Данте Алигьери
Божественная комедия
Предисловие
«Божественная Комедия» возникла в тревожные ранние годы XIV века из бурливших напряженной политической борьбой глубин национальной жизни Италии. Для будущих — близких и далеких — поколений она осталась величайшим памятником поэтической культуры итальянского народа, воздвигнутым на рубеже двух исторических эпох. Энгельс писал: «Конец феодального средневековья, начало современной капталистической эры отмечены колоссальной фигурой. Это — итальянец Данте, последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт новою времени» {К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, т. 22, изд. 2-е, с. 382.}.
«Суровый Дант» — так назвал творца «Божественной Комедии» Пушкин — совершил свой великий поэтический труд в горькие годы изгнания и странствий, на которые осудила его восторжествовавшая в 1301 году в буржуазно-демократической Флоренции партия «черных» — сторонников папы и представителей интересов дворянско-буржуазной верхушки богатой республики. Во Флоренции — этом крупнейшем центре итальянской экономической и культурной жизни средневековья — Данте Алигьери родился, вырос и возмужал в атмосфере, раскаленной жаждой богатства и власти, раздираемой политическими страстями и волнуемой жестокими междоусобиями. Здесь, в этом муравейнике торговли, городе ремесленников и знатных купцов, банкиров и надменных феодальных грандов, в городе-государстве, гордом своим достатком и давней независимостью, своими древними цеховыми правами и своей демократической конституцией — «Установлениями правосудия» (1293 г.), рано образуется один из крупнейших центров того мощного общественно-культурного движения, которое составило идейное содержание эпохи, определяемой Энгельсом как «…величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством..» {К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, т. 20, изд. 2-е, с. 346.}.
Данте стоит на пороге Возрождения, на пороге эпохи, «…которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености» {Там же.}. Творец «Божественной Комедии» был одним из таких титанов, поэтическое наследие которого осталось в веках величественным вкладом итальянского народа в сокровищницу мировой культуры.
Отпрыск старой и благородной флорентийской семьи, член цеха врачей и аптекарей, в состав которого входили лица различных интеллигентных профессий, Данте Алигьери (1265-1321) выступает в своей жизни как типичный для его времени и для развитого городского уклада его родины представитель всесторонне образованной, деятельной, крепко связанной с местными культурными традициями и общественными интересами интеллигенции.
Юность Данте протекает в блестящем литературном кругу молодой поэтической школы «нового сладостного стиля» (dolce stil nuovo), возглавляемой его другом Гвидо Кавальканти, и в общении с выдающимся политическим деятелем и одним из ранних флорентийских гуманистов — Брунетто Латини. Зрелые годы автор «Божественной Комедии» проводит на службе республики, участвуя в ее войнах, выполняя ее дипломатические поручения и, наконец (1300 г.), состоя одним из членов правительствующего совета приоров в дни политического господства буржуазно-демократической партии «белых».
К 1302 году — году своего изгнания и заочного осуждения на смерть захватившими власть во Флоренции дворянско-буржуазными верхами (партией «черных») — Данте был уже первостепенной литературной величиной.
Поэтическое становление Данте происходит в условиях переломных и переходных от литературного средневековья к новым творческим устремлениям. Сам поэт в этом сложном и противоречивом процессе занимает одно из определяющих и высоких мест. Его поэтическое сознание в полной мере предвосхищает «высочайшее развитие искусства» в эпоху, «…которая разбила границы старого orbis и впервые, собственно говоря, открыла Землю» {К.Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, изд. 2-е, с. 508.}. Как последний поэт средневековья Данте вместе с тем завершает и обобщает предшествующую философскую и поэтическую эпоху, схоластическому миротолкованию которой он дал столь грандиозное в своих творческих масштабах художественное претворение.
По собственному признанию Данте, толчком к пробуждению в нем поэта явилась трепетная и благородная любовь к дочери друга его отца Фолько Портинари — юной и прекрасной Беатриче. Поэтическим документом этой любви осталась автобиографическая исповедь «Новая Жизнь» («Vita nuova»), написанная у свежей могилы возлюбленной, скончавшейся в 1290 году. Входящие в состав «Новой Жизни» два десятка сонетов, несколько канцон и баллада содержат в себе утонченное философское толкование пережитого и пламенеющего чувства, благостного образа любимой. Стихи перемежаются прозой, комментирующей их возвышенное содержание и связывающей отдельные звенья поэтических признаний и размышлений в последовательный автобиографический рассказ, в дневник взволнованного сердца и анализирующего ума — первый литературный дневник личной любви и философических чувствований в новой европейской литературе.
В «Новой Жизни» поэтические переживания Данте облекаются в формулы «сладостного стиля» поэзии его друзей и литературных наставников — Гвидо Гвиницелли, Кавальканти, Чино да Пистойя и всего того круга молодых тосканских поэтов, которые в изысканных словах и утонченных формах философской лирики славят великие очарования вдохновенной, приобщенной к идеальным сферам любви и воспевают волнения возвышенных и сладостных чувств. И все же — в этом состоит немеркнущее значение «Новой Жизни» — поэтическая формула не заслоняет ее ясной устремленности к реально значимым, пластическим, осязаемым и действительно чувствуемым жизненным ценностям. Сквозь мерные строфы сонетов с их усложненной философской образностью, за метафизическими выкладками изощренной, схоластической мысли и особенно в прозаическом рассказе об обстоятельствах своей любви Данте раскрывает перед читателем свое живое и жизненное мироощущение, если не подчиняющее себе книжно-поэтическую премудрость «сладостного стиля», то уже свидетельствующее о новых направлениях лирики и о новых, жизненных источниках лирических переживаний.
Еще в флорентийский период Данте прилежно изучал схоластическую философию. Мысль его, естественно, попала в плен тех уродливых мистических измышлений, которыми переполнены писания Фомы Аквинского, наиболее реакционного и тлетворного из всех богословских «авторитетов» эпохи. И однако, одновременно с этим, уже вступая в сферу пробуждающихся гуманистических интересов, он усваивал наследие классической литературы во главе со столь почитавшимся и в средние века Вергилием. В изгнании занятия эти, видимо, расширились и углубились. Скитаясь по разным итальянским городам, посетив даже Париж — центр философско-богословских занятий того времени, Данте приобрел энциклопедические знания в области схоластической науки и натурфилософии, ознакомился с некоторыми системами восточной, в частности арабской, философской мысли и всмотрелся в широкие горизонты общеитальянской национальной политической жизни, очертания и направления которой вырисовывались в соперничестве папской и светской власти, в борьбе городов-коммун с абсолютистскими притязаниями знати, в захватнических стремлениях жадных заальпийских соседей. Движение мысли Данте к овладению всей суммой знаний его времени не шло наперекор традициям средневекового мышления, склонного к энциклопедическим обобщениям, но в этом движении ясно вырисовывалась та черта, которая свидетельствовала о наступавших новых временах, — черта непокорной и взыскательной личности, утверждающей себя и свои предвосхищения будущего в окружении уже остановившейся в своем историческом развитии, формальной и застывавшей культуры.
В схоластическом этико-философском трактате «Пир» и в написанном на латинском языке пространном утопическом рассуждении «Монархия» Данте в полной мере следует средневековым традициям мысли. Во втором из этих трудов, став на сторону политической программы гибеллинства {Гибеллины — сторонники власти императора и противники светской власти папы.} с его стремлениями к универсальной феодальной империи, идеализируя эту империю как путь к ликвидации раздробленности нации и ослабляющих ее междоусобий, Данте, при всей практической реакционности ряда своих политических утверждений и при всей иллюзорности своих оторванных от действительности оценок, выступает как один из первых в итальянской литературе носителей общенационального сознания и патриотов национального государства. Недаром деятели национально-освободительного движения начала XIX века и борцы за обьединение Италии во главе с Джузеппе Мадзини объявляли его своим идейно-политическим предтечей.
Национальной идеей проникнут и позднейший научно-философский, на этот раз лингвистический и историко-литературный трактат «О народном языке», посвященный превознесению достоинств «народного красноречия», то есть общеитальянского языка, основой которого служит речь родной автору Тосканской области, призванная быть орудием общеитальянского национального сознания.
Двадцатилетняя жизнь Данте как политического изгнанника, время, когда он с глубокой остротой познал:
…как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням, —
(«Рай», XVII, 58-60)
время, когда он увидел, что поистине
…тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии, —
(«Ад», V, 121-123)
оставили потомству грандиозное здание трехчастной «Комедии», за которой молва ее первых восхищенных слушателей и читателей навеки утвердила восторженный эпитет «божественной» {Свой эпический труд сам Данте назвал «комедией», согласно нормам античной поэтики, как произведение, завершающееся благополучной и радостной развязкой.}.
«Божественная Комедия» в перспективе своего шестивекового существования предстает перед нами как титанический синтез своей эпохи и как результат грандиозного творческого усилия, подчинившего своему точному идейному и созидательному замыслу совершенно исключительный по многосторонности, размаху наблюдений и безмерному количеству восприятий материал. Масштабами своего поэтического содержания и широтой отражения в нем явлений действительной жизни, исторических преданий, политической борьбы современности и культурных традиций поэма действительно представляет собой творческое обобщение той многовековой стадии развития человечества, которая была охвачена взором итальянского поэта во всей своей целостности в преддверии новой исторической эпохи.
Данте не был вполне самостоятелен в измышлении повествовательного начала своего творения. Фабула поэмы была дана ему аллегорически-назидательной и религиозно-фантастической традицией средневековых описаний хождений в загробный мир и видений посмертных человеческих судеб. Тончайше разработанная система католического учения о потусторонней жизни грешников, кающихся и угодных богу праведников, с его скрупулезной росписью посмертных кар, воздаяний и наград, обусловила основные направления поэтического рассказа Данте и членение его поэмы на три части, посвященные рассказу об аде, чистилище и рае. Формальный рационализм схоластической мысли подсказал и ряд других характерных свойств его поэтического повествования, начиная от принципа троичности его композиции — три части по тридцать три песни в каждой из них (первая песнь «Ада» служит вступлением ко всей поэме, так что всех песен — сто), написанных терцинами, то есть трехстрочными строфами, — и кончая схемой мироздания, конструируемой в строгом следовании законам средневековой космографии. Первое знакомство с поэмой сразу же убеждает в том, что в создании ее средневековье предписало поэту незыблемую и завершенную традицию своей мысли.
Однако прав был Пушкин, отметивший, что «единый план (Дантова) „Ада“ есть уже плод высокого гения». Высокий гений Данте не остановился на наивно-описательном и назидательно-аллегорическом, в основе своей двухмерном, плоскостном, лишенном чувственной и материальной перспективы, схоластическом описании загробных видений. В центре их он поставил свой личный образ, образ живого человека, человека большой и гордой души, отмеченного чертами глубоких трагических борений, суровой судьбой, наделенного живым и многообразным миром чувств и отношений — любовью, ненавистью, страхом, состраданием, мятежными предчувствиями, радостями и скорбями и прежде всего неустанным, пытливым и патетическим исканием истины, лежавшей за пределами средневекового уклада понятий и представлений.
При всей важности схоластических концепций и традиций средневековой философской мысли для строя, богословского содержания и повествовательной системы «Божественной Комедии» возникновение и создание ее были предопределены не отвлеченными назидательно-аллегорическими намерениями поэта и не замкнутой в себе системой схоластического мировоззрения, а конкретными и действенными предпосылками окружающей жизни и личной судьбы поэта. Так, в частности, для грандиозного полотна «Ада» с его жутким странствием по девяти кругам возмездий и наказанных преступлений определяющее значение имели реакции поэта на социально-политическую борьбу его времени и неостывший пыл гонимого и негодующего эмигранта, соприкоснувшегося с острыми политическими проблемами и отражениями их в волнениях больших и малых страстей окружавшей его общественной среды. Симпатии и антипатии Данте-изгнанника запечатлелись в основных политических оценках «Ада», то открыто публицистических, то завуалированных морально-аллегорическими иносказаниями и образами.
Социально-политической тенденции «Ада», подготавливающей основные положения трактата «Монархия», тенденции, поэтически претворенной в образах, насыщенных тревожной, негодующей и патетической страстью, питавшейся свежей в памяти атмосферой флорентийских междоусобий и возраставшей ненавистью к миру буржуазного стяжательства и власти чистогана со всеми порождаемыми им пороками и злодеяниями, — этой тенденции в полной мере отвечает содержание «Чистилища», подчеркнуто публицистически ставящего проблему единого национального государства в формах феодальной империи, гневно негодующего на судьбу страны: «Италия, раба, скорбей очаг, в великой буре судно без кормила, не госпожа народов, а кабак!» («Чистилище», VI, 76-78) — и обращающегося как к образам славного прошлого могущественного Рима, так и к идеальной — в одном из рассказов «Рая» — картине счастливой, докапиталистической Флоренции.
Богословское и философско-этическое содержание «Рая» в его буквальном и прямом образном выявлении приучило отстранять при чтении этой заключительной части поэмы ее конкретный и исторический смысл, столь правомерно и последовательно присутствующий здесь, где поэт после хождений по кругам ада и уступам чистилища, достигнув земного рая, возносится в сопровождении любимой Беатриче, сменившей мудрого язычника Вергилия, к созерцанию небесных сфер. Упомянутый рассказ о счастливой в чистоте своих нравов и рыцарственном благородстве Флоренции является ключом к пониманию политической проблематики зрелища райских экстазов и добродетелей как аллегорической утопии и несбыточной мечты об идеальном царстве добра, справедливости и гармонии в стране, терзаемой кровавыми распрями и лишившейся надежд на свое национальное обьединение. Мысль поэта в этой утопии от трагических переживаний разрыва с «малой» родиной — Флоренцией и от развеянных иллюзий большого национального государства — единой Италии приходит, под покровом христианско-религиозной аллегории, к обращенному в прошлое идеализированному представлению о «золотом веке» человеческого существования. Это представление было характерно для ранних социально-мистических утопий средневековья. Мистические утопии весьма часто перемежены в поэме реакционными представлениями, порожденными богословскими религиозно-католическими догмами.
Бессмертие «Божественной Комедии» и значение ее как одного из величайших творений мировой литературы определилось не ее сложной, требующей кропотливого изучения и детального комментария системой символов и аллегорий и не ее, наконец, полнотой отображения и воплощения средневековой культуры и средневекового строя мысли, а тем новым и творчески смелым, что сказал Данте о своих видениях и о самом себе, и тем, как он это сказал. Личность поэта, этого первого поэта нового времени, в своем глубоком и исторически конкретном содержании возвысилась над схемами схоластической мысли, и живое, поэтическое осознание действительности подчинило себе эстетические нормы, продиктованные традициями средневековой литературы. Заявляющий о себе уже в «Новой Жизни» «сладостный стиль», со всеми теми обогащениями, которые привнес в него гений Данте, сочетается в терцинах «Божественной Комедии» с невиданной до появления первых списков «Ада» силой материально-чувственных воплощений поэтических образов, с могучим и суровым реализмом страстей, скульптурной выразительностью портретов и новой взволнованностью таких лирических и эпических шедевров, как рассказ о роковой любви Франчески да Римини и Паоло или мрачная повесть об изменнике Уголино.
Присутствие в «Божественной Комедии» подвижного и красочного народного говора флорентийских улиц, рынков и площадей; величавая и оправданная огромным опытом мысли и чувства сентенциозность поэмы, отдельные стихи-афоризмы которой утвердились в живом обиходе итальянского языка; наконец, широкая, несмотря на весь груз ее аллегорий, доступность «Божественной Комедии» в своих наиболее крупных поэтических ценностях многовековым читателям и на родине Данте, и далеко за ее пределами обусловили наряду со всем прочим то первенствующее место, которое она заняла в итальянской национальной культуре.
Трудности поэтического перевода, усугубляемые в данном случае историческими и творческими особенностями текста «Божественной Комедии», воздвигали, конечно, свои серьезные препятствия к знакомству с этим исключительным литературным памятником, в частности и перед русскими его истолкователями. Несколько имевшихся в нашем распоряжении старых переводов дантовского творения, в том числе переводы Д. Мина, Д. Минаева, О. Чюминой и других, были далеки или относительно далеки от достойной передачи и подлинного содержания и сложной стилистики оригинала.
Огромный труд воссоздания великого творения Данте на русском языке был ответственно и вдохновенно осуществлен только в советскую эпоху крупнейшим мастером поэтического перевода М.Л.Лозинским. Удостоенный в 1946 году Государственной премии I степени, труд этот имеет полное право на признание его выдающимся явлением в истории русской поэзии.
«Божественная Комедия» явилась крупнейшим достижением творческой биографии русского переводчика-поэта. Именно в работе над этим творением в особенности сказались основные достоинства советской переводческой школы: взыскательность требований к поэтической технике перевода и глубина понимания идейного содержания оригинала, точно, художественно и с истинным вдохновением воссоздаваемого средствами богатейшей русской речи.
К. ДЕРЖАВИН
АД
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1Земную жизнь пройдя до половины, 1
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
4Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
7Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
10Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
13Но к холмному приблизившись подножью, 2
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
16Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, 3всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
19Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
22И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
25Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
28Когда я телу дал передохнуть,
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.
31И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
34Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
37Был ранний час, и солнце в тверди ясной
Сопровождали те же звезды вновь, 4
Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
40Божественная двинула Любовь.
Доверясь часу и поре счастливой,
Уже не так сжималась в сердце кровь
43При виде зверя с шерстью прихотливой;
Но, ужасом опять его стесня,
Навстречу вышел лев с подъятой гривой.
46Он наступал как будто на меня,
От голода рыча освирепело
И самый воздух страхом цепеня.
49И с ним волчица, чье худое тело,
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
52Меня сковал такой тяжелый гнет,
Перед ее стремящим ужас взглядом,
Что я утратил чаянье высот.
55И как скупец, копивший клад за кладом,
Когда приблизится пора утрат,
Скорбит и плачет по былым отрадам,
58Так был и я смятением объят,
За шагом шаг волчицей неуемной
Туда теснимый, где лучи молчат. 5
61Пока к долине я свергался темной,
Какой-то муж 6явился предо мной,
От долгого безмолвья словно томный.
64Его узрев среди пустыни той:
"Спаси, — воззвал я голосом унылым, —
Будь призрак ты, будь человек живой!"
67Он отвечал: "Не человек; я был им;
Я от ломбардцев низвожу мой род,
И Мантуя 7была их краем милым.
70Рожден sub Julio, 8хоть в поздний год,
Я в Риме жил под Августовой сенью, 9
Когда еще кумиры чтил народ.
73Я был поэт и вверил песнопенью,
Как сын Анхиза 10отплыл на закат
От гордой Трои, преданной сожженью.
76Но что же к муке ты спешишь назад?
Что не восходишь к выси озаренной,
Началу и причине всех отрад?"
79"Так ты Вергилий, ты родник бездонный,
Откуда песни миру потекли? —
Ответил я, склоняя лик смущенный. —
82О честь и светоч всех певцов земли,
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
85Ты мой учитель, мой пример любимый;
Лишь ты один в наследье мне вручил
Прекрасный слог, везде превозносимый.
88Смотри, как этот зверь меня стеснил!
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!"
91"Ты должен выбрать новую дорогу, 11—
Он отвечал мне, увидав мой страх, —
И к дикому не возвращаться логу;
94Волчица, от которой ты в слезах,
Всех восходящих гонит, утесняя,
И убивает на своих путях;
97Она такая лютая и злая,
Что ненасытно будет голодна,
Вслед за едой еще сильней алкая.
100Со всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес 12, и кончится она.
103Не прах земной и не металл двусплавный, 13
А честь, любовь и мудрость он вкусит,
Меж войлоком и войлоком 14державный.
106Италии он будет верный щит,
Той, для которой умерла Камилла,
И Эвриал, и Турн, и Нис убит. 15
109Свой бег волчица где бы ни стремила,
Ее, нагнав, он заточит в Аду,
Откуда зависть хищницу взманила.
112И я тебе скажу в свою чреду:
Иди за мной, и в вечные селенья
Из этих мест тебя я приведу,
115И ты услышишь вопли исступленья
И древних духов, бедствующих там,
О новой смерти тщетные моленья; 16
118Потом увидишь тех, кто чужд скорбям
Среди огня, в надежде приобщиться
Когда-нибудь к блаженным племенам.
121Но если выше ты захочешь взвиться,
Тебя душа достойнейшая 17ждет:
С ней ты пойдешь, а мы должны проститься;
124Царь горних высей, возбраняя вход
В свой город мне, врагу его устава,
Тех не впускает, кто со мной идет.
127Он всюду царь, но там его держава;
Там град его, и там его престол;
Блажен, кому открыта эта слава!"
130"О мой поэт, — ему я речь повел, —
Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
Чтоб я от зла и гибели ушел,
133Яви мне путь, о коем ты поведал,
Дай врат Петровых 18мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал".
136Он двинулся, и я ему вослед.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
1День уходил, и неба воздух темный
Земные твари уводил ко сну
От их трудов; лишь я один, бездомный,
4Приготовлялся выдержать войну
И с тягостным путем, и с состраданьем,
Которую неложно вспомяну.
7О Музы, к вам я обращусь с воззваньем!
О благородный разум, гений свой
Запечатлей моим повествованьем!
10Я начал так: "Поэт, вожатый мой,
Достаточно ли мощный я свершитель,
Чтобы меня на подвиг звать такой?
13Ты говоришь, что Сильвиев родитель, 19
Еще плотских не отрешась оков,
Сходил живым в бессмертную обитель.
