Дункан Мак-Грегор

Пёс бездны

(Конан — 28)

(«Северо-Запад», 1998, том 47 «Конан и храм ночи»)

* * *

Мрачно уставившись в полупустую глиняную кружку, Конан слушал глупую болтовню Длинного Анто — бритунийца с выцветшими голубыми глазами и белесыми, как у поросенка, ресницами. Ростом он превосходил даже его, зато фигурой и статью не удался. Он был тощ и костляв, хотя жрал в три горла, а пил во все четыре. Конан познакомился с ним недавно — всего около луны назад — в таверне Абулетеса. Там Анто визгливо распевал песни бритунийских скотоводов, заливая в себя пиво вперемешку с вином, с неимоверной скоростью поглощал жареных куропаток, щипал за пухлые зады местных знойных див, хвастался перед ними древним, кривым туранским ятаганом с зазубренным лезвием, а под конец еще и осквернил нефритовую статую Бела, облив ее с головы до ног наполовину уже переваренной им трапезой.

Тогда Абулетес выгнал его из своей таверны взашей, посулив в будущем оторвать ему голову и засунуть ее под хвост шелудивому барану, если бритуниец еще раз появится в его богоугодном заведении. Но вскоре ему пришлось простить парня: Анто оказался удачливым вором и спустя всего восемь дней после появления в Шадизаре стал швырять направо и налево полновесные золотые, кои у него до сих пор так и не переводились. Теперь ему кланялся не только Абулетес. Хозяева кабаков, трактиров и постоялых дворов при виде Длинного Анто оживлялись и скалили зубы в милых, лишь слегка кривоватых улыбках; местные красотки сражались меж собою за право обладания его костлявым телом; воры и мошенники, тая в недрах своих жалких душ зависть и ненависть, липли к нему, как мухи к навозной куче, зная, что бритуниец не пожалеет и последней монеты для того, чтоб накормить и напоить приятеля.

Конан, некоторое время наблюдая за парнем со стороны, скоро пришел к выводу, что ум его короток, а сердце мягко. Для истинного вора сие сочетание было все равно что камень на шее у пловца. Тем не менее пока удача не покидала его. Впрочем, таково вообще свойство удачи: она норовит исчезнуть в момент триумфа, а потом издалека смотреть с наслаждением на муки несчастного, коему судьба наносит удар за ударом (ибо всем известно то, что беда не приходит в одиночку).

— Вот так-то…- Протяжным вздохом Длинный Анто прервал умные мысли варвара.- Так-то покинул я мою родную Бритунию — самую большую и самую красивую страну на всем свете.

— Самую большую? — встрепенулся Конан, до этого пропускавший мимо ушей болтовню вора.- Да будет тебе известно, бритунийский петух, что самая большая и самая красивая страна — Киммерия!

— Что ж,- легко согласился покладистый Анто,- я не против. Но что ты скажешь насчет Турана и Вендии?

— Наплевать на Туран и Вендию,- мрачно ответствовал варвар, приходя к решению не терять более времени, а прямо спросить у бритунийца о том, ради чего он высиживал рядом с ним весь вечер в надежде, что тот проговорится сам.- Ты знаешь Куршана?

— Ну,- кивнул Длинный Анто.

— Он украл у меня одну вещь…

* * *

Конан проговорил эти слова медленно, отвернувшись от собеседника. Всяк, кто знал киммерийца достаточно близко, мог бы сейчас понять: он порядком растерян и не ведает, как повести разговор дальше.

Анто, вопреки домыслам варвара об его коротком уме, догадался об этом сразу. Озарившись лукавой улыбкой, он подмигнул затылку Конана и сказал:

— Вижу, друг, что тебе нужна моя помощь. Я готов, ибо прежде никогда не встречал мужа столь могучего и столь хитроумного, как ты. Всем сердцем желаю, чтобы ты доверился мне. Вместе мы обчистим Шадизар до нитки и…

— Плевать на Шадизар,- поморщился Конан, однако явил Длинному Анто свое суровое лицо, а в синих его глазах мелькнуло нечто похожее на одобрение.

Он и в самом деле всегда ценил мысль, высказанную ясно и прямо. Здесь, в Заморе, где люди облекали истину в пышные одеяния из лишних слов, так что трудно было докопаться до смысла (коего порой и вовсе не оказывалось), речь простая являлась редкостью — вроде жемчужного зерна в навозной куче. А потому вздох облегчения родился в груди киммерийца, освобожденного собеседником от такой обузы, как ложь и притворство. Признаться Длинному Анто в своей нужде? Что ж. Если потом он окажется пройдохой и доносителем — ему же будет хуже…

— Да,- решительно сказал Конан.- Я хочу, чтоб ты помог мне. В долгу не останусь, и сам Кром тому свидетель.

— Ты сказал, Куршан украл у тебя одну вещь?… Могу я спросить, что за вещь и насколько она дорога тебе?

— А,- небрежно махнул рукой Конан.- Совсем не дорога. Но ни одно отродье Нергала не смеет грабить меня как простого торговца!

Длинный Анто с уважением посмотрел на киммерийца, потом перевел взор на собственные кости, едва обтянутые гусиной кожей. Тень уныния промелькнула в его выцветших глазах.

— Да,- вздохнул он,- ни одно отродье Нергала не смеет покуситься на твое добро безнаказанно, северянин. Но ответь мне все же: какую вещь украл у тебя малоумный Куршан?

— Тьфу! — ответил Конан.

— Только и всего? — удивился бритуниец, про себя рассуждая, что не стоит такая дешевая вещь гнева юного варвара.

— А нынче утром он прислал ко мне гонца — тощего паршивого козла в грязных шароварах. Клянусь Кромом, я чуть не свернул ему шею, когда услышал, что Куршан требует от меня сотню золотых! Сотню золотых за мою же вещь!

— За какую вещь?

— Тьфу!

— Гм-м… А имеет ли вещь сия еще какое-либо название?

— Имеет,- буркнул варвар.- Его зовут Ши Шелам, иначе — Ловкач.

— О-о-о…- Голубые глаза Длинного Анто пораженно уставились на Конана,- Я слыхал об этом достойном… э-э-э… господине. Полагаю, он несравненно умен и несказанно находчив, но… Но зачем он сдался Куршану? "У него же целая армия воров и разбойников, и каждый отдает ему треть своей добычи!

— Вызов,- коротко ответил Конан.

