Всякая история прячется за нагромождением вопросов,

и не так-то легко ее там выследить.

(К. Функе, "Чернильная смерть")

362

Дэннер

Лес у нас бескрайний, загадочный и очень темный. Никто не забирался дальше Белой Черты, а это самая отдаленная от города точка. А кто забирался – тот уже не расскажет. Есть еще, правда, мы – патруль. Наш отряд в числе прочих следит за порядком, а под ним подразумевается наиболее мирное сосуществование между городом и нечистью. Нет, никакого договора, как пишут в фантастических романах¹, никто не заключал. А может, он и есть, договор, только он негласный. Существуют они, и существуем мы, они на нас охотятся, мы – стараемся, как правило, им не попадаться. Все кроме секты фанатиков с Окраины из Храма, но эти не в счет. Наша же задача – следить за тем, чтобы нечисть не слишком наглела. Как правило, из карательных рейдов нас возвращается не в пример меньше, чем уходит, но с этим фактом давно смирились и привыкли. Знаю, кому-то это может показаться диковатым, но такова уж наша жизнь.

Меня зовут Дэннер, и я командир патрульного отряда. Нас пятнадцать человек вместе со мной, и сегодня мы ловили оборотня. К слову, не поймали. Оборотень – самая сильная и коварная тварь, и проклятием заражает на раз – достанет и легкого укуса, чтобы тебя пристрелили свои же. На месте. Другими способами оборотни размножаться не могут, поэтому популяция их сильно сократилась, но они все же, долгожители, и их это, вроде, не особенно беспокоит.

Город у нас не очень большой: от реки и до Тракта, от окраины до окраины в длину – пара часов езды на лошади, и названия не имеет. Он просто Город. Нет смысла давать название, когда других городов нет.

Кажется, все основные достопримечательности я перечислил, да их у нас не так уж и много. Ах, да, есть еще бар. В нем работает Лидия, наша старая подруга и просто хороший человек. Дед у нее был вампиром, поговаривают, что Лидия при полной луне на людей кидается, но это все, разумеется, чистейший бред – какой из Лидии вампир. У нее светлые волосы до плеч и голубые глаза. И пьет она больше любого мужика, отсюда и слухи. Нас она частенько спасает психологически, да и немудрено, что нам всем необходима хоть какая-то разрядка. Многие пристрастились к алкоголю и легким наркотикам, да только это сурово карается. Рядовым гражданам можно. Нам – нет. Мы – патруль, и рука у нас должна быть твердая. Лидия нас жалеет и покрывает.

А вообще, жизнь в городе не настолько уж и веселая. Динамичная – да. Ночью на улицу не выходи, днем сумерки, ночью – так вообще непроглядная темень. Непонятно как же деревья растут… А впрочем, что мне за дело до деревьев.

Есть еще река. Река тянется параллельно западной окраине, и она очень-очень широкая, настолько широкая, что не видно дальнего берега. Моста через нее нет, а нечисти в ее водах – невероятно обширный и разнообразный ассортимент. Разумеется, на тот берег еще никто не плавал, а в ясную погоду мне иногда кажется, что я вижу острова вдалеке, в тумане. Фанатики считают, что это море, но какое же это море, если оно пресное и слева направо течет.

Вам, должно быть, интересно, почему я выбрал столь специфическую и опасную профессию. Отвечаю – а нипочему. Просто должен же кто-то это делать – так почему не я? Не спорю, иногда хочется тишины и спокойствия, да и просто надоедает, знаете ли, лазить под проливным дождем по кустам, выслеживая какую-нибудь очередную гадость. Однако я отдаю себе отчет в том, что мысль эта, так или иначе, временами посещает всех – и патрульного, и плотника, и проститутку с проспекта. А потому нечего обращать на нее внимание, да и к тому же, мне хочется чувствовать себя полезным и нужным обществу, а профессия патрульного обеспечивает эти ощущения достаточно щедро, и иногда мне кажется, что черная моя форма – чуть ли не предмет гордости.

Однако заболтался я про работу.

Наверное, самые загадочные и интересные в нашем мире – Странники Тракта. Странники они не потому, что очень уж странные, а потому, что странствуют. Они ходят по Тракту, и иногда забредают в наш город, и тогда молча пьют в баре, продают какие-то вещи, а Лидия так же молча подносит им крепкую соленую самогонку. Дети крутятся вокруг и все норовят расспросить, а они только загадочно улыбаются из-под широких шляп, и глаза у них удивительно мудрые и лучистые. Некоторые уходят за ними, теряются в тумане Тракта и больше не возвращаются. Все уверены, что они погибают, и, когда по весне приходят эти самые Странники, старательно запирают детей. А мы их затем по улицам отлавливаем, когда сбегают... А Странники ничего не рассказывают. И уходят так же молча, как и приходят.

...В тот весенний вечер все началось с того, что один из Странников, откинув за спину дорожный плащ, легкой походкой вошел в бар. Казалось бы, ничего необычного, мы тоскливо глушили водку после неудачи с оборотнем, Лидия болтала с кем-то за стойкой, а он просто вошел. И все бы ничего – обычный вечер обычного дня, да только в тот момент, когда он поглядел на меня, привычный мир, казалось, перевернулся вверх дном.

Я его узнал. Клянусь, я его узнал.

Лидия

День как день, не плохой, но и не хороший. Обычный день, одним словом. Хотя, правду сказать, выручка достаточно велика: подразделение для особо опасных боевых задач – все у меня. На самом деле, если узнают о способах успокоения нервов, которыми они тут пользуются, им влетит по первое число. А мне ребят жалко, они дело полезное делают и устают сильно. Этот рейд был длинным и опасным, но он был необходим. Я знала, что Кондор, конечно же, расстроится, что командир отряда снова будет винить во всех подряд смертях только себя – это все плохо, но вместе с тем, ребята подарили Городу спокойствие. Мы не знали, где пропадали они все это время, и с кем сражались – так надо. Нам знать не полагается. Но не спрятать, не скрыть, как же они устали.

О чем это я?.. Голова у меня раскалывается, как будто изнутри скребутся с десяток оборотней… но это неважно. Улыбайся, Лидия, улыбайся. Если у тебя будет похоронная физиономия – будет плохо, настроение, ведь, оно как холера передается. Незачем расстраивать ребят еще больше.

Когда вошел Странник, я болтала за стойкой с местным бортником. Он строил мне глазки и уговаривал разрешить проводить до дома, причем его, судя по всему, нимало не смущал тот факт, что этот самый «дом» находится прямо над нами, этажом выше. Я-то, в общем, не против, но вот его жена, наверное, не очень обрадуется, а мне ее жалко, хорошая она… На Дэннера надеяться вряд ли приходится: еще часок-другой и можно будет на нем джигу плясать, ухом не поведет. Капитан явно решил уколдыриться в доску, а мне теперь думай, с кем скоротать ночь. Страшно одной… Я оглядела еще раз посетителей бара и так и не обнаружила более или менее достойной кандидатуры. Сволочь рыжая, Селиванов.

Странник вошел тихо-тихо, они всегда так ходят. И взгляд у них какой-то нездешний. Очень странный взгляд,

Он вошел и сел за стойку, а я, кое-как отвязавшись от бортника, убежала на склад. Возвращаюсь, ставлю перед Странником чарку. И вдруг, вижу, командир отряда, Дэннер замер в полудвижении и смотрит на него странно так, будто бы узнал. Я насторожилась, но Селиванов быстро отвернулся. Померещилось что-нибудь, наверное. С кем не бывает.

И вдруг Странник метнул на него ответный косой быстрый взгляд. Я только рот раскрыла.

Эндра

Дом был большой, а пол грязный. А заплатили мне столько, что едва хватит на обед. Нет, даже на него, наверное, не хватит… точно. Впрочем, в сумке лежал еще сверток, врученный мне напоследок. Сверток пах льняным хлебом и мясом, а в руках я держала небольшую банку с рассольным сыром – чем смогли, заплатили. А в предыдущем доме, на соседней улице, кто-то добрый накинул на мои плечи потрепанную штормовку. Я так поняла, деньги здесь не особенно в ходу.

Люди как-то странно смотрели на меня, будто опасались, или сочувствовали, но не говорили ни слова. Я знала, что меня считают нечистью. Сначала, вообще, заставляли серебро носить, потом, отстали, но не верят все равно. Ну, я же вижу, что не верят. И жалеют. Не выношу, когда меня жалеют…

Я пересчитала монетки, подкинув их на ладони, и отворила дверь бара.

В зале оказалось как-то неприятно много народу. Ага, это ж патрульный отряд. Никогда прежде с ними не встречалась. Командир у них суровый на вид, зато рыжий. Но мне бы не хотелось оказаться нечистью: уж больно у него строгий вид. Шутит, смеется – а глаза при этом холодные, цепкие, будто в самую душу смотрят. Хоть и усыпляет бдительность открытой улыбкой, да только вижу: опасный это человек, и в бою с ним лучше не сталкиваться.

Впрочем, я и не собираюсь, мне-то зачем.

Следующий колоритный посетитель: в уголку примостился Странник. Мне про них рассказывали. Они такие непонятные и молчат все время. Как это можно все время молчать – не понимаю. А еще мне очень интересно, куда они уходят. Вот, попривыкну тут, может, пойду с ними. Интересно же чего там, дальше.

Я огляделась в поисках свободного места. Вот, не везет, так постоянно – все угловые столики были заняты, а прямо около стойки мне сидеть не хотелось. Поэтому я спросила травяного чая и устроилась стоя. Логика, правда – не хочешь сидеть у стойки, встань около нее.

Лидия, хозяйка бара все пялилась на командира отряда, да на Странника. И вид у нее был какой-то потерянный.

Я здесь недавно. Примерно, с неделю. И это, доложу я вам, не очень приятно. Тут у них все друг друга знают с рождения. И их родители друг друга знали всю жизнь. И деды. И прадеды… Впрочем, я увлеклась, кажется. Сперва меня, вообще, застрелить хотели. Теперь, вроде, не хотят… во всяком случае, за оружие уже не хватаются при виде меня. Может, привыкли. Но чую, остро чую: наблюдают за мной тайком. Вроде и ничего не говорят, никак не показывают – а чувствую на спине суровое, пристальное внимание. Особенно патрульные. А рыжий командир притворяется, что ему фиолетово, но это только притворство, уж я-то знаю.

Не хотелось привлекать к себе лишнее внимание.

Дэннер

Я бы многое мог сказать этому парню, ушедшему в туман два года назад и оставившему в городе маленького сына, но с каждой минутой все больше осознавал, что смысла в этих разговорах нет. Мне многое хотелось рассказать, о многом расспросить, но я просто смотрел на него и молчал. И он молчал. Просто потому, что теперь не можем мы с ним разговаривать. Он уже не он. Он – Странник. Не знаю, как это понятнее описать, но они – другие. Просто другие, и все тут.

Я отвернулся. Сделалось как-то вдруг грустно и паршиво, будто случилось нечто противное. И одновременно с тем – волнующее, точно какое-то мрачное чудо. Да, я все еще романтик и мечтатель. И ничего с этим поделать не могу. Вот, как хотите, а не могу. Не нравлюсь – так я вам и не навязывался.

Ребята из моего отряда зашептались, заинтересованно косясь на человека, вернувшегося из тумана. Вообще-то, так у нас говорят о покойниках – ушел в туман. Потому что никто не знает, что там, за туманом. И он для нас все равно, что умер. Оттуда не возвращаются.

Я отвернулся и перехватил взгляд Лидии. В глазах бо-ольшой такой немой вопрос, и губы дрожат, а руки намертво вцепились в стойку от любопытства.

— Дэннер! – шикнула она, наклоняясь ко мне. Черт, хоть бы вырез на кофте сделала поменьше, что ли... все же напоказ, честное слово. – Кто он? Ты его знаешь?

Знаю, ага. Странник быстро поднял глаза, поймав мой взгляд, и скорчил рожу – «не выдавай меня!»

Я равнодушно пожал плечами.

— Кто их разберет. Может, и знаю. Откуда, по-твоему, я могу его знать, кстати?

Лидия выпрямилась, тряхнув головой. Не поверила.

— Ты сегодня в ночную?

— Нет.

— Планы есть?

— Целый мешок², – съязвил я, улыбнувшись ей, чтобы не очень обижалась за отказ, и разворачиваясь к выходу. А Лидия все равно обиделась. И ведь не объяснишь. Может у меня просто не быть настроения? Впрочем, горевать она будет недолго, найдет себе еще кого-нибудь. Все-таки, одинокая привлекательная женщина одинокой надолго не останется. В особенности если женщина эта – Лидия.

Я вышел под дождь. Ветер хлещет, небо темное, одним словом, неуютно. Впрочем, оно всегда темное. Форменную кожаную косоворотку ветер не продувает, но все равно было тоскливо и неприятно. Хотелось просто человеческого тепла. Не пьянки с товарищами, не секса и не чего-либо еще из повседневных примитивных развлечений. Именно – тепла.

А, к черту. Все равно не будет, зачем мечтать о несбыточном.

Я дошел до моста и остановился посередине. Под мостом проходит железная дорога, начинается она ниоткуда и ведет, разумеется, в никуда. Просто выныривает из-под земли и через несколько метров туда же и ныряет. Поезда по ней, разумеется, не ходят, но рельсы чистенькие, будто их кто смазывает. Дорога обросла легендами, а фанатики рассказывают их особенно интересно. Правда, сегодня не было настроения идти к фанатикам. Они меня боятся. И хотят принести в жертву. Думают, что это из-за патрульных все наши проблемы, а если нечисть ублажать, она посговорчивее сделается. И что нечистью быть не так уж и плохо.

Прогулка моя продолжилась на окраине. Здесь дорога делала излучину, выгибаясь наружу, и через низенький, достаточно символический, заборчик, – от силы, по колено взрослому человеку, – прямо навстречу подступала черная шелестящая стена леса. Шагнешь в сторону – схватят и разорвут. Это в городе нас нельзя трогать. А нечисти тоже кушать надо.

Я протянул руку в темноту. Было в этом что-то азартное, будто играешь в рулетку с одним патроном в барабане – сожрут-не сожрут. Адреналин приятно возбуждает, да и просто весело. Патронов у меня – всего парочка, даже запасной магазин я благополучно расстрелял. Не отобьюсь. Два ножа в рукавах, да только толку от них, когда зацапают. Рука задрожала. Не от страха – страха не было, только это адреналиновое возбуждение. Кажется, я стал наркоманом.

Поди, не стань – с такой-то работой.

И вот тут-то это и случилось.

Кто-то вскрикнул.

Там, в темноте, за деревьями.

Женщина.

Я даже не раздумывал. Ни о количестве патронов, ни о времени суток. Я просто в мгновение перемахнул несчастный заборчик и, на ходу выхватывая пистолет, бросился на звук. В конце концов, это моя работа.

Это, наверное, отработалось до полнейшего автоматизма – ни чувств, ни эмоций, ни мыслей. Кто-то зацепил за шею, кто-то завизжал, кто-то ухватил за ногу и получил сапогом по морде, кто-то разодрал рукав, кто-то половину волос выдрал. Я летел по лесу, огибая деревья не хуже любого зайца, раздавая шипованным кастетом зуботычины направо и налево. Лезли отовсюду, шипели, визжали, хохотали – ни метра свободного пространства. Сапоги скользили по влажной земле, кажется, я пару раз споткнулся, ну да это и неважно.

А важно то, что произошло затем.

Полянка открылась неожиданно. Маленькая, почти круглая, поросшая звездочками. А на ней стояла, водя вокруг себя намотанной на какую-то палку полыхающей курткой, молоденькая девчонка в длинном белом платье. Босая, волосы, – длинные, в пояс, – растрепаны, сама ничего не видит из-за этих волос, платье сбилось. Но сдаваться, похоже, не намерена. Умница, что догадалась куртку поджечь – нечисть огня боится. А у самой аура так и плещет паническим страхом и стальным, отчаянным упрямством. Ну, в этом я ее понимаю.

— Спокойно! – Я отмахнулся от импровизированного факела. – Свой я! Патруль...

Патруль, ага. Патронов нет, в голове шумит полбутылки – хорош патруль. Я перепрыгнул какого-то упыря и, дотянувшись, ухватил девку за руку. Она вскрикнула, будто ее уже грызут, но подчинилась. Смотрит на меня, дрожит. Глазищи серые и испуганные.

Я дернул девчонку за руку, зашвыривая себе за спину, выхватил меч. Что ни говори, а с оружием ближнего боя будет тяжеловато. Но патронов нет. Она сообразила развернуться. Так мы и стояли: спина к спине посреди полянки, а нечисть радостно сжимала кольцо. Приятного мало. Долго не протянем – разорвут. А тут еще девчонка задала самый уместный в подобной ситуации вопрос. Это я без сарказма. Честно!

— У вас пистолет не заряжен?

Я отмахнулся от метившей мне в сонную артерию твари с перепончатыми крыльями. Тварь свалилась. Съязвил в ответ:

— У меня бастард заряжен! Прочно и надолго.

Она тряхнула головой, отбрасывая волосы. Я почувствовал движение, а волосы хлестнули меня по плечу.

— А костер разжечь нельзя?

— Из чего? Из звездочек? И долго ты так продержишься? Уж, не до рассвета ли?

Она охнула, резко махнув факелом в сторону прыгнувшей на нее твари, чем-то похожей на большую собаку. Черт, да я даже названий их всех не знаю. Их при всем желании не перечесть. Девчонка нервно обернулась.

— И что ты предлагаешь?

— Бежать отсюда, вот что! – рявкнул я, дергая ее за руку и срываясь с места. Я вертел «мельницу», но «мельницу» на бегу сквозь деревья вертеть тяжело, и вертел я первые метров сто, не более. Бастард с шумом и треском срезал ветки, сносил лапы и головы. Девчонка задыхалась, пару раз упала, но я не останавливался, и пришлось ей вскочить. Бежим через лес, а в голове только одна мысль – «скорее-скорее-скорее». Казалось, целая вечность прошла, когда деревья расступились и впереди желтой тусклой звездочкой вспыхнул фонарь. Мы перемахнули забор, пронеслись по инерции еще несколько метров и – свалились на асфальт. Она хрипела, задыхалась и цеплялась за бок. Я тоже никак не мог отдышаться. Меч звякнул об асфальт, а я только тут обнаружил, что из раны на шее капает. Провел ладонью, чертыхнулся. Вытер руку о штаны.

— Ой! – она даже привстала. – У тебя кровь идет...

Я отмахнулся.

— Значит, живой. Ты чего хрипишь?

— Бежала... давайте я вас перевяжу.

— Чем?

— Чем-нибудь! У тебя же рана... – сбиваясь с «ты» на «вы», заладила она. Я не к месту подумал, что девка-то очаровательная. И чего она забыла в лесу?..

— Слушай. – Я перехватил ее руку на собственной шее. – Нам с тобой сейчас в любом случае детектор грызть. Давай-ка подождем с этим до дома, идет?

— К-какой такой детектор? – прохрипела она. – Зачем грызть?

Я вздохнул.

— Ну, это я образно. Он же по составу слюны определяет, есть ли эта зараза у тебя в организме.

— Зараза?..

— Ну, да. На случай, если тебя зацепили. Ясно? Да что с тобой?

— Ясно, – кивнула она и – свалилась в обморок. Перенервничала, бедная. Я бы сам на ее месте испугался.

Я подхватил ее на руки – хрупкая, мягкая, словно котенок. И платье белое открытое, сама бледная как известка, белее своего платья, а волосы пахнут корицей и травами, и аура у нее такая теплая и ласковая, что согревает. Жалко ее. В больницу, пожалуй, не потащу, в участок тоже – не говорить же что я ее в лесу нашел. Ничего, у меня поживет немного, а там посмотрим.

Алиса

День какой-то угрюмый. Ветер дует, а теперь еще и дождь пошел. Занятия в школе отменили, хотя твари попрятались, и дождь не черный, а так, серенький.

Я сегодня опять пошла встречать его из рейда. Он шел вместе с отрядом, мрачный и уставший. Неудача, наверное. Мне кажется, что он меня иногда замечает, хотя я хорошо прячусь. Вот, было бы здорово к нему подойти, но я боюсь. Он на меня никогда внимания не обращает, или просто не видит. Мне бы смелости капельку побольше. Хотя, для него я, скорее всего, просто ребенок.

И вдруг вижу: идет обратно, а у него рукав разорван и рана на шее.

И девушка на руках. В белом платье.

Странно, он не пошел в госпиталь. А она без сознания? Может, глупо, но мне обидно, что меня он на руках не носит. Иногда я хочу тоже раненой прикинуться, или пусть меня ранят. Ради этого не жалко...

Свернул к дому. Правда, к дому! Кто она и где он ее нашел?..

Артемис

Я не пьян, это просто разрядка. Могу я, в конце концов, отдохнуть? Я же тоже человек, мне отдыхать надо. Тем более что работа у меня скотская, опять же. Так что, нечего тут рыло кособочить, я имею полное право немного выпить. И я не пьян, ясно вам?..

Да, я – патрульный… Черт... И как это меня угораздило? А все рыжий, чтоб ему неладно было. Давно, помнится, было дело, вытащил он меня как-то у простурышки из зубов, да и говорит: хочешь, мол, к нам работать? Ты, говорит, ловкий парень, толк из тебя выйдет… ну, я и повелся, я как раз тогда работу искал. Приходится теперь причинять пользу обществу. Вы только не думайте, что я недоволен. Мне, в общем-то, все равно. Опять же, в принципе, работа нужная. Кто-то же должен отлавливать нечисть по лесам. Только сегодня у меня выходной. Заслуженный. Конечно, пить-то нельзя, но я и не пьян вовсе. Правда, стены немного кружатся, но это от усталости.

А Лидия опять клеит рыжего. Не, она баба ничего, правда, приставучая. Рыжий аж сбежал от нее. Наверное, ходит теперь под дождем да пялится на тучки, бедняга. Потом будет уверять, что любовался звездами. Знаю я его, он в этом смысле – что дите малое. Начитается своих дурацких книжек, а потом болтает всякую чепуху. Один раз такую ересь понес, что я решил, будто ему совсем мозги отшибло. Говорит, раньше люди по небу летали. Как твари. Ну, не совсем как твари, но что, мол, были такие машины, которые поднимались в воздух. Представляете?.. Я ему тогда объяснил толково, что машина – она тяжелая, ей в воздух никак не подняться, а уж, тем более, вместе с людьми, и отсыпаться отправил. Вот, напрасно мы с ним тогда еще литровку распили, я думаю…

А незадолго до того, как убежал рыжий, пришла эта настырная мелочь, уже в штормовке – добренький у нас в Городе народ, ничего не скажешь. Твари знают, откуда она взялась. Лично я с ней незнаком, но девка ничего так, жить можно, как говорится. Правда, очень уж шебутная. А теперь еще и вид у нее усталый больно. А так – девка, как девка. Рыжая, глаза зеленые. Правда, тощая, пощупать нечего, только я, вроде, и не собираюсь. Взяла чаю, пристроилась у стойки. Обычная девчонка. Откуда она взялась, интересно?.. Почему это я ее раньше тут не видел?.. Да вы не подумайте, просто работа у меня такая – всякие несуразности и несоответствия отмечать. Вроде как, не… не, уверен я, что нормальная она, и не упырь – упыри воняют. Остальные так расшумелись, что мне даже стало как-то неуютно. Не люблю я, когда орут на весь бар. Зачем орать-то?..

К тому же, мне понадобилось во двор. Так что я поднялся из-за стола и вышел. Вы только не думайте, что я пьян. Я совсем не пьян. Хотя, мне плевать, чего вы там подумаете.

Во дворе никого не было, так что можно было спокойно проветриться. Прямо от калитки узенькая тропка убегала на улицу. Рыжего, к слову, видно не было. Куда-то умотал, зараза.

Тут дверь приоткрылась, и из бара осторожненько так выскользнула рыжая. Видать, допила свой чай. Она меня не заметила, перебежала двор, отворила калитку. Постояла в начале тропки. Оглянулась. Я так понял, что боязно ей, все-таки, одной идти. А вот, нечего было по кабакам шастать. Небось, дойдет, не помрет. Не провожать же ее, в самом деле.

Пока я об этом размышлял, то возился у колодца, зачерпывая из ведра воды. После душного зала в голове немного звенело. Хотя я и не пьян ни разу.

А потом…

Рыжая огляделась, принюхалась. Подалась вперед. А минуту спустя на ее месте стояла небольшая лисица. Она махнула хвостом и исчезла в темноте. Вот так вот, была девка, стала лисица. Оборотень.

Да идите к черту, я не пьян!

Дэннер.

Квартирка у меня небольшая, казенная. Прихожая, она же начало коридорчика, прямо кухня и санузел, направо комната. Ванная, правда, здоровенная, не знаю, зачем такая нужна. Три человека могут поместиться – честное слово, могли бы и сэкономить пространство...

Я прошел в комнату, не снимая ботинки, затем подумал, что лучше бы мою гостью все-таки помыть и согреть. Заболеет еще...

Стащил с нее платье, осторожненько, чтобы не захлебнулась, уложил в воду и принялся мыть, как маленького ребенка. А она даже в сознание не пришла, хотя и согрелась, и почти перестала хрипеть. Волосы у нее густые, пушистые, почти темные, только немного отливают на свету в медную рыжину, а так, вроде, русые. Нет, вы не подумайте, что я ее очень уж разглядывал – но, признаюсь честно, залюбовался. Кожа мягкая, сразу видно, городская. Только вот что-то я ее в городе ни разу не видел. Если бы увидел, запомнил бы, все-таки какая-то она особенная, и даже не красотой. Просто есть в ней что-то... Вот, черт!

Смейтесь, смейтесь. Я все равно не имею обыкновения влюбляться ни с того ни с сего с первого взгляда, что бы вы там ни подумали!.. И с личной жизнью у меня... в общем, не претендую на большее. Мне и так нравится. У меня, все-таки, работа опасная, да и нет в городе той женщины, которую я смог бы по-настоящему полюбить. А тут появилась крамольная мысль, что эту – мог бы. С ней отчего-то сделалось тепло и спокойно, даром, что она без сознания. Как-то даже плохое настроение развеялось. И отчего-то повеяло весной. Ну, да, знаю, что сейчас и правда, весна. Это я снова образно...

Платье грязное, пришлось завернуть в запасную рубаху. Черт, да она бледнее подушки. И, кажется, спит. Может, зацепили-таки?

У меня даже голова закружилась. Можно подумать, мало инфицированных в жизни видел. И все равно – только бы не она.

Почему? А черт его знает.

В общем, если она меня ночью загрызет, значит, зацепили. А пихать ей в рот детектор я не буду. Пусть спит.

С этой, крайне обнадеживающей и жизнерадостной, мыслью я и свернулся на полу калачиком возле кровати, накрывшись собственной курткой и наскоро перемотав рану. Вот только уснуть не получалось. Сердце колотилось так, будто вознамерилось на радостях переломать мне все ребра. В голову лезли навязчивые мысли о завтрашнем дне, да еще и ко всему... в общем, вы поняли... попробуй тут, поспи, с таким-то раскладом.

Окончательно удостоверившись, что уснуть не удастся, я осторожненько поднялся с целью отправиться на кухню с книжкой в обнимку, машинально поправил сбившееся одеяло.

И в этот момент она открыла глаза.

Я остановился. Она повернула голову, разглядывая в темноте собственную руку. Затем подняла взгляд на меня.

— Все в порядке, да? А где это мы? В больнице?

— Да щас. – Я положил книгу на подоконник и повернул колесико внизу лампочки, добавляя света. Она невольно прищурилась. – Фиг тебе, а не больница. Спи уж. Как ты себя чувствуешь, к слову?

Она смущенно улыбнулась, но вставать благоразумно не пыталась. И правильно.

— Терпимо. – А приятный у нее голос. Черт, да что же это такое-то!.. – Спасибо вам огромное. ­­­­­­­­­

— Да было бы, за что. – Я критически оглядел ее руки. Вроде, все нормально. Но беспокойство не оставляло. Она поглядела в сторону окна. Тусклая электрическая лампочка немного мерцала – не то ветер повредил линию, не то в очередной раз разваливается электрогенератор.

— А почему ставни закрыты?

Угу, да еще и на засов. Точно, нездешняя. Откуда же она, в таком случае?

— А я хочу поспать спокойно. Не люблю, знаешь ли, когда всякая хрень через окна лезет.

Она вздрогнула.

— Как так – через окна?

— Сейчас ночь. – Я улыбнулся. – Да ты не переживай, все хорошо. Никто никого есть не собирается.

Словно в опровержение моих слов, раздался глухой тяжелый удар снаружи и скрежет когтей по металлу обшивки. Сразу же вслед за ним обиженный вой. Захлопало крыльями и – будто, по команде, настойчиво забилось в окно всем весом. Девчонка вздрогнула и съежилась на кровати, натянув одеяло на самый нос и настороженно глядя на ставни.

Я вздохнул.

— Это серебро.

— Серебро?.. – растерянно обернулась она.

— Ага. Его Странники приносят. Странников знаешь?

Она помотала головой и вопросительно на меня поглядела. Потом вдруг завозилась.

— А... – Голос прозвучал полуслышно. – А кто меня раздевал?..

Я вздохнул вторично. Послали же боги подарочек! И вот, что мне с ней теперь делать?!..

— А ты угадай с одного раза.

Она вспыхнула. Я незаметно перевел дыхание. Все в порядке. Вампиры не краснеют. И уж тем более, они так не краснеют.

— Слушай. – Я подошел к кровати и, устроившись рядышком, легонько коснулся ее плеча. Она вздрогнула. – Ты только пойми правильно. Надо же было привести тебя в порядок, к тому же, холодно весной в легком платье... Мне не впервые о ком-то заботиться – у нас разные случаи бывают. И в лесу приходится раненых перевязывать, и кровь смывать. И не нужно так переживать.

— Прости. – Она упорно разглядывала одеяло, будто ничего интереснее в жизни не видела. – Я понимаю. Просто... я немного стесняюсь, но не из-за этого. Просто ты мужчина... и вообще... я... я некрасивая...

Я едва с кровати не свалился. Ни фига себе, самокритика!

— Что?!!.. Ну, знаешь ли.

— А чего?

— Погода хорошая! – Я встряхнул головой. Нет, ну, видали чудо?! Это она, стало быть, некрасивая! А я тогда кто?.. – Спи.

Я поднялся, было, но тут с кровати донеслось шмыганье. Та-ак.

— Ты чего? – после мысленного счета до десяти, обернулся я. Лица ее я не видел под волосами.

— Н-ничего. – Шмыг.

Я вернулся обратно и осторожненько переместил волосы ей за спину. Так и есть, ревет.

— И все же?

— Прости, пожалуйста! – легко капитулировала она. – Я тебя расстроила, да?

Я невольно улыбнулся.

— Вот, смешная. Чем?.. Нет, разумеется. Не плачь, а?..

Она улыбнулась в ответ, кивнула, вытерла слезы тыльной стороной ладони – и вдруг совершенно не к месту выдала:

— У тебя изумрудные глаза.

— И?.. – не сообразил я, машинально покосившись на зеркало. Но зеркало было закрыто на ночь, а портьера ничего не отражала.

— Красиво...

Я пожал плечами и невольно улыбнулся. Интересно, она и правда, не знает, насколько она сама на самом деле красивая? Очень-очень красивая... Необычайно красивая.

Так, ну все! С каких это пор я любуюсь на...

— Эй, ты чего? Что-то не так?

Я тряхнул головой и быстро проговорил:

— Все в порядке. Я пойду. Спокойной ночи...

— Не уходи! – вскрикнула она.

— Ну, что еще? – мягко уточнил я. Она виновато хлопнула ресницами.

— Я боюсь одна... и... и холодно... Можно тебя за руку взять?

Я мысленно выругался, осторожненько улегся на краешек кровати и послушно протянул ей руку. Нет, мне-то, безусловно, очень приятно. И даже не знаю, с чего бы мне вдруг приятно держать за руку абсолютно незнакомого человека.

— Не уйду. Меня, кстати, Дэннер зовут.

Теплая ладошка крепко пожала мои пальцы.

— А я – Аретейни.

Аретейни... какое красивое имя... словно весенний ручеек... ей очень подходит.

С этой мыслью я и уснул.

Нэйси.

— Пробьет.

— Не пробьет.

— Пробьет.

— Не пробьет.

...И так мы спорим обычно до полной потери пульса, голоса и терпения. Моя невероятно упрямая сестричка ни за что не отстанет. На этот раз ей взбрело в голову пробить шкуру оборотня из самострела. А вчера – серебряной мизерикордией.

Вообще-то, мы с ней не всегда ссоримся. В основном мы не разлей вода, и вместе собираемся поступить в патруль. Вернее, мечтаем, поскольку туда женщин не берут, но вдруг, для нас сделают исключение? Почему бы и нет – если мы будем хорошо готовиться? Другие просто не пытались – а мы попробуем.

— А я тебе говорю, пробьет!

— Дура.

— Сама дура.

— Заткнись.

Я отрешенно кидаю в землю ножик. Лесли продолжает упрямо повторять одно и то же. Кошмар какой-то.

С самого утра погода не заладилась. Дождь моросит, и тренировка тоже, видимо, предстоит под этим самым дождем.

— Дэннера давно видела?

— И что?

— Он тебе, конечно, не рассказал.

— Чего тебе надо?

— Они вчера на оборотня ходили.

— Дальше что?

— Вот у него и спроси.

— Почему это у него?

— А он точно ответит. Я вчера спрашивала.

Я фыркнула, сдувая челку.

— И чего сказал?

— «А ты проверь».

— Пойдешь проверять?

— Да ну тебя.

Лесли обиженно отворачивается. Со стороны дома приближаются шаги. Опять Алиса. И чего ей надо?..

Алиса подходит, и некоторое время нерешительно топчется в сторонке. Затем произносит:

— Вчера Странник пришел.

Странник! Вот это уже интересно. Вообще-то, Алиса немного чудаковатая, но иногда интересные новости сообщает, про патруль и так далее.

Я вскакиваю и пихаю нож в сапог.

— Странник, говоришь? Пошли глядеть!

И мы побежали в бар.

Лесли даже всю дорогу молчала, заинтересованно поглядывая на Алису, но Алиса молчала тоже.

Аретейни

Хотите верьте, хотите нет. Я, правда, не знаю, как тут оказалась! Абсолютно, совершенно, стопроцентно не знаю, и все тут.

Расскажу по порядку. Знаю-знаю, вы думаете, что я вам вру. Я и сама бы так подумала на вашем месте, и потому не осуждаю вас, и ничуть не обижаюсь. Признаться, я немного не в себе сейчас… хотя, «немного не в себе» – очень мягко сказано. Но что еще мне делать?.. Рассказываю.

Иду по улице, никого не трогаю. Лето, тепло, ночь, ветерок такой прохладный дует... в общем, пейзаж, и все такое... Иду, значит, из магазина – у меня, как это обычно и бывает, к ночи сигареты закончились. А дом у нас рядом с парком – небольшой, конечно, парк – но зато и не очень темный, парк как парк, скорее даже, скверик. Шла я вдоль его кромки, медленным, прогулочным шагом. На улице тихо в это время, машин нет, невдалеке МКАД шумит, а с другой стороны Октябрьская железная дорога. Поезд прогудел – уютненько так.

И вдруг останавливается машина, прям напротив меня. Я на всякий случай ускоряю шаг, машина за мной. Ну, думаю, попала. Сейчас снова отшучиваться придется – люди разные встречаются, а чаще всего одинокой молодой женщине в глуши встречаются люди с не очень мирными намерениями. Запахиваю куртку и сворачиваю на газон – так машина опять за мной. «Девятка», желтенькая, обшарпанная такая, точно кто ее с разборки умыкнул – едет себе по траве, как ни в чем не бывало. Слышно, как за спиной перебивается взревами старенький мотор. Я оборачиваюсь, и...

И никого нет.

Честное слово!

Пусто. Темно и тихо. И никаких девяток.

Ну, думаю, совсем с ума схожу после ночной смены. Иду дальше, размышляя о природе комплексных галлюцинаций – и тут эта самая девятка едет навстречу. А внутри – как мне показалось, пока автомобиль разворачивался, и дальний свет не ударил в глаза – внутри никого не было. Водительское место пустовало – а машина ехала, будто управляет ею невидимка.

И вот тут-то мне и сделалось как-то не по себе. Нет, чтобы на улицу свернуть, на освещенное место – так я, как дура (хотя почему это – как?..) побежала через парк, и даже туфли сняла на ходу – на каблуках бежать неудобно. Автомобиль, разумеется, за мной – мне даже казалось, что невыносимо яркий желтый свет не может принадлежать слабеньким его фарам. Свет разрастался, потоком заливая парк, и словно бы поймал меня, и не отпускал.

А там, неподалеку, пруд есть. Выбегаю к этому пруду, там дорожка такая узенькая, автомобиль на меня со скоростью под сто двадцать чешет. Уворачиваюсь, и, разумеется, плюх в воду. И он за мной. Вода, зараза, холодная, наглоталась, выныриваю злая, как собака. Ну, думаю, ох, и влетит сейчас кое-кому. Скорее всего, какой-нибудь подросток у родителей старую машину угнал, а сам ездить на ней не умеет. Я, конечно же, оглядываюсь в поисках девятки – пруд-то неглубокий, но, если в машине действительно ребенок, салон наверняка станет для него последним пристанищем. Глубоко уйти она не могла – некуда уходить. Здесь метра три-четыре, не больше, а вода еще прозрачная. Фары должны светиться. Да вот же они – вижу, светят сквозь воду, правда, только одна фара. Я ныряю на желтый огонек и…

И схожу с ума окончательно. Во всяком случае, именно так я и подумала.

Вначале я задохнулась, горло перехватил спазм, а тело – судорога. Наверное, в беспамятстве, я видела яркий свет, и какие-то смутные расплывчатые картины. Было очень больно, и длилось это всего несколько секунд. Едва получив возможность двигаться, когда кататония отпустила, и воздух проник в легкие, я вскочила на ноги.

…Вокруг нечто вроде леса, машины нет, как нет, а я стою на полянке посреди густых зарослей поистине идиллических беленьких цветочков. И ужасти какие-то из окрестных кустов на меня лезут. Признаться честно, я решила, что это сон такой, но, знаете, как это бывает – сон не сон – а все равно страшно. Хотя, у меня было стойкое ощущение, что подобных тварей даже моя, не слишком здоровая, фантазия придумать не в состоянии. Тащу зажигалку из кармана, быстренько поджигаю куртку – она синтетическая, вспыхнула на ура, затем только сообразила палку подобрать – ну, разумеется, только когда руки обожгла, и кожа пошла волдырями. А их так много было, и все на меня... Знаете, я, вообще-то, не трусиха – но жуть, как страшно, когда все эти рожи на меня полезли! Думала, скорее от страха в обморок хлопнусь – да только вдруг вижу человека. Я на него даже замахнулась по инерции, но он увернулся, к счастью. Не расслышала за всеми этими визгами и рычанием, что он мне там сказал, и вообще он, по-моему, пьяный был, но у меня хватило ума сообразить, что к чему.

В общем, он меня вытащил оттуда. Сердце опять не выдержало, и я в обморок хлопнулась посреди улицы – стыдно! А очнулась в кровати. И его вижу. Гляжу, меня кто-то вымыл и переодел. Мне тогда очень хотелось надеяться, что это был не он – внешность у меня, ох... страшнее паровоза. Ну, да, вы угадали, мне и за нее перед людьми неловко. А по логике – больше некому, но я на всякий случай спросила... Дура я, что ж со мной сделаешь. Только и могу попадать черт-те куда да глупые вопросы после этого задавать.

А потом как-то вдруг... Вижу его глаза – и налюбоваться не могу. Красивые, немного раскосые, миндалевидного разреза, изумрудно-зеленые. Я ему даже, помнится, об этом сказала, а он удивился. Ну, я бы тоже на его месте удивилась – девка в себя прийти не успела, а уже комплиментами разбрасывается. И волосы у него густые, длинные, прямые, такого темно-медного оттенка, а кожа не светлая, как обычно бывает у рыжих, а смуглая. И черты больше нордические. Мне сразу захотелось его сфотографировать – красивый уж очень.

А потом – так и вообще, в окно кто-то забился, и сделалось совсем страшно. Нервы сдали, сижу, реву, он меня успокаивает, а мне ужасно стыдно... Да, я таки понимаю, что достала вас этим словом. Но все же.

Наутро просыпаюсь – в комнате светло, окно нараспашку, воздух свежий и нет никого.

Пока до меня медленно так и ненавязчиво доходило, что это все не сон, пока я приходила в себя, прошло с полчаса, не меньше.

А затем я решила все же разыскать хозяина квартиры и все подробно расспросить. Может, я и сошла с ума, но если у меня такие интересные и захватывающие галлюцинации – претензий не имею.

Эндра

Мамочки, как у меня все болит! Как будто я… я… Не знаю, что. Мышцы ныли так, словно я всю ночь носилась по лесу.

Очнулась я с ощущением, какое бывает после глубокого и содержательного сна. Хотелось этот сон ухватить, досмотреть, снова окунуться в него, но кто-то настойчиво теребил за плечо.

Я с трудом уселась и обнаружила, что я, почему-то на дороге, аккурат посередине. А рядом – патрульный из отряда. Я его видела и раньше – симпатичный такой, чернявый, глаза раскосые немного. Только все время сердитый. Он настойчиво тряс меня за плечо, пока я не отлепилась от земли и не привела себя в более или менее сидячее положение. Патрульный некоторое время глядел на меня своими черными глазами, а потом спросил:

— Ну что, рыжая?

Еще не вполне придя в себя я, понятно, не смогла ответить на такой сложный вопрос, но патрульный, вроде как, и не ждал от меня ответа. Он больно ухватил меня за локоть и поднял на ноги.

— Допрыгалась, – резюмировал он.

Я хлопнула глазами, не сообразив сразу, что он делает, а потом стало поздно – патрульный защелкнул на моих запястьях браслеты наручников. Серебряных.

— Эй! – только и смогла выдавить я. – За что?!

— А то не знаешь, – буркнул черноглазый и, сцапав меня за плечо, подтолкнул. – Шагай.

Идти было больно – все мышцы ныли, в голове как-то непривычно звенело. Так что, думаю, я успела по дороге до темницы, достать патрульного вопросами. Или просто достать. Нет, ну, какого тумана, в самом-то деле. Мало того, что прихожу в себя не пойми, где, так еще и арестовывают ни за что.

На все мои вопросы чернявый отмалчивался. Ну, или сдержанно ругался. Потом – запер.

Зараза.

Дэннер

Нет, мне это ни в одном месте не нравится. Можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, но я, похоже, черт возьми, ухитрился влюбиться. В первый раз в жизни всерьез и по-настоящему. Да, это вот этот рыжий придурок вам намедни заливал что «да я, да ни в жизнь»!.. Ну, и черт с ним! Смейтесь, смейтесь, вам полезно. Жизнь продлевает.

А, чтоб меня в туман.

Один из моих драгоценных подчиненных ухитрился наворотить таких дел, что мне теперь его задницу при всем желании не спасти, в городе разгуливает средь бела дня оборотень, Лидия на меня обиделась, Кондор меня подозревает в покрывании чернявого – и правильно, к слову, делает – премиальные мне не светят, у меня рана в полшеи, с меня сдерут штраф за убитую спецовку, генератор в очередной раз приказал долго жить, и теперь в городе будет как в банке с чернилами, а мне придется романтично писать отчет со свечками, оборотень (который наш) гуляет как у себя дома, я потерял половину людей, я могу так долго перечислять, я могу так очень долго перечислять, я могу хоть до завтра перечислять, я устал уже это перечислять!

Ан, нет, меня хлебом не корми – только одна Аретейни в голове и есть! Видали идиота?.. Убейте меня, кто-нибудь, а?.. Принимаю желающих в порядке живой очереди. Нет желающих?.. Ах, так! Вот, и кто вы после этого, дорогие товарищи?

Ладно. Поорать я всегда успею, это дело нехитрое. Продолжаю летопись седых времен.

К тому времени, как я привел себя в порядок и отполоскал легкое похмелье при помощи холодного душа, снаружи забрезжил тусклый серый рассвет. Я его не видел за ставнями, но часы показывали полшестого утра, а тварь, что всю ночь ломилась в окно на кухне, наконец, улетела прятаться. Правда, ставни открывать было рано – утренних охотников хватает с избытком. Аретейни спала, мирно свернувшись калачиком – само очарование. Я уж, было, собрался заняться ежедневной ерундой, вроде мытья чашек, зашивания дырок на рубахе, смазывания ножей и чистки пистолета, как вдруг квартиру огласила бодренькая трель дверного звонка. Значит, генераторы в подвале запустили, это хорошо. А то зрение портить неохота.

За дверью оказался мой сослуживец и, вроде как, друг, Артемис Фиар.

— Доброе утро, – мрачно поздоровался он.

— Доброе, – ответил я.

— Спишь? – ехидно осведомился Артемис, прислоняясь плечом к дверному косяку. – А я, вот, работаю.

— Тебе полезно, – сказал я.

Чернявый скривился и вздохнул. Видимо, он выпил вчера больше меня и, потому не был намерен распространяться. Вместо этого перешел сразу к делу:

— Видал, тут девка бегала, рыжая такая. Ну, которая непонятно, откуда взялась? Так, вот, она в подвале сидит. Сам решай, что с ней делать.

Я тряхнул головой, посторонился и втянул сослуживца в прихожую.

— Так. Иди на кухню и расскажи, будь добр, все по порядку. Что тебя вдохновило на работу в неурочное время и при чем тут рыжая.

Артемис

Рыжий, как всегда, и не подумал удивиться, испугаться или, на худой конец, растеряться. Он просто кивнул, пригласил меня в квартиру и потребовал разъяснений.

— Ну, чего тебе неясно? – отозвался я, проходя на кухню. – Говорю же, костлявая рыжая девка с рюкзаком, которая носилась по городу, оборотень. Сам видел. Я ее посадил пока в подвал, а ты уж разбирайся.

На что мой дражайший командир отозвался вполне в своем репертуаре.

— Чернявый, ты идиот, – повторил он прописную истину. – У тебя какой плакат над кроватью висит?

Я сразу и не сообразил, что он в очередной раз издевается – а вы бы на моем месте бы сообразили с такого бодуна?!

— Нет, – говорю, – у меня там никакого плаката.

А рыжий мне:

— Жаль. Ну да ничего, я тебе завтра красиво нарисую устав, чтобы ты занял пустое, одинокое и несчастное пространство над изголовьем и заодно заклеил старые обои.

Нет, ну каков гад, а! Сам-то, небось, вчера не так надрался!

— Знаешь, что, – говорю, – иди ты в Храм, командир.

Тоже мне, советчик, называется.

Рыжий, видать, меня решил пожалеть. Поглядел на меня и великодушно налил стопарик.

Я его едва не расцеловал, сволочь эту.

— Слушай, – сказал Дэннер, – нечисть в городе, вообще-то, на месте пристреливают. Узнают, что ты ее в подвале запер – уволят нахрен. Ты чего вчера совсем пьяный был, что ли? Что, хоть, за подвал-то?

Меня как обухом по голове пришибло.

Точно! Ну я и дура-ак... ох, дура-ак... А если она уже половину города поубивала, в туман?!

Все-таки рыжий, хоть и сволочь – а прав, зараза.

— Я пошел, – говорю. И быстренько опрокинул стопарик. – Спасибо, командир. С меня поляна.

— Иди уже, – отмахнулся он. – Последний раз спасаю.

Я еще раз поблагодарил и побежал исправлять ситуацию.

Кондор

И на кой демон мне тут сдался этот разгильдяй?!

Мало того, бухает, мало того, ни черта не работает, мало того, командир ихний постоянно его покрывает, так он халтурить и не перестает! Я даже представить боюсь, чего он по очередной пьяни в очередной раз учинил.

Пронесся мимо меня кометой, здасьте, говорит, товарищ полковник – а у самого глаза друг дружку в туман посылают. И дальше побежал – аж об порог споткнулся. Тьфу ты.

А, ну да, вчера его смена была. Небось, опять наворотил дел, теперь исправляет. Под трибунал бы его, да кто работать-то будет... Не эти же две большеглазки, что под окнами участка каждодневно увиваются и смотрят на патрульных собачьими глазами. Хотят к нам поступить. Жалко девчат, да не объяснишь им, что устав для них никто не отменял. Особенно старшенькая старается. Прыгает напоказ, стреляет, все на глаза попасться надеется, думает, ее возьмут. Как ее, Нэсси, или Нари, или Нэйси, или как-то так... Вот ее бы старания – да моим охламонам. Эх, мечты-мечты, в туман их всех.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться!

Я аж подпрыгнул. Вот он – профессионализм!.. Незаметно подкрасться к собственному начальству в его собственном кабинете – для этого надо иметь талант! Ладно, признаю, не перевелись еще витязи на патрульной службе.

Владлен стоял как на параде, благополучно позабыв, что руку к непокрытой голове не прикладывают, и я невольно усмехнулся, поспешно прикрыв рот ладонью, чтобы он не заметил и не обиделся. Сколько парень у нас работает?.. Полгода, или меньше?.. А старается-то как.

Я кивнул и махнул рукой, отчего парень с облегчением сменил позу.

— Товарищ полковник, там оборотень бегает уже с неделю, а никак не поймают. Что делать-то?..

Оборотень?.. Это интересно. Обычно оборотни не забредают в Город по одиночке – опасно. Разве что за несколько дней до Большой Охоты. А Большая Охота… ну, да, скоро. Скверно.

Владлен едва держался на ногах, но терпел. Я видел, что в глазах у него темень, а колени подгибаются, и предложил сесть. Нечего мучить. Он поблагодарил и с облегчением плюхнулся на стул.

— Ты ранен?

— Нет… товарищ полковник. Устал просто. Вообще-то, я вам отчеты принес. – Он торопливо вытянул из сумки негнущимися пальцами одну за другой истрепанные тетради. Пятнадцать штук. Грязные, покоробившиеся от дождевой воды. Некоторые окровавленные. Я, протянув руку через стол, вытянул самую уцелевшую – он всегда с предельным вниманием относился к слову. К устному слову, печатному, начертанному рукой. И блокнот старательно оберегал от воды и грязи.

— Дэннер?.. – Я осторожно раскрыл практически неповрежденные страницы, густо заполненные ровным летящим почерком. Его блокнот. – Почему он сам не пришел?

Владлен тяжело сглотнул.

— Товарищ полковник…

— Да, неудача. Я слышал.

— Командир… он…

Ах, да, разумеется. Мне ли его не знать.

— Я понял.

…Вбил себе в голову, что он кругом виноват, что десять человек погибли по его недосмотру, и что оборотня можно было бы и поймать – но и тут именно он ошибся, промахнулся, недоглядел. И сейчас, конечно же, либо все еще пьет, либо ушел в другой мир посредством очередной книги, и завтра будет рассказывать про очередной фантастический транспорт.

Я слишком хорошо его знаю. Бедный Дэннер… Когда боги его создавали, ему досталось слишком много совести. Слишком много для одного человека.

— Что за оборотень-то, хоть? – В наступившей тишине мой голос прозвучал, как показалось, странно-резко.

— Сильный, товарищ полковник. Говорят, новый вожак Стаи, и пришел из-за тумана. Людей щелкает, как орешки… мы вынуждены были отпустить оставшихся.

И снова в груди как-то тесно сделалось. Мне всегда казалось, что я привыкну. Еще когда погибла моя жена, я себя убеждал в этом. Что я сумею привыкнуть, что не будет каждый раз так больно ранить…

Нет.

Черта с два.

К такому не привыкают.

Имена погибших падали тяжелыми градинами, вдребезги расшибаясь о теплый паркетный пол, и каждое звучало точно ударом колокола. И когда было произнесено последнее имя – не настоящее, ушедших нельзя звать из тумана именами, поэтому у всех патрульных есть позывные, клички, но и они со временем, наверное, становятся чем-то вроде имен – с последним ударом колокола отзвенела и повисла гнетущая тишина. Я сидел и словно на вкус пробовал каждое имя, вспыхивали в памяти лица, улыбки, голоса. Каждого из этих ребят я знал как родного сына – этот всегда был безрассудным храбрецом, тот громко смеялся, следующий имел дурацкую привычку всюду таскать с собой маленький оловянный брелок-черепашку, утверждая, что безделушка приносит ему удачу. Если встряхнуть ее – черепашка моргала глазами и качала головой. Вот она, лежит поверх кровавого блокнота, растопырив лапки и словно бы, недоумевая, куда подевался карман, в котором она постоянно находилась. А еще одного я помню совсем маленьким. И как он тянул ручонки к моему пистолету, слишком тяжелому для младенца. Ему было-то лет восемнадцать всего – пару дней до совершеннолетия не дотянул.

Я мысленно приказал себе не раскисать, встал, зачем-то прошелся по кабинету, схватил оловянную черепашку и сунул в карман.

— Ступай, отдохни.

Все, что я смог пробурчать, уставившись в закрытые ставни – мне не хотелось, чтобы парень видел выражение моего лица. Владлен попрощался и вышел быстрым шагом.

Черепашка быстро согрелась об мою ладонь. Она была неприятно-липкой, и мне казалось, что чужая кровь болью обжигает руку.

Эндра

Крыс я люблю. В принципе. Во всяком случае, ничего другого мне не оставалось, как себя утешать этим.

Правда, прошел всего час, когда снова явился этот, чернявый, отпер дверь, снял наручники и вывел на улицу – а вернее, почти вытащил.

Он долго разглядывал меня, морщился, иногда хватался за голову, как будто она у него сильно болит, и все думал о чем-то.

— Ты, в общем, – сказал он, наконец, – извини. Работа, понимаешь, ответственная. Ну, и не без оплошностей. Извини, короче.

Я, признаться, удивилась. Но кивнула. Вид у него был потерянный. Небось, влетит еще. Жалко, все-таки, парня.

— Да, понимаю, – говорю, – бывает. Спасибо, что выпустили.

Чернявый, видать, решил, будто я над ним смеюсь и снова насупился.

— Слушай, – говорит, – знаешь, чего…

— Да я серьезно, – отмахнулась я. А то еще разобидится. – Быстро вы… ну, все выяснили.

Чернявый некоторое время подозрительно глядел на меня, потом кивнул:

— Старался. Давай, в общем, всего хорошего.

Я пожала плечами и зашагала прочь. Мне-то чего? Подумаешь, обознались, с кем не бывает.

Артемис

Я проводил взглядом рыжую. Как-то мне было хреново. Неспокойно. Я раз за разом вспоминал вчерашний вечер. Привиделось мне, все-таки, или нет? С одной стороны, прав рыжий, хоть и сволочь. Но больно уж все было натурально. Ну, никак не похоже на то, что по пьяни видится. В конце концов, я плюнул. Если рыжая и правда, оборотень, и до сих пор никого не покусала, то все не так плохо. А если мне это привиделось, то все еще лучше.

Я вышел со двора и остановился. Потом решил, таки, отправиться домой и выспаться. Причем, желательно, как следует. Чтобы больше лисы не мерещились.

На полпути к дому, гляжу, стоит бабуля около своей калитки. Мрачная, как на похоронах. Я ее знаю – она разводит кур.

Увидав меня, бабулька всплеснула руками и принялась жаловаться:

— Двух куриц, самых жирных, кормилиц моих… Да как же я теперь…

Так как она ухватила меня за руку от избытка чувств, пришлось остановиться и выслушивать про чужие беды.

— Запирать надо, – заметил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Так я запирала! – снова запричитала бабушка. – А она, подлая…

— Кто? – изумленно распахнул я глаза.

— Тварь какая-то, – ответила старушка и показала на дыру в заборе курятника – угол металлической сетки был отогнут. – Я-то, старая, почти успела! Выбегаю, а она от меня! Вот!

Она победно протянула мне что-то на ладони. Я удивился – кругом полно нечисти, а бабулька, как ни в чем не бывало, бежит спасать своих кур. Нет, ну, вот, чем думает, а? а потом спасай таких. Хорошо, что не нарвалась. Я рассердился про себя. Но бабулька так настойчиво тыкала мне в нос своим трофеем, что я невольно вгляделся. На сухой морщинистой ладони лежал клок рыжей шерсти. Я сморгнул и выругался – шерсть была лисья.

Дэннер

Размышляя над ключевыми вопросами бытия, – а именно – откуда берут таких идиотов, как я, – я смастерил себе чай и привычно уселся на подоконник открытого окна. Я вообще давно заметил за собой странную привычку торчать на подоконниках. Во-первых, воздух. Во-вторых, нравится смотреть в окно. Ну а в-третьих – все же невыразимо приятно сознавать, что можешь вот так вот сидеть на подоконнике, и никто тебя не попытается сцапать. Радуюсь жизни, одним словом.

Из окна видно кусок Храма, над которым постоянно висит красноватый дым, блестящий бок электростанции и растворяющийся в тумане бескрайний лес. С третьего этажа вообще, много видно.

Когда-то Храм, наверное, был не Храмом, а чем-нибудь еще. Я в этом уверен, потому что в нем есть книги. Старые-старые, в руках рассыпаются, а букв не разобрать. А и разберешь – все равно язык, в большинстве случаев, не наш. Впрочем, довольно часто все же попадаются книжки поновее, и сделаны они явно не из бумаги – страницы у них гладкие и жесткие, материал на пластик похож. Скорее всего, благодаря этому они и сохранились новенькими, даже не пожелтели ничуть и не расклеились от сырости. Такие книжки я потихоньку таскаю из завалов и читаю – интересно же. Поначалу было тяжело приспособиться к языковым особенностям, а точнее, к непривычной для меня манере изложения, но затем сделалось легче. Наверное, это и есть мой самый сильный наркотик – книги. Потому что в них – другая жизнь. Странная, непривычная… прекрасная и удивительная. Не такая, как в реальности. Некоторые книги просто несут в себе какую-либо информацию, другие – заставляют задуматься, третьи – истории. О чем истории?.. О разном. Это долго перечислять. А в Храме их много-много, и, признаться, не очень-то он похож на храм, как таковой. Разве что дыркой в крыше – да и ту все те же фанатики проделали, вместе с «алтарем», как они это называют, и иже с ним. И здание старое, но это, в общем, ни о чем не говорит, у нас в городе все здания старые.

Как я сюда попал?.. Не помню. Мне отчего-то кажется, что я не всегда был здесь. После травмы я не помню половину своей жизни, да и спросить мне о ней не у кого, потому что я один. Я всегда один. Ни дома, ни родичей, ни жены, ни детей – вообще никого. Да, в общем, мне не так уж интересно – что толку знать, что ты всю жизнь провел в городе, со всех сторон стиснутом лесом с нечистью. Скучно. Хотя мне отчего-то кажется, что так было не всегда. Вот и генератор – откуда он взялся? Он тоже был здесь, похоже, до нас, ибо нам его было бы просто-напросто не из чего сделать. Странники иногда приносят вещи, металлы, минералы, чаще всего – охраняющее нас серебро, вот только никто не знает, откуда они все это берут. И все в городе, что сделано из камня, стекла и металла – принесено оттуда, из пелены тумана. А у нас ничего нет. Ну, не Странники же строили электростанцию, железную дорогу и водоснабжающие коммуникации. От них-то уж точно такого можно ожидать меньше всего.

Вам смешно? Мне тоже. Я тут представил себе Странников в амплуа строителей электростанции.

А вообще-то, все тут настолько старое, что потихоньку сдает. Вот, и генератор только и делает, что ломается. И все остальное изношено до предела. Хоть и штопают водопровод, а трубы все одно, нет-нет, да и полопаются где-нибудь.

Но самое интересное – железная дорога. Можете считать меня сумасшедшим, но, честное слово, если коснуться путей, то можно ощутить под пальцами легонькую ровную вибрацию, будто невдалеке идет состав. Я не шучу. А уж если прижаться ухом к склону овражка, куда ныряют пути – то таинственные поезда и услышать можно. Мерный шум и дробный перестук колес на стыках рельс.

Бред, скажете?.. Пить надо меньше? Я совсем рехнулся на опасной работе?..

Может быть. Но я верю.

Более того, я верю, что там, за лесом и туманом, тоже есть люди. И в острова на реке.

Это мое субъективное мнение, и я, заметьте, никому его не навязываю. Но я от него и не отказываюсь.

Аретейни проснулась поздно, и тут же, судя по всему, отправилась меня искать. Когда она появилась на пороге кухни, смущенно завернувшись в мою рубаху, я вспомнил, что надо бы ее покормить, а нечем. Мне-то много не надо, я привык обходиться только самым минимальным. А гостя голодным оставлять нельзя, даже если он случайный и неожиданный гость. Придется в бар тащиться, а Лидия и так уже на меня смотрит, как на целую толпу анчуток, внаглую развалившихся на кровати. Обиделась. И чего обиделась, спрашивается?

Да к черту Лидию – когда тут такая трогательная картина! Вы только представьте: торчит в дверях красное как вишня ангельское создание с пушистыми янтарными волосами, кутается в рубашку и отчаянно смущается. Я невольно усмехнулся и вспомнил, что смеяться над ангелами, вообще-то, невежливо – ангелы обидеться могут. А обиженный ангел – это уже катастрофа мирового масштаба.

Снова я увлекся, да?..

Ладно, продолжаю.

— Доброе утро, – как ни в чем не бывало, приветствовал я. – Как самочувствие?

Ангел ужом скользнул в дверной проем и забился куда-то в район холодильника, с живейшим интересом разглядывая типовой желтенький линолеум.

— Хорошо, спасибо. А у вас?

Вот, терпеть не могу, когда мне выкают. Я, вроде как, в единственном числе, и почкованием размножаться тоже, кажется, не собираюсь. Какого черта в глазах-то двоится?.. А если серьезно – то немного обидно от человека, с которым только вчера вместе дрались (или вместе пили, или вместе работали) слышать отчужденное «вы». Будто подчеркивают, что ты не друг и товарищество тебе приснилось.

— А у нас в квартире газ³, – съязвил я, стараясь не улыбаться. – Я-то точно в порядке. У меня зрение не сдает.

Аретейни распахнула серые свои глазищи, побледнела, да еще и съежилась, будто ее ледяной водой окатили. И снова уставилась в пол, едва успев поднять взгляд.

— Ясно, – каким-то безнадежным голосом ответила она. – Ну, я пойду тогда, наверное... простите за беспокойство. И... я у вас в долгу.

У меня возникло сильное желание зарядить себе же кастетом в нос – вдруг мозги на место встанут?

— Постой. – Я спрыгнул с подоконника, ухватил ее за плечи и развернул лицом к себе. – Прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Ты мне вовсе не мешаешь... – боги, ну на кого я похож?!.. Что я болтаю?!.. – Это я всегда так разговариваю. В переводе на человеческий это будет означать «чего ты как не родная?»

Она кивнула и расслабилась. Я даже почувствовал едва заметный вздох облегчения, а железо под моими руками снова стало мягкой человеческой плотью. Вот и хорошо. Я отпустил ее и отступил на шаг.

— Есть хочешь?

— Нет, спасибо.

— Ясно.

Я без особой надежды полез в холодильник и, как и следовало ожидать, обнаружил там исключительно кусок сыра граммов двести весом. Одинокий, но гордый. В комплекте с лежавшим на столе хлебом и чаем получилось очень даже неплохо. Во всяком случае, мой приблудный ангел заметно оживился и со здоровым юношеским аппетитом накинулся на еду, очень стараясь не торопиться и вести себя прилично. Я не удержался и фыркнул.

— Слушай, – говорю, – у меня к тебе просьба. Ты можешь не так сильно стесняться?

Она улыбнулась. Щеки у нее разрумянились, глаза заблестели.

— Постараюсь, но не обещаю. – Голос, все же, был веселый, и это утешало. – Мне просто ужасно неловко.

— А то я не заметил, – невольно улыбнулся я. – У тебя конспирация на высшем уровне!

— Вот поэтому и не заметил, – весело отпарировала она. Ну, слава богам, освоилась. А то я уж было начал ощущать себя воспитательницей из гимназии. Ага, той самой, со страшной линейкой.

Аретейни покончила с бутербродами и вежливо уточнила, можно ли тут курить. Я сказал, что можно, и в итоге на подоконник забрались уже на пару, причем, Аретейни прямо в едва прикрывающей упругую девичью фигурку мужской рубахе. Я мысленно попрощался с хорошей репутацией. Впрочем, я с ней и без того распрощался давно и прочно, да и вообще, мне абсолютно параллельно, кто и что там обо мне думает. Просто муторно иногда бывает терпеливо выслушивать нотации соседских бабушек, да и Аретейни жалко.

А утро все-таки прекрасное.

Эндра

Мне не повезло и на этот раз. Нет, ну, кто бы сомневался?.. Из «темницы» меня выпустили раньше, чем наступил обед, так что пришлось снова мотаться по городу и разыскивать, не понадобится ли кому помощь по хозяйству. Правда, люди здесь – даже пожилые – хозяйством занимались исключительно сами, но чем черт не шутит, надежда меня не оставляла. А чем еще прикажете зарабатывать? В баре помощь не требуется, в отряд меня не возьмут. Да в отряд я и сама не хочу – нечисть, она, хоть и нечисть, но тоже живая… по большей части. Жалко.

— Двух, самых жирненьких, о-ох…

Я остановилась. Около забора грустно топталась бабулька и жаловалась в пространство так сокрушенно, что мне стало за нее обидно, хоть я не знала, что стряслось. За приоткрытой калиткой ходили куры, и бабушка то и дело косилась на них, беззвучно шевеля губами, как будто снова и снова пересчитывала.

— У вас все в порядке? – на всякий случай поинтересовалась я у бабушки.

— Да какой там, в порядке, милая. Двух утащила! Несушек!.. А внучата-то у меня… – Тут бабушка вздохнула и замолчала.

— Кого двух? – не поняла я. – Кто утащил?

— Куроче-ек… – пояснила бабуля горестно. – Забралась ночью и двух курочек утащи-ила…

Уже неделю здесь живу, а все еще не могу привыкнуть – ночью не выходи, вечером никуда не сворачивай, одна не слоняйся. Вон, даже кур из-под носа уводят.

— Обидно, – посочувствовала я бабушке. – А вам помочь не надо?

Бабуля уставилась на меня, и я с готовностью пояснила:

— Ну, по хозяйству? Пол, там, помыть или…

— Надо, – согласилась бабушка. – Дров бы наколоть.

Я с сомнением поглядела на тяжелый топор, вбитый в пенек посередь двора – я его и поднять-то не смогу – и вздохнула:

— Дрова я не смогу.

Как с ним управлялась бабулька, оставалось загадкой. Но бабульки, они, вообще, народ загадочный.

Больше никто на улице топтаться не желал, и пришлось мне вежливо постучать в чье-то окошко. На стук выглянул бритый налысо мужик в тельнике.

— Извините, – начала я, – вам помощь не нужна? Я бы…

— Заходила уже. Вчера.

— Так, то вчера. А сегодня…

Но он уже закрыл окно. Я показала ставням язык, развернулась и пошла дальше по улице, как вдруг окно распахнулось вторично.

— Эй, рыжая! Иди сюда.

Мужик протягивал мне стеклянную бутыль с молоком.

— Спасибо вам! – обрадовалась я. Бутыль ткнулась в руки прохладным гладким боком. – А я…

— Ступай уже, ступай.

И окно захлопнулось на этот раз окончательно. Послышался глухой стук засова.

В следующий раз я постучалась уже не в окошко, а в дверь.

Подъезды трехэтажного кирпичного дома, стоявшего неподалеку от заросшей площади, были оснащены массивными стальными дверями с электронными и механическими замками – настоящая крепость, но мне повезло: как раз к моему приходу одна из дверей тяжело отворилась, выпуская мужчину в черной форме патруля.

— Подождите! – я, отчаявшись, бегом рванулась через двор – это был последний дом. Все другие в этих двух кварталах я обошла утром, дальше тянулись уже промышленные и сельскохозяйственные здания. А бегать по улицам больше не было ни сил, ни терпения. Слишком долго я по улицам бегала. Мужик устало обернулся, механически поправив портупею.

— Иди отсюда, – сказал он. – Нечего тебе здесь делать.

Я вовремя проглотила вертевшуюся на языке колкость – чему-чему, а этому я научилась у патрульных очень быстро. Он ведь мог меня арестовать. А может – впустить в дом. Хамить людям я стала уже не так часто, как делала это вначале: холод и голод кого угодно научат вежливости и заставят присмиреть. Хочешь жить – умей вертеться, как говорится.

— Я попробую, – слетело с моих губ вместо соблазнительного «Да пошел ты в туман, тебя спросить забыла!» Патрульный пожал плечами.

— Попробуй, – разрешил он, открывая дверь и отступая в сторону, чтобы пропустить меня. – Только время понапрасну потратишь.

— А вдруг. – Я вздохнула. Какой у меня выбор. – Спасибо, дяденька.

— На здоровье.

Он ушел. Я поднялась на первые два пролета и зачем-то обернулась на окно, глядя, как патрульный пересекает по тропинке заросли городской площади, по пояс в высокой колючей траве. Такая трава больше нигде не росла – в лесу прелую землю устилает только мох. Впрочем, я не совалась в лес – вот где еще опасней, чем в городе.

Первые две квартиры не отозвались, еще в три просто не впустили, и я без особой надежды постучала в пятую, на последнем этаже.

Вернее, и стучать не пришлось – справа от двери тускло поблескивала кнопка звонка. Я легонько нажала ее, и внутри квартиры послышался мелодичный звон. Ждать долго не пришлось.

Мне открыл молодой мужчина с длинным хвостом темно-рыжих волос. Я узнала командира патрульного отряда и, почему-то, испугалась. Правда, быстро пришла в себя – чего мне его бояться.

— Здравствуйте, – говорю. – Извините, пожалуйста. Но, может, вам нужно помочь чем-нибудь по хозяйству? – я помолчала и пояснила для верности: – А то есть хочется…

Он, вроде, нормальный, должен понять.

Нэйси

...На всей скорости влетаем в бар. Странники – это всегда ужасно интересно, я все мечтаю, что мне расскажут про туман и лес, но они молчат, будто воды в рот набрали, собаки. Ну, ничего, вот, станем мы с Лесли патрульными...

(Часть страницы оторвана, далее со следующего листа)

Нет, этого не может быть. Не может – и все тут.

Это он.

Черт побери, это он!..

(Несколько строчек старательно зачеркнуты)

Вот теперь я поняла, что я их ненавижу. Наверное, они тоже нечисть – иначе как они выжили в тумане? И почему все время молчат? У них нет голоса, и из тумана они все же возвращаются.

Они – не люди. Они – твари.

И мы будем их убивать. Я и Лесли. Я вижу это по ее глазам.

Аретейни

Нет, он, все-таки, чудесный. Мне, правда, постоянно кажется, что я ему мешаюсь, а он только улыбается в ответ на мои попытки извинений и ехидничает. Только по-дружески так ехидничает, необидно.

Полдня пытаюсь его нарисовать, и, надо сказать, почти получается, вот только жаль, что нет красок, или пастели, или цветных карандашей. Правда, цвет волос я бы все равно передать в точности не смогла, на это моего мастерства не хватает. Но в общих чертах неплохо...

Я, в общем-то, в этом деле любитель, но друзья говорили, что у меня талант. Да и тренировалась я достаточно для того, чтобы нарисовать портрет, я рисую с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш. Ох, ну и страшненькие картинки у меня тогда получались!.. Я их выбрасываю, а мама все прячет, смеется и хранит. На память, говорит. Какая ж, к черту, память, лучше такого не помнить...

У него очень приятный голос и взгляд немного грустный, и мне с ним хорошо, и уходить не хочется. А надо. Правда, мне кажется, что если я уйду, мне будет его очень не хватать. Даже странно, как это я к нему так привязалась за такое короткое время. Хотя, он же мне все-таки жизнь спас...

Вот и сейчас я мучаюсь с карандашом, а он сидит себе с книгой, иногда щурится на меня как кот на шкодливого котенка и улыбается. А я улыбаюсь в ответ. Не знаю, даже, чему. Просто мне тепло от его улыбки.

...Так мы и сидели где-то до часа пополудни. Затем он спрыгнул с подоконника и закрыл окно. На засов. Я заметила, что ставни снаружи действительно обшиты серебром и сильно избиты и исцарапаны. Сделалось как-то неуютно и страшновато – на улице весь день серые сумерки, в небе кто-то с криками носится, из-за черной стены странного леса кто-то визжит, пейзаж полуразвалившегося города, а внизу, на растресканном от старости асфальте, пятна крови.

Куда же я все-таки попала?..

Дэннер закрыл окно, и стало совсем темно. Затем вспыхнул огонек зажигалки, и на столе загорелись свечки. Получилось уютно.

— Электричества нет, – пояснил Дэннер, устраиваясь возле меня на скамейке. Я поспешно перевернула рисунок, а он удержал мою руку от попытки сунуть лист на книжные полки. – Эй, да ладно тебе прятать. Интересно же.

Я смутилась.

— У меня не получается, – говорю. И стараюсь отвлечь разговор:

— А что здесь с электричеством?

Дэннер отворачивается и смотрит на свечи.

— Генератор старый, постоянно ломается. А починить нельзя, нет нужных деталей.

А мне так даже больше нравится. Уютно.

— А тут всегда так темно?

Дэннер оборачивается и улыбается. Мне показалось, будто улыбка в зеленых глазах вспыхнула золотистыми искрами.

— Нет. Иногда бывает темнее.

Я невольно усмехнулась. Было тепло и хорошо, и вдруг захотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Чтобы вот так же сидеть и любоваться отражением огоньков у него в глазах.

— А почему?

— Мне откуда знать. Может, когда-то и было по-другому. Кто-то же построил этот город, и эти дома, и железную дорогу.

— Тут железная дорога есть? А по ней поезда ходят?

Дэннер снова улыбнулся и пожал плечами.

— А от нее виден только маленький кусочек. Поезда я иногда слышу, но кто их знает, на самом деле. Может, я просто псих. Артемис, к примеру, так и считает.

Я улыбнулась в ответ. После такого признания возникло ощущение чего-то родного – уж очень это было похоже на мои мысли.

— Может быть, – говорю. – Но, знаешь, безумцы, как правило, одаренные и выдающиеся люди.

Дэннер весело фыркнул.

— Это чем это, интересно, я выдающийся? Если только носом.

— Я серьезно! – притворно обиделась я, сдерживая смех.

— И я серьезно! Очень даже серьезно!

Тут я рассмеялась окончательно и, набравшись смелости, прижалась к его плечу. Он был теплый и надежный. Огонек свечки расплывался перед глазами, и мне казалось, что если расфокусировать зрение, то увидишь саламандру.

Дэннер

И откуда у меня эта улыбка?! В честь чего?! Чувствую себя идиотом... Аретейни с чего-то взялась срисовывать мою шрамированную физиономию, а я еще и улыбаюсь сижу, как обкуренный. Благо, можно уткнуться в книжку, правда, не очень спасает.

А тут она прекратила рисовать, и вообще, придвинулась вплотную. Думаете, я немедленно после этого принялся обниматься и целоваться с ней? А вот и нет. Хотя очень хотелось.

Так, ну все! Довольно! Уже голова кружится ото всей этой романтики, и сердце в ребра колошматит со здоровым энтузиазмом отбойного молотка.

Все, нет меня. Совсем нет. Можете со мной попрощаться...

Чтобы не потеряться окончательно, я заставил себя встать – а вот это, я вам скажу, самый настоящий подвиг! Думаете, оборотня, там, тяжело завалить или лазить ночью по лесу, или из тумана живым вернуться? Фигня!.. Вот, отстраниться от нее – подвиг. Все, хочу медаль.

Итак, я поднялся – да не только поднялся, а еще и принялся болтать всякую ерунду. Впрочем, я, вообще, последние полдня веду себя абсолютно по-идиотски, так что, терять мне нечего.

— Слушай, ты, наверное, голодная, и одеть тебя во что-то надо... давай заканчивать посиделки со свечами и рисованием. Собирайся.

Она вскинула на меня серые глазищи и, видимо, для комплекта, ими же хлопнула.

— Куда?

— На улицу.

Я люблю тебя, Аретейни. Черт побери, я люблю тебя.

— Иду.

Вскоре мы оказались на улице. Мимо пробежала Нэйси – бледная, глаза бешеные. Надо бы расспросить у нее что случилось, когда успокоится – Нэйси без повода нервничать не станет, тем более, так нервничать.

Я намеренно свернул в сторону моста, привел Аретейни к железной дороге и протянул ей руку, помогая спуститься вниз. Она ухватилась, но все равно размытая дождем земля здорово скользила под босыми ногами. Еще заболеет, с нее станется...

Рельсы поблескивали под моросью дождя ртутными полосками. Я подошел к ним и обернулся, дожидаясь прыгавшую по камням Аретейни. Судя по ее походке, босиком она ходить привыкла, и россыпь щебня ее не ранила. Она подошла и протянула руку, коснувшись холодной и влажной, гладкой металлической полоски. Я ждал. И вдруг рука ее невольно вздрогнула, а глаза распахнулись. На лице засияла какая-то даже восторженная улыбка, будто у человека, увидевшего чудо. Впрочем, ну да, это и правда, чудо.

— Поезд!.. – тихонько прошептала она. – Дэннер, поезд!.. Это метро?

Я пожал плечами.

— Может быть. Иначе, почему дорога в овраге. Обычно они строятся на насыпи. Только вот, если крыша обвалилась, то где она? Странно это.

Аретейни поежилась и встала. Точно, замерзла. Надо идти. Я стащил с себя куртку и молча накинул ей на плечи. Мне-то ничего, а девчонка и простудиться может.

— Спасибо, – сказала она. – А ты не замерзнешь?

— Я – нет.

Странная. Мне-то с чего мерзнуть?..

Мы поднялись наверх и отправились к Лидии. Аретейни возбужденно вертелась и задумчиво грызла ногти. Через пару минут все же не выдержала.

— А есть тут еще где-нибудь поезда?

— Нет.

— Постой-ка. – Она даже остановилась. – Что-то тут не так. Если поездов нет, то откуда, получается, ты про них знаешь?

— Читал. В Храме есть старые книги, а я иногда их оттуда таскаю. Откуда же я еще могу знать про то, чего в городе нет.

— Ого. – Аретейни задумчиво притихла. – А пойдем туда, а?

— Пойдем. Только завтра.

— Обещаешь? – Тут она ухватила меня за руку, перегородила дорогу и заглянула в глаза. – Правда?

Я невольно улыбнулся.

— Обещаю.

— Ура! – Она совсем по-детски захлопала в ладоши и кинулась мне на шею. Я не удержался и обнял ее в ответ.

Нет, это уже совсем ни в какие ворота не лезет!

Дальше – больше. Сунув руки в карманы от греха подальше, я обнаружил в них полнейшее отсутствие кошелька. Причем, в обоих. Лидия, разумеется, простит день неуплаты, но я не люблю долги. Пришлось возвращаться.

Пока я ходил за кошельком, кто-то позвонил в дверь.

На пороге стояла девчонка – совсем юная, несчастная, симпатичная. Спросила, не нужна ли мне помощь. Видимо, ищет работу. Пришлось разочаровать.

— Нет, – сказал я. – Прости.

— Привет, – появилась из коридора Аретейни и вручила мне обратно мою куртку, которую я автоматически натянул.

— Привет, – отозвалась девушка и с надеждой поглядела на меня: – Точно? Совсем?

— Совсем, – расстроил я. Было, конечно, жалко, но мне действительно не нужно никакой помощи.

Тут девчонка, вместо того, чтобы огорчиться, извиниться и уйти, тряхнула волосами, сморщила чуть курносый нос с россыпью милых веснушек и нахально заявила:

— А у вас пол грязный.

Вот вам, пожалуйста.

— Не грязный – а старый, – проинформировал я, для наглядности чиркнув подошвой сапога по чистому, но и вправду, облезлому типовому паркету. – В этом корпусе все квартиры казенные, и уборщицы работают. На этаж по человеку. Это же общежитие.

Я сунул кошелек в карман, вышел на лестничную площадку и, дождавшись Аретейни, закрыл дверь. Девчонка с надеждой следила за моими движениями, да куда там. Вампирская привычка – брать на красивые глазки и милые мордашки – на патрульных не действует по определению.

— Спроси у... – начал, было, я, протискиваясь между девчонкой и стеной.

И вот тут-то запищал детектор.

Запищал ультразвуком, который нечисть не воспринимает. Видимо, я сунул его в кошелек и там благополучно забыл.

Я ни о чем не думал и ничего не просчитывал. Руки действовали сами собой, одна отшвырнула Аретейни назад, другая в мгновение выхватила оружие и выпустила в девчонку четыре серебряные пули – как полагается, по рукам и по ногам. Она упала и, кажется, потеряла сознание от боли, а я быстро шагнул вперед и дернул ее за шиворот, открывая лицо.

Ну, так и есть.

Тугие рыжие кудри, слишком большие и раскосые для человека глаза, смуглая кожа, в сочетании с рыжими волосами дающая еще какой простор для подозрений – правда, в полутьме подъезда все это было сложно разглядеть, и я включил фонарик. Вытянутые кверху и заостренные уши, а зубы в приоткрывшемся рту слишком мелкие и ровные, со значительно выдающимися клыками, как верхней, так и нижней челюсти.

Аретейни шагнула вперед и присела рядом с телом.

— Кто это?

— Оборотень, – отозвался я, поднимая оружие для последнего выстрела. Так вот кто у соседских бабушек кур потаскал... Лисица. Ну, я-то, в отличие от того же Артемиса, лекции в академии не прогуливал.

Мне оставалось одно незначительное движение до ее смерти – но судьба, как водится, опять распорядилась по-своему.

Оглушительно завыла сирена, Аретейни вздрогнула, и я ее вполне понимаю – мне самому никогда не нравился этот звук – какой-то тоскливый и завывающий, тяжело, настойчиво бьющий по нервам. Я вообще не понимаю, зачем такой сделали, он здорово мешает быстро и продуктивно мыслить. А может, он от старости такой...

Здание содрогнулось от первого и до последнего этажа, пол ушел из-под ног – а мы втроем кубарем вылетели аккурат в окно подъезда, вдребезги разбив стекла.

Короткий полет завершился на холодной и мокрой покатой металлической крыше флигеля, по которой мы съехали вместе с грудой осколков, я рефлекторно извернулся, останавливая падение, один из осколков располосовал ладонь, я перехватил руку Аретейни, но пальцы скользили по крови, а рука пульсировала болью и отказывалась подчиняться. Рыжая свалилась на меня, благодаря чему я проехал еще пару метров, остававшихся до края. Здесь падение остановил тоненький и на вид ненадежный аттик, в который Аретейни впечаталась всем весом и в который я в свою очередь впечатал Аретейни. Сверху скатилась рыжая, но аттик, к счастью, выдержал.

И только тут я приподнялся и огляделся.

Сирена выла, дождь шел, и мелкая холодная морось размывала кровь на металлической кровле – мою и рыжей, которая так и не пришла в себя. Небо оставалось чистым, да и внизу, на улицах города, паники не наблюдалось. Ничего не понимаю.

— Что это? – ухватилась за меня Аретейни, чтобы не перелететь через низкий аттик.

— Тревога, – ответил я.

— Учебная?

— Учебной у нас не бывает.

И не смотри на меня так, милая, я сам не понимаю ни черта.

Рыжая все еще была без сознания, и лежала на самом краешке. Я снова поднял пистолет. А с виду девка как девка. Тоненькая, трогательная, хорошенькая. Аретейни напряженно переводила взгляд с меня на оборотницу и обратно.

Тут рыжая завозилась, застонала и пришла в себя. Захрипела от боли и инстинктивно замерла – оба рукава латаной рубашки и штанины на коленях намокли, пропитавшись кровью. Она хватанула ртом и распахнула глаза, уставившись на меня.

— Вы чего?! – болезненно выдохнула жертва полнолуния. – За что?..

— За шкаф, – с трудом отозвался я, стискивая зубы. Рука ходила ходуном, тяжелая рукоятка пистолета соскальзывала по липкой крови, тоскливые завывания сирены звоном отдавались в ушах. Каждый раз, встречая разумную и осознающую себя нечисть, мне приходится заставлять себя убивать. Одно дело – упырь, волглый морок, русалка или овражье колесо – этих-то можно без зазрения совести валить штабелями. И совсем другое – когда перед тобой разумное мыслящее существо – совсем человек.

Совсем – да не совсем.

Соберись, Селиванов.

— Постойте! – неожиданно ухватила меня Аретейни. – Поглядите вниз!

Мы рефлекторно подчинились – я и рыжая, обернувшись и зачарованно глядя на асфальт внизу. И поглядеть стоило.

Мало того, что в нем немеряно трещин – обычной сетки трещин, образовавшейся от старости – так сейчас дорога буквально вздыбилась, покрываясь открытыми черными ранами и брызгая взрывами асфальтовой крошки.

Тряхнуло еще раз – и аттик таки слетел. И мы вместе с ним. Я успел сгруппироваться и приземлился благополучно, Аретейни упала неудачно и тут же охнула, перекатываясь и рефлекторно хватаясь за коленку, а рыжая, упав на бок, вырубилась вторично, но мне было не до нее. Признаться честно, мне в тот момент было очень страшно за Аретейни, и поэтому раненые оборотни резко перестали меня интересовать и потеряли всякую научную и не очень ценность.

А землетрясение прекратилось.

Не знаю, как так! Как началось – так и закончилось. То есть, точно так же абсолютно неожиданно.

Ну и черт бы с ним, с землетрясением. Закончилось и ладно.

Я подошел к усевшейся на краю трещины Аретейни и осторожненько коснулся ее плеча.

— Ты в порядке?

Она обернулась и распрямилась. Лучше бы она этого не делала, честное слово. Потому что тогда бы по-прежнему не было видно ранок, царапин и ссадин, едва ли не сплошным покровом рассыпавшихся по рукам, плечам, груди и лицу. Белое платье разорвалось и белым быть перестало, частично окрасившись грязью, частично – кровью, правая рука была располосована от внутренней стороны ладони и почти до локтя – стекла режут глубоко и ровно, а заживают такие раны очень долго; кровь сбегала ручейками и капала на развороченный асфальт. Нос она тоже ухитрилась разбить, и теперь покаянно им шмыгала.

И вдруг всхлипнула, прижалась ко мне и разрыдалась, словно ребенок, который упал с велосипеда и обиделся на такую жизненную несправедливость.

Ну, и вот что мне с ней теперь делать?!.. У меня возникло странное ощущение, будто это у меня все тело в порезах, а вовсе не у нее. Лучше бы уж у меня, честное слово...

Я прижал ее к себе и погладил по волосам здоровой рукой. Было больно, но не из-за раны, а оттого, что больно ей.

— Извини, – шмыгнула она, уткнувшись носом мне в плечо. Было неясно, отчего промокла рубаха под не до конца застегнутой, и оттого съехавшей, курткой – не то кровь, не то слезы.

Я отряхнул стекло – кожаная форма выдерживала и не такое, не подвела и сейчас. И вдруг охватила злость на самого себя – мог бы и одеть девчонку. Хоть бы и в форменную куртку – целее была бы...

А, чего уж теперь.

И тут очнулась рыжая. Захрипела, приподнялась и тут же упала на спину, широко распахнув глаза. Застонала. А у меня уже весь трудовой энтузиазм пропал. Во-первых, голова была прочно забита Аретейни. А во-вторых – еще оборотней сейчас расстреливать не хватало, ага. Существует проблема посерьезнее...

Рыжая повернулась ко мне и выговорила:

— Вы меня убьете?..

Я вздохнул. Аретейни притихла.

— Всю жизнь мечтал… Живи пока, – решил я. – Ты же людей не убиваешь. Настоятельно рекомендую продолжать в том же ключе. В следующий раз выстрелю в сердце. И постарайся в связи с этим мне больше не попадаться, идет?

Рыжая хлопнула глазами и ничего не ответила. Взгляд у нее был отсутствующий, похоже, снова повело. Оклемается. Оборотни живучие. А убивать ее я пока что не стану. Зачем, если она неопасная?

Я наскоро перебинтовал руку, подхватил Аретейни на руки и отправился обратно домой – следовало обработать раны. И отдохнуть, пока есть время.

Тут рыжая приподнялась и уселась.

— А с чего вы взяли, что я кого-то там должна убивать?

— С того, что оборотень не может без убийства, – ответил я, отворяя дверь.

— Я не оборотень!! – крикнула мне в спину рыжая. Но дверь уже закрылась.

Кондор.

Снова в канализацию пробрались, собаки. И, конечно же, придется все чинить. Только для начала необходимо отловить их всех, а эта задачка не из легких.

В прошлый раз, когда это случилось, мы недосчитались дюжины человек. Из отряда, отправленного разобраться с этими тварями, назад возвратился один только командир, да и то потому, что он из них всех был самый быстрый и ловкий. Собственно, после этого Дэннер потерял память, но быстроты, ловкости и силы отнюдь не утратил. Сообразительности, к счастью, тоже. Эти твари невероятно шустрые, и по трубам передвигаются с поистине ошеломительной скоростью, а размножаются как крысы. Размножаются, к слову, почкованием – то есть, если в трубы забралась одна тварь – будь уверен, что через каких-то несколько часов их будет уже две. Если они поймают человека – а выходит у них это блестяще – то забирают разум. Дэннеру повезло, он только свалился в пустой резервуар и ударился головой. Но последнюю из них все же убил перед этим. Он шел по открытым местам, на них же и дрался – и только это его и спасло. Я не стал рассказывать парню, что тогда произошло с его товарищами, и лучше бы ему этого так и не вспомнить. Их всех ребятам пришлось застрелить... А его вытащили. И ухитрились спасти в последний момент. Собственно, потеряв его, я бы очень многого лишился, да и вся патрульная служба вместе со мной, а вслед за ней лишился бы немалой доли защиты и весь город. И мы сражались за каждую минуту его жизни, за каждый вдох, каждый удар сердца. Мы не могли его потерять. А твари отделали его так, что он до сих пор при людях рубаху не снимает. Даже мне, пожилому человеку, повидавшему на своем веку немало разных ужастей, страшно смотреть.

А теперь они вернулись. И мне становится не по себе от мысли, что придется снова отправлять его и его отряд драться с ними. При условии, что ему пришлось тогда пережить, я не удивлен, что его память стерла этот кошмар целиком и полностью. И я буду молиться, чтобы она никогда его не показала.

Ладно, надо писать распоряжение...

Я уже потянулся к печатной машинке, как вдруг в окно постучали. Кабинет мой располагается на первом этаже, и до окон вполне можно дотянуться.

Я снял пистолет с предохранителя и открыл одну ставню.

И, как вы думаете, кого я там увидел?.. А вполне себе того, кого и ожидал.

— Здравия желаю, товарищ полковник! – бодро отчеканила Нэйси, отдавая честь. За спиной у нее висела самодельная глевия. С хорошо выверенным балансом и ровной заточкой, надо сказать. – Разрешите обратиться!

Я сдержал усмешку и постарался сохранить серьезный вид.

— Ну, – говорю, – обращайся, раз уж надо.

Нэйси тряхнула коротко стриженными черными волосами и уголки губ у нее задрожали. Губы были пухлые, изящно очерченные, только вот всегда сурово поджатые. Теперь же они всерьез грозили расплыться в восторженной улыбке, но Нэйси очень старалась этого не показывать.

— Товарищ полковник, – сказала она, – вы слышали, что подземные вернулись?

— А то.

— Видите ли, вам нужны лишние рабочие руки! Мы с сестрой очень хорошо знакомы с системой водоснабжения города, и могли бы...

Нет, вы слышали?.. Вот, рвение, а! Моим бы охламонам такое.

— Сожалею, – очень серьезно отчеканил я, – но отряд уже набран. Приходите позже, и благодарю за службу. Вольно.

— Служу отечеству... – пробормотала Нэйси, опустив голову. Она так расстроилась, сникла, даже как будто сдулась, словно воздушный шарик, и мне стало ее немного жалко.

Нэйси побрела по своим делам, а я закрыл окно и набрал номер.

— Селиванов?

— Здравствуйте, – отозвалась трубка. Здоровался Дэннер, в отличие от остальных, не в дань вежливости – а искренне. Но сейчас его голос показался мне слегка раздраженным, будто у человека, которого отвлекают от очень сложного и важного дела. Я встревожился.

— Слушай, сынок, у тебя все в порядке?

— Почти.

— А чего голос такой?

— Из окна вынесло, когда эти полезли. Разворотили пол-улицы, а я руку раскромсал. Все в порядке, товарищ полковник. Мне собирать ребят с ними разобраться, да?

— Да, – сказал я. Сам не верю, что ему это сказал. И ничего не поделаешь.

Дэннер помолчал немного.

— Они сразу не вернутся. Дайте мне два часа.

Значит, недоговаривает. Просто так Селиванов задерживаться не станет. Видимо, рана все же серьезная. Впрочем, не признается он в таких вещах никогда, и, если чувствует в себе недостаточно сил, просит немного времени. Вот он, как раз этот случай.

— С тобой точно все в порядке?

— Абсолютно.

— Может, тебе прислать врача?

— Не стоит. Я просто порезал руку. Тут... человеку нужна помощь.

Вот оно что. А я и не догадался сразу. Наверное, еще кого-то ранило.

— А больше твоему человеку помочь некому?

— Было бы, кому – я бы сразу приехал. Вы меня знаете.

— Добро, – согласился я. – Знаю...

Я его действительно хорошо знаю. Но все же, интересно, что у них там произошло?.. Почему некому помочь?..

Но два часа у него точно есть. У нас всех.

А дальше начнется.

Эндра.

Мамочки!..

Никогда еще мне не было так больно. Мир перед глазами тонул в кровавом тумане, раны дергало так, словно пули в меня всадили не обычные, а экспансивные, от боли кружилась голова и наваливалась противная зябкая слабость, и, будто бы этого мало, ломило все тело.

Сволочь. Я же никого не трогала! Я просто попросила работу – это что, страшное преступление?! Ненормальный. Чертов псих, что мне теперь делать?.. Лучше бы, тогда уж, сразу убил – так ведь, и легкой смерти этот психованный солдафон, явно по ошибке получивший в руки оружие, мне не предоставил. Вначале прострелил все конечности – а потом свалил, как будто так и надо – хорошенькое же дельце! Пожалел он меня, видали, как?!

При следующем движении боль вонзилась в тело сотнями раскаленных гвоздей, и я прикусила губу. От злости и обиды хотелось выть и плакать, как в детстве. У него галлюцинации, наверное, потому что никакой я не оборотень!

А память, чтоб ее, тут же услужливо подсказала сегодняшнее пробуждение посередь дороги. А еще – мой фантастически острый слух и обоняние. И провалы в памяти. И…

Нет!

Я помотала головой. Быть того не может. Я НЕ ОБОРОТЕНЬ.

Пока я переваливала информацию, жалко возилась на асфальте, хрипя и скуля от боли и пытаясь зажать раны, командир патрульного отряда с девушкой исчезли – ушли обратно, домой. А мне, видимо, нужно убраться куда-нибудь подальше. А то и правда, застрелит, с него станется. А если и не он – так кто-нибудь другой обязательно застрелит. Боже мой, вид у меня, что ли, подозрительный? Сперва арестовали, потом отпустили, а потом, вообще, чуть не прикончили… Нет, точно пристрелят – с такими-то ранами.

И, вообще, как убираться – непонятно. Ноги меня вряд ли держат.

Больно…

Видимо, на этом я благополучно отключилась.

Пришла в себя от того, что меня кто-то трясет за плечо. Похоже, что времени прошло немного. Наверное, я долго мотала головой, прежде чем разглядела, что надо мной склонился утренний патрульный, тот самый, чернявый. Наверное, к командиру шел, сообразила я.

— Ты чего тут? – спрашивает. – Чего в крови вся? Тебя прижало, что ли?

Тут он всмотрелся и его как будто током ударило. Честное слово. Он отшатнулся и вытянул из кобуры пистолет. Наверное, раны рассмотрел.

— Опять! – взвыла я.

— А я ему говорил! – непонятно прошипел чернявый. – Идиот рыжий…

И с этими жизнерадостными словами он направил пистолет мне – куда бы вы думали – в сердце. Нет, серьезно. Вот, прямо в грудь, чуть левее центра, как положено.

Наверное, вид у меня в тот момент был жуткий. Потому что я ткнулась в асфальт и заорала:

— Да стреляй уже! Достали!!

Командир стратегически аккуратненько прострелил мне руки и ноги – одну чуть выше колена, вторую – чуть ниже – так что шевелиться не было никакой возможности. Не встать, не опереться, не подвинуться. Тут, видимо, от боли и нервного напряжения, мне стало совсем безразлично, застрелят меня или нет, перед глазами полыхнуло, и я опять вырубилась.

Артемис.

Хорошие новости: я не псих. То есть, нет у меня никаких галлюцинаций, я имел в виду.

Рыжая и есть оборотень. А я уж волновался, что у меня белка…

Командир правильно меня обратно погнал. Только непонятно, какого хрена он ее оставил в живых. Ну, ничего, сейчас исправим.

Но тут рыжая что-то проскулила и – уперлась руками в асфальт.

Обращение всегда – зрелище не для слабонервных, и не только для тех, кому не нравятся вопли, корчи и судороги, а в целом. Лопается кожа, обрастая звериной шерстью, из середины лица прорезается морда, да и кости трансформируются с очень неприятным скрежетом. Я уж не говорю о лопающихся капиллярах и самопроизвольной дефекации. Ну, неприятно, в общем.

А спустя неполную минуту передо мной уже дыбила шерсть молодая лисица.

Почему я ее не застрелил тогда – не знаю. Хотя, нет, пожалуй, знаю. Потому что прав рыжий – патрульный из меня хреновый. А вообще-то, мне пофигу.

Зато я стрельнул в нее потом – когда лисица, оставляя за собой кровавую дорожку, кинулась через забор и дальше, в сторону леса. По-моему, даже попал. В принципе, она все равно подохнет: в человеческом обличье ее с такими ранами сразу узнают, а в зверином – тоже не больно-то поохотишься. Так что о лисице можно больше не беспокоиться. На том я с чистой совестью отправился поторопить нашего непутевого и склонного к идиотизму командира. Во-первых, все равно, скоро отряд соберут. А во вторых – знаю я его. Небось, когда город тряхнуло, ухитрился пораниться или уронить себе на голову плиту перекрытия, или случайно вскрыть артерию осколком стекла. Ага, ага, вон и окно разбитое.

Дэннер

— У-уй-е-е... – проскулила Аретейни, когда я принялся вытаскивать стекла у нее из спины. Раны были глубокие, я их обрабатывал антисептиком и старался зашить одной рукой. К счастью, я могу управляться одинаково ловко с обеими руками – такая жизнь ко всему приучит. А вот Аретейни, похоже, лучше орудует правой, хотя, тоже почти одинаково. Но странно – у нас обычно ни у одного человека руки не доминируют друг над дружкой.

Она грызла подушку и шипела, но держалась хорошо. У меня все плыло перед глазами, не то от удара, не то от кровопотери. А мне в канализацию лезть...

— А много там? – виновато поинтересовалась моя пациентка, ткнувшись носом в подушку.

— Достаточно, – обрадовал я. – Не дергайся.

— А-ай!..

— Ну вот, я же просил.

— Прости...

— Так и быть. – Я фыркнул. – Теперь бок давай.

— Ка-акой бок?

— Какой больше нравится. Ну, скорее, у нас времени мало.

Аретейни повернулась, со стоном и моей помощью.

— Ты уйдешь, да?

— Да. – Руки слаженно выполняли привычную работу, а в глазах темнело. Я мысленно выругался.

— А скоро вернешься?

Я почувствовал, как вздрогнула моя рука у нее на боку. Она тоже. Что ей ответить?.. Догадается ли промолчать?..

— Не знаю, – честно ответил я. – Я первый раз получаю такое задание.

— Первый?.. – она встревожено закусила губу, и явно не от боли. – А как же... ты не знаешь противника? Совсем?

— На месте разберусь. Их всех не переучишь, их убивать надо. Пока мы будем их изучать, в городе народу не останется.

Это было привычно. Голос мой звучал ровно, и она немного успокоилась. Но, все же, боится. По лицу вижу.

Она помолчала. Затем поднялась и поглядела мне в глаза. Взгляд у нее был прямой и открытый. И в глазах читалось то, чего я вот уж никак не ожидал.

— У вас всегда так?

— Да.

Снаружи грохнул выстрел. Мне привычно, а она вздрогнула. Затем вдруг тихо произнесла:

— Возвращайся. Я буду тебя ждать.

И неожиданно подалась вперед, обхватила меня за плечи и быстро поцеловала в губы.

Не знаю, что на меня нашло в тот момент – или, напротив, знаю очень хорошо... Да это, в общем, и неважно. Будто удар тока, от которого в груди вспыхнул незнакомый, живой, мощный огонь, а мир вдруг завертелся каруселью и куда-то исчез, оставив только этот самый огонь, тепло девичьего тела и запах ее кожи, и я сам не заметил, как притянул ее к себе и поцеловал в ответ – по-настоящему.

И в этот момент в дверь позвонили.

Аретейни вздрогнула и отчего-то вместо того, чтобы отстраниться, уткнулась носом мне в плечо.

— Постараюсь, – честно пообещал я. Голос куда-то делся, и у меня получился только хриплый шепот. – Ты тут не скучай, хорошо?

Так, еще этого только и не хватало! Селиванов, прекрати! Прекрати немедленно!..

Я слышал тиканье часов на стенке, а теплые девичьи ладошки лежали на плечах, и от этого сердце колотилось в несколько раз быстрее секундной стрелки.

Мне пора.

Какая, к черту, разница, если я не вернусь.

Да только я вернусь. Не имею права не вернуться. И все тут.

Эндра.

Видимо, на этот раз отключилась я прочно и надолго. Сперва вернулось обоняние – пахло костром и лесом. Потом – осязание. Вот оно лучше бы не возвращалось вовсе. Тяжелый звериный запах ударил в ноздри. Руки и ноги мучительно ныли и дергали болью, так что я невольно поморщилась и задержала дыхание, пережидая боль. Потом открыла глаза. Тут пошло открытие за открытием.

Во-первых, над головой навис низкий деревянный потолок. Рядом потрескивало, будто горел костерок. Раны оказались аккуратно перевязаны – на правом плече и левом предплечье белело полотно, запятнанное красным. Я осторожно шевельнулась и определила, что коленки тоже перебинтованы. Где-то сбоку горел огонь. Был глубокий вечер, а может, даже и ночь.

— Ну, очнулась, лисичка? – приветливо и даже весело спросил кто-то. – Выпей молочка.

Надо мной склонился седой, но еще крепкий и даже статный старик с загорелым лицом и добрыми карими глазами. Помог приподняться и принялся поить молоком.

Я, еще не до конца соображая, что происходит, глотнула раз, потом другой, а потом принялась жадно пить. Желудок тотчас напомнил о себе ворчанием.

Старик отставил кружку и помог мне улечься обратно. Я с радостью обнаружила, что шевелиться вполне могу, правда, раны, конечно, давали о себе знать. Ладно бы прострелить что-нибудь одно, так нет же, надо обязательно лишить возможности двигаться совсем…

— Дедушка… вы кто? – разлепила я пересохшие губы и упрямо приподнялась. Все равно встану – так почему не начать прямо сейчас. Помещение оказалось уютной такой избушкой в одно окно и без сеней. Так, стоп! А как я вообще-то здесь оказалась?

— Я где?

— А ты не бойся, лисичка, – успокоительно отозвался дедушка. – Ты среди своих. Никто тебя здесь не обидит.

Он вырезал ножом фигурку медведя. Какое-то время я заворожено глядела на ловко, будто играючи порхающее лезвие, из-под которого лились древесные стружки. В комнате, вообще, было много вырезанных фигурок животных, но медведей было больше всего.

Я тряхнула головой. Показалось, что это все мне просто приснилось – и город, и беготня в поисках работы, и рыжеволосый офицер с пистолетом, так здесь было уютно и спокойно… Ага, вот только раны были вполне себе реальные.

— Я ничего не понимаю, – призналась я. – Как я тут оказалась?

— Прибежала, – отозвался дедушка, вырезая медведю лапу. – Днем. Бедненькая, в крови вся, шерсть свалялась…

— Какая шерсть? – распахнула глаза я.

— Твоя, – как ни в чем не бывало, отозвался дедушка, разглядывая свою работу.

Должно быть, вид у меня был очень выразительный. Он отставил готовую фигурку и рассмеялся. Вокруг глаз залегли лучики морщинок.

— Не помнишь? – констатировал он. Я обалдело помотала головой. А дедушка как-то погрустнел. – Довели… чуть не пристрелили. Ну, ничего, – тут же снова успокоил он. – Теперь все хорошо будет. Теперь ты дома, в лесу.

— Какая шерсть? – взвыла я. – Какой дом?!

— Твой. Оборотень ты, милая.

Я свалилась обратно, на подушку и перевела дыхание. Значит, правда… Я – оборотень. Я – не человек. Я – тварь.

— А вы уверены? – Голос прозвучал слабо.

Дедушка снова весело фыркнул и взял в руки новую деревяшку. Покатал ее в ладонях, пробежал пальцами, словно угадывая, что за зверь спрятался внутри, что из нее выйдет, какая фигурка? Запрокидывающий морду волк, или ветвисторогий олень? Или птица? Или еще один медведь? Потом он взялся за нож – наверное, угадал.

— Ничего, – приговаривал он, аккуратно снимая лишнее дерево. – Ничего, милая. Отлежишься, оклемаешься. Мы быстро отходим. Лес примет. Здесь дом твой. Только к людям не суйся, – прибавил он.

— Почему? – задала я самый идиотский вопрос. И сообщила совсем уж бред: – Они меня не застрелят… потому что я людей не убиваю.

Дедушка как-то странно поглядел на меня.

— Ты-то? – переспросил он. – Раненый зверь, вообще опасен, милая. Ты, может, и не хотела, да…

— Да? – переспросила я, снова приподнимаясь.

А дедушка, как назло, замолчал, продолжая стругать.

— Ну? – не вытерпела я. – Дедушка, дальше что?

Коленки почему-то ослабели, руки задрожали, а ладони и спина взмокли.

— Я кого-то убила?

— Ты – зверь, – сообщил дедушка.

— Мамочка… – только и смогла выговорить я. – Мамочка-а…

Дэннер

Старательно перевязав Аретейни и проверив повязки, я только по окончании своего занятия соизволил открыть дверь. На пороге стоял Артемис, укоризненно на меня пялясь. Еще бы, двадцать минут продержать под дверью.

— Идем? – тоскливо протянул он. Устал, бедолага. Ага, я его нагло оправдываю. Ну ничего, это я по привычке. По секрету скажу: похмелье, друзья, похмелье. Ой, я это вслух сказал?.. Извиняюсь.

— Идем.

Я подхватил куртку и тщательно зашнуровал ботинки, привычно проверил экипировку. Все в порядке, куртка на этот раз застегнута, датчик заряжен, патронов полон магазин и два запасных в сумке. Ножи наточены, меч вытаскивается быстро и легко. Волосы не мешают. Впрочем, они мне никогда не мешали...

Аретейни выбежала следом – бледная, шатается, но упрямая-а. Прям как я в детстве. Мне рассказывали.

— А ты куда собралась? – сходу обрадовал я, оборачиваясь на пороге. – Сиди дома.

Она упрямо тряхнула головой.

— Не стану сидеть.

— А ты сиди! – повысил голос я. Нет, ну вы видали, а? Ей в таком состоянии только в коллектор и лезть – пофигу. Стоит и глазами сверкает, что твоя кошка. Ужасно упрямая и неуправляемая девица. И я ее, похоже, действительно люблю. Черт...

Может, в коллекторе быстренько погибнуть? Красиво так и героически. Если я ее не брошу – а ведь я ее не брошу, я себя хорошо знаю – ух, нам с ней друг от дружки и достанется. Все нервы вымотаем.

Ладно, замечтался. Еще и неизвестно ничего, а я уже и фантазий наштамповал штук двадцать. В промышленных масштабах. Пятилетку за четыре года – так, кажется. Было написано в какой-то книжке...

— Иди домой, – говорю. А Чернявый стоит, зараза, и надо мной хихикает. Ну подожди, братец, сейчас в коллектор полезем, тварей увидишь – вот тогда я над тобой похихикаю вволю. Точно так же, как с оборотнем было. В канализации под кустом не спрячешься. Только в лужу, а лужа грязная. А Чернявый брезгливый, что кисейная барышня, моментом разворчится.

— А ну-ка, кругом, – сказал я. – Чтобы к моему приходу э-э-э-э... чай был заварен. Это тебе священная миссия в поддержку героя, уходящего на смертельную битву в канализацию.

Она вспыхнула.

— Дэннер, это не смешно! А чай по возвращении получишь. И даже с печеньем. А пока что – не вздумай даже пытаться со мной спорить.

Видали?..

— Не-ет, так дело не пойдет! – заявил я, решительно спроваживая ее обратно в квартиру. – Чай нужен сразу. К тому же, тебя могут ранить, и тогда ты не сможешь поднять чайник.

Аретейни сникла. Она была теплая и мягкая. И очень, очень хрупкая в руках. Казалось, я могу играть с ней в армрестлинг одним пальцем. Ну, куда ее к тварям? Мне сделалось стыдно.

— Слушай. – Я осторожненько погладил ее по щеке. – Я, правда, вернусь... точно. А тебе туда соваться нельзя, ты раненая. Мне будет не в пример спокойнее, если ты останешься дома, в безопасности. К тому же, неизвестно, сколько мы там пролазим. Мы можем задержаться на несколько дней...

— Рыжий, – сказал Артемис. – отряд ждет.

— Счастливо. – Я быстро поцеловал ее и улыбнулся. – Ну же, пожелай мне удачи.

Она шмыгнула носом и крепко обняла меня за пояс. Затем отстранилась и улыбнулась в ответ. Правда, губы все же дрожали.

— Удачи, – повторила она. – Удачи, ребята. Счастливо, Дэннер.

И тихо прибавила:

— Я буду ждать.

Я помахал рукой и бегом вылетел вслед за Артемисом на лестницу. Затем все же обернулся и протянул ей ключи.

— Держи. Считай, что это залог моего возвращения. Только в темноте на улицу не выходи, и в одиночку по городу не шатайся. Удачи. Да хранит тебя звездный свет.

Слова древнего традиционного пожелания прозвучали тихо и едва различимо. Я никогда не верил ни в мифические звезды, ни в души, бродящие в тумане, ни в каких-либо богов. Что за бред – души в тумане. Туман – он и есть туман. Был человек, а затем его не стало, зачем выдумывать себе сказки в утешение?.. И звезды. Тоже мне, красивая метафора. Небо черное или серое – ну, где там звезды? На что они, вообще, похожи?.. Может, на лампочки?.. На маленькие электрические лампочки, которые кто-то развесил по небу, на линии электропередач... А может, я просто не хочу казаться сам себе ребенком. Не знаю. Но в звезды точно не верю. А вот насчет душ и богов – хм... Откуда-то же это все взялось – все, что вокруг нас. И как-то же мы существуем помимо физической формы. Скажете, нет?.. А отчего же нам тогда сны волшебные снятся? Бывают такие сны... волшебные...

— Рыжий, ты патроны проверил?

— Проверил.

На улице шел дождь. Серая морось мириадами капелек покрывала развороченный асфальт, пеленой растворяла видимость, оседала легкой кисеей на волосах. Капельки приятно охлаждали горящую после ран кожу. Боги, как же я устал…

Они стояли метрах в десяти от подъезда – все тридцать человек – ребята из соседнего отдела и мой отряд. С ними был Веррет, командир. Мне он никогда не нравился – не очень он хороший человек. И работать с ним в паре не хотелось. Мы его звали Полбутылки после одного случая во время рейда. А так – Обрез.

— Здравия желаю, товарищи бойцы! – Я приостановился и приветственно помахал рукой. Ребята разулыбались, Обрез сдержанно кивнул и отвернулся, докуривая сигарету. Как-то не совсем естественно они все на меня отреагировали – я подобные вещи за версту чую. Да и к тому же, не нужно быть гением для того чтобы уловить неискренность. Слово даю, странно они на меня все глядели. Очень странно. Будто знают обо мне что-то плохое, а сказать не решаются.

Ладно, после рейда разберемся. Не устраивать же им сейчас допрос с пристрастием.

Мы двинулись вперед по улице, по развороченному асфальту, обходя черные неровные дыры. Дождевые капли уносились вниз, растворяясь в темноте. Трубы едва слышно гудели и поскрипывали. Стемнело. Видимо, снова серое облако. Или даже черное. Плохо. Черные – они живучие, заразы. Так и будут висеть, пока ветер не подует. Обрез пнул камешек и, поравнявшись со мной, мимоходом проверил наличие аптечки в рюкзаке. Обернувшись, сплюнул в дыру.

— Много их на этот раз, сук. Не заметил?

— Еще бы, – отозвался я, обходя извилистую трещину. Что-то насторожило в его словах. Ну разумеется, вот оно!

— На этот раз?.. – осторожно уточнил я. – А когда был первый, Джонни?..

Обрез покосился на меня своими черными, чуть прищуренными глазами. Во взгляде мелькнуло нечто странно-ускользающее.

— Ты не помнишь, – практически без вопросительной интонации уточнил он. Я обернулся на ходу.

— Нет. Не помню.

— Три года назад.

— Я не помню.

Обрез как-то странно на меня покосился, и мне вдруг показалось, что в холодных и настороженных его глазах мелькнуло сочувствие.

— Оно и к лучшему. – Тут он ускорил шаг и ушел вперед. Я догонять не стал.

Итак, вот оно что. Я, похоже, уже сталкивался с ними. И судя по быстрым косым взглядам окружающих, встреча оказалась не из легких.

Ну что же, в таком случае, мне все ясно.

Вот только мне не нравится, что на меня смотрят точно на тяжелобольного.

Зацепили они меня, что ли?

Датчик, вроде, на меня не пищит. Черт их знает.

Ну да ладно, не время. Вернусь – расспрошу у Кондора.

Коллектор гостеприимно распахнул перед нами черную пасть уводящего вглубь коридора, из которого мощно тянуло миазмами и тепловатым характерным сквозняком. Хорошо, хоть часть обеспечила нас всех непромокаемыми сапогами – жалко, все ж-таки, Чернявого. Я обернулся и невольно фыркнул, разглядев его физиономию. Ехидный комментарий вырвался, как водится, сам собой. Честное слово, я не хотел никого обидеть!

— Не боись, Чернявый, зараза к заразе не пристает, а дерьмо и подавно, не тонет.

— Иди ты!.. – тоскливо простонал Артемис, разбалтывая сапогами жидкую грязь и отпинывая пустой молочный пакетик, еще в незапамятные времена потерявший изначальную расцветку. Вокруг пакетика мутно пузырилась бурая пена. У меня закружилась голова. Ну, надо же, не успел войти, а уже траванулся аммиаком. Я невольно усмехнулся. Старею!.. Это (для справки) в тридцать четыре года.

— Идем, Чернявый. Не отставай.

Голос эхом отдавался от сводчатых осклизлых стен. Я первым выбрался из воды на узенький скользкий «бережок» канала, протянул чернявому руку, помогая забраться следом. За спиной со скрежетом захлопнулась решетка, отделяя нас от выхода на поверхность. В этом было что-то окончательное – теперь пути назад у нас нет. Или они – или мы. Не выполнил задание – можешь не возвращаться. Сражайся, пока можешь, и не оглядывайся назад.

Мы прошли немного вперед и свернули в узенький боковой коридор. Шаги гулко отдавались эхом, вода тихонько журчала и щедро делилась испарениями. Позади кого-то стошнило. Я усмехнулся. Бедный парень. Ничего, привыкнет. Обрез подошел ко мне.

— Как разделяться будем? – спросил он.

— Вы идите направо, мы налево. Встречаемся тут через полчаса, проверьте резервуар в конце коридора. Да, и скажи своим ребятам, не ходить поодиночке. Не менее пяти человек в команде, слышишь? Коридор маленький, за день успеем обследовать все. За пределы города под землей не соваться. Удачи, Джонни.

— Удачи, Дэннер. – Он хлопнул меня по плечу и увел своих в противоположный коридор. Я повторил небольшой инструктаж и добавил еще, чтобы не подходили к морде и хвосту. Эти твари мордой и хвостом цепляют. Ментально... Кондор, наверное, переживает. Ну, что ж поделаешь.

Я подумал об Аретейни – и в груди потеплело. Тоже, наверное, беспокоится. Эта простая мысль вдруг придала сил и уверенности. Я вернусь. И вернусь с победой. Я не имею права ни умереть, ни проиграть. Я вернусь к ней.

Ласточка бестолковая...

Ласточка... А что, забавно. Ей подходит. Когда-то я читал одну старую легенду, будто ласточки приносят на крыльях весну. Только для меня это аллегория. Весна для одного человека ведь тоже весна.

А если для двоих?..

Тут бросило в жар от подобных мыслей, и я себя одернул. Все, довольно, Селиванов. Ты на работе, к слову – если тебя это все еще интересует.

Фонарик выхватывал из темноты поочередно то мусор, то водозаборные решетки, то замшелый кирпич стен. Иногда – с писком убегающую от света крысу. Черт их знает, что в этих коридорах. Тихо и темно, где-то звонко капает вода, и капли будто перекликаются множеством голосов. Мерно гудят трубы, поет ветер на разные голоса – там низкий гудящий бас, там – тоненькая, будто плачущая, флейта, там – неравномерные завывания скрипки. Будто какой-то странный, пугающий оркестр, слаженный в своей жуткой для человеческого восприятия приглушенной какофонии. И звонкий аккомпанемент фортепиано капель. И шорохи отовсюду.

Интересно, кто это все построил? Давно, наверное, это было, и трудились тут очень много людей. Где-то здесь наверняка ходят эти таинственные поезда.

Едва только я об этом подумал, как пол завибрировал, рассыпаясь утробным перестуком и мерным шумом – совсем близко, внизу, под ногами. Я даже остановился от неожиданности.

Да так оно и есть!

Это они. Поезда...

Мне вдруг невероятно, до безумия, захотелось пробить дырку в полу и – хотя бы на одну секунду! – взглянуть на поезд. Я был уверен, что это поезд. Я, черт возьми, знал, что это поезд! Что же еще?!

Ребята мои замерли и синхронно похватались за пистолеты. Кто-то тихонько испуганно вскрикнул. Я не выдержал, рассмеялся.

— А командир у вас сумасшедший! Ему все несчастные пресловутые поезда мерещатся. Может быть, над нами мост? Это он мои безумные фантазии магнитит.

Они замерли, уставившись на меня, будто на привидение. Кто-то спросил:

— К-командир, что это? Они, да?..

Я перестал бессовестно ржать и махнул рукой.

— Да какой там. Поезда это, сказал же.

И снова все переглянулись с видом консилиума врачей у постели больного. Ну их к черту. Не хотят говорить – сам узнаю. Позже. Ясно же, в психи меня записали давно, прочно и надолго. Вот только есть за этим что-то еще, что-то, мне пока что незнакомое.

Наверняка я тут уже был. Наверняка зацепили. Недаром же я хорошо знаю дорогу.

Но тогда какого черта я все еще делаю в патруле? Версия хороша, да не вяжется.

Адреналин пьянил похлеще алкоголя, вызывая почти наркотическую эйфорию. Опасность возбуждала и манила – я чувствовал себя ребенком, впервые заглянувшим в пропасть. Снова невероятной силы эмоциональный подъем.

Черт, да я точно псих.

Ну и ладно.

Лично мне данное обстоятельство ничуть не мешает.

Стоило стихнуть поезду, как за спиной застучали легкие стремительные шаги. Я обернулся и вскинул оружие, но увидел всего-навсего тоненькую и проворную девичью фигурку с растрепанными коротко стриженными черными волосами. Девочка во весь дух неслась к нам по коридору, и встречный поток воздуха отбрасывал волосы назад с лица, открывая шипастый ошейник и выступающую над плечом рукоятку короткой самодельной глевии. Ребенок, да и только!

Еще этого не хватало!

— Привет, Нэйси. – Я опустил пистолет. – И что же привело тебя в столь дивные края, позволь расширить кругозор?

Нэйси остановилась, переводя дыхание и очень стараясь выпрямиться. Волосы хлестнули по лицу, когда она согнулась, упираясь руками в колени чтобы отдышаться. Я бы ее убил, честное слово. Сам. Чтобы тварям не досталась.

Нэйси была одета в открытую темно-синюю майку, в которой несказанно легко получить ссадину (может, это она в качестве приманки рассчитывает пустить себе кровь? Не знаю о ее способах), камуфляжные штаны, перепоясанные широким солдатским ремнем (хорошая пряжка! Такой только нечисти по морде бить) и совершенно немыслимые сапоги с множеством явно ненужных, на мой взгляд, ремешков и металлических деталей. В таких только по канализациям и бегать. Всех тварей топотом распугаешь, ага. А скорость!.. Просто сказка.

— Нэйси, – сдержанно произнес ваш рассказчик, – я все еще жду от тебя ответа.

Девочка распрямилась. Со скуластого лица поблескивали в темноте большие и невыразимо трогательные зеленовато-болотные глаза, из чего я заключил, что Нэйси сейчас в приподнятом настроении и вот-вот готовится канючить. А вообще-то, у Нэйси глаза меняются. Когда она злится, они у нее пронзительно-синие.

— Команди-ир! – немедленно заныла она. Ну, точно. Я ж говорил. – Я окажусь полезной, вот уви-идите! Ну, пожалуйста, возьмите меня с собой!..

— Придушу, – обреченно уведомил я, запихивая пистолет обратно в кобуру. – Я тебя сюда приглашал?

— Никак нет, товарищ командир! – бодренько отчеканила в ответ Нэйси. Она вся прям так и лучилась радостью – еще бы, в первый раз пробралась за патрулем в настоящий рейд.

— Придушу, – повторил я. Развернулся. – Идем. Меня слушаться, под ногами не путаться, ни на шаг от меня не отходить, ясно тебе?

— Ур-ра-а-а-а!! – завопила Нэйси, кидаясь мне на шею и от души целуя в ухо. Дорвалась-таки, бестолочь. Хотя, должен признать, бестолочь ужасно милая.

И в этот момент что-то загудело, с нарастающим шелестом стремительно приближаясь нам навстречу.

— Тва-ари-и!.. заорал кто-то, уворачиваясь в сторону. Ребята кинулись врассыпную, с потолка извернулось что-то огромное, скользкое и ртутно поблескивающее, я рефлекторно дернул Нэйси вниз, и мы вжались в пол, а над головой пронеслось длинное, словно у змеи, гибкое тело.

— Лежать! – заорал я. – Все вниз! Стреляйте в голову, к ней не приближаться!.. Погодите, подпустите поближе...

Сам я тут же вскочил, в движении выхватывая пистолет и всаживая в тварь всю обойму. Нэйси барахталась в мутной воде, отчаянно пытаясь достать свою глевию, а тварь с невероятной скоростью взмыла под потолок. Видимо, по нему она и перемещалась – да так, что ей мог бы позавидовать любой мифический поезд. Правда, поезда, как правило, по потолкам не бегают.

— Лежать!.. – Я прижал барахтающуюся Нэйси. Кто-то заорал и – стремительно взмыл вверх. Ага, да у нее еще и щупальца имеются.

— Отпусти!!.. – не своим голосом заорал я, бастардом отсекая щупальце. Тварь зашипела, выпустив жертву, парень шлепнулся в воду, подняв каскад мутных брызг, меч надежно застрял в плоти, заливая руки черной дымящейся кровью, обжигающей, будто кислота. Я извернулся, теряя равновесие и выдергивая-таки свое оружие, полетел вслед за товарищем, в глазах потемнело от боли.

— Товарищ командир! – тормошила меня Нэйси. Она, поскользнувшись, едва не булькнула носом в воду, отвоеванный патрульный скулил и извивался, затем вдруг рассмеялся – глухо, безудержно, страшно. Я торопливо вздернул его за шиворот и поймал совершенно безумный, остекленевший взгляд.

— Ах ты, сволочь! А ну, иди сюда!..

Я взъярился. Пальцы разжались, рука выпустила воротник форменной куртки, патрульный шлепнулся в воду и забулькал носом в грязной воде. Не помню, как оказался наверху – злость и ярость алой пеленой застлали глаза, меч-бастард, коротко размахнувшись, с чавканьем вошел в змеевидное тело, рассекая его пополам, черная кровь брызнула на лицо, но я больше не чувствовал боли. Меня охватило только одно, дикое и яростное, желание – убить. Мы завертелись в каком-то бешеном танце – тварь билась и извивалась, я раз за разом наносил удары, легко взлетал тяжелый, скользкий от грязной воды меч в руках, полосуя «змею» на куски. Откуда-то сбоку слышался голосок Нэйси, умоляющий кого-то подняться и сражаться, оглушительно гремели выстрелы, отражаясь от кирпичных стен, громадный серо-блестящий хвост бил по каменным плитам пола. Больше ты у меня никого не убьешь! Ты просто не успеешь! Только посмей!

— Дэ-энне-е-е-ер!! – Чернявый.

— Гранатой ее! – заорал я ему, не оборачиваясь. – Пусть только пасть вначале раскроет!

Не смотреть ей в глаза, не смотреть ей в глаза!..

Раздался влажный чавкающий хруст – и к моим ногам тяжело шлепнулась половинка человеческого тела. И взорвалась граната. Только чернявый не успел ее достать – успел я.

Взрывом тварь разметало на куски, на кровавые ошметки. Вода вскипела. Длиннющий змеевидный хвост задергался в последней агонии, нанося беспорядочные удары и ссыпая каменную крошку с потолка.

И все стихло.

Кто-то приглушенно стонал. В воде плескались двое, обнимаясь и то безумно смеясь, то принимаясь синхронно рыдать. Я устало поднял пистолет, прогремело один за другим два выстрела – и плач затих.

Поднялся.

— Сколько нас?

— Восемь, товарищ командир. И девчонка...

— Раненые есть?

— Нет, товарищ...

Я вдруг снова взбесился – да что же это такое! Потерял в первом же бою половину отряда! А сколько их еще здесь – неизвестно.

— Я кому сказал, не разбегаться! Чем слушали?! Задницей?! Идиоты! Чертовы идиоты! Бестолковые дети!!..

— Дэннер...

Я почувствовал, как ко мне сбоку прижалась Нэйси. Она судорожно ревела и дрожала. Злость схлынула, оставив вязкую прозрачную пустоту. Я выдохнул и опустился прямо на пол, машинально обнимая девочку одной рукой. Голос на этот раз прозвучал тихо.

— Идиоты... чтоб вас всех...

Потолок был испещрен глубокими неровными бороздами, будто от когтей. Ошметки твари сплошным ковром покрывали пол и стены. Боль, наконец, добралась, обжигая руки, шею и левую половину лица, под ворот стекало горячее, быстро застывающее и липкое. Проверять, что там со щекой, не хотелось. Я взял себя в руки и поднялся.

— Идемте дальше. Не отходите далеко, и следите за техникой.

Ребята завозились, поднимаясь. Кто-то судорожно всхлипывал. И кого-то беспомощно звал.

— Кто ж знал, что они по потолку-то бегают... товарищ командир...

— А она большая...

— А нас мало осталось...

— Молчать! Довольно. Соберитесь. Теперь мы многое узнали. Практика всегда не уступает теории. Делайте выводы, ребята. Все у нас получится. И, к слову, от боковых коридоров держитесь подальше.

Мы перешли мостик и свернули за следующий поворот.

— Товарищ командир!

Я обернулся. И внезапно почувствовал, как неприятно закружилась голова. Только не это. Еще один...

Двое поднесли раненого ближе – и я узнал Чернявого.

Артемис улыбался. Он быстро заговорил, но губы при этом продолжали растягиваться в улыбке, будто он силился стащить с лица прочно сросшуюся с кожей резиновую маску.

— Дэннер, со мной что-то не то. Я как-то странно себя чувствую... мне страшно... сделай что-нибудь – это же ты у нас умный!.. Смешно, правда?.. Что со мной?!.. Дэннер...

Нэйси тихонько взвизгнула и спрятала лицо у меня на пояснице, вцепившись в ремень куртки. Я опустился на колено, протянув руку, и осторожно оттянул товарищу веко, проверяя зрачки. Кто-то светил фонариком – зрачки вполне реагировали на свет. Артемис дернул головой.

— Ты что делаешь?.. Я в порядке, да?.. Или нет?.. Скажи, что я в порядке!

Я поднялся.

— Зацепила. Несильно, должен оклематься. Видите, он вполне себя осознает и на свет поворачивается. Помнит мое имя. Будем надеяться, что сможем вытащить его. Он вполне боеспособен. Идемте дальше.

Артемис удивленно повернулся на мой голос и потерял сознание. Товарищи подхватили. Нэйси так и продолжила путь, цепляясь за мой ремень. Ребенок. Еще ее нам тут не хватало.

— Эй, – окликнул я, – солдат ничего не боится. А, Нэйси?

Она нервно вскинула на меня глаза и судорожно кивнула. Глаза были ярко-оранжевые от страха и растерянности. Но она все же, улыбнулась.

— Слушаюсь, товарищ командир. Я не боюсь.

— Вот и хорошо.

Нэйси отцепилась и, гордо вскинув голову, деловито зашагала рядом. Умница.

— Значит, так, – принялся негромко рассуждать я. – Их было две. Одну мы уложили, другая уползла в эту сторону. Двигаются они чересчур быстро для того, чтобы нам с ними тягаться. Они даже датчики опережают – куда уж нам. Умеют цепляться за потолок, что вовсе не снижает их скорости. Отнимают разум с расстояния не менее десяти метров... – Тут я даже остановился, и Нэйси едва на меня не налетела. – Черт-те-что получается. Должны же они хоть чего-то бояться. Так не бывает.

Волейнар

Возвращался я ночью, зато с хорошими новостями. Ну, это ничего – как там двуногие говорят – ворон ворону крыло не откусит… или что-то вроде того. Твари нас не трогают, почти никогда – боятся. А сами мы… ну, если и твари, то частично. А я, честно говоря, нас воспринимаю, как высших тварей. У нас ведь есть разум. И какие-то чувства, а не только одно желание убивать. Хотя, насчет чувств – это больше по части двуногих. А у зверя какие могут быть особенные чувства?

Обратился я только перед самой избушкой. Мне, вообще, больше нравится звериный облик – на мой взгляд, он гораздо совершеннее. Впрочем, все зависит от ситуации – человеком тоже не так уж и плохо. Человек может взять в руки оружие – потому что у него есть руки, и становится вовсе необязательно гонять добычу и рвать ее зубами, если ты, к примеру, устал или ранен. Если задуматься, и у тех, и у других есть свои преимущества и свои недостатки…

Однако я отвлекся.

Еще снаружи я учуял незнакомый запах. Ага, значит, у нас новенькие. У порога я принял человеческий облик, поднялся на скрипучее крыльцо и вошел.

Новенькой оказалась девчонка. Обидно. Хотя…

Она сидела у камина, сжавшись в комочек. По-моему, ее здорово беспокоили шумы, шорохи, вой и рычание, доносившиеся снаружи. Нечисть, что вы хотели. Правда, в дом твари не суются никогда. Боится нас вся эта шушера, хотя, сам видел только что, как ошивается вокруг. Особенно мертвяки – чуют, твари, живую кровь. С наступлением ночи земля в лесу кишит ими как гнилой труп червями – ступить негде. Люди обычно в лес не суются, но коль скоро эта глупая падаль утащит одного из них – моментально начинается драка не на жизнь, а… я сказал бы «насмерть», да они и так уже дохлые.

Кстати, все лапы перемазал, пока шел. Мерзость.

Я пригляделся и сообразил, что девку беспокоит не только ночной вой. Она оберегала руки, а из-под коротких штанин выглядывали повязки. Значит, подстрелили.

— У меня добрые вести, – сказал я Гюнтеру, который сидел тут же и, естественно, выстругивал фигурку – у каждого свои причуды.

Девка, видимо, решила, что я ее не заметил, но, на деле, я просто не показал виду – много чести, здороваться с ней еще.

— Охота? – улыбнулся Гюнтер.

— В городе часть патрульных ушла в рейд.

Гюнтер улыбнулся еще шире. Я его понимаю – давненько мы не охотились.

Девка хлопнула глазами, видимо, не понимая, о чем речь. Тугие короткие медные кудряшки, зеленые глаза… Я безошибочно узнал в ней лисицу. В зверином облике она должна быть еще красивее. Я представил себе рыжую шерсть, пышный хвост, гибкую спину, хитрую мордочку. Да, она, определенно, очень даже, ничего.

Но тут девка снизила все впечатление. Видимо, я ошибся, решив, что она напугана – меня явно обманул ее несчастный вид. Потому что она немедленно влезла:

— А на кого вы собрались охотиться?

Я расхохотался, а Гюнтер – тот разулыбался во весь рот.

— Дурак, – обиделась девка.

Нет, это уже слишком. Я шагнул к ней и предупредил:

— У нас действует закон сильного.

— …Но не умного? – отозвалась она, глядя на меня снизу вверх исподлобья.

Нет, ну, какова нахалка. Я протянул руку – одной моей ладони хватило стиснуть тощую шею, и обнаглевшая самка захрипела и задергалась, отчего на бинтах проступили красные расплывчатые пятна. Вот так. Нечего ей выпендриваться – чай, не у себя дома. Когда я разжал пальцы, гонора у нее значительно поубавилось, и можно было вернуться к разговору, что я и сделал.

— Щедрый подарок к Большой Охоте.

Гюнтер отложил фигурку и нож и потянулся.

— Так на кого охота? – снова спросила девка изрядно охрипшим голосом.

— На двуногих, – отозвался Гюнтер.

— На людей? – распахнула глаза она.

— На людей, на людей, – нетерпеливо отозвался я. – Что вылупилась, мелочь?

— Я не буду охотиться на людей, – заявила рыжая.

— А тебя никто и не берет, – осадил я.

— А я не про сейчас, а про вообще. Я никогда не буду.

Тут я рассердился. Умная нашлась, тоже мне.

— А они на тебя?.. Тебя уже, вон, подстрелили. Мало? Людей надо убивать.

Рыжая выразительно фыркнула и отвернулась.

Гюнтер поднялся.

— Тогда жди тут, лисичка, – примирительно сказал он. – Если выходишь в лес – лучше оборачивайся, тогда нечисть не тронет.

Ничто не может сравниться с настоящей, живой охотой. Через десять минут мы уже неслись по густому подлеску, сопровождаемые скрипом и воем нечисти. Мы – почти вся Стая. Мы вышли на охоту.

Дэннер.

Шаги гулко отдавались эхом от каменных стен. Пол под ногами скользил и расползался липким налетом гнили. Нэйси шагала рядом, а чуть поодаль тащились мои ребята. Я старался не оборачиваться. Эх, будь моя воля, я бы их всех сейчас отправил домой. Они ведь даже пожить еще не успели, а им уже умирать...

А сам ты – успел?

Иди ты, сказал я ехидному внутреннему голосу, вечно лезущему не в свое дело, и снова принялся размышлять о тварях.

У них должно быть слабое место. Должно. Оно есть у всех живых существ – равно как и у не очень живых. Так, что мы имеем... Вроде змеи, брони нет, у головы нечто вроде длинных щупалец... Или они у них расположены по всей длине туловища? Не заметил.

— Нэйси.

— Да.

— У них щупалец много?

Нэйси обернулась.

— Много, командир.

— Раз, и два, и три-четыре,

Меня грамоте учили...

— Чего? – удивилась Нэйси. Я принялся грызть сустав на указательном пальце. Палец был грязный. Нет, ну до чего же паскудная привычка! Все никак не отделаюсь.

— Головой вперед ползают?

— Кажется, нет...

Ага. С этого, пожалуй, и начнем...

Датчик буквально взвыл, захлебываясь истеричным писком.

Почти одновременно где-то впереди грузно плеснуло в воде.

— Стоять! – Я даже руку поднял в предостерегающем жесте – вдруг не все услышали. Девять человек мгновенно замерли на месте, Нэйси, пригнувшись, отступила на шаг и вытащила-таки глевию. Плеск стих.

— Впереди резервуар, – негромко проинформировал я. – Он глубокий, наверняка там кто-то обосновался. Не подходить к воде. Не расходиться, держаться подальше от верхних труб. Остальное знаете.

Аретейни.

Дэннер ушел.

Я некоторое время потопталась у двери, затем принялась мерить шагами коридор. Коридор был короткий, и много я не намерила. Сказать, что сердце у меня в тот момент было не на месте, значит – ничего не сказать. Боги, да мне просто хотелось выть и лезть на стенку! Пачка сигарет улетела за три часа, улетела в окно серым дымом, а вслед за содержимым – и сама пачка, только уже в мусорное ведро. Многочисленные ранки саднили, и эта боль хоть как-то отвлекала.

Почему меня настолько беспокоит его жизнь? Я же его совсем не знаю. Только я же вижу, что он хороший, а я в людях обычно не ошибаюсь. У него теплая упругая аура, как у человека сильного, честного и надежного. И мне хорошо с ним. Было.

А теперь он ушел.

И неизвестно, вернется ли.

Тут я даже вскочила. Ну, все. Если гора не идет к Магомету, значит, трава была некачественная. Больше не могу.

Я разжала пальцы, глядя на лежащий на ладони ключ и торопливо размышляя. Дэннер предостерег, чтобы в темноте я на улицу не выходила. Но как-то же люди ходят. У людей есть оружие. У меня нет. Ладно, где наша не пропадала. Как-нибудь разберусь на месте.

Я наскоро зашила дыры на платье и вышла на улицу. Окно в подъезде было выбито, по полу, раскалывая плитку, змеились сеткой трещины. Лестница угрожающе пошатывалась, но спустилась я без приключений. Внизу у дома стояли бульдозеры, и бригада рабочих ремонтировала фундамент. У рабочих тоже было оружие, холодное и огнестрельное – у кого сабля, у кого катана, у кого, как и у Дэннера, меч-бастард. Пара человек носила арбалеты, еще трое – обрезы. У кого-то наблюдались легкие пистолеты и метательные ножи. Я была уверена, что странный город залечит раны. Фонарик, найденный у Дэннера в ящике на кухне, выхватывал из темноты улицы, раскидистые городские деревья, стены домов. Фонари не горели. Во всем городе пропало электричество. Дэннер, помнится, этому ничуть не удивился. Значит, дело привычное.

Я прошла еще метров пятьсот по длинной широкой улице – наверняка проспект – и вдруг услышала чей-то тихий плач. Плакал ребенок – совсем недалеко, кажется, в черной пасти подворотни справа.

Подворотня оказалась длинной и темной, внутри гулял сквозняк. Мне отчего-то подумалось, что ее вполне могли облюбовать кошки, но кошек не было. Я вообще не заметила на пустых и безлюдных улицах ни одного из привычных городских животных. Не было здесь ни кошек, ни собак, ни крыс, ни даже вечных городских пернатых обитателей – голубей, воробьев и ворон. Высоко в небе кружились какие-то птицы, но они были огромные и обладали странными голосами. Я таких ни разу не слышала, а птицы, перекликаясь, следовали за мной неотступно, и этим пугали.

На ступеньках грязного крыльца с заколоченной крест-накрест дверью сидела девочка лет десяти. Худая, но еще по-детски пухленькая, с густыми коротко стриженными, как у мальчика, черными волнистыми волосами, которые челкой падали на пухлые ладошки, закрывшие лицо. Девочка была замысловато одета, и мне это понравилось – знак независимого мышления и смелой фантазии. Джинсы, высокие ботинки, сумка-планшетка через плечо и какие-то немыслимые кофточки. На руках – по локоть – усыпанные шипами кожаные браслеты-наручи, какие обычно носят панки или блэк-металлисты. За спиной у девочки висел странный предмет, напоминающий по виду одновременно и палаш, и шашку.

При виде меня девочка моментально вскинулась, подняв покрасневшие заплаканные глаза и подбираясь, точно испуганный зверек. Маленькая детская ладошка скользнула к кобуре пистолета. Я приветливо улыбнулась и осведомилась, как ни в чем не бывало, будто не замечая всех этих действий:

— Помощь нужна?

Девочка мотнула головой, не отрывая от меня напряженного взгляда. Я присела на корточки и доверительно сообщила:

— А мне, вот, нужна. Я здесь первый день, и нахожусь в гостях, а хозяин ушел. Он патрульный, Дэннером зовут, может, знаешь его?

Девочка по-прежнему молча, кивнула.

— Ну вот, – продолжила я. – Я беспокоюсь. У меня ни одежды, ни оружия, ни какой-либо защиты, я совершенно не знаю города, у меня нет здесь знакомых. Не подскажешь, где можно достать оружие? Страшновато одной.

Девочка, похоже, задумалась. Затем тихо спросила, едва разжимая плотно сомкнутые губы и не глядя мне в глаза:

— На какой руке Дэннер носит кольцо с печаткой?

Я так удивилась, что ответила прежде, чем сообразить, что меня просто проверяют.

— Кольцо? У него нет никакого кольца. Во всяком случае, я у него колец не видела. Хотя, впрочем, у него на правой руке два серебряных браслета. Витые такие, с рунами. Что-то мне подсказывает, что это не простое украшение.

Девочка заметно расслабилась и принялась снова шмыгать носом. Затем подвинулась и хлопнула ладонью по ступеньке.

— Садись. Курить будешь?

— А у тебя есть сигареты? – еще больше удивилась я. Голосок у девочки был чистый, хотя и чуть приглушенный, непохоже, чтобы она курила. Она пожала плечами.