16Но если поборатель всех грехов
К нему был благ, то, рассудив о славе
Его судеб, и кто он, и каков,
19Его почесть достойным всякий вправе:
Он, избран в небе света и добра,
Стал предком Риму и его державе,
22А тот и та, когда пришла пора,
Святой престол воздвигли в мире этом
Преемнику верховного Петра.
25Он на своем пути, тобой воспетом, 20
Был вдохновлен свершить победный труд,
И папский посох ныне правит светом.
28Там, вслед за ним. Избранный был Сосуд, 21
Дабы другие укрепились в вере,
Которою к спасению идут.
31А я? На чьем я оснуюсь примере?
Я не апостол Павел, не Эней,
Я не достоин ни в малейшей мере.
34И если я сойду в страну теней,
Боюсь, безумен буду я, не боле.
Ты мудр; ты видишь это все ясней".
37И словно тот, кто, чужд недавней воле
И, передумав в тайной глубине,
Бросает то, что замышлял дотоле,
40Таков был я на темной крутизне,
И мысль, меня прельстившую сначала,
Я, поразмыслив, истребил во мне.
43"Когда правдиво речь твоя звучала,
Ты дал смутиться духу своему, —
Возвышенная тень мне отвечала. —
46Нельзя, чтоб страх повелевал уму;
Иначе мы отходим от свершений,
Как зверь, когда мерещится ему.
49Чтоб разрешить тебя от опасений,
Скажу тебе, как я узнал о том,
Что ты моих достоин сожалений.
52Из сонма тех, кто меж добром и злом, 22
Я женщиной был призван столь прекрасной,
Что обязался ей служить во всем.
55Был взор ее звезде подобен ясной;
Ее рассказ струился не спеша,
Как ангельские речи, сладкогласный:
58О, мантуанца чистая душа,
Чья слава целый мир объемлет кругом
И не исчезнет, вечно в нем дыша,
61Мой друг, который счастью не был другом,
В пустыне горной верный путь обресть
Отчаялся и оттеснен испугом.
64Такую в небе слышала я весть;
Боюсь, не поздно ль я помочь готова,
И бедствия он мог не перенесть.
67Иди к нему и, красотою слова
И всем, чем только можно, пособя,
Спаси его, и я утешусь снова.
70Я Беатриче 23, та, кто шлет тебя;
Меня сюда из милого мне края 24
Свела любовь; я говорю любя.
73Тебя не раз, хваля и величая,
Пред господом мой голос назовет.
Я начал так, умолкшей отвечая:
76"Единственная ты, кем смертный род
Возвышенней, чем всякое творенье,
Вмещаемое в малый небосвод, 25
79Тебе служить — такое утешенье,
Что я, свершив, заслуги не приму;
Мне нужно лишь узнать твое веленье.
82Но как без страха сходишь ты во тьму
Земного недра, алча вновь подняться
К высокому простору твоему?"
85"Когда ты хочешь в точности дознаться,
Тебе скажу я, — был ее ответ, —
Зачем сюда не страшно мне спускаться.
88Бояться должно лишь того, в чем вред
Для ближнего таится сокровенный;
Иного, что страшило бы, и нет.
91Меня такою создал царь вселенной,
Что вашей мукой я не смущена
И в это пламя нисхожу нетленной.
94Есть в небе благодатная жена; 26
Скорбя о том, кто страждет так сурово,
Судью 27склонила к милости она.
97Потом к Лючии 28обратила слово
И молвила: — Твой верный — в путах зла,
Пошли ему пособника благого. —
100Лючия, враг жестоких, подошла
Ко мне, сидевшей с древнею Рахилью,
Сказать: — Господня чистая хвала,
103О Беатриче, помоги усилью
Того, который из любви к тебе
Возвысился над повседневной былью.
106Или не внемлешь ты его мольбе?
Не видишь, как поток, грознее моря,
Уносит изнемогшего в борьбе? —
109Никто поспешней не бежал от горя
И не стремился к радости быстрей,
Чем я, такому слову сердцем вторя,
112Сошла сюда с блаженных ступеней,
Твоей вверяясь речи достохвальной,
Дарящей честь тебе и внявшим ей".
115Так молвила, и взор ее печальный,
Вверх обратясь, сквозь слезы мне светил
И торопил меня к дороге дальней.
118Покорный ей, к тебе я поспешил;
От зверя спас тебя, когда к вершине
Короткий путь тебе он преградил.
121Так что ж? Зачем, зачем ты медлишь ныне?
Зачем постыдной робостью смущен?
Зачем не светел смелою гордыней, —
124Когда у трех благословенных жен
Ты в небесах обрел слова защиты
И дивный путь тебе предвозвещен?"
127Как дольный цвет, сомкнутый и побитый
Ночным морозом, — чуть блеснет заря,
Возносится на стебле, весь раскрытый,
130Так я воспрянул, мужеством горя;
Решимостью был в сердце страх раздавлен.
И я ответил, смело говоря:
133"О, милостива та, кем я избавлен!
И ты сколь благ, не пожелавший ждать,
Ее правдивой повестью наставлен!
136Я так был рад словам твоим внимать
И так стремлюсь продолжить путь начатый,
Что прежней воли полон я опять.
139Иди, одним желаньем мы объяты:
Ты мой учитель, вождь и господин!"
Так молвил я; и двинулся вожатый,
142И я за ним среди глухих стремнин.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
1Я УВОЖУ К ОТВЕРЖЕННЫМ СЕЛЕНЬЯМ,
Я УВОЖУ СКВОЗЬ ВЕКОВЕЧНЫЙ СТОН,
Я УВОЖУ К ПОГИБШИМ ПОКОЛЕНЬЯМ.
4БЫЛ ПРАВДОЮ МОЙ ЗОДЧИЙ ВДОХНОВЛЕН:
Я ВЫСШЕЙ СИЛОЙ, ПОЛНОТОЙ ВСЕЗНАНЬЯ
И ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ СОТВОРЕН.
7ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ,
И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ.
ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ. 29
10Я, прочитав над входом, в вышине,
Такие знаки сумрачного цвета,
Сказал: «Учитель, смысл их страшен мне».
13Он, прозорливый, отвечал на это:
"Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета.
16Я обещал, что мы придем туда,
Где ты увидишь, как томятся тени,
Свет разума утратив навсегда".
19Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений,
И обернув ко мне спокойный лик,
Он ввел меня в таинственные сени.
22Там вздохи, плач и исступленный крик
Во тьме беззвездной были так велики,
Что поначалу я в слезах поник.
25Обрывки всех наречий, ропот дикий,
Слова, в которых боль, и гнев, и страх,
Плесканье рук, и жалобы, и всклики
28Сливались в гул, без времени, в веках,
Кружащийся во мгле неозаренной,
Как бурным вихрем возмущенный прах.
31И я, с главою, ужасом стесненной:
"Чей это крик? — едва спросить посмел. —
Какой толпы, страданьем побежденной?"
34И вождь в ответ: "То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
37И с ними ангелов дурная стая, 30
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
40Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина". 31
43И я: "Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?"
А он: "Ответ недолгий подобает.
46И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им.
49Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!"
52И я, взглянув, увидел стяг вдали,
Бежавший кругом, словно злая сила
Гнала его в крутящейся пыли;
55А вслед за ним столь длинная спешила
Чреда людей, что, верилось с трудом,
Ужели смерть столь многих истребила.
58Признав иных, я вслед за тем в одном
Узнал того, кто от великой доли
Отрекся в малодушии своем. 32
61И понял я, что здесь вопят от боли
Ничтожные, которых не возьмут
Ни бог, ни супостаты божьей воли.
64Вовек не живший, этот жалкий люд
Бежал нагим, кусаемый слепнями
И осами, роившимися тут.
67Кровь, между слез, с их лиц текла
И мерзостные скопища червей
Ее глотали тут же под ногами.
70Взглянув подальше, я толпу людей
Увидел у широкого потока.
"Учитель, — я сказал, — тебе ясней,
73Кто эти там и власть какого рока
Их словно гонит и теснит к волнам,
Как может показаться издалека".
76И он ответил: "Ты увидишь сам,
Когда мы шаг приблизим к Ахерону 33
И подойдем к печальным берегам".
79Смущенный взор склонив к земному лону,
Боясь докучным быть, я шел вперед,
Безмолвствуя, к береговому склону.
82И вот в ладье навстречу нам плывет
Старик 34, поросший древней сединою,
Крича: "О, горе вам, проклятый род!
85Забудьте небо, встретившись со мною!
В моей ладье готовьтесь переплыть
К извечной тьме, и холоду, и зною.
88А ты уйди, тебе нельзя тут быть,
Живой душе, средь мертвых!" И добавил,
Чтобы меня от прочих отстранить:
91"Ты не туда свои шаги направил:
Челнок полегче должен ты найти, 35
Чтобы тебя он к пристани доставил".
94А вождь ему: "Харон, гнев укроти.
Того хотят — там, где исполнить властны
То, что хотят. И речи прекрати".
97Недвижен стал шерстистый лик ужасный
У лодочника сумрачной реки,
Но вкруг очей змеился пламень красный.
100Нагие души, слабы и легки,
Вняв приговор, не знающий изъятья,
Стуча зубами, бледны от тоски,
103Выкрикивали господу проклятья,
Хулили род людской, и день, и час,
И край, и семя своего зачатья.
106Потом, рыдая, двинулись зараз
К реке, чьи волны, в муках безутешных,
Увидят все, в ком божий страх угас.
109А бес Харон сзывает стаю грешных,
Вращая взор, как уголья в золе,
И гонит их и бьет веслом неспешных.
112Как листья сыплются в осенней мгле,
За строем строй, и ясень оголенный
Свои одежды видит на земле, —
115Так сев Адама, на беду рожденный,
Кидался вниз, один, — за ним другой,
Подобно птице, в сети приманенной.
118И вот плывут над темной глубиной;
Но не успели кончить переправы,
Как новый сонм собрался над рекой.
121"Мой сын, — сказал учитель величавый,
Все те, кто умер, бога прогневив,
Спешат сюда, все страны и державы;
124И минуть реку всякий тороплив,
Так утесненный правосудьем бога,
Что самый страх преображен в призыв.
127Для добрых душ другая есть дорога;
И ты поймешь, что разумел Харон,
Когда с тобою говорил так строго".
130Чуть он умолк, простор со всех сторон
Сотрясся так, что, в страхе вспоминая,
Я и поныне потом орошен.
133Дохнула ветром глубина земная,
Пустыня скорби вспыхнула кругом,
Багровым блеском чувства ослепляя;
136И я упал, как тот, кто схвачен сном.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1Ворвался в глубь моей дремоты сонной
Тяжелый гул, и я очнулся вдруг, 36
Как человек, насильно пробужденный.
4Я отдохнувший взгляд обвел вокруг,
Встав на ноги и пристально взирая,
Чтоб осмотреться в этом царстве мук.
7Мы были возле пропасти, у края,
И страшный срыв гудел у наших ног,
Бесчисленные крики извергая.
10Он был так темен, смутен и глубок,
Что я над ним склонялся по-пустому
И ничего в нем различить не мог.
13"Теперь мы к миру спустимся слепому, —
Так начал, смертно побледнев, поэт. —
Мне первому идти, тебе — второму".
16И я сказал, заметив этот цвет:
"Как я пойду, когда вождем и другом
Владеет страх, и мне опоры нет?"
19"Печаль о тех, кто скован ближним кругом, —
Он отвечал, — мне на лицо легла,
И состраданье ты почел испугом.
22Пора идти, дорога не мала".
Так он сошел, и я за ним спустился,
Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла. 37
25Сквозь тьму не плач до слуха доносился,
А только вздох взлетал со всех сторон
И в вековечном воздухе струился.
28Он был безбольной скорбью порожден,
Которою казалися объяты
Толпы младенцев, и мужей, и жен.
31"Что ж ты не спросишь, — молвил мой вожатый,
Какие духи здесь нашли приют?
Знай, прежде чем продолжить путь начатый,
34Что эти не грешили; не спасут
Одни заслуги, если нет крещенья,
Которым к вере истинной идут;
37Кто жил до христианского ученья,
Тот бога чтил не так, как мы должны.
Таков и я. За эти упущенья,
40Не за иное, мы осуждены,
И здесь, по приговору высшей воли,
Мы жаждем и надежды лишены".
43Стеснилась грудь моя от тяжкой боли
При вести, сколь достойные мужи
Вкушают в Лимбе горечь этой доли.
46"Учитель мой, мой господин, скажи, —
Спросил я, алча веры несомненной,
Которая превыше всякой лжи, —
49Взошел ли кто отсюда в свет блаженный,
Своей иль чьей-то правдой искуплен?"
Поняв значенье речи сокровенной:
52"Я был здесь внове, 38— мне ответил он, —
Когда, при мне, сюда сошел Властитель,
Хоруговью победы осенен.
55Им изведен был первый прародитель; 39
И Авель, чистый сын его, и Ной,
И Моисей, уставщик и служитель;
58И царь Давид, и Авраам седой;
Израиль, и отец его, 40и дети;
Рахиль, великой взятая ценой; 41
61И много тех, кто ныне в горнем свете.
Других спасенных не было до них,
И первыми блаженны стали эти".
64Он говорил, но шаг наш не затих,
И мы все время шли великой чащей,
Я разумею — чащей душ людских.
67И в области, невдале отстоящей
От места сна, 42предстал моим глазам
Огонь, под полушарьем тьмы горящий.
70Хоть этот свет и не был близок к нам,
Я видеть мог, что некий многочестный
И высший сонм уединился там.
73"Искусств и знаний образец всеместный,
Скажи, кто эти, не в пример другим
Почтенные среди толпы окрестной?"
76И он ответил: "Именем своим
Они гремят земле, и слава эта
Угодна небу, благостному к ним".
79"Почтите высочайшего поэта! —
Раздался в это время чей-то зов. —
Вот тень его подходит к месту света".
82И я увидел после этих слов,
Что четверо к нам держат шаг державный;
Их облик был ни весел, ни суров.
85"Взгляни, — промолвил мой учитель славный. —
С мечом в руке, величьем осиян,
Трем остальным предшествует, как главный,
88Гомер, превысший из певцов всех стран;
Второй — Гораций, бичевавший нравы;
Овидий — третий, и за ним — Лукан. 43
91Нас связывает титул величавый,
Здесь прозвучавший, чуть я подошел;
Почтив его, они, конечно, правы".
94Так я узрел славнейшую из школ,
Чьи песнопенья вознеслись над светом
И реют над другими, как орел.
97Мой вождь их встретил, и ко мне с приветом
Семья певцов приблизилась сама;
Учитель улыбнулся мне при этом.
100И эта честь умножилась весьма,
Когда я приобщен был к их собору
И стал шестым средь столького ума.
103Мы шли к лучам, предавшись разговору,
Который лишний здесь и в этот миг,
Насколько там он к месту был и в пору.
106Высокий замок предо мной возник,
Семь раз обвитый стройными стенами;
Кругом бежал приветливый родник.
109Мы, как землей, прошли его волнами;
Сквозь семь ворот тропа вовнутрь вела;
Зеленый луг открылся перед нами.
112Там были люди с важностью чела,
С неторопливым и спокойным взглядом;
Их речь звучна и медленна была.
115Мы поднялись на холм, который рядом,
В открытом месте, светел, величав,
Господствовал над этим свежим садом.
118На зеленеющей финифти трав
Предстали взорам доблестные тени,
И я ликую сердцем, их видав.
121Я зрел Электру в сонме поколений,
Меж коих были Гектор, и Эней,
И хищноокий Цезарь, друг сражений.
124Пентесилея и Камилла с ней
Сидели возле, и с отцом — Лавина;
Брут, первый консул, был в кругу теней;
127Дочь Цезаря, супруга Коллатина,
И Гракхов мать, и та, чей муж Катон;
Поодаль я заметил Саладина.
130Потом, взглянув на невысокий склон,
Я увидал: учитель тех, кто знает,
Семьей мудролюбивой окружен.
133К нему Сократ всех ближе восседает
И с ним Платон; весь сонм всеведца чтит;
Здесь тот, кто мир случайным полагает,
136Философ знаменитый Демокрит;
Здесь Диоген, Фалес с Анаксагором,
Зенон, и Эмпедокл, и Гераклит;
139Диоскорид, прославленный разбором
Целебных качеств; Сенека, Орфей,
Лин, Туллий; дальше представали взорам
142Там — геометр Эвклид, там — Птолемей,
Там — Гиппократ, Гален и Авиценна,
Аверроис, толковник новых дней. 44
145Я всех назвать не в силах поименно;
Мне нужно быстро молвить обо всем,
И часто речь моя несовершенна.
148Синклит шести распался, мы вдвоем;
Из тихой, сени в воздух потрясенный
Уже иным мы движемся путем,
151И я — во тьме, ничем не озаренной.
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
1Так я сошел, покинув круг начальный,
Вниз во второй; он менее, чем тот,
Но больших мук в нем слышен стон печальный.
4Здесь ждет Минос 45, оскалив страшный рот;
Допрос и суд свершает у порога
И взмахами хвоста на муку шлет.
7Едва душа, отпавшая от бога,
Пред ним предстанет с повестью своей,
Он, согрешенья различая строго,
10Обитель Ада назначает ей,
Хвост обвивая столько раз вкруг тела,
На сколько ей спуститься ступеней.
13Всегда толпа у грозного предела;
Подходят души чередой на суд:
Промолвила, вняла и вглубь слетела.
16"О ты, пришедший в бедственный приют, —
Вскричал Минос, меня окинув взглядом
И прерывая свой жестокий труд, —
19Зачем ты здесь, и кто с тобою рядом?
Не обольщайся, что легко войти!"
И вождь в ответ: "Тому, кто сходит Адом,
22Не преграждай сужденного пути.
Того хотят — там, где исполнить властны
То, что хотят. И речи прекрати".
25И вот я начал различать неясный
И дальний стон; вот я пришел туда,
Где плач в меня ударил многогласный.
28Я там, где свет немотствует всегда
И словно воет глубина морская,
Когда двух вихрей злобствует вражда.
31То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.
34Когда они стремятся вдоль скалы, 46
Взлетают крики, жалобы и пени,
На господа ужасные хулы.
37И я узнал, что это круг мучений
Для тех, кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений.
40И как скворцов уносят их крыла,
В дни холода, густым и длинным строем,
Так эта буря кружит духов зла
43Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем;
Там нет надежды на смягченье мук
Или на миг, овеянный покоем.
46Как журавлиный клин летит на юг
С унылой песнью в высоте надгорной,
Так предо мной, стеная, несся круг
49Теней, гонимых вьюгой необорной,
И я сказал: "Учитель, кто они,
Которых так терзает воздух черный?"
52Он отвечал: "Вот первая, взгляни:
Ее державе многие языки
В минувшие покорствовали дни.
55Она вдалась в такой разврат великий,
Что вольность всем была разрешена,
Дабы народ не осуждал владыки.
58То Нинова венчанная жена,
Семирамида, древняя царица;
Ее земля Султану отдана.
61Вот нежной страсти горестная жрица, 47
Которой прах Сихея оскорблен;
Вот Клеопатра, грешная блудница.
64А там Елена, тягостных времен
Виновница; Ахилл, гроза сражений,
Который был любовью побежден;
67Парис, Тристан". Бесчисленные тени
Он назвал мне и указал рукой,
Погубленные жаждой наслаждений.
70Вняв имена прославленных молвой
Воителей и жен из уст поэта,
Я смутен стал, и дух затмился мой.
73Я начал так: "Я бы хотел ответа
От этих двух, 48которых вместе вьет
И так легко уносит буря эта".
76И мне мой вождь: "Пусть ветер их пригнет
Поближе к нам; и пусть любовью молит
Их оклик твой; они прервут полет".
79Увидев, что их ветер к нам неволит:
"О души скорби! — я воззвал. — Сюда!
И отзовитесь, если Тот позволит!" 49
82Как голуби на сладкий зов гнезда,
Поддержанные волею несущей,
Раскинув крылья, мчатся без труда,
85Так и они, паря во мгле гнетущей,
Покинули Дидоны скорбный рой
На возглас мой, приветливо зовущий.
88"О ласковый и благостный живой,
Ты, посетивший в тьме неизреченной
Нас, обагривших кровью мир земной;
91Когда бы нам был другом царь вселенной,
Мы бы молились, чтоб тебя он спас,
Сочувственного к муке сокровенной.
94И если к нам беседа есть у вас,
Мы рады говорить и слушать сами,
Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас.
97Я родилась над теми берегами,
Где волны, как усталого гонца,
Встречают По с попутными реками. 50
100Любовь сжигает нежные сердца,
И он пленился телом несравнимым,
Погубленным так страшно в час конца.
103Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.
106Любовь вдвоем на гибель нас вела;
В Каине 51будет наших дней гаситель".
Такая речь из уст у них текла.
109Скорбящих теней сокрушенный зритель,
Я голову в тоске склонил на грудь.
«О чем ты думаешь?» — спросил учитель.
112Я начал так: "О, знал ли кто-нибудь,
Какая нега и мечта какая
Их привела на этот горький путь!"
115Потом, к умолкшим слово обращая,
Сказал: "Франческа, жалобе твоей
Я со слезами внемлю, сострадая.
118Но расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?"
121И мне она: "Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии; твой вождь тому порукой.
124Но если знать до первого зерна
Злосчастную любовь ты полон жажды,
Слова и слезы расточу сполна.
127В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ; 52
Одни мы были, был беспечен каждый.
130Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.
133Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
136Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом! 53
Никто из нас не дочитал листа".
139Дух говорил, томимый страшным гнетом,
Другой рыдал, и мука их сердец
Мое чело покрыла смертным потом;
142И я упал, как падает мертвец.