— Вызов? Да, теперь я понимаю.- И бритуниец замолчал, задумчиво грызя ногти. В действительности он совсем ничего не понимал. Зачем Куршану, который только что не купался в золоте, лести и раболепии окружающих, бросать вызов нищему киммерийскому мальчишке? Пусть мощь его велика, ум быстр, а взор горд, однако он — всего лишь один из множества. Шадизар недаром прозывается городом воров. Здесь полно и сильных, и хитрых, и ловких, и отважных. Суть в том, чтоб найти свое место, а потом не позволить другому занять его. Кажется, северянин нашел тут свое место (как и сам Анто), и все же это не причина для происков Куршана… Да, скорее всего, парень слишком много о себе возомнил…

Бритуниец выплюнул откусанный ноготь на стол и поднял глаза на Конана:

— Значит, Куршан украл у тебя приятеля и потребовал за него выкуп?

— Да,- хмуро кивнул Конан.

— Сотню золотых?

— Хвост от дохлого ишака он получит, а не сотню золотых.

— Ну, это ясно,- важно молвил Длинный Анто.- Никакой сотни мы ему не дадим. И полсотни тоже. Впрочем, может быть, он согласится на двадцать?

— И дырявого медяка не дам! — прогремел варвар, сжимая в кулак огромную лапу.

Он и не заметил, что бритуниец сказал «мы», тем самым вступая в его игру. А Длинный Анто, который за все время пребывания в Шадизаре так и не обзавелся верным товарищем, и впрямь решил помочь грозному варвару. Ум его вовсе не был так короток, как представлялось многим. Он отлично понимал, что свора нахлебников, с утра до ночи жужжащих ему в ухо льстивые речи и жрущих на его деньги, исчезнет в тот миг, когда удача отвернется от него — и даже наверняка на долю мига раньше. В Конане же он узнал того, кто без лишних рассуждений отдаст за друга правую руку и никогда ничего не потребует взамен. И пусть сейчас он твердит сколь угодно, что Ши Шелам есть сущий хлам и дешевизна, что и дырявого медяка он не даст за него Куршану, что скорее земля уйдет у него из-под ног, чем он хоть на вздох пожалеет о приятеле, было ясно: он не успокоится до тех пор, пока парень не вернется целым и невредимым. Не стал бы он иначе заводить беседу с полузнакомым вором, не стал бы слушать его болтовню (Длинный Анто не заблуждался на свой счет и в душе всегда весело хохотал над тем, кто внимал ему почтительно, безуспешно пытаясь уловить смысл рассказа). Судя по тому, что говорили о юном варваре в городе, он не любил терять понапрасну время; он был решителен, смел и ловок; речи его отличались краткостью, а взгляд — гордостью. В общем, именно такой друг был просто необходим бритунийцу.

— Но если мы не станем платить Куршану, он убьет Ловкача,- пожимая плечами, сказал Анто.

— Тогда я убью его,- мрачно отозвался Конан.

— Жизнь за жизнь, смерть за смерть? Вряд ли сие разумно. У меня есть другой план…

Варвар поднял на него синие, чуть помутневшие от выпитого пива глаза:

— Что за план?

— Мы выкрадем Ловкача обратно.

— Нет. Сын Крома никогда не будет воровать свою собственную вещь.

— У вора не грех украсть.

— Чужое — не грех. А мое он должен вернуть сам…- Конан вдруг умолк, с подозрением посмотрев на Длинного Анто.- Хей, приятель, а тебе-то что за дело?

В отличие от бритунийца, в голове его не было и тени мысли о дружбе с этим парнем. Прознав о том, что он часто видит разбойника Куршана и даже в некотором смысле является его наперсником, Конан решил найти его и выяснить, каковы намерения похитителя, каков его образ жизни и как распределяется охрана в его доме. Ибо план освобождения Ши Шелама уже был разработан им нынешним утром и менять его он не собирался.

— Я только хочу помочь тебе,- растерянно сказал Анто.

— Тогда скажи, имеет ли Куршан обыкновение покидать дом и сколько охранников его сопровождает?

— Имеет… Два охранника и большой черный пес по кличке Мухруз. У него сильные лапы, острые зубы и мощные челюсти — я его боюсь.

— Вздор! Я насажу его на свой меч, как петуха.

— Ох, северянин, отважны твои речи, да не так просто убить этого пса. Кажется, даже бойцы Куршана стараются не подходить к нему ближе чем на три шага. Не раз мне приходилось наблюдать, как они скрежещут зубами при виде этой мерзкой злобной твари, которая рычит на всех, кроме хозяина, и норовит окатить твою ногу при первом удобном случае. Клянусь, друг, я замечал в ее красных глазах презрение ко всем людям. Можно подумать, что сам Нергал породил отвратительное чудовище, в поганом нутре его посадив и взрастив ростки ненависти.

— Вижу, не нравится тебе этот зверь,- усмехнулся варвар.

— Не нравится,- с жаром подхватил Длинный Анто, прижимая руки к сердцу.- Еще как не нравится! Слыхал я,- он понизил голос и далее продолжал таинственным шепотом,- что лет этак шесть назад Куршан заплатил тысячу золотых одному колдуну и тот вынул сердце у одного молодого зингарского рыцаря, а потом… Ты понял, Конан? Потом это сердце забилось в груди Мухруза! О, если б Куршан не лелеял его, как себя, не осыпал поцелуями его слюнявую морду, я бы наверняка давно отравил гадину! Или всадил бы кинжал в брюхо.

— Хм-м…- Печать скуки и раздражения спала с лица Конана, и в глазах (первый раз за все время) появился интерес к беседе с бритунийцем. Пожалуй, он готов был внести в свой план некоторые изменения.- Говоришь, лелеет его? Осыпает поцелуями?

— Угу,- угрюмо кивнул вор, не в силах отделаться от неприятных воспоминаний.- А может, я утопил бы его — напихал в мешок камней потяжелее, сунул туда чудовище и…

— Э, остынь,- Киммериец сделал знак подавальщику, и тот заспешил к их столу с кувшином свежего пива.- Думаю, он откусит тебе руку или еще чего-нибудь, едва ты подойдешь к нему поближе. Нергал с ним! Ты лучше скажи, насколько дорог он Куршану и насколько Куршан дорог ему?

— Никогда не видал, чтоб зверь и человек так обожали друг друга,- ответил Длинный Анто.

— Кто тебе сказал, что Куршан человек…- пробормотал варвар, вновь погружаясь в свои мысли.

— Конан…

Он не ответил.

— Конан… Сдается мне, я понял, к чему ты ведешь…

— Ну? — слегка усмехнулся киммериец, поднося ко рту полную кружку.

— О, достойнейший муж с силой льва и головой мудреца,- торжественно начал Анто,- каждое слово твое стоит золотого, каждый поворот мысли твоей стоит десятка золотых. Так позволь же рассказать тебе о высоких чувствах, порожденных душой моей, которая восхищена и обрадована…

— Плевать на чувства,- отмахнулся Конан.- Да и душе твоей рано радоваться, Вот дня через два…

Он снова замолчал, но не потому, что не хотел посвящать вора в свой замысел, а потому, что вдруг остро ощутил уходящее зря время.