— Нет, обычно не бывает. Но я нашла пачку сигарет под окнами участка и теперь не знаю, что с ней делать. Хотела вначале Кондору отдать, но он бы тогда обо мне плохо подумал. А мне надо в патруль поступать. – Девочка, извернувшись, полезла в карман и протянула мне пачку сигарет. Пачка была зеленая, голографическая, а надпись на ней состояла из латинских букв. Однако слова были какие-то незнакомые. Странно, я же вполне понимаю местный язык, и меня понимают. Язык похож на русский, но с небольшими искажениями и значительным заимствованием иностранных слов. Причем, из разных языков. Но и некоторые привычные для меня речевые обороты из него исчезли, равно как и многие слова.

Я закурила и поинтересовалась у девочки:

— А чем ты так расстроена? Я могу тебе помочь?

Она отвернулась и, вытянув ноги, принялась ими болтать, глядя вниз.

— Нет. Это все они. – Голос неожиданно сорвался на крик. – Это все туман! Это он всех забирает. Это он забрал у нас его... и ее тоже...

— Кого? – уточнила я. Девочка обернулась. У нее были ярко-синие глаза.

— Нашего отца. Он теперь один из них. Когда я поступлю в патруль, я его убью. И их тоже. Я убью их как можно больше, чтобы добраться до тех, кто их у нас отнял! А теперь пропала моя сестра. Она хотела пойти в рейд на подземных тварей, а мне ничего не рассказала, но ее Алиса выдала. Алиса странная, но зато она мне рассказала про Нэйси. И про него. И еще она рассказала про тебя.

— Про меня?!

— Она сказала, что Дэннер принес из леса раненую в белом платье. Наверное, это была ты.

— Я, – грустно оглядев некогда белое платье, согласилась я. А девочка протянула мне руку. Левую.

— Я Лесли. Будем знакомы.

Я тоже подала левую руку и пожала маленькую ладошку.

— А я – Аретейни. А давно пропала твоя сестра?

— Четыре часа назад. – Лесли вздохнула.

— Может, она увязалась за отрядом? Могло такое быть?

Лесли задумалась.

— Без меня?.. – наконец, недоверчиво уточнила она. – Нет, это вряд ли... Кто ее пустит с отрядом-то?.. Хотя... Знаешь, что? Пошли пока что, к Лидии, попросим у нее одежды для тебя и пистолет. А то босиком ходить здесь опасно, в этом районе ужасно много ползучек. Да и вообще... Идем.

Мы поднялись – точнее, это я поднялась, а Лесли легко вскочила – и направились дальше по темным улицам. Девочка бежала, слегка пригнувшись, сгруппировавшись в какой-то защитной позе и не выпуская из рук заряженный пистолет, из чего я заключила, что Дэннер не напрасно велел мне сидеть дома. Тут меня охватила какая-то нелепая обида – ага, мне велел, а сам в коллектор полез.

Вскоре перед глазами выросло двухэтажное строение с неоновой вывеской, правда, сейчас не работающей. Зато по бокам от входа горели масляные фонари – видимо, как раз для таких случаев. Лесли потянула тяжелую дверь – и мы оказались в баре.

Лидия

Сегодня подземные твари, заявившись, разворотили полгорода, и теперь я провожаю посетителей в туалет на заднем дворе и таскаю воду из колонки, а посуду мою в тазике, что, в связи с отсутствием еще и электричества, заставляет задуматься о смысле жизни и прочих философских радостях. Настроение ни к черту! И Дэннер мне вчера отказал. И что ему не нравится?! До этого, вроде, все нормально было. Не подумайте, что я переживаю из-за мужика, но мне с ним хорошо. Он немного псих, а меня к таким людям тянет. Выражаясь моим языком, я люблю людей, обладающих нестандартным складом мышления. Да и в остальном, хм... я бы его ни на кого не променяла. Нет, отношений у нас никогда не было, просто мы иногда встречались. Для разрядки. Но с ним хорошо, и мне обидно, чего это он меня вдруг послал. С полчаса я вертелась у зеркала и так и не нашла никаких очевидных признаков старения или же явных физических недостатков. А может, я ему разонравилась?.. Или просто надоела?.. Ну, да, конечно, куда ж мне с ним тягаться. Особенно в постели. Я еще не встречала ни одного мужчину, хотя бы немного приблизившегося к его уровню, и все комплексовала, что я-то так не умею – и вот, пожалуйста! Я ему надоела. Еще бы!

Мир – отстой! И жизнь отстой. И я – ходячая банальность. Я всегда это знала!

Яростно надраивая барную стойку, неизвестно, зачем, я так и впадала в состояние глубокой депрессии – как вдруг зазвенел на двери колокольчик. Пришлось поспешно натягивать на лицо жизнерадостное выражение – а то как же. Всех людей надо поддерживать. Настроение – оно имеет свойство передаваться как педикулез, то есть, быстро и прочно. Поэтому я всегда стараюсь казаться приветливой и жизнерадостной.

Вошли двое. Одну я знала – десятилетняя Лесли Баррет, у нее еще есть сестра на два года старше. Обе изо всех сил стараются поступить в патруль. Вторую – стройную молодую женщину с длинными волосами, одетую в истерзанное до неузнаваемости и грязное платье, я видела впервые. Обе уверенно проследовали ко мне и Лесли сказала:

— Здрасьте, как дела?

— Хреново, – со вздохом призналась я, быстро отирая руки о джинсы. – Чего будете?

— У меня тоже, – беззастенчиво сообщила Лесли, косясь на то место, где вчера сидел Странник. – У меня сестра пропала.

— Сочувствую. Может, сока хотите? Или чаю?

— Нет, спасибо, – отказалась девушка.

— Лидия, – Лесли поднялась на носочки, опираясь руками о стойку, – у вас, случайно, одежды ненужной нет? – Она кивнула на свою спутницу. – Вот, для Аретейни.

Я критически оглядела девушку. Пожалуй, найду чего-нибудь. Город есть Город, тут все друг другу помогают, чем могут.

— Погоди, сейчас посмотрю. А вы пока поработайте за меня, я быстро.

Сбегав наверх, я притащила джинсы, носки, блузку и плащ. И пару сапог. Сапоги, правда, были выходные, с каблуками. Но других у меня не было. Только ботинки – да и те сейчас на мне.

— Спасибо! – искренне обрадовалась девушка. Замерзла, наверное, босиком по городу весной бегать. Радость была настолько искренней, что я невольно улыбнулась.

— Не за что. Можешь переодеться вон там, в подсобке.

— И чего-нибудь для самообороны, – попросила Лесли. Я призадумалась.

— У меня, что, оружейный склад? Где я тебе возьму... хотя... Погоди, кажется, есть винтовка. Вроде, запасная, но, если уж надо... А вы, кстати, куда собрались?

— Нэйси искать.

— Одни?!

— Для того и винтовка, – сообщила из подсобки девица.

— Ну, знаете ли.

Психи. Погибнут ни за грош, да и нет смысла. У нас в Городе что упало – то пропало. Если Нэйси исчезла – то она уже в тумане, и нечего ее искать. Тем более, ночью. Куда они собрались, интересно? Но винтовку я им принесла – хоть какой-то, но шанс. А отговаривать их бесполезно.

— Да хранит вас звездный свет! – крикнула я вдогонку и едва удержалась, чтобы не добавить «посмертно». От двери донеслось ответное «И вас тоже!», и обе ушли. Жалко, все-таки, сестричек. Хорошие были девчонки.

Аретейни

Я, наконец, согрелась и даже успела пристрелять винтовку, когда вышли из бара. Патронов, правда, было маловато, но с этим уж ничего не поделаешь.

Мы шли по темным улицам, и мне все казалось, что идем мы ужасно медленно, хотя и торопились изо всех сил. Я все старалась отыскать на небе луну и звезды, но небо было непроницаемо-черное, будто над городом раскинулся такой высокий потолок. Облака, что ли?.. Тогда почему черные?

Все здесь было не так, все опасно и непривычно. Хотя, человек ко всему привыкает, и вскоре даже чернота неба перестала меня беспокоить. Лесли уверенно вела меня ко входу в коллектор. Мы прошли мимо речки, на несколько метров выныривающей из труб, поднялись на смотровую площадку, откуда спустились, продравшись через заросли городского сквера, прямо к небольшим частным домикам, в одном из которых жила Лесли, прошли мимо городского госпиталя и участка, миновали боком улицу Дэннера, пересекли мост над железнодорожными путями... Шли долго. Ноги начали немного побаливать на каблуках, хотя каблуки были, вроде, не очень высокие.

— Вот, – наконец, сообщила Лесли, когда мы спустились под латаную дамбу и остановились на бережке выбегающей из труб грязной речушки. – Мы пришли.

Черная в темноте пасть трубы была перегорожена проржавевшей, но все еще крепкой решеткой, закрытой на тяжелый амбарный замок. Начинаясь от левого берега, вглубь тоннеля убегали решетчатые металлические мостки. В трубах что-то гудело и утробно урчало, будто призывая остановиться и дальше не ходить. Я прошла по мосткам и дернула замок. Он не поддался.

— Только надо придумать, как внутрь пролезть, – сказала я. – А другого входа нет?

— Мы же не хотим ползать по водосточным трубам, – пожала плечами Лесли, роясь в своей сумке и, видимо, не находя искомого. – А ты пальни в замок.

Я с сомнением на нее покосилась, но послушно вскинула к плечу оружие. Глазомер у меня хороший, и стрелять я умею. Вот только сомневаюсь в успехе данной затеи. Винтовка ткнулась сквозь тонкую блузку холодным прикладом, и я тщательно прицелилась, опустившись на колено. У нее сильная отдача, и свалиться в грязную воду мне не хотелось. Грохнуло. Труба прогремела эхом, отдача толкнула меня в плечо. Замку хоть бы хны.

И вдруг я ощутила чье-то присутствие.

Так бывает – человек как-то интуитивно чувствует чей-нибудь взгляд, или то, что он не один. Вот и я почувствовала. И взгляд, и присутствие. Более того, и то, и другое – враждебное. Я вскинула голову и встретилась взглядом с парой желтых звериных глаз.

Зверь был похож на волка, только крупнее, мощнее и абсолютно черный. Он стоял надо мной на мосту дамбы, а из приоткрытой в оскале пасти капала слюна.

Некоторое время мы смотрели друг на друга – я и волк, затем зверь приподнял, будто в улыбке, верхнюю губу и мягко спружинил на лапах.

— Стреляй! – заорала Лесли. – Это оборотни!

Я уперлась покрепче и, не раздумывая, нажала на спуск. Серебряная пуля вошла в глазницу – и зверь, издав короткий, тут же оборвавшийся, скулеж, грузно шлепнулся в воду, окатив меня брызгами. Я вскочила, развернувшись к решетке спиной, и снова вскинула оружие. Шесть патронов в магазине. Лесли, стоя рядом, метко уложила выстрелом в сердце громадного койота, и медведя, затем еще одного волка. Оборотней было штук семь – все разные.

— Сейчас, – шепнула мне Лесли, – отстреляемся и еще раз попробуем.

Но пробовать не пришлось.

Следующим выстрелом я отправила к праотцам матерого лиса и, не удержавшись, повалилась на спину. Вперед мягко скользнула крупная черная пантера, остановившись на берегу реки, и прыжком влетела в решетку. Лесли дернула меня за руку, буквально выдергивая из ее клыков, пантера, уцепившись передними лапами за мостик, по инерции сомкнула челюсти и – перекусила то, перед чем мгновение назад находилась моя шея.

Петельку замка.

Пока пантера барахталась, восстанавливая равновесие и расшатывая хрупкий мостик, пока оставшиеся оборотни сжимали кольцо, пока я дивилась подобному фантастическому везению, пока мы с Лесли добивали стаю, из трубы неожиданно донесся далекий гулкий гром.

— Это они! – вскрикнула Лесли, прежде чем я успела опомниться, дернула меня за руку – и мы понеслись по тоннелю.

Эндра

Оборотни, как и было ими же обещано ранее, отправились на охоту и оставили меня одну в лесной избушке. А я себе места не находила. Огонь в печи потихоньку погас, а где взять новые дрова – я не знала. Дом был настолько маленький, что не имел ни сеней, ни подпола, ни чердака, ни даже каких-либо перегородок. Одна тесная комната с голыми бревенчатыми стенами и крохотной печкой, забитая под завязку поделками Гюнтера – такое чувство, будто он годами, день за днем, терпеливо их выстругивает, и ничем больше в жизни не занимается. С грубо сколоченного стеллажа скалились волки, изгибались рыси и расправляли крылья диковинные птицы, но больше всего там было медведей. Больших и маленьких, грозных и добрых, сидячих, стоячих и свернувшихся калачиком. Был даже один медведь в малиннике. Что ж, кого что вдохновляет.

Мне вдруг сделалось жутко в душной полутьме, среди неживых зверей. От боли навалилась липкая дурнота, и казалось, что деревянные поделки пристально изучают меня, готовясь наброситься и растерзать. Большая Охота.

Большая Охота…

На месте мне не сиделось. Почему-то запомнились слова рыжего офицера, который меня подстрелил. «Ты ведь людей не убиваешь». Он говорил так уверенно, что не поверить ему было просто невозможно. А откуда он, интересно, мог знать, убиваю я или нет? Вот, и не угадал. От этой мысли мне хотелось выть и кричать в голос. Как это я могу кого-то убить? Я же никогда… Хотя, о том, что я оборотень, я тоже не подозревала. Но похоже на правду…

Злости на патрульного я больше не испытывала: в конце концов, его вполне можно понять. И он в итоге все же оказался прав насчет оборотня – но неправ насчет убийств. Даже он в меня поверил. А я…

От таких открытий разболелась голова. К тому же, ужасно саднили и дергали раны, как будто там кто-то поворачивал раскаленный прут. Ох, и скверно. Снаружи и внутри.

Но хуже всего было, что я знаю, куда и зачем отправились оборотни – а поделать ничего не могу. Отговорить их, понятное дело, было совершенно нереально, а удержать силой я не смогла бы и без ран, а уж с ними – тем более. Тому, высокому, с надменным взглядом, похожему на волка, вообще достаточно меня толкнуть, и я отлечу, как осенний листик. Все-таки, плохо быть слабой девкой.

Хотя, стоп. В виде лисицы я, наверняка, буду сильнее. Да и дедушка говорил, мол, куда пойдешь – прими облик зверя. Вот, только как…

Снаружи что-то скрипело, двигалось и шевелилось, и высовывать нос было, откровенно говоря, боязно. Ну, да, я не герой. Ну и что? Боязно-то боязно, но надо. Я вздохнула и подхромала к двери. Правду говорил дедушка – оборотни, действительно, восстанавливаются куда быстрее людей. Будь я человеком, я бы с такими ранами провалялась пару дней без сознания, а потом еще с неделю не смогла бы пошевелиться. А теперь – пожалуйста – вполне себе шевелюсь. Правда, больно, зараза, больно так, что глаза временами застилает влажная пелена. Ну, ладно, ладно, слезы… Вот мне, кстати, и еще один повод – у животных болевой порог выше, чем у людей. Будет не так больно.

С противоположной стороны двери что-то гулко ударилось о доски и заскребло. Я даже отскочила от неожиданности. Что-то снаружи проползло мимо двери. Я вздохнула и, набравшись духу, толкнула створку.

Ночь обрушилась на меня миллионами запахов. Пахло смолой, травами, хвоей, перегноем, зверями и – нечистью. Последняя буйствовала вовсю. Честное слово, я никого не боюсь. Никого из людей, оборотней и прочих разумных существ. Но от вида этих вот, непонятных, жутких, бессмысленных у меня немедленно захолодило под ложечкой, а внутри все сжалось. Захотелось спрятаться обратно и не высовываться. Но я напомнила себе, что у меня, в конце концов, важное дело и ничего подобного не сделала.

Слева нечто размером и видом похожее на небольшое дерево, скребло ветками стену. Впереди что-то, напоминающее большую гусеницу, мерно извивалось, ползя по холодной траве. Над головой что-то постукивало и ревело – видимо, кто-то обосновался и на крыше. Кто-то длинный, ледяной и верткий скользнул мне по ногам, немедленно обвивая колени и пачкая повязки какой-то слизью, от которой по коже разлился неприятный холод.

— Уйди! – пискнула я, отшвыривая его. Признаться, голос прозвучал не очень уверено.

Так, все, сосредоточиться. Дедушка говорил, если обратиться – меня не тронут. Только вот, как можно сознательно сменить облик, я не представляла. До этого у меня это выходило как-то само собой. Последний раз, когда чернявый патрульный чуть меня не подстрелил, видимо, это вышло под влиянием стресса. А перед этим, когда я пришла в себя на дороге? Нет, я не знаю.

Тут нечто, похожее на куст, активно задвигалось и поползло в мою сторону. Честное слово, оно было очень жуткое – что-то среднее между растением и какой-то тварью, то ли со стеблями, то ли со щупальцами. Оно перебирало своими отростками по земле и так двигалось. Да еще и пощелкивало – у него были такие штуки, похожие на цветы, только жесткие и, наверное, выполняющие функцию челюстей или клюва.

Самым простым было, конечно, вернуться обратно, в избушку и захлопнуть дверь, но этого я себе позволить никак не могла. Поэтому просто шагнула назад. Куст-переросток радостно наступал на меня.

«Обращайся-обращайся-обращайся-обращайся» – скороговоркой твердила я себе. Только это мало помогало.

А тут еще и сверху что-то зашуршало так близко, как будто намеревалось плюхнуться мне на голову. Нервы у меня, наверное, стали похожи на туго натянутые струны. Больше всего хотелось заорать во все горло. Но этого я тоже себе позволить не могла. А тут еще и раны разболелись так, что хоть плачь. И, ни с того, ни с сего, мучительно заныли кости, как будто их кто-то выламывал. Или…

Дальше я не помню – перед глазами полыхнула ослепительная вспышка, а тело в который раз взорвалось болью.

Потом, мне казалось, начался какой-то бред. Я очнулась в темном затхлом тоннеле. По стенам метались огоньки от фонариков. А прямо перед собой я увидела… Ну, кого бы вы думали? У вас три попытки. Жар-птицу? Нет, не верно. Белую кошку с бантиком и с чашкой чаю в лапе? Тоже не то. Ага, а вот теперь верно – рыжего патрульного. И что бы вы думали, он делал? Точно, целился в меня. Помню, что я инстинктивно вскинула руки в защитном – и крайне глупом, надо признать – жесте. Еще помню, что он спросил про оборотней. А потом грянули выстрелы, и снова перед глазами у меня полыхнуло.

Потому, когда я в следующий раз пришла в себя, то решила, что умерла. Тем более, рядом не оказалось ни патрульных, ни фонарей, ни пистолетов. Вообще никого и ничего. Только тихо плескалась вода.

Правда, после смерти раны так не дергают, так что чуть погодя я пришла к выводу, что, все-таки, мне удалось на этом свете задержаться. Правда, как – это оставалось загадкой. Ага, должно быть, обращение удалось.

Я поднялась на ноги и обнаружила, что меня шатает, а колени дрожат. Прислушалась, но кругом было тихо. Воздух тоже был неподвижен, так что, в какую сторону идти, было совершенно неясно. На этом силы кончились, и я опустилась обратно на склизкий пол тоннеля.

Дэннер.

Ворчание в отряде, наконец, стихло, и на смену ему повисла прямо-таки гнетущая, очень напряженная тишина. Чувствуя неодобрительные взгляды товарищей, я не мог даже приструнить их, но это обстоятельство почему-то не трогало. Главное, что дальше идут – что немаловажно, молча – остальное неважно. В другой момент я бы запретил бомбардировать себя негативными флюидами – но только не теперь. Потому что сам дурак.

Дурак, которого ни жизнь, ни смерть ничему не учат. Мне хотелось ругаться, браниться, отправить самого себя под трибунал, назначить командиром кого-нибудь поумнее, а более всего – бегом вернуться назад и тормошить убитых, пока не встанут и не скажут, что с ними все в порядке – вот только фарш не умеет разговаривать, а заменить меня некому. Сам начал – так самому и доводить дело до конца, нечего сваливать ответственность на других, а уж, тем более, на молодняк.

Что я сделал не так?.. С самого начала месяца – провал за провалом. Оборотни. Сбежали в лес, десять погибших. Теперь – коллектор. Минус одна тварь – минус…

Плюх!..

Задумавшись, я оступился и по колено ухнул в наполненную водой трещину. Выбрался.

Так. На чем мы остановились?..

Нэйси жалась рядом, но молчала как рыбка. Должно быть, и ей передалось всеобщее подавленное настроение. Я вдруг разозлился еще больше, и сам не заметил, как вскинул голову, стискивая зубы и непроизвольно сжимая пальцы в кулаки. Хватит! Позор, Селиванов! Давай-ка еще, забейся в уголок и поплачь, как обиженный ребенок, пока твари твоих людей жрут!

Нетушки, я их всех убью. Клянусь!.. Вот этими вот самыми руками, если потребуется – и безо всякого оружия. Всех. Слышите, всех!..

Я не знал, на кого больше злюсь – на себя или на тварей.

Присутствие твари ощутилось быстрее, чем запищали датчики.

В следующую секунду я инстинктивно оттолкнул Нэйси и рванул из кобуры оружие. Из бокового узенького тоннеля, больше напоминающего щель, прямо на меня вынеслась… лисица. Я даже головой тряхнул, как лошадь. Что за бред?.. Лисица – рыжая шерсть перепачкана, припадает на все четыре лапы. Значит…

Моя догадка тут же подтвердилась. Лисица рванулась из трубы, и под ноги мне покатилась рыжая девчонка с грязными повязками на руках и ногах.

Бестолочь!.. Я ведь предупреждал…

Лисица инстинктивно вскинула руки, бессмысленно загораживаясь от дула моего пистолета, и жалобно и как-то обижено всхлипнула:

— Не надо… Я хотела оборотней остановить! Они на охоту ушли… – Тут глаза ее распахнулись. – Это опять вы?!

— Оборотней? – рефлекторно уцепился я, игнорируя последний вопрос. – Погоди... они в городе?

И грохнуло один за другим сразу четыре выстрела.

— Не стрелять! – вскрикнул я, оборачиваясь и вскидывая руку. Меня, разумеется, не поняли.

— Оборотень, командир!

— Осторожнее!

— Не стреляйте! – повторил я. В общем, я догадался, что передо мной не простая лисица. Эта, кажется, еще не успела обратиться до конца и сохраняла пока что, человеческие чувства. Я знал, что осталось ей недолго. Но все же, передо мной был все еще человек – а я не мог заставить себя убить человека – чужими ли руками, своими ли – неважно. Просто не мог.

Расцвели на грязной рубахе алые цветы, Нэйси вскрикнула, а лисица, вновь ставшая лисицей, с тихим скулящим стоном метнулась в темноту.

Кто-то подошел со спины и, ухватив за плечо, резко развернул меня лицом к себе.

— Ты совсем рехнулся, Селиванов?! – Я увидел искаженное злостью лицо одного из ребят. – Все, хватит! Тебе пора на заслуженный отдых. Ты совсем уже тронулся, окончательно и бесповоротно!

— Эй! – оскорбилась Нэйси, пытаясь отцепить руку солдата от моего плеча. – А ну, не психуй, придурок! Сам ненормальный!

Вот так-так! Нэйси...

Я прищурился. Затем встряхнул плечом, высвобождаясь, и наградил подчиненного ударом в челюсть. Он отлетел, шлепнувшись на пол, а я шагнул вперед и вздернул его за ворот куртки, заставляя подняться.

— А ну, успокоиться. Если ты считаешь, что я не справляюсь со своей задачей – так прошу, поменяемся местами. Веди отряд сам. Уж ты-то со своими железными нервами будешь прекрасным командиром. У меня нет в этом ни малейшего сомнения.

Он притих и отступил, пошатываясь и потирая лицо. В глазах отразились страх и растерянность. Пробормотал едва слышно:

— Ладно, извини... нервы расшатались. Проехали, а?

— Как скажешь. Но ты всегда можешь передумать, – добил я, разворачиваясь обратно.

Таким образом, порядок был восстановлен и мы все, миновав небольшую металлическую дверь с вентильным замком, оказались в помещении очистительного резервуара.

Тихо плескала вода. Через резервуар вел узенький решетчатый мостик, покрытый кое-где бурыми пятнами. Я пригляделся. Так и есть. Кого-то тут сожрали. М-да. Час от часу не легче. И как эту штуку оттуда выманить? Ясно же, что по мостику нам не пройти. Датчик лениво пискнул и заткнулся. Видимо, оно достаточно глубоко под водой. Но если понадобится – вынырнет, можно не беспокоиться.

Аретейни

Эхо искажало звуки, и невозможно было определить, бежит ли за нами кто-то, или это наше собственное дыхание. Бежали мы недолго, и вскоре остановились и огляделись. Последнее, впрочем, мало нам помогло – мы здесь ничего не знаем, а коридоры все одинаковые.

— Может, следовало взять с собой карту? – пробормотала Лесли, опираясь руками о перила мостика, посередине которого мы стояли. Я перевесила винтовку поудобнее.

— А где она есть?

— В участке есть... наверняка.

— Ну, теперь уж поздно. У тебя нет случаем, с собой мелка или цветного карандаша, или чего-нибудь еще пишущего?

Лесли заинтересованно на меня покосилась.

— Зачем?

— Отмечать дорогу.

— Нет.

— Тогда придется полагаться на память. Куда они могли пойти? Наверное, надо искать где-нибудь недалеко от входа.

И мы направились обратно. То есть, это мы думали, что направились обратно, а на самом деле уклонились куда-то к востоку, что я поняла только тогда, когда коридоры сделались заметно суше и вроде даже новее. Во всяком случае, мне пришла в голову совершенно сумасшедшая мысль о том, что их тут кто-то ремонтирует и чистит. Но это бред – ремонт в заброшенной канализации. Мне снова начало казаться, что все это мне только снится. Правда, если мне снится Дэннер – то это нечестно. Я все же надеюсь, что он живой и настоящий. Где-то в груди разлилось мягкое тепло. Черт, кажется, я влюбилась...

Ну, да, как же иначе. Или с чего бы мне не находить себе места от беспокойства, сломя голову лезть в канализацию и постоянно думать о человеке, которого я знаю всего-навсего неполные сутки. И даже, очутившись в по сути, кошмарном для человека, месте не хотеть из этого места поскорее выбраться – а наоборот, всей душой желать задержаться.

Нет, с коллектором определенно что-то не то. Чисто, сухо и...

Я даже остановилась.

Ну да, так и есть.

По кирпичным сводчатым стенкам горели электрические фонари.

Я прислушалась. Сердце колотилось как бешеное, но сквозь этот стук был различим мерный далекий гул где-то под ногами. И дробный частый перестук, будто под нами работал огромный подземный электрогенератор.

— Лесли... – тихонько прошептала я. – Нам надо отсюда уходить.

Лесли молча кивнула, вцепившись в мою руку.

— Ты помнишь, откуда мы пришли?.. Как-то мне не хочется узнавать, кто здесь живет.

Мы как будто по команде развернулись и, не сговариваясь, кинулись бегом, изо всех сил стараясь не топать, но каблуки все равно цокали, будто вместо меня по коридорам галопом скакала подкованная лошадь, а не наступать на них было невозможно.

Свет все не кончался. Или это мы бежали неправильно, или слишком поздно заметили, но освещенный участок тянулся и тянулся, и я, наконец, отметила, что мы снова потеряли направление. Захотелось выругаться хорошей матерной тирадой на весь коридор, но рядом, все же, бежала Лесли – и только это меня удержало. Нет, так мы только еще больше запутаемся.

— Стой, стой, стой. – Я замедлила шаг, удержав Лесли за плечо. – Надо подумать, куда идти дальше. Мы, похоже, заблудились.

— Ой, – сказала Лесли. Она опасливо втянула голову в плечи, затем огляделась. – Как ты думаешь, кто они?

— Кто бы это ни был, они нас в гости не приглашали. – Я была настолько зла на себя, что с трудом удерживалась от желания надавать себе по голове. Это ж надо – заблудиться в опасном месте с ребенком! – И неизвестно, чем они тут, под землей, питаются. Может, и человечиной не брезгуют. Идем.

Мы двинулись дальше, и вскоре перед нами оказалась лестница, ведущая вниз. В груди похолодело.

— Лесли. Ты помнишь лестницу?

— Нет.

— И я не помню. Идем обратно.

Мы прошли обратно через низкую арку – и тут оглушительно завыла сирена.

Мы снова кинулись бегом, свернули куда-то вправо и – остановились как вкопанные.

Навстречу по коридору, заполняя его целиком, стремительно неслась, разрастаясь, клубящаяся огненная волна. Нас обдало жаром, я ощутила, как плавятся ресницы и, ухватив Лесли за руку, со всех ног понеслась обратно.

Сирена била по ушам и нервам, огонь догонял, в боку немилосердно кололо, раскаленный воздух обжигал легкие, Лесли за мной не успевала, а взмокшая детская ладошка выскальзывала из пальцев. Я перехватила ее за запястье, мы снова вылетели к лестнице и, споткнувшись о низкий порожек, кубарем покатились мимо нее, вскочили, побежали дальше.

Я не сразу поняла, когда мы оказались в резервуаре, помню только, что бежали долго, очень долго, иногда переходя на рысь и цепляясь за стены, иногда падая и некоторое время продолжая путь на четвереньках, задыхаясь, но ни на секунду не останавливаясь. Не помню, когда под ногами снова сделалось скользко от микрофлоры, когда с влажных стен посыпалась кирпичная крошка, не помню, как пролетели через маленькую дверцу вниз по узенькой шаткой металлической лестнице и вдруг – оказались в воде.

Я вынырнула, отфыркиваясь, и только тут сообразила, что вокруг темно. А через черную гладь воды светилась россыпь синеватых кружков – фонари.

Лесли вынырнула чуть поодаль и мы поплыли к берегу, стараясь стать как можно незаметнее. Отчего-то нам все еще казалось, что таинственный подземный город недалеко.

Выбравшись из воды, мы поспешно поднялись по лестнице и снова оказались в широком коридоре с потоком посередине.

И обессилено сползли по стенке, пытаясь перевести дыхание.

Эндра

Когда я в следующий раз пришла в себя, то первая и единственная мысль, которая меня посетила – это что все очень и очень хреново.

Я заблудилась в канализации, я понятия не имею, как я сюда попала, и не знаю, как выбраться. Впрочем, выбраться я и не могу – повязки превратились в грязные тряпки, а раны, видимо, снова открылись. Ну, это те, которые успели закрыться, и, похоже, меня еще раз продырявили патрульные. Замечательно, сейчас еще и занесу в раны какую-нибудь заразу. А если даже мне как-нибудь и удастся выбраться – к людям все равно нельзя. А к оборотням я сама не пойду. Доброе утро, давно мне не было так весело. Вляпалась, так вляпалась. От души.

От воды, в которой я благополучно провалялась все это время, начал колотить озноб. А может, это от ран, кто его разберет. Стуча зубами и скуля от боли, я кое-как выбралась на «бережок». Он состоял из мокрого песка и отбросов. В общем, вполне себе цивилизованно. Джинсы и рубашка у меня промокли насквозь и безнадежно утратили свой первоначальный цвет. В ботинках хлюпало. Их надо бы снять, а не ходить в мокрых, но тут очень холодно. Так что неважно – все равно я уже наверняка безнадежно простыла. Оставалось только свернуться калачиком на берегу, мерзнуть и ждать смерти.

Но я, вместо этого, поднялась на ноги.

Вернее, попыталась подняться. Признаюсь, мне это не очень-то удалось. Пришлось цепляться за стенку и, все равно, коленки дрожали и подгибались. Приблизительно таким вот образом я и потащилась вперед, иногда переходя на иноходь на четвереньках. Впрочем, какая там иноходь – это я себе льщу. А что, сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Поэтому я взялась себя ободрять и приговаривать: «Давай, Эндра, давай, все получится. Ну, еще один метр, еще один. И еще немножко. Вот еще три шага и можно будет передохнуть. Ну, или еще пять… или семь… Давай, шагай, ползи… Давай, дура рыжая, сама вляпалась – сама и вылезай! Шевелись, идиотка, работай!» Ну, и все в таком духе.

Сколько именно времени я совершала трудовой подвиг – сказать точно не могу. Потому что в темноте я как-то потеряла счет минутам. А временами и просто теряла сознание. Наверное, вид у меня со стороны был жутковатый. Ползет по песочку нечто непонятное, грязное и окровавленное, отдаленно-рыжее и тихо матерится сквозь зубы. Жаль, оценить красоту момента было некому. Скоро коридор повернул влево. Может быть, разветвился на два – не могу сказать. Наверное, прошло довольно много времени. Во всяком случае, мне так казалось. А еще мне казалось, что я проползла уже достаточно.

Тут я замерла и вжалась в стенку. В канале, почти неслышно раздвигая воду, мимо меня проплыло что-то большое и тяжелое. И явно, живое. Что-то вроде большой рыбы. Только откуда рыбы в канализации… А если это не рыба, значит…

От этой мысли у меня даже силы появились, откуда ни возьмись. Я поднялась на ноги и захромала дальше, хватаясь за стенку. Шла довольно долго – на этот раз, видимо, из-за опасности в голове у меня более или менее прояснилось, и я вполне отдавала себе отчет во времени. Благо, оборотни видят в темноте лучше людей – хоть на том спасибо.

Правда, в конце концов, коленки предательски подогнулись, и я шлепнулась. Ладони увязли в мокром грязном песке, который казался очень противным. И я в очередной раз потеряла сознание.

Очнулась от чувства постороннего присутствия, отчего в мозгах разом прояснилось. Я задрала голову и увидела темный силуэт, который стоял надо мной. Силуэт, по счастью, кажется, человеческий.

— И что это такое? – поинтересовался он.

Дэннер.

— Вот она!

— Вылезла!..

— Здор-ровая!..

Тварь и вправду была здоровенная, гораздо больше той, первой. Щупальца стремительно выметнулись из воды, рванувшись к противоположному берегу и – нырнули обратно. Я успел подстрелить одно. Тварь спряталась.

— Та-ак. – Я пригладил ладонью волосы, чтобы не лезли на лицо. – Теперь мы знаем, кто это есть.

Уже хорошо. Угу. И что дальше-то делать?.. Нырять за ней в резервуар?.. Эх, будь у меня сейчас какой-нибудь электроприбор... да, и любезно предоставленная розетка. Соберись, Селиванов.

Что-то привлекло ее внимание. Так... а если...

Я подобрал с пола осколок кирпича и запустил в середину резервуара. Кирпич булькнул на дно. Не реагирует, сволочь. Ну, да, я бы тоже на ее месте не реагировал.

И тут Нэйси выдала абсолютно передовую идею:

— Командир, а давайте я нырну и быстренько вынырну обратно, а она вылезет.

— Еще чего не хватало! – взъярился я, резко разворачиваясь и машинально вытирая взмокшие ладони о штаны – от таких предложений бросило в холод. – Долго думала, героиня?

— Нет, – призналась Нэйси. Она стояла чуть поодаль, между двумя патрульными и началом мостика. – Вот, только что в голову пришло. Готовьтесь!

И никто не успел ее остановить.

Нэйси легко вспрыгнула на мостик, пробежала несколько шагов и – ужом скользнула в воду.

— Стоять!! – заорал я, вскидывая на черную воду винтовку. Вот, чертовка! Нырнула-таки!

Щупальца на этот раз не показались – действовали умнее. Нэйси вдруг вздрогнула, глаза распахнулись – и девчонка в мгновение булькнула под воду.

Я не раздумывал ни секунды. Швырнул винтовку и пистолет кому-то из товарищей, а в следующее мгновение ладони вспороли воду, и над головой сомкнулась темнота.

Я действовал вслепую, ориентируясь только на слух и на интуицию. Звуки совершенно непредсказуемо распространялись под водой, но я чувствовал тревожную, пульсирующую энергию Нэйси. Открывать глаза было бы бессмысленно, фонарь остался на поверхности, у ребят. Я успел вытащить из ножен бастард, когда одно из щупалец крепко обвило за пояс, вышибая воздух из легких и быстро утягивая вниз. Глубина у этого резервуара немалая, и тварь может прятаться сколь угодно глубоко – чего нельзя сказать о людях. Я рубанул по щупальцу и услышал приглушенный толщей воды утробный вой. Ах, тебе тоже бывает больно?! Прекрасно.

Игра велась насмерть, на доли секунды. Или она успеет меня достать – или я ее. Главное – спасти девчонку. Успеть.

Остатки воздуха заканчивались, легкие горели от нехватки кислорода, в ушах начинался звон. Когда, каким образом я ухитрился скользнуть вниз и взмахнуть оружием фактически наугад, я так и не узнал. Может быть, мне просто сказочно везло, но пальцы неожиданно сомкнулись на вороте курточки, а вторая рука наткнулась на основание щупальца и – морду. Тварь успела подтянуть Нэйси к самой пасти, и именно это ее и погубило. Я размахнулся изо всех сил, – двигаться под водой было легко, – и меч по рукоятку вошел в пасть, прошибая нёбо, а тварь задергалась, извиваясь, вода вспенилась и наверняка почернела – во всяком случае, мне пришлось закрыть глаза обратно, но кровь – или что там у нее вместо крови – все равно немилосердно жгла и уши, и глаза, и даже руки. Меня отшвырнуло хвостом об стенку резервуара, меч, который так и не выпустила рука, выскользнул из головы твари, волны поднялись такие, что нас с Нэйси буквально вынесло на поверхность. Я приложился головой и на какое-то мгновение потерял ориентацию, но привычно не разжал пальцев и не выпустил ни меча, ни воротник Нэйси. Стоило мне прийти в себя, как следующая волна швырнула грудью на край решетчатого мостика, и я бы шлепнулся в воду вторично, но сверху протянулись сразу несколько пар рук.

Меня выволокли на решетку, и Нэйси вытащилась вслед за мной – я так ее и не отпустил. Ожила, заговорила у кого-то рация, и я узнал голос Обреза, но слов не мог разобрать. Нэйси бессильно обвисла, лежа на животе и свесив в воду руки. Я приподнялся, помотал головой, чтобы вытрясти воду из ушей и принялся тереть глаза. Не самая лучшая идея – после этого они вообще не открылись. Кто-то сунул фляжку с чистой водой – сообразительные они у меня все-таки! – и спустя несколько минут я кое-как вернул себе зрение. Перекинул Нэйси через руку и хорошенько встряхнул, отчего из носа и рта у нее вылилась вода. Нэйси закашлялась и уцепилась мне за руку, пытаясь выпрямиться. Глаза распахнулись, они были пепельно-серые и очень удивленные, хотя постепенно приобретали светло-оранжевый цвет. Это было очень интересно: рыжина будто пробивалась в сером золотистыми искрами, вызывая ассоциации с осенью. Все правильно – небо серое, листва рыжая. Осень. Я впервые видел сам процесс.

— Командир?.. – сипло пробормотала наша «приманка», шлепаясь на зад и хлопая себя по ушам. – Мы живы?.. У нас получилось?.. А где тварь?..

Я поднялся. Немного шатало, но это ничего, пройдет.

— Нэйси... Попробую объяснить тебе ситуацию. Мы победили, но должен тебе сказать, что если еще раз повторятся подобные подвиги с твоей стороны, коллектор станет тебе могилой. Причем, даже, не посредством меня! – Я не успел заметить, как спокойная и размеренная речь превратилась в громкую и резкую чеканку. – Ты соображаешь, что делаешь, безмозглая девка?! Ты могла погибнуть, и погибнуть без малейшей пользы для остальных! В следующий раз, если ты только посмеешь за нами увязаться, я привяжу тебя к решетке и там оставлю!! Глупая, непослушная, безалаберная девчонка! – Я размахнулся и наградил Нэйси легкой затрещиной. Остальные молчали.

И только усевшись рядом, я заметил, что Нэйси ревет. Беззвучно и абсолютно незаметно, закрыв лицо мокрыми слипшимися волосами. Мне сделалось стыдно. Вот так всегда бывает – вначале сорвешься, обидишь человека и уже не объяснишь, что просто испугался. А уж тем более, Нэйси – она же ребенок! И неизвестно, как мое поведение впоследствии отразится на ее психике. Она же старалась, рисковала, хотела как лучше, едва не погибла, сама перепугалась до смерти, а тут – не успела очнуться, а уже получает такие вот «благодарность и одобрение» со стороны взрослых.

Я мысленно чертыхнулся, вздохнул и прижал ее к себе.

— Эй, ты не реви... Прости меня. Ты очень нам всем помогла, правда. Просто я идиот. Прости меня, Нэйси...

Нэйси уткнулась мне в плечо, затем отстранилась, неожиданно перестав реветь.

— Ой... у вас рана.

— Что? Какая еще рана?

— Да вот же. – Нэйси коснулась пальцами моего плеча, и я невольно зашипел. Ну да, так и есть. Не рана, пожалуй, ожог. Болит, зараза. Я постарался улыбнуться.

— Ничего, все в порядке. Ты, главное, не плачь больше. Ты отлично справилась, молодец. Просто не следует меня так пугать! – Я протянул руку и щелкнул Нэйси по носу, после чего девчонка разулыбалась, а глаза у нее медленно позеленели.

— Я поняла, командир. Но ведь со мной ничего страшного на самом деле не случилось, правда?

Я хмыкнул и заинтересованно уставился в потолок.

— Командир?.. – осторожненько позвала Нэйси, стараясь поймать мой взгляд. Я вздохнул.

— Ну, не совсем так. Это я тебя вытащил.

— Спасибо, – сказала Нэйси. Вообще-то, у нас не принято благодарить за спасение жизни, но я сделал вид, что не заметил. Все же, она еще ребенок, и ребенок напуганный. Незачем. – И мы с вами даже в здравом уме... странно...

— А кстати, почему? – подал голос кто-то – и ребята зашевелились, недоуменно переглядываясь.

— Вода, – предположил я. – Вспомните, когда первая упала в воду, она принялась работать челюстями. И эта действовала щупальцами – а мы все трое, находились под водой. – Я даже рассмеялся. – Вот оно, их слабое место! Вода. Только не следует загонять их на глубину, необходимо узкое пространство. Они хорошо душат. И, к слову, кровь... Она кожу разъедает на ура, лучше под нее не попадать.

Рация у меня на поясе снова зашуршала, донося сквозь помехи далекий голос Обреза. Голос был прерывающийся и испуганный.

— Дэннер!.. Дэннер, отзовись!.. Нам нужна ваша помощь, Дэннер!..

Я схватил рацию.

— Понял. Куда идти?

Но тут связь прервалась и радио умолкло.

Напрочь.

— Ладно, – вздохнул я. – Идем туда, куда они предположительно ушли.

Пронесся, будто рябь по воде, недовольный ропот и кто-то спросил:

— Командир, а как же твари?

— Если убьют отряд Обреза – некому будет их убивать, – отрезал я. – Идемте.

И мы все направились обратно.

Аретейни

Немного отдышавшись, мы принялись соображать получше. Правда, успели сильно замерзнуть в мокрой одежде.

— А ты поняла, кто это был? – спросила вдруг Лесли. – Те, с фонариками.

Я шмыгнула носом. Сигареты, к счастью, не успели сильно промокнуть, лежа в кармане кожаного плаща. Но вот с огнестрельным оружием пришлось распрощаться. Тяжелая винтовка превратилась теперь в обузу, а легонький пистолет Лесли – в бесполезную игрушку. Я расстроилась окончательно.

— А может, это они. Идем обратно?

— Идем. – Лесли поднялась.

— Только осторожнее.

Мы спустились по лесенке и по мостику пересекли резервуар. В нем плавало что-то длинное, немыслимое, страшное и, похоже, дохлое.

— Ой, – сказала Лесли, немного опасливо косясь на неведомое животное, походившее одновременно и на мифическую гидру, и на вымахавшую до невероятных размеров мокрицу – если можно вообразить себе мокрицу без привычной хитиновой брони. – Похоже, они. Зря мы убежали.

— Да нет, – говорю, – не зря. Мешались бы только.

— Это точно, – грустно согласилась Лесли.

— Вон они! – Я услышала впереди голоса и прибавила шагу. – Подождите!

Почти одновременно раздался треск затворов, идущий чуть сбоку от основной группы Дэннер резко развернулся в нашу сторону, маленький тоненький силуэт рядом с ним взвизгнул и кинулся навстречу.

— Дэннер!

— Нэйси!

Орали мы одновременно. Удивление последовало не менее слаженное.

— Лесли?!

— Ласточка?!.. Что ты здесь делаешь?! Что с ва...

Договорить он не успел, поскольку я, не удержавшись, кинулась ему на шею и, пока Лесли шерстила сестру за наглое и бесследное исчезновение, ухитрилась полной грудью вдохнуть бьющий от него сильный железистый запах крови. Дэннер машинально обнял меня в ответ, но я уже отшатнулась. Даже не обратила внимания на «ласточку» – не в пример больше меня интересовала рана. Я подняла фонарик и невольно вскрикнула.

Дэннера было не узнать. Кровоточащие открытые раны покрывали шею, плечи, левую половину лица и даже кисти рук. Будто кто-то протер кожу наждаком вместе с курткой, рубахой и перчатками. Глаза покраснели и распухли, волосы на затылке поблескивали темной кровью. Одежда выглядела так, будто за несколько часов успела состариться на несколько десятилетий. Кстати, Нэйси – а это, как я поняла, была именно она, – выглядела ничуть не лучше. Поодаль двое держали под руки третьего, он то бессмысленно улыбался, то принимался тихо смеяться и гулить, словно младенец. Еще двое держали руки на перевязи.

— Ребята... – выдохнула я. – Ребята, что с вами?.. Где это вас так?!

Дэннер опомнился и немедленно осведомился:

— Вы что тут забыли?! Вас дома оставили, на случай, если вы не в курсе.

— Дэннер... – Я шагнула вперед и осторожно, опасаясь причинить боль, прижалась к нему. – Дэннер, ты только не злись. Я очень за тебя беспокоилась. Я просто не могла сидеть и ждать от твоего начальства похоронки. Это... это невыносимо! – Тут к горлу подкатил предательский ком, и я совершенно глупо разревелась. – Дэннер, прости меня! Только не ругайся...

— А я разве... – еще больше удивился он. – Я... Нет, это-то все понятно, но как вы нас нашли?

— Не знаю, – призналась я. – Мы вначале заблудились. Но... Слушай, можно тебе кое-что сказать?

Он согласился, кивком указал в сторону стены, и мы отошли на несколько шагов. Тут я, нахально пользуясь поводом, обхватила его за плечи и, заставив наклониться, прошептала на ухо:

— Дэннер, там целый подземный город! Честное слово! Мы видели. Я и Лесли.

Эндра.

— Я, – вполне логично отозвалась я.

Тут над ухом кто-то засопел, а в висок ткнулось мокрое и холодное. Я инстинктивно отшатнулась, едва не полетев в воду, и только тогда сообразила, что мне в лицо тычет носом собака.

— Туман! – выругалась я, отталкивая вытянутую морду. Но пес тут же лизнул меня в нос.

Человек расхохотался. Щелкнула кнопка фонарика, вспыхнула золотистая искра. Метнувшись зайчиком по каменной кладке, ударила прямо в глаза. Я зажмурилась.

— Ишь, ты. Рыжая, – констатировал человек.

Я осторожно приоткрыла глаза, стараясь его разглядеть. Он оказался высоким, с длинными темными волосами, собранными в хвост, в кожаной куртке, штанах и удобных ботинках. Подробностей разглядеть не удалось. Отчасти из-за бьющего в глаза света, отчасти из-за собаки, которая снова толкнула меня мордой.

— Тихо, Ланцелот, – скомандовал незнакомец, подумал немного и решил: – Ладно, рыжая. Поднимайся, пошли.

Я хотела, было сказать, что не могу, но не сказала. Еще чего. Только теперь до меня дошло – а откуда здесь, собственно, человек? Да еще преспокойно разгуливающий на пару с собакой. Он не патрульный, это очевидно.

Человек некоторое время наблюдал, как я вожусь, пытаясь подняться на скользком песке. Наверное, зрелище было забавное.

Тут я вдруг ощутила, как он крепко ухватил меня за ворот и поставил на ноги.

— Идти можешь?

— Могу, – буркнула я. Ага, и бегать тоже. И плясать джигу.

Незнакомец, вероятно, угадал мои мысли. Он усмехнулся и сказал:

— А придется. Учти, если ты скатишься в воду – я за тобой не полезу. Ланцелот, вероятно, тоже. А, Ланцелот? – Пёс завилял хвостом. – Так что рекомендую держаться поближе к стене. А еще лучше – держаться за меня.

Я непроизвольно ухватилась за его рукав. Он тихо рассмеялся – интересно, что это его так веселит? – и мы двинулись дальше по тоннелю.

Пока мы шли, незнакомец большей частью, молчал. Я изо всех сил старалась идти сама. Пес бежал впереди, периодически оглядываясь. Фонарик незнакомец потушил, и мы шли в темноте, из чего я сделала вывод, что он не хуже меня видит без света. Кто же он, в таком случае? Тоже оборотень?

Я встрепенулась, когда из бокового тоннеля метнулись огоньки фонариков и скользнули по стене. Отдаленно знакомые голоса о чем-то переговаривались. Пес навострил уши и оскалился, но не зарычал.

— Патрульные, – сообразила я. Мой спаситель остановился, развернувшись.

— Кто? – Голос прозвучал отрывисто.

Я и на этот раз совладала с отяжелевшим шершавым языком.

— Патрульные. Из Города.

— Что за бред! – раздраженно сказал незнакомец и, отшвырнув меня к стене, прошел до поворота коридора. Ланцелот остался со мной, будто охранял. Шумное собачье дыхание вдруг смолкло в наступившей после ухода его хозяина темноте, и меня охватила паника – показалось, что пёс тоже ушел, что все меня снова бросили, но тут Ланцелот почти бесшумно поднялся и, процокав когтями по каменным плитам, улегся вплотную. Я ощутила теплый собачий бок – и немедленно захотелось прижаться к нему всем телом, согреться, чтобы, наконец, отпустил мучительный озноб. Но я подавила это желание, прислушиваясь.

Незнакомец возвратился быстро, ослепив меня светом фонаря.

— Что за черт?! – прошипел он, опускаясь на колено. Сильные пальцы впились в плечо, и в глазах снова потемнело от боли. – Кто они? Ты знаешь.

Не вопрос – утверждение.

— Отпусти!.. – Я зашипела, как кошка. – Не белье выжимаешь, болван! Мне больно!

— Тихо, рыжая, – встряхнул меня незнакомец, так неожиданно жестко, что я пискнула от боли и возмутилась:

— Ты чего?!

— Ничего. Не привлекай внимание. Что это за люди?

Я сообразила, что он не отстанет.

— Они сверху пришли. Из города. Убери руки, кому сказано.

— Наверху никто не живет, не ври мне!

— Тогда, значит, они все – твои дальние родственники! – окончательно взбесилась я. Нашел себе информбюро!

Он, казалось, призадумался. Но тут патрульный отряд приблизился к нашей ветке, и незнакомец на всякий случай зажал мне рот ладонью. Я, разозлившись, укусила грязную кожу перчатки, но он только шикнул на меня.

Лучи фонарей замедлились и принялись ощупывать стену пристальнее. Может это мне так показалось, а может, они нас услышали. Попутчик мой вдруг быстро поднялся и потянул меня дальше.

А мне вдруг стало страшно. Кто он такой и откуда взялся? Почему боится патрульных? Хотя, я тоже их боюсь. Но они, хотя бы, просто застрелят, а этот какой-то странный. Кто знает, чего от него ждать.

Я дернулась из его крепких рук, оскользнулась на песке, ощутила, как он цепко перехватывает меня за плечо. Оно полыхнуло острой болью, как бывает, когда выворачивают сустав. Наверное, я вскрикнула от неожиданности и изо всех сил пнула незнакомца в коленку. Я не из тех девчонок, которых можно напугать, вывернув им руку. Это я не хвастаюсь, а констатирую факт.

Дальше все произошло как-то быстро. От резкого движения к горлу подскочил горький ком. Незнакомец пнул меня в спину, и я скатилась в грязную воду канала, куда окунулась с головой, успев услышать на прощание: «Дура».

На какое-то долгое мгновение показалось, что я не вынырну. Было адски больно. Вы, наверное, думаете, что я как-то уж очень часто об этом поминаю, и считаете, что я какая-нибудь слабачка? Засунуть бы вас с такими ранами в канализацию, вот, я бы на вас поглядела…

Ну, так вот. На какое-то мгновение меня ослепило болью, а желудок отчаянно заявил о том, что хочет выйти наружу. Я забарахталась, но очень быстро вспомнила, что так не всплыву никогда – если только дня через три. Поэтому я изо всех сил постаралась успокоиться и в несколько гребков выбралась на берег.

Незнакомца не было и в помине. А фонари все еще шарили по стенке, но уже значительно меньше. Наверное, отряд уходил.

Ну, все, выхода, собственно, у меня больше и нет. Я расценила, что лучше уж пусть меня расстреляют, чем я тут замерзну или истеку кровью. Помотала головой, разбрызгивая воду, и закричала во всю силу легких:

— Помогите! Помоги-ите!!

Дэннер.

Я тоже обнял ее за плечи и переспросил:

— Город? Может, вам показалось?

— Да нет же! – разобиделась в ответ моя Ласточка. «Моя!..» и что это со мной… – Мы обе его видели!

Я усмехнулся.

— Хорошо, что вас там не видели.

Если допустить, что где-то под землей действительно есть город, то остается только догадываться, кто может там жить. Интересно как…

— Ладно, – решил я. – Идем.

Но тут Аретейни прижалась ко мне и совсем по-детски трогательно уточнила:

— А ты точно не злишься?

Я хотел честно ответить, что готов ее немедленно прибить за такой глупый и безрассудный риск – но вдруг обнаружил, что если еще хоть разок увижу слезы в этих глазах – из моих извилин можно будет смело плести макраме. Ни на что другое они уже более не сгодятся.

— Да с чего ты взяла? – не очень убедительно буркнул я.

— Правда? – улыбнулась она. Улыбка у нее напоминала солнечный лучик: вспыхнет неожиданно, и тут же прячется, когда Ласточка быстро наклоняет голову, будто смущаясь своей улыбки. У меня каждый раз голова начинала кружиться от улыбки этой. Да и сейчас – до сих пор, точно так же. Эх, Дэннер, Дэннер, попал ты крепко, ничего не скажешь. – Тогда идем.

— Идем... – шепотом отозвался я и почему-то остался на месте. Все же несмотря ни на что, я был ужасно рад, что она со мной. И вообще, что она сюда за мной потащилась. Значит, ей не все равно.

Хотя опасности никто не отменял.

Сестренки меж тем принялись драться.

— Дура!..

— Сама дура!..

— Я испугалась!..

— Ты еще маленькая!..

— Сама маленькая!.. Это нечестно!..

— Честно-честно!..

— Довольно! – рявкнул я, растаскивая их за шкирку, как растаскивают расшалившихся котят. – Нашли время.

— Но она меня обманула! – немедленно вскинулась Лесли. Вид у нее был трогательно-надутый. Под правым глазом быстро наливался фиолетовый синяк. Нэйси в свою очередь потирала плечо, на котором после схватки с тварью расцвели алые пятна. Обе сестренки сверкали ярко-синими глазами и громко пыхтели.

— Так, – сказал я. – Кто там кого обманул, сейчас никакой роли не играет. Пока что у нас у всех общий враг, и мы все вместе идем выручать товарищей. Все ясно? Разберемся с тварями – а там уж деритесь вволю. – Я повысил голос. – Что неясно? Это приказ!

Сестренки, шипя, раскатились в разные стороны и принялись убийственно коситься друг на дружку через меня. Правда, молча.

Откуда-то из бокового коридора донесся голос. Или мне только показалось... Голос сливался с низким гудением труб и пением ветра. Собственно, помимо нас здесь больше быть некому. Примерещилось. Я обвел взглядом остальных – никакой видимой реакции. Значит, и правда показалось.

...Отряд обнаружился не далее как через полчаса ходьбы, а прибыли мы уже к завершению схватки. Я увидел зажатого в угол Обреза и подле него двоих неподвижных солдат, еще пятеро методично обстреливали шипящую с потолка тварь. Их было целых четыре.

Привычно вскидывая оружие, я метнулся вперед.

Я уже видел, что мы безнадежно опоздали – мы все, и я, и мои ребята, и Нэйси, Лесли и Ласточка, и сам Обрез. Мы опоздали. Они, двое оставшихся, хрипели и едва держались на ногах, а твари, зажав их в угол, атаковали снова и снова – стремительно, ловко, расчетливо и безжалостно. Я отчего-то в который раз осознал в тот момент, насколько же я их ненавижу. То есть, не их самих, нет, а то, как эта жизнь между нами устроена. Что для того, чтобы жили одни, должны умереть другие. Просто осточертело, честное слово.

— Вниз уходите! – что есть сил заорал я Обрезу, ныряя под щупальце, чтобы оказаться рядом с ними. Остальные взяли на себя оставшихся трех, в том числе и Нэйси.

— Что?.. – мельком обернулся Обрез, отбрасывая ставшую бесполезной винтовку и выхватывая меч. – Зачем, Дэннер?..

— За шкафом! – нетерпеливо рявкнул я, обеими руками спроваживая их в гостеприимные объятия мутного канализационного потока. Они шлепнулись, а я, привычно уворачиваясь от атаки щупалец, выхватил гранату. Ну же, повернись, красавица. Открой ротик!

— Дэннер, ты что, с катушек съехал?!! – возмущенно заорал Обрез из канала. Тварь стремительно метнулась вперед, целя в меня сразу четырьмя щупальцами. Я метнулся вниз, приземлившись на руки, перекатываясь колбаской к краю «берега» и в движении распрямляясь. Если сработает – одной тварью станет меньше.

— Команди-ир!..

Я не знал, меня зовут или Обреза.

Она была огромная. Чуть ли не больше предыдущих двух вместе взятых. Интересно, они у нас растут в геометрической прогрессии, что ли?.. Щупальца хлестнули по полу, прошибая глубокие борозды в плитах взрывом каменной крошки, а я, уцепившись за одно, оказался под самым потолком, откуда и спрыгнул прицельно твари на голову. Она была скользкая и покрытая какой-то, видимо, защитной, слизью, в которой мгновенно увязли руки и сапоги. Голова походила на голову не то стрекозы, не то мокрицы – неясно. Глаза у нее имелись, но они, похоже, были слепые. Так, чисто символически. И жвалы, и жабры, чтобы дышать под водой – все на месте. Но и с боков головы часто схлопывались отверстия, чем-то похожие на ноздри – по шесть штук с каждой стороны, за них-то я и уцепился, когда едва не слетел. Вот оно что, земноводное. Само совершенство! Я успел невольно восхититься – скорость, сила, гибкое тело, возможность получать кислород, как из воздуха, так и из воды, острые зубы, ловкие щупальца, мощные челюсти. Все ж таки совершенна Природа!.. Во всех ее проявлениях.

Постойте-ка, мелькнула мысль. А зачем же тогда глаза? Если они ей не нужны, то...

Точно! И как это я раньше не догадался?!

Тварь, похоже, меня не замечала, продолжая упорно пытаться достать стоявших в потоке Обреза и остальную компанию. Я триумфально уселся у нее на затылке, как тореадор на корриде, уцепившись одной рукой и второй удерживая равновесие – жалко, сфотографировать некому. Для отчета.

— Ребята, да отвлеките ее, кто-нибудь! Я так долго не продержусь!

— Ого! – мельком обернулась на мой голос Нэйси. – Классно, командир!

— Я знаю! – окончательно разозлился я. – Сам в восторге! Заставь ее открыть рот, Нэйси!

— Как?! – ошалела девчонка, рефлекторно увертываясь от щупальца и отсекая глевией второе. Тварь взвыла и задергалась. Я взвыл с ней в унисон, вцепившись как можно крепче – даже пальцы онемели.

— Как хочешь!! Нэ-эйси!! Скорее!!

— Поняла, командир! – Нэйси кошкой скользнула вперед и вниз, перепрыгнула одно щупальце, увернулась от другого, в мгновение забралась по стенке и – оказалась рядом со мной.

— Эй! – весело обернулся я. – Это моя лошадка!

— Да ладно жадничать, командир! – Нэйси показала в улыбке крепкие белые зубы. Глаза ее восторженно горели зеленовато-синей бирюзой. – На всех достанет! Сейчас!.. – Тут она, изогнувшись, принялась вовсю дразнить тварь древком своей глевии – и добилась-таки, чтобы та щелкнула зубами. И тогда я почти засунул гранату ей в пасть.

— Приятного аппетита! В канал, Нэйси!

ЛО-ЖИ-И-И-ИСЬ!!

И мы, оттолкнувшись, триумфально прыгнули в канал.

Взметнулся каскад брызг, дно ударило в ладони, грязная вода сомкнулась над головой. А затем – рванула граната.

По тоннелю прокатился оглушительный грохот взрыва, воду разметало волной, потолок сыпанул каменной крошкой, а Нэйси рядом со мной придавило куском твари. Она завизжала, чувствуя, как плавится кожа на спине, я протянул руку и сдернул с нее кусок плоти. Рука взорвалась болью, и я машинально сунул ее в воду, забыв, что вода также переполнена этой странной кровью.

— Нэйси! – Я за ворот выдернул ее из канала, подхватил барахтающегося рядом Обреза и вышвырнул обоих на берег. Быстро выбрался сам.

— Аретейни! Ласточка!..

Черт ее дернул за мной потащиться! Где она?!

Твари, испугавшись взрыва, мгновенно нырнули в трубы – только их и видели. Теперь придется идти за ними.

Не все. Еще две лежали, извернувшись и заполняя собой фактически весь коридор. Из-за одной поднялась фигурка в черном плаще.

— Дэннер! Ты живой?

— Еще как! – Я одним прыжком оказался возле нее, обнял, не удержавшись – и мы, поскользнувшись, полетели на пол. Я оказался на полу между извивами змеевидного тела твари, а Аретейни – на мне сверху. Так нечестно, почему это именно я всегда падаю менее удачно?!.. Шучу.

— У-р-ра-а-а-а!! – заорала Ласточка, от души целуя меня, куда придется. Я зашипел – ожоги все еще болели, но все же ухитрился поймать ее и поцеловать в губы. А мне все равно! Вот совершенно все равно, ясно? Хочу – и целую.

Я уже, было, приготовился к жестокой насильственной смерти (хотя мне и все равно, но на всякий случай). Больно, неудобно – а вы пробовали целоваться лежа на каменном полу в обнимку с трупом здоровенной змеюжины?! – но настолько хорошо, что даже голова закружилась, и я почти не чувствовал ее быстрого прикосновения – только это упругое, завораживающие до головокружения, до бешеного стука сердца, тепло в груди. Нет, не тепло – самый настоящий огонь.

— Эй, довольно! – запищал сверху возмущенный голосок Нэйси. – Команди-ир!

Аретейни отстранилась, а я невольно замотал головой, отчаянно стараясь прийти в себя. Наверное, вид у меня был совершенно ошалевший, потому что Нэйси, ловко прыгая по извивам твари, спустилась к нам и испуганно затрясла меня за плечо. Ласточка улыбнулась.

— Мы победили! Прости меня, Дэннер, но я очень за тебя переживала. – Она поднялась и, как ни в чем не бывало, оправила плащ.

— Что?! – ошалел я, рывком поднимаясь вслед за ней. – Сама-то ты где была все это время?

— Командир, с вами все в порядке?.. Вы ранены?..

— Я?.. – Я придирчиво оглядел то, что осталось от моих рук и одежды. – Вроде, нет.

Нэйси возмущенно фыркнула.

— Вы меня напугали! Я думала, ты ему искусственное дыхание делаешь, – обернулась она к Аретейни. Та покраснела, но фыркнула в ответ.

— Ему не поможет. Ему, вообще, сейчас поможет только «левомеколь». И нам всем тоже только он поможет.

— Чего? – удивилась Нэйси.

— Мазь такая... Мы все обожглись сильно.

— Это точно. – Нэйси невольно поморщилась. Руки у нее сделались малиновыми и поблескивающими от выделения сукровицы. На лицо я предпочел не глядеть.

— Нет, надо что-то предпринять, – задумчиво произнес я, оглядывая свою руку. – Может, в следующий раз попросим у Кондора химзащиту?

— Если он будет. – Аретейни неожиданно прижалась ко мне, обхватив за пояс, и пробормотала:

— Ты только будь осторожнее... пожалуйста...

— Постараюсь. Эй, отзовитесь, живые! Много нас осталось?

— С вами – шестеро, – отозвался откуда-то из-за твари Обрез. – И еще ребенок. А, постойте-ка... вот, еще один живой.

— И мы! – донеслось с другой стороны. Я обернулся.

— Кто – мы? Назовитесь.

Необходимость. Твари отбирают разум. На кого она была отвлечена, пока мы с Нэйси осваивали родео в полевых условиях?.. Не видел.

— Роланд, Хаммер, Артемис, Даклер! Четверо!

— Прекрасно. – Я отряхнул руки и перепрыгнул через труп. – Идемте дальше.

Обрез шагал рядом. Остальные тащились следом. Кто тащился – а кого и тащили. У одного из ребят была перебита нога. Это я еще мягко выразился – нога была не перебита а, скорее, перемолота в кровавый фарш от самого начала и до самого конца. Видимо, хвостом расплющило. Но мы его тащили. Просто не могли бросить.

Меня охватила какая-то смутная тревога. Нас было тридцать два человека. Вместе с Нэйси, Лесли и Ласточкой – тридцать пять. После трех по счету схваток уцелели десять. Да и то, в одну из них никто помимо нас с Нэйси не лез. Но тут уж нам обоим просто повезло – я наткнулся на голову твари абсолютно случайно. А мог бы и не наткнуться.

Я ничего не помню. Клянусь, я ничего не помню! Это они помнят. Помнят ребята, помнит Обрез, помнит Нэйси – может, смутно, но помнит! Три года назад. Это тогда я потерял память.

Отчего?..

Разве в свете последних событий ответ не очевиден? Они все в начале именно этого рейда глядели на меня словно на больного, будто опасаясь, что я в любой момент начну или вспоминать, или вести себя неадекватно, или – и то, и другое вместе.

Так смотрят на инфицированных. На тех, кто всего каких-то несколько мгновений назад были товарищами и теперь сделались врагами, которых необходимо пристрелить собственными руками, быстро и хладнокровно, теми самыми руками, что минуту назад протягивали им в безнадежной попытке помочь.

Точно, именно так на меня и смотрели.

И молчали.

Сволочи, что я могу сказать.

Я покосился на Обреза.

— Джонни, могу я с тобой поговорить?

Он обернулся на ходу, метнув на меня косой быстрый взгляд. Догадался. Тебе же хуже, камрад. Я ведь не отвяжусь. Он, похоже, и это понял.

— Можешь. Идем.

Мы чуть отстали от основной группы.

— У меня есть несколько вопросов. Надеюсь, ты ответишь на них откровенно.

Он вдруг поглядел на меня с каким-то понимающим сочувствием.

— Дэннер, тебе может показаться странным то, что я сейчас скажу, но я все же скажу. Я тебя понимаю. Да, ты не в первый раз с ними сражаешься.

Я помолчал.

— Они меня зацепили, да? Скажи.

Обрез мотнул головой.

— Нет. Во всяком случае, это я так думаю, но Кондор и остальные в этом сомневаются. Тебя еле вытащили, Дэннер. Ты уже умирал, когда тебя нашли. Я считаю, что разум твой не поврежден, и это простая амнезия. Но остальные уверены в другом.

Надо же. Открытий все больше и больше. Я пнул камешек.

— Тогда почему я все еще на службе, Джонни? Почему меня не отстранили после такого? Если Кондор считает меня сумасшедшим – почему я до сих пор работаю в патруле?

Обрез плотно сжал губы и вздохнул. Обернулся, глядя мне в глаза.

— Потому что ты лучший, Дэннер. А теперь я пойду.

Он чего-то не договаривал. Я это чувствовал.

— Стой, Веррет! – Я ухватил его за плечо, но он высвободился и рявкнул, ускорив шаг:

— Я не хочу об этом говорить!

Я разозлился.

— А придется! – И резко развернул его лицом к себе, прижал к стенке тоннеля, выхватив нож. Лезвие замерло у горла, и он на мгновение невольно опустил глаза. – Мне говорили, – медленно отчеканил я, – что никого, помимо меня в живых не осталось. Кто же меня в таком случае нашел? Поисковые отряды за трупами не отправляют. Что-то не вяжется в этой истории, не находишь?

— Дэннер...

— Говори! – Я встряхнул его, и нож царапнул шею. Обрез вдруг прищурился и перестал вырываться.

— Хорошо! – тихо отозвался он. – Ты был не один. Нас было двое! Все?! Узнал что хотел?!

Так. Это уже ни в какие ворота не лезет. Джонни Веррет, мой вечный враг и соперник, спас мне жизнь? Ну и дела.

— Вот как. – Я отпустил его и отступил на шаг. – Это такой большой секрет? Или ты жалеешь о том, что спас меня?

— Не говори ерунды, – буркнул он, отворачиваясь и быстрым шагом нагоняя отряд. Я пожал плечами и отправился следом.

Эндра

— Ладно уж, уговорила, – сказал мой загадочный провожатый. – Можешь влезть ко мне на спину.

— Я не уговаривала, – сказала я. – Я молчала.

— Зато твой несчастный вид говорит вместо тебя.

— Не полезу, – буркнула я.

Во-первых, я просто-напросто не удержусь с такими ранами. А во-вторых, фиг ему. Я и сама могу идти.

Незнакомец появился снова, когда я поняла, что отряд меня не слышит и уходит. Или предпочитает не слышать. Ясно – им с тварями надо сражаться, а не раненых подбирать. Я для верности еще раз проорала «Помогите!». А потом забарахталась, подплывая к бережку. И тут поняла, что просто физически не смогу подтянуться, чтобы выбраться из воды. От активной работы руки уже начали неметь. Ну, ладно, врагу не сдается наш гордый Варяг… Откуда, кстати, эта фраза? А, не помню.

Наверное, я барахталась, пытаясь вылезти, довольно долго. Как вдруг меня кто-то ухватил за воротник и одним движением вытянул на берег так, что воротник жалобно трескнул, надрываясь.

— Ну, что, потренировала голосовые связки? – поинтересовался незнакомец.

А на меня навалилась неимоверная тяжесть, как бывает, когда долго находишься в воде, а потом вылезаешь на берег, так что я даже пошевелиться не могла.

— Нет, оно, конечно, иногда хочется побарахтаться в переполненном тварями канале и поорать. Не спорю. Случается, – продолжал спаситель. Ланцелот лизнул меня в ухо. Я зашевелилась и уселась, отжимая одежду. Правда выходило плохо – с меня все равно лило так, что вокруг немедленно образовалась лужица.

Мы прошли уже довольно много, когда из глубины тоннелей донесся далекий громовой раскат. А, может, он раздался близко – в подземельях разве поймешь. Каменные коридоры причудливо и неравномерно разносят звуки. Потолок содрогнулся. Мелкие камушки сыпанули по глади канала, взрезав поверхность воды.

Незнакомец ухватил одной рукой пса за ошейник, а второй – меня за талию и резко обернулся на звук. Спросил:

— У них и оружие есть?

Я не ответила. И так очевидно.

— И много? – продолжал мой попутчик.

— Много. А вообще, поди, вон, у них спроси. Чего ты ко мне пристал?

Он вздрогнул и замер, словно его посетила неожиданная мысль.

— Так ты тоже с поверхности?

— Откуда, по-твоему, я могу быть?

Незнакомец помолчал. Затем непонятно произнес в пространство «Значит, все-таки, правда» и вздохнул.

— Что? – уточнила я.

Но он не ответил. Только перехватил меня под руку и быстро направился дальше.

А немного погодя вода в канале снова зашевелилась. Только как будто изнутри. Словно в глубине плыло что-то огромное. Причем, не просто плыло – неслось. Это движение постепенно приближалось. Что-то яростно ударило в стену, там, где оно только что было, отколов внушительный камень кладки.

Незнакомец снова ухватил меня и собаку и прижался спиной к стенке.

— Не шевелись, – тихо велел он на ухо. – И не дыши даже.

Я инстинктивно прижалась. Ноги соскальзывали с мокрого песка.

Движение приближалось неумолимо. И в тот самый момент, когда оно миновало нас, из воды выметнулось длинное щупальце, грохнуло в стену, на обратном пути скользнуло по моему колену. Вероятно, почувствовав тепло, оно обвилось вокруг него, дернуло и потащило.

Я взвизгнула и полетела. Песок вдруг разом встал на дыбы и больно ударил. Ладонями затормозить не получилось, я и приложилась носом. Земля задвигалась. Нет, вернее, это меня потащило к воде. Твари! Наверное, патрульные напугали и разозлили их взрывом…

Тут кто-то накрепко ухватил за руку с другой стороны. Звякнуло из ножен железо, полоснуло по воздуху – и движение прекратилось. Что-то взревело, вода забурлила, окатывая неровными волнами. А потом все стихло.

Он поднял меня на ноги, а я завозилась, отцепляя от ног отрубленное щупальце и содрогаясь от отвращения.

— Ну, все-все, – даже как-то мягко проговорил незнакомец и погладил меня по спине. – Эх ты. Ладно уж, иди сюда.

Он подхватил меня на руки, а у меня даже не было сил сопротивляться.

Дэннер

Я все еще косился в сторону Обреза, но он делал вид, будто меня тут нет. И правильно, к слову, делал. Меньше всего мне сейчас хотелось с кем-либо разговаривать.

Итак, я и, правда, ненормальный. Прекрасно. Это я с иронией. И плевать, что я давно об этом подозревал. Правда ведь всегда оказывается неприятнее всех догадок, вместе взятых. Обрез, стало быть, состоял тогда в моем отряде – поскольку командует он где-то в районе полутора, или чуть более, лет. Зачем он так?.. Что его так мучает?.. Факт спасения моей психованной шкуры? Или то, что произошло с остальными? Наверное, он жалеет о том, что не смог вытащить всех. И, может быть, поэтому ведет себя так, что врагов у него в городе не в пример больше, чем знакомых – при полнейшем отсутствии друзей. Тяжело ему, наверное...

Я держал за руку Аретейни, и рука крайне надоедливо саднила от соприкосновения с ее рукой, будто кто-то очень вредный методично натирал ее наждачной бумагой, а не я касался мягкой человеческой кожи. Болело все зверски. Я подозревал, что стану шарахаться от зеркал еще недели две – но это ничего, у меня хорошая регенерация. В голову настойчиво лезли слова песенки, и я сам не заметил, как принялся мурлыкать ее себе под нос. Песенка была несерьезная, шуточная и в чем-то даже примитивная – после драки, с такой болью, без необходимого количества кислорода особо не посочиняешь. Однако начиная со второй строфы, Ласточка принялась мурлыкать вместе со мной, о словах догадываясь по смыслу. Я удивленно на нее покосился и замолчал. Муза смоталась, махнув меня на прощание хвостом по ушам. Аретейни замолчала следом и на ходу обернулась ко мне.

— Весело, – сказала она. – Это чье?

Я пожал плечами.

— Ничье. Это так.

— Сам сочинил?! – распахнула глазищи Ласточка. Я отчего-то смутился.

— Да. Только что.

— Здо-орово... – протянула она, задумчиво уставившись на собственные ботинки. – А я, вот, так не умею.

— Я тоже не умею. Это оно само за меня умеет. – Я улыбнулся. Аретейни улыбнулась в ответ.

— Странные животные, – задумчиво произнесла она. – Откуда они такие взялись?

— Вовсе не странные, – решил я поделиться гипотезой. – Это, по-моему, мутанты.

Она резко обернулась.

— Думаешь?..

— Угу. Я у нее заметил глаза и сходство сразу с двумя биологическими видами. Сам я их, разумеется, не видел, но в книгах встречаются иллюстрации. У нас таких животных нет. И глаза, которые ей не нужны. Мне кажется, когда-то они были другими.

— Ого! – Ласточка распахнула глаза. – Так это все объясняет! Мутанты, заброшенный город, старые коммуникации, использование разных по времени изобретения видов оружия... Мамочка...

— Что объясняет? – заинтересовался я. – Не прерывай мысль.

Но мысли, видимо, суждено было не завершиться.

Сверху раздался какой-то металлический частый шелест, посыпалась каменная крошка, а мои ребята кинулись врассыпную. Я метнулся в сторону, дернув Ласточку за руку, она споткнулась – и мы оба полетели на пол.

Но тварь не нападала.

Она просто бежала мимо – занимая, правда, собой весь потолок.

— О-ох... – выдохнула Аретейни, глядя на нее широко распахнутыми глазами и неосознанно прижимаясь ко мне. – Полосатый эшелон... твою дивизию… сороконожка...

Я прищурился на сороконожку, прикрывая ладонью глаза от сыпавшихся сверху мелких камешков, и удивился ничуть не меньше. И правда, сороконожка... Вот только она размером с хороший такой пассажирский железнодорожный состав. Обычно сороконожки, наверное, вдвое поменьше. А эта с трудом протиснулась в центральный распределительный коллектор.

Она бежала, быстро перебирая лапками, тянулись, тускло поблескивая хитиновой броней, сегменты тела, а я все никак не мог оторвать взгляда. Вот это сороконожка!.. Чего только не наглядишься в канализации.

Подошел Обрез, немного опасливо косясь на сороконожку, уселся рядом.

— Может, ее подстрелить? – предложил он.

— И она нас всех придавит, – осадил я. – Она же неопасна, оставь ты ее в покое.

Обрез пожал плечами и усмехнулся, разглядывая бесконечную сороконожку.

— М-да, – протянул он. – Чудо...

Ласточка дрожала, будто ее ледяной водой на морозе окатили, и прижималась ко мне, судорожно цепляясь за куртку. Я осторожненько коснулся ее плеча. Она тихонько вскрикнула и подскочила аж на полметра, тут же, впрочем, забившись обратно в щель между мной и стенкой.

— Ты чего? – еще больше удивился я.

— У-у меня энтомофобия... – приглушенно донеслось откуда-то из складок моей куртки. – Я ее боюу-усь... Скоро она там уйдет?..

Обрез фыркнул.

— Не ты одна, – сказал он.

Меня вдруг охватило совершенно неуместное желание обнять ее, уберечь, защитить – любой ценой. Смешно. От кого?! Не от сороконожки же. Но она так боялась, так прижималась ко мне, что вызвала в душе какую-то щемящую нежность. Я невольно рассмеялся и потрепал ее по голове.

— Эй, ну довольно уже! Она сама нас боится.

Аретейни пискнула:

— А я все равно боюсь. – И завозилась, забиваясь еще глубже. Я вздохнул. Сороконожка кончилась.

— И где мой фотоаппарат?.. – тоскливо вздыхал кто-то, кажется, Даклер. – Эх...

— Дома, наверное, – предположил кто-то.

Остальные рассмеялись. Вот и хорошо. Пускай лучше смеются.

Тут послышались чьи-то легкие шаги.

Все разом насторожились. Хвост сороконожки, наконец, исчез за поворотом. И, словно бы взамен из-за того же поворота показалась детская фигурка. Я сцепил зубы, останавливая ругательство – кто еще за нами потащился?!.. Мало нам, можно подумать, двух детей – теперь еще и третий подоспел?.. Но фигурка была незнакомая. Рядом с ней бежала огромная лохматая собака. Что за бред – откуда здесь дети и собаки…

Кто-то вскинул оружие, и я перехватил его руку:

— Погоди стрелять.

Чем черт не шутит – может, и правда, ребенок. Поезда же есть…

Да, вы все верно поняли: я не заткнусь с этими несчастными поездами.

Конечно, это может быть и оборотень. Но два оборотня в одной канализации – это слишком.

Аретейни за моей спиной, наконец, соизволила высунуть нос. Убедилась, что сороконожка исчезла, и заметно расслабилась. А фигурка тем временем, подошла поближе и, как ни в чем не бывало, помахала рукой. В свете фонариков она оказалась ребенком примерно чуть старше Лесли, но младше Нэйси, в старой кожаной курточке и со светлыми стриженными волосами. Нет, это точно не тварь – аура у нее была человеческая, теплая, ровно пульсирующая.

— Не стрелять, – повторил я.

— Дядьки, – удивленно проговорил ребенок. – Ух ты… А вы откуда? Эй! – тут же возмутилось дите и обличающе ткнуло в меня худым пальцем. – Убери оружие! Это нечестно! Вишь, я без оружия.

Вид у меня, наверное, был, мягко говоря, удивленный. А ребенок демонстративно показал тонкие ладошки – никакого оружия у него и, правда, не было, ни в руках, ни где-либо еще.

Аретейни

Вот, честное слово, неожиданно. Многого я от этого города ожидала – но чтобы в канализации разгуливали дети – это уже перебор. Дэннер и остальные подняли оружие, и я их прекрасно понимала. Нечего ребенку делать в канализации. А раз уж ребенок тут есть – то еще далеко не факт, что это действительно ребенок. Нэйси и Лесли даже переругиваться на минутку прекратили.

— Убери оружие! – сказал ребенок. – Это нечестно. Видишь, я без оружия.

Дэннер тряхнул волосами, отбрасывая их за спину и открывая лицо. Ребенок ахнул и невольно подался назад. Еще бы.

— Зато я – с оружием. И я настоятельно рекомендую тебе покинуть зону моего прицела.

Ребенок поглядел на Дэннера, поглядел на пистолет и – молча свернул в один из боковых коридоров.

— Очень надо, – донеслось оттуда.

А мы пошли дальше, озадаченно примолкшие и крайне удивленные. Я перехватила чей-то вопросительный взгляд и только развела руками – мол, не спрашивай.

— Дэннер, ты это зря, – в шутку упрекнул коренастый коротко стриженый мужчина с продолговатыми черными глазами и шрамом на щеке. – Неужели у тебя поднимется рука на представителя вида Homo Sapiens женского пола?

— На представителей вида Homo Sapiens женского пола у меня, как правило, другое поднимается, – отпарировал Дэннер. Я невольно хихикнула. – Но все зависит от ситуации.

— Верю, – фыркнул мужчина. Джонни, кажется, так его звали. Во всяком случае, мне послышалось, что так к нему обращался Дэннер.

— А тварей еще много? – поинтересовался кто-то сзади.

— Много, – обернулся Дэннер. – Работы до конца жизни хватит, не переживай.

Спросивший надулся.

— Я серьезно, командир.

— И я серьезно. Очень даже серьезно. Откуда мне знать? Пока что, ищем двух, а там посмотрим.

Мы шли еще около часа, и мне казалось, что коридоры все одинаковые, и было неясно, как же патрульные здесь так легко ориентируются. Ранки саднили после купания в грязной воде просто кошмарно, и от этого здорово портилось настроение. Особенно доставали две на спине и одна на руке. Я даже подняла рукав блузки, которую дала мне Лидия, чтобы поглядеть, что там такое. Рукав из темно-серого атласа побагровел и прилип, я дернула заскорузлую ткань и едва удержалась от крика, но горло перехватило секундой позже. Пока я втихомолку пыталась сделать следующий вдох, я имела счастье лицезреть то, что в медицине именуется скромным термином «швы разошлись». По сути, кожа разорвалась на месте стежков и теперь висела окровавленными лоскутами, в которых угадывались почерневшие нитки, наполовину утопленные в желтой пене сукровицы. На работе я повидала много таких ран, еще больше – и не в пример хуже. Рана, по сути, абсолютно пустяковая, и при соответствующем уходе, недели через две я о ней забуду. Но, согласитесь, приятного мало.

Кровопотеря давала о себе знать, голова кружилась, давление уползло вниз, колени подгибались, от холода била дрожь, мокрая ткань и сапоги натирали кожу и казались невероятно тяжелыми – а я старалась улыбаться и шагать уверенно. Получалось. Но все равно приключения – это вам не по парку прогуляться. Не верьте дешевым фантастам! Если у них герои носятся как племенные жеребцы и мочат голыми руками по сто человек зараз при наличии сквозных ран в количестве восемьдесят две штуки – то эти фантасты ни черта не знают и, скорее всего, еще даже не успели окончить среднюю школу. А со сквозными ранами не бегают – это я вам как травматолог по второй специальности и акушер-гинеколог по первой говорю.

Я уже начала опасаться, что сейчас свалюсь нафиг и тем самым поставлю себя в очень неловкое положение, когда отряд неожиданно остановился.

— Давайте передохнем и перевяжем раненых по-человечески, – предложил Дэннер, оборачиваясь к остальным.

— Хорошая мысль, – с энтузиазмом поддержала Нэйси. – Я буду помогать.

— Отлично, – улыбнулся Дэннер, и все с невероятным облегчением повалились на пол.

Лесли

Дура. Дура – и все тут! Старшая сестра, подумаешь!.. Нашлась тут... энтузиастка...

Так, нет, все, реветь не буду. Я уже не маленькая!

Не верите?.. И правильно делаете...

Тут я все-таки разревелась, как какая-нибудь малолетка. Стыдно, однако... Решив, что главное, чтобы командир этого не заметил – а то еще не возьмет меня в патруль – я тихонечко забилась в угол и продолжила реветь там.

Коне-ечно, Нэйси-то у нас героиня. Будь я на ее месте – я бы тоже парочку тварей завалила. А что?! Чем я хуже нее?..

Я замечталась. Вот, если бы убить какую-нибудь тварь – только героически так убить, а не просто – бам! – и твари нет. Нет, такое-то у нас на каждом шагу. Вот, если тварь нападет на наш отряд – да, наш! А чего такого-то?.. – а я выбегу вперед, и все будут кричать «Лесли, вернись, ты погибнешь!..», а командир скажет «Лесли, ты еще маленькая, у тебя же ничего не получится!..», а я возьму и... и... Кинжалом ее! Красиво так... Одним ударом – насмерть!.. Или, нет, чтобы был красивый бой, как в игре.

И тогда, конечно, меня обязательно заметят. Просто не могут не заметить. Все прибегут, станут обнимать, скажут «Молодец, Лесли, как это у тебя получилось так?.. У нас так не получилось бы...», а командир скажет «Лесли, я тебя зачисляю в свой отряд». И потом еще скажет «Завтра мы пойдем на оборотня, не подведи нас, Лесли!»

Я вздохнула и обхватила руками коленки, наблюдая за всеобщей суетой. Бред это все, конечно же. Рано мне в драку лезть...

Вот, Нэйси. Не намного ведь она меня старше. А уже успела заслужить уважение у всех этих людей...

Слезы опять предательски навернулись на глаза. Конечно, успела! Потому что оказалась в нужном месте в нужное время. Будь я на ее месте...

Ну и что! А мы зато с Аретейни подземный город видели. Вот. Только это тайна. Город – он только наш, и все. И никто кроме нас об этом не узнает. А то Нэйси опять вперед вылезет, выскочка несчастная. Сестра, называется.

— А мы, зато, подземный город видели! – вслух громко повторила я. – И никому о нем не расскажем!

Ой!..

Ну вот...

Все обернулись.

Я испуганно зажала рот ладонью.

Аретейни смущенно улыбнулась, Джонни Веррет выронил сигарету, а командир медленно выпрямился, глядя на меня.

— А я думал, это тайна, – мягко улыбнулся он. Нэйси подбежала ко мне.

— Какой город? – немедленно накинулась она. – Где? Почему я ничего не знаю?!

Еще чего не хватало! Город – наш – и только наш!

— Не скажу! – заявила я, для верности уперев кулаки в бока. – Не-скажу-не-скажу-не-скажу!

И, чтобы Нэйси отстала, кинулась бегом в тоннель.

— Стой! – окликнул позади голос командира. – Лесли!

Да вернусь я, чего он боится?

Взрослые, что с них взять. Все у них смертельно опасно, хоть на улицу не выходи. Сами же ходят – и ничего.

Под ногами гулко забухала решетка. Я пронеслась через мостик, свернула за поворот и уже честно собиралась вернуться назад – как вдруг ржавая решетка со скрежетом подалась под ногой.

Я еще успела подумать, что ухвачусь за край, но почему-то не успела. Пол провалился, и я полетела вниз, в темноту. Ветер взвыл в ушах, затем последовал сильный удар обо что-то жесткое, в это жесткое я врезалась рукой, затем, перекувыркнувшись, полетела дальше и снова врезалась.

А дальше не помню.

Помню только, как кто-то плеснул ледяной водой в лицо – даже уши онемели, а с волос, так и вообще, ручьями стекало. Было холодно и жестко, и я поняла, что лежу на камнях, и в комнате ужасно тесно – даже не выпрямиться, потолок низко-низко, а стенки сводчатые и кирпичные. Я захлебнулась и мотнула головой.

— Ну? – насмешливо произнес кто-то над самым ухом. – Очнулась?..

Дэннер

— Лесли! – что есть сил, заорал я, кидаясь за девчонкой. Даже фонарь не успел подхватить – но мне вполне хватало частого дробного перестука шагов впереди, в темноте. На них я и ориентировался. Вот, бестолочь!..

Кожу немилосердно жгло, руки болели, правую ногу я успел где-то подвернуть – хороший из меня спринтер, ничего не скажешь. Прям хоть сейчас на олимпиаду. Все, хочу медаль. В отличие от Лесли, которая была как раз таки вполне себе здорова, и с фонарем, перспектив на эту самую медаль я не имел ровным счетом никаких, но об этом думать было некогда. Тут бы ребенка в катакомбах догнать, и мне абсолютно все равно, чего я там могу – а чего не могу, это никого волновать не должно.

Я задыхался, и позвать девчонку на ходу не получалось. Зато во рту метров через четыреста образовался солоновато-железистый привкус. Ну все, приехали. Ах, да, я же воды в резервуаре наглотался, пока с тварью барахтались.

М-да, везет, ничего не скажешь.

Я успел дважды споткнуться в темноте и навернуться, от души отматерить неразумное дите, сунувшееся в подземелья, вскочить и чертыхнуться еще разик – когда впереди раздался грохот, а шаги Лесли неожиданно стихли. Я завернул за угол, прошел еще несколько шагов, едва не приложился головой о низкую сводчатую арку – и почти физически ощутил, как под ногами разверзлась пустота. Пол сделался ржаво-решетчатым.

Дальше я шел уже медленно и осторожно. Еще провалиться вслед за Лесли и сломать себе чего-нибудь мне сейчас как раз и не хватает – тут проржавело все вконец, коммуникации старые и давным-давно неухоженные.

Как я и ожидал, буквально через несколько метров в полу обнаружилась дырка с рваными краями, загнутыми вовнутрь. Пришлось лечь на пол и ползти по-пластунски.

Внизу было темно. Дна у дырки не просматривалось, но делать было нечего. Если Лесли еще жива – ее нужно как-то вытащить. А жива она в том случае, если провалилась не очень глубоко. Я позвал ее, голос эхом отразился от стенок тоннеля, причудливо искажаясь. Внизу отозвалась возня.

Что ж, где наша не пропадала. Стараясь не очень тревожить чудом уцелевшую решетку, я осторожненько переполз на самый край и, оттолкнувшись, спрыгнул вниз.

Короткое падение завершилось широкой, обитой мягким прелым войлоком, трубой, на которую я приземлился и, не удержав равновесия, полусвалился-полуспрыгнул в какую-то леденющую лужу, где, не удержавшись, упал на четвереньки. Правда, тут же вскочил… Вода окатила лицо, и боль от ожогов слегка притупилась, что немного возвратило мне ориентацию в пространстве и способность трезво мыслить, вслед за чем я немедленно обозвал себя идиотом, впрочем, сразу сообразив, что глупость уже сделана, и ругаться поздно.

Тишина давила на уши.

И вдруг далеко впереди послышались быстро стихающие шаги. И свет фонаря.

Я на всякий случай проверил крепления метательных ножей на руках и осторожненько двинулся следом.

Как я собрался кидаться ножами в темноте? Что за вопрос? Как-как, на звук.

Значит, мы тут не одни. Интересно. Все интересней и интересней, я бы сказал. Сколько лет тут живу – так ни за что бы не подумал, что под городом имеется еще город.

Хотя, откуда-то же взялись поезда...

Да-да, я все еще о поездах. И нечего на меня так смотреть.

Туман, не видно ни черта.

И куда эту бестолочь понесло, спрашивается?!..

И стоило мне только пройти несколько метров – шел я, цепляясь одной рукой за трубу, чтобы не потерять направления – как вдруг послышался чей-то далекий и слабый голос, похожий на голос ребенка.

Я остановился. Эхо причудливо искажало звуки, превращая в странную мелодию плеск воды от моих шагов. Вода тихонько журчала – почти по колено, лужа сделалась стремниной.

Голос позвал снова. Мне даже показалось, что уши у меня дернулись, будто у собаки – так я старался разобрать его в приглушенном многоголосье подземелья.

Вот, пожалуйста, Селиванов. Хотел найти ребенка – получите, распишитесь. Бандеролька до востребования.

Тьфу, ты! Черт-те-что здесь творится в канализации этой. В глазах начинает темнеть от испарений, голова кружится – расстроился бы – да без фонаря и так-то ни черта не видать. Впервые за все время рейда – или даже впервые за всю мою чертову жизнь – командира четвертого взвода Селиванова, более известного под именем Дэннер, посетила-таки Она. Здравая Мысль, то есть. Здравая Мысль, если ее озвучить, звучала бы примерно следующим образом: Селиванов, где, туман тебя побери, тебя черти носили, когда боги раздавали мозги?!!

Ну, как-то так.

Голос, кажется, заплакал.

Нет, это не Лесли, точно.

Тут мне сделалось до того тоскливо, что возникло нездоровое желание впасть в тихую истерику, побиться головой об осклизлую каменную стену, или же, к примеру, по ней же и карабкаться наверх. Не то вследствие отравления, не то от боли и усталости, мне, человеку, который в жизни ничего не боялся и ни перед чем не отступал, вдруг до одури, до безумия, непреодолимо захотелось броситься на пределе человеческой скорости искать выход наверх. Больше ничего не нужно, клянусь. Только наверх, наверх, увидеть небо над головой, тусклый дневной свет, вдохнуть свежего хвойного воздуха, ощутить ветер, а не теплый затхлый сквозняк канализации.

Так, все, довольно. Ну-ка, соберись, товарищ командир, и вообще, отставить истерику.

Отставить истерику!

Ну, вот. Стыдно, черт побери... Здоровый мужик, а веду себя не лучше нервной девицы пубертатного периода.

А, ну да, я же псих... давно пора смириться...

За всеми этими размышлениями я и сам не заметил, как узенький коридорчик завернул налево, где и раздался вширь, разделившись продольным бортиком на две неравные половинки, за одной из которых, более низкой, тихо плескалась вода. Видимо, она когда-то вырвалась на свободу из обвалившейся трубы, большой дохлой змеей высовывающей из мутного потока шершавый, покрытый рыжей ржавчиной, бок.

Стоп, а с чего это я, собственно, навоображал тут себе трубу? Я ее видеть не должен – будь я хоть десять раз безумец, а глаза-то у меня все же человеческие.

Секундой позже окончательно уставшее сознание соизволило-таки выдать мне информацию о карманном фонарике, лежащем на выступе стены над головой и тусклым синеватым светом озарявшем картину. Кто и зачем его туда закинул – лично для меня оставалось загадкой, но интересовало меня вовсе не это.

Голос впереди – там, где коридор протягивал в темноту еще одну, более узкую ветку. Там, впереди, в потоке что-то смутно белело.

Я, дотянувшись, ухватил фонарь, и он тяжелым цилиндриком лег в ладонь, обжигая металлическим холодком обнажившиеся нервы. Я привычно стиснул зубы – и вдруг ощутил неприятный холодок в груди. Сердце забилось чуть быстрее.

Фонарь был покрыт солидным, промокшим, слежавшимся слоем пыли.

Но он горел.

Горел так, будто в него только что вставили новые батарейки.

При этом, вероятно, к нему не прикасаясь.

Я где-то читал, или, может, слышал о сбоях пространственно-временного континуума, когда время и расстояние сминаются, подобно листу бумаги, на котором нарисована карта. И все, что есть на этой карте, перемешивается самым непредсказуемым образом. Так, можно войти в дверь ребенком и через минуту вернуться дряхлым стариком на сто лет назад в своем реальном времени.

Лесли!..

Только не это. Боги, только не это. Прошу вас, спасите ребенка... только спасите ребенка, с остальным я и сам как-нибудь справлюсь... Честное слово! Только спасите ребенка...

Ребенок, тем временем, не замедлил себя явить.

— Кто здесь?!.. – Голосок оборвался частым, неровным дыханием из темноты – будто у перепуганного щенка. А я выдал самую идиотскую фразу, на которую только был способен в подобной ситуации.

— Патруль... все хорошо, не бойся. Я не причиню тебе вреда.

— Правда? – строго уточнили из темноты. Я зачем-то кивнул, хотя ребенок и не мог меня с такого расстояния увидеть. Для него я оставался ярким синеватым пятном фонаря.

— Обещаю, – вслух отозвался я, делая шаг вперед. Дальше пол обрывался, внизу тихонько журчала вода, поблескивая в свете фонарика. Я спрыгнул вниз, подняв каскад мутных брызг и едва не ухнув носом в почти целиком состоявшую из воды субстанцию. Правда, ведь, навскидку шестьдесят процентов – почти целиком?.. Правда-правда?.. Не ломайте мне сказку, я сказку хочу.

— Я здесь, – сказал ребенок, призывно замахав рукой. Я перевел луч фонарика, уловив движение в темноте.

Девочка. Маленькая пухленькая девочка в некогда белом платьице, с копной растрепавшихся черных волос, и густая челка щеткой лезет на нос. Глазищи большие, мокрые и синие-синие, как кристаллы, которые в мини-генераторы вставляют и лампочки. Они хорошую проводимость обеспечивают, и действуют вроде усилителя, поэтому свет лампочек всегда синий. Бывает, правда, и белый свет, и даже желтый, но таких лампочек, чтобы с нитью накаливания, у нас нет. Я о них только в старых книгах читал. Говорят, электрические лампочки – они совсем другие, как в книгах. А эти, наши, излучают свет по-другому. Но их тоже зовут электрическими – по привычке. Вот и в этом фонарике тоже есть кристаллы... Девочка слабо, жалобно всхлипнула, цепляясь за обломок все той же трубы пухлыми дрожащими ручонками. У меня даже сердце защемило – а как здесь, под землей, на достаточно большой глубине, да в полной тварей заброшенной канализации оказался ребенок – сия умная мысль в мою пустую голову, разумеется, заглянуть не догадалась, а то, как же. Наверное, все возможные умные мысли просто-напросто брезгуют моей башкой, и правильно, надо сказать, делают. Я их понимаю.

— Помоги, – сказала девочка, беспомощно барахтаясь в мутной луже.

— Сейчас. Не двигайся, хорошо?

— Не могу!.. – Голосок беспомощно задрожал. – Я падаю! Я падаю в темноту... дай мне руку... прошу тебя, скорее, дай мне руку... мне хо-олодно... – Тут курносый грязный носик сморщился – и девочка беспомощно разрыдалась, так, как плачут только в детстве – бесконечно обиженно, отчаянно, да настолько жалобно, что ни один взрослый этого вынести не способен. Я, естественно, моментально ускорил шаг.

— Да иду я!.. Погоди, не плачь, пожалуйста. Тут я. Сейчас вытащу...

Я и, правда, приблизился достаточно быстро, учитывая скользкое от слоя грязи дно потока и – резко остановился в двух шагах. Примерещилось, будто со всего маху что-то двинуло по затылку. Во всяком случае, ощущения были именно такие – голова закружилась, а глаза захотелось протереть, чтобы проверить реалистичность картинки.

Ну, разумеется, я видел из-под воды только верхнюю девочкину часть.

Нижняя была намертво придавлена здоровенной бетонной плитой. Почти по пояс. Плита была такого веса, что должна была расплющить детское тело до толщины стандартного листа акварельной бумаги.

Селиванов, ты идиот. Трижды идиот. Идиот в геометрической прогрессии. Тебе мама в детстве не говорила, что ты идиот?.. Нет?.. А где ты посеял мозги, она не напомнила?..

Нет бы, тебе задуматься при виде фонаря!

Призрак зашевелился и поднял заплаканное личико.

— Почему ты остановился, Дэннер?.. Мне больно...

— Слушай. – Я осторожно, стараясь не тревожить окончательно разболевшийся сустав на ноге, уселся на плиту. – Ну, чем я могу тебе помочь? Сама подумай.

Говорить «ты умерла» нельзя. А как ей еще это объяснить – не знаю. Прикасаться к ней тоже нельзя. Впрочем, я без того успел нарушить первое правило поведения с нечистью. Я с ней заговорил. Теперь не отвяжется. Так что мне терять? Призрак безобидный, на тот свет не утянет.

Я протянул руку.

— Держись.

Девочка тут же вскинула навстречу ладошку – но касания не последовало. Моя рука прошла сквозь ее руку, и больше ничего. Только обдало влажным холодком.

Девочка вскрикнула и уставилась на меня. Голосок прозвучал полуслышно, будто его душил ужас, который сознание из последних сил отказывается принять.

— Н-не получается... почему?! Дэннер, почему не получается?!

— И не получится, – внезапно охрипшим голосом проинформировал я. Рука моя задрожала. Она была настолько маленькая, напуганная и беззащитная... и раздавленная плитой в кровавый фарш. Она даже пожить не успела.

— Я к маме хочу... – всхлипнула девочка. – К маме... где моя мамочка... почему она за мной не приходит... мамочка...

— Замолчи!! – заорал я, резко распрямляясь. Нервы сдали. Проклятье, да этого ни одна психика не выдержит! – Ты умерла, ясно тебе! И никто за тобой не придет! И не выбраться тебе отсюда никогда, понимаешь ты это, или нет?! Никогда!

Повисла пауза. Я глядел куда-то в район потолка – не видеть бы только больше нечеловеческой боли в детских глазах.

— Ты не переживай, – неожиданно сказала девочка. – Все будет хорошо. Я, наверное, быстро умерла. Пожалуйста, помоги мне отсюда выбраться. Ты можешь. Я скажу тебе, как.

Я вздохнул и отцепился от плиты. Поглядел на нее.

— Без тебя знаю. Но я при всем желании не смогу сдвинуть плиту. Ты это имела в виду, когда просила помочь?

Она согласно кивнула.

— Я иногда себя не помню. Говорю что-то не то. Дэннер, ты же меня не бросишь. Ты не сможешь меня бросить, я же вижу. Помоги мне, пожалуйста. Я тебе тоже помогу.

— Каким образом? – поинтересовался я. – У меня каждая минута на счету.

— И тем не менее, ты свернул с дороги когда я тебя позвала.

Я фыркнул. Блестящий довод, ничего не скажешь. Одно слово – ребенок. Хоть и нечисть – а все равно ребенок, да и только.

— Я все равно не знал, куда идти.

— Тебе плохо?

— Да нет, – искренне удивился я. А девочка улыбнулась.

— Это просто воздуха не хватает. И хватит тебе обзывать себя нехорошими словами. Ты не прав. Этот воздух вреден, только и всего. И темнота – она вредна. Люди не могут жить под землей.

— Ладно, доктор, – я поднялся, – диагноз ясен. Что я могу для тебя сделать?

Девочка аж встрепенулась. Еще бы – столько времени под плитой торчать.

— Освободить меня не получится, тут бульдозер нужен. Но ты можешь отпустить меня из-под плиты. – Детские глазищи подернула пелена слез. – Пожалуйста.

Ну что ж. Если это все, чем я располагаю... К тому же, в компании все равно веселее.

Я вытащил нож и опустил руки в воду. Мало что сохранилось, видимо, лежит она тут уже достаточно давно, да еще и едкая вода ускоряет процесс разложения. Сверху намело песка и вязкой липкой грязи, о происхождении которой я предпочел не теоретизировать. Мусор неприятно царапал обожженные ладони, руки замерзли и плохо подчинялись. Тем не менее, откопал я ее достаточно быстро, правда с определением, где что есть, пришлось повозиться. Я успел разозлиться на свою извечную дурацкую сентиментальность, когда порезал ладонь осколком стекла, едва не свалился в воду да спугнул маленькую тварь, успевшую тяпнуть меня за руку и вскарабкаться на плечо. Согнав тварь щелчком, я, наконец, сообразил, что бесцеремонно залез в ее гнездо, а именно – в череп. С минуту понадобилось на выполаскивание из грязи пряди волос и срезание ее вслепую под водой. Не подумайте, что я такой уж эстет, просто мне, знаете ли, неудобно таскать кости в карманах.

Крови и так достаточно. Я вытащил из кармана носовой платок, завернул в него грязный комок, некогда бывший волосами и, при помощи фонарика и ранки на руке, начертил символ. Прикреплению души меня научили фанатики из Храма. Они хорошие ребята, когда не мечтают меня сжечь. Я на них за это не обижаюсь – фанатики есть фанатики, что с них взять. Фанатики и старые книги...

Девочка с нескрываемым облегчением поднялась из воды. С платьица потоками стекала вода.

— Спасибо тебе, – выдохнула она и, дотянувшись, осторожненько поцеловала в щеку. Правда, я не почувствовал. – Теперь я у тебя в долгу... Ты даже не представляешь, как это больно... все время в темноте...

Мне показалось, что она дрожит. Если может дрожать призрак.

— Эй, довольно уже, – позвал я. Еще мне продолжения душераздирающего детского рева не хватало, ага. Я ж тогда совсем впаду в депрессию, а мне Лесли надо искать. Вот, две вещи в мире не выношу – черный мор и детские слезы. И то, и другое способно расшатать мне нервы очень даже ощутимо. – Ладно. – Я поднялся и сунул сверток в карман куртки. – Идем.

Аретейни

— Дэннер! – заорала я, кидаясь следом за командиром, но тут кто-то перехватил меня за пояс. Обрез.

— Стой, кому сказали! – прохрипел Джонни, очень, по всей видимости, стараясь удерживать меня бережно и не стукнуть разок по голове, чтобы успокоилась – поскольку вырывалась я изо всех сил. Кажется, у меня снова начался легкий приступ клаустрофобии, или что-то вроде того – я страшно испугалась, когда Дэннер и Лесли исчезли в черной пасти коридора. Мне навязчиво казалось, что им оттуда уже никогда не выбраться, что в темноте притаились опасные твари, которые...

Твари!.. Да тут и есть этих тварей до черта! Очнись, это тебе не Москва...

Я вырвалась, Джонни отлетел назад и, кажется, придавил Нэйси – а я понеслась, не разбирая дороги. Шаги стучали где-то впереди, затем пропали. Я остановилась. Тишина и темнота. Что-то шелестит на потолке над головой, вода тихонько журчит, и кто-то плещется в потоке. Может, я свернула не туда?..

Справа, там, где, по моим предположениям была стена, вдруг тяжело, со скрежетом когтей по камню, завозилось нечто огромное. Я невольно вскрикнула, рванулась назад, поскользнулась и полетела на пол, а сверху нависло, навалилось, обдав влажным горячим дыханием, от запаха которого едва не стошнило – было бы, чем.

«Ну, все» – успела мелькнуть неожиданно спокойная мысль – как вдруг позади кто-то резко затормозил, шаркая подошвами о камни – и вспыхнул огонь.

Вместе с трескотней автомата коридор озарили быстрые синие звездочки, посыпались, со звоном стукаясь, гильзы. Тварь обиженно взвыла и с грохотом метнулась куда-то в стену, едва не разворотив ее. Секундой позже я сообразила, что в стене отверстие, мелькнул черный длинный бронированный хвост с толстой иглой-жалом на конце, затем раздался где-то впереди и ощутимо ниже пола грузный всплеск.

— Ба-бах! – весело засмеялся нервный мужской голос. Я обернулась.

Позади меня стоял худой чернявый патрульный – Артемис, кажется, так его зовут. Взгляд совершенно остекленевший и какой-то нездоровый.

— Артемис? – осторожно позвала я, поднимаясь. – Ты Артемис?..

— Не, я Кондор, – отозвался патрульный и – разразился резким, пронзительным хохотом. Ма-ма... У него явно с головой не в порядке... Мне сделалось страшно – сами представьте картину: темный коридор заброшенной канализации, опасные монстры и сумасшедший с автоматом.

— Рыжий – идиот! – уверенно сообщил мне Артемис и, стащив высокий шнурованный ботинок, для чего ему пришлось изрядно повозиться, протянул мне ногу. – Ну, будем знакомы! Ты будешь... хм... Лидия-младшая! Или, нет... Лидия-с-сиськами, во! – Тут он не удержал равновесия и свалился на пол.

— Осторожнее! – вскрикнула я, кидаясь к нему и пытаясь надеть ботинок обратно. Артемис поднял лихорадочно блестящий взгляд.

— Н-но я тебя буду звать просто Лидия, идет?

— Таня я. Аретейни. Сокращенно – Тей или Таня.

— Лидия, – упрямо повторил Артемис, отрешенно наблюдая за процессом надевания ботинка. – А Лидию рыжий чаще других трахает. Он, вообще, трахает все, что движется. И тебя разведет. Будешь Лидия.

Мне почудилось, будто кто-то подошел сзади и опрокинул на голову ушат ледяной воды. Руки упустили шнурок Артемисова ботинка.

Это как же так... ничего он ко мне не чувствует?.. Просто хочет затащить в постель?..

Быть не может... неправда... глаза... глаза не лгут. Словами можно обмануть, но взглядом – никогда. И аура... он не похож на лжеца.

А я... вот, дура! Словно малолетка какая-нибудь – сама втюрилась – так и все, нашла себе Мечту во плоти.

Нет, быть не может... ну, кому ты веришь, ласточка?.. Он же не в себе...

Слова отзвучали в сознании мягким, теплым голосом Дэннера, и «ласточка» резанула по сердцу осколком стекла.

Вот, насколько я на нем зациклилась. Уже и думаю его голосом. А с чего это, собственно, Артемису ошибаться, он же его всю жизнь знает – будь он хоть десять раз сумасшедший. А в голову упорно лезли воспоминания о том, как он меня поцеловал после боя – и голова эта немедленно начинала кружиться, и откуда-то из груди рвался теплый упругий огонь.

— Жил на свете попугай, – карикатурно-скрипучим голосом завел Артемис. – Попугая звали Гай. Он жил в сказочном лесу, пил жемчужную росу. Вот охотники пришли! – С этими словами Артемис вскинул на меня автомат, но я продолжала неподвижно сидеть в какой-то прострации, бессильно уронив руки. – ...Посадили Гая в клетку...

— Вставай, Артемис. – Я поднялась и потянула его за свободную руку. – Идем.

— На пыльных тропинках дале-еких планет останутся наши следы!

Мы шли по тоннелю, и я тащила патрульного за руку, а он спотыкался, хоть и глядел постоянно себе под ноги, и бормотал что-то.

Дэннер мне ничего не обещал. И в любви не признавался. И правда, наиболее логична версия Артемиса. Это только я могла влюбиться за несколько часов – к тому же, у меня был повод. Зеленоглазый патрульный спас мне жизнь. Он достаточно обаятелен, красив, боеспособен, немногословен, ухитряется быть разумным взрослым человеком и безнадежным романтиком одновременно. Складывается типичный психологический портрет соблазнителя.

А я дура.

Эх, командир, командир...

Сделалось как-то пусто и холодно. И разом навалились боль и усталость. Будто кусок сердца отняли.

Да брось ты, Аретейни. Настоящей любви требуется время, чтобы разгореться. Это не любовь. Это увлечение. Это пройдет...

И неважно, что я цепляюсь за это увлечение, всеми силами отчаянно цепляюсь – остановись, задержись, останься. Пусть оно и дальше согревает сердце и приносит красочный водоворот весны. Без него ты снова остаешься один в темноте, и таешь как свечка в пустом гулком холодном подвале. А оно так больно режет душу... И неизвестно еще, что хуже.

Дэннер

Мы шли по коллектору, точнее – это я шел, а девочка висела за спиной, сделав вид, что держится за шею. Ощущение было такое, будто обмотали влажным холодным шарфом, и еще руки призрака немного покалывали, словно электричеством.

— Она тебе не верит, – сказала девочка. Я споткнулся о водозаборную решетку и едва удержал равновесие. Сапог принялся немилосердно сдавливать в подъеме. Плохо.

— Кто – она? Лесли?

Призрак не ответил.

— Впереди опасность.

Я остановился и поднял оружие, отступая спиной к стене. Плеск воды отражался от каменных стен, и это эхо тонуло в вязкой темноте тоннеля. Я стоял посередине потока, по колено в воде, а по обеим сторонам тянулись узенькие решетчатые мостки, кое-где ныряющие под запертые решетчатые же, двери. Некоторые из дверей были прогрызены тварями, некоторые успели буквально врасти в стены, затянувшись слоем пыли, мха и паутины. Вдоль потока слева, на уровне моего плеча тянулась тонкая труба, из трещин в которой тоненькими струйками сочилась вода. Или не вода. Я поднял фонарь повыше, проследив лучом за одной из струек. Она не растворялась в воде, а маслянисто поблескивающей пленкой расползалась по поверхности. Так и есть. Газ. Возьмем на заметку. Почему он льется, словно вода?.. Не может такого быть. Впрочем, громадных сороконожек тоже быть не может – а они есть. Бензин?.. Для чего бензин в трубе? Бред какой-то. Я двинулся дальше.

...Это был утопленник.

Мелькнуло, смазываясь в скорости, стремительно метнулось наперерез – и в спину ударило дно потока. Вода сомкнулась над головой, удар вышиб воздух из легких, ледяные осклизлые руки сдавили шею. Сам упырь уселся на меня сверху, чтобы не рыпался.

Я, захлебываясь, сквозь ломоту в висках сообразил выхватить нож и полоснуть по душившим меня рукам – но упырь оказался быстрее. Мгновение – и я вскочил, отплевываясь грязной водой и стараясь выровнять дыхание. Противник куда-то делся. Меня повело, голова кружилась, я пошатнулся и приложился об трубу, отчего она с готовностью отвалилась, огласив подземелье оглушительным ржавым скрежетом и с плеском шлепаясь в воду. Газ растекся, но я, к счастью, успел вовремя извернуться и выбраться на мостки.

— Бей в сердце, – вертелась вокруг моя спутница. – Бей в сердце!

— Цыц, – одернул я, справляясь с приступом кашля. В висках колошматило отбойным молотком. – Нашлась советчица.

— Осторожнее! – вскрикнул призрак.

Меня снова сшибли. До чего же шустрый! Быстрее оборотня – а оборотень самый быстрый из нечисти.

А я – самый быстрый из людей.

Что ж, давай с тобой поиграем!

Я метнулся навстречу, когда кроваво-синюшный вихрь налетел из темноты коридора, упырь, не успев сменить траекторию движения, со всего маху налетел на меч и повис на нем. Тут-то я и успел его разглядеть, чему радоваться было бы, мягко говоря, странно. По всей видимости, женщина, и достаточно молодая женщина – темные волосы, изящное телосложение, длинное платье. Хотя, платье наполовину истлело, а тело изъедено тварями и висит кое-где белесыми обескровленными лохмотьями, из рук проглядывают кости, а из живота почти вываливаются темные гниющие внутренности вперемежку с улитками – и сейчас я определил, что при жизни это была довольно красивая женщина. Вот только плохой был человек. Хорошие упырями не становятся. В крайнем случае – призраками, как вот эта девочка.

Упырь зарычал, рывками сползая с лезвия, бастард рвал гниющую плоть, но упыри ведь не чувствуют боли. Только голод. И тоску... наверное. Хотя, откуда мне знать, что там чувствуют упыри. Не они же все эти умные книжки писали, в самом деле. Ну, да, про упырей.

Я отступил на шаг, швырнул противника об стенку, тело с чавканьем сползло с клинка и повисло на трубе. И – рванулось вверх.

А я и не собирался убивать.

Снова я наслаждался игрой, огнем азарта, расплавленным металлом адреналина по жилам, стремительным танцем со смертью. Для меня это все же искусство. Жестоко? Нет. Всего-навсего закон пищевой цепи. Они нападают – я защищаюсь. Они не имеют разума и не чувствуют боли. А я очищаю мир от нечисти, которая все же, на мой взгляд, является ошибкой Природы. Или болезнью Природы. Потому что не может быть таких существ, которые только вредят ей. Что-то произошло в этом мире.

Что-то пошло не так...

Запела сталь в унисон с песней ветра в трубах, я кошкой перемахнул канал, приземлившись по ту сторону, развернулся спиной к стене, выпрямился, удерживая равновесие. Я даже боли больше не чувствовал. Сейчас меня пьянило крепкое, дурманящее зелье битвы.

Упырь прыгнул следом, соскользнув в последний момент в канал и на прощание ухватив меня за ремень сапога. Я двинул ему тем же сапогом в морду, отправляя в гостеприимные объятия грязной воды и кинулся по мосткам дальше, вглубь коридора. Упырь исчез.

Появился он, как водится, стремительно и неожиданно. На этот раз я позволил прижать себя к стене и, выхватив нож, всадил в грудь, туда, где когда-то билось человеческое сердце.

Он дернулся, затем вскинул голову, глядя на меня совсем человеческими глазами. Вот, не люблю смотреть, как они умирают. Но надо же проконтролировать процесс – нечисть не рыцарь, в спину ударить не чурается. Я заставил себя провернуть серебряный нож в ране, и серебро постепенно исцеляло мертвое тело от заразы – ткани восстанавливались, кожа теряла гнилую пористость и медленно розовела, в глазах таяла белесая пелена смерти. Жаль, душа давно в тумане.

Упырь менялся на глазах – и вот уже передо мной стояла хорошенькая молодая женщина в длинном открытом платье и звездочками бриллиантов в волосах – видимо, собиралась на праздник, да так и не добралась. У нее были светло-карие глаза и полные, изящно очерченные губы, точеная шея и тонкие руки пианистки.

— Я ее знаю, – сказала девочка.

Женщина ухватилась за нож и – запрокинув голову, тяжело свалилась в грязную воду лицом вниз. Я вытер нож и сунул обратно в ножны. Как всегда, сделалось противно. Будто бы убил живого человека.

— Она плохая, – снова подал голос призрак.

— Слушай, заткнись, а, – не выдержал я, направляясь дальше.

— Ты куда? – не вняла она просьбе заткнуться. – Лесли там. – И призрак махнул рукой.

— Ладно, прости, – невольно улыбнулся я. – Что бы я без тебя делал.

Призрак весело засмеялся и, показав мне язык, вприпрыжку понесся рядом.

Лидия

Исчезли девки. Исчезли два патрульных отряда, исчезли Дэннер и Джонни Веррет, исчезла рыжая безработная, что увивалась тут всю последнюю неделю. Все сгинули в подземельях. А Дэннер больше не придет. Зря я на него злилась... Знала же, где живем. С мертвыми не должно оставаться ничего плохого. Как они там... в тумане...

Дэннера не хватало больше всех. Я так к нему привязалась, что уже жизни своей без него и представить не могла. Всегда он был рядом, всегда успокаивал людей в моменты опасности, всегда помогал и поддерживал, всегда брал на себя больше, чем необходимо. Он один умел утихомирить панику, организовать толпу, развеселить плачущего ребенка... или не дать умереть одинокой женщине. Если бы не он, в городе давным бы давно не было порядка и надежды.

А теперь его больше нет.

А сестрички?..

Такие были трогательно-серьезные, такие умилительные, так упрямо стремились поступить в патруль. Сколько раз они поднимали настроение уставшим ребятам, когда остекленевшие от боли и усталости взгляды оживали, и патрульные улыбались, и суровый Кондор усмехался в усы, пряча усмешку за краем стакана. Старательно-суровая Нэйси и мечтательная Лесли, готовая расплакаться от чужого горя. «Лидия, что с вами?»... «Настроение плохое...» И, глядь – а уже сидит надутая и шмыгает носом. «Вам же плохо...»

А сегодня еще и оборотни явились. Я слышала выстрелы на мосту, а патрульные нашли шесть трупов. Пули были из моей винтовки. Значит, Лесли и Аретейни перед смертью спасли много людей. Значит, пригодилась им винтовка.

Я прикрыла глаза, но слезы все равно стекали по щекам.

А музыка, как назло, полилась грустная. Играла Лаэрри, пианистка, мать... впрочем, это только слухи, чья она там мать.

Чувствительная я сегодня.

Я всегда такая в конце месяца... в середине весны...

Эндра

Очнулась я снова уже на рассвете, и сразу поняла, что лежу на влажной утренней траве городского парка. Раны были тщательно перевязаны, да и в целом я чувствовала себя гораздо лучше.

Я оборотень.

Мысль все никак не желала укладываться в голове, и ворочалась там холодной змеей. Я оборотень. Я даже не зверь. Я – монстр. Я – чудовище. Я – нечисть...

Захотелось разреветься, но я упрямо стиснула зубы. Ничего, переживем. Оборотень, подумаешь. Во всем есть свои плюсы.

Ага, вот только как бы мне подняться. И так, и эдак, как ни крути – не получалось.

Я вздохнула и упрямо поползла по-пластунски, пыхтя и невольно выдирая траву. Болело все зверски, аж в глазах темнело, и потому приходилось останавливаться на отдых. Изрешетили меня знатно. Ясен пень, оборотень. Спасибо, не убили.

Оборотень...

Вскоре – наверное, во всяком случае, мне это «вскоре» показалось целой вечностью, хотя расстояние-то наверняка небольшое, парковые деревья закончились, я миновала боком берег пруда и выбралась на холодный шершавый асфальт. Потянулась какая-то промзона, заборы, гаражи и задние дворы, меж кусками растрескавшегося асфальта росла трава, кустики, и даже молоденькие деревца. Неподалеку стоял покосившийся, некогда зеленый фургон. Поговаривали, что когда-то механизм, скрытый внутри фургона, мог крутить колеса на жидком топливе, но это был очень древний механизм, на смену которому пришли более совершенные. А затем более совершенным не хватило топлива, и стали ездить на лошадях... а этот так и не смогли починить – не нашли нужных деталей... это я от патрульных в баре слышала...

Тут мысли начали путаться, и я поймала себя на том, что думаю о всякой ерунде, чтобы отвлечься. Асфальт шершавыми камешками ложился в ладони, и по нему лихорадочно метались перепуганные муравьи. Наконец, впереди вырос знакомый двухэтажный дом с не менее знакомой пожарной лестницей и мусорными баками, притулившимися сбоку, в углу стоящих буквой "г" слитых корпусов. Из приоткрытых окон доносилась бодрая фортепианная мелодия.

Я доползла до двери черного хода и потеряла сознание.

Лидия

Чего-то я совсем раскисла. Надо, что ли, мусор вынести. Прозаический труд как нельзя лучше убивает сентиментальный лад, и я с энтузиазмом принялась за работу.

В довершение ко всему полился мелкий холодный весенний дождик, он сеялся сквозь тучи, как через сито, придавая тусклому городскому пейзажу серо-тоскливую окраску. Раны, недавно полученные от мелких городских тварей, немедленно принялись саднить, а по крупным пузырям в лужах и далеким громовым раскатам я определила, что идет гроза.

Посередине заднего двора лежал ничком некто, до того худой, грязный и измученный, перебинтованный, словно мумия, почерневшими мокрыми бинтами, что я не сразу его и узнала. Точнее, ее.

Догадавшись добежать до помойки и закинуть туда здоровенные мешки с мусором, я бегом по лужам ринулась к лежащему неподвижно человеку, перевернула на спину.

Рыжая...

Так она жива. Правда, судя по ее состоянию, ненадолго.

А остальные?!

Что ж, надеюсь, она расскажет – если, конечно, выживет и придет в себя. Отделали ее неплохо.

Но надежда все же оставалась.

Аретейни

Мы потерялись. Я это поняла сразу, как только почувствовала в воздухе больше влаги и свежести. Артемис шагал рядом и все напевал что-то себе под нос. В груди было пусто и холодно, и противный холодок слабостью разливался по всему телу. Так плохо мне еще никогда не было.

Надо идти назад, отстраненно убеждала я себя, но ноги упрямо несли неведомо куда – просто вперед. Авось и выйдем... найдемся... Усталость навалилась тяжелым одеялом, и вскоре я, не выдержав, сползла по холодной шершавой стене на пол. Артемис тоже остановился.

— Ты чего? – спросил он. Кажется, он немного пришел в себя. Во всяком случае, перестал бессмысленно смеяться и сплошным потоком нести околесицу.

— Сейчас, – отозвалась я, чувствуя, что не могу подняться. – Передохнем немного и пойдем.

— Ага, – согласился Артемис, усаживаясь рядом. – Мы рыжего ищем? Он не пропадет.

— Знаю. Мы выход ищем. Наших.

— А-а, – протянул он. – Так наши-то там.

Я даже вскочила.

— Что ты сказал?!

Артемис удивленно поднял голову. Взгляд оставался отсутствующим.

— Там наши, говорю. А мы в другую сторону идем.

— Тогда пошли.

— Пошли.

Обрез

Бедняга Дэннер. Это ж надо – такое терпеть. Ну, не хотел я ему рассказывать – так ведь заставил, дьявол рыжий. Нет, он не псих, как все утверждают, он мужик толковый. Только дурит иногда – так этого с кем не бывает, так что, не верьте всем этим россказням бабским.

И зачем он заставил меня вспомнить тот день?.. Ему-то хорошо, узнал, чего хотел – а мне снова ночей не спать. Это ж лучше не помнить, того кошмара уже и нет давно – но сны постоянно достают и дергаешься на каждый шорох.

Дэннер меня не понимает, считает, как и многие в городе, что я его ненавижу, но это бред. Да, я от него шарахаюсь – но не из-за него самого, нет. Просто напоминает мне все это. А так... Жаль, что мы с ним уже не станем друзьями. Очень жаль. Правда, у нас есть нечто большее и гораздо более надежное, чем самая крепкая на свете дружба. То, что нас неразрывно объединяет.

Общий кошмар.

Итак, Дэннер ушел. Девка убежала вслед за ним, а чернявый кинулся за девкой. Честно говоря, я сомневаюсь, что он оклемается – уж больно крепко ему досталось. Но сейчас его убивать нельзя, как бы жестоко это ни звучало. Разумеется, он мучается. Это не жизнь. Но сейчас нам важен каждый боец.

Ладно, надо идти.

Парни галдели, точно растревоженная стая чаек – хрен переорешь их. Пришлось стрельнуть разок. С потолка брызнула каменная крошка. Зато все разом притихли – еще бы, уши-то заложило. У меня самого уши заложило, и я их машинально потер свободной рукой – вначале одно, затем другое.

— А ну, ша, – приказал я, дождавшись тишины. – Сейчас построились и идем за тварью. Все ясно?

— Ясно, – сказал Даклер. Я его запомнил из-за привычки постоянно в ушах ковыряться. Уж очень нервный парнишка, непонятно как он в патруль-то попал с такими никчемными нервами. Ко мне тут же подлетела маленькая синеглазая комета.

— А как же наши, командир?! – гневно обличила Нэйси. – Они же пропадут в тоннелях!

— Смир-рно!! – рявкнул я. Нэйси подпрыгнула. Еще малолетки этой мне в рейде не хватало, туман ей в зад! И тварей ловить, и чертов детский сад пасти! – Ты сомневаешься в способностях своего командира, боец?! – Я-то знал, что на нее подействует. И правда – девка сникла.

— Нет, но...

— Никаких но! Шевелись, давай!

— Слушаюсь, – буркнула Нэйси и послушно поплелась вслед за всеми. Дура малолетняя. Даже будь она парнем – с ее манерой цепляться так за каждую жизнь в ущерб задаче в патруль ей путь заказан. А если инфицируют кого? Она ведь руку на человека не поднимет – а от него потом погибнет весь отряд.

Нэйси потерянно обернулась, но ее подтолкнули в спину.

Кондор

— Товарищ полковник! Товарищ полковник!..

За окном шел дождь. Наверное, моих ребят внизу совсем затопило.

Через двор, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой траве, бежала женщина, она машинально прикрывала голову капюшоном безрукавки – да какой там. Не спасало. Лило как из ведра. Собственно, помимо шорт, футболки в полосочку, ботинок, да этой самой беленькой безрукавки на Лидии больше ничего не было. Дура бестолковая, весна ведь. А бежать ей от бара до участка прилично. Недалеко – а при такой погоде полуголой простудиться достанет.

— Товарищ полковник... – Лидия тяжело перевалилась через подоконник, – там девка из коллектора вернулась... израненная вся...

— Девка?! Какая девка? Не было там девки.

— Была! – Лидия вытерла рукой дождевую воду с лица, окончательно размазав косметику. – Она сама за патрулем увязалась. И еще с ними Нэйси и Лесли, и...

— Кто?! – Я аж за сердце схватился. Вот, чертовки! Да как они туда, вообще, пробрались?! Кто их пустил?! А мне теперь что делать?! Ставить охрану к каждому канализационному люку, оцепление по периметру города, может, еще и собак на все водозаборные решетки?! Или дети будут погибать?!

— Нэйси и Лесли, – повторила Лидия, усаживаясь в кресло. – Я уверена, что они там. Потому что Лесли сказала мне, что Нэйси пропала как раз тогда, когда начался рейд, и отправилась ее искать. Они каким-то непостижимым образом вскрыли решетку у дамбы, и там же застрелили шестерых оборотней. Шестерых!

— Погоди... – Я окончательно потерял надежду уследить за ходом повествования. – Кто вскрыл решетку? Откуда ты знаешь про оборотней?

— Потому что оборотни были убиты из моей винтовки, – терпеливо разъяснила Лидия, – а винтовку я отдала Лесли, которая пошла искать сестру вместе с девушкой, которую нашел Дэннер!

Тут я, не удержавшись, подошел к бару, извлек из него бутылку с коньяком и налил себе для улучшения восприятия. Знаю, знаю, мне нельзя. Пожилой возраст, и все такое... Но если вы мне покажете хотя бы одного человека, которого это волнует – я вам руку пожму.

— А что за девушка?

Лидия искренне удивилась.

— Как, а вы разве не знаете?

«Тут человеку помощь нужна,» – зазвучал в памяти голос Дэннера. Вот оно что. Так он ее нашел. Где нашел? Откуда она? Почему он ее в госпиталь не отвез?

Чем дальше – тем все хуже и хуже. Откуда Дэннер может знать, кто она на самом деле такая, откуда ей взяться, если в городе ее ни разу не видели, и, наконец, как она себя проявит?! Может, это она завела Лесли в канализацию. Или к оборотням. А Лесли отстрелялась. Черт теперь знает, что у них там произошло и что может еще произойти. Может, она Дэннера и Лесли зачаровала. И теперь...

— Это не все, – продолжила Лидия. – Девка, которая тут последнюю неделю крутится – оборотень.

— Оборотень?! И ты оборотня...

— Я же говорю вам, она при смерти! Она сейчас неопасна. Но кто-то перебинтовал ей раны. Видимо, ее уже пытались убить – в ней следы от серебряных пуль. Сама она так перевязать не могла. Кто это был – я не знаю. А Аретейни появилась вслед за ней – вы не находите это странным?

— Еще как нахожу, – буркнул я, на этот раз, отпивая прямо из горла. Час от часу не легче. И как тут теперь следить за безопасностью, я что-то не понимаю! Хоть сейчас уходи в отставку... мозги плавятся... – Ладно, – говорю, – показывай своего оборотня. Может, удастся что-нибудь узнать.

Жаль будет потерять Дэннера. И Обреза.

Да и вообще, всех жалко...

Дэннер

Часа два ничего интересного не происходило.

Мы шли по коридорам, иногда отстреливаясь от тварей, кое-где приходилось перебираться через завалы или же, когда становилось ясно, что проход перекрыт намертво, искать другой путь. Призрак мой заметно приуныл и молчал. У меня стало темнеть в глазах, и фонарик уже почти не спасал. Руки немилосердно болели, порезы, в которые попала грязная вода, сделали обращение с оружием практически недостижимой роскошью.

Наконец, я сообразил, что дальше идти просто-напросто не смогу. Чисто физически. Я и без того уже буквально полз по стенам, нога отказывалась подчиняться. Пришлось признать, что спасатель из меня на данный момент никакой.

— Погоди. – Я перехватил пистолет, тут же его уронил и сполз по стенке на пол. В ушах стоял поистине малиновый звон – я начал терять сознание. – Дальше мне не пройти сейчас. Давай передохнем.

Призрак недоуменно завис. А мне было противно и невыносимо стыдно за эту слабость.

— Тебе больно? – с трогательной детской наивностью уточнила моя спутница.

— Да. И как это ты догадалась? – огрызнулся я, пытаясь распухшими и онемевшими пальцами расшнуровать сапог. Получалось, надо сказать, неважно. Откровенно говоря, не получалось совсем. Зато тугая шнуровка спасла меня от перелома, что уже хорошо. Девочка же выдала еще более дивный ответ:

— Ты хромаешь.

Вот так вот. Тут даже я заткнулся. Цветы жизни, мать их...

— А мы пришли.

Я медленно распрямился и прохрипел:

— Что ты сказала?..

Да неужто?!..

— Мы пришли.

Даже не верится.

Я кое-как поднялся, правда, тут же зашипев от боли.

— Потерпи, – вступила в амплуа утешителя девочка, – немного осталось. Видишь впереди свет?

— Нет. – Честно говоря, я уже ничего не видел.

— Во-он там, фонари. Мы пришли в город.

— Город?.. Подземный город? Тот самый, да?

Призрак пожал плечами.

— Ну, да. Здесь один город.

— Ура.

И тут завыла сирена.

Боль моментально отступила, в глазах прояснилось – и я поднял оружие. Так бывает: в моменты предполагаемой, или же реальной опасности, человек оживает, как бы хреново на тот момент ему ни было. Стресс провоцирует выброс адреналина в кровь – или как-то так. Толком не скажу, я не медик. Сестра Лаэрри, наверное, знает...

Правда, мне это мало помогло, когда с двух сторон бросились. Высокие, тощие, вооруженные какими-то не то палками, не то дубинками, одетые, как и я, во все черное.

Первых двоих я уложил из пистолета, затем патроны кончились, и пришлось выхватить меч. Перезаряжать было некогда.

Подбежали еще шестеро, кинулись в атаку. Каждый из них был выше меня на голову, а то и на две – зато в полтора раза тоньше. Странные люди. Лиц я не видел – они были скрыты не то под масками, не то под платками – я разглядеть не успел.

Я перепрыгнул первый удар, увернулся от второго, ударом в челюсть швырнул об стенку третьего из нападающих, четвертый удар успел блокировать.

Сцепилось, затрещало, ослепительным каскадом сыпанули искры. От рук по всему телу заструилось что-то жестко-покалывающее. Так вот, что у них за дубинки!..

Электричество. А меч сейчас действует в качестве проводника.

У меня хватило ума не дергаться и сил отцепить одну руку и, упав на колено, упереть раскрытую ладонь в пол. Камень. Не получится. Мне даже показалось, что волосы дыбом встали, заряд был мощный. И плевать, что такой бы заряд меня убил. На месте. Могу я пофантазировать?.. Благодарю, вы очень любезны.

Мой противник, наконец, сообразил отступить на шаг и замахнуться для нового удара, остальные осторожненько приближались с боков, образуя «клещи».

Эх, была – не была!

Я крутанулся на месте, используя головокружение в качестве способа вертеться быстрее, и завертел вокруг себя «восьмерку». Прошу прощения, ребята, но арест за незаконное пересечение границы не входит в мои планы на сегодняшний вечер. И вообще, могли бы вначале спросить, кто я такой и чего мне, собственно, надо – а не сразу с оружием кидаться. Может, я чайку, там, выпить зашел, или деловое предложение сделать. М-м?.. Скажете, не может такого быть?.. Ну и приземленные вы люди, я вам скажу. Очень приземленные.

Они повалились штабелем – видимо, не ожидали, а меня повело окончательно. Черт, я людей убил...

Хотя, откуда мне знать, кто они на самом деле такие. Может, нечисть. Датчик-то я посеял. Будем надеяться, из него по весне дерево вырастет... В канализации. Зелененькое такое. А что, будет пейзаж освежать.

Времени на философские размышления не было, и я, кое-как поднявшись и не убирая оружия, кинулся вперед по коридору, перепрыгнув трупы. Теперь и я видел фонарики по стенам.

Ну здравствуй, подземный город. Отдавай то, что тебе не принадлежит – и мы договоримся полюбовно. Ибо не зли психа, а тем более – не зли раненого психа. Результат может оказаться катастрофическим.

Аретейни

Артемис минут через тридцать улегся спать. Просто свернулся калачиком на полу – и нате вам, пожалуйста. Сопит в обе дырочки. Я вздохнула, уселась рядышком, утащив у него пистолет на всякий случай, и принялась охранять.

Мысли лезли в голову навязчиво и неотступно. Как же так... Да, все о том же. А чего вы еще хотели от напуганной одинокой девки?..

Ну, не мог он меня обмануть. Да, ему не с чего в меня влюбляться – да еще и за такое короткое время. Хотя, он мне ничего и не говорил. А, кстати, вообще-то, если уж ему так было нужно со мной переспать – так у него была куча возможностей. Мог бы и воспользоваться. А если не воспользовался – так, значит, и не хотел. Сознание уцепилось за эту мысль, словно утопающий за пресловутую соломинку. Я обхватила колени руками и невольно застонала. Мамочка, больно-то как... будто сердце на куски режет. Дэннер... Увидеть бы его сейчас – и задать вопрос напрямую. Что он ответит? Отчего-то я знала, что он не станет мне лгать.

Я сунула руку в карман и достала ключ от его дома.

«Вот, держи. Это залог моего возвращения. Только одна по темноте не ходи, будь осторожнее...»

«Возвращайся. Я буду тебя ждать...»

«Постараюсь. Ты тут не скучай, хорошо?..»

«Удачи тебе... Да хранит тебя звездный свет...»

Его беспокоила моя судьба. Не просто же так она его беспокоила.

Я снова застонала. Теперь огонь в груди жег. Очень больно жег. И одновременно согревал... Разве так бывает?..

Я сжала ключик в руке. Он нагрелся от моей ладони и был маленький и теплый, хотя вокруг было темно, холодно и влажно, и дыхание замерзало облачками пара. Нет, я просто буду ждать. А там – посмотрим.

Дэннер

Город представлял собой совокупность коридоров, гротов и переходов, лестниц и галерей, мостов через трещины в породе, отвесные стены которых терялись в темноте, домов, заводов, и даже водоемов. Это была уже не канализация – это был именно город. Все здесь было иначе, чем у нас. Так, окружали его стены, а открытый проход внутрь был только один. Неудивительно, что он хорошо охранялся. К слову, своим появлением и сопутствующим убийством часовых я подвергаю риску сотни ни в чем не повинных людей. Плохо. Меня грызла совесть, но как-то вяло и отстраненно. Не моя это забота, в конце-то концов. Похоже, вконец замотанное блужданием в темноте мое сознание радостно послало меня к черту, приобретая линейный вид. Больше одной мысли зараз оно осилить ни в какую не желало. Да и ладно. Так даже лучше.

Меня не останавливали на улицах, но косились, словно на привидение. Еще бы – грязный, растрепанный, лицо и руки сгорели, черная кожаная форма, меч за спиной и пистолет на поясе, хромаю и шатаюсь. Красавец! Прям хоть щас картину пиши. А что, для какого-нибудь хоррора очень даже сойдет! Или, нет, лучше для бестиария! Во. Как вам моя идея?.. По-моему, неплохо. Что?.. Нет, ну а чем я хуже какого-нибудь упыря? У меня тоже рожа в кровище, координация ни к черту и мозгов ни черта нет. Я вполне гожусь на страницу учебника! Детей пугать. И не отбирайте у меня светлую надежду сделать карьеру.

Прохожие попадались разные. Иногда – низкие и приземистые, иногда – карикатурно худые и высокие, как часовые у входа, – вечная им память, – а чаще всего – вполне обычные люди. Оружие тоже носили разное, включая огнестрельное и холодное, изредка – метательное. А вот электрических дубинок я больше ни у кого не заметил.

Наверняка ничего плохого они для Лесли не хотят. Город, похоже, мирный. Может, ее приняли за свою и просто спасли из катакомб, когда свалилась. Не знаю. Но хотелось бы верить, да и похоже на то.

В какой момент меня повело – я не заметил. Видимо, раны, едкая кровь твари, голод и усталость, да токсичные испарения, которых я вдоволь надышался в канализации, в совокупности сделали-таки свое дело, и я отключился. Очнулся на скамейке. Напротив была небольшая площадь в форме многогранника, посередине которой журчал фонтан. Скамеечки стояли по всему периметру, по три на каждый отрезок. Я оказался на средней. Сверху склонилось полное женское лицо, ужасно встревоженное, чуть поодаль маячили еще двое – мужчина с каменным лицом, какие могут делать представители только одной на свете профессии – милиционеры и худенькая, еще по-детски нескладная девочка-подросток с большими карими глазами, широкими скулами и темной косой.

— Что с вами? – повторяла женщина. – Что произошло?.. Позовите кто-нибудь врача!

— Я позову! – моментально вызвалась девочка.

— Не стоит! – встрепенулся я. Боль здорово отвлекала.

— Вы уверены?! – всплеснула руками женщина. – Да на вас живого места нет! Вам нужна помощь!

— Все хорошо, – неубедительно прохрипел я, совершенно не ко времени сгибаясь в очередном приступе кашля и отплевываясь кровью. Женщина была права – становилось все хуже и хуже. Интересно, мелькнула крамольная мысль, а если им сказать, кто я на самом деле такой?.. Как изменится их отношение?.. Я невольно фыркнул.

