Часть первая

Наша Башня

— Вербовщики приехали!

Этот торжествующий вопль полетел от дома к дому, вдоль единственной нашей улицы.

Вербовщиков высмотрели с крыши — они шли маленьким караваном в два верблюда и четыре осла. Они приближались, а мы, бросив ведра и кирки на огородах, носились между домами, чтобы собрать всех и встретить их как лучших гостей.

Мы ждали их уже полгода — с того дня, как из Валь-Телля пришли к нам покупать скот. Мы удивились — люди из Валь-Телля были сытые, довольные, гладили себя по животам. Из Валь-Телля, про который говорили: эти с голоду блох едят! А у нас животов уже не осталось — одни мослы. И скот пришлось отдать чуть ли не задарма, Слыханное ли дело, два мешка проса за козу, которая, если ее откормить, будет давать полтора кувшина молока в день?

— Благодарите богов, что мы вообще о вас вспомнили, — так отвечали люди из Валь-Телля, когда мы пытались выторговать побольше. — Из чистого милосердия берем ваших ослов и коз, чтобы вы не уморили голодом бедную скотину.

— Откуда у вас деньги? — спросил дед Бен-Абру. — Вы-то сами что продали? Девушек? А потом побежите к нам за невестами?

— Мы отправили мальчиков на службу в столицу! — гордо сказали люди из Валь-Телля. — Приезжали вербовщики, сразу давали по десять серебряных сиклей и брали клятвенную запись у семьи, а потом сколько мальчик заработает, столько и пришлет, за вычетом своих расходов.

— И что, присылают?

— Когда мальчики возместили эти десять сиклей, стали присылать — кто по сиклю в месяц, кто по два. В прошлое новолуние пришел Анад Бен-Гуран, принес сорок сиклей для всего Валь-Телля, и его провожали два стражника из Халиль-Телля, чтобы разбойники не напали. И за это никому не нужно было платить! Каждая семья, кроме тех десяти, уже получила по два, а то и по три сикля, мы посовещались и решили купить скот. А когда опять пришлют деньги, мы возьмем невест, мы уже сговорились с Марталь-Теллем.

Они были такие счастливые, что смотреть тошно. Зависть — чувство дурное, но если завидует сразу вся деревня, то, может, боги сделают нам поблажку?

Вот почему мы ждали вербовщиков так, как ждут зимних дождей, чтобы откормить скотину на молодой траве.

И мы их дождались.

Их было двое, они приехали на хороших крепких ослах и сели на камни у нашего храма. Им даже не пришлось посылать крикуна Бугада по дворам — мы сами сбежались и обступили их. Два стражника, сопровождавшие их, отъехали в сторонку, туда, где мы привязали верблюдов. Там им приготовили походный шатер, поставили воду для омовения и постелили тюфяки для отдыха.

— Двенадцать сиклей — и ваши парни уже никогда не узнают летнего голода, — так сказали вербовщики, и я первый поднял руку.

Двенадцать тяжелых серебряных сиклей — это приданое для сестры, лекарства для матери и наш долг перед родом Бен-Алди. Когда еще за сестру будет выкуп! А полосатые одеяла, покрывала, вышитые подушки, запястья и серьги должны быть уже теперь, чтобы свахи не проходили мимо нашего дома.

К тому же я заскучал — каждый день одно и то же! У нас большинство мужчин в большом городе не бывали, так и жили в Субат-Телле, знали только кирки и лопаты, чтобы обрабатывать огороды, да кожаные ведра, да пастушеские кнуты. Женщинам веселее — до свадьбы они живут в одном селе, потом их привозят в другое, а если женщина овдовеет — за ней приезжают из третьего села, а то и из города. Или скука, или голод — давайте уж что-нибудь одно, а когда они вместе — пора собирать дорожную суму и бежать без оглядки.

— Придется много работать, — предупредили вербовщики.

— Ничего, я крепкий.

— В первые месяцы — работать за еду, пока не возместишь двенадцать сиклей.

— Я знаю.

Мать сразу побежала к соседке Ануш, чтобы вместе с ней послать бегуна в Мир-Телль, — пусть присылают женихов к моей сестре Ниш и к соседкиной Баш-Баш. Но не сразу, девушек нужно немного откормить. Девушка на выданье должна быть кругленькая. Это потом она будет носить и рожать, носить и рожать, и отощает, как коза. А жених должен видеть пухлые щечки, как розовые яблочки. Тем более про людей из Мир-Телля говорят: привезли невесту на двух верблюдах. Они худых не любят.

Потом мать села чинить мою одежду, а отец и дед делали сандалии из самой толстой кожи, две пары. Бабка пекла лепешки — простые и с сыром.

Наутро мы ушли.

Нас было шестеро: Тахмад — самый старший и самый умный, Гамид — самый пронырливый, Абад — самый сильный, Левад — не такой умный, как Тахмад, и не такой сильный, как Абад, зато рассудительный и хороший работник, и Гугуд — самый младший. Ну и я — Вагад. Другие парни тоже хотели, но нельзя же оставлять деревню совсем без рабочих рук. Выбрали тех, кто из бедных семей, чтобы они помогли родне.

Идти было легко — вербовщики привели двух верблюдов, чтобы везти наши мешки и еду. Они в полдень давали нам отдых, а кормили так, что мы ощущали себя райскими жителями: утром миска горячей каши, вечером миска горячей каши, днем мы могли грызть свои лепешки, а еще нам дали финики и изюм!

— В столице каждый будет два раза в месяц есть мясо, и не мясо козла, который помер от старости, а баранину и курятину, — обещали нам. — И еще вам дадут рыбу.

— Что такое рыба? — спросили мы.

Вербовщики объяснили, что она живет в воде и оттуда не вылезает. Мы даже не поверили — как можно жить в воде? Тогда нам показали странное создание без лап и в чешуе, высушенное до каменной твердости.

— Но ведь для нее нужно очень много воды, — сказали мы. — Такой воды, которую не берут для питья, — кто же захочет пить воду, в которую гадят рыбы?

Вербовщики сказали, что есть большие реки, которые текут круглый год, и в них водятся рыбы разных пород.

— А на берегах сидят мохнатые и бьют в ладоши, — шепнул мне мой друг Гамид.

Мохнатые были бы нашими врагами, если бы их когда-нибудь увидели мужчины, а не старухи, которые бродят невесть где. Это они говорят, что мохнатые по ночам собираются в развалинах, пляшут и скачут. Мы пробовали их подкараулить у заброшенных домов Гаргам-Телля, но они пять ночей подряд не приходили. Так что их, скорее всего, нет на свете, как и рек, текущих круглый год. Река возникает после весенних дождей, это всем известно, — так решили мы, но спорить не стали — как бы нас за непокорство не отправили домой.

Мы шагали весело и распевали песни, особенно любимую, праздничную: «Мы идем, мы идем, мы козу с собой ведем, мы идем, мы идем, мы пирог с собой несем, мы идем, мы идем, за невестами идем…» Еще мы пели о хромом Мумуде и его блудливой жене, о старом Шидаде и бодливом козле, так что вербовщики чуть не надорвали со смеху животы.

Через три дня мы сделали привал у колодца и целые сутки ждали вербовщиков из Барам-Телля. Они привели парней из Бен-Амид, наших родственников, Бен-Амид берут иногда у нас жен, но им не угодишь. Про людей из Барам-Телля говорят: эти искали козу о восьми сосках.

Дальше мы пошли все вместе. И тогда уже на седьмой день увидели вдали светлые, чуть желтоватые стены столицы с зубцами и башнями.

Это было вечером, и нас спросили, не хотим ли мы идти ночью, чтобы оказаться у ворот на рассвете. Ведь если мы придем утром, нас сразу внесут в списки, и мы получим вечернюю кашу, а если придем вечером — то в списки попадем утром, и утренней каши не получим, придется голодать до заката, а вербовщики нас в столице кормить уже не обязаны.

Мы пошли — и видели диво: во мраке над столицей стояло светящееся облако, и оно понемногу гасло. Перед рассветом мы спустились в ложбину, впереди встали высокие стены, и облако пропало.

Город был велик и внушал трепет. Перед ним был глубокий ров с водой, а за рвом — три ряда высоких и толстых стен со множеством башен, стен — одна выше другой, красивых, блестящих, и чем ближе мы подходили, тем яснее видели выложенные на стенах из разноцветных кирпичей фигуры животных и воинов.

Равнина перед городом была плоская, и мы шли долго, мимо пальмовых рощ и садов, и по левую руку увидели за деревьями белые стены. Нам сказали, что это летний дворец царя на берегу реки, и обещали, что реку мы тоже увидим и она нам еще надоест. Город всё рос и рос перед нами, и стены, что издали не казались чересчур высокими, вблизи нас даже испугали. Мы никогда не видели таких больших камней и даже не представляли, как их двигать.

Наконец дорога вошла в настоящее ущелье между двумя стенами и стала подниматься в гору. Нам сказали, что справа за стеной — северный дворец царя, а слева на стене помещения для городских стражников, которые охраняют ворота и подступы к дворцу.

Из стен торчали белые башни, а между ними были выложены цветными плитками картины, внушающие простому парню страх: по голубому полю гордо шли огромные свирепые львы, белые и золотые. И дорога была узкой, так что мы шли между рядами львов и невольно ежились. Потом дорога немного расступилась, и мы оказались на небольшой площади перед синими, как небо в жаркий полдень, городскими воротами, посвященными богине Асторет. Это были две здоровенные башни с аркой посередине, и они были украшены идущими по синему полю быками и драконами, тоже белыми и золотыми.

Стены по обе стороны ворот были такой ширины, как весь наш Субат-Телль! Нам сказали, что наверху по такой стене могут проехать в ряд четыре царские колесницы. На площади собралась толпа, стражники пропускали понемногу, и нам пришлось ждать. Гамид, самый языкастый, конечно же, полез к людям с расспросами, и ему объяснили — камни для стен передвигали на катках. То есть клали на землю круглые древесные стволы, ставили на них камни, и камни катились куда надо.

— Неужели тут столько деревьев? — удивились мы и всех насмешили.

За воротами был ров, который мы перешли по широкому мосту, и еще одна стена, пониже. Мы вошли в следующие ворота и оказались в городе. Он был так велик и шумен, что мы прижались друг к другу и встали, как испуганные бараны, не имеющие предводителя-козла. Потом нас успокоили, и мы прошли всю столицу насквозь, и вышли из ворот с другой стороны.

Нас удивило пространство между домами, широкое, длинное и ровное, выложенное плитами, белыми в середине и розовыми по бокам, и вербовщики объяснили: это дорога шествий, и таких дорог много, и они разделяют кварталы, а в каждом квартале уже другие улицы, узкие и кривые, проложенные так, как удобно хозяевам. А та, по которой мы шли от ворот примерно до середины города, вымощена огромными каменными плитами, и по бокам ее — стены, на которых нарисованы львы, и она проходит мимо главного царского дворца. Его белые стены остались по правую руку. А если бы мы прошли по ней дальше, то увидели бы храм самого Мардука. Но мы видели другие храмы, большие и маленькие, посвященные богам, и вербовщики обещали, что по вечерам мы сможем туда приходить, а было их, если вербовщики не врут, около полусотни.

Пока мы шли, вербовщики уговаривали нас не бояться, но мы всё равно чуть не бросились бежать, когда увидели Нашу Башню.

Ее трудно описать, но я постараюсь.

Во-первых, она вся состояла из больших окон. Мы впервые увидели окна, которые располагались рядами. В Субат-Телле каждый дом имел два помещения, каждое помещение — одно окно, как четыре составленные ладони, и была еще дыра в потолке для дыма от очага.

Во-вторых, она была разноцветная, как большой свадебный ковер.

В-третьих, она была такой высоты, что мы задрали головы, чтобы увидеть последний ярус, и чуть не опрокинулись.

В-четвертых, она имела основание — такое, что там поместятся пять селений Субат-Телль, и чтобы пересечь это основание, хорошему ходоку нужно летнюю четверть деления больших часов.

Часы нам показали потом и научили ими пользоваться. Правда, мы не сразу поняли, что такое время, а зачем его измерять — и сейчас еще толком не знаем, нам достаточно того, что есть восход Солнца и закат Солнца, восход Луны и закат Луны, а когда начинать и кончать работу — скажут надсмотрщик и собственное брюхо.

Так вот, Наша Башня была в основании огромна, а кверху сужалась. За сотню шагов от ее подножия начиналась дорога, полого ведущая вверх, такой ширины, что две повозки могли разъехаться. Эта дорога, немного поднявшись, превращалась в темную нору, которая, загибаясь, изнутри охватывала всю башню и возвращалась к тому месту, где началась, только локтей на восемь выше, и вновь делала круг, и вновь. К тому дню, как мы пришли, кругов было сорок два, но вскоре их стало сорок три.

Снаружи даже невозможно было понять, что внутри такая нора. Снаружи были окна и балконы, некоторые даже с цветами и вывешенными коврами. На балконах сидели богатые женщины, ели фрукты и бросали очистки вниз. О таких женщинах мы и мечтать не могли. А еще на некоторых ярусах были зеленые террасы — там стояли деревья в кадках.

У начала дороги сидели мальчишки-бегуны. Там же стояли дома гончаров, и из труб шел дым — топились их огромные печи. Вербовщики подошли к рядам, где сидели писцы, им сделали табличку, потом ее наскоро обожгли, и бегун понесся с ней вверх. Да, я не сказал, что внутри были еще лестницы. Тому, кто наловчился по ним бегать, проще было подняться на пять ярусов по лестницам, а не кружить внутри Нашей Башни по пологой дороге-норе. Мы сперва смертельно боялись этих лестниц — во-первых, потому, что раньше их никогда не видели, а во-вторых — при нас со ступенек свалился человек, который нес корзину с табличками. Тут же его обступили, и он очень жалобно кричал, чтобы не трогали табличек.

Ожидая ответа, мы сели рядом с писцами. Гамид стал расспрашивать, что за светящееся облако висело ночью над столицей. Ему объяснили — это Наша Башня, когда в комнатах зажигают лампы.

— Неужели тут такие яркие лампы? — спросили мы.

— В богатых семьях принято покупать дорогие лампы из горного хрусталя с устройством, которое отражает свет, — сказали нам.

Мы оставили младшего, Гугуда, охранять наши мешки и пошли посмотреть на сараи и на кузницу. Такие большие сараи мы видели впервые.

Рядом с Нашей Башней стояло здание, пристроенное к ней одним боком, возле здания был загон, а в загоне восемь ослов вращали огромную крестовину, посреди которой торчал толстый столб и вертелся, а на нем было такое круглое, круглое, с зубцами, и соприкасалось с другим круглым, их там было много на столбах, и от них тянулись в окна веревки и широкие полосы толстой ткани.

— Что это, господин? — спросили мы человека наших лет, который как раз вышел оттуда и подзывал к себе разносчика воды. Этот человек был без головной повязки, высок и тощ, при этом щурился, как тот, кто работает в темной комнате и редко выходит на солнечный свет.

— Это священная крестовина бога Мардука, — ответил он. — Откуда вы взялись, если не знаете, что великий Мардук воплощается в такой крестовине?

— А это — его храм? — спросили мы.

— Да, это его храм, — ответил человек. — Но туда вам нельзя! Туда могут входить только избранные жрецы! Ступайте, ступайте!

— А это вращение крестовины — что оно значит? — снова спросили мы.

— Это — прибавление силы бога Мардука. Отойдите подальше, чтобы эта сила вас не коснулась.

— А ты?

— А я живу этой силой. Она меня питает! — объяснил человек, и мы попятились. Он же, когда разносчик налил ему сладкой воды в кружку, ушел обратно в храм Мардука.

— Но почему деревянная?! — закричал ему вслед Гамид.

Ответа не было.

— Потому, дурень, что это, наверно, кедровое дерево с севера, — сказали мы ему. — Представляешь, сколько эта крестовина стоит? Мардук, слава ему великая, мог воплотиться только в очень дорогой крестовине.

— Но почему ослы? Разве не нашлось людей, желающих послужить Мардуку? — возмутился Гамид, но мы поскорее увели его.

— Но почему она скрипит? Разве это голос бога Мардука? — вот последнее, что он успел выкрикнуть. Тахмад закрыл ему ладонью рот — ладонью, как лопата, которой копают огород, и, после путешествия, такой же чистой.

— Тут лучше помолчать, — сказал он. — А то еще не захотят нас взять, и пойдем обратно с пустыми руками.

Этого мы не хотели. Испугавшись, мы вернулись к своим мешкам, молча уселись на землю и стали смотреть, как в черную дыру, по бокам которой стояли высеченные из камня пятиногие крылатые быки-ламассу, защищающие вход в башню от демонов, входят и выходят люди: работники с тачками, в которых глина, кирпичи или земляная смола, работники с коромыслами, на которых ведра или корзины с овощами, погонщики ослов, и каждый осел навьючен двумя огромными кувшинами с водой, носильщики с носилками, а в носилках ярко одетые мужчины и женщины, маленькие бегуны, погонщики с ослами…

Мы поняли, что в Нашей Башне нас ждет веселая и увлекательная жизнь, и правы были вербовщики, обещав, что мы увидим много нового. Может, даже кто-то из тех нарядных женщин в окнах обратит внимание на простых и крепких парней?

Когда солнце было уже высоко, к вербовщикам пришел человек и долго с ними ругался. В столице говорят не так, как у нас, быстрее и со словами, которых у нас не знают. Наконец вербовщики пожелали нам милости богов и ушли, а тот человек, одетый в грязную мешковину, но с золотым обручем на голове, сказал нам так:

— Вам повезло, парни. Будете работать между землей и третьим ярусом. Сможете вечерами гулять по столице и кутить в столичных харчевнях. И не рвитесь вверх, это я вам говорю, как человек, десять месяцев живший на тринадцатом ярусе. Оттуда вниз уже не спускаются.

Потом он объяснил, что сперва мы будем получать за труд еду и бляшки — пока не отработаем двенадцать сиклей. Потом — еду, бляшки и сикли, которые будем посылать родителям.

— А что за бляшки? — спросил Левад.

Он показал — это кривобокие бронзовые кругляши, на которых выбиты или кувшин, или нога по колено, или человек с растопыренными руками и ногами. Бляшек мы сперва должны были получать одну в день, «кувшин», а потом, когда привыкнем к работе, — две и даже три. За «кувшин» в харчевне дают кувшин пива, или миску мясной похлебки, или три большие лепешки. Два «кувшина» можно обменять на одну «ногу», а «нога» — это уже самые простые сандалии, без бусин и медных полосок, которые недолго продержатся. Четыре «ноги» — это один «раб», цена простого плаща или простой туники. Хочешь тунику с ткаными полосками, чтобы нравиться девушкам, — плати три «раба», а то и четыре. Теплое одеяло из верблюжьей шерсти — тоже два «раба». А восемь «рабов» — уже целый настоящий сикль! Вот такие расчеты.

Он сказал — мы можем отказаться от бляшек, еще никто не умирал без пива и мясной похлебки, а он их будет записывать на наш счет, чтобы мы поскорее выплатили долг. Две большие миски жирной каши, утром и вечером, и сколько угодно воды — всегда достанутся тому, кто честно и трудолюбиво гоняет тачки.

Он повел нас за мастерские. В сарае стояли тачки, за сараем была большая гора глины. И нам приказали возить ее на третий ярус, где тоже была печь. Конечно, всю эту глину там не обжигали — приходили парни с шестого яруса и увозили ее на своих тачках. Они смотрели на нас свысока и называли земляными червями. Мы не обижались — что проку обижаться на городских?

Мы были из одной деревни и держались вместе — поэтому нас не очень задевали. Только мальчишки прибегали сверху и дразнили нас, кидались огрызками яблок. Ну да это ничего — мальчишки тоже городские, что с них возьмешь. И старухи, которые чистили овощи на больших кухнях, ворчали, что вот пришли опять какие-то деревенские дикари, которые не умеют держать в руке ложку. Мы действительно привыкли к большим ложкам, а тут, в Нашей Башне, даже для каши давали маленькие, на один глоток, и мы не сразу приноровились их правильно держать. По-городскому-то ложку не зажимают в кулаке.

Насчет денег мы решили так — работа тяжелая и непривычная, нам нужно побольше есть, чтобы справляться. А выплатить долг мы сумеем и попозже. Так что мы складывали шесть «кувшинов» в общую корзину и тратили их так: на два «кувшина» покупали шесть лепешек, на один — пиво, на три — три миски мясной похлебки, так что каждому доставалось по полмиски. Или брали поменьше похлебки, зато покупали огурцы с солью и маслом, которые мы впервые увидели в городе. Но огурцами мы увлекались в первый месяц — потом поняли, что в них одна вода и никакой силы.

Хозяин, тот человек в золотом обруче, держал три десятка тачек, и его люди работали от земли до седьмого яруса. Он нам объяснил — в день нужно перевезти двадцать тачек глины, и за это мы получаем еду и один «кувшин», но тот, кто наловчится и будет перевозить тридцать тачек, тот получит два «кувшина». Правда, для этого нужно не ходить с тачкой, а бегать, но мы научимся.

На самом деле мы зарабатывали по два «кувшина» в день, но один шел в зачет долга.

Прошло три луны, прежде чем самые выносливые из нас стали получать по два «кувшина» в день. Мы привыкли к нашим тачкам, стали толстые и довольные. Пояс, в котором я пришел, уже не сходился на брюхе. Если утром и вечером большая миска жирной каши, а днем — похлебка, которую приносит мальчик с четвертого яруса, то станешь крепким и счастливым. Дома такую пшенную похлебку только на свадьбах подавали.

Конечно, гонять тачки по темной норе — сомнительная радость, но через каждые сто шагов горел в настенном кольце факел, и внизу мы видели солнце, пока нагружали тачки, так что не сильно расстраивались. Хуже было другое. Мы ночевали в пещерах за большой печкой. Изнутри первые ярусы Нашей Башни были из земли и камня, который называется песчаник. Нам объяснили, как сделать постели на камне, а не на земле, и дали тюфяки из овечьей шерсти. Еще нас предупредили, чтобы мы не вздумали расширять пещеры и прокапываться в глубь Нашей Башни. Там, в наших жилищах, был настоящий мрак — без масляного светильника не обойтись. И по нужде ходить далеко — эти горожане додумались, чтобы все справляли свои нужды в одном месте.

Наша Башня была устроена очень разумно — снаружи было красивое жилье богатых людей, лавки, помещения стражников, дорогие харчевни, а внутри — склады, печи, жилища простых людей, границей же служила нора.

Вечером, когда мы выполняли дневной урок, нас отпускали в город. Сперва давали провожатого, чтобы мы не заблудились и не влипли в неприятности. А это было совсем легко — особенно на речном берегу, где рыбаки продавали свежую рыбу. Правда, к нам приставать с глупостями опасались — мы все шестеро всегда держались вместе.

Мы обошли город, но у нас не было денег на развлечения, и прогулки стали не так занятны.

— Давай вечером залезем повыше, — предложил Гамид. — Найдем выход к окнам и посмотрим на столицу. Мы тут уже сколько живем, а ни разу не посмотрели.

— И увидим одни крыши, — сказал на это Левад. — Лучше пойдем к храму Аштарот смотреть на девиц.

— Какая радость на них смотреть? Самая тощая стоит не меньше десяти «рабов», и то еще может не взять бляшек, им сикли подавай. На крыши смотреть — для здоровья полезнее, не портишь себе настроение.

— На крышах женщины по вечерам отдыхают, — заметил Абад. — Можно найти хорошеньких…

— А давай с ними по-умному договоримся, — предложил Левад. — Они дорого берут, потому что там за ними смотрят младшие жрицы и забирают деньги на храм. А если позвать их сюда, то возьмут подешевле… мы можем два дня обойтись без лепешек, а потом — два дня без пива…

— Не пойдут. Нам их и уложить некуда, — сказал Тахмад. — У кого из вас есть чистое одеяло?

Мы промолчали.

— Ну так идем, — сказал Гамид. — А то даже как-то дико — трудимся в башне, а выше третьего яруса не бывали.

Мы не пошли за чистыми плащами, а отправились наверх в чем были, и не по лестницам, а по норе.

Ночью, когда по ней не гоняли тачки с глиной и кирпичами, приходили люди с повозками — такими, каких мы в Субат-Телле не видали. Это были бочки на колесах, и они воняли и смердели. Мы познакомились с хозяином такой повозки, и он объяснил — господа, что живут наверху, редко спускаются вниз, и если не забирать то, что извергают их тела, то там скоро не останется пустого места. Так что мы шли осторожно, чтобы не задеть такую повозку. Кроме того, ночью привозили камни, большие и маленькие, и с ними было много хлопот — они сыпались с телег и раскатывались по норе. Заслышав голоса камневозов, мы искали какую-нибудь дырку в стене норы, чтобы спрятаться и переждать это бедствие. Еще ночью затаскивали длинные и толстые бревна и самые большие камни — те, что тянут канатами, подкладывая катки. От них тоже следовало держаться подальше.

Но мы недалеко ушли — нас остановила стража. Мы и не подозревали, что дорогу охраняют.

В общем, наверх нас не пустили, да еще обозвали землезадыми глиноедами.

— Понагнали вас, работаете за бляшки, — бурчал старый одноглазый стражник. — Пошли отсюда!

Мы и пошли вниз. Но ушли недалеко. Нас окликнул господин, который вышел на шум из своего жилища. Это был какой-то важный чин у стражи нижних ярусов — он мог их послать ловить ворон, и они с поклонами отступили вверх по норе.

И он был пьян. Человек, который тащил вслед за ним факел, осветил его, и мы поняли, насколько он пьян. Нам с жидким пивом никогда не достичь такого блаженства — вот что мы поняли.

— Ступайте сюда, парни, — сказал этот господин. — Не бойтесь, я вам кое-что скажу. Вы — счастливые люди, парни. Вам ни о чем не приходится думать. Вы полагаете, что наверху рай? Нет, то же самое, что внизу. Тоже гоняют свои тачки, обжигают таблички и кирпичи, пекут лепешки, ткут покрывала, но там, наверху, страшно — что, если завтра не привезут рыбу и зерно? Не отрывайтесь от земли, парни, вот что я вам скажу. Вы всегда можете спуститься в город, а те, что наверху, не всегда. Уже растут дети, которые не бывали внизу Вот, держите «раба» и пропейте его вместе за мое здоровье.

Слова такого важного господина с завитой бородой — приказ, а целый «раб» — царский подарок, так что мы три раза поклонились и пошли в таверну за городской стеной. Она была открыта по ночам, чтобы перед рассветом туда пришли камневозы и те, кто возит смрадные бочки.

— А в самом деле, это же страшно — когда всё доставляют снизу, — Левад почесал в затылке. — Но, с другой стороны, тем, кто гоняет вверх тачки с зерном, платят больше, чем нам…

— А что бывает, если столкнутся две тачки, мешок упадет, порвется, и зерно вывалится? — спросил умный Тахмад. — Мы-то соберем нашу глину с пола, ничего ей не сделается. А зерно испорчено, и возчик не получает дневной платы.

Мы немного поспорили — на какой срок нас продали вербовщики, и к кому идти, если мы захотим поменять хозяина. А потом легли спать.

Оказалось, что Гамид не выкинул из головы странную мысль посмотреть сверху на городские крыши. Когда мы уснули, он вылез из пещеры и прокрался к лестнице. Оказалось, что на ночь спускают решетки, так что по ступеням не пройти, но он как-то перелез вверх по веревочным перилам. Увернувшись от стражи, он вылез не менее как на шестом ярусе! И у него хватило наглости забраться в комнату стражников, пока они расхаживали по норе. На четвереньках он подошел к окну и увидел такое, что чуть не заорал с перепугу.

Дело в том, что мы, парни, очень редко смотрим в зеркало. У девушек есть маленькие зеркала из отполированной бронзы, а нам они ни к чему. Мы знаем, как действует зеркало, и этого достаточно — с головной повязкой и без него можно управиться. Кроме того, у отражения есть всякие колдовские свойства, это все знают. Тот, кого ты видишь, может тебя сглазить. Или он вдруг начнет что-то делать, а ты должен повторять.

Гамид увидел из окна отражение Нашей Башни.

— Там подвесили огромное зеркало, и в нем — она! Высоченная, кверху чуть сужается, окна светятся! — выкрикивал он.

— Ты спятил. Откуда возьмется такое зеркало? Ты представляешь, как его пришлось бы отливать и полировать? — спросил умный Тахмад. — И к чему подвесили? На небе нет крючков!

— На небе могут быть крючки, — возразил Левад. — На что же боги подвешивают звезды?

— Нужно будет вечером обойти Нашу Башню и посмотреть, что там такое висит, — сказал Абад. — Спите, дурни, а то завтра даже миски каши не выработаем.

Но Левад с Тахмадом еще долго спорили о небесных крючках.

Утром они скоро выдохлись, и нам с Абадом пришлось им помогать, чтобы они не остались без каши и «кувшина». А потом, когда нас отпустили, мы не в город пошли, а вокруг Нашей Башни, мимо складов, сараев, мастерских и хлевов. Раньше нам там было нечего делать, и мы знали Нашу Башню только с одной стороны — с той, где вход в нору. А вход был напротив городских ворот.

Мы шли долго — обойти Нашу Башню нелегко, и мы нашли еще одну дорогу, которая была длиной, наверно, в пятьсот шагов и загибалась, и вела прямо к четвертому ярусу Нашей Башни, причем последнюю сотню шагов — уже по воздуху. Мы думали, что уже знаем все городские диковинки, но дорога на столбах — это было невероятно.

— Значит, на четвертом ярусе есть выход из норы на эту дорогу, — сказал Тахмад. — Но зачем она нужна? Только боги могут расхаживать на такой высоте и не бояться. А боги в дорогах не нуждаются — где хотят, там и летают.

— По ней-то уж тачек с глиной не гоняют, — заметил Левад. — Может быть, она — для господ?

— Скорее всего.

Мы прошли под столбами и вышли на ровное место, откуда можно было смотреть вдаль, как у нас в Субат-Телле. И мы увидели отражение Нашей Башни. Только это было не отражение — ведь зеркало, как и говорил Тахмад, не висело. Просто вдали стояла точно такая же башня с многими ярусами.

— Вот любопытно, для чего ее там построили? — спросил Абад.

— А нашу для чего построили?

Мы заспорили. Через час стало ясно — мы этого не знаем. Пришли вербовщики, обещали сикли, мы согласились. Ни в одну голову не пришло спросить: для чего это сооружение? А не пришло потому, что это не наше дело. Нам платят — мы гоняем тачки. Выплатим долг — будем хорошо зарабатывать, снимем комнаты в городе, купим новые одеяла. Это даже прекрасно, что строят Нашу Башню, — без нее мы бы ходили тощие и неженатые. А она поможет нам заработать на выкуп для невест. К тому же благодаря Нашей Башне мы узнали, что такое городская жизнь. Мы научились есть жареную рыбу. Может быть, и вовсе не захотим домой возвращаться.

— Я вот что думаю — никого об этом даже не надо спрашивать, — решил Тахмад. — Раз нам не сказали, то мы знать не должны. Да и не всё ли равно? От того, что будем знать, тачки легче не станут.

Мы согласились — не станут.

Однако Гамид не успокоился. Несколько дней спустя он отправился в храм Асторет узнавать про Нашу Башню. Там сидят жрецы, которые отвечают на вопросы, и вопросы самые заковыристые: например, если ведешь жертвенного ягненка, и на его голову капнула сверху птичка, но при этом на голове случайно оказался древесный листок, куда угодила капля, считать ли ягненка безупречной жертвой?

Он вошел в храм — тут-то и начались наши приключения.

В храме, как всегда, было не протолкнуться. Очередь к жрецу петляла между колоннами. И тут же была другая очередь — к будке, где продавали жертвенные яблоки. Сквозь обе очереди ходили взад-вперед озабоченные жрецы, носили треножники для ночных бдений, опахала и сундучки с одеяниями. Там же бродили жрицы по обету — те, с кем можно было сговориться за небольшую плату, а невинные девицы, которые были обязаны отдать себя незнакомцу в храме, иначе бы их не взяли замуж, сидели вдоль стены, и перед ними прохаживались мужчины. Одна такая жрица оказалась возле Гамида, когда он, набравшись терпения, достоялся до конца и смог задать жрецу вопрос о Нашей Башне.

— Ты откуда, парень? — спросил жрец — толстый, с голым лицом, одетый в широкое женское платье. Говорили, что они, жрецы, бреют волосы на всем теле, чтобы уподобиться женщинам, и про это даже слушать было жутко.

— Из Субат-Телля, учитель.

— Вербовщики привели?

— Да, учитель.

— Что говорили?

— Что сперва двенадцать сиклей, учитель… — и Гамид стал объяснять про горячую жирную кашу и бронзовые бляшки.

— Молчи, дурень, молчи! — закричал на него жрец. — Да ты сам должен был им заплатить двенадцать сиклей за то, что они привели тебя сюда! Они говорили тебе про какие-то кувшины и ноги, а главного-то не сказали! Наша Башня нужна для того, дурень, чтобы на вершине возвести храм! Нам заповедано поставить храм в небесах — вот для чего ты гоняешь свою тачку! А теперь убирайся и не забудь заплатить при выходе за то, что я вразумил тебя!

Гамид совершенно не собирался платить. Он был отпихнут от жреца следующим искателем храмовой мудрости и стал пробиваться к дверям, надеясь выскочить без платы. Глядя, как выходит народ, он задержался за колонной, выжидая нужного мига — чтобы бегом проскочить опасное место. И тут к его плечу прикоснулась тонкая рука с окрашенными в рыжий цвет пальцами.

— У меня нет денег, — сказал, не оборачиваясь, Гамид. Он уже знал, что храмовые младшие жрицы стоят «рабов» пятнадцать, если в самом храме, а за оградой можно сторговаться дешевле.

— Идем, идем, договоримся, — сказала девушка и повела его в закоулок, где за ширмой была очень узкая дверь.

Гамид, уверенный, что девушка оценила его широкие плечи, сытый живот и приятное лицо, пошел следом и оказался под лестницей. Ему показалось странным, что жрица привела в такое неподходящее место, но то, что она сказала, совсем его ошарашило.

— Верно сказал старый Уль-Сараиль-Илассу, что ты деревенский дурень, — вот что она сказала. — Только дурень может поверить в то, что эти подлецы и хитрецы строят башню ради храма! Никогда никакого храма на ней не будет!

— А зачем же? — спросил потрясенный Гамид.

— Это я тебе потом объясню. Приходи завтра сразу после заката к северным воротам, там будет сидеть нищий в зеленой повязке, с собакой. Ты спроси его, много ли он сегодня насобирал, а он укажет тебе, куда идти дальше. Теперь ступай!

Гамид был настолько изумлен, что выбежал из храма, просто не увидев сборщика платы. А потом пришел в Нашу Башню, собрал нас в своей пещерке и всё рассказал.

— Храм в небесах — это здорово! — так решили мы. — В него и богам легче будет спускаться. Туда все понесут жертвы! Но как людям туда подниматься? Если по норе пустить повозки, запряженные ослами, то там будет не протиснуться. Две тачки в ней хорошо расходятся, а две повозки — нет.

— Там, выше, нора в некоторых местах расширяется, мне носильщик Рилад рассказал, — вспомнил Левад. — Говорит, удобно — если тащишь груз, можно там встать у стены и отдохнуть, никому не мешая.

— Ты пойдешь завтра вечером к северным воротам? — спросил Гамида Тахмад.

— Пойду, конечно. Вы не представляете, какая она красавица! У нее подведенные глаза, как лучшие финики, и волосы, как красная овечья шерсть, и голос, как пение ручья весной, и груди, как… как…

И он еще долго перечислял все достоинства жрицы — пока Тахмад не усомнился в том, что женщина, говорящая такие вещи, состоит в жрицах.

Целый день мы думали о храме на вершине башни и о том, чем он будет отличаться от обычных земных храмов. Додумались до того, что жертвенные яблоки будут давать бесплатно, и совершать брачный обряд тоже бесплатно, а жрецы туда придут самые лучшие, знающие молитвы наизусть, а не читающие их по табличкам. Потом мы вспомнили про похоронный обряд и заспорили — можно ли хоронить бесплатно и не будет ли от того вреда душе покойника.

Вечером мы проводили Гамида до северных ворот храма. Мы видели, как он подошел к нищему, спросил его, получил ответ и пошел вдоль ограды к храмовым водоемам.

А нам предстояла прогулка по городу, в котором всегда находилось на что посмотреть — мы уже знали, где натягивают свои веревки воздушные плясуны, где собираются любители петушиных боев. А то еще бывали шествия — когда какой-нибудь житель тридцать пятого этажа раз в несколько лет спускался вниз, то развлекался изо всех сил — тут же нанимал носилки и ездил по улицам, а перед носилками шли плясуньи и били в бубны, и кувыркались шуты, и пели певицы, и играли свирельщики, и гремели на разные лады барабанщики, а он смотрел сверху, хохотал и бил в ладоши.

Еще можно было посмотреть на иноземцев, в городе всякие попадались, и бритоголовые, в передниках, свисавших почти до колен, и с голыми боками, и темнокожие с волосами, как подушки из черной шерсти, и плосконосые с желтыми лицами, и носатые в высоких шапках. Мы в Субат-Телле и не подозревали, что такие люди на свете бывают.

Мы прогулялись по улицам, купили за один «кувшин» сладких маленьких городских лепешек, вернулись к северным воротам, но нищего там уже не было, и Гамида тоже не было. Тогда мы вернулись в Нашу Башню. А он появился только утром, когда выдавали миски с горячей кашей. Вид у него был — как будто его изловили мохнатые, и всю ночь гоняли по холмам, и трепали.

— Ешь скорее, — велел ему Тахмад. — И за работу.

— Вы совсем не хотите знать, что я там услышал? — спросил Гамид.

— Не до того. Видишь, первые тачки уже пошли вниз? Давай, давай… Глина ждет тебя, пустынный кузнечик! Ты как жители Сулль-Телля, которые по ночам зерно молотили!

Толку от Гамида было мало — он отставал и спотыкался, чуть не вывернул полную тачку.

— Ты что, всю ночь не спал? — спросил я.

— Почти. Там нас было человек десять, и мы спрашивали… Она так рассказывает! Ты не представляешь! Я только теперь понял, какой же я болван! А Таш — какая она умница! Она всё объясняет, объясняет, объясняет!

— Женщина — объясняет? Мужчине? — Это у меня в голове как-то не укладывалось.

— Да! Да!

И тут он наконец опрокинул тачку.

Мы помогли ему быстро собрать глину и велели молчать. Но он всё равно пытался нам растолковать, что мы всё делаем неправильно.

— Совсем спятил, — сказал Тахмад. — Может, его та женщина сглазила? Нужно будет купить ему амулет.

Мы быстренько посчитали — вечером Абад и Левад, самые сильные, получат два «кувшина», мы — по одному, если они вместе за «ногу» купят амулет, мы им дадим по лепешке и по кружке пива, получится на каждого из них по две лепешки и две кружки пива. И это хорошая покупка — когда у нас появятся деньги на женщин, будем надевать его по очереди.

Но Гамид не пустил нас в город за амулетом.

— Нас там подслушают, — загадочно сказал он. — Останемся. Вы такое узнаете!

Ночью, в пещере, Гамид произнес речь.

— Жрецы нас обманывают, — сказал он. — Никакого храма на вершине этой башни не будет. Он там не нужен. Когда боги хотят спуститься в храм, они сами спускаются, им это нетрудно, вовсе незачем устраивать храм у них под носом. Так что башня неправильная. И она должна рухнуть.

— Вот додумался! — возмутились мы. — А где же нам зарабатывать на жизнь?

— Я знаю такое место! Мы там заработаем вдвое больше! Вот послушайте — Наша Башня стоит, пока мы ее строим и чиним. Ведь постоянно на стенах латают какие-то дырки. Если из нее уйдут люди, она скоро рухнет. Мне объяснили: башня — это мы сами!

— Ты хочешь сказать, что нас замуруют в башне? — спросил Абад. Стало очень тихо.

— Нет! Нет! Мне самому так сказали! — закричал Гамид. — Но это не так! Мы будем живы и здоровы! Но мы зря тратим тут время! В той башне, которую мы видели там, вдали, платят вдвое больше! И она не рухнет! Там новичок получает сразу два «кувшина» в день! А через месяц — уже три! Для чего нам тут мучиться, если на вершине не будет храма? Да и самой вершины не будет — просто на верхних ярусах будут сидеть храмовые звездочеты! Вот и всё!

— Дался тебе этот храм, — буркнул Тахмад. — Разве нам плохо жилось, пока мы о нем не знали? Я вон рубаху себе купил с синими полосками. Была у меня в Субат-Телле такая рубаха? Не было. И в пещере стоит бутыль с пивом. Была у меня в Субат-Телле своя бутыль с пивом? Не было. И еще мне сказал стражник Баркуд Амади, что осенью пригоняют молодых ослов. Если отложить денег и купить осла с повозкой, можно доставлять кирпичи с третьего яруса на шестой или, если повезет, сразу на восьмой. А это совсем другие деньги!

— А корм для осла? — спросил я. — Чем выше — тем он дороже. А если скотина заболеет?

— А в Другой Башне тебе могут дать осла просто так — чтобы ты на нем работал, — заявил Гамид. При дальнейших расспросах оказалось, что и на завтрак там не одна миска жирной каши, а две. Мы любим поесть, но две миски — это опасно.

— Так вторую можно продать! — тут же сообразил Гамид.

Мысль перебежать в Другую Башню, где всё вдвое лучше, чем у нас, так засела у него в голове, что он очень долго не давал нам покоя. А тут еще Таш…

Она, как мы решили, была не жрица, только одевалась и красила пальцы, как они, чтобы спокойно ходить по храму и приставать к крепким молодым парням. Я увидел ее — и у меня в глазах помутилось. Таких красавиц родителям нельзя из дому без покрывала выпускать, чтобы не сглазили, и безумие Гамида стало мне понятно: не Другая Башня ему голову вскружила, а Таш.

— Он вам главного не сказал, парни, — так взялась за дело красавица, когда мы наконец встретились. — Что вам обещали вербовщики? Что будете катать тачки и получать в день сперва один «кувшин», потом два? А потом, может быть, сикль в месяц? Больше ведь ничего не обещали? Нет! И они вас не обманули — вы еще десять лет будете катать тачки с нижнего яруса на третий. Вы ведь ничего другого не умеете, а учить вас никто не станет. А потом вы спуститесь вниз — а глины нет! Вы побежите искать своего главного — а его нет! Вы кинетесь к поварам — поваров нет! Все ушли! Пока в башне люди — она стоит. Люди уйдут — ее не станет. И вы одни останетесь в башне, которая уже начнет рушиться. И она упадет вам на головы!

Мы стали понимать, что имел в виду Гамид. Но поверить в это мы не могли.

— Послушай, девица Таш, не могут все разом уйти из Нашей Башни, — сказал Тахмад. — Куда им идти? Кому они нужны?

— Могут. Просто вы не знаете…

Она поднесла к губам накрашенный пальчик, и мы, все шестеро, уставились на эти пухлые губы, а тачки и бронзовые бляшки вылетели из наших голов, как воробьи.

— Наша Башня — не первая… — прошептала Таш. — До нее были другие… И все они рухнули…

— Как рухнули?! — заорал Абад.

— Молчи, сын бешеной козы от шелудивого верблюда, — сказал ему Тахмад. — Или засунь себе в рот головную повязку. А ты, девица, не говори того, что нельзя проверить.

Я обрадовался — как ловко Тахмад поставил на место эту красотку Таш!

— Вот как раз проверить очень легко. Вы работаете каждый день, и ваш труд начинается на рассвете?

— Нет, на рассвете мы только просыпаемся, — сказал Левад. — Потом мы умываемся, идем за кашей, едим, спускаемся вниз, нам выдают тачки из сарая, и тогда только начинается работа.

— А вечером? — спросила она. — После того, как вам дают вечернюю кашу, что вы делаете?

— Идем гулять по городу, — сказали мы.

— Тогда выбирайте — или я встречу вас до рассвета и поведу на место, где была Первая Башня, или мы туда сходим вечером, — предложила Таш. — Это недалеко. Их стараются строить поблизости от города. Я вижу, что вы не поверите, пока сами не увидите развалины своими глазами. Только я прошу вас взять с собой лопату или две. Они пригодятся.

Мы беседовали с Таш в храмовом саду — она знала, как можно туда пройти со стороны храмовых прудов. И мы бы себя чувствовали, как в раю, среди прекрасных деревьев, если бы боги послали каждому из нас такую Таш. Но она была одна, а нас — шестеро.

— Никому не рассказывайте о нашем уговоре, — предупредила она. — Так утро или вечер?

— Вечер, — сказали мы. И она, уговорившись, что будет ждать нас возле загона, где ослы крутили священную крестовину Мардука, ушла, красиво колыхая бедрами.

Весь следующий день мы не столько гоняли тачки, сколько поджидали друг друга в норе и переговаривались. Удивительно, что нас на этом не поймали. Наконец наш надсмотрщик приказал парням, копавшим глину и кидавшим ее в тачки, воткнуть лопаты в кучу. И все мы, оставив тачки в сарае и вымыв руки, отправились есть кашу.

Потом мы оделись понаряднее и спустились вниз.

Крестовина в загоне была неподвижна — ослов выпрягли и увели.

— Как-то это неправильно, — сказал Гамид. — Если это священная крестовина Мардука, то почему ее вертят только днем? Нашлось бы немало людей, желающих повертеть ее и ночью, чтобы Мардук стал их покровителем.

— Ты бы лучше сходил и принес лопаты, — ответил ему Тахмад.

— Пусть со мной пойдет Гугуд. Он покараулит. Иначе кто-нибудь увидит, что я уношу лопаты, и меня назовут вором, как людей из Латыш-Телля, которые стянули грудные повязки у своих жен.

— Это правильно. Ступай с ним, Гугуд.

Они пошли за лопатами, а мы отыскали большие камни и сели на них — ждать.

На этих камнях часто отдыхали днем служители священной крестовины, подзывали разносчиков, угощались и пили пиво. Тахмад пошутил, что камни набрались святости и она может перейти в нас. Левад усомнился — вряд ли святость внедряется в человека через такое место. И мы, веселясь, не заметили, как подошли двое из тех служителей. А когда заметили, то разом замолчали и вскочили.

Но им были нужны не камни — они шли к ограде двора, где стояла крестовина, и залезли на эту ограду, хотя она была совсем хилая, и оттуда рассмотрели те зубчатые колеса, что вращаются со скрипом.

— Ну вот, что я и говорил! — воскликнул один, худой и долговязый, которого мы уже как-то видели. — Проклятый столб покосился! Вот отчего у нас такие неполадки! Видишь, зубцы колеса проскакивают и не цепляют? Поэтому весь верхний ряд оказался выключен из работы.

— Теперь вижу, — отвечал другой. — Будь оно неладно. Завтра нужно с утра позвать мастеров. Я бы и новую крестовину заказал, эта уже совсем трухлявая.

Мы сперва молчали от почтения, а потом от изумления. Этот человек назвал столб от священной крестовины проклятым, а саму крестовину — трухлявой!

— Одно из двух, или новая крестовина, или молодые; ослы, — возразил первый. — И то, и другое нам не дадут. Слезай, пока окаянный забор не рухнул. А то еще из-за него будут склоки.

Они ушли, а мы остались торчать у камней.

— Это не служители Мардука, — наконец выговорил Тахмад. — Они не похожи на служителей Мардука. Они издевались над священной крестовиной.

— Надо пойти в главный храм и рассказать! — предложил Левад.

— А кто мы такие, чтобы ходить в главный храм? И с чего ты взял, будто нам поверят?

Тахмад был прав. Мы — парни, которые гоняют тачки. А эти нечестивцы — господа, достаточно посмотреть на их накидки из тонкой шерсти и на головные повязки из полосатой ткани. Правда, бороды у них — как у нищих возле храма, которые нарочно засовывают туда солому и пачкают их глиной, чтобы вызвать жалость, у этих в бородах были какие-то стружки и, кажется, тоже сухая глина.

— Вот что. Нужно подстеречь, когда станут менять священную крестовину, чтобы взять щепочки, — додумался Левад. — Будет что отослать домой.

— А вот любопытно, куда они денут старых ослов, которые вращали крестовину? — спросил я. — Ведь такое животное — честь для нашего храма. Весь Субат-Телль будет приносить ему сено. Там есть один приметный, с очень длинным хвостом.

— Да, я тоже его заметил. И на храпе у него два белых пятна у ноздрей. Может, спросить у хозяина? Вряд ли нам продадут этого осла, но хозяин мог бы его выкупить и уступить нам, а мы бы отработали, — сказал Тахмад.

— Представляешь, сколько за него запросят? Осел, служивший Мардуку! Осел, над которым — рука самого Мардука!

Тут пришли Гамид и Гугуд с лопатами. Разом с ними появилась Таш. Теперь она была не в открытом платье младшей жрицы и не в сандалиях из тонких ремешков, а в одежде женщины-огородницы — такой, чтобы солнце не сожгло кожу. И волосы, и лоб, и подбородок были прикрыты.

— Идем, — сказала она. — У нас мало времени.

И мы пошли за ней на восток.

К тому времени мы уже умели определять время по часам и знали, что такое дневной час и что такое ночной час. Так вот — мы шли целый ночной час и порядком Удалились от Нашей Башни. Где-то на полпути Таш зажгла припасенный факел.

— Вот мы и пришли, — она показала на обширный плоский холм.

— Что это?

— Первая Башня. Или та, которую мы привыкли считать Первой.

— Это — Башня?

— Я знала, что вы не поверите. Поэтому велела взять лопаты.

— Ты хочешь сказать, что от нее осталась эта куча песка и глины?

— Именно это я хочу сказать. Вам только кажется издали, что холм невысок. А когда на него залезете — поймете, что это высота пяти ярусов.

— Идем, убедимся, — ответил Тахмад.

Она оказалась права: чем ближе мы подходили, тем выше делался холм.

— Мало ли откуда он взялся, — заметил Гамид.

— Залезем наверх, и твоя лопата всё тебе объяснит.

— Не верю. Если бы Наша Башня рухнула, куча обломков была бы гораздо больше.

— А тебе не приходило в голову, что Наша Башня изнутри — пустая? У нее есть кирпичный стержень, вокруг которого растут новые ярусы. А сами-то ярусы — пустые! Это помещения для людей и для всего, что им нужно.

— И нора! — воскликнул Гугуд.

— И нора, — согласилась Таш. — Тут было то же самое.

И она первая полезла наверх, хватаясь за кусты.

Видно, она уже не впервые лазила на этот холм. Мы еще пыхтели внизу, а она уже стояла наверху, среди кустов. Наконец и мы забрались.

— Теперь копайте, — сказала Таш. — Сперва снимите верхний слой, где корни. Потом увидите много занятного.

Лопаты взяли Абад и Левад. В несколько взмахов они очистили площадку размером с покрывало.

— Теперь — осторожно. Разрыхляйте землю. Когда попадется что-то твердое — разгребайте вокруг и вытаскивайте.

Тут за работу взялись все мы — и добыли два десятка грязных кирпичей.

— Посмотрите на клеймо, — велела Таш.

Мы видели клейменые кирпичи в Нашей Башне, их везли наверх. Все они были помечены знаком «крестовина в круге». А на этих был знак — «крестовина в квадрате».

Кроме того, мы откопали множество черепков и каменную фигурку — крылатую лягушку, правда, сильно попорченную.

— Вот и всё, что осталось от Первой Башни, — сказала Таш. — Вы ведь не думаете, что я нарочно закопала тут эти кирпичи?

Мы ничего не ответили. Нам, всем шестерым, было стыдно.

— Тихо, — вдруг сказала Таш, — тихо…

И опустилась на корточки, показывая нам, чтобы сделали так же.

Кусты скрыли нас. Таш, прислушиваясь, вытягивала шею. Наконец и мы поняли, откуда доносятся неразборчивые голоса.

— Вот зловредные крысы… — прошептала Таш. — Сейчас я разберусь, кто это…

Я не думал, что женщина на корточках может так быстро передвигаться. Только кусты прошуршали…

— Я за ней, — сказал Гамид. — Эти женщины вечно лезут куда не надо.

— Разве она твоя женщина? — спросил Тахмад.

— Нет, но я…

— Не двигайся. Ты же не знаешь, что она затеяла.

Сидеть на корточках для человека непривычного — неприятное занятие, и мы вскоре сели на зады. Те голоса доносились то громче, то тише, и вдруг раздался пронзительный, как удар хлыстом по ушам, визг.

— Она! — крикнул Гамид, вскочил, отпихнул Тахмада и понесся на выручку. Делать нечего — мы побежали следом.

Если кто-то скажет, что бегать по холму, кусты на котором выросли выше пояса, а между ними сплошные ямы и колдобины, огромное удовольствие, того человека нужно привязать голым возле муравейника, сперва обмазав ему медом отдельные телесные части. Мы спотыкались, падали в колючие травы, хватались за них руками, и оказалось, что длинные узкие листья острее ножа.

Когда мы прибежали, Таш уже не воевала с двумя противниками, а просто громко ругалась. Она их обвиняла в том, что они покусились на ее грудь и лоно, а они кричали, что она дура, хуже ослицы, хуже верблюдицы, хуже козы.

Когда они увидели, что на помощь Таш ломятся сквозь кусты шестеро верзил, то схватили свое имущество и убежали.

— Я знала, что вы придете и прогоните их, — сказала Таш. — Полюбуйтесь на эту яму!

Яма была большая и глубокая — в человеческий рост.

— Это они выкопали? А зачем? — спросил Тахмад.

— Они думают, что в развалинах Первой Башни можно найти сокровища. Что взять с дурней!

— Сокровища? Здесь? — и Абад спрыгнул в яму. А мы — следом.

— Боги лишили вас разума! — закричала Таш, глядя, как мы роемся в этой грязной яме. — Тут точно такие же черепки, как и там! Вы что же думаете, что жители башни разбежались, а золото оставили здесь?

— Но ведь эти двое искали золото, а они городские, они лучше знают! — ответил ей Тахмад.

— Вот дурни…

Мы пропустили через пальцы каждую пылинку, мы нашли несколько бусин, костяную ложку и деревянные подметки от городских сандалий — семь штук. А тем временем совсем стемнело, и Таш, прокляв нас на все лады, пошла прочь от ямы. Как же мы намучились, вылезая оттуда! Потом мы догнали ее и молча пошли следом.

— Зачем тебе понадобились эти два ослиных охвостья? — спросил Гамид, когда мы уже были возле Нашей Башни. — Если ты знала, что они не найдут в яме сокровищ, то на что же они тебе?

— Это я тебе потом растолкую, — сказала Таш, и мы поняли, что она по-настоящему выделяет Гамида из нашей шестерки. — Ступайте спать, а то завтра заснете на ходу и опрокинете свои тачки.

Заснуть оказалось не так уж просто — мы рассуждали о Первой Башне, высока ли она была, во сколько ярусов, долго ли ее строили, отчего не использовали совсем еще хорошие кирпичи для другой башни. Также нам было любопытно, для чего ее строили.

— Может, как раз самую первую задумали для того, чтобы наверху поставить храм? — спросил Тахмад. — Конечно, богам несложно прилететь по воздуху в любой из городских храмов, но им должно быть приятно, что мы, люди, стараемся подняться к ним поближе.

— Да? — Абад задумался.

Я заснул под высокоумные рассуждения Гамида, и всю ночь мне снился Вавилон, но большой, имеющий много ворот, и я хотел из него выйти, но в какие ворота бы не выглядывал — видел загородившую путь башню, их было больше десяти, а может, и несколько десятков — если бы я поспал подольше, то узнал бы точно. Да наступило утро и пришла женщина с кухни будить нас, крича, что каша поспела и все давно едят, а мы шестеро всё еще валяемся, как дохлый собачий приплод.

В тот день мы трудились плохо, надсмотрщик ругал нас, и все мы получили всего по одному «кувшину». Вечером мы легли спать пораньше — хотели на следующий день показать, на что мы способны.

— Я вот думаю — не сходить ли нам еще к Первой Башне? — сказал Тахмад. — Не может быть, чтобы те мужчины просто так здоровенную яму вырыли. Они что-то знают.

— А почему она побежала их выслеживать? У нее тоже какие-то свои замыслы! — добавил Левад. — Слушай, Гамид, не встречайся ты с ней больше. Она тебя обязательно втравит в какую-нибудь дурную историю.

— Может быть, мы были ей нужны, чтобы выкопать яму в том месте, где она показала? — додумался я. — Тогда понятно, почему она боялась тех мужчин — если она тоже ищет золото, соперники ей ни к чему!

— Спите, парни, — проворчал Абад.

— Надо вернуться и углубить нашу яму… — прошептал Тахмад. — Если мы найдем сокровища, то сразу уйдем — и всё равно, что будет с Нашей Башней, простоит она после этого хоть месяц или сразу рухнет. А ей — ни слова, понял, вонючее козье охвостье?

— Сам ты куча прелого ослиного навоза, — ответил Гамид. На том и успокоились.

У нас началась отвратительная жизнь.

Целый день мы гоняли тачки по норе, а вечером убегали к Первой Башне и за пять дней выкопали там такую яму, что можно было в ней пасти верблюдов. Правда, мы старались беречь силы, ходили к своей яме через день и не оставались у Первой Башни допоздна. Однако устали мы, как ослы на последнем перегоне до города, когда их торопят, чтобы успеть проскочить в запирающиеся ворота.

Список того, что мы откопали, можно было читать на свадьбах вместо росписи невестиного приданого — той, которую выкрикивает главный деревенский весельчак перед тем, как дядя невесты огласит настоящую. Гости животы бы надорвали со смеху. Ножки от скамеек и ручки от корзинок, крышки от горшков и обломки прялок, беззубые гребешки и разломанные пряжки, таблички с записями, которые утратили смысл много лет назад, и голубые изразцы для украшения комнат — жаль, что целых было всего три штуки. А главным образом мы добывали кирпичи. Мы откопали их столько, что можно было построить свой собственный дом, если бы нам отвели место возле Нашей Башни.

Гамид не искал Таш, но она сама нашла его. Однажды вечером мы увидели ее на краю ямы. Она смотрела вниз и качала головой.

— Так и знала, что вы тут, — сказала она. — Зря я рассказала вам про Первую Башню. Теперь вас от нее за палец не оттащишь, пока всю не расковыряете.

Мы захохотали. Это было наше, деревенское словечко, от городских мы его еще не слыхали.

— И как добыча? — не унималась она. — Хватит ли ее на то, чтобы купить большой дом с садом в Вавилоне? Или вы на эти деньги хотите снарядить караван в страну хеттов? Вылезайте, несчастные. Если вам так уж хочется копать землю, не получая за это ни «кувшина», я отведу вас к храмовым огородам — по крайней мере, это будет как жертва великим богам, и вы, умерев, получите воздаяние.

Мы подумали и вылезли.

Она оглядела нашу добычу и долго не выпускала из рук таблички.

— А вот в этом есть смысл, — сказала она. — Клянусь силой Мардука…

— В чем ты видишь смысл? — спросили мы ее.

— А вот, — она показала на дырку.

Мы и сами заметили, что таблички попадались разные — одни были продырявлены, а другие — нет.

— Ну забирай их себе, — великодушно сказал Гамид. — Если они для чего-то нужны.

— Я не уверена, что нужны, но я их заберу.

Все вместе мы пошли к Нашей Башне. Когда пришли, городские ворота были закрыты, и Гамид забеспокоился, где Таш будет ночевать, но она сказала, что подходящее местечко у нее имеется.

Мы смыли с себя пыль и грязь у пруда и пошли в свое логово.

— И все-таки мы не поняли, чем ей помешали те двое, которых мы прогнали тогда от Первой Башни, — сказал Тахмад. — Она очень ловко уходила от вопросов. Послушай, Гамид, не связывайся ты с городской девкой. Она тебя одурачит.

— Одурачит, — подтвердил Абад. — Ведь зачем мы пришли? Мы пришли, чтобы гонять тачки и зарабатывать деньги. Для этого не обязательно бегать от башни к башне. Я уже получаю два «кувшина» в день, а когда выплачу долг — буду получать три или даже четыре «кувшина». Если откладывать по одному, то за месяц получится… Гамид, сколько получится?

— Двадцать восемь «кувшинов», четырнадцать «ног», или три «раба» и еще две «ноги», Абад. Не так уж плохо. А ведь ты можешь откладывать и по два «кувшина».

— Я хочу делать то, что я понимаю, — продолжал Абад. — Может быть, я мало понимаю, ну и пусть. Поставьте меня на место, где нужен крепкий парень, согласный гонять тачки за разумную плату, и со мной не будет хлопот.

— Но если Наша Башня рухнет и похоронит тебя под собой? — спросил Гамид.

— Она так просто не рухнет. Она сперва будет трещать и скрипеть. Я успею забрать свое добро и уйти.

— К тому же башня рухнет после того, как оттуда уйдут люди, — напомнил Тахмад. — Правда, мы не поняли, почему они должны уходить из башни. Эй, Гамид, скажи своей девице — пусть объяснит так, чтобы простые парни поняли.

— Я ей скажу. Но вообще это неправильно…

— Что? — спросили мы.

— Чтобы женщина всё объясняла мужчинам. В этом городе странные нравы.

И все-таки Гамид попросил ее об этом.

— Наконец-то! — сказала она. — Вы начинаете думать, а это уже большое достижение.

Гамид потом признался нам, что, услышав такой ответ, решил — как только женится на ней, первым делом поколотит ее, для ее же пользы.

Но больше спрашивать было некого.

Когда старики провожали нас, то сказали: держитесь Друг за дружку. И мы держались. В Нашей Башне мы ни с кем не сходились. Это, в общем, было незачем. Конечно, мы знали кое-кого из стражников, из поваров, из разносчиков, из носильщиков, мы знали других парней, которые гоняли тачки, но разговаривать с ними было не о чем — так, поделиться новостью, что на восемнадцатом ярусе, говорят, умер дед и его вечером понесут вниз — хоронить, и придется уступать дорогу. Или, скажем, что гонять тачки с кирпичами было бы выгодней, чем тачки с глиной, да кто же нас спросит…

С теми, кто возил смердящие бочки, мы вообще не разговаривали — это было неприлично.

В общем, мы никого не трогали, и нас никто не трогал. Шестерка крепких парней — это двенадцать кулаков, между прочим.

Мы собрались в знакомом месте, в храмовом саду.

Это было очень уютное место у самой ограды, каменной ограды в полтора моих роста, за жасминовыми кустами.

Там была лужайка величиной с покрывало и большой камень, который позабыли строители стены, и над нами нависали ветки, так что мы были, словно в пещере. Днем, в жару, там было прохладно — жаль, что днем мы не могли туда прийти. Но и вечером тоже неплохо — совсем близко пели девушки, работавшие на грядках, и свистели какие-то птицы, и пахла скошенная зелень.

Конечно, нам не очень-то нравилось, что придется задавать вопросы девице. Но это всё же городская девица, и мы решили, что можно как-то потерпеть. Мы принесли ей, как положено у нас в Субат-Телле, яблоки и козий сыр. Без этого к девушкам и не подходи — убегут. А принесешь — будут с тобой разговаривать, пока все не съедят.

— Значит, вы хотите знать, отчего из Первой Башни ушли люди? — спросила Таш. — Вы хотите понять, отчего из Нашей Башни очень скоро уйдут люди? Вы уже поняли, что причина — одна и та же?

— Да, хотим, — ответили мы. — И больше спросить не у кого.

— Я же тебе объясняла, — укоризненно сказала Таш Гамиду. Он развел руками и вздохнул.

— Ладно. Вы видели, что осталось от Первой Башни. Вы поняли, что даже очень высокая башня в сорок ярусов может рухнуть, если не будет в ней людей, чтобы ее чинить. Вы в этом убедились?

— Да, да! — сердито закричали мы. Она разговаривала с нами, как с маленькими детьми, которые еще бегают голышом.

— Мы хотим знать не только то, почему люди ушли из Первой Башни, — сказал Тахмад. — Мы хотим знать, зачем они вообще ее построили. Одни говорят — башня нужна, чтобы сверху поставить храм, поближе к богам. Другие — что богам всё равно, где храм. А я еще слышал, будто на вершине башни должен жить царь.

— Ты умный мужчина, Тахмад, — похвалила Таш. — Ты сразу задал правильный вопрос. Так вот — люди Вавилона строят башни для того, чтобы зарабатывать деньги.

— Это хорошо! — похвалили мы.

— По крайней мере, это понятно, — добавил Левад.

— Но с деньгами простым людям можно иметь дело, пока их немного, тогда всё понятно. А когда их много, они становятся, как морское чудище, которым невозможно управлять. Вот ты, Гамид, можешь ли прогнать свою тачку по доске шириной в ладонь?

— Конечно, могу! — гордо сказал он.

— А если бы тачка была вдвое больше?

— Могу!

Мы возражать не стали — что же это за парень, если он не хвастается перед девушкой своими достоинствами?

— А если бы тачка была размером с дом? Вот представь — ты взялся за палки этой тачки, подтолкнул ее, и она покатилась.

— Это была пустая тачка? — недоверчиво спросил Гамид.

— Неважно! Ты ее толкаешь — она катится. Но ты не видишь — может, впереди в нее впрягли двух буйволов, и поэтому она катится. А может, кто-то из богов толкает ее рукой. А может, ее маги зачаровали. Но тебе кажется, будто это ты своей силой управляешь тачкой. Ты знаешь только одно — она продвигается вперед, и ее продвижение приносит тебе деньги. Но она огромна, Гамид! Если под колесо твоей маленькой тачки попал камень — ты сумеешь ее выровнять. А если камень попадет под колесо огромной тачки, что будет? Сможешь ли ты помешать ей грохнуться?

— Но в нее впряжены два буйвола, и боги ее тоже толкают, и маги зачаровали ее колесо! Как же они все вместе дадут ей грохнуться? — возмутился Абад.

— Ох… — сказала Таш. — Вы не знаете, буйволы это, боги или маги! Вы только знаете, что еще вчера тачка прекрасно катилась, а сейчас полетела в сторону, грохнулась и развалилась! Вот точно так же с большими деньгами! Вы не знаете, в каких отношениях деньги вашего подрядчика с деньгами подрядчика Бубурука Асхватака, который поставляет Нашей Башне глину!

— Мы ничего не поняли, — ответил Тахмад. Некоторое время Таш молчала.

— Так, попробуем с другого конца… — произнесла она. — Сколько стоит внизу ячменная лепешка?

— Три лепешки за «кувшин», — хором ответили мы.

— А уже на пятом ярусе разносчики продают две лепешки за «кувшин». А на десятом — одну. Они берут много лишних денег за то, что ходят по лестнице с тяжелой корзиной. Но если им не заплатишь — останешься голодный. Ты же не пойдешь ради лепешки вниз, в пекарни? Ты на этом потеряешь столько времени, что выгоднее взять лепешку за «кувшин». Это хоть понятно?

— Они все на нас наживаются, подлые отродья паршивых ослов и гнилозубых вонючих собак! — сказал Абад.

— Правильно! Правильно! Эти подлые отродья паршивых ослов и гнилозубых вонючих собак на вас наживаются! — обрадовалась Таш. — Если вы это понимаете, дальше уже будет легче. Ну вот, на тринадцатом лепешка стоит «ногу», а на сороковом — как вы думаете?

Мы подумали — и нам стало страшно.

— И сколько должен получать парень, катающий тачку с тридцать восьмого на сорок первый, чтобы не голодать? — спросила Таш. — Парень, который живет где-то на тридцать седьмом? При этом, учтите, вы воду приносите снизу сами, а он — покупает. И вы можете выйти в город, купить еду дешевле, чем у разносчиков, а он не может. Ему сойти вниз и вернуться наверх — как раз и будет день от восхода до заката.

— Это если по норе, а по лестнице? — спросил я.

— А кто его пустит по лестнице? Их перекрывают! Наверху всё очень строго, — сказала Таш. — Зато, когда он сходит, то за свои деньги может внизу купить очень много, но обычно простой носильщик тратит их на дурацкие шествия — наверху он таскал носилки и питался лепешками, а внизу его самого носят, поют ему песни, устраивают шествия и кормят его самой жирной бараниной. Видали?

— Видали, — согласились мы.

— Он на такое шествие тратит столько, сколько зарабатывает на тридцатых ярусах за три или четыре дня. За те деньги, сколько стоит наверху кувшин пива, внизу можно купить женщину — если не слишком к ней придираться. Но получается, что цены наверху ужасные, а торговцам везти туда товар невыгодно. Вы хотите знать, почему невыгодно?

— Да, да! — закричали мы.

— Потому что где-то очень высоко их прибыль пропадает. Ведь там носильщик корзин получает «раба» в день, а то и больше. Если покупка и доставка лепешки обходится чуть ли не в две «ноги»…

— Одной лепешки? — недоверчиво переспросили мы.

— На сороковом ярусе — да. Так можно ли продавать ее дешевле, чем за две «ноги»? Но мало охотников тратить на нее такие деньги. Парни вроде вас собираются в стаи и нападают на разносчиков. Они отнимают корзины с едой. А найти их невозможно — у них там прорыты в толще стены норы, чтобы прятаться. Кроме того, если богатый человек купит целый ярус, то он может поставить в большой норе стражников и брать за проход через свой ярус по «кувшину» с человека. Не верите — попробуйте пройти через шестнадцатый ярус и через двадцать третий!