— Дня через два,- повторил он, поднимаясь.- Не позже, клянусь бородой Крома. Прощай пока.

— Я с тобой,- твердо сказал бритуниец и поспешил следом.

* * *

Куршан — огромный, как холм, пузатый, толстозадый, покрытый черным густым волосом с ног и до самой шеи — возлежал на широкой скамье в своем чудесном внутреннем дворике, пил дорогое вино и вкушал яства. Его самодовольная физиономия с обвисшими щеками была обращена к небольшому круглому предмету, зажатому в толстых коротких пальцах,- то бишь к зеркалу. Собственная внешность казалась несчастному идеалом красоты, и он никогда не уставал любоваться ею, справедливо полагая, что прекрасное благотворно влияет на развитие и здоровье человека. Именно для этой цели им были приобретены зеркала в таком количестве, какого вполне достало бы для того, чтоб проложить дорогу из Шадизара в Султанапур.

Утро Куршан начинал обычно с внимательного осмотра своего носа, мясистого и угреватого крючка. Затем он постепенно, дабы не упустить и краткого мига наслаждения, переводил взгляд на правую щеку, потом — на низкий морщинистый лоб, потом — на левую щеку и, наконец, на тройной подбородок. Этому занятию он предавался неспешно, со вкусом, во время утренней трапезы. Когда же блюда и бутыли опорожнялись, Куршан, испытывая священный трепет, взбирался на вершину блаженства: уставившись в зеркало, он пожирал глазами свою широкоскулую морду целиком, вовсе не подозревая о том, что она могла бы явиться образцом подлинного безобразия.

Слуги, числом около двух десятков, давно привыкли к столь странному времяпрепровождению хозяина. Некоторые даже всерьез считали, что он не так уж и страшен (во всяком случае, бывают и страшнее), но все они были записными льстецами, проходимцами, аллигаторами, готовыми за кусок хлеба сказать древнему как мир карлику, что он юный и стройный великан. Кстати, этот карлик также жил здесь. Он один умел читать и писать, за что Куршан и держал его в доме, время от времени пользуясь его услугами для составления од неземной красоте одного заморийца, имя коего из скромности называлось только в последних десяти стихах, зато в каждой строке по три раза.

Вдоволь налюбовавшись собою, разбойник обратил взор на отвратительное существо, громко пыхтящее у его ног. Мордой оно так походило на него самого, словно их родила одна мать, только у Куршана на лбу и щеках не было такой густой жесткой шерсти.

— Мухру-уз,- пропел первый красавец, с умилением глядя на второго красавца,- мой пёсик, пёсушка, псюшка. Поди ко мне, я облобызаю твои ушки и глазки. Умр-р-р…

Большой черный пес тяжело вскочил на скамью, и два мордоворота слились в нежном объятии. Мурлыкая, они обмазали друг друга слюнями, после чего хозяин тщательно вытер губы полой шелкового халата, устроился поудобнее и принялся обсуждать с другом новый день, дарованный им богами. Таков был ежеутренний ритуал.

— Сердце мое, дорогой Мухруз, обливается слезами. Мошенник Грат отдал мне из тридцати золотых, украденных им у купца из Офира, только пять, тогда как должен десять. О, велика подлость и жадность в нашем ужасном мире! Конечно, мне пришлось послать к нему отрока Изидора, снабдив его нижайшей просьбой перерезать горло обманщику. Ты-то знаешь, мой друг, как я страдаю, когда проливается кровь. Но — боги учат нас, что виновные непременно понесут наказание! Так пусть лучше я накажу греховодника, чем жестокосердое божество. Что смерть! Муки совести куда страшнее! Я оказал услугу бедному Грату, избавив его от скорби душевной. Уже нынешним вечером он будет гулять по тропам Серых Равнин и с благодарностью вспоминать обо мне. Да, я добр и мягок, я…

— Гр-р-р-р…- Черный пес сорвался с места и ринулся под скамью. Сначала оттуда, к вящему неудовольствию Куршана, раздавалось грозное рычание, потом послышался короткий взвизг, а за ним протяжный стон — Мухруз упустил мышь, которая перед тем, как скрыться в густой траве, укусила его за нос.

— Ты не слушаешь меня, дорогой,- брюзгливо произнес разбойник.- Зачем тебе эта вонючая мышь? Возьми вон кусочек барашка или ветчины, коль тебя так мучает голод, и развесь уши — я продолжаю. Мухруз, преданно уставившись на хозяина, покорно уселся у его ног и развесил уши. Но маленькие красные глазки его то и дело косили в ту сторону, куда побежала мышь,- такова уж была его собачья природа, и он ничего с нею поделать не мог.

— Ты не ходил нынче к клети с петухами? — вопросил друга Куршан.

Черный пес помотал огромной башкой.

— А зря. Надо бы проверить, как там наш пленник. Не начал ли еще кукарекать…

И разбойник, весьма довольный своей шуткой, зашелся в тонком противном смехе. Мухруз вторил ему, старательно визжа во всю глотку. Вдвоем они подняли такой шум, что слуги повыскакивали из дому в ужасе, решив, что хозяина медленно режут. За годы, проведенные в атом доме, они так и не смогли привыкнуть к таким гнусным звукам.

— Хо,- сказал Куршан, когда приступ веселья миновал,- опять я пошутил, и, как всегда, удачно. Так что ж наш пленник, а? Сходи-ка, дорогой, погляди на него.

Пес неохотно поднял с земли толстый зад и вразвалку двинулся по тропе, что исчезала в узкой темной арке и потом, выползая на свет, вела к клетям. С гораздо большим удовольствием он погонялся бы за мышкой, но — хозяин не терпел, когда его приказы не выполнялись тотчас, а ссориться с ним не решался даже его любимый друг.

— Р-р-р! — сказал Мухруз, подойдя к сетке.

Ворох соломы у стены зашевелился, вызвав негодование петухов, кои до того бродили бесцельно по своему царству. Загоготав, словно гуси, они подскочили к соломе и начали яростно клевать ее.

— Р-р! — с укором в голосе повторил пес. — Агр-р-р-р!

По всей видимости, петухи отлично поняли, о чем он предупреждал их, потому что вдруг отскочили в стороны и стали как ни в чем не бывало гулять дальше. Из растрепанного вороха-соломы медленно высунулась голова, потом показались плечи, руки, тело и, наконец, тонкие кривые ноги. Испуганно таращась на черного пса, в глазках которого при виде человека тут же появилось презрительное выражение, пленник петухов отряхнулся и на два шага приблизился к сетке.