— Что смешного?! – возмутилась женщина.

— Да он не в себе! – неожиданно подал голос милиционер. – Наверняка на змей нарвался. Сладу с ними нет. Видите, кожа волдырями пошла. Будем надеяться, что этой твари тоже от той встречи несладко пришлось.

— Нет-нет! – быстро возразил я. – Я не инфицированный. Честно. Хотите – проверьте зрачки.

— Чего? – не сообразили мои сочувствующие. Черт, терминология! Будь ты хоть раз в жизни внимательнее, Селиванов! Я заставил себя распрямиться. Голос подчинялся плохо.

— Я в порядке, – говорю. – Только мелкие травмы, разум не поврежден... наверное. Во всяком случае, я вполне себя осознаю и контролирую.

Ага, это я сказал. Контролирую – аж дух захватывает от такого самоконтроля. Это был сарказм, если что.

— Но вам необходима помощь! – гнула свое женщина. – Вы себя в зеркало видели?!

— В последнее время – нет. К счастью.

Женщина возмущенно прищелкнула языком и, покопавшись в сумочке, сунула мне карманное зеркальце, которое я рефлекторно ухватил у самого носа.

О-ох... Ну, и кто просил меня в него смотреть?!..

Вот уж точно, одна дорога – в бестиарий. Физиономию мою при всем желании за человеческую не примешь – мало того, нос сломанный и шрам через пол-рожи – так теперь еще и половина шкуры слезла, половина еще не успела и только волдырями вздулась. Ожоги художественно перемазаны неповторимой смесью грязи, крови и... судя по запаху, бензина – или чего там течет в этой трубе. Что-то горючее... Губы разбиты, веки распухли, глаза красные, будто с недельного перепоя, капилляры на сетчатке полопались, взгляд мутный. На виске кожа рассечена ударом об стенку памятного резервуара, волосы превратились в грязную, слипшуюся кровавой коркой, мочалку.

Что ж, пока что, неплохо. А то!.. Я ж оптимист.

Я перевел взгляд ниже. Так, ну, шмотки только на свалку, это я с самого начала знал... руки раздулись вдвое... порезы воспалились... рубаха сгорела нафиг, да еще и намертво сплавилась с кожей, зараза.

М-да. Красив как в поле мак. И мозгов приблизительно столько же. Однако самое обидное состояло в том, что возможность свободно передвигаться отправила мне прощальную телеграмму, в которой приказала долго жить. Пришлось признать, что без медпункта мне не обойтись. Вот только, что мне это признание дало? Все равно в местный травмапункт мне соваться категорически нельзя.

— Ну?.. – торжествующе вопросила женщина. Я постарался улыбнуться, возвращая зеркало.

— Там ужасы показывают, я проверял. Спрячьте эту штуку и не травмируйте мою хрупкую психику.

— Ваше чувство юмора вас не вылечит, – заметила женщина. Но зеркало убрала.

— Знаю, – вздохнул я. – Но я уж сам как-нибудь справлюсь. Благодарю за помощь.

— Я бы на вашем месте поехал в больницу, – сказал милиционер, или кто у них там вместо милиционера.

— Нет, я... не хочу расстраивать жену! – нашелся я. – Если попаду в больницу – тогда она точно испугается, а так... Она у меня беременная, лучше ее не пугать.

Милиционер с сомнением покачал головой.

— Что ж, поздравляю вас. Но вы хотя бы можете зайти в наш медпункт, обработать раны.

— Вот за это спасибо, – обрадовался я.

...Когда меня более или менее привели в порядок путем обработки ожогов и перевязывания конечностей, в голове немного прояснилось. Мне дали какие-то таблетки, пояснив, что яд у змей, вообще-то, смертельный. Просто мне мало досталось, но это лекарство поможет восстановить зрение, память и сообразительность. Хотя бы частично. Поблагодарив милиционера, я отправился обратно на площадь.

На той же скамейке сидела девочка с темной косой. Она улыбнулась мне, будто старому знакомому и хлопнула ладонью по сиденью.

— Присаживайтесь. Вам лучше?

Я усмехнулся, но предложение принял.

— Меня зовут Майя, – представилась девочка, протягивая руку.

— Дэннер.

Все это было немного странно. Видимо, я уже успел привыкнуть к скудному, плотному и тяжелому воздуху канализации, тварям, боли, грязи и темноте, погоне, дракам и настороженности – прыгнут, ударят, разорвут. Не отвлечешься, не расслабишься, ни на шаг, ни на секунду. И вот теперь я мирно болтаю с девочкой с красной ленточкой в косе, на скамеечке в парке, светло, улицу патрулирует милиционер, а неподалеку мирно журчит фонтан. Словно вдруг очутился в странном сне. Призрак сидел рядышком, болтая ногами, но Майя почему-то его не видела. Она прищурилась на прожектор, висящий над центром площади. Кожа у нее была бледная – видимо, она все же не выходила из-под земли. Свободный балахон и плащ скрывали фигуру, но кисти рук выдавали болезненно-худую комплекцию. А я думал, это нам плохо. Майя была откровенно некрасивая, и мне было ее жалко. Круглое лицо, широко расставленные светло-карие глаза, тонкий нос, большой рот, словно у лягушонка. Ее бы наверх... Хотя бы поправилась немного. Зато у нее были красивые глаза, или, скорее, взгляд. Живой и ясный. И открытая улыбка.

— Вы в подземельях были? – спросила Майя. Я улыбнулся.

— Вопрос поставлен некорректно. Я и сейчас не на поверхности.

Девочка рассмеялась, откинув голову назад. Чему – я не сразу сообразил.

— А у вас и, правда, хорошее чувство юмора!

— Не жалуюсь. – Ага, это мое чувство юмора на меня жалуется. В письменной форме, в комитет по охране... Черт, снова я несу ахинею. Mea culpa, исправлюсь. – Слушай, я ищу кое-кого. Девочку. Десяти лет, короткие черные волосы волнами, одета... хм... жаль, внимания не обращал когда надо было... зовут Лесли. Ее нашли в катакомбах, она под решетку провалилась. Где мне предположительно ее искать?

— Ну-у-у... – Майя задумалась. – Даже и не знаю. Дочка?

— Что?.. Да. Дочка. – А черт ее знает, еще поймет неправильно.

Майя неожиданно поднялась со скамейки.

— Я не знаю, но постараюсь вам помочь.

— Благодарю. – Я поднялся следом, и мы направились через площадь.

Кондор

Девочка была совсем юная – лет шестнадцать на вид. Она лежала в кровати, бледная как известка и вся перемотанная бинтами. Под глазами залегли глубокие тени, короткие рыжие волосы слиплись от пота. Долго не протянет. Жалко ее, совсем ребенок.

Лидия топталась рядом и кусала пальцы.

— Ну? – обратился я к ней. – И как она будет что-то рассказывать в таком состоянии?

Наверное, раненая услышала мой голос, потому что приоткрыла глаза и что-то пробормотала.

— Что? – наклонился я.

— Оборотни, – чуть слышно прошептала девочка. – Они на охоту пошли... в город... предупредите патруль.

Ничего себе.

— Все хорошо, – сказал я. – С оборотнями уже справились.

— Хорошо... – прошептала она. – А вы меня убьете?

Я хмыкнул.

— Вообще-то, надо бы. Но, раз уж предупредила, убивать тебя было бы не самым лучшим проявлением благодарности – а потому мы постараемся тебе помочь. Спи. – Я выпрямился. Девочка хотела, видимо, сказать что-то еще – губы шевельнулись, но закрыла глаза и снова уснула.

— Ну, и? – поинтересовалась Лидия, когда мы, тихонько прикрыв за собой дверь, вышли в коридор. – Что скажете?

— Отхлестать бы тебя ремнем хорошенько, – буркнул я, спускаясь по лестнице. Мне надо было подумать.

Нэйси

Артемис с Аретейни догнали нас достаточно быстро, а вот командир с моей непутевой сестрой явно задерживались. Я беспокоилась, но Обрез меня гнал вперед. Мне было интересно, почему его так зовут, но спросить я не решалась – суровый больно. Дэннер – он не такой. Он, хоть и дисциплина у него железная, а больше держится как друг и товарищ. Обрез выдерживает дистанцию. Командир – и все тут. Самое удивительное, что у него при всем при этом дисциплина хуже.

Взять хотя бы меня. С Дэннером я вполне могла бы договориться – вот, просто так подойти безо всех этих «держать строй», да «разрешите обратиться» и прочей лабуды, и договориться. С Обрезом не получалось, и потому я решила тихонько дезертировать. Черт с ним, с шансом поступить – товарищи дороже. Тем более что один из этих товарищей – моя сестра.

Рассудив таким образом, я погасила фонарь, осторожненько отделилась от основной группы и уже приготовилась шмыгнуть в темноту – как вдруг сзади нагнали шаги. Это не Дэннер с Лесли – оба ходят легко и бесшумно. Эти шаги были похожи на стук женских каблуков и нечто совсем уж невразумительное – так ходить могут только раненые, пьяные и сумасшедшие. Значит – патрульный Фиар и Аретейни, на которую Дэннер всю дорогу глядит как фанатики на красный дым – с таким же блеском в глазах, прям убила бы этих взрослых. Дэннер-то куда?! Вначале был нам всем примером для подражания, героем, наставником и командиром. А теперь – теперь... Да слов на него нет! Так нас разочаровать. Мы-то все думали, он сильный и умный – а он... все туда же.

Нет, не могу больше об этом, противно на душе становится.

Итак, Аретейни буквально тащила на себе Артемиса, а он кривлялся, смеялся и нарочно спотыкался. Я заметила, что у нее кровь течет из-под рукава, но она терпит и даже улыбается. Вот, молодец, вот это я уважаю. За это я и Дэннера уважаю – ему, вообще, все нипочем. А вот Артемиса, наоборот, не очень – он все время ноет. Я удивляюсь, как ему Дэннер за это до сих пор по башке не настучал.

— Вот, – прохрипела Аретейни, задыхаясь и с видимым облегчением скидывая все еще веселящегося чему-то своему Артемиса на плечи товарищей. Получите вашу посылочку, распишитесь. Дэннер не возвращался?

— Не-а, – говорю. – Они оба пропали. Ушли и не вернулись. Дэннер и Лесли.

Она побледнела и даже как-то пошатнулась. Надо же... Беспокоится, значит.

— Не вернулись?.. – с какой-то безумной надеждой в голосе повторила она. Кажется, надеялась, что не так меня расслышала. Я в ответ отрицательно мотнула головой. – Так ведь, сколько времени прошло... Надо их найти.

— Пошли. – Я взяла ее за руку и потащила вслед за всеми. Рука была скользкая от крови. – Ты где порезалась?.. Тебя ранили? Надо перевязать.

— Надо, – согласилась она. Ее уже шатало от слабости, и она задыхалась. Ну вот, я же говорила. – Потом. Сейчас времени нет.

— Надо сейчас! – прикрикнула я, надеясь, что у меня так же строго получится, как и у Дэннера. Надо же мне было ее убедить. – Ты же кровь теряешь. Еще немного – и ты просто-напросто свалишься.

— Я знаю, – согласилась она. – Но надо Дэннера найти. И Лесли. Надо Обрезу сказать...

— Тихо ты!.. – испугалась я. И, оттащив ее в сторонку, растолковала:

— Обрез нас не отпустит. Мы убежим. Только тихо.

— Ага, – выдохнула она. Я засомневалась, что она сможет отправиться на поиски – но лучше такая спутница, чем совсем никого. Я остановилась и перевязала ей руку. Рана была большая, но у меня есть пластырь хитрый, он края ран стягивает.

— Так лучше?

— Благодарю, – сказала она.

— Вот. – Я дала ей антисептик. – Это поможет.

Она беспрекословно выполнила все мои указания – а я подозреваю, что у нее просто-напросто не было сил со мной спорить, и вскоре немного ожила, даже щеки порозовели. Хотя, это мне, наверное, показалось – все равно не видать в темноте.

А потом мы все-таки убежали.

Бежали мы долго, и Аретейни пару раз едва не свалилась в обморок, но терпела и молчала, и делала такой вид, будто все хорошо. В какой-то момент она остановилась и что-то вытащила из кармана.

— Ой. Я Артемису пистолет забыла вернуть.

— Пошли, – ответила я. – Пригодится. Ты не беспокойся, вернешь. Как придем.

— Ну, да, – согласилась она. – Только надо наших найти.

— Найдем.

Мы пошли дальше.

— Нэйси.

— Ну?

— А в каком возрасте поступают в патруль?

Я задумалась, вспоминая. Выходило и так, и эдак. По-разному выходило.

— Кто как. Некоторые с четырнадцати лет – а это значит, что мне два года осталось.

— Но здесь все мужчины.

— Ага. Но я хорошо умею драться. Меня должны взять.

Она улыбнулась. Я на нее в тот момент не глядела – шли мы один за другим – но услышала по голосу.

— И многие так думали?

— Почему это, – обиделась я. – Я буду стараться. Ну, некоторые работают официальными помощниками, как Лидия. Только она Кондору дочь, хотя об этом и не знает. Ей легче.

— Кондор – это кто?

— Это начальник их. Всего патруля. Важный дед.

— А где твои родители?

Мне об этом говорить не хотелось.

— Их забрал туман, – буркнула я. Она помолчала. Потом спросила:

— А Дэннер? Он давно работает в патруле?

Этого я не знала. Так я и сказала ей, что не знаю. И добавила, что я думаю по этому поводу:

— Давно, наверное. Он, вообще, уже совсем старый, ему лет тридцать уже.

Она тихонько рассмеялась. Смех у нее был мягкий, но мелодичный. И чего смешного такого я сказала, не понимаю!

— Мне двадцать семь, – сказала она. – Скоро на пенсию.

— Зато ты, вот, взрослая, – утешила ее я. – Это хорошо. Можешь работать, где хочешь. А меня, вот, не берут. Говорят, я еще маленькая. Да что они, вообще, в жизни понимают!

— Это точно, – неожиданно согласилась Аретейни. Голос у нее отчего-то погрустнел. – Ничего не понимают.

Чтобы она не расстраивалась, я решила отвлечь разговор.

— Ну, а ты кем работаешь?

— Я?.. Я врач.

— Хорошая работа.

— Хорошая. – И она снова замолчала. Не понимаю, чем я ее так расстроила. Надо ей что-нибудь приятное сказать.

— А ты Дэннеру нравишься.

— Да?.. – каким-то вдруг осипшим голосом отозвалась она. – Это он сам тебе сказал?

— Нет, – удивилась я. С чего это Дэннеру со мной о личной жизни болтать? Вот, странная. – Но я вижу. По-моему, он как-то к тебе по-особенному относится.

— Да?.. – Вот заладила. – И кто ему еще... нравится?

Все чуднее и чуднее у нее вопросики! Это от кровопотери, что ли?.. Или от аммиака? Воняет здесь... Канализация, еще бы.

— Никто, – ответила я. – Ну... вообще-то, он встречается с Лидией, но она ему не нравится. В смысле, нравится, но не так как ты. А Лидия, она, вообще, много с кем встречается. Да и... Дэннер тоже... Мне Алиса рассказывала.

— Много с кем?

— Ну, да. Ты не думай, Алиса знает. Она странная, Алиса, а ей Дэннер нравится, вот она и устроила за ним слежку. А нам рассказывает.

— Ясно, – каким-то деревянным голосом отозвалась она и надолго замолчала. А я удивилась, чего это она так расстроилась. Наверное, решила я, за Дэннера переживает. Он же ей тоже, наверное, нравится. Ну, и устала, конечно же. Больно ведь ей, а она все терпит. Я ее понимаю.

Аретейни

Много кто, вот как. Мне было больно, физически и духовно, одиноко, тоскливо и страшно в этих подземельях. Я, вообще, темноту и сырость не люблю. Они меня в депрессию вгоняют. А еще больше я не люблю подземелья. Мне невыносима сама мысль о тоннах земли и камня, которые отделяют меня от солнца, я чувствую себя как в могиле. Заживо погребенной. Наверное, у меня легкая форма клаустрофобии, мне в целом в закрытых пространствах неуютно. Утешала только одна мысль – солнца в этом мире и на поверхности земли не видно.

И еще мне было страшно, так страшно, что хотелось застрелиться. Если это Земля... то какое это время? Вот, у вас, например, какие есть варианты ответа? Моя страшная гипотеза обретала с каждым шагом все больше и больше подтверждений, обрастая ими как средневековый замок контрфорсами. Развитые технологии – раз. Упадок – два. Паранормальные способности людей, такие, как, например, способность воспринимать ультразвук (это три), что можно причислить к... Мутациям – четыре. Серое небо, не видно солнца – это обстоятельство наводит только на одну, крайне банальную и пресловутую мысль, столь популярную в желтой прессе.

Ядерная война.

Озоновый слой уничтожен, и облако пепла закрыло небо, будто кастрюлю огромной крышкой. Да, но где же, в таком случае, парниковый эффект?.. Должно быть жарко. Хорошо, а туман этот вокруг города откуда взялся? Наверняка, оттуда же и взялся. Туман поднимается, образуются циклоны, из-за которых здесь такая нестабильная погода. Вот ведь – весна – а сплошные дожди с грозами поливают, да ветер сшибает с ног. То есть, парниковый эффект обратился в обратную сторону – теперь облака не позволяют солнечным лучам в полной мере согревать планету. Но тогда, наверное, катастрофа произошла очень давно, достаточно давно для того, чтобы люди и животные успели мутировать и приспособиться к новым условиям, а климат выровнялся. Много-много лет назад...

О, боги... Да все в нашем времени к этому и идет.

Значит – я попала в будущее.

И это... язык русский... город большой... Москва?!

Ну, это-то, как раз, вполне логично. Если я каким-то образом переместилась во времени – то мне вовсе необязательно перемещаться заодно и в пространстве.

Нет, не Москва. Хоть и будущее – а свой-то город я обязательно узнаю. Другой город, но тоже большой. Впрочем, за сотни лет великий-могучий мог и распространиться. Скажем, хм...

— Нэйси?

— Да?

— А поблизости есть другие города?

— Где? В лесу? А где им там быть-то?

— Логично.

Одно остается неясным. Отсутствие тумана над городом.

Может, я и не права. Другой мир, другие природные законы. Почему это сразу будущее?.. Или я подсознательно стремлюсь восполнить пустоту от разлуки с Родиной?..

А, да и черт с ним. Что бы это ни было – главное, что здесь есть Дэннер. Я нашла того, кого, возможно, искала всю жизнь (ну и что, что я почти каждый раз так думаю?.. Я ж не просто думаю, я надеюсь. Надо же мне на что-то надеяться!)

Остальное неважно.

— Аретейни!..

Голос Нэйси выудил меня из омута размышлений так резко, что я невольно вздрогнула.

— Ты знаешь, куда нам идти?

Впереди был поворот.

Знаю, конечно же. Я не то, чтобы ведьма, но могу чувствовать оставленный отпечаток ауры и еще некоторые вещи. Меня бабушка научила.

— Туда. Я так быстро свернула за угол, что плащ за спиной взметнулся, хлопнув полой и погасив сигарету в руке. Сигареты были из тех, что дала мне Лесли – эта пачка хранилась в кармане. Они были ароматизированные, и я, разумеется, оставила вкусненькое на потом, одалживая у Дэннера обычные. Обычные-то, как раз, и успели закончиться. Сигареты хоть немного притупляли боль.

Вскоре мы наткнулись на дырку в полу, образованную явно кем-то очень неосторожно бегающим.

Лесли. Я ее чувствовала. Это трудно объяснить, но отпечаток ясно лежал в воздухе – кусочек ее энергии, яркой и холодной от страха. Еще бы – она ведь неожиданно для себя самой провалилась. Я попыталась настроиться и просканировать дно дыры, но Лесли внизу не было. Энергия Дэннера переплеталась с энергией Лесли. Злится. Очень. Хотя, больше, скорее, беспокоится.

— Ты чего делаешь? – поинтересовалась я у деловито обследующей дыру Нэйси. Она даже головы не подняла – так была увлечена процессом.

— Как чего? Прыгаем. Давай так, я прыгну первая, а ты смотри, все ли будет хорошо.

— Угу, – невольно фыркнула я. – Давай, первопроходец. Если все будет хорошо – тогда свистнешь, а если плохо – заорешь.

— Приблизительно так, – не уловила иронии Нэйси. Я даже ахнуть не успела, как она ловкой кошкой исчезла в дыре. Снизу раздался звук удара, затем плеск.

— Нэйси!

Она отозвалась не сразу.

— Все нормально! Прыгай!

— Ага. Отойди! – Я перелезла на край. Решетка хрустнула, заскрипела и прогнулась.

— Только осторожно, здесь труба!

Решетка с лязгом проломилась. Я извернулась, хватаясь за края, руки соскользнули, раздирая кожу об острый край – и я триумфально полетела вниз, в последнее мгновение таки вспомнив, что падать совершенно не умею. Короткий полет, в процессе которого я ухитрилась перевернуться, завершился ударом об ту самую злополучную трубу, после чего я мешком сползла в ледяную воду.

Приложилась я боком, и потому сразу же забила неприятная крупная дрожь. Что ж, мне повезло. Могла головой впечататься или позвоночник сломать. Ну, не спортсмен я! К спортсменам я имею иное отношение – я их лечу. Как раз в таких вот случаях. Холодная вода пришлась очень кстати – она сразу привела в чувство. Я, разумеется, упрямо попыталась подняться, но у меня получилось только при-подняться и уцепиться за трубу. А сигареты не промокли. И их, и пистолет спасла откровенно плохая водопроницаемость кожаного плаща. И на том спасибо.

— Ты живая?!.. – испуганно вопрошала Нэйси, вертясь вокруг меня. – Скажи что-нибудь!..

Я, наконец, ухитрилась вдохнуть.

— Да в порядке я, в порядке! Не боись... Лучше отойди в сторонку, я встану...

Нэйси облегченно выдохнула, но вместо того, чтобы отойти в сторонку, принялась мне помогать, в результате чего мы плюхнулись обе. Впрочем, поднялись мы довольно скоро и сразу же продолжили путь.

Обрез

Тварь обнаружилась за следующим поворотом. Недалеко уползла, ишь ты.

Напала она, как это у них и водится, неожиданно и сразу же зацапала парня из отряда Дэннера, имени которого я так и не запомнил. Очухались мы только, когда сверху нам на голову свалилось то, что она от него, собственно, оставила.

Я рванул вниз, по совету все того же Дэннера, на лету вскидывая автомат, а ребята разбежались жаться по стенам. Глубина здесь оказалась немаленькая – я ухнул с головой. Вынырнул, ухитрившись, однако, не замочить оружие – солдатская сноровка, как всегда, выручила, и махом всадил в тварь весь магазин.

Ах, да, гранаты. А куда, собственно, Нэйси-то подевалась? Вот, черт, сбежала малолетняя бестолочь. Ну, оно и к лучшему, следить за ней больше не придется. Артемис радостно попер прямо на тварь, распевая что-то дурным голосом, тварь, видимо, настолько ошалела от самостоятельно идущей к ней добычи, что на несколько секунд растерялась – во всяком случае, она замерла и недоуменно щелкнула жвалами. Этим-то моментом и воспользовались Хаммер и Даклер, обежав ее с обеих сторон и с каждой запихав по гранате.

Рвануло двойным зарядом так, что нас всех отшвырнуло взрывной волной, будто осенние листья. Меня обрызгало, и по лицу пополз ожог. Я едва не взвыл – боль была невыносимая. И как это Дэннер с Нэйси ее до сих пор терпят?! Ужас просто.

Стихло. Черт, да мы развиваемся. На этот раз все произошло быстро, настолько быстро, что я даже толком не успел сориентироваться. Что ж, оно и к лучшему. Метод проб и ошибок – самый лучший на свете метод – а я, между прочим, всегда это говорил. Жаль только, людей потеряли.

— Предпоследняя, – прохрипел я, выбираясь из канала. Болело так, что хотелось выть и лезть на стенку – а не на низкий канализационный бортик. Мама дорогая... – Все целы?

Парни зашевелились, растерянно переглядываясь. Я их понимаю.

— Да...

— Да, товарищ командир...

— Только один погибший...

— Вечная ему память, – сказал я. – Ну, что расселись как в театре? Пошли дальше. Еще немного – и домой.

Еще немного – и домой...

Я сам в это не верил.

Дэннер

Мы шли по улицам города, и я все никак не мог вообразить, каково это – никогда не выходить из-под земли, всю жизнь провести в этих коридорах под многотонным земляным потолком. Лично мне было бы неприятно – хотя, я-то знаю, что такое дневной... хм... свет, а они-то нет. Они здесь родились.

Перед нами выросло высокое и красивое здание неопределенного архитектурного стиля, который я сразу же определил как излишне помпезный. Здание представляло собой высокую филигранную башню с ломаной остроконечной крышей, от которой в стороны расходились два изогнутых крыла. Картину дополняли различные тяги, башенки, эркеры, полуколонны, галереи и розочки – ну, постарались, только кариатид у входа не хватает, честное слово. Вычурность зашкаливает. Странные у них вкусы, надо признаться. В то время как остальные дома в городе выдержаны в скромном и практичном стиле, безо всей этой художественной мешуры.

Нет, я люблю искусство. Но все хорошо в меру, и не думаю, что с этим мало кто согласится. Во всяком случае, здесь субъективное мнение граничит с объективным.

Что-то я опять заболтался. Пните меня, кто-нибудь, а? А то я так до вечера буду языком трепать.

— Что здесь? – не удержался я. Ответ последовал вполне ожидаемый.

— Мэрия, – удивленно обернулась Майя. – А вы разве не помните?

— Нет. Не помню. – Я смущенно улыбнулся. Майя тряхнула косичкой.

— Ничего, вы вспомните. Вам еще повезло, вы легко отделались.

— Это точно, – искренне согласился я. В общем, в голове у меня потихоньку прояснялось – лекарство действовало. Хорошо. Жизнь, определенно, налаживается. Еще бы Лесли найти и тварей убить.

Ага. Всех разом. Одним выстрелом! И Ласточке в любви признаться. Очнись ты, наконец, Селиванов. Мечтатель хренов.

— Скоро придем?

Майя обернулась.

— Почти пришли.

Коридор – или улица, не знаю, как ее лучше называть – сделался совсем тесным и узеньким. Здесь было полутемно, пахло мочой и чем-то еще, горючим, вроде бензина. А может, это мои волосы им пахли – после яркого, но непродолжительного общения с трубой в катакомбах.

Майя нырнула под низкую арку, поманив меня за собой, и ее легкие шаги застучали по каменным плитам. Мне пришлось согнуться вдвое ниже, чтобы туда пролезть. Сама девочка была нормального человеческого роста, каким и должен быть ребенок в ее возрасте, но уж очень арка была низкая. Почему, интересно, у них такой большой разброс? Странно.

Я уже сообразил, что люди, которые тут ходят, относятся к категории самых низкорослых жителей города, хотя высоты потолка вполне хватало как для меня, так и для Майи. Правда, для меня он был впритык, а Майя – Майя пока что, не выросла. Но в ней ясно просматривались пропорции обычного человека. Не очень высокая будет – но все же, вполне нормальная. Значит, относится к другому району, с высокими потолками, как и женщина, предлагавшая мне вызвать врача, и милиционер с площади.

Через несколько метров дорогу преградила решетка с замечательной табличкой «Опасно! Не входить!», но Майя, уверенно отворив калитку, проследовала дальше. Я решил пока что не удивляться. И не хвататься за оружие.

Что?.. А вот, черт ее знает. Если посмотреть с другой стороны, с какой бы это стати ей мне помогать? Не все же такие безнадежные идеалисты, как я.

Но это я все же, поспешил с выводами, хотя и оставил их в качестве запасного варианта. Надо же верить людям – а то вообще жить не захочется. Ну, иногда верить. Даже если люди эти живут в подземном городе и в гости тебя вовсе не приглашали.

Коридор окончился дверью. Дверь была толстая, металлическая с вентильным замком во всю ширь – настоящий бункер. На случай затопления, сообразил я.

Майя попыталась провернуть вентиль, но он только лениво скрипнул и не сдвинулся ни на сантиметр. Зато сама Майя разрумянилась и запыхалась.

— Помогите, – выдохнула она, оборачиваясь. – Он тугой... Сил не хватает.

— «Куда ты ведешь нас, не видно ни зги! – Сусанину в гневе вскричали враги...» – насмешливо продекламировал я, открывая дверь. Вентиль возмущенно взвизгнул, но достаточно легко поддался. Достаточно для раненого – даже швы на руках не разошлись.

— Что?.. – удивилась Майя, дождавшись прекращения визга. – А, это цех. Идемте.

Цеха за дверью не наблюдалось – только узкий, стиснутый с одной стороны стеной, с другой – рядом труб до потолка, коридор, имеющий, к счастью, высокий потолок. Здесь было свежо, сыро и пыльно, по лохматому войлоку труб деловито шмыгали шустрые крысы. В конце коридора ярко светился проход в следующее помещение. Оттуда что-то низко гудело, шумело и стучало, трещала электросварка, и даже, как мне показалось, слышался звук шлифовального станка. Это и был обещанный цех.

— Андрей! – неожиданно заорала Майя, отчаянно размахивая рукой – и к нам подошел небольшого роста чернявый парень в непромокаемом рабочем комбинезоне и каске.

— Привет, – поздоровался он, протягивая мне руку. – Побыстрее, у меня работа стоит.

— Мы быстро, – отмахнулась моя спутница. – Мы просто хотели узнать, не находили ли вы девочку?.. Сегодня?..

Андрей отрицательно мотнул головой.

— Нет. Девочку не находили. А чего, кто-то пропал?

— Сегодня и пропал, – отозвался я. – Часа четыре назад, может, побольше. В подземельях, со стороны заставы.

— Охрана убита, – сказал Андрей. – Вполне возможно, что кто-то посторонний в городе. И опасный. Иначе – зачем ему охрану убивать?

Мне сделалось стыдно. Но тут неожиданно встряла Майя.

— Да ну, брось! – возразила она. – Ты чего, тамошнюю охрану не знаешь? Понаставят гомвелей, а потом плачутся – ах, невинно убиенные! Можно подумать, они гомвелей первый раз в жизни видят – они ж все на голову двинутые! У них и мозгов-то нет, и глаз, чтобы видеть. Небось, друг дружку и перебили. Идиотизм это все. Крыса пробежит – а эти хмыри уже кидаются. Тоже мне...

— Ты не знаешь, – возразил Андрей, приваливаясь плечом к стене и закуривая сигарету. – Гомвелей убили холодным оружием. Им же настоящее оружие выдавать нельзя, поскольку, как ты успела крайне наблюдательно заметить, они чрезмерно агрессивны и мозгов у них нет. А это было оружие холодное, рубящее, как вот, например... ваш меч.

— Да у нас половина города с такими ходит, – фыркнула Майя. – Что ж теперь, каждого допрашивать?

— Да кто с него спросит за гомвелей, – отмахнулся Андрей. – Не видел я девочки. Знаете, что... – Тут он поманил нас к себе, и мы встали в плотный кружок. – Если бы ее нашли – я бы об этом уже знал. Остается только один вариант. Мне, конечно, не хочется вас пугать, но... – Андрей вдруг замолчал и резко выпрямился. – Охотники.

Майя побледнела и закусила губу.

Мы молчали всю дорогу, и даже мой чрезмерно энергичный призрак, по-прежнему видимый исключительно мне, притих и не шалил. Личико у него было мрачное и сосредоточенное, но делиться информацией со мной, похоже, не желал даже он.

Да что же это такое-то?! Они чего, сговорились, что ли? Или это мне такая месть за гомвелей-охранников? Ну, тогда принимаю и не жалуюсь.

Так, а если серьезно...

— Вы не думайте, я вам помогу, – неожиданно подала голос Майя, когда мы дошли до решетки. – Охотники так охотники. Я же вам обещала.

— Слушай, – осторожно подбирая слова, начал я. – Ты меня прости, что я постоянно задаю вопросы, я скоро все вспомню. Надеюсь, во всяком случае... Кто такие охотники, и что им нужно от детей?

Майя стиснула зубы, глядя себе под ноги. Видимо, ответ был отнюдь не обнадеживающий. Да в общем, я и сам догадался, что к чему. Просто хотел выяснить подробности.

— Увидите.

Увижу. Так-то...

Что ж, посмотрим.

Аретейни

Мы шли по коридорам, и вокруг звонко капала и журчала вода, отражаясь эхом от каменных стен. В темноте кто-то ползал, бегал и грузно ворочался. И мерно гудели трубы.

Приблизительно через час быстрой ходьбы мы обнаружили труп. Труп лежал в воде, полоща черными волосами в грязном потоке и раскинув бледные руки. У него не хватало половины ноги до колена и было кем-то отъедено пол-лица.

— Гляди, – сказала Нэйси. – Человек.

— Ага. Был. – Я пригляделась. – Свеженький труп-то. Недавно умер.

Нэйси призадумалась.

— Может, они здесь прошли совсем недавно. – Девочка присела на корточки, разглядывая обломок трубы, из которой струйкой лилось в воду что-то вонючее и масляное. Труба была испачкана кровью. Может, той женщины, что лежит сейчас в потоке. Или... Нет уж, той женщины. И все тут. Мысль, что это может быть кровь Дэннера или Лесли, вызывала головокружение, слабость и противный холодок в пальцах.

Я мазнула пальцем по краю сегмента трубы. Жидкость мазалась и воняла.

— Топливо, – поглядела на меня Нэйси. – Для генератора. Странно... Для нашего слишком глубоко.

— Я же говорю, тут есть город, – устало отозвалась я. – Откуда, по-твоему, взялась вон та покойница? Она явно не похожа на случайно заблудившегося патрульного.

Нэйси поднялась, поправляя свою глевию.

— Очень странно, – повторила она.

Но это она со странностями поспешила.

Далее открылась картина, чем-то уже знакомая – сухой и просторный освещенный коридор, перегороженный поперек невысоким шлагбаумом. Пол был перемазан кровью так, будто здесь совсем недавно шла хорошая такая драка. Кровь застывала чернеющими лужами на каменном полу, просачивалась в щели меж плит, широкими дорогами уводя под шлагбаум – видимо, кто-то утащил трупы. В лужах деловито копошились насекомые. Нэйси ахнула и зажала рот ладонью. Я подумала, что мы с Лесли поступили разумно, решив к местным жителям не соваться. Но теперь отступать было поздно. Дэннер был здесь. Я это чувствовала. Чувствовала яркую, пульсирующую энергию битвы. Он жив. И он где-то там, дальше, за перегородкой.

Я сняла с предохранителя Артемисов пистолет и направилась вглубь коридора, велев Нэйси держаться за спиной.

Мало ли, что.

Дэннер

Улицы подземного города начали приобретать какой-то заброшенный и неухоженный вид, но Майя уверенно вела меня вперед по раскрошившимся плитам пола, по трещинам в породе – иногда совсем маленьким, а иногда – настолько широким, что их было невозможно даже перепрыгнуть, и приходилось перелезать по рассыпающимся кирпичам, по бетону обнажившегося фундамента домов, рискуя каждое мгновение сорваться вниз, в темноту. Я проклял все на свете, когда сам едва не улетел, да еще пару раз пришлось вытаскивать буквально за шиворот Майю. Пустые дома глядели черными провалами окон, когда по обшарпанным стенам скользил луч фонарика. Да, здесь было темно. Оно и ясно – зачем же тратиться на электричество в заброшенных кварталах. Мне очень хотелось ехидно поинтересоваться у моей спутницы, удобно ли ей лазить в плаще и балахоне, но я молчал. И так ясно, что неудобно, а Майя, похоже, отличается полнейшим отсутствием чувства юмора. А лазает достаточно быстро и ловко, что, впрочем, можно было бы списать на годами выработанную жизнью в подземельях сноровку – если бы не одно обстоятельство. Точнее, два обстоятельства.

Она ничуть не боялась таинственных охотников. И хорошо знала дорогу. К тем самым охотникам. Рассудите сами, зачем приличной девочке гулять по опасным местам?.. И чем дальше мы шли, тем больше крепла уверенность, что она здесь далеко не впервые, и, наверное, не стоило мне так легкомысленно доверять ей. Но, как бы там ни было. В любом случае – она наверняка ведет меня к Лесли. И ради этого стоило рисковать.

...Странно все это. И поведение Майи, – мне до сих пор не была ясна ее мотивация, – и целый заброшенный район в городе, где каждый кирпич, каждый квадратный метр ровного и свободного пространства добывался тяжелым трудом. Может, здесь была эпидемия?

— Майя, – не удержался я перед очередной трещиной. Она не обернулась на мой голос. Я с разбегу перепрыгнул расселину, и поврежденный сустав немедленно отозвался взрывом боли, отчего пришлось на некоторое время замереть, пережидая каскад серебристых звездочек в глазах и спазм в горле. Майя, тем временем, успела уйти вперед. Я догнал ее и перехватил за плечо, разворачивая лицом к себе. И показалось, будто в глазах у нее скользкой змейкой мелькнул какой-то недобрый испуг. Впрочем, она тут же снова подняла взгляд и открыто улыбнулась мне.

— Вы чего? – Голос звучал мягко и спокойно. – Что-то случилось?

Я отпустил ее и улыбнулся в ответ.

— Я тебя звал. Ты слышала? – Риторический вопрос. В пустой пещере она не могла меня не услышать с такого расстояния. Под ногами зашуршало, и я инстинктивно шагнул назад, выхватив оружие. Из-под обломка пишущей машинки, в котором уже практически невозможно было узнать валик, высунулся чуткий усатый нос – а вслед за ним показалась и вся крыса. Она наткнулась на мой ботинок и испуганно шмыгнула в темноту, шурша по бетонной крошке длинным хвостом. Всего лишь крыса. А я уже дергаюсь на каждый шорох... А что поделаешь? Это, видимо, удел всех людей в нашем мире – шарахаться от собственной тени и спать в обнимку с пистолетом. Вот и Майя заметно испугалась.

— Ничего... – выдохнула она, все еще глядя вслед крысе. Зрачки у нее расширились от испуга. А по мне, наверное, было и незаметно. Я разучился бояться. Остерегаться – да. Бояться... Бояться – нет, не умею. Плохо?.. Наверное... – Ничего, господин. Я слышала... – Тут голос зазвучал тоненько и как-то чрезмерно поспешно, как бывает, когда человек лихорадочно пытается что-нибудь выдумать. – Я, наверное, просто задумалась... простите...

— Ясно. – Я, наконец, отпустил ее взгляд – и почти физически ощутил ее облегчение. Развернулся и прошел вперед. Обернулся. – Ну? Куда дальше-то?

— Туда. – Майя проскользнула между мной и стеной дома и вытянула тонкую руку. Я последовал за ней. А что мне еще оставалось?

— А почему здесь никто не живет? – все же поинтересовался я. Шаги шуршали по каменной крошке, и казалось, что шорох этот слишком громко звучит в пустом подземелье. Одно радовало – тварей здесь, похоже, нет. Раз крысы водятся, значит, их не сожрали. А твари с удовольствием жрут крыс. Вкусные, наверное. Крыс мне было жалко – все-таки удивительные зверьки. Невероятно выносливые и умные. А твари – они и есть твари, у них мозгов нет. Несправедливо...

— Чума, – отозвалась Майя. Я даже споткнулся.

Так-то. А то меня все сумасшедшим честят. А чума, выходит, и правда бывает не только в старых книгах. И... Да поезда, поезда! И как это вы только догадались?..

— Но вы ведь не боитесь, – добавила Майя, не оборачиваясь.

— Да ничего я не боюсь, – раздраженно огрызнулся я. Ненавижу идиотские риторические вопросы с подвохом. Детский сад какой-то. – А ты хочешь, чтобы я тебя от вируса спасал, что ли, я что-то не пойму. Или предлагаешь мне химзащиту? Вирус столько не живет, к твоему сведению.

Наверное, интонация у меня была чересчур резкая, потому что девочка обиженно замолчала. В следующий раз задумается. Надеюсь.

Что-то призрака моего давно не видать. Вроде, тут крутился, а теперь нету. Спит?.. А призраки умеют спать? Или...

— Пришли. – Майя остановилась перед порталом длинного здания этажей в девять – сейчас уже сложно сказать, сколько их изначально было, потому что или земля проседала под фундаментом и дом постепенно опускался вниз, или сверху намело мусора, или и то, и другое вместе – но окна первого этажа были видны лишь до половины, а верхняя ступенька проржавевшей металлической лестницы, откуда-то снизу ведущей ко входу, сравнялась с землей. Полусгнившая дверь из неопределенного материала болталась на одной петле, и с нее отслаивались широкие лоскуты краски.

Вот теперь пора.

Я резко развернулся, перехватывая Майю за запястье и заламывая руку вверх. Она вскрикнула, упала на колени и уронила фонарь, взметнулась коса с алой лентой. Теперь лежащий на земле фонарик выхватывал из темноты только песок, некогда бывший кирпичом и бетоном стен, мелкие камушки да битое стекло. Темнота, казалось, затапливала синеватый луч вязкими черными чернилами. Теперь я не видел лица девочки, но слышал громкое частое дыхание и чувствовал бешеный перестук пульса под пальцами.

— Значит, так. – Я поднял фонарь свободной рукой и погасил свет. Незачем нам строить из себя идеальную мишень для снайперов-любителей. Темнота сомкнулась вокруг тяжелым плотным одеялом, и теперь я ориентировался на слух и интуицию. Мне показалось, что стук сердца Майи слышно за версту, но это, разумеется, только игра воображения. Было тихо, но я чувствовал, что в доме кто-то есть. И он там не один. – Скажи-ка, тетя, ведь недаром? С чего это вдруг в тебе пробудился столь сильный альтруизм?

— В-вы что... – прохрипела в ответ Майя. В голосе заслышались слезы. – Вы совершаете ошибку... вы ничего не знаете!.. Отпустите меня...

— Щ-щаз. – Я усмехнулся. – Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что я не потерял память, и уж, тем более, не принадлежу к твоему миру. – Мне было тяжело держаться на ногах и внятно разговаривать, я чувствовал, что речь моя сделалась неясной, а движения неверными. Еще чуть-чуть – и я рискую снова потерять сознание. А потому надо говорить медленно и действовать быстро. Пульс набатом отдавался в ушах, руки взмокли. Наверное, я все же потерял достаточно крови. Ну, да, когда мы все втроем в окно вылетели. Сейчас те события казались чем-то невыразимо далеким, а наш город, лес, небо над головой – просто сном или сказкой. Майя извернулась, но тут же взвыла от боли – что-что, а держал я крепко, пусть даже и в таком состоянии.

— Значит, так, – устало повторил я. – Давай-ка, ты мне расскажешь все по порядку – а там уж мы решим, что нам дальше делать. Идет?

— Да некогда рассказывать! – снова взвыла Майя, захлебываясь слезами. – Пожалуйста, послушайте меня...

— Именно этим я сейчас и занимаюсь.

— Делайте, что я вам скажу! Иначе мне крышка!

— Да ну! – Я перехватил ее руку повыше, чтобы ей не приходилось сгибаться. – А мне-то до тебя что за дело, интересно?

— Да я отведу вас к вашей дочери!

Так. Дилемма. Отвести-то она отведет – а вот, дальше что? Ну, что ж, мне главное найти Лесли. А дальше – дальше я и сам уж как-нибудь не пропаду. Я вздохнул и отпустил ее руку.

— Ну, смотри. Если обманешь...

Первая пуля вошла в плечо.

Я не успел договорить, а Майя не успела встать – выстрелы прогремели громовыми раскатами, эхом отражаясь от покинутых стен.

— Ложись! – зашипел я, кидаясь на землю и рывком притягивая девочку за собой. Стреляли из окна дома.

— Все!.. – истерически прошептала она. – Мы опоздали... прощайте...

— Рано! – Я распрямился, поднял ее следом. Выстрелы стихли. – Они нас не видят. Встать!

— Видят! Кирси видят в темноте...

— Кто?..

— Они нас догонят...

— Слушай, не паникуй, – сказал я, оттаскивая ее под прикрытие двух бетонных плит, крайне удачно для нас упавших «домиком» – я их видел еще при свете фонаря, теперь нашел на ощупь. Мы нырнули под плиты, растревожив еще двух крыс и едва не наглотавшись песка по дороге – проход был достаточно узкий. – Отстреляемся. Будешь моей заложницей, идет? На время. Я тебе, разумеется, ничего не сделаю, но ты можешь мне просто подыграть. Майя!

Она все еще ревела, прижав руки к лицу, и дрожала так, что мне казалось, будто плиты сейчас свалятся нам на голову, или трещинами пойдут. Она боится не меня. Она боится тех, к кому меня привела. Ай да подземный город...

— Н-не получится... – выдохнула она. – Нас поймают... Они... ой, Дэннер, вам лучше этого не знать...

— Ничего, с ума не сойду. Мне сходить не с чего. Давай, рассказывай. У нас есть пара минут.

— Вы не знаете...

— Так потому и спрашиваю! – окончательно разозлился я. Рука онемела и отказывалась подчиняться. Я зажимал рану пальцами. Когда тебе больно и надо спешить, а рядом кто-то тормозит – это ужасно раздражает, так что, меня вполне можно понять. – Ладно, я уже понял, что с тобой разговаривать бесполезно. Только один вопрос: Лесли там?

— Да.

— Значит, мне надо туда. – Я поднялся, было, но она ухватила меня за рукав.

— Стойте. Они вас убьют.

— Мне будет не в пример легче, если при этом я буду находиться на удобной мне позиции. – Я улыбнулся. – Вон они бегут.

Я их не видел, но слышал шаги и характерное бряцанье оружия. Майя отвалилась – именно отвалилась, другого слова не подберешь, издав при этом какой-то полувздох-полустон, а я выбрался наружу. Нырнул за плиту, заряжая пистолет. Последние патроны. Я мог расстрелять их тут же, на звук, всех троих – но мне было важно выяснить, сколько здесь еще охраны. Где же призрак?.. Он бы мне сейчас помог. Я машинально хлопнул себя по карману и вздрогнул, когда сообразил, что «молния» разошлась, а в кармане ничего нет. Только мокрое пятно.

Итак, я потерял платок где-то в процессе перелезания через трещины и завалы. Надеюсь, хоть не в трещину... Сделалось вдруг очень-очень грустно, но грустить мне было некогда. Постараюсь найти на обратной дороге – если, конечно, выберусь отсюда живым. Как она там одна... бедненькая...

Я выстрелил навскидку и почти сразу же услышал хрип. Надо же, попал. Остальные двое кинулись в обход, ориентируясь на звук моего выстрела, а я, выбравшись из-за плиты, повел их за собой вдоль стены дома – во всяком случае, я надеялся, что вдоль стены. Меня шатало, рукав отяжелел, стала ощущаться нехватка кислорода – теряю кровь. Плохо. Прострелили мне правую руку, и это хорошо, поскольку сустав я себе своротил на левой ноге. Несколько раз я споткнулся, и при падении пуля болезненно резала мышцы, и от этого я снова едва не отключился.

И вдруг кто-то рванулся навстречу, обхватив за пояс и отчаянно пытаясь куда-то утащить. Майя.

— Они чуют кровь!.. – зашептала она. – Вам от них не уйти...

— А я и не собираюсь. Отпусти!

— Не делайте глупостей!

— Да отпусти, кому сказал!

Пока мы возились, охранники – или кто они там были – подбежали совсем близко. Я прекратил вырываться и быстро выстрелил вначале в одну, затем в другую сторону. Ярко вспомнились тренировки в академии – когда отключается сознание, мозг выдает образы по цепочке ассоциаций. Закрыть глаза... успокоиться... слушать... шаги... выше... дыхание... сердце... вот здесь – сердце.

Выстрел. Второй. Предсмертный хрип. Звук падения. Дыхание стихло.

Майя замерла. Ее пальцы стискивали мою куртку, она тяжело дышала и, кажется, все еще ревела.

— Они... умерли?

— Кажется, да. – Я перевел дыхание. – Ты в порядке?

— Ага. Давайте спрячемся куда-нибудь, и я вас перевяжу.

Я согласился. Сил не осталось.

— Майя, почему ты мне помогаешь?

Она помолчала.

— Вы мне нравитесь. Вы не такой, как они. А дети – дети должны быть с родителями. Иначе неправильно.

— Ты тоже охотник.

— Да. Но это не я увела вашу Лесли.

— Я знаю. Почему ты с ними?

— Меня тоже украли. Дэннер... я вам должна кое-что сказать...

Я услышал, как она тихонько вскрикнула. И звук падения. Затем в глазах взорвался цветной каскад – и я, наконец, отключился.

Я очнулся в пустой комнате.

Было темно и тихо, сверху тянуло сквозняком. Я хотел подняться, но тут же обнаружил врезавшийся в запястье наручник, коротенькая цепь от которого тянулась к стене. Тогда я поднял другую руку. Кто-то снял с меня куртку и рубаху и перевязал раны. Странно. Было холодно, но тут уж ничего не поделаешь. Ни оружия, ни фонарика, ни полевой аптечки мне не оставили, сняли даже флягу с водой с пояса. А пить хотелось ужасно – кровопотеря давала о себе знать. Я дернул цепь, но наручник только впился в предплечье, а труба, к которой был пристегнут второй «браслет», даже не пошатнулась. Крепко висит. Ну да, чего ж я еще ожидал. Дергаться было бессмысленно, и я устроился поудобнее.

Да уж, ситуация. И Лесли не вытащить, и к своим не вернуться. Я принялся думать о Майе – интересно, как она там. Значит, охотники крадут детей. Зачем?.. Чтобы делать из них других охотников? Глупо. Глупо и бессмысленно. Что они собой представляют, вообще?.. Партия, тайный орден, или какая-нибудь секта? Зачем им дети? Чем они занимаются?..

Боль сверлила раскаленными гвоздиками во всем теле, и было странно, что обо мне позаботились. Что же получается, я им нужен? Для чего?

Вопросов много, а ответов – ни одного. Я обхватил себя за плечи бесполезным жестом, который согреть уж точно не мог. Куртки не хватало, но что ж теперь поделаешь. И призрака я потерял.

Сколько я прождал своих тюремщиков, я не знал – часы на руке остались, но без фонарика они были бесполезны. Могу только сказать, что очень долго. В общем-то, приблизительно два часа – это не срок для того, кто чем-то в эти два часа занимается. Пролетят, как одно мгновение. Но вот если сидеть неподвижно в полной тишине и темноте, в компании только с болью и переживаниями оттого, что теряешь время – два часа тянутся очень-очень долго. А спустя эти два часа мне надоело ждать у моря погоды, и я, окончательно убедившись, что никто не намерен составлять мне компанию, принялся осторожно исследовать трубу.

Наручник не снять – это, как раз таки, понятно. А вот цепь теоретически, можно порвать.

Так... ничего колюще-режущего у меня не осталось. Что ж, будем изобретать велосипед.

Я пошарил рукой по полу в поисках какого-нибудь камня или вроде того, но, разумеется, ничего не нашел. Постойте-ка... в окнах ведь должны быть тонкие гвоздики.

Заветный гвоздик я все-таки отковырял, перебудив, наверное, всех охотников скрипом рамы и поломав себе все ногти. Теперь, если осторожненько просунуть его в замочек наручника и сдвинуть «собачку»... На это ушло еще около часа. Мне было неудобно вскрывать маленький замок в темноте одной рукой, но опыт спасал положение. Сколько раз я в рейдах терял ключи... теперь они у Ласточки... как она там?.. жива ли еще?.. мне ее так не хватает сейчас...

Щелкнуло. Металлический браслет распался на две половинки. Резко вставать не следовало – я немедленно свалился, упираясь обеими руками в подоконник. Дыхание сбивалось, в ушах стоял шум. Так... вставай... Вставай, Селиванов. Некогда отдыхать.

Дверь оказалась не заперта, и я на ощупь вышел в коридор.

Аретейни

Здесь же был пожар, размышляла я, пока мы шли по длинному сухому коридору, освещенному яркими лампочками в два ряда. Контраст был настолько резок, что я невольно ловила себя на удивлении и даже каком-то дискомфорте – не хватало вязкой влажной темноты, плесени, скользкой микрофлоры, запаха нечистот и шума воды. Нэйси шагала чуть позади, настороженная, словно маленький зверек. Кровавая дорога тянулась по каменным плитам пола, потихоньку бледнея.

Наконец, впереди открылась широкая расселина – метров пятьдесят, не меньше. Она была огорожена по краю заборчиком, и в темноту яркой гирляндой тянулся веревочный мост, освещенный все теми же лампочками. Мы невольно остановились и переглянулись, но другой дороги не было, а в конце моста ярким прямоугольником светился проход.

Ощущение перехода по мосту было фантастическое. Он шатался и раскачивался, а внизу под ногами летали какие-то животные, кто-то пищал, визжал и рычал на разные голоса. Табличка, прибитая на заборе у входа, любезно предупреждала об опасности со стороны тварей и настоятельно рекомендовала без оружия по мосту не ходить и смотреть в оба. Что ж, к этому мы привыкли.

Я чувствовала Дэннера, но почему-то совершенно в другой стороне, к северо-востоку от траектории нашего движения. Энергия от него исходила сильная, упругая и теплая – но далекая-далекая. Ничего, найдем.

...Мы с Нэйси ожидали увидеть кого угодно – тварей, морлоков, гномов, эльфов, да хоть призраков – но только не обычных людей. Однако город был заселен ими, навскидку, практически на две трети. Оставшаяся треть состояла из двух видов существ – одни были слишком высокие и тонкие, будто их вытянули, другие – слишком низенькие и приземистые. У тех, и других лица были закрыты. У высоких – масками, у низеньких – до половины платками. Высокие ходили в черной форме и с оружием, низенькие – водили грузовики, чинили трубы и таскали грузы – пролетариат. Удивляться было некогда, и мы просто шли дальше, ориентируясь на мои ощущения.

— Есть хочется, – вздохнула Нэйси, когда мы вышли на площадь с фонтаном. Мы со вчерашнего утра ничего не ели...

Я поглядела на часы и обнаружила, что на исходе второй день нашего пребывания здесь. Под землей ощущение времени теряется. И как это Нэйси его чувствует? Впрочем, их датчики я тоже не слышу.

— Ага, – согласилась я. – Но у нас денег нет. Придется терпеть.

— Да ну! – Нэйси упрямо тряхнула головой. – Не могу терпеть. Давай что-нибудь придумаем.

— Что?

— Ну... – Нэйси задумалась. Затем улыбнулась. Я все никак не могла понять, какого цвета нее глаза. Вроде, еще совсем недавно мне казалось, что они синие... или серые... не помню. Сейчас они были невероятного, хвойного или малахитового оттенка. Разве так бывает? Совсем я с ума схожу. – Стой тут, я сейчас приду.

И она умчалась. Я даже слова ей не успела сказать. Пришлось присесть на скамеечку, что я и сделала. Ноги просто отваливались от беготни на каблуках, да еще и натерлись. Я удовольствием стащила сапоги и закурила, разглядывая людей на площади. Мимо прошла мать с ребенком, за ней – серьезный молодой мужчина, он что-то читал на ходу, навстречу им пронеслась стайка подростков. Город как город. Вот только построен он под землей. Неподалеку неспешно прошел милиционер в фуражке. Вот кто мне нужен.

Я встала и, хромая на обе ноги и тихонько матерясь от боли, подбежала к милиционеру. Он обернулся и удивленно поглядел на меня. Ага, вид тот еще – да что ж поделаешь. Остается только надеяться, что стражи порядка тут не особенно привередливые – все же в подземельях тварей полно, наверное, раненые и окровавленные тут часто разгуливают... Но я все равно немного побаивалась.

— Простите... – обратилась я к милиционеру, уже жалея, что вообще привлекаю к себе внимание представителя закона. Еще загребет за отсутствие прописки, с него станется. – Простите, я кое-кого ищу... Вы не видели тут... мужчину, лет тридцати, длинные темно-рыжие волосы, зеленые глаза, крепкое телосложение... м-м... рост приблизительно чуть повыше вашего... одет во все черное...

— ...Носит полуторный меч и сильно ранен, – неожиданно завершил вместо меня милиционер. Я, наверное, побледнела, потому что он быстро шагнул вперед и поддержал меня за пояс. – Да вы не беспокойтесь, он жив.

Я сумела только кивнуть. Воображение услужливо рисовало цветные картинки – одна страшнее другой.

— Да все хорошо, – повторил милиционер, зачем-то глядя на мой живот, – вы только не переживайте. Он с девочкой ушел, в сторону центра. Сказал, что с ним все в порядке.

— А... – пробормотала я. – Благодарю вас...

— Не за что. Вы-то как себя чувствуете? У вас вид какой-то бледный.

— Нормально, – улыбнулась я, удивляясь, чего это он так обо мне беспокоится и чему улыбается. Я развернулась, было, обратно в сторону своей скамеечки, как милиционер снова меня окликнул.

— Вы лучше домой идите, вам сейчас переутомляться нельзя. Я понимаю, первый месяц, и вы еще не привыкли, что вы уже не одна... но ваш муж очень за вас переживает.

Я замерла, и даже пошатнулась, будто меня оглушили большим мешком с картошкой. О чем это он?!

— Первый месяц... – потерянно повторила я. – Вы о чем?

— Как это – о чем? – в свою очередь удивился милиционер. – О вашем ребенке.

— А... – окончательно ошалела я. Какой такой ребенок-то?! А может, я и правда беременная?! Фиг их знает, чего они там еще могут чувствовать помимо ультразвука. Да нет, исключено...

— И босиком не ходите! – добил милиционер, разворачиваясь и направляясь дальше в обход по периметру площади.

— А-ага, – пискнула я, ретируясь обратно на скамейку. Еще сейчас скажет, что курить мне вредно, за ним не заржавеет.

Но милиционер больше ничего не сказал. Зато вернулась Нэйси – довольная и с тарелкой в руках.

— Во. – Она поставила тарелку на скамейку. В тарелке лежало какое-то мясо и нечто вроде жареных лишайников – во всяком случае, похожее. – Ешь.

Я не стала спрашивать, откуда она взяла еду – зачем? Главное, что еда есть. А герои, даже самые героические, всегда нуждаются в пополнении сил. Героизм героизмом – а естественные потребности организма никто не отменял. Особенно раненым после боя.

Дэннер

Коридор оказался длинным и темным. В общем-то, ясно, если эти... кирси, или как их там звать, видят в темноте – то свет им не нужен.

Итак, я триумфально отключился перед носом у врага безо всякой посторонней помощи. Здрасьте, я пришел – и можете делать со мной все, что захотите. Было так стыдно, что хотелось провалиться под землю – и плевать, что я уже, собственно, под землей. Еще глубже можно! Теперь ясно, почему они передумали меня убивать – а кто бы на их месте убил врага, который вместо того, чтобы драться, в обморок хлопается.

Твою ж дивизию!.. Убейте меня, а... в порядке эвтаназии...

Коридор свернул, и я вместе с ним. Казалось, во всем здании было тихо-тихо. Только темнота, сквозняк, пустая свежесть и пыль. Я споткнулся в темноте об какую-то скамейку, рефлекторно вскинул руку, останавливая падение, и обнаружил дверь. Но и дверь не привлекла бы внимания, если бы только в последний момент я не заметил, что сделалось тише, чем было до этого. Иными словами, за дверью кто-то шумно возился, но услышал удар снаружи и притих. Я шагнул вплотную к двери, прислушиваясь. Изнутри тянуло густым звериным запахом, и кто-то явно большой, сопел и шумно вылизывался.

Тварь. Тьфу ты, а я уж надеялся наткнуться на таинственных кирси.

Майя мне не врала. Она с самого начала говорила только правду. Выходит, я не там искал врага. Исходя из последних наблюдений, девочку запугали, и очень сильно. Интересно, чем это они ей пригрозили... Впрочем, скорее всего, управились при помощи угрозы близким – друзьям или родителям. Такой шантаж обычно крепче всего держит.

— Стой!

— Стою, – согласился я, не пытаясь разглядывать стоящего впереди человека. Этот ходил практически беззвучно, и за шумным дыханием твари я не расслышал его шагов. И, судя по высоте источника звука голоса, он был обычного человеческого роста.

Вспыхнул свет фонаря, и я рефлекторно закрылся рукой.

— Не свети в глаза-то, охотничек. Будь человеком. И без того голова болит.

— Извини. – Он, кажется, немного растерялся. Шагнул вперед. Я убрал руку и разглядел худощавого невысокого парня в камуфляжной форме, бледного и очень серьезного. У него было красивое лицо и прямые темные волосы, челкой падающие на глаза. Странно для подземных жителей, к слову. Они же солнца не видят – откуда взяться темным волосам? Да и Майя тоже далеко не блондинка. Выходит, не такие уж они подземные, как пытаются показать.

— Ты как наручники снял?

— Все-то тебе расскажи.

Парень замялся, затем вздохнул и перевесил поудобнее автомат. Стрелять он, похоже, не собирался.

— А я за тобой пришел. Меня Майя прислала.

— Она жива?

— Да. Идем.

— Куда и зачем?

— В подвал, к Лесли.

Мне, в общем-то, больше ничего не оставалось. Мы направились вглубь коридора – теперь я видел в свете фонаря, что он достаточно широкий и просторный. По сторонам тянулись некогда белые двери, стены были гладкие. У поворота одиноко стояла койка-каталка. Больница.

— Это здесь началась эпидемия? – зачем-то поинтересовался я. Провожатый кивнул. Он был довольно молод, лет шестнадцать навскидку.

— Да, здесь была чума. Но сейчас уже безопасно, хотя люди боятся. Тогда была хорошая дезинфекция. Но, знаешь, страх толпы сильнее разумных доводов.

— Знаю, – согласился я.

Мы открыли очередную дверь и принялись спускаться по темной лестнице.

Между первым и вторым пролетом парень неожиданно остановился и развернулся ко мне.

— Послушай... ты ведь не из нашего города, так?

— Так.

Он нервно завозился – и вдруг выпалил:

— Кроме нас, на Земле остались люди? Там, наверху, есть другие города? Скажи!

Я настолько удивился, что ответил прежде, чем обдумать свой ответ.

— Я знаю только один город, но уверен, что есть и другие. У нас есть Странники, и они приносят откуда-то из-за тумана разные вещи. Кто-то же эти вещи делает – если, разумеется, их не находят в таких же заброшенных местах.

Парень жадно ловил каждое слово – у него даже рот приоткрылся, а глаза расширились в пол-лица. Руки намертво вцепились в висящий через плечо автомат. Я замолчал и пощелкал пальцами у него перед носом.

— Ты чего? Очнись.

Он медленно выдохнул, шагнул назад, глядя в пространство, наткнулся спиной на стену и привалился к ней.

— Туман? Какой туман?

Я пожал плечами.

— Да самый обычный туман. У нас еще и лес есть, и река.

— Большая?

— Ну... – Я честно задумался. – Достаточно. Другого берега не видно.

Парень задумчиво сполз по стенке на пол.

— А вы не пробовали обойти с другой стороны?

Я устроился возле него.

— Как обойти реку?

Вопрос был риторический, и я удивился, услышав на него ответ. Ответ, из которого сделалось ясно, что говорим мы о разных вещах.

— Поверху.

Я едва не выронил только что закуренную сигарету. Повисла пауза, в ходе которой я старался сообразить, как бы объяснить понятнее, откуда я пришел. Не поймет ведь.

— Поверху нельзя, охотничек. Вверху – только небо.

К нам едет ревизор, мысленно фыркнул я, когда сигарета догорела до половины – а мой собеседник все еще молчал.

— Нет... – наконец, выдал он. – Это неправда. На поверхности жить невозможно, и рек там нет.

Ура, заговорил. Я пожал плечами.

— Значит, я тебе снюсь. Мы же живем – и ничего. И есть там и река, и лес, и твари – все есть. И ничего, живем как-то.

— Да быть того не может! – Он резко развернулся ко мне. – Это правда?! Скажи, это правда?!

— Да правда, правда, не ори. Сейчас все сюда сбегутся, а я сегодня что-то не в настроении со всеми здороваться.

Вот он, момент истины. Надо же...

— Идем. – Парень решительно поднялся. – Мы должны рассказать нашим.

Я поднялся следом.

— Только вначале отведи меня к Лесли и объясни, что здесь происходит.

Мы почти бегом кинулись вниз по лестнице – так он торопился.

— В старых книгах пишут, что на поверхность выходить нельзя, – на ходу пояснял парень, – иначе сгоришь. А ты говоришь, что там живут люди. Это... Это же сенсация! Знаешь, как устали люди прятаться под землей!

— Эй-эй, осади! – предостерег я. – Там не курорт. Тварей много, и все такое... жить можно только в городе – да и там тебя могут запросто слопать. Я сам в патруле работаю... У вас тут хотя бы крысы есть. У нас нет даже крыс – всех сожрали.

— И у нас тоже тварей полно, – искренне удивился парень. – Ничего, переживем.

Мы спустились на последний пролет и заметно сбавили шаг.

— Вот здесь осторожнее, – предупредил парень. – Пол проваливается.

— Вот, не знал, что в старых зданиях перекрытия гниют, – фыркнул я. Дыхание замерзало облачками пара. Температура воздуха заметно снизилась. Мы миновали дверь и – спрыгнули через порог прямо в воду. Вода оказалась леденющая, глубиной по пояс. Прощайте, сигареты. Так вот отчего дом проваливается – грунтовая вода. Наверное, размыло где-то, и госпиталь оказался аккурат на резервуаре. Так тут и дышать-то опасно. Заденешь какую-нибудь перегородочку – и все здоровенное здание сложится как легкий карточный домик. Нам на голову.

Фонарик подсвечивал блестящие черные в темноте волны от наших шагов. Как в сказке. Правда, страшноватая сказка у нас получается.

— Это долго все объяснять, – тихим шепотом сказал парень. – Я тебе потом расскажу, как придем. Только Майю там не увидишь, она наказана.

— За что?

— За то, что ты охрану расстрелял, и за то, что она привела чужого в наше убежище... Ты единственный взрослый здесь, кого они не успели подчинить, и нам необходима твоя помощь. За это мы тебе поможем забрать твою дочь.

Аретейни

Лишайники оказались вкусные, о происхождении мяса я предпочла не фантазировать. Я, конечно, люблю животных, но очень малую часть из них я люблю в гастрономическом смысле. Мы сидели на скамейке и радостно жевали содержимое тарелки – в общем, жизнь, казалось, налаживалась.

Как бы ни так.

Через несколько минут к нам подошел невысокий молодой человек приятной наружности. Он некоторое время крутился вокруг скамейки, косясь в нашу сторону, и нерешительно улыбался, чем и ухитрился хорошенько разозлить Нэйси.

— Видишь вон того типа? – прошипела она, притянув меня поближе.

— Ну?

— Чего ему от нас надо, интересно?

Я пожала плечами.

— Откуда мне знать, – говорю. Нэйси сверкнула ярко-синими глазами. Ну вот, опять.

— Сейчас выясним! Эй, ты! Чего тебе от нас надо, а?

Парень вздрогнул, будто его ударили, как-то весь съежился – так, что мне сделалось его жалко.

— Вы не стесняйтесь! – моментально вскочила я. – Вы что-то хотели спросить?

Люди здесь, похоже, в большинстве своем добрые – зачем их обижать? Может, помочь хочет человек, или дорогу спросить. А мы на него сходу с кулаками.

Парень нерешительно поднял голову и улыбнулся.

— Я... да так... просто познакомиться хотел...

— Да ну, – подозрительно покосилась Нэйси. – А зачем?

Парень залился краской.

— Ну... я...

— Присаживайтесь, – спасла положение я. Вот ведь, и в чужом мире полно идиотов. – Вас как зовут?

— Крис, – представился он. У него были светлые волосы и добрые голубые глаза. – Вы меня извините, пожалуйста...

— Ладно, – великодушно согласилась Нэйси. – Только нам знакомиться некогда, мы родственников ищем. Мою сестру, ей десять лет и нашего командира...

Если бы я хотя бы на минутку задумалась. Если бы я его прощупала энергетически. Если бы...

Но ни одного из этих многочисленных «если бы», увы, не случилось. И это, в общем, хорошо – иначе мы бы, наверное, никогда не нашли Дэннера и Лесли.

Парень вскочил и необыкновенно заволновался, зачем-то пристально разглядывая Нэйси.

— Я вас отведу в отделение, там вам все расскажут! – жизнерадостно заявил он. – Вы разве не догадались сами туда обратиться?

Я могла бы о многом догадаться – но я слишком устала для того, чтобы адекватно мыслить, а после еды навалилась такая слабость, что одно только удержание вертикального положения казалось пыткой.

— Правда?! Идемте.

И мы пошли. Парень всю дорогу молчал, мрачная как туча Нэйси шагала чуть поодаль. Примерно через полчаса быстрой ходьбы мы оказались перед началом широкого коридора, перегороженного выкрашенной в желтый цвет решеткой. «Карантин», гласила запылившаяся и явно очень старая табличка.

Мы с Нэйси резко остановились и синхронно отступили на шаг назад. Крис с улыбкой обернулся. В руке у него неожиданно – или даже очень ожиданно, это как поглядеть, будто бы сам собой материализовался пистолет с длинным стволом, калибра сорок пятого^4*, не меньше.

— Вашей подруге лучше остаться здесь, – обратился он к Нэйси. – И тогда она не пострадает.

Нэйси распахнула глаза. Теперь я ясно видела, как меняется их цвет, становясь из малахитового с рыжими вкраплениями ультрамариновым.

— И не подумаю, – отрезала я, шагая вперед и выхватывая оружие. Я его держала в кармане плаща.

— Так вы нас обманули! – открыла Америку Нэйси. Парень перестал улыбаться.

— Обманул? Нет. Вы же сами за мной пошли. Считайте это... охотой. Ну, пошли! Быстро!

— Охотой?! – взъярилась я. – Тоже мне, охотник выискался! Я тебе сейчас такую охоту устрою – век помнить будешь! Будешь знать, как детей воровать... – Одним словом, меня понесло.

— Ша! – рявкнул парень, стреляя куда-то в потолок. Потолок брызнул каменной крошкой, парень попытался ухватить Нэйси за плечо, а Нэйси, в свою очередь, отпрыгнула в сторону – быстро, легко, будто кошка. Приземлилась на полусогнутых, выхватила свою глевию. Спасало нас только одно – парень, видимо, только угрожал пистолетом. Дети ему нужны, похоже, целехонькие. Воспользовавшись тем, что он отвлекся на Нэйси, я шарахнула его рукоятью по затылку – и тут же пуля, свистнув мимо уха, вспорола щеку.

— Не лезь! – рявкнул Крис, перехватывая Нэйси свободной рукой. Светлые волосы на затылке окрасились алым, парень морщился, но героически терпел. Слабо ударила. Девочка рванулась, забилась, Крис заломил ей руку, заставляя выронить оружие – тренировки тренировками – а с мужиком Нэйси не сладить. Это, в отличие от тварей, человек, а человек, как известно, разумен и помимо силы у него есть мозги. А твари боевых приемов не знают, и руки не заламывают.

— А ну, отпусти. – Я быстро прицелилась и нажала на спуск. Пуля прошила «охотнику» руку, и Крис захрипел, выпуская Нэйси, рефлекторно отступая на шаг и зажимая рану. Черт, а я ведь клятву Гиппократа давала. Я не могу людям вредить. Это, может, для таких, как Крис данное слово – пустой звук – но я-то своему слову хозяйка. Я клятвы нарушать не могу. Впрочем, Правда действует по закону меньшего зла – если необходимо защитить Нэйси – то вперед, бей-убивай себе на здоровье. Но все равно, причиняя вред живому человеку, приходилось переступать через себя.

— Ах ты, гад! – пришла в себя девочка. Подхватила оружие. – Аретейни, пойдем отсюда!

— Пойдем, – согласилась я – и мы бегом припустили обратно. Но тут с той стороны, из темноты за решеткой, вынырнули еще шестеро – низенькие, с закрытыми лицами. Один, пробегая мимо Криса, на ходу двинул ему по многострадальному затылку.

— Идиот! – услышали мы.

— Бежим! – Я дернула Нэйси за руку.

— Стоять! – заорали сзади.

— Еще чего не хватало! – не оборачиваясь, отозвалась я.

И вот тут-то всплыла старая как мир истина. Никогда не смей недооценивать противника, называется.

Кирпич надежней пистолета – он осечек не дает.

Это я вспомнила в тот момент, когда этот самый кирпич с размаху врезался под коленку – в результате чего мы с Нэйси полетели на пол. Следующий камень угодил мне в голову.

Вспыхнуло, взорвалось цветными звездочками, меня замутило. Сотрясение, степень третья, успела привычно определить я прежде, чем провалиться в темноту.

Дэннер

В просторном помещении было тепло и, как это ни странно, достаточно сухо. Низкий потолок заставил согнуться, а затем и вовсе ползти на четвереньках.

— Не очень удобно, – констатировал впереди мой провожатый, – но что ж поделаешь. Скоро придем.

Я не отозвался.

И правда, ползли мы так недолго. Вскоре обнаружилась небольшая дверь, перед которой парень некоторое время возился с ключами. За дверью висела красная бархатная портьера, перекрывая проход. Мне стало интересно, из чего под землей делают бархат, но спрашивать было некогда. Охотник исчез за портьерой, я пролез следом.

Здесь горел камин с самодельным дымоходом, а пол был выложен зеленым мрамором. Посередине комнаты лежал пушистый ковер, придавленный посередке тяжелым мраморным же столом, от которого тянулся вкусный запах. Обстановка упаднической роскоши в миниатюре после затопленного подвала в заброшенном квартале была, мягко говоря, неуместна. Надо же, а я думал, что это я ненормальный. Дальше хода не было, и я осторожненько устроился на ковре.

— Командир!! – вскрикнули справа – и в меня врезалась маленькая комета, крепко обхватив пухленькими детскими ручками за пояс.

— Лесли?! – опомнился я. – Давай-ка без объятий, промокнешь...

Но Лесли только обхватила меня крепче. И, разумеется, разревелась. Ребенок...

— Командир, – сквозь рыдания зачастила она, – вы за мной, да?! Вы за мной пришли?! Заберите меня отсюда, я домой хочу-у-у-у!..

— Ну, разумеется, за тобой. Что я, по-твоему, еще мог забыть в чумном квартале? Не плачь.

— Командир? – осторожненько переспросил мой провожатый. Я поднял голову. – Так она тебе не дочка?

— С чего это ты взял? – фыркнул я. – У меня все подчиненные – родные дети.

— А Майя сказала...

— С чем ее и поздравляю, – оборвал я. – Итак, граждане, говорите, чем помочь, и я пошел. Только прошу вернуть мне оружие.

Двое у стены, которые до сих пор изображали из себя предмет интерьера, – парень и девчонка, обоим лет по шестнадцать на вид, – завозились и принялись меня разглядывать. Я сделал вид, что не замечаю столь пристального внимания, занявшись успокоением Лесли, а они, наглядевшись, коротко о чем-то переговорили и снова синхронно уставились на меня.

— Хорошо, – неожиданно произнесла девочка. Голос у нее оказался низкий и хриплый. – Оружие мы постараемся тебе достать. Но и ты нам поможешь.

— Слышал уже, – огрызнулся я, исследуя промокшую повязку на руке. Следовало ее поменять – еще лихорадить начнет, а мне болеть некогда.

Девочка немного смутилась, что, впрочем, не помешало ей продолжить меня изучать. Черт, я что, природная аномалия?..

— Сильный ты, – сказала она. – Откуда шрамы?

Ах, да, шрамы. Я вам никогда не говорил, почему не люблю зеркала?.. Так вот, именно поэтому. Шрамы у меня по всему телу – живого места не сыщешь. Я потому при людях и не раздеваюсь, зачем народ пугать. Вот только, я не помню, откуда эти шрамы взялись. Это было до того, как я потерял память.

— А это так важно? – поинтересовался я, невольно покосившись на собственные руки. Ей-то что за дело? Доктор нашелся.

— Да, – не уловила иронии девочка. – Я оцениваю твою боеспособность.

Вот это искренность! Учитесь, дети, сен-сей своим примером показывает.

— А нафига тебе оценка моей боеспособности? Я к тебе в охранники не нанимался.

— Но ты же обещал помочь.

— Обещал. Надо драться?

— Возможно.

— С кем возможно? Со всеми охотниками разом, что ли?

Девочка неуютно завозилась.

— Командир, пойдемте отсюда, – пискнула Лесли. – Я домой хочу.

Я прижал ее крепче.

— Сейчас пойдем. Долг вернем – и скатертью дорожка. Так что я должен делать? На красивый огонек в камине любоваться?

— Я понимаю, вы торопитесь, – неожиданно подал голос мальчик. – Но вначале нужно перевязать вашу руку и найти оружие.

— Разумно, – признал я. – Что ж, приступайте тогда. И, в ходе процесса, введите меня в курс дела.

Дети наконец-то, заулыбались. А я уж было, подумал, что они вообще этого делать не умеют.

— Идет!

Эндра.

Мне всегда казалось, что на том свете пахнет как-то по-другому. Придя в себя, я ощутила запах лекарств, бинтов, дерева, чая и живое тепло камина, из чего сделала вывод, что пока не умерла – слишком земными и уютными были эти запахи.

Я с трудом приподняла веки и тут же снова зажмурилась – слабый свет, исходящий от лампы на столе, больно резанул глаза. Кое-что из привычных ощущений осталось: боль и слабость никуда не делись.

По стене плясали неровные тени. Во рту пересохло. Я осторожно пошевелилась и поняла, что не то, чтобы встать, а даже руки от одеяла оторвать не могу. Повернула голову и увидела, во-первых, тазик, кем-то заботливо пододвинутый к постели (ничего себе, это что, мне было настолько плохо?), а во-вторых, незнакомую девушку, которая устроилась у меня в ногах с книжкой. Должно быть, сиделка.

Она подняла голову, поглядела на меня и спросила:

— Очнулась?

— Наоборот… – отозвалась я. Голос звучал слабо и прерывисто.

— То есть? – вежливо уточнила сиделка.

— Померла, – ответила я.

Девушка на секундочку замерла, внимательно глядя на меня, а потом улыбнулась:

— Шутишь.

Точно, шучу. У меня это встроенная функция, которая, причем, никогда не отказывает. Сама не знаю, почему.

— Это хорошо, что шутишь.

— Оборотни… в городе, – шепнула я самое главное.

— Знаем. Не волнуйся, уже все в порядке, – успокоила меня сиделка, закрывая книжку. – Пить хочешь?

Я сглотнула и кивнула в ответ. Девушка осторожно напоила меня холодной водой из глиняной кружки. К своему стыду я обнаружила, что, стоит поднять голову, как в глазах темнеет, а виски стискивает, будто стальным обручем. Пришлось сиделке мне помогать. Потом она вышла куда-то, прикрыв за собой дверь.

Я вздохнула и прикрыла глаза, стараясь припомнить, как же я здесь очутилась. Помню, что очнулась на траве, под дождем, уже с повязками… Стоп, а до того?

Я вспомнила, как меня вел куда-то по подземельям странный человек с собакой. А потом что было? Мы долго куда-то шли. Вернее, сперва шли, а потом он нес меня на руках. Я к тому времени уже почти теряла сознание и помнила только бесконечную вереницу стен, огонек фонарика, пляшущий по ним, сырость, затхлый запах влаги и нечистот, и плеск воды. Несколько раз, кажется, мы видели тварей. Потом я, все-таки, провалилась в зыбкое небытие, наполненное какими-то кошмарами и жаркой тьмой. Последнее, что я помню, это как незнакомец с собакой крепко встряхнул меня за плечи и сунул под нос что-то резко пахнущее, чтобы привести в чувство.

— Все, рыженькая, пришли, – сказал он. – Дальше сама.

— Как сама? Куда? – оторопело тряхнула я волосами и тут почувствовала, что воздух стал чуть менее спертым, а откуда-то из глубины коридора едва заметно потянуло прохладно-хвойной свежестью. А может, просто показалось.

— Куда – тебе известнее, – усмехнулся незнакомец. – Как-как, на всех четырех лапах.

Тут вдруг он коротким движением рванул из-за пояса длинный хищно изогнутый нож и замахнулся им на меня. Я инстинктивно отпрянула, понимая, что он меня все равно одолеет – он сильнее, и, к тому же, не изранен, как я. Дальше все перед глазами вдруг полыхнула огненная вспышка, кости, как будто в одно мгновение поломавшись, рванули болью. Только теперь я сообразила, что это я в очередной раз обратилась. А незнакомец, наверное, знал, как на меня подействует внезапная опасность, и поступил так специально, вероятно, рассудив, что в человеческом облике я не доберусь до выхода из подземелий, а вот обратившись – вполне. Выходит, что он сам не пожелал выходить на поверхность. Может, все еще не верил, что здесь можно выжить…

Тут из навалившейся темноты вывел скрип двери. Я открыла глаза и столкнулась взглядом с пожилым, но еще крепким и статным мужчиной, вошедшим в комнату. Где-то я его уже видела… Тут я припомнила, что уже приходила в себя в этой самой комнате, он специально наклонился ко мне, чтобы расслышать, а я прошептала ему про оборотней.

Я честно поерзала, пытаясь устроиться повыше – как-то неприлично принимать гостя, валяясь пластом – и слабо поздоровалась:

— Добрый… вечер…

Аретейни

Так-так. Попробуем-ка разобраться. Голова болит. Это первое, что я ощутила, придя в себя. Голова болит просто зверски. Мышцы тоже болят. Еще сильнее болят ноги, левая рука и отчего-то спина... Черт, меня что, асфальтоукладчик переехал?

Итак, все болит, темно, холодно, наручники впиваются в запястья. Я застонала и попыталась перевернуться на бок – не тут-то было. Скованные за спиной руки отозвались болью – и только тут я сообразила, что цепь наручников перекинута через узенькую трубу у самого пола, походившую на стандартную трубу центрального отопления. Но это еще не все.

Нудная дергающая боль где-то меж ключиц и легкое, будто электрическое, покалывание привели в чувство лучше любого нашатыря. Посторонний предмет под кожей был чужим, враждебным и опасным. Я рефлекторно попыталась вскинуть руку и ухватиться за больное место, но наручник, разумеется, остановил. В голове как будто бултыхалось вместо мозгов литра два тяжелой холодной воды, врезаясь в стенки черепа и причиняя неприятно-болезненные ощущения, а руки и ноги болели бы сильнее, если бы не отнимались. Хорошенько меня отделали...

Было неудобно лежать в трехчетвертном относительно пола ракурсе, но шевелиться не получалось.

— Очнулась? – неожиданно произнесли совсем рядом. Звук голоса ударил в череп как медный язык в стенки колокола – колокол немедленно загудел. Твою ж дивизию...

Вспыхнул свет фонаря – и я увидела человека. Он сидел на стуле метрах в трех от меня и покачивал на коленях автомат, словно маленького ребенка. Больше мне ничего разглядеть не удалось – тускло освещенная картинка еще и расплывалась. Фонарь скользнул по моему лицу, заставляя зажмуриться, спустился ниже. То есть, относительно меня – ниже, а относительно поверхности – вбок.

— Это устройство позволит тебе вести себя разумно и не делать глупостей. Поэтому нам больше не придется бить тебя по голове. Сейчас я сниму наручники. Но помни – стоит тебе только замыслить что-то плохое – сработает запуск ультразвукового излучения, сердце разорвет, и ты умрешь.

Он поднялся и подошел вплотную – луч фонаря заметался в такт шагам. Человек присел на корточки.

— Идеальный аппарат для создания идеальных людей, не находишь?.. – Ухмылка у него была неприятная. Щелкнул замок наручника, затем второй. Я заставила себя приподняться.

— Будь умницей, – услышала я сквозь накатившую дурноту. И звук удаляющихся шагов.

Интересно, что он имел в виду под чем-то плохим. Я медленно подняла руку и осторожно ощупала гаджет. Маленький цилиндрик под кожей. Свежий шов. Больно. От цилиндрика расходились длинные и тонкие колючие лапки, будто у паучка. Мне почудилось, что лапки пронизывают весь корпус и достают аж до позвоночника. Если это так – то он подсоединен к центральной нервной системе, а это значит, что, попытайся я его достать, он среагирует немедленно. И каким бы посторонним предметом он ни являлся – для организма он теперь свой. Черт его знает, как он там устроен и как работает – так ведь создатели чудо-машины должны были об этом позаботиться.

Итак, из меня сделали идеального раба. Вопрос только, для чего. Ну, это предстоит выяснить. Встать я все равно сейчас не могу.

Я кое-как устроилась на усыпанном кирпичной крошкой полу и свернулась калачиком. Правда, от холода это все равно не спасало, но ни холод, ни боль отнюдь не помешали провалиться обратно в липкое полузабытье.

Обрез

Мы все шли и шли за тварью, но она, видимо, хорошо спряталась. Оставалась последняя, но последний бой, он, как известно, трудный самый. Мы все устали, замерзли и проголодались, что изрядно снизило боеспособность. Парень с расплющенной ногой умер где-то в середине последнего отрезка пути, и мы его оставили у стены. Твари обеспечат ему достойное погребение. А наш путь тем временем еще продолжался. И здорово не хватало воздуха.

А жук появился внезапно. Это мы его прозвали жуком, хотя эта тварь нам в учебниках не встречалась. Человеку, вообще, свойственно давать милые и красивые названия всему опасному – тогда становится не так страшно. Но это не спасает.

Мы шли по бережку потока, и наши шаги отдавались эхом от сводов тоннеля. А тварь мы не услышали.

Здесь был большой резервуар, и через него вел решетчатый мостик без перил. Мы с Роландом шли первые.

Плеснуло. Окатило водой. И стихло. Я обернулся и – обнаружил, что теперь на мостике один.

— Роланд... – машинально позвал я, оглядываясь. И, словно отвечая на мой призыв, внизу, под ногами, в черной воде расползлось красное облако.

— Командир! – крикнули с «берега». – Командир, осторожнее!

Я вскинул автомат, целясь на волну справа от мостика. Тварь проплыла в воде огромным темным медленным силуэтом, с какой-то ленивой грацией изворачиваясь и уходя на глубину. Два магазина я в нее всадил, когда уходила и еще один – когда от стен отразился низкий утробный вой, и тварь вынырнула обратно, окатив меня водой с ног до головы и едва не сшибив волной с мостика. А потом всплыла кверху защищенным хитиновой броней брюхом. Только ей этот хитин ни черта не помог.

У нее были длиннющие щупальца – теперь они колыхались на воде, иногда выныривая черными блестящими концами на поверхность.

Путь был свободен.

...Около самого выхода тварь, наконец, обнаружилась. Выход этот выводил к реке за городом и был перегорожен толстенной решеткой с мелкими – даже голову не просунешь – ячейками. Тварь притаилась под потолком и первым делом молниеносно схватила двоих наших ребят, а когда мы опомнились – уже прижимала Хаммера.

И вот тут-то я разозлился.

Кошмар предыдущего рейда вдруг пронесся перед глазами, словно на видеопленке. И я не выдержал. Наверное, просто внутри что-то сломалось.

Тогда я спас хотя бы Дэннера. Теперь я и его не уберег.

Я кинулся вперед, прямо к морде твари – мне уже было все равно, что она может со мной сделать. Главное – уничтожить ее, не допустить новых смертей. Позади стреляли, что-то кричали, но я уже ничего не слышал.

А потом я увидел Даклера.

Он выхватил меч и отрубил щупальца, которыми тварь прижимала жертву – слишком поздно, Хаммеру уже хватило. Он забился под потоком едкой крови, заорал – но так и не смог подняться.

— Стой! – в свою очередь заорал я. – Даклер, стоять!

Он не послушал. Следующим ударом он прошил твари голову, и я видел, как прозрачная зеленоватая жидкость залила его руки по плечи. Мне почудилось, будто я чувствую запах сгорающей заживо плоти. Даклер даже орать не мог. Так бывает, когда глотку перехватывает от боли. Он так и замер, а тварь забилась, вдребезги расшибая пол и стены, потоками расплескивая грязную воду и невольно придавливая Хаммера. Я услышал влажный чавкающий хруст костей, Даклер отлетел и кубарем скатился в поток.

— Я гриб нашел!.. – орал откуда-то сбоку Артемис. – Я гриб нашел!..

Осколок плиты врезался в ногу чуть повыше колена, боль ослепляла, но я, хоть и хромой, продолжал бежать вперед. Это описывать долго, на деле все произошло за каких-то несколько секунд. Наконец, оказался прямо у раскрытой пасти.

— Жри, сука. – Я еще успел удивиться, увидев свою собственную руку – грязную и окровавленную, которая резко выдернула чеку и швырнула гранату. Затем, оттолкнувшись как можно сильнее, прыгнул в ответвление коридора, с плеском ныряя в мутный поток.

Оглушительным громом взрыв прокатился по подземелью, и все задрожало, а потолок сыпанул каменной крошкой. Мимо пронесся огненный вал, и еще долго гудело, успокаиваясь, где-то в глубинах катакомб. А я съежился в подводной яме, закрывая голову руками и зажимая уши.

И когда все стихло, а я по-пластунски выполз обратно – встать я не мог – твари больше не было. И вода в потоке дымилась едкой кислотой. Из-под груды кирпичей, мутивших воду рыжей пылью, поднялся человек, и я не сразу узнал в нем Артемиса. К груди он прижимал кашляющего и захлебывающегося Даклера, рукава у которого вместе с руками превратились в дымящееся черно-кровавое месиво. Взгляд у Фиара сделался вполне осмысленным. От шока, наверное. Это ненадолго. Скоро его снова понесет.

— Больше никого? – спросил Артемис. Я покачал головой.

— Теперь бы еще домой добраться.

Артемис кивнул – и вдруг скривился и рухнул в воду. Я в последний момент успел заметить у него рану через полгруди. Осколочное, наверно.

Кондор.

Когда я вошел, раненая девочка беспокойно завозилась, но я и не собирался ее убивать. Просто разглядывал, невольно ища характерные признаки заразы, искал и не находил. Проклятие изменило ее внешность – но ни звериного оскала, ни холодного блеска в глазах не было.

Странно.

— Добрый… вечер…

Едва расслышал.

— Добрый, – отозвался я, присаживаясь на край постели.

Девка тоже разглядывала меня. Наверное, вспоминала последний разговор.

Разумеется, ее надо убить – и людям безопасней, и ей не мучиться. Она добрая, и доброта прямо-таки в глаза бросается. Что с ней будет после первого убийства?.. Сколько еще разум будет сопротивляться проклятию, мучительно медленно, необратимо сдавая позиции?.. Бедняжка.

Что ж, оборотень есть оборотень. Принимая обманчиво-звериный облик, он не оставляет ничего от человека. Это монстр, чудовище, куда крупнее и опаснее обычного зверя. Каким бы ни был человек – добрым, волевым, жалостливым – в обращенной форме он всегда смертельно опасен. Постепенно хищная тварь вытесняет личность. Поэтому хороших оборотней не бывает. Эта девочка заражена относительно недолго. У матерых оборотней не бывает таких трогательно распахнутых, немного испуганных глаз. И регенерация быстрее. А со временем она превратится в убийцу, даже если пока таскает только кур. Да и устав никто не отменял…

Оборотница, вероятно, чувствовала ход моих мыслей и следила за мной во все глаза, насколько ей позволяло состояние.

— Благодарю за предупреждение об опасности, – сказал я.

Девка на секундочку прикрыла глаза.

— Все равно… я опоздала… – сказала она. – Вы справились сами…

— Не имеет значения, – заверил я. – Вижу, тебе лучше? Я задам несколько вопросов, а потом будешь снова отдыхать.

Раненая кивнула. Лампа и камин бросали золотистые отсветы на ее смуглую кожу, а из-за неровного освещения на лице залегли глубокие тени, создающие тревожное впечатление.

— Тебя как звать-то? – спросил я.

— Эндра.

— Ты ведь из подземелий? Не видела там наших?

— Видела… отряд, – отозвалась Эндра. – Они в меня… стреляли… И еще один раз слышала… они мимо шли… Там кто-то живет, – неожиданно закончила она.

— Твари там живут, – ответил я, но девка помотала головой, отчего сразу же скривилась.

— Люди, – сказала она.

— Люди? – удивился я. – Ладно. Благодарю за информацию. Отдыхай.

Я, было, поднялся с места, но тут девка перехватила мою руку. Пальцы у нее были холодные и слабые.

— Обещайте… – выдохнула она, – что убьете только когда приду в себя совсем… Я не хочу вот так… во сне… Я хочу чувствовать… обещайте…

Дэннер

А надежные тут коммуникации. Шесть взрывов выдержали. Ну, будем надеяться, что ребята справятся. Ага, куда ж им деваться...

Мне перевязали заново рану и сунули тарелку с едой. Девочка, ее звали Лаура, рассказывала про охотников. И по мере ее рассказа и узнавания новых подробностей мне все больше становилось ясно, что жизнь в подземном городе не настолько идиллична, как может показаться на первый взгляд.

Так, например, я узнал про цель воровства детей, про интриги местной власти, и даже про гибель девочки-призрака. Становилось грустно и очень-очень противно.

— У нас есть устройства, – неожиданно проговорил Артур – парень, который меня сюда привел, – позволяющие нам идти по верному пути. – Он поднял руку и медленно расстегнул воротник куртки. На груди заметно выделялся удлиненной формы бугорок. – Их оставили нам в наследство наши далекие предки для того, чтобы не дать нам наделать ошибок. Они есть только у охотников, потому что охотники их нашли в заброшенном квартале.

Я, наконец, начал кое о чем догадываться.

— Именно поэтому Майя и привела меня к охотникам, – практически без вопросительной интонации уточнил я. – У нее просто не было выбора.

Артур кивнул.

— Да.

Что ж, это многое объясняет. Я заметил, что ребята рассказывают образно, обходными путями – а зачастую и попросту не заканчивают мысли. Иначе... Что?..

— И вы хотите, чтобы я уничтожил центр управления.

Ребята оживились. На их счастье, я сообразил, что к чему достаточно быстро – видимо, они ожидали, что будет сложнее.

— Да! – Лаура даже привстала. – Пойми, ты здесь единственный, кто способен это сделать!

— Ясно. – Я усмехнулся. – Что ж, вставай, поднимайся, рабочий народ. Вперед, на баррикады. Показывайте ваш компьютер.

Мне вернули оружие и личные вещи, но куртку не отдали. Впрочем, от нее мало, что осталось. Пришлось геройствовать в полураздетом виде, но это ничего. Холодно только – а когда это, интересно, меня беспокоили подобные бытовые мелочи?.. На все, что не смертельно, внимания обращать не следует, зачем же время тратить. Так и вся жизнь пройдет, пока будешь о мелочах думать.

Мы поднялись наверх и направились в центральный корпус. Лаура шла впереди. Я видел ее шуструю худенькую фигурку с остриженными под каре темными прямыми волосами. Остальные шли чуть поодаль, и я слышал только шаги. Мы обошли дырку в земле, миновали груду кирпичей и оказались перед входом в корпус. Здесь девочка обернулась и прошептала:

— Следи, когда выйдет охрана.

Фраза совсем невинная – если трактовать ее в буквальном смысле. Я кивнул и проверил крепления метательных ножей. Незачем расходовать патроны.

Охранники умерли быстро.

— Туда! – шепнула Лаура, которая все это время стояла, отвернувшись и старательно не замечая творимого мною точечного геноцида. И мы бегом бросились через широкую дорогу перед корпусом. Я даже успел на ходу вернуть себе ножи.

Артур встретил нас на крыльце.

Он молча указал куда-то вглубь темного вестибюля и первым метнулся в темноту. Нам, соответственно, ничего больше не оставалось, как его догонять, что мы и сделали.

Я ни о чем не спрашивал и ничего не уточнял, просто шел за ребятами. Они бы все равно не смогли мне ответить, и приходилось полагаться на сообразительность. Что ж, это мне всегда неплохо удавалось – удалось и теперь

Следующие двое охранников стояли у входа на лестницу – их я просто придушил – еще двое – у коридора левого крыла второго этажа.

Мне было непривычно и неприятно убивать людей. Если честно, до прибытия в подземный город я этим вообще не занимался – как-то прочно, непоколебимо устоялось в подсознании беспрекословное табу, наверное, продиктованное каким-то древним, могучим инстинктом: Человек – не тварь. Человеческая жизнь священна, и подлежит защите и охране – всегда, везде, в любой ситуации, до последнего вздоха. Я где-то читал о руководящих нами инстинктах, знаю и о потребности человека оберегать и защищать себе подобных. Наверное, это и есть совесть – каждый раз мне приходилось мобилизовать всю волю на то, чтобы переступить через себя. Я успокаивал себя тем, что убиваю плохих людей, руководствуясь принципом меньшего зла, но знал, что это неправда. Просто у меня не было другого выбора. Я защищал свою жизнь, и жизни и свободу этих ребят – но для того кто-то другой должен был погибнуть, уйти, уступить дорогу. Уступить силой. Мне было противно до тошноты, я чувствовал в такие моменты ненависть не только к сложившейся ситуации, но и к самому себе, и руки вдруг отказывались подчиняться, становясь будто чужими, и менее быстрыми и точными были удары, движения, обычно такие привычно-легкие. Я ненавидел охотников, но еще больше ненавидел себя – за то, что убиваю их, будто тварей – внешне хладнокровно и безжалостно. Нет, я не изменюсь.

Несмотря ни на что я все же так и останусь самим собой. Я никогда не смогу привыкнуть к такому.

Подземный город диктовал свои законы – жестоко, равнодушно и беспрекословно. Здесь все было не так, как у нас, наверху, все иначе. Я был здесь чужим, и казалось, будто кровь вскипает в жилах от одной только мысли, что я мог бы здесь жить, и стать убийцей, а главное – принимать убийство человека как должное, так, как принимают и охотники, и охранники города, и вот эти ребята. Здесь убийство – норма жизни. Это только для меня – невообразимое святотатство. И для таких, как я.

Шаги были не слышны – мы шли практически бесшумно, без света, словно тени, ориентируясь на слух, обоняние и интуицию, а потому охранники даже не успевали сообразить перед смертью, кто, собственно, и откуда на них напал. И это было вдвойне противно. На войне, разумеется, все средства хороши – но, черт возьми, убиваешь – так убивай честно! Не равняйся тварям!

Ага, и уважай человеческую жизнь и право на ее защиту... А пока ты будешь так уважать – часовые запросто поднимут тревогу. И ничего у тебя не получится.

Мне было грустно. Грустно и невероятно, невыразимо противно.

Ладно, что-то я разнылся. Можно подумать, любовный роман пишу – а не отчет. Не подумайте, что я перед вами оправдываюсь за всю эту грязь, нет. Не перед вами. Перед самим собой.

Ласточка... Отчего-то возникло странное желание обнять ее, прижаться к ней, будто к матери. Чтобы поняла, успокоила, сказала, что все хорошо. Странно. Почему так? Раньше со мной никогда такого не бывало. Может, потому, что раньше я никого не любил по-настоящему.

...Едва только я об этом подумал – как вдруг инстинктивно ощутил ее присутствие. И это ощущение меня добило окончательно.

Все, добровольно сдаюсь в психушку. И больше спорить не буду! Правы, похоже, Кондор и компания – я ненормальный. Впрочем, я и раньше этого не отрицал... А теперь, видимо, рехнулся окончательно и бесповоротно. Ну, откуда тут взяться Ласточке?!

Тем не менее, идущая впереди Лаура тоже остановилась. Я чувствовал ее замешательство. Остальные едва на нас не налетели.

Щелкнул предохранитель в моей руке. Тишина, казалось, зазвенела, точно перетянутая струна. Я стоял в непринужденной, расслабленной позе, готовой в любое мгновение обратиться в боевую стойку или стремительный удар. Привычка – твари чувствуют человеческое напряжение на уровне инстинкта. Если хочешь остаться в живых – не привлекай внимания.

Но это не твари. Это человек. Не охотник.

Не враг. Растерян. Боится. Готов сражаться до конца. В принципе, храбрый, но сейчас немного напуган, хотя больше заинтересован нами. Эмоции будто вились в скудном холодном воздухе цветными струйками – я читал их, словно книгу.

И вдруг – что-то резануло по сердцу, теплое, сильное, упругое, родное, пронзительно-щемящее. Ни с чем не спутать.

С ума сойти. Я впервые в жизни – или, точнее, на своей памяти – не поверил своим ощущениям. А между тем, они меня ни разу еще не подводили. На той же памяти.

Но этого не может быть. Просто не может быть.

Или... Хотя... Почему это – очень даже может!

Я медленно подошел к стене и опустился на колено, вернул предохранитель на место. Голос куда-то пропал, и у меня получился только хриплый полушепот.

— Ты здесь?.. Откуда?

Она замерла. Затем осторожненько переменила позу. Голос прозвучал полуслышно.

— Дэннер?..

У меня будто гора с плеч свалилась.

— Дэннер, Дэннер. Как ты... – А, к черту!..

И я на какое-то мгновение просто перестал себя контролировать – этого мгновения мне хватило, чтобы, – пожалуй, чересчур резко и сильно, – обнять ее и прижать к груди. Как же я за нее беспокоился!.. Я даже не замечал, как руки мои гладят ее по спине, а губы почти беззвучно повторяют какую-то романтическую ерунду – да это было и неважно. Важно то, что она жива и невредима. И больше мне ничего не нужно. Клянусь, ничего.

Из бешеного водоворота эмоций меня вызволил голос Лауры – будто рыболов выдернул на леске пескаря.

— Дэннер! С тобой все в порядке?.. Ответь!

Я вдруг обнаружил нас всех в непроницаемой темноте подземелья и заставил себя выпрямиться и отозваться.

— Да, все хорошо. Здесь мой друг.

Ласточка вздрогнула.

— Друг? – удивилась Лаура, осторожно делая шаг в нашу сторону. – Какой друг? Откуда?

— Меня схватили и притащили сюда, – на удивление толково поведала Аретейни. – Меня и Нэйси. Я ее искала только что.

— Ага, – протянул я, неосознанно перебирая ее волосы – она так и не подняла головы от моего плеча. – А здесь-то вы чего забыли?

— Вас, – простодушно ответила Аретейни.

Чего?!!

— Убью, – прошипел я. – Мы бы и без вас не пропали. А теперь – что мне с вами делать?

Тут Ласточка вырвалась.

— Да мы вас искали! – яростно зашипела она. Мне показалось, будто голос подозрительно задрожал. – Мы едва с ума не сошли, к твоему сведению! Здесь – вы справились бы! Кому ты заливаешь, Дэннер?! Уж не ты ли мне тут расписывал, как опасно здесь?! Да мы больше половины народу потеряли, пока сюда шли! И ты ушел один! Раненый! И, подозреваю, знал, что, скорее всего, не вернешься! Ты что, издеваешься?! Лесли – ребенок! Я... помочь, вообще-то, хотела-а... – На этой торжественной ноте Ласточка всхлипнула и – сдавленно разревелась, закрыв лицо ладонями. Я почувствовал ее движение.

Проклятье! Туман! Да что ж я за идиот-то такой! И шагу не пройду, чтобы на кого-нибудь – что вы, что вы, абсолютно, совершенно, определенно непреднамеренно, черт побери! – не наорать и не обидеть! Да чтоб меня душегубка лесная прикончила! С особой жестокостью! Вечно так – люди как лучше хотят – а я им, на здоровье, вот моя искренняя благодарность!

Эх, в туман меня три раза. Я едва удержался, чтобы не зарядить себе кастетом в зубы – додумался, кого обидеть! Именно ее! Очень хотелось извиниться, но лучше мне сейчас ей ничего не говорить – только разругаемся.

— Идем с нами. Я, конечно, понимаю, что ты на меня злишься, но одну тебя больше не оставлю. Мне так будет спокойнее. – Я поднялся и протянул ей руку. – Вставай.

Я почувствовал, как прохладные пальцы обхватили мою ладонь – но подняться Ласточка отчего-то не смогла. После второй неудачной попытки она отпустила мою руку и выдала:

— Знаешь, вы лучше идите, а я вас тут подожду.

Вот так вот. Помощница...

Я вздохнул и вернулся обратно на пол.

— Да ну. И в чем же причина? Слушай, прости меня. Я просто испугался. Честно.

— За кого?

— За тебя. Прости. Ты встать можешь?

— Нет, – после недолгой паузы призналась она. – У меня сотрясение и кровопотеря. Я сюда-то еле добралась. Я подожду, хорошо?

— Ласточка... – Я подался вперед, нашел в темноте ее ладонь и осторожненько сжал ее пальцы. – Ты настоящий друг. Я тебе очень благодарен, правда. Но ты уж постарайся больше так собой не рисковать, а? Хотя бы ради меня.

Рука ее вздрогнула.

— Тебе-то до меня что за дело?

Ну да, и, правда, с чего бы это мне. Она-то ничего не знает. Я невольно стиснул зубы.

— Есть мне до тебя дело. Поверь.

— Но мы же не можем ее здесь оставить, – резонно заметила Лаура, которая, оказывается, все это время стояла совсем близко.

— Вы побыстрее не можете? – раздраженно прошипел Артур, перекидывая автомат поудобнее.

— Стараемся, – огрызнулся я. Тоже мне, часы с кукушкой. А понять его очень даже можно.

— Дэннер... – неожиданно произнесла Ласточка, свободной рукой коснувшись моего плеча и, разумеется, наткнувшись на бинты. – Что с тобой? Серьезная рана?

— Нет. – Я решительно подхватил ее подмышки и поднял с пола, отчего «несерьезная рана» протестующе дернула с такой силой, что перед глазами взорвался каскад серебряных звездочек. Так... главное, чтобы она не заметила. – Не можешь идти – так я помогу. Одна ты больше не останешься.

«Никогда, – мысленно прибавил я, перекидывая ее руку себе через плечо, как обычно таскают тяжелораненых. – И плакать ты больше не будешь, пока я жив.» Вслух озвучивать это было необязательно.

Аретейни

Дальше мы шли уже вместе. Трудно представить то облегчение, которое я испытала, узнав, что с Дэннером все в порядке. Правда, ему все же было очень тяжело – хоть и в темноте, а я буквально видела, что он изо всех сил стискивает зубы. Обычно легкое дыхание сменилось тяжелым хрипом, а моя ладонь, которую он придерживал у себя на плече, постоянно норовила выскользнуть из его пальцев – они сделались холодными как лед и влажными от пота, к тому же, он ощутимо хромал, хотя и старался этого не показывать. В общем, досталось ему, похоже, здорово, и я не переставала удивляться, как это он ухитряется идти практически ровно и не терять сознание.

Рана несерьезная, ага. Кого это он обманывает, медика? Эх, Дэннер. Нет, я бы тоже на его месте изо всех сил старалась не показывать слабости, ну так это ж я. Я советский человек, и я привыкла идти вперед, не замечая трудностей, как бы мне больно ни было. Нас так воспитывали, наше поколение. Быть сильными и храбрыми. Хотя, если у нас эти свойства – менталитет, то у них тут они просто жизненная необходимость, и с момента зачатия у человека в крови.

Гаджет неожиданно как будто бы ожил. В груди медленным крещендо нарастала пульсация – будто там забилось еще одно сердце, и каждый новый удар точно прижигал раскаленным железом – все сильнее и сильнее. Вначале ощущение было такое, будто ужалила пчела – затем жжение сделалось невыносимым.

И я не сразу сообразила, что это всего-навсего предупреждение. Я собиралась сделать то, чего мне делать, по представлениям вживленной в меня программы, не следовало.

Я вскрикнула и упала на колени. Голова взорвалась болью, пульс набатом ударил в уши, давление стремительно подскочило вверх, а сердце колотилось так, будто вознамерилось переломать мне ребра и улететь в теплые края. Я смутно слышала голос Дэннера, который меня звал, затем ощутила, как меня подхватили и куда-то несут, затем режущим лучом вспыхнул свет фонаря. Боль словно электрическими разрядами прошила тело, побежала по нервам, не оставляя без внимания ни единого сантиметра. Череп, казалось, сейчас лопнет как перезрелая груша. Мамочки... так вот ты какой, робот-куратор...

Одновременно с тем взвилось в груди стальное упрямство – много хочешь, машина! Я не обязана тебе подчиняться. По какому праву ты меня мучаешь?! Вот теперь – точно, из принципа, не подчинюсь! Слышишь?! Из принципа, мать твою! Партизаны не сдаются!

Однако упрямство меня отнюдь не спасало – наоборот, делало еще хуже. Все же, гаджет был сильнее, но признать это означало признать свое поражение, чего я себе вот уж точно позволить не могла.

Ну и ладно! Умру – а не сдамся!

Прощайте. Было приятно провести с вами время.

— Дэннер... – из последних сил прошептала я. – Дэннер, я люблю тебя.

Все равно терять нечего.

Дэннер

Она что-то сказала – я не разобрал, что именно и забилась, словно в агонии. Раны будто взбесились, но я не замечал боли. Ударом ноги распахнул первую попавшуюся дверь, – палата, – бегом преодолел несколько метров до ближайшей больничной койки и осторожненько уложил Аретейни на нее. Койка была надежная, металлическая, за годы одиночества не обветшала, и разваливаться явно не собиралась. Сквозь звон и шум, сквозь темноту в глазах, сквозь боль и слабость тревожным огоньком билась только одна-единственная цель – спасти любой ценой. Вот теперь я знал, что поступаю правильно, но сейчас мне было наплевать на все в мире правильности и неправильности – черт возьми, если она умрет – мне тоже не жить! И думайте обо мне все, что захотите – и что я безумец, псих, ненормальный, что я не выполнил задание и свой долг перед родным городом и товарищами, что за несколько дней нормальные люди так друг к другу уж точно не привязываются – так ведь я и есть ненормальный! Мне оранжево все, что не фиолетово, и в туман ваше чертово мнение!

Аретейни корчилась и задыхалась, и мне приходилось одной рукой держать ее голову, чтобы не разбила об спинку кровати. Ребята стояли чуть поодаль и как-то подозрительно молчали.

Да что происходит, черт возьми?!

Я обернулся.

— Хотя бы света дайте, о большем не прошу. – Голос прозвучал хрипло. Лаура какими-то деревянными движениями приблизилась ко мне и направила луч фонаря Ласточке на грудь, в вырез блузки. Кажется, я эту блузку когда-то на Лидии видел, мелькнула совершенно неуместная мысль. Какая, в сущности, разница. Да и Лидии на самом деле не существует. Она мне приснилась, вместе со всем Городом... Нет ведь на свете больше ничего, помимо темноты и извечного душного каменного холода подземелья... Под землей теряется ощущение времени и реальности. Люди созданы для жизни на поверхности. Благо, галлюцинации пока что, не начались. Но это только пока.

Кожа меж ключиц покраснела и вздыбилась валиком.

Я ощутил, как похолодели пальцы.

То же, что и у ребят. Устройство автоматического контроля.

И оно ее сейчас убивает.

И когда они только успели?..

Ну уж, нет!

Злость захлестнула, заставив распрямиться пружиной. Пальцы сжались в кулаки. Вот, значит, как, стало быть. Наших воруете.

А вот за Ласточку вы умрете. И на этот раз я ни на секунду не пожалею о своих действиях. Пишите некролог, твари.

В груди будто взорвалась граната, алая пелена застлала глаза – а я больше себя не контролировал. Я с трудом узнавал в каком-то зверином рычании собственный голос.

— Не вздумай умирать!! Слышишь?!.. Только посмей мне тут умереть!.. – Руки вдруг сами ухватили ее за плечи и основательно встряхнули. На мое счастье, устройство слежения убивало медленно – наверное, оно так было запрограммировано с целью достижения наибольшего эффекта запугивания. Должно быть, охотники не одного и не двоих товарищей таким образом похоронили. Держали на руках умирающих, без возможности помочь. Теперь все ясно...

— Ласточка! Ты меня слышишь – или нет?!! Я сказал, держись! Держись, прошу тебя, держись, мать твою!.. Ты мне нужна, слышишь?!! ТЫ МНЕ НУЖНА!!!!

Ну уж, нет. Ни за что. Ни за что и никогда. Я не сдамся.

Я обеими руками рванул на ней блузку – пуговицы брызнули градом – одной рукой накрепко прижал ее к кровати, к жалобно заскрипевшему матрасу, другой – выхватил нож с пояса и полоснул поверх маленького валика под кожей. Слишком резко – кровь забила ключом, заливая бледную Ласточкину кожу и мою руку, а я отшвырнул нож и – вцепился пальцами в плоть. В тот момент мне было неважно, что руки грязные, что я рискую добить ее и, в конце-то концов, причиняю ей боль. Я не знал, сколько у меня осталось времени. Искать антисептик, останавливать кровь, осторожненько резать продезинфицированным предварительно ножом – было некогда. Аретейни могла умереть в любое мгновение. Гаджет был пластиковым, гладким и теплым, словно уже прижился в груди у Аретейни, он бил током и выскальзывал из пальцев, горячая кровь заливала руку. Я услышал, как сдавленно вскрикнула Лаура, как подбежали к нам остальные ребята.

— Командир, что вы делаете?! – где-то на грани восприятия пискнул голосок Лесли. Я, наконец, буквально выскреб гаджет из плоти – вот тут-то он и застрял. Ласточка заорала вдвое громче, захрипела и потеряла сознание, а я только сейчас заметил тоненькие, почти неразличимые, нити, устремляющиеся куда-то вглубь тела. А, чтоб тебя. Нет командира – нет и армии. Зачем они нужны-то – без командного устройства? Я посильнее рванул чудо техники на себя – и ниточки оборвались.

Аретейни перестала биться и расслабилась. Я вытер пот со лба и зачем-то сунул гаджет в карман.

— Так, ребята. А теперь помогите мне, пожалуйста. Будете ассистентами хирурга в полевых условиях.

Я осторожно вытянул все ниточки, промыл и зашил рану. Теперь шрам будет, но это ничего. Главное – жива.

Жива...

Я вдруг почувствовал тяжелую, свинцовую усталость, и что раны, оказывается, все еще болят. И – как был, стоя на коленях у кровати, так и опустился куда-то Ласточке на живот. Сил не осталось.

Кто-то прикоснулся к плечу. Лесли.

— Команди-ир... с вами все в порядке?

— Она жива? – только и выговорил я, не делая в корне бессмысленных сейчас попыток пошевелиться.

— Что? – удивилась Лесли. Что это со мной? Я же чувствую ее пульс. – Жива, командир, не беспокойтесь. Может быть, вам чем-нибудь помочь?

— Убить, – отозвался я. – В порядке эвтаназии.

Ладно, надо вставать. Я приподнялся.

— Лесли. Там у меня в аптечке болотно-зеленая коробочка. Найди мне ее, пожалуйста.

Должно помочь. Ненадолго – да мне надолго и не надо.

Щелкнула крышка, ампула прохладным хрупким цилиндриком легла в ладонь. Я сломал ей носик, набрал темно-красной жидкости в шприц. Нашел на сгибе руки вену. Наркотик огнем заструился по жилам. Действовал он мгновенно.

— Командир... – Лесли опасливо подняла брошенную ампулу и покрутила в пальцах. – А это не...

— Молчать, – резко оборвал я. Незачем. Есть у меня одна догадка, и я надеюсь, что поступаю правильно. Впрочем, другой возможности у меня сейчас и нет.

Лесли насупилась. Ребята в ожидании расселись на остальных кроватях – не тащить же Ласточку на руках. Мне нужны свободные руки.

У меня есть только час. За это время необходимо найти Нэйси и взломать наверняка засекреченный компьютер – да так, чтобы гаджеты при этом нечаянно не поубивали своих подопечных. А я в этом деле ни сном, ни духом. У нас в городе, вообще, нет никакой электроники, поскольку у нас спутников нет. Ничего сложнее телеграфа и телефона у нас отродясь не водилось, я о компьютерных технологиях только в старых книгах читал. Что делать – загадка.

Выходит, спутники все же есть – как-то же все это у них работает. Да еще и под землей... Интересно. Я собрал аптечку и засунул обратно в сумку.

— Дэннер... – едва слышно донеслось с кровати. – Зачем это я тебе нужна, интересно?..

Так она слышала. Меньше орать надо было. Что ж, я и не секретничал.

— От любопытства кошка сдохла. С тобой все в порядке?

Она после нескольких неудачных попыток, все же ухитрилась завязать блузку узлом под грудью, чтобы не распахивалась, и приподнялась.

— Вроде. Так я тебе нужна?

Да что же это такое! Ну, наговорил лишнего – так это не повод теперь всю жизнь мне это припоминать. С кем не бывает.

— Больше всех на свете, – серьезно отозвался я. Не поверила. По глазам вижу.

— А зачем?

— Ты другие слова знаешь? – поинтересовался я. Ласточка вздрогнула, будто я ее ударил, и откинулась обратно на подушку.

— Ясно.

— Что тебе ясно?

— Да так... Пойдем Нэйси искать?

— Слушай. – Я решил оставить странные вопросы до лучших времен. – Ты в электронике разбираешься?

Она удивленно распахнула глаза, снова обернувшись ко мне.

— Смотря, что нужно сделать.

Я устроился у нее в ногах на кровати. Матрас жалобно скрипнул, жалуясь на нелегкую жизнь.

— Уничтожить командный центр, который распоряжается вот этими вот машинками. – Я продемонстрировал ей гаджет. Она пожала плечами.

— Попробую. – Улыбнулась. – Думаю, у нас все получится.

Кондор.

Я серьезно поглядел на нее и сказал:

— Обещаю.

Уж это я могу обещать. По крайней мере, повременить, пока она не представляет опасности. Сейчас она подняться-то не может – куда ей охотиться.

Как бы там ни было, проклятие хотя бы в этом играло ей на руку – девочка быстро восстанавливалась. Человеком она бы не выдержала таких ран.

…Правила убийства оборотня просты. Вначале стреляют в лапы. Попади ты первый раз в корпус – второй раз можешь не выстрелить вообще. А затем – в сердце. Сейчас вы скажете: жестоко. А я вам скажу, памятуя, как ликантроп обычно забавляется со своей добычей, что не жестоко – а слишком гуманно.

Уже на следующий день девка садилась в постели. Отказывалась от любой помощи, краснела, когда Лидия подсовывала ей «утку» и ела самостоятельно – руки дрожат, ложку роняет – но ковыряется. А еще через два дня я, войдя в комнату, обнаружил пустую постель. Сама раненая стояла около окна, держась рукой за раму. Бледная, зрачки расширены – наверное, в глазах потемнело. Я еле успел ее подхватить. Она была маленькая, худенькая – и так-то мало весила – а во время болезни исхудала еще больше, и я почти не почувствовал ее веса. Как кукла.

— Что за дела? – отчитал я. – Хочешь отсрочить момент выздоровления? Тогда способ удачный.

Рыжая немного пришла в себя и виновато вздохнула.

— Я больше не могу лежать, – сказала она. – Может, я чем-нибудь помочь могу?

— Кому? – не понял я.

— Вам… Я могу что-нибудь полезное сделать…

— В таком состоянии самое полезное, что ты можешь сделать – это лежать и лечиться, – строго одернул я.

Девка притихла. Я прекрасно ее понимал. Ужасно чувствовать себя слабым, когда самому ложку удержать – уже подвиг. Когда разум оправился и требует деятельности, требует работы, а тело отказывается подчиняться. Когда час за часом, день за днем видишь одну и ту же стену перед собой, знаешь каждую трещинку в потолке, каждую складочку одеяла.

Я заходил ее навещать довольно часто. Во-первых, чтобы контролировать ситуацию. Во-вторых, девка рассказала мне интересные подробности. Так, я узнал от нее, что в подземельях живут люди. Любопытно. Собственно, все это можно было выспросить за первые две встречи, но я заходил чаще. Признаюсь, мне нравилось разговаривать с рыжей оборотницей. И приятно было видеть, как она с каждым днем все больше приходит в себя. Сам не знаю, почему.

Черт, кого я обманываю?.. Себя? Мне было жалко девочку. Да что тут разговаривать… и за взрослых-то душа болит, а уж тем более невыносимо, когда становятся монстрами такие вот – юные, наивные, еще не успевшие толком пожить, которым в школе задачки решать надо, в салочки играть, дневнички вести! А не корчиться в судорогах, превращаясь в кровожадную тварь.

Уж сколько раз мы терпели поражение, сражаясь с проклятием – не перечесть. Пытались вывести лекарство, запирали и связывали зараженных, когда становилось ясно, что ничего не получилось, искали хоть какой-то способ если не вылечить – так хотя бы адаптировать оборотня к жизни в городе. Мы опирались на то, что оборотни всеядны, и кормили несчастных тварями. Зараженные ели и облизывались.

А ночью рвали самые крепкие цепи, выламывали самые надежные двери и – убивали. Потому что сыт оборотень тварями, но самое желанное лакомство – человек – манит его как наркотик. Этот же наркотик уничтожает в нем последние остатки разума.

Я знал, что девчонку не спасти. Знал. И почему-то все равно надеялся.

В который раз.

Оборотни ее теперь обратно не примут. Мы – должны убить. Деваться ей некуда. Но про ее ликвидацию мы больше не заговаривали: мне нечего было добавить, а Эндра чувствовала, что это не та тема, которую следует обсуждать со мной за чашкой чая.

Правда, как и все хорошее, это мирное времечко довольно скоро закончилась. Так уж жизнь устроена – она любит со вкусом проскрести мордой о стену.

Это случилось, когда рыжая уже достаточно оклемалась, чтобы вставать с постели. Она, конечно, была еще слабенькая, но уже расхаживала по комнате самостоятельно. Когда я в очередной раз зашел к ней, то увидел, что постель скомкана, окно раскрыто, а никакой девки нет и в помине.

Значит, обратилась и убежала – этаж-то второй, без обращения никак. Я вздохнул и выпрямился. Что ж, рыжая, ты сделала свой выбор.

Смешно. Но я почувствовал облегчение.

Дэннер

— Я не могу встать, – честно призналась Аретейни. – Может быть, – тут она приподнялась и отчаянно попыталась собраться и разговаривать громче и понятнее, – может быть, нам стоит сделать так: вы ликвидируете охрану, вернетесь за мной и отнесете меня к компьютеру. А я уж там, на месте разберусь. А?

Слово-то какое. Ликвидировать. Будто бы речь идет о неодушевленном предмете.

— Снова ликвидировать охрану... Ладно. А ты как же?

Но она, вместо того, чтобы ответить на вопрос, удивленно на меня покосилась.

— Дэннер, что с тобой? Это же враги... Разве нет?

— И ты туда же? Враги, разумеется. Но это люди – люди, ясно вам? – честно попытался растолковать я. – Живые люди.

Повисла недолгая пауза, которая вскоре была нерешительно прервана Лаурой.

— Так должны быть мертвые.

— Кому должны?.. – Я махнул рукой. Нет, мы разговариваем, должно быть, на разных языках. А если серьезно – язык у нас с ними один и тот же, просто наречия немного разнятся. Иногда это препятствовало свободному общению, но обе стороны достаточно быстро адаптировались. – Ладно, черт с вами. Если потребуется чья-то смерть – обращайтесь. Без выходных и перерывов на обед.

Ласточка пожала плечами.

— А я останусь здесь. Подожду вас.

В общем-то, она права. Другого выхода и я не видел.

— Ладно. – Я протянул ей пистолет и две коробки с патронами. Затем добавил к общему комплекту свой фонарь. Оставлять ее одну очень не хотелось – да что ж поделаешь.

А я, между прочим, слово дал. Черт...

— Вы там поосторожнее, – улыбнулась Ласточка. Я пожал ей руку и развернулся к выходу. Когда мы тихонько прикрыли за собой дверь, я услышал щелчок предохранителя, затем исчезла полоска света из-под двери. Умница.

— Ты остался без оружия, – недовольно прошипел мне Артур.

— С чего ты взял? – искренне удивился я. – Очень даже с оружием.

Артур возмущенно прищелкнул языком и замолчал. В самом деле, отсутствие огнестрельного оружия не значит отсутствие оружия в целом. Но объяснять что-либо сейчас не было времени.

У меня, в общем-то, ни на что не было времени. Через час действие наркотика завершится, и мне очень-очень повезет, если я останусь в живых. Пока что, я чувствовал себя прекрасно, и даже боль, казалось, притупилась, и раны не дергали. Но я знал, что это ненадолго. Ампулы выдаются один раз, и предназначены они для крайнего случая, когда сил уже не остается, а победить – надо. Вот тогда-то ты и должен осознать, что безопасность твоих сограждан, по сути, важнее твоей жизни и принять как должное этот факт, принять за аксиому необходимость твоей жертвы и провести последний час твоей жизни с максимальной пользой для общества. А поскольку ты и без того стараешься всю жизнь приносить обществу максимальную пользу и знаешь, что можешь умереть в любой момент – так ничего, по сути, и не меняется.

Мне нужно спасти детей и раненую женщину. Чем, скажете, не крайний случай? По-моему, я действую строго по инструкции.

— Командир...

— Да. – Я обернулся. Лесли вскрикнула. – Что с тобой?

— Со мной? – выдавила Лесли, не отрывая распахнувшихся глаз от моего лица. – Вас зацепили?!.. Да?!..

Нет, вроде.

— С чего это ты взяла? – осторожненько уточнил я. Лесли зажала рот ладошкой.

— У-у вас глаза были зеленые! – донесся ее приглушенный голос.

— А стали?.. – не сообразил я, даже останавливаясь. Остальные затормозили следом.

— Черные, – отозвался вместо Лесли Артур. – Зацепили, точно.

Лаура шагнула поближе. Я не отвел взгляда – пусть себе разглядывает. Правда, светить фонарем в глаза при этом вовсе необязательно.

— Зрачки расширены, – наконец, резюмировала она. Голос сделался жестким. – Что это было за лекарство?

Ну, ни фига себе. Видали наглость?

— Значит, так, – ледяным тоном произнес я. – Сейчас все брошу и уйду отсюда, к чертовой матери. И разбирайтесь сами с вашим компьютером.

Сердце билось ровно и спокойно, как и всегда. Наверное, не знало, что сейчас гонит по венам отраву, каждым ударом приближая смерть. Я почти физически ощущал, как уходит песком сквозь пальцы мое время, утекает, убегает, уносится. А мы тут встали как пограничные столбы посреди коридора!

Ребята притихли. И молча двинулись дальше.

— Командир!.. – всхлипывала Лесли, которая висла на мне, цепляясь за ремень. – Командир, что с вами?!..

...Мы влетели в небольшую комнатку в самом конце коридора, расстреляв все патроны на охрану у дверей. Их было человек восемь. Затрещал автомат, загремели выстрелы, взвизгнул распоротый ножами воздух, захрипели раненые. Одна пуля ответным выстрелом прошила мне бок, рядом упал друг Лауры, имени которого я так и не узнал, сама Лаура метнулась на пол, перекатываясь колесом в позиции, в которой сложнее всего подстрелить. А вот это вам за Ласточку, подумал я, мечом добивая последнего. Он это был, или не он – какая, в сущности, разница. Все они из одной команды.

Путь был свободен.

Посередине комнаты действительно мерцал монитор компьютера. А перед ним сидел человек, при виде нас обернувшийся. У него было бледное усталое лицо, темные волосы и тихий, низкий голос.

— Здравствуй, Лаура. Здравствуй, Артур. И вам привет, люди с поверхности.

Я опустил оружие.

— Приветствую. А ты знал, что я приду, не так ли?

— Разумеется, – послышался знакомый голос – и откуда-то из темноты вышла Майя. – Мы тебя ждали.

— Вот как.

Я начинал догадываться, в чем тут состоит правда, но верить в нее уж очень не хотелось.

Майя кивнула.

— Да. Вы можете быть свободны.

Якобы раненая Лаура распрямилась. Впрочем, она тут же согнулась в легком поклоне.

— Вот, значит, как вы хотели освободиться, – невольно усмехнулся я.

— А ты им поверил? – улыбнулся человек, закидывая ногу на ногу, закуривая сигарету и протягивая мне пачку. – Будешь?

Я вытянул сигарету.

— А я по жизни доверчивый. Они себя выдали только, когда началась перестрелка. Андрей из цеха тоже с вами? – зачем-то поинтересовался я. Мне отчего-то очень важно было знать, что хотя бы один человек здесь не является моим врагом. И я не ошибся.

— Андрей ничего не подозревает. Но свою функцию он выполняет успешно.

Я зажимал рану на боку, но кровь все равно сбегала ручейками сквозь пальцы и капала на пол.

— Нет, ты им правильно верил, – сказала Майя. – Они действительно на тебя надеялись. Но ты должен был догадаться, что куратор не обмануть. Это не человек. Они при всем желании не смогли бы обойти программу. – Тут Майя скинула плащ, затем стянула через голову балахон – и я увидел пропорции нормальной взрослой женщины. Только в миниатюре. Кирси. Маскировали ее под ребенка непропорционально большие для такого тела руки и ступни.

Интересно, есть в этом городе хоть что-нибудь настоящее?

— Схема предельно проста, – медленно произнес я. – Милиционер позвал тебя, ты, пока он меня штопал, связалась со своими, свои по нашей дороге сюда проработали план действий. – Я поднял взгляд и наконец-то закурил, вытерев окровавленную руку о штаны, чтобы не промочить сигарету. На рану можно было уже не обращать внимания. – Одно мне остается неясно – зачем столько жертв?.. Впрочем, это ваши издержки. Скажу только одно. – Я улыбнулся. – Я предполагал этот вариант и принял наркотик. И сейчас жить мне осталось... – быстрый взгляд на часы, – приблизительно сорок пять минут. По самым оптимистичным подсчетам. Так что, терять мне нечего. Остается только найти Нэйси и попрощаться с вами. – Я отшвырнул сигарету и быстро метнул нож. Человек в кресле захрипел. Голова откинулась назад, забулькало в разорванном горле. Я метнулся вперед, перехватывая Майю и швыряя ее о стену. Она захрипела и забилась, а в следующее мгновение мои руки сомкнулись на ее шее. – Где Нэйси?

Я видел ее глаза совсем близко – большие, блестящие, испуганные. И ее было уже не жалко. Никого из них не было жалко.

— А у тебя неплохо выходит. – Я сжал сильнее. Хрустнуло. – Притворяться жертвой. Говори. Ты все равно сейчас умрешь.

Майя перестала вырываться. Прохрипела:

— В подвале... там, где вы встретили вашу Лесли. Скажите... так она вам не дочь?

— Нет.

— Тогда... тогда зачем вы ради нее так рискуете?

Какая разница.

— Она мой друг. – Я выхватил нож и по рукоять всадил в сердце. Маленькое тело выгнулось в моих руках, забилось. Какое-то время я все еще видел совсем близко расширившееся зрачки. Затем взгляд погас. И отчего-то вспомнились Странники.

Я бережно опустил убитую на пол. Прости меня, девочка. Я действую по вашим законам. А ты могла мне помешать, и нет времени с тобой драться. В тумане сочтемся. Скоро.

Обернувшись на пороге, я вернулся назад. Выхватил меч и с размаху рубанул по системному блоку компьютера раз, другой, третий. Хлопнуло, треснуло, монитор замерцал и погас. Я услышал приглушенный, едва уловимый звон.

В подвал.

— Командир! – Лесли вдруг кинулась мне на шею. А я совсем уж, было, и забыл про нее. – Командир, что вы наделали!.. Вы же теперь умрете! Как же так...

Я подхватил ее на руки. Она была теплая, маленькая и хрупкая, словно котенок.

— Я не умру, Лесли. Обещаю тебе. Я никогда не умру. Я всегда буду с тобой. Мы вернемся. Вместе. – Я уткнулся носом в черные волны волос и усмехнулся. – Дочка...

Лесли всхлипнула, и я почувствовал, как детские руки изо всех сил сжали объятия.

— Только вы обещали. Помните!

— Помню, помню. – Я поставил Лесли на пол и хлопнул по плечу. Не стоило бы ей всего этого видеть. – Побудь с Аретейни, хорошо? А мы с Нэйси скоро к вам придем. – И я, не дожидаясь ответа, бегом кинулся по коридору.

— Команди-ир! – донеслось сзади. Я остановился и обернулся. Лесли догнала меня и, задыхаясь, полезла в карман. – Командир, я нашла ваш платок. Вот. – И она протянула мне сверток на ладошке. – Мы подружились.

Я не удержался от улыбки.

— В самом деле? Тогда оставь себе.

Зашуршал песок под сапогами – уже привычно. Кровь теплым щекочущим ручейком сбегала по коже. Все равно. Бесполезно перевязывать раны. К тому же, я не чувствовал сейчас никакой боли, и ощущение было очень странное – я знал, что у меня раны и ожоги по всему телу и не чувствовал их. Знал о кровотечении, но оно мне ничуть не мешало. А здорово так погулять перед смертью! Оно того стоит.

Я отсчитывал удары сердца, прислушиваясь к своему дыханию, хотя и знал, что еще рано. Есть... еще один... еще... еще не конец... успеваю. Успеваю... тук-тук. Еще есть время...

Скорее!

...Навстречу кто-то шел по затопленному коридору. В глаза ударил луч фонаря, и я невольно закрылся рукой.

— Командир!

— Нэйси? А я за тобой. Откуда ты здесь?

— Сбежала.

— Тогда скорее.

— Вы ранены?!

— Все хорошо.

— Да нет же.

— У нас мало времени.

— Почему?

— Если я свалюсь – обещай мне, что будешь делать только то, что я тебе скажу.

— Но командир...

— Это приказ! Обещай.

— Обещаю... Командир...

— Отставить.

— Слушаюсь.

Мы бежали по пояс в воде, и на волнах причудливо переливались блики. Красиво. Отчего-то я это заметил только сейчас.

Лестница. Первый пролет. Второй. Сердце бьется. Наверх, бегом, перепрыгивая через ступеньки.

— Ласточка!

Она села на кровати.

— Вы живые!

— Да. – Я подхватил ее на руки. Через дверь, бегом по коридору. Вынести, вытащить, успеть.

— Мы уходим?

— Да.

На повороте коридора у стены лежала Лаура.

— Что с ней? – Ласточка рванулась из моих рук, но я удержал.

— Я свободна. – Лаура слабо улыбнулась мне. – Дэннер, я свободна. Ты смог. Спасибо тебе.

— Да ладно.

— Прости за все.

— Прощаю.

— Спасибо.

Лаура откидывается назад, вздрагивает и закрывает глаза.

— Что происходит?! – Ласточка поудобнее обхватывает меня за плечи.

— Ничего. Мы уходим. Нет больше охотников. Нет больше жертв. Все освободились.

Как все оказалось просто.

— Дэннер...

— Не сейчас.

Снова лестница. Со второго этажа на первый.

— Ласточка. Послушай меня. Больше времени не будет.

— На что?! Дэннер!

— Я люблю тебя. Просто хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя, всем сердцем люблю. Ты можешь мне не верить. И лучше бы тебе действительно мне не верить. Но я говорю правду. Просто знай. А верить – верить мне необязательно. Ласточка...

Я споткнулся.

Сердце застучало медленнее. И что-то ударило. А я не сразу сообразил, что это земля.

— Дэннер!

— Командир!..

— Командир, вы же обещали не умирать! Вы обещали...

А я все сделал.

Жаль только, не все успел.

Обрез

Мы возвращались домой.

Мы – это все, кто остался – я, полубезумный Артемис и раненый Даклер. Мы его тащили на носилках, а он брыкался, стонал и метался. Правда, в сознание при этом не приходил.

Свежий ночной воздух ворвался в легкие, так, что немедленно закружилась голова. Мы словно опьянели этим воздухом, жадно вдыхая сладкий, пряно-свежий запах весенней ночи и такой родной аромат сосновой хвои. Как же хорошо... Мы не знали, сколько времени провели под землей. Но теперь мы дома. Мы выжили. Мы выполнили долг. Мы смогли.

...У моста одиноко стояла Алиса. Она молча кинулась к нам, но в каких-то нескольких метрах остановилась, будто налетев на невидимую стену. Она глядела на нас с какой-то безумной надеждой, широко распахнутыми глазами, и мне показалось, что в глазах у нее дрожат слезы. Чего ей от нас надо, интересно?

Алиса развернулась и унеслась в темноту. Я пожал плечами.

Вообще-то, ей опасно здесь одной гулять.

Тоже, что ли, хочет в патруль поступить?..

Отправив раненых в госпиталь, я направился с устным отчетом к Кондору, но Кондора на месте не оказалось. Интересно, куда это его понесло посреди ночи?

Я еще постоял в пустом полутемном кабинете, отрешенно разглядывая бумаги на столе и думая, ждать мне его, или не стоит. Наверное, стоит, но сил нет. Я очень хочу спать. Завтра поговорим.

Аретейни

Мысли путались. Сердце колотилось, словно бешеное. Дэннер лежал неподвижно, и дыхание его медленно угасало. Он и так был бледный, как известка, а в мертвенно-синеватом свете фонаря казался уже мертвым. И, судя по всему, страшной иллюзии пара шагов до правды.

Он действительно умирает. И, более того, он знал об этом.

Нет!! Только не он...

Ну почему, почему мне никто ничего не объясняет?!!

Лесли ревела и все трясла его за руку, Нэйси зачем-то все еще щупала пульс. Глаза у нее были распахнуты в пол-лица и рыжие-рыжие, будто апельсины, а губы сделались совсем серыми.

— Командир, вы же обещали!.. обещали!.. – словно заклинание, невнятно сквозь рыдания, повторяла Лесли.

Так, соберись, Аретейни. Ты врач, ты должна ему помочь.

Так я же не реаниматор... Что же делать...

— Лесли! – рявкнула я. Девочка захлебнулась слезами, вздрогнула и рефлекторно вскинула на меня глаза. Я понизила голос. – Что с ним?

— Ампула, – выдохнула Лесли, снова сморщивая нос и заливаясь слезами. – Это все ампула... Он какую-то гадость себе вколол... кра-асную-у...

Я сообразила, что от Лесли сейчас толку мало. Обернулась к ее сестре.

— Что за ампула, Нэйси? Ты знаешь?

Она медленно кивнула.

— Догадываюсь. Их в патруле используют, когда совсем выхода нет... Они мобилизуют резервные силы организма, это такой наркотик, который стимулирует мощный выброс адреналина в кровь, чтобы раненый приобрел силы и не чувствовал боли. Только это надо очень много сил, очень. Иначе человек умирает.

— Ясно. – Я уселась на землю, стащив с себя плащ и укрыв им командира. Он по-прежнему не двигался. В глазах темнело, и я свалилась возле него. Протянула ладонь, положив пальцы на пульс на шее. Я его почти не чувствовала. – Значит, нам остается только сидеть тут и ждать, сможет он выбраться или нет. Хорошего мало.

Лесли ревела. Нэйси потерянно сидела рядом, глядя в пространство.

— Ты сможешь... ты выберешься... – шептала я, неосознанно поглаживая его по руке. – Ты сильный... ты сможешь, ты обязательно вернешься... ты просто не можешь проиграть... ты же никогда не проигрываешь, я знаю...

Слезы солеными дорожками сбегали на губы, а я все повторяла и повторяла эти слова, словно заклинание, и сама не заметила, как движения мои в какой-то момент сделались осознанными, а слова превратились в заговор. Даже в груди вспыхнуло – до такой степени я в него верила.

А затем я уснула.

Видимо, сказалась усталость и недавние ранения.

Нэйси

Командир не может умереть. Как же так?! Это же наш командир. Он всегда был сильным, всегда побеждал! Сам, без посторонней помощи. Как же он может умереть?! Правильно, это просто абсурд. Ампула, там, или не ампула.

Лесли, кажется, совсем сбрендила. Она вдруг перестала реветь, полезла в карман и потащила наружу какую-то вонючую, мокрую, грязную тряпку – так это еще полбеды.

Она с ней разговаривать начала!

— Проснись, – шептала Лесли, приблизив губы к сомкнутым лодочкой ладошкам с тряпкой. М-да. – Проснись, я хочу тебя кое о чем спросить, проснись, ну пожалуйста...

Может, ее твари зацепили? Да вроде, непохоже.

И вдруг повеяло каким-то жутковатым холодком. Я обернулась и глазам своим не поверила – напротив Лесли стояла маленькая пухленькая девочка-призрак. Черноволосая, в белом пышном платьице. Стояла и тревожно смотрела не то на Дэннера, не то на Аретейни, не то на них обоих разом. Лесли шмыгнула носом.

— Скажи, пожалуйста, как ему помочь?

Я только рот открыла. И протерла глаза.

Не помогло.

Девочка-призрак присела на корточки и погладила командира по щеке.

— Он умирает, – зачем-то сообщила она. – Вы ему не поможете.

— Как, совсем?! – не выдержала я. Вскочила, глаза защипало. Я смахнула дурацкие слезы кулаком. Ну, чего я реву как какая-нибудь малолетка! Девочка кивнула.

— Вы – нет. Только я могу.

— Так помоги! – рявкнула я. – Чего стоишь. А чем ты можешь ему помочь, кстати?

— Я? – Она улыбнулась. – Я отдам ему свои силы, и он выживет.

— А много у тебя их, сил-то? – засомневалась я. Девочка снова кивнула.

— Для него – достаточно.

— А ты? – задала умный вопрос Лесли, вытирая нос рукавом.

— А меня не станет. – Девочка говорила легко, словно речь шла не о жизни и смерти, а о разновидностях кустовых роз. Голос ее доносился будто откуда-то издалека.

— Ой, – сказала Лесли.

— А тебе не страшно? – удивилась я. Девочка пожала плечами.

— Не очень. Только грустно немного. Это, наверное, как уснуть без сновидений. А он не боялся меня спасти. И я буду брать пример. Я буду такой же храброй, как и он. А еще – я хочу его отблагодарить за его помощь.

