Фэйзер Джейн
Безжалостное обольщение (Том 1)
Джейн ФЭЙЗЕР
БЕЗЖАЛОСТНОЕ ОБОЛЬЩЕНИЕ
ТОМ 1
Анонс
Прекрасная как богиня креолка Женевьева Латур не боялась никого и ничего на свете - а потому, узнав, что Доминик Делакруа пытается соблазнить ее сестру, решила любой ценой помешать демону-обольстчттлю. Взбешенный Доминик задумал отомстить дерзкой девчонке, расстроившей его тайные планы, но - от ненависти до любви, как оказалось, всего один шаг. И вскоре отважный капитан, сгорая от пламенной страсти, готов на все, чтобы покорить душу я тело Женевьевы...
Глава 1
Лучи жаркого апрельского солнца проникли через открытое окно в комнату на третьем этаже, и Доминик Делакруа отошел вглубь. Однако сосредоточиться он так и не смог, поскольку шум, доносившийся снизу, где происходили торги рабами, становился все громче. Несмотря на жару, аукцион шел, как всегда, бойко под частую дробь молоточка Джина Масперо, неизменно завершаемую заключительным решительным ударом.
Доминик выглянул в окно в тщетной надежде глотнуть свежего воздуха. В апреле всегда так, размышлял он, вытирая лоб накрахмаленным льняным носовым платком, до августа о свежем воздухе и мечтать нечего. Только дураки и наивные мечтатели могут надеяться на милосердие луизианского лета. Все остальные предпочитают сбегать из Нового Орлеана, боясь подхватить желтую лихорадку, и укрываются в своих относительно прохладных имениях.
***
Но Доминика Делакруа манило море, свежий морской ветер сулил избавление от москитов и тропической духоты болот, а у ост-индских купцов можно было "взять" богатые военные трофеи. Однако в нынешний военный год, 1814-й, английские торговые суда стали весьма надежно охраняться. Губы Доминика искривила сардоническая улыбка. "Во всяком случае, как оказалось, обход британской блокады, - не без самоиронии подумал он, - дело гораздо более увлекательное, чем просто веселая охота за неуклюжими торговыми судами". Товары, которые его летучий каперский флот доставлял в осажденные штаты на Юге, вызывали улыбки на лицах аристократов-плантаторов и их исполненных собственного достоинства дам. Перспектива исчезновения, пусть даже временного, этих предметов роскоши вызывал у всех ужас.
***
Внизу, на Чартрес-стрит, собирались покупатели и продавцы живого товара. Витрины биржи Масперо выходили на обе улицы, предоставляя наилучший обзор для потенциальных покупателей, толпившихся в аукционных залах и на тротуаре. Колокол собора Святого Людовика пробил урочный час, и в тот же момент две давно ожидаемые им персоны свернули с площади Святого Петра на Чартрес-стрит и направились к бирже Масперо. Однако рядом с аппетитной мадемуазель Элизой Латур и ее кузеном Николасом Сен-Дени находился и некто еще. Доминик нахмурился, бирюзовые глаза потемнели от раздражения. Сен-Дени были прекрасно известны его инструкции. С самого начала этой игры Николасу было велено всеми правдами и не правдами сделать так, чтобы никто, кроме него самого, не сопровождал восхитительную, но несколько легкомысленную и излишне влюбчивую Элизу на "случайную" встречу с Домиником Делакруа.
По костюму и манере держаться третьей персоны было очевидно, что она вовсе не служанка. Платье этой дамы, украшенное неброской кружевной вставкой вокруг горловины, представляло собой безупречно выдержанный в духе демонстративной скромности дневной наряд дебютантки. Оборка изысканного шелкового капора искусно прикрывала лицо как от безжалостных солнечных лучей, так и от нескромных взглядов.
Глядя на эту непрошеную гостью, Доминик размышлял, спуститься ему вниз и, следуя первоначально разработанному плану, "невзначай встретиться" с мадемуазель Латур или не стоит. Приглашение перекусить в ресторане у Ла Галье в компании кузена дамы и его доброго приятеля, месье Делакруа, выглядело бы естественно и вполне невинно. Однако Доминику вовсе не хотелось, чтобы его знакомство с мадемуазель Элизой стало известно семье Латуров, а дама, сопровождавшая их, наверняка была другом этой семьи.
Но с другой стороны, если не встретиться с Николасом сейчас, то как Доминику получить приглашение на сегодняшний званый вечер к мадам Латур? Ради этого приглашения все и затевалось, а оно могло, разумеется, последовать только от Николаса и только совершенно спонтанно, поскольку Делакруа не принадлежал к тем, кого автоматически включают в список гостей новоорлеанских салонов. Сардоническая улыбка снова искривили его губы. Ее едва ли можно было назвать приятной, и она нисколько не смягчала резких очертаний мужского рта и напряженной линии решительного подбородка.
Ставка делалась на то, что приглашение будет лестно навязано Делакруа самой мадемуазель Элизой. Только он успел подумать, что присутствие при этом стороннего наблюдателя - досадная неприятность, с которой придется смириться, как произошло нечто совершенно необычное.
В течение нескольких последних минут все время слышалось завывание тоненького детского голоска, сливавшееся с резким, почти истерическим криком. В таком выражении отчаяния не было ничего неожиданного, если учесть, какого рода торги происходили внизу. И Доминик уже вполне привык к подобным сценам, чтобы не принимать их близко к сердцу.
Однако юной леди, сопровождавшей объект его охоты, это показалось ужасным. С ее губ сорвалось отнюдь не подобающее молодой леди восклицание, и уже в следующее мгновение она ворвалась на биржу, растолкав потрясенную толпу, которая расступилась перед ее стремительным напором. Доминик не видел теперь "третью лишнюю", но слышал, как нарастает гул внизу. Заинтригованный, он вышел на внутреннюю галерею, находившуюся как раз над аукционным залом.
- Я хочу знать, мистер Кинг, кто позволил вам продавать Амелию и ребенка? - Юная дама стояла посреди зала напротив высокого тощего мужчины, на аскетическом лице которого было выражение бешеной ярости.
Казалось, что он просто не может поверить в случившееся. "И неудивительно", - подумал про себя наблюдавший за этой сценой Доминик. Его раздражение сменилось живым интересом.
- Это, если позволите, мадемуазель Женевьева, не ваше дело, - огрызнулся мистер Кинг. - А дело управляющего вашего батюшки.
- Пока управляющим был мистер Картер, сэр, семьи никогда не разлучали, объявила юная воительница, глядя прямо в глаза мистеру Кингу.
- Но мистера Картера больше нет. Теперь я управляющий! И я буду поступать так, как посчитаю нужным.
- Но не в этом случае. - Мадемуазель Женевьева решительно направилась туда, где стоял, рыдая и протягивая руки к обезумевшей от горя матери, малыш. Женевьева подняла ребенка лет трех в рваной рубашонке и понесла его к женщине.
Под ее тяжелым взглядом надсмотрщик, державший негритянку за руки, стал нервно озираться по сторонам, ища поддержки, но теперь здесь воцарилось полное молчание. Он ждал указаний или какого-либо знака от Масперо, застывшего в неподвижности, или от мистера Кинга, но и того внезапно поразила немота. Тогда надсмотрщик отпустил руки женщины. Женевьева передала малыша матери и мягко сказала:
- Амелия, возвращайся домой.
Прижимая дитя к груди, мать невольно взглянула на управляющего - человека, обладавшего в ее представлении реальной властью, но, к своему изумлению, увидела, что тот стоит молча, опустив голову. Она бросилась к выходу, в любой момент ожидая, что ее схватят и потащат назад, снова в тот кошмар, но никто не шелохнулся.
- Месье Латуру все будет доложено, мадемуазель, можете не сомневаться, зловеще прозвучал в напряженной тишине низкий, дрожащий от публичного унижения голос управляющего.
- Вы меня удивляете, мистер Кинг, - ответила с презрительной улыбкой Женевьева и, пройдя сквозь толпу, присоединилась к своим спутникам, по-прежнему в оцепенении стоявшим на тротуаре.
Доминик Делакруа тихонько присвистнул, и его темные, вразлет брови изумленно поползли вверх. Он стал свидетелем удивительного эпизода: не то чтобы поучительного, но, несомненно, очаровательного. Сбежав по ступенькам с галереи, он пересек аукционный зал, выскочил на улицу и услышал, о чем говорит эта прелестная троица.
- Ты совсем с ума сошла, Женевьева? - возмущался Николас. - Только подумай, что скажет отец. Войти в аукционный зал при стечении публики... - Он замолчал, не закончив фразы, его передернуло при мысли о том, какие последствия может иметь подобная выходка.
- Представь себе, что будут говорить, если об этом станет известно, захныкала Элиза. - И я окажусь втянутой в это дело, поскольку оказалась рядом... Папа... - Голос у девушки прервался, и большие темно-голубые глаза наполнились слезами.
Слезы эти были вызваны неподдельным страхом, и ни один человек, знавший Виктора Латура, не усомнился бы в том, что страх его дочери совсем не безоснователен.
Женевьева в ответ только пожала плечами:
- Я сделаю все, чтобы избавить тебя от этого, Элиза. Полагаю, отец будет так сердит на меня, что не станет вникать в то, какая роль досталась тебе, тем более что она, в сущности, была ничтожной и исполнять ее тебе пришлось невольно.
Доминик Делакруа наконец решил перебить затянувшийся разговор и покашлял.
- Николас, какая встреча! Я дышал свежим воздухом у окна в своем кабинете и увидел, как вы появились на улице. - Он снял шляпу с загнутыми полями и поклонился дамам. - Мадемуазель Латур! Не могу поверить своему счастью: неужели судьба действительно так скоро послала мне новую встречу с вами!
Очаровательно покраснев, Элиза сделала реверанс.
Слезы чудесным образом моментально высохли, лишь глаза остались чуть влажными и оттого еще ярче блестели, когда она бросала на него быстрый взгляд из-под ресниц. Одаривая девушку улыбкой со значением и прикладываясь губами к кончикам ее пальцев, Доминик нашел подобную реакцию вполне естественной.
Женевьева, в недоумении наблюдавшая за молодыми людьми, вопросительно взглянула на своего кузена Николаса. Элиза, несомненно, была склонна к флирту, но этот джентльмен не был похож на обычных ее поклонников. Во-первых, он старше, во-вторых, его, казалось, окружала аура какой-то особой притягательной силы, странной напряженности и непонятного нечто. Женевьева не могла точно определить, что именно вызвало неприятный холодок, который пробежал у нее по спине.
- Прошу прощения, - поспешил Николас. - Женевьева, позволь представить тебе месье Делакруа. Доминик, это моя кузина, младшая сестра мадемуазель Латур, мадемуазель Женевьева.
Так вот, стало быть, кто эта смутьянка! Дочь Латура от второй жены, которая, как и первая, скончалась в родах. Если слухи верны, то его третьей жене пока удавалось избежать опасных родов, правда к явному неудовольствию вспыльчивого Латура. Этот пожилой джентльмен все еще не оставлял надежды заиметь сына, появление которого немало встревожило бы кое-кого, например Николаса.
Делакруа, сдерживая до поры свое стремление приступить к осуществлению основной цели этой встречи, впервые взглянул на сестру Элизы, той было года на три меньше. "На первый взгляд ей далеко до красавицы, - решил Доминик. - Да и на второй, впрочем, тоже. Если Элизу природа щедро одарила пышной, но изящной фигурой, то про эту девчушку она, наверное, забыла". Женевьева была чуть ниже среднего роста, хрупкая на вид. Однако столь резкое проявление решительного характера, свидетелем которого он только что оказался, никак не сочеталось с ее хрупкой внешностью.
- Мадемуазель Женевьева, к вашим услугам, - сказал Делакруа, церемонно кланяясь, и поймал на себе ее прямой и откровенно изучающий взгляд.
Глаза! Самые необычные глаза, какие ему доводилось когда-либо видеть. Чистое золото? Нет, червонное, темное золото - огромные глаза тигрицы, обрамленные густыми золотистыми ресницами. Маленький прямой носик прелестной формы над не менее изящными губами. Но куда им до Элизиных - полных, похожих на розовые лепестки! Однако пока он смотрел на Женевьеву, мадемуазель Латур-младшая улыбнулась. И тут Доминик, более чем удивленный тем, как подействовала на него эта улыбка, подумал, что Прекрасной Елене, пожалуй, пришлось бы уступить этой девушке пальму первенства.
После Розмари он испытывал презрительное равнодушие к чарам прекрасного пола и не тратил времени на искусство обольщения, разве что для скорейшего достижения цели. Однако сейчас почувствовал, что готов послать весь свой флот куда угодно ради этой улыбки.
"Так-так, - размышляла в этот момент и Женевьева, - значит, вот кто этот джентльмен. Да и не джентльмен он вовсе".
- Месье Делакруа, - сказала она, делая скромный реверанс, - похоже, мне повезло гораздо меньше, чем моей сестре.
- Прошу прощения, мадемуазель? - Доминик был в замешательстве: слова девушки казались бессмысленными, а у него создалось твердое впечатление, что эта юная особа отнюдь не глупа.
Женевьева снова улыбнулась, однако глаз не подняла.
- Ну как же, мне ведь не посчастливилось познакомиться с вами первой.
"Да младшая Латур просто издевается надо мной!" К своему удивлению, Доминик вдруг осознал, что это вызвало в нем скорее интерес, чем досаду. Губы его изогнулись, но на сей раз в светской улыбке.
- Это слишком большая честь для меня, мадемуазель Женевьева.
- Вовсе нет, сэр, - безо всякого кокетства возразила та.
- Женевьева, как ты себя ведешь! Я должна извиниться перед вами, - от смущения Элиза нервно хихикнула, - за мою неразумную сестренку, месье Делакруа. Она только-только из детской и все еще считает вправе вести себя как ребенок, без всяких церемоний. - Это было произнесено не без доли ехидства. Младшая Латур обладала дьявольской способностью мгновенно переключать внимание на себя, что красавице Элизе совсем не нравилось, особенно в данный момент.
Вмешательство Элизы напомнило Доминику, что чрезмерное внимание к мадемуазель Женевьеве отнюдь не способствует решению задачи, которую он поставил перед собой. Более того, может даже рассердить Латур-старшую, а это в его планы не входило. Он понимающе улыбнулся Элизе, словно ставя младшую сестру на подобающее ей место. Женевьева перехватила эту улыбку, и на миг ее золотисто-карие очи вспыхнули, но тут же и угасли.
- Я как раз собирался к Ла Галье перекусить. - И все с той же понимающей улыбкой низко поклонился. - Николас, не сочтете ли вы меня бесцеремонным, если я позволю себе пригласить вашу кузину?
Николас взглянул на Элизу, и та, поколебавшись ровно столько, сколько требовали приличия, воскликнула:
- Ну что вы, месье Делакруа, мы и сами туда направлялись! - Ресницы ее затрепетали, а щеки снова зарумянились.
- Тогда не окажете ли честь разделить со мной столик? - В голосе Доминика звучала мольба. - Уверен, что мадемуазель Женевьеве понравятся пирожные. - И послал Женевьеве вежливую снисходительную улыбку - улыбку, которая страшно разозлила младшую, зато успокоила старшую Латур.
- Вы очень любезны, сэр. С удовольствием, - Элиза приняла руку Доминика, затянутую в тончайший голубой шелк.
Кузену Элизы не оставалось ничего другого, как предложить руку ее единокровной сестре.
- Я не хочу быть невежливой, - заметила Женевьева, - но, боюсь, у меня нет сейчас времени полдничать. Мне нужно немедленно возвратиться домой и убедиться, что с Амелией и ее малышом все в порядке. Неизвестно, какую гадость может сделать в отместку мистер Кинг, если за ним не проследить.
При упоминании о неприятном инциденте повисла неловкая тишина. Элиза вспыхнула от досады:
- Месье Делакруа дела нет до подобных вещей. Разве тебе не достаточно на сегодня одного спектакля?
- А я и не прошу месье Делакруа об участии, - холодно ответила ее сестра. - Я просто собираюсь вернуться домой, поэтому Николасу придется решить, кого из нас ему сопровождать.
Сколько хлопот с этой девчонкой! Выражение терпения и интереса исчезло из бирюзовых глаз Доминика. Он ждал, когда Николас скажет этой несносной мадемуазель Женевьеве, что ее желания здесь на втором месте и что у нее нет иного выбора, кроме как следовать за взрослыми в ресторан. Однако Сен-Дени вместо этого промямлил:
- Ну что ж.., что ж.., быть может, нам действительно следует вернуться домой, Элиза. Могут случиться неприятности, знаешь ли.
Доминик почувствовал, что его тщательно разработанный план рушится, словно карточный домик. Не мог он стоять вот так, посреди тротуара, и наблюдать за этим, как бессловесный идиот! Однако правила хорошего тона, которым Делакруа вынужден был следовать, если хотел выиграть эту партию, не позволяли ему настаивать на приглашении. Ну что же это Николас никак не сообразит, как ему помочь?
- Ладно, может быть, мне повезет в другой раз, - вежливо раскланялся Доминик, - когда у мадемуазель Женевьевы не будет столь неотложных дел. - И позволил себе добавить нотку сарказма в это замечание, давая понять, насколько удивлен тем, что капризы девчонки могут брать верх над желаниями старших.
- Мне очень жаль, что я расстраиваю ваши планы, сэр, - приняла вызов Женевьева. - Но боюсь, мои нынешние дела действительно важнее пирожных.
- Разумеется, - парировал Доминик. - Проблемы работорговли, если не ошибаюсь. Весьма необычные заботы для юной дамы, если мне позволено будет заметить.
В глазах Делакруа, встретившихся с золотисто-карим взглядом мадемуазель Женевьевы, не было и намека на тепло и понимание; если в его взгляде что-то и было, то это... "Опасность! - мгновенно возникла у Женевьевы догадка. Делакруа - опасный человек, а глупая Элиза этого не понимает".
Между тем Доминик ровным голосом продолжал:
- Я ведь невольно оказался свидетелем вашего. , столь храброго.., ну, скажем, поведения там, на бирже.
К счастью, за эти несколько минут перепалки Николас наконец сообразил:
- Если уж мы не можем принять вашего приглашения, Доминик, то, наверное, могли бы сами пригласить вас. Сегодня вечером моя тетушка дает прием. Я был бы счастлив представить вас ей, если вы...
- Да, в самом деле, - встрепенулась наконец и Элиза, правда, не сумев скрыть свою радость. - Моей мачехе будет приятно оказать вам гостеприимство.
- Смею ли я надеяться, что мой визит не огорчит никого другого? - он мастерски передал интонацией ехидный намек, но эффект оказался несколько смазанным не то смешком, не то презрительным фырканьем невозможной мадемуазель Женевьевы. - Прошу прощения, мадемуазель? - обратился Доминик к ней. - Вы что-то сказали?
- Нет-нет, месье, не думаю, что могу на равных принимать участие в разговоре взрослых, поэтому мне и пытаться не следует.
Женевьева Латур с очевидной легкостью парировала его "уколы". Доминик решил, что ему еще представится т шанс схлестнуться с ней в более удобной обстановке - без посторонних, и он его не упустит. Сейчас же предпочел проигнорировать это замечание и все внимание обратил на Элизу:
- Почту за великую честь принять ваше приглашение. До вечера, мадемуазель Латур. До вечера, Николас. - Он приподнял шляпу. - Вы скорее всего уже будете спать, мадемуазель Женевьева, но я уверен, что мы еще встретимся. - И, повернувшись на каблуках, пошел прочь.
Делакруа понимал, что это была весьма скромная победа, по все же испытал некоторое удовлетворение, заметив гневный взгляд ее тигриных глаз.
- Значит, ты полагаешь, что Элен будет счастлива принять у себя такого типа, как этот Доминик? - задумчиво произнесла Женевьева, не отрывая взгляда от высокого широкоплечего мужчины, который легким широким шагом словно пожирал пространство, удаляясь от них.
- Конечно! - с несколько преувеличенным энтузиазмом заверила Элиза - Что ты вообще смыслишь в подобных вещах? Ты еще совсем ребенок.
- Может быть, - пробормотала сестра, не поддаваясь на провокацию. - Но я точно знаю, что месье Делакруа отнюдь не считается человеком респектабельным, и не думаю, что Лоренцо будет хладнокровно взирать на то, как его нареченная дарит знаки внимания человеку с подобной репутацией да еще и пожирает его глазами голодной самки. Он терпит лишь обычный флирт, но не такое.
Несмотря на лицо фарфоровой статуэтки и плавность линий фигуры, Элиза унаследовала и долю знаменитого латуровского темперамента, поэтому Николас поспешил предотвратить безобразную сцену.
- Не говори ерунду, Женевьева. Род Делакруа - один из стариннейших креольских родов. Их повсюду принимают.
- Да, но Доминика Делакруа нигде не принимают с распростертыми объятиями. - Младшая кузина отстаивала свою точку зрения со свойственными ей упрямством и пунктуальностью. - Во всяком случае, дамы.., ну или по крайней мере... Дьявольские искорки заплясали в золотистых глазах Женевьевы. - Быть может, дамы с Рэмпарт-стрит - да, но только не Элен и ее подруги.
- Ну все, хватит! - твердо объявил Николас. - Доминик Делакруа - мой друг, и этого тебе должно быть достаточно.
- Николас, помилуй! - неугомонная Женевьева с насмешливым упреком покачала головой. - Числить капера среди своих друзей! Что скажет папа?
- У твоего отца едва ли останутся какие-то слова для меня, поскольку мистер Кинг уже наверняка попотчевал его удивительной историей о твоем нынешнем выступлении на публике, - напомнил ей Николас.
Замечание, несомненно, было справедливым и на какое-то время отвлекло внимание Женевьевы:
- У мистера Кинга должен быть какой-то тайный мотив для того, чтобы продать Амелию и ребенка. Я должна докопаться, в чем тут дело, иначе он попытается это сделать еще раз. Что бы папа ни позволял себе говорить мне с глазу на глаз, не думаю, что он прилюдно примет сторону мистера Кинга. Папа посчитает это недопустимым, как ты думаешь, Элиза?
Сестра только пожала плечами, она явно не собиралась подбадривать Женевьеву.
- Мне это в высшей степени безразлично, - высокомерно заявила Элиза, у которой настроение менялось редко и злопамятность была ей вовсе не чужда. - Я вообще не понимаю, зачем ты суешь нос в такие дела. Это неблаговоспитанно.
- Неужели? - Женевьева лукаво прищурилась. - Не более неблаговоспитанно, чем устраивать тайные свидания с капером. Ведь ты не можешь отрицать, что нынешняя встреча была подстроена. Это ясно как белый день всякому, кто не слеп. Хотела бы я знать, почему Николас состоит в таких близких отношениях с капером, что даже рискует вызвать неудовольствие Элен, приглашая столь малопочтенную персону к ней на прием. - С этими словами мадемуазель Женевьева взлетела по закругленным ступенькам на крыльцо дома с двумя изящными фронтонами, занимавшего немалую часть Ройял-стрит.
Не успела она протянуть руку к дверному молоточку, как дверь распахнулась. Женевьева в знак благодарности чуть кивнула бесстрастному дворецкому и вошла в просторный холл, тянувшийся вдоль всего дома и заканчивавшийся с обеих сторон маленькими квадратными гостиными.
В присутствии дворецкого кузен и сестра проследовали за ней молча, у каждого имелась своя причина чувствовать себя неуютно от проницательности своей юной родственницы. Они уже имели печальный опыт: если уж эта девчонка вцепилась во что-то зубами, то едва ли выпустит добычу, пока не доведет дело до конца.
- А, вот и вы наконец. - Из левой гостиной в холл вышла Элен Латур. - В бараках у рабов какой-то шум, что-то случилось. Это, кажется, связано с Амелией, но мне никто ничего не говорит, а если отец вернется и застанет такие беспорядки...
Сегодня взгляд ее карих глаз был необычно беспокоен, она нервно приглаживала свои темные волосы и строго смотрела на младшую падчерицу, которая была не намного моложе ее самой, но по отношению к которой ей полагалось держать себя соответственно.
- Вам лучше заранее приготовиться к скандалу, Элен, - решительно, но не без сострадания сказала Женевьева.
- О Господи! - Голос Элен, и всегда-то звучащий чуть громче шепота, вовсе замер. - Но почему? Что случилось? - Она побледнела, и у нее затряслись руки.
- Женевьева не придумала ничего лучшего, как войти в аукционный зал биржи Масперо во время торгов и запретить мистеру Кингу продавать Амелию и ее ребенка, - жестко объяснила Элиза. - Это будет скандал года. Мы его надолго запомним.
Элен оперлась об одну из ионических капителей у двери в гостиную.
- Как ты могла, Женевьева?! - простонала она. - Виктор...
- Не будет в восторге, - удрученно закончила за нее Женевьева. - Мне очень жаль, Элен, но я не могла поступить иначе Вы же помните, что у Латуров не принято разлучать семьи Не знаю еще, что за этим стоит, но собираюсь все выяснить, прежде чем вернется папа. Мне придется защищаться всеми доступными способами.
- Но у меня же сегодня прием, - простонала Элен. - Если Виктор разбушуется, весь дом будет стоять на ушах, и у меня начнется мигрень.
- Элен, прошу вас. - Женевьева бережно взяла ее за руку и повела к двери. - Не расстраивайте себя. Вы же знаете, что вам это вредно. Почему бы вам немного не полежать?
- Наверное, действительно это лучше всего, - согласилась Элен и жалобно призналась:
- Если Виктор узнает, что я неважно себя чувствую, может, не станет меня беспокоить. Элиза, ты проследишь за приготовлениями к вечеру? Я хотела сама расставить цветы в бальном зале, но у тебя такой тонкий вкус... - и Элен улыбнулась с такой мольбой в глазах, что это тронуло даже старшую падчерицу.
- Конечно, - успокоила ее Элиза, - вам нужно прилечь и набраться сил. Я обо всем позабочусь, и насчет этого инцидента вам тоже не стоит тревожиться, решительным жестом она словно бы отвела от Элен грядущие неприятности из-за беспардонного вмешательства Женевьевы в аферу управляющего. - Когда папа вернется, мы все постараемся не попадаться ему на глаза... Кроме сестренки, разумеется. В конце концов, это она раздула пламя - ей и отвечать.
- А когда это я уклонялась от ответственности? - Женевьева слабо улыбнулась. - Я виновата и честно это признаю.
Тем не менее и вы должны признать мое право защищаться.
Она покинула гостиную, не сомневаясь в том, что Николас, Элиза и Элен, несмотря на ужас, который внушал им предстоящий скандал, с удовольствием сейчас перемоют ей косточки. Что касается кузена и сестры, то они, вероятно, надеются, что неизбежные громы и молнии в ее адрес окажутся им как нельзя кстати: они смягчат эффект появления Доминика Делакруа в респектабельной гостиной Элен Латур.
Но почему все-таки это приглашение так важно для них? Если Элиза задумала флиртовать с капером, то она просто дура. Дон Лоренцо Биас - человек строгих правил и не потерпит этого, а если, не дай Бог, возникнут осложнения с таким женихом, гнев Виктора Латура будет страшен. Так почему же, прекрасно понимая все это, Николас все-таки вступил в сговор с пиратом Делакруа? Он ведь рискует впасть в немилость у богатого родственника, который, глядишь, и обратит свой взор на кого-нибудь еще в поисках наследника.
Все это очень загадочно. Однако Женевьева тряхнула головой, отгоняя мысли о Сен-Дени и Делакруа, ибо сейчас было важнее позаботиться о собственной безопасности. Она торопливо выбежала на опоясывавшую всю заднюю часть дома крытую террасу. Здесь вся семья обедала в теплую погоду и предавалась отдыху в свободные часы. Терраса выходила во двор, обнесенный стеной, которая полностью ограждала обитателей усадьбы от городской суеты и шума Квартала <Всемирно известный Французский квартал - старинная часть Нового Орлеана.>. Было трудно поверить, что этот очаровательный, вымощенный камнями дворик, посреди которого мелодично плещется фонтан и широкие листья банановых пальм тут и там образуют тенистые уголки, находится прямо в центре города.
Кухня, обслуживавшая главный дом, представляла собой длинное приземистое строение, и именно туда направилась Женевьева. Вернувшись через полчаса в дом, она обладала полной информацией об омерзительной, но, увы, старой как мир истории. То, что дочь доведет правду до Виктора Латура, едва ли предотвратит его гнев, зато он обрушится и на голову управляющего. А это уж точно защитит Амелию с ребенком от мистера Кинга на будущее. Ну а на большее - Женевьева знала это по горькому опыту - рассчитывать не приходилось.
- Ну и что ты разузнала в своем миссионерском усердии? - поинтересовалась Элиза, подняв голову от вышивания.
Тон ее был столь же насмешлив, сколь и сам вопрос. Было очевидно, что Женевьеву не простили: то ли за дневную выходку, то ли за неуместную проницательность. Но видимо, и за то, и за другое.
Женевьева не торопилась отвечать. Она наливала себе чай из серебряного чайника, который стоял на низком столике, но, увидев, как Элиза взяла из вазочки покрытое шоколадной глазурью пирожное и, отправив его целиком в рот, тут же жадно потянулась за следующим, Женевьева не выдержала и заметила с беспардонностью, так часто свойственной младшим сестрам и братьям:
- Ты растолстеешь. Впрочем, думаю, дон Лоренцо не будет возражать. Он и сам тучноват. Но, как говорится, хорошего много не бывает, не так ли? - И улыбнулась, невинно глядя на сестру поверх чашки. - Если, конечно, Лоренцо не перестал считаться хорошим. Быть может, теперь эта привилегия перешла к стройному Доминику Делакруа?
Парадная дверь хлопнула так, что стекла в окнах задрожали. Девушки замерли, словно пораженные громом, озорство одной и негодование другой сменились напряженным ожиданием опасности. В охватившей обеих тревоге исчезла и досада от взаимных уколов. Женевьева поставила чашку на стол и состроила старшей сестре жалобную гримасу.
Дверь на террасу распахнулась, и весь дверной проем заняла фигура Виктора Латура. Его обычно румяное лицо было малиновым, глаза сверкали, бочкообразная грудь вздымалась в апоплексическом приступе ярости. Элиза с невольным восхищением наблюдала за сестрой, медленно вставшей и расправившей плечи. И как это Женевьеве удается вот так, лицом к лицу, встречать жуткие приступы ярости отца? При этом даже не дрогнув! Она всегда умела это - по мнению Элизы, единственный человек на всем Божьем свете, который не желал демонстрировать Виктору Латуру свой страх. Не то чтобы такая отвага приносила какую-то выгоду Женевьеве - напротив, она лишь усиливала гнев Латура. Но как бы то ни было, Женевьеве всегда удавалось выйти из переделки без особого ущерба. И главное ее дух оставался непобежденным.
- Значит, ты посмела бросить имя Латура под ноги толпе в аукционном зале?! - взревел Виктор. - Ты посмела совать свой нос в дела моего управляющего?!
- У меня были для этого основания, - ответила Женевьева, с трудом заставляя себя двинуться в направлении указующего перста: через дверь, мимо железной фигуры отца, не шелохнувшегося, чтобы пропустить дочь, в то время как она вся съежилась в ожидании удара, который вполне мог последовать.
На сей раз Виктор руки не поднял, но Женевьева не почувствовала особого облегчения. Ей предстояло проделать ох какой тернистый путь, прежде чем гнев отца иссякнет и дело будет закрыто.
Глава 2
- Но, Доминик, ты же обещал! - Анжелика мило надула губки и обвилась вокруг лежавшего рядом мускулистого гибкого тела.
Луч вечернего солнца лег поперек кровати, согрев последним дневным теплом два обнаженных тела. Женщина прижималась к мужчине, а он лениво поглаживал ее длинную золотисто-сливочную спину.
- Я обещал раньше, чем возникло это неотложное дело, - объяснил Доминик по-прежнему терпеливо, хотя Анжелика за последний час делала уже вторую попытку изменить его планы на вечер.
- Но почему ты не можешь заняться этим в другое время? Ты уже несколько месяцев не возил меня в теа... - Еще не закончив фразы, Анжелика поняла, что зашла слишком далеко.
В бирюзовых глазах Доминика появился холодный блеск, и в следующее же мгновение он вскочил с постели.
- Ну хватит. Ты еще не усвоила, что я терпеть не могу нытья? Я прихожу сюда не за тем, чтобы мне докучали и надоедали, а если я не удовлетворяю твоим требованиям, дорогая, оглянись вокруг и поищи себе другого...
Анжелика задрожала при звуке этого холодного, лишенного каких-либо эмоций голоса. Она знала, что этот человек слов на ветер не бросает и без тени сожаления порвет их отношения.
Доминик Делакруа сделает это изящно и проявит известную щедрость при расставании, но уйдет от нее без колебаний. В квартеронках, не менее прекрасных и нежных, чем Анжелика, недостатка не было, и любая была бы счастлива заполучить Доминика Делакруа.
Она быстро встала и, умело лаская его тело сверху донизу, сыпала льстивыми словами и извинениями, потом наполнила таз теплой водой и стала обтирать Доминика губкой, в то время как он неподвижно стоял с маской полного равнодушия на лице. Анжелика порхала вокруг него, помогая надеть рубашку, панталоны, вставала на колени, чтобы натянуть ему носки и надеть на ноги туфли. После этого он подошел к трельяжу, тщательно повязал галстук, заколол его булавкой с бриллиантом и наконец надел голубой сюртук из тончайшей ткани, в котором был с утра, когда встретил сестер Латур и их кузена.
Анжелика жадно смотрела Доминику в лицо, надеясь увидеть улыбку, свидетельствующую о том, что он ее простил, но увы... Взбив белоснежные кружева на манжетах, Доминик молча пошел к двери. Никто не мог бы сказать, сердился ли он все еще или, как это часто случалось, просто задумался о чем-то своем и, внезапно прервав плотские удовольствия, которые всегда ждали его в этом прелестном домике на Рэмпарт-стрит, углубился в составление нового плана или распутывание какой-нибудь сложной проблемы, омрачавшей его жизнь за пределами этого шелкового рая.
Анжелику он в ту, другую, свою жизнь никогда не допускал, да она туда и не стремилась. У нее были очаровательные друзья, она вела праздную жизнь, не испытывая недостатка ни в предметах роскоши, ни в модной одежде, ни в слугах. От этой женщины требовалось лишь одно - всегда быть к услугам покровителя, никогда не докучать и не причинять никаких хлопот. Сегодня Анжелика нарушила два последних правила, и по горькому своему опыту знала, что это не останется безнаказанным: возможно, она не увидит Доминика в течение нескольких недель он продемонстрирует ей, как легко без нее обходится. И все эти недели Анжелика будет жить словно на лезвии ножа, сходя с ума от тревоги: вернется Доминик или просто перешлет уведомление о том, что разрывает контракт, выплачивая ей солидную компенсацию, которая все равно не возместит ей более существенной потери - великолепного любовника.
Женщина бросилась вперед, чтобы открыть дверь, и, приподнявшись на цыпочках, прильнула к его губам, прижалась грудью к его груди, кожей ощущая прохладный, гладкий шелк дорогой сорочки и нежное плетение кружев. Анжелика не решалась спросить, когда он придет снова, но, когда посторонилась, чтобы пропустить его, губы у нее слегка дрожали, а в карих глазах стояли слезы. Доминик задержался на пороге, затем с почти отсутствующим видом протянул указательный палец и притронулся к копчику ее носа.
- Возьми с собой в Сен-Чарлз кого-нибудь из друзей. И можешь воспользоваться моим экипажем, мне он сегодня не понадобится, Анж.
- Я провожу тебя до выхода, Доминик. - Лицо Анжелики расцвело в радостной улыбке.
- Нет, мне некогда ждать, пока ты что-нибудь на себя наденешь.
Делакруа стал спускаться по лестнице - не спеша, однако на Рэмпарт-стрит вышел раньше, чем Анжелика успела запахнуть шелковый пеньюар.
Солнце уже садилось, когда Доминик подходил к собственному дому на Чартрес-стрит. Сегодняшний визит к Анжелике был незапланированным, но полуудача в деле с Элизой Латур и ее родственниками несколько обескуражила Делакруа, а он не любил оставаться с носом: это злило и расслабляло его, чего в том деле, каким он занимался, никак нельзя было допускать. Анжелика была прекрасна, но, чтобы вновь обрести уверенность и ясность мысли, ему понадобится время. Ведь он хочет произвести впечатление своим появлением в резиденции Латуров. Значит, следует поторопиться с переодеванием и ужином. Торопиться Доминик Делакруа не любил почти так же, как быть обескураженным.
Сайлас ждал его в прохладной с высоченным потолком комнате, выходящей на заднюю веранду третьего этажа.
- Бриджи до колен, месье? - спросил он, аккуратно проводя одежной щеткой по серебристо-серому сюртуку.
- Да, пожалуй. - Уже знакомая сардоническая улыбка снова тронула губы Доминика. - Пред светлые очи мадам Латур нужно являться только неотразимым, и ей не останется ничего иного, кроме как любезно приветствовать гостя, хотя и нежеланного.
Сайлас, который не был посвящен в план своего хозяина, ограничился ухмылкой и начал править бритву на кожаном ремне. Это был дородный детина с матросским хвостиком на затылке и руками, загрубевшими и покрывшимися мозолями за долгие годы лазанья по мачтам. Однако брил он Доминика с предельной осторожностью и деликатностью, столь удивительными при его грубой внешности. Сайлас помог хозяину облачиться в вечерний костюм из тончайшего шелка с восхитительными кружевами и снимал с него пылинки до тех пор, пока не счел вид хозяина безукоризненным.
- Я позволил себе сказать на кухне, что вы будете ужинать во дворе, месье. Вечер уж больно хорош, свежий воздух вам не помешает. - В его голосе слышалась тоска, и Доминик усмехнулся.
- Мы скоро снова выйдем в море, Сайлас. Вот только проверну это дельце - и пустимся на поиски удачи.
- А потом снова станем на якорь, месье? - Сайлас задал свой вопрос как бы невзначай, словно ответ был ему в высшей степени безразличен.
- А вот над этим, Сайлас, я как раз сейчас и тружусь. Доминик вышел на веранду и спустился по внешней лестнице во двор, где под густой магнолией, усыпанной душистыми, похожими на восковые цветами, стоял столик с зажженными свечами. Предупредительный слуга пододвинул хозяину стул, налил вина в бокал и накладывал в тарелку еду, которую приносили из кухни на больших блюдах и оставляли рядом на сервировочном столике.
Вечер был действительно восхитителен: небо освещала полная луна, а воздух благоухал вербеной, жасмином и магнолией. Доминик ел не спеша, сдерживая свое нетерпение и запрещая себе думать о главном деле этого вечера. Он переключил свое внимание на красоту пейзажа, на прекрасный букет бургундского вина и утонченный вкус соуса, которым было приправлено главное блюдо ужина. В результате этих усилий Доминик был сыт, спокоен и уверен в себе. В этот момент у входной двери звякнул колокольчик, и спустя несколько минут доложили о прибытии Сен-Дени.
- О, Николас, какой приятный сюрприз! Не хотите ли выпить со мной бокал вина?
- Благодарю. - В присутствии этого взрослого мужчины Николас всегда чувствовал себя словно ленивый школьник, которому нужно постоянно следить за своими манерами - Надеюсь, вы простите меня за вторжение, но я подумал, что будет , более вежливо, если вы придете на званый вечер вместе со мной.
Молодой человек покраснел. Кому приятно думать, что приглашенный им гость не будет приятен хозяевам? Доминик, вполне понимая смущение приятеля, улыбнулся.
- Хорошая идея, Николас. Я вам очень благодарен. Было бы весьма неприятно, если бы мне дали от ворот поворот. - Он улыбнулся, мягко, по-доброму, давая понять, что даже представить Доминика Делакруа в подобной ситуации просто невозможно. - Надеюсь, мадемуазель Латур пребывает в добром здравии и украсит вечер своим присутствием?
- Наверняка, - успокоил Николас.
Ему хотелось добавить, что Элиза с большим нетерпением ждет Доминика. И хотя такое замечание было бы лишь каплей в море уже совершенного им предательства, Сен-Дени не смог нарушить строгие правила своего креольского воспитания настолько, чтобы говорить о даме в подобном тоне.
- Неудачно вышло сегодня днем, - невозмутимо продолжил Доминик, наполняя бокал своего гостя. - Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы в момент нашей встречи на балу с мадемуазель Латур теперь уже не было никого, кроме вас.
Николас поежился, уловив в любезной интонации упрек, а в улыбке Доминика скрытую угрозу.
- Да, я должен извиниться перед вами, Доминик, но Женевьева.., она.., она...
- Надоедливое дитя. А также очень настойчивое, - закончил за него Доминик, не переставая холодно улыбаться. - Я это уже понял. Вам трудно было ей противоречить. - Улыбка Делакруа вдруг погасла, как догоревшая свеча, и Николас почувствовал, что кровь приливает к его щекам.
- Но не мог же я позволить ей возвратиться домой без сопровождения, возразил Николас.
- Нет, разумеется, нет, - охотно подхватил Доминик, - однако разве не было другого выбора? Разве малышка не обязана считаться с вашими планами и планами сестры?
- Женевьева, как правило, с планами других людей не считается, - вздохнул Сен-Дени. - Но вам не следует беспокоиться: уж сегодня вечером она вам не помешает.
- Какое облегчение услышать это! - Доминик встал из-за стола. - Полагаю, пора представить меня вашей тетушке. Я сгораю от нетерпения возобновить знакомство с мадемуазель Латур и обменяться несколькими словами с вашим дядюшкой. Пошли? - Темные брови вразлет выжидательно приподнялись, и Николас поторопился встать.
До дома Латуров на Ройял-стрит было недалеко. Мужчины неторопливо шагали по улице, наполненной ароматами мягкого весеннего вечера. Каждый был погружен в собственные мысли. Но если Доминик мог достаточно точно сказать, о чем мучительно размышляет его спутник, то Николас понятия не имел о том, какие мысли скрываются за этим гладким лбом и спокойным взглядом.
Прием был в разгаре. Экипажи въезжали в распахнутые ворота усадьбы и высаживали гостей в конце широкой подъездной аллеи. Отсюда приглашенные шли через освещенный лампами двор под живым куполом из вьющейся по подвесным решеткам нежной зелени в благоухающем цвету к задней террасе, где их встречала хозяйка.
Из открытой двери, возле, которой стояла Элен, доносились звуки французского рожка, скрипки и фортепьяно. Музыканты были хитроумно спрятаны в дальнем конце бального зала, где подальше от сплетничающих стариков танцевала молодежь.
Элиза была освобождена от обязанности стоять рядом с мачехой и принимать гостей сразу после того, как приехал дон Лоренцо Биас. Она скользила в танце по отполированному до блеска полу вместе со своим женихом, когда ее кузен и Доминик Делакруа, как и другие гости, пришедшие пешком, вошли в дом через центральную веранду, выходящую на Ройял-стрит. Девушка увидела их поверх плеча Лоренцо, и ресницы ее затрепетали.
Доминик улыбнулся и едва заметно поднял бровь. Элиза тут же скромно, но не без кокетства опустила глаза, и улыбка на лице Доминика стала обаятельнее и многозначительнее.
Элиза Латур знала, что заткнет за пояс любую девушку в этом зале. Знала она также, что здесь сегодня был только один мужчина, достойный ее красоты. "И этот мужчина, увы, не мой жених. Разумеется, Лоренцо - прекрасная партия: богатый, аристократического происхождения, и я стану хозяйкой Виллафранка имения Биасов неподалеку от Нового Орлеана, равно как и великолепного городского дома, почти не уступающего нашей усадьбе". Обо всем этом Элиза Латур мечтала так же страстно, как ее отец мечтал породниться с Биасом. Но она также знала и то, что как только станет мадам Биас, ей придется распрощаться со всеми удовольствиями, с волнующим флиртом, с теми минутами, когда сердце девушки начинает биться сильнее при взгляде на красивого мужчину и заставляет ее воображать... О, всего лишь воображать!
Это было, конечно, неблагоразумно, но Доминик Делакруа во время трех случайных встреч не скрывал, как Элиза ему нравится. И было в нем нечто бесконечно волнующее; вот человек, в котором все нуждаются, хотя и не желают открыто этого признавать. Сам же Доминик не делал секрета из того, что презирает своих "покупателей", равно как и все строгие правила домостроя в креольских семьях.
В его взгляде Элиза видела лишь чарующее восхищение, из его уст слышала лишь комплименты. Насколько ей было известно, он никогда не удостаивал своим вниманием ни одну даму-креолку, хотя среди них было немало готовых рискнуть. Так почему же ей не позволить себе легкий, совсем невинный и безобидный флирт? А кроме того, не мешало бы и с Лоренцо чуточку сбить спесь. Его любовь и восхищение красотой Элизы сильно поубавились с тех пор, как они были официально помолвлены, и порой Лоренцо вел себя так, словно они уже давно женаты и Элиза - его собственность. Нет, будущему мужу явно пойдет на пользу, если он поймет, что даже Доминик Делакруа, которого считают неподдающимся женским чарам, не устоял перед красотой мадемуазель Элизы Латур.