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
1Едва ко мне вернулся ясный разум,
Который был не в силах устоять
Пред горестным виденьем и рассказом, —
4Уже средь новых пыток я опять,
Средь новых жертв, куда ни обратиться,
Куда ни посмотреть, куда ни стать.
7Я в третьем круге, там, где, дождь струится,
Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
Всегда такой же, он все так же длится.
10Тяжелый град, и снег, и мокрый гной
Пронизывают воздух непроглядный;
Земля смердит под жидкой пеленой.
13Трехзевый Цербер 54, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
16Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвет.
19А те под ливнем воют, словно суки;
Прикрыть стараясь верхним нижний бок,
Ворочаются в исступленье муки.
22Завидя нас, разинул рты, как мог,
Червь гнусный. Цербер, и спокойной части
В нем не было от головы до ног.
25Мой вождь нагнулся, простирая пясти,
И, взяв земли два полных кулака,
Метнул ее в прожорливые пасти.
28Как пес, который с лаем ждал куска,
Смолкает, в кость вгрызаясь с жадной силой,
И занят только тем, что жрет пока, —
31Так смолк и демон Цербер грязнорылый,
Чей лай настолько душам омерзел,
Что глухота казалась бы им милой.
34Меж призраков, которыми владел
Тяжелый дождь, мы шли вперед, ступая
По пустоте, имевшей облик тел.
37Лежала плоско их гряда густая,
И лишь один, чуть нас заметил он,
Привстал и сел, глаза на нас вздымая.
40"О ты, который в этот Ад сведен, —
Сказал он, — ты меня, наверно, знаешь;
Ты был уже, когда я выбыл вон".
43И я: "Ты вид столь жалостный являешь,
Что кажешься чужим в глазах моих
И вряд ли мне кого напоминаешь.
46Скажи мне, кто ты, жертва этих злых
И скорбных мест и казни ежечасной,
Не горше, но противней всех других".
49И он: "Твой город, 55зависти ужасной
Столь полный, что уже трещит квашня,
Был и моим когда-то в жизни ясной.
52Прозвали Чакко 56граждане меня.
За то, что я обжорству предавался,
Я истлеваю, под дождем стеня.
55И, бедная душа, я оказался
Не одинок: их всех карают тут
За тот же грех". Его рассказ прервался.
58Я молвил: "Чакко, слезы грудь мне жмут
Тоской о бедствии твоем загробном.
Но я прошу: скажи, к чему придут
61Враждующие в городе усобном;
И кто в нем праведен; и чем раздор
Зажжен в народе этом многозлобном?"
64И он ответил: "После долгих ссор
Прольется кровь и власть лесным доставит,
А их врагам — изгнанье и позор.
67Когда же солнце трижды лик свой явит,
Они падут, а тем поможет встать
Рука того, кто в наши дни лукавит.
70Они придавят их и будут знать,
Что вновь чело на долгий срок подъемлют,
Судив сраженным плакать и роптать. 57
73Есть двое праведных, но им не внемлют. 58
Гордыня, зависть, алчность — вот в сердцах
Три жгучих искры, что вовек не дремлют".
76Он смолк на этих горестных словах.
И я ему: "Из бездны злополучий
Вручи мне дар и будь щедрей в речах.
79Теггьяйо, Фарината, дух могучий,
Все те, чей разум правдой был богат,
Арриго, Моска или Рустикуччи, —
82Где все они, я их увидеть рад;
Мне сердце жжет узнать судьбу славнейших:
Их нежит небо или травит Ад?"
85И он: "Они средь душ еще чернейших:
Их тянет книзу бремя грешных лет;
Ты можешь встретить их в кругах дальнейших. 59
88Но я прошу: вернувшись в милый свет,
Напомни людям, что я жил меж ними.
Вот мой последний сказ и мой ответ".
91Взглянув глазами, от тоски косыми,
Он наклонился и, лицо тая,
Повергся ниц меж прочими слепыми.
94И мне сказал вожатый: "Здесь гния,
Он до трубы архангела 60не встанет.
Когда придет враждебный судия,
97К своей могиле скорбной каждый прянет
И, в прежний образ снова воплотясь,
Услышит то, что вечным громом грянет". 61
100Мы тихо шли сквозь смешанную грязь
Теней и ливня, в разные сужденья
О вековечной жизни углубясь.
103Я так спросил: "Учитель, их мученья,
По грозном приговоре, как — сильней
Иль меньше будут, иль без измененья?"
106И он: "Наукой сказано твоей,
Что, чем природа совершенней в сущем,
Тем слаще нега в нем, и боль больней.
109Хотя проклятым людям, здесь живущим,
К прямому совершенству не прийти,
Их ждет полнее бытие в грядущем". 62
112Мы шли кругом по этому пути;
Я всей беседы нашей не отмечу;
И там, где к бездне начал спуск вести,
115Нам Плутос 63, враг великий, встал навстречу.
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
1«Pарe Satan, рарe Satan aleppe!» 64—
Хриплоголосый Плутос закричал.
Хотя бы он и вдвое был свирепей, —
4Меня мудрец, все знавший, ободрял, —
Не поддавайся страху: что могло бы
Нам помешать спуститься с этих скал?"
7И этой роже, вздувшейся от злобы,
Он молвил так: "Молчи, проклятый волк!
Сгинь в клокотаньи собственной утробы!
10Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк;
Так хочет тот, кто мщенье Михаила 65
Обрушил в небе на мятежный полк".
13Как падают надутые ветрила,
Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,
Так рухнул зверь, и в нем исчезла сила.
16И мы, спускаясь побережьем мук,
Объемлющим всю скверну мирозданья,
Из третьего сошли в четвертый круг.
19О правосудье божье! Кто страданья,
Все те, что я увидел, перечтет?
Почто такие за вину терзанья?
22Как над Харибдой 66вал бежит вперед
И вспять отхлынет, прегражденный встречным,
Так люди здесь водили хоровод.
25Их множество казалось бесконечным;
Два сонмища шагали, рать на рать,
Толкая грудью грузы, с воплем вечным;
28Потом они сшибались и опять
С трудом брели назад, крича друг другу:
«Чего копить?» или «Чего швырять?» —
31И, двигаясь по сумрачному кругу,
Шли к супротивной точке с двух сторон,
По-прежнему ругаясь сквозь натугу;
34И вновь назад, едва был завершен
Их полукруг такой же дракой хмурой.
И я промолвил, сердцем сокрушен:
37"Мой вождь, что это за народ понурый?
Ужель все это клирики, весь ряд
От нас налево, 67эти там, с тонзурой?"
40И он: "Все те, кого здесь видит взгляд,
Умом настолько в жизни были кривы,
Что в меру не умели делать трат. 68
43Об этом лает голос их сварливый,
Когда они стоят к лицу лицом,
Наперекор друг другу нечестивы. 69
46Те — клирики, с пробритым гуменцом;
Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,
Не превзойденных ни одним скупцом".
49И я: "Учитель, я бы здесь немало
Узнал из тех, кого не так давно
Подобное нечестие пятнало".
52И он: "Тебе узнать их не дано:
На них такая грязь от жизни гадкой,
Что разуму обличье их темно.
55Им вечно так шагать, кончая схваткой;
Они восстанут из своих могил,
Те — сжав кулак, а эти — с плешью гладкой. 70
58Кто недостойно тратил и копил,
Лишен блаженств и занят этой бучей;
Ее и без меня ты оценил.
61Ты видишь, сын, какой обман летучий
Даяния Фортуны, род земной
Исполнившие ненависти жгучей:
64Все золото, что блещет под луной
Иль было встарь, из этих теней, бедных
Не успокоило бы ни одной".
67И я: "Учитель таин заповедных!
Что есть Фортуна, счастье всех племен
Держащая в когтях своих победных?"
70"О глупые созданья, — молвил он, —
Какая тьма ваш разум обуяла!
Так будь же наставленьем утолен.
73Тот, чья премудрость правит изначала,
Воздвигнув тверди, создал им вождей,
Чтоб каждой части часть своя сияла,
76Распространяя ровный свет лучей;
Мирской же блеск он предал в полновластье
Правительнице судеб, чтобы ей
79Перемещать, в свой час, пустое счастье
Из рода в род и из краев в края,
В том смертной воле возбранив участье.
82Народу над народом власть дая,
Она свершает промысел свой строгий,
И он невидим, как в траве змея.
85С ней не поспорит разум ваш убогий:
Она провидит, судит и царит,
Как в прочих царствах остальные боги.
88Без устали свой суд она творит:
Нужда ее торопит ежечасно,
И всем она недолгий миг дарит.
91Ее-то и поносят громогласно,
Хотя бы подобала ей хвала,
И распинают, и клянут напрасно.
94Но ей, блаженной, не слышна хула:
Она, смеясь меж первенцев творенья, 71
Крутит свой шар, 72блаженна и светла. 73
97Но спустимся в тягчайшие мученья:
Склонились звезды, 74те, что плыли ввысь,
Когда мы шли; запретны промедленья".
100Мы пересекли круг и добрались
До струй ручья, которые просторной,
Изрытой ими, впадиной неслись.
103Окраска их была багрово-черной;
И мы, в соседстве этих мрачных вод,
Сошли по диким тропам с кручи горной.
106Угрюмый ключ стихает и растет
В Стигийское болото, 75ниспадая
К подножью серокаменных высот.
109И я увидел, долгий взгляд вперяя,
Людей, погрязших в омуте реки;
Была свирепа их толпа нагая.
112Они дрались, не только в две руки,
Но головой, и грудью, и ногами,
Друг друга норовя изгрызть в клочки.
115Учитель молвил: "Сын мой, перед нами
Ты видишь тех, кого осилил гнев;
Еще ты должен знать, что под волнами
118Есть также люди; 76вздохи их, взлетев,
Пузырят воду на пространстве зримом,
Как подтверждает око, посмотрев.
121Увязнув, шепчут: "В воздухе родимом,
Который блещет, солнцу веселясь,
Мы были скучны, полны вялым дымом;
124И вот скучаем, втиснутые в грязь".
Такую песнь у них курлычет горло,
Напрасно слово вымолвить трудясь".
127Так, огибая илистые жерла,
Мы, гранью топи и сухой земли,
Смотря на тех, чьи глотки тиной сперло,
130К подножью башни наконец пришли.
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
1Скажу, продолжив, что до башни этой
Мы не дошли изрядного куска,
Когда наш взгляд, к ее зубцам воздетый,
4Приметил два зажженных огонька 77
И где-то третий, глазу чуть заметный,
Как бы ответивший издалека.
7Взывая к морю мудрости всесветной,
Я так спросил: "Что это за огни?
Кто и зачем дает им знак ответный?"
10"Когда ты видишь сквозь туман, взгляни, —
Так молвил он. — Над илистым простором
Ты различишь, кого зовут они".
13Ни перед чьим не пролетала взором
Стрела так быстро, в воздухе спеша,
Как малый челн, который, в беге скором,
16Стремился к нам, по заводи шурша,
С одним гребцом, кричавшим громогласно:
«Ага, попалась, грешная душа!»
19"Нет, Флегий, 78Флегий, ты кричишь напрасно, —
Сказал мой вождь. — Твои мы лишь на миг,
И в этот челн ступаем безопасно".
22Как тот, кто слышит, что его постиг
Большой обман, и злится, распаленный,
Так вспыхнул Флегий, искажая лик.
25Сошел в челнок учитель благосклонный,
Я вслед за ним, и лишь тогда ладья
Впервые показалась отягченной.
28Чуть в лодке поместились вождь и я,
Помчался древний струг, и так глубоко
Не рассекалась ни под кем струя.
31Посередине мертвого потока
Мне встретился один; 79весь в грязь одет,
Он молвил: «Кто ты, что пришел до срока?»
34И я: "Пришел, но мой исчезнет след.
А сам ты кто, так гнусно безобразный?"
«Я тот, кто плачет», — был его ответ.
37И я: "Плачь, сетуй в топи невылазной,
Проклятый дух, пей вечную волну!
Ты мне — знаком, такой вот даже грязный".
40Тогда он руки протянул к челну;
Но вождь толкнул вцепившегося в злобе,
Сказав: «Иди к таким же псам, ко дну!»
43И мне вкруг шеи, с поцелуем, обе
Обвив руки, сказал: "Суровый дух,
Блаженна несшая тебя в утробе!
46Он в мире был гордец и сердцем сух;
Его деяний люди не прославят;
И вот он здесь от злости слеп и глух.
49Сколь многие, которые там правят,
Как свиньи, влезут в этот мутный сток
И по себе ужасный срам оставят!"
52И я: "Учитель, если бы я мог
Увидеть вьявь, как он в болото канет,
Пока еще на озере челнок!"
55И он ответил: "Раньше, чем проглянет
Тот берег, утолишься до конца,
И эта радость для тебя настанет".
58Тут так накинулся на мертвеца
Весь грязный люд в неистовстве великом,
Что я поднесь благодарю Творца.
61«Хватай Ардженти!» — было общим криком;
И флорентийский дух, кругом тесним,
Рвал сам себя зубами в гневе диком.
64Так сгинул он, и я покончу с ним;
Но тут мне в уши стон вонзился дальный,
И взгляд мой распахнулся, недвижим.
67"Мой сын, — сказал учитель достохвальный, —
Вот город Дит, 80и в нем заключены
Безрадостные люди, сонм печальный".
70И я: "Учитель, вот из-за стены
Встают его мечети, багровея,
Как будто на огне раскалены".
73"То вечный пламень, за оградой вея, —
Сказал он, — башни красит багрецом;
Так нижний Ад тебе открылся, рдея".
76Челнок вошел в крутые рвы, кругом
Объемлющие мрачный гребень вала;
И стены мне казались чугуном.
79Немалый круг мы сделали сначала
И стали там, где кормчий мглистых вод:
«Сходите! — крикнул нам. — Мы у причала».
82Я видел на воротах много сот
Дождем ниспавших с неба, 81стражу входа,
Твердивших: "Кто он, что сюда идет,
85Не мертвый, в царство мертвого народа?"
Вождь подал вид, что он бы им хотел
Поведать тайну нашего прихода.
88И те, кладя свирепости предел:
"Сам подойди, но отошли второго,
Раз в это царство он вступить посмел.
91Безумный путь пускай свершает снова,
Но без тебя; а ты у нас побудь,
Его вожак средь сумрака ночного".
94Помысли, чтец, в какую впал я жуть,
Услышав этой речи звук проклятый;
Я знал, что не найду обратный путь.
97И я сказал: "О милый мой вожатый,
Меня спасавший семь и больше раз,
Когда мой дух робел, тоской объятый,
100Не покидай меня в столь грозный час!
Когда запретен город, нам представший,
Вернемся вспять стезей, приведшей нас".
103И властный муж, меня сопровождавший,
Сказал: "Не бойся; нашего пути
Отнять нельзя; таков его нам давший.
106Здесь жди меня; и дух обогати
Надеждой доброй; в этой тьме глубокой
Тебя и дальше буду я блюсти".
109Ушел благой отец, и одинокий
Остался я, и в голове моей
И «да», и «нет» творили спор жестокий.
112Расслышать я не мог его речей;
Но с ним враги беседовали мало,
И каждый внутрь укрылся поскорей,
115Железо их ворот загрохотало
Пред самой грудью мудреца, и он,
Оставшись вне, назад побрел устало.
118Потупя взор и бодрости лишен,
Он шел вздыхая, и уста шептали:
«Кем в скорбный город путь мне возбранен!»
121И мне он молвил: "Ты, хоть я в печали,
Не бойся; я превозмогу и здесь,
Какой бы тут отпор ни замышляли.
124Не новость их воинственная спесь;
Так было и пред внешними вратами, 82
Которые распахнуты поднесь.
127Ты видел надпись с мертвыми словами;
Уже оттуда, нисходя с высот,
Без спутников, идет сюда кругами
130Тот, чья рука нам город отомкнет".
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
1Цвет, робостью на мне запечатленный,
Когда мой спутник повернул назад, —
Согнал с его лица налет мгновенный. 83
4Он слушал, тщетно напрягая взгляд,
Затем что вдаль глаза не уводили
Сквозь черный воздух и болотный чад.
7"И все ж мы победим, — сказал он, — или…
Такая нам защитница 84дана!
О, где же тот, кто выше их усилий!"
10Я видел, речь его рассечена,
Начатую спешит покрыть иная,
И с первою несходственна она.
13Но я внимал ей, мужество теряя,
Мрачней, быть может, чем она была,
Оборванную мысль воспринимая.
16"Туда, на дно печального жерла,
Спускаются ли с первой той ступени, 85
Где лишь надежда в душах умерла?"
19Так я спросил; и он: "Из нашей сени
По этим, мною пройденным, тропам
Лишь редкие досель сходили тени.
22Но некогда я здесь прошел и сам,
Злой Эрихто 86заклятый, что умела
Обратно души призывать к телам.
25Едва лишь плоть во мне осиротела.
Сквозь эти стены был я снаряжен
За пленником Иудина предела. 87
28Всех ниже, всех темней, всех дальше он
От горней сферы, связь миров кружащей; 88
Я знаю путь; напрасно ты смущен.
31Низина эта заводью смердящей
Повсюду облегает скорбный вал,
Разгневанным отпором нам грозящий".
34Не помню я, что он еще сказал:
Всего меня мой глаз, в тоске раскрытый,
К вершине рдяной башни приковал,
37Где вдруг взвились, для бешеной защиты,
Три Фурии, кровавы и бледны
И гидрами зелеными обвиты;
40Они как жены были сложены;
Но, вместо кос, клубами змей пустыни
Свирепые виски оплетены
43И тот, кто ведал, каковы рабыни
Властительницы вечных слез ночных,
Сказал: "Взгляни на яростных Эриний.
46Вот Тисифона, средняя из них;
Левей — Мегера: справа олютело
Рыдает Алекто". 89И он затих.
49А те себе терзали грудь и тело
Руками били; крик их так звенел,
Что я к учителю приник несмело.
52"Медуза 90где? Чтоб он окаменел! —
Они вопили, глядя вниз. — Напрасно
Тезеевых мы не отмстили дел". 91
55"Закрой глаза и отвернись; ужасно
Увидеть лик Горгоны; к свету дня
Тебя ничто вернуть не будет властно".
58Так молвил мой учитель и меня
Поворотил, своими же руками,
Поверх моих, глаза мне заслоня.
61О вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймет,
Сокрытое под странными стихами!
64И вот уже по глади мутных вод
Ужасным звуком грохот шел ревущий,
Колебля оба брега, наш и тот, —
67Такой, как если ветер всемогущий,
Враждующими воздухами взвит,
Преград не зная, сокрушает пущи,
70Ломает ветви, рушит их и мчит;
Вздымая прах, идет неудержимо,
И зверь и пастырь от него бежит.
73Открыв мне очи: "Улови, что зримо
Там, — он промолвил, — где всего черней
Над этой древней пеной горечь дыма".
76Как от змеи, противницы своей,
Спешат лягушки, расплываясь кругом,
Чтоб на земле упрятаться верней,
79Так, видел я, гонимые испугом,
Станицы душ бежали пред одним,
Который Стиксом шел, как твердым лугом.
82Он отстранял от взоров липкий дым,
Перед собою левой помавая,
И, видимо, лишь этим был томим.
85Посла небес 92в идущем признавая,
Я на вождя взглянул; и понял знак
Пред ним склониться, уст не размыкая.
88О, как он гневно шел сквозь этот мрак!
Он стал у врат и тростию подъятой
Их отворил, — и не боролся враг.
91"О свергнутые с неба, род проклятый, —
Возвысил он с порога грозный глас, —
Что ты замыслил, слепотой объятый?
94К чему бороться с волей выше вас,
Которая идет стопою твердой
И ваши беды множила не раз?
97Что на судьбу кидаться в злобе гордой?
Ваш Цербер, если помните о том,
И до сих пор с потертой ходит мордой". 93
100И вспять нечистым двинулся путем,
Нам не сказав ни слова, точно кто-то,
Кого теснит и гложет об ином,
103Но не о том, кто перед ним, забота;
И мы, ободрясь от священных слов,
Свои шаги направили в ворота.
106Мы внутрь вошли, не повстречав врагов,
И я, чтоб ведать образ муки грешной,
Замкнутой между крепостных зубцов,
109Ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный
И вижу лишь пустынные места,
Исполненные скорби безутешной.
112Как в Арле 94, там, где Рона разлита,
Как в Поле, где Карнаро многоводный 95
Смыкает Италийские врата,
115Гробницами исхолмлен дол бесплодный, —
Так здесь повсюду высились они,
Но горечь этих мест была несходной;
118Затем что здесь меж ям ползли огни,
Так их каля, как в пламени горнила
Железо не калилось искони.
121Была раскрыта каждая могила,
И горестный свидетельствовал стон,
Каких она отверженцев таила
124И я: "Учитель, кто похоронен
В гробницах этих скорбных, что такими
Стенаниями воздух оглашен?"
127"Ересиархи, — молвил он, — и с ними
Их присные, всех толков; глубь земли
Они устлали толпами густыми.
130Подобные с подобными легли,
И зной в гробах где злей, где меньше страшен".
Потом он вправо взял, и мы пошли
133Меж полем мук и выступами башен.
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
1И вот идет, тропинкою, по краю,
Между стеной кремля и местом мук,
Учитель мой, и я вослед ступаю.
4"О высший ум, из круга в горший круг, —
Так начал я, — послушного стремящий,
Ответь и к просьбе снизойди как друг.
7Тех, кто положен здесь в земле горящей,
Нельзя ль увидеть? Плиты у могил
Откинуты, и стражи нет хранящей".