Лесли шмыгала носом. А у меня и слов-то не нашлось. Она же исчезнет. Совсем. Это же очень страшно – уйти в небытие. Девочка склонилась к командиру и будто бы поцеловала его в губы.

— А платочек сожгите, – сказала она. – Только подождите, пока я исчезну.

Я кивнула.

И отчего-то снова разревелась.

Эндра

Я сперва побаивалась Кондора – каждый раз мне казалось, что полковник проверяет, не пора ли меня застрелить. По его лицу всегда невозможно понять, о чем же он думает, а говорит он, и вовсе, мало. Но я читала в его глазах жалость – она и задевала, и одновременно с тем, давала слабую надежду. Несмотря ни на что, мне было страшно умирать, и полковник, кажется, прекрасно это понимал. А может быть, только она его и останавливала.

Поначалу он расспрашивал меня про подземных людей. Очень подробно и обстоятельно. Про людей я рассказала, что знала, а он все заходил и заходил почти каждый вечер. Как-то постепенно мы разговорились о всяком-разном. С ним было очень интересно. Но мне все не верилось, что полковник патрульной службы заходит только для того, чтобы справиться о самочувствии. А тем не менее, похоже, так оно и было. Может, ему одиноко? Во всяком случае, мне полюбились эти разговоры, и я часто ловила себя на мысли, что с нетерпением ожидаю его визита. Покидать комнату я была не в силах, а сидеть целыми днями в одиночестве ужасно трудно и тяжело.

Оказалось, что Кондор вовсе не такой суровый, как на первый взгляд. Ну, то есть, он, конечно, суровый… В общем, нормальный он мужик. И я к нему привыкла.

Мне уже казалось, что жизнь налаживается. Вот, выздоровею, устроюсь на работу. Это раньше меня никто не брал, потому что боялись, что я оборотень, а теперь, раз уж сам Кондор не спешит меня убивать, значит, все нормально. Интересно, а как же этот их устав? Может, оборотни как-нибудь приручаются?

Как выяснилось впоследствии, обрадовалась я рано. А вы думали, моя жизнь может наладиться? Что я не притяну к себе неприятности? Я тоже так думала. Зря. Все кончилось, как водится, внезапно. Ночью.

Я лежала без сна и дожидалась Кондора. Вернее, надеялась, что сегодня он найдет время зайти. За окном сыпал дождик, стуча в стекла и стекая по ним извилистыми дорожками. Я представляла, что дорожки настоящие, и выбирала: по какой бы я пошла? Где-то в перекрытии тихо поскрипывал жук-древоточец. Внизу слышались голоса – все занимались своими делами. Я невольно прислушалась, но Кондора не было слышно. Тогда я села и спустила ноги на пол. В глазах еще темнело от резкого движения, но раны уже не дергали болью так немилосердно, а просто ныли. Надо же, выкарабкалась. Ай да я.

Я встала и одернула рубашку (ура, на мне чистая рубашка!). Паркет холодил босые ступни, но мне это нравилось. Я подошла к окну и выглянула. Совсем стемнело. Створка окна было немного приоткрыта – без этого в комнате было очень душно. На лицо и грудь полетели прохладные капельки. Хотелось оказаться на улице, под дождем, выбраться, наконец, из этой могилы – четыре стены и койка. Раскинуть руки, и пусть мелкие колючие струйки бьют в лицо и спину… Вдохнуть в полную силу, закричать во весь голос, смотреть во все глаза, бежать изо всех сил, зная, что не свалишься через пару шагов от слабости…

Я передернула плечами и отворила окно чуточку шире. И подскочила от неожиданности.

В мокром темном прямоугольнике неожиданно возникла фигура. Она вскочила на подоконник и перекинула ноги внутрь. Я узнала одного из оборотней – волка, который меня едва не придушил в избушке, и отступила назад.

— Вижу, помнишь меня, – расплылся он в улыбке, спрыгивая на пол.

Я, было, раскрыла рот, но в горло тут же уперлось лезвие ножа.

— Молчать, – сказал волк. – Не вздумай орать. Прирежу. Что, сдала нас и радуешься?

Оборотень шагнул вперед и ухватил меня за руку. А так как я была еще слабее котенка, сопротивляться было бесполезно. Тем не менее, я дернулась, стараясь высвободиться из его стальных пальцев – не тут то было. Он ловко заломил мою руку назад так, что я охнула, и снова приставил к горлу нож.

— Пойдешь со мной.

Я рванулась и, извернувшись, пнула Волчину в коленку. Он выругался. Я снова закрутилась, мы полетели на пол. В глазах немедленно потемнело, а раны, еще не успевшие толком затянуться, полыхнули такой болью, что я невольно захрипела, как будто меня снова душили.

Я барахталась, пытаясь выбраться из-под Волка, а он прижимал меня к полу. Затрещала ткань рубашки. Я вдохнула и закричала:

— Трево…

На лицо тут же легла тяжелая ручища.

— Молчать, я же сказал. – Он наклонился ко мне. – Что, спелась с людьми? Думаешь, ты теперь такая же, как они? Одно обращение – и все встанет на свои места. Людей нужно убивать… Черт!

Последнее относилось к тому, что я, изловчившись, от души тяпнула Волка за руку. Оборотень, что с меня взять…

Тут Волк, видимо, разозлился не на шутку. Он, коротко размахнувшись, ударил меня по лицу и зашипел. Я почувствовала, что еще немножко – и я просто вырублюсь. Поэтому, я вырывалась, как могла, мешая ему связывать мне руки. А вот, кричать не вышло – Волк сразу же заткнул мне рот кляпом, так что мне оставалось только стискивать его зубами и материться. Мысленно.

Волейнар.

Я был прав: чертовски упрямая, глупая, взбалмошная. Она отбивалась так, словно я ее пытать собрался, кусалась, даже пыталась верещать, пока рот не заткнули. Все же она была слабая, как щенок, и я скрутил ее без усилий, для верности влепив подзатыльник. Тут, видимо, Лисице стало совсем худо, и она притихла. Я перекинул ее через плечо и шагнул к окну.

Можно не волноваться – она стала оборотнем совсем недавно, так что по своей воле обращаться пока не умеет – подтверждение тому я заметил еще в прошлый раз.

Спускаться с девкой на плече со второго этажа было бы тяжело, и я подумывал о том, чтобы просто скинуть эту чокнутую вниз, а потом подобрать. Небось, насмерть не убьется, а остальное не существенно.

Тут Лисица пришла в себя. Завертела головой и уставилась на меня. Я, не обращая внимания, протянул руку и открыл окно пошире, когда девка вдруг рванулась и скатилась с моего плеча. Полетела на пол. Я выругался и развернулся, чтобы ее перехватить.

Рыжая откатилась в сторону, попутно задев столик. Кувшин на нем опасно наклонился, качнулся туда-обратно и полетел на ковер. Естественно, разбился вдребезги. Вот, дура, куда она от меня здесь денется? Но, видимо, я ее недооценил. Она извернулась на полу и вдруг застонала сквозь кляп. Я подумал, что задела раны. Секундой позже понял, что девка обращается. Вот чего я не ожидал… В таком состоянии, в каком она находилась обращаться трудно – сил-то нет. Да она, к тому же, и не умеет этого делать. Короче, я никак не думал, что она обратится.

Я метнулся вперед, обхватывая ее за горло и стискивая. Веревки, естественно, слетели во время обращения. Лисица яростно тявкнула, выплевывая кляп, и вцепилась мне в предплечье. Потом еще раз. Я отнял одну руку, второй продолжая ее стискивать, и рванул из-за пояса нож. Конечно, я бы мог обернуться, но тогда Лисицу пришлось бы убить, а она мне была нужна живой. Почувствовав, что я убрал одну руку, рыжая снова вцепилась мне в ладонь, дернулась и вырвалась. Я полоснул ножом, а она скакнула на подоконник и рванулась на улицу.

Я обернулся мгновенно и прыгнул следом. Подоконник улетел из-под лап назад, и я мягко приземлился. Принюхался, пригнув голову, и метнулся за юркой тенью, которая уже успела добежать до ограды.

Кондор.

Когда я вернулся в кабинет, то достал бутылку коньяку. Мне не повредит. Любопытно, она испугалась смерти, или обманывала с самого начала, а теперь понесла своим сведения? Мозг работал привычно четко. Об оборотнях она предупредила уже после того, как уложили шестерых. И уже после того, как они закончили свою охоту. Следовательно, уже тогда, когда угроза для них миновала. Во-вторых, странные рассказы о людях, живущих в подземельях. Не для того ли это придумано, чтобы заинтересовать меня? Правда, раны у нее настоящие. Но почему бы и нет – да, попалась патрульным, вот ее и послали к нам. Как раз – юная, большеглазая, трогательная. Кто же тут невольно не задумается, прежде чем пристрелить. Мол, она вся такая несчастная и умирающая. Кстати, у оборотней высокая регенерация. Человек после таких ран не выжил бы, а, вот, оборотень... А я, старый дурак, было, поверил. Знал же, что оборотни хорошими не бывают. Ведь знал!

Я отхлебнул коньяку. Сейчас она вряд ли сможет навредить, а завтра с утра необходимо дать распоряжение ребятам.

Тут я отвлекся от своих мыслей. Почудилась за окном сквозь шелест дождя какая-то возня. Потом что-то стукнуло в раму и послышалось негромкое поскуливание. Смутно знакомое. Я бы не обратил внимания – к утру наверняка улетит – но сейчас у меня было плохое настроение.

Я отставил стакан, поднялся и подошел к окну. Снаружи явственно завозилось и заскребло. Тварь. Некрупная, и, похоже, раненая – скулит.

Я достал пистолет, щелкнул предохранителем и открыл ставню. В лицо ударили дождевые капли, дохнуло ночным холодом. В комнату стремительно ворвался огненный вихрь. Он перелетел через подоконник и остановился. Лисица?!

Она припала на лапы и, прижав уши, жалобно заскулила. Мокрая, с взъерошенной шерстью, лапы в крови. На спине длинный свежий порез. А глаза – большие, ярко-зеленые – глаза у нее были человеческие.

Аретейни

Когда я проснулась, почему-то было светло. Память возвращалась медленно. Плен, темная комната с наручниками, робот-куратор, умирающая девочка в коридоре... Образы всплывали в голове смутными обрывками, будто овощи в кастрюле с кипящим супом. Голова болела. И кто-то легонько гладил по волосам.

Затем вспомнились последние мгновения.

Дэннер!

Я рванулась, но чьи-то руки удержали, сильно и бережно.

— Тише, тише. Все хорошо.

Я открыла глаза. Дэннер улыбался. Живой и невредимый. И гладил меня по волосам. Я лежала на расстеленном плаще, головой у него на коленях, на каком-то крыльце, а над головой ярко светила приделанная к стене лампочка.

— Доброе утро, – влезла Лесли. – Ты проснулась? Тогда пойдем домой.

Дэннер перестал улыбаться и поглядел куда-то прямо перед собой, хотя напротив, я это видела, была точно такая же голая стена из каменных плит.

— Не все так просто, – сказал он. – Мне не хотелось бы вас расстраивать, но из города нас вряд ли кто-нибудь выпустит. Мы им нужны. И наше счастье, что они нас, пока что, не нашли, поскольку бойцы из нас сейчас, мягко говоря, никакие.

Я помолчала, обдумывая полученную информацию.

— А что с охотниками?

Дэннер осторожно переменил позу, перестав гипнотизировать стенку, и ответил не сразу.

— Я немного не рассчитал. Наверное, когда я разбил компьютер, кураторы их убили. Хотя я видел только Лауру, и об остальных мне неизвестно ничего. Может, и нет. Может, она только хотела нам помочь, этого я не знаю. Остается надеяться, что остальные все-таки живы.

Я только сейчас заметила у него шрамы. Он был без рубахи, и здесь было светло, и сделались видны рубцы, рваными багрово-белесыми полосами перехлестывающие тугие жгуты мышц на смуглой коже. Будто били плетью, или огромными когтями. Чистой кожи практически не оставалось, и я с трудом различила в чудовищном переплетении рубцов следы от двух путь охотников. Это твари его так отделали? Спрашивать было неловко, а в горле вдруг встал влажный ком. Это же нечестно! Нечестно... это же, должно быть, так больно...

— Командир, а я домой хочу... – грустно вздохнула Лесли. – Тут страшно...

— Все хотят, – ободряюще улыбнулся Дэннер. – Да только вернуться нам будет не так-то легко.

И в этот самый момент послышалось шуршание шин, а через несколько секунд напротив мягко затормозил странный автомобиль. Он был широкий, с высокой посадкой, по форме напоминающий безумную помесь вездехода и бульдозера в миниатюре. На боку был нарисован неизвестный герб.

— Ну вот, – спокойно резюмировал Дэннер. – Что я вам говорил? Патруль.

Из автомобиля вышли двое в форме и направились к нам.

Дэннер поднял голову, разглядывая незнакомцев с чисто научным интересом в глазах.

— Здрасьте, – сказала Лесли.

— Только подойдите! – сверкнула глазами Нэйси.

— Какими судьбами? – устало поинтересовалась я.

Один из патрульных направил на Дэннера дуло пистолета.

— Сопротивляться не рекомендую, – предупредил второй, извлекая из висевшей на плече сумки четыре пары наручников. Мы переглянулись.

— А кто сопротивляется? – риторически поинтересовался Дэннер.

Дэннер

Итак, нас повязали местные патрульные, и я даже догадываюсь, для чего. Приятного мало.

Оказавшись втянутыми в местные интриги, мы и сами невольно следовали правилам чужой игры – а это все же заставляло нас задуматься о глубинах человеческой натуры и тому подобной философской ерунде, очень красивой на бумаге и крайне бесполезной в жизни. Сейчас нас везли по улицам города со связанными руками, и ничего другого нам, в сущности, не оставалось.

Спустя несколько минут быстрой езды, машина затормозила у портала уже знакомого мне здания мэрии, где нас и препоручили с рук на руки местным стражам порядка. Конвоиры сменились, но оказались не менее обожающими игру в молчанку, чем предыдущие, и на все провокации Лесли, Нэйси и Аретейни реагировали как сытые коты на фантик. То есть, никак не реагировали. А я молчал. Знал, что совсем скоро мы все узнаем. Правда, угомонить друзей у меня не было никакой возможности – я и не пытался.

Мы прошли по длинному коридору, свернули в центральный корпус, поднялись по лестнице. Я почти тащил Ласточку на руках – сама она идти не могла. Нэйси и Лесли все норовили мне помочь, чем – даже сами, похоже, не представляли. Но энтузиазма у них от этого не убавлялось.

Кабинет, в который нас привели, оказался большим и просторным, упаднически-роскошным. У дальней стены солидно расположился тяжелый мраморный стол, заваленный старыми бумагами. Откуда бумага под землей? Из чего, интересно, ее тут делают?.. Неплохо прижились, ничего не скажешь. Остается только восхищаться.

Восхищаться в мои планы не входило. Вместо этого я перехватил Аретейни поудобнее и поглядел на сидящего на краешке стола человека. Человек был низенький и приземистый, полный, удачно вписывающийся в эллипс и одетый в добротный шерстяной костюм. Все в нем было очень аккуратно – и одежда, и сама поза с руками, сложенными на коленях, и тщательно начищенные туфли, и даже лысина. Правда, вот взгляд был цепкий и расчетливый, взгляд человека, привыкшего не задумываться о таких старомодных понятиях, как честь и совесть. У нас в городе таких людей не было. Он оглядел нас с ног до головы, каждого по очереди, будто лошадь покупал – только что не осмотрел зубы. Задержал взгляд на Аретейни.

— Отпусти ее, – коротко велел он. Я усмехнулся.

— Сию секунду, господин. И по какому праву ты мной распоряжаешься, интересно?

Человек лениво перекатился с одного бедра на другое и скрестил ноги.

— А по такому, что ты сейчас выполнишь мой приказ. Или пожалеешь о своем глупом упрямстве.

— Страшно. В обморок падать уже можно?

— А ну, не гони на нашего командира! – выступила вперед Нэйси, сверкая синими глазищами. – А то он те ща покажет, кто тут пожалеет!

— Заткнись, дура. Она что, стоять не может?

— А сам не видишь? – вопросом на вопрос ответил я. – Она ранена.

Нэйси же от такой наглости даже примолкла и больше в нашу дружескую беседу не вмешивалась. Я ждал. Через некоторое время разговор все же возобновился.

— Значит, вы живете на поверхности. Отвечай!

— Я не обязан перед тобой отчитываться. Уместнее было бы мне здесь задавать вопросы.

— Ах, вот как. – Человек-эллипс обернулся, кивнул кому-то у двери во внутренние помещения – и перед нами, связанный и под конвоем, предстал Артур. – А вот этот вот молодой человек утверждает, что ты пришел с поверхности.

Артур дернулся, сверкая глазами. Ласточка тихонько возмущенно ахнула. Я неприязненно скривился.

— Умеете вы допрашивать. И под какими пытками он об этом утверждал, интересно?

— А вот это не твоего ума дело.

— В самом деле? Ну, тогда я молчу, – согласился я, перехватывая Ласточку поудобнее и чувствуя, что меня ведет куда-то вбок. В глазах от долгого стояния на одном месте потемнело.

— Много людей у вас в городе?

— Пошел ты. – Я осторожненько перевел дыхание и тряхнул головой.

— Дэннер, прости! – неожиданно заорал Артур. – Мы не знали... мы думали, ты нас выведешь из этой тюрьмы! Не верь им! Они хотят вас убить!

Удерживающий его солдат отвесил бывшему охотнику затрещину, и парень обмяк. Я заметил свежий шрам у него на груди, над вырезом рубашки. Куратора больше не было.

Нет, ну объясните идиоту, я что, особенный, что ли?! Неужто, до меня никто не догадался раздолбить компьютер к чертовой бабушке – а тут пришел умный я и освободил несчастных детишек?! Вот, не верю! Не верю – и все тут. И делайте со мной все, что захотите.

Далее. И чего же это они мне никакого куратора не запихали, пока я в отключке валялся?.. Не хватило?.. Закончились?.. А может, я такой страшный, или, там, шкура у меня бронированная – хрен разрежешь?! Или меня защитила добрая Майя, не имевшая права меня защищать и находившаяся на стороне врага?.. Нет?.. Или я тут у них самый рыжий?..

А, ну да, самый рыжий. Вопросов больше не имею.

А если серьезно – кто-нибудь, хотя бы один раз, сказал мне правду в этом чертовом городе?! Кто-нибудь – хотя бы на минутку! – не притворялся тем, кем он на самом деле не является?

Ответ неожиданно вспыхнул яркой лампочкой – и он оказался настолько кристально ясным, что я невольно усмехнулся. Черт, неужто, у меня настолько мозги расплавились, что я сразу не догадался? Кровью тварей, ага.

Ну, нафига им ставить куратор тому, кто их выведет на поверхность? Зачем лишний раз рисковать? Охотники-повстанцы, которые состоят... состояли из Артура и Лауры, знали, что робот – каким бы совершенным он ни был – не способен читать мысли. Он просто-напросто чувствует импульсы спинного мозга – а любая, даже самая незначительная, даже не успевшая оформиться в четкую мысль ложь, вызывает нервные импульсы, особенные, ни на что непохожие нервные импульсы, обусловленные волнением человека, задумавшего обман. Элементарно, Ватсон! Охотнички...

К слову, охотнички. Всего-то несогласные с местной властью, жалкое подобие своеобразных революционеров-подпольщиков. А Артур – Артур разведчик, своего рода, lux in tenebris. Шпионит для охотников за местной властью – только и всего... Шпионил. А сейчас его и рассекретили – а вот, нечего было куратор сразу же по поломке центра управления вытаскивать. Спалился, как говорит... в общем, выдал себя. Едем дальше. Так называемые, кирси и гомвели явно не считаются тут за людей – не то рабы, не то искусственно выведенные расы (других версий у меня не было – все же гуманоидов другого... подвида, что ли, да еще и выполняющих за людей самую опасную и тяжелую работу, на которую – и только на которую – у них хватает разума, с о-очень такой немножечко великоватой натяжкой можно назвать людьми). Рабочая сила. Их не жалко.

Итак, Артур не мог себя выдать, Лаура надеялась, что я их обоих освобожу – и они смогут сбежать, но власть – заманчивая такая штука – необходима как воздух что охотникам, что вот этой вот мэрии. Прямо-таки, ну очень необходима. Власть – и возможность тем самым прибирать к рукам «наследие» от тех, кто некогда построил этот город и обеспечил его всеми необходимыми запасами на десятки лет автономного существования. Ведь если выпустить людей из зоны их контроля, если люди – тем более! – узнают, что они в этом мире вовсе не одни – власть удержать станет фактически невозможно. У меня, вот, только остается один вопрос – а что эти чудики намерены делать, когда закончатся запасы?.. Так, информация к размышлению. Развлекательная логическая задачка для ребят. Первый класс – вторая четверть! А вот вам и ответ на задачку – мы появились крайне своевременно. Ох, как своевременно. Точность прямо-таки аптечная! Спрашивай – не хочу где тут – а главное, у кого, пополнить отощавшие с годами запасы провианта. И насколько сильны хозяева сего счастья, еще бы желательно узнать. И на поверхность мы не выйдем. Почему?.. Да потому что мы умрем аккурат перед выходом на поверхность. Все, привели, свою функцию выполнили – и лучше нас убить, ибо, как известно, мертвые не кусаются, писем не пишут и тревогу не поднимают.

Впрочем, подобные местным «хозяевам жизни» никогда здравомыслием не отличались. Может, есть лазейка... Наверняка ведь есть.

...А чего это вы на меня так смотрите? Я читал. И про власть, и про власть имущих.

Дурак ты все-таки, Селиванов. Ох, дурак. Ну, и где тебя носило, когда б

боги раздава... так, это, кажется, уже где-то было. Каждую минуту моей жизни?.. Я угадал, да?..

Ладно, сейчас подумаем, что со всем этим делать...

Итак, охотники и в самом деле ничего плохого не замышляли – а я просто сходу не разобрался в ситуации. Настоящего врага следовало искать именно здесь – он и сейчас сидел передо мной, весь из себя правильный и аккуратненький, сидел, неприятно ухмыляясь и пытаясь меня допрашивать. Приятного мало. Надо было доверять охотникам – а я и не знал. Еще бы, где мне разобраться в технологиях, которых у нас нет – да еще и вот так вот, разом, отучить себя доверять людям, что за годы просто-напросто сделалось некоей аксиомой, своего рода жизненной установкой.

И выхода отсюда нет. Плохо, что ж я могу еще сказать.

Человек на столе лениво достал сигару и закурил. И снова я удивился, откуда под землей подобная роскошь. И снова никто не собирался мне что-либо объяснять. Это, вроде как, я должен объяснять. Да ну и ладно. Кому я должен – я все прощаю, и ступайте, граждане, в туман кружной дорожкой. Я не информбюро.

Ласточка закашлялась и рефлекторно отмахнулась от дыма. Нэйси тихонько зашипела, словно разъяренная кошка. Я притянул ее к себе свободной рукой – еще глупостей ей сейчас наделать не хватало. Это моя прерогатива, между прочим. С самого начала наших подземных похождений. Только бы не свалиться снова в обморок посреди допроса – вот, весело будет. Да только не нам. Лесли всхлипнула, а Аретейни ухватила меня за руку.

— Отпустите нас, – сказала она. – Пусть каждый идет своей дорогой.

Фраза-то красивая. Прям эстетика.

«Эллипс» усмехнулся.

— Больше тебе ничего не надо? – саркастически уточнил он. – Вы так и не ответили на вопросы.

— Вас там сожрут, – сказал тогда я. – Нечего вам там делать.

Он вздохнул.

— Вот что, Дэннер. Или ты мне сейчас рассказываешь все, что знаешь – и тогда умираешь быстро и легко – или поговорим серьезно.

Я пожал плечами.

— Как хочешь. Мне-то какая разница – все равно убьешь.

— Не надо! – взвился Артур. – Они тебя точно так же в подземельях замучают как твою призрачную подружку.

— Заткнись, – сказал солдат, но Артур, похоже, заупрямился, как молодая необъезженная лошадка.

— И не подумаю! Вы превратили нас всех в своих рабов! Нам есть нечего! Пора признать, что запасы наших предков уже давным-давно закончились, и нам необходимо...

— Закончились?! – не выдержал я. Парня было жалко – да что ж поделаешь. – Закончились?.. А сигары, по-твоему, откуда? Ни черта у них не закончилось.

— Дэннер... – одернула Ласточка.

— Что – Дэннер? Я был в городе, я видел, как живет простой народ и как живут такие, как он. Это ложь, парень, ложь, ясно тебе? Все у них есть.

После такой длинной тирады в глазах у меня потемнело окончательно, и я, наплевав на гордость, опустился прямо на пол, отчаянно тряся головой с целью хоть немного прийти в себя.

— Так, ну все! – вскочил Эллипс. Артур изумленно поднял голову. Я это видел, правда, все еще смутно. – Взять их.

Ласточку оттащили от меня, Нэйси и Лесли оказались посредством пинков под ребра на полу, а мне сковали руки за спиной и, зачем-то вздернув на ноги, ткнули прикладом в солнечное сплетение. Тут я, видимо, ненадолго отключился, потому что, открыв глаза, обнаружил всю нашу компанию уже в совершенно другом месте.

Здесь были каменные стены, сырой пол, высокий сводчатый потолок. Вокруг стояли здоровенные ржавые агрегатины неизвестного назначения.

— Очнулся? – ласково уточнил знакомый голос. Я дернулся, но обнаружил, что накрепко прикован к скобам в стене. – А вот теперь ты мне расскажешь все. Как вы там живете, на поверхности, что у вас там есть, сколько людей, сколько оружия, сколько ресурсов. Расскажешь обстоятельно, толково и подробно.

Я усмехнулся.

— Да ты мечтатель.

— Ты же не хочешь, чтобы тебе причинили боль, не правда ли?

— Врагу не сдается наш гордый Варяг, – заявил я. – Придурка врагом не считаем! Не дорос еще.

Он отступил назад и, тщательно прицелившись, двинул мне в челюсть. Я тряхнул головой и сплюнул кровь из разбитых десен.

— Давай, – говорю, – старайся, пока время есть.

Не обязан я перед ним отчитываться.

Били долго. Били тщательно, профессионально и со вкусом. Я окончательно потерял счет времени и количеству ударов, но продолжал упрямо молчать. Боль оставляла где-то на грани сознания и беспамятства, но больше такой роскоши, как хлопнуться в обморок, я себе позволить не мог, поэтому стискивал зубы так, что в висках заныло. Знал, что, если я сейчас отключусь – мои дознаватели вначале попытаются меня оживить – и вряд ли им это удастся. Ну, а когда не удастся – перейдут к допросу остальных.

А вот этого я допустить не мог.

— ...И твои обожаемые охотники, – доносился как сквозь вату далекий голос, – пытающиеся подорвать законную власть, хотели тебя использовать. Ты все еще на их стороне? Отвечай!

— Бьет набат, бьет набат Интернационала, Пламя Октября в глазах бойца, – хрипло затянул я старую песенку, подслушанную в магнитофоне у фанатиков. Они жгли старые кассеты. – Есть у революции нача-ало –

Нет у революции конца!

И плевать, что я не понимал ни единого слова. Зато песня красивая. Интерес к истории возбуждает.

Данной самодеятельностью я заработал очередную затрещину и послушно замолчал. В голове уже гудело – а я все издевался. Хотят, чтобы я замолчал – пожалуйста. Им приятно, мне нетрудно.

— Ты меня достал! – взвыл голос Эллипса, после чего мне от души зарядили ниже пояса. – Будешь говорить, или нет?!

— Жила-была маленькая собачка, – послушно затараторил я, упрямо распрямляясь и вскидывая на дознавателя абсолютно невинный взгляд. – Она очень любила розовые пионы... – Боги, бред-то какой. Ну да ладно.

— Ну, все, – резко оборвал Эллипс. – Сейчас ты у меня заговоришь.

— Давай закурим, товарищ по одно-ой! Давай закурим, товарищ мой!.. Слушайте, вам и так, и так плохо. Прям, не угодишь!

Эллипс подошел к стене и, взяв стоявшее там ведро с водой, плеснул мне на голову. Сделалось легче, даже в глазах прояснилось.

И я увидел Аретейни.

— Либо ты прекращаешь этот цирк – либо я начну кромсать твою подружку на кусочки. Начну с ушей.

Я мысленно выругался. Орать песенки дальше не имело никакого смысла – уши Ласточки не доживут и до конца первой строфы. А он может, ему на нас фиолетово. Ему информация нужна.

— Убью с-суку!.. – шипела Нэйси из какого-то угла. – Убью тварь... Отвали от командира! Еще раз его тронешь – и будешь иметь дело со мной, понял!!

Нет, ну смеяться тут или плакать?! Подскажите, а. Ну пожалуйста.

— Дэннер, не слушай его! – заявила Ласточка. – Русские не сдаются!

— Заткнись, дура, – очень оригинально выразился Эллипс, с каким-то даже наслаждением проводя лезвием ножа по ее шее. Вот ведь, садист. Самый натуральный.

— Пошел в пень! – не менее оригинально отозвалась Аретейни. – Дегенерат. Контра охреневшая, совсем совесть потерял. Твои жалкие попытки запугать честных людей заведомо обречены на провал. Да мы таких, как ты, сволочей в семнадцатом году пачками мочили – чтоб я какой-то гниды буржуйской испугалась, ишь, чего захотел! Не бывать этому! Так и знай.

Ого! Снимаю шляпу. Воображаемую, разумеется. Ай да Ласточка! А что такое контра, кстати, интересно?.. Уж наверное, что-то плохое – но вот, что именно?

Эллипс тоже ошалел. Не то от такой наглости, не то от изысканных ругательств Ласточки.

Он медленно опустил руку с ножом и напряженно уставился ей в лицо. Голос растерял всю былую грозность и уверенность. Я сообразил, что Аретейни, похоже, сказала что-то очень... важное. В воздухе повисло ощутимое почти физически напряжение. Даже Нэйси притихла.

— Что ты сказала? – очень тихо переспросил Эллипс. Ласточка удивленно обернулась – видимо, сама не ожидала подобной реакции. – В каком году? Как ты меня назвала?

— В семнадцатом, – повторила Ласточка. – А что?

— Та-ак. – Эллипс дернул ее за связанные руки, подтаскивая к стене и приковывая к вделанным в нее скобам – благо, скоб от щедрой руки строителей хватало на всех. Мы оказались бок о бок. Затем вкрадчиво поинтересовался:

— А сейчас, по-твоему, какой год?..

Ласточка тряхнула головой, отбрасывая за спину волосы.

— Сейчас – не знаю, – осторожненько ответила она. – Я не местная.

Эллипс принялся возбужденно носиться туда-сюда, заложив руки за спину. Мы изумленно наблюдали за ним, ожидая, что он скажет. Сказал.

— И где же ты живешь, красавица? – еще более приторно осведомился он, останавливаясь и глядя на Аретейни в упор. Ласточка помолчала.

— Ну... в Москве. Это город такой, в Советском Союзе. Расположен...

— Я знаю, где он расположен! – неожиданно рявкнул Эллипс – да так, что мы все невольно вздрогнули. – Я тебя спрашиваю, какой сейчас год!!

— А я тебе говорю, что не знаю, какой сейчас год! – в тон ему рявкнула Ласточка. – Чего ты орешь?! Ну, две тысячи восемьдесят шестой по христианскому летоисчислению у нас год – а у вас – у вас тут не знаю, какой!

— Ой, – тихонько выдохнул Артур.

— Так, – не выдержал я. – Стоять, товарищи.

— Стоим, – смирненько согласилась Аретейни. Эллипс уставился на меня.

— Теперь я ничего не понимаю. Будьте любезны расширить мой кругозор – все равно времени у нас достаточно.

— Две тысячи восемьдесят шестой год, – тихо отозвался Артур, – это год конца света.

— Слышал уже, – согласился я. Аретейни издала протяжный приглушенный стон и едва не сползла по стенке – да наручники удержали. Лицо ее, и без того бледное, сравнялось цветом с известкой, глаза остекленели и расширились в пол-лица.

— Г-год чего?.. – слабо вымолвила она. – К-какого ко-онца с-света?

— Год, когда предатели в правящей верхушке решили уничтожить Советский Союз, – будто бы в школе отрапортовал Артур. – И случился конец света. Была война, и все погибли. Но предатели заблаговременно спрятались под землю. А эти вот, – он кивнул на Эллипса, – их дальние потомки.

У меня, вообще, голова плохо работала после допроса, трехдневной вынужденной голодовки, аммиака и общения с тварями. Поэтому информация воспринималась с трудом.

— А мы, в таком случае, откуда взялись? – уточнил я. – Если все умерли?

— Не знаю, – пожал плечами юный охотник. – Может, и не все.

Ласточка подозрительно притихла. Я обернулся к ней и увидел, как по щекам у нее, прочерчивая в слое грязи и крови неровные дорожки, сбегают слезы. А на лице будто бы застыла каменная маска. Это было жутковато – человек плачет, а ни единая мышца не сокращается, и взгляд будто стеклянный. Словно плачет покойник.

— Ты... – Боль ножом резанула по сердцу – и теперь мне было в тысячу раз больнее, чем за все мои ранения вместе взятые. Эллипс бы такого эффекта точно не добился. Я просто не мог видеть, как она плачет, казалось, что сердце разорвется. – Ты не переживай... – Слова были настолько идиотские, что меня самого замутило. В самом деле – человек Родины лишился, все его близкие мертвы – а я ему – «не переживай»! Но что я еще мог сказать? Как успокоить, поддержать? Чем помочь? Не знаю. – Все будет хорошо... – Нет, все, я молчу! Хорош позориться. И добивать несчастную Ласточку.

Она выдохнула и зажмурилась, запрокинув голову, но слезы все равно сбегали из-под ресниц. Голос прозвучал полуслышно.

— Спасибо, Дэннер.

Я стиснул зубы. Принять благодарность за такое поведение было еще более стыдно.

— Как ты сюда попала? – спросил Эллипс. Ласточка вздрогнула.

— Да не знаю я!! – не своим голосом заорала она и – разрыдалась, словно ребенок, по-детски горько и безутешно. – Отвали!!

Эллипс, не внимая просьбе отвалить, шагнул вперед и дернул Ласточку за подбородок, заставляя поднять голову. Она высвободилась.

— Отвечай! У вас есть машина времени?

— Да будь ты человеком, а? – попросил я. – Не видишь, девке и без тебя плохо.

И в этот момент дверь распахнулась – и в допросную влетела целая вооруженная толпа. Толпа орала, сшибала предметы и палила из огнестрельного направо и налево. Поднялся невообразимый шум, что-то зазвенело, что-то грохнуло, потолок брызнул каменной крошкой, одна из пуль рикошетом отскочила от плиты у меня под ногами. Их было несколько человек, я насчитал приблизительно восемь, хотя в такой ситуации было трудно что-либо толком разглядеть.

Эллипса прошили сразу шесть пуль. Я видел, как он вздрогнул и неестественно выпрямился, как расширились глаза, невидяще глядя в пространство, как на шерстяной ткани костюма расцвели темно-карминовые жуткие астры. Он поднял руку, будто хотел что-то еще сказать и – грузно повалился на пол лицом вниз. Снаружи тоже доносились крики, выстрелы, грохот и звон. Один из новоприбывших вскинул на меня ружье – но ожидаемого расстрела не последовало. Вместо этого парень метко отстрелил удерживающие меня наручники. Я благодарно улыбнулся ему и кинулся освобождать Ласточку.

— На-аши-и!!!! – заорал Артур, радостно улыбаясь. Мне швырнули автомат, я поймал его на лету и повесил через плечо, привычно проверив предохранитель. Кое-как отвязав в суматохе Ласточку, Нэйси и Лесли, принялся пробираться к выходу.

— Уходите! – крикнул Артур, помахав рукой. – Удачи вам!

Аретейни

На улицах города творилось нечто невообразимое. Это был настоящий погром – взрывались гранаты, стонали раненые, вдребезги разлетались стекла. Улицы залила кровь, неровными кляксами покрывая пол, лампы освещения, стены домов. Трупы лежали, раскинувшись, изогнувшись в немыслимых позах, люди носились туда-сюда, где-то кого-то били, где-то что-то ломали, кто-то стонал, кто-то хрипел, кто-то пытался куда-то ползти. Дэннер подхватил меня на руки – и мы понеслись перебежками, огибая людей и автомобили, на мгновение прячась за углами, машинами, скамейками, мусорными баками чтобы тут же броситься дальше. Мимо пробежал мужчина с мешком, полным консервных банок. Мешок тяжело позвякивал.

— Сюда, – шепнул Дэннер, и я не сразу узнала уже знакомый мост через пропасть. Твари метались и орали, визжали, стрекотали в панике. Позади грохнуло. Сотряслись стены, сыпанул каменной крошкой потолок, в спину ударила мощная раскаленная волна – и мы пролетели метра два, пропахав носом землю.

— Все живы? – Дэннер потряс меня за плечо. Я кивнула, сплевывая сгусток крови из разбитой при падении губы.

— Живы, – сказала Лесли откуда-то сбоку. Свет вдруг мигнул и погас. Город настолько резко погрузился в непроницаемую тьму, что мне даже показалось, будто это я потеряла зрение от удара взрывной волны. За спиной слышались крики в темноте, вокруг хлопали крыльями, обдавая резким ветерком, и визжали летучие твари.

— Вперед! – выдохнул Дэннер – и движение возобновилось.

...Бежали долго. Я чувствовала себя ужасно оттого, что раненому Дэннеру приходилось не только бежать – но и тащить меня на руках. Я чувствовала, что он задыхается и вот-вот свалится на пол. Было очень-очень больно, и я сама не заметила, как снова разревелась и прижалась к нему, уткнувшись носом в шею. От него веяло таким родным, надежным человеческим теплом, способным высушить любые слезы – но я все ревела, ревела, прижимаясь к нему, и мне казалось, будто с каждой минутой становится чуточку легче. Как в далеком детстве, когда я, испытав какое-нибудь несчастье, прижималась вот точно так же к отцу – такому сильному, родному, теплому, способному ото всего защитить и уберечь. И все печали таяли, развеивались невесомой дымкой. Тогда отец был рядом, и он был самым-самым надежным человеком на свете. Так и сейчас – ощущение было точно такое же.

...Вскоре мы, устав окончательно, просто-напросто сползли по стенке.

Уже далеко за пределами подземного города. И долго не могли отдышаться.

Было тихо. Я слышала частое прерывистое дыхание друзей да тихий перестук капель где-то невдалеке. Нэйси выключила фонарь – следовало экономить батарейки – и тоннель погрузился в чернильную темноту. Мне было страшно. До того страшно, что била частая крупная дрожь и казалось, будто темнота давит, и не хватает воздуха. Боль поселилась во всем теле, она пробегала волнами, словно рябь по воде, заставляя вздрагивать и корчиться.

И снова вспыхнуло в памяти – две тысячи восемьдесят шестой год.

Год конца света.

Как же так? Почему? Почему люди это сделали?! Мне хотелось орать, кататься по полу и биться в истерике. Просто в голове не укладывалось, будто сознание из последних сил отказывалось признать, смириться, сдаться, потому что это было для него слишком тяжело. Они все мертвы. И мать, и отец, и товарищи из больницы, в которой я работала – да и самой больницы уже давным-давно нет. Все сгорело, все разрушено и уничтожено. А я сейчас в далеком-далеком будущем, где по лесам бегают мутанты, где все время темно и холодно, а люди даже к соседям в гости не ходят без оружия. Как так получилось, интересно?.. Почему я здесь оказалась?

Мысли побежали дальше. Откуда Артуру-то знать о конце света? Может, это еще и неправда. В самом деле, неувязок очень много. Скажем, как это люди сумели выжить на поверхности Земли – а если это Земля, значит, это и есть все же будущее. Ладно, под землей еще хоть как-то можно было – если напихать побольше запасов. Так это сколько ж лет надо готовиться – да еще и так, чтобы об этом никто не знал. В большом городе. Ну, а город? Почему дома стоят и водопровод работает? Починили? Может быть – за столько-то лет. Только откуда люди спустя такое количество времени... да и сам город попросту не дожил бы. Нет, что-то здесь не так. Определенно.

— Хороша версия, – вслух произнесла я. – Да не вяжется никак. Вы уверены, что это правда?

— О чем? – удивился Дэннер, который все еще обнимал меня одной рукой. Я устроилась поудобнее.

— О конце света. Ну, ты, вот, откуда знаешь?

Он пожал плечами.

— Слышал от охотников.

— Охотники могли соврать.

— Могли, разумеется. Но в таком случае, откуда им знать названия ваших городов? – Он вдруг обернулся ко мне, хотя и не видел меня в темноте. Машинально. – Слушай, Ласточка, а ты-то, к слову, откуда тут взялась?

Я открыла, было, рот и поняла, что мне нечего ответить. Вот, совершенно нечего. Ну, в самом деле, не рассказывать же ему про ночной поход до ларька, пруд и бешеную «девятку».

— Вначале появилась рыжая, – ввернула Нэйси. – Затем Странник вернулся из тумана. Затем пришла ты, а теперь охотники нам рассказывают о конце света. Что все это значит?

— Кроме меня и конца света я пока что, странностей из всего, тобою перечисленного, не вижу, – осторожно заметила я.

— А я вижу. Ты не знаешь. Вне пределов города рыжей было взяться просто-напросто неоткуда. Оборотнем она стала совсем недавно – даже сущность свою еще не освоила, а значит – версия с жизнью в лесу отпадает сама собой, – терпеливо растолковал Дэннер. – Странники никогда не возвращаются к месту своей прежней жизни. – Он помолчал немного и добавил:

— У меня такое ощущение, что все это мне снится. Все страньше и страньше.

— Ну вот, опять! – даже подпрыгнула я.

— Что?

— Ты все время цитируешь наши книги.

— Ваши? Да нет же, эти книги в Храме лежат. Только не все их можно прочесть, далеко не все.

— Дэннер, это наши книги. Я все их знаю. А на допросе ты пел песни, которые у нас каждый день по радио крутят, хотя они и старые.

— В самом деле?.. А я их на старых кассетах слышал.

— Да не может такого быть! – едва не заорала я. – Кассеты столько не живут! Пленка размагничивается! А учитывая тот факт, что они даже для нас – прошлый век, и, если верить тому, что это – будущее – здесь просто-напросто неоткуда взяться кассетам!

— Да, но они здесь есть, – мягко повторил Дэннер. – Что я, по-твоему, могу с этим поделать?

Я запуталась окончательно.

Помолчали. Неподалеку кто-то грузно возился и шуршал по камням в темноте.

— Слушай, я не знаю, – сказал Дэннер. – И, если честно, на данный момент меня вообще не интересуют проблемы мироздания. Я спать хочу. – Он помолчал еще немного и прибавил:

— И есть.

— Понимаю. – Я вздохнула. – Пойдемте?

И мы пошли наверх. Домой... Кажется, Город успел стать для меня родным – вместе с Дэннером. Странно?..

Наверное...

Дэннер

Вернулись мы уже под утро. Ох, дорогие товарищи!.. Я никогда и не подозревал, что воздух может быть столь прекрасен. Мы все дышали и дышали – просто стоя на выходе из коллектора, полной грудью, жадно, взахлеб, пока голова не закружилась. Тут я свалился на траву, глядя в серое небо над городом сквозь черное резкое кружево ветвей, лежал вот так на траве, словно ребенок, и все никак не мог наглядеться. Красотища-а... чудо... волшебство! Самый обычный воздух и самое обычное небо. Нэйси и Лесли, наверное, сейчас носились бы и смеялись – если бы так не устали. С полчаса прошло, не меньше, пока мы так радовались жизни. Казалось, будто мы умерли и вот теперь снова вернулись в мир живых людей, снова способны дышать, мыслить и чувствовать – не было больше душной холодной тьмы подземелья, не было тяжести густого стоячего воздуха, будто продиравшегося в легкие с боем сквозь плотную мокрую ткань. Это подумать только – вокруг все видно без света фонаря. Нет, вы не поняли – все видно. То есть, не маленький кусочек стены или потолка – а совсем все.

Ох, ну что за глупость! Маленькие дети, честное слово. Это сейчас мне так кажется. А тогда нам всем казалось, будто мы попали в волшебную сказку. Воздух, свет и свободное пространство. Я и не подумал бы что человек может настолько отвыкнуть от привычной ему обстановки за каких-то три дня.

Первым делом пришлось завернуть с отчетом к Кондору, которого на месте не оказалось. Тогда мы отправились по домам.

...Совместными усилиями, активно помогая друг дружке, мы с Ласточкой ухитрились помыться, перевязать раны и привести себя в порядок. Казалось, на большее сил уже не достанет – но тут или открылось пресловутое второе дыхание, или стадия переутомления достигла того предела, когда человек это самое переутомление перестает замечать, или свежий воздух нас оживил. В общем, спать нам резко расхотелось. И тогда я устроил Аретейни на кровати, завернув в одеяло, и хотел, было, отправиться на кухню за алкоголем, но зачем-то задержался у комода. Комод как комод, казенный. А у меня было такое чувство, будто я встретил старого друга. Ласточка завозилась, устраиваясь поудобнее.

— Ну? – с улыбкой обернулся я. – Где обещанный чай?

— В шкафу, вестимо, – не осталась в долгу Ласточка. Я вдруг рассмеялся неизвестно, чему – должно быть, сказалось нервное напряжение. Она вначале изумленно на меня уставилась, затем – рассмеялась следом. Смеялись мы так минут пять без передышки, даже слезы на глазах выступили. Я смахнул их рукавом и обнаружил, что все наши приключения под землей как-то поблекли, отдалились. Будто дочитал до конца страшную и неприятную книгу и теперь возвращаешься в реальный мир. И даже не верилось, что все это происходило на самом деле.

Я все-таки притащил бутылку виски и устроился возле Ласточки.

— Вот тебе вместо чая. За победу!

Она счастливо улыбнулась.

— За победу, Дэннер. Как ты думаешь, наши уже вернулись?

Я протянул ей тарелку с остатками бутербродов.

— Еще бы. Тварей-то не видать. Всех, наверное, перебили.

О погибших вспоминать не хотелось. Тем не менее, следующий тост был посвящен Ласточкой именно им.

И тогда мне казалось, что ничего плохого уже больше быть не может. Есть день, есть вино и самое главное – ее сияющие глаза.

Жить надо все-таки сегодняшним днем. И немного завтрашним. А то жить не захочется вообще.

Мы так и уснули в обнимку, не думая больше ни о чем и просто радуясь тому, что мы дома и все еще живы.

Рассвета из-за закрытых ставен я не видал – но проснулся стандартно в шесть. Вначале долго не мог понять, где я, собственно, нахожусь и что я тут делаю (тот факт, что я, в общем-то, сплю, в расчет не принимается). Сознание возвращалось медленно, и его по всем фронтам теснила боль, решившая, видимо, навалиться с полной силой в спокойной обстановке, что и неудивительно.

Ч-черт... вставать теперь придется с боем. Грело только одно обстоятельство – еще до того, как проснуться окончательно, я уже чувствовал Ласточкину теплую, родную энергию. Она спала, свернувшись калачиком, и тихонько трогательно посапывала. Я не удержался и обнял ее покрепче – но она даже не проснулась. Только заворочалась, пробурчала что-то нечленораздельное и засопела вдвое громче. Бедняжка, тяжело ей пришлось. Ну, ничего, зато теперь она в безопасности.

— Дэннер, не уходи... – глухо донеслось из подушки. Я встрепенулся и приподнялся.

— Что?

— Я ей сказала, чтобы на подоконник поставила, – чуть внятнее втолковала Аретейни. Я едва не рассмеялся в голос. Интересно, что же ей снится?..

А знаете, что? Она здесь, рядом со мной, и сжимает во сне мои пальцы. Вы будете смеяться, но мне впервые по-настоящему захотелось жить. Чтобы быть с ней. Просто быть с ней – мне даже этого будет достаточно для счастья. Чтобы видеть ее каждый день, слышать ее голос, защищать. От чего?.. Ну... от тварей, например. И чтобы она улыбалась почаще. И оставалась со мной.

Всегда...

Кондор.

— Опять ты, – обреченно констатировал я, снимая пистолет с предохранителя. Хватит. Она просила не во сне. А в обращении, интересно, считается?..

Лисица вздохнула, осторожно потянулась, жалобно скрипнула – раны еще болели. Наморщила нос и чихнула, отряхнулась, разбрызгивая дождевую воду, прилегла, положив голову на передние лапы и протянув вдоль бока длинный пушистый хвост. В лисьем обличье ее не трудно было узнать – манеры остались прежние.

А я все еще медлил. Отогнал желание присесть и погладить лисицу меж рыжих ушей. От нее пахло дождем и мокрой шерстью.

Тут вдруг она поднялась, и пригнула голову. Шерсть на холке вздыбилась, хвост хлестнул по полу. Лисица негромко, но угрожающе зарычала, показывая белые клыки и отступая назад.

Я тоже отступил. Ставни громко хлопнули – как только стекло не разлетелось – и в проеме окна появился огромный черно-серый волк. Он грациозно перемахнул подоконник, принеся с собой острый звериный запах. Я вскинул пистолет, но волк сразу кинулся на меня, так что выстрелить я успел, но пуля улетела в пол. Зубы щелкнули в непосредственной близости от моего горла. И вдруг на волка кинулась лисица, издав какой-то воинственный крик, напоминающий одновременно и человеческий боевой клич и лисье тявканье. Волк рыкнул и развернулся, временно оставив меня в покое. Видимо, нужна ему была, все-таки, Эндра. Он откинул ее ударом лапы, и она отлетела, оставив на его шкуре кровавые полосы царапин.

Лисица ударилась спиной и стену, взвизгнула, но тут же снова вскочила. Правда, ее шатало. Волк прыгнул к ней и зарычал. Я вскинул пистолет и выстрелил, но помешала лисица, которая снова кинулась не ко времени. Вот, неугомонная. На какие-то несколько секунд обе твари – волк и лиса – сплелись в клубок, так что я не мог прицелиться, не рискуя пристрелить Эндру. Тяжелым ударом лапы волк прочертил воздух. Этот удар должен был бы перебить лисице хребет, если бы она не отскочила. Но она, к счастью, успела – и тут же обессилено припала на лапы. Волк на какое-то мгновение замер над ней. Мне этого хватило, чтобы вскинуть пистолет вторично и выстрелить. Серебряная пуля прошила воздух. Волк оттолкнулся от пола и прыгнул, подминая меня под себя. Теперь уже мы катались по полу, ни как зверь и человек, а как два зверя. Он опустил тяжелую лапу мне на плечо, не давая поднять оружие – сразу видно, этот не то, что Эндра, осознает себя полностью. Прекрасно знает, что выстрели я в него, тем более, в упор, серебром – и для него все будет кончено. Если рыжая девка все еще хоть немного, но осознавала себя человеком, то этот волк – стопроцентная тварь. Глаза у него тоже были человеческие, только злые, хищно прищуренные. Мелькнула мысль, что, возможно, я его знал когда-то – еще в человеческом обличье. Только мы друг друга уже не сможем вспомнить...

От удара когтистой лапы на плече остались глубокие раны-полосы. Краем глаза я видел, как хлынула кровь, заливая рукав рубахи и пачкая ковер. Показалось, что я расслышал сквозь собственное тяжелое дыхание и рычание волка жалобный девичий полукрик-полустон.

Я почувствовал, что оборотень меня одолевает, и свободной рукой вцепился ему в нос – самое слабое место у животных. Он болезненно рявкнул и отскочил, мотая головой. Я вскочил на ноги. Волк тряхнул головой, присел и, оттолкнувшись, прыгнул на меня.

И тут я вскинул руку и выстрелил. Пуля прошла навылет. Оборотень издал короткий скулеж и тяжело шлепнулся на пол. На столике задрожали стакан и бутылка. Жаль будет, если коньяк опрокинется, как-то отрешенно подумал я. Волк шевельнулся. По ковру расползалось темно-красное пятно. Он приподнялся – сильный – но снова упал, уронив тяжелую голову. Вдруг закинул морду, взвыл. Я на всякий случай, держал его на прицеле.

А оборотень смолк, дернулся, потом как-то вытянулся и затих. Подох.

Я машинально сунул пистолет в кобуру и вытер здоровой рукой пот со лба. Обернулся. Там, куда несколько минут назад отлетела раненая лисица, теперь лежала рыжая девочка. Я поднялся и, шатаясь, подошел к ней. Присел рядом. Рыжая завозилась и подняла голову. Огляделась. После обращения она наверняка ничего не помнила, но тут трудно было не догадаться, что произошло.

— Спасибо, – немного хрипло сказала Эндра. Голос прозвучал в наступившей тишине как-то неожиданно громко.

Девочка приподнялась и села, прислонившись спиной к стене. Облизнув сухие губы, покосилась на меня.

— Вас перевязать нужно… – сказала она. – У вас рана…

Я только отмахнулся.

Рыжая помолчала еще немного и спросила:

— А вы теперь меня тоже застрелите?

— Помолчи уж, – попросил я.

Эндра кивнула, поерзав, легла и положила голову мне на колени. Я погладил спутанные медные кудряшки.

Нэйси

Я так устала, что уже ничегошеньки не хотелось, и даже с Лесли мы больше не ругались. Просто еле-еле ползли по темным утренним улицам, лениво отбиваясь от ворон и ползучек. Жуки попадались в этом районе реже, но, если уж попадались, то нам приходилось убивать их вдвоем – так мы устали. Благо, на крыс еще не нарвались. Одно радует – в Городе твари мелкие и безобидные, почти все. Ну, разве что, собаки...

Я с трудом заволокла себя на высокое крыльцо и сунула ключ в замок. От моего движения дверь неожиданно подалась и распахнулась.

Я замерла. Тихонько вскрикнула Лесли и задышала часто-часто. Даже рот открыла.

Внутри было тихо.

— Лесли, – прошептала я. – Ты за мной. Заходим осторожно, если кого увидишь – бей сразу. Я услышу и помогу.

Она кивнула. В такие моменты мы забывали все взаимные обиды и недоразумения, как, наверное, и все люди. В такие моменты мы были вместе. Единой командой.

В гостиной горел свет. Я пинком ноги распахнула дверь, тут же спрятавшись за стенку – но стрелять никто не спешил. Тогда я осторожно заглянула в комнату.

Взгляд привычно скользнул по ковру на полу, по старенькому линялому паркету, маминым вазочкам. И остановился.

На диване, закинув ногу на ногу, сидел человек в шляпе, плаще и высоких сапогах. При виде меня человек поднял голову – и я узнала его.

Того, кого когда-то мы с Лесли называли отцом.

У меня горло перехватило. Что он здесь забыл?! Что ему от нас теперь-то надо, спрашивается?! После того, как маму забрал туман – и он ничем не помешал! – а затем бросил нас одних! Совсем одних! Что ему нужно?!

Из-за спины неслышной тенью выскользнула Лесли.

— Ты!.. – прошипела она. – Тварь!

— Точно! – поддержала я, выхватывая оружие. – В тумане людей не бывает!

Я бы его и прикончила на месте, и даже не потому, что он из тумана пришел. Нет, это все же был человек. Как они там выживают, в тумане – черт их разберет, но я-то знаю только одно, и мне этого достаточно. Он нас бросил. Бросил на смерть. Если бы не помощь Дэннера и Лидии...

Уже после этого он – не человек. Он – тварь, пусть и фигурально. И я ему этого никогда не прощу. И нашу мать тоже.

Он как будто заинтересованно поднял взгляд. Глаза у него были болотно-зеленые, небольшие, узкие и блестящие. Это я еще из детства помнила. Тогда оно у меня еще было, детство. Но вот блеск мне показался каким-то нездоровым.

— Ну, все! – не выдержала я. – Я тебя убью, сука! Ты за все ответишь!.. – Я замахнулась и прыгнула вперед, взвизгнул распоротый воздух перед смертельным ударом, Лесли кинулась за мной.

— Постой! – Странник вскинул руку, останавливая меня. Лезвие задрожало у самого его горла, тускло поблескивая сталью. – Я должен тебе кое-что сказать, Нэйси. Я за этим и пришел. Мне нужно с тобой поговорить.

Лесли сзади нетерпеливо завозилась, но продолжала молчать. Я кивнула – пара минут, по сути, ничего не решают, а у каждого есть право на последнее слово, и право это отнимать нельзя – пусть даже и у такого, как он.

— Говори.

— Происходит нечто странное, – негромко и быстро заговорил Странник. – Я думаю, людям нельзя оставаться в Городе. Лес растет... нечисть множится, в небе обнаружены воронки, резко возросло количество и плотность черных облаков... зараженные районы выгорают... – Голос у него был странный, тусклый и бесцветный, ровный, будто не человек говорит, а машина. – Сбилось постоянство пространства и времени, на реке можно наблюдать эффект урагана... предупредите людей, что в городе оставаться опасно. Животные беспокоятся, острова увеличили свою активность...

— Какую активность?! – не выдержала тут я. – Что такое «эффект урагана»?! Я ничегошеньки не понимаю!

А Странник все говорил и говорил, не обращая на меня никакого внимания. Взгляд у него остановился, и как-то остекленел, будто я его уже убила.

— ...Предупредите людей, – завершил он, наконец, свою путанную и непонятную речь – да так и замер. Затем вдруг без единого звука повалился на пол.

Дэннер

Я еще немного побродил по квартире, успел прочесть половину книги, починить развалившийся от старости стол и заскучать окончательно – а Ласточка все спала. По-хорошему, надо бы ее отправить в госпиталь как проснется – все же, досталось ей неплохо. Мало ли, что там с ней...

Ну, а пока что ее бы покормить чем-нибудь. А поскольку ничего съедобного дома не обнаружилось, я отправился к Лидии.

На улице моросил мелкий частый дождик, и этот дождик приятно холодил раны и ожоги, а потому я немного пришел в себя. Остановился под росшей у подъезда и теперь покосившейся после визита подземных тварей, старой яблоней и пришел к выводу, что пешком я буду до завтра добираться. Пришлось выволакивать под дождь казенного гнедого коня Эмпидоклюса (ай да имечко!.. я ему не завидую) – что, в общем, может сойти за жестокое обращение с животными, правда, я знал, что конь после бега согреется. Пока что он недовольно фыркал, ржал, тряс головой, упирался, и вообще, оказывал сопротивление всеми доступными и недоступными способами. Пока я тащил несчастное животное под вынужденный холодный душ с ветряной просушкой, успел разглядеть сквозь кисею мороси человеческую фигурку на мосту. Отсюда и мост, и фигурка казались некоей декорацией, как театре теней. Под мостом проходил старый канал с давно обвалившимися гранитными плитами набережной – в непогоду к воде подобраться довольно затруднительно. А, чего к ней подбираться-то, к грязной воде. Однако фигурка, похоже, думала иначе. Закончив возиться на корточках – я вначале решил, что человек просто завязывает шнурок – фигурка странно-неловко, сцепив руки, перебралась через перила. И только тогда идиот под названием я соблаговолил догадаться в чем, собственно, тут дело.

Твою ж дивизию!.. Ну, откуда в них столько дури?! Ну, вот, откуда?! Адресочек мне можно? И пару кило тротила в нагрузку!

Я мгновенно взлетел в седло, прильнул к горячей вздрагивающей конской шее, изо всех сил пиная животное в бока. Конь от возмущения взвился на кульбит, огласив улицу заливистым ржанием, я взвыл в унисон с ним – а нечего потому что пинаться больной ногой – и резко хлестнул поводьями. Фигурка меж тем исчезла, скользнула тенью вниз – будто и не было ее никогда, будто она мне примерещилась. Я услышал грузный всплеск.

Кто это – знакомый, незнакомый, есть ли у него веские причины для суицида – может, инфицированный, а может, и вообще, морок-ловушка. Я не знал. И раздумывать было некогда. Мы с Эмпидоклюсом неслись бешеным карьером по звонкой брусчатке, и копыта отбивали с каждым прыжком сильное, ритмичное стаккато. Достигнув реки, я свернул и, придержав коня, поехал легкой рысью. Течение тут не очень сильное, далеко не могло отнести. Было темно, я до слез в глазах всматривался в изменчиво-поблескивающее рябью полотно реки. Фонарей на набережной не было, а карманного фонарика я с собой не захватил. Сделалось тихо, только дождь шелестел, сбегая холодными юркими струйками по разгоряченной коже, по бархатным бокам лошади, по шершавым камням. Ощущение было такое, будто бы я вдруг очутился в странном сне – дождь, темнота, плеск волн и исчезнувший, будто в никуда, человек с моста.

Я уж, было, решил, что все, больше мне тут делать нечего – как вдруг мелькнуло, быстро, тут же скрываясь под водой – почти на середине реки.

Я спрыгнул на камни – зернистый гранит больно ударил в ладони, ближе к воде он становился скользким и опасным, свалишься – все кости переломаешь. Данное обстоятельство меня изрядно задержало, приходилось осторожничать – хорош был бы спасатель с пробитой головой или, там, вывихнутой рукой, к примеру. Я все же поскользнулся, успел сгруппироваться, приложился спиной и ребрами. Затормозил и – увидел, что свалился к самой воде. А секунды бежали, как песок сквозь пальцы, я почти физически ощущал это скольжение, знал, что каждая из этих стремительных секундочек может означать конец. Хотелось остановить время, задержать – совсем ненадолго, хотя бы на несколько ударов сердца. Мне больше не надо...

А в идеале бы еще и всяких умников отучить в каналы прыгать.

Вода обожгла холодом, я переключился на интуитивное восприятие – это легко, это как в бою. В темноте под водой я бы никого не увидел...

У него была резкая, пульсирующая энергия. Отчаяние и звериный, панический страх. Все вы такие, самоубийцы хреновы, с неожиданной злостью подумал я, выпутываясь из скользких кос водорослей. Как бесценный дар жизни разбазаривать – так это они первые. А перед последним порогом резко начинают хотеть домой к мамочке! Сразу куда-то вся трагичность бренного бытия девается! Дурь из головы вымывается холодненькой водичкой, ага. Еще бы! Лучший вытрезвитель. Здравствуй, парень, это я, твоя смерть. Приглашал? Вот я и пришла в гости. А чего орешь-то?.. Вроде, сам позвал...

За этими размышлениями, которые на самом-то деле, пронеслись в голове молнией, в долю секунды – это описывать долго – я сам не заметил, как алая пульсирующая звезда оказалась совсем близко – может, нас свела река, может, я сам до нее добрался. А пальцы мои сомкнулась на длинных волосах.

Наверное, я все же много крови потерял – плавал-то всего каких-то несколько метров, а сердце уже колошматило так, будто вознамерилось мне ребра переломать и улететь в теплые края, голова кружилась, а руки начали неметь. Я вынырнул, вытаскивая неудавшегося самоубийцу вслед за собой. Конь бродил у противоположного берега. Ого, а я, оказывается, через канал перебрался и не заметил. Самоубийца мой немедленно задергался и закашлялся – видимо, до последнего дыхание таки держал. Вот так всегда и бывает. Что ж, тем лучше. Откачивать не придется.

Он... а точнее, она, подняла лицо – и я узнал Алису.

Девочка с соседней улицы. Все за патрульными наблюдала и пряталась. Тихая, незаметная, неразговорчивая. Вот тебе и признаки. Группа риска. А мне и в голову раньше не приходило.

Увидев мою физиономию, Алиса аж задохнулась – вскрикнуть у нее не получилось по причине нахождения воды в дыхательных путях. Глаза распахнулись в пол-лица. Что ж, я ее очень даже понимаю.

— Не дергайся, – сказал я. Алиса поняла и кивнула. – Держись. Или руки связаны?

Алиса кивнула вторично. Вот, умелец, черт бы ее побрал. Сообразительная, а. Ухитрилась даже руки себе связать. Причем, самостоятельно! И после этого через перила перелезть. Талантище! Я выругался и принялся грести к берегу одной рукой. Алиса кашляла, вода плескалась, дождь шел, конь топтался, а у меня раны при каждом движении дергали, будто их каленым железом прижигают. Интересно, чего эта особо одаренная больше испугалась, смерти или моей обожженной рожи?.. Склоняюсь ко второму. Впрочем, тут и сомневаться нечего.

— И чего тебя сюда понесло?.. – задыхаясь, риторически поинтересовался я. – Жить надоело? Или ты осваиваешь экстремальные виды спорта собственного изобретения?

Алиса молчала.

Молчала она даже тогда, когда я ее вытащил на берег и вытряс из нее остатки воды. Она сидела на земле и ревела, а я больше ничего не спрашивал и – внимание! – даже больше не издевался. Что-что – а жалко все-таки девку.

Я со вздохом стащил с себя куртку, которая минуту назад сильно мешала мне жить – то есть, плавать – а теперь начинала согревать, и накинул ее на Алису. Она вздрогнула и подняла взгляд.

И тут я впервые услышал ее голос.

Голос был тихий и срывающийся.

— Я думала, что вы умерли.

— Я?.. – Я уселся рядом с ней, погладив коня по морде, которой он, было, ткнулся мне в плечо. Причем, в раненое. – Да нет, я живой, как видишь.

Алиса молчала дальше.

— Ты зачем в канал полезла? – поинтересовался я. А она вздрогнула и съежилась, будто я ее ударил. Нет, ну до чего затравленное создание. Я что, на маньяка похож?.. А, ну да, похож. С этим не спорю. В таком случае, второй вопрос – что ж с ней дома-то вытворяли, что она так на людей реагирует?! Во всяком случае, я знаю, что сейчас-то у нее родителей нет. Ну, а раньше?..

— Иди домой, – устало порекомендовал я. – И больше о подобных фокусах даже и не думай. Умереть ты всегда успеешь. – Я повысил голос. – А вот жизнь дается человеку только один раз – и, к слову, не самым легким образом! А будешь еще чудить – в тумане найду. Я бы на твоем месте хотя бы родителей постыдился! Ладно. – Я вытащил нож и, наклонившись, перерезал веревки. – Тебя проводить или сама дойдешь?

Алиса не реагировала. Что ж, пусть девка придет в себя немного. Надеюсь, этого урока ей будет достаточно – да только он тяжеловат, урок-то. Я отвернулся и, за неимением другого занятия, принялся смотреть на тот берег канала. На том берегу, соответственно, ничего особенного не происходило.

До тех пор, пока где-то вдалеке, за черными силуэтами холмов, развалин и деревьев не мелькнул желтый огонек.

Эндра

То, что произошло, мне не удалось толком обдумать. Я почти моментально вырубилась – прямо так, как и сидела, на полу, положив голову Кондору на колени.

Сон был неспокойный. Мне казалось, что меня непременно должны расстрелять, прямо во сне. А еще, что в окно скребется огромный волк, и я очень боялась за полковника – что я не смогу проснуться и ему хоть чем-нибудь помочь. Хотя, это все иллюзия – чем я могу ему помочь… К тому же, рана на спине, хоть и маленькая, но неприятно саднила. Сквозь сон я почувствовала, как Кондор поднял меня на руки и отнес на диван, но проснуться так и не смогла.

Очнулась я чуть позже и совсем от другого. Рану на лопатке обожгло и защипало так, будто на нее плеснули серной кислоты.

— Потерпи, – сказал мне Кондор, положив теплую ладонь на плечо и придавливая обратно, к дивану, чтобы не вертелась. – Обработать нужно.

— А вы?.. – простонала я, терпя изо всех сил. – Вас тоже нужно… перевязать…

— Уже. Не шевелись.

Я честно постаралась не шевелиться. Правда, попыталась сопротивляться, когда полковник взялся накладывать повязку – мне было неудобно, что он со мной возится. Во-первых, сам раненый, а во-вторых, я ему никто, так, девка приблудная, а он еще и обо мне заботится. Хотя по уставу убивать должен… Правда, он так строго меня одернул, что я замолкла. Помочь не могу – так хоть мешать не буду.

Напоследок полковник дал мне хлебнуть коньяку, от чего я закашлялась, и велел:

— Теперь спи.

— А вы? – слабо засопротивлялась я. – Вам негде...

— Спи, я сказал.

Тут я не выдержала и провалилась в глухую, благотворную темноту без сновидений.

Когда проснулась в следующий раз, было уже светло. То есть, в окна проникал жидкий, тусклый серенький свет – здесь такие дни не редки, это я уже поняла. Было пасмурно. Я завозилась и приподнялась.

Трупа оборотня, что ночью лежал на полу, как ни бывало, а Кондор уже сидел за столом – работал.

Кондор

Вот неугомонная девчонка. О себе бы подумала – ей бы спать, да сил набираться. Так нет же – «а вы? вас перевязать надо! вам спать негде!..» Одно слово – ребенок. Хотя, чего я себя-то обманываю? Я бы на ее месте точно так же дергался. Сам-то, вон, первым делом ее на диван переволок. Два сапога пара, черт побери.

Об этом я подумал как-то вскользь, отвлекаться от работы было некогда. А пришлось, тем не менее, потому что рыжая завозилась, приподнялась и встряхнулась, натянув на плечо шерстяной плед, которым я ее укрыл. Да жалко ее. Маленькая, одинокая, в дочери мне годится, если не во внучки.

— Доброе утро, – оптимистично поздоровалась лисица. Вид у нее был хоть и не здоровый, но отдохнувший.

— Доброе, – буркнул я.

Эндра повозилась еще немного – наверное, не хотелось вылезать из-под теплого одеяла – и уселась, спустив ноги на пол. Подумала немного и выдала совсем уж феноменальное:

— А у вас чай есть? Вас надо чаем напоить. А то вы, наверное, не завтракали.

Я отложил бумаги и потер пальцами переносицу. Все-таки, в моем возрасте лучше не шутить с ранами. Вот был я моложе – мне все было нипочем, примерно, как сейчас Дэннеру. Вернее, как было Дэннеру, поправил я себя и вздохнул. Он был не только ценным сотрудником, но и очень хорошим человеком. Мне будет его очень не хватать…

Эндра уже выбралась из постели и теперь ставила чайник. Здрасте. Не успела от ран оправиться – и как только выкарабкалась, непонятно, – изрешетили ее мои молодцы на славу, – как опять нарвалась на неприятности.

— Ладно, – сказал я, нагибаясь и доставая из стола коробку с сахаром, вторую – с чаем и две кружки. Эндра уселась напротив меня, за письменный стол, подобрав одну ногу и болтая второй.

Вскипел чайник, мы наполнили чашки. По комнате нерешительно заструился теплый аромат крепкого, хоть и не очень хорошего чая. Самый обычный недорогой чай, но почему-то сейчас он мне показался тугим, животворным и необычно вкусным. Окно было открыто, чтобы проветрить комнату после ночных происшествий, и мне захотелось его закрыть, чтобы не упускать коричнево-янтарный аромат.

Рыжая сунула нос в чашку, которую держала обеими руками и шумно прихлебывала, чтобы не обжечься. Сдула упавшую на лоб прядь волос – ей стало жарко после горячего чая. Она оперлась, было, о спинку стула, но как-то неуютно передернула плечами и, подавшись вперед, облокотилась о стол. Рана беспокоит. Я задумался, что же мне с ней делать? Оставить просто так в городе – ее любой патрульный пристрелит сразу же. И будет прав.

— Чем думаешь заниматься? – поинтересовался я.

Эндра честно задумалась, поставив чашку на стол.

— А можно, я вам буду помогать? – спросила она, наконец, склонив голову на бок, как любопытная лисица. Да, черт возьми, она ведь и, правда, лисица.

— В чем? – машинально поинтересовался я.

— В работе. Переписывать что-нибудь или разбирать… Или еще что-нибудь.

Я допил остатки чая, неосторожно глотнув заодно и чаинок, и отставил чашку.

— Посмотрим.

Эндра почему-то сникла и поднялась.

— До свидания, – очень вежливо сказала она, а я подумал, что ее бы переодеть – рубашка значительно пострадала после обращения, но девичьей одежды у меня нет. У меня нет даже мужской одежды такого размера.

Эндра подошла к двери и взялась за ручку. Вид у нее был какой-то одинокий и как будто потерянный.

— Счастливо, – сказал я. – Патрульным не попадайся.

Рыжая неуютно вздохнула и кивнула. Отворила дверь. А я неожиданно для самого себя прибавил:

— Приходи обедать.

Эндра выскочила за дверь и прикрыла ее за собой. Слышала она мою последнюю фразу, или нет – не знаю.

Дэннер

Алису пришлось с собой тащить – оставлять ее одну в таком состоянии было бы неосмотрительно. По-моему, она явно не в себе и рискует либо заработать серьезную простуду, либо... либо таки утопиться. Делать нечего, я заставил девочку влезть в седло, проклиная свое полуобморочное состояние, и потащил упрямого Эмпидо... тьфу ты, черт, да кто ж там такой шутник-то, на конюшне?!.. язык сломаешь... В общем, коня я повел под уздцы.

Добрались, к счастью, без приключений. Попалась одна ползучка – да и та при виде нас предпочла тихо и ненавязчиво прокусить мой сапог вместо того, чтобы кидаться в открытую, но Эмпидоклюс раздавил ее раньше. Не завидую бедняге – получить копытом по голове малоприятно, в особенности, если ты – маленькая и относительно безобидная тварь.

Электрогенератор снова ожил – над баром горела неоновая вывеска. Черт возьми, и ведь, могу поспорить, что в ближайшие несколько часов весь город снова будет обесточен. Лидия, наверное, радуется жизни, а точнее, замечательной штуке – электричеству. При мысли о Лидии что-то неприятно кольнуло в груди, что – я так и не сообразил. Но царапнуло довольно-таки чувствительно. Лидия, Лидия... странно.

Мысли были прерваны оживленным разговором из-за двери бара. Я узнал голоса Обреза, Кондора, Даклера, и еще пары ребят из отдела. Мелькнула моя фамилия. Тут я, не удержавшись, сбавил шаг, тихонечко шмыгнув к коновязи, привязал свою упертую животину, снял с седла Алису и велел обоим не шуметь. Затем метнулся обратно и по возможности бесшумно, проследовал не так, как все нормальные люди ходят – а через окно уборной. Что позволило мне появиться незаметно и, скромненько стоя за шторкой, любоваться чудесным представлением в собственную честь.

Ребята пили. Пили не закусывая. Причем, к моменту моего появления, поминание усопших как раз таки до меня и дошло.

— ...И такой человек был замечательный! – глухо повторял Кондор, тяжелым взглядом гипнотизируя столешницу. – Такой честный, надежный!.. Работал! – Это слово полковник выделил особой интонацией – мне даже показалось, что он сейчас отвесит подзатыльник сидящему рядом и все еще полубезумному Артемису, но Кондор, конечно же, ничего такого не сделал. Просто повторил со значением:

— Работал! Не то, что вы, обалдуи!.. Единственный человек во всем отделе был хорошим – да и тот в туман ушел!.. А какой товарищ был надежный!..

— ...Очень! – воодушевленно подхватил Обрез, заставив меня распахнуть глаза и где-то в районе пола потерять челюсть. Образно. – Помню, как он меня из лесу вытаскивал – сам раненый, еле дышит, а меня тащит... я ему – да брось ты, а он мне – молчи уж... думал, помрет по дороге... а он... да что уж говорить... – Джонни безнадежно махнул рукой, всхлипнул и опрокинул стопарик. Даклер сидел с таким видом, будто это его в туман провожают – а вовсе не меня. Включилась Лидия.

— Я просто не представляю, – сквозь слезы затараторила она, – как теперь-то все будет, без него... как будто жизнь кончилась... ну, вот, кто теперь нас всех будет поддерживать и успокаивать?!.. кто теперь так, как он... он же один умел заставить нас не терять надежды... все говорил про какие-то поезда... будто сказки рассказывал – вроде и бред, но так хочется верить...

— Да что там сказки!.. – снова завел Кондор, дав возможность Лидии разрыдаться и упасть на стойку. – Вот, тварей он как валил – вам бы всем у него поучиться!.. Теперь у нас полгорода сожрут...

— А давайте его в тумане поищем, товарищ полковник, – вставил зацепленный Артемис, сверля взглядом пространство где-то в районе своего левого плеча. Никто не обратил внимания – покалеченный – он и есть покалеченный, что с него взять.

Я еще некоторое время выслушивал дифирамбы в свой адрес – когда еще столько комплиментов наговорят, кроме как посмертно! А то все – Селиванов псих, Селиванов ненормальный, Селиванов то, Селиванов се, и трали-вали гусельки. Кто ж такого гения как я при жизни-то оценит! Затем шагнул вперед, появляясь в поле зрения сидящей за столом компании и от души наслаждаясь эффектом. Все, потешили тщеславие, самооценку подняли, теперь получите, распишитесь, ваш подарочек.

Обрез поперхнулся водкой и закашлялся. Лаэрри оборвала мелодию резким, неслаженным аккордом и едва не стукнулась носом в клавиатуру. Лидия замолчала, будто ее выключили. Кондор с грохотом и звоном ухнул на край столешницы бутылку, уставившись на меня, как на привидение. Впрочем, для них для всех я и был в тот момент кем-то вроде привидения.

А я продолжил наглое издевательство.

— С ума сойти!.. Какой человек-то был!.. Меня аж на слезу пробило... – Я показательно шмыгнул носом – благо, кровотечение оттуда мне это позволяло. – Жалко-то как, туман меня побери... Вот, слушаю вас, слушаю, а у самого слезы наворачиваются... Ой, ребят, а кого, собственно, провожаем-то?..

Ага, покойников по имени звать не полагается. Мало ли, в какую мерзость он преобразовался, покойничек. Еще притащится на зов, на пару рюмок живой крови – мало не покажется. Разумеется, было бы непростительно не воспользоваться данным обстоятельством и не прикинуться дурачком.

...А куда, кстати, Алиса делась? Черт, пропала, пока я тут трескал мед ложками из уст дорогих сослуживцев и тихо сдерживал смех. Ну, почему о живых никто ничего хорошего и не подумает сказать?! Ну, вот, почему, объясните идиоту тайну мироздания!

Сбежала, наверное. Это на нее похоже...

Кондор, наконец, пришел в себя – как и полагается хорошему начальству, первым.

— Назови свое имя.

Проверка. Ага, я-то думал, он пьяный в хламину – еще бы, на трезвую голову про меня оды не слишком-то посочиняешь. Особенно, если ты – мой непосредственный начальник. Про такого-то придурка.

— Владимир Селиванов, – послушно отрекомендовался я. – Служебный псевдоним – Дэннер. Живой я. Да чего вы уставились, товарищи?

— Не «служебный псевдоним» – а позывные, – ворчливо исправил Кондор. – Сколько раз повторять.

Вот, пожалуйста. Я ж говорил – меня только посмертно ценят. При жизни никак. Та-дам! Я не удержался от паскудной улыбки. Уж простите!..

— Где отчет? – подлил масла в огонь мой любимый начальник. Ответить я не успел – меня сшиб метеорит. Или комета.

У кометы были светлые волосы и оч-чень костлявая правая рука, на которую я благополучно приземлился ребрами.

— А-ай!.. – захрипел я из-под Лидии. – Ты меня сейчас добьешь!.. Туман тебя побери… з-зар-раза...

— Ой! – опомнилась она. – Я тебе руку не сломала?..

— И руку тоже! – Я извернулся ужом, пытаясь выбраться. Раны болели так, что сознание призывно махало мне платочком откуда-то очень издалека. Да что ж это такое-то! Не успеешь толком восстать из мертвых – тут же убивают обратно. Выбраться удалось, и я немедленно пополз вверх по стенке, отчаянно цепляясь за деревянную панель. – Отчет где?! – с праведным возмущением заорал я, послав к черту устав и дисциплинарные нормы. Я крайне замечательный покойник, мне можно. – Отчет?! Да я еле живой из этой чертовой канализации выполз, едва не сдох десять раз, впору на переплавку к чертовой матери, ползком в позе каракатицы, как гребаный ответственный сотрудник, в туман меня восемьдесят семь раз, добираюсь до чертова отдела – а там глухо, как в танке! И где я должен был искать твою чертову рожу, Кондор, когда...

На этой торжественной ноте мой безумно содержательный и поэтичный монолог был прерван объятиями «чертова» Кондора. Он, правда, вел себя не в пример осторожнее некоторых... чрезмерно эмоциональных... А?.. Я что-то сказал?

— С возвращением, сынок. – Мне показалось – или голос у него действительно прервался? Ну и дела...

Тут-то все остальные на меня и накинулись – будто по команде. И едва не сшибли вторично. Радости было столько, что я почти поверил во все эти комплименты, что они мне тут коллективно наговорили. Пока я честно пытался ответить на бурное проявление эмоций каждому из двух десятков человек в баре, объявилась сонная и зевающая во весь рот Нэйси. Она остановилась на пороге и хрипло поинтересовалась:

— Эй, народ, а в честь чего кипеж-то?.. Шумиха на всю улицу...

— Нэйси!! – взвыл я. – Спаси меня!

— Чего?.. Товарищ командир, это вы?..

Нэйси не сразу сообразила, какую подставу я ей заделал, а когда сообразила – было уже поздно. Я же с облегчением сполз по стенке и, поманив рукой растерянно оглядывающуюся Лаэрри, тихонько попросил у нее еды для Ласточки. Лаэрри кивнула и умчалась.

— Я вам это припомню! – возмущенно пискнула Нэйси.

Правда, на этом сюрпризы не кончились. Только мои замечательные товарищи несколько усмирили свои бурные эмоции, как в бар ворвался еще один колоритный персонаж.

Дверь распахнулась и в зал влетела рыжая девчонка-оборотница. Жить надоело.

Все отработано схватились за оружие – кроме Артемиса, который пока еще был не в себе, и, почему-то, Кондора. Ну, и меня.

— Не стрелять! – Я-то знал, что девка ничего плохого не хотела. По крайней мере, в прошлый раз. Правда, почему-то со мной в один голос рявкнул полковник. Чем дальше, тем интереснее...

Рыжая вздрогнула и сделала вид, будто не замечает оружия. Она ладонью оттолкнула ствол ближайшего к ней Обреза и тряхнула кудряшками:

— Скорее! Там помощь нужна! Ну, скорее, а то он умрет!

— Кто? Куда идти? – вскочил Кондор.

Тут уж даже не пришедший в себя Чернявый подобрался. Обрез развернулся к выходу, а Даклер машинально хлопнул себя по ремню, проверяя наличие ножа.

— Никуда, – выдала тут Рыжая, заложив руки за спину. – Я просто хотела вас отвлечь. Не стреляйте – я все равно, раненая. А если обращусь – вы успеете меня убить. Я хочу помочь.

Я моментально вскочил, подарив миру цветистую матерную тираду, а стенке – хороший удар с кулака.

Честное слово, большей идиотки, чем эта рыжая представительница лесной фауны даже моя неуемная фантазия выдумать не в состоянии. Я, черт возьми, дважды ее спасал! Или трижды... не помню. Да какая разница! Куда эта бестолочь постоянно лезет?

Пока я так возмущался, ребята похватались за оружие, Кондор как-то побледнел и замер, быстро переводя настороженный взгляд с одного на другого, а Лидия тихонько вскрикнула. Взгляд мой и зафиксировал тут же эту парочку. Выдают себя оба, со страшной силой. Их и допрашивать не нужно – и без того все видно.

— Та-ак... – тихонько прошипел я, нарушая достойную звания классики немую сцену. Мой начальничек вместе с моей бывшей любовницей резко обернулись сперва на меня, затем друг на дружку и тут же, будто по команде – на рыжую. Она замерла, видимо, – о, чудо!.. – сообразив, что рыпаться ей сейчас нерентабельно, и бежать некуда. А я сплюнул и выдал еще более свежую мысль:

— Ай да новости. Тяжела и неказиста жизнь советского чекиста!.. Товарищи, вам не надоело разочаровывать в жизни такого чудесного сотрудника и верного друга, как я?.. Может, вас там, чисто случайно, совесть мучает?.. Нет?.. Какая жалость. Достались мне три идиота. Идиота окончательных, безнадежных, феноменальных и клинических. Ребята, ну, скажите мне только одно – вы это серьезно?.. Вот, черт, я так и думал.

Ладно, касательно Лидии с оборотнем вместе я никогда и не сомневался – но, боги, Кондор-то куда?! Вроде, умный мужик был... Влюбился он в эту рыжую, что ли?! О-ох...

Ребята завозились, недоуменно переглядываясь. Полетел по небольшой компании шепот, будто рябь по воде.

— Почему?..

— Почему не стрелять, товарищ полковник?..

И я не успел ничего сделать.

Сразу несколько пуль прошили воздух.

Три из них, выпущенные Артемисом – подозреваю, что абсолютно случайно, покалеченный, все-таки – отшвырнули к стене рыжую, еще две – заставили пошатнуться Кондора, оставшиеся три – расцвели карминовыми астрами на полосатой футболке Лидии. И последняя досталась Артемису.

И повисла тишина.

Рыжая застонала, завозилась у стены, неосознанно царапая пол и пытаясь подняться, Кондор, согнувшись и упираясь одной рукой о край столешницы, другой зажимал рану на боку, Лидию я не видел за стойкой, но слышал хрип. Жива. Все живы... Артемис с безумным смехом выпустил остаток обоймы в окно, загремели выстрелы, стекло оглушительно зазвенело, кто-то кинулся отбирать у чернявого оружие, а сам патрульный Фиар, вывернувшись из протянутых рук, с безумным смехом выпрыгнул в окно, в которое, навстречу ему, ринулась относительно некрупная летающая тварь. Тут уже я, вскинув пистолет, уложил незваную гостью – и понеслась. Словами и не передать.

Чего уж там, попробую.

Выстрелы загремели неслаженной оглушительной дробью, потолок брызнул кусками отколотой штукатурки, половина народу попадали на пол, опрокидывая столы, Кондор пытался что-то хрипеть, но его, разумеется, никто не услышал.

— Рехнулись!.. – заорал я, кидаясь к полковнику и оттаскивая его к Лидии за стойку, на что у меня ушли последние силы. А перестрелка тем временем, продолжалась. В окно полезли еще несколько тварей, с жалобным звоном брызнула осколками посуда. – Значит, так, ребята. Или вы мне сейчас рассказываете все по порядку, – зашипел я, – или я вас своими руками убью.

Они не ответили. Лидия, кажется, потеряла сознание. Я перемахнул стойку, кубарем перекатился на середину помещения, вскидывая вверх правую руку и, что было сил, рявкнул:

— Смир-рно!!

Сработало. Тишина повисла такая, что сделалось слышно, как под потолком бьется маленькая, походившая на усатого жука, тварь. Ребята замерли в тех позах, в которых их застал мой голос – кто высунувшись из-за стола, кто – припав на колено с винтовкой. А мне было жалко пианино.

— Всем оставаться на местах! – велел я, думая, как бы не свалиться – голова кружилась, сердце колошматило отбойным молотком, во рту пересохло. А валиться мне сейчас категорически нельзя – иначе этот цирк в ближайшее время не прекратится. То есть, пока патроны не закончатся, и эти придурки не поубивают друг дружку к чертовой матери.

— Прекратить стрельбу, – устало распорядился я. – Окно закрыть... чем-нибудь. И приниматься за уборку. Даклер, Лаэрри, Салейман, Этьен. Позаботьтесь о раненых. Чтоб вас всех... – С этими словами меня оставили последние силы, заставив опуститься на пол. Кто-то побежал закрывать окно ставнями, кто-то вытаскивал убитых тварей. Раненых, вроде, больше не наблюдалось. – Не, ребята, так дело не пойдет. Палите куда попало, словно обезьяны...

— Кто?.. – удивленно обернулась Лаэрри.

— Ша! – рявкнул я, окончательно разозлившись. Лаэрри сдуло. И ведь теперь им тут и за целый день порядок не навести...

Ладно, мне Ласточку кормить пора. В связи с этим я кое-как поднялся, разыскав принесенную Лаэрри сумку, и отправился домой.

Нэйси

Ну, команди-ир! Я вам это припомню, так и знайте.

А если серьезно – то, вообще-то, мне было приятно такое внимание. Правда, Кондор, конечно же, на меня взъелся и сильно отругал. Ну и пусть ругает, победителей не судят, а я сделаю вид, что полностью раскаялась и так делать больше не буду.

— А мы с товарищем командиром, – все же не удержалась я под конец, – тварь завалили. Вдвоем! И еще в подземном городе...

Полковник аж задохнулся. Пожалуй, не стоило с ним так, он же уже старый, к тому же, раненый...

— Что?!.. – ахнул он. – В каком городе?!..

Я сообразила, что сболтнула лишнего, но отступать было некуда. Все даже притихли после этого. Краем глаза я заметила, что они все нас слушают, и Лаэрри, и Даклер, и Обрез, и Лидия, которая, кажется, успела прийти в себя и теперь лежала на носилках перед отправкой в госпиталь. Этот госпиталь у нас из окна видно, если на чердак залезть. А если глядеть со второго этажа – то виден только краешек грязно-белого длинного здания. Я всегда думала что, когда меня ранят в рейде (правда, это вряд ли, я же хорошо дерусь, но вот, вдруг, если), то мне хорошо, недалеко от дома.

— Ну, в подземном городе, – повторила я. – Там, по-моему, все передрались только, а когда мы убегали – свет погас. А так они там, вроде, хорошо живут. Ну, кроме охотников. Правда, люди там немного странные...

— Да погоди ты!.. – обрывая мою болтовню, взвыл Кондор. – Какой город, где? Кто это – мы?

Я вздохнула. Вот, не поймешь этих взрослых. То им молчи, то им рассказывай. Хоть бы, что ли, сразу определялись – а то не знаешь, что и делать.

— Город, подземный, где – под землей, конечно – иначе с чего бы он подземный!.. Мы – это я, Лесли, товарищ командир и Аретейни. Просто Лесли охотники поймали, а товарищ командир пошел ее спасать, а я просто знала, что он раненый, и что ему поэтому опасно одному, и мы с Аретейни пошли ему помогать, а Аретейни и Лесли его еще раньше видели, пока мы за тварей...

— Так там есть подземный город?! – сильным, резким голосом перебил Джонни Веррет, который Обрез. И почему-то прибавил:

— Ну, Дэннер...

— А чего Дэннер? – удивилась я. Странный он, все-таки. Видно же что добрый – а сам ведет себя так, что к нему и не подойди. Наверное, он переживает из-за чего-нибудь, раз так себя ведет. – Дэннер тут не при чем, просто он Лесли пошел спасать...

— Город?! – снова захрипел полковник. – И вы молчали?!

— А нас не спрашивали! – возмутилась я. Вот, чудилы они все, честное слово! Еще и я после этого виновата – нет, вы на них только поглядите!..

А Лидия вдруг приподнялась и задала совсем уж чудной вопрос:

— И поезда там есть?

— Есть, конечно, – кивнула я. – Мы видели пути, а Лесли говорит...

Лидия рухнула обратно на носилки и прошептала в потолок, будто бы ни к кому не обращаясь:

— Значит, не бред это все и не выдумка, оказывается...

Достали перебивать. Вот, возьму и ничего больше рассказывать не буду. Я демонстративно обиделась, но им всем на это было наплевать. Как, впрочем, и всегда. На этот раз отличился Обрез.

— Так вы его точно видели?.. Все четверо?..

— Точно! – зло буркнула я, чтобы он отвалил. Не подействовало.

— А я-то думал, рехнулся Селиванов... – изумленно выдохнул он, чем разозлил меня уже по-настоящему. Я очень обиделась за командира. Вот, он нас всех спасал – а они про него – рехнулся. Разве это справедливо?!

— Чего-о?! – заорала я. – А ну, рот закрой! Тоже мне, товарищ, называется!.. Да наш командир в сто раз умнее вас всех, вместе взятых, понял!.. Еще будешь на него гнать – я тебе так накостыляю... Все поняли?!

Обрез, наконец, опомнился.

— Тихо, тихо, – сказал он, примирительно касаясь моего плеча. – Я на Дэннера не гоню, ты не думай. Просто...

— Не гонит он, – буркнула я, для приличия уворачиваясь и сбрасывая его руку. – Вам говорили, а вы не верили!.. Ну?.. Говорили вам всем – или нет?.. Не верите – так пойдемте, я вам покажу! А то гоните на нашего командира. Он, мол, сумасшедший, а вы тут все умные, да, хотите сказать?.. А вот, ни фига! Наш командир – он знаете, какой! Он за Лесли пошел, один, раненый, твари знаете, как больно жгутся! Вот! – и я с гордостью продемонстрировала один из ожогов, приподняв рукав куртки. Теперь и у меня есть боевые шрамы! Я теперь, вообще, настоящий патрульный, кстати, и пусть на моего командира тут бочку не катят. И я подземный город видела. Вот.

Они все замолчали. Мне кажется, им стало очень стыдно, что они так говорили про командира. Даже глаза попрятали. А я победно фыркнула. Так им и надо. Будут знать, как за спиной сплетничать. Получили по заслугам!

Я хотела еще спросить, что делать со Странником и что за желтенькие огоньки у нас в городе появились за время нашего отсутствия – но мне не хотелось их тогда трогать. А то забудут, займутся другими проблемами. Пусть их совесть подольше помучает.

Дэннер

Я ехал домой и все никак не мог избавиться от мысли, что что-то здесь не так. Кажется, и из города выбрались, и тварей перебили – а все равно, что-то не клеится, и все тут. Беспокойство грызло, свернувшись маленькой холодной змейкой где-то в груди, и даже Эмпидоклюс нервно тряс головой, норовил выдернуть повод и то и дело без команды переходил на рысь, будто бы ему передалось мое настроение. Ехать рысью у меня не получалось – попробуй-ка, попрыгай с таким-то ранами. Я изо всех сил тянул поводья, откидывался в седле – но упрямой животине было плевать на мои команды. В итоге, я, измотавшись вконец, просто-напросто отпустил поводья, позволив коню бежать, как ему вздумается, в ответ на что Эмпидоклюс немедленно встал, как вкопанный. Я едва не клюнул носом в лошадиную шею.

Впереди слабо светился огонек.

Желтенький.

Я даже головой помотал. Не помогло. Огонек продолжал светиться, размытый косой пеленой дождя. Я тронул коня, заставляя подойти поближе. Конь немедленно заартачился. По всему, ему не очень-то хотелось знакомиться с аномальными явлениями. Может, он опасный, огонек?.. Животные ведь чувствуют опасность.

Но проверить стоит.

Проклиная раны, я спрыгнул на раскрошившийся асфальт, примотал повод к ближайшему фонарному столбу и подошел поближе. В общем, ничего особенного не произошло, только по мере моего приближения к огоньку, нарастало странное головокружение. Я сунул руку в карман, снимая оружие с предохранителя. Брызги луж разлетались из-под сапог, дождь мерно шелестел, пузырями вздуваясь на воде, тяжестью вымачивая волосы и одежду.

Было тихо. Настолько тихо, что даже удивительно. Ни людей, ни тварей, ни лошадей – никого. Нет, это уже становится интересным.

Огонек приближался, покачиваясь в такт моим шагам.

И вдруг перед глазами взорвался каскад серебристых звездочек. И что-то ударило. Мокрое, холодное, шершавое. Асфальт.

То-то же, Селиванов. Вылечился бы прежде, чем расследовать природу аномальных явлений. Я хотел, было, встать, но в следующий момент мягко навалилась темнота.

Вспыхнуло, пронеслось перед глазами вереницей фантасмагорических образов, закружило бешеной каруселью, воздух вдруг перестал поступать в легкие. Я, задыхаясь, уперся обеими руками в шершавый асфальт – но он уходил куда-то, убегал из-под ладоней, будто зыбкий песок. Взревело над ухом, я рефлекторно шарахнулся в сторону, перекатываясь и – увидел, как мимо пронесся автомобиль. Странно, их же больше нет...

Над головой шумели деревья. Воздух пах весенней свежестью. Головокружение исчезло.

Я приподнялся.

Свет. Ослепительный, яркий, фантастически белый свет. И мерный шум. Что же произошло?..

— Вам плохо?

— Что?.. – Я честно постарался обернуться на голос, но мышцы свело судорогой, и тело мне не подчинялось. А кто-то продолжал трясти за плечо.

— Мужчина! Вам плохо? Черт, да расступитесь же! Вызовите, кто-нибудь, «скорую»!.. Воды!..

Заставив себя приподняться на ладонях и оглядеться, я увидел, что лежу прямо на дороге, на берегу пруда. Солнце светило просто невыносимо, резало глаза. И дождя больше не было. Вокруг собралось порядочно народу – мужчины, женщины, даже дети. Кто-то сунул стакан воды, и я рефлекторно ухватил его. Он оказался холодным, влажным от конденсата и пах чем-то терпким и вкусным.

— Так, расступитесь, граждане. Дайте дорогу! – Ко мне склонился молодой человек в очках, одетый в синюю форму. – Как самочувствие? – Он улыбнулся, извлекая откуда-то тонометр. Я ошалело поглядел на стакан, все еще пытаясь сообразить, куда, я, собственно, попал, а главное – как это я ухитрился сюда попасть.

— Нормально... Простите. Голова закружилась. Раны. Со мной все в порядке.

— Да ну. – Человек невозмутимо обмотал манжет вокруг моего плеча, затянул застежку-липучку. – Расслабьтесь. Давно вы так в обморок падаете?

— Нет. – Я покосился на стрелку тонометра. – Ну и как? Нормальное у меня давление?

— Как у космонавта. В больницу поедем?

Я отрицательно мотнул головой.

— Нет, я в порядке. Благодарю за помощь, и...

— Ну, смотрите, – строго сощурился молодой человек. – Воля ваша. Хотя я бы на вашем месте... с такими ожогами... вы что, пожарник?

— Ага, – зачем-то соврал я, поднимаясь на ноги. Фельдшер улыбнулся мне и протянул руку. Пожатие у него оказалось крепким, коротким и энергичным. Правильным. Не люблю, когда люди долго трясут руку или же слабо сжимают пальцы – в первом случае становится неловко, во втором – неприятно. Проще всего проверить человека, вызвав его на тактильный контакт. Хороший человек никогда не испугается объятий или рукопожатия. По взгляду фельдшера я понял, что меня как раз таки проверяют – ну да, я бы тоже на его месте насторожился, учитывая мой внешний вид. Тем более, как я заметил, мужчины здесь, в большинстве, коротко стригли волосы, а у меня грива до середины спины, плюс меч. Ни у кого из всей собравшейся вокруг толпы я не заметил какого-либо оружия. Люди были крепкие, здоровые, но разглядеть подробнее мне было сложно при таком ярком свете. Какое-то странное место.

И как меня сюда занесло?..

— Дяденька! – Я обернулся и увидел мальчика лет восьми. Остальные подробности скрывал свет. – Дяденька, а у вас меч настоящий?

Ну вот, я же говорил.

Я хотел, было, ответить, но тут на мое счастье, мальчика оттащил за руку парень постарше – видимо, брат. На фоне ослепительно-белой рубахи алым цветком горел аккуратно завязанный не то галстук, не то платок. Знак отличия?..

— Митя, не приставай к товарищу историку!.. Извините, он у нас еще маленький.

— Я не маленький! – искренне возмутился Митя и обиженно запыхтел. – Ты, Андрюша, ничего не понимаешь. Бывают настоящие мечи, а бывают – тренировочные!

Андрюша грозно сощурился, а Митя не остался в долгу, показав ему язык, за что получил звонкий шлепок пониже спины, после чего вырвался и отбежал на безопасное расстояние от брата, морщась и прихрамывая. Но Андрюшу, похоже, больше интересовал я, и вопросы педагогики получили отставку на неопределенный срок.

— Мы тоже реконструкцией занимаемся, – сообщил он. – Мы древляне. А вы из какого клуба?

— «Вервольф», – с самым честным видом брякнул я. Лицо Андрюши разочарованно вытянулось.

— А-а, – протянул он, – фантастика, значит.

— И вовсе не фантастика! – возмущенно прервал я. – У нас вначале драккар так назывался, потому что на киле была волчья голова, а потом и клуб так назвали. – Нет, ну что я болтаю?! Кто меня, вообще, за язык тянул?! Я даже не знаю, о чем он говорит, еще попадусь на какой-нибудь мелочи, и привет. Нет, прав все-таки Чернявый, я идиот.

Наверное, так бы и произошло – но тут события повернули в еще более ожидаемое русло, а именно – тяжелораненым долго бегать, да еще и на такой жаре, мягко говоря, не рекомендуется.

Какое-то время я еще смутно видел все окружающее, успел заметить, как меня попытался подхватить Андрюша, как резко развернулся в нашу сторону уже садившийся на тот момент в машину фельдшер, услышал, как вскрикнула какая-то женщина.

И снова темнота.

Было прохладно. Легкий ветерок играл с волосами, и мне вначале показалось, что я где-нибудь на лесной поляне, вот только версию отрицали странное ощущение тепла и чего-то мягкого, похожего на одеяло. И еще чего-то явно не хватало, чего – я вначале не сообразил.

Разумеется, это оказалось одеяло, что же еще. И на этот раз было сумеречно, и свет не резал глаза. Так вот, в чем дело!

Раны больше не болели.

Интересно, в тумане я, что ли? Судя по тому, что вокруг все смутно-беленькое...

Я резко уселся на кровати – ах, да, в тумане кроватей, вроде как, быть не должно – и принялся отчаянно тереть глаза. Зрение не спешило восстанавливаться – все же на ярком свету я находился достаточно для того, чтобы повредить его. Этот свет поярче всех прожекторов, вместе взятых. В общем, я добился того, чтобы разглядеть хоть что-нибудь, пусть и смутно. А разглядев, удивился еще больше.

Похоже, больница. Палата на три кровати, приоткрытое окно в полстены – и это ночью! – за окном шелестят кудрявыми и зелеными-зелеными буйной листвой ветвями, деревья. Пахнет сиренью. Палата располагалась, судя по всему, примерно на третьем этаже, и сирень сюда не дотягивалась, но густой свежий запах кружил голову. Букет той же сирени стоял на тумбочке возле соседней кровати, на которой спал худенький и черноволосый молодой человек, уютно подложив руку под щеку. Сирень теснила вторая банка, из которой торчали красные тюльпаны, целая охапка. Между банками скромненько притулились очки в пластмассовой оправе. Я поймал себя на том, что зрение все-таки восстанавливается достаточно быстро, но кто спал на самой дальней кровати, уже не разглядел.

Нет, с ранами и, правда, что-то не так. Куда боль подевалась? Отсутствие боли и настораживало, и приносило облегчение одновременно. Я резко поднял подол рубахи и... Обнаружил на месте дырки от пули охотников всего-навсего свежий шрам, едва заметный среди всех остальных. Впрочем, остальные тоже как-то странно поблекли и уменьшились. Кожа сделалась практически чистой. Рубаха похрустывала, будто накрахмаленная. Я вернул ее на место и хотел, было, протянув руку, сдвинуть в сторону синеватую в слабом ночном освещении тюль. Не может быть, чтобы ночью за этим окном никого не было – и плевать, что никакой опасности я не чувствовал. Наверное, это уже выработанный годами рефлекс.

Что-то удержало руку, я резко обернулся и обнаружил, что плечо чуть повыше сгиба обхватывает мягкий, тускло поблескивающий браслет, и от браслета тянется тоненькая трубочка, словно у капельницы, к стоящему на тумбочке, утробно урчащему агрегату в корпусе из белого пластика. Я философски решил не дергаться. Только на всякий случай коснулся лица. Так и есть – ожогов не было и в помине.

Так, где это я, интересно?..

Скрипнула дверь, являя молоденькую стройную девку, одетую в белый халат. В руках у нее была стопка каких-то документов, на голове косынка. Она остановилась на пороге, тихонько прикрыв за собой дверь, и протянула руку к выключателю. Ну, электрический свет – это еще куда ни шло...

— Доброе утро! Пора вставать.

Этот голос я узнал бы из тысячи.

Пока я размышлял, бред это или галлюцинация, девица подошла совсем близко, и сделалось видно ее лицо.

Нет, этого быть не может!

— Дайте руку, – сказала она. – Что с вами?

Я машинально протянул руку, девка присела на краешек кровати и принялась считывать данные с маленького экрана белого прибора.

— Та-ак, давление в норме, – бормотала она, делая быстрые пометки карандашом в блокноте, – немножко снижено, но это ничего... сердце в норме, раны покажите... Ого!.. Да у вас просто фантастическое здоровье!

Остальные зашевелились, темноволосый приподнялся и потянулся за очками.

— А вот это, – весело сообщила девица, – вам больше не пригодится, Тимур Александрович! Все, новая жизнь, пора привыкать. Сейчас, глазки посмотрю... Владимир, как вы себя чувствуете?

— Замечательно, – выговорил я, стараясь не разглядывать ее в упор.

— А что с пульсом? – Она закусила губу, и я почувствовал, как теплые девичьи пальцы обхватили запястье. – Никогда нельзя полностью полагаться на технику, я всегда это говорила... – Она резко замолчала и встревожено подняла на меня серые глаза. – Что с вами?

— Ничего! – раздраженно бросил я, высвобождая руку. Ясно ведь, что у меня с пульсом, ясно, как граница города и тумана. – Все у меня в порядке. Это с тобой что-то не так, по-моему.

Она терпеливо вздохнула и обняла скоросшиватель с историей болезни.

— Вы, главное, не беспокойтесь, Владимир. Все будет хорошо, – она протянула руку и коснулась моей ладони, – вы только не беспокойтесь...

— Не беспокоюсь, – сквозь зубы процедил я, резко отбрасывая волосы с лица и поднимая взгляд. Нет, никакой ошибки. – Ты издеваешься, Аретейни? Или это психологический тест такой?

Она вздрогнула и отшатнулась, будто я на нее кастетом замахнулся. Глаза подозрительно заблестели. Интересно, что она с такими нервами в медицине-то забыла?..

Ласточка – а все же это, черт меня побери, была именно она – сглотнула и заинтересованно подалась вперед.

— А вы меня откуда знаете?

На этот раз шарахнулся я. В глазах у нее светилось настолько искреннее удивление, что злость мою как рукой сняло. Так притворяться все же невозможно.

— Как так – откуда?.. – осторожненько начал я. – Из Города, разумеется. А ты не помнишь?

Она прищурилась, и даже насупилась, старательно вспоминая. Затем уставилась на меня. Повисла пауза минуты на две. Я отрешенно слушал чьи-то шаги за дверью.

— Нет, – наконец, резюмировала она, – не помню. А может, я вас просто забыла?.. Где мы встречались?

— Товарищ доктор! – сонно возмутились на дальней кровати. – Чего вы так рано-то?

Аретейни мельком обернулась.

— А вы мне не рады? – жизнерадостно отшутилась она и тут же пояснила:

— Просто задержалась на работе, вот, решила к вам зайти, поглядеть, как тут у вас дела. У нас операция была в ночь, в соседней палате девочка... – Ласточка обернулась обратно ко мне. – Простите меня! Совсем голова дырявая! Так, где мы познакомились?

Я только отмахнулся. Бестолку. Ясно же, что здесь что-то не так – не то тот самый сбой континуума, которым нас пугали в академии, не то я где-нибудь валяюсь в обмороке, и все это мне мерещится. Склоняюсь ко второму. Потому что галлюцинации всегда абсурдны, а ничего более абсурдного, чем местная обстановка, не найдешь. Взять хотя бы открытые окна и яркий свет... про исчезающие шрамы я уж молчу.

Или...

Во сне ведь не чувствуют боль.

Я ухватил себя за пальцы и резко выгнул суставы наружу.

Ласточка тихонько ахнула.

Боль ударила маленькой невидимой молнией.

Ничего не понимаю.

— Что вы делаете! – Аретейни ухватила меня за запястье. Я стиснул зубы.

— Ничего, товарищ доктор. Вставать мне можно, я надеюсь?

Она кивнула, помедлив.

— Операция была три дня назад, но я бы на вашем месте...

— Сколько?! – Я тряхнул головой, надеясь вытрясти из нее весь этот бред. Не получилось. Твою ж дивизию! Если я действительно в какой-то иной реальности – так за три дня могло произойти все, что угодно. Так... что же было... Канал, Алиса, бар, перестрелка, дорога...

Желтый огонек.

Стоило мне подойти к нему близко – я оказался здесь.

Значит, обратно можно попасть при помощи все того же огонька.

А Ласточка? Как она-то здесь оказалась?

— Да вы не беспокойтесь, я вам больничный выпишу, – неверно истолковала мою реакцию вышеупомянутая Ласточка. – Вы где работаете?

— В патруле, – мрачно отозвался я, соображая, как ее убедить, что вставать мне не только можно – но и нужно. Я бы даже сказал, катастрофически необходимо. Она снова склонилась над своим блокнотиком.

— Милиционер, значит?.. Какое отделение?

Я вздохнул.

— Слушай, – говорю, – успеешь еще больничный выписать. – Ты мне скажи, где мои вещи и как можно оформить выписку.

Она нахмурилась и резко поднялась.

— Без осмотра не отпущу. А выписка после обеда – пожалуйста, пишите расписку и берите на себя ответственность за свое здоровье.

— Благодарю, – обрадовался я. – А...

— Вещи заберете в гардеробе. И не забудьте оформить разрешение на ношение холодного оружия, раз уж вы ухитрились его где-то потерять. Меня третий день из-за этого милиция третирует. – Она улыбнулась. – Вы точно хорошо себя чувствуете?

— Точно. – Ложь. Чувствовал я себя так, будто в груди поселилось маленькое такое, но сильное стихийное бедствие. Ураган, там, или землетрясение. Голос отказывался подчиняться, и у меня получился какой-то сиплый полушепот. Да что же это такое! Я три дня валяюсь без сознания в какой-то иной реальности, у меня дома Ласточка раненая... и вдруг – она здесь, живая и невредимая – но это еще ничего. Она меня ни капельки не помнит и трудится врачом в местной больнице.

Просто в голове не укладывается. Чертовщина какая-то. Я обернулся на соседнюю кровать, где Ласточка, как ни в чем не бывало, проверяла глаза у чернявого парня.

— Эй, товарищ. – Кто-то легонько толкнул костяшками пальцев в плечо, и я машинально обернулся. Рядом стоял крупный мужчина средних лет, с короткой челкой русых волос. – Наверное, мой третий сосед. – Чай будешь? До выписки еще далековато.

— Ага. – Я снова покосился на Ласточку. Мужчина понимающе усмехнулся.

— Красивая, – сказал он. Я махнул рукой.

— Да не в том дело... Слушай, а...

— Руслан, – подсказал мужик, протягивая мне кружку.

— Очень приятно. Благодарю... А она давно здесь работает?

Руслан пожал плечами.

— Не очень, наверное. Вишь, молодая какая. Но ты не думай, травматолог из нее – во. – Он поднял вверх большой палец. – У нее талант есть. А вообще, – тут он заговорщицки подмигнул, – можно и познакомиться, если хочешь. Она добрая. Там, в кино сходить, пообщаться – не откажет. Тут кто-то уже пытался за ней ухаживать...

Я замаскировался кружкой, вцепившись в нее так, что пальцы онемели, но все равно фыркнул. Руслан, к счастью, не заметил.

— ...Она порядочная, ты не думай, – продолжал он. – Но конкуренция большая!

Я фыркнул вторично.

Эндра.

«Твою мать…» – подумала я и очнулась. Это была первая мысль, которая пришла в голову – и было отчего. Только-только поджившие раны снова тянули глухой болью. В голове плавал зыбкий туман. А я-то, дура, только привыкла, что больше не надо при каждом движении затаивать дыхание, чтобы пережидать горячие болевые волны. Не тут-то было – опять подстрелили. Что ж, сама виновата, не надо было соваться. А что мне еще было делать?.. Вот так вот желай добра людям… Перестрелять бы их всех, чтобы знали, каково это. Да, я гуманист, а что?

Я приоткрыла глаза и узрела тусклые крашеные стены и потолок. Потолок был беленый и скучный. Я вздохнула и шевельнулась – раны полыхнули болью, так, что я едва не взвыла и замерла. Непроизвольно дернула руку и поняла, что запястье охватывает что-то холодное и жгучее. Я покосилась и обнаружила, что, во-первых, лежу на узкой и жесткой койке, а во-вторых, что правая рука наручником прикована к спинке кровати. Ясно, серебро. Чтобы не могла обратиться. Все правильно, все логично. Пришлось мне улечься обратно.

— Очнулась? – осведомился кто-то справа.

— Ага, – машинально отозвалась я, оборачиваясь на голос. Рядом стояла еще одна койка, на которой, закинув руки за голову, лежал высокий, крепкий мужчина. Он меня разглядывал, и я машинально натянула повыше тонкое одеяло. Он усмехнулся, пожевал спичку, которую держал во рту, и констатировал:

— Скромница. Поздно уж стесняться. Чего я там не видел, пока тебя перевязывали.

Должно быть, я покраснела – мужик рассмеялся.

— Не боись, – продолжал он, – не помрешь теперь. Правду говорят, что ты тварь?

— Тварь, – не стала спорить я. – А я где?

Мужик расхохотался пуще прежнего.

Я огляделась – комната оказалась большая, абсолютно безликая. Вдоль стены стояли койки. Было их штук семь, но заняты были только две – собственно, мной и моим нежданным собеседником. Дверь была плотно закрыта.

Тем временем мужик отсмеялся и соизволил дать мне пояснение:

— Ты, – сказал он, – в тюремном лазарете.

— Это хорошо, – сказала я.

А что тут еще скажешь? Конечно, хорошо, раз я пока живая, хотя и напоминаю, наверное, дуршлаг. Через меня скоро можно будет макароны отбрасывать.

— Тебя, – сказал мне мужик, – говорят, сам полковник велел сюда поместить. А нечисть в Городе обычно сразу убивают. Странно, правда?.. – И он холодно прищурился, пристально изучая меня.

— А вы тут что делаете? – спросила я.

— Лечусь, – ответил мужик, снова пожевав зубочистку.

— А в тюрьме?

— Так, по мелочи… – уклончиво отозвался мой сосед.

— За мелочи теперь не сажают – каждый мужик на счету, – заметила я.

— Много ты понимаешь, – сказал он, зевнул и снова уткнулся в книжку, которую читал до этого.

Я вздохнула. Мне хотелось встать, расправить плечи, потянуться – хоть бы и с ранами. Рука затекла, кожу неприятно жгло серебро.

Тут дверь заскрипела и приоткрылась. Показался патрульный, правда, незнакомый. Я его еще не видела – наверное, он из другого отряда.

— Очнулась? – уточнил он. – Жалко…

— Что? – не поняла я.

Патрульный – молодой парень, вошел и прикрыл за собой дверь.

— Мне велено за тобой приглядывать, – сказал он, – а когда ты без сознания приглядывать проще.

— Иди нафиг, – обиделась я, отворачиваясь, насколько позволял наручник. – Тогда расстреляйте меня совсем. Вообще просто будет.

Патрульный пожал плечами и не отозвался.

Мне было обидно. Я никого не трогала и не хотела никакого зла. А меня ни за что…

На глаза навернулись горячие слезы, по-моему, я даже хлюпнула носом. Было как-то безысходно-тоскливо. Что потом – опять прострелят?

— Ну-ну, – немного растеряно протянул патрульный. – Ты не реви. Чего ты, ну?

— Ничего, – буркнула я. – Наручники не расстегнешь?

— Не могу.

— Мне что, – уточнила я, – под себя ходить?

Патрульный смутился, правда, смутилась и я сама.

— Ладно, – решил он, – отстегнуть-то отстегну, но наручник не сниму. Потому что, сама понимаешь…

— Да сделай уже что-нибудь! – не выдержав, взмолилась я.

Скоро браслет звякнул, расстегиваясь, и повис на запястье. Я села, растерла руки. В глазах немедленно потемнело, а раны задергало. Но валяться в постели дальше было положительно невыносимо. Совсем. Мне начинало казаться, что, если я проболею еще хоть немного – то превращусь в неодушевленный предмет и уже никогда не смогу подняться.

— Только без баловства, – предупредил меня патрульный, поднимая на ноги. Он критично меня оглядел и вздохнул.

— Она и баловать-то не сможет, – заметил мой сосед. – Вон, шатается.

— А ты помалкивай, – одернул его парень. – Много ты знаешь.

Мы вышли в коридор.

Вернее, это так коротко сказано – вышли. А на самом деле, тащились мы медленно – конечно, из-за меня. Патрульному приходилось меня поддерживать под руку. Меня шатало, в глазах темнело, голова непрестанно кружилась, и немедленно захотелось лечь обратно, пускай даже и с наручником, но я упрямо топала дальше.

Пока мне в голову не приходило, почему патрульный обо мне так заботится. Казалось бы – убей, и дело с концом. Ну, не убей, так в камеру, чего там возиться. У оборотней раны заживают куда лучше, чем у людей. Меня же – гляди – поместили в лазарет, перевязали, дали выспаться, да еще и помогают добраться до туалета. Такая сложная логическая загадка пока была моему разуму не под силу, и я предпочла об этом не задумываться до поры. Все равно, придет срок – все само разъяснится. Я-то думала, что полковник мне больше не станет помогать – теперь, когда про меня все узнали. Но – не застрелили сразу, значит, пока и не собираются. А там – разберемся.

К слову, до туалета я так и не дошла. Пришлось патрульному нести меня на руках. По возвращении в койку, меня снова пристегнули наручником. Лежать было неудобно, но мне было уже безразлично – короткий поход по коридору вымотал так, что я свалилась на подушку почти без сил. Наверное, я сразу и уснула.

Проснулась уже ночью. Окна были плотно закрыты, дверь – тоже. На соседней койке сопел сосед, даже во сне не выпустив изо рта спичку. Патрульного видно не было. По стене плясали какие-то диковинные тени из переплетения веток росших за высоким зарешеченным окном, деревьев. В голове у меня немного прояснилось. Видимо, днем я выспалась, и поэтому теперь сон как рукой сняло.

Тут я вздрогнула – показалось, что маленькая тень скользнула от стола к окну и – вверх по занавеске. А на столе осталось что-то смутно белеющее. Я приподнялась, некоторое время вглядывалась в темноту. Потом протянула руку.

Стол стоял далековато, и мне пришлось выгнуться, наручник врезался в запястье. Раны немедленно заявили о себе такой болью, что на глазах выступили слезы. Пальцы скользнули по деревянной поверхности стола и смахнули на пол что-то маленькое. Лист бумаги. Я повалилась обратно на подушку, перевела дыхание, нагнулась и подняла лист с пола – благо, упал он удачно, и почти не пришлось за ним тянуться.

В темноте было плохо видно, но у оборотней зрение куда лучше человеческого, и я разобрала написанное. Там было четыре слова.

«Мы не прощаем предательства».

Я сжала записку в кулаке, комкая ее и, приподнявшись, закричала, что было сил:

— Тревога!! Оборотни в Городе!

Сосед мой подскочил так, что едва не повалился с постели, и спичку, таки, выронил.

Дэннер

Меня, и, правда, выписали после обеда. «После обеда» у них означало после двух часов пополудни, а к тому времени солнце снова стояло в зените, и я не представлял, как вообще домой доберусь. И из-за солнца, и в целом – тоже не представлял.

Больничный сквер был затенен деревьями, и глаза резало не так сильно, поэтому я разглядел и покрытые чем-то черным и мягким дорожки, и яркие россыпи цветов, и кусты сирени, и скамеечки. Обстановка была настолько идиллическая, что невольно настраивала на какой-то умиротворенно-романтичный лад. Документов при мне не было, пришлось прикинуться дурачком и рассказать проникновенную историю о потере памяти. Впрочем, медперсонал это, похоже, мало беспокоило. Странно, как же это они незарегистрированного человека оперировали?

Впрочем, здесь все странно, пора бы уже и привыкнуть.

По дорожкам гуляли пациенты, некоторые сами, некоторые – в инвалидных колясках, и их родственники. Смеялись, шутили, разговаривали. И мне снова оставалось только удивляться. Лично я бы не сумел расслышать собеседника в таком шуме – а они ничего, общаются, несмотря на то, что жаркий летний воздух буквально переполнен ультра- и инфразвуковыми волнами, большим неслаженным оркестром долбящими по ушам. Хоть бы «зеркало», что ли, поставили. А то постоянно мерещится, будто бы это надрывается мой датчик, и сейчас кто-нибудь припрется и всех слопает. Впрочем, я прекратил рефлекторно хвататься за оружие уже через минуту. Все равно ведь главный датчик – это вовсе не приборчик на поясе, а твоя собственная интуиция.

На этом странности отнюдь не заканчивались, но мне, в общем, было не до них, и описывать их все я здесь не стану, с вашего позволения. Честно говоря, не очень-то я и внимание обращал. Голова была прочно занята размышлениями о том, как теперь вернуться домой. Хотя и, безусловно, приятно находиться в городе, в котором нет тварей и ловушек, но на Родине я все же, не в пример полезней, да и по Ласточке я успел соскучиться. По той, с которой мы вместе сражались. По той, которая меня знает и помнит.

— Владимир!..

Я обернулся. Она сняла туфли и бежала босиком, догоняя меня. Русые кудри, освобожденные от косынки, блестящими тугими волнами падали на плечи, и лезли на глаза. Ну, ни с кем не спутаешь, честное слово. И трудно поверить, что это не та Ласточка, которую я знаю.

— Погодите. – Поравнявшись со мной, Аретейни зашагала рядом, поправив сумку на плече и отпустив подол длинного ярко-синего платья, до того заткнутый за пояс. – Мы не очень-то тепло расстались, так ведь?

Я пожал плечами. Вроде, ничего особенного между нами и не происходило, с чего бы это ей беспокоиться? Одновременно с тем где-то в груди поднялась теплая упругая волна.

Я даже остановился.

Разум может напридумывать себе в утешение любые объяснения происходящему – хоть бы и назвать человека его же двойником, с целью разложить все по полочкам.

Но сердце – сердце не обманешь.

— Что с вами? – удивилась Ласточка, тревожно заглядывая мне в глаза. – Вам нехорошо?

Я переключился на интуитивное восприятие.

И снова увидел ее. До последней цветной ленточки ауры.

Та-ак.

Ну, и как вы мне это объясните, а, товарищи?

— Слушай. – Я честно попытался не строить никаких версий хотя бы на этот раз. Не тут-то было – версии напором лезли в голову, одна за другой. – Слушай, у нас просто... В общем, тебе не о чем беспокоиться. – Вышло бестолково, но не объяснять же ей про Город и желтые огоньки.

Ласточка замолчала. Где-то в ветвях над нами щебетала птица. Аретейни улыбнулась.

— Ничего, вы не расстраивайтесь. Я уже не беспокоюсь, раз все хорошо. Вы... простите, что я вас забыла. Даже странно, у меня хорошая память на лица. А может... может, вы меня с кем-то спутали?

Я невольно фыркнул.

— Тебя-то? Тебя захочешь – не спутаешь. Ладно, проехали.

Она улыбнулась еще шире и протянула ладошку.

— Мир?

— Да я и не ссорился. – Я пожал ей руку и направился дальше. Она легко догнала.

— Вот и хорошо. Может, сходим куда-нибудь? Давайте, к примеру, в Парк Горького, а?.. А в Ленинграде сейчас хорошая погода. Во, точно, приглашаю в Эрмитаж. А? С меня билеты на модуль. Хотите? В качестве извинения.

Билеты на что?.. Где хорошая погода?..

— Лучше где-нибудь недалеко, – улыбнулся я. Ласточка, как и всегда, была очаровательна и непосредственна. В своем репертуаре – вот так вот, запросто, незнакомому человеку предлагает погулять. Надо бы ей будет мозги вправить. Если вернусь.

— Легко. – Она извлекла из сумки пачку сигарет. – Будете?

— А на территории больницы можно?

— А вон ворота.

Мы действительно подошли к воротам, и я, пожав плечами, вытянул сигарету. Жизнь, похоже, налаживается, да и к ультразвуку я привык и ухитрился абстрагироваться. А деревья взяли и кончились.

Снова солнце, чтоб его в туман десять раз.

Нэйси

Странника как не бывало. Вот, только что лежал без сознания на диване – а уже успел исчезнуть. Когда, как – мне абсолютно неясно. И дверь закрыта. Ну, не сквозь же стену он прошел, в самом деле. Хотя, кто их, Странников, знает. Может, и ходят. А может, и не ходят.

Да ну их всех совсем.

Я устало опустилась на диван и принялась недвижно пялиться в противоположную стену, где слева от двери стоял резной комод, а на нем – мамина фотография. Это мне частенько помогало. Вот так вот, иногда бывает грустно, или еще чего-нибудь – тогда я смотрю на мамину фотографию, и все становится хорошо, и все проблемы кажутся незначительными.

Мы, наверное, все сошли с ума. Все не в своем уме, все психи. Потому что иначе в нашем мире не выживешь.

Так говорил командир. Иногда он заходил к нам после смены, тогда мы все сидели на ковре и пили чай, – Лесли, кстати, неплохо печет печенье, – и Дэннер нам рассказывал о том, что он прочел в старых книгах в Храме. Он очень смелый, потому что все боятся ходить в Храм, боятся фанатиков, а он ни капельки не боится. И настолько увлекательно и захватывающе он рассказывал, что я забывала про чай – только слушала, слушала, слушала. А иногда он пел нам под гитару, он очень красиво поет, даже лучше, чем Лаэрри. А Лаэрри больше не поет после того случая. Будто голос пропал. Теперь она просто играет на фортепиано. Иногда я слышу, как ей тихонько напевает Лидия, но Лидия петь не умеет. А командир умеет. Если бы не он, да не Лидия, мы бы умерли, наверное.

...Над комодом, над маминой фотографией, висит на стене его рисунок. Очень красивый рисунок, но командир и тут учудил. Ну конечно, где же это видано – голубое небо и белые облака! Полный абсурд. А озеро?.. Просто удивительно, что в нем такая прозрачная вода и нет тварей. Береза прямая и ровная, не перекрученная, будто и не дерево вовсе, и шипов на ней нет, и даже ловушек. Какая ж береза без ловушек?!.. Я почти наяву ощущаю легкий теплый ветерок, рябящий воду и шевелящий плакучие ветви. Золотая пшеница колосится до самого горизонта, до темного зубчатого гребня леса, купающегося в дымке тумана вдалеке, а через золотое море медленно ползет красный трактор. Ясен пень, что тракторы ездить не могут – они просто стоят на месте, и ржавеют, и в них живут вороны и ползучки. Первые кушают вторых, но вторые все равно не сдаются. И простора такого не существует. Все же странная фантазия у нашего командира.

Рисунок, несмотря на свою зашкаливающую абсурдность, кажется живым, и, наверное, из-за этого навевает какую-то светлую, щемящую тоску. Хочется протянуть руку и коснуться прозрачного стекла, представив, будто это не картинка вовсе, а такое маленькое окно. А за ним – теплый ветер, чистая вода и золотое море пшеницы. Я тогда сказала Дэннеру что, мол, так не бывает. А он мне ответил, что когда-то – так было. И принялся рассказывать про тварей, что живут в том лесу. Что они не нападают на людей, и у них теплая аура, и зовутся они не тварями – а просто животными. И что их можно даже погладить...

В дверь постучали.

— Нэйси, можно?

Я подошла и открыла Алисе дверь. Она стояла и смотрела на меня своими большими глазищами в своей обычной манере – а сама мокрая-мокрая.

— Заходи, – говорю. – Ты чего, в канал плюхнулась, что ли?

— Нэйси, ты слышала про эффект урагана?

Меня даже передернуло. Про эффект урагана говорил Странник.

— Нэйси, мне кажется, – продолжала Алиса, – мы должны помочь Городу. Соберем команду и разберемся с этим.

Я даже рот раскрыла.

— Что-то на тебя уж очень непохоже. Что Алиса любит больше всего есть на завтрак?

— Бутерброд с клубничным джемом, намазанный вилкой. Нэйси, это точно я.

— Ладно. – Я вздохнула. Во всяком случае, повторять в начале каждой фразы «Нэйси-Нэйси-Нэйси» любой перевертыш замучается. Так может только Алиса. – И что ты предлагаешь?

— Собрать команду.

— И чего мы будем делать, интересно?

— Нэйси, – Алиса ухватила меня за руку и решительно потащила к двери, – я тебе по дороге все объясню! И остальным тоже...

Я едва успела подхватить оружие и плащ.

Дэннер

Мы шли по местному парку, и Ласточка то что-то рассказывала, то пыталась выспрашивать у меня. Я молчал как партизан, и разговор не клеился. Близость Аретейни в совокупности с тем фактом, что я для нее, вроде как, никто здорово выбивала из колеи, правда, больше интересовал вопрос, как так вообще могло получиться. Может, я в ее прошлом?.. Нет, тогда бы она меня еще в Городе узнала.

Отчего-то всплыл в памяти разговор о прошлом, будущем, конце света и кассетах. Кассеты эти буквально не шли у меня из головы, и, наверное, абсурдность версии с перемещением во времени и вместе с тем ее странная логичность покоя и не давали.

— Слушай. – Я остановился, поймав ее взгляд и осторожно подбирая слова. – Я тебе сейчас задам несколько вопросов, а ты не удивляйся, пожалуйста, и постарайся ответить так, будто я здесь первый день. Идет?

Ласточка, к моему невероятному облегчению, радостно улыбнулась.

— Это игра такая?

— Вроде того.

Мы направились дальше.

— Ну, задавайте.

— Хорошо. Как называется этот город?

— Москва, – выпалила она, возбужденно сцепляя пальцы в замочек. Видимо, «игра» ее ужасно заинтересовала, и ей не терпелось узнать, что будет дальше.

— Сколько здесь всего городов?

Она нахмурилась, вспоминая и, наконец, отозвалась:

— Много, товарищ гость столицы. Не помню, сколько точно.

Я не удержался от улыбки – два ответа в одном.

Ласточка фыркнула и, сцепив туфли ремешками, повесила на сумку – освободить руки. Справа журчал небольшой фонтан. Аретейни бегом кинулась через полосу газона и, перегнувшись через мраморный бортик, набрала воды в горсть и принялась в меня брызгаться. Мне отчего-то очень нравилась в ней эта черта – взрослый человек, а иногда ведет себя как девчонка. В этом было что-то теплое, непосредственное, живое, словно в ней сохранился солнечный огонек детства.

...На скамеечке у фонтана сидел мужчина в надвинутой на нос шляпе и читал газету. Я невольно покосился в его сторону, но шрифт с такого расстояния было не разобрать. А Ласточка продолжала увлеченно брызгаться, что здорово отвлекало. Мужчина неожиданно вскочил, даже обронив газету – неподалеку бегала девочка лет шести, и сейчас ребенок, пыхтя, старательно карабкался на солидный пожилой клен. Я невольно дернулся – в общем, было чего бояться. Взрослые ведь не знают, что дети не падают. И еще взрослые не могут понять, что ничего-то с детьми не случается, и случится никак не может – потому что это всего-навсего игра. Вот и боятся неизвестно чего, глупые. Просто они навсегда разучились играть.

— Нина! – заорал мужик, опрометью кидаясь стаскивать девочку с клена за подол платьица. Нина немедленно разревелась, отчаянно цепляясь за толстые ветви, а на меня обрушился очередной мини-фонтанчик со стороны не разучившейся играть Ласточки. Сонную тишину сквера огласили обиженные детские рыдания и ругань.

— Я тебя сколько раз просил! – возмущался мужик. Правда, ругался он все же без злости и раздражения, скорее pro forma. Маленькую Нину это, правда, отнюдь не утешало – ее жестоко тащили прочь от клена и фонтана. – Вот, все матери расскажу! Все!.. Совсем не слушаешься...

Ласточка хихикнула. Я поднял газету.

«Искра», гласила большая красная надпись. И ниже: «24 мая 2086 года».

Деревья зеленели и шелестели, распускаясь клейкой молодой листвой. Легкий теплый ветерок играл с волосами. Фонтан журчал, радугой сверкая на солнце. По дорожкам гуляли матери с колясками, пенсионеры, меж ними с веселым визгом носились дети, откуда-то из-за деревьев доносился гитарный бой. Солнце светило вовсю, едва прикрываясь пушистой ватой легких перистых облачков. По дорожке, распугивая пешеходов, будто лодка уток, медленно проползла патрульная сине-белая машина с красной звездой на блестящем боку. Ласточка спрыгнула в фонтан, придерживая платье, и принялась собирать со дна монетки и пускать их по поверхности воды. Газета остро пахла бумагой и типографской краской.

И мир не знал, что жить ему осталось всего несколько месяцев. Лес засохнет, людей разорвет снарядами – война штука жестокая, не станет щадить ни детей, ни стариков. Фонтан рассыплется и зарастет бурьяном, земля провалится вниз – сейчас я чувствую дробный перестук ветки метро под парком – газета истлеет, солнце погаснет, город накроет смертельная пелена ядовитого тумана, и животные превратятся в хищных тварей.

Это – если версия Ласточки верна. А других версий я и не вижу.

— Что с вами? – Она тихонько коснулась плеча. – Вы так на газету смотрите, будто видите в ней конец света.

Я тряхнул головой, избавляясь от страшного видения. Не помогло.

— Ты чего, мысли читаешь?.. А, ладно. – Я махнул рукой. Все равно ничего не поделать. Хотелось вытащить ее отсюда, уберечь, защитить – пока не поздно. Я заставил себя улыбнуться и направиться дальше по дорожке. Ласточка не отстала.

— С вами все в порядке?

— Да. Ну, продолжим. – Та-ак, вот тут осторожнее, Селиванов... – Есть ли страны, равные этой по боевой мощности?

Ласточка рассмеялась. Видимо, вопрос был откровенно глупый. Я не ошибся.

— О, да!.. – выговорила Аретейни сквозь приступы смеха. – До черта!.. Америка – наш самый опасный противник!.. Владимир, скажите, вы анекдоты хотели послушать?

— Америка? – Я решил идти до конца. – И что же в ней такого смешного?

Аретейни весело на меня покосилась, но все же, пояснила сквозь фырканье:

— Великая страна! Впереди планеты всей! Они первыми вышли в космос!.. Правда, мы уже больше века экспортируем им ракетные двигатели, медикаменты и прочие милые вещички, но это ничего.

— Они не собираются развязать войну? – внезапно охрипшим голосом осведомился я. Ласточка перестала смеяться и пожала плечами.

— Конечно, нет. Не дураки же они, в самом деле. Попробуют рыпнуться – и им останется стереть свою страну с глобуса ластиком. Оба континента. Может, зайдем куда-нибудь перекусить, а? А то вам надо восстанавливать силы, да и я после дежурства.

— У меня все равно денег нет, – отмахнулся я. Денег у меня и, правда, не было, даже родных. Но Ласточка ухватила меня за руку и потащила в направлении шумящего за лесополосой проспекта.

— Я угощаю, – сказала она. – Это же я вас пригласила.

Я, наконец, сдался. В конце концов, в помещении хотя бы солнца нет – а солнце меня порядком измотало. Зато угощения от нее я точно не приму. Еще чего не хватало – чтобы девка за меня в ресторанах платила, будь я хоть десять раз после операции и пятнадцать – в чужом мире со своими правилами.

Ни за какие коврижки.

Нэйси

Мы с Алисой немножко побродили по улицам, но что-то я не замечала, чтобы она делала что-нибудь толковое. Пошел дождь, и мы вымокли, а затея с каждым шагом казалась мне все более и более бредовой, но я молчала. Алиса тоже молчала. Дождинки пузырями вздувались на лужах – похоже, непогода затянется, тем более что над Городом повисло огромное черное облако, и сделалось темно. Приходилось идти, освещая себе дорогу фонариками.

Мы остановились посреди моста через рельсы. Внизу, среди россыпи камней и щебня, тускло поблескивали две металлические полоски. В большой луже между рельс белой точкой кружился запущенный кем-то кораблик – лужа рябила. Значит, там, за размытым дождем склоном овражка, едет подземный поезд. Интересно, если рассказать Алисе о подземном городе, она поверит?.. Нет, наверное. Даже командиру никто не верил, когда он говорил про поезда – куда уж мне.

Я поправила глевию и хмуро поинтересовалась:

— И что дальше?

Алиса закашлялась и запахнула плотнее плащ.

— Тебе нельзя мокрой гулять, – сказала я. – Простудишься.

— Гляди!.. – неожиданно вскрикнула она, вскидывая руку. Я проследила и увидела метрах в тридцати мини-ураганчик. Там была куча прошлогодних листьев – и вот сейчас все они кружились в хороводе, будто стайка маленьких птичек. – Нэйси, тебе это не кажется подозрительным?.. Надо проверить. – И Алиса целеустремленно полезла через перила моста, решив, видимо, что так быстрее.

— Погоди! – Я ухватила ее за шиворот. – Думаешь, это разумно?

Алиса так удивилась, что даже приостановилась на минутку.

— А что ты предлагаешь? – уточнила она. Я тряхнула головой.

— Да это же бред какой-то! Бегать по городу и лезть в ловушки! Раз уж мы этим занялись – так будем разведчиками! Надо доложить Кондору.

Но Алиса не согласилась.

— У Кондора своих дел полно, – сказала она. – А мы будем помогать.

Вот, ненормальная!..

— Так и помогать – сообщить надо! Если мы пропадем – Кондору это вряд ли чем-то поможет.

Алиса задумалась на минуточку, но в итоге не согласилась со мной.

— Нэйси, мы не пропадем. С чего бы это нам пропадать?.. Мы осторожненько.

— Так обычно наш командир говорит, – буркнула я, выбираясь вслед за ней и перелезая через перила. Не нравилось мне все это. Ох, не нравилось.

Дэннер

Из ресторана мы вышли, когда совсем уже стемнело. В голове изрядно шумело от коньяка – да и не только от него, если быть точнее. Не догоняйся мы с Ласточкой вином напоследок – были бы сейчас трезвые.

К вечеру похолодало, но небо оставалось ясным, что было мне очень непривычно – для меня было бы обычным делом, если бы на нем висело серое облако. Или черное. И красноватого дыма здорово не хватало – сейчас я скучал по нему, словно по старому другу. Храм бы сюда...

Что-то я замечтался. А вообще, все здесь было непривычно. К примеру, я впервые в жизни видел целый и не ржавый троллейбус – и он ехал. Серьезно. Он ехал. Он не стоял на месте ржавым облупившимся остовом, из которого несет падалью и торчат вороньи гнезда. И это было удивительно. Он был ярко освещен изнутри электрическим теплым светом, и в нем было тепло, и мотор исправно работал. К нам подошел человек в синей фуражке.

— У вас билетики есть? – спросил он, показав мне удостоверение – правда, бесполезно, у меня все равно в глазах двоилось. Но кондуктор попался понимающий, и в милицию нас сдавать не стал, о чем меня удивленно проинформировала Аретейни громким шепотом на весь троллейбус. Я машинально принялся тереть ухо, а кондуктор подмигнул мне и даже штрафовать не стал.

— Фиг с вами, – сказал он. – Понимаю.

Я благодарно улыбнулся. На большее меня не хватило. Ласточка спала, устроившись головой у меня на плече, и я ее придерживал одной рукой, чтобы не стукнулась носом об впередистоящую скамейку. Я думал, она обязательно пропустит остановку, но она, оказывается, не так уж и уснула. Во всяком случае, в нужный момент она встрепенулась и сонно проинформировала:

— Выходим.

Я спрыгнул на влажный асфальт и помог спуститься ей. Ласточка ухватилась за мою руку – да так и не отпустила. Правильно, чего еще делать, когда шатает. Она обхватила себя за плечи одной рукой, затем даже с первой попытки прикурив сигарету, поинтересовалась:

— Мы сейчас домой или дальше гулять?.. Простите меня, я просто двое суток не спала, поэтому торможу... но кофе решит проблему.

— Давай я тебя домой провожу, – предложил я. Нечего ей себя мучить – и так здоровье у нее ни к черту. В туман такой экстрим. Но Ласточка активно замотала головой. Затем подняла неожиданно ясный взгляд и смущенно улыбнулась.

— Я тебе надоела, да?

Мне захотелось ее по голове разок стукнуть за такие заявления. Не человек, а банка с комплексами. Причем, консервная банка. Без ножа ну никак не вскроешь и не достучишься с разумными доводами. Ничего такого я, разумеется, не сделал. Пришлось терпеливо вздохнуть, ободряюще пожать ей руку и спокойно втолковать, в чем, собственно, дело.

— Ты устала. Тебе поспать надо. А я уж не пропаду, как-нибудь.

— Надоела – так и скажи, – зачем-то уперлась Ласточка. Я едва не взвыл.

— Да нет же! О тебе же, родная, беспокоюсь, между прочим.

Она снова улыбнулась – на этот раз легко и радостно.

— А не надо за меня беспокоиться. Я в порядке.

Вот, упрямая. А, я, кажется, об этом уже где-то упоминал. А Ласточка предложила:

— А пойдем ко мне чай пить.

Я скептически оглядел ее на предмет осиливания процедуры чаепития. Нет, исключено. Вырубится, едва переступив порог. Зачем расстраивать отказом? Знаю же, что она себе после этого там напридумывает.

— Идем.

...Квартира оказалась небольшая, но уютная. Уютная в смысле энергетического фона. Я осторожно переступил разбросанные на полу книги и какие-то эскизы, пока хозяйка поливала себе голову холодным душем с целью прийти в себя, поднял один листок. На нем был изображен чей-то портрет. А она, оказывается, неплохо рисует. И чего стесняется?.. Непонятно.

Тем временем Ласточка появилась из ванной, встряхнула мокрыми волосами и отправилась ставить чайник. Она заметно ожила. Ну, да, я бы тоже на ее месте ожил.

— Тебе черный или зеленый? – обернулась она при виде меня. Я с трудом подавил желание отвести с ее лица прядь волос и улыбнулся в ответ.

— Все равно.

Ласточка фыркнула, поставила на стол две коробочки с чаем и принялась декламировать считалочку, поочередно в ритм указывая на них.

— Шла машина темным лесом, за каким-то интересом, инте-инте-интерес, выходи на букву «с». Зеленый. – Она отвернулась, извлекая с полки заварочный чайник в горошек. – Знаешь, я, похоже, в тебя влюбилась. Спасибо за вечер. И гляди, остановку не проспи, когда домой полетишь, а то я беспокоюсь. – Аретейни обернулась с улыбкой, продолжая возиться с чайниками. А я едва со скамейки не свалился. Ласточка, как ни в чем не бывало, поставила перед моим носом кружку. – Ты чего? У тебя такое лицо, будто ты единорога на стенке углядел. Эй...

Ну, все. Довольно. Или я сейчас ей все объясню, или... ну, вы поняли. Соблазн ухватить ее за руку и прижать к себе был такой, что я невольно уцепился обеими руками за столешницу и прикусил язык, чтобы не наговорить лишнего. По пьяной лавочке человек, вообще, начисто теряет самоконтроль, так что, я заслуживаю большущую медаль за подвиг. Не забудьте при случае наградить, ладно?..

Я поднялся и тряхнул головой, надеясь вытрясти из нее литр коньяка и полторы бутылки вина – но должного эффекта, разумеется, не достиг. Поэтому быстро заговорил, пока не успел еще натворить глупостей.

— Слушай, я должен тебе кое-что сказать. – Кое-что, ага. Маленькое такое уточнение... ай да я... – Я не поеду домой – нет у меня здесь дома. Мне необходимо найти портал, пока не поздно. Я... да присядь ты уже!

Ласточка послушно плюхнулась на скамейку напротив, не сводя с меня расширившихся глаз. А я продолжил.

— Я из будущего, понимаешь?.. Сложно объяснить, но...

— А-а. – Аретейни кивнула и улыбнулась. – Да не волнуйся ты так, все я понимаю. Исследователь, да?.. Историк?..

— Да никакой я не историк! – едва не заорал я. – Я случайно сюда попал... Только мне нужно поскорее вернуться, а я не знаю, как это сделать.

— Да вернешься, не переживай. – Ласточка спокойно налила чаю в чашку. – Пойдем завтра к машине времени, объясним им все – они и вернут.

— Что?.. – только и выговорил я, опускаясь обратно на скамейку. – Куда пойдем?..

Ласточка подняла взгляд.

— К машине времени, – повторила она. – Все будет хорошо, Владимир. Ты чай пей, пока не остыл.

Я машинально ухватил чашку. Она ничуть не нагрелась, хотя от нее и поднимался пар. Впрочем, здесь же все странно...

— Ты имя-то мое откуда знаешь?

Аретейни подула на чай.

— Так ты сам сказал. Ну, когда тебя в отделение привезли. Ты ничего не помнишь?

Я помотал головой. Жидкость в чашке казалась вовсе не зеленой, а светло-салатной. Пахло чаем, жасмином, васильком и чем-то еще – я не разобрал.

— Неудивительно. Ты еле живой был. – Ласточка снова улыбнулась, и серые глаза ее засияли улыбкой, будто в них поселился солнечный лучик. Я невольно залюбовался. – Ну, и как там, в будущем?

— Плохо. – Ото всех этих разговоров опьянение как рукой сняло – лучше любой марганцовки. Даже руки уже не дрожали. Я мрачно наблюдал танец пара над чашкой. Ласточка удивилась.

— Плохо?.. Чем плохо?

Мерно прогудел какой-то летательный аппарат за окном. Всколыхнулись на окне занавески и опали. На стене громко тикали часы, стилизованные под подсолнух. Полдвенадцатого ночи. Часы здесь были разные – и электронные, и обычные, стрелочные. Эти были как раз таки стрелочные.

— Почему плохо? – повторила вопрос Ласточка, прерывая затянувшееся молчание и легонько касаясь моей руки. – Скажи.

Сказать?.. Черт, да что же это я!

— Там... там одни развалины, и туман. Жить можно только в городе, но на город тоже постоянно нападают твари, да и ловушек хватает...

— Каких ловушек?

— Разных. Можно, к примеру, идти по улице и угодить в растворитель, он невидимый. Раз – и от тебя только мокрое место осталось... в буквальном смысле. Можно с крыши накрывкой по кумполу получить – она прыгает сверху, обволакивает, затем ест. Можно тумана надышаться и сдохнуть. Еще может посчастливиться на терку нарваться, или на сизый морок. Или еще на какой-нибудь морок... но чаще всего нападают твари. Их больше, и за пределы города лучше вообще не соваться – не твари так туман обеспечит тебе уход в астрал. Много чего есть... еще черные облака – они ядовитые и ураганы вызывают, а зачастую – черный дождь. Он безвредный, да только после него черта с два отмоешься... – Я замолчал и поднял взгляд. Ласточка сидела неподвижно, обеими руками вцепившись в кружку. – Это долго рассказывать. В этом году должна произойти война, которая приведет к экологической катастрофе. Я не просто так про войну спрашивал.

Она болезненно закусила губу, уставившись в стол. Голос прозвучал сухо и отрывисто.

— Сколько?

— По нашим источникам – осенью.

— Надо предупредить людей.

Я невольно усмехнулся.

— И что тогда изменится? От тумана не спрячешься.

Ласточка вскочила и принялась нервно грызть ногти.

— Да хоть что-нибудь! Можно построить бункер, можно...

— Уже построили. Он существует, и разросся в целый подземный город. Но там на днях гражданская война началась. Я не уверен, что много народу осталось в живых.

Аретейни неожиданно всхлипнула и облокотилась на столешницу.

— Почему так?.. – прошептала она. – Это же неправильно... Чего людям не достает?!

Ребенок. Честное слово...

Я, не удержавшись, подошел к ней и обнял за плечи.

— Приключений им не достает, ласточка. Такова природа человека. От слишком хорошей жизни он начинает звереть. Ты что, психологию в институте не изучала?

— Изучала. – Она уткнулась мне в плечо и разревелась. – Побудь со мной, хорошо? Мне страшно...

— Ты не умрешь, – внезапно охрипшим голосом сообщил я. – Ты...

Она вздрогнула и медленно отстранилась. Поймала мой взгляд.

— Так ты поэтому так странно себя вел в больнице?.. – медленно произнесла она. – Ты меня узнал, да?

— Узнал. Там, в будущем, ты меня знаешь. Я и удивился. Решил вначале, что... А, да ладно. Зато теперь я знаю, что это за желтые огоньки, и каким образом ты оказалась в лесу.

— В лесу?..

— Ага. Еле вытащил. – Я невольно улыбнулся. – Ты спи лучше, ты устала. А завтра проводишь меня обратно, идет?

Нельзя, наверное, менять прошлое. Ну, да и черт бы с ним. Все равно оно вряд ли изменится. Ласточка неожиданно притянула меня к себе и быстро поцеловала.

— Увидимся, – прошептала она, пока я приходил в себя. – Благодарю, что предупредил. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи... – полушепотом отозвался я, опускаясь обратно на скамейку и пытаясь совладать с сердцебиением. – Спокойной ночи...

...И снова бесконечный полет сквозь время, снова темнота и потеря сознания. Я рывком приподнялся, встряхиваясь, словно мокрая собака, пытаясь сбросить ощущение чего-то вязкого и липкого, что некоторое время заменяло мне воздух. Встал с мокрого, крошащегося под руками асфальта. Было темно, и шел дождь – к счастью, обычный, не черный. Неподалеку бродил, наматывая повод на фонарный столб, мокрый и недовольный Эмпидоклюс.

И было странно. Странно и непривычно-тревожно. И боль в груди, будто я потерял что-то очень дорогое. Дождь мгновенно промочил волосы и одежду, ветер хлестнул пригоршню капель в лицо.

Вот я и дома.

Будто я просто потерял сознание от боли или кровопотери, и все это мне примерещилось – и чужой солнечный мир, и больница, и Ласточка, и машина времени. Хотелось вернуться и побыть там еще. У меня ведь, в общем, была такая возможность. Единственная возможность, которой никогда больше не представится. И глупо теперь о чем-либо сожалеть.

Наверное, я просто не хотел привыкать к той Ласточке. Хоть и один и тот же человек – а все равно было такое чувство, будто бы я предаю ее, ту, которая меня ждет сейчас дома. И одновременно – предаю другую Ласточку, из прошлого.

Прошлого ли?..

«Что-то не так?»

«Не так. Я не понимаю, почему коды не совпадают.»

«А в какой год ты его отправляешь-то?»

«Я, пока что, никого никуда не отправляю. Я пытаюсь понять, куда его отправлять надо. А коды не совпадают.»

«Где не совпадают?»

«Нигде не совпадают, понимаешь! Такое чувство, будто он вообще, не из того времени, и…»

«Черт!.. Ты это видел?!»

«О-ох... Эй, товарищ, ты нормально себя чувствуешь?..»

«Нормально. А что, собственно, произошло?»

«Будто огонь вспыхнул...»

«Желтый...»

Грохот. Шаги. Крики.

«Что за...»

«Этаж обвалился! Полкоридора нет!.. Я думал, проводку рвануло, или реактор...»

«Стой!.. Отключай установку! Отключай установку, мать твою!!»

«Да не могу я!.. Сейчас к чертовой матери на воздух взлетим!.. Ложи-ись!»

Шум. Волна. Бесконечный черно-синий мерцающий вихрь. Полет.

Улица и дождь.

Чертовщина какая-то. Надеюсь, они там все живы...

Нэйси

Алиса целеустремленно шагала к ураганчику – у нее даже появилась какая-то особая, собранная грация, почти как у нашего командира. Разумеется, до командира ей было как до звезд пешком и дальше на дрезине – она все-таки девочка, но тем не менее. Я даже с трудом за ней успевала.

Нет, надо остановить ее пока не поздно. Погибнет ведь ни за грош!

— Погоди!.. – Я нагнала ее бегом и ухватила за рукав. – Нам лучше...

— Отставить, – сухим приказным тоном обрезала она, выдергивая руку. Я даже рот раскрыла. По-моему, она Дэннера копирует. Такое вот у меня тихое подозрение.

Нет, ну, это уже ни в какие ворота не лезет!

— Алиса, стой. – Я решительно перегородила ей дорогу. Алиса едва на меня не налетела в результате, но это ничего, едва не считается. – Может, к товарищу командиру пойдем, а?.. Ну, не хочешь к Кондору – давай тогда к Дэннеру, он точно поможет...

Алиса вздрогнула, как-то вся обмякла и уставилась на меня, будто на привидение. Голос у нее изменился, задрожал. Интересно, чего это она Дэннера так боится?.. Он же хороший.

— К... Дэ-эннеру?.. А... а он... Ой! Гляди!

Я машинально обернулась и увидела лучик. Не знаю, как его еще обозвать – просто едва заметная нить желтого света в пространстве, тянущаяся параллельно земле на уровне пояса. За пеленой дождя было не видно ни начала, ни конца этого лучика, он просто выныривал из серой мороси и через несколько метров нырял обратно. Я сморгнула.

— Эт-то еще что?.. – как бы ни к кому конкретно не обращаясь, проговорила Алиса. Я невольно усмехнулась.

— Ну, – говорю, – вот тебе и еще одна аномалия.

Есть еще желтые огоньки. Может, оно как-то связано?

Ураганчик тем временем немножко притих, листья кружились уже не столь стремительно и как-то лениво. Приглядевшись получше, я заметила целых четыре тоненьких желтых лучика, на этом месте встречающихся – они медленно закручивались спиралью, и с каждым оборотом разгорались все сильнее.

— Ой!.. Нэйси... – Алиса рванулась.

— Погоди. – Я остановила ее, ухватив за руку. Давай посмотрим...

Желтые спиральные завихрения разгорались все ярче – в то время, как продолжение лучиков таяло, угасало. Вскоре мне начало казаться, будто перед нами странный клубок светящихся ниток – он вращался, уплотнялся, перепутывая лучики между собой и действительно превращая их в подобие клубка, пока нити истаивали, натягиваясь – будто потихоньку рвались от напряжения. А свет в центре клубка становился все ярче.

— Та-ак... – задумчиво протянула я.

Вот и он. Мы присутствуем при его рождении.

Желтый огонек.

Значит, я угадала.

Дэннер

Я расседлал и загнал в стойло Эмпидоклюса и, напоследок зачем-то обернувшись на темную размытую дождем дугу моста, направился к подъезду – как вдруг позади послышались чьи-то неровные, торопливые шаги. Я обернулся.

Та-ак, вот и продолжение галлюцинаций. Других предположений быть не может – она же умерла. Я, в конце концов, сам ее убил!

Но она, вопреки здравому смыслу, не желала таять в мокром сером воздухе, как и полагается порядочной галлюцинации. Она догнала меня и, судорожно ухватившись за мою куртку обеими руками, тяжело сползла на асфальт. Дыхание у нее было частым и поверхностным, как бывает при сильной кровопотере, темная коса растрепалась, ленточка вымокла, руки похолодели, по лицу плясали алые лихорадочные пятна. А вот и рана – на боку тонкое темно-коричневое платьице чернело расползающимся кровавым пятном. Дождевая вода на моей куртке покраснела – видимо, она все же зажимала руками рану по дороге. Лиф платья плотно обтягивал тоненькую детскую фигурку – совсем еще ребенок, лет тринадцать навскидку.

Я подхватил ее на руки и почувствовал, как слабеющие окровавленные пальцы, пытаясь ухватиться, скользнули по плечу.

— Дэннер... – едва слышно прохрипела она. – Вы меня помните, Дэннер?.. Это я, Майя из подземного города...

— А... ага, – только и сумел выговорить я, в какой-то прострации перехватывая девчонку поудобнее и чувствуя, как распахнулись глаза. – Погоди... Э-э, Майя?!

Она кивнула, зачем-то вцепившись мне в рубаху. И едва заметно задрожала. Еще бы...

— Ну и дела, – сказал я, прекращая безрезультатно гипнотизировать лужу. – Ничего не понимаю. Я ж тебе нож вогнал в сердце. Вот этими вот руками. – Я попытался, было, поймать взгляд девочки, но она успела довольно шустро для раненой уткнуться носом мне в плечо, стратегически прикрывшись при этом косичкой. Я вздохнул.

Надо к дому шагать.

А что еще мне остается делать, интересно?..

Я вошел в подъезд и принялся подниматься по лестнице.

— Слушай, Майя. Ну, объясни ты мне хотя бы что-нибудь, а. Я же ровным счетом ничего не понимаю.

Майя в ответ захрипела и, деликатно вывернувшись из моих рук, сделала доблестную, но, в целом, совершенно безнадежную попытку идти самостоятельно, уперевшись лбом мне в бок и отчаянно цепляясь за грязно-зеленую стену подъезда. Помотала головой, отчего ей, видимо, сделалось плохо окончательно, и пришлось снова ее подхватить. Зажившие раны отозвались далекой быстрой иголочкой почти незаметной боли. А хорошие у них медики, в другом мире. Интересно, моя... тьфу ты, черт... я хотел сказать, Аретейни тоже такой талантище?..

— Виси уж, – процедил я сквозь стиснутые зубы – что-что, а все же, – хоть и немного, – но больно. – Героиня... – Мы поднялись на следующий пролет, где я едва не припечатал Майей о батарею центрального отопления. – Как там дела-то, в городе?

Майя шевельнулась, поудобнее обхватывая меня за шею слабеющими руками. Речь у нее сделалась совсем тихой и невнятной. Плохо.

— Н-нет, – разобрал я. – Вы... вы нам помогли.

— Я?! – окончательно ошалел ваш рассказчик, вследствие крайнего изумления стукаясь о все ту же несчастную батарею и даже останавливаясь. – Чем же это, интересно? Тем, что охрану на воротах города перерезал или тем, что охотников расстрелял?.. Да мне, если хочешь знать, до сих пор стыдно.

Майя бессильно откинулась мне на плечо. Глаза лихорадочно блестели из-под полуприкрытых век. Черт!..

Черт, черт, черт! Ну, я и тормозной механизм ходячий! В туман же уйдет девка, вот-вот концы отдаст – а я тут встал как памятник самому себе!..

Что?.. Ну, да, убил я ее. Ее – да не ее, похоже. Из тумана не возвращаются. К тому же, сейчас я наловчился отличать ребенка от кирси – да хоть бы и под балахоном. Не она это. Просто одно лицо. Странно...

За всеми этими размышлениями я успел взлететь на пять пролетов – черт бы побрал спиралевидные лестницы в подъездах и тех инженеров, которые их проектировали – и ведь, явно спьяну. Нет, ну а вы бы без поллитра спиралевидную лестницу придумали на их месте?.. Полагаю, нет. Без поллитра вас по спирали на ровном месте уж точно не поведет. Хотя... да чего это я, в самом деле, знаю же я вас, ребята. Вы и не такое можете. В бою, к примеру…

А, ладно. Это я от усталости заболтался, не обращайте внимания. Ключи, ввиду занятости рук Майей, извлечь не представлялось возможным, и мне пришлось отпинать окованным сапогом несчастную дверь. Услышав быстрые шаги внутри, я в ожидании Ласточки, привалился плечом к двери и честно попытался отдышаться. А Майя вдруг приоткрыла глаза и заговорила чуть яснее.

— Спасибо вам, Дэннер. Вы очень нам помогли. И я здесь... – тут голос сорвался, и девочка продолжила хриплым полушепотом, – я здесь отчасти затем, чтобы... чтобы поблагодарить вас. – После столь длинной тирады ей пришлось замолчать надолго, снова откинувшись мне на плечо и тяжело переводя дыхание. Ну, чего там Ласточка копается?.. Девка уже бредит... Я вздохнул и осторожненько опустил раненую на пол, принялся стаскивать с себя куртку – нечего ей простужаться, а то кто ж будет детей рожать, не мужики же.

— Давай, перевяжу хоть...

— Дэннер... – Майя перехватила мою руку. – Не нужно... я умру, наверное.

Я нарочито презрительно фыркнул. Чтобы подобные умные мысли из ее головы распугать, и желательно, надолго. Ишь ты, героиня нашлась.

— Еще чего не хватало. Тоже мне, пионерка Лара, лежи уж тихо... – Я, дотянувшись, стукнул в дверь еще разок. Ободрал руку.

В груди неприятно похолодело.

Может, не слышит?.. Или спит?..

Да нет же, я ведь слышал ее шаги!

Никто не отозвался.

Сырой весенний воздух вдруг куда-то исчез, вместе с примесью такого родного запаха влажной извести – дом старый, а под нами, наверное, подземный резервуар... может, метро... когда-то было...

Ненужные, отстраненные мысли проносились в голове, мелькая быстрыми ласточками, тяжелый хрип Майи, казалось, тупым зазубренным ножом вспарывает давящую тишину. Я едва не свалился, вовремя подставил ладони, ощутив легкое покалывание песка и осколков краски в кожу, судорожно вдохнул, стараясь понять, куда же это воздух делся. Голова закружилась.

Что это со мной?.. Раны?..

Нет, вроде, непохоже.

Так, все, некогда! Соберись, Селиванов, соберись! Поднимайся! Да вставай, же, идиот ты недобитый! Можно подумать, хуже не бывало!.. Да что же это...

Я распрямился пружиной, одним движением сдернул с себя куртку, завернул в нее Майю – она была настолько маленькая и хрупкая, что уместилась там почти целиком и, выхватив пистолет, выстрелил в замок на двери. А вот, не поможет. Мне ее не выбить. При всем желании. Эти двери – они крепкие, они как бункер – на случай нападения тварей...

Осознав, наконец-то, что нечего было впустую растрачивать драгоценные патроны и ломать замки, я опустился на ступеньки. Воздух снова появился – да в таких количествах, что у меня даже голова закружилась – как тогда, когда мы все из коллектора вылез... хм, выползли. Пульс набатом отдавался в висках – часто-часто. Кровь побежала по венам с такой скоростью, что у меня мелькнула очередная неуместная мысль, что, вскрой я сейчас себе запястье ножом, струя достанет до потолка.

Вас удивляет, что я думаю про окровавленные потолки в такой момент?.. А что мне еще остается делать – внутрь-то мне не попасть. Майю сейчас лучше не трогать – аптечка аптечкой, но чтобы зашить рану надо одежду срезать. Замерзнет. А в госпиталь я ее просто не донесу – помрет по дороге. Знаете, размышления о всякой ерунде здорово помогают отвлечься, когда плохо.

Интересно, почему у меня всегда не хватает патронов?.. Особенно в самые ответственные моменты. Может, нечего палить по всему, что движется, а, Селиванов, щедрая ты душа?..

Я сплюнул. И ведь никого вниманием не обделю, черт побери. Остальным – меч. Самая экономичная в мире штука.

Туман...

Я поднялся и позвонил в соседнюю дверь. Разумеется, все сейчас на дежурстве – мы ж сколько народу потеряли последнем рейде. Я без сил облокотился на дверь, уткнувшись носом в собственную руку. Артерия все еще часто пульсировала.

И тут-то до меня, наконец, дошло, в чем, собственно, дело. А когда дошло, я отпустил несчастную дверь и, на этот раз, привалившись к ней спиной, невольно рассмеялся, так, что, наверное, на весь подъезд было слышно.

Дурак ты, Селиванов. Все-таки дурак.

Ты же просто испугался.

Впервые – и даже не за себя. Странно?..

Возможно.

Наверное, странно.

Но зато интересно!

Нет, серьезно. Я становлюсь живым.

Я выругался, сообразив, что снова теряю время и, накрыв Майю на всякий случай еще и свитером, с предельно возможной скоростью кинулся в участок.

— Кондор!..

Черт, его же нет здесь, он же раненый! И никого нет! Черт, черт, черт!

Я спрыгнул с подоконника запертого окна – ногти царапнули по серебряной обшивке – метнулся к двери участка, с силой дернул за ручку. Заперто.

Включил рацию – но и она молчала.

— Кондор! – во всю силу легких заорал я. – Веррет, черт тебя побери! Лидия!.. Кто-нибудь!..

В небе, среди рассеивающихся облаков, кружила одинокая тварь. Она отозвалась мне протяжным клекотом.

— Да вы что все, вымерли, что ли?.. – ни к кому не обращаясь, прошептал я, слушая эхо голосов от стен. Пульс вдруг замедлился. Мир будто накрыла огромная плотная сине-прозрачная тяжелая волна – я машинально переключился на энергетическое восприятие.

Так.

Плохо дело.

Во всем огромном, слитом корпусами, многоэтажном здании патрульного участка, во всем госпитале, стоящем неподалеку, на всей, застроенной частными сельскими домами, включая дом Нэйси и Лесли, улице, во всем городе, наконец, я не чувствовал присутствия ни единого человека.

Только далекой звездочкой неровно вспыхивающая, жарко-алая, лихорадочно пульсирующая энергия раненой Майи.

— Ничего, – зачем-то шепотом заговорил я, – ты не бойся... от такой маленькой раны еще никто не умирал... – И тут же – невпопад:

— Да где же вы все?..

Алиса

Нэйси вдруг не выдержала. Она ухватила меня за руку и потащила прочь от огонька – да с такой силой и скоростью, что мне пришлось перейти на легкую рысцу, чтобы она меня по земле не тащила – свалюсь же. Нет, это уже просто беспредел какой-то!..

— Нэйси! – Я отчаянно уперлась, но поскользнулась на грязи и едва не пропахала ее же носом – благо, держала меня Нэйси Баррет крепко. Так крепко, что я едва руку не сломала, потеряв равновесие. И рука онемела.

Но самое главное – мы бегом удалялись от огонька, а это недопустимо!

— Да Нэйси же!! – Слезы мешали мне кричать, но я кричала все равно, потому что не могла не кричать! – Отпусти меня! Если я не раскрою хотя бы одно маленькое явленьице, мне ни за что не поступить в патруль!!

Слова вырвались прежде, чем я успела сообразить, что это, собственно, за слова такие. А Нэйси так резко остановилась, что как будто налетела с размаху на невидимую стену, и глаза у нее сделались пустые-пустые, и ярко, пронзительно зеленые, почти как у Дэннера. Только у Дэннера радужка изумрудно-зеленая с золотистыми искрами, как молодая листва на его рисунках, а у Нэйси – зеленый цвет ослеплял, резал глаза – так она удивилась. Даже помолчала немножечко, замерев в одной позе, как будто ее столбнячка болотная зацепила. Она стояла и молча глядела широко распахнутыми ярко-зелеными глазами прямо перед собой. Затем медленно обернулась.

— Алиса... – очень медленно сказала Нэйси, словно резинку для герметизации растягивала, как ее отец, который раньше на электростанции работал. Мы ее попросту генератором зовем обычно. – А-ли-са-а... А-алис-са...

Вот, заладила. Может, ее зацепил кто, пока я не видела?.. Зрачки нормальные.

— Ты... ты тоже хочешь поступить в патруль?!! – вспомнила человеческий язык Нэйси Баррет – правда, немного истерично вспомнила, ну это ладно. Хоть ясно теперь наверняка, что не инфицированная. – А тебе-то зачем в патруль?!!

Я рванулась, было, обратно – но Нэйси снова удержала.

— Да что за истерика?! – почти закричала она, встряхнув меня за плечи. И вдруг глаза у нее потускнели, быстро становясь пепельно-серыми. – Алиса... ой, Алиса!.. а ты… ты, случайно...

— Я люблю спать ногами поверх одеяла! Нэйси, это действительно я! Я не тварь! Пусти! Если я не поступлю в патруль – Дэннер меня так никогда и не заметит!

На этот раз Нэйси плюхнулась на землю. Точнее, на мост. Мы успели добежать до моста, и сквозь дырки в нем я видела шумно проносящиеся внизу темно-бирюзовые волны. Эта вода никогда не станет бурой от грязи – маленькие темно-бирюзовые существа в ней окрасят и грязь. Много же развелось в последнее время микрофауны с чернилами в животе! А все потому, что сами они темно-бирюзовые, надо же им как-то маскироваться. От более крупных тварей.

— Река поднялась, – промолвила Нэйси после недолгого молчания, по-прежнему глядя в одну точку прямо перед собой. Я присела и подставила ладонь брызгам. Ближайшая волна окатила мне руку.

— Я люблю его, понимаешь?.. – Я отрешенно смотрела, как прозрачные сине-зеленого оттенка капельки сбегают по ладони. – А как он меня заметит, если у него своя жизнь.

— У каждого своя жизнь, – заметила Нэйси, устраиваясь по-турецки. Глаза у нее слегка потускнели и теперь рыжели потихоньку, как листья по осени. – Нехорошо в чужую жизнь вмешиваться.

— Да?.. – отрешенно отозвалась я, глядя на капельки. Как слезы. – А он мою спас...

Все произошло в считанные секунды.

— Тварь!! – Нэйси вскочила, выхватывая пистолет и стреляя в стремительно мелькающие, как у бабочки, перепончатые крылья. Тварь взвыла, крутанувшись в воздухе, я тоже выхватила оружие, мы с Нэйси встали спина к спине, прикрывая друг друга.

Но тварь оказалась не одна.

Из серых клубящихся облаков вынырнули еще пять, и все ринулись на нас. У них были длинные морды, будто клювы, только на самом деле это были челюсти. Длиннющие. С двумя рядами мелких пилок треугольных зубов. Я успела разглядеть.

Они метались очень быстро и беспорядочно, мешая друг другу, затем я поняла, что они просто дерутся за добычу. То есть, за нас они дерутся.

— Бежим! – заорала Нэйси, потащив меня за руку – и мы понеслись по мосту, перепрыгивая дырки и трещины – весь мост был покрыт сетью трещин как древняя звездная карта, а дырки в мосту – это звезды. И мы прыгали через эти звезды, а трещины бежали, змеились из-под ног – старый мост вот-вот грозил обрушиться, а мы все бежали, и я видела совсем близко поднявшиеся темно-бирюзовые волны, хотя мост был очень высокий. Наверное, залило всю пойму, нам не выбраться – только до конца моста.

Твари неслись за нами беспорядочной стаей, оглушительно галдя и на лету сшибая друг друга. Позади тяжело шлепнулась одна, затем вторая, третья перевалилась через перила моста и плюхнулась в реку, подняв каскад брызг. В этой части города мы раньше почти не бывали. Здесь безлюдно, и некому помочь – оно и верно, это окраина, и по берегам реки тянется исполинская промзона – раздолье для тварей.

Заводские корпуса черными прямоугольниками рассыпались далеко внизу, и выступали из-под воды на один-два этажа. Дальше берег полого пополз вверх, обнажая здания, трубы, переходы и галереи – все это стремительно неслось нам навстречу. Почему мы решили перебежать мост вместо того, чтобы вернуться в обжитую часть города – не знаю. Наверное, дорогу назад перекрыли твари, и мы просто бежали вперед, хоть и знали, что там, впереди – нас разорвут на мелкие кусочки – если до этого мы не наткнемся на ловушку. Они, небось, там на каждом шагу.

...И вдруг прямо перед нами тяжело приземлилась огромная летучая тварь. Мост содрогнулся до основания. Мы резко остановились – а из черной россыпи заводских корпусов поднялась целая туча тех, с длинными мордами. Они так шумно галдели, клекотали и стрекотали, что у меня заложило уши. Стая была просто огромна – и она неслась к нам, на зов этих, первых.

А большая тварь, походившая на толстого темно-серого воробья с чересчур огромной для такого туловища длинномордой головой, расправила крылья. И сделалось не видно стаи.

— Если сейчас она ими взмахнет... – глядя на нависшую над головой тварь, тихонько пробормотала Нэйси. Она крепко сжимала мою руку. Я и сама знала, что будет, если тварь взлетит. Мост обрушится.

И нас всех погребет под обломками.

...Все-таки Нэйси соображает быстро. Не зря я взяла ее с собой.

— Бежим! – выдохнула она. – Между лап, в разные стороны. Раз, два, три – побежали!

Мы что есть сил, кинулись под тварь. Только бы не присела... Но она вдруг протяжно вскрикнула, крутанулась на месте, отчего мы с Нэйси, сбитые с ног, кубарем покатились вниз по мосту, к берегу. Все смешалось, я слышала только вопли тварей и чувствовала, как больно врезаются в тело камни, один раз наткнулась на особо крупный, несколько раз мне показалось, будто я переломала себе кости, наконец, впечаталась во что-то и потеряла сознание.

— Алиса!.. Алиса, очнись!..

Не знаю, сколько я так провалялась, Нэйси трясла меня, звала, и было невероятно больно. Я заметила, что у Нэйси голова разбита в двух местах, а руки – один сплошной кровоподтек, бинты изодрались и сползли. Впрочем, они все равно грязные, что толку.

— Вставай скорее! – сказала Нэйси. В довершение ко всему, пошел-таки долгожданный черный дождь. Я досадливо смахнула вязкую черную градину, но она все равно мазалась и воняла. Ощущение было такое, будто облили мазутом. Нэйси застонала, попытавшись подняться и тут же припав на поврежденную ногу.

— Растянула связки, – сквозь зубы процедила она, хватаясь за плечо и снова упрямо пытаясь подняться. – Пойдем. Вон, гляди. – Нэйси кивком головы указала наверх.

Да, картиночка та еще. Мелкие твари окружили крупную и всей стаей – голов сто, не меньше – ее атакуют, а она вертится, недовольно орет и отбивается крыльями.

— Пошли! – дернула меня Нэйси.

И одна тварь таки достала «воробья». Преодолев защиту крыльев и костяного гребня на голове твари, она стремительно метнулась в атаку – ей помогала ее природная нескоординированность. Она ей помогала, она же ее и погубила. С разлета тварь врезалась длинной острой мордой в глаз «воробью», высвободилась, упираясь всеми четырьмя лапами, взлетела и – не успела уклониться от удара огромного крыла. А нас с Нэйси потоком воздуха швырнуло через перила, в реку.

Крик «воробья» был слышен даже сквозь толщу воды, в которую мы погрузились. Надо скорее на поверхность – слопают ведь. Здешняя часть реки наверняка кишит самыми разными тварями. Впрочем, если так – то мы уже не успели. Но ведь попытка – не пытка, так же?..

Я вынырнула, отфыркиваясь, вытащила Нэйси, которая так и не отпустила мою руку – ей было тяжело плавать с поврежденной ногой.

— Быстрее!! – немедленно завопила Нэйси, отчаянно гребя к берегу – бесполезно. Течение подхватило нас и вынесло на середину реки. Настолько сильное, что бороться с ним не получалось, и мы, разбитые, оглушенные, едва удерживались на воде. – Она взлетает!!

Тварь и правда расправила крылья, разбежалась и оттолкнулась.

Мост с грохотом и плеском обрушился, круша ветхие заводские корпуса, твари с криком прыснули в разные стороны.

Тут сзади догнала волна, и нас швырнуло вперед. Моста мы больше не видели.

Дэннер

Сделалось светлее. Я поглядел на небо и удивился еще больше.

Облака таяли, истончались, расползаясь рваной серой ватой, будто кто-то на них вылил банку растворителя. Во всяком случае, впечатление складывалось именно такое. Дождь кончился.

А, к черту облака. Надо спасать Майю.

Я бегом кинулся через полянку напротив участка по мокрой траве, мимо светло-желтой стены корпуса. Перебежал улицу, торопливо всунул ключ в дверь подъезда. Никого вокруг не было. Исчезли даже животные. Не лаяли собаки, не ржали лошади. Тварь летела за мной, звала протяжным клекотом – будто провожала.

Майя по-прежнему лежала у стены. При виде меня она приподнялась и мотнула головой, стараясь прийти в себя.

— Дэннер?.. Это вы? А куда все подевались? Тихо...

— Не двигайся. – Я уложил ее обратно, вытащил нож и осторожно распорол боковой шов на платье. Заскорузлая от крови ткань поддавалась с трудом. Проступили свежие алые пятна. Майя вздрогнула и поморщилась. Застонала, когда я вылил на рану флакончик перекиси – больше нечем было отмочить прилипшую кровавой коркой ткань. Руки слаженно выполняли привычную работу. Для них что убивать привычно, что исцелять. Им все пофигу. – Потерпи.

Она кивнула.

— Спасибо вам.

— Да замолчи уже. Сколько можно благодарить за погром в родном городе? – Я постарался улыбнуться ей. – А, Майя?

Она отвернулась, подняв руку и закусывая кулак, чтобы не застонать.

— Это не погром. Это – революция.

— Я уничтожу врага ради тебя, револю-уци-ияа-а, – рассеянно запел я, извлекая из аптечки стерильные перчатки. – Милая, ты точно в порядке?.. Температура не поднялась, нет?.. Первое апреля, вроде, было уже. Или у вас другой календарь?

— Не смейтесь. Вы, правда, нам очень помогли.

— Вот и хорошо. – Я решил не спорить. Нечего ей силы тратить.

— А почему мы в подъезде?

Я выругался. Надо же, совсем забыл про ключи. Старею. Или мне так хотелось думать, что они у Ласточки?..

— Потому что я идиот. Прости меня. – Я поднялся.

В квартире никого не было. А Ласточка при всем желании не могла выйти через закрытую дверь. При всем моем уважении, люди сквозь стены ходить пока что, не умеют. До сих пор не научились.

Я перетащил Майю на кровать – черт возьми, легкая, точно котенок. Она все же не удержалась, застонала – наверное, слишком резко опустил.

— Потерпи, – сказал я, возвращаясь в подъезд за оставленной аптечкой. Она кивнула и улыбнулась мне.

Я вдруг понял, почему всегда так старательно оберегаю женщин и детей. Надо же, в жизни об этом не задумывался, наверное, если бы случилось, долго бы гадал, а ответ – он простой. Настолько простой, что даже смешно.

Это же наше будущее. Женщины и дети. Мужчины нужны, но они сильнее. И следующее поколение – не нам растить. Женщинам. Я все же безумно хочу, чтобы человечество выжило. Любой ценой. Не одним же тварям на этой земле быть. Это было бы как-то совсем уж грустно. А для чего-то же мы, люди, здесь есть. Что, если как раз для этого? Что скажете?..

— Вы о чем? – спросила Майя.

Кажется, последний вопрос я нечаянно озвучил. Ну, да и ладно, будет, чем отвлечь девочку от боли.

— Я про человечество, – пояснил я, – устраиваясь сбоку от Майи, натягивая перчатки и вскрывая упаковку с иголками-нитками. Положил рядом, принялся осторожно промывать рану. Майя застонала. – Зачем мы здесь?

— Чтобы было равновесие? – ухитрилась выпалить Майя, между двумя моими движениями и снова плотно сжимая губы. Я отвинтил крышку антисептика.

— Наверное. Я тоже так считаю. Должен же кто-то это сделать, правда? Не твари же...

— Что – это?.. Ой!.. Больно...

— Прости. Придется потерпеть. Возродить Природу... Где это тебя так?

— Мечом. Когда бой был... Ай!.. А я побежала вас... пре-дупредить... скоро... скоро к вам люди придут... Ой!.. Дэннер...

Я медленно отвел руки от раны и поймал ее взгляд.

— Я знаю. Этого и следовало ожидать.

— Знаете?! – Майя изумленно распахнула глаза.

— Догадывался, – исправил я. – Майя, скажи... а та женщина, которую я убил – кто она? Она была очень на тебя похожа, я даже решил, было, что это ты. Правда, сейчас, вот, разглядел тебя при свете получше, и в дальнейшем ни за что бы не спутал... – Я тряхнул головой. – Но дело не в этом. Я считал, что ты нас предала. Прости меня, девочка.

Было стыдно. А Майя улыбнулась.

— Ничего. Так и было задумано. Я пыталась вас предупредить, но меня заперли. А она – она моя младшая сестра.

— Кто? – удивился я. – Ты же человек.

— Человек. Она мне не по матери сестра. Просто – ее делали с меня. Из моего биоматериала.

Последнее, что я читал про понятие «биоматериал», с двенадцатилетней девочкой ну никак не вязалось. Наверно, увидев мой вопросительный взгляд, Майя поспешила разъяснить.

— Понимаете, искусственные люди делаются с настоящих. Берут ДНК, а дальше – растят. В капсуле с амниотической жидкостью, как детей. – Она перевела дыхание. Я снова взялся за работу. – А потом те, чей биоматериал лег в основу, зовутся старшими братьями и старшими сестрами. У вас так не делают?..

— Нет, – только и выговорил я. – У нас как-то... естественным путем справляются. – Майя снова вскрикнула и поспешно закусила губу, сцепив руки замочком за спинкой кровати, чтобы мне не мешать. Умница. Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается. Ну и дела-а... и как им самим не противно так над людьми издеваться?.. Лично у меня возникло какое-то необъяснимое, но стойкое отвращение ко всему этому «искусству». Не знаю даже, почему.

Хотя интересно, конечно, но как-то... Я бы, к примеру, не смог, скажем, полюбить ненастоящего человека. Просто не могу себя заставить воспринимать их как людей. И тут же – передернуло при воспоминании о резне в штабе охотников. Они, видимо, точно так же их за людей не считают. Но, чтоб мне провалиться, зачем тогда?! Сколько сил потрачено для создания жизни, сколько времени, сколько ресурсов – уж, наверное, немало!.. Это же чудо, поистине удивительное научное достижение!.. И так разбрасываться... Могли бы дальше как-нибудь развить, чем штамповать недолюдей в промышленных масштабах. Или им и так нравится?..

Ага, вот поэтому и противно. Жестоко.

— Мы... ой... мы не можем естественным, – пояснила Майя. – Для этого... ах... здоровье нужно, понимаете, Дэннер?.. Мы же... у-уй!.. мы же под землей живем, и питаемся плохо. У нас норма гемоглобина в крови знаете, сколько?

— Сколько? – заинтересовался я, прекращая злиться на подземных жителей за жестокость.

— Шестьдесят три единицы.

— Что?! Но это смертельно.

Майя кивнула.

— Смертельно. Поэтому и выживает очень мало. А уж выносить ребенка – почти недостижимая роскошь.

Я начал кое о чем догадываться. Вот откуда столь трепетное отношение к «отцу», то есть, мне, со стороны местных жителей. Они пытаются выжить. Все пытаются выжить. Черт...

Стоп.

— А почему тогда кровь красная?.. И как вы живете, вообще?..

— На препаратах. Да и вообще, мы привыкли. Вы же, вот, привыкли к лесу и тварям. А я вашими деревьями едва не отравилась – они слишком много кислорода выделяют. У нас люди долго не стареют – кислорода мало.

Мракомуть. Кругом мутации сплошные. Сделалось как-то не по себе. Кислорода им достаточно – но уровень жизненно важных веществ в крови это не спасает. Жить не могут – но как-то размножаются. Да что же это за волшебство такое, а?! Не может такого быть.

У меня даже рука вздрогнула. Я медленно распрямился.

— Адаптировались. Но в этом случае тебе не выжить. Ты слишком много крови потеряла.

Майя снова улыбнулась.

— Да выживу я. Если вы мне поможете. Дэннер, а вы попробуйте мою кровь.

Я даже шарахнулся.

— Как так – попробовать?!..

— А вот так, на вкус. Не стесняйтесь.

Нет, точно бредит.

Я махнул рукой и возобновил действия по обработке раны.

— Иди ты нафиг, я тебе не тварь. Лежи уж.

Майя удержала мою руку.

— Вы же мне не верите.

— Ну, да, – со вздохом признал я. Майя вздрогнула и закусила губу. Отвернулась. Явно не от боли на этот раз – я ничего не делал.

— Неудивительно, – тихо произнесла девочка.

— Эй. – Я осторожно высвободил руку. – Я тебе верю, честно. Просто самой тебе. Но не твоим словам. Для меня это... невозможно, понимаешь? Антинаучно, если хочешь. Ты мне помогла, Майя. Но ты же – и не имела возможности сопротивляться охотникам. Я все понимаю.

Не помогло. Девочка шмыгнула носом и мрачно повторила:

— Кровь чем пахнет?

— Железом, – машинально отозвался я.

— А моя?

Черт!

Запах стоял действительно далеко не кровавый. А я настолько привык к ранам и кровотечениям, что уже не обращаю на них никакого внимания – да какая, в самом деле, мне разница, чем они там пахнут? Хоть бы и розами. Мое дело – не нюхать раны, а либо наносить, либо зашивать. На остальное просто-напросто одного меня не хватит, а третьего априори не дано.

Я поднял руку, рассматривая алую кровь на желтовато-белой резине хирургической перчатки. Улыбнулся.

— Не отравлюсь?

— С какой бы это стати, – буркнула все еще обиженная Майя, на этот раз поворачиваясь. – Вам только на пользу пойдет. Стаканчика два.

— Прям ресторан «В гостях у Дракулы» какой-то – кровью, вон, угощают. Из стаканчиков... – задумчиво проговорил я, прежде чем лизнуть палец.

Она оказалась не соленая и не железистая.

Она была горькая и вяжущая, будто мне взбрело в голову слопать гроздь незрелой рябины и закусить одуванчиком. И... согревала, будто крепкий коньяк.

Майя невольно фыркнула.

— Теперь вы мне верите?

— А... Тьфу, ты, черт бы тебя побрал!.. А сосуды не жжет?!

Майя захрипела, сдерживая смех.

— Не-а.

Я поглядел на нее – и рассмеялся следом.

Нэйси

Несло нас по реке долго, так долго, что мы успели выдохнуться до предела, а тело онемело и почти не подчинялось мне. Хорошо хоть, боли я от холода не чувствовала. И черный дождь смыло.

Река увлеченно швыряла о камни, бежала, глухо рокоча, по узкому руслу и будто бы играла нами, как мячиком. Я захлебывалась. Благо, мост при падении снес заводские корпуса, а с ними, в свою очередь, пополз и порядком размоченный по весне пласт почвы вместе с прибрежными деревьями. За одну из их крупных раскидистых веток мы и уцепились, что было относительно безопасно – относительно – сучки норовили ткнуть в глаз, или в ухо, или еще куда-нибудь, но глаза и уши, соответственно, беспокоили больше всего. Алиса сообразила пристегнуть мне на перевязь карабин от цепочки с ключами – и при этом даже не утопить ключи, зато едва не утопила себя, бестолочь.

Нет, ну а чего она?! Мало того, затащила меня в эту чертову авантюру – так теперь еще и сама выбирайся, как хочешь, и ее спасай. Прям слов нет.

Наконец, когда я уже почти потеряла сознание, берега вдруг раздались в стороны, и река разлилась спокойно и величественно, а мы даже не сразу и заметили – так мы устали.

Когда добрались до берега, валялись неподвижно минут десять, не меньше, откашливаясь и отплевываясь речной водой. Пока не начало трясти от холода. Тогда я приподняла голову и – увидела перед собой целых два желтых огонька. Они почти слились в один большой, размером, наверное, с окно нашего бара.

А вокруг росли почерневшие, голые деревья. И земля раскисла водой. А за переплетением ветвей мрачной громадой возвышался дом.

— Алиса.

Она приподнялась на локте, закашлялась.

— Мы живые?

— Да. Мы за пределами города, но, кажется, не очень далеко. Это устье реки, похоже. Видишь?..

Река расходилась дальше в широкий треугольник, справа, за деревьями, тоже журчала вода.

— Белая черта! – даже привстала Алиса. – Мы почти до конца добрались. А это – тот самый завод, который работает.

Да, завод действительно работал. Там не было ни одного человека – а станки продолжали гудеть, скрипеть и мерно постукивать – наверное, там все было на автоматике, и удивительно, как же она до сих пор не износилась.

Здесь было очень много огоньков – больших и маленьких, одни лежали у самой земли, другие зависли в воздухе – будто множество праздничных фонариков, как на старых открытках из Храма. Их приносил иногда командир. Одна такая открытка даже висит у нас дома, над кроватью.

Что-то грело левую щеку. Я пригляделась и увидела светящуюся желтую нить, чуть касающуюся меня – она уводила в темноту, в сторону реки, мне за спину.

— Давай, что ли, греться как-нибудь, – предложила я, пытаясь подняться. – А то ведь так насмерть замерзнем, если твари раньше не слопают.

— Давай, – согласилась Алиса. Она застонала и тоже не смогла встать.

— Подъем, – прохрипела я, отчаянно сражаясь с ломотой и болью во всем теле – наверное, под одеждой один большой сплошной кровоподтек. И голос пропал.

— Нэйси, смотри.

Я проследила за ее взглядом и – едва не вскочила на ноги, невзирая на боль.

Желтые нити гирляндами тянулись повсюду – и все они начинались в одном-единственном месте.

Тянулись, расходясь во все стороны, из-за покосившегося бетонного забора за узеньким перелеском.

Похоже, мы с Алисой действительно сделали полезное открытие.

Алиса

Сюда бы Дэннера. Он бы точно разобрался. Я представила, что он сейчас с нами – ну, где-нибудь за спиной Нэйси, скажем – и сделалось немного легче. Не так страшно.

— Нэйси, пошли, посмотрим? – предложила я. Голос дрожал от страха, но я старалась этого не показывать. Нэйси кивнула. Глаза у нее были почему-то синие сейчас. Странно, обычно они синие, когда она злится. Но Нэйси внешне казалась спокойной и собранной, даже заинтересованной. Она не отрываясь смотрела на дом впереди, возвышающийся из-за забора. Затем осторожно сделала шаг вперед.

— Сюда, наверное, даже патруль не заходил, – пробормотала она, поправляя перевязь с оружием. Я направилась следом.

— Как же так не заходили – если вот она, Белая Черта.

Она и правда светилась сквозь деревья – даже отсюда было видно. Нэйси пожала плечами и тут же поморщилась от боли.

— Ты не отходи далеко, – сказала она.

Меня тревожила одна мысль. Навязчиво крутилась в голове, не давая ни на что отвлечься.

Почему в реке не было тварей?

С другой стороны, их не было и в канале, когда я пыталась утопиться. А ведь раньше-то были. Почему?.. Куда они все подевались?.. Что-то здесь не так.

Я отжала волосы – на землю потекла бирюзовая вода, почти непрозрачная. Чистая. Даже яда нет – иначе бы волосы просто бы напросто растворились.

Когда-то вода в канале была едкая и растворяла даже пластмассу, если в нее, к примеру, зашвырнуть пластиковую бутылку. Кондор рассказывал, что в этой воде был какой-то опасный грибок, и поэтому мосты такие высокие – вдруг затопит. А одна старая собака в нашем городе до сих пор бегает без жала с тех пор, как вода ей попала на хвост.

Но это было давно. Теперь в канале можно плавать – если твари не сожрут и если воды не наглотаешься.

...Падалью от Белой Черты тянуло на весь лес, и приходилось зажимать нос, чтобы наизнанку не вывернуло – она вообще, капризная, Черта эта. Иногда захочет – и убивает всех своим излучением, и тогда становится светло-светло, а из окна у командира видно далекие белые зарницы. И не знаешь, как поведет себя Черта в следующий раз. Может, пропустит. Если ей захочется. А может – туда пропустить, а обратно никак, и тогда тебя твари сожрут. Но за нее никто не ходил, только изредка попадались такие люди, которые хотели уйти из города и поглядеть, что там еще, дальше есть. Они ушли и так и не вернулись. Наверное, их Черта убила. Или твари... А что там дальше – лес и болото?.. Никто не знает.

Пока я так думала, мы шли по направлению к забору, а слева от нас тянулась такая желтая теплая ниточка – жизнь будущего огонька. Она согревала немного и освещала путь, помогая нам не проваливаться в болото и позволяя сэкономить батарейки фонарика. Мы замерзли и дрожали, и я сама не заметила, как начала шататься и спотыкаться. В какой-то момент меня повело вбок, к ниточке, и Нэйси не успела меня подхватить.

Я едва не упала, взмахнула рукой, понимая, что сейчас задену этот луч, и ничего уже не успею сделать – но рука только прошла сквозь него, а я ухитрилась-таки удержать равновесие.

В тот же момент земля дрогнула, будто началось землетрясение. И сверкнула молния прямо над головой.

А за забором, откуда-то из глубин громадного темного здания завыла сирена.

Аретейни

Кто-то постучал в дверь. И я проснулась. Проснулась, обнаружив, что сплю на книге, свернувшись калачиком на краешке кровати и подобрав под себя ноги. Я приподняла голову, спросонья не очень-то осознавая все происходящее, и взгляд мой наткнулся на строчки:

«Будь вы на месте Алисы, вы бы, пожалуй, тоже решили, что сейчас

ничего невозможного нет.»

Я моргнула и протерла глаза. Книга была старая, но ничуть не поврежденная временем – страницы из термопластика, имитирующего бумагу, были прочными. Они не горели, не размокали и не тлели... и не мялись, если на них улечься головой.

Аккуратно закрыв книжку, я вскочила и опрометью кинулась открывать – кто их знает – может, случилось чего, или помощь кому нужна. Пока я нашаривала выключатель в темноте, коридор озарила слабая желтая вспышка, и я рефлекторно обернулась, не отпустив ключ в замке. На том конце коридора находилась дверь кухни, напротив двери, в свою очередь – незапертое окно. За окном мерно шелестел дождь. Вспышка тихо гасла над черной зубчатой стеной леса далекой зарницей.

— Сейчас. – Я обернулась обратно и, движением головы откинув волосы, провернула ключ. Щелкнул замок. Дверь бесшумно приотворилась, для чего мне пришлось навалиться на нее всем весом. На лестничной площадке никого не было. Я разозлилась.

— Ну и шуточки у вас! – рявкнула я в пустоту, делая шаг вперед. Раны протестующе взвыли болью. – Очень смешно!..

И вдруг оказалось теплое и липкое под босыми ногами. Рефлекторно отступив на шаг назад, я невольно охнула, присела на корточки. Кровь. Свежая, еще теплая. Только что вылилась.

И как это понимать?.. Где раненые?..

В груди разлился противный парализующий холодок. Чья это может быть кровь?.. Кому могло понадобиться стучать в чужую квартиру?.. Правильно, в свою, как правило, в таких случаях стучат. Если раненый ушел – значит, мог и до своего дома добраться. Значит...

Дэннер...

Так, стоп, у Дэннера есть ключи. Да ведь мог и потерять! А может, у него рука повреждена, или, там, сил не хватает по карманам лазить...

Я опрометью вылетела из квартиры, едва подхватив плащ и сапоги, торопливо закрыла дверь, зажала ключ в руке, забыв сунуть в карман, со всех ног понеслась вниз по лестнице. По ступенькам тянулась кровавая дорожка.

Я опрометью вылетела из подъезда и растерянно остановилась. Если даже кровь и метила дорогу – дождь смывал все следы.

Метнулась к конюшне, босиком по мокрому асфальту – лужи обжигали холодом, брызгами разлетаясь из-под ног. Распахнула тяжелую дверь, открыла стойло. Конь взбрыкнул, приветствуя меня коротким энергичным ржанием, ткнулся тяжелой мордой в плечо. Бархатные бока были чуть влажными, шерсть приглажена, будто животное только что заботливо вытерли и вычистили. Кто?.. Ничего не понимаю. Дэннер здесь?.. Только что приехал?.. Куда он подевался?..

Седлать времени не было. Я затянула ремешки уздечки, неловко вскарабкалась на подрагивающую лошадиную спину – боль сковывала движения. От души ткнула коня пятками, подобрала ноги. Он, недовольно взбрыкнув, рысью выбежал из стойла, перед выходом заартачившись и крутясь на месте, тянул повод, встряхивая мордой. Я пожалела, что не потратила несколько минут на седло – без него держаться было тяжело, а лошадиный хребет больно бил между ног. Ну да ладно, поздно.

— Поехали, родной, поехали!..- умоляюще проговорила я, отчаявшись вывести упрямое животное на улицу. – Там твоему хозяину помощь нужна... наверное...

Конь всхрапнул, переступил передними ногами и, напоследок недовольно дернув головой, зарысил к выходу. Добежал до фонаря, где благополучно и остановился. Я едва не взвыла, но четвероногий товарищ, справив нужду, бодренько пустился вскачь.

— Лидия!.. – с порога позвала я, вихрем влетая в помещение бара и останавливаясь на пороге, созерцая полнейший беспорядок, перевернутые столы, повсеместные следы от пуль и вдребезги разбитое окно. – Ой...

Несколько человек неторопливо наводили порядок. Один из них обернулся на мой голос. Я узнала Даклера. Под распахнутой форменной курткой белели бинты, а двигался он явно с трудом. Но, тем не менее, улыбнулся мне.

— Привет, – сказал он. – А Лидии нет, она в госпитале. А зачем тебе Лидия?.. Может, я могу помочь?

— Скорее, я тебе могу помочь. – Я поглядела на его раны и решительно отняла веник. – Джерри, а что у вас тут случилось-то?

Даклер поморщился.

— Пришла рыжая дура, которую мы в коллекторе видели, а эти олухи моментально давай палить по всему, что движется, – хмуро пояснил он, сдувая с носа волосы. – Ей, видимо, мозги отшибло: к патрульным постоянно лезть...

— А оборотничество не лечится?.. – на всякий случай, уточнила я. Рыжую бестолочь было жалко. По-моему, она сама так и не поняла, что с ней произошло. Люди здесь добрые – могли бы пристрелить давно, а все жалеют. Вот, и Дэннер тоже. Хоть и носит оружие – а просто так, без причины, стрелять не станет. А после коллектора у них у всех нервы на пределе – тут уж и без того на каждый шорох невольно дергаешься – а еще и оборотни лезут. Так что, я прекрасно понимаю ребят – для такой работы нужна крепкая психика. На них же все держится, безопасность всех людей в городе. Малейшая ошибка с их стороны – множество смертей – из-за них. И отвечать будут – они. И винить себя будут – они. Рука не должна дрогнуть. А тут – поди, разбери, кто где, когда нечисть так на людей похожа. Мыслит, смотрит, разговаривает – значит, еще человек. Значит, еще вчера была твоей же сестрой, матерью, сыном, братом, женой. Попробуй-ка вот так вот, не раздумывая, хладнокровно убить близкого человека! И не отступишься, не откажешься – кто же, если не они, будет защищать город?.. Да такое и не всякий мужчина выдержит – недаром ведь Кондор постоянно за коньяк хватается – чего уж говорить о женщинах, от Природы склонных к сентиментальности и защите себе подобных. Наивная Нэйси!.. Она не для патруля. У нее другая функция – возродить жизнь на земле. Женщины возрождают, мужчины – защищают. Автономный город. Идеальное общество. Один за всех – и все за одного.

Ребят было жалко...

Поскольку Даклер не отозвался, я принялась за работу. Исходя из его молчания, вопрос я задала настолько глупый, что и объяснять ничего не хотелось. Минуты две каждый молча занимался своим делом, затем я, покончив с подметанием, все же подошла к патрульному.

— Ты давно Дэннера видал?

Он приподнял голову, и я поймала мутный взгляд. Джерри пытался прикурить, сидя на краешке стола. Здорово ему досталось.

— Командира?.. Только что ушел. Незадолго до твоего прихода. Должен быть дома уже.

Я вцепилась в столешницу. Голос охрип.

— Так он домой пошел?

— Я бы сказал, поехал, – уточнил Даклер.

Голос пропал окончательно.

— На лошади?

— На чем же еще... Аретейни!.. Аретейни... Кто-нибудь!

— Да я в порядке, Джерри, – пробормотала я, неверными движениями отковыривая из кармана пачку. Пустая. Ч-черт...

Даклер протянул мне сигарету и сполз на пол следом. Я прикурила, вдыхая горький дым.

— Значит, вы все живыми вернулись, – сказал он.

— Джерри, Дэннер пропал.

К моему удивлению, Даклер отреагировал на эту новость совершенно спокойно.

— Ну, это похоже на командира. – Он пожал плечами. – Небось, опять кого-нибудь спасает. Не переживай ты так. В конце концов, все в туман уйдем.

Я вздохнула. Пробормотала в пол:

— Только бы не досрочно...

Даклер не услышал.

Дэннер

Я сидел на подоконнике распахнутого окна, мрачно созерцая потихоньку расчищающие небо облака. Они рассеивались, растворялись серыми завихрениями, медленно, но верно сдавая позиции. И становилось светлее.

И просторнее. Раньше казалось, что, если залезть на крышу – дотронешься рукой. А теперь они исчезали, слой за слоем, и небо будто поднималось наверх. Неяркий дневной свет теперь постепенно набирал силу, выявляя крыши дальних домов, верхушек деревьев и холмов далеко за городом, точно так же поросших густым, непроходимым лесом. Мне примерещилось, будто я вижу далекие зарницы Белой Черты, и большое здание на холме, высокими серыми коробками слитых корпусов напоминающее школьный чертеж проекции, а на крыше самого высокого здания красуется антенна. А, ну, да, тот самый легендарный вечно работающий без помощи людей, завод. Мне всегда было интересно, что же он производит?..

Ну, да, я снова о своем. А вы чего, спрашивается, хотели?..

Тварей не было. Ни одной. Только внизу по улице пробежала собака, и я невольно склонился из окна, провожая ее взглядом. Странно – у нее не было жала. И шерсть без чешуйчатых проплешин. А стена – стена будто бы изрядно постарела. Рваной змеиной шкуркой отслаивались широкие лоскуты краски, бежали извилистые трещины. А сбоку росла себе вполне довольная жизнью, некрупная зеленая лиана. Нет, я не шучу. Именно – зеленая, а вовсе не серая, как всем лианам и положено. И ядовитых спор я что-то не приметил – иначе бы уже отравился давно.

Странно.

— Нет, мне это ни в одном месте не нравится.

— Что?.. – встрепенулась на кровати Майя. – Вы о чем?

Я спрыгнул с подоконника, не потрудившись закрыть окно – зачем, если в городе пусто, как у Артемиса в кошельке. Ему премиальные не дают, а зарплату он благополучно пропивает, сразу по получении. Потому и премиальные не дают.

— Ситуация, в которой мы оказались. Бред какой-то. Сплю я, что ли?..

Чтобы окончательно убедиться, я легонько вывернул себе руку. Не помогло.

— Нет, – подтвердила Майя, которая даже не заметила моего движения. – Не спите. Тогда, получается, я вам снюсь – а как я могу быть ненастоящей, когда мне так больно.

— Ну и логика у тебя, – фыркнул я, прикуривая сигарету и останавливаясь в дверях. Майя сделалась еще бледнее, но умирать, похоже, вовсе не собиралась. И то хорошо.

За окном было по-прежнему тихо.

— Ладно, – решил я, – ты тут пока что, отдыхай, а я пойду, погляжу, что снаружи. Не могу я так на одном месте сидеть. Надо выбираться, у меня там Ласточка голодная...

— Кто? – удивилась Майя. Я себя одернул.

— Да так... Ты спи, в общем.

— Но я не хочу спать.

— Тогда не спи! – окончательно разозлился я и принялся шнуровать сапоги. Много болтаю. Плохо.

— Ага... – пробормотала Майя. – Вы только возвращайтесь...

— А ты думала, я тебя брошу? – невольно усмехнулся я. – Не скучай, Майя. Я вернусь.

Касательно последнего, у меня имелись некоторые сомнения, да и в целом, что-то мне подсказывало, что не стоит нам разделяться – кто их знает, эти желтые огоньки, как они себя поведут в следующий раз. Может, меня еще куда занесет. В причастности же желтых огоньков ко всему происходящему, сомневаться не приходилось – что же, как не они мне тут нуль-транспортировку обеспечивает.

...Спасла меня только боевая сноровка, да, разве что, еще ускоренная реакция.

Задумавшись об огоньках, я совершенно позабыл об осторожности – и правильно, поделом дураку. Непростительная беспечность, особенно, в незнакомом месте. Ну и что, что это мой дом – все равно он не совсем мой и, похоже...

Не совсем уже дом.

А что еще я могу сказать, если лестница через пролет просто-напросто отсутствует?.. Точнее, не совсем отсутствует, а лежит далеко внизу грудой поросших бурьяном, обломков.

Я извернулся, едва не свалившись, удержал-таки равновесие и удивленно уставился на лестницу. Ну, летать я, пока что, не умею. А прыгать через пролет все три этажа – так я не жук, у меня крылышек нет, чтобы фланировать. Единственный выход – сразу прыгать вниз, на бренные останки несчастной лестницы. К тому же, фасад здания когда-то успел обвалиться от первого и до половины третьего этажа – что снижало мне дальность полета еще на половину этажа – а это, что ни говори, аж целых полтора метра. Прекрасно. Поклон доктору Журавлевой за реабилитацию! Ласточке, то есть. Я приземлился на груду битого кирпича, поднялся, отряхнул руки. Огляделся.

Очень странно. Вроде, я по этой лестнице час назад поднимался – целая была. Не могла же она за час обвалиться, в самом деле. То есть, могла, разумеется, но мы бы услышали, точно. Сделалось тревожно. Я одним прыжком оказался на улице, опрометью кинулся под собственное окно. Позвал:

— Майя!.. Отзовись!

К моему невероятному облегчению, из окна донеслось слабенькое «Я здесь!»

Переведя дыхание, я вернулся к подъезду. И – остановился, будто налетев на невидимую стену.

Нет, стена-то, как раз таки, была. И очень даже видимая! На своем законном месте. Целая и невредимая.

Каким таким образом – если несколько секунд назад она разрушенная валялась?!

Ты сходишь с ума, Селиванов. Причем, окончательно. И бесповоротно.

Я тряхнул головой, отвернулся, развернулся обратно – и даже глаза зачем-то протер. Стена никуда не делась. Мне показалось, что трещины над карнизом сложились в улыбающуюся кошачью мордочку. Чертово воображение... Ну спасибо тебе, родное, и без того нервы ни к черту, так теперь еще и ты издеваешься!..

Кошачья мордочка подмигнула правым глазом.

Селиванов, ты псих.

Алиса

Высушенная излучением Белой Черты трава похрустывала под ногами. Ветер трепал волосы. Черная лента реки за спиной звала тихим плеском, а деревья протягивали в темноту скрюченные голые ветви. Грязно-белый забор чернел большой пробоиной – через эту самую пробоину мы и рассчитывали с Нэйси залезть внутрь. И сирена смолкла. Нэйси вдруг обернулась на ходу и спросила:

— Не боишься? Точно идем?

Я кивнула. Чего мне бояться – все как всегда, все опасно, удивительно и непонятно. Это только к незнакомому испытываешь страх – к знакомому привыкаешь. А опасность – опасность знакома с детства. Если всего бояться, тогда вообще, получается, не рождаться и вовсе.

Нэйси осторожно пролезла в дыру, замерла на несколько секунд, напряженно прислушиваясь, но было тихо, если не считать мерного гула и постукивания машин в заброшенных цехах, да еще где-то вдалеке хлопала на ветру оторванная кровля.

Зато в следующую секунду мы увидели первую тварь.

Она была похожа на большую собаку, только мощнее, и тело у нее было покрыто жесткой темно-красноватой шерстью. Нэйси выхватила оружие, но собака не нападала на нас. Сунувшись в дыру снаружи, она потянула носом, подрагивая ушами. Хвост нерешительно дернулся. Я заметила, что глаза у нее слепые, белые, одно ухо разорвано, а на правой стороне морды длинный порез, из которого сочится кровь вперемежку с гноем. Собака свесила язык, отступила назад и припустила прочь от забора, припадая на левую переднюю лапу. Мы с Нэйси растерянно смотрели ей вслед.

— Ладно, – сказала я. – Туман с ней, с собакой. Идем скорее.

Нэйси кивнула, и мы продолжили путь. У меня в горле пересохло, и потому я принималась периодически кашлять, а она на меня шипела. Но воды не было.

Впрочем, тварей тут, похоже, тоже было не так уж и много. Правда, ползучек хватало с избытком, и ворон. Ну, вороны есть везде, где есть ползучки, это все знают, так что, удивляться было нечему.

Мы пересекли заросший сухим прошлогодним бурьяном и кое-где заболоченный участок перед первым из корпусов, перебрались через рельсовые пути. Рельсы заржавели, между шпал угнездились вездесущие ползучки, одиноко стояла рыже-терракотовая от ржавчины вагонетка. У покосившейся проходной под ногами захрустело сквозь песок и щебень битое стекло, из-под мутных осколков которого разбегались муравьи. Один такой муравей едва мне шнурок не оторвал. Пришлось подстрелить. Муравей шлепнулся с моей ноги, куда он, было, вскарабкался, разбил при падении стекло и замер, чуть шевеля усами. Я перешагнула его и едва не ухнула в щель между стеклами. Впрочем, укуси меня муравей – меня б уже тут и не было.

У турникета проходной расположился растворитель. Должно быть, муравьев подстерегал.

А больше никого и не было. Только утробно урчали, стучали, грохотали, скрежетали станки внутри огромного здания. Сквозь дырку в крыше я видела тускло-бетонный корпус электростанции. И антенны на стене.

Мы с Нэйси переглянулись и, не сговариваясь, одновременно шагнули вперед.

И вдруг вспыхнул свет.

Лидия

Болело так, что я едва не лезла на стену, да и то по той простой причине, что двигаться было бы еще больнее, чем просто лежать и тихонько выть мысленно. Выть вслух я опасалась, дабы не тревожить остальных пациентов, которых насчитывалось помимо меня три человека, не считая Кондора.

Рыжая лежала на соседней кровати. Бледная, осунувшаяся, вся перемотанная бинтами, она вздрагивала во сне, и дыхание у нее было тяжелым, неровным и хриплым. Рыжие кудряшки слиплись от пота в отдельные темные кольца. Через ее кровать уютно посапывал еще кто-то, но его я разглядеть не могла. Мрачный Кондор сидел напротив через проход и читал какие-то бумаги – полковник, даже находясь в госпитале, не пожелал оставить работу. Жилистая рука держала карандаш твердо и уверенно, ни разу не дрогнув, делала на полях быстрые пометки. Иногда карандаш норовил выпасть, и тогда Кондор раздраженно хмурился. За стеной шумела вода – там находилась больничная прачечная. Мне было больно и скучно.

Правда, вскоре завозилась рыжая, отчего на белых бинтах расцвела алая клякса.

— Не шевелись, – порекомендовала я, надеясь, что она все же затихнет, но рыжая либо окончательно потеряла сообразительность от боли, либо просто не услышала. Она попыталась встать, но тут же рухнула обратно, глядя на покрытый влажными разводами потолок и переводя дыхание. Затем обернулась ко мне и вежливо произнесла:

— Здравствуйте.

— Здоровей видали, – отозвалась я словами неизвестно, куда подевавшегося Дэннера и улыбнулась ей. – Ты как?

Рыжая скривилась.

— Паршиво. А вы?

— Так же. Не знаешь, что там наверху происходит?

Рыжая замолчала, обдумывая вопрос.

— Наверху?.. – наконец, уточнила она.

— Госпиталь в подвале.

— Я давненько там не была. – Девчонка постаралась улыбнуться, но вышло не очень. – Пить хочется.

— Кувшин на столе. – Я заставила себя приподняться. Надо сказать, тело напрочь отказалось подчиняться, но я твердо решила его переупрямить – нечего распускать сопли. Я не какой-нибудь Артемис. Семь шагов до стола показались Дорогой Жизни в полном объеме, я цеплялась за стены и кровать и до крови прокусила губу, но не сдалась. Руки тряслись, от боли в глазах темнело.

Заветный кувшинчик лег в ладонь прохладной керамической ручкой, и я кое-как ухитрилась налить воды в стакан, расплескав едва ли не четверть. Рыжая что-то говорила и даже пыталась встать, но я не обращала внимания. Любой на ее месте вел бы себя точно так же – кому же захочется чувствовать себя беспомощным. Мне, вот, тоже не хотелось.

— Вот, держи.

...Я, наконец, увидела человека на кровати вблизи. И разглядела лицо.

И хорошо, что рыжая стакан взяла секундой раньше.

Он спал, мирно подложив ладони под щеку – живой. Живой и невредимый.

Я упала на койку. С губ сорвалось полуслышное

— Витька...

Дэннер

Честно сказать, тот бред, что со мной творился, я даже и списать ни на что не мог, потому, что сложно подыскивать объяснения, столкнувшись в первый раз в жизни с полнейшей несуразицей. Я и не знал-то, как бы это обозвать – не то, чтобы найти мало-мальски рациональное объяснение всему происходящему.

Я шел по абсолютно пустой улице, и облака над головой продолжали рассеиваться, медленно, но, черт бы их побрал, верно, и солнце жарило все сильнее и сильнее, будто вознамерилось меня заживо спалить. Ветерок гонял под ногами пыль и мертвые листья, твари, казалось, разом исчезли во всей округе, как, впрочем, и люди. Я был совсем один во всем Городе, и осознание этого тревожило, будто пресловутый камешек в сапоге, или мелкая, но расположенная в каком-нибудь неудачном месте, ранка. Ранок на мне, впрочем, и без того хватало. Поддавшись внезапному порыву, я взглянул на свою правую руку. На месте пореза светлела ровненькая узкая полоска очередного шрама – да и только.

И как это они ухитрились, интересно?.. Вы не подумайте ничего такого, но меня охватил чисто научный интерес.

Ладно, к черту, пока что. С ранками и прочей ерундой потом разберемся.

С таким вот расчудесным настроем я и прошел километра два по пустым улицам, зачем-то нарезая круги и упрямо прислушиваясь к тишине, и сам не заметил, как оказался у дверей бара. Просто в какой-то момент поднял голову – а он вот он, стоит себе. Автопилот, видимо. Я усмехнулся, хотя и не было мое положение особенно-то веселым.

Дверь была приоткрыта. Она болталась на одной петле и жалобно поскрипывала, будто тихонько стонала. У меня возникло ощущение, что брошенный дом плачет и зовет людей, потому что ему страшно медленно умирать в одиночестве. Неприятное ощущение.

Приоткрыв дверь, я шагнул в зал. Внутри было темно и пахло пылью, ржавчиной, пустой свежестью и немного плесенью – как и положено в покинутом людьми здании. Заунывно пел сквозняк.

Что-то белело на полу, прямо под ногами. Я опустился на колено и осторожно протянул руку. Открытка. Можно было различить в полутьме быстрые летящие строчки, выведенные обыкновенной, синей, такой знакомой шариковой ручкой – и ручка эта вдруг показалась единственным родным существом в пустом городе.

А в следующий момент где-то внутри разлился неприятный холодок, побежал по пальцам. Сердце забилось чаще.

Это был мой почерк.

Это была моя открытка.

Лежала в общежитии себе на полочке, и я мог поклясться, что на обратной стороне у нее красные розы. И желтая лента. И...

Ветер взметнул пыль, я рефлекторно дернулся, неосторожно вдохнул, закашлялся, и открытка рассыпалась легким прахом.

Сделалось жутко.

Надо уходить. Надо уходить, Селиванов. Надо искать выход...

Ч-черт... неужто...

Нет, об этом даже думать не хочется.

Неужто... в прошлое меня уже перекидывало... если... если это – будущее...

Я резко распрямился, развернулся к двери. Где-то на чердаке стукнуло.

Наверное, просто нервы не выдержали. Хотелось безумно, до одури, увидеть хоть кого-нибудь живого – человека ли, животное, да хоть тварь – пускай! Хоть кого-то живого. Увидеть движение, услышать голос, ощутить тепло живой энергии вместо вязкого ледяного болота мертвого города. Моего города!

Развернувшись обратно, я на пределе скорости метнулся к лестнице – мне было плевать, что она рискует в любой момент обвалиться со мной вместе, я прыгал через пять ступенек, с какой-то дурацкой надеждой успеть, хотя и знал, что никого-то наверху нет, просто это дом потихоньку рассыпается. Первый пролет, второй, третий. Арматура не выдержала.

Лестница с грохотом осыпалась. Я уцепился за обнажившийся хвост искореженной арматурины и подтянулся на последнюю ступеньку, уселся на краю, разглядывая облако пыли внизу. Здание дрогнуло, будто некое большое животное, которое спало себе спокойненько, а его вдруг потревожили.

Привет. Дурак ты, Селиванов. Нервы ни к черту. Ладно, я псих, терять мне нечего.

Короткий полет вниз, приземление на обломки кирпичей и бетонных плит – и быстрый выход на улицу.

Дом будто бы только этого и ждал. Дрогнули стены, болезненно заскрежетала арматура, зашелестела, осыпаясь, штукатурка, скрежетнули жалобно плиты. Я метнулся на середину проспекта, к мосту, где зданий не было, и рушиться было нечему.

А дом с оглушительным грохотом рухнул, рассыпаясь обломками кирпичей и со звоном брызнув стеклами. Один кирпич все же долетел, царапнул по щеке.

Земля вздрогнула, и затем еще долго утробно гудела, успокаиваясь. Я стер ладонью кровь. Прощай, друг.

Становилось все светлее. И жарче. Я уже давно скинул куртку и рубаху, оставшись в неположенной мне по уставу футболке, а солнце все припекало. Шаги шелестели по рассыпающемуся асфальту, по мертвым листьям, по некогда бывшему кирпичом и бетоном, песку, и серой пыли. Что же здесь произошло? Куда ушли люди?..

Одежда насквозь пропиталась потом, сапоги раскалились. Один в чем-то увяз – я перевел взгляд под ноги. Плавился асфальт.

Нетушки, если так и дальше пойдет, я и правда зажарюсь заживо, а такая перспектива меня абсолютно не прельщает, хоть убей.

Да и вообще, куда это я иду, интересно? Кого я рассчитываю найти?

Голова кружилась, в глазах темнело, пальцы скользили по коже куртки. Чтоб тебя, солнце... Даже не верилось. Совсем как в прошлом, только жарче.

...Вначале повеяло прохладой – и только затем я увидел лес, темная стена возвышалась всего в нескольких шагах. В другое время я бы развернулся обратно – но только не тогда. Лучше уж от тварей отбиваться – тем более, если их нет – а вот, случись мне еще несколько минут гулять под солнцем – меня просто-напросто тепловой удар хватит, и привет. Пишите мне красивую эпитафию в стихах.

Под сапогами захрустели ветки, я бегом пролетел несколько метров, цепляясь за деревья и, задыхаясь, сполз по стволу березы на землю. Она была мягкая, она была прохладная, она была влажная. Привычная.

Небо пронзительно синело сквозь ветви, сверкали солнечные лучи.

— Да чего ж ты, а?.. – риторически прошептал я солнцу. Оно, разумеется, не отозвалось.

Зато впереди шевельнулось, заворочалось, большущее, мохнатое, грозно щелкающее здоровенными челюстями – человека перекусить раз плюнуть. Я даже улыбнулся.

— Ты не представляешь!.. – доверительно сообщил я самке Araneus Rubiginosus, вытаскивая из-за пояса пистолет. – Ты не представляешь, как же я тебе рад...

Нэйси

— Нэйси, гляди-и...

Я глядела. Глядела и глазам своим не верила, но что было – то было, честное слово. Вот, не сойти мне с этого места – станки работали. Станки работали, а свет горел. Не все станки, разумеется, но многие.

Но самое интересное происходило впереди.

Это был, наверное, морок, потому что впереди, за пыльным стеклом, стояли люди. Их было несколько, и двое о чем-то спорили, склонившись над столом и глядя вниз, на отделявший нас от окна конвейер, еще двое стояли перед большим пультом поблескивающим огоньками диодов, и один что-то пил из кружки, облокотившись о стену.

— Нэйси, ты тоже их видишь?

— Вижу...

— А они нас?

— Не знаю... нет, вроде.

— Нэйси, пойдем к ним.

Я так растерялась, что даже позволила Алисе протащить себя за руку несколько метров, до тех пор, пока не очнулась уже перед скрипучей ржавой лентой конвейера. Алиса запрыгнула вверх. Конвейер двигался, но на нем ничего не лежало. Лента была ветхая, во многих местах протертая, и широкая. Я даже вздрогнула.

— Не лезь на конвейер! Дура, не вздумай лезть на конвейер!

— Ничего, – отозвалась Алиса, делая шаг вперед. Нет, ну и безмозглая же... твою ж дивизию!

Я попыталась стащить Алису обратно на пол, но не успела – как раз в тот момент, когда мои пальцы почти сомкнулись на ее рукаве, она, как и следовало ожидать, поскользнулась и плюхнулась на полотно. Я чертыхнулась, догнала дуреху и сдернула-таки вниз, а она взвизгнула – прядь волос зацепилась за лохмотья прорехи на проржавевшем металле. Алиса уселась на пол и принялась тереть голову, а видение растаяло, будто его и не было вовсе. Но свет по-прежнему горел.

— Нэйси, – всхлипнула Алиса, – извини...

— Не лезь напролом, – буркнула я, поправляя перевязь с оружием. – Обойди сторонкой. И не гоняйся за миражами...

— Не буду, – серьезно пообещала она, поднимаясь.

Стекло было мутным и пыльным, стол покосился, диоды не горели. Не было там никаких людей. А что было – не знаю.

Мы направились дальше.

Дэннер

Паук спружинил на лапах, готовясь к атаке. Проголодался, наверное, бедняга. Такие не ловят на паутину. Они ею плюются. Прицельно и, как правило, очень метко. Вообще-то, они не совсем пауки, а вязкая, похожая на клей, штука – не паутина, но с виду эти твари похожи на красных тарантулов, и потому их так и называют пауками. Название, к слову, в шутку выдумал я, когда заменял преподавателя у нас в академии... давно было дело... а Кондор и остальные подхватили. «Ржавый Паук» – а что, звучит! Пусть и не гордо, зато какой простор для фантазии!

Я рыбкой нырнул в кусты, спасаясь от плевка – не люблю, знаете ли, когда в меня плюются, ибо невежливо это, а «паутина» большущей белесой кляксой повисла на дереве. Запоздало припомнил, что броню моего «паука» из пистолета не пробить, и оперативно вскинул к плечу автомат – хорошо, что заблаговременно заряженный. Развернувшись, паук получил в морду короткую очередь и с шипением завертелся на месте, с треском ломая кусты и заливая землю вязкой кровью. А вот нечего было в меня плеваться. Я, может, пообщаться хочу. Что, нельзя, скажете? Ну и все тогда, я обиделся. Теперь держись.

На перезарядку времени не остается, придется бегать. Покинув уютную вяженку и увернувшись от ее же плетей, я перемахнул бревно и, плюхнувшись на землю, вытащил следующий магазин. Паук явно потерял ориентацию, а вяженка лениво потащилась за мной, перебирая по земле корешками. Еще ее мне тут не хватало. Правильно, растревожил хищника – теперь не отвяжется. На то и вяженка...

Усмехнувшись собственной шутке, я устроился поудобнее и продолжил расстрел паука. И тут случилось непредвиденное.

Вот, правду говорят – век живи – век учись. Когда б ты старших слушал, Селиванов. Для начала, хотя бы старших по званию.

...Лапы у моего паука подкосились, и он начал крениться вбок. Он был уже убит, только еще не успел сообразить, что умирает, и до сих пор упрямо пытался подняться, скользя по залитой собственной кровью земле.

— Прости, подруга, – сказал я, опуская оружие. – Закон. Я защищался. Я бы не убил тебя, не будь тебе необходимо убить меня, правда? Пищевая цепь...

Ее было жалко. Все же, она была единственным живым существом в мертвом городе. И она не сдалась на милость победителя.

А я и не знал, что у них есть иголки...

Иголочка выстрелила откуда-то из-за ее нижней челюсти и воткнулась в бедро. Я успел удивленно поглядеть в последний раз на паука, хотел, было, вытащить ее – но пальцы отчего-то не слушались. В следующее мгновение картинка поплыла перед глазами, и я свалился на землю рядом с уже затихшим пауком.

— Лидия, не спи на ходу!..

— Она мой лук сломала, скажите ей!..

— А потому что нечего тратить время на игрушечную ерунду, балда! Я тебе настоящий сделаю! Не ябедничай! Товарищ командир, он меня не слушается совсем!..

— Ласточка, у меня каша пригорела! Вот...

Лесли протягивает кастрюльку. Аретейни мельком оборачивается, не прекращая что-то стирать в тазике.

— С солью прокипяти, или с содой – она и отмоется.

— Спасибо! А завтрак скоро будет?

— Так вам уже и завтрак! – Ласточка брызгает в Лесли водой, и ее смех звенит колокольчиком в такт мелодичной перекличке птиц. Ветер тихонько шумит в листве, шевеля темные тени ветвей на зелено-золотом. Вдалеке медленно ползет красный трактор по золотому полю пшеницы. Плеснула рыба в пруду, и какая-то девочка кинулась к берегу, склонившись над водой и полоща в ней смоляными косами. Береза трепещет листочками, качает плакучими ветвями. Ласточка смеется, Нэйси что-то втолковывает крепкому загорелому мальчишке в кепке.

Это моя картинка?.. Ее же нет, она же была во сне. Образ, созданный описаниями прочитанных книг. Красивый, несуществующий образ...

— Дэннер, не спи!..

— Товарищ командир!

Чья-то рука сильно тряхнула за плечо, и я увидел Аретейни. Рука была мокрая и теплая. Ласточка улыбнулась.

— Ты как, нормально?

Я резко поднялся. Аретейни обхватила меня за плечи и снова засмеялась. Это сон такой?.. Нет?.. Я хотел, было, обнять ее в ответ, но она отстранилась и сильно толкнула меня обеими руками, вследствие чего я снова полетел в траву. От прикосновения почему-то пронзила резкая боль, будто в ладонях у Ласточки были спрятаны лезвия. Кровь пропитала рубаху, небо потемнело, хлынул ливень – черный. Аретейни больше не улыбалась. На ней была моя рубаха с погонами.

— Вставай, – сказала она. – Нечего сопли распускать. Вставай.

Лучик солнца золотил мохнатую шерсть паука. Я попытался повернуться, но тело не слушалось.

Надо бы записать в учебник, что они и отстреливаться умеют. Если выживу...

Ч-черт... верните меня обратно... жарко же...

Кровь паука сделалась за время моего триумфального обморока вязкой и настолько сильно пахнущей, что немедленно замутило. Голова раскалывалась, я чувствовал себя, будто с похмелья. Рядом валялась обожравшаяся вяженка и страдальчески подрагивала листочками.

— Так-то, – наставительно произнес я. – Нечего паучью кровь сосать, дурья твоя сердцевина.

Чего-чего – а хорошенькое похмелье я ей гарантирую.

Так, надо вставать. Повернувшись на спину, я ухитрился непослушными руками вытащить ампулу и «пистолет», закатать рукав и сделать инъекцию. Сейчас... отпустит... Кондорово пьянство и Лидиино бл... хм... ну ладненько, не будем, как же мне хреново-то...

— Дэннер!!..

Мне почудилось, что я все еще сплю.

Ласточка – живая и настоящая, клянусь! – вихрем вылетела из-за деревьев и бросилась на колени. В следующее мгновение я захрипел. Не знал, что у нее настолько сильные руки.

— Живой!.. – сбивчиво шептала она, ухитряясь гладить меня по слипшимся от паучьей крови волосам и целуя, куда придется. – Живой, твою мать... боги милосердные...

— Можно просто Дэннер... – простонал я, не делая ни малейших попыток высвободиться. Вот она, компенсация всех моих приключений, и умереть теперь не жалко. Эгоист я бездушный, убейте меня! Она переживала, беспокоилась – а я счастлив, словно ребенок, что она за меня беспокоилась.

— Командир! – Даклер. Вот ведь, вурдалачий хрен, весь момент испортил.

Нэйси

В ярком электрическом свете желтые лучики были плохо видны, и мы то и дело нечаянно задевали их, или проходили насквозь, но ничего не происходило. Только колебалось энергетическое поле, да появлялись миражи, на которые мы вскоре перестали обращать внимание.

Мы уже облазили весь огромный цех вдоль и поперек, так и не сумели догадаться, что же в нем делали, и зачем тут большой конвейер. Не знаю, что мы тут искали, но хотя бы тварей в цеху не было. А выбираться через лес и Белую Черту – самое настоящее самоубийство. Наконец, Алиса выдала первую за всю ночь разумную мысль – чему я несказанно удивилась.

— Нэйси, – сказала она, останавливаясь и присаживаясь на пыльную трухлявую скамейку и вытягивая ноги, – мы должны найти какую-нибудь еду, а то с голоду помрем.

Я плюхнулась рядом. Настроение было паршивое.

— Где мы ее найдем-то? Тут вон... – я постучала по пыльному дерматину скамейки, отчего он вместе с поролоном немедленно рассыпался липкой трухой, – даже скамейки сгнили. Представляешь, что тогда осталось от еды?

— Что?

— Ничего.

— Ничего?..

— Ничегошеньки! – Туман, она издевается, что ли?!

Но Алиса глядела такими удивленными глазами, что было ясно – эта дуреха говорит серьезно. Вот, нашла спутницу на свою голову... И чего я с ней поперлась?

— Ладно, – говорю, – ты как хочешь – а я спать хочу. Пока я не посплю, мы вряд ли сможем чего-то решить, а утром поглядим, что да как. Может быть, оружие какое найдем, или патроны. Или химзащиту. Посмотрим.

Алиса грустно кивнула. Мы устроились в какой-то маленькой комнатке – должно быть, проходная, посередке сохранилась маленькая будка и ряд ржавых покосившихся турникетов. В будке лежали какие-то бумаги и карандаш, только, стоило нам открыть дверь, все это рассыпалось прахом. Подумав немного, мы забрались в будку и тщательно закрыли за собой дверь – мало ли, что. Кое-как завернувшись в куртки и прижавшись друг к другу для тепла, уснули мгновенно.

Мне снилась какая-то белиберда, где мы с Алисой носились по странному месту, в котором было очень светло и жарко, и свет слепил и резал глаза, а вокруг было много людей. Мы наблюдали какой-то военный парад, там по большой широкой улице ехали танки, шли солдаты и реяли на ветру алые знамена, и радостно кричали люди, но мы не различали слов. Затем мы увидели Дэннера и Аретейни, они прошли мимо нас, не оглядываясь, и о чем-то оживленно разговаривали, мы попытались догнать их, но толпа оттеснила. После мы стояли рядом с какой-то огромной машиной, она мигала лампочками, напоминая тот пульт из миража, и вокруг нас были люди в светло-бирюзовой униформе. И грянул взрыв.

Я проснулась в темной будке, вскочила от совершенно неожиданного здесь звука. Звонил телефон.

Лидия

Это было невероятно. Я думала, что он погиб в тумане, но он был здесь – живой и невредимый. Он даже ничуть не изменился за два года своего отсутствия – та же мягкость, те же загорелые руки, те же темные волосы топорщились на голове коротким жестким ежиком. А Витька спал. Спал и, наверное, видел сны, потому что иногда шевелился, вздрагивал и что-то невнятно говорил.

Он уже видел дочерей?.. Наверное, нет. Он ушел тогда на этот странный, вечно работающий завод у Белой Черты, после долгого разговора с одним из Странников, а мы решили, что он погиб. Нэйси думает, что он тоже Странник, и она не простила ему этого. Она считает, что он их нарочно бросил. Девочку можно понять – ведь они остались тогда совсем одни, и мы с Дэннером взялись им помогать. Но они, конечно же, все равно скучали по родителям. А мы не могли в полной мере дать им то, что необходимо каждому ребенку – защиту и любовь. Семью. Девочки понимали это и были нам благодарны хотя бы за попытку.

Я присела на его кровать. Как он вернулся?.. Вот, балда, дался ему этот завод. Неужто, дети не дороже? Были бы у меня свои – я бы ни за что не ушла от них, но я бесплодная, и детей у меня нет. После того случая, когда погибли мои сыновья, а меня ранили твари, я осталась совсем одна. Если бы не Дэннер, я бы, наверное, с ума сошла... все, все друг другу помогают... Потому что одному в нашем городе нельзя. Одинокие умирают быстро.

Рыжая заворочалась и повернулась ко мне.

— Вы его знаете? – спросила она. Я кивнула.

— Да. Знаю.

— И я знаю, – подал голос Кондор. Он оторвался, наконец, от своих бумаг и теперь тоже смотрел на нас. – Он ученый.

— Ученый?

Кондор усмехнулся.

— Квантовая физика. Все книги из Храма таскал, как наш Дэннер. Только Дэннер их из интереса читает, а этот все думал, что сможет изменить мир при помощи науки. Как видишь, не получилось.

— Может, еще получится, – возразила Эндра, не отрывая задумчивого взгляда от спящего. – Не спешите с выводами. Это хорошо, когда у человека есть цель.

— Достойная цель? – Кондор прищурился. Рыжая упрямо встряхнула головой и тут же поморщилась от боли.

— Достойная, – уверенно ответила она.

— А достижимая?

— Если достойная – то в любом случае достижимая.

— Ну и логика.

Эндра пожала плечами.

— Да хоть какая-то есть.

Я улыбнулась. Упрямая девчонка эта оборотница. Далеко пойдет.

Дверь приоткрылась, впуская санитарочку с тележкой.

— Обед, – устало сообщила она, вталкивая тележку в палату и придерживая при этом тяжелую дверь плечом. – Суп все будут?

Присутствующие оживились, Кондор обернулся и поднялся с кровати, а лично меня и без еды мутило. Только когда полковник поставил на мою тумбочку поднос, я сообразила, что от обеда мне не отвертеться. Рыжая тоже. Кондор на правах самого дееспособного, взялся осваивать нелегкую профессию официанта.

— Я не хочу, – слабо запротестовала рыжая, но санитарочка с тележкой уже ушла.

— А придется, – непререкаемым тоном оборвал полковник, пихая ей в рот ложку. Эндра дернулась, было, но деваться ей было некуда, и пришлось глотать. Я, сообразив, что индивидуальная кормежка неизбежна, поспешно схватилась за ложку. Суп был куриный и очень вкусный. Разговор продолжился. Кондор при этом кормил рыжую, физик спал, а я быстро расправилась с супом и взялась за второе. Жизнь, определенно, налаживается.

— А что это за Храм? – поинтересовалась оборотница, улучив паузу между двумя ложками – Кондор в связи с уменьшением количества супа, наклонил тарелку и потому немного задержался. – Там есть книги?

Я невольно фыркнула.

— Психи там есть.

— Ага. – Кондор улыбнулся. – Вроде нашего Дэннера.

Рыжая нахмурилась, припоминая, будто бы имя было ей знакомо. Так и оказалось.

— Дэннер?.. Комвзвода? Рыжий?

— Он капитан, – исправил Кондор, неумолимо затыкая ей рот ложкой. – Подразделение для особо опасных боевых задач. Ты ешь.

Рыжая ела. Но неприязненно скривилась.

— Ну, ясно, – буркнула она. Кондор удивился. Я прекратила трапезу, глядя на нее.

— Чего тебе ясно?

— Ничего. – Рыжая надулась окончательно. И явно в целях конспирации даже ухватилась за чай. Кондор внимательно изучал ее лицо.

— Что же вы с ним не поделили?

Рыжая, видать, сообразила, что от нее не отстанут, или просто не считала нужным молчать и далее.

— Это он меня подстрелил, – неохотно буркнула она, и, подумав немного, прибавила: – В первый раз.

Кондор серьезно кивнул.

— Неприятно, – согласился он. – А Дэннер и в самом деле нарушил устав.

— Нарушил? – искренне удивилась Эндра.

— Он должен был тебя убить, – сообщил полковник. – А он все жалеет. Всех ему жалко. Я его понимаю, но техника безопасности есть техника безопасности. Дэннер спас тебе жизнь, прекрасно осознавая при этом, что ему самому за подобное безрассудство грозит трибунал.

— Ого... – пробормотала рыжая, затем снова сверкнула глазами и упрямо тряхнула головой. – Ага. Спас. Серебряными пулями...

— Серебро помогает тебе сохранять разум. – Кондор неожиданно нахмурился. – Но это ненадолго. Скоро твоя трансформация завершится, и ты перестанешь быть человеком. Можно, разумеется, в тебя еще стрельнуть, и тем самым ты протянешь пару дней – но тогда ты просто-напросто умрешь.

Рыжая вдруг грохнула кружку о стену – хорошо, что кружка металлическая – задыхаясь, уперлась обеими руками и села на кровати, не обратив никакого внимания на свежие алые пятна, проступившие на повязках. Глаза у нее зло заблестели.

— Я не оборотень!! Я – ЧЕЛОВЕК!! Ясно вам?!!

Кондор осторожно положил ей руку на плечо – плечо было такое хрупкое, что, казалось, полковник может обхватить его и еще место останется – и девчонка разревелась, спрятав лицо в ладонях.

Аретейни

Что за гадость залила землю под ногами, я сообразила, только увидев нечто здоровенное, черно-ржаво-лохматое и членистоногое, под боком у которого мы и находились. Мохнатое даже лежа на боку, возвышалось на полтора человеческих роста, а лапы тянулись метров на двадцать. Ужасно неприятное создание, меня аж передернуло. Воняло от него так, что кружка пива, которую мы распили на двоих с Даклером, моментально напомнила о себе, но я упрямо сглотнула, загоняя ее обратно в желудок. Дэннер приподнялся, поморщившись, когда его, до сего момента роскошная, темно-медная грива намертво залипла в зеленовато-слизистой гадости. Взгляд у него был мутный.

— Представляете, – совершенно не ко времени выдал он, выдирая волосы из слизи, – а пауки-то, оказывается, ядовитые. Стреляют такими иголочками, а ты потом та-акое кино смотришь – любо-дорого вспоминать! Это посильнее шмали будет, Даклер, – он ехидно прищурился, – мотай на уши!

— Идите вы, товарищ командир, – обиделся помогающий этой вредине подняться Джерри, – я не наркоман.

— Твое счастье. – Дэннер посерьезнел, отстранил нас и встал самостоятельно. – Смотри у меня, парень. Ты мне живым нужен. Откуда вы здесь взялись, к слову?.. Никого же не было.

— Пить меньше надо. – Даклер покрутил пальцем у виска. Мне нравились эти их вольности – невзирая на разницу в званиях, ребята вели себя легко, по-свойски. У того же Обреза, допустим, с этим строго, как я успела заметить. Он поддерживает чисто деловые отношения со всеми. Надо бы как-нибудь растормошить его, что ли. Видно же, что неспроста он из себя кактус корчит – есть какая-то рана на душе. Дэннер все же как-то крепче, сильнее. Он ведь тоже многое пережил – но чтоб это отразилось на характере... нет, он-то, как раз, не сломался.

Рыжий командир весело фыркнул и отряхнул безнадежно грязные руки. Его немного пошатывало, но зеленые глаза весело сверкали.

— А я не пил. Это мы с пауком немного не поладили. – И неожиданно перестал улыбаться и очень тихо прибавил: – Как же я вам рад, черт побери...

— Еще бы, – немного возмущенно поддержал Даклер. – Весь Город на уши поставить. Вначале вы исчезаете средь бела дня – лошадь в конюшне, дверь открыта, в квартире никого нет, затем мы бегаем по всему городу и окрестным лесам как бешеные собаки – а он лежит себе тихонечко на опушке, в обнимку с дохлым пауком и пьяной вяженкой, и хоть бы хны! Сволочь вы, товарищ командир, я вам скажу.

— Я в курсе, – машинально отозвался Дэннер, пристально разглядывая нас по очереди так, будто бы мы могли в любой момент раствориться в воздухе. О чем-то он явно умалчивал. И неожиданно спросил: – Когда вы меня искали, в городе был кто-нибудь?

Мы синхронно распахнули глаза.

— Да полно народу, – отозвался Даклер.

— Больше, чем хотелось бы, – добавила я. – Еще оборотни где-то рыскали...

Дэннер о чем-то задумался.

— Ясно, – наконец, резюмировал он.

— Чего ясно?

— Ясно, что ни черта мне не ясно. – Командир вздохнул и зачем-то посмотрел на небо. – Черное, – как-то даже удивленно констатировал он, подставляя ладонь заморосившему дождику и растирая в пальцах черную каплю.

— Ну, да, – еще больше удивился Даклер. – А вы чего еще ожидали, интересно? Оно уже почитай, с неделю висит.

Командир обернулся. Взгляд у него был задумчивый.

— Солнца.

Дэннер

Мне было смешно.

Я уже привык, что все вокруг считают меня сумасшедшим, но лица Даклера и Аретейни превзошли все мои ожидания. Эти двое потерянно хлопнули глазами, с трудом водворили на место челюсти и, видимо, решили, что я спятил окончательно. А я с улыбкой отвернулся и продолжил путь, глядя вверх и стараясь идти по открытым местам, чтобы попасть под дождь. Пусть он хоть десять раз черный – а мне уж очень хотелось поскорее смыть с себя кровь паука – ужасно неприятная эта штука.

В груди будто бы поселилась маленькая, но невероятно шустрая и надоедливая птичка, которую очень хотелось прибить. Я смутно догадывался, что эта птичка арендовала место сердца, которое, похоже, смоталось в отпуск, и потому прибивать птичку было бы крайне опасно для жизни. По сердцу я скучал – это хотя бы всегда билось ровно и спокойно, а чертова птичка металась, словно у нее начался тяжелый приступ эпилепсии, и я рефлекторно прижал ладонь к груди, будто бы это могло чем-то помочь, ага. Рука прилипла к рубахе, я чертыхнулся, сделал героическую, но, в целом, безнадежную попытку вытереть ее о штаны, споткнулся о бордюр, едва не налетел на прогуливающуюся по тротуару, знакомую проститутку, отдаленно сообразил, что мы вышли на проспект, споткнулся вторично и уцепился за фонарь.

Да что это со мной, а?! Это яд, что ли, так действует?..

Нет, это сердце виновато. Это приступ... уж, наверное, такого образа жизни с драками, боями, алкоголем, кофеином, сигаретами и ночными гулянками ни одно сердце не выдержит.

Все верно. Это просто приступ. Оттого и голова кружится...

— Здорово, рыжий. – Проститутка пощелкала пальцами у меня перед носом. – Опять надрался, что ли?

— Нет. – Я отрицательно мотнул головой. – Привет, Лариса. Ну... мы пойдем, хорошо?

Лариса окинула меня критическим взглядом. У Аретейни отчего-то глаза сверкали как у разъяренной кошки, но лицо оставалось при этом неестественно спокойным. Даклер бессовестно улыбался во весь рот, чему – загадка. Вот, только отпусти бочок, радость моя, в момент забуду, что ты у нас раненый... А Даклер стратегически за бок держится. Зубы-то, поди, не лишние. Ну, погоди у меня...

— Рыжий, ты чего, в сточной канаве плавал? – сморщила нос Лариса, отступая на шаг и зажимая рот ладонью. Мне сделалось интересно, как это она с такими когтищами ухитряется... хм... скажем так, соблюдать личную гигиену. Неудобно же!

— Нет, только в коллекторе, чтобы твари не отгрызли твой чудесный маникюр. Ты им, часом, рабочий инвентарь себе не расцарапала?

Лариса взглядом дала мне понять, что, если бы глазами возможно было испепелить, то она бы и то, что от меня останется, в асфальт шпильками вцарапала и сверху плюнула, затем развернулась и гордо удалилась, метра через два чуть менее гордо провалившись шпилькой в трещину в асфальте. Ласточка аж покраснела от смеха – того и гляди, капилляры полопаются. Даклер, так тот и вовсе расхохотался как свихнувшаяся баньши, отчего Лариса обернулась и рявкнула:

— Больше ко мне не подходите, оба!

— Да мы, вроде, не собирались. – Я пожал плечами. – И, к слову, чего это – больше?.. Я и до этого не особенно-то стремился.

На этот раз Лариса удалилась все ж таки гордо, правда, на мой взгляд, излишне поспешно. По-моему, гордо удаляться следует в меру неторопливо, но это, вообще-то, субъективное мнение, на эксперта я не претендую.

— Зачем вы с ней поссорились-то? – поинтересовался Даклер, когда мы направились дальше. Я честно задумался, и в результате в очередной раз мысленно обозвал себя идиотом и велел себе следить за языком. Даклеру просто махнул рукой. Сделалось стыдно. В самом деле, ничего же мне плохого не сказали, зачем же сразу хамить? Сволочь я, что я еще могу сказать. Извиняй, солдат.

Ладно, чего уж теперь. Надо будет извиниться, не люблю, когда на меня обижаются – да еще и справедливо.

Я беспокоился за Майю – не знаю, в какой реальности она осталась – в той или в этой. Будем надеяться, что в этой, ибо, как мне снова вернуться в заброшенный город, я не имел никакого представления, да и, признаться, не особенно-то и хотелось. Вспомнил пустые улицы, брошенные дома, рассыпавшуюся прахом открытку – и даже передернуло. Я и без того всю жизнь один, а это уж слишком.

— Ты чего? – ухватила меня за руку Аретейни, заглядывая в глаза и при этом, отчего-то покраснев так, будто у меня там шел документальный фильм о размножении вяженок. Никто не видел процесса, к слову?..

Будто током шибануло. И птичка снова включилась, чтоб ее.

Боги... убейте меня, что ли, кто-нибудь, а...

— Я... нормально. – Голос куда-то делся, чтоб его в туман!

— Ну, мне, вообще-то, туда. – Даклер, сволочь такая, смущенно махнул рукой влево. Предатель! Никакой корпоративной солидарности! Не смотри на меня так! Не смотри, мать твою, тварь коллекторная, зубы нахрен повышибаю, слышишь! И плевать, что у меня рука на тебя, салага, не поднимется!

Ух, и многозначительный взгляд, прям, хоть фотографируй на память!

А этот скорпионище еще и улыбается во весь рот, подмигивая окончательно растерявшейся Аретейни.

— Ну, бывайте, ребята. К Кондору я сам зайду, скажу, что нашли мы вас, командир, а вы к нему с отчетом завтра загляните, у вас же важные наблюдения имеются. – С этими словами Джерри развернулся и прыжками умчался в сторону моста.

Убью заразу.

Кондор

Досталось девке. Я бы, к примеру, тоже не хотел бы сдохнуть в пятнадцать лет, да что ж поделаешь. Хорошая она девочка, но жалеть ее и дальше нельзя. Нужно убить, пока она еще себя помнит. Умирать тварью – кто ж захочет...

Отвернувшись от оборотня, я поглядел на Витьку Тележкина. В школе его Тележкой дразнили, а он переживал, и теперь, вот, ухитрился разом поразить нас всех.

Надо же – из тумана вернуться...

Мир только и делает, что радует новыми интересными открытиями, несмотря на то, что проходят годы, десятки лет. Каждый день – загадка.

И в этот момент двери распахнулись, впуская Дэннера и незнакомую девчушку в потрепанном черном плаще. На руках Владимир держал девочку лет двенадцати-тринадцати, очень худую и болезненно бледную, перевязанную бинтами вдоль и поперек.

— Здравия желаю, товарищ полковник. – Дэннер улыбнулся, не отдавая честь – руки заняты. – Всем привет. Вот, принесли вам соседку. Обещаю, вы подружитесь, она хорошая девочка. Звать Майей. Она расскажет вам про подземный город, у нее есть важные новости.

Его спутница кинулась стелить свободную койку. Дэннер молча ждал.

— Живой!.. – ахнула Лидия, улыбнулась и уселась поудобнее на кровати. – У нас тоже новости есть.

— Это хорошо. – Дэннер улыбнулся снова. – Я зайду к вам вечером – тогда и поговорим. Я кое-что узнал.

Рыжая вздрогнула, побледнела и отодвинулась, прижимаясь к железной спинке кровати. Простонала:

— Только не стреляйте... хватит с меня...

— Не буду. – Дэннер заботливо уложил девочку, его спутница поправляла одеяло. Подняла голову и нерешительно улыбнулась.

— Здравствуйте. Я думаю, у всех нас есть кое-то интересненькое. Я приду вместе с Дэннером, можно?

— Разумеется, – отозвался я. Лидия чрезвычайно оживилась, и даже сделала попытку подняться.

— Аретейни! Вы живы, все живы! А девочки?.. Нэйси и Лесли?..

— В порядке. Спасибо вам, Лидия. Вы нам очень помогли.

— Пригодилась винтовка?

— Еще как! Только я пока не могу вернуть вам одежду, ничего?

Лидия махнула рукой и улыбнулась.

— Забудь. Я рада быть вам полезной.

Аретейни. Так вот ты какая, загадочная девушка из леса...

Она была очень красивая, и не физически даже – просто в лучистых серых глазах прятался удивительный мир, я видел его, видел так же ясно, будто знал ее с пеленок. У нее была чудесная, искренняя, теплая улыбка и мягкие движения, она вся была какая-то уютная и располагающая, и ей хотелось довериться. Пушистые темно-русые с рыжим отливом кудри были убраны в неаккуратный узел, блузка съехала, но эта небрежность только добавляла ей очарования. Такие женщины часто бывают врачами, учителями или воспитателями, в них есть то главное, что превыше любых заслуг или достоинств – человечность.

Я не ошибся.

— Товарищ полковник, – она смущенно на меня поглядела. – Я хотела спросить... вам в госпитале врачи не требуются? Я травматолог, и... – она запнулась, но быстро выправила речь, – могу и роды принимать, и... по женской части, если нужно. Диплома на руках нет, но...

Лидия распахнула глаза. Я-то знал ее несчастье. Правда, она себя не выдала, но в глазах вспыхнула безумная, отчаянная надежда. Бедная девочка. Аретейни молча ждала ответа.

Не требуются ли травматологи?.. Она шутит, что ли?..

Нет, это просто фантастическое везение. А Дэннер, вообще, везучий. Где ж он ее нашел?! Или она нам свыше послана, как фанатики утверждают?.. Они все болтают о каких-то высших силах... тут не захочешь – а поверишь, когда буквально с неба специалисты катастрофически необходимых Городу профессий валятся – да еще и такие. Я был абсолютно уверен, что у девочки все получится.

А Дэннера бы поблагодарить за нее надо. Я, вообще, не представляю, что бы мы без этого рыжего фантазера тут делали. Тварям на корм бы пошли, наверное.

— Ты поговори с руководством, – посоветовал я. – Что-что, а работа тебе обеспечена.

Я еще хотел добавить про общежитие – да вовремя прикусил язык. Оба фонят за версту и смотрят друг на дружку так, что хоть сейчас фату шей. Меня охватило такое дурацкое, безумное детское счастье. И даже глаза подозрительно защипало. Бедный Дэннер, вся жизнь у парня через лес – наконец-то! Неужто, есть на свете справедливость, а?.. А если этот ангел в плаще, ласточка весенняя, еще и поможет моей дочери – так и вообще, расчудесно.

Ладно. Я одернул себя и в целях конспирации уткнулся в отчеты – так ведь ауру-то не спрячешь. В палате поднялся самый настоящий энергетический ураган. Фонили все – я, Дэннер, Аретейни, Эндра, Лидия – только Витька не фонил, да, пожалуй, Майя – да и те потому, что спали.

Дэннер тем временем шагнул к сверкающей на него глазами Эндре и опустился на колено возле ее кровати. Взгляд у него сделался внимательным и настороженным. Голос прозвучал тихо.

— Как ты?

Рыжая возмущенно фыркнула и демонстративно отвернулась.

— Угадайте!

Дэннер вздохнул.

— Да я не о том, – сказал он. – Разум пока держится?

— Это вам его не хватает, – бойко огрызнулась рыжая, сердито глядя в потолок. Обернулась, прошипела: – Ну, чего ж вы не стреляете? Патроны кончились?

— Шуметь тут нельзя, – невозмутимо отпарировал языкастый Селиванов. – А выстрелы – это немного шумно. Но, – тут он весело улыбнулся, – когда ты поправишься обязательно приходи ко мне, я в тебя еще постреляю.

Эндра скрестила руки на груди.

— Вам смешно? Мне тоже офигеть, как весело, верите?

— Нет, – пожал плечами Дэннер. – Ну что ж, вижу, ты в полнейшем порядке. Выздоравливай. А то мне стрелять не в кого. – Он улыбнулся на прощание, поднялся и направился к выходу. – Выздоравливайте, товарищи. Вы Городу живые нужны. Лидия, только посмей еще под пули подставиться – я с тобой разговаривать не буду, ясно? А вас, товарищ полковник, так и вовсе, сам добью. – Последнее я услышал уже из-за двери, но, как оказалось, театр одного актера имени охламона Селиванова подготовил мне экспромтом следующий акт. Дэннер заглянул обратно, скорчил рожу и убийственно серьезным угрожающим шепотом завершил: – Чайной ложкой.

Чтоб его, а! Когда он субординацию-то соблюдать соизволит?!..

Дэннер

Накрывка шустро проползла по стене и наивно попыталась влезть в окно. Я захлопнул ставни. Аретейни устроилась на скамейке, обеими руками обнимая чашку с чаем и наблюдая за моими действиями. Чтобы не терять внимания, требовалось продолжить движение, и, дабы не строить из себя пограничный столб, я не нашел ничего лучше, как закурить. Она потянулась за брошенной на стол пачкой следом, благодаря чему пришлось-таки отпустить несчастную полузадушенную чашку.

Это было как удачное возвращение из тяжелого рейда, как хорошая доза шампанского, как бирюзовый дождь после черного облака – только сильнее, в сотни раз сильнее. Я как-то вдруг впервые ощутил, что я живой человек, а не бездушная машина для убийства. Это было странно, непривычно, но – черт меня побери, здорово! Мне было плевать, что она меня, конечно же, воспринимает максимум, как товарища по оружию – мне и этого хватало. Плевать, что я рискую сдохнуть от любой твари за вот этой вот стеной – все равно. Думать о будущем... зачем – если я жив именно сейчас? Я был счастлив каждой секундочкой ее жизни, каждым вздохом, каждым взглядом. Уже одно то, что она живет, что она здесь, рядом – невероятное, удивительное чудо, самое настоящее волшебство. Не было ее – не было и меня. Был командир спецвзвода Селиванов, – бесплатное приложение к бастарду и винтовке, – был защитник города, был псих с книжкой, был сумасшедший, упрямо верящий в подземные поезда, был кто угодно – но только не живой человек. Этакий неодушевленный предмет, методично выполняющий боевые задачи и заполняющий пустоту в душе адреналином, боями, алкоголем, случайными связями, да легкими наркотиками – потому что это было то единственное, что позволяло хотя бы изредка, хотя бы иллюзорно испытывать эмоции. А теперь – теперь, вот, живой человек появился. По-настоящему живой, с чувствами. И за это я ей благодарен всей душой.

Аретейни неожиданно поднялась, шагнула вперед и прижалась ко мне, уткнувшись носом в плечо. Прошептала:

— Я так рада, что ты нашелся...

Что же ты со мной делаешь, Ласточка. Что же ты со мной делаешь...

Птичка в груди совсем рехнулась, будто ее запихнули в синхрофазотрон.

Прости меня. Но я больше не выдержу.

Я подхватил ее на руки, едва не потерял равновесие, со стола что-то со звоном посыпалось – к черту его, к черту все, к черту этот ненормальный мир! Прошлое, будущее, войны, экологические катастрофы, твари-мутанты, желтые огоньки – к черту! Благословите боги эти чудесные, хорошие, замечательные желтые огоньки, благословите их пятнадцать раз за эту встречу! Сердце, прощай... разорвешься – счастливо, рад был нашему сотрудничеству...

Аретейни обхватила меня за плечи, – а я-то думал, сейчас врежет мне хорошенько за фамильярничество, – судорожно вздохнула, я уткнулся носом ей в шею, глубоко, взахлеб вдыхая аромат ее кожи, и даже не сразу сообразил, что творят мои руки – только когда серенькая блузка прохладным атласом скользнула по руке и слетела на пол. Ласточка вскрикнула, застонала, мягкие приоткрытые девичьи губы приникли к моим, с такой неистовой страстью, которой от этого ангельского создания я уж точно не ожидал. Ремень не поддавался, пальцы не слушались, я, разозлившись, рванул пряжку, – она отлетела, – Ласточка вздрогнула всем телом, стон перешел в крик, все смешалось в каком-то бешеном вихре – ее голос, теплый аромат ее кожи, мелькнувшая легкая боль от удара об стол, огонек свечи на подоконнике... Ее аура плескала красками, ласкала, опережая руки и губы, заставляя хрипеть и задыхаться, я рефлекторно подался назад, чувствуя, что больше просто не выдержу – разорвет сердце, отдаленно услышал хриплый, сдавленный крик – а ведь это мой собственный голос... Я больше не осознавал себя, не контролировал свои действия, сообразив, что это просто-напросто бесполезно – теперь чувства, наконец, взяли власть над разумом, вероятно, устроив мне вендетту за то, что так долго и старательно душил их и упрятывал куда подальше. И – одновременно с тем на удивление ясно и четко работала мысль, я мимоходом отметил, что не только для нее, но и для меня все происходит в первый раз. Нет, я серьезно. Я в первый раз люблю по-настоящему, я в первый раз в жизни ласкаю кого-то по велению сердца – а не гормонов, и я впервые не ищу тепла там, где его нет, не веду себя как собака, упрямо тормошащая убитого хозяина, не пытаюсь согреться об чей-то пепел. Впервые не пепел – огонь. Мощный, ослепительно-яркий, удивительно живой, до боли настоящий. Я вдруг понял, что нашел то, ради чего стоит жить, ради чего и жили веками люди, то, о чем слагалось множество песен и писалось множество книг. То, чему нет названия, ибо невозможно его никакими словами ни выразить, ни описать. Единственный способ показать – тот, который сейчас и происходил между нами.

Ладно, прекращаю всю эту словесную мишуру. Все равно этого невозможно осознать до тех пор, пока сам не почувствуешь. Кто знает – тот поймет. Хотя… кто же может знать, если Ласточка-то – со мной… А сейчас – самая прекрасная женщина на свете целует меня, и огонь восхитительной болью сжигает душу и тело, и это – самое главное на свете…

Птичка-птичка, не так быстро... погоди немного... Ласточка, моя Ласточка, не нужно... я не могу больше... о-ох... постой, погоди, неужели ты хочешь, чтобы так быстро закончилось волшебство... неужто ты со мной, неужто отвечаешь взаимностью, неужто сама чувствуешь этот огонь... Нет, не так. Нет тебя, и нет меня. Есть мы. Нас двое, и мы – единое целое. Душой и телом.

Черт побери... Я был живым.

Мы – двое – живыми.

Любимая...

Разум, прощай...

Нэйси

Чувствуя себя полной дурой, я взяла трубку – она была пыльная и холодная. Тяжелая.

— Алло...

Оттуда, из трубки, донеслись помехи, правда, они тоже были какими-то далекими, как и сменивший их голос. Голос кричал, но все равно слышимость была очень плохая, и я прижала трубку к уху плотнее, но это не помогало.

— Машенька?.. Мария! Твою мать, что у тебя в отделе творится?!.. Алло! Маша! Тимирязева, зараза, не молчи!!

Я растерялась, не зная, что на это ответить.

— Алло!! – возмущенно рявкнула трубка. Я вздрогнула и чуть не уронила ее, но удержала все равно.

— А я... я не Маша...

Трубка замолчала. Удивились, наверное.

— Как – не Маша?.. А кто? Мне диспетчер нужен.

— Нету... – пролепетала я. – Я тут случайно оказалась, извините...

Мужчина там, у второго аппарата, видимо, разозлился совсем.

— Что за шутки?! Девочка, ты откуда, вообще?!

— И-из... из Города... – окончательно испугалась я. У него бы спросить, кто он такой и откуда, но он же не ответит, подумает, что я его разыгрываю.

— С чем тебя и поздравляю! Я тоже не из колхоза, если хочешь знать! – Так, он, по-моему, уже так думает... – Где диспетчер?!

Вокруг было темно и тихо, мерно гудели и постукивали станки, но я их слышала отдаленно, через дырки в стенах. Неподвижными тенями замерли навеки уснувшие турникеты. Они были похожи на кости какого-нибудь животного – светлые и тонкие лапки в темноте. Мутное пыльное стекло перед глазами и мужик с требованием диспетчера как-то не могли ужиться одновременно в моей голове. Я вцепилась в трубку.

— Не знаю... тут вообще никого нет...

— Перестань дурачиться, это очень важно! Мы рискуем глобальной катастрофой! Девочка!

— Но здесь, правда, никого нет!

Он собирался что-то ответить, по-моему, но тут все стихло. Исчезли даже помехи. Я осторожненько потрясла трубку, опять приложила ее к уху, и даже нажала несколько раз на кнопочку со значком включения-выключения, но телефон молчал. Он не работал. Уже много лет он не работал...

И мне стало так страшно, что я даже неосознанно шагнула к стенке, прижалась к ней спиной и принялась вглядываться в темноту, но видела только тусклые желтые гирлянды огоньков и их ниточек, и еще то, что они успевали из темноты высвечивать. А они вдруг принялись неровно вспыхивать – то слабее, то ярче, будто перемигивались, или разговаривали так. А может, они живые, огоньки?.. Надо бы подойти, поглядеть, но стра-ашно...

Ну, я же ничего не боюсь... я же патрульный, а не какая-нибудь сопливая девчонка! Я уже и в рейде была – в особо опасном!.. Что мне какие-то там странные телефоны и желтые огоньки... Вот, если я смогу принести в часть ценные наблюдения, меня сразу же официально зачислят! Права Алиса. Надо идти...

Пока я себя так уговаривала, огоньки все продолжали мигать, а Алиса спала. Ну, ничего, я разведаю тихонечко и вернусь, она и не заметит.

Вот, наш командир ни за что каких-то желтых огоньков не испугался бы.

Вспомнив про Дэннера, я почувствовала себя настоящим храбрым солдатом. Еще бы, у меня же такой командир! Я горжусь своим командиром: он ничегошеньки не боится! Ни тварей не испугался, ни охотников – я сама видела в последнем рейде! А сколько раз он людей спасал – а сам ни капельки не боялся!..

Я им горжусь, и тоже хочу заслужить его гордость. Вот.

Выбранный мной огонек вел себя тихо. Только мерцал как новогодняя гирлянда, и на мое приближение никак не реагировал.

Я походила вокруг него, посмотрела со всех сторон. Ничего особенного. Огонек как огонек, ничем не хуже и не лучше остальных.

— Нэйси!

Я вздрогнула и обернулась. И как это Алиса ухитряется так бесшумно подкрадываться?!.. Я даже ауру не чувствовала.

— Нэйси, ты чего не спишь?

— Хочу – и не сплю, – огрызнулась я, отворачиваясь обратно к огоньку. Он почему-то вспыхнул ярче, будто лампочка, когда генератор чинят. – Не мешай. И вообще, ты меня пугаешь.

— Надо спать, – тем же тоном повторила Алиса.

— Отстань

— Ты почему не спишь? – Странно, она целых два раза не сказала «Нэйси».

А... а где аура?

Здесь же нет тварей!

Я обернулась снова. Алиса стояла прямо передо мной, и выражение лица у нее было отсутствующее. У нее не было не только ауры, но и тени.

Ну, так и есть. Оборотень или еще кто похуже. Но... Алиса ведь жива, как они забрали ее лицо и ее голос?

Тут мне сделалось вначале жарко, затем очень-очень холодно, словно я простудилась, а тело как-то сковало.

Алиса ведь не проснулась на звонок телефона. А звонил он оглушительно. И не проснулась, когда я кричала в трубку. И открывала скрипучую дверь.

Ой!..

Я пыталась поглядеть через плечо твари и пыльное стекло будки, и кажется, даже увидела почти смутные очертания настоящей Алисы, а тварь вдруг со всего размаху толкнула меня в грудь, и я полетела на пол. То есть, это я так думала, что на пол, пока не почувствовала мягкое тепло огонька. И все вспыхнуло ослепительным желтым светом.

А дальше наступила темнота.

Аретейни

Ой, мамочки... Все. Нету меня...

Скажете, я дура? И без вас знаю. О-ох, японский эшелон...

Все было, разумеется, совершенно не так, как описывают поэты, и этого следовало ожидать, я и вполне себе ожидала. И что вслед за праздником, как правило, наступает мучительное похмелье, знала, разумеется, наперед. Поддавшись эмоциям, я – взрослый разумный (ну, это я фигурально, вы не думайте) человек – отдавала себе отчет обо всем, что сейчас со мной творилось... до тех пор, пока Дэннеру отчего-то не вздумалось меня поцеловать. Все, крыша, до свиданья. Любовь, Светлые Чувства, все дела – сплошной эпос, а как дальше жить – нет, ну когда ж нас это интересовало-то.

Да и чего я вам рассказываю – сами, небось, все прекрасно знаете.

Во-первых, больно. Все же в девицах бегать четверть века с целью дождаться Великой Любви может исключительно безнадежная дура, то есть, я. Даром, что дура в сфере женской анатомии и связанных с таким вот идиотизмом проблем осведомлена прекрасно.

Во-вторых, стыдно. Вот, вы что бы на его месте обо мне после этого подумали? Впрочем, можете не озвучивать. Просто покивайте мне и нарисуйте на лице вселенскую скорбь. Благодарю, товарищи.

Ну, а в-третьих... По поводу Ответной Великой Любви со стороны Дэннера иллюзий я не питаю абсолютно никаких – хоть на то мозгов хватает. Можете меня поздравить. Вдруг, у меня еще есть шанс не загнать себя в самую глубокую задницу?.. А то в моральную выгребную яму я уже нырнула без акваланга и теперь, вероятно, ищу на дне жемчужницы. Иначе что мне еще там столько времени делать?.. Ну, если только от людей прятаться, потому как от стыда я всей душой мечтала провалиться сквозь землю, а еще лучше – отмотать время назад и заставить своих родителей пользоваться контрацептивными препаратами, для верности еще впарив им ящик презервативов и приклеив их все на отца эпоксидной смолой. А мать – на принудительную стерилизацию, вместе с генетически неполноценными членами общества.

Мы шли по улице, лил дождь, и я старалась не смотреть на Дэннера, но не замечать его в упор, разумеется, не получалось. Он, к счастью, ни о чем не спрашивал – я бы при всем желании не смогла выдавить из себя ни единого слова. От воспоминаний бросало в жар, аура вела себя как атомная боеголовка, взрываясь каждый раз, когда память, чтоб ее, выдавала случайно избранный фрагмент – будь то прикосновение, движение, дыхание, слово. Может, Дэннеру и не с чего меня любить – его энергия, его поведение, его взгляд – все, все, опровергало этот факт с полнейшим разгромом в пух и прах всех разумных доводов, но одно обстоятельство все же, и это объясняло – он слишком долго был один. Слишком долго.

А тут я. Он не мог не заметить моих чувств – я-то знаю, что их только слепой не заметит. И его слова – последнее тому подтверждение.

— Ты спишь?..

Он улыбается, я чувствую его улыбку прикосновением губ к волосам. Рука сильнее сжимает объятия.

— А что, похоже?

— Ну, мало ли.

— Уснешь тут...

Аура греет мощным упругим ровным теплом.

Дэннер вздохнул, сменил позу, вызывая всплеск энергии. Метнулись в темноту золотыми ленточками, замерцали гроздями сочной сирени, плеснули рыжие огненные сполохи. Черного не было. Почти не было... исчез цвет боли, растворился в гармоничном калейдоскопе.

— Надо идти. Ты как, в порядке?

Нет. Но тебе, родной, об этом знать необязательно.

— Смеешься? Да мне никогда так хорошо не было...

Он и, правда, усмехнулся.

— Знаешь, мы, вроде как, во сне... не хочу просыпаться.

— Почему это во сне?

— А наяву чернуха одна. Это только во сне все прекрасно. Изредка.

Зеленые глаза сияют из-под полуприкрытых век, и он впервые не тянет за ворот рубахи – не за что тянуть. Неоднократно замечала за ним эту привычку. Почему? Не хочет показывать шрамы? А сейчас – ему все равно?.. Ну, да, сон есть сон.

— Дэннер... если мы во сне, то я тогда, получается, кто? Вдруг я морок, а?

— А ты быстро учишься. – Вздох и взгляд в сторону. Взгляд больше не лучится. – Вот так вот и привыкают к безнадежности будущего.

— Так кто я?

Он открывает глаза, глядя вверх, затем закрывает обратно. И тихо, едва различимо, звучит голос, вдруг приобретший нерушимую твердость.

— Жизнь.

Жизнь... Вот ты и ответил на все вопросы. Жизни тебе не доставало. Именно жизни. Любви и тепла.

— Что с тобой?

Ну, вот и заговорил. Ну, зачем, зачем?! Сделай вид, что меня тут нет.

Однако притворяться слепым Дэннер был явно не в настроении. Вместо этого он остановился и перегородил мне дорогу. Да еще и заставил смотреть в глаза, подняв мое лицо за подбородок – ласково, но решительно.

— Что-то не так?

Я здесь не так – неужели, неясно?! Коситься в сторонку было глупо, и я, сцепив зубы, выдержала его взгляд. Взгляд был внимательный и настороженный. Я дернулась, высвобождаясь, и продолжила путь. А он просто шел рядом и больше ни о чем не спрашивал. И вернулись черные ленточки.

Что ж я делаю-то?! Нельзя ранить человека! А любимого человека так и вовсе, как правило, оберегают от ран.

— Все хорошо, – выдала я, не зная, как лучше подобрать слова. – Просто холодно. Ты прости меня, я, наверное, просто устала. И ранки болят...

Я бы могла еще долго так болтать, но он вдруг шагнул в мою сторону и взял меня за руку. Рука была сильная и теплая, надежная и до боли родная. Ну и пусть я тебе только очередная дура. А я тебя все равно люблю.

— Понимаю. – Голос у него ничуть не изменился, по-прежнему спокойный и ласковый. Я вдруг вспомнила, как мы встретились в подземном городе – у него была вот точь-в-точь такая интонация. – Ничего, скоро придем. Вон он – госпиталь. Видишь?

— Угу. – Я кивнула, не глядя в указанном направлении – не до того было. От его прикосновения снова вспыхнул огонь.

— Дома поговорим, – неожиданно прибавил Дэннер.

Я невольно съежилась.

Лидия

В просторной палате собрался целый совет. Помимо меня, рыжей, Майи, Витьки и Кондора здесь присутствовали Даклер, Обрез и Дэннер с Аретейни. Последние трое устроились на полу и чувствовали себя, надо сказать, вполне комфортно, мы же просто сдвинули кровати так, чтобы получилось некое подобие круга.

— Ну, – прервал немного затянувшееся молчание полковник. – Кто начнет?

— Полагаю, лучше будет начать Лидии, – предложила Аретейни. – С момента нашего ухода. Или... – вопросительный взгляд на рыжую.

— Эндра, – подсказала та. – А мне нечего рассказывать. Я, вообще, себя помню только последние несколько дней. Где я была раньше – не знаю. Я очнулась около бара, в кармане обнаружилось немного денег, и я заказала чаю – так и познакомилась с Лидией. Я тогда еще не знала, что я оборотень, и не очень задумывалась о происхождении раны на плече... – Говорила она легко и спокойно. Не то хорошо владела собой, не то уже смирилась. – Потом я стала искать работу, но меня отовсюду посылали. А под конец, вот, спросила у него. – Рыжая с плохо скрываемой неприязнью кивнула в сторону Дэннера. Тому, казалось, все было нипочем – он даже не отвел от лица оборотня спокойного внимательного взгляда. Он слушал и запоминал каждое слово. Дэннеру всегда было наплевать, как к нему относятся окружающие. Он просто делал свое дело – спокойно, внимательно, блестяще профессионально. Защищал свой город. И не считал свою деятельность несправедливой или неправильной.

— ...А он меня подстрелил, – продолжала тем временем Эндра. – А потом все как сговорились – в меня стрелял чернявый патрульный, – не знаю, как его зовут, – и все остальные тоже, в коллекторе. После того, как Дэннер сказал, что я оборотень, а я не поверила, я еще дважды обращалась, и очнулась в лесной избушке...

— Избушке? – слегка удивленно перебил Кондор. Хотя его, по большому счету, после подземных городов вообще ничто не должно удивлять.

— Именно, – подтвердила рыжая. – Там я узнала, что оборотни идут в Город охотиться на людей большой стаей. Они звали меня, но я отказалась и сказала им, что я не тварь, и тогда один из них – волк – обозлился. Впоследствии он пытался меня прикончить, но мне помог Кондор. А тогда я побежала предупредить людей, но через лес было не пройти в человеческом теле. – Тут Эндра смущенно опустила глаза и поделилась: – Там очень страшно... Пришлось мне обратиться, но очнулась я уже в коллекторе, все в меня палят, командир ихний велит прекратить стрельбу, но меня, конечно же, опять в решето. И я, наверное, снова обратилась... А потом мне встретился человек тамошний, с собакой. Скорее всего, это он меня вынес на поверхность.

Эндра уселась поудобнее и завершила рассказ:

— Деваться мне некуда. И там убить хотят, и здесь.

— Да никто не хочет тебя убивать, – проворчал Кондор. – Не выдумывай.

— Но ты не помнишь, кто ты и откуда? – тихо уточнил Дэннер. Рыжая кивнула, помедлив.

— Да. Не помню. Помню только, что меня зовут Эндра, и все. Может, это тоже оборотничество виновато?..

— Верно, – сказал Селиванов. – Оно, помимо прежней жизни, отнимает память. – Он обернулся к Кондору, прямо глядя ему в глаза, и полковник почему-то не отвел взгляда. – У меня много вопросов, но вернемся на время к ответам. Полагаю, далее следует продолжить Аретейни.

Девушка вздрогнула, когда прозвучало ее имя – прозвучало так, что даже Джонни Веррет заинтересованно обернулся к ней. Всем было интересно поглядеть на чудо Природы, которое заставило Владимира проявить, наконец, человеческие чувства. С тех пор, как погибли его родители, он замкнулся в себе настолько прочно, что напоминал бункер – не подступиться, не достучаться. А тут – на тебе.

Черт побери, Селиванов влюбился!.. А я-то, дура, на него злилась.

Аретейни даже отодвинулась, но смысла в подобных действиях я не видела решительно никакого, поскольку спрятать от посторонних глаз связывающие их незримые энергетические нити не смог бы даже оборотень. Рыжая улыбнулась. Она в десятки раз тоньше чувствовала пространственную энергетическую сетку.

Девушка пожала плечами и, вздохнув и закурив сигарету для храбрости, начала рассказ. Голос у нее оказался приятный и мягкий, но хрипловатый немного, как у астматика, либо курильщика со стажем. Вообще-то, в палатах нельзя курить, но наш случай, все же, особый.

— То, что я сейчас скажу, покажется удивительным, возможно, даже глупым, фантастичным, но другого объяснения я не вижу...

Она поведала о себе, о том, где жила до этого, подробно описала место и время событий, и как она оказалась у нас в Городе. И это было не просто удивительно – это было невероятно. Невозможно. И по окончании ее рассказа на добрых несколько минут в палате повисла гробовая тишина. Все сидели неподвижно, и только Витька Тележкин конспектировал все в потрепанный блокнот, строчил со скоростью печатного станка. Молчал даже Дэннер, хотя он-то как раз, знал все и ранее, и потому он просто ждал, когда кто-нибудь заговорит. А первым заговорил Кондор.

— Страна Советский Союз... – повторил он. – Оплот развитого социализма. В небе светит солнце, летом жарко, а в лесах нет тварей. И люди летают в космос и составляют значительную часть населения планеты.

— Да, – ответила Аретейни, закуривая следующую сигарету. Я, спохватившись, захлопнула рот. Витька поднял голову, возбужденно грызя карандаш. Глаза у него блестели. – Я полагаю, нет нужды описывать весь мир, но мы с вами коснулись, пусть и вскользь, – времени, все же, мало, – всех важных аспектов. Моя гипотеза состоит в том, что мир постигла экологическая катастрофа. От охотников мы слышали, что ядерная война имела место быть, а сам подземный город – не что иное, как бункер, некогда построенный людьми, планировавшими выжить в уничтоженном мире. И нынешнее население планеты – их потомки. Город посреди леса – верхушка этого бункера, он имеет укрепленные коммуникации, благодаря которым продержался сотни лет, об этом также говорят и такие моменты, как наличие автономных мини-электростанций, получающих энергию при помощи недорогого жидкого топлива, запасы которого находятся на подземных складах. Также подземная часть города имеет энергопоглотители, которые устанавливаются, как правило, в зонах повышенного риска. Работая на имитаторе энергии черных дыр, они имеют способность поглощать выделяемую энергию любых свойств – такую, например, как сила взрывной волны. Это легко доказать – в ходе подземного рейда мы взрывали тварей гранатами. Этот способ придумал Дэннер. Он неплохо осведомлен в сфере элементарных наук – но он не знал, и не мог знать, что при отсутствии защитных установок нас бы просто-напросто расплющило об стены при взрывах. Он привык относиться к ним как к данности, и его сознание даже и не подумало предостеречь от взрывания гранат под землей. А вот я, как человек, видевший подобные установки доселе только в стадии проекта, отметила этот факт.

Скажите, Джонни, вы помните свой предыдущий визит в коллектор?

— Помню, – неохотно отозвался Обрез. – Как он относится к защитным установкам?

— Никак, – пожала плечами Аретейни. – Я перехожу к следующей части. В коллектор имеется только один удобный вход: по реке. Вспомните, в прошлый раз уровень воды был выше или ниже теперешнего?

Обрез недоуменно поглядел на нее.

— Он был ниже – потому что дело было зимой.

— Насколько? – невинно уточнила девушка. Обрез завозился как пожилая собака.

— Ну, намного. Я его что, мерил, что ли? Причем тут...

— А притом, – не дала ему закончить гостья из прошлого, – что он постепенно повышается. – Она легко поднялась и подошла к стене. Достала из кармана мелок и принялась рисовать прямо по краске схемы. Вторая по счету схема была сложная и непонятная, а рисовала девушка быстро и, надо сказать, хорошо. – Это, – заговорила она по прошествии нескольких минут, – схематичное изображение ядра атома. Расщепив атом, мы можем выделить энергию...

Мне показалось, что она увлеклась. Слушали ее с интересом разве что, Дэннер, Витька и Кондор. Рыжая скучала, полковнику приходилось по долгу службы слушать, анализировать и запоминать все. Ну, а этим двоим только новеньких знаний и подавай.

— ...таким образом, мы получаем оружие невероятно разрушительной силы. Но такой мощный взрыв не может не уничтожить вместе с людьми и среду их обитания. – Явно уставшая Аретейни стерла рукавом чертежи атомной бомбы и взялась рисовать нечто вроде радуги. Руки мелькали – не уследишь. – Атмосфера Земли состоит из нескольких слоев. В том числе, имеется так называемый, озоновый слой, который препятствует губительным для Земли свойствам ультрафиолета. Взрывы пробивают в нем дырки, поверхность планеты теряет защиту, и раскаленный поток солнечных лучей испаряет воду и выжигает все. Это явление получило название «ядерная зима». Температурный баланс также нарушен, но затем, вследствие испарения воды, образуются циклоны... – она быстро рисует спиральные стрелочки. Пока что, все понятно. С бомбой было сложнее. – Землю будто бы накрывает огромной крышкой. Наступает парниковый эффект. Должно пройти немало времени для того, чтобы озоновый слой восстановился, и планета залечила раны. За это время уцелевшие формы жизни вынуждены приспособиться к новым условиям, и происходят мутации.

Кто из животных имел наилучшую возможность спрятаться и хотя бы малейший шанс пережить катастрофу?.. Дэннер?

— Насекомые. – Селиванов пожал плечами. – Подземные формы жизни. Крысы, кроты. Черви. Многоножки. Некоторые виды земноводных...

Аретейни кивнула.

— Защищая их, природа увеличила их размеры, укрепила хитиновую броню – иначе бы их просто спалило солнце и расплющили ливни и град. Они ушли под землю. Защищая землю, выросли леса, не имеющие листьев – слишком нежная вещь листья. Ядовитые испарения и «ловушки» поддерживают хрупкий пока что экологический баланс, защищая растения от таких больших «насекомых».

Выжили не только физические формы. Выжили еще и вирусы. Такие, как вирус, именуемый в медицине mortuus revertor, дословно – «возвращение мертвым». Вирус был открыт совсем недавно, лет пятьдесят назад, когда русский народ вернулся к языческим традициям и начал предельно внимательно изучать и анализировать знания древних. Проще говоря, речь идет об упырях – вернувшихся покойниках. Что держит энергетическую сущность в мертвом теле, и каким образом гибели вируса способствует серебро – не выяснено до сих пор. Впрочем, серебро имеет свойство убивать многие известные бактерии.

Но помимо упырей есть еще иные формы различных живых существ, стоящих на грани между миром живых и миром мертвых (мы их зовем Явью и Навью). Известно также, что мир не трехмерен, как до недавнего времени было принято считать, а континуум похож на ограненный алмаз. Каждая реальность соответствует одной его грани, и соприкасаются они меж собой лишь тоненькой полоской-ребром, которую крайне легко пропустить и не заметить, а каждый виток временной спирали дает множество граней-отражений, где события в переломный момент пошли по другому руслу. Это вовсе не означает, что какие-то из миров «оригиналы», а какие-то – «копии», нет, они все – настоящие. И все они, хоть и слабо соприкасаются, являются гранями одного и того же «камня». – Аретейни прервалась на несколько секунд, стирая мел со стены. Алмаз исчез, его место заняла более простая схема, как будто фрагмент все того же алмаза, а временная спираль осталась. – Как известно, полуматериальные формы жизни, у славян звавшиеся просто – нечисть, лучше чувствуют «границы миров» и могут свободно перемещаться из мира в мир, используя для этого свои природные способности. Наиболее безопасный выход для них – уйти в «мир иной» и спокойненько отсидеться там, пока мир явный хотя бы немного не восстановится. Похоже, в той реальности они жутко оголодали, безмерно размножились, и еды им не хватает – вот и вернулись на Матушку-Землю...

Это – Явь, Навь и Правь. Если предположить, что между ними существует незримая связь, то и люди, – чисто гипотетически, разумеется, – могут гулять по мирам. Но не тогда, когда им от нечего делать вздумается, а то нарушат экологический баланс.

А попав аккурат на краешек спирального витка, мы и можем стихийно гулять по прошлому-будущему и другим мирам.

Я уверена, что этот город – не единственный сохранившийся очаг жизни, ведь защитные сооружения строили во многих городах мира. – Аретейни подошла к умывальнику, как следует, прополоскала тряпочку и принялась вытирать стену.

— Хочу напомнить, что это – всего лишь гипотеза, и на реальность она претендует только частично. Если что-то неясно – давайте попробуем найти ответы, я думаю, это очень важно, и не только для нас всех, здесь присутствующих. Оно важно для всего нашего мира.

У меня все. Передаю слово следующему участнику беседы.

Обрез встрепенулся, перестал, наконец, пялиться на девчонку как на чудо и спросил:

— Дэннер, в твоих книжках описания совпадают?

Селиванов прищурился.

— Целиком и полностью. Более того. Я был в прошлом и почти уверен, что был и в будущем. Описания Аретейни до мельчайших деталей совпадают с реальностью. – Тут он неожиданно улыбнулся и поглядел на упомянутую Аретейни. – Я видел твою больницу... и тебя видел.

Настала очередь удивляться Аретейни, а он завершил:

— И подозреваю во всем эти таинственные желтенькие огоньки.

Витька неожиданно поднял голову от тетради и заговорил – впервые за все это время.

— Я могу легко объяснить это явление. Ты абсолютно прав.

И в этот момент дверь распахнулась и в палату со всех ног влетела встрепанная Лесли. Она резко остановилась, уцепившись за дверной косяк и задыхаясь от быстрого бега, и выпалила:

— Нэйси снова пропала! И Алиса с ней!

Нэйси

...Я очнулась. Вокруг было уже не так темно, и явно просторнее. Вначале я решила, что умерла, но болели раны и ссадины, а движение поврежденной ногой окончательно подтвердило факт пребывания в собственном теле, а не в тумане. В тумане, уж, наверное, чувствуют себя по-другому.

Над головой обнаружился высокий, в несколько этажей, сводчатый огромным куполом потолок, обшитый металлическими листами, скрепленными большими клепками, а подо мной валялось грязное перевернутое кресло. В довершение ко всему, я сама валялась в грязной луже в груде какого-то мусора, явно составлявшего некогда интерьер этого помещения. По стенкам горели яркие электрические лампочки.