Тем временем Доминик вместе с Николасом протискивались сквозь толпу в зале, направляясь к хозяйке. Казалось, Делакруа и не заметил тишины, воцарившейся вокруг него па какое-то мгновение, не заметил встревоженных, стыдливо отведенных взглядов. Зато Сен-Дени прекрасно видел все это и в который уж раз за последние несколько недель подумал: "Как было бы хорошо, если бы я никогда не имел дела с этим месье Делакруа!"
Николас так и не придумал, как объяснить Виктору Латуру приглашение столь странного гостя на прием своей тетушки. Ничего, кроме "оригинального", что он познакомился со своим новым другом на Биржевой аллее в зале для фехтования, на ум не приходило, тем более что это было правдой. И в конце концов, Доминик принадлежал к роду Делакруа, и, если один из Делакруа случайно встречает тебя на улице и приглашает выпить бокал вина, а ты в этот момент направляешься на семейное торжество, просто невежливо не пригласить его.
Конечно, малоубедительно, но Виктор все равно считал его идиотом, и, быть может, усмотрит в этом лишь еще одно доказательство глупости племянника.
- Элен, - с сияющей улыбкой обратился Николас к своей юной тетке, позвольте представить вам моего друга. Я встретил его по дороге сюда и уверен, что вы ему обрадуетесь, - и, слегка касаясь бархатного рукава Доминика, объявил:
- Доминик Делакруа.
Несмотря на "тонкость" нервной системы и страх перед мужем, Элен сказалась строгая креольская школа, которую она прошла - скорее откусила бы себе язык, чем прилюдно невежливо чем-то выдала свое удивление. Не моргнув глазом, она приветствовала гостя, одарила его улыбкой, предложила бокал холодного шампанского и представила стоявшим рядом гостям. Все они проявили такую же безупречную вежливость, и Доминику пришлось очень постараться, чтобы сохранить невозмутимый вид. Уж капер-то прекрасно знал, какие сплетни, какое бурное негодование поднимутся здесь, как только он выйдет из зала. Делакруа кланялся, потягивал шампанское и дружелюбно беседовал с гостями, пока не заметил даму в пурпурном тюрбане, поглощавшую конфеты из серебряной вазы филигранной работы.
- Прошу простить меня, - извинился он, - я должен засвидетельствовать почтение своей тетушке.
Это брошенное как бы невзначай напоминание о том, что он - Делакруа и, значит, имеет такое же право быть принятым в салонах высшего общества, как и любой другой представитель своего рода, несколько успокоило Элен и смутило тех, кто только и ждал, когда Доминик уйдет, чтобы дать волю возмущению. Однако капер напомнил всем, что никому не позволено игнорировать Делакруа.
- Тетя Луиза, как приятно вас видеть! - Доминик поклонился почтенной матроне.
- Какого черта ты тут делаешь, негодяй? - Ничуть не заботясь о политесе, матрона подняла к глазам лорнет и внимательно оглядела племянника.
- Я знаком с Николасом Сен-Дени, тетушка, и он был настолько любезен, что пригласил меня.
- Чушь! - Луиза отмела подобное объяснение со всем презрением, какого оно заслуживало. - Какие у тебя могут быть дела с Латуром?
- В настоящий момент никаких других, кроме тех, что есть у меня с большинством присутствующих здесь людей, - невозмутимо ответил Доминик.
- В настоящий момент? - Пожилая дама пристально посмотрела на него. Значит, на будущее ты снова замыслил нечто зловредное?
- Как вы могли такое подумать! - с мягким упреком возразил Доминик. - У меня никогда и в мыслях нет ничего плохого, мадам. Я всегда руководствуюсь только практической необходимостью.
- А-а, - тетушка понимающе кивнула и хихикнула:
- Тебе, стало быть, что-то нужно от Латура. Тогда желаю удачи, племянничек. Он такой же жук, как и ты. Из вас выйдет прекрасная пара. - Луиза Делакруа взяла из вазы еще одну конфету и махнула рукой, давая понять, что разговор окончен.
Доминик еще раз поклонился ей на прощание и снова обратил свое внимание на присутствующих.
Виктор Латур стоял на террасе и, с трудом сдерживая раздражение, старался гостеприимно болтать с окружавшими его дамами. Этот человек не был создан для светских салонов, гораздо вольготнее он чувствовал себя в клубе среди закадычных друзей, или в седле, объезжая свои необъятные плантации сахарного тростника, или занимаясь делами на собственных верфях у озера Борн.
"По виду состояние у него сегодня более чем холерическое, - подумал Доминик, хладнокровно изучая Виктора. - Видимо, случилось нечто, что донельзя разозлило этого скорого на расправу типа. Ну да, конечно! Эта настырная мадемуазель Женевьева, проявившая неуместный интерес к продаже рабов". Доминик снова окинул взглядом гостей. Миниатюрной девушки с тигриными глазами нигде не видно. Делакруа был уверен, что ее присутствие не осталось бы незамеченным любым, кто видел ее хоть раз.
А вот мадемуазель Элиза Латур блистала во всей своей красе. Разумеется, если бы ему легко удалось достичь понимания с ее отцом, не было бы никакой необходимости прибегать к помощи этой мадемуазель. Но такое казалось маловероятным, а Доминик привык играть наверняка.
Он направился в зал для танцев и, к своему удовольствию, увидел, как Элиза тут же сказала что-то своему партнеру. Дон Лоренцо, оставив невесту, пересек зал и направился в буфет на противоположной веранде.
- Добрый вечер, мадемуазель Латур. Прелестный бал, не правда ли?
- Мне приятно, что вы нашли возможность принять в нем участие, месье. Элиза одарила его сиянием своих восхитительных глаз.
- Это мне, чрезвычайно приятно, - любезно ответил Доминик. - Но, боюсь, в столь переполненном зале почти нет возможности остаться наедине.
Элиза слегка прищурилась, размышляя, не слишком ли рискованно подобное высказывание. Ни один мужчина из тех, с кем она была знакома, не посмел бы сделать ей столь откровенное предложение. Если бы Лоренцо это услышал, то скорее всего потребовал бы у Доминика сатисфакции на шпагах. Мысль показалась чрезвычайно забавной, но Элиза проглотила усмешку, поскольку в этот момент появился сам Лоренцо с бокалом сока, за которым она его посылала.
- Спасибо, Лоренцо, - Элиза очаровательно улыбнулась. - Вы знакомы с месье Делакруа?
- Не имел удовольствия, - ответил ее жених тоном, не оставлявшим никаких сомнений в том, что подобное знакомство ему малоприятно; на его кастильском лице с орлиным профилем отразилось крайнее раздражение.
Доминик взял из позолоченной табакерки щепотку табака и с легкой насмешкой взглянул на молодого испанца, - Я видел, как вы фехтовали у Арпо, дон Лоренцо. И, насколько я помню, оказались достойным противником учителя фехтования. Быть может, когда-нибудь и мы с вами встретимся на турнире?
В этом вежливом предложении почему-то почувствовался скрытый вызов. Неужели месье Делакруа намекает на то, что мог бы сразиться на шпагах с ее женихом да нее? Идея, конечно, безумная, но, взглянув на Доминика, Элиза увидела, что уголки его губ растянулись в улыбке, которую можно было, без сомнения, счесть заговорщической и полной обещания. Поглощенная столь обнадеживающими размышлениями, девушка и не заметила, что глаза ее поклонника вовсе не улыбались: в них затаилось выражение усталости и скуки.
"Тщеславная дурочка, - равнодушно подумал Доминик, - такая же, как и все в этом стаде. Она поможет обтяпать мне дела, а этот тупой кастилец лишь ускорит ход событий, если я не сбавлю темп".
- Не позволите ли мне ангажировать вашу невесту на следующий танец? - Он поклонился Лоренцо, и тому не оставалось ничего другого, как дать разрешение, возвращая Доминику довольно высокомерный поклон.
- Боюсь, ваш жених не одобряет меня. - заметил Доминик со смешком, обнимая Элизу легко, однако не без интимности, которая Элизу не только не шокировала, но и восхитила.
- О, Лоренцо не одобряет ничего такого, чего не понимает, - беззаботно отозвалась она.
- А разве он меня не понимает? - Брови Доминика удивленно взметнулись вверх, и Элиза смущенно захихикала, понимая, что неприлично обсуждать таким образом своего жениха. - А вы понимаете меня, мадемуазель Латур?
- Я недостаточно хорошо знаю вас, месье, - прошептала она.
- Надеюсь, это поправимо, - невозмутимо заметил Доминик, в глубине души надеясь, что девушка все же не настолько глупа и хотя бы чуть-чуть затруднит ему выполнение этой задачи.
Делакруа не мог жить без риска, он не любил выигрывать без борьбы.
- Вам не следует так говорить, месье Делакруа, - с упреком ответила Элиза, - я обручена.
- Да, конечно, - согласился он, - но это вовсе не означает, что мы не можем познакомиться поближе, не так ли?
- Нет.., нет, думаю, не означает. - Элиза почувствовала, как кровь приливает к ее лицу: разговор приобретал слишком опасный оборот, но не было сил противиться воле этого властного взгляда.
- Не хотите ли пройтись по саду? Такой прекрасный вечер. Мы могли бы романтично продолжить наше знакомство при лунном свете.
- Не думаю, что Лоренцо позволит мне это, - наконец возразила Элиза. Даже в сопровождении спутника это будет выглядеть.., несколько необычно.
Доминик с минуту молчал, затем мягко произнес:
- Я не имел в виду, что мы будем спрашивать разрешения дона Лоренцо, к тому же я не привык сопровождать дам.
- Думаю, мы могли бы поговорить о чем-нибудь другом, - пробормотала Элиза.
- Разумеется, - согласился он и завел речь об опере. Элиза с трудом улавливала смысл его высказываний: в голове у нее был полный сумбур. Что в этом страшного? Ну погуляют немного, ну поговорят о чем-нибудь, чуть-чуть выходящем за рамки светских приличий, ну, может, поцелуются разок... О нет, только не это! Даже Лоренцо не целовал ее, разве что чисто символически, в щечку или лобик.
Женевьева, например, утверждает, что темперамент у Лоренцо определенно холодный, поэтому ему совсем не трудно держать себя в рамках строгих условностей. Она также говорит, что не смогла бы выйти замуж без страстной любви. Правда, Женевьева вечно стремится шокировать и говорит о том, о чем по молодости своей понятия не имеет. Но мысль, что ее сестра может накануне свадьбы флиртовать с Домиником Делакруа, несомненно, ошеломила бы даже Женевьеву. Это дало бы Элизе шанс, какого она никогда прежде не имела, достойно ответить на все выпады младшей сестры. А больше никто и не узнает, ведь Женевьева ее никогда не выдаст.
- Я иногда перед сном немного прогуливаюсь в саду, - прерывающимся голосом наконец сообщила Элиза. - Это помогает мне уснуть после подобных шумных приемов.
Доминик, решивший, что для одного вечера заронил достаточно семян, и готовившийся уже покинуть красотку, чтобы возобновить атаку при следующей возможности, постарался скрыть удивление. Он на мгновение, будто в порыве сдерживаемых чувств, крепче сжал ее талию, отчего у Элизы и вовсе перехватило дыхание. Тут музыка смолкла, и Делакруа вернул Элизу дону Лоренцо, рассыпавшись в церемонных благодарностях, адресованных им обоим.
Наблюдая, как он направляется на террасу, Элиза размышляла: "Понял ли Доминик меня именно так, как я хотела быть понятой?" Хотя, если говорить начистоту, последние слова сорвались с губ помимо ее воли. Даже воспоминание о том, что она вела себя так фривольно, заставило Элизу покраснеть, от стыда у нее даже ладони взмокли. Доминик теперь считает ее просто развратницей и, вероятно, презирает за то, что чужая невеста ответила на ни к чему не обязывающий флирт столь откровенным приглашением. Узнай об этом искренняя Женевьева, она была бы не только удивлена, но и возмущена.
- Здесь слишком жарко, Лоренцо, - сказала Элиза неожиданно раздраженно. Проводите меня, пожалуйста, на воздух.
Лоренцо был сама любезность. Вполне понятно, что нежным дамам становится жарко, когда они так долго и неустанно предаются танцам.
- Какого черта здесь делает Делакруа? - зашипел Латур на своего племянника.
Виктор злобно смотрел на элегантного Доминика, увлеченного оживленным разговором с мадам Фурше. У этого дьявола вполне достойный вид. Глядя на него, никто бы не сказал, что он мошенник - самая черная овца, когда-либо водившаяся в клане Делакруа или в любой другой орлеанской семье. Однако никто не мог обойтись без тех услуг, которые оказывал этот не робкого десятка капер, находя лазейки в британской блокаде.
- Он мой друг, дядя, - начал заготовленную речь Николас. - Я познакомился с ним в зале для фехтования, и мы немного поупражнялись. Он великолепный фехтовальщик.
- - Не сомневаюсь! - оборвал его Виктор. - Для него ведь это не игра! Шпага для такого мошенника - оружие, а не светская забава. Но почему в моем доме - незваный гость?
- Простите, сэр. - Николас лихорадочно пытался сосредоточиться, что ему всегда давалось очень трудно, когда Латур выражал ему свое недовольство. - Я считал, что будет в высшей степени невежливо не пригласить его, поскольку он знал, куда я направляюсь. Понимаете, мы встретились на улице, и в прошлом мы всегда приятно проводили с ним время. Сегодня же Делакруа пригласил меня выпить с ним по бокалу вина, чего я, разумеется, не мог сделать, потому что у Элен прием и...
- Ладно, хватит юлить, парень, - нетерпеливо перебил его Виктор. Делакруа не мог ожидать, что его сюда пригласят. Он не какой-нибудь наивный простачок, - укоризненный взгляд, коим Виктор сопроводил это замечание, не оставлял никакого сомнения в том, кто именно заслуживает последнего определения. - Ты прекрасно знаешь, что мне совершенно безразлично, как ты проводишь время в городе. Можешь якшаться с кем хочешь, но ты обязан четко разделять, кого можно представлять моей жене и твоим кузинам, а кого - нет. У Женевьевы и так нет никакого уважения к условностям, а тут еще ты подаешь дурной пример.
При воспоминании о скандальном поведении дочери и о том, как беззастенчиво откровенно она сообщила, что управляющий мстит Амелии за то, что рабыня посмела отказать ему, а муж даже попытался ее защитить, лицо Латура стало наливаться кровью. В отличие от большинства таких же плантаторов, как он, Виктор был решительным противником связей между своими служащими и рабами. Только потому, что это вело к вражде и беспорядкам. В результате мистеру Кингу Придется искать себе другую работу, а Виктору - нового управляющего. Конечно, Латуру не пришлось бы этим заниматься, если бы его дочь не совала свой нос в дела, которые не касаются молоденьких девушек.
От этих неприятных размышлений его отвлекло нечто не менее неприятное. Доминик Делакруа имел наглость засвидетельствовать почтение хозяину, и Латур был вынужден ему любезно отвечать. Николас воспользовался случаем и незаметно улизнул, сделав все, что от него требовалось: Доминик больше не нуждался в его помощи.
Глава 3
Каморку освещал лишь лунный свет, проникавший через окно, расположенное во внешней стене, посредине между полом и потолком. Темнота не смущала Женевьеву, за пять часов заточения она успела изучить все уголки и щели в закутке, служившем кладовкой для кухонных принадлежностей. Это была одна из двух находившихся в разных концах задней террасы комнат. Вторая служила Виктору Латуру кабинетом. В щель под дверью проникали веселые звуки званого вечера, а Женевьева сидела на бочонке с соленьями и то откусывала кусочек сухого печенья, то облизывала палец, который макала в банку с клубничным вареньем. По сравнению с деликатесами, которыми угощали гостей, это был более чем скромный ужин; тем не менее она считала, что легко отделалась, потому что единственным серьезным наказанием в настоящий момент можно было считать скуку.
В очередной раз облизав палец, девушка встала и подтащила бочонок под окно. Вид сада внизу едва ли мог представлять какой-нибудь интерес, но все же какое-никакое разнообразие, к тому же вечерний воздух приятно охладил ей лицо, когда она оперлась подбородком на подоконник. Хруст гравия внизу заставил ее приподняться на цыпочки и выглянуть наружу. Ошибиться было невозможно. "Так, значит, он решил воспользоваться приглашением, - подумала Женевьева. - Но зачем? Что интересного может быть для Доминика Делакруа на церемонном вечере, устроенном Элен Латур? Элиза, что ли, его так очаровала? Разумеется, нет. Элиза, конечно, красива, невинна, простодушна, как и полагается креольской девушке. Но это вовсе не те качества, которые могут привлечь такого субъекта, как месье Делакруа, если слухи о нем достоверны. А сомневаться в этом не приходится".
От фасада дома отделилась и ступила на лужайку еще одна фигура, и Женевьева узнала своего кузена. В подслушивании разговора юная узница не видела ничего предосудительного, тем более что у нее просто не было выбора. А посему она навострила ушки и затаила дыхание. Мужчины остановились как раз под ее окном.
- Все прошло хорошо, Доминик? - спросил Николас с явным волнением. - "И почти умоляюще", - подумала Женевьева. - Вы поговорили с Латуром?
- Только обменялся любезностями. Но большего я на первый раз и не ожидал. - Фитилек пламени вспыхнул в темноте, засветился кончик сигары, которой глубоко затянулся Доминик, и Женевьева Не без удовольствия ощутила аромат сигарного дыма, колечками поднимавшегося вверх. - Но почва взрыхлена: теперь Латур не сможет отказаться говорить со мной, когда я зайду к нему в офис. После того как я был принят в его доме в качестве гостя, это невозможно.
- А Элиза? - в голосе Николаса послышалось смущение. - Раз все пошло хорошо с ее отцом, есть ли необходимость...
- Какой вы неискушенный, Николас! - с легкой издевкой ответил Доминик. Кузина, смею вас заверить, была бы страшно разочарована, если бы я не попытался.., продолжить наше знакомство. Кстати, я жду ее здесь с минуты на минуту, так что не будете ли вы любезны удалиться?
- Вы обещали, что не обидите ее, - напомнил Николас почти с отчаянием в голосе. - Я бы ни за что не согласился, если бы...
- Не думаю, чтобы вы находились в положении, позволявшем вам поступить иначе, - холодно оборвал его тот, кто был старше и сильнее.
Женевьева почувствовала неприятное покалывание у корней волос. Она не поняла ничего из того, что говорилось внизу, но услышанного было достаточно, чтобы лишь укрепиться во мнении: Доминик Делакруа очень опасный человек.
- Но если ее увидят здесь, в саду, наедине с вами, разразится страшный скандал.
- Приглашение исходило от мадемуазель, уверяю вас, Николас. Я не настолько безрассуден, чтобы предложить ей это так скоро после знакомства.
Элиза самовлюбленная дурочка! Женевьева от досады прикусила губу, стараясь понять, в чем же суть их разговора, или, точнее, заговора.
- Дон Лоренцо... - жалко начал Николас.
- Слепой самодовольный дурак, - резко прервал его капер. - Ваша кузина, дорогой приятель, - плод, созревший для того, чтобы его сорвали, и чем скорее высокомерный кастилец завалит ее на постель, до или после брака, тем больше у него шансов получить ее все еще целомудренной.
Женевьева невольно кивнула, соглашаясь с этим трезвым замечанием. Она и сама давно так считала. Элиза пребывала в полном смятении от перспективы долгих лет замужества без страсти, о которой мечтала в глубине души, и мысль о том, что она может так и не познать счастья любви, приводила ее в отчаяние. Женевьева знала и понимала, как хочется сестре испытать романтическое увлечение, прежде чем она станет богатой, уважаемой, благородной матроной. Но если Элиза надеется на легкое приятное приключение с Домиником Делакруа, то сильно ошибается: в его огне можно спалить не только крылышки - Женевьева в этом не сомневалась.
Однако она пока не понимала, почему Доминик склонен поощрять девичью глупость и какую роль во всем этом играет Николас.
- Вы обещали, что ее репутация не пострадает, - повторил Николас, и теперь его голос звучал настойчиво.
- Это уж как леди сама пожелает, - рассмеялся Доминик, и Женевьева снова почувствовала, как шевелятся ее волосы: смех был отнюдь не добродушным. Чтобы добиться своей цели, мне не нужно губить ее репутацию. Однако если она будет настаивать... - Капер снова рассмеялся, и кончик его сигары вспыхнул ярче. - А теперь поскорее уходите, мой дорогой Николас. Вы исполнили свой долг, и я освобождаю вас в дальнейшем от какой бы то ни было ответственности.
Долг? Небеса милосердные, что происходит? Женевьева увидела, как Николас медленно пошел в дом. Так-так, что бы там ни было, а это нужно немедленно остановить. Глупая Элиза порой бывает вредной, но ведь они сестры, и, если одна готова упасть, долг другой поддержать ее. Женевьева не была уверена, что попытка спасти сестру будет встречена той с благодарностью, а вот сомнений в том, что месье Делакруа, мягко выражаясь, не одобрит ее вмешательства, не было никаких. Но его чувства Латур-младшую ничуть не интересовали.
Размышляя подобным образом, она увидела за деревьями Элизу. Она легко бежала по лужайке. Доминик бросил сигару и сделал шаг навстречу.
- Я не смел поверить, что правильно понял вас, - вкрадчиво сказал он слегка хриплым и ласковым голосом.
Женевьева нахмурилась. Неудивительно, что Элиза затрепетала и жеманно захихикала - кто бы устоял при звуке такого голоса! Ухватившись руками за раму, Женевьева подтянулась и легла животом на подоконник. До земли было добрых восемь футов. Она неловко перекинула ноги через подоконник и повисла.
- Что это, черт возьми! - Услышав шорох у себя за спиной, Доминик резко обернулся и, двумя прыжками подскочив к стене, крепко ухватил девушку за талию. - Отпускайте руки. Я вас подстрахую.
- Я могу сама, - слабо запротестовала Женевьева, ошеломленная ощущением его физической близости.
Ее тело было тесно прижато к Доминику, и, отпустив нижний край оконной рамы, она оказалась в объятиях капера совершенно беспомощной. Женевьева невольно дернулась, отчего захватчик-спаситель сердито вскрикнул и поставил ее на ноги. Она начала поправлять юбки и стряхивать грязь с ладоней, чтобы выиграть время и вернуть себе самообладание.
- Необычный способ выходить из дома, - заметил Доминик, глядя на нее с раздражением, но не без интереса.
В каком-то смысле было неизбежно, что это настырное существо упадет прямо с неба в самый ответственный момент выполнения искусно разработанного им плана и снова все расстроит.
- Возможно, месье, но это был единственно доступный мне способ, - сообщила она, пытаясь завязать ленту в волосах. - Дверь была заперта снаружи, ясно?
- А! - с пониманием кивнул он. - Догадываюсь: сегодняшнее происшествие на бирже Масперо? - И не удержался от улыбки.
Все ее усилия стянуть лентой пышные волосы оказались безуспешными. Волосы, кстати, были необычного цвета: пепельные с золотистыми прядями. Они волнами падали на плечи, отражая лунный свет. Рыжевато-карие глаза и серебристо-золотистые волосы создавали совершенно необычный контраст. "Как необычна и сама эта личность, - отметил он про себя. - Совсем не похожа на свою родню, так же была не похожа и Розмари. Но с другой стороны, Розмари не принадлежала к креольскому роду". Доминик нахмурился. Какого черта он об этом думает!
- Именно так, - сухо подтвердила Женевьева. - Однако я своего добилась и о последствиях не жалею. Но мне стало немного скучно, поэтому я подумала, что могу спуститься сюда и присоединиться к вам. - Она кротко улыбнулась. - Ты ведь не будешь возражать, Элиза?
- Папа запер тебя в кладовке?
- А где же, по-твоему, я была?
- У себя в комнате, естественно.
- Он, может, и ограничился бы этим, если бы я не рассказала ему, что мистер Кинг пытался изнасиловать Амелию, а та воспротивилась, поэтому-то он и решил продать ее.
Выслушав это неприличное сообщение, Элиза задохнулась от неподдельного потрясения, а Доминик пробормотал:
- Весьма снисходительно со стороны вашего отца, я бы сказал.
На мгновение тигриные глаза вспыхнули, но Женевьева тут же взяла себя в руки и пожала плечами:
- Вы имеете право на собственное мнение, месье. Однако не хочу нарушать ваш тет-а-тет с моей сестрой. Я поброжу тут по саду немного, разомну ноги.
Намек был более чем прозрачен. Сколь шокирующим ни было бы ее поведение, Женевьева только что напомнила им, что сами-то Элиза и Доминик оказались в несравненно более компрометирующем положении.
- Не понимаю, что ты имеешь в виду, - запротестовала Элиза. - Ни о каком тет-а-тет речи нет. Как ты могла такое подумать! Я просто вышла подышать: в доме так жарко. Я и не знала, что месье Делакруа захочет сделать то же самое и в это же самое время.
- Нет, конечно, нет, - спокойно подхватила Женевьева. - А что, дон Лоренцо уже уехал? Никогда не поверю, что он позволил бы тебе в одиночестве дышать ночным воздухом. Он непременно настоял бы на том, чтобы кто-нибудь тебя сопровождал.
В какой-то момент Доминику показалось, что ему придется разнимать ссорящихся сестер. Рука Элизы дрожала, готовая вот-вот обрушиться на невозмутимо улыбающееся лицо сестры, но, вспомнив о том, что за ней наблюдают, старшая прикусила губу, повернулась на каблучках и быстро направилась в дом.
Доминик достал из внутреннего кармана сигару, закурил и задумчиво выпустил струю дыма. Потом взглянул на окно кладовки и перевел взгляд на Женевьеву. Как давно она подслушивала? Было ли ее необычное появление просто случайностью, следствием отвратительной привычки вмешиваться в чужие дела, или за этим крылось нечто более серьезное?
- А вы не думаете, что сами можете навлечь позор на свою голову из-за нашего свидания наедине? - поинтересовался Доминик.
- О, у меня уже столько неприятностей, что одной больше, одной меньше невелика разница, - беззаботно ответила Женевьева. - А кроме того, я не помолвлена, и нарушение приличий мною может быть списано на детскую шалость. И, месье Делакруа, я не думаю, что кто-нибудь поверит, будто вас может заинтересовать тайное свидание с ребенком.
"Ребенок-то она, может, и ребенок, но по части разумности даст сестре сто очков форы. Интересно, что она успела услышать? Слышала ли, как я разговаривал с Николасом?" Впрочем, из-за этой своенравной девчонки Доминик зря теряет здесь время, бесплодные размышления ни к чему не приведут. Слава Богу, всегда существует завтра.
- Вы совершенно правы, - невозмутимо согласился он. - К тому же мне пора попрощаться с хозяевами. Желаю вам доброй ночи, мадемуазель Женевьева.
Он уже хотел уйти, но в этот момент неожиданно услышал ее неуверенный голос.
- Месье Делакруа? Боюсь, без посторонней помощи я не смогу влезть обратно: окно для меня высоковато.
Доминик оглядел окно и стену, потом устремил насмешливый взгляд на Женевьеву:
- Согласен, для столь маленького человечка окно действительно высоковато. Может быть, вы вернетесь в дом общепринятым способом?
Женевьева проглотила горькую пилюлю, сочтя ее справедливым возмездием с его стороны, и объяснила, что не может пройти в дом незамеченной.
- Действительно, - притворно огорчился Делакруа, - трудно представить, как бы вы могли это сделать. Но разве вы сами не сказали, будто у вас уже столько неприятностей, что одной больше, одной меньше - никакой разницы?
- Так-то оно так, но зачем же самой призывать их на свою голову? - Она сцепила руки за спиной и смело посмотрела ему прямо в глаза.
- Совершенно с вами согласен. Но это послужит вам уроком, который советую хорошенько усвоить. Вам следовало бы подумать, прежде чем столь драматично падать с неба.
Вызов был брошен открыто и недвусмысленно, и Доминик, еще раз пожелав ей спокойной ночи, зашагал в темноту.
Женевьева села на каменную скамейку и оценила ситуацию, которая была малоутешительной. На сей раз она спасла Элизу от последствий ее безрассудства, но это вовсе не означало, что сестра не станет упорствовать в своем неблагоразумии. Одно ясно: Доминика Делакруа едва ли остановишь, если он устремился к намеченной цели. Что же до нее самой, то Женевьева "села на мель" под окном своей темницы.
Единственное, что ей остается, это ждать, пока все в доме отойдут ко сну. Возможно, тогда удастся проскользнуть незамеченной, разумеется, при условии, что ключ будет по-прежнему торчать в двери кладовки. Но она же не волшебница и не сможет запереть дверь снаружи, находясь уже в кладовке. Похоже, не миновать ей ссылки на плантацию у озера Борн. Только так Виктор сможет быть уверен, что младшая дочь не натворит чего-нибудь еще. И тогда ей уже не удастся оградить Элизу от чего бы то ни было.
Может, найти Николаса? Он-то ей, безусловно, поможет, но тогда у кузена будет полное право спросить Женевьеву, что она тут делает и почему выбралась из дома через окно. А поскольку он, похоже, заодно с капером, то едва ли стоит рассказывать ему о подслушанном ею разговоре.
Женевьева решила, что лучше положиться На собственную сообразительность, как вдруг уловила аромат табака: Доминик вышел из-за угла дома и небрежно направлялся к ней.
- Вы все еще здесь? - притворно удивился он. - Я был уверен, что вы уже решили свою проблему.
- Она неразрешима, - констатировала Женевьева. - Но вам, разумеется, доставляет удовольствие сыпать соль на рану, месье Делакруа. Это невеликодушно с вашей стороны - отказать мне в помощи, а потом прийти насмехаться над моим затруднительным положением.
- Невеликодушно, - охотно согласился Доминик, - но, знаете ли, мадемуазель, я вовсе не славлюсь великодушием.
- Почему-то, месье, это признание вовсе не является для меня откровением, - ехидно ответила она. - Не смею вас больше задерживать. Я сама справлюсь. Ее губы сложились в некое подобие вежливой улыбки.
- Вы действительно думаете, что справитесь? - спросил капер уже с явным интересом.
Женевьева прикусила язык, не найдя достойного ответа: ни "да" ни "нет" здесь не подходили.
- Самое разумное - никогда не пытаться ответить на вопрос, не имеющий ответа. - Делакруа с внезапной решительностью отбросил сигару. - Вам давно пора спать. Ну, давайте!
Женевьева онемела от удивления, но он взял ее за плечи, быстро развернул, крепко ухватил за ноги пониже колен и поднял прямо к окну. Она уцепилась за край рамы, нащупала ногами его плечи и уже в следующее мгновение сидела на подоконнике и глядела вниз на Доминика. Все произошло так быстро, он вертел и поднимал ее, словно куклу. Но Женевьева оказалась там, где хотела быть, и все возражения насчет методов, коими ее туда водворили, казались неуместными.
- Благодарю вас, месье Делакруа. Чему обязана переменой ваших намерений?
- Понятия не имею. Вероятно, выпил слишком много шампанского. Не сомневаюсь, что пожалею потом о своем благородном порыве.
Женевьева не удержалась от улыбки, поскольку считала, что у него действительно возникнут основания для сожалений.
- Что ж, я вам очень благодарна, так как вы спасли меня от ссылки на плантацию, - сообщила она. Доминик театрально застонал:
- Я же знал, что не стоит поддаваться настроению! У меня такое ощущение, что в этом городе было бы гораздо спокойнее без вас, Женевьева Латур. Если вы хотите выразить мне благодарность за доброту, позаботьтесь о том, чтобы впредь держаться от меня подальше.
- Не могу вам этого обещать, - тихо, но твердо ответила она. - Если вы намереваетесь доставить неприятности моей сестре.
В тишине было слышно, как резко Делакруа втянул ртом воздух.
- У вас, видимо, очень хорошо со слухом, Женевьева, и гораздо хуже, чем я думал, с благоразумием, раз вы бросаете мне вызов.
- Это угроза, месье Делакруа?
Ведь не хотела же она выдавать, что слышала тот разговор. Ну почему с языка сорвались эти слова! Вот теперь Женевьева действительно открыла ящик Пандоры, а зачем? Насторожившись, капер будет вести себя с ней намного хитрее.
Доминик снова подошел вплотную к стене, поднял руки и ухватил девушку за щиколотки. Его сильные пальцы легко обхватили тонкие лодыжки и сжали их так, что ей стало больно и страшно. Женевьеве показалось, что он хочет стащить ее обратно в сад. Но вместо этого он задал прозаический вопрос, причем голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций:
- Сколько вам лет, Женевьева? Шестнадцать, семнадцать?
- Ни то ни другое, - ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал так же бесстрастно, как его. - В прошлом месяце мне исполнилось восемнадцать.
- Вы выглядите моложе.
- Это потому, что я худенькая, - предположила она, на миг забыв о зловещем характере, который этот разговор носил с самого начала.
- Возможно, поэтому. - В голосе Делакруа звучала скрытая насмешка. - Что ж, мадемуазель, я бы не дал вам больше двенадцати, то есть как раз тех двенадцати лет, что я провел отнюдь не в школе, а в занятиях, кои шокировали бы вас, имей вы хоть каплю девичьей скромности. В чем я сомневаюсь. Мне нет нужды угрожать вам, дитя мое. Я просто повторяю: у вас еще меньше здравого смысла, чем я думал ранее, если вы решились бросить мне вызов. - С этими словами капер отпустил ее ноги и удалился, насвистывая незатейливый мотивчик.
Этот небрежно-веселый свист заставил Женевьеву содрогнуться: она начала кое-что понимать. Делакруа даже не пытался отрицать обвинений, что само по себе приводило в замешательство. Ее просто совершенно открыто предупредили, чтобы она держалась подальше. Но это было совсем не такое предупреждение, какие девушке доводилось слышать от взрослых и раньше. Однако Женевьева всегда была склонна к воинственности и, решившись на что-то, никогда не сдавалась.
Доминик Делакруа задумал нечто дурное, и по какой-то неясной причине Элиза должна стать его жертвой. Если только Женевьева что-нибудь не придумает и не помешает.
С этой тревожной мыслью она перекинула ноги через подоконник и спрыгнула наконец в свою темницу. Щиколотки все еще хранили тепло его рук, и это ощущение приводило Женевьеву в смятение. Более того, слегка покалывало все тело, словно к нему и сейчас прикасались чужие руки. То есть сегодня вечером к ней действительно прикасались чужие - и весьма фамильярно, вынуждена признать она - руки.
Если к Элизе они будут прикасаться так же... Нет, Делакруа к ней не прикоснется. Невозможно представить себе, чтобы с Элизой кто-нибудь обращался с той же бесцеремонностью и равнодушием, с какими Доминик вел себя с "ребенком" Женевьевой. Но с другой стороны, Элиза никогда бы не поставила себя в такое положение, чтобы ей понадобилось лазить в окна, как девчонке-сорванцу. Женевьева была вынуждена сделать это неутешительное для себя признание и вдруг почувствовала, как на нее навалилась усталость.
Бал отшумел, и слуги заканчивали уборку; все прочие обитатели дома покойно нежились на батистовых простынях. А она-то где будет спать? Здесь, в кладовке, места на полу едва ли хватит и для того, чтобы свернуться калачиком на деревянном полу. Да, ссориться с Виктором Латуром было полным безумием. Его младшая дочь знала это с тех пор, как помнила себя, а вот старшая, судя по всему, забыла, если ставит под угрозу свой брак с доном Лоренцо Биасом.
Уже рассвело, когда поворот ключа в замочной скважине вывел Женевьеву из состояния хрупкого полусна - она сидела в углу, прислонившись к стене. Элен Латур стояла в дверях растрепанная, стягивая руками пеньюар на груди.
- Он сказал, что можно... - прошептала она. - Я не могла спать, зная, что ты здесь.
Женевьева поднялась, поморщилась от боли в затекших руках и спине и обняла мачеху, прекрасно отдавая себе отчет в том, какую ночь пришлось провести Элен, чтобы добиться освобождения падчерицы. Разумеется, "маленькой девочке" Женевьеве не подобало знать подобные вещи. Но мачеха была почти ровесницей ей и Элизе. И она так нуждалась в дружеской поддержке, когда появилась здесь полгода назад. Элен тогда словно окаменела от ужаса двух "медовых" недель, проведенных наедине с мужем в спальне новобрачных, что с радостью приняла предложенное ей сердечное участие сестер.
Вот и теперь, слабо улыбаясь, она на минуту прижалась к Женевьеве, словно черпая у девушки силы, которых, казалось, у той не убыло, несмотря на долгие часы одиночества.
- Я так благодарна вам, Элен, - сказала Женевьева. - Oн скоро уйдет к себе в контору, тогда вы сможете поспать.
- И ты тоже. Но я так хочу, чтобы ты постаралась больше не сердить его.
- У меня это выходит не нарочно, - Женевьева улыбнулась. - Иногда я ничего не могу с собой поделать, если знаю, что поступаю правильно.
- Ах, если бы ты хоть когда-нибудь отдыхала от сознания того, что должна поступать правильно, - вздохнула Элен. - О Господи, разве этому мне следует тебя учить!
- Как вам не стыдно, maman, - притворно хихикнула Женевьева.
Но вдруг поймала себя на мысли о том, что жизнь иногда могла бы быть более приятной, если бы она сама постоянно не руководствовалась только требованиями совести. Вот сегодня вечером, например, сама нажила себе могущественного врага в лице грозного Доминика Делакруа. Она постаралась отвлечься от этой неприятной мысли и с чувством обняла Элен - с чувством, подогреваемым мыслью об их общей суровой доле и разных методах, коими они пытаются с ней бороться.
Женевьева устало поднялась по лестнице в свой большую, солнечную, такую же, как и все прочие в этом доме, опочивальню с балконом, расположенную на третьем этаже. Больше всего ей сейчас хотелось рухнуть на кровать не раздеваясь, но жаль было нового платья из ситца в мелкий цветочек, того самого, в котором она встретилась с Домиником перед биржей Масперо в тот день. В тот день? Ощущение такое, будто прошло несколько дней, хотя это случилось всего часов шестнадцать назад. Целая жизнь! Зевая, она скинула детские туфли-лодочки, переступила через упавшее к ногам платье, юбки и белье.
Женевьева села на край кровати, чтобы снять шелковые чулки, недовольно подумав, что придется вымыть лицо, расчесать волосы, надеть пеньюар, но не было сил, и, совершенно раздетая, она забралась под покрывало, вдохнула лавандовую свежесть вышитой наволочки и тут же провалилась в забытье.
Глава 4
Сквозь открытое окно в комнату с набережной доносился шум рынка: выкрики продавцов, расхваливающих свой товар; взволнованный гул голосов покупателей моряков, торгующихся чуть ли не на всех языках мира; пронзительные крики попугая; обезьяньи вопли; бесконечный нечленораздельный клекот мелких пташек. Вместе с этими звуками в комнату проникли и запахи - гниющей капусты и речной тины, специи и чеснока, пушнины, а также свежих, омытых дождем спелых овощей, созревших сыров и только что выловленной, искрящейся на солнце рыбы.
Но мужчинам, пристально глядевшим друг на друга через широкий письменный стол красного дерева в кабинете Виктора Латура, было не до кипящей жизни там, снаружи. Ведь это была та самая жизнь, которая составляла лишь фон для существования обоих с тех самых пор, как они себя помнили.
Жилка, пульсировавшая на виске Виктора, свидетельствовала о том, как трудно ему сохранять выдержку и спокойствие. Более молодой собеседник с бровями вразлет и резко очерченными губами и подбородком совершенно хладнокровно, с вежливой улыбкой наблюдал, как у хозяина кабинета что-то булькает в горле и как бисеринки пота выступают на его побагровевшем лбу.
- Значит, вы настолько безумны, что вообразили, будто я соглашусь на подобное предложение? - наконец выговорил Виктор. - Что я, Виктор Латур, стану партнером капера.., мошенника...
- Вы бываете не столь строги в суждениях, когда речь идет о торговле с капером, - все так же вежливо напомнил Доминик. - Вы и ваши столь щепетильные друзья охотно берете то, что я предлагаю. Очень удобно закрывать глаза на то, откуда рее это берется, не так ли? Но, если позволите так выразиться, ваши руки тем не менее тоже запачканы. Ведь все эти шелка, бархат, бесчисленные мелочи, - все эти вещи силой отняты у какого-нибудь торговца, то есть украдены, если желаете. - И Доминик рассмеялся.
Глубокие, низкие раскаты этого самодовольного смеха отнюдь не разрядили наполненную ненавистью атмосферу, установившуюся в этой солнечной комнате. В ушах у Виктора зазвенело, он знал, что должен взять себя в руки прежде, чем его сердце начнет глухо колотиться о ребра. Однако он не сдержался и рявкнул:
- Наглый невежа! Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне! Это вам даром не пройдет!
Доминик покачал головой и лениво встал:
- Сожалею, месье Латур, но, будучи в здравом уме, я не смогу принять ваш вызов. Вы намного старше меня, и, боюсь, ваше сердце не выдержит такой нагрузки.
Кровь отлила от лица Виктора, все его грузное тело тряслось.
- Вы меня не правильно поняли, Делакруа, - прошипел он. - Я вовсе не собираюсь драться с вами как с джентльменом. Я имел в виду, что отделаю вас кнутом.
Теперь настала очередь Доминика побледнеть. Бирюзовые глаза потемнели и зловеще засверкали.
- Очень боюсь, Латур, что вы пожалеете об этом оскорблении. - Он небрежно поклонился, щелкнув каблуками, развернулся и покинул кабинет судовладельца.
Его лошадь стояла перед домом. Оборванный мальчишка, отвязывая поводья и подавая их Доминику, невольно сжался при виде этих холодных глаз, зловещей усмешки и силы, распиравшей широкие плечи. Затрещины доставались мальчишке чаще, чем мелкие монетки, поэтому, передав поводья всаднику, он стремительно отскочил назад.
- Что это с тобой, черт возьми, парень? - спросил Доминик, очнувшийся от своих мрачных мыслей, скрытых под непроницаемо-ледяной маской.
Он достал из кармана монетку и свесился с лошади, протягивая мальчишке. Ребенок робко сделал шаг вперед, схватил монетку, тут же снова отскочил к стене и пробормотал:
- Месье что-то рассердило. Доминик потемнел лицом:
- Да, точно, но ты тут ни при чем, малыш. Я вовсе не склонен вымещать свой гнев на невиновном.
Стараясь держаться в стороне от шумного рынка, он направился вдоль набережной к другому людскому водовороту, кипевшему там, где стояли на якоре высокие суда, скрипели канаты и на речном ветерке, дувшем с залива, громко хлопали спущенные паруса.
"Танцовщица" в полном соответствии со своим именем, казалось, плясала на легких волнах. Этот изящный белоснежный фрегат был гордостью Доминика, и один только вид "Танцовщицы" словно пролил бальзам на его пылающую душу. Но он же явился и болезненным напоминанием о неудачной встрече. Доминик должен был добиться содействия от Латура и добьется его. Но теперь ему придется действовать единственным оставшимся способом, то есть насилием. Да, он заставит Латура согласиться и тем самым отомстит за оскорбление.
Капер Делакруа нанесет удар по самому уязвимому - по гордости Виктора Латура.
Доминик поднялся по трапу на добела отдраенную палубу. Матросы, покрывавшие лаком комингс, хотели было встать и приветствовать его, но он жестом показал, чтобы те продолжали работать. Хозяин этого корабля не любил церемоний, но требовал безоговорочного повиновения, и среди тех, кто выходил с ним в море, не было ни одного, кто осмелился бы ослушаться его.
- Доброе утро, месье. - На шканцах, вытирая испачканные маслом руки, появился боцман. - Корабль готов следовать в любой док, который вы укажете.
Доминик кивнул и поднялся на шканцы, откуда мог обозревать свое маленькое королевство. На первый взгляд "Танцовщица" была в отличном состоянии, но хозяин-то знал, что вдоль ватерлинии тянется глубокая пробоина. Делакруа нужен был уединенный док и доступ на верфь, где есть все необходимое, чтобы "подлечить" не только "Танцовщицу", но и другие корабли его флота. Большинству из них требовался капитальный ремонт перед новой вылазкой в залив и далее - в океан. Чтобы сохранить в тайне плачевное состояние своего флота, каперу нужно было укрытие. Набережные кишели шпионами - испанскими и английскими матросами. Если бы не длинный нос Люсьена Гро и его язык без костей, Доминик не оказался бы сейчас в таком печальном положении.
Но Люсьен свое получил - кормит теперь акул, а Доминик немногого достигнет, если будет копаться в прошлых ошибках. Его план ремонта кораблей ясен, наполовину приведен в исполнение, оставалось нанести лишь заключительные штрихи. Сколько времени понадобится, чтобы этот латуровский персик упал прямо ему в руки? Доминик нахмурился. Неделя, вероятно, если он форсирует события, пожертвовав тонкостью обольщения. Когда балом правит Дьявол, приходится поступать не как хочется, а как вынуждают обстоятельства.