— Всесильный Мардук их всех убьет… — пробормотал Абад.

— И вот наступает день, когда цена на лепешку становится совсем невероятной. Простые парни, которые не торгуют, а строят башню, понимают, что чем выше — тем хуже, и бегут прочь. Вслед за ними бегут те, на кого они работали. Бегут богатые люди, которые и рады бы заплатить сикль за лепешку, а некому. Тогда строительство башни прекращается. Ее выгодно строить только до двадцатого яруса — тогда торговцы лепешками, мясом, зеленью, сандалиями, одеялами и прочим добром имеют наилучшую прибыль. Но они ведь не могут остановиться и в итоге теряют всю башню. Башня-то жива, пока ее строят и пока растут цены. Строительство прекращается — уходят каменщики, печники, плотники, все уходят, покупать лепешки некому! Поняли?

— Нет, не поняли! — ответили мы.

Таш утерла пот со лба. Пот был воображаемый — она просто хотела показать нам, как ее утомили умные рассуждения.

Вдруг ее лицо изменилось — казалось, она услышала радостное известие.

— Сейчас всё поймете, — сказала она. — Все эти приключения с деньгами происходят потому и только потому, что богам не угодна цифра «сорок пять». Как только башня дорастает до сорок пятого яруса, боги говорят «довольно» и производят смятение в умах. Люди уже не понимают, сколько стоит ячменная лепешка, и в панике бегут из башни! Теперь — поняли?!

— Теперь — поняли! — ответили мы.

— Слава всесильным богам! Вот что было с Первой Башней! Вот что будет с Нашей Башней! Но умные люди, которые начали строить Другую Башню, знали про эту ловушку. Они придумали, как избежать страшного числа «сорок пять» и не прогневать богов!

— А как? — спросили мы.

— Это тайный колдовской способ! Простая девушка вроде меня не может его понять — его только старшие жрецы понимают. Но сорок пятого яруса там не будет.

— А у нас?

— А в Нашей Башне уже доставлены наверх кирпичи, бревна и глина, чтобы его возвести. Теперь понимаете?

— Разве наши подрядчики не знают про страшное число «сорок пять»? — спросили мы.

— Знают. Но они пытаются использовать последние месяцы большой прибыли. А в Другой Башне возводят только тридцать шестой ярус, и там нужны рабочие руки. К тому же, представьте, новички сперва получают в день два «кувшина», но вы-то не новички, вы получите целых три! Видите разницу? И понимаете, почему ваши хозяева не хотели, чтобы вы знали про Другую Башню?

— А что будет на вершине Другой Башни? — спросил Тахмад.

— Площадка с перилами, чтобы смотреть вдаль и наслаждаться. Со всех стран приедут к нам, чтобы посмотреть на мир сверху, — сказала Таш. — И будут за это платить.

Потом она пообещала, что нам придется гонять тачки только первое время — мы сможем их выкупить и сдавать в наем. Если у человека сорок тачек, и за каждую он получает в месяц по «ноге», да еще сам трудится, то уже можно жить! А дальше, накопив денег, можно завести свое дело — поставить маленькую пекарню где-нибудь на десятом ярусе или мастерскую, чтобы чинить сандалии.

— Мы должны отработать двенадцать сиклей, — сказал Тахмад. — Мы дали слово.

— А это еще долго?

— Хозяин скажет, когда мы их отработаем.

— Хотите, я узнаю? — предложила она.

— Ты пойдешь спрашивать нашего хозяина? — удивились мы.

— Не он один это знает. А теперь идем отсюда. Вам пора отдыхать.

Мы вышли из сада и направились к Нашей Башне. То, что сказала Таш, было чересчур сложно для наших голов. У нас всё перепуталось, и только число «сорок пять» осталось для нас вразумительным.

Мы понимали, что нужно вовремя уходить из Нашей Башни, а то явимся в Другую Башню и увидим, что там парни, умеющие гонять тачки, больше не нужны, своих хватает. Но умный Тахмад сказал:

— Наш хозяин не дурак. Он наверняка сам туда перебежит. Надо хорошо работать, чтобы он взял нас с собой. Мы к этому хозяину привыкли, он платит вовремя, а если ругает — то за дело. Какой будет новый хозяин в Другой Башне — одни боги знают. Так вот — мы должны уйти туда вместе с нашим хозяином. Так ты, Гамид, и скажи своей красавице.

Видимо, он сказал, потому что явился поздно вечером с исцарапанным лицом.

— Она сказала, что каждый из нас должен еще по три сикля. И больше я к ней не пойду! — заявил он.

— Мы думали, по два, — возразил Тахмад. — Откуда она знает?

— Она к кому-то ходила. Наш хозяин куда-то сообщает про то, сколько нам платит, и это выдавлено на табличках, а таблички где-то хранятся, и всегда можно на них посмотреть. А она знает того человека. И не спрашивайте, кому и для чего он сообщает! Опять у нас в головах начнется путаница! И отвяжитесь от меня, пожиратели падали!

Больше Гамид про Таш не вспоминал. По крайней мере, вслух.

А потом, два месяца спустя, мы нечаянно заработали «раба». Добрый человек, которого подвел к нам наш хозяин, попросил нас погрузить на тачки его добро, чтобы доставить на восьмой ярус. Он договорился со стражниками, и мы три вечера таскали скамейки, сундуки, столы, подставки и мешки. Этот добрый человек вздумал открыть на восьмом ярусе харчевню для стражи, и мы доставили туда всё необходимое, включая двух толстых поварих, которые боялись крутых лестниц.

— Вот бы еще нашлось несколько таких добрых людей! — сказал Левад. — Тогда мы могли бы выкупить старого осла от священной крестовины и отправить его в Субат-Телль. И были бы уверены, что над нашим Субат-Теллем — рука Мардука.

— Его дешево не отдадут, — ответил Тахмад. — Его не за «рабов» будут продавать, а за сикли. Подумай сам — это же священный осел.

— Пойдем, спросим погонщика, — предложил я. — Заодно узнаем, когда приведут молодых ослов. Может быть, у нас еще много времени, чтобы собрать деньги.

Вечером мы, сдав в сарай тачки, поспешили к ограде с крестовиной. И очень расстроились, увидев, что ее вращают молодые ослы.

— Как же мы их проворонили? — спросил Абад.

Мы стали разбираться кто виноват, и сказали друг другу много всяких гадостей, и ругались бы долго, если бы Тахмад не успокоил нас.

— А если бы мы уследили за ослами? — спросил он. — Всё равно у нас тогда не было лишних денег. Да и сейчас — всего один «раб»!

С горя мы решили устроить пир. Хотя нам два раза в месяц давали жареное мясо к каше, мы хотели его еще и еще. Городское жареное мясо и жареное мясо в Субат-Телле — это два разных блюда. Городское — жирное, сочное, со множеством приправ, его можно есть и есть, пока не онемеешь от счастья. И к нему подают зелень, и гранатовый соус, и лучшее пиво.

Мы пошли к входу в нору — нам нужно было взять чистую одежду, потом спуститься к пруду, умыться и тогда уже идти в город. Абад, который шел последним, нагнулся завязать ремешок сандалии и отстал. Мы заметили, что его нет, уже почти у входа, мы обернулись, мы стали его высматривать, мы даже забеспокоились и решили вернуться. Но он появился и бегом догнал нас.

— Там Таш! — сказал он.

— Где Таш? — спросили мы.

— В загоне для ослов! У крестовины!

— Что она там делает?

— Не знаю!

Вот что видел Абад.

Он нагнулся возле самой ограды, он нарочно к ней отошел, чтобы его не задели идущие мимо люди. И он услышал голоса. Там, у крестовины, говорили об ослах. Ему показалось, что человек, знающий так много о молодых ослах, должен знать и то, куда подевались старые. Поэтому Абад заглянул через ограду и увидел, что ослов выпрягает и уводит человек, рассуждающий об их качествах, а у дверей стоят другой человек, толстый, и Таш.

— Она улыбалась ему и соблазняла его! — с негодованием воскликнул Абад. — И он смеялся, как мужчина, который уверен в себе!

— Боги уберегли тебя! — сказали мы Гамиду. — Еще неизвестно, что ее связывало с теми двумя, которые копались на Первой Башне! И вообще девица, которая в храме пристает к незнакомым парням, недостойна обрезка ногтя с мизинца твоей левой ноги!

— Сам знаю, — ответил он.

Мы уже разобрались, в каких харчевнях самое жирное мясо. Мы хорошенько умылись, нарядно оделись и пошли пировать. Мы шли по улице гордо, подпоясавшись так, чтобы всем были видны сытые животы. Владелец харчевни знал нас и усадил в самом дальнем углу, чтобы нам никто не мешал. Мы сели и стали совещаться, какое мясо взять для начала.

Тут-то к нам и подошел высокий толстый мужчина. От него пахло женскими благовониями, как от младшей жрицы в храме Асторет, которая ловит богатого паломника. И одет он был так роскошно, что мы подумали — это кто-то из царских вельмож с самых верхних ярусов. С ним был маленький, как мальчик двенадцати лет, но немолодой — с виду тридцатилетний, одетый просто, с дешевой головной повязкой. Он еще и почтительно склонялся, так что мы поняли: благоухающий — его господин.

— Радостного вам вечера, парни, — сказал он. — Это ведь вы гоняете тачки у подрядчика Токмака Абрука?

— Мы, господин, — ответил за всех Тахмад, и мы встали.

— Сидите, — велел господин. — Я поужинаю с вами и угощу вас молодым козленком, жаренным на вертеле. Он уже, кажется, поспел. Я подрядчик Халак Барей.

Мы так растерялись, что не смогли сказать ни слова.

— Я вас давно заметил, — сказал подрядчик и сел на скамью напротив Тахмада. — Ступай, Гури, жди меня снаружи. Вы ведь, все шестеро, всегда держитесь вместе?

— Да, господин, — ответил Тахмад. А маленький Гури поклонился и ушел.

— Отчего это?

— Мы все вместе пришли из Субат-Телля, господин. Мы родня и с детства дружим.

— И вы ни в ком более не нуждаетесь?

— Да, господин.

— И ни с кем здесь не подружились?

— Мы знаем своего хозяина и двух надсмотрщиков, господин. Еще знаем парней, которые нагружают нам тачки, и стражников — Баркуда Амади, его брата и еще старого, одноглазого. Нам этого достаточно, господин.

— Как замечательно! — обрадовался он. — Когда-то и я пришел из деревни гонять тачки — и поглядите, чего я добился! У меня свое дело, я держу четверых слуг и носильщиков, меня знают на самых высоких ярусах! На меня работают три десятка человек! И я им хорошо плачу — самый слабосильный из них получает семь «ног» за два дня!

Мы сразу прикинули — семь «ног» это же целых четырнадцать «кувшинов»!

— Боги были благосклонны к тебе, господин, — сказал Тахмад.

— Да, боги привели ко мне человека, который предложил мне хорошее ремесло. В память о том человеке я раз в год оказываю благодеяние таким же простым парням, как я сам двадцать лет назад. И вы тоже когда-нибудь станете большими людьми, и будете угощать молодых мясом молочного козленка.

Вскоре принесли блюдо с жирными кусками мяса, горшок с гранатовой подливой, принесли ячменную кашу, лепешки, пряные травы, кружки с пивом, и начался такой пир, что мы поняли — вот ради чего стоит жить. Ну и ради женской ласки, конечно.

Когда козленок кончился, Халак Барей велел принести жаренную на углях печень ягненка. Это было как обещанное жрецами замогильное блаженство!

Но появился Гури, что-то нашептал на ухо своему хозяину, и добрый подрядчик воздел к потолку руки.

— Горе мне, горе! — сказал он. — Пока я наслаждался жирным мясом, мои работники пошли на свадьбу к одному из них, и напились, и валяются на земле, и не могут встать на ноги! А они так нужны мне этой ночью! Горе мне, я обманул порядочных людей! Я взял у них деньги вперед, а выполнить работу не смог! Как я завтра погляжу им в глаза?!

— Если это не очень сложная работа, мы выручим тебя, господин, — сказали мы.

— Это не сложная работа, но могу ли я доверить ее вам? — спросил он.

— Конечно, можешь, господин, — ответили мы.

— И вы не бросите меня в беде?

— Не бросим, клянемся скрипом священной деревянной крестовины Мардука! — сказали мы.

Он открыл рот и сразу же закрыл. Видимо, он не ожидал от нас такой страшной клятвы.

— Тогда доедайте печень, допивайте пиво, и я поведу вас.

— Слушаемся, господин.

Ворота Вавилона, ведущие к Нашей Башне, были открыты допоздна. Там можно было даже купить у стражников факел, чтобы не сломать шею на дороге. Халак Барей дошел с нами до входа в нору и велел поторапливаться. Мы побежали в свои пещерки и переоделись в простое, повязали головы обычными повязками из небеленого льна и спустились к нему.

— Все шестеро здесь? — спросил он.

— Все, господин.

— Это хорошо. Идем.

При нем был уже не Гури, а другой слуга, повыше ростом. Он держал факел и пошел впереди.

Привели нас туда, где мы до сих пор не бывали. Ведь мы ходили к сараю, где хранились тачки, к глиняной горе, к пруду, на котором была устроена купальня, к пекарням, к площадке, где собирались разносчики, а больше нам ничего не было нужно. Оказалось, за печами, где обжигали кирпичи, был низкий и длинный сарай. И чем ближе мы к нему подходили — тем сильнее делалась вонь и тем чаще подносил Халак Барей к носу пропитанный благовониями край головной повязки. А вот его слуга даже не морщился.

— Пришли, — сказал Халак Барей. — Ну, парни, потрудитесь, и каждый получит за ночь по три «ноги». Часто ли вам выпадает такое счастье?

— Нет, господин, но нельзя ли отойти подальше от сарая? — спросили мы.

— Сейчас отойдете. Джири, выкатывай…

— Сейчас, — сказал слуга и отворил ворота сарая.

Нам, всем шестерым, стало не по себе. Мы поняли, что влипли в какую-то неприятную историю, как жук в коровью лепешку. И когда это ощущение непоправимой беды стало предельно сильным, Джири выкатил большую бочку на двух колесах. Мы сразу узнали эту бочку! Наверху у нее была приделана широкая горловина с крышкой, а воняло от нее так, что наши глаза даже заслезились.

— Мы не договаривались гонять бочки с дерьмом, господин! — закричал Тахмад. — Нам не надо твоих денег, отпусти нас!

— А кто поклялся священным скрипом деревянной крестовины? — строго спросил Халак Барей. — Выводи осла, Джири.

Мы даже сгорбились — позор лег на наши плечи грузом, как вся Наша Башня, и пригнул нас, и стал невыносим. Джири вернулся в сарай и вывел осла.

— Подержи факел, — сказал он Гугуду и стал ловко запрягать скотину. К бочке он прицепил два черпака на длинных палках. Мы смотрели в землю. Пусть даже никто во всей Нашей Башне не узнает, как мы опозорились ночью, но боги-то с небес видят, и Мардук говорит им: «Вот, посмотрите на тех, кто сдуру поклялся скрипом моей крестовины!»

— Ты старший, ты пойдешь первым, — сказал проклятый Халак Барей Тахмаду. — Эй, Гури, пойдешь с ним черпальщиком! И возьмите с собой вот этого. Научи их всему, что нужно, Гури, и жди на тридцать седьмом ярусе. Ступайте, парни. Где ты там запропал, Джири?

И он опять понюхал край головной повязки.

Вместе с Джири из сарая вышел старик и вывел второго осла.

— В три бочки работаем, хозяин? — спросил он.

— Пока в три. Нам бы хоть тридцать девятый, сороковой и сорок первый вычерпать. А если боги будут милостивы — и тридцать восьмой. Ты тоже пойдешь — будешь хоть двери придерживать.

— Я боюсь за ослов, — сказал старик.

— Я сам останусь при ослах. Когда увидят меня — их не тронут.

— Там в углу большие палки.

— Знаю. Помогайте запрягать, парни. Или вы в своей деревне никогда не запрягали ослов?

Нам было страшно прикоснуться к бочке. Халак Барей еще десять раз напомнил нам о нашей страшной клятве, прежде чем мы побрели к Нашей Башне.

Подниматься наверх по норе — долго и скучно, Джири стал петь песню о бочке, а мы не знали, что сделать, чтобы он замолчал. Нам казалось, что все жители Нашей Башни сейчас высунутся в нору и увидят наш позор.

Мы шли, и шли, и шли, глядя в землю, и уже не понимали, на каком мы ярусе. Хотя была разница между нижними и верхними: чем выше, тем чище было в норе, тем красивее были выходящие в нее двери и ворота, тем наряднее стены — многие были выложены дорогими изразцами, а петли для факелов — медные, начищенные.

— Проголодались, парни? — спросил Джири. — У меня лепешки есть и финиковое вино в бурдючке. Сделаем остановку, подкрепимся.

Нас чуть не вывернуло наизнанку.

— Благодарим тебя, добрый человек, но у нас в животах — еще жареный козленок твоего хозяина, — ответили мы.

Эта дорога наверх была длиннее той, что мы проделали от Субат-Телля до Вавилона. К середине ночи мы дошли до самых верхних ярусов.

— Ваши братья уже трудятся над нами, — сказал Джири. — Вот видите эту дверь? За ней — чан, куда всё падает и стекает из жилищ двух ярусов по эту сторону Нашей Башни. Вы двое берите черпаки — и за работу. Когда чан опустошится, переедем к следующей двери чуть ниже, и так будем понемногу спускаться. На каждом ярусе по восемь чанов, а нам нужно вычистить чаны трех ярусов, хорошо бы четырех. Это не так трудно, как кажется. Как только бочки наполнятся, мы поедем вниз, нам нужно успеть убраться отсюда до рассвета.

Он оставил у двери, рядом с которой было кольцо для факела, меня и Левада, а сам взял под уздцы второго осла, впряженного во вторую бочку, и повел к следующей двери. Авад и Гамид поплелись следом.

— Как нам смыть этот позор? — спросил Левад, глядя в землю.

— Убить подлого Халака Барея, — сразу ответил я. — Как только освободимся от клятвы. Тогда Мардук будет нами доволен.

— Да, это так. Жаль, что мы не сможем утопить его в бочке.

— Почему не сможем? Мы придумаем, как это сделать.

— Но не в бочке. Он туда не влезет.

— А где?

— Мне кажется, там, за сараем, есть яма для этой мерзости.

— Да, яма подойдет. Но не сразу. Первое время он будет нас опасаться. А потом мы найдем способ. Мы знаем его в лицо и знаем, где его искать.

— И нас шестеро. Мы с ним справимся.

— И великий Мардук увидит его зловонную душу.

— И заткнет нос!

— А ощущают ли боги зловоние?

Это был занятный вопрос. Когда в храме жгут жертвенное мясо и растения, дым бывает очень едкий, но жрецы говорят, что богам он нравится. Значит ли это, что их обоняние отличается от человеческого?

Мы затеяли спор, всячески оттягивая миг, когда придется браться за черпаки. Но пришел Джири и пообещал нас отлупить. Видимо, он догадывался, что рано или поздно это придется сделать, — на поясе у него висела дубинка, окованная медью, довольно дорогая и крепкая дубинка.

Мы прикоснулись к палкам черпаков. Древесина была чистая и гладкая, даже теплая. Это как-то успокоило нас. Джири отворил дверь, и мы увидели чан. Он оказался меньше, чем мы думали, всего мне по пояс, и к нему вела сверху труба.

— Не бойтесь, — сказал Джири. — Вы опустошите его в двадцать взмахов черпака. И помните — три «ноги»! А я вернусь к вашим братьям. Хочу убедиться, что они не болтают, а трудятся. Ну?

Мы встали возле чана. Левад смотрел на меня, я — на Левада. Кто-то должен был начать.

— Проклятье всесильного Мардука на голову того, кто нас обманул! — выкрикнул Джири и погрузил черпак в чан.

— Осторожнее, осторожнее, не то забрызгаетесь, — предупредил Джири и пошел прочь.

— Проклятье Мардука! — повторяли мы при каждом взмахе черпаком. — Проклятье Мардука!

В головах наших уже рождались дивные картины: как мы ловим гнусного Халака Барея, как хватаем его, как переворачиваем вверх ногами и вниз головой, как погружаем его скверную голову в горловину бочки, как всего его туда запихиваем, как закрываем горловину крышкой!

— Эй, парни! — раздалось из темноты. — Что это вы здесь делаете?

Мы промолчали. Как будто в свете факела нельзя было разглядеть нашего постыдного занятия.

— Лучше бы вы этого не делали, парни, — продолжал незримый человек. — Сколько вам пообещал мерзкий скупердяй?

Мы опять промолчали. Кому какое дело до цены нашего позора?

— А знаете, почему он вас нанял? — не унимался тот человек. — Знаете, почему этой ночью только вы работаете на бочках?

Нам это было безразлично. Мы попали в беду, а до других нам дела не было.

— Повезло же Халаку Барею — отыскал где-то парней, лишенных слуха и речи! — воскликнул другой человек, тоже незримый. — Как же он с ними договорился?

— Они отлично слышат и говорят, — возразил первый. — Я видел их у пруда — так даже пели и смеялись. Я знаю вас, парни. Ваш подрядчик — Токмак Абрук, он честный человек. А наш — Халак Барей. Это наши бочки!

— Он сказал, что вы лежите пьяные в грязи, — ответил тогда Левад. — Но если вы протрезвели, то берите свои черпаки, нам они не нужны. Только заплатите нам, и мы пойдем мыться.

— Ты не понял, брат, что тут происходит. Мы не были пьяны, — тут наш собеседник вышел на свет и оказался крепким мужчиной отцовского возраста. — Мы работали на Халака Барея пять лет. Он нас завербовал на юге и обещал нам большие деньги — по две «ноги» в день. Подумай, могли ли мы отказаться? Нам же нужно кормить жен, детей и стариков. Мы пришли, стали на него работать. Потом он прибавил по «кувшину» — это было, когда подорожали питьевая вода и ячмень. Потом — еще по «кувшину», это было, когда подорожала мясная похлебка и кожа для сандалий и передников. Мы, когда работаем, надеваем кожаные передники, которые потом моем, и покупаем их за свой счет, чтобы одежда оставалась чистой. А теперь подорожало мясо…

— Когда? — хором спросили мы.

— Три дня назад. Теперь миска хорошей мясной похлебки наливается не дополна. Раньше в нее лили три черпака, а теперь за те же деньги — два с половиной. А нам нужна хорошая еда. Мы пошли к нему и попросили прибавки. Он отказал. Тогда мы сказали — если так, ночью ни одна бочка не выйдет на работу! Ты пойми, брат, если откажутся работать разносчики, хозяин сразу договорится с другими людьми, и найти замену носильщикам тоже нетрудно! А найти замену нам невозможно! И если два-три дня в башню не будут привозить кирпичи с глиной, ничего не случится. А если не будут чистить чаны — начнется такая вонь! И эта вонь попадет в дорогие жилища, и их хозяева пойдут к Халаку Барею, и найдут способ его наказать!

— Да, его надо наказать! — закричали мы. — Он подлый обманщик!

— Ну так бросайте черпаки и ступайте к нам! — позвал мужчина. — Мы скинемся и заплатим вам по «ноге» за ваши труды. А мерзавец Халак Барей завтра будет поколочен! И поднимет нам плату!

Мы с Левадом бросили черпаки наземь. Мы испытали счастье, как новобрачный, которого оставили наедине с молодой женой. И вдруг счастье кончилось — мы одновременно вспомнили, что поклялись скрипом священной крестовины бога Мардука.

— Нельзя, — сказали мы.

— Отчего это нельзя? — спросили они.

— Мы дали страшную клятву.

— А если мы вас поколотим? — подумав, спросили они. — Нас много! Халак Барей держит двадцать бочек рабочих и пять запасных, для осеннего времени, когда все пьют кислое молодое вино. Нас сорок три человека, а вас шестеро и Джири седьмой, а Гури не в счет. Представляете, как мы вас поколотим?

Мы представили.

Наша растерянность была так велика, что мы не нашли слов для ответа.

— Вы подумайте, — сказал тот мужчина. — Мы немного погодя к вам подойдем.

И он скрылся. За поворотом раздался хохот.

— Вот что — надо пойти к Тахмаду, — додумался Левад. — Тахмад умный, он скажет, что делать.

— Ну так идем! — обрадовался я. — А что делать с ослом и бочкой? Оставить?

— Ага! Оставим — а эти дерьмовозы сразу же их угонят! А нам — отвечать!

— Может, дать им возможность угнать бочки? Тогда наша совесть будет чиста. Мы хотели исполнить клятву, но боги этого не хотели.

— Но боги ведь поймут, что мы это сделали нарочно, как жители Мир-Телля, которые привели жениху вдову вместо девицы… Идем к Тахмаду. Он где, выше или ниже?

— Выше.

Мы закрыли дверь, я взял осла под уздцы и повел его вверх по норе.

— Эй, эй, вы куда?! — закричали из темноты дерьмовозы. Мы побежали. А бежать вверх по норе, таща за собой осла, впряженного в огромную бочку, занятие трудное. Хорошо еще, что Левад догадался и стал сзади бить его по крупу палкой от черпака.

— Стойте, дурни! Не то поколотим! — вопили они.

Мы ничего не отвечали.

— Наверху — Тахмад и Гугуд, — сказал Левад. — А Гамид с Абадом где же?

— По-моему, тоже…

— Эй, эй! — закричали мы. — Субат-Телль, отзовись!

— Эй, эй! — ответил Тахмад. — Что у вас?

— Беда!

Дерьмовозы поняли, что мы хотим соединиться, и побежали в погоню. Но мы успели и оказались возле Тахмада с Гугудом и маленького старичка Гури.

— Вы зачем сюда пришли? — сердито спросил он.

— За нами гонятся настоящие дерьмовозы! — ответил я.

— Они на лестницах сидели! — догадался Гури. — Ждали, что тут будет! Чего они хотят?

— Поколотить нас.

— Я предупреждал его! Я предупреждал! — заорал Гури дурным голосом, как старуха, что ругается на базаре за пучок укропа.

— Их сорок человек, — напомнил Левад, а я очень быстро объяснил Тахмаду положение дел. Тем временем наши злодеи прибежали и остановились в полусотне шагов от нас. Мы видели первых из них, насколько позволял факел у двери.

— Где наши? — спросил я его. — Выше или ниже?

— Выше, — ответил он. — Джири повел их туда — оказалось, что в новом ярусе уже живут люди, и это богатые люди, и они уже успели наполнить свои чаны.

— Надо бежать, надо бежать, — зашептал Гури. — Они нас поколотят и сломают бочки. А бочки — имущество хозяина! Если их сломают, то Наша Башня будет, как хлев, в котором все скоты гадят вместе!

— Бежать можно только наверх, а там уже последний ярус, дальше некуда, — напомнил Тахмад.

— Там еще остались пустые помещения. Мы заведем туда ослов с бочками, а сами спустимся по лестницам к комнатам стражников! Пусть они прогонят этот сброд! Пусть выгонят из башни! Пусть переломают им шеи!

— Но если стража переломает им шеи, кто будет гонять бочки? — спросил Тахмад. — Тогда Наша Башня за неделю станет как хлев.

— Хозяин убьет меня, — сказал Гури. И мы по его приказу повели ослов вверх, а дерьмовозы наступали нам на пятки и ругались на городской лад, с очень заковыристыми оскорблениями.

— Эй, эй, Субат-Телль! — кричали мы, чтобы предупредить Абада и Гамида.

Джири, услышав, побежал нам навстречу.

— Боги отняли у вас рассудок? — спросил он сердито. — Что вы орете и почему не работаете?

— Болван, сейчас всех нас убьют, — ответил ему Гури.

Джири прислушался и помянул всех грязнозадых пожирателей падали, рожденных от союза припадочной козы и шелудивого крокодила.

— Ты как знаешь, а я — на лестницу, — сказал Гури и побежал еще выше.

— Мы тоже, — сказал Тахмад.

— Вам нельзя. Вы поклялись, что будете работать на Халака Барея. И только я могу сказать, выполнена работа или не выполнена. Поняли, дурни? — спросил Джири. — Если мы не прогоним их, то не сумеем вычистить все чаны, и завтра будет большой шум.

— Нас семеро, а их — сорок, — напомнил я. — Как мы с ними справимся?

— Возьмите оглобли от бочек, — велел Джири. — У трех бочек — шесть оглобель. Даже если у них есть палки — все равно вы сильнее. А я побегу за стражниками. Я знаю, где они сейчас спят, — на двадцать пятом ярусе. И у них для таких случаев возле комнат есть стойла для верховых ослов. Мы возьмем этих подлых склочников в клещи! С одной стороны — вы с оглоблями, с другой — стражники на ослах и с дубинками! Мы оставим от них кучу лохмотьев! Они будут ползать перед нами на брюхе и умолять, чтобы мы отлупили их и позволили опять гонять бочки! Мы их одолеем, парни! Исполняйте свою клятву!

И он тоже убежал вверх.

— Что делать? — спросил Гугуд. — Он даже не объяснил, как вынимать оглобли!

— Как вытащим, так и сойдет! — Абад лихо выдернул оглоблю из повозки, но другой ее конец, вставленный в петли хомута, застрял.

— Бей предателей! — закричали наши враги и с хохотом побежали к нам.

Мы спрятались за бочки, один Абад остался стоять Перед бочками. Умом он был неповоротлив, но в движениях — ловок, и даже мало пригодной к бою оглоблей натворил немало: он подпустил врагов поближе и описал ее свободным концом полукруг на уровне их ушей. Двое повалились под ноги прочим наступавшим, а как раз у них были в руках дубинки. Враги отступили, Гамид выскочил и подобрал оружие.

Нам никогда не приходилось драться с целой толпой. В уличную драку, где бойцы сразу разбиваются на пары, мы дважды попадали, но управились легко, мы же крепкие деревенские парни, а не хилые городские.

Они опять пошли на приступ. Тахмад и Левад вышли с дубинками и пообещали, что успеют разбить по две головы каждый, прежде чем их повалит толпа. Тогда в них стали кидать камнями. Они отступили за бочки.

— Что делать? — спросил Гугуд. — Что-то я не слышу, чтобы снизу к нам спешили стражники.

— И я не слышу, — сказал Абад.

— Похоже, эти двое вонючих нам соврали! — такой вывод сделал Тахмад. — И оставили нас защищать имущество своего хозяина, потому что мы связаны клятвой.

Тут его задел камень, перелетевший через бочку. Дерьмовозы наловчились так их кидать, чтобы они падали на нас сверху.

— Если мы все время будем отступать, то нам в конце концов придется прыгать с башни, — сказал Левад.

— А вот дверь! — воскликнул я. — Может, за ней — богатое жилище, и нас туда впустят?

Дверь, возле которой горел вставленный в кольцо факел, была большая, крепкая, и мы стали в нее стучать, но нас никто не впустил.

— Мы пропали, нас тут завтра подберут с разбитыми головами, — запричитал Левад. — И не нужны нам будут никакие деньги.

— Я буду стучать в эту дверь и вопить, — сказал Гамид. — И пусть кровь наша будет на совести хозяина… Постойте! Мы же можем отбиваться факелами!

Он вынул факел из кольца и поднял его над головой.

Когда факел высоко и посреди норы — он дает больше света, чем если бы он был на своем обычном месте, сбоку. Мы увидели бочки и ослов не частями — бок бочки, горловину, круп осла, — а целиком.

И Гугуд с невнятным криком стал тыкать пальцем в ослиную морду.

— Ты от страха взбесился? — спросил его сердитый Тахмад.

— Вот, вот! — повторял Гугуд. — Я его знаю! Это он!

— Кого знаешь, осла? — спросили мы.

— Да, да!

И мы наконец поняли, что в повозку с бочкой впряжен старый приметный осел из тех, что крутили священную крестовину бога Мардука. Эти два белых пятнышка на храпе, у самых ноздрей, обозначились совсем отчетливо. Мы посмотрели на хвост — это был тот самый не в меру длинный хвост, который мы сразу заметили.

— Как это? — спросил умный Тахмад. — Как это?!

А мы пятеро просто молчали.

Осла от крестовины Мардука запрячь в вонючую бочку? Драгоценного осла, которого нужно было отдать в один из деревенских храмов, чтобы он на покое доживал свои дни, окруженный общим почтением?

Или мы сошли с ума, или жрецы при крестовине сошли сума, или…

Эта мысль пришла разом в наши головы. И мы, не сговариваясь, закричали:

— Она не священная! Нас обманули!

А раз крестовина не имеет отношения к богу Мардуку, то и наша клятва — как шорох крыльев мотылька и пение навозной мухи!

— Мы никому ничего не должны! — радостно заорал Левад. — Парни, мы свободны!

Однако камни перелетали через бочки, и дерьмовозы готовились к бою. Объяснять им про крестовину и клятву было нелепо. Выход из положения нашел Абад. Он, пока выдергивал оглоблю, расшатал бочку, и оставалось совсем немного, чтобы она слетела с колес. Абад как следует тряханул повозку и вовремя отскочил — бочка грохнулась наземь. А она была большая — ростом больше человека.

Мы направили ее ногами так, как хотели, и с силой ее лягнули, и она покатилась на наших врагов-дерьмовозов, увеличивая скорость, а мы, оставив ослов, поспешили вверх — там, как мы поняли, был выход на лестницу. И хорошо, что Гамид прихватил факел, — иначе мы бы проскочили мимо темной арки, за которой были площадка величиной с покрывало и узкие ступеньки.

Мы, отчаянно хватаясь за веревочные перила, стали спускаться.

— Те из них, кто уцелел, подкараулят нас внизу, — мрачно сказал Тахмад. — Нам надо где-то отсидеться до утра.

— Если мы сейчас выйдем в нору, они ни за что не догадаются, на каком ярусе нас искать, — додумался Гамид.

— А может получиться, что мы выйдем в нору и как раз на них напоремся, — возразил Левад.

Мы понятия не имели, на каком ярусе находимся и что делать дальше.

— А что, если они нас караулят возле наших пещер? — спросил я.

— Может, досидим до утра на лестнице? — предложил Гугуд.

— Да, заснем и рухнем с нее, как жители Русуд-Телля, которые гонялись по крыше за родной бабушкой, — ответил ему Тахмад. — Как это мы опозорились с проклятой крестовиной?

— А что будет, когда про всё это узнает наш хозяин? О-о-ой… — застонал Левад.

— Братья, когда эта история станет явной, все будут показывать на нас пальцами. Это же какой стыд — мы чистили чаны с дерьмом! А всё из-за крестовины. Хотел бы я знать, для чего она нужна на самом деле… — проворчал Тахмад. — С чем-то же связаны все эти веревки и рогожные полосы!

— Мало ли зачем вертится крестовина. Мы простые парни, наше дело — гонять тачки, не в Нашей Башне, так в какой-нибудь другой, — сказал Абад.

— Он прав! — закричал Гамид. — Клянусь язычком Асторет, он прав! Здесь нам спокойно жить не дадут. Нужно уходить в Другую Башню!

Мы стали поворачивать это дело так и этак. Со всех сторон выходило плохо. Из-за нас в норе была драка, и мы наверняка переломали кости кое-кому из дерьмовозов. О том, какие разрушения могла произвести бочка, даже подумать было страшно. Чаны остались невычищенными — значит, завтра уже будет ощутима вонь, и жильцы верхних ярусов будут жаловаться. Они не Для того перебирались с двадцатых ярусов на тридцатые, чтобы нюхать дерьмо. Впрочем, на двадцатых и на Десятых тоже будет мерзко — если подлый Халак Барей не помирится со своими людьми и не начнет им платить больше. А он должен будет помириться, иначе Наша Башня будет смердеть на весь Вавилон, и тогда все беды этой ночи свалят на нас, и наш хозяин будет зол, как бешеный бык. А всё из-за клятвы, всё из-за клятвы…

— Я поймаю того, кто нам соврал про крестовину, и оторву ему ноги, и зажарю их, и заставлю сожрать! — сказал Абад. — Я сегодня же утром это сделаю!

В том, что Абад может оторвать человеку ноги, мы не сомневались. Тем более человеку, из-за которого у нас столько неприятностей. Мы только не были уверены, что это избавит нас от бед. И нам надо было обсудить хотя бы то, где досидеть до утра, а он размахивал руками, грозился изловить того вруна и мешал говорить, пока Тахмад на него не прикрикнул.

Наконец мы додумались — нужно идти к стражникам, объяснить им наше горе и попросить позволения остаться в их комнатах до утра. А утром нас начнет искать их хозяин, или мы попросим стражников отвести нас к нашему хозяину, и пусть он что-нибудь сделает для нас, потому что мы столько месяцев честно на него трудились!

Сидя на темной лестнице при догорающем факеле, мы, конечно, не знали, что творится снаружи. Когда же мы, спускаясь вниз, нашли какую-то дыру, выползли в нее и оказались в большом чулане при харчевне, где хранились соленые овощи, и осторожно, на четвереньках, вышли в комнату со столами и скамейками, то услышали голоса поварих. Они впотьмах перекликались и призывали друг дружку разжигать очаги и наливать воду в котлы. Это означало, что скоро рассвет, а мы так и не вздремнули, а впереди — длинный день и наши тяжелые тачки.

Мы сообразили, что это за харчевня, и поняли, на каком мы ярусе. Но когда мы уже вышли в нору, освещенную факелами, оказалось, что пропал Абад.

— Он пошел к крестовине! — догадался Гамид. — Нужно догнать его, а то он там натворит дел!

— Если он до нее дойдет. Может, дерьмовозы ждут нас у выхода из норы, — сказал Тахмад. — Тогда это плохо кончится…

— Ну так идем за ним! — потребовал Гамид. — Может быть, мы еще успеем его остановить.

— Я не думаю, что эти вруны приходят в дом крестовины затемно, — добавил Левад. — Мы поймаем Абада у той ограды и куда-нибудь уведем. Хотя бы в комнату к стражникам. Главное — чтобы он не успел ничего натворить.

Мы побежали вниз по норе, благословляя человека, распорядившегося не гасить ночью факелы. И мы, конечно же, у самого выхода натолкнулись на стражников, которые искали нас, чтобы связать и бросить в яму с гнилой водой.

— Вы, дурни деревенские, зачем напали на людей почтенного Халака Барея и опрокинули их бочку? — спросили нас стражники.

Тогда мы кинулись обратно наверх, а бегать мы умеем лучше городских стражников. И на третьем ярусе мы, не сговариваясь, вбежали в наши пещерки, быстро увязали в узлы наше имущество и прихватили имущество Абада, потому что знали — оправдаться мы не сумеем. Мы же действительно спустили вниз вонючую бочку!

— Придется спускаться по лестницам, — сказал Тахмад.

Лестниц мы до сих пор побаивались.

В глубине Нашей Башни было несколько лестниц, ведущих с яруса на ярус, но где они начинались внизу — мы не знали. Были также высокие трубы, по которым в харчевни и в огромные бочки постоянно поднимали воду в ведрах, а из бочек ее доставляли на верхние ярусы. Там всегда требовалось очень много воды, и она была страшно дорогая — дороже пива.

Мы знали, где у нас на третьем ярусе двери, ведущие к лестнице, и побежали к ним, пока до нас не добрались стражники, и спустились неизвестно куда. Там было темно, а мы не имели с собой факела. Мы могли его прихватить из норы, но не догадались.

— Всё рухнуло, всё рухнуло, — приговаривал Левад, тащивший свой мешок и мешок Абада.

— Замолчи, — велел ему Гамид. — Мы спрячемся и подождем, пока нас перестанут искать. А тогда Тахмад пойдет к нашему хозяину и всё ему объяснит.

— Я хочу есть, — заявил Гугуд.

Мы все уже хотели есть. Наступало время, когда нам давали вкусную жирную кашу, по большой миске на человека, а если сказать поварихе, что ее груди, как подушки из птичьего пуха, то она добавит в миску еще лишний черпачок. Правда, это хорошо получалось только у Гамида с Левадом, а Гугуду однажды досталось черпачком по лбу — он вместо подушек сказал про мешки.

— Мы потом найдем, чего бы съесть, — ответил ему Тахмад. — Сейчас для нас главное — спрятаться самим и спрятать от стражников наше имущество. Иначе мы его больше не увидим.

Лестница кончилась, мы оказались на темной площадке, ощупали стены, и оказалось, что от нее расходятся три норы — одна прямо, одна направо и одна налево.

— Этого еще недоставало, — сказал Левад. — Куда же они ведут?

— Пойдем туда, откуда пробивается свет, — решил Тахмад. — Где свет, там люди. Они скажут, где выход наружу. В Нашей Башне наверняка не только те ворота, которые ведут в большую нору, есть еще какие-то.

Мы пошли за ним и пришли в странное место.

Там было светло — примерно так же, как в норе, где через каждые сто шагов факелы. Но там трудились очень сердитые люди. Они сразу заорали на нас, приказывая остановиться и не двигаться. Тахмад обиделся — да и всякий бы обиделся, если бы его назвали кучей прелого дерьма. Он пошел вперед и пропал. Мы услышали плеск и крик.

Гамид поспешил за ним, но сумел удержаться и не рухнул в подземный пруд, откуда черпали ведрами воду и цепляли эти ведра к крюкам на веревке, веревка же тянулась вверх, и ведра ехали туда, покачиваясь и расплескивая свое содержимое.

Люди, которые этим занимались, а было их около десятка, стали дружно ругать Тахмада. Они стояли на ступенях, ведущих от пруда к веревке, и передавали ведра из рук в руки, поэтому были голые и мокрые, только в головных повязках. Тахмад же держался за какую-то выбоину в стене и не знал, что делать дальше. Ему кричали, чтобы он плыл к ступеням, но плавать мы, деревенские, не умеем. Наконец один из голых побежал к нему, бросил ему веревку и помог выбраться. Потом он ловко спустился и достал из воды мешок Тахмада, хотя и с трудом — там всё намокло, и мешок чуть не пошел ко дну.

Мы по узкой тропинке, огибавшей пруд, прошли к ступеням. Если знать, что эта тропинка там есть, то уже не свалишься, по ней можно даже тащить большой мешок.

— Какая злая буря занесла вас сюда? — спросили нас голые люди.

Мы хотели ответить, но в арке недалеко от ступенек появился стражник с факелом.

— Эй, братцы лягушата, никто сюда не забегал? — спросил он.

— Вот, посмотри, — сказали ему голые люди и показали на мокрого Тахмада. — И вбежал, и свалился в пруд, и чуть не утонул! Мы спасли его, и пусть он даст нам за это «ногу»!

— Эй, утопленник, повернись ко мне! — велел стражник.

Делать нечего — Тахмад к нему повернулся. А мы прижались к стене, моля богов, чтобы нас не заметили.

— Он что-то натворил, братец крот? — спросили голые люди. — Тогда забирай его, нам он не нужен.

— Нет, лягушата, ничего он не натворил, это просто какой-то дурень. Он сбил нас с толку, и мы проворонили другого человека, — сказал стражник. — Когда придет ваша смена, ступайте к нам греться!

Мы слушали и сгорали от зависти — как же прекрасно дружат стражники под башней с голыми людьми! Наши стражники в норе на нас только кричали.

Стражник ушел, а мы достали из мешка покрывало и закутали Тахмада.

— Давайте «ногу», — сказали голые люди.

— Дадим, — ответил Левад, — только выведите нас отсюда. Мы хотим уйти из башни, но нас у входа ждут стражники.

— Так это из-за вас ночью был переполох? — догадались голые люди. — Что там случилось?

Мы им рассказали о подлом Халаке Барее и его слугах, Гури и Джири, которые бросили нас на растерзание дерьмовозам.

— Вы дурни деревенские. Вам нужно было знакомиться с теми, кто, как вы, работает много, а получает мало, — сказали голые люди. — И тогда вас бы предупредили о штучках и выдумках подрядчиков. Мы знали, что дерьмовозы получают мало, а они ведь трудятся на самых высоких ярусах. Правда, они работают меньше часов, чем мы или вы. Но это еще не повод платить им мало.

— Разве вы дружите с дерьмовозами? — удивились мы.

— Мы поочередно работаем ночью, потому что им нужна вода — ополаскивать трубы и чаны. Мы не всех знаем в лицо, но по голосам мы их узнаем. Мы, водяные служители, все знаем друг друга сверху донизу. Мы и с разносчиками дружим — с теми, что наверху. Если они платят — мы кладем их товар в ведра, и он попадает наверх быстрее, чем если бы разносчик бежал по лестнице или ехал по норе на самом быстром осле.

Так сказали голые люди, и нам стало грустно. Почему никто не предупредил нас, что нужно обязательно заводить себе друзей в Нашей Башне?

— Что же нам теперь делать? — спросил Тахмад.

— Искать себе покровителя.

— Среди жрецов? Это нам не по средствам, — и тут мы хором вздохнули.

— Нет, в Нашей Башне есть люди, которые служат жрецам и дают им советы. Вам надо их отыскать и рассказать о своей беде.

— А они нас не отдадут стражникам?

— Если ваша история их насмешит, то не отдадут.

Мы удивились — ведь история шестерых деревенских парней, попавших в неприятности, печальна и горестна, а не смешна.

— Где нам искать их, чтобы рассказать нашу историю, добрые люди? — спросили мы.

— Если вы, парни, выйдя из большой норы и спустившись влево по склону, а не по дороге, пройдете с сотню Шагов, то увидите ограду и услышите скрип. Там есть дом, примыкающий к Нашей Башне, и при нем двор, а во дворе устройство…

— Что-о-о-о?! — спросили мы. И даже не спросили, а зарычали.

— Вы их знаете?

— Из-за них, бесстыжих лгунов и пустынных скорпионов, мы оказались в теперешнем положении! Разрази Мардук громом и молнией их дом, их головы, их жен и детей, их скот и их огороды, и их проклятую крестовину! — сказал Тахмад, а мы подтвердили: именно так, и пусть это будет поскорее!

— Ну, тогда поступайте как знаете, — сказали голые люди. — Больше мы ничего не можем для вас сделать. И уходите, потому что нам нужно трудиться.

— Скажите, куда нам идти, — попросили мы.

— Сперва дайте две «ноги». Если бы мы с вами прежде поладили, как поладили с дерьмовозами, кухарками и носильщиками, то дорогу мы бы указали бесплатно. И пусть это будет вам уроком, — сказал старший из голых. — Учитесь жить среди людей.

Делать нечего — мы им дали две «ноги», а они сказали:

— Вы пойдете в ту самую арку, из которой вышел стражник, и пройдете, считая, сорок шагов, а потом опуститесь на корточки и быстро-быстро пересечете ту часть коридора, которая видна из помещения стражников. У стражников горят светильники, так что вы не споткнетесь в потемках. Если вас не поймают, то вы через двадцать шагов окажетесь у двери. Толкните ее и выйдите на свежий воздух. Главное — идите прямо и никуда не сворачивайте.

И мы пошли вокруг пруда к арке, а они стали черпать воду и передавать ведра из рук в руки.

Арка была в стене, и перед ней — площадка, как два покрывала, и вода подступала к этой площадке вплотную.

— Хотел бы я знать, откуда берется вода, — пробормотал Гамид.

— По трубам, — ответил Тахмад. — Не льется же она сверху. Не отставай. Я сейчас начну считать шаги.

И тут мы услышали голос.

— Гамид, Гамид, — тихо звал этот голос. — Посмотри на меня, Гамид, только не вопи…

Голос шел снизу. Мы остановились и разом посмотрели на воду.

А из воды на нас глядело человеческое лицо.

— Тихо, тихо, — произнесли губы. — Не подавайте вида, что заметили меня. Идите в арку. Только пусть Гамид опустится на колени, будто хочет напиться, и протянет мне руку.

— Кто ты? — спросил Тахмад.

— Я Таш. Идите, идите… Тихо, тихо…

Ее действительно было трудно узнать — без полупрозрачного покрывала на волосах, как красная овечья шерсть, и без выложенных на лбу и на щеках завитков.

— За мной, — сказал Тахмад и вошел в арку.

Гамид поступил именно так, как велела Таш, и убедился, что голые люди заняты своими ведрами. Он протянул руку и выдернул Таш из воды, как морковку из грядки. Она сразу же спряталась за его плечом и проскользнула к нам.

— Что ты там делала, несчастная? — спросил Тахмад. — Как ты оказалась в воде? Вообразила себя лягушкой?

— Я прыгнула в воду, спасаясь от стражников, — ответила она. — И мне повезло. Сразу после того как я нырнула, в пруд свалился ты, Тахмад. Стражник, который прибежал, спрашивал про меня, а водоносы решили, будто речь о тебе. И они избавили меня от стражников, да будут легки их ведра и полны кошельки!

— А если бы не я?

— Тогда они бы выдали меня.

— Но зачем тебе прятаться в пруду от стражников? — спросили мы.

— Мне нельзя показываться в Нашей Башне, меня здесь многие знают в лицо.

— А почему нельзя?

— Вы всё еще не поняли? Я переманиваю парней вроде вас из Нашей Башни в Другую Башню! Поэтому мне лучше не попадаться на глаза стражникам. Я делаю доброе дело, а подрядчики хотят и дальше платить вам сущие гроши за работу, которая стоит вдвое дороже.

— Понятно, — сказали мы. — Тогда веди нас в Другую Башню. Тут у нас ничего не получилось. Хорошо еще, что мы сумели унести свои вещи.

— Не сразу, — ответила она. — У меня тут еще есть дела.

— Раз уж ты знаешь все ходы в Нашей Башне и вокруг нее, помоги нам выручить Абада. Он убежал, и мы знаем, где его искать, мы только не знаем, как туда попасть. А он может натворить таких дел, что его на всю жизнь бросят в темную яму с гнилой водой. Помоги нам, Таш, найти брата! — взмолились мы.

— Придется, — сказала Таш. — Только дайте мне покрывало, чтобы высушить волосы, а то вода течет по моим ногам, и это очень неприятно.

Покрывало ей дал Гамид из своего мешка. А потом сам ее старательно закутал, да еще с гордым видом.

— Сейчас вы пойдете за мной. Я приведу вас в место, где вы проведете день, и ночью мы отправимся в путь. Но придется сидеть очень тихо. Пошли! — велела Таш.

— А нам дадут поесть? — спросили мы.

— Я что-нибудь придумаю.

— И найдешь Абада?

— И найду Абада.

Мы вздохнули с облегчением. Наконец явился кто-то, знающий, что нам делать дальше. И ничего, что это женщина. Ведь ей поручили переманивать парней мужчины, и это был правильный расчет — сперва парни увлекались ее красивым лицом, а потом уже шли за ней, куда она хотела.

Мы сперва шли, потом пролезали в дыру и пропихивали мешки, потом опять шли, потом протискивались в узкую щель, и Таш все время нас торопила. Наконец мы полезли вверх по ступенькам и открыли дверь в потолке. Через эту дверь, которая очень нас удивила, мы попали в помещение, больше всего похожее на хранилище припасов, какое бывает в харчевнях. Вдоль стен тянулись полки, на полках стояли корзины и ящики. И оттуда же, от полок, шел свет. Наступало утро.

— Как это? — спросили мы.

— Очень просто — там два окна. Сидите здесь и молчите, — шепнула Таш.

— Мы очень хотим есть, — признались мы.

— Я принесу лепешек, ждите. Сядьте-ка лучше на пол и не бродите тут, а то поломаете что-нибудь важное.

Она вышла в дверь, обычную дверь в стене, а мы остались.

— Расстелите покрывала и ложитесь спать, — сказал Умный Тахмад. — Мы всю ночь не спали, а следующей ночью мы уйдем к Другой Башне. Нужно отдохнуть.

— Как прикажешь спать на пустой желудок? — спросили мы.

— Как получится.

Мы легли, но благодетельный сон забыл о нас и не являлся. Может, мы бы и заснули, но нам мешал доносившийся снаружи неровный скрип. Поэтому мы перешептывались, строя домыслы, что хранится в тех корзинах и ящиках. Наконец Гамид не выдержал и полез на первую полку.

— В корзине обычные таблички со знаками, — доложил он.

— А в ящике?

— Тоже. Хотя нет, не обычные. Они с дырками.

Гамид показал дырявую табличку и полез глубже. Эти полки были шириной как ложе толстого человека, и он добрался до ящика из второго ряда.

— А тут вообще диковинные таблички, в них много дырок!

— Тише!

Тогда Гамид, раз уж он всё равно оказался у окна, вы глянул наружу.

— Ох… — прошептал он. — Тут колдовство! Клянусь язычком Асторет! Призываю всесильных богов! Великий Ил, покрой нас своей ладонью! Великая Бау, схорони нас меж бедер своих! Колдовство магов, не знающих стыда!..

Он был так перепуган, что и мы заволновались.

— Что ты видишь? — спросил Тахмад.

— Я не могу это видеть, проклятые маги затуманили мне глаза. А боги забыли про нас! Мы разозлили их, когда взялись за черпаки дерьмовозов!

Я никогда не видел Гамида в таком страхе. И я первым полез к нему на полку, чтобы быть с ним рядом в тяжком испытании духа. И я тоже приник к нижнему углу маленького окна.

— О Мардук… — еле выговорил я. — Забери нас отсюда куда-нибудь и исцели…

То, что открылось моим глазам, было настоящим колдовским наваждением.

Я увидел двор, и посреди него — столб, увенчанный круглыми, круглыми, с разнообразными зубьями, которые вращались, соприкасались и вращали друг друга. Я вытянул шею и увидел злополучную крестовину. В нее не был впряжен ни один осел, но она поворачивалась. А миг спустя я понял, каким чудом это делалось.

Крестовину, встав на место осла, крутил Абад.

Он упирался ногами, налегал грудью, и она вертелась даже быстрее, чем от усилий четырех ослов.

— Его околдовали, — шепнул Гамид. — У него отняли человеческий разум и вложили в голову ослиный…

— Что там, Вагад? — спросил Тахмад.

— Я не верю своим глазам, — ответил я.

— Слезайте и дайте мне тоже посмотреть.

Мы слезли с полки, и туда забрался Тахмад. Он уже был готов к тому, чтобы увидеть колдовские дела, но не такие страшные.

Тут вошла Таш с корзиной.

— Каши нет, но лепешки, сыр и вода есть, — сказала она. — Ешьте, непутевые, набирайтесь сил.

— Таш, где Абад? — спросил Тахмад с полки.

— Несчастный, ты зачем туда залез? — ужаснулась она. — Не двигайся, не двигайся!

Она поспешила к Тахмаду, и сама переставила тяжелые корзины, и когда он вылез и уселся на полу, вздохнула с большим облегчением:

— Слава богам, ты ничего не переломал!

— Что это за дырявые таблички? — спросил Левад.

— Это обычные таблички с записями. Вы же видели, как на табличке выдавливают знаки, а потом ее обжигают? Ну вот, эти — точно такие же, только с дыркой, Чтобы продевать веревку.

— Но для чего продергивать веревку? — спросили мы.

— Не всегда удобно хранить таблички в ящиках и корзинах, — ответила она. — Если какая-то нужна, ищешь ее целый день, потому что нужно вынимать, перекладывать и возвращать на место. А когда они на натянутой веревке, подходишь и быстро передвигаешь их, пока не найдешь нужную.

— Это хорошо придумано, — одобрили мы. — Но у нас беда! Злые духи затмили разум нашему Абаду! Он вместо осла вращает крестовину!

— Как вращает крестовину?

Мы объяснили и предложили посмотреть в окно.

— Я из этого злого духа сделаю то же самое, что богиня Бау из многострадальной черепахи! То, что у него внутри, окажется снаружи! — пообещала Таш. — Сидите тут, я скоро приду! И ешьте! Только оставьте Абаду его часть.

Она быстро вышла.

— Осторожнее с ней, Гамид, — предостерег Тахмад. — Если она умеет снимать колдовские чары, то это опасная женщина.

— Женщина, которая разбирается в колдовстве, не станет удирать от стражников и прыгать в пруд, — возразил Гамид. — Она отнимет их разум, а вернет когда-нибудь потом.

— Ешьте, — сказал Гугуд, вытащив из корзины первые лепешки. — Я голоден, как люди из Кор-Кор-Телля, которые съели свои сандалии.

Мы стали жевать лепешки, закусывая сыром и запивая чистой сладкой водой. При этом мы сожалели о горячей и жирной каше, к которой привыкли в Нашей Башне.

Дверь отворилась, вошел Абад.

— Слава великим богам! — сказали мы. — Ну как? Ты избавлен от чар?

— От каких чар? — спросил он.

— Злой дух вложил в твою голову ослиный разум и заставил тебя вращать крестовину, — объяснили мы. — Ты, наверно, этого не помнишь.

— Это в ваши головы попал ослиный разум, — сказал Абад. — А я знал, что делаю.

— Как это всё получилось? — спросили мы.

— Я выбежал из норы, и боги вели меня, потому что стражники меня не заметили, — начал он. — И я побежал к крестовине, чтобы найти того человека, который толковал про ее святость, и выдернуть у него ноги. Туда как раз привели ослов, чтобы впрячь их, и я спросил погонщика, кто из людей в доме крестовины высок ростом, имеет черную бороду, плохо подстриженную, и длинные тонкие руки, и щурится, словно солнечный свет ему неприятен?

Мы подивились тому, как хорошо он запомнил облик нашего обидчика.

— И что было дальше?

— Погонщик сказал: я знаю его, это господин Амалек Бади. Тогда я сказал: позови его, я должен сказать ему нечто важное.

— Ты солгал? — спросил изумленный Тахмад.

— Да, я солгал, — гордо ответил Абад. — В этой проклятой башне нужно уметь лгать! Иначе в ней жить невозможно!

— Это я должен был первым научиться лгать, — горестно сказал Тахмад. — А научился ты… Как странно Раздают великие боги свои дары…

— У меня не было другого выхода, только научиться. Погонщик сказал, чтобы я встал у ворот, потому что люди, ночующие в доме, так рано не встают, но кто-то из них может выйти по нужде, и тогда я обращусь к нему. Боги были благосклонны — действительно, сразу вышел человек, обремененный годами, ему по меньшей мере сорок пять, и у него большая плешь, и живот, как у очень богатого купца, и зад, как два арбуза, и брови, как кусты на утесе, что навис над пропастью. Погонщик сказал: это господин Ровоам Бубу, говори с ним. И он впустил меня во двор, и я подошел и сказал: господин, я приношу жалобу на человека, который обидел моих друзей, так что мы из-за него попали в беду. Он сказал: говори, несчастный. И я рассказал ему, как мы поклялись скрипом священной крестовины и как оказалось, что она не священная.

— Какой ты отважный, Абад! — похвалили мы с некоторой завистью.

— Он дослушал до конца, — сказал довольный Абад. — И он похвалил меня за то, что я сразу пришел к дому крестовины искать справедливости. Он сожалел, что произошло недоразумение. Крестовина-то и в самом деле священная!

— Как так? — изумились мы.

— А так! Во всем виноват осел! Этот осел, с двумя пятнышками на храпе, самый упрямый и непокорный из всех вавилонских ослов! И он, когда его недавно привели утром во двор, впал в бешенство, и стал лягаться, и лягнул опору священной крестовины! Господин Ровоам сказал: мы ужаснулись! Ведь осел заслуживает за такую провинность не только смерти, а наказания, что хуже смерти. Господин Ровоам сказал: мы думали три дня и три ночи, мы забросили все дела, а ведь мы — помощники жрецов, и наш труд им необходим. И он сказал: мы решили отдать осла дерьмовозам, потому что для животного, служившего священной крестовине, это хуже смерти.

Мы слушали, затаив дыхание.

— Но как ты сам заменил осла? — спросил Тахмад.

— Я сделал это ради вас. Господин Ровоам спросил: что вы будете делать теперь, после ссоры с дерьмовозами и бегства от стражников? Я сказал: не знаем. Тогда он подозвал меня поближе и прошептал прямо в ухо: есть способ помочь вам, несчастные, и призвать милость богов, про него знают немногие, и я его кому попало не выдаю. Я спросил: что за способ? Он ответил: вращать священную крестовину бога Мардука вместо осла, и с каждым оборотом радость богов будет всё больше, и вознаграждение — всё щедрее. Я, конечно, согласился! Меня поставили к крестовине, а господин Ровоам пошел в дом. И вот я всё это время вращал священную крестовину, и боги сжалились — мы нашли друг друга, братья!

— Ешь, — сказал Тахмад, — а мы будем служить тебе. Он сел на пол, а мы стали ломать лепешки, резать сыр, подавать ему с поклонами и подносить к его губам кувшин с водой.

Таш открыла дверь и остановилась на пороге.

— Что это вы делаете? — спросила она.

— Благодарим нашего брата за то, что он вращал священную крестовину, и боги позволили нам опять найти друг друга, — ответил ей Гамид. — Оказывается, это не было злобным колдовством.

Таш выскочила, и дверь захлопнулась. Мы прислушались.

— Плачет она, что ли? — спросил Левад.

Кажется, плачет, — ответил Гамид. — Но почему?

— Может, от радости, что всё сложилось хорошо? — предположил Тахмад.

Таш вошла, утирая слезы с глаз.

— Таких как вы, я еще не встречала, — сказала она. — А теперь слушайте. Я уйду и вернусь, когда стемнеет. Весь день вы будете спать. А ночью вам предстоит работа.

— Какая работа может быть ночью? — удивились мы.

— Увидите.

Она ушла, а мы разлеглись на полу. Мы опять были все вместе, и Таш обещала отвести нас к Другой Башне, где нас ждала работа с платой по два «кувшина» в день, а потом — и по три. Наша совесть перед хозяином была чиста: мы прикинули — получалось, что двенадцать сиклей каждый из нас уже почти отработал.

Таш вернулась после заката и разбудила нас. Она принесла еще одну корзину с лепешками и сыром.

— Ешьте как следует, — велела она. — А потом собирайтесь.

Мы и поели, и собрались, но ее всё не было. Она появилась ближе к полуночи, одетая так, что стыдно смотреть, — в мужской наряд.

— И нечего таращиться на мои ноги, — сказала она. — Точно такие же, как у всех женщин. Выносите свои мешки во двор.

Потом, когда мы сложили мешки у стены, она велела идти за ней.

— Куда? — спросили мы.

— Увидите.

Она не взяла ни факела, ни даже светильника, но нас выручила луна, слава ее хозяину Сину. Мы шли недолго и оказались возле горы глины и сарая, где ночью стояли наши тачки.

— Сейчас вы откроете двери сарая и возьмете тачки, — сказала Таш. — И погоните их к дому крестовины.

— Зачем? — спросили мы.

— Увидите.

Сарай ночью никто не охранял — в самом деле, кому в такое время могут понадобиться тачки? Мы нашли свои, вытащили их и погнали к дому крестовины, а Таш шла впереди и открыла ворота, чтобы мы могли загнать их во двор.

Потом нас повели в помещение, где на полу стояли большие корзины — шесть штук.

— По одной на тачку. Несите и ставьте, только очень осторожно, — велела Таш. — Там таблички, и их нужно привезти целыми.

Эти корзины были мне по пояс, а весили столько же, сколько взрослый мужчина — не обремененный салом, но и не худой. Мы с трудом установили их на тачках, с трудом — потому что Таш вертелась возле нас, и распоряжалась, и учила нас, как правильно гонять тачки. Она учила нас! Это было невыносимо, и мы чуть не послали ее ловить ворон, но вовремя вспомнили, что без нее нас могут плохо принять в Другой Башне.

Потом мы ждали, ждали, ждали — и дождались: она вывела из дома крестовины троих, закутанных в накидки и с мешками за плечами. У них были с собой еще узлы, которые они положили на тачки поверх корзин. А мы тащили наши мешки на спинах.

— Храните нас, боги, — сказала Таш, хотя женщине вовсе не положено благословлять путь. — Если ты, Ровоам, посреди дороги сядешь на землю и начнешь проклинать камушки, попавшие в сандалии, тебя никто ждать не станет. А если ты, Амалек, попытаешься кого-либо дразнить или вышучивать, то сам погонишь тачку, это я тебе обещаю.

— Молчи, женщина, — вразнобой ответили эти двое и ответили правильно.

— Сперва я сдам вас с рук на руки Агенору, а потом и вспоминайте, кто из нас мужчина, а кто женщина, — отрубила она. — Или вы забыли, что на ночной дороге все равны?

Оставив их, она подошла к Тахмаду.

— Ты старший, ты пойдешь впереди, а я — рядом. За тобой, след в след, пойдут другие парни, а эти зубоскалы пусть замыкают шествие.

И тут мы поняли, что нора в Нашей Башне, скудно освещенная факелами, — райская местность для парней, гоняющих тачки, по сравнению с окрестностями башни и с той тропой, которую Таш отчего-то называла дорогой. По ней разве что злые духи могли уводить в плен подлых преступников вроде Халака Барея, чтобы эти мерзавцы в замогильной жизни первым делом переломали себе ноги. Мы не могли идти быстро, чтобы тачки на ухабах не накренились и корзины не полетели наземь. А Таш торопила нас, и сама поддерживала сбоку тачки, и очень суетилась. В конце концов она заставила помогать нам тех троих, что шли сзади.

И вдруг мы услышали крики за спиной.

— Проснулись, — сердито сказала Таш. — Ну, теперь начнется. Прибавим шагу!

— Прибавим шагу — опрокинем тачки, — возразил Гамид.

— Ты прав… Слушайте, парни. Сейчас вы с тачками пойдете налево. Там будут поля. Я знаю, идти через неубранное поле тяжело, но для вас главное — спрятаться, лечь рядом с тачками и ждать. Если я за вами не приду до утра, сидите там до темноты и пробирайтесь к Другой Башне сами. Спросите там, где господин Агенор Лути, требуйте, чтобы он к вам вышел. Передайте ему корзины. Он знает о вас, он вам поможет.

— А что мы будем есть? — спросил Тахмад.

— Ничего. Там, внизу, канал, в нем вода. Вы сутки проведете без еды — и считайте, что это ваша жертва всесильному Мардуку за спасение. Ступайте!

Делать нечего — мы свернули налево и скоро оказались на ячменном поле. Гнать тачки было очень трудно, а мы к тому же сильно беспокоились, не понимая, от кого скрываемся. Наш хозяин вряд ли знал, что мы выкрали тачки и идем ночью к Другой Башне, это был какой-то иной хозяин. Наконец мы решили, что с нас довольно, составили тачки вместе и уселись на своих мешках среди колких колосьев ячменя.

— Отчего всё так нелепо выходит? — спросили мы. — Отчего боги сердятся на нас? Вот ведь Абад крутил крестовину Мардука, и что же? Мы сидим на чужом поле, и нет человека, который пришел бы и сказал: парни, делайте так, или нет — парни, делайте этак! Разве мы желаем неслыханного богатства? Разве мы хотим носить, как цари, длинные туники, украшенные бахромой, и золотые ожерелья, и по два браслета на каждой руке, со львиными головками, и широкие пояса, с кистями из бус, и дорогие серьги в ушах? Разве мы хотим каждый день есть дичь? Разве мы не согласны питаться кашей, лепешками, луком, чесноком, козьим сыром? Так отчего же боги не дают нам возможности спокойно гонять наши тачки и дважды в день сытно есть? Разве это чрезмерно?

— Может быть, такие какие есть мы не нравимся богам? — предположил Гамид.

— А отчего? — спросили мы. — Разве мы недовольны своим положением? Разве мы хотим учиться грамоте и стать писцами или надсмотрщиками? Нет, мы совершенно не хотим учиться! С нас довольно наших тачек! Отчего простой человек, который хочет только честно зарабатывать свой хлеб, попадает во всякие неприятности?

— Может, сами боги хотят нас чему-то научить?

— А чему можно научиться, попав в лапы к дерьмовозам или блуждая по тайным ходам Нашей Башни?

Так мы сидели и спорили, пока чуть не поругались с Гамидом. Спать нам не хотелось, а чем еще заняться — мы не знали, нам никто ничего не приказал.

— Вагад, Гамид, — сказал наконец Тахмад. — Сходите, посмотрите, что там делается на дороге. Может быть, Таш уже ищет нас.

Это было разумно, и мы пошли.

Но нам очень скоро пришлось упасть наземь и затаиться. По дороге разъезжали стражники на ослах и с факелами. Они перекликались, и мы поняли, что попадаться им в руки нельзя — темная яма с гнилой водой покажется нам царскими хоромами по сравнению с тем, что мы получим в наказание.

— Мы должны их изловить и воротить таблички, — говорил тот, что ближе к нам, — иначе будет большая беда! Ищите, порождения крокодилов, заглядывайте под каждый куст!

— Здесь их нет! И здесь их нет! И никаких следов! — откликались прочие.

К нему подъехал другой стражник и задал вопрос, который волновал и нас:

— Неужели эта куча обожженной глины так нужна Нашей Башне? Разве там не старые долговые записи и не сводные отчеты подрядчиков, которые теперь потеряли смысл?

— Это не те таблички. Как раз долговые записи и приказы, исполненные десять лет назад, остались. Там другое — то, без чего устройство Самариаха бессильно, словно осел, из которого из живого злые духи вынули все кости. Он есть, он выглядит как осел, его шкура цела и глотка исторгает рев, но для работы он не годится.

— Неужели нельзя опять вставить в этого осла кости?