Больно...

Но вставать надо.

Я кое-как поднялась. Оружие и все до одной личные вещи были на месте. Я стояла в центре огромного круглого помещения, а под ногами, в ржаво-гниющей луже, поблескивали отчего-то незаржавевшие, полоски рельс. Рядом стояла вагонетка.

Решив не перебираться через грязь, я забралась в вагонетку и, ни на что, конечно же, не надеясь, запустила старый механизм – к моему удивлению вагонетка быстро покатилась по рельсам, рябя волны по воде. Впереди черной дырой виднелся проход. Не знаю, как я здесь оказалась, но выбираться надо срочно.

Вагонетка прокатилась под широкой и высокой аркой и оказалась в тоннеле. Не знаю, куда она меня завезет – но не пешком же тащиться. К тому же, помимо тоннеля выходов тут нет. Набирая скорость и все быстрее постукивая на стыках рельс, мой импровизированный транспорт устремился в какую-то черную дыру, дорога, кажется, пошла под откос, и мне сделалось страшно, но спрыгнуть я не решилась – зачем, когда нет другой дороги.

— Вот это транспорт!

Я аж подпрыгнула.

Сзади на бортике сидел командир и задумчиво созерцал этот самый бортик, зачем-то еще водя по нему ладонью, как будто изучал шкуру лошади на предмет клещей. У него не было ауры, а мой фонарик рождал только две тени – мою и вагонетки.

Деваться было некуда.

— Ты на верном пути, – сообщил лже-Дэннер до жути настоящим голосом, поднял на меня взгляд и улыбнулся. Я увидела золотисто-желтые звериные глаза, только у зверей глаза резко отражают свет, а этот был мягкий и какой-то пушистый, будто светилась радужка.

Что же получается, командир тоже умер?..

Да быть такого не может!

С чего бы это ему умирать?

Я не разговаривала с призраком, как и положено, но глаз с него не спускала. Мало ли, что. Зато через несколько минут сообразила, что вреда он мне причинять явно не собирается и повернулась к нему спиной, а когда обернулась обратно – в вагонетке кроме меня никого не было.

Что-то проговорил динамик, и в глаза ударил свет – часть невидимой в темноте стены впереди отъехала, открывая проход. Вагонетка медленно и торжественно вкатилась в следующее помещение и остановилась. Впереди стояла пианистка Лаэрри, и у нее тоже были желтые глаза.

Может быть, что-то случилось в Городе и все погибли? А если нет – то откуда призраки?!

За спиной Лаэрри стояла Алиса.

— Нэйси! – немедленно вскрикнула она, глядя на меня обычными, человеческими, зелено-голубыми и очень испуганными глазами. Аура плескала страхом, но Алиса держалась. Молодец. – Нэйси, ты в порядке?!

— А чего мне сделается. – Я спрыгнула на пол. «Лаэрри» нажала кнопку на пульте, который держала в руке, и дверь за моей спиной закрылась. Вроде, эта Алиса настоящая, но я ведь видела ее призрак. Значит, они наверняка живы, все живы, а как объяснить этих желтоглазых тварей – не знаю. Я таких первый раз вижу. – А чего они хотят, Алиса?

— Не знаю. – Алиса пожала плечами. – Но, по-моему, их здесь много, это я тебе точно скажу.

— Я вижу третьего.

Лаэрри тем временем повернулась и ушла куда-то вглубь комнаты. Она оставляла едва различимый желтый след на полу – будто кто-то разлил неровными полосами светящуюся жидкость. Мы проводили ее взглядом.

— Нэйси, что мы дальше будем делать?

Я подумала немножечко.

— Не знаю. Пошли за ней, у нее пульт.

Алиса поспешила за мной.

— Но здесь нет выходов, я смотрела.

— Ага, а до моего появления не было и входов. Я угадала?

— В общем, да, – согласилась Алиса, и мы направились по желтому светящемуся следу.

Дэннер

Нэйси!.. Вот, прибил бы, а. Прибил бы – гвоздями к стеночке – да жалко. Гвоздей мне жалко, в смысле – штука, все ж таки, дефицитная.

И куда эту бестолочь снова понесло, спрашивается?!

Кондор едва не взвыл в голос, бедняга, и я его прекрасно понимаю. Лидия побледнела и зачем-то закрыла себе половину лица ладонями – как, впрочем, и всегда в подобных случаях. Рыжая дернулась, пытаясь подняться, и слабо пробормотала «так надо скорее спасать...», а Витька сохранял профессиональное хладнокровие ученого. Касательно Даклера и Обреза даже говорить нечего – те попросту в унисон выдали такие матерные тирады, что даже я позавидовал. Майе свести знакомство с Нэйси не довелось, и она промолчала, а вот я, сдержав третью по счету матерную тираду, выместил эмоции, наградив ударом ни в чем не повинный пол. Ничего, пол стерпит, а три матерных отповеди для одной отдельно взятой больничной палаты – явный перебор.

Тьфу ты, чтоб ее.

Я поднялся.

— Ладно, ребята. В связи с ранением нежно обожаемого мною начальства беру на себя командование поисковым отрядом самостоятельно, самостоятельно же произведя набор этого самого отряда. Все же, дети – наше будущее, хотя лично меня такое «будущее» вгоняет в тихую панику. Когда сует свой любопытный нос во все мыслимые и немыслимые неприятности, встречающиеся этому будущему по пути. Всем счастливо, я пошел. Прошу прощения, товарищи. Лесли, успокойся, прошу тебя. Никуда Нэйси не денется, я ее достаточно хорошо знаю для того, чтобы брать на себя ответственность за подобные утверждения.

Лесли шмыгнула носом и кивнула. Вид у девчонки был совершенно потерянный.

— Постой. – Аретейни спокойно обернулась. – Не нужно отряда. Мы найдем ее сами.

Ну, Ласточка... Я нарочито заинтересованно на нее воззрился и сдержанно осведомился:

— Не будете ли вы столь любезны разъяснить идиоту подоплеку вашего последнего заявления? А еще лучше добавить и обоснование, вместе с подробностями предстоящей операции?

Аретейни сверкнула глазами, одарила меня презрительным взглядом, имеющим все шансы победить в соревновании с хорошим таким ледяным душем, и тоном опытного, но крайне уставшего со смены психиатра, соизволила:

— Я могу найти человека, если мне дать почувствовать его ауру. Ауру Нэйси я знаю – следовательно, отыскать ее в радиусе ближайших пятнадцати километров дело техники. Но мне нужен сопровождающий и, желательно, с оружием. Я ответила на ваш вопрос, товарищ капитан?

Не могу согласиться – но спеси у меня точно поубавилось на порядок. Тем не менее, я все же уточнил у нее:

— А если она дальше пятнадцати километров?

— Тогда и поговорим, – холодно обронила Ласточка.

— Она в туман уйдет, пока разбираться будем, – рискуя получить на голову спонтанно обвалившийся безо всяких на то видимых причин потолок, заметил я. Аретейни резко обернулась – волосы хлестнули по плечу.

— Заткнись.

Ну вот, а я вам что говорил?.. Мы же угробим друг друга в момент. Столкновение характеров.

— Не обещаю, – огрызнулся я, поудобнее вскидывая на плечо винтовку.

И с чего бы это такое поведение, интересно знать?.. С того момента, как мы вышли из дома, шарахается от меня, словно от чумы, а теперь – так и вовсе с минуты на минуту прикончит. И ведь вначале прикончит – и только затем подумает. Как она разозлилась, а! Любо-дорого глядеть.

Ну чем, чем я ее так обидеть-то ухитрился?!

Ладно, потом разберемся, сейчас надо Нэйси искать. Чур, ремнем ее хлестаю первый я. А дальше – как уж договоритесь, хоть в порядке живой очереди.

— Да хранит вас звездный свет!.. – вдогонку долетел из палаты голос Лидии. Сейчас я как никогда верил в силу этого заговора.

Я видел звезды.

Нэйси

В просторном помещении было сухо и пыльно. Тускло горел свет. И призраки куда-то исчезли. Мы обошли стены кругом, но так и не обнаружили ничего интересного – стены как стены, обычные. Если не считать металла обшивки, который был вовсе не серебром, а каким-то серо-тусклым сплавом, походившим на сталь.

В центре комнаты стоял огромный круглый агрегат неизвестного назначения. Мы с Алисой решили, что он не работает – хотя лампочки на пульте управления изредка перемигивались. В любом случае, лучше его не трогать, мы же не знаем, что это такое.

— Нэйси, может быть, попробуем дверь открыть? – через некоторое время бесполезного кружения по комнате предложила Алиса. Она провела рукой по пыльному боку агрегата. Ей явно сделалось скучно. Ну, да, эта дура все еще жаждет приключений. А я домой, между прочим, хочу!

— Как? Как мы ее, по-твоему, откроем?

Алиса улыбнулась и пожала плечами.

— Как-нибудь.

Вот, стукнуть бы ее разок, а... Нельзя. Еще истерик мне тут не хватало. Я обреченно уселась на какой-то ящик. Хотелось есть и спать. И еще помыться. А мы тут застряли как две идиотки. М-да.

Алиса меж тем подошла к пульту и принялась его разглядывать, будто бы это могло нам что-то дать. Повертелась, потрогала, осторожно провела пальцем по одной из кнопок, даже вокруг обошла. Затем уселась рядом со мной. Мы долго молчали; я задумчиво возила сапогом по полу, а она просто сидела неподвижно, уставившись в пространство. Наконец, выдала:

— Вот бы Дэннера сюда...

— Да заткнись ты со своим Дэннером! – не выдержала я. – Надоело твое нытье! Что ты заладила как магнитофон испорченный – «Дэннер-Дэннер-Дэннер»!.. Сама меня в эту авантюру втащила, а теперь ждешь, что придет твой обожаемый Дэннер и тебя вытаскивать будет?! А вот, фиг тебе!.. – Тут я выдохлась и замолчала. И, подумав, прибавила: – И вообще, он мой командир, а вовсе не твой. Ладно. – Я поднялась с ящика. – Подбери сопли и пошли отсюда.

Алиса, к моему удивлению, молча встала и принялась ожидать дальнейших распоряжений. Я внимательно осмотрела участок стены, который раздвинулся, когда я вошла, а он, как назло, ничем не отличался от других.

— Нэйси, – неожиданно произнесла Алиса. – Ты не расстраивайся. Ты просто завидуешь, что я его люблю, а ты никого не любишь. Это потому, что ты холодная как ледышка.

Ни фига себе!

Я мысленно сосчитала до пяти и сказала спокойно:

— Ты чего, совсем дура, что ли?.. Ну, не нужна ты ему, неужели, неясно? Маленькая ты еще, поняла?

Алиса кивнула.

— Я и говорю, ты завидуешь.

Ну, все!

— Да ты рехнулась! – Я от злости ухватила ее за шиворот и встряхнула. – Достала ты меня! Нам выбираться отсюда надо – а ты лезешь со своей идиотской любовью! Да ты... ты... Ты командира и не любишь вовсе, ты все сама выдумала! Да тебе ли его любить, вообще, ты его не знаешь совсем! Ты даже не разговаривала с ним! А вся эта твоя «любовь» – не больше, чем...

— А вот и разговаривала!! – в тон мне заорала Алиса, отчаянно вырываясь и пытаясь отцепить мои руки. – Разговаривала! Вчера!

— Да ла-адно! Да ты в обморок хлопнешься, когда человека живого перед собой увидишь ближе, чем на пятнадцать метров! – Чтобы она перестала дергаться, я двинула ей в живот, Алиса согнулась, но ухватила меня за волосы. А вот фиг тебе – волосы короткие. Пользуясь тем, что руки у нее оказались заняты моими волосами, я добавила в голень – и мы отлетели к стене – Алиса пошатнулась и нечаянно потянула меня за собой. Волосы у нее растрепались, щеки разгорелись, глаза сверкали как у кошки.

— А вот и не хлопнусь! Ты меня совсем не знаешь!

— Еще бы – ты же у нас привидение! Гляделка зазаборная!

— А сама-то! Думаешь, тебя возьмут в патруль?! Да кому ты там...

— Уже взяли! Я в рейде была, и мы с командиром вместе сражались с тварями, а потом с охотниками! И вообще... – Я задохнулась от подступивших к горлу слез, а Алиса, наконец, от волос отцепилась. Да что эта дура, вообще, понимает!.. – Я – патрульный! Ясно тебе?! А командир – он мой командир, не твой, и он мой друг! Он мне три года вместо отца, он мне жизнь спас! А ты – ты его близко-то не видела, а еще смеешь говорить, будто бы я холодная и Дэннера не люблю! Я его люблю, ясно тебе?! И Лидию я люблю! И Лесли, и Лаэрри! И Аретейни я тоже люблю! И если ты еще раз скажешь, что я их не люблю – я тебя так побью, что ты неделю не встанешь!! Ясно?!

И в эту самую секунду, будто дождавшись, пока я закончу, вспыхнул свет.

Мы с Алисой одновременно обернулись, моментально забыв обо всех наших разборках. Свет был ослепительно яркий и не менее ослепительно желтый, и исходил он от здоровенного экрана на стене. Хотя раньше никакого экрана там и в помине не было.

Спустя несколько мгновений свет потускнел, и на экране появилось изображение. Мы увидели комнату с белыми стенами и человека в светло-бирюзовой униформе. У него были короткие черные волосы и умные серые глаза.

— Если вы видите эту запись, – неожиданно зазвучал голос, – значит, то, чего мы опасались, все-таки свершилось. Человечества больше нет...

Дэннер

Я отрешенно созерцал бегающую туда-сюда по булыжнику крупную ползучку. Лесли зевала и с тихим скрежетом точила свой ножик, Обрез курил и пытался прицельно стряхнуть на ползучку пепел, но каждый раз промахивался, а Ласточка стояла посреди дороги, закрыв глаза и крепко сжимая в руках Нэйсину потрепанную курточку. Вид у нее был спокойный и сосредоточенный. Мы же изо всех сил старались не шуметь, по ее просьбе, но изображать из себя корпорацию гениев маскировки все равно не выходило – то Веррет чиркнет зажигалкой, то у Лесли точилка соскользнет, или еще чего-нибудь в этом ключе. Лично у меня то и дело звенела пряжка, поскольку я забыл застегнуть гимнастерку. Апофеозом вышел громкий треск прогнивших досок, на которые мы с Лесли крайне легкомысленно уселись, с последующим падением на землю. Лесли, в отличие от меня, удержалась, а я триумфально плюхнулся на груду какой-то арматуры, треснувшись головой об обломок доски, и невольно выругался, приземляясь – лететь пришлось метра два, не меньше. Аретейни порывисто обернулась.

— Дэннер!!

— Ну, прости! – чуть менее возмущенно отозвался я, непроизвольно хватаясь одной рукой за затылок, другой за ногу. – Сколько можно уже стоять-то, а? Даже палетина, вон, не выдержала и сломалась нафиг.

— Дэннер, с тобой все в порядке? – сочувственно отозвалась сверху Лесли, осторожненько склоняясь с остатков досок.

— Нет! – мстительно отозвался я. – Слазь оттуда лучше.

Лесли кошкой спрыгнула вниз. Обрез сдавленно захихикал, вследствие чего поперхнулся дымом и закашлялся.

— Вы что, издеваетесь?! – осведомилась Аретейни с такой искренней обидой в глазах, что я немедленно раскаялся и честно постарался встать. Правда, при этом поскользнувшись. Ласточка кинулась ко мне. – Ой… ты как?

Можно было нагло воспользоваться моментом и прикинуться тяжелораненым, но совесть тут же радостно приготовила вилку и плотоядно облизнулась, поэтому пришлось отвечать честно.

— Нормально я. Так куда нам идти?

— Точно? – Ласточка обеспокоенно разглядывала меня, игнорируя вопрос.

— Угу, – буркнул я. Совесть разочарованно вздохнула и погрозила мне кулаком, а Ласточка рявкнула:

— Идиот!

— Не новость, – ехидно заметил Обрез. Я не оборачиваясь, запустил в него обломком кирпича и поднялся.

— Не смей меня так пугать, ясно?! – грозно повелела Ласточка, ткнув меня кулаком в бок. – Идемте!

— Куда? – уточнил Джонни, прекращая на меня материться и деловито поправляя портупею.

— За мной! – совсем раздраженно рявкнула Аретейни, быстрым шагом спускаясь по тропинке к раскинувшемуся внизу пустырю. Вообще-то, я бы не рискнул вот так вот запросто туда соваться, да и не я один. Лесли с Обрезом переглянулись, и оба вопросительно обернулись ко мне. Черт, я им кто, навигатор? Ласточка тем временем успела скрыться за поворотом тропинки – и я соизволил очнуться. Туман!..

— Стой!

Метнувшись следом, я как-то упустил из виду, что теперь хромаю, и едва не улетел носом в притаившийся на обочине тропинки сизый морок, который разочарованно забулькал и отполз от греха подальше в сторонку. Но Аретейни, к счастью, остановилась и обернулась.

— Чего? Опасно?

— Какая сообразительность, – сквозь зубы процедил я, распрямляясь. Ее поведение уже не задевало, а начинало откровенно злить. В конце концов, чем же это, с позволения узнать, я заслужил подобное отношение?! Что я ей плохого-то сделал, а? Не подскажете? Уж не замечал, простите великодушно, за собой ни единого прецедента – а ее будто подменили! Ангел спрятал крылышки и обернулся волчонком – причем, для всех остальных оставаясь все тем же ангелом. Что ж, вывод здесь напрашивается только один. Да и боль начинала нервировать, и идиотский полет с досок, и не менее идиотское исчезновение чертовки Нэйси, и вечная манера остальных ждать от меня команд, ценных указаний и решения всех проблем – можно подумать, я им всем папочка! Сколько можно-то?!

Одним словом, моя хваленая начальством выдержка, собрав чемодан, хлопнула дверью и даже не попрощалась, а злость обрушилась на свою собственную первопричину, которая стояла сейчас в нескольких шагах от меня, сверкая глазами, словно дикая кошка. Только что не шипела и не мотала из стороны в сторону хвостом, за неимением такового. Я же, наплевав на все приличия, принялся хамить в ответ. Всем своим поведением. Надоело.

— Тебе русским языком сказано – не отходи от остальных ни на шаг, – зло чеканя слова, зашипел ваш рассказчик. – Куда тебя несет, позволь поинтересоваться?! Хочешь сдохнуть – вперед, я тебя не держу, дело хозяйское. Но изволь вспомнить про ответственность. Если ты считаешь, что своей смертью принесешь миру пользу – эта твоя единственная разумная мысль за все время нашего общения. К примеру, лично я буду несказанно счастлив, когда ты перестанешь спускать на меня всех собак. Скатертью дорожка. Но прежде повторяю для особо одаренных машинистов бронепоезда вопрос: в какой стороне искать эту чертову дуру? Доступно излагаю, надеюсь?.. Ну? Молчишь. Наконец-то. Женщина с отключаемой речью – высшее чудо генной инженерии! Когда я закончу тут строить из себя радиоприемник, будь так любезна, показать место на карте, или хотя бы направление, пока твари не отгрызли твои прекрасные пальчики. Хотя, чувствую, толку от этого не будет ровным счетом никакого.

Я, разумеется, прекрасно осознаю, что здорово было воспользоваться человеком и вышвырнуть как мусор – но вовсе не обязательно при этом орать и огрызаться в круглосуточном режиме. Достаточно будет просто игнорировать. Или объяснить по человечески. Ясно, что тебе плевать на все мои чувства вместе взятые, – это я понял прекрасно, и прошу тебя дальше не стараться. Не нужно. А если я тебя так раздражаю – что же, потерпи немного, во имя того хорошего, – как мне показалось, – что между нами было, специально ради твоего душевного равновесия, постараюсь сдохнуть в следующем же рейде! Уж можешь не беспокоиться, тянуть не стану!

Я вдруг обнаружил, что задыхаюсь, а последние слова перешли в громкую резкую чеканку. Я не видел, как Лесли за спиной рванулась, было, ко мне, как ее остановил Обрез, жестом велев не вмешиваться, не видел, но почувствовал их движения. Я почти перестал замечать друзей, да и весь окружающий мир вместе с ними. Как самый последний эгоист. Меня, вообще, занимала исключительно собственная боль, лезвие, тяжело и медленно режущее душу. В жизни бы не подумал, что это так больно.

В жизни бы не подумал, что смогу кого-нибудь любить!

К черту эти проклятые чувства! Я не поддамся эмоциям! Я ни за что в жизни, никогда, ни на секунду больше не поддамся чертовым проклятым эмоциям! Слышите – ни за что и никогда! Довольно!

Уж лучше смерть.

Все. Приехали. Конечная станция. Нет больше никаких чувств. Нет, и не будет.

Привет, ребята, я вернулся. Скучали без меня?.. А я без вас – нет. Мне на вас плевать. Весело, правда?.. Нет?.. А мне, вот, весело. Увидите того ублюдка, что временно занял мой разум – не убивайте ни в коем случае. Я хочу сам его придушить. Медленно. Медленно и старательно, как вот этот вот нож. Он только что того парня из меня вырезал – больно, но что ж поделаешь.

Ласточка – тьфу, то есть, Аретейни – молчала по-прежнему. И не двигалась. Взгляд остановился, кровь отхлынула от лица, сделав его совершенно белым, точно известка. Казалось, она даже не дышала. Я тоже молчал, отчего-то не отпуская ее взгляда, Обрез с Лесли вообще по-прежнему не подавали признаков жизни. Нож, наконец, завершил свою работу, покромсав чокнутую птичку в мелкий фарш и возвращая на законное место привычную пустоту. Вязкую, черную и холодную, как болотная вода. Все встало на свои места.

Только Ласточка – моя Ласточка – осталась. Но это уже неважно. Мне все равно.

Вранье, скажете?.. А вот, молчали бы вы лучше, дорогие товарищи.

Она медленно подняла руку, повернулась, указала в сторону завода. Рука не дрожала. Лицо оставалось бесстрастным. Затем поднялась обратно к городу, старательно обойдя меня стороной. Двигалась она будто бы с огромным трудом. Кивнула Лесли и Обрезу – и вдруг бросилась бегом, мгновенно растворившись в сумерках.

Вот и все. Я закурил сигарету, прикидывая расстояние до завода. Как бы лучше пройти?..

Прошуршали по камням шаги Обреза – он остановился прямо передо мной и несколько секунд просто смотрел.

Затем вдруг двинул мне ногой в солнечное сплетение.

Я будто очнулся.

Удар был такой силы, что должен был, казалось, в щепки разнести ребра, я пролетел добрых несколько метров прежде, чем впечататься в ржавый остов троллейбуса, который с треском проломился. Захрипел, неосознанно пытаясь снова вдохнуть, перевернулся набок, задыхаясь и невольно царапая ржавый металл, едва не захлебнулся собственной кровью.

Ты чего, Джонни?.. Почему я не успел среагировать вовремя?.. Я, как и Ласточка, отчего-то не мог двигаться…

Когда я более-менее пришел в себя и сумел выползти из троллейбуса, Обрез все так же курил, глядя на темные очертания Города впереди. Ага, а я теперь, видимо, брошу эту привычку…

— Скажешь, я не прав, – проговорил он, не обернувшись. Я сполз на землю, снова закашлявшись. Сплюнул кровь.

— Верно... – Голос звучал так, будто я вместо того, чтобы разговаривать, царапал бастардом троллейбус. – Почему ты меня не остановил?

Джонни резко развернулся, глядя на меня с нескрываемым раздражением.

— Да потому что тебе, кретину чертову, надо было высказать ей все, показать, как ты ее ненавидишь, устроить себе разрядку и послать ее к тварям. Иначе твои мозги никогда бы не включились! – Он сплюнул и снова отвернулся. Прибавил тише: – Она же только потому на тебя орала, что старалась заткнуть пострадавшую гордость. Хотела скрыть настоящие чувства. А ты так ничего и не понял. Вот за что мне иногда хочется тебя прибить, Селиванов, так это за твой чертов эгоцентризм. И ведь мозги-то у тебя работают. Почему они отказывают при первой же возможности кого-нибудь обидеть, если не секрет?

Я обхватил колени руками, скорчившись в позе эмбриона – мне казалось, что так будет менее больно. А ведь он прав. Ну, теперь-то я обязан вернуться живым.

Ради Города и любимой женщины.

Лидия

В палате было тихо. Кондор размышлял, остальные спали, все, кроме Витьки Тележкина.

— Их надо остановить, – неожиданно сказал он, поднимая взгляд от своей тетрадки. Я встрепенулась.

— Кого?

— Желтые огоньки.

Кондор порывисто обернулся, но Витька замолчал. Вид у него был как на собственных похоронах.

— Что ты знаешь? – Я села в кровати, опираясь обеими руками ни матрац. – Что ты знаешь?!

Бывший Странник покачал головой и ничего не ответил. Я почему-то вдруг поняла, что ничегошеньки он не расскажет нам – хоть ты его пытай. Наверное, есть причины. И тогда я просто спросила:

— Там есть другие города? За туманом?

Молчание.

— Почему Странники никогда не возвращаются домой?

Тишина.

— Откуда приносят серебро? Кто его плавит? Там же есть люди, верно?

Нет ответа.

— Почему ты вернулся?

Тик-так. Часы на стене. Единственный источник звука в палате. Я начала злиться. Хоть бы поглядел на нас, что ли.

— Между прочим, твоих дочерей растила я. И я прекрасно знаю, что они о тебе думают.

Я сказала это просто со злости, мне хотелось хоть немного его расшевелить. Я не ожидала подобной реакции.

Витька вздрогнул всем телом, как-то судорожно вздохнул и проговорил очень тихо:

— Если бы не я – вы бы погибли все.

И закрыл лицо руками. Я поняла, что он плачет, только спустя минуту. Не стоило с ним так…

— Вить, – забормотала я, – ты извини, я не хотела… Но почему ты все время молчишь?! Почему ты меня игнорируешь? Что там есть такого, что нам не полагается знать, что за тайны?! Я ведь не много прошу – просто это важно для всех нас! Пойми ты, наконец… Нам было обидно за девочек, мы же видели, как они переживали, когда ты их бросил, не сказавшись! Я понимаю, что тебя потрясла смерть Радомиры, но им-то было еще тяжелее – а ты, вместо того, чтобы поддержать их, взял, да и свалил. Думаешь, о тебе сложилось хорошее мнение? Мог бы хотя бы предупредить, объяснить все…

Я отвернулась.

— Я не имел права. Это запрещено.

— С чего бы?

— Нельзя. Для безопасности людей.

— Ты, когда в туман ушел, думал о нашей безопасности?

— Да.

— То есть, тебе можно хранить тайны от нас, тупого стада. Ты у нас особенный.

— Так и есть.

— Высокомерием.

— Нет. Я могу выжить в тумане. Вы – нет.

Я широко распахнула глаза.

— Почему?!..

— Потому что…

И в этот момент дверь слетела с петель.

Кондор вскочил.

— Оборотень! – вскрикнула я, отчего Эндра проснулась и резко села на кровати. Глаза ее распахнулись в пол-лица, и девчонка подалась назад, побледнев как полотно.

Оборотень быстро и с демонстративной непринужденностью принял человеческий вид.

— Потому что Странникам можно есть то, что растет в тумане, дышать туманом и пить воду из лесных ключей. – Голос у оборотня оказался хриплый и насмешливый, а вид – еще отвратительнее. Он был довольно высокий и крепко сложенный, очень смуглая, испещренная кое-где шрамами кожа обтягивала тугие сильные мышцы – это было видно из-под лохмотьев, лишь отдаленно напоминающих серую звериную шкуру, которой они, по всей вероятности, в незапамятные времена были. Карие глаза насмешливо прищурились, презрительно оглядывая аудиторию сквозь спутанные сальные волосы, черными прядями падавшие на половину лица, но оборотень даже не думал их поправлять. Он стоял в дверном проеме, облокотившись на косяк.

— …Не то, что вы – жалкая дичь. Странников мы не трогаем. Они даже с нами торгуют. О, полковничек! Приветствую. Как твои раны? Мои зажили. А ты до сих пор валяешься. Плачевно. Ту пулю, которую ты в меня всадил, я оставил на память. – Он осклабился, демонстрируя желтые зубы, и оттянул шнурок на грязной шее, на котором тускло поблескивала серебряная пуля крупного калибра.

Густой звериный запах заволок помещение, и дышать сделалось тяжело. Если оборотень и считается зверем, то этот зверь – довольно немытый и с крайне паскудным оскалом, надо сказать. Лицо его, наверное, было когда-то красивым, но сейчас в нем не осталось ничего человеческого. Это было лицо хищной твари. И больше всего ему подходило определение «рожа». Он был совсем непохож на нашу рыжую. Та, несмотря ни на что, все же оставалась человеком.

Тонкие губы оборотня снова растянулись в ухмылке. Пустые холодные глаза с вертикальными зрачками остановились на упрямо стиснувшей зубы Эндре.

— Ну что, лисичка, настал час расплаты. Теперь ты ведь от меня не побегаешь. Шикарное тут угощение, не находишь? Правда, анальгетики делают их кровь горьковатой, но это даже лучше. Необычно.

— Не трогайте их, – выдохнула Эндра, зачем-то вцепившаяся в свой воротник. – Пожалуйста.

Оборотень фыркнул.

— Я тебя сначала убью, – пообещал он. – Ты этого не увидишь.

— Не надо!

— Надо, лисичка. Надо. – Неожиданно ухмылка исчезла, обратившись в хищный оскал. Непринужденную позу сменила боевая стойка. Голос растерял напускную мягкость, переходя в грозное рычание. – Тебе придется ответить, шавка, за мое унижение!

Эндра кубарем скатилась на пол, в движении обращаясь – мгновение спустя на полу скалилась небольшая изящная рыжая лисица с кровавыми проплешинами на густой шерсти.

Лисица громко тявкнула. Оборотень прыгнул, приземляясь уже волком, мощным ударом передних лап пригвоздив раненую лисицу к полу, зарычал. Хрустнули кости, лисица болезненно заскулила, отчаянно скребя лапами линолеум, а волк, по всему, не собирался убивать сразу. Он хотел насладиться чужой болью, отчаяньем, страхом.

Меня будто подбросило. Тварь! Самая настоящая тварь!

— Не тронь девочку.

Голос прозвучал тихо, но он обернулся. Чтобы увидеть дуло пистолета, который я держала обеими руками. Я нашу рыжую в обиду не дам. Различие между ней и этим волком – как черный дождь с питьевой водой: не упустить, не спутать. Девочку эта мерзость в волчьем обличье не получит.

Выстрел прогремел громом, отражаясь от стен, на бурой шкуре волка расцвело алое пятно. Тварь развернулась и опрометью вылетела за дверь, брызнув красным на белый лен моего пододеяльника.

Лисица приподняла морду, поглядела на меня помутневшими от боли глазами, издала жалобный скулящий стон и потеряла сознание.

Обрез

Дэннера я отправил извиняться.

Он не стал спорить. Просто молча поднялся, отряхнул куртку. И вдруг шагнул ко мне и крепко пожал руку. Он больше не считал меня врагом. Я это прочел по его глазам. И тогда мне вдруг показалось, будто бы стало легче дышать, и в голову полезли какие-то дурацкие сентиментальности, а я их отбрасывал, но бестолку. Черт, как же хорошо! Все это напряжение, вся вражда последних лет между нами исчезла, будто с шеи сбросили невидимую петлю. Мы снова были товарищами. Исчезла злость, это проклятое отчуждение, недоверие, а появилась какая-то прочная духовная связь. Между нами будто протянулась незримая нить, и я ощутил, что лучше друга у меня не было никогда и больше не будет. Общий кошмар, связавший нас крепче любого родства, вдруг обратился в привязанность. Мы понимали друг друга безо всяких слов, и не нужно было притворяться, хитрить, строить какие-либо отношения. Просто мы стали друзьями, да, наверное, и были ими всегда – но отказывались оба, неизвестно, зачем отказывались признавать это, крысились друг на друга как две цепных собаки, а теперь вся вражда осталась в прошлом.

Я обрел настоящего друга.

Просто потому, что мы, наконец, оба все поняли. Я понял его, а он понял меня.

Это было хорошо.

К черту. Я сам найду девчонку, а эти двое пусть разбираются со своими делами. Твари знают, что может сотворить в таком состоянии Аретейни и что может случиться по дороге с Лесли. Незачем рисковать.

Меня немного тяготила только длинная дорога. Я боялся не успеть.

А впрочем, успею, куда я денусь.

Дэннер

— Это ты.

Аретейни лежала на асфальте, и лицо у нее по-прежнему оставалось отрешенным, будто бы это не ее прижимают к земле и собираются разорвать. Что же я натворил, боги…

— Какая встреча. Ты ведь с неделю за мной гонялся вместе со всем отрядом. Ты не рад меня видеть?

Интересно, надо мной нечисть издевается. Надо бы записать и слушать потом на досуге.

Вот ведь! Мозгов ни черта нет – а туда же. Я невольно усмехнулся.

Эх, ну до чего ж паскудная у него рожа. Так вот ты какой, оборотень неуловимый. Я запомню. А то нам было интересно, как ты выглядишь. Ну, это, похоже, напрасно – много не потеряли.

— Отпусти ее.

— Так именно эта крошка прервала твою охоту? Сочувствую. Когда самка прерывает охоту – неприятно. Но, видишь ли, я не исполню твою просьбу. Я нуждаюсь в пополнении сил.

Он был ранен – на груди запеклась кровь. Видно было, что пуля причиняет ему боль – оборотень время от времени не выдерживал, морщился. Он ведь самый сильный из них, кто мог его подстрелить?.. Не представляю, как я с ним справлюсь в одиночку – это очень серьезный противник. Полгорода перегрыз, пока его выследили. Выследили – да так и не поймали.

Весело мне придется.

— Меня зовут Волейнар, а тебя? – продолжал оборотень. Ласточка не шевелилась. – Впрочем, можешь не отвечать. Ты так и будешь стоять тут и мешать мне? Ступай по своим делам.

— А я пришел. Ты и есть мои «дела». Я же сказал тебе отпустить ее.

Волейнар пожал плечами.

— Тебе-то какая разница. Будешь драться?

— Убью.

— Что ж, попробуй. Не ты первый, не ты последний. Шестьдесят два человека твоих коллег на моем счету, следующим будешь.

Вот это верно. Поймать эту тварь еще никому не удавалось, и за время его присутствия патруль основательно поредел. Да и гражданские, надо сказать, тоже.

Оборотень оскалился, сделался волком и прыгнул. Я метнулся в сторону, и, пока волк поднимался и разворачивался для новой атаки, вскинул автомат и выпустил в него короткую очередь. Когда выстрелы смокли, противника на месте не оказалось.

— Что дальше? – насмешливо осведомились справа, и я резко обернулся. Волейнар стоял неподалеку – живой и невредимый. – Будем ждать, когда у тебя кончатся патроны?

Нет, застрелить его не удастся. Если только…

— Отчего же, – обернулся я. – Незачем их понапрасну расходовать. Ты сильнее меня. Давай договоримся. Ты отпустишь эту женщину, а я отпущу тебя, и не будем трепать друг другу нервы. Идет?

Он настолько удивился, что мгновенно прекратил издеваться. Лицо вытянулось, черные глаза распахнулись.

— Серьезно?! И ты на это пойдешь?

— У меня нет другого выхода. Разумеется, я вернусь, и вернусь не один, но я предлагаю тебе возможность залечить рану.

Он смотрел на меня, явно пытаясь понять, шутка это или военная хитрость.

— Тебя же уволят.

— Верно.

— Тебе никогда не простят…

— Так ты согласен или нет? – перебил я.

— Нет.

Снова прыжок, откат, контратака, снова никаких повреждений. На этот раз он сумел извернуться в движении и ударом выбить из моих рук автомат. Я вскочил, выхватил меч, ударил наотмашь, не надеясь, впрочем, на успех. Волейнар, разумеется, легко увернулся. Казалось, он двигается со скоростью звука – я его даже практически не видел. Он просто смазывался в стремительном движении, нападал и тут же отступал, чтобы затем напасть с другой стороны. Я действовал по наитию, не полагаясь на зрение и слух – он не издавал ни единого звука, словно тень.

Следующие несколько минут слились в стремительную череду ударов, блоков, прыжков, откатов, в непрерывное движение – это даже дракой было сложно назвать. Будто какой-то странный танец наперегонки.

Неожиданно Волейнар остановился, прервав очередную атаку и снова обращаясь в человека.

— Стой, – сказал он. – Перемирие.

Оборотень тяжело дышал и непроизвольно хватался за рану, я и сам задыхался после Обрезова воспитания. Кровь снова запершила в горле соленым комком. Черт, а неплохо он мне двинул, должен признаться.

— Я не понимаю, – рассуждал тем временем Волейнар, – на кой лес ты делаешь мне такие предложения? Неужто нельзя найти другую самку?

— Тебе без разницы – ты и ищи, – огрызнулся я, пытаясь восстановить дыхание. Ну, Веррет, можно было и поласковее ногами махать! Я ж не железный.

— Тебе тоже без разницы, – заметил оборотень.

— С чего ты взял? Разумеется, я должен тебя убить, и не скрою, что мне этого очень хочется. Но я здраво оцениваю собственные возможности. Прошу тебя, оставь ее в покое.

— Я бы убежал – да из тупика не убежишь, – сказал Волейнар. – А ты перегораживаешь проход.

— Разумеется.

Вот он, нужный мне момент.

Я резко вскинул руку, и нож, взвизгнув распоротым воздухом, по рукоять вошел в горло противника. В то же мгновение меня отшвырнули к стене мощным ударом. В глазах потемнело. Волейнар прижимал меня к кирпичной кладке, его пальцы сомкнулись на моей шее, так, чтобы немного воздуха все же проникало в легкие.

— Вы очень странные, – задумчиво проговорил он. – Тебе так нужна эта женщина? Она сама хотела умереть.

Руки не слушались, в глазах заплясали звездочки – я начал задыхаться. От оборотня разило давно немытым зверем.

Ну что ж, не получилось. Чего и следовало ожидать.

— Я проиграл. – Получалось хрипло, но вполне различимо, хотя сквозь звон в ушах трудно определить точно. – Меня тебе хватит для пополнения… сил?

Он пожал плечами. Я почувствовал движение.

— Пожалуй. Ты сильный. Должно хватить.

— Вот и хорошо. Тогда… убей меня. А она пусть идет.

— Ну вот, снова-здорово. Что еще за благородство?

Он слегка ослабил хватку – в глазах медленно прояснилось, и я увидел его лицо. Лицо было крайне озадаченное. Мне сделалось смешно. Он действительно не понимает?

— Она мне дороже всех на свете. Отпусти ее. Просто отпусти и не задавай лишних вопросов. Да убивай уже, чего встал…

Он рассмеялся.

— Пожалуй, мне тебя хватит! Но десерт тоже должен быть!

Зубы оборотня сомкнулись на моей руке – он явно решил поиграться. Я зашипел, двинул ему в нос, он заскулил и отпрянул, затем ухватил за куртку и швырнул, я вернул долг, вогнав второй нож между ребер, чуть не достав до сердца.

Неожиданно зазвонил колокол, разнося в сером небе тревожный, тяжелый набат. Я, наконец, заметил, что мы находимся прямо под стенами Храма. Фанатики сами сделали колокол и установили его на крыше, в надстройке, сместив наполовину расколотую, наполовину осыпавшуюся, стоявшую там явно до них, скульптуру.

Мы оба замерли, глядя на колокол.

И все заволок красный дым.

Дальше случилось нечто совсем уж непонятное: волк пригнулся, поджал хвост и начал пятиться от дыма, скуля, точно побитый щенок. Я настолько удивился, что даже не ударил. А он отступил на несколько шагов, развернулся и умчался, взметнув пыль и каменную крошку.

— Ты там поосторожнее, Селиванов, – послышалось из окна второго этажа. – Иначе некому будет у нас книжки таскать.

Не обратив внимания на слова Настоятеля, я вскочил и подбежал к Аретейни. Она сидела у стены, уткнувшись лицом в колени, но при моем появлении вздрогнула и подняла голову. Я едва не шарахнулся – глаза были абсолютно пустыми.

— Дэннер… – полуслышно выдохнула она, глядя куда-то сквозь меня. Уголки губ чуть приподнялись в улыбке. Мне померещилось, будто в сердце воткнули хороший такой тесак и медленно проворачивают, раздирая рану. Я просто не мог этого видеть!

Ласточка подалась вперед, уткнувшись мне в плечо.

— А ты зачем пришел?

— Т… тебя искал, – с трудом выговорил я, пытаясь заставить подчиниться задрожавшие вдруг руки. Наконец, мне удалось ее обнять, но голос все равно не появился, а горло сдавило, будто меня все еще душили. – И больше так не делай! Я же… – дыхание перехватило окончательно, и голос прозвучал очень-очень тихо и как-то беспомощно. – Я же тебе говорил, не выходить ночью на улицу…

— Ну и что…

— Ну и что?! Тебя же едва не убили!

— Тебе же только лучше было бы, ты сам сказал…

Ну, спасибочки, родная. Добила. Лучше и не придумаешь. И ведь даже не разозлишься – потому что справедливо.

— Неправда! – выдохнул я, отстраняясь и в каком-то отчаянном порыве встряхивая ее за плечи. Я больше не мог выдержать этой ее отрешенности. – Да очнись ты, наконец!! Все, довольно, мне и без того хватило! Прекрати!

Она вскрикнула и уставилась на меня уже осмысленно.

— Но ты же сказал…

— Да забудь ты, что я там сказал, а что не сказал! Мне не все равно!

Глаза ее распахнулись. Я прекратил орать и отвернулся. Слова дались с трудом, будто приходилось вытаскивать их насильно. Еще бы, я же никогда никому такого не говорил. А тут придется – туман ее знает, что она там еще напридумывает.

— Я также говорил и другое. Но ты, наверное, просто не помнишь…

Красный дым клубился вокруг, создавая какую-то тревожную атмосферу. Рука пульсировала болью.

Я должен уйти.

К примеру, в лес. У меня остались еще патроны. Я должен убить Волейнара и убить себя, пока не стал таким же, как он.

Я больше не человек. Жаль, что именно теперь.

— Не помню, – тихо произнесла Ласточка. Я улыбнулся и щелкнул ее по носу.

— Я же люблю тебя. Не сиди на земле, простудишься.

И чтобы она ничего не заметила, я развернулся и направился по волчьим следам. Пусть считает, что я не навсегда ухожу. Так ей будет легче.

— Дэннер! – Она догнала меня и обхватила за пояс, руки сомкнулись над пряжкой ремня с эмблемой патруля – защиты Города от нечисти. Я почему-то никогда раньше не замечал этой иронии, когда цепляли моих товарищей. А теперь, вот, заметил. Знак патруля на одежде твари – забавно!

— Что с рукой? Тебя ранили?

Проклятье.

— Отпусти.

— Это оборотень.

— Отпусти меня!

— Не вздумай!

— Надо.

— Дэннер, а как же Нэйси? А?.. Мы должны ее найти.

— Этим займется Обрез.

— Обрезу плохо! – неожиданно заорала она, разворачивая меня лицом к себе. В глазах читался настолько неподдельный страх, что я мгновенно понял – это не ложь, и не уловка. – Ему нужна помощь! А кроме нас никто не знает, куда он пошел!

Я сунул руку в карман.

— Тогда скорее.

Волейнар

Ох, и потрепал же меня этот рыжий патрульный...

Туман... Давненько я себя так паршиво не чувствовал. Этот упрямый офицер успел основательно попортить мне нервы еще неделю назад, когда вместе со своим отрядом загнал нас в ловушку к самой реке. Но мы решились на прорыв и ускользнули. Из пятнадцати человек патрульных не вернулись десять. Из восемнадцати голов членов Стаи не вернулись шестнадцать. Никому еще не удавалось так нас потрепать. Даже за туманом. Никому. Мы – Стая. Мы – сильны. Непревзойденно сильны.

Рыжий командир был упрям как сто баранов, силен как лошадь и ловок как куница. Прикидывается честненьким да благородненьким, как там это принято одобрять у людишек – а сам хитрый, что твоя лисица, и обманом вовсе не брезгует. В том бою мы потеряли почти всю стаю, и тогда я понял, что впервые в жизни столкнулся с поистине достойным противником.

Мы нападали раз за разом, короткими резкими атаками, чтобы ударить и мгновенно отступить под защиту леса. Почти все время шел проливной дождь – они отстреливались. Остервенело, яростно, упрямо. Они теряли своих товарищей, и тут же, переступая через трупы, атаковали снова. Мы убивали каждую ночь по одному человеку, рассчитывая вызвать страх, но рыжему офицеру было плевать на убитых. Он вздергивал подчиненных буквально за шиворот, как трясут нашкодивших щенят, и солдаты вытирали на ходу сопли, и снова бросались в бой. Они мерзли в засадах, часами валяясь в кустах под проливным дождем – чтобы затем застрелить очередного члена стаи – аккуратно, точно и безжалостно. А еще нас именуют убийцами – на себя бы посмотрели. Они ничуть не лучше нас. Они – даже хуже. Это благодаря им мир сделался таким.

Человек… венец Природы… ну, да. Человек – убийца Природы, и иначе быть не может. Покажите мне хотя бы одного зверя, который уничтожал бы свою землю. Вот, то-то и оно…

Стая атаковала. Число убитых с обеих сторон переваливало за полдюжины. Рыжий офицер, стоя под проливным дождем на берегу реки, коротко и резко отдавал приказы, и его голос будто рубил мерный дождевой шелест. Мы прятались в кустах неподалеку, и видели все это. Кто-то из патрульных закричал что-то, громко и зло, рыжий отозвался, солдат в ответ поднял винтовку, целясь ему в грудь. Слов мы не разбирали, но сцена была понятна и без слов. Остальные замерли, растерявшись. Глупые, ущербные существа. Рыжий молчал несколько секунд. Затем что-то произнес. Очень тихо, слова слились с дождем, но солдат растерялся и даже, будто бы, опустил оружие.

Вот тут-то рыжий резко вскинул руку – и прогремел выстрел. Солдат вздрогнул и пошатнулся, ухватился за ухо, кровь смешалась с дождевой водой. Рыжий еще что-то сказал, развернулся и направился в сторону лагеря.

Никто не выстрелил в спину. Даже бунтовщик выглядел пристыженным. И все сникли – тише воды, ниже травы. А ведь командир даже никого не убил. Просто припугнул, я так понимаю. Трусы.

Нет, не трусы вовсе. Чтобы с нами сцепиться нужно ого-го сколько смелости. Рыжий не только создал этот огонек, в темном лесу, где каждый вздох может стать последним, под бесконечным ливнем, под серым грозовым небом, в атмосфере ежесекундной смертельной опасности – он не только заставил их не испугаться. Он еще и каким-то непостижимым образом поддерживал в них отвагу. И сражались они под руководством рыжего командира смело и решительно – до тех пор, пока все же не проиграли. Проиграли – но я могу поспорить на что угодно: будь на их месте кто другой – они бы и суток не продержались. Эти же удерживали нас на расстоянии от города в течение десяти дней. Десять дней! Есть, на что дивиться.

Да, я ненавидел рыжего офицера, ненавидел и презирал, как презираю всех людишек – но я восхищался им. И ничего с этим не поделаешь.

А теперь я убегал от проклятого красного дыма, припадая на все четыре лапы и валясь на землю через два прыжка на третий. Подумать только, он едва не вскрыл мне глотку ножом! Да еще и пропорол легкое. Силен, каналья… Будто мало мне было пули этой полудохлой белобрысой шлюхи! Что-что, а не ожидал я от нее пули, да и куда мне было деваться в жалкой маленькой комнатке, заставленной кроватями?! Никакого простора для маневра, даже не увернешься – шлюха рассчитала верно. А все мелкая рыжая дрянь, предательница. Готова лизать руки людишкам и вилять хвостом, только бы ее по головке погладили. Мерзость.

Полковничек и купился. Никчемным стариканом его не обругаешь – а очень хочется. Но тут даже он сдал, увидал смазливую мордашку, и сдал. До чего они все отвратительны… еще Настоятель с его дымом… Зачем он меня прогнал?.. Спасал рыжего патрульного?.. Да, тот проиграл – куда ему, человеку, но проиграл все же честненько-благородненько, дурак. Далась ему эта самка. Все-таки, людишки – очень странные создания. Ничего помимо глубочайшего презрения они не заслуживают.

Рыжий командир не в счет. Теперь – не в счет.

Из него получится прекрасный боец. Он будет достойным вожаком, когда придет мой час. Да, я решил не убивать его. Закусить можно было самкой – хоть в ней воли к жизни, что водки в бутылке наутро – не было совсем. А вот рыжий командир слишком хорош, чтобы вот так вот, запросто, разбрасываться его жизнью.

…Если бы не красный дым. Чертов Настоятель! Что на него нашло?!..

Ладно, я должен навестить Лаэрри.

Нэйси

Мы глядели на экран, разинув рты и жадно ловили каждое слово. Все огромное помещение будто померкло, отступили тусклые металлические стены, растворились в мягкой темноте – мы видели только человека в бирюзовой униформе.

А он все продолжал говорить…

— …Советский Союз никогда не желал войны. Но существуют вещи, которые лучше не делать, во имя блага всего человечества. Мы были буквально опьянены новыми открытиями, новыми знаниями, но вместе с тем мы отдавали себе отчет в том, что когда-нибудь наши знания попадут не в те руки. Именно поэтому в случае малейшей угрозы мы уничтожим установку. Но если мы не успеем…

Если вы видите это послание – человечества больше нет. И сейчас, по прошествии веков, вы, мои далекие коллеги из будущего, слушайте меня очень внимательно.

Мы и так слушали очень внимательно. Я бы сказала, предельно внимательно. А толку?! Все равно мы ничегошеньки не понимали! Что за фигня здесь творится?!..

— …Я расскажу вам, как исполнить ваш долг перед Родиной и всем населением нашей планеты Земля.

ЭНИИМПВП имеет автономные генераторы энергии, которые, в случае отсутствия людей по каким-либо причинам, позволят поддерживать работоспособность и уберегут тем самым от катастрофы. И сейчас, когда вы, уважаемые коллеги, стоите на следующем витке континуума, поврежденную машину необходимо отключить. Мы будем стараться связаться с вами через пути Нави, чтобы помочь вам. Отключите машину. В подвалах находятся взрывные устройства. Следующим шагом – уничтожьте институт.

Простите нас.

Прощайте…

Экран вспыхнул ярче и погас насовсем.

Мы снова стояли посреди огромного и темного заброшенного помещения, за стенами которого гудели, шумели, перестукивали многочисленные системы, поддерживающие жизнь таинственной «машины».

— Нэйси, что мы будем делать? – тихий шепот Алисы дрожал и срывался. Да и мне, если честно, было не по себе.

— Как так – что. Отключим эту самую машину. Ты же слышала.

Я огрызалась только потому, что испугалась сама. Я не представляла, как у нас это все получится. Но – надо, так уж надо. Так говорил Дэннер. А Дэннер редко ошибается.

Двери неожиданно разъехались в стороны, медленно, со скрежетом. За ними была влажная холодная тьма, в которой рассеялся луч фонарика. Под ногами еле слышно плескалась вода, слоем гладкого ледяного хрусталя поблескивая над рельсовыми путями.

Наконец, эхо скрежещущих дверей смолкло, но темнота все не унималась – она переливалась, перешептывалась, будто тысячами невнятных голосов, утробно грохотала время от времени, словно где-то далеко бушевала гроза.

Это всего-навсего эхо огромного старого здания, только и всего, твердо сказала себе я, чтобы не трусить как какая-нибудь Алиса. А тварей здесь нет.

Я стиснула зубы и решительно шагнула за порог, представляя себя на месте Дэннера и немедленно по щиколотку утонув в ледяной воде. Но сапоги и так не успели еще после реки окончательно высохнуть.

— Вперед.

Лидия

Оборотень убежал – и тут же в палату ввалилась охрана. Едва не снесли окончательно многострадальную дверь, оружие наизготовку – все из себя. Солдаты, блин. Охраннички раненых и замученных. Где ж они раньше-то были, интересно.

К счастью, Эндра успела обратиться обратно, но датчики у ребят буквально захлебывались визгом, реагируя уже на нее. Дурдом какой-то.

Охранники замерли посередине палаты, растерянно оглядываясь.

— Ну, – наконец, осторожно уточнил один из них. – И где ваш оборотень?

Я вздохнула и уселась поудобнее.

— Убежал, – говорю, – пока вы ползучек считали.

Солдаты растерялись еще больше.

— А датчики?..

Молодежь… м-да.

— Догоняйте! – рявкнул Кондор. – Чего встали?!

Ребят как ветром сдуло. Дверь захлопнулась.

Зато зашевелился Витька.

— Надо… – забормотал он, – надо их найти… Иначе нам всем крышка…

— Кого найти? – уточнила я. Витька не ответил.

Все страньше и страньше, как сказал бы Дэннер, будь он здесь.

Но Дэннера здесь не было. Обрез ушел вместе с ним, Кондор был ранен. И некому нас защитить. Не этим же молоденьким обалдуям…

Мне сделалось страшно, и я непроизвольно обхватила себя за плечи, зачем-то оглядывая палату. Рыжую увезли в реанимацию. Сейчас они поймут, что она инфицированная – и тогда пощады не будет. И никакой Кондор ее не спасет. Ее убьют.

Я повернулась на бок, глотая дурацкие слезы. Каждый раз… каждый раз – одно и то же. Одно и то же… рана за раной, смерть за смертью, потеря за потерей… всегда так было и всегда так будет. Никогда нельзя ни к кому привязываться…

— Ты меня любишь?..

— Нет. Вопрос риторический?

— Нет. А почему? Почему ты никогда и никого не любишь?.. А Нэйси и Лесли?

— Мне они не нужны. Ни они, ни ты, и ни кто-либо другой… Ладно, чего тебя на философию потянуло?

— А они тебя любят…

— И что я должен делать? Выписать им за это премию в размере своего ежемесячного оклада? Вырастут – поумнеют.

— Ты врешь.

— Нет.

— И я тебе не нужна…

— Верно.

— И если меня убьют – ты даже не расстроишься.

— Какая сообразительность.

— Я тебя ненавижу…

— Тогда зачем целуешь?

— Мне холодно.

— Мне тоже. Вот тебе и ответы.

— Холодно?.. Ты только что себя выдал. Вся эта твоя бравада – ложь от первого и до последнего слова. Ты просто не признаешь этого.

— Заткнись и не лезь в душу, там все равно ничего интересного нет.

— Да ну.

— Ну да. Пустота, пыль, паутина и перекати-поле катается. Оно тебе нужно?

— Дэннер, зачем врешь?

— Никогда нельзя ни к кому привязываться, Лидия. Запомни: никогда.

Я тоже врала тебе, Дэннер. Наверное, я тебя все-таки люблю. Тебя настоящего. Ты не был настоящим ни со мной, ни с остальными. А с ней ты – настоящий. Береги ее. Я хочу, чтобы ты оставался настоящим. Чтобы все ими оставались. Такое вот наивное детское желание. Береги ее, больше жизни береги. Она – зеркало, отражающее душу. Если бы не она, мы так бы никогда и не узнали, что в тебе горит живой огонь, и что Джонни – не осколочная граната, которую лучше не дергать, а живой человек. Она – спасение для всех нас.

И может быть даже, она сумеет сделать меня не такой одинокой…

— Ты ревешь, что ли?

— Отвали, Кондор. Может человек пореветь спокойно в собственной кровати, м-м?

Я вздрогнула, когда рука полковника легла на плечо.

— Все будет хорошо, дочка. Они вернутся.

Тоже мне, утешение. Папочка выискался…

— Ты-то откуда знаешь?

— Чувствую.

— А рыжую убьют. Получается, мы зря старались?.. Да?..

— Нет.

— Так убьют ее, Кондор.

— Зря ничего не бывает. Посмотрим.

Волейнар

Дом Лаэрри ничуть не изменился за время моего отсутствия, вот только изменился я. То есть, проще говоря, дополз до него на полусогнутых, почти дохлый.

Она открыла дверь и стояла так, обхватив себя за плечи, и молча, выжидательно глядя на меня. Картина, которая повторяется каждый мой визит.

Она никогда не разговаривает. То есть, с тех пор, как произошла ее трагедия, Лаэрри молчит. Она кажется еще худее на фоне ярко освещенного дверного проема: хрупкая тоненькая фигура в потоке желтого электрического света, которого, в отличие от огня, не боятся волки. Прямая спина, худые руки, короткая косая волна густых темных волос, черное кружево палантина на острых плечах и широкая юбка. Она с этой юбкой напоминала балеринку из шкатулки, вот только у пластмассовой фигурки не может быть таких огромных, таких бездонных карих глаз, такого взгляда, такого отражения чувств, которые, кажется, людишкам испытывать не дано по причине их мелкости и поверхностности. Эти глаза пугали даже меня, да и вся Лаэрри меня пугала – скульптурная неподвижность и бездонный взгляд сумасшедшей.

— Мне нужна помощь, – прохрипел я. – Я принес добычу.

В зубах у меня билась лесная химерка. Маленькая, совсем детеныш. Химерку я выловил из болотца близ города. В городских каналах теперь никто жить не может из-за бирюзовой дряни. Да, мир меняется…

Лаэрри развернулась и молча удалилась в дом, кивнув мне: проходи. Я вошел, пятная кровью ковер.

— Обходи стороной желтые огни, – предостерег я ее. Спустился в подвал. Сил не было, чтобы открыть этот чертов бункер, но Лаэрри не поможет мне, пока я не сделаю дело. Услуга за услугу – закон стаи.

С трудом отвернув вентиль, я обернулся и рысью пробежал длинный и широкий темный коридор с металлическими сводчатыми стенами. Здесь было жутковато и холодно. По окончании коридора меня ждала вторая дверь – еще крепче, чем первая. Открыть ее оказалось не в пример сложнее. Химерка жалобно пищала и отчаянно вырывалась, так, что я с трудом ее удерживал. Чувствует, дура, что ей конец. Я чуть сильнее сжал мелкую шваль зубами, но писк только усилился. Я отчетливо слышал в воплях слово «мамочка». Ну-ну. Жаль, что убить ее сейчас нельзя, она мне мешает открыть дверь. А дохлая – валялась бы себе спокойненько. Я стиснул зубы. Услуга за услугу.

Дверь приоткрылась со скрежетом, будто ее неделю не смазывали. Я ощутил сырость в воздухе, которую не перебивал острый характерный запах.

Она сидела, непривычно забившись в угол и обхватив руками коленки. Если ее сестра была худой, то эта – просто мешок с костями. Тонкая белая кожа, обтягивая высохшие дистрофичные мышцы, напоминала хрупкий сухой пергамент. Я выпустил обреченно притихшую, наконец, химерку, лапой подтолкнул ей и с некоторым усилием обернулся снова.

— Ешь.

Но она помотала головой. Длинные соломенные волосы только что не шелестели при этом по острым плечам, как сухая трава. Девица, опустив свои огромные глазищи, поглядела на химерку, подняла взгляд на меня и снова мотнула башкой, решительно сжав сухие тонкие губы.

Стерва костлявая, еще морду воротит! Да я эту маленькую дрянь полчаса по болотам выслеживал, тащил сюда, сам едва лапы не протянул – а ей деликатесов подавай! Мне тут же захотелось прикончить жалкую белобрысую замарашку – но извольте, нельзя! Пока я кормлю этого бледного кровососа – Лаэрри помогает и мне. Терпи уж ее капризы.

Белобрысая забилась еще глубже в угол, зазвенев цепями. Мне показалось, что ее запястья и лодыжки переломятся пополам от тяжести кандалов, но они как-то держались. Хотя, перетереться они точно должны, уже давно – кандалы-то серебряные. Чистое серебро – та еще пытка. Раны бы кровоточили, но у вампиров кровь не течет, поэтому у нее просто до костей стирались ткани. Больно, должно быть, но она терпит. Привыкла, наверное.

— Ешь! – с нажимом повторил я.

Дура стиснула клыки, плотнее сжав костлявые пальцы.

— Я не буду.

До чего же противный писк. Хуже только химерка, но химерка, благо, уже заткнулась. Прижалась к полу, пригнув все девять головок, и думает, что ее не видно. Дрожит как голодная вяженка.

— Хочешь превратиться в упыря?

Вампирша промолчала, уткнув нос в колени.

— Не буду! – пискнула она.

— Дура.

— Не буду больше убивать!

— Я ж говорю, дура.

…Или серебро проклятущее.

— Не хочу!

— Слушай. – Я уселся на пол. – Ну, что тебе в голову-то ударило? Если ты ее не съешь, я сдохну от ран. Твоя сестра не будет меня лечить.

— Мне-то что, – буркнула она, не поднимая головы.

— Что?! – аж задохнулся я. – Да я ж тебя кормлю, дура!

— Только потому, чтобы моя сестра тебе помогала. Ты сам сказал.

Я зарычал. Химерка, воспользовавшись моментом, ускользнула в щель под дверью – только ее и видели. Теперь точно все пропало.

Я готов был загрызть жалкую вампиршу – но тут произошло немыслимое.

Пол задрожал, раздался оглушительный скрежет из коридора, затем глухой, тяжелый стук, после которого скрежет усилился. Вампирша что-то запищала, но я, не обращая на нее внимания, вылетел за дверь – настолько быстро, насколько позволяли раны. Она сама хотела подохнуть – так пусть и подыхает себе, так лучше, чем от голода.

Моим глазам открылась странная картина: одна из секций противоположной камере стены медленно отъезжала в сторону. Из щели рвался рыжий огненный свет, и в его ореоле, между мной и стеной металась перепуганная насмерть химерка.

Да ну их, мне подыхать неохота.

Не дожидаясь, пока проход окончательно откроется, я рванул назад по коридору.

Аретейни

Я торопливо шагала за Дэннером, не разбирая дороги, и свалилась бы, не тащи он меня за руку, а в нем будто бы маленький такой вечный двигатель завелся. Дыхание сбивалось, но это было неважно. В голове тревожным огоньком билась, вспыхивала, орала единственная мысль – не верю.

Не верю, не верю, не верю!!..

Быть того не может!

И все из-за меня! Снова из-за меня!

Меня охватило мучительное, непреодолимое желание упасть на землю, орать во всю глотку и биться в конвульсиях – одним словом, истерить самым вульгарным, отвратительным и пошлым образом. Правда, я сдерживалась из последних сил, но не очень-то получалось. Тогда я на ходу сунула руку в рот и что есть сил, сжала челюсти, закусывая собственный палец, приглушая рвущийся из груди стон. Тут Дэннер остановился и обернулся.

— Ты чего? – тревожно осведомился он. А мне безумно хотелось броситься в ноги и просить прощения, но душившее меня чувство вины даже этого не позволяло. А Селиванов встряхнул меня за плечи, выдергивая мою руку из моих же зубов. Сильный, блин. – Очнись! В чем дело? Тебя ранили, что ли? Да не молчи ты!

Я отрицательно мотнула головой, не осмеливаясь поднять взгляд. Черт, лучше бы меня уж вообще не было, что ли...

А может, оборотнем быть не так уж плохо?..

Ага. Рассказывай себе сказки, это твое единственное утешение.

— Дэннер…

— Я сам знаю, что я Дэннер. Что с тобой? Ну?

— Дэннер, это… – Тут я ощутила, что ноги меня больше не держат, и плюхнулась-таки на колени. Дэннер кинулся меня поднимать, но я уперлась. – Прости!!

Селиванов окончательно растерялся, похоже. Он даже перестал меня тащить и сам опустился на растресканный асфальт, правда, только на одно колено. От его куртки пахло пылью, лошадью, машинным маслом, дождем и чем там обрабатывают кожаные куртки. Я ощутила, как его руки сжали мои плечи. Голос прозвучал едва различимо.

— Нет. Это я должен просить у тебя прощения.

— Дэннер, нет…

— Да. Из-за моего эгоизма ты едва не распрощалась с жизнью. Я должен был сразу тебе все объяснить. Не успел…

Больше всего на свете хотелось уткнуться ему в плечо и разреветься, но я стиснула зубы и заставила себя смотреть ему в глаза. Взгляд у него ничуть не изменился. По-прежнему спокойный и теплый, будто бы это не ему предстоит застрелиться, чтобы не сделаться нечистью. Неужели я была такой дурой?! Как я могла не замечать этого огня в зеленых глазах, этого безграничного тепла в голосе – а ведь он все это время оберегал и защищал меня, рисковал жизнью. Всеми силами защищал. В конце концов, это он вытащил меня из леса, это он освободил меня от гаджета охотников, это он на руках вынес меня из штаба, стискивал зубы, выдерживая пытки – только чтобы палачи не принялись допрашивать нас с Лесли и Нэйси… И это он целовал меня, отчего-то именовал Ласточкой, признавался в любви. Он поверил мне, и у меня искал тепла, которого ему, наверное, так не доставало всю жизнь – чтобы в ответ получить грубость и оскорбления.

А взгляд так и не изменился.

Убить меня мало!..

Вот так вот всегда и происходит. Как просто ранить человека. Не заметить, не оценить, пройти мимо, и даже не знать, что только что стал убийцей. Как же легко мы не замечаем тех, кто нас действительно любит, чаще всего гоняясь за миражами и глупыми домыслами. Истина всегда незаметна, хоть и лежит на поверхности. Человек слишком увлечен своими миражами для того, чтобы увидеть ее.

Я, не выдержав, приподнялась на коленях, подалась вперед, притянула его к себе и прижала к груди. Дэннер вздрогнул от неожиданности, но сопротивляться не стал. Его рука скользнула по моему плечу, отвечая на объятие – сквозная рана от зубов оборотня затянулась. На ее месте светлел очередной шрам. Трансформация началась. И я всему виной.

Горло перехватило, и я прошептала сквозь душившие слезы:

— Прости меня… прости…

— Я тебя не понимаю. – К моему величайшему удивлению, на этой трагичной ноте Дэннер отстранился и поймал мой взгляд. В глазах у него читалось самое искреннее недоумение. – Что с тобой происходит? Ладно, я понимаю, не поняли друг друга, поругались, – тут я виноват, не спорю, mea culpa! – но сейчас-то что?! И вообще, сейчас не самое время сидеть на дороге. Там нашим помощь нужна.

Мне сделалось немного лучше.

— Вот за это я тебя и люблю. – Я легко встала. Слезы высохли. Дэннер поднялся следом и обернулся.

— Ну-ка, еще раз скажи, – выдал он совершенно будничным тоном, методично отряхивая штаны.

— Что?.. – растерялась я.

— Повтори свою последнюю реплику, – любезно разъяснил Дэннер, невозмутимо поправляя портупею.

— Я люблю тебя…

Селиванов смерил меня очень внимательным взглядом и все так же невозмутимо пообещал:

— Я запомню.

Вот, сволочь!

Дэннер

Откровенно говоря, я не понимал, как мы это все осуществим. Соваться ночью в лес – самое настоящее безумие, есть более гуманные методы суицида. Застрелиться, к примеру. Я невесело усмехнулся – застрелиться мне еще предстояло. Если выживу. Вот такой вот каламбур.

Я остановился посреди дороги, не выпуская Ласточкиной руки. Не хотелось. Теперь, когда она со мной, а жить мне осталось не так уж и долго, я особенно остро ощущал потребность не отпускать ее от себя ни на шаг.

И что теперь делать – убейте, а не скажу. Не знаю.

Скорее всего, Обрез застрял на самой опушке – в лес ему сейчас не пройти. А как туда попали Нэйси и Алиса? У них что, какие-то свои методы?.. Здоровые мужики умирают на раз – а они прошли. Чудеса, да и только.

Может, через мост пройти?.. Обойти с севера, через промзону, а дальше… Тьфу, ты. Промзона, ага. Включи, наконец, мозги, Селиванов.

А время-то идет. Время – это тебе не лошадь, его не остановить.

— Не знаю, – наконец, признал я. – Похоже, шансов у нас нет.

Ласточка призадумалась. Она сосредоточенно сопела и грызла ногти, да чем ей это поможет. Я-то здесь всю жизнь живу, каждую трещину в асфальте знаю – да и то не сообразил.

— Я могу защитить нас на какое-то время… – неуверенно сказала Аретейни. – Отвести глаза…

Я усмехнулся.

— Ты тем же занималась, когда мы впервые встретились?

Она вздохнула.

— Не поможет. Во-первых, не у всех есть глаза, чтобы их отводить.

— Я могу скрыть ауру…

— Надолго?

— Нет, – сникла она.

— То-то и оно. Да к тому же, от нас все равно разит за версту вкусненькой человечинкой. Думай, Ласточка, думай.

— Не знаю.

— Вот именно.

— Должен же быть способ.

— Дай-ка подумать… – издевательски произнес я. Ну, извините! – У тебя нет, случайно, самолета?

— Дэннер!

— Какая жалость. Может, в кармане завалялся? Ты погляди внимательно.

— Если мы будем стоять тут и хамить друг другу, Обрезу это уж точно не поможет, – припечатала Аретейни. Логично, туман меня побери. Я же говорил, нужен отряд. Хотя… много бы нам он дал, отряд этот.

Ладно. Кто не рискует – тот не алкоголик.

Я вздохнул и продолжил путь, Ласточка поспешила следом.

— Ты что удумал? – уточнила она. Я пожал плечами.

— Ничего. Но, как ты успела крайне своевременно заметить, стоять посреди дороги и пялиться на тучки нам сейчас нерентабельно. По пути чего-нибудь решим.

— Я подумаю, – серьезно пообещала Аретейни. Sancta simplicitas.

Нэйси

Шли мы довольно долго, если учесть, что ноги успели онеметь от холода, а свет фонарика изрядно потускнел, предупреждая нас о разрядке аккумулятора. Собственно, только по этому фонарику мы и могли судить о количестве прошедшего времени – часов у нас не было с собой. Вода расходилась волнами, а дыхание замерзало облачками пара, причудливо искажающимися в синеватом свете фонаря. Стены раздались далеко в стороны, и мы не могли представить размеров помещения, правда, гулкое эхо от плеска воды разносилось очень далеко.

Мы, наверное, слишком устали для того, чтобы не только разговаривать, а вообще, о чем-либо думать, и поэтому просто шли вперед. Просто вперед.

И когда впереди забрезжила неровная клякса тусклого желтого света, мы даже не испугались. Какой там бояться – тут бы сделать следующий шаг – уже подвиг. Дэннер бы не испугался. И я не испугаюсь. Не испугаюсь...

— Нэйси!..

Хриплый шепот Алисы вырвал меня из монотонности движения – шаг-шаг-еще-шаг. И еще один шажок. Вперед...

Да я и сама вижу.

— Поглядим, что там такое.

Алиса кивнула.

— Поглядим.

Шагов через двадцать клякса смутно оформилась в светящийся человеческий силуэт. Но мы не остановились, а продолжали идти вперед. А потом силуэт шевельнулся, сделалось видно черты лица. Перед нами стоял Джонни Обрез.

— Вы знаете, как отключить установку? – спросил он, щуря желтые глаза и затягиваясь желтой сигаретой.

Мы с Алисой дружно замотали головами.

— Я вам покажу, – пообещал Джонни, выпуская вместе со словами желтый дым.

— Благодарю, – брякнула Алиса. Я хотела дернуть ее за руку, но не было сил. А Веррет исчез. Просто растаял в сыром холодном воздухе. Алиса спросила:

— Как он нам покажет, если его нет?

— Не знаю. Ты веришь, что он – это он?

— Нет.

— Кто тогда?

Алиса прищурилась.

— Он не наш, – наконец, тихо произнесла она. – Не из Города.

— Из тумана?

— Нет. Он издалека. Очень издалека.

— Я говорю, из тумана.

Алиса мотнула головой. Волосы у нее отсырели и покрылись легким серебристым налетом инея.

— Нет. Туман – он здесь. Вокруг нас. А он – он дальше.

— Это как так?

— Не знаю.

Я вздохнула.

— Где – дальше?

— Его здесь нет.

— Ясен лес. Ты его видишь? Вот и я не вижу.

— Его и не было.

— А кто же он? Галлюцинация?

— Нет.

Черт их всех разберет...

Ну и ладно.

— Идем дальше.

— Идем.

Мы шли еще некоторое время, и все так же было темно, и никаких желтых призраков не появлялось. Зато вскоре начали встречаться огоньки – с каждым пройденным десятком метров все чаще и чаще.

Я обогнула огонек, но он почему-то не отстал. Я обернулась. Рядом шла Аретейни.

— Вам туда, – протянула она желтую руку в темноту. И исчезла.

Впереди заскрежетало, задвигалось, по воде побежали волны. Вскоре в глаза ударил яркий свет. Не желтый, а обычный, электрический. Мы с Алисой не сговариваясь кинулись вперед, в открывшийся проход, выбрались из воды и, по инерции пробежав еще несколько шагов, резко остановились.

Да, это была она.

Установка.

Я поняла, что ноги меня не держат, и опустилась на каменный пол.

Аретейни

Лес встал перед нами мрачной, угрожающе шелестящей стеной.

Дэннер молча разглядывал шипастые деревья. Я ждала, когда он, наконец, соизволит перестать строить из себя пограничный столб и начнет действовать. Было тихо, и мысль, что совсем недалеко от нас кто-то отчаянно сражается за свою жизнь, казалась странной и ирреально-пугающей.

— Тебя ничто не настораживает? – неожиданно прозвучал тихий голос Дэннера – я, наверное, успела привыкнуть к его молчанию, и потому невольно вздрогнула.

— Что? – Я и сама знала ответ. Но отчего-то не рискнула произносить его вслух. Дэннер усмехнулся, поправил кобуру на поясе.

— Тихо. Слишком тихо.

Я непроизвольно ухватила его за руку, и он сжал мои пальцы. Этот нехитрый жест придал уверенности – такая теплая надежность человека: все будет хорошо. Я рядом. Жест, единый для всех языков, национальностей и стран. И сделалось значительно легче.

— Почему так?

Зеленые глаза сузились, внимательно изучая деревья.

— Я не знаю. Надо идти.

— Надо, – согласилась я, делая шаг вперед, но Дэннер удержал меня за руку.

— Нет. Ты беги в участок, предупреди наших. А я найду Обреза. Приведешь помощь.

— Опять геройство?! – взъярилась я, разворачиваясь к нему лицом. – Может, хватит?! Будет с тебя, нагеройствовался на всю оставшуюся жизнь!

Дэннер чуть улыбнулся.

— Звучит как хорошая шутка.

Я осеклась. И правда, лучше и не могла сказать в свете сложившейся ситуации. Нечисть на месте пристреливают?.. Как бы ни так. Оборотень там, или не оборотень – я не позволю ему покончить с собой.

Не позволю.

— Возвращайся, – спокойно продолжил Дэннер. – Я для них свой, я не еда. Меня не тронут. То есть, тронут, разумеется, но шансов у меня больше. А ты живая не в пример полезнее, чем убитая.

Я стиснула зубы. И ведь прав, сволочь. Прав!

Где-то в груди поднялась волна отчаянного, яростного упрямства – ну уж нет! Не отпущу! Только не одного в лес, на ночь глядя! любой ценой!

Дэннер даже отшатнулся – настолько, видимо, шибанула моя аура – но тут же ухватил меня за обе руки.

— Аретейни...

— Заткнись! – взвизгнула я, стискивая его пальцы. – Никуда ты один не пойдешь, слышишь! Не пойдешь! – Последнее я орала не надеясь, разумеется, его убедить, скорее, просто от отчаяния, потому что знала: пойдет. Пойдет, и еще как. – И даже думать не смей, понял?! Я не...

— Ласточка!.. Ласточка, послушай меня! Послушай... Это единственный шанс. Пойдем вместе – погибнем оба. Ласточка... я ведь не просто тварь. Я тварь с оружием. Мне практически ничего не грозит. Но защищая тебя, я рискую сам...

Не выдержав, я шагнула вперед и прижалась к нему, изо всех сил вцепившись в воротник форменной косоворотки. Я все это понимала. Разумеется, понимала... Но разве можно вот так вот отпустить его в хищно шелестящую тьму, к опасным монстрам? Можно – развернуться и уйти, зная, что ему грозит смертельная опасность?..

Я не смогу.

Наверное, я слишком слабая просто. Характера у меня нет, вот что...

Дэннер обнял меня – и вдруг принялся целовать мои руки, – сами собой расцепились судорожно сжатые пальцы, – гладить по волосам. Всегда сильный, полный спокойной уверенности, голос его вдруг зазвучал совсем тихо и как-то потерянно.

— Не надо... Ласточка, не стоит... я вернусь, правда, вернусь... я обещаю... не нужно... ты не переживай за меня, я же патрульный, я справлюсь... в конце концов, это моя работа... ты же у меня сильная, Ласточка, зачем ты так?..

У меня.

«У меня»... Вот так вот. А я еще сомневалась... дура!

— Дэннер... – Слезы предательски подступили к горлу, но я изо всех сил стиснула зубы, так, что заныло в висках. Извечная женская пытка, устоявшаяся в веках – отпускать любимого на верную смерть и при этом еще и улыбаться, когда сердце выжигает каленым железом самое мучительное в мире чувство – страх за родного человека. И ждать. Ждать... Шагов на пороге, письма, похоронки. Только ждать, самой превращаться в чистое ожидание, нервы – туго натянутые струны, вот-вот лопнут, и знаешь, что когда-нибудь придет – не смирение, нет – спокойствие. И остается только одно – верить. Смотреть на фотографию, прижимать к сердцу, сдерживая слезы, вопреки всему улыбаться – и верить. Так было всегда, и так будет, пока существует человечество. А ведь оно существует. До сих пор существует. Может, только эта женская вера его и спасает?.. Ведь каждая женщина немного ведьма.

Нет, я этого просто не выдержу. Сейчас или никогда.

Отчаянное движение, боль в висках, соленые слезы, быстрое прикосновение к губам – теплое дыхание... Все.

Я развернулась и как можно быстрее, чтобы не успеть ни оглянуться, ни вернуться, не разбирая дороги, помчалась в участок.

Дэннер

Сколько раненых в битве крутой,

Сколько их в тесноте медсанбатов

Отнимали у смерти слепой

Люди в белых халатах.

Люди в белых халатах

Отнимали у смерти слепой...

Голос мой слегка прерывался, но это скорее не от волнения, а от нежелания пропустить возможную опасность. Пока что, никто на меня не нападал, но я ведь знаю что наш лес – далеко не самое подходящее место для прогулок. Твари попрятались по кустам – чуяли, сволочи, оборотня. И сидели тихо.

Как-то непривычно это было – сознавать себя самой хищной тварью на свете. Я то и дело непроизвольно оглядывал свои руки, которые, разумеется, ничуть не изменились, прислушивался к собственным ощущениям. Нет, еще не превращаюсь. То есть, превращаюсь, но жажда крови пока что не пробудилась, и это было хорошо. Вот, верну домой Нэйси с Алисой – тогда пусть пробуждается сколько ей угодно. Надо же мне, в конце концов, прикончить Волейнара, или как его там...

Так я и шел по лесу, периодически отстреливаясь от самых отчаянных и мурлыкая песенки. Пристрелил нескольких упырей, пару раз едва не угодил в ловушки и, наконец, вышел к реке.

Здесь деревья подступали к самой воде, полоща длинные черные ветви в бирюзовых волнах. Вода лениво накатывала на берег, тут же отступая обратно, чтобы затем вернуться вновь. Этот вечный танец можно было наблюдать долго, но времени любоваться на красоты постъядерной Природы у меня не было. Завод возвышался впереди, за излучиной реки, темной громадой поднимаясь из леса. Можно было пройти вдоль берега, можно – под сенью деревьев: я знал, что сейчас я в относительной безопасности. Что ж, у оборотней есть свои преимущества, и этого я не мог не признать.

Под сапогами зачавкала раскисшая почва, покрытая бирюзовыми лужицами. Я присел на корточки, черпнул ладонью воды и пригляделся внимательно.

Они были маленькие, очень маленькие. И шустрые. Они носились, словно заведенные, туда-сюда в непрерывном и беспорядочном движении, периодически выпуская в воду бирюзовые облачка. Интересно как... Вода стекала сквозь пальцы и капала на мокрую землю, а маленькие существа оставались на ладони. Мне вдруг сделалось жалко их, и тогда я хорошенько прополоскал руку в луже, но это было бессмысленно – их было слишком много. Откуда они появились? Я не знал. Только понял, что появились они совсем недавно. Может быть, именно им я обязан жизнью – тогда, когда спасал Алису. И Алиса, точно так же как и я, у них в долгу. С тех пор как они появились, в реке больше нет тварей, и вода не растворяет человеческую плоть, словно бумагу. Какие еще тут могут быть версии?

Может быть, права Аретейни. Да скорее всего, именно так и есть. Она права. Мы – дети мертвого мира, убитого нашими предками. Мы – болезнь планеты, паразиты в ее совершенной, гармоничной системе. Мы – как вирус в крови, разрушающий здоровый организм.

Откуда же мы взялись?.. Почему мы так сильно отличаемся от тварей и живших когда-то давно на этой планете животных? Мы похожи на ошибку Природы, мы ущербны по сути своей. У нас нет шерсти для того, чтобы защищаться от непогоды. Нет и хитиновой брони, охранявшей бы хрупкую плоть от механических повреждений. Мы не имеем ни ночного зрения, ни ушей-локаторов чтобы охотиться, не имеем когтей и клыков чтобы обороняться и добывать себе пищу, наконец, нет у нас и хвостов для поддержания равновесия.

Впрочем, у нас ведь есть разум. Но не он ли привел нас к собственной гибели много лет назад? Логично ли называть разумом то, что разрушает?..

И мы вынуждены шить себе одежду, готовить еду, чтобы не заболеть чем-нибудь, строить города и делать оружие. Может быть, это не твари – а именно мы и есть настоящие мутанты?..

Я читал что люди – это самая молодая форма жизни на планете, они появились много позже всех остальных животных, и версий их появлению очень много. В одной книге говорилось, что мы эволюционировали из отдельного подвида южных зверюшек, в другой – что нас создали боги, в третьей – что мы явились с другой планеты... Не знаю уж, чему верить. Но ясно вижу: мы чужие здесь. Мы только все портим...

Я старательно обошел крупный желтый огонек – и вдруг в который раз услышал за спиной едва заметный быстрый шорох. Интересно, кто это за мной идет от самого города. Был бы это враг – давно бы напал, для этого у него было много оказий. Следовательно – вовсе и не враг даже, а друг. Зачем идет?.. Может, охраняет?..

Ладно, пусть себе идет. У него свое дело, у меня – свое. Захочет – покажется.

...Я, наверное, не заметил, как свернул с дороги. Может быть, случайно, может – по наитию, но, так или иначе, река оказалась далеко слева – пришлось обходить болотце с химерками – а чаща сгустилась, и, заметив, наконец, что иду не туда, я остановился.

Сделалось совсем тихо, даже мой таинственный провожатый замер, а может, отстал. Завод урчал далекими грозовыми раскатами, деревья нависли сверху, простирая, точно из любопытства, извивающиеся черные ветви, кое-где покрытые густой паутиной разнообразных ядовитых расцветок. Заморосил дождь, оседая на паутине свинцовыми бусинами переливчато-серых капелек. Под ногами лежала мертвая мокрица – небольшая, метра два в длину. По грязному хитину деловито сновали насекомые поменьше – еще бы, это ж настоящий пир.

— Да не суетитесь, ребята, на всех хватит, – сказал я, сапогом раскидывая в стороны сцепившихся в отчаянной битве муравьев. Муравьи с шипением раскатились и принялись за трапезу, будто поняли мои слова. Ну и воняет же эта мокрица!..

Я обошел труп кругом, стараясь отыскать направление, прошел немного вперед. Дождь припустил сильнее, грозя превратиться в настоящий ливень – и вдруг сквозь его пелену мелькнул огонек. Впереди, за деревьями. Ловушка, наверное, решил я, отводя от лица нахально чавкающую ветку. Ветка, изогнувшись, обиженно хлестнула меня по руке и послушно вытянулась кверху, сделав вид, что ее тут не было. Даже деревья не рисковали связываться с оборотнем.

Я остановился на краю небольшого овражка, на дне которого притаилось колесо, при виде меня с утробным бульканьем и пронзительным визгом припустившее наутек. Бедняга. Я отчетливо видел багрово-красные хищные ленты, буквально на глазах вырастающие, словно плесень на моей ауре. Я бы тоже испугался. Отвратительно.

Из-под сапог метнулся волглый морок, в разные стороны прыснули тараканы. Впрочем, захоти я их догнать, особенно не пришлось бы стараться – уж очень яркая у них окраска. Один таракан сорвался в овраг и покатился кубарем, с треском ломая ветки, затем грузно шлепнулся на дно, беспомощно молотя лапами в воздухе. Я спрыгнул следом, приземлился в ручей, взметнув красные брызги – как кровь. Таракана было жалко, но переворачивать его я не стал. Сам перевернется. Тем более, при виде меня бедолага замер, оперативно поджав все шесть лапок и старательно прикинулся дохлым.

Тьфу ты. Я вылез из оврага по ту сторону, отряхнул руки, огляделся.

Ну, точно. Ловушка.

Впереди, в паре десятков шагов всего, стоял домик. Маленький, одноэтажный, деревянный. В нем светилось единственное окошко. Словно в сказке.

Я бы развернулся и ушел оттуда, но тут случилось непредвиденное.

Раздался треск, грохот, звон, и сразу же, следом:

— Твою мать!! Отвали, сука! Убью, паскуда!! А-а, мразь!!

— Обрез!.. – в полнейшем недоумении выдохнул я, опрометью кидаясь к двери.

Аретейни

Дыхание сбивалось, в боку нещадно кололо – я вам, кажется, уже говорила, что я кто угодно, только не спортсмен?.. Ну да это и неважно. Я бегом неслась по темным городским улицам и жалела, что дома не участвовала в физкультпарадах. Наконец, споткнулась и полетела на землю, в кровь ободрав ладони об асфальт и разорвав джинсы на коленях. Закашлялась – и только тут поняла, что сырой воздух заволок горький черный дым.

Я вскочила. Пожар?.. Где?..

Левая нога тут же взорвалась болью, и я невольно ухватилась за подвернувшийся под руку фонарный столб. Фонарь не горел, однако ночная темень вокруг неровно вспыхивала рыжими огнями пожара. Я огляделась – горели несколько домов. Да что там горели! Они полыхали как спички. Откуда-то доносились крики, выстрелы, звон холодного оружия.

Что творится в Городе, я не знала, да и не было времени выяснять. Мыслей, казалось, не осталось вовсе, так я устала – только мелькало тревожным огоньком: участок. Участок, участок, участок – вот моя цель. Вначале доберемся – а там поглядим.

Я свернула вправо, прочь от пожара, каблуки стучали по гулкому асфальту проспекта, нога болела, досадливо ныли ободранные руки. Скорее...

Вот и полянка, знакомая дорога, большое красивое здание патрульного участка.

Дом горел. Упругая волна жара ударила в грудь, раскаляя одежду, оплавила растрепавшиеся волосы, не позволяя бежать дальше. Жаркие языки вырывались из окон, жадно лизали стены, чадили прогорающей краской, дым жег глаза. Да что случилось?!

Пока я лихорадочно соображала, что делать дальше, шум со стороны улицы быстро нарастал, и вскоре я уже различала быстрый топот множества ног, голоса, на которые он начал распадаться. Из-за угла здания участка прямо на меня неслась толпа.

Мне показалось, что я или сплю или схожу с ума – в толпе были не только люди. Я отчетливо видела маленьких кирси и длинных гомвелей из подземного города – они возвышались, будто деревья из поросли кустарника – и вся эта свора стремительно неслась мне навстречу, стреляя и размахивая кто факелами, кто оружием, но бежать больше не было сил. Меня охватило какое-то странное оцепенение – я знала, что нужно развернуться и бежать, что толпа просто-напросто сметет меня и растопчет, знала, но отчего-то не могла пошевелиться.

И вдруг чья-то рука обвила за пояс, дернула, заставив нырнуть за угол сарайчика, возле которого я остановилась, под прикрытие карниза над его дверью. А в следующее мгновение я уже сидела на мокрых ступенях за невысоким парапетом лестницы, и толпа неслась мимо, не замечая ни меня, ни моего нежданного спасителя. Негромкий голос отчетливо произнес на ухо:

— Тише. Не двигайся.

Я послушно замерла, наблюдая, как чья-то рука с воплем швырнула гранату в окно второго этажа. Спустя секунду рвануло. Я пригнулась, прикрывая руками голову, брызнули стекла, бетонная пыль, кирпичная крошка, впиваясь мелкой картечью. Толпа торжествующе взревела и понеслась дальше, похожая на жуткое огромное многорукое насекомое. Я обернулась.

Слева, крепко держа меня за плечо, сидел человек. Худощавый и статный, одетый в простую льняную рубаху с нашитыми красной нитью оберегами; густые седые волосы рассыпались по плечам, посверкивая вплетенными в них бусинами – он замер, внимательно глядя на удаляющуюся толпу, и больше всего ему подходило определение «старец». Именно – старец – столько спокойного достоинства было во всей его фигуре.

— Обожди, дочка.

Я вытерла нос рукавом, с удивлением разглядывая старца. Он повернулся ко мне – серые глаза, казалось, смотрели в самую душу. Взгляд был проницательный и цепкий, но не страшный. Напротив, он вызывал необъяснимое доверие.

— Зови меня Горислав, – ответил он на невысказанный вопрос и осторожно приподнялся, глядя на опустевшую дорогу. В горящем здании что-то треснуло – наверное, прогорали перекрытия.

— А я...

— Аретейни. Знаю.

— Откуда? – удивилась я. Глаза слезились от дыма, и лицо Горислава двоилось и расплывалось. Ему, казалось, ни дым, ни огонь были нипочем.

Вдруг ударило окованными сапогами по ступеням – над нами стоял человек в маске.

— Вот вы где! – взревел новоприбывший, замахиваясь внушительных размеров топором – брызнула черная в неверном пляшущем свете огня кровь. Чья же?.. – Так, кто у нас тут?.. Ага. – Я не видела, но по голосу поняла, что губы растянулись в хищной улыбке под маской. – Отойди-ка, дедуля!

— Пусти! – взъярилась я, отчаянно вырываясь, когда обладатель топора выволок меня наружу, больно выворачивая руку.

— Ай, да ну-у?.. – сладенько протянул ночной рубака, отбросив окровавленный топор и грубо засовывая освободившуюся руку мне в джинсы.

Треснула старенькая ткань. Я рванулась – получила в зубы, брызнула кровь – на сей раз моя, в участке с грохотом обрушилось перекрытие, брызнуло с жалобным звоном стекло, взревело жарким гулом пламя, Горислав неожиданно вскочил, вскинул руки по обе стороны головы моего противника – и тот вдруг закатил глаза и рухнул навзничь.

Я отскочила на шаг назад, меня трясло от злости и от удара, передние зубы шатались – я невольно прижала ладонь ко рту, ухватившись за больное место. Горислав переступил тело и шагнул ко мне, ухватил мою руку, с силой дернул, открывая лицо.

— Потерпи, – сказал он. От жилистой старческой руки исходило упругое мягкое тепло. Горислав провел пальцами по моему лицу, будто гладил, губы шептали что-то непонятное. А боль вдруг погасла. Исчезла, будто ее и не было вовсе. – Легче?

Я ошалело кивнула, осторожно вытирая кровь. Зубы больше не шатались.

— Идем. – Старец потянул меня за руку, и мы побежали туда, откуда явилась толпа. Я отметила, что нога тоже больше не болит.

— Что здесь происходит? – на бегу выдохнула я, следом за нежданным попутчиком заворачивая за угол заборчика, за которым узнала дом Нэйси и Лесли. – Кто вы такой?

— Я – Настоятель, – коротко ответил Горислав. Бежал он с нестарческой скоростью, и я с трудом за ним поспевала. – Они пришли из-под земли.

— Из подземного города?! – Глаза мои распахнулись, невзирая на дым. – Как... как они нашли дорогу?!

Горислав, не снижая скорости, проницательно покосился на меня.

— Может, они шли по вашим следам?

В груди будто бы обожгло холодом. Мамочки... Это ведь мы привели их сюда.

Правильно. Все сходится. Выследили...

— А как же... мы им ничем не помешаем? Они же весь город разнесут!

— Чем мы можем им помешать?.. – Горислав неожиданно остановился. Огляделся. Вокруг было темно, и только через улицу из распахнутой настежь двери лился яркий свет. Не огненный, а обычный, электрический. И никого вокруг не было.

— Можем! – вскинулась я. – Я видела, что ты умеешь. И я кое-что могу...

— Куда – против вооруженной толпы! – Горислав встряхнул меня за плечо. – Осади. Я могу усмирить одного подонка – но не сотни разъяренных подонков одновременно, – продолжал он спокойнее. Я притихла.

— Он мертв?

— Нет. Он скоро очнется. Я не убиваю живое.

Я обессиленно сползла по стене дома, у которого мы стояли.

— А тварей?

— Те, кого вы называете тварями, тоже часть Природы. Искалеченная, изуродованная – но часть. – Горислав опустился рядом. – Отдохни, дочка. Ты устала.

— Некогда отдыхать... – Я возражала – и знала, что в ближайшее время не поднимусь. Просто-напросто не смогу. В висках стучало отбойным молотком, в глазах темнело. Больно резало загнанное сердце. Как бы приступ не схватить... – А если... если они нападают – тогда что?

— Существуют другие методы. Ты видела.

Я сделала попытку подняться, но тело будто налилось свинцом.

— Горислав... ты знаешь Дэннера?.. Он говорил, ты его знаешь...

— Знаю.

— Ему помощь нужна. Понимаешь, Нэйси с Алисой ушли на завод, Обрез пошел за ними и сам попался, а Дэннер пошел выручать Обреза... – Каждое слово приходилось буквально выталкивать, но я не сдавалась. – Их всех надо спасать... Дэннера оборотень укусил...

— Я видел, – сказал Горислав и протянул руку. – Прости... – Ладонь легла мне на грудь – сердце успокоилось. – Так-то лучше.

— Благодарю, – сказала я, с облегчением распрямляясь. – Он не справится один.

— Ты права. – Горислав поднялся. – Идем.

— Куда? – вскочила я.

— В Храм. Через лес нам не пройти.

— А зачем...

— Увидишь.

Я кинулась следом за ним, и тут увидела на обочине дороги женскую фигурку. Жива?..

— Горислав, погоди!

— Идем! Да куда тебя...

Но я свернула с дороги, перебежала проезжую часть, склонилась над женщиной. Она лежала лицом вниз и, кажется, еще дышала. Я осторожно перевернула ее на спину и узнала пианистку из бара. Женщина приоткрыла глаза, губы шевельнулись.

— Что?.. – Я наклонилась к самому ее лицу, изо всех сил стараясь разобрать тихий невнятный шепот.

— Она... она сбежала... – услышала я. – Ее надо найти...

— Кто сбежал? – Руки мои привычно исследовали тело на предмет повреждений. А вот и рана – огнестрельное в брюшную полость. Здесь так просто не поможешь.

— Найдите ее...

— Горислав, ее надо в госпиталь отнести. Здесь недалеко – вон он, за ротондой, видишь?

— Я знаю. Отойди. – Старец присел рядом, провел руками по животу раненой. Подхватил на руки, поднялся.

— Я думала, ты лечить можешь.

Горислав покачал головой.

— Такое мне не вылечить. Я только остановил кровотечение.

— Тогда идем скорее.

И мы снова побежали, на этот раз в сторону госпиталя.

Дэннер

Дверь вылетела с одного удара.

Картина, открывшаяся мне, поражала своей жестокостью, и все мои недавние размышления моментально показались наивными и в корне ошибочными.

И в этом, скажешь, люди виноваты?!

Селиванов, ты идиот, вот что я тебе скажу. Лучше вообще не думай – нечего тратить драгоценное время на то, что тебе не дано от Природы.

Обрез, связанный по рукам и ногам, висел вниз головой, притянутый ремнями к потемневшей от времени потолочной балке, одежда на нем была изорвана, кровь из многочисленных ран тяжелыми градинами капала на пол. Висел он так явно давно, судя по вздувшимся на лбу и висках жилам и багровому цвету лица. Мой старый знакомец Волейнар в волчьем обличье сидел в углу и зализывал рану на боку, нанесенную моим ножом, а рядом с Верретом стоял здоровенный бородач с каким-то острым крюком в руках.

— Явился, – хрипло, но довольно констатировал Волейнар, щуря на меня хищные желтые глаза. Добро пожаловать.

Обрез приоткрыл мутные глаза.

— Селиванов... – хрипло выдохнул он. – Вовка...

Меня бросило в жар.

— Вы что, совсем охренели?! – заорал ваш рассказчик, выхватывая меч. – Патруль, вашу мать! Пишите себе некролог! Можете начинать прямо сейчас – времени у вас считанные секунды!

— Остынь. – Бородач обернулся. – Ты больше не патрульный, забыл?

Волейнар улыбнулся, демонстрируя крепкие зубы, и произнес, сладко растягивая слова:

— Ты теперь тварь. Не-ечисть. Мерзость лесная. И твои драгоценные друзья с радостью убьют тебя при первой же возможности.

Я невольно усмехнулся. Оратор нашелся.

— Без радости, братец, вынужден тебя разочаровать, ты уж извини. Это вы не знаете что такое человеческие чувства. Но и убьют – вряд ли. Я сам себя убью, а такой тварью как вы не стану.

— Уже становишься, – заметил бородач, задумчиво поигрывая своим крюком. – Ты послушай лучше. Волейнар молодой еще, глупый. Но он прав. Ты для них чужой. Зверь.

— Я не зверь, – сказал я. – Я тварь, противная самой Природе. Знаю, к чему ты ведешь. Сейчас будет агитация к переходу на твою сторону. Так вот, не трать время. И освободи моего друга, пока я сам его не освободил. Добром прошу.

— Он для тебя по-прежнему друг, а ты ему – враг и объект охоты, – возразил бородач. – Подумай.

Нет уж, такой ошибки я больше не совершу. Размечтался.

Он не успел даже вскрикнуть. Серебряная пуля вошла в глазницу – и бородач, не издав ни единого звука, грузно повалился на пол.

Волейнар вскочил. Зарычал, принимая боевую стойку.

Но в хижине было слишком тесно, а он стоял в углу, и деваться ему было некуда. Я почувствовал, как бешено забилось сердце, как во всем теле нарастает боль, будто выламывает каждый сустав, – трансформация, – и мысленно усмехнулся. Надо же, успел.

Волк прыгнул. Мы отлетели к стене, я впечатался спиной в бревна, Волейнар прижал меня, как тогда, у Храма. Дыхание обожгло лицо, из приоткрытой волчьей пасти капала слюна.

— Упрямый осёл. – Волейнар коротко рыкнул. – Придется тебя убить.

Я осторожно попробовал вдохнуть. Не получилось.

— Ты... остался один, не так ли?

— И что с того?

— Конец стае.

Сведенные судорогой пальцы последним усилием сжались на рукоятке пистолета, прогремел выстрел. Некоторое время я еще видел удивление в желтых звериных глазах, затем взгляд погас. Оборотень грузно повалился навзничь, придавив меня. В сердце.

— Дэннер... – Обрез дергался и мотал головой, пока я непослушными руками распутывал ремни. – Ты тоже... только не говори что ты тоже...

— Заткнись, Веррет.

Боль ослепляла. Наощупь я нашел последний ремень, дернул на себя руку с ножом, распарывая его, едва успел подхватить свалившегося Обреза.

— Володя... ты...

— Я сказал, заткнись.

— Как же ты...

— Сегодня полная луна, да?

— Да.

— Черт... Я так и понял.

— Нет!.. Не может быть...

— Идем, Джонни. Надо девчат спасать.

— Ты... ты ничего не видишь?

— Почти.

— Ты ранен? Что с тобой?

— В порядке я. Джонни. Просьба есть.

— Я тебя слушаю.

— Пристрели меня, как только все закончится.

— Дэннер!

— Заткнись и слушай. Они не должны знать. Ни Аретейни, ни Кондор, ни девки. Никто не должен знать кроме нас с тобой.

— Дэннер...

— Запишешь как погибшего при исполнении. Понял?

— Понял...

— Встать можешь?

— Могу, вроде. Но...

— Выполняйте, товарищ старший сержант!

— Слушаюсь...

— Вот и хорошо. Идем скорее.

Нэйси

Некоторое время мы крутились вокруг установки как кошки вокруг сметаны, но так и не смогли понять, как же ее можно отключить, и можно ли вообще. Тогда Алиса выдала совершенно гениальную мысль.

— А может, просто найдем рубильник и вырубим электроснабжение? – предложила она. Я даже рот раскрыла.

— Не так-то это и просто. Тут видишь, как все устроено – защищено.

— От кого?

— От таких вот, как мы, чтобы рубильники не дергали. – Я вздохнула. А как еще-то ее отключить? Мы же не умеем.

Я сползла по стенке прозрачной стеклянной кабины, внутри которой как будто бы тревожно перемигивались лампочки и разноцветные диоды. Сейчас горели синие и зеленые. Как гирлянда на старой новогодней открытке. Алиса пошла в обход установки, держась за ее пыльный теплый бок. Давайте-ка подумаем... Мой отец... в те времена, когда он еще был моим отцом, а не тварью из тумана, работал на электростанции. Уж наверное, он разбирается во всех этих вещах. Но теперь его не спросишь...

Мне вдруг сделалось обидно и как-то очень одиноко и холодно. Мы были одни во всем этом громадном институте, окруженные древними механизмами, и не было рядом никого, кто мог помочь, подсказать, предостеречь. Впервые приходилось все делать самим – самим пробираться через бесконечные темные коридоры древнего здания, самим сражаться с рекой, самим принимать решения. Не было ни Дэннера, который мог положить руку на плечо и заверить, что мы все-все сможем, не было Лидии, которая погладила бы по голове и приласкала, не было Джонни Обреза, который дал бы команду. Мы были одни. И мы не знали, что нам делать дальше.

Я встала и, задумавшись, машинально стукнула в пыльное стекло. Оно вдруг замерцало и пропало. Я даже отшатнулась. Внутри кабины было чисто и пахло озоном.

— Пройдите на платформу, – неожиданно громко произнес какой-то металлический голос. Я аж подпрыгнула, и услышала, как из-за установки вскрикнула от неожиданности Алиса.

А внутри громадного металлического тела машины вдруг вначале тихо, затем все громче и громче, быстрым тревожным крещендо нарастал гул. Алиса подбежала ко мне.

— Нэйси... – прошептала она, ухватив меня за рукав. – Это что?.. Как ты ее включила?!

— Я... не включала... – испуганно пробормотала я, отступая. Но Алиса подтолкнула меня обратно.

— Не отходи, – сказала она. – Вдруг рванет. Как-то подозрительно она гудит...

— Это она включается...

— Запуск через десять секунд. – Над кабиной вспыхнули большие часы. – Девять... восемь... семь...

— Прошу вас встать на платформу и держаться за поручень! – строго повторил первый голос.

— Мама! – пискнула я, машинально вспрыгнув на невысокую серебристую платформу и вцепившись в выступающую из небольшого сенсорного пульта, скобу. На экране прямо перед моими глазами замигали красные цифры – шестнадцать нолей.

— Укажите дату перемещения, – продолжал голос. – В противном случае вы будете отправлены в последнюю из точек перемещения.

Я не знала, как здесь указывать дату – но цифры вдруг перестали мигать и вспыхнули сами собой. "2086:13:05:06:22:44:07". И ниже еще несколько цифр.

Алиса подбежала сзади и обхватила меня за пояс.

— ...Три... два... один... ноль... запуск. Счастливого пути!

Растаяла прозрачная кабина, исчезли часы, и отовсюду навалилась темнота. Только ярко горели цифры.

— Почему она включилась? – прошептала Алиса.

— Не знаю. Может, сбой какой-то. Здесь же все старое.

— Может, убежим?

— Поздно.

Вспыхнул свет.

Я огляделась. Вокруг была все та же комната. Вот только что-то было не так...

Точно! Исчезла пыль, запах ржавчины и трещины по стенам, а появились столы, пульты – и, самое главное, люди! Их было двое, мужчина и женщина. Оба были одеты в знакомую бирюзовую форму, безупречно чистую и выглаженную – на мужчине штаны и свободная рубаха, на женщине – халат.

— Ой! – женщина порывисто обернулась. Глаза ее распахнулись в пол-лица. – Сережа!

— Ничего себе!.. – названый Сережей подбежал к нам. – Вы откуда?!

— Из... из Города... – пролепетала я, разглядывая их с не меньшим удивлением. – Алиса! Алиса, открой, наконец, глаза! Мы переместились!

Женщина подбежала с другой стороны. У нее были коротко остриженные кудрявые темные волосы и большие карие глаза. Она оказалась совсем молодой, не старше Аретейни на вид, худенькой и хрупкой.

— Девочки! Что с вами произошло?! Сережа, врача сюда!

— Понял, – огрызнулся Сережа, высокий, жилистый, с хвостом русых волос и редкой щетиной на лице. – Без твоих советов обойдусь.

— И чаю горячего! – напутствовала женщина. – Они ведь совсем замерзли!

— Отстань! – взорвался Сережа, бегом вылетая за дверь. – Михал Степаныч! Михал Степа-аны-ыч!..

Мы с так и не отцепившейся Алисой буквально вывалились из кабины, пачкая идеально чистый пол, а женщина в халате поддержала нас под руки.

— Ничего, – говорила она, – сейчас, дождемся медиков, вас осмотрят, потом пойдем в санитарный пункт, обработаем раны... не беспокойтесь...

— Тетенька, – неожиданно выдала Алиса. – Тетенька, нам Город спасать надо! Иначе в континууме дырку пробьет...

— Какую дырку? – даже остановилась женщина. Вернулся Сережа, и с ним пожилой мужчина в очках. На нем был белый халат с красным крестом на рукаве, а в руках, вроде, маленький пульт или счетчик. Этим счетчиком он нас и обвел. Приборчик тихо запищал, загорелась зеленая лампочка. Затем оранжевая. Мужчине это не понравилось – он нахмурился.

— Радиация зашкаливает, – сообщил он. – Надо отправить их в изолятор.

— Что вы, Михал Степаныч! – непреклонно сверкнула глазами женщина. – Это же дети!

— Вижу, что не наши научные сотрудники, – согласился Михал Степаныч, прищурившись. – Откуда вы?

— Из Города! – повторила я. – Не надо нас в изолятор! Мы должны отправиться назад и отключить установку!

— Какую установку? – уточнил Сережа. В руках он держал кружку с кофе, от которой поднимался ароматный пар.

— Нэйси, мы же в прошлом! – вдруг разнесся по помещению звонкий голос Алисы. – Они же ничего не знают! – Она обернулась к женщине. – Это вы оставили нам послание!

— Маша, не... – начал, было, Михал Степаныч, но женщина уже справилась с удивлением и снова решительно подхватила нас под руки.

— Для начала им надо привести себя в порядок, – непререкаемым тоном отрезала она. – Идемте, девочки.

Обрез

Я тащился за Дэннером через лес, а твари разбегались от нас как от чумы, и все, что там наговорил этот покойный оборотень, все больше и больше походило на правду. Вот метнулась в темноту крыса, вот исчез в переплетении узловатых корней волглый морок, а следом за ним улез обратно под землю упырь. Дэннер шел спокойно и уверенно, расчищая нам путь ножом, и пистолет в его руке был не нужен, так, pro forma. А я все никак не хотел поверить.

Только не Селиванов!.. Почему… Черт побери, как это случилось?!

Так я и спросил.

— Когда я Аретейни побежал спасать, – отозвался Дэннер, – я сцепился с Волейнаром. Он меня и укусил. Не жалей, Джонни. Не стою я твоей жалости.

— Заткнись! – не выдержал я, задыхаясь и цепляясь за деревья, чтобы не упасть – крови я потерял довольно много, и в глазах предательски темнело. – Заткнись, чертов идиот… надо было с тобой идти… с-сука…

Дэннер отвел ветку, пропуская меня вперед.

— Прости, – тихо проговорил он. Я, наверное, готов был его пришибить, но сил едва-едва хватало на то, чтобы переставлять ноги.

— И что? – Я послушно нырнул под ветку, обернулся. – Ты теперь оборотень, да?

Дэннер усмехнулся.

— Пока нет. Надеюсь…

Я заметил, что радужка у него отливает фосфорной желтизной. Трансформируется…

Не знаю, почему я вдруг закатил ему истерику. Только я остановился и выкрикнул:

— Ты кретин, Селиванов! И убивать я тебя не стану, понял! И…

— Джонни. – Рука Дэннера легла мне на плечо. – Оставь. Сделанного не воротишь.

Тут в глазах потемнело окончательно, и я сполз по стволу ближайшего дерева. Сил не осталось, болели раны, нанесенные крюком оборотня. Наконец, я сообразил, что для Селиванова теперь стал только обузой, а не помощником. Это никуда не годится.

— Оставь меня. – Было страшно умирать, да что ж поделаешь. Все умирают. – Я тебе только мешать буду.

Но Дэннер, конечно же, молча вздернул меня на ноги и, поддерживая за пояс, продолжил путь. Я всегда знал, что спорить с ним бесполезно.

Лидия

Сверху доносился какой-то шум, но проверить его источник мы не могли. И было страшно. Витька что-то писал в блокноте, Кондор хмурился, а Майя снова уснула. Вынужденное безделье было невыносимым. Может, там люди гибнут, а мы тут сидим, беспомощные, как крысы в клетке. Так продолжалось до тех пор, пока дверь палаты не распахнулась, и внутрь не ввезли каталку, на которой лежала бледная, как смерть Лаэрри. Она едва дышала и, кажется, была без сознания. Кондор рывком сел на кровати.

— Что там? – быстро спросил он у санитаров. Один из ребят обернулся, устало смахнув рукавом пот со лба. Вид у него был мрачный и сосредоточенный.

— Плохо, полковник. Участок сожгли. Полгорода разгромили…

— Кто?! – вскрикнула я. Второй санитар беспомощно развел руками.

— Я не знаю, – сказал он. – Там… толпа какая-то. Много народу. Твари знают, что происходит…

— А Дэннер? – Кондор подобрался, словно хищник перед прыжком. Куда ему, раненому…

— А Дэннер пропал. Ушел искать Нэйси и пропал.

Рыжую унесли получасом позже. Может быть, это была и не она, но других вариантов у меня не было. Я видела только укрытое простыней хрупкое тело на носилках, когда его пронесли мимо нашей двери два угрюмых санитара. Вверху, на улицах Города, что-то грохотало, перекрытие тряслось, с потолка сыпалась штукатурка. Мы не знали, что там происходит. Что-то страшное... Вскоре свет замигал и погас, а спустя несколько минут загорелся снова, только уже слабенько, еле-еле – запустили аварийный генератор.

Майя тревожно косилась на потолок. В затянувшемся молчании неожиданно резко прозвучал голос Кондора.

— Знать бы, кто напал, – сказал он. Майя вздрогнула.

— Я знаю, – сообщила она. – Это из-под земли. Завоевывать пришли.

Полковник резко сел на кровати.

— Что?!..

— Я пришла вас предупредить, – пояснила девочка, неуютно сжимаясь в комочек. – Они меня отпускать не хотели, а я все равно убежала.

Кондор тихонько выругался.

— Ну и как, предупредила в итоге?

— Да. Я Дэннеру сказала, но он, по-моему, мне не поверил...

— Может, и не поверил, но должен был принять к сведению, – сказал полковник. – Я Дэннера хорошо знаю.

— Он не справится с ними. – Я закусила губу. – Там народу много?

— Много, – вздохнула Майя.

— Отлично, – буркнул Кондор. – Хана городу.

Я глянула на его лицо, и немедленно захотелось тихонько завыть. Кондор никогда так не говорил. Он всегда уверял, что есть еще шанс, пусть небольшой, но есть! Теперь же, не найдя на его лице никакой надежды, я растерялась окончательно. Что делать?.. Раньше рядом были те, кто делал нашу жизнь более-менее безопасной и надежной – тот же Кондор, или Дэннер. Казалось, они всегда знали, как исправить ситуацию, и сами – осознанно ли, нет ли – успокаивали окружающих. А теперь... Кондор махнул рукой, Дэннер неизвестно, где.

И сделалось страшно.

Аретейни

И тут я, наконец-то, попала в Храм. Загадочный, манящий, печально известный. Тот самый, в который меня обещал сводить Дэннер, еще тогда, в наш первый день – как же давно это было!.. В который никак не удавалось прийти. Который возвышался над Городом, словно некое фортификационное укрепление, обещая тишину и безопасность, ибо все возможные твари по непостижимым для меня причинам, обходили, облетали и обползали его сторонкой.

Храм, одним словом.

Внутри он меня разочаровал, а вот снаружи, при более внимательном рассмотрении, я сразу же узнала библиотеку имени Ленина.

Ох, как же пообтрепалось старое, некогда величественное, здание за прошедшие века!.. Потускнело, потрескалось, местами обсыпалось – но не покосилось и не развалилось, стоит по-прежнему гордо, хоть и грустно как будто бы – но твердо стоит, ничего ему не сделается, никакие войны его не сломят, и даже само время над ним практически не властно. Пусть и перекрытия обрели неровные дыры, и по стенам поползли извилистые трещины, и крыша провалилась – дом стоит. Высокий, мощный, величественный. И словно бы смотрит на темные опасные улицы черными провалами окон. Удивительно, но время его практически не тронуло. Почему?.. Не знаю. Оно и дух великого русского народа, тот самый, что удалось воспроизвести много-много лет назад в этих самых домах, не покоробило и не сломило.

«Товарищи, разрешите мне поднять еще один последний тост! Я хотел бы поднять тост за здоровье всего русского народа!

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающийся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза!

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны...

За здоровье русского народа!» – тихо пробормотала я, поднимаясь по обкрошившимся ступеням вслед за Гориславом, навеки врезавшиеся когда-то в память гордые слова. На глаза почему-то навернулись слезы. Знал бы товарищ Сталин, чем кончится история этого самого народа.

А может, она только начинается?..

— Быстрее, – обернулся настоятель. Я прибавила шагу.

Внутри Храм походил на некую безумную помесь коммуны и старообрядческой церкви. Большинство перегородок снесли, и теперь они валялись пыльными грудами битого кирпича, но центральный зал библиотеки остался практически нетронутым. Стеллажи кое-где рухнули, и книги вперемежку с кирпичами почивали на полу. Книги были повсюду – лежали кучами, громоздились стопками, валялись под ногами. Я осторожно переступила «Справочник автомобилиста 2084» и подняла «Историю СССР, конец XX, начало XXI вв». Увесистый том в винно-красном переплете и с вытесненным позолотой гербом на обложке. Целехонький – термопластик. Сдула пыль и зажала книгу подмышкой – для Дэннера. Ему будет интересно почитать, с чего все начиналось.

Дальше тянулась импровизированная «спальня», набросанные прямо на полу одеяла, столы со свечками, представленные простыми кусками листовой фанеры, положенными на «ножки» из все того же кирпича. Фанатики себя не баловали. В углу притулилась «ванная» – канистра с водой, лохань и рукомойник. Последний был привинчен к опустевшему книжному стеллажу, на полках которого были свалены вещи, не менее пыльные, чем все остальное здесь. Книги валялись неподалеку, заботливо укрытые пледом. На самом верху получившейся горки сидела темноволосая девочка лет десяти и сосредоточенно читала увесистый том.

— Жди здесь, – велел Горислав и умчался прежде, чем я успела раскрыть рот.

Вокруг больше никого не было, а девочка не обращала на меня никакого внимания. Покрутившись некоторое время без дела, я принялась исследовать близваляющиеся книжки, зачем-то раскладывая их на две стопки. Художественную литературу в одну стопку, научно-популярную – в другую. В помещении было полутемно, а книги были грязные и пыльные, приходилось щуриться.

«Энтомология, изд. I, класс Членистоногие». Теодор Драйзер, «Финансист». «Архитектурное проектирование общественных зданий и сооружений». Владимир Мезенцев, «Энциклопедия чудес»... Мне отчего-то казалось, что книги живые. Не хотелось бросать их вот так, на грязном полу. Они были как весточка из прошлого, рука, протянутая сквозь время, из моего мира – надежного и светлого – в мир будущего, в эту мрачную безысходность, и я радовалась знакомым книгам, как старым добрым друзьям. Одна книжка рассыпалась прахом, едва я откопала ее из-под других – старая, бумажная. Позади шелестнула, переворачиваясь, страница.

— Ты пришла.

Я даже вздрогнула от неожиданности и выпустила «Историю Средних Веков», она шлепнулась мне на колени. Голосок у девочки оказался чистый, но какой-то пугающий. Может, совсем недетской интонацией.

— Настоятель говорил, надо подождать, и ты обязательно придешь.

Я обернулась. Девочка смотрела прямо на меня. «Приключения Тома Сойера», значилось на обложке ее книги.

— Ну, и как тебе?

Я отложила Средние Века.

— Я бы тут прибралась.

Девочка сморщила нос.

— Долго.

— Не дольше, чем разбрасывать.

— Потом опять разбросают, – согласилась девочка. Она легко встала и подошла ко мне, глядя снизу вверх. Удивительно, что белая ее кофточка в этой грязи оставалась чистой, и даже ботинки ничуть не запылились. Я заподозрила, что имею дело не с человеком, но на привидение моя нежданная собеседница походила меньше всего. Впрочем, она могла оказаться кем угодно. – Так вот ты какая, значит.

— Какая?.. – Я немного растерялась под критически-оценивающим взглядом карих глаз.

— Такая, – исчерпывающе ответила девочка. Очень осмысленный диалог, блин! Куда там Горислав запропастился?! – Я думала, Знамение окажется именно таким, и так и есть.

— Э-э... знамение?.. – осторожно переспросила я.

— Да.

Я решила прекратить строить из себя испорченный телефон – все равно не пойму всех этих религиозных премудростей – и перевела разговор:

— А где все?

— В городе, – последовал вполне логичный ответ. Тут, к счастью, нас прервали.

— Аретейни! – Долгожданный настоятель несчастной библиотеки стоял в дверном проеме и махал рукой. – Скорее!

Я попрощалась с ребенком и, подхватив «Историю СССР», понеслась к выходу.

Дальнейшее превзошло все мои ожидания.

Я так и замерла, будто налетев на невидимую стену.

Перед порталом библиотеки целил в меня дулом облупившийся, но вполне целехонький Т-110.

Я раскрыла рот, закрыла его обратно, помотала головой. Не помогло. Танк никуда не делся. Более того, он, похоже, и не думал никуда деваться.

— Быстрее! – раздраженно поторопил Горислав от раскрытого люка. Нет, это ни в какие ворота не лезет.

Я подошла вплотную, провела пальцем по гусенице. Теплая. Если он только что приехал – то какого черта я его не слышала?!.. А может, это все сон, закралась безумная мысль. Поскольку сознание мое отчаянно сражалось со всем творящимся вокруг абсурдом, оправдания приходили как-то сами собой. Ну, да, я сплю, и мне все это снится. И Город – всего лишь плод моего воображения, фантасмагорический образ, всплывший из глубин подсознания.

Ладно, раз уж сон – тогда я ничего не боюсь. Но книжку все-таки возьму на всякий случай.

Спустя несколько минут мы с Гориславом толкались в темном, пахнущем железом и маслом, чреве боевой машины.

— Не думай, ты не спишь, – мельком обернулся Настоятель. Я распахнула глаза.

— Ты чего, мысли читаешь?

— Да. По глазам.

Я заткнулась и уселась поудобнее.

— Умеешь управлять?

— У нас все комсомольцы проходят обязательные военные учения. Топлива у нас хватит, Горислав?

— Полный бак.

— Видала я чудеса... – пробормотала я, откладывая книгу в сторонку и со вздохом запуская мотор.

Дэннер

Лес поредел. Все чаще попадались широкие просветы, выжженные проплешины в чаще. Идти сделалось легче – уже не приходилось расчищать себе дорогу от ветвей, корней, лиан и паутины. Твари примолкли, и с каждым нашим шагом, становилось все тише и тише – здесь, под смертельным излучением, почти никто не жил, только муравьи да крысы. Изредка попадались собаки, но все больше какие-то полудохлые, они даже не зарились на запах крови от Обреза. Казалось, сам воздух изменился, в нем разлился острый свежий запах озона, будто после грозы.

— Вот и Белая Черта близко, – сообщил из-за моего правого плеча Обрез. Я улыбнулся и перехватил его поудобнее, на что получил, конечно же, очередную порцию недовольного ворчания. – Тебе не надоело меня на горбу таскать? Добей.

И я невольно усмехнулся снова. Смех вырвался из груди – тихий и какой-то совсем невеселый. Бросить? Его?.. Джонни, Джонни, да ты неисправим.

— Заткнись, Веррет, пока по голове не стукнули. Из тебя получается отличный туристический рюкзак. Если бы у тебя был поясной ремень – цены бы тебе не было.

Веррет дернулся.

— Вовка… брось.

— Я сказал, заткнись.

Сапоги захрустели по уголькам – опять жженая земля, мертвые скрюченные колючие ветви, будто застывшие в последней агонии. Молоденькие, тоненькие деревца – у Белой Черты жизнь долго не держится. Мерное излучение изредка провоцирует вспышки белого огня, в считанные секунды способного испепелить гранитную плиту с меня весом. Опасный огонь, и неожиданный. Жалко деревья.

— Вода журчит.

— Река близко…

— Что? – не расслышал Обрез.

— Мы вышли к реке, – пояснил я. – Срезали угол через лес, а река делает излучину. Вдоль берега мы бы долго шли…

— Ясно… Ты не устал?..

— Нет.

— Дэннер…

— Ничуть. Успокойся ты, Джонни.

Он вдруг закашлялся, непроизвольно уткнувшись мне в плечо, и я почувствовал, как промокла рубаха. Хватил ладонью – рука окрасилась алым. Я стиснул зубы. Туман… Еще несколько часов в этом тумане – и ему крышка. Я непроизвольно ускорил шаг, едва не споткнувшись.

— Пожар где? – прохрипел сзади Джонни. Герой, твою мать…

— Уместная шутка.

Ветки торопливо шелестели навстречу, из-под ног шустро разбегались муравьи, шурша лапками по углям. Я провалился в лужу, выбрался, побежал дальше, неосторожно развернулся – одна ветка хлестнула по щеке, рана через несколько метров затянулась.

— Куда?.. Дэннер…

Наконец, лес кончился, деревья расступились, и впереди величественной бирюзовой скатертью раскинулась река. Волны отражали серо-фиолетовые слои облаков, играя оттенками – здесь серо-воздушный «замок», там – черный агатовый омут, и рядом – бирюзовая отмель. Красиво. Я увидел реку только потому, что тумана здесь практически не было. Должно быть, его высушивала Белая Черта, и он рассеивался рваными клочьями, прятался меж камней и деревьев. Я усадил Джонни на камень и, наконец, распрямился. Ух, счастье-то какое… пришли.

Обрез согнулся пополам в новом приступе кашля.

— Погоди. – Я стащил с себя остатки рубахи, оторвал полосу от рукава и смочил речной водой. Затем бесцеремонно повязал ее на лицо раненого.

— Зачем? – глухо донеслось из-под черной тряпочки, и Веррет упрямо мотнул головой, напоминая ребенка, которому в рот пихают ложку с кашей.

— Так тебе будет немного легче. – Я отступил на шаг, любуясь своей работой.

— Делать тебе нечего, Селиванов, – буркнул Обрез. – Ты бы еще мне люльку смастерил… из веток…

— Будешь дальше капризничать – так и сделаю, – с готовностью заверил я, исследуя мокрую землю, на которой четко отпечатались две цепочки девичьих следов. – Гляди-ка, добрались.

Обрез покачал головой.

— И как это они…

— По реке, – еще больше удивился я. – Гляди, вот здесь они вылезли…

— А в реке разве тварей нет?

Я спустился к воде и задумчиво черпнул ладонью. Бирюзовая жидкость потекла сквозь пальцы, смывая гарь и грязь, она даже шипела, соприкасаясь с пятнами крови Обреза.

— Ты не поверишь…

— Что?

— Вода чистая.

— Что?!

— Вода, говорю! – В подтверждение своих слов, я обернулся и плеснул ему в лицо. Джонни скривился, резко отвернувшись. – Она чистая! В ней нет больше кислоты. И тварей в ней нет…

— Ты знал?.. – Обрез осторожно выпрямился. Я поднялся и направился обратно к нему.

— Да. Я заметил это когда вытаскивал Алису.

— Алису?..

— Слушай, – не выдержал я, – давай потом викторину проведем. Мне пора идти.

— Селиванов…

— Да?

— Может, добьешь, все-таки? Все равно сожрут.

— Да пошел ты.

— Я так и знал. – Обрез устроился поудобнее. Я подошел к нему и положил на колени заряженный пистолет. Затем прибавил к нему штык-нож. Джонни вопросительно поднял взгляд, не прикасаясь к оружию.

— А это чтобы тебя не сожрали, – пояснил я. – Тварей здесь мало, отобьешься.

— Дэннер… а ты?

— А я тварь. – Я широко улыбнулся и в шутку оскалился. – Серый Волк – зубами щелк. Не беспокойся обо мне.

Обрез покачал головой.

— Нет, – твердо сказал он. – Я так не могу.

— Я же сказал – со мной все в порядке. – Я опустился на колено и снова улыбнулся, как можно беззаботнее. – Я вернусь.

— Ну, Селиванов…

— Удачи, Джонни.

— И тебе. Тем не менее, ты всегда был психом.

— Я знаю. – Я хлопнул его по плечу на прощание, поднялся и направился по следам Нэйси и Алисы.

Думаете, не страшно? Страшно, да еще как – без оружия-то. Все-таки, с пистолетом чувствуешь себя как-то увереннее. Вот, исходя из этого, я и оставил его Обрезу. А то, тоже мне, помирать собрался. Нечего тут.

Да и мне, в целом – немного не по себе. Не надо думать, будто бы я этакий Тор с молотом – море по колено, лужа по пояс, салат по уши. Я самый обыкновенный человек.

Правда, теперь с клыками…

Кондор

До тех пор, пока потолок не затрясся, по нему не побежали извилистые трещины, а нас всех не засыпало штукатуркой – пациенты каким-то образом еще ухитрялись сохранять спокойствие. Но тут началась паника.

Первой вскочила Лидия, за ней, отчаянно цепляясь за стены и охая, девочка Майя, потом в палату, споткнувшись обо что-то у двери, влетел Даклер.

— Пора уходить! – оповестил он общество, хватаясь за бок и пытаясь отдышаться. – Они идут сюда!

— Кто? – уточнил я, не двигаясь с места. С кровати сползла Лаэрри, за всей этой суетой с присущим ученому любопытством наблюдал Тележкин. Джерри уперся спиной в дверь, толкая ее, чтобы полностью открылась, и дверь повезла по полу что-то тяжелое, оставляя за собой широкую кровавую дорогу. Я узнал санитара с дневной смены. Правда, теперь он был располосован от шеи до паха. Санитар при жизни был здоровенным, а Джерри был раненым, поэтому Майя принялась ему помогать.

— Они. – Даклер нетерпеливо мотнул головой. – Я не знаю. Они весь город разгромили…

— А патрульные? – уточнил я, поднимаясь.

— А патрульные – вот, мы вас сейчас отсюда вывезем.

— Куда? В участок?

— Участок сгорел.

— А куда?

— Не знаю пока...

— Давайте ко мне в подвал, – предложила вдруг Лаэрри. Пока все приходили в себя, впервые за много лет услышав ее голос, она добралась до Даклера и Майи. – Скорее.

Мы кое-как выбрались в Город… точнее, в то, что от него осталось.

Картина нас ждала отнюдь не из приятных.

И без того унылый, городской пейзаж заволокло едким черным дымом. Дым заставлял кашлять и ел глаза, и мы невольно уткнулись носами в рукава. Кое-где еще посверкивали угли, и даже язычки огня. Все это открылось нам сквозь разбитое окно приемного отделения госпиталя, но само здание практически не пострадало, то есть, никто его не поджигал, просто разграбили. Причем, разграбили грубо и откровенно варварски, будто загадочные подземные жители были существами полуразумными. Валялись опрокинутые шкафы, ворохами – бумаги и документы, кое-где залитые чернилами, под ногами хрустело битое стекло. Трупов, по счастью, более не наблюдалось. Мы проследовали через распахнутые настежь двери и оказались на пустой улице.

Никого не было. Мимо пробежала раненая собака, подволакивая окровавленную лапу.

— А далеко идти? – спросила Майя. Девочка неуютно ежилась.

— Нет, – ответила вместо Лаэрри Лидия. – Видишь, вон тот дом?

— Вижу.

— Нам туда.

— Тогда идем скорее. – Майя затравленно огляделась и первой шагнула в указанном направлении, подхватив носилки.

— Куда, швы разойдутся, – сказал я и отобрал ручки, но девочка возразила:

— Не разойдутся, Дэннер хорошо зашивает.

— Дэннер у нас, прям, швея-любительница, – буркнула Лидия.

— Швея-пианистка, – прибавил Даклер, и она невольно хихикнула.

— Идемте, – чуть повысила голос Майя.

— А чего ты так нервничаешь? – Тележкин подхватил другой конец носилок. – Боишься?

— Конечно, – удивленно подтвердила девочка.

— Подземных?

— Конечно, – повторила Майя.

— Почему? – спросил Даклер, и Майя разъяснила, еще более удивившись вопросу:

— Потому, что их много, и они опасные.

— Хорош болтать, – одернул я взрослых. – Ей виднее.

Сквозь дым и чад было тяжело идти раненым, и мы поддерживали друг друга, и на всякий случай, тащили носилки. Некоторые дома обвалились и еще тлели, похрустывая сгорающим деревом, развороченные подземными тварями дороги так и не успели починить. Теперь другие подземные твари довершили начатое, уничтожив некоторую часть наземных коммуникаций.

Мы так никого и не встретили – впрочем, дорога была короткой, минут на десять. Только однажды мне показалось, что за дымовой завесой простучали чьи-то быстрые шаги, и мелькнула маленькая тонкая фигурка. Я мог поклясться, что видел Лесли, но окликнуть не было сил.

Тем не менее, добрались мы без приключений, вошли в дом и первым делом закрыли все окна – от дыма. Свет включать не стали, чтобы, в случае чего, не выдать себя, устроили наиболее тяжело раненых на диване в гостиной, а Даклер и Витька отправились на кухню за провиантом и медикаментами, которые не представлялось возможным прихватить из госпиталя по причине его разграбления.

Они ушли и пропали.

Когда, спустя минут двадцать, мы заподозрили неладное, внизу, на первом этаже, где находилась кухня, было по-прежнему тихо.

— Надо проверить, – озвучила всеобщую мысль Лидия.

— Пойду я, – немедленно вызвалась Майя, подхватившись с дивана.

— Почему ты? – обернулся я.

— Потому, что я их хорошо знаю, и могу попробовать договориться. – Майя нервничала и непроизвольно теребила косичку. Могу поспорить, что она попросту чувствовала вину за происходящее, как часть подземного города, и надеялась хоть немного помочь нам. Поэтому я согласился, невзирая на отчаянные протесты Лидии, у которой невовремя разыгрался инстинкт защиты потомства. Спустя пару минут, впрочем, она сдалась, и было решено идти втроем.

…Даклер с Тележкиным сидели на кухонном столе, разоруженные, удрученно подперев подбородки и болтая ногами. Когда мы вошли, стоявший у окна человек медленно обернулся, а собака у его ног угрожающе зарычала.

— Наконец-то, – с ленивым облегчением в голосе приветствовал незваный гость. – Я уж заждался. Еще кто-нибудь есть наверху? Я видел, как вы входили, вас, кажется, было несколько больше. Здравствуй, Майя.

— Ты кто такой? – осведомилась Лидия. – Мы тебя в гости не приглашали.

Незнакомец поморщился.

— И эту маленькую предательницу тоже?.. – Тут он неожиданно улыбнулся и указал стволом револьвера на Майю. – Да ладно, ребята, не будем хамить друг другу. Я, как и вы, мечтаю прекратить это безобразие, но никто не хочет мне помогать. Придется нам действовать сообща.

Аретейни

Триумфальная поездка через весь город на танке – вот, что оказалось для меня настоящей фантастикой. Нам повезло, что танк был современный – для меня современный – оснащенный автоматической системой навигации и возможностью голосовых команд – я была не в лучшем состоянии, чтобы дергать рычаги и давить на гашетку. Плохо только, что бортовой компьютер оказался умный. То есть, слишком умный.

Едва я запустила двигатель, ожили, зашуршали динамики, и приятный мужской голос произнес:

— Вас приветствует система управления «Красная заря-282», прошу экипаж занять свои места.

— Заняли уже, – сказала я. Было интересно пообщаться с боевой машиной, но инструкция для дураков хороша в бою, когда думать некогда. А мы не в бою. Так я компьютеру и сообщила: – Обстановка мирная, не распинайся.

— Принято. Укажите желаемое наименование системы навигации, – ответил компьютер, и передо мной вспыхнул сенсорный экран с мигающей вертикальной полоской.

— Ой, – сказала я. Мне еще ни разу не доводилось нарекать имена разумным боевым машинам. Хотелось что-нибудь этакое – звучное и судьбоносное. Как говорится, как вы яхту назовете – так она и поплывет.

— Э-э… Ярополк, – рискнула я, и буквы отобразились на панели.

— Принято, – послушно согласился компьютер. – Укажите желаемый интерфейс…

— Пропустим интерьер-дизайн, – поспешно перебила я.

— Принято. – Экран вспыхнул стандартной защитно-зеленой темой с ракеткой в углу. Художники – весельчаки на военных базах.

Я вздохнула поглубже для храбрости и начала:

— Я, Журавлева Татьяна Владимировна, позывные – Аретейни, старший сержант по ОВП, специальность – фельдшер, командир экипажа. Экипаж составляют два человека, я и мой… помощник, Горислав, военного звания не имеет. Цель поездки – полевые испытания машины. Условия: город, лес, болота. Предполагаемая длительность испытаний – пять часов. Приказываю: дать внешний обзор.

Вспыхнули экраны, и я увидела Храм, серый бетонный забор, фрагмент покосившегося сарая и широкую площадку перед библиотекой, бывшую некогда площадью Ленина.

— Приказываю: полный вперед. Орудие привести в боевую готовность.

— Мы же не собираемся стрелять? – ввернул Горислав. Он, похоже, чувствовал себя не совсем уверенно. Еще бы.

Я откинула волосы с лица. Танк мягко двинулся вперед, постепенно разгоняясь.

— Если потребуется – еще как собираемся.

Старец укоризненно покачал головой, но спорить не стал.

Я устроилась поудобнее, решив, для начала, сориентироваться.

— Ярополк (что за глупость – имя для машины!), дай карту местности.

— Пожалуйста, – вежливо отозвался компьютер, и мне показалось, что броня сделалась прозрачной – это включилась интерактивная объемная карта системы «Полесье-5-2», изобретением которой Советский Союз обязан талантливому белорусскому ученому, жившему в прошлом веке. Горислав невольно вздрогнул.

— Это карта, – пояснила я, оглядываясь. – Компьютер, масштаб увеличить в три раза.

Мы, словно Алиса, съевшая волшебный пирожок, стремительно выросли в несколько раз – это отдалилось изображение. Я сразу увидела легендарный завод, о котором тут все говорят.

— А теперь приблизь вот этот объект, – попросила я, ткнув в него пальцем.

— Пожалуйста. – Завод подъехал ближе, увеличившись в размерах. Я подумала, что многим людям не помешает вшить столь же вежливую программу – жить стало бы заметно проще, да и приятнее.

Горислав молчал, компьютер тоже, и никто не мешал мне, таким образом, разглядеть здание в подробностях, а разглядев – очень удивиться.

— Да это не завод! – сообщила я. – Это ЭНИИМПВП, у меня мать там работает!.. Работала… так. Если институт находится в Сокольниках, а мы – в центре города, то ехать нам, при учете скорости…

— Сто двадцать шесть минут и тридцать две секунды, – любезно подсказал компьютер. – Если будем двигаться без остановок, прибудем туда в четыре часа двенадцать минут и восемнадцать секунд по местному времени. Время московское, часовой пояс…

— Излишняя информация, – прервала я. – Приказываю полный вперед. При обнаружении угрозы стрелять на поражение. Приказываю включить автопилот. Людей не сбивать. И… карту оставь. Пожалуйста.

Все-таки очень красивая же карта!

— Ехать долго. Может, чаю, экипаж? – предложил Ярополк, чем привел Горислава в полнейшее и окончательное изумление.

Дэннер

Путь далек у нас с тобою,

Веселей, солдат, гляди!..

Черт, брысь отсюда, кому сказал!..

Большой важный муравей шмыгнул в сторону, обиженно щелкнув жвалами. Второй приподнялся на задних лапках, положив передние мне на бедро – как собака. Усики чуть шевельнулись, исследуя, насколько я съедобен, и имею ли шансы пригодиться в муравейнике.

— Только не кусайся, идет? – сказал я, замерев на месте, а именно – перед самым забором. Собственно, муравейник возвышался неподалеку, охватывая этот самый забор с двух сторон.

Вьется, вьется знамя полковое,

Командиры впереди.

Солдаты, в путь, в путь, в путь!

В путь!

А для тебя, родная,

Есть почта полевая…

Путь и, правда, неблизкий. Да и почты для Ласточки я не предусмотрел. Муравей беспокойно переставил лапки – вервольф пахнет опасностью.

— Что, не нравится?.. Эх, ты. Хорошая же песня. – Я достал из нагрудного кармана небольшой листок. На нем был изображен быстрым карандашным наброском – не портрет даже, а поспешная зарисовка. Я люблю рисовать, но я уж точно, не художник. А тогда просто возникла необходимость: я знал, что скоро снова придется разойтись с ней в разные стороны, а с наброском – она, вроде как, всегда будет рядом со мной. Вот и зарисовал ее лицо на одном из листков отчетного блокнота, пока она была в ванной, перед тем, как отправиться в госпиталь. До сих пор очень ярко помню, как вел карандашом практически интуитивно, часто закрывая глаза, чтобы удержать перед ними образ, чтобы так не отвлекала комната, и старался поймать мягкое тепло ее энергии. Всего несколько быстрых линий – а Ласточка улыбалась с листочка – совсем-совсем настоящая, вот-вот засмеется, или нахмурится. Рисунок ведь был создан в тот момент, когда я наиболее ярко чувствовал ее.

Я осторожно протянул листочек муравью, чтобы он пощупал его усиками.

— Видишь? Я должен к ней вернуться. Не кусайся, хорошо?

И случилось странное. Муравей поднял затянутую в блестящий хитин голову и словно внимательно поглядел на меня. Затем слегка тронул усом мою руку, будто прощался, развернулся и убежал.

Понимал ли он мои слова, или просто ощутил, что я не враг – не знаю. Но что бы я за тварью был, если бы другие твари не могли со мной договориться?..

Впрочем, это я опять теоретизирую. Муравей просто искал еду…

Еще раз поглядев на рисунок, я аккуратно свернул его и спрятал обратно в карман.

«ЭНИИМПВП»

— «Экспериментальный научно-исследовательский институт…» – вслух расшифровал я. – А дальше не знаю. Сами вы – завод…

Под сапогами захрустела привычная в старых зданиях кирпично-бетонная крошка, изредка дополненная битым стеклом. Впереди виднелось за порослью кустарника одноэтажное, некогда белое, строение, в стене которого смутно темнел дверной проем. Проходная.

Ветви недовольно зашелестели, когда я отвел их в сторону. Муравьи здесь попадались чаще, они деловито сновали туда-сюда, иногда перетаскивая разные нужные предметы – ветки, дохлых червей и жуков, камешки. Но в проходную почти не совались.

Я слегка толкнул ржавый турникет, и он с грохотом рухнул, взметнув пыль и перепугав муравьев. Справа, за грязным стеклом, встрепенулась ползучка, и была тут же согнана еще двумя муравьями. Оставив сцену из жизни околоинститутской фауны, я, пригнувшись под обвалившимся листом кровельного железа, проследовал на территорию. Вперед уводили заросшие и проржавевшие железнодорожные пути, на которых стояла наполовину вросшая в землю, вагонетка. За кустами их пересекала еще одна ветка.

Я невольно остановился, будто налетев на невидимую стену.

Рельсы были чистенькие, блестящие, шпалы крепкие, все гаечки – аккуратно смазанные.

Одновременно с тем до меня донесся скрип дрезины. И стук колес на стыках рельс.

И вот тут-то сделалось несколько неуютно без оружия.

Я отступил в сторонку, сойдя с путей. Дрезина, судя по звуку, приближалась. Природное любопытство во мне отчаянно сражалось с природной же осторожностью, и, наконец, победило. Я остался стоять на виду.

Не прятаться же в кусты – это просто-напросто глупо. Да и вообще, подглядывать из кустов невежливо. И я твердо решил остановить таинственных рабочих и, для начала, попытаться узнать у них про девчат. Чем черт не шутит, авось, и подскажут. Даже если призраки – мне-то, скажите, какая теперь разница? Лучше призраком быть, чем вервольфом. Главное, чтобы свои же не рассеяли, пока их спасать буду. Представив эту сцену, я невольно усмехнулся.

Алиса

Мы сидели в просторной ярко освещенной комнате за кафедрой и рассказывали по очереди, кто мы, собственно, такие, и откуда пришли. А люди в бирюзовой форме слушали нас очень внимательно, и кто-то даже записывал нас на диктофон. Встретившая нас Маша, то есть, младший научный сотрудник Мария Викторовна, стояла за спиной, положив руки нам на плечи, словно хотела успокоить. Мы рассказывали все, что знали. Вначале я поведала собравшимся о Городе, о тварях и черных дождях, о видеозаписи в пустом институте. Потом Нэйси принялась рассказывать такое, что я очень удивилась. Она говорила про подземный город, про коллектор и катастрофу, о которой ей рассказали в том подземном городе. Признаться, тут даже я раскрыла рот. В какой-то момент в зал тихонько вошел серьезный человек в черной кожаной форме – почти как у наших патрульных. Он был, правда, похож чем-то на Кондора – не одной формой – только моложе. Крепкий и подтянутый, а на вид лет сорок. И волосы у него были коротко острижены, а из-под черной кожаной куртки виднелись синие брюки из тонкой шерсти, и сапоги. На плечах погоны с синей полосой, а на голове фуражка. Кокарда на ней изображала герб: перевитые алой лентой пшеничные колосья, земной шар, посередине которого поблескивали перекрещенные серп и молот, а венчала композицию алая звездочка. Красиво. Я где-то видела такой рисунок, только не помню, где именно.

Человек о чем-то спросил, наклонившись к стоявшему в дверях Сереже. Тот снова держал в руках чашку с кофе. По-моему, она у него бездонная… Сережа ответил, и новоприбывший перевел взгляд на нас. Внимательный и пронзительный взгляд – прям как у Дэннера. Тот обычно смотрит так на все подозрительное. Затем человек в форме достал диктофон и, не отрывая от нас с Нэйси пристального взгляда, сказал что-то в рацию.

Когда мы закончили, и все разошлись, он подошел к кафедре – мы как раз спускались.

— Добрый день, – сказал он. Вблизи патрульный – или кто он там – оказался не таким уж и страшным: приветливый голос, добрая улыбка и умные серые глаза. – Я хотел бы поговорить с вами, девочки. Отдельно. Надеюсь, вы не слишком устали?

— Здравствуйте, товарищ подполковник, – сказала Маша. – Может, завтра?.. Они так и не отдохнули с дороги.

Зато мы помылись и переоделись, подумала я, а дело не ждет. Так я им и сказала:

— Тетенька, мы не можем отдыхать! Вдруг, пока мы отдыхаем – мир погибнет?..

А Нэйси прибавила:

— Вы не волнуйтесь о нас, мы ни капельки не устали.

— Рад слышать, – снова улыбнулся подполковник.

— Я приготовлю чай, – сказала тогда Маша и ушла.

— Как видите, девочки, – подполковник положил нам руки на плечи – почти так же, ласково, только у него этот жест был немного жестче – и мы неспешно двинулись вдоль ряда столов аудитории, – вы совершенно правы, время нас не ждет, и в любой момент мир может погибнуть. – Он вдруг рассмеялся – громко, весело, откинув голову назад, так, как смеется обычно Дэннер, и меня кольнула тоска, потому, что я вспомнила, что Дэннер остался там, в Городе, и рискует в любую минуту погибнуть, а мы здесь, где ничто не угрожает. Затем развернулся на каблуках и протянул нам обе руки. – Меня зовут Владлен Александрович, я работаю в Комитете Госбезопасности. Рад знакомству.

— Я Нэйси, а она – Алиса. – Нэйси крепко пожала ему руку.

— А Комитет Госбезопасности – это как патруль, да? – уточнила я.

— Глупая, – сказала Нэйси, а Владлен Александрович ответил:

— Если бы я знал, что такое ваш патруль – я бы, конечно, имел возможность провести аналогии.

— Патруль защищает Город от нечисти, и других тварей, – пояснила Нэйси. Подполковник улыбнулся.

— Тогда вы правы, так и есть. Только у нас твари другие.

— Какие?

— А такие. В человеческом обличии.

— Странники, что ли?

— Я не знаю, кто такие Странники. Но, чувствую, нам с вами надо о многом поговорить, девчата. – И я вдруг увидела, что за улыбкой он прячет тревогу и настороженность. Она быстро промелькнула на его лице – тоненькой морщинкой на лбу, той самой, едва заметной мимолетной морщинкой, а затем он снова улыбнулся, как ни в чем не бывало. – Пойдемте лучше чай пить – заодно и поговорим.

Маша расставляла по столу красивые чашки.

— А как получилось, что вы попали сюда? – спросил Владлен Александрович, устало стащив куртку и повесив ее на спинку стула. Маша тоже сменила униформу на красивое платье с широкой юбкой – ее смена кончилась. Что касается нас с Нэйси, мы были одеты, во-первых, в бинты, а во-вторых, в удобные штаны и рубашки из плотной бирюзовой ткани.

И мы в который раз за этот вечер повторили историю. Подполковник слушал и хмурился. Потом спросил:

— А правда, что у вас в Городе все люди амбидекстеры?

— Амби – кто?.. – оторвала вожделенный взгляд от большого чайника Нэйси. Из носика поднимался ароматный пар. Подполковник пошевелил пальцами, вытянув руки над столом.

— Что вы с обеими руками одинаково управляетесь.

— А-а! – Нэйси кивнула. Глаза у нее сделались пепельно-серыми от удивления. – Ну, конечно. А у вас не так?

— Не так. А вы, значит, можете писать обеими руками?

— Конечно, – подтвердила Нэйси. – Вот, вы странные вопросы задаете! А если в одну руку ранят – так что ж теперь, вообще не писать?.. А драться как?..

Подполковник усмехнулся и налил себе чаю.

— Логично, – все еще улыбаясь, сказал он. – И слышите ультразвук?

— А то. – Нэйси вгрызлась в сушку.

— И интуитивно чувствуете опасность?..

— А вы нет?..

— Кто как, – уклончиво ответил подполковник. – Ну, дела-а… не такое уж у нас плачевное будущее, как вы тут описываете, должен признать.

Я удивилась, но тут он дал понять, что это шутка, негромко рассмеявшись.

— Однако я ума не приложу, что же с вами теперь делать. – И я снова увидела эту морщинку у него на лбу.

— Вы же можете отправить нас обратно, – сказала Нэйси. – Только скажите нам, как отключить установку, а мы сами все сделаем.

— Ишь, какие шустрые, – улыбнулся Владлен Александрович. – А вы, Мария Викторовна, говорите, дети, дети. А они, между прочим, взрослее нас с вами. – И он принялся размешивать сахар в чашке.

— Вы утрируете, – сказала Маша. Явился ее коллега с неизменной чашкой. Он был одет в кожаные брюки и клетчатую рубашку, а причесаться так и забыл, поэтому русые волосы торчали в разные стороны, как стог сена.

— К вам можно? – уточнил он.

— Присоединяйтесь, – кивнул подполковник. Сережа, вместо этого, уселся на край стола, на котором стоял какой-то большой прибор, по-прежнему обеими руками держа кружку.

— Вот бы мне с вами, – сказал он и отхлебнул кофе.

— Он каждый раз так говорит, – пояснила Маша.

— А к вам часто приходят гости из будущего? – удивилась Нэйси, а Маша рассмеялась.

— Нет. Нечасто. Сказать по правде, вы первые.

Кондор

Дела наши приобретали все более неожиданные краски.

По знаку гостя Даклер и Витя кое-как сползли со стола и подобрали свое оружие. Собака нетерпеливо постукивала по полу хвостом, уложив длинную морду на вытянутые лапы. У нее не наблюдалось ни чешуи, ни жала, зато глаза то и дело отливали алым, словно излучали свет. Густая бежевая шерсть с черными пятнами лоснилась, без единой проплешины. Я таких зверей только в старых книжках видел. Решившись, осторожно протянул собаке руку. Та взъерошила шерсть и угрожающе приподняла верхнюю губу, обнажая клыки, но я не двигался. Хозяин собаки чуть растянул губы в полуулыбке, но взгляд оставался серьезным и пристальным. Он наблюдал за нашим знакомством.

Наконец, собака подняла голову и милостиво обнюхала мою руку, отчего уши у нее настороженно дернулись, а розовый язык быстро обежал нос.

— Кровью пахнет, – согласился я. Собака, наконец, успокоилась и улеглась обратно, чуть прикрыв глаза. Видимо, признала меня за своего.

— Ничего, – сказал хозяин. – Он привык. Глядите-ка, старикан ему нравится, – обратился он к остальным. – Он не тронет.

— Не тронет, – подтвердила Майя. – Правда, как мне показалось, голос у нее прозвучал не очень уверенно.

— Идем, Гверн. – Хозяин хлопнул по бедру, и пес послушно вскочил и встал у его ноги, словно пришитый. – Отправим раненых в безопасное место.

— Стоять, – уперлась Лидия. – Мы все тут раненые.

Он пожал плечами.

— Значит, все и пойдете.

Но Лидия преградила ему дорогу, отчего Гверн угрожающе зарычал.

— Ты сказал, противостоять грабителям больше некому. – Она твердо смотрела прямо в глаза собеседнику. – Так принимай команду, какая есть.

Одно очень долгое мгновение они будто сцепились взглядами. Затем гость вдруг откинул голову назад и тихонько засмеялся.

— Такая команда мне уже нравится, – сказал он, успокаивающе положив руку на холку пса. – Меня зовут Казимир. Рад знакомству.

Дэннер

Я бы так и стоял посреди дороги, да только из ближайших кустов вдруг высунулась чья-то рука и дернула за штанину. Совершенно необдуманный, опрометчивый поступок, должен сказать…

В общем, к тому времени, как разум, запоздало включившись, усмирил рефлексы, я едва успел вовремя отдернуть руки от тонкой детской шеи.

— Ты с ума сошла! – зашипел я, заползая в кусты следом и стараясь унять сердцебиение – подумать только, я едва ей голову не отвернул! – Совсем инстинкт самосохранения потеряла?!

— Прости, Дэннер! – немедленно раскаялась Лесли, невольно хватаясь за шею. Спасибо, не «командир». Наигралась девчонка, наконец, в солдатики. Вот и хорошо. – Я не знала, как еще привлечь твое внимание…

— И нашла, что суицид – вполне подходящее для этого занятие. – Я все еще злился. Лесли опустила чудом уцелевшую голову и покаянно шмыгнула носом. Я отцепился от ее рукава, плюнул и отвернулся.

А вагонетка, тем временем, преспокойно проехала мимо нашего куста и скрылась за поворотом.

На языке вертелось с десяток обвинений в адрес Лесли, но я сцепил зубы. Еще поругаться нам сейчас не хватало, да и незачем ее ругать – все равно, время упущено. И даже если я буду орать громким матом – вагонетка обратно не покатится.

— Это ты за мной крадешься от самого города?

Лесли неуютно завозилась.

— Ну… а что, еще кто-то был?

Что-то меня насторожило в ее голосе. Но что именно – я никак не мог понять, и это раздражало. Должно быть, я слишком устал, чтобы собрать разбегающиеся мысли.

— Не знаю. Может, и был. Ладно. – Я поднялся и отряхнул мелкий сор с одежды. Было неприятно оттого, что я полез в эти чертовы кусты, что упустил вагонетку, что оставил Обреза одного, что, наконец, теряю время. Все эти мысли навалились разом и давили, душили, не давали покоя, а потому – требовалось поскорее отыскать Нэйси и Алису, вернуть их домой и подробно расспросить Кондора и Тележкина, что делать дальше и как помочь остальным. А потом еще Майю записать в школу, и помочь раненой Лидии с делами, и помириться с Ласточкой… до тех пор, пока я не буду уверен, что все они живы, здоровы и в относительной безопасности – все, включая чертов наш Город – я не успокоюсь. И можете сколь угодно считать меня чокнутым трудоголиком, мне с вами спорить некогда – дела надо делать.

— Ты возвращайся к проходной, – сказал я Лесли. – Там Обрез, подождите меня вместе. Я быстро – отыщу их и обратно. Ступай. Оружие есть?

Но Лесли помотала головой.

— Не пойду. Я с тобой.

— Нельзя со мной, – повысил я голос. – Ты мне там только мешаться будешь.

— Сюда же я как-то дошла, – резонно возразила Лесли. – И не мешалась. И теперь ты меня не прогоняй. Может, я не мешаться буду – а помогать. Вот, ты знаешь, как внутрь попасть, чтобы тебя не прихлопнуло?

— Нет, – брякнул я, не успев толком удивиться.

— А я – знаю, – припечатала девочка. – Пойдем.

— Лесли!.. – Я замолчал, выругался и кинулся ее догонять.

Обрез

Я пялился на реку, машинально поигрывая Вовкиным ножом. Минуты тянулись удручающе медленно, ожидание казалось бесконечным. И раны болели очень. От духоты и усталости клонило в сон, но куда спать, когда надо по сторонам глядеть.

Поначалу я хотел застрелиться, чтобы облегчить Селиванову задачу, а себе мучения, но поразмыслил и решил, что рано пока. Может, еще оклемаюсь. Да и помирать страсть, как неохота.

Так прошла, наверно, целая вечность, а потом еще несколько вечностей, и глаза все это время слипались, а я изо всех сил старался не спать. Река, как назло, убаюкивала своим журчанием, а Черта вела себя неспокойно – мерцала и вспыхивала. Может, это я ей не нравлюсь, не знаю.

А потом вдруг зашуршали ветки – и навстречу мне вышла Лесли Баррет. Чудеса, да и только.

— Здравствуйте, товарищ Веррет! – поздоровалась она. – А вы что здесь делаете?

— Дэннера дожидаюсь, – неохотно буркнул я. Еще этого мне не хватало. Лесли присела на корточки, снизу вверх заглядывая в глаза.

— А он где? А то я шла-шла за ним, а потом его потеряла.

— А тебе Дэннер зачем?

— Как – зачем! Он же ищет мою сестру.

— Он постоянно кого-то ищет, – проворчал я, трясущимися руками извлекая сигарету из пачки.

— Да, но я ведь тоже ищу свою сестру, – пояснила Лесли, помогая мне прикурить. – Он на завод ушел?

— Не ходи одна. – Не знаю, зачем я ей это сказал – все равно ведь удержать не смогу. Лесли улыбнулась, смешно наморщив нос. Такая маленькая – а уже в петлю лезет. Жалко ведь.

— Вы не беспокойтесь за меня, я не пропаду! – искренне пообещала дурочка и, покопавшись в сумке, протянула мне свою аптечку. – Вот, возьмите, там обезболивающее есть.

И в этот момент Черта вспыхнула.

Вначале слабо, потом все сильнее, и, в конце концов, сияние сделалось невыносимым. От нее вдруг поползли длинные извилистые языки белого огня, и камни, ветки, обломки плит исчезали, в мгновение вспыхивая алым на белом фоне, и тут же словно растворяясь в пространстве. От них не оставалось даже пепла.

Языки ползли, как хищные щупальца, будто жадно искали добычу. Лесли вскрикнула, упала, боком отползая от одного из них, но язык дотянулся и лизнул кончиком ее ногу. Она завизжала оглушительно, поползла быстрее, сдирая руки о ветки и битое стекло – ноги не было почти по колено. Но белый огонь был быстрее. Я хотел вскочить и не смог. Оружие, которое оставил мне Дэннер, выпало из рук – против белого огня оно было бесполезно. Я почувствовал, как Лесли подползла ко мне и прижалась изо всех сил, так, как может прижиматься только испуганный ребенок, и обнял ее обеими руками – больше ведь я ничего сделать не мог. Она дрожала и плакала, глядя на невыносимо сияющие белые щупальца. Мы сидели на земле и смотрели на вспышку Черты – в первый и последний раз. А я радовался, что хоть умрем быстро, и упырями не станем. Очень жалко девочку, а меня-то не жалко, черт со мной. Вот, девочка…

Прости, Вовка. Зря ты меня по лесу на горбу таскал. Не дождался я тебя.

Лесли спрятала лицо у меня на груди, а я решил, что умру достойно. И не закрывал глаза до самого конца.

Дэннер

Вспыхнуло неожиданно, и я резко обернулся, едва не зацепившись за торчащий корень. Но за обломками здания и деревьями ничего не было видно.

Лесли подбежала откуда-то сбоку и ухватила меня за руку.

— Боишься? – спросила она.

— Очень, – признался я. – Там мой друг, а она светится.

— Кто светится?

— Черта.

— Граница светится?

— Что?.. – удивился я. – Какая еще граница?

Лесли замялась.

— Ну, граница, черта. Это ведь одно и то же.

— Да нет. – Я боялся за Обреза, и все никак не мог отвернуться, хотя сияние уже погасло. – Не совсем.

— Идем, – потянула меня за руку Лесли. Она права. Надо идти. Если Черта действительно проснулась – поздно даже думать об этом.

Я заставил себя развернуться и идти дальше.

Следы виднелись превосходно – девчата не скрывались, и шли напролом – по мокрой земле, по песку, через заросли кустов и мха. Когда я первым вошел в большое пыльно-бетонное здание, велев Лесли на всякий случай держаться на шаг позади, встретила только тишина и темнота. А следы уводили вглубь коридора.

Через несколько метров коридорчика перед нами раскинулось просторное помещение. Лесли сунулась под руку, пролезая вперед, взметнула пыль, поскользнувшись. Я, наклонившись, поднял скользкий предмет – потускневшая латунная табличка. «Сборочный цех № 13», сообщали выгравированные буквы. Я посветил фонариком вперед, шагнув дальше, синеватый луч выхватил из темноты трубы, обрывки кабеля, контейнеры, пульты и ржавую ленту конвейера, обрывающуюся в никуда. Следы уводили вглубь цеха, попетляв немного, затем ныряли под свисающий лист железа, бывший некогда стенкой контейнера, а теперь отвалившийся и затем исчезали за боковой дверью.

— Пойдем! – поторопила Лесли. Я перевел на нее луч фонаря и успел заметить, как девочка пошатнулась, поспешно ухватилась за стену.

— Эй, ты в порядке? – Мало ли, что. – Не ранена?

— Нормально, – отозвалась Лесли. – Давно не ела, просто.

— Как я тебя понимаю, – с облегчением улыбнулся я. – Детям нельзя пропускать обед, ты в курсе, героиня?

— В следующий раз не пропущу. – Лесли улыбнулась в ответ. – Все в порядке, не беспокойся обо мне.

— Я стараюсь, – фыркнул я, догоняя ее.

Следующий коридор, темная лестница, пыльная галерея. Выход наружу, под заморосивший серый дождь, короткая дорога через заросли, где на одной из веток я нашел клочок зеленой курточки, распахнутая настежь дверь, наполовину вросшая в землю. Из-за угла выбегал ручей, у дверного проема образовывал обширное озерцо, с шумом стекающее через естественную запруду из веток, камешков и прочего сора, куда-то вниз, в темноту. Я посветил через порог – луч фонаря заиграл в черной воде этажом ниже. Перекрытие давным-давно сгнило.

Следующий вход оказался целым, коридор с обвалившимися внутренними перегородками привел нас к лестнице, которая, в свою очередь, спустилась на этаж вниз и вывела к проходной, будке с тускло-красным телефоном внутри и ряду ржавых турникетов. Здесь все было празднично освещено десятками огоньков. Желтые звездочки парили в воздухе, лежали шариками пушистого света на полу и турникетах, льнули к стенам. Зрелище было сказочное и завораживающе-красивое.

Вслед за Нэйси я вошел в будку, зачем-то поднял трубку телефона и уложил обратно на рычаг, вышел по ту сторону турникетов и подошел к большому огоньку. Он светился, неровно вспыхивая время от времени, на уровне моего пояса. Здесь следы обрывались.

Куда же огонек перенес Нэйси Баррет?.. Должно быть, она сейчас в прошлом, в солнечном городе. Если так – то смешно, что мы с Лесли бегаем по развалинам института и ищем ее, в то время как она в безопасности.

А вот, Алиса, похоже, осталась в настоящем, о чем сообщали ее легкие следы, уводящие в темноту.

Что ж, найдем сперва Алису. А там посмотрим.

Я сунул нож в рукав на всякий случай и направился по следам – уже привычно. Лесли шла за мной, на шаг позади, ступала мягко, практически бесшумно – как кошка. Я начал верить, что дергаться на каждый шорох – либо, напротив, затишье – «а как там Лесли» просто-напросто глупо. Это с Нэйси приходилось быть начеку – вечно она лезет на рожон – а младшенькая всегда была более спокойной и рассудительной. Там, где Нэйси пойдет напролом, Лесли притаится и хорошенько обдумает следующий шаг.

К слову, шаги-то ее меня и настораживали – какая-то неверная поступь, спотыкающаяся. Точно не от голода. Надо бы ее расспросить хорошенько в ближайшее время. Наверняка, что-нибудь себе повредила, но молчит, боится, что я ее где-нибудь в одной из многочисленных институтских комнат закрою – а ведь с меня станется. Я уже об этом подумывал. Лучшая политика в делах сохранения детей и драгоценностей – спрятать их в надежном месте. Вот, только комнатку разыщу посимпатичнее…

В довершение ко всем моим неприятностям, погас фонарь. Должно быть, лампочка сгорела.

Дальше мы шли уже по темноте, держась за стены и тщательно выверяя каждый шаг, а ветхое здание, словно в насмешку, немедленно принялось стонать, скрипеть и шелестеть под каждым прикосновением.

— Дай-ка руку, – велел я Лесли и тут же почувствовал, как маленькие пальцы обхватили мое запястье. Хватка у Лесли оказалась достаточно сильная для маленькой девочки.

— Не бойся, – сказала она. – Я не упаду.

— Все так думают, – проинформировал я, останавливаясь на повороте коридора. – Стой на месте. Ты чего перчатки не снимаешь?

— Холодно.

— Я тебе куртку дам, погоди.

— Не надо, – сказала Лесли. – Я уже согрелась.

— Ишь, ты, гордая, – фыркнул я.

Да и тяжело будет Лесли в моей куртке.

Я осторожно коснулся бетонного песка кончиками пальцев – только бы не повредить следы прежде, чем узнать направление. Но следов было много – я словно читал книгу: вот здесь пробежала собака, припадая на одну лапу, здесь, у стены, шмыгнула за поворот ползучка с двумя детенышами – один в зубах, и длинный хвост чертит по земле, а что касается Алисы – та крутилась как муравей, петляя, ощупывая наиболее интересные фрагменты стены, словно нарочно хотела сбить меня со следа. Так дело не пойдет, решил я и собрался уже, было, переключиться на интуитивное восприятие – как вдруг в глаза ударил луч фонаря.

Я инстинктивно закрылся рукой.

— Так у тебя фонарь есть?

— Есть, – ответила Лесли на риторический вопрос. Она на все вопросы отвечает. Интересно, они разве в школе еще не проходили про вопросы?.. Должны были уже.

— Так чего ж молчала? – Я поднялся.

— А ты не спрашивал.

— Ничего себе! – разозлился я. – Издеваешься, что ли?

Лесли полуобернулась ко мне и кинула фонарь через плечо.

— Мы будем стоять тут и орать друг на друга – или пойдем уже?

Я машинально поймал фонарик, а детский голосок вдруг обжег ледяным холодом. Лесли, тем временем, свернула не направо, по следу Алисы, а влево – к ведущей в подвал лестнице.

— Алиса ушла в другую сторону, – сказал я.

— А пришла – в эту! – донеслось с лестницы, парой ступенек ниже. Я заглянул в проем – Лесли осторожно спускалась вниз, придерживаясь за стену. – Я чувствую ее ауру. Ну, скорее же!

Не знаю, почему я ей поверил. Даже на этот раз. Наверное, я все еще чувствовал вину за то, что не поверил Ласточке, и, может, подсознательно стремился компенсировать свое недоверие, или просто потерял осторожность от непрерывной боли, которая словно выламывала суставы и сдавила голову раскаленным обручем – да, пожалуй, что здорово она меня отвлекала, эта боль, я привычно абстрагировался, но не обращать на нее внимания совсем было невозможно. А может, это я себя оправдываю. Не знаю.

В конце концов, никто не просил меня спускаться в подвал.

Нэйси

Вообще, прошлое нам нравилось. Здесь было светло и безопасно, а еще очень интересно. С каждым шагом мы узнавали все новые подробности. Например, институт-то, оказывается, большой. Ну, то есть, это у нас там он большой, а в прошлом он просто огромен. И Белой Черты у них тут нет, можно ходить себе спокойно, и не бояться вспышки.

— А сейчас я вам кое-что покажу, – шепотом предупредила Маша и поманила нас в боковую узенькую дверь. Мы как раз проходили мимо одного из внутренних проходных пунктов, и я узнала его только по красному телефону. Сейчас здесь было чистенько, провода спрятаны в аккуратные короба, стекло было прозрачным, а турникеты тускло поблескивали металлом и перемигивались диодными стрелочками. Я дернула Алису за рукав.

— Гляди, будка, в которой мы спали.

Алиса слегка прищурилась, глядя на будку как на старого друга, и улыбнулась.

— Нэйси, это ведь здесь ты пропала?

— Там устройство автоматического контроля пропуска, – сообщила Маша. – Если с турникета не поступит оповещение, либо дежурный не подаст сигнал – сработает защитная установка, и дорогу перегородит наностена. Опасная штука – разрезать может, если сунуться. Мы уже много раз писали в руководство, чтобы ее заменили на что-нибудь более безопасное, но приходят сплошные отписки. Один пожарник на прошлой неделе без руки остался, пришлось ехать в больницу и пришивать обратно.

— Ужас какой, – сказала Алиса.

— А у нас руки не пришивают, – вздохнула я.

— Жалко, – посочувствовала Маша.

— Конечно. Если твари руку сожрут – ее и не пришьешь никак, – согласилась я. – Обидно.

Маша открыла дверь и пропустила нас вперед. Внутри оказалась небольшая скучная комната с серыми стенами, где одну стену полностью занимал плоский экран, перед которым стояло удобное кресло и пульт. В кресле сидел молодой парень с гитарой в руках и, закинув ногу на ногу, лениво перебирал струны. Он был первым человеком здесь, который носил оружие: на поясе висела кобура с пистолетом и длинный нож в чехле. У него была очень смуглая кожа, широкое лицо и раскосые карие глаза. Он мне напомнил немного Дэннера – черная форма, сильная фигура, небрежная грация хищного зверя, да еще и гитара. Сходство довершал густой растрепанный хвост прямых волос, достающий до середины спины, только у Дэннера волосы темно-красные, а у этого – черные.

Вместо того чтобы повернуть голову, как все делают, парень оттолкнулся ногой от стены, и кресло развернулось. А он прищурился, разглядывая нас, и улыбнулся.

— Не местные, – резюмировал парень сильным, звучным голосом, заставив Алису испуганно съежиться, а меня – вздернуть подбородок.

— И что? – с вызовом спросила я. – Ты сам-то местный?

Парень засмеялся.

— Кусается, маинганс, – сказал он.

— Что?! Да сам ты такой! – Нет, ну, а чего он обзывается?!

— Мы перемещение посмотреть, – сказала Маша. – Можно, Гич?

— Валяйте. – Парень махнул рукой, звякнув латунными браслетами. – Давайте, что ли, познакомимся.

— Нэйси, – неохотно буркнула я, пожимая ему руку.

— Алиса, – сказала Алиса.

— Гичибинэси, – представился парень.

— Как-как?.. – переспросила я. – Это полное имя?

— Не-а. – Парень зевнул и развернулся обратно к пульту. – Не полное.

— Об его полное имя вся бухгалтерия языки переломала, – хихикнула Маша.

— А как полное имя?

— Тебе оно не надо, – отозвался парень, быстро нажимая клавиши на пульте. – Вот, глядите, не жалко.

— Ко Дню Ребенка ты допишешь, надеюсь? – не очень понятно спросила его Маша. На экране молодая женщина застегивала нелепый головной убор противного грязно-мышиного цвета, похожий на капюшон с длинным узким колпаком сзади.

— Я почти дописал, – ответил Гич и, не откладывая гитару, потянул из-за пояса флейту. У него, что, все на поясе висит?.. Неудобно же. Маша, дотянувшись, хлопнула его по руке.

— Верю, верю, – сказала она. – Потом сыграешь, у нас тут экскурсия.

— А-а. – Парень все тем же ленивым движением вернул флейту на место. – Экскурсия – это хорошо. Я тоже хочу на экскурсию…

— А почему на них столько тряпок? – спросила я. Людей на экране было семеро – помимо помощников в бирюзовой форме, двое мужчин и женщина, одетые совершенно нелепо и непрактично. Длинное платье женщины, должно быть, будет кошмарно путаться в ногах и стеснять движения, а этот колпак зацепится за первую же ветку, да еще и рукава у этого платья чуть ли не волочатся по земле. Глупее одежды я еще не видала, но мужчинам приходилось хуже: поверх длинных рубашек дубленые жилетки и короткие накидки, а на ногах нечто вроде узеньких штанов и туфли с длинными носами. Венчали композицию все те же длинные колпаки.

— Они отправляются в средневековую Европу, – пояснила Маша. – Там многие так ходили.

— Бедненькие, – посочувствовала Алиса. – Тяжело у вас быть историком.

Маша поглядела на нее и звонко рассмеялась.

— Зато интересно, – сказал Гич, засовывая в рот зубочистку.

— Чего ж интересного? – удивилась Алиса.

— Правда интересна, найра. – Пальцы его неожиданно побежали по струнам, зазвучала странная, завораживающая мелодия. – Правда интересна всегда.

— А разве другие не расскажут правду? – уточнила я. Гич покачал головой.

— Если история меняется до неузнаваемости, пока идет от одного дома к соседнему, – вопросом ответил он, – то как она изменяется за века?

Мне он, определенно, начал нравиться. Я даже перестала обращать внимание на то, что он постоянно обзывается. Зато говорит интересно. И играет на гитаре.

Наверно, я по Дэннеру скучаю просто.

— Ты сочиняешь песню? – спросила я. Гич резко оборвал игру, прижав струны ладонью, и поднял взгляд.

— Уже не сочиняю, – спокойно ответил он.

— Почему? Она тебе разонравилась?

Он пожал плечами.

— Какой смысл сочинять песню, которую все равно никто никогда не услышит?

Опять он отвечает вопросами. Мне было от этого несколько неловко.

— Для себя, – сказала Алиса.

— Услышим, еще как! – порывисто обернулась Маша. – А то я тебя, Гич, прибью нафиг. Ты обещал.

— Мы же умрем, – флегматично напомнил парень и кивнул на экран. – Смотрите, запускают.

Маша открыла, было, рот, но взглянула на экран и так ничего и не сказала. А там уже трое исследователей заходили на платформу – совсем как мы с Алисой. Они держались за руки – наверное, так им было нестрашно. Хотя они, вроде, не боялись – а очень даже наоборот, радовались, невзирая на неудобную одежду. Они смеялись и о чем-то оживленно переговаривались. А затем включилась установка.

Звуков не было слышно, но я и без того могла представить знакомый низкий гул машины. Он все нарастал у меня в ушах, а прозрачные стены кабины разом закрылись – как ловушка, и мне сделалось не по себе оттого, что людей заперли в маленькой кабине. Со стороны, вообще, все выглядит страшнее, чем на самом деле.

В кабине ярко вспыхнул ослепительно желтый свет и тут же погас, будто кто-то приоткрыл на секундочку плотную штору. Как желтый огонек, только большой. Люди вспыхнули и – исчезли без следа, а вместо них по кабине забегал, панически врезаясь в стенки, красный колпак. Не люблю их.

— А говорили, тварей нет, – укоризненно сказала Алиса, наблюдая, как установка отправляет колпака в неизвестное место неизвестной нам эпохи. Он растаял желтой вспышкой.

— Нет, – подтвердил Гич. – Он не наш.

— Он из Нави, – пояснила Маша. Вид у нее был какой-то озабоченный. – Случайно забежал. Так часто случается. Но он уже дома.

— Нам тоже надо домой, – грустно вздохнула Алиса.

— Ага, – согласилась я. – Вот, правда, совсем не хочется.

— Понимаю. И мне не хочется, – сказал Гич.

Гитара у него в руках снова переливалась странной, будто тоскливой, мелодией.

Дэннер

Я споткнулся в темноте, – фонарик светил совсем слабо, должно быть, разрядились аккумуляторы, – и позвал девчонку, перегнувшись через перила:

— Ты там живая, Лесли?

— Я здесь, – донеслось через пролет раздраженное. Лично я не чувствовал здесь никаких Алис, но теперь приходилось еще и идти за Лесли – как тогда, в коллекторе. Я невольно усмехнулся и подумал, что не стоит повторять опыт, отпуская ее одну в темные коридоры. Вряд ли здесь есть свои охотники – но вот плита на нее свалиться очень даже может, поэтому я ускорил шаг.

Лестница привела нас в узкий и длинный коридор, по которому мы шли несколько минут, придерживаясь за склизкие от микрофлоры стены. Здесь было сыро и холодно, казалось, промозглая атмосфера подвала всасывается в плоть, и останется с тобой навсегда. Неприятное ощущение.

Шаги впереди стихли, а фонарь мигнул напоследок и погас. Оборотнем я еще не успел стать, и зрение оставалось человеческим – мне требовался свет. Лесли возилась впереди, в темноте. Холод сковал руки. Мне сделалось как-то не по себе.

— Куда мы идем? – В общем, мог бы и не спрашивать. Я прислушался к собственным ощущениям – но их словно выключили. Где-то на грани сознания шевелилась смутная тревога – и ничего более. Как будто мы в городе, в безопасности, а не в заброшенном подвале.

— Увидишь, – отозвалась Лесли. Пару секунд спустя впереди тяжело заскрипела дверь. Звук шагов – и вспыхнул свет.

Я невольно закрылся рукавом, успев уловить сладковато-прелый могильный запах, словно оказался в склепе. Хорошо еще, я не обрел пока что волчий нюх – меня бы немедленно замутило.

Наконец, глаза привыкли к тусклому электрическому свету, и я получил возможность оглядеться по сторонам.

В общем, я почти угадал, разве что, ошибся в нюансах.

Это был не склеп, а морг. Просторное помещение, заставленное столами в несколько рядов. На столах лежали накрытые простынями тела. Я подошел к ближайшему столу и, не удержавшись, приподнял ветхую ткань. Она была немного скользкая, как полиэтилен.

— О-ох… – вырвалось из груди. Хотелось немедленно закрыть покойника обратно и больше этого не видеть, но рука будто онемела, а некий противный голосок внутри настойчиво требовал, напротив, скинуть простыню и разглядеть тело в подробностях. Самое обидное, что голосок-то и победил в итоге, и я, стиснув зубы, потянул простыню вниз, открывая труп до пояса.

Верно, очертания тела изначально показались мне какими-то странными – и теперь сделалось ясно, почему. По сути, оно было покрыто нарывами размером с тарелку, кое-где лопнувшими застывшей зеленовато-синей массой. Что касается лица, то черты уже было не различить за опухолями да сетью вздувшихся жил.

Я накинул простыню обратно, и только тут заметил бирку на запястье покойника. Бирка была сделана из того же материала, что и страницы храмовых книг, и время ей ничуть не повредило, а вот шнурок, которым она была привязана, давно уже истлел. Не было бы здесь так холодно – и тело бы не сохранилось. Я стер пальцами пыль.

«Укусы массурийских ос. Рамильянов Григорий Павлович, 48 лет.»

Далее шли цифры – по-видимому, время смерти.

— Ничего себе… осы… – пробормотал я, осторожно положив бирку обратно на стол.

— Ты идешь, или нет? – окликнула Лесли. Я кинулся догонять. Шаги отдавались гулким эхом.

Я заметил, что некоторые столы сдвинуты, а скомканные простыни валяются рядом, словно кто-то унес трупы. Зачем и куда, интересно?..

Все же, я немного отстал от Лесли, чтобы исследовать еще один труп. Мне была интересна причина смерти, но на этот раз не повезло – у выбранного мною покойника только плоть сползла с костей. Обыкновенный растворитель, я такие трупы раз в неделю стабильно на улицах города нахожу. Посочувствовав бедняге, я вслед за Лесли вошел в маленькую дверь в конце зала.

Может быть, мне стоило на секундочку задуматься и в итоге сообразить, что последнее место на этом свете, куда бы отправилась пугливая Алиса – это заброшенный морг с изуродованными неизвестными тварями телами. Может быть, я мог и хорошенько приглядеться к Лесли вместо того, чтобы пялиться на стены да считать ворон. Может быть, может быть, да если бы, да кабы, ага. Если бы хотя бы одна из сиих умных мыслей, – да ладно, ребята, почему бы и нет?.. – пришла в мою пустую башку – вполне вероятно, что идиот под названием я имел бы возможность счастливо избежать очередного идиотского положения, но зачем о несбыточном?.. Потому продолжаю рассказывать, как было на самом деле, и, чур, сильно не ругаться, идет?..

И, да, с прискорбием признаю, что я придурок.

Комната напоминала чем-то операционную, только несколько нетипичную операционную. Начнем хотя бы с того факта, что на столе различались в полутьме прочные дубленые ремни, возрастом явно меньше, чем само помещение. Ремней было несколько: два с одного края, два с другого, и один чуточку подальше от изголовья. Притягивали они свеженький труп, и кровь, успевшая образовать солидную лужу, тяжелыми градинами капала на пол. Так я полагал до тех пор, пока «труп» не вздрогнул, и из груди не вырвался хрип. Лесли остановилась по ту сторону стола, глядя на меня в упор исподлобья. Хирургические инструменты лежали тут же, рядышком, измазанные и заляпанные, а в углу – темной грудой сваленные кое-как тела – не самая радужная картина, должен признаться.

В другое время я бы взъярился от такого, но сейчас никаких эмоций не было, точно их выключили. Я поглядел на недорезанного парня на столе, на инструменты, дальше взгляд скользнул по трупам и остановился на Лесли. Тут-то до меня и дошло, что с девчонкой, черт побери, совсем немножко что-то не так. Комната, впрочем, также не представляла собой образчик адекватности. Лесли шагнула к столу и, ухватив голову несчастного за подбородок, повернула лицом ко мне – я встретил остекленевший от боли взгляд.

— Узнаешь? – спросила она. Я прищурился, но, то ли в комнате было слишком темно, то ли черты исказились, узнать беднягу я не мог, как ни старался.

— Ты видел его неделю назад, в баре.

Я осторожно приблизился и опустился на колено – теперь наши лица были вровень. Привязанный что-то хрипел, но я не мог разобрать слов.

— Ну, это ты напрасно, подруга. Если в баре – то я точно не мог его запомнить.

«Лесли» поморщилась.

— Ты был не настолько пьян, чтобы не помнить. Ладно. – Она взяла худую посиневшую руку и приподняла над столом. Я увидел татуировку на запястье – стилизованное изображение дорожной котомки, из-за которой выступает серый лис. – Теперь твои мозги, наконец, заработают?

— Странник? – Я поднялся. – Сколько их по весне в городе? Я не обязан запоминать каждого в лицо. К тому же, Странники обычно носят бороды и длинные волосы, а этого вы обрили. Да и лица они закрывают шляпами.

— Люди невообразимо глупы, – пробормотала девочка, отвернувшись и выпустив руку Странника. Я вдруг не выдержал, схватил грязный скальпель и полоснул его шею, распоров глотку. Кровь ударила слабым фонтаном, парень задергался. Я отвернулся.

— Зря, – сказала девочка. Какой там, тварь, не девочка. Это я по привычке. – Они сейчас придут.

— Кто – они? – поинтересовался я, на всякий случай, сунув скальпель в карман – хоть какое-то оружие.

— Те, кто резал Странника.

Я принялся ее разглядывать, но иллюзия держалась крепко, и классифицировать тварь возможности не было.

— Ладно, со Странником мы разобрались, а вот, ты кто такая? И где настоящая Лесли?

— Зря ты оставил своего друга у Черты.

— Обрез… – прошептал я, с долей ужаса выискивая у себя хоть какие-то чувства. – Он мертв? И Лесли тоже?

— Оба.

— А Нэйси и Алиса?

— Тебе их не достать.

— Что это значит?! – Я перегнулся через стол, Странник, наконец, затих. Лесли улыбнулась, демонстрируя длинные узкие зубы в два ряда и синюшный раздвоенный язык. На перевертыша не похоже.

— Не достать, – повторила Лесли – и вдруг взвилась под потолок.

Я полетел на пол, вместе со столом и телом Странника, сбросил с себя мертвеца и только тут увидел едва заметные полупрозрачные щупальца, стремительно потянувшиеся во все стороны от маленькой девичьей фигурки. Вскочил, метнулся в угол, за стенку ветхого шкафчика.

— Может, все-таки представишься? Интересно же.

— Какая тебе разница кто тебя убьет? – отозвалась тварь, и одно щупальце скользнуло из-под шкафа, потянувшись к моей руке. Я полоснул скальпелем – но оно осталось целым.

— Ну, не хочешь – не надо, – согласился я, соображая, как убить то, чему механическое воздействие пофигу. Попробовать достать саму тварь?.. Щупальца-то у нее, похоже, ментальные.

Я переключился на интуитивное восприятие, а тварь двумя щупальцами распахнула дверцу шкафа – едва увернуться успел. Одновременно с тем снаружи кто-то дернул дверь, но та не поддалась. Когда тварь успела ее закрыть – я так и не заметил. Затем шкафчик брызнул щепками, полилась на пол дистиллированная вода из разбитой бутылки, а щупальце обвилось вокруг моей шеи. Да что ты будешь делать – снова удавить хотят. Нет бы, хоть какой им оригинальности…

Одним словом, дрались мы недолго.

Я уперся руками в стену, но щупальце оказалось сильнее, намного сильнее, я даже пошевелиться не мог. Успела мелькнуть неожиданно спокойная мысль, вроде, «ну, вот и все», и я увидел лже-Лесли совсем близко, она разинула пасть, и острые зубы разорвали кожу на груди.

— Полноценного вервольфа не поймать, – смутно донеслось сквозь звон в ушах нежное воркование твари, – но вот в стадии трансформации оборотень абсолютно беспомощен. Ты слабее, чем ребенок, и не чувствуешь ауры, и ты не представляешь, какая у тебя вкусная кровь…

— Жри и помалкивай, – из последних сил просипел я. Еще откровений ее мне тут не хватало, ага. С этими предсмертными лекциями пусть в бульварный романчик топает, нечего им в моем отчете отсвечивать. Когда я ем, я глух и нем. Баста.

Тварь усмехнулась – и вдруг невидимая удавка лопнула.

Я уже не видел ее, но ударил скальпелем наотмашь, и ощутил, как горячая кровь заливает руку. Попал.

Воздух обжег легкие, я уперся ладонями в пол, задыхаясь, а тварь оглушительно взвизгнула и забилась, но уже было не до нее.

Затем прогремел выстрел. И еще один. И еще.

Комнату заполнил топот, крики, выстрелы, сквозь звон в ушах я смутно слышал грохот переворачиваемых столов, звон и стрекотню автомата. Я пытался встать, но ничего не получалось, а затем чьи-то теплые руки накинули на плечи куртку.

— Все хорошо, все хорошо, – послышалось совсем близко. Затем резкое движение, короткая очередь. Звук упавшего тела.

И все стихло.

Я все еще пытался распрямиться, проклиная душивший кашель, а чьи-то руки взялись гладить по голове. Затем удушье вдруг прекратилось. Вот так вот, раз – и все.

— Благодарю, Горислав. Ты как, лучше?

— Ласточка?! – Я чуть не задохнулся вторично. – Черт возьми, у меня де жа вю...

Она рассмеялась и обняла меня крепче.

— Только не спрашивай, откуда мы здесь.

— Откуда вы здесь? – немедленно осведомился я, подчинившись, наконец, ее рукам, которые прижали меня к груди, как ребенка. Настоятель подошел из-за спины Аретейни, улыбаясь.

— Из Города, конечно, – ответил он. Я мягко высвободился, хотя и очень не хотелось. Ласточка не обиделась и поправила автомат.

— Да нет, как вы меня нашли?

Ласточка смущенно улыбнулась той самой своей улыбкой, которая в тот, первый день заставила мое сердце забиться чаще, и этим очень удивила.

— Я же говорила, что могу найти человека…

— Да, но я был дальше пяти километров, – заметил я. Она вспыхнула.

— Тебя я чувствую на любом расстоянии.

Я хотел спросить, почему, но прикусил язык. Не время. Вместо этого я спросил, без особой, впрочем, надежды:

— А Нэйси с Алисой вы не встречали?

Ласточка покачала головой.

— Нет, не встречали. Только… – Тут голос у нее прервался. – Только Обреза мы… не успели… – шепотом довершила Ласточка, шмыгнула носом и все-таки расплакалась. Я обхватил ее за плечи, а сам неожиданно почувствовал какое-то странное жжение, и картинка снова поплыла, а горло опять перехватило, и я, не выдержав, уткнулся носом в Ласточкины пушистые волосы. Чертов автомат, чертова рана…

Кондор

С собакой мы сдружились, хотя, на остальных Гверн косился по-прежнему недружелюбно. Казимир строил вполне выполнимые планы. В общем, он казался неплохим парнем, только разговаривал грубовато, и имел смешную привычку чесать голову каждый раз, когда задумается. От этого волосы у него были похожи на воронье гнездо, а шнурок, перетягивающий их на затылке, вечно сползал. Лидию он слушал внимательнее других. Похоже, с моей дочерью они обещают крепко сдружиться, что не может не радовать. Если, конечно, выживут.

Все сидели на диване в гостиной Лаэрри, а я с ружьем на коленях наблюдал за улицей. Со мной пожелали остаться Гверн и девочка Майя. Пес привалился теплым боком к моим ногам, а Майя сидела напротив, подперев рукой подбородок и удрученно созерцая дымящиеся развалины.

— Не грусти, – посоветовал я, бессмысленно копаясь по карманам. Было неловко оттого, что мне, по сути, нечего ей сказать. Но девочка только вздохнула.

— Много людей погибло сегодня, – тихо, словно в никуда, проговорила она, не отрывая взгляда от дома напротив.

— А люди, вообще, имеют привычку невовремя погибать, – буркнул я. Майя покосилась в мою сторону.

— Не надо притворяться.

— Что?..

— Вы притворяетесь равнодушным. Зачем?

— Ничего я не притворяюсь!

— Эй, там! – Казимир обернулся. – Чего разорались? Идет кто?

— Нет, никого нет… – начал, было, я – но тут увидел человека.

Он быстро пересек улицу, оглядываясь по сторонам, и тихо отворил калитку. Майя подалась вперед, чуть не прижимаясь носом к стеклу.

— Кто это? Вы его знаете?..

Лица было не видно под плащом.

— Может, и знаю. Не высовывайся!

Мы напряженно замерли, ожидая стука в дверь. Даже разговоры за спиной смолкли. Я услышал, как в полной тишине щелкнул предохранитель. Наконец, Казимир молча поднялся и вышел из комнаты. Простучали по лестнице шаги. Мы все невольно затаили дыхание.

И вдруг внизу раздался грохот. Я вскочил, забыв про раны, следом подхватились Даклер и Витька, на первом этаже грянул выстрел, затем еще один. Зазвенело разбитое стекло.

Когда мы вылетели к лестнице, ни странного гостя, ни Казимира внизу не оказалось. Я перегнулся через перила и увидел открытую дверь в подвал. На полу растекались лужи крови.

— Сожрали, – пробормотал Даклер. – Жалко…

— Жалко, – согласился Тележкин. – Он мне нравился. И он нам помогал…

— Он себе самому помогал, – одернул я. – С нашей помощью. Чего приуныли? Может, это и не его кровь.

— Предлагаете проверить, товарищ полковник? – Даклер неосторожно свесился вниз, и Витька дернул его за воротник.

— Настаиваю, – возразил я. – Без него мы ничего не сможем сделать.

Гверн вдруг протиснулся между нами и целеустремленно затрусил вниз по лестнице.

— Пошли за собакой? – не очень уверенно озвучил общую мысль Даклер.

— За Казимиром, – поправил я, спускаясь следом. – А собака наверняка приведет нас к нему.

— Если это не подстава. – Даклер все еще сомневался.

— А что ты предлагаешь? – обернулся я. – Сидеть и ждать у моря погоды?

Они все-таки направились за мной.

Правильно, что им еще остается…

Дэннер

Я жив.

Подумать только, я жив.

Я когда-нибудь сдохну, или как?!

Вы не подумайте, что я так уж к этому стремлюсь, но это все, знаете, как-то подозрительно, не находите? Поясню: вот, родился человек, вырос, окончил школу с хорошими, – или не очень, – оценками, выбрал профессию, занялся делом, жену себе нашел, может, даже детьми обзавелся. А потом ехал как-то утром на работу и – хлоп!.. Сверху спикировала тварь и откусила нашему герою голову.

А может, все не так было, нет. Может, он в патруль подался и погиб при исполнении. Самым что ни на есть обидным образом – подставился под удар товарища. Или покалечился, с почетом вышел на пенсию и умер дома в окружении детей и внуков, которые, рыдая, передрались за право поджигать погребальный костер.

…В общем, ситуаций можно много разных напридумывать – суть одна, все люди как люди – живут, сражаются, умирают. Ну, а я?..

Все-то у меня серединка наполовинку – ни умереть толком, ни жить. Судите сами: я ни черта не помню (казалось бы, плюх в резервуар – и покойся с миром, Селиванов, но нет, выбрался каким-то непостижимым образом), на четвертом десятке ухитрился влюбиться по уши – и немедленно поссориться, по дороге едва не угробив объект (конечно, кому нужна вся эта галиматья с признаниями да пояснениями, правда?), хотел исправить ситуацию – да не тут-то было, сунул руку в зубы оборотню (любой другой на моем чертовом месте уже бы застрелился, и дело с концом), и – апофеозом, так сказать – потащился на верную смерть за тварью-перевертышем.

Нет, о более мелких моих просчетах и вспоминать не хочется, и несть им числа.

Сейчас же я вел наш маленький отряд по отсыревшим темным коридорам, с трудом различая в слежавшейся пыли Алисины следы и чувствуя, как медленно, по капле, но – возвращаются силы. Я не хотел потерять еще и Алису с Нэйси, но вот, как их найти здесь – в упор не представлял, хоть пытайте. И никто из нас не представлял.

— Здесь следы обрываются, – сообщила, наконец, Ласточка, устало распрямляясь. Она вздохнула, и вопросительно поглядела на нас. Мы с Гориславом стояли рядом, я огляделся, признав КПП по разбитому стеклу будки и красному телефону.

— Значит, они обе переместились, – резюмировал я, – и мы понапрасну теряем время.

— Ты просто зарядил нас оптимизмом, – пробормотала Аретейни и пошла в обход вокруг огонька. Тот сиял и пульсировал как звездочка.

— Значит, мы должны переместиться следом, – уверенно произнес Настоятель.

— Это зачем? – поинтересовался я.

— Чтобы вернуть их домой.

— А если они не захотят домой?

— Почему не захотят? – удивился Горислав.

— Я бы на их месте не захотел.

— А ты откуда знаешь? – прищурился Настоятель. Я пожал плечами.

— Знаю. Я там был. Там не так уж и плохо.

— Тогда почему ты вернулся? – На лице Горислава расцвела торжествующая улыбка, не знаю, правда, с чего он решил, будто загнал меня в угол.

— Потому что… – Я вдруг замолчал, автоматически покосился на Аретейни, не зная, что меня останавливает, и через силу завершил тихонько: – Потому что она здесь. – Аретейни все же услышала, черт побери, подняла голову и улыбнулась. – А им возвращаться не к кому.

— А Лесли?

— А Лесли мертва.

— Но они-то об этом не знают.

— Нэйси наверняка почувствует. Они же сестры… были. – Подумав про Лесли и Обреза, я понял, что сейчас опять расклеюсь и быстро перевел разговор:

— Давайте не будем спешить, хорошо? Нам сейчас спешка не нужна.

— А что же делать? – уточнила Аретейни.

— Ждать. Если они вернутся – мы их отсюда выведем. А пока что есть еще одно дело.

— Дело?

— Угу. – Я устроился на полу возле турникетов. – Было бы неплохо выяснить, кто и зачем подвергал вивисекции Странников.

— Мы же их убили, – засомневалась Аретейни, – как мы теперь узнаем?

— Наверняка не всех, – возразил я. – Не нравится мне это. Сегодня они Странников кромсают, а завтра дети в городе начнут пропадать. Прикрыть бы эту лавочку.

— Это не наше дело, – сказал Горислав, и я разозлился окончательно.

— До тех пор, пока это дело находится поблизости от моего города – оно мое, и только мое. Ясно?

Настоятель умолк, и правильно сделал. Позиция невмешательства – довольно мерзкая и опасная вещь. Вчера приходили за коммунистами, и ты молчал, потому что ты не коммунист, позавчера приходили за евреями – и ты молчал, потому, что ты не еврей. А сегодня пришли за тобой – и некому тебя защитить, потому что никого не осталось⁵.

Но не объяснять же религиозному фанатику логические цепочки и теорию вероятности.

— Давайте наведем порядок и подождем наших хирургов, – предложил я, поднявшись. Отдохнули – и будет. – Или хотя бы осмотрим трупы, может, найдем чего интересное.

Возвращаться было далековато, и я успел заметить, как во взгляде уставшей Аретейни промелькнула смесь тоски и раздражения, но Ласточка тут же, легко улыбнувшись, поправила портупею и первой шагнула к дверям. Где-то в груди проснулся и заворочался пушистый теплый кот. Меня всегда восхищала эта ее стойкость, способность в любой ситуации оставаться этаким лучиком света – качество, которое в числе прочих делало ее Женщиной – той самой, которой можно смело посвящать и подвиги, и стихи. Однако время романтиков прошло, зато объекты романтических чувств остались.

Я усмехнулся своим мыслям и направился следом. Гориславу ничего не оставалось, как плестись в хвосте.

Кондор

По кровавому следу мы миновали коридор, затем спустились в подвал. Дорожка уводила в темноту, постепенно истончаясь, и, наконец, побледнела совсем. Свет не горел, и идущий впереди Даклер освещал путь фонариком. Гверн трусил в авангарде, цокая когтями по полу и шумно дыша, он явно знал, где искать хозяина. А мы, что ж поделать, доверились собаке.

Наконец, в стене открылся тянущий холодом черный провал. Люди затормозили, а пес юркнул в дыру, не замедлив бега. Затем понял, что мы не идем за ним, остановился, обернулся и нерешительно гавкнул, нетерпеливо переступая по сырому полу и виляя хвостом.

— Он нас зовет, – констатировал Джереми, кивая на дыру и перехватив автомат.

— Куда? Спасать Казимира? – Витя прошел немного вперед и остановился на пороге. Пес гавкнул вторично. – А по-моему, он просто ведет нас домой.

— Что это за проход, вообще? – поинтересовался я, хотя по множеству грязных следов было нетрудно угадать, куда ведет распахнутая в темноту дверь. Вглубь коллектора, и дальше незнакомыми нам дорогами в подземный город, откуда пришел Казимир. И откуда явилась смерть в наш дом.

Я заглянул внутрь. Любопытство мешалось со страхом, но надо было вернуть Казимира. Во-первых, он явно способен помешать погромам. Во-вторых – нельзя же бросать человека на смерть.

Даклер, похоже, рассудил так же – он первым шагнул в темноту.

— Стойте!

Мы обернулись. Позади, тяжело привалившись к стене и задыхаясь, стояла Майя.

— Вы не можете без меня уйти, – безапелляционно заявила она. – Вы не знаете дороги.

Ну, вот.

— Здрасьте, – недовольно сказал Даклер. – Мы тебя не звали, иди обратно.

Майя двинулась в нашу сторону, по-прежнему цепляясь за стену.

— Лидия знает? – поинтересовался я, и, разумеется, услышал отрицательный ответ.

— Нет, – отозвалась девчонка, делая еще пару осторожных шагов. – Но вы без меня пропадете.

— Это ты с нами пропадешь, – буркнул я. Как же надоели эти героини доморощенные, сил моих больше нет. Они, разумеется, не понимают, что нам с ними нянчиться – лишние проблемы, и выглядят в собственных глазах все сплошь Жаннами Д`Арк и рыцарями в сияющих доспехах.

— А ты нам карту нарисуй, – предложил Тележкин, и Майя отмахнулась. Конечно. Незаменимый член команды, фигли. Да что мы, вообще, в этой жизни понимаем.

— Не получится. Это слишком сложно и долго.

— Так на словах объясни, – не сдавался Виктор.

— Вы не запомните…

Вначале на рожон лезла рыжая. Долезла до собственной гибели – вероятно, результатом довольна. Эстафету подхватили Нэйси и Лесли, сунувшись в коллектор и походя покусав тихоню Алису Салейман, которая, в свою очередь, ринулась бодаться с Белой Чертой. Затем Дэннер побежал их спасать в гордом – или не очень – одиночестве, прихватив с собой свою новоявленную любовь. Любовь, к слову, оказалась разумнее всего этого детского сада и грудью на амбразуры не кидается. К счастью. Правда, вирусом навязчивых суицидальных идей, похоже, все-таки заразилась – что бы это ее «не нужен отряд, я все сама» означало, по-вашему?..

А теперь еще и Майя ползет по стенкам в подземелья – хрипит, задыхается, но – ползет.

Остальные, видимо, поняли, что она не отвяжется, или признали ее правоту.

— Ладно, – решил Джереми. Он передал мне оружие и подошел к девчонке, развернувшись к ней спиной и опустившись на колени. – Запрыгивай. Будешь дорогу показывать.

Майя обхватила его руками за плечи и ногами за пояс – совсем как маленький ребенок. Из нас троих Даклер был самый здоровый, не знаю, что там с Виктором, но лично во мне две дырки, ни о какой смене не могло идти и речи. В общем, Джереми подписался волочь на себе девчонку всю дорогу.

Лично я его не уговаривал.

Дэннер

— Никого мы здесь не найдем.

— И не нужно, – по-прежнему недовольно буркнул Настоятель.

Мы сидели на электрическом коробе, уставшие и расстроенные вконец. В самом деле, не лезть же в первый попавшийся огонек – черт знает, куда он нас перенесет. Может и махнуть через два-три витка, туда, где и в помине не было никакой машины времени. И сами домой не вернемся, и Нэйси не вернем.

Рассудив таким образом, я поднялся.

— Пойдемте отсюда.

Ласточка неожиданно встрепенулась, встала и подошла ко мне, глядя снизу вверх. Ее взгляд, казалось, зацепился, не отпускал – спокойный, пристальный, изучающий. Она вскинула руку и отвела прядь волос, упавшую мне на глаза. Жест успокоил, он был мягкий и привычно-ласковый.

— Ты сдался? – тихо спросила Аретейни. – Неужели?

Нет, а ты, спрашивается, чего от меня ждешь?.. Я не намерен кидаться грудью на амбразуры… потому что хватит, уже кинулся. Я стиснул укушенную руку в кулак. И не отвел взгляда.

— Да. Я сдался. И я возвращаюсь, чего и вам рекомендую. Пошли.

— Нет! – Аретейни, казалось, испугалась моих слов, ухватила за обе руки. – Это неправда. Ты не можешь сдаться!

— Почему это? – полюбопытствовал я, поднявшись. Она вскочила следом, но руки не отпустила.

— Потому что это не в твоем характере. – Ах, какой уверенный голос!.. Думаешь, я герой, да?! Все вы так считаете. Все – нарисовали себе рыцаря, Камелота, Александра Македонского и командарма Буденного в одной шкуре, все ждете от меня подвигов?.. И ты, Брут?.. А вот и нет. Нет!..

Я – обычный человек, ясно тебе?.. Я – просто капитан патрульной службы, и я отдаю себе отчет об уровне безопасности моих друзей и моего отряда. Хотите рыцарства, хотите легкой победы в качестве подарка от леди Фортуны за храбрость – но ни малейшего представления не имеете, какой ценой даются такие вот «легкие» победы. И чьи жизни будут рваться – ваши. Только ваши. Я-то – псих, я – ваш командир, я – как-нибудь выкручусь, выберусь, выползу полудохлый из любой мясорубки – а вот вы уже не вернетесь, и той самой победы никогда не увидите. Вы умрете, надеясь в последние секундочки, что ваша смерть не была напрасной, потому, что надежда – все, что у вас останется.

А мне остается боль, сожаление и кошмары.

И – победа.

Да к черту такие победы.

Я закусил губы, останавливая ругательство, и ответил как можно спокойнее:

— Я слишком много друзей потерял пока шел сюда. – Ласточкина щека была теплой и мягкой, и мои пальцы казались слишком грубыми, словно я мог повредить кожу. А голос вдруг дрогнул, предатель. Я, правда, всерьез испугался собственных слов. – Я не хочу потерять еще и тебя. Мы не знаем, куда мы попадем, и найдем ли их. Мы сейчас нужнее там, где способны хоть что-то сделать. В городе.

Горислав вскинул голову.

— А ты считаешь, что мы можем остановить погромы? – спросил он.

Стоп. Я чего-то упустил?..

— Погромы?.. – осторожненько повторил я. Настоятель кивнул. Аретейни обернулась, болезненно закусив губу. Похоже, думала, как бы мне сказать поделикатнее.

Да чего уж там.

— Давай как есть. – Я решил облегчить ей задачу. Ласточка коротко выдохнула, решившись.

— Во всех подробностях?

— Во всех.

Нечего тут, я не ребенок. Уж как-нибудь не развалюсь.

Аретейни крутанулась на месте, прошла вкруг несколько шагов, порывисто обернулась, вдохнула, передумала, выдохнула, замерла (да что ж там за новости-то такие?!..) И тихо ответила, отрешенно глядя в пространство. В пространство – не на меня.

— А города больше нет.

Мне почудилось, будто кто-то подошел со спины и от души треснул меня по голове здоровенным мешком с картошкой.

— То есть как это – нет?.. – Впрочем, после желтых огоньков я был готов ко всему. – Совсем нет?..

Аретейни покачала головой.

— Там… там одни развалины…

Я вздрогнул, услышав свои собственные слова. Сейчас уютная кухня в типовой квартире казалась далеким сном.

— …и туман…

— Что?.. – обернулась Ласточка. Она, конечно же, не поняла, о чем идет речь. Она не помнит этого разговора. Помнит не она… – Ну, да, и туман. И кровь повсюду. И еще огонь… участок сгорел, госпиталь разграбили, и я не знаю, что будет дальше.

— Хватит. – Я вдруг не выдержал.

Сами посудите. Города нет, и некому защитить оставшихся, потому, что патрульных, судя по всему, тоже нет. Мы так и не нашли пропавших детей, и не знаем, что с Кондором. Обреза и Лесли спалила Черта, – у которой, к слову, я сам их и оставил (столько лет она спала, а тут – на тебе, здрасьте. А вот, головой думать надо потому что, Селиванов. Хотя бы иногда), – и мы застряли в этом чертовом институте. Ну, а дальше что будет?.. Теперь я еще должен пустить себе пулю в башку, а это не так-то просто у меня получится, спорю на все храмовые книжки разом!

Мне вдруг показалось, что нас всех запихали в яму и залили бетоном. Некуда идти, ничего уже не сделать, все кончено. Просто была у нас своя цель, своя жизнь – а теперь ничего этого нет. Мы в ловушке. Мы посреди леса, и могли бы уйти в город – а город погиб, кончился, все финита ля комедия! Хотя, в нашем случае, скорее – трагедия. Нету никого. Никого и ничего. Некому помочь.

Наверное, то же самое чувствовала Аретейни в подвале мэрии – вот только я не мог плакать. Сознание просто отказывалось принять страшную новость, и казалось, что ребята наверняка ошибаются – как же можно разрушить целый город?..

Просто город, наверное, все, что у меня было. Просто нелегко представить, что из твоей жизни исчезло все.

И разом.

А самая страшная догадка пришла несколько секунд спустя. И сделалось вдруг очень холодно, а сердце забилось часто-часто.

Голос оборвался, исчез, и я мог только хрипеть.

— Майя… Майя говорила, что к нам идут подземные. Это они?.. – только и выговорил я, цепляясь за стену, чтобы не упасть. Аретейни помедлила секунду.

— Да… Дэннер!..

Я только успел ощутить ладонями шершавый влажный песок на полу.

Нет!.. Не верю! Не верю…

Кажется, Ласточка что-то говорила, кажется, Горислав попытался меня поднять, а я ничего вокруг не слышал и не видел. Этого не может быть. Этого просто не может быть!

Это мы привели убийц в родной город.

Мир взорвался, и мне почудилось, будто сверху окатила волна. Зрение, во всяком случае, вернулось. Ласточка встряхнула покрасневшей ладонью.

— Очнись! Вставай, надо идти.

— А рука у тебя тяжелая, – пробормотал я, машинально слизывая соленое с зубов. Такой затрещиной убить можно.

— Расстреляешь нас потом, идет?.. – Аретейни ухватила меня за плечи и встряхнула. – Приди в себя, товарищ капитан патрульной службы. Ты нужен им.

Я выдохнул и уселся на пол. Куда идти?.. Зачем?..

— И кому я там нужен?

— Выжившим. Дэннер… – Ласточка вдруг сменила интонацию, подалась вперед и крепко обняла меня за плечи. – Перестань, – тихо попросила она. – Пожалуйста. Ты не знал. Ты ни в чем не виноват.

Я невольно дернулся.

— Тебе перечислить, в чем я «не виноват»?!.. – И понимая, что ору на ни в чем не повинного человека, я уже ничего не мог с этим поделать. – Я Лесли с Обрезом у Черты оставил, я Лауру убил, и… и всех, кто в городе. – Голос вдруг сорвался, я уткнулся Ласточке в плечо. Злость сменилась холодной пустотой. Мертвых не вернуть. Мертвые не пишут писем… Ничего уже не исправить.

Я могу только сделать подарок этому миру, избавив его от своего присутствия. Но это позже. Сейчас…

— Аретейни, что мне делать? – просто спросил я.

— Идти в город. Помочь раненым. Защитить оставшихся. – Ласточка отстранилась и спокойно посмотрела мне в глаза. Так спокойно, словно я всего лишь разбил вазу с цветами, а не привел врагов на нашу землю. – А город мы восстановим. Увидишь.

— Мы?.. – удивился я. Разве она не собирается возвращаться домой? Но Ласточка только кивнула.

— Конечно. Мы все еще живы, Дэннер.

— Мы живы, – согласился я. – Но я – оборотень. Я не сегодня-завтра начну на людей кидаться. Так что, на мою помощь можно не рассчитывать.

— Глупости какие! – Аретейни нетерпеливо отмахнулась. – Подумаешь, оборотень, несчастье-то какое! И с этим живут.

Я тряхнул головой. Уже ничего больше не хотелось. И тем более – жить.

— Не живут, Ласточка.

— Рыжая – жила. – Аретейни снова прямо смотрела в глаза. Мне сделалось как-то неприятно, что мы ее вот так… по кличке…

— Эндра. Ее звали Эндра.

— Я помню. – Ласточка поднялась, потянув меня за руку. – Идем, Дэннер. Не хочешь?..

Я послушно поднялся.

— Я пойду куда угодно. Если ты скажешь, где я еще могу хоть что-то исправить.

— Я уже сказала. – Прохладные пальцы сжали мою ладонь. У Аретейни всегда холодные руки… сердце слабое, похоже. – В городе. Идем, Дэннер.

Мы уже вылезали из дыры в заборе, когда она вдруг обернулась и ухватила меня за предплечье.

— Не думай о смерти. Ясно?

Я невольно улыбнулся. Как это знакомо…

— Ласточка, мне уже не помочь…

— Заткнись, – резко оборвала она. – Я помогу.

— И каким таким образом, позволь поинтересоваться?

Она выдохнула.

— Вот что, Дэннер. Я не собираюсь тебя терять. Я люблю тебя, и я тебя вытащу. А пока что – будь любезен, не косись так на пистолет. Дай мне немного времени.

Я не нашел, что ответить.

…Танк дожидался на речном берегу, на выжженной полосе, где не осталось ни камней, ни деревьев. Черная рана все еще слегка дымилась. Сапоги погрузились в мягкий пепел, взметнув серое удушливое облако. Где-то здесь пепел деревьев смешался с пеплом моих друзей.

Лесли…

Я первым спрыгнул в освещенное теплым светом нутро древней боевой машины. Здесь было уютно, тем более что снаружи осталась тьма и холод, угрожающие шорохи леса, неспокойный плеск речной воды. И – смерть.

А внутри, под защитой стальной брони, горел свет и стоял чайник. Красный чайник в белый горошек. Такой был на кухне у Аретейни там, в прошлом…

— Назовите пароль! – бодренько потребовал динамик.

— Он с нами. – Аретейни спрыгнула следом. Я только теперь заметил, что она сменила изорванные джинсы на защитно-зеленую военную форму и высокие шнурованные ботинки. – Без пароля, Ярополк.

С лязгом закрылся люк, отрезая троих от темноты и тварей.

— Голос распознан, – отозвались динамики. – Прошу вас, назовите свое имя, звание и специализацию.

— Владимир Селиванов… капитан отряда специального назначения для особо опасных боевых задач, – отрекомендовался я. Знаете, мне еще ни разу не приходилось разговаривать с танком. Честно.

— Принято.

— Поехали домой, Ярополк. – Ласточка устало опустилась в кресло. – Автопилот.

— Задача выполнена? – деловито уточнил бортовой компьютер.

— Нет.

— Записано. Счастливого пути.

Заурчал мотор.

— По правому борту человек.

— Дай внешний обзор. – Аретейни вскочила.

Броня как будто исчезла – вокруг снова раскинулось пепелище.

Справа, со стороны института, к нам бежала Нэйси.

— Стоять! – Ласточка кинулась вручную открывать люк, я принялся ей помогать. – Подбираем.

— Быстрее! Уйди, я сам… – Я оттеснил Ласточку, у которой явно не хватало сил, но тут Ярополк помог мне, запустив автоматику. Я едва руки не вывихнул, люк завертелся сам по себе. Нэйси бежала из последних сил, а за спиной у нее летела следом целая стая собак. Впереди бежала слепая, прихрамывая на одну лапу.

Вой, рычание, лай – ударило по ушам оглушительным неслаженным оркестром. Собаки загоняли свою жертву, и я успел удивиться, как это они не понимают, что одной маленькой Нэйси на всех не хватит.

Она не успевала.

Вот собаки сделали крутой вираж, заключая жертву в клещи, вот парочка мимоходом перегрызлась за добычу, Нэйси споткнулась, припала на колено, вскочила, кинулась дальше, ощутимо хромая…

Я спрыгнул обратно, подхватил брошенную винтовку, ухватился за металлическую холодную ступеньку, поднимаясь наверх. Снаружи ударила крупная тварь – даже танк пошатнулся. Она была похожа чем-то на человека – очень худого, поросшего густой свалявшейся шерстью, с длинными цепкими когтями и глазами, утонувшими под нависшим лбом. И она мешала мне добраться до Нэйси.

— Трогай! – заорал Горислав. – Нас сожрут!

Я всадил в тварь короткую очередь, едва увернулся от контратаки когтистой лапой. У оборотней есть свои преимущества.

— Стойте! – И еще одна очередь в распухшее брюхо. – Дайте мне пару секунд. Я выхожу.

— Куда – один?! – подхватилась Аретейни.

— Ей с ними не справиться. – Тварь, наконец, взвыла и задергалась, я изо всех сил уперся рукой, выталкивая ее из люка, освобождая себе дорогу. – Гоните в город, я задержусь.

— Я с тобой.

— Нет. – Наконец, удалось вылезти наружу, под зарядивший серый дождь, смывавший густую черную кровь твари с брони. Труп застрял у основания кабины, повиснув на краю. Нэйси завизжала, крик отразился эхом. По границе чащи замерцали жадные огоньки, зашевелились скрюченные пальцы – а вдруг собакам не достанется?.. Я выпрямился. И услышал снизу равнодушный голос Ярополка.

— А может, по ним пальнуть?..

— Не вздумай, попадешь в Нэйси. – Ласточка вылезла следом – легкая, шустрая, ловкая. Как кошка.

— Вернись! – Еще ее мне тут не хватало!

— Ты не пойдешь один. – Тонкая рука, привыкшая исцелять, а не убивать, подхватила автомат так естественно, будто всю жизнь только этим и занималась. Щелкнул затвор, тяжелый приклад по-братски ткнулся в плечо под промокшей гимнастеркой. – Я прикрою.

— Вернись, – повторил я, остановившись. – Я прошу…

— Ты теряешь время! Иди, Дэннер!

По броне скользнуло длинное ловкое тело – без рук, без ног, укусила – и в песок. Песчаная змея. Один укус – и нету Ласточки. Я спихнул тварь ногой, она зашипела, пытаясь обвиться вокруг сапога, прежде чем тот же сапог разнес ей голову. Собаки начали сжимать кольцо.

Так дело не пойдет.

— Ласточка… я люблю тебя. Больше жизни люблю…

— Нашел время…

— Прости.

Движение, возмущенный крик, грохот внизу – вряд ли удачно приземлилась. Зато жива останется. Я сдвинул тяжеленный люк.

— Закрывай, Ярополк!

— Принято, – вежливо отозвался динамик. Я спустился с кабины, выбрал удобную позицию, прицелился.

Покойтесь с миром, твари.

Собаки валились штабелем, другие неслись дальше, перепрыгивая трупы. А у меня кончились патроны.

На мгновение все замерло. Затем собаки сообразили, что опасности больше нет.

И другие – тоже.

Сверху спикировал птеродактиль, и я нырнул под ствол, спихнув тварь – часть собак отделилась от погони и с рычанием накинулась на труп – снизу подоспела еще парочка змей, сбоку старательно карабкался паук с меня размером. Если я буду занят собственной защитой – как я помогу Нэйси?.. А если не защищаться – сожрут. Опять же, как я помогу Нэйси?..

Твари решили закусить человеком. Странно, они же боятся оборотней… Нет?..

— Дэннер!.. – позвала снизу девчонка, и я, обернувшись, стукнул в корпус.

— Трогай! Уезжай, вы их привлекаете! – Я знал, что Аретейни меня слышит, и видит. Танк послушно заурчал мотором. Умница.

Я спрыгнул на ходу, сгруппировался и – оказался в самом центре кольца. Нэйси налетела на меня и, задыхаясь, ухватила за ремень. Упала на землю.

Меч с шипением вылетел из ножен.

— Ну, привет.

…Так я еще никогда не дрался.

Да что там Волейнар – детский сад!

Собак было много. Собаки были сильные и ловкие. Я сам не успевал следить за своими движениями – тело опережало разум. Они падали, скулили, рычали, бросались в атаку. Одна прыгнула, целя в глотку – я располосовал ее собственную, вторая кинулась со спины – разворот, удар, разворот. Назад, шаг в сторону – удар. Вниз, вбок – выпад, шаг – защита. Звон, лай, удар, вой. Брешь – рана на руке. Не увернулся, не успел – некогда. Удар, еще, и еще, и – защита. Шаг назад, вниз, на землю – удар. Подъем. Так распрямляется освобожденная пружина – резким ударом.

…Время исчезло, смазалось в скорости, в бесконечную череду стремительных движений, и распознавать его не удается по ударам сердца – оно бьется как сумасшедшее, стараясь успеть за движением. И нет ни начала, ни конца, одна бесконечность, потому что время – исчезло.

— Дэннер!.. Дэнне-ер!..

Я стоял по колено в обрубках тел, и липкая кровь густела на одежде, на волосах, на коже. Сердце колотилось. Так… так сильно не колотится, это невозможно. Когда я сумею отдышаться?.. Больше ни одной собаки?.. Так быстро?.. Где собаки?..

— Дэннер!

Нэйси дергала за рукав. Я сглотнул вязкую от пепла слюну и заставил себя обернуться. Адреналин отпускал, и теперь рука пульсировала болью. Когда я успел схватить рану?.. Не знаю.

— Дэннер, очнись, надо уходить!

— Владимир! – Голос разнесся по выжженному берегу, так неожиданно, что мы оба вздрогнули. – Владимир, ты меня слышишь? Отзовись.

Я не должен отзываться. Нельзя. А, все равно.

— Слышу, Ласточка.

— Бегите сюда. Мы откроем.

— А нечисть?..

— Ложитесь и закройте уши.

Они собираются стрелять?..

Я послушно плюхнулся на трупы, прикрывая собой Нэйси. Девчонка задергалась – не то неприятно сделалось на груде мяса лежать, не то я ее придавил. Танк медленно, солидно развернул орудие. Я сообразил прикрыться дохлой собакой.

А когда поднял голову в следующий раз – лес полыхал, как Вечный Огонь. Пользуясь предоставленной возможностью, пока твари не очухались, мы с Нэйси бросились к постепенно набирающему скорость танку.

Мы уже видели, как открывается люк, забрались на кабину, потом спустились внутрь. Последнее, что я помню, как Ласточка обняла меня, не прекращая ругаться. А затем опустилась темнота.

Алиса

Получасом позже, когда мы все отдохнули и пообедали, деловой разговор все еще не клеился. Обычный клеился, деловой – нет.

Никто не стал убирать со стола, и мы просто сидели и смотрели на Владлена Александровича, а он ходил туда-сюда, прижав пальцы к подбородку, и думал.

— Отключить установку… – наконец, пробормотал он. – Это все, конечно, хорошо – но ведь мы же не можем остановить работу целого института, мотивируя это словами двух девочек.

— А мир тем временем погибнет?! – Нэйси сверкнула глазами. – Мы говорим правду!

— Я-то вам верю, – успокаивающе улыбнулся подполковник. – Но что мы скажем остальным?

— Как так – что?.. – Я захлопала глазами. – Что мир в опасности…

Маша вздохнула.

— Все сложно, – сказала она.

— Не пойдет, найра. – Гич стоял в дверях. На нем была черная кожаная косоворотка, штаны с бахромой и высокие ботинки на шнуровке, а в руках спортивный рюкзак.

— Вот именно, – согласился с ним Сережа, который все еще тянул свой давно остывший кофе.

— Почему?.. – удивилась Нэйси Баррет.

— Да потому, – отрезал подполковник.

— А если бы я к тебе пришел и сказал, что надо спасать мир – ты бы поверила? – поинтересовался Гич у Нэйси. Она удивилась еще больше.

— Конечно.

— Почему?

— Потому что о таких вещах не врут!

— Офигеть, – сказал Гич и засунул в рот зубочистку.

— Вот она, разница менталитетов… – Владлен Александрович задумчиво потер переносицу.

Маша снова вздохнула, поднялась и стала собирать чашки.

— Установку отключить нельзя.

Мы уставились на нее.

— Как – нельзя?!..

— Никак нельзя, – спокойно сказала Маша – совсем как Дэннер. Может, они дальние-дальние родственники?.. – Установка на дыре стоит.

— На… чем?.. – осторожно уточнила я. – На какой такой дыре?..

— На дырке в континууме, – пояснил вместо Маши Гич. Он уселся на свободный стул и неторопливо налил себе чаю. – Один умник тут решил водородную бомбу пронести. А она рванула. А место тут особое, вот и пробило дырень. А установка эту дырку затыкает. Если ее отключить – будет плохо, найра.

— Она как дамба на реке, – пришел на помощь Сережа. – Энергия плещет из земли, но, соответственно, у дамбы скапливается, что и позволяет установке работать. А если отключить ее – прорвет, и будет такой бабах, что полконтинента расхреначит.

— Сергей! – укоризненно сказала Маша. – Следи за языком.

— Ладно, – отмахнулся тот. – Нельзя ее отключать, в общем. И это была не водородная бомба, Гич.

— Неважно.

— А в послании было ясно сказано: отключить установку! – уперлась Нэйси.

— Должно быть, они имели в виду аварийное отключение… – начала Маша.

— Ага! Значит, все-таки, можно?

— Чего это вы тут орете?..

Я аж подпрыгнула. Нэйси – та, и подавно, вскочила.

— Это вы!

— Я, – с улыбкой согласился новоприбывший. – А о чем это вы тут так громко?

Сомнений не оставалось. Он был значительно моложе, чем на записи, и без седины, и волосы челкой падали на глаза, а не торчали коротким ежиком. Но все же мы его с Нэйси немедленно узнали.

Маша обернулась.

— Слушай, у нас серьезный разговор…

— Вижу, – согласился парень.

— Славик, у тебя, там, чисто случайно, никаких срочных дел нет? – Мне показалось, что Маша его не жалует.

— Не-а. У меня рабочий день закончился.

— Тогда иди домой…

— Нет! – вскрикнули мы с Нэйси одновременно. – Он должен остаться! Это он нам сказал установку отключить.

— Я?!.. – Славик округлил глаза. – Не, ребята, я здесь не причем. Вы меня с кем-то спутали.

— Вы потом скажете, – пояснила я. – На записи вам было за сорок.

— Мне двадцать два, и я аспирант, – возразил Славик. – Где ты могла меня видеть, интересно?

— Это точно был ты, – твердо сказала Нэйси. – Будешь ты.

Славик развел худыми руками.

— Я что-то натворил? – уточнил он.

— Пока нет, – ответила Маша.

— Тогда ладно.

Стены вдруг мерно загудели. Зазвенела посуда на столе.

— Установка запускается, – сказал Гич. – Кого-то отправляют.

— Кого?.. – Маша разволновалась. – Никаких отправлений на сегодня больше не назначено!

— Черт!.. – Сережа быстро поставил чашку на стол и вылетел из комнаты. Мы кинулись следом.

Установка разгонялась медленно, но желтый свет уже затопил кабину, и мы видели человека, который стоял рядом, прикрывшись рукой от сияния. На руке сверкнули знакомые часы.

Поверху круглую комнату окаймляла балюстрада. На ней-то мы все и стояли, и видели людей только сверху. У всех стоявших внизу волосы под желтым светом казались рыжими. У этого – отливали расплавленной медью.

Я глазам своим не поверила, и не поверила бы и дальше, но Нэйси рванулась вперед.

— Командир! – заорала она. – Командир, подождите!..

— Не суйся, зашибет! – Гич подхватил ее, но она отчаянно вырывалась.

— Командир!..

— Да он тебя не слышит, там стекло!

— Ты его знаешь?

— Команди-и-ир!

Человек в бирюзовом пожал Дэннеру руку, и он поднялся на платформу. Я в каком-то странном оцепенении наблюдала за ним – видела, как нестерпимо ярким сделался желтый свет, как сильные руки легли на поручень. И все потонуло в желтой вспышке.

— Ложи-ись!!..

Нас отшвырнуло назад, в распахнутую дверь, рядом рухнула стена, брызнув осколками кирпича и бетона, уши словно залило водой – я совсем ничего не слышала. Потом вода схлынула.

И разом навалился треск, звон, грохот, крики, нестерпимое гудение.

— Этаж обвалился!..

— Полкоридора нет!..

— Держись!..

Рядом в развалинах стены барахтались Нэйси и Гич, на мне лежала чья-то рука. Маша. Мне показалось, что она не дышит, рука была совсем безвольная, из разбитой головы стекала кровь, скатываясь в серо-красные пыльные шарики.

— Вставай! – Меня вздернули на ноги – подполковник кривился от боли, но быстро ощупал мои руки и ноги. – Кости целы. Ты меня слышишь?

— Там Маша ранена… – выговорила я.

— Сейчас проверю. – Он склонился над Машей, присев на корточки.

— Цела, маинганс? – Гич отряхивал Нэйси.

— Порядок. А ты?

— Порядок, – повторил Гич. Он так и не потерял свою зубочистку, во дает.

Сережа и Славик подошли с разных сторон.

— Все живы? – спросил Сережа. – Ох, ты ж, блин!.. Машка!..

— Жива. – Подполковник с трудом поднялся, подхватив раненую на руки. Впрочем, Маша была худая и легкая, ему не должно быть особенно тяжело. – Идемте со мной.

— Что случилось?

Нэйси даже затормозила.

— Аретейни! И ты здесь!

Аретейни поглядела на нее.

— Мы знакомы?.. Впрочем, да, наверное… Что здесь произошло? Почему взрыв? – Она стояла, задыхаясь от пыли, и переводила тревожный взгляд с одного на другого. Может, она испугалась за Дэннера?..

— С ним все в порядке, – поспешила Нэйси, выступила вперед и взяла ее за руку. – Дэннер в порядке. Он уже в Городе. А нам несильно досталось, не волнуйся.

— Дэннер – ваш знакомый? – спросил Владлен Александрович, но Аретейни уже смотрела на Машу у него на руках.

— Что с ней?

— По голове попало.

Аретейни кивнула.

— Давайте займемся ранеными.

— А… – начал, было, Сережа, но она прервала его:

— А знакомых потом обсудим.

Кондор

Тихо плескалась вода. Нестерпимо лезли в нос ароматы канализации, а каждый шаг отдавался такой болью, что хотелось взвыть, бросить все к чертовой матери и вернуться к Лаэрри, к свежему воздуху и теплой уютной кровати. Староват я для таких приключений, это пришлось признать, и никуда от этого не деться. Даклер пыхтел как паровоз, бедняжка, но девчонку тащил, а Тележкин просто шел впереди, опустив руку с пистолетом. Не мог убрать в кобуру?.. Вот сейчас поскользнется и треснется, хорошо, если при этом в нас не выстрелит…

Центральный распределительный коллектор – настоящая роскошь. Это я моментально понял, как только мы прошли по мостику и свернули в узкий и скользкий коридорчик, где приходилось внимательно смотреть под ноги, балансировать руками и цепляться за стены. Стало жалко Даклера, но ненадолго – сам виноват.

Неожиданно Виктор остановился и тихо выматерился. Мы едва на него не налетели.

Впечатлительный какой, смотрите-ка. Можно подумать, трупов никогда не видел. Этот труп был одет в черную косоворотку с погонами, из дубленой кожи. Лицо уже кто-то съел, а ноги только начали. Покойник лежал у самого канала, и, пока мы стояли, из грязной воды быстро выметнулись щупальца, обвили его за пояс и утянули в воду. Мы увидели, как что-то большое и влажно поблескивающее вылезло на том берегу, откуда несколько секунд спустя донеслось бульканье и чавканье.

— Я так понимаю, здесь прошел наш отряд, – задыхаясь, проговорил Джереми. – Кажется, ему ногу расплющило, он по дороге умер…

— Оставь при себе свои истории! – вспылил Тележкин. – Потом мемуары напишешь.

— Да, я все-таки защищаю людей, интересная работа. А ты лучше не пиши. Вряд ли кому-то пригодится инструкция как бросать на произвол судьбы родных детей в количестве три штуки.

— Всю жизнь проторчал в Городе – и вдруг возомнил себя сен-сеем, Даклер?.. Да что ты, вообще, видел, кроме канализации и дна водочной бутылки?..

— Хватит! – рявкнул я. – Идиоты. Был бы здесь Дэннер, он бы сунул вам линейку, а я не буду – просто тресну обоих, чтобы успокоились. Так что, заткнулись и пошли дальше. Ясно?

Оба придурка уже набычились, и вряд ли на них произвели впечатление мои слова, но тут Майя как-то беспомощно застонала и обвисла. Драчуны моментально позабыли все свои разногласия и кинулись откачивать девчонку, а я уселся на пол, пытаясь отдышаться. Гверн покрутился немного, затем улегся рядышком. Кажется, он тоже устал.

Нэйси

Ладно, Аретейни меня не узнает, это я поняла. Но почему рвануло-то?

В довершение ко всем моим несчастьям, Алиса сидела рядом и шмыгала носом. Дурочка явно расстраивалась, что Дэннер на нее не посмотрел, а мне все это казалось бредовым сном, какие обычно бывают, когда высокая температура. Мало того, что Дэннер прошел мимо – ну, откуда ему тут взяться?! – так еще и Аретейни смотрит как на чужую. Она меня в упор не помнит – это совершенно ясно. Да что здесь происходит, черт побери?!

Подошел Владлен Александрович, уставший и хромающий, сел между нами на скамейку (вот, спасибо, теперь хоть подальше от Алисы с ее драмами) и обнял нас за плечи.

— Как вы, девочки? – спросил он. Голос прерывался от усталости. – Все в порядке?

— Ага, – ответила я. А чего нам сделается-то. – Товарищ подполковник, что делать-то будем? Вдруг там, в будущем, уже рвануло? А?..

Он провел рукой по лицу, будто снимал паутинку.

— Надо решать. Разберемся.

Вот, ненавижу такие ответы!.. Ответы-отговорки. Не знает он, что нам делать, даже нисколечко не представляет – а все равно, делает такой вид, будто все у него под контролем. Разберется, ага. Да не разберется он, потому что он в такой же растерянности, как и мы с Алисой.

А что бы сказал Дэннер?.. Он бы сказал «я не знаю». А потом бы пообещал что-нибудь придумать. Не уверенность – но хотя бы, честно. Или просто промолчал бы. Дэннер никогда нас не обманывал…

Гич, похоже, был со мной согласен. Он вдруг подошел, опустился на корточки и смотрел мне в глаза снизу вверх. Зубочистка куда-то делась.

— Он прав, маинганс. Надо решать. Есть идеи?

— Я не знаю, – буркнула я, не заметив, что повторяю за командиром. – Я что-нибудь придумаю…

— Это хорошо, – сказал Гич. – Только давайте думать поскорее.

— Интересно, Дэннер жив?.. – протянула Алиса.

— А ты помолчи-ка, найра. И подумай хорошенько. Идет?

— Идет! – пискнула Алиса, сжавшись. Да что она может придумать…

— Все в порядке, череп цел, мозг не поврежден. – Аретейни подошла мягко, как кошка. – Перевязали и полный покой.

— Ей осколком стены досталось, – зачем-то сообщил Сережа. Он казался совсем удрученным. Аретейни помолчала немного.

— Я разговаривала с этим человеком. Он пришел из будущего.

— Мы тоже пришли из будущего, – сказала я. – Ну и что?

— Что-то многовато гостей из будущего, – тяжело вздохнул подполковник.

— Всего трое, – возразила Аретейни, – если считать вас. Вы как здесь оказались?

— Мы посмотрели видеозапись, – пояснила я. – Там вот, он, – я кивнула на Славика, – только он постарше был. Он сказал, что надо отключить установку. Я не знаю, зачем мы в кабину полезли. Просто от растерянности, наверно… а она включилась и перенесла нас. А Дэннер?

— Ты его знаешь?

— Конечно, – удивилась я. – Мы живем в одном городе.

— Он сказал, городов всего два. Один – то, что осталось от Москвы. И один под землей, бункер.

— Так и есть. Ну, может, за туманом есть еще какие города. Я не знаю. Я думаю, что туман не бесконечный.

Аретейни устроилась на полу рядом с Гичем.

— Так Дэннер-то откуда здесь? – напомнила я. Аретейни задумчиво поправила куртку.

— Он сказал, что его перенес желтый огонек.

— Огонек!.. – вскинулся Сережа. – И много у вас там таких огоньков… переносных?

— Достаточно, – подумав немножко, ответила я. – Они все из института тянутся.

— А как называется институт?.. – Подполковник даже вперед подался, внимательно глядя на мое лицо.

— Сейчас, вспомню…

— ЭНИИМПВП, – неожиданно сказала Алиса. И все замерли.

— Что? – уточнила я. Чего это они?..

— Экспериментальный научно-исследовательский институт мгновенных пространственно-временных перемещений, – очень медленно и четко проговорила Аретейни. – Это он и есть.

— И давно они… огоньки? – Гич, казалось, единственный из всех, сохранял спокойствие. Или очень хорошо притворялся. – Давно они появились?

— Да нет… – опешила я. – Пару дней всего…

— Значит, времени мало. – Гич поднялся.

— Ты чего? – поинтересовался Славик.

— Есть одна мысль.

— Я с тобой! – вскочил аспирант.

— И вы со мной.

— Куда?! – вскинулся Владлен Александрович. – Они же дети, куда вы их?

Гич улыбнулся.

— Мир спасать.

— И меня возьмите. – Аретейни быстро встала.

— Тебе нельзя, оминотэго. – Гич обернулся. – Твое место здесь.

— Я в стороне не останусь. – Аретейни твердо смотрела ему в глаза. Гич вдруг шагнул вперед и что-то прошептал ей на ухо, очень тихо, мы не расслышали. Она вздрогнула и отступила. – Ладно. Только вы… осторожнее там. Хорошо?

— Разумеется. – Гич поманил нас рукой.

— А что ты ей сказал? – поинтересовалась я. Было любопытно. Аретейни ведь очень упрямая, как это он ее уговорил так легко?..

— Это не наше дело, маинганс. Наше дело – совсем другое.

Дэннер

Дымящиеся развалины, пустые дома, брошенные умирать люди – вот и все, что осталось от города, который был для меня единственным домом.

Ласточка включила внешний обзор на въезде в город – мы надеялись найти выживших, и колесили по улицам, пока топливо не кончилось, но так никого и не нашли. Одни только трупы. Свои и чужие, патрульные и гражданские, маленькие кирси и длинные гомвели, старики и дети – война не пощадила никого, родившись под землей и выбравшись на поверхность, как чума. Я не мог всего этого видеть. И не мог отвести взгляд. Бледная Аретейни сидела рядом, стиснув руки, и искусала губы так, что они распухли и покраснели, в широко открытых серых глазах блестели слезы, и хотелось успокоить ее, но тело отказывалось подчиняться, и я не мог пошевелиться, неотрывно глядя на мертвый город.

Этого не может быть. Этого не могло случиться. Этого не должно было случиться… не должно…

Танк медленно полз по тихим улицам, и не было сил отдать команду хотя бы объезжать трупы, да и негде их объезжать. Казалось, это меня давят гусеницы каждый раз, когда Ярополк тяжело наезжал на очередной бугорок, казалось, что слышен сквозь броню влажный хруст костей.

— Взгляните, – равнодушный голос машины вырвал нас из холодного липкого оцепенения, – в том доме горит свет.

Я заставил себя оглянуться – и правда. На втором этаже светилось теплое окно – живой огонек посреди жуткого кладбища.

— Лаэрри. – Губы у меня потрескались, и при разговоре выступила кровь. – Я бы не рискнул.

Аретейни вопросительно поглядела на меня.

— Она не очень-то любит гостей. Скорее всего, просто не откроет. Нет смысла останавливаться.

Но Ласточка затормозила. По-прежнему молча. Подхватила оружие, рюкзак (откуда он только взялся?..), резко дернула рычаг, открывающий люк. Я выбрался следом. Горислав, чуть помедлив, последовал за нами. Нэйси спала в кресле, и будить ее мы не стали – девочка слишком устала, а в танке все равно безопасно. Я только накрыл ее курткой.

— Закрыть люк и ждать, – глухо распорядилась Аретейни. Я впервые за все это время услышал ее голос – и сделалось как-то пусто и холодно. Он казался безжизненным – под стать обстановочке.

— Принято, – послушно отозвался Ярополк. Я прошел несколько шагов, невольно цепляясь за грязную гусеницу танка. Горький дым обжигал горло, пепел мягко ложился на плечи. Как снег. Густой кровавый запах тяжелым одеялом повис в воздухе. Теперь будто бы почти не было различий между городом и лесом – там туман, здесь – пепел. Я невольно переступил кровавый след. Здесь кто-то лежал. Кого-то унесли. Значит – остался жив. Пусть хоть кто-нибудь останется жить… Спокойно, Селиванов, спокойно…

Да где ж тут спокойствия-то взять?!

Ласточка вдруг остановилась и прижалась лбом к шершавому каменному забору, окаймлявшему дом Лаэрри и Этерны.

— Эй… – я коснулся ее плеча, и она выпрямилась и обернулась.

— Нормально. Звоним?

— Здесь нет звонка. – Я открыл небольшую панель рядом с калиткой и набрал код. Щелкнуло, и дверь приоткрылась.

В полной тишине мы прошли вперед по аллее, поднялись на аккуратное крыльцо. Аретейни, взглядом спросив разрешения, нажала на кнопку звонка. А затем – вот уж, чего я никак не ожидал – стальная дверь защелкала замками и – отворилась. Однако вместо Лаэрри мы увидели на пороге тоненькую светловолосую фигурку.

— Лидия?! – удивился я.

— Вернулись! – ахнула она, и, не успели мы опомниться, как оказались в прихожей и – в объятиях. Оба разом. Одной Лидии, как ни странно, на нас двоих хватило. Я и не сразу сообразил, что она плачет…

Алиса

Все молчали.

Наверное, потому что Гич молчал, но он молчал так естественно, что неловкости не возникало. Я подумала, что он из тех людей, которые говорят очень мало и только по делу.

— Гич, а мы уже не вернемся? – спросила я, и он обернулся. Вначале смерил меня взглядом, будто прикидывал, как именно ответить, затем все же отозвался:

— Нет. Уже не вернетесь. Боишься, найра?

— Немножко, – призналась я. Нэйси тоже обернулась на ходу.

— А чего ты боишься?

— Я боюсь, что мир погибнет…

— Не, не погибнет. – Нэйси тряхнула головой, отбрасывая волосы. – Не бойся.

— Нэйси, почему это ты так уверена?

Она мимоходом пожала плечами.

— Потому что у нас все получится.

— Верный настрой, – сказал Гич. – Бери пример, найра.

— Мне б ваш настрой… – пробормотал Славик.

— Я попробую, – вздохнула я.

Когда закончился коридор, мы вышли на площадку с лифтами. Лифтов было штук десять, но мы остановились у крайнего, и Гич нажал кнопку вызова. Я все никак не могла привыкнуть – дома ведь у нас никаких лифтов нет. Двери закрылись так же бесшумно, как и открылись, и зеркальная кабина мягко тронулась вниз. У меня слегка заложило уши, но Гич разъяснил, что это от того, что лифт скоростной – ведь в институте очень много этажей и вверх, и под землю, и это самые обыкновенные перегрузки. Славик скучал, сунул за ухо сигарету. Нэйси удивленно покосилась на зеркало – должно быть, не привыкла видеть себя в нормальной одежде. На ней была спортивного плана голубая кофта без рисунка, джинсы и кроссовки, а сверху обыкновенная куртка-ветровка. Все ее цепи, браслеты, изрезанные рубашки и ошейники отправились на дезинфекцию, и сейчас Нэйси Баррет, наконец, походила на обычную девочку – если не считать замысловатой стрижки. Без железа и уставных сапог, переделанных ею в нечто громоздкое и непонятное, она уже не казалась такой грозной воительницей, какой хотела – и оттого, должно быть, чувствовала себя неловко. Она, как будто, сделалась меньше и мягче.

Лифт мелодично звякнул, и двери бесшумно разъехались в стороны, скрывшись внутри стены. Прямо перед нами был контрольно-проходной пункт, но уже без дежурного. Вперед уводил узкий серый коридор, путь преградила прозрачная наностена с мерцающей сенсорной панелью посередине. После рассказа Маши я этих стен побаивалась, но Гич уверенно прошел вперед, опустив руку на пояс, откуда потянул бело-серебристую прямоугольную карточку. Он вставил карточку в щель на панели, набрал код и, под конец, прижал к стене ладонь. Замигал вверху зеленый огонек – и стена исчезла.

— Вперед, – сказал Гич. Славик с любопытством оглядывался, Нэйси, казалось, все было нипочем.

Коридор оказался длинным. Таким длинным, что я почти забыла, где нахожусь. Судя по холоду и мерному гудению стен, этаж был очень глубокий. Здесь было тихо-тихо, вот только стены резонировали, как струны органа. У нас в баре, в кладовке, стоит старый клавесин, и Дэннер иногда на нем играет, когда думает, что его никто не слышит. Он, вообще, только тогда играет, когда один. Пишет стихи в тетради и отправляет их на растопку костра. Я не знаю, зачем он так делает, а спрашивать боюсь.

Наконец, коридор кончился. Впереди была массивная железная дверь с вентильным замком, выкрашенная в черно-желтую косую полоску. Табличка на ней лаконично предупреждала: «Опасно! Не входить!», но Гич со Славиком, конечно же, отвинтили замок и открыли.

Мы все вошли в большой зал в форме многогранника, а точнее – вышли на маленький тесный балкончик. Зал-то был внизу, а от балкончика вела узкая металлическая лестница. В самом центре находился девятигранный люк, и посередине у него была панель с кнопками – уже не сенсорная, а самая обычная. Гич отстегнул свою карточку и протянул мне.

— Держи, – сказал он.

— Вот и наша дамба, – зачем-то сообщил Славик, хотя и так все было ясно.

— И каков план? – спросила Нэйси.

— Простой, маинганс. Сейчас ты запоминаешь код от люка. Я должен убедиться, что ты действительно его запомнила, ясно? Когда вы вернетесь в будущее – вы будете знать дорогу.

— Как мы вернемся – если установки больше нет? – уточнила я.

— Вы отправитесь в мир духов, – просто сказал Гич. Я поежилась.

— Это к тварям, что ли?

— Почти. Спуститесь внутрь, а оттуда попадете в Навь. Не пугайтесь желтого света – он лишь в промежутке. Там, куда вы придете, будет темно. Очень темно. Вам понадобится огонь. Именно огонь – не фонарь, слышите? – Гич опустился на колено, полез в рюкзак и достал оттуда керосиновую лампу. – Помните: они боятся огня, железа и серебра. – Он протянул Нэйси большой нож. – Запомните также три правила: не говорить с ними, не идти за ними, не принимать ничего из их рук. Что бы вам ни показалось, что бы они вам ни показали – знайте: все это ненастоящее. Они будут пытаться заманить вас, увести, могут притвориться близкими людьми, но они никогда не смогут назвать их имена.

— А другого пути нет? – спросила я.

— А там только духи? – спросила Нэйси совсем другое. Похоже, она уже настроилась идти. Гич очень серьезно поглядел на меня, и в глазах у него отразилось сочувствие.

— Другого пути нет, найра. Это – ваша дорога. И ваше предназначение.

— Гич, я боюсь, – пожаловалась я, а Нэйси резко обернулась.

— Да ты всегда всего боишься! Трусиха!

— Страх не постыден, маинганс, – возразил Гич. – Страх лишь признак разума. Опасаться следует отсутствия страха. И тех, кто ничего не боится.

— Наш командир – ничего не боится! – сверкнула глазами Нэйси.

— А может, просто не показывает? Командирам это свойственно. – Гич поднялся и вдруг снял с шеи потемневший деревянный оберег на шнурке, шагнул вперед и надел его на шею Нэйси. – Возьми. Пригодится.

Она так растерялась, что только кивнула. А он вдруг спросил:

— Знаете песню о погибшем летчике?

Я удивилась, а Нэйси покачала головой.

— Нет, а почему ты спрашиваешь?

— Это и есть код. Слушай и запоминай. – Гич ловко выхватил флейту и заиграл грустную мелодию. Она отзвучала в пустом зале и затихла, растворившись в тишине. – Каждая из семи кнопок – это нота. Единица – «до», двойка – «ре», и так далее. Восьмерка и девятка – диез и бемоль, ноль – продление звука. Вам нужно сыграть эту мелодию, и люк откроется.

— Я не смогу, – сказала Нэйси. – Я не знаю нот.

— Сможешь, – спокойно возразил Гич. – Когда у тебя не будет иного выхода – сможешь.

— Алиса сможет. У нее хороший слух. А мне медведь на ухо наступил – так Лесли говорит. Я нот не различаю.

Гич снова внимательно глядел на меня.

— Сыграешь, найра?

— Попробую, – растерялась я. – Но надо будет потренироваться…

— Люк не откроется без верного кода – тренируйся.

Мне уж очень не хотелось уходить. И вдруг стало грустно, что я не успела попрощаться с Машей, Сережей, подполковником – со всеми, кого никогда больше не увижу. Я оглядела остальных, но они просто ждали, когда я пойду открывать люк. Тогда я начала спускаться.

— Эй! – окликнул Славик, и я подняла голову. – Удачи…

— Удачи, – повторил Гич, а Нэйси двинулась следом. Когда мы спрыгнули на гулкий металлический пол, она обернулась и помахала рукой.

— Прощайте! Спасибо за все!

Гич помахал в ответ, а Славик показал нам поднятый вверх большой палец. Мы подошли к люку. Если бы не яркие лампы по периметру зала, мне казалось бы, наверно, что он светится.

— Ну, давай, – подтолкнула Нэйси, и я опустилась на колени. Люк был большой и очень теплый, почти горячий. Я нажала все кнопки по очереди, нажимались они легко, и правда, каждая играла свою мелодичную нотку – совсем как пианино.

— Давай. – Нэйси нетерпеливо крутилась рядом и мешала мне. Я постаралась не обращать на нее внимания.

А получилось со второго раза.

И люк разъехался на две половинки, заливая зал нестерпимо-желтым светом. Мы с Нэйси взялись за руки и – нырнули в мягкое тепло.

Кондор

— Ч-черт!..

— Да тихо ты!..

— Проклятье… туман… – Далее последовала непарламентарная лексика, Виктор сидел на грязном полу и обеими руками сжимал левую ногу. Надеюсь, хоть не сломал. – Чтоб тебя… с-сука…

— Очень содержательно. – Даклер усадил Майю к стеночке и, подойдя к Тележкину, присел напротив него. – А я тебе говорил, не лезь вперед, это тебе не конкур. Балда.

— Пошел ты!..

— Я сейчас без тебя пойду, если не заткнешься. – Даклер спокойно полез в сумку за аптечкой. – Нафиг мне надо тебя лечить.

Витька, может, и не был с ним согласен, но на всякий случай примолк. Джереми извлек рулон эластичного бинта и отцепил с пояса фляжку.

— Руки помыть можешь в канале, – съязвил я, присоединяясь к Майе. Даклер не обернулся.

— Это не вода, товарищ полковник.

— Так и знал, – показательно огорчился я, наблюдая, как он от души льет самогон на ранку – при падении Тележкин еще и раскроил колено об камень. Виктор задохнулся, но хоть больше не матерился, что не может не радовать. Здесь все-таки ребенок.

Дальше мы шли уже гораздо медленнее – Тележкин хромал, мы с Даклером просто сильно устали, а тоннели казались бесконечными. Один только Гверн бежал, опустив нос к грязному полу, по-прежнему бодро, будто сил у него на целую дивизию. Я удивлялся, как он чует знакомый запах среди удушливой гнилой вони канализации – но пес ни разу не задержался, не сбился, не потерял след. Майя тяжко вздыхала, Витька тихонько ругался, а Джереми хрипел как загнанный конь.

Наконец, мы вышли в узкий коридор, где к запаху нечистот примешалось что-то горючее. Решетчатые мостки по бокам от старости кое-где провалились, образуя неровные дыры, обрамленные торчащими ржавыми лохмотьями. Пришлось спуститься в воду и шагать по пояс в грязном потоке. Виктор захрипел – едкая грязь проникла под повязку.

— Уже близко, – сообщила Майя. Прошло несколько часов с тех пор как мы влезли в канализацию, и голова напрочь отказывалась соображать, так что я, наверно, с минуту пытался осилить, почему Гверн растерянно крутится на месте, не спускаясь в воду, и жалобно скулит.

— Придется привязать собаку, – мрачно резюмировал Даклер. – Иначе он здесь останется хозяина ждать.

— Ну и пусть ждет. – Я по голосу понял, что Витьке уже было плевать на все – лишь бы это приключение поскорее закончилось. – Мы же все равно вернемся.

— Его сожрут, – возразил я. – Давайте привяжем.

— Вам охота с ним возиться?!.. – устало возмутился физик, но я уже двинулся обратно.

— А чего с ним делать. Гверн, иди сюда.

Пес настороженно замер, наблюдая за мной и, видимо, ожидая, что я вылезу обратно, но я только взял у Майи поясок от платья и быстро смастерил петлю. Поясок был тоненький, и вряд ли способный удержать такую крупную собаку. Впрочем, если Гверн рванется, я его так и так не удержу. Раны помешают.

Поняв, что его хотят силой затащить в канал, пес прижал уши и угрожающе оскалил зубы, но я оказался быстрее и ухватил его за ошейник. Гверн зарычал, но почему-то не двигался, оставаясь в боевой стойке. И я не сразу понял, что смотрит он не на меня – а на кого-то за моей спиной. Щелкнул затвор. Я медленно обернулся.

— Пришли, лапочки! – неприятно пропел кто-то.

По обе стороны стояли двое с оружием. Третий вышел из черного провала коридора на остатки мостков.

— Экспедиция завершена. Бросайте оружие, или чего у вас там.

— После вас, – огрызнулся я – и тут же пуля свистнула мимо уха.

— Быстро!

— А если нет? – спокойно осведомился Джереми. Вооруженные растерялись, впрочем, ненадолго.

— Тогда мы вас убьем! – Потрясающе свежая мысль.

— На каком основании? – продолжал Даклер, ничуть не впечатлившись. Мы тоже расслабились. Когда грозят оружием и при этом сами не знают, для чего, вряд ли можно схватить пулю. Обычно так делают те, кто сам смертельно напуган.

Я не ошибся. Ребята переглянулись и замолчали, обдумывая ответ.

— Предлагаю опустить стволы и поговорить по-человечески, – сказал я. – Без стрельбы и воплей. Вы пугаете собаку.

Одно дуло отвернулось. Тот, что стоял на мостках, опустил винтовку.

— Так вы не из этих?..

— Из кого?

— Которые весь город разнесли.

— Бинго, – проворчал Даклер, поудобнее перехватывая Майю. Девочка спала, уткнувшись ему в плечо, но от движения встрепенулась.

— Что-то случилось? – спросила она.

— В нас целят из пистолета и ружья. Спи. – Джереми поднял взгляд на незнакомца и повысил голос. – Это они Казимира похитили?

Ребята совсем растерялись.

— Вы знаете Казимира?

— Казимир сам кого хочешь, похитит, – фыркнул тот, что с ружьем. Голос оказался высокий и чистый.

— Девчонка, – удивился Даклер.

— Лаура! – приподнялась Майя.

— О… так вы знакомы? – риторически спросил Тележкин, который стоял, привалившись к трубе.

— Так ты жива?! – присоединилась Лаура.

— Да! Не бойтесь, это свои. Они не опасны нам.

— С чего ты взяла? – насторожился обладатель винтовки.

— Они – друзья Дэннера.

— Тьфу, ты! – лицо паренька озарила широкая, радостная улыбка. – Порядок, это действительно свои.

— А Дэннер жив? – Лаура торопливо щелкнула предохранителем и отвела ружье за спину, шагнув вперед.

— Командир-то? – фыркнул Джереми. – Живее всех живых, чего ему.

— У вас что, Дэннер в качестве пароля? – полюбопытствовал я, и третий из ребят пояснил:

— Нет, но если вы действительно его друзья – мы не враги вам.

Черт побери, да это же дети…

Лауре на вид лет пятнадцать, самым старшим казался парень с винтовкой – старше девочки на год-два, не более, а последний, так и подавно, ростом ему по плечо.

— А отзыв – Лесли, ага, – засмеялась Лаура. – Или Аретейни.

— Вы и Лесли знаете? – удивился Виктор.

— Разумеется, – ответил я вместо ребят. – Они же вместе ходили в подземный город, все четверо.

Младший подошел совсем близко, и я различил черты лица. Азиат. Может, потому и невысокий.

— Я Джанджи, – представился мальчик. – А он – Артур. Мы тоже ищем Казимира. Так вам известно, куда он пошел?

Аретейни

— Лидия!.. – пробормотала я и сама не успела заметить, как прижалась к ней. Навалилась вдруг безысходная, тоскливая усталость, хотелось открыть глаза и увидеть распахнутое окно, утренний свет и старый комод, убедиться, что ничего этого не было, что пожары и убийства, раны друзей и пропажа Нэйси и Алисы, смерть Лесли с Обрезом – все это сон, кошмарный, тяжелый – но все-таки сон. Увидеть серое утро и Дэннера с книгой в руках – живого. Без черной пустоты в глазах, без окровавленных повязок и…

— Ну ладно, отпусти уже. – …И без усталого равнодушия в голосе.

Чтобы не было всего этого. Не было…

— Кто-нибудь, заберите Нэйси из танка. Пусть на кровати поспит.

— Нэйси?!.. – Лидия вздрогнула, но руки не разжала. – Она жива, вы нашли ее?.. А где Алиса?

— Если бы мы знали – она была бы уже здесь! – Дэннер вдруг оттолкнул Лидию и, резко развернувшись, вышел обратно на улицу. Я даже вздрогнула – он никогда так не разговаривал. Никогда и ни с кем.

Черт, мы все сдали… все…

Похоже, поступок нашего командира, резкая интонация добили меня окончательно, и слезы хлынули потоком, обжигая глаза и не давая вдохнуть.

— Лидия… – выговорила я. – Лидия, ты знаешь… Лесли больше нет… и Джонни… и Алиса… мы… – голос срывался через слово, а я все пыталась не разреветься на весь дом, – мы ее…

— Не надо, – тихо остановила меня Лидия и обняла крепче. – Идем…

Кажется, она усадила меня на диван. А дальше нервы сдали окончательно.

Я, наверно, орала, выла, как раненая собака – помню смутно – а Лидия держала меня в объятиях и молчала. А когда голос охрип, слезы мало-помалу кончились, и в груди разжались тиски, возвращая возможность дышать, оказалось, что прошло всего несколько минут. Это мне померещилась целая вечность.

Дверь растворилась, впуская Дэннера с Нэйси на руках. Она по-прежнему спала, и казалась все такой же беззащитной, и одновременно с тем – странно повзрослевшей.

— Дэннер. – Лидия гладила меня по голове. – Ты не мог бы осмотреть Лаэрри? Ей плохо, а я сама еле ползаю.

Он кивнул и ушел на второй этаж, Горислав поспешил следом.

— Ну, вот, – весело улыбнулась Лидия, поднимаясь. – Мужчин спровадили. Хочешь чаю?

— Я хочу проснуться, – честно призналась я, и Лидия обернулась от стола. Помедлив, дотянулась до конфорки и поставила чайник на плиту – подогреть.

— Все хотят, – тихо проговорила она. Задумалась на минуту. Затем спросила: – Скажи… а как Лесли ушла в туман?

— Огонь. – Я поджала под себя ноги. Теперь сделалось как-то спокойнее – после слез, наверное. Не легче. Но все же – спокойнее. – Белый огонь. Они сгорели, оба. Лесли и Обрез. Мы видели, но не успели им помочь. Мы гнали на пределе скорости. Но вспыхнул белый огонь – он шел от леса, со стороны болот. У него длинные лучи. И они испепелили их в долю секунды. Словно и не было людей. А затем погасли. И мы увязли в золе…

— Мы называем ее Белой Чертой. – Лидия передала мне чашку и села рядом. Потянулся мятный пар. – Она непредсказуема. Долгие годы она неопасна, только тянет жаром и сушит, но если идти быстро, не успеешь обгореть. А потом резко вспыхивает и – испепеляет все вокруг. Последний раз вспышек не было целых двенадцать лет, и мы уж решили, что Черта уже не проснется… Ты можешь это объяснить?

— Нет, – я озадаченно покачала головой. – Надо подумать. Лидия, а кто еще остался?

Она осторожно переменила позу и принялась перечислять.

— Кондор остался, Тележкин, Даклер (а чего ему сделается)… и Лаэрри. Есть еще Этерна, но о ней ничего не известно.

— И все?.. – Я невольно подалась вперед, стискивая чашку. Пальцы заледенели. – Больше никого?..

— О других не знаю. Надеюсь, остались…

Меня вдруг охватила злость. На себя, на Горислава, на Дэннера – что оставил раненого друга у этой проклятой Черты, на Нэйси и Алису, которые поперлись неведомо куда… на Лесли, которая потащилась за ними. А больше всех – на себя.

— Ясно… мы ведь поищем их, правда, Лидия? Мы ведь их найдем?

— Ты чего?..

— Это все я! Это я задержалась! Это я слишком медленно ехала, из-за меня они и сгорели! И Дэннера едва не сожрали!..

— Да никто из нас не знал про Черту! – Лидия сжала мое плечо. – Нет у нас в Городе правых и виноватых! Нет!

— Что?.. – Я настолько удивилась, что даже перестала на минутку истерить. – Как так – нет?..

Лидия сглотнула – ей, раненой, сделалось нехорошо.

— Это жизнь наша. Как ты не понимаешь? Ты здесь новенькая, тебе тяжело привыкнуть ко всему этому, да? Да у нас постоянно кто-то умирает. Пойми, наконец: постоянно. И каждый раз думать, кто именно здесь промедлил, не успел, не доглядел – недолго свихнуться совсем.

Да… – Она вдруг, коснувшись пальцами висков, горько усмехнулась. – Вы с Дэннером стоите друг друга. Он слишком много обвиняет себя, вот и съехал с катушек. И ты… ты такая же. Точно такая же… Не вини себя, Аретейни. Поверь, здесь – никто не виноват. Никто из вас.

— Я понимаю. – Зачем ее мучить. – Но ты права – мне тяжело привыкнуть. Ты плохо себя чувствуешь?

— Да нормально я… Аретейни…

— Да?

— Ничего… ты…

— А ну-ка, ложись.

Звякнула об стол кружка, зашелестел шерстяной в клеточку плед.

— Ты не будь такой, как он… – Рука Лидии вдруг сжала мое запястье. Я встретила неожиданно ясный взгляд. – Ты будь светлее. У него ведь ни на кого больше надежды нет. Он просто сойдет с ума. А теперь еще и город разрушен, он этого не выдержит. Ты – единственное, что у него осталось. Ты спаси его… не дай себя погубить. Обещай…

Боги… да что же это?

Слезы покатились опять, она его любит, черт побери, любит всем сердцем. Да как же так?.. Как же…

— Я обещаю. Обещаю тебе, Лидия.

Знать бы ей, насколько больше стоит за моей клятвой. Знать бы…

Да только не нужно ей об этом знать.

Дэннер

Я расклеился.

— Дэннер… не удивляйся, что я разговариваю. Ты ведь слышал о моей сестре?..

Как кораблик картонный.

— Она жива. И Волейнар кормил ее.

По-моему, это уже перебор для обычного человека. Думайте обо мне все, что захотите...

— За это я его покрывала. Теперь Волейнара нет, а она сбежала. Она сейчас где-то в городе…

…А я расклеился.

— Волейнар был, в некотором роде, полезен. Мы держали его при Храме, но не подпускали близко. Он и его Стая чистили окрестные леса…

Должно быть, у меня внутри был некий стержень. Стеклянный такой, но прочный.

— Он должен был убить Аретейни, но ты успел ее увести до его прихода. Пророчество предвещало беду с ее появлением в Городе…

…А теперь, вот, он сломался. Тресь!.. И осколки впились в сердце.

— Значит, смерть Аретейни предотвратила бы беду?

Хватит с меня. Слышите, боги?! Слышите вы меня, туман бы вас побрал?! Хватит с меня! Довольно!

— Нет. Скорее всего, нет. В Пророчестве об этом ничего не сказано. Но Аретейни не должна была здесь появиться. Она – чужая. А патруль уже не в состоянии защищать Город. Делать это придется нам.

— Что с тобой, Дэннер?

— Только тронь. Только тронь – и Храму конец. Только тронь – и каждый кирпич в пыль рассыплется, каждый из твоих людей тысячу раз пожалеет, что на свет родился.

— Убери нож, Дэннер. Я не собираюсь ее убивать. Теперь поздно. Убери нож. Довольно зла. Небо гневается.

Куда там небу до меня. Был человек – остался оборотень. Волейнар, ты бы гордился такой сменой.

— Надо найти ее. Раненые беззащитны. Представьте себе, что случится, если вампир, столько лет сидевший на голодном пайке, учует кровь.

Ты прикормила оборотня в родном городе. Ты обрекла родную сестру медленно гнить в подвале. Ты молчала не потому, что тебе было больно. Ты молчала – чтобы не выдать себя. И ты, Настоятель. Чужими руками собирался убить беззащитную женщину только за свои предположения, призрачную надежду уберечь старый дом, населенный десятком-другим безумцев.

Почему все так?.. Каким образом друзья обернулись тварями?.. Куда идти?

Не вернуть людей, не спасти город, не воскресить мертвых. Я и сейчас слышу далекие крики, грохот взрывов и звон стали. Бой продолжается. Точнее сказать, бойня. Рвутся как гнилые нитки человеческие жизни, полыхают дома – а я пустое место, ноль без палочки, что я могу сделать один против озверевшей вооруженной толпы? Остается ждать, когда враги доберутся до нас и – держать оборону. До конца, до последнего дыхания – драться. Защищать тех, кто пока еще жив – трех раненых женщин, старика и слишком рано повзрослевшую девочку, девочку, которая совершенно напрасно считает меня почти отцом, потому что настоящий отец ее бросил.

Да, их всех, вы не ослышались. Я буду их защищать. И Лаэрри, и Горислава. Потому что, знаете?.. Что бы они ни сделали – они такого не заслужили.

И хватит меня ненадолго. Но у меня хотя бы есть танк… уже что-то.

В шкафу у Лаэрри нашлась бутылка виски. И очень хорошо, что нашлась: она поможет драться смелее, и не чувствовать боли.

А я все-таки сломался.

Ну, вот. Ты плачешь, а, Дэннер?.. Надо бы где-то записать. Точно, в отчет внесу. Как девчонка. Сижу в сером холодном коридорчике на задворках дома – там, где никто не ходит – сижу в обнимку с бутылкой и задыхаюсь от слез. Мужчины не плачут?.. Иногда слезы текут сами, и им плевать, мужчина ты или женщина. И что мне еще остается делать – пользы от меня никакой.

И вот, что. Нет больше сил. Кончились.

Да и ничего уже больше нет.

Хреновый из меня командир. И совершенно бесполезный патрульный. Никакой защитник. И теперь уже не человек. Одно слово – тварь. Я ничего не могу сделать. Хотя – нет, могу. Влезть в танк, прихватив с собой Горислава с Аретейни и бросив остальных на произвол судьбы. Стрелять в толпу пока заряды не кончатся. Вот только заряды-то у меня не выборочные – отправят в туман и своих, и чужих. И топливо на исходе – Ярополк не пройдет и сотни метров. Бежать в Храм за новым? Не дотащу.

Ни смысла от меня, ни пользы. Бессилие – оно не обжигает, как пишут в книжках. Оно давит, как многотонная толща океанской воды, невыносимо давит, словно ты вдруг оказался на дне.

— Дэннер?..

Чувствуешь ты меня, что ли?.. Ведьма… ведьмочка… шла бы ты отсюда, не ломала бы себе романтический образ. А то я ж у вас герой непобедимый. А тут на тебе. Не очень-то на отважного спасителя мира похоже, правда?

— Дэннер… командир…

Вздрогнула, похолодела рука. Чуткие пальцы отвели волосы с лица, но я так и продолжал сидеть, уткнувшись носом в колени.

— Дэннер… ты…

Она вдруг резко подалась вперед, дернула меня за плечо – думал, сейчас опять в ухо треснет, а она совершенно неожиданно прижала меня к груди, изо всех сил, так, словно хотела не то удержать, не то унять дрожь в руках. Теплая и хрупкая, такая родная, и еще гимнастерка до сих пор хранит запах гари, сырой холод пустого института, железный оттенок крови – моей крови. Я услышал бешеный стук сердца, частое, прерывистое дыхание.

Не знаю, что меня окончательно добило, а только я и сам разревелся в голос, как маленький ребенок. Словно плотину прорвало. Я и забыл давным-давно, каково это – когда слезы душат. Теперь пришлось вспомнить.

— Дэннер… не надо…

— А сама?.. – отпарировал я, изо всех сил стараясь взять себя в руки и не поднимая головы от ее плеча. Ласточка уткнулась носом в мои волосы, и голос прозвучал глухо.

— А я нормально. Просто мне страшно…

— Удивила. – Я отстранился, наконец, и снова откинулся к стене. Взял бутылку. Слезы все не кончались. Много, наверное, накопилось. Ласточка как-то неуютно сжалась.

— Ты не понял. Я не подземных боюсь. И не тварей.

— А кого? – спросил я, прикладываясь к вискарю. Жидкость согрела изнутри. Как огонь… он вначале согревал дома, а теперь убивает… Боги, ну, что я несу…

Она не ответила, качнула головой и устроилась рядышком, опустив голову мне на плечо. И перехватила бутылку. Я отрешенно наблюдал за ней – ни разу не скривилась, как будто простую водицу пьет. Крупными, жадными глотками.

— Скажи. – Отчего-то это вдруг показалось мне предельно важным. Может, алкоголь успел подействовать, искажая восприятие – да только я должен был узнать. Должен.

— Неважно, – ничуть не изменившимся голосом ответила Аретейни, а я уперся.

— Нет, важно.

Она посмотрела на меня и вздохнула.

— Мне страшно оттого, что ты плачешь. И я не должна была этого говорить. – Ласточка улыбнулась – попытка вышла жалкой и слабой. Но я был ей благодарен хотя бы за попытку. – Так что, ты этого не слышал.

— Нет, слышал. Поздно. Почему?

— Потому что… – Она замолчала и снова прижалась ко мне. – Потому что ты всегда всех успокаивал, Дэннер. Ты ведь в самые жуткие моменты улыбался. И это вело нас вперед. Нас всех – ты заставлял верить и не сдаваться. Даже в пыточной камере. Ты под пытками улыбался, разбитыми в кровь губами – но улыбался. А теперь… если даже ты плачешь – значит, правда, все кончено.

Вот, почему мне страшно. Командир… мой командир… – Голос задрожал и прервался, а тонкие пальцы стиснули мою рубаху.

Я вдруг рассмеялся.

Ласточка испуганно отпрянула, решила, похоже, что я совсем спятил. А мне было и смешно, и стыдно одновременно – подумать только! До чего жалко я, должно быть, сейчас выгляжу! Представьте: я тут сопли распускаю – а она даже не одернула, не пристыдила. Она в меня верит.

Даже теперь, когда я сам в себя не верю.

Предать ее доверие?

Ну уж, нет.

Еще мне не хватало последнее солнце этого мира погасить. Блестящее от слез, серо-стальное солнце в ее глазах…

— Я в порядке, Ласточка. Просто нервы немного пошаливают. Я в порядке.

— Правда?..

— Да чего мне сделается. Отдай бутылку, нам с тобой еще город спасать.

Нэйси

Желтый свет погас так же быстро, как и разгорелся. Мы с Алисой стояли на уводящей в туманные сумерки тропинке, а вокруг плыли в сером тумане темные силуэты деревьев. И никого вокруг не было.

Когда перед глазами растаяли цветные пятна, и стала четко видна картинка, не сговариваясь, мы двинулись вперед.

Это было странно и страшно: ноги не чувствовали под собой опоры, словно мы плыли в зыбком мареве, которое гасило любой звук – и только громко, оглушительно, стучало сердце, а деревья протягивали скрюченные ветви. И пустота: ни людей, ни тварей. Мы молчали, боясь заговорить – и не услышать собственного голоса.

Прошло несколько минут, а может – несколько часов, и тропинка вывела на обширную проплешину в чаще, словно выжженный шрам. А спустя секунду я поняла, что здесь когда-то было озеро – бурая иссушенная земля будто промялась в этом месте, плавно спускаясь вниз, затем столь же полого поднимаясь к дальним деревьям.

Но главное – всю поляну усеяли перья. Перья повсюду – серые, ломаные, окровавленные. Красная кровь стыла на мягком пуху, и, приглядевшись, я различила, что это не перья, а крылья. Вывороченные с мясом, изломанные серые крылья, не очень большие, но и не маленькие. Они могли бы принадлежать животному размером с крупную собаку. Целое озеро мертвых крыльев.

Алиса вцепилась в меня.

— Не страшно… надо пройти. – Голос задушено сипел. И мы шагнули вперед, крепко держась за руки, погружаясь в перья все глубже с каждым шагом, с мягким хрустом ломая хрупкие кости. Ближе к середине мы проваливались в перья почти по макушку, разгребая руками теплое-неживое, задыхаясь в железистой на вкус красно-серой пыли. Наконец, озеро кончилось, и я ухватилась за первую ветку. Она с хрустом надломилась, и по шершавой коре зазмеились, впитываясь, густые черные струйки. Дерево содрогнулось, и вдруг испустило тяжелый, хриплый, глубинный вздох.

— Нэйси!.. – зашептала Алиса. – Нэйси, ему больно…

— И… извини, – пролепетала я, отпрыгивая. Интересно, что бы сказал Дэннер, перебравшись через озеро мертвых крыльев?.. У меня колени подгибались и сердце готово было выпрыгнуть из груди…

Тропинка же выныривала и, как ни в чем не бывало, уводила дальше в чащу.

Алиса выковыривала перья из волос трясущимися руками.

А потом лес вдруг кончился, и под ногами разверзлась пропасть. Неглубокая, метров пятнадцать в глубину, и не очень широкая – мне показалось, сквозь туман просвечивает другой берег. Внизу смутно поблескивал темно-красный поток, отражая от скалистых стен липкий плеск. Тропинка упиралась в добротный деревянный мост из крепкого бруса, и я порадовалась, что хоть не придется лезть в красный поток.

— Нэйси, а что мы должны делать? – шепотом спросила Алиса, но я и сама не знала, и просто сказала ей:

— Пошли.

И она согласилась.

Мост метров через тридцать благополучно передал нас обратно нашей тропке. На этом берегу деревья стояли реже, и было светлее. Чуть поодаль на самом краю пропасти виднелась человеческая фигурка.

— Смотри, человек!

— Нэйси, нельзя! – Рука Алисы крепко обхватила мое запястье. – Гич ведь говорил, что нельзя с ними разговаривать, помнишь?

Я вырвалась.

— Конечно, я помню. Но может быть, они подскажут нам хоть что-нибудь, а то насчет того, что мы должны тут делать, Гич ничего не говорил! Я посмотрю.

Алиса съежилась, но решительно вскинула голову, встряхнув отсыревшими волосами.

— Тогда я с тобой.

Человек не двигался. Подойдя ближе, мы различили, что это мужчина. Под заношенным плащом угадывалась сильная фигура, и, кажется, он держал кого-то на руках, смотрел в лицо, не двигаясь и не отрывая взгляда. Мы подошли вплотную и тут замерли, растерявшись. Заговорить? Но мы даже не знаем, кто он такой. На земле лежала очень старая женщина в истрепанном сером платье, из-под которого виднелись затертые кожаные штаны и сапоги. Лежала неподвижно, словно мертвая, и голова ее покоилась на коленях мужчины.

— Простите… – решилась, наконец, Алиса. Он поднял голову, оборачиваясь. На плечи упали посеребренные прямые пряди, из-под капюшона пристально глянули чуть раскосые, живые глаза. Абсолютно черные. И – в контраст с полуседыми, будто присыпанными пылью, волосами – красивое, молодое лицо. Капюшон съехал, открывая растрепанный хвост, прихваченный кожаным шнурком, шрамы и заостренные уши.

А мы стояли, не в силах вымолвить ни слова.

Губы разомкнулись, прозвучало едва слышное «да?..»

«Что бы вам ни показалось… что бы они вам ни показали…»

Где ты, Гич?! Почему не пошел с нами?! Ты так нам нужен!..

— Д-д… Дэннер? – вымолвила я.

Оборотень снова отвернулся от нас, волосы упали на лицо. Он смотрел на женщину.

— Она спит? – шепотом спросила Алиса. Он не обернулся.

— Нет. Она мертва.

— От тварей?..

— От старости. – Жилистая рука ласково проводит по застывшему лицу покойницы, снимая платок. Алиса сипло вскрикнула, зажав рот ладонью, а я осторожно опустилась на колени, глядя на женщину. Сделалось плохо.

Совсем старая, сморщенная, ввалившиеся щеки, беззубый рот, широко распахнутые выцветшие глаза и все еще густые, ломкие волны седых волос, стянутые в неаккуратный узел. Но я бы все равно узнала ее. Даже старую, даже мертвую.

— Аретейни?.. Как?..

— Люди смертны.

— Нет… – Алиса медленно попятилась. – Это морок. Они живы! Мы-то знаем, что они живы…

— Вы лучше уходите, – по-прежнему не поднимая головы, проговорил Дэннер. В руке он сжимал нож. Потом вдруг запрокинул голову и – вспорол себе горло.

Кровь ударила темным фонтаном, Алиса взвизгнула, а я зачем-то кинулась к нему, подхватив на руки. И в тот же миг взорвалось, ударило, забило мохнатыми крыльями – в воздух взвилась туча серо-бурых ночных мотыльков, а люди исчезли, распались на десятки насекомых. Они взлетали, описав круг, и тут же падали замертво. Спустя минуту, вся земля вокруг была усеяна мертвыми серыми бабочками.

Никогда не любила этих тварей!

Я вскочила, содрогаясь от омерзения, отмахиваясь, схватила Алису за руку и кинулась прочь, а мотыльки за спиной шелестели, умирая. А потом деревья снова расступились, открывая полянку.

Как ни странно, она сплошь поросла пыльно-серой травой, из которой высовывал гладкий бок большой валун. А из-под валуна выбегали ручьи – очень много ручьев. Они разветвлялись, синим хрусталем блестели в траве, и каждый был обрамлен в изумрудную сочную кайму. Морось дрожала в воздухе легкой кисеей. Деревья за поляной густо зеленели.

На валуне, поджав босые ноги, сидела девочка лет пяти. В руках она держала книгу, а длинные темные пряди рассыпались по плечам. На ней было белое платье и шерстяная кофта, с которой кто-то оторвал все пуговицы.

Девочка казалась неопасной, а тропинка все равно шла мимо нее. И мы не сбавили шага.

Дэннер

Оставь ты меня, Ласточка, хотел сказать я, но слова застревали в горле и там царапались наждаком. Я ведь знал, что именно этого и боюсь. Что она согласится – так и скажет: знаешь, а ты ведь прав. Псих несчастный, ну, нафига ты мне нужен? Боялся больше всего на свете. И молчал поэтому.

Каким бы я ни был – а я люблю ее. Всем сердцем люблю. Оно все еще у меня есть – сердце. Ума нет, а сердце, вот, есть. Хоть что-то есть.

И не стою я ни капельки ее жалости и сочувствия.

Хватит ныть, Дэннер. Прекрати.

Я тихонько вышел на задний двор, подошел к колодцу и умылся ледяной водой, смывая остатки недавней истерики. Все, привет, возвращаемся. Легче, конечно, не стало, слезы – та еще пытка. Зато навалилось какое-то равнодушное спокойствие.

Возвращаться в дом не хотелось, да и вообще, хотелось побыть немного в одиночестве, привести в порядок чувства и мысли. Эмоции – результат высшей нервной деятельности, удивительный, по сути, гормональный синтез, свойственный только теплокровным. Прямо сейчас в моей крови происходят сложнейшие химические реакции, подчиняя, управляя моим поведением. Ну, не чудо ли?.. Чем расплачивается за это человек? Болью, страхом, тоской. И совсем не жалко – потому что бесценно чувствовать и радость, и счастье, и любовь. За великий дар – высокая цена, справедливо.

Размышляя над планом дальнейших действий, я уселся на край колодца. В детстве мы играли: опускали маленькое зеркальце, так, чтобы отражалась вода в ведре, стараясь поймать солнечный луч. Сопровождалось действо глупой «заклинательной» песенкой:

Солнышко-Солнце, выгляни в оконце,

Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

Чтобы не погасло, чтобы возродилось,

Чтобы людям снова радостно ж и лось…

«Жилось» – глупость-то какая!.. Дети – мастера абсурдных неологизмов. Но ни одного луча, конечно же, так и не поймалось... В груди вдруг захолодело дурацкое волнение. А вот, что, если?.. Чудо, чудо, ты ведь свершишься, если в тебя поверить? Если крепко поверить, если по-настоящему поверить?..

Ой, ну, какой же ты идиот, Дэннер. Когда же ты повзрослеешь?

Я сунул руку в карман, нащупал магический артефакт – складное карманное зеркальце Ласточки, уж и не помню, как оно у меня оказалось.

— Солнышко-солнце… выгляни в оконце… – послушно зашептали пересохшие вдруг губы.

Вспыхнуло.

Серебряным бликом ударило по глазам, я инстинктивно отшатнулся и выронил зеркало. Оно, сверкнув напоследок, булькнуло в колодец. Я спохватился и принялся с мысленной руганью торопливо вертеть ручку. К моему величайшему счастью, зеркало упало аккурат в ведро. Ухватив его мгновенно занемевшими пальцами, я сунул девичью необходимость обратно в карман.

Что это было?..

До боли в глазах всматриваясь в обыкновенно-серое небо, я так ничего и не увидел. Только определил скорый дождь.

— Ты что здесь делаешь? – Лидия, хромая, подошла и опустилась на посеребренную временем скамеечку.

— Колдую, – почти честно ответил я. С ее приходом ощущение чуда как-то развеялось, померкло. – Как ты, Лидия?

Она усмехнулась.

— Скажи еще, что тебя это интересует.

Я отвернулся, зачем-то черпнув из ведра воды ладонью.

— Спрашиваю из вежливости.

Лидия тряхнула головой.

— Из вежливости отвечаю, товарищ офицер: все в порядке, раны болят.

— Значит, и правда, все в порядке. – Это был не сарказм. Иногда инфекция попадает в рану. Иногда человек начинает гнить заживо. Упыри не чувствуют боли.

Да черт бы меня… – Я рад, что ты жива, Лидия. Честно.

— Я тоже рада, что ты жив.

Помолчали.

— Она красивая.

Я вздрогнул, но не обернулся. Понял вдруг, что беспокоило: я ждал этого разговора. Все это время – ждал.

Пальцы невольно стиснули маленькое зеркальце в кармане куртки. Может, оно хранило отблеск души Аретейни?.. Так хотелось в это верить.

— Да. – Я, наконец, поднял голову. – Ты сердишься на меня, Лидия?

Но она вдруг улыбнулась. Светло так и радостно.

— Нет. Что ты, дурак. Ты береги ее, ладно?

— Больше жизни… – прошептал я, стараясь справиться с изумлением. Словно гора с плеч свалилась. – Лидия… ты забудь, что я тут наговорил. А только одно хочу узнать: почему? Почему, Лидия?..

Она снова улыбнулась. Провела тонким пальцем по краю скамьи – как не раз проводила по моим губам, точно таким жестом.

— Однажды я увидела свет в твоих глазах. И я очень не хочу, чтобы он снова погас. Береги ее.

— Нет во мне никакого света…

— Брось ты это, Дэннер. Я все равно вижу тебя насквозь.

— И ничего там интересного, внутренности одни, да?

— Цинизм, сарказм, фальшивое веселье и напускное равнодушие. А внутри – боль и одиночество, пустота, которую ничем не заполнить, и тебя уже ничто не радует, и она наваливается, затягивает, словно в трясину, особенно вечерами, и хочется выть, но ты стискиваешь зубы и улыбаешься. Улыбаешься потому, что те, кто еще не отвернулся от тебя, испугаются твоего взгляда и уйдут, потому, что им на тебя, по сути, плевать, и никому ты в этом мире не нужен. И выхода нет.

Мне вдруг сделалось страшно. Страшно от ее осознания. Она ведь не обо мне… Боги, она о себе сейчас говорит. И – в то же время – обо мне. Но только не теперь. Да, так было. Было… когда-то. Совсем недавно, еще в начале этой сумасшедшей весны.

— Не угадала.

— Пойми. Свой своего всегда узнает.

— Зачем тебе это? Зачем ты это говоришь?

— Затем, что хочу тебе помочь.

— Ты же сама сказала, что я никому не нужен.

— Это иллюзия.

Иллюзия?.. Кто я для тебя? Кто ты? Кто мы все друг другу – на самом деле?

— Дэннер. – Холодные пальцы накрыли мою ладонь, и рука вздрогнула от прикосновения. – Не подведи нас. Не подведи ее.

Я, поддавшись, внезапному порыву, обнял ее, а она только расслабилась в моих руках, как-то по-детски доверчиво, и молчала.

— Ты не такая… – слова растворялись в сыром воздухе торопливым шепотом. – Ты живая, Лидия… живая! Ты помогаешь всем жить, ты мне помогаешь жить!.. И не говори так про себя, – слышишь?! – никогда не говори! Ты – свет, ты – жизнь, ты – надежда. Ты всегда нас спасала…

Она притихла, и не перебивала, не спорила. А слова у меня кончились.

И грянул взрыв.

Совсем рядом – в соседнем квартале.

Я обернулся. В небо уперся черный дымовой столб. Прикинул по расстоянию – горят строительные склады.

— Чтоб тебя! Не могу больше!

— Стой! – ухватила меня Лидия, но я вырвался и на всей скорости побежал в дом. Хлоп – дверь, гулкий коридорчик, лестница. Бледная Лаэрри лежала на кровати.

— Топливо есть?

Она, задыхаясь и кривясь от боли, села.

— Что, Дэннер?

— Есть у тебя топливо, или нет?!

— Для генератора, что ли?

— Лаэрри, твою мать!..

— В подвале… Дэннер!

Я, наверное, никогда так быстро не бегал – стены смазывались в скорости. Ах, да, оборотень же…

— Ты куда?!.. Ты чего?!.. – Ласточка, задыхаясь, стояла наверху, в проеме. Я обернулся.

— Помоги мне вытащить канистры.

Она, как всегда, оказалась сообразительнее других.

— Сколько?

— Все.

Ласточка кинулась помогать. Вдвоем мы распахнули тяжелую дверь – синие канистры стояли ровными рядами. Литров по тридцать, для оборотня – по четыре штуки, для молодой женщины – по одной. Скорее.

Ласточка ухватилась за первую.

— Куда?

— Тащи к танку.

Она подпрыгнула.

— Едем спасать людей?! – В глазах – расплавленная сталь. Как же я ее люблю, боги…

— Ласточка. – Я сам не заметил, как шагнул навстречу, ухватил за руки. – Родная, мне плевать на любой риск. Я не могу больше сидеть сложа руки, когда люди умирают. Я патрульный, туман бы меня побрал! Не получится на этом топливе – пешком пойду, руками раскидаю тварей. Прости меня!

И она не отговаривала. Опустила взгляд, а когда подняла обратно – глаза сияли, и лицо озаряла улыбка.

— Я знаю. Тебе не за что извиняться. Я не остановлю – а пойду с тобой. Я горжусь тобой, Дэннер. Умирать – так вместе, и с пользой.

Я, не удержавшись, подхватил ее на руки, закружил, бережно поставил обратно.

— Тогда идем.

Ярополк обещал попробовать переварить наше угощение. Фыркнул, закашлялся двигатель, адаптировался, заурчал ровнее. Мы с Ласточкой тайком перевели дыхание. Танк тяжело двинулся с места.

— Впереди вражеский объект, – несколько минут спустя сообщила Аретейни. Объект представлял собою с десяток гомвелей, которые ожесточенно ломились в дом. Дом, в свою очередь, огрызался одиночными выстрелами.

— Зачистим вручную, – сказал я.

— Приказываю: остановиться.

— Прикроешь. – Я подхватил бастард.

— Удачи, товарищ капитан, – пожелал бортовой компьютер и открыл люк. Ласточка заняла позицию под защитой кабины.

Солнышко-солнце…

Выстрел – крик – труп.

Выгляни в оконце…

Враг падает на окровавленную землю.

Чтобы не погасло…

И вот их меньше вдвое.

Чтобы возродилось…

— Дэннер, ложись!!

Чтобы людям снова...

Тишина. Улица зачищена.

Радостно жилось…

— Открывай, Ярополк. Поехали.

Перебивается взревами старенький двигатель – ему не по вкусу такое топливо. Но танк идет. Тяжело, рывками, но – идет. Идет…

Нэйси

При виде нас девочка аккуратно закрыла книгу, подняла голову и улыбнулась.

— Привет, – сказала она. Голосок звенел хрустальными переливами, будто сливаясь с пением ручьев. Если она и тварь – то явно неопасная тварь. У опасных таких голосов не бывает. Может, подскажет чего?.. Мы затормозили у валуна.

— Привет, – отозвалась я.

— Здравствуйте, – вежливо сказала Алиса. Девочка легко спрыгнула на землю – босые ноги потонули в мокрой траве. Странно, теперь она казалась не такой маленькой – чуть помладше Лесли. Белое платье ничуть не отсырело.

— Откуда живые в Нави?

— Дело у нас тут. – Лучше не говорить сразу, что мы мир спасаем – а то кто ее знает, эту девочку.

— Еще бы. Кто ж без дела сюда отправится.

— А тебя как зовут? – неожиданно спросила Алиса. Девочка сморщила курносый нос и весело тряхнула головой, отчего волосы вдруг вспыхнули темным золотом.

— Зорька.

— Странное имя.

— Я еще маленькая. – Она обошла нас кругом, внимательно разглядывая. – Я только недавно переродилась.

— Понятно. – Я обернулась назад и – не увидела скрюченных деревьев. Жуткий лес растаял в зеленовато-белой дымке. Только весело журчала вода, отбрасывая золотые блики в малахитовом сумраке.

— Вы перешли границу. – Девочка смотрела на меня снизу вверх. У нее были большущие лучистые глаза яркой бирюзой. – Вам нужно обратно в Навь?

— Нет уж, не нужно, – поспешно отказалась Алиса, и я кивнула, подтверждая. – Нам бы дальше по тропинке.

Девочка оживилась.

— Уже уходите?.. Так быстро?

— Мы торопимся, – буркнула я. Чего она, интересно?..

Зорька широко улыбнулась, блаженно зажмурившись.

— Я сегодня добрая, – заявила она. – Дарю подарок. Можете желание загадать.

— С чего бы вдруг такая щедрость? – насторожилась я. Девочка пожала плечами.

— Мне скучно, а вы со мной поговорили. За добро добром и отплачу. Только шибко не загадывайте, а то я еще маленькая.

— Слышали уже, – кивнула я. И, прежде чем Алиса успела открыть рот, попросила: – А можешь дать нам подсказку, как мир спасти? А то мы тут совсем одни, и совершенно не представляем, что делать.

Но девочка покачала головой.

— Такое мне не по силам. Зато могу маячок повесить, чтобы вы не заблудились, и друзья вас нашли.

— Давай, – обрадовалась Алиса. Я считала, что заблудиться мы так и так не заблудимся, но Зорька оказалась какой-то слишком уж слабенькой, а дареному коню в зубы трензелем не бьют, как Дэннер иногда говорит. Девочка, наклонившись, ухватила двумя пальцами большую переливчатую каплю росы, покатала на ладони, другой рукой дернула длинный тонкий стебелек, закрутила, и, спустя несколько секунд, протянула Алисе сверкающий хрустальный шарик на зеленом витом шнурке. Бусина вспыхивала и переливалась, словно внутри у нее жил лучик света. Мы уже ничему не удивлялись.

— Повесь на шею, – велела девочка, и Алиса послушно завязала шнурок. – Ладно, пора мне. – С этими словами Зорька уселась обратно на камень и… заплакала. Тихо и без стонов, но слезы полились такими потоками, каких у обычного человека не бывает. Они сливались на землю, где обращались в новые ручейки.

— Ого… – пробормотала Алиса. Ручейки весело побежали во все стороны, а волосы у девочки теперь отливали медной рыжиной. Она задумчиво дернула огненную прядь, не прекращая плакать.

— Ну, вот и рассвет. Счастливо вам добраться.

— Нэйси, а почему она плачет? – шепотом спросила Алиса, когда над головой сомкнулись зеленые кроны деревьев, а валун с девочкой остался позади.

— Да почем мне знать! – рассердилась я. – А впрочем… Дэннер, кажется, сказку рассказывал, когда мы с Лесли были маленькие. Про Белый камень и девушку… только я считала, что он все это придумал… Ладно. Вернемся – спросишь у него.

— Я-а?.. – слабеньким голосочком пролепетала Алиса. – Я не могу…

— Давай-давай, – не удержалась я. – Поглядишь поближе на свою вселенскую любовь.

— Ах, ты!.. Я тебе по секрету сказала…

— А я его и не выдавала, твой секрет, не психуй…

Идти по зеленому и совсем не пыльному лесу, без крыльев и призраков, было куда приятнее, и дорога будто сделалась легче. Я даже начала верить в успех. Конечно же, мы всех спасем и вернемся в Город – а как же иначе. И будет все по-прежнему. Будем тренироваться, ходить в школу, слушать песни Дэннера по вечерам и пить мятный чай. Алиса будет прятаться, наблюдая за патрульными, Лесли продолжит изобретать новые рецепты имбирного печенья, а ночью я снова буду засыпать под далекий джаз Лаэрри, доносящийся из бара. И Лидия по выходным будет угощать нас газировкой с сиропом. Я, конечно, сдам экзамены и перейду в старшую школу. И Аретейни устроится врачом в госпиталь… они с Дэннером поженятся, Алиса будет плакать, Кондор улыбаться, а я помогу сшить подвенечное платье…

Я так замечталась, что время летело незаметно. Мысли прервало совершенно неожиданное событие: впереди, из-за поворота тропинки, выступил очень знакомый человек.

— Нашел, слава богам, – выдохнул он, и на этот раз у меня никаких сомнений не возникло в его подлинности.

— Гич! – обрадовалась Алиса.

— Найра, – отпарировал Гич. Он выглядел почти как раньше, только босиком и без рубахи. Я увидела несколько татуировок, и еще какие-то узоры и символы краской прямо по коже. Темные волосы рассыпались по плечам, и придерживали их тонкие косы от висков к затылку.

Гич остановился напротив и слегка улыбнулся.

— Духи скрыли вашу дорогу, зато теперь я вас увидел.

— Ур-ра-а! – заорала Алиса, кидаясь ему на шею. – Ты пришел! Ты за нами пришел, да?!

Гич обнял ее в ответ.

— Остынь, найра, за кем же еще. Страшно было?

— Очень, – призналась я, и Гич рассмеялся.

— Что же напугало нашу храбрую воительницу? – насмешливо поинтересовался он. Я обиделась.

— А ты бы сам попробовал!

— Пробовал, – посерьезнел Гич. – И в самом деле, страшновато. Но вместе веселее, я уверен.

— А как ты нас нашел? – Я подошла поближе.

— Кулон. – Гич показал на грудь Алисы, где переливалась бусинка-роса. – Он вас высветил.

— Ты тоже через люк прошел? – спросила я. Гич, казалось, о чем-то задумался, но, все же, поглядел на меня и ответил:

— Не через люк, маинганс. У меня другие способы.

Аретейни

Догорали приземистые складские корпуса – уже разграбленные. И никого не было. Только лежал поперек дороги труп сторожа, да выла раненая собака.

— Опоздали, – с сожалением констатировал Дэннер. За несколько коротких стычек он почти не разговаривал, и действовал как на автомате, будто не живой человек, а машина. Так быстро, что не уследить было за руками, и командир наносил удары, казалось, обгоняя скорость звука – мне даже не приходилось его прикрывать. Раз – Дэннер спрыгнул на горячий асфальт. Два – словно обнял себя за плечи, в воздух почти одновременно взвились четыре серебряные молнии. Три – взвизгнул, покидая ножны, меч. Четыре – атака. Пять – бой окончен.

Он разворачивается, взметнув кровавые брызги с волос, замирает в полудвижении, в хищной боевой стойке, расслабляется, методично выдергивает из мертвых тел четыре метательных ножа, вытирает об одежду убитых.

«Поехали, Ласточка.»

Стук – меч задвинут обратно в ножны. Тихий ровный голос. Холодные изумрудно-зеленые глаза.

Не человек. Смертельная, стремительная, отточенная до бритвенной остроты, совершенная боевая машина.

Таким я видела Дэннера в бою.

А запомнила – совсем другим. Запомнила – человеком. Сильным, волевым – но отзывчивым, вечно сомневающимся в себе, обычным человеком. Может, безрассудно храбрым, может, излишне самокритичным, по-детски прямолинейным… тем, кого я узнала прежде других.

Человеком – не убийцей.

Ярополк вез свой маленький экипаж по забитым, испуганно затаившимся улицам. Дэннер по-прежнему смотрел прямо перед собой, будто машина отключена в ожидании следующего приказа, и мне было неуютно от этого. К тому же, я все равно сидела как на иголках – ведь каждую минуту нашего промедления кто-то умирал. А толпа рассосалась, распавшись на отдельные мелкие банды. Одна из таких банд облюбовала большой двухэтажный дом в частном секторе, из которого мы так и не выехали: здесь подонков собралась основная масса, сельские дома легче грабить.

Дэннер механически поднялся.

— Приказываю: стоять.

— Принято. – Ярополк послушно остановился.

— Приказываю: приблизить объект, – палец ткнул в нужный дом. – Потребуется огнестрел, Дэннер. Их там семеро, не меньше.

— Патронов мало. Я попробую справиться ближним боем. Услышишь мой сигнал – хватай винтовку и стреляй на поражение.

— Какой сигнал? – в последнюю минуту спохватилась я. Дэннер обернулся от люка.

— Если все будет нормально – я тебе свистну.

— А если нет?..

— Тогда заору. Держи на прицеле, Ласточка.

— Дэннер!.. – вырвалось поневоле.

— Да?

— Удачи.

Он обернулся. И во взгляде – или только показалось?.. – вспыхнула золотая теплая искра.

— И тебе, родная.

С губ едва не сорвалось хрестоматийное «ты там поосторожнее, командир», но я вовремя прикусила язык – ничего глупее и представить нельзя. Можно подумать, Дэннер вообразил, будто идет на полянку землянику собирать, и осторожничать позабудет. Представив нашего капитана в этом амплуа, я невольно хихикнула. Впрочем, веселье мое испарилось без следа, как только он выбрался наружу.

Я вылезла на весенний холод, нырнула за кабину, устроилась поудобнее и вскинула оружие к плечу. Дэннер бесшумной тенью скользнул к дому, к разбитому окну на первом этаже. Легко подтянувшись, скрылся в проеме. И тут только я сообразила, что с такого расстояния, за стенами, мне его не прикрыть. Догадка вспыхнула яркой лампочкой: он нарочно меня оставил. Не хотел рисковать.

— Нарушаю субординацию, – одними губами прошептала я, залезая в то же окно.

Кухня. Погасла разбитая люстра, шкафы и ящики валяются на полу – разломанные, развороченные. Всюду кровь и битое стекло. На столе не успевшее остыть тело – девчонка лет пятнадцати, навзничь, с раскинутых, будто для объятия, рук, тяжело падают густые красные капли. Кровь – на лице, на золотых волосах, на разорванном сверху донизу платье. Из середины маленькой упругой груди торчит нож для разделки мяса.

Я не выдержала, потянула склизкую от крови ткань, прикрывая покойницу, ладонью провела по еще теплому лицу, опуская веки. Рядом лежал, скорчившись в кровавой луже, темноволосый мальчик вдвое младше. Худенькие руки, бледная кожа… и удивительного, темно-зеленого оттенка, широко распахнутые глаза. Точно такие, как и у Дэннера. У них у всех здесь радужка чистых ярких цветов – у Лидии голубая, у Лесли – гречишный мед, у Кондора насыщенно-серая. Должно быть, еще один результат мутации…

Оглянувшись на мальчишку, я вдруг отчетливо поняла вязкую пустоту в глазах Дэннера, механические, будто неживые движения, холодную, смертоносную ярость.

Да, командир и тут оказался умнее, а я – как всегда, дура-дурой.

Мысли прервал влажный хруст, болезненный хрип.

Сверху.

— Дэннер!.. – окликнула я. – Командир!..

— Кого я ви-ижу! – В дверях стоял знакомый мне рубака, так и не упокоенный последним гуманистом постъядерной Москвы и Настоятелем местного Храма, экстрасенсом Гориславом.

Я прищурилась. Машинально отметила расслабленную позу, подсохшие царапины, кое-как застегнутый ремень. Тварь. Не человек – тварь. Потомки буржуев? Вот она, генетика. Во всей красе. Мерзость.

— Тише-тиш-ше! – Таки состоявшийся насильник и убийца пьяно икнул, выставив вперед ладонь и потянув из-за пояса пистолет, но я оказалась быстрее. Короткая очередь ударила врага в грудь, и он тяжело осел на пол, марая кровью дверной косяк.

— Вот и не шуми, – завершила я, перешагивая через мертвое тело. Ни капельки не жалко. – Дэннер! Ты там живой?

— Пока что живой! – оптимистично отозвались сверху. Я взлетела по лестнице.

В просторной спальне трупов было больше – двое на кровати (родители?..) и трое на полу. Окно ощерилось битым стеклом, Дэннер сидел на комоде, болтая ногами и методично выворачивая руку здоровенному парню в маске.

— В древнем Риме, – задумчиво вещал в пространство наш командир, – грабителей казнили на столбах. Но у нас нет солнца, да и столб вкапывать ох, как неохота. В средневековой Италии отправляли на галеры – но где я тебе тут галеру возьму?.. – Он нажал сильнее, кровь отхлынула от лица парня, и тот заорал. – Тихо ты. – Дэннер, скривившись, ослабил хватку. – Устроил тут оперный театр. А Петр Первый ворам приказывал отрубать руки. Это попроще будет. Согласен?

Грабитель что-то захрипел.

— Вполне выполнимая задача, – заявил Дэннер. – А, кстати, это не ты их убил?.. Делаю скидку за чистосердечное признание. Ладно уж, обойдемся рукой, как ты считаешь?..

— Перестань! – не выдержала я. Дэннер вздохнул, послушался и благосклонно ударил преступника ножом в сердце. Тот дернулся напоследок и замер. И стало тихо.

Дэннер поднялся и убрал нож. Сделал два шага вглубь комнаты. Голос изменился, зазвучал тише и мягче.

— Это кто это тут дышит как перепуганный щенок?

Ответа не последовало.

— Вылезай, – сказал командир. – Все хорошо.

Тишина.

— Ласточка, шкаф. – Дэннер осторожно подошел к спальному гардеробу. – Не бойся. – Приоткрыл дверцу.

И тут же – комнату огласил громкий визг. Навстречу метнулся кто-то, но Дэннер молниеносным движением перехватил беглеца.

— Все хорошо, хорошо… их больше не осталось… ты в безопасности… патруль…

Стихло. Я смотрела на худенькую девочку лет пяти-шести, она замерла в руках Дэннера и, кажется, даже вдохнуть боялась. Ореховые глаза широко распахнулись, пухлые губы приоткрылись от страха, каштановый шелк рассыпался по плечам.

— Патруль?.. – Голосок дрожал, прерываясь. – Вы все-таки пришли, да?..

— Ну, разумеется, пришли. – Дэннер бережно подхватил девочку на руки. – Ты не ранена?

— Патруль… – девочка зажмурилась. – Пришли… – И вдруг – обвисла, запрокинув голову.

— Ой!.. – невольно вскрикнула я. Такая бледная, почти прозрачная, кожа, синие ручейки вен, такие хрупкие маленькие руки, тоненькая шея… – Дэннер, что делать будем?..

— Возьмем ее с собой – а что еще делать. Не оставлять же ее здесь.

Так мы и вернулись – впереди я с винтовкой, а следом Дэннер – грязный, уставший, с осиротевшей малышкой на окровавленных руках.

Нэйси

Дальше мы шли уже вместе, и стало намного спокойнее, потому что Гич знал, что делать явно получше нашего.

Вскоре лес начал редеть, а потом и вовсе кончился. Земля ухнула вниз невысоким обрывчиком, а впереди раскинулась залитая прозрачной водой равнина. Она странно поблескивала, и, приглядевшись внимательнее, я увидела, что виной тому сплошь усеявшие дно камни, или, скорее, неровные куски белого металла. Местами попадались светло-желтые, или даже красноватые. Наверно, мы с Алисой сочли бы это место красивым, если бы так не устали.

— Привал, – объявил Гич и уселся прямо на землю, скинув рюкзак. Мы повалились следом. Гич раздал нам бутерброды и вытащил большую бутыль с водой. Когда с обедом было покончено, мы все молча пошли дальше, хотя ноги и гудели, и почти не осталось сил. Пришлось разуться и закатать штаны; мы шли по сверкающему дну по колено в воде, и странное озеро казалось бесконечным.

— Долго нам еще идти? – не выдержала я спустя какое-то время. Гич смотрел вперед, но отозвался:

— Расстояние лишь в твоем сознании, маинганс. Путь завершится тогда, когда вы будете к этому готовы.

— Мы уже готовы, – возразила я. – Пусть он сейчас кончается.

— Еще нет. – Гич все-таки поглядел на меня искоса. – Иначе бы ты так не говорила.

— Откуда ты знаешь?

— Ты сказала это, не обдумав, маинганс.

— Почему ты меня так называешь? Меня зовут Нэйси!

— У человека может быть много имен. Ты ведь зовешь своего отца отцом, а твоя мать называет его мужем?

— У меня нет родителей.

— Когда-то же они были.

— У патрульных по два имени, – ввернула Алиса.

— Ага, – осадила я, – и ты не знаешь, почему Дэннер – Дэннер.

— Нэйси, ты ведь и сама не знаешь.

— Ну и что…

— А если бы ты была патрульным – как бы тебя звали? – вдруг поинтересовался Гич.

— Забияка, – выдала Алиса, и я развернулась.

— Ах, ты!.. – Я хотела ей двинуть хорошенько, но эта дура спряталась за Гича, а его обойти было трудно.

— Я ж говорю!

— Гич, скажи ей! – окончательно расстроилась я, но он только засмеялся и велел нам прекратить.

Дэннер

Кажется, меня начало потихоньку отпускать. Или не потихоньку…

Ярополк все так же полз по заданному нами маршруту, но врагов больше не наблюдалось. Не то спрятались, не то награбились вдоволь – не знаю. Девочка уснула, так крепко, что ни шум двигателя, ни неровности дороги не могли ее разбудить. Она тихо сопела, прижавшись ко мне и уткнувшись носом в плечо, а я сидел как дурак и боялся пошевелиться. Ласточка прижалась к другому плечу. Молчал даже бортовой компьютер, хотя ему и не давали такого приказа.

Наконец, когда мы исколесили город вдоль и поперек, израсходовали последние остатки топлива и вымотались окончательно, Ярополк остановился у дверей Храма. Двигатель чихнул напоследок и заглох.

— Приехали? – встрепенулась Ласточка.

— Система охлаждения двигателя имеет незначительные повреждения, – буднично отозвался компьютер. – Дальнейшее передвижение не представляется возможным.

— Придется пешком идти, – расстроилась Аретейни.

— Наверняка, – согласился танк и предложил в своем репертуаре: – Можете отдохнуть, составить отчет и выпить чаю.

Я ощутил, как где-то в груди кольнуло иголочкой. Отчет... задания, рейды – вся работа в патруле. И отчеты. Ничего этого больше не будет. Нет больше патруля. Нет больше города…

Голос прозвучал хрипло.

— Да никому они теперь не нужны, отчеты эти.

Ласточка вздрогнула и тревожно посмотрела на меня.

— Дэннер…

Я только отмахнулся.

— А что с охлаждением? – спросила Аретейни.

— Забилось, – ответил компьютер, который, похоже, был не лишен некоторых человеческих способностей, вроде распознания разговорной речи. Я поднялся и осторожно уложил ребенка в навигаторское кресло.

— Я посмотрю.

— А ты разбираешься? – удивилась Ласточка.

— Ты мне поможешь. – Хлопнула дверца шкафа – я перехватил чемоданчик с инструментом. – А если прочистить, оно заработает, Ярополк?

Компьютер немного помедлил – будто задумался.

— Весьма вероятно.

Низкий ему поклон, что хоть не стал высчитывать процент этой вероятности.

Снять крышку оказалось тяжело – приржавела напрочь. Мне казалось, что я сейчас ее отдеру вместе со всем двигательным отсеком, а Ярополк подбадривал нас армейскими анекдотами, которые я не понимал, зато понимала Ласточка. Она мерзла и дрожала, но смеялась и очень хотела мне помочь, а я ее отстранил. Чем помогать – когда крышка-то всего одна. Антикоррозийная жидкость шипела и вспенивалась, соприкасаясь с металлом и стекая вниз краснеющими струйками. От струек поднимался пар. Наконец, мне удалось добраться до нужного отсека.

Было очень интересно разглядеть вживую двигатель внутреннего сгорания, перебрать, потрогать. Я ведь до этого о таких машинах только в книжках читал, да иногда видел чертежи.

Поломка и, правда, оказалась совсем ерундовой – шланг забился неизвестно, откуда взявшимся, песком. Ярополк заверил, что понятия не имеет, как и когда такое могло произойти, а я промолчал о том, что признал в куче слепленных песчинок гнездо чернохвосток. Чернохвостки маленькие, и людей обычно боятся. Вот, из страха и нападают, как правило, первыми. Если такая малютка укусит – два часа будешь кино смотреть. Проблема в том, что мозги после укуса не восстанавливаются.

К счастью, сейчас весна, и чернохвостки, перезимовав, ушли. Гнездо было пустым и безопасным. Зато на движке можно было, наверное, картошку жарить, а шланг едва не разорвало.

Покончив с ремонтом и старательно отмывая руки в ближайшей луже, я и не заметил, как девочка подошла сзади. Очнулся только, услышав за спиной растерянное «Папа?..»

Мысленно сосчитав до трех, я заставил себя обернуться. Девочка стояла всего лишь в паре шагов от меня, и куталась в пушистую вязаную шаль, сонно моргая. Пока я соображал, что ответить, как объяснить, подоспела Аретейни и, к моему величайшему счастью, подхватила ребенка на руки.

— А ты чего вышла? – заговорила она. – Замерзнешь…

Девчонка вскинула голову, сжимая ее воротник, и, щурясь, неуверенно позвала:

— Мам?..

Аретейни осеклась и замолчала. Захлопала враз отяжелевшими ресницами.

— Я… – Голос срывался. – Я не…

— Совершенно верно! – Такой прыти я и сам от себя не ожидал. – Ты поспи еще, мы тебя к ужину разбудим. – И, не позволяя Ласточке заговорить и оспорить, перехватил у нее девочку. – Идем-ка, отдохнешь пару часиков.

— Ага, – согласилась девочка, сладко зевая и послушно закрывая глаза. Пробормотала сонно: – Только ты мне спой, ладно?.. А то я не усну…

Еще этого не хватало!.. Я растерялся, а Ласточка сделала страшные глаза и живо кивнула:

— Спой ребенку колыбельную!

Мне еще ни разу не приходилось петь колыбельные. С трудом втиснувшись в люк с девочкой на руках, я завернул ее в подсунутый Ласточкой спальник и устроился рядышком. Девочка ухватила меня за руку, устраиваясь поудобнее.

— Тепло… – промурлыкала она. – Ты пой. – Черт побери, я не умею убаюкивать детей! Я ножи кидать умею… и еще кости ломать… и вообще, у меня с гуманитарными талантами напряженка…

Надо было срочно что-то делать, пока девочка не пробудилась окончательно и не вспомнила кровавую резню в собственном доме, и я поспешно запел первое, что пришло в голову:

Птицы поют в сосняке придорожном,

В ясное небо подолгу смотрю...

Жить на земле и не петь невозможно,

Это я точно тебе говорю…

Тут голос прервался, и я нерешительно обернулся на Ласточку, ища поддержки, но она только улыбнулась и показала большой палец. Тума-ан…

Надо друзей выбирать осторожно,

– обреченно затянул я, –

Но без опаски им сердце дарю.

Жить на земле без друзей невозможно,

Это я точно тебе говорю.

Сотни ночей я провел бы тревожно,

Лишь бы с любимою встретить зарю...

Жить на земле без любви невозможно,

Это я точно тебе говорю.

Счастье порой понимается ложно,

Все же нужны паруса кораблю...

Жить на земле без мечты невозможно,

Это я точно тебе говорю.

Заткнувшись, наконец, я различил уютное сопение. У-ух… получилось. Слава богам, спит. С последним куплетом даже Аретейни зевнула, прикрыв рот ладонью. Заметив мой взгляд, Ласточка ободряюще улыбнулась и задумчиво произнесла в пространство:

— Какой у тебя красивый голос… и почему ты мне никогда не поешь?

— Больше подземных нет? – Я решил проигнорировать это издевательство. Аретейни покачала головой и бесшумно выбралась наружу. Я выбрался следом.

Стихло. Город больше не хрипел от боли, только дышал горьким затихающим дымом, но и он, казалось, лениво уползал в щели. Дождь гасил догорающий огонь. По небу неслись тревожные рваные облака, но лес за дальними домами уже заволокло серой пеленой тумана. Кончилась битва, растворилась в сыром мареве, и слышно было осторожное чавканье первых упырей. Некому было оттащить трупы, некому отогнать голодных тварей. Я устало опустился на тротуар. Ты жив еще, Город посреди леса?.. Ты уже не дышишь теплом печей, погасли окна-глаза, замолчали дома. Не лают собаки, не смеются дети, не шумят мастерские. Но ты не умер, город, я чувствую твой пульс.

Ласточка опустилась рядом. Мы отрешенно глядели на тающие в сером небе дымовые струйки и молчали. Не то боялись нарушить эту важную, тягостную тишину, не то просто не осталось сил.

— Я хочу уйти, – тихо произнесла Аретейни несколько минут спустя. Дождь мерно шелестел по крышам, и словно бы перестукивал холодными пальчиками по стеклам, по кровле, по водосточным трубам, по старому асфальту – «не уйдешь… не уйдешь…»

— И я хочу уйти.

— …И хочу остаться. Исправить все.

— Я тоже хочу.

Ласточка подалась вперед, сцепила в замок побелевшие от холода пальцы. Она снова принялась мучить в кровь искусанные губы.

— Я хочу… не так. Я хочу по-другому. Хорошо. Спокойно. Как прежде.

Некуда идти. Негде оставаться.

Я обернулся.

— А домой ты не хочешь?

Она удивленно повернулась ко мне.

— Я дома, Дэннер.

Дыхание перехватило. Вот так вот жалко, совершенно по-дурацки перехватило глупое дыхание. И я отчего-то все еще спорил.

— Так ведь…

— Ты здесь, Дэннер. И я дома.

— Ласточка… – Заткнись ты уже, Селиванов, довольно… зачем это… – Ну, на что я тебе – такой? На что?.. Псих ненормальный. Дурак никчемный. Оборотень недоделанный. На что… – мою речь прервал ее поцелуй, но вопросы не унимались. – На что я тебе могу пригодиться? Да я всего-навсего…

— Замолчи, Дэннер. – Незнакомые стальные нотки в голосе будто выключили дурацкие вопросы. Ласточка прижалась ко мне. – Замолчи.

— Привет. А не промокнете?

Ласточка вскочила, разворачиваясь. Я распахнул глаза.

— Этерна… – будто сами собой прошептали губы. Имя, которое нельзя было называть.

Глаза вампира вспыхнули холодным белым огнем.

— Идем со мной, Дэннер. – Холодные костлявые пальцы впились в запястье, и я рванулся, но бестолку. Вампир оказался сильнее. Разумеется – я всего один день оборотень, а она уже несколько лет тварь. От ее пальцев тяжелым железом пополз холод, сердце заколотилось как бешеное. Дернув руку вторично, я, наконец, сообразил, что с тем же успехом могу останавливать руками разогнавшегося Ярополка.

— Отпусти его. – Щелкнул затвор – Ласточка вскинула винтовку. Поздно. Я назвал тварь по имени. Сердце уже заходилось в бешеном рваном ритме, будто старалось убежать от неминуемого ледяного железа. Я бы скорее руку себе из плеча выдернул, чем вырвался из этой хватки.

— Уходи! – выдохнул я. – Уходи, Ласточка! Скорее!

Оглушительно загремела очередь, пули рвали бескровную белую плоть, в клочья раздирали ветхое грязное платьице. Вампирша засмеялась и швырнула меня об асфальт. Перед глазами взорвались звездочки, а когда рассеялись, лицо твари оказалось совсем близко – алая кровь на белой коже, хищно изогнутые клыки и безумный огонь в глазах, которые я помню еще человеческими. Карими. Живыми…

Девушка, которую я когда-то учил ходить, носил на руках, чтобы уснула, которая помнилась теплым беззащитным ребенком, крепче стиснула пальцы, впиваясь когтями в руку, и я невольно дернулся. Взгляд вампира приковал к месту. По лицу скользнули сухие светлые волосы, когда тварь склонилась к уху, ласково отведя прядь моих свободной рукой.

— Идем со мной, Дэннер. Ты меня позвал – я тебя зову. Ты меня позвал – я пришла. Я тебя позвала – иди ко мне… иди со мной…

Я уже не дергался – паралич быстро сковал все тело. Ледяные языки тянулись к сердцу. Я знал, что оно остановится в тот момент, когда они достанут. И знал, что теперь тварь не позволит мне умереть совсем. Теперь, когда я назвал ее имя… ой, дурак…

— Этерна… – из последних сил выдохнул я. Различимо – и ладно. Большего мне и не надо. – Этерна, ты же держалась все это время. Вспомни себя. Вспомни, кто ты…

Бесполезно. Тварь только зубами щелкнула, и потянулась к артерии.

— Да отпусти ты его!!

Все смешалось.

Воздух волной ворвался в легкие, разжались ледяные тиски, и я вскочил. Ласточка перехватила вампиршу и с сухим хрустом свернула тонкую бледную шею. Тварь пружинисто вскочила, встряхнувшись, как собака и глухо зарычала. Аретейни вскинула пистолет – выстрел, второй, третий. Тварь прыгнула.

— Стой! – невольно заорал я, кидаясь на помощь – поздно. Ласточка захрипела и задергалась, я все еще непослушными руками выхватил меч – он теперь казался неимоверно тяжелым, но голову твари все же, снес, как серп траву. Голова откатилась с глухим стуком. Труп, пошатнувшись, повалился наземь, где и рассыпался серым прахом. Я, не пытаясь подняться, сумел кое-как доползти до Ласточки. Она сидела на земле, прижимая руку к шее, широко распахнутыми глазами глядя в пространство.

— Нет… – непроизвольно зашептал я – будто мои слова могли что-то исправить. Из-под пальцев Ласточки сочились алые ручейки. – Нет, нет, нет… не надо… не надо…

Ее трясло – от холода, или от страха. Скорее, от страха… она вдруг начала всхлипывать, и торопливо искать кого-то глазами. Нашла меня.

— Дэннер… там же не рана, нет?.. Нет?..

Нет… не рана… уже – не рана…

Как был – на коленях, я обхватил ее за плечи, крепко прижимая к себе. Я ведь с самого начала знал, что это конец. Так почему надеялся?! На что?!

— Все хорошо, родная… все хорошо, я с тобой… не плачь… я здесь, я с тобой… все хорошо…

Кровь смешивалась с дождевой водой. Алая кровь, соленые слезы и холодная вода. И глухая, тяжелая боль. Ничто живое не хочет умирать. Тем более, перед последним порогом.

— Все хорошо. Все в порядке…

Нож трясущейся рукой не удержать. Да и не нужно, наверное…

— Все будет хорошо, Ласточка… прорвемся… ты, главное, не плачь…

Кондор

Самое забавное, что пейзаж почти не изменился – что там разнесенный вдребезги город, что здесь, с той лишь разницей, что вместо неба над головой потолок, да еще сухость взамен надоедливого серого дождя. Точно никуда и не уходили.

Когда мы присели на скамейку, наши проводники недовольно нахмурились – все кроме Джанджи, мальчик устроился рядом на земле. Артур же с Лаурой, похоже, вообще, не отличались терпением.

— Идемте дальше, – нетерпеливо сказала девчонка, покрутившись на месте, но нас поддержал Гверн, внезапно переставший упираться и рвать импровизированный поводок и улегшийся у моих ног. В довершение ко всему пес еще и зевнул во всю пасть, и шумно вздохнул – совсем как человек.

— Они устали, – заступился за нас Джанджи. – И ранены. Посмотри на них: они в таком состоянии прошли через подземелья. Они имеют право отдохнуть.

— Скорее, необходимость отдохнуть, – ввернул я, а Виктор заскрипел зубами и вытянул больную ногу. Даже сквозь штанину было видно, что колено у него раздулось вдвое. Удивительно, как он, вообще, до сих пор этой самой ногой пользовался.

— Девка права, – неожиданно поддержал Тележкин. Даклер с Майей изумленно переглянулись. – Вдруг там Казимира убивают?.. А Дэннер с Верретом, небось, уже всех гомвелей в бараний рог скрутили и колдырят там на радостях.

— Наверняка, – согласился я. – Но лично я дальше идти не смогу, по крайней мере, ближайшее время. И ты тоже.

— Мы пойдем, – предложил Джереми, поднимаясь. – Я и ребята. От вас все равно толку мало, дырявые вы наши.

— Да сам ты!.. – немедленно вспылил Тележкин, но я оборвал:

— Он прав. Через нас с тобой сейчас только макароны отбрасывать. Ты свою ногу, кстати, давно видел? – Я никак не мог понять, что его так злит. А Витька неожиданно подался вперед, вцепившись в край скамейки и зло стиснув зубы.

— Я слишком долго оставался в стороне. – Он говорил сдавленно и резко, будто удерживал рвущийся из груди крик. – Я не могу так больше! Я пойду. А вы оставайтесь – ты и девчонка. Не на горбу же вас таскать.

Майя сникла – сделалось стыдно. Правда, ненадолго.

— А где ты был? – спросила она.

— Он был Странником, – вместо Тележкина отозвался Даклер. Я вдруг увидел его как-то по новому… Раньше он казался мне глуповатым и нервным – быть может, потому, что ни разу не попадался в деле. В академии особо не старался, на испытаниях осторожничал – типичный хорошист, из тех, кто не видит за учебой дальнейшей профессии, да и вообще, все делает на «отвяжись». Сильно не пил, по девкам – и то не бегал. В зависимости от климатических, и прочих, условий, можно было наблюдать Даклера в различных уголках патрульного участка, куда он пристраивался то с книжкой, то с какой-нибудь поделкой. На уроках – рассеян и невнимателен, в компаниях отмалчивается. Одним словом, ни то, ни се паренек. Ни в колхоз, ни в Красную Армию. Средний – и в учебе, и в жизни.

И когда Дэннер с Обрезом едва дуэль за него не устроили на выпуске курса – я, честно говоря, был немало удивлен. Селиванов апеллировал хронической нехваткой людей в своем отряде, Джонни чуть не с пеной у рта убеждал отдать парня ему – «пусть встряхнется чуток». Дебаты разгорелись нешуточные. Все это продолжалось целый месяц, и деканат стоял на ушах. Подключился отдел патрулирования улиц, прибежал даже ректор академии – отдайте ему Даклера, из него, мол, расчудесный преподаватель получится. Я был, мягко говоря, ошарашен. Когда поднялась грызня за Дэннера – это еще было более чем ожидаемо (лучший выпускник, все-таки, черная жемчужина наша). Даром, что Владимир тогда послал всех лесом и сам выбрал свой путь, и до сих пор не жалуется. Баталии же за безынициативного раздолбая, дергающегося от каждого шороха, прочно вогнали меня в глубокий ступор, из которого я не вылезал аж до выпускного бала, на который Его Флегматичество Джереми, соответственно, не явился. Можно было заподозрить неладное, хотя бы потому, что те же Дэннер с Обрезом именно у этого курса преподавали общую строевую подготовку. И уж, кому-кому, а им-то Даклера получше, чем мне, полагалось знать и видеть.

И тогда появился ругару.

Для тех, кто не в курсе, это чудик такой, с неприятно завышенным аппетитом. Когда я, наконец, явился на Солнечную улицу (шутники, ага), все уже было кончено. Тварь валялась дохлая, спасенные от верной смерти трое малявок выстукивали молочными зубами чечетку, а герой, как ни в чем не бывало, сидел на тротуаре, вытянув одну ногу, чистил автомат и ковырялся штык-ножом в ухе в паузах.

Сказать, что я был в шоке – значит, ничего не сказать. Сил хватило только выдавить:

— И как это ты с ним в одиночку справился?..

На что Даклер поднял абсолютно невинный, рассеянный взгляд и выдал совсем уж феноменальное:

— Да задолбал он меня… товарищ полковник. – И продолжил ковыряться и чистить. Я тогда долго не мог челюсть подобрать.

…Даклер задумчиво почесал многострадальное ухо. Светлые волосы, небрежно прихваченные шнурком, растрепались и лезли ему на глаза, а теперь шнурок сполз окончательно, рассыпая грязные пряди по плечам.

— Ладно, пошли, – вынес он вердикт. – Раз уж так хочется.

Я думал, Витька сейчас опять нагрубит, или в драку бросится – но Тележкин смиренно кивнул и попросил:

— А ты не поможешь перевязать?

— У нас есть лекарство, – предложила тогда Лаура. Мы им Дэннера лечили, когда он к нам пришел…

— Хотя вернее было бы сказать – приполз, – прибавил Артур.

Джереми хмыкнул.

— Ну и как, выполз обратно? – полюбопытствовал я.

— Еще и революцию учинил после этого, – живо кивнула Лаура.

— Хорошее лекарство, значит, – резюмировал Витька, закатывая штанину.

Подлечившись, компания, во главе с неизменно бодрым Гверном, направилась дальше по следу, а мы с Майей остались сидеть на скамейке. Сквер озаряло лишь тусклое аварийное освещение напряженно-оранжевого цвета, и было неуютно. Казалось, вот-вот кто-нибудь со спины подкрадется.

Полчаса мы играли в слова. Еще час резались в морской бой и крокодила. Следующие сорок минут рассказывали анекдоты и травили байки. Наконец, всенародные развлечения закончились, и мы загрустили окончательно.

— Что-то они долго, – озвучила общую мысль Майя.

— Да и мы задержались, – буркнул я. Болело все, и разговаривать не хотелось. И вообще, я до сих пор не взвыл исключительно благодаря пониженной чувствительности к боли. Дэннеру, например, с этим не повезло – у него болевой порог низкий. У меня и у Веррета высокий. Удивительно, до чего мы, люди, разные…

Откуда я все это знаю?.. На испытаниях в академии фиксируется.

И вдруг мы услышали чье-то шумное дыхание. И оно быстро приближалось.

— К нам идет тварь, – сообщил я девчонке и вытащил пистолет. – Не лезь на рожон, я сам. Поняла?

Она кивнула и подвинулась поближе. Испугалась. А несколько секунд спустя из оранжевой полутьмы вылетел… Гверн.

Пес тяжело дышал и, кажется, был ранен – густая шерсть поблескивала кровью. Он завертелся вокруг и звонко залаял, будто звал нас куда-то, заскулил, потянул меня зубами за штанину и снова залаял.

— Гверн! – ахнула Майя, тяжело поднимаясь. – Что случилось?! Тебя ранили? А где остальные?

— Так он тебе и сказал… – Я на силу сдержал ругательство. – Видишь, не останемся мы с тобой в стороне.

— Я не встану!.. – с ужасом проинформировала Майя, обняв пса за шею и глядя на меня широко распахнутыми глазами. – Я не смогу!

— А тебе и не надо, – в лучших традициях Дэннера огрызнулся я. – Сиди здесь.

Девчонка попыталась шагнуть, но скорчилась и застонала, обеими руками ухватившись за скамейку.

— Вы же меня не бросите тут?! – чуть не плача вопросила она.

— Обязательно брошу, – заверил я. – Ты мне только обуза…

— Нет! – окончательно запаниковала она, с трудом распрямляясь. И прибавила совсем по-детски жалобно:

— Ну, пожа-алуйста…

Пес гавкнул так, что в ушах зазвенело. Он был нетерпелив и настойчив. И настроен весьма решительно.

— Послушай, – попытался растолковать я. – Я кое-как еще двигаюсь. А ты всю дорогу на Даклере каталась – куда ты сейчас-то собралась? Я тебя не подниму.

И с этими словами я в который за сегодня раз поспешил за собакой…

Аретейни

Сознание возвращалось медленно.

Еще толком не вынырнув из омута обрывочных видений, я ощутила холод и выламывающую боль. Подсознание трансформировало навязчивые ощущения как могло по ассоциативному ряду, и я то выбиралась на острый ломающийся лед из ледяной океанской воды, – он бил по жилам и раздирал краями кожу, – то как крыса пробивала смерзшийся с битым стеклом снег, а то и вовсе выцарапывала себе путь из могилы. Отчего-то я видела одновременно и завалившие могилу булыжники, перемалывающие мои руки как жернова зерно, и то, что снаружи – морозную синюю ночь, одинокий брошенный холмик посреди иссушенной степи и растущее над ним чахлое дерево, и ветер вихрил по черствой земляной корке поземку. Холод и боль изо всех сил пытались проникнуть в сознание, но я все спала и никак не могла проснуться.

…А потом явилась жажда.

Мучительная, иссушающая, царапающая горло раскаленным песком, невыносимая. И на нее сложно было не обратить внимание. Она-то, эта жажда, и пробудила меня окончательно. И я будто вынырнула в Явь из завихрений кошмаров.

Дэннер сидел за столом и терпеливо выстругивал ножом кораблик. Я вначале долго силилась понять, что это за комната и что это за стол. Просторная, с наглухо закрытыми ставнями и длинными плотными шторами. Стол стоял у окна, и с него струилась скатерть. Напротив меня, через потертый паркет и старенький палас, красовался большой книжный шкаф, за ним сервант с посудой и еще одна кровать. Бугорок на ней сообщал, что там кто-то спит. Кто-то маленький. Девочка?.. Стол украшала ваза с цветами. И все это в серо-голубых тонах. Я сморгнула, подумала, что все еще сплю, но серость никуда не делась. И только силуэт Дэннера будто светился оранжевым.

Воды!.. – хотела попросить я, но язык присох к нёбу, а от попытки напрячь голосовые связки немедленно зацарапал кашель. Сил не хватало даже рукой пошевелить, но тут Дэннер, видимо, услышал мой хрип. Отложив работу, он подошел ко мне и ласково погладил по щеке.

— Тише, тише. Потерпи, от этого никуда не деться.

Его рука казалась горячей, прямо таки, обжигающей. По телу пробежала судорога, и я невольно вцепилась в краешек кровати. И удалось, наконец, извлечь из пересохшей глотки хоть какие-то звуки.

— Дэннер… – выдавила я и задохнулась кашлем окончательно. Дэннер только сжал мое плечо. Затем будто вспомнил о чем-то.

— Подожди-ка минутку, – попросил он, встал и вышел из комнаты.

Не знаю, как там с минутками, однако мне его отсутствие показалось целой вечностью. Вернулся он с кружкой в руках и устроился на краю кровати.

— Легче не станет, – сходу разочаровал командир, увидав мою физиономию. – Но разговаривать ты сможешь. – И с этими словами Дэннер, приподняв мою голову, аккуратно влил мне в рот капельку… судя по вкусу, подсолнечного масла. Сделалось чуточку лучше – сухость пропала. Зато жажда теперь разлилась по всему телу сухим жаром, будто обидевшись, что ее прогнали из горла.

— А воды нет? – кое-как выговорила я. Дэннер вздрогнул и стиснул зубы, но взгляда, конечно же, не отвел. Меня начинала пугать эта окружающая серость. Может, я повредила глаза?.. Чем?.. Контузия?..

Вспомнить, что произошло, никак не получалось. Память услужливо выдала дом Лаэрри, нашу беготню с канистрами, езду по Городу и бои с подземными жителями. А дальше вставала глухая черная стена.

— Вода есть, но она тебе не поможет, – все же, отозвался Дэннер. Голос прозвучал как-то глухо, и я насторожилась. Уж кто-кто – а Дэннер-то попусту психовать не станет.

— А… меня ранили? Да? Дэннер! – Я с нарастающей тревогой, ловила его взгляд. А когда, наконец, поймала – сделалось как-то нехорошо. Глаза командира казались неживыми, в них не отражалось ничего, кроме пустоты.

Так смотрят тяжелораненые. Так стекленеет взгляд, когда человек всеми силами пытается удержать боль, загнать ее внутрь, и ничего больше не остается, только стремление – не показать никому, как на самом-то деле рвет нервы в клочья. Так смотрят раненые… так смотрят родственники и друзья у постели обреченного. Сколько раз я натыкалась на этот жуткий, остекленевший взгляд – тогда, когда ничем уже не могла помочь пациенту, уберечь вверенную мне жизнь.

Страх нарастал, душил, выцарапывался из груди наружу, разрывая плоть ледяными коготками. Я не знала, что сильнее – страх или боль и жажда.

— Да не молчи же! Меня ранили?! Да или нет?!

— Зацепили. – Тихий голос Дэннера оборвал мои крики.

Я бы вскочила, но тело словно залили свинцом. Прошептала:

— Я пить хочу… дай мне воды.

— Не поможет тебе вода.

— А ты просто дай мне попить.

Дэннер поглядел на меня еще раз, непослушными руками отцепил походную солдатскую фляжку с пояса. Придвинулся совсем близко, чтобы приподнять мою голову и напоить – как вдруг в уши ударил оглушительный набат. Меня будто накрыло тяжелой океанской волной, мир куда-то уплыл, замедлился, точно старенький кассетник плохо тянет пленку. Звук бил изнутри черепа, бил тупым медным языком в стенки колокола, и я не сразу узнала в нем сердечный ритм.

Ну, да, сердце. Ровными, сильными ударами. Разве может оно так громко биться?.. Человеческое сердце…

Сознание растворялось в этом звуке, угасало, я тонула в нем, как сахарный кубик в чашке с чаем.

— Ласточка! Очнись.

Я вздрогнула и пришла в себя – опять судорога. Дэннер теперь стоял, склонившись надо мной и поддерживая под затылок. И когда это он успел встать?..

— Прости. Я не должен был подходить так близко.

До меня, как-то, все еще не совсем доходило.

— Что это было, Дэннер? Я сознание потеряла?

Он выдохнул, резко отвернулся. Я молчала – в таком состоянии человека лучше не дергать. Когда Селиванов вернул самоконтроль и обернулся обратно – губы уже улыбались, а в глазах застыло проклятое стекло, из чего я заключила, что вопросов лучше не задавать. И робко напомнила:

— Мы… ты собирался меня напоить.

Дэннер подошел со спины, протянул руку, я ощутила, как в зубы ткнулось холодное металлическое горлышко фляги.

— Как скажешь… – прошептал капитан. – Как скажешь.

Боль взорвалась гранатой.

Оказывается, есть кое-что похуже жажды – это когда в глотку льют расплавленный металл.

Я захрипела и задергалась, Дэннер снова перехватил, на этот раз прижав меня к себе, отчего пульс опять ударил в уши… Больно, больно, больно!!

— Ты что?!.. – хрипела я. – Ты чего?!.. Это ж не вода…

— Тише, родная… тише. Это вода… самая обыкновенная вода… – Голос вдруг сорвался, и я притихла от неожиданности.

— Как вода… это… нет, это спирт, наверное… ты… ты перепутал…

— А вот и нет. – Дэннер, чуть отстранившись, плеснул себе на руку. – Видишь? Да и потом, нет у меня с собой спирта…

— А может, уксус? – с надеждой предположила я. – Дистиллират?..

— Хватит! – не выдержал Дэннер. – И кусочек плутония на закуску, ага.

Снова повисла пауза. На стене громко тикали часы. Я изо всех сил сдерживала панический, цепенящий ужас. Нет… только не так…

Почему все серое?!! Куда подевались краски?! Я невольно вскинула руку и принялась тереть глаза – но мир как был серым, так и остался. Может, здесь просто темно…

— Дэннер… – лихорадочно зашептали растресканные губы, – Дэннер, я хочу на улицу… помоги мне встать, пойдем на улицу…

— Нельзя.

— Ну и что!

— Нельзя тебе на улицу! – повысил он голос. – Скоро утро. Скоро солнце взойдет…

— Вот и хорошо! – обрадовалась я. – Пойдем!

— Нет! Нельзя вампирам на солнце…

Слова будто ударили, вышибая воздух из легких. И кто-то другой – не я, этот кто-то бился и кричал, я видела, и слышала, и наблюдала, будто со стороны.

— Я не вампир!! Не вампир! Человек я!.. Я человек!!

— Спокойно! – Я ощутила, как он прижал меня крепче, услышала, как бьется сердце – и жажда навалилась с новой силой. Этот звук гипнотизировал, гасил разум как песок спичку. Кто-то другой – не я – бился в руках Дэннера, пытаясь вырваться, и все повторял, повторял одну и ту же фразу.

— Я человек!!.. Человек… Никакой я не вампир, я человек!

— Тише… человек. Конечно, человек. Человеком и останешься.

Пульс… совсем близко… одно движение – и лопнет в зубах мягкая кожа, и боль уйдет. Одно движение…

— Не-ет!! Помогите!! Помогите… не хочу быть тварью!! Я не хочу быть тварью, не хочу, не хочу-у-у!!..

И почти ощутимо во рту бархатное тепло освобожденной крови… избавление… А что за истеричка там вопит – этого я не знаю, это не ко мне…

— Не будешь ты тварью! Не будешь…

Отгоняя этого чужого, страшного, который настойчиво заглушал мой собственный разум, который собирался убить Дэннера, я неосознанно впилась зубами в собственные губы – но отрезвляющей боли не последовало. Я куснула сильнее – ничего. Я рвала зубами кожу, пока не ощутила липкое, омерзительно холодное, оно потекло с подбородка и промочило рубаху Дэннера. Он, видимо, ощутив влагу, отстранился.

— А вот калечить себя не нужно. – Дэннер осторожно промокнул своим рукавом мерзкую застойную жижу на моем лице. – У тебя сейчас низкая регенерация, Ласточка. Не делай так больше.

Меня затрясло еще сильнее.

— Я… я не вампир… не вампир…

— Тише…

— Я не тварь!!..

Что мучило сильнее – страх от подобных мыслей, или боль и жажда, я не знала, они слились – боль и страх, холод и жажда, я и кровожадная тварь. С отдаленным ужасом я все яснее осознавала: будь я способна двигаться – Дэннер и малышка были бы уже давно мертвее скребущихся снаружи в ставни упырей. Под утро мертвяки особенно разбушевались… пить следует из артерий – венозная кровь непитательная и безвкусная. Сильное сердце, хороший кровоток… Помоги-ите… не хочу… это будет легко – надо лишь приподняться… уткнуться носом в шею… впиться в артерию… заверить, что все будет хорошо – и его, и себя, в первую очередь… детская кровь сочная и сладкая, ее надолго хватит. Если сейчас укусить – будут силы и до ребенка добраться. И в лес…

— Дэннер, убей меня.

— Не принимай поспешных решений.

— Убей меня! Я больше не выдержу. Я не могу.

— Конечно, можешь.

— Не могу! – заорала я.

— А я – могу как-то! – в тон рявкнул Дэннер, и меня точно выключили.

— А ты… давно?..

— Как тебе сказать... – Дэннер отстранился немного. – С моей точки зрения – очень давно.

— А есть… какое-нибудь средство унять боль?

Дэннер прямо смотрел в глаза.

— Нет. Нет никакого средства, Ласточка.

Разум снова ухнул куда-то в темноту.

Очнувшись, я обнаружила себя у батареи, и руки были скованы за спиной. Сознание возвращалось медленно.

Дэннер за столом выстругивал кораблик.

В ноздри настойчиво бил тошнотворный запах лежалого мяса. Мир оставался серым, как старый телевизор. Какой жуткий, неприятный сон…

Дэннер аккуратно вырезал узорный киль и на меня не обращал никакого внимания, или просто не замечал, что я очнулась. В глотке ссохся царапающийся песок. Попытавшись заговорить, я немедленно закашлялась, и Дэннер обернулся. А обернувшись, поднялся и быстро подошел ко мне, непроизвольно зажав нос рукавом.

— Дело плохо, – резюмировал он, выругавшись.

— Все серое… – пожаловалась я.

— Что?..

— Я вижу в инфракрасном спектре, – пояснила я.

— И как оно? – неожиданно заинтересовался Дэннер.

— Ты светишься, – честно ответила я. Дэннер как-то странно-быстро улыбнулся, опустив глаза. Затем поглядел на меня.

— Интересно… – тихо протянул он, так, словно бы ничего не произошло. Словно мы сидим на скамеечке в парке с бутылкой хорошего вина и любуемся на деревья. А в зеленых глазах блеснули слезы, и я стиснула зубы. Да что там жажда – когда больно ему…

— А ты все-таки меня убей, ладно? Я не смогу сама…

— Рано тебя еще убивать, – резко оборвал командир и встал.

— А чем тут так пахнет? – все же спросила я. Дэннер не обернулся.

— Тварью. Ты становишься упырем.

— Почему?! – рванулась я, и картинка снова поплыла слезами. – Ты же сказал, что меня вампир укусил!

— Вампир, – согласился он.

— Тогда причем тут упыри-то?!.. Мне стра-ашно… – Я разрыдалась окончательно. – Дэннер…

И тогда он резким, нервным движением рванул с пояса нож. Сейчас! обрадовалась я. Сейчас пытка закончится. Сейчас уйдет боль. Не будет больше холода и жажды. Сейчас…

Мне было все равно. Только бы кончилось.

Дэннер опустился на колено, погладил меня по щеке – я вздрогнула от его прикосновения. Он молчал. Но ясно было безо всяких слов, что он прощается. Прощается навсегда…

— А я тебя люблю… – прошептала я сквозь боль и слезы. Дэннер на мгновение опустил взгляд, затем притянул мою голову и осторожно поцеловал в макушку.

— Я помню, – тихо проговорил он. – И я тебя люблю, Ласточка.

— Я помню. Дэннер… только ты быстренько, хорошо?

Но он вдруг ответил совсем не то, чего я так ждала.

— Ты будешь помнить. Ты все будешь помнить. Только уже по-другому. – Командир протянул руку и обхватил пальцами трубу – я видела, как вздулись жилы от напряжения, и этот вид сводил с ума, снова будил во мне тварь. Только уже какую-то незнакомую… эта тварь жаждала не только крови, но и плоти. Рвать зубами… Так вот, почему упыри нападают на людей…

А Дэннер встряхнул волосами, отбрасывая их за спину, и… полоснул ножом собственную руку.

— Ты что! – вскрикнула я. В нос ударил сладкий, восхитительный, желанный металлический аромат, закружил голову, возвратил сознание, и ледяной свинец слился с костей. Я ощутила, как ноздри у меня затрепетали, будто у лошади. Кожа лопнула как туго натянутая ткань, но кровь не спешила выступить, и Дэннер, стиснув зубы, резанул снова, рассекая багровые полосы старых шрамов. Такие шрамы тяжело разрезать, они защищают плоть как броня, но зубам они не воспрепятствуют... кожа послушно расступилась, давая дорогу моему избавлению… его жизни.

— Дэннер… – в ужасе залепетала я. – Ты что творишь?!

Он несколько раз сжал и разжал пальцы, усиливая кровоток. В ране набухла горячая, режущая теплом глаза, тяжелая алая капля. Лишь бы артерию не зацепил, мелькнула неуместная мысль, мелькнула и погасла, обреченно уступая дикому, темному торжеству.

— Спасаю тебя.

— Ты же нарушаешь устав! – Ничего умнее не придумала, да?.. – Ты же патрульный!

— Я тварь, а не патрульный. – Дэннер поднял голову, и я встретила то ли злостью, то ли отчаяньем горящий взгляд. – Прости меня.

Откуда только силы взялись… Я отчаянно замотала головой, задергалась в наручниках, заорала:

— Да иди ты! Не буду я тебя убивать!

— Не будешь, – успокоил Дэннер, деловито оглядывая свою руку – в ране уже застывала желтоватая пена сукровицы. – Моя смерть – моя забота.

Я осеклась.

— Ка-ак?.. То есть, ты выживешь?

Дэннер вздохнул.

— Ну, разумеется, выживу. И стану почетным донором. Прощай, Ласточка… – тихонько прибавил он и – сунул свою руку мне в зубы.

Кондор

Самое сложное в зоне боевых действий – это дышать.

Можно наловчиться не скользить по стылой крови, можно трупы перепрыгивать рефлекторно, можно, вообще, обмануть свое сознание и этот бег с препятствиями по пересеченной местности представить самой обыкновенной тренировкой – но вот запах…

Когда тебя и без того мутит – нюхать трупы становится совершенно невыносимо. Один раз я наступил на крысу и едва не отдавил ей длинный хвост. Многочисленные зверьки копошились среди покойников, и тоже невовремя оказывались под ногами. Боль почти лишала сознания, но Гверн не останавливался, и я бежал из последних сил. Хотя, это мне так, наверное, казалось, что я бегу, а на самом-то деле я едва-едва переставлял ноги.

Нужный дом чем-то напоминал наш Храм… а вообще-то, слово «дом» к этой бестолковой громадине не совсем применимо. Скорее, здание. Может, здесь когда-то был музей, или театр. Широкая мраморная лестница вела к дверям, в которые мог пройти конный отряд, спокойно и не толкаясь. Пес запрыгал вверх по ступенькам.

— Подожди, – взмолился я, невольно сгибаясь и хватаясь за рану, но Гверн и не подумал притормозить.

В просторном холле было светло и пыльно. Окись железа шибанула в нос, и желудок с готовностью вывернулся наизнанку. Сколько ж здесь народу полегло…

Хрустя битым стеклом, я двинулся вперед, зажав нос рукавом, оглядываясь и осторожно перешагивая трупы. Здесь, в отличие от городских улиц, большинство трупов разительно отличалось. Вот, слева оказались двое – можно сказать, небо и земля. Первый – крепкий и сильный, одетый в донельзя истрепанную рубаху, сапоги и застиранные штаны – заплатка на заплатке – сжимал монтировку. Этой самой монтировкой он, видимо, и пробил голову второго – очень полного, холеного, с мягкими, как у девушки, руками. Девичье впечатление довершали кольца и браслеты. На нем красовался добротный костюм из тонкой шерсти и белоснежная накрахмаленная рубашка. Бурые потеки подсохшей крови с нее уже никогда не отстирают... Толстяку повезло меньше, чем его противнику – у того только аккуратная дырка в сердце, а него полбашки разворочено.

Вот такой контраст и наблюдался повсюду. Здесь холеных валялось не в пример больше, чем рабочих.

Гверн же, не останавливаясь, пересек развороченный холл, ловко прыгая через тела и обходя перевернутую мебель, и побежал вверх по лестнице. Лестница не освещалась, и будто бы уводила в темноту. Я включил фонарь. Хотел подобрать валяющийся под ногами пистолет, но оценил свои силы и понял, что не смогу за ним наклониться. Ну и ладно, черт с ним…

На перилах висел еще один, касаясь ступеньки окровавленными пальцами. Интересно, им там вообще плевать на покойников? Трупы уже несколько дней лежат, а хоронить их никто, похоже, не собирается. Ага, зачем порядок наводить – они уже другой город захватили. Спасибо этому дому, пойдем к другому. А эти пусть так и гниют, чего им.

Вот, уроды.

Лестница, как и та, первая, казалась бесконечной. Не принимая в расчет высоченные потолки, она шла сквозь все три этажа, прорезая здание посередке. Наверху луч фонаря высветил наполненный темной кровью фонтан и еще двух покойников. Один сидел, привалившись спиной к бортику и свесив голову на грудь, другой раскинулся повыше – казавшаяся совсем белой в синеватом свете фонаря рука плавала в темно-красной жиже. Мамочки… это что ж надо сделать-то, чтобы кишки наружу вывернули?! Не твари – люди! Люди! Свои же…

Я уже не пытался гадать, что у них тут произошло. Такое было моему разуму как-то непостижимо.

Впереди из темноты вырисовывались чуть приоткрытые двойные двери – настоящие ворота. Гверн протиснулся в щель, я протиснулся следом.

…Я ожидал драки. В крайнем случае, перестрелки. Да чего угодно – с участием какого-нибудь врага, человека, там, или твари. Я так ожидал, что даже вошел в огромный темный зал с оружием наизготовку.

Но вариант, где Даклер, Тележкин, Лаура, Джанджи и Артур окажутся дружно залипшими в огромной паутине… Нет, даже в голову ни разу не пришло.

— Товарищ полковник, разрешите доложить! – при виде нас бодренько отчеканил Джереми. Я даже рот раскрыл.

— Ну… э… а… докладывай, в общем.

— Задание выполнено!

— Что?!

Гверн прыгал в дальнем углу и звонко лаял.

— Задание выполнено, – повторил Даклер. Я оглядел паутину. Белесые канаты тянулись во все стороны, от начала и до конца зала, цепляясь за стены, пол, мебель и высокий сводчатый потолок. Подойдя ближе, я посветил фонарем мимо Витькиного сапога (он оказался на уровне моих глаз) вглубь помещения. Отсюда амфитеатром поднимались скамьи, изгибались полукругом, следуя вычурной планировке. Паутина терялась в темноте вместе с рядами скамей.

— И что с вами делать? – проворчал я, отступая на шаг. – Где Казимир?

— В углу, – ответил Джанджи. – Его не видно.

— Казимир! – позвал я, осторожно приблизившись. Тут меня опять замутило, причем, уже не от запахов. Молодой человек был замотан паутиной как куколка – того и гляди, крылышки выпустит. С невольным стоном опустившись на пол и переждав вспышку боли, я принялся исследовать композицию. В глазах темнело, и фонарь не спасал, да, в довершение ко всему, Гверн крутился и всячески мешался. Руки тряслись так, что я, примерившись, было, к началу паутинных «пеленок» испугался заодно вскрыть несчастному глотку. Казимир казался бледнее обычного – если такое, вообще, возможно.

— Как бы вас всех вытащить… – вслух задумался я – и тут позади послышался самый неожиданный в такой дикой обстановке звук.

Это был стук женских каблуков.

Я стоял на коленях, повернуться мешали раны, а датчик испуганно запиликал. Тварь?..

Чья-то рука, опустившись сверху, нежно провела по щеке.

— И кто это к нам тут пожаловал? – проворковал женский голосок. Затем вторая рука молниеносным движением сорвала датчик с пояса и швырнула оземь – он разлетелся вдребезги, и сделалось тихо.

Стоп, твари не слышат ультразвук! Тогда… что же это такая за тварь?..

Терпкий запах духов перебил застойную вонь разложения, рука поползла вниз по груди, я попытался развернуться – не вышло.

— Ай-ай-ай, – сладенько зашептала тварь, – больно, да? Ну, это ненадолго, это быва-ает…

— Ты кто такая? – спросил я. Тварь топнула изящной ножкой в лаковой туфельке.

— Фи, какой ты зануда! А я думала, что ты интересный…

— Берегись! – донесся слабенький голосок Лауры. Я уже ничего не соображал от боли, тварь продолжала что-то говорить, Гверн – лаять, а потом навалилась темнота.

— Товарищ полковник, это было крайне неосмотрительно…

— Заткнись, Даклер…

— Сам заткнись, бомж трактовый…

— Да вы оба достали!..

— Тебя спросить забыли, салага…

— Тихо! Она возвращается.

Повисла тишина. И в этой тишине все отчетливей слышался ритмичный шорох, будто кто-то рядом метет асфальт метлой – «шур-шур… шур-шур…» Паутина покачивалась в такт.

— Ка-акие все миленькие, какие все вкусненькие… с кого бы начать…

— Какая ты приторная, какая занудная, – сообщил я. Тварь подползла ближе.

— А вот, с тебя, пожалуй, и начну! – проворковала она.

— О-ой… какая противная, – невольно зажмурился я. Неведомым образом девица обратилась в кошмарный гибрид человека и паука – теперь у нее было восемь членистых конечностей, причем, передняя пара напоминала руки, а задняя ноги, тощие и карикатурно вытянутые, покрытые редкими жесткими волосками; нижняя часть туловища непропорционально раздулась, а лицо… можно, я не буду про него говорить?

— Ты грубиян, – оскорбилась недопаучиха. – Прямо, как мой старый друг Казимир.

— Слушай, – я приоткрыл один глаз, – а как ты называешься? У тебя классификация есть?

— Пошел ты!

Нет, все-таки женщина есть женщина.

— Я бы пошел, да ты ж меня на паутину прилепила.

— А-а-а-ай-й-й-й-й!!.. – завизжала паучиха и впилась зубищами мне в шею. Как ни странно, боли я не ощутил.

Спасение пришло с неожиданной стороны.

Внезапно загремела очередь, зазвенели, стукаясь о мраморный пол, гильзы – и меня залило черной жижей. Тварь взбрыкнула всеми восемью лапами, грузно повалилась на пол и задергалась в агонии.

— Попалась! – радостно заорал кто-то. – Ребята, она попалась!.. – Стрелок подбежал ко мне и принялся карабкаться вверх, ловко избегая липких комков-ловушек. – Мужик, ты как, живой?

— Ага, – отозвался я. – Вон тому кокону с хвостом плохо, ему помогай лучше.

— Саня, займись. – Спаситель наш отбросил за спину автомат и, держась одной рукой, достал нож. Сунул в зубы и, подтянувшись, занял более или менее устойчивую позицию.

— А что это за тварь-то хоть была?

— Всем тварям тварь. – Он методично пилил удерживающий меня канат. – Живучая и хитрая дрянь из тоннелей. Нам повезло, что она решила вами пообедать, она уязвима только, когда ест.

— И как она зовется?

— В учебниках она зовется Паучья Королева. Днем от человека не отличишь, а ночью… Ну, ты сам все видел.

— И ваши патрульные долго ее ловили? – полюбопытствовал и Даклер. Парень мотнул головой.

— Не. Патрульные – это ты, кто, имеешь в виду? Патрульные не ловят, они патрулируют.

— Ну… у вас есть какая-нибудь служба защиты?

— Да. У нас есть милиция. Такие, как я. Мы защищаем город.

Паутина, наконец, поддалась и лопнула, но повиснуть мне пока не грозило – надо было отпилить еще шесть канатов. Зато у меня освободилась рука.

— Нож есть?

— На поясе.

Мне в ладонь вложили мой нож.

— Давай, помогай.

Я с трудом поднял руку, но сил не хватало, и нож соскальзывал.

— Раненый, что ли? – догадался милиционер. – Терпи тогда.

Я плюнул и расслабился.

— Интересно, чего она за Казимиром охотилась?

Милиционер вздохнул, и даже на секундочку перестал резать паутину.

— Ну… я не буду говорить, а он тебе лучше сам все расскажет.

Дэннер

Это была она. Все та же Ласточка. Просто серого цвета. Просто с красными глазами и нездоровой жаждой крови. А так – все та же Ласточка. Ну, правда, сердце у нее не билось. И волосы распрямились и побелели, как у Этерны. А распрямившись, достали до середины бедер.

Ну, кто там осуждал Лаэрри?.. Вот, чья бы корова теперь мычала, Селиванов. Лаэрри не смогла убить сестру…

А я – не смог убить человека, который мне в этой жизни больше самой жизни дорог. Я, разумеется, убеждал себя, что всенепременно прирежу любимую, ставшую тварью – конечно же, прирежу. Или, там, застрелю… позже. Потом как-нибудь. Если она совсем себя прежнюю позабудет.

Ага, и если убьет десяточек-другой оставшихся в городе мирных граждан. Ну, полтора десяточка. Ну, ладно, один десяточек и еще семерочку.

Тьфу на тебя, Селиванов. Чертов идиот…

Не может вампир без убийства. Я это знал, но моя трижды растреклятая романтично-мечтательная сторона сладенько нашептывала на ухо разную ересь, вроде, все обойдется, и что раз на раз не приходится – а вдруг любимая не станет кровожадным монстром.

Любимая, правда, шла ровнехонько, исправно смотрела под ноги – но нет-нет, да и глянет быстро, искоса, в мою сторону, словно нож метнет. Еще бы, кушать-то хочется.

Вообще-то, положа руку на сердце, вампир не сдохнет, если не будет хлестать красненькую жидкость как алкаш самогонку, ему достаточно в несколько месяцев по стаканчику. Как крокодил – поймал одну газель, да и лопает ее полгода, о пропитании не заботится. Еще можно питаться тварями. Для поддержания жизнеспособности, так сказать.

Но не все так просто. Уже настроились на благоприятный исход, ага?.. А вот, простите, товарищи, обломаю я вам сказку. Я сволочь, мне можно.

Вся загвоздка в том, что человеческий гемоглобин вампиру не еда, а… ну, можно сказать, лакомство. И без него жутко ломает. Вроде как, наркоману доза – вначале хватает чуть-чуть, затем, по нарастающей, все больше, больше, больше. И остановиться невозможно.

Кстати, вот еще одно открытие: вампирья слюна, оказывается, обезболивающим эффектом обладает. Вы не знали?.. Я, вот, тоже не знал.

Комары – да и только. Знаю, мне совсем не смешно сейчас…

Девочка, тем временем, проснулась и завозилась у меня на руках. Сморщила курносый носик:

— Фу!.. Чем это тут так воняет?!

— Канализацией, – пояснил я, предусмотрительно перехватив дите к Ласточке затылком. Хотя, и сам-то хорош. Вервольф да кровосос – ай, да парочка. Хоть картину пиши. Можно – бульварный фэнтази-романчик. А что, забавно бы вышло.

Ребенок устроился поудобнее и обхватил меня за шею, с любопытством оглядываясь по сторонам и не забывая кривиться.

— Темно, – пожаловался он. – А где мы?

— Под проспектом.

Девочка помолчала. Затем с уважением спросила:

— А как это ты путь находишь в темноте?

Проклятье!.. За всеми этими приключениями я благополучно позабыл, что нам-то с Ласточкой свет не нужен – а вот малышка может испугаться.

— А я хорошо знаю дорогу. – Почти правда. Я ведь тут был уже?.. Был. Два раза. Второй совсем недавно, между прочим. – Ты как, нормально? – осторожно поинтересовался я.

— Нормально. Холодно только.

— Погоди, – спохватился я, – сейчас одену… – В самом деле, она же в одном легком платье. Как когда-то Ласточка… в груди немедленно обожгло. Так. Возьми-ка себя в руки, Дэннер.

— Не надо, – отказалась девочка, прижавшись и опуская головку мне на плечо – волосы защекотали ухо. – Ты теплый.

Я боялся задать вопрос – и им напомнить. Но она вдруг спросила:

— А вы патрульные, да?

Я сцепил зубы, останавливая ругательство. Патрульные, щас.

— Вроде того.

— Ясно. А мы домой идем?

Мне почудилось, будто с груди скатился большущий валун. Не помнит…

— Ты чего вздыхаешь? – удивилась девочка. Так… думай, товарищ капитан, думай… и желательно, быстро. Можно еще – продуктивно. Но это вариант для энтузиастов и передовиков.

— Устал просто.

— Я могу сама идти.

— У тебя обуви нет.

— Я заболею?

— Вполне вероятно. – Я покосился на Ласточку, но она все молчала. Невдалеке возилась какая-то тварь. – А тебя как зовут?

— Октябрина. А тебя?

— Дэннер…

— А я тебя знаю!

— Да ну.

— Про тебя все говорят, что ты психбольной.

— Не новость.

— И что ты все время читаешь.

— Почти…

— И встречаешься с Лидией.

— Я много, с кем встречаюсь, – оборвал я, рассудив, что ребенку о таких вещах говорить не следует. – Сегодня тебя, вот, встретил.

— Я не о том…

— А о чем?.. – прикинулся шлангом ваш рассказчик.

— Да так… – смутилась Октябрина, и поспешила перевести разговор: – А еще все говорят, что ты самый лучший патрульный.

Слова резанули ножом. Чудная ирония… Иногда мне кажется, что боги надо мной втихомолку ржут.

— Я клинический идиот, а не патрульный…

— Почему? – удивилась моя собеседница.

— А черт меня знает. Должно быть, в детстве я часто падал с пеленального стола башкой вниз…

— Берегись.

Я настолько отвык от голоса Ласточки, что вначале удивился, и только потом оценил ситуацию.

Ситуация заключалась в нескольких рептилиях, на засаду которых мы и нарвались.

Я машинально оглянулся – сзади подоспела еще парочка тварей. Три щелкали челюстями впереди. Две неторопливо выползали из мутного потока. И, наконец, с потолка капала слюна последней рептилии. Ловушка захлопнулась.

— Отойди, – велел я Ласточке. Она пожала плечами и уселась на груду кирпичей у стены.

— Вали их огнестрельным, – порекомендовала Аретейни, равнодушно наблюдая, как я поставил Октябрину на пол и подтолкнул в ее сторону.

— Пригляди за ней.

— Раскомандовался, командир, – презрительно фыркнула Ласточка, но девчонку подтянула за руку. – А ты сядь здесь и сиди.

— А ты не боишься? – Она не видела, с кем разговаривает в темноте, и голосок зазвенел искренним уважением.

— Меня они не тронут. Его – побоятся. А вот тебя запросто.

— Заткнитесь, – не выдержал я, аккуратно прицеливаясь. Гром прогремел три раза – твари даже не успели броситься. Целься в глаз – не порти шкурку. А дальше патроны закончились – ну, разумеется, это ж я. Когда это у меня патронов хватало, интересно.

— Самоубийца, – флегматично прокомментировала Аретейни, глядя, как я достаю меч.

Станцуем, тварюшки?..

Несколько минут спустя путь был расчищен.

— Ты не испугался? – заботливо спросила девочка, и я признался честно:

— Очень испугался.

— Что они убьют?

— Нет. Что Ласточка… может перестать себя контролировать.

— Это как так?..

— Мы пришли.

Впереди тускло белело светлое пятно. Аретейни остановилась.

— Ступайте, – сказала она. – Я тебя тут подожду.

— А если я не вернусь? – уточнил я.

— Чего это ты не вернешься? – Тихий, равнодушный голос. Злиться было глупо – но я все равно злился.

— Даже не знаю… меня убить могут, к примеру. Тогда что?

Ласточка пожала плечами.

— Я подожду до захода солнца. Если не вернешься – пойду. Чего мне попусту здесь торчать.

— Ты уж поторчи, – попросил я, закидывая Октябрину на первую ступеньку. Обернулся. Ласточка стояла позади – тоненький силуэт на границе света и тени. Казалось, стоит моргнуть – и она исчезнет.

О чем это я. Ее уже больше нет.

— Ты-то мне зачем нужен?

— Я постараюсь тебе помочь…

— Дурак. Мне помогать незачем.

— Здесь наши мнения расходятся.

Я поглядел на нее в последний раз и принялся подниматься.

Нэйси

Мы прошли озеро, потом еще один лес, а потом земля стала полого подниматься. Деревьев становилось все меньше, а камней все больше. То тут, то там попадались скалы самой разной величины – от маленьких, обломков размером с лошадь, до больших, в два, а то и в три человеческих роста высотой. Кое-где скалы наваливались друг на дружку, образуя препятствия, но нашей тропке было все равно – она, перепрыгнув их, бежала все дальше и дальше, и чуть светилась в темноте.

Устав прыгать по скалам, мы с Алисой то и дело отставали от легко шагающего Гича, но не обращали на это внимания – все равно ведь потеряться нам негде.

А потом зарядил дождь. Не черный, и не серый, а просто прозрачный. Он не был ни едким, ни мазучим, но делал тропку очень скользкой, и этим мешал. Приходилось осторожничать.

Дорога, меж тем, становилась все круче; иногда приходилось карабкаться по отвесным скалам, и я не знаю, как бы мы справились без Гича, который цеплялся за трещины и уступы ловко, словно кот. Он почти затаскивал нас наверх. Мне казалось, что я ничегошеньки уже не могу – если только упасть и помереть, и, если бы не Гич, я бы, наверное, так и сделала. Алиса кряхтела и пыхтела, но не сдавалась. Мы вымокли до нитки, вода стекала на глаза, холодила спину под курткой, хлюпала в сапогах. Везде была эта проклятая вода, а дождь все не кончался.

— Сюда, – сказал Гич и за шиворот втянул меня в нутро какой-то пещерки. Мне показалось, будто я оглохла: вот только что ливень хлестал по ушам и вдруг стих. Снаружи он лил мокрой серой стеной, а в пещерке было сухо и тянуло сквозняком. Стены отзывались низким гулом, и вся скала тихонько гудела, словно большой орган, и от этого все происходящее казалось странным сном. Впрочем, все наше путешествие было похоже на сон.

Щелкнул кремень – и пещерку озарил мятущийся огонек зажигалки. Гич встал и протянул руку, медленно обводя стены и вглядываясь в них, будто надеялся что-то прочесть. С его волос и одежды ручьями стекала вода. Алиса чихнула.

Кто-то закашлялся.

Мы все вздрогнули, а Гич резко обернулся, так, что мокрые волосы хлестнули его по плечу. Пещерка сужалась вглубь: если у входа взрослый мужчина мог стоять в полный рост, то дальше Гичу пришлось бы согнуться, а потом и вовсе ползти на четвереньках. Но он, конечно, никуда не пополз, а просто достал из своей сумки карманный фонарь. Луч ударил, прошивая темноту. Было тихо, только эхом отражалось наше тяжелое после подъема дыхание.

У дальней стенки сидела старушка и куталась в пыльную ветхую шаль. Она слегка раскачивалась, опустив голову, и было не видно ее лица. Гич приложил палец к губам, чем вовремя одернул открывшую, было, рот Алису. Опять! Эта растяпа нас когда-нибудь погубит.

Старушка немного приподняла голову и забормотала что-то. В луче фонаря блеснули глаза, но разглядеть черты я не могла по-прежнему. Гич очень осторожно опустился на колени и сел напротив, не спуская с нее глаз.

Бормотание усилилось, было различимо что-то вроде «не-привязывай-не-привязывай». Мы замерли, инстинктивно повторяя за старшим, то есть, за Гичем, собственно. А он как раз не двигался.

— А ты не умничай! – вдруг рявкнула старуха, так, что я подпрыгнула. Она прямо посмотрела на меня, лицо у нее оказалось сморщенное и темное, как гнилое яблоко. – Куда полез?! Тебя сюда звали?!

Гич и ухом не повел.

— Смерть тебя ждет, – злобно продолжила старуха, метнув на него косой взгляд. – Ждет! Что молчишь, язык проглотил?!

От ее хриплых воплей должно было подняться эхо – но кроме шума дождя ничего не было слышно. Слова будто вязли в сыром холодном воздухе. Старуха повозилась немного. Затем сказала:

— А скажешь мне словечко – я в долгу не останусь. Я знаю, как тебе смерти избежать.

Гич молчал. Мы тоже.

Тогда старуха заворчала.

— Плохой свет, нехороший свет, неживой свет. Плохой человек, злой человек, сердце у тебя злое. Тебя по-хорошему просят, а тебе все равно.

Ну, это уже было просто-напросто глупо. Даже мы с Алисой знали, что Гич добрый.

— Не видать тебе ни любви, ни счастья! – взвизгнула старуха, ткнув в него костлявым пальцем. – Тридцать лет!!

Вспыхнуло. Татуировка на груди у Гича – большой спокойный волк – вдруг ожила. Зверь дрогнул, потянулся, оскалил зубы, будто его разбудил крик. Руны вокруг него вспыхнули углями, а волк, встряхнувшись, грациозно спрыгнул на камни, увеличившись в размерах. Он оказался крупным, размером с пони. Он встал рядом с Гичем, а тот замер, положив руки на колени. Казалось, он даже перестал дышать.

Волк вздыбил шерсть и глухо зарычал.

И старуха исчезла. Словно растаяла в воздухе, а следом растаял и зверь. Гич ожил и открыл глаза. Я украдкой покосилась на него – татуировка была на месте. Гич протянул руку и поднял с земли, с того места, где сидела старуха, узкую красную ленту. Она свесилась с его пальцев, как яркая ленивая змейка.

— Держи, маинганс, – сказал Гич, протянув мне ленточку. – Тебе пригодится.

— А она… – подала голос Алиса. – Она же тебя прокляла…

— Пыталась. – Гич поднялся. – Идемте дальше.

Я выглянула наружу – и только тут заметила, что дождь кончился.

Дэннер

Едва шагнув за калитку, я чутьем уловил – человеческим ли, волчьим – что опоздал. Запах смерти витал в воздухе, железный запах крови, боли и страха. Откуда же враг пришел?.. А, не все ли равно теперь.

— Что-то случилось, Дэннер? – заботливо спросила Октябрина. – Почему ты остановился?

Ну, что тут скажешь?

— Я просто задумался.

Детская рука погладила меня по волосам. Убери руку. Да убери ты руку, от нее кровью несет!

— Мы не туда пришли?

— Туда. – Я, оглянувшись, шагнул к старой раскидистой яблоне и усадил девчонку на мокрую ветку. – Ты посиди тут немного, а я пойду, разведаю, что там. Ладно?

Большие ореховые глаза изучающе прищурились, глядя на меня.

— Не оставляй меня одну, – попросила Октябрина. – Я не боюсь покойников, если они не ходят. Я боюсь тех. Живых.

У меня пальцы заледенели.

— А… – осторожненько уточнил я, – а ты… В смысле, кого живых?

Девочка поджала босые ножки, зябко приподняв плечи.

— Ну, тех, в масках, – пояснила она. – А покойников я не боюсь. Если ходят только. Если ты думаешь, что я испугаюсь мертвых – ты не бойся. Я не буду плакать и кричать.

Я обреченно уселся на ту же ветку. В голове вихрем кружились мысли, картины, возможные варианты. Пришлось выуживать из этого водоворота наиболее удачные слова и жесты.

— Октябрина…

— Ты можешь звать меня Риной. Октябрина слишком утомительно.

— Хорошо. Рина, – согласился я, – ты помнишь людей в масках?

— Тварей, – исправила девочка, обернувшись. – Тварей в масках.

— Ну, да, тварей… – пробормотал я, глядя на землю и болтая ногами. Разговор становился все более опасным. – В чем-то ты права.

— Я пойду с тобой, – повторила девочка. – Я не буду тебе мешать! Я ведь уже видела, как убили маму с папой. – Тут она порывисто обернулась и ухватила меня за руку. Широко распахнутые глаза блестели. – Пожалуйста, только не оставляй меня одну!

Я никогда не задумывался, как выглядит страх. В книжках часто пишут что-нибудь вроде «в глазах отразился страх», а часто еще в глазах «отражаются» все другие эмоции. И это слишком глупо, чтобы воспринять всерьез, потому что глаза есть глаза, просто орган зрения. И ни состав белка, ни форма зрачка, ни цвет радужки в зависимости от эмоционального состояния не меняются. Ну, если только у Нэйси. У остальных же людей по-другому. Люди выдают эмоции движениями, жестами, аурой, иногда – очень редко – выражением лица. А глаза… глаза могут только расширяться и блестеть от страха. Остро так, холодно блестеть, как осколок стекла.

Девочка глядела на меня неотрывно, и я мог чем угодно поклясться, что в глазах у нее плещется страх.

— Так ты помнишь, – тихо проговорил я. Помолчали. – А почему не сказала?

— Зачем? Ты не спрашивал. – Она вдруг прижалась, уткнувшись мне в плечо, и ухватила рукав гимнастерки, крепко сжимая кулачки. Голос зазвучал слабенько и тонко. – Ты только не умирай, ладно?.. Я не хочу больше, чтобы умирали. Я боюсь одна. Все умерли… а ты – живи. Ладно?

Если бы только я так не устал… я бы, наверное, опять разревелся…

Они все были здесь, все трое. Лидия Люксембург. Настоятель Горислав. И молчаливая пианистка Лаэрри, настоящего имени которой я так и не узнал. Теперь уже никуда не уйдут…

Поддавшись внезапному порыву, я опустился на колени и погладил Лидию по светлым волосам. Знаешь, а ведь ты была права, я тебе врал. Я все-таки любил тебя. И тебя, и Кондора, и сестер – всех.

Я в который раз почувствовал себя очень глупо, прикасаясь к мертвому телу. Зачем я это делаю, зачем разговариваю с трупом – полный идиотизм. Труп есть труп – никчемная совокупность мяса, жил, костей и химических реакций. Безнадежно сломанный механизм, годный только на переплавку. Когда-то жил, работал, представлял ценность, а теперь – сломался. С тем же успехом можно искать конфеты в заведомо пустой коробке.

Сейчас некоторые из вас скажут про «воздаяние почести умершим», правда? Не смешите меня, товарищи. Вся эта «дань уважения» к покойникам – всего-навсего лицемерие, спровоцированное чувством вины – недолюбили, недоглядели, не сказали, не успели. Вот и начинается нелепый фарс с белыми платьями, венками да погребальными кострами. А я вам скажу, что мертвым глубоко наплевать, кто их там уважает, а кто не уважает. Они уже не здесь. Они в тумане. При жизни уважать надо было.

И все же, я никак не мог себя заставить отпустить холодную тонкую руку Лидии. Мне все казалось, что вот, сейчас, скоро, совсем скоро – она вздохнет и посмотрит осмысленно. Несмотря на холод. Несмотря на кровь, залившую маленький диванчик. Несмотря на белую смертную дымку в глазах. Потому что она не умерла, она сейчас очнется.

Каждый раз казалось, черт бы меня побрал.

Октябрина подошла с другой стороны и прижалась ко мне. Она очень старалась не показать страха, а я делал вид, что ничего не замечаю.

Мы все, наверное, до последнего отказываемся верить в смерть. Принять тот факт, что человек уже никогда не вернется, не заговорит с нами. Был друг – осталась мертвая оболочка.

Ладно, хватит ребенка нервировать.

Я поднялся и подхватил девчонку на руки. Одна только мысль, что маленькие босые ножки увязнут в липкой кровавой луже, вызывала отвращение.

— Я сама могу, – нерешительно возразила Октябрина, а я буркнул в ответ в лучших традициях Кондора:

— Я тоже много, чего могу. Сиди, пока таскают.

Малышка притихла, только крутила головой, оглядываясь по сторонам.

— Слушай, – не выдержал я на середине лестницы, сообразив, что такими темпами рискую с нее улететь, – а ты волосы как-нибудь не можешь подобрать? Ничего ж не видно.

Девчонка опять повернулась, закрыв мне обзор каштановой гривой.

— Меня мама причесывала… А ты поставь меня на пол.

— Исключено, – заявил я. – Простудишься. Ладно…

Никогда не умел плести косички, но что поделать, если мое упрямство выходит мне же боком, причем, не тем боком. Я устроился на деревянной ступеньке и принялся постигать азы парикмахерского искусства, что оказалось вовсе даже непросто.

Для начала, мой старенький деревянный гребень категорически отказался привести в порядок буйные девчоночьи кудри, за ночь приключений свалявшиеся в колтуны, как неухоженный лошадиный хвост, и безнадежно увяз в них. Октябрина вертелась и жалобно пищала, волосы, при попытке их расчесать, с готовностью затягивались в узелки, так что я, под конец экзекуции, уже попросту орудовал ножом, срезая самые крепкие узлы. А когда волосы оказались прочесаны и сплетены, наконец, в совершенно ужасную с виду, но зато по-прежнему толстую и тяжелую косу, неизвестно, кто из нас еще готов был громче взвыть – я или жертва моей спонтанной брадобрейской стажировки.

Я привалился к стене, а девочка сердито обернулась – замученная, раскрасневшаяся и зареванная.

— Ты совсем, что ли?! – вопросила она. – У тебя руки, вообще, откуда растут?!

— Прости, – очень смиренно попросил я. – Это явно не моя стихия.

Дите фыркнуло, надулось и утерло слезы рукавом.

— Больше не смей меня причесывать.

— Ладно. – Да упасите меня боги еще раз взяться за этот эпический подвиг!..

— Ты меня чуть не убил!

— А вот это уже слишком! – показательно обиделся я и, на всякий случай, строго прибавил: – Не утрируй.

— Чего?.. – не поняла девочка.

— Не преувеличивай!

Она подумала немного, затем ей, похоже, все-таки стало меня жалко.

— Ну, ладно тебе. – Октябрина, морщась, осторожно потрогала ладошкой свою многострадальную голову. – Нормально получилось… только ты больше не дергай так.

— А ты больше так не путай, – отпарировал я, и не подумав открыть глаза. Как же спать хочется, кто б знал…

— Я не специально… – Девочка, судя по звуку, подвинулась поближе. – Ты устал, да?.. Ну, давай мириться.

— Ага. Помирились.

— Нет!

— Это еще почему? – Я все еще не мог понять, чего от меня ждут. – Мы же договорились, вроде как.

— Уже договорились, но еще не помирились! – Октябрина сморщила курносый нос, явно готовясь зареветь.

— То есть, как? – Я открыл один глаз. Девочка потянула меня за руку.

— Руку давай, говорю.

— Держи, – согласился я и хотел, было, пожать ее ладошку, но Рина вместо всей руки протянула один только палец.

— Давай палец, – велела она. – Да не этот! Мирись-мирись-мирись, и больше не дерись…

Тьфу, ты. Совсем я не умею общаться с детьми.

А вот больше не драться – этого нет, не обещаю. У меня работа такая, драться надо постоянно.

Алиса

На вершине горы кружился снег.

Странно было стоять на самом краю и видеть, как под ногами плывут облака. Дальше дороги не было.

— Ну, вот, мы и пришли, – обернулся Гич. – Пора прощаться.

— Я буду скучать, – вздохнула я. Не потому что Гич был очень похож на Дэннера, а по нему самому. Я успела к нему привязаться.

— Не скучай, найра. Я свой долг выполнил, теперь ваша очередь. Вам некогда будет скучать. Открывай ход, Нэйси.

Он впервые назвал ее по имени, и мы вздрогнули. Все же, было очень грустно с ним расставаться.

— Как? – удивилась Нэйси. – Опять я открывай? Я не умею.

— Сумеешь, – спокойно заверил Гич. – Ты же прошла свою дорогу.

— Она не моя. – Нэйси упрямо тряхнула головой. – Она – наша общая.

Гич усмехнулся.

— Нет, она твоя, маинганс. Это ведь ты вела нас по тропинке. А мы шли за тобой.

Нэйси совсем растерялась, а глаза у нее стали оранжевыми, как у кошки.

— Это ведь ты хочешь спасти своих близких, – пояснил Гич. Все-то у него просто! – Я твоих близких не знаю, Алиса думает только о Дэннере. Причем, даже не о нем, а о своих чувствах к нему. Если бы не твое желание уберечь людей в вашем городе, мы бы еще долго здесь бродили. А ты проложила дорожку.

Что?! Я не думаю о людях в Городе?! Да как он может так говорить!

— Гич, это неправда! – крикнула я. – Ты ошибаешься! Я думаю о них! О Лесли, о Лидии, о Кондоре, я о них думаю!

Гич, прищурившись, как-то странно поглядел на меня.

— Да… – сказал он. – Теперь – думаешь.

— Ну, хватит вам ссориться, – сказала Нэйси. – Алиса, ты успокойся, никто тебя эгоисткой не считает. Гич, говори, давай, как открыть проход.

Гич вместо этого молча указал ей на грудь. Нэйси удивилась, подняла руку, нащупала талисман. Затем стянула его через голову и подумала еще немного.

Гич неожиданно шагнул вперед и принялся разгребать ладонями снег. Получилась небольшая ровная площадка. Мы с Нэйси наблюдали, как он потянул с пояса нож и, сделав надрез на ладони, кровью принялся чертить незнакомые символы. Это была странная и тревожная картина: в белой снежной круговерти человек, стоя на коленях, рисовал кровавый узор, а с длинными черными прядями играл ветер. А когда Гич закончил рисовать – руны и символы вспыхнули огнем, хотя он их и не поджигал.

— Алиса… – тихонько пробормотала Нэйси. – А ведь он явно не тот, кем притворяется.

— Нэйси, – я взяла ее за руку. Почему-то совсем не было холодно, и рука была теплая. – Ты думаешь, что он не человек?

— Я не знаю. – Нэйси тряхнула головой. – Но ведь он нам помогает. Он наш друг. Это главное.

Наверное, подумала я, а Гич, обернувшись, попросил мою бусину. Я вложила ее в протянутую ладонь, и она вдруг засияла ярко-ярко. У меня она так не светилась. А Гич взмахнул рукой – и хлынула вода! Прямо из его ладони. Прозрачные капли смешались со снежинками, и снежинки темнели и таяли, а в следующее мгновение поток с шумом обрушился на рунный узор – и теперь в середине огненного круга блестело синее озерцо. Гич взял нож и резкими движениями начал чертить по снегу вокруг – будто срезал невидимые нитки. И озерцо вдруг поднялось вертикально, похожее на зеркало в огненной раме, в которое легко мог пройти человек.

— А теперь что? – немного дрожащим голосом спросила Нэйси. Гич поглядел на зеркало, из ранки на руке все еще сбегали красные ручейки, по пальцам, по лезвию ножа. Кровь капала с клинка, прожигая черные дырки в белом снегу.

— Теперь?.. Теперь нужен мост.

— А у нас его нет? – испугалась Нэйси. Ей, видимо, не хотелось больше никуда ходить и ничего искать.

— Он есть, у тебя в кармане.

— Вот еще! – фыркнула Нэйси. – В моем кармане только… – чтобы доказать, она вывернула карман, и из него выпала на снег красная атласная ленточка.

— Он и есть, – сказал Гич. Нэйси, не отрывая от него взгляда, присела на корточки и подняла ленту. Затем подошла к зеркалу и опустила ее в синюю воду. Тут же лента расширилась и застыла мостиком, плавно скользнувшим через огненный порог.

— Даже не верится, что все скоро кончится… – пробормотала Нэйси. – Ну, пошли, что ли.

— Счастливого пути, – пожелал Гич.

— Как?! – Нэйси порывисто обернулась. – А ты?!

Гич улыбнулся.

— У меня ведь тоже есть свой дом, маинганс. Я возвращаюсь домой.

— Но твой дом скоро погибнет! – Нэйси даже заплакала – так ей не хотелось оставлять Гича в мире духов. Но он только покачал головой.

— Да, но он все еще – мой дом. Там мое место. Прощай, маинганс.

— Стойте! – крикнула я, вглядываясь в зеркальную гладь. – Посмотрите!

Шагнувшая, было, на красный мост, Нэйси остановилась. Гич подошел поближе.

Как сквозь речную воду, в глубине зеркала проступали смутные образы. Мы увидели знакомый покосившийся забор – вот только теперь половины его не было, а была серая зола, на которой глубоко пропечатались множество следов – люди, твари, и даже будто бы колеса, оставившие две глубокие колеи. И множество собачьих трупов. Чуть поодаль колеса вмазали в золу тварь покрупнее, и всюду стыли кровавые лужи.

— Черта проснулась! – вскрикнула Нэйси. – А это…

В золе тускло поблескивала металлическая заколка с камешками.

— Это Аретейни! – Нэйси вцепилась в собственный ремень. – Ее заколка! Что с ними?!

— А Дэннер? – Я протиснулась вперед. И немедленно картинка сменилась: я увидела его. Узнала гостиную Лаэрри, и маленький диванчик, на котором лежала Лидия. Мертвая. Рядом с Дэннером стояла незнакомая девочка, грязная и босая.

— Ой, Лидия!.. – Нэйси захрипела и зажала рот ладонями. – Твари – в доме?!

— Это не твари, ее застрелили… – Мне сделалось плохо.

— И еще изнасиловали, – тихонько ввернул Гич. – И поиздевались перед смертью. Это люди.

— Не может быть! – рассердилась я. – Люди так не поступают!

Рука Гича опустилась мне на плечо. Второй рукой он обнял дрожащую Нэйси.

— Ты еще не знаешь, как поступают люди, найра.

— А где Аретейни?! – всхлипнула Нэйси. – Где моя сестра?..

Вначале мы увидели Лесли и Обреза. И то, как их поглотил белый огонь. Потом – Дэннера, он держал на руках мертвое тело. У Аретейни были широко распахнутые, абсолютно белые глаза, серо-синее лицо и прямые седые волосы. Я почувствовала, что задыхаюсь от слез.

— Почему, Гич?! – заорала Нэйси, разворачиваясь. – Почему мы опоздали?! Они все в тумане, все!!

— Нэйси, не все… – выдавила я. – Дэннер еще живой…

— Да ему недолго осталось! – Нэйси рыдала, и даже не пыталась вытирать слезы. – Ты посмотри на него! Нам некого больше спасать!!..

— Это не так… – начал Гич.

— А ты посмотри!

— Послушай меня, маинганс. – Гич не повысил голос, но его тон вдруг заставил нас заткнуться. – Портал показывает один из вариантов. Не факт, что так и будет.

— А можно все исправить?.. – тихонько проговорила Нэйси, распахнув почерневшие от горя глаза. – Можно?

Гич осекся и замолчал.

— Говори, – строго потребовала Нэйси. – Ты знаешь.

— Не все, – помолчав немного, нехотя отозвался Гич. – Но кое-что можно.

Нэйси подошла к нему совсем близко, глядя прямо в глаза.

— И что для этого нужно?

Дэннер

Остальных я нашел там же, где и оставил. Лаэрри умерла в своей кровати, ну, а Горислав – рядышком с ней. Он даже после смерти не выпустил ее руки. Должно быть, хотел успокоить… Их особенно не трогали – тяжелораненая женщина и старик, какую они могут представлять угрозу. Застрелили, просто, чтобы лишний раз не мешались.

В спальне делать было нечего, и я развернулся к выходу, как вдруг одна из деревянных панелей стены с грохотом вылетела, и навстречу метнулась знакомая фигурка.

— Дэннер!! – прошептала фигурка, обхватив меня за пояс. – Где ты был?!

— Нэйси… – Я вдруг понял, что ноги не держат, и опустился прямо на пол. Нэйси и Октябрина уселись рядом, по обе стороны, а я уже ничего не замечал. Ничего и никого. Я все еще смотрел на посиневшее, перекошенное в последней агонии, лицо Лаэрри.

Ну, отчего мне дома-то не сиделось?!.. Черт, черт, черт! Что за шило, спрашивается, вытолкало меня на городские улицы! Я же мог остаться здесь, и тогда они все были бы живы – Лидия, Горислав… и Ласточка. Все! Я мог их защитить, не допустить этого!

Нет, я, как, – в туман меня, кретина, – всегда, полез в драку. Полез, чтобы спасать других людей, бросив на произвол судьбы самых близких!

Хотелось выть и биться головой об пол, хотелось надавать себе по зубам, да и, вообще, много, чего хотелось. Но ничего этого я сделать не мог, будто меня снова укусил оборотень, будто кто-то взял, да и выпил все силы. Лучше бы мне вовсе на свет не появляться, я только все порчу!

— Дэннер… – позвала Нэйси, но я самым наглым образом завалился на пол, закинув руки за голову и глядя на потолок.

Убейте меня. Пожалуйста. Уберите меня отсюда, пока я не натворил новых бед.

Хотя, куда уж хуже-то.

— Да он устал просто, – донесся тихий шепот Октябрины. Я закрыл глаза.

— А где Ласточка?

— Кто?..

— Аретейни. Где Аретейни?

— У нее были дела, она осталась. Пойдем на кухню, пусть он поспит…

Я свернулся калачиком, уткнувшись носом в собственную руку.

Убейте меня, а?

Я серьезно…

На встречу с Ласточкой я, разумеется, опоздал. Но было уже все равно – ведь самой Ласточки больше не было. А тварь я звал так по привычке. По старой привычке – ее именем… Пройдясь немного по темным улицам, я вернулся в бар.

Здесь все было разворочено, как, впрочем, и во всем городе. Пара-тройка трупов уже обглодана тварями, валялись перевернутые столы. Я переступил кровавые лужи, подошел к стойке.

«Слушай, Чернявый, а давай конкурс устроим! Кто тебя перепьет! Победитель получает твою печень в подарок!»

Я провел рукой по отполированной множеством прикосновений стойке.

«Да отвалите вы, психи! Достали! Имеет человек право отдохнуть, или не имеет?!»

«Ага, право на право, право налево…»

«Лидия, ты что сегодня вечером делаешь?»

«Еще одно слово – и ты получишь в чай ударную дозу слабительного.»

«Смотрите-ка, обиделась!»

«Пошел ты.»

Я взял с полки стаканчик и доверху наполнил его виски.

«А ты, рыженькая, что будешь?»

«Чаю, пожалуйста.»

«Вот тебе, к чаю.»

«Спасибо, не нужно…»

«За счет заведения.»

«Спасибо…»

«Не булькает. Фиар, я же сказала, отвали от меня!»

Наверное, мне хватит. Нельзя пить после стольких дней без отдыха. Сейчас меня вырубит. И тогда этой проклятой боли больше не будет. Я получу отсрочку хотя бы на несколько часов. Самоубиваться лучше выспавшимся, чем сонным, а вы как считаете?..

«Лаэрри, сыграй-ка нам джаз!»

«Ого-гошеньки у тебя запросы! Джаз ему, блюз… может, тебе еще и спеть для полноты картины!»

«А правда! Командир, давайте нашу любимую!»

«Ну же, Дэннер, не ленись! Или совсем надрался?»

«А, чтоб вас. Си-минор, Лаэрри.»

Отставив стакан, я подошел к чудом уцелевшему пианино. Уж и не помню, когда играл на нем последний раз.

Последний раз – все можно.

Поднята из осколков скамейка, потертая клавиатура аккуратно вычищена полотенцем. С каким-то странным холодком в груди я коснулся клавиш, и инструмент отозвался глубоким, сильным аккордом.

Поехали?.. Что, си-минор, Дэннер?..

Нет, си-минор слишком светлый. Возьмем… до-диез минор.

Какой здесь хороший резонанс… в пустом помещении всегда хороший резонанс.

В пальцы впился незамеченный осколок стекла, я машинально стряхнул его, а кровь уже печатала, марая белые клавиши, но я не чувствовал ранок. Игра захватила все мои чувства, закружила бешеным вихрем, выворачивая наружу боль, вину и отчаяние, из сердца, по пальцам – в мелодию. Я мог не опасаться, что меня кто-то услышит, кроме тварей и покойников, и некому было остановить эту тяжелую, сильную, переполненную диссонансами… музыку? Или все-таки – исповедь?

Не знаю, сколько прошло времени – я не останавливался. Все играл, играл, и постепенно занятие полностью захватило разум. Боль стихла, растворилась в холодном воздухе вместе с нотами, и я, наконец-то, мог думать о чем-то другом.

А потом силы кончились совсем, и я улегся на клавиатуру. Пианино гудело, успокаиваясь, но уже затихало диминуэндо.

— Ты мне никогда не говорил, что играешь.

Я обернулся. За спиной, привалившись к дверному косяку, стояла Ласточка. Давно так стоит.

— А ты не спрашивала. Разве вампиры умеют плакать?

Аретейни досадливо смахнула слезы рукавом.

— Это все твоя чертова музыка. – Она тряхнула головой. – Так ты передумал мне помогать?

— Не передумал. – Я поднялся и подошел к ней. А может…

Хватит, Селиванов. Прекрати.

Ласточка равнодушно смотрела мне в глаза.

— Ты еще никого не убил? – спросила она. Спросила флегматично так, будто из вежливости. Какая у вампира, к черту, вежливость…

— Смотря, в каком контексте употребить это слово. – Я скрестил руки на груди, пряча окровавленные пальцы. Зачем ее лишний раз дразнить.

— А, ну, да. – Ласточка холодно усмехнулась. – Патрульный офицер.

Я молча разглядывал ее, проигнорировав издевку. Родной голос, родные черты. Разве ты сможешь помочь ей?

Сможешь убить?

Прости меня, Лаэрри. Я был неправ в отношении тебя. Совсем неправ. Да вот, не успел тебе об этом сказать. Мертвые не пишут писем.

Ласточка скучающе поглядела куда-то сверху вниз наискосок.

— Нам с тобой было весело, да?

Я усмехнулся.

— Уж точно, не грустно.

— Подумать только… – протянула Аретейни, брезгливо скривившись. – Эта дура бегала за тобой как течная кошка. – Белые глаза уставились на меня. – И чего она в тебе нашла, ты даже не симпатичный.

Я начал злиться. Эта тварь еще и над Ласточкой издевается.

— Ну, все, я в депрессии. Не понравился вампирше!

— Эта вампирша когда-то пускала на тебя слюни, щенок. Пройдет немного времени, и ты будешь охотиться на меня, псина блохастая. Ты, и тебе подобные. А когда ты перегрызешь мою глотку – тебе будет ни капельки не жалко. – Тварь холодно прищурилась. – Правда, Дэннер?

— Правда, – совершенно искренне согласился я. Пора с этим кончать.

Старенький приятель, бастард, это далеко не первая твоя шея! Старенький, и по-прежнему острый.

Я еще некоторое время держал на руках обезглавленное тело, до тех пор, пока оно не рассыпалось прахом.

А теперь все-таки си-минор.

Пальцы побежали по клавишам, а в голове неотвязно крутились слова старой песенки. Крутились и никак не хотели замолчать.

Хоть глазочком заглянуть бы,

Заглянуть в грядущий век

И узнать бы, что за судьбы

И узнать бы, что за судьбы

Ждут тебя

Ждут тебя, Человек…

Нэйси

— И что для этого нужно, Гич? – громче повторила я. Он вздохнул и тихо ответил:

— Жертва.

Повисла пауза. Только выл ветер.

— Так, для этого придется умереть? – уточнила я. Гич кивнул.

— Я! – неожиданно встряла между нами Алиска. – Я готова!

Мы с Гичем сперва растерялись, потом уставились на нее.

— Ты?! Не может быть! Ты же трусиха!

— Я не трусиха! – Алиса ревела взахлеб. – Ну, да, может, и так, ну и что?! Если после этого все останутся живы – я готова!

Гич прищурился.

— Ты уверена, найра? – очень тихо спросил он. Алиса кивнула.

— Я буду жертвой, Гич – проведет ритуал, а ты, Нэйси, отправишься в будущее и отключишь установку!

— Алиса…

— Ты лучше, чем я, это сможешь! У тебя отец работал на генераторе, ты разбираешься в механике! А я… я уже хотела умереть, но не смогла. Да и Дэннер никогда меня не полюбит. Я пожертвую, а ты иди.

— Подождите! – вмешался Гич. – Ты хочешь, чтобы я тебя убил? Ты меня, конечно, прости, но я не смогу.

— Но ты всегда нам помогал! – закричала Алиса.

— Помогал. А детей я не убиваю.

— Тогда ты, Нэйси!

— Да иди ты! – испугалась я.

Алиса выдохнула, сверкнула глазами и достала пистолет.

— Тогда я сама.

Алиса

Пистолет дрожал в руке. Все-таки я очень боялась смерти. Но – надо, так уж надо. Иначе все это зря, понимаете? Зря мы потащились в институт, зря перенеслись в прошлое, зря шли через Навь. И Дэннер зря меня спас. Не все верят в судьбу, но я думаю, что именно для этого я и не утонула тогда в канале. Чтобы спасти всех. Я правильно распределила роли, у кого что лучше получается: Нэйси на установку, Гича на ритуал. А Дэннера, Обреза, Кондора – защищать Город. И Аретейни лечить людей. Лидии, конечно, всех кормить, Лаэрри играть на пианино, а Лесли – печь вкусное имбирное печенье. Возможно, Лидия возьмет ее работать к себе в бар.

Я смотрела на появляющиеся на снегу одна за другой руны и мысленно повторяла имена.

Кондор. Лидия. Дэннер. Лесли. Аретейни. Лаэрри. Обрез. Артемис. Эндра. Нэйси. Гич. Маша и Сережа из прошлого. Подполковник КГБ Владлен Александрович.

Они должны выжить. Все должны выжить. Все.

— Алиска… – Нэйси плакала, но не решалась подходить ко мне. – Может, есть какой-нибудь другой путь? А, Гич?.. Подскажи другой вариант!

— За все надо платить, маинганс. – Гич, наконец, закончил чертить, распрямился и отвернулся. Я вдруг увидела у него на глазах слезы, успела увидеть. – Начали.

Аретейни. Дэннер. Кондор. Лидия. Лесли…

Будьте счастливы.

Нэйси

Я стояла одна посреди огромного пустого института и ревела. Громко ревела, взахлеб, даже вся тряслась от рыданий. Просто стояла и ревела.

Но надо было идти, и я, отревевшись, побрела в подвал. Там должны быть детонаторы. Надо отключить аварийные системы. Тогда все генераторы остановятся, все системы замрут. И рвущуюся из пробоины силу уже ничто не сможет удерживать. Поэтому надо очень быстро взорвать институт. Люк завалит, и есть вероятность избежать катастрофы. Маленькая – но есть.

Если сработают детонаторы. Если не отсырела взрывчатка. Если не закоротит проводка.

Если…

Дэннер

Мелодия отгремела маршем и полилась легким вальсом. Пальцы бездумно бегали по клавишам. Пора было застрелиться, но я все не решался.

— Автоматизация труда – полезная штука. – Щелкнуло. Заглушая мое пианино, старенький проигрыватель разразился танго. Я аж подпрыгнул и едва не прихлопнул себе руки крышкой. – Отдохни, Дэннер. Чудесно играешь, к слову.

Я смотрел на нее, не в силах пошевелиться. Фантом. Призрак. Перевертыш. Или я схожу с ума.

— Дэ-эннер… – Ласточка легко улыбнулась, шагая навстречу. – Где твои манеры? Пригласи меня на танец.

Я молчал.

Ласточка нахмурилась.

— Немедленно.

Ее рука обхватила мое запястье – теплая, сильная и вполне живая. И мы закружились по развороченному бару. Ласточка, улыбаясь, поправила мою руку, переложив со своей спины на поясницу.

— У тебя неплохо получается.

— Я, вообще-то, не умею. – Все казалось странным, абсурдным сном.

— Да нет же, напротив, – она закружилась, – неплохо умеешь.

— Видел в кино…

— Схватываешь на лету, значит.

— Я бы сказал, на ходу.

— Точно. – Она рассмеялась. – А скажи-ка мне, мой родной, одну вещь: почему я прихожу в себя на полу среди обломков, а ты как ни в чем не бывало играешь на пианино вместо того, чтобы помочь? И откуда этот деревянный кораблик?

Кораблик – пока что, без парусов – стоял на стойке. Я выложил его, чтобы не поломался в кармане.

— Сделал для Октябрины. Я заметил у нее в комнате много картинок с парусниками.

— Подарок? – Ласточка улыбнулась. Если это и сон – я не хочу просыпаться. Я, скорее всего, вырубился прямо за инструментом. Ну и ладно. – Это хорошо. А кто это – Октябрина?

— Девочка, которую мы вытащили из разграбленного дома. – Ее глаза были совсем близко – серые, как осеннее небо, сияющие и чуть насмешливые. – Ты не помнишь?

— А, рыженькая. – Ласточка на мгновение прижалась ко мне, чтобы затем отстраниться – легко, грациозно, стремительно. Все-таки, на что я не люблю этот вид искусства, но танго очень красивый танец. Танец страсти. Вот только мне было совсем не до того. – Помню. Ты так меня держишь, словно боишься, что я исчезну. Легче, Дэннер. Это же танец, а не бой.

— Я больше привык ко второму. – Я перехватил ее и притянул к себе. – А ты, прошу тебя, не исчезай. – Ее губы были такими же теплыми, и дыхание – живым. И она обхватила меня за пояс, запрокинув голову, снова безоговорочно позволяя себя целовать. Какой хороший сон… а может, это морок-ловушка? Пусть так, мне все равно.

Ласточка… родная моя… живи.

Я умру, а ты – живи.

Только живи.

Аретейни

Он не притворялся. Он, правда, ничего не понимал. Впрочем, я и сама не понимала, как очутилась в баре.

Последнее, что я помню, это нашу стычку с вампиром. А потом меня словно выключили. И включили уже на полу среди обломков стола. Дэннер смотрел на меня как на привидение – бледный, уставший, задерганный, сам на упыря похож, того и гляди оскалится и набросится. Когда он поцеловал меня, выяснилось, что он еще и успел изрядно выпить.

— А еще виски есть? – поинтересовалась я, когда мы, наконец, наобнимались вдоволь. – Я тоже хочу.

— Сейчас. – Снова этот взгляд! Так люди смотрят, когда сомневаются в собственной адекватности. Дэннер будто проверял, не галлюцинация ли я, и не собираюсь ли, случаем, исчезнуть. Но виски, все же, налил. И тем более, неуместно прозвучал в пустом разграбленном баре дежурный вопрос:

— Тебе разбавить, или так?

— Я чистый люблю. – Подойдя ближе, я протянула руку, но, вместо того, чтобы взять стакан, перехватила его запястье. – В чем дело, Дэннер?

— Ни в чем. – Он улыбнулся. – Пей уже. Твое здоровье.

Дин-ньк. Звякнули стаканы.

А Дэннер задал совсем уж странный вопрос.

— Аретейни… – медленно произнес он, словно пробуя на вкус сочетание звуков. – Нет такого имени. Как тебя по-настоящему зовут?

Я насторожилась.

— А тебе зачем?

— Просто так. Я же назвал тебе свое имя. – Дэннер улыбнулся. – Ты мне не доверяешь?

— Дэннер. – Я отхлебнула виски, наконец, сообразив, что к чему. – Я – это я. – Взгляды встретились. – Ну, хорошо, Фома. Журавлева Татьяна меня зовут. Удовлетворен?

Дэннер медленно выпил полстакана.

— Угу. Почти.

— Ты думаешь, что я ненастоящая?

— Ласточка. – Он обернулся. Голос зазвучал тихо и твердо. – Давай по порядку: что ты помнишь?

Я почему-то встревожилась.

— Последнее: мы вылезли из танка. Потом на тебя напал вампир. А потом я очнулась тут. – Я попыталась поймать его взгляд. Удалось. – Что произошло, Дэннер?

— Этот вампир тебя зацепил. Ты стала тварью, и я убил тебя. Все.

Мне почему-то сделалось обидно. Так лаконично! Ты стала тварью, я тебя убил. Все. А где сожаление, а?! Хоть капелька горечи – где?! Все-то у него так просто!..

Тут я поглядела на него и поняла вдруг, что нет – не просто. Совсем не просто. Дэннер всегда был предельно сдержан в эмоциях. Я бы ни за что на свете не догадалась, что он меня любит, если бы сам не сказал. Я до последнего не знала! А выдавали его, нет, даже не руки (которые иногда нет-нет, да и сжимаются в кулаки, внезапно ломают ножи или меж собой дерутся), а глаза. Спокойная улыбка, расслабленная поза – всегда. А во взгляде – холод, пламя, пустота, ураган. Он, может, и знал это, но взгляд никогда не прятал и не отводил.

Но я-то не догадалась все равно.

— Дэннер… – я, не удержавшись, прижалась к его плечу. – Тогда почему я все еще жива?

— Не знаю, ласточка. Не знаю.

И тут земля ушла из-под ног.

— Скорей – выдохнул Дэннер и ухватил меня за руку. Мы побежали к выходу, так быстро, что казалось, ноги не успевают касаться пола – почти летели, и вылетели на улицу. А может, и, правда, так и было – только это не мы не касались земли, а земля, наоборот, проваливалась вниз при каждом нашем шаге.

— Гляди! – позвал Дэннер. Мы остановились – взгляд приковал огромный, пробивший стержнем серые облака, гриб. Далеко-далеко, за черной зубчатой стеной леса, за грязной простыней тумана, он уперся в небо, разметывая плотные слои туч, растекаясь клубящимся пламенем.

— Это институт… – прошептала я. – Институт взорвался…

Гриб даже не думал уменьшаться. Рвануло снова, и мы с Дэннером полетели на землю. Затем еще, и еще. Подняли оглушительный крик лесные твари, небо заполонили многочисленные стаи – летучие хищники, не понимая, откуда пришла опасность, галдящими тучами взмывали с древесных крон, с исполинских территорий московских заводов и фабрик, где сотни лет не появлялось ни одного рабочего.

И тут же, разметанные взрывами, исчезли облака, и контратакой сверху в центр гриба ударил пронзительный слепящий световой поток.

— Эт-то еще что такое?.. – прошептал Дэннер, невольно закрывшись рукой. Я вцепилась в него.

— Солнце, Дэннер. Это солнце.

— Не может быть! Сработало!

За спиной стояла Нэйси.

— Ни фига себе солнце, – Дэннер поднялся. По земле еще пробегала дрожь, но уже успокаивалась. Твари орали так, что уши закладывало. – Что происходит, Нэйси?

— Я могу объяснить. Пойдемте к Лаэрри.

Дэннер

— Вообще-то, староват я стал для таких приключений. – Кондор, как всегда, сидел в обнимку с коньяком и ворчал. Перебинтованный вдоль и поперек Казимир, с которым мне так и не довелось познакомиться, отсыпался на диване. Еще пятеро гостей из-под земли, на этот раз, с дружественным визитом, которых наши привели с собой, сидели на стульях. На полу расположились старые знакомые – Артур, Джанджи, Майя и Лаура. Джерри и Тележкин – обалдеть – даже не препирались, а вполне себе тихо и мирно пили чай. Аретейни возилась у плиты, Нэйси ей помогала, а Октябрина обнималась с большим псом. Пес был не против, и почти дремал, зажмурив глаза и подняв одно ухо.

— Ладно, – полковник с трудом поднялся. – Помянем Лаэрри, Настоятеля и мою бестолковую дочь.

— Кого? – удивилась Нэйси.

Кондор задумался. У Лидии никогда не было позывных или прозвища.

— А кого мы только что хоронили, – пришел на помощь я. – Горислава, Лаэрри и Лидию.

— Селиванов! – одернул Кондор, но я отмахнулся.

— А я не суеверен. И, подумаешь, явятся сюда. Мы им тоже коньяка плеснем – пусть самих себя помянут. А вообще-то, не явятся, потому что мы их сожгли.

— Ни капельки человечности, – упрекнул Даклер, а я сжал в кармане одну из сережек Лидии.

— Совсем ни капельки… Бросьте препираться, ребята. Мертвые не пишут писем.

— Дэннер, он, вообще-то, дочь потерял! – не внял призыву Витька Тележкин.

— А ты – двух, – осадил я. – Все мы здесь кого-то теряем, причем, постоянно. Он потерял дочь, я потерял друга. Давайте поплачем?

— Грубо и цинично! Ты совсем ничего не чувствуешь?

— Чувствую. Но я не собираюсь устраивать из своих чувств греческий театр. Предпочитаю чувствовать молча.

— Дэннер прав, – неожиданно поддержал меня Кондор. Ласточка хлопала подозрительно отяжелевшими ресницами. И в повисшей следом тишине тихо прибавила:

— Мы мало общались, но она была моей подругой…

— Она была его любовницей! – Витька ткнул в меня пальцем, с таким видом, будто только что открыл Америку.

— Ну и что! – не впечатлилась Аретейни. – Как ты не понимаешь, мы человека хороним. – Она резко распрямилась. – Думаешь, я буду злиться на Лидию за то, что она спала с ним? Это глупо. Человек умер, ясно тебе? Мы все потеряли близких. И это детский сад – устраивать теперь скандал из-за того, кто кому и кем приходился. Чего ты хочешь этим добиться?

— Ну, вообще-то, Витька имел на нее виды, вот и злится, – пояснил Даклер.

— Да заткнись ты уже, кретин!

— Ладно, – сверкнул глазами Джереми, – заткнулся.

— Хватит, – не выдержал я. Поставил стакан на стол и встал, чтобы выйти. – Отвратительно.

— Аретейни, – донесся голос Кондора из кухни. Я поднялся на второй этаж. – Лидия была бесплодной, и очень хотела детей. Она надеялась, что ты ее вылечишь…

Я тихонько прикрыл за собой балконную дверь и достал из кармана сережку. Она тускло поблескивала на ладони. Интересно, сработает?

— Лидия. – Имя застыло в сыром воздухе, будто повисло. Никто не пришел. – Лидия!

Тишина.

Ерунда все эти ваши приметы.

Я, размахнувшись, швырнул сережку с балкона и вернулся в коридор, где меня и встретила Ласточка.

— Ты в порядке? – тревожно осведомилась она. От нее пахло корицей и ванильным сахаром, а на волосах, вновь ставших темно-русыми, белела мука. – Не обращай на них внимания. Хочешь, я побуду здесь, с тобой? Я знаю, тебе плохо.

— Не надо. – Я, не удержавшись, уткнулся носом в шелковые волны ее волос. Как же ты мне нужна, ласточка… – Я в порядке.

— Я буду по ним скучать… – пробормотала она. – Я успела привязаться к Лидии. Знаешь, а Горислав меня спас…

— Он хотел тебя убить.

— Теперь это неважно. Дэннер. – Она, отстранившись, поймала мой взгляд и потянула на ступеньку. Мы уселись на лестницу. – Нэйси ведь все объяснила. Что, если и они живы?

— Вряд ли. – Я прижал ее к себе. – По-моему, это сработало частично. Во всяком случае, я вижу только тебя и Кондора.

— Девочку жалко.

— Кого?

— Алису.

— Она хотела умереть. Я вытащил ее из реки. Она пыталась утопиться.

— Может, потому и не сработало… – задумчиво проговорила Аретейни. – Если хотела – тогда жертва, вроде как, получается неполной. Нет?.. – Она вдруг перепрыгнула на другое: – Что мы будем делать дальше?

Я поднялся. Этого разговора сейчас совсем не хотелось.

— Для начала, вернемся к остальным.

Но Ласточка вдруг прижала меня к стене.

— Нет, тебе нельзя!

— Почему это? – удивился я, обнимая ее за пояс.

— Ты опять сорвешься. – Ласточка говорила, а ее руки быстро пробежали по моей шее, отводя с лица растрепавшиеся волосы. Тихий голос дрожал и срывался. – Еще с кем-нибудь поссоришься… не уходи, пожалуйста, ты мне нужен… – ее губы коснулись кожи, прохладные пальцы отодвинули ворот рубахи и куртку. У меня закружилась голова. Еще немного – и мне будет абсолютно все равно, где мы, с кем мы, и чем мы, собственно, с этими «кем» должны сейчас заниматься. Еще немного – и весь мир для меня исчезнет. – Не уходи, я с ума сойду…

— Ласточка… – прошептал я, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Ее прикосновения обжигали. – Что ты, куда я денусь… вот, только…

— Не только. – Гимнастерка скользнула на пол. – Дэннер, я знаю, я вела себя как идиотка… ты мне нужен сейчас, очень нужен… пожалуйста, не уходи никуда…

Разум окончательно со мной попрощался, и я подхватил ее на руки.

— Никогда. Я всегда буду с тобой. Слышишь?.. Всегда.

Кондор

Дэннер ушел, и я его, честно говоря, понимаю. Ему и без того было несладко, а тут еще Витька на него накинулся. Открыто демонстрировать свои чувства Владимир не привык, и отчего-то еще был уверен, что я не заметил недостачи побрякушек на похоронах Лидии. И то, как он постоянно держит руку в кармане. Я не знал, взял ли он серьгу просто на память, или на что-то надеется, а спрашивать не стоило в такой момент. Наверное, надеялся. Все мы надеемся на какую-нибудь ерунду, потеряв близких.

Даже я.

Со стороны дивана донесся стон, и я обернулся.

— О, – немедленно оживился Даклер, – доброе утро, блудный сын! Штрафную?

— Отстань от парня, он еще от паучьего яда толком не очухался. – Я подошел к Казимиру поближе. – Ты как?

Он поглядел на меня. Потом на Даклера. Быстро обежал глазами просторную полутемную комнату. И, наконец, сразу ставший каким-то потерянным взгляд остановился на моем лице.

— А… – язык его явно не слушался и ворочался с трудом, а губы плясали. Куда ему еще и пить-то. – А где… где остальные?

Гверн заскулил и лизнул хозяину руку. Сочувствовал.

Я, конечно же, этого вопроса ждал, и кого он подразумевал под словом «остальные» – понял мгновенно. Уж точно, не Дэннера с его Ласточкой. Парня огорчать не хотелось, но пришел на помощь Виктор.

— Мы еще троих потеряли, – сообщил он. – Лидию прикончили как раз на этом самом диване, кстати.

Казимир аж приподнялся.

— По-моему, ты слишком отвык от людей, – мягко заметила Лаура. – Кто ж так разговаривает.

Тележкин неожиданно смутился.

— А что не так?

— Все. Ты лучше молчи, а то опять с кем-нибудь поссоришься.

— Давай штрафную, – тихо сказал Казимир.

— А ты…

— Да ничего мне не сделается.

— Слушай. – Джереми, протянув ему стакан, сам присел рядом. – А чего эта членистоногая от тебя хотела? Аж наверх за тобой выползла.

Казимир выпил и, при помощи Даклера, принял сидячее положение. Выглядел он, конечно, далеко не лучшим образом, но хотя бы заговорил без запинок.

— Это долго рассказывать.

— Ничего, мы никуда не торопимся. – Джереми неспеша наполнил еще один стакан.

— Ладно. – Казимир, казалось, пришел в себя. Он погладил пса – на бледной тонкой кисти ярко проступили рваные шрамы. – В общем, у вас ведь тут многое знают о тварях?.. Ну, вот, а у нас твари стали появляться сравнительно недавно, лет десять-двенадцать назад, когда разрушились от старости укрепления города. Они, конечно, были крепкие – но ведь и защищали нас сотни лет, и вряд ли были рассчитаны на такой длительный срок… И нечисть прорвалась в город. Мы спешно наделали побольше новых гомвелей, но все равно, нет-нет – да и проберутся, то здесь, то там. Люди не были к этому готовы, и не научились толком с ними справляться.

Вот я и пошел в катакомбы. Однажды взял Ланцелота и отправился их изучать. Сделал себе лабораторию. Все, что успевал изучить – записывал. – Казимир сглотнул и перевел дыхание – ему было тяжело говорить. Но он говорил. И сдаваться не собирался. – Постепенно, я составил учебник, выводил классификации, тщательно записывал каждую тварь, как и когда она нападает, чем питается, чего боится. Где у нее уязвимые места. А эта… в общем, она меня обманула. Пришла и попросилась в ассистентки. Работы у меня тогда уже было порядочно для одного, да и она – с таким восторгом поддержала мою идею. Я не знал, что она тварь. А когда узнал – поймал и сказал ей, что теперь придется служить науке в прямом смысле этого слова. – Казимир улыбнулся, холодной, циничной улыбкой. Улыбнулся, чуть опустив глаза и почти не разжимая губ. Добреньким он и не был, и даже не пытался казаться, но все равно мне сделалось как-то не по себе от этих слов и от этой улыбки. А он спокойно продолжал рассказ. – Она собиралась помешать моей работе, но я ее опередил, раскрыв ее сущность и ее намерения. А потом вырвалась и убила собаку. Точнее, пыталась убить меня, а Ланцелот кинулся меня защищать и погиб. А я, едва оклемался, продолжил работу. И успел передать книгу группе добровольцев, которые занимались отловом нечисти…

— А Гверн откуда взялся? – спросил Даклер.

— У меня было две собаки. – Казимир снова погладил питомца. – Теперь осталась одна. А как умерла Лидия?

— На этом самом диване, – ответил я. – Ее Дэннер нашел… а долго ты исследованиями занимался?

Рука Казимира бессильно упала, коснувшись пальцами пола. Он откинулся на подушку и прикрыл глаза.

— Десять лет. Я хотел помочь своему городу, а только натравил на него хищного монстра… когда начались беспорядки, она расплодила мелких паучат. И они принялись кусать людей. Те, кого кусали, одурманенные ядом, кидались на своих же товарищей. А потом нашлись умники, которые эту агрессию направили в свою пользу и повели людей грабить и убивать… а когда люди очнулись – было уже поздно. Подонки перестреляли их и продолжили грабеж уже самостоятельно. В общем, это я во всем виноват. Я упустил эту проклятую тварь… а ведь мы так мечтали когда-нибудь выйти на поверхность и найти других людей… теперь нет ни того города, ни этого.

— Ну, наш-то город еще жив. – В повисшей звонкой тишине голос Джереми прозвучал как-то тихо и хрипло. Будто он сам не верил в свои слова. Тележкин посмотрел на него и махнул рукой.

— Я бы сказал, агонизирует.

Лаура стиснула зубы, опустив голову.

— Я же тебе говорила: молчи.

Аретейни

Я думала о том, что у нас есть танк. И что он дает кое-какие преимущества.

Так я и сказала Дэннеру.

— И что с того? – поинтересовался он, методично шнуруя ботинки. Защитно-зеленая форма Советской Армии очень шла ему, в контраст с темной медью волос. Ну, вот, о чем я думаю… – Мы все равно на нем далеко не уедем. Не туманом же его заправлять.

— Топливо мы возьмем с собой. Танк универсальный, может хоть под водой идти. А если что – пойдем дальше пешком.

— Ласточка. – Дэннер, обернувшись, притянул меня к себе и поцеловал в висок. – А дальше – это куда?

— Ты же знаешь. – Я потянулась за своей рубахой. – Должны быть еще люди.

— Где они должны быть? – мягко уточнил Дэннер, удерживая мою руку.

— Где-нибудь. Мне одеться можно?

— Да успеешь еще.

— Что ты задумал?

— Ничего. Просто полюбоваться хочу.

— Угу, сам-то оделся…

— А на меня любоваться нельзя – одни шрамы и никакой эстетики. Ты пойми, даже, если где-то за туманом есть другие города, то мы все равно не знаем, где именно они есть. У нас куда больше шансов задохнуться в тумане или пойти тварям на корм.

— А ты не перевертыш, случайно?.. – Я демонстративно уставилась на него. – Ты стал скептиком.

— Я стал осторожным, – возразил Дэннер. – Просто мне есть, о чьей безопасности думать.

— Это о моей, что ли?

— Например.

— Значит, суицид откладывается.

Дэннер замер.

— Нет, – необычайно спокойно проговорил он. – Но я должен убедиться, что с тобой все в порядке.

— Нет! – задохнулась я. Вскочила. – Ты не можешь! Ты этого не сделаешь! Ты обещал мне! Обещал!

Дэннер резко выдохнул, отвернулся. Голос прозвучал глухо.

— Я тварь. Не забывай об этом, хорошо?

— Ты идиот, а не тварь… – пробурчала я, прижавшись к нему. – Дэннер, не устраивай панику. Я сказала, что придумаю что-нибудь.

— Что?

— А не знаю! Но ты хотя бы дай мне время. Я все-таки медик.

— Потом поговорим, – отрезал он, резко поднявшись. В дверь постучали.

— Ну, вы там закончили? К вам можно?

Я поспешно оделась и, впустив Даклера, сходу его обрадовала:

— Я тут собираюсь на Тракт. Поедешь со мной?

Джереми только глазами захлопал.

— Э-э, куда?.. А командир?

Дэннер показательно развел руками.

— Надо подумать, – сказал Даклер.

И он, конечно же, подумал. И остальные тоже хорошенько подумали. Довольно скоро мы с Дэннером получили общественное мнение на блюдечке.

— Я остаюсь, – сказал Кондор. – Должен же кто-то восстановить город. А я вам только обузой буду.

— Прости, Аретейни, но нет. – Тележкин виновато покачал головой. – Я там уже был, и ловить мне там нечего. Теперь я хочу и людям послужить.

— Может, попозже, – сказала Лаура. – Вы возвращайтесь, потом нам расскажете. Идет?

— А ты, Дэннер? – спросил Артур. Наш капитан с улыбкой развел руками.

— Аретейни права – я безнадежный романтик. Я верю в города за туманом. Майя, ты что больше любишь: янтарь или жемчуг?

— А… что?..

— Он тебе бусы привезет!..

Все смеялись, пили, прощались с нами.

А я знала, что мы непременно вернемся.

И они это знали.

Может, не знали, но уж точно верили.

Мы стояли в начале уводящей в неизвестность широкой ленты дороги. Может, когда-то это был проспект. Или просто магистраль.

— Двинемся в сторону Ленинграда, – объясняла я друзьям. – Топлива дотуда хватит – а там посмотрим, может, еще где города встретим по пути. Не беспокойтесь за нас.

Витька подошел ко мне и протянул бутылку.

— Это что, самогон? – поинтересовался Дэннер, который стоял, облокотившись на гусеницу танка, и прикуривал сигарету.

— Сам ты – самогон, – строго сказал Тележкин. – Это антидот. Принимать по капле в день. Будете дышать туманом и не травиться.

— Ого. – Дэннер вытащил пробку и осторожно понюхал содержимое. – Странники такими пользуются?

— Нет. У Странников иммунитет к яду. А эту штуку я сам изобрел. Короче, не забывайте ее пить.

— Ладно, пора прощаться. – Даклер улыбнулся и помахал рукой.

Нас обнимали, целовали, благословляли, ворчали (конечно, это Кондор) и заставляли обещать непременно вернуться.

Прощаться было нелегко. Но и остаться мы не могли. Дэннер поглядывал на утреннее небо, ища в облаках молоденький серп убывающей луны. До следующего кошмара у него еще оставалось время. У нас всех.

Я не стала забираться в кабину, только отправила туда Нэйси и Даклера, а сама уселась сверху. Дэннер устроился рядом и обнял меня за плечи.

— Трогай, Ярополк! – сказал он. И танк послушно запустил двигатель.

— Возвращайтесь скорее! – Лаура прыгала и махала нам рукой, а Джанджи – так и всеми двумя.

— Мы будем вас ждать! – крикнула Майя. – Очень-очень ждать!

В какой-то момент на меня вдруг навалилась паника – захотелось остановить набирающий скорость танк, бежать назад, обнять друзей и никогда, никогда не оставлять их. В какой-то момент охватило чувство, что я никогда больше их не увижу…

Но Дэннер крепко сжал мое плечо. Он понял. И я поняла: назад дороги нет. Среди прочего капитан патрульной службы, сам того не подозревая, научил меня одной очень важной вещи: всегда держать слово, следовать своим решениям и не оглядываться назад.

Только вперед.

Потому что только так человек остается человеком: глядя вперед. И не останавливаясь на месте.

Прощай, Город посреди леса.

Хотя, что это я говорю! Не прощай. До свидания, Город.

До встречи.

Эпилог.

Артемис

Болело все.

Я очнулся где-то, по всей видимости, в лесу, да еще близ реки, а неподалеку смутно темнели какие-то развалины, и шел дождь. Вывод о реке я сделал по воздуху – откуда-то сбоку веял свежий ветерок.

Я зашевелился, приподнимаясь, и на землю с моей задницы скользнула чья-то штормовка, по всей видимости, мужская, но явно не моя, хотя это меня, как раз таки, мало беспокоило – болело все. И плевать, что я об этом уже говорил.

— Ты очнулся?

Рыжая лисица-оборотень сидела рядом, обхватив руками колени и шмыгая носом. Дождь поливал смуглые обнаженные плечи, едва прикрытые остатками рубашки, вода стекала струйками с рыжих волос, и девка непроизвольно морщилась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ничего не помню, – признался я. – Ты бы куртку сама надела, что ли. Как я здесь оказался?

Рыжая снова шмыгнула. Покосилась на меня.

— Мне почем знать. Я нашла тебя здесь, а как ты здесь оказался – не имею ни малейшего представления.

— А чего ты тут сидишь? – поинтересовался я. Рыжая удивилась.

— Как – чего? Жду, когда ты очнешься.

— Очнулся.

— Я вижу.

Я вздохнул и задумчиво почесал затылок. Ничего не помню. Помню только коллектор – а дальше как в тумане все. Ладно, как бы то ни было, надо идти.

— Пошли, что ли. – Я поднялся и, мимоходом, накинул на плечи рыжей штормовку. Пускай хотя бы погреется немного, ничего, что мокрая. Все лучше, чем лохмотья.

— А куда? – Она от тяжести куртки аж присела. Ох, и мелкая, мешок костей – стакан крови. Кошмар просто.

— А я не знаю. Куда-нибудь. В Город, наверное.

— Город разрушен.

Я даже споткнулся.

— Кем?!..

Рыжая зябко обхватила себя за плечи.

— Извини, – сказала она, – пока я убегала, мне было как-то недосуг их спросить, кто они такие.

— Ну, дела…

От такой новости у меня даже голова закружилась, и я присел на камень. Хотелось спросить про друзей, про Дэннера и Обреза, про Лидию, Кондора – живы ли. Но я молчал, потому что, откуда рыжей знать, что с ними стало. Молчал и ковырял носком землю. И что теперь делать?..

И тут зашуршали ветки, и на нашу полянку вышел Джонни Обрез. Рыжая проворно спряталась мне за спину.

— Ну и ливень, – сходу принялся ворчать Веррет. – И вы до нитки вымокли? Заметили, кстати, что он какой-то неправильно прозрачный?

— Не обратил бы внимания, если бы вы не сказали, товарищ капитан, – покосился я.

Следом за Обрезом, спотыкаясь, явилась Лесли Баррет. Капитан Полбутылки уселся рядом.

— Да не шугайся, рыжая, – сказал он. – Я вот, чего никак понять не могу: как мы здесь оказались?

— Понятия не имею, – ввернула Эндра. Лично я очнулась в лесу. Ни ран, ни оборотничества. Странно, правда?

— Мы тоже, – Лесли шмыгнула носом. Кстати, кто-нибудь видел раньше это озеро?

Озерцо было маленькое и абсолютно круглое, словно зеркальце. Вода в нем, синяя-синяя, казалась рябым от дождя стеклом. По периметру озера росли странные ярко-оранжевые мелкие цветочки, будто угольки. Дно не просматривалось.

— Откуда мне знать, в лесу все меняется…

Кто-то зашевелился в цветах, очень знакомо выматерился – и я моментально узнал Лидию. Чертовщина какая-то, честное слово. Может, я надрался и теперь смотрю пьяный сон? Очень на то похоже.

— Лидия, ты откуда?

— Ничего… – Она схватилась за голову. – Ничего не помню…

— Какое совпадение! Мы тоже ничего не помним, – живо согласился Обрез.

— Ну, знаете, это уже слишком. – Лаэрри выковыривала из волос мелкие веточки.

Дождь припустил с новой силой.

— А вы слышали взрыв? – спросила Лидия.

— Надеюсь, не в городе рвануло.

— Нет, у Черты.

— Черта?.. – Обрез, казалось, задумался, будто вспоминая. Наконец, вздохнул: – Нет, не помню. Хоть убейте.

— А вы в меня больше стрелять не будете? – осторожно поинтересовалась рыжая.

— Ну, ты ж, оказывается, никакой не оборотень. – Я критически оглядел ее. – Ты уж прости меня, чего там.

— Проехали, – согласилась Эндра. – Хорошо, что мы живы. Это главное.

— Конечно, живы. – Обрез поднялся и потянулся. – Главные герои не умирают. Ладно, пошли уже отсюда.

— Куда? – спросила рыжая.

— Домой. Или у тебя есть другие варианты?

Эндра загрустила.

— А я… а мне некуда идти.

— У меня поживешь, – предложила Лидия. – Тебе, кажется, не привыкать. Будешь помогать мне в баре. Идет?

Рыжая распахнула глаза.

— Вы… пра-авда?.. У меня будет работа! – И она кинулась Лидии на шею. Ой, опять эти бабские нежности… Лидии, правда, детей не хватает.

Плюнув на них на всех, я первым направился в сторону Города. Надо хорошенько выпить и отогреться в ванне. Срочно.

Заметки

[

←1

]

Скорее всего, Дэннер имеет в виду роман Сергея Лукьяенко «Ночной Дозор».

[

←2

]

Иск. «Есть ли у вас план, мистер Фикс? Есть ли у меня план? Да у меня целый мешок отличнейшего плана!» (м/ф «Вокруг света за 80 дней»)

[

←3

]

С. Михалков, «А что у вас?»

[

←4

]

^* Аретейни использует систему исчисления принятую в США; калибр 45 приблизительно соответствует русскому 12-му.

[

←5

]

Иск. Когда нацисты пришли за коммунистами,

я оставался безмолвным.

Я не был коммунистом.

Когда они сажали социал-демократов,

я промолчал.

Я не был социал-демократом.

Когда они пришли за членами профсоюза,

я не стал протестовать.

Я не был членом профсоюза.

Когда они пришли за евреями,

я не возмутился.

Я не был евреем.

Когда пришли за мной,

не осталось никого, кто бы заступился за меня. (Мартин Нимёллер )