В капитанской каюте, обшитой деревянными панелями и задрапированной роскошными тканями всех оттенков драгоценных камней - обстановка, которая могла ввести в заблуждение относительно предназначения этого флагманского фрегата, - Доминик сел за стол, обтянутый тисненой кожей, взял перо, в задумчивости постучал его кончиком по зубам и начал писать. Послание должно было польстить, заинтриговать и, если этого окажется недостаточно, предложить нечто, от чего ни одна проницательная молодая леди, следящая за своим гардеробом, не в силах отказаться. "Не проницательная, а отзывчивая молодая леди", - уточнил про себя Доминик и усмехнулся.
К записке требовались бутоньерка и гонец. Стук в дверь возвестил прибытие юнги, который принес поднос с завтраком. Плававший первый год, он смотрел на своего капитана как на легендарного героя. Выслушав указания хозяина и взяв монету на цветы, юнга стремглав бросился с письмом к дому Латуров на Ройял-стрит.
***
Элен и сестры сидели в патио, попивая кофе с молоком и пирожными из рисовой муки. Элиза с интересом смотрела на сложенный листок бумаги и маленький букетик фиалок, преподнесенные ей на серебряном подносе.
- Это почерк не Лоренцо, - заметила она, отстраняя руку с листком так, чтобы на него падало больше света.
- Открой же, - потребовала Женевьева с некоторым нетерпением. - Ты все равно не сможешь угадать, кто автор, пока не прочтешь.
- Но это же часть игры, - возразила Элиза. - В тебе нет никакой романтики, Женевьева. Подозреваю, что когда ты начнешь получать любовные записки, то станешь критиковать слог, композицию и почерк вместо того, чтобы , радоваться и отвечать на них.
- Разумеется, стану, если эти записки будут такими же глупо-сентиментальными, как те, что получаешь ты, - парировала младшая сестра.
- Меня не оставляет сомнение, Элиза: подобает ли тебе получать любовные записки от кого-либо, кроме Лоренцо? - тихо прошелестела Элен.
Это было не чем иным, как робкой попыткой исполнить обязанности мачехи, но, увы, как и все подобные попытки Элен, эта тоже закончилась полным провалом. Элиза лишь сделала неопределенный жест рукой, после чего сосредоточилась на записке.
- Ну разве они не прелестны? - Ее носик утонул в душистом букетике.
Женевьева раздраженно покачала головой: такими темпами Элиза выяснит личность своего воздыхателя не раньше, чем к середине следующей недели. Но наконец старшая сестра взломала печать, развернула листок и издала сдавленный вздох, увидев размашистую подпись под довольно смелым текстом.
- Ну, скажи скорее, кто это? - Женевьева нетерпеливо захлопала в ладоши.
Элиза слегка зарумянилась. Сестры ни единым словом не обмолвились о встрече в саду накануне вечером, и старшая была уверена, что младшая никогда не проговорится об этом при Элен или при ком бы то ни было другом, не скажет никому даже по секрету. Тем не менее Элиза с некоторым смущением пробормотала:
- Это месье Делакруа.
Женевьева подняла брови. Сей джентльмен воистину не теряет времени, преследуя свою цель! "Правда, до сих пор точно не известно, какова эта цель, напомнила себе Женевьева. - И, ссорясь с Элизой, я едва ли имею шанс это узнать".
- О Боже! - затрепетала молодая мачеха. - Это в высшей степени неприлично, Элиза. Не думаю, что тебе следует принимать письмо и цветы.
- Конечно, вы правы, дорогая Элен, - успокоила ее Элиза. - Я проигнорирую их. Это весьма бесцеремонно с его стороны.
Если Элен ей удалось обмануть, то Женевьеву, конечно же, нет. Та видела старательно скрываемое волнение сестры, заметила легкое дрожание ее пальцев, когда Элиза складывала письмо, а затем, вместо того чтобы отбросить его как непристойное послание дерзкого поклонника, сунула в шкатулку с рукоделием. Женевьева ничего не сказала, но решила не спускать глаз с сестры, и, когда Элиза после дневного сна спустилась по лестнице в платье из воздушного бледного муслина и соломенной шляпке, кокетливо, если не вызывающе сидящей на ее рыжеватых кудрях, тоже появилась на пороге гостиной и словно бы невзначай поинтересовалась:
- Ты куда-то собралась? Там жарко, как в преисподней.
- Как ты вульгарна, - упрекнула ее Элиза, натягивая отороченные кружевом митенки. - Мне надо за покупками.
- О, тогда я с тобой. - Женевьева метнулась к лестнице. - Только возьму шляпку, это займет всего минуту.
- Ты же не любишь ходить за покупками, - сердито возразила Элиза. - И ты только что сказала, что па улице слишком жарко. Почему тебе вдруг вздумалось составить мне компанию?
Уже поставив ногу па ступеньку, Женевьева застыла и состроила обиженную гримасу:
- Ах, значит, тебе моя компания не нравится? Элиза задабривающе улыбнулась:
- Ну конечно, правится, но... - Она колебалась, смущенно кусая губы. - Я знаю, что это не совсем прилично, но, возможно, я случайно встречусь с Лоренцо в соборе Святого Людовика, если постою там несколько минут, преклонив колени в молитве.
Женевьева с насмешливым упреком поцокала языком:
- Ай-яй-яй, Элиза, а ты плутовка! Я и не подозревала. - "И более хитрая плутовка, чем я когда-либо думала", - добавила она про себя.
Элиза всегда поражала крайним простодушием, но сейчас ее смущенный довольный смешок был исполнен мастерски и мог обмануть кого угодно, только не Женевьеву.
- Ну, в таком случае я буду лишней, и поскольку мне совсем не хочется тратить послеполуденные часы на благочестивые молитвы в этом мрачном мавзолее, пока ты будешь шептаться со своим женихом, то я остаюсь и буду бить баклуши, весело прощебетала Женевьева.
Она взбежала по лестнице, позволив облегченно вздохнувшей сестре улизнуть из дома в сопровождении лишь Табиты, которая нянчила обеих девочек с младенчества и которой в голову бы не пришло спросить, что Элиза собирается делать.
Прибежав к себе в комнату, Женевьева нашла соломенную шляпку с широкими полями и вуалью. Если она собирается ходить по улицам без провожатого, лучше не афишировать себя. Для длинной мантильи было слишком жарко, а вот шелковая шаль с бахромой будет отлично скрывать ее миниатюрную фигурку. Женевьева проворно пересекла патио и выскользнула через боковые ворота на подъездную аллею.
Дом все еще был погружен в послеполуденную дрему, лишь на кухне приступали к приготовлению ужина. Даже в конюшнях было тихо, Заккариус храпел в тени, прикрыв глаза шляпой. Хозяин был в конторе на набережной, Николас тоже, Элен еще не вставала.
На улице Женевьева огляделась, пытаясь понять, в каком направлении удалилась Элиза. К центру города, разумеется! Догадка оказалась верной. У высоких стен монастыря урсулинок она увидела Элизу и Табиту, направляющихся к Чартрес-стрит. Значит, Элиза снова идет к бирже Масперо?
Месье Делакруа говорил, что и сам проводит там немало времени, ведь у него контора в этом доме. Но сестра с Табитой быстро миновали биржу, где в этот день было тихо, даже двери закрыты, и остановились у входа в магазин безобидную на вид лавчонку торговца тканями.
Женевьева знала этот магазин. Именно в нем все креольские дамы покупали изысканные ткани на платья. Было также хорошо известно, хотя никто никогда об этом не упоминал, что снабжает лавку товаром Доминик Делакруа со своими разбойниками. Дверь, выходившая прямо на тротуар, была открыта, но Элизы в магазине не оказалось.
Женевьева ступила в прохладный полумрак лавки. Кроме Табиты, сидевшей на табуретке в углу смиренно сложив руки, здесь никого не было. Служанка подняла глаза, и они тревожно расширились при виде Женевьевы, непринужденно спросившей, где Элиза.
Табита кивнула в глубину лавки. Дверь была приоткрыта, и за ней виднелся непременный для каждого дома внутренний дворик.
- Они там держат рулоны какого-то особого шелка, - сообщила Табита с безмятежной улыбкой. - Мисс Элиза пошла посмотреть.
- Ну что ж, думаю, такая счастливая находка не должна достаться ей одной, ты согласна? - сообразила Женевьева и решительно подошла к задней, двери.
Здесь, все еще невидимая для тех, кто находился во дворике, она остановилась и прислушалась. Донесся Элизии смех - тот самый легкий кокетливый смех, который в прошлом сезоне сделал ее царицей всех балов и так очаровал дона Лоренцо Биаса. Смеху вторил низкий мужской голос, исполненный волнующей теплоты, его Женевьева слышала прошлым вечером, когда Доминик Делакруа приветствовал Элизу в саду.
Набрав полные легкие воздуха, Женевьева подняла вуаль и распахнула дверь настежь:
- Табита говорит, что ты рассматриваешь здесь какие-то особые шелка, Элиза, - сказала она негромко, но отчетливо и с улыбкой подошла к уставившейся на нее паре:
Элиза смотрела с досадливым удивлением, Доминик - недобро прищурившись. Ты не поделишься со мной находкой? Добрый день, месье Делакруа. Это, случайно, не ваш магазин? Вы ведь в некотором роде торговец, не так ли?
Потирая ладонь одной руки большим пальцем другой, Доминик смотрел на нее молча и не мигая. Намек на то, что он обыкновенный торговец, разозлил Делакруа не меньше, чем само ее появление здесь. Придется что-то делать с мадемуазель Женевьевой.
- Как ты здесь оказалась? - К Элизе наконец вернулся дар речи.
- Знаешь, я решила, что все же мне лучше отправиться с тобой в церковь. У меня куча грехов, которые нужно замолить.
- Настырный характер и дерзкий язык - два из них, - тихо произнес Доминик, повернувшись к длинному столу, на котором лежали рулоны тканей всех сортов и расцветок. - Мадемуазель Латур, могу я предложить вам кремовый атлас? Он так гармонирует с цветом ваших волос'...
- Какой вы искусный льстец, месье Делакруа, - вставила Женевьева. - Не менее опытный, чем закройщик, в том, что касается дамской одежды, честное слово.
Тишина стала вдруг зловещей, даже птицы замолчали и стих ветерок. Женевьева снова почувствовала, как волосы у нее на голове зашевелились, и мысленно обрушила проклятия на голову Элизы за то, что та не понимает, сколь опасен Доминик Делакруа. "А теперь и я сама повинна в еще большей глупости, подумала Женевьева, - не проявив должной осторожности. Нынешняя моя провокация была следствием невыдержанности. Мне нужно было тихо и мирно стоять в уголке двора, обеспечивая Элизе падежный присмотр, ведь это и было, в сущности, моей единственной целью". Или была и другая, до конца не ясная еще ей самой, в которой Женевьева не желала себе признаться? Неужели по какой-то необъяснимой причине она невольно хотела отвлечь внимание капера от Элизы и завладеть им сама? Ну что ж, если так, то в этом младшая сестра полностью преуспела.
Доминик застыл, словно разъяренный бык, - как в кабинете Виктора Латура сегодня утром - ив его взгляде Женевьева почти физически ощущала гнев, от которого мурашки побежали у нее по спине и во рту пересохло. Невероятным усилием, почти лишившим ее остатков воли, девушка заставила себя выдержать этот холодный тяжелый взгляд. Делакруа заговорил спокойно и тихо, но в наступившей тишине казалось, что он почти кричит:
- Мадемуазель Латур, я пришлю кого-нибудь, чтобы помочь вам выбрать ткань. Вы окажете мне большую честь, если не будете ограничивать себя в выборе, поскольку любое ваше решение, касающееся сегодняшнего дня, будет для меня подарком. Но если вы позволите мне на минутку отлучиться, то я хотел бы показать кое-что и вашей сестре там, на складе. - Его пальцы сомкнулись на запястье Женевьевы.
Она рванулась, бросив на сестру взгляд, полный отчаяния. Но побледневшей Элизе до страхов сестры не было никакого дела.
- Пошли, - сказал Доминик и потянул Женевьеву за собой. - Вам будет очень интересно посмотреть на то, что я вам покажу. - Повысив голос, он позвал:
- Маркус! Выйди и помоги даме.
Дородный мужчина с золотой серьгой в ухе, совершенно неуместно смотревшийся вне привычной для него среды обитания, то есть корабельной палубы, немедленно вышел из дома, а Доминик направился к небольшому строению в глубине дворика. Женевьева старалась шагать шире и поспевать за ним, но так, чтобы не было видно, будто делает она это не по своей воле, хотя пальцы, сомкнутые на ее запястье, не оставляли никаких сомнений: выбора у девушки нет.
- Я не собираюсь ничего покупать, - задыхаясь, вымолвила девушка, когда он распахнул дверь, ведущую в мрачную глубину склада. - У вас тут нет ничего, что может меня заинтересовать, и в отличие от сестры у меня нет необходимых средств.
- А что вы называете "необходимыми средствами"? - поинтересовался он, ногой закрывая за собой дверь; в темноте оба заговорили шепотом. - Умоляю, поведайте мне, мадемуазель. Я заинтригован. Мне хотелось бы знать, что покупает ваша сестра - помимо здешних товаров.
Под таким напором Женевьева растерялась. Доминик стоял вплотную к ней во мраке, который лишь слегка рассеивала полоска солнечного света, проникающего через окно, прорубленное почти под потолком, и говорил отрывисто и насмешливо. Трудно было представить себе положение хуже и опаснее того, в каком она оказалась. С внезапной решимостью Женевьева демонстративно сняла перчатки.
- Каковы бы ни были мои побуждения, деньги здесь ни при чем. Моя сестра покупает приключение, которое считает невинным и временным, а также тешит свое тщеславие. - Девушка вызывающе посмотрела на него своими золотистыми глазами: попробуйте, мол, опровергнуть это.
Доминик медленно кивнул:
- Вам не откажешь в храбрости, несмотря на то, что вы безрассудная, надоедливая, дерзкая мадемуазель, которой нужна твердая рука.
Женевьева презрительно фыркнула, но ее презрение казалось смешным - не более чем выходка капризного ребенка.
- Возможно, у вас как раз и есть "необходимые средства", - вдруг сказал он, большим и указательным пальцем взяв за подбородок и приподняв ее голову. Ну что, посмотрим, есть ли они у вас, моя дорогая Женевьева?
Она снизу вверх смотрела в яркую бирюзу его глаз, излучавших что-то загадочное, необъяснимое, однако заставлявшее вибрировать все ее нервные окончания. Во взгляде капера не было тепла, только любопытство и сознание собственной власти над ней. Чувство отчаянной неприязни охватило Женевьеву. Делакруа обнял ее за талию, и она оказалась тесно прижатой к нему так, что при каждом вздохе ощущала его грудь своею. Девушка поборола желание оттолкнуть его, поскольку понимала, что этим лишь уронит свое достоинство, между тем как сил у Доминика ничуть не отнимет. Бирюзовые глаза издевались над ней и, казалось, видели ее насквозь, он точно знал, о чем Женевьева думает, и понимал, что легко сломит ее сопротивление.
Словно в подтверждение этому он сказал:
- Значит, бороться вы не собираетесь. Интересно, могу ли я заставить вас это сделать? Думаю, мне доставило бы удовольствие усмирить вас, мадемуазель Женевьева, вы ведь так похожи на своего отца. - Глядя девушке прямо в глаза, он мучительно медленно склонился над ней и наконец уверенно припал губами к ее рту.
Незнакомая дрожь пронзила все ее тело, и Женевьева неожиданно приникла к нему, словно испугавшись удара молнии. Губы ее невольно раскрылись, пропустив глубоко внутрь его властный язык. От собственной беспомощности глаза ее наполнились слезами. Она не могла себя защитить. А Делакруа держал ее в объятиях и изучал с обескураживающей откровенностью, какой эта девочка, несмотря на всю свою беззаботность, воинственную браваду и нежелание подчиняться условностям, даже представить себе не могла.
Потом произошло нечто, что привело ее в состояние полного изнеможения: к великому удивлению Женевьевы, по всему телу стало медленно разливаться приятное тепло, она расслабилась. Ее плотно зажмуренные глаза открылись и в изумлении встретились с таким же удивленным взглядом бирюзовых глаз. Рука, обвивавшая талию, ослабила хватку - теперь это были уже не клещи, а ласковое, но твердое прикосновение. Его оказавшиеся на удивление сладкими губы, словно играя, переместились к уголку ее рта.
Оторвавшись наконец, Доминик еще с минуту прижимал к себе Женевьеву, глядя сверху вниз на ее доверчивые губы, отяжелевшие веки, разрумянившееся личико. В эту минуту в его взгляде еще теплилась нежность, но уже в следующий момент выражение лица стало непроницаемым, и он отпустил ее.
- Кажется, я недооценил свое искусство убеждения, - протяжно произнес он. - Покорять никого не пришлось, не так ли? Похоже, вы прекрасно обеспечены "необходимыми средствами", мадемуазель Женевьева.
Кровь отхлынула от ее лица, глаза от унижения потемнели, оскорбительные слова, словно лезвие ножа, врезались ей прямо в сердце. Застонав, Женевьева затравленно отвернулась, подыскивая нужные слова. Но единственные пришедшие на ум сложились в вопрос:
- Зачем? Чего вы хотели этим добиться?
- Почему вы решили, что мне от вас что-то нужно? - Доминик беззаботно пожал плечами, закурил сигару и, сощурившись, сквозь струйку дыма стал наблюдать за ней.
- Это как-то связано с моим отцом, - догадалась Женевьева, вспомнив странные слова о том, что каперу приятно покорить ее, поскольку она похожа на своего отца. - Вы хотите отомстить моему отцу, унизив его дочь?
- Вы льстите себе, моя дорогая. - Делакруа нервно рассмеялся. - Если бы я захотел отомстить вашему отцу, я бы прибег к оружию, более опасному, чем слабость его дочери.
А ведь девчонка права! Он собирался воспользоваться Элизиной глупостью, сыграть на ее тщеславии, чтобы добиться уступчивости от Виктора. Но после утренней беседы с ним капитуляция Латур-младшей, пожалуй, доставила бы каперу большее удовольствие. Он не причинил бы девушке вреда. Это лишнее. Женевьева, конечно, получила бы хороший урок, но он вернул бы ее отцу нетронутой. Это было бы даже интереснее, чем флирт с чужой невестой. Однако циничного капера хрупкая невинность нисколько не трогала.
Теперь он предпочитал опытных женщин, знавших, как доставить удовольствие мужчине. Посвящение непосвященных казалось Доминику делом скучным, а насилие бессмысленным. Но его план был выстроен относительно старшей дочери Латура натуры слабой и тщеславной, которой легко манипулировать, как Николасом. Искушенному каперу вовсе не нужен был этот младший побег латуровского рода, чья способность прорастать там, где это меньше всего требуется, вызывала лишь досаду. Пока. И Доминик решил, что, в сущности, это его гражданский долг, равно как и необходимость, диктуемая собственными интересами, - отучить девчонку от вредной привычки влезать в чужие дела.
Но был какой-то момент, в который он чуть не забыл об этом, - когда ее тело сделалось податливым и послушным в его руках. Доминик круто повернулся на каблуках и распахнул дверь во двор:
- На сегодня хватит, мадемуазель Женевьева. Можете вернуться к сестре. Если последние несколько минут не доставили вам удовольствия, то запомните, что, встань вы на моем пути еще хоть раз, последует нечто такое, по сравнению с чем сегодняшний урок покажется вам веселым праздником в последний день карнавала.
Женевьева сама не знала, как ей удалось выйти вслед за ним с гордо поднятой головой, несмотря на то что она сгорала от жгучего стыда. Вся сцена заняла на самом деле не более пяти минут, но Женевьева очень удивилась, увидев сестру по-прежнему стоящей у длинного стола, на котором служитель отрезал от рулона кусок кремового атласа. Будто и не произошло ничего из ряда вон выходящего.
Элиза взглянула на сестру, и Женевьева увидела в ее великолепных голубых глазах плохо скрываемое недовольство. Было нетрудно догадаться о его причине. Сестренка только что имела свидание наедине с Домиником Делакруа, о чем Элиза так давно мечтает!.. По ее мнению, это был еще один пример того, как ловко младшая сестра умеет все обернуть в свою пользу. Элиза и не догадывалась, что та предпочла бы наступить на змеиное гнездо, чем оказаться на месте сестры в ее флирте с хладнокровным и безжалостным Домиником Делакруа. Затем она заметила бледность Женевьевы, ее неподвижный взгляд, напряженную походку и тревожно взглянула на шагавшего позади нее Доминика.
Его лицо было абсолютно бесстрастным, глаза ничего не выражали. Подойдя к Элизе, он сказал:
- Извините, мадемуазель Латур, но меня ждут неотложные дела. Пожалуйста, чувствуйте себя совершенно свободно - Маркус выполнит все ваши пожелания. Доминик учтиво (и только!) поднес ее руку к губам.
Элизе хотелось бы видеть в этом жесте знак особого расположения, но при всей своей готовности к самообману она не заметила ничего, кроме вежливости, ничего, предназначенного лично ей. Единственным утешением могло служить то, что, покидая двор, капер лишь мимоходом взглянул на Женевьеву, словно на пустое место.
- Пошли домой, Элиза, - сказала сестра низким голосом, всегда свидетельствовавшим у нее об усталости. - У тебя здесь больше нет никаких дел.
- Да, благодаря твоему вмешательству, - прошипела Элиза. - Ну почему ты всегда появляешься некстати! Наверное, просто завидуешь, что тебе не оказывают такого внимания, как мне. - И обернулась к Маркусу, чтобы сообщить адрес, по которому следовало отправить ткани.
Обвинение настолько не соответствовало действительности, что Женевьева чуть не рассмеялась. Если бы Элизе оказали такое внимание, она бы уже билась в истерике. Услышав распоряжения, которые сестра давала слуге, Женевьева не поверила своим ушам: неужели сестра скомпрометирует себя еще больше, приняв дары капера? Впрочем, она ведь не знала ничего, кроме того что Делакруа ухаживает за ней, и, играя в этот галантный флирт, не видела разницы между подарками в виде букетика фиалок и дорогими тканями.
Глядя на это красивое пустое лицо, эти большие глупые глаза, Женевьева отказалась от мысли объяснить сестре, что Доминик Делакруа просто использует ее в своих явно неблагородных целях. Она собиралась было рассказать Элизе о подслушанном разговоре между Николасом и капером, но теперь передумала. Элиза все равно не поверит и, возможно, заподозрит, что это просто ревность со стороны сестры. Единственное, что Женевьева решила точно, это никому не рассказывать о том, что случилось в эти ужасные минуты на складе. Такой позор нужно держать в тайне.
И еще она решила, что настал момент схватиться с Николасом. Не зная правды, Женевьеве будет трудно на ощупь бродить в темноте, а сегодня ей стало совершенно ясно: для борьбы с кознями Доминика Делакруа ей необходим очень яркий свет - иначе она безнадежно заблудится и пропадет во мраке.
Глава 5
Николас мерил шагами квартиру, которую занимал в холостяцком доме с тех пор, как достиг мужской зрелости. Пожалуй, никогда в жизни ему еще не доводилось испытывать такого унижения, как сегодня утром. Этот мерзкий капер с его поганым языком посмел так оскорбить достоинство Николаса! Это было хуже, чем презрительное отношение Латура.
По крайней мере что касается дядюшки, то ни для кого не было секретом, что Виктор презирает всех без разбора. Но почему ом, Николас Сен-Дени, должен отвечать за проклятую привычку своей младшей кузины повсюду совать свой нос? Он не виноват, что Женевьева прошлой ночью подслушала их разговор, хоть Доминик и считает, будто Николас знал, что она заперта в кладовке. И в том, что Женевьева настояла сопровождать их к бирже Масперо, кузен тоже не виноват. Какой предлог Николас мог придумать, чтобы не взять ее на предположительно невинную прогулку по городу? Женевьева сразу бы догадалась о чем-то подозрительном - у девчонки просто нюх на это, - а уж если она что вобьет себе в голову, то будет стоять насмерть. Так оно в конце концов и случилось.
И теперь Сен-Дени необходимо остановить кузину, придумать, как усыпить ее подозрения или вывести из игры. Инструкции Доминика на этот счет были предельно ясны, а чтобы оспаривать приказы Доминика Делакруа, требовался человек намного смелее Николаса. Распоряжение не сопровождалось никакими угрозами, но в холодных глазах капера Николас увидел такое, что у него мурашки по коже побежали.
Резкий стук в дверь прервал невеселые мысли молодого повесы.
- Войдите, - крикнул он, ничуть не пожалев, что его от них отвлекли; однако, увидев посетителя, который решительно закрыл за собой дверь, Сен-Дени огорчился.
- Николас, нам нужно поговорить, - тоном, не допускающим возражений, заявила Женевьева. - Что происходит между тобой и Домиником Делакруа? Что за долг ты обязан вернуть ему?
Николас был застигнут врасплох и даже не пытался отрицать существование долга. Однако чего она хочет? Ведь ему неизвестно, что именно слышала кузина.
- Это мое дело, - заявил Николас со всей твердостью, на какую был способен. - Личное. Имею я право на конфиденциальность?
- Это зависит от обстоятельств, - констатировала Женевьева, сев на подлокотник большого кресла и небрежно качая ногой. - Но полагаю, что в данном случае, поскольку в твои дела оказались невольно втянутыми другие, права на конфиденциальность у тебя нет. Почему этот разбойник охотится на Элизу? Зачем ему так нужно было, чтобы ты ввел его в наш дом?
Николас сжал пальцами виски, чувствуя себя словно загнанный зверь.
- Никому ничто дурное не грозит, - чуть слышно ответил он, - просто Доминик хотел бы иметь дела с твоим отцом, вот и все. Но, чтобы сделать соответствующее предложение, Делакруа нужно было познакомиться с ним, а это удобнее всего сделать па вечере.
Женевьева уставилась на кузена как на круглого идиота:
- Чтобы у Доминика Делакруа были общие дела с папа?! Николас, чем набита твоя голова, если ты мог подумать, что папа согласится на подобное предложение?
Николас, которому уже была известна реакция Латура на предложение Доминика, прикусил язык. Но его взбешенная кузина не отводила вопросительного взгляда и ждала ответа на свой первый вопрос.
- Элизе ничто не угрожает, - повторил он. - Не могу больше ничего сказать, но ты должна мне доверять.
- Большое спасибо! - презрительно бросила она. - Я вообще не смогу тебе больше доверять. Если ты не скажешь мне правды, я сейчас же все расскажу папа.
- Ты этого не сделаешь. - Николас стал белым как мел.
- Если ты меня вынудишь, сделаю, - заверила Женевьева. - Я не сплетница, как тебе известно, но что-то в этом деле уж очень смердит...
Бросив столь "неизящное" высказывание, она замолчала и стала наблюдать, как кузен снова нервно заходил по комнате. Наконец Николас, кажется, принял решение.
- Почему твой отец не желает иметь дела с Домиником? Если Латур, не моргнув глазом, покупает у него товары, то почему не может оказать Доминику услугу, за которую тот, кстати, щедро заплатит? Твой отец не всегда так щепетилен, когда дело касается денег, не так ли?
В голосе кузена послышались ядовито-гневные нотки, и Женевьеве стало понятно, почему Николас позволил втянуть себя в какую-то мерзкую авантюру. Он испытывал отвращение к своему опекуну, который, надо признать, никогда не давал юноше повода относиться к себе по-другому.
- Так, - безразлично согласилась она. - Но кто из креолов открыто станет сотрудничать с таким известным негодяем? Ты ведешь себя по крайней мере не по-джентльменски. Что нужно разбойнику от отца?
- Уединенный док на озере Борн, верфь, оборудованием которой он мог бы воспользоваться для ремонта своих кораблей. Женевьева удивленно поджала губы:
- Это означало бы, что отец причастен к его пиратству. Ты не можешь не понимать этого, Николас. Чтобы отец содействовал аферам, которые стали возможны только "благодаря" этой войне? Он ни за что не согласится.
- Ему придется, - скучным голосом сказал Николас.
- Почему? - в ожидании ответа она затаила дыхание.
- Потому, моя маленькая сестренка, что Доминик этого хочет и ничто иное его не устроит. - Николас издал короткий смешок. - Никто не может делать что-либо наперекор Делакруа.
- Ты-то уж во всяком случае, - резко заметила она, стараясь заглушить внутренний голос, подсказывавший, что Николас говорит чистую правду. - Он чем-то прижал тебе хвост?
- Да, - вздохнул Николас. - Но, поверь мне, Женевьева, я бы ни за что не согласился участвовать во всем этом, если бы не был уверен, что никто не пострадает, разве что гордость твоего отца.
Она вспомнила слова Доминика, произнесенные прошлым вечером: "Вы, Николас, не в таком положении, чтобы поступить иначе". Великодушно решив не спорить с утверждением кузена, Женевьева лишь спросила:
- Николас, какие у него есть рычаги?
- Я много проиграл, - признался он даже с некоторым облегчением, что поведал кому-то свою тайну. - Сам не знаю, как это случилось, но у меня долговых расписок не меньше чем па двадцать тысяч пиастров. Я был на грани безумия.
Женевьева даже задохнулась от ужаса, но взяла себя в руки и сухо сказала:
- Могу себе представить. Ты был пьян?
- Возможно. - Николас в смятении взъерошил волосы рукой. - У меня была эта женщина... Я даже толком не знаю... Я потерял голову. Сколько бы я ни тратил на нее, ей все было мало. Она повела меня в игорный дом... Я... А, ладно, забудь. Это история не для твоих ушей. Женевьева не могла удержаться от смешка:
- После того как я оказалась замешана во всей этой пакости, ты боишься, что со мной не подобает говорить о шлюхах?
- Это совсем не интересно, - сдавленным голосом возразил Николас. - Как бы то ни было, в один прекрасный день, когда я уже совсем не знал, что делать, в фехтовальном зале ко мне подошел Доминик. Он скупил все мои долговые расписки и пообещал порвать их в обмен на небольшую услугу. - Николас с мольбой посмотрел на кузину. - Ее так легко было оказать, Женевьева. Просто как бы случайно представить Доминика Элизе и организовать приглашение в наш дом, чтобы капер смог официально познакомиться с дядей. Как я мог отказать? И почему, собственно, я должен был отказываться?
- Ты знал, зачем ему это?
- Сначала не спросил, - неохотно признался Николас. - Я был так счастлив, что мне улыбнулась удача, и не стал испытывать судьбу.
- А потом ты это выяснил, - подсказала она.
- Да. - Николас снова вздохнул. - Но я все равно не видел причин, почему мне не согласиться, ведь никто бы от этого не пострадал.
- Ты все время повторяешь это. Прямо как заклинание, - задумчиво сказала Женевьева, - словно хочешь сам себя в этом убедить. Что касается отца, я могу тебя понять - с него действительно не убудет от разговора с капером. По правде говоря, мне так же, как и тебе, было бы приятно посмотреть на поражение Виктора, но что нужно пирату от Элизы?
- Она нужна ему, чтобы.., чтобы надавить на Латура, если тот окажется несговорчивым, - признался Николас. - Но Доминик обещал мне, что она...
- ..никак не пострадает, - закончила за него Женевьева. - Это я уже слышала много раз. Но как Элиза может надавить на отца? У нее влияния не больше, чем у любого другого.
Николас долго молчал, размышляя, сможет ли провести Женевьеву, поведав лишь полуправду, которая удовлетворит ее настолько, что она покинет арену гладиаторов. Тогда и Доминик будет удовлетворен, и Николас снова вздохнет свободно. И хотя воображение не было сильной стороной Николаса, он понимал, что чем дольше мешкает под нервирующим его взглядом кузины, тем меньше остается шансов убедить ее в правдивости того, что собирался сообщить.
- Видимо, я могла бы помочь, - вдруг сказала Женевьева. - Элиза по непонятной мне причине почему-то находит этого самонадеянного негодяя привлекательным. Прости, если я шокировала тебя, - добавила она не без сарказма, - но это самое подходящее определение для твоего "друга".
Женевьева почувствовала, как жар приливает к ее щекам при воспоминании о том, что произошло на складе, и удивилась тому, как можно чувствовать столь сильное отвращение к человеку. Отвращение, и ничего более? Только это? Нет. Не только. Эта мысль заставила ее задуматься. Лишь после некоторого молчания Женевьева вернулась к проблеме, которую они обсуждали.
- Не думаю, что Делакруа поощряет Элизу просто ради забавы. Значит... Господи! Какой же дурой я была! Я пыталась не дать сестре скомпрометировать себя, но ведь это именно то, что ему нужно, понимаешь? Элиза Латур с запятнанной репутацией станет неподходящей парой для дона Лоренцо Биаса. Я же все видела, но почему-то не отнеслась к этому серьезно. Мы-то с тобой знаем, что для Элизы это просто глупая забава, но она может легко обернуться чем-то гораздо худшим. Дон Лоренцо вряд ли сразу узнает о нескромном поведении своей невесты. В первую очередь об этом сообщат папа, чтобы он успел замять дело, согласившись работать вместе с Делакруа. Что, не так?
Николас охотно согласился:
- Совсем не плохо придумано, правда? В конце концов во всем окажется виновата самовлюбленная Элиза, и твоему папаше просто придется быстренько исправить положение. Никто, кроме Виктора, который будет вынужден наступить на горло собственной гордости, не пострадает. Женевьева медленно покачала головой:
- Думаю, на самом деле придумано еще лучше, Николас. Случайная встреча наедине, нескромный подарок - все это безобидные глупости наивной дурочки. Наверняка поднимутся сплетни, которые дойдут до Лоренцо. Они будут ему неприятны, однако в целомудрии Элизы никто не усомнится, а папа не настолько глуп, чтобы сдаться, пока над ним не нависнет дамоклов меч. - Под проницательным взглядом Женевьевы Николас сжался. - Значит, нужно скомпрометировать мою сестру понадежнее, так, чтобы шея папа оказалась прямо под тем самым дамокловым мечом.
"Больше мне терять нечего, - с усталой безнадежностью подумал Николас. - Я оказался между молотом и наковальней. Женевьеву, если она что-то вбила себе в голову, так же невозможно переубедить, как и Доминика. Они друг друга стоят капер и моя маленькая кузина". От этой мысли усталость у Николаса вдруг как рукой сняло. Он потер лоб, словно пытаясь отогнать от себя неожиданную догадку - точнее, правду, и искорка любопытства блеснула в его глазах.
Что ж, пусть Женевьева посоперничает в хитроумии и упрямстве с Домиником. Кто бы из них ни победил, Николасу хуже не будет, так что теперь он может спокойно и не без удовольствия наблюдать за их поединком.
- Думаю, Доминик собирается назначить ей тайное свидание, которое.., которое, вероятно, продлится дольше, чем Элиза предполагает, - объяснил беспечно кузен, нисколько не сомневаясь, что Женевьева поймет его правильно.
- Всю ночь? - Золотисто-карие глаза вспыхнули гневом. - И ты еще говоришь, что сестре ничто не угрожает?!
- С ней ничего не случится, - возразил Николас. - Никто к Элизе и не прикоснется. Поверь, Доминик не насильник.
- Ты так страстно убеждаешь меня в этом, потому что сам отлично понимаешь, что подобная мысль прежде всего и приходит в голову, - парировала Женевьева. Тот, кто мог заварить такую дьявольскую кашу только затем, чтобы достичь столь ничтожной цели, способен на все. А после сегодняшнего утра... - Впрочем, эту незаконченную мысль она оставила при себе.
- Цель не так уж и ничтожна, - возразил Николас. - Идеальное убежище для кораблей должно быть совершенно секретным, иметь выход к основным водным путям и располагаться близко от верфи, где можно сделать любой ремонт судам. Ты хоть понимаешь, как мало мест, отвечающих всем этим требованиям?
- А как же он обходился до сих пор?
- Место его последнего укрытия кто-то выдал британцам, те устроили засаду, - чуть ли не хвастаясь, поведал Николас. - Произошло сражение, и некоторые из судов Доминика теперь серьезно повреждены. В настоящий момент флот стоит на якоре в устье реки, но он не хочет ремонтировать его на виду у почтенной публики и вообще делать свои действия достоянием новоорлеанской общественности. Так что, пока не найдет себе другого убежища, капер вынужден бездействовать. - Губы Николаса искривились в нервной улыбке. - Но он нетерпелив, Женевьева, и ненавидит прозябать в праздности. Делакруа положил глаз на плантацию твоего отца и меньшим не удовлетворится.
- Мне безразлично, как он будет прятать свои корабли на нашей плантации, объявила Женевьева, поднимаясь на ноги с той решимостью, которая всегда так пугала ее кузена. - И мне все равно, вынужден ли будет папа уступить желаниям капера. Но я не стану безучастно наблюдать, как Элиза болтается между ними, словно щепка на волнах. И я до сих пор не понимаю, как ты мог позволить вовлечь себя в подобную аферу. Ты не подумал, что папа сделает с Элизой, если из-за ее глупого тщеславия потерпит такое сокрушительное поражение? Да он твою кузину растерзает.
- Нет, не растерзает, - возразил Николас, довольный тем, что теперь ему не нужно врать, - ты забыла о Лоренцо. Твой отец не позволит, чтобы хоть намек на подозрение закрался в душу жениха. А выместить свой гнев на Элизе так, чтобы Лоренцо не захотел узнать, за что и почему он это сделал, Виктор не сможет. Нет, он просто станет подталкивать Лоренцо к тому, чтобы ускорить день свадьбы. А это, - сурово добавил Николас, - для всех будет лучше. На свободе Элиза небезопасна.
Женевьева молча обдумывала услышанное. Насчет реакции Виктора Николас скорее всего прав. Но Элиза, если ее похитят и запрут где-нибудь на ночь, независимо от того, посягнет ли при этом кто-то на ее честь или нет, сойдет с ума от страха.
- Мы должны этому помешать, Николас.
От ЭТОГО "мы" у Николаса упало сердце. Одно дело - наблюдать со стороны, как Женевьева сражается с капером, и совсем другое - быть вынужденным бороться с Делакруа, который вполне определенно велел ему любыми средствами сделать так, чтобы Женевьева не путалась у него под ногами.
- Что ты предлагаешь? - спросил кузен, оставляя пока в стороне вопрос об их сотрудничестве.
Женевьева нахмурилась, покусывая верхнюю губу.
- Элизе мы ничего не можем сказать, так ведь? - Николас автоматически затряс головой, вопрос и впрямь был риторический. - Можем мы придумать что-нибудь, дабы удалить ее из города? На плантацию? Или к кому-нибудь в гости?
- На это нужно время, а ты, боюсь, не можешь позволить себе роскоши действовать не спеша, - безразлично напомнил Николас. - Доминик торопится, и не забывай, что один раз он уже заставил Элизу прийти туда, куда ему было нужно.
Женевьева состроила гримасу и, кажется, не заметила, что всю ответственность за разрабатываемый план Николас с себя снял.
- Да, а после сегодняшнего дня Элиза будет еще покладистее, поскольку свидание прошло вовсе не так, как ей хотелось. Значит, она более чем созрела, чтобы принять следующее приглашение. - Не услышав комментария Николаса, она добавила:
- Есть только один выход. Мы должны перехватить приглашение. Тогда ты увезешь куда-нибудь Элизу, а я займу ее место.
Сен-Дени в изумлении воззрился на маленькую кузину:
- Ты?! Да ты хоть представляешь, во что впутываешься? Женевьева почувствовала холодок под ложечкой. Да, уж она-то без особого труда могла себе это представить. Встреча с Домиником Делакруа, которому помешали осуществить задуманное, - страшная перспектива. Но какой остается выбор? В ответ на вопрос Николаса она лишь небрежно пожала плечами:
- Не думаю, что он убьет меня и выбросит труп в залив.
- Я бы не был в этом так уверен, - мрачно ответил Сен-Дени. - Обидчики Делакруа на этом свете не задерживаются, и щепетильностью он не отличается. Я не могу тебе этого позволить.
- Хочу тебе напомнить, братец, что ты не в том положении, чтобы что-то разрешать или запрещать, - огрызнулась Женевьева. - Если помнишь, именно из-за тебя разгорелся сыр-бор. Что касается месье Делакруа, то какая ему разница? Я с удовольствием помогу ему добиться папиной капитуляции. Просто вместо безответной жертвы он получит добровольного помощника. Да и мне нужно поддерживать свою скандальную репутацию, разве нет? А папа плевать, если мое имя смешают с грязью.
- Да, конечно, ты не помолвлена с доном Лоренцо Биасом. Но ведь ты же знаешь, как важен этот брак для твоего отца, как страстно он желает соединить два этих рода. Ради этого он пойдет на все и ни минуты не станет возражать против любых условий Доминика.
- А если объектом торговли буду я, станет, - согласилась Женевьева, слегка улыбнувшись. - Да, ты, наверное, прав.
Отец всеми способами постарается избежать альянса с Делакруа. Но месье Делакруа этого не знает, а кроме того, я гораздо более изобретательна, чем моя сестра. Очень может быть, что мне самой удастся освободиться из плена.
Лицо Николаса выражало сомнение, однако он решил промолчать. Пока его воинственная кузина требует от него лишь пассивного участия, почему бы и не согласиться. Доминик не сможет вину за подмену свалить на него и, если добьется цели с помощью другого предложенного ему "объекта", скорее всего возражать не станет. Ну а если его план рухнет из-за уловок Женевьевы, это будет касаться только их двоих.
Конечно, Николас не мог не понимать, что обязан отвечать за безопасность младшей кузины, но если уж чувство долга не посетило его в отношении куда более беззащитной Элизы, то почему он должен заботиться о Женевьеве, которая все решает сама? Николас Сен-Дени порой сам себе был противен, но иллюзий на свой счет не питал и уже довольно давно научился жить в согласии с самим собой и предлагаемыми обстоятельствами.
- Если ты хочешь занять ее место, я позабочусь о том, чтобы Элиза не помешала, - сказал он. - Но если твой план против тебя же и обернется, от меня помощи не жди. Хватит мне и того, что придется самому защищаться от Доминика, если он догадается о моей роли в этой подмене. Капер велел убрать тебя с дороги, а не помогать тебе и дальше совать свой нос в это дело.
Тигриные глаза выразили полное удовлетворение:
- Даю слово, братец, дальше я тебя опасности подвергать не стану.
Николас густо покраснел, но никаких слов в свою защиту найти не смог, а вместо этого лишь пробормотал:
- Как мы узнаем, когда Элиза получит новое приглашение?
Женевьева сдвинула брови и минуту-другую размышляла над поставленным вопросом, затем хмурую гримасу сменила лучезарная улыбка:
- Амелия! Для меня она это сделает. Будет перехватывать всю корреспонденцию для Элизы. Я попрошу Амелию приносить письма мне, прежде чем передавать их сестре. А почерк месье Делакруа я узнаю, поскольку видела его на том, первом письме. Все же остальные послания Амелия будет исправно вручать Элизе, чтобы не насторожить ее.
***
Это случилось два дня спустя: в разгар дневной жары Амелия тихо постучала в дверь. Посыльный - мрачный тип из портового люда - только что принес письмо для мадемуазель Латур. Беглого взгляда на эти решительные буквы, написанные черными чернилами, Женевьеве было достаточно, чтобы понять: вот то, чего она ждала. Она ласково поблагодарила Амелию и отпустила ее. Женевьева нервно ходила по иссеченной длинными солнечными бликами комнате, похлопывая письмом по ладони. "Читать чужие письма, определенно, еще хуже, чем подслушивать, - со стыдом подумала она. - А если это послание совершенно невинно, как объяснить Элизе, почему печать на нем оказалась взломанной?"
Впрочем, свой выбор Женевьева сделала, и теперь не время проявлять излишнюю щепетильность. Результат должен оправдать средства. Успокоив таким образом свою совесть, она безо всяких сомнений взломала печать и развернула тонкий лист бумаги. Цветистость стиля явно противоречила твердости почерка: у Женевьевы создалось безошибочное впечатление, что месье Делакруа вообще чужды слащавые комплименты и изящные обороты речи.
Смысл записки был чрезвычайно прост. После неопределенного намека на их столь некстати прерванное свидание во дворе магазина месье Делакруа умолял мадемуазель Латур встретиться с ним всего на пару слов тет-а-тет. В послании также содержался намек на то, что автор его пал жертвой эмоций, куда более бурных и глубоких, чем те, какие ему приходилось испытывать до сих пор, и лишь возможность увидеть и услышать мадемуазель Латур подарит ему хоть какое-то временное успокоение.
Губы Женевьевы искривились в горькой усмешке. Этот Доминик целился прямо в яблочко. Элиза воспримет его слова за чистую монету, ведь она так часто слышала все это от своих одуревших от обожания ухажеров, что не усомнится в искренности и на этот раз. Элиза была слишком избалована вниманием, чтобы понимать: Доминик Делакруа - не юный креольский джентльмен, играющий с ней в галантную игру.
В конце записки содержалось конкретное предложение: не согласится ли мадемуазель Латур сегодня вечером без провожатых выйти на прогулку в тот самый окруженный стеной садик? Ее почтительный поклонник, будет ждать у ворот, выходящих на боковую улицу. Если понадобится, то прождет весь вечер в отчаянной надежде, что ему все же окажут честь и позволят хоть несколько минут полюбоваться дамой своего сердца.
"Неглупо, - складывая письмо, подумала Женевьева. - Сестра, конечно, увидит в этом лишь слегка выходящее за рамки приличий свидание: даже не придется выходить за пределы отцовской усадьбы!" Единственное, о чем просили Элизу, это несколько слов, может быть, робкое рукопожатие под аккомпанемент сладких речей поклонника. Но как Делакруа собирается потом выманить девушку из сада и увести подальше от безопасного родительского дома? Где намерен держать ее, пока не добьется согласия Виктора Латура?
Так или иначе, но Женевьеве предстоит это узнать. От дурных предчувствий холодок снова пробежал у нее по спине. Правда, к страху примешивалось и другое чувство, которое она по неопытности определила лишь как волнение.
Существование креольской девушки на выданье весьма бедно интересными событиями, и Женевьева Латур, высокомерно игнорируя всякие последствия, с самого детства упорно старалась привнести в свою жизнь недостающее разнообразие и столь желанную романтику.
Глава 6
- Значит, вы не возражаете, Виктор, если Элиза и Женевьева пойдут со мной сегодня вечером на бал? - робко спросила Элен, передавая мужу блюдо с запеченным мясом.
Латур окинул взглядом обеденный стол, за которым сидели обе его дочери в бальных платьях и племянник в модных бриджах до колен. Все трое старательно смотрели в свои тарелки, боясь встретиться с ним взглядом и ненароком дать ему повод запретить Элен сопровождать девушек.
- Полагаю, у меня нет выбора, раз обязанностям жены вы предпочитаете обязанности мачехи, - проворчал Латур, давая понять, что недоволен тем, сколь неуважительно относятся его домашние к реальной жизни.
- Папа, это несправедливо, - запротестовала Женевьева, и, словно рябь по гладкой воде, волна тревоги пробежала за столом.
Виктор мрачно посмотрел на младшую дочь и припечатал:
- А вам, мадемуазель, вообще придется остаться дома и учить молитвы, которые напомнят вам о том, как следует вести себя со старшими.
- Да, папа, - пробормотала Женевьева, покорно опуская глаза, чтобы никто не заметил ее удовольствия.
Вот она и нашла предлог для того, чтобы уединиться в этот вечер. Сослаться на усталость или головную боль означало поднять нежелательную суету, поскольку всем было известно, что Женевьева никогда не устает и у нее никогда не болит голова. А уж сказать, что ей просто хочется посидеть с книгой вместо развлечения вне стен дома, было и вовсе не правдоподобно. Ничего лучше, чем отцовский запрет, и придумать было нельзя! Виктор ни за что не останется вечером дома, раз Элен уезжает на бал. Значит, Женевьева получает полную свободу - никто не заметит, как она выскользнет в сад.
Николас наступил ей на ногу, давая понять, как высоко оценил стратегию Женевьевы.
- Как жаль, что тебе придется остаться дома, - сокрушенно вздохнула Элен, поправляя кружевную мантилью, когда они прощались на веранде полчаса спустя; ее и Элизу уже ждал экипаж. - Вовсе не стоило меня защищать, дорогая. - И улыбнулась, понизив голос:
- Когда Виктор говорит подобные вещи, я его даже не слышу. Он ведь и сам знает, что это не правда.
Женевьева притворно нахмурила лоб.
- Ваш метод, несомненно, более деликатен, чем мой, Элен. Но я просто не могу сдержать себя, когда слышу такие несправедливые слова. И я ни о чем не жалею.
- Как ты можешь не жалеть? - Элиза удивленно посмотрела на сестру. Сегодня вечером у Джерардов будут все! И там всегда играют самые лучшие музыканты.
"Но отнюдь не все там будут, - не без ехидства подумала Женевьева. - Если Элиза надеется на встречу с капером, ее ждет жестокое разочарование". Постояв на веранде и помахав отъезжающим, Женевьева вернулась в вестибюль как раз в тот момент, когда готовый очаровывать креольских аристократок Николас, натягивая перчатки, спускался по широкой закругленной лестнице.
- Я бы сказал "будь осторожна", - шепнул он, - но не уверен, что ты нуждаешься в подобном совете.
- Твой совет немного запоздал, - сухо ответила Женевьева и подумала, что намерение бросить вызов каперу едва ли можно назвать осторожным поступком, а вот волнующим и непреодолимо привлекательным - пожалуй. - Если утром меня здесь не окажется, сделай все возможное для Элен и Элизы, когда грянет гром. А он грянет непременно.
- Да что я могу сделать? - беспомощно пожал плечами Николас.
- Ты можешь хотя бы рассказать им правду, тогда они по крайней мере не окажутся совершенно безоружными перед отцовским гневом. Если Элиза поймет, что была на волосок от гибели, то, быть может, проявит больше энтузиазма, дабы ускорить свою свадьбу. Не думаю, что папа будет против этого возражать.
Николас только недоуменно покачал головой: как маленькая кузина может о таких вещах говорить с подобной беспечностью? Ведь даже если Доминик примет подмену спокойно, то месть Виктора Латура младшей дочери, у которой нет жениха, способного ее защитить (или отказаться от нее!), будет ужасна.
Женевьева взбежала по лестнице к себе в комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы услышать, когда поднимется суета, которая возвестит об отъезде отца в клуб. Менее чем через час истерически зазвенел колокольчик это отец требовал принести шляпу и трость, послышался топот сопровождающих его к парадной двери, а затем воцарилась почти осязаемая атмосфера облегчения. Дом погрузился в тишину. Всем домочадцам предстоял вечер отдыха. В бараках у рабов будет играть музыка, а в главном доме никого не останется, поскольку всем известно, что мадемуазель Женевьева не капризна и никогда ничего не требует. Она уже слышала смех, поющие голоса, визгливые ребячьи крики во дворе, который на этот вечер остался в распоряжении детей прислуги.
Поскольку вся эта кутерьма происходила на заднем дворе, Женевьева решила, что выйдет через парадную дверь. Она сняла бальный наряд и надела простое батистовое платье цвета зеленых яблок с отделанной фестонами горловиной и короткими рукавами-фонариками. На плечи набросила темную накидку, спрятав блестящие волосы под капюшон. Как жаль, что у нее с сестрой такие разные фигуры! Но в темноте в просторном плаще, да если к тому же она сумеет достаточно долго изображать из себя робкую, молчаливую кокетку, быть может, ей и удастся обманывать Доминика до тех пор, пока похищение не состоится. А уж потом создавшееся положение позволит Женевьеве разговаривать с капером по-деловому. Снова по спине у нее пробежала уже знакомая дрожь, вызванная отчасти страхом, отчасти нетерпеливым ожиданием рискованного приключения.
Женевьева осторожно прикрыла за собой тяжелую парадную дверь. Прижимаясь к стене, ограждавшей сад, добежала до чугунных ворот и отодвинула засов.
Решившись на это свидание, Женевьева до конца не понимала, что ее ждет, и самонадеянно считала, что готова ко всему... Но когда толстое одеяло опустилось ей на голову, погрузив в жаркую, удушающую темноту, когда ее связали, прижав руки к бокам, Женевьева от неожиданности и страха начала вырываться с яростью пойманного в ловушку животного. Она зубами впилась в чью-то руку. Она лягалась ногами и достигала цели, о чем свидетельствовали бранные слова, сдавленно, но злобно выкрикиваемые кем-то навалившимся сверху. Этот кто-то зажал ей рот и нос, перекрыв доступ воздуха; легкие стало мучительно распирать, на глаза опустилась красная пелена, сквозь которую плясали черные пятна. Девушку охватила паника.
Женевьева прекратила сопротивление - хватка похитителя сразу ослабела, и свежий воздух заполнил ее легкие. Она неподвижно застыла в руках похитителя, понимая, что, стоит ей дернуться снова, и живительный поток воздуха прекратится.
Женевьева была уверена, что это не Доминик Делакруа. Во-первых, она узнала бы его руки, во-вторых, капер сразу же догадался бы, что хрупкая фигурка в его руках - отнюдь не пышненькая Элиза.
Девушку несли быстро, но почти бесшумно, стук каблуков похитителя по тротуару был едва слышен. Затем Женевьева поняла, что он куда-то поднимается. Положение ее тела снова несколько переменилось, когда мужчина, тихо крякнув, сел Однако одеяла с головы не снял. Захлопнулась дверца, и они, покачиваясь, двинулись дальше под мерный цокот копыт Женевьева попробовала было пошевелиться, но огромная рука снова зажала ей рот и нос.
Не было произнесено ни единого слова. Звук человеческого голоса она за все это время услышала лишь однажды - когда у того, кого она лягнула ногой, вырвались проклятия. Все было странно и страшно, хотя Женевьева и понимала, что с ней происходит и почему. Если бы такое случилось с Элизой, та уже умерла бы от ужаса. При этой мысли Женевьева ощутила, что гнев, подавляя страх, снова вскипает в ней.
Да как этот капер смел так грубо обращаться с невинным существом! И как Николас мог спокойно рассуждать о том, что "никто не пострадает"! Женевьева страдала, но не было никакой уверенности в том, что впереди ее не ждут еще более тяжкие испытания.
Экипаж наконец остановился. Дверца открылась. Руки обхватили ее крепче. "Я, как Клеопатра, завернутая в ковер", - с мрачным юмором подумала Женевьева. Потом ее снова приподняли, понесли по ступенькам в дом.
- Какие-нибудь осложнения? - Это был голос Доминика Делакруа, и Женевьева невольно оцепенела.
- Небольшие, - ответил грубый голос. - Вы не предупредили меня, что она боец. Дралась зубами и когтями, как дикая кошка.
Капер рассмеялся, и Женевьева в своей "темнице" вскипела от ярости.
- Прошу прощения, Сайлас, я никак не ожидал от нее такой прыти. Вот если бы это была младшая сестра... - Он снова рассмеялся. - Положи ее в комнате наверху.
Они поднялись по показавшемуся Женевьеве довольно длинным лестничному маршу. Послышался звук открываемой двери, и девушка, все еще завернутая в одеяло, вдруг, словно рулон, покатилась но полу. Решительный щелчок замка, звук поворачиваемого в замочной скважине ключа - и ей была предоставлена полная возможность своими силами освобождаться от "упаковки".
При взгляде на вощеные фитили, тлеющие в ветвистых канделябрах, Женевьева сощурилась и заморгала. Она села, с недовольной гримасой снимая с губ ворсинки, затем скинула одеяло, встала на ноги и критически осмотрела себя. Тело немного ныло; волосы, конечно, невообразимо всклокочены; платье измято, юбки задрались, но все это не так страшно.
Женевьева находилась в спальне, шикарной спальне с обтянутыми шелком стенами и со множеством разбросанных повсюду подушек. На туалетном столике лежали гребни, щетки, ручные зеркала. Девушка воспользовалась всем этим, чтобы привести себя в порядок, а потом, слегка нахмурившись, огляделась. Трудно было представить, что Доминик Делакруа, с его элегантностью и скрытой, но неоспоримой силой характера, живет в такой вульгарной роскоши. Кровать застелена розовым шелковым покрывалом, а канапе обиты бледно-голубой тканью с кружевными оборками. Из такой же ткани были сделаны шторы на высоких окнах. Мебель - вся резная, на гнутых ножках, зеркала и картина - в золоченых рамах с херувимами и гроздьями фруктов. Конечно, эта спальня принадлежала отнюдь не леди, во всяком случае - в понимании Женевьевы.
Подойдя к окну, она отдернула занавеску, отороченную бахромой, и выглянула на улицу. Та выглядела точно так же, как прочие улицы в Квартале: дома на противоположной стороне с замысловатым плетением балконных и оконных решеток и ничего, что позволило бы определить ее местонахождение. Улица была пустынна, что неудивительно, если принять во внимание время. Часы из золоченой бронзы на шкафу показывали десять: слишком поздно, чтобы отправляться на вечерние визиты, и слишком рано, чтобы возвращаться домой.
Женевьева отошла от окна как раз в тот момент, когда на лестнице послышались шаги. Девушка инстинктивно схватила свою накидку и завернулась в нее, набросив на голову капюшон и повернувшись спиной к двери. Почему-то она считала, что необходимо как можно дольше сохранять свое инкогнито, хотя похищение уже состоялось.
Ключ плавно повернулся в замке, и дверь распахнулась. Волосы у нее встали дыбом, сердце стучало прямо в ушах. Ладони покрылись испариной. Она всей кожей ощутила присутствие Доминика Делакруа. Послышался звон бокалов, звук льющегося вина, потом он заговорил:
- Я должен принести вам свои извинения, мадемуазель Латур, если вы находите, что с вами обращались немного невежливо. Разумеется, цель моя состояла вовсе не в том, чтобы причинить вам неудобства. Но и вам не следовало бороться с Сайласом. Выпейте бренди, надеюсь, вы почувствуете себя лучше.
Какой холодный голос! Он обвиняет ее в этой оскорбительной сцене! Страх улетучился. Женевьева резко повернулась лицом к Доминику. Капюшон упал с головы, открыв копну золотистых волос, на побледневшем от гнева лице яростно сверкали желто-карие глаза:
- Очень жаль, месье Делакруа, что в своем очаровательном приглашении вы не предупредили об опасности сопротивления, - выпалила она дрожащим голосом, но тут же осеклась под стальным взглядом Делакруа.
В этот момент Женевьева вдруг поняла, что находится в страшной опасности. Как она могла с таким легкомыслием отнестись к тому, что поняла при первом же взгляде на капера? Это не был обычный человек с обычными реакциями. Он опасен, абсолютно лишен совести и за вмешательство в свои дела или сопротивление безжалостно мстителен.
Очень медленно подняв бокал, Доминик откинул голову и опрокинул в горло его содержимое резким движением кисти. Затем осторожно поставил бокал на поднос из чеканного серебра.
- Значит, младшая сестричка решила сыграть роль жертвенного ягненка. Так?
Поскольку девушка, казалось, онемела, Доминик подошел к ней поближе. Его движения были исполнены легкости и гибкости: сильный, атлетически сложенный мужчина, чей каждый шаг нес нескрываемую угрозу. Женевьева невольно отпрянула.
- Без этой накидки вам будет удобнее. - Он развязал шнурки капюшона, при этом каждое прикосновение его пальцев обжигало шею, словно пламя свечи; накидка, упавшая с плеч, была отброшена в кресло, и Женевьева застыла, загипнотизированная этим бирюзово-мерцающим взглядом. - Интересно, дорогая маленькая Женевьева, отдавали ли вы себе отчет в том, что жертва действительно потребуется? - задумчиво продолжал Доминик. - Я не предполагал, что из таких, как вы, получаются мученики. Вы мало похожи на тех, для кого смиренное принесение себя в жертву - смысл жизни.
- Вы не совсем правильно меня поняли, - Женевьева наконец снова обрела дар речи и приготовилась объяснить, что оказалась здесь не для того, чтобы, заменив сестру, помешать выполнению дерзкого плана, а чтобы стать скорее добровольной помощницей капера, чем жертвой.
- Нет, - мягко перебил он, подцепив пальцем тонкую золотую мерцавшую цепочку, подчеркивавшую ее изящную шею и прозрачность кожи, - это вы все не так поняли. Разве я недостаточно внятно объяснил вам это на складе? Мне казалось, я предельно точно дал вам понять, каковы будут последствия, если вы не прекратите нарушать мои планы.
Женевьева судорожно сглотнула, почувствовав, как его пальцы слегка сжали ей горло. Однако сумела придать голосу беспечно-храбрую интонацию, хотя усердно скрываемый страх все же добавил ему некоторую хрипловатость:
- Ваши слова были абсолютно недвусмысленны, месье, но запугивания на меня не действуют.
Потемневшими глазами он блуждал по ее лицу, шее, плечам, тяжело вздымавшейся груди, спускаясь ниже, к легкой округлости бедер:
- Тогда мне остается лишь констатировать, что вы сочли мои обещания неотразимо привлекательными. - Под наигранно сладкой интонацией таилось оскорбление, а унижающим взглядом капер словно раздевал ее.
Доминик запустил пальцы в рассыпавшиеся по плечам волосы, откинул ей голову назад, и Женевьева, зная уже, что за этим последует, словно загипнотизированная, смотрела, как он приближает свои губы к ее. Внезапная дрожь пронзила все ее тело, как и в прошлый раз, затем по нему стало разливаться тепло, и, наконец, когда капер прижал ее к себе, девушка ощутила горячую вспышку стыда. Губы ее разомкнулись едва ли не раньше, чем он требовательно раздвинул их своими губами. Доминик все еще, словно на крючке, держал ее на поддетой пальцем цепочке, но другой рукой скользил по ее горлу, поглаживая нежную кожу под подбородком.
В самой глубине сознания у Женевьевы мелькнула мысль о том, что покорная капитуляция обернется потом сокрушительным унижением, однако сейчас ей было все равно. Похоже, она утратила контроль над собой. Словно кто-то другой, кому происходящее было невыразимо приятно, вселился в ее тело. Не за этим ли и пришла сюда Женевьева, и не знала ли она с того самого дня, когда очутилась на складе, что ее жизнь неминуемо переплетется с жизнью Делакруа? Грудь Женевьевы прижалась к его широкой груди под накрахмаленной льняной сорочкой, ее горячие соски уперлись в тонкую ткань белья, а язык, робкий и неискушенный, пытался следовать за искусным танцем его языка.
Не прерывая поцелуя, Доминик подхватил ее, и она обвила руки вокруг его шеи. Пружины скрипнули, когда он положил девушку на постель и наконец поднял голову. Женевьева вся сжалась в ожидании увидеть насмешку в его взгляде, но, как ни странно, Доминик смотрел на нее всего лишь изучающе и даже по-доброму.
- Вы, похоже, кладезь сюрпризов. Что вы хотите получить от меня, Женевьева - тигриные глаза? - мягко спросил он, убирая локон с ее шеи; длинный палец обводил нежную линию девичьей груди в вырезе платья, поднимался к ямочке под горлом. - Вы ведь оказались здесь не только потому, что хотели спасти сестру от позора. На это рискованное предприятие вас подвигла не только злополучная привычка совать свой нос в чужие дела.
Только сейчас осознав, что это правда, Женевьева не нашла в себе сил ответить, но ее желто-карие глаза сделались томными и затуманились, как у опытной в любовных делах женщины, которой уже невмоготу ждать момента наивысшего наслаждения. Между тем Делакруа ни минуты не сомневался в ее невинности.
- Вам нужен учитель? - предположил он, просовывая палец в вырез ее платья и прикасаясь к маленькой затвердевшей короне, венчавшей грудь. - Креольская девушка пожелала узнать кое-что о восторге, который мужчина и женщина могут дарить друг другу? За этим вы явились сюда столь отчаянно, пренебрегая последствиями?
Едва заметным кивком головы совершенно невольно, словно это была и не ее голова, Женевьева подтвердила его предположение. И тело легким движением навстречу ответило на его ласку, и глаза превратились в два глубоких озера желания - желания чего-то, что пока было для нее лишь неясным искушением.
Доминика странным образом трогала эта забавная женщина-ребенок. Было что-то неотступно-знакомое в ее безоглядном бесстрашии и детской нежности. Но она совсем не похожа на Розмари ни лицом, ни фигурой, ни жизненным опытом. Чем же тогда? Еще минуту назад он хотел запугать и унизить ее, раз и навсегда заставить понять, что "оружие" ее ничтожно и попытка выступить против неизмеримо более сильного противника, такого как он, просто смешна. Хотел отослать ее домой, рыдающую от позора и не получившую никакого нового опыта.
Однако теперь Делакруа уже не был уверен в том, что хочет именно этого. Гнев его куда-то улетучился, уступив место любопытству и безошибочно узнаваемому появлению желания. Не такой уж она и ребенок. Эти завораживающие глаза - отнюдь не детские глаза. Если Женевьева этого хочет, чем он в конце концов рискует, пойдя ей навстречу? Правда, обучение неопытных девушек не входило в круг занятий, приносивших каперу большое удовольствие, но, если чутье ему не изменяет, эта фея с тигриными глазами обещала стать весьма пылкой ученицей.
- Ну что ж, желаете учиться - я готов способствовать. - И, продолжая улыбаться, Доминик стянул платье с ее бархатистого плеча, затем бретельку, обнажив перламутровую грудь с розовым "наконечником".
Губами он легко провел по мягкой выпуклости и, когда язык коснулся затвердевшего холмика, услышал ее сдавленный вздох. Еще один, последний раз посмотрел ей в лицо и увидел там то же, что видел за минуту до этого. Теперь ее приоткрытые губы и глаза, в которых плескалось любопытство, еще откровеннее свидетельствовали о нетерпеливом возбуждении. "Интересно, пожалеет ли она об этом потом?" - словно услышал он последнее неясное бормотание совести.
- Женевьева, если вы собираетесь остановить меня, сделайте это сейчас, потом будет поздно.
Вместо ответа она нежно погладила его по щеке, и Доминик издал короткий вздох, покоряясь сладостной неизбежности.
Он приник губами к ямочке у нее под горлом и ощутил быстрое, неровное биение пульса. Подложив руку девушке под спину, приподнял ее и нащупал крючки платья. Под его нетерпеливыми пальцами они вмиг расстегнулись, и Женевьева снова упала на кровать. Склонившись к ее плечу, Доминик с мучительной медлительностью стянул до пояса платье, затем белье. Затем он снова приподнял девушку и, скомкав, поднял юбки, обнажив ее бедра.
Нагой спиной Женевьева ощущала прохладу шелкового покрывала. На какой-то миг ее охватила паника. Что с ней происходит? Как это могло случиться? Почему позволяет, нет, даже поощряет это? Но уже в следующий миг, почувствовав его крепкую руку на своем животе, Женевьева обо всем забыла. Ее волосы разметались по подушке, а кровь все кипела и кипела в жилах. Конечно, у нее не было никакого опыта, но в ней уже просыпалась женщина - всплывал восторг плотского наслаждения, наполняя все тело влажным теплом.
Ладонь Доминика проскользнула меж ее сомкнутых бедер и начала медленно обследовать интимную плоть, отчего слезы стыдливого наслаждения наполнили глаза, но Женевьева скрыла их, опустив ресницы. Доминик снова захватил ее губы своими, а рука продолжала ласково, но неумолимо двигаться к трепещущему зениту желания. Вдруг он почти с дьявольской расчетливостью убрал руку на несколько долгих секунд, и Женевьева вся воспламенилась терзающим, адским огнем отчаянного желания и мучительной жаждой его утоления.
Она медленно подняла длинные влажные ресницы, и ее полные страсти глаза встретились с устремленным на нее взглядом. Его глаза бирюзовым огнем страстно горели на напряженном лице от едва сдерживаемого вожделения. Младшая Латур поняла, что больше не увидит в глазах капера унизительной насмешки. Оборонительные укрепления Делакруа рухнули: его желание было столь же сильным, открытым и осознанным, как и ее.
Женевьева дрожала, чувственный огонь медленно охватывал ее, пока Доминик лихорадочно стаскивал с себя одежду. Затем он раздвинул ее бедра и повлажневшую нежную плоть. На миг почувствовав сопротивление, он нежно коснулся языком уголка ее рта и прошептал ласковые, успокаивающие слова.
Резкая разрывающая боль обожгла Женевьеву. Ее невольно вырвавшийся крик Доминик погасил поцелуем, и боль отступила. Очень нежно Доминик целовал ее глаза, кончик носа, чувствительные уголки губ. Ласкал грудь и соски, которые становились податливыми под его легким прикосновением, и напряжение начало покидать ее. Продолжая гладить ее трепещущее тело, он входил в нее глубже, глубже, и, когда достиг, казалось, самого донышка этой маленькой бездны, Женевьева испытала невыразимое наслаждение.
Двигаясь внутри ее плавно и равномерно, Доминик все время наблюдал за ней, прислушиваясь к тому, что происходит в ее теле, в своем собственном, и, когда почувствовал, что она готова, ускорил ритм. Женевьева, обхватив его стальные плечи, отдалась ему целиком, и оба они, как в омут, бросились в водоворот страсти.
***
Женевьева лежала неподвижно, прислушиваясь к тихому тиканью часов и прижимаясь к дремлющему Доминику. Удивительный покой, какого она никогда прежде не испытывала, растекался по ее телу. Так вот, значит, что это такое, что приводит в оцепенение и отвращает Элен, о чем шепчутся на террасе матроны, что так пугает Элизу, хоть она и любит величественно рассуждать о супружеском долге. Вот это восхитительное событие - долг? Ее тихий радостный смех наполнил комнату и заставил Доминика очнуться от собственных раздумий.
- Что тебя так позабавило. Тигриные Глазки? - Приподнявшись на одном локте и склонившись над ней, Делакруа изучающе вглядывался в ее лицо.
- Я, кажется, пропала.
- Напротив, - растягивая слова, возразил он и накрутил себе на палец ее золотистый локон. - Ты, по-моему, стала гораздо лучше. Девственность утомительное бремя для страстной женщины.
- А я - страстная женщина? - спросила она без всякого удивления и кокетства. Доминик рассмеялся:
- О да, Женевьева. Без сомнения. - С неожиданной энергией он встал с постели и распахнул дверь:
- Сайлас, принеси вина и ужин на двоих.
Женевьева смотрела, как он в своей великолепной, лишенной ханжеской стыдливости наготе подошел к столу и налил в бокал бренди. Мужчины и впрямь очень красивы, решила она. Для художника мужское тело должно быть не менее привлекательным, чем женское. Хотя в обоих случаях это, разумеется, зависит от конкретного натурщика. Тот, кто возвращался сейчас к кровати, был бы непревзойденным натурщиком: тонкая талия, стройные узкие бедра и длинные мускулистые ноги, слегка покрытые вьющимися волосами.
Доминик перехватил ее откровенно оценивающий взгляд, и улыбка тронула его губы, затеплилась в глазах.
- Страстная-то ты, может быть, и страстная, фея, но, полагаю, тебе лучше прикрыться, пока сюда не вошел Сайлас. Его-то все это ничуть не волнует, но если ты более или менее соответствуешь моему представлению о маленькой Женевьеве, то тебе будет небезразлично.
Намек не понять было невозможно: разумеется, Доминик считал, что в ней менее - невинности и более - развратности. Женевьева вскочила с постели, схватила покрывало и укуталась в него. В ее ситуации возражать против правды было неуместно: она появилась в этой комнате невинной девочкой, а сейчас ведет себя как самая бесстыдная распутница. Женевьева не думала, что Доминик, сказав это, хотел обидеть или унизить ее; это было просто констатацией факта. Похоже, придется пересмотреть собственное представление о себе. Забавно, но подобная мысль вовсе не показалась ей ни шокирующей, ни настораживающей - лишь волнующей.
Громко постучав в дверь, вошел Сайлас, неся поднос с холодным мясом, сыром, пирожными, графином вина и двумя бокалами. Конечно, он не мог не заметить Женевьеву, покоящуюся на подушках, и ее одежду, разбросанную по полу, но его невидящий взгляд был устремлен прямо перед собой. Оставив поднос на столе и подойдя к двери, он, однако, сказал:
- Можно два слова, месье?
Доминик, в этот момент надевавший панталоны, нахмурился.
- Ну, давай. - Закрепив кушак, он прошел к столу, налил вина в один бокал и бренди себе - в другой.
- Анжелика... - Сайлас прокашлялся. - Она желает знать, когда освободится комната.
- Можешь передать, что я не знаю, - резко бросил Доминик. - Пусть переночует в другой.
- Кто такая Анжелика? - спросила Женевьева, принимая бокал рубинового вина.
Лицо Делакруа стало непроницаемым, словно на него упало забрало.
- Тебя это не касается. Пей свое вино.
- Но это ее дом? - продолжала настаивать Женевьева, явно не обращая внимания на предупреждение. - Во всяком случае, не думаю, что это может быть твоей спальней.
Доминик вздохнул и постарался проглотить грубое замечание, готовое было сорваться с губ.
- Дом принадлежит мне, это моя спальня. Но я здесь не живу.
- Конечно, здесь живет Анжелика. - Женевьева" сделала глоток и снова оглядела комнату. - Она скорее всего квартеронка на содержании?
- Совершенно верно. - Доминик снова вздохнул. - Я не желаю далее участвовать в этом допросе. Анжелика не имеет к тебе никакого отношения, так же как и ты к ней. Это ясно?
Женевьева пожала плечами. Предмет едва ли стоил спора, и ничего удивительного в том, что Доминик Делакруа содержал любовницу-квартеронку, тоже не было, во всяком случае, это куда менее удивительно, чем то, что Женевьева Латур сидела в постели этой квартеронки. Вся разница между ними состояла в том, что одна продавала то, что другая дарила.
- Когда ты собираешься послать ультиматум папа? - спросила Женевьева, переключая допрос на предмет не менее интересный, не забыв при этом взять сырную тарталетку с блюда, которое Доминик поставил ей на кровать.
- Когда я сделаю что? - вопрос прозвучал, как щелчок хлыста, и Женевьева с замиранием сердца осознала, что невольно предала Николаса.
Она не собиралась открывать, что знает все детали плана Доминика, только хотела дать понять, что догадалась о них в общих чертах и готова помочь Доминику, чтобы у него отпала нужда использовать ее сестру. Но события этого вечера притупили бдительность Женевьевы. Капер оставался очень опасным человеком, хотя и подарил ей восхитительную ночь.
- Вижу, мне придется объяснить Николасу, что следует держать язык за зубами, по крайней мере когда речь идет о моих делах, - задумчиво произнес Доминик.
- Пожалуйста... - робко пробормотала Женевьева. - Николас не виноват. Это я заставила кузена все рассказать. Разлетающиеся брови Делакруа недоверчиво приподнялись:
- Я знаю, что ты на многое способна, что ты утомительно настырна и решительна, но не думаешь же ты, что я поверю, моя дорогая Женевьева, будто у тебя есть способ заставить взрослого мужчину разболтать то, что он должен хранить в тайне? Если, конечно, ты не имеешь в своем распоряжении камеры пыток, где вырывают ногти и вздергивают на дыбе.
- Нет, конечно, нет! Просто Николас понимал, что, рассказав все мне, он не создаст для тебя никаких сложностей. Видишь ли...
Ей было трудно говорить под этим немигающим ледяным взглядом. Ах, если бы хоть один мускул дрогнул на его лице, если бы Доминик моргнул хоть раз. Такая полная неподвижность была страшнее всего, что она могла себе представить. Но он продолжал молчать, и, набрав воздуха в легкие, она начала снова:
- Я оказалась здесь сегодня, чтобы заменить собой Элизу в твоем плане и... - "шантажировать", разумеется, было самым подходящим словом, но она не решалась его произнести, - ..вынудить папа сделать то, что тебе нужно.., в деле с бухтой для кораблей.
- Понимаю. А что заставило вас решить, будто вы, мадемуазель, и есть равноценная замена? - холодно поинтересовался он. - Дело в "средствах", как вы справедливо изволили выразиться некоторое время назад. Но не думаю, что у вас есть те самые "необходимые средства".
Гневный румянец залил ее лицо.
- После того, что между нами произошло, не думаю, что ты имеешь право так говорить. Можешь сообщить папа всю правду: я потеряла невинность. И сделай этот факт достоянием всех и каждого, демонстративно средь бела дня привезя меня обратно на Ройял-стрит. Через час эта сплетня будет у всех на устах.
- Так-так. - Доминик подошел к изножью кровати и пристально посмотрел на Женевьеву. - Отлично придумано. Поздравляю. - В его голосе звучала нескрываемая насмешка. - И ты думаешь, что угроза твоей незапятнанной репутации будет достаточным стимулом для твоего отца?
- Я такая же его дочь, как Элиза, - огрызнулась Женевьева.
- Несомненно. Но у тебя нет страстного воздыхателя, который позарез нужен твоему отцу. Ты, разумеется, пострадаешь от утраты доброго имени, потому что приличной партии тебе в этом случае не видать, но скажи, чем это может так уж навредить твоему отцу? Да, небольшой урон его репутации это нанесет, но меньший, чем деловое партнерство с капером.
Возразить было нечего. Женевьева, опустив глаза, обводила ногтем вышитый узор на покрывале.
- Да, ты прав. В отчаяние папа не придет. Скорее всего отошлет меня в монастырь и вычеркнет из своей жизни.
Заразительный громкий смех вдруг прокатился по комнате. Женевьева в изумлении подняла голову. Бирюзовые глаза теперь выражали явное удовольствие:
- Это было бы страшным бедствием для тебя и для урсулинок. Так что подобное развитие событий следует предотвратить любой ценой. Монашка! - Смех на время сделал Доминика менее суровым, плечи его тряслись, он смотрел на Женевьеву, откинувшуюся на подушках, на водопад золотистых волос, разметавшихся по ним, на ее желто-карие глаза, сверкавшие негодованием. Нет... О нет.., мы решительно не должны допустить этого!
- Перестань смеяться! - сердито потребовала Женевьева. - Мне не нравится, когда надо мной издеваются.
- Тогда не надо рисовать мне столь восхитительно абсурдные картинки, притворно-извиняющимся тоном возразил Доминик, возвращаясь к столу и снова наливая себе бренди. - Надо вернуть тебя домой так, чтобы никто ничего не узнал.
- А что же ты будешь делать с бухтой? - упорствовала Женевьева. - Не можешь же ты по-прежнему рассчитывать на Элизу.
- Почему бы и нет? - любезно поинтересовался он. - Уверяю тебя, теперь, зная истинную природу твоей заинтересованности, я сумею с легкостью обойти все твои рогатки.
В этом Женевьева не сомневалась. Увы, больше ей не предоставится возможности спасти Элизу от капкана.
- Мне остается лишь рассказать ей правду, - упрямо сказала она. - Николас, может быть, и трус, но, думаю, в сложившейся ситуации подтвердит мой рассказ.
Бирюзовые глаза зловеще потемнели.
- А почему Элиза должна тебе верить? Ведь история получилась вполне фантастической, не так ли? К тому же у твоей сестрицы, похоже, маловато здравого смысла, да и какого бы то ни было другого тоже.
Неприкрытое презрение к Элизе, прозвучавшее в его голосе, вызвало у Женевьевы желание возразить, но она не могла отрицать правоту Делакруа. Некоторое время они молчали, наконец Доминик сказал:
- Дело в том, что я решил отказаться от прежнего плана, поэтому можешь успокоиться насчет своей драгоценной сестрицы.
- А почему бы тебе просто не взять то, что тебе нужно? - спросила Женевьева. - С озера плантация открыта любому взгляду, но внутри есть глубокая бухта, которой не видно с озера и куда никто никогда не заплывает, насколько мне известно, потому что ее окружают болота. Не знаю, как кто-нибудь смог бы узнать, что ты там. Тебя могут увидеть только летом, когда семья выезжает на отдых и папа объезжает свои владения. Но я успею предупредить тебя о надвигающейся опасности... - под его буравящим взглядом голос Женевьевы становился все тише и наконец замер совсем.
- Эта бухта... Как я ее найду? - Доминик подошел к секретеру и положил перед собой бумагу и перо.
- Я могу тебе показать, - робко предложила Женевьева, глядя ему в спину и не понимая, что он там пишет. - Туда можно добраться только по воде, но если ты возьмешь меня на корабль...
- А как ты объяснишь свое отсутствие в течение нескольких дней? продолжая что-то писать, перебил ее Доминик.
- Не смейся, но я время от времени провожу несколько дней в монастыре, изучая с матерью-настоятельницей латынь и высшую математику. - Женевьева замолчала, потому что Делакруа резко повернулся и удивленно посмотрел на нее, подняв брови, затем кивнул и вернулся к своим бумагам. - Никто, не станет меня искать, если я скажу, что еду на пару дней в монастырь.
Доминик ответил не сразу. Он перечитал только что написанное, потом присыпал листок песком для просушки чернил, встал и направился к двери. Сайлас появился, не успело еще отзвучать эхо хозяйского призыва, и замер на пороге, ожидая распоряжений.
- Отвези это в дом Латура, - сказал он, вручая послание слуге. - Отдай лично в руки Николасу Сен-Дени. Никто другой этого видеть не должен, понял?
- Да, месье, - кивнул Сайлас. - Я вам сегодня еще понадоблюсь?
- Нет. Разбудишь меня на рассвете. - Матрос-слуга удалился, а Доминик подошел к кровати, и в его глазах читалось намерение, от которого Женевьева затрепетала. - Если ты сыта, полагаю, настало время продолжить обучение. Перевернем первую страницу и двинемся дальше.
Рука с длинными пальцами взялась за край простыни, которую она судорожно натянула до самой шеи, и начала медленно отдергивать ее, дюйм за дюймом обнажая Женевьеву. Та почувствовала, как быстрее забилось ее сердце. Глаза сосредоточились на замысловатом кольце-печатке, мерцавшем на его пальце, которым он легко, словно перышком, проводил по ее животу.
- Что ты написал Николасу? Ты.., ты согласен с моим планом? - Слова беспомощно бились о ее губы, она тщетно пыталась взять себя в руки и сосредоточиться.
- Запомни: никогда нельзя смешивать дело с удовольствием, моя Женевьева, тихо сказал Доминик менторским тоном, склоняясь в поцелуе над ее животом. - А также запомни, что нужно научиться быть хоть немного терпеливой. Я скажу тебе все, что сочту нужным, и только тогда, когда сочту нужным.
Женевьева, разумеется, самонадеянно поспорила бы с ним, если бы могла, если бы именно это было для нее важно в данный момент. Может быть, другая Женевьева в той, прежней своей жизни так и поступила бы, но второй "урок" потребовал полной отдачи. Ведь теперь ей надо было не просто принимать, но и отдавать, дарить наслаждение за наслаждение. Это отнимало все ее силы. Она скользила пальцами по восхитительным изгибам, мягким и твердым выпуклостям его тела, превратившегося в ее собственную возбуждающую игрушку, и интимные открытия, которые она делала, давали всему ее существу неведомую прежде силу дарить наслаждение.
Новая Женевьева Латур, в конце концов заснувшая в объятиях капера на постели его любовницы-квартеронки, далеко продвинулась в тот день по тропе любви и теперь лишь отдаленно напоминала ту девочку, которая всего лишь несколько часов назад отчаянно выступила в свой крестовый поход.
Глава 7
Аромат крепкого кофе защекотал ноздри Женевьевы. Она тревожно оглядела незнакомую обстановку. Комната все еще была погружена в темноту, которую слегка рассеивал свет масляной лампы на каминной доске.
- Доброе утро, Женевьева, - услышала она рядом. Голос звучал по-деловому и совершенно не соответствовал ошеломляющим, странным ощущениям, которые она испытывала от прикосновения прохладных простыней и тепла лежащего рядом тела, такого же обнаженного, как и ее собственное.
- Уже утро? - спросила она, оттягивая момент, когда придется посмотреть на него. - Еще так темно...
- Очень раннее утро, - уточнил Доминик. - Позволь привлечь твое внимание к подносу у изголовья. Если ты выпьешь кофе, мы оба сможем более или менее трезво взглянуть в лицо новому дню.
Женевьева медленно села, нервно натянув на грудь простыню, и затуманенным взором посмотрела на сервировочный столик рядом с кроватью. На нем стоял поднос, накрытый льняной салфеткой. Из серебряных кофейника и молочника поднимались струйки пара. От корзинки с горячими воздушными булочками шел соблазнительный аромат свежевыпеченной сдобы.
Наклонившись над изголовьем кровати, Доминик с улыбкой наблюдал, как она наливает горячее молоко в широкую чашку, а потом добавляет крепкий черный кофе. Она занималась этим обыкновенным делом с таким усердием, что даже высунула кончик языка. Впрочем, наливать кофе с молоком для мужчины, который тебя похитил.., едва ли можно назвать обычным делом.
- Спасибо. - Делакруа принял из ее рук чашку с вежливой улыбкой.
Женевьева налила кофе себе и с изысканной галантностью протянула Доминику корзинку с булочками. Он с такой же галантностью отказался, а она с удовольствием взяла одну. Сосредоточенность на еде давала возможность оттянуть разговор. Ведь Женевьева понятия не имела, о чем принято говорить в подобной ситуации. Нужно спросить партнера, хорошо ли он спал? Или вежливо поинтересоваться его планами на предстоящий день? Или рассказать о собственных?
Губы Доминика тронула улыбка - ему не составляло никакого труда разгадать ее мысли. "Рядом с таким милым существом чрезвычайно приятно проснуться", неожиданно подумал он. Для него утро после ночи любви обычно было тяжелым испытанием. Но кожа Женевьевы оставалась свежей и упругой, спутавшиеся блестящие волосы очаровательно рассыпались по плечам. Желто-карие глаза были ясными и блестящими, и, когда он стряхнул крошку с ее губы, Женевьева очень нежно посмотрела на него и рассмеялась без всякого жеманства, но с некоторой робостью.
- Тебе нечего бояться, - ласково сказал он, проводя пальцем по ее губам. Ты ведь ни о чем не жалеешь?
Она решительно затрясла головой, отчего ее шелковистые локоны запорхали в воздухе.
- Как я могу жалеть о том.., о том... - Она вздохнула, подыскивая слова, чтобы выразить невыразимое. - Я не знаю, как объяснить то, что я чувствую, но я напоминаю себе колодец, который наполнили до краев.
- И будут наполнять впредь, - ласково пообещал Делакруа. - Раз ты так быстро научилась получать и дарить удовольствие, никто уже этого у тебя не отнимет. - Он нежно поцеловал ее в висок и протянул пустую чашку. - Налей мне еще. И нам нужно одеваться. Скоро сюда придет Николас, чтобы отвезти тебя домой.
Безысходное отчаяние вдруг навалилось на Женевьеву. Делакруа говорил так, словно в дальнейшем "колодец" ее наслаждения не будет иметь к нему никакого отношения: роль наставника выполнена, он подготовил ее к тому, чтобы выпустить в новый для нее мир. Но гордость не позволяла ей спросить. И, делая вид, что сосредоточена на кофе, она поинтересовалась:
- Так зачем Николас сюда придет?
- Отвезет тебя домой, чтобы все подумали, будто вы с ним просто совершали прогулку перед завтраком. Даже если твое ночное отсутствие кем-то было замечено, последствия не выйдут за стены вашего дома.
- Никто ничего не заметил, - возразила она. - Табита никогда не входит ко мне в спальню, пока я не позвоню. Что касается остальных, то никто не встанет раньше девяти, особенно после вчерашнего бала. Делакруа кивнул, застегивая сорочку:
- На это я как раз и рассчитывал. Если хочешь умыться, в кувшине - горячая вода.
Поняв намек, Женевьева сбросила с себя покрывало и спустила ноги на пол. Однако еще с минуту, сидя на краешке кровати, хмурилась, глядя себе под ноги.
- Что случилось? - Доминик, закрепляя кушак, подошел к ней и поднял указательным пальцем ее подбородок. - Тебя что-то беспокоит, фея?
Ободренная его ласковым тоном, Женевьева нерешительно сказала:
- Я хочу спросить тебя...
- Так спрашивай. Ты ведь не привыкла отступать. - Доминик явно поддразнивал ее. Она смущенно улыбнулась:
- Прошлой ночью, когда... - Ну что такого трудного в этом вопросе? Женевьева глубоко вдохнула. - Когда в самом конце ты вдруг ушел из меня, это чтобы я не забеременела?
- Да, - резко бросил он. - Я не заинтересован в том, чтобы положить начало племени бастардов.
- Между прочим, я тоже, - огрызнулась Женевьева, задетая таким тоном.
- Я и не предполагал, что ты заинтересована. А теперь одевайся. Сейчас придет Николас.
- Не обязательно так пренебрежительно разговаривать со мной, - проворчала Женевьева. - Я не виновата в том, что плохо осведомлена в вопросах, в которых, не сомневаюсь, прекрасно разбирается твоя любовница-квартеронка.
Доминик, к ее все возрастающему раздражению, залился смехом:
- Поскольку у тебя не было нужды в подобной осведомленности, это не так уж и удивительно. - Все еще содрогаясь от смеха, он пошел к двери. - Оставайся здесь, пока я не приду за тобой.
Женевьева не удержалась от детского, но принесшего ей некоторое удовлетворение желания показать ему вслед язык и направилась к умывальному столику. Проводя губкой по груди, она вдруг спиной почувствовала устремленный на нее взгляд. Женевьева застыла от крайней неловкости. Стряхнув оцепенение, она обернулась.
На пороге стояла женщина. Большие карие глаза спокойно и оценивающе осматривали Женевьеву, словно предмет, предназначенный для аукционных торгов. Младшей Латур не раз приходилось наблюдать это со стороны, но никогда прежде она не могла представить себе, как чувствует себя человек, которого разглядывают с такой откровенностью.
Женщина была очень красива: шелковистая кожа, такая же светлая, как у самой Женевьевы, и блестящие темные волосы, колечками ниспадающие на плечи. На ней был пеньюар темно-синего цвета, отделанный кружевными рюшами; пояс из тонкой ленты подчеркивал узкую талию, округлые груди и бедра.
- Что вам угодно? - прошептала Женевьева, оглядываясь в поисках чего-нибудь, чем можно было прикрыться, но все ее вещи были в другом конце комнаты; под рукой оказалось лишь маленькое полотенце, висевшее рядом с умывальником. В конце концов Женевьева решила, что неловкие попытки прикрыть свою наготу более унизительны, чем демонстрация самой наготы, и не стала суетиться.
Женщина ничего не ответила на ее вопрос, но в том и не было необходимости, Женевьева догадалась. Это могла быть только Анжелика, и было совершенно ясно, что ей угодно: сравнить шансы. Снизу послышался стук дверного молоточка, женщина отскочила, в глазах ее появился страх, и она исчезла так же бесшумно, как появилась, тихо прикрыв за собой дверь.
Потрясенная, Женевьева быстро оделась. В том, как эта квартеронка рассматривала ее, не было ничего дружественного. В огромных влажных глазах таились неприкрытая враждебность и некоторое презрение - физические достоинства Женевьевы она сочла более чем скромными. Разумеется, "узурпаторше" действительно недоставало роста и округлости форм, вынуждена была признать Женевьева, расчесывая волосы позаимствованной гребенкой. И ничего удивительного в том, что Анжелике неприятно ее присутствие здесь, в ее спальне, на ее постели, с ее покровителем. И правда, что заставило Доминика привезти Женевьеву именно сюда? Ну да, конечно!
Он ведь не собирался делить ложе со своей предполагаемой жертвой. Скорее всего получил согласие Анжелики на либретто, совершенно не похожее на то, что тут разыгралось.
Женевьева подошла к окну. Отдернув штору, она выглянула на улицу, которую видела прошлым вечером. Было всего семь часов утра, но уже совсем рассвело, однако и теперь узнать улицу не представлялось возможным. Впрочем, Женевьева догадывалась, что это Рэмпарт-стрит - где же еще мог креольский джентльмен поселить свою любовницу-квартеронку?
- Николас уже здесь, - доложил Доминик, появляясь в дверях.
- Что ты ему сказал? - Оказалось, что Женевьеве небезразлично, что узнает ее кузен.
- Ничего. - Доминик улыбался. - Скажи сама что хочешь. Я лишь велел сделать так, чтобы по возвращении домой на твоем добром имени не появилось ни единого пятнышка. - Он накинул ей на плечи плащ, тщательно спрятал волосы под капюшон и, взяв ее лицо в ладони, сказал:
- Думаю, тебе следует начинать сборы в монастырь урсулинок.
- Когда?
Нельзя было не признать: сердце ее забилось сильнее при мысли о том, что прошлая ночь не стала началом конца их знакомства. Из-за этого волнения она забыла рассказать Доминику о визите Анжелики.
- Как только ты будешь готова. - Доминик легко коснулся губами ее губ. Приходи сюда завтра после полудня. Я буду тебя ждать.
- Но я не знаю куда "сюда", - напомнила ему Женевьева. - И ума не приложу, как мне незамеченной выйти из дома средь бела дня.
У Доминика брови поползли вверх.
- Мадемуазель Женевьева, не надо кокетничать. На меня это не действует. Если захочешь прийти сюда завтра днем - найдешь способ. Ты, наверное, забыла, что у меня была неприятная возможность убедиться в твоих способностях добиваться того, что ты пожелаешь. - Он рассмеялся, но по-доброму. - Этой способностью обладаю и я, дорогая фея. Мы с тобой - два сапога пара, так что не пытайся обмануть того, кто знает тебя не хуже, чем ты сама.
У Женевьевы мурашки пробежали по спине при этих словах. Наверное, они действительно "два сапога пара". Иначе как могло случиться то, что случилось, и что. Господи прости, она здесь делает?
- Я приду, - тихо пообещала она. - Это ведь Рэмпарт-стрит, правда?
- Именно так. А дом ты узнаешь, если внимательно посмотришь на него, когда выйдешь. Ну, пора. - И Доминик взял ее под локоть.
Значит, страстного прощания не будет? И никаких воспоминаний? И романтического обмена признаниями? Каперу предстоял трудовой день, это ясно, и мыслями он уже был весь в делах. Женевьева пожала плечами: "Я и не собиралась мешать ему!" Они спустились по лестнице, которой она не видела по прибытии. Казалось, и то одеяло было в какой-то другой жизни, и завернута в него была другая девушка.
Николас стоял в квадратном холле с вытянутым лицом и темными кругами под глазами. От тревоги? Нечистой совести? Или просто оттого, что не выспался? Этого Женевьева сказать не могла. Но было совершенно ясно по взгляду, брошенному им на капера, что Сен-Дени не намерен делать ничего, что разозлило бы Делакруа, - например, требовать сатисфакции за подлое похищение его кузины.
- Доброе утро, Николас, - бодро приветствовала его Женевьева. - Как повеселился на балу? Надеюсь, Элиза не обманулась в своих ожиданиях? Месье Делакруа. - Она протянула руку кацеру, стоявшему на лестнице. - Благодарю за гостеприимство.
Смешинки плясали в его бирюзовых глазах. Но он почтительно поцеловал ей руку:
- Это я благодарю вас, мадемуазель. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.
Склонив голову, Женевьева сделала легкий реверанс и повернулась к кузену.
Кузен поспешил к двери, чтобы открыть; ее, но Сайлас опередил гостя.
Они прошли мимо молча провожавшего их слуги и вышли на Рэмпарт-стрит. Женевьева инстинктивно натянула капюшон на лицо. Ни у одной респектабельной дамы не может быть никаких дел на этой улице. Впрочем, ее едва ли теперь можно назвать респектабельной дамой, не так ли? Она обернулась и оглядела дом, чтобы получше запомнить. Ее взгляд скользнул по третьему этажу к окну - тому самому, из которого она недавно выглядывала на улицу, - и встретился с пристальным, напряженным взглядом квартеронки. У Женевьевы мурашки пробежали по коже, но в этот момент за спиной у Анжелики возникла фигура и чьи-то руки обняли квартеронку за плечи. Это Доминик уводил свою любовницу от окна. В постель?
"Ну и что, если даже так? - сердито упрекнула себя Женевьева. - Это не мое дело". Она знала, что отношения мужчины с любовницей-квартеронкой не имеют ничего общего с его отношением к креольской даме, будь то его жена, сестра, тетка, мать или даже любовница.
- Я не понимаю, что произошло, - говорил Николас низким взволнованным голосом. - Почему Доминик, похитив тебя, не вынудил дядю сотрудничать с ним?
- Капер совершенно справедливо решил, что моя поруганная честь не будет для отца достаточно побудительным мотивом. Но Делакруа согласился оставить в покое Элизу.
- И отказаться от своего плана? - Николас остановился посреди улицы, недоверчиво глядя на кузину. - Никогда не видел, чтобы Доминик отказывался от задуманного. Как тебе это удалось?
- Я сама пообещала ему помочь, - беспечно ответила Женевьева. - Но это не твое дело, Николас. - Она недовольно посмотрела на изумленного кузена. - Тебе лучше ничего не знать. Тебя ведь освободили от всех обязательств. Разве этого недостаточно?
Николас вспыхнул от неловкости:
- Надеюсь, ты понимаешь, что я не спал всю ночь, с ума сходя от страха за тебя?
- У тебя не было никаких причин для беспокойства. - коротко бросила Женевьева. - Разве Сайлас не передал тебе записку?
- Но она меня мало успокоила. Там содержался приказ явиться к семи утра в этот дом, однако я понятия не имел, что здесь случилось.
- Так или иначе, все позади, - объявила Женевьева. - Если впредь ты не будешь делать долгов направо и налево и втягивать своих родственников в такую трясину, - сказано было, резко, но младшей Датур трудно было простить Николаса за то, что могло случиться с Элизой.
Однако даже когда Женевьева размышляла об этом, внутренний голос, бередя душу, напоминал ей, что, если бы не кузен с его трусливой глупостью, она никогда не испытала бы такого счастья, столь далекого от опыта девушки на выданье. И не было бы у Женевьевы волнующей перспективы...
***
- Кто эта худышка? - спросила Анжелика. - Ты не говорил, что будешь спать с ней.
- Я и не собирался, Анж. И она не имеет к тебе никакого отношения, поняла?
- Но ты привез ее сюда, в мой дом, - возразила Анжелика, хотя знала, что говорить этого не следует.
- Это мой дом, - напомнил капер, - и я волен делать здесь все, что мне заблагорассудится. Она будет приходить сюда и впредь, и, когда это будет происходить, ты будешь отправляться в гостя.
Доминик потер подбородок и нахмурился нужно побриться и принять ванну. При иных обстоятельствах он все это сделал бы здесь, но Анжелика выглядела опечаленной, обиженной и была готова устроить сцену, а он этого не выносил.
- Скажи Сайласу, что мы уезжаем, - велел он, направляясь к гардеробу за плащом.
- Ты не останешься позавтракать? - взяв себя в руки, Анжелика улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. - Я сама тебя побрею, приготовлю устриц, как ты любишь, и мы съедим их в постели.
Доминик взглянул на скомканные простыни, еще хранившие тепло любви его и Женевьевы. Почему-то перспектива лечь сейчас в эту постель с другой женщиной показалась Делакруа неприятной.
- Нет, не сегодня. У меня много дел на корабле.
- А вечером придешь? - Анжелика прильнула к нему. Доминик почувствовал сильный, сладкий запах ее любимых духов. Женевьева, припомнилось ему, пахла лишь дорогим мылом и лавандовой водой: незатейливо, конечно, но такая свежесть.
- Может быть. Зависит от обстоятельств, - коротко ответил он, разнимая ее руки. - Завтра днем, во всяком случае, я хочу, чтобы тебя здесь не было. Понимаешь?
Анжелика опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость. Ей было все ясно. Она пробормотала:
- Как угодно.
А Доминик был слишком рассеян и не заметил ничего, кроме ожидаемой им покорности.
Он уехал с Сайласом пять минут спустя, а Анжелика устроила на кухне полный бедлам. Давая выход растущей ярости, она за полчаса перебила почти всю посуду, чем привела в ужас рабов. Им уже было известно, что хозяин провел ночь в спальне Анжелики с другой женщиной, но, как они считали, для квартеронки это ровным счетом ничего не должно значить.
Разрядившись, Анжелика поднялась в спальню. В ее глазах застыло выражение такой холодной решимости, что девочка-служанка, которая доставала из шкафа одежду, расчесывала хозяйке волосы, подавала пудру и прочие косметические принадлежности, старалась держаться подальше, зная, как несдержанна на язык Анжелика и как скора на расправу. "Кем бы ни была та, что так страшно огорчила мою хозяйку, она об этом пожалеет", - подумала девочка. Злопамятная Анжелика была известна своей мстительностью.
Наконец она надела тюрбан, который по закону обязаны были носить - как опознавательный знак - все квартеронки, и в сопровождении служанки вышла из дома. Они направились к реке, обогнули раскинувшийся на набережной рынок, свернули в узкую улочку обветшалых домишек, почерневшие крыши, прогнувшиеся полы и облезлые стены которых несли отпечаток разрушений от наводнений, страшных ураганов, постоянных туманов и привычной речной сырости.
В этих хибарах теснились игорные притоны, бордели, кофейни и винные лавки, которые посещали лодочники и матросы, просаживающие здесь последние деньги за сомнительные удовольствия. Анжелика шла быстро, не обращая внимания на непристойные выкрики из открытых дверей и ловко переступая через растянувшихся на тротуаре пьяниц. Слева от набережной показалась насыпь, покрытая чахлой травой и украшенная искусственными апельсиновыми деревьями. Над вонючими кучами мусора хлопало на ветру развешенное на веревках белье.
Возле темного дверного проема Анжелика велела служанке обождать, а сама прошла в мрачную конуру, пол которой был покрыт древесными опилками. В комнате стоял странный запах: одуряющая смесь алкоголя, благовоний и настоев каких-то неизвестных трав. Через несколько секунд Анжелика в глубине комнаты уже была увлечена разговором со старухой, завернутой в лоскуты ярко раскрашенной ткани.
Волосы у старухи были туго связаны в некое подобие свиных хвостиков, торчавших над головой, словно штопоры. Она сидела, склонившись над маленьким круглым столиком, затянутым поцарапанной кожей, и держала в ладони какую-то трещотку. Резким движением кисти она бросила что-то на кожаную столешницу, и обе женщины стали внимательно рассматривать причудливый узор. Женщины о чем-то пошептались, потом старуха, кряхтя, подошла к полке, забитой банками, резными шкатулками и полотняными мешочками. Какой-то мешочек перекочевал в руки Анжелики. На мгновение во влажном воздухе сверкнул серебристый блик - и монетка из кармана Анжелики перекочевала в старухин кулачок.
***
А Доминик, не подозревая, какую панику в душе Анжелики вызвало его поведение, отправился в свой мирный и опрятный дом на Чартрес-стрит. Принял ванну, побрился, съел легкий завтрак и предался приятным размышлениям о том, как хитро воспользуется укромной стоянкой для своих судов под самым носом у Виктора Латура при попустительстве его же дочери. Капер предпочитал мстить исподтишка и находил особое удовольствие именно в том, что Латур даже знать не будет, что его лишили собственности и невольно станет участником планов презираемого им пирата.
Ну а дочка? Страстная фея с золотистыми волосами и желто-карими глазами. Доминик улыбнулся. Он не причинит Женевьеве никакого вреда, но, когда оба отдадут друг другу все, что могут, она уже станет в высшей степени искушенной и искусной женщиной - подарком для любого молодого креола, которому посчастливится завоевать внимание Женевьевы и которого сочтут достойным войти в семейный клан Виктора Латура.
После завтрака в саду Доминик прошел через дом в парадный холл, где его ожидал Сайлас, держа наготове шляпу с загнутыми полями и трость.
- Вы на "Танцовщицу", месье? - В голосе слуги нельзя было не уловить тоску.
- Нет. В контору на бирже. У меня там кое-какие карты, которые нужно посмотреть.
- Планируете новый рейд, месье? - заблестели от радости глаза у матроса.
- Может быть, Сайлас, может быть, - беспечно улыбнулся капер и вышел на Чартрес-стрит, но уже на тротуаре обернулся и посмотрел на слугу, застывшего в дверях:
- Если ты не прочь, то прогуляйся до "Танцовщицы" и скажи боцману, чтобы собрал полкоманды для короткого перехода на два, а может быть, и три дня во внутренних водах.
- Да, месье. - Сайлас засиял. - С удовольствием, месье. Я мигом, месье.
Хмыкнув, Доминик ленивой походкой не спеша направился на биржу. Здесь вовсю шли приготовления к дневным торгам. Масперо бодро приветствовал своего квартиросъемщика и предложил ему стакан виски с содовой, льдом и мятой, выразив надежду, что тот придет посмотреть на торги, а если его что-то заинтересует, то Масперо готов предложить самую разумную цену.
- Виски я с удовольствием выпью. Но в настоящий момент я ничего не покупаю.
Джин Масперо пристально посмотрел на своего гостя, протягивая ему запотевший стакан.
- Другие планы, да?
- Возможно. - И на этот раз капер ответил весьма туманно.
Хозяина биржи было так же невозможно обмануть, как и матроса Сайласа, однако Джин деликатно сменил тему. В конце концов нельзя вмешиваться в чужие дела. Тем более капер и не любил о них распространяться, что вполне разумно для человека, занимающегося подобным бизнесом. Он должен быть уверен в безопасности своих предприятий.
Оказавшись в своем кабинете, Доминик разложил на столе навигационную карту озера Борн. Он провел над ней немало часов, разрабатывая первоначальный план устройства стоянки для кораблей во владениях Латура. Но на карте была изображена береговая линия залива, а Женевьева говорила о внутренней бухте, окруженной болотами. Конечно, капер рисковал, предполагая, что она знает, какие условия необходимы фрегатам и клиперам в этой потайной бухте. Прежде всего глубокая вода. А что понимает креольская девушка в осадке кораблей? Может быть, это глупо так легко принимать ее предложение? Теперь, при свете дня, он, конечно, понимал, почему сделал это: встретив в лице мадемуазель Женевьевы непреодолимую преграду на пути осуществления изначального плана, он с готовностью ухватился за альтернативный.
Услышав отчетливые шаги и шепот перебранки за дверью, Доминик нахмурился, поднял голову от карты и подошел к двери. Масперо знал, что капер никогда не принимал у себя в конторе незваных гостей, и, похоже, пытался предотвратить нежелательное вторжение. Доминик распахнул дверь. Легкая фигурка в ярком миткалевом платье, тюрбане на голове и туфлях без задников яростно, хоть и шепотом спорила с аукционистом.
- Я хотела посмотреть, сработает ли мой маскарад, - весело сказала Женевьева, с живым интересом разглядывая комнату. - Похоже, сработал. Месье Масперо явно не желал, чтобы квартеронка осквернила его верхние этажи, - не удержалась она от язвительного замечания.
- Откуда ты знала, что я здесь? - удивился Доминик, пропуская мимо ушей как ее попытку слукавить, так и замечание в адрес Масперо.
- А я и не знала. Но догадывалась, а если бы тебя здесь не оказалось - не беда. Я бы все равно доказала, что избрала правильную тактику. - И, медленно подойдя к столу, Женевьева склонилась над картой. - Ищешь удобную стоянку?
- Да, в некотором роде, - подтвердил Доминик, несколько озадаченный ее визитом, хотя и понимал, что удивляться нечему, ведь он уже знал, что Женевьева никогда не появляется обычным способом и тогда, когда ее ждешь. - Ты без служанки?
- Как можно? - Она рассмеялась. - Не могу же я прийти на тайное свидание в дом на Рэмпарт-стрит в этом маскарадном костюме и в сопровождении служанки? Это был пробный побег, если хочешь. И он удался мне без всякого труда.
- Нисколько не сомневался, что так и будет, - сухо заметил он. - Где, скажи на милость, ты раздобыла эти жуткие тряпки?
- Амелия их для меня достала, - сообщила Женевьева с безмятежной улыбкой. - Ты, наверное, ее не помнишь, но...
- Отлично помню, - перебил Доминик. - Сними тюрбан, хотя бы пока ты в кабинете. И раз уж ты здесь, помоги мне. Где находится бухта, о которой ты говорила? - Доминик встал рядом и склонился над картой, но тут же медленно распрямился: тонкий свежий аромат юной нежной кожи и шелковистых волос был неотразимо притягателен. - Хотя с этим можно и подождать немного. - Он намотал на палец ее локон. - Я целовал тебя сегодня утром?
- По-настоящему - нет, - ответила Женевьева чуть дрогнувшим голосом.
Она тонула в этом бирюзовом взоре, ее глаза сосредоточились на его губах, а ее собственные подрагивали в ожидании уже знакомого ощущения ласково-требовательного прикосновения.
- Да, наверное, не целовал, я бы запомнил. Думаю, надо освежить память, ты согласна?
Женевьева лишь кивнула, при этом тень ее длинных густых рыжеватых ресниц упала на щеки, а руки уже сомкнулись вокруг его шеи и она поднялась на цыпочки.
Доминик жадно вкусил сладость ее поцелуя и почувствовал, как тело ее послушно прильнуло к его. Он крепко прижал ее к своей восставшей плоти. Женевьева ответила со всей страстью, которую обнаружила прошлой ночью, рот ее приоткрылся, и тело стало чувственно, волнообразно касаться его тела, доводя Доминика до сладостного изнеможения. Тяжело дыша, он наконец прервал поцелуй:
- О да, ты можешь заставить мужчину забыть обо всем на свете, фея! И когда-нибудь сделаешь это, или я сильно ошибаюсь.
"Только не тебя", - подумала Женевьева, стараясь унять бешеное биение сердца.
Пульс стучал у нее в висках, словно пойманная птичка в ладони. Доминика Делакруа ни одна самая страстная женщина не заставит забыть обо всем на свете. Она попыталась изобразить легкую кокетливую улыбку и отбросила волосы с плеча.
- Как лестно, месье. Я не знаю, куда девать глаза.
- Не кокетничай, Женевьева. Тебе это не идет. - Делакруа даже нахмурился. - Твоя сила в естественности. Тебе не нужно играть. Ты ведь не Элиза.
Выговор был сделан тоном, каким учитель наставляет нерадивого ученика, и Женевьева от неловкости закусила губу. Что было особенно неприятно, так это то, что он прав. Она делалась смешной, жеманничая, как Элиза. В глубине души Женевьева считала, что в своем кокетстве Элиза была просто смешна, и удивилась, как это ей самой вздумалось подражать сестре. Женевьева сочла, что лучше переменить тему:
- Так ты хочешь, чтобы я показала тебе бухту?
- Да. - К ее радости, Доминик решил, что предыдущая тема исчерпана и вернулся к изучению карты. - Вот место, которое я выбрал сначала. - Острым наконечником компаса он указал точку на карте. - Теперь покажи мне твое.
Женевьева ткнула пальцем в бледное голубое пятнышко, расположенное в нескольких милях от берега. Судя по всему, это действительно было очень уединенное место, отдаленное от всех населенных районов плантации. Доминик наморщил лоб:
- Насколько там глубоко?
Женевьева неопределенно пожала плечами:
- Точно не знаю, не мерила, но, думаю, фрегат там сможет стать на якорь. И пройти через канал тоже. Канал кажется узким, но фрегат пройдет.
Он удивленно посмотрел на нее:
- Откуда ты это знаешь?
- Один из рабов, который еще при дедушке работал на верфи, рассказывал мне. Сейчас он уже не работает, но любит болтаться на озере и в бухтах. В детстве я обожала сбегать к нему, и старый Сэм иногда катал меня в лодке. Она чуть виновато улыбнулась. - Вообще-то он и сейчас иногда катает меня, но Элен так боится того, что папа об этом узнает, поэтому теперь я редко езжу с ним. Как глупо: если у тебя длинные волосы и ты носишь длинные юбки, то не можешь делать того, что тебе хочется.
Доминик от души рассмеялся:
- Не похоже, чтобы вы подчинялись подобным ограничениям, мадемуазель Женевьева. Да и вообще каким бы то ни было ограничениям. По этому каналу и в ту бухту когда-нибудь ходили фрегаты?
- Сэм говорил, что много лет назад, когда американцы пытались спасти от испанцев свои суда, плавающие по Миссисипи, некоторые каперы заходили в озеро Борн и ночью исчезали. Если верить Сэму, они прятались в бухте, пока испанцы не отчаивались их найти, а потом возвращались тем же путем.
Доминик кивнул понимающе. История казалась правдоподобной, и если это так, то, похоже, укрытие действительно будет надежным.
- Когда мы отправимся на разведку? - спросила Женевьева, поднимая голову от карты. - Я уже сказала Элен, что хочу немного пожить у урсулинок. - И смущенно засмеялась. - Элен изо всех сил старалась не показать, как она этому рада, но ей и вправду гораздо спокойнее, когда меня нет в доме.
- М-м-да, вполне могу ее понять, - рассеянно согласился Доминик, и Женевьева состроила гримасу, однако он, кажется, вовсе не дразнил ее. - Чем скорее, тем лучше, - продолжил он решительно. - Я возьму только "Танцовщицу" в этот разведывательный рейд и, если все будет в порядке, немедленно велю перегнать остальные фрегаты. Когда ты придешь сегодня днем на Рэмпарт-стрит, я уже все подготовлю и точно скажу тебе, что делать.
Женевьева колебалась, задать ли вопрос, который не давал покоя с самого утра. Но в конце концов решила, что терять ей нечего:
- Доминик, а мы не можем встретиться где-нибудь в другом месте?
- Почему? - Он озадаченно посмотрел на нее, складывая карту.
Женевьева вздохнула ей было очень неловко.
- Ну.., ну, это ведь Анжеликин дом.
- Черт возьми! Это не Анжеликин дом, - с раздражением сказал он. - Это мой дом. Почему вы, женщины, уверены, что это не так?
Значит, Анжелика тоже возражает и, по всей видимости, так же безуспешно. Женевьева размышляла: рассказать ли ему о визите Анжелики в спальню, но решила промолчать. Доминик, несомненно, рассердится на девушку, и было бы несправедливо добавлять ей неприятностей. Однако и сдаваться Женевьева не собиралась.
- Но там я чувствую себя неловко, - сказала она. - У тебя ведь должен быть другой дом, где ты живешь.
Лицо Доминика стало непроницаемым, в лазоревом взгляде блеснули льдинки:
- В свой дом я не допускаю никого, - сказал он холодным тоном, не терпящим возражений, отчего Женевьева почувствовала себя так, словно совершила какую-то чудовищную ошибку. - Если ты не готова прийти на Рэмпарт-стрит - твое дело. Я не принуждаю.
Ничего не ответив, Женевьева принялась водружать тюрбан на пышную копну волос. Желание заявить, что она не придет на Рэмпарт-стрит, боролось в ней с пониманием: капер и пальцем не шевельнет, чтобы заставить ее переменить решение, просто отмахнется, будто между ними ничего и не было. Женевьева не смогла выдавить из себя ни того, что сдается, ни того, что не подчинится, и молча направилась к выходу. Доминик открыл дверь и, когда она проходила мимо, ласково взял ее сзади за шею большим и указательным пальцами.
- Анжелики там не будет, фея. Я не такой уж бесчувственный.
- Но прошлой ночью она там была, - не удержалась Женевьева, застыв от, теплого прикосновения его пальцев.
- Да, это правда, но, если помнишь, это из-за тебя ситуация изменилась таким образом, что ее присутствие оказалось неуместным, однако менять что-либо было уже поздно.
Сказанное казалось логичным, до какой-то степени убедительным, однако Женевьеве все это не нравилось. Но какой у нее выбор? По крайней мере Доминик дал ей спасительную возможность капитулировать, и с достоинством.
- Ну хорошо, - согласилась она без всякого энтузиазма, но пальцы чуть крепче сжали ее шею.
- Если ты собираешься дуться, лучше не приходи, - мягко предупредил он.
Женевьеву словно крапивой обожгло. Она дернулась, попытавшись освободиться от его пальцев, и строго сказала:
- Месье капер, дело в том, что я не дуюсь! Я просто сознательно принимаю последствия своего поступка.
- Отлично. Рад это слышать, - спокойно одобрил он, но почувствовал, как бурлит в ней негодование, и внезапно резким движением втащил гостью в комнату и захлопнул ногой дверь. - Совершенно очевидно, что вы нуждаетесь в дополнительных аргументах.
Женевьева сопротивлялась, но он крепко держал ее, пользуясь превосходством силы и охватившим их взаимным желанием, и она наконец покорилась тому и другому.
Наконец Доминик отпустил ее, с некоторым свирепым удовлетворением объявив:
- Не думаю, что вы будете покладистой любовницей, мадемуазель, но я тоже сознательно принимаю последствия своего поступка. А теперь убирайтесь отсюда, пока я вовсе не потерял способность работать. - Делакруа ласково подтолкнул ее к двери, легким шлепком лишив гостью возможности сказать что бы то ни было в знак протеста или согласия.
Не помня как, она выбежала на тротуар, задыхаясь, все еще кипя от бешенства, но уверенная в неизбежности того, что должно произойти в ближайшем будущем. Однако что последует за этим ближайшим будущим, оставалось для Женевьевы тайной.
Глава 8
- Не понимаю, зачем тебе на три дня запираться с этими монахинями, из которых песок сыплется, - раздраженно сказала Элиза, просматривая альбом с образцами тканей. - По-моему, вот это идеально подойдет к тому кремовому атласу, как ты думаешь?
Элен внимательно изучала образец, который ее падчерица подобрала для отделки. - впрочем, мачеха-то не знала, что это был подарок капера.
- Я не уверена, что воланы должны быть именно такими, - задумчиво ответила она. - Женевьева, дорогая, ты уже говорила с отцом насчет отъезда в монастырь?
- Еще пет, - ответила Женевьева, по обыкновению недоумевая, как это сестра и мачеха могут находить столь увлекательным занятием разглядывание образцов тканей. - Я думала, вы сами скажете ему.
- О дорогая! - Вид у Элен сразу же сделался виноватым, словно она допустила страшную оплошность. - Я и не подумала об этом. Прости, милая.
- Не важно, - пожала плечами Женевьева. - Папа в любом случае не будет возражать. Я поговорю с ним за обедом. - Но, вспомнив, что отец не одобряет ее учебы, добавила, смешно подражая Виктору Латуру:
- Образованная женщина - это дьявол во плоти!
- О, Женевьева, тише! Тебе следует говорить об отце с большим уважением, мягко упрекнула Элен, хотя смешинки так и плясали в ее глазах. - Если мы сделаем воланы потемнее, Элиза, думаю, платье получится очень миленьким.
Женевьева нетерпеливо встала и подошла к окну. Дождь почти непроницаемой стеной низвергался на землю, превращая улицу в глубокую траншею. После недавней чудовищной жары долгожданному дождю радовались все жители города, кроме Женевьевы, которая никак не могла придумать, как ей попасть на Рэмпарт-стрит в такую непогоду. В маскарадном костюме или без него трудно выскользнуть из дома незамеченной, поскольку никто не выходил на улицу и все двери и ворота наглухо закрыты. Доминик, конечно, поймет, если она не сможет прийти, но это нисколько не утешало. Женевьева чувствовала себя ограбленной, несчастной и отчаянно расстроенной, словно ребенок, которому пообещали, но не устроили праздник в день рождения.
Женевьева то мерила шагами комнату, то праздно перебирала образцы тканей в альбоме, то пробегала пальцами по клавишам пианино.
- Тебе что, нечем заняться? - прикрикнула на нее Элиза. - Ты Мне действуешь на нервы. Почему ты ведешь , себя как ребенок, которого заперли в комнате?
- Потому что я чувствую себя именно как ребенок, которого заперли в комнате, - огрызнулась Женевьева. - Я не выходила из дома почти двадцать четыре часа и готова выть от тоски.
- О, пожалуйста, не ссорьтесь, - умоляюще произнесла Элен. - Ты ведь знаешь, Элиза, для Женевьевы невыносимо оставаться без дела. Ей нужны какие-нибудь упражнения.
- Настоящей леди никакие упражнения не нужны, - язвительно вставила старшая сестра.
Подобное высказывание заставило Женевьеву невольно рассмеяться:
- Как ты права, дорогая! Я вовсе не похожа на настоящую леди, никогда не была и не буду похожа. - И вышла из , гостиной.
Ее пестрое миткалевое платье было спрятано в глубине гардероба. Платье выглядело так чудовищно, что дождь мог пойти ему лишь на пользу. Женевьева выглянула на заднюю террасу. Рассмотреть что-либо из-за пелены дождя во дворе было почти невозможно, так что если бы кто и заметил девушку, бегущую под секущими струями, то решил бы, что немилосердный хозяин отправил ее куда-то с неотложным поручением. Никому бы и в голову не пришло, что человек может по собственной воле выйти из дому. А вот Женевьева выйдет, и черт с ним, с дождем!
Громкий удар гонга, созывающий всех на обед, вывел ее из задумчивости. Раз ударили в гонг, значит, хозяин все же вернулся домой. Если дамы обедали в одиночестве, церемониям значения не придавалось. Женевьева пригладила волосы и примерила перед зеркалом разные выражения лица в поисках наиболее подходящего для демонстрации дочерней покорности, но глаза ее сверкали слишком ярко, и чувствовала она себя слишком взбудораженной в преддверии запретного наслаждения. Мысль о том, что младшая дочь Виктора Латура готовится провести несколько часов в объятиях одиозного Доминика Делакруа, собираясь при этом украсть у отца кусочек его собственности - пусть и ненужной, но все же принадлежащей Латуру по закону, - невыразимо возбуждала. Может, все-таки пренебречь тушеным черепашьим мясом, хотя и жаль, потому что это ее любимое блюдо, и не выходить к столу...
В этот момент раздался стук в дверь и вошла Элен:
- Ты разве не слышала гонга? Отец приехал.
- Да уж догадалась. Но я не голодна, Элен. Думаю, мне лучше остаться у себя.
- Так ведь у нас на обед тушеное черепашье мясо, - удивилась мачеха. - А кроме того, ты собиралась спросить у отца разрешения на поездку в монастырь.
Женевьева быстро уступила. Последнее, чего ей хотелось, так это привлекать сейчас к себе излишнее внимание.
- Я совсем забыла о черепашьем мясе. Даже если у меня нет аппетита, от него я отказаться не в силах. Пошли вниз, пока папа не поднял крик. - И, взяв мачеху за руку, спустилась с ней по широкой лестнице в столовую, где уже сидели отец с Николасом.
***
Анжелика прекрасно знала: в случае с Домиником непослушание очень опасно, однако, взвесив все за и против, решила, что в данном случае игра стоит свеч. Некоторым оправданием для нее мог послужить дождь. Куда же ей идти в такую непогоду? К тому же Анжелика могла с невинным видом заявить, будто думала, что в такой ливень встреча Доминика с его подругой не состоится, а потому и не считала необходимым покидать дом. Если ей удастся убедить его в том, что это правда, и он не рассердится, тогда уж оставшуюся часть задуманного осуществить будет нетрудно.
Она надела платье из голубого шелка с глубоким вырезом, оставлявшим мало простора для воображения относительно ее восхитительной груди. Доминик никогда не делал секрета из того, как он ценит эту часть принадлежавшего ему тела, и предпочитал, чтобы она не скрывала свои прелести. Волосы Анжелика завила мелкими локонами и надела на голову филигранный работы серебряный обруч подарок Доминика. Умеренно наложив румяна и припудрившись, она оглядела себя в зеркале и спустилась в гостиную, где велела поставить блюдо с пирожными и бутылку любимого испанского вина Доминика. По возвращении он не откажется освежиться, ведь Анжелика знала, что он требует неотступного соблюдения правил гостеприимства.
С чрезвычайной осторожностью, на цыпочках, хотя ее никто не мог услышать, она подошла к окну и выглянула наружу, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь за сплошной стеной дождя. Никого не видно. Достав из кармана маленький полотняный мешочек, Анжелика вернулась к подносу и, беспокойно оглянувшись на дверь, высыпала часть содержимого мешочка в бокал с вином. Затем слегка взболтала жидкость и поднесла бокал к свету. Порошок растворился без следа. Она понюхала вино, но, как и обещала колдунья, никакого запаха, кроме богатого винного букета, не почувствовала. Когда она засовывала мешочек обратно в карман, рука ее слегка дрожала. Колдунья заверила, что это должно сработать.
Требовательно стукнул дверной молоточек, и Анжелика, хоть и была готова к этому, нервно дернулась. Сердце бухнуло в груди, но она постаралась взять себя в руки, отлично понимая, что в следующие несколько минут потребуется вся ее хитрость.
Она вышла в холл как раз в тот момент, когда девочка-служанка открывала дверь. Отряхивая крылатку с несколькими пелеринами, вошел Доминик в сопровождении Сайласа, одетого в клеенчатый матросский плащ, с зонтом в руке.
- Проклятая погода! - воскликнул Доминик, встряхивая крылатку, и тут в дверях гостиной он увидел улыбающуюся Анжелику. - Какого черта ты тут делаешь?! - зловеще сверкнув глазами, воскликнул он. - Я ведь сказал, что не желаю видеть тебя сегодня.
- О, ради Бога, не сердись, Доминик, - взмолилась Анжелика, ластясь к нему и помогая снять сюртук. - Войди в гостиную. Ты, должно быть, страшно продрог и весь вымок. Я приготовила твое любимое вино.
- Будь любезна ответить на вопрос, - стряхнув с плеча ее руку, Делакруа проследовал в гостиную.
- О дорогой, - вся трепеща, пробормотала Анжелика, - прошу тебя, не сердись, дорогой. Просто я подумала, что в такой дождь ты скорее всего не придешь. А кроме того, я не смогла придумать, куда пойти. Обещаю, не стану тебе мешать.
Не выйду из этой гостиной или даже, если хочешь, из кухни. - Продолжая нервно тараторить, она подала ему бокал с вином. - Это ведь твой дом, Доминик, и у меня и в мыслях нет совать свой нос в твои отношения с.., с дамой.
Делая первый глоток, Доминик хмуро посмотрел на Анжелику поверх бокала. И впрямь не очень разумно выгонять се из дома в такой гнусный день. Тем более что она действительно всегда проявляла безупречную деликатность во всем, что касалось его дел. Делакруа сделал еще один глоток и нахмурился сильнее.
- Что это за вино? - Взяв в руки бутылку, он пристально посмотрел на этикетку. - Должно быть хорошим. Эта партия "Риохи" была недурна.
- Плохое вино? - испуганно засуетилась Анжелика. - Наверное, показалось? Попробуй еще.
Доминик попробовал, потом поднес бокал к свету.
- Мути нет, но что-то не так. Не открывай больше бутылок из этой партии, пока я не проверю. - И поставил бокал на поднос, в котором оставалось еще около трети, явно не собираясь допивать вино.
"В следующий раз нужно будет выбрать вино с более резким запахом", решила Анжелика. По крайней мере недовольство ее присутствием несколько растворилось в дискуссии о вине, к тому же Доминик выпил достаточно. Она подошла к покровителю, просунула руки ему под сюртук и провела пальцами по груди, ощутив тепло под тонкой льняной тканью сорочки.
- Принести тебе что-нибудь еще, пока Не приехала твоя гостья?
Грудь Анжелики, тесно прижимавшаяся к нему, тяжело вздымалась, и, опустив глаза, Доминик увидел под слоем румян и пудры ее хорошенькое личико, ряд жемчужных зубов, выпуклость грудей, приподнятых корсетом так, что соски почти выглядывали из выреза. Ничего не ответив, он подошел к окну и выглянул на улицу. Стоя спиной к Анжелике, капер не заметил, какой злобой вспыхнули ее глаза и как искривились губы при столь демонстративном пренебрежении ее чарами.
"Женевьева, - думал меж тем Доминик, - конечно, не решится выйти из дома в такой ливень". Ломая голову, как бы помочь ей, он даже подумывал, не поездить ли по улицам в экипаже туда-сюда, чтобы поискать фигурку в цветастом платье. Но даже если предположить, что Женевьева бросит вызов природе, как догадаться, по какой из многочисленных улиц пойдет она с Ройял на Рэмпарт-стрит? Словом, занятие окажется бессмысленным. А если он разминется с ней, и Женевьева не застанет его дома? Черт побери! Делакруа вдруг понял, как ему нестерпимо хочется увидеть ее, и немедленно. Для Доминика было крайне неожиданно не только то, что он так страстно желает свидания с женщиной, но и то, насколько его пугает вероятная невозможность этой встречи.
- Сайлас! Возьми зонт и поищи ее. На ней будет платье служанки и тюрбан.
Не слишком точное описание, но больше он ничем не мог помочь слуге. Сайлас беспрекословно надел мокрый клеенчатый плащ и стоически отправился патрулировать улицу.
- Она промокнет до нитки, - с сочувствием сказала Анжелика. - Я приготовлю пунш, чтобы твоя дама не простудилась.
Наградой ей был благодарный взгляд.
- Это очень благородно с твоей стороны, Анж. Приготовь на всякий случай.
Стараясь скрыть победную улыбку, Анжелика отправилась на кухню. Доминик и не задумался над тем, почему это квартеронка так охотно предложила свою помощь и, казалось, не испытывала ни малейшей ревности. "Но с другой стороны, почему он должен думать об этом? - с горечью напомнила себе Анжелика. - Он ведь не сомневается, что его официальная содержанка не имеет права возражать, как бы он ни поступал". В конце концов, за то, что она ему давала, Доминик обеспечивал ее. Это было обыкновенное соглашение, испокон веку практикующееся в обществе, и, если женщина, заинтересована в том, чтобы оно действовало и дальше, она не должна предпринимать ничего, что могло бы разозлить ее благодетеля. Если только у нее нет способа завладеть и его телом, и его душой. Только тогда в ее власти будет изменить соотношение сил.
***
Подняв фонтан брызг, Женевьева перескочила через глубокую лужу и выругалась: ее туфли наполнились водой. "Нужно быть сумасшедшей, чтобы решиться на такое, но если бы я осталась дома еще минуту, слушая, как Элиза и Элен обсуждают воланы и рюши, то грохнула бы что-нибудь об пол - быть может, одну из тех бесценных французских статуэток, которые принесла в дом моя мать как часть своего приданого и которые стали бы частью моей собственности", угрюмо думала Женевьева. Ее вспышки Гнева, как и вспышки ярости ее отца, всегда, хоть и ненамеренно, имели пагубные последствия в отличие от Элизиных. Та начинала плакать и бушевать, однако не нанося ни малейшего вреда имуществу и всегда вызывая огромное сочувствие у окружающих.
За обедом Женевьева получила от отца разрешение на визит к урсулинкам и должна была немедленно сообщить об этом Доминику. Капер может отправиться на озеро Борн один. Теперь он знает, где находится бухта, и Женевьева в качестве проводника, в сущности, ему уже не нужна. Он, несомненно, бывалый мореход, чтобы вообще нуждаться в чьей-либо помощи.
Несмотря на плотную накидку, которую ветер то и дело грозил сорвать, миткалевое платье промокло насквозь, и потемневшая юбка прилипала к ногам. Из тюрбана, наполнившегося водой и осевшего почти на глаза, ей на спину стекала холодная струйка. Женевьева не могла припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовала себя так гадко.
Она свернула с улицы Урсулинок на Рэмпарт-стрит, и воспоминание о своей спальне, горячей ванне и Табите, хлопочущей вокруг с пушистыми махровыми полотенцами и горячим чаем, накатило на Женевьеву с, неодолимой силой.
Она замерзла, промокла и чувствовала себя слишком несчастной, чтобы встречаться сейчас с незнакомыми людьми. А Доминик Делакруа, если оставить в стороне одно существенное обстоятельство, был незнакомцем. Почему, собственно, она вообразила себе, что Доминик отнесется к ней сочувственно? Вполне вероятно, он рассмеется и скажет, будто никак не ожидал ее в такую непогоду, так что сама, мол, виновата.
Жалко шмыгнув носом, она остановилась посреди реки, в которую превратился тротуар. Надо вернуться домой. В конце концов, потребность в упражнениях и прогулке на свежем воздухе уже удовлетворена. Но в тот момент, когда она повернула назад, послышался голос:
- Мадемуазель! - Женевьева резко обернулась и увидела, что ей навстречу спешит некто в клеенчатом плаще и с огромным зонтом. - Мадемуазель, следуйте за мной, пожалуйста.
Это был Сайлас, тот самый похититель, который не проявил ни малейшей щепетильности в выборе средств, когда утихомиривал ее. "Правда, он всего лишь выполнял приказ, это Доминику недостало щепетильности", - напомнила себе Женевьева. Слуга подошел и поднял зонт над ее головой. И хотя прикрываться зонтом уже поздновато, но отказаться было бы нелюбезно.
Они дошли до дома, у порога которого плескалась бурлящая на тротуаре вода, и Сайлас стукнул молоточком. Дверь в тот же миг распахнулась, и на пороге появился элегантный, причесанный волосок к волоску Доминик, который сказал именно то, что она боялась услышать и чего он вовсе не собирался говорить:
- Глупая девочка! Что заставило тебя выйти из дома в такой ливень? Ты выглядишь как мокрый котенок! - В голосе Делакруа ей послышалось скорее раздражение, чем радость, и это было уже чересчур.
- Мне нужны упражнения на воздухе, - огрызнулась она, поворачиваясь, чтобы уйти.
- Вернись! - Доминик схватил ее за руку и втащил в холл, мокрую и униженную. - Ты никуда не уйдешь, а отправишься наверх и примешь ванну. - И, подталкивая ее к лестнице, давал распоряжения Сайласу:
- Немедленно принеси горячей воды и пунша.
Женевьева вопреки тому, чего желала больше всего на свете, все-таки попыталась освободиться от обнимавшей ее за талию руки и сердито оглядывалась по сторонам. И тут ее глаза встретились с устремленным на нее взглядом Анжелики, которая стояла в дверях гостиной, наблюдая за происходящим с враждебным недоумением. Толкая вверх по лестнице упирающуюся, совершенно мокрую Женевьеву, Доминик вовсе не выглядел как умирающий от любви человек, что, впрочем, не удивило Анжелику: кому понравится растрепанное, заляпанное грязью, одетое в какие-то жуткие тряпки существо. Может быть, ему просто от нее что-то нужно и таким способом он пытается получить желаемое? Женевьева довольно беспомощно отбивалась от Доминика, зная уже, что сопротивляться бессмысленно.
- Не будешь ли ты любезна делать то, что тебе велят, Женевьева, повелительно сказал Доминик. - Не заставляй нести тебя, потому что тогда и я промокну. И если ты не сбросишь мокрую одежду, то заработаешь воспаление легких.
- Если мне будет позволено вернуться домой, я там и переоденусь! закричала она в ответ. - Я пришла сюда вовсе не затем, чтобы со мной обращались как с ребенком.
Доминик только усмехнулся:
- Ну разумеется, нет; Я прекрасно знаю, зачем ты сюда пришла, и мы непременно займемся этим в свое время. - И снова по-хозяйски подтолкнул ее.
Женевьева, к своему великому стыду, почувствовала, что краснеет. Спотыкаясь, гостья пошла наверх, справедливо решив, что дальнейшее сопротивление поставит ее в еще более неловкое положение. Она все еще чувствовала спиной взгляд квартеронки.
- Ты обещал, что Анжелики не будет дома, - упрекнула Женевьева, сознавая, что в этом-то уж она точно права.
- Да, прости, - небрежно извинился он, вталкивая ее в спальню. - Анжелике некуда было пойти в такой дождь. Ты ей не мешаешь, и она, разумеется, не будет мешать тебе, так что не думай о ней. - Развязав шнурок капюшона, Доминик снял с Женевьевы тяжелую от воды накидку. - Вылезай немедленно из этих тряпок. Я отдам их Сайласу, и он их высушит на кухне.
- Но в чем же, Господи, я тогда останусь? - не без сарказма спросила Женевьева, снимая тюрбан и встряхивая потемневшими влажными волосами. - В любом случае ничего Анжеликиного я не надену.
- Нет, конечно, - согласился он с пугающим спокойствием. - Ее вещи тебе велики. - Крутанув ее, словно волчок, он расстегнул крючки на платье и стянул его вниз. - Теперь сними его.
- Да, но что я надену? - повторила Женевьева, переступая через кучу ярких тряпок, прилипших к мокрым щиколоткам.
- Не вижу необходимости, чтобы ты вообще что-нибудь надевала, - ответил Доминик весело и стащил с Женевьевы сорочку.
Он взял в ладонь ее прохладную округлую грудь и стал ласкать сосок, пока тот не превратился в твердый, тугой бутон. У Женевьевы перехватило дыхание. Острое ощущение, появившееся у нее внизу живота, было почти болезненным, и руки ее невольно взлетели и обхватили его мощные плечи. Она чувственно облизнула верхнюю губу. Этот столь выразительный знак растущего желания не ускользнул от Доминика - в бирюзовых глазах вспыхнул огонь ответной страсти. И тут раздался громкий стук в дверь.
- Одну минуту, Сайлас, - со скорбной улыбкой произнес Доминик и с явным нежеланием освободил грудь Женевьевы из мучительно-сладкого плена. - Снимай это, живо. - Большим и указательным пальцами он взялся за шнурок, стягивавший на талии панталоны, и те упали к ее ступням. Бросившись к шкафу, он выхватил оттуда какое-то шелковое одеяние с парчовыми кистями и накинул ей на плечи. Это будет подходящим прикрытием.
Женевьева хотела снова заявить, что не станет надевать одежду Анжелики, но Доминик разрешил Сайласу войти, и пришлось повернуться спиной к двери, поспешно просовывая руки в рукава. Тут ей стало ясно, что халат не мог принадлежать Анжелике. Рукава доставали ей почти до колен, и обернуться в этот наряд она могла бы по крайней мере раза три. Ноги ее путались в складках, ниспадавших на пол и образовавших вокруг некое подобие многоцветного шелкового моря. Поэтому Женевьева и стояла неподвижно лицом к стене, пока у нее за спиной шли какие-то приготовления.
- Возьми эти вещи и высуши их, Сайлас! - Доминик собрал разбросанную одежду и вручил все невозмутимому матросу.
- Ты что, как жена Лота, превратилась в соляной столп? - поддразнил Женевьеву Доминик, его вибрирующий, глубокий голос звучал весело. - Ты уже минут десять стоишь как вкопанная.
Спеленутая необычным нарядом, Женевьева неловко повернулась:
- Боюсь, ходить в этом одеянии мне будет трудновато. Оно, видимо, принадлежит великану.
- Это принадлежит мне, но по сравнению с тобой, фея, почти любой покажется великаном. Снимай халат и марш в ванну.
Доминик скинул сюртук, расстегнул перламутровые пуговицы на манжетах сорочки и осторожно закатал рукава.
Увидев бронзовую кожу, мощные мускулы предплечий, Женевьева судорожно сглотнула. "Рукава он мог закатать лишь с одной целью", - рассеянно подумала она, борясь с парчовыми кистями. Только Табите позволялось мыть ее в ванне, вытирать полотенцем. Так она делала с тех самых пор, как родилась Женевьева. Мужчины этого никогда не делают. Или делают?
Доминик потрогал рукой воду в фарфоровой сидячей ванне и мягко позвал:
- Поторопись, вода остывает. Почему она так робеет? Прошлой ночью ей вовсе не было неловко. Она без малейших колебаний сама предложила ему себя, поддавшись необоримому зову собственной плоти. Что же изменилось? Может быть, дело в том, что сейчас день? Мысль была настолько нелепа и прозаична, что Женевьева чуть не рассмеялась. И, решив, что это обыкновенная нервозность, стоять столбом просто глупо, скинула халат.
Доминик окинул ее взглядом с головы до ног, прищурился, и на губах его заиграла манящая улыбка.
Женевьева пересекла комнату, ступнями ощущая поверхность ковра - мягкую, теплую и чуть покалывающую. Казалось, все ее чувства до предела обострены: она слышала дробь дождя по оконному стеклу, плеск воды под пальцами Доминика, шуршание его штанов из оленьей кожи, когда он опустился возле ванны на колени.., видела, как пляшут отраженные в зеркалах фитильки масляных ламп.., чувствовала запах свечного воска, чужих сладких духов, рассыпанной на туалетном столике пудры, мыла, которое Доминик держал в руках, и собственных мокрых волос, пряди которых прилипли к лицу.
Женевьева подошла к ванне, постояла немного, поджимая пальцы ног и икрами прижавшись к бедру ожидавшего ее на коленях Доминика. Молча медленно он обхватил тонкую щиколотку; рука его Поползла выше, ласково пощекотала мягкую чувствительную ямочку под коленом, скользнула по бедру и легко коснулась ягодицы. Женевьева задрожала и подумала, что не сможет двинуться с места и войти в ожидающую ее воду. Дразнящие движения ищущих пальцев Доминика лишали ее воли, и в следующее мгновение она упала на колени рядом с ним.
Он отнял руку, и Женевьева почувствовала, как коже ее стало холодно.
- Садись, фея, - велел он охрипшим голосом, помог переступить через край ванны и молча смотрел, как она медленно погружается в благословенно теплую воду. - А теперь, - ласково пообещал Доминик, - я устрою тебе такое купание, какого у тебя никогда еще не было. Откинь голову.
Одной рукой взяв медный кувшин, из которого поднимался пар, другой он поднял мокрую от дождя копну ее волос и тонкой, приятной струей начал лить воду Женевьеве на голову и плечи.
- У тебя невероятно красивые волосы, - прошептал он голосом, таким же ласковым, как прикосновение его рук. - Я никогда не видел волос такого необычного цвета и таких шелковистых.
Слушая его нежный шепот и ощущая чувственное касание его рук, Женевьева вздрагивала от легких приятных волн, пробегавших по спине, и, крепко сомкнув веки, полностью отдалась сладостному восторгу: теплому потоку воды, энергичному движению его рук, высушивающих мохнатым полотенцем блестящую копну волос, а потом осторожно наматывающих полотенце ей на голову в виде чалмы.
Ни один дюйм кожи не укрылся от ласкового прикосновения его намыленных рук, хотя Доминик не столько мыл ее, сколько расчетливо, искусно и умело возбуждал. Казалось, он намерен был отыскать самые чувствительные и сокровенные места, и Женевьева сама с удивлением открывала их для себя. Выяснилось, что уши удивительно чувствительны к порхающим прикосновениям его языка, вызывающим сладкую чувствительную боль. А ноги... Когда Доминик проводил рукой по ее ступням, массировал пальчики, это отзывалось истомой в самых неожиданных частях ее тела. В конце он широко развел ее бедра, и жаркая плоть запульсировала под его пальцами. Женевьева почувствовала изысканное наслаждение, которое стало логическим, неизбежным продолжением всего того, что он делал раньше, и замыкало круг возбуждающих прикосновений к каждой клеточке ее тела.
Когда он, растерев ее полотенцем, положил на постель, Женевьева думала, что это вот и есть предел наслаждения. Однако, наблюдая за тем, как Доминик раздевается, быстро, без лишних движений, как подходит к ней, мощный и завораживающе красивый, как страсть заставляет восстать его плоть, она ощутила, что у ее тела и у ее мозга нет предела для наслаждения.
Доминик стоял у края кровати, глядя на нее сверху в вниз.
- Скажи что хочешь меня, - страстно сказал он. Женевьева обхватила пульсирующий ствол, которому предстояло наполнить ее. Она понимала, что имеет в виду Доминик: прежде он заботился только о ней, старался доставить ей удовольствие, следил за тем, чтобы не причинить боли ее нежной неопытной плоти неосторожным движений. Теперь он хотел получить то, чему научил ее.
- Хочу, - прошептала она.
И встала на колени, и, как он научил ее, нежно взяла губами его восставшую плоть, каждым натянутым нервом воспринимая его желание и стараясь дарить наслаждение... Женевьева чувствовала его руки на своей склоненной голове пальцы лихорадочно перебирали ее чуть влажные на затылке волосы, - слышала его частое, прерывистое дыхание, когда обхватывала руками и впивалась пальцами в его сильные, упругие ягодицы. Страсть вскипала в Доминике со все возрастающей силой, он стиснул Женевьеву в железном объятии, и они сплелись в единую, неразделимую спираль. Потом он вдруг внезапно, к ее полному изумлению, отстранился от нее и, не в силах больше ждать, прижал спиной к постели.
Женевьева смотрела вверх, в незнакомые глаза - глубокие, темно-синие Океаны бушующей страсти.
- На этот раз ты должна идти со мной до конца, как ты умеешь, фея, произнес он охрипшим голосом, опускаясь, чтобы она могла принять его жаждущую плоть.
Женевьева услышала собственный стон - ее тело сомкнулось вокруг его плоти... А он проникал в нее все глубже и глубже, и с каждым толчком движение его становилось все более настойчивым. Теперь его ничто не сдерживало, и его плоть стала частью ее самой. Женевьева поняла, что ее наслаждение зависит от нее самой и стала двигаться в такт ему, нетерпеливо впиваясь ногтями в его ягодицы. Еще миг - и взрыв сотряс все ее существо, она закричала на всю комнату, и почти одновременно раздался крик Доминика.
***
Прошла вечность, прежде чем, очнувшись, она снова почувствовала тяжесть его тела, казалось, готовую раздавить ее, ощутила его сухие губы на своей шее и вновь осознала себя. Она лежала, широко раскинув руки и все еще обнимая его ногами, в той позе, в какой рухнула в забытье после взрыва. Когда Женевьева ласково провела рукой по его гибкой мускулистой спине, Доминик приподнялся и поцеловал ее в губы. "Поцелуй-подтверждение, - подумала Женевьева, - но подтверждение чего?" Этого она не знала.
Делакруа медленно перекатился через нее и лег рядом, его теплая рука по-хозяйски сжимала ее бедро. Потом с загадочным тихим смешком он встал с кровати.
- Что смешного? - спросила Женевьева; теперь, когда его не было рядом, она вдруг почувствовала страшную неуверенность в себе.
- Ну что ты, я смеюсь не над тобой, я смеюсь оттого, что всегда приятно убедиться в собственной правоте. Да и насчет тебя. - Доминик наклонился, чтобы еще раз поцеловать ее.
- Ив чем же именно ты не ошибся? - настойчиво спросила она, поскольку Делакруа явно не был склонен углубляться в подробности.
Доминик тряхнул головой и хитро улыбнулся:
- Я-то знаю, а тебе это предстоит еще открыть, фея.
- Не думаю, будто осталось что-то, чему мне еще предстоит научиться в любви. - И Женевьева насупилась.
- А вот тут ты сильно ошибаешься, моя дорогая! - И Доминик от души рассмеялся. - Ты только скользнула по поверхности, в чем у тебя будет возможность убедиться, когда мы отправимся на озеро Борн.
Женевьеву снова охватил азарт:
- Когда это будет? Пана уже позволил мне отправиться к урсулинкам.
- Послезавтра. - Доминик ополоснул остывшей водой лицо и шею и потянулся за мылом. - Сайлас будет ждать тебя под монастырской стеной в три часа и отвезет на "Танцовщицу". Мы уйдем с вечерним приливом.
- Что мне взять с собой?
Доминик был озадачен. Мужчина не понимал, зачем что-либо брать? К тому же на корабле так мало места для вещей.
- Но надо же мне взять дорожную сумку, - объяснила Женевьева, выбираясь из постели. - Я ведь не могу уехать из дома на три дня без сменной одежды и прочих принадлежностей. Подумай, как странно бы это выглядело.
Доминик что-то недовольно буркнул себе под нос, но вынужден был согласиться:
- Ну что ж, раз тебе нужна дорожная сумка, полагаю, глупо оставлять ее пустой. Я никогда не брал на "Танцовщицу" женщин, равно как и члены команды. Молю Бога, чтобы они не слишком бурно возражали.
- А почему они должны возражать? - недовольно спросила Женевьева, отпивая глоток пунша, который, нетронутый, так и стоял на сервировочном столике.
- Моряки очень суеверны. Они могут счесть твое присутствие дурным знаком, - объяснил капер. - Иди-ка теперь ты помой мне спину.
Глава 9
- Все, Джонас, ты можешь идти. Я сама позвоню в дверь. Перед тяжелыми деревянными воротами в каменной монастырской стене Женевьева улыбалась своему провожатому, который, поставив на тротуар чемодан хозяйки, с сомнением смотрел на нее.
- Я должен проводить вас внутрь, мадемуазель.
- В этом нет необходимости. - Женевьева взялась за веревку для звонка, подвешенного над дверью рядом с зарешеченным окошком. - Мне просто необходимо собраться с мыслями перед встречей с монахинями.
Джонас поскреб засаленные волосы. Здесь, под стеной монастыря, с мадемуазель Женевьевой ничего дурного не может случиться, а если она хочет подготовиться к вступлению в святую обитель, так это ее право вполне можно понять. С другой стороны, слуга не знал, как к этому отнесется месье Латур, что было очень важным соображением.
Женевьева надеялась, что в сопровождающие ей дадут одного из молодых рабов. Любой, кроме Джонаса, с тех пор как она себя помнила, без единого звука повиновался бы ее распоряжению и удалился.
- Ты вернешься поздно, - уговаривала она старого слугу, - а я знаю, что мадам хотела послать тебя на рынок. Ты еще не успеешь дойти до конца улицы, как я уже позвоню.
Немного поразмыслив, Джонас кивнул. Женевьева была его любимицей, к тому же подобную просьбу нельзя счесть неразумной. Помахав ей рукой, он двинулся по улице, добрел до угла, но там остановился и обернулся. Женевьеве ничего не оставалось, как бодро дернуть веревку. Звон колокольчика достиг ушей старика, и он, удовлетворенно махнув еще раз, скрылся за углом.
Пока никто не успел открыть ворота, Женевьева, схватив чемодан, ринулась к противоположному углу. На углу Женевьеву ждал закрытый экипаж. Как только она поравнялась с ним, дверца распахнулась.
- Куда это вы так летите? - спросил Сайлас, ступая на тротуар. - Я не уеду, не дождавшись вас.
- Я вас не видела, - задыхаясь, объяснила Женевьева. - Мне нужно убраться подальше от монастыря, пока ворота не открыли.
Сайлас безразлично буркнул что-то себе под нос. Подробности его мало интересовали. Он заботился лишь о том, чтобы точно выполнить приказ хозяина, хоть и не одобрял его. Жестом он показал Женевьеве на открытую дверцу, и та быстро села в экипаж, желая как можно скорее оказаться в безопасности, подальше от этой улицы. Сайлас и чемодан немедленно тоже оказались в экипаже, дверца захлопнулась, и лошади рванули вперед.
Женевьева выглянула в маленькое окошко, чтобы понять, какой дорогой они едут к пристани. Но вместо того чтобы следовать по направлению к набережной, они двигались по Чартрес-стрит. Возле биржи Масперо экипаж остановился.
- Что мы здесь делаем?
Сайлас ответил не сразу. Он открыл дверцу, спрыгнул на землю и, как обычно, молча показал, что необходимо следовать на ним на биржу. Там они поднялись по лестнице в контору, где Женевьева уже однажды побывала. На сей раз, однако, кабинет оказался пуст.
- Месье хочет, чтобы вы переоделись вот в это, - коротко сообщил Сайлас, указывая на одежду. - Я буду ждать вас за дверью.
Осмотр показал, что в аккуратно сложенной стопке были полотняные бриджи, батистовая сорочка, чулки, вязаная шапочка и пара черных туфель с дешевыми пряжками. Женевьева была удивлена. Она никогда в жизни не носила бриджей, хотя, бывало, завидовала той свободе движений, какую дает мужская одежда. Быстро скинув старое, выцветшее и явно вышедшее из моды платье, натянула бриджи, обнаружив, к своему удивлению, что они пришлись ей точно впору. "Хотя ничего удивительного в этом нет, - подумала она, продевая руки в рукава сорочки. - У Доминика такой большой опыт по части женских форм, что он наверняка может определить размер на глаз".
Зеркала в комнате, к сожалению, не было, поэтому посмотреть на себя не удалось. Убрав волосы под шапочку и сунув ноги в туфли, Женевьева поняла, что они великоваты. Но рядом лежала папиросная бумага, видимо, для того тут и оставленная, чтобы набить ею мысы, Открыв дверь и встретив оценивающий взгляд Сайласа, Женевьева невольно зарумянилась от смущения. Жаль, что у нее нет возможности составить собственное представление о своем внешнем виде, прежде чем показываться ему на глаза. Но Сайлас, кажется, остался доволен, так как коротко кивнул и указал рукой в сторону лестницы.
Они снова сели в экипаж. Там Женевьева запихала в чемодан, где, к счастью, не было ничего, кроме щетки для волос, гребенки, лент и пары чистого белья, свое смятое платье, нижнюю юбку, лифчик, чулки и туфли.
- Почему мне нужно было одеться таким образом? - спросила она молчаливого Сайласа.
- Месье велел.
Поскольку Сайлас, видимо, считал подобный ответ исчерпывающим, Женевьева тоже замолчала. Экипаж ехал вдоль набережной, подпрыгивая на мощеной мостовой.
На сей раз она соскочила на тротуар опередив своего провожатого и нетерпеливо стала читать названия, выведенные на покачивающихся судах. Неловкость от того, что она в мужском костюме, исчезла и появилось восхитительное чувство свободы: маскарад оказался в высшей степени удачным, и девушка чувствовала себя в новом наряде удивительно удобно. Никто бы не узнал в этом мальчишке Женевьеву Латур.
- Туда, парень. - Сайлас тронул ее за плечо и, взяв на плечо чемодан, пошел по сходням на палубу белоснежного фрегата.
Очутившись на сверкающей, до блеска надраенной палубе, Женевьева стала искать Доминика. Она ожидала, что здесь будет царить шумная предотъездная суета, но увидела спокойствие и идеальный порядок. Матросы стояли, выстроившись вдоль борта в состоянии полной готовности к отплытию. Хозяина корабля нигде не было видно. Сайлас повелительно кивнул, указывая направление, и она, спустившись за ним по тесной лесенке и пройдя по тесному коридору, очутилась в каюте, которая несказанно удивила ее.
Женевьева не знала, чего ожидать на корабле Доминика Делакруа, но ей представлялись пиратские картинки: абордажные сабли, пистолеты, бутылки пустые и полные, головорезы с серьгой в ушах и заткнутыми за пояс ножами, тесные, грязные, переполненные трюмы, куда матросы заглядывают лишь для того, чтобы урвать часок сна между сражениями и приключениями. То же, что увидела сейчас Женевьева, было обычной комнатой, разве что с круглыми, а не прямоугольными окнами. В эти окна, выходящие на корму, заглядывало солнце и освещало полированную поверхность стола и стульев, великолепие изумрудного ковра, сверкало в хрустальных гранях графина и бокалов, мерцало на тяжелых серебряных подсвечниках. Широкая кровать, никоим образом не напоминающая походную койку, стояла как раз под окнами.
Сайлас опустил чемодан на пол:
- Месье желает, чтобы вы поднялись на мостик, как только распакуете вещи. - И, не сказав больше ни слова, вышел, закрыв за собой дверь.
Женевьева была слишком взволнована, чтобы заниматься своими вещами. Она никогда не плавала на таком большом корабле, хотя излазила вдоль и поперек остовы судов, строящихся на верфи у отца, внимательно прислушиваясь к разговорам кораблестроителей, так что навигационная терминология и конструкция судов были ей знакомы. Но сейчас ей, сбежавшей из монастыря и от всей своей прошлой жизни, предстояло отправиться под носом у всего новоорлеанского общества с капером (да каким!) в плавание, которое нанесет серьезный урон ничего не подозревающему отцу и доставит неслыханно огромное, бесстыдно запретное наслаждение ей самой. Взгляд на мгновение задержался на широкой кровати. Доминик сказал, что никогда не брал с собой в плавание женщин. Быть может, его слова означали, что он никогда не делил эту постель ни с кем другим? Эта мысль доставила Женевьеве явное удовлетворение.
Покинув каюту, она прошла по узкому коридору, поднялась по лесенке, выбралась на залитую солнцем палубу, отыскала ведущий на капитанский мостик трап именно там, где и ожидала, и, начав проворно взбираться по нему, услышала дробь подбираемых швартовых тросов, скрежет подъемного ворота и мерный топот ног. Матросы, взявшись за перекладины, крутили ворот. Кто-то затянул монотонную ритмичную песню, моментально подхваченную остальными, и Женевьева почувствовала небывалое ощущение свободы, словно птица, выпущенная из клетки и впервые вольно взмахнувшая крыльями.
Вдруг наверху послышался властный голос, отдававший приказы. Доминик стоял за спиной рулевого, заложив руки за спину, и, задрав голову, напряженно наблюдал, как большие белые паруса наполняются ветром. Он обводил взглядом изгибы береговой линии, оживленное движение судов на Миссисипи - ничто не ускользало от его взгляда. Он немедленно и безошибочно принимал решения. Это был совсем не тот Доминик, какого она видела в бальном зале или в спальне. Не безукоризненно одетый креольский джентльмен с циничными речами и вопросительно поднятой бровью, а моряк, пират, авантюрист за работой - в рубашке с короткими рукавами и бриджах; сильная, загорелая шея выступала из открытого ворота рубашки; густую копну волос цвета темного ореха трепал ветер.
Женевьева вдруг почувствовала себя здесь лишней, чуть ли не помехой успешному выполнению этой работы. Вместо того чтобы подойти к Доминику и засвидетельствовать свое прибытие, она, прислонившись к перилам палубы, стала наблюдать, как матросы на корме споро выполняют привычную работу. Капер продолжал прокладывать курс, и фрегат, маневрируя среди других судов и оставляя позади себя след бурлящей воды, уверенно двигался вниз по реке.
Город скрылся за излучиной, река стала шире, и в свежем ветре появился соленый морской привкус, что возвещало о приближении к заливу. Женевьева сняла вязаную шапочку и подставила ветру лицо, наслаждаясь тем, как он трепал ее пышные волосы, играл шелковистыми прядями.
- Ну как, нравится?
Весело рассмеявшись, она повернулась и увидела, что Доминик смотрит на нее сверху вниз - в его бирюзовых глазах плясали веселые огоньки. Женевьева энергично тряхнула головой.
- Отлично. - Он закурил маленькую сигару и, положив руку на перила за спиной Женевьевы, с удовольствием затянулся. - Если хочешь переодеться в свое платье, можешь это сделать. Я не хотел, чтобы кто-нибудь на пристани увидел, как на борт поднимается женщина, но здесь любопытных глаз нет. Женевьева решительно покачала головой:
- Мне нравится эта одежда. Сначала было непривычно, но теперь я чувствую себя в ней удивительно свободно. - И чтобы доказать это, проделала несколько па из матросского танца.
Рассмеявшись, Доминик поймал ее за растрепавшиеся волосы.
- Не давай им лезть тебе в глаза, - продолжая держать Женевьеву за полосы одной рукой, другой он сдернул с шеи шарф и, обвязав его вокруг непокорных блестящих локонов, собрал их в аккуратный узел. - Вот так-то лучше. - Но, окинув взглядом ее хрупкую фигурку, капер нахмурился:
- Ты должна надевать лифчик под рубашку, Женевьева.
Вспыхнув, она опустила глаза: под тонкой тканью безошибочно угадывались изящные женские округлости с твердыми сосками.
- Мне было так приятно чувствовать полную свободу от всех этих рубашек, пуговиц и кружев... - виновато сказала она.
- Но если ты намерена оставаться в этом костюме, нужно что-то надевать вниз, - не допускающим возражений Тоном объявил Доминик. - Во-первых, я не собираюсь выставлять напоказ то, что предназначено только для моих глаз. Во-вторых, твои прелести могут разлагающе подействовать на команду.
- Я не подумала об этом, - проговорила Женевьева снова извиняющимся тоном, еще не решив, что лучше: быть обвиненной в наивном простодушии или в намеренном распутстве.
- Тем лучше для тебя. - Его кривая усмешка не оставляла сомнений в том, что первое безоговорочно предпочтительнее. - Я все понимаю, но иди вниз и что-нибудь придумай.
Через минут десять она увидела Доминика на полуюте. Он разговаривал с Сайласом и боцманом. А вокруг шла обычная жизнь команды на плывущем корабле. Женевьева нашла на палубе укромный уголок с подветренной стороны и села прямо на пол, чтобы погреться на солнышке.
Скрестив ноги, закрыв глаза и подставив лицо ветру и солнцу, она расслабилась, каждой клеточкой впитывая запахи, звуки и ощущения. Она упивалась запахами воды, соли, смолы и машинного масла, скрипом мачт, оглушительным хлопаньем главного паруса в моменты, когда рулевой менял галс. Ей казалось, что она составляла единое целое со всем, что ее окружало, она ощущала себя частью вселенной, как река, лес, топи, ветер или солнечный свет. И в душе у Женевьевы царили мир и покой.
Продолжая слушать доклад боцмана об ухудшении состояния временной заплаты на пробоине "Танцовщицы", Доминик наблюдал за мадемуазель Латур. При этом взгляд его был необычно мягким, а на губах играла загадочная улыбка. Сайласа, который давно решил, что присутствие на корабле этой маленькой бестии - дурное предзнаменование, неизбежно грозящее бог знает какими несчастьями, очень встревожило выражение лица хозяина.
Насколько слуге было известно, месье лишь один раз в жизни поддался чарам представительницы прекрасного пола. Разумеется, капер не отказывал себе в удовольствиях, но у него не было ни времени, ни желания надолго или слишком сильно привязываться к какой-то одной женщине. И никогда за все эти пиратские годы Делакруа не потакал женским причудам и капризам, никогда не подпускал женщин к делам! И вот какая-то пигалица вольготно загорает на корабле, а у хозяина на лице появляется благостное выражение, какого Сайлас никогда прежде у него не видел.
- Если эта гавань нам подойдет, боцман, мы сможем поднять "Танцовщицу" и получше осмотреть пробоины, - рассеянно отвечал Доминик. - А пока пусть помпы работают безостановочно. - И, оставив боцмана с Сайласом на полуюте, он пересек палубу и подошел к Женевьеве, застывшей словно завороженная.
- Кто она? - спросил боцман, не сводя тяжелого взгляда с Женевьевы; меж бровей у него залегла глубокая морщина.
Сайлас неопределенно повел плечом:
- Дочь Латура. Кажется, она нужна месье для того, чтобы получить стоянку.
- С каких это пор месье нуждается в помощи женщины, тем более такой пигалицы? - Боцман смачно сплюнул за борт.
- Думаю, это его дело. - Неоспоримый довод Сайласа положил конец дискуссии, и мужчины разошлись по своим делам.
Тень загородила ей солнце," и Женевьева открыла глаза.
- Я не спала, - проворковала она, сладко потягиваясь. - Я просто околдована.
- Это видно. - И Доминик сел рядом.
- Теперь мой костюм не оскорбляет вашего представления о приличиях, месье? - озорно сверкнув на него глазами, спросила Женевьева.
- Не шути над серьезными вещами, - проворчал он, закрывая глаза от удовольствия.
После минутного колебания Женевьева решила, что ворчание его не следует воспринимать всерьез:
- Мы поплывем к озеру Борн по одной из этих маленьких речушек?
- Нет, мы пройдем вниз до самой дельты, а потом поднимемся по проливу Бретон, - объяснил Доминик.
- Но разве так не дальше? - От удивления Женевьева села. - Любой мальчишка, абориген миссисипской дельты, провел бы нас прямиком к озеру Борн за несколько часов.
- Тебе очень хочется сократить путешествие? - лениво поинтересовался Доминик. - Я так давно не выходил в море, что мне не хочется ограничиваться внутренними водами.
- Не думаю, что причина только в этом, - прищурившись, предположила Женевьева. - Пираты не тратят драгоценного времени на морские прогулки.
- Какой проницательный ребенок! - Доминик довольно рассмеялся. - Ты права, не тратят. Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь догадался о пункте моего назначения. Мы плывем к заливу, а уж куда пойдем оттуда - пусть гадают.
- Ветер поворачивает к востоку, месье, - крикнул рулевой, и Доминик вскочил на ноги.
- Очень хорошо, сделаем поворот, - сказал он, направляясь к мостику.
Женевьева, поднявшись, наблюдала, как матросы быстро занимают свои места и четко выполняют действия, необходимые для того, чтобы удержать корабль от чрезмерного крена, когда рулевой возьмет право руля. Все делалось так слаженно и красиво, что Женевьеве захотелось стать членом команды. Огромные паруса наполнились ветром, и "Танцовщица" слегка накренилась. Женевьева ухватилась за поручень. Раздался новый приказ, и матросы побежали к тросам и мачтам. Проворно, словно обезьяны, они взбирались по вантам, чтобы ослабить топсель.
Доминик не говорил ей, что она должна как приклеенная оставаться на шканцах, поэтому Женевьева не видела причины стоять здесь, в то время как на главных палубах происходит самое интересное. Там, внизу, смешавшись с командой и внимательно наблюдая и слушая, она могла бы научиться каким-нибудь премудростям морского дела. Лихо, по-матросски, задом наперед, держась обеими руками за поручни, она спустилась по трапу, заняла позицию у перил нижней палубы и, подняв голову, стала наблюдать за тем, как работают на мачтах матросы. Похоже, туда не так уж трудно взобраться. Во всяком случае, они делали это с очевидной легкостью. На отцовской верфи она видела, как корабелы чинили такелаж, сидя высоко над палубой, на реях, - и держась лишь одной рукой. При этом они смеялись, пели и чувствовали себя совершенно свободно, словно в кресле перед камином.
Парнишка лет двенадцати, не больше, вскарабкался к небольшой платформе на самой верхушке бизань-мачты.
Высота казалась головокружительной, но ванты, судя по всему, были вполне прочной "лестницей". "Какой, должно быть, дивный вид открывается с этой высоты, - мечтательно подумала Женевьева, - берега реки, а впереди - дельта и залив". Решение присоединиться к мальчишке возникло само собой.
Она скинула туфли и, едва успев осознать, что делает, ухватилась за растяжной трос бизань-мачты. Но очень скоро убедилась в том, что задача была не такой и легкой. Ступни и ладони словно противились выполнению непривычных движений, все тело то и дело "проворачивалось" на тросе, но не в характере Женевьевы было сдаваться. Стараясь справиться с неприятным ощущением, возникшим в животе, она ползла по канату равномерными "стежками". Лишь один раз Женевьева взглянула вниз. Этого оказалось достаточно. Больше она не сводила глаз с конечной цели своего движения там, вверху. Однако впечатление было такое, что та почти не приближалась. Кроме того, хрупкая и непривычная "лестница", по которой взбиралась Женевьева, вдруг под резкими порывами налетевшего ветра стала угрожающе раскачиваться.
Первым Женевьеву заметил Сайлас.
- Месье? - Матрос указал хозяину наверх.
- Господи Иисусе! - Несмотря на загар, стало видно, как сильно Доминик побледнел. - Какого черта она еще придумала? Женевьева! Немедленно спускайся!
Она услышала крик, но лишь стиснула зубы. Уже забравшись так высоко, Женевьева не собиралась отказываться от победы. Да и верхушка бизань-мачты была теперь намного ближе, чем палуба. К тому же она не знала, сколько еще немеющие от боли пальцы смогут удерживать колючие и остро впивающиеся в ладони тросы.
На голос хозяина вся команда как один обернулась и уставилась наверх. Вид необычной пассажирки, карабкающейся на мачту, был достаточно удивителен, но не он вызвал смущенный шепот среди матросов. Их потрясло то, что, несмотря на приказ месье, фигурка продолжала карабкаться вверх и не остановилась, даже когда капер грозно повторил приказ. Разве этой девушке неизвестно, какую кару влечет за собой непослушание?
- Похоже, она вас не слышит, месье, - лаконично заметил Сайлас, пытаясь спасти положение.
- Прекрасно слышит! - стиснув зубы, прорычал Доминик. - И, клянусь, в следующий раз подобная избирательная глухота мадемуазель не поразит! Сними ее! - Делакруа стиснул поручень с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
У Женевьевы вдруг соскользнула с троса нога - и сердце его громко бухнуло о ребра. Трос бешено раскачивался, а она судорожно хваталась за него, перебирая руками. Один промах - и Женевьева полетит на палубу с высоты сотни футов... Вполне вероятно, что такую судьбу она предпочтет той, что Доминик уготовил ей, как только девушка спустится и попадет к нему в руки. Страх его подпитывался гневом, гнев - страхом по мере того, как Делакруа наблюдал за быстрым продвижением Сайласа. Тем временем Женевьева достигла наконец вершины бизань-мачты и села там в относительной безопасности. Она видела далеко внизу белый круг поднятых к небу лиц и Доминика, яростно машущего ей рукой.
- Разве вы не слышали, как месье приказывал вам вернуться? - с испуганным любопытством спросил ее мальчишка-сосед по верхушке бизань-мачты.
Женевьева, которая теперь серьезно сомневалась в том, что сможет спуститься по вантам, промямлила что-то нечленораздельное и оглянулась вокруг. Зрелище действительно оказалось потрясающим, однако Женевьева уже не была уверена, что это стоило того страха, который она испытала, карабкаясь наверх, тем более что теперь предстояло еще и спуститься к разъяренному Делакруа.
Парнишка глянул вниз и объявил:
- Сайлас лезет. Интересно зачем? Он нечасто сюда взбирается.
Сайлас достиг платформы, на которой они сидели, и окинул Женевьеву оценивающим взглядом. Девчонка испугана, понял он, и это может все осложнить.
- Месье хочет видеть вас на палубе, мадемуазель, - сухо сообщил он.
- Хорошо, через несколько минут. - Женевьева робко улыбнулась. - Я поднялась только затем, чтобы полюбоваться на залив.
Ее деланно бравый тон не обманул Сайласа:
- Месье желает видеть вас внизу немедленно. Если я не спущу вас, он поднимется за вами сам. Вы ведь не хотите этого? - в его вопросе только глухой не расслышал бы сурового предостережения, и у Женевьевы засосало под ложечкой от страха, который не имел ничего общего со страхом высоты. - Следуйте за мной, - продолжил Сайлас, - я буду направлять ваши ноги. Просто ставьте их туда, куда я буду указывать, и не смотрите вниз.
Он стал спускаться по тросу, оставляя достаточно места для Женевьевы. Она осторожно опустилась на перекладину и застыла, вцепившись в раскачивающийся трос.
- Я не могу, Сайлас.
Он услышал ее до смерти перепуганный шепот и выругался себе под нос. Протянув руку вверх, схватил ее за щиколотку. Рука была теплой, крепкой и надежной.
- Нет можете! Я буду все время держать вас за ногу.
Доминик, кусая губы, хоть и не слышал ни единого слова из их разговора, понимал, чем вызвана задержка. Сайлас мог держать ее за щиколотку по одной-единственной причине. Женевьева не первая, кого понадобилось успокаивать, чтобы заставить спуститься с такой высоты при столь сильном ветре. Многих молодых парней на первом году плавания наверху охватывала паника, у них начиналось головокружение, и Сайлас знал, что делать в таких случаях. "Может быть, мне самому следовало бы за ней подняться", - сердито подумал Доминик, в бессильном отчаянии меряя палубу шагами и не сводя глаз с того, что разыгрывалась у него над головой.
Он уже был готов карабкаться по вантам, как Женевьева наконец медленно, но начала спускаться. Сайлас ни на миг не отпускал ее ногу - словно привязанный к ней. Доминик вздохнул с облегчением.
Женевьева впилась взглядом в узор на канате, по которому ползла, и сконцентрировалась на ощущении его поверхности в своих ладонях и на тепле надежной руки Сайласа, обхватившего ее щиколотку. Она повиновалась этой руке безоговорочно, слепо ставя ногу туда, куда направлял Сайлас. Время, казалось, замерло. Лишь равномерное, ритмичное движение по скрипучему тросу и резкие хлопки паруса нарушали напряженную тишину. Движение должно было в конце концов привести ее на твердые доски, и она не позволяла себе пока думать ни о чем другом.
- Осталось всего несколько ярдов, - ободряюще сказал Сайлас, потом она почувствовала его руки у себя на талии и, словно перелетев по воздуху, оказалась на палубе.
Колени дрожали, она ничего не могла с ними поделать и схватилась за поручень. Постепенно паника стала отступать, и девушка наконец пришла в себя. Вокруг царила гнетущая тишина. Доминик стоял угрожающе неподвижный. Потом заговорил спокойным, ровным голосом:
- Ты слышала, как я велел тебе спуститься? Женевьева судорожно сглотнула, лихорадочна соображая, что ответить. Если скажет "нет", спасет ее это? Скорее, наоборот. Ведь громогласный властный приказ капера не услышать было невозможно.
- Но я была уже почти у цели, - Женевьева вздернула подбородок, - и должна была завершить начатое.
- Ясно. - Доминик вежливым кивком подтвердил понимание. - Тогда ты не: будешь возражать против того, чтобы повторить свое путешествие? - И, улыбнувшись одними губами, указал рукой на мачту.
- Доминик, нет.., я не хочу.., я.., я не смогу. - Кровь отлила от ее лица.
- Думаю, сможешь, - возразил он тем же ровным, вежливым тоном. - Мы вместе поднимемся наверх еще раз и полюбуемся окрестностями. Полагаю, ты недолго пробыла на бизань-мачте, чтобы рассмотреть все, что того заслуживает.
Ей показалось, что рот у нее набит опилками, ладони взмокли, стали липкими и холодными. Она молча покачала головой, не обращая больше никакого внимания на любопытные взгляды команды, загипнотизированная лишь этими мерцающими бирюзовыми глазами и яростной силой, бушующей в мощной фигуре Доминика, стоявшего так близко, что она почти ощущала жар его кожи. Женевьева снова почувствовала исходящую от него грозную опасность.
- Прошу тебя... - ее голос был едва слышен. - Я не могу.
- Есть выбор: либо ты взбираешься по вантам снова, либо я ссаживаю тебя на берег прямо здесь. - И решительно показал на проплывающую мимо землю. - На "Танцовщице" нет места тем, кто не повинуется приказам и не способен этому научиться.
Завороженная чувством неминуемой опасности, Женевьева обернулась и увидела простирающуюся в запретной дали болотистую неприветливую равнину. Судя по всему, ей вряд ли удастся найти там даже следы обитания человека.
Она ни минуты не сомневалась в том, что Доминик не шутит. Он сделает именно то, что сказал, без колебаний и угрызений совести. И никто пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Месье Делакруа безраздельно господствовал в своем маленьком королевстве. Женевьева подняла глаза к верхушке бизань-мачты и невольно расправила плечи. Если она сделала это один раз, сделает и второй.
И решительно направилась к вантам.
Сайлас задумчиво кивнул. Значит, месье не утратил своей привычной жесткости, несмотря на тот странный взгляд, который слуга чуть раньше заметил в его глазах. Капитан обращался с девчонкой как и с любым юнгой-новичком.
Правило для всех общее: немедленно, пока человек не успел осознать собственного страха, заставить его подняться на мачту снова. Иначе он никогда больше не сможет вскарабкаться по вантам, что означало конец многообещающей морской карьеры. "Правда, эта мадемуазель едва ли собиралась делать морскую карьеру, - напомнил себе Сайлас и озадаченно нахмурился. - Но с другой стороны, она нарушила приказ и, конечно, заслужила наказание, которое назначил ей месье. Любого другого уже привязали бы к решетчатому люку".
- Я полезу следом за тобой, - услышала Женевьева такой же спокойный, как и прежде, голос Доминика и, не задумываясь прыгнув на трос, ощутила пружинистый толчок отдачи. - Лезь сама. Ты не упадешь.
Но почему, заставляя ее делать такую ужасную вещь, он даже не постарался ободрить ее? Стиснув зубы, Женевьева негнущимися пальцами хваталась за трос, а гудящие от боли ноги сами скользили вверх. Она едва сдерживалась, чтобы не лягнуть карабкающегося вслед за ней этого невозмутимого, властного мерзавца. Стряхнуть бы его на палубу и посмотреть, как он упадет в круг улыбающихся матросов. Мысленно рисуя себе картины сладкой мести, Женевьева почти не заметила, как быстро добралась до верхушки мачты.
Доминик влез на платформу следом за ней и сел рядом. Их окружали лишь паруса, облака и кричащие над головой морские птицы. Откинувшись на спину и переводя дыхание, Женевьева с гримасой боли разглядывала свои покрасневшие, стертые ладони.
- Дай посмотрю. - Доминик взял ее руки в свои. - Спустимся, и я смажу их целебной мазью.
- Как это милосердно! - огрызнулась она. - Какой в этом смысл? - И мрачно добавила:
- На них вообще уже не будет кожи, если я спущусь вниз.
Делакруа ничего не ответил, лишь достал из кармана сигару, высек огнивом огонь и закурил. Щурясь от дыма, он отошел на край платформы и стал вглядываться в горизонт. Доминик больше не сердился, но и в язвительную дискуссию относительно назначенного Женевьеве наказания вступать тоже не собирался. Это было и заслуженно, и необходимо, если девушка действительно хотела понять, какова реальная жизнь на борту корабля. Кроме того, ей надо преодолеть страх. Итак, он молча курил, вглядываясь в горизонт, а маленькая Латур кипела от злости, со страхом думая о предстоящем спуске. Правда, она не сомневалась, что на сей раз уже не будет так паниковать, а также точно знала, что больше никогда, если только к тому не вынудят чрезвычайные обстоятельства, не выкажет открытого неповиновения этому безжалостному каперу при людях и на его территории.
Они начали спускаться, Доминик - первым, однако не держал ее за ногу, как Сайлас. Но Женевьева почему-то была уверена, что в случае необходимости Доминик не колеблясь придет ей на помощь. Когда они очутились на палубе, он резко скомандовал:
- Отправляйся вниз и сними бриджи. Оставайся там, пока я не приду.
И, ни разу не взглянув на нее, вернулся на полуют, а совершенно обессилевшая Женевьева побрела в каюту, размышляя о том, как с наименьшими потерями выбраться из этого положения.
Только час спустя, решив, что у нее было достаточно времени, чтобы усвоить урок, Доминик присоединился к ней. Он нашел Женевьеву по-прежнему в полном обмундировании, но крепко спящей. Содранные ладони покоились на подушке. С той самой загадочной улыбкой, которая так встревожила Сайласа, он подошел к столу, налил вина и, стоя спиной к кровати, позвал:
- Женевьева?
Длинные ресницы медленно поднялись, и она, моргая, словно не понимая, где находится, потянулась. Потом глаза ее широко открылись и, сев на кровати, Женевьева объяснила:
- Я заснула.
- Мне именно так и показалось, - мрачно подтвердил Доминик. - Кажется, я велел тебе снять бриджи. Совершенно очевидно, что в них ты можешь учудить еще что-нибудь похлеще.
- Но мне удобно в них, - попыталась возразить она, однако, увидев, как зловеще потемнели его глаза, прикусила губу. - Я бы сняла, но неожиданно заснула.
Поставив бокал на стол, Доминик подошел к кровати и, чуть прижав ее плечо ладонью, опрокинул Женевьеву на спину.
- Я очень опасаюсь, маленькая мадемуазель, что вы слишком привыкли все делать по-своему. Тот факт, что вам просто хочется чего-то, еще недостаточное основание для того, чтобы немедленно приводить свое желание в исполнение. Особенно если я не хочу, чтобы вы это делали. - Он нащупал пальцами пряжку на ремне, расстегнул затем и пуговицы на ее поясе.
- Но почему то, чего хочешь ты, важнее того, чего хочу я? - спросила Женевьева, возмущенная явной несправедливостью, и неприязненно отстранила его ищущие пальцы.
- Потому что я старше и сильнее тебя, а также потому, что ты - на моем корабле, - ответил Доминик, отбрасывая ее руки, словно то были надоедливые москиты.
- Последний довод я могла бы счесть убедительным, - сказала Женевьева, пытаясь сохранить достоинство, хотя это было трудно сделать, учитывая, что с нее в этот момент сдирали одежду. - Но первые два мне кажутся несущественными.
- Вот как? В самом деле? - Бирюзовые глаза подозрительно сузились. - Быть может, стоит продемонстрировать преимущества возраста и силы? - Последним резким движением он стянул с ее ног бриджи.
- О, что ты делаешь?! - Женевьева схватилась за рубашку в попытке прикрыть наготу.
- То, чего ты не сделала сама, - спокойно ответил он, приподнимая ее за талию и задирая на ней рубашку вместе со всем остальным.
Женевьева, почти обнаженная, съежилась под его оценивающим взглядом.
- Если хочешь доказать, что ты сильнее меня, в этом нет необходимости, сказала она вдруг охрипшим голосом.
- Нет? - повторил Доминик, задумчиво глядя на нее. - Быть может, я хочу тебе показать не превосходство физической силы, а эмоциональную и психическую власть одного человека над другим. Есть цепи, которые приковывают надежнее, чем любые рукотворные, Женевьева.
Женевьева вся напряглась, сопротивляясь его напору, и вдруг ощутила, как до боли напряглись мышцы живота. Ей не нравилось лежать вот так, прикованной к постели его мерцающим задумчивым взглядом и сильными руками. Это было похоже на игру, в которой отведенная роль ей надоела. Когда, демонстрируя свое нежелание, пленница отвернулась от этих немигающих бирюзовых глаз, Доминик склонился над ней и легко провел губами по чувствительной коже за ухом. По всему ее телу пробежала легкая дрожь, застывшая обнаженная плоть, казалось, ожила. Закрыв глаза, Женевьева собрала всю свою волю, чтобы не поддаться влечению и оказать сопротивление.
Доминик улыбался, но она не видела его улыбки - лишь слышала голос, свидетельствовавший о том, что его явно забавляла эта ситуация.
- Упрямая фея! Но я тебе докажу, не сомневайся. - Его губы встретились с ее сомкнутыми губами, и она ощутила вкус соли, вина и солнца.
Губы Доминика, теплые и упругие, прижались к ее слегка обветренным губам неожиданно нежно, и все... Женевьева забыла о сопротивлении. Его горячая рука гладила ее по животу, палец игриво щекотал пупок, а поцелуй становился все настойчивее и решительнее. Женевьева почувствовала желание Доминика, ощутила его на вкус, вбирая его в себя с каждым вдохом, но предприняла еще одну отчаянную попытку выставить заграждение: напрягла мышцы живота, плотно сдвинула бедра и крепко сжала губы.
Доминик, не отрывая губ от ее рта, стал расстегивать свою рубашку. Женевьева согнула ноги, толкнула его коленями и, задыхаясь, выкрикнула:
- Я не хочу этого!
Она перевернулась на бок и поджала колени, намереваясь совершить обходной маневр, чтобы удержать оборону. Но в глубине души понимала, что хочет этого, а протест ее носит ребяческий, чисто формальный характер. Женевьева понимала, что это последняя тщетная попытка отрицать очевидное - надежность тех цепей, о которых он говорил. Да, это было бессмысленно.
И тут он вдруг отпустил ее запястья и встал; только кровать скрипнула.
- В этих делах я не намерен принуждать тебя. С тобой не случится ничего такого, чего бы ты сама не пожелала, - безразлично сказал Доминик. - Мне не нужно то, чего мне не хотят отдавать добровольно. А притворная игра меня не волнует.
Такой крутой поворот ошарашил Женевьеву, и она, не веря своим ушам, судорожно всхлипнула. Только что он смеялся и был нежен, потом хотел воспламенить ее желанием, равным его собственному, и вот безразличен, холоден, словно возвращал на место игрушку, поскольку та перестала его интересовать. Глаза Женевьевы наполнились слезами унижения, обнаженная, она задрожала от стыда и от сознания того, что совершенно одна с этим жестким и властным, почти незнакомым мужчиной. Помощи ждать неоткуда. И, не произнеся ни слова, она сделала единственное, что пришло ей на ум: натянула одеяло до подбородка и сжалась под его спасительным укрытием.
Доминик допил вино, размышляя, как выразить сожаление по поводу своей несдержанной резкой отповеди. Женевьева - не Анжелика. Она вообще не похожа на других женщин, которых он встречал до сих пор - за исключением одной, - и было бы не правильно и несправедливо забывать об этом. Он в значительной мере нес ответственность за Женевьеву, чего старательно избегал в прошлом. "После Розмари по крайней мере", - признал он и почувствовал глухой удар сердца, как всегда при воспоминании о ней.
Отдаваясь прихоти - нет, могучему желанию - научить эту неукротимую, опрометчивую, простодушную фею тому, что следует знать о торжестве любви, он косвенным образом взвалил на себя ответственность за то, чтобы при этом не причинить ей страданий. Сознательно она не дразнила его и не кокетничала, и теперь он почти физически ощущал, какая боль непонимания сконцентрирована в тихом клубочке, свернувшемся под одеялом. А ведь он собирался сделать что-нибудь с ее ободранными ладошками. Чувство вины снова кольнуло Доминика. Но это подождет, сначала нужно залечить более глубокую рану.
Раздевшись, он откинул одеяло и тихо лег рядом с Женевьевой, притянул ее к себе, нежно прикоснулся губами к ее шее и стал шептать ласковые слова. Судорожно сжавшийся комочек наконец начал оттаивать: Женевьева перевернулась на спину и доверчиво посмотрела ему в глаза мерцающим желто-карим взглядом.
- Моя вина, сладкая моя фея, - проворковал он, целуя ее в кончик носа. - Я испугался, что потеряю тебя прежде, чем ты встанешь и уйдешь. Постараюсь больше никогда так не делать.
Женевьева не совсем поняла, что он хотел этим сказать, но не могла не почувствовать того, что говорило ей возбужденное тело Доминика.
Глава 10
Анжелика была в отчаянии. Доминик снова уходил, не востребовав того, что она так хорошо умела делать и от чего он еще несколько недель назад никогда не отказывался.
Доминик Делакруа, как обычно, выпил до последней капли густой крепкий кофе, который так любил, а вместе с ним и очередную дозу любовного напитка, но его прощальный поцелуй был небрежен, бирюзовые глаза не выражали ровным счетом ничего. Казалось, он не заметил ни ее новых духов, ни того, как искусно она напудрилась, ни почти прозрачного газового пеньюара, который лишь символически прикрывал ее нагое умащенное благовониями и припудренное тело. Все ее искусство, все ухищрения не сумели сломить стену вежливого безразличия, воздвигнутую покровителем, а коли так, значит, договор между ними очень скоро будет расторгнут. Мужчина не станет обеспечивать любовницу, которая его больше не интересует.
Глаза Анжелики наполнились слезами, она обвила руками его шею и прижалась к Доминику. Ах, если бы он только обнял ее, почувствовал ее мягкое, теплое тело под пеньюаром, тогда, конечно же, он не смог бы противиться влечению, Анжелика повела бы его наверх, в спальню, куда он в последние дни входил лишь тогда, когда приезжала эта худющая лохмушка с тюрбаном на голове.
Но Доминик лишь положил руки ей на плечи и отстранил от себя:
- Не сейчас, Анж. Я спешу.
- Ты теперь всегда спешишь, - прошептала она обиженно. - Не понимаю, зачем ты приходишь ко мне, если у тебя нет времени для...
- Но я ведь прихожу. - В его голосе послышались угрожающе-раздраженные нотки. - Начнешь беспокоиться, когда перестану.
Задрожав, Анжелика отступила, не смея сказать больше ни слова, чтобы не услышать в ответ безжалостный приговор: все кончено. Пока он его не вынес, пока он продолжает приходить сюда, не важно зачем, квартеронка могла еще бороться за свои интересы. Если зелье доброй колдуньи не подействовало, можно обратиться к злому чародею. Вероятно, белая магия менее эффективна, чем черная, и следует перенести внимание с Доминика на причину угасания его интереса к прежней любовнице. Если каким-то образом удастся вывести из игры это тощее существо, капер, несомненно, вернется к своей Анж.
Доминик уже вышел за дверь, но потом замешкался и повернулся к любовнице:
- Не буду возражать, если ты.., несколько расширишь сферу своей деятельности. Я не настаиваю на полном воздержании. Это едва ли было бы справедливо. - И, не поинтересовавшись, какое впечатление произвело на нее это любезное разрешение, ступил на тротуар.
Анжелика задохнулась от гнева и, чтобы не дать злому слову сорваться с языка, прижала ладонь тыльной стороной к губам. Уж лучше бы покровитель обругал ее, запер на замок, приказал сохранять верность независимо от того, нужна она ему или нет, - что угодно, только не этот вежливый отказ от ее безраздельной преданности. Следующий шаг был неминуем и ждать себя долго не заставит.
Доминик беспечно зашагал по улице, нимало не заботясь о том, какой ужас посеял в душе Анжелики. С его точки зрения, он проявил по отношению к Анжелике абсолютное понимание и был справедлив. Ему и в голову не приходило, что квартеронка может возражать против чего бы то ни было, что он решил, ведь он честно соблюдает условия договора, обеспечивая ее так, как она привыкла. В настоящее время Доминик не собирался лишать ее содержания, во всяком случае, до тех пор, пока Анжелика не найдет себе другого благодетеля, в чем у нее, столь юной и очаровательной, не будет затруднений.
Обойдя группу детишек, плясавших на тротуаре, он вошел в прохладный полумрак винной лавки. Хозяин кивнул и без единого слова поставил на мраморную стойку рюмку абсента. Доминик опрокинул обжигающую жидкость в рот одним ловким движением и прошел в заднюю комнату, где за столом его ожидали трое мужчин. Они немедленно встали.
- Господа, - Доминик приветствовал их легким поклоном и сел, жестом предложив им тоже садиться, - вам надлежит вывести флот на новую стоянку завтра с вечерним приливом. К этому времени команды должны быть трезвы и в полной готовности. - Это был приказ, и его встретили почтительными улыбками. Корабли привести к ветру, выдраить, провести все ремонтные работы, подготовить паруса и такелаж к месячному морскому переходу.
- Куда мы пойдем, месье? - осмелился спросить седобородый капитан, наполняя маленький стаканчик абсентом.
Доминик улыбнулся и закурил сигару, чтобы немного подержать слушателей в напряжении.
- Сдается мне, что кое-кому требуется наша помощь, - уклончиво ответил он. - А вы прекрасно знаете, как охотно мы оказываем услуги. - За столом прокатился взрыв смеха. - Очевидно, что эти люди не слишком счастливы служить испанцам. И в Новом Орлеане немало тех, кто с радостью окажет им помощь в обретении независимости, но кто-то должен уметь пользоваться ружьями и порохом. - Доминик расплылся в улыбке. - Меня попросили предоставить мой флот в распоряжение этих.., ну, скажем.., освободителей. В обмен на солидное вознаграждение, разумеется.
- Гондурас? - резко спросил костлявый мужчина с устрашающим шрамом через всю правую щеку. Из трубки, которую он держал в кривой руке, поднимались кольца сизого дыма.
- Угадал, Джейк, - подтвердил Доминик. - Сделаем марш-бросок, а потом посмотрим, за какими военными трофеями можно погоняться в наших морях. Нельзя же возвращаться с пустыми руками. Нельзя разочаровывать наших клиентов. Правда ведь?
Кто-то цокнул языком:
- Вест-индские купцы? Значит, мы обойдем британскую блокаду с двух сторон?
- Точно, - подтвердил Доминик с чувством полного удовлетворения, и бирюзовые глаза сверкнули. - Это придаст нашему приключению особую пикантность, согласны?
***
- Ваш ухажер становится немного нетерпелив, мадемуазель Латур, - с потугой на игривость объявил Виктор, появляясь на задней террасе, где его дочери и жена сидели, стараясь не двигаться, так как задыхались от необычной жары, нагрянувшей уже в первую неделю мая.
- Я не понимаю, папа. - Элиза промокнула верхнюю губу кружевным платочком и с некоторым испугом посмотрела на отца, явно пытавшегося изображать простодушного добряка.
Виктор погрозил ей пальцем:
- Не притворяйтесь передо мной невинной девочкой, мадемуазель. Похоже, ты совершенно бессовестно дразнила его, и теперь ничто его не ублажит, кроме перенесения даты бракосочетания на более ранний срок. Сегодня мы договорились, что свадьба состоится через четыре недели, ты прибудешь на церемонию из Трианона, и там же вы проведете свой медовый месяц. Твоя мачеха позаботится обо всех приготовлениях к свадьбе.
- Но как можно за четыре недели закончить брачный полог? - умирающим голосом пробормотала Элен. - Балдахин из небесно-голубого шелка с солнцем, сияющим на нем множеством лучей, еще только начали вышивать. Не положат же Элизу на супружеское ложе без него!
Виктор нахмурился и прогремел:
- В этом я плохо разбираюсь, мадам. У вас была уйма времени после того, как состоялась помолвка. И потом, вы что, намерены со мной обсуждать, как вышивать инициалы на девичьем белье, какой фасон выбрать для свадебного или домашнего платья?
- О нет, Виктор, разумеется, нет, - начала оправдываться бедная Элен.
Женевьева не смогла удержаться от неуместного смешка, представив себе отца, вникающим в подобные "проблемы". Даже сами слова "белье", "халат" в его устах звучали комично. Чтобы скрыть смешок, она дико закашлялась, но следующие реплика отца отбила у нее всякую охоту смеяться.
- Мы отправляемся в Трианон в конце недели.
То есть через три дня. Она не могла так внезапно покинуть Новый Орлеан, не обговорив с Домиником планы на лето. Она даже не была уверена, что им удастся повидаться до отъезда. После возвращения с озера Борн он посылал ей через преданную Амелию коротенькие записки, в которых сообщал, когда будет на Рэмпарт-стрит. А остальное зависело от Женевьевы - сможет ли она улизнуть на свидание. Если ей это не удавалось, Доминик не говорил ни слова и никогда ни о чем не спрашивал. Лишь сказал ей как-то, что в случае крайней необходимости можно связаться с ним через Масперо, но совершенно недвусмысленно дал понять, что этот канал следует использовать только в чрезвычайных обстоятельствах.
Женевьева понимала, что такая предосторожность предпринималась в целях ее безопасности. Сам капер не слишком заботился о том, чтобы замести собственные следы, но настаивал на чрезвычайной осмотрительности со стороны Женевьевы. Ее это трогало и немного удивляло. Насколько она могла судить, подобная щепетильность не была характерной чертой для бесшабашного Доминика, глубоко и откровенно презиравшего все светские условности и запреты. Иногда она сама была готова пренебречь осторожностью, когда пуританские правила на Ройял-стрит и роль хорошо воспитанной девочки, которую берегут для алтаря, угнетали ее до такой степени, что Женевьева почти физически задыхалась и едва сдерживалась, чтобы, забравшись на крышу, не закричать на весь свет, что она вовсе не такая, какой ее хотят видеть. Она - ветреная любовница пользующегося самой дурной славой в Новом Орлеане разбойника, и это ей очень, очень нравится. Но однажды Женевьева неблагоразумно поведала Доминику о своих настроениях, и тот выбранил ее, словно капризную наивную пятилетнюю девочку. Мало того, отправил домой, лишив любовных утех.
Женевьева решила вступить в разговор:
- Папа, не лучше ли нам отложить поездку до конца будущей недели? Элен не успеет за три дня закончить все свадебные приготовления, а ведь заниматься ими можно, только оставаясь в городе. А вот чтобы организовать прием на плантации, и трех недель будет достаточно.
- Так было бы действительно лучше, - жалобно подхватила Элен. - Нам нужно съездить к портному и к...
- Ну ладно, ладно, - нетерпеливо перебил Виктор; - Пусть будет конец следующей недели. Что с вами, мадемуазель? Язык проглотили? - вдруг обратился он к Элизе, которая до сих пор не проронила ни слова.
Она сидела очень бледная и машинально мяла носовой платок.
- Просто я немного удивлена. - Затем, вздохнув, добавила низким голосом:
- Лоренцо мне ничего не говорил о том, что хочет ускорить свадьбу. Я полагала, церемония состоится на Рождество.
Виктор посмотрел на старшую дочь с некоторым раздражением. Все женщины одинаковы. Брак и дети - их назначение. С колыбели их к этому готовят, они только об этом и болтают. А вот когда надо выходить замуж, ведут себя так, словно их приносят в жертву на алтаре дьявола. Партии, которую он нашел для старшей дочери, мог бы позавидовать любой, и сама Элиза никогда прежде не выказывала нежелания выходить за Лоренцо. А сейчас выглядит так, будто это последнее, чего ей хотелось бы в жизни. В полном недоумении покачивая головой, Виктор покинул террасу и отправился к себе в контору.
Как только он ушел, Элиза заплакала. Мачеха бросилась утешать ее, а Женевьева задумалась. Она-то знала, что пугало Элизу: мысль о тех двух неделях, которые предстоит провести с мужем, когда она не будет видеть никого, кроме служанки, когда окажется в полной его власти, обязанная выполнять все его мужские прихоти, что в конце концов приведет к страху перед постелью, если можно так выразиться. Элен прозрачно намекала на это после собственного медового месяца, хотя никогда не вдавалась в подробности. Считалось, что подобный опыт невеста должна приобрести в свою первую брачную ночь.
Женевьева размышляла: не помочь ли Элизе, немного подготовив ее к предстоящему испытанию? Но как сделать это, не выдав собственного секрета? А она ни за что не могла позволить, чтобы стало известно о ее связи с капером.
Да сестра этому и не поверила бы; не поверила бы в столь шокирующую историю, о ком бы ни шла речь, а уж о сводной сестре тем более. У нее, неровен час, еще началась бы нервная истерика! И более, чем все остальное, Элизу подкосило бы сознание того, что именно Доминик Делакруа лишил ее сестру невинности. Внезапная утрата его интереса к ней повергла красавицу в печаль и уныние, которые не покидали Элизу уже несколько недель.
"Недель" - это слово вернуло Женевьеву к началу собственных размышлений. Неделю отсрочки ей удалось выторговать, но, как знать, удастся ли за это время повидаться с Домиником? Он никогда, лишь за редкими исключениями, не согласовывал с ней своих планов, однако фея знала, что капер готовит свой флот к выходу из озера Борн.
Бухта оказалась именно такой, какая ему была нужна, и после того первого дня путешествие превратилось для Женевьевы в сплошное удовольствие. Доминик возил ее на рыбалку в маленькой лодочке, они разжигали костер на берегу бухты, варили раков и ели их руками. Высокомерный и элегантный, опасный и властный Доминик Делакруа исчез: появился веселый, беспечный, взъерошенный пират, умеющий рыбачить и готовить еду под звездным небом, а потом со вкусом облизывать жирные пальцы, свои и ее. Они предавались любви на одеяле в серебряном свете луны.
- Почему ты улыбаешься? - раздраженно спросила Элиза, все еще жалобно всхлипывая. - Ты похожа на кошку, которая только что наелась сметаны. Наверное, радуешься, что через четыре недели избавишься от меня?
- Не говори глупостей! - Как это Элизе всегда удается извратить ее самые добрые намерения! - Если я и радуюсь чему-то при мысли о твоей свадьбе, то радуюсь за тебя. Не притворяйся, будто тебе не хочется стать мадам Биас, владелицей Виллафранка. Как только медовый месяц закончится и ты поселишься в своем новом доме, к тебе с поздравлениями повалит весь город, ты будешь принимать по четвергам и время от времени давать большие приемы. Тебе это понравится, Элиза.
Элиза немного взбодрилась, а Элен, приняв эстафету у Женевьевы, начала рассказывать ей, какое это удовольствие - быть хозяйкой самой себе, не чьей-то дочерью, а почтенной дамой, самостоятельной и важной.
- И Лоренцо вовсе не противный, - практично заметила Женевьева, - ты ведь сама говорила, что он нравится тебе больше всех твоих поклонников.
- Ах, ты такой еще ребенок! - вздохнула Элиза. - Не в этом дело, ты не понимаешь некоторых вещей, правда, Элен?
На лице Элен отразилось сомнение. Она не знала точно, насколько много понимает в жизни ее младшая падчерица. Но подозревала, что та понимает гораздо больше, чем кто бы то ни было, во всяком случае, больше Элизы.
Женевьева рассмеялась:
- Вам незачем отвечать на этот вопрос, дорогая Элен. Я поднимусь наверх. На улице слишком жарко.
Оказавшись у себя в комнате, она начала нервно ходить из угла в угол, покусывая губу. Придется оставить записку для Доминика у Масперо, но, чтобы сделать это, надо незаметно выбраться из дома в квартеронском наряде сегодня же во время сиесты, когда по случаю такой жары все будут спать. Даже Виктор и Николас уединятся в своих покоях после обеда, чтобы отдохнуть перед возвращением в контору на набережной, когда жара спадет. В половине второго, несмотря на зной, Женевьева, прячась в тени витых балконов, быстро шла по направлению к Чартрес-стрит. Она сама не могла бы сказать, почему вдруг, изменив первоначальное намерение, повернула на Рэмпарт-стрит - разве что из-за весьма маловероятной возможности застать там Доминика или хотя бы Сайласа. И даже не думала, что у нее хватит храбрости постучать в дверь, не зная, дома ли Доминик.
Ее слишком пугала перспектива встретить холодный, презрительный взгляд Анжелики. Разумеется, она не осуждала квартеронку, поскольку, без сомнения, и сама почувствовала бы то же самое к особе, которую пустили в ее постель. Но Доминик не допускал никаких рассуждений на эту тему.
Женевьеве было интересно узнать, сколько времени Доминик проводит со своей любовницей. Наверное, много, чтобы компенсировать затраты на дом и содержание самой Анжелики, но, в сущности, это почти не задевало Женевьеву: утонченный креольский джентльмен и его содержанка-квартеронка являлись непременным, вполне привычным атрибутом местной жизни.
В тот момент, когда Женевьева свернула на Римпарт-стрит, где двери в домах были распахнуты, а на балконах сидели и болтали ни о чем дамы в разнообразно пестрых, словно крылышки бабочек, платьях, а девочки-служанки с веерами-опахалами разгоняли вокруг них знойный воздух, Анжелика одна, без сопровождения вышла из дома и направилась на Дюмэн-стрит. Она шла решительно, но на ходу иногда украдкой оглядывалась назад.
Раз Анжелика ушла из дома, разумно было предположить, что Доминика там нет, и ноги сами понесли Женевьеву за квартеронкой. Обе женщины старались держаться в тени домов и идти так, чтобы не было слышно шагов. Почему она пошла за Анжеликой? Какая разница почему. Пошла и все. В этот разморивший всех знойный полдень у Женевьевы особых дел не было, а кроме того, она никогда не умела противиться своему любопытству.
Преследование привело ее в такой уголок Квартала, где не увидишь ни одной почтенной дамы. Над вонючими кучами разлагающегося на жаре мусора жужжали мухи. В открытых дверях домов стояли женщины в небрежно расстегнутых платьях, открывавших прохожим все их прелести.
Женевьева старалась не обращать внимания на развязные окрики и скабрезные предложения, сопровождавшие ее. К ней тянулись руки, непристойно щупали ее, но серьезных попыток удержать не предпринималось. Тем не менее сердце бешено колотилось, а пот прошибал не только от жары и быстрой ходьбы, но и от ужаса перед неведомым, однако повернуть назад было так же страшно, как идти вперед.
Попав каблуком в ямку между камнями выщербленной мостовой, Женевьева оступилась и инстинктивно схватилась за ближайший предмет, казавшийся неподвижным. Им оказалась голая загорелая рука, сплошь разукрашенная татуировкой. Выдавив из себя слова благодарности, Женевьева хотела было двинуться дальше, но у ее спасителя были иные соображения на этот счет. Рука фамильярно обвилась вокруг ее талии, и Женевьева ощутила запах алкогольного перегара. Накрыв ладонью оказавшееся очень близко лицо, она изо всех сил оттолкнула его и одновременно нанесла резкий удар коленом. Взревев, словно раненый бык, мужчина отпустил ее, и Женевьева, не оглядываясь, побежала вперед. Позади раздавались непристойные выкрики. Но в конце концов все стихло, она замедлила шаг и тут осознала, что больше не видит впереди Анжелику. Лишь спустя несколько секунд Женевьева поняла почему. Проходя мимо дверного проема, занавешенного пологом, расшитым яркими бусинками, она услышала шепот. Когда какой-то мужчина, с улицы входя внутрь, откинул занавеску, Женевьева увидела в глубине помещения темно-зеленое платье и пурпурную шаль той, за которой следила.
Женевьева отступила назад и, прислонившись к стене, стала соображать, что делать. Она понятия не имела, где находится и как выбраться отсюда в какой-нибудь знакомый район. И что бы ни делала в этом доме Анжелика, не такое это место, чтобы Женевьева решилась войти и посмотреть. Она вдруг поняла, что не испытывает больше любопытства, и пожалела о легкомысленной выходке, приведшей ее сюда.
- Если вы пришли на службу, поторопитесь - ханган готов, - хрипло прошептал какой-то человек, высовывая голову из-за занавески и оглядывая улицу.
Женевьева лишь заморгала как идиотка, ноги у нее словно приросли к земле. Ханган? Где-то она слышала это слово, но не могла вспомнить в какой связи. Голова исчезла за позвякивающей бусинками занавеской.
Вуду! Ханган - вудуистский колдун. Джонас ей рассказывал об этом. Значит, Анжелика пришла на вудуистскую службу, куда только что пригласили и Женевьеву. В мрачном помещении, скрывавшемся за занавеской, Женевьева оказалась так же неожиданно для самой себя, как в свое время на мачтовом тросе "Танцовщицы", ни в первом, ни во втором случае сознание ее участия в действиях не принимало. Если удастся держаться подальше от Анжелики, страшного ничего нет Свет здесь едва брезжил, а по одежде она нисколько не отличается от прочих присутствующих.
В центре стоял изогнутый шест, напоминающий змею. Перед ним был устроен алтарь, покрытый куском ткани. Женевьева прислонилась к стене у самого выхода и, когда до нее дошла передаваемая по рукам тыквенная чаша, украшенная змеиным хребтом, взяла ее и робко отпила глоток пахучей жидкости. Крепкий спиртовой настой каких-то трав обжег горло, слезы брызнули у нее из глаз. Больше ни у кого из присутствующих напиток, похоже, не вызывал такой реакции, и чаша, передаваемая из рук в руки, осушалась и вновь наполнялась несколько раз. К шесту за лапку был подвешен цыпленок, Женевьева с отвращением (но не в силах отвести взгляд) наблюдала, как его с величайшей заботливостью и нежностью омыли и высушили. Затем один из одетых в белые одежды прислужников влил ему в клюв что-то из еще одного тыквенного сосуда.
Ханган - судя по замысловатому наряду и маске, это был именно он медленно, церемонно зажег свечу и начал чем-то посыпать земляной пол. Порошок был похож на муку или золу. Узор, который получался, отчетливый и наверняка исполненный смысла, был Женевьеве абсолютно непонятен. Одетые в белое прислужники стали медленно обходить вокруг, выполняя некие ритуальные движения. А потом бесцветными голосами затянули монотонный напев. Один из них остановился напротив Анжелики, стоявшей в центре круга, и Женевьева, отступив еще глубже в тень, напряглась, пытаясь разгадать слова их песнопения - или молитвы? Вдруг она услышала имя "Делакруа" и вздрогнула. Значит, заклинание посвящалось Анжелике. Скорее всего она просила о том, чтобы ей вернули благосклонность покровителя и покарали его безымянную похитительницу.
Тошнота подступила к горлу, и комната закружилась перед глазами Женевьевы. Она прислонилась к стене, не смея пошевелиться и боясь привлечь к себе внимание. Мертвенно-бледное лицо Анжелики с закрытыми глазами выражало страшное напряжение, почти осязаемая злоба исходила от нее. Затем прислужники перешли к кому-то другому и затянули новое песнопение-заклинание.
Надо было выбираться отсюда. Духота в комнате стала невыносимой. Густой запах пота и сальных свечей, ядовито-сладкий дух трав, жжение в желудке от выпитого зелья, а пуще всего страх быть узнанной усиливали головокружение и тошноту. Но между ней и занавешенным дверным проемом толпилось слишком много народу. Послышался странный звук - жуткий, зловещий, но волнующий. Это было гулкое буханье барабана. К первому барабану присоединился еще один, ритм убыстрился.
Прямо перед Женевьевой образовалось пустое пространство, и она ясно увидела барабанщиков на противоположной стороне круга. Человек вошел в круг и начал танец, к нему тут же присоединился кто-то еще. И уже в следующий момент Женевьеве показалось, что двигается вся комната, кружась и распевая в такт все убыстряющемуся барабанному ритму, при этом тыквенная чаша снова поплыла по рукам. Женевьева оказалась вовлеченной в танец, она кружилась в сизом от дыма полумраке посреди возрастающего всеобщего безумия, заразительного, как чума. Потом кто-то издал страшный вопль, и вся толпа отпрянула к стенам, а в освободившийся круг впрыгнул верзила с неподвижно выпученными глазами.
И тут, пренебрегая опасностью, Женевьева стала протискиваться к выходу. Впрочем, никто не обращал на нее внимания, погруженные в транс, они вообще не замечали ничего вокруг, так что ей удалось благополучно выбраться на улицу. Не останавливаясь, не разбирая дороги, она побежала, стремясь лишь побыстрее оказаться как можно дальше от этого вудуистского храма. Она бежала по набережной, потом свернула в одну из зловонных боковых улочек, ведущих, как подсказывал здравый смысл, в глубь города, подальше от реки.
Женевьеве казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, так громко и бешено колотилось оно о ребра. Не чувствуя под собой горящих от боли ног, задыхаясь и с трудом ловя ртом воздух, который свистел и хрипел у нее в груди, она очутилась наконец на благословенно знакомой Чартрес-стрит. Но остановиться почему-то не смогла, пока возле биржи Масперо не уткнулась прямо в живот Делакруа.
Доминик, узнав тюрбан и это платье на миниатюрной фигурке, наблюдал, как она неслась по улице, но понятия не имел, ни почему она скачет, словно испуганная лань, ни зачем она вообще оказалась на улице в своем маскарадном костюме. Но что-то, несомненно, надо было делать, пока она не привлекла к себе всеобщего внимания. Доминик намеренно встал на пути и крепко схватил ее за руки, не давая вырваться. Поскольку Женевьева, судя по всему, была не в состоянии отвечать на вопросы, он без лишних слов сгреб ее, лягающуюся и бессвязно бормочущую, в охапку и потащил наверх, к себе в кабинет, подальше от любопытных глаз и ушей. Джин Масперо выразительно покачал головой, когда дверь с треском распахнулась от резкого удара ноги. Он не лез в дела капера, только дурак мог решиться задавать тому вопросы или без приглашения совать нос в то, что происходит в его кабинете.
- Так, Женевьева, теперь успокойся. - Доминик поставил ее на ноги, но по-прежнему крепко держал за плечи. - Что повергло тебя в такую панику? Ты представляешь себе, какое внимание привлекла к себе? А что, если бы ты столкнулась с кем-то знакомым?
Женевьева пыталась успокоиться, но грудь ее все еще мучительно вздымалась, и теперь, когда необходимость бежать сломя голову отпала, она почувствовала, как острая боль распирает ей легкие. Доминик усадил ее в кресло и налил в стакан бренди из графина, стоявшего на низком комоде.
- Пей медленно. - Но, увидев, как у нее дрожат руки, сам поднес стакан ей ко рту и заставил выпить половину содержимого.
Наконец дыхание у Женевьевы выровнялось и она перестала дрожать, осознав, что находится в безопасности, но ей все еще казалось, будто она слышит зловещее буханье барабанов и истерическое пение, а перед глазами пылала яркая, жуткая струя крови из шеи цыпленка.
- О, Доминик, это было так ужасно, - прошептала она. - Мне никогда не было так страшно.
- Это уж точно, - спокойно сказал он. - Тебя что-то напугало. Скажи мне что?
- Анжелика... - Ей было трудно произносить слова.
- Какое отношение ко всему этому имеет Анжелика? - требовательно спросил Доминик, и льдинки замерцали в его взгляде. - Я же много раз повторял, что она не имеет с тобой ничего общего.
Женевьева неопределенно махнула рукой. Анжелика имеет к ней отношение, поскольку желает ей зла, и если Доминик думает, что официальную любовницу нисколько не тревожит его интерес к Женевьеве, то ему придется признаться в своем глубоком заблуждении.
- Я.., я пошла за ней, - запинаясь начала Женевьева, - когда она.., она вышла из дома, и...
- Что-что ты сделала? - прогремел он.
- Пожалуйста.., ты не понимаешь, - поспешно перебила Женевьева, - я сама не понимала, зачем это делала, но ты должен выслушать то, что случилось.
Доминик сел на краешек стола и неподвижно уставился на нее:
- Тебе придется быть очень убедительной, Женевьева. - В его, казалось бы, мягком тоне слышалась неприкрытая угроза.
Женевьева нервно сглотнула и безо всякой преамбулы выпалила:
- Вуду. Анжелика отправилась на вудуистскую службу в какой-то ужасный квартал города, где сплошные бордели и пьяные матросы... - Женевьева поежилась.
Доминик ничего не сказал, даже не пошевелился, губы его оставались плотно сжатыми, глаза холодными, как острые и пронзительные льдинки.
- Я вошла в их храм вслед за ней. В конце концов, я думала, что мне ничто не грозит в этой одежде, только Анжелика знала, что я там чужая, но я надеялась, что, если буду держаться от нее подальше, в тени...
- Ты проникла на вудуистское ритуальное действо? - переспросил он, не веря своим ушам. - Даже ты не смеешь вторгаться в столь сокровенные места.
Женевьева опустила голову. Из-за паники она и не подумала о нравственном аспекте своих действий, о том, что она подглядывала за самым тайным обрядом, принадлежащим иному культу.
- Я не подумала об этом. Я просто вошла туда.
- Это вполне в твоем духе - просто входить. И я намерен тебя отучить от этой привычки. Ладно, рассказывай дальше. Полагаю, самое важное впереди.
- Да. - Она еще раз глубоко, прерывисто вздохнула. - Они произносили какие-то заклинания, исполняли ритуальные танцы и песнопения, предназначенные для нескольких людей, находившихся в комнате. Одной из них была Анжелика. Это касалось тебя и меня.
- Продолжай, - нетерпеливо сказал он, по-прежнему неподвижно сидя на краешке стола.
- Они молились за то, чтобы ты вернулся к Анжелике, а со мной случилось что-нибудь плохое. Я не поняла частностей, но общий смысл был достаточно ясен. - Женевьева закусила дрожащую губу. - Ты представить себе не можешь, как это было ужасно - слышать проклятия в свой адрес. А потом все обезумели от бешеного барабанного ритма, от танца и спиртного.., какого-то жуткого, огненного напитка...
- Ты его выпила! - Доминик, все еще не веря своим ушам, покачал головой.
- Мне было интересно, - потупясь, призналась она. - И потом у меня не было выхода. Когда начались танцы и поднялся страшный шум, я не знала, что делать. А потом они убили цыпленка. Повсюду была кровь, и я убежала. Что было после этого, я не очень помню. - У нее перехватило горло.
- Ты своенравная, бездумная, сующая свой нос куда не следует девчонка! свирепо произнес Доминик. - Тебя нужно запрятать куда-нибудь подальше.
Объект этого бескомпромиссного обвинения был слишком подавлен, чтобы возражать или защищаться, даже если бы убедительные аргументы и пришли на ум. Женевьева тупо рассматривала завитушку на дубовом полу у себя под ногами. В комнате повисла тяжелая тишина.
Потом Доминик, вздохнув, широким, решительным шагом пересек комнату.
- Ты только посмотри на себя! Выглядишь так, словно по тебе карета проехала. - Взяв за подбородок, он запрокинул ее голову и испытующе посмотрел прямо в глаза. - Когда-нибудь ты нарвешься на действительно серьезные неприятности, если не научишься думать, прежде чем следовать, не заботясь о последствиях, туда, куда указывает твой любопытный нос.
Женевьева не отвечала, но две огромные слезы катились по ее щекам.
- Вот, возьми. - Доминик отпустил ее подбородок, достал из кармана огромный носовой платок и вручил Женевьеве. - Так, ради любопытства, скажи, а что ты делала на Рэмпарт-стрит в этом наряде?
- Мне нужно было передать тебе сообщение. - Женевьева громко высморкалась и вытерла глаза. - Я подумала, может быть, застану там тебя или Сайласа. Если бы вас там не оказалось, я бы пришла сюда и оставила записку у месье Масперо. Но я помнила, что ты позволил мне делать это только в случае крайней необходимости. - И протянула ему платок. - Элиза выходит замуж через четыре недели.
- Давно пора, - заметил Доминик. - Это меня едва ли огорчает, пожалуй, даже наоборот. Чем скорее она уляжется в постель кастильца, тем меньше будет привлекать к себе опасное внимание.
Слабая улыбка озарила грустное лицо Женевьевы:
- Так-то оно так, но загвоздка в том, что до свадьбы она должна жить в Трианоне, и в конце следующей недели мы все отбываем на плантацию. Отец хотел, чтобы мы уехали уже через три дня, но мне удалось уговорить его отсрочить отъезд. Я не знала, удастся ли мне повидать тебя до того обычным способом. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
- Обычным способом?.. - Он задумался, в его бирюзовых глазах заплясали искорки смеха. - Так ли уж он обычен? Я, например, не считаю его обычным. Но возможно, у меня в таких делах меньше опыта.
Женевьева зарделась:
- Очень неблагородно с вашей стороны, месье, дразнить меня, особенно теперь, когда я попала в такое неприятное положение.
- Если ты попала в неприятное положение, фея, то это впервые за время нашего знакомства, - сухо заметил Доминик.
"Не правда, - подумала Женевьева, - и Доминику это хорошо известно". Но его замечание преследовало совершенно ясную цель: вернуть ей хоть каплю достоинства, поэтому она не стала спорить.
- Так или иначе, я лишь хотела предупредить тебя, что мы отправляемся на плантацию раньше, чем я предполагала. Он кивнул:
- Я закончу ремонт и починку такелажа на "Танцовщице" и остальном флоте. А ты будешь моим шпионом во вражеском лагере. Сообщай мне обо всех передвижениях твоего отца и о тех, кто станет проявлять опасный интерес к болотам.
- Когда ты снова отплываешь?
- Скоро.
- И куда?
- Это не твое дело, - отрезал Делакруа и сменил тему. - Тебе не следует бояться Анжелики. Магия вуду не причинит тебе зла, а с Анжеликой я сам разберусь.
- В ненависти таится страшная сила. - Женевьева даже вздрогнула. - Знаю, что нельзя верить в магию, но они-то в нее верят. А если сильно верить во что-то, это может сбыться.
- Ты несешь чепуху, - твердо отмел Доминик ее страхи. - И чтобы доказать это, я хочу, чтобы ты завтра вечером пришла ко мне.
- Я, наверное, не смогу, Доминик, - прошептала Женевьева, побледнев.
- Нет сможешь! Анжелики там не будет, и ты поймешь, как глупо бояться.
- Ты и раньше обещал, что ее не будет, - напомнила Женевьева, - а она была.
Доминик виновато посмотрел на свою фею:
- Да, знаю. Мне это казалось столь неважным, да и сейчас так кажется. Но я даю слово, что завтра ее там не будет.
- Ты скажешь Анжелике о том, что я все видела и слышала?
- Нет, окажу тебе услугу, сохраню все в тайне. Анжелика вряд ли бы одобрила твои действия, и боюсь, что в данном случае я ее понимаю.
- Я больше не хочу об этом говорить, - объявила Женевьева, вставая. - Ты уже несколько раз ясно дал мне понять, что обе всем этом думаешь.
- Очень хорошо, не будем больше об этом. Но если ты, Женевьева, снова учудишь что-нибудь подобное, держись от меня тогда как можно дальше.
- Я уже все поняла, - устало повторила Женевьева, прижимая пальцы к вискам. - У меня разболелась голова, мне надо идти. Скоро все очнутся после сиесты, нужно успеть незаметно пробраться в дом.
Доминик нахмурился. Она была так бледна и измучена, куда подевалась ее обычная бьющая через край энергия.
- Подожди. Я подгоню экипаж и сам провожу тебя домой. А потом отвлеку внимание на себя у главного входа, и ты сможешь проскользнуть домой через боковую дверь.
Женевьева благодарно улыбнулась. Прежде Доминик никогда не предлагал ей помощи, ибо - она это знала - был уверен, что девчонка делает только то, чего ей самой хочется, а следовательно, должна и выкручиваться сама. Таков был принцип его жизни, и Женевьева никогда с этим не спорила. Но нежность, с какой Доминик сейчас прикоснулся губами к ее лбу, подействовала на Женевьеву успокаивающе, равно как и сознание того, что резкость, с которой он поначалу встретил ее рассказ, была вызвана скорее заботой о ней, чем просто недовольством.
Глава 11
Анжелика прочла короткую записку Доминика, и се охватило чувство бессильного гнева. Ей предписывалось уйти из дома куда угодно на весь сегодняшний вечер. Завтра днем капер окажет ей честь своим посещением, поскольку считает, что настала пора обсудить ее будущее. Слова, написанные черными чернилами, плясали у нее перед глазами. "Ее будущее" могло означать лишь одно: разрыв отношений. И прежде чем нанести этот удар Анжелике, он собирался провести ночь здесь с этим тощим существом?!
Что есть в ней такого, чего недостает Анжелике? Если бы только удалось воспользоваться порошком колдуна! Его следовало рассыпать под ноги предполагаемой жертве определенным узором. Пройдя по нему, жертва разрушала узор и получала таким образом послание смерти, после чего неминуемо умирала в течение месяца. Но как Анжелика рассыплет порошок, если ее не будет в доме, когда придет эта девица? Можно, конечно, рассыпать его подле кровати, но тогда на него мог наступить и Доминик. А что, если нарушить приказ, притвориться, что не получила записки? Хотя нет, послание доставил сам Сайлас.
Сколько времени нужно ей провести наедине с этой девицей? Всего какую-то минуту, от силы две. Если Доминик задержится хоть на полчаса, та придет первой, как уже случалось. Она поднимется наверх и растопчет колдовской узор из порошка как раз под дверью спальни. Анжелика сразу же сметет его, и никто ни о чем не догадается. Анжелика даже покинет дом прежде, чем приедет Доминик, а завтра будет само очарование, все поймет и согласится на все, что он скажет, а потом лишь подождет, пока девчонка благодаря черной магии перестанет путаться под ногами, - и Доминик вернется к ней, Анжелике.
План недурен, но как задержать Доминика? Можно послать ему записку и попросить встретиться с ней в половине десятого в "Доме абсента". Если удастся сочинить нечто достаточно отчаянное, тонко намекнуть на непоправимые последствия, он не сможет не прийти. И прождет минимум полчаса, а потом, увидев, что свидание не состоялось, поедет на Рэмпарт-стрит. Анжелики в соответствии с его приказом там уже не будет, разумеется.
Решение принято - и она, почувствовав облегчение, села сочинять послание, время от времени капая на буковки водой из вазы с цветами, чтобы создалось впечатление, будто письмо орошено слезами.
Доминик получил послание, принесенное девочкой-служанкой, как раз в тот момент, когда переодевался к ужину. Неровные пляшущие буквы, явно выведенные дрожащей рукой и расплывающиеся от упавших на бумагу слез, вопили об отчаянии писавшего, поэтому у Доминика и мысли не возникло о том, чтобы не прийти на встречу. Женевьева спокойно подождет его дома. Поэтому, поужинав, он отправился в "Дом абсента". Это было любимое место встреч дам полусвета с их покровителями, и молодые креолы туда часто захаживали.
В это время на Рэмпарт-стрит Анжелика, не находя себе места от нетерпения, без конца поглядывала на изысканные позолоченные бронзовые часы - подарок Делакруа. Уже без четверти десять, а "существо" все еще не прибыло. Порошок был рассыпан перед дверью спальни, но до приезда Доминика его следовало смести. Как долго он станет ждать ее в "Доме абсента"? Ну где же эта чертова девица?
А Женевьева в этот момент бежала по Сент-стрит. Сегодня было особенно трудно улизнуть из гостиной. Виктор решил провести вечер дома и потребовал, чтобы младшая дочь сыграла с ним в шахматы. Она была единственным партнером, с которым он мог играть, если не считать клубных дружков, и, когда он вознамеривался сыграть партию, отказа быть не могло. Элен с Элизой безостановочно болтали о свадебных приготовлениях, а Николас уныло сидел в кресле перед незажженным камином, уставившись в стакан с бренди. Когда он заикнулся, что хочет поехать повидаться с друзьями, дядя заявил, что у них намечается семейный вечер и Николас может разок посидеть дома. Поскольку Виктор редко предавался радостям семейного очага, у Николаса не было оснований возражать против этого лицемерного решения, но его угрюмое настроение отнюдь не способствовало тому, чтобы рассеять гнетущую атмосферу домашнего "развлечения".