10"Все будут замкнуты, — ответ мне был, —
Когда вернутся из Иосафата 96
В той плоти вновь, какую кто носил.
13Здесь кладбище для веривших когда-то,
Как Эпикур 97и все, кто вместе с ним,
Что души с плотью гибнут без возврата
16Здесь ты найдешь ответ речам твоим
И утоленье помысла другого, 98
Который в сердце у тебя таим".
19И я: "Мой добрый вождь, иное слово
Я берегу, в душе его храня,
Чтоб заповедь твою 99блюсти сурово".
22"Тосканец, ты, что городом огня
Идешь, живой, и скромен столь примерно,
Прошу тебя, побудь вблизи меня.
25Ты, судя по наречию, наверно
Сын благородной родины моей,
Быть может, мной измученной чрезмерно,
28Нежданно грянул звук таких речей
Из некоей могилы; оробело
Я к моему вождю прильнул тесней.
31И он мне: "Что ты смотришь так несмело?
Взгляни, ты видишь: Фарината встал.
Вот: все от чресл и выше видно тело".
34Уже я взгляд в лицо ему вперял;
А он, чело и грудь вздымая властно,
Казалось, Ад с презреньем озирал.
37Меня мой вождь продвинул безопасно
Среди огней, лизавших нам пяты,
И так промолвил: «Говори с ним ясно».
40Когда я стал у поднятой плиты,
В ногах могилы, мертвый, глянув строго,
Спросил надменно: «Чей потомок ты?»
43Я, повинуясь, не укрыл ни слога,
Но в точности поведал обо всем;
Тогда он брови изогнул немного,
46Потом сказал: "То был враждебный дом
Мне, всем моим со кровным и клевретам;
Он от меня два раза нес разгром".
49"Хоть изгнаны, — не медлил я ответом, —
Они вернулись вновь со всех сторон;
А вашим счастья нет в искусстве этом". 100
52Тут новый призрак, в яме, где и он,
Приподнял подбородок выше края;
Казалось, он коленопреклонен.
55Он посмотрел окрест, как бы желая
Увидеть, нет ли спутника со мной;
Но умерла надежда, и, рыдая,
58Он молвил: "Если в этот склеп слепой
Тебя привел твой величавый гений,
Где сын мой? Почему он не с тобой?"
61"Я не своею волей в царстве теней, —
Ответил я, — и здесь мой вождь стоит;
А Гвидо ваш не чтил его творений".
64Его слова и казни самый вид
Мне явственно прочли, кого я встретил;
И отзыв мой был ясен и открыт.
67Вдруг он вскочил, крича: "Как ты ответил?
Он их не чтил? Его уж нет средь вас?
Отрадный свет его очам не светел?"
70И так как мой ответ на этот раз
Недолгое молчанье предваряло,
Он рухнул навзничь и исчез из глаз. 101
73А тот гордец, чья речь меня призвала
Стать около, недвижен был и тих
И облик свой не изменил нимало.
76"То, — продолжал он снова, — что для них
Искусство это трудным остается,
Больнее мне, чем ложе мук моих.
79Но раньше, чем в полсотый раз зажжется
Лик госпожи, чью волю здесь творят, 102
Ты сам поймешь, легко ль оно дается.
82Но в милый мир да обретешь возврат! —
Поведай мне: зачем без снисхожденья
Законы ваши всех моих клеймят?"
85И я на это: "В память истребленья,
Окрасившего Арбию 103в багрец,
У нас во храме так творят моленья".
88Вздохнув в сердцах, он молвил наконец:
"Там был не только я, и в бой едва ли
Шел беспричинно хоть один боец.
91Зато я был один, 104когда решали
Флоренцию стереть с лица земли;
Я спас ее, при поднятом забрале".
94"О, если б ваши внуки мир нашли! —
Ответил я. — Но разрешите путы,
Которые мой ум обволокли.
97Как я сужу, пред вами разомкнуты
Сокрытые в грядущем времена,
А в настоящем взор ваш полон смуты". 105
100"Нам только даль отчетливо видна, —
Он отвечал, — как дальнозорким людям;
Лишь эта ясность нам Вождем дана.
103Что близится, что есть, мы этим трудим
Наш ум напрасно; по чужим вестям
О вашем смертном бытии мы судим.
106Поэтому, — как ты поймешь и сам, —
Едва замкнется дверь времен грядущих, 106
Умрет все знанье, свойственное нам".
109И я, в скорбях, меня укором жгущих:
"Поведайте упавшему тому,
Что сын его еще среди живущих;
112Я лишь затем не отвечал ему,
Что размышлял, сомнением объятый,
Над тем, что ныне явственно уму".
115Уже меня окликнул мой вожатый;
Я молвил духу, что я речь прерву,
Но знать хочу, кто с ним в земле проклятой.
118И он: "Здесь больше тысячи во рву;
И Федерик Второй 107лег в яму эту,
И кардинал 108; лишь этих назову".
121Тут он исчез; и к древнему поэту
Я двинул шаг, в тревоге от угроз, 109
Ища разгадку темному ответу.
124Мы вдаль пошли; учитель произнес:
«Чем ты смущен? Я это сердцем чую».
И я ему ответил на вопрос.
127"Храни, как слышал, правду роковую
Твоей судьбы", — мне повелел поэт.
Потом он поднял перст: "Но знай другую:
130Когда ты вступишь в благодатный свет
Прекрасных глаз, все видящих правдиво,
Постигнешь путь твоих грядущих лет". 110
133Затем левей он взял неторопливо,
И нас от стен повел пологий скат
К средине круга, в сторону обрыва,
136Откуда тяжкий доносился смрад.
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
1Мы подошли к окраине обвала,
Где груда скал под нашею пятой
Еще страшней пучину открывала.
4И тут от вони едкой и густой,
Навстречу нам из пропасти валившей,
Мой вождь и я укрылись за плитой
7Большой гробницы, с надписью, гласившей:
"Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший". 111
10"Не торопись ступать на этот склон,
Чтоб к запаху привыкло обонянье;
Потом мешать уже не будет он".
13Так спутник мой. "Заполни ожиданье,
Чтоб не пропало время", — я сказал.
И он в ответ: «То и мое желанье».
16"Мой сын, посередине этих скал, —
Так начал он, — лежат, как три ступени,
Три круга, меньше тех, что ты видал.
19Во всех толпятся проклятые тени;
Чтобы потом лишь посмотреть на них,
Узнай их грех и образ их мучений.
22В неправде, вредоносной для других,
Цель всякой злобы, небу неугодной;
Обман и сила — вот орудья злых.
25Обман, порок, лишь человеку сродный,
Гнусней Творцу; он заполняет дно
И пыткою казнится безысходной.
28Насилье в первый круг заключено,
Который на три пояса дробится,
Затем что видом тройственно оно,
31Творцу, себе и ближнему чинится
Насилье, им самим и их вещам,
Как ты, внимая, можешь убедиться.
34Насилье ближний терпит или сам,
Чрез смерть и раны, или подвергаясь
Пожарам, притесненьям, грабежам.
37Убийцы, те, кто ранит, озлобляясь,
Громилы и разбойники идут
Во внешний пояс, в нем распределяясь.
40Иные сами смерть себе несут
И своему добру; зато так больно
Себя же в среднем поясе клянут
43Те, кто ваш мир отринул своевольно,
Кто возлюбил игру и мотовство
И плакал там, где мог бы жить привольно.
46Насильем оскорбляют божество,
Хуля его и сердцем отрицая,
Презрев любовь Творца и естество.
49За это пояс, вьющийся вдоль края,
Клеймит огнем Каорсу и Содом 112
И тех, кто ропщет, бога отвергая.
52Обман, который всем сердцам знаком,
Приносит вред и тем, кто доверяет,
И тем, кто не доверился ни в чем.
55Последний способ связь любви ломает,
Но только лишь естественную связь;
И казнь второго круга тех терзает,
58Кто лицемерит, льстит, берет таясь,
Волшбу, подлог, торг должностью церковной,
Мздоимцев, своден и другую грязь.
61А первый способ, разрушая кровный
Союз любви, вдобавок не щадит
Союз доверья, высший и духовный.
64И самый малый круг, в котором Дит 113
Воздвиг престол и где ядро вселенной,
Предавшего навеки поглотит". 114
67И я: "Учитель, в речи совершенной
Ты образ бездны предо мной явил
И рассказал, кто в ней томится пленный.
70Но молви: те, кого объемлет ил,
И хлещет дождь, и мечет вихрь ненастный,
И те, что спорят из последних сил,
73Зачем они не в этот город красный
Заключены, когда их проклял бог?
А если нет, зачем они несчастны?"
76И он сказал на это: "Как ты мог
Так отступить от здравого сужденья?
И где твой ум блуждает без дорог?
79Ужели ты не помнишь изреченья
Из Этики, что пагубней всего
Три ненавистных небесам влеченья:
82Несдержность, злоба, буйное скотство?
И что несдержность — меньший грех пред богом
И он не так карает за него?
85Обдумав это в размышленьи строгом
И вспомнив тех, чье место вне стены
И кто наказан за ее порогом,
88Поймешь, зачем они отделены
От этих злых и почему их муки
Божественным судом облегчены". 115
91"О свет, которым зорок близорукий,
Ты учишь так, что я готов любить
Неведенье не менее науки.
94Вернись, — сказал я, — чтобы разъяснить,
В чем ростовщик чернит своим пороком
Любовь Творца; распутай эту нить".
97И он: "Для тех, кто дорожит уроком,
Не раз философ 116повторил слова,
Что естеству являются истоком
100Премудрость и искусство божества.
И в Физике прочтешь, 117и не в исходе,
А только лишь перелистав едва:
103Искусство смертных следует природе,
Как ученик ее, за пядью пядь;
Оно есть божий внук, в известном роде.
106Им и природой, как ты должен знать
Из книги Бытия, господне слово
Велело людям жить и процветать.
109А ростовщик, сойдя с пути благого,
И самою природой пренебрег,
И спутником ее, 118ища другого.
112Но нам пора; прошел немалый срок;
Блеснули Рыбы над чертой востока,
И Воз уже совсем над Кавром лег, 119
115А к спуску нам идти еще далеко".
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
1Был грозен срыв, откуда надо было
Спускаться вниз, и зрелище являл,
Которое любого бы смутило.
4Как ниже Тренто видится обвал,
Обрушенный на Адиче когда-то
Землетрясеньем иль паденьем скал, 120
7И каменная круча так щербата,
Что для идущих сверху поселян
Как бы тропинкой служат глыбы ската,
10Таков был облик этих мрачных стран;
А на краю, над сходом к бездне новой,
Раскинувшись, лежал позор критян,
13Зачатый древле мнимою коровой. 121
Завидев нас, он сам себя терзать
Зубами начал в злобе бестолковой.
16Мудрец ему: "Ты бесишься опять?
Ты думаешь, я здесь с Афинским дуком,
Который приходил тебя заклать?
19Посторонись, скот! Хитростным наукам
Твоей сестрой мой спутник не учен;
Он только соглядатай вашим мукам". 122
22Как бык, секирой насмерть поражен,
Рвет свой аркан, но к бегу неспособен
И только скачет, болью оглушен,
25Так Минотавр метался, дик и злобен;
И зоркий вождь мне крикнул: "Вниз беги!
Пока он в гневе, миг как раз удобен".
28Мы под уклон направили шаги,
И часто камень угрожал обвалом
Под новой тяжестью моей ноги.
31Я шел в раздумье. "Ты дивишься скалам,
Где этот лютый зверь не тронул нас? —
Промолвил вождь по размышленье малом. —
34Так знай же, что, когда я прошлый раз 123
Шел нижним Адом в сумрак сокровенный,
Здесь не лежали глыбы, как сейчас.
37Но перед тем, как в первый круг геенны
Явился тот, кто стольких в небо взял,
Которые у Дита были пленны,
40Так мощно дрогнул пасмурный провал, 124
Что я подумал — мир любовь объяла,
Которая, как некто полагал,
43Его и прежде в хаос обращала; 125
Тогда и этот рушился утес,
И не одна кой-где скала упала.
46Но посмотри: вот, окаймив откос,
Течет поток кровавый, 126сожигая
Тех, кто насилье ближнему нанес".
49О гнев безумный, о корысть слепая,
Вы мучите наш краткий век земной
И в вечности томите, истязая!
52Я видел ров, изогнутый дугой
И всю равнину обходящий кругом,
Как это мне поведал спутник мой;
55Меж ним и кручей мчались друг за другом
Кентавры, как, бывало, на земле,
Гоняя зверя, мчались вольным лугом.
58Все стали, нас приметив на скале,
А трое подскакали ближе к краю,
Готовя лук и выбрав по стреле.
61Один из них, опередивший стаю,
Кричал: "Кто вас послал на этот след?
Скажите с места, или я стреляю".
64Учитель мой промолвил: "Мы ответ
Дадим Хирону 127, под его защитой.
Ты был всегда горяч, себе во вред".
67И, тронув плащ мой: "Это Несс, убитый
За Деяниру, гнев предсмертный свой
Запечатлевший местью знаменитой. 128
70Тот, средний, со склоненной головой, —
Хирон, Ахиллов пестун величавый;
А третий — Фол 129, с душою грозовой.
73Их толпы вдоль реки снуют облавой,
Стреляя в тех, кто, по своим грехам,
Всплывет не в меру из волны кровавой".
76Мы подошли к проворным скакунам;
Хирон, браздой стрелы раздвинув клубы
Густых усов, пригладил их к щекам
79И, опростав свои большие губы,
Сказал другим: "Вон тот, второй, пришлец,
Когда идет, шевелит камень грубый;
82Так не ступает ни один мертвец".
Мой добрый вождь, к его приблизясь груди,
Где две природы 130сочетал стрелец,
85Сказал: "Он жив, как все живые люди;
Я — вождь его сквозь сумрачный простор;
Он следует нужде, а не причуде.
88А та, чей я свершаю приговор,
Сходя ко мне, прервала аллилуйя; 131
Я сам не грешный дух, и он не вор.
91Верховной волей в страшный путь иду я.
Так пусть же с нами двинется в поход
Один из вас, дорогу указуя,
94И этого на круп к себе возьмет
И переправит в месте неглубоком;
Ведь он не тень, что в воздухе плывет".
97Хирон направо обратился боком
И молвил Нессу: "Будь проводником;
Других гони, коль встретишь ненароком".
100Вдоль берега, над алым кипятком,
Вожатый нас повел без прекословий.
Был страшен крик варившихся живьем.
103Я видел погрузившихся по брови.
Кентавр сказал: "Здесь не один тиран,
Который жаждал золота и крови:
106Все, кто насильем осквернил свой сан.
Здесь Александр 132и Дионисий лютый,
Сицилии нанесший много ран;
109Вот этот, с черной шерстью, — пресловутый
Граф Адзолино; 133светлый, рядом с ним, —
Обиццо д'Эсте, тот, что в мире смуты
112Родимым сыном истреблен своим". 134
Поняв мой взгляд, вождь молвил, благосклонный:
«Здесь он да будет первым, я — вторым». 135
115Потом мы подошли к неотдаленной
Толпе людей, где каждый был покрыт
По горло этой влагой раскаленной.
118Мы видели — один вдали стоит.
Несс молвил: "Он пронзил под божьей сенью
То сердце, что над Темзой кровь точит". 136
121Потом я видел, ниже по теченью,
Других, являвших плечи, грудь, живот;
Иной из них мне был знакомой тенью.
124За пядью пядь, спадал волноворот,
И под конец он обжигал лишь ноги;
И здесь мы реку пересекли вброд.
127"Как до сих пор, всю эту часть дороги, —
Сказал кентавр, — мелеет кипяток,
Так, дальше, снова под уклон отлогий
130Уходит дно, и пучится поток,
И, полный круг смыкая там, где стонет
Толпа тиранов, он опять глубок.
133Там под небесным гневом выю клонит
И Аттила 137, когда-то бич земли,
И Пирр, и Секст; 138там мука слезы гонит,
136И вечным плачем лица обожгли
Риньер де'Пацци и Риньер Корнето, 139
Которые такой разбой вели".
139Тут он помчался вспять и скрылся где-то.
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
1Еще кентавр не пересек потока,
Как мы вступили в одичалый лес,
Где ни тропы не находило око.
4Там бурых листьев сумрачен навес,
Там вьется в узел каждый сук ползущий,
Там нет плодов, и яд в шипах древес.
7Такой унылой и дремучей пущи
От Чечины и до Корнето 140нет,
Приют зверью пустынному дающей.
10Там гнезда гарпий, их поганый след,
Тех, что троян, закинутых кочевьем,
Прогнали со Строфад предвестьем бед. 141
13С широкими крылами, с ликом девьим,
Когтистые, с пернатым животом,
Они тоскливо кличут по деревьям.
16"Пред тем, как дальше мы с тобой пойдем, —
Так начал мой учитель, наставляя, —
Знай, что сейчас мы в поясе втором,
19А там, за ним, пустыня огневая.
Здесь ты увидишь то, — добавил он, —
Чему бы не поверил, мне внимая".
22Я отовсюду слышал громкий стон,
Но никого окрест не появлялось;
И я остановился, изумлен.
25Учителю, мне кажется, казалось,
Что мне казалось, будто это крик
Толпы какой-то, что в кустах скрывалась.
28И мне сказал мой мудрый проводник:
"Тебе любую ветвь сломать довольно,
Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг".
31Тогда я руку протянул невольно
К терновнику и отломил сучок;
И ствол воскликнул: «Не ломай, мне больно!»
34В надломе кровью потемнел росток
И снова крикнул: "Прекрати мученья!
Ужели дух твой до того жесток?
37Мы были люди, а теперь растенья.
И к душам гадов было бы грешно
Выказывать так мало сожаленья".
40И как с конца палимое бревно
От тока ветра и его накала
В другом конце трещит и слез полно,
43Так раненое древо источало
Слова и кровь; я в ужасе затих,
И наземь ветвь из рук моих упала.
46"Когда б он знал, что на путях своих, —
Ответил вождь мой жалобному звуку, —
Он встретит то, о чем вещал мой стих, 142
49О бедный дух, он не простер бы руку.
Но чтоб он мог чудесное познать,
Тебя со скорбью я обрек на муку.
52Скажи ему, кто ты; дабы воздать
Тебе добром, он о тебе вспомянет
В земном краю, куда взойдет опять".
55И древо: "Твой призыв меня так манит,
Что не могу внимать ему, молча;
И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.
58Я тот, 143кто оба сберегал ключа 144
От сердца Федерика и вращал их
К затвору и к отвору, не звуча,
61Хранитель тайн его, больших и малых.
Неся мой долг, который мне был свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
64Развратница 145, от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных,
Чума народов и дворцовый яд,
67Так воспалила на меня придворных,
Что Август 146, их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий черных
70Смятенный дух мой, вознегодовав,
Замыслил смертью помешать злословью,
И правый стал перед собой неправ. 147
73Моих корней клянусь ужасной кровью,
Я жил и умер, свой обет храня,
И господину я служил любовью!
76И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от извета,
Которым зависть ранила меня!"
79"Он смолк, — услышал я из уст поэта. —
Заговори с ним, — время не ушло, —
Когда ты ждешь на что-нибудь ответа".
82"Спроси его что хочешь, что б могло
Быть мне полезным, — молвил я, смущенный. —
Я не решусь; мне слишком тяжело".
85"Вот этот, — начал спутник благосклонный, —
Готов свершить тобой просимый труд.
А ты, о дух, в темницу заточенный,
88Поведай нам, как душу в плен берут
Узлы ветвей; поведай, если можно,
Выходят ли когда из этих пут".
91Тут ствол дохнул огромно и тревожно,
И в этом вздохе слову был исход:
"Ответ вам будет дан немногосложно.
94Когда душа, ожесточась, порвет
Самоуправно оболочку тела,
Минос 148ее в седьмую бездну шлет.
97Ей не дается точного предела;
Упав в лесу, как малое зерно,
Она растет, где ей судьба велела.
100Зерно в побег и в ствол превращено;
И гарпии, кормясь его листами,
Боль создают и боли той окно. 149
103Пойдем и мы за нашими телами, 150
Но их мы не наденем в Судный день:
Не наше то, что сбросили мы сами. 151
106Мы их притащим в сумрачную сень,
И плоть повиснет на кусте колючем,
Где спит ее безжалостная тень".
109Мы думали, что ствол, тоскою мучим,
Еще и дальше говорить готов,
Но услыхали шум в лесу дремучем,
112Как на облаве внемлет зверолов,
Что мчится вепрь и вслед за ним борзые,
И слышит хруст растоптанных кустов.
115И вот бегут, 152левее нас, нагие,
Истерзанные двое, меж ветвей,
Ломая грудью заросли тугие.
118Передний 153: «Смерть, ко мне, ко мне скорей!»
Другой 154, который не отстать старался,
Кричал: "Сегодня, Лано, ты быстрей,
121Чем был, когда у Топпо подвизался!"
Он, задыхаясь, посмотрел вокруг,
Свалился в куст и в груду с ним смешался.
124А сзади лес был полон черных сук,
Голодных и бегущих без оглядки,
Как гончие, когда их спустят вдруг.
127В упавшего, всей силой жадной хватки,
Они впились зубами на лету
И растащили бедные остатки.
130Мой проводник повел меня к кусту;
А тот, в крови, оплакивал, стеная,
Своих поломов горькую тщету:
133"О Джакомо да Сант-Андреа! Злая
Была затея защищаться мной!
Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?"
136Остановясь над ним, наставник мой
Промолвил: "Кем ты был, сквозь эти раны
Струящий с кровью скорбный голос свой?"