— А кто это сделает? Ведь двое разумных, самых главных, ушли, а те, что остались, без них не справятся.

— Неужели им плохо платили, этим главным разумным? — тихонько спросил стражник.

— Нет, им хорошо платили, они даже не знали, куда девать деньги.

— Так отчего же они ушли?

— Не знаю! Знаю только, что без них и без табличек нам лучше не возвращаться!

— Но не рухнет же Наша Башня без этих украденных табличек!

— Не знаю! Если бы ты слышал, как орал старый Рамшак Львиная Лапа — то понял бы, что рухнет. А Львиная Лапа командует стражей уже лет восемь и всякое повидал.

Нам стало так страшно, что по спинам потек холодный пот. Одно дело — рыться в развалинах Первой Башни, зная, что люди из нее ушли задолго до того, как она свалилась, и совсем другое — вообразить падение Нашей Башни. И из-за чего? Из-за обожженных глиняных табличек!

— У нас впереди вся ночь, мы обшарим поля между Нашей Башней и Другой Башней, мы их найдем, — сказал тот стражник, что задавал вопросы, и мы содрогнулись. — Ведь единственное место, где могут понадобиться такие таблички, — Другая Башня. Или нет?

— Откуда я знаю? Может, еще где-то решили строить свою башню до небес… Все словно с ума сошли — всем обязательно нужно строить башню!

— Ну конечно, только в башне можно заработать настоящие деньги.

Мы потихоньку стали отползать. То, что сказали стражники, было ужасно — если начнут обшаривать поля, то доберутся и до нас, а мы ведь ни в чем не виноваты! Мы — простые парни, мы тачки гоняем, нам скажут — мы везем!

Мы долго шли на четвереньках. Так долго, что поняли: заблудились.

— Эй, эй, Субат-Телль! — стали звать мы. Никто в Вавилоне и окрестностях не знает, что это значит, лишь мы шестеро.

— Эй, эй! — послышалось справа. — Вагад, Гамид!

Мы поспешили на голос и свалились в канаву. Здешние поля огромны, но изрезаны канавами и каналами, не то, что наши, возле Субат-Телля. Здесь вода сама приходит к ячменю, а у нас — ее черпают из глубокого колодца или носят из заводи ручья.

Мы вылезли из канавы, нашли в потемках Тахмада и сказали ему, что очень скоро тут будут стражники на ослах, а мы и убежать не сможем с нашими тачками.

Но Тахмад — умный! Он думал, думал — и догадался, что нужно сделать.

— Мы утопим тачки и корзины с табличками в воде! — вот что он сказал. — И их не найдут! Таблички обожженные, им ничего не сделается. А сами — убежим к Другой Башне. Даже если мы встретимся со стражниками, они нам ничего не сделают — ведь при нас нет ни украденных табличек, ни украденных тачек.

Мы расползлись в разные стороны, и Гугуд нашел такое место на берегу канала, что было удобно спустить к воде тачки. Мы поочередно погрузили их в воду и пошли прочь, но не к Другой Башне, а вдоль канала, в сторону от нее. Мы хотели как можно скорее удалиться от мест, где нас могут изловить стражники. А без тачек мы продвигались очень быстро, а кое-где даже бежали, так что к рассвету оказались в неведомых краях. Мы видели издали какую-то башню, но Нашу Башню или Другую Башню, сказать не могли. Они ведь похожи, как будто одна отражение другой. А сосчитать ярусы мы не сумели — мы не знали таких чисел.

Чтобы понять, какая это из башен, мы пошли обратно и, к счастью, сбились с пути и попали на дорогу, которая делает поворот. Мы пошли по ней и увидели две башни. Казалось, будто они стоят рядом, — вот как далеко мы забежали. Мы стали спорить, к которой идти. Нам нужна была Другая Башня. А опознать ее мы могли, только подойдя совсем близко.

Наконец мы выбрали ту, что чуть пониже, — ведь Другую Башню начали строить позже, чем Нашу Башню. И мы пошли к ней, и мы оказались правы!

Она тоже стояла на очень широком основании, и у нее тоже был вход в нору, к которому вела дорога, и вокруг тоже стояли сараи и мастерские, и из крыш поднимались столбы дыма, и бегали люди, и кричали ослы.

— Ну вот, — сказал Тахмад. — Я вас привел. Радуйтесь! Вот тут мы и будем гонять тачки.

Часть вторая

Другая Башня

У Другой Башни мы оказались, когда солнце уже стало припекать.

Мы были голодны и прежде всего отыскали разносчика с горячими лепешками.

— Вот два «кувшина», дай нам шесть лепешек, — сказали мы.

— За два «кувшина» вам будут только четыре лепешки, — ответил он.

— Почему? — удивились мы.

— Здесь такие цены.

Мы добавили еще «кувшин» и сели на обочине перекусить. Но перед этим мы спросили, не знает ли разносчик, где искать господина Агенора Лути. Он не знал, но посоветовал спросить у стражников — у них вроде бы есть списки жителей Другой Башни, которые постоянно обновляются.

Поев, мы пошли ко входу в здешнюю нору и задали стражнику свой вопрос. Он повел нас в помещение, имеющее большое окно, и клянусь язычком Асторет — мы впервые видели такое помещение. Вдоль всех стен были натянуты веревки, а на них висели таблички. Теперь мы поняли, для чего нужны дырявые таблички, и мы восхищенно смотрели, как стражник перебирает их.

— Этот господин живет всего лишь на третьем ярусе, возле храма Мардука, — сказал стражник. — С одной стороны, совсем неподходящее место для такого важного господина. А с другой — он служит нашим жрецам и числится при нашем храме. Это в Той Башне своего храма нет, только собираются построить, а у нас есть маленький на третьем ярусе, и жрецов полтора десятка! Он там, пока не приготовили большой, на восемнадцатом ярусе, там сейчас выкладывают стены плитками и устанавливают изваяния. Рядом с ним — помещение для счетного устройства. Когда храм переберется вверх, то счетное устройство займет всю западную часть третьего яруса. Вот, видите отметки?

Он показал нам знаки на табличке.

— Мы простые парни, мы тачки гоняем, — ответил Тахмад. — Мы в знаках не разбираемся. Ты впустишь нас к нему?

— Да ступайте! Погодите, вот пропуска.

Он дал нам таблички на веревках, удобные, чтобы вешать на шею. На них была крошечная Асторет верхом на льве и сбоку знаки. Таблички следовало вернуть ему при выходе из башни.

— Зачем это? — спросили мы. — Ведь в башню ходит множество народа, неужели каждый получает пропуск?

— Нет, не каждый, — сказал стражник. — Но вы будете поблизости от Трубы, а там такое место… в общем, мы должны быть уверены, что гости не причинят вреда.

— А в Нашей Башне никакой Трубы не было.

— Ну так кто строил Вашу Башню, и кто строил Другую Башню?!

Он объяснил, как идти. Сперва мы, поднимаясь, увидим в начале третьего яруса широкое место, где выгружают глину и кирпичи. Это — в восточной части яруса. Потом нужно пройти еще сотню шагов, и когда на стенах увидим крылатых быков и львов, то внимательно смотреть — справа должны быть двери храма, он, разумеется, снаружи от норы. А счетное устройство — в помещениях между норой и Трубой, и арка, ведущая туда, шагах в десяти от входа в храм, но она неприметная, легко проскочить мимо.

Мы пошли по норе и нашли арку, о которой говорил стражник у входа. Мы вошли и увидели другого стражника. Он забрал у нас таблички с Асторет и дал другие — там был один лев, без богини. Потом он объяснил нам, как идти к Трубе.

— Да что за Труба такая? — спросили мы.

— Дурни вы землезадые, даже не видели устройства настоящей башни! — ответил он.

Оказалось — действительно не видели!

Нашу Башню можно было сравнить с большой кучей глины, растущей вверх, вокруг которой были помещения. А Другая Башня изнутри была пуста. Мы сравнили Трубу с колодцем, облицованным каменными плитами. В поперечнике этот колодец был не меньше тридцати шагов, а внизу даже больше. Свет проникал в него сверху. Начиная с третьего или четвертого уровня туда выходили окна. А на самом дне мы увидели крестовину, которую вращали восемь ослов!

— Опять! — закричали мы. — Опять!

— Что вы орете? — спросил мужчина, незаметно подошедший к нам сзади.

Мы стояли на площадке, обнесенной перилами, и в этом было наше счастье — мы чуть не свалились вниз от грубого и громкого голоса.

— Кто вы? — спросил этот мужчина.

— Мы ищем господина Агенора Лути.

— Это я. Говорите.

— Нас прислала женщина по имени Таш, — сказал Тахмад. — Мы ушли этой ночью из Нашей Башни, но за нами погнались стражники, и мы разделились — она с какими-то людьми ушла в одну сторону, а мы — в другую. И больше мы ее не видели. Она велела идти сюда, к тебе, господин, и сказала, что ты о нас позаботишься.

— Ясно, — ответил он. — Вот только заботы о вас мне недоставало. Кто вы и какое ваше ремесло?

— Мы простые парни, гоняем тачки.

— И тут хотите гонять тачки? Именно это?

— Да, господин.

— Тогда вам не ко мне надо, а к подрядчику Зубастому Бабруку. Эй, Муртак! Где ты там запропал?

— Иду, иду! — отозвался голос, совершенно мальчишеский.

— Ты мне нужен!

— Сейчас!

Но явился этот Муртак не сразу.

— Где застрял? — спросил его господин Агенор.

— Совмещал связки.

— И как?

— Плоховато, нажим слабый и вялый, мазня. Вот, — он показал табличку из сырой глины.

— Да, не очень четко. Отведи этих парней на второй ярус, пусть им там найдут Зубастого. Скажи — это госпожа Ташахегаль прислала и велела о них позаботиться.

И он ушел в комнату, где гремело, скрипело и равномерно стукало.

— Госпожа Ташахегаль… — повторил Гамид.

— Говорили же тебе, что это не простая девица, — сказали мы.

Муртак вывел нас к норе, там мы сдали одни таблички и получили другие. Мы спустились на второй ярус, но Зубастого Бабрука там не нашли, пришлось идти к выходу.

— Нора шире нашей, но круче, — сказал Тахмад. — Это плохо.

— Нам выбирать не приходится, — ответил ему Левад. Муртак с рук на руки сдал нас старому господину в дорогой накидке с широкими красными полосами. Это нас удивило — в Нашей Башне хозяин одевался очень просто, и только золотым обручем на голове показывал, что он богатый человек.

— Да, госпожа Ташахегаль предупредила, что они явятся, и работа ждет их. А где она сама? — спросил Зубастый, прозванный так потому, что зубов у него оставалось очень мало.

— Мы не знаем.

— Ладно, идите за мной.

Он сел на осла и поехал вниз по норе, а мы поспешили следом. При выходе из норы мы отдали свои таблички.

— Эти будут работать на меня, — сказал Зубастый. — Начнут после полудня.

— Пропуска нужно бы сделать, — ответил стражник, который вешал нам на шеи таблички.

— У меня есть еще с десяток, я им выдам.

Вокруг Другой Башни был целый городок. Зубастый привел нас в домик на окраине.

— Вот тут будете жить, парни, — сказал он, — а не в сырых пещерах, как в Той Башне. Харчевня ваша тоже не в темной пещере, а вон в том сарае. Можно есть свою кашу на свежем воздухе. Тачки у нас чуточку поменьше, зато подъем, как вы заметили, чуточку круче. Поскольку вам не надо отрабатывать двенадцать сиклей, вы будете получать по два «кувшина» в день.

— Вот оно что… — прошептал Тахмад. — Как же мы раньше не сообразили? Если бы мы остались в Нашей Башне, то через два месяца тоже получали бы два…

— Да я же и теперь два получал, — вспомнил Левад.

— Но у нас вы через месяц будете получать три, — сразу сообщил Зубастый. — А есть еще способ получить четыре. Для этого нужно заключить договор и поставить свою печать на табличке.

— У нас нет печатей! — хором сказали мы.

— Как же вы, дурни, до сих пор печатей не завели? — удивился он. — Дикие нравы в Той Башне!

— А зачем, мы ведь писать и читать не обучены!

Он объяснил: умеем ли мы читать и писать, никому не интересно. Главное, что мы перед тем, как работать, должны заключить договор, чтобы у нас были права, а у него, хозяина, обязанности. А договор скрепляют печатями. Вот у него на поясе висит сердоликовая, со знаком виноградной грозди. Только у него такая, он ее ставит — и это значит, что он обязан выполнять условия договора.

Мы слушали и только в затылках чесали — надо же, а в Нашей Башне никаких договоров не было. И без них мы свои тачки гоняли.

— Ну, значит, пойдете к резчику камней, он вам сделает печати, — сказал Зубастый. — В долг, конечно. Потом с ним расплатитесь.

Он показал, где мастерская резчика, и мы туда пошли. Заказать печати было нелегко — возле мастерской было целое войско таких же, как мы, простых парней, которые пришли из своих деревень и впервые увидели таблички с записями. Мы вернулись, и Зубастый согласился принять нас пока без договора, но чтобы мы сделали себе печати как можно скорее.

Нам выдали тачки, показали, где гора глины, и мы радостно взялись за дело. После ночных приключений мы чувствовали себя вымотанными, но старались держаться бодро. У нас опять была работа, у нас было будущее!

Вот только тачки оказались не такими удобными, как наши старые, и колеса у них вихлялись, и груз в них располагался как-то не так. Но мы решили, что привыкнем.

Вечером мы денег не получили, потому что работали неполный день, но Зубастый велел выдать нам горячую кашу и кувшин пива, чтобы мы отметили новоселье. Потом мы пошли в дом, где днем оставили свои вещи, и стали устраиваться на ночлег. Зубастый сам заглянул к нам убедиться, что всё благополучно. Мы сказали, что не привыкли спать при свете. И в Субат-Телле, и в Нашей Башне мы спали в полной темноте, а тут было довольно большое окно, и в него глядела луна. Зубастый обещал прислать плотника, чтобы навесил ставни.

— Кажется, нам будет здесь неплохо, — сказал Тахмад. — Вот только непонятно, куда делась Таш с теми тремя.

— Я боюсь за нее, — признался Гамид.

— Всё равно бы она не стала твоей женщиной, — утешил его Левад. — Спи. Завтра мы должны заработать по три «кувшина». И вот что, Тахмад! Нужно будет договориться с хозяином, чтобы потом часть заработанных денег мы могли переправить в Субат-Телль.

— Госпожа Ташахегаль… — пробормотал Гамид. — Как целоваться — так просто Таш, а в Другой Башне уже госпожа…

— Врешь, — сказал ему Гугуд. — Она с тобой не целовалась. Я знаю.

— Откуда? — строго спросил Тахмад.

— Я их видел. Он хотел целоваться, а она — нет.

— Это она хотела! — возмутился Гамид. — Но не могла же она сразу согласиться!

— В ближайшие месяцы ты будешь целоваться только со своей тачкой! Спи, любовник страстный! — приказал Тахмад.

Таш появилась на следующий день к полудню. Мы как раз гуськом шли с тачками вниз, а она заступила нам дорогу у выхода из норы.

— Где корзины, Тахмад? — спросила она.

— Мы их спрятали, госпожа, — ответил он.

Таш не удивилась такому обращению. Она и одета была так, что его заслуживала, в широкое и длинное платье без пояса, бирюзового цвета, с двумя узорными ткаными полосами ниже колен, на шее было золотое ожерелье, а на голове — нарядное покрывало.

— Зачем вы их спрятали?

— Мы боялись, что стражники на ослах будут ездить по полям и найдут нас с этими корзинами. А убежать с таким грузом мы не могли.

— И где же они?

— В воде, госпожа.

— Вы утопили корзины в канаве?

— Нет, в большом канале. Канава мелкая, а мы их туда спускали вместе с тачками. Так чтобы ничего из воды не торчало…

— Это правильно, — сказала Таш. — Значит, корзины спасены, и осталось только привезти их в Другую Башню?

— Да, госпожа.

— Слава великим богам и Сину, который светил вам той ночью! Я скажу вашему подрядчику, чтобы отпустил тебя чуть пораньше. Мы поедем на ослах, найдем корзины и привезем их сюда.

— Как прикажешь, госпожа.

Она ушла, покачивая бедрами, а мы смотрели ей вслед.

— Но если меня отпустят пораньше, то я не получу кашу, — забеспокоился Тахмад.

— У нас осталось немного бляшек, купишь себе лепешки, — сказали мы. И, когда мимо пробегал разносчик лепешек, спросили его, не принесет ли он пару горячих ближе к закату.

— А чем будете платить? — осведомился он. — У нас вчера была неприятность — глупый Ракшиш продал две лепешки за чужой «кувшин». Не разглядел, что там кувшин с одной ручкой, а у наших — две. У вас какие?

— С одной, — растерянно ответили мы.

— Я могу взять с одной, но за это дам только одну лепешку.

— Мы дадим тебе два «кувшина» за две лепешки.

— Сговорились.

Но нам не пришлось брать лепешки по такой злодейской цене. Таш появилась прежде, чем пришел разносчик.

Она сидела верхом на крепком муле, одетая в голубую мужскую тунику и головную повязку, с убранными в большой узел волосами, с ней был незнакомый мужчина, тоже верхом на муле, а в поводу он держал двух оседланных ослов. Они въехали наверх, к выходу из норы, а внизу их ждали две повозки с бортами — для корзин.

— Собирайтесь, Тахмад и Абад, — сказала она. — Я договорилась с Зубастым Бабруком. Сдавайте тачки и бегите сюда. Если хотите, можете ехать в повозке, там для вас узел с едой, пирожки с финиковой начинкой и жареная рыба. Но обратно поедете верхом — каждая повозка вмещает три корзины, для вас места не останется.

Мы поняли — Тахмад ей нужен как самый умный, а Абад как самый сильный. В самом деле, вытаскивать из канала корзины — занятие для крепких мужчин.

— Идем, госпожа, — ответил Тахмад.

Они с Абадом ушли, катя пустые тачки, а Таш отъехала подальше, и мы видели, как она разговаривает с мужчиной, как дразнит его, протягивая к нему руку, и как он дразнит ее, касаясь пальцем плеча. Они смеялись, как мужчина и женщина, которые отлично поладили, а Гамид старался смотреть в другую сторону.

— Не думай о ней, — сказал ему Левад. — Она выполнила свою работу и привела нас. Точно так же она вербовала людей из Нашей Башни и до того, как встретилась с тобой в храме. Точно так же будет вербовать и потом. За то, чтобы привести нас, ей заплатили. Считай, что ей заплатили за все улыбки, которые ты от нее видел.

— Она — госпожа, и все замашки у нее господские, — добавил Гугуд. — Ты посмотри, как она ведет себя с мужчиной. Жена из нее всё равно не получится.

Он молчал. И что с ним делать, мы не знали.

— Когда мы вернемся домой, женщины найдут тебе невесту не хуже, и она нарожает сыновей, — пообещал Гугуд. — Можно из Мир-Телля, там как раз подрастают красивые девушки.

Но слова, которые он произносил, не вязались с унылым голосом.

— Мне эта твоя Таш совершенно не нравится, — заявил Левад. — И волосы у нее крашеные. И ноги тощие, ты посмотри внимательно. Она хитрая — вот и всё, других достоинств у нее нет.

— И мне она не нравится. У нее голос, как скрип несмазанного колеса от тачки, — добавил я. — И она ведет себя как женщина, у которой было сто мужчин, и каждый заплатил ей по одной «ноге».

Гугуд засмеялся. Он долго смеялся, показывая, что согласен со мной.

Но Гамид глядел в землю и молчал.

— Пошли, — сказал Левад. — А то каши не получим. И будем, как люди из Ханса-Телля, которые мечтали о жирном мясе и отощали, как голодные козлы.

И мы отправились за глиной, надеясь, что к нашему возвращению у входа в нору не будет ни Таш с ее мужчиной, ни Тахмада с Абадом, ни повозок.

Но всё вышло наоборот.

Поднимаясь с тачками по дороге, мы увидели всех четверых, а повозки преспокойно стояли внизу.

— Ну-ка, ступайте сюда! — крикнула Таш. — Вы мне все нужны!

Мы подошли и увидели, что Тахмад как-то странно съежился, а у Абада лицо — будто его накормили сырой глиной вместо каши.

— Эй, Левад, эти двое говорят, что вы спустили тачки с корзинами в канал и не оставили в том месте никакой приметы, — сказала Таш. — Неужели это никому не пришло в голову? Может, хоть ты догадался воткнуть в том месте в землю сломанную ветку, или привязать к кусту лоскуток, или выложить знак из камней?

— Нет, госпожа… — растерянно ответил Левад. И мы с Гугудом ответили то же самое, а Гамид промолчал.

— Пропало всё обеспечение… — прошептала Таш. — Там же сплошные каналы и канавы…

— Ты была слишком хорошего мнения о деревенских дурнях, — заметил мужчина. — Но еще не всё потеряно. Я пойду к Зубастому, чтобы он и этих красавцев отпустил, а ты получи у Агенора табличку с приказом, чтобы их пустили на верхние ярусы.

— Отличная мысль! — обрадовалась Таш. — Ты поезжай с ними, а я вас догоню.

— Что тут отличного? — тихо спросил Левад. — Корзины утоплены в канале, а нас ведут на верхние ярусы, как будто мы их там найдем…

Но мужчина оказался прав. Когда мы поднялись по лестнице и оказались наверху возле окна, выходящего на Нашу Башню, он сказал:

— Вот оттуда вы бежали, вот по этой дороге. Постарайтесь вспомнить, где вы с нее свернули и под каким углом к ней шли к каналу.

— При чем тут угол? — спросили мы.

Он нарисовал пальцем на ладони дорогу и показал, как бы мы двигались, если бы свернули под прямым углом, как — если бы под острым, как — если бы под тупым. Мы стали вспоминать — и сошлись на том, что угол сперва был прямой, но потом покривился.

— Какие дурни, — шептала Таш, — какие дурни…

— Молчи, — велел ей мужчина, и это нам понравилось. — Они сделали то, что могли. Лучше было бы, если бы числовое обеспечение вернулось обратно? А теперь у нас есть возможность найти его и вытащить из воды.

— Я думала, уже сегодня можно будет расставить таблички по ящикам и надеть на прутья.

— Агенор подождет. Пусть Ровоам и Амалек поработают на старом обеспечении, может, оно еще не совсем безнадежно.

— Там половина табличек разбита! А зеркальных табличек — в десять раз меньше, чем надо.

— От твоего отчаяния легче не станет. Подожди, сейчас мы найдем то место.

Мужчина нравился нам всё больше. Он был так спокоен, как должен быть спокоен царь, восседающий на своем троне. Если бы боги послали нам такого хозяина, мы были бы счастливы. Но он явно был хозяином каких-то других людей; он умел говорить так, что Таш ему подчинялась.

Мы разглядывали сверху местность, перерезанную каналами, и сообразили, где прятались от стражников.

— Очень хорошо, — сказал мужчина. — Сейчас мы туда отправимся и постараемся найти корзины. Ведь вы, шестеро крепких парней, пока возились с ними, вытоптали и траву над каналом, и колосья на краю поля. Хотите поехать туда все вшестером?

— Да! — сказали мы. Теперь, когда мы глядели на дорогу сверху, мы понимали, что от Другой Башни до того канала не слишком далеко — просто мы, убегая, забрели неведомо куда и боги уберегли нас от падения в воду, а потом мы шли наугад, в потемках обогнули Другую Башню и вышли к ней неведомо откуда.

— Садитесь в повозки, — велел мужчина, когда мы спустились. А потом позвал человека и отдал ему оседланных ослов.

И мы отправились на поиски корзин.

Сам он ехал впереди и беседовал с Таш. Пятеро из нас отлично видели: вот самый подходящий мужчина для этой вербовщицы, и даже более того — она его недостойна. Он был высок, крепок телом, с лицом не слишком красивым, но вызывающим доверие, и он умел обращаться со сварливыми и ворчливыми женщинами. Правда, одет он был неярко, как надсмотрщик в норе, и это немного смущало — настоящий господин просто должен, обязан, чтобы его уважали, носить длинные платья и пояса с бахромой, а не простые кожаные, с подвешенным длинным ножом.

Нам не так часто приходилось ездить в повозках, и мы ощущали себя богатыми господами, ели пирожки и жареную рыбу, пели песни, пока нас не попросили замолчать.

— Скорее всего, где-то тут бродят люди из Той Башни, — сказал мужчина. — Род человеческий глуп — ему свойственно приносить ведра с водой к дому, который уже сгорел, и собирать пролитое пиво в разбитый кувшин. Сейчас, после вашего побега, начальник стражи наверняка пустил усиленные дозоры вокруг Той Башни, чтобы больше никто не сбежал и ничего не вынес, хотя теперь из ценного имущества осталась одна крестовина с колесами.

— Я думаю, мы могли бы ее унести, господин, — неожиданно сказал Абад.

Таш рассмеялась.

— Это всё Амалек! — воскликнула она. — Он постоянно сочиняет всякие истории и морочит голову стражникам. Удивительно, что его еще не побили. Он не рассказывал тебе, как Ровоам ходил за пивом, а принес большой кувшин огуречного рассола?

— Правды в этом только то, что ему чуть не дали по ошибке кружку с рассолом, но рассказывает Амалек замечательно. Нет, парень, пусть крестовина вращается там, где ее поставили. Каждой крестовине — свое место, и в Другой Башне уже есть одна.

— Ну, кажется, это тот самый канал, — сказала Таш. — Он ближе, чем я думала. Вылезайте из повозок, несчастные. И ступайте искать, где берег истоптан вашими сандалиями.

Мы перешли по хилому мостику и остановились, пораженные величиной ячменного поля.

— Было бы у меня такое в Субат-Телле… — прошептал Тахмад.

Нам нужно было пройти вдоль всего края по берегу канала и вдоль другого края по берегу другого канала, чуть поуже, который пересекался с первым.

— Там где-то должен быть мостик, по которому мы перебежали на ту сторону, — вспомнил Левад. — Если окажемся у мостика, то вспомним, с какой стороны подошли к нему, и уже будет легче.

Таш и мужчина, сидя на ослах, наблюдали, как мы бродим вдоль берегов. А мы были в ужасе — мы понимали, что боги вели нас той ночью и не дали никуда свалиться.

— Эй, эй, Субат-Телль! — позвал Гугуд. Мы побежали к нему. Он стоял у края поля и показывал на примятые колосья — можно было подумать, что там валялось стадо буйволов, а не гнали шесть тачек. Мы собрались на этом месте и посмотрели на темную воду канала. Лезть туда никому не хотелось.

Таш и мужчина подъехали, а повозки остались в полутора сотнях шагов от нас.

— Понятно, — сказал мужчина. — Ну, парни, кому-то одному придется раздеваться и прыгать в канал, чтобы нашарить корзину и привязать к ее ручкам веревки.

— Ничего не выйдет, — вмешалась Таш. — Они все боятся воды.

Не успели мы разинуть рты, чтобы согласиться, как Гамид пробежал по короткому и крутому откосу, крикнул для храбрости и прыгнул в канал. Он пропал в воде весь, с головой, показался и снова пропал.

— Этот дурень не умеет плавать! — воскликнула Таш.

— Сейчас вытащим, — хладнокровно сказал мужчина. У него была при себе свернутая кольцами толстая веревка, и он метнул ее Гамиду.

— Держи, держи! — закричали мы, когда он опять вынырнул. Он сообразил и вцепился в веревку. Мы ухватились за нее и выволокли Гамида на берег.

— Ничего страшного, — сказал он, отплевавшись. — Совсем ничего! Я нашарил ногами и корзины, и тачки. Там совсем мелко — если встать на корзину, то можно дышать.

— Ты вставал на корзину, несчастный?! — в полном отчаянии спросила Таш.

— Не бойся, в воде тело весит меньше, — успокоил ее мужчина. — Ты смелый парень. Сейчас я облегчу твою задачу, привяжу к веревке крюк, на другой веревке он уже есть. Тебе останется только зацепить их на ощупь за ручки корзины, а эти молодцы будут тащить.

— Послушай, не умнее ли запомнить это место и вернуться с людьми, которые умеют нырять? — предложила Таш, стараясь не глядеть на Гамида, и мы все это заметили.

— Умнее. Но если тут бродят люди из Той Башни и обратили внимание на наши крики и суету, то лучше бы вытащить корзины сразу. Они ведь поймут, что мы не напрасно топчемся на берегу канала. Что скажешь, молодец?

Этот вопрос он задал Гамиду.

— Ты прав, господин, — ответил Гамид. — Я уже не боюсь воды. Привязывай крюк к веревке.

— Я полезу с тобой, я выше тебя, мне будет легче, — вмешался Тахмад. Он, наш старший, не хотел выглядеть нелепо — а это и получилось, ведь тот мужчина не к нему обращался, а к Гамиду, и Тахмад хотел показать, что он еще сильнее и смелее.

— Самый высокий тут я, — напомнил Абад.

— И самый сильный, — одобрительно сказал мужчина. — Ты спустишься к воде и будешь тянуть за обе веревки разом, ровно и без рывков, чтобы корзина не опрокинулась. А когда вытащишь на берег — ее потащат наверх другие. Ну-ка, парни, выстраивайтесь на откосе.

Мы были счастливы — вот пришел человек, который знает, что и как нужно делать. Когда такой прикажет, и в воду лезть не страшно.

Гамид спустился туда первый, держась за веревку, за ним Тахмад. Там они поделили обязанности: Гамид ушел под воду и, хотя не сразу, зацепил первую ручку и передал веревку Тахмаду, потом зацепил вторую, Абад взялся за обе веревки, и корзина поехала наверх по траве. А Гамид с Тахмадом обнаружили, что вплотную к берегу могут стоять на дне и даже не слишком вытягивать шеи.

Таш дала знак возчикам, и обе повозки неторопливо покатили в нашу сторону. А мужчина, не сходя с мула, давал советы и хвалил нас всех поочередно. Мы же трудились изо всех сил.

Так мы вынули из воды все шесть корзин и ни одной не опрокинули, а тачки решили оставить в канале — ведь у нас теперь были другие. И тут Таш, не желавшая видеть нашего торжества и разъезжавшая поблизости, подала сигнал тревоги.

Наверно, кто-то, имевший отношение к тем корзинам, заметил нас с Нашей Башни и выслал стражников на ослах.

— Скорее, скорее грузите корзины, — велел мужчина. И мы вскинули их, словно они были наполнены пухом, а не тяжелыми табличками. Тут же возчики ударили ослов, и повозки покатили прочь.

— Мы должны встретить их и не дать им догнать повозки, — сказал мужчина. — Вы драться умеете?

— Кулаками, — ответил за всех Тахмад.

— Ясно. Идти с кулаками на всадника нелепо. Будете нападать так — вдвоем на одного. Один хватает осла за поводья и не дает ему шагу ступить, другой стаскивает наездника наземь и бьет ногами, — тут мужчина посмотрел на нас очень внимательно. — Вставайте в пары — ты вот с этим, в голубой повязке, ты — с этим, ты — с этим. Осла останавливают — ты, ты и ты. Всадника стягивают — ты, ты и ты.

Мы поблагодарили богов за такого хорошего господина. Если бы не он, мы могли бы вшестером броситься на одного осла.

Этих стражников было десять человек с копьями. Наш господин выехал вперед и вступил в переговоры. Мы не слышали, о чем он толковал с их старшим, но они не договорились, и четверо наездников поспешили к нам.

Лучше бы они этого не делали. Мы справились с ними, отняли у них копья, а двоих скинули в воду. Зато, когда подоспели еще пятеро, нам пришлось тяжко. Они уже поняли нашу ухватку. С шестым, их старшим, сцепился господин, скинул его с осла и поскакал прочь, не оборачиваясь.

Мы бились отчаянно, а между тем закатная пора перешла в ночную. Мы ободрали все кулаки об этих проклятых стражников. Но они были жирные и со слабыми руками, а мы — молодые, крепкие и с сильными руками. Зато их учили драться, а нас — нет. Кончилось побоище тем, что нас оттеснили к канаве, и мы все вместе туда полетели. Они с берега еще пытались достать нас копьями, но мы ушли по канаве, и если кто скажет, что бежать по илистому дну, путаясь в каких-то скользких водяных травах, большое удовольствие, отдайте его жрецам Асторет, чтобы его всего обрили и лишили мужского орудия.

Наконец мы, мокрые и злые, вылезли из канавы неведомо где и уже собирались пойти неведомо куда, но вовремя обернулись. Время было еще не позднее, и во многих окнах Другой Башни горел свет.

— Туда, — сказал Тахмад. — Мы честно бились, и мы заработали хотя бы горячую кашу. Как твоя рука, Гугуд?

— Ничего, почти не болит.

— А твое плечо, Абад?

— Какое плечо?

Стараясь подбадривать друг друга, мы потащились в потемках к Другой Башне, но, пока мы дошли, все огни погасли и стало ясно, что каши мы не получим. Никто нас не встречал, никто о нас не беспокоился, и нас утешала только мысль, что корзины, которые мы чуть не погубили, спасены. Мы нашли свой дом, но его дверь была заперта. Ведь мы не одни там жили, а еще несколько парней, гонявших тачки, и почему они должны оставлять дверь на ночь открытой?

— Идем к пекарне, — решил Тахмад. — Там еще ночью начинают печь лепешки, и там тепло. Попросимся к пекарям — может, позволят хотя бы лечь на полу возле печки.

— К тому же в Нашей Башне нас научили дружить с теми, кто, как мы, работает много, а получает мало, — напомнил Левад. — Вот и начнем.

Пекари впустили нас и по доброте душевной дали нам черствые лепешки. Мы размочили их в воде, съели и заснули на полу.

Утром, на заре, они нас растолкали — должен был прийти их хозяин, а он не любил, чтобы чужие сидели в пекарне. Мы вышли на свежий воздух голодные, но уже почти здоровые — разве что в синяках.

— Идем в харчевню, — сказал Тахмад. — Хоть каши наедимся вдоволь. А потом нас, может быть, найдут и поблагодарят.

А в харчевне свершилось чудо — я увидел Лиш.

Миски с горячей кашей нам выдавали внизу, в большой харчевне на двадцать длинных столов, — и вот так вышло, что мою миску принесла она. Я посмотрел на нее и понял, зачем сбежал из Нашей Башни в Другую Башню. У нее были кудрявые волосы, которые торчали из-под платка во все стороны, и тонкий нос с горбинкой, как мясницкий нож, и губы, как разрезанный плод красной сливы, и глаза, как колодцы в пустыне! Я посмотрел на нее, она посмотрела на меня, и мы поняли, что должны вечером встретиться. Ведь девушек, которые работают в башнях, охраняют не очень строго — это просто невозможно.

Мы взяли свои тачки, пошли к глиняной горе, нам накидали тяжелой влажной глины, и мы погнали тачки ко входу в нору. Там оказалось, что не у всех у нас есть таблички на веревочках — Гугуд и Левад потеряли свои во время драки. Их впустили, но велели добыть для них новые таблички. Так начался день, который показался мне странным — тачка почти ничего не весила, а уклон норы словно бы исчез. Я думал — нужно покрепче держаться за тачку, а то взлечу!

— Как звали того господина, к которому нас посылала Таш? — спросил Тахмад, когда мы внизу у горы ждали своей очереди. — Того, который велел Зубастому взять нас? Вспоминайте — мы пойдем опять на третий ярус, Найдем его, а он поможет найти Таш.

— Не поможет, — вдруг сказал Гугуд. — Мы были ей нужны только ради проклятых корзин. Без нас она бы их не привезла в Другую Башню. А теперь корзины уже здесь — и мы ее больше не увидим.

Самый младший из нас сказал то, что должен был сказать старший, — вот как странно действуют на людей эти башни.

— Может, оно и к лучшему, — ответил ему Тахмад, покосившись на Гамида.

Нам нагрузили тачки, и мы погнали их в нору.

Я всё время поглядывал на Гамида, мне не нравилось его молчание. Лучше бы он изругал Таш на все лады — так думал я, зная, что потом ему полегчает. Но он молчал и отворачивался. И так — до самого вечера, до ужина.

Когда мы жили в Нашей Башне, то ходили в город развлечься. Но тут до города было далековато. Мы спросили у товарищей по тачке, чем они развлекаются, и нам показали площадку, где играют в кости, и другую, где бросают камни в цель, и место, где поют и пляшут. Но плясать я не собирался.

Возле Другой Башни был пруд, где поили скот. Мне никто не говорил, что парни, которые хотят увидеть девушек, вечером гуляют у пруда, — я сам догадался. И она тоже догадалась, что я туда приду. Мы увидели друг друга, но сразу я подойти не мог — это непристойно. Она с подругой пошла вокруг пруда, а я пошел следом, понемногу приближаясь. Десять кругов мы сделали, прежде чем я оказался рядом! Она потом сказала — если бы у меня не хватило смелости ее догнать, она бы мне не досталась. А я как раз десять кругов набирался смелости. Ведь заговорить с девушкой, которая носит платок, а не с храмовой жрицей, — это всё равно что посватать ее. Наверняка же где-то рядом брат или старшие сестры.

Мы просто посмотрели друг на друга, и она всё поняла.

На следующий день я взял миску из ее рук и спросил:

— С чем сегодня каша?

— Со шкварками, — сказала она, хотя шкварки я видел сам, они горкой лежали посреди миски.

— Они хорошо поджарены?

— Я сама пережарила их с луком.

Меня заторопили сзади, и я ушел с миской. Радость моя была — как желтый огонь в большом храмовом светильнике.

Но скоро от радости ничего не осталось — Тахмад сказал мне, сколько стоит печать. Три «раба» она стоила! Самая простая! А получше — до пяти «рабов»! Не наших, принесенных из Той Башни, а здешних «рабов». Они отличались так: у тех ноги были расставлены в стороны, а у здешних стояли вместе. И если менять, то мы очень много теряли.

Тахмад сообщил эту новость, и мы закричали от возмущения. Чуть ли не месяц работай, питаясь только казенной кашей, за эту самую печать! Он еще кое-что сказал. Питьевую воду в Другую Башню привозили издалека, и ее не разносили мальчики, наливая из бурдюка, сколько угодно. Ее нужно было покупать.

Мы посоветовались с другими парнями, которые гоняли тачки. Они сказали, что без договора никак нельзя и мы будем дурнями, если не заключим его. Вот у них есть договоры, поэтому хозяин заплатит ровно столько, сколько должен, и не заставит их работать лишнее время. А если нет договора — вообще может не заплатить. Как ты докажешь, что на него работал? А есть договор — заплатит!

Ни Таш, ни тот мужчина так и не появились. А ведь они могли бы заплатить нам хоть немного.

Мы пошли продавать наши красивые одеяла. Потом мы поочередно дежурили у дома резчика, чтобы заказать печати. Часть денег заплатили сразу, остальные обещали отдать за два месяца.

К тому времени я уже разговаривал с Лиш у пруда. И ей первой я похвастался новенькой печатью, подвешенной к поясу, из розового сердолика с белыми прожилками.

— На что тебе она? — спросила Лиш. — Да еще такая дорогая?

— Без печати нельзя, как же я скреплю договор? У нас у всех теперь хорошие печати.

— Вы ведь из одной деревни и пришли вместе?

— Да, и мы все — родня, наши роды в родстве, — объяснил я.

— Родня? А кто у вас главный?

— Тахмад.

— Ну так он бы и заключил договор за всех за вас и скрепил его печатью! И в договоре было бы сказано: я, Тахмад, с братьями моими… Так всегда делается!

— Нам не сказали…

— Дурни вы! Нужно было прежде всего пойти к тем, кто тут с самого начала, и узнать!

Тут я понял, что начинаю ненавидеть Другую Башню. Мы же спрашивали — а что нам ответили?

Узнав про совет, полученный нами, Лиш только вздохнула:

— Их в свое время убедили, что каждый должен иметь свою печать, вот они и не хотят быть единственными дурнями в башне. Теперь они смеются над вами — и у них на душе уже легче…

— А кого же спрашивать? — удивился я.

— Да не тех, кто гоняет тачки! Любого разносчика!

Я ушел в дурном настроении. Уж лучше бы мы остались в Нашей Башне…

Парни уже спали, завернувшись в одеяла. Я лег сбоку и заснул. Проснулся я оттого, что Гамид похлопал по плечу и пригрозил, что мне не достанется каши. Оказалось, я заспался, а они знали, что я бродил у пруда, и пожалели меня — разбудили в последнюю минуту.

Я понесся к кухням и оказался там последний. С одной стороны, это неприятно — как будто я бездельник. А с другой — я мог немножко поболтать с Лиш.

— Беги, догоняй своих, — сказала она. — Они, кажется, пошли заключать договор. Обязательно прочитайте его — там бывают всякие неприятные мелочи…

— Да как же нам его прочитать, если мы не знаем грамоты?

— А взять с собой человека, который знает грамоту, вы не догадались?!

Плохо быть доверчивым в башне! Еще хуже — вот так опозориться перед лучшей в мире девушкой. Я был на всё готов, чтобы доказать ей: я не простофиля!

Лиш побежала куда-то и привела мальчика.

— Я помощник Осейфа Гумариэля! — сказал этот тринадцатилетний мальчик, одетый как взрослый, да к тому же богатый взрослый, в длинное платье. — Три «кувшина», или я не подниму зада от скамьи.

— Потом, потом! — ответила ему Лиш. — Сейчас же иди и прочитай договор! Иначе я расскажу Осейфу, чем ты занимаешься…

— Нет! — перебил мальчишка, и дальше я, по совету Лиш, взял его за руку и потащил на второй ярус, где была одна из комнат Зубастого. Я был готов бороться более свирепо, чем со стражниками из Нашей Башни.

Мы ворвались, когда младший из нас, Гугуд, ставил на табличке свою печать.

— Стойте, стойте! — закричал я. — А прочитать?!

Но таблички тут же исчезли со стола. Хозяйский слуга схватил их и выбежал — мы только рты разинули.

— Ну всё! Теперь их обожгут, и вы уже ничего не измените! — злорадно сказал мальчишка.

Мой стыд был настолько велик, что я тронулся рассудком. Ничто не имело значения — только то, что обо мне подумает Лиш. А если она подумает, что я деревенский олух, которого всякий может надуть, то лучше мне сразу идти к пруду и утопиться.

— Всё неправильно! Мы могли заключить один договор на всех! — вопил я. — Мы дурни, мы просто пустынные дурни! Нам место не в городе, а в пустыне, на бездорожье, где даже сморчки не растут! Мы как люди из Куфу-Телля, которые съели помет дикой козы!

Мне и перед нашими было безумно стыдно — я должен был рассказать Тахмаду про общий договор, а не рассказал.

— Успокойся, парень, ничего страшного не случилось. Сейчас и ты поставишь свою печать, и будешь по договору получать каждый месяц сандалии, обмотки для ног и головную повязку, — утешил меня Зубастый. — Видишь, какой я добрый?

На столе осталась одна табличка — с моим договором. Уж не знаю, как меня осенило, — я схватил ее и кинулся бежать, а мальчишка — за мной. Но теперь я поумнел — он не из дружбы это сделал, а хотел прочитать договор и заработать свои три «кувшина».

И он их заработал.

Парни из Субат-Телля, дурни, каких мало, скрепили своими печатями договор, по которому обязались отработать на строительстве Другой Башни десять лет, и всё это время гонять тачки.

А когда десять лет кончатся, мы станем никому не нужными, угрюмыми и одинокими развалинами. За нас не пойдет ни одна девушка, ни одна молодая вдова. И в надсмотрщики нас не возьмут — всем же известно, что мы умеем только гонять тачки. Это отличное занятие для простых парней, но не на всю же жизнь!

Я помчался в нору — объяснить парням, что они натворили. И тут выяснилось, что Зубастый приказал не давать мне мою тачку, пока не подпишу договор. Разумеется, он и поварам приказал не давать мне больше каши.

Я больше не мог заработать ни «кувшина», и при этом был должен мальчишке. Куда деваться — я понятия не имел.

Весь день я слонялся вокруг башни, и отовсюду меня гнали. Я уже был чужой. Я старался думать спокойно и связно, я очень старался, но всё равно выходило: нужно найти и убить эту пятнистую змею Таш. Убивать женщин нехорошо, это нужно делать только в крайнем случае, но вот он — крайний случай!

Гугуд был прав — она подбила нас бежать из Нашей Башни только затем, чтобы мы вывезли корзины с табличками. Она лишила нас заработка, который вот-вот должен был увеличиться вдвое. Если бы она хоть что-то заплатила нам за спасение корзин, я не был бы так зол. Но она не заплатила.

Я знал, что парни меня в беде не бросят, найдут меня вечером у пруда, принесут поесть, и мы что-нибудь придумаем. Они действительно вынесли мне полмиски каши, но больше ничем помочь не могли. Наконец пришла Лиш.

— Я отведу тебя к человеку, который даст тебе работу, — сказала она. — Договор заключать он не будет, но, если ты начнешь бездельничать, выгонит.

— А что за работа?

— Он еще спрашивает, что за работа! Дайте ему кто-нибудь пропуск, я потом вынесу.

Лиш повела меня мимо входа в нору к какой-то будке, пристроенной под навесным мостиком к окну второго яруса, нужным, чтобы втаскивать ведра с водой. Вид у нее был — как у тех крошечных будок, где хранят лопаты и кирки, и заметить ее было нелегко — для этого следовало сойти с дороги. Но она оказалась с секретом — за дверью начиналась лестница, проходившая в толще стены. Лиш объяснила, что таких лестниц в Другой Башне пять или шесть, и они ведут в помещения важных людей, жрецов и крупных подрядчиков, а также к разумным.

— Что за разумные, кто они? — спросил я.

— Это люди, которые трудятся на третьем ярусе. Они знают все числа, все расчеты строителей, и если кому-то нужно узнать, сколько кирпичей ушло на сооружение тридцатого яруса, — идут к ним. У них есть счетное устройство и хранилище табличек.

— А не господин ли Агенор у них главный?

Я очень кстати вспомнил это непривычное имя.

— Да, господин Агенор Луги. Очень сердитый господин.

— И по этой лестнице можно к нему попасть?

— Видишь дверь? Она обычно заперта. Если ее открыть, можно попасть к разумным. Тот, к кому мы идем, иногда спускается к ним, но сперва их предупреждает. У него где-то натянута веревка с колокольчиками. Он звонит, и ему открывают дверь.

— И что, у всех, кто к нему ходит, колокольчики?

Лиш рассмеялась:

— Я думаю, у женщин есть! Они к нему постоянно ходят и приезжают. Я сама одну раз шесть видела внизу, у входа. Молодая, красивая. По-моему, из города. Она была в покрывале жрицы.

— И волосы, как красная овечья шерсть?

— Да.

Мы поднялись на шестой ярус, я запыхался — я не привык ходить по лестницам, тем более быстро. Потом мы шли узким темным коридором на ощупь и оказались в другом коридоре, куда выходили двери. Та, что была нам нужна, была очень узкой.

За ней была комната с ложем. С настоящим ложем, широким, на шести львиных ногах и с большим изголовьем. А на ложе отдыхал старик с бровями, как два навеса над колодцем. Для таких седых бровей требовалось лицо величиной с крышку от ведра, а у него оно было маленькое и морщинистое.

— Господин Осейф, я привела человека, — сказала Лиш. — Он сильный и выносливый, но грамоты не знает.

— Точно не знает? — спросил старик.

— Точно. Он умеет только гонять тачки с глиной.

— Это хорошо. Вот тебе «кувшин», Лиш.

— Спасибо, господин Осейф.

— Как тебя зовут?

— Меня? — переспросил я.

— Так он еще и бестолков? Наконец-то нашелся тот, кто мне нужен! — обрадовался старик.

Я назвал имя, и он объяснил, что мне придется делать. Я даже сразу не понял, лучше это или хуже беготни с тачками.

Осейф был тем самым мудрецом, который нарисовал Другую Башню. Потом ее стали строить иные люди, а он проверял их работу и находил ошибки. Для этого ему нужно было всё время бегать по верхним ярусам и ругаться. Но он был уже стар и имел достаточно денег, чтобы нанять носильщиков. Он купил сидячие носилки, которые должны были таскать по норе два человека. С одной стороны, это тяжелее, чем гонять тачку, да и непривычно. А с другой стороны, тачку гоняешь всё время, только иногда присаживаешься отдохнуть, а на службе у Осейфа отдыха было много. Если он находил ошибку, то долго ругался со строителями, рисовал мелом на стене и тыкал пальцем в свои рисунки, а носильщики могли даже сидеть на полу. И платить он обещал три «кувшина» в день.

— Это немного, — сказала Лиш, когда мы вышли из комнаты. — Прежний носильщик получал четыре, но его переманили к госпоже супруге второго надзирателя за плотниками. Поэтому Осейф рассердился и велел моему дяде, который на него работает, искать ему простака. А дядя знал, что я… что ты… что мы… Но ты будешь лакомиться жаренными в масле пирожками — он их обычно берет вдвое больше, чем способен съесть сам! И спать ты будешь не на полу в той лачуге, а в своем уголке за шкафом с табличками. К тому же ты принарядишься — носильщики господина Осейфа должны иметь богатый вид.

Действительно, на следующий день он послал со мной второго носильщика, Абдада, на седьмой ярус, в лавки, и мы купили новые сандалии и тунику в зеленую полоску, как у Абдада, и стоило это целых семь «ног»! Зато мы были одеты одинаково.

Абдад научил меня, как правильно накладывать на плечи ремни от носилок, и я приступил к своему новому ремеслу. Сперва, конечно, было трудно бегать с таким грузом по норе, особенно вверх, мы ведь гоняли тачки неторопливо, чтобы не опрокинуть. Месяц спустя я привык, ноги мои окрепли, а дыхание стало, как у дикого осла. Но это было уже потом.

У хозяина были еще слуги: женщина, которая готовила ему еду и стирала, Арбук, дядя Лиш, который заведовал складом табличек, Бубук — тот самый мальчишка, что читал договор, и еще посыльный Бурче. Посыльного привезли откуда-то с юга, и он-то был настоящий темнокожий дурень, знавший только дорогу от жилья господина к печам и обратно. А эти двое родились в роду младших жрецов, поэтому грамоте их научили, но в храм почему-то не взяли. Арбук был высокий скучный мужчина, который помнил, где какая табличка лежит, а Бубук имел способность очень быстро оттискивать знаки на табличках. Господин Осейф громко говорил, а Бубук записывал и сразу отдавал Бурче, и тот бегом тащил поднос с табличками к печам. Второго такого быстроногого человека я еще не видал.

Я, конечно, встречался со своими — по вечерам я спускался к ним и видел, что они всё печальнее и печальнее. Им не нравилось в Другой Башне — ведь они всё время помнили, что должны здесь проработать десять лет. А они ведь надеялись, что сперва станут гонять тачки, а потом найдут другое занятие, чтобы получать в день три или даже четыре «ноги». К тому же четыре «кувшина» в Другой Башне совсем не равны четырем «кувшинам» в Нашей Башне, потому что там за миску жирной мясной похлебки мы платили «кувшин», а тут — два «кувшина». Но, если не тратить деньги зря, можно хорошо одеться. С другой стороны, их и тратить негде — город с его харчевнями и храмами далеко, туда идти почти два часа. Недалеко от входа в нору есть местечко, где простые парни могут выпить пива, а внизу У пруда разносчики продают сладости — вот и всё.

Мне очень повезло — десять дней спустя после того, как меня приняли в носильщики, когда мы несли господина Осейфа вниз, какого-то другого важного господина несли вверх, носилки сцепились, господам пришлось из них выйти, и при этом мой потерял корзину с табличками. Потом он о ней вспомнил и не мог понять, куда она подевалась, а я догадался, побежал и принес. За это он дал мне целую «ногу», и я, добавив «кувшин», устроил пир для своих. Я велел принести огромную миску с лучшей мясной похлебкой, в которой плавали куски свинины, как мой большой палец. И велел принести кружки с лучшим темным пивом. Это был замечательный вечер, но кончился он странно.

— Странная жизнь, — сказал Абад. — Вроде неплохо кормят, и выходные сандалии у меня с бронзовыми накладками. А скучно. И голова пустая.

— То есть как это пустая? — удивился Тахмад. — Тебе думать не о чем?

— Мне-то есть о чем, я Субат-Телль вспоминаю. А что мои дети будут вспоминать? Знаешь, Тахмад, в Субат-Телле мы были умнее.

— Ты рехнулся, — уверенно ответил Тахмад.

— Нет, я правду говорю. Мы знали, как отличить хорошие сморчки от ядовитых, мы умели ловить ящериц и птиц, мы правильно поливали огороды, а тут всё тачка да тачка… и у детей наших будет только тачка, а сморчков и ящериц не будет…

— Нашел о чем тосковать! Разве миска мясной похлебки не лучше жареной ящерицы? — спросил Тахмад. — И разве финики не лучше сморчков?

— Лучше, да только умения жаль… Там мы что-то умели, а тут мы ничего не умеем.

Мы только плечами пожали — странные какие-то рассуждения. Однако нам стало грустно — тем более что похлебка и пиво кончились.

— Послушай, братец Вагад, — вдруг сказал Гамид, — как твой хозяин рисует башню? Ведь сделать это на табличках невозможно. Неужели на стене?

Я обрадовался — наконец-то он проявил свое обычное любопытство! Гамид у нас самый бойкий, как двухмесячный щенок, всюду нос сует. А после того, как мы вязались в историю с корзинами, после того, как исчезла Таш, он стал хмурый, как основательно побитый осел.

— Да, мелками на стене спальни, — объяснил я. — У него там нарисована башня, вся и по частям, он постоянно что-то переделывает, только простому парню ничего на этих картинках не понять. И он туда никого не пускает. А потом что-то выдавливает на табличках, и Бурче носит их обжигать, и хозяин ездит с ними по новым ярусам, и ругается, как старуха, которую укусил осел.

— Значит, он тут главный?

— Нет, ему кто-то деньги платит. Значит, тот — главный.

Мы съели всю похлебку и собрались расходиться. Я должен был вернуться на шестой ярус, они — в дом, где ночевали. Но, когда мы обнялись на прощание, Гамид незаметно пожал мне руку и шепнул:

— Останемся…

Тахмад пошел к дому первым, за ним Левад, Абад и Гугуд. Мы с Гамидом шли последними, отставая всё больше и больше. Наконец расстояние стало чуть ли не Двадцать шагов. И тогда Гамид сказал:

— Я хочу убить Таш.

— Я тоже, — ответил я.

Мы еще немного помолчали. Причину Гамида я знал, но он моей не знал и думал, что я готов на это лишь ради Дружбы с ним.

— Она обманула нас всех, — сказал я. — Из-за нее вы поставили печати на договоре. Мы поработали на нее, а она даже не заплатила и не позаботилась о том, что с нами будет дальше. За такой обман наказывают.

— Да, за обман наказывают.

Он похлопал меня по плечу — это была благодарность за то, что я ни слова не сказал о его причине.

— Ты теперь ходишь по всей башне, Вагад, и ты знаешь многие помещения. Попробуй догадаться, где там живет Таш с этим своим…

— Хорошо. Я думаю, она где-то на нижних ярусах. Там, где Агенор Лути, к которому она приезжает. А может, она живет с этим Агенором?

— Нет! Она — с тем…

— Только не кричи. Но, знаешь, там так всё запутано, на словах очень трудно объяснить. И я больше бываю на верхних — там, где строят башню.

— Надо что-то придумать, чтобы не на словах.

Не надо было Гамиду говорить это. Если бы он не сказал — я бы и не задумался. Я ведь кто? Я теперь носильщик. Мне нужно думать о носилках. Это раньше, если с тачкой что-то не так, ее катили к мастеру. А носилки-то мы сами должны чинить.

Я задумался. Вот с чего всё началось. Я задумался…

В самом деле, как господин Осейф Гумариэль объясняет словами, что нужно строить? Ведь строители не знают, что он там задумал, он рассказывает, а они делают, и у них множество ошибок, так что он орет, словно десяток боевых петухов. Когда строят дом у нас в деревне, то все знают, каким должен быть дом, потому что они и справа, и слева. Конечно, Осейф Гумариэль может показать пальцем на Нашу Башню, которая днем хорошо видна, но видна-то она снаружи, а строить нужно изнутри. Как рассказать то, что лучше всего доказать?

Вот взять человеческую ногу — как ее описать словами? Скажем, есть некое существо, которое никогда не видело человека, и как ему объяснить про ногу? Сказать, что из туловища внизу растет длинное, длинное, и сгибается сперва в одну сторону, потом в другую, и из него внизу растут пять коротких?

Или, скажем, велели бы мне самому построить тачку. Другую тачку не показали, а объяснили на словах про короб, колесо и две палки. Что бы получилось?

С картинками я раньше дела не имел. Наш деревенский храм был с гладкими стенами, потому что мы боялись рисовать богов. Когда матери забавляют детей, то рисуют на песке. Когда девушки вышивают подушки или выкладывают узор из кусочков кожи, картинка у них в голове. Или, скажем, когда ткут — то узор тоже в голове…

Большие картинки я увидел уже в вавилонских храмах. Но я знал, что это для божественности, и не подозревал, что от них может быть и другая польза. Кажется, до другой пользы я сам додумался.

Но ведь нарисовать можно то, что снаружи. Нарисовать башню снаружи может любой ребенок. А как изобразить ее изнутри, вместе с норой, которая кругами поднимается с яруса на ярус, и вместе с трубой внутри, по стенам которой прикреплены лестницы, а внизу ходят по кругу ослы, вращая священную крестовину Мардука?

— Ну? — спросил Гамид.

— Я обязательно узнаю, как до нее добраться, — сказал я.

— Узнай.

Больше мы ни слова не сказали о нашем замысле.

Я был так озабочен этим, что несколько дней ни о чем больше думать не мог. Плечи мои были сами по себе — они поддерживали ремни, и руки были сами по себе — они держали длинные палки носилок, и ноги были сами по себе — они бежали, а голова была далеко от ног и рук. Но не о Таш я думал. Что о ней думать? В голове возникали странные картинки, на которых башня была с огромной, во всю ее высоту, дверью, и дверь открывалась, и оказывалось, что внутри — комнаты с господами, и была видна нора, по которой гоняют тачки и таскают носилки.

— Что с тобой творится? — спросила Лиш. Я теперь не мог каждый вечер спускаться к пруду, и она поднималась ко мне на шестой ярус, там у нас было укромное местечко в глубине темного коридора.

— Не знаю, милая.

— Может, ты просто устал?

— Наверно. Тут довольно крутая нора, а за день приходится делать по тридцать кругов.

— Но господин ведь дает тебе время для отдыха? Этого недостаточно?

— Я не знаю.

— Странно… — Лиш задумалась. — Может быть, ты — как муж Гуш из пекарни? У него такая особенность — он обязательно должен днем немного поспать, совсем немного, и тогда он опять таскает корзины быстрее, чем бегает молодой осел.

— Разве его хозяин позволяет ему спать днем? — удивился я.

— Нет, конечно! Но если мы, те, кто работает много, а получает мало, держимся заодно, то всегда найдется способ помочь. На третьем ярусе есть помещения для хранения каменных плиток и изразцов. Там всегда сидит человек, который их принимает и выдает, а также его помощники. Муж Гуш договорился и прячется там ненадолго. Он принес туда старое покрывало и спит на полу за сложенными плитками — их нарочно сложили так, чтобы получилось вроде пещеры. А хозяин ничего не знает. Он же не стоит целый день в норе и не проверяет, сколько раз этот человек прошел мимо него со своей корзиной. Если хочешь, я поговорю с Гуш.

— Конечно, милая, поговори, — сказал я и поцеловал ее в щеку. В щеку она уже позволяла целовать, а в губы нет.

Гамид очень уставал к концу рабочего дня, а если мы хотели выследить Таш, то единственным временем для этого была бы ночь. Вот я и додумался устроить ему небольшой отдых. Ведь наш Зубастый тоже не стоит посреди норы со счетными шариками на веревке.

Когда я объяснил ему свой замысел, он сперва обрадовался, потом почесал в затылке.

— А что скажут наши? — спросил он. — Они будут работать, а я — отдыхать? Справедливо ли это?

— Скажи им правду, — посоветовал я. — Или я скажу. Все ведь понимают, что эту, эту…

Я хотел сказать «развратницу», но удержался.

— Понимают, — согласился он, — но боятся. Тахмад хочет оставить всё, как есть. Нас ведь могут поймать и бросить в темную яму с гнилой водой, а то и вовсе казнить. Ведь она госпожа, а мы кто?

— Из-за нее вы угодили в кабалу на десять лет, скажи это Тахмаду.

— Говорил. А он в ответ: необязательно жениться на Деревенских девицах, мы возьмем жен здесь, и когда отслужим десять лет, у нас уже будет по трое и по четверо сыновей. Вот, говорит, посмотрите на Вагада, который сразу обзавелся невестой, да еще какой невестой! Работает в харчевне, а дядя у нее — грамотный! Значит, их дети могут стать большими людьми. Он всегда всё хочет оставить, как есть…

— Простоит ли башня столько времени, чтобы наши дети успели в ней вырасти и стать большими людьми? Этого он тебе не сказал? — спросил я. — Помнишь, Таш объясняла, что каждая башня рано или поздно рухнет.

— Мало ли что она врала.

Возможно, Тахмад прав, он все-таки старший, и здешние девицы лучше деревенских, они бойкие, веселые и сумеют позаботиться о мужьях, а не будут ждать, пока придет муж с лепешкой и покормит. В конце концов, мы пришли сюда гонять тачки, ну и будем их гонять. Жаль только, что я откололся от своих. Но если я увижу, что им неплохо живется, то могу в любой день поставить свою печать на договоре.

Печать висела у меня на поясе — так здесь было принято. Пусть она никогда в жизни больше не пригодится, но на поясе должна висеть.

— Врала, она всем врала. Помнишь, обещала, что мы со временем станем надсмотрщиками? — напомнил я. — И тебе тоже… Но насчет того, что башня должна рухнуть, — кажется, правда… Помнишь про зловещее число «сорок пять»?

— Звучит-то зловеще, но, может, и тут вранье?

— А если бы она тебе сказала, что Шамаш-Солнце приходит с востока и уходит на запад? Ты бы тоже усомнился?

— Да.

— Но мы же сами копались в развалинах.

— Откуда я знаю, что это были за развалины.

Больше он говорить не мог — нужно было гнать тачку. Да и я должен был бежать к господину Осейфу. Но он запомнил всё. И несколько дней спустя сам подошел к Лиш попросить, чтобы она это дело устроила.

Лиш поговорила с Гуш, Гуш — с мужем, муж — с теми людьми, что принимали и выдавали каменные плитки, они назначили цену — при нужде помогать им переносить изразцы, которые требовали бережного обхождения. Они сказали об этом мужу Гуш, он — жене, она — Лиш, и всего за три дня все это уладилось. Гамид мог днем приходить к ним и отдыхать, а они бы в это время использовали его тачку, чтобы перетащить плитки из угла в угол.

Я старательно запоминал всё, что связано со вторым и с третьим ярусом. Я даже стянул у господина Осейфа мелок и постарался зарисовать то, что помнил. Мой рисунок на стене увидел вредный мальчишка Бубук и сказал:

— Похоже, у тебя давно не было женщины.

Я пригляделся и увидел в линиях, означающих нору, Трубу и арки, нечто, смутно похожее на женские округлости. После этого я спокойно смотреть на них не мог и в конце концов стер.

Гамид один раз попробовал отдохнуть днем, но заснуть не смог. Вечером у него был по этому поводу разговор с Тахмадом. Нет, не ссора, и Тахмад не кричал и не приказывал, они просто поговорили о том, что простые парни, гоняющие тачки, не должны делать глупости, а должны спокойно трудиться и не забивать себе голову всякими замыслами.

Но Гамид — это Гамид, и переубедить его трудно.

Я в жизни своей не воровал — разве что в детстве, пока еще бегал голый. Но на сей раз пришлось — я стянул у господина Осейфа пузырек с маковой настойкой, которую он пил на ночь, потому что его часто допекала бессонница. Для этого я выбрал подходящий день — господин сказал нам так:

— Пользуйтесь моей добротой, земляные черви, вечером вы мне не нужны, я буду на третьем ярусе. Вот вам «кувшин», купите себе пива. Бубук, если меня будут искать, спустишься и всё расскажешь.

Я понял — та дверь, которую показала мне Лиш, будет открыта!

Он сказал это утром, основательно поругавшись с людьми, которые надстраивали Трубу. Башня росла так: сперва возводили из больших обтесанных камней очередной кусок Трубы, потом одевали ее в рубашку из кирпичей, скрепленных земляной смолой, и глины, которую забивали между кирпичными стенками и утаптывали; при этом оставляли проходы к стене, а также разные помещения. Затем устраивали следующий кусок норы и самыми последними — помещения для богатых людей, желавших жить на верхних ярусах. Когда они были готовы, отделывали новый кусок наружной стены — выкладывали изразцами, вешали красивые ставни на окна, ставили резные столбики на балконы. Всё это я узнал, когда таскал носилки с господином Осейфом, а если бы согласился на договор с Зубастым, то не узнал бы вовсе.

Так вот, я узнал про его замысел утром, а днем, когда мы принесли его обедать, унес пузырек. В норе я ухитрился передать пузырек Рухаку, мальчику, разносившему по ярусам таблички, вместе с медовым пирожком. Рухак отнес его Гамиду, а Гамид ухитрился сбежать от наших вместе с тачкой, когда все спускались вниз за глиной, и улегся поспать, показав на солнечных часах, когда его нужно разбудить.

Мы не знали, сколько маковой настойки требуется крепкому парню, чтобы заснуть. Господин Осейф капал в воду, считая при этом до двадцати. Мы решили, что его хилому телу этого довольно, а Гамиду нужно побольше. Со счетом у нас плохо — когда при нас считают вслух, мы понимаем, о каких числах речь, но сами после двадцати путаемся, да и неудивительно — в Субат-Телле не было ничего такого, что требовало бы больших чисел.

Гамида подняли на ноги с большим трудом, положили его руки на палки тачки и вытолкнули из дверей. Он почему-то решил, что находится у входа в нору, а может, видел этот вход во сне, и побрел с пустой тачкой наверх. Я не слышал, чтобы люди спали стоя, но, наверно, иногда и такое случается.

Его поймали на пятом ярусе добрые люди — он пытался войти с тачкой в харчевню.

В той харчевне работала Реш, подруга Лиш. Она видела Лиш с нами и ей даже понравился Абад. Узнав Гамида, она усадила его на скамейку и быстренько сбегала по лестнице на шестой ярус, чтобы позвать меня. К счастью, я там и был — мы с Абдадом ждали, пока наш господин получит обожженные таблички, чтобы нести его наверх.

Я ужаснулся, спустился по лестнице и как следует растормошил Гамида. Он встал, но его ноги заплетались и глаза смотрели мимо меня. Тогда я усадил его в тачку и быстро повез вниз, чтобы передать кому-нибудь из наших. Мне не повезло — первым я увидел Тахмада. Оставив ему Гамида вместе с тачкой, я побежал к лестнице. Я знал, что туда он за мной не полезет.

Казалось, наш замысел потерпел крах, и мы не попадем вечером в ту загадочную дверь, за которой, возможно, прячется Таш. Но Гамид оказался силен духом. Он как-то добрался до пруда и сидел в холодной воде, пока не опомнился.

Я уже не получал вечернюю кашу в харчевне, но спустился вниз — узнать, как там наши. Лиш была очень занята, но успела шепнуть мне про ссору Тахмада с Гамидом и про сидение в пруду.

Показываться на глаза Тахмаду я побоялся, а Гамида, который последним выходил из харчевни, поймал за руку.

— Отдай пузырек, — сказал я. — Он понадобится ночью хозяину.

— Тихо, — ответил Гамид, — тихо… Главное — незаметно улизнуть.

— И что тогда?

— Твой хозяин уже спустился вниз?

— Да.

— Значит, дверь открыта?

— Скорее всего, открыта. А ты с лестницы не свалишься?

— Нет.

Он был как раз в таком состоянии, чтобы убивать лживых женщин.

— Тогда идем.

Мы перебежали к стене пекарни и спрятались за углом, а потом кружным путем вышли к тому месту, где под навесным мостом лепилась неприметная будка.

— Сюда можно подъехать так, чтобы ни с дороги, ни от входа в нору тебя не заметили, — сказал Гамид. — Она там, я это знаю.

— Ты хочешь убить ее сегодня? — спросил я.

— Если бы удалось это сделать так, чтобы труп сбросить в Трубу, убил бы. Когда он окажется в Трубе, уже никто не поймет, откуда он туда упал.

— А я думаю, главное — узнать, где ее жилище и по каким местам она ходит. Может быть, мы сумеем убить ее без лишних хлопот, и никто не догадается, что это наша работа.

— У меня с собой нож.

Это мне не понравилось. Увидев Таш, Гамид мог потерять всякое соображение и броситься на нее, как орел а ягненка.

— Отдай мне нож, — попросил я. — Если я увижу, что мы можем безопасно убить ее и скрыться, то сам вложу нож в твою руку.

— А Тахмад считает, что она ничем нас не обидела. Ведь она сдержала слово — нас отвели к Зубастому.

— Я думаю, даже если бы мы не нашли Агенора Лути и не сослались на Таш, то своими силами и своим разумом добрались бы до Зубастого или другого подрядчика.

— Верно.

Мы вошли в будку и поднялись на третий ярус.

Дверь была перед нами.

— Держи нас, сила Мардука, — сказал Гамид и осторожно нажал на створку.

Дверь подалась, возникла щель, в щели был мрак. Мы нажали еще немного, вошли и оказались в конуре, где на ощупь обнаружили еще две двери, одну с моей стороны, вторую с его стороны. Он оказался быстрее.

Дверь со скрипом отворилась, и мы оказались в комнате, где горели светильники. Это была комната, приводящая в содрогание: всё в ней звучало и шевелилось. Только поэтому никто не услышал, как мы вошли.

Ее окна выходили в Трубу. Догадаться об этом было несложно — в эти открытые окна снаружи тянулись веревки и полосы плотной ткани, и они двигались. Поскольку мы вместе видели устройство над крестовиной в Нашей Башне, а я уже разглядел устройство над крестовиной в Другой Башне, то и сообразили что к чему.

Эти веревки и полосы шли к каким-то колесам, колеса вращались, где-то скрипело и лязгало, раздавался звонкий стук, и вдруг прямо перед нами из стены выдвинулся ящик. Из него поднялось нечто продолговатое, повисло в воздухе, и мы не сразу поняли, что это глиняные таблички, нанизанные на медный прут.

Дальше было совсем странно и страшно. Сверху опустилось колесо с зубцами, и эти зубцы стали отсчитывать табличку за табличкой, поделив всю стопку почти пополам. И другой ящик выехал из стены рядом с первым, и прут с табличками переместился, и несколько из них съехали во второй ящик, и он втянулся обратно в стену. В это время в другом углу комнаты загудело, мужской голос крикнул: «Принимай!», — и что-то незримое, загороженное от нас полками с ящиками и совершенно непонятными штуками, загремело, как будто сыпались медные слитки.

Мужчина, которого мы всё еще не видели, подошел к окну и крикнул:

— Исчадие тьмы, подгони ослов! Веревка ползет медленно, устройство всё время зависает!

— Идем отсюда, — прошептал Гамид. И мы вывалились в темную конуру.

— Что это было? — спросил он меня.

— Не знаю. Но только таблички-то — дырявые. Помнишь?

Я имел в виду развалины Первой Башни.

— Что за колдовство сидит в этих дырявых табличках? И те, что мы привезли в корзинах, — тоже дырявые?

— Откуда мне знать?

Я надавил на другую дверь.

В том помещении было светло и разговаривали люди.

— Когда ты пустишь в ход печатню, Ровоам? — спросил Агенор, которого я узнал по громкому грубому голосу.

— Обеспечение для печатни мы еще не вытащили. Шесть корзин, Агенор! А когда мы их получили?

— И собирали мы их впопыхах. Я уверен, что главная стопка табличек осталась в Той Башне, и придется опять посылать Таш совращать парней с тачками! — это был уже третий голос. — В подземном царстве ей придется держать ответ за каждого из парней, и владычица Эрешкигаль, слушая весь список, помрет от старости прежде, чем он кончится, и…

— Хоть немного помолчи, Амалек, — одернул Ровоам. — Я сам собирал и складывал в корзины эти таблички, в том числе шестидырчатые. Но с ними еще много возни, а старики совсем запутались в воспоминаниях. Я просто боюсь им верить. К тому же они не сами имели дело с дырявыми лентами, по восемь дыр поперек ленты, а от кого-то слышали, что были такие ленты.

— Но мы можем попробовать! Только льняные ленты сразу истреплются, нужны кожаные! И придется делать новое устройство, с катушками для кожаных лент. И заново придумывать все приказы с ответами. И завести свое собственное стадо скота для этих лент… — заговорил Амалек, подражая заунывному голосу жреца.

— А что если настроить печатню на четырехдырчатых? Четыре дырки — это шестнадцать возможностей. И это можно сделать уже сейчас, — сказал Агенор. — Конечно, старики будут ворчать, что это неправильно, ну да чихал я на них. Я от них устал. С каждым днем они помнят всё меньше, а врут всё больше.

— Пожалел бы ты их. Они уже еле говорят, — вступился Ровоам.

— Знаешь, сколько я за них заплатил? Думал, будет польза. А пользы — только та, что я понял — нужно еще и вам деньги платить. В Той Башне еще не догадались, что они живы?

— Нет.

— Я хочу увидеться с ними, Агенор.

Это был голос моего хозяина, господина Осейфа Гумариэля.

— Ты же слышал — они начали врать.

— Мне они врать не станут. Мы слишком давние знакомцы.

— И как еще станут! Я спрашивал их о твоем деле. Они помнят только то, что нужна ударная таблица с множеством штырьков. Я пока не знаю, как сделать ее со сменными штырьками, чтобы ты сам мог их вставлять и вынимать. К тому же мы должны считаться с обычной величиной таблички. Вот разве что ты оплатишь новую печатню, куда можно будет закладывать большие таблички. А вот то, о чем ты просил, наши разумные привезли, но положили на самое дно корзин.

— Мне нужны еще расчеты по третьему и четвертому ярусам. Я их сдал вам, потому что мне приходилось выбирать, кому жить в моем доме, мне или табличкам.

— Расчеты найдем. Муртак! Закажи на складе сведений третий и четвертый ярусы!

Мы слушали эту странную беседу и понимали — тут творятся загадочные дела. Этим мужчинам было о чем говорить и кроме нашей злодейки Таш. А где она — им безразлично. Может быть, даже вернулась в город и ходит там по храму Асторет в платье жрицы.

Мы прикрыли дверь и вышли на лестницу.

— Я притворюсь больным и уйду в город, — словно подслушав мои мысли, сказал Гамид. — Я подкараулю ее в храме. Отдавай нож.

— Держи. И ступай. Завтра увидимся.

Я пошел наверх, он вниз. Но я успел подняться только до четвертого яруса, когда услышал внизу голоса. Я остановился. Вовсе ни к чему было Гамиду встречаться с теми, кто собирался взойти по этой лестнице. А как ему помешать, я не знал.

Он понял, что нужно очень тихо отступать, сообразуясь со скрипом ступеней под ногами пришедших. А пришедшие эти были мужчина и женщина. Голоса звучали далеко и я не сразу узнал Таш и того мужчину, с которым мы ездили за утопленными корзинами.

— Это всё, чего я хочу, — говорила Таш. — Я выполнила все обязательства, я уговорила разумных прийти сюда. Теперь в Той Башне остались только четверо разумных, их ученики. Чего тебе еще надо?

— Мне нужно, чтобы ты уговорила Амалека сделать те расчеты.

— Он не справится. Он больше болтает, чем работает! И устраивает разные пакости — подсунул Агенору таблички со всяким непотребством, надел их на прутья, и Агенор два часа не мог заставить устройство работать — пока не перебрал на четырех главных прутьях все таблички по одной.

— Он и работать умеет.

— Но он не захочет. Ему больше нравится возиться с печатней.

— Ради тебя он сделает расчеты.

— Ему не нужна женщина! Ему нужно корыто сырой глины величиной с комнату! Когда он наедине с глиной — у него безумный взгляд!

— Знаю. Но когда он приходит в чувство и смотрит на тебя…

— Не надо, Авенир. Я попробую с ним справиться и без таких приключений, мне не нужен мужчина с тонкими руками. Но ты представляешь, сколько чисел нужно занести на таблички? Три четверти этих чисел осталось в Той Башне! Дневная и месячная плата десятилетней давности, цены на пиво и на орехи, количество лепешек, которое съедали там десять лет назад за месяц — ты представляешь, какая это гора табличек? Я и без расчетов скажу тебе, когда начнет рушиться Та Башня.

— Я должен знать точно. Видишь ли, Таш, у человека есть две возможности разбогатеть — когда башня создается с самого основания и когда она начинает рушиться, и люди бегут, продавая имущество за гроши. Хочешь разбогатеть вместе со мной?

— Да!

— Тогда уговори Амалека сделать расчеты. Делай что хочешь. Я всё дам — ты сможешь повезти его в город, сможешь снять для него загородный дом, катать его в лодке по реке…

— Как ты не поймешь?! Больше всего на свете он сейчас хочет налаживать печатню! Он пишет для нее расписание ходов, и пока она не заработает — он не угомонится. Разумные мало беспокоятся о деньгах и даже о славе. У них другие радости — я с трудом их понимаю…

Тут Гамид оказался рядом со мной.

Я всё понял. Даже если бы Таш была одна — неизвестно, напал бы он на нее. А тут рядом с ней оказался мужчина. Тот самый мужчина. Может быть, единственный, кому она подчинялась. Да еще с длинным ножом на поясе, и он ведь отлично управлялся с этим ножом…

Они вошли в дверь, и больше мы ничего не услышали.

— Значит, «сорок пять» — вовсе не проклятое число? И она даже в этом нас обманула? — спросил Гамид.

— Выходит, так. Подождем — может, еще кто-то заявится.

Но внизу было тихо.

Мы ждали слишком долго. Гамид только-только начал спускаться по темной лестнице, когда дверь на третьем ярусе отворилась и мы услышали голос господина Осейфа Гумариэля.

— Я устал от тебя, паршивый осел! Ты требуешь невозможного! И не приходи ко мне! Я не стану возводить в Трубе помосты! Она не для того задумана! Прощай!

Мой хозяин даже не вышел, а выскочил на лестницу и чуть не скатился по ступеням. А следом сразу же вышел тот мужчина, любовник Таш, со светильником в руке.

— Я провожу тебя, почтенный Гумариэль.

— Убирайся! Видеть тебя не желаю!

— Позволь осветить твой путь.

— Убирайся, шелудивый пес, истлевшая падаль! Помосты! Я не допущу никаких помостов! Это не Та Башня! Это Другая Башня! Это не куча сырой глины, в которой грязные поденщики копают себе пещеры! Это продуманное, разумное, благородное здание! Пошел прочь!

Выхода у нас не было — мы отступали по лестнице, а следом, кряхтя, всползал господин Осейф, а за ним, высоко подняв светильник, — тот мужчина.

— Давай договоримся, почтенный учитель! Я устрою тебе встречу со стариками, хотя эта встреча тебя не обрадует, а потом мы потолкуем о помостах.

— Уйди! Уйди, гнусный! — неистовствовал господин Осейф. — Или я спихну тебя с лестницы и ты переломать ноги! Да! И сломаешь шею!

— Прости меня, благородный Гумариэль! Хочешь, я пришлю тебе копченой рыбы? В холодном месте она долго хранится.

Судя по голосу, тот мужчина совершенно не обиделся на моего господина, и это было странно — ведь Осейф изругал его от всей души и с настоящей яростью.

— Тебе понадобится слишком много рыбы, чтобы я дал согласие ставить в Другой Башне помосты, — огрызнулся мой хозяин.

Мы с Гамидом поднялись на шестой ярус и оказались в помещении, откуда уже могли попасть в комнаты хозяина.

— Где мы? — спросил еле слышно Гамид.

— Держись за меня, — шепнул я и повел его туда, где мы могли спрятаться, — в хранилище глиняных табличек.

Это была комната, где Осейф Гумариэль часто работал, хотя рисовать там башню он не мог — стены были заняты полками с тяжелыми ящиками, в которых стояли в гнездах таблички, так что двигать их мог только Арбук, дядя Лиш. Кроме того, там были рабочий стол Бубука и огромное корыто с сырой глиной, накрытое мокрой тканью в шесть слоев. На столе валялись неубранные палочки для выдавливания, большая скалка и широкий нож. Оконные ставни Арбук уже закрыл, и мы очень осторожно пробрались в угол.

— Когда он уснет, ты спустишься по лестнице, — сказал я. — Подожди тут. Я принесу тебе сладких пирожков.

— С финиками, с изюмом или с яблоками?

— С финиками, и они еще обмазаны медом, так что бери двумя пальцами, не перемажься, — предупредил я.

Разговаривать с ним о Таш я не хотел. Ну, собирались убить, ну, не убили, кому какое дело? Мы ответим за это лишь в подземном царстве Кур-Нуги, и, надеюсь, не скоро.

Мы не потому пощадили ее, что испугались того мужчины, отлично владеющего длинным ножом и сильного духом. Мы отказались от убийства, потому что нас бы там сразу схватили. Когда простой парень убивает госпожу, вряд ли его за это кормят нежной жареной печенью молодых ягнят и ароматными дынями. Решение убить хитрую змею осталось неизменным, просто мы не стали об этом говорить.

Я хотел выйти из хранилища, но услышал шаги господина Осейфа. Он именно туда направлялся, да еще со светильником, который взял в спальне, с большим и ярким светильником! Фош, женщина, которая стряпала для господина и убирала комнаты, с вечера заправляла этот светильник маслом и зажигала, потому что господин Осейф любил на сон грядущий читать что-нибудь занимательное, хотя это было не всегда удобно — те таблицы со сказанием о Гильгамеше, которые он купил недавно, величиной превосходили подушку, а он брал их в постель и только чудом еще не расколотил.

Спрятаться под стол мы не догадались.

Хранилище имело окно, выходящее на балкон, и мы, два деревенских дурня, полезли в это окно. Гамид боялся, что господин Осейф будет орать во всю глотку и прибежит стража, а я — что добрый господин, который взял меня к себе и заботился обо мне, рассердится, что я привел в дом чужого, и прогонит прочь.

И, конечно, мы опрокинули стоявший возле окна маленький столик, которого впотьмах не заметили.

Хозяин, уже занесший ногу над порогом, остановился, а мы, оказавшись на балконе, совсем утратили рассудок и полезли куда-то вверх по резным деревянным столбикам.

Хозяин закричал, призывая Бубука и Арбука. Оба они спали в комнате, следующей за хранилищем, и тут же прибежали. Мы к тому времени уже сидели на чьем-то чужом балконе, понятия не имея, как будем оттуда выбираться.

Арбук выбежал в нору и отцепил большой факел. С этим факелом он ворвался в хранилище и как-то догадался, что нужно выйти на балкон. А там уже всё было просто — он увидел снизу наши торчащие ноги.

— Слезайте и отдавайте украденное! — крикнул господин Осейф. — Иначе я позову стражу!

— Это я, господин! Сейчас слезу! — ответил я и ловко спустился по резным столбикам.

— Ты?! — изумился он, когда Арбук осветил мое лицо. — Что это за дурь?! Почему ты от меня прячешься? Что ты делал в хранилище? А ну, выкладывай, что стянул!

— Я ничего не стянул, господин.

— Так что ты делал в хранилище табличек и почему удрал в окно?

— Погоди, господин, — сказал Арбук. — Там же еще второй есть. Слезай, ворюга! Слезай, пока мы не позвали стражу! Бубук, принеси-ка мою дубинку.

Случилось то, что должно было случиться, — когда Гамид уже влез через окно в хранилище, нож, спрятанный под туникой, вывалился и так стукнул о пол, что я подскочил.

— Убийцы? — растерянно спросил Осейф, нагибаясь и таращась на нож, словно в полу открылась дыра, а через нее видна жрица, ласкающая гостя на городской лад. Арбук замахнулся дубинкой, и тогда я рухнул на колени.

— Прости двух деревенских дурней, господин! — закричал я. — Живи сто двадцать лет! Я отдам тебе свои годы! И мой брат отдаст тебе свои годы, только живи!

— Зачем нож принесли, дурни? — спросил Арбук. — Бубук, давай сюда дубинку, а сам беги на пятый ярус…

— Нет, нет, нет! — разом завопили мы с Гамидом. — Не надо на пятый ярус! Мы всё расскажем!

— Кажется, я прогневал богов, когда пожелал себе самого бестолкового носильщика, — сказал господин Осейф. — Вот они его и прислали.

Тут ворвался Абдад, заорал и занес над головой господскую скамеечку для ног. Мы распростерлись на полу очень быстро, и только поэтому скамеечка не расшибла нам головы и не выбила из них всё содержимое.

— Погоди, погоди, Абдад, дай им сказать, — велел господин Осейф. Тогда только мой напарник вгляделся в наши лица.

— Это ты, Вагад? — спросил он. — Ты хотел обокрасть нашего доброго хозяина? Ты продал свой разум пекарям для начинки пирожков, а себе купил ослиный? Где ты еще найдешь такого хозяина?

— Помолчи, Абдад! — прикрикнул господин Осейф. — Пока я не вижу у них ничего украденного…

— Выбросили, господин! Выбросили! И это лежит у подножия башни!

— Он прав, — вмешался Арбук. — Кто-то им заплатил, чтобы они выкрали твои таблички, господин.

— Чтобы выкрасть таблички, нужно уметь их читать, — возразил хозяин. — Или же точно знать, где они Должны стоять… Я понял, я понял, кто это сделал! Это Удомиэль, ослиное охвостье! В черный день, благословленный злой владычицей Эрешкигаль, взял я его в помощники! Вот кому нужны мои таблички! Он думает, что прочитает их и станет главным строителем!

— Нет, нет, нет! — заголосили мы. У господина Осейфа были помощники и ученики, которые часто сопровождали его. Он поручал им присмотр за отдельными работами. Одни хорошие, другие похуже, и Бершит Удомиэль казался мне человеком, способным нанять воров, уж очень у него была неприятная рожа.

— Что ты, дурень, скажешь в свое оправдание? — спросил господин Осейф.

— Я дурень!

— Это я знаю. Прибавь!

— Дурень я деревенский…

— Ты был деревенским дурнем, пока не попал в Ту Башню. Теперь ты дурень вавилонский, — очень внушительно сказал хозяин.

— А какая разница, господин? — спросил Арбук.

— От вавилонского вреда больше. Говори прямо — вы брали таблички?!

— Нет, нет, нет! — снова закричали мы.

— Заткни рот, всю башню перебудишь, — приказал Арбук. — А что вы взяли?

— Ничего не взяли! Клянемся крестовиной Мардука! Клянемся бурей Энлиля — пусть она унесет нас, если врём!

— Но почему вы полезли с балкона на балкон как опытные воры?

— Господин, добрый господин, во всем виноват я! Я привел сюда своего брата Гамида, чтобы угостить вкусными жирными пирожками! — сказал я. — Ты был в другом месте, а если бы ты был дома, я бы его не привел. Я знал, что ты будешь меня ругать…

— Это настолько глупо, что похоже на правду, — ответил мне господин Осейф. — Я не сержусь. Ты оправдал мои ожидания. Но больше так не делай. Встаньте оба, дети дрисливой ослицы от верблюжьей падали.

Мы встали с пола и мелкими шагами, не поворачиваясь к господину спиной, засеменили к двери, ведущей на лестницу.

— Ты уйдешь вместе с ним, Вагад? — спросил господин Осейф. — А кто же будет таскать мои носилки? Погоди… погодите оба… Где вы научились так лазить?

— У себя дома мы карабкались на финиковые пальмы, господин, — ответили мы.

— А умеете вы пролезать в узкие дырки?

— Ты посмотри, господин, какие у них широкие плечи. Они в узкой дырке застрянут, — сказал Арбук.

— Если ты прикажешь, господин, — ответили мы.

— Бубук, принеси нам пирожки с финиками, — приказал хозяин. — А ты, Арбук, ступай. И ты, Абдад, ложись спать.

— Они пришли сюда с ножом, — Абдад показал на нож, который мы не решались поднять.

— Они взяли нож, чтобы резать пирожки, — твердо сказал господин Осейф.

— Да им верблюда зарезать можно!

— У них не было другого. Подними, Вагад. Бубук!

Мальчик внес блюдо с пирожками и поставил на край рабочего стола. После чего Бубук, Арбук и Абдад, поклонившись, вышли.

Господин Осейф сел на скамью, мы встали перед ним.

— Значит, вы оба отлично взбираетесь на пальмы?

— Да, господин.

— И вы не боитесь высоты?

— Да, господин.

— И у вас сильные руки и крепкие ноги?

— Да, господин.

— И вы согласны выполнять мои приказания за разумную плату?

— Да, господин!

— Мне сами боги послали вас. Ох, и проучу же я этого хитреца! Он думает, что в Другой Башне самый умный! Это мы еще посмотрим! Я своего добьюсь. Вагад, как зовут твоего брата?

— Гамид, господин.

— Он так же бестолков, как и ты?

— Да, господин.

— Это хорошо. Гамид и Вагад, вы будете делать только то, чего я потребую. Повторите!

— Мы будем делать только то, чего ты потребуешь, господин.

— И даже ради спасения моей жизни вы ничего не предпримете, если я вам не прикажу.

— Да, господин.

— Клянитесь этой вашей крестовиной Мардука.

Мы вспомнили дерьмовозов из Нашей Башни, но послушно произнесли:

— Клянемся, господин.

— Берите пирожки, ешьте и слушайте меня. Мне нужны веревки и канаты. По разным причинам я не могу купить их сам. Я дам денег Гамиду, чтобы он купил полсотни локтей тонкого каната и столько же прочной веревки. Гамид, ты будешь брать этот товар у разных продавцов. Так… Пять локтей у одного, пять — у другого, пять — у третьего, пять — у четвертого…

— У нас не так много торговцев канатами и веревками, господин!

— У нас их много. А ты, Вагад, не смей покупать эти веревки и канаты. Все знают, что ты мой носильщик. Повтори.

— Все знают, что я твой носильщик, господин.

— Ешьте пирожки. Если вы из-за них столько претерпели, то будет справедливо, если вы сожрете всё блюдо, ослятки мои.

И мы его сожрали.

Потом я проводил Гамида и вернулся на свое место.

Слишком многое случилось в этот вечер, и я думал, пытаясь всё осознать.

Начал я с крестовины Мардука.

Если это действительно священная крестовина, как сказали Абаду, и она соединена со страшными вещами в гремящей и скрипящей комнате, то и эти вещи — священны. В самом деле, ящики, которые выезжают из стены сами собой, и прутья, которые поднимаются без помощи человеческих рук, и колеса, которые вращаются, действуют благодаря божественной силе Мардука, а мы, дурни, вломились в святилище, и хорошо еще, что его мощная ладонь нас не пришибла.

Но она должна была пришибить моего хозяина, который страшно ругался в двух шагах от святилища. Однако он цел. Может быть, он заранее откупился от мести всесильного бога, пожертвовав деньги на храм? Или же он сам — жрец высокого ранга, довольно вспомнить, как ласково говорил с ним тот мужчина. Это уже более походило на правду. Ведь тот мужчина — человек, имеющий власть и применяющий ее…

Тут я, разумеется, вспомнил про Таш.

Кто она? Может быть, и в самом деле жрица? И даже не жрица Асторет, а кого-то еще из великих богинь. Только жрица может так распоряжаться с людьми, их жизнью и смертью…

Тогда убивать ее нельзя! И нужно вразумить Гамида, чтобы даже не пытался.

Я еще много о чем думал и незаметно перешагнул черту между явью и сном, продолжая размышлять и созерцая картины сна. Опомнился я, когда меня крепко встряхнул Абдад. Женщина Фош приготовила нам горячую еду, и носилки ждали нас у дверей.

Вечером, когда мы вернулись на шестой ярус, хозяин велел мне после захода солнца спуститься вниз и найти Гамида. Если Гамид уже успел купить веревки и канаты, то забрать их, а если не успел — крепко дать ему по шее, поскольку бестолковость, несомненно, необходимая тем, кто гоняет тачки, тоже должна иметь пределы.

— Спрячешься, обмотаешь их вокруг поясницы по голому телу и сверху наденешь тунику, — сказал мой хозяин. — Чтобы никто их у тебя в руках не видел! И чтобы никто не видел, как твой брат передает тебе покупку.

Я всё выполнил точно и принес пять локтей веревки и пять локтей каната.

— Отчего так мало? — спросил хозяин.

— Ты сам так приказал, господин: у одного торговца пять, у другого пять…

— Молчи! Я должен был это предвидеть. Несколько дней спустя у нас было довольно много веревок и канатов. Я по приказу хозяина в темноте привел к нему Гамида.

— Сперва я вас покормлю, — сказал господин Осейф. — Вот жареная рыба, поешьте немного, а настоящее угощение будет, когда вы исполните мое поручение. Идем.

Поев, мы взяли три больших куска прочного каната, связали в один и сделали на нем толстые узлы.

Хозяин прекрасно знал все внутренности Другой Башни. Мы по лестнице поднялись на седьмой ярус, и он вывел нас узким коридором к Трубе. Там было окошко, необходимое для притока воздуха.

— Кажется, здесь, — сказал господин Осейф. — Один из вас вылезет в окошко и по канату спустится вниз. Второй же будет держать этот канат и помогать ему, то отпуская, то притягивая. Труба освещается снизу — там допоздна ослы крутят крестовину. Того, кто будет висеть на канате, не заметят — а он увидит всё, что нужно. Поняли?

— Поняли, господин, — ответили мы.

— Идем дальше. Увидеть этот человек должен выходящее в Трубу окно на уровне третьего яруса. Обычное окно, вряд ли закрытое ставнями. Оно будет не прямо над этим вот окном, а немного в стороне. Третий ярус узнать нетрудно — он лишь на локоть выше столба от крестовины, вернее сказать, металлического наконечника, которым увенчан столб. Я приказываю тому, кто спустится, изловчиться и закинуть в окошко вот эту табличку.

Господин Осейф достал из-за пазухи обожженную табличку со знаками, завернутую в тряпки.

— Это всё, — завершил он. — Одновременно с тем, кто спустится на канате, будет опущена и веревка с привязанным грузом. Груз я тоже захватил. Выполнив приказание, тот человек дернет за веревку, и мы его поднимем и втянем сюда. Но он и сам будет подниматься. Кто из вас полезет в окно?

Мы немного растерялись. Мало приятного — болтаться в Трубе на высоте седьмого яруса. Поэтому Осейф, чтобы не тратить время зря, сам выбрал Гамида.

— Вечно я предоставляю право выбора тем, для кого эта задача непосильна, — проворчал он, спуская в окно веревку с грузом. — Помогай ему, Вагад, а я не буду тебе мешать.

Гамид сел на стену и перекинул ноги наружу. Потом мы оба уцепились за канат, он снаружи, я изнутри.

— У тебя сильные руки, — сказал господин Осейф, глядя, как я отпускаю канат. — За труды этой ночи ты получишь целую «ногу». Ну-ка, пусти поглядеть. Очень хорошо, хватит. Остальной путь он проделает по узлам.

Мы подождали, пока Гамид дернет за веревку, и я помог ему вернуться.

— Получилось? — спросил хозяин.

— Да, господин.

— Тогда возвращаемся, ослятки. Вы отлично поработали. Кто-то по вашей милости скоро лишится сперва сна, а потом и должности, хе-хе-хе…

Он опять повел нас по всяким тайным переходам и вывел к лестнице. Мы спустились и скоро оказались в его жилище.

— Никому ни слова, — сказал он перед тем, как впустить нас. — Вы славные парни, но если вы разболтаете про то, как Гамид лазил по канату, у вас будут очень большие неприятности. И прежде всего подрядчик разобьет табличку с договором, и Гамид лишится заработка. Другие подрядчики его тоже не возьмут — в этом деле они все заодно. И ему придется возвращаться в эту вашу деревню, как там ее?

— Субат-Телль, господин, — ответили мы.

— Поняли?

— Поняли, господин!

— Не уверен…

Мы вслед за ним вошли в спальню. У него там на столике обычно стоял ларчик, а в ларчике — деньги на мелкие расходы. Он взял две «ноги» и дал нам с Гамидом.

— Если распустите языки, приду и отберу эти «ноги». Поняли?

— Поняли, господин.

— Ну, теперь есть какая-то надежда. Теперь идите спать. Завтра вечером пусть Гамид придет. Ступайте.

Мы вышли из спальни, не веря своему счастью: целая «нога» только за то, что Гамид немного повисел на канате, а я этот канат держал!

— Если разобьют твою табличку с договором, это будет ужасно, — сказал я.

Гамид задумался:

— А может, и не ужасно. Тогда я буду свободен…

— От чего свободен? От заработка?

Он пожал плечами. Какие-то странные мысли рождались в его голове, я это видел по лицу.

— Вообще свободен… от всего…

— Как это?

— Ну как… Сейчас мы зависим от всех — ты от своего хозяина, я от своего, и вместе мы зависим от того, что скажет Тахмад.

— И правильно, он же старший.

— Знаешь, Вагад, самый старший еще не значит самый умный. Его слово имело вес до того, как мы перешли в Другую Башню. А теперь оно весит всё меньше и меньше. Твое слово для меня — тяжелее слова Тахмада.

Он не стал объяснять, а я понял без объяснений: это потому, что пошел вместе с ним убивать Таш, а Тахмад бы его удержал, да еще, может быть, дал по шее.

— Проводить тебя вниз? — спросил я.

— Проводи по лестнице, а то по норе спускаться — это целая вечность.

Я пошел с ним неспроста. Ведь там в любой миг могли отвориться двери на третьем ярусе, и если бы его обитатели увидели Гамида одного, то неизвестно, как бы с ним поступили. А для двоих опасность меньше.

Мы уже освоились с лестницами и не боялись с них свалиться, поэтому спокойно спустились вниз и вышли из башни на свежий воздух.

Будка, через которую можно было попасть на лестницу, стояла так, что ее не всякий бы заметил, а если бы и заметил — не понял, что это такое. Мало ли что должно стоять под навесным мостом — вот по другую сторону от дороги, ведущей к норе, тоже было у стены несколько будок, так они принадлежали хозяину землекопов, рывших ров, и там на ночь оставляли кирки, лопаты и носилки для земли.

Я успел прихватить пирожков — всё равно наутро хозяин их есть не стал бы, он любил горячие.

— Съешь, — сказал я Гамиду. — И постарайся скорее заснуть.

— Хорошо засыпать с набитым животом, — ответил он.

Я засмеялся, засмеялся и он. Завтра вечером, если боги будут милостивы, мы опять полакомимся пирожками, а у меня будут уже две «ноги», и я смогу купить подарок для Лиш, а то как-то непристойно: целовать я ее целую, а хорошего подарка еще не сделал. Разносчики предлагают девичьи платки с бахромой, может быть, я смогу купить красный или желтый. А если у меня будут три «ноги», то я смогу купить платок с узорами. И пусть все девушки в харчевне знают, какой у нее щедрый жених, и завидуют.

— Послушай, мне Лиш говорила, что ее подруге Реш понравился Абад. Спроси его, есть ли у него девушка на примете.

Мы очень медленно брели вдоль стены Другой Башни, а там, где начинался подъем на дорогу, остановились.

— Дикие нравы в Другой Башне. Девушка сама говорит, кто ей понравился.

— Городские нравы. Но это же не чужому человеку, это — среди своих. Ты спроси — я думаю, он будет рад. Реш — хорошая девица, скромная…

— Хороша скромная!

— А ты посмотри, как она себя ведет. Зайди вечером в харчевню на пятом ярусе.

— Это та самая Реш? — Он вспомнил наконец, как сдуру выпил чуть не весь пузырек с маковой настойкой, и как она помогала усадить его в тачку.

— Да, очень хорошая девушка!

— Ты, кажется, прав… молчи…

— А?..

— Молчи… кто-то лезет туда… один… так, вошел… Идем!

— Кто, куда? — спросил я.

— Кто-то залез в будку. Он озирался по сторонам. Сейчас мы его схватим! Нас двое, а он один! И он всё расскажет про жильцов третьего яруса!

Мы побежали к будке, ворвались в нее, но шагов на лестнице не услышали. А он, тот человек, просто не успел бы подняться на третий ярус.

— Тебе померещилось, Гамид, — сказал я. — Это шутки демона Лилу. Он проказит по ночам.

— Вот сейчас мы и потолкуем с этим демоном, — сказал Гамид. — Молчи… по-моему, он сидит под лестницей…

Гамид из всех нас самый бойкий. Я только разворачивался на ступеньках, а он уже прыгнул вниз, и тут же я услышал голос:

— Пусти, дурень, пусти… я не вор!

— Он из плоти и крови? — спросил я.

— Из плоти, а будет брыкаться — увидим и кровь! Сейчас я его вытащу, помогай…

Вдвоем мы чуть ли не на руках вынесли того человека из будки и прижали его к башенной стене.

— Кто ты такой? — спросил Гамид.

— А ты кто такой?

— А ты кто такой?

— Много будешь разговаривать — свернем челюсть, — пообещал я для начала. — Назови имя!

— Зачем вам мое имя? Вы отпустите меня, и я уйду восвояси. Хотите, дам «кувшин»?

— Пять «рабов», — ответил на это Гамид.

— Вы умом тронулись!

— Не ори. Ты кто такой и зачем залез под лестницу?

— Вас поставил Авенир Бакти? — спросил человек. — Я понял, это он. Отпустите меня! Если я к нему попаду — он меня убьет и всё равно ничего не узнает! Я и сам ничего не знаю! Мне просто нечего ему сказать! Кровь моя падет на вас, понимаете?

— Ты попадешь к нему, — сразу ответил Гамид, пока я только собирался сказать, что мы знать не знаем никакого Авенира Бакти.

— Но что я ему скажу? Ничего! Я давно не видел счетного устройства и не знаю, до чего они там додумались! И я ни с кем о нем не говорил! Никто не приходил ко мне и не расспрашивал! Подумайте сами, почтенные стражники, если бы ко мне приходили с вопросами и заплатили за ответы — разве я был бы вынужден ночевать под лестницей?

— Мы тебе не верим, — сказал Гамид.

— Да вот же, под лестницей, спрятаны мои вещи!

— Погляди, — велел мне Гамид. Я вошел в будку и с трудом забрался под лестницу — туда мог пролезть только очень худой и узкоплечий человек. Но если удавалось протиснуться, то можно было лечь, хотя выпрямить полностью ноги я бы там не смог. Под самыми нижними ступеньками был какой-то тюк, я его вытащил из будки и сказал:

— Вот.

— Это всё? — спросил Гамид.

— Да.

— Раскрой.

— Там покрывало, одеяло, накидка, старая туника. Возьмите себе, добрые стражники, только отпустите меня! — взмолился человек. — Иначе проклятый Авенир меня погубит. Для него человеческая жизнь не стоит и обрезка ногтя. Это по его приказу господин Агенор выгнал меня с третьего яруса, и я блуждаю вокруг башни, никому не нужный!

— Чем же ты питаешься? — спросили мы.

— Меня кормят добрые люди за то, что я говорю им правду! — гордо ответил он. — Хотите, я и вам ее расскажу?

— Попробуй, — сказал Гамид.

— Ну вот, для начала. Вы знаете, что я работал со счетным устройством великого Самариаха. А в большом хранилище табличек есть всё! И я узнал все числа, и открыл все обманы! Вот вам дают утром и вечером кашу, и ежедневно две «ноги» с «кувшином», я правильно помню?

— Да, — сказали мы.

— Вам кажется, что это справедливо. А на самом деле — нет! Если бы вам давали не эту кашу, а ее стоимости деньгами, то вы бы получали в два дня пять «ног» и один «кувшин», понятно?

— Непонятно, — сказали мы.

— Так я и знал. Вы в день получаете две «ноги» и «кувшин», то есть пять кувшинов. За два дня — десять «кувшинов». Если откажетесь от каши, за два дня получите одиннадцать «кувшинов». Теперь понятно?

— Теперь понятно, — сказали мы.

— Но без каши вы не обойдетесь. Если вы сами будете варить себе на двоих утреннюю и вечернюю кашу, она обойдется в один «кувшин» за три дня, понимаете? Вам выгодно самим варить кашу! И это лишь одна правда из всех, которые я знаю! Те, с верхних ярусов, морочат вас, обманывают на каждом шагу! Я стал говорить людям правду, и меня выгнали с третьего яруса! Не посчитались с тем, что я мастер своего дела! А ведь без меня они бы ни одной таблички не изготовили!

— Погоди, не вопи, — оборвал его Гамид. — Как ты додумался насчет каши?

— Говорю же, там были таблички, которые сдают на хранение все, и продавцы зерна тоже. И владельцы харчевен. Нетрудно по ним посчитать, сколько стоит зерно, из которого сварена одна миска вашей каши и сколько стоит жир, которым ее заправляют. Миска стоит одну шестую часть «кувшина»! А спросите начальника стражи, сколько он отдает за то, чтобы вас кормили? Или даже не спрашивайте — всё равно соврет!

— А счетное устройство не врет? — спросили мы.

— Как оно может врать?! Это же не человек! Люди врут, а оно нет! Может ли соврать тачка землезадого гоняльщика?

— Кого?! — спросили мы. — Ах ты, прелое дерьмо шелудивого верблюда!

Он понял, что сейчас мы его убьем.

А когда человек понимает такое, то страх делает его непобедимым, как герой Гильгамеш. Наш пленник с криком ударил Гамида головой в грудь и кинулся бежать. В трех десятках шагов от нас он споткнулся, шлепнулся, опять закричал и пропал во мраке. Узел с покрывалом, одеялом, накидкой и старой туникой остался нам в добычу.

— Падаль трухлявая, — сказал Гамид. — Придется завтра караулить, ведь он же должен прийти за своим добром.

— Жаль, что мы не могли разглядеть его лицо, — ответил я. — Давай я заберу это тряпье наверх. Может, пригодится.

— Подождем. Может, он вернется и попробует выпросить у нас эту дрянь.

— Подождем. А знаешь, я бы у него спросил подробнее про это устройство, которое знает все числа. Ведь если он прав и нас обманывают с этой кашей…

— Погоди! Про кашу что-то было сказано в договорах! Зубастый нам сказал, только я не помню, что именно.

— Если там в хранилище — все таблички, сколько их обжигается в Другой Башне, то и договоры тоже!

— С этим делом нужно разобраться! И если нас опять обманывают… — Гамид замолчал, но я понял — он очень сердит и хочет убить обманщиков.

— А нас наверняка обманывают, но мы проучим Зубастого, — сказал я. — Это просто. Вы скажете ему, что будете стряпать для себя сами! И он лишится той прибыли, которую имеет от каши! Ведь он платит харчевне гроши, а вам недоплачивает куда больше, чем стоит каша.

— Да. Я объясню это Тахмаду.

На том мы и расстались. Я понес узел с вещами на шестой ярус, а Гамид пошел в дом, где спали Тахмад, Левад, Абад и Гугуд.

Утром мой хозяин был весел, бодр и несколько раз подмигнул мне, словно говоря: помнишь наши ночные приключения?

— Впрягайтесь! — велел он нам. — У меня дела на девятом ярусе, где живет старшина ваятелей, потом на одиннадцатом, потом на пятнадцатом. Будете переходить понемногу с яруса на ярус и не слишком устанете. Эй, женщина, дай им к каше немного копченого мяса, пусть помнят мою доброту!

Мне пришло в голову, что можно было бы расспросить эту Фош о каше — сколько она тут стоит, ведь Фош занималась стряпней и покупала припасы, мы с Абдадом ходили с ней в овощные ряды, что на четвертом ярусе, и в мясные ряды, что на седьмом ярусе, и приносили снизу мешки с крупами. Но господин Осейф стал нас торопить, и мы надели на плечи ремни от носилок и взялись за палки.

Пока мы ждали хозяина у дверей старшины ваятелей, где он обсуждал каменные львиные морды для украшения стены, я остановил разносчика с женским товаром и посмотрел платки.

— Лучше спустись на четвертый ярус, — посоветовал Абдад. — Тут с тебя сдерут три «ноги» за простой красный платок, а на четвертом — только две. И даже страшно подумать, сколько он стоит на тридцатом ярусе.

— Слушай, Абдад, а если пойти к его хозяину, туда, где хранится запас платков? — спросил я. — Может быть, удастся купить еще дешевле?

— Если только этот запас не хранится тут же, на девятом. Ведь тут мастерские тех вышивальщиц, которые вышивают пояса и платья для щеголих с пятнадцатого и шестнадцатого ярусов. У меня в мастерских есть подружка, — похвастался Абдад. — Она замужем за почтенным человеком, резчиком по дереву, но он уже староват для нее, ты понимаешь? Значит, запас льна, ниток, иголок, бахромы, пряжи и прочего добра недалеко от мастерских.

— Мне кажется, можно всю жизнь прожить в башне и ни разу не выйти наружу, тут всё есть.

— А если чего-то нет — появится. Знаешь, Вагад, я горжусь тем, что живу в Другой Башне. И на вавилонцев мне наплевать с тридцатого яруса!

День получился приятный — мы не слишком устали, потом мы хорошо поужинали, и я вышел на лестницу встречать Гамида. Ждал я, сидя на ступеньках и напевая нашу деревенскую песенку: «Мы идем, мы идем, мы козу с собой ведем, мы идем, мы идем, мы пирог с собой несем, мы идем, мы идем, за невестами идем…»

— Эй, эй, Субат-Телль! — позвал снизу Гамид, но не очень громко.

— Поднимайся! — крикнул я, и он взбежал на шестой ярус, почти не запыхавшись.

— Ну, рассказал ты Тахмаду про кашу? — спросил я.

— Рассказал.

— А он?

— Сказал, что опять нас обманывают.

— Правильно!

— А наши сказали — пусть идет к Зубастому спорить. Он же все-таки наш старший.

— И это правильно.

Мы вошли в хозяйское жилище. Господин Осейф уже ждал нас с канатами наготове.

— Как же я рад тебе, осленочек мой, — сказал он Гамиду. — Идем, парни, сейчас вы за полчаса работы получите по целой «ноге»!

— Опять закидывать табличку в окно? — спросил Гамид.

— Нет, сперва просто посмотреть, не свисает ли оттуда веревка. Для этого даже не придется спускаться слишком низко. А если свисает — закинуть в окно одну вещь, вот эту.

Он показал два больших бронзовых кольца с продетой длинной веревкой, которая сама была связана кольцом. К одному из них был привязан кожаный мешочек, довольно тяжелый.

— Вместе с веревкой? — уточнил Гамид.

— Да, осленочек. То, которое с мешком. Это трудно, но ты постарайся. Чтобы веревка оказалась натянута между тем окном и этим.

— Кольцо стукнет, внизу услышат.

— Точно. Не такой уж ты простак, как я погляжу. Ты ведь самый умный среди братьев? Правда, Вагад?

— Да, хотя Тахмад старший, но Гамид умнее его, — согласился я.

— А хочешь, Гамид, я научу тебя знакам? Тем знакам, что означают цифры? Тогда уже никто не сможет тебя обмануть.

— Откуда ты знаешь, что нас обманывают, господин? — с подозрением спросил Гамид.

— А деревенских все обманывают. Я знаю, как вы помогли вывезти шесть корзин с очень важными табличками. Если бы я был старшим блюстителем счетного устройства Самариаха, я бы дал вам по целому сиклю. Я ведь не скуп — так, Вагад?

— Ты щедр, господин, — сказал я.

— А теперь пошли к окну в Трубе, ослятки мои, — обмотав кольцо чуть ли не целым покрывалом, приказал господин Осейф.

Он повел нас на седьмой ярус.

Встав у окна, он долго смотрел вниз. Там топотали по кругу ослы и покрикивал на них сонный погонщик. Мы слышали скрип и щелканье колес.

— Не спится этим порожденьям крокодилов, не спится, — ворчал хозяин. — Отлаживают свою печатню, как будто у богов нет для нас завтрашнего дня! Это всё Амалек с Ровоамом, им дай волю — забудут пообедать, а будут только прихлебывать пиво, пока не решат свою задачу. И ведь всю ночь там провозятся! У сумасшедших — и ученики сумасшедшие… Так бы они возились с моим заданием, а не с этой проклятой печатней…

Наконец погонщик получил знак, остановил крестовину и стал выпрягать ослов.

— Слава великим богам, настал наш час, — сказал хозяин. — Эй, парни! Да вы спите стоя, как породистые лошади!

И мы взялись за дело. Гамид полез за окно, я держал канат. Мы молчали — каждый всё знал без слов. Гамид снизу дважды дернул за веревку — это означало, что из окна свисает какой-то лоскут. Тогда я отпустил канат на десяток локтей, а хозяин, кое-как протиснувшись к окну, спустил на веревке бронзовое кольцо с мешочком, а другое надел себе на шею. Гамид долго примеривался — и запустил груз в окно. Но не вышло — и счастье хозяина, что я загородил собой окно, не то веревка утащила бы его на дно Трубы.

С третьего раза у Гамида всё получилось, и я помог ему залезть наверх по узловатому канату.

— По две «ноги», ослятки мои! — сказал господин Осейф. — Если бы вы знали, какое великое дело совершили! Идем, идем! Я угощу вас вином из лучшего изюма!

Мы отродясь не пили такого вина и очень обрадовались. Оно оказалось сладким и крепким — куда крепче дешевого пива, которое мы брали в харчевне. А благоухало оно так, как райский сад! И мы запели:

— Мы идем, идем, идем, мы козу с собой ведем!

Хозяин схватился за голову. Но мы допели песню до конца.

— Нет, нельзя вас поить хорошим вином, — объявил он. — Вы всю башню вверх дном поставите.

Мы представили себе Другую Башню вверх дном, это было очень смешно, и мы захохотали. Прибежали Абдад и Арбук с дубинкой, явился и маленький Бубук с пращой, из которой он очень метко метал камушки. Наконец появился темнокожий Бурче, совсем голый, и закричал на нас. Мы не знали его языка, но поняли, что сейчас он выдернет у каждого спинной хребет, как у жареной рыбины, а то, что осталось, скормит собакам.

— Так их, Бурче, так их! — одобрил хозяин. — А то стража подумает, будто меня тут убивают.

Мы замолчали и вдруг поняли, что всё безумно плохо. Так плохо, что впору бросаться на кучу камней с самого верхнего яруса.

— Господин, о добрый господин! — запричитали мы. — Скажи нам, господин, отчего нас все обманывают?

— Оттого, что вы доверчивы, ослятки мои, — объяснил он. — Не верьте каждому слову. Вот я же не обещал вам серебряных сиклей. Я сказал, что каждый из вас получит по «ноге», и сдержал слово. А если бы обещал каждому сикль, вы сперва были бы счастливы, а потом очень обиделись. Верьте только тем, кто обещает мало, и вас никто не обманет.

— Нам и так все обещают очень мало… — пробормотали мы. — Неужели мы всегда будем жить в нищете? Неужели на этом свете простым парням всегда будет плохо?

— Во-первых, на этом свете еще неплохо, если сравнивать с тем светом, — рассудительно сказал хозяин. — Если ваши родственники исполнят полностью погребальный обряд и принесут жертвы, или же вас угораздит пасть в бою, служа в царском войске, или же вы нарожаете множество детей, то еще ничего — у вас в подземном царстве будет вдоволь чистой воды, хорошая еда, а главное — покой и никаких денег, из-за которых в мире весь обман. Но если вы, всю жизнь гоняя тачки, не женитесь, не пойдете служить в войско и не оставите достаточно денег для обряда, то в подземном царстве, пройдя все семь ворот и поклонившись привратнику Нети, вы попадете в скверное и пыльное место, где есть только горький хлеб и соленая вода.

Мы заплакали, утирая слезы головными повязками.

— Будь оно неладно, это изюмное вино. Вот ведь что творит с непривычки, — проворчал господин Осейф. — А во-вторых, может, боги сжалятся над нами, и мы наконец построим Новую Башню. И в ней будет царить справедливость…

— Да, да, господин, — обрадовались мы.

— Я вижу эту башню, вижу ее во всех подробностях, прекрасную, стройную и соразмерную! И цвета ярусов на ее стенах будут прекрасно сочетаться между собой, и все будет подчинено единому замыслу, а не то чтобы один прицепил к своему балкону крылатых львов, а другой — свирепых ануннаков.

— Где она, господин, где она? Ты нам тоже покажи! — закричали мы.

— В моей голове, ослятки. Только там, к сожалению, только там высится она и становится бессмертной, потому что ее строят от бескорыстной радости, а не от желания заработать деньги. Жаль, что она только в моей голове останется…

— Жаль, добрый господин, а уж нам-то как жаль! — ответили мы и легли у его ног, и у нас в головах тоже стали расти разноцветные башни.

Утром я проснулся в своем уголке, и во рту было то самое сухое и пыльное подземное царство, о котором толковал хозяин, и пыль там была острая и горькая. Рядом со мной сидел Абдад.

— Ну, слава великой Асторет, что разбудила тебя, дурень, — сказал он. — Ты бормотал, как обезьяна, и размахивал во сне руками. Вставай, пойдем в отхожее Место, и я вылью тебе на голову ведро холодной воды.

— Зачем? — спросил я.

— Чтобы у тебя в голове прояснилось.

— А где Гамид?

— Скажи Гамиду, что с него — «нога». Мы с Арбуком вывели его в нору, потому что тащить полумертвое тело по лестнице опасно, и прошли всю нору, с шестого яруса до ворот, таща его на себе, и уговорили стражников выпустить нас, и оставили его в харчевне одноглазого Арунака, потому что не знали, где он ночует. Наверно, он до сих пор там и спит под столом. И мы полночи с ним возились!

— Но мы выпили совсем немного…

— По целой кружке, дурень. А это же не пиво. Господин и ахнуть не успел, как вы всосали по большой кружке и начали буянить. Изюмное вино нужно смаковать по глоточку.

— Теперь мы будем это знать, — ответил я и кое-как поднялся на ноги.

Женщина Фош позвала нас есть кашу. После холодной воды и каши мне немного полегчало. И когда я впрягся в носилки, то чувствовал себя уже не совсем скотиной, но почти человеком.

— Сегодня вы с Гамидом мне не понадобитесь, — тихо сказал мне хозяин. — Отдыхайте оба. Потом я дам вам еще работу. И будь я проклят владычицей Эрешкигаль, если налью вам хотя бы каплю изюмного вина, драгоценные мои ослятки.

Я повесил голову и этим показал свое полное согласие и покорность.

Но, когда мы тащили носилки с шестого яруса на двенадцатый, я вспоминал, что было ночью, и перед моими глазами встала башня, но не Наша Башня и не Другая Башня, а та, которую я недавно взялся придумывать, с огромной дверью высотой в двадцать ярусов, раскрашенная так, как самый дорогой свадебный ковер. Изнутри она была еще прекраснее, чем снаружи, с просторной норой, светлой и вымощенной дорогими каменными плитками, с голубыми изразцами на стенах и сверкающими кольцами для факелов, пропитанная благовониями, без единого следа ослиного помета, и на каждом ярусе сидели флейтисты с певцами!

Это была башня из головы господина Осейфа, и в то же время — из моей головы. Ибо раньше я видел дверь и открывшуюся за ней внутренность башни такими, какими они могли бы быть на самом деле, а теперь — великолепными, сверкающими!

Мысль об этом чуде поддерживала меня, когда я спотыкался, и помогла мне дожить до вечера. Вечером хозяин довольно рано сказал, что мы свободны, и Абдад отправился навестить вышивальщицу, а я своих. Я отыскал их на третьем ярусе, где они сдавали привезенную глину, и вместе с ними пошел вниз.

Мы обычно не ссорились, но тут был повод: идти или не идти к Зубастому насчет каши?

— Ты, Вагад, вообще молчи, ты теперь не имеешь отношения к нашей каше, — сказал Тахмад. — Зубастый вовремя платит и не требует, чтобы мы чрезмерно нагружали тачки. Зачем с ним ссориться? Он прогонит нас, и не найдется никого, кто бы отыскал нам другого хозяина.

— Ты должен пойти к Зубастому, — убеждал Гамид. — Если ты договоришься с ним, чтобы мы сами готовили себе кашу, то нужно будет переделать договоры — старые разбить, новые обжечь! И тогда ты скажешь ему про Десять лет. Ведь он вписал эти десять лет без нашего ведома, а переделать обожженную табличку невозможно.

— Я не пойду к нему.

— Ты пойдешь к нему. А если ты не хочешь, то пойду я, — заявил Гамид.

— Он знает, что я — старший.

— Ему всё равно, кто у нас старший!

Мне стало не по себе. Спорить о старшинстве в деревне было признаком безумия. Все же знают, кто за кем родился.

— Но он знает, что это я!

— Но ему нет дела до этого! Если мы все придем и скажем, что это — Абад, он ответит — прекрасно, пусть будет Абад!

— Я не хочу! — закричал Абад.

— Тихо, тихо, Субат-Телль! — призвал нас к порядку Левад. — Давайте найдем умного человека, который посчитает расходы на кашу. И тогда будем решать.

— Я уже всё рассказал вам про расходы. И вы все согласились, что нас обманывают. Но как дошло до дела — так наш Тахмад уперся, как люди из Руад-Телля, которые на спор переупрямили осла, — сказал Гамид. — Скажите, братья, хотите ли вы, чтобы я пошел к Зубастому и договорился насчет каши?

— Хотим, — первым сказал Гугуд. — Хватит, довольно нас все обманывали! Пусть видят, что мы поумнели.

— А ты самый младший, ты должен последним говорить, — напомнил ему Тахмад.

— Но если он правильно говорит? — спросил Гамид. — Братья, самый младший из нас оказался умнее, чем самый старший. Что будем делать?

Дальше было настоящее безобразие. Гамид с Тахмадом всех сбили с толку. Я сам то к Гамиду присоединялся, то к Тахмаду, Левад всё время оказывался против меня, Абад думал, что поддерживает Тахмада, но говорил в пользу Гамида, а потом наоборот. Мы всё запутали окончательно и разошлись в разные стороны.

— Я сегодня нужен? — тихо спросил меня Гамид.

— Нет, он сказал, что потом будет работа.

— Пусть так.

Гамид усмехнулся. Я не узнавал его — усмешка была злой. Я подумал — может, оттого, что он не смог убить Таш, ему непременно нужно добиться хоть какой-то победы и проучить Зубастого за ложь и Тахмада — за нежелание защищаться от лжи?

— Значит, у нас на этот вечер нет никаких замыслов? — спросил он меня.

— Нет. Только встретиться с Лиш.

— Тогда — мы сегодня женим Абада! Эй, Абад, идем свататься! А ты найди Лиш. Как только она с девицами перемоет миски, пойдем и женим наконец первого из нас!

— Первым должен жениться Тахмад, — сказал, подойдя, Абад.

— Мы уже долго трудимся в Другой Башне, и вот Вагад нашел себе невесту, и на тебя девушки смотрят с любовью, Реш готова стать твоей женой, а на Тахмада никто ни разу с любовью не посмотрел. Так что же, нам ждать, пока хотя бы хромая одноногая беззубая старуха его пожелает?

Абад расхохотался.

— Я еще не знаю, хочу ли жениться, — признался он.

— Но тебе нужна женщина?

— Женщина нужна…

— Сегодня ночью ты будешь целовать ее!

Гамид взялся за дело весело и яростно. Он вместе со мной побежал к харчевне, мы дождались Лиш, всё ей объяснили, потом изловили Абада, позвали Гугуда и все вместе пошли на пятый ярус к Реш. По дороге мы встретили разносчика женских товаров, и Лиш выбрала у него красивые серебряные браслеты за четыре «ноги», а мы вскладчину заплатили за них.

— Вы не шутите? — спросил Абад, увидев, что разносчик уходит, а браслеты остались в руках у Лиш.

— Нет. Красивая девушка согласна стать твоей женой — какие тут шутки? — ответил Гамид. — А если ждать, пока женится Тахмад, то мы покроемся плесенью и паутина затянет твой мужской дротик!

Абад расхохотался и сказал:

— Нет, не затянет!

Мы купили пирожков с финиками и пошли на пятый ярус к Реш.

Ее харчевня еще была открыта, и она разносила кружки с пивом. Мы вызвали ее в нору, и Гамид заговорил с ней как опытный сват:

— Мы не знаем твоих родителей, девица Реш, и твоего старшего дяди мы тоже не знаем. Поэтому мы спрашиваем тебя — где твой отец или старший дядя, чтобы мы могли прийти к нему за разрешением на брак и обсудить всё, что должно быть в договоре.

— А разве кто-то из вас хочет на мне жениться? — спросила она, закрывая лицо бахромой синего платка.

— Вот этот наш брат, Абад, хочет на тебе жениться, — сказал Гамид. — Его родители далеко и не могут дать согласия, но мы, его братья, отвечаем за него. Он наш родственник, а договор может обсуждать старший из родственников.

Абад с любопытством смотрел на Реш. Он ее встречал раньше, но на девиц не заглядывался, а теперь девица стояла перед ним, и сватовство было в разгаре.

— Я не знаю своего отца, — ответила Реш. — Он погиб до моего рождения еще в Узкой Башне. Потом, когда она стала рушиться, мы с матерью перешли в Другую Башню. Теперь и матери нет, я сама за себя в ответе.

— В Узкой Башне? — переспросил Гамид.

— Да, она была на том берегу реки.

— Хочешь ли ты стать женой нашего брата? Посмотри — он высокий, сильный, работы не боится, по сторонам не смотрит. Тебе не придется о нем беспокоиться, — стал расхваливать жениха Гамид. — Он никогда не захочет развестись с тобой, он никогда тебя не прогонит, даже если ты истратишь все деньги на благовония. Он никогда не уйдет от тебя и не будет тратить твое приданое, оно достанется вашим детям.

— Да, — вдруг сказал Абад. — Не буду.

И мы поняли, что Реш ему понравилась.

— Слышишь? Хочешь ли ты завтра пойти с нами к писцу и составить договор?

— Эй, Реш, блудливая девка, где ты пропадаешь?! — донеслось из харчевни. Мы сделали вид, будто не слышим.

— Я по вечерам тружусь допоздна, но днем у меня есть свободное время, — сказала Реш. — А на четвертом ярусе у нас комната писцов. Недавно выходила замуж моя напарница Кош-Кош, я спрошу ее, кто из них обычно готовит брачные договоры.

Вот как мы сладили это дело. Гамид был доволен, словно получил в наследство всю Другую Башню. Абад стоял напротив Реш и глядел на нее, пока ее опять не стали звать и она не убежала в харчевню. А я тихонько пожал руку Лиш, и она пожала мою руку.

— Хорошее дело сделали. Эй, Абад, что с тобой? Ты смотришь, как баран, потерявшийся по дороге с пастбища. Ты недоволен? — спросил Гамид.

— Доволен. Я только не думал, что всё это получится так быстро.

— А чего ждать? — удивился Гамид. — Если бы мы сейчас не договорились с Реш, она бы подождала немного и стала высматривать другого жениха. Видишь, какая она спокойная и деловитая?

— А это правильно? Без родителей, без старшего дяди? Нам позволят совершить обряд? — забеспокоился Абад.

— Позволят! Где мы им родителей возьмем? Пошлем за ними демона Лилу, чтобы он притащил их в охапке?

Лиш тихонько засмеялась.

— Мы тоже поженимся, — сказал я ей. — Сейчас я неплохо зарабатываю. Накоплю немного денег — и поженимся.

Гамид пошел вниз по норе, словно бы не замечая нас. Мы нагнали его и пошли рядом. Он повернул голову, усмехнулся и похлопал по плечу Абада.

— Когда-нибудь ты вспомнишь этот день и скажешь: как хорошо, что мой брат Гамид женил меня на Реш. Так, Абад?

— Так, Гамид.

— Ну вот и славно.

Славно-то славно, только я всё же недоумевал: как причудливо мыслит и действует Гамид. После того как не удалось убить Таш, вдруг рассорился с Тахмадом и ни с того ни с сего взялся за это сватовство, в своем ли он рассудке? У нас в деревне был старик, который тронулся умом, но узнать это было непросто: он очень здраво рассуждал о козах и их приплоде, но стоило помянуть при нем луну, он сразу объявлял себя средним сыном старого лунного бога Наины. Так он тоже мог вчера ковыряться в огороде, а сегодня, забыв про огород, сесть мастерить новые сандалии, а потом, не доделав их, залезть на крышу и уснуть.

Причина сватовства обнаружилась на следующий день. Мы стояли с носилками на четвертом уровне, и к нам подбежал Бурче. Он отдал нам свежеобожженные таблички для хозяина и сказал:

— Брат, твой брат! Говорил плохо, плохо говорил, старший плохой, младший главный.

— Где он? — сразу спросил я.

— Там, там, ждет!

Не всем можно ходить по лестницам в толще Другой Башни, но у меня на груди — пропуск, который дал господин Осейф, а с ним не остановят, куда бы я ни полез. Тот, кто выполняет приказ господина Осейфа, может идти хоть в подвалы, хоть на самый верх, где надстраивают обтесанными каменными глыбами Трубу. Я объяснил Абдаду, что сбегаю ненадолго на третий ярус — там, видимо, кто-то из наших стоит с полной тачкой, ожидая своей очереди опрокинуть ее на общую большую кучу. Я побежал по лестнице, увидел Левада и кинулся к нему со словами:

— Говори скорее!

— Мы все перессорились, — сказал Левад. — Гамид хочет быть старшим, а эта дубина Абад за него горой. Гугуду тоже не нравится, как Тахмад защищает нас. В общем, если ты хочешь, чтобы всё было, как полагается, скажи своему драгоценному братцу Гамиду, что он неправ.

— В чем же он неправ? В том, что хочет защитить нас от обманов? — спросил я.

— Так и ты на его стороне? Тогда нам не о чем говорить. Делайте что хотите. Не думал я, что парни из Субат-Телля не захотят больше держаться друг за дружку.

— Это всё из-за каши?

— Как будто ты не знаешь!

Больше он ничего не сказал — подошла его очередь выгружать тачку. А я, очень недовольный, побежал наверх. И пока бежал, понял, что нужно делать.

Конечно, Тахмад — старший, он по всем правилам старший. Но если я сейчас выступлю за Тахмада, опять начнется склока, опять все переругаются. Так пусть лучше старшим будет Гамид, хотя это против правил. Он сразу разберется с кашей, и все поймут, что он — человек, способный быть старшим. И привыкнут к тому, что он за нас отвечает.

Так я решил.

Но защищать свое решение перед братьями я не хотел. Я не люблю крика. Поэтому я решил встретиться с ними, когда эта суета из-за каши прекратится.

Вечером я ждал, что хозяин скажет, когда приходить Гамиду, но не дождался. Зато было кое-что странное. Ко мне подошел Бубук. Я мальчишку недолюбливал — он в тринадцать лет носил длинное платье и воображал себя чуть ли не главным жрецом большого храма Мардука. К тому же он успел наябедничать на меня, будто бы я приставал к женщине Фош, а как я мог к ней приставать, если она меня вдвое старше?

— Ты не знаешь, куда подевался старик? — спросил Бубук. Из того угла, где мы с Абдадом после ужина играли в кости, я не мог видеть дверей спальни — так и сказал мальчишке.

— Вот старый хрыч… — ответил Бубук. — Опять сбежал. Таблички неразобранные лежат, целая гора, а он где-то бродит.

— Тебя нужно как следует выпороть, — сказал я. — Это пойдет тебе на пользу.

Потом заглянул Арбук. Этот был недоволен, что мы с Лиш поладили. Он хотел отдать ее за хозяина харчевни.

— Хозяин не сказал, куда пошел?

— Нет, не сказал.

— Не случилось бы беды. Ему уже столько лет, что может упасть без памяти где-нибудь на лестнице и отправиться в подземное царство.

— Может быть, пойти поискать его? — спросил Абдад. — Вряд ли он без нас далеко поднялся.

— Может, он на третьем ярусе? — предположил я.

— Он говорит мне, когда идет на третий ярус. Я или несу за ним корзину с табличками, или прихожу туда с пустой корзиной, чтобы забрать груз наверх.

Тут мы забеспокоились, вышли в нору и стали спрашивать разносчиков, не попадался ли им господин Осейф Гумариэль. Никто его не встречал. Но, когда мы вернулись в жилище, чтобы договориться о дальнейших действиях, оказалось, что он уже пришел. И он был счастлив, как молодой жених, чьи родители наконец договорились с родителями невесты.

— Вагад, Абдад, у меня есть для вас приказание, — сказал он. — Вы сейчас возьмете накидки и по лестнице спуститесь вниз. Вы выйдете из башни, как если бы хотели прогуляться, и пройдитесь взад-вперед, и дойдите до прудов, а от прудов, сделав крюк, выходите на дорогу, ведущую к городу. Вы пойдете по той дороге не останавливаясь, найдете себе укрытие, где можно поспать до утра, а утром войдете в город. Поняли?

— Поняли, господин, — ответили мы.

— Я дам вам с собой табличку из сырой глины. Обжигать ее уже нет времени. Вы понесете ее очень бережно, чтобы не повредить знаки. С этой табличкой вы пойдете в тот храм Мардука, что возле квартала кожевенников. Вы найдете жреца по имени Бель-Иллиль… Повторите имя!

— Бель-Иллиль, — сказали мы.

— Вы отдадите ему эту табличку рано утром, а потом до вечера делайте, что хотите. Вечером вы придете к нему, он вам даст другую табличку, и вы с наступлением темноты отправитесь в путь, и перед рассветом вернетесь в Другую Башню. Вы будете избегать стражников, на ослах и пеших, и вы подниметесь по лестнице и отдадите мне табличку от Бель-Иллиля. Повторите!

— Мы отдадим тебе табличку от Бель-Иллиля, господин.

— Если стражники заметят вас, идите им навстречу, но уроните табличку и запомните место, где ее уронили. Никто не должен ее видеть.

— Да, господин.

— А теперь всё сначала!

И он повторил приказание, а мы подтверждали, что поняли каждое слово.

— И без ответа не возвращайтесь! — грозно сказал он. — Не то я пошлю Бурче за человеком с бичом, и он придет, и положит вас на пол, и станет бить, пока вы не поумнеете, а это, поверьте мне, будет очень долго!

Потом мы пошли на кухню и взяли из припасов женщины Фош сухих лепешек, и сыра, простого и соленого, и сушеных яблок, и фиников, и еще сушеной рыбы, взяли столько, будто собирались странствовать шесть дней. И мы вышли из Другой Башни, и Абдад повел меня в сторону города.

Отойдя подальше от тех мест, где можно встретить стражников, мы стали петь песни, потом устроили привал и поели, потом опять шли, миновали Нашу Башню и остановились, лишь увидев мелькающие факелы на высоких стенах Вавилона. Тогда мы сошли с дороги, отыскали укромное местечко под деревом, завернулись в накидки и заснули.

Утром мы вошли в город вместе с караваном и сразу поспешили в храм Мардука. Мы подозвали маленького прислужника, стоявшего у дверей, сказали, что пришли из Другой Башни, и велели ему вызвать к нам Бель-Иллиля. Он убежал, а мы стали прохаживаться, рассуждая, как приятно проведем этот день. Жрец всё не появлялся. Мы вошли в храм и попросили другого служителя о той же услуге.

— Да вот же он, — услышали мы и увидели бритого человека, идущего в развевающихся алых одеждах, но так, как мужчины не ходят: он на каждом шагу поводил плечами и покачивал бедрами. Нам даже показалось, что мы сдуру забрели не в храм Мардука, а в храм Асторет, где служат в жрецах евнухи.

Мы подошли к нему, поклонились и сказали, что нас прислал почтенный и многоумный господин Осейф Гумариэль.

— Не до вас, не до вас, — сказал Бель-Иллиль. — У нас с главной статуей беда. Отстаньте, противные…

Он пошел прочь, но мы не отстали. И мы увидели то, что нас до смерти перепугало: руку изваяния, которая лежала на полу отдельно от тела. А ведь все знают: если со статуей бога что-то приключается, то бог покидает ее, и не только храму — всему городу грозит несчастье.

Вокруг этой каменной руки стояли на коленях и лежали на полу жрецы и простые люди, многие рыдали, иные громко призывали бога вернуться на место, а те, что подальше, строили всякие домыслы — кто бы мог быть виновником? И вдруг с разных концов храма одновременно грянуло:

— Эрра! Эрра!

И крики ужаса заглушили имя страшного бога.

Мы с Абдадом переглянулись и побежали прочь из храма.

— Это он, бог чумы, это он напал на великого Мардука, — сказал Абдад. — Эрра, вечный его враг, вечно пытается свергнуть его и заменить, и он повредил статую! Ведь не может же Мардук обитать в безрукой статуе!

— В городе полсотни храмов всевластного Мардука, он останется в прочих статуях и не покинет Вавилон, — ответил я. — Видно, всё дело в жрецах именно этого храма.

— Но почему тогда отвалилась рука? — спросил Абдад. — Мардук бы показал свой гнев так, чтобы все поняли его причину. Нет, это Эрра, и ждет нас страшное — война меж богами…

— Пойдем отсюда, укроемся в храме Асторет, она защитит нас, — предложил я. — Туда господин чумы не сунется.

Мы поспешили под защиту Асторет и ждали событий чуть ли не до полудня, пока жрецы не спросили нас, чего мы тут торчим, не принося жертв. Мы рассказали им про руку.

— А не надо покупать для изваяний сомнительный камень, — смеясь, ответили жрецы. — Их предупреждали, что камень, выбранный для большого изваяния, может быть с трещиной, и хитрые камнерезы, обнаружив ее, постараются скрыть это дело. Так что убирайтесь отсюда и перестаньте нести чушь про бога чумы. Чего доброго, накликаете…

Мы вернулись в храм Мардука, но Бель-Иллиля там уже не было, и куда он подевался никто не знал.

— Если не отдадим таблички, то лучше не возвращаться, — напомнил Абдад. И мы стали слоняться вокруг храма славного Мардука, время от времени останавливая служителей и младших жрецов, пока нам не пригрозили, что позовут стражу.

Скажу сразу — этого вихлявого Бель-Иллиля мы изловили только на следующий день. И тогда же выяснилось, что мы помяли табличку. Он с большим трудом разобрал знаки и велел нам приходить вечером. Мы пришли, но его опять не было в храме. И вторую ночь мы провели на улице, точнее — на рынке, где ночуют деревенские жители, что привезли на продажу свой товар.

Там зашел разговор о наказаниях, которые бывают за разные проступки. Мы узнали, что если муж, имея больную бездетную жену, купит для рождения наследника рабыню, а та родит дитя, то продавать ее уже нельзя, и она почти равна свободной. Но если она станет превозноситься перед госпожой, то закон велит заклеймить ее и снова обратить в рабство. И возник спор — как быть, если больная бездетная жена умрет, получается ли, что наглая рабыня вновь обретает свободу как родившая наследников хозяину, и как с ней быть, если он уже успел ее продать. И другие запутанные случаи обсуждали мы, сидя у маленького костра, пока я не спросил, что будет простому парню за убийство жреца, если жрец сам в этом виноват. Тут беседа как-то быстро кончилась.

Утром мы подстерегли Бель-Иллиля у храма, и он стал кричать:

— Нет, нет, нет! Скажите ему одно слово — нет! Я ничего делать не стану! Он выжил из ума на старости лет. Запомните это слово — нет!

Прибежали другие жрецы и какие-то люди с палками. За нами погнались, но мы убежали и спрятались в храме Асторет — том самом, где Гамид повстречал Таш.

— Как бы хозяин за такой ответ не уложил нас на пол и не позвал человека с бичом, — сказал Абдад. — Хотел бы я знать, что он выдавил на той табличке. Вдруг там написано о деньгах, и он обвинит нас в том, что мы присвоили деньги?

Я перепугался — ведь если такой господин, как наш хозяин, толкует о деньгах со жрецом храма Мардука, то речь там не о «кувшинах»! И страх мне кое-что подсказал.

— А почему бы нам это не узнать? — спросил я.

— А как?

— Я сохранил табличку на всякий случай и поместил ее знаками к дощечке, которую подобрал на рынке. Мы можем дать «кувшин» кому-то из жрецов Асторет, и нам прочитают табличку. Может быть, тогда мы сообразим, что сказать хозяину, и он не будет нас ругать.

Абдад, как старший, взял из моих рук табличку и пошел по храму, высматривая жреца помоложе и с не слишком сытым лицом. Наконец такой нашелся — стройный и красивый, как девица.

— Господин, наше спасение в твоих руках, — сказал Абдад, щегольнув вежливостью на городской лад. — Наш господин прислал нам табличку с приказанием, которое нужно исполнить срочно, — видишь, он даже не успел ее обжечь. Но человек, который обычно читает нам его таблички, ушел из дома, и мы не знаем, где он. Мы заплатим тебе, только помоги нам.

Я порадовался тому, какое складное вранье получилось у Абдада.

— Хорошо, — сказал жрец и прочитал вслух: — «К стопам припадаю…»

Я почувствовал, что краснею. Жрец посмотрел на меня, на Абдада и дочитал до конца:

— «Предоставь жилище в отдаленных храмовых домах троим людям. Пусть это останется тайной. Я тебе заплачу».

— Это неправильная табличка, — догадался сказать Абдад. — Наверно, господин одновременно посылал две, и слуги их перепутали.

— Что же у вас за господин такой, посылающий сразу две необожженные таблички? — спросил жрец и очень внимательно оглядел нас.

— Он живет в поместье за рекой, — быстро ответил Абдад, потянул меня за руку, мы отступили на три шага, потом разом повернулись и побежали. Табличка же осталась у жреца.

— Не вышло бы беды, — сказал я, когда мы остановились.

— Там не сказано, к чьим стопам припадает хозяин. И его имени тоже нет.

— Почему же мы убежали?

— Дурень ты деревенский! Ты разве не заметил, как он глядел на наши пропуска? Мы же не догадались спрятать их под туники. Он мог сообразить, что мы из башни — из Нашей Башни, из Другой Башни или из какой-нибудь еще! Говорят, на том берегу видели Двойную Башню.

— Как это — двойная?

— Понятия не имею!

Мы еще раз обсудили это дело и решили, что раз речь не о деньгах — нам ничто не угрожает. Весь день мы развлекались в городе, даже купили подарки Арбуку, Бубуку и женщине Фош, перед наступлением темноты вышли из ворот и довольно скоро оказались в Другой Башне.

Выслушав наш отчет, хозяин помрачнел.

— Что же делать? — спросил он. — Я, умный человек, не знаю что делать, так, может, вы, простофили, знаете?

Потом он закричал на нас — мы провели в городе лишний день, и он не мог подняться на верхние ярусы, чтобы следить за строительством, там были его ученики и помощники, но они все лентяи и дармоеды! Наутро мы впряглись в носилки и взялись за работу.

А вечером меня отыскал Гугуд.

— Меня послали к тебе за деньгами, — сказал он. — Дай сколько можешь.

— А что стряслось?

Он промолчал.

— Говори уж! — прикрикнул я, потому что он был моим младшим.

— У тебя поесть ничего не найдется? — спросил он.

Женщина Фош была довольна — мы принесли ей благовония в маленьком пузырьке, и я выпросил у нее сухих лепешек. Гугуд съел их, даже не запивая водой.

— У нас совсем плохо, — признался он. — Нам нечего есть.

— Как? — спросил я. — Как это может быть? Кто виноват?

— Не знаю. Как-то само получилось.

Я тащил из него каждое слово, как сорняк с длинным корнем из грядки, и понял наконец глубину нашего несчастья.

Гамид пошел к Зубастому и сказал, что с утренней и вечерней кашей — сплошной обман, так пусть Зубастый дает ее цену деньгами, а мы будем варить сами. К его удивлению, Зубастый не спорил, согласился сразу и даже обещал с завтрашнего дня прибавлять цену каши к дневному заработку. Гамид прибежал к нашим довольный, и все хвалили его за то, что он сумел настоять на своем. Он чувствовал, что в этом деле есть какой-то подвох, но еще не сознавал всего коварства Зубастого.

Весь вечер парни праздновали победу над обманом. А наутро они пошли в харчевню, и им там сказали, что кормить не велено. Обижаться на Зубастого они не могли — он всё сделал по уговору. Поэтому они побежали искать разносчика лепешек. А что такое лепешки по сравнению с жирной кашей? И сколько их нужно съесть, чтобы набить живот? Много!

Нужно было за день что-то придумать насчет каши. Они решили, что варить будут по очереди, и тут поняли, что варить-то не в чем. Нужен большой котел, а где его взять? И нужен мешок ячменной крупы, который тоже денег стоит.

Они бы нашли и котел, и мешок, и соль, и приправы, и горшок с гусиным жиром, но в то время, когда открыты лавки, им нужно гонять тачки, а когда хозяин отпускает, уже ни одного торговца не найдешь.

К счастью, они догадались добежать до Реш, и она поздно вечером тайно вынесла им остатки каши — полторы миски на пятерых. И сказала, что они могут прийти к ней на пятый ярус ранним утром — там кормят парней, гоняющих тачки с третьего на шестой ярус, но только каша будет стоить дороже, чем в харчевне Зубастого. Кроме того, она объяснила, где купить котел и дала на время три миски.

Днем Гамид с Гугудом побежали за котлом. Торговец сказал, что у него на продажу либо маленькие котелки, либо двухведерный. Пришлось брать двухведерный за немыслимую цену в три «раба». Два «раба» стоил большой мешок крупы. А еще нужно было устроить место для очага, раздобыть дрова, купить горшки с жиром и уговориться, в каком порядке поочередно варить кашу.

Тут лишь парни узнали, сколько времени эта самая каша в большом котле варится…

Не сумев наладить хозяйство, они опять пошли утром к Реш. Она им всё растолковала, и до них дошло, что сделана большая глупость. Но признаться в том, что это их собственная глупость, они не хотели, и поэтому решили, что их опять обманул Зубастый: он не должен был соглашаться!

— А с чего всё началось, ты не знаешь? — спросил Гугуд.

Я знал. Началось с того подлеца, которого мы поймали в будке. Это он наплел про кашу! Это он сбил всех с толку!

— Я знаю, кто виноват, — сказал я. — Если вам попадется человек, утверждающий, что он знает правду, хватайте его, вяжите и зовите меня. Я сам выбью ему последние зубы.

Поскольку парни истратили всё, что было накоплено, на двухведерный котел, в котором можно сварить барана, и на большой мешок ячменя, и на миски, и на соль, а проку от этих покупок пока что не было, я пошел в свой уголок, достал накопленные деньги и отдал их Гамиду. Всё было очень плохо. Мы остались без денег, а ползти на брюхе к Зубастому, чтобы опять пустил в харчевню, разумеется, не хотели.

— Почему? — спросил я, подняв голову к небу. — Почему доверчивый человек не может жить в этом мире? Почему богам угодны только пронырливые и подозрительные? Почему те, кто желает немногого, не получают ничего?

Но небо не ответило мне.

Ночью я видел во сне высокую и светлую башню, сияющую, как солнце, и оттуда доносились веселые голоса девушек, там играли на свирелях и тимпанах. И я шел к ней, и шел, и шел, таща за руку Лиш, а она никак не приближалась.

Несколько дней мы тратили на еду всё, что зарабатывали. Я отдавал парням свои деньги, а они пытались наладить варку каши. Однажды до рассвета к ним пришла Реш. Кашеваром был Абад, и она его кое-чему научила. После этого Гамид строго сказал Абаду, что со свадьбой тянуть нельзя — в хозяйстве нужна женщина. Но у нас не было денег на обряд, а брать их у Реш мы не могли, это было бы уже совсем неприлично.

Но настал день, когда всё переменилось.

Случилось это внезапно. Хозяин велел вынести себя из башни и доставить к большим печам, где обжигали кирпич. Вместе с нами шли носильщики подрядчика Норомука Афрака, носильщики хозяйского помощника Карбака Хромого, и еще за нами следовали двое учеников. Все они хотели спорить с подрядчиком Астаком Балуком о качестве и величине кирпичей.

Оставив их у печей, я побежал к большой глиняной куче, чтобы встретиться с братьями. Они стояли понурые — над ними все смеялись и показывали пальцами. Я встал рядом — раз мы все из Субат-Телля, то пусть и на меня показывают пальцем.

— Я не знаю, что делать, — сказал Левад. — А Тахмад говорит: раз уж мы забыли старые законы, он уйдет гонять тачки к парням из Хакмат-Телля. По крайней мере, там ему, старшему, не придется мешать в котле подгорающую кашу деревянной ложкой.

— Хакмат-Телль — это не наши родственники. Мы никогда не брали оттуда невест, — ответил я.

— Он говорит, что ему наплевать.

Возле большой глиняной кучи появляются только парни с тачками и парни с лопатами, другим там делать нечего. Когда мы увидели, что к ней сворачивают носилки, сопровождаемые стражниками на ослах, мы решили, что эти люди заблудились. Но эти носилки, нарядные, с куполом, похожие на передвижной шатер, остановились у самой кучи, и оттуда вышла Таш, одетая так, как, наверно одеваются царские жены.

— Здравствуй, Тахмад, — сказала она, подойдя. — Я виновата перед вами всеми. Я не заплатила вам за труд. Но меня не было в Другой Башне, я уезжала и вот вернулась. Протяни руку, Тахмад.

Он повиновался, и Таш отсчитала шесть сиклей! Шесть серебряных сиклей! По сиклю на человека!

Все смотрели на нас! Все видели, как знатная госпожа отсчитывает нам сикли! Это был день нашей славы!

Но это не всё. Таш обвела нас взглядом, нашла Гамида и посмотрела на него так, как женщина смотрит на мужчину, если желает подозвать его взглядом. Он же уставился в землю и делал вид, будто демоны украли у него зрение и слух.

— Ты доволен, Тахмад? — спросила Таш.

— Да, госпожа.

— Если вас будут обижать, скажи мне, и я накажу обидчика.

— Да, госпожа.

— Хорошо ли с вами обходится Зубастый Бабрук? Вовремя ли платит?

— Да, госпожа, — тоже уставившись в землю, произнес Тахмад.

— Вы при нужде сможете найти меня на тринадцатом ярусе, мое жилище возле жилища торговца зерном Рардака Герука, его еще зовут Беспутным.

Таш села в носилки и уехала, сопровождаемая стражниками, а те, мимо кого ее проносили, втягивали ноздрями воздух и блаженно жмурились, такой силы и красоты было ее благовоние.

Мы обнялись и заметили, что в кругу объятий нас только пятеро. Гамид пропал, осталась одна тачка.

Он появился, когда все уже нагрузили тачки, очень недовольный.

— Она думает, я побегу за ней, — буркнул он, получая свою монету. — Ошибается! Никогда я ни за кем не бегал.

Я немного проводил парней и вернулся туда, где должен был ждать хозяина. Ожидание — приятное занятие, можно болтать с другими носильщиками, можно просто дремать на солнышке, можно купить у разносчика кружку пива и сушеную рыбу. Можно даже подойти вплотную к дому, где собрались наши хозяева, и слушать, как они ругаются.

Наконец они до чего-то договорились, и мы понесли господина Осейфа домой.

Парни еще гоняли тачки, когда мы доставили его в жилище.

— На сегодня вы свободны, ослятки мои, — сказал он. — Я чувствую себя так, будто пробежался отсюда до Вавилона с мешком мелких камней на плечах, а потом меня замучила в постели толстая и злая старуха. Буду лежать и слушать историю о том, как богиня Асторет добивалась любви Гильгамеша. Арбук, найди таблички. Бубук, садись сюда, будешь читать.

Мы получили дневной заработок, поклонились и радостно выскочили из жилища.

Я побежал по норе к третьему ярусу, чтобы встретить там своих. Шесть сиклей, по сиклю на брата! Счастье переполняло мою душу. Теперь мы могли сыграть свадьбу Абада и Реш, забрать ее из харчевни и приставить к нашему собственному котлу с кашей.

Обсуждая с Левадом будущую свадьбу, я пошел вниз, а следом с пустыми тачками Тахмад, Гугуд, Абад и Гамид. Мы вышли из ворот норы и неторопливо направились к глиняной куче. А нам навстречу от нее шел Зубастый и смеялся.

— Ну что, поумнели, деревенские дурни? — спросил он. — Благодарите добрую госпожу, с сегодняшнего вечера вы можете опять есть кашу в моей харчевне. Я не шучу. После работы ступайте к ней и кланяйтесь, и целуйте пыль у подошв ее сандалий. Никого другого я бы не послушал, но устоять перед госпожой Ташахегаль не мог!

И я понял, что такое настоящее счастье. Это когда не приходится самому куда-то бегать, о чем-то просить, а есть люди, которые всё уладят, а ты гоняй себе свою тачку, гоняй ее честно, утирая пот, но зная, что никуда не денется твоя миска жирной каши.

При этом можно и помечтать о высокой прекрасной башне, где никто никого не обманывает, где нет большой разницы в ценах между ярусами, где за хорошую работу дадут тебе комнатку где-нибудь на втором ярусе, пусть даже окном на жаркий юг, и там твоя жена родит тебе детей…

— Мы пойдем и поблагодарим, господин, — ответил за всех Тахмад. Как старший.

— Ох, парни, меньше бы вы слушали дурных советов. Разве вам со мной плохо живется? — спросил Зубастый проникновенно, как жрец в храме. — Я вот расширяю свое дело, беру еще четвертый и пятый ярусы. Я выкупил право гонять там тачки. Будете покорны — подниметесь выше!

— Мы будем покорны, господин, — пообещал Тахмад.

Зубастый ушел к башне, а мы погнали тачки к куче.

Гамид шел последним. Я нарочно отстал, чтобы оказаться Рядом с ним. Если ему хочется наговорить гадостей про Таш, то пусть говорит, я послушаю и никому не передам.

Но у него на уме было другое.

— Нужно найти того мерзавца, — сказал он, — и накормить его мокрой глиной, чтобы она забила ему все кишки. А потом спросить — что он называл правдой. Вагад, только никому ни слова. Слышишь?

— Слышу.

— Я не хочу всю жизнь гонять тачки.

— А чего ты хочешь?

— Стать подрядчиком, — сразу ответил он. — Это для начала. Вагад, я много сейчас понял. Я ошибся, да! Но ошибка меня так научила думать, как ни один наставник в храме. Я понял, как много чисел составляют правду! Я знал только три или четыре, а надо было знать по меньшей мере десять. Ты понял, о чем я?

— Да, понял. Тебе нужно поместить в голову счетное устройство Самариаха, — ответил я.

— Да. Ты правильно сказал. Я должен научиться работать с числами. Сейчас мы получаем жалкие бляшки за то, что работаем с тачками, и не понимаем, откуда деньги у тех, на верхних ярусах. А они просто умеют работать с числами. Из трех чисел они делают четвертое, из него — два новых, выворачивают числа наизнанку — и рождаются деньги! Настоящие деньги, монеты!

— Как-то ты загадочно говоришь…

— Ты не понял. Деньги только у тех, кто покорил числа. Нужно изловить мерзавца и заставить его говорить. Теперь я уже сумею отличить вранье от правды.

— Каким образом?

— А я сравню числа! Посмотрю, как они друг другу соответствуют. А потом я научусь работать с большими числами — теми, что на тридцатом ярусе и выше. Если ты всю жизнь хочешь гонять тачку или таскать носилки — твое дело. А если нет, то ты мне поможешь.

— Чем тебе не угодили мои носилки? — спросил я. — Мне достался хороший хозяин. У меня есть свой угол. Правда, он мал, и я не могу привести туда Лиш…

— И я не хочу обнимать женщину, от которой пахнет сальными подгоревшими тряпками!

Я хотел дать ему по уху, но передумал. Во-первых, бить человека, чьи руки заняты тачкой, нехорошо. А во-вторых, вот он и проговорился. Вся эта чушь с цифрами овладела им, хуже демона, из-за Таш.

Мы отлично знали, что она вербовщица, переманивающая людей из башни в башню. Она высматривала простых парней, заманивала их, собирала вместе, рассказывала им всякие сказки, нас вот водила на Первую Башню. И ей за это платили. Только не всё у нее получалось. Те двое, которые копались в Первой Башне, наверняка были ее неудачей, она привести-то их привела, а убедить, что там нет сокровищ, не сумела.

И мне, скажем, не нравится, когда у женщины волосы, как красная овечья шерсть. Мне не нравятся женщины, которые сегодня — в платье жрицы Асторет с открытой грудью, завтра — в тунике стражника, а потом — в закрытом до горла и расшитом узорами одеянии царской жены. Такие женщины подозрительны. В жены они уж точно не годятся.

Гамид всё это знал не хуже меня.

Но он вечно лез куда не надо. И вечно ему требовалось не то, что обычным парням. И сейчас у него в голове была путаница — нам уже незачем было убивать Таш, поскольку она расплатилась и сделала для нас доброе дело, но она сделала это дело напоследок, на прощание, она красиво рассталась с нами, вот что для него было хуже всего. Он охотнее гонялся бы за ней с ножом, чем знал, что больше никогда ее не увидит. Разве что издали, когда он будет вкатывать по дороге тяжелую тачку к площадке перед воротами норы, а ее пронесут мимо в богато убранных носилках.

Так я всё это понял.

Мы подошли к куче, парни встали в очередь, первым — Тахмад. И я задумался — ведь ему ничего не нужно делать для того, чтобы его считали старшим и слушались. Если выяснится, что тот же Гугуд умнее, Гугуд старшим не станет. А умен ли Тахмад — это еще вопрос. Он просто привык быть старшим, а привычка и ум не одно и то же.

Тахмад словно подслушал мои мысли. Он повернулся и сделал рукой знак, чтобы мы все подошли к нему.

— Зубастый прав, нужно поблагодарить госпожу, — сказал он. — Мы вечером поднимемся на тринадцатый ярус, чтобы поклониться ей.

— Я не пойду, — отрубил Гамид. — Идите без меня.

— И я не пойду, — неожиданно высказался Абад. — Меня ждет невеста.

— Тогда и я не пойду, — добавил Левад. — Пока на тринадцатый ярус добредешь да пока вниз спустишься — рассвет настанет. А у меня нога болит, я хотел вечером отлежаться.

Гугуд посмотрел на меня. По старшинству ему полагалось говорить последним, но я молчал.

— Я тоже не пойду. Я не хочу нюхать ее подошвы!

Я невольно усмехнулся. Хотя Гамид и опозорился в этом деле с кашей, но странным образом его уважали больше, чем Тахмада, — наверно, за то, что он хотя бы пытался сделать нашу жизнь лучше.

Тахмад посмотрел на меня — я развел руками. Тогда он отвернулся. Он не понимал, что происходит. Наверно, если бы при нем стала рушиться Другая Башня, он ощутил бы такое же смятение. Когда Гамид устроил всю суету из-за каши, и Тахмаду пришлось отступить — это одно. А когда за Гамидом, проигравшим, идут все парни — это совсем другое, непонятное и страшноватое.

Если бы он сказал «Я пойду один», он бы мог, пожалуй, одолеть Гамида. Люди обычно уважают тех, кто делает то, что должен делать, невзирая на глупость родственников. А он промолчал.

Тут настала наша очередь подставлять тачки, чтобы парни с лопатами навалили в них глины. И потом я пошел вместе со своими к норе.

Гамид шагал последним, я рядом с ним.

— Узнай у своего хозяина, где учат работать с числами, — сказал Гамид. — И не говори, что этому учат только сыновей богатых подрядчиков с шестнадцатого яруса! Это я и сам знаю.

— Хорошо, — ответил я, — но почему бы тебе не спросить об этом самому? Ведь мой хозяин скоро опять позовет нас. Он затеял что-то непонятное, его ум нашел способ действовать, но сам лазить по узловатому канату он не может. Вот когда мы ему понадобимся, тогда и спросим о науке чисел.

— Да.

Он был сильно недоволен, хотя все согласились с ним, а не с Тахмадом. Я понимал, в чем дело, но вопросов не задавал.

У входа в нору я попрощался с парнями и отправился к харчевне, где трудилась Лиш, рассказать удивительную новость. Меня там все знали, сразу позвали мою Лиш, и она, услышав про сикль, пришла в восторг.

— Если бы еще несколько сиклей! — сказала она. — Подожди меня у пруда, поговорим об этом деле побольше.

Ждать пришлось долго. Я решил прогуляться по тем местам за прудом, где раньше не был. Башню окружал целый городок, а я уже знал: чем ближе к главной дороге, ведущей к норе, тем в харчевнях и пекарнях всё дороже. А чем дальше — тем, видимо, дешевле. Я хотел купить для Лиш обжаренных в меду орехов там, где их готовили, и хотел еще узнать насчет бронзовых накладок на сандалии. Где-то завелся умелец, мастеривший их в виде цветков лотоса. Разносчик предлагал их на третьем ярусе — пару за «ногу», а на шестом — пару за две «ноги». Я же понимал, что если брать без посредника, то можно сторговаться по «кувшину» за пару.

Я обошел малый пруд, у которого по вечерам назначались встречи, полюбовался, как рыбаки тащат полные сети из большого пруда, пошел еще дальше, в неведомые места, мимо загона для овец, и загона для верблюдов, и большой печи для обжига кирпича, и целой деревни рыбаков и пастухов. Орехов я не нашел — их готовили по другую сторону от дороги, и умелец тоже куда-то запропастился. Я пошел назад и между прудами увидел Таш.

Она стояла с мужчинами, одетая в легкую и очень широкую тунику из тончайшей голубоватой ткани, собранную на плечах многими складками и заправленную в длинную темно-алую юбку, такую жесткую и так расширенную книзу, что она была словно высечена из камня. Волосы Таш, распущенные, как у статуи Асторет, падали на плечи и были искусно подобраны возле ушей, казалось, что ее виски закрывают два пушистых полушария. На голове у нее было легкое покрывало.

Одного из мужчин я узнал — он ездил с нами за корзинами. А двоих увидел впервые. Таш беседовала с ними и смеялась. Меня она не заметила.

А чего меня замечать? Таких как я, вокруг башни сотни бегают, все суетятся, все что-то куда-то тащат.

Тот мужчина взял ее за руку. Брать чужую женщину при людях за руку нехорошо, разве что возле храма Асторет, чтобы отвести ее в укромное местечко. Ну так там девицы деньги для храма зарабатывают. Выходило, что Таш — женщина этого мужчины. Я это давно подозревал.

Потом трое мужчин ушли, а Таш пошла к пруду, где уже появились первые искатели встреч. Она села на скамейку и задумалась. Задумался и я: кого она ждет? Неужели опять ей потребовались дурни для каких-то тайных и непонятных дел?

Я не сразу догадался, что она смотрит в сторону глиняной горы и сарая, где ночью стоят тачки. Я наблюдал за ней издали и не сообразил, где что находится.

Потом она поднялась и пошла в сторону нашей харчевни. Вот уж где богатой госпоже делать было нечего! Зубастый держал харчевню для простых парней, вроде меня, а трудились там простые женщины и девушки, вроде Лиш. Кроме того, после трудового дня там же можно было выпить пива. Для многих пиво стало единственной радостью, и они вели себя непристойно — напившись, орали и задирали женщинам подолы. Девушка вроде Лиш справлялась с ними легко — две оплеухи, громкий крик, и вот уже рядом парни, которые могут защитить, а наглец пятится и бормочет, что он не это имел в виду.

Я знал, что Таш хитра, но в тот миг за нее испугался. Если госпожа попадет в неприятности возле нашей Харчевни, то потом всем достанется. А я не хотел, чтобы по ее жалобе Зубастому велели перенести харчевню Подальше от пруда, куда-нибудь за верблюжий загон. Словом, я побежал за ней. Я обогнул гору и увидел, что наши уже выходят из сарая без тачек и идут мыть руки к харчевне, там для этого стоит особая бадейка.

А Таш шла им навстречу, красивая, как изваяние Асторет.

Тахмад первым поклонился ей и заговорил. Другие тоже кланялись. Все, кроме Гамида. Гамид просто прошел мимо и склонился над бадейкой.

Таш слушала Тахмада и кивала, потом они разошлись: парни к харчевне, Таш к дороге. Но до самой дороги она не дошла, а сделала круг и вернулась к пруду. Тут только до меня дошло — она выслеживает Гамида.

Нужно было предупредить наших. Ведь если она ухитрится встретиться с ним наедине — всякое может случиться, и надо наконец сказать им, что Гамид собирался убить Таш. Если он ее убьет, то у всего Субат-Телля будут неприятности.

Меня не сразу впустили в харчевню — ведь я уже служил господину Осейфу Гумариэлю и носил на груди его пропуск. Я долго объяснял, что не покушаюсь на кашу Зубастого, просил позвать Лиш, но всё было бесполезно. Я отошел и стал ждать.

Наши вышли, впереди Тахмад, за ним четверо.

— А где Гамид? — спросил я.

— Сами не понимаем! — ответили они. — Вот только что сидел рядом с нами, доедал кашу, и вот его уже нет!

— Через эти двери он не выходил, — сказал я.

Мы бы, может, и разобрались, как он исчез, но к нам поднесли носилки, а в них сидел человек в длинном платье.

— Вы работаете на Зубастого? — спросил он.

— Мы, господин.

— Хотите немного заработать?

— Нет, господин! — закричали мы, вспомнив про дерьмовозов.

— Вот дурни…

Его унесли, а мы заговорили наперебой, ругая его на все лады. А что еще сказать о человеке, который принял нас за неопытных дурней?

Он вернулся вместе с Зубастым.

— Всё в порядке, парни, — сказал Зубастый. — Вы хорошо сделаете, если пойдете с этим человеком. Вы не вытащите ложку каши ни из чьего рта. Нужно всего-навсего подняться на пятый ярус, взять там груз и доставить вниз. Груз не тяжелый, но громоздкий. Каждый получит по «кувшину», это хорошая цена. Присоединяйся и ты, Вагад. А где Гамид?

— Не знаем, — ответили мы.

— Вы за ним присматривайте, парни, у него в голове какая-то дребедень. Если еще что-то придумает, вы ему напомните, как он собрался варить дешевую кашу.

— Напомним, — пообещали мы. И, пока забирали в сарае тачки, спорили, что же теперь делать с огромным котлом и с большим мешком ячменя.

Потом мы послали Гугуда пробежаться по окрестностям. Он сделал круг и вернулся. Гамида он не увидел.

— Ну его к воронам, — сказал Левад. — Пошли, Субат-Телль!

Мы поднялись на пятый ярус, там нас уже ждали парни, что гоняют тачки между шестым и девятым ярусом.

— Получайте, — сказали они, — да поскорее. Нам не хочется встречаться с теми, кто работает между третьим и шестым ярусом, да и вам ни к чему.

Мы смотрели на них с завистью — они были в туниках, выстиранных умелыми женскими руками, а не так, как стирали мы, лишь бы оттереть самые заметные пятна. И сандалии у них были дорогие, с бусинами, и головные повязки с узорами, а на шеях ожерелья!

— Представляю, какие щеголи гоняют тачки на тридцатом ярусе, — с завистью сказал Гугуд.

Мы вместе переставили на наши тачки какие-то вещи, обмотанные дерюгой, и они действительно оказались большой величины. А потом мы быстро погнали тачки вниз, и выкатили их из ворот, и встали с ними в сторонке, ожидая того господина, что обещал нам по «кувшину». Но он всё не шел и не шел.

— Хотел бы я знать, что это, — прошептал Гугуд и развел руками края дерюги. Из-под нее выглянула деревянная львиная морда. Мы осторожно приоткрыли груз своих тачек и обнаружили другие львиные морды, одни побольше, другие поменьше.

Наконец появился Зубастый.

— Долго вас ждать? — напустился он на Тахмада. — До утра вы тут собрались стоять? Пошли за мной!

Он привел нас к пустырю за овечьим загоном и раздал «кувшины».

— Теперь сложите из этого груза костер и разожгите его, — велел он. — Чтобы ни кусочка дерева не осталось. И не вздумайте звать своих подружек, чтобы плясать вокруг огня. Вряд ли вас кто-то станет расспрашивать об этом грузе, но если станет — молчите. Вы ничего не знаете и никогда не бывали на пятом ярусе. Ну?

— Никогда, господин! — ответили мы и стали высвобождать из-под дерюги резные деревянные ложа на львиных лапах вместо ножек и с львиными мордами на всех выступающих частях.

— Что это, господин? — спросил Гугуд. — На этом спят?

— Нет, парень, хотя при нужде и на них можно выспаться. Видишь, какие они узкие? Это ложа для застолья. Чтобы господа с верхних ярусов могли есть жареных кур лежа, а не сидя, как вы, на лавках.

— Зачем же разводить костер из таких дорогих вещей? — не унимался Гугуд и получил тот самый ответ, какого заслужил:

— Не твое дело.

Потом Зубастый посмотрел на заходящее солнце, выругался, сказал, что если из-за нас опоздает, то всех искалечит, и быстро ушел к башне.

— Ты куда? — спросили мы Гугуда, устремившегося к заднему двору пекарни.

— За дровами, — ответил он. — Я украду там поленья, и мы разведем костер до небес. А эти ложа спрячем. Ведь они очень дорогие, одна работа на нижних ярусах обошлась бы в полтора десятка «рабов», не меньше.

— Велели сжечь — значит, сожжем, — возразил Тахмад.

Но все уже считали в уме, какую прибыль принесут пять этих резных высоких скамей с изголовьями.

— Отчего ты живешь, глядя себе под ноги и не желая посмотреть вперед? — спросил Левад. — Тебе достаточно того, что говорит хозяин, а сам ты думать не желаешь? Чем же ты отличаешься от вьючного верблюда?

Уж если всегда спокойный и избегающий ссор Левад так заговорил, то плохи были Тахмадовы дела.

— Почему я должен думать о том, в чем ровно ничего не понимаю? — вопросом ответил Тахмад. — Можешь ты понять, по каким законам живет и растет башня, откуда берутся цены на разных ярусах, в чем смысл строительства? Я не могу и не пытаюсь. Я нашел свое место в этой башне и не хочу, чтобы меня с него согнали.

— А жениться ты хочешь? — вдруг спросил Абад. — Я хочу! Если продать хотя бы одну такую штуку — хватит на самую настоящую свадьбу. Я не хочу больше ждать.

Прибежал Гугуд с хорошими сухими дровами, и мы развели высокий костер, видный издали. На резные ложа пошло не так уж много древесины, и они должны были бы сгореть довольно быстро. Оставив у костра Гугуда, мы с Левадом потащили одно ложе прочь, за верблюжий загон, подальше от башни.

— Где мы спрячем его? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он. — Пойдем еще. Может, найдется какое-нибудь укрытие.

— Там, дальше, уже огороды.

— А вон там роща…

— А если их там найдут и унесут?

Мы тащили ложе довольно долго, пока не набрели на какую-то яму.

— Сюда! — сказали мы, опустили ложе в яму, наломали веток и забросали его. А потом бегом кинулись обратно. Нам нужно было пристроить еще четыре.

Когда мы оказались у костра, там стояла Лиш.

— Мне сказали, что Зубастый повел вас сюда. Что вы тут делаете? — спросила она.

— Лиш! Только ты можешь нам помочь! — закричали мы. — Только ты знаешь место, где можно спрятать эти четыре ложа!

— А как они к вам попали? Мы объяснили.

— Не надо их прятать. Пусть горят, — сказала Лиш. — На это воля богов.

— Но зачем? Зачем жечь дорогие вещи?

— Затем, что они никому не нужны. Такое в башнях бывает. Где-то на верхних ярусах мастера сделают лишнее, и хозяин мастерской не может найти покупателя на свой товар. Вы же понимаете, что такие ложа мало кому нужны. Для того чтобы их расставить, требуется очень большое помещение. И там, наверху, часто меняются вкусы. Резчики старались, потратили время и дерево, а потом вдруг оказалось, что львиные морды с закрытой пастью никому не нужны, а все хотят видеть львиные морды с оскаленной пастью. И товар стоит, занимает место, и все смеются над хозяином резчиков.

— А если снизить цену? — спросил Гугуд.

— Всё равно не возьмут. Даже за один «кувшин». Вы просто не знаете, какие нравы там, выше двадцать пятого яруса.

— А если предложить на двадцатом ярусе? — спросил Левад.

— Не возьмут. Я не знаю, почему хозяин резчиков решил избавиться от товара, но если он этого хочет — не мудрите и сожгите четыре ложа. Вам-то они и подавно не нужны.

— Мы продадим их, — сказал Гугуд. — Ты посмотри, какая тонкая работа.

— Как ты собираешься искать покупателя? Продать может только тот, кто сделал, и только богатому человеку. Они там, наверху, знают друг друга. Может быть, покупатели рассуждают так: у хозяина резчиков много товара, он должен избавиться от товара, и если несколько месяцев не покупать у него — он сбавит цену. А когда они поймут, что товара мало, и цена никогда не будет сбавлена, то придут и купят за большую цену, поняли?

— Не поняли! — ответили мы.

— Сожгите ложа, и пусть это будет вашей жертвой богам!

Она повернулась и пошла прочь. Я догнал ее.

— Лиш, — сказал я. — Одно такое ложе окупит и нашу свадьбу, и будущее жилище.

— Если моя единственная надежда выйти за тебя связана с этим ложем, то я помру девицей, — ответила она. — Вынь из головы ослиный разум, вложи туда человеческий! Вы что же, думаете, что у вас купят хоть одно ложе? Да если даже свершится чудо — об этом узнает хозяин резчиков, пойдет к Зубастому, и вас погонят от башни прочь метлами, вымоченными в навозной жиже!

— Отчего в башнях всё так сложно? — спросил я. — Прав Гамид — нужно учить числа. Нужно понимать, почему на высоких ярусах такие сложные превращения денег в деньги!

— Мой бедный Вагад, — сказала Лиш, прижимаясь ко мне, — мы этого не поймем. Я что-то знаю только потому, что слушала людей, которые жили на шестнадцатом и на восемнадцатом ярусах, и торговали, и разорились, и оказались сперва на десятом, потом на четвертом, и один из них сейчас держит пекарню — ту, возле загона для ослов, а другой нанимает рыбаков и продает рыбу. Иногда мне кажется, что башня как шелудивый пес, а мы — блохи в шкуре этого пса. Мы стараемся жить и зарабатывать деньги, но мы не знаем, в какую сторону пойдет пес, когда усядется, чтобы почесать ухо, и когда он подохнет…

— Давай уйдем отсюда, — прошептал я, — пойдем, поищем башню, в которой всё было бы просто и понятно. Где меньше чисел и больше справедливости…

— Думаешь, на свете есть такая башня?

— Должна быть. Ведь не я один хочу работать там, где не придется ломать голову над превращениями чисел и хитростями торговцев. Мы жили бы там вместе — мои братья и я, каждый взял бы себе жену, мы бы честно трудились, строили башню, а она кормила нас, неужели боги не могут позволить людям создать такую башню?

— Всюду, где начинают строить башню, тут же заводятся обманщики, — сказала Лиш. — Мать привела меня сюда, когда я еще не носила платка и в жаркую погоду бегала голышом. Тогда в Другой Башне было всего два яруса. При мне она росла, и чем выше становилась, тем больше тут было обманов, внезапного богатства и внезапных разорений. Самое надежное — быть внизу, сверху падать очень больно.

— Давай уйдем, — попросил я. — Иначе мы с братьями натворим глупостей. Я понимаю, раз ты говоришь, что ложа нужно сжечь, значит, так оно и есть. Но когда я вернусь на шестой ярус, я начну мечтать о том, как мы продадим их и получим кучу сиклей, представляешь — сиклей!

— А не хочешь ли ты помечтать о том, как совершится обряд и мы станем мужем и женой?

— А ты? — Я прижал ее к себе. — Слушай, Лиш… я ведь давно люблю тебя… а обряд можно и потом…

— Ты что? Решил меня опозорить?

— Ты любишь меня?

— Я так люблю тебя, что готова пойти с тобой к устью реки искать башню, где нет обмана. Но сперва — обряд… убери руки!..

— Не бойся!..

Так мы разговаривали в темноте, и я был всё смелее, и она грозилась закричать, чтобы прибежали стражники, но не кричала. И я целовал ее в губы, и мой разум помутился, так что Лиш в конце концов вырвалась и убежала, а я упал на землю, еще хранившую дневное тепло, и растянулся, счастливый, как будто мне подарили десять сиклей. Она целовала меня в губы! А потом я пошел к догоревшему костру, но не нашел там ни Левада, ни Гугуда, ни Тахмада, ни Абада, ни резных лож.

Что мне оставалось? Я отправился в свое жилище. Но на лестнице я обнаружил Гамида.

— Что тут у вас за безумие? — спросил он. — Может, ты мне объяснишь?

— А что?

— Я видел Абада, который тащил в потемках на плече что-то длинное, длинное… Я спросил его, что это. И он ответил: брачное ложе. Пока я стоял, разинув рот, он ушел. Потом я по дороге к башне нагнал Левада, и он тащил на плече похожее, длинное-длинное. Я и его спросил, что это такое. Он ответил: самая бесполезная в мире вещь, которая стоит не меньше десяти сиклей, но делиться со мной он не будет — ведь меня не было, когда эти вещи раздавали. А где твое длинное, длинное?

— Я спрятал это в яме за огородами и забросал ветками.

— Может быть, я сошел с ума? Нет, похоже, всё верно — я сошел с ума. Иначе и быть не могло. Вам раздавали какие-то длинные, длинные, а у меня в это время помутился рассудок…

Он тихо засмеялся.

— Их не раздавали, мы сами взяли их, — объяснил я. — Мы с тобой братья — и у меня помутился рассудок. Скажи, тебя когда-нибудь целовала девушка в губы?

— Да… целовала… А ты откуда знаешь? Ты подглядывал?!

И я всё понял.

— Гамид, ты среди нас самый умный, — сказал я. — Ты умнее Тахмада, и ты научишься делать деньги из чисел. Почему твой ум действует, когда дело касается денег, и спит мертвым сном, когда появляется эта женщина? Она околдовала тебя?

— Нет! Я знаю, что она уже не девица! И у нее грубая кожа на руках и на плечах!

— Так в чем же дело?

— Не знаю… она умна, может быть, это?.. Она даст мне то, чего не даст хорошенькая подавальщица из харчевни, она приведет меня на верхние ярусы…

— Подавальщица из харчевни будет тебя любить, а эта… выполняет чьи-то приказания!

— Какие приказания?

— Откуда я знаю!

— Нет никаких приказаний — просто она убежала от своего хозяина, от того мужчины, чтобы встретиться со мной.

— Она не убегала от него.

— Ты ничего не знаешь. Она получает деньги за то, что вербует парней, и очень много заработала, когда сумела увести из Нашей Башни разумных — Амалека Бади и Ровоама Бубу. И она опять вернется в город, чтобы найти еще парней, — нужны носильщики и очень быстроногие мальчишки. Но ей нужны деньги, чтобы стать главной жрицей.

— Кем?

— На восемнадцатом ярусе будет храм Асторет, сейчас она уже заказала для него изваяния. В нем будет не меньше двенадцати жриц, она — главная. Но нужно много денег. Потом, когда храм откроется и в нем будут проводить обряды, вложенные деньги вернутся.

— Она все-таки жрица?

— Да.

— Значит, она никогда не выйдет замуж?

— Не знаю…

Я тоже не знал. И мы сидели на темной лестнице, и мне было немного стыдно за то, что я могу жениться на Лиш и быть с ней счастливым, а Гамид жениться на Таш не может.

— Пойдем наверх, — сказал я. — Мы переночуем в моем углу. У меня там припрятаны сухие лепешки и орехи.

— Нет, я пойду к нашим. Пора спать. У них я сразу засну, а с тобой буду еще разговаривать.

— Как знаешь… Тс-с-с…

Я не сомневался, что в Другой Башне водятся крысы. Где запасы зерна, там и они. Я только не знал, что они так громко скребутся.

— Вот тут, — Гамид показал на стенку.

— Странно. Обычно зерно хранится возле харчевен и пекарен. Мы сейчас на уровне самого первого яруса, тут ничего похожего нет, — сказал я.

— А может, есть, только мы не знаем. Молчи…

Мы прислушивались очень старательно. За стенкой что-то грохнуло.

— По-моему, эти крысы величиной с собаку, — заметил я.

— По-моему, эти крысы разговаривают…

— Знаешь, кто это может быть?! Тот подлый землезадый червяк, который наврал нам про кашу! Ему ведь негде жить, и он ищет себе убежище во всяких тайных уголках! — воскликнул я.

— Прекрасно, брат! Вот тут он нам и попался! — прорычал Гамид, разом вспомнивший свой позор. — Как бы его оттуда вытащить? Знаю! Жди меня здесь и слушай внимательно, я сейчас прибегу.

— Но он там не один!

— Мы возьмем его женщину и на деревенский, и на городской лад!

Я сильно сомневался, что это жалкое существо обзавелось женщиной. Скорее уж к нему прибился такой же, как он сам, горемыка, не имеющий жилья.

Замысел Гамида стал ясен, когда мой брат примчался с киркой и лопатой. Он притащил их из будки, где хранили свое имущество землекопы, углубляющие и расширяющие ров.

— Ты украл разум у дикого осла? — спросил я. — Ты хочешь прокопать дыру? А если тут за слоем глины — камень? А если ты обрушишь лестницу?

— Скажи еще — обрушу башню! — огрызнулся он. — Беги наверх, добудь светильник. Я проучу его!

Желание Гамида было мне понятно, я только сомневался, что он доберется до того мерзавца. Вряд ли мерзавец станет ждать, пока мы вылезем из прокопанной дыры и схватим его. Но за светильником я пошел.

Наверху все уже спали, и хорошо еще, что дверь оставили открытой для меня. Один лишь Бубук сидел в закутке со светильником и читал таблички.

— Ты что не ложишься? — спросил я.

— Я думаю, — ответил мальчишка. — Вот, смотри, тут про евнухов в храме Асторет.

— На что они тебе?

— На восемнадцатом ярусе будет храм. Я говорил со жрецами. Вот думаю — не пойти ли мне в евнухи?

Дурь Гамида, собравшегося ночью прокапывать дыру в стене, показалась мне мудростью по сравнению с дурью Бубука.

— Покажи мне жреца, который тебе это предложил, — сказал я. — Мы с братьями оторвем ему ноги, и зажарим, и заставим его их съесть.

— Евнухи очень хорошо живут, у них у всех золотые ожерелья, а в храмовом хранилище множество табличек.

— Разве мужчине нужны в жизни только таблички?

— Ты про женщин? Они все дуры.

— Поговорим об этом завтра, — и я, твердо решив пожаловаться на жрецов господину Осейфу, зажег огонь в светильнике и пошел вниз.

Гамид ковырялся в потемках. Хорошо еще, что он не догадался наугад бить киркой в стенку. Обязательно бы ударил себя по ноге.

— Там кто-то есть, он то появляется, то исчезает, — прошептал Гамид.

— Тогда это не наш подлец. Наш бы улегся, заснул и захрапел.

— Но кто это? И чего ему нужно на нижнем ярусе?

— Может быть, сбегать за стражниками? У меня пропуск господина Осейфа Гумариэля, я могу ходить по этой лестнице. А ты спрячешься.

— Нет. Попробуем вместе разобраться, что это значит.

— На что тебе?

— На то… Мне стыдно, понимаешь? Стыдно! Женщина рассказывает мне, как устроена Другая Башня, как устроен храм Асторет, что такое счетное устройство Самариаха! А я ей что расскажу? Как правильно держать палки тачки? Мы вытащим тех, кто там скребется, и узнаем, что они там делают. Может, это какие-то опасные люди? Может, они подкапывают Другую Башню?

— Кому нужно подкапывать Другую Башню? — удивился я.

— Да хотя бы людям из Нашей Башни! Мало ли вреда принесла Другая Башня Нашей Башне? Лучших переманила! Шесть корзин сокровищ! Ты вспомни!

— Ну, хорошо, там скребутся злодеи. И ты хочешь идти на них с лопатой и киркой?

Гамид потрогал край лопаты.

— Ничего, — сказал он. — Ногу этим не отрубишь, а разрезать брюхо так, что вывалится требуха, можно. А кирка в мужских руках — хорошее оружие.

— Вот ты и режь врагу брюхо! — Я ухватился за кирку. При одной мысли о человеческой требухе меня чуть не вывернуло наизнанку.

Мы прислушались. За слоем кирпичей из необожженной глины что-то происходило.

— А если это тайные дела храма на третьем ярусе? — спросил я. — Если это связано с вращением крестовины? Тогда не мы, а нам распорют брюхо!

Гамид задумался.

— Вот что, — сказал он. — Давай-ка не будем подкапывать стенку, а выцарапаем один-единственный кирпич. Тогда мы расслышим, что там происходит, и придумаем, как быть дальше.

Это меня немного успокоило. Мы примостили светильник на ступеньке, выбрали подходящий кирпич и стали дробить сухую глину в пазах вокруг него. Работа эта была нудная, пыльная, и я надеялся, что Гамиду она скоро надоест. Но он не успокоился, пока кирпич не стал колебаться. Тогда мы поддели его киркой и вытащили.

За ним оказалось совершенно темное пространство.

— Тихо… — растерянно сказал Гамид. — Что же это было?

— Крысы, братец!

— Чтоб им сдохнуть… Но они же говорили!

— Померещилось.

Гамид вздохнул. Ему очень хотелось треснуть кого-нибудь лопатой по лбу, и победить в драке, и доказать всей Другой Башне, что он настоящий боец и мужчина, а не безликий и бессловесный парень, гоняющий тачки. Главным образом — доказать это Таш…

Вдруг он схватил меня за руку.

Где-то в черной глубине, очень далеко, раздался слабый голос:

— Боги, заберите нас отсюда…

Мы молчали, не зная, что на такой призыв можно ответить.

— Я больше не могу… Давай ляжем и умрем…

— Если бы смерть пришла сразу…

— Их двое, — прошептал Гамид.

— Пить…

— Вставай, идем. Где-то же есть выход.

— Пить…

— Мужчина и женщина. Женщина совсем ослабла, — сказал я. — Они попали в беду.

— Позовем их?

— Позовем!

И мы закричали — негромко, но так, чтобы эти люди услышали:

— Эй, эй! Сюда, сюда!

Я догадался и поставил в дыру от кирпича свой светильник.

— Боги, боги! — таков был ответ.

— Сюда, сюда! — звали мы.

— Кто вы? — спросил незримый человек, судя по голосу, очень молодой.

— Мы простые парни, сидим тут на лестнице, через дыру в стене слышим вас.

— У вас есть вода?

— Сейчас принесем, а вы подойдите к дыре.

Все разносчики питьевой воды давно спали, поэтому я помчался наверх и вернулся с кувшином и кружкой. За это время Гамид, всё время разговаривая с теми двумя, добился того, что они пришли на его голос и встали по ту сторону дыры от кирпича.

— Они заблудились под башней, — сказал Гамид. — Оказывается, там есть разные ходы, о которых мы и не подозревали.

— Если они есть на седьмом ярусе, то почему бы им не быть и на первом? — спросил я. — Вот кружка с водой. Они могут до нее дотянуться?

— Мы попробуем, — ответили из темноты — Да будут милостивы к вам все боги, и древние, и нынешние — и владыка воздуха Энлиль, что не дал нам тут задохнуться, и его супруга Нинлиль, и великий мудрый Энки, владыка подземных вод, и древняя Инанна-воительница, носительница страстей, и Утту-Солнце…

— Кто все эти боги? Я их не знаю! — в ужасе воскликнул Гамид.

— Вы их знаете. Инанна — древняя и мощная ипостась богини Асторет, — объяснил юноша. — Сейчас я расскажу вам и о прочих ипостасях, только дайте нам воды…

Оказалось, что дыра от кирпича немногим выше, чем эти двое могут достать руками, и нам пришлось потрудиться, пока мы привязали веревку к кувшину, и расширили дыру, и кое-как пропихнули его.

Те двое напились и долго благодарили нас.

— Как вы туда попали? — спросили мы.

— Заблудились, — ответили они.

— Как можно заблудиться в башне? Если вы хотели спуститься на несколько ярусов по лестнице, вы должны были считать ее повороты, — возразил им Гамид. — Раз вы оказались на самом первом ярусе, значит, именно сюда хотели попасть.

— Не спрашивайте ни о чем, — ответили они. — Мы хотели выйти из башни так, чтобы нас не видели стражники. Мы думали, что на первом ярусе есть такие выходы, но человек, который рассказал нам о них, обманщик.

— Так поднимитесь наверх, найдите его и накормите сырой глиной, — посоветовал Гамид.

— Мы не можем, мы уже не знаем, где лестница.

— Так что же, вы будете бродить под Другой Башней, пока не состаритесь и не умрете? — спросил я.

— Где мы будем бродить? — удивились они.

— Под Другой Башней, — ответили мы.

— О боги, куда же мы попали?!

— А где вы находитесь, по-вашему?

— Под башней владыки Энлиля!

Тут уж мы растерялись. Мы впервые услышали, что существует такая башня.

— По-моему, это демоны, и мы напрасно давали им воду, — сказал Гамид.

— Нет, мы люди! Я Лилуэласу, сын сестры жреца Эаэласу, с двадцать четвертого яруса, а со мной девица с тридцать первого яруса.

— Зачем же вы полезли вниз? — удивились мы.

— На этот вопрос мы ответим только всемогущим богам.

— Ну и молчите, — рассердился Гамид. — А мы пойдем. Мне пора спать, а тебе, брат, к твоему хозяину. Ставь на место кирпич.

— Погодите, погодите, люди! — позвал нас Лилуэласу. — Не покидайте нас! Дайте нам какой-нибудь еды! Мы всё съели, что взяли с собой! Мы заплатим!

— Как заплатите?

— Как на двадцать четвертом ярусе! Принесите нам жареную курицу, овощи и мягкие белые лепешки, а мы заплатим сикль.

— Сикль? — повторили мы.

— Да, больше она не стоит! А если на двадцать девятом ярусе за обед из жареной курицы, овощей, лепешек, вина и фруктов просят два сикля, то это уже неслыханная наглость.

— Два сикля?!

— Где вы, люди? — позвал Лилуэласу, испугавшись нашего молчания.

— Думаем, где среди ночи взять для тебя жареную курицу, — ответил Гамид.

— Разве сейчас ночь?

— Уже наступила.

— Сколько же мы тут блуждаем?!

Ответить мы не могли. И совсем уйти мы не могли — нехорошо бросать тех, кто попал в беду.

— Может, вытащить их? — предложил Гамид. — Расширить эту дырку, пусть сын сестры жреца подаст нам женщину, а потом мы и его вытянем.

— А что будет, если утром эту дырку обнаружит кто-то с третьего яруса? Нам ведь нечем ее заделать. Один кирпич мы еще кое-как вставим, но тут нужно вытаскивать три или четыре. Погоди! Я, кажется, знаю, что нужно сделать. Ведь мой хозяин строил эту башню и знает, какие под ней ходы и помещения. Нужно спросить его!

— Кто твой хозяин?

— Господин Осейф Гумариэль! — гордо ответил я.

— Не смей его спрашивать! — раздалось из мрака.

— Этот сын сестры жреца совсем обнаглел, — сказал Гамид. — Пошли отсюда. Ему будет полезно поразмыслить в темноте о милостях и гневе богов. Пошли!

Он потащил меня прочь.

— Ты куда? Мне наверх надо! — возмутился я.

— Слушай, — зашептал он, — ты утром расскажешь про эту пару своему хозяину! Клянусь язычком Асторет, они сбежали, и их уже ищут! А твой хозяин знает всех на верхних ярусах, и мы еще получим награду за то, что нашли беглецов.

— Эй, люди, люди! — звал в отчаянии Лилуэласу. — Не покидайте нас!

— Жаль, что его нельзя разбудить прямо сейчас, — продолжал Гамид. — Как было бы здорово, если бы все узнали, что мы изловили беглецов!

— Тебе их не жаль? — спросил я.

— А ты заметил, как он с нами разговаривал? Этот сын сестры жреца помирал со своей женщиной от жажды, много часов не ел, но когда понял, что перед ним простые парни, сразу стал приказывать. С чего это я стану его жалеть?

— А женщину? Она ведь молчала.

— Богатые женщины с верхних ярусов редко сами обращаются к слугам, они передают приказания через мужчин.

Я подивился тому, как много успела рассказать Гамиду Таш.

Если вдуматься, он был прав — человек, умирающий от жажды, не должен быть таким высокомерным.

— Я поднимусь наверх. Там Бубук не спит и читает таблички про евнухов.

— Он ума лишился?

— С этим пусть хозяин разбирается. Конечно, евнухи в храме Асторет живут, как цари, и им хочется, чтобы мальчишки соглашались на это увечье, тем более грамотные, но вряд ли хозяин захочет отдать им Бубука.

— Так что ты хотел сделать?

— Закричать на Бубука — он жжет масло в светильнике, а если заснет над своими табличками, светильник может опрокинуться, и начнется пожар. Может, на шум выглянет хозяин.

— Выглянет! Ступай скорее! А я постерегу этих голодных.

Я поднялся наверх.

Бубук уже спал, и перед сном он погасил светильник. Зато, как выяснилось, не спал Абдад.

Он был в гостях у своей вышивальщицы, и вернулся через дверь, выходящую в нору, он заблаговременно уговорился с Арбуком, что тот не задвинет засов. Абдад впотьмах забрался в хозяйство женщины Фош, потому что хотел есть, и я тоже туда полез, и мы столкнулись, и заорали от неожиданности, и повалили друг друга на пол.

И тут выяснилось еще кое-что!

Арбук, тайно от всех, сговорился с женщиной Фош, и она осталась ночевать в его закутке. Услышав наши крики, она завизжала так, что, наверно, на тридцатом ярусе люди подскочили в своих постелях. Но мы-то об этом не знали и ничего не поняли! Мы закричали еще громче женщины Фош, разбудив Бубука и Бурче. Бубук клялся потом, что с перепугу заполз под стол и молчал, но Бурче затрубил так, как африканский зверь с трубой вместо носа, которого мы видели в городе.

Переполох был такой, как будто Другая Башня рушится.

Наконец появились с одной стороны стражники с факелом, а с другой — хозяин со светильником.

Ему стоило немалого труда утихомирить стражников. Когда они ушли, он, утверждая, что заснуть всё равно не сможет, стал разбираться и искать виновника всех этих воплей.

Все указали на меня.

— Господин, добрый господин, я скажу тебе такое, что ты оправдаешь меня! — закричал я. — Позволь мне говорить!

— Говори, сын, внук и правнук диких ослов, — позволил он. — Говори, ядовитая жаба! Говори, шелудивый верблюд, из-за которого погиб караван!

— Господин, я искал немного еды для людей, которые умирают от голода!

— Где ты взял этих людей?

— Они ему приснились, — вставил Арбук.

— Нет, господин. Мы с Гамидом сидели на лестнице, говорили о своих делах и вдруг услышали звук, как будто за стеной скребется большая крыса. Мы прислушались и услышали человеческие голоса. Эти люди говорили, что умирают от жажды. Тогда мы вынули кирпич из стены, позвали их, и они подошли…

— Где вы, бездельники, вынули кирпич?! О великие боги, эти два осла развалят башню, и все мы погибнем под обломками!

— Добрый господин, о добрый господин! Это был всего один кирпич! — Я старался говорить как можно убедительнее. — Мы сидели на ступеньках лестницы, и он был как раз на высоте моего плеча…

— Справа или слева?! Говори, ослиное охвостье, говори, мертвец, сбежавший из Кур-Нуги, зловещий посланец демона Хумут-Табала!

— Если сидеть на ступеньке, то слева! — Я поднял руку.

— О боги, за что вы караете меня? — проникновенно произнес хозяин. — За что вы исполняете мои глупые просьбы? Я желал бестолкового носильщика — я его получил! Тухлая падаль, ты говоришь — слева, а какую руку ты поднял?!

— Эту, господин!

— Убирайтесь все! — закричал хозяин, Арбук, Абдад, женщина Фош и Бубук выскочили. Я, замешкавшись, хотел выбежать последним, но услышал:

— Стой, осел!

Я остановился.

— Стой и молчи, если тебе дорога жизнь.

Я молчал очень долго.

Господин Осейф сидел и сопел, как человек, которого изнутри жжет пламя гнева. Но он успокоился и сказал уже совсем мирно:

— А теперь повтори всё сначала. Где вы сделали дыру в стене? На уровне которой ступеньки? Что было за стеной? Погоди, не говори. Я забыл, с кем имею дело. Сперва — один вопрос: где?

Я стал объяснять. Он сдерживал гнев и очень старался понять. И он понял!

— Вот оно что… — тихо сказал он. — Вот оно, оказывается, как… Вот что значит делать расчеты на глаз! Вот что значит, когда расчеты готовы и первые два яруса поднялись по замыслу, одобренному и нерушимому, приходит это порождение вонючего козла и чесоточной верблюдицы, приходит и говорит: а лестницу нужно сделать в толще стены вот тут! И ты отвечаешь сперва «нет, нет», а потом, прокляв его четыреста раз, «да, да»… О боги, как умно, как изумительно, с какой великолепной насмешкой вы покарали порождение вонючего козла и чесоточной верблюдицы!

Я ничего не понимал.

— Осленочек мой, сынок прекраснейшей из ослиц, какая носила на себе изваяние Асторет во время самого торжественного шествия! — так заговорил хозяин, обращаясь ко мне. — Через тебя пришло великое благо! Как я могу наградить тебя?

— Сыграй мою свадьбу, господин! — сразу сказал я.

— Этого еще недоставало… Ну, хорошо, будет тебе свадьба. Но сперва тебе придется поработать немного. Где эти несчастные?

— Внизу, в каком-то темном логове, господин!

— Я про Арбука, дурень, и прочих своих дармоедов!

По его приказу я пошел их искать и обнаружил всех на кухне, во владениях женщины Фош. Они с перепугу ели там пирожки.

— Очень хорошо, пусть там и сидят. А ты пойдешь со мной, — велел хозяин. — Ты поможешь мне спуститься по лестнице вниз. О, какое это тяжкое испытание! Я и на третий-то ярус еле сползаю…

— Я понесу тебя на спине, господин! — воскликнул я.

— Ты славный осленок.

Я взял его на спину так, как носят детей, и спустился с ним вниз, к Гамиду. Это было непросто — два раза я чуть не полетел с лестницы. Но я доставил хозяина к дыре в стене.

— Они там? — спросил Гамида господин Осейф.

— Да, скулят и хнычут, просят жареную курицу.

— Будет им курица… Позови их.

— Эй, голодные, пришел наш добрый господин! — крикнул в дыру Гамид. — Не отмалчивайтесь. Если он прикажет, мы расширим дыру и вытащим вас оттуда.

— Это я, Осейф Гумариэль, главный строитель башни. Только я знаю ее внутреннее устройство, — сказал хозяин. — Это ты, младший сын госпожи Беллиссуну? Я знаю тебя и знаю, что тебя ищут. Подай голос. Иначе я велю позвать стражников.

— Ты не сделаешь этого, — ответил Лилуэласу. — Этим ты погубишь знатную девицу, а потом себя.

— А все и так догадались, что госпожа Илумушигаль сбежала с тобой. Никто не удивится, если я вытащу вас из этого мрака и пинками пригоню в комнату стражников, — строго сказал хозяин. — Ты глупый мальчишка, мои носильщики умнее тебя. А о девице я вообще молчу. Совсем нужно обменять свой разум на ослиный, чтобы бежать со своего яруса с бездельником, которому не исполнилось и пятнадцати лет.

Ответа он не получил.

— Что скажете, ослятки мои? — обратился он к нам с Гамидом.

— Если ты знаешь, как оттуда выйти, господин, то выведи их, ради великих богов, — сказали мы.

— А потом? Ну, что присоветуете?

— Пусть идут, куда хотят, — присоветовали мы.

— Прекрасно, так мы и сделаем! — развеселился хозяин. — Только вот беда — двери, через которые можно до них добраться, для меня закрыты. Чтобы попасть к дверям, нужно пройти через комнаты, в которых счетное устройство Самариаха и прочие странные вещи… Эти вещи строго охраняют, ослятки, а делать большую дыру в стене, мимо которой чуть ли не каждый день проходят разумные и их помощники, глупо. Вам и этот камень придется вернуть на место.

— Может быть, рассказать про этих голодных разумным, господин? — предложил я.

— Можно и так, осленочек… — Мой хозяин явно затосковал.

— А что, если прокопаться к ним из-под лестницы? — спросил Гамид. — Там есть место, достаточное, чтобы улегся человек и еще хранил мешок со своим добром под ступеньками.

— Где это место? — быстро спросил господин Осейф.

— Вот тут, прямо под нами.

— Сами боги послали мне тебя! — воскликнул хозяин. — Та же самая стена, только на пару локтей ниже! Так, так… Эй, отрок Лилуэласу! Тебе с твоей красавицей придется просидеть там еще сутки. Пищу и воду вам принесут. Потерпите, верблюжатки мои! А вы, парни, слушайте. Сейчас вы втащите меня наверх, потом ты, Гамид, отнесешь этим узникам собственной дури пищу и воду, вернешь лопату с киркой на место, а сам пойдешь спать. И ты, Вагад, пойдешь спать. Тебя, Вагад, я завтра могу поберечь перед ночной работой, но Гамиду придется гонять тачку.

— Я справлюсь, господин, — сказал Гамид.

— Ты норовистый парень, осленочек. Когда-нибудь ты станешь надсмотрщиком, а с годами и подрядчиком, — пообещал хозяин. — Если у меня будет своя башня, намного лучше этой, ты непременно будешь там надсмотрщиком!

Мы всё сделали по его приказу, потом Гамид ушел в дом, где спали наши, а я лег в своем уголке.

Следующий день был обычным. Хозяин сдержал слово — мы внесли его на девятнадцатый ярус, потом на двадцать пятый, и там остались надолго. Абдад нашел уголок, где поставить носилки, я лег там на пол и заснул.

Потом мы отнесли хозяина вниз, в его жилище.

— Мне тоже нужен отдых перед бессонной ночью, — сказал он. — Если ты друг Гамиду, то пойди подмени его, сгоняй тачку вниз и вверх, а он пусть хоть немного поспит.

— Да, господин! — обрадовался я и побежал на третий ярус ждать наших.

— Умный у тебя хозяин. На такого и трудиться приятно, — заметил Гамид, отдавая мне тачку. А он редко называет человека умным.

— Вот бы он построил ту башню, где будет справедливость. Уж он-то знает, что это такое, — ответил я.

Потом, когда стемнело, мы встретились у лестницы. Я притащил вниз хозяина, Гамид принес кирку с лопатой, что опять стянул у землекопов, и еще широкий крепкий нож, чтобы проникал в щели. Нам предстояло вытащить шесть кирпичей, чтобы сын сестры жреца со своей женщиной могли вылезть наружу.

Работа была отвратительная. Следовало по очереди заползать под лестницу и ковырять стену, потому что размахнуться киркой было негде. А как мы вытаскивали кирпичи, даже вспоминать страшно. Даже господин Осейф помогал — он был малого роста, с узкими плечами, и мог поворачиваться там, где нам с Гамидом не удавалось.

Кончили мы эту возню на рассвете. Гамид уже ничего не соображал, я тоже ощущал себя ослом, всю ночь вращавшим крестовину. Хозяин держался за сердце. Но мы вытащили из дыры сперва женщину, потом Лилуэласу.

— Ну что же, вы свободны, ступайте, — сказал хозяин и подвел их к двери.

Я вышел из будки первым, огляделся, стражников не заметил и подал им знак. Сперва появился сын сестры жреца, потом его женщина. И я наконец смог их разглядеть.

Он был лет пятнадцати, как сказал хозяин, тощий, светлокожий, одетый в длинное зеленое платье с разрезом на боку, всё в бахроме. А она прятала лицо и на вид была тех же лет, худенькая, пугливая, не то что наши девушки из харчевен, которые могут и большой деревянной ложкой по лбу треснуть, если схватишь их за что-нибудь соблазнительное.

При них были два мешка из дорогой ткани и свернутые накидки. А на ногах у них такие нарядные сандалии на тонкой подошве, что ими только любоваться, но уж никак не ходить в них по каменистым дорогам.

Хозяин вышел следом.

— Ну вот, детки, — сказал он, — ступайте куда глаза глядят. Я вас задерживать не стану. Бегите скорее, пока здешние жители не проснулись. Времени у вас немного. Город вон там.

Лилуэласу взял Илумушигаль за руку и повел вдоль башенной стены.

— Не туда. Там ров копают, вы из него не выберетесь. Сюда, на дорогу, — показал хозяин. — А ты, Вагад, начинай вытаскивать кирпичи. Их нужно где-то спрятать, они еще могут пригодиться.

Я вошел в будку и увидел, что Гамид спит на лестнице, расположившись причудливым образом на четырех ступеньках. Будить его я не стал, а сам вытащил кирпич и отнес его в кусты.

Когда я вернулся к будке, хозяин смотрел, как уходят по дороге сын сестры жреца со своей женщиной.

— Тащи остальные кирпичи, Вагад, — сказал хозяин.

И тут я испугался — если все кирпичи унести, то ведь в стене под лестницей останется дырка!

— Ничего, что там останется дырка, господин? — неуверенно спросил я.

— Это очень хорошо, — успокоил он. — Она мне нужна. Только ты, осленочек, не вздумай рассказывать о ней. Никому, понял?

— Понял, господин.

Я извлек и спрятал в кустах второй кирпич.

— Поторапливайся, — велел хозяин. — Иначе нам придется объяснять стражникам, что это за кирпичи. Прекрасное время дня — ночная стража уже спит, дневная еще спит!

Я посмотрел вслед Лилуэласу и Илумушигаль. И подумал: им бы бежать прочь от башни изо всех сил, а они плетутся, как старая усталая ослица.

— Погоди, сейчас мы увидим кое-что любопытное, — сказал мне хозяин.

И мы увидели.

Эти двое повернулись и что есть духу помчались к башне! Они спотыкались, падали на колени, чуть не потеряли свои мешки и опомнились, лишь влетев в будку.

— Так я и знал. Сейчас придется долго с ними разговаривать, чтобы они поняли, что могут жить только в башне.

— Чего они испугались, господин? — спросил я.

— Простора, осленочек. Когда всю жизнь, с рождения, живешь в комнатах, узких коридорах, на лестницах, то в сотне шагов от башни чувствуешь себя, как посреди бескрайней пустыни. Это и со мной случается, когда я месяц не покидаю башни, а потом выезжаю, чтобы увидеть ее издали. А они, бедняжки, в ней всю жизнь. Идем, послушаем, что они скажут.

Эти двое стояли в будке и не знали, как быть — лестницу во всю ее ширину занял спящий Гамид.

— Пешком вы до города не дойдете, а другого способа для вас я не знаю, — сказал хозяин. — Вам придется остаться в башне.

— Мы не можем. Здесь нам не позволят быть вместе, господин, — ответил сын сестры жреца. — Ведь я с двадцать четвертого яруса, а госпожа — с тридцать первого. Ее не отдадут за меня. А мы любим друг друга.

— Как же вы познакомились, детки? Между вами столько ярусов! Как вы ухитрились?

— Когда нас привезли в Другую Башню, мы были маленькие и теперь не можем вспомнить, на каком ярусе мы жили. Но потом моя семья переехала на двадцатый ярус, ее семья — на двадцать второй. И моя семья переехала на двадцать третий ярус, а ее семья — на двадцать шестой. Тогда нам еще не запрещали играть вместе на лестницах. Но моя семья поднялась на двадцать четвертый, а ее семья — на тридцать первый, и тогда нам запретили встречаться. Госпоже хотели найти жениха на тридцать третьем или даже на тридцать четвертом ярусе…

— И вы решили бежать в город?

— Да, господин. Мы знали, что из башни трудно выйти, что там стоит отряд стражников на мулах и задерживает тех, у кого на шее нет таблички со знаками входа и выхода, и бросает в яму с гнилой водой. Даже если бы мы вышли — наши родители узнали бы об этом и догнали нас. Добрый человек объяснил, как спускаться по лестницам на первый ярус и тот, что под первым. Он сказал — там мы сразу найдем выход, и рассказал про повороты.

— Много ли вы заплатили доброму человеку? — нехорошим голосом осведомился хозяин.

— Много…

— Ох, детки… боги милостивы к вам, вы могли навеки остаться под Другой Башней…

— Это башня владыки Энлиля, господин, — поправил Лилуэласу.

— Да, я так ее назвал, чтобы умилостивить владыку и чтобы ветры не повредили ее, когда мы будем выше пятидесятого яруса. Но люди, которые приходили из разных мест, дали ей имя Другой Башни, и тут уж я ничего не мог поделать. Напрасно вы сбежали. В городе ничего бы у вас не вышло. Вы можете жить только в башнях.

— Почему? — спросили Лилуэласу и Илумушигаль.

— Потому что в городе вам пришлось бы что-то делать своими руками. А в башне… башня вас кормит и поит, вы даже не понимаете, как это происходит. Башня так устроена, что на верхних ярусах деньги порождают деньги. Но чтобы это получилось, нужно учиться пускать деньги в оборот, играть на разнице цен между ярусами, много чему нужно учиться. А вы ведь ничего не умеете.

— Я могу помогать жрецам! — похвастался Лилуэласу.

— В городе одних храмов Мардука — полсотни. Но в каждом свои жрецы, а у них сыновья и племянники. Вы там умрете от голода и от самого города — вас будут угнетать его широкие просторные улицы, вы будете шарахаться от верблюдов…

— Нет, — сказал сын сестры жреца. — Мы взяли с собой деньги. Этих денег нам хватит надолго. Пойдем, госпожа. Мы больше не испугаемся!

— Тогда торопитесь.

Они опять вышли из будки, взялись за руки и быстро пошли прочь, на сей раз — в нужную сторону.

— Неужели и я когда-то был таким же дурнем? — спросил хозяин.

Я не знал, что отвечать.

Потом хозяин назвал меня бездельником, я вынес и спрятал оставшиеся кирпичи, разбудил Гамида и внес хозяина на шестой ярус.

— Сейчас я буду спать, — сказал он. — А ты поешь и ступай помогать Гамиду. После бессонной ночи работник из него скверный. Сделай так, чтобы он поспал хотя бы несколько часов, и сам ухитрись отдохнуть. Этой ночью вы оба мне понадобитесь. И раздобудь хорошую крепкую палку с меня ростом.

Я подумал о «ноге», которую можно заработать, и обрадовался.

С Гамидом мы уговорились так — два подъема и два спуска делает он, потом два подъема и два спуска — я. Нужно было предупредить парней и Тахмада. Парни только пожали плечами. Я сказал им, что мы с Гамидом зарабатываем небольшие деньги, служа по вечерам моему хозяину, и заботимся о том, чтобы Гамид не слишком уставал, гоняя тачку, и этого хватило. Но Тахмад был сильно недоволен — как это мы вздумали что-то зарабатывать, не попросив разрешения у старшего. Он припомнил историю с дешевой кашей, Гамид ответил ему, что тут не деревня, что в деревне Тахмад был главным по праву рождения, а тут главный тот, кто лучше соображает. Этот разговор чуть не кончился дракой.

Когда стемнело, мы поднялись по лестнице в хозяйское жилище и спустили господина Осейфа вниз.

— Теперь наберитесь мужества, ослятки мои, — сказал он. — Я должен залезть с одним из вас в эту дыру, а второй останется снаружи, чтобы помочь нам выкарабкаться. Ты, Гамид, в плечах и в бедрах пошире, ты останься и вздремни. А ты, Вагад, лезь туда первым.

Я полез ногами вперед — мы уже знали, что дыра выше уровня пола. Потом хозяин подал мне светильник с палкой, и мы с Гамидом помогли ему проползти в дыру, не ободрав боков.

Мы оказались в узком и длинном помещении.

— Не бойся, дурень, — сказал хозяин. — Я знаю, где мы находимся, ведь я сам строил эту башню. То есть я думал, что я ее строю, но всякие ослиные отродья постоянно лезли со своими выдумками — изволь им отдельную лестницу поставить для счетного устройства Самариаха! Нет худа без добра. Я продлил эту лестницу до своего жилища… и всё получилось очень удачно…

Я шел за ним, с каждым шагом убеждаясь, что он действительно знает все эти коридоры и повороты. В них выходили двери, мимо которых мы по его приказу крались на цыпочках. Кроме того, мы трижды поднялись по лестнице, каждый раз на высоту яруса, а спустились только один раз.

— Вот эта дверь. Она закрыта, но попробуй вставить снизу палку, вот сюда, и приподнять край, — велел господин Осейф. — Так, хорошо, вот нужная мне щель. Так и держи!

Под длинным платьем на нем был пояс с ножом. Он задрал подол, взял нож и ввел его в щель. Видимо, ему уже случалось открывать таким способом двери. Всё получилось, и мы вошли.

— Стой тут с палкой и светильником, — сказал хозяин и пошел вперед, произнося слова, похожие на заклинание: — Дишон! Ришарид! Питир! Дишон! Ришарид! Питир!

Мне стало страшно — как бы он не обрушил Другую Башню своими заклинаниями. Но это оказались имена трех стариков, которые появились в коридоре и стали с ним обниматься.

Я никогда еще не видел таких высоких и плешивых стариков. Годы делают человека меньше и суше, вот мой хозяин — человек, постаревший правильно. А если прожитые годы прибавляют рост, но лишают волос, от такого человека лучше держаться подальше.

И лица у них были странные — длинные и бледные. И волосы были странные — редкие, седые, до плеч и совершенно прямые. Я всяких чужеземцев видал в Вавилоне, но такие еще не попадались.

— Осейф, Осейф, наконец-то! — твердили они. — Как ты нас нашел?!

— Найти вас было нетрудно. Главное — попасть в коридоры нижнего яруса вокруг Трубы. Пойдем, сядем, поговорим, ведь не всё можно выдавить на табличках.

— Идем, погляди, как мы тут живем, — сказали они. — Хочешь финиковой настойки? Отличная настойка!

Хозяин обернулся.

— Стой тут, у двери, с палкой наготове, — велел он. — Если появится кто-то из слуг, бей по голове, уложи его, потом разберемся.

Трое стариков со странными именами увели его, но впопыхах неплотно закрыли двери, и я слушал их речи.

— А вас тут неплохо содержат, — говорил мой хозяин. — Отличная мебель, прекрасные ковры.

— Жаль только, что окно выходит в Трубу, — ответили ему. — Если бы наружу — мы бы подзывали торговцев, а в Трубе только погонщик и ослы. Мы бы покупали не только финиковую настойку, но и крепкое вино из Кемта.

Выговор у этих людей был какой-то непривычный; впрочем, в Вавилоне говорят на сотне языков, и выговор того же Бурче разобрать можно, только если очень постараться.

— Я ничем не мог помочь, меня ведь к вам не пускали, — это опять заговорил хозяин. — Я думал увезти вас отсюда и спрятать в загородных домах одного храма, но не сумел договориться.

— А на что мы тебе? Что мы можем сделать для тебя? Только говорить с тобой? И пить с тобой вино?

— И это — немало. Вы мои учителя…

— И мы не всему успели тебя обучить? Да это же невозможно!

Они засмеялись, и этот смех был мне неприятен. Так хохочут неизвестно над чем люди, которые пьют, не давая себе времени протрезветь. Мы видали таких в Вавилоне: они околачиваются возле харчевен в надежде, что кто-то не допьет кружку с пивом.

— Если бы нам в молодости сказали, что мы научим людей строить счетное устройство величиной с дом и работать на нем, мы бы долго веселились. Осейф, этому устройству грош цена! Что еще можно было сделать, когда под рукой только глина? — говорили они наперебой. — Если бы ты видел настоящие счетные устройства! Они величиной с эту вот шкатулку и могут всё! Ты просил помочь тебе сделать расчеты для строительства новых ярусов. Откуда нам знать, как это делается? Осейф, Агенор с парнями выжали из этой старой телеги дурака Самариаха всё возможное! Больше глина не может дать!

Я слушал и ничего не понимал.

— Но вы же говорили, что счетное устройство Самариаха может выполнить все расчеты для башни сразу, чтобы одно число не противоречило другому!

— Наверно, может. Но для этого оно должно быть в десять раз больше. Ты представь, сколько понадобится табличек. Агенор и так сделал всё возможное для табличек с четырьмя дырками.

— Я знаю, что Амалек делал расчеты для табличек с шестью дырками! — сказал мой хозяин. — Я знаю, что он ходил к вам за советом, а вы его отговаривали.

— Осейф, выпей вина! — сказали ему эти старики. — Мы не помним — может, и отговаривали.

— Дишон! — воскликнул хозяин. — Ты же сам мне писал, что рад был бы увидеться со мной и поговорить!

— Ну да, рад… Поговорить за кружкой вина о давних годах, когда ты водил нас к храму Асторет знакомиться со жрицами, — ответил один из стариков. — Сколько нам тогда было? Мне… мне было двадцать два, а тебе — Двадцать? Я тогда был старше тебя на два года, а теперь? Насколько я теперь старше тебя?..

— Что с вами сделало заточение?! — ужаснулся мой хозяин.

— Какое заточение? — спросили они.

— Агенор Лути и Авенир Бакти заперли вас тут, не дают ни с кем встречаться, кроме Амалека и Ровоама, никуда не выпускают! Мне, чтобы обменяться с вами парой слов, пришлось спускать на канате человека, который забросил табличку в окно, и мастерить целое устройство, чтобы принять от вас ответ!

— Погоди, Осейф, погоди… Почему ты решил, что мы хотим куда-то уходить отсюда и с кем-то встречаться? Мы ничего не хотим!

— Ришарид! И ты? — В голосе хозяина было отчаяние.

— А что Ришарид? И моя жизнь тоже близится к концу! — ответил один из стариков. — И я вовсе не хочу ломать голову, как перестроить эту старую телегу с четырехдырчатых табличек на шестидырчатые. Выпей, Осейф, это пальмовое вино. Да благословят Авенира ваши сумасшедшие боги, вином он нас снабжает в избытке. Мы не хотим думать про шесть тысяч табличек, которые придется делать заново. И про дырчатые кожаные полосы тоже думать не хотим!

— Но вы же сами говорили — развитие, движение вверх, и этот, как его… для которого нужно строить башни!..

И тут три старика захохотали.

Это был плохой смех, не от радости.

Мой хозяин ждал, пока они не успокоились.

— Давай наконец поговорим прямо и откровенно, — сказал один, не знаю который. — Мы по меньшей мере сорок лет твердим вам про ошибку, и никого не сумели убедить. И думали, что уже не удастся никогда Но раз ты попал сюда — это, наверно, наш последний шанс.

Я чуть было не спросил: «Что?!»

— Я еще буду приходить к вам, Питир, — упрямо ответил хозяин. — Я нашел возможность.

— И услышишь то же самое, — прозвучало в ответ. — Давай я попытаюсь.

— Попытайся, Дишон.

— Помнишь, как мы встретились?

— Да, помню, как сейчас. Я был писцом при помощнике главного строителя храма Мардука, и мы выехали в каменоломни — выбрать хороший камень для плит. А вас привезли из пустыни, где караванщики приняли вас за демонов. И вы не владели речью.

— Владели, Осейф, только своей, не вашей. Выпей вина, — предложил Питир. — Выпей. Только в нем утешение. Без вина мы бы сошли с ума.

— Глядя на то, что вы теперь вытворяете, мы чувствуем, что рассудок нас покидает, — добавил Дишон. — Даже хорошо, что наше окно выходит в Трубу. Если бы я каждый день видел эти ужасные башни, я бы однажды спрыгнул с самого высокого яруса.

— Вы сами научили нас строить башни! — воскликнул Осейф. — И не будем больше об этом! Давайте поговорим о том, как увеличить память счетного устройства и как сделать, чтобы в этой памяти хранились картинки и чертежи. Мне это очень важно.

— Давай еще раз вспомним, как мы встретились, — вмешался третий старик. — Нас привели связанных и просили твоего начальника взять нас в храм, чтобы Жрецы решили, что с нами делать. И вы привезли нас, а потом мы встретились, когда мы уже знали три сотни слов на вашем языке.

— Вы объяснили, что злые демоны притащили вас из Далекой страны и бросили посреди пустыни. Но потом, когда вы уже знали очень много слов, вы рассказали, что у себя дома жили в башне.

— Ошибка перевода, Осейф! И недоразумение! Мы могли сказать только то, что жили в очень высоком доме. А с башней мы сравнили дело, которым занимались в той стране. Мы не знали, как иначе объяснить вашим жрецам, что мы из денег делаем деньги, из маленьких денег — большие деньги, из больших — огромные. Кто мог предвидеть, что вы, дурни вавилонские, начнете строить эти кошмарные сооружения?! — закричал Дишон. — И что вы за шестьдесят лет понастроите их по меньшей мере два десятка! Мы не знали, как перевести на ваш язык простое слово «банк»!

Я честно пытался понять, о чем они спорят, почему мой добрый хозяин, обычно спокойный и насмешливый, чуть не плачет, и почему эти три старика так злобно и ехидно смеются. Мне хотелось вбежать и треснуть каждого из них палкой по лбу.

— Но ведь мы всё сделали правильно, и на верхних ярусах оборот денег не такой, как на нижних, и их там в сотни раз больше, а потом все это перестает работать, и люди покидают башню, и она рушится! Всё как вы сказали! — убеждал их хозяин. — Вы были правы во всем — и насчет башен, и насчет устройства Самариаха! А теперь скажите, что нужно, чтобы оно хранило и показывало картинки?

— Кто первый сказал это слово «башня»? — вдруг спросил сердитый Дишон. — Жить нам осталось немного, и я хочу перед смертью уничтожить этого олуха, этого болтуна, этого тупицу! Из-за него от нас полвека ждали каких-то открытий! А мы кто? Мы — три парня, которые сидели на самом нижнем ярусе своей башни и выдавали людям деньги, получая от них таблички…

— Говори за себя! Я был наладчиком… — и тут опять прозвучало непонятное слово, а может, и несколько слов, я не разобрал.

— Был! Пока у вас всё не рухнуло! И ты чуть не намочил штаны от счастья, что тебя взяли к нам работать с клиентами! — продолжал буянить Дишон.

Я запомнил новое слово и решил потом спросить у хозяина, что такое штаны.

— Ты бы, Осейф, лучше потолковал с Ровоамом и Амалеком, которые скоро запустят печатню, — сказал Ришарид. — Они приходили к нам, и мы опять рассказали всё, что помним про печатающее устройство. А что мы можем помнить? Мы же в него не лазили.

— Они поставили слишком простую задачу, — ответил мой хозяин. — А я знаю, что счетное устройство должно решать сложные задачи. Поэтому я здесь. Я наконец-то нашел вас, и у меня столько вопросов. Ведь мы так давно не виделись…

— За встречу! — дружно закричали старики.

— Я пришел поговорить о деле!

— Пусть демоны унесут все дела!

Они еще немного покричали друг на друга, потом стали мириться, потом выпили наконец столько, чтобы начать петь песни. Причем пели те старики, и на неизвестном языке, а мой хозяин восклицал:

— Нет, врете, не для того я всю жизнь учился строить башни! Врете! Посмотрите на Другую Башню — где еще вы увидите такую Трубу? Я сам рассчитал уклон Трубы, сам, без этого вашего Самариаха! И я построю новую башню — Новую Башню! Уберите вашу кружку! Меня мутит от черного вина!

А потом он, пьяный и горестный, вышел ко мне.

— Веди меня отсюда, — сказал он. — Зачем это всё? Зачем я придумал, как нам обмениваться письмами, если они не хотят мне ничего рассказывать? Они, мои учителя?

Он кинулся обратно.

— Отдайте мне бронзовое кольцо! — закричал он. — Я думал, что по натянутой веревке будут подниматься таблички с мудрыми числами! А вы что прислали? Приглашение на стакан вина?

— Оставь нас! — ответили ему. — Мы недолго проживем, жизнь не состоялась, и мы не хотим тратить последние дни на возню с числами!

— Я еще приду к вам, когда вы протрезвеете.

— Мы маленькие люди, — сказали старики, — мы просто маленькие люди, которые влипли в большую историю. И мы больше ничего не хотим.

— Я ваш ученик! — гордо заявил он.

— Мы хотим домой! Мы хотим домой! — ответили они.

И они опять вспоминали какие-то давние события, многих слов я не понимал, и в конце концов они расстались.

— Веди меня, — пробормотал хозяин.

— Куда, господин? Я не знаю дороги.

— И я не знаю. Веди куда-нибудь.

Мы пошли по коридорам, прямым и округлым, и он висел на моей руке, как женщина, которую повели рожать.

— Я вернусь и поговорю с ними иначе. Я забыл сказать главное — ведь можно сделать бронзовые таблички на шесть и даже на восемь дырок. Они будут тонкими — и такая табличка окажется легче глиняной… — бормотал он.

Мы заблудились, но всё же вышли туда, где спал Гамид. Я через дыру потыкал его палкой.

— Тащите меня, ослятки, — пробормотал хозяин. — Вот так, хорошо. Нужно чем-то заткнуть это отверстие, из него наверняка дует, как бы эти порождения крокодилов не заметили движения воздуха на лестнице…

Мы с трудом доставили его наверх и уложили. Последнее, что он нам обещал, звучало так:

— Я разгромлю это счетное устройство и сделаю бронзовое!

— О чем это он? — спросил Гамид. — И где обещанные деньги?

— Деньги он отдаст. Пойдем, я расскажу тебе, что там было. Кажется, я видел людей, которых принесли демоны.

— Почему ты так решил?

— Потому что они собирались намочить штаны… — Я задумался и осознал, что из всех умных речей точно понял только это.

— Что такое штаны?

— Это я узнаю завтра. Слушай…

Мы взяли мешок, принадлежавший искателю правды, спустились вниз и кое-как заткнули дыру. Потом мы вышли из будки и сели у стены.

— Башни научились строить в далекой стране, откуда родом эти, принесенные демонами. Они прибыли сюда и научили Осейфа строить. Раньше он возводил храмы, а потом стал возводить башни.

— И что, неужели он один их все построил? И Нашу Башню, и Другую Башню, и Узкую Башню, и Двойную Башню, и Полосатую Башню? — спросил Гамид.

— Вот этого я не знаю. Вряд ли… Наверно, у них были и другие ученики. Я так понял, что разумные, которые пришли вместе с нами из Нашей Башни, тоже их ученики. И им почему-то можно встречаться с этими людьми, а хозяину — нельзя. Вообще там трудно было что-то понять.

— Жаль, что он взял тебя, а не меня.

— Надо что-то придумать, чтобы взял тебя.

— Говоришь, принесенные демонами?

— Они сами так сказали. Принесенные из далекой страны, где говорят не по-нашему.

— А зачем?

— Не знаю. Они выше, чем должны быть обычные люди, и все трое — плешивые. Помнишь Амалека Бади, разумного? Так они даже выше него. И они носят платья, которые запахиваются спереди и подпоясываются.

— Странно всё это…

На том мы и разошлись.

На следующий день мой хозяин разболелся. Крепкое вино не пошло ему на пользу. Женщина Фош отпаивала его травными настоями, а он бормотал, что без его присмотра Трубу выведут криво. Ясно было, что мы никуда его не понесем.

Я пошел на третий ярус, чтобы подождать там своих, встретил их и пошел с ними вниз, а потом сгонял тачку вверх и вниз вместо Гамида.

— Что-то вы уж очень подружились, — сказал Левад.

— Я и с тобой дружу, и с Гугудом.

— Но нам ты не предлагаешь поработать на своего господина.

Потом я поднялся наверх и убедился, что хозяину не нужен. А вечером случилось еще одно приключение.

Я повел Лиш на прогулку. У меня были два пирожка — из тех, что покупал в большом количестве, но забывал съесть хозяин. Я хотел угостить ее пирожками на берегу рыбного пруда и отвести куда-нибудь подальше, в рощу, где можно было бы по крайней мере целоваться в губы, пока я не уговорил ее на другое.

Чтобы развлечь ее, я рассказал любовную историю о юноше и девице, которые сбежали с верхних ярусов, чтобы пожениться в Вавилоне. Лиш разволновалась и просила богов помочь этой паре. Она, как всякая женщина, желала всем на свете разбиться на пары и вступить в законный брак.

За рощей начинались огороды и поля, пересеченные вдоль и поперек каналами и канавами. Я долго не мог понять, откуда берется столько воды, пока жители Другой Башни не объяснили: весной разливается река, и давным-давно она затопляла поля, пока люди не научились отводить воду в каналы и сохранять ее до засушливого времени. После этого урожаи стали огромными, и у людей появилось богатство. И они построили Вавилон со всеми его храмами, царским дворцом, огромными стенами и статуями быков с человечьими лицами, в два и в три мужских роста.

Лиш держалась настороженно — она и хотела гулять со мной, и боялась, что мы вместе чего-нибудь натворим. Так получилось, что мы очень быстро прошли рощицу и вышли к краю ячменного поля. Местность была безлюдная, земледельцы уже разошлись по домам, и в полной тишине слышались только крики каких-то водяных птиц да жужжание насекомых.

Каналы вокруг Другой Башни были разные — одни опрятные, с открытыми берегами, на которых не спряталась бы и водяная крыса, а другие — с берегами, заросшими тростником, а в тростнике водились змеи. Так вот, как раз из зарослей тростника услышали мы голос.

— Держись, — говорил этот голос, — держись, сейчас я помогу тебе…

— О боги, кто туда залез? — спросила Лиш. — Там тонет человек!

— Или демон, прикинувшись человеком, хочет заманить нас в воду, — сказал я и, сломав длинную ветку, ободрал с нее листья. — Стой тут, я пойду посмотрю.

Шевеля веткой сперва растущий ближе к каналу ячмень, потом траву и тростник, чтобы спугнуть змей, я подошел поближе, пробрался к берегу и увидел две головы, торчащие из воды. Одна, в мужской повязке, была почти у берега, и мужчина пытался выкарабкаться, но у него не получалось. Другая, облепленная мокрым покрывалом, была, скорее всего, женская.

— Эй, человек, — позвал я. — Что ты там делаешь?

— Мы заблудились и упали в воду, — ответил он. — Во имя милосердных богов, вытащи нас отсюда и отведи к моей высокородной матери. Она живет на двадцать четвертом ярусе…

— И ее брат — жрец в храме! — продолжил я. — Вам же показали, в какой стороне город, несчастные! А вы опять возле Другой Башни, и вышли к ней с какой-то непонятной стороны, да еще из всех каналов выбрали, чтобы туда свалиться, тот, где больше всего змей!

Я вернулся к Лиш и попросил у нее большой платок. Свернув его жгутом, я пошел к каналу и кинул конец платка этому дурню Лилуэласу, а он дал этот конец в руки своей женщине и пихал ее сзади, пока я не вытянул ее из воды. Она не держалась на ногах, и я еле довел ее до островка травы, чтобы уложить. Потом я помог вылезть сыну сестры жреца.

— За это время можно было дойти до города и найти там себе занятие, — сказал я. — Вы так и не попали в Вавилон?

— Нет, — хмуро ответил Лилуэласу. — Мы с верхних ярусов, у нас нет привычки ходить пешком. Мы стерли ноги и отдыхали.

— Это те самые, — сказал я Лиш, которая, стоя на коленях, растирала холодные ноги девицы. — И что ты собираешься делать?

— Вернуться в башню.

— А ты? — спросила Лиш госпожу Илумушигаль.

— Я хочу в башню.

Им было уже не до страстной любви.

— Надо им помочь, — сказала Лиш. — Иначе они погибнут. Я могу вести девицу, а ты подставь плечо мужчине.

— Надо, — согласился я, — но только до стражи у входа. Наверх пусть добираются сами. Не в тачке же их везти на двадцать четвертый ярус.

Мы поставили девицу на ноги и кое-как повели их к Другой Башне. Они еле передвигали ноги и молчали. Но, когда мы вышли к дороге, они заговорили.

— Ты опозорил меня, — сказала Илумушигаль. — Теперь никто на мне не женится. Все знают, что я провела с тобой пять ночей.

— Ты сама хотела, чтобы это было, — ответил он. — Кто уговаривал меня бежать в город?

— Я думала, тебя там ждет место в храме Мардука. Ты же сын сестры жреца, которого знают в городе!

Лилуэласу опустил голову. Лиш посмотрела на меня с недоумением, Она еще не поняла, а я уже понял, что этот возлюбленный хвастался тем, чего на свете не было, чтобы девица его полюбила.

— Может быть, вас все-таки поженят? — спросила Лиш.

— Я с двадцать четвертого яруса, а госпожа — с тридцать первого, — сказал сын сестры жреца.

Вход в нору, где сидели стражники, проверяющие Пропуска, был совсем близко. Мы с Лиш уже мечтали, как сдадим этих влюбленных, назовем свои имена и пойдем придумывать, на что потратить награду. Но они вдруг остановились.

— Нет, нет, — сказал Лилуэласу. — Не пойду. Иди ты одна.

— А ты?

— Может быть, если мы придем поодиночке…

— Твой разум похитили демоны! — воскликнула девица. — И с этим жалким человеком я спустилась к подножию башни, и блуждала в потемках, и умирала от жажды, и пролезала в дыры, и бродила в страшных местах, где ты весь на виду, и чуть не утонула в грязи! А теперь он боится сказать людям, что увел из родительского дома знатную госпожу!

— А в чем твоя знатность? В том, что твой дед был подрядчиком и имел двадцать тачек?

— Моя мать — дочь и внучка лугалей!

— Откуда в башнях лугали? Это в деревнях они еще есть и имеют власть, в тех, где нет своего храма и нет энси, жреца-строителя! Они правят дюжиной козопасов, эти лугали.

Я смотрел на Илумушигаль и думал, если бы мне стать подрядчиком и начать хотя бы с десяти тачек, го мои дети уже будут жить на шестом или седьмом ярусе, а внуки на двадцатом!

— Нет, мой дед и прадед были лугалями в башнях! — твердила девица. — И прочие предки тоже!

— Когда твой прадед впервые пришел в башню из деревни, мой прадед уже был там жрецом храма! И его дед был в башне жрецом храма! И дед его деда был в башне жрецом храма! — выкрикивал Лилуэласу.

— При деде твоего прадеда еще не было башен!

— Как это не было? Башни были всегда!

— Вот вход в нору, вы до него дойдете сами, — вдруг сказала Лиш. — Пойдем, Вагад.

Она взяла меня за руку и повела прочь.

— А награда? — спросил я.

— Я не хочу такой награды. Получится, будто мы виноваты в том, что эта девица не выйдет замуж, раз мы привели ее.

— Ты плохого мнения о богах, милая. Они же видят сверху, что мы тут ни при чем.

— Всё равно не хочу. Мне ее жаль. Она поверила мальчишке! А он пытается выкрутиться! Он получил от нее пять ночей! А теперь отказывается от нее!

Мою Лиш прямо трясло от возмущения. Я обнял ее, не беспокоясь, увидит ли нас кто-нибудь. В конце концов, наша свадьба уже была делом решенным.

— Я никогда не откажусь от тебя, — сказал я ей. — Даже если сама прогонишь прочь.

И мы опять пошли к роще. Пошли, не оборачиваясь. В сущности, мне было безразлично, как эти избалованные детки с верхних ярусов выкрутятся из своих неприятностей. Мне казалось более важным узнать, кто такие старики, которых держат взаперти, откуда их принесли демоны и что означают все незнакомые слова.

Но узнать было негде. Не спрашивать же у хозяина. После ночной вылазки он старался не встречаться со мной взглядом, словно был мне что-то должен. Конечно, две «ноги» я от него получил — себе и Гамиду. Но больше он ничего не затевал, был хмур, словно похоронил всех родственников, и начал болеть. Случалось, он на целый день оставался в постели. Лет ему было уже много, и никто не удивлялся. К нему спускались сверху подрядчики и строители, он что-то им объяснял, рисовал мелом на стене, а потом Арбук или Бубук читали ему вслух всякие истории, он же слушал с закрытыми глазами. Мы с Абдадом сидели почти без дела и, к сожалению, почти без денег — хозяин только велел нас досыта кормить. Что из этого выйдет, я не понимал.

Дни шли, растерянность моя росла. Я думал, что господин Осейф уже не встанет с постели. Ведь ему было очень много лет.

Однажды он позвал меня к себе.

— Ты-то мне веришь, осленочек? — спросил он.

— Да, господин.

— Ты сам видел этих троих пьяных дурней, принесенных демонами. Знаешь, что самое страшное? Чего добиваются от нас демоны подземного царства, чтобы мы покорно шли туда есть горькие лепешки и пить соленую воду?

— Нет, господин.

— Самое страшное, когда человек больше ничего не хочет. Так-то, осленочек. Пока он хочет — он жив. Я построил неплохую башню. Правда же, Другая Башня устроена очень разумно? Но я, пока строил ее, вынашивал в себе образ иной башни, более прекрасной, такой, что сами боги сказали бы: вот совершенство! Я думал, что смогу сделать расчеты на устройстве, и они получатся безупречно точными. Я думал, Агенор не хочет подпускать меня к устройству, чтобы использовать его для каких-то мелких нужд… Я думал, эти, принесенные демонами, скажут мне, чего и какими средствами можно добиться от счетного устройства Самариаха… Осленочек, ведь с них всё началось! Они рассказали нашим жрецам, как множество табличек, перемещаясь и совпадая, порождает числа! Они много чего рассказали! Там, откуда их принесли демоны, ездят не на ослах и верблюдах, а на повозках, в которые впряжены незримые демоны, они показывали нам картинки на гладких листах, склеенных вместе, лист за листом. И женщины там ходят голые, и сидят перед мужчинами, расставив колени! Я сам видел эти картинки! И там стоят башни, вроде наших, и там живут люди, которые не режут по дереву и не мастерят сандалии, не копают огороды и не следят за ячменными полями, а делают из денег деньги. И для этого у них счетные устройства размером с ларчик, и они не умеют ничего другого… Они очень тосковали по своей стране, осленочек, но вызвать демонов не умели. И тогда наши жрецы дали им учеников, и я тоже учился у них. А гладкие листы с картинками хранятся в главном храме великого Мардука… да ты слушаешь меня?..

— Да, господин.

— Они больше ничего не хотят. Они созрели для подземного царства! А может, демоны все-таки унесут их обратно… А я хочу! Я вижу перед собой лучшую в мире башню! Безупречную башню, осленочек!

— Я тоже, господин.

— Ты видишь башню?

— Да, господин.

— Какой ты ее видишь?

— Я вижу ее высокой, высокой, и во всю ее высоту — огромная дверь, и эта дверь отворяется, и я вижу все ярусы, что на каком делается, а часть этих ярусов прилепилась к отворившейся двери, господин. И там нет никакого обмана.

— Нет обмана, потому что дверь отворяется, и можно всё видеть и всё понять?

Я задумался. В своей голове я не увязывал воображаемую дверь с теми обманами, которые мы перетерпели со времени прихода в Вавилон.

— Если бы ты попался мне в руки, когда тебе еще не было двенадцати лет, мой осленочек, я бы многому тебя научил. А сейчас уже поздно — и тебе, и мне…

Тут в хозяйскую спальню заглянул Арбук и сказал, что пришли двое разумных и просят их впустить.

— Гони их прочь! Пусть Фош выплеснет им вслед помои! — закричал хозяин. За дверью раздался хохот.

— Впусти нас, почтенный Гумариэль! Мы пришли звать тебя на пир! У нас праздник, мы хотим видеть тебя на празднике! — заговорили наперебой два мужских голоса. — Впусти, мы принесли хорошую новость!

— Входите, ослиные охвостья, — позволил хозяин, и они вошли. Один был толстый, как очень богатый купец, и его зад был как у красивой женщины, которую нужно возить не на осле, а на верблюде, и его плешь, не прикрытая повязкой, была окаймлена черными волосами, как пруд торчащим тростником, а второй был гораздо моложе, худощав, с безумным взглядом и бородой, в которой застряли крошки от десяти трапез.

— Мир дому твоему, Гумариэль, — сказал толстый. — Собирайся и вели своим носильщикам нести тебя к нам на ярус.

— Я слаб и ноги меня не слушаются, — строптиво ответил хозяин. — И мой смертный час близок. Уйдите, дайте мне спокойно умереть.

— Агенор прислал нас за тобой. Без тебя мы не начнем.

— Уйди, Ровоам, я не хочу тебя видеть. И ты уйди, Амалек.

— Не уйду, — сказал тощий. — Клянусь священным скрипом нашей крестовины!

— Вы бы ее маслом смазали… — буркнул хозяин. — Слушать этот скрип — значит приближать свой смертный час и призывать бога-судьбу Намтара.

— А если смажем — спустишься? Тебя ждет целый пир, и вино, и мясо, и мы посадим тебе на колени красивых девушек…

— Убирайся, пока я не запустил в тебя скамейкой!

Амалек рассмеялся.

— Мы ждем тебя, наставник, — сказал он. — Хотя ты и против нашей затеи, но ты же честный человек — ты обрадуешься, увидев, чего мы достигли. Такого еще ни в одной башне не было. Но нас ждет тяжкое испытание — придется всем объяснять, что мы взяли на службу утукки, асакки, этимме, галле…

— Перестань перечислять чертей, мерзавец!

— Собирайся, Гумариэль. Ведь ты не хочешь, чтобы я упал на колени? Если я упаду, то пролечу сквозь пол на третий ярус и тебе придется чинить башню…

— Убирайся, Ровоам! В твои годы пора поумнеть!

Такую беседу вел с гостями мой хозяин, и они наконец ушли. Тогда он сел на постели, свесив ноги, и задумался.

— Для чего этот молодой блудливый козел перечислял чертей, как ты думаешь, осленочек? — спросил он.

— Не знаю, господин.

— Что они там такое затеяли?

Я ничего не ответил. Что я мог ответить?

— Принеси мне тушеной свеклы с подливкой.

Я сходил на кухню к женщине Фош и принес.

— Мне кажется, пахнет жареной рыбой, — сказал он.

— Да, Фош готовит еду для Арбука и Бубука, господин.

— Знаешь что… Принеси мне рыбы… А свеклу унеси!

Я унес и принес.

Он уставился на рыбу — и в его взгляде была тайная ненависть.

— Я понял, — сказал он. — Я не хочу рыбы, я хочу грехов. Пускай Фош очистит мне целую миску! А эту Мерзкую рыбу ешь сам!

Дважды приказывать ему не пришлось.

Потом он долго смотрел на миску с очищенными орехами.

— Знаешь ли ты, осленок, что это такое, похожее на внутренности человеческой головы? — спросил он. — Откуда тебе знать! У вас в деревне они не растут, а в Вавилоне это пища жрецов, простым людям их есть запрещается. Вот что — съешь несколько штук. Они прибавляют человеку разума и памяти.

— А боги не покарают меня, господин?

— Нет, потому что разум тебе нужен. Если ты не получил его при рождении, то нужно добывать как-то иначе, осленочек.

Я съел горсть орехов, но никаких перемен в голове не почувствовал.

Хозяин сгрыз один орех и, судя по лицу, разуму у него прибавилось сразу.

— Что я сижу тут, словно грешный дух в подземном царстве? — спросил он. — Эй, Фош, Арбук, ступайте сюда, помогите мне одеться!

На него надели белое длинное платье, а сверху синее платье, а сверху красное с желтым, так что его тело совсем в этих платьях потерялось. И ему намотали на голову повязку, и спустили длинные концы на грудь, и обули его в сандалии с серебряными бусинами и накладками, и дали ему в руки высокую трость. Мы с Абдадом впряглись в носилки, но он сказал:

— Нет! Пусть Вагад возьмет меня на спину и снесет по лестнице. Я хочу появиться внезапно. Чтобы они не успели меня обмануть. Слышишь, осленочек? Может, орехи помогут тебе понять эту уловку. Появись там, где тебя не ждут, и узнаешь много любопытного.

Я взял его на спину и понес вниз по лестнице. Впереди шел Бубук со светильником.

У двери, ведущей в небольшой храм и к счетному устройству, стоял человек, опираясь лопатками о стену и низко опустив голову.

— Ты что тут делаешь, Евер? — спросил хозяин, встав на ноги.

— Стою.

— Отчего ты не на празднике?

— Это не мой праздник! Кто я теперь при устройстве Самариаха? Никто! Тень! Песок летящий!

— Тебя обидели? — участливо спросил господин Осейф.

— Нет… да! Как будто ты не видишь!

Этот человек, если судить по голосу — совсем не старый, говорил с хозяином грубо.

— Я многое вижу, — согласился хозяин. — Когда я был там в прошлый раз, я видел всех, только не тебя.

— Они не хотели, чтобы я им помогал налаживать печатню. Они вообразили себя богами! Еще бы! Их переманили из той башни за три сотни сиклей!

Я подумал, что ослышался. Три сотни сиклей! Только за то, чтобы они ночью, с мешками за плечами, прошагали несколько часов!

— Я думал, они привезут что-то полезное, — сказал хозяин. — Но в их корзинах с табличками для меня ничего не нашлось. А я так хотел сделать настоящие расчеты по строительству…

— Я знаю, наставник…

И оба они затосковали на лестнице, возле закрытой Двери.

— Если бы главным был я, а не Агенор, я бы сделал Для тебя расчеты, но сейчас я не могу считать даже ночью, ведь они наладили устройство только для нужд печатни, наставник.

— Я так и думал. Слишком мало табличек?

— Те таблички, что были у нас, не поладили с теми, которые привезли Ровоам и Амалек, пусть бы их унесли демоны.

— Вот почему они так долго возились. А мне ни слова не сказали.

— Им запретил сам знаешь кто.

— Да, знаю… Пойдем всё же, посмотрим, что там у них получилось.

— Я видел, как это работает, и держал в руках пробные оттиски. А ты ступай, наставник. Когда увидишь, что у них получилось, то поймешь, из-за чего вся суета и кому это нужно.

— А ты так и будешь стоять на лестнице?

— Я пойду вниз и потом поднимусь на пятый ярус, в харчевню. Лучше пить в харчевне с честными носильщиками и разносчиками, чем с этими…

И он поспешил вниз по лестнице.

— Отворяй дверь, осленочек, — сказал хозяин. — Этот человек меня раззадорил. В самом деле, на что они употребили всю силу счетного устройства? Ты, Бубук, постарайся никуда не совать нос, иначе выставлю, и будешь меня ждать на лестнице. И если стянешь хоть одну табличку — скажу Арбуку, чтобы он тебя хорошенько выпорол. А ты, Вагад, просто стой у самой двери.

Мы вошли.

Оказалось, что между помещениями, где разместилось счетное устройство Самариаха, и теми помещениями храма, которые примыкали к Трубе, была перегородка, и ее убрали. Это не были его главные залы с алтарями, но изваяний Мардука и крылатых богов хватало. Там были накрыты столы, а между окнами, выходящими в Трубу, я увидел большое сооружение с колесами и веревками, достигающее потолка. Рядом с ним стоял длинный стол, у стола — огромное корыто с сырой глиной.

Все, кто в тот миг стояли в храме и готовились сесть за столы, были ярко и красиво одеты. Я заметил среди них несколько женщин, из которых только две были одеты как жрицы, и одна из них оказалась Таш, чему я совершенно не удивился. Она держалась возле того мужчины, а он вел себя как хозяин храма, хотя рядом стояли и шестеро жрецов. Я их не знал, Я за то время, что трудился в Другой Башне, побывал только в храме Асторет на седьмом ярусе и чувствовал себя там очень неловко: седьмой все-таки, туда богатые люди ходят, ткачи и гончары, даже наш Зубастый.

А что было на столах! Я никогда не видел столько жареного мяса и таких больших жареных рыб! Стояли блюда с такими лакомствами, что я даже не знал, как они называются, а на женщинах были платья таких цветов, какие я видел впервые, и голоса у них были звонкие, нежные, певучие, не то что у бедной Лиш, которой приходится целый день кричать в своей харчевне.

— Наконец-то! — сказал господин Агенор Лути. — Как хорошо, что мы еще не возлегли за столы! Эй, Аршак! Покажи наставнику Гумариэлю, как работает печатня. Гляди, друг, такого ты еще не видал!

Пожилой мужчина в переднике, как у гончара, подошел к сооружению и стал крутить большое, двух локтей в поперечнике, колесо. От него тянулись толстые веревки к другим колесам, и всё закрутилось, заскрипело, большой деревянный ящик, бывший на уровне моей головы, Поехал вниз. Аршак ловко подвел одной рукой под него раскатанную в ровную полосу сырую глину, ящик опустился, поднялся, и я чуть не вскрикнул — поверхность стола поехала влево. Это была натянутая плотная ткань, на ней и лежала глиняная полоса. А на ткани я увидел свеженькую табличку с выдавленными знаками.

— Что это? — спросил мой хозяин, и тут же ему по знаку того мужчины поднесли странную вещь — несколько табличек, связанных веревкой так, что их можно было носить на шее.

— Вот уже обожженные, — сказал тот мужчина. — Почитай на досуге, это смешно. Их будут продавать с двенадцатого яруса до последнего, и цена такой связки — «нога».

Но разве же мой хозяин отложит в сторону то, что можно прочитать немедленно? Он уставился на верхнюю табличку, и его лицо исказилось, как будто он увидел живую ядовитую жабу.

— Какая гадость! — воскликнул он, и все рассмеялись.

— Отчего же гадость? Очень радостная новость! — Мужчина прочитал вслух: «Господин Аддилиблут Большой, сын знатных, с тридцать первого яруса, отдает дочь Илумушигаль за господина Имикиса Первого, владельца двадцать девятого яруса. Кто знает препятствия к браку, сообщи в храме Мардука победоносного на тридцатом ярусе».

— На что вы переводите глину? — сердито спросил мой хозяин.

— Это очень выгодное дело, спроси своих учителей. Они давно рассказали нам, как в их стране распространяются новости. И это правильное дело, наставник, — сказал тот мужчина. — Тут верно написаны все имена. А ты сам знаешь, сколько сплетен и слухов возникает, пока новость спускается с двадцатого яруса на десятый. Но если ты не хочешь читать про свадьбы, разводы, кражи и находки, скажи, что бы ты охотно прочитал?

— Сборник нравоучений, — сразу ответил хозяин.

— С величайшей охотой! Это у нас уже есть. Ровоам, найди наставнику то, что он просит.

Ровоам и Амалек подошли к другому сооружению, стоявшему подальше. Это был длинный и узкий стол, из которого торчали плоские дощечки, как зубы чудовища. Ровоам нажал одну и прислушался к тому, как внутри сооружения скрежещет и стучит незримый демон. Потом он нажал другую, и на веревке сверху опустились четыре таблички. Он выбрал одну, вставил ее в щель, табличка пропала в ней, и опять загремело, заскрипело и смолкло.

Так он колдовал довольно долго, а потом пошел к устройству с сырой глиной и стал крутить огромное колесо. Аршак подвинул полосу глины, ящик опустился и поднялся, по столу поехала свеженькая влажная табличка.

— Читай, наставник, только в руки не бери, — сказал Агенор. Мой хозяин подошел к столу и прочитал вслух:

— «Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость! А уже было оно в веках, что прошли до нас».

— Теперь видишь, как это удобно? — спросил Ровоам. — Нет нужды нанимать писца, который переврет всё, чего не поймет своим скудным умишком. Если бы ты как следует расспросил наших стариков, то узнал бы о печатне много любопытного. Просто ты помнишь те их листы с голыми женщинами, а они нам рассказали много другого, помимо голых женщин. Вечером сюда стекаются новости, а утром уже готовы связки табличек, и скороходы бегут с ними наверх.

Мой хозяин молчал.

Потом он посмотрел на ту часть счетного устройства Самариаха, которая была ему видна, и сказал скорбно:

— Вся эта сила, вся эта мощь — для того, чтобы радовать сплетниц? Вот оказывается, для чего столько лет строили устройство?

К нему подошел Агенор.

— Мы сейчас употребили всю силу устройства для печатни, но скоро Амалек с Ровоамом придумают, как добиться того же малыми средствами. Главное начать, — вот что пообещал он своим грубым голосом, а хозяин несколько раз кивнул, но весь его вид выражал недоверие. Мы с Бубуком, стоя у дверей, прекрасно это видели.

— К столу, к столу! — сказал мужчина, при котором была Таш. И он первый улегся на ложе, а она села у него в ногах, как жена. Я подумал, что именно этого нельзя рассказывать Гамиду, — ведь опять схватится за нож. Странно было, что женщина в одежде жрицы ведет себя как замужняя, ведь им всё позволено, только не брак. Но тут собралось даже на мой взгляд причудливое общество, и Аршака, не дав ему стереть глину с рук, при общем хохоте поместили рядом с Агенором.

Чтобы не ронять слюни, как пес в жару, я решил выйти потихоньку на лестницу и взять с собой Бубука. Но его нигде не было.

На лестнице я сел на ступеньку и задремал, прислонившись к стене.

Проснулся я оттого, что кто-то, стоя у распахнутой двери, кричал:

— Да вот же он, спит, как младенец!

Я вскочил и поспешил к хозяину.

— Домой, осленочек, — сказал он. — Домой…

И я понес его с яруса на ярус, сперва ступеньки освещались снизу, потом стало совсем темно.

В спальне я усадил его на постель.

— Устал я, — признался хозяин. — А где Бубук?

— Бубук убежал, чтобы читать таблички про евнухов, — пожаловался я. — Его какие-то жрецы Асторет сбивают с толку.

— Он вздумал стать евнухом? — уточнил хозяин.

— Да, господин.

— Не так уж это глупо. С его способностями ему нужно стать жрецом, а это — единственный способ. Он ведь из обнищавшей семьи, осленочек мой.

Я понимал, что отвечать нельзя, и всё же ответил:

— Он сто раз пожалеет об этой глупости, господин!

Хозяин засмеялся.

— У тебя, конечно, есть подружка? — спросил он.

— У меня невеста, господин. Мы хотим пожениться. Если тебе надоест женщина Фош, то моя Лиш будет стряпать и стирать не хуже. Она работы не боится.

— Понятно… Слушай. Ты запомнил Евера, человека, который стоял на лестнице?

— Я не разглядел его лица, господин.

— Ничего. Ступай в харчевню на пятом ярусе, он там, наверно, один такой — с пропуском разумного на шее. На пропуске знаки Мардука… впрочем, ты их не знаешь. Главное — крестовина. Запомни — крестовина с дыркой посередине для столба! Если он не очень пьян, то приведи его ко мне.

— Иду, господин.

Арбуку и Абдаду не очень нравилось, что хозяин выделяет меня. Ведь я появился в доме позже них. Но они не могли ничего поделать — он так решил.

Это была та самая харчевня, где трудилась Реш, поэтому я сразу подошел к ней и объяснил, кто мне нужен. Я мог свободно с ней разговаривать — она ведь уже была невестой нашего брата.

— Человек с необычным пропуском на шее у нас иногда бывает, — сказала она. — Хорошо одет, ни с кем не разговаривает, песен не поет, простой каши не ест, берет пиво и сушеную рыбу.

— Похоже, это он.

— Сегодня был, выпил немного и пошел вниз, это я знаю точно.

— Откуда, Реш?

— Он сказал: пойду, с горя утоплюсь. А где ж ему топиться, как не в прудах?

— Он что, уже пробовал?

— Мне кажется, да. Он, как выпьет, топиться любит — каждый раз эти слова говорит. Поищи его у прудов. Он из тех людей, что любят сидеть в одиночестве, а там есть скамейки.

Я поспешил вниз — не по норе, а по лестницам. Стража не любит, когда по лестницам расхаживают простые парни, ступеньки — для богатых, но у меня был хороший пропуск.

Спустившись на первый ярус, я вышел возле помещения стражников и спросил у них, не проходил ли человек с пропуском разумного. Они посмотрели на мой пропуск и вежливо ответили — проходил, пошел вон туда. И, когда я вышел на дорогу, меня сзади окликнули. Это возвращались наши с пустыми тачками.

— Мы сейчас сдадим тачки, вымоем руки и пойдем в харчевню, — сказал Тахмад. — Идем с нами. Возьмешь там у разносчика лепешек с сыром.

Я посмотрел, где Гамид. Гамид шел последним. Наверно, у наших опять был спор о старших, и всё вернулось к старому правилу: старший тот, кто прежде родился. Абад гнал тачку предпоследним — видимо, сохранил верность Гамиду. Я отстал немного, чтобы поравняться с ним. Я хотел показать ему, что наша дружба не зависит от мелких ссор среди парней из Субат-Телля.

— Давай палки. Я сегодня весь день отдыхал. Только снес хозяина вниз, на третий ярус, и поднял наверх, — сообщил я.

— Он болен? — спросил Гамид, передавая мне палки.

— Не столько болен, сколько тоскует. Всё в мире делается не так, как ему нравится. Вот сегодня на третьем ярусе был праздник, запустили печатню, его позвали, оказали уважение и почет, и что же? Он опять недоволен. Сперва не хотел идти, потом бурчал. Мне жаль его, Гамид.

— Что же его жалеть? Он никогда не гонял тачек, не махал лопатой, он — главный строитель, ему платят за его ум, и мне кажется, что он не тратит всех денег, которые получает.

— Ему хватает двух носильщиков, помощника, скорохода, женщины для стряпни и порядка, и еще у него есть Бубук, который вдруг решил стать евнухом.

Гамид расхохотался.

— Каких только чудес не услышишь в башне! Если бы в Субат-Телле кто-то решил стать евнухом, его бы связали и не кормили, пока не поумнеет.

— И еще новость! Помнишь тех двоих, которых мы вытаскивали из дыры? Во-первых, они вернулись, а когда возвращались, чуть не утонули в канале. А во-вторых, девице сразу нашли жениха двумя ярусами ниже. И уже зовут гостей на свадьбу!

— Откуда ты знаешь?

Я стал рассказывать про таблички на веревочке, про то, как их делают, потом про праздник, и перешел к делу, по которому меня послали.

— Пойдем, поищем этого Евера вместе. Может, он не настолько пьян, чтобы жевать слова, и я отведу его к хозяину.

— Пойдем, — сразу согласился Гамид. Пока он мыл руки и ел свою кашу, я прогулялся у малого пруда. Там уже собиралась молодежь. На скамейках сидели только девушки. Я вернулся, уговорился о встрече с Лиш, дождался Гамида, и мы вместе пошли искать Евера.

Он действительно был у пруда, только у самого дальнего, от которого расходились в четыре стороны канавы. В том пруду можно было купаться, и из воды торчали мужские головы без повязок, а другие мужчины сидели на берегу. Евер устроился на краю канавы и опустил ноги в воду. Мы подошли и убедились, что у него на шее пропуск разумного, с изображением знаков Мардука и крестовины.

— Господин, ты не очень пьян? — спросили мы.

— Я пьян, — честно ответил он. — Чего вы хотите?

— Нас прислал господин Осейф Гумариэль, чтобы привести тебя, но сказал — если ты не слишком пьян.

— Я слишком пьян. Но я запомнил… я его найду…

— Зачем твоему хозяину этот человек? — спросил Гамид.

— Этот человек обижен разумными. Наверно, хозяин хочет услышать его жалобы.

— Странное желание.

— Я больше ничего не знаю.

— А раньше твой хозяин не хотел слушать жалобы? Это желание одолело его лишь сегодня? После праздника?

— Откуда мне знать про его желания! Мы увидели этого несчастного на лестнице, он не желал идти пировать вместе со всеми, а потом пошел на пятый ярус, в харчевню.

— Ладно, это не наше дело, — сказал Гамид. — Как у тебя с Лиш?

— Она не хочет до обряда. Послушай… у нее есть хорошенькие подружки… Кеш, которая трудится в пекарне, она племянница жены пекаря… и Диш, дочь торговца, который привозит овощи с огородов… ну?..

— Не хочу, — хмуро ответил Гамид. И я понял, что у него одна Таш на уме.

— Ты же не собираешься всю жизнь гонять тачки? — на всякий случай спросил я.

— Мне предстоит гонять тачки еще почти десять лет!

— Прости…

Мне стало стыдно — я ведь мог тогда прибежать раньше, пока мои братья не поставили печатей в договоре.

— Послушай, мы придумаем наконец, что нам делать с теми резными ложами? — Я задал этот вопрос уже не в первый раз. Сам я ничего изобрести не мог.

— Не знаю. На нижних ярусах они же никому и даром не нужны. Мы спрашивали у носильщиков, у разносчиков, у женщин, которые шьют мешки. На средних тоже, мы даже младшего жреца спросили. Самая бесполезная вещь, какую я только видел!

Гамид сердился, но из-за чего, я понять не мог.

— Ты видел людей на празднике? — наконец спросил он.

— Да, я стоял у двери и многих видел.

— Там женщины были?

— Были жрицы и просто богатые женщины… — тут я сообразил, что он хочет услышать про Таш. — Но тех, кто в глубине храма, я не видел! Там поперек стояли столы с угощением.

— Видел… — тихо сказал он. — Чего уж там, говори, как есть… Они были вместе?

— Откуда я знаю? Я не следил. Там вообще было не протиснуться. А я потом ушел на лестницу и заснул.

— Это на тебя похоже…

Разговор складывался как-то нелепо, и я обрадовался, увидев издали бегущую к нам Лиш.

Совсем нужно обменять свой разум на ослиный, чтобы желать близости госпожи Ташахегаль, думал я. Разве она променяет того мужчину, чей чин высок, стан крепок, а руки мягки, на Гамида? У него и разум быстр, и он привык приказывать, привык думать за всех, кто под его началом, и каждому давать четкое и точное задание. А Гамид привык только гонять тачку. За Гамида только его молодость, ведь тот мужчина староват для Таш, ему все сорок лет и даже больше!

Я повел Лиш к прудам и дальше, в рощу, — целоваться.

На следующий день хозяин чувствовал себя отлично и с утра собрался наверх. Он там уже давно не был и руководил строительством через помощников. Мы с Абдадом так хорошо отдохнули, что внесли его очень быстро. А потом мы сели в норе на пол и стали смотреть на проходящих людей. Были среди них и парни с тачками, одетые не хуже, чем подрядчики на восьмом ярусе.

Мы обсуждали проходящих женщин и девушек, их походку, их бедра, их волосы, и не сразу заметили, что по норе бежит мальчишка, похожий на нашего Бубука, придерживая на груди какой-то странный груз. За несколько шагов до нас он пронзительно завопил:

— Новости, новости, новости! Горячие, прямо из печи! Богатая свадьба! Безумный развод! На тридцать втором ярусе — новый житель!

— Стой! — схватил его за плечо пожилой жрец. — Что за развод?

— Купи новости, господин! — Мальчишка снял с шеи связку табличек. — Ты узнаешь, сколько сегодня стоят серебро и золото на всех ярусах! Всего одна «нога», господин, — связка лука на храмовой кухне стоит дороже!

— Держи «ногу».

— Что это? — в ужасе спросил Абдад. — Откуда сопляк знает про свадьбы и разводы?

Я стал ему объяснять, что это за таблички, но он не поверил — как ящик может делать их, если для этого нужен писец, откуда ящику знать, какие знаки следует выдавливать? Пока он недоумевал, мальчишка исчез, зато появился другой, с такими же воплями.

— Сколько их? — ужаснулся Абдад.

— Наверно, по двое на ярус… О великие боги, где же нашли такую армию мальчишек?

— Я думаю, взяли тех, кто крутится у прудов, помогая рыбакам, и еще тех, которые на посылках у разносчиков.

От криков у меня звенело в ушах.

— Эй, молодой господин, купи новости! Великолепная свадьба! Бешеный развод! Лучшие невесты девятнадцатого и двадцатого ярусов! — выкрикнул мальчишка, подбежав к человеку, который только-только появился из арки, поднявшись по лестнице.

— Дай сюда!

И мы увидели совсем странную картину. Молодой господин, схватив нанизанные таблички, выбрал одну, прочитал и швырнул оземь всю связку, и стал ее топтать! А пока мальчишка призывал стражу, кинулся обратно на лестницу.

Я не сумел разглядеть лица, но был уверен — это Лилуэласу.

И мы довольно долго просидели, ожидая хозяина.

Он наконец вышел из арки, опираясь на руку помощника, мы вскочили и впряглись, помощник усадил его, и хозяин закричал:

— Скорее, скорее!

Вниз нести — не то что вверх, ноги сами бегут. Мы пошли быстро, уверенно, всё время ускоряя шаг, а он кричал, как будто считал нас молодыми мулами. Когда мы оказались на шестом ярусе и внесли его в жилище, он стал громко призывать Арбука. Арбук выбежал из хранилища табличек, хозяин тут же потребовал какие-то расчеты.

— Что ты копаешься? Я плачу тебе, как не платит помощнику ювелир на пятнадцатом ярусе! Опять ты спутал полки! Опять ты три дня не найдешь одну-единственную табличку! — шумел он, а бедный Арбук боялся высунуть нос из хранилища. Потом некстати показался Бубук.

— Я сам сделаю из тебя евнуха, дармоед! Боги, боги, почему я еще жив?! Фош! Где Фош?! Почему на столе нет блюда с финиками?!

Он проковылял в спальню, там закричал, призывая на помощь, я вбежал и помог ему лечь. Тут же появился Арбук с табличками. Хозяин взглянул на них — и запустил ими в дверь.

— Всё, всё, всё неправильно! — завопил он. — Так я и думал! Боги, боги, отчего эти бездельники смотрят и не видят?! Трубу перекосило! Я говорил им, чтобы они каждый шаг проверяли по отвесу! О боги, что теперь будет! Башня загнется, словно крючковатый посох бродячего лекаря! Я не могу работать с этими людьми! Я бессилен спасти эту башню!

Он скрючился, спрятав голову меж колен, и молчал очень долго.

А когда он заговорил, его голос был голосом жреца, ведущего похоронный обряд.

— Башня обречена. Башня владыки Энлиля обречена, — повторял он. — А почему? А потому, что я не мог сделать правильные расчеты! Для меня пожалели семь дней времени! Неделя была нужна устройству Самариаха, всего неделя! Ничтожная, несчастная неделя… Что смотришь, осленочек? Не понимаешь? Я выносил эту башню, как мать вынашивает младенца! Она была безупречна — была, насколько вообще может быть безупречна башня с ошибками в расчетах! Я всего лишь человек, осленок, всего лишь человек. Что мне с собой делать? А они устроили печатню, чтобы сообщать о девицах на выданье! Ровоам, ослиное охвостье! Если его запереть с устройством и не давать пива, он сделает все расчеты за три дня! Амалек, бешеная обезьяна! Я встречался с ним, я ездил в Нашу Башню, я умолял его — перестань дурачиться, займись делом! Нет! Ему хочется отнимать ложку каши у площадных шутов, которые показывают толпе голую задницу! Агенор, старый дурень! Отчего он не велел им работать над расчетами? Разве шесть корзин табличек нужны только для того, чтобы извлекать сплетниц?

И долго еще он говорил, обращаясь как будто ко мне, so знать не желая, слышу я его или заснул.

— Нет больше моей любимой башни… — сказал он наконец, и тут заглянул Бубук.

— Господин, там пришел Евер Сати.

— И что я скажу ему? Скажу, что оба мы потерпели крах? Ладно, пусть войдет.

Вошел тот, кто пьяный сидел, свесив ноги в канаву. Сейчас он протрезвел, лицо посветлело, и я понял — он мужчина в расцвете сил, лет ему даже меньше тридцати, плечи у него широкие, не то что у Амалека Бади, и волосы густые, темные, торчащие из-под нарядной синей Повязки.

— Привет тебе, наставник, — произнес он кланяясь.

— Подай господину стул, — приказал мне хозяин. — Я рад тебе, Евер. Клянусь ветром Энлиля, рад. Ты единственный в этом приюте умалишенных, кто хочет делать расчеты, а не игрушку для бездельников с тридцатого яруса.

— Я хочу уйти из Другой Башни, наставник. Тут мне делать нечего. Я прямо тебе об этом говорю. Ты меня поймешь.

— Я тебя понял. Я бы и сам ушел, только некуда. А ты куда?

— Не знаю. Я хочу съездить в город, поговорить с одним умным жрецом. Я бы мог неплохо устроиться при храме счетоводом. Дело несложное, с числами я в ладах. И забыть счетное устройство Самариаха, как дурной сон, навеянный демонами.

— Это ты хорошо придумал. Жаль, что устройство останется в дурных руках.

— Самому жаль. Ведь я — я, а не они! — всё подгонял, табличку к табличке, всё выверял, заставлял соединяться и разъединяться. А они пришли на готовое. Думаешь, они разобрали те шесть корзин? Четыре так и стоят нераскрытыми!

— Что они там делают, Евер?

— Отдыхают после вчерашнего. Ослы сегодня остались в стойлах.

Я тихонько вышел.

То, что я знал, распирало мне изнутри голову. Я должен был как можно скорее увидеться с нашими. У меня простая голова, она вмещает ровно столько, сколько нужно, чтобы жить спокойно. А сейчас в ней оказалось разом чересчур много. Я невольно стал вспоминать, как ходили к Первой Башне, как Таш рассказывала о причинах падения башен. И что же — она лгала про сорок пять, проклятое число? Ведь Другой Башне еще оставалось расти и расти до сорока пяти ярусов.

Я задумался. И в задумчивости стал рисовать пальцем по стене. Вот тридцатый трус. Где-то на тридцать втором совершили ошибку, и Трубу, вокруг которой наращивали башню, повело в сторону. Тридцать третий ярус, тридцать пятый… когда же этот крен станет настолько явным, что верхушка Другой Башни полетит вниз?

— Сорок пять! — произнес в голове какой-то зловредный демон.

— Сорок пять, всё верно, — согласился я. — Она не солгала!

И тут же я подумал — Гамиду будет приятно узнать, то Таш сказала правду, даже если это связано с гибелью Другой Башни.

Женщина Фош позвала меня. Она хотела, чтобы я подождал в норе тачку зеленщика, который неторопливо странствовал между пятым и девятым ярусами. Еще она спросила меня, скоро ли на моей тунике вырастет репа. Я не понял, и она объяснила, что слой грязи на тунике скоро станет плодородным, и зеленые полоски слились белым полем. А давно ли я ее в последний раз стирал? Получалось, что давно. А ведь она дорогая, стоила целых семь «ног»!

— Наденьте с Абдадом старые туники, а эти я замочу растворе мыльного корня, — сказала она. — Пусть отмокнут, а вечером вы сами понесете их на пруд, потрете песком и прополощете.

Я подумал, что если жениться на Лиш, то не будет у меня такой заботы, как чистота туники. Жену надо брать из харчевни, где ей приходилось и стряпать, и стирать, и бить по рукам тех, кто обнаглел, и считать, и улаживать ссоры.

Евер весь остаток дня просидел у хозяина. Они немного выпили, и хозяин велел Абдаду проводить гостя вниз. Сам он после беседы повеселел, и видно было, что какая-то занятная мысль не дает ему покоя. Он подходил к стене, рисовал мелом линии и стирал их, посмеивался, и по его виду трудно было догадаться, что совсем недавно он оплакивал гибель Другой Башни.

— Арбук, ты пойдешь к погонщикам ослов и договоришься с ними. Через три дня я хочу поехать в город Верхом, а не в повозке! Ты и Бубук поедете со мной. Фош! Приготовь нам всё в дорогу! — приказал он. И потом потребовал ужин.

Про нас с Абдадом он не сказал ничего, и я забеспокоился, что опять несколько дней ничего не заработаю, но он обо всем подумал. Нам вместе с Бурче следовало после его отъезда забирать возле печи обожженные таблички, нанизывать их на веревочки и в корзинах таскать на десятый ярус, где их заберут разносчики.

— Вы получите по три «ноги» в день, — сказал он. — Да еще все сплетни узнаете. Они там еще не наняли работников, и ваша помощь будет кстати.

После ужина я побежал к нашим. Нельзя слишком долго держать в голове такие важные новости — они рвутся наружу, как дикие ослы из загона.

Услышав, что Другая Башня должна рухнуть, Тахмад первым делом спросил, когда это случится.

— Ведь она может рухнуть нам на головы, и мы должны в это время держаться от нее подальше, — рассудил он.

— Откуда же Вагад может это знать? — удивился Левад. — Он только слышал, что Труба с какого-то из верхних ярусов наращивается с перекосом.

— Если мы уцелеем, то останемся без работы, — сказал Абад.

— А может, наоборот, работы прибавится, если захотят починить Другую Башню, — возразил Левад.

— Не слыхал я что-то, чтобы башни чинили, — мрачно заметил Гамид. — Но у нас договор на десять лет. Пусть Зубастый думает, чем нас занять после падения башни. Он этот договор придумал, он его пусть и выполняет.

— А разве сказано в договоре, что он должен давать нам работу? Помните, мальчишка читал, что мы обязаны работать на Зубастого десять лет. А о том, что он обязан давать нам работу, по-моему, не сказано ничего! — воскликнул Гугуд.

— Этого еще не хватало! — расстроился Тахмад. — Нас опять обманули.

— На то и создали боги доверчивых, чтобы их все обманывали, — утешил его Гамид. — Но, знаешь, я слыхал, что даже боги не могут создать ничего бесконечного. Всё рано или поздно рушится, как Первая Башня, иссякает и забывается, а другое появляется и вырастает. Я думаю, когда-нибудь время обманов кончится.

— Мы до этого не доживем, — сказал я.

— Доживем, — возразил Абад и стукнул кулаком по скамейке.

Мы сговорились, что никому пока не скажем об угрозе для башни. Ведь Зубастый может вспомнить, что он уже немолод, распустить нас, купить себе хороший загородный дом и уехать туда, чтобы в старости наслаждаться покоем. А мы, связанные договором, куда денемся? Мое положение тоже не самое лучшее — хозяин стар, и если он помрет, носильщики ему уже не понадобятся. Так что нужно трудиться, но внимательно ко всему прислушиваться, на всё обращать внимание и не пропустить знак, который подадут нам боги, чтобы мы смогли улучшить наше положение.

И мы трудились, а башня росла. По вечерам мы уходили подальше, смотрели на нее и гадали, в какую сторону получается перекос. Я и Лиш откладывали деньги на свадьбу. Тахмад сказал, что подарком для нас будет большой котел — всё равно продать его не удается, а если Лиш захочет открыть свое дело, то начало уже положено. Узнав про это, Лиш обозвала Тахмада всякими заковыристыми словами, которые я услышал впервые. Так я узнал, что ее отец служил на большом речном судне, и в доме часто бывали его приятели.

Мой хозяин дважды ездил в город и в первый раз вернулся недовольным, во второй — довольным, привез цветные мелки и заперся в спальне. Женщина Фош хотела его покормить, а он приказал ей встать у ослиного загона и задрать подол — может, найдется милосердный осел и разрушит ее девственность. Тогда она обозвала его старым, выжившим из ума, переполненным червями верблюдом и скормила нам четверым отличную жареную рыбу, чтобы не дать ей остыть. В это время Бурче бегал к печи за обожженными табличками, и ему не досталось.

Вечером, когда я, опять не получив за труд ни бляшки, а только дневное пропитание, собрался спускаться вниз, хозяин позвал меня.

— Иди сюда, осленочек мой, — сказал он. — Ты сущее дитя. Надо оценивать вещи по их качествам, а не по стоимости. Иди, взгляни! Как тебе это?

Я вошел в спальню и увидел на стене чудо!

— Как ты проник в мою голову, господин? — спросил я. — Как ты вынул из нее ту башню, которая там была, только очень маленькая, и как ты нарисовал ее — с огромной, во весь рост, дверью, и со светлой норой, и с причудливыми окнами, и с венцом сверху, и с широкими лестницами посередине, которые перекрещиваются и расходятся? Как ты это сделал, господин?!

— Это моя последняя башня, осленок. Она и будет самой лучшей. Она останется стоять после моей смерти, которая уже скоро, — я видел во сне Эрру и Гештинанну. А бог чумы просто так не является. И Гештинанна показала мне то место в списке мертвых, где должно быть мое имя. Но башню я построю, и по самым точным расчетам.

— Как бы я хотел строить эту башню, господин! — воскликнул я.

— И для тебя там дело найдется, осленок. Если ты начнешь с самого начала, то к тому дню, когда станут возводить пятый ярус, ты уже будешь помощником подрядчика. Ведь в каждой башне начальниками становятся те, кто был на строительстве с первого дня. Потом приходят новые люди и становятся работниками, а эти — подрядчиками. Смотри, какая красавица! И мы будем строить ее правильно — сначала точные расчеты. Первым делом возведем помещение для счетного устройства Самариаха — оно будет в просторных комнатах, а не в кое-как приспособленных, и крестовину поставим не в Трубе, а снаружи. Ладно, ступай, не твоя это забота. Вот тебе «нога», выпей пива за Новую Башню. Погоди! Вот табличка. За пекарней есть дом, где живут женщины стражников, там в пристройке сидит хромой человек, плетет корзины. Отдай ему вот эту табличку. Зовут его Элиав.

— Да, господин.

При выходе я столкнулся с Евером, который нес хозяину очередную корзину табличек. В последнее время хозяин совсем загонял бедного Бурче — он только и знал, что бегать к печи и обратно. В хранилище уже не осталось свободного места, и три корзины с табличками стояли на кухне, две — в спальне. Мне казалось, что их количество увеличилось в десять раз. Евер то приносил таблички, то уносил, Бурче только приносил свеженькие, и я боялся, что скоро мы будем проползать между корзинами, как змеи. А если Элиав, получив заказ от хозяина, сплетет новые, то нам придется ходить по стенам, как жукам и паукам.

Евер прибегал в самое неожиданное время, иногда днем, иногда ночью, несколько раз оставался с хозяином до рассвета, но чаще врывался с корзиной и сразу же удирал. Я не успел спуститься до третьего яруса, как он нагнал меня и влетел в ту дверь, закрыв ее почти бесшумно.

Я же нашел корзинщика Элиава и отдал ему табличку.

— Когда приходить за готовыми корзинами? — спросил я, убедившись, что он прочитал знаки.

— Передай своему господину, что я сам найму осла и приеду к нему, — сказал Элиав. И посмотрел на меня, прищурившись, — так, как будто оценивал мои руки и плечи.

Тогда я отправился к нашим.

— Сегодня я угощаю пивом, — сказал я.

— А какой повод? — спросили они.

— Повод? Я увидел то, что было в моей голове, на стене.

— Его нужно отвести к лекарю, — сразу решил Левад.

— Нет, лекарь не поможет. Если внутренности человеческой головы размазаны по стене, значит, душа уже в подземном царстве, — возразил Гамид. — Помните, что было, когда тащили канатом камень и упустили канат?

— Но внутренности этой головы еще на месте, — Абад для надежности пощупал мне лоб и уши.

— Нет, вы не поняли. Мой хозяин наконец нарисовал на стене лучшую в мире башню — ту, которую я видел во сне, очень красивую. И он дал нам «ногу», чтобы мы выпили пива за нее.

— Он показал тебе башню? — удивился Гугуд.

— Да, и объяснил кое-что важное. Оказывается, наши подрядчики стали подрядчиками потому, что были на строительстве Другой Башни с самого начала. Они сами носили корзины и гоняли тачки, а когда пришли новые люди — их уже сделали надзирателями, а потом они стали подрядчиками. Вот почему Зубастый знает, как сделать, чтобы недогруженная тачка выглядела полной!

— Хорошо, если бы Зубастый нанялся строить Новую Башню и взял нас с собой… — мечтательно сказал Тахмад.

— А что, твой хозяин уже твердо знает, что будет строить Новую Башню? — спросил Гамид.

— Я его не спрашивал. Но он очень хочет.

— Для такого дела нужно сразу много денег, Вагад.

— Может быть, он для того и ездил в Вавилон, чтобы раздобыть денег.

Я сам не понял, как у меня выскочили эти слова. Просто хотелось показать всем, что у меня хозяин не простой, а умеющий добывать большие деньги.

— Да, в Другой Башне мы подрядчиками не станем, — сказал Гугуд. — Другие станут, а мы так и будем гонять тачки, пока строители не доберутся до сорок пятого яруса и люди не разбегутся.

— А может, и нет, — загадочно сказал Гамид.

После этого у нас появилась игра. Мы, собравшись по вечерам, мечтали о Новой Башне и о том, как выкупим у Зубастого договоры. Однажды Тахмад спросил его, возможно ли это.

— Разве вам плохо живется? — спросил Зубастый. — Вы вспоминаете о договорах только потому, что вам нечем занять по вечерам свои головы. Но имейте в виду, у меня их больше нет.

— Где они, господин?

— Они в большом хранилище, куда все подрядчики сдают свои таблички. Попасть в хранилище непросто — оно на втором и на третьем ярусах. Представляете, какое оно огромное? Если бы вы захотели найти там таблички с договорами, пришлось бы платить большие деньги хранителям.

Тахмад передал нам этот разговор. И нам стало грустно.

Несколько дней спустя хозяин позвал к себе Абдада. Они говорили, закрыв двери, и Абдад вышел с таким видом, будто его поставили главным жрецом большого храма Мардука. Он нес мешочек и держал его так, будто внутри дорогая стеклянная посудина. Хозяин выглянул вслед и прикрикнул, чтобы он поторапливался. Абдад выбежал в нору и пошел скорым шагом, неся мешочек перед собой на вытянутой руке.

— Если он помнет глину, я выкину его в окно, — сказал хозяин, и я понял, что там такое: необожженная табличка. Выходит, он послал кому-то письмо, очень срочное письмо, так что некогда было обжигать… или же такое, которое при опасности можно сразу смять в ком!

Потом Абдад вернулся, точно так же неся мешочек, и я понял: там ответ! И тоже на сырой глине! Хозяин прочитал и засмеялся.

— Еще один, еще один! — произнес он. — Я сумею тебя уговорить, птенчик, воробушек, гусеночек!

Вскоре хозяин позвал меня к себе.

— Послушай, осленочек мой, если бы я начал строить Новую Башню, вот эту, ты со своими братьями пошел бы ко мне работать?

— Да, господин! — воскликнул я. — Но мы не можем! У нас договор с Зубастым на десять лет. Мои братья приложили к нему печати. И Зубастый отдал этот договор в большое хранилище.

— Он вам так сказал?

— Да, господин.

— А если я найду ваши таблички с договорами и отдам вам?

— Мы их сломаем и разотрем в пыль, господин.

— Другого ответа я не ждал. Ты правильно мыслишь, осленочек. Передай братьям, что эту заботу я беру на себя. Люди, которых я попрошу, вынесут таблички из хранилища.

Радость наша была огромна.

— Он умный и щедрый, — сказал я. — Он возьмет нас в Новую Башню, которую мы построим с самого основания!

— Скажи своему господину, что я — пыль под его подошвами! — воскликнул Гамид.

— Это невозможно, — сказал, одумавшись, Тахмад. — Все-таки мы дали слово…

— Ну что ты болтаешь! Разве мы знали, под каким враньем ставим печати? — напустился на него Гамид. — Оставайся, если ты совсем уж деревенский дурень! А мы пойдем за господином Осейфом! И в Новой Башне станем большими людьми! Пойдем, братья?

— Пойдем! — закричали мы. — Эй, эй, Субат-Телль!

— Субат-Телль, если не перестанете орать, придем и отведем в яму! — отозвались из темноты стражники.

А потом я встретил у харчевни Лиш. Ее сменщица заболела, и ей пришлось работать за двоих. Она устала, и спина у нее болела.

— Ничего, скоро я заберу тебя отсюда, — шептал я ей, обнимая. — Мы построим Новую Башню и станем там большими людьми. И у тебя, и у Реш будут служанки. Ты будешь приказывать: подайте мне мясо с гранатовой подливкой, подайте мне пирожки! Ты будешь спать, сколько захочется, и лежать днем в тени, и купаться, когда пожелаешь, и у тебя будет столик с притираниями и благовониями…

— Но сперва нам придется много работать, и я подурнею, и мое тело станет сухим и жилистым, и ты перестанешь меня любить, — отвечала она.

— Как я могу не любить тебя? Ведь ты моя жена, — говорил я.

— Но сперва — обряд, — отвечала она.

Мы чувствовали близость перемен. Мы не тратили деньги на мясную похлебку, а покупали то, что понадобится в Новой Башне, — запасные сандалии для работы, теплые накидки, миски и кувшины.

— Вот и пригодится ваш котел, и мешок ячменя тоже пригодится, — сказала Лиш. — Когда это будет?

— Когда скажет господин Осейф.

Я ждал от него всего одного слова «завтра», чтобы мчаться к своим и передать это слово.

Но всё оказалось не так просто.

Вечером, когда все отдыхали и нора была уже пуста, по лестнице поднялся к нам тот мужчина, любовник Таш.

— Привет тебе, наставник, — сказал он. — Прости, что так поздно. Дела, дела… Хочу поговорить с тобой.

— Приходи завтра, Авенир, — ответил ему хозяин.

— Завтра может быть уже поздно. Нам есть что обсудить. Я хочу помочь тебе.

Этот разговор они вели в комнате, где хозяин обычно работал с Арбуком и Бубуком.

— Я не нуждаюсь в помощи.

— Боюсь, что ты ошибаешься. Предложи мне сесть. Разговор, возможно, будет долгим.

— Вагад, принеси из спальни стул, — распорядился хозяин.

— Ты живешь небогато — может, всё дело в этом? — задумчиво спросил гость. — Твой носильщик прислуживает в комнатах. Что же ты молчал? Я думал, скромная жизнь тебе по нраву.

— У меня есть всё необходимое, Авенир, — отрубил хозяин. — И много ли нужно в мои годы?

— Много, наставник, много.

Этот мужчина улыбался, но мне его улыбка не нравилась. Хотя сам он имел очень достойный облик, невзирая на пожилой возраст. Обычно мужчины старше сорока отращивают живот, а некоторые и зад, и пухлую грудь, и толстую шею. Этот же был бодр и строен. К тому же я видел, как он держится в седле, как командует и как дерется. Вот только снисходительная улыбка — словно бы он приготовил неприятность хозяину и сейчас предастся злорадству…

Поэтому я, уходя, закрыл дверь так, чтобы осталась щелка, и сел сбоку от нее на пол.

— Предложить тебе угощение, Авенир? — спросил хозяин.

— Ты лучше покажи мне рисунок Новой Башни, наставник. Да, я знаю про нее и знаю, зачем ты ездил в Вавилон.

— Я старый человек, Авенир. Мне пора посещать храмы ради пожертвований. Тебе ведь донесли, что я бывал в храмах, так?

— Да, это ты, наставник, верно сказал — ради пожертвований.

Затем оба немного помолчали.

— Наставник Гумариэль, я всё знаю. Я знаю, что ты встречался с нашими стариками. Я знаю, как ты это устроил, как ты получил от них письмо при помощи двух бронзовых колец и натянутой веревки, письмо на сырой глине. Я знаю, как ты, в твои-то почтенные годы, лазил по первому ярусу и пугал крыс. Давай начнем со стариков. Эти несчастные — наша общая ошибка. Ты их давно не видел, ты сохранил воспоминания, наставник, воспоминания молодости, лучше которых ничего нет. Ты всю жизнь помнил, как помогал им учить наш язык и как они рассказывали о прекрасной стране, в которой повозки без ослов и мулов носятся быстрее ветра. И тебе этого было достаточно! Ты знал, что изготовить такие повозки в человеческих силах. Если бы ты стал о них думать, ты бы придумал что-то подобное. Но тебе запали в душу дома в сорок и пятьдесят ярусов, где они жили, с большими окнами и цветными стенами, и ты задумался. Что ты молчишь? Если я прав — кивни.

Судя по всему, хозяин кивнул.

— Вот и отлично. Тебе сказали, что есть башни, высокие, высокие. И твоя душа вспыхнула. Рассказывали ли тебе эти трое, Дишон, Ришарид и Питир, о норе внутри башни, о трубе, о несущих стенах и арках? Нет, ты сам всё это придумал, только потому, что знал — это возможно! А если бы ты спросил их, как устроены дома в их стране изнутри, они бы ничего не ответили. Знаешь, почему?

— Потому что они не строители, Авенир. Они и не притворялись строителями.

— Да, они не притворялись. Они честно рассказали всё, что видели в своей стране, откуда их принесли демоны. Они рассказали о движущихся картинках на стене и о лодках, которые несутся быстрее дикого осла. Они рассказали об устройствах, которые позволяют говорить людям, сидящим в разных концах города. Они рассказали так, как рассказал бы ты сам, если бы попал в ту страну и вернулся! Теперь понимаешь? Всё еще не понимаешь?

— Нет, Авенир.

— Не хочешь понимать. Эти трое — пустое место, песок летящий! Они не умели у себя дома ничего делать, они умели только пользоваться! Они не знают, как устроены те повозки. Они умели только кататься! Они не знали, как устроены их счетные устройства, — помнишь эти ящички? Они умели только тыкать в них пальцами, пока ящички не сломались. Они как те храмовые писцы, которые понятия не имеют, как разминать глину для табличек и остругивать палочки! Если привести их место, где можно накопать глины и срубить ветки, они будут бессильны. Не говоря уж о том, чтобы правильно обжечь таблички!

— Нет, Авенир, без них не было бы счетного устройства Самариаха.

— Они случайно вспомнили, что когда-то их отцы, а может, и деды для этих устройств использовали таблички и ленты с дырками! Остальное сделали мы сами. Ты искал их для того, чтобы они научили тебя делать расчеты по строительству башни. А они не умеют делать расчеты! Какой-то богатый ростовщик держал их у себя, чтобы они считали данные в долг и вернувшиеся с лихвой деньги. Они делали это по законам своей страны, и они рассказали нам то, что понимали сами. Они рассказали, какие чудеса может творить счетное устройство! Но что там внутри, они понятия не имели. Я часто беседовал с ними, я задавал им правильные вопросы, и я это понял…

— И я беседовал! — закричал хозяин. — И они мне много рассказали!

— Ты услышал то, что хотел услышать, — описание готовых вещей. Твой ум требовал не объяснений, а работы! Они тебе говорили — дом был в двадцать ярусов, один над другим. И у тебя в голове росли эти ярусы, и тебе казалось, будто ты ловишь их мысли на лету. А это были твои собственные мысли. А я говорил с ними и слышал только те слова, что они произносили. Моя голова не так устроена, чтобы в ней вырастали башни. Наставник, это были одни и те же повторяющиеся слова, ничего нового.

— Почему же вы прятали их от меня?

— Мы их от всех прятали. Это несчастные люди, наставник. Они уже ничего не хотят. И никого видеть не хотят. Они хотят, чтобы за ними присматривали, их каждый день посещает храмовый лекарь. Но даже он не в силах уговорить их пить поменьше. Они пьют, как люди, чья жизнь промелькнула и оказалась, как песок летящий. Как люди, которые ничего в жизни не сделали, они пьют… Знаешь, почему они ответили на твое письмо?

— Они хотели мне что-то рассказать.

— Выпить с тобой они хотели! А рассказать они уже ничего не могут. Их нельзя выпускать — они пропадут, как маленькие дети. И они сами это знают. Разве что прилетят те самые демоны, которые похитили их в той далекой стране, когда они втроем выбрались на берег озера поесть жареного мяса, и заберут обратно. Они из баловства пригласили тебя на стакан вина, но отвечать на твои вопросы не стали — ведь так? Им нечего было ответить.

— Это они сами тебе рассказали? — с тревогой спросил хозяин.

— Я не стал их беспокоить. Не эти твои замыслы показались мне странными. В конце концов, какой строитель не хочет, чтобы его расчеты были безупречными? Я узнал о пожертвованиях, которые ты искал в храмах Энлиля, Инанны, Энки, Уту. Был бы в городе храм Эрры — ты и туда бы пошел. Я знаю, кто обещал тебе деньги на Новую Башню. Это плохие деньги, наставник. Не надо ее строить на такие деньги. Ведь Другая Башня еще только начинает развиваться. Наставник, все наши дела — в самом начале. И счетное устройство совершенствуется!

— Да, чтобы радовать сплетниц с тридцатого яруса!

— Чтобы труды, которые лежат в храмовых хранилищах, размножить и сделать доступными. Чтобы труд Ровоама о шестидырчатых табличках размножить, и труд Амалека о дырчатой ленте. И труды Агенора!

— Башня владыки Энлиля принадлежит храму Мардука, и храм не успокоится, пока не выжмет из нее все деньги, как прачки воду из льняной туники, — заявил хозяин.

— Ну и что? Разве ты замечал над собой руку храма? — спросил Авенир. — Я внимательно следил за тем, чтобы всем было хорошо работать, чтобы счетное устройство росло и становилось всё лучше, всё быстрее. Храм не допекал меня мелкими придирками. Я позвал Ровоама и Амалека, я дал им большие деньги — пусть делают печатню, пусть делают дырчатые ленты!

— И всё на благо храма Мардука, — добавил хозяин. — Ты честно служишь храму!

— А ты, наставник? Отчего ты вздумал бежать и строить Новую Башню? Отчего тайно сговариваешься с людьми и переманиваешь их от подрядчиков? Что Другой Башне тебя не устраивает?

Я испугался — вот сейчас он скажет, что Труба возводится с перекосом!

Может, он и собирался. Но не сказал, хотя молчал он долго.

— Давай сделаем из Другой Башни то, чем она должна стать, — предложил Авенир. — Давай соберем в ней самых опытных, самых толковых и научимся тому, чего мы еще не знаем.

— Как извлекать на верхних ярусах еще больше денег? — ехидно спросил мой хозяин. — Клянусь язычком Асторет, я устал слышать о деньгах.

— И деньги тоже будут. Мы многое придумаем, вот увидишь. Эти несчастные, Дишон, Ришарид и Питир сделали больше, чем если бы научили нас делать ящички, в которых появляются картинки. Они разбудили уверенность, наставник. Мы знаем, что человек может из колес и ремней делать дивные вещи. То, что сделал один, может заново придумать и сделать другой. Вот ты же создаешь башни со многими ярусами. А если бы ты не знал, что они бывают, ты бы всю жизнь строил храмы, в которых самое большее — четыре яруса. Разве нет?

— Не знаю.

— Почему ты разлюбил Другую Башню?

Авенир хотел добиться правды и спрашивал ласково, как мать ребенка о том, где у него болит.

— Это лучшая моя башня, — ответил хозяин.

— Но ты не хотел, чтобы в Трубе скрипела крестовина? Ну подумай сам, наставник, есть ли в мире то, что построено так, как задумано? Даже в большом храме Мардука пришлось менять расположение дверей, о храмовом саде и купальнях я уж молчу. Это всё равно, что обойти все города в поисках безупречной женщины. Ты купишь девочку четырнадцати лет с волосами, как спускающиеся с гор овечьи стада, с грудями, как половинки граната, и зубами, как белоснежные ягнята-близнецы, и бедрами, как золотые колонны храма Асторет. А через пять лет ее совершенство пропадет, и дураком будет тот, кто расстанется с ней из-за того, что она подурнела, вынашивая и выкармливая его ребенка.

— Ты говоришь со мной, как с мальчишкой в школе писцов! — вспылил хозяин.

— Я хочу уберечь тебя от опасной ошибки, — возразил Авенир. — Видишь, я знаю твои замыслы. И я ничего не делаю, не угрожаю, не шлю гонца в храм Мардука. Я просто говорю с тобой. Еще раз спрашиваю — отчего твое отношение к башне владыки Энлиля переменилось? Отчего ты не хочешь ее достраивать?

— Она утомила меня! И ты… Ты тоже меня утомил!

— Это хорошо, — задумчиво сказал Авенир. — Ты кричишь на меня, и это хорошо. Не мной ты недоволен, поэтому и кричишь. Я ухожу. Ты знаешь, где меня искать. Я всегда буду рад нашей встрече.

И он действительно ушел.

Мне очень не понравилось его спокойствие. Так говорит человек, уверенный в своей правоте и в своей силе. И я подумал: он все погубит. Хозяин подумает хорошенько и не захочет больше строить Новую Башню, в которой мы станем большими людьми. Она так и останется красивой картинкой на стене.

Он ушел в спальню, но не лег и ничего не требовал. А я понял: этот мужчина сломал его, как ломают сухую тростинку. Но, слава богам, я знал, что тут можно предпринять.

Я выскользнул из жилища и побежал к нашим. Они уже ложились спать, я вызвал их и повел в такое место, где бы нас не увидели и не услышали, на задворках большой пекарни.

— Парни, беда! — сказал я. — Тот мужчина, который ездил вместе с нами за корзинами, большой человек в Другой Башне! Он — на службе главного храма Мардука, и сама башня тоже принадлежит храму. Вот на чьи деньги ее возводят. И ему донесли, что мой хозяин хочет уйти и построить Новую Башню. Он всё знает!

Я, как мог, пересказал им беседу.

— Откуда он всё это может знать? — спросил изумленный Левад. — Кто рассказал ему?

— У него есть люди, которые ему служат и добывают сведения, вроде Таш. Он назвал храмы, куда ездил мой хозяин, чтобы достать денег на Новую Башню. Он знает, что хозяин писал письма старикам, тайно живущим на третьем ярусе. Он знает, что хозяин пробрался к ним через подземелье. Он знает, что хозяин сговаривается с людьми, которых уведет строить Новую Башню! И он, он… он может причинить хозяину вред!

— Как? — спросил Тахмад.

— Но это же совсем просто! Если храм Мардука хозяин Другой Башни, то он, значит, платит деньги господину Осейфу за его труд. Что, если он перестанет платить? Разве это не вред?

— Как хорошо было дома, — сказал Гугуд. — Если кто-то за кем-то подсматривал и подслушивал, это сразу делалось ясно. А тут столько народа, и все плохо знают друг друга, и мы никогда не поймаем того, кто донес этому господину Авениру Бакти на господина Осейфа…

— Нет… — каким-то странным, чужим голосом произнес Гамид. — Нет, нет…

— Ты кого-то подозреваешь? — Левад повернулся к нему так, что стало ясно: подозревает он сам.

— Нет, нет… — повторил Гамид. Но обращался он не к нам, а к какому-то незримому демону, с кем, пока говорил Гугуд, он повел беззвучную беседу.

— Вот всё и рухнуло, — сказал Левад. — Не быть нам большими людьми в Новой Башне. И тут обман.

— Обман, — повторил Абад. — А я обещал Реш…

— И я обещал Лиш… Тут Гамид вскочил.

— Еще не всё потеряно! — воскликнул он. — Этот демон Авенир не может знать всего!

— Почему ты так говоришь? — спросили мы.

— Я знаю, что говорю! Он пошел к главному — к твоему хозяину, Вагад! А к тем, с кем сговаривался твой хозяин, он не ходил!

— Почему?

— Потому что незачем! Если господин Осейф откажется строить Новую Башню, то все договоренности с ним теряют силу. Вы поняли? Я знаю, что нужно делать! Нужно идти к господину Осейфу!

— Нужно успокоиться и идти спать, — возразил Тахмад.

— А завтра встать спозаранку, съесть кашу с прогоркшим жиром и идти за тачками? И так каждый день? Пока мы не сдохнем, держась за палки тачек, и нас не закопают в глине?! Нет, Субат-Телль! С меня хватит! Идем! — бушевал Гамид. — Будем просить, будем умолять его, пока этот демон бездействует!

— С чего ты взял? — спросил я.

— Он уверен, что твой господин одумается и присмиреет, так что не будет нужды говорить с каждым, кого он за собой позвал. Мы перехитрим его. Мы больше не Деревенские дурни, которых каждый может обмануть. Идем, идем! Будем просить, будем умолять его!

— Боги похитили твой разум, — сказал на это Тахмад. — Ты собираешься побороться с человеком, которого поставил смотреть за башней храм Мардука?

— Да! Братья, если вы не пойдете — я один пойду! Я упрошу его! Я всё ему объясню…

— Что ты объяснишь? — спросил Левад. — Что мы мечтали стать в Новой Башне надсмотрщиками?

Но Гамид на этот вопрос не ответил, а продолжал нас убеждать в необходимости ночного разговора с моим хозяином. И мы в конце концов пошли к будке, откуда начиналась лестница.

Мы с Гамидом уже не боялись ее, а остальные растерялись, увидев ее крутизну, и карабкались, вцепляясь в веревочные перила, как будто ступеньки под их ногами вот-вот могли похитить демоны.

В хозяйской спальне звучал голос — это Бубук, спотыкаясь, читал древнюю «Поэму об Атрахасисе», понять которую мог разве что такой старец, как господин Осейф, и то вряд ли: он приказывал принести эти таблички, когда мучился бессонницей. Особенно хорошо его убаюкивало повествование о всемирном потопе. Это я знал от Арбука.

— Вперед, Субат-Телль, — приказал Гамид и первым ворвался в спальню.

— Это что еще за демон Хумут-Табал? — сердито спросил хозяин.

Но мы уже все были в спальне и стояли на коленях.

— Господин, добрый господин! — заговорил Гамид. — Нас все обманывают, все — и мужчины, и женщины! Нас обманом привели сюда, из-за лжи мы чуть не погибли! Неужели и ты такой же, господин? Неужели и ты обманешь нас? Мы хотим честно работать и строить Новую Башню! Мы хотим жить в ней! Неужели у нас не будет Новой Башни, господин? Прикажи — мы пойдем за тобой и будем трудиться без единой жалобы. Неужели ты обманешь нас?

— Ослятки вы мои, что мне с вами делать? — жалобно спросил хозяин.

— Веди нас, господин! — закричали мы. — Веди нас! Только от тебя не будет обмана, только от тебя! Веди нас к Новой Башне!

Часть третья

Новая Башня

Мы ушли на четвертую после этой беседы ночь.

Луна светила достаточно ярко, и путь наш был не слишком труден.

— Посмотрим, что теперь скажет этот демон! — радовался Гамид. — И посмотрим, что скажет она!

— Таш? — спросил я.

— Таш! Вся ее ловкость бессильна — мы уже в дороге.

— Не споткнись…

Я сказал это потому, что радость Гамида казалась мне какой-то странной, туманящей голову. Я тоже был доволен, что нам удалось благополучно убраться из Другой Башни и увести тачки, но не настолько, чтобы приплясывать на ходу.

Хорошо было то, что мы ночью собрались и без лишних разговоров двинулись в путь, а впереди ехал хозяин на осле, и никакие стражники не мчались следом. Плохо было то, что караван, собравшийся за дальним верблюжьим загоном, получился небольшой. Сильно беспокоясь, чтобы Авенир Бакти не успел поговорить с каждым из тех, кто тайно дал согласие строить Новую Башню, и не добился от них хитростью или угрозами покорности, мой мудрый хозяин поспешил с отъездом. Нас было не больше сотни человек, да ослы, да верблюды.

Оказалось, что хозяин сговорился с одним бывшим стражником — кажется, он даже был у стражи десятским с самого начала, когда только расчистили основание для Другой Башни и стали возводить Трубу. Этот человек по имени Элиав потом повредил ногу и жил на покое, плетя корзины и вырезая деревянные игрушки. Конечно же, ему хотелось чего-то иного. И он очень быстро и ловко собрал нас всех, пришедших ночью, в караван, и знал, кого пустить первым, кого придержать, чтобы в пути мы не мешали друг другу.

Мы гнали тачки, груженные зерном, мукой и овощами. Рядом со мной шла Лиш, не скрываясь, как жена с мужем. Она несла на плече полосатые переметные сумы, набитые ее имуществом. И Реш тоже шла рядом с Абадом, таща свое добро. С нами была еще одна подружка Лиш — Нуш-Нуш из пекарни. Она шла вместе с пекарем, ее родственником.

Что касается домочадцев хозяина, то Арбук идти с ним не пожелал, и женщина Фош тоже. Единственное, что сделал Арбук, — это кое-как покидал таблички из хранилища в большие корзины, а женщина Фош уложила в мешки все хозяйские туники, сандалии, повязки, покрывала, накидки и одеяла. Бубук тоже пошел с нами, когда понял, что строить Новую Башню увлекательнее, чем быть евнухом. А Бурче пошел, потому что ему так велели.

Нам сперва пришлось ждать в темноте своей очереди, а потом мы шли не все вместе, почему — не знаю. И только отойдя от Другой Башни на почтенное расстояние, мы, тихо перекликаясь, начали сходиться. Сначала Гамид нашел нас с Лиш, а потом на тихое «Эй, эй, Субат-Телль» отозвался Тахмад. Затем из темноты возник Левад. И наконец мы услышали голос Абада.

Он появился, гоня тачку одной рукой, а второй — придерживая груз на плечах. Прикрепить к палкам перекладины посоветовал нам хозяин, сказав, что на перекладину тоже можно что-то взгромоздить, и это было наше собственное имущество. Абад держал перекладину посередине, и тяжелая тачка вихлялась так, что мы испугались — как бы она не грохнулась. Реш не могла ему помочь — ее груз был слишком тяжел, чтобы думать о посторонних вещах.

— Что это ты тащишь? — спросил Тахмад.

— Ложе, — ответил Абад. — Там мы не могли продать этот товар, а в Новой Башне продадим. Ведь у нас не будет своих резчиков по дереву, и богатые люди охотно заплатят за наши ложа.

— Весь вопрос в том, где взять богатых людей! — воскликнул Левад. — Послушай, еще не скоро у нас вырастут те верхние ярусы, где будут стоять резные ложа. Выбрось свой груз и возьми лучше на плечи мешок зерна!

— Нет! — твердо сказал Абад. — Там я найду, кому это продать, и мы купим десять мешков зерна! А ваши ложа где?

— Я свое оставил там, в яме, — признался я. — Если оно понадобится, приду за ним. А твое, Левад?

— И я оставил. Мне в пути только его недоставало, — ответил благоразумный как всегда Левад. — А ты, Тахмад?

— Мое возле твоего. Ну, все наши тут? Эй, эй, Субат-Телль…

— Тут я, — отозвался Гугуд. — Помогите кто-нибудь, у меня колесо застряло.

Лиш пошла к нему, и вскоре они нас догнали.

— Что это у тебя на тачке? — спросил Гамид.

— Мое ложе, — ответил Гугуд. — Продам и получу большие деньги.

— Да ведь еще нет тех ярусов, на которых оно потребуется! — хором закричали Левад и Гамид.

— Мы их построим.

Левад утер со лба воображаемый пот.

— Лучше бы мы их сожгли, — пробормотал он. — Что-то мне кажется, что я уже никогда за своим не вернусь. Это очередной обман — чтобы продать дорогую вещь тонкой работы, мало ее иметь…

— Может быть, в Новой Башне обманов будет меньше, — обнадежил я. — Или мы наконец сами выучимся обманывать.

— Мы уже обманули Зубастого, и у нас это хорошо получилось!

Мы засмеялись.

— А где таблички с договорами? — спросил Тахмад.

— Хозяин велел Еверу Сати взять их в хранилище. Они, наверно, в одной из корзин, — ответил я. — Надо будет потом найти их и уничтожить.

Тут мы услышали взволнованные голоса сзади. И к нам подъехал Элиав на резвом осле.

— Торопитесь, парни, за нами погоня, — сказал он. — Если увидите, что настигают, бегите врассыпную. И продвигайтесь к северу. Вы ведь деревенские, знаете, где север.

— Если эти деревянные уроды будут мешать — выбрасывать их без всякой жалости, — распорядился Гамид.

Жаль, что мы в этот миг не видели лица Тахмада, который наверняка собирался сказать то же самое.

Пришлось ускорить шаг. Бегать с тачкой можно, но днем и по ровной дороге. А та, по которой мы шли, была протоптана сорок лет назад одиноким верблюдом.

— Лиш, клади свои вещи на тачку, — сказал я. — Если что — беги, не оборачиваясь. Мы, мужчины, будем драться, а ты — девушка…

— Боги вложили в твою голову куриный разум, — ответила она. — Я тебя не брошу.

То же самое сказала Реш Абаду. Мы, как могли, ускорили шаг. Сзади уже вопили стражники Другой Башни, которые догоняли нас быстрее, чем нам бы хотелось. И опять появился Элиав.

— Скорее, скорее! — закричал он. — Еще немного — и мы спасены! Еще немного, парни! Осталось пробежать сотню шагов! Бросайте всё лишнее, потом вернетесь и подберете!

— Нет! — отвечал Абад. — Ни за что!

И он побежал, одной рукой гоня тачку, другой — придерживая ложе на плече. Разумеется, тачку занесло, и она повалилась набок.

— Помогите, братья! — воскликнула Реш. — Помогите!

— Пусть бросит эту деревянную мерзость! — огрызнулся Тахмад. — Скажи ему — пусть бросит, иначе мы его самого бросим!

Конечно же, Гамид должен был поступить наперекор Тахмаду. Он кинулся на помощь и с большим трудом поставил тачку. Меж тем вопли стражников и стук ослиных копыт были всё ближе.

— Беги, дура! — приказал я Лиш. — Беги!

Но она стала подталкивать мою тяжело груженную тачку.

— Еще немного! — кричали впереди. — Братья, еще немного! Осторожно — тут канава!

И там действительно была широкая канава, через которую все, кто мог, переправлялись вброд, помогая друг другу, переводили скот, а мы с нашими тачками просто растерялись.

— Эх, пропадай мое богатство! — с такими словами Гугуд взял в охапку ложе и, соскочив в воду, установил его поперек канавы. — Эй, эй, Субат-Телль! Если быстро пробежать — ложе выдержит!

— Беги первой, Лиш, — велел я. — Поможешь мне выгнать тачку по откосу!

— Стой, стой! Канава шире, чем ложе в длину! — вовремя заметил Гамид. — Ну-ка, попробуем, только быстро!

Он тоже соскочил в воду и встал, нагнувшись, так что вместе с ложем составил настоящий мост. — Беги, Лиш! Беги, Вагад!

На спине у Гамида был большой мешок с одеялами и накидками. Оставалось молиться владычице Асторет, чтобы это спасло его кости.

Я разогнал тачку и не пробежал по мосту, а словно бы перелетел через канаву. С той стороны ждала Лиш, ждали еще люди, они вцепились в короб тачки и выволокли ее на ровное место. Следующим пробежал Левад, и тут уж я помогал тянуть тачку.

Переправились все, кроме Абада. Он стоял с ложем на плече и никак не мог решиться.

— Брось эту мерзость! — кричали мы. — Брось и беги!

— Это мое богатство! — отвечал он.

Подъехал Элиав.

— Эй, кто-нибудь, перебегите и возьмите две оставшиеся тачки, — велел он. — А тебе, парень, будет от меня награда.

Это он сказал Гамиду.

Я побежал, перепрыгнул с ложа прямо на берег и взял тачку Гамида.

— Держись, брат, немного осталось! — крикнул я, разгоняясь. И перебежал, но ложе при этом наконец затрещало.

— Стойте, стойте! — вопили подскакавшие стражники. У двоих из них были факелы. И в скачущем свете мы увидели дивную картину — Абад отмахивался от неприятелей большим резным ложем.

Он остался на той стороне последним. А Элиав, никуда уже никого не торопивший, смотрел на это побоище и смеялся.

— Реш, Реш! — кричала Лиш. — Скорее сюда! Скорее, пока стоит Гамид!

Но Реш не покидала жениха, а подбирала на ощупь камни и кидала в стражников. Мы тоже стали собирать камни и метать их более метко, чем девушка.

— Отчего мы никуда не бежим? — вдруг спросил Тахмад.

— Оттого, что тут мы уже в безопасности, — ответил Элиав. — Нужно только вытащить оттуда вашего дурня.

И тут, к нашему величайшему счастью, резное ложе наконец сломалось.

Ругаясь и поминая всех демонов, Абад схватился за перекладину тачки. Мы помогали ему, отгоняя стражников камнями. Но он не смог разогнаться и чуть не застрял вместе с тачкой прямо на спине у Гамида. Левад соскочил в воду и помог ему, а потом мы вместе вытянули на берег и уложили Гамида. Гугуд раздобыл факел и светил Лиш, которая ощупывала плечи Гамида.

— Он жив? — спросил Элиав.

— Жив, — сказала Лиш. — А твоему дурню, Реш, я выцарапаю глаза!

Стражники грозились карами небесными, но в канаву не спускались.

— Мардук однажды покарал вас, приспешников зла, и опять покарает! — выкрикивали они. — Одумайтесь, вернитесь под руку Мардука!

— Мы пришли? — спросил Гамид, открыв глаза.

— Да, друг, да. Ты вел себя геройски. Когда раскинем лагерь, я награжу тебя, — пообещал Элиав. — Не волнуйся, мы уже не на земле храма Мардука, мы на другой земле, и тут нас никто не тронет.

— Чья это земля?

— Она принадлежит храму Тиамат.

Тут у нас в умах помутилось, ноги наши подкосились, и мы чуть не рухнули в канаву.

Ничего хуже мы и вообразить не могли.

Мы, простые парни, плохо разбирались в том, какой бог от которого происходит, как они меж собой ссорятся и мирятся, но о том, что славный Мардук, возглавив совет богов, пошел войной на войско страшных чудовищ и разгромил его, и убил его предводительницу Тиамат, даже мы знали.

— Идем обратно, — сказал, опомнившись, Тахмад. — Тут нас превратят в злобных чудищ!

— Погоди, выслушай меня. Ты знаешь, что в самом Вавилоне стоит храм Тиамат? — спросил Элиав.

— Нет.

— Уже не первый год стоит, и люди несут туда богатые дары.

— Так, значит, Тиамат стала богиней? — удивился Левад. — А мы и не знали!

— Жрецы Тиамат были всегда, только до последнего времени они скрывались. А теперь у них накопились деньги, и они хотят построить свою башню, — объяснил Элиав. — Правда, она будет далековато от города, но если проложить хорошую дорогу, то получится неплохо.

— Значит, в Новой Башне будет храм Тиамат? — спросили мы в ужасе.

— А что ж тут такого? Все, кто признал Тиамат и тайно поклонялся ей, приедут жить в эту башню. А среди них есть очень богатые люди. На то весь расчет.

Мы не ответили. Нам, всем шестерым, очень не нравился этот расчет.

— Богиня злобных чудовищ, — сказал Тахмад, когда Элиав поехал скликать в темноте наш караван и заново его строить. — Почему нас не предупредили? Мы бы не пошли за господином Осейфом.

— Никого не предупредили. Но давай поговорим со жрецами. Может, всё не так уж плохо, — предложил Левад. — Может, нас обманывали насчет Тиамат, как всегда обманывают?

— Что будем делать с Гамидом, братья? — спросила Лиш. — Вот он лежит, и я боюсь, что он повредил спину. Может, в караване есть лекарь?

— Это мы узнаем только возле башни, — сказал я. — Когда все соберемся и начнем устраиваться на новом месте.

— Но как его везти?

— Дурни, — пробормотал Гамид. — Скиньте с одной из тачек мешки с зерном. Тут их никто уже не тронет. И помогите мне сесть туда.

— Я лучше придумал, — возразил Гугуд и, никого не предупредив, полез в канаву. Мы все были такие мокрые и грязные, что лишняя сырость его уже не пугала.

Стражники из Другой Башни еще не уехали, а сбились вместе и наблюдали за нами. Пересекать канаву они не имели права — видимо, прекрасно знали, что эта земля куплена храмом Тиамат. Но сама канава, как мы потом догадались, была ничьей. Когда Гугуд стал вытягивать увязшие в иле ножки резного ложа, прилетела веревочная петля и захлестнула его тело вместе с руками.

— Тяни, тяни рыбину! — закричали стражники. И нарочно получше осветили факелами Гугуда.

— Эй, эй, Субат-Телль! — завопил Гугуд.

Первым на помощь кинулся Тахмад и прыгнул в канаву. Вторая веревочная петля досталась ему. Потом я, и мгновение спустя ощутил, что мои локти плотно прижаты к моим бокам. А стражники тянули за веревки, смеялись и приговаривали, что вся Другая Башня надорвет себе животы от этой охотничьей истории.

Они тянули, мы упирались, и вдруг я ощутил, что лечу спиной вперед неведомо куда. И тут же грязная вода сомкнулась над моей головой.

Это Лиш, незаметно соскользнув в канаву, перерезала большим ножом веревку. Я нахлебался воды, а когда высунул голову, долго протирал кулаками глаза. Лиш тем временем успела перерезать и вторую веревку, так что и Гугуд шлепнулся, следом за ним — Тахмад. А четвертой петли у стражников не было.

Они погрозили нам на прощание кулаками и ускакали. А мы еще долго возились, вытаскивая резное ложе. Потом мы взгромоздили его на тачку, осторожно подняли и уложили Гамида, а мешки оставили. И мы пошли следом за всеми к тому месту, где мой хозяин собрался возводить Новую Башню.

Рассвет мы встречали на большой и неровной площадке. Там уже поработали землекопы. Все мы устали, проголодались, и оказалось, что готовой еды взяли с собой очень мало.

— Лиш, Реш, надо кашу варить, — сказал Гамид. — Вагад, разведи костер, пристрой котел…

— А где тут питьевая вода? — спросила Лиш.

Никто не знал. Гугуд и Левад пошли искать лекаря. Они нашли троих резчиков по дереву, Евера Сати с двумя помощниками, какого-то непонятного жреца (потом оказалось, что в Другой Башне был один-единственный последователь веры Тиамат, этот самый, но он скрывался и притворялся писцом). Лекаря не было. Зато Элиав приехал, велел перевернуть Гамида на живот и прощупал ему спину.

— Вроде обошлось, — сказал он. — Но, боюсь, в ближайшие дни этот парень не работник.

— Где тут питьевая вода? — спросили Реш и Лиш.

— Туда, к востоку. Там вроде был ручей или канал.

Девушки взяли котел и пошли, мы остались. Нужно было всё начинать на пустом месте — строить жилища, искать древесину и хворост, разводить костры, копать яму для добычи глины.

Когда рассвело, мой хозяин собрал всех на площадке.

— Вот тут встанет Новая Башня, прекрасная и соразмерная, — сказал он. — Деньги на постройку у нас есть. Нужно сперва вырыть ямы, чтобы посмотреть, насколько высоко стоит подземная вода, и решить, сколько свай будем вбивать и где именно. Парни, которые гоняют тачки, и вы, землекопы, и вы, носильщики! Берите лопаты, ступайте за мной! Остальные пусть делают что-нибудь…

Он шел впереди, опираясь на посох, стучал этим посохом в землю, прислушивался, а мы шли следом, немного растерянные, — нас было более двух десятков, а лопат — всего шесть.

К счастью, с нами был Бубук, а при нем сума с запасом хорошей влажной глины и палочки. Как только выяснялось, что чего-то недостает, он сразу выдавливал знаки. Правда, у нас не было печи, чтобы обжигать таблички, дров для костра — и тех не было, но была надежда — вот хозяин, указав, где работать, что-нибудь придумает.

И он придумал. Он сказал, что первым делом нужно строить помещение для большого счетного устройства Самариаха, а всё прочее подождет.

— Где же нам жить, господин? — спросили мы. — Что нам есть?

— Не знаю, но начнем с помещения для устройства и с крестовины, — сказал он. — И с печи для обжига табличек. Всё остальное как-нибудь само собой образуется.

Хорошо, что Элиав понимал — прежде всего людей нужно накормить. Когда удалось раздобыть дрова и развести костры, пришли Реш и Лиш с котлом. И тут оказалось, что это единственный котел на сотню человек. Они тут же стали варить кашу и объяснили носильщикам, где вода, и нашли несколько кувшинов, так что стряпня продолжалась весь день, и люди ели по очереди, а еще понадобилось немало воды, чтобы нам вымыться после возни в канаве и вымыть Гамида.

Он лежал на великолепном ложе и улыбался.

— Как ты чувствуешь себя? — спросил я. — Спина не болит?

— Я обманул Таш, — ответил Гамид. — Она думала, что провела меня, а я провел ее. Я хитрее. Мы ушли, а ее Авенир Бакти прикажет посадить в яму с гнилой водой.

— За что, Гамид?

— Она не донесла ему, когда мы уходим. Вагад, я сперва всё испортил, потом всё исправил. Теперь можно сказать правду.

— И что это за правда?

Я примерно догадывался, что услышу. Так и было — Таш, хитрая тварь, встречалась по вечерам с Гамидом и ловко выпытывала у него про приключения и планы господина Осейфа. Гамид догадался, что его обдурили, когда я рассказал про ночной приход Авенира к хозяину. Ведь Авенир знал именно то, что знали мы, то, что Таш вытягивала у Гамида.

Но он поумнел! Когда она накануне нашего бегства ласкалась к нему, он не выдал замысла! Он сказал, что господин Осейф сильно расстроен, болен, хочет звать лекарей из Вавилона и не двинется с места, пока не выздоровеет. И поэтому нам удалось уйти, а стражники отправились в погоню с большим опозданием.

— Ты настоящий лев пустыни, Гамид, — сказал я.

— Если бы я догадался раньше…

Да, если бы Гамид догадался раньше, мой хозяин успел бы со многими сговориться, и не вышло бы так, что на двадцать парней — шесть лопат, и с нами пришли резчики по дереву, но не пришел ни один мастер по печам и обжигу, и на сотню человек один котел, и есть пекарь с помощницей, но некому построить пекарню.

— Ничего, всё наладится. Станет понятно, чего нам не хватает, и хозяин пошлет людей в Вавилон, и всё привезут, — пообещал я.

— Ты веришь, что можно построить Новую Башню на земле, принадлежащей храму Тиамат? — спросил Гамид.

— Господин Осейф — опытный строитель.

— Ты не ответил.

— Верю! Если бы ты видел, какую башню он нарисовал!

— А Тиамат не испортит его замысел?

— Знаешь, Гамид, я вообще не понимаю, откуда взялась эта Тиамат. Ведь Мардук убил ее еще до того, как были сотворены люди.

— Может, она сидела в подземном царстве и набиралась сил?

Так мы и не выяснили, почему убитая Тиамат вновь появилась и сделала так, что люди стали ей служить. Но само ее имя многим не внушало доверия, а кое-кто перепугался насмерть и сбежал. Мы лишились двух носильщиков и троих каменщиков — это те, о ком я точно знаю. А ушли еще люди, чье ремесло мне было неизвестно, и для чего их позвал с собой мой хозяин — я тоже не понял.

Бубук оказался умным мальчишкой и записал всё, чего нам недоставало, чтобы начать строить Новую Башню. Хозяин в сопровождении нескольких человек поехал в Вавилон, в храм Тиамат, приказав нам не разбегаться и чем-нибудь полезным заниматься.

Хорошо, что остался Элиав.

— Очень умным человеком нужно быть, чтобы поставить башню так далеко от воды, — ворчал он. — Божественно умным человеком! Человеком, у которого в голове покопалась чешуйчатыми щупальцами Тиамат! Парни, я не знаю, где он вздумал ставить башню, но вон там — подходящее место для пруда. Без пруда нам не обойтись. За работу! Вы копаете, вы в тачках отвозите землю вон туда, делаете кучу. Потом меняетесь. Ты! Будешь старшим у землекопов! Ты! Будешь старшим по тачкам.

Каким-то чудом он угадал, что старшим у нас Тахмад. А Тахмад приосанился, даже задрал нос. И мы радостно пошли трудиться.

Настал вечер. Лиш и Реш уже еле держались на ногах, мы сами доставали кашу из котла и поливали ее жиром.

— Где вы будете спать? — спросила Лиш.

— Завернемся в одеяла и ляжем вон в тех кустах, — сказал я. — А ты с Реш?

— Не знаем. Можно, мы рядом с вами? Мало ли кто явится ночью?

— Мы уложим вас посередине, — решил я. — А вообще надо бы нам пожениться. Пусть все знают, что ты — моя. Тут мало женщин, и как бы к тебе не начали приставать.

— Начнут, конечно! — обнадежила она. — Но кто совершит обряд?

— Тут, говорят, уже есть жрец.

— Но нет храма. И, знаешь… я не хочу, чтобы нас соединили в храме Тиамат… я так мечтала, что ты приведешь меня в храм Асторет…

— Да я и сам не хочу. Давай при первой возможности съездим в город? Я вижу, нам многое придется оттуда привезти.

— Да как, если, кроме нас с Реш, больше некому варить кашу?

— Как-нибудь устроится…

Мы положили девушек в середину, и всю ночь мы с Лиш держались за руки. А утром, на рассвете, она поднялась первой и разбудила Реш. Им нужно было идти за водой и варить первый котел каши.

Элиав велел углублять пруд. Он надеялся, что мы прокопаемся к подземным водам, и действительно — на дне показалась какая-то сырость.

— Придется отводить канаву от канала, — сказал он. — И еще неизвестно, на чьей земле канал. Наш мудрый господин Осейф Гумариэль умчался и не показал границ, за которые выходить нельзя.

К нему подошел пекарь, дядя Нуш-Нуш.

— Я бы и сам сложил хоть какую печку, только дайте мне камней и глины, — попросил он.

Подошел незнакомый человек:

— Мои ослы помирают от жажды. Куда их гнать на водопой?

Подошла женщина:

— Господин, со мной дети, и они заболели! Подошел старик:

— Господин, я начальник резчиков! Когда нам дадут работу?

Элиав схватился за голову.

Он был толковый начальник, этот Элиав, но нас оказалось слишком много. И мой хозяин, уезжая, не оставил ему денег, чтобы платить людям.

Хозяин появился на четвертый день. В храме Тиамат ему дали человека, чтобы помогал, дали строителей, дали две повозки лопат, мотыг, всяких неизвестных мне орудий, и еще там были молоты на длинных ручках — большие, большие, деревянные!

— Что это? — спросили мы возчиков.

— Кувалды. Ими сваи заколачивают, — ответили возчики. — Под башней в земле должны быть сваи, разве вы не знали?

Потом была большая ругань между хозяином и Элиавом.

— Кто велел тебе копать здесь пруд? — кричал хозяин. — Несчастный, отчего ты не спросил меня?

— Это лучшее место для пруда, — отвечал Элиав. — Нам негде поить скот, негде брать воду, чтобы умыться! Если ты такой умный, отчего ты, выбирая эту землю, не позаботился о воде?

— Это лучшая земля для возведения башни! Башня на ней будет стоять прямо и твердо! Я умею выбирать место для башни, и мне наплевать на воду! Эй, ослятки мои! Глядите, как это делается!

Он пошел, топая ногой и ударяя посохом. Он ходил кругами, останавливался, думал, возводил глаза к небу, дважды велел Гугуду выкопать небольшие ямки. Все смотрели на него с почтением. Наконец он потребовал два колышка и длинную веревку.

Он долго искал место для одного колышка, вогнал его, вытащил, переместил на локоть, потом еще на пол-локтя. Затем он привязал к первому колышку веревку, отмерил три двойных локтя и сделал петельку, а в нее вдел второй колышек.

— Ослятки мои, что же вы стоите? Немедленно соберите тачку камней величиной с мой кулак! Нет, с ваши кулаки.

Он мог бы сказать это и раньше. Все побежали и тут же нанесли две тачки камней.

— Иди сюда, Вагад, — сказал он мне. — Гордись! С тебя начинается строительство Новой Башни! Ты детям и внукам расскажешь про этот час! А они — своим детям и внукам!

Счастье мое было неописуемо. Лиш видела мое торжество!

Хозяин отошел от торчащего из земли колышка настолько, насколько позволила веревка, нагнулся и пошел, скрючившись, ведя острием второго колышка по земле так, что получалась дуга. А я должен был быстро выкладывать эту дугу камнями из тачки, которую гнал за мной Абад, тоже безумно гордый — ведь его видела Реш!

Таким образом получилось каменное кольцо.

— Вот! — сказал хозяин, когда я положил последний камень. — Начало положено!

— Господин, господин, неужели Новая Башня будет такой узкой? — закричали люди.

— Ослы! Такой будет Труба внутри Башни! Мы начнем с Трубы и одновременно будем строить помещение для счетного устройства. Элиав! Мне нужны крепкие парни. Сваи и кувалды я привез, сейчас намечу места. За мной, ослятки!

Мы выложили еще одно каменное кольцо — на сей раз веревка была десяти двойных локтей в длину. Когда мы почтительно спросили, что это за кольцо, хозяин ответил:

— Так надо.

Потом мы набрали еще три тачки камней и выложили третье кольцо, совсем необъятное. Веревку пришлось надвязывать, и она получилась пятнадцати двойных локтей в длину. Мы поняли, что таким будет основание башни.

Потом нам дали в руки лопаты и кувалды. Мы выкопали в нужных местах узкие ямы, вставили в них большие заостренные бревна, рядом установили плоские камни и, забравшись на камни, били по бревнам кувалдами. Это была непривычная для нас работа, и мы вскоре устали.

Нас сменили, и я пошел навестить Гамида. Он, в сущности, уже отлежался, и нашлись среди нас люди, знающие, как растирать спину, но Тахмад сказал — пусть отдыхает, и это был тот редкий случай, когда Гамид не возражал Тахмаду.

— Я пройтись хочу, — сказал Гамид. — Пойдешь со мной?

— Пойду, конечно.

Тут еще не было места для прогулок — разве что у недокопанного пруда. Там мы и обнаружили двоих — нашего Элиава и того человека, которого хозяин привез из храма Тиамат. Они прохаживались и о чем-то тихо толковали. Мы думали — ссорятся, но вдруг оба разом расхохотались и обнялись, хлопая друг друга по плечам.

А потом они пошли прямо на нас, и мы услышали обрывок их беседы.

— Мне — три пятых, тебе — две пятых, и это будет справедливо, брат Элиав.

— Но тогда мне — пищевое довольствие в придачу, брат Алам. Или же пусть приведут хорошего выезженного осла. Мой уже ни на что не годен.

— Осла мы подарим тебе в знак приязни, брат Элиав. А что у вас за человек, называющий себя жрецом Тиамат?

— Есть такой человек, и он, мне кажется, не дурак. Хочешь взять его в долю?

— Придется. Иначе пришлют жреца из Вавилона, и это обойдется дороже, чем местный чудак…

Они миновали нас, мы миновали их.

— Как спина? — спросил я Гамида.

— По-моему, всё в порядке, — ответил он. — Завтра выйду вместе с вами.

Потом мы подошли к месту, где обосновались Лиш и Реш с котлом и запасами зерна.

— Ты слышал? — спросила Лиш. — Говорят, что мы должны сами строить себе жилища. И пекарню, и харчевню, и сараи — всё сами!

— Из чего? — спросили мы.

— Надо бы из высушенных на солнце кирпичей. Делать кирпичи — невелика наука, но где взять глину? — Реш вздохнула. — Мне кажется, всю глину, сколько смогут привезти, пустят на Новую Башню.

— А мы поставим шатры, — придумал Гамид. — Нужно будет пойти с тачками по окрестностям, набрать камней для очага и для печки, срубить деревья на опоры для шатров.

— А чем ты их покроешь? Одеялами? — спросили девушки.

— Маленький шатер можно покрыть одеялами. Потом раздобудем пальмовых листьев, пальмового волокна, смастерим циновки. И не будем жаловаться. Чем скорее мы построим первые ярусы Новой Башни, тем скорее станем там большими людьми.

Мы надеялись — раз хозяин приехал, то он и денег привез. Но вечером всем объявили — пока работать нужно за кашу, а сколько и кому причитается — будет записано, и потом мы получим деньги все сразу.

За этот день многое наладилось. Элиав привел к Нуш-Нуш и ее дяде-пекарю резчиков по дереву, велел им строить пекарню, а когда будет готова — делать скамейки и столы для харчевни.

— Мы, мастера тончайшей резьбы, будем стругать доски и сколачивать их гвоздями? — возмутились резчики. Элиав с большим трудом их успокоил.

— Всё это временно, всё это временно! — кричал он.

Мы весь день возились со сваями, а вечером нас отпустили пораньше, чтобы мы могли поставить себе жилища.

Нам довелось видеть шатры, когда вербовщики вели нас из Субат-Телля в Вавилон. Мы представляли себе их устройство, но всё равно провозились довольно долго, ведь нужно было еще сшивать покрывала, делать веревочные петли и продергивать в них веревки. У нас получились два шатра и навес между ними, для начала неплохо. В маленький шатер мы поместили девушек, в большом легли сами, но Реш и Лиш ночью прибежали к нам — кто-то к ним залез.

Мы пошли и выкинули оттуда троих, чьи лица в темноте не разглядели. Мы пообещали им, что распорем их животы не милосердными ножами, а суковатыми палками, и вытащим кишки, и пустим эти кишки на строительство шатров. Абад взял палку и бил их изо всей силы, а потом ногами катил их в сторону будущей башни, а они орали и призывали на наши головы чумного бога Эрру.

Но девушки боялись возвращаться к себе и легли с нами.

— Давай скорее пойдем к жрецу, чтобы совершил обряд, — сказала мне Лиш. — Я боюсь…

— Мы попросим у хозяина свободный день и сходим в Вавилон, — ответил я.

Но свободный день нам пообещали только после того, как мы укрепим сваи и поможем каменщикам поставить основание Трубы. Когда же мы это сделали, нас попросили пойти с тачками к месту, где землекопы рыли яму для добычи глины, и привезти ее побольше, чтобы получилась куча, вроде той, что была возле Нашей Башни и Другой Башни.

Возле кучи все, кто пока не имел другого дела, занимались изготовлением кирпичей, и три четверти высохших на солнце кирпичей забирал мой хозяин для дома, в котором собирался разместить счетное устройство, а четверть шла на пекарню и на харчевню. Элиав получил эти кирпичи после большой и громкой ругани, и Алам, которого прислали из храма Тиамат, был на его стороне.

— Пойми ты, наставник, что если люди будут плохо питаться, они убегут! — кричал Алам. — Их охотно примут в Нашей Башне, не говоря уж о Толстой Башне, и в Прибрежной Башне тоже нужны работники!

— Мы должны бросить все силы сперва на возведение дома для счетного устройства, потом на возведение первых ярусов, чтобы приехали торговцы! — отвечал мой господин. — А где торговцы, там и деньги! Но перед этим мы должны установить и отладить устройство Самариаха! Я не могу ставить основание без точных расчетов!

— Я ненавижу это устройство Самариаха, — сказала мне Лиш. — Из-за него мы не можем построить себе дом.

— Устройство не виновато. Если бы ты видела, какое оно сложное, если бы знала, как много с ним возни… — начал я.

— Всё равно ненавижу, — перебила она. — И Реш тоже, и Абад. Ты хочешь, чтобы наше брачное ложе было в шатре, куда в любую минуту может забраться какой-нибудь мерзавец?

— Нет, конечно…

— Ну так и молчи!

Мы и на строительстве дома для устройства Самариаха трудились. Туда забрали наконец резчиков по дереву, чтобы они сделали колеса с зубцами, какие-то палки с наконечниками и длинные ящики с дырками. Конечно, это была более подходящая для них работа, чем изготовление столов и скамей, но они всё равно ворчали.

Первой поставили пекарню, и у нас появились лепешки, твердые «деревянные» и мягкие. Потом сделали кухню для Лиш и Реш с очагом и с хранилищем для припасов. И, к нашей огромной радости, пришли огородники и попросили отвести им землю под огороды.

— Откуда вы, братья? — спросили их.

— Мы из Нашей Башни. Там что-то случилось, и с верхних ярусов выезжают богатые люди. Они обычно бегут первыми. Мы не стали ждать, и вот мы здесь, — ответили огородники.

Мы всё еще не получали денег, но приспособились обходиться без них. Деревенским это давалось легче — ведь мы в Субат-Телле тоже не часто видели серебряный сикль. Я сговорился со старшим кирпичником, он позволил мне по вечерам лепить кирпичи и выкладывать их на просушку вместе с прочими, мне помогли Гамид и Абад, и скоро мы смогли возвести пристройку к харчевне, где могли бы жить девушки. Мы даже сделали им дверь и приладили засов, чтобы никто не залез к ним ночью.

Поселок вокруг того места, где должна была вырасти Новая Башня, рос. Землекопы прокопали две канавы, у нас появилась вода, хотя не очень чистая. А вокруг пруда по вечерам можно было гулять и петь песни.

Однажды вечером мы потеряли Абада. Он уговорился встретиться с Реш и не пришел к пруду. Она забеспокоилась, мы пошли на поиски и обнаружили его возле дома для счетного устройства Самариаха. К дому примыкал загон, вроде того, что был возле Нашей Башни. И Абад, стоя у изгороди, смотрел туда и чесал в затылке.

— Что ты там увидел? — спросили мы его.

— Смотрите сами, — сказал он. — А я уже ничего не понимаю.

Мы заглянули и увидели новенькую крестовину с торчащим из ее середины бревном. На бревне были зубчатые и иные колеса, от которых в дом тянулись веревки и широкие ленты. Недоставало только ослов.

— Да-а… — произнес Левад. — Крестовина Мардука…

— На земле храма Тиамат, — добавил Гугуд. — И ничего с ней не делается!

— Я тоже ничего не понимаю, — признался Тахмад.

— А я попытаюсь понять, — упрямо буркнул Гамид. И мы повели Абада прочь от этой смущающей ум крестовины.

Дней десять спустя за мной пришел Абдад.

— Счетное устройство скоро будет собрано, — сказал он. — Тогда хозяину сделают все расчеты, и ему опять потребуются носилки, чтобы разъезжать вокруг Новой Башни и следить за строительством. Он велел спросить: ты хочешь быть носильщиком?

— А носилки уже есть?

— Не знаю. Это не моя забота.

Я засмеялся. Те, в которых мы таскали хозяина по Другой Башне, там и остались. А о новых господин Осейф, скорее всего, не задумывался.

— Передай ему — я посоветуюсь с братьями.

— Хорошо, передам.

Мы собрались на совет в середине дня. Реш принесла лепешек и обрадовала нас: в харчевню приходили козопасы, предлагали сыр, и нужно только условиться насчет платы с господином Элиавом. Если он будет давать деньги, то у нас появятся и сыр, мягкий и твердый, и даже козье молоко.

— Ты зовешь его господином? — удивился Тахмад.

— У кого деньги, тот и господин, — отрубила Реш. — Я же вижу, кто расплачивается. Это или господин Элиав, или господин Алам.

— Но главный-то — господин Осейф!

— Но ему не дают денег!

— Реш, нам же объяснили — когда мы уходили из Другой Башни, то взяли зерно и муку, но не взяли этих бронзовых бляшек, которые нам заменяют мелкие деньги. Их у нас слишком мало, и потому заработок каждого записывается на табличках, а таблички будут лежать в хранилище при счетном устройстве, и когда у нас появятся свои деньги…

— Я не верю, что мы получим все наши деньги по табличкам, — уперлась она. — Деньги должны быть в руках. А неизвестно, что там насчитает это счетное устройство, если ослы вдруг заупрямятся!

Обсуждая такое странное положение дел, мы сидели на траве за пекарней и ели лепешки. С нами был и пекарь Инох, он дал масла — помазать лепешки, и мы чувствовали себя богатыми жрецами, пирующими в храмовом саду.

— Смотрите! — крикнул Гугуд.

По дороге приближалась толпа, страшная, как будто демоны вырвались из подземного царства. Я не знаю, как выглядят чудовища, которых водила в бой ужасная Тиамат, и никто не знает, но эти были еще страшнее!

Они шли на двух ногах, и каждый имел две руки, и размахивал ими, и тела их были прикрыты, но вместо головы у идущих впереди были клубки змей, и щупальца торчали, извивались, поднимались и опадали.

— Кто эти страшилища? — в ужасе спросил пекарь.

— Не знаем!

— Идите, узнайте! И не подпускайте их ко мне! Что хотите делайте — только не подпускайте!

Он вбежал в пекарню и, судя по скрипу, загромождал дверь столами и лавками. А мы остались снаружи.

— Если это демоны, бить их лопатами бесполезно, — сказал Гамид. — Что мы можем?

— Призывать всесильного Мардука! — догадался благоразумный Левад.

— Ты прав! Ну, братья, повторяйте за мной! — Гамид заголосил нараспев, подражая старому жрецу, опытному по части призывов: — О великий Мардук, глава совета богов, будь нам защитником!

— О великий Мардук, глава совета богов, будь нам защитником! — пропели мы кто во что горазд. Если бы не опасность, я непременно сравнил бы нашу мольбу с блеяньем голодных коз.

— Руку твою над нами протяни, Мардук великий! Охрани от чумного бога Эрры! — выкрикивал Гамид. — И от демона Хумут-Табала! И от демона Асага! И от чудовища Эбих, всесильный Мардук! И от северного ветра, и от урагана!

Мы повторяли, а чудовища приближались, пока не остановились.

— Туда ли мы попали? — спросило первое человеческим голосом. — Тут призывают Мардука! Мы сбились с пути!

— Нет, господин, нет! — ответили ему прочие человеческими голосами. — Вот перед тобой — башня Тиамат!

— Нет, мы сбились и забрели на земли, принадлежащие храму Мардука, — возразило главное чудовище. — Коли так — отдохнем, братья, ведь мы идем с самого утра. Сядем на траву, поедим и пойдем искать башню Тиамат.

И эти страшилища, не обращая на нас больше внимания, стали рассаживаться на траве и снимать с голов искусно сделанные шапки со змеиными головами, зелеными пупырчатыми щупальцами, рогами, торчащими вперед и вверх хвостами с зазубринами и даже с подобиями звериных и рыбьих голов.

— Да это же люди! — воскликнул Гугуд. — Люди, что вы тут делаете и для чего так вырядились?!

— Мы идем к нашей богине, парень, мы ее войско, — объяснил человек, который был главным чудищем, а поверх его головы была другая, похожая на крокодилью, только серого цвета и с большим красным языком. — Скажи, в какой стороне расположены земли храма Тиамат, мы отдохнем и пойдем туда.

— Вы на земле храма Тиамат, — хмуро сказал Тахмад.

— А что ж вы призываете Мардука?

— А кого еще призывать, когда видишь такой ужас?!

— Но мы — войско великой и непокоренной Тиамат, мы не можем выглядеть иначе.

— Погодите, — сказал, выходя вперед, Гамид. — Мы простые парни, мы тачки гоняем. И нам никто не объяснил, откуда взялась вера в Тиамат, а сами мы тоже не можем догадаться. Мы трудимся для Тиамат, но ничего не знаем о ней. Расскажите нам, как вы верите и почему вы всё это на себя надели.

— Садись, добрый человек, рядом, — предложил предводитель чудищ, откусывая от пирожка с финиками. — Меня радуют твои вопросы. Я всё тебе объясню, и твоим братьям тоже. Видишь ли, мир плох. В нем царит обман. Разве вы этого не замечали?

— Да, господин, замечали, замечали! — разом закричали мы.

— Вот и мы заметили, что нас все обманывают. Жрецы говорят — поклоняйтесь Мардуку, поклоняйтесь Асторет! А что это значит? Это значит — несите нам ваши денежки, ваши серебряные сикли, простые и двойные! А с чего начался обман?

Мы пожали плечами. Откуда знать простым парням, гоняющим тачки, с чего начался великий обман? Нам бы уберечь от него свои кошельки, и то благо.

— Он начался с того, что Мардука признали богом, хотя он не настоящий бог, а младший. Его преимущество было в огромном росте и двух головах, а еще в страстном желании убить Тиамат.

— Да, господин, — согласились мы, — он убил Тиамат. Нам об этом рассказывали.

— А вы помните, что он сделал из ее тела?

— Из ее тела он сделал весь этот мир, господин.

— Из мертвого тела?

— Да, господин.

— А вы не задумывались, как можно из мертвого тела создать живой мир?

Мы не задумывались. Раз жрецы так сказали, то наверно, так оно и есть. Поэтому мы лишь пожали плечами.

— Тиамат жива, и мы живем в ее теле! — воскликнул предводитель. — Мы, сотворенные из крови Кингу, ее соратника и супруга, живем в ее живом теле и едины с ней! Мардук был бессилен против Тиамат — знаете, почему?

— Нет, господин… — прошептали мы.

— Потому что он выполнил ее замысел! Он сделал из нее небо и землю! Вот эти камни — Тиамат! Этот пруд — Тиамат! Эта трава — Тиамат! И птицы в небе, и саранча в пустыне — всё это Тиамат!

К счастью, он уже успел съесть пирожок с финиками, иначе от восторга поперхнулся бы.

— Да, господин… — в ужасе согласились мы. Не так-то просто разом отказаться от одного бога и признать другого.

— Жрецы учили нас поклоняться Мардуку, но свершилось чудо — каждый из нас поодиночке понял, что нам лгут. Нам лгут во всем, в каждой мелочи! Нам лгут о Мардуке, нам лгут об Асторет, нам лгут о делах царей и полководцев! И эта ложь — лишь оттого, что наши владыки боятся правды!

— Да, да, господин, — согласились мы.

— Мир, созданный из плоти и крови благородной Тиамат, переполнен ложью!

— Да, да, господин! — повторяли мы, кивая и раскачиваясь.

— А она была прекрасна! Вы знаете, добрые люди, как прекрасна была Тиамат?

— Да, да, господин… — твердили мы, потому что каждое его слово было правдой.

— Тело Тиамат — тело дракона! Челюсти Тиамат — челюсти крокодила! Клыки Тиамат — львиные клыки! Крылья Тиамат — с кожаными перепонками! Лапы Тиамат — как лапы ящерицы! Когти ее — когти орла! Рога Тиамат — золотые рога вола! Мардук украл эти рога и украсил ими свой храм, но мы вернем их!

— Вернем, господин! — закричали мы.

— И храм Тиамат на вершине башни будет увенчан ее рогами!

— Да, да, господин!

— Да, да, да! — вдруг закричали сидевшие на траве люди, нахлобучили свои страшные шапки и стали плясать, высоко задирая ноги, так что подолы их платьев и туник вздымались и открывали их срам.

— Идем с нами! — сказал предводитель. — Это священная пляска Тиамат, в которой мы все соединяемся в тело ее супруга Кингу и радуем ее своей яростью!

Но мы помотали головами, так как еще не были готовы к тому, чтобы скакать таким непотребным образом.

Предводитель, человек уже немолодой, попрыгал немного и подошел к нам.

— Отведите меня, парни, к тому, кто тут главный, — сказал он спокойно. — Мне нужно разместить войско Тиамат и поставить его на довольствие.

Мы молча смотрели на него, как будто спали, и проснулись, и плохо понимаем, где мы.

— Тогда тебе к Элиаву, господин, — наконец ответил Гамид. — Он смотрит за порядком, а строительством Новой Башни занимается господин Осейф Гумариэль. Есть еще жрец Тиамат, но мы не знаем, где его искать. А как тебя звать, господин?

— У меня было имя, которое мне дали в младенчестве, но я от него отказался. Теперь я Бешеный Пес, — гордо сказал предводитель. Тогда мы поняли смысл его шапки — это была не крокодилья, а собачья голова.

— Почему? Разве ты взбесился, господин? — удивились мы. Впрочем, каждый, кто увидел бы пляску войска Тиамат, забеспокоился бы, в уме ли эти люди.

— Погодите, понемногу я расскажу вам подлинную историю Тиамат, — пообещал он. — Тиамат сперва родила, а потом объединила прекрасных детей — Рогатую Змею, Бешеного Пса, Льва-Демона, Человека-Скорпиона, Человека-Рыбу, Человека-Быка и одиннадцать драконов. Мы, уверовавшие, взяли их имена. А какое имя у жреца?

— Мы не знаем, господин. Он совсем недавно стал жрецом, а раньше был писцом в Другой Башне.

— Ладно, с самозванцем мы разберемся. Ведите меня к Элиаву.

Элиав на новом осле, статном и откормленном, объезжал наше поселение, а за ним шли два стражника. Мы подвели к нему Бешеного Пса, а сами вернулись к своим тачкам.

— Не нравятся мне эти люди, уверовавшие в Тиамат, — сказал Тахмад.

— Мне тоже, — ответил Гамид.

Не так уж часто их мнения совпадали. На сей раз мы были едины — никакого доверия войско Тиамат не внушало. И было совершенно непонятно, чем оно будет заниматься, кроме плясок и воплей.

А что касается правды, то разумно высказался Гугуд:

— Вообще в этом мире с правдой что-то не так — вспомните ту правду, из-за которой мы купили этот дурацкий котел!

— Тебе, Вагад, лучше бы вернуться к хозяину. Хорошо иметь своего человека наверху — такого, который узнавал бы все новости, важные для нас, — здраво рассудил Левад. — Боюсь, что таких новостей будет очень много…

— Он прав, — сказал Гамид. — Должен быть человек, который при необходимости напомнит о нас господину Осейфу. Чтобы не забыл про места надсмотрщиков…

— Хорошо, — ответил я. — Но тогда я, наверно, не смогу много времени проводить с Лиш. Присмотрите за ней.

— Мы не дадим ее в обиду, — ответил Абад.

Я побежал искать Абдада и нашел его у плотников. Они занимались нелегким делом — Абдад объяснял, как выглядят носилки, а плотники пытались его понять. Иногда очень трудно описать словами простую вещь, и он обрадовался, что я помогу ему. Но вдвоем мы окончательно запутали плотников.

Потом он повел меня к хозяину.

— Осленочек мой! — радостно воскликнул хозяин. — Подожди совсем немного — как только счетное устройство Самариаха будет пущено в ход, мы начнем стремительно строить Новую Башню! А что это будет за устройство! То, которое осталось в Другой Башне, рядом с ним как игрушка, которую лепит из глины ребенок, рядом с большой статуей Асторет! Агенор Луги от зависти перегрызет себе горло! И знаешь что, осленочек! Евер понял, чего я желаю! Он обещал придумать ударную таблицу со многими штырьками! И их можно будет передвигать, и оттиск на глине будет как рисунок! Большой оттиск, вдвое больше простой таблички! Боги сжалились надо мной и послали мне Евера с Муртаком! А Ровоам с Амалеком пусть и дальше прозябают в своей печатне! Их устройство способно только размножать сплетни, осленочек, а мое сделает точнейшие расчеты!

Я слушал и невольно улыбался — так счастлив был мой старый добрый хозяин.

Его поселили в шатре возле дома для счетного устройства. А он привык к тем удобствам, что были в Другой Башне, но он не жаловался. За ним присматривали Бубук и Абдад, Бурче приносил еду из харчевни, и это была неподходящая еда. Но господин Осейф не замечал, что попадает ему в рот, и ни разу не вспомнил о любимых пирожках. Он ездил на осле смотреть, как наращивают основание Трубы, и ругаться с подрядчиком, проводил часы возле счетного устройства, по мере сил помогая его налаживать. Вместе с Евером он разбирал таблички, которые обеспечивали правильную работу устройства, или просто сидел на камне и чертил по песку линии, необходимые для расчетов будущей Новой Башни.

— К нам пришли какие-то странные люди, господин, — сказал я. — Они вообразили себя чудовищами из войска Тиамат. Но они говорят много правильного. Мы боимся, что они не умеют работать, и тебе придется их всех кормить.

— Мне никто об этом не доложил! — возмутился хозяин. — Приведи моего осла. Поеду искать Элиава или Алама. А ты пойдешь со мной. Я стал слаб. Когда я еду на осле, моя голова кружится. Скорее бы изготовили носилки!

Я привел осла, который был ненамного моложе хозяина, и помог господину Осейфу сесть в седло. Это был, сдается, тот, на котором раньше ездил Элиав.

Элиав стоял у своего шатра вместе с Аламом, а перед ними — Бешеный Пес. Судя по их лицам, разговор вышел неприятный.

— Но башню строят на деньги храма, — услышал я. — И храм прислал нас сюда. Так что вам придется нас принять. И еще мы принесли таблички, на которых новая история мира богини Тиамат и страшные проклятия ее врагам. Пусть ваш жрец придет и заберет их в хранилище.

— Храм поставил меня следить тут за порядком. И меня никто не предупредил о вашем приходе, в десятый раз это повторяю, — сказал Бешеному Псу Алам. — Почему вы не взяли табличку от главного жреца?

— А я в десятый раз повторяю, что на печати главного жреца нет знака великой Тиамат, он еще пользуется своей старой печатью, — ответил Бешеный Пес. — Как мы могли взять такую табличку? Поезжай в Вавилон, и тебе всё скажут.

— Сегодня же поеду.

— Вели забрать таблички в хранилище. Бешеный Пес повернулся и ушел.

— Теперь их придется кормить, — растерянно сказал Элиав. — Кормить только за то, что они носят эти страшные шапки!

— Я догадываюсь, почему их посадили нам на шею, — проворчал Алам. — Они, видно, повадились слоняться по городу в таком виде и выкрикивать славословия Тиамат. Вот главный жрец и решил их убрать от греха подальше, пока царский двор не возмутился…

— А нельзя ли заставить их копать землю? — спросил хозяин. — Эти руки были бы очень кстати!

— Я попытаюсь, — ответил Элиав. — Но, мне кажется, они и на это неспособны.

— Почему, Элиав? — удивился хозяин, а Алам насторожился.

— Вот почему. Если человек умеет работать, то он работает и даже получает от этого удовольствие — вроде тебя, наставник. Его голова занята, и ему вполне хватает тех богов, в которых верит весь Вавилон. А если он не умеет работать и не хочет учиться, то у него в голове появляются мысли о несовершенстве мира. И тогда он начинает искать виноватых. Одни считают, что виноваты царь, главный жрец или хотя бы подрядчик, который не позволил бездельничать и прогнал из лесорубов или из землекопов. Они начинают искать правду и ничем больше не занимаются.

Тут я вспомнил мерзавца, который ночевал под лестницей.

— А другие приходят к мысли поменять бога — при другом боге их безделье будет вознаграждаться… — продолжал Элиав.

— Ты что такое говоришь? — перебил его Алам.

— Перестань, — поморщился Элиав. — Ты же пришел в храм Тиамат на службу. Это твой способ зарабатывать деньги. И ты не бегаешь с тряпичными щупальцами на голове. Вот Вагад — он умеет работать, верит в Мардука и Асторет, и ему этого вполне довольно. Так, Вагад?

— Так, господин, — согласился я.

— А теперь ему придется думать о Тиамат, и это ему совсем не нравится. Ему нужна простая и спокойная жизнь, уютный дом, красивая жена, здоровые дети, и не надо обременять его голову всякой ерундой.

— Я никому не скажу, что ты назвал веру в Тиамат ерундой. Но берегись, как бы тебя не услышали эти безумцы. Могут и в клочья разорвать, — предупредил Алам.

— Ты бы привел к ним нашего жреца, пусть объяснит, что они тоже должны работать. Хоть во имя Тиамат, хоть во имя чумного бога Эрры.

Говорили они сердито. Но вдруг улыбнулись и похлопали друг друга по плечам.

— Идем, Вагад. Я должен присмотреть за тем, как обтесывают бревна для свай, — сказал хозяин. — И убедиться, что большие камни для Трубы доставлены. Ты не представляешь, как много всего требуется для Новой Башни! Она будет лучшей башней, она будет как невеста среди старух, она будет как столб света в ночи! Что ты хмуришься, осленочек?

— Мне не нравится, что Новая Башня принадлежит храму Тиамат, господин, — честно сказал я.

— Да не всё ли равно, кому она принадлежит! Она будет прекрасна, стройна и соразмерна, это главное. И прав был, кажется, этот хитрец Авенир: не всё ли равно, что знали Дишон, Ришарид и Питир, а чего они не знали! Ведь башни-то стоят! И счетное устройство с каждым годом совершенствуется! Может, там, откуда их принесли демоны, и башен настоящих нет, а они всё это выдумали, чтобы их слушали и кормили за удивительные истории. Но мы-то построили башни! И в них из денег делают деньги, а из тех — еще деньги… да… моя голова… держи меня, осленочек…

Потом я пошел к Лиш и Реш объяснять им, что для такого человека, как мой хозяин, еда должна быть получше. Они обещали поговорить с Нуш-Нуш о пирожках.

А вечером мы с Абдадом отправились к плотникам и помогали им делать носилки.

Несколько дней прошли в суете. Здание для счетного устройства подводили под крышу, и Элиав согнал туда всех, способных трудиться. Это было не очень красивое здание, но хозяин сказал, что оно временное. Настоящее помещение он задумал устроить во втором ярусе Новой Башни, и оно займет весь ярус. Но устройство перенесут туда не раньше, чем будет возведен десятый ярус: тогда можно будет какое-то время обходиться без него.

— Евер собрал самые лучшие, самые ценные таблички, и в голове его — такие правила работы устройства, что Агенору и не снились! — сказал хозяин. — Теперь главное — всё это соединить вместе, и таблички из Нашей Башни, и таблички из Другой Башни, и таблички из Серебряной Башни. Они должны подружиться, чтобы работать вместе, понимаешь, осленочек?

— Да, господин, — сказал я, хотя ничего не понял.

Евер с помощниками работали днями и ночами. Мы таскали хозяина то к прудам — убедиться, что канавы, проведенные от них, тянутся именно туда, куда ему нужно, то к плотникам, то к кирпичникам. Всё было заготовлено — кирпичи, сложенные вместе, были как дома без окон и дверей, белые камни для Трубы стояли рядами, куча глины в высоту достигала четырех двойных локтей, а в поперечнике была не меньше двадцати.

И даже то, что Алам приехал из Вавилона с плохой новостью, не слишком повредило общему восторгу. Главным жрецом Тиамат оставался тот, что был поставлен раньше, но храм отказался забирать войско Тиамат и велел подыскать для каждого хорошее и неутомительное ремесло, лишь бы эти люди больше не появлялись в Вавилоне.

Нам дали несколько дней отдыха и приказали кормить сытно — предстояла настоящая работа.

Я видел во сне Новую Башню, светлую и величественную, в которой все мы шестеро станем большими людьми. И Лиш видела ее во сне.

— Мы могли бы жить на третьем или на четвертом ярусе, — говорила она, — чтобы выводить детей к прудам. Я не хочу, чтобы наши дети росли, не выходя из башни. Они будут бегать по траве и купаться в прудах… Но сперва — обряд!

— Я отпрошусь у хозяина, чтобы нам съездить в Вавилон, — пообещал я, — и нужно забрать те деньги, что я заработал, иначе нас и на порог храма не пустят.

— Поговори с ним сегодня, милый.

— Поговорю.

И мы с Абдадом ждали хозяина у дверей дома для счетного устройства, и оба предавались мечтам: Абдад знал от меня, что в харчевню привезли козлятину, и хотел купить на ужин мясную похлебку, а я хотел договориться о свободном дне.

Хозяин вышел из дверей в полночь. Его вели под руки Евер с помощником. Вид у хозяина был такой, будто он перебрал крепкого изюмного вина. У Евера — будто он шесть дней назад помер, и его извлекли из гробницы.

— Что я говорил! — выкрикивал хозяин. — Что я говорил! Всё получилось! Бубук! Где ты запропал? Вот, вот! И не нужно ничего лишнего! Простая рамка с отделениями! И ременный жгут! И никаких зубчатых колес!

— Это сделано на скорую руку, — похоронным голосом отвечал Евер. — На скорую руку, наставник! И возможности невелики…

— Вот, вот! И пусть Ровоам проглотит собственный болтливый язык!

— А если делать по-настоящему, нужно сто сорок четыре ячейки…

— И Амалек пусть подавится своей дурацкой печатней!

— …и к ним больше двух сотен…

Так они говорили наперебой и вряд ли слышали друг друга.

— Ослятки мои, праздник, праздник! — воскликнул хозяин. — Бубук, где таблица?

— Бурче унес ее обжигать, — сказал, выйдя из дома, Бубук и зевнул не хуже крокодила. — Она будет рано утром.

— Евер, пусть там сделают еще шесть или семь таблиц, это ведь быстро. И пусть отнесут к печи, чтобы Бурче мог их с утра принести, и я бы разметил их мелом.

— Да, наставник, — ответил Евер и помог хозяину сесть в носилки.

— Вперед, ослятки мои, вперед! Сегодня одержана царская победа! Победа, равносильная победе Мардука над Тиамат!

— Тише, господин, тише, — зашептал Абдад. — Мы на земле храма Тиамат…

— А мне наплевать! У меня победа!

Мы бегом понеслись к его шатру, пока на эти вопли не сбежались все бешеные псы, люди-рыбы, люди-скорпионы и прочее воинство Тиамат.

А утром начался изумительный день. Мы все собрались у Трубы, которая была пока что в человеческий рост высотой. Бубук украсил носилки хозяина цветными лентами.

— Ты не передумал идти в евнухи? — спросил я его.

— Храму Тиамат не нужны евнухи. Я лучше буду работать на счетном устройстве. Господин Евер говорит, что у меня большие способности, — похвастался он. — Я помогал налаживать устройство и уже много понимаю!

— Это хорошо.

— Жаль, что ты, Вагад, не хочешь учиться грамоте.

— С меня хватит тачки или носилок.

Наши стояли у тачек, в чистых туниках, в новых сандалиях, в одинаковых синих головных повязках. Рядом стояли землекопы, каменщики, носильщики, строители. За ними — все жители поселка, женщины с детьми, огородники, козопасы, недавно пришедшие пивовары.

На возвышение поднялись Элиав, Алам, Бешеный Пес и наш хозяин. Внизу стоял Бурче, обремененный двумя наплечными сумами, и лямки перекрещивались на его узкой груди.

— Ну, поздравляю вас, добрые люди! — громко сказал Элиав. — Расчеты господина Осейфа Гумариэля выполнены, таблички с ними у него в руках. Наша Новая Башня никогда не покосится, нора в ней будет широкая, потолки высокие, ни одна внутренняя стена не окажется слишком тонкой или слишком толстой. За сегодняшний день все получат двойную плату! А теперь господин Осейф Гумариэль, главный строитель, скажет: за работу!

— За работу! — выкрикнул, приподнявшись на носилках, хозяин.

И тут вперед выскочил Бешеный Пес.

— Нет, нет, не так! За работу во имя ужасной и прекрасной повелительницы Тиамат! — завопил он.

И его единоверцы, стоявшие с краю, подхватили этот призыв на разные лады.

Все лица помрачнели.

Мы старались не думать о Тиамат. Что бы ни говорили эти люди о том, как мы обмануты, но принять их правду было трудно — мы слишком привыкли молиться Мардуку и Асторет. Конечно, если ходить на их собрания, то можно и в красоту Тиамат поверить, и даже сам не замечаешь, как начинаешь орать об этой красоте во всю глотку. А покинешь собрание — и чувствуешь себя очень неловко. Странно получается с этой правдой — нигде она не попадается в чистом виде, вот и вера в Тиамат — то, что нас обманывают на каждом шагу, Бешеный Пес говорит правильно, но войско из бешеных псов и людей-скорпионов — это как-то неправильно…

И как же ему верить?

Получается, что и лжи нельзя верить, и правде нельзя верить, и злу нельзя верить, и добру нельзя верить…

Мы часто говорили об этом, и оказалось, что иных из нас, например Гамида и Гугуда, это беспокоит больше, а иных, как Тахмад и Левад, меньше, а Абад вообще не хочет забивать этим голову и только повторяет всё, что скажет Гамид, а я запутался окончательно.

Когда вопли о Тиамат смолкли, хозяин велел нести себя к Трубе, у которой шестами и колышками были размечены участки, объяснил каждому подрядчику, что от него требуется и в каких пределах, и пока он продвигался вокруг трубы, за его спиной уже приступали к работе.

Но он не только на словах объяснял — он раздавал большие глиняные таблицы с выдавленным рисунком, как будто их женщины истыкали иголками, и на каждой таблице мелом были нанесены линии. Не все подрядчики сразу понимали, что это значит, хозяин сердился, кричал, тыкал пальцем, и до них доходило, что это — очертания первого яруса и указания, где стоять простой стене, где — двойной, где быть пустому месту и куда свозить кирпичи и глину. Он столько раз это повторил, что и мы с Абдадом всё поняли.

Вечером нас угощали пивом и сушеной рыбой, потом те, кто хотел, пели и плясали, а остальные смотрели.

Гамид вышел гонять тачку вместе с нашими, и гонял исправно. Вот только он был сильно недоволен большими таблицами, да и подрядчик, который указывал, что и как делать, — тоже. Ведь когда вываливаешь глину из тачки и отодвигаешь ее, не очень смотришь на расстояния: она приблизительно ложится куда надо, и этого хватает. То есть хватало раньше. А теперь подрядчик таращился на таблицу и вопил не своим голосом, чтобы граница глиняного вала была в точности там, где указано, и ни на палец левее.

— Понавыдумывали… — бурчал подрядчик. Да, по правде сказать, и все бурчали, припоминая какие-то загадочные башни — Двуглавую, Светлую, Цветущую, — которые строили без всяких больших таблиц, а они простояли нужное время и доросли до очень даже высоких ярусов. На террасах Цветущей даже сады устроили, на кирпичных сводах, поверх которых каменные плиты, залитые земляной смолой и переложенные тростником, как царские в Вавилоне, и они держались! Без всяких таблиц! Только воды им недоставало — в Вавилоне ведь для высоких садов царицы трудится огромное колесо, черпающее воду из Евфрата…

Один мой хозяин носился вокруг Трубы в полном восторге.

— Как бы сделать так, чтобы больше не было этих таблиц? — спросил меня Тахмад. — Мы из-за них работаем медленно и не получим полной платы за день.

— Таблицы ему делает счетное устройство Самариаха, — ответил я. — Туда, сам понимаешь, не всех пускают. А то бы можно было как-то его повредить — унести какое-нибудь зубчатое колесо, а пока режут новое — работать спокойно.

— Что бы ты ни говорил о своем хозяине, сдается мне, что от счетного устройства больше вреда, чем пользы, — заметил Левад. А он хотя и не рвался в старшие, как Гамид, был очень благоразумен.

— Когда ты собираешься в город с Лиш? — спросил Абад. — Мы можем пойти вчетвером, я тоже хочу поскорее жениться.

— А у тебя деньги есть?

— Есть, ведь ежедневную плату записывают на табличках и потом всю отдадут нам, — беззаботно ответил он. — Будет на что купить Реш всё новое, и платье, и платок, и сандалии! Сколько там скопилось, а, Гугуд?

— По-моему, не меньше сикля и пяти «рабов», — подумав, ответил Гугуд. — Я делал зарубки на палке тачки, надо посчитать, сколько дней мы трудимся. Уже вся правая палка изрезана, пора браться за левую. Плохо, когда не выдают плату каждый день.

— Да, приходится считать дни, — согласился Тахмад.

Мне было легче — я мог обратиться прямо к хозяину и взять свои деньги. А парням следовало говорить с подрядчиком, и сверять свои зарубки с записями на табличках… и вообще им это нравилось всё меньше и меньше…

Но, когда я попросил у него денег и объяснил, для чего они нужны, хозяин пришел в отчаяние.

— Значит, вы с Абадом уйдете на целый день, а потом еще неизвестно сколько дней будете праздновать свадьбы? А Новая Башня? Вы не подумали, что ей каждая пара рук нужна?

Мне стало неловко. Я понимал — хозяин в свои преклонные годы уже забыл, для чего нужна свадьба. И его доводы понимал. Но уж очень хотелось жениться!

Деньги он обещал дать, когда будет завершен первый ярус и работа немного задержится, чтобы каменщики в соответствии с таблицами возвели следующий кусок Трубы. Я всё объяснил Лиш, Абад всё объяснил Реш и пошел к самому Элиаву просить денег. Он решил, что раз Элиав большой начальник, то прикажет — и деньги тут же появятся из воздуха.

— Я проверю по табличкам, сколько ты должен получить, — сказал Элиав. — Не беспокойся, парень. Сыграешь свадьбу!

И вот первый ярус поднялся над землей во весь рост, и мой хозяин потрясал таблицами, и твердил всем, что такого прекрасного первого яруса в его жизни еще не было, и клялся, что теперь работа пойдет куда быстрее.

— Ну так когда же настанет этот день? — спрашивала Лиш, гуляя со мной в сумерках у пруда. — Может быть, мне поискать другого жениха?

— Подожди немного, — отвечал я, — совсем немного…

И тут к нам подбежал Гамид.

— Вагад, похож ли я на того, кто надевает сандалии на голову и чешется там, где не свербит? — спросил он.

— Как житель Мурур-Телля? Иногда похож, — честно ответил я. — А что стряслось?

— Мне кажется, я только что видел Таш!

— Таш? Здесь?

— Да! Скажи мне, что я из людей племени Бену-Гурр, которые всемером ловят хромого осла! Скажи мне, что боги стукнули меня по лбу лопатой!

— Таш?

— Да! Ты знаешь, Элиав всюду разъезжает на осле из-за хромой ноги, — быстро заговорил Гамид. — И у него молодой резвый осел! А я шел к дальнему пруду с ведром, там вода чище…

— С чего ты взял? — удивилась Лиш. — В нашем самая чистая!

— В наш сегодня огородники опрокинули тачку с навозом…

— Не может быть!

— Они уговорились о навозе с хозяином ослов и решили вывезти его самой прямой дорогой, а гонять тачки не умеют. Вот и упустили свой груз прямо в пруд. Тебе придется завтра утром идти к дальнему, Лиш. Ну вот, я шел с ведром и увидел двоих на ослах. Солнце только что зашло. Они стояли как раз на берегу пруда, там, где дорога к финиковой роще. Я пошел к воде, а они расстались. Один погнал осла к башне — это был Элиав. А второй… вторая…

— Ты не ошибся? — строго спросил я. — Ты уж прости, но она тебе, наверно, всюду мерещится…

— По-моему, это была она. Это ее волосы, как красная овечья шерсть…

— Плохо. Ей тут делать нечего.

— Авенир всегда придумает для нее занятие! Сманивать честных людей, воровать корзины с табличками! Он знает, какую плату назначить за свои ласки!

— С чего ты взял? — удивился я. — Это она должна была бы назначать плату за свои ласки. Ты не забывай, что она жрица Асторет!

— Разве я не видел, как она смотрит на него? Он единственный, кто ей нужен! А всех остальных она водит за нос!

Я вспомнил, как Гамид прыгал в канал…

И как тайно встречался с Таш, как всё ей разболтал, сам того не понимая, я тоже вспомнил.

— Знаешь что, брат? Я, кажется, догадался. Этот Авенир прислал ее, чтобы она переманила людей обратно в Другую Башню. Ведь Другая Башня осталась без работников — там каменщиков было не меньше сорока человек, а пятнадцать ушли с нами.

— Если она только подойдет к нам, я разломаю ее голову о камень, так что всё содержимое упадет на землю и станет пищей для червей, — сердито сказал Гамид. — Хватит! Больше ей нас не обмануть!

— Предупредим братьев.

— Но для чего ей Элиав?

— Может быть, она давно, еще до нас, переманила его откуда-то в Другую Башню, и теперь хочет, чтобы он ей помог?

— Может быть, хватит громоздить догадки, как дети громоздят комья грязи? — спросила Лиш. — Это всё скоро откроется.

Она оказалась права.

Как-то так вышло, что мы начали строить второй ярус, сами того не заметив. Просто гоняли тачки, гоняли, а вечером выяснилось, что первый давно готов, и нам не дали после него обещанного отдыха. Не только мы — и носильщики, и землекопы на него рассчитывали.

Мы спросили хозяина, но он никак не мог понять, чего мы от него хотим. Мы спросили Алама — он нас послал к Элиаву. Мы спросили Элиава — он нас послал к хозяину. Тогда мы стали кричать.

Элиав послушал, послушал и сказал, что наши крики напрасны. И уехал на своем красивом осле.

А ночью возле Новой Башни начался шум. Мы выскочили из шатров, зажгли факелы, поспешили к воротам в будущую нору и увидели человек двадцать парней с мешками и тачками.

— Вы кто? — спросили мы их.

— Тахмад, Гамид, Абад, вы нас не узнали? Мы вместе строили Нашу Башню! — ответили они.

— Вас привела женщина? — спросил сообразительный Гамид.

— Да, нас привела женщина!

— Жрица Асторет?

— Жрица Асторет!

— И сколько обещала?

— Сперва целую «ногу» в день обещала! Потом — «ногу» и «кувшин»!

Это было меньше, чем нам платили и записывали на табличках, чуть ли не вдвое меньше!

— Не найдется ли у вас чего поесть? — спросили эти парни.

— Сперва скажите, где та женщина, что вас привела! — потребовал Гамид.

— Она уехала, но обещала вернуться. У нее дела со здешним начальником строителей, она увиделась с ним, показала ему нас и уехала. Мы сами слышали, как она обещала вскоре вернуться! — так сказали Гамиду эти парни.

Тут появился Элиав на осле.

— Новенькие, ступайте за мной. На нижнем ярусе башни уже можно жить, — сказал он. — Утром вы там устроитесь поудобнее.

Тут нам следовало что-то сказать, но мы онемели. Мы жили в шатрах, а этих он позвал жить в Новую Башню!

— А вы не беспокойтесь, — велел нам Элиав. — С вами я поговорю завтра. У меня для вас кое-что будет.

— Обещанное, господин? — спросили мы.

— Пожалуй, что обещанное, — ответил он.

Мы принесли из шатров сухие лепешки и воду, угостили парней из Нашей Башни, а потом все вшестером собрались у Абада, который припас немного пива.

— Знаете, что это означает? Их привели, чтобы нам дать новый чин и поставить нас надсмотрщиками, — сказал Тахмад.

— Неужели это сбудется? — обрадовался Абад. — А ведь мы будем хорошими надсмотрщиками! Мы это ремесло отлично знаем!

— Раз Элиав обещал, то, наверно, не обманет, — выждав, пока мы перестанем бурно радоваться, сказал Левад. — Хотя вокруг этих башен столько обмана…

— Это Новая Башня! — возразил я. — Господин Осейф для того ее строит, чтобы в ней всё было прекрасно и справедиво. Если бы вы видели рисунок, вы бы всё поняли!

— А где мы достанем головные повязки надсмотрщиков? — забеспокоился Гугуд. — Торговцы приходили вчера, и теперь появятся в лучшем случае через три дня.

Потом мы вспоминали, сколько, по нашим сведениям, получал надсмотрщик в Нашей Башне и в Другой Башне. А потом заснули.

Утром мы умылись и пошли в харчевню есть кашу. В харчевне, кроме Лиш, Реш и четырех женщин, которых взяли из местных, появилась новенькая. Мы ее узнали — она была сестрой одного из тех парней.

— Если мы надсмотрщики, то можем первые выбирать себе невест, а прочие — из тех девиц, что останутся, — сказал Тахмад. — Левад, посмотри, она тебе не подходит?

— Надо еще посмотреть, как она работает, — ответил Левад. — Нам, надсмотрщикам, не так много платят, чтобы держать дома бездельницу и нанимать служанку.

— Но ведь она тебе нравится?

— Хорошенькая.

Новенькая как-то странно посмотрела на нас и ушла на кухню.

— Ишь ты, надсмотрщик ей не подходит! — возмутился Гугуд.

— Ничего, Левад, не эта, так другая, — утешили мы брата. — Их тут теперь много будет, башня-то растет.

Поев, мы пошли к сараю, где стояли тачки, а там нас уже ждал Бешеный Пес, в тунике выше колен и в головной повязке вместо шапки с крокодильими челюстями.

— Парни, я ваш новый надсмотрщик, — сказал Бешеный Пес. — По милости великой Тиамат!

— Но почему? — спросили мы. — Нам обещали, что надсмотрщиком станет один из нас.

— Это совсем просто. Я опередил вас по степени близости к великой Тиамат. Ведь я раньше, чем вы, понял, что нас окружает ложь, и уверовал в Тиамат. Не беспокойтесь, я буду добрым надсмотрщиком, — утешил он. — Я буду давать вам днем время для отдыха.

— Мы должны узнать правду! — воскликнул Гамид. И мы побежали искать Элиава.

— А что я могу сделать? — спросил Элиав. — Мне платит храм Тиамат, и оттуда принесли табличку с приказом — дать тем приверженцам Тиамат, которые пришли в башню, чины и средства к пропитанию.

— А где табличка? — спросил Гамид.

— Я отдал ее в хранилище при счетном устройстве. Она должна быть учтена и получить номер. Теперь, когда устройство работает в полную силу, там будут строгие порядки.

— Проклятое хранилище… — проворчал Абад.

— Чем оно-то провинилось? — удивился Элиав. — Ладно, парни, ступайте работать. Я охотно помог бы вам, но не я тут главный. Я только слежу за порядком. А главный — Алам, и он обо всем докладывает храму. Понимаете, если они не получат чинов и высокого положения, они вернутся в Вавилон. У храма есть богатые жертвователи, но даже они не помогут, если возмутится царский двор. А умные старые жрецы в главном храме Мардука готовы терпеть в городе храм Тиамат, пока он не поднимает слишком много шума. Вы меня поняли, парни?

— Да, господин, — сказали мы. — Но ведь нам обещали…

— Этот мир слишком сложен для вас, парни, — подумав, ответил Элиав. — Может быть, вы и станете надсмотрщиками. Но не сейчас.

— А если мы попросим господина Осейфа дать нам письменное обещание? — додумался Гамид. — На табличке? А табличка попадет в хранилище?

— Ох, парни… Знаете, что я вам скажу? В хранилище она попадет, но когда потребуется — ее никто и никогда там не найдет.

— Но ведь в хранилище строгие порядки! — закричали мы. — Счетное устройство знает, где лежит каждая табличка!

— Представьте себе башню, — велел Элиав. — На самом нижнем ярусе — вы, парни. Выше, на втором и третьем, — счетное устройство и порядок. Еще выше, на средних ярусах, — хитрости и обманы, которым подчиняется устройство. А на самых высоких — деньги, много денег, и по приказам денег рождаются обманы. Они спускаются вниз, обрастая всякими мелкими хитростями, и доходят до вас, и вам от этого плохо. И тут ничего нельзя изменить. Работайте, получайте свои деньги, покупайте красивые туники и сандалии, женитесь, плодитесь и размножайтесь! Но не пытайтесь что-то изменить. Я вот собрался жениться, и по случаю свадьбы угощу всех пивом и жареной рыбой.

— Кто твоя невеста, господин? — спросили мы.

— Новенькая, которая только что появилась в харчевне. Я сразу подошел к ней и предложил сперва жилье во втором ярусе, потом продвижение вверх. Еще я подарил ей ожерелье, и она сразу согласилась. Ступайте работать. Я сделаю так, что вам прибавят жалованья на «кувшин».

— Я хочу забрать свое жалованье и уйти, — вдруг сказал Абад, хотя об этом мы ни разу не говорили.

— Успокойся. Не надо тебе уходить.

— Я хочу забрать свое жалованье и уйти, — повторил он. — Там уже много набралось.

— Тебе не приходило в голову, что между Другой Башней и Новой Башней есть деловые связи? — спросил Элиав.

— Мы это знаем, господин, — ответил за Абада Гамид. — Уж это мы точно знаем!

— Когда вы перебежали сюда с почтенным наставником — их еще не было. Но теперь они появились и крепнут. Храм Тиамат мог выкупить у Зубастого таблички с вашими договорами, парни. Представьте себе, что это произошло.

Мы задумались. Поединок лжи и правды мы еще могли вообразить, но поединок, в котором ложь против лжи, нас пугал. Ведь нам сказали, что таблички с договорами той ночью были вывезены из хранилища, и мы поверили. А теперь Элиав говорит, что они всё еще у Зубастого. Скорее всего, он лжет, чтобы привести нас к покорности. Но, выходит, и тогда нам лгали?

— Значит, мы должны отработать на строительстве Новой Башни девять с половиной лет? — спросил Тахмад.

— Выходит, так. Но вы с сегодняшнего дня будете получать на «кувшин» больше.

— Что можно купить на «кувшин»?! — закричали мы. — Только половину «деревянной» лепешки!

— Я что-нибудь придумаю, идите!

И мы пошли.

Бешеный Пес спокойно ждал нас.

— Ну, убедились? — спросил он. — Ладно, не расстраивайтесь. Мы поладим. Вечером, когда поставите тачки в сарай, приходите в храм Тиамат на общее моление.

— Мы не хотим молиться Тиамат, — сказал Тахмад.

— Вы не хотите признать единственную правду в мире обмана?

Мы переглянулись и взялись за тачки. Мы погнали их к глиняной куче, но неторопливо. Но у кучи уже стояли другие парни с тачками — те, из Нашей Башни, и мы остановились.

— Вот если бы поставить что-то на пути сверху вниз, от больших денег — к нам, — задумчиво сказал Тахмад. — Может, обмана было бы меньше.

— Есть и другой способ, — ответил Гамид.

— Какой?

— Я как раз думаю о нем. Придумаю — скажу.

— Что ты можешь придумать? Ведь мы умеем только гонять тачки, — горестно сказал Левад. — Мы не разбираемся в числах и мы боимся больших денег…

— Нет, нет! — закричал Гамид. — Вы сами не знаете, на что вы способны! Вы сильнее, чем им кажется! Пусть они строят башни, и торгуют, и делают из денег деньги, а мы, а мы!..

— Что — мы?

— Увидите, — вдруг успокоившись, ответил он. — Идем трудиться, Субат-Телль. Пока нас еще в чем-нибудь не обманули…

Днем я рассказал хозяину, что его обещание осталось неисполненным.

— А разве я тебе что-то обещал, мой осленочек?

— Да, что мы станем в Новой Башне большими людьми.

— Ну и где Новая Башня? Пока у нас есть только полтора яруса. Подожди, она вырастет очень быстро. А пока вот тебе «нога», угости братьев пивом!

В норе, ожидая, пока хозяин кончит ругаться с каменщиками, я задержал идущего мимо Гамида.

— Ты ведь что-то придумал, — сказал я. — Что бы это ни было — я с тобой.

— Я так и думал. Слушай, мы будем караулить возле счетного устройства Самариаха. Рано или поздно там появится эта женщина.

— И мы ее убьем? И с ее смертью прекратится весь обман? Ты слишком высокого мнения о храмовой развратнице, Гамид.

— Я знаю ей цену, Вагад. Не она мне нужна.

— А кто же?

— Настоящие виновники наших бед. Она поможет до них добраться.

— Деньги, что ли?

— Похож ли я на человека, который будет воевать с деньгами? Может, ты хочешь, чтобы о безумцах говорили: он из людей Субат-Телля, которые рассердились на деньги и пошли их убивать?

Я невольно рассмеялся.

Бешеный Пес сдержал слово. Он не подгонял нас и даже поспорил из-за нас с подрядчиком каменщиков. Но он не слишком утруждал себя, а в середине дня вообще пропал.

— Вот человек, который будет получать хорошие деньги за безделье, — проворчал Тахмад.

— Безделье — хорошее ремесло, если вовремя нацепить на себя шапку с крокодильими челюстями, — заметил Левад. — И ведь всех их храм пристроит на такие места, где можно мало работать и копить силы для вечерней молитвы Тиамат.

— Какой демон занес нас на земли храма Тиамат? — спросил Гугуд. — Вагад, не знаешь ли ты? Твой бесноватый хозяин мог строить Новую Башню только под чешуйчатым покровом Тиамат, сшитым из драконьей шкуры? Другого места в мире не нашлось?

— Тебе кто про шкуру сказал? — удивились мы.

— Человек-Скорпион.

— Ты что, ходил к этому войску молиться?

— Он меня зазвал. Ничего, и даже не слишком долго. В храме Асторет вчетверо дольше стоишь. А Человек-Рыба вообще такое объяснил!.. Я ушам не поверил!

— Не надо, не надо! — закричали мы. — И без Человека-Рыбы тошно!

— Да ну вас, — ответил Гугуд. — Я понял одно — всё это слишком близко к демонам. Больше не пойду.

Вечером я встретился с Лиш. Она была печальна — за ней стал увиваться Человек-Змей. Чтобы понравиться Лиш, он пришел в своей лучшей шапке со змеиными головами, и только чудо спасло его от горящей головни, пролетевшей в одном пальце от лица. Человек-Змей обругал Лиш и сказал, что она дорого заплатит за такое обхождение.

— Давай скорее поженимся! — попросила Лиш. — Реш тоже очень хочет замуж! Договорись наконец со своим хозяином! Нам сгодится и самый скромный обряд, и подарков нам не надо, ничего не надо — лишь бы все знали, что мы замужем! Придумай что-нибудь!

— Я обязательно придумаю, — пообещал я.

Когда стемнело, мы собрались возле дома со счетным устройством.

— Будем караулить попарно, — сказал Гамид. — Вернее, так — я сам буду выходить каждый вечер, а вы по очереди.

— Что ты хочешь там увидеть? — спросил Тахмад.

— То, что принесет нам удачу. Только не задавайте вопросов. Мы же братья. Вы можете просто взять и поверить брату?

— Можем, — сказали мы, — хотя доверчивость до сих пор приносила нам только вред.

Как он сказал, так и сделал. После наступления темноты и вплоть до полуночи он наблюдал за этим проклятым домом сперва из-за харчевни, потом из-за кучи кирпича, которую поставили поближе к воротам. И чем бесполезнее казалось нам это бестолковое сидение за кучей, тем тверже он отвечал нам: осталось совсем немного!

— Не ждешь ли ты, чтобы Мардук сверху ударил в этот дом молнией? — спросили как-то мы.

— Я жду знака, который даст Мардук, — загадочно ответил он.

И вот однажды, когда мы с ним, поглядывая на двери дома, развлекались игрой в пальцы, он прислушался и сказал:

— Сегодня что-то будет.

— Почему ты так решил?

— А ты послушай.

Я сидел и слушал, пока не надоело.

— Не понял? — спросил Гамид. — Крестовина скрипит.

— Ну и что?

— А обычно в это время ослы уже выпряжены и отдыхают. Там кого-то ждут, чтобы показать, как работает устройство.

— А может, в нем что-то сломалось, и его чинят, — возразил я, чем очень огорчил Гамида.

Но прав оказался он.

Помощник Евера стал выбегать на крыльцо со светильником и подавать им знаки — поднимать вверх и вниз, отводить в сторону, словно хотел кого-то приманить и встретить. Вообще помощников у него было трое: тот, которого мы уже запомнили, пришедший из Другой Башни, и двое молодых. Кто-то даже говорил, что один из резчиков по дереву уговорился с ним и остался в доме счетного устройства. Но нас это не касалось, и мы вопросов не задавали.

Было уже заполночь, и я клевал носом, когда Гамид толкнул меня.

— Слышишь? — спросил он.

— Ага, скрипит… — пробормотал я.

— Копыта по камню простучали, дурень…

На крыльцо вышел человек со светильником, и мы увидели, как спешиваются два всадника, один — высокий плечистый мужчина, другой — малого роста, с головой, обмотанной тонким покрывалом. Они поднялись по ступеням, и стали видны лица.

— Это Таш, — прошептал я.

— Ну и что? — спросил он.

— Но это же Таш!

— Тихо. Не она мне нужна. Тихо…

Я не узнавал Гамида. Он был спокоен так, словно совсем недавно не охотился за этой женщиной с ножом.

— Хорошо, что она приехала. Значит, в Другой Башне разумные уже знают про наше счетное устройство и про его успехи…

— Но она же в этом ничего не смыслит. Она — женщина…

— Ей и не надо смыслить. Ее прислал Авенир — договориться…

— О чем?

— Потом скажу. Видно, у нас тут очень хорошее устройство, если Авениру хочется узнать о нем побольше. И Евер Сати — настоящий разумный…

— Ну и что?

— Ничего. Идем спать.

Мне не нравилось, что он слишком много обо всем думает, да еще говорит загадками. Раньше мы всё прямо друг другу высказывали. Он не мог бояться, что я кому-то разболтаю: мы шестеро по-прежнему держались вместе и с посторонними откровенных разговоров не затевали. Разве что с носильщиком Абдадом я волей-неволей подружился. Он был такой же простой парень, как мы, только немного старше.

Еще мы восстановили приятельские отношения с тремя парнями из Нашей Башни. Они, как и мы, были из одной деревни и называли друг друга братьями. Мы даже слыхали про эту деревню, она была к югу от нашей и называлась Армиль-Телль. Это был тот самый Армиль-Телль, жители которого деда на козе женили. Сперва мы угостили их пивом, потом они — нас.

Им очень хотелось узнать про Другую Башню, и мы им рассказывали про Трубу, про крестовину, которую ослы вращали в Трубе, про связки табличек с новостями и про печатное устройство тоже.

— Сколько же табличек в хранилище? — спросили они, имея в виду то хранилище, которое построено возле здания для счетного устройства Самариаха. А оно было немалой величины — сто шагов в длину, не шутка! И, насколько я знал правила хранения, там стояли длинные полки с длинными ящиками, по пять полок в высоту.

— Их там сотни сотен, — ответил Левад.

— Наверно, очень трудно найти нужную?

— Когда им понадобится найти таблички с нашими договорами на десять лет, чтобы сунуть их нам в нос, поверьте, таблички найдутся очень быстро! — вдруг воскликнул Гугуд с такой злостью, что те парни растерялись.

— Это правда? — спросили они Тахмада, которого привыкли считать нашим старшим.

— Правда, — согласился он. — Там очень много про нас, на тех табличках. Ведь подрядчики сдают их туда, и можно узнать, сколько денег мы получили.

— Это что же получается? — спросили они. — Если мы что-то сделаем не так, они смогут узнать, кто мы, откуда мы, и послать человека к нашим старикам, чтобы нас прокляли?

— Вряд ли, — ответил Тахмад, но как-то неуверенно.

— Они положат таблички в храме Тиамат, чтобы все на них наступали, — хмуро сказал Абад.

— И это вряд ли, — возразил Тахмад, но вид у него был унылый.

— Но вот что на самом деле опасно — наши договоры на десять лет. Если мы начнем требовать заработанные деньги, Бешеный Пес может взять их в хранилище, отнести их в Вавилон, к судьям, и за нами пришлют солдат, и вернут нас к Зубастому. Что вы на это скажете, братцы? А, Субат-Телль? — полюбопытствовал Гамид.

— Так и будет, — согласился я. — Хозяин нашел хорошее место для башни, но недостаточно далеко от Вавилона.

— А далеко ее ставить нельзя, разве ты не понял? Башни и город связаны, башни кормят те храмы, которые дают деньги на постройку. Откуда, думаешь, у твоего хозяина взялись те деньги, с которыми он начал дело? Ему дали их те, которым Другая Башня как камень в глотке! — воскликнул Гамид. — Если бы мы всё это знали раньше, когда нас, деревенских дурней, вели в Вавилон!

— Нужно найти договоры и уничтожить их, — решил Тахмад. — Их для того сюда привезли, чтобы держать нас в руках, и если что — отправить в Вавилон, чтобы нас там судили.

— В хранилище столько табличек — как понять, которые наши? — ехидно спросил Гамид.

— Там еще три корзины табличек проклятой Тиамат, — напомнил Гугуд. — И они лежат рядом с табличками, на которых имена Мардука и Асторет, и нет смелого человека среди служителей счетного устройства, чтобы разбить их, а осколки выкинуть!

— Среди служителей устройства — нет, но, может, найдутся другие смелые люди, — ответил ему Гамид, как всегда, загадочно.

— Видите, парни, в какую беду мы попали, когда поставили свои печати на договорах? И вот нам плохо, — сказал Тахмад. — Нам тут очень плохо.

И мы все его отлично поняли.

— Все-таки в Нашей Башне было гораздо лучше, — пробормотал я.

— Домой хочу, — прошептал Абад. — К маме…

— Нельзя домой, — вздохнул Левад. — Договоры. Найдут — убьют. Вообще никуда нельзя. Всюду — проклятые башни… А мы бессильны…

— Нет, нет, нет! — выкрикнул Гамид и ударил кулаком по столу. — Нам только кажется, будто мы бессильны!

Тахмад лишь рукой махнул.

— Что же делать? — спросили те парни.

— Не ставить печати на договорах! — закричали мы.

— Но у нас нет никаких печатей! Мы разом вздохнули.

Рассказывать им про башню Элиава, в которой на самых верхних ярусах деньги, а на нижнем — простые парни с тачками, мы не стали. Они и так услышали слишком много гадостей и затосковали.

Прошло еще немного времени. Мы с теми парнями сдружились. Мы уже имели опыт и хотели им помочь, чтобы они не делали наших ошибок. А им Новая Башня нравилась всё меньше. Особенно не нравилось, что деньги не выдают, как в Нашей Башне, каждый вечер, а заносят знаками на таблички, таблички же обжигают и сдают в хранилище. Чтобы взять кувшин пива, нужно было пойти к пивовару с человеком, умеющим писать, чтобы он на табличке отметил, сколько пива выпито, и пивовар по ней мог потом получить деньги. Но где и от кого получить, мы уже не понимали. Что-то понимали Элиав и Алам — оба разъезжали вокруг башни нарядные, завели себе золотые ожерелья. Мой бедный хозяин тоже ничего не понимал. Ему, привыкшему тратить деньги на любимые пирожки, теперь почти не приходилось лакомиться, ведь не станешь ради каждого пирожка гонять Бурче к печам.

Наступил тот самый вечер.

Стемнело. Я поссорился с Лиш, помирился, проводил ее, поцеловал и пошел к шатру хозяина — укладываться спать. Там меня ждал Абад.

— Что делать? — спросил он. — Нужно как-то договориться и провести обряд, иначе будет плохо.

— А что случилось?

— Реш беременна.

— Ого! Идем к Тахмаду. Как это ты?!

— Сам не знаю. Сидели на берегу канала, и вот…

— И что — так, сразу?

— Нет… потом еще ходили к каналу…

— Это у тебя получается только возле канала? — спросил я, сильно недовольный Лиш: вот ведь Реш не бубнила про обряд, а согласилась, моя же красавица — ни в какую!

— Да…

— А в других местах пробовал?

— Нет… И отстань, и без того плохо…

Тахмад и Левад сидели за пекарней. Там плотники сколачивали скамейки и выставляли их, так что можно было спокойно посидеть и потолковать, тем более до нашего шатра десяток шагов. Все уже знали, что это наше место. И плотникам было спокойнее — пока мы сидим на скамейках, никто их не утащит.

— Что случилось? — спросил Тахмад.

— Вот, — я показал на Абада. — У него хорошая новость.

— Плохая, — буркнул Абад.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы ребенок родился в Новой Башне.

— Это как?? — спросили Тахмад и Левад.

— Я ее ненавижу.

— Ребенок… — прошептал Тахмад. Вообще-то ему, как старшему, следовало первому завести сына.

— Наш ребенок, — поправил Левад.

Мы заговорили разом — поздравляли Абада, хлопали его по плечам, обещали подарки сыну. Наконец он улыбнулся. И тут подбежал Гугуд, который в эту ночь караулил дом счетного устройства вместе с Гамидом.

— Скорее, Гамид зовет! — крикнул он.

— А что такое?

— Зовет! Туда, в дом, вошли Таш, Ровоам Бубу, Амалек Бади, Агенор Лути…

— Таш? — переспросил Тахмад. — Идем, не то он ее убьет…

— Не убьет, — сказал я. — Она ему больше не нужна. Но идти надо.

Гамид был там, где обычно, — за большой кирпичной кучей.

— Они приехали на прекрасных ослах. Ослы вон там, в загоне. А вот это — мост.

— Что с тобой? — заботливо спросил я. — Ты здоров? Это же дом, а не мост.

— Я про счетное устройство. Оно — мост между нами и обманом. Оно — и еще хранилище. Помните башню Элиава? Не будет их — и обман нас не коснется! И всё станет по-прежнему — как в Нашей Башне, труд и деньги, труд и деньги, и ничего между ними!

— Чего ты хочешь? — спросил Тахмад.

И тут Гамид запел.

— Мы идем, мы идем, мы козу с собой ведем… — очень тихо запел он. И оскалился так, что Бешеный Пес, увидев этот оскал, тут же отдал бы ему свою шапку с крокодильими челюстями.

— Мы идем, мы идем, — так же тихо присоединился к нему Абад. — Мы мешки с собой несем…

— Мы идем, мы идем, палки мы с собой несем…

— Мы идем, мы идем, камни мы с собой несем…

— Нет, не камни, — сказал Гамид. — Я знаю, что нам нужно… За мной, Субат-Телль, только тихо…

— Ты обменял свой разум на ослиный? — спросил Левад.

— Нет, мой разум на месте. Просто сейчас дверь наконец открыта! Они ведь всё время ходят взад-вперед, и пьют изюмное вино на крыльце, и брызгают им через забор на крестовину…

— Приносят жертву Тиамат. Они приносят крестовину Мардука в жертву Тиамат, — сказал Абад. — И устройство теперь — раб Тиамат. Ну, чего мы ждем? Мы идем, мы идем, бревна мы с собой несем…

— Мы идем, идем, идем, гибель мы с собой несем…

Сарай, в котором хранились всякие строительные орудия, был совсем рядом. Гамид, видно, там уже побывал, — он сразу повел нас в дальний угол, где лежали уже ненужные кувалды.

— Нас узнают, — сказал Левад.

— Думаешь, кто-то из них видел наши лица? Они видели только наши спины в грязных туниках, склоненные над тачками, — возразил Гамид. — Абад, вот тебе самая большая.

— Узнают.

— Не узнают, клянусь гневом Мардука. От хранилища останутся одни осколки…

Дверь действительно была нараспашку. Я заглянул первым и увидел край счетного устройства, а также радостных людей с высокими кубками.

Это были Евер, его помощник Муртак, Агенор, Амалек, Ровоам и, конечно же, Таш. Я вытянул шею и увидел еще двоих — Бешеного Пса и Бубука.

— Ну вот, теперь ты видишь, какое у нас удачное счетное устройство? — говорил Евер Бешеному Псу. — Оно одно такое на всю страну. Единственное! Неповторимое! У нас так подобраны таблички и так продуманы их сочетания, что повторить это вряд ли удастся — только полностью скопировать, и то — под нашим присмотром. Я никогда еще не был так счастлив, как сейчас!

— И я, — сказал Амалек. — Клянусь священным скрипом нашей крестовины! И самой страшной рожей Тиамат!

— И я! — сказал Ровоам. — Что эти чудаки говорят про женскую любовь? Ни одна женщина не даст такого счастья, вы уж мне поверьте!

— Я поговорю с Аламом, чтобы храм дал вам денег, — пообещал Бешеный Пес. — А устройство дивное! Слава прекрасной Тиамат, что в мире, созданном из ее плоти, живут такие разумные люди.

— Отступаем… — прошептал Тахмад. — Они не дадут нам разрушить устройство. Подождем, пока эти уедут…

— Слава разуму, который торжествует победу, — ответил Бешеному Псу Агенор. — Вот это всё — победа разума, друг мой. Победа таланта, победа любви к своему ремеслу — ты понимаешь меня?

— Поскольку всё это происходит в теле мудрой Тиамат, то это и победа Тиамат, — заявил Бешеный Пес. — И за нее следует выпить.

— Пусти, — сказал мне Абад. — Мне надоела Тиамат! Эй, эй, Субат-Телль!

Мы с Левадом не успели его удержать. А Гамид вдруг резко распахнул перед ним дверь.

Абад ворвался, стремительный, как четыре боевых ветра Мардука! Когда надо, он двигается очень быстро, — и он оказался возле счетного устройства, и замахнулся кувалдой, и обрушил ее на зубчатое колесо и торчащий прут с нанизанными табличками. Раздался треск, хруст, всё полетело в разные стороны, а он с разворота ударил счетное устройство в деревянный бок.

— Безумец! — закричал Ровоам. — Держите безумца! Он был ближе всех к устройству и кинулся между ним и Абадом. Он хотел схватить Абада за руку, но тут вперед выскочил Гамид и ударил Ровоама кувалдой по голове. Тот рухнул.

Я окаменел, Левад и Тахмад тоже окаменели, но Гугуд словно этого знака и ждал.

— Бей разумных! — крикнул он.

— Левад, Вагад, в хранилище! — приказал Гамид, а мы, не в силах пошевелиться, смотрели, как падают Агенор и Амалек.

Я никого не хотел убивать!

Когда я увидел лицо Таш прямо перед собой, я крикнул ей: «Берегись!» Но было уже поздно.

— В хранилище, дурень! — заорал вдруг Левад. Я никогда раньше не слышал, чтобы он так орал. Но ему нужно было заглушить крики. И он погнал меня перед собой, тыча в поясницу кувалдой. Мы вбежали, увидели полки, и нам показалось, что справиться с табличками может только царское войско.

— Это всего лишь работа, — вдруг сказал Тахмад. — Мы когда-нибудь боялись работы?

И мы выворачивали ящики на пол, и били по табличкам кувалдами, и крошили их в пыль, а ряды полок всё не кончались.

Знать бы, где договоры, думал я, знать бы, где договоры…

И опрокидывал очередной ящик.

Вскоре к нам присоединились Гамид, Гугуд и Абад.

— Живо, живо, живо, — повторял Гамид. — Они не успели поднять настоящий шум, но мальчишка визжал… живо, живо, живо…

Абад додумался — он с корнем выдирал из опор доски полок и опрокидывал разом по десять ящиков.

Вшестером мы прошли сто шагов хранилища очень быстро.

— Всё, — сказал Тахмад. — А теперь уходим.

Нам пришлось пройти через помещение, где было счетное устройство Самариаха. От его высоко вздымавшихся сооружений остались одни обломки, и только полосы плотной ткани и веревки, что тянулись от крестовины, свешивались из дырок в стене.

Я не хотел смотреть на мертвые тела, но одно всё же увидел.

Это был Бубук.

— Идем, идем, — говорил Гамид. — Я обещал, что нас не узнают, и нас не узнают. Некому узнавать. Главное — поскорее покинуть этот дом. Да не тащите вы с собой кувалды, дурни…

Мы вышли и побежали вслед за ним. Мы оказались с другой стороны Новой Башни, забрались в сарай каменотесов и долго молчали.

— Если нас узнавать некому, то мы можем идти в свой шатер, — сказал Абад.

— Ты хочешь вернуться в шатер? А что ты будешь делать завтра? — спросил Гамид.

— Гонять тачку, что же еще…

— Нет, брат. Строительство башни прекратится. Вот увидишь.

— Почему? — спросили мы.

— Те, кто строят, поймут — следующими будут они. И больше нет счетного устройства, на котором твой хозяин, Вагад, каждый день выверял свои расчеты. Надо уходить, братья.

— Пусть сперва заплатят нам то, что задолжали, — возразил Тахмад.

И тут Гамид рассмеялся.

— Ах вы, мои ненаглядные дурни! Да они вообще никогда и никому ни за что не заплатят! Ведь не сохранилось ни одной таблички с записью, кто и сколько должен работникам! Вы сами их перебили! Договоров больше нет, но и тех табличек нет! Даже если бы они и были — Элиав придумал бы способ не платить нам денег, потому что он их давно присвоил! Ждать этих денег мы бы могли до того дня, как вернутся люди из Бибир-Телля, которые ушли ловить зеленую ворону. Зато мы погубили храм Тиамат, который все свои деньги вложил в Новую Башню. Слышишь, Абад?

— Тише ты, — одернул Гамида Тахмад.

— Нас некому узнать, но не так уж далеко Другая Башня, а в ней — Авенир Бакти, который сразу догадается, кто погубил Таш. Ты это хоть понимаешь? — спросил я.

— Мы вообще ничего не получим?! — вдруг возмутился Абад. — Тогда что же мы тут делаем?

— Очень правильный вопрос, — поддержал его Гугуд. — Но я-то знаю ответ…

— Вы хоть понимаете, что мы сделали доброе дело? — спросил Гамид. — Мы разрушили башню Элиава. Счетное устройство больше не будет подпирать собой ярусы лжи и хитростей. Некому построить его заново. Я нарочно ждал, пока они соберутся все вместе. Евер так хвастался своим устройством — Ровоам и Амалек обязательно должны были приехать, чтобы посмотреть, и Агенор с ними. Я знал — в них сильнее всего любопытство.

— Откуда ты мог это знать? — спросил я.

— Когда человек днями и ночами возится с этим проклятым счетным устройством, он сгорает от любопытства, что же из всего этого получится. Помните, как мы строили дома из камушков, выкладывая их не так, как кладут настоящие дома? Нам было любопытно, что получится.

— Мы же были детьми… — попытался возразить Левад.

— И когда мужчина ложится с женщиной, он не только хочет ее, ему любопытно…

— А ты откуда знаешь?! — спросили мы.

Он только рукой махнул.

— И как? — опять спросили мы.

— Я удовлетворил любопытство, — холодно ответил он, и больше спрашивать мы не стали — всё и так было ясно.

Опять некоторое время все молчали. Первым заговорил Гамид.

— Отчего вы тоскуете, как люди из Хаамат-Телля на похоронах старого верблюда? — спросил он. — Вы жалеете о том, что мы сделали. Да ведь боги на небесах довольны — сломан мост между нами и обманом! Обман до нас не доберется! Больше не будет счетного устройства, не будет никогда! А строить новое некому. Мы их всех истребили! В Вавилоне больше не будет устройства из табличек на ослиной тяге, никогда не будет, понимаете?

— Знаем, знаем, это мы уже слышали, — перебил его Левад. — Больше ты ничего не хочешь сказать? Это единственное, что ты способен выкрикивать, как ученая птица?

— Я сдержал слово, Левад, никак не могу этого объяснить тихим голосом. Помнишь, я говорил — мы сами не знаем на что способны? Ну, теперь видишь, на что мы способны, если нас рассердить? Пусть они строят, возводят, выдумывают, а мы придем с кувалдами. И ничего не останется — один песок летящий. И победители — мы! Мы всем доказали, что нас нельзя обманывать!

— Да! — рявкнул Абад. — Эй, эй, Субат-Телль!

— В твоих рассуждениях что-то не так. А что — я не могу понять, — тихо сказал Левад.

Я похлопал его по плечу, потому что и сам думал так же. Но отступать было некуда — об этом позаботился Гамид.

— Я это сам придумал! — гордо произнес он.

— Когда искал способ убить Таш? — вдруг спросил я.

— Какое твое дело!

— Нам надо поскорее уходить, — сказал Тахмад. — Если бы среди этих людей не было Таш — никто бы не подумал на нас. Вагад прав: очень скоро тут будут люди из Другой Башни.

— Да, конечно. Я так и задумал, — совершенно спокойным голосом ответил Гамид. — Иначе мы бы никогда отсюда не вырвались. А теперь — если мы хотим остаться в живых, то мы уйдем. И власть башен над нами кончится. Или кто-то хочет остаться? А, Субат-Телль?

— Мы простые деревенские дурни, но не до такой степени, — за всех ответил Левад.

— За нами будет погоня. Наше счастье в том, что они нас считают дурнями. Они решат, будто мы побежали домой. Но мы уйдем в другую сторону. Я лазил на самый верх Трубы и высмотрел дорогу. Там есть место, где пустыня довольно близко подходит к полям. Но она не может быть большой, слишком близко река и каналы. Это язык пустыни, он вдается в орошенные зеленые земли, и вряд ли он слишком широк. Вот туда мы и пойдем. Там нас не станут искать. Мы пересечем его…

— И куда мы выйдем? — спросил я.

— Не знаю. Думаю, что к землям, на которых можно жить. А ты знаешь другой путь?

Другого пути я не знал. Да и никто из наших тоже.

Мы с Абадом пошли будить девушек, Лиш и Реш. А Левад и Тахмад пошли за ослами. Мы решили взять тех, что вращали крестовину. Гугуд рассудил так — старый осел, который много лет ее вращал, привык ходить по кругу, но эти — молодые, и их впрягли в ярмо совсем недавно. Притом для счетного устройства купили крупных и сильных животных, а нам именно такие нужны. Кроме того, мы взяли ослов, на которых приехали Таш, Агенор, Амалек и Ровоам. По нашим законам мы были наследниками их хозяев.

— Еще нам нужны хотя бы три верблюда, — сказал Гамид.

— У нас не так много имущества и продовольствия.

— Они не только для имущества.

— Не случится ли беды, если мы возьмем тех ослов? — спросил я. — Все-таки крестовина принадлежит Мардуку…

— Не случится, — успокоил Гамид. — Помнишь, как объяснял Элиав? Башня, на первом ярусе — мы, на втором и третьем — счетное устройство, будь оно неладно, выше — хитрости и обманы, которым оно подчиняется, а на самых высоких ярусах — большие деньги. Чего в этой башне недостает?

— Откуда мне знать?

— Ну да, пока считаешь себя дурнем — говоришь себе, что знать неоткуда, и остаешься со своей дурью! — вдруг разозлился он. — А ты подумай, подумай! Чего недостает? Вспомни картинку, которую рисовал твой хозяин! Ну? Что было на картинке и чего нет в башне Элиава?

— Храмов? — неуверенно спросил я.

— Да, храмов. Но хотя он не сказал, где они, понять несложно. Если на самых верхних ярусах большие деньги, то храмы — под ними. Вот и всё. И не беспокойся. Крестовина Мардука и страшные рожи Тиамат потому и не погубили друг друга, что у них общий хозяин, который запретил им ссориться. И Мардук, и Тиамат — под деньгами!

— Что ты такое несешь?! — закричал я в ужасе.

Ведь если Мардук слышит — его горячее дыхание спалит Гамида! А Тиамат еще добавит!

Он не ответил, а смотрел на меня с каким-то любопытством.

— Ну? — спросил он наконец. — Правильная башня получается?

— Дурень… — прошептал я. Я хотел сказать — дурень тот, кто забивает себе голову такими опасными вещами.

И он не стал возражать.

— В твоей жизни больше нет Мардука? — спросил я его, когда мы мастерили из своих одеял седла для ослов.

— Я думаю, он когда-нибудь вернется.

Ко мне подошла Лиш с мешком вяленого мяса и другим, где были «деревянные» лепешки.

— Давай возьмем с собой Нуш-Нуш, — сказала она. — Будет кому-нибудь женой. Она хорошая девушка, работящая.

— Где она? — спросил я.

— Вот. Это она принесла лепешки и муку.

— Что ты ей сказала? — забеспокоился я.

— Сказала, что нам надоело, и мы уходим.

Я хотел спросить, не начнет ли эта Нуш-Нуш по дороге ныть и причитать про деньги, которые ей осталась должна новая Башня. Но удержался.

Гугуд где-то стянул прочные веревки, чтобы увязать груз. Абад притащил лопаты и кирки. И все мы двигались и действовали так бесшумно и слаженно, словно один человек с двенадцатью руками быстро и споро собирался в дорогу.

— Нужно еще кое-что прихватить, — сказал Гамид. — Как раз для этого груза нужен верблюд. Вагад, это твой хозяин.

— На что он нам? — удивился я.

— Он нужен больше, чем ты можешь вообразить. К тому же без него строительство Новой Башни прекратится, начнется переполох, люди разбегутся, и всем будет не до нас.

Я не очень понял и посмотрел на Тахмада. Тахмад кивнул, и мы с Абадом пошли за хозяином.

Мы сунули ему в рот свернутую головную повязку, завернули его в одеяло, связали, Абад взвалил его на плечо, а я разбудил Абдада.

— Мы уходим, братец, — сказал я ему. — Ты можешь пойти с нами. Мы будем рады тебе.

— С кем же я буду носить хозяина? — огорчился он. — Я привык к тебе, Вагад.

— Хозяин едет с нами.

— Он обменял свой разум на ослиный?

— Нет. Но тут мы его не оставим. А тебе, когда ты останешься один, будет трудно. Мой тебе совет — собирайся.

Пока мы с Абадом выносили связанного господина Осейфа, а Абдад собирал свои вещи, Гамид разбудил тех троих парней, с кем мы подружились. Уж что он им сказал — я никогда не узнаю, но они тоже собрались очень быстро.

— Мы не хотим служить храму Тиамат, — сказали они, когда Гугуд стал выводить ослов. И этого было довольно.

Теперь следовало двигаться очень быстро. Мы погрузили на верблюда связанного господина Осейфа, сели на животных сами и, не оборачиваясь, отправились в путь.

До рассвета мы ушли так далеко, что перестали видеть Новую Башню.

Мы шли от новолуния до середины уходящего месяца. Мы по очереди следили за господином Осейфом. Но, миновав язык пустыни, мы развязали ему руки. Теперь бы он уже не убежал — в одиночку ходить по пустыне опасно, там водится всякая нечисть, одни змеи чего стоят, нас десятеро крепких парней, три здоровые девчонки, и то мы побаивались.

— Зачем вы это сделали, ослятки мои? — спрашивал он. — Вы хотели моей смерти? Вы этого добились! Я не смогу жить без Новой Башни! В ней — моя душа!

Но он всё не умирал и не умирал.

Наконец мы вышли к сухому руслу реки, на дне которого бежал ручей. Гугуд поехал вверх по течению и сказал, что там источник, пальмы и зелень. Мы пришли туда отдохнуть. Место было очень приятное.

Гамид спросил Осейфа:

— Тут можно ставить башню?

— Я так и знал! — обрадовался он. — Я чувствовал! Ну конечно, вам нужна Своя Башня! Жаль, конечно, что вы не дали мне достроить Новую Башню, но она с самого начала возводилась неправильно — нельзя было вступать в союз с храмом Тиамат! Теперь я понял свою ошибку, и следующая башня будет безупречной!

Тут он замолчал и огляделся по сторонам. Очевидно, он искал другой храм, где взять деньги, но на расстоянии в десять переходов другого храма не было.

Тогда мой старый хозяин с надеждой посмотрел на Гамида.

— Отвечай, наставник, — сказал Гамид. — От твоего ответа многое зависит.

Господин Осейф походил, вырыл на берегу ямки, спустился к воде, поднялся и доложил:

— Можно, только не очень высокую, ярусов в десять. Стыд и срам ставить такую башню! А вот если подальше, вон там, в сотне шагов, где под песком, возможно, есть камень…

— Стыд и срам, — согласились мы. — Едем дальше! Мы переправились через речку и шли еще три дня.

Наконец мы попали в другую приятную местность с рощами и источниками.

— А тут можно ставить башню? — спросили мы господина Осейфа.

Он побродил, потопал ногами, понюхал землю и сказал, что можно, и это очень хорошее место, тут хорошо встанут и тридцать ярусов, вот только людей придется звать издалека, а что касается денег…

— Идем дальше, — сказал Тахмад.

И мы шли еще четыре дня, и вышли к реке, которая текла с запада на восток. Возможно, это была та самая, на которой стоял Вавилон. Мы спустились ближе к устью, где река разделялась на несколько рукавов, и дальше идти уже не имело смысла — устье заросло высоким тростником.

— Может быть, здесь можно возвести башню? — спросили мы старика. — Вот именно здесь, в полусотне шагов от реки?

— Ни в коем случае! — воскликнул господин Осейф. — Она сползет в реку, тут же сплошной песок и ил, только безумец ставит дома на песке! Дома можно ставить там, подальше, а тут — шатры, только шатры!

Что-то шевельнулось у моих ног, и я увидел змею, неторопливо ползущую к реке. Она была толщиной, как мое запястье.

— Вот и прекрасно, — ответил Гамид. — Парни, расседлывайте ослов и верблюдов! Размечайте участки — кто где поставит шатер! О домах подумаем потом.

В прибрежных тростниках послышался звериный рык. Он был как рык льва. Ему ответил другой зверь. Похоже, они собирались подраться.

— Вагад… — прошептала Лиш, с ужасом глядя на свою руку. На руке сидела многоногая тварь длиной в палец.

— Пусть девушки пройдутся вокруг и посмотрят, где быть пастбищам, а где огородам, — бодро продолжал Гамид. — Потом нужно будет проехаться по окрестностям — здесь зеленая земля, наверняка поблизости есть деревни, где можно взять невест. Мы пришли, парни. Вот здесь мы и будем жить.

Рига, апрель 2010 г.