Зная, что отец будет настаивать на определении победителя по трем партиям, Женевьева быстренько сдала первые две. Она играла не хуже отца, и обмануть его было нелегко. Однако несколько демонстративно подавленных вздохов, пальцы, прижатые к вискам, время от времени отсутствующая слабая улыбка сделали свое дело - отец все же спросил, что с ней. За вялым, вымученным утверждением, будто "все в порядке", последовала ошибка, какую мог сделать только новичок. Виктор с удовольствием воспользовался ею, победно завершил партию и велел Женевьеве пораньше лечь спать, пробурчав, что эти шатания по гостям в такую жару очень вредят здоровью и чем скорее семья переедет в загородную резиденцию, на плантацию, тем лучше.
Женевьева послушно поднялась к себе и вскоре услышала, как парадная дверь захлопнулась за Виктором, отправившимся в клуб. Это послужило сигналом и для Николаса - тут же простыл и его след. Элен и Элиза продолжали свою болтовню, так что Женевьева, спустившись с террасы по внешней лестнице, смогла тихонько прошмыгнуть в боковую калитку.
Когда она постучала в дверь на Рэмпарт-стрит медным молоточком, пробили часы на соборе Святого Людовика. Дверь тут же отворила девочка-служанка, которую Женевьева уже знала по предыдущим своим визитам. Вообще-то она обычно видела лишь Доминика и Сайласа, но присутствие других людей угадывалось по голосам, шагам и хлопанью дверей.
- Месье еще не приехал, мадемуазель, - пробормотала девочка и впустила Женевьеву в холл.
- Вот как? - Женевьева встревоженно огляделась, и по спине ее пробежала холодная дрожь.
Ей и вообще-то не хотелось бывать в этом доме, а уж в отсутствие Доминика тем более. Женевьева не могла забыть ту злобную энергию, которая исходила от Анжелики во время ритуала, и теперь казалось, что эта энергия ненависти пронизывает весь дом. Она хотела подождать Доминика на улице, но спохватилась: глупо, нельзя подчинять всю жизнь суеверным страхам.
Женевьева нерешительно поднялась по лестнице, наступая на какой-то белый порошок, рассыпанный перед дверью спальни, и вошла в знакомую, роскошно убранную комнату, освещенную одним лишь ночником.
Подойдя к окну, она выглянула наружу в надежде увидеть Доминика или хотя бы немногословного Сайласа, к которому относилась с абсолютным доверием. Если он рядом, ничего плохого случиться не могло. Но улица оставалась пустой. Постель, однако, казалась такой манящей, что Женевьева сняла тюрбан - вымытые душистые волосы рассыпались по плечам. Миткалевое платье полетело на стул, и Женевьева уже было начала снимать белье, как вдруг услышала из-под двери какое-то шуршание...
Воображение, подстегиваемое жуткими впечатлениями предыдущего вечера, стало рисовать страшные картины. Ей представились полчища заговоренных хозяйкой дома крыс и скользких гадов, злобно кишащих под дверью, людей в хитонах и масках с ножами в руках, кровь, брызжущая из перерезанных глоток, гремящие барабаны и странные узоры из золы на полу. С ее губ сорвался сдавленный не то стон, не то крик, когда, полуосознанно предпочтя оказаться лицом к лицу с тем, что ждало ее за дверью, как бы ужасно оно ни было, Женевьева широко распахнула дверь.
- Что вы делаете? - И уставилась на Анжелику, ползавшую на коленях с веником и тряпкой в руках.
Огромные карие глаза, полные всепоглощающей ненависти, взглянули на нее снизу вверх, и с глубоким удовлетворением в голосе Анжелика констатировала:
- Вы наступили на это! Вы нарушили узор.
- Ну и что? - вопрос комом застрял в горле Женевьевы: она поняла, что лучше бы ей не слышать ответа.
- Это колдовской порошок, - объявила Анжелика, медленно поднимаясь с колен, в глазах ее полыхал победный огонь. - Теперь к вам явится Посыльный Смерти.
Очевидный страх, обуявший Женевьеву, придал смелости Анжелике, и она вошла в спальню.
- Посыльный возвестит вашу смерть, - прошипела она, - и уведет за собой в мир теней.
- Нет.., нет... Вы не понимаете, что говорите. - Женевьева отчаянно затрясла головой, прижимая руку к груди. - Все это выдумки. Я не верю в ваше колдовство. - Но голос ее предательски дрожал.
- Вам придется поверить, - возразила Анжелика низким взволнованным голосом. - Грязная воровка, когда Посыльный принесет тебе весть, ты увидишь, что смерти тебе не избежать.
- Как вы смеете так меня называть! - На мгновение страх уступил место гневу, и Женевьева с размаху ударила по злорадно уставившемуся на нее лицу.
Анжелика пришла в неистовство, нанесла ответный удар и вцепилась в золотистую копну волос. В следующее мгновение обе женщины, обезумевшие от гнева, позабыли о всяких приличиях, о том, где находятся, и даже о причине своей ссоры. Женевьева помнила лишь о том, что не должна допустить поражения, потому что в этом случае окажется во власти зла, которое пока лишь коснулось к ней. Анжелика же думала лишь о том, как поставить это мерзкое существо на колени и выкинуть из дома. Она совершенно не вспоминала о Доминике, пока кольцо грозной ненависти, в которое сплелись их руки и тела, не оказалось внезапно разорванным и Анжелика не отлетела к стене.
Доминик держал Женевьеву за талию, прижав к себе спиной, так что лица его она не видела. Но его видела Анжелика, и это зрелище заставило квартеронку содрогнуться от ужаса.
- Она ударила меня, - промямлила Анжелика, и от страха, который охватил ее, слова прозвучали довольно убедительно. - Напала...
- Лживая сука! - Все еще не в состоянии мыслить здраво и не обращая никакого внимания на Доминика, Женевьева рванулась по направлению к трусливо дрожащей ненавистной сопернице.
Хватка Доминика стала крепче, Женевьеве показалось, что железный пояс затянулся на ее талии, грозя перерезать пополам.
- Если ты сделаешь еще хоть одно движение по направлению к ней или скажешь еще хоть одно слово, то будешь жалеть об этом до конца своей жизни!
Это было уж слишком! Так разговаривать с ней, да еще в присутствии Анжелики, которая хотела убить ее! К тому же он нарушил свое слово. Умудрившись повернуться к Доминику лицом, она занесла руку над головой ярость и ужас застыли в ее золотисто-карих глазах. Доминик успел мертвой хваткой стиснуть ее запястье и, заведя руку за спину, заставил Женевьеву приподняться на цыпочки. Грудь ее под тонкой тканью рубашки оказалась тесно прижатой к его груди. Мучительно корчась от его стальной хватки, она всеми силами старалась вырваться.
- Не вынуждай меня делать то, о чем мы оба потом пожалеем, Женевьева, властно прошептал он, уткнувшись в ее пахнущие розовой водой всклокоченные волосы, и сквозь медленно рассеивавшийся дурман безумия Женевьева осознала, что в его тоне звучала скорее просьба, чем угроза.
От неподвижного мужского тела, к которому она была тесно прижата, исходили уверенность и надежность. Постепенно спокойствие передалось и ей, она перестала дергаться, дыхание стало ровным. Хватка Доминика ослабела, он отстранил Женевьеву от себя и легонько подтолкнул к кровати:
- Сиди и не двигайся.
Облизывая пересохшие губы, Анжелика с любопытством и благодарностью наблюдала, как Доминик утихомиривал девчонку. Он встал на защиту Анжелики! Велел худышке оставить ее в покое! Квартеронка снова заныла, осторожно потирая исцарапанные руки, прикасаясь пальцами к ушибленной груди и делая вид, что ей ужасно больно. Но тут поймала его взгляд, полный холодной ярости, и поняла, что проиграла.
- Вон! - Схватив за руку, он вытолкнул ее за дверь. - Не дай Бог тебе когда-нибудь попасться мне на глаза. Сайлас!
- Месье? - Сайлас незамедлительно выступил из тени; от его внимания, разумеется, не ускользнула ни одна деталь только что разыгравшейся сцены.
- Избавься от нее! - Доминик почти швырнул Анжелику в руки матроса. Чтобы через пять минут ее не было в доме. Вещи она соберет завтра днем под твоим присмотром.
- Да, месье, - безразлично ответил Сайлас, толкая перед собой размахивающую руками, протестующую подопечную.
Женевьева по-прежнему сидела на кровати. Дверь захлопнулась, он подошел и остановился, нависая над Женевьевой.
- Я никогда в жизни не видел такого отвратительного, непристойного представления! А уж поверь, я много повидал на своем веку. Как ты посмела вести себя словно дворовая кошка? Как ты могла подраться с этой шлюхой? Ты же креолка, ты принадлежишь к, семье Латуров в конце концов!
Женевьева могла ожидать чего угодно, только не этого - креольский джентльмен гневался на нарушение приличий и скандальное поведение дамы его круга.
- А чего ты от меня ожидал? - поинтересовалась она. - Какая разница между мной и твоей любовницей? Мы обе занимаемся одним и тем же с одним и тем же мужчиной в одной и той же постели в одном и том же доме. Если хочешь, я еще кое-что добавлю. Похоже, что и ты не делаешь различия между нами.
- Не говори ерунды, - сказал Доминик, обескураженный таким отпором.
- Это ты говоришь ерунду, - не смущаясь, продолжала Женевьева. - Мне кажется, что для пирата, который гордится отсутствием щепетильности и презрением ко всем условностям, подобное требование хороших манер более чем лицемерно.
- То, что делаю я, и то, что делаете вы, мадемуазель Женевьева, - вовсе не одно и то же, - констатировал Доминик с нарастающей угрозой в голосе.
- Тогда почему ты настаиваешь, чтобы я приходила в этот дом? Это ведь дом содержанки. С какой стати я должна вести себя здесь по-другому?
Впервые Доминик Делакруа не нашел что ответить. Он и не думал об этом просто считал этот дом самым подходящим местом для свиданий. Разумеется, он не думал о том, что Анжелика посмеет возражать против какого бы то ни было решения, касающегося его собственных владений, пока это не причиняет ей материального ущерба. И Доминику было невдомек, что свидания с ним в такой обстановке извращают представление Женевьевы о себе самой и о том, что между ними происходит. Он-то был уверен, что, несмотря на ее легкомысленное поведение, она истинная креольская дама, представительница старинного аристократического рода, которой скоро найдут достойную пару.
Женевьева тем временем продолжала наступление.
- Ты нарушил слово, - укоризненно сказала она.
- Не намеренно, Женевьева. Похоже, Анжелика устроила так, чтобы остаться с тобой в доме с глазу на глаз...
- Именно, и воспользоваться вудуистской магией, чтобы наслать на меня погибель.
- Вудуистское колдовство, - Доминик нахмурился, - не может причинить тебе никакого вреда, Женевьева.
- Легко тебе говорить, - вспыхнула она. - Ты ведь не наступал на колдовской порошок и не разрушал магического узора.
- О чем это ты? - Он нетерпеливо прошел к столу, где на серебряном подносе стояли графин с вином и бокалы. - Думаю, тебе не помешает немного подкрепить свои силы.
Прежде чем рассказать, что в точности здесь произошло, Женевьева взяла из его рук бокал, отпила немного вина и с вызовом заявила:
- Ты не можешь винить меня за то, что я сделала.
- Конечно, могу. Ты не имеешь ничего общего с уличной проституткой. И я больше не желаю слышать этого бреда - будто я обращаюсь с тобой так же, как с Анжеликой, только потому, что мы бываем вместе в этом доме. Ты - юная креольская леди, и то, что ты утратила невинность, останется секретом, известным только нам двоим. В недалеком будущем ты выйдешь замуж и займешь подобающее место в обществе, а нынешнее юношеское приключение, надеюсь, оставит у тебя лишь приятное воспоминание.
Женевьева покачала головой и даже хлопнула рукой по подушке:
- Нет, ты абсолютно не прав.
- Ты снова меня злишь, - мягко предупредил Доминик. - Мне стоило огромных усилий до сих пор держать себя в руках. Но не могу обещать, что меня хватит надолго. Я прав, потому что так должно быть.
- Ты не понимаешь! - Женевьева спрыгнула с кровати. - Если это злит тебя, прости, но я не могу не сказать. Неужели ты думаешь, что я не изменилась с тех пор, как мы встретились, как... - Она выразительно оглядела комнату. - Раз все это случилось, как я могу оставаться прежней креольской девушкой на выданье? Я никогда-то особенно не подходила для подобной роли, а теперь это и вовсе исключено.
Доминик, закрыв глаза, пытался собраться с силами.
- Ты увидишь, что я прав, - сказал он наконец. - Небольшая романтическая прелюдия скоро закончится, ты вернешься к прежней жизни, став более зрелой, разумеется, более опытной, в сущности, став гораздо лучше, чем прежде. Но вернешься!
Женевьева стала еще бледнее, чем и без того была после всего случившегося, но попыталась скрыть тревогу.
- Почему она скоро закончится?
- Потому что скоро я снова буду далеко в море. Я ведь сказал тебе вчера, беззаботно напомнил капер. - А когда.., если.., я вернусь, много воды утечет, фея. Ты будешь помолвлена или уж, во всяком случае, окружена поклонниками.
- Возьми меня с собой, - вдруг попросила она. - То, о чем ты говоришь, означает для меня быть заживо погребенной. Я хочу с тобой в море. Я не стану мешать или чего-то требовать от тебя. Я понимаю, что тебе не нужны никакие путы. Мне тоже. Но теперь, после того как я вкусила восторг бытия без сковывающих условностей, я не смогу жить иначе. - В глазах ее застыли мольба и слезы.
"Невозможная девчонка, - подумал Доминик с некоторым раздражением. Женевьева Латур из тех, кто не сворачивает с пути, намеченного ими самими. Если уж ей чего захочется, она пойдет и возьмет это, и не успокоится, пока не получит желаемого". Делакруа был хорошо знаком такой характер, поскольку он и сам обладал подобным. И он восхищался такими людьми, ибо в мире есть стоящие вещи, которыми можно овладеть, лишь имея железную волю. Но в данном случае мадемуазель Женевьева и впрямь возжелала невозможного, и придется продемонстрировать превосходство его воли.
- Ты капризный ребенок, Женевьева, который не знает, что такое "нет". Считаешь, что, если тебе чего-то хочется, этого уже вполне достаточно. Ничего более комичного, чем то, о чем ты просишь, я в жизни не слышал.
- Это не комично. То есть для обычной женщины - может быть, но я не...
- Да, - сухо перебил он, - ты действительно не обычная женщина, признаю. Но ты наивна и простодушна и не отдаешь себе отчета в том, что предлагаешь. Даже если бы я лишился рассудка и поддался на твои уговоры, мои матросы встали бы стеной "против" и были бы правы. Моя дорогая Женевьева, мы отправляемся вовсе не на прогулку по заливу, пойми это.
- А я так и не думаю, - ответила она, все еще не желая сдаваться. - Я знаю о пиратах и британской блокаде. Знаю об опасности. Но я не понимаю, почему, если меня это не пугает, это должно пугать тебя и особенно твою команду.
"Потому что ты не знаешь о том, что мы поставляем оружие для революции", мрачно подумал Доминик. Вздохнув, он резко положил конец дальнейшим спорам:
- Одевайся. Тебе пора домой.
- Я обычно ухожу домой лишь на рассвете, - возразила Женевьева, решительно поджав под себя босые ноги и откинув назад волосы. - И, думаю, мне полагается вознаграждение за все, что я пережила сегодня вечером. Тем более ты обещал, будто все будет хорошо.
Он пристально посмотрел на нее. В ее чувственно потемневших тигриных глазах можно было прочесть лишь расчетливое лукавство: она явно решила сделать вид, будто этого бессмысленного спора и не было. Подобная уступчивость почему-то заставила его испытать некоторую неловкость, но в конце концов он сам этого добивался. Было бы нелогично интересоваться теперь, почему она вдруг проявила такую покорность. К тому же приглашение, которое она делала, откинувшись на спину и сладострастно расслабившись, было совершенно невозможно не принять...
Глава 12
Доминик не ошибся, заподозрив, что покорность Женевьевы, легко согласившейся не участвовать в его предстоящем рейде, притворна. Однако в течение нескольких последующих недель фея не давала ему повода лишний раз убедиться в этом, и он ослабил бдительность. Семейство Латур переехало в Трианон, родовую плантацию на озере Борн, а капер вместе со своим флотом благополучно расположился в потаенной бухте среди болот. Стук молотков и визг пил не смолкал здесь ни на минуту, и в воздухе постоянно висел запах лака и красок - заделывались пробоины, корабли переоборудовали и надраивали до блеска.
Женевьева была здесь частой гостьей. Она приплывала на каноэ, пробираясь по протокам, петляющим среди зарослей, зорко следя, не появится ли где-нибудь аллигатор, и стряхивая с платья древесных крабов, иногда падавших с нависающих над протокой веток. Не то чтобы подобные путешествия доставляли ей удовольствие, но, как она однажды практично заметила каперу, если человек располагает лишь одним средством достижения цели, лучше им и воспользоваться.
Доминик лишь улыбнулся тогда в ответ, закурил сигару и устремил мечтательный взор на гладкую поверхность бухты. Женевьева заметила, что в ее обществе он теперь часто улыбается так спокойно и ласково. Не то что в первые дни их знакомства.
И Сайлас это заметил, да и вся команда. Однако девушка, похоже, понимала, что держаться следует скромно, и матросы скоро привыкли к присутствию легкой фигурки в цветастом платьице, обычно босой, с золотистыми волосами, связанными лентой на затылке. Девушка вела себя безупречно - больше не было никаких инцидентов вроде лазанья по мачтам, - и хозяин пребывал в добром настроении, лишь изредка раздражаясь по поводу задержек в ремонте кораблей. Наверное, поэтому в целом матросы считали присутствие мадемуазель благотворным.
Стояло жаркое субботнее утро в конце июля. Женевьева лежала на палубе на спине, купаясь в солнечных лучах. Она перед этим ела речных раков, приготовленных коком, и все еще ощущала во рту вкус острых рыбных приправ. Ожидая, когда Доминик освободится и они смогут уединиться в каюте, она услышала, как капер обсуждает с боцманом проблему укомплектования экипажей для предстоящего выхода в морс.
- Я отправлюсь на пристань, месье, - говорил боцман. - Там околачивается множество опытных матросов, которые, насколько я знаю, будут счастливы присоединиться к нам, если пообещать хорошее денежное вознаграждение.
- Поразведай и на латурских верфях, - с дьявольским блеском в глазах посоветовал Доминик. - Очень заманчивая идея - украсть у него не только владения, но и людей.
В неподвижном воздухе раздался довольный рокочущий смех боцмана.
- Завтра же, месье. Не сомневаюсь, что они клюнут па наше предложение.
Женевьева лежала не шелохнувшись, но кровь быстрее побежала у нее по жилам и мышцы напряглись от возбуждения. Она давно уже размышляла над тем, как добиться своего, подумывала даже пробраться на один из кораблей каперского флота, где ей было бы легче спрятаться, чем па флагманском судне Доминика. Выйти из укрытия, сдаться на милость капитана и уговорить препроводить ее на "Танцовщицу" можно будет, когда корабли уйдут подальше от берега. Но этот план изобиловал вероятными неожиданностями: вдруг корабли пойдут разными курсами и "Танцовщица" окажется на огромном расстоянии.
В чумазом мальчишке в коротких штанишках, умирающем от желания поплавать на пиратском корабле, боцман никогда не распознает подругу своего хозяина, тем более что не ожидает такой встречи. А Доминик в таких делах полностью доверял своему боцману. Женевьева же за последнее время приобрела достаточно знаний по навигации, чтобы бойко ответить на возможные вопросы. Если удастся спрятать волосы и держаться незаметнее, то, возможно, она сумеет играть роль юнги в течение нескольких дней, пока флот не окажется слишком далеко, чтобы возвратиться и высадить ее.
- Вставай, лентяйка. Мы идем плавать, - донесся до нее сверху веселый, беспечный голос Доминика. Женевьева виновато вскинулась, но ступня Доминика легко прижимала ее бедро к доскам палубы. - Судя по выражению лица, ты задумала какую-то каверзу.
- Страшную каверзу, - подтвердила Женевьева. - Но купанию это не помешает.
- Попозже, - пообещал он и многозначительно улыбнулся, прищурив глаза, отчего она почувствовала слабость в ногах. - А сейчас давай-ка в шлюпку.
Женевьева проворно спустилась в капитанскую шлюпку. Доминик последовал за ней, взялся за весла и, оттолкнувшись от борта корабля, направил лодку в уединенную узкую протоку, впадавшую в бухту.
- Когда ты отплываешь? - как бы между прочим спросила Женевьева, загребая воду рукой и безуспешно пытаясь поймать серебристую форель, вдруг сверкнувшую в воздухе и тут же плюхнувшуюся в воду.
Доминик взглянул на Женевьеву в упор. Он искал подходящего момента, чтобы подготовить ее к неминуемо приближавшемуся расставанию. Как ни гнал он от себя эту мысль, предстоящая разлука с Женевьевой его не радовала, и это делало признание еще более трудным.
- Во вторник, - сказал он, решив, что лучше не усложнять ситуацию и сказать сразу.
Во вторник! Как же ей до этого времени найти убедительный предлог для отъезда из дома? Хорошо, что Виктора не было в Трианоне, а Элиза заперта в Виллафранка с молодым мужем. Значит, обмануть надо лишь Элен.
- И как долго ты будешь отсутствовать? - голос ее звучал по-прежнему безразлично, она закрыла глаза от солнца и, расслабившись, откинулась на поперечной банке.
- Не могу сказать, - признался Доминик. - Два месяца, три. Это зависит от множества причин, от меня не зависящих.
"Придется снова сослаться на урсулинок, - решила Женевьева. Но на этот раз я надолго отправлюсь в монастырскую школу". Именно там она в основном и обучалась. Теперь, когда Элиза замужем, никто не станет отпускать по поводу ее тяги к знаниям иронических замечаний. Николас - в Новом Орлеане с Латуром, а Элен занята тем, что наносит традиционные летние визиты соседям. Склонность Женевьевы к академическим занятиям если и не встречала бурного одобрения, но и не пресекалась, так что девушка вполне могла сказать, что, спасаясь от скуки и зноя, хочет провести в школе неопределенное время. Всем было хорошо известно, что мать Тереза охотно примет Женевьеву, когда бы та ни пожелала и на любой срок.
- По крайней мере в море ты избавишься от этой нестерпимой жары, - сказала она, тщательно изображая сожаление. - А я здесь расплавлюсь и умру от тоски.
В ее голосе нельзя было различить и намека на протест, даже завидовала она как-то смиренно. Доминик поднял весла на борт, пустив шлюпку в дрейф, взял Женевьеву за руки и притянул к себе.
- Я буду скучать по тебе, фея!
Стоя на коленях, она подняла голову и улыбнулась - Давай не будем говорить о грустном. У нас есть еще несколько дней.
"Удивительно, как Женевьева повзрослела", - подумал Доминик, склоняясь и, словно пчела, высасывающая нектар из цветка, проникая языком в соцветие ее сладких губ. Он ощущал мягкость ее груди, прижатой к его коленям, и чувствовал обещание, таившееся в ее расслабленном разгоряченном на солнце теле. "Где-то живет удачливый креольский джентльмен, еще не подозревающий о том, какое счастье его ожидает", - с грустью подумал капер Делакруа.
***
Боцман обернулся на призывный свист. Невзрачный парень в бриджах, явно великоватых ему и удерживаемых лишь широким ремнем, и куртке, висевшей балахоном, нетерпеливо подпрыгивал, стараясь держаться в тени одной из низких мастерских на верфи Латура.
- Месье, могу я наняться на ваш корабль? - опасливо оглядываясь, прошептал мальчишка. - Я всю жизнь провел возле кораблей.
- А чего ты боишься, малец? - боцман осмотрел двор, но не увидел ничего такого, чем можно было бы объяснить страх парня.
- Если отец услышит, то запрет меня. Он не хочет, чтобы я стал матросом, но мне очень нужно, месье. - На чумазом лице мальчишки светились огромные умоляющие золотистые глазищи. - Я хочу в море.., всегда хотел, но отец считает, что я должен зарабатывать себе на жизнь здесь. Пожалуйста, месье, возьмите меня.
Боцман задумался. Он хорошо знал, что такое зов моря, его испытывает каждый хороший матрос, и все хорошие матросы попадают на корабль в возрасте этого парнишки, оставляя семью и землю ради свободы и риска, которые дарят ветра и волны. Если этот мальчишка действительно болен морем, стоит его натаскать - и он будет много лет служить верой и правдой, станет отличным моряком.
- Ладно, приходи на пристань вместе с остальными во вторник вечером, сказал боцман. - Сядешь на шлюп, который доставит вас всех на "Танцовщицу". И прихвати вещи.
- Вы не пожалеете, что взяли меня, месье. - Желтые глаза парнишки радостно засияли.
- Главное, чтобы ты не пожалел, - коротко кивнув, ответил боцман. - На корабле Делакруа нет места легкомыслию и неповиновению. Но если ты окажешься сообразительным, будешь делать, что велят, и быстро поворачиваться, тогда все в порядке.
Н боцман, насвистывая, зашагал прочь, а Женевьева (тот самый мальчишка) прокралась в тени деревьев к зарослям кустарника, сняла там чужую одежду и переоделась в свое платье, после чего с невинным видом вернулась домой.
Элен в платье из набивной тафты удобно расположилась в гамаке, подвешенном на изящной террасе со стаканом лимонада в руке и книгой, покоящейся на коленях. В книгу мачеха, однако, не смотрела, ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Она скучала по Элизе. Как бы ни любила она Женевьеву, та не могла заменить свою старшую сестру, с которой у Элен было столько общих интересов, касающихся домашних дел и светской жизни. Женевьеве было почти безразлично что надеть, она отлынивала от визитов и совершенно не интересовалась сплетнями. Если бы не обязанность мачехи присматривать за Женевьевой в Трианоне, Элен могла бы еще погостить у Элизы в Виллафранка. И Виктор не возражал бы, поскольку дела требовали сейчас его присутствия в Новом Орлеане.
- Добрый день, Элен! - веселый голос той, о ком она только что размышляла, вывел мачеху из задумчивости.
Женевьева стояла на широкой зеленой лужайке, которую по утрам и вечерам поливала из жестяных коробок целая армия мальчишек и девчонок.
- Напрасно ты гуляешь в такую жару, дорогая, - вяло пожурила ее Элен. Вспотеешь.
- Боюсь, уже поздно предупреждать. - Рассмеявшись, Женевьева взбежала на террасу. - По такой жаре достаточно сделать три шага, чтобы превратиться в мокрую мышь. - Она промокнула лоб кружевным платочком, рухнула в глубокое кресло-качалку и потянулась за лимонадом. - Элен, я хочу на несколько недель отправиться в монастырскую школу. Вы не очень расстроитесь, если я оставлю вас в одиночестве?
Неожиданная просьба настолько отвечала желанию самой Элен - ведь именно об этом она только что думала, - что милая добрая Элен даже почувствовала себя немного виноватой. Словно Женевьева прочитала мысли мачехи о том, как ей хотелось отправить падчерицу куда-нибудь из Трианона.
- Ну в общем, нет, дорогая, если ты, конечно, сама этого хочешь, ответила она. - Но нужно спросить разрешения у папа.
Женевьева состроила откровенно пренебрежительную гримасу и с огорчением воскликнула:
- Я хочу уехать уже во вторник утром, а даже если послать записку сегодня, ответ едва ли успеет прийти.
- Однако ты не можешь ехать без его разрешения, - тихо, но уверенно возразила Элен.
- Хорошо, я напишу записку сейчас же. - Женевьева встала так решительно, что Элен даже растерялась. - Если до вторника ответа не будет, я все равно уеду. А коли папа не позволит, вы просто пошлете за мной, и я сразу вернусь. Младшая Латур беспечно улыбнулась и с легким сердцем побежала в прохладу просторного дома с высокими потолками.
Вероятность отрицательной реакции Виктора была столь ничтожна, что Женевьева без смущения заключила с Элен эту сделку. А если обман и всплывет наружу, это уже не будет иметь никакого значения. Не пустят ее в лоно семьи после путешествия с пиратом - тем лучше. Что бы ни говорил Доминик, Женевьева-то знала, что теперь она не та женщина, которая могла бы смириться с предначертанными ей условностями. Прежде, как это ни противно, она вынуждена была терпеть, поскольку не знала, что есть иной выбор.
Но теперь все коренным образом переменилось, что бы ни сказал по этому поводу Доминик.
Решительная походка Женевьевы становилась менее уверенной по мере того, как она подходила к секретеру. Маленькая Латур, как всегда, не подумала заранее о том, что именно скажет капер, обнаружив, кто скрывается под лохмотьями одного из новых матросов. Типичное для нее легкомыслие! Сев за секретер, Женевьева положила перед собой лист бумаги и взяла перо. Доминик любил повторять, что ей нужно научиться думать, прежде чем очертя голову бросаться в авантюры. Вот она и задумалась. Однако размышления ничуть не изменили ее решения. Худшее, что Делакруа мог сделать, это высадить "юнгу" на какой-нибудь негостеприимный берег. Остается только положиться на свое очарование и умение уговаривать грозного капера.
Через несколько минут Женевьева вручила записку слуге, велев ему на всех парах мчаться к месье Латуру в город и дождаться ответа, если он позволит. Но когда слуга уже собирался отбыть, появилась Элен еще с одной запиской:
- Поскольку ты, Женевьева, уезжаешь, я решила навестить твою сестру. Думаю, отец не станет возражать, как ты полагаешь?
- С какой стати ему возражать? - удивилась Женевьева.
"Однако это не значит, что Виктор не станет". Элен взглянула на нее укоризненно, а Женевьева на Элен озорно.
В понедельник вечером Женевьева пробралась в бухту на каноэ. Мужчины пребывали в состоянии взволнованного ожидания. Даже невозмутимость Доминика была несколько иной, какой-то многозначительной: время вынужденной праздности осталось позади, предстояла очень важная миссия. Женевьева понимала, что она сама была частью того праздного времяпрепровождения, и с грустью чувствовала, что внимание знаменитого капера уже не принадлежит ей безраздельно. Они высадились из лодки на берег маленькой протоки, пили густое, настоящее испанское вино, Доминик жарил цыпленка на костре.
Женевьева лежала в лунном свете на расстеленном на земле коврике, а он раскладывал на ее теле замысловатым узором клубнички и губами собирал сочные круглые ягоды, слизывая с нежной кожи сладкий красный сок, пока она томно не застонала от наслаждения.
На рассвете Женевьева рассталась с ним, понимая, что Делакруа готов к разлуке и все мысли его уже направлены на предстоящее плавание. Прощальный поцелуй был нежен и сладок, хоть и приправлен грустью, но Женевьева знала, что грусть эта исчезнет, как только Доминик приступит к своим обязанностям капитана. Оглянувшись, она увидела любимого на палубе "Танцовщицы" - с взъерошенной ветром копной каштановых волос и бирюзовым взглядом, устремленным, казалось, на какой-то дальний берег. Женевьева почувствовала острый укол в сердце - будто ее предали. Вероятно, она не имела права вторгаться в душевный мир пирата, в его жизнь, полную опасностей и мужского товарищества. Но теперь уже, конечно, поздно. Она окончательно все решила и готова встретить гнев Доминика Делакруа.
Теперь для Женевьевы не могло быть ничего более страшного, чем возвращение в удушливый однообразный мир Латуров и Биасов.
На следующий вечер она была на пристани отцовской верфи вместе с многочисленными мужчинами и мальчиками. Все стояли молча, вглядываясь в воды залива, откуда должен был прийти шлюп, чтобы доставить их на корабль. Мешки с вещами были свалены на земле у их ног. В котомке у Женевьевы лежали лишь смена белья и гребешок. Волосы, заправленные под надвинутую на глаза шапочку, были коротко подстрижены: Амелия, испытывая острое чувство протеста, водрузила все же ей на голову горшок и ровным кружочком состригла пышную, роскошную копну. Вышло не слишком красиво, но аккуратно, а главное с такой прической риск выдать себя раньше времени сводился к минимуму. Женевьева надела ту же добытую доброй Амелией одежду, в которой несколько дней назад разговаривала с боцманом и просторный, бесформенный покрой которой позволял надежно скрыть женскую фигуру. Маскарад был дополнен несколькими мазками грязи и дорожной пыли. Если бы кто-то пожелал распознать Женевьеву, это было бы нетрудно, но сейчас, когда никому и в голову не пришло искать ее здесь, она вполне могла проскочить неузнанной.
При виде приближающегося к ним шлюпа раздался низкий взволнованный гул голосов, а вскоре послышались и равномерные выкрики рулевого, задающего ритм гребцам. Женевьева вместе с остальными вскарабкалась на борт, стараясь как можно меньше обращать на себя внимания.
На дальнем конце озера тихо покачивалась на якоре и мерцала в темноте белизной изящная "Танцовщица". Женевьева знала, что остальные корабли покинули бухту еще днем, так как Доминик не хотел рисковать, раскрывая местоположение своего тайного убежища матросам, которых не успел испытать и которые еще не доказали ему свою преданность. Когда шлюп подплыл к фрегату, Женевьева вместе со всеми поднялась на ноги и, стоя в бешено раскачивающейся лодке задрав голову, увидела веревочный трап, свисавший по стене борта. Прежде она всегда лишь становилась на нижнюю ступеньку, а Доминик поднимал ее на палубу, выбирая трап. Теперь предстояло самой взобраться наверх.
Не желая быть последней и обращать на себя внимание, Женевьева протиснулась в середину. Когда она уже ползла по трапу, чья-то крепкая рука подсадила ее с явным намерением помочь. Но от такого грубого прикосновения Женевьева чуть не взвизгнула. Успев вовремя подавить крик, она как можно быстрее полезла вверх, чтобы кому-нибудь еще не пришло в голову помогать ей, перевалилась через борт и очутилась на знакомой палубе "Танцовщицы". Однако на этот раз все здесь показалось ей чужим.
Теперь, когда роль Женевьевы на фрегате была совсем иной, все виделось в другом свете. Она смотрела на окружавшие предметы глазами новобранца, юнги, впервые выходящего в море. Женевьевы Латур, любовницы капитана, больше не существовало. Она машинально перевела глаза на капитанский мостик. Доминик, засунув руку глубоко в карман, стоял там, оглядывая вновь прибывших матросов. В темноте мерцал кончик его зажженной сигары.
- Хозяин корабля, - пояснил кто-то у нее за спиной. - Говорят, лучший капитан, когда-либо плававший в этих морях. Думаю, мы вернемся с хорошей добычей.
Женевьева кивнула и вдруг быстро опустила глаза - взгляд Доминика казалось, задержался на ней, капитан перегнулся через перила и крикнул:
- Эй ты, там, внизу, ну-ка иди сюда!
Сердце у Женевьевы подпрыгнуло чуть ли не к горлу. Она начала дико озираться по сторонам и, к своей радости, поняла, что приказ относился не к ней. Человек, стоявший позади, быстро взбежал на мостик, приглаживая вихор на лбу.
- Да, месье?
Осмотр пополнения оставил у Доминика приятное впечатление. Новички были готовы к испытаниям и выглядели физически крепкими матросами. На "Танцовщице" не должно быть равнодушных и подавленных, таких, кто может струсить под огнем и оказаться неспособным стоять до конца. Достаточно раз дать слабину - и боевой дух упадет. От боцмана Доминик знал, что все эти люди - умелые, опытные моряки и твердо сознают, на что идут, кроме одного мальчишки, чье страстное желание стать морским волком покорило сердце боцмана.
Капитан сразу заприметил юнгу. Костлявый, видно, вечно недоедающий ребенок. Доминик улыбнулся: первая же неделя в море его либо закалит, либо сломит. Боцман верил в суровую справедливость и воспитательный эффект веревочного конца на первых порах обучения.
Женевьеве предстояло приобрести немало знаний и опыта, но самым странным и страшным оказался тот, что она получила в первые же несколько дней. Невозможно сосчитать, сколько раз ей приходилось глотать слезы и горько сожалеть о безумном порыве, толкнувшем ее на это безжалостное, совершенно неподходящее для молодой девушки предприятие. О конспирации, слава Богу, заботиться не приходилось: на Женевьеву никто не обращал ни малейшего внимания, разве что давали пинка, если она путалась под ногами, или колотили, если на девственной белизне верхней палубы, поддерживать, которую было ее единственной обязанностью, обнаруживалось хоть пятнышки грязи.
Собственной койки у нее не было, поэтому приходилось спать свернувшись клубочком в каком-нибудь зловонном углу на нижней палубе, в то время как вокруг стоял страшный гвалт - матросы использовали несколько дозволенных часов для отдыха. Постепенно Женевьева перестала обращать внимание на мужскую наготу, хотя старалась все время лежать, уткнувшись лицом в стену и закрыв глаза. Но вот посещение общественного гальюна превращалось в истинную пытку. Необходимо было осторожно пробираться туда среди ночи, моля Бога, чтобы там никого больше не оказалось. Ну почему она не подумала о такой очевидной проблеме, когда задумывала свое безумное, идиотское путешествие? Нет, когда-нибудь Женевьева все же научится думать, прежде чем очертя голову кидаться туда, где интересно ее любопытному носу.
Присутствие Доминика она ощущала постоянно, хотя была уверена, что он едва замечал неопытного юнгу. Однажды, когда Женевьева в шестой раз после того, как рассвело, драила палубу и холодная, мутная вода хлюпала и пенилась вокруг ее щиколоток, капер прошагал прямо по только что вымытому, еще мокрому участку, оставив на нем грязные следы. Пришлось все начинать заново, пока не увидел боцман - тот никаких оправданий не принимал во внимание, в этом юнга уже убедился на горьком опыте. Соблазн выплеснуть ведро мыльной воды прямо в эту надменную, обтянутую безукоризненно белоснежной рубашкой спину хозяина был почти непреодолим.
Но время для того, чтобы открыться, пока не настало: они были еще недостаточно далеко в море. Женевьева верила: после всего, через что ей пришлось пройти, Доминик не посмеет высадить "юнгу" на берег.
Но на третий день плавания случилось роковое происшествие, вынудившее ее выбросить белый флаг. Стоял жаркий, ленивый полдень, веял лишь слабый ветерок, похожий на дыхание ребенка, флот дрейфовал на неподвижной голубой глади, а матросы, перегнувшись через перила, громко смеясь и аплодируя, наблюдали за представлением, которое устроили вокруг кораблей стаи грациозных дельфинов, исполнявших забавные трюки. Женевьева сидела в давно облюбованном ею укромном уголке за рубкой, куда не проникали прямые солнечные лучи и куда общительные товарищи-матросы жаловали нечасто.
- Эй, парень! - ударил ей в ухо громкий голос. - Иди сюда. Пора устроить тебе боевое крещение.
Женевьева подняла голову и увидела ухмыляющиеся, бронзовые от загара лица. Сердце у нее сжалось при мысли о том, что это не предвещает ничего хорошего. От праздности не знавшие чем заняться, матросы решили покуражиться над робким тощим юнгой.
- Хочешь искупаться, а? - Рука, покрытая черными вьющимися волосами, схватила ее за предплечье и рванула вверх. - Иди-ка поплавай с дельфинчиками.
- Нет! - обезумев от страха, Женевьева затрясла головой.
"Неужели они собираются бросить меня за борт?!" Но кто-то уже поднял ее в воздух, и в следующий миг она увидела под собой простиравшуюся далеко внизу синюю океанскую бездну. Женевьева словно со стороны услышала свой дикий вопль, сопровождавшийся громким матросским гоготом. И вдруг каким-то чудом снова оказалась на палубе.
Доминик, наблюдавший за происходящим с капитанского мостика, улыбнулся, пожал плечами и повернулся к рулевому. Мол, если матросы зайдут в своих буйных шутках слишком далеко, боцман всегда успеет их остановить. В конце концов, на корабле не было ни одного человека, включая и самого капитана, кто не прошел бы в свое время через подобное "боевое крещение".
- Ну если ты, парень, не хочешь поплавать для нас, тогда придется тебе сплясать, - объявил кто-то, и прямо под ноги Женевьеве полетела абордажная сабля, а юнга, снова закричав, отпрыгнул. - Давайте-ка снимем с парня одежду, а то он не сможет как следует танцевать. К тому же она ему все равно велика. И матросы опять закатились от смеха.
Женевьева бросилась бежать, прорываясь прямо через гогочущий круг и, ко всеобщему удивлению, ухитрилась увернуться от всех пытавшихся поймать ее рук. Матросы рванули вслед за ней, смеясь и зная, что погоня все равно увенчается успехом: корабль был слишком мал, чтобы парнишка мог где-то спрятаться. Но, к их пущему изумлению, юнга рванул не куда-нибудь, а прямо на капитанский мостик. Боцман - за ним.
Ни одному матросу не позволялось подниматься туда, если его специально не звали или не посылали с поручением. Угрожающе размахивая веревочным концом, боцман взбежал по трапу вслед за нерадивым учеником.
Доминик резко обернулся на шум за спиной - его брови были сурово сдвинуты, бирюзовые глаза зловеще потемнели. Боцман, продолжая тянуть руку за ускользающим мальчишкой, начал извиняться.
- Доминик, не позволяй им этого! - Юнга кричал голосом, который невозможно было не узнать.
Маленькая фигурка в матросской одежде пулей пролетела мимо капитана и спряталась у него за спиной. Боцман остановился, словно пораженный молнией, веревка замерла в его руке. Он так же хорошо, как и хозяин "Танцовщицы", знал этот голос. У лестницы, ведущей на мостик, столпились онемевшие матросы. Затем, словно единое существо, они отступили на середину палубы, продолжая оттуда наблюдать за драмой, разыгрывавшейся наверху.
Весь корабль застыл в ожидании, как поступит месье Делакруа. Тот очень медленно, почти лениво, поднял руку, ухватился за воротник куртки и, резко дернув, поставил съежившуюся Женевьеву прямо перед собой.
- Так-так, - задумчиво произнес капер, не без интереса рассматривая "юнгу". - Кажется, ничто и ничему не способно тебя научить, не так ли? - Еще крепче сжав руку, Доминик приподнял Женевьеву за воротник так, что ей пришлось встать на цыпочки.
Судорожно сглотнув, она пожалела о том, что ее не бросили за борт, к добрым дельфинам. Казалось, повисшей над кораблем мертвой тишине не будет конца. Куда-то исчезло все, кроме пронзительной бирюзы этих строго мерцающих глаз, безоблачного неба и гладкой поверхности моря.
- Если руководствоваться здравым смыслом, я должен был бы отдать тебя им на растерзание и отвернуться, чтобы ничего не видеть, - наконец произнес спокойно Доминик, однако Женевьеве показалось, что в мертвой тишине его голос гремел оглушительно. - Ты можешь привести хоть один довод против того, чтобы я именно так и поступил? - Новый рывок вверх был как вопросительный знак в конце фразы.
Женевьева заставила себя взглянуть капитану прямо в глаза, однако горло так перехватило, что она не могла произнести ни слова. Но в глазах ее читалась та самая убежденность, которая, во-первых, подвигла ее на столь отчаянное предприятие, а во-вторых, позволила вынести все, что произошло с ней за последние несколько дней. И это Женевьеву спасло. Начни она умолять, плакать, оправдываться, не сумей спрятать своего страха, - разъяренный пират, наверное, бросил бы ее на произвол судьбы.
Делакруа долго смотрел на "юнгу", потом, склонив голову, произнес:
- Ладно, дам тебе шанс. - И Доминик взглянул мимо нее на боцмана, стоявшего все еще неподвижно и удивлявшегося тому, как это он мог так вляпаться, а главное, понимая, какую несет ответственность за случившееся. Вам, боцман, придется обойтись без юнги, быть может, это заставит вас в будущем лучше проверять кандидатов в матросы.
Месье улыбался, голос его звучал ласково, интонация была вопросительной, но все это не могло обмануть бывалого боцмана. Он пробормотал что-то нечленораздельное и нырнул вниз по лестнице.
Доминик, все еще одной рукой держа Женевьеву за воротник, другой схватил за пояс и потащил так, что ее каблуки лишь скребли по доскам пола. Под изумленными взглядами капер стащил "юнгу" по лестнице и унизительно проволок сквозь толпу матросов.
Когда дверь с треском распахнулась, Сайлас, полировавший стол из вишневого дерева в каюте хозяина, встревоженно поднял голову и замер. В последние дни он почти не замечал новичка-юнгу. Теперь, уставившись на хрупкую фигурку, которую держал хозяин, начал узнавать ее и только присвистнул.
- Выйди, Сайлас, - приказал Доминик.
- Да, месье. - Матрос схватил тряпку и выбежал из каюты, тихо закрыв за собой дверь и стараясь не слышать того, что за ней происходило.