Он был смугл, мал ростом и очень худ; тощая хитрая мордочка его с чертами весьма подвижными напоминала хорька, гибкие маленькие ручки и столь же гибкие пальцы словно были созданы для того, чтоб шарить по чужим кошелям и карманам. Звали его Ши Шелам по прозвищу Ловкач, и именно о нем прошлым вечером вели беседу Конан и Длинный Анто.

— Хей, Мухруз, какого Нергала твой хозяин запер меня тут? — сипло спросил он, изо всех сил пытаясь выглядеть высокомерным.

Мухруз легко раскусил его плохую игру и усмехнулся, то есть спустил губы набок. Он отлично видел, как боится его этот глупый человек, и наслаждался его страхом, в темном маленьком уме своем рассуждая, что люди — трусливые твари, равные разве что только мышам или кошкам, и их надобно уничтожать по одному, ибо весь окружающий мир принадлежит собакам, одним собакам, и никому более. Пожалуй, лишь Куршан имел право жить и есть мясо, и то потому, что тоже был собакой. Так считал Мухруз.

— Хр-р,- насмешливо ответил пес Ши Шеламу, повернулся и не спеша пошел прочь, вовсе не обращая внимания на призывные вопли пленника.

Хозяина он застал на прежнем месте и за привычным занятием: уставив морду в зеркало, тот с увлечением разглядывал свой нос, поворачивая его пальцем то так, то этак.

— Ур-р-р…- вежливо доложил Мухруз, снова пристраиваясь у его ног.

— Вот и прекрасно,- улыбнулся Куршан, не отрывая взора от зеркала,- Надо бы еще раз послать гонца к киммерийцу — что-то он не спешит выручать своего дружка.

Мухруз громко залаял.

Из дома тут же выбежал слуга, на ходу пристраивая к лицу умильную улыбку, подскочил к господину и согнулся в низком поклоне.

— Иди, любезный, скажи Дану, чтоб сбегал к Конану-варвару. Пусть напомнит ему, что нынче ночью Ши Шелам отбывает на Серые Равнины. Может, он захочет передать для него пару сотен золотых? Говорят, жизнь там дорога… Ха-ха-ха-ха!

Куршан снова завизжал, по-детски радуясь очередной своей тупой шутке, и Мухруз, занятый мыслью о коварной мышке, по привычке завизжал тоже. Красные глазки его при этом были устремлены задумчиво вдаль, так что визг его походил скорее на тоскливый собачий вой, чем на веселый хохот. Разбойник этого не заметил.

Слуга, натужно улыбаясь, ждал, когда друзья успокоятся. Наконец хозяин умолк.

— Что тебе еще? — сердито вылупившись на слугу, спросил он.

— Господин, я как раз спешил к тебе, чтоб сказать… Дан уже ходил к киммерийцу и… Вернулся без двух зубов.

— Хм… Какое мне дело до его зубов! Я хочу знать, что ему ответил мальчишка.

— Э-э-э… Дан не помнит.

— Как… Как это не помнит? — Куршан задохнулся от возмущения, но не забыл при этом посмотреться в зеркало. Алые пятна на своих жирных щеках он принял за легкий румянец, чем остался очень доволен.- Да я ему голову велю снести!

— Киммериец ударил его кулаком по лбу, господин, и несчастный Дан забыл даже свое имя! — горестно сводя брови, сказал слуга.- Сейчас он сидит в сарае и печально о чем-то поет. Я поднес ему кувшин с пивом, а он укусил меня за палец и начал бегать кругами, да еще и на четвереньках…

Жалобы укушенного слуги не произвели впечатления на хозяина. Он думал о киммерийском волчонке, который появился в этом городе едва ли год тому назад, но успел уже сделаться почти таким же знаменитым, как сам Куршан, уроженец Шадизара. Конан был ловок, силен, храбр и, как ни удивительно, хитер, что для северянина вовсе не свойственно. Но не эти достоинства привлекли к нему внимание разбойника.

Куршану от него требовалось только одно; чтоб он пришел к нему в дом и отсюда прямиком направился на Серые Равнины. Для того-то и велел он своим парням выкрасть жалкого плута Ши Шелама, дабы заманить его приятеля в ловушку и убить его. Нрав варвара был ясен: он не станет платить сотню золотых — он придет сюда и попытается освободить этого червя, мошенника из грязной дешевой Пустыньки. Не золото, но смерть — вот что нужно Куршану. Никто и никогда более не вспомнил бы о киммерийце — мало ли пришлых орудует нынче в Шадизаре? Не сочтешь, ибо велико число их и не всяк остается тут надолго. Кто возвращается на родину, кто уходит искать счастья в других городах и странах, а кто исчезает навеки в здешних вонючих и пыльных трущобах.

Вот так и варвар — исчезнет, словно и не бывало его, и тогда никто, никто не посмеет встать на пути Куршана, что бы он ни задумал и что бы он ни натворил. А этот парень — разбойник недовольно фыркнул, вспоминая доносы слуг,- уже не раз осмеивал его в кабаках, тавернах, базарных рядах; однажды он осмелился даже обокрасть купца Жамбаи за половину дня до того, как люди Куршана приблизились к его дому с той же целью. Если так будет продолжаться, то он, неповторимый писаный красавец и умница, недолго продержится на троне короля шадизарских бандитов.

Задумавшись, Куршан не заметил, как опустилась его рука с зеркалом и пола халата съехала с ноги. Мухруз стыдливо опустил глаза, а слуга уставил очи в небо и принялся старательно разглядывать крохотные белые облачка, плывущие косяком прямо под солнцем.

— Как чует твое зингарское сердце, дорогой? — очнувшись от этих преступных мыслей, пробормотал Куршан.- Киммериец придет за своим приятелем?

— Р-р,- утвердительно сказал Мухруз.

— Придет… Я знаю. Вот я бы не пришел, потому что нет на свете ни одного человека, который стоил бы того, чтоб я тратил на него свои драгоценные мысли и силы.

— Р-р-р, — согласился пес.

— Что ж… Мы встретим его, как самого высокородного гостя, не так ли?

— Р-р-р!

— Как самого высокородного… — Куршан опять пошутил, и, конечно, опять удачно. Он затрясся от хохота. Халат его распахнулся еще больше, и смущенным взорам Мухруза и слуги предстал огромный, вялый и красный живот, под которым висел некий странный на вид отросток.- Как самого… высокородного!…

Черный пес вздохнул устало и, набрав полную грудь воздуха, в унисон хозяину завизжал. Да, вдвоем им обычно бывало очень весело…

* * *

Незадолго до заката солнца перед роскошным домом Куршана произошло одно незначительное происшествие: удачливый вор Длинный Анто, в последнее время бывший чуть ли не приятелем знаменитого разбойника, не дойдя всего-то пяти шагов до ворот, подвернул ногу и упал. Привратник видел, как это случилось, и поспешил на помощь бедняге. Он попытался поднять его с земли, но тот так извивался, стонал и выл, что справиться с ним не было никакой возможности. Тогда привратник подозвал охранников, и втроем они втащили Анто сначала в сад, а затем в дом.

Конечно, будь на его месте простой прохожий, он бы так и валялся в пыли, но бритунийца здесь хорошо знали. Не раз он пивал с хозяином его лучшее вино, не раз вкушал с ним его чудесные яства, не раз перебирал струны на его дорогой лютне — Куршан благоволил к нему настолько, насколько было способно его сердце, маленький красный комочек из дерьма и камня, замурованный в груди разбойника.

Один из слуг немедленно побежал к господину с печальным известием, и Куршан вскоре прибыл из внутреннего дворика в дом.

— О, горе мне! — возопил он, простирая руки к небесам.- О, горе! За что боги так наказывают меня, благочестивейшего из благочестивых, за что я должен испытывать такие страдания, глядя на корчи лучшего друга моего!

После этой пламенной речи он опустил руки и деловито осведомился у слуг:

— Что с ним?

— Ногу подвернул, господин,- с поклоном отвечал привратник.

Длинный Анто в подтверждение этих слов взвыл так, что разбойник вздрогнул и едва не бросился бежать.

— Печаль в моем сердце,- пробормотал он,- никогда не пройдет. Почто сломал ты ногу около моего дома? Неужто не мог пройти за угол?

— Увы, достопочтенный Куршан, увы,- вздохнул Длинный Анто.- В тот злосчастный миг, когда проходил я мимо твоего обиталища, странная мысль посетила меня: а не отпал ли у несравненного Мухруза хвост?

— С чего ты взял? — недовольно фыркнул Куршан.

— Видел во сне,- быстро ответил вор.- Видел, будто с севера налетел буйный ветер, ворвался в дом твой и оторвал у Мухруза его прекрасную черную метелку, коей так мило прикрывает он свои великие достоинства снизу. Оторвал, охальник, и забросил в сточную канаву.

— О-о-о? — удивился и встревожился разбойник.- Да так ли это?

— Так, уважаемый. И вот я в волнении замедлил шаг, а в глазах у меня помутилось и…

— Да-да,- услужливо подтвердил привратник,- он замедлил шаг, споткнулся о камень и рухнул в пыль.

С душераздирающим воплем Длинный Анто повернулся на скамье, вперил умоляющий взгляд в Куршана.

— Позволь мне остаться у тебя до утра, любезный друг. Едва боль моя утихнет, я уйду, вспоминая о тебе с любовью и благодарностью.

Разбойник нахмурился. Он терпеть не мог, когда чужой человек на ночь оставался в его доме, но обещание Анто вспоминать о нем с любовью и благодарностью решило дело.

— Могу ли я отказать тебе, о чахлая роза Бритунии? Оставайся, только расскажи мне еще раз твой сон. До сих пор с хвостом Мухруза ничего не произошло, но вдруг он и впрямь отвалится? Я не переживу такой беды.

Длинный Анто важно принял из рук слуги серебряную чашу с красным аргосским вином, расположился на скамье поудобнее и, дождавшись, когда Куршан займет место в кресле, начал пересказывать ему свой сон.

* * *

На рассвете следующего дня вор пришел на постоялый двор, известный в Шадизаре тем, что там по ночам происходили блошиные скачки. Длинный Анто сам не раз ставил на Пфаль-Митилену-Гво — блоху, выкрашенную хозяином в цвет ночи,- и никогда не уходил без выигрыша, впрочем, совсем небольшого.

На сей раз он даже не вспомнил о скачках. Взлетев по ветхой лестнице на второй этаж, он пробежал по грязному темному коридору до конца, остановился перед обшарпанной дверью и дважды с силой треснул по ней кулаком.

С той стороны послышался лязг дверного засова, скрип петель, а потом в коридор вдруг выпрыгнула растрепанная девица с пылающими щеками и предовольной улыбкой на розовых устах. Она кинула на вора быстрый лукавый взгляд и проворно поскакала туда, откуда только что явился он.

Анто вошел в темную тесную комнату. Там, на тахте, возлежал Конан. От него несло, как от винной бочки, черные длинные волосы были спутаны, глаза тусклы, туника разодрана, а на обнаженной груди алели три короткие царапины. Зато настроение киммерийца явно было превосходно.

Он махнул рукой новому приятелю, приглашая его сесть на край тахты.

— Ну? Хорошо ли тебе спалось в доме Куршана? — с усмешкой спросил варвар.

— Ах, Конан, я вовсе не спал! — воскликнул Длинный Анто, хватая наполовину опорожненную бутыль и делая два больших глотка.- Сначала толстяк донимал меня беседой о своей красоте, потом слуги передрались из-за пары рваных туфель, потом глупый петух заверещал во всю глотку, а потом я и сам не мог уснуть. И ты знаешь почему! Говори же скорей, как удалось тебе задуманное нами предприятие и удалось ли! Говори, я в нетерпении!

— Ха,- сказал Конан, пожимая плечами.- Еще бы не удалось!

— О-о-о…- с облегчением простонал Анто.- Какое счастье… Какое счастье!… Ну, чего ж ты ждешь, северянин? Поведай мне об этом приключении!

— Погоди…

Киммериец легко поднялся, сунул руку под тахту и выволок оттуда мешок, из коего вынул и положил на низкий стол всякого рода снедь. Вор с удивлением и восхищением узнал то, что прошлым вечером едал в доме Куршана.

— Ну, Конан… — Он покачал головой и улыбнулся.

А Конан уже ловко забрасывал в рот куски, глотал их, почти не жуя, и на приятеля не смотрел. Однако самодовольная ухмылка не сходила с его губ. Он и сам знал, что провернул это трудное дело как нельзя лучше, но восторг в голубых глазах Длинного Анто был ему весьма приятен.

Наконец он закончил трапезу, допил вино из бутыли и, словно отпрыск благовоспитанных родителей, вытер подбородок и рот рукавом туники.

— Я рад, что встретился с тобой, парень из Бритунии. Вдвоем мы неплохо потрудились,- сказал наконец Конан, и Анто порозовел от удовольствия.- Когда я услышал, как ты вопишь перед воротами дома, я чуть было не поверил, что ты и впрямь расшибся. Голос у тебя уж больно громкий.

Тут вор совсем закраснелся. Он не ожидал похвалы от столь сурового мужа, как киммериец. Впрочем, тот более не собирался его хвалить, а начал свой рассказ о прошедшей ночи:

— Когда парни поволокли тебя в дом, я быстро прошел в сад, а оттуда — к наузу. Ты оказался прав: его окружают густые высокие кусты патилы, которая воняет так, что заглушает все прочие запахи. Потому, наверное, пес не учуял меня, хотя прошелсовсем близко. Тогда с ним шли два охранника, и я решил подождать — кто-нибудь из них точно успел бы крикнуть, и вся наша затея провалилась бы, не начавшись.

— Ты верно поступил, Конан,- похвалил его Длинный Анто, который никак не предполагал в этом буйном варваре такой выдержки.

— Еще бы не верно,- ухмыльнулся Конан,- Вот и вышло: едва я съел кусок хлеба, что завалялся в кармане моих шаровар, как пес уже шел обратно, и шел без охранников. Посидел, поглядел по сторонам, а после сунул морду в науз и начал лакать воду. Вот тут-то я и подобрался к нему.

— Надеюсь, ты не убил его? — с тревогой в голосе спросил вор.

— Нет,- успокоил его киммериец.- Куршан — дерьмо, но и такое дерьмо не станет менять живого пленника на мертвую собаку. Я просто схватил его сзади за шею и немного придушил. Потом обвязал веревкой его морду, чтоб не вопил и не кусался, и затолкал в мешок. Вот и все.

— Все? А как ты вышел обратно? Ведь привратник к тому времени уже снова стоял у ворот. И охранники тоже… Почему не подождал утра? Тогда бы смог выйти следом за мной.

— Кром! Да я и не ходил больше к воротам! Я только прошел в дом и забрал со стола половину жратвы этого жирного недоумка, а после того вернулся в сад, перелез через стену…

— О-о? Но ведь стена так высока!…

— Только с той стороны. А в саду деревья упираются в нее ветками…

— Так ты залез на ветку и с нее перебрался на самый верх стены?

Конан не ответил, а только фыркнул. Для него не представляло труда одолеть и более высокую стену, снаружи или внутри — все равно. Не раз ему приходилось карабкаться даже на отвесную гладкую скалу, но прошедшей ночью он не мог рисковать. Если бы в саду оказался кто-либо из челяди Куршана, он непременно поднял бы шум и весь план сорвался бы в тот же момент.

Длинному Анто не надо было растолковывать. Он понял маневр Конана и снова исполнился восхищения и гордости за нового приятеля. Но каково же было его изумление, когда варвар вдруг бросил ему на колени черную мохнатую палку, издающую пренеприятный запах. Бритуниец отшатнулся и с брезгливой гримасой сбросил странный предмет на пол.

— Что это, Конан?

— Не узнаешь?

— О, нет… Неужели это хвост почтенного Мухруза?

— Так оно и есть,- сказал юный варвар, доставая из-под тахты непочатую бутыль.

— А… А сам Мухруз где?

— Да тут, в сарае.

Длинный Анто молча смотрел, как Конан заливает в себя кислое дешевое вино, и думал о том, что на сей раз Куршану изменили его инстинкты: напрасно он связался с этим парнем, напрасно бросил ему вызов (а в том, что то был все-таки вызов, бритуниец теперь не сомневался). Вся будущая жизнь Конана вдруг показалась ему совершенно ясной, и взгляд, которым он до сих пор взирал на варвара, стал даже несколько робок и почтителен.

— Ах,- пробормотал он, покачивая головой,- ужель ты избранник богов? Ужель судьба столь милостива ко мне, ничтожному, что подарила великое счастье быть с тобою рядом, друг?…

— Тьфу! — сердито сказал Конан, передавая Анто бутыль.- Клянусь бровями Крома, ты опять несешь вздор!

Бритуниец пожал плечами и совсем было собрался продолжить дифирамб, как тут осторожный стук в дверь заставил его отвлечься и отвести взор от Конана.

Миг спустя в комнату вошел пухлый человечек с редкой пегой бородкой. Круглое лицо его украшал большой лиловый нос, а темные глаза были полны неизбывной грусти.

— Э-э-э,- вежливо произнес он,- не ты ли, о могучий муж, есть Конан из Киммерии?

— Ну,- ответил варвар.

— Меня прислал к тебе наипрекраснейший, именуемый бриллиантом Заморы и светочем всего земного царства, великий и мудрый…

— Он от Куршана, — пояснил киммерийцу Длинный Анто.

— Я от Куршана, — подхватил человечек,- обладателя нефритового жезла, коим восторгаются все прелестницы благословенного Шадизара.

Конан, который не понял, что такое нефритовый жезл и с каких пор Куршан является светочем всего земного царства, нахмурился. Заметив это, Длинный Анто поспешил вмешаться.

— Наплюй на нефритовый жезл, Конан,- сказал он, возвращая варвару бутыль.- И отдай посланцу хвост — пусть эта грязная метелка утешит великого и мудрого в мгновения печали.

С этими словами он показал слуге Куршана узкий розовый язык, добавив к этому весьма неприличный жест, и с достоинством отвернулся к окну. Он знал: слуга непременно передаст хозяину, что видел его в обществе самого варвара, в его комнате и за одним столом, но ничуть того не смущался. Ему давно надоел старый жирный бахвал, хам и жадина, однако прежде он не осмеливался разорвать с ним узы, которые только тупица мог считать дружескими. Теперь же Анто ничего не боялся, ибо на его стороне был Конан.

А Конан совсем запутался в витиеватых речах и посему молча швырнул посланцу хвост Мухруза и вновь принялся за вино.

— Э… э-э…- в диком ужасе залепетал слуга Куршана, двумя пальцами поднимая с полу мохнатый обрубок.- Бедный, бедный господин Мухруз…

— Передай хозяину эту дрянь,- важно сказал Длинный Анто,- и еще скажи: коли он хочет получить свое отродье живым, пускай отпустит Ши Шелама нынче же вечером. Ты понял?

— Д-да…- пискнул слуга Куршана, задом нащупывая дверь.

Несколько мгновений спустя он уже несся по коридору с выпученными глазами и проклинал судьбу, что десять лет назад привела его в дом разбойника и оставила там на службе. Куда спокойнее было бы тачать сапоги или строить дома…

* * *

— …Или строить дома. — Ши Шелам глубоко вздохнул. Мысль его далее постройки домов не простиралась, но, видимо, даже этой скромной мечте не суждено было сбыться — петухи совсем обнаглели и все подбирались к нему с тайной целью нагадить на ноги, в животе от голода бурчало и стонало, да и у клети его с прошлого вечера никто не появлялся. Что касаемо петухов, так тут Ловкач дал себе клятву питаться ими одними в течение целой луны, если, конечно, удастся уйти отсюда живым. Гораздо более волновало его то обстоятельство, что ни одна собака (включая Мухруза) из свиты Куршана к нему не приходила. Пожалуй, сие могло означать лишь одно: скоро ему предстоит долгий путь на Серые Равнины. К чему кормить пленника, который в скором времени все равно должен умереть? Вот только каким образом умереть?… Этот вопрос чрезвычайно беспокоил Ши Шелама. От Куршана можно было многого ожидать.

Ужасные, просто омерзительные картины одна за другой вставали перед мысленным взором Ловкача. То он представлял себя, восседающего на колу с печальной улыбкою на устах, то чудилась ему окровавленная секира и голова с той же печальной улыбкой, катящаяся по пыльной земле, а то… Но нет, он еще не был готов к переходу в мир иной, а потому прогонял от себя жуткие видения и мыслями возвращался к своей уютной каморке, откуда его уворовали люди Куршана несколько дней тому назад. Вот шкаф, вот стол, вот топчан, а вот… Вот Конан, который принес вина и половину жареного барашка. Значит, будет пир. Конан запоет своим густым хриплым голосом песнь о далекой Киммерии, а он, Ловкач, станет тихо ему подпевать…

Увы. И это ему только чудилось.

— Пш-ш-ш…

Совсем рядом вдруг послышалось шипение, более похожее на змеиное, нежели на петушиное. Ши Шелам поднял голову.

Перед клетью холмом возвышался уродливый толстый старик в алом парчовом халате. Глазки его злобно посверкивали, а короткие толстые пальцы, унизанные золотыми перстнями, яростно крутили концы кушака. То был сам Куршан.

— Встань, раб…- процедил он сквозь зубы.- С тобой говорит повелитель Шадизара!

— Чего? — удивился Ловкач.

По правде говоря, прежде он никогда не слыхал о причудах разбойника, так что подобное заявление могло вызвать у него один только хохот, и ничего больше. Он и расхохотался, ненадолго забыв о том, что это может быть очень опасно.

— О, червь! — воскликнул Куршан, белея от злости.- Я раздавлю тебя немедленно! Я…

К великому изумлению Ловкача, уже успевшего перепугаться и сжаться в комок, толстяк закрыл рот пухлой ладонью и замолк. Он так и стоял перед клетью, вращая глазами и то багровея, то снова бледнея. Жидкие, черные с проседью волосенки его вздыбились, однако весь вид был отнюдь не грозен, а, напротив, довольно жалок.

Ши Шелам несмело поднялся и подошел к сетке, предусмотрительно оставив меж собой и Куршаном несколько шагов. Чуть подумав, кланяться он не стал.

— Не захворал ли ты, любезнейший? — учтиво спросил он, в глубине души опасаясь, что этот странный человек сейчас плюнет в него, а то и попытается просунуть пальцы в сетку, чтоб оцарапать.

— Умх…- помотал головой Куршан.

— Не явился ли во сне тебе сам Нергал?

— Умх…

— Так в чем же твоя беда? Может, я смогу чем-либо помочь?

Разбойник отнял ладонь от губ, дабы скорбным шепотом поведать:

— Мухруза украли…

— О-о-о…

Ловкач слегка растерялся, потому как вовсе не понимал столь горячей привязанности Куршана к мерзкому псу. По его мнению, он должен был только радоваться тому, что это чудовище наконец-то убралось из его дома.

— С утра я стенаю и плачу,- сообщил Куршан Ши Шеламу.- Горькие слезы таким бурным потоком извергались из глаз моих, что совершенно замочили мой любимый желтый халат, и мне пришлось надеть вот этот. А еще…

Тут он уселся прямо на землю, желая подробнее поведать гостю о своем горе.

— …А еще туфля слетела с моей ноги и утонула в наузе.

— Как же она могла слететь? — недоверчиво поинтересовался Ши.

— Очень просто. Я ударил ногой одного охранника и собирался ударить второго, тут она и слетела.

— Теперь понятно.

— А хочешь, я расскажу тебе, как я узнал об исчезновении моего песика?

— Конечно, хочу,- отозвался Ловкач, подавляя тяжелый вздох.

— Я спал — так сладко, как спят обычно праведники, дети и я сам. Мне снился чудесный сон, один из тех, какие боги посылают лишь особам королевских кровей и мне. Представь, на рассвете пришел в мой дом Бел (ну, ты знаешь, покровитель воров) и сказал: «О, прекраснейший из прекрасных! Красота твоя затмила солнце, и боги недовольны. Они велят тебе хоть изредка прикрывать лицо шелковым платом, ибо невозможно им посмотреть на мир без того, чтоб не зажмурить глаза от яркого сияния твоего. А за то, что ты исполнишь их пожелание, они подарят тебе…»

Ши Шеламу так и не довелось узнать, что боги подарят Куршану, если он закроет свою физиономию платком. С тихой грустью поведал толстяк гостю, что как раз в этот момент его сна дико завопил охранник у дверей опочивальни и ему пришлось пробудиться.

— С чего ж он завопил? — с интересом осведомился Ши.

— Видишь ли, о сырная корка, он привык слышать не один храп, мой, а два — мой и Мухруза. Лишь к рассвету он разобрал, что из опочивальни доносится только мой голос, приоткрыл дверь и увидел, что Мухруза на месте нет. Тогда он снова закрыл дверь и заорал.

Ловкач, обиженный тем, что его назвали сырной коркой, молчал. Однако Куршан ничуть этим не обеспокоился. Прерывисто вздохнув, он достал из кармана халата зеркало, придирчиво осмотрел свои щеки и нос, выдавил маленький прыщик под глазом, потом убрал зеркало и продолжил рассказ:

— Все утро в панике бегал я по дому и по саду, рыдал, кричал, звал моего бесценного песика. Увы. Напрасны были надежды. Он не выскочил из-за куста, не бросился в мои объятия, не залаял так нежно, как умеет лишь он один… В довершение ко всем несчастьям мой слуга Раху принес… О, язык не повернется вымолвить это слово…

— Какое слово? — полюбопытствовал Ши Шелам, уже забывший о сырной корке.

— Хвост… Его хвост!

— Чей хвост? Мухруза?

— Да-а-а-а…- снова заплакал Куршан, осторожно пытаясь выдрать клочок волос из своего затылка.

— Какое горе…- пробормотал Ловкач, в душе ликуя. Он терпеть не мог это черное косматое чудище с человеческим именем и готов был благословить того, кто оборвал ему хвост.

— Еще б не горе,- буркнул разбойник, успокаиваясь.- Каково ходить без хвоста? Все равно что без головы.

— Без головы хуже,- не согласился Ши.

— Потому что у тебя нет хвоста.

— У тебя тоже.

— Фу! Ты запутал меня, племянник крысы из мусорной ямы. Конечно, у меня нет хвоста, да только мне он и не нужен. А Мухрузу — просто необходим.

Ши Шелам опять обиделся. Этот разбойник ловко придумывает прозвища — остается лишь порадоваться, что его не слышит Конан, а то бы на всю жизнь быть Ловкачу сырной коркой или племянником крысы, которая живет в мусорной яме. Но потом Куршан сказал то, от чего обида испарилась бесследно…

— Так что теперь придется мне выпустить тебя на волю,- так неожиданно закончил толстяк свой рассказ.

— На волю? — выпучился Ши Шелам.

— Ну да, на волю. Твой приятель заодно с гадким воришкой Длинным Анто украл моего драгоценного красавчика и требует, чтоб я отпустил тебя до нынешнего вечера. Вот, вечер уже наступает, иди себе, раб…

— Я не раб! — гордо вскинул подбородок воспрявший духом Ловкач.

— А-а,- махнул пухлой рукой Куршан.- Мне-то что за дело…

Он встал, вынул из кармана ключ и пошебуршил им в замке. Дверь клети со скрипом отворилась.

— Так ты меня отпускаешь?

— А зачем ты мне сдался? — грубо ответил Куршан.- Иди, мои парни проводят тебя до постоялого двора Артекса — там этот глупый варвар ждет тебя…

Ши Шелам, все еще не веря своему счастью, выскочил из клети и прытко поскакал по тропе. Сердце его стучало так громко, что казалось, на шум сейчас выбегут стражники и вернут его к петухам… Ну уж нет!

Но возле ворот его и в самом деле поджидали стражники. Они не стали хватать его за руки и бить — они просто отправились следом за ним, не приближаясь, но и не отдаляясь. Так, впятером, они и достигли постоялого двора малопочтенного Артекса.

* * *

Пока друзья праздновали освобождение Ши Шелама, заливая в глотки лучшее вино и закусывая лучшими кушаньями, в доме Куршана происходило вот что.

Водрузив в хрустальную вазу хвост бедного Мухруза, предварительно расцелованный в каждую шерстинку, разбойник уселся в глубокое мягкое кресло и приготовился ждать возвращения друга в родную обитель. Но проходило время, а стражники, посланные с Ловкачом на постоялый двор, как сквозь землю провалились.

Куршан поплакал, повыл, покатался в истерике по мягкому туранскому ковру, однако вскоре все эти занятия ему порядком наскучили. Тогда он осушил кубок крепкого красного вина и с холодной яростью в душе начал раздумывать о том, как ему поймать варвара и какой смерти предать. О, он не забыл и о Длинном Анто с мошенником Ши Шеламом! Для них он тоже найдет нечто особенное — они умрут не сразу, нет, не сразу…

Киммериец ошибся: Мухруз был не просто другом Куршана. Друга он не стал бы выручать из плена — к Нергалу всех друзей! Но за Мухруза он готов был отдать не только вшивую мелочь вроде Ловкача, но и всех своих слуг в придачу к дому, саду и богатству.

Несколько лет назад он, мучаясь мыслью о краткости земного бытия, пришел к колдуну Аникосу и испросил у него истинного бессмертия. Старик посмеялся над ним, сказав, что и сам смертен, а посему ничем помочь не может. Однако за пять десятков золотых дал хороший совет: ищи зверя, злобного и беспредельно тупого. Потом ищи человека — все равно какого. Сердце этого человека совмести с телом зверя и тогда лишь, сотворив особое колдовство и окропив голову пса своей кровью, получишь часть себя — часть, которая необходима для того, чтоб жить вдвое более положенного тебе срока. Куршан нашел зверя — черного пса, злобного и беспредельно тупого. Он привел его в каморку колдуна, привязал к кольцу у порога, потом молча положил на стол кошель с тысячью золотых монет. Старик понял его без слов.

— Поди,- сказал он с усмешкой,- на дорогу и жди прохожего либо всадника. Убьешь его и тело принесешь сюда.

Он так и сделал. Первый, кто проезжал по узкой лесной дороге этой ночью, был молодой зингарский рыцарь, беспечный и доверчивый, как девица. Куршан без труда вогнал ему кинжал под кадык, стащил с коня и приволок в каморку.

А там… Колдун ловко и быстро взрезал ему грудь, достал трепещущее еще сердце… Затем, не теряя времени, ударил колотушкой по лбу черного пса и тем же клинком рассек грудь и ему. Через несколько мгновений все было кончено. Сердце зингарского рыцаря забилось под густой шерстью зверя — с этого момента пес обрел имя и друга…

…Воспоминания разбойника прервал шум в саду. Он вскочил и бросился туда. Из четырех охранников, кои отправились вместе с Ши Шеламом на постоялый двор, он увидел только двоих, но взволновало его совсем не это. Оба парня, бледные и дрожащие, держали за концы огромный мешок, в котором что-то яростно барахталось.

— Мухруз! — крикнул Куршан, вне себя от счастья.

Он подскочил к мешку и, оттолкнув охранников, трясущимися руками принялся развязывать веревку. Вот оно — его бессмертие! Вот оно! Оно рычит и извивается, зато теперь они вместе навсегда!…

— Не выпускай его, господин! — вдруг отчаянно завопил один из парней.- Он безумный! Он загрыз Астида и Матха!

Но Куршан не слушал его.

— Мухру-уз,- ласково шептал он, раздирая узлы на веревке, — ты вернулся ко мне, мой песик…

Так и не сумев развязать мешок, Куршан выхватил из-за пояса кинжал и одним махом распорол холст. Черная косматая голова с оскаленной пастью высунулась в дыру, вращая злобными красными, как угли, глазами. Слюни, смешанные с кровью, ручьями стекали с губ, желтые зубы громко клацали. Разбойник быстро поцеловал пса в нос и обеими руками стал тащить его из мешка. Наконец Мухруз оказался на воле.

Заорав, охранники кинулись бежать в дом, за ними поспешили и слуги, наблюдавшие за освобождением хозяйского друга издалека.

С умилением и слезами на глазах смотрел Куршан на вновь обретенное бессмертие, мысленно воздавая хвалу колдуну Аникосу.

А пес постоял с мгновение, озираясь и рыча, потом медленно повернулся к хозяину.

— Мухру-у-уз…- прошептал тот, делая шаг навстречу другу и раскрывая объятия.

И Мухруз прыгнул. Только в последний момент, когда острые зубы пса уже смыкались на его горле, Куршан понял, что колдун его обманул. Бессмертия не существует.