139И он в ответ: "О души, в эти страны
Пришедшие сквозь вековую тьму,
Чтоб видеть в прахе мой покров раздранный,
142Сгребите листья к терну моему!
Мой город — тот, где ради Иоанна
Забыт былой заступник; потому
145Его искусство мстит нам неустанно; 155
И если бы поднесь у Арнских вод
Его частица не была сохранна,
148То строившие сызнова оплот
На Аттиловом грозном пепелище —
Напрасно утруждали бы народ. 156
151Я сам себя казнил в моем жилище". 157
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1Объят печалью о местах, мне милых,
Я подобрал опавшие листы
И обессиленному возвратил их.
4Пройдя сквозь лес, мы вышли у черты,
Где третий пояс лег внутри второго
И гневный суд вершится с высоты.
7Дабы явить, что взору было ново,
Скажу, что нам, огромной пеленой,
Открылась степь, где нет ростка живого.
10Злосчастный лес ее обвил 158каймой,
Как он и сам обвит рекой горючей;
Мы стали с краю, я и спутник мой.
13Вся даль была сплошной песок сыпучий,
Как тот, который попирал Катон 159,
Из края в край пройдя равниной жгучей.
16О божья месть, как тяжко устрашен
Быть должен тот, кто прочитает ныне,
На что мой взгляд был въяве устремлен!
19Я видел толпы голых душ в пустыне:
Все плакали, в терзанье вековом,
Но разной обреченные судьбине.
22Кто был повержен навзничь, вверх лицом,
Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,
А кто сновал без устали кругом. 160
25Разряд шагавших самый был обильный;
Лежавших я всех меньше насчитал,
Но вопль их скорбных уст был самый сильный.
28А над пустыней медленно спадал
Дождь пламени, широкими платками,
Как снег в безветрии нагорных скал.
31Как Александр, под знойными лучами
Сквозь Индию ведя свои полки,
Настигнут был падучими огнями
34И приказал, чтобы его стрелки
Усерднее топтали землю, зная,
Что порознь легче гаснут языки, 161—
37Так опускалась вьюга огневая;
И прах пылал, как под огнивом трут,
Мучения казнимых удвояя.
40И я смотрел, как вечный пляс ведут
Худые руки, стряхивая с тела
То здесь, то там огнепалящий зуд.
43Я начал: "Ты, чья сила одолела
Все, кроме бесов, коими закрыт
Нам доступ был у грозного предела, 162
46Кто это, рослый, хмуро так лежит, 163
Презрев пожар, палящий отовсюду?
Его и дождь, я вижу, не мягчит".
49А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду,
Его гордыне, отвечал, крича:
"Каким я жил, таким и в смерти буду!
52Пускай Зевес замучит ковача, 164
Из чьей руки он взял перун железный,
Чтоб в смертный день меня сразить сплеча,
55Или пускай работой бесполезной
Всех в Монджибельской кузне 165надорвет,
Вопя: «Спасай, спасай, Вулкан любезный!»,
58Как он над Флегрой 166возглашал с высот,
И пусть меня громит грозой всечасной, —
Веселой мести он не обретет!"
61Тогда мой вождь воскликнул с силой страстной,
Какой я в нем не слышал никогда:
"О Капаней, в гордыне неугасной —
64Твоя наитягчайшая беда:
Ты сам себя, в неистовстве великом,
Казнишь жесточе всякого суда".
67И молвил мне, с уже спокойным ликом:
"Он был один из тех семи царей,
Что осаждали Фивы; в буйстве диком,
70Гнушался богом — и не стал смирней;
Как я ему сказал, он по заслугам
Украшен славой дерзостных речей.
73Теперь идем, как прежде, друг за другом;
Но не касайся жгучего песка,
А обходи, держась опушки, кругом".
76В безмолвье мы дошли до ручейка,
Спешащего из леса быстрым током,
Чья алость мне и до сих пор жутка.
79Как Буликаме убегает стоком,
В котором воду грешницы берут,
Так нистекал и он в песке глубоком. 167
82Закраины, что по бокам идут,
И дно его, и склоны — камнем стали;
Я понял, что дорога наша — тут.
85"Среди всего, что мы с тобой видали
С тех самых пор, как перешли порог,
Открытый всем входящим, ты едва ли
88Чудеснее что-либо встретить мог,
Чем эта речка, силой испаренья
Смиряющая всякий огонек".
91Так молвил вождь; взыскуя поученья,
Я попросил, чтоб, голоду вослед,
Он мне и пищу дал для утоленья.
94"В средине моря, — молвил он в ответ, —
Есть ветхий край, носящий имя Крита,
Под чьим владыкой был безгрешен свет. 168
97Меж прочих гор там Ида знаменита;
Когда-то влагой и листвой блестя,
Теперь она пустынна и забыта.
100Ей Рея вверила свое дитя,
Ища ему приюта и опеки
И плачущего шумом защитя. 169
103В горе стоит великий старец некий;
Он к Дамиате обращен спиной
И к Риму, как к зерцалу, поднял веки.
106Он золотой сияет головой,
А грудь и руки — серебро литое,
И дальше — медь, дотуда, где раздвой;
109Затем — железо донизу простое,
Но глиняная правая плюсна,
И он на ней почил, как на устое. 170
112Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,
И капли слез сквозь трещины струятся,
И дно пещеры гложет их волна.
115В подземной глубине из них родятся
И Ахерон, и Стикс, и Флегетон;
Потом они сквозь этот сток стремятся,
118Чтоб там, внизу, последний минув склон,
Создать Коцит; но умолчу про это;
Ты вскоре сам увидишь тот затон". 171
121Я молвил: "Если из земного света
Досюда эта речка дотекла,
Зачем она от нас таилась где-то?"
124И он: "Вся эта впадина кругла;
Хотя и шел ты многими тропами
Все влево, опускаясь в глубь жерла,
127Но полный круг еще не пройден нами; 172
И если случай новое принес,
То не дивись смущенными очами".
130"А Лета где? — вновь задал я вопрос. —
Где Флегетон? Ее ты не отметил,
А тот, ты говоришь, возник из слез".
133"Ты правильно спросил, — мой вождь ответил.
Но в клокотаньи этих алых вод
Одну разгадку ты воочью встретил. 173
136Придешь и к Лете, но она течет
Там, где душа восходит к омовенью,
Когда вина избытая спадет".
139Потом сказал: "Теперь мы с этой сенью 174
Простимся; следуй мне и след храни:
Тропа идет вдоль русла, по теченью,
142Где влажный воздух гасит все огни".
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
1Вот мы идем вдоль каменного края;
А над ручьем обильный пар встает,
От пламени плотину избавляя.
4Как у фламандцев выстроен оплот
Меж Бруджей и Гвидзантом, чтоб заране
Предотвратить напор могучих вод,
7И как вдоль Бренты строят падуане,
Чтоб замок и посад был защищен,
Пока не дышит зной на Кьярентане, 175
10Так сделаны и эти, 176с двух сторон,
Хоть и не столь высоко и широко
Их создал мастер, кто бы ни был он.
13Уже от рощи были мы далеко,
И сколько б я ни обращался раз,
Я к ней напрасно устремлял бы око.
16Навстречу нам шли тени и на нас
Смотрели снизу, глаз сощуря в щелку,
Как в новолунье люди, в поздний час,
19Друг друга озирают втихомолку;
И каждый бровью пристально повел,
Как старый швец, вдевая нить в иголку.
22Одним из тех, кто, так взирая, шел,
Я был опознан. Вскрикнув: «Что за диво!»
Он ухватил меня за мой подол.
25Я в опаленный лик взглянул пытливо,
Когда рукой он взялся за кайму,
И темный образ явственно и живо
28Себя открыл рассудку моему;
Склонясь к лицу, где пламень выжег пятна:
"Вы, сэр Брунетто 177?" — молвил я ему.
31И он: "Мой сын, тебе не неприятно,
Чтобы, покинув остальных, с тобой
Латино чуточку прошел обратно?"
34Я отвечал: "Прошу вас всей душой;
А то, хотите, я присяду с вами,
Когда на то согласен спутник мой".
37И он: "Мой сын, кто из казнимых с нами
Помедлит миг, потом лежит сто лет,
Не шевелясь, бичуемый огнями.
40Ступай вперед; я — низом, вам вослед;
Потом вернусь к дружине, вопиющей
О вечности своих великих бед".
43Я не посмел идти равниной жгущей
Бок о бок с ним; но головой поник,
Как человек, почтительно идущий.
46Он начал: "Что за рок тебя подвиг
Спуститься раньше смерти в царство это?
И кто, скажи мне, этот проводник?"
49"Там, наверху, — я молвил, — в мире света,
В долине заблудился я одной,
Не завершив мои земные лета.
52Вчера лишь утром к ней я стал спиной,
Но отступил; тогда его я встретил,
И вот он здесь ведет меня домой".
55"Звезде твоей доверься, 178— он ответил, —
И в пристань славы вступит твой челнок,
Коль в милой жизни верно я приметил.
58И если б я не умер в ранний срок, 179
То, видя путь твой, небесам угодный,
В твоих делах тебе бы я помог.
61Но этот злой народ неблагородный,
Пришедший древле с Фьезольских высот
И до сих пор горе и камню сродный, 180
64За все добро врагом тебя сочтет:
Среди худой рябины не пристало
Смоковнице растить свой нежный плод.
67Слепыми их прозвали изначала; 181
Завистливый, надменный, жадный люд;
Общенье с ним тебя бы запятнало.
70В обоих станах, 182увидав твой труд,
Тебя взалкают; 183только по-пустому,
И клювы их травы не защипнут.
73Пусть фьезольские твари, 184как солому,
Пожрут себя, не трогая росток,
Коль в их навозе место есть такому,
76Который семя чистое сберег
Тех римлян, что когда-то основались
В гнездилище неправды и тревог". 185
79"Когда бы все мои мольбы свершались, —
Ответил я, — ваш день бы не угас,
И вы с людьми еще бы не расстались.
82Во мне живет, и горек мне сейчас,
Ваш отчий образ, милый и сердечный,
Того, кто наставлял меня не раз,
85Как человек восходит к жизни вечной; 186
И долг пред вами я, в свою чреду,
Отмечу словом в жизни быстротечной.
88Я вашу речь запечатлел и жду,
Чтоб с ней другие записи 187сличила
Та, кто умеет, 188если к ней взойду.
91Но только знайте: лишь бы не корила
Мне душу совесть, я в сужденный миг
Готов на все, что предрекли светила.
94К таким посулам 189я уже привык;
Так пусть Фортуна колесом вращает,
Как ей угодно, и киркой — мужик!"
97Тут мой учитель 190на меня взирает
Чрез правое плечо и говорит:
«Разумно слышит тот, кто примечает».
100Меж тем и сэр Брунетто не молчит
На мой вопрос, кто из его собратий 191
Особенно высок и знаменит.
103Он молвил так: "Иных отметить кстати;
Об остальных похвально умолчать,
Да и не счесть такой обильной рати.
106То люди церкви, лучшая их знать,
Ученые, известные всем странам;
Единая пятнает их печать.
109В том скорбном сонме — вместе с Присцианом 192
Аккурсиев Франциск; 193и я готов
Сказать, коль хочешь, и о том поганом,
112Который послан был рабом рабов
От Арно к Баккильоне, где и скинул
Плотской, к дурному влекшийся, покров. 194
115Еще других я назвал бы; но минул
Недолгий срок беседы и пути:
Песок, я вижу, новой пылью хлынул;
118От этих встречных должен я уйти,
Храни мой Клад 195, я в нем живым остался;
Прошу тебя лишь это соблюсти".
121Он обернулся и бегом помчался,
Как те, кто под Вероною бежит
К зеленому сукну, причем казался
124Тем, чья победа, а не тем, чей стыд. 196
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1Уже вблизи я слышал гул тяжелый
Воды, спадавшей в следующий круг,
Как если бы гудели в ульях пчелы, —
4Когда три тени отделились вдруг,
Метнувшись к нам, от шедшей вдоль потока
Толпы, гонимой ливнем жгучих мук. 197
7Спеша, они взывали издалека:
"Постой! Мы по одежде признаем,
Что ты пришел из города порока!"
10О, сколько язв, изглоданных огнем,
Являл очам их облик несчастливый!
Мне больно даже вспоминать о нем.
13Мой вождь сказал, услышав их призывы
И обратясь ко мне: "Повремени.
Нам нужно показать, что мы учтивы.
16Я бы сказал, когда бы не огни,
Разящие, как стрелы, в этом зное,
Что должен ты спешить, а не они".
19Чуть мы остановились, те былое
Возобновили пенье; 198к нам домчась,
Они кольцом забегали 199все трое.
22Как голые атлеты, умастясь,
Друг против друга кружат по арене,
Чтобы потом схватиться, изловчась,
25Так возле нас кружили эти тени,
Лицом ко мне, вращая шею вспять,
Когда вперед стремились их колени.
28"Увидев эту взрыхленную гладь, —
Воззвал один, — и облик наш кровавый,
Ты нас, просящих, должен презирать;
31Но преклонись, во имя нашей славы,
Сказать нам, кто ты, адскою тропой
Идущий мимо нас, живой и здравый!
34Вот этот, чьи следы я мну стопой, —
Хоть голый он и струпьями изрытый,
Был выше, чем ты думаешь, судьбой.
37Он внуком был Гвальдрады 200именитой
И звался Гвидо Гверра, в мире том
Мечом и разуменьем знаменитый.
40Тот, пыль толкущий за моим плечом, —
Теггьяйо Альдобранди, чьи заслуги
Великим должно поминать добром.
43И я, страдалец этой жгучей вьюги,
Я, Рустикуччи, распят здесь, виня
В моих злосчастьях нрав моей супруги". 201
46Будь у меня защита от огня,
Я бросился бы к ним с тропы прибрежной,
И мой мудрец одобрил бы меня;
49Но, устрашенный болью неизбежной,
Я побоялся кинуться к теням
И к сердцу их прижать с приязнью нежной.
52Потом я начал: "Не презренье к вам,
А скорбь о вашем горестном уделе
Вошла мне в душу, чтоб остаться там,
55Когда мой вождь, завидев вас отселе,
Сказал слова, явившие сполна,
Что вы такие, как и есть на деле.
58Отчизна с вами у меня одна;
И я любил и почитал измлада
Ваш громкий труд и ваши имена.
61Отвергнув желчь, взыскую яблок сада,
Обещанного мне вождем моим;
Но прежде к средоточью 202пасть мне надо".
64"Да будешь долго ты руководим, —
Ответил он, — душою в теле здравом;
Да светит слава по следам твоим!
67Скажи: любовь к добру и к честным нравам
Еще живет ли в городе у нас,
Иль разбрелась давно по всем заставам?
70Гульельмо Борсиере, здесь как раз
Теперь казнимый, — вон он там, в пустыне, —
Принес с собой нерадостный рассказ". 203
73"Ты предалась беспутству и гордыне,
Пришельцев и наживу обласкав,
Флоренция, тоскующая ныне!"
76Так я вскричал, лицо мое подняв;
Они переглянулись, вняв ответу,
Подобно тем, кто слышит, что был прав.
79"Когда все просьбы так легко, как эту,
Ты утоляешь, — отклик их гласил, —
Счастливец ты, дарящий правду свету!
82Да узришь снова красоту светил,
Простясь с неозаренными местами!
Тогда, с отрадой вспомянув: «Я был»,
85Скажи другим, что ты видался с нами!"
И тут они помчались вдоль пути,
И ноги их казались мне крылами.
88Нельзя «аминь» быстрей произнести,
Чем их сокрыли дали кругозора;
И мой учитель порешил идти.
91Я двинулся вослед за ним; и скоро
Послышался так близко грохот вод,
Что заглушил бы звуки разговора.
94Как та река, которая свой ход
От Монте-Везо в сторону рассвета
По Апеннинам первая ведет,
97Зовясь в своем верховье Аквакета,
Чтоб устремиться к низменной стране
И у Форли утратить имя это,
100И громыхает вниз по крутизне,
К Сан-Бенедетто Горному спадая, 204
Где тысяча вместилась бы вполне, 205—
103Так, рушась вглубь с обрывистого края,
Мы слышали, багровый вал гремит,
Мгновенной болью ухо поражая.
106Стан у меня веревкой был обвит;
Я думал ею рысь поймать когда-то,
Которой мех так весело блестит.
109Я снял ее и, повинуясь свято,
Вручил ее поэту моему,
Смотав плотней для лучшего обхвата.
112Он, боком став и так, чтобы ему
Не зацепить за выступы обрыва,
Швырнул ее в зияющую тьму. 206
115"На странный знак не странное ли диво, —
Сказал я втайне, — явит глубина,
Раз и учитель смотрит так пытливо?"
118Увы, какая сдержанность нужна
Близ тех, кто судит не одни деянья,
Но видит самый разум наш до дна!
121"Сейчас всплывет, — сказал наставник знанья, —
То, что я жду и сам ты смутно ждешь;
Сейчас твой взор достигнет созерцанья".
124Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить сомкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь;
127Но здесь молчать я не могу; стихами
Моей Комедии 207клянусь, о чтец, —
И милость к ней да не прейдет с годами, —
130Я видел — к нам из бездны, как пловец,
Взмывал какой-то образ возраставший,
Чудесный и для дерзостных сердец;
133Так снизу возвращается нырявший,
Который якорь выпростать помог,
В камнях иль в чем-нибудь другом застрявший,
136И правит станом и толчками ног.
ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1Вот острохвостый зверь, сверлящий горы,
Пред кем ничтожны и стена, и меч;
Вот, кто земные отравил просторы".
4Такую мой вожатый начал речь,
Рукою подзывая великана
Близ пройденного мрамора 208возлечь.
7И образ омерзительный обмана,
Подплыв, но хвост к себе не подобрав,
Припал на берег всей громадой стана.
10Он ясен был лицом и величав
Спокойством черт приветливых и чистых,
Но остальной змеиным был состав.
13Две лапы, волосатых и когтистых;
Спина его, и брюхо, и бока —
В узоре пятен и узлов цветистых.
16Пестрей основы и пестрей утка
Ни турок, ни татарин не сплетает;
Хитрей Арахна 209не ткала платка.
19Как лодка на причале отдыхает,
Наполовину погрузясь в волну;
Как там, где алчный немец обитает,
22Садится бобр вести свою войну, 210—
Так лег и гад на камень оголенный,
Сжимающий песчаную страну.
25Хвост шевелился в пустоте бездонной,
Крутя торчком отравленный развил,
Как жало скорпиона заостренный. 211
28"Теперь нам нужно, — вождь проговорил, —
Свернуть с дороги, поступь отклоняя
Туда, где гнусный зверь на камни всплыл".
31Так мы спустились вправо 212и, вдоль края,
Пространство десяти шагов прошли,
Песка и жгучих хлопьев избегая.
34Приблизясь, я увидел невдали
Толпу людей, 213которая сидела
Близ пропасти в сжигающей пыли.
37И мне мой вождь: "Чтоб этот круг всецело
Исследовать во всех его частях,
Ступай, взгляни, в чем разность их удела.
40Но будь короче там в твоих речах;
А я поговорю с поганым дивом,
Чтоб нам спуститься на его плечах".
43И я пошел еще раз над обрывом,
Каймой седьмого круга, одинок,
К толпе, сидевшей в горе молчаливом.
46Из глаз у них стремился скорбный ток;
Они все время то огонь летучий
Руками отстраняли, то песок.
49Так чешутся собаки в полдень жгучий,
Обороняясь лапой или ртом
От блох, слепней и мух, насевших кучей.
52Я всматривался в лица их кругом,
В которые огонь вонзает жала;
Но вид их мне казался незнаком.
55У каждого на грудь мошна свисала,
Имевшая особый знак и цвет, 214
И очи им как будто услаждала.
58Так, на одном я увидал кисет,
Где в желтом поле был рисунок синий,
Подобный льву, вздыбившему хребет.
61А на другом из мучимых пустыней
Мешочек был, подобно крови, ал
И с белою, как молоко, гусыней.
64Один, чей белый кошелек являл
Свинью, чреватую и голубую,
Сказал мне: "Ты зачем сюда попал?
67Ступай себе, раз носишь плоть живую,
И знай, что Витальяно 215, мой земляк,
Придет и сядет от меня ошую.
70Меж этих флорентийцев я чужак,
Я падуанец; мне их голос грубый
Все уши протрубил: "Где наш вожак,
73С тремя козлами, наш герой сугубый?" 216
Он высунул язык и скорчил рот,
Как бык, когда облизывает губы.
76И я, боясь, не сердится ли тот,
Кто мне велел недолго оставаться,
Покинул истомившийся народ.
79Тем временем мой вождь успел взобраться
Дурному зверю на спину — и мне
Промолвил так: "Теперь пора мужаться!
82Вот, как отсюда сходят к глубине.
Сядь спереди, я буду сзади, рядом,
Чтоб хвост его безвреден был вполне".
85Как человек, уже объятый хладом
Пред лихорадкой, с синевой в ногтях,
Дрожит, чуть только тень завидит взглядом, —
88Так я смутился при его словах;
Но как слуга пред смелым господином,
Стыдом язвимый, я откинул страх.
91Я поместился на хребте зверином;
Хотел промолвить: «Обними меня», —
Но голоса я не был властелином.
94Тот, кто и прежде был моя броня,
И без того поняв мою тревогу,
Меня руками обхватил, храня,
97И молвил: "Герион, теперь в дорогу!
Смотри, о новой ноше не забудь:
Ровней кружи и падай понемногу".
100Как лодка с места трогается в путь
Вперед кормой, так он оттуда снялся
И, ощутив простор, направил грудь
103Туда, где хвост дотоле извивался;
Потом как угорь выпрямился он
И, загребая лапами, помчался.
106Не больше был испуган Фаэтон,
Бросая вожжи, коими задетый
Небесный свод доныне опален, 217
109Или Икар, почуя воск согретый,
От перьев обнажавший рамена,
И слыша зов отца: «О сын мой, где ты?» 218—
112Чем я, увидев, что кругом одна
Пустая бездна воздуха чернеет
И только зверя высится спина.
115А он все вглубь и вглубь неспешно реет,
Но это мне лишь потому вдогад,
Что ветер мне в лицо и снизу веет.
118Уже я справа слышал водопад,
Грохочущий под нами, и пугливо
Склонил над бездной голову и взгляд;
121Но пуще оробел, внизу обрыва
Увидев свет огней и слыша крик,
И отшатнулся, ежась боязливо.
124И только тут я в первый раз постиг
Спуск и круженье, видя муку злую
Со всех сторон все ближе каждый миг.
127Как сокол, мощь утратив боевую,
И птицу и вабило 219тщетно ждав, —
Так что сокольник скажет: «Эх, впустую!»
130На место взлета клонится, устав,
И, опоясав сто кругов сначала,
Вдали от всех садится, осерчав, —
133Так Герион осел на дно провала,
Там, где крутая кверху шла скала,
И, чуть с него обуза наша спала,
136Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1Есть место в преисподней. Злые Щели,
Сплошь каменное, цвета чугуна,
Как кручи, что вокруг отяготели.
4Посереди зияет глубина
Широкого и темного колодца,
О коем дальше расскажу сполна.
7А тот уступ, который остается,
Кольцом меж бездной и скалой лежит,
И десять впадин в нем распознается.
10Каков у местности бывает вид,
Где замок, для осады укрепленный,
Снаружи стен рядами рвов обвит,
13Таков и здесь был дол изборожденный;
И как от самых крепостных ворот
Ведут мосты на берег отдаленный,
16Так от подножья каменных высот
Шли гребни скал чрез рвы и перекаты,
Чтоб у колодца оборвать свой ход.
19Здесь опустился Герион хвостатый
И сбросил нас обоих со спины; 220
И влево путь направил мой вожатый
22Я шел, и справа были мне видны
Уже другая скорбь и казнь другая,
Какие в первом рву заключены.
25Там в два ряда текла толпа нагая;
Ближайший ряд к нам направлял стопы,
А дальний — с нами, но крупней шагая. 221
28Так римляне, чтобы наплыв толпы,
В год юбилея, не привел к затору,
Разгородили мост на две тропы,
31И по одной народ идет к собору,
Взгляд обращая к замковой стене,
А по другой идут навстречу, в гору. 222
34То здесь, то там в кремнистой глубине
Виднелся бес рогатый, взмахом плети
Жестоко бивший грешных по спине.
37О, как проворно им удары эти
Вздымали пятки! Ни один не ждал,
Пока второй обрушится иль третий.
40Пока я шел вперед, мой взор упал
На одного; и я воскликнул: "Где-то
Его лицом я взгляд уже питал".
43Я стал, стараясь распознать, кто это,
И добрый вождь, остановясь со мной,
Нагнать его мне не чинил запрета.
46Бичуемый, скрывая облик свой,
Склонил чело; но труд пропал впустую;
Я молвил: "Ты, с поникшей головой,
49Когда наружность носишь не чужую, —
Венедико Каччанемико 223. Чем
Ты заслужил приправу столь крутую?"
52И он: "Я не ответил бы совсем,
Но мне твоя прямая речь велела
Припомнить мир старинный. Я был тем,
55Кто постарался, чтоб Гизолабелла
Послушалась маркиза, 224хоть и врут
Различное насчет срамного дела.
58Не первый я болонец плачу тут;
Их понабилась здесь такая кипа,
Что столько языков не наберут
61Меж Савеной и Рено молвить sipa; 225
Немудрено: мы с алчностью своей
До смертного не расстаемся хрипа".
64Тут некий бес, среди его речей,
Стегнул его хлыстом и огрызнулся:
«Ну, сводник! Здесь не бабы, поживей!»
67Я к моему вожатому вернулся;
Пройдя немного, мы пришли туда,
Где длинный гребень от скалы тянулся.
70Мы на него взобрались без труда
И с этим истязуемым народом,
Направо взяв, расстались навсегда.
73И там, где гребень нависает сводом,
Чтоб дать толпе бичуемой пройти, —
Мой вождь сказал: "Постой — и мимоходом
76Свои глаза на этих обрати,
Которых ты еще не видел лица,
Пока им было с нами по пути".
79Под древний мост спешила вереница
Второго ряда, двигаясь на нас,
Стегаемая, как и та станица.
82И вождь, не ждав вопроса этот раз,
Сказал: "Взгляни вот на того, большого:
Ему и боль не увлажняет глаз.
85Как полон он величества былого!
То мудрый и отважный властелин,
Ясон, руна стяжатель золотого.
88Приплыв на Лемнос средь морских пучин,
Где женщины, отринув все, что свято,
Предали смерти всех своих мужчин,
91Он обманул, украсив речь богато,
Младую Гипсипилу, в свой черед
Товарок обманувшую когда-то.
94Ее он бросил там понесшей плод;
За это он так и бичуем злобно,
И также за Медею казнь несет. 226
97С ним те, кто обманул ему подобно;
Про первый ров и тех, кто стиснут в нем,
Нет нужды ведать более подробно".
100Достигнув места, где тропа крестом
Пересекает грань второго вала,
Чтоб дальше снова выгнуться мостом,
103Мы слышали, как в ближнем рву визжала
И рылом хрюкала толпа людей
И там себя ладонями хлестала.
106Откосы покрывал тягучий клей
От снизу подымавшегося чада,
Несносного для глаз и для ноздрей.
109Дно скрыто глубоко внизу, и надо,
Дабы увидеть, что такое там,
Взойти на мост, где есть простор для взгляда.
112Туда взошли мы, и моим глазам
Предстали толпы влипших в кал зловонный, 227
Как будто взятый из отхожих ям.
115Там был один, так густо отягченный
Дерьмом, что вряд ли кто бы отгадал,
Мирянин это или постриженный.
118Он крикнул мне: "Ты что облюбовал
Меня из всех, кто вязнет в этой прели?"
И я в ответ: "Ведь я тебя встречал,
121И кудри у тебя тогда блестели;
Я и смотрю, что тут невдалеке
Погряз Алессио Интерминелли 228".
124И он, себя темяша по башке:
"Сюда попал я из-за льстивой речи,
Которую носил на языке".
127Потом мой вождь: "Нагни немного плечи, —
Промолвил мне, — и наклонись вперед,
И ты увидишь: тут вот, недалече
130Себя ногтями грязными скребет
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнет.
133Фаида 229эта, жившая средь блуда,
Сказала как-то на вопрос дружка:
«Ты мной довольна?» — «Нет, ты просто чудо!»
136Но мы наш взгляд насытили пока".
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1О Симон-волхв 230, о присных сонм злосчастный,
Вы, что святыню божию, Добра
Невесту чистую, в алчбе ужасной
4Растлили ради злата и сребра,
Теперь о вас, казнимых в третьей щели,
Звенеть трубе назначена пора!
7Уже над новым рвом мы одолели
Горбатый мост и прямо с высоты
На середину впадины смотрели.
10О Высший Разум, как искусен ты
Горе, и долу, и в жерле проклятом,
И сколько показуешь правоты!
13Повсюду, и вдоль русла, и по скатам,
Я увидал неисчислимый ряд
Округлых скважин в камне сероватом.
16Они совсем такие же на взгляд,
Как те, в моем прекрасном Сан-Джованни 231,
Где таинство крещения творят. 232
19Я, отрока спасая от страданий,
В недавний год одну из них разбил:
И вот печать, в защиту от шептаний! 233
22Из каждой ямы грешник шевелил
Торчащими по голени ногами,
А туловищем в камень уходил.
25У всех огонь змеился над ступнями;
Все так брыкались, что крепчайший жгут
Порвался бы, не совладав с толчками.
28Как если нечто маслистое жгут
И лишь поверхность пламенем задета, —
Так он от пят к ногтям скользил и тут.
31"Учитель, — молвил я, — скажи, кто это,
Что корчится всех больше и оброс
Огнем такого пурпурного цвета?" 234
34И он мне: "Хочешь, чтоб тебя я снес
Вниз, той грядой, которая положе?
Он сам тебе ответит на вопрос".
37И я: "Что хочешь ты, мне мило тоже;
Ты знаешь все, хотя бы я молчал;
Ты — господин, чья власть мне всех дороже".
40Тогда мы вышли на четвертый вал
И, влево взяв, спустились в крутоскатый
И дырами зияющий провал.
43Меня не раньше отстранил вожатый
От ребр своих, чем подойдя к тому,
Кто так ногами плакал, в яме сжатый.
46"Кто б ни был ты, поверженный во тьму
Вниз головой и вкопанный, как свая,
Ответь, коль можешь", — молвил я ему.
49Так духовник стоит, исповедая
Казнимого, который вновь зовет
Из-под земли, кончину отдаляя. 235
52"Как, Бонифаций 236, — отозвался тот, —
Ты здесь уже, ты здесь уже так рано?
На много лет, однако, список 237врет.
55Иль ты устал от роскоши и сана,
Из-за которых лучшую средь жен, 238
На муку ей, добыл стезей обмана?" 239
58Я был как тот, кто словно пристыжен,
Когда ему немедля возразили,
А он не понял и стоит, смущен.
61"Скажи ему, — промолвил мне Вергилий: —
«Нет, я не тот, не тот, кого ты ждешь».
И я ответил так, как мне внушили.
64Тут грешника заколотила дрожь,
И вздох его и скорбный стон раздался:
"Тогда зачем же ты меня зовешь?
67Когда, чтобы услышать, как я звался,
Ты одолеть решился этот скат,
Знай: я великой ризой облекался.
70Воистину медведицей зачат,
Радея медвежатам, я так жадно
Копил добро, что сам в кошель зажат. 240
73Там, подо мной, набилось их изрядно,
Церковных торгашей, моих предтеч,
Расселинами стиснутых нещадно.
76И мне придется в глубине залечь,
Сменившись тем, кого я по догадке
Сейчас назвал, ведя с тобою речь.
79Но я здесь дольше обжигаю пятки,
И срок ему торчать вот так стремглав,
Сравнительно со мной, назначен краткий;
82Затем что вслед, всех в скверне обогнав,
Придет с заката пастырь без закона,
И, нас покрыв, он будет только прав. 241
85Как, в Маккавейских книгах, Иасона
Лелеял царь, так и к нему щедра
Французская окажется корона". 242
88Хоть речь моя едва ль была мудра,
Но я слова привел к такому строю:
"Скажи: каких сокровищ от Петра
91Ждал наш господь, прельщен ли был казною,
Когда ключи во власть ему вверял?
Он молвил лишь одно: «Иди за мною».
94Петру и прочим платы не вручал
Матвей, когда то место опустело,
Которое отпавший потерял. 243
97Торчи же здесь; ты пострадал за дело;
И крепче деньги грешные храни,
С которыми на Карла шел так смело. 244
100И если бы я сердцем искони,
И даже здесь, не чтил ключей верховных,
Тебе врученных в радостные дни,
103Я бы в речах излился громословных;
Вы алчностью растлили христиан,
Топча благих и вознося греховных.
106Вас, пастырей, провидел Иоанн 245
В той, что воссела на водах со славой
И деет блуд с царями многих стран;
109В той, что на свет родилась семиглавой,
Десятирогой и хранила нас,
Пока ее супруг был жизни правой. 246
112Сребро и злато — ныне бог для вас;
И даже те, кто молится кумиру,
Чтят одного, вы чтите сто зараз.
115О Константин, каким злосчастьем миру
Не к истине приход твой был чреват,
А этот дар твой пастырю и клиру!" 247
118Пока я пел ему на этот лад,
Он, совестью иль гневом уязвленный,
Не унимал лягающихся пят.
121А вождь глядел с улыбкой благосклонной,
Как бы довольный тем, что так правдив
Звук этой речи, мной произнесенной.
124Обеими руками подхватив,
Меня к груди прижал он и початым
Уже путем вернулся на обрыв;
127Не утомленный бременем подъятым,
На самую дугу меня он взнес,
Четвертый вал смыкающую с пятым,
130И бережно поставил на утес,
Тем бережней, что дикая стремнина
Была бы трудной тропкой и для коз;
133Здесь новая открылась мне ложбина.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
1О новой муке повествую ныне
В двадцатой песни первой из канцон, 248
Которая о гибнущих в пучине. 249
4Уже смотреть я был расположен
В провал, раскрытый предо мной впервые,
Который скорбным плачем орошен;
7И видел в круглом рву толпы немые, 250
Свершавшие в слезах неспешный путь,
Как в этом мире водят литании 251.
10Когда я взору дал по ним скользнуть,
То каждый оказался странно скручен
В том месте, где к лицу подходит грудь;
13Челом к спине повернут и беззвучен,
Он, пятясь задом, направлял свой шаг
И видеть прямо был навек отучен.
16Возможно, что кому-нибудь столбняк,
Как этим, и сводил все тело разом, —
Не знаю, но навряд ли это так.
19Читатель, — и господь моим рассказом
Тебе урок да преподаст благой, —
Помысли, мог ли я невлажным глазом
22Взирать вблизи на образ наш земной,
Так свернутый, что плач очей печальный
Меж ягодиц струился бороздой.
25Я плакал, опершись на выступ скальный.
"Ужель твое безумье таково? —
Промолвил мне мой спутник достохвальный.
28Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво. 252
Не те ли всех тяжеле виноваты,
Кто ропщет, если судит божество?
31Взгляни, взгляни, вот он, землею взятый,
Пожранный ею на глазах фивян,
Когда они воскликнули: "Куда ты,
34Амфиарай? Что бросил ратный стан?",
А он все вглубь свергался без оглядки,
Пока Миносом не был обуздан.
37Ты видишь — в грудь он превратил лопатки:
За то, что взором слишком вдаль проник,
Он смотрит взад, стремясь туда, где пятки. 253
40А вот Тиресий, изменивший лик,
Когда, в жену из мужа превращенный,
Всем естеством преобразился вмиг;
43И лишь потом, змеиный клуб сплетенный
Ударив вновь, он стал таким, как был,
В мужские перья 254снова облаченный. 255
46А следом Арунс надвигает тыл;
Там, где над Луни громоздятся горы
И где каррарец пажити взрыхлил,
49Он жил в пещере мраморной 256и взоры
Свободно и в ночные небеса,
И на морские устремлял просторы. 257
52А та, чья гривой падает коса,
Покров грудям незримым образуя,
Как прочие незримы волоса,
55Была Манто 258; из края в край кочуя,
Она пришла в родные мне места; 259
И вот об этом рассказать хочу я.
58Когда она осталась сирота
И принял рабство Вакхов град 260злосчастный,
Она скиталась долгие лета.
61Там, наверху, в Италии прекрасной,
У гор, замкнувших Манью рубежом
Вблизи Тиралли, спит Бенако 261ясный.
64Ключи, которых сотни мы начтем
Меж Валькамбникой и Гардой, склоны
Пеннинских Альп омыв, стихают в нем. 262
67Там место есть, где пастыри Вероны,
И Брешьи, и Тридента, путь свершив,
Благословить могли бы люд крещеный. 263
70Оплот Пескьеры, мощен и красив,
Стоит, грозя бергамцам и брешьянам,
Там, где низиной окружен залив. 264
73Все то, что в лоне уместить песчаном
Не мог Бенако, — устремясь сюда,
Течет рекой по травяным полянам.
76Начав бежать из озера, вода
Зовется Минчо, чтобы у Говерно
В потоке По исчезнуть навсегда. 265
79Встречая падь, на полпути примерно,
Она стоит, разлившись в топкий пруд,
А летом чахнет, но и губит верно. 266
82Безжалостная дева, идя тут,
Среди болота сушу присмотрела,
Нагой и невозделанный приют.
85И здесь она, чуждаясь всех, осела
Со слугами, гаданьям предана,
И здесь рассталась с оболочкой тела.
88Рассеянные кругом племена
Потом сюда стянулись, ибо знали,
Что эта суша заводью сильна.
91Над мертвой костью город основали
И, по избравшей древле этот дол,
Без волхвований Мантуей назвали.
94Он многолюдней прежде был и цвел,
Пока недальновидных Касалоди
Лукавый Пинамонте не провел. 267
97И если ты услышал бы в народе
Не эту быль о родине моей,
Знай — это ложь и с истиной в разброде".
100И я: "Учитель, повестью твоей
Я убежден и верю нерушимо.
Мне хладный уголь — речь других людей.
103Но молви мне: среди идущих мимо
Есть кто-нибудь, кто взор бы твой привлек?
Во мне лишь этим сердце одержимо".
106И он: "Вот тот, чья борода от щек
Вниз по спине легла на смуглом теле, —
В те дни, когда у греков ты бы мог
109Найти мужчину только в колыбели
Был вещуном; в Авлиде сечь канат
Он и Калхант совместно повелели.
112То Эврипил; 268и про него звучат
Стихи моей трагедии высокой. 269
Тебе ль не знать? Ты помнишь всю подряд.
115А следующий, этот худобокой,
Звался Микеле Скотто 270и большим
В волшебных плутнях почитался докой.
118А вот Бонатти 271; вот Азденте с ним;
Жалеет он о коже и о шиле,
Да опоздал с раскаяньем своим. 272
121Вот грешницы, которые забыли
Иглу, челнок и прялку, ворожа;
Варили травы, куколок лепили. 273
124Но нам пора; коснулся рубежа
Двух полусфер и за Севильей в волны
Нисходит Каин, хворост свой держа, 274
127А месяц был уж прошлой ночью полный:
Ты помнишь сам, как в глубине лесной
Был благотворен свет его безмолвный". 275
130Так, на ходу, он говорил со мной.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1Так с моста на мост, говоря немало
Стороннего Комедии моей,
Мы перешли, чтоб с кручи перевала
4Увидеть новый росщеп Злых Щелей
И новые напрасные печали;
Он вскрылся, чуден чернотой своей.
7И как в венецианском арсенале 276
Кипит зимой тягучая смола,
Чтоб мазать струги, те, что обветшали,
10И все справляют зимние дела:
Тот ладит весла, этот забивает
Щель в кузове, которая текла;
13Кто чинит нос, а кто корму клепает;
Кто трудится, чтоб сделать новый струг;
Кто снасти вьет, кто паруса платает, —
16Так, силой не огня, но божьих рук,
Кипела подо мной смола густая,
На скосы налипавшая вокруг.
19Я видел лишь ее, что в ней — не зная,
Когда она вздымала пузыри,
То пучась вся, то плотно оседая.
22Я силился увидеть, что внутри,
Как вдруг мой вождь меня рукой хранящей
Привлек к себе, сказав: «Смотри, смотри!»
25Оборотясь, как тот, кто от грозящей
Ему беды отвесть не может глаз,
И обессилен робостью томящей,
28И убегает и глядит зараз, —
Я увидал, как некий дьявол черный
Вверх по крутой тропе бежит на нас.
31О, что за облик он имел злотворный!
И до чего казался мне жесток,
Раскинув крылья и в ступнях проворный!
34Он грешника накинул, как мешок,
На острое плечо и мчал на скалы,
Держа его за сухожилья ног.
37Взбежав на мост, сказал: "Эй, Загребалы 277,
Святая Дзита 278шлет вам старшину!
Кунайте! Выбор в городе немалый,
40Я к ним еще разочек загляну.
Там лишь Бонтуро 279не живет на взятки,
Там «нет» на «да» меняют за казну".
43Швырнув его, помчался без оглядки
Вниз со скалы; и пес таким рывком
Не кинется вцепиться вору в пятки.
46Тот канул, всплыл с измазанным лицом,
Но бесы закричали из-под моста:
"Святого Лика 280мы не признаем!
49И тут не Серкьо 281, плавают не просто!
Когда не хочешь нашего крюка,
Ныряй назад в смолу". И зубьев до ста
52Вонзились тут же грешнику в бока.
"Пляши, но не показывай макушки;
А можешь, так плутуй исподтишка".
55Так повара следят, чтобы их служки
Топили мясо вилками в котле
И не давали плавать по верхушке.
58Учитель молвил: "Чтобы на скале
Остаться незамеченным, укройся
За выступом и припади к земле.
61А для меня опасности не бойся:
Я здесь не первый раз, и я привык
К подобным стычкам, ты не беспокойся".
64Покинул мост мой добрый проводник;
Когда он шел шестой надбрежной кручей,
Он должен был являть спокойный лик.
67С такой же точно яростью кипучей,
Как псы бросаются на бедняка,
Который просит всюду, где есть случай,
70Они рванулись прочь из-под мостка
И стали наступать, грозя крюками;
Но он вскричал: "Не будьте злы пока
73И подождите рвать меня зубцами!
С одним из вас я речь вести хочу,
А там, как быть со мной, решайте сами".
76Все закричали: «Выйти Хвостачу!»
Один пошел, а прочие глядели;
Он шел, ворча: «Чего я хлопочу?»
79Мой вождь сказал: "Скажи, Хвостач, ужели,
Нетронут вашей злобой, я бы мог
Прийти сюда, когда б не так хотели
82Господня воля и содружный рок?
Посторонись; мне небо указало
Пройти с другим сквозь этот дикий лог".
85Тогда гордыня в бесе так упала,
Что свой багор он уронил к ногам
И молвил к тем: «С ним драться не пристало».
88И вождь ко мне: "О ты, который там,
Среди камней, укрылся боязливо,
Сойди без страха по моим следам".
91К нему я шаг направил торопливо,
А дьяволы подвинулись вперед,
И я боялся, что их слово лживо.
94Так, видел я, боялся ратный взвод,
По уговору выйдя из Капроны 282
И недругов увидев грозный счет.
97И я всем телом, ждущим обороны,
Прильнул к вождю и пристально следил,
Как злобен облик их и взгляд каленый.
100Нагнув багор, бес бесу говорил:
«Что, если бы его пощупать с тыла?»
Тот отвечал: «Вот, вот, да так, чтоб взвыл!»
103Но демон, тот, который вышел было,
Чтоб разговор с вождем моим вести,
Его окликнул: «Тише, Тормошило!»
106Потом сказал нам: "Дальше не пройти
Вам этим гребнем; и пытать бесплодно:
Шестой обрушен мост, и нет пути.
109Чтоб выйти все же, если вам угодно,
Ступайте этим валом, там, где след,
И ближним гребнем выйдете свободно.
112Двенадцать сот и шестьдесят шесть лет
Вчера, на пять часов поздней, успело
Протечь с тех пор, как здесь дороги нет. 283
115У наших в тех местах как раз есть дело —
Взглянуть, не прохлаждается ль народ;
Не бойтесь их, идите с ними смело".
118"Эй, Косокрыл, и ты, Старик, в поход! —
Он начал говорить. — И ты, Собака;
А Борода десятником пойдет.
121В придачу к ним Дракон и Забияка,
Клыкастый Боров и Собачий Зуд,
Да Рыжик лютый, да еще Кривляка.
124Вы осмотрите весь кипящий пруд;
А эти до ближайшего отрога,
Который цел, пусть здравыми дойдут".
127"Что вижу я, учитель? Ради бога,
Не нужно спутников, пойдем одни, —
Сказал я. — Ты же знаешь, где дорога.
130Когда ты зорок, как всегда, взгляни:
Не видишь разве их кивков ужасных
И как зубами лязгают они?"
133Не надо страхов и тревог напрасных;
Пусть лязгают себе, — мой вождь сказал, —
Чтоб напугать варимых там несчастных".
136Тут бесы двинулись на левый вал,
Но каждый, в тайный знак, главе отряда
Сперва язык сквозь зубы показал,
139И тот трубу изобразил из зада.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
1Я конных ратей видывал движенья,
В час грозных сеч, в походах, на смотрах,
А то и в бегстве, в поисках спасенья;
4Я видывал наезды, вам на страх,
О аретинцы 284, видел натиск бранный,
Турнирный бой на копьях и мечах, —
7Под трубный звук, набатный, барабанный,
Или по знаку с башен, как когда,
На итальянский лад и чужестранный;
10Но не видал, чтобы чудней дуда
Звучала конным, пешим иль ветрилам,
Когда маячит берег иль звезда. 285
13Мы шли с десятком бесов; вот уж в милом
Сообществе! Но в церкви, говорят,
Почет святым, а в кабачке — кутилам.
16Лишь на смолу я обращал мой взгляд,
Чтоб видеть свойства этой котловины
И что за люди там внутри горят.
19Как мореходам знак дают дельфины, 286
Чтоб те успели уберечь свой струг,
И над волнами изгибают спины, —
22Так иногда, для обегченья мук,
Иной всплывал, лопатки выставляя,
И, молнии быстрей, скрывался вдруг.
25И как во рву, расположась вдоль края,
Торчат лягушки рыльцем из воды,
Брюшко и лапки ниже укрывая, —
28Так грешники торчали в две гряды,
Но, увидав, что Борода крадется,
Ныряли в кипь, спасаясь от беды.
31Один — как вспомню, сердце ужаснется —
Заждался; так одна лягушка, всплыв,
Нырнет назад, другая остается.
34Собачий Зуд, всех ближе, зацепив
Багром за космы, слипшиеся туго,
Втащил его, как выдру, на обрыв.
37Я помнил прозвища всего их круга:
С тех пор, как их избрали, я в пути
Следил, как бесы кликали друг друга.
40"Эй, Рыжик, забирай его, когти, —
Наперебой проклятые кричали, —
Так, чтоб ему и шкуры не найти!"
43И я сказал: "Учитель мой, нельзя ли
Узнать, кто этот жалкий лиходей,
Которого враги к рукам прибрали?"
46Мой вождь к нему подвинулся плотней,
И тот сказал, в ответ на обращенье:
"Я был наваррец. 287Матерью моей
49Я отдан был вельможе в услуженье,
Затем что мой отец был дрянь и голь,
Себя сгубивший и свое именье.
52Меня приблизил добрый мой король,
Тебальд 288; я взятки брал, достигнув власти,
И вот плачусь, окунут в эту смоль".
55Тут Боров, у которого из пасти
Торчали бивни, как у кабана,
Одним из них стал рвать его на части.
58Увидели коты, что мышь вкусна;
Но Борода, обвив его руками,
Сказал: «Оставьте, помощь не нужна».
61Потом, к вождю оборотясь глазами:
"Ты, если хочешь, побеседуй с ним,
Пока его не разнесли баграми".
64И вождь: "Скажи, из тех, кто здесь казним,
Не знаешь ли каких-нибудь латинян 289,
В смоле?" И тот: "Сейчас я был с одним
67Из мест, откуда путь до них недлинен. 290
Мне крюк и коготь был бы нипочем,
Будь я, как он, опять в смолу заклинен".
70Тут Забияка: «Больно долго ждем!» —
Сказал, рванул ему багром предплечье
И выхватил клок мяса целиком.
73Тогда Дракон решил нанесть увечье
Пониже в ноги; но грозою глаз
Десятник их пресек противоречье.
76Они смирились и на этот раз,
А тот смотрел, как плоть его разрыта;
И спутник мой спросил его тотчас:
79"Кто это был, кому нашлась защита,
Когда, на горе, ты остался тут?"
И он ответил: "Это брат Гомита,
82Что из Галлуры, всякой лжи сосуд,
Схватив злодеев своего владыки,
Он сделал так, что те хвалу поют.
85Всех отпустил за деньги, скрыв улики,
Как говорит; корысти не тая,
Мздоимец был не малый, но великий. 291
88Он и Микеле Цанке здесь друзья;
Тот — логодорец; 292вечно каждый хвалит
Былые дни сардинского житья.
91Ой, посмотрите, как он зубы скалит!
Я продолжал бы, да того гляди —
Он мне крюком всю спину измочалит".
94Начальник, увидав, что впереди
Стал Забияка, изготовясь к бою,
Сказал: «Ты, злая птица, отойди!»
97"Угодно вам увидеть пред собою, —
Так оробевший речь повел опять, —
Тосканцев и ломбардцев, — я устрою.
100Но Загребалам дальше нужно стать,
Чтоб нашим знать, что их никто не ранит;
А я, один тут сидя, вам достать
103Хоть семерых берусь; их сразу взманит,
Чуть свистну, — как у нас заведено,
Лишь только кто-нибудь наружу глянет".
106Собака вскинул морду и, чудно
Мотая головой, сказал: "Вот штуку
Ловкач затеял, чтоб нырнуть на дно!"
109И тот, набивший на коварствах руку,
Ему ответил: "Подлинно ловкач,
Когда своим же отягчаю муку!"
112Тут Косокрыл, который был горяч,
Сказал, не в лад другим: "Скакнешь в пучину, —
Тебе вдогонку я пущусь не вскачь,
115А просто крылья над смолой раскину.
Мы спустимся с бугра и станем там;
Посмотрим, нашу ль проведешь дружину!"
118Внемли, читатель, новым чудесам:
В ту сторону все повернули шеи,
И первым тот, кто больше был упрям. 293
121Наваррец выбрал время, половчее
Уперся в землю пятками и вмиг
Сигнул и ускользнул от их затеи.
124И тотчас в каждом горький стыд возник;
Всех больше злился главный заправило; 294
Он прыгнул, крикнув: «Я тебя настиг!»
127Но понапрасну: крыльям трудно было
Поспеть за страхом; тот ко дну пошел,
И, вскинув грудь, бес кверху взмыл уныло.
130Так селезень ныряет наукол,
Чтобы в воде от сокола укрыться,
А тот летит обратно, хмур и зол.
133Старик, все так же продолжая злиться,
Летел вослед, желая всей душой,
Чтоб плут исчез и повод был схватиться.
136Едва мздоимец скрылся с головой,
Он на собрата тотчас двинул ногти,
И дьяволы сцепились над смолой.
139Но тот не хуже, чтоб нацелить когти,
Был ястреб-перемыт, и их тела
Вмиг очутились в раскаленном дегте.
142Их сразу жгучесть пекла разняла;
Но вызволиться было невозможно,
Настолько прочно влипли их крыла.
145Тут Борода, как все, томясь тревожно,
Велел, чтоб четверо, забрав багры,
Перелетели ров; все безотложно
148И там и тут спустились на бугры;
Они к увязшим протянули крючья,
А те уже спеклись внутри коры;
151И мы ушли в разгар их злополучья.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1Безмолвны, одиноки и без свиты,
Мы шли путем, неведомым для нас,
Друг другу вслед, как братья минориты. 295
4Недавний бой припомянув не раз,
Я баснь Эзопа вспомнил поневоле,
Про мышь и про лягушку старый сказ. 296
7«Сейчас» и «тотчас» сходствуют не боле,
Чем тот и этот случай, если им
Уделено вниманье в равной доле.
10И так как мысль дает исток другим,
Одно другим сменилось размышленье,
И страх мой стал вдвойне неодолим.
13Я думал так: "Им это посрамленье
Пришло от нас; столь тяжкий претерпев
Ущерб и срам, они затеют мщенье.
16Когда на злобный нрав накручен гнев,
Они на нас жесточе ополчатся,
Чем пес на зайца разверзает зев".
19Я чуял — волосы на мне дыбятся
От жути, и, остановясь, затих;
Потом сказал: "Они за нами мчатся;
22Учитель, спрячь скорее нас двоих;
Мне страшно Загребал; они предстали
Во мне так ясно, что я слышу их".
25"Будь я стеклом свинцовым, 297я б едва ли, —
Сказал он, — отразил твой внешний лик
Быстрей, чем восприял твои печали.
28Твой помысел в мои помысел проник,
Ему лицом и поступью подобный,
И я их свел к решенью в тот же миг.
31И если справа склон горы удобный,
Чтоб нам спуститься в следующий ров,
То нас они настигнуть не способны".
34Он не успел домолвить этих слов,
Как я увидел: быстры и крылаты,
Они уж близко и спешат на лов.
37В единый миг меня схватил вожатый,
Как мать, на шум проснувшись вдруг и дом
Увидя буйным пламенем объятый,
40Хватает сына и бежит бегом,
Рубашки не накинув, помышляя
Не о себе, а лишь о нем одном, —
43И тотчас вниз с обрывистого края
Скользнул спиной на каменистый скат,
Которым щель окаймлена шестая.
46Так быстро воды стоком не спешат
Вращать у дольной мельницы колеса,
Когда струя уже вблизи лопат,
49Как мой учитель, с высоты утеса,
Как сына, не как друга, на руках
Меня держа, стремился вдоль откоса.
52Чуть он коснулся дна, те впопыхах
Уже достигли выступа стремнины
Как раз над нами; но прошел и страх, —
55Затем что стражу пятой котловины
Им промысел высокий отдает,
Но прочь ступить не властен ни единый.
58Внизу скалы повапленный народ 298
Кружил неспешным шагом, без надежды,
В слезах, устало двигаясь вперед.
61Все — в мантиях, и затеняет вежды
Глубокий куколь, низок и давящ;
Так шьют клунийским инокам 299одежды.
64Снаружи позолочен и слепящ,
Внутри так грузен их убор свинцовый,
Что был соломой Федериков плащ. 300
67О вековечно тяжкие покровы!
Мы вновь свернули влево, как они,
В их плач печальный вслушаться готовы.
70Но те, устав под бременем брони,
Брели так тихо, что с другим соседом
Ровнял нас каждый новый сдвиг ступни.
73И я вождю: "Найди, быть может ведом
Делами или именем иной;
Взгляни, шагая, на идущих следом".
76Один, признав тосканский говор мой,
За нами крикнул: "Придержите ноги,
Вы, что спешите так под этой тьмой!
79Ты можешь у меня спросить подмоги".
Вождь, обернувшись, молвил: "Здесь побудь;
Потом с ним в ногу двинься вдоль дороги".
82По лицам двух я видел, что их грудь
Исполнена стремления живого;
Но им мешали груз и тесный путь.
85Приблизясь и не говоря ни слова,
Они смотрели долго, взгляд скосив;
Потом спросили так один другого:
88"Он, судя по работе горла, жив;
А если оба мертвы, как же это
Они блуждают, столу 301совлачив?"
91И мне: "Тосканец, здесь, среди совета
Унылых лицемеров, на вопрос,
Кто ты такой, не презирай ответа".
94Я молвил: "Я родился и возрос
В великом городе на ясном Арно,
И это тело я и прежде нес.
97А кто же вы, чью муку столь коварно
Изобличает этот слезный град?
И чем вы так казнимы лучезарно?"
100Один ответил: "Желтый наш наряд
Навис на нас таким свинцовым сводом,
Что под напором гирь весы скрипят.
103Мы гауденты 302, из Болоньи родом,
Я — Каталано, Лодеринго — он;
Мы были призваны твоим народом,
106Как одиноких брали испокон,
Чтоб мир хранить; как он хранился нами,
Вокруг Гардинго видно с тех времен". 303
109Я начал: «Братья, вашими делами…» —
Но смолк; мой глаз внезапно увидал
Распятого в пыли тремя колами.
112Он, увидав меня, затрепетал,
Сквозь бороду бросая вздох стесненный.
Брат Каталан на это мне сказал:
115"Тот, на кого ты смотришь, здесь пронзенный,
Когда-то речи фарисеям 304вел,
Что может всех спасти один казненный. 305
118Он брошен поперек тропы и гол,
Как видишь сам, и чувствует все время,
Насколько каждый, кто идет, тяжел.
121И тесть его 306здесь терпит то же бремя,
И весь собор, 307оставивший в удел
Еврейскому народу злое семя".
124И видел я, как чудно поглядел
Вергилий на того, кто так ничтожно,
В изгнанье вечном, распятый, коснел.
127Потом он молвил брату: "Если можно,
То не укажете ли нам пути
Отсюда вправо, чтобы бестревожно
130Из здешних мест мы с ним могли уйти
И черных ангелов не понуждая
Нас из ложбины этой унести".
133И брат: "Тут есть вблизи гряда большая;
Она идет от круговой стены,
Все яростные рвы пересекая,
136Но рухнула над этим; вы должны
Подняться по обвалу; склон обрыва
И дно лощины сплошь завалены".
139Вождь голову понурил молчаливо.
"Тот, кто крюком, — сказал он наконец, —
Хватает грешных, говорил нам лживо".
142"Я не один в Болонье образец
Слыхал того, как бес ко злу привержен, —
Промолвил брат. — Он всякой лжи отец".
145Затем мой вождь пошел, слегка рассержен,
Широкой поступью и хмуря лоб;
И я от тех, кто бременем удержан,
148Направился по следу милых стоп.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1Покуда год не вышел из малюток
И солнцу кудри греет Водолей 308,
А ночь все ближе к половине суток
4И чертит иней посреди полей
Подобье своего седого брата, 309
Хоть каждый раз его перо хилей, —
7Крестьянин, чья кормушка небогата,
Встает и видит — побелел весь луг,
И бьет себя пониже перехвата;
10Уходит в дом, ворчит, снует вокруг,
Не зная, бедный, что тут делать надо;
А выйдет вновь — и ободрится вдруг,
13Увидев мир сменившим цвет наряда
В короткий миг; берет свой посошок
И гонит вон пастись овечье стадо.
16Так вождь причиной был моих тревог,
Когда казался смутен и несветел,
И так же сразу боль мою отвлек:
19Как только он упавший мост приметил,
Он бросил мне все тот же ясный взгляд,
Что у подножья горного 310я встретил.
22Он оглядел загроможденный скат,
Подумал и, кладя конец заботам,
Раскрыв объятья, взял меня в обхват.
25И словно тот, кто трудится с расчетом,
Как бы все время глядя пред собой,
Так он, подняв меня единым взметом
28На камень, намечал уже другой
И говорил: "Теперь вот тот потрогай,
Таков ли он, чтоб твердо стать ногой".
31В плаще 311бы не пройти такой дорогой;
Едва и мы, с утеса на утес,
Ползли наверх, он — легкий, я — с подмогой.
34И если бы не то, что наш откос
Был ниже прежнего, — как мой вожатый,
Не знаю, я бы вряд ли перенес.
37Но так как область Злых Щелей покатый
К срединному жерлу дает наклон,
То стены, меж которых рвы зажаты,
40По высоте не равны с двух сторон.
Мы наконец взошли на верх обвала,
Где самый крайний камень прислонен.
43Мне так дыханья в легких не хватало,
Что дальше я не в силах был идти;
Едва взойдя, я тут же сел устало.
46"Теперь ты леность должен отмести, —
Сказал учитель. — Лежа под периной
Да сидя в мягком, славы не найти.
49Кто без нее готов быть взят кончиной,
Такой же в мире оставляет след,
Как в ветре дым и пена над пучиной.
52Встань! Победи томленье, нет побед,
Запретных духу, если он не вянет,
Как эта плоть, которой он одет!
55Еще длиннее лестница предстанет; 312
Уйти от них — не в этом твой удел; 313
И если слышишь, пусть душа воспрянет".
58Тогда я встал; я показать хотел,
Что я дышу свободней, чем на деле,
И молвил так: «Идем, я бодр и смел!»
61Мы гребнем взяли путь; еще тяжеле,
Обрывистый, крутой, в обломках скал,
Он был, чем тот, каким мы шли доселе.
64Чтоб скрыть усталость, я не умолкал;
Вдруг голос из расселины раздался,
Который даже не как речь звучал.
67Слов я понять не мог, хотя взобрался
На горб моста, изогнутого там;
Но говоривший как бы удалялся.
70Я наклонился, но живым глазам
Достигнуть дна мешала тьма густая;
И я: "Учитель, сделай так, чтоб нам
73Сойти на вал, и станем возле края;
Я слушаю, но смысла не пойму,
И ничего не вижу, взор склоняя".
76И он: "Мой отклик слову твоему —
Свершить; когда желанье справедливо,
То надо молча следовать ему".
79Мы с моста вниз сошли неторопливо,
Где он с восьмым смыкается кольцом,
И тут весь ров открылся мне с обрыва.
82И я внутри увидел страшный ком
Змей, и так много разных было видно,
Что стынет кровь, чуть вспомяну о нем.
85Ливийской степи было бы завидно:
Пусть кенхр, и амфисбена, и фарей
Плодятся в ней, и якул, и ехидна, —
88Там нет ни стольких гадов, ни лютей, 314
Хотя бы все владенья эфиопа
И берег Чермных вод прибавить к ней.
91Средь этого чудовищного скопа
Нагой народ, 315мечась, ни уголка
Не ждал, чтоб скрыться, ни гелиотропа 316.
94Скрутив им руки за спиной, бока
Хвостом и головой пронзали змеи,
Чтоб спереди связать концы клубка.
97Вдруг к одному, — он был нам всех виднее, —
Метнулся змей и впился, как копье,
В то место, где сращенье плеч и шеи.
100Быстрей, чем I начертишь или О,
Он 317вспыхнул, и сгорел, и в пепел свился,
И тело, рухнув, утерял свое.
103Когда он так упал и развалился,
Прах вновь сомкнулся воедино сам
И в прежнее обличье возвратился.
106Так ведомо великим мудрецам,
Что гибнет Феникс, чтоб восстать, как новый,
Когда подходит к пятистам годам.
109Не травы — корм его, не сок плодовый,
Но ладанные слезы и амом,
А нард и мирра — смертные покровы. 318
112Как тот, кто падает, к земле влеком,
Он сам не знает — демонскою силой
Иль запруженьем, властным над умом,
115И, встав, кругом обводит взгляд застылый,
Еще в себя от муки не придя,
И вздох, взирая, издает унылый, —
118Таков был грешник, вставший погодя. 319
О божья мощь, сколь праведный ты мститель,
Когда вот так сражаешь, не щадя!
121Кто он такой, его спросил учитель.
И тот: "Я из Тосканы в этот лог
Недавно сверзился. Я был любитель
124Жить по-скотски, а по-людски не мог,
Да мулом был и впрямь; я — Ванни Фуччи, 320
Зверь 321, из Пистойи, лучшей из берлог".
127И я вождю: "Пусть подождет у кручи;
Спроси, за что он спихнут в этот ров;
Ведь он же был кровавый и кипучий". 322
130Тот, услыхав и отвечать готов,
Свое лицо и дух ко мне направил
И от дурного срама стал багров.
133"Гораздо мне больнее, — он добавил, —
Что ты меня в такой беде застал,
Чем было в миг, когда я жизнь оставил.
136Я исполняю то, что ты желал:
Я так глубоко брошен в яму эту
За то, что утварь в ризнице украл.
139Тогда другой был привлечен к ответу.
Но чтобы ты свиданию со мной
Не радовался, если выйдешь к свету,
142То слушай весть и шире слух открой:
Сперва в Пистойе сила Черных сгинет, 323
Потом Фьоренца обновит свой строй. 324
145Марс от долины Магры пар надвинет,
Повитый мглою облачных пелен,
И на поля Пиценские низринет,
148И будет бой жесток и разъярен;
Но он туман размечет своевольно,
И каждый Белый будет сокрушен. 325
151Я так сказал, чтоб ты терзался больно!" 326
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1По окончаньи речи, вскинув руки
И выпятив два кукиша, злодей
Воскликнул так: «На, боже, обе штуки!»
4С тех самых пор и стал я другом змей:
Одна из них ему гортань обвила,
Как будто говоря: «Молчи, не смей!»,
7Другая — руки, и кругом скрутила,
Так туго затянув клубок узла,
Что всякая из них исчезла сила.
10Сгори, Пистойя, истребись дотла!
Такой, как ты, существовать не надо!
Ты свой же корень в скверне превзошла! 327
13Мне ни в одном из темных кругов Ада
Строптивей богу дух не представал,
Ни тот, кто в Фивах пал с вершины града. 328
16Он, не сказав ни слова, побежал;
И видел я, как следом осерчало
Скакал кентавр, крича: «Где, где бахвал?»
19Так много змей в Маремме 329не бывало,
Сколькими круп его был оплетен
Дотуда, где наш облик 330брал начало.
22А над затылком нависал дракон,
Ему налегший на плечи, крылатый,
Которым каждый встречный опален.
25"Ты видишь Кака, — мне сказал вожатый. —
Немало крови от него лилось,
Где Авентин вознес крутые скаты.
28Он с братьями теперь шагает врозь 331
За то, что обобрал не без оглядки
Большое стадо, что вблизи паслось.
31Но не дал Геркулес ему повадки
И палицей отстукал до ста раз,
Хоть тот был мертв на первом же десятке". 332
34Пока о проскакавшем шел рассказ,
Три духа 333собрались внизу; едва ли
Заметил бы их кто-нибудь из нас,
37Вождь или я, но снизу закричали:
«Вы кто?» Тогда наш разговор затих,
И мы пришедших молча озирали.
40Я их не знал; но тут один из них
Спросил, и я по этому вопросу
Догадываться мог об остальных:
43«А что же Чанфа не пришел к утесу?»
И я, чтоб вождь прислушался к нему,
От подбородка палец поднял к носу.
46Не диво, если слову моему,
Читатель, ты поверишь неохотно:
Мне, видевшему, чудно самому.
49Едва я оглянул их мимолетно,
Взметнулся шестиногий змей, 334внаскок
Облапил одного и стиснул плотно.
52Зажав ему бока меж средних ног,
Передними он в плечи уцепился
И вгрызся духу в каждую из щек;
55А задними за ляжки ухватился
И между них ему просунул хвост,
Который кверху вдоль спины извился.
58Плющ, дереву опутав мощный рост,
Не так его глушит, как зверь висячий
Чужое тело обмотал взахлест.
61И оба слиплись, точно воск горячий,
И смешиваться начал цвет их тел,
Окрашенных теперь уже иначе,
64Как если бы бумажный лист горел
И бурый цвет распространялся в зное,
Еще не черен и уже не бел.
67"Увы, Аньель, да что с тобой такое? —
Кричали, глядя, остальные два. —
Смотри, уже ты ни один, ни двое".
70Меж тем единой стала голова,
И смесь двух лиц явилась перед нами,
Где прежние мерещились едва.
73Четыре отрасли 335— двумя руками,
А бедра, ноги, и живот, и грудь
Невиданными сделались частями.
76Все бывшее в одну смесилось муть;
И жуткий образ медленной походкой,
Ничто и двое, продолжал свой путь.
79Как ящерица под широкой плеткой
Палящих дней, меняя тын, мелькнет
Через дорогу молнией короткой,
82Так, двум другим кидаясь на живот,
Мелькнул змееныш лютый, 336желто-черный,
Как шарик перца; и туда, где плод
85Еще в утробе влагой жизнетворной
Питается, ужалил одного; 337
Потом скользнул к его ногам, проворный.
88Пронзенный не промолвил ничего
И лишь зевнул, как бы от сна совея
Иль словно лихорадило его.
91Змей смотрит на него, а он — на змея;
Тот — язвой, этот — ртом пускают дым,
И дым смыкает гада и злодея.
94Лукан да смолкнет там, где назван им
Злосчастливый Сабелл или Насидий,
И да внимает замыслам моим. 338
97Пусть Кадма с Аретузой пел Овидий
И этого — змеей, а ту — ручьем
Измыслил обратить, — я не в обиде: 339
100Два естества, вот так, к лицу лицом,
Друг в друга он не претворял телесно,
Заставив их меняться веществом.
103У этих превращенье шло совместно:
Змееныш хвост, как вилку, расколол,
А раненый стопы содвинул тесно.
106Он голени и бедра плотно свел,
И, самый след сращенья уничтожа,
Они сомкнулись в нераздельный ствол.
109У змея вилка делалась похожа
На гибнущее там, и здесь мягка,
А там корява становилась кожа.
112Суставы рук вошли до кулака
Под мышки, между тем как удлинялись
Коротенькие лапки у зверька.
115Две задние конечности смотались
В тот член, который человек таит,
А у бедняги два образовались.
118Покамест дымом каждый был повит
И новым цветом начал облекаться,
Тут — облысев, там — волосом покрыт, —
121Один успел упасть, другой — подняться,
Но луч бесчестных глаз был так же прям,
И в нем их морды начали меняться.
124Стоявший растянул лицо к вискам,
И то, что лишнего туда наплыло,
Пошло от щек на вещество ушам.
127А то, что не сползло назад, застыло
Комком, откуда ноздри отросли
И вздулись губы, сколько надо было.
130Лежавший рыло вытянул в пыли,
А уши, убывая еле зримо,
Как рожки у улитки, внутрь ушли.
133Язык, когда-то росший неделимо
И бойкий, треснул надвое, а тот,
Двойной, стянулся, — и не стало дыма.
136Душа в обличье гадины ползет
И с шипом удаляется в лощину,
А тот вдогонку, говоря, плюет.
139Он, повернув к ней новенькую спину,
Сказал другому 340: "Пусть теперь ничком,
Как я, Буозо оползет долину".
142Так, видел я, менялась естеством
Седьмая свалка; 341и притом так странно,
Что я, быть может, прегрешил пером.
145Хотя уж видеть начали туманно
Мои глаза и самый дух блуждал,
Те не могли укрыться столь нежданно,
148Чтоб я хромого Пуччо не узнал;
Из всех троих он был один нетронут
С тех пор, как подошел к подножью скал;
151Другой был тот, по ком в Гавилле стонут. 342
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
1Гордись, Фьоренца, долей величавой!
Ты над землей и морем бьешь крылом,
И самый Ад твоей наполнен славой!
4Я пять таких в собранье воровском
Нашел сограждан, что могу стыдиться,
Да и тебе немного чести в том.
7Но если нам под утро правда снится,
Ты ощутишь в один из близких дней,
К чему и Прато 343, как и все, стремится;
10Поэтому — тем лучше, чем скорей;
Раз быть должно, так пусть бы миновало!
С теченьем лет мне будет тяжелей.
13По выступам, которые сначала
Вели нас вниз, поднялся спутник мой,
И я, влекомый им, взошел устало;
16И дальше, одинокою тропой
Меж трещин и камней хребта крутого,
Нога не шла, не подсобясь рукой.
19Тогда страдал я и страдаю снова,
Когда припомню то, что я видал; 344
И взнуздываю ум сильней былого,
22Чтоб он без добрых правил не блуждал,
И то, что мне дала звезда благая
Иль кто-то лучший, сам я не попрал.
25Как селянин, на холме отдыхая, —
Когда сокроет ненадолго взгляд
Тот, кем страна озарена земная,
28И комары, сменяя мух, кружат, 345—
Долину видит полной светляками
Там, где он жнет, где режет виноград,
31Так, видел я, вся искрилась огнями
Восьмая глубь, как только с двух сторон
Расщелина открылась перед нами.
34И как, конями поднят в небосклон,
На колеснице Илия вздымался,
А тот, кто был медведями отмщен,
37Ему вослед глазами устремлялся
И только пламень различал едва,
Который вверх, как облачко, взвивался, 346—
40Так движутся огни в гортани рва,
И в каждом замкнут грешник утаенный,
Хоть взор не замечает воровства.
43С вершины моста я смотрел, склоненный,
И, не держись я за одну из плит,
Я бы упал, никем не понужденный;
46И вождь, приметив мой усердный вид,
Сказал мне так: "Здесь каждый дух затерян
Внутри огня, которым он горит".
49"Теперь, учитель, я вполне уверен, —
Ответил я. — Уж я и сам постиг,
И даже так спросить я был намерен:
52Кто в том огне, что там вдали возник,
Двойной вверху, как бы с костра подъятый,
Где с братом был положен Полиник?" 347
55"В нем мучатся, — ответил мой вожатый, —
Улисс и Диомед, 348и так вдвоем,
Как шли на гнев, 349идут путем расплаты;
58Казнятся этим стонущим огнем
И ввод коня, разверзший стены града,
Откуда римлян вышел славный дом, 350
61И то, что Дейдамия в сенях Ада
Зовет Ахилла, мертвая, стеня, 351
И за Палладий 352в нем дана награда".
64"Когда есть речь у этого огня,
Учитель, — я сказал, — тебя молю я,
Сто раз тебя молю, утешь меня,
67Дождись, покуда, меж других кочуя,
Рогатый пламень к нам не подойдет:
Смотри, как я склонен к нему, тоскуя".
70"Такая просьба, — мне он в свой черед, —
Всегда к свершенью сердце расположит;
Но твой язык на время пусть замрет.
73Спрошу их я; то, что тебя тревожит,
И сам я понял; а на твой вопрос
Они, как греки, промолчат, быть может".
76Когда огонь пришел под наш утес
И место и мгновенье подобало,
Учитель мой, я слышал, произнес:
79"О вы, чей пламень раздвояет жало!
Когда почтил вас я в мой краткий час,
Когда почтил вас много или мало,
82Слагая в мире мой высокий сказ, 353
Постойте; вы поведать мне повинны,
Где, заблудясь, погиб один из вас". 354
85С протяжным ропотом огонь старинный
Качнул свой больший рог; так иногда
Томится на ветру костер пустынный,
88Туда клоня вершину и сюда,
Как если б это был язык вещавший,
Он издал голос и сказал: "Когда
91Расстался я с Цирцеей 355, год скрывавшей
Меня вблизи Гаэты, 356где потом
Пристал Эней, так этот край назвавший, —
94Ни нежность к сыну, ни перед отцом
Священный страх, ни долг любви спокойный
Близ Пенелопы с радостным челом
97Не возмогли смирить мой голод знойный
Изведать мира дальний кругозор
И все, чем дурны люди и достойны.
100И я в морской отважился простор,
На малом судне выйдя одиноко
С моей дружиной, верной с давних пор.
103Я видел оба берега, Моррокко, 357
Испанию, край сардов, 358рубежи
Всех островов, раскиданных широко.
106Уже мы были древние мужи,
Войдя в пролив, в том дальнем месте света,
Где Геркулес воздвиг свои межи,
109Чтобы пловец не преступал запрета; 359
Севилья справа отошла назад,
Осталась слева, перед этим, Сетта 360.
112"О братья, — так сказал я, — на закат
Пришедшие дорогой многотрудной!
Тот малый срок, пока еще не спят
115Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный! 361
118Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и к знанью рождены".
121Товарищей так живо укололи
Мои слова и ринули вперед,
Что я и сам бы не сдержал их воли.
124Кормой к рассвету, свой шальной полет
На крыльях весел судно устремило,
Все время влево уклоняя ход. 362
127Уже в ночи я видел все светила
Другого остья, и морская грудь
Склонившееся наше заслонила. 363
130Пять раз успел внизу луны блеснуть
И столько ж раз погаснуть свет заемный, 364
С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,
133Когда гора 365, далекой грудой темной,
Открылась нам; от века своего
Я не видал еще такой огромной.
136Сменилось плачем наше торжество:
От новых стран поднялся вихрь, с налета
Ударил в судно, повернул его
139Три раза в быстрине водоворота;
Корма взметнулась на четвертый раз,
Нос канул книзу, как назначил Кто-то, 366
142И море, хлынув, поглотило нас".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
1Уже горел прямым и ровным светом
Умолкший пламень, уходя во тьму,
Отпущенный приветливым поэтом, —
4Когда другой, возникший вслед ему, 367
Невнятным гулом, рвущимся из жала,
Привлек наш взор к верховью своему.
7Как сицилийский бык, взревев сначала
От возгласов того, — и поделом, —
Чье мастерство его образовало,
10Ревел от голоса казнимых в нем
И, хоть он был всего лишь медь литая,
Страдающим казался существом, 368
13Так, в пламени пути не обретая,
В его наречье, в нераздельный рык,
Слова преображались, вылетая.
16Когда же звук их наконец проник
Сквозь острие, придав ему дрожанье,
Которое им сообщал язык,
19К нам донеслось: "К тебе мое воззванье,
О ты, что, по-ломбардски говоря, 369
Сказал: «Иди, я утолил желанье!»
22Мольбу, быть может, позднюю творя,
Молю, помедли здесь, где мы страдаем:
Смотри, я медлю пред тобой, горя!
25Когда, простясь с латинским милым краем,
Ты только что достиг слепого дна,
Где я за грех содеянный терзаем,
28Скажи: в Романье 370— мир или война?
От стен Урбино 371и до горной сени,
Вскормившей Тибр, лежит моя страна".
31Я вслушивался, полон размышлений,
Когда вожатый, тронув локоть мне,
Промолвил так: «Ответь латинской тени».
34Уже ответ мой был готов вполне,
И я сказал, мгновенно речь построя:
"О дух, сокрытый в этой глубине,
37Твоя Романья 372даже в дни покоя
Без войн в сердцах тиранов не жила;
Но явного сейчас не видно боя.
40Равенна — все такая, как была:
Орел Поленты в ней обосновался,
До самой Червьи распластав крыла. 373
43Оплот, который долго защищался
И где французов алый холм полег, 374
В зеленых лапах ныне оказался. 375
46Барбос Верруккьо 376и его щенок,
С Монтаньей 377обошедшиеся скверно,
Сверлят зубами тот же все кусок.
49В твердынях над Ламоне и Сантерпо
Владычит львенок белого герба,
Друзей меняя дважды в год примерно; 378
52А та, где льется Савьо, той судьба
Между горой и долом находиться,
Живя меж волей и ярмом раба. 379
55Но кто же ты, прошу тебя открыться;
Ведь я тебе охотно отвечал, —
Пусть в мире память о тебе продлится!"
58Сперва огонь немного помычал
По-своему, потом, качнув не сразу
Колючую вершину, прозвучал:
61"Когда б я знал, что моему рассказу
Внимает тот, кто вновь увидит свет,
То мой огонь не дрогнул бы ни разу.
64Но так как в мир от нас возврата нет
И я такого не слыхал примера,
Я, не страшась позора, дам ответ.
67Я меч сменил на пояс кордильера 380
И верил, что приемлю благодать;
И так моя исполнилась бы вера,
70Когда бы в грех не ввел меня опять
Верховный пастырь 381(злой ему судьбины!);
Как это было, — я хочу сказать.
73Пока я нес, в минувшие годины,
Дар материнский мяса и костей,
Обычай мой был лисий, а не львиный.
76Я знал все виды потайных путей
И ведал ухищренья всякой масти;
Край света слышал звук моих затей.
79Когда я понял, что достиг той части
Моей стези, где мудрый человек,
Убрав свой парус, сматывает снасти,
82Все, что меня пленяло, я отсек;
И, сокрушенно исповедь содеяв, —
О горе мне! — я спасся бы навек.
85Первоначальник новых фарисеев, 382
Воюя в тех местах, где Латеран, 383
Не против сарацин иль иудеев,
88Затем что в битву шел на христиан,
Не виноватых в том, что Акра взята,
Не торговавших в землях басурман, 384
91Свой величавый сан и все, что свято,
Презрел в себе, во мне — смиренный чин
И вервь 385, тела сушившую когда-то,
94И, словно прокаженный Константин,
Сильвестра из Сираттских недр призвавший, 386
Призвал меня, решив, что я один
97Уйму надменный жар, его снедавший;
Я слушал и не знал, что возразить:
Как во хмелю казался вопрошавший.
100"Не бойся, — продолжал он говорить, —
Ты согрешенью будешь непричастен,
Подав совет, как Пенестрино 387срыть.
103Рай запирать и отпирать я властен;
Я два ключа недаром получил,
К которым мой предместник 388был бесстрастен".
106Меня столь важный довод оттеснил
Туда, где я молчать не смел бы доле,
И я: "Отец, когда с меня ты смыл
109Мой грех, творимый по твоей же воле, —
Да будет твой посул длиннее дел,
И возликуешь на святом престоле".
112В мой смертный час Франциск 389за мной слетел,
Но некий черный херувим 390вступился,
Сказав: "Не тронь; я им давно владел.
115Пора, чтоб он к моим рабам спустился;
С тех пор как он коварный дал урок, 391
Ему я крепко в волосы вцепился;
118Не каясь, он прощенным быть не мог,
А каяться, грешить желая все же,
Нельзя: в таком сужденье есть порок".
121Как содрогнулся я, великий боже,
Когда меня он ухватил, спросив:
«А ты не думал, что я логик тоже?»
124Он снес меня к Миносу; тот, обвив
Хвост восемь раз вокруг спины могучей,
Его от злобы даже укусив,
127Сказал: «Ввергается в огонь крадучий!»
И вот я гибну, где ты зрел меня,
И скорбно движусь в этой ризе жгучей!"
130Свою докончив повесть, столб огня
Покинул нас, терзанием объятый,
Колючий рог свивая и клоня.
133И дальше, гребнем, я и мой вожатый
Прошли туда, где нависает свод
Над рвом, в котором требуют расплаты
136От тех, кто, разделяя, копит гнет. 392
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1Кто мог бы, даже вольными словами, 393
Поведать, сколько б он ни повторял,
Всю кровь и раны, виденные нами?
4Любой язык наверно бы сплошал:
Объем рассудка нашего и речи,
Чтобы вместить так много, слишком мал.
7Когда бы вновь сошлись, в крови увечий,
Все, кто в Пулийской роковой стране, 394
Страдая, изнемог на поле сечи
10От рук троян 395и в длительной войне,
Перстнями заплатившей дань гордыне,
Как пишет Ливий, истинный вполне; 396
13И те, кто тщился дать отпор дружине,
Которую привел Руберт Гвискар, 397
И те, чьи кости отрывают ныне
16Близ Чеперано, где нанес удар
Обман пулийцев, 398и кого лукавый
У Тальякоццо 399одолел Алар;
19И кто култыгу, кто разруб кровавый
Казать бы стал, — их превзойдет в сто крат
Девятый ров чудовищной расправой.
22Не так дыряв, утратив дно, ушат,
Как здесь нутро у одного зияло
От самых губ дотуда, где смердят:
25Копна кишок между колен свисала,
Виднелось сердце с мерзостной мошной,
Где съеденное переходит в кало.
28Несчастный, взглядом встретившись со мной,
Разверз руками грудь, от крови влажен,
И молвил так: "Смотри на образ мой!
31Смотри, как Магомет 400обезображен!
Передо мной, стеня, идет Али,
Ему весь череп надвое рассажен. 401
34И все, кто здесь, и рядом, и вдали, —
Виновны были в распрях и раздорах
Среди живых, и вот их рассекли.
37Там сзади дьявол, с яростью во взорах,
Калечит нас и не дает пройти,
Кладя под лезвее все тот же ворох
40На повороте скорбного пути;
Затем что раны, прежде чем мы снова
К нему дойдем, успеют зарасти.
43А ты, что с гребня смотришь так сурово,
Ты кто? Иль медлишь и страшишься дна,
Где мука для повинного готова?"
46Вождь молвил: "Он не мертв, и не вина
Ведет его подземною тропою;
Но чтоб он мог изведать все сполна,
49Мне, мертвому, назначено судьбою
Вести его сквозь Ад из круга в круг;
И это — так, как я — перед тобою".
52Их больше ста остановилось вдруг,
Услышав это, и с недвижным взглядом
Дивилось мне, своих не помня мук.
55"Скажи Дольчино 402, если вслед за Адом
Увидишь солнце: пусть снабдится он,
Когда не жаждет быть со мною рядом,
58Припасами, чтоб снеговой заслон
Не подоспел новарцам на подмогу;
Тогда нескоро будет побежден".
61Так молвил Магомет, когда он ногу
Уже приподнял, чтоб идти; потом
Ее простер и двинулся в дорогу.
64Другой, с насквозь пронзенным кадыком,
Без носа, отсеченного по брови,
И одноухий, на пути своем
67Остановясь при небывалом слове,
Всех прежде растворил гортань, извне
Багровую от выступавшей крови,
70И молвил: "Ты, безвинный, если мне
Не лжет подобьем внешняя личина,
Тебя я знал в латинской стороне;
73И ты припомни Пьер да Медичина, 403
Там, где от стен Верчелли вьет межи
До Маркабо отрадная равнина, 404
76И так мессеру Гвидо расскажи
И Анджолелло, лучшим людям Фано,
Что, если здесь в провиденье нет лжи,
79Их с корабля наемники обмана
Столкнут вблизи Каттолики в бурун,
По вероломству злобного тирана.
82От Кипра до Майорки, сколько лун
Ни буйствуют пираты или греки,
Черней злодейства не видал Нептун.
85Обоих кривоглазый изверг некий,
Владетель мест, которых мой сосед
Хотел бы лучше не видать вовеки, 405
88К себе заманит как бы для бесед;
Но у Фокары им уже ненужны
Окажутся молитва и обет". 406
91И я на это: "Чтобы в мир наружный
Весть о тебе я подал тем, кто жