сыну. — Люди сии хотят помочь избыть беду ншу окянную, печенегов от город увести. Для того ндумли они сговориться с хнским любимым сыном, дть ему подрки, чтоб он отц склонил увести орду под Киев. Д по-печенежски они не рзумеют, и ндобен им толмч, чтоб с печенегми сговориться. Вот они и ндумли — лучше тебя не сыскть…

Добыч змолчл, выжидюще глядя н млдшего сын. Сомневясь, он не хотел в тком вжном деле прикзывть сыну, впервые в жизни предоствил ему что-то решить з себя смому. А Глченя дже не срзу понял, чего от него хотят: его ндломленные брови приподнялись, смуглое лицо выржло недоумение.

— Мне к печенегм идти? — переспросил он нконец. Произнесены были именно ткие слов, но смысл их в голове не уклдывлся. — Толмчом?

— Вот-вот! — подтвердил Ярун, не сводивший с прня острых, кк железные гвозди, глз. — Ты их язык рзумеешь, ты н них лицом походишь, тебе больше веры будет. И отцу спокойнее: уж сын-то его город ворогу не продст.

В душе Ярун досдовл н их несообрзительность и нерешительность, но уговривл, стрясь ничем не выдть досды. Других помощников не нйти, д и нельзя многим знть про ткое дело.

А Добыч беспокоился: з время тяжбы с гончрми он не только тысяцкого, но и себя смого почти убедил, что любит Глченю не меньше других сыновей. Теперь ему вовсе не хотелось посылть сын н ткое опсное дело, и чем ближе был окончтельный уговор, тем больше не хотелось. Но он понимл, что иного выход нет. Без толмч купцы дже не дойдут до Тоньюкук.

А Глченя молчл, брови его хмуро сдвинулись. Ему не нрвились купцы и не нрвился их змысел. Теперь он понимл, почему их тк зботило его здоровье. Все-тки им окзлся нужен провожтый, и горздо дльше, чем он думл. Глченя хотел спросить, знет ли об этом змысле тысяцкий, но и без вопрос понял по лицм гостей, что не знет. Д никогд тысяцкий и не соглсится н ткое дело — Белгород поствлен князем зслонять Киев от печенегов, не нтрвливть их н стольный город.

Глченя не был подозрителен, но сейчс не мог отделться от сомнения: не хотят ли чужие купцы продть город печенегм? Скзть об этом вслух он не смел, но сомнения и подозрения достточно ясно отржлись н его лице. Добыч видел их и пострлся рссеять тем смым, чем утешл себя смого.

— Ярун с тобой в хнский стн пойдет, Борят у бискуп остнется, — скзл он. — Ткой меж нми уговор.

«В злог, стло быть», — подумл Глченя. Это немного успокоило его тревогу о судьбе город, но осветило ярче опсность для него смого. Еще дней десять нзд Глченя едв ли стл бы себя жлеть — подумл бы рзве что о мтери, — но теперь все было инче. «Живи, брте, сто лет — вольному чего не жить! » — вспомнилось ему пожелние Рдчи. Нверное, любимого сын Рдчу Добыч не послл бы к печенегм. Теперь только бы и жить, свободному, и видеть свободной свою мть, рядом Живулю. А не будет его — кто поможет ей, кто зщитит ее в холопской доле?

И отец, и гости видели н лице Глчени одолеввшие его сомнения. Брови его нхмурились, лицо стло упрямым — тким Добыч никогд его не видел. В душе Добычи возникло смутное чувство увжения — он всегд увжл сильных. Отнести это чувство к чумзому холопу было стрнно, но словно кто-то держл его могучей рукой з ворот, не двл орть или брниться. Борят хотел что-то скзть, но Добыч движением руки остновил его и поднялся.

— Идем, сыне. Выйдем-к.

Глченя послушно поднялся и вышел з отцом в пристройку, где ждл его Живуля.

— Вот что я тебе скжу, — нчл Добыч, остновившись нд сидящей возле жернов девушкой и глядя н сын. — З рботу и нгрд. Вернешься от печенегов — девку твою тебе подрю. Хочешь — у себя оствишь, хоть женись, хочешь — домой к родичм пустишь. Идет уговор?

Глченя помолчл. Рди этого можно н многое решиться. Добыч не был мудрецом, но здесь его, видно, небесные силы нствили, чем вернее подействовть н сын. Змечення им привязнность Глчени к Живуле теперь окзлсь кстти. Зня доброту и блгодрный нрв сын, Добыч безошибочно угдл, что рди ее свободы он пойдет н все.

— А ну кк не вернусь? — медленно спросил Глченя, в упор глядя н отц.

— А буде не вернешься, отпущу ее восвояси и долг с ее родичей сниму. И в том пусть Сврог-Отец и Огонь-Сврожич будут мне послухи. — Добыч взял в руку висевшее у него н поясе огниво.

Глченя перевел взгляд н Живулю. Не зня, ккой рзговор был в хозяйской клети, он не срзу понял, о чем идет речь. Слов «вернешься от печенегов» порзили ее, кк удр гром в ясный день.

Чтобы Глченя, едв опрвившись от одной беды, попл в другую, в сотни крт стршнейшую, — и подумть нельзя! Чтобы из-з нее, ткой простенькой, он, ее любимый, пошел н верную смерть — боги не должны этого допустить!

Не нходя слов, глядя н Глченю огромными от рстерянности и испуг глзми, Живуля зклинюще покчл головой, желя скзть одно: не ходи! Но Глченя лучше нее знл, что ткое неволя. И ни з что не позволил бы любимой девушке — никкой девушке н свете! — повторить судьбу его мтери.

— Лдно, — решительно скзл он, с непривычной твердостью глядя в глз отцу. — Идет уговор. Пойду, куд посылешь. Только и ты, бтюшко, своей клятвы не збудь…

* * *

Уже совсем стемнело, когд Добыч и Глченя осторожно постучли в ворот епископского двор. Створк тут же приоткрылсь, кк бы см собой, и пропустил их внутрь. З воротми стоял человек в черном долгополом одеянии, похожий н столп густой тьмы.

— Обождите здесь, — тихо скзл он, и по голосу Добыч и Глченя узнли Ионн.

Его шги чуть слышно прошуршли по мелкому, утоптнному песку епископского двор, проскрипели по ступенькм, стукнул дверь сеней. Добыч и Глченя ждли возле ворот. Они не рзговривли, но думли об одном и том же. Змочник уже и не ндеялся н блгополучный исход и неминуемо ожидл бед, моля богов только о том, чтобы беды эти были не слишком велики. Теперь он жлел, что соглсился отпустить сын н ткое опсное дело, и только днное епископу слово удерживло его от того, чтобы увести Глченю обртно домой. Ккой полоумный, в смом деле, пошлет своего родного сын н верную гибель? Добыч жлел Глченю и уже не помнил тех доводов, которыми совсем недвно убедил себя помочь купцм, брнил себя з глупость. Не он, дескть, в печенежский стн пойдет! Д уж лучше бы см, чем посылть сын, свою родную кровь!

А Глченя в душе прощлся с отцом, берег в пмяти лиц Чернвы и Живули, словно рсстлся с ними нвеки. Н прощнье мть отдл ему бронзовую печенежскую подвеску к поясу, Живуля повесил ему н шею кожный мешочек н ремешке. Н нем был вышит охрнительный знк Джьбог, внутри лежл волшебня одолень-трв. Глченя прикслся то к одному оберегу, то к другому, с любовью и блгодрностью думя об обеих женщинх, смых дорогих ему существх н всем свете.

Они всё стояли у ворот и ждли, томясь здержкой. Нконец дверь епископского терем отворилсь, и с крыльц спустились три темные фигуры — Ионн, епископ Никит и Ярун.

— Борят где? — збыв поприветствовть епископ, срзу спросил Добыч.

— У меня в гриднице сидит. З ним присмотрят, — ответил Никит. Сейчс его голос был сух и ворчлив и совсем не нпоминл блгозвучный и проникновенный голос служителя Божьего, кким он нствлял белгородцев в истинной вере.

— А прень-то твой здоров теперь? — деловито спросил епископ у Добычи. Н смого Глченю он дже не глянул — рожденный в холопстве прень не стоил его взгляд. И не здоровье Глчени знимло Никиту, только его способность выполнить поручение.

— Здоров, — хмуро ответил Добыч. Змочник не был нделен особой чуткостью, но без труд рзобрл безрзличие епископ к учсти Глчени, и это его обидело. — Быть бы ему и звтр тким здоровым, кк теперь, — мне более и желть нечего.

— Бог не оствит рбов своих! — привычно пообещл Никит. — Идемте.

Все вместе они вышли з ворот и подошли к крыльцу церкви, стоявшей совсем рядом с епископским двором. Дже огня епископ не велел брть — незчем было привлекть людские взоры к их тйному делу. Добыче и Глчене стновилось все больше не по себе — об были рвно непривычны крсться через детинец в ночной темноте, словно воры. Дв божеских служителя в темных одеяниях кзлись злыми духми, которые мнят их з собой н верную гибель, Ярун лихим упырем, который и теперь, судя по голосу, не перествл склить зубы в зловещей усмешке. Добыч всегд гордился, если знл или делл что-то недоступное прочим, но теперь эт тинственность кзлось ему верным докзтельством того, что дело нечисто. Рзве доброе дело прячут от людей?

Возле церкви Ионн ззвенел ключми у пояс, отцепил один и вствил его в прорезь змк. Ярун озирлся, кк вор у чужой клети. Ионн снял змок с двери и пропустил всех в церковь. Добыче и Глчене было жутко вступть ночью в жилище Бог, они не были уверены, что Бог простит нрушение своего ночного покоя рди того дел, с кким они шли. Глченя крепко сжимл в лдони кожный мешочек с одолень-трвой и Джбожьим знком — до подземного црств черных нвий и впрямь кзлось недлеко. И не у кого было искть зщиты, кроме Джьбог, бог живящего тепл и блгодетельного свет.

В церкви было темно, кк в погребе. Войдя последним, Ионн зкрыл з собой дверь и зстучл огнивом. Выбив искру, он зжег тоненькую розовтую свечку. В свете мленького желтого огоньк почти ничего нельзя было рзглядеть, но все-тки рзличимы стли знкомые стены, побеленные и покрытые рзноцветной росписью, которую и Добыче и Глчене не рз приходилось рзглядывть от скуки во время долгой службы. Где-то в глубине темного строения Ионн и Никит снов звенели ключми, чем-то скрипели, что-то двигли. Ярун пролез вперед им помочь, потом позвли Добычу, чтобы он отпер змок, — у Божиих служителей не получлось. Слишком двно этот змок отпирли в последний рз, был он тк велик и тяжел, что никто, кроме смого змочник, и не спрвился бы с ним. Нконец рздлся скрип, и Добыч и Ярун вдвоем отвлили от пол тяжелую дубовую крышку, оковнную железными полосми. Под ней открылся черный лз со срубом внутри, похожий н колодец. Вниз уходили ступеньки, вырубленные в толстом бревне.

Глянув в колодец, Добыч содрогнулся и по новой привычке перекрестился. Глченя невольно отштнулся — мленький огонек позволял рзличить две-три ступеньки, дльше их зтоплял непроглядный мрк. В пмяти Глчени всплыли стршные повести о подземном мертвом црстве, куд путь лежл через вот ткой же черный колодец. При одном взгляде н него мороз продирл по спине — это были ворот в Црство Нвий. Никкя ндобность, кзлось, не могл бы зствить идти туд. Но тут перед Глченей возникло испугнное лицо Живули со свесившимися вдоль щек прядями волос. Рди нее он должен был идти в эту черную прорубь. Богиня Лд вдохнул в сердце бывшего холоп мужество, которого не припс для него Перун-Воитель. Княгиня Весны поднимет пвших, дет ум глупым, смелости робким, силы слбым, нполняет князя кротостью, холоп — гордостью. Рди дочки гончр Глченя готов был идти в эту черную яму, к которой и близко бы не подошел рди всех трех юных крсвиц — дочерей тысяцкого Вышени.

— Ступйте с Богом! — Никит перекрестил Ярун и Глченю, Ионн отдл купцу свечку. — Потрудитесь во слву Божию, и Бог вс не оствит.

Ярун бегло поблгодрил епископ. В душе его боролись боязнь и нетерпение. Он очень хотел спсти свое добро, но охотно послл бы кого-нибудь другого. Однко другого не было, и необходимость делл рсчетливого купц отчянно хрбрым. Он тк же мло принял к сердцу блгословение епископ, кк не от сердц тот его дл. Удивительно рзными были побуждения этих троих: Глчени, Ярун и епископ, стоявших рядом нд черной ямой и связнных, кзлось бы, общей целью. Но нередко одн и т же дорог н земле приводит к рзным исходм в небе. Богиня Мкошь, Небесня Прях, не знет устлости в созднии человеческих склдов, и ни одн ткнь жизни, вышедшя из рук ее, не походит н другую.

— Н Бог ндейся — см не плошй, — пробормотл Добыч. — Поберегись тм! — зпоздло крикнул он, глядя, кк темноволося голов сын исчезет в черном лзу. Несколько мгновений — и Глчени не стло видно, словно он кнул в черную зимнюю прорубь.

Придерживясь з ступеньки, Глченя вслед з Яруном спусклся в темный колодец. Н глубине человеческого рост лестниц кончилсь, и впереди открылся другой лз, тоже обшитый срубом. Он был похож н колодец, положенный н бок, щели между бревнми были змзны глиной, чтобы не проникл подземня вод. Ярун нырнул в этот колодец и пошел вперед, в темноту. Идя з ним, Глченя услышл, кк нверху со стуком и скрипом опустилсь крышк лз.

Медленно и осторожно они продвиглись вперед. Желтый огонек в рукх Ярун почти не рссеивл тьмы, своей спиной купец и вовсе згорживл свет от Глчени. Ему приходилось двигться в полной темноте, и он шел осторожно, чтобы не споткнуться о бревн лежчего сруб. Кждый рз ему приходилось зствлять себя сделть новый шг: кзлось, что впереди бездоння черня пустот, ступишь — и пропдешь. Воздух в подземном колодце был холодным и зтхлым, зстоявшимся, будто мертвый. Глчене снов пришли н пмять древние скзния о князе, которого чродейк-жен зствил живым пойти з ней в могилу. Нверное, живой в могиле чувствует себя тк же. Невидимый черный свод двил н плечи всей тяжестью кургн; чернот сковывл со всех сторон и душил. Глчене хотелось прыгть и мхть рукми, чтобы рзорвть эти глухие путы черноты, но он кзлсь кмнем, о который можно рзбить голову. Присутствие Ярун не утешло — тот был кк будто свой в этом подземном црстве, чужой и холодный, кк нежить.

Глченя не знл, долго ли они шли, — кк в могиле, время остновилось, зстыло во тьме и холоде. Но вот ход стл понижться, идти приходилось согнувшись. Они двиглись медленнее, но любя перемен рдовл, укзывл н близость конц пути.

Вдруг сруб кончился. Впереди был низкя земляня нор. Ярун погсил свечу и оствил ее н крю сруб — пригодится н обртном пути. Остток норы им пришлось проползти по холодной сыровтой земле, но Глченя почуял впереди свежий воздух, и это придло ему бодрости. Двигвшийся первым Ярун приоткрыл дерновую звесу и выполз н волю.

Лз открывлся н дне смого дльнего от стен город оврг, густо поросшего дубми, кленми и орешником. Узкое выходное отверстие было спрятно под ореховым кустом, дерн с живой трвой зкрывл его от взоров. Дже если бы кто-то зглянул в глубину куст, то принял бы лз з струю и покинутую лисью нору.

Выбрвшись из-под куст, Глченя глубоко вздохнул. После мертвого воздух подземелья свежий ветерок прохлдной весенней ночи покзлся ему тким счстьем, что дже чувство опсности нендолго зглохло. Любуясь глубоко-прозрчным темным небом с яркими весенними звездми, упивясь живым воздухом, Глченя не думл о печенегх. Он и прежде немло бродил вокруг белгородских стен, знл здесь кждый пригорок, но теперь ему кзлось, что он прошел через подземное црство и вышел в ккой-то совсем другой мир, неизвестный и згдочный.

— Буде прохлждться д н небо зевть! — буркнул Ярун. Купец уже отряхнул землю с одежды и волос и готов был идти дльше. — Лз-то згороди хоть трвой, то ведь сыщут, все пропдет.

Слов его пробудили Глченю от бездумной рдости. Рзом он вспомнил, зчем они проделли ткой путь, и острое кк нож чувство опсности зствило его подобрться. Д, теперь он в другом мире, полном безжлостных вргов и смертельной угрозы. Со всей пугющей ясностью Глченя ощутил, что высокие прочные стены Белгород остлись позди, он стоит рядом с опсностью. Только обереги и молитвы двух женщин зщищют его, и бежть ему некуд. Д и нельзя — рди этих двух женщин приходилось идти вперед, нвстречу огненной стене.

Со всей тщтельностью Глченя пострлся получше прикрыть нору трвой и веткми, собирясь с духом перед нчлом пути.

— Ну, хрните нс, боги великие! — прошептл Ярун и перекрестился. — Идем.

И они осторожно двинулись по дну оврг в сторону хнского стн, где, кк они знли, с этого кря стоял дружин Тоньюкук.

В оврге Ярун сломил зеленую ветку. В темноте он взялся было з дуб, но крепкий сук не поддлся; поругивясь шепотом, купец оствил его и отломил ветку орешник. И под охрной одной этой ветки они выбрлись из оврг и пошли к огненным, тлеющим в ночи глзм Черного Змея. Стрх Глчени прошел, словно выгорел весь без осттк; могучя рек судьбы несл его к тому, что ему суждено. Скоро их зметили. Впереди и по сторонм ззвучли тревожные выкрики, топот ног и копыт; взметнулись от костров дрожщие желтые огни фкелов, словно дремлющий змей рскрыл еще дв десятк глз. Из тьмы нлетели всдники; кзлось, что их неисчислимо много, все прострнство вокруг было зполнено их резкими, чужими голосми, топотом коней, блеском глз и оружия в свете фкелов. Ярун и Глченя остновились, купец вскинул нд головой свою ветку, словно щит, быстро вертясь по сторонм и везде видя плотный строй печенегов.

— Мы с миром! — по-печенежски крикнул Глченя. — С миром!

Собственный голос, произносящий слов н языке этого племени, подбодрил Глченю, придл ему уверенности. Теперь, когд отступть было поздно, в нем проснулось непонятное достоинство, словно оно могло зщитить его в окружении вргов. В смом деле, одному выйти в поле против полчищ печенегов — н это нужно немлое мужество. Люди говорили, что рыкри из дружины князя Влдимир, ткие кк Ргдй Удлой, Светлояр Зови-Гром, Берковец или прошлым летом погибший Тур, могут выйти в одиночку н десятки вргов и одолеть их. Никогд Глченя не думл стть рыкрем и вдруг стл им тким неожиднным обрзом.

Ярун, нпротив, сейчс испуглся, хотя отчянно стрлся этого не покзть. Яснее ясного он понял, что никкие возы с товрми не стоят жизни. Но отступть было теперь поздно, и купец в притворной смоуверенности здирл нос и рыжевтую бороду, стрясь принять вжный вид.

Мгновенно окружив их, печенеги тоже остновились, светя фкелми и держсь з ножи и сбли. В ночном воздухе звенели их изумленные и тревожные возглсы.

— Их всего двое! Без оружия? Откуд? Кк они прошли? Тк близко от стн! Ндо искть еще! Хн будет рзгневн! Кто их просмотрел?! — рзличл Глченя в нестройном гуле голосов, перебиввших друг друг.

— Кто вы? Откуд? — обрщясь к пленникм, выкрикнул один всдник, с редкими черными усми и головой, обвязнной куском полостой мтерии.

— Мы из город, — ответил Глченя. Словм этим его нучил Борят, твердость голос он почерпнул в собственном сердце. — Мы идем послми к великому и слвному Тоньюкуку, сыну хн Родомн. Отведите нс к нему, у нс есть вести для него.

— К Тоньюкуку? — зговорили печенеги. — А почему не к хну? Это лзутчики!

— Молчть! — крикнул устый, и все вокруг приумолкли. — Все, что н земле ншего стн, — нше! Они и тк добыч Тоньюкук. Ведите!

Он мхнул рукой, прикзывя пленникм идти з ним. Верхом н конях печенеги окружили их и повели к стну. Они миновли круг, обрзовнный стоящими кибиткми, в которых спли женщины и дети. Из-под пологов тут и тм выглядывли зспнные лиц. Внутри круг стояли штры и горело несколько костров. Печенеги подвели пленников к смому большому штру, который окружли хорошо одетые и богто вооруженные воины. Устый скзл им что-то, клняясь, и один из воинов скрылся в штре. Скоро он вышел и знком покзл, что устый и пленники могут войти.

Внутри штр горел посередине мленький костер, дым уходил в круглое отверстие в крыше прямо нд ним. Нд огнем висел небольшой медный котелок, в нем зкипл вод. Русм большой штер покзлся совсем пустым — здесь были только ковры, несколько подушек, медня и серебряня посуд, в стороне лежло несколько богтых седел, висел конскя сбруя, вся в чешуе серебряных бляшек. А возле костр н ложе из войлочных подстилок и крсных шелковых подушек лежл см Тоньюкук.

Ярун и Глченя видели его со стены, но сейчс не срзу узнли. Удлой печенежский княжич был бледен, его крсивое лицо осунулось, нос зострился, глз горели лихордочным блеском. Одной рукой он нтягивл н себя овчину, словно ему было холодно. Рядом с его ложем сидел кто-то седоголовый, сгорбленный, одетый в черные лохмотья, обвешнный бубенчикми и мулетми, — должно быть, один из печенежских кудесников-шмнов.

Войдя в штер, устый срзу упл н колени, поклонился и принялся рсскзывть, кк в его рукх окзлись пленники. Увидев русов, хнский сын чуть приподнялся, чтобы лучше их рссмотреть. Овчин сползл с его плеч, открыв полотняную повязку с темными пятнми крови и кких-то целебных зелий.

Воины подтолкнули пленников и поствили н колени. Ярун проворно поклонился лбом в землю, Глченя сделл то же, хотя ему было неприятно клняться печенегу.

— Кто вы? — спросил их Тоньюкук, и Глченя вполголос перевел Яруну его вопрос. — Откуд вы и с чем?

— Ты не узнешь меня, господин? — с тревогой зговорил Ярун, преднными глзми глядя н хнского сын. Смоуверенность слетел с его лиц и сменилсь подобострстием. — Я купец, мое имя — Ярун, я уже торговл с вшим родом. Рзве ты меня не помнишь? Ведь и ту чудесную чшу тебе продл я!

Он покзл н один из сосудов возле очг, всеми силми стрясь нпомнить о своих зслугх. Глченя посмотрел н него с неприятным удивлением. Дже он, недвний холоп, никогд не был в своем сердце нстолько рбом, кким кзлся сейчс этот человек, от рождения вольный и состоятельный.

Тоньюкук посмотрел н чшу, нхмурился, стрясь вспомнить, потом снов взглянул н Ярун и кивнул.

— Д, я тебя помню, — небрежно скзл он. — С тобой еще был другой человек, с темной бородой, и тк торговлся, что мне хотелось зтоптть его конями… А кто это? — Он взглядом укзл н Глченю.

— А это сын знтного ремесленник, который делет змки, — пояснил Ярун, успокоенный и довольный тем, что хнский сын его помнит. Теперь он зговорил медленнее, деля остновки, чтобы Глченя успевл переводить.

— Ремесленник? — Тоньюкук внимтельно посмотрел н Глченю. В лице гостя он зметил сходство со своими соплеменникми. — Но он не походит н русов. Он похож н нс и знет ншу речь.

Поняв его вопросительный взгляд, Глченя зствил себя ответить.

— Моя мть — печенежк, — скзл он. — Он когд-то двно попл в плен.

— В плен? — Тоньюкук смерил его испытующим взглядом, уже готовый отнестись к нему с презрением, которого зслуживл невольник. — Ты родился в плену? Ты рб?

— Нет, — твердо ответил Глченя и посмотрел в лицо хнскому сыну. — У русов другой обычй. Взятый в плен не век будет пленником. В урочное время он получет свободу. Я — свободный.

Тоньюкук пристльно смотрел н него. Рди ткого случя Добыч одел своего млдшего сын кк следует: дл ему вышитую Рдчину рубху, хорошие штны из зеленого сукн, пестрый плетеный поясок, новые поршни, продернутые кршеными ремешкми. Но не хорошя одежд придвл Глчене уверенности. Может быть, оберег Живули с Джьбожьим знком дл ему сил, может быть, земля, н которой он стоял, — его родня земля у стен родного город. Глченя не чувствовл себя униженным, дже стоя н коленях. Он был русом и гордился этим перед княжичем кочевого племени, ведущего свой род от волков.

К пояску Глчени был привешен бронзовый мулет, днный сыну н счстье Чернвой. Тоньюкук здержл н нем взгляд.

— Ккого род был твоя мть?

— Ее отц звли Алтын-Тш. Он погиб в битве двдцть лет нзд, и род его прервлся.

— Я слышл о нем, хоть он и не ншей орды, — нежднно скзл Тоньюкук. — И род не прервлся, если есть ты. Зчем ты живешь у русов и служишь их толстому неповоротливому беку? Лучше иди служить мне. Ты будешь жить среди нс кк рвный, выберешь себе жену из нших девушек. Я возьму тебя в мою дружину. Если будешь хрбр и верен, то зслужишь серебряный пояс.

— Блгодрю тебя. — Глченя поклонился. — Но снчл я должен кончить то дело, с кким пришел сюд.

Он ответил тк, не желя сердить хнского сын прямым откзом, но это предложение нисколько его не привлекло. Укрдкой оглядывясь вокруг, Глченя не нходил в этом штре ничего, н что отозвлось бы его полупеченежское сердце. Нпротив, здесь Глченя вдруг ощутил себя русом с ткой силой и ясностью, кк никогд прежде.

Тоньюкук перевел взгляд с него н Ярун.

— Тк зчем ты пришел теперь? Ты опять хочешь мне что-нибудь продть? Тебе придется Подождть, пок мы возьмем город, — тогд у меня будет много и серебр, и всего другого… Првд, тогд мне ничего от тебя не пондобится.

— Нет, господин, я ведь см из город. Сейчс я пришел к тебе с другим делом.

Седоголовя струх в черных лохмотьях перебрлсь к очгу, всыпл в кипящую в котелке воду просо из мешочк и принялсь помешивть похлебку, бормоч что-то себе под нос.

— С кким же? — рвнодушно спросил Тоньюкук, нблюдя з струхой из-под полуопущенных век. — Вш толстый бек нконец одумлся и хочет открыть ворот? Но тк, чтобы князь потом об этом не узнл?

— О великий, не все в Белгороде тк умны и понимют, что спсения от вшей орды нет, — зговорил Ярун. — Мы пришли к тебе послми не от воеводы, от тех белгородцев, которые не хотят умереть от голод в осде или попсть в полон. Но мы хотим скзть тебе, о непобедимый, что если вы теперь войдете в Белгород, то нйдете тм не много добычи. В городе нет больших богтств, люди, когд вы возьмете город, будут от голод никуд не годны. Перед этим они съедят все припсы, и вш доблесть остнется без нгрды.

— Если ты пришел просить о милости, то нпрсно! — перебил его Тоньюкук, приподнявшись н локте. Черные глз его зблестели, голос ззвучл громче. — Вш воин ннес мне эту рну, и я не уйду, пок не отомщу ему и вм всем!

— Постой, о великий, не гневйся! Тот, кто ннес тебе рну, уже нкзн тобой! — торопливо зговорил Ярун, смертельно нпугнный этой вспышкой гнев.

— Он умер? — с живостью спросил Тоньюкук, и голос его выдвл горячее желние, чтобы это было тк.

— Д, о непобедимый! — зверил Ярун, и Глченя изумился готовности и восторгу, с которыми купец произнес эти лживые и постыдные слов. — Он погиб от твоей руки, конь принес в город только его мертвое тело.

С трудом Глченя удержл возглс негодовния, но невольно отодвинулся подльше от Ярун. Тот вдруг покзлся ему противен, кк нстоящий упырь. Словно волшебный отвр крсного мухомор открыл Глчене глз н внутреннюю суть человек — в сердце Ярун не было ни чести, ни совести, ни достоинств, ни првды, и стрнно кзлось Глчене, что люди не видят этого с первого же взгляд.

— И вот что я хочу скзть тебе… — продолжл купец, но вдруг Тоньюкук знком велел ему змолчть.

Нстороженный купец примолк, Тоньюкук подозвл к себе одного из воинов и тихо прикзл ему что-то. Тот поклонился и вышел из штр. Струх у очг побросл в похлебку кусочки мяс, помешл в котелке.

— Вс не тревожит зпх еды? — с усмешкой спросил Тоньюкук и повел бровью в сторону очг. — Нверное, вши люди уже голодют, ведь мы не пускем и не пустим в город ни одной повозки. Скоро вм придется охотиться н ворон, которые прилетят к вшим мертвецм.

Он усмехнулся, и Ярун тоже состроил н лице ухмылку. Глченя отвернулся, чтобы не выдть своего гдливого презрения к нему. Он не понимл, кк можно продть н рзорение и гибель целый город, отдть людей своего племени в руки безжлостных вргов, и все рди ккого-то товр! Думть о своей выгоде, когд горе н твоей земле! Глчене было противно сидеть рядом с Яруном, словно рядом с зрзным больным.

Струх взял один из стоявших возле нее серебряных кувшинов, перебрлсь нзд к Тоньюкуку и нлил из кувшин ккое-то темное питье в серебряную чшу с русским чекнным узором. Тоньюкук отпил из чши и откинулся н подушки, зкрыл глз, словно в сильном утомлении. Струх, кк непонятное животное, поползл вокруг его лож, бормоч что-то и позвякивя бубенчикми. Укрдкой оглядывя хнского сын, Глченя вдруг пожлел его: рн Явор был тяжелее, но сейчс он был горздо дльше от смерти, чем Тоньюкук, считвший себя победителем в поединке. Зметно было, что печенег очень стрдл от своих рн, и мужество, с которым он переносил боль, вызывло увжение.

Войлочня знвеск у вход снов приподнялсь. В штер вошел воин, з ним — тот узкоглзый печенег, что приезжл к стенм Белгород рзговривть с тысяцким о дни. Теперь от его прежнего пышного нряд остлсь только шпк с лисьим хвостом, одет он был в потертые кожные штны и зсленный хлт, н поясе его висели нож в кожных ножнх с костяными нклдкми, мулет и мленькое бронзовое зеркльце. Поклонившись Тоньюкуку, он отполз в сторону и сел н пол, кк собк.

Тоньюкук знком велел гостям продолжть. Боль рн не лишил его глз остроты, рссудк — ясности. Он видел, что между Яруном и его толмчом нет соглсия, и хотел иметь под рукой своего толмч н всякий случй.

— Вот что мы хотим скзть тебе: почему твой слвный отец не уведет орду под Киев? — снов зговорил Ярун. Всем видом он стрлся вырзить усердную зботу о блгополучии хн Родомн, его род и его орды. — Киев нмного богче Белгород, в нем множество серебр и золот, ткней, мехов, коней, доброго оружия и умелых ремесленников, которые его куют. В Киеве во много рз больше людей, чем в Белгороде, и тм тоже нет воев.

— Ты лжешь! — презрительно бросил Тоньюкук. — В Киеве всегд много воев.

— Только не теперь! — поспешно зверил Ярун. — Князь Влдимир увел всех воев из Киев с собой в поход. Белгородский воевод просил помощи у киевлян, и они скзли, что у них нет воев дже для своей зщиты. Клянусь тебе в этом!

Ярун вырзительно поднял глз к небу и перекрестился. При виде гнев Тоньюкук он сильно збеспокоился, зговорил быстрее, тк что Глченя едв успевл переводить и говорил лишь смое необходимое. И с кждым словом ему все яснее виделсь подлость всей зтеи и все более гдким кзлось собственное учстие в ней. Только сейчс Глченя зпоздло сообрзил, что купцы предлгют орде не просто уйти, но уйти под Киев. Хорош зтея — спсясь от волков, нтрвить их н сосед, н отц! Рзве Киев не отец Белгороду? Рзве не н чсть получемой Киевом дни строились его стены, кормятся его дружинники и их семьи? Рзве мло среди белгородцев бывших киевлян? Глченя словно выплевывл смые необходимые, отрывистые слов, и ему было тк противно, словно он жевл и глотл куски угля, — вот последний, все, больше не могу!

Тоньюкук внимтельно посмотрел н Ярун.

— Поклянись, что в Киеве нет воев. — Он бросил купцу мленький кинжл с оковнной серебром рукоятью. Тот удивленно и рстерянно уствился н него, испугвшись вид нож и не зня, что с ним делть. Для него глвным в жизни были весы и обрезки серебр, он не знл священств оружия.

— Лизни, — с отврщением подскзл Глченя оздченному купцу. — Они когд клянутся, ножи облизывют.

Нклонясь, Ярун осторожно лизнул плоскую сторону клинк.

— Если ты солгл, нож этот порзит тебя, — пригрозил Тоньюкук, и Глченя перевел его слов почти с удовольствием. Он знл, к своей печли, что купец не лжет и в Киеве в смом деле нет большой дружины, но верил, что Ярун не уйдет от нкзния. Не печенежский, тк русский клинок порзит его з подлый предтельский змысел.

— Я не солгл! — снов зверил Тоньюкук Ярун. — А чтобы ты лучше верил в ншу дружбу, мы принесем тебе др, который тебе будет по нрву!

— Что ты можешь мне дть? — пренебрежительно спросил Тоньюкук. — Откуд тебе знть, что мне придется по нрву? То, что мне нужно, я беру см.

— Это то смое, что ты выбрл для себя. Мы отддим тебе девушку с волосми кк мед, которую ты видел н збороле.

Глченя зстыл, порженный, не веря своим ушм. Он знл, что купец хочет предложить хнскому сыну подрки, но мог ли он подумть, что в др нзнчен Медвянк? Он не ждл, что низость купцов тк глубок. В его голрве не уклдывлось, кк можно отдть н погибель любимицу всего город. Д ккое прво имеет Ярун рспоряжться ее судьбой — рзве он ей муж, отец, брт? Д неужели ему не жль погубить ее — ткую юную, крсивую, веселую? Глченя окменел, не рзжимя губ. Никкя сил не зствил бы его переводить эти слов.

— Он хочет привести к тебе Алый Цветок! — зкричл печенег в шпке с лисьим хвостом и проворно, по-собчьи подполз ближе к Тоньюкуку. — Это я принес тебе эту рдостную весть, я!

— Ал-Чечек? — спросил Тоньюкук, и лицо его смягчилось. Он тоже не ждл ткого, но ему этот змысел пришелся по нрву.

— Првду ты скзл? — перевел теперь уже печенег в лисьей шпке. — Ты приведешь девушку — Алый Цветок?

— Приведу! — Ярун с готовностью поклонился. — Ты возьмешь ее кк плту з твою рну и убедишь отц отвести орду к Киеву.

Тоньюкук молчл, рздумывя. А Глченю рзрывло множество диких порывов: ему хотелось вскочить, зорть во всю мочь, убить Ярун, и Тоньюкук зодно. Сотня злых духов дергл его в рзные стороны, мешя друг другу, и он оствлся неподвижен, кк кменный идол, но внутри весь бурлил, кк котел нд огнем.

В штер снов вошел воин и что-то скзл Тоньюкуку, склонившись к его уху. Брови хнского сын н миг сдвинулись, но тут же его лоб рзглдился, и он кивнул. Воин вышел. Вскоре полог у вход снов приподнялся и в штер вошел молодой печенег с тким же широким серебряным поясом, ккой был н Тоньюкуке в день поединк. По этому поясу Глченя узнл вошедшего — это был Тимерген, второй сын Родомн. Он кзлся ровесником Тоньюкук, ростом был дже выше его и шире в плечх, — видно, рзниц между ними был меньше год. Мтерью Тимерген был ккя-то восточня крсвиц: в его круглом лице с выступющими скулми и поктым лбом почти ничего не нпоминло стршего брт. Только глз под широкими, сросшимися густыми бровями были ткими же большими, темными. Они не тк ярко блестели, но взгляд их был умным и внимтельным.

Войдя в штер, Тимерген почтительно поклонился Тоньюкуку.

— Здрвствуй, брт! Кк твоя рн?

— Я рд тебя видеть, брт! — Тоньюкук блгосклонно кивнул ему и укзл н подушку возле своего лож. — Мне стло лучше после той вести, которую мне принесли эти люди. — Он покзл глзми н Ярун и Глченю.

Тимерген сел и внимтельно посмотрел н них.

— Я слышл, что к тебе пришли люди из город. Белый город хочет открыть ворот? Или… только эти двое хотят?

Его темные глз пристльно и недоверчиво изучли пленников. Он понял, что они — не послы от смого тысяцкого, но не знл еще, чего от них ждть.

— Нет, нпротив. Они хотят, чтобы я уговорил отц увести орду под Киев. Они говорят, что тм много богтств и совсем нет воев.

— Это ложь, — коротко скзл Тимерген. Взгляд его стл неприязненным. Ярун поежился, Глченю неприязнь и нстороженность млдшего печенежского княжич, нпротив, рсположили к нему — Тимерген был честен и отнесся к пришельцм тк, кк они зслуживли.

— Нет, — возрзил ему стрший брт. — Конз Влдимир увел всех своих воинов в чужие земли. Ты см видишь — Киев не прислл Белому городу помощи.

— Дже если тк — ты хочешь соглситься? Голос Тимерген звучл спокойно, но в глзх было неодобрение. Однко Тоньюкук не хотел этого змечть.

— Ведь они првы. В Киеве мы возьмем больше добычи, чем можем взять здесь. Не стоит тртить времени н этот город.

— Прости мои мысли, брт, — зговорил Тимерген, почтительно опустив глз и не глядя в лицо Тоньюкуку. — Мне кжется, они слишком легко тебя убедили. Может быть, они что-то пообещли тебе?

Тоньюкук коротко усмехнулся. Он знл ум и проництельность млдшего брт и не пытлся его обмнуть.

— Они пообещли отдть мне то, что и тк по прву приндлежит мне. Они хотят отдть мне Алый Цветок.

Тимерген поднял н него глз, его лоб рзглдился — теперь ему все стло понятно. Он знл, нсколько глубоко пленил взор и помыслы брт стройня румяня девушк с медовыми волосми, понимл, кк сильно влечет его возможность получить ее.

— Но он и тк будет твоя! — все же попытлся Тимерген убедить брт. — Рз в Киеве нет князя и воинов, Белому городу никто не поможет и он скоро см откроет ворот.

— Если бы скоро! Русы упрямы! — с досдой зговорил Тоньюкук. — Они откроют ворот, только когд тм остнется больше трупов, чем живых! Он может умереть до тех пор! А если он будет жив, ее возьмет Тнсык! Он нследник отц, будущий хн, лучшя добыч — ему! Ты см слышл, что он визжл н совете, и видел, кк его слушли! А он — моя, я зплтил з нее кровью! Ты слышл, кк этот дохлый шкл вопил, что я не смог биться достойно, что я опозорил… — Голос Тоньюкук прервлся от гнев и негодовния.

Во время этой горячей речи глз его сверкли, лицо побледнело сильнее, через полотняную повязку н плече проступило пятно свежей крови.

— Но пусть Тнсык подвится обломком моего копья против того рус — он см не продержлся бы и трех удров! — хрипло и злобно продолжл Тоньюкук. — Я зслужил свою добычу честно! И он будет моя, возьмем мы город или нет!

Видя его волнение и проступившую кровь, струх-шмнк в испуге трясл головой и. бормотл что-то. Тимерген слушл брт молч, зня, что его не переубедить. Ярун, не понимвший рзговор хнских сыновей, втянул голову в плечи, словно они обсуждли, ккой кзни его предть. А Глченя слушл и убеждлся, что и в жизни печенежской орды тоже все непросто и дже этот доблестный бтыр, любимый сын хн, не тк уж и счстлив. Кто этот Тнсык, его непримиримый противник? От мтери Глченя знл, что по печенежскому обычю нследником хн стновится не сын, племянник; должно быть, Тнсык и есть племянник Родомн, двоюродный брт Тоньюкук и Тимерген. И вржд, кипящя между ними, немногим уступет двней вржде Влдимир Святослвич и его стршего брт Ярополк.

— Вот кк! — помолчв, скзл Тимерген. — Теперь я понимю, почему ты соглсился. Но подумй. Эти люди думют, что хн решет все один. А кк ты уговоришь совет? Всех этих стриков, у которых в роду сотня голодных детей и десяток пршивых овец н всех?

— После Киев у них будет десять хороших овец н кждого из детей. И ты поможешь мне убедить их. А чтобы ты не счел себя обиженным, эти русы приведут подрок и тебе. Ты хочешь получить Серебряный Цветок?

— Кумыш-Чечек? — спросил Тимерген, переводя взгляд н русов.

Глченя молчл, и перевел снов печенег в лисьей шпке.

— Вы приведете еще Серебряный Цветок — он стоял н стене рядом с Алый Цветок? У нее светлый кос и глз кк небо.

Ярун помедлил, сообржя. Глченя рньше догдлся, что печенеги говорят о дочери тысяцкого, о Сияне. Отдть воеводскую дочь кзлось и вовсе немыслимо, и дже Ярун змялся, догдвшись.

— Сия дев — дорогя, — нерешительно збормотл он. — Он дочк смого тысяцкого. З нею смотрят. Кк я ее достну?

— Это твоя збот, — небрежно ответил Тонью-кук. — Если будут две девы, ты можешь быть спокоен. И помни, то, чего ты у меня просишь, тоже нелегко сделть.

— Я приведу! — Ярун опять поклонился. — Приведу обеих.

Печенег в шпке с хвостом торопливо переводил, зхлебывясь словми, ндеясь теперь уже н две нгрды з рдостные вести. Тимерген помолчл, потом медленно нклонил голову. Рз уж ему не удлось переубедить брт, то он решил помочь ему. Тоньюкук удчлив, может быть, и н сей рз удч ему не изменит. Тимерген лишь мельком видел издли Сияну н збороле, но успел рзглядеть, что у нее шелковистые светлые волосы, что он стройн, нежн и не стрше пятндцти лет. Пожлуй, он и был бы смой дорогой добычей, и хорошо, что Тоньюкуку приглянулсь другя.

— Хорошо! — скзл Тоньюкук, обрщясь к ру-см. — Мы примем вш др и выполним вшу просьбу.

— А если… — нчл осторожный Ярун.

— А если орд не зхочет идти н Киев, то мы обещем, что никто не тронет вс и вше добро, когд мы будем в Белом городе, — срзу поняв его, великодушно пообещл Тоньюкук.

Довольный Ярун снов ткнулся лбом в ковер, — себя и свой товр он обезопсил во всяком случе.

— Мы приведем их звтр ночью. Ждите, звтр вы получите их! — зверил он хнских сыновей.

— Выведите их из стн и отпустите н том месте, где ншли! — велел Тоньюкук воину у вход.

Знком велев русм подняться, тот вывел их нружу. Они вышли н воздух, под темное небо, полное ярких весенних звезд. Печенеги снов окружили их, но уже без шум и огня, и повели прочь от штр. Вдли от свет костров Ярун споткнулся обо что-то в трве — это лежл сломння им ветк. Печенеги рзомкнули кольцо и знкми покзли, что русы могут идти, сми вернулись к кострм.

Не оглядывясь, Ярун побежл к ближйшему овргу, бросился н землю и долго лежл, прислушивясь, не следят ли з ними. Движения его были ловкими, бесшумными, кк у зверя. Глченя следовл з купцом, не открывя рт: ему не хотелось ни рзговривть с Яруном, ни дже смотреть в его сторону. Низость его сердц, готовность купить безопсность себе и своему товру ценой свободы и дже жизни двух девушек тк порзили его, что рыжебородый купец с колючими глзми стл кзться ему не человеком, кким-то оборотнем. Ярун тоже не оглядывлся н него — дело было сделно, Глченя был ему больше не нужен.

Все было тихо, и они осторожно двинулись к овргу с дубми и орешником, где открывлся подземный ход. Было тк темно, что Глченя побивлся, нйдут ли они лз. Долго шрили они под кустми орешник, пок не нткнулись нконец н свою нору. Ярун тут же по-звериному юркнул в нее. Глченя пролез з ним, но здержлся, стрясь получше згородить трвой и дерном дыру позди себя. Когд он повернулся и пополз в глубину норы, Ярун впереди уже не было и слышно: словно нвь, он рстял в темноте подземелья.

Ползком Глченя добрлся до нчл деревянного сруб. В колодце не виднелось дже отблеск свет: то ли купец не зжег свечку, то ли уже ушел длеко вперед. Но Глчене сейчс было приятнее остться совсем одному, чем быть рядом с купцом-оборотнем. Снчл он был тк возмущен, что дже теснот, духот и тьм подземного ход не пугли, он их просто не змечл. Но чем глубже зходил он под землю, тем теснее смыклся вокруг него душный мрк. Осторожно Глченя двиглся вдоль стены сруб, здевя головой низкий потолок. Взор его терялся в темноте, ему кзлось, что он ослеп.

Никогд еще он не бывл в ткой полной темноте, без млейших проблесков свет. Он штл медленно, стрясь собрться с духом, но здесь не было ни времени, ни прострнств, словно он вовсе умер. Постепенно возмущение его сменилось рстерянностью, жутко было в этой темной пустоте. Глченя не мог уже думть ни о спсении девушек, ни о нкзнии купцов, хотел только снов окзться н просторе, вдыхть воздух и видеть нд собой небо. Он стрлся идти быстрее, но ноги не шли. Это нпоминло стршный сон, и ходу этому, кзлось, никогд не будет конц.

Рук Глчени, ползущя по стене сруб, вдруг сорвлсь в пустоту. Снчл он испуглся, потом бурно обрдовлся, сообрзив, что это кончился положенный н бок колодец. Но почему нверху не видно свет, почему не поднят крышк — ведь Ярун уже двно должен был дойти до мест и его должны ждть? Помня, что здесь нчинются ступеньки вверх, Глченя выбрлся из лежчего сруб и стл шрить по стенм. И вдруг тяжелый удр обрушился сверху н его голову, и сознние пугливо отскочило нзд, в темноту.

* * *

Н другое утро Ионн рно утром зшел нвестить Явор. Тот уже не лежл, сидел н своей лвке, Медвянк бережно рсчесывл ему волосы своим крсивым резным гребнем. Н вошедшего Ионн он посмотрел с неудовольствием, боясь вред от его темных глз.

— Добрый день вм! — приветливо скзл священник. — Кк здоровье твое, Яворе?

— Спсибо Мкоши, крепнет он не по дням, по чсм, — ответил з Явор Медвянк. Рн н его лице почти зжил, и ему уже не было больно говорить, но Медвянк и теперь, всякий рз кк могл, стрлсь отвечть з него, чтобы избвить его от лишних усилий. Не удержвшись, он добвил: — А все Обереж — ему богми великя мудрость дн. Коли придется, тк он и мертвого поднимет.

— Это Бог нш милостивый о Яворе зботится, — спокойно возрзил священник. Он не удивлялся и не досдовл н ее слов, зня по опыту, что дорог к прведной вере нелегк. — Я же вм толковл — пострдл Явор з свой город и з првую веру. З это Бог жизнь ему сохрнил и здоровье возврщет. А что делется сие рукми волхв-невежды, тк и в этом великя Божия милость является…

— А почему же тогд твой бог Явор от рны не уберег? — спросил Медвянк, обидевшись з Обе-режу и з своего жених.

— Бог посылет нм испытния в земном пути. И орд эт — кр вм з слбость веры.

— Ккой он злой, твой бог! Силой хочет зствить ему клняться! — воскликнул Медвянк. Ткя жестокость греческого бог кзлсь ей совсем непонятной. Боги должны зщищть те племен, которые им поклоняются, бог Ионн см вредит и нсылет беды. И лдно бы, если бы он требовл жертв, — но он ничего не требует, и непонятно, кким обрзом можно его ублготворить.

— Кк умный отец нкзывет дитя для его же пользы, — терпеливо рзъяснял Ионн.

Но Медвянк отвернулсь, не желя слушть.

В гридницу вошл Сиян и срзу устремилсь к Медвянке и Явору. Ионн остлся сидеть один. Он был здумчив и хмур. Ночь он почти не спл, провожя послнцев в печенежский стн и поджидя их обртно. Но купец вернулся один, объяснив, что прень передумл возврщться и остется в орде, среди соплеменников. Мол, см Родомнов сын звл его в свою дружину, сулит серебряный пояс, почет и жену в придчу. В перескзе Ярун все выглядело очень убедительно, и н душе у Ионн было смутно от мысли, что он невольно помог совершиться предтельству.

Знятый этими рздумьями, Ионн не срзу зметил, что к нему обрщется боярышня.

— Ты о чем тк здумлся? — спршивл его Сиян, осторожно трогя з рукв черного одеяния. — Молишься? Вот что, я еще прежде тебя попросить хотел: обучи меня ткой молитве, чтобы Явор поскорее выздоровел!

— Изволь. — Ионн прогнл тревожные мысли и обернулся к ней. — «Влдыко-Вседержителю, Свя-тый Црю, молимся тебе, Боже нш, рб твоего Явор… » Нет, кким именем его крестили-то?

— Откуд же мне знть? Его все Явором зовут, кк Ртибор нрек. А теперь у него другое еще имя есть — Межмир.

Не знл этого и см Явор.

— У Ведислв бы спросить, — скзл он. — Нс с ним вместе крестили, одному святому мужу посвятили, и имя у нс одно. Он-то, верно, помнит.

— Лдно, слушй дльше, Господь своих рбов рзберет, — решил Ионн. — «Рб Твоего немоществующего посети милостию Твоей, прости ему всякое прегрешение вольное и невольное… »

— Постой, — Сиян тронул Ионн н рукв. — Это что-то не про то. Речь о здоровье, молитв твоя о прощении.

Обилие непонятных слов сбило ее с толку, он уже стрлсь не зпомнить, тк хоть что-то понять. Бог Иисус живет тк высоко, и ткие трудные зклятья огрждют его!

— Тк прощение и есть здоровье! — терпеливо пояснил священник. — Без духовного очищения не придет выздоровление телесное. Ибо душ вжнейшее в человеке. Урзумел? Болезнь есть нкзние от Бог з грехи, кк выздоровел хворый — стло быть, простил его Господь.

Сиян слушл, сдвинув мягкие брови от честного усилия вникнуть в смысл. Явор в ее глзх не имел никкой вины, тк что же Бог должен ему прощть? Что печенег живым отпустил?

— А еще хорошо поствить свечу перед обрзом святым, — продолжл Ионн.

Сиян соглсно кивнул. См он не видел жертвенных костров, но немло слышл о них. Стрые дружинники отц, быввшие в Новгороде до его крещения, рсскзывли ей о восьми неугсимых кострх, окружвших идол Перун. Огонь — священня стихия, смый громкий голос от земли к небесм.

— А кк это сделть? — спросил Сиян.

— Д хоть сейчс идем. Я тебя нучу. Услышв их рзговор, Зйк оствил в покое большого воеводского пс, с которым сидел в углу, вскочил и побежл з боярышней. «Ствить Богу свечку» — этого он еще не видел. А куд ее ствить? А он крсиво будет гореть?

Идти было недлеко — церковь стоял поблизости от воеводского двор. Выстроення пять лет нзд деревяння церковь Апостолов не имел кменной резьбы, цветного мрмор и золоченых куполов, кк киевскя Десятиння церковь, но общим обликом нпоминл ее. Был в ней стройность и устремленность ввысь, непривычня и удивительня в глзх жителей полуземлянок.

Ионн отпер дверь, пропустил Сияну внутрь и зжег свечу. Зйк скользнул следом, с боязливым любопытством озирясь в полумрке. В свете дня, льющемся из узких окон, н передней стене были видны две доски с серебряными крями, с этих досок смотрели лики двух бородтых мужчин.

— Икон есть окно в мир иной, — говорил меж тем Ионн Сияне. Н Зйку он не обрщл внимния, и он был этому только рд. — Через окно дневной свет проходит в жилье человеческое. Тк же через икону светит истинно верующему небесный свет. В иконе Бог сходит к человеку и человек восходит к Богу. Сей лик — постол Петр. Имя его знчит «кмень», н кмне сем, скзл Господь, построю я церковь мою. Приглядись: в лике его сил живет чудесня, божествення. Святой Дух вдохнул ее в доску, и стл не доск, обрз святой. А ежели к нему свечу поствить горящую, молитв человеческя скорее Божьего слух достигнет.

Сиян чсто бывл в церкви — тысяцкий не позволял своим домочдцм пропускть еженедельные службы. И всякий рз, глядя н иконы, Сиян робел. Темные глз изобрженного лик поблескивли отсветми огня от свечи и кзлись живыми. Это вызывло содрогнье: живые глз н неживом, крскми нписнном лице пугли. Сиян вгляделсь еще, и вот уже все лицо темнобородого стрик оживилось, в кждой черте возникло незметное движение, здышл смысл. Кзлось, под тонкой оболочкой крсок скрывется другя жизнь, от нее исходят лучи чудесной силы, оплетют, зтягивют, подчиняют дух себе…

— А чего он ткой грозный? Сердит н нс? — тихо, с опсливым любопытством спросил Зйк.

Он издлек поглядывл н обрз, не решясь подойти поближе, кждый миг готовя броситься бежть, если темноглзый стрик н стене зшевелится и двинется н нее. Ей было здесь холодно и стршно, но дух зхвтывло от любопытств, и он не уходил.

— И темноглзый он, прямо кк ты, — добвил Зйк, поглядев н Ионн. — Он, поди, из греков, рзве он нши мольбы поймет?

Сиян тоже посмотрел н Ионн, и вдруг ей почудилось в лице болгрского священник сильное сходство с ликом н иконе. Ионн улыбнулся: его позбвило это рссуждение.

— Я же понимю, хоть и темноглзый, с тобою же говорю. И не слов Богу нужны, души устремленья. А ккие глз д ккой язык — сие все невжно. Господь учил, что перед ним все рвны, в црстве его не будет ни греков, ни иудеев, ни болгр, ни слвян. А будут все рбы Божий.

Зйк поежилсь: ей зхотелось домой, к мтери и отцу. Кто-то большой и сильный собирлся утянуть ее прочь, в неведомые земли, где бродят вперемешку чужие люди, печенеги д греки, своих дедов и ббок нипочем не нйдешь.

Попятившись, Зйк схвтилсь з оберег, повешенный мтерью ей н шею, — желто-прозрчный кусок янтря. Он оглянулсь н Сияну. Боярышня стоял спокойно, глядя, кк Ионн отыскивет свечу. Но Зйке уже не хотелось смотреть Божий огонек, хотелось н волю, к свету, к добрым, понятным людям. Он повернулсь и хотел бежть из церкви, но вдруг рсслышл в тишине глухой стук. Остновившись, Зйк огляделсь: в церкви не было никого, кроме них троих. Однко стук повторился; он звучл глухо, словно из-под земли.

— Что это? — Зйк в испуге повернулсь к Сияне. В созннии ее со змеиным холодом скользнул мысль, что ккой-то похороненный под церковью мертвец стучится снизу и пробует выбрться. Охвчення ужсом, он кинулсь ко входу, отворил дверь н волю, встл н порог и все же обернулсь: любопытство боролось со стрхом и удерживло ее.

Ионн тоже кзлся оздченным. Подняв свечу повыше, он огляделся и прислушлся. Стук прозвучл снов. Он шел из глубины церкви, со стороны лтря.

— Это тм! — Сиян, тоже испугння, посмотрел н переднюю стену лтря. «Тм Бог пребывет», — когд-то говорил ей Ионн. Уж не см ли Бог Иисус подет знк из своего жилищ?

— Что? Что тм? Это см Бог? — с дрожью в голосе рсспршивл он Ионн.

— Или мертвец стучится? — пискнул Зйк от порог.

— Д Бог с тобою! — Ионн перекрестился. — Не стучтся мертвецы…

— Тк что же это? — Сиян тревожно оглянулсь н лтрь. — Что у вс тм?

— Алтрь тм. В нем никому быть не должно… — нчл Ионн и вдруг змолчл. Сиян увидел по его лицу, что он о чем-то догдлся.

— Тк что тм ткое? — нетерпеливо спросил он.

— Ничего… — пробормотл Ионн. — Все пустое… Стук повторился.

— Ничего не пустое! — воскликнул Сиян. — Говори же, что тм?

Он догдлсь, что у стук этого есть простя жизнення причин, и стрх перед потусторонним почти отпустил ее. Зйк тоже осмелел и н несколько шгов отошл от порог снов в глубь церкви. Ничего стршного не происходило, из-под дубовых плх пол не лезли с воем клыкстые упыри.

— Погоди. Побудьте здесь.

Ионн снял с пояс еще один ключ и отпер литую из бронзы решетчтую дверь в лтрь. Сиян и Зйк подошли к нему.

— А вы дльше не ходите. — Придерживя дверь, Ионн строго обернулся к ним. — Женщинм в лтрь нельзя.

— Почему это нельзя? — тут же спросил Зйк.

— Потому что от вс весь грех в мире, — бросил Ионн и скрылся в темном помещении лтря.

Конечно, это относилось к крсивым девм, не к нстырным девчонкм. Привыкшя к послушнию Сиян остлсь н месте, Зйк подобрлсь поближе и сел н пороге лтря.

Священник прошел в угол, опустился н колени и постучл по полу. Звук получился деревянный. Тут же в ответ рздлся стук, ккой они уже слышли.

— Кто здесь? — нклоняясь к полу, крикнул Ионн.

Из-под пол рздлся неясный, приглушенный звук человеческого голос.

— Тм у вс что, подземелье? Поруб? — крикнул Сиян, издлек зглядывя в рскрытые двери лтря. — Кого вы туд зсдили?

Зйке стло тк любопытно, что он збыл о зпрете, подбежл к Ионну и встл н колени рядом с болгрином.

— Поди отсюд! Скзл же — нельзя! — рссердился было Ионн, но мхнул рукой и добвил потише: — Не шуми ты, рди Христ. Никого мы туд не зсживли. И не поруб это вовсе…

— Кк же не зсживли, когд тм человек? Что же это тогд? — допытывлсь Зйк.

Теперь он рзглядел, что стоит н крышке лз из дубовых досок, тесно оковнной железными полосми. Зпирл ее огромный змок н толстых железных петлях. Это было очень похоже н большущий погреб или, пожлуй, н поруб — он видел его н зднем дворе воеводских хором.

Подтверждя ее мысли, из-под крышки снов рздлся неясный человеческий голос.

— Кто тм? — зкричл Зйк, склоняясь к смой крышке. — Отзовись!

Из-под крышки послышлись нерзборчивые звуки, словно кто-то выкрикивл свое имя, но не мог докричться через дуб и железо.

— Постой. — Ионн обернулся к Сияне. — Кк звть сынк у змочникового стросты, что от печенежки родился?

— Глченя, — тут же доложил Зйк. Сиян удивленно посмотрел н священник.

— Вроде и я про ткого слыхл. Добыч недвно из-з него приходил к отцу судиться с кем-то. А он-то здесь к чему?

— Видть, он и есть. — Ионн покзл глзми н крышку. Он не знл, что и подумть. То ли Глченя передумл оствться в печенежском стне и вернулся — один ли он вернулся? Но не мог же он знть, что боярышня пойдет ствить свечку и его стук будет услышн! А может, у него не было другого пути… Или он вовсе не собирлся оствться у печенегов. Пронырливые купцы с хитровто-скрытными лицми не внушли Ионну доверия, и сейчс он был в рстерянности.

— Глченя! — повторил Зйк и сел н пол. — Кк он туд попл? Кто его туд зпер? Д и з что?

— Кк же тк? — изумленно подхвтил Сиян.

— Подземный лз з стены здесь нчинется, — с досдой, что приходится рскрывть девице ткую вжную тйну, пояснил Ионн. — Двеч дв купц ндумли сходить к печенегм, к хнскому сыну, что с Явором бился, дры ему предложить, чтобы он сговорил отц от Белгород отступиться. А Глченю вшего просили с собой толмчом. Вчер вечером он д купец ушли в печенежский стн, нзд купец один воротился. Скзл, что Глчене тм по нрву пришлось, его хнский сын в свою дружину берет и нзд он ворочться не желет. Видно, нлгл купец…

— Тк… тк ндо же выпустить его! — в один голос воскликнули Сиян и Зйк в едином порыве испуг и сострдния. — Отопри, чего же ты сидишь!

— Д не могу я отпереть! — Ионн в досде удрил лдонью по крышке. — Нету у меня ключ от лз. Первый ключ у тысяцкого, второй Добыч для купцов отковл, более ни у кого нету. Ночью купец воротился, зпер з собою лз и ключ унес.

Неожиднный оборот и удивил, и рздосдовл священник. Он не знл, н что теперь решиться, кк поступить и с Глченей, и с обеими девицми, скзть ли епископу, искть ли купцов. Не в добрый чс он сегодня зшел в церковь!

— Что же делть? Глченя, это ты? — изо всех сил зкричл Зйк, склонившись к крышке. Легче легкого ей было предствить себя сму сидящей взперти под землей, он дрожл от волнения и нетерпения хоть кк-то помочь.

Сиян подошл вплотную к зпретному порогу лтря, тянул шею, держсь з литую решетку двери, изо всех сил стрясь хоть что-то рсслышть.

— Я… д… — почудилось им в неясных ответных звукх.

Человек под крышкой лз кричл что-то еще, но ничего нельзя было рзобрть. Слбый голос, зглушённый деревом и железом, усилил беспокойство Сияны. Подумть только — живой человек уже невесть сколько сидит в подземной яме под дубовой крышкой! Кк ему тм темно, душно, жутко! Живой пропдет в могиле, они ничем не могут помочь! Не только девушк или священник, но и пять сильных кметей не смогли бы сломть этот змок. И ккое чудовище могло его зпереть, зня, что внизу живой человек? Это не уклдывлось в голове, в это с трудом верилось, но вот ведь они — дубовя крышк в полу и человеческий голос под ней!

— Ах, Мти-Мкоши! — Зйк вскочил н ноги. Ей хотелось бежть неведомо куд, искть помощи неведомо где, только поскорее. — Кк он тм сидит, бедный! Ндо же его вытщить оттуд!

— А Добыч-то хоть знет, что сын его под землей пропдет? — спросил Сиян.

— Не знет, и знть ему не должно! — строго ответил Ионн. — Лз сей в великой тйне хрнится.

— А в лзу Глченя — тоже в тйне? — возмущенно воскликнул Зйк. — Ты бы см тм посидел, под землей!

Сорввшись с мест, он со всех ног бросилсь из лтря, боясь промедлить лишний миг.

— Постой, куд ты? — кричл ей вслед Ионн, но Зйк его не слышл. Торопливо пробрвшись через темную церковь, он спустилсь с крыльц и окзлсь во дворе детинц. Он готов был кричть во весь голос, звть н помощь всякого, кто услышит, — ведь вокруг, з кждыми воротми, живет полным-полно добрых людей. К счстью, перед воротми Добычи, которые видны были прямо от церковного крыльц, Зйк зметил Рдчу и с ним двух кких-то прней. Обрдоввшись, он побежл туд. Рдч был ее лучшим другом, в трудный чс он всегд устремлялсь к нему.

— Ой, чего деется! — зкричл Зйк. Прни обернулись н ее голос. Дже спокойный Рдч удивился, увидев возбужденное лицо своей мленькой подружки, с пылющими щекми и большими круглыми глзми. Дже ее веснушки, кзлось, кричли: случилось нечто неслыхнное!

— Что с тобою? — удивленно-встревоженно спросил он, шгнув з ворот. — Вроде вш двор покуд не горит.

— Что горит! — бессвязно выкрикивл Зйк, от волнения и спешки не нходя слов. Подбежв, он вцепилсь в Рдчин рукв и бешено дергл, словно тк он скорее поймет. — Тм Глченя под землей сидит, в лзу подземном! Он с купцми к печенегм ходил ночью! Он тм зпертый! Ндо же вытщить его! Он же тм здохнется! Скорее ндо сделть что-нибудь!

Нелегко было понять ее, Громч и Сполох только рзинули рты. Но Рдч понял — не зря Добыч гордился рссудительностью третьего сын. Однко и Рдч был сильно оздчен.

— Д ну! — Рук Рдчи потянулсь к зтылку, но тут же опустилсь. — А я с утр гляжу, куд прень подевлся? А купцы — не Ярун ли с Борятой?

— Не зню…

Зйк выдохлсь, обессилення волнением, и змолчл, прижимясь лбом к Рдчиному локтю. Рсскзв обо всем своему стршему умному другу, он почти успокоилсь, — уж Рдч придумет, кк помочь беде.

К ним торопливо подошел Ионн, н ходу цепляя к поясу ключ, которым зпер церковь. З ним спешил испугння и рстеряння Сиян. Ей тоже очень хотелось рсскзть обо всем отцу, но, видя суровое лицо Ионн, он не решлсь.

— Что з купцы-то? — срзу спросил Рдч у священник. — Ярун с Борятой?

— Они, — подтвердил священник, видя, что глвное Зйк уже успел скзть. Он тоже был озбочен учстью Глчени, но не меньше его волновл необходимость сохрнить тйну. — Вы, людие, уймите девчонку д сми молчите. Про лз подземный никому знть нельзя.

— Д ведь я см для них ключ ковл! — сообрзив вдруг, воскликнул Рдч и вцепился в волосы н зтылке. — См ковл! — восклицл он, недоумевя, кк это рньше не понял, что к чему, и досдуя, что невольно принимл учстие в тком сомнительном деле. — Отец скзл, купцы ключ от мбр потеряли, и слепок мне дл. Я еще подумл, больно велик змок для мбр-то…

— А где теперь этот ключ? — спросил Ионн. Ниболее хлднокровный из всех, он срзу подумл о смом глвном.

— Откуд мне знть? — Рдч удивленно посмотрел н него. — Я сделл д отцу отдл, третьего еще дня…

— Д кк же его достть оттуд? — волновлсь Зйк. — Он же тм здохнется!

— Ах, купцы-подлецы! — воскликнул Рдч. — К печенегм ночми ходят… Д чего им тм? Зчем они Глченю-то с собой повели?

— Толмчом, — объяснил Ионн. — Хотели с хнским сыном столковться и дры ему поднести, чтоб орду от город увели.

Священник тоже понимл, что дело нечисто, и боялся дурной слвы для епископ Никиты и для смого имени Христ в Белгороде, — ведь здешним темным людям тк легко спутть Бог с его служителями. Но честность и сострдние к тому, кто действительно в них нуждлся, победили осторожность, и Ионн принял сторону белгородцев.

— Что з дры-то? — снов удивился Рдч. Он знл, ккой огромный откуп хотели получить печенеги, — кк можно уговорить их н что-то меньшее? Не врги же они себе! Они, конечно, не мудрецы, но и не тк просты, не ддут себя провести тм, где дело ксется выгодной добычи.

— Не ведю, — коротко ответил Ионн. Он действительно ничего не знл, тк кк не был любопытен, предоствляя все решть епископу. Видя недоверие н лице Рдчи, он добвил: — О дрх с епископом говорили. Мое дело было церковь отпереть.

— Вот кк… — пробормотл Рдч, покусывя конец длинной пряди и сообржя. — Сговорились, стло быть, и более Глченя стл не нужен. Д неспрост это. Что-то тут нечисто…

— Ндо его скорее выпустить! — крикнул Зйк. — Жутко ему тм, под землей!

— Выпустить… — Рдч немилосердно дергл себя з волосы, словно это помогло думть. — Д кк? Ключ-то был один, у купц он. А купец тк и отдл! Не зтем он Глченю зпер, чтоб тебе выпустить!

— Ты ведь ключ ковл — сделй другой! — предложил Зйк. Ей это кзлось легко.

— Сделй! — недоверчиво-нсмешливо повторил Рдч, мигом предствив хорошо ему знкомое, долгое и трудное дело ковки ключей. Но тут же понял, что другого способ спсти Глченю нет, и кивнул: — Сделю, пожлуй. И првд, кк я см-то не додумлся? У меня же две зготовки было, одн еще остлсь.

Вспомнив о том, что сильно упрощло дело, Рдч повеселел, и дже у Сияны полегчло н сердце.

— Слепок бтя в лрь прибрл, д ничего, я достну, — уже бодро продолжл он. — А ты уймись, попрыгушк моя, и не кричи. Ионн првду говорит, про лз никому знть нельзя. И тк довольно…

Он посмотрел н гончровых сыновей. Под его взглядом Громч и Сполох дружно змотли головми.

— Не скжем, — зверил Громч. — Дело понятное…

— Д кк бы он… — Ионн с сомнением посмотрел н Зйку.

— Не тревожься, отче, Зйк и слов не вымолвит, — зверил его Рдч. — Првд?

Зйк помотл головой, словно поклялсь вовек не открывть рт. Зпрет Ионн ее не удержл бы, но если Рдч велел молчть, то из нее и щекоткой слов не вытянуть.

Рдч ушел в кузню, Зйк увязлсь з ним, Ионн пошел н епископский двор, Сиян вернулсь в отцовскую гридницу. Зметив, что н ней лиц нет, Проворих приступил к ней с рсспросми. Едв отделвшись от няньки, Сиян отозвл Медвянку в сторону и шепотом рсскзл ей обо всем. Удержться было немыслимо: жуткя тйн стеснял ей дыхние, нполнял дрожью, Сияне просто необходимо было с кем-то поделиться.

Медвянк слушл ее, волнуясь и тревожсь, но больше из-з волнения и тревоги Сияны. Сердце и мысли смой Медвянки были зняты одним Явором, и дже после тких новостей он прежде всего подумл о нем.

— Вот что — молчи, чтобы Явор не знл, нечего его тревожить, — скзл он Сияне. — Рдч обещл — знчит, сделет, тебе беспокоиться нечего.

Весь день они обсуждли новости только между собой. Дело шло к вечеру, от Рдчи никто не приходил. Ионн тоже не покзывлся.

Под вечер пришел незнкомый прень.

— Обереж просит боярышень пожловть к нему! — скзл он, низко поклонясь Сияне и Медвян-ке. — Только никого более звть не велел — хочет он вм тйный зговор открыть!

Прень тинственно покосился н здремвшего Явор.

— А ты-то кто ткой? — спросил Медвянк, удивлення видом незнкомого лиц. Уж он-то, кзлось бы, всех голубей в городе знет!

— Из пришлых я, — тумнно объяснился прень. — Ртник купеческий. Ходил я к волхву мудрому з советом, он меня к вм снрядил с поклоном.

Обе девицы удивились — Обереж всегд приходил см, — но тут же отпрвились н зов. Проворих сидел в горнице с млдшими боярышнями, их уход никто не зметил. Сумерки сгущлись, в детинце уже кзлось пусто, люди рзошлись по своим дворм.

— Смотри-к! — Медвянк издлек покзл Сияне н церковь. — Видишь, дверь отперт. Верно, Рдч уже тм.

З звуком собственного голос он не услышл тихих шгов сзди. Вдруг ей почудилось з спиной чье-то осторожное движение. Медвянк хотел обернуться, но не успел: сильные руки схвтили ее, в рот зтолкли скомкнный плток. Рядом коротко вскрикнул Сиян: шедший позди прень «из пришлых» проворно зжл ей рот, кто-то вцепился ей в зпястья, рядом уже слышлся торопливый стук шгов нескольких человек, учщенное дыхние, рспоряжения и поругивния шепотом. Кто-то мигом скрутил обеим девицм руки и ноги, поднял и бегом понес куд-то. Они бились, извивлись и пытлись кричть, но все тщетно. Кто, куд, зчем тщит их — сни знть не могли, но острое чувство опсности и стрх зствляло их биться и рвться, несмотря н зжвшие рот плтки и силу, с которой их держли.

* * *

Целый день Рдч в кузне ковл ключ. А Живуля рыдл взхлеб с тех смых пор, кк услышл рзговор вернувшегося под утро Ярун и Добычи. Ни з что он не могл поверить, что Глченя остлся у печенегов по своей воле, слишком хорошо он знл его любовь к ней, к мтери, к Белгороду, его блгодрность и неспособность к предтельству. Всем сердцем он был убежден, что с ним случилсь бед, что его, может быть, уже нет в живых. Он жлел о его несчстливой жизни и горькой рнней смерти, и теперь он кзлся ей еще милее, чем рньше. Живуля плкл и плкл, словно слезы ее били неиссякемым источником. Только он ншл себе друг по сердцу, поверил, что будет с ним счстлив, боги отняли его — з что?

Мрчный, кк осенняя туч, Добыч велел Живуле идти домой к отцу, но он не послушлсь. Словно невидимя цепь приковл ее ко двору стршего змочник, он не могл отойти от мест, где в последний рз видел Глченю. Лицо ее рскрснелось, веки опухли, дже волосы, пдвшие н лицо, нмокли от беспрерывно льющихся слез. Рукв и подол, которыми он утирлсь, промокли, хоть выжимй. Он охрипл, но продолжл отрывисто рыдть, словно нд покойником, что-то нерзборчиво причитл, взывл к богм и чуть ли не обвинял их в жестокой неспрведливости. Дже нд мужем или женихом тк убивется не всякя. Жен и невестки Добычи посмтривли н Живулю с удивлением, не понимя, чем их печенег, кк они звли Глченю, зслужил ткую любовь. Рньше им и в голову не приходило, что хотя бы после смерти кто-то скжет о нем: «свете мой ясный», «лдо мой ненглядный». Мудрый Обереж мог бы им пояснить, что любовь питется не достоинствми любимого, только щедростью сердц того, кто любит, но стрый волхв ничего не знл об этих событиях. Опсясь последствий, Добыч хотел сохрнить все в тйне и зпретил домочдцм болтть.

См же Добыч стл думть о Живуле горздо лучше, видя, кк неутешно он горюет по его сыну. Он дже попытлся скзть ей несколько неуклюжих утешительных слов, но Живуля ничего не слышл. Дже родных бртьев, пришедших после полудня нвестить ее, он не змечл.

Зйк с ее вестью зстл Громчу и Сполох кк рз по пути сюд, но Рдч строго-нстрого зпретил им рсскзывть сестре, что Глченя сидит зпертый в подземном ходе, — инче тйну было бы невозможно сохрнить. Громч и Сполох молч сидели рядом с рыдющей Живулей и тяжко вздыхли. Их мучл жлость к сестре и сознние, что они могли бы рзом ее утешить, но бртья не смели нрушить зпрет.

А жлеть Живулю сыновья Меженя могли хоть целый день: у гончр кончились дров и глин, новых из-з осды было негде взять. Амбр был нбит готовой посудой, но только Мть Мкошь знл, попдет ли эт посуд когд-нибудь н торг. А жители Белгород сейчс мло нуждлись в горшкх и мискх: туд было почти нечего положить. Подвоз съестного в город тоже не было, припсы приходилось беречь. Рбот постепенно змирл во всех мстерских Окольного город, и многие его жители уже бродили по улицм, не зня, чем себя знять, и с тоской зтягивя кушки потуже.

Слыш долетющие до кузни всхлипывния Живули, Рдч негодующе мотл головой. От бб и девок всегд одни беды — стоит только н Добычиных невесток посмотреть. И боярские дочки не умнее — Медвянк см, по своей дурости, полезл н Стугну и нрвлсь н печенегов, Сияну среди дня знесло неведомо кким ветром в церковь, прямо н подземный лз с Глченей. Д и смый первый н свете человек, кк рсскзывл епископ, хлебнул горя из-з своей жены. «Чтобы я когд женился! — мысленно зреклся Рдч, рзмеренно и стртельно удряя молотком по зготовке ключ. — Пусть хоть обсмеются — с женой-то еще глупее будешь».

Ионн ждл н дворе епископ, и ничто тм не обнруживло беспокойств. Около полудня к нему явился Ярун.

— Кк дело-то вше? — спросил священник, ответив н приветствие купц. Он стрлся никк не покзть того, что знет, вид невозмутимого, довольного лиц Ярун снов нполнил его сомнениями.

— Все слв Богу, спсибо вшим молитвм! — бодро ответил Ярун и низко поклонился. — Обо всем мы с хнским сыном столковлись, он нс с честью принял и обещл, что вот-вот уведет орду. Теперь ндобно скорее дры нши к нему перепрвить. Дл бы ты мне, отче честный, ключ от церквы. От лз-то ключ у нс, з церковной дверью дело. Ионн покчл головой.

— Ключу от дом Божьего быть в мирских рукх не годится. Не обессудь, не дм.

— Д ты не бойся, обрзов не покрдем! — усмехясь и покзывя белые зубы, уговривл его Ярун. — Чего нм в твоей церкве? Нм бы только до лз добрться. А утром нзд возьмешь, никто и не узнет.

— Не впрве я вм сей ключ двть. — Ионн был непреклонен. Он не был уверен в честности купц и не хотел дть ему возможность действовть без присмотр. — Приходите с вшими дрми в церковь кк стемнеет, я см отопру и вс буду ожидть.

— Ну, кк знешь, отче честный! — Ярун снов ухмыльнулся. — А ведь не зря говорят: меньше знешь — лучше спишь.

Он ушел, Ионн нхмурился. Просьб купц о ключе и желние обойтись без чужих глз укрепили его подозрения, что Глченя и не думл предвться печенегм, предтель, стло быть, здесь кто-то другой.

В сумеркх к Ионну явился Сполох с доклдом от Рдчи, что новый ключ от подземного лз готов. Рдч и Громч поджидли их в приоткрытых Добычиных воротх. Зйке Рдч строго велел ждть дом; он ндулсь, но послушлсь. Рдч хотел кончить все побыстрее и без шум и стрлся не попсться н глз дже Живуле. Но он был тк полн своим горем, что не зметил бы, дже если бы см полуземлянк Добычи снялсь с мест и мимо нее полезл бы в ворот.

Ионн тоже был доволен, что н сей рз обойдется без женщин в лтре. Меньше глз — меньше языков. Ионну не хотелось, чтобы епископ знл о его учстии в этом деле. Священник был длеко не глуп и понимл, что Глченя неспрост остлся под землей. Видно, Ярун не тк вел себя в орде и не ткие речи держл, чтобы ему желтелен был свидетель. А ведь пошел он туд с соглсия епископ, — кк знть, одобрит ли Никит их попытки спсти прня? В случе оглски этого смутного дел епископу будет нелегко опрвдться, и нверное, он предпочел бы оствить змочников холоп тм, где он есть. Но совесть не позволял священнику бросить живого человек погибть под землей, и он, сомневясь, тревожсь и беспрестнно молясь, все же следовл ее велениям.

Пропустив Рдчу и Гончровых сыновей в церковь, Ионн огляделся, не видел ли их кто, и тоже скрылся внутри, плотно прикрыв з собой дверь. Ему был неприятн эт воровтя тинственность, с которой он уже второй рз вводит людей в дом Божий, и он мысленно просил у Господ прощения, словно см был во всем виновт. Подобные дел кзлись ему осквернением хрм, и он н месте епископ никогд не позволил бы устривть подземный ход именно в церкви. Но воеводу и городников, кк видно, больше беспокоил сохрнность подземного ход, чем достоинство дом Божьего.

Отперев решетку лтря, Ионн ввел Рдчу и Гончровых сыновей внутрь и покзл им крышку подземного лз. Пок Громч и Сполох с изумлением рзглядывли ее — они и мечтть не могли, что им откроется смя вжня тйн город! — Рдч вствил свой только что выковнный, еще теплый ключ в прорезь огромного змк и нжл. «Ну, Свроже-Господине, не оствь! » — мысленно молил он Небесного Кузнец. Слишком велик был змок и слишком трудно было бы испрвить ошибку в ключе. Но не зря Добыч именно в третьем сыне видел нследник своему ремеслу. Сврог и собственные руки не подвели Рдчу, ключ подошел, железня дужк освободилсь, змок был открыт.

Рдч с облегчением вытер лоб, Громч и Сполох нтужно подняли крышку лз. Склонившись в колодец со свечой в руке, Ионн рзглядел лежщего н дне сруб Глченю.

Проведя сутки без свет и почти без воздух, едв. очнувшись после сильного удр по голове и истртив осттки сил н утренний стук, Глченя не мог дже подняться. Сверху его можно было принять з мертвого. Перепугнные Громч и Сполох спустились по ступенькм, стрясь не смотреть н дышщий могильным холодом темный провл подземного ход, и со всей осторожностью, н ккую были способны, вытщили из колодц бессильное тяжелое тело.

— Говорят, еще, что холопы впроголодь живут, — бормотл себе под нос Сполох, дже сейчс не способный придержть язык. — А толсты — не поднять.

Глченю положили н пол возле крышки лз, Ионн принес воды в медном кувшине, Глчене обмыли лицо, и скоро он пришел в себя.

— Ну, брте, жив? — спросил Рдч, нклонившись к нему. — Кк же тебя в подземелье знесло?

— Сиян… — прошептл Глченя и попытлся приподняться. — Медвянк…

Едв он опомнился, кк срзу вспомнил о смом вжном, что знл. Голов его кружилсь и сильно болел. Едв он пытлся поднять веки, кк все плыло перед глзми; язык его зплетлся, он не слышл собственного голос и очень боялся, что тк и не сумеет выскзть нужного.

— Медвянк? И ты туд же? Ну, знчит, жив, рз про девок вспомнил! — Рдч усмехнулся и поднес к его губм кувшин с водой. Глченя ждно отпил несколько глотков, и ему стло легче.

— Где они? — громче спросил он и попробовл приподняться, одолевя слбость и дурноту. — Где они? Их спсть ндо. И лз ндо крепче зтворить, кмнями, бревнми привлить.

— Вот выдумл — кмни д бревн в церковь Божию тщить! — скзл Ионн. — Господь с тобою! Жив Божией милостью, и то слвно!

— От кого девок-то спсть? — удивились Гончровы сыновья. — Ты про что?

— Их купцы печенегм хотят отдть, чтоб те от город ушли. Я см слышл, Ярун при мне сговривлся. Что теперь? — Не предствляя, сколько прошло времени, Глченя с тревогой огляделся, моргя, но в лтре не было окон. — Не поздно еще? Он обещл ночью…

— Боярышня домой пошл… — нчл Рдч, но Ионн вдруг тронул его з плечо, призывя змолчть.

Все подняли головы и прислушлись. Перед церковью рздлся шум торопливых шгов. Вот зскрипел дверь, шги ззвучли уже внутри церкви. Ионн погсил свечу, Рдч, Громч и Сполох рзом вскочили и бросились из лтря.

З порогом они почти столкнулись с двумя мужчинми, которые несли связнную девушку в белой рубхе. Голов ее был обмотн убрусом, только медово-золотистя кос свешивлсь, здевя деревянный пол. Один из тщивших ее был Ярун, второй — кто-то из его челяди. Позди них виднелось еще несколько темных фигур с другой девушкой н рукх.

Столкнувшись лицом к лицу с Рдчей, Ярун змер от неожиднности. Купцы ждли нйти в отпертой церкви одного Ионн с ключом от двери лтря. Священник можно подкупить, зпугть, н худой конец связть и утщить с собой — пусть-к обучет погных печенегов прведной вере! Нткнувшись н трех прней, купцы в первое мгновение остновились, но отступть было некуд — только через лз к печенегм, с «выкупом» з свою свободу. Ярун выпустил из рук девушку и кинулся н Рдчу.

— Тти! — пронзительно звопил Сполох. — Людие, церковь грбят!

Ярун вцепился в Рдчу, но н помощь тому пришел Громч; вдвоем они повлили купц н пол. Громч не очень-то понял, что происходит, но дрться он умел и силой был не обижен, это сейчс было вжнее сообрзительности.

— Тти, тти! — без передышки вопил Сполох, уворчивясь от нседвшего н него Боряты.

Снружи тоже доносились пронзительные крики о помощи: Зйк нблюдл з площдью детинц из-з Добычиных ворот и видел, кк чужие люди схвтили ее сестру и Сияну. Никто и не думл, что эт мленькя «квкушк» может тк громко вопить!

Выпущення Яруном девушк лежл н полу, извивясь и издвя неясные звуки через убрус. Рдч нклонился к ней, но купеческий ртник удрил его по голове, и он упл рядом с ней н пол. Борят схвтил было девушку и потщил в лтрь, но н пороге встл Ионн и со всей силой обрушил н голову купц медный кувшин. Купец упл. Тем временем сыновья гончр поясом связли руки Яруну и быстро скрутили второго купц, пок он не пришел в себя после удр. Об купеческих ртник выбежли из церкви, но н дворе попли в руки белгородцев, которые сбеглись со всех дворов н шум и крики Сполох и Зйки.

Ионн поспешно зтщил связнных девушек в лтрь и зпер литую решетку. Церковь нполнилсь возбужденно глдящим нродом, со двор тысяцкого торопились гриди. Было почти темно, в тесной церкви висел густым облком рзноголосый гомон, все рсспршивли друг друг, кричли, любопытствовли и возмущлись. Все слышли крики о помощи и грбеже и четверых поймнных держли крепко. Только почтение к жилищу Бог удерживло белгородцев от того, чтобы сперв побить виновтых, потом уж рзбирться.

— Вот тти погные! — обиженно вопил Сполох, руквом рзмзывя по лицу кровь из рзбитого нос и преувеличенно громко всхлипывя. — Шли мы с бртом мимо церквы, глядим — двери отперты, те двое по обрзм шрят, кменья смоцветные в оклдх ковыряют, челядинцы ихние стоят нстороже. Нс увидли — и в дрку, вон, змочников сын побили!

Он укзл н Рдчу возле порог лтря. Тот уже приподнялся и сел, помтывя длинноволосой рстрепнной головой. Добыч протолклся через толпу и бросился к любимому сыну, нерзборчиво кясь в неизвестных грехх.

— Все путем, бтя, — бормотл Рдч, оглушенный и удивленный, — до сих пор никто еще не поднимл н него руки. — Все твои сыновья живы-здоровы.

— Првду молвит отрок сей, — говорил тем временем Ионн. — Змыслили сии злодеи черное дело, хотели обокрсть Божию церковь.

Пок все вопили, у него было время подумть. И купцми приходилось пожертвовть. Только выдумнное Сполохом сгоряч обвинение в воровстве позволяло объяснить все, не выдвя тйны подземного лз и ночного поход в печенежский стн.

— К тысяцкому их! — глдели белгородцы. — Ишь чего зхотели — нших богов обирть! К тысяцкому их д в поруб, товр отобрть! Поймны у мест!

— Бери их! — велел гридям десятник Гомоня. Четырех ттей поволокли из церкви к тысяцкому.

Шумя и требуя грбителям нкзния, нрод повлил з ними, церковь почти опустел. Остлись только Межень с сыновьями и Живулей, д Добыч сидел возле Рдчи. Зйк прорвлсь сквозь толпу и устремилсь к Рдче; ей нестерпимо хотелось рсскзть обо всем, что он видел и знет, но он боялсь, что еще не время рсскзывть и Рдч рссердится. Он только схвтил его руку и рзглядывл костяшки пльцев, ободрнные в дрке.

«У кошки боли, у собки боли… » — бормотл он, по мере рзумения зговривя Рдчин кулк от боли, кк мть зговривл ей содрнные коленки.

— Ой, Боже милостивый! — в нступившей тишине вздохнул Ионн. — Вовек сия церковь ткого беспокойств не знл. Скзно же: от женщин весь грех и все беды в мире сем.

— Где они? — Рдч потряс головой и оглядел темную церковь. — Куд опять пропли?

— Теперь-то не пропли. Прости мне мои грехи, Боже милостивый, — бормотл Ионн, снов отпиря лтрь. — Говорил я тебе, егоз: нельзя в лтрь! Нет, вошл…

Ионн снов зжег свечку и вствил ее в светильник. Н полу рядом с откинутой крышкой тйного лз лежл обессиленный Глченя, возле него — две связнные девушки. Ионн склонился к Сияне и стянул с ее головы убрус, потом присел рядом с ней и принялся рспутывть ремни н ее рукх и ногх. Громч и Сполох тем временем рзвязли Медвянку. Обе девушки были нпугны, ушиблены и совершенно не понимли, что с ними происходило. Сиян рзрыдлсь от потрясения, Медвянк только трщил глз и хвтл ртом воздух, стрясь отдышться. Кое-кк поднявшись, все выбрлись из лтря: Ионн вел Сияну, Громч — Медвянку, Сполох — Глченю. Увидев Глченю, Добыч и Живуля кинулись к нему, себя не помня от рдости.

— Все я, все я виновт! — причитл Добыч, обнимя млдшего сын. — В дурной чс ко мне купцы пришли, в дурной чс стл я их речи погные слушть! Д кому ж н ум взбредет, что они ншими девкми себе мир зхотят купить! Д и сын моего чуть не зшибли! Ой, зчем я тебя отпустил!

— Двух сыновей чуть не зшибли! — нпомнил о себе Рдч и н всякий случй слбо простонл, опсясь, кк бы теперь Глченя не стл у отц любимым сыном. Он не был звистлив, но не всю же отцовскую любовь теперь отдть бывшему холопу! А Добыч многословно прослвлял всех богов, Христ и Перун, блгодрил их з спсение Глчени, горячо блгодрил гончровых сыновей, которых еще вчер удостоил бы только косого презрительного взгляд. Его недвняя угрюмость сменилсь живейшей рдостью, и от этих бурных переживний все его велеречивое тщеслвие исчезло, кк серый снег, смытый весенними ручьями. Теперь это был не склочный стршин змочников, с кждой обидой бегущий з воеводским судом, только отец, счстливый избвлением от опсности любимого сын. И чумзого холоп больше не было — теперь Глченя стл тк же дорог Добыче, кк трое стрших сыновей были дороги ему от рождения.

— И говорили еще, подлецы, будто ты в печенежском стне по своей воле остлся! — восклицл Добыч, снов обнимя Глченю, и в голосе его стрнно мешлись рдость, что против всех ожидний он видит сын живым, и негодовние н его обидчиков. — Печенежскя кровь, брехли, в степи потянул, печенег, дескть, печенег он и есть!

— Д что ты, бтя? — Глченя посмотрел н отц, упрекя его не в том, что послл н ткое опсное дело, в том, что мог поверить в его измену. — Ккой же я печенег? Рзве я тебе не сын? Русичи меня выкормили, вырстили, н рзум нствили. И см я русич!

— Не кзнись, человече, Бог от больших бед уберег, — утешл Добычу Ионн. — Божий промысел во всякой беде убережет.

Под большими бедми он рзумел дурную слву для епископ, но был искренне рд, что Бог уберег и Глченю, и обеих девиц тоже. Особенно он беспокоился з Сияну, чувствуя себя ответственным з нее и перед Богом, и перед людьми. Если бы Ионн знл, чего здумли купцы, то ни епископ, ни см митрополит Леонтий не помешли бы ему тотчс же рсскзть обо всем тысяцкому. Но кому могло прийти в голову, что рзбойники позрятся н сму воеводскую дочь?

— Божий промысел, говоришь? — ответил священнику Рдч, отдувя волосы с глз — ремешок со лб потерялся в дрке. Он уже опомнился и мог рссуждть ясно. Приключения этого дня прогнли его обычную невозмутимость, и он говорил быстрее и горячее смого Сполох. — Смотрите-к: сперв Зйк Глченю услышл — он его спсл. Потом я ключ выковл — и я его спс. Потом мы девок от купцов спсли. Потом в дрке и ты, отче прведный, кого-то спс кувшином своим, и Громч меня спс, и все мы друг друг спсли. А ты потом девок в лтрь зтщил — тйный ход спс от нрод, чтоб не рсспршивли, зчем их связнными в церковь волокли. Вот только купцов покуд никто не спс, д их и незчем… Это сколько ж всего выходит?

— Нечего и считть! — усмехясь в темную бороду, ответил Ионн. — Все это и есть Божий промысел. Где же человечьему слбому рзумению столько успеть?

Теперь священник вовсе не кзлся похожим н лик с иконы. Для него последние события тоже не прошли бесследно, и он непривычно рзвеселился, хотя и стрлся это скрыть. Он не знл, что его оживившееся лицо сильно рсположило к нему белгородцев и теперь они будут чуждться его горздо меньше.

— Знчит, Бог нс всех спс? — спросил Медвянк.

— Урзумел нконец? — Ионн повернулся к ней.

— Урзумел… Н Бог ндейся — д см не плошй! Или скжешь, святой дух весь день ключ ковл?

— Экя ты упрямя! Это ведь Бог нствлял, кому что делть!

— И кувшином купц стукнуть тебя тоже Бог нствил?

— Ух! Бог посылет вм испытния, чтобы вы силу его узнли и милость.

— Мы и узнли — крсивый пол в твоей церкви, пдть н него ой кк больно! — воскликнул Медвянк, обиженно потиря бок. — Дв рз меня роняли — это мне з что? И обручье посеял — жди теперь, пок прорстет!

— Однко купцм-то туговто придется. Свои бы — еще туд-сюд, то пришлые, чужие, — не пожлеют, — зметил Рдч. — И товр им своего не видть. И пусть клняются, коли смих в холопы не проддут.

— Э, пусть клняются прню, что только ттями их выствил! — воскликнул Добыч в ответ сыну и укзл н Сполох. Тот срзу принял горделивый вид, хотя не понял, в чем его зслуг. — Кбы кто узнл, что они не оклды обрзов, девку, Яворову невесту, Лелю вшу, умыкнуть хотели д печенегм отдть, д их бы н куски рзорвли и по четырем сторонм рзметли!

Все соглсно зкивли, Ионн осуждюще вздохнул, жлея об их языческой дикости.

— И поделом, не тронь чужого! — тихо, с притворным смущением и истинной гордостью скзл Медвянк. Он считл себя не просто дочерью городник Ндежи и невестой десятник Явор, но и любимицей богини Лды, и оттого преступление Ярун и Боряты, посягвших н ее волю и честь, было еще чудовищнее.

— Ой, подите вы все отсюд, от грех подльше! — с сердитым видом отозвлся Ионн. Привычк к порядку и блгочинию толкл его поскорее прекртить все эти бесчинств в доме Божием. Сейчс он уже не был рсположен учить упрямых невежд прведной вере.

Но переживниям и рзговорм не предвиделось конц. Все говорили рзом, Живуля плкл теперь уже от рдости, Громч и Сполох обсуждли дрку, Медвянк жловлсь н ушибы, Рдч был не прочь еще поспорить. Едв-едв Ионн уговорил Добычу зпереть тйный лз, зкрыл дверь лтря и нконец-то выпроводил всех из церкви.

* * *

В Белгороде не збывли о князе и чсто говорили о нем: скоро ли нстигнет его послння киевлянми весть о нбеге, скоро ли он вернется нзд, хвтит ли у него рти одолеть многочисленную орду. Князь, повелитель и зщитник, был глвной ндеждой, и перед лицом смертельной угрозы белгородцы думли о нем, кк дети об отце, который непременно зщитит их, лишь бы только ему узнть об их беде, только бы успеть!

Белгородцы долгие чсы проводили н збороле, вглядывясь в северо-восточную сторону. Но вестей оттуд не было, и в Белгороде нрстло смятение. После ярости первых дней, когд люди остервенело пытлись обвинить в беде то священник, то волхв и жждли рспрвы, в Белгороде воцрилсь тоск бессилия и покорное ожидние своей учсти. День ото дня ндежд н спсение меркл и впереди все яснее вырисовывлись дв пути: голодня смерть или тяжкий печенежский плен.

Сиян тоже чсто думл о князе, рсспршивл отц, длеко ли войску идти до чудских земель, скоро ли князь побьет чудинов и воротится. Слушя Вышеню, он стрлсь предствить себе никогд не виденную чудь, и ей виделись дремучие темные лес, узкие болотные речки, тесные землянки, где крыш едв возвышется нд зеленым мхом, и сми чудины, коренстые, низкорослые, лохмтые, с мленькими злобными глзкми. Может, они были совсем не ткими, но врги никому не кжутся хороши. Вот между чуди пронеслсь весть, что идет могучий князь Влдимир с огромным войском, вот они испуглись, збегли, поволокли из землянок кменья и дубинки. Вот их женщины тщт в охпкх берестянкй, короб и узлы, з их Подолы цепляются плчущие дети, мленькие и чумзые… Совсем кк в белгородской округе, когд пришл весть о печенежском нбеге. И вдруг Сиян подумл, что князь Влдимир и его дружин для чудинов были тем же смым бедствием, кк и печенеги для слвян. Эт мысль сделл ее несчстной, он не могл понять, кк же тк? Првд, у чудинов не нши боги, и сми они — чужие, но вот женщины в испуге волокут узлы, плчут дети… И тм, в чудских лесх, и здесь, з окном… Почему все боги тк безжлостны к человеческому роду?

В первые недели по всему городу рздвлось тоскливое мычние голодных коров и обиженное блеяние коз. В Скотогон всю белгородскую скотину торжественно вывели после зимнего зключения в хлевх н свежую трву, погоняя рогтиной и подхлестывя вербой, зговором призывя н рогтые головы здоровье, плодовитость и сохрнность от волчьих зубов. Теперь же н белгородских лугх пслись бесчисленные печенежские стд, съедя и вытптывя трву до смой земли. От прошлогоднего сен в городе не остлось дже трухи, и белгородцы, быстро выбрв весь бурьян и трву по пустырям и окринм, стли збивть скотину, пок он не передохл от голод. Не бродили по дворм и не рылись в пыли под тынми куры — их съели в первую очередь. Лошдей, священных животных Перун и Джьбог, слвяне берегли до последнего, и те, подобрв былинки под тынми, теперь горестно дергли солому с крыш.

Не лучше приходилось и людям. Кк ни стрлись белгородцы и беженцы рстянуть подольше свои припсы, они неудержимо тяли. А в городе — не в лесу: ни сосновой коры, которую можно по голодному времени добвлять в хлеб, ни зелени, ни съедобных короньев рздобыть было негде. Куски строго жесткого хлеб, которым хозяйки оделяли своих домочдцев, деллись все меньше, и з кждой крупинкой жидкой кши гонялось в горшке несколько обгрызенных деревянных ложек. Хлеб и мед из мбр посженных в поруб купцов тысяцкий велел рздть по смым бедным семьям, но вышло совсем понемногу. Нчли умирть обессиленные стрики, грудные дети, голодные мтери которых не имели молок. Появились болезни, у людей не было сил одолеть их, и дже Обереж не мог отогнть духов-губителей, нбирющих силы во время людских несчстий. Тысяцкий послл челядь выкопть н одном из пустырей н окрине Окольного город возле стен скудельницу — общую могилу. Смерть вошл в Белгород, холодный дух ее тился в кждом бедном доме. Ккой стеной от нее огородиться, ккой сохой опхться? Н княжьем дворе был зпс хлеб для дружины, но н весь город его не могло хвтить. Берег свои зпсы и епископ.

В Белгороде стли обнруживться покржи, дже рзбой. Если виновных нходили — чще всего это окзывлись неимущие беженцы, — то их, сильно побив, отпускли, — сжть их в поруб и кормить тысяцкий считл слишком нклдным по нынешнему времени. Этк скоро полгород в поруб зпросится!

Явор теперь уже мог обходиться без постоянного присмотр Обережи, и волхв вернулся н свой двор. Совестливые соседи прибрли тм после погром и дже принесли понемногу новую утврь вместо поломнной. С богтых дворов Обереже кждый день приносили то хлеб, то мяс от коров, которых теперь быстро збивли одну з другой, но стрый волхв почти все рздвл. См тысяцкий после погром просил его жить потише, не рздржть епископ, и Обереж почти не выходил со двор, зто сми белгородцы зчстили к нему. Седой стрик вдруг стл кзться опорой, кк дуб, прямо стоящий под бурей, сгибющей березы и осины. и. Чсто Обереж встречл гостей с ткой вещью в рукх, ккую сейчс никто не ожидл увидеть, — с гуслями. Стринные, потемневшие, с вырезнной н верхней крышке птицей Сирином, гусли эти Обереж когд-то принес с собой в Белгород и ценил дороже всего, что у него было. Только их он зпирл в лрь под змок. Во время погром его двор этот лрь не зметили в углу — он был зговорен и от чужих рук, и от чужих взглядов.

— Гусли — божеское добро, Велесов др! — приговривл Обереж. — Кто без рзуменья возьмет, и себе, и людям много зл нтворит!

— Что-то ты, стрче, не ко времени з песни взялся, — говорили ему. — Песнею-то сыт не будешь.

— Добря песня всегд ко времени, — уверенно отвечл Обереж. — Не одно брюхо в человеке — и сердцем боги нгрдили его.

— Ккое тут сердце, когд брюхо ко хребту присохло?

— Сердце в человеке крепко — и брюхо пустое укрепит.

Люди недоверчиво кчли головми, но были и ткие, кто понимл его. Зля бед прилетел н черных крыльях, высокие стены Белгород не сдержли ее, и только дух человеческий мог выстоять тм, где бесполезны окзлись кирпичи и бревн.

Обереж устривл гусли н коленях и принимлся петь древние скзния, которые деды слышли от своих дедов.

Люди слушли его, звуки струн и слов древней — песни зворживли, зствляли збыть о голоде, — прогоняли тоску, укрепляли дух. Побледневшие и но. темневшие лицми белгородцы вспоминли, что не их первых постигл бед и что они не одиноки в ней, Это был бед их древней родной земли. Длинные вереницы предков стояли з их плечми в борьбе с этой бедой, и з ними был побед. Ведь стоит этот город н исконной Змеевой земле, н рубеже степи, знчит, можно одолеть степное многоголовое чудовище.

И кждый из слушвших Обережу знл, что его родня Мть-Земля сильнее Змея, сильнее любой беды. Он дст сил своим детям, кк двл уже много рз. И рди своей земли, рди ее прошлой слвы и будущей жизни, можно вытерпеть голод и тревогу, постоять з Землю-Мть, кк он векми стоял з своих детей.

— Не отдйте Змею проклятому то, что деды и прдеды у него отстояли, — говорил Обереж, зкончив скзнье. — Деды костями своими путь Змею згородили, не дйте ему ныне вс рстоптть и дльше ползти. А боги не оствят нс. Пошлет Перун-Воитель Воин, который одолеет Змея. Ждите его, не роняйте дух, — земля русскя з вми.

* * *

Все реже пхло в белгородских дворх жидкой кшей или хоть киселем, и все чще рздвлись крики и плч по мертвым.

Кждый день то в одном доме, то в другом мть плкл по детям или дети по родителям. Все чще тянулись к общим могилм н окрине волокуши с мертвыми телми, обернутыми в полотно белого цвет, — цвет смерти. Епископ Никит зпрещл, погребльные костры, и мертвых просто клли в яму и зсыпли землей. Тоскуя, что приходится оствлять тел родичей н съедение червям, белгородцы клли в могилы ножи, огнив, гребешки, небогтые укршения — и пустые горшки, чтобы Сврог в Верхнем Небе лучше видел, ккя бед постигл Белгород. И кждый, слыш погребльные причитния, думл, не придется ли и ему звтр подхвтить их.

Посдские концы отрядили своих стрейшин к тысяцкому — просить о помощи.

— Уже, почитй, метем пыль по зкромм и вместо муки н ней похлебки врим, — говорили седые стрики, тяжело опирясь н свои посохи и едв сидя н лвкх от слбости. — И в похлебкх тех одн вод. Собки мышей поели, мы собк, — боги простят. А ведь у тебя, воеводо, есть еще хлебный зпс. См ведешь, н чужое мы не зримся, д нши дети с голоду мрут. Пошевели больших людей, воеводо. В долг они не дют и в зкупы нс не берут. Н что, говорят, все одно помрете или печенегм достнетеся. Ты последняя ндеж нш. З нс, бедняков, постоять некому. А смерти сколько челом ни бей, милости не выбьешь.

Горько было тысяцкому слушть эти речи, и он пообещл поискть припсов по богтым дворм. В тот же день он отпрвился н епископский двор. Епископ Никит получл для себя и своей церкви десятую чсть от всех подтей Белгород и округи, и в его мбрх скопились немлые зпсы рзного добр.

— Слышишь ли, честный отче, что по городу деется? — скзл ему тысяцкий. — Уже помирет нрод, того гляди вместо город сплошной жльник будет. Кк тм твой Бог велит — продй имение твое и рздй нищим? Пришл пор исполнять звет. У тебя ведь есть еще хлеб в зкромх, пор с ближними поделиться.

После чуд с Евнгелием в огне и неуемным буйством толпы тысяцкий был сердит н епископ — его звли учить миру, он звел новый рздор! — и говорил с ним суровее обычного.

— Не мой то хлеб, Божий, — ответил епископ. Он был недоволен словми воеводы, который, видно, хотел обобрть служителей Божиих. — Не для своей корысти берегу, н возвышение церкви Христовой в вшей темной земле.

— Коли не нкормить теперь люд крещеный, то вскорости просвещть его будет уже см Бог, не ты. Рстворяй мбры, честный отче, — тебе Богом зчтется.

— А ты-то что же, воеводо? Ведь и у тебя н княжом дворе есть еще хлеб.

— Мой хлеб — для дружины, дружину беречь я в перву голову поствлен. Белгород — щит земли ншей, щит держть — руки ндобны крепкие. С моего хлеб гриди с женми-детьми кормятся. Для посдского дельного люд я по боярским клетям пошрю, всякую бежь ты корми. Смое Божье дело, нищелюбивое, прибеглые почитй все ныне нищи. Не дть им хлеб — вымирть нчнут, д не по одному, уж сотнями. Мор по городу пойдет, никого не минует. Двй, отче, не жлей хлеб, отдй, пок добром просят.

— Кк тк — пок добром просят? — Епископ вскинул н него колючий взгляд. — Уж не силой ли хочешь взять? Побойся Бог, воеводо, побойся князя Влдимир! Кто меня обидит, тот ему стнет ворогом!

— Ты мне не грози, — с досдой отмхнулся тысяцкий. — Не я у тебя отнимть буду. Урзумей — не по злобе я, не из корысти, рди спсения город всего прошу тебя. См я смут боюсь, тебя же берегу. Не отдшь людям хлеб — сми возьмут. Ты сидишь тут у себя з тыном, кк брсук в норе, ты бы по торгу прошелся д послушл, что говорят. Когд дети н рукх мрут, люди ни Бог, ни князя не помнят. Рзобьют твой двор — с тебя нчнут, уж мне поверь, — зпсы рстщут, не будет тебе ни добр, ни чести. Отдй см — хоть доброю слвою утешишься.

— Тогд вот что, — подумв, скзл епископ. — Отдй мне тех ттей двух, что у тебя в порубе сидят.

— Кких? — Тысяцкий не срзу его понял. Среди нынешних збот он совсем позбыл о двух черниговских купцх, которые уже дней десять сидели у него в порубе. — Ах, ттей церковных! Д возьми з рди Бог!

Тысяцкий перевел дух и дже обрдовлся. Ему было некогд рзбирть это дело, и он оствил купцов в порубе для будущего суд князя и митрополит.

— Бери, бери! — охотно говорил он теперь. — Твоя обид, тебе их и держть. Д и корми их см, у меня двумя ртми меньше!

Епископ коротко и мелко кивл головой, его губы были плотно сжты, темные глз поблескивли, кк дв мокрых речных кмушк. Тысяцкий тк и не узнл истинной вины Ярун и Боряты, и епископ Никит очень не хотел, чтобы Вышеня ее узнл.

Тогд неминуемо дойдет до князя и его учстие в змысле перевести орду из-под Белгород под Киев. З ткой змысел князь, конечно, снесет головы купцм, но и епископ не похвлит.

— Мое, мое сие дело, — вполголос подтвердил епископ. Тысяцкий, знятый другими мыслями, не зметил ни блеск его глз, ни угрожющей многознчительности в голосе. Вышеня был доволен тем, что епископ не откзывется поделиться своим хлебом с горожнми, дв церковных вор его не знимли.

В тот же день гриди тысяцкого притщили Ярун и Боряту из поруб воеводского двор и спустили в поруб епископ. Никит см смотрел, кк нд ними опускется дубовя крышк, глуш их вопли, и ключ от змк збрл себе. А нутро челядинцы епископ пошли по посдским концм и улочкм оделять хлебом неимущих. Это отдляло беду нендолго, но все же Христовы люди усердно прослвляли милосердие своего Бог. Их блгодрили, но з спиной ворчли:

— Нш ведь хлеб, ншими рукми вырщен, н нши подти куплен, он вот смилостивился! А меньшому ншему уже не поможешь — в скудельнице ему уже не голодно…

Ионн тоже без устли ходил по дворм, обещя людям утешенье в Црстве Божьем.

— Стрдния — удел земной, — говорил он. — Ведь и см Иисус Христос прошел н земле путь стрдний, тких же, кк и всяк человек. Терпел он и голод, и холод, и гонения, и тяжкую смерть принял, чтобы своим стрднием искупить человеческие грехи. Бог посылет испытния людям, чтобы горем души их очистить и к себе обртить. См себя он людям в жертву принес, себе не требовл в жертву ни серебр, ни плодов, ни крови — одной только веры. Верою же этой души спсются. Кто поверит, тот спсется.

И теперь его слушли внимтельнее, чем прежде, слов его легче нходили дорогу к умм и сердцм белгородцев. Иисус Христос — бог обиженных и беззщитных в земном мире, и теперь, перед лицом стршной беды, учение его стновилось понятнее и ближе кждому. Иной рз Ионн и Обереж встречлись и вместе сидели з пустым столом в полуземлянке Окольного город, и им не о чем было спорить. Об они хотели ободрить и утешить, только один искл силы и опоры в родной земле, другой — в высоком небе. И те, кто слушл их, слышли голос земли и неб, Великой Мтери Мкоши и Искупителя Христ, и голос их сплетлись в новую, не слыхнную никем еще высокую и сильную песнь.

* * *

В один из тяжких дней осды Рдч ушел из дому — не было сил слушть причитния невесток, нгоняющие смертную тоску. Он зглянул во двор к Ндеже, но никого тм не ншел, и отпрвился к Обереже.

У волхв обнружилось немло гостей — с десяток человек сидело н воздухе перед полуземлянкой. В общей беде людям хотелось быть вместе: миром любую беду легче вынести. Под стеной н бревнышке пристроилсь Зйк, и, к своему удивлению, Рдч увидел среди Обережиных гостей Ионн и Сияну.

Дочь воеводы тоже похудел з дни осды, если не от нстоящего голод, которого семья тысяцкого пок не испытывл, то от сострдния. Нередко Сиян прятл з столом свою лепешку или пирог и отдвл н улице первой встречной женщине, говоря только: «Возьми детям», и убегл, не слушя блгодрностей. Проворих не позволил бы ей ткого — весь город не нкормишь! — Ионн, нпротив, одобрял и дже помогл кк мог. Может быть, поэтому в дни осды Ионн и Сиян сдружились больше, чем прежде. Теперь Сиян чувствовл больше любви и к смому Богу Христу — его звет милосердия отвечл смым живым и горячим порывм ее доброго сердц, готового любить и жлеть все живое и стрдющее. Похудевшя, побледневшя Сиян кзлсь стрше, чем был ккой-то месяц нзд, и уже не походил н ребенк. Голубые глз ее кзлись темнее, кк вечернее небо, и в них словно копилось отржение всех пролитых в Белгороде слез. Кждя женщин, похоронившя отц или ребенк, плкл по своим, Сиян плкл з всех и молилсь з всех. Теперь Ионн любовлся ею, он кзлсь ему прекрсн, кк см Богородиц, еще не получившя блгой вести, но уже предчувствующя ее.

Ионн рдовлся и блгодрил Бог, нполнившего душу девушки животворящей смоотверженной любовью. А для Сияны любовь ко всему живому и не нуждлсь в объяснении, он шл из глубины ее существ, кк росток из глубины семени, изнчльня и неудержимя, кк см жизнь, дровння Мкошью, Мтерью Всего Сущего, согретя Огнем-Сврожичем, ежегодно обновляемя Лдой и Ярилой.

Поклонясь волхву, Рдч пробрлся к Зйке, сел рядом с ней и стл вместе со всеми слушть, что рсскзывет Ионн.

— В двние времен был в длекой земле город, зовомый Милет, — перескзывл Ионн повесть, которой когд-то нучился у греков. — И был некий црь, Алит именем, и ходил он н сей город походми. Осдою его было не взять — стоял сей город н берегу морском, — тк црь Алит всякий год приходил осенью, когд хлеб и прочие плоды земные созревют, и своим войском все нивы сожигл дотл. И длилсь ткя войн одинндцть лет.

— Ишь, рзбойники! — осуждюще кчли головми белгородцы. — Не лучше ншего Змея проклятого — поля жечь!

— И вот н двендцтый год зплил црь поле хлебное, ветром знесло огонь н хрм богини греческой, Афиною ее прозывли, и сгорел хрм до угольев. И зхворл црь Алит, и никто излечить его не мог.

— И поделом — богиню рзгневл! — Сметливые белгородцы рньше смого цря Алиты поняли, в чем дело.

— И послл црь спросить у гдтеля, когд и отчего ему будет излеченье? А тот ответил: «Построй хрм порушенный, тогд и будешь излечен». И послл црь к Милету и к людям его, говоря: «Не будем воевть, пок хрм я не поствлю новый вместо строго».

— Гляди, кк припекло смого, тк мир зпросил! А здоровому вольно было сколько годов чужие труды губить! — торжествовли слуштели. Эт история тк близк покзлсь слвянм, чьи поля чсто стрдли от нбегов, что веков и длей кк не бывло — белгородцы от души сочувствовли жителям древнего Милет кк себе.

— А в Милете в ту пору сидел князем некий муж, именем… Фр… Фрзибол, — нсилу вспомнил Ионн. — . И кк он узнл — см гдтель его по дружбе упредил, — с чем едет к нему гонец от Алиты, тк велел людям в городе собрть весь хлеб, сколько у кого ншлось, и н торговище общий пир устроить. Присккл гонец, в городе все веселы, поют, хороводы водят, хлеб н торгу нвлен горою — ешь, сколько брюхо примет. Возвртился гонец к црю своему, рсскзл, что видел, црь и приздумлся. Он-то мнил, что в Милете голод и великя нужд, что они и млому миру будут рды. А тм хлеб богто! И послл он в Милет другой рз послов почетных, и мир предложил иной, дружбу долгую и крепкую!

Белгородцы остлись довольны рсскзом, кивли, хвлили нходчивость Хр… ну, того князя, что в городе сидел. И тут же вздыхли укрдкой, примеряя повесть н себя: дже если собрть весь хлеб, что остлся в Белгороде, то и н мнимый пир не хвтит, чтобы позвть н него печенежских послов.

Посмеявшись и повздыхв, люди рзошлись по домм, к своим жидким похлебкм из муки с отрубями. Рдч и Зйк вместе побрели домой — блго соседи. Поддвя ногми кмешки, об молчли, рзговривть ни о чем не хотелось. Рдч снчл не понимл, отчего эт короткя прогулк кжется ему стрнной, потом сообрзил: Зйк, тк любившя рньше сккть и подпрыгивть н ходу, теперь бредет, кк струх, згребя ногми пыль. Оглядывя из-под волос свою мленькую подружку, Рдч вдруг ясно увидел, что ее веселя мордочк осунулсь, веснушки стли кзться больше, волосы не блестят медным отливом, потемнели и слиплись. Семейство богтого стршины городников еще не голодло, но пищ его стл бедной, однообрзной — без зелени, без молок. И вид бледной и слбой Зйки, которую он привык видеть веселой и румяной, кк ножом вдруг резнул Рдчу по смому сердцу. Он не знл в себе прежде ткого чувств — словно мленький зйчонок возле смого сердц шевелился теплым комочком и тоненько, жлобно плкл.

Они добрели до Ндежиных ворот и остновились. Рдч вытщил из-з пзухи кусок хлеб — сухой, жесткий, но по нынешним временм слще белого княжеского пирог.

— Н! — грубовто скзл Рдч, пряч поглубже свою жлость, и всунул хлеб в руку Зйки. — Грызи, то уж легче мыши стл. Смотри, кк бы тебя еж не съел.

Зйк хотел сперв отдернуть руку, открыл и зкрыл рот, потом вынул из-з спины вторую руку, которую с смого нчл прятл, и протянул Рдче вреную репу, вялую, еще прошлогоднюю.

— Тебе! — быстро и сердито буркнул девочк, зня, что Рдч будет откзывться. — Я уже видеть репу не могу!

— Ешь! — сурово велел Рдч. — А то не вырстешь, ткя нвек остнешься, никто тебя змуж не возьмет!

— Не буду! — упрямо ответил Зйк и снов протянул ему репу. — Ты не возьмешь, и я не возьму!

Рдч посмотрел н сморщенную репу, сбереженную, кк он догдлся, нрочно для него, и сердце его зщемило, к горлу подступил комок. А Зйк угрюмо нсупилсь, кк делют упрямые и гордые дети, сдерживя плч. В эти недели родичи стрлись покормить ее получше, но он не рз видел, кк н волокушх везут к скудельнице мленькие, сжвшиеся, обернутые серым полотном тельц детей, с которыми он совсем недвно игрл н трвянистых пустырях Окольного город, и с ними рядом лежт деревянные куклы, лошдки, бурчлки, когд-то дрившие столько живого веселья. В Белгород вошли горе и смерть, и глз Зйки не остлись к ним слепы.

Рдч вздохнул и взял репу у нее из рук. Он видел, что девочк обидится, если он не возьмет, обидеть Зйку он не хотел.

— Эх, Зйк! — с горькой усмешкой вздохнул Рдч. — Ккя ты Зйк теперь — и прыгнуть сил нет…

— А я и не Зйк, — с непривычной строгостью скзл девочк. — Это бтя прозвл. А от роду меня нрекли — Добрв.

Со знчением выговорив свое нстоящее имя, Зйк вдруг повернулсь и бегом бросилсь в ворот, словно з ней гнлись. Рдч постоял еще, глядя н репу, кк н невиднный зморский овощ. В душе его теплело ощущение чего-то большого и вжного, словно он нежднно ншел клд. Хорош клд — реп несчстня! Но дело было не в репе, в Зйке. Пусть ей всего десять лет, у нее веснушки н вздернутом носу и оттопыренные кончики ушей, ростом он не достет дже до груди ему, взрослому восемндцтилетнему прню, совсем жениху. Зйк позботилсь о нем, кк и он позботился о ней, и сегодняшняя збот друг о друге урвнял их. Эт девочк стл вдруг близк ему, кк сестричк родня, и Рдче уже кзлось, что тк было всегд, только он не знл.

Сжимя репу в руке, Рдч побрел к своим воротм. Добрв… Мышь глзстя! А может, он уже и выросл из своего детского имени. В беду дети взрослеют рньше.

* * *

Двно уже нигде не дымили горны, не стучли кузнечные молотки. Тем удивительнее было однжды увидеть, с чем пришли в гридницу тысяцкого Шумил и Верех. Они принесли Явору меч, измененный их умелыми рукми. Прежним остлся крепкий фрнкский клинок с непонятной ндписью «Ingelred», но другой стл рукоять. Нвершие ее теперь было похоже н округлую княжью шпку с золотой опушкой, концы перекрестья опустились, словно свесившиеся усы. Рукоять был обложен полосой серебр с вычекненными узорми из переплетенных трв и цветов, в узоре нвершия можно было рзглядеть двух черненых воронов, выложенных золотой проволокой. Ткое богтство и тонкость рботы стоили немло, но об мстер не хотели и слушть о деньгх — зчем они сейчс, деньги?

— Вот тебе меч — вржья голов с плеч! — хрипло скзл Явору Шумил. — Носи его и бейся еще с погными, и пусть Перун впредь всегд посылет тебе победу. Зслужил.

Могучий кузнец тоже осунулся и ослбел от долгого недоедния, но по виду не утртил бодрости. Он см кзлся клинком, свренным их двух полос желез и одной полосы стли, — железо обтяло, но стльня полос держлсь.

— Вот спсибо! — Явор встл с лвки и взял меч в левую руку. Првое его плечо и шея еще были змотны сложными полотняными повязкми, и он не вполне влдел рукой, но в остльном к нему вернулись почти прежние силы. Здоровой рукой Явор поднял тяжелый меч и повертел им в воздухе. Вместе с силми к нему возврщлсь бодрость и вер в светлого князя и в себя, ему снов хотелось в поле, д не одному, с дружиной, чтобы степные волки испытли своими черепми крепость русских мечей. И он см, и его меч родились зново и готовы были к новым битвм.

— Вот теперь другое дело! — воскликнул он. — Вот попдись мне тот змей степной! Теперь бы я с ним инче поговорил!

Он не знл, что бывший противник почитет его мертвым, и рдовлся и мечу, и своей возвртившейся силе, и любимой невесте. Новое сознние своей силы нполняло Явор-Межмир кипучей рдостью, ккой он никогд не испытывл до поединк, он улыблся широко и весело, кк не умел улыбться прежде. Нблюдя з ним, Шумил и Верех тоже порзглдили морщины н лбх, посветлели лицми. После того, кк Явор побывл между мирми, к нему стли относиться по-новому: к увжению прибвилось некоторое блгоговение, кк перед волхвом. Теперь он тоже стл посредником меж богми и людьми. Меч в его руке служил знком новой битвы, и битвы победной.

И горячее всех в победу верил Медвянк. Явор уже не нуждлся в постоянном уходе, но он по-прежнему целые дни проводил с ним. Рн н его лице зжил, но остлся зметный шрм через щеку и подбородок. Однко Медвянке вовсе не кзлось, что шрм испортил ему. лицо. Он просто больше не ¦видел его. Ее взор, обострившийся после всего пережитого, видел теперь не внешность Явор, его внутреннюю суть. Он был для нее смым лучшим человеком н свете, смым ндежным, смым родным. Нреченный жених уже был ей дороже кровных родичей; он не знл, доведется ли им сыгрть свдьбу, но верил, что они суждены друг другу. А рз тк, то можно и смерти не бояться. Н том свете они тоже будут вместе.

Сейчс он улыблсь, любуясь Явором и рдуясь, что здоровье, сил и бодрость почти вернулись к нему. Но тут же н глз ее нбежли слезы. Неужели боги сберегли Явор от гибели в поединке для еще худшей доли — голодной смерти или позорного плен?

«Эх, соколе нш ясный! — со вздохом подумл сотник Велеб, нблюдвший з ними. Рдость Явор при виде оружия и сияющя любовью улыбк Медвянки нпомнили ему собственную молодую удль, жену, которя тоже был когд-то невестой и тк же любовлсь им. — Я-то повоевл свое, предков утешил, потомство оствил. А с тобою-то что будет? То ли девиц-крс, то ли смерть холодня тебя обнимет вскорости… »

В гридницу вошел десятник Гомоня. Он услышл, что кузнецы принесли Межмиру переделнный меч, и зхотел н него взглянуть, ндеясь отвлечься от тягостных мыслей. Дружин тысяцкого еще не голодл по-нстоящему, но ожидние будущего голод уже сейчс мучило Гомоню. Он все время думл о еде и все время, кк нзло, чувствовл себя голодным. Добрвшись до лвки, Гомоня устло рухнул н нее и тупым взглядом уствился н блестящий меч в руке Явор.

— Д уж! — выговорил он нконец. — Уж лучше в чистом поле голову сложить, чем вот тк, чс з чсом смому к могиле ползти.

— Д погоди, успеешь к могиле-то! — ободряюще ответил ему Явор. — Еще и в чисто поле выйдем, будет срок!

Гомоня вяло вздохнул.

— Из Киев голубь поутру прилетел. Три дня ждли, уж думли, будут добрые вести. Ай в Киеве то же — нет вестей от князя и ждть нечего. Вроде посдники собирют по ближним городм полки, д когд еще соберут? Лучшие-то рти с князем ушли. Нм не дождться. Тысяцкий с горя велел шею тому голубю свернуть д в похлебку его. Хоть бы крылышком поделился…

После его слов в гриднице стло тихо. Было ткое чувство, словно в темном доме внезпно угсл последняя лучин. Никому не хотелось говорить, но думли все об одном: вот и оборвлсь последняя ниточк ндежды. Не будет помощи от князя. Уктилося Крсно Солнышко н веки д вековечные…

— Никому мы не нужны, — негромко, обреченно проговорил Верех. — Ни князьям, ни богм… Ивн кк-то скзывл, будто ихний бог ккому-то племени в пустом голодном месте пропитнье с неб посылл. Вот послл бы и нм — тк нет… С неб нм спсенья не дождться…

А Шумил, словно проснувшись, вскочил с лвки и нхлобучил шпку.

— Князь нс бросил, городм н нс нплевть! Ндобно смим пордеть о себе, пришл пор! — горячо, яростно воскликнул он и бросился вон из гридницы торопливым широким шгом, кк будто видел перед собой ясную цель. Неглубокя чш его терпения и покорности был переполнен.

Через недолгое время в рскрытые окошки стли долетть звуки удров в железное било. В тишине обессиленно дремлющего город они были слышны ясно и отчетливо.

— Уж не пожр ли? — удивился Верех. — Вот еще не хвтло…

— Опять молиться? — Гомоня сердито вскинул голову. — Не пойду, будет с меня! Пусть Никит см з всех молится — ему-то н своем дворе не голодно.

— Не, не молиться. — Верех прислушлся и покчл головой. — Чуете, звон не того порядк…

— Н торгу бьют! — с удивлением определил Явор и отложил меч. — Вроде кк н вече скликют! Вот уже чего у нс не бывло!

— Э! Д не Шумил ли стрый обычй вспомнил? — сообрзил Велеб.

— Кто ни кличет — рз зовут, тк ндобно идти. — Верех взял шпку и поднялся с лвки. — Торжище — не церкв. Может, чего дельное скжут…

* * *

В первый рз з недолгую жизнь город-щит в нем собирлось вече. В новых городх князь не зводил древнего порядк и все дел решл см. Но теперь князя не было, в ворот кждого двор стучл ткя бед, что ни тысяцкий, ни епископ не могли с ней спрвиться. Решить судьбу город мог только он см. Висевшее н торгу било, нзнченное для того, чтобы оповещть горожн о пожре, теперь стло голосом новой, более стршной беды. И Белгород откликнулся н тревожный звон. Кждый ждл хоть ккого-то решения, ни у кого больше не было сил в бездействии смотреть, кк умирют дети. Изо всех улочек, из кждых ворот появлялись исхудлые люди с погсшими глзми, тк непохожие н тех, что неполный месяц нзд рдостно провожли своего князя в длекий поход. Площдь зполнялсь: сюд сходились и простые горожне со своими кончнскими стростми, и знтные жители детинц, и беженцы из округи, женщины, дети, холопы. Они не имели н вече прв голос, но тревожно-звонкие железные удры поднимли и несли, словно призывный голос смой судьбы. После нполнявшей город бессильной тоски умы и сердц вспыхнули с предсмертной отчянной яростью: или соберем осттки сил и спсемся, или прощй белый свет!

Созввший вече Шумил первым взялся держть речь. Вечевой ступенью ему служил чья-то пустя телег. Н зполненном людьми торжище было непривычно тихо. Люди молч ждли, объединенные общим чувством беды и созннием вжности этого чс.

— Сми ведете, бртие, ккя годин нм н долю выпл! — воодушевленный созннием своей невольно взятой ответственности, говорил Шумил в толпу. Сотни глз, с ндеждой устремленных н него, придвли ему сил. — Долее дожидться нечего — или себя спсем, или все к предкм отпрвимся. Князь нс покинул, другим городм не до нс. Спсй себя см, честной нрод, думй головой!

— Д кк? Кк спсем? Что тут ндумешь? — рздвлись ему в ответ тоскливо-отчявшиеся голос со всех сторон.

Н телегу к Шумиле взобрлся сотник Велеб.

— Д тк и спсем, кк испокон веков спсли! Вижу, что есть еще мужики в Белгороде! — крикнул он, окидывя быстрым возбужденным взглядом бородтые лиц мужчин н площди, и призывно вскинул руки со сжтыми кулкми. Для него был только один достойный путь к спсению, к нему он и звл. — Выйдем в поле, удрим н орду! Рзобьем — жен и детей спсем. А не рзобьем — хоть погибнем с честью, не с голоду передохнем, кк крысы в погребе пустом!

— Верно сотник говорит! — одобрил его речь Шумил. — У нс мечи в зпсе есть, кому ндобно, я дм!

Из толпы прозвучло несколько одобрительных выкриков, но их было мло. Немного остлось в Белгороде тких, у кого хвтило бы сил для битвы.

Н телегу взобрлся строст кожевников, з выступющие из темной бороды передние зубы прозвнный Бобром.

— Нет мочи, людие, более терпеть! — отчянно зкричл он в толпу, и в голосе его слышлось звериное озлобление, вызвнное долгим, изнуряющим голодом. Кожевники никогд не были особенно богты, теперь тяжелее их бедствовли, пожлуй, только беженцы из округи. — Куд нм в поле — ноги едв тскем! Вс-то н княжьем дворе воевод кормит, у нс двно кждую репу н троих делят, д н весь день! Ты с ткой еды двно бы меч поднимть перестл! Все скоро перемрем и в Сврожье Небо голодными пойдем! И схоронить нс некому будет, одни вороны стнут нд нми крить! Нету нм помочи от князя, нету ни от Киев, ни от иных городов — пок дождемся, все перемрем! Нечего нм ждть, ндобно ворот отворять! Знть, судьб нш ткя!

По площди проктился гул. Снчл всех потрясл мысль о том, чтобы впустить печенегов в город. Но потом отовсюду ззвучли крики, выржвшие соглсие. Истомленным людям кзлось легче отдться н волю орды и тк или инче прекртить это мученье.

— Печенеги кого в полон уведут, кого и оствят, все мы им не ндобны, — говорил с телеги один из кончнских строст, изрзчик. Мест н всех не хвтло, и Шумиле пришлось спрыгнуть. — Д и в полоне люди живут, то и домой ворочются! Не откроем ворот — уж верно к Ярилину дню все мертвы будем, откроем — хоть кк, будем живы!

Строст изрзчиков никогд не был беден и сейчс тоже не штлся от слбости, голос его рзлетлся нд площдью громко и твердо. Уговривя горожн сдться, см он думл скоро вернуть себе и родичм свободу з выкуп. Но не много было в Белгороде людей, которые могли ндеяться н это.

— Д кк не ззорно тебе говорить ткое! — возмущенно зкричли из толпы, где стояли кузнецы и оружейники.

Не сдержвшись, Шумил снов влез н телегу, спихнув Бобр.

— В полон, чего выдумли! — с негодовнием крикнул он. — В полоне помрешь — и н том свете будешь холопом, теперь уж нвек! А продержимся еще — может, и помочи дождемся. Не хочу я в полон и детям своим рбской доли не желю!

Но поддержли его только свои товрищи-кузнецы и кмети. Громко кричли бедняки, которые и рньше жили не богче многих невольников, теперь уже ясно видели голодную смерть н порогх своих убогих жилищ. Громко кричли беженцы, сел и веси которых уже были рзгрблены ордой, и им мло хорошего приходилось ждть и от воли. Долгий голод, горе от потери родичей притупили стрх, погсили волю к свободе, оствили рвнодушие ко всему, кроме звериного стремления выжить.

Яростно рботя острыми локтями, из толпы вылез Кошец и взобрлся н телегу. Он исхудл нстолько, что грязня рубх сползл с костлявых плеч, лицо зострилось и стло похоже н волчью морду.

— Кто сытый — пусть бьется! — хрипло зкричл он, потряся кулкми. — А у меня двор пожгли, поле потоптли, жен померл, сын в зкупы продлся боярину, у меня ничего более нету, только живот один! Мне воли не ндобно, нет у меня н воле ничего! Быть бы нм живу, людие, и все!

Велеб рзгневнно спихнул Кошц с телеги, но слов его ншли отклик — очень многие из бедняков и беженцев были в тком же положении и думли тк же.

— И князья, и боги збыли про нс! Не будет нм помочи! — кричли по всему торгу.

— Чуть не полгород в скудельницы сволокли, других уж и везти некому будет!

— Лучше пусть погные детей нших з море проддут, чем н рукх у нс помрут!

— Нету нм иной дороги, судьб нш ткя! А судьб и з печкой нйдет!

Из улицы, ведущей к детинцу, покзлся тысяцкий Вышеня верхом н коне. Он подоспел только теперь, когд глвное уже было скзно, но, увидев его, крикуны приумолкли. Словно лодк воду, рздвигя толпу конем, Вышеня выехл н торг, поднял руку и нчл речь, не дожидясь тишины. Его громкий голос, голос воеводы, привыкшего отдвть прикзы в шуме битвы, был слышен не только н площди, но и н ближних улочкх Окольного город. Д рзве это не был битв — битв, в которой глвным вргом белгородцев был их собствення слбость?

— Не о себе, тк о земле подумйте! — говорил тысяцкий, и его, из привычного повиновения, слушли дже смые горлстые из беглецов. — Князь нш з эту землю бьется, кк и деды нши издвн бились, чтобы не печенеги дикие ее без труд и зботы конями топтли, чтобы рботли н ней слвяне, чтоб Мтери-Сырой Земле силу свою отдвли и от нее хлебом кормились. Зчем князь Белгород здесь поствил, стенми огородил? Чтоб стоял он, кк стен, печенегов н русские земли не пускл. А сддимся — печенежские кони все посевы повытопчут, землю ншу добрую обртят в дикую степь. З то мы ныне голодем, чтобы все племен слвянские жили и сыты были!

Толп снов врзнобой згудел. Многих устыдил речь тысяцкого, но у большинств голос пустого желудк уже двно зглушил голос сердц.

Из-з спины тысяцкого выдвинулся епископ Никит, тоже верхом.

— Не сдвйтесь нехристям погным! — стрясь перекричть толпу, призывл он. — Говорил Господь: до конц претерпевший спсется!

Но его уже не слушли.

— Других поди поучи! Сколько подтей дерут н тебя д н хоромину твою, помочи от твоего бог нет! Не ндобно нм его!

Рвный, стоптнный лпоть вылетел из толпы и удрил епископ по коленям. Дже тысяцкий не мог убедить белгородцев держться дльше, — глядя в глз смерти, люди збыли влсть князей и воевод.

— Князь о нс не рдеет, мы з него должны костями ложиться! Не будет ткого! — вызывюще орл Бобер, збыв стрх и почтение к тысяцкому. — Нм теперь о себе ндо пордеть! Отворим ворот, хвтит с нс муки этой!

— Печенежский-то князь добрее ншего — обещлся людей не тронуть!

— Мл Новгород ты не видл, то знл бы, сколь он добрый! — гневно возржл тким крикунм Велеб, но его голос тонул в шуме толпы.

— Отворим! Хвтит! — волной ревел в ответ площдь. Мло кто сейчс помнил, что этим решением они одну муку меняют н другую, много худшую.

— Не пущу к воротм! — яростно кричл с коня тысяцкий, почти перекрывя своим голосом шум толпы. Гриди торопливо окружли воеводу с копьями нготове. — Князем я поствлен город беречь, и покуд я жив, печенегов здесь не будет! Через мертвую мою голову откроете ворот, не прежде!

Площдь ревел, угрожющие крики мешлись с плчем и причитниями. Вышеня послл своих гридей к воротм; впервые в жизни ему приходилось зщищть городские ворот от вргов изнутри, не снружи.

— Кто хочет ворот открыть — см хуже печенег! — выкрикивл он, грозя толпе плетью. — З ворог буду считть, кто сунется! Кому смерти долго ждть неохот — подходи! Н корм воронью отдм, иного вор и не стоит!

Н площди был двк, но охотников бежть к воротм через дружинный строй не нходилось — дружин Вышени в осду питлсь лучше горожн и теперь был крепче. Но ндолго ли хвтит сил у тысяцкого противиться решению горожн и беженцев? Общим голосом, перекричв и поколотив несоглсных, вече решило звтр же отпрвить к печенегм послов, чтобы выговорить условия не трогть людей или взять по уговоренному счету и открыть им ворот город. Мло кто верил, что Родомн сдержит обещние, дже если и дст его, но приходилось полгться н милость божию.

— Тьфу, болото гнилое! — в досде кричл Шумил. Он и см был не рд, что собрл вече, приведшее к ткому бесслвному решению. — Первое вече созвли — и в холопы толпой! Срмники! Глядеть н вс тошно!

Но никто не отвечл ему. Белгород пл духом, у него не остлось в этот чс ни гордости, ни совести.

Медвянк слушл крики н торжище, стоя в стороне с Гомоней и Верехой. Явору они идти не велели — он еще недостточно окреп, чтобы толкться в вечевой толпе. И теперь н глзх Медвянки вскипли слезы отчяния — он не знл, кк скжет Явору о решении веч. Видя, к чему склоняется дело, он все не могл в это поверить. Кк и тогд, в степном перелеске, он ждл чуд: вот сейчс случится что-то и все изменится, не будет этого дикого, стршного решения — впустить печенегов в город. Те степные змееныши, которых одолели возле перелеск, войдут сюд победителями, вступят н эти улицы и дворы, и все здесь будет приндлежть им, дже он см! А кк скзть Явору? Кк он примет, кк перенесет ткое решение? Он, не голодный кожевник, гордый воин, внук Перун, предпочитющий смерть позору и плену? Открыть ворот! Сдться печенегм! Знчит, все было нпрсно: и укрепление городских стен, и опсня поездк в Мл Новгород, и его поединок с печенежским княжичем, и рн, и долгий голод. Нпрсно Явор проливл кровь в поле, — хнский сын войдет в город победителем и Медвянк достнется-тки ему! А Явор ждет гибель — живым он не отдст свою невесту печенегу. Медвянк не могл поверить, что ткя учсть н смом деле ждет их, — кзлось, смо небо рсклывется нд головой и рушится в земной мир. Пропдут и погибнут воля и рдость жизни, н смену им придут унижения и лишения рбств и тот же голод, вечный удел рбов, оторвнных от родины и от семьи, от пмяти, любви и достоинств, от всего, что делет человек человеком. Уже второй рз Медвянк переживл ужс ожидния всего этого, и сердце ее холодело от отчяния и возмущения неспрведливостью судьбы.

— Д что же это! Д з что нм всем! Я не хочу, не хочу! — бессвязно выкрикивл Медвянк сквозь рыдния. Вокруг нее рзливлся женский плч и причитния. Никому решение веч не могло доствить рдости, но иного выход белгородцы не видели.

Медвянк вырвлсь из толпы и побежл домой, в детинец. Ей хотелось скорее уйти от этих людей, которые обрекли ее н ткую стршную учсть.

Здыхясь и ничего не видя от слез, он бежл по узкой улочке детинц к воеводскому двору, к Явору. Он не знл, что и кк ему скжет, просто хотел быть рядом с ним. Ей хотелось спрятться возле него от всех несчстий мир или умереть с ним, если инче нельзя.

Медвянк споткнулсь о выбоину в утоптнном песке и упл, но дже не ншл сил подняться. Сидя н земле, он горько плкл, для нее не существовло больше ничего, кроме ее отчяния.

— Эй, дево-душе, что плчешь н улице-то? — вдруг прозвучл у нее нд головой учстливый голос. После ярости, бушеввшей н торгу, он кзлся удивительно спокойным. — Коли пришл, тк зходи в дом. Потолкуем, глядишь, и поможем горю.

Отняв руки от зплкнного лиц, Медвянк поднял голову. Он сидел прямо против рскрытых ворот Обережиного двор. См волхв стоял возле своего колодц с ведром воды в руке. Поствив ведро н землю, волхв подошел к Медвянке и протянул ей руку — Медвянк посмотрел н него сквозь слезы и дже не срзу узнл. Обереж кзлся в этот чс человеком ккой-то иной породы, словно бед, зполонившя весь город, к нему не знл дороги. Невидимым щитом он был огржден от зл и отчяния. И рук его, протянутя н помощь, морщинистя и темня от згр, но еще крепкя, кзлсь чудом.

— Прошу усердно, дево-душе, зходи! — снов позвл Обереж Медвянку, помогя ей подняться н ноги.

Медвянк провел руквом по зплкнному лицу, приходя в себя.

— Что же ты, дедушко, дом-то сидишь? — неверным от слез голосом выговорил он. — А теперь толкуй не толкуй, делу не поможешь.

— Кк тк не поможешь? — спросил Обереж и недоверчиво покчл головой. — Сколько живу, не видл ткого, чтоб совсем нельзя было помочь.

— Д рзве ты не знешь? Ведь только что вече было!

— Вече? — Обереж удивился, но не встревожился. — То-то мне звон чудился. А зчем было вече?

— Зчем! Приговорили звтр отворить ворот печенегм, дескть, нет больше мочи лютый голод вытерпеть! — отчянно выкрикивл Медвянк, и голос ее дрожл от рыдний. — Дескть, здесь все перемрем, в полоне хоть кто д выживет. Будто это жизнь — в полоне! Не ндо мне ткой жизни! Я лучше в твой колодезь кинусь, печенегм не дмся!

Медвянк зкрыл лицо рукми, ей не хотелось видеть белый свет. Что может сделть этот стрик со всей своей мудростью, когд умирют голодные дети, родители готовы отдть их и себя в рбство и дже см тысяцкий едв ли сможет им помешть?

Выслушв ее, Обереж перевел взгляд н свой колодец, подошел к срубу, зглянул в него и покчл головой.

— Нет, не для того мой колодец копли, — — негромко, словно рздумывя, проговорил он. — И ни в колодцы, ни к печенегм ншим девм-крсвицм идти не годится… Вот что, душе моя. — Волхв повернулся к Медвянке. — Ступй-к ты домой д позови ко мне отц твоего. Д пусть он и других строст по концм кликнет. Видно, пришло время и мне слово скзть.

Медвянк посмотрел н него, с обидой приподняв тонкие брови, — зчем он дрзнит ее пустой ндеждой? Но волхв выглядел спокойным и уверенным, кк всегд, — он знл, что говорит.

— Ступй, ступй, — повторил Обереж. — Не горюй, боги милостивы.

Медвянк послушно пошл со двор, прикидывя, успел ли отец вернуться с торг домой. Уверенность волхв если не обндежил, то хоть немного успокоил ее, отчяние уже не зглушло все ее мысли и чувств. А Обереж остлся стоять н дворе, вглядывясь в темную глубину своего огромного колодц.

* * *

Кончнские стросты собирлись к Обереже с неохотой, не видя толку в новых рзговорх. Но откзть в увжении строму волхву они не могли и скоро почти все сидели н широких дубовых лвкх в его темновтой полуземлянке. Среди мужчин был и одн женщин, стростих древодельного конц. Он приходилсь женой нынешнему стросте и дочерью прежнему; з ум и рссудительность ее увжли и всегд звли н советы. При недвнем крещении ее нрекли Пелгией, и это непривычно звучщее имя нстолько ей понрвилось, что он всем велел звть ее только тк. Шумил не пришел — после веч ему тк опротивели люди, что он исчез неизвестно куд.

Обереж сел возле печи и обвел собрвшихся взглядом. Свой резной можжевеловый посох с медвежьей головой он поствил рядом, и всех вдруг охвтило чувство близости к богм, словно в святилище н вершине древней горы.

— Стло быть, людие, хотите звтр отворять ворот? — спросил Обереж, и голос его был спокоен, кк если бы речь шл о смых будничных делх.

— Д уж тк нм боги судили! — с нпором ответил Бобер. В спокойствии волхв он угдывл несоглсие с решением веч и готовился спорить. — Более люди голод не стерпят. Тебе-то, стрче, много не ндо, тебе, видно, берегини росы небесной в пропитние приносят, я уж и мть, и двух внуков схоронил. Теперь бы хоть осттних сберечь, кормить более нечем!

— Д, уж печенеги твоих внуков сберегут, з тких отроков им греки золотом зплтят, — будто соглшясь с ним, скзл Обереж. Но все, кто его слышл, понимли, что ткое сбереженье немногим лучше смерти. — А сми-то внуки тебе скжут ли спсибо, что ты их, слвянских сынов свободных, в рбов обртил? Не з то, скжут, нши прдеды испокон веков з ншу волю бились, чтобы нм в неволе дни окончить.

— Легко было тысяцкому к чести звть! У него, у боярин, известня честь! А у меня кроме жизни и нету ничего!

Обереж посмотрел н кожевник из-под полуседых космтых бровей, и во взгляде его было больше сожления, чем упрек, — словно см Сврог-Отец сожлел о недостойном творении своем.

— Кто см от добр откзлся, того и боги богче не сделют, — скзл он только. И всем сидевшим в полуземлянке стло стыдно з кожевник — и з себя.

— Чего рзговривть-то, волхве? — скзл Ве-рех, тоже несоглсный сдвть город. — Имеешь что скзть, тк говори, не томи. Мы и сми в полон без рдости…

— А скзть я имею вот что… — Обереж помедлил, обводя глзми строст, словно проверяя, все ли его слушют. — Сколько уж вытерпели — потерпите еще три дня…

— Д чего ждть? — выкрикнул Бобер. — В воде ты, что ли, помочь через три дня увидл?

— В воде, — нежднно соглсился Обереж. — В колодезе моем.

— В колодце? — переспросило рзом несколько голосов. — Д кк же? Уж больно он глубок, и воды в нем не видть. Ничего в нем не видть.

— Глубок нш земля, велик древняя мудрость ее. Печенегм сей мудрости не постичь и не вычерпть, сколько бы ни ходили они нс грбить. Верно тысяцкий говорил: не з себя стоим здесь, з Землю-Мтушку, — продолжл Обереж, и никто не удивлялся, откуд он знет, что говорилось н вече, н котором он не был. — Люди, духом слбые, от земли откзлися, — д он, Мть Сыр-Земля, сильнее детей своих. Он от нс не отреклсь. Пришл бед последняя — Великя Мть поможет нм, где и Небесный Отец не помог. В древние времен, когд жили люди честно и зветы богов исполняли, был Земля-Мтушк истинной мтерью детям своим: ежели просили ее словом мудрым и увжительным, двл земля пищу людям и умели люди вынимть из земли хлеб. Ныне позбыли люди ту мудрость, д все же и теперь слвяне мудрее печенегов.

Все молчли, не понимя, к чему эти воспоминния о древних чудесх.

— Вот слышл я от Ивн-болгрин, кк в незпмятные времен люди в городе голодном ворог обмнули мнимым изобилием и весельем, — продолжл Обереж. — И мир почетный с ними ворог учинил. У нс уж в городе хлеб нет н ткое пировнье обмнное. Тк мы не смо яство покжем, источник его.

— Кк — источник? Что з источник у хлеб?

— А сделем мы вот что. Ндобно выкопть колодезь глубокий, только сухой, и н дно его поствить бдью с кшей или хоть с киселем. Д позвть печенегов в город, д при них из колодц ведром черпнуть, будто в сем колодце кш и родится вместо воды, из-под земли ключом бьет…

— А толку-то? — недоверчиво спросил Добыч. Он до поры помлкивл, не склоняясь ни к битве, ни к сдче. Об эти решения ему вовсе не нрвились, и ему очень хотелось, чтобы ншелся ккой-то другой, лучший выход. Рди ндежды н это он дже пришел сюд, к Обереже, хотя недолюбливл волхв и никогд у него не бывл.

— И скзть: кормит нс см земля, в земле зпс нескончемый, потому кк богче земли ничего нет, — пояснил Обереж. — И потому им нс измором не взять, хоть год простоят, хоть пять… Урзумели?

Некоторое время стросты недоверчиво молчли.

— Вольно ж им, грекм, чудес чудить! — с сомнением скзл Верех. — То когд было-то? И где? А у нс тут ккие чудес? В ншу-то годину? С ордой под стеной? Нет, стрче, мы не дети млые, чтоб нс бснями тешить.

— Не поверят. — Кузнечный строст тоже покчл головой. — Где ж ткое видно — из земли кшу черпть?

— Боги всякий день, всякий чс с нми. Они помогут, — скзл ему Обереж. — Ты см-то поверь, печенеги еще скорее поверят. И не бсней я вс тешу, дело говорю. Ведь требовли печенеги с нс ткой дни, ккой вовсе ждть нерзумно. Они ж ншей земли не знют, что им ни скжи — поверят. А ежели еще своими глзми увидят, кк ведро с кшей из-под земли тянут…

— Ндо, ндо попробовть! — воскликнул Ндеж, оживляясь. Ему тк не хотелось своей волей идти в полон, что он ухвтился бы з любой, дже смый нендежный способ этого избежть. — Попробуем, хуже все рвно не будет, уж некуд.

— Три дня! — едв дв ему кончить, зкричл стрший изрзчик. — А три дня, пок колодец будут копть, чем жить будем?

— Тк ведь и печенеги тебя рньше трех дней не покормят, не жди! — ответил ему стршин гончрного конц. — В полоне, что ли, ждешь большого угощенья? Печенегм и смим тут неслдко. Со стены хорошо видно: их стд близко у город всю трву съели, псут их от стн все длее, — одно беспокойство. Подошл бы теперь хоть небольшя рть, хоть сотни три воев, — без коней бери степняков голыми рукми, кк рыб н берегу!

— А колодец-то копть и не ндо, — скзл Добыч. — Есть ведь у меня ткой колодец.

Все повернулись к нему.

— И ты, что ли, в чудодеи подлся н стрости лет? — изумленно подняв брови, спросил Верех.

— Хотел я себе вырыть колодец во дворе, чтобы н улицу по воду не ходить, — пояснил Добыч. — Дней десять копли, но воды тк и не достли. А см колодец глубок вышел, дн никк сверху не видть. Тк что дело з кшей.

Добыч с довольным видом потер руки. Он см удивлялся, что его сухой, бесполезный колодец, который он зтеял копть только с досды н гончров и уже думл переделть под погреб, вдруг поможет чуду, спсет весь город. Но змочник гордился собой, кк будто зрнее все это предвидел.

— Д нет, кш не годится, — скзл Ндеж. — Кшу врить ндо, — ведь не скжешь, что он в земле см врится. Что-то иное ндобно…

— Кисель! — скзл стростих Пелгия. — Нмешем овсяной болтушки, нльем в бдью, бдью в колодец поствим. Позовем печенегов в город, хн ихнего или сыновей его, потом при них болтушки зчерпнем, кисель сврим д угостим их. Меня в стряпухи позовите, я ткой кисель сврю, что см хн к нм в город жить попросится, к ншему чудесному колодцу поближе! И мы, чй, не глупее греков!

Все негромко зсмеялись — к людям возврщлсь ндежд. Пришл он не с неб, с земли, и все уже верили, что родня земля поможет им в беде.

— А чтобы больше понрвилось, ндо бы и медом их угостить, — скзл стрший древодел. — Тогд бы рядом и второй колодец устроить, в него — сыту медовую. Пусть печенеги поедят, попьют, зхмелеют д с песнями восвояси тронутся!

Стросты зсмеялись громче, дружнее, почти кк в прежние, мирные времен.

— Нынче же з колодезникми пошлю! — скзл Добыч. — Пусть принимются возле первого и второй колодец копть. Всей дружиной возьмутся — з три дня и три ночи выроют.

— А припс-то где брть? — буркнул стрший кожевник, последним соглшясь с змыслом волхв.

— Д я теперь же свой конец обойду! — воскликнул стростих Пелгия и приподнял подол, словно предлгя положить туд что-то. — Овс д отрубей соберу. Со двор по зернышку — и будет горсть, с кждого конц по горсти — лукошко нберем. Уж я все сочту до зернышк, у меня не пропдет!

— А мед ндо у тысяцкого просить, — скзл сотник Велеб, пришедший со стростми послушть волхв. — Уж у Шуршлы ккя-нибудь млость д есть — коли не н жизнь, тк хоть в Сврожьи Луг родичм он гостинчик припс. Потолкуй с ним, волхве, может, рди ткого дел дст.

— Ступйте, людие, по своим концм, рсскжите белгородцм, что мы тут приговорили, — скзл Обереж. — Терпеть недолго остлось — нс не оствят великие боги.

Стросты рзошлись, и Добыч тут же послл з колодезникми. Вскоре бессильно дремвший город снов згудел. Никто, кроме строго волхв, не смог бы одним словом отменить решение веч, он много лет был для белгородцев лучшим судьей и советчиком, и люди верили, что сми боги нствляют его. Теперь, когд впереди зсиял ндежд н спсение, дже голод стло легче переносить, и белгородцы не роптли н трехдневную здержку. Без сожлений они отдвли стростихе Пелгии овес, отруби, пшеницу из последних зпсов. «Нс одн горсть не спсет, вместе ссыпем — и будет избвление всем», — говорили они, древним родовым уклдом жизни приученные и голодть, и пировть всем миром. Дже тысяцкий не стл жлеть княжеских зпсов и велел дть мед для второго колодц.

А Добыч тем временем изо всех сил стрлся укрсить свой двор. Вместе с домочдцми он зново побелил стены всех построек, зслонки н окошкх и дверные косяки покрсил крсной и желтой охрой. У древоделов зкзл крсивые вороты и крыши для двух новых колодцев, велел укрсить их резными волшебными узорми.

— Кк для свдьбы изготовился! — посмеивлись соседи, зглядывя в его зново покршенные ворот. — Кого женишь-то?

— Эх вы, несмышленые! — упрекл их Добыч, гордясь своей сообрзительностью. — Ведь кбы у нс в городе и првд ткие чудесные колодцы были, мы бы их первым священным местом почитли! Изукрсили бы пуще церквы, пуще любого святилищ. А вы бы все сюд всякий день н поклон ходили и мне, хозяину, дры приносили!

— Почему это тебе? — отвечли ему. — Кбы был у нс ткой чудесный колодец, тк здесь бы не ты жил, Обереж. Во всех священных местх положено волхвм жить!

— Аи то! — соглсился Добыч. — Пойду-к я его к себе жить позову н сие время. Рз тут спсение нше, стло быть, смое тут священное место и есть.

К волхву Добыч послл Рдчу. Идя мимо Ндежиного двор, прень услышл, что кто-то его зовет. Городник стоял в воротх, уперев руки в бок и приняв непривычно суровый вид.

— Поди-к сюд, соколе! — позвл он Рдчу. Рдч подошел и поклонился, в недоумении дергя себя з длинную прядь волос: стрший городник ждл его с тким лицом, будто собирлся брнить.

— Что же это ты моей девчонке горбушки суешь? — грозно спросил Ндеж. — Чй, и мы вс не беднее!

Рдч усмехнулся — вот в чем его вин! Однко он был недоволен, что отец Зйки об этом узнл, и отвел глз.

— Вено згодя плчу, — нехотя отшутился он. — Выживем — посвтюсь.

— Милости просим. — Ндеж отбросил притворную суровость и кивнул. Он не любил Добычу, но к его млдшему сыну, толковому и не тщеслвному, относился хорошо. — Только ведь пок он подрстет, ты поседеешь! Рньше пятндцти лет не выдм.

— Мне не к спеху, — отозвлся Рдч. Ндеж помолчл и вздохнул, уже не шутя.

— А про вено это ты првду скзл. В сию горькую годину т горбушк — что в жирный год целя коров. Коли з пять лет не сышешь другой невесты, приходи ко мне. Считй, корову уже пригнл.

— Уговорились. — Рдч соглсно тряхнул волосми, поклонился и пошел дльше, посмеивясь про себя.

У Обережи он зстл Сияну. Н сей рз он исхитрилсь прибежть одн. Ее привело сюд удивление необычйным змыслом волхв, но окзлось, что в этом змысле есть дело и для нее смой.

— Ты, крс-душ, двно ли н збороле был? — спросил у нее Обереж.

— До веч еще. Мы с Ивном ходили.

— А хнских сыновей не видл?

— Видл. Того, второго, которому купцы меня нзнчили. Имя у него — и не упомню.

Глченя однжды покзл ей со стены Тимерген, и Сиян всякий рз легко отыскивл среди молодых бтыров его темнобровое лицо и крепкий стн, схвченный серебряным поясом. И всякий рз ее пробирл дрожь, словно ей покзли меч, которым хотели отрубить ей голову. Из блгодрности к Ионну он поддлсь н его уговоры не говорить об этом происшествии родителям, но с тех пор чсто видел стршные сны, будто невидимя сил толкет ее в псть Черному Змею. Он вскрикивл во сне, просил ложиться с собой Провориху или сенную девушку.

— Звть его Тимерген, сие знчит «железо-душ», — скзл Обереж. — А крс девичья любую железную душу тронет. Смотрит он н тебя?

— Смотрит. Всякий рз смотрит. Я теперь одн со двор не хожу, — то вдруг еще кто-нибудь меня ндумет ему просвтть?

— Поди н стену, — велел Обереж, — д Ивн с собой не зови и няньке вели в сторонке стоять.

А увидишь хнского сын, стой и смотри н него, будто он тебе по сердцу пришелся.

— Зчем? — изумилсь Сиян. Чтобы печенег пришелся по сердцу — ткого он дже вообрзить не могл. — И сглзу боюсь.

— От сглзу вот тебе одолень-трв, и делй, что говорю. А зчем — после поймешь.

Больше Сиян ни о чем не спршивл и подчинилсь. Не ткя уж большя жертв требовлсь от нее, не то что от тех девушек, кто в древние времен должен был и в смом деле идти в псть Змею Горынычу, чтобы выкупить жизнь своего племени. Княжескую дочь в древнем скзнии спс см Перун — могучий всдник с золотым копьем-молнией. А теперь судьб город и всех его жителей был в рукх седого стрик, но руки эти были не слбы. Соединив древнюю мудрость слвянских волхвов с опытом и знниями других нродов, принесенными н Русь служителями Христ, эти руки огрдят родную землю щитом Яровит, знесут нд головми недругов секиру Троян, удрят огненным Перуновым копьем! И чем сильнее связь пмяти и знния, тем большую крепость обретут и русский щит, и русский меч.

* * *

Кждый день теперь Сиян ходил н збороло и провожл глзми Тимерген, который сккл внизу и тоже посмтривл н нее. Проворих охл и хл, боясь сглз, и кждый день брызгл н боярышню водой из Обережиного колодц, освященной горящим угольком. Но противиться этим прогулкм не смел, дже стоял подльше, кк ей было велено. В эти дни Обереж приобрел в городе больше влсти, чем тысяцкий и епископ, вместе взятые.

В последний из уговоренных трех дней Обереж взял у Сияны один из ее глдких серебряных брслетов и принялся что-то выцрпывть н нем.

— Что это? — спросил Сиян, получив брслет обртно и рзглядывя рисунок. Н светлом серебре были выцрпны три фигурки: дв волк убегли от огромного медведя с угрожюще поднятой лпой. — Зчем ты н моем обручье сих зверей нчертил?

— А вот зчем. Волки — се печенеги. Их племя свой род ведет от волков, они кк увидят, врз догдются, что они здесь сми нчертны. А медведь кто?

— Русы? — неуверенно предположил Сиян.

— Верно. А смый большой-то медведь кто?

— Ежели не см Велес, то князь Влдимир — он в ншей земле первый.

— К чему нм Велес, не торговть же собиремся. Князь Влдимир это. Помнишь, Почин стрый в гриднице скзывл, кк воевод Претич при княгине Ольге печенегов обмном в стрх привел, будто с ним передний княжий полк идет, князь следом? Вот и мы вроде того обмн сотворим. В обручье твоем будто бы весть нчертн, что князь идет и скоро орду погонит прочь. Урзумел? Ну, ступй теперь н збороло, кк увидишь хнского сын — брось ему.

— Вот кк! — изумилсь Сиян. — Д зчем? С чего это я буду ему подрки дрить? Может, еще шелковый плточек ему вышить?

— Можно бы, д плточк он не поймет. А сию весть поймет и устршится.

Сиян послушлсь и пошл н збороло. Со стены он скоро рзглядел среди печенегов возле хнского штр Тимерген. Призвв н помощь Мкошь и перекрестившись, кк нучил ее Ионн, собрвшись с духом, словно перед холодным ручьем, Сиян помхл рукой печенежскому княжичу.

Он не очень-то верил, что сумеет привлечь его внимние, но он тут же нпрвил коня к городу. Подъехв поближе, Тимерген остновил коня н гребне оврг неподлеку от стены. Впервые Сиян видел тк близко его смуглое лицо с ярким румянцем н скулх, большие, темно-крие, ярко блестящие глз, черные крсиво изогнутые брови, сросшиеся н переносье. Подняв лицо к зборолу, Тимерген не сводил глз с Сияны, кк будто ждл от нее кких-то слов. Словно зверь и человек, случйно столкнувшиеся н лесной тропе, они нстороженно и выжидюще смотрели друг н друг и не знли, что делть: зговорить ли, подть ли ккой-то знк или просто бежть прочь, пок не вышло беды? Но Тимерген не был зверем, глз его были живыми, человеческими глзми, и Сиян вдруг осознл, что он не змей и не злой дух, человек, кк и любой из ее соплеменников, только выросший в совсем иных обычях. Он был сейчс тк близок, что услышл бы дже голос ее. Эт близость чужого и непонятного человек, внук Змея Горыныч, жертвой которому он едв не стл, — потрясл и встревожил ее. Он ухвтилсь з бревно зборол, кк будто боялсь упсть со стены вниз, но не сводил глз с лиц Тимерген — ей хотелось смотреть и смотреть н него.

Лицо Тимерген дрогнуло, словно он хотел скзть что-то и передумл. Его движение рзрушило чры, Сиян снов испуглсь и вспомнил, зчем Обереж велел ей идти сюд. Торопясь покончить с опсным делом, он стянул с руки серебряный брслет с Обережиным рисунком и бросил его Тимергену. Он упл в трву неподлеку от печенег. Нпрвив к нему коня, Тимерген н скку нклонился и ловко подхвтил брслет с земли. Отъехв в сторону, осмотрел свою добычу. Волнуясь, Сиян следил з ним. Ее брслет был чстью ее смой, и вот эт чсть попл-тки в руки печенежского княжич.

Обереж был прв: Тимерген не оствил без внимния рисунок н брслете. Рзглядев его, он поднял глз к Сияне; он стоял у проем зборол, прижимя белые руки к груди, н лице ее было ясно нписно волнение. Кк он был непонятен ей, тк и Сиян был непонятн Тимергену.

Но подрок ее был желнен и дорог ему. Рзведя неспянные концы брслет, Тимерген ндел его н свое широкое зпястье, вскинул руку вверх, приветствуя девушку, и посккл к хнскому стну. А Сиян остлсь стоять у проем, глядя ему вслед; он чувствовл, что сделл что-то вжное, чего см не понимл. В груди ее был неприятня, холодня пустот, хотелось уйти с пугющей высоты зборол, но что-то не пускло отсюд, словно невидимя прочня нить протянулсь между нею и смуглолицым всдником, унесшим н руке ее брслет. Брслет невест дрит н сговоре жениху, — стрнным вышел сговор Сияны, если лучшим его исходом стнет вечня рзлук с женихом.

С усилием отворотившись от степи и удляющегося Тимерген, Сиян зкрыл лицо рукми, крепко провел лдонями по голове, кк будто приглживл волосы. Он не понимл, что с ней делется. Он привыкл думть, что люди чужих племен — не люди, чужки, печенеги стршнее зверей. Но вот он, печенег, смотрел н нее человеческими глзми и ждл человеческих слов. А что он могл скзть ему?

* * *

Утром н четвертый день печенеги зметили н стене Белгород оживление: тм собрлся нрод, мелькли крсные плщи гридей. Говорившего по-русски печенег с лисьим хвостом н шпке спешно рзыскли и послли к городу узнть, что случилось. Печенежский стн тоже оживился в ндежде н перемены: и печенеги измучились долгим стоянием н одном месте, из-з чего стд приходилось псти все дльше и дльше от стн и постоянно тревожиться о них.

Не зпсшись дже зеленой веткой, печенежский послнец подъехл к стене. Н воротной бшне он увидел тысяцкого с меньшими воеводми и городскими стростми, среди них и знкомое лицо — Глченю.

— Двй ближе! — тоже узнв его, зкричл Глченя по-печенежски и помхл рукой. — Не бойся, не тронем. Имеем мы к вшим князьям вжный рзговор!

— Вы теперь откроете ворот? — крикнул печенег.

— Возьмите от нс зложников, сми из своих людей выберите лучших, с кждого род по дв, и пусть они к нм в город войдут. А после вм перескжут, что видели д слышли.

Печенег усккл к хнскому стну, и тм вокруг него собрлсь толп, нетерпеливыми рсспросми мешя ему говорить и не пускя к хнскому штру. См Тоньюкук выбежл нвстречу послнцу — тк велико было его нетерпение узнть новости. З прошедшее после поединк время он достточно окреп, хотя был еще бледен и неловко двигл рненой рукой. И держлся он инче: через обычное горделивое высокомерие просвечивло рздржение несмытой обиды. Тоньюкук не мог спокойно вспоминть поединок: пусть соперник его умер, но умер у себя дом, не в поле, и Тоньюкуку кзлось, что в глзх кждого воин и дже кждой женщины он видит нсмешку и упрек. А рзочровние из-з нпрсного ожидния купц с обещнными девушкми еще больше подогрело эту обиду. Покорение Белгород стло для Тоньюкук делом чести, к этому устремлялись все его мысли и желния. Бтыр не боится смерти, но Тоньюкук не хотел умирть, пок упрямый город не отдст ему свои богтств и девушек с волосми кк золото и мед.

Болтливый послнец сейчс кзлся Тоньюкуку бестолковым немым брном, который только блеет, но ничего не может скзть. Хотелось схвтить его з ноги, перевернуть вниз головой и сильно потрясти, чтобы слов быстрее сыплись изо рт. Тоньюкук мхнул своим бтырм, они подхвтили послнц под руки и поволокли через толпу к хнскому штру.

Здесь послнец нконец рсскзл хну и его приближенным о том, что услышл от Глчени. Все подумли, что город собирется открыть ворот и зовет послов, чтобы обговорить условия сдчи; всем уже мерещилсь будущя добыч, еще больше — скорое возврщение в привычные степи.

Но, когд потребовлось выбрть послнцев, никто не стл рвться вперед. Все-тки идти в чужой город, в руки измученных и озлобленных вргов, никому не хотелось.

— Может быть, ты, Тнсык, пойдешь в город? — не скрывя презрения, спросил Тоньюкук у двоюродного брт. — Ты столько говорил, что будешь в городе первым, — тк иди!

Но Тнсык промолчл, не срзу нйдя ответ и злобно скосив в сторону узкие черные глз. Он ненвидел Тоньюкук з его удль и дерзость и не мог дождться того времени, когд стнет хном и рссчитется с двоюродным бртом з все обиды. Но это время еще не пришло.

— Я уступлю эту честь тебе н этот рз, — нконец ответил Тнсык, неловко покчивясь н ногх то вперед, то нзд, кк в душе колеблся между гордостью и осторожностью. — Своей кровью н поединке ты зслужил ее.

— Хоть теперь ты это признл! — горячо воскликнул Тоньюкук. Он добился признния дже из уст брт-соперник и теперь был счстлив, словно уже видел перед собой рскрытые ворот Белгород и толстого русского воеводу с веревкой н шее.

Вскоре нряженное в лучшее плтье печенежское посольство выехло из стн и остновилось нпротив ворот. Возглвлял его Тоньюкук, следом з ним ехли девять увжемых воинов, меньших князей от пяти родов, соствлявших орду Родомн. Ворот открылись, и в поле выехло десять белгородских зложников. Здесь были выбрнные по жребию кончнские стросты, среди них Добыч, Ндеж и Бобер, тк жждвший попсть в плен, был сотник Велеб, был Ионн, вызввшийся по своей воле, чтобы покзть всем, нсколько неустршимым делет человек вер в Христ. Поклонившись друг другу и помхивя зелеными ветвями, об посольств рзъехлись: белгородцы посккли к печенежскому стну, печенеги въехли в городские ворот.

Белгород встретил их совсем не тким, кким положено быть умирющему городу нкнуне сдчи. Поглядеть н печенежское посольство сбежлось множество нрод, принряженного в вышитые рубхи с пестрыми пояскми, кк н прздник. Н улицх, по которым проезжло посольство, было чисто, в ворот дворов были видны свежевыбеленные стены жилищ. Это оживление и многолюдство удивило печенегов, ожидвших совсем другого. Непривычных к змкнутому прострнству степняков подвлял теснот тынов и домов со всех сторон. Поглядев поближе н белгородские стены, они в душе усомнились, что есть н свете сил, способня одолеть этот город.

У ворот детинц их ждл тысяцкий со своими людьми. Печенеги остновились и, сидя н конях, стли ждть, что же им скжут. Теперь они сомневлись, о сдче ли пойдет речь, но не понимли, для чего еще их могли позвть.

— Привет вм, людие степные! — скзл им тысяцкий, Глченя тут же переводил его слов. — Кк вм стоится под городом ншим, нет ли у вс кких бед, не голодно ли вм?

~Печенеги слушли его и удивлялись все больше, не понимя, предписывет ли эти вопросы русский обычй вежливости, или же русский воевод и првд спршивет о голоде тех, кто двно должен был довести до голодной смерти его смого.

— Привет и тебе, — ндменно ответил Тоньюкук, скрывя з ндменностью свое удивление. — Ншим коням хвтет трвы. А вот вы — не пор ли тебе перестть мучить твоих людей и открыть ворот? Мы не уйдем, пок не получим то, что нм нужно.

— Эх, княжич ты мой светлый! — с отеческой зботой ответил тысяцкий. — А тебе не пор ли людей и скотину перестть томить д пустить в степи н приволье? Ведь не перестоите вы нс, хоть еще год будете стоять.

— Еще год? — Тоньюкук с покзным недоверием поднял черные брови. — Велики же твои зпсы, если ты сможешь кормить весь этот город еще год.

— Зпсы-то велики, д зпсы сии не мои, — непонятно посмеивясь, скзл тысяцкий.

— Не твои? А чьи — княжеские?

— И не княжеские, — знчительно ответил тысяцкий, словно приоткрывл священную тйну. Д тк оно и было. В словх его жил тйн той силы, которя был сильнее неприступных белгородских стен. — Влдеет сими зпсми см нш Земля-Мтушк. Он нс и кормит, и поит. Вм не понять: у вс вся жизнь в седле д н колесх, ни один тм не умрет, где родился. А у нс — иное дело. Мы н своей земле живем, ее любим и почитем от дедов до внуков. Он з сию любовь и почтение блгодрит — кормит нс и ткую силу дет, что никкой силе нс не одолеть.

— Мне непонятн твоя речь, — ответил Тоньюкук, с недоверием слушвший его. — Д, вы весь век сидите н одном месте и в вших городх не веет свежим ветром. Но чем вш земля поможет вм теперь? Вы едите землю?

Он усмехнулся, но в глубине души был встревожен уверенным и дже снисходительным видом русского воеводы.

— Не едим мы землю, все же питемся от земли, — ответил тысяцкий Тоньюкуку. — Не верите, тк прошу, пожлуйте, сми поглядите. Только коней своих здесь оствьте, коням в священное нше место ступть не дозволено.

Требовние оствить коней не понрвилось печенегм, для которых конь был и божеством, и чстью смого всдник, но упоминние о священном месте подействовло. Тоньюкук первым соскочил с седл и отдл повод белгородскому гридю, остльные печенеги сделли то же. Тысяцкий сошел с седл и см повел гостей в детинец. Те шли з ним, пытясь вообрзить, что же могут им покзть, но уже готовые увидеть смое невероятное чудо. Д и мло ли чудес в этой многолюдной и ткой богтой земле?

Тоньюкук шел первым, стрясь ступть уверенно, но чувствуя себя неверно и неуютно н земле среди высоких прочных построек. Всем видом он стрлся покзть, что ему любое чудо нипочем, но в сердце его шевелился холодный, противный червячок тревоги и неуверенности. В кольце бревенчтых тынов, без любимого коня, Тоньюкук см себе кзлся слбым и незнчительным. Д пошлет Тэнгри-хн свои громы н головы племени, которое црпет священный лик земли своими пшнями, обременяет его тяжелыми городми-ловушкми!

Печенегов привели в смое сердце город, где стояли большие и богтые дворы. Среди них возвышлось жилище одного из многочисленных богов слвянской земли, укршенное деревянным крестом н верхушке крыши, похожей н русский воинский шелом. Здиря головы, печенеги рзглядывли постройку, изумленно охли, принимя серебристый осиновый лемех н крыше з нстоящее серебро. Д, с тким богтством можно и десять лет сидеть в осде! Должно быть, новый бог дл его слвянм. Првд, и среди печенегов некоторые слышли о Христе, но тких было не много, — в степи среди стд и постоянно меняющихся пстбищ он был совсем непонятен. А здесь, среди его нрод, от него можно было ждть любых чудес.

Но повели гостей не к жилищу бог, к одному из соседних дворов. Его резные ворот были окршены в крсный цвет — один из священных цветов этого сидящего н одном месте нрод. По обеим сторонм ворот были рзложены костры, в них горели можжевеловые ветки и сухя полынь, окуривя горьким дымом гостей. Ни один чужк не может вступить в святилище без очищения священным огнем, и печенеги, хотя и морщсь, прошли меж костров. После этого ворот рскрылись, и Тоньюкук со своими людьми вступил во двор.

Перед ними было множество построек, в глз брослись свежевыбеленные стены, крсные и желтые косяки дверей, резьб под крышми. Посередине двор лежл огромный белый кмень, з ним виднелся очг со сложенными дровми.

Из смого большого дом вышел высокий, крепкий стрик с полуседой бородой и густыми темными волосми. Одет он был в длинную белую рубху и ярко-лый плщ с золотой зпоной н првом плече, н груди его было ожерелье из медвежьих зубов, н поясе висели обереги. В руке он держл высокий резной посох с медвежьей головой н верхушке. Увидев его, все русы рзом низко поклонились, почтительно приветствуя, и печенеги догдлись, что это глвный в городе служитель богов.

— Это Обереж, нш глвный волхв и хрнитель священных колодцев, — скзл Тоньюкуку окзвшийся рядом с ним Глченя.

— Кких колодцев? — спросил Тоньюкук, но ответ слушть уже не стл. Взгляд его был приковн к большому дому.

Вслед з волхвом н пороге покзлись две девушки, одетые в длинные белые рубхи с крсной вышивкой, под косми их звенели восточные монеты, н рукх блестели серебряные брслеты. И тут же Тоньюкук узнл их: голубоглзую дочь воеводы, обещнную его брту, и ту, с волосми кк мед, обещнную купцом ему смому. И сейчс он покзлсь ему тк прекрсн, что н миг он дже збыл об обещнном чуде. Но он дже не посмотрел в его сторону, словно он, сын хн и. первый бтыр Родомновой орды, был последним рбом и ничтожной мошкой перед слвянскими богми и их стриком служителем.

Обе девушки держли в рукх небольшие глиняные кувшины, рскршенные крсными священными узорми. Вслед з Обережей они подошли к белому кмню посередине двор. Волхву подли фкел, и он зжег костер позди жертвенник. По знку волхв девушки приблизились к жертвеннику и вылили н него из своих кувшинов мед и вино. Громким голосом он выговривл слов зклинния, видимо прося землю принять жертву, все русы во дворе хором повторяли з ним.

— Это мы богм и земле ншей жертвы приносим, — пояснил Тоньюкуку Глченя. — Блгодрим ее з то, что кормит нс.

Потом волхв отошел от жертвенник и приблизился к двум колодцм в углу двор. Их срубы были выкршены крсной охрой, вороты и крыши укршли резные узоры, — они были похожи н мленькие нрядные теремки.

— Вот они, нши священные колодцы, — скзл Тоньюкуку тысяцкий, подходя к нему. — Идите ближе, гости дорогие, глядите. Вот сейчс Обереж из колодц нше пропитние достнет.

Обереж неспешно пошел вокруг колодц, постукивя о землю своим волшебным посохом и поводя широкими руквми, деля ткие движения, словно вытягивет что-то из земных глубин. Нполнявшие двор русы блгоговейно молчли, следя з кждым движением служителя богов, печенеги ощущли суеверный стрх перед чудесным могуществом чужой земли. Кзлось, вот-вот из темных глубин появится божество и рздвит их, слбых и беззщитных среди чужого город.

Сотворив все необходимые зклятья, волхв откинул крышку первого колодц и опустил в него дубовое ведро. Дв прня принялись врщть ворот, ведро н крепкой веревке ушло в глубину. Склонившись нд срубом, волхв нблюдл з ведром; вот он подл знк прням, и они звертели ворот обртно. Волхв вынул ведро из сруб и поствил н крй, и печенеги увидели, что бок ведр мокры не от воды. Их покрывл густя беловтя болтушк — рзведення водой овсяня мук, из которой врят кисель. Это было и меньше и больше, чем гости ожидли. Снчл они были рзочровны, не срзу поняв, что это знчит, потом ощутили ужс. Ткой силы они не ждли дже от земли слвян, векми обогщвшей своих рзорителей.

— Сие болтушк, из нее кисель врят, — словно млым детям, пояснял гостям тысяцкий. — В сем колодце дл нм Земля-Мтушк источник ее.

Ал-Чечек подошл с большой корчгой, и волхв перелил в нее болтушку из ведр. После этого все перешли ко второму колодцу, и тм все повторилось, корчг второй девушки нполнилсь медовым нпитком. Тоньюкук посмотрел н белые руки Кумыш-Чечек, с усилием держвшие тяжелую корчгу, и зметил, что н одной из них блестит глдкий серебряный брслет. Точно ткой же вдруг появился вчер н зпястье его брт Тимерген, но дже брту не зхотел скзть отчего.

— Теперь угостим вс, гости дорогие, — говорил тысяцкий, добродушный и гостеприимный. Должно быть, боги позволили ему принять в гостях чужков, печенеги все оглядывлись, ожидя еще кких-то чудес.

Н двор принесли дубовые лвки, поствили перед воротми и приглсили печенегов сесть. Тем временем к огню н жертвеннике поствили большой горшок и женщин в крсной плхте и с блестящим н груди ожерельем из монет принялсь врить в нем кисель из той болтушки, которую достли из колодц. Обе девушки помогли ей, волхв нблюдл з рботой, вполголос приговривя зклятья. Печенеги смотрели в рстерянности. Весь этот шум, многолюдство, пышность святилищ, ед из колодцев тк поржли и удивляли их, что они дже не рзговривли друг с другом, только смотрели и дивились, крепко держсь з свои бронзовые мулеты. Один Тоньюкук сохрнял смооблдние, и то потому, что здесь был Ал-Чечек, знимвшя его горздо больше любых чудес.

Нконец кисель был готов, и горшок поднесли к гостям. Им дли новые деревянные ложки, но степняки с сомнением глядели н чудесным обрзом добытое угощение, не решясь к нему прикоснуться.

— Не робейте, угощйтесь! — рдушно приглшл тысяцкий. См он тоже взял ложку и первым подошел к горшку, з ним и его люди стли есть, вовсю рсхвливя кисель. Глядя н них, и печенеги потянули ложки к угощению. Это и првд был кисель, смый нстоящий, хоть и добытый из-под земли.

Когд с киселем было покончено, волхв нлил в бртину мед, и тысяцкий первым взял ее в руки.

— З то выпьем чшу сию, чтоб не было между нми рздор, — скзл он Тоньюкуку. — Чтоб влдел всякий своей землей и с нее кормился.

Печенеги умели ценить русский мед, этот превосходил всякий, ккой им только доводилось пробовть. Только см русский князь, должно быть, пьет ткой змечтельный мед, здесь подземное божество дет его всем!

Гости дивились, едв веря смим себе. Побивясь в душе чужеземного колдовств, Тоньюкук все же подошел к ближнему колодцу и зглянул в него. Перед ним был словно огромный черный глз божеств земли, он кружил голову и зтягивл, мороз пробегл по коже, хотелось и отпрянуть нзд и броситься в эту черную псть. Держсь з рскршенный крй сруб, Тоньюкук собрл всю свою выдержку и вглядывлся вниз, чувствуя, что оттуд н него смотрят бесчисленные духи умерших предков тех слвян, которые зполняли этот двор. Но колодец был слишком глубок, и дже зоркие глз степняк едв рзличили н длеком темном дне смутно белеющее пятно.

Тоньюкук отошел от колодц; солнечный свет после тьмы подземелья ослепил его, ноги сми подкосились, и ему пришлось снов ухвтиться з крй сруб. Эт земля не хотел держть его, он был здесь чужим и слбым.

— Нм никто не поверит, — резко скзл Тоньюкук тысяцкому, отчянно злясь н свою слбость. — Я нзвл бы лжецом всякого, кто скзл бы мне, что мед и кисель достют из земли.

— А мы вм с собой ддим, — ответил тысяцкий, не смутившись и не сердясь н его резкость, и от его снисходительности Тоньюкук острее почувствовл свое унижение. — Эй, нлейте им в корчги, пусть княжич бтюшку и прочих сродников угостит.

Девушки побежли в дом з новыми корчгми. Тоньюкук проводил глзми Ал-Чечек и вспомнил, что ее обещли отдть ему, вспомнил свои ндежды увидеть ее в своем штре. Если кто-то из горожн уговривл его увести орду от город, знчит, не всех могут спсти волшебные колодцы. Неужели те люди, что приходили к нему, не знли о них?

Новя мысль отрезвил и нсторожил Тоньюкук, он дже дернул ноздрями, словно конь, почуявший в темноте волк. Он обвел взглядом лиц русов во дворе, словно хотел отыскть приходившего к нему купц. Но все лиц были ему незнкомы, все смотрели н него свысок, с торжеством и презрением, кк ему кзлось. «Никогд тебе не одолеть нс! — говорили эти серые и голубые глз, твердые, гордые и нсмешливые. — Сил нших богов бесконечн, он шириной со степь и высотой до неб, и не вшей жлкой орде хозяйничть н земле нших предков».

И вдруг Тоньюкук вздрогнул, словно от удр плетью, и щеки его побледнели сильнее: среди белгородцев он увидел своего противник по поединку. Живой и здоровый, в белой рубхе и крсном плще с серебряной зпоной н плече, с двумя серебряными гривнми н груди, он стоял среди гридей, положив руку н позолоченную рукоять меч, помнящего вкус его, Тоньюкук, крови. Тоньюкук невольно шгнул вперед, не веря глзм. Явор поймл его взгляд и кивнул, приветствуя бывшего противник. Он был весел и бодр, словно конь и не уносил его в ворот город змертво. Крсный шрм н его лице нпоминл о поединке, подтверждл, что это не обмн, не ошибк, не досдный сон. Знчит, купец солгл, что Явор погиб от руки Тоньюкук! Тк было ли хоть слово првды во всех его речх?

Тоньюкук приблизился к Явору и протянул руку, словно хотел к нему прикоснуться.

— Ты жив! — скзл печенежский княжич, глядя в лицо Явору блестящими глзми и с досдой убеждясь, что противник окзлся выше его ростом. Этот удр был сильнее всех прочих, и Тоньюкук больно зкусил губу, уже не в силх сохрнять невозмутимость. Земля и небо встли против него, удры сыплись грдом.

Явор не понял его слов, но догдлся, о чем его спршивют. Улыбнувшись, он крепко пожл руку печенегу, и тепло и сил его руки убедили нконец Тоныокук, что его противник жив и здоров н смом деле.

— Но кк ты выжил? — с досдой спросил Тоньюкук. Подоспевший Глченя перевел ему ответ Явор.

— Вылечил меня Обереж! — Явор покзл глзми н волхв и поклонился ему издлек. — Он — мудрость и сил земли ншей, он всем нм первя подмог и зщит. Он не одного меня, весь город от нпстей бережет.

Ничего больше не скзв, Тоньюкук пошел со двор, печенеги с двумя корчгми поспешили з ним. Тоньюкук был рздосдовн и зол и отчянно хлестл себя плетью по спогм н ходу. До бешенств его довело все, что он увидел здесь, — вовсе не то он ожидл увидеть и услышть. Живой город, и не думющий сдвться, и живой его противник по поединку, и девушк, которя никогд не достнется ему. Неужели нпрсно вся орд томилсь здесь столько долгих дней, мучил бездействием людей и животных в опсной близости от русских городов, князей и ртей, теперь ей придется уйти с пустыми рукми! Сердце Тоньюкук не могло смириться с поржением, и он не понимл, кем же он побежден. Неужели тем древним стриком, который кормит весь город киселем из-под земли?

По пути к воротм детинц Тоньюкук снов зметил возле себя Глченю.

— Послушй меня, бтыр, — тихо и незметно зговорил Глченя по-печенежски. — Я блгодрен тебе з то, что ты отпустил меня живым из твоего стн и предлгл мне честь служить тебе. Я хочу предупредить тебя: под стенми Белгород вм грозит опсность. Скоро здесь будет нш князь со своей дружиной. Он не спешил, потому что с ншими чудесными колодцми мы можем прожить в осде хоть три год. А теперь князь рзбил чудское племя и идет сюд. Теперь с его дружиной идут и чудские вои. Он перебьет вших воинов, возьмет в плен женщин и детей, зхвтит вши стд и тбуны. Во мне есть печенежскя кровь, и я не хочу, чтобы нрод моей мтери постигл ткя учсть.

Тоньюкук ничего не ответил и дже не поглядел н Глченю, но не пропустил его слов мимо ушей. Он не хотел признвть, что его орде грозит опсность быть рзбитой, но дже в мыслях не ншел возржений.

Н пмять Тоньюкуку вдруг пришел новый брслет н широком зпястье Тимерген. Он увидел его у брт еще вчер, но не спросил, откуд он взялся. А сегодня он точно ткой же брслет видел н руке девушки, помогвшей волхву. Тот купец не обмнул хотя бы в одном: эти девушки знтного род и смые крсивые в городе. Кумыш-Чечек бросил Тимергену брслет с рисунком, н котором медведь прогоняет волков. Нверное, он хотел предупредить приглянувшегося ей бтыр о скором возврщении князя. А теперь предупреждение девушки подтверждет и этот прень-полупеченег.

Идет князь Влдимир с войском! Н миг Тоньюкук дже обрдовлся предстоящей битве — тм он сможет излить свою досду з все эти обмны и нпрсную долгую осду! Но дже он не мог не понимть, что его орде лучше не встречться с большой дружиной князя Влдимир. Всю обртную дорогу Тоньюкук был хмур и молчлив, чувствуя себя оскорбленным неизвестно кем и глубоко несчстным от невозможности отомстить. Н кого ему поднять свою сблю? Н стрик с медвежьими зубми н шее? Н эту землю, которя когд-то был вольной степью и которую русы покрыли пшнями и зстроили тесными городми?

Печенежские кони ждли своих хозяев возле ворот детинц, и у кждого в седельной сумке появился подрок — кусок дорогой ткни, несколько хороших шкурок. Осторожно держ корчги, печенеги уселись в седл и поехли из город. Им открыли ворот, белгородские зложники вернулись из стн в город, печенеги посккли с корчгми к хнскому штру.

— Д сумеют ли они сврить кк ндобно? — беспокоилсь стростих Пелгия, со стены нблюдя, кк гости удляются к стну. — А то по неумению испортят добро, ни себе не выйдет, ни людям!

— Д уймись хлопотть! — утешл ее муж. — Нши-то гости н слву угостились — мед мы им крепкий поднесли. Вон княжич ихний себя не помнил, з людей рукми хвтлся!

— Ну, помогите нм, боги великие и постолы мудрые! Нши-то все живыми воротились, и то лдно!

День кончлся, но белгородцы не спешили рсходиться по дворм, толпились н торгу и н улицх, говоря все об одном и всех богов умоляя о том, чтобы хн и прочие печенеги поверили в чудесные колодцы тк же, кк поверили приходившие в город послнцы. Вернувшихся зложников обступли с рсспросми о печенежском стне. Бобру рсхотелось в полон, и он тк же ретиво брнил степняков, кк н вече брнил князя; Добыч гордился собой, словно одолел в поединке смого Родомн, Ионн жлел, что не знет печенежского язык и не сумел рсскзть степнякм о Христе. А Ндеж только посмеивлся.

— Ой, бтюшко родной, кк же я перепуглсь! — говорил Медвянк, теребя отц з рукв под причитния Лелей и восторженные визги Зйки. — Княжич-то ихний чумзый все н меня глзми тк и сверкл! А кк Явор увидл, тк и вовсе, я думл, снов в дрку полезет!

— Погоди, любезня моя, ндобно мне к тысяцкому зглянуть! — непонятно посмеивясь, отвечл им Ндеж и пытлся прорвться к воротм, но женщины его не пускли.

Нконец он вырвлся от домочдцев и поспешил к тысяцкому. В гриднице толпился нрод, но Ндежу Вышеня тут же подозвл к себе. Сиян стоял возле отц, еще не опомнясь от пережитого з день волнения. Если для Медвянки служб у крсных колодцев был только игрой, то Сиян отнеслсь к этому кк к нстоящему священнодействию. Впрочем, и мудрый Обереж думл тк же. Рзве не было это действо призвно чудесным обрзом спсти город от гибели?

— Ну что, друже, кк тебя приняли в печенегх? — спросил Ндежу тысяцкий. — Не было ли тебе ккой обиды?

— Не было мне обиды, бтюшко-воеводо! — ответил Ндеж, рзглживя бороду, словно стрясь скрыть усмешку. — Тк меня приняли лсково, кк я и не чял.

— В чем же лск был?

— Ззвл меня к себе в штер второй ихний княжич, меньшой брт того, что с Межмиром бился и у нс тут в гостях был.

Сиян при этих словх тихо хнул и прижл руку к груди, но ее отец, знятый рсскзом городник, ничего не зметил.

— И о чем же он с тобой говорил? — спросил Вышеня.

— Угостил он меня, медом нпоил, лепешкми и всяким… — Ндеж зметил голодный блеск глз слуштелей и осекся. — И просил он меня быть от него послом к тебе, воеводо. Не простым послом… — Ндеж примолк нендолго, нслждясь нпряженным внимнием нполненной людьми гридницы, — свтом!

Все хнули, Сиян н сей рз промолчл — у нее зхвтило дыхние.

— Просил меня княжич клняться тебе и спросить, не отдшь ли ты з него дочь твою. Видел он ее н збороле, и тк он ему полюбилсь, что он не спит, не ест, н свет не глядит, об ней одной и мыслит. Вено обещет дть: тбун коней в тридцть голов, д седел, д сбрую н всех, д коз и овец, сколько попросишь. Дй ответ, воеводо, он тогд и свтов от своих родичей по обычю пришлет.

Ндеж кончил; гридниц згудел, зкричл. Сиян зкрыл лицо рукми и рыдл в объятиях мтери, кк ни пытлись боярыня и няньки успокоить ее.

— Вот это д! Вот тк вено! Н десять девок хвтит! — бурно толковл гридниц. — Тк ведь девк не простя — воеводскя дочь! Крсвиц ткя — д з печенег! Д он ведь веры не ншей! Пусть тогд крестит его епископ! Что же ей, в степи с ним жить? Нет, пусть ему князь село дст или город ккой, пусть ншему князю служит! Кк Илдея-хн Ярополку служил!

Нрод обсуждл свтовство, Сиян рыдл — не от стрх, кк думли мть и няньки, от потрясения.

— Д погодите вы! — негромко скзл Обереж. И все услышли его среди общего гомон, в гриднице стло тихо.

— Глвное-то урзумели вы? — спросил Обереж. — Просит ихний княжич добром свтть боярышню ншу — стло быть, силой взять уж не ндеется. Уйдут они от нс.

Гридниц молчл, потрясення его словми. Это было тк просто, но никому не приходило в голову.

— Вот сие верно! — подхвтил Ндеж и с довольным видом рзглдил бороду. — Вот и я срзу тк помыслил, кк он мне медов нливть стл. Мло им киселя овсяного уделили, н всю орду, гляди, хвтило.

* * *

Перед рссветом следующего дня некрепкий сон белгородцев был нрушен шумом, долетвшим из печенежского стн. В тревоге и ндежде горожне поднялись и во множестве, целыми дворми побежли н збороло.

Исчезли штры, один з другим рзрушлись круги из кибиток, и в кждую из них зпрягли пригннных из степи лошдей и быков. Все пять родов снимлись с бывшего стн и пусклись в путь прочь от город, н юг, где вдлеке всдники в остроконечных шпкх окружли собрнные стд. Кк месяц нзд, нд городом висел скрип колес, конский топот, крики чужих голосов, но теперь дже слдкие песни берегинь не могли быть приятнее для белгородцев, чем шум поднимющегося в дорогу печенежского стн. В молчнии, не веря избвлению, смотрели горожне, кк уходит орд. Черня туч людей, коней и кибиток постепенно отодвиглсь прочь, в мире деллось светлее, кк светлеет небо после грозы. Вереницы кибиток чередой тянулись все дльше, стихл скрип колес и топот, ветер рзвеял осттки дым от печенежских костров. Передние звенья печенежской цепи уже отступили з холмы и скрылись из глз, только хвост уползющего Черного Змея еще был виден.

Н дльнем холме покзлся всдник — сттный и ловкий, с широким серебряным поясом, блестевшим в первых лучх солнц. Обернувшись вместе с конем, он смотрел в сторонуs Белгород, — то ли ждл отствших, то ли прощлся с городом, в который ему тк и не удлось войти победителем. Издлек нельзя было рзглядеть его лиц, но Явор видел в нем того русого болдыря, Ак-Курт. Снов он уходит, побежденный, не получивший ничего, н что рссчитывл, но живой и способный к новым битвм. И они придут, эти битвы «Скчи, скчи! — думл Явор, провожя его глзми. — Не прощюсь — еще свидимся. См тебя искть буду, покой збуду, нйду. И не пошли мне Перун сыновей, если я твою голову н млоновгородской стене н кол не вздену! » Стршнее этого обет и придумть было нельзя, но Явор-Межмир верил, что нйдет силы его исполнить. Его обострившееся меж источникми жизни и смерти зрение видело длеко вперед, и он знл: будет тк. Им с Белым Волком не рзойтись в широкой степи, один из них лишится головы.

— Ишь, смотрит! — говорили белгородцы, зметившие печенег н холме. — Не нсмотрелся. Ведь чуть не полный месяц стояли!

— Чего смотришь? Сктертью тебе дорог! — кричли другие с зборол, хотя и понимли, что из ткой дли печенег ничего не услышит. — В стороны не оглядывйся, нзд не поворчивйся и дорогу к нм збудь нвек, чтобы кк ушей своих не увидть, тк и нших земель вм не видть впредь никогд!

— Вот погодите, воротится князь д вс нгонит — вот тут узнете, кк к нм ходить!

Словно услышв нпутствия белгородцев, всдник рзвернул коня и посккл прочь, вслед з своими.

— Эх, кбы им и впрвду дорогу збыть! — со вздохом скзл один из стриков, провожя печенег глзми. — Д ведь нет… Земля сия — Змеево влденье, когд еще князь ее нсовсем отвоюет…

— Д будет тебе, стрче! — ответил ему Явор. — Одну беду едв избыли, ты уж новой ждешь! Князь нш не зря сторожевые город ствит, воев нбирет, дружины снряжет, — придет время, збудет к нм дорогу змей погный!

— Дли бы боги по твоим словм, д мне не дожить…

— А внуки есть ли у тебя, дедушко? — спросил Медвянк.

— Внуки есть… Один помер, меньшой, трое еще остлось. Н сей рз боги уберегли…

— Подрстут — тоже воями будут. Стнут и себя, и других от беды беречь. Земля эт не змеев, нш эт земля. Ну, душе моя! — Обняв Медвянку з плечи, Явор зглянул в ее сияющее рдостью лицо. — Готовь нряды, в Ярилин день будешь в хороводе плясть!

— Эх вы, нерзумные! — рздлся возле них нсмешливо-укоряющий голос.

Обернувшись, Явор и Медвянк увидели Ионн.

— День тебе добрый, честной отче! — приветствовл священник Явор. — Снов ты в черном плтье! А у нс ныне чем не велик день?

— Уж о великих днях речи звели, слышу, о Яриле! — с мягкой снисходительной усмешкой — и он, конечно, не мог не рзделять рдости белгородцев, — продолжл Ионн. — А збыли, нерзумные, что без Христ не видть бы вм и Ярилы?

— Вот кк? Чем же он Яриле помог? — удивилсь Медвянк.

— А тем помог, что дл нм всем дожить до Ярилы вшего. Ведь услышл Господь нши молитвы — без дни и без полон ушл орд.

Явор и его невест помолчли в недоумении, им не приходило в голову блгодрить Христ з спсение город.

— А в чем же его помощь-то был? — спросил Медвянк. — Ведь не он, Обереж придумл, кк печенегов обмнуть.

— Д и не один Обереж, — г подхвтил Явор. — Велеб н том совете у волхв был, он после в гриднице рсскзывл: Обереж сперв придумл колодец устроить, потом ему и иные головы помогли. Пелгия-стростих придумл болтушку туд поствить, Верех ндумл второй колодец с медом устроить, Добыч догдлся свой двор изукрсить…

— А добрые люди ндоумили его позвть к себе Обережу, будто тут его жилье. А тех добрых людей и не счесть, в ту пору весь город мимо похживл д в их ворот зглядывл, — подхвтил Медвянк.

— И муку для киселя со всего город собирли, — продолжл Явор. — А чего печенежским послм говорить — это тысяцкий см догдлся.

И ведь првду скзл, кормит нс земля нш, держит ее сил, нствляет ее мудрость. Н ншей земле никому нс не одолеть. А печенеги — кк дерево без корней. Только ветер дунет — и нет его.

— Все вы верно рссуждете, — спокойно ответил Ионн н их горячие речи. — А теперь-к рссудите: кто ж нствил всех строст, воеводу, люд белгородский, кк не премудрый Бог нш? Кто ткие змыслы верные в их головы вложил, кк не он? Вот и вышло: з спсение Бог одного и ндо блгодрить!

— Что же, и Обережу он нствил? — спросил Медвянк. — Кк же он ткой вжный змысел чужому волхву вложил в голову, не Никите-бискупу, не тебе? Вы бы тогд и себя, и его нвек прослвили!

— А волхву он сей змысел для того вложил, чтобы поняли вы: никому не зкрыт дорог к Богу истинному, дже и волхву-обоялнику, — не смутившись, ответил Ионн. У него н все был ответ. См того не зня, он в своих рссуждениях следовл з Обережей: поверь см, и тогд поверят те, кто слушет тебя.

— Эдк все что хочешь можно н Христ свлить, — скзл Явор. — Орду привел — он, з грехи! Орду увел — он, по великой милости и з молитвы! А не вышло бы дело — знть, много нгрешили и мло уверовли! Легко тебе жить, человече, не ты, твой Бог з все в ответе. Нс прщуры не тому учили. А говорили: куя мечи нши н силу вржью, мы силой божией укрепляемся и вороги нши с двух сторон побиты будут!

Священник покчл головой, но не стл больше спорить. Он верил в одну-единственную истину и в ней стрлся уместить весь видимый и невидимый мир. Он пришел н Русь сеять золотое семя прведной веры в добрую землю, но он окзлсь зсеян двным-двно, вместо пустой пшни он ншел древний, густой, непостижимый лес, со светлыми полянми, злитыми светом солнц, с зпхом земляники и искристым блеском кпелек росы н кружеве путинки, с дремучими темными чщми и непролзным буреломом, со следми зверей и голосми птиц, — неизмеримое, живое, смо себя обновляющее црство, тысячелетний опыт нрод в позннии Мирового Зкон. Что-то в нем было соглсно с истинми Христ-Искупителя, что-то противоречило ему, но Христовым людям предстояло не сеять семен в пустое поле, вживться в этот древний лес, искть в нем свое место. Его нельзя вырубить — корни его слишком глубоки, они ддут новые побеги, и молодой крепкий дубок вдруг вытянется тм, где его не ждли. И через тысячу лет кждый из потомков слвян, в ком есть душ, будет слышть голос птиц и шелест ветвей этого древнего лес. Нзывя его другим именем, кждый, кто хочет слышть голос родной земли и своих предков, будет служить тому же Мировому Зкону, постигть который люди нчли з тысячелетия до рождения Христ.

* * *

Сиян стоял в стороне от людей, спрятвшись и от няньки, и от Ионн, и дже от любимой подруги, и глядел вслед орде. Сердце ее сжимл грусть неосозннной потери, ей смой непонятня. Эт грусть не двл ей встть рядом с другими белгородцми, которые от души рдовлись избвлению и провожли печенегов ненужными теперь угрозми и проклятьями. Он пытлсь рдовться, пытлсь ненвидеть печенегов, нпоминл себе, сколько горя они принесли, но не могл. Ее сердце не умело ненвидеть людей, оно умело только жлеть. Тимерген не соединялся в ее предствлении с вргом, словно во всем горе был виновт ккя-то невидимя зля сил, чуждя и слвянм, и печенегм. Кк имя этой силы? Где ее нйти, кк победить, кто выкует меч н нее? «Не приходи больше! — думл Сиян, глядя, кк скрывется з холмом стройный всдник с серебряным поясом. — Не приходи больше никогд! И нм бед, и вм бед — не ндо ее больше! И нс, и вс боги для жизни сотворили, не для гибели. Не ходи сюд, не ищи гибели себе и нм! »

Тимерген он видел в том всднике н холме. И теперь он ншл слов, которые хотел бы обртить к нему, и зклинл его уйти безвозвртно со всей стрстью и силой сердц, с ккой девушки зовут своих избрнников. Полночи он не могл зснуть, думя о том, что услышл от Ндежи. Тимерген просил ее в жены, но почему? Почему двл ткой богтый выкуп? Только ли рди ее крсоты и высокого род? А может быть, он был блгодрен ей з предупреждение об опсности? Может быть, верил, что см нрвится ей? А если он может испытывть блгодрность — знчит, в нем есть человеческое сердце.

Ее мть не хотел и слышть о том, чтобы отдть дочь з чумзого печенег, д и тысяцкий не решился бы взять в зятья того, кто н другой год снов, может быть, придет рзорять его земли. Сияну и не спросили, когд посылли откзывться от свтовств. И он молчл. Стршно было и подумть — жить с внуком Змея Горыныч. Но сейчс, когд ее несбывшийся жених пропл вдли, унося с собой ее обручье, Сиян все смотрел и смотрел ему вслед. И в ее сердце тоже выковывлся меч, способный победить черную силу зл. Имя ему — Любовь.

* * *

Орд скрылсь из глз вдлеке, Черный Змей уполз восвояси. Только истоптння земля вокруг стен нпоминл о том, что целый месяц он лежл здесь, свернувшись кольцом и желя удушить город огнем и голодом. Повсюду чернели углем осттки печенежских костров, трв был зтоптн и съеден их стдми и тбунми, ближние рощи были вырублены. Но все же это снов был русскя земля, копыт чужих коней больше не попирли ее.

Чуть подождв, белгородцы открыли нконец ворот. В Киев послли гонц, беженцы тут же собрли небогтые пожитки и отпрвились н север и зпд, где можно было рздобыть еды. Белгородцы нлдились ловить рыбу, искть в рощх коренья. К вечеру огонь н бшне Витичев скзл им, что орд перепрвилсь н другой берег Днепр и окончтельно уходит в степь. Через день н пустом прежде белгородском торгу уже тесно было от рсторопных киевских купцов, которые привезли всякие съестные припсы, понимя, что в Белгороде з них ддут дорого. Жившие к югу от Белгород беженцы тоже постепенно смелели и собирлись домой отстривть порушенные дворы и ндеясь, что их посевы не сильно пострдли под копытми орды.

Вскоре в Белгороде опять здымили горны и зстучли кузнечные молоты. Оживился и нполнился нродом торг, змычли коровы и зржли кони, жизнь город-щит снов збурлил, кк веселя весенняя рек. Снов улыблсь людям богиня Лд, богиня рсцветющей природы, тепл новой жизни и любви. Кончился месяц трвень, нчлся кресень, и нступил Ярилин день. И песнями встретил живой город велик день божеств жизненной силы-ярости.

Девушки Белгород с утр собирлись в рощи, несли с собой угощение для молодых березок.

звли они друг друг из ворот. Угощть березки полглось яйцми, пирогми, лепешкми; не все после недвней осды могли собрть ткое богтое угощение, но верили, что богиня Лд и дочь ее Леля не рзгневются н их бедность.

Хоть угощение было бедно, но пестрых цветочных венков и рзноцветных лент девушки не пожлели. Венки вешли н березки, звивли венкми с цветными лентми их молодые гибкие ветви. Девушки водили хороводы вокруг березок и пели:

И кждя березк был кк девушк в белой рубхе, с венком н голове и с длинными косми из зеленой свежей листвы. Теплый ветер шевелил их нряженные ветви, кчл гибкие белые стволы, — кзлось, сейчс они сойдут с мест и войдут в хоровод. И кждя из девушек был кк белоствольня березк, кждя рсцвел крсотой по весне. Не зря они стртельно чесли косы и нряжлись в лучшие рубхи — велик день Ярилы нпоминл о том, что и их Мть Мкошь преднзнчил продолжить жизнь слвянского род, что пор подбирть себе пру.

Вечером горели костры по берегм Рупины и по гребням овргов возле город. Вокруг них кружились хороводы — откуд только взялись силы у людей, которые несколько дней нзд едв стояли н ногх от слбости! Видно, првду говорил тысяцкий печенежскому посольству — родня земля вдохнул новые силы в своих детей, оживил их дыхнием Ярилы, смого юного, смого веселого из своих божеств, живущего недолгий весенний срок и отмирющего вместе с посеянным в землю зерном, когд из него прорстют новые колосья. Но смерть зерн есть рождение колос — в кждое млое зернышко Мть всего живого Мкошь вложил чсть вечной и непрерывной жизни н земле. Круг — знк солнц и его вечного движения по небесному своду; всякий, кто встет в хоровод, призывет н себя его блгодетельную силу. В хороводе, держсь з руки своих бртьев и сестер по единой общей Мтери — Земле, кждый ощущет многокртное увеличение своих сил, хоровод — живое существо, мленькое мироздние, священный знк связи человек с людьми, людей с землей, земли с небом. В хороводе и прыгется выше, словно одного поднимют все, и устлости нет, словно боги проливют неиссякемые силы в эту вертящуюся обрядовую чшу.

Н рдостях тысяцкий не зпретил дочери идти в хороводы, и Сиян веселилсь вместе со всеми. Немло белгородских молодцев хотело поплясть с нею, ей все кзлось, что кого-то недостет в общем веселье, что еще кто-то должен, непременно должен прийти и взять ее з руку. Кто же это? Сиян оглядывлсь, скользил взглядом по исхудлым после осды, но веселым лицм, освещенным крсными и рыжими отблескми плмени, но не нходил среди них того, кого ждл.

От плясок и непривычного возбуждения Сиян скоро устл и выскользнул из освещенного кострми прострнств. В стороне, где свет и тепло плмени не рссеивли темноты и прохлды весенней ночи, он сел н пригорке под нряженной березкой и стл смотреть издлек н огонь и мелькние белых рубх в хороводе. Это было тк крсиво, что хотелось просто смотреть, слушть шепот свежих березовых листьев нд головой и ни о чем не думть.

Сиян сидел в теплой трве, всем существом ощущя дыхние жизни в кждом листочке, в кждой былинке вокруг и себя чувствуя ткой же былинкой, лзоревым цветком н груди Мтери Мкоши, родной сестрой белоствольной березки, к которой он прислонялсь плечом.

Сиян снял с головы венок и положил рядом с собой н трву. Н руке звякнул серебряный брслет, и Сиян снов вспомнил Тимерген, который унес с собой второй ткой же. Теперь пмять Сияны о Тимергене нполнилсь кким-то новым, теплым чувством; пожлуй, окжись он сейчс здесь, Сиян см взял бы его з руку и повел в хоровод. Он вспомнил его смуглое лицо, черные брови, темную косу н голове, золотые серьги в ушх, — слишком непривычен и стрнен был его облик, слишком не вязлся с вольным и привычным слвянским весельем. Но все же он человек, не волк, в нем человеческое сердце, сейчс Сиян верил в это со всем пьшом своей юной души. Пусть Тимерген не знет русских песен, но он поймет это веселье. Пусть печенежские девушки не знют имени богини Лды и не звивют венков н березкх, но ведь и они молят своих богов о счстье и блгополучии своих будущих семей.

К Сияне подошел Явор-Межмир и сел рядом н трву. После рнения он еще не нстолько опрвился, чтобы плясть целый день, и теперь должен был отдохнуть. Сидя в стороне, он любовлся Медвянкой, которя вертелсь в середине хоровод. Снов нрядня, в белой рубхе с крсно-золотым шитьем, он опять кзлсь огоньком, но теперь этот огонек не жег нсмешкми, обещл осветить и согреть любовью его жизнь. И в прежние времен никто не мог переплясть Медвянку, теперь, когд тревоги и печли нучили ее сострдть и любить, веселье ее игрло втрое сильнее, ярче, горячее, вся он искрилсь теплом и рдостью, и Явор, глядя издлек н свою невесту, едв верил, что его счстье — не сон. :

Н Явор и Сияну, молч сидевших н опушке, вдруг повеяло мягким теплом. Об они рзом обернулись — из глубины березняк к ним приближлся, неслышно и рзмеренно ступя по трве, высокий и крепкий стрик, в белой рубхе, с резным посохом в руке. И десятнику, и девушке рзом подумлось, что см Сврог, Отец Мир, сошел с небес посмотреть поближе н веселье своих земных детей, — тк величв и строг был его вид.

Но едв он сделл еще несколько шгов, кк они узнли Обережу. Переведя дух, Явор и Сиян вскочили, приветствуя волхв, приглсили его сесть рядом с ними, но обоих не оствляло чувство близости божеств, словно Сврог все же был где-то рядом, словно его очи смотрят н них из мудрых и добрых глз Обережи.

Сидя меж девушкой и десятником, волхв любовлся пляскми в хороводх, слушл звонкие голос. Сиян укрдкой поглядывл н него, и в отблескх костров ей покзлось вдруг, что в волосх и бороде Обережи зметно прибвилось седины. Он не могл теперь вспомнить, поседел ли стрых волхв постепенно з время осды, или это случилось рзом. И новое чувство примешлось к ее рдости — чувство близости мир предков, которые тоже сейчс, верно, рдуются з своих детей. Обереж был в их глзх живым гостем из мир богов и предков, живой связью поколений. Теплое дыхние волшебной силы, которя утешл, лечил, нствлял, теперь ощущлось тк сильно и ясно, кк тепло в шге от костр.

— А помнишь, дедушко, ты говорил, что придет воин небесный и нс от беды избвит? — чуть погодя спросил Сиян. Ей кзлось, сейчс можно здть любой вопрос, дже смый вжный, и получишь ответ. — Я-то думл, что князь из поход воротится и нм поможет. А его нету, и воин никкого нету, но Змей проклятый уполз-тки. Кк же тк?

— Кк тк не было воин? — Обереж усмехнулся, не отводя глз от пляшущих перед огнем девичьих фигур в белых вышитых рубхх. — Был воин. Д не один.

— Кто же? — Явор повернулся к волхву.

— Кто? — Обереж тоже повернул голову и посмотрел в лицо кметю. Отблески огня, кк нрочно, высвечивли перебитый нос Явор, кривой шрм через щеку и подбородок. — Д ты. Межмире! И ты, и Велеб, и Глченя, и Шумил вш неугомонный, и дже ты, горлинк моя ясня. И прежние люди подсобили — и отрок тот, что коня в печенежском стне искл, и воевод Претич, и нш Почин седобородый, что пмять о них до нс донес. Всякий, кто землю свою любит и себя з нее не жлеет, тот и есть воин небесный, богми послнный. Дже и я, стрый. Всякий, кто в сию злую годину лютый голод терпел, кто смерть принял, тот воин в рти Мтери-Кормилицы ншей. И рти той никому не одолеть. Несть ей числ, нет переводу силе ее.

Обереж поднялся, взял свой посох, мешочек для целебных трв и пошел нзд, в рощу. Явор и Сиян смотрели ему вслед, и обоим кзлось, что волхв приоткрыл им ккую-то священную тйну. Но рзве он скзл что-то ткое, чего они не знли всегд?

К Явору подбежл зпыхвшяся Медвянк и высыпл ему н колени целую охпку сине-желтых цветов, которые потом стли нзывть ивн-д-мрья — знк нерзрывного единения двух любящих. Явор обнял свою невесту, Сиян встл и пошл прочь. Снов ее охвтило непонятное томленье, тоск по кому-то неизвестному. Кждя девушк искл себе жених, и многие нходили, Сияне кзлось, что он своего жених уже знет, но судьб увел его куд-то длеко и он тк же томится по ней, но не может прийти и обнять ее. Кто он, где он, когд они свидятся?

* * *

Рньше Ндеж думл спрвить свдьбу Медвянки и Явор н Куплу, но н рдостях решили не тянуть. Н другой же день после уход орды Ндеж принес из рощи молодую березку и поствил нд воротми в знк того, что в доме есть нречення невест. Придное Лелея и Медвянк с подругми шили еще во время осды, и теперь Ндеже оствлось только съездить в Киев з припсми.

И уже дней через десять после Ярилин дня Ндеж стл созывть гостей н свдьбу своей дочери и десятник, Лели-Весны и Перун-Воин. Весь Белгород поднялся утром с чувством, будто свдьб — в его собственном роду. Рно поутру девушки-подружки в последний рз собрлись в доме Ндежи, чтобы проводить Медвянку в новую жизнь. Они рзбудили ее, принесли умыться воды из Обережиного колодц, одели в новую белую нижнюю рубху и крсную шелковую верхнюю, убрли всеми укршениями, ккие рньше дрил ей отец. При этом они пели грустные песни, нвек прощясь со своей подружкой, которя теперь невозвртно уходил от них, Медвянк прощлсь со своими родными перед вступлением в другой род.

Медвянк голосил и утирл слезы, чтобы дть выход своему волнению, но сердце в ней пело рдостью и нетерпением. Любовь нстолько сроднил ее с Явором, что свдьб кзлсь ей не переходом к новому, возврщением в естественное состояние. Жизнь Явор был ее жизнью, все существо Медвянки стремилось нвсегд зкрепить их единство, зботиться о Яворе, подрить ему детей, в которых он будет продолжен. Прежняя девичья жизнь для нее утртил смысл, золотое веретено Мкоши укзло ей судьбу, и Медвянк не желл ничего иного.

Свою девичью ленту он передл, кк полглось обычем, млдшей сестре, и Зйк рдостно нпялил ее н свою головку, снов зсиявшую медными переливми. Еще год дв-три следовло дожидться поры, когд и ей пристнет девичья лент, но чего же не покрсовться рди прздник? Рзве не он теперь стнет полнопрвной нследницей сестры среди белгородской молодежи? Ну, не сейчс, лет через пять приходите посмотреть!

Вскоре зстучли у ворот: жених пришел з своей невестой. Поскольку родни у Явор не было, отц ему зменял тысяцкий, бртьев — гриди. С ними пришел и Обереж. Тысяцкий, кк стрший в роду жених, вошел первым и приблизился к Ндеже.

— Голов с поклоном, ноги с подходом, руки с подносом! — скзл он и подл Ндеже тяжелый мешочек с серебром. — Вот вм вено, отдвйте нм невесту!

Ндеж принял выкуп и велел вести невесту. Из второй клетуши вывели Медвянку, для зщиты от порчи и сглз зкрытую белым полотняным покрывлом, рсшитым по крям волшебными оберегющими узорми. Ндеж подвел ее к тысяцкому, тот взял ее з одну руку, Обереж з другую, и вместе они обвели ее вокруг Явор в знк того, что теперь он приндлежит ему, и передли ему ее руку. Потом жених и невест подошли к печи и опустились н колени возле нее. Ндеж взял крвй хлеб с прочерченным н нем солнечным крестом и блгословил им склоненные головы новой четы.

— Пошли им счстья и здоровья н множество лет, Свроже-господине! — воскликнул он. — Будьте богты, и пусть сколько н небе ясных звездочек, столько у вс будет детушек!

зпели хором девушки. К печи подошел Обереж и прикрепил н грудь невесте свдебный оберег — серебряное полукольцо, к которому н коротких цепочкх были подвешены две мленькие выковнные из серебр ложки, ножичек, птиц, ключик и звериные зубы.

— Д будет семья вш блгополучн, живите в довольстве, пусть богтство вше хрнится и множится, и д рзыдутся вороги вши видимые и невидимые! — скзл он, от имени древних богов блгословляя рождение новой семьи. — И д будет тк, доколе свет белый стоит!

Выкупленную и отпущенную родом невесту вывели со двор и повели в дом жених, построенный перед свдьбой. Жених и невест шли в середине, со всех сторон окруженные родней и гостями; все несли в рукх ножи, топоры и зжженные фкелы, гремели бубенчикми, звенели колокольчикми, чтобы острым железом, огнем и шумом отпугнуть с пути всякую зловредную нечисть. Впереди всех шел Обереж, охрняя путь новой семьи от всякого зл.

— Будь нш хоромин пресветля, добря, блгословення: кждя щелочк, со дверьми и окошечкми! — говорил он, прежде чем вступить в ворот, по сторонм которых были рзложены костры. — Кругом ншей хоромины тын дубовый, колья остры, ворот крепки, и нечисти-нежити, ворогм видимым и невидимым сюд и ходу нет!

Входя в дом жених, Медвянк перепрыгнул через порог, не ступя н него, — здешний домовой, при постройке дом змненный добрым угощением, еще ее не знл. З порогом женщины осыпли жених и невесту хмелем и зерном, приговривя:

— Жито для жизни, хмель для веселья! Тысяцкий взял печной ухвт и им снял с Медвянки покрывло.

— Ну, хорош ли нш невест? — спросил он у нзвной Яворовой родни.

И все хором зкричли:

— Хорош! Хорош!

Ндеж свернул голову белой курице и бросил ее в печь, Явор обвел Медвянку вокруг печи, — теперь он перешл под зщиту духов этого дом и с тем вошл в свой новый род. Перед печью жених и невест по три рз отпили мед из чши, передвя ее друг другу, чем скрепляли свое новое единство, потом бросили чшу под ноги и рстоптли, говоря:

— Кк рстоптн чш сия, тк рстопчутся и вороги нши!

А тысяцкий с Ндежей договривли:

— Сколько от чши осколочков, столько вм и детушек!

Мленькя ножк Медвянки, обутя в поршень с яркой вышивкой, первой тянулсь нступить н чшу, но крсный спог Явор мягко, однко решительно оттолкнул ее и первым рздвил чшу. Видя это, гости вокруг зсмеялись — знчит, хотя Медвянк и будет спорить с мужем, ей все же придется уступть ему.

Всеми этими обрядми невест окончтельно простилсь со своим прежним родом и перешл в новый. Явор и Медвянку посдили в крсный угол, н медвежью шкуру, гости рсселись з столы в обеих клетушх и н дворе, и нчлось пировнье — смое глвное в любой свдьбе. Выкупив себе жену у ее семьи, Явор теперь должен был выкупить ее у всего род-племени, мло ли племен со всей русской земли собрлось сейчс з его столми? Чуть не весь город перебывл н свдьбе Явор и Медвянки, все ели, пили, слвили молодых и желли им счстья. Лукво переглядывясь, девицы звонко пели:

* * *

Вскоре после уход орды гончр Межень одолжил у купцов лошдь и собрлся съездить в Киев. З время осды у него скопилось много горшков, и теперь он хотел продть н многолюдных киевских торгх свои изделия и попрвить нконец дел. В семействе гончр и сейчс еще ели не досыт, в душе Межень подозревл, что скоро и ему придется тртиться н придное для дочери. Теперь, когд Глченя стл свободным, Межень был не прочь отдть Живулю в ткой богтый дом, и ее уже не брнили з привязнность к сыну печенежки.

И Межень, и Сполох, взятый отцом в подмогу, уже не рз бывли н киевских торгх, но пестрот и многолюдство стольного город всякий рз поржли зново. Зплтив мытнику н одном из подольских торгов устновленную пошлину, Межень едв сумел нйти в гончрном ряду местечко для своего воз. И дело у него пошло неплохо, его ровные горшки с тонкими глдкими стенкми, покрытые рзноцветными узорми, нрвились и киевлянм, и особенно собрвшимся н торг жителям округи — их местные гончры делли посуду толще и грубее. Дже вечно хмурый Межень порзглдил морщины н лбу, не в отц пошедший Сполох и вовсе пел соловьем, пряч в здок повозки то мешочек прос, то пру сушеных рыбин, то беличью или кунью шкурку. Редко когд им двли мленький обрубочек серебр или мелкую стеклянную бусинку; ткую плту Межень звязывл в плток и прятл з пзуху — клиты ему не приходилось зводить.

Ккой-то смерд с мешком з плечми, деревлянин родом, судя по выговору, и его жен, с бхромой, пришитой ндо лбом к повою, долго приглядывлись к вместительной корчге с узким горлом и двумя большими ручкми, вертели ее тк и эдк, постукивли по стенкм, рзрисовнным крсными и зелеными волнми.

— Берите, людие добрые, не пожлеете! — весело уговривл их Сполох. — Нши корчги не простые, ншими корчгми Белгород от лютого рзоренья избвлен!

— Д ну? — удивился деревлянин. — Кк тк — корчгой избвлен?

— А вы и не ведете? — Теперь уже Сполох удивился. — Д где же у вс уши, не н спине ли рстут? Неужто и не знете, что орд огромня под Белгородом стоял полный месяц?

— Ну, это врешь, — отозвлся деревлянин и покрутил стриженной в кружок головой. — Не месяц, три седмицы от силы.

— Это вм три седмицы, нм они в три год встли! — с покзной обидой ответил Сполох. — Вишь, кк отощл!

Он с готовностью здрл рубху, но женщин с бхромой н лбу змхл рукми:

— Тьфу, шльной! Ты нм свои ребр не кжи, рсскжи толком, кк это вши корчги Белгород спсли.

— А вы не знете? И не любопытно, отчего орд вот тк рзом, без битвы и без дни, поднялсь д ушл?

— Любопытно, оттого и просим.

— Ну, слушйте, коли любопытно, я з повесть денег не возьму. Ничего не скрою, что ведю! — с вжностью, подржя волхвм-кощунникм, зговорил Сполох.

Усевшись н крй телеги и свесив ноги, он принялся громко, с чувством рсскзывть о ншествии орды н Белгород. Здесь было все: и тьм-тьмущя печенегов, и хнский сын-поединщик огромного рост и невиднной силы, с позором поверженный белгородским десятником, и лютый голод в городе, и смятение, и бурное вече, и мудрый змысел Обережи, и невиднно укршенные колодцы, и печенежские послы, от удивления едв стоящие н . ногх.

— Ишь, чистый скоморох, — бормотл в бороду Межень, глядя, кк млдший сын то выпрямляется, выпятив грудь и вытрщив глз, изобржя Тоньюкук н поединке, то рыдет и причитет нд умершими, то с торжественным видом вынимет из колодц ведро с болтушкой. Но сердиться гончру было нечего: Сполох рсскзывл тк живо и увлектельно, что вокруг их воз собрлсь порядочня толп. Дже Межень и то нехотя зслушлся.

Счстливый тким случем покзть себя, Сполох стрлся вовсю. В толпе слуштелей он видел и нрядных румяных девиц, и богтых купцов, и кметей. Поблизости от него стояли дв княжеских гридя — один русобородый, второй с длинными белесыми волосми, с прямыми чертми лиц, с высоким лбом — вряг или русин, Сполох их плохо рзличл. Зпон его плщ был зморской рботы, с кольцом в виде свернувшегося змея, булвк — мленький молоточек, совсем кк нстоящий. Вот бы ткую!

Слушя Сполохову повесть, русобородый усмехлся и покручивл головой, дивясь то ли смому рсскзу, то ли искусству рсскзчик. Вряг слегк хмурил брови — видно, плохо понимл.

— А корчги те, что печенеги с собой к хну унесли, были ншей рботы, вот ткие точно, — под конец скзл Сполох, укзывя н узкогорлую корчгу в рукх деревлянин. — Кк будете в гостях у хн Родомн, сми увидите!

Не рздумывя больше, деревлянин тут же купил корчгу, чтобы потом всему своему роду и всей веси перескзывть чудесную повесть о спсении Белгород. Довольные рсскзом прочие слуштели вслед з ним рзобрли еще немло корчг, горшков, мисок и кувшинов.

Вряг рзвязл клиту и вынул новенькую, блестящую серебряную монетку, не привычный диргем, другую, поменьше. Н ткую можно было купить полвоз, и Сполох испуглся — не рзменяться им. Вряг бросил ему монету — он сверкнул н солнце, кк рыбк н крючке у рыбк. Сполох подхвтил ее н лету и крепко сжл в кулке.

— Чего пожелешь, господине? — клняясь и укзывя н посуду, спросил он.

Вряг зсмеялся — горшки и кринки ему были ни к чему.

— Добря бснь есть дорогой товр, — ответил он, и по его неспешному выговору Сполох определил: вряг и есть.

— Подороже горшк! — со смехом скзл русобородый кметь. — Поди, приврл, , отроче?

— Ни словечк не приврл! — обиделся Сполох. — Никкя не бснь сие, чистя првд! Поди в Белгороде у людей спроси, коли мне не веришь! См тысяцкий подтвердит!

— Ну, держи тогд от меня! — Русобородый бросил ему половинку диргем. — Пошли, друже!

Об кметя пошли прочь, Сполох провожл их глзми, сжимя в кулке две серебряные монеты. В день з горшки столько не выручишь, сколько з бсню дли! Видно, не один Обереж может чудес творить! Спохвтившись, Сполох рзжл кулк, будто боялся, что монеты в его лдони рстют, кк кусочки льд. Нет, не рстяли, и Сполох повеселел.

— Вот, бтя, ты меня брть не хотел! — обернувшись к отцу, скзл он. — С Громчей ты нипочем бы столько не продл!

— Лепил-то горшки больше Громч, ты-то вокруг ходил только, — ворчливо ответил Межень, но видно было, что и он доволен. — Языком трепть всякий может.

— Уж прости, непрвд твоя, бтюшко! — с гордой убежденностью ответил Сполох. — Языком трепть тоже умеючи ндо!

* * *

Князь вернулся нзд уже осенью, когд жтв был зкончен, н крях опустевших полей сырой ветер трепл «Велесовы бороды», в селх и весях нрод пировл н рожничьих трпезх, блгодря богов з урожй. Теперь пришл изобильня пор год, время свежего хлеб, когд дже смый бедный смерд был сыт и в кждом доме дети не видели через стол отц з грудой пирогов.

В Белгороде все стло почти по-прежнему, только н пустыре появился длинный пологий холм нд скудельницей, н нем стояли горшки с кшей и лежли пироги, принесенные родичми умерших. Но зпустения в городе не змечлось; многие из тех, чьи веси рзорил орд, остлись в Белгороде жить, зняли опустевшие дворы, вошли в поредевшие семьи, построили свое жилье — внутри огромных стен еще оствлось немло свободного мест.

Потихоньку горожне обзводились скотиной взмен пропвшей в осду, молодые подумывли о свдьбх, которые во множестве игрются в смом нчле зимы. Межень и Добыч еще в осенний Велесов день успели сыгрть свдьбу Глчени и Живули, но змочник понес нежднный убыток: Глченя с молодой женой не стл у него жить, ушел н двор к тестю и мть збрл с собой. Добыч сперв обиделся, потом решил, что тк оно и лучше, — родством с простым гончром ему нечего гордиться. Он и соглсился-то н эту свдьбу только потому, что женить сын ндо, невесты получше для печенег не сосвтть. Межень принял зятя с охотой — ему пондобился рботник. Вскоре после Перунов дня Сполох, нглядевшись н воинские прзднеств, ушел из дом, желя нняться в гриди к боярину или купцу. Межень легко отпустил сын.

— Пусть идет себе! — ответил он причитющей жене. — В моем деле от него толку нет, если не в гриди, тк в скоморохи сгодится. А пропсть не пропдет — не из тких.

Князь Влдимир вернулся с победой — чудские бояре и стрейшины дли ему днь и клялись перед священными кмнями двть ее кждый год и не чинить русским людям обид. Ах, кк хороши были собольи и бобровые шкурки, железные и стльные ножи и мечи с резными костяными рукояткми, мелкоросля, но выносливя скотинк! Чтобы не потерять достигнутого, Влдимир оствил княжить в Новгороде своего стршего сын Вышеслв, взмен умершего зимой Добрыни. Молодой новгородский князь укрепится, кк ндеялся Влдимир, в чудских землях, см светлый князь устремился оборонять свой стольный город.

Немло пришло с ним воев из словен и кривичей. Зня о лихих делх печенегов в порубежье, князь Влдимир торопился и тут же, едв войдя в Киев, объявил поход н печенегов.

— В нши пределы вступили погные — мы их отучим к нм хживть! — гневно говорил он перед своей дружиной. — Звтр же н конь!

Едв-едв Ртибор и Путят уговорили его немного обождть, дть отдохнуть людям и коням, пополнить зпсы. Торопиться было некуд — з прошедшее время орд Родомн откочевл длеко и несколько дней ничего не решли.

Возвртилсь домой и белгородскя дружин. Вот теперь в город-щит пришло нстоящее веселье: семьи кметей рдовлись возврщению своих мужей и отцов, привезенной ими добыче, сми вернувшиеся рдовлись тому, что ншли своих домочдцев по большей чсти живыми и здоровыми. Несколько следующих дней только о том и было рзговоров, что о пережитых белгородцми невзгодх и о чудесном избвлении. Епископ Никит устроил новый молебен в блгодрность Богу з сбережение уходивших и остввшихся, сми ртники нескончемой чередой шли н поклон к Обереже, именно его почитя глвным спсителем своих семей. Через три дня волхву уже некуд было склдывть ндренные мех и съестные припсы.

Пок воеводы готовили новый поход, см Влдимир Святослвич с ближней дружиной приехл в Белгород. Жители город-щит встречли его тк же рдостно, кк и провожли, целыми толпми собрвшись н улицх Окольного город, возле ворот и н збороле.

Сиян не пошл с родителями встречть князя н ндворотную бшню, остлсь дом. Со времен уход орды он сделлсь стрнной: то был непонятно весел, то грустил, дже плкл неизвестно о чем. Проворих причитл, что боярышню сглзили печенеги, то и дело бегл к Обереже з водой из священного колодц, просил у него оберегов и зговоров посильнее, чтобы снять порчу. А воевод, когд ему рсскзывли о нездоровье дочери, только приговривл, что ей пор змуж.

Ее много рз рсспршивли, что с ней, но ни мтери, ни Проворихе, ни Ионну, ни Медвянке, ни дже Обереже Сиян не могл объяснить причину своих слез. Ее верно сглзили, чей-то злобный дух нгнл н нее беспричинную тоску. Жизнь в Белгороде стл совсем ткой, кк был прежде, но см Сиян изменилсь, и ей было здесь стрнно. Ее мучило чувство одиночеств, хотя все, кого он любил, по-прежнему были с ней. Все ли? Чсто ей снился всдник с серебряным поясом, змерший н дльнем холме. Медвянк смеялсь иногд, говоря, что Сияниным брслетом Белгород откупился, кк днью, Сияне было не до смех. Вместе с брслетом ушл чсть ее души, — недром брслетом обручют жених и невесту н сговоре. Но никогд этому сговору не стть брком, никогд ей не соединиться со своим женихом, сыном чужого и врждебного нрод, и Сиян плкл о своей душе, которой больше никогд не стть целой. Ей кзлось, что он, кк осиротевшие в осду дети, никогд не злечит этих рн.

Встрепенулсь Сиян только тогд, когд вернувшяся в горницы мть рсскзл, что князь в первых же приветственных словх пообещл немедля послть свою дружину вдогонку з печенегми, чтобы нкзть их з дерзкий нбег.

— Неужели опять? — воскликнул Сиян, в волнении не зметив, что спорит с смим светлым князем. — Едв одну беду избыли — теперь сми же новую кличем! Ищет князь новой битвы — новой крови, нового горя! Ну, нгонят его полки печенегов, рзобьют их, отомстят, к другому лету печенеги новую орду соберут и снов придут, в свой черед нм мстить! Неужто тк весь век и протянется?

— Не девичьи сие зботы! — Боярыня Зорислв мхнул рукой. — Князю лучше знть, кк воевть.

— Я к Ивну пойду! — Сиян вскочил с мест и выбежл из горницы. Ей нестерпим был мысль, что снов сшибутся со звоном русские мечи и печенежские сбли, что снов прольется кровь и, может быть, Тимерген нвсегд зкроет глз.

Н дворе было шумно, многолюдно — отряженные в поход ртники готовились к звтршнему уходу. Перед крыльцом Сиян увидел Явор-Межмир, в новой синей шпке с черной собольей опушкой, рядом с ним стоял Дунй Переяслвец, ткой же нрядный и веселый, кк всегд, словно и не было позди долгого и тяжелого поход.

— Я тебе что говорил — ворочусь к тебе н свдьбу! — весело восклицл он, дружески хлопя Явор по плечу. — А ты меня не дождлся, без меня свдьбу сыгрл! Совесть не ззрит?

— О своей бы свдьбе приздумлся, не век по чужим гулять! — отвечл ему Явор.

Увидев Дуня, Сиян вдруг вспомнил вечер перед уходом дружины, змерл н миг, смутилсь, но тут же торопливо прошл дльше.

Дунй тоже зметил проходящую девушку, рдостно охнул и устремился з ней.

— Эй, Переяслвче! — окликнул его с крыльц Ян Кожемяк. — Князь в гости идет, нс с собой зовет!

Дунй остновился в воротх, оглянулся вслед уходящей Сияне, дернулся нзд к крыльцу, мгновение колеблся, потом со смехом вернулся во двор. Никкое иное светило не могло зтмить для него свет очей Крсн Солнышк.

К Явору подошел Ргдй Удлой.

— Здоров ли теперь, Межмире? — спросил он и положил Явору руку н плечо. Явор хотел ответить, но встретил взгляд Ргдя и вдруг увидел в нем особое знние, отржение источников живой и мертвой воды. И Явор ясно понял, что Ргдй тоже однжды умирл. В трвень Явор ничего ткого в нем не зметил, но теперь он см смотрел по-другому и видел много ткого, что рньше было от него скрыто. И если рньше Явор только восхищлся Ргдем и мечтл когд-нибудь стть тким же, то теперь ощутил особую общность с ним, кк млдший брт.

— Здоров, спсибо тебе, — не срзу ответил он.

— Долго лежл?

— С полмесяц.

— Порзмыслить успел?

— Успел.

Явор понял, о чем его спршивют: понял ли он, почему был поржен печенежской сблей, подумл ли, кк не допустить этого впредь. Смое подходящее знятие для бессильного от рн — лежть и думть об этом.

Ргдй помолчл, глядя ему в глз, словно проверял, првд ли. Дже сейчс, когд он был спокоен и немногословен, чувствовлось, что он — рыкрь, не ткой, кк все. От него исходило ощущение могучей скрытой силы, которя при необходимости вскипит, кк крутой кипяток, ринется вперед и все сметет н своем пути. Не кждому боги дли ткую способность, не кждый может и упрвлять ею. Ргдй мог. Ему было сейчс тридцть шесть лет — кк князю Влдимиру, — ростом он был с смого Явор, в плечх ненмного шире, но при взгляде н него срзу верилось: он првд однжды рзметл трист печенегов, это не бснь.

— Мертвя вод от оружия зкляет, — скзл он Явору негромко и спокойно. — Ты в ключ мертвый окунулся, из ключ живого испил д и шпкой покрылся — во всем теперь муж, не отрок. Хочешь мне побртимом быть?

Явор дже не срзу ответил, слов Ргдя обдли его жром. Побртим Ргдя — это еще и побртим Светлояр, Асмунд, погибшего прошлым летом Тур, других рыкрей. Теперь и он сможет стть тким. Рыкрь идет в битву не для того, чтобы вернуться живым. Но никто тк многокртно не окупет свою жизнь, кк рыкрь. Не об этом ли он мечтл прошлым летом возле Мл Новгород, перед нбегом в степи, после поединк с Тоньюкуком? Жжд рсплтиться с племенем Змея з все зло, причиненное русской земле, был глвным чувством Явор-Межмир. А для этого ему необходим был высшя ступень воинского посвящения. Не кждый н это способен, но его сочли достойным.

По глзм Явор Ргдй понял его ответ.

— Двй. — Он кивнул Явору н свободное прострнство в стороне двор и поднял руку к зстежке плщ. — Погляжу, нсколько ты окреп и чему нучился.

Явор тоже сбросил плщ, отстегнул меч и встл нпротив Ргдя. Он знл, что сейчс обязтельно будет побит, но не стыдился этого. Ему еще многому предстоит учиться и многое постигть. И если мы были тогд повержены — вспомнились ему слов дядьки Брнеяр — Перун приходил к нм. И он вел нс, и тогд сколько бы ни было прх н земле — столько было воинов Сврожьих. И дед нш Джьбог был впереди них. И кк было тогд не победить отцм ншим?

* * *

Церковь был открыт, внутри ее црили тишин и полумрк. Сиян не был здесь с того смого дня, когд черниговские купцы пытлись укрсть их с Медвянкой, но он не боялсь войти сюд вновь. Горели коричневтые свечи в медных светильникх, перед иконми молилось несколько человек из гридей Влдимировой дружины — в стольном городе бог Христ почитли больше, чем в других местх. Сиян подошл к одной из икон, снов вгляделсь в суровый бородтый лик святого постол, но теперь он уже не испугл ее. Он смотрел в глубокие черные глз святого муж, спокойные и неподвижные, медленно-медленно глядящие в мир по эту сторону серебряного оклд. О чем его просить? О любви, о счстье? Он см не знет их. О мире и покое? Н пмять Сияне пришли слов Ионн: в црстве Иисус Христ не будет ни болгр, ни греков, ни слвян, ни чуди, и печенегов, нверное, тоже не будет, все будут рвны и едины. А знет ли об этом см князь Влдимир? Должно быть, нет, инче рзве повел бы он рть в поход н чудь, теперь снряжл бы полки догонять печенегов?

Глядя н икону, Сиян перебирл в пмяти все зговоры, которые слышл от нянек, от мтери, от Обережи: зговоры от болезней, от рн и Крови, для удчи в пути-дороге или н охоте, н сохрнение в битве, для зщиты от нежити… Но не было среди них того, ккой нужен был ей сейчс, зговор, который мог бы усмирить злобу и вржду людскую, сделть тк, чтобы слвяне и печенеги больше не ходили воевть друг с другом. Где взять ткой зговор, ккого бог об этом просить?

«Д будете сынми Отц вшего небесного; ибо он повелевет солнцу своему восходить нд злыми и добрыми, и посылет дождь н прведных и непрведных», — вспомнил он слов Христ. Эти слов Спсителя нрвились ей больше всего, что он слышл от Ионн и епископ. В этом был великя првд Мирового Зкон, кк ее понимл Сиян: солнце рвно сияет, дождь рвно поит добрых и злых, слвян и печенегов, поклоняющихся кресту или снопу и дубу. Солнце и дождь, доброт и любовь слились для Сияны в неясном обрзе Христ, для нее он был не Искупитель, Объединитель, позволяющий ей молиться з Тимерген. Повернувшись к литой решетчтой двери, з которой обитл Бог, он горячо зшептл:

— Боже Иисусе, сделй тк, чтобы княжий полки орду не догнли! Сделй тк, чтобы больше рздоров не было, чтобы крови не лилось, чтобы мтери по детям не плкли ни у нс, ни у них! Ты все дел земные и небесные ведешь, ты все можешь один сотворить — сделй тк!

Перед взором ее стоял Тимерген верхом н коне под белгородской стеной, вскинувший руку с ее серебряным брслетом н широком зпястье, вспомнилось его смуглое лицо, темно-крие глз, ярко блестящие под угольно-черными сросшимися бровями. Многие пропсти рзделяют слвян и печенегов, но одно и то же вечное небо рспхнуло нд ними свои голубые крылья. Бог Иисус не приндлежл ни земле Сияны, ни земле Тимерген, он был выше них, он простирл свою силу нд всем миром и всеми землями, сколько их ни есть, судил своим судом все племен и роды людские. Кто может помочь им, тким рзличным во всем, если не он?

* * *

В смый день приезд в Белгород князь Влдимир нежднно явился н двор к Добыче. Домочдцы змочник онемели, увидев светлого князя, зпросто входящего в ворот с двумя гридями — Дунем и Яном — и одним из стрших воевод.

— День вм добрый, хозяев! — приветствовл он Добычу. — Пустите меня глянуть н вши колодцы чудесные? Без умолку мне люди толкуют, кк сими колодцми весь город от рзоренья спсен.

— Отчего же не пустить? Гляди, светлый кня-же. — Рдч опомнился первым и укзл ему н дв крсных сруб, стоявших н прежних местх.

Не зня, кк и говорить с тким знтным гостем, Добыч послл з Обережей. А князь Влдимир тем временем, кк прежде печенежский княжич Тоньюкук, подошел к ближнему колодцу и нклонился нд срубом, вглядывясь в темную глубину.

— Здесь, княже, болтушк овсяня был, в другом колодце — сыт медовя, — пояснял подошедший Обереж. — А вон тм, где кмень, тм очг был и костер рсклдывли, чтобы послм печенежским угощение сврить.

— А н меня, гляжу, не остлось? — усмехясь, спросил князь и отошел от колодц. — Всё печенеги съели?

— Уж прости, светлый княже, мловто овс сумели собрть. — Обереж рзвел рукми. — И тк люди последнее отдвли, по зернышку собирли. А ты коли хочешь, тк пожлуй ко мне в дом, мед у меня нйдется.

Обереж провел князя с его людьми к себе, достл корчгу мед и нлил в ковш. Князь и воевод сели с волхвом з непокрытый стол, нисколько не чуждясь тесноты и бедности полуземлянки, дв гридя устроились н ступенькх у вход.

— Тебе здоровия желю, стрче, и долгих лет! — скзл князь, поднимя деревянный ковш с тким же почтением, кк если бы это был золотой визнтийский кубок с рубинми и жемчугом. — Я в долгу перед тобою — ты мой город любимый от рзоренья спс. Без тебя здесь теперь одни бы угли были. Проси у меня, чего хочешь, ты немлой нгрды достоин.

— Чего мне просить? — ответил Обереж, принимя у него ковш. — Не я спс твой город, см земля его спсл. А землю кк нгрдишь? Прошу у богов здоровья тебе, светлый княже, ибо ты своей земле первя зщит. Береги свою землю и людей ее, вот и отблгодришь.

— Ну, коли не хочешь нгрды, тк не возмешься ли з службу? — спросил князь, когд волхв отпил из ковш и передл Путяте.

— И тк весь век служу великим богм и родм слвянским.

— А теперь служб у тебя новя будет.

— Много ли тебе проку от меня, строго? У тебя верных слуг довольно, вон ккие молодцы!

Волхв посмотрел н двух гридей в белых, вышитых крсными узорми рубхх, с княжеским знком трезубц н груди. Только этот знк и сближл их, во всем остльном они были рзличны. Дунй был высок и лдно сложен, Ян — невысок, но очень широк в плечх. У Дуня голубые глз были неизменно веселы, светлые волосы вились кудрями, Ян смотрел исподлобья спокойно и сурово. Тк же рзличен был и их род, но служб в княжеской дружине сделл рвными переяслвльского кожевник и кметя, с отрочеств выросшего в дружине.

— Молодцы-то молодцы, д сие дело не про них! — скзл князь. — Молоды они для сего дел, о кком мыслю, д неучены. Для сего дел ндобн твоя голов, седя д мудря. Здумл я вот что: хочу я все преднья, повести и слвы земли русской воедино собрть д нписть н хртии, чтобы н век остлись, чтоб потомки ведли дел нши и дедов нших. Чтоб знть они могли, кк мы знем, откуд ведется род слвянский, кк земли нши собирлися, кк князья землями првили, в кких походх Леонтием-митрополитом, с Анстсом Корсунянином, с Никитой, бискупом белгородским, д с Неофитом, бискупом черниговским. Еще с прошлого лет они сей труд нчли, д все больше о Божиих делх речь ведут, предний земли ншей не ведют. Не упрвятся они сми — прошу тебя к ним н подмогу. Поделись с князем твоим богтством, волхве. Коли смог ты горстью овс целый город нкормить — много ли я от тебя прошу?

Обереж помедлил, рздумывя.

— Трудную службу ты мне дешь, княже, — скзл он. — В одну упряжку хочешь меня с болгрми зпрячь, ступем мы с ними розно, вот и борозд выйдет крив. По ншей-то древней мудрости — род слвянский ведется с остров Буян, от Одинц и Девы, болгры-то, я слыхл, все по-иному толкуют…

— Тк длеко мы збирться не стнем, — ответил князь, по-прежнему улыбясь и веря, что ему под силу одолеть любые трудности. — А ты вспоминй что поближе: Игоря Строго, ббку мою Ольгу, отц моего. И то, что см ты видел, — тоже немло нберется. И повесть сию о киселе белгородском не збудь — долго еще будут внуки нши н нее дивиться. Возмешься ли з сию службу?

— Кк не взяться? Н нс, волхвов-хрнильников, сми боги сие дело возложили — хрнить мудрость земли своей и от дедов к внукм нести ее.

— А что стр ты — не бед! — скзл князь, довольный его соглсием. — Молодых тебе в подмогу дм. Сии молодцы, хоть грмоте не рзумеют, тоже сгодятся.

Влдимир Святослвич повел бровью в сторону двух сидящих н ступеньке гридей. Дунй поклонился в знк готовности немедля взяться з любое дело и сккть по княжьему слову хоть до Тмуто-рокни, Ян только поднял голову и выжидтельно посмотрел н князя.

— Кожемяк у меня уж пять лет, печенег знтного еще тогд рукми удвил, хоть см и из посд переяслвльского, — гордясь, словно сыном, продолжл князь Влдимир, глядя н широкоплечего Ян. Тот отворотился, он н удивленье, не в пример прочим соколм-детским, не любил похвл и воспоминний о своем первом подвиге. — А Дунй у меня в детских уж лет десять под Всильевой со мною был и великой мудростью тм овлдел, — з битого недром двух небитых дют!

Князь снов усмехнулся, вспомнив свою бесслвную прошлогоднюю битву, в которой см едв не погиб и вынужден был спсться от вргов под мостом Всильевского крепостного рв. И он знл поржения, но умел учиться н них и нходить не слбость, силу, — в том было его счстье и основ его могуществ.

А Ян хмурился, поглядывя н строго волхв, который один совершил то, н что требовлсь огромня рть. Не в силх в этом рзобрться, Ян смутно ощущл ккую-то общность, родство с Обережей.

А рзгдк был прост: об они, один силой, другой мудростью, служили своей родной земле, зщищли ее от бед, которых судьб отсыпл ей безжлостно-щедрой рукой. И этим они, могучий витязь и седой стрик, нвек остнутся в пмяти родины — рядом, кк бртья.

— И мы поможем волхву мудрость собирть, — вствил воевод Путят, невысокий ростом, с седовто-русой бородой и блекло-голубыми глзми. По его мирному, простодушному лицу никто не угдл бы его ртных зслуг, но о них говорили две гривны н груди — широкя серебряня, в знк воеводского чин, и золотя — знк особой княжеской милости.

— И ты, Путято, поможешь! — соглсился князь. — Поведй болгрм, кк мы Новгород воевли, пусть зпишут. Вот ккя рть собирется! Земля нш — бездонный колодец вековой премудрости, уж кому ведрми черпть — нйдем!

Обереж слушл светлого князя Влдимир, медленно кивя седой головой. Он и без Путяты знл, кк Влдимир двжды посылл полки н Новгород — сперв ствить тм Перун вместо прежнего Белес, потом свергть своего же Перун в Волхов и провозглшть имя и слву Христ.

Князь Влдимир смотрел в лицо волхву. Он не умел читть мыслей, но хорошо понимл, что думют о нем стрые люди, и особенно служители древних богов.

— Зню, о чем думешь, волхве, — скзл он. — Боги мне дороги сктертью не выглдили, по ухбм д через зсеки приходится ломить. Кто дорогу мостит, тот грязен бывет. А без дороги нм сидеть нельзя — перед предкми ззорно. Пусть узнют прщурят дел мои, з век Бог рссудит.

* * *

Пок княжеские полки, послнные вдогон Родомновой орде, были в походе, см Влдимир оствлся в Белгороде. Все, у кого были жлобы и просьбы, целыми днями тянулись к нему н просторный княжеский двор. В эти дни князь был весел и милостив ко всем, не рз см плтил з несостоятельных должников, см выкупил из зкупничеств всех, кто зпродлся богтым в голодную осду, и все прослвляли его доброту и щедрость. После недвних несчстий кзлось, что смо солнце взошло нконец нд Белгородом.

Видя жлобщиков, целыми днями толпящихся перед княжьими воротми, Ндеж вспомнил о двух черниговских купцх.

— Что же ттей вших церковных не судят все никк? — спросил он у Ионн, однжды увидв его н площди. — Уж который месяц в порубе сидят, поди совсем в землю вросли. Князь здесь, бискуп здесь, з чем же дело стло? А коли збыли, тк я см пойду нпомню. Чего тм по греческому зкону з ттьбу полгется? Не руку ли рубить?

Ндеж знл, в чем черниговские купцы были виновты н смом деле, — Медвянк не могл не рсскзть отцу о тком приключении. Поддвшись н уговоры Добычи и Ионн, Ндеж обещл молчть, но желл, чтобы обидчики его дочери ответили хотя бы з мнимую вину.

— Княжьего суд злодеям уже не ндобно, — скзл священник и многознчительно поднял глз вверх. — Бог уже принял их души и рссудил своим судом.

— Вот кк? — удивился Ндеж. — Неужто померли?

Ионн молч кивнул, ничего не прибвив. А Добыч, об этом не знвший, вздохнул с тким облегчением, будто сбросил с плеч тяжеленный воз стрхов и тревог. Мысль о княжьем суде нд купцми и его приводил в смятение и боязнь: н суде нверняк всплывет првд, првды Добыч боялся тк же, кк и епископ.

— Оно и к лучшему! — подумв, скзл Ндеж. — Они ведь, погнцы ползучие, про ход тйный ведют. Куд их теперь пустить? Дже ежели в поруб посдить нвечно д н цепь приковть, и то не спть мне, всяку ночь ворочться: ну кк убегут д со злобы печенегов в город по лзу приведут? Нет, верно Бог сделл, что их прибрл, — мертвые-то молчть будут.

— Д бискуп, видть, их и кормить не велел в порубе, — скзл Добыч. — Д и чего н ттей хлеб переводить, когд добрым людям недоствло?

Никто ему не ответил.

* * *

Послнные Влдимиром полки вернулись к первому снегу. Орду Родомн они не догнли — он ушл в иные земли, поискть другой, более легкой добычи. Только отдельные кочевые роды, встретившиеся н пути, Влдимировы рти рзбили и привезли князю кое-ккой добычи — коней, овец и коз, железной и бронзовой утври, конскую упряжь, оружие, пригнли несколько десятков пленников. Всю добычу князь велел рздть семьям, пострдвшим в осду. Стрший змочник и здесь не рстерялся — привел домой юную девушку-печенежку в змену Чернве, и был тк собою горд, словно см полонил ее в степи.

Не огорчившись млым успехом поход — не в последний рз русы встречются с печенегми! — князь Влдимир устроил в Белгороде великое прзднество, желя отблгодрить белгородцев з то, что они выдержли осду и не отдли вргм его любимый сторожевой город. Снчл епископ Никит отслужил пышный молебен, от имени князя и его людей блгодря Бог з все срзу: з спсение Белгород от печенегов, з сбережение князя в чудском походе, з блгополучное возврщение дружины из степей. См князь пришел н молебен, и в церкви было не протолкнуться: кждому хотелось постоять под одной крышей с великим князем. Епископ Никит рдовлся, видя ткое многолюдство в своей церкви, и блгодрность его милостивому Богу Христу был вдохновенн, кк никогд.

Кк и в том двнем пиру перед походом, в большой плте княжеских хором, н дворе и дже н площди внутри детинц были рсствлены столы с хлебом, кшми, дичью, стояли бочки с медом, пивом и квсом, и всякий белгородец любого род и звния мог подходить и угощться сколько душ пожелет. Снов князь созвл своих бояр и знть из ближних городов, дже княгиня Анн н сей рз покинул свой киевский терем и сидел з столом возле муж, поржя взоры злтоткным плтьем и золотым венцом визнтийской рботы. Но Медвянк не звидовл дже княгине. Теперь он сидел среди женщин дружинной знти, и ей нечего было робеть и не перед кем отводить глз. Кк рньше он был смой крсивой девушкой Белгород, тк теперь стл смой крсивой молодушкой и гордилсь женским убором — шелковым повоем, рсшитым серебряной нитью и стеклянными бусинкми, крсными сфьяновыми спожкми, н которые он теперь получил прво, кк жен кметя и женщин воинского сословия. Но больше всего он гордилсь Явором. Теперь дже см Сврог не убедил бы ее, что Дунй крсивее Явор, Ргдй дерется лучше. Гордость собой с нее когд-то легко сбил Збв Путятичн, теперь Медвянк дже н Жр-Птицу посмтривл снисходительно — нйди-к ты себе ткого муж! Блгодря Явору Медвянк и себя считл причстной и к ртным делм, и к этому веселью. Рзве он не жен кметя, проливвшего кровь в битвх со степью? Рзве не будет он мтерью новым воинм, новым зщитникм Руси? И кк в дружине все рвны, тк и Медвянк теперь чувствовл себя рвной дже Ведислвовой жене Пребрне, которя был внучкой Претич, дочерью черниговского тысяцкого Грознояр и невесткой киевского тысяцкого Ртибор. Лучше нее Пребрн был только тем, что у нее уже был новорожденный сын Брнеслв-Всилий, у Медвянки еще не было. Но ничего, к весне поглядим!

З большим столом в княжьей гриднице сидело и семейство тысяцкого. Сиян не только мтери и нянькм кзлсь повзрослевшей з дни осды: несколько месяцев нзд ее едв змечли, теперь ее лицо приобрело строгость и внутреннее воодушевление, отчего он стл еще крсивее и совсем уже не походил н ребенк. Теперь взгляды гридей и бояр то и дело устремлялись к ней, но дже Дунй Переяслвец не смел ей подмигнуть. Дже князь Влдимир поглядывл н боярышню с одобрением, покручивя ус, и обводил взглядом своих кметей, прикидывя, нет ли среди них подходящего зятя для тысяцкого.

Были здесь и служители богов — епископ Никит с Ионном, был и Обереж, были и стросты ремесленных концов, городники, был дже неугомонный Шумил. В этот рдостный день все были в мире, все прздновли единый прздник.

В рзгр пировния н свободное прострнство перед княжеским столом вынесли скмью, покрытую куском медвежьей шкуры. Н нее уселся княжеский гусляр, ему подли гусли, укршенные резьбой и блесткми перлмутр. Увидел бы его Сполох — это был тот смый русобородый кметь, что слушл н подольском торгу его повествовние о белгородском киселе. Но Сполох двно не было в Белгороде, все прочие ничего об их встрече не знли и смотрели н гусляр с любопытством. О чем он им споет? Струю слву прежним князьям, новую слву о последнем походе Влдимир н чудь? Этого особенно хотелось белгородцм, но ожидло их совсем другое.

— Хочу я вс, белгородцы, други мои, честью почтить, — скзл князь. — О делх вших слвных велел я сложить песню, — слушйте ее сми, после будут слушть ее потомки вши и знть, из ккого слвного корня род их ведется, чтобы гордились они честью земли ншей и ни в ккой беде не роняли ее. Гости притихли в удивлении, гусляр зпел:

Зтив дыхние, белгородцы слушли песню о своих же делх и не верили ушм. Кощуны поют о богх, слвы — о древних князьях и могучих витязях, но что можно спеть о них — о кузнецх и городникх, о стрике, который и меч поднять не сможет, о смых простых людях, которые ничем не слвились, ни родом, ни удлью не вышли?

Повествовние продолжлось, черед известных им событый проходил перед глзми белгородцев, и свои же дел выглядели незнкомыми, вжными, полными высокого смысл и величия. Не ткими они кзлись рньше — кждый переживл свой труд и свое горе кк мог, терпел, боролся, пдл духом и вновь обретл ндежду, но во всем этом не виделось ничего героического. И только теперь, в словх стройной песни под гусельный перезвон, белгородцы словно с высоты взглянули н недвнее прошлое и поняли, что же они сделли все вместе — отстояли от беды свой город, зслонили щитом Киев и всю русскую землю, стли не менее достойны прослвления, чем могучие бойцы древних времен.

Эт песня был слвой Земле, древней и вечно прекрсной Земле слвян, которую еще много веков нзд см Сврог нчл оборонять от лютого Змея Горыныч. И кждый из них, детей этой Земли, готов был отдть ей все свои силы, сму жизнь. Ручейки сливлись в могучий поток. Он сметет все прегрды и горести, он отстоит волю, изобилие, слву земли русской, чтобы трвы и цветы ее не попирлись копытми чужих коней, не поливлись слезми и кровью и чтобы потомки их могли спустя век подхвтить эту песнь:

1994-1996 г.

Пояснительный словрь

Бтыр — воин, богтырь (тюрк.).

Бек — военчльник (тюрк.).

Берегини — мифологические существ в виде птиц с девичьими ликми, приносящие весной росу н поля и способствующие урожю.

Бережтый — провожтый, охрнник в дороге. Березенъ — прель. Било — подвешенный кусок желез, обычно плоский, стуком в который оповещли о пожре, созывли н вече и т. д. Бискуп — епископ. Бронь — древнее нзвние кольчуги.

Веж — бшня.

Белес — один из глвных слвянских богов, хозяин подземных сокровищ и мир мертвых, покровитель лесных зверей и домшнего скот, бог охоты, скотоводств, урожя, торговли, путешествий и богтств.

Велик день — прздник.

Вено — выкуп з невесту.

Весь — деревня.

Вечевя степень — возвышение н вечевой площди, с которого произносились речи.

Видок — свидетель н суде, очевидец.

Вил — воздушный дух в виде крсивой девушки.

Вир — штрф в пользу князя з тяжкие преступления.

Вирник — княжеский сборщик штрфов.

Воротник — сторож у городских ворот.

Головничество — выплт, взимемя с убийцы в пользу родных убитого.

Горниц — помещение верхнего этж.

Городник — специлист по строительству и ремонту городских укреплений.

Городня — бревенчтый сруб, иногд зсыпнный землей, из которых строились городские укрепления.

Гривн — 1) денежня единиц, около двухсот грммов серебр; 2) шейное укршение из серебр или золот, могло служить знком чин или отличия вроде современного орден.

Гридниц — помещение для дружины в доме знтного человек, «приемный зл».

Гридь — член дружины, воин.

Груден — ноябрь.

Джъбог — бог тепл и белого свет (который не тождественен солнечному свету), мифологический предок род киевских князей Рюриковичей.

Денрий — зпдноевропейскя серебряня монет весом около полутор грммов серебр.

Десятник — нчльник дружинного десятк.

Детинец — крепость, укреплення чсть город.

Детские — ближняя дружин князя, телохрнители.

Диргем — восточня серебряня монет весом около трех грммов серебр, имел в Древней Руси широкое хождение.

Дружин (ремеслення) — ртель.

Жльник — клдбище.

Желя — богиня скорби, плчущя по мертвым.

Жито — общее нзвние всякого род зерн.

Збороло — верхняя площдк крепостной стены.

Зкуп — временно несвободный человек, нходящийся в долговой звисимости.

Злз — опсность.

Зрев — вгуст.

Зушницы — височные кольц, укрепляемые н головном уборе или н волосх у висков.

Зимерзл — олицетворение зимы.

Изгон — один из двух способов взятия городов, известный кочевникм в описывемый период (до изобретения осдных приспособлений). Зключлся в быстром внезпном прорыве, до того кк зщитники успеют зкрыть ворот.

Измор — второй способ взятия город, зключлся в долгой осде.

Истобк — внутренняя тепля чсть избы, жилое помещение.

Кгн — титул хзрского првителя, иногд мог применяться и к русским князьям.

Кгнец — глиняный светильник.

Кженник — сумсшедший, «испорченный» ккими-то природными силми.

Клит — кошель, носимый н поясе.

Крн — богиня скорби, причитющя по мертвым.

Клетуш — помещение нижнего этж, жилое или служщее клдовкой.

Кметъ — воин.

Кол — двухколесня повозк, рспрострнення в основном в южных рйонх Руси.

Корчг — большой горшок с узким горлом и двумя ручкми. Форм считется позимствовнной у южных соседей Руси и был рспрострнен н юге, в том числе н Киевщине.

Косник — укршение, которое подвешивлось к концу девичьей косы, деллось из рзных мтерилов.

Кощунник — волхв, знющий и исполняющий кощуны, т. е. древние песни мифологического содержния.

Кресень — июнь.

Лд — богиня весеннего рсцвет природы, покровительниц любви и брк. Леля — олицетворение весны, дочь богини Лды.

Мкошъ — глвное женское божество слвян, богиня земного плодородия, покровительниц женской судьбы, деторождения и всех женских рбот.

Медуш — клдовя.

Меж — грниц, рубеж.

Мыто — пошлин в пользу князя з проезд или з прво торговли. Мытник — сборщик пошлин.

Нвии — врждебные духи чужих мертвецов (в отличие от «дедов», т. е. покровительствующих живым умерших предков).

Нвороп — буквльно обознчет внезпный нбег, но здесь используется в знчении «рзведк».

Нмной — злой ночной дух, двит и душит спящих.

Обоялник — чродей в ругтельном знчении, обмнщик.

Омутниц — зловредный дух утонувшей женщины. Отроки — члены млдшей дружины, слуги.

Перун — один из глвных слвянских богов, повелитель грозы, гром и дождя, позднее — бог-покровитель князей и дружин, бог войны, ткже првосудия.

Перунов Ирий — небесное црство, где собирются умершие воины.

Полудень — север.

Полуночниц — один из злобных ночных духов.

Полуночь — юг.

Поруб — темниц в виде сруб, зкопнного в землю и зкрытого сверху.

Поршни — мягкя обувь из цельного куск кожи, н ноге крепилсь ремешкми или тесемкми.

Посд — неукрепленное поселение вокруг городских стен.

Презвитер — священник.

Русин (русины) — предположительно: общее нзвние слвянских племен, живших н берегх Блтийского моря.

Рыкръ — особо подготовленный воин, способный биться против многих противников. Слвянский вринт берсерк.

Сврог — верховное слвянское божество, отец богов и создтель мир, двший людям метллы и ремесл, хозяин верхнего неб, где хрнятся зпсы воды для дождя и живут духи предков, покровитель брк.

Синевиц — синяк.

Скотниц — сокровищниц.

Сотник — нчльник сотни в войске.

Сыт — рзведенный водой мед, из которого врили медовый нпиток.

Тиун — упрвляющий хозяйством у князя или боярин.

Трвенъ — мй.

Тул — колчн.

Тысяцкий — воевод, нчльник тысячи кк единицы воинской оргнизции земель.

Убрус — плток или полотенце.

Умбон — метллическя бляшк в середине щит.

Урз — рн, порез.

Хоре — олицетворение солнц.

Чудь — общее нзвние финских племен, живших н севере Руси.

Ярило — бог весеннего рсцвет природы, жизненной силы прорстющего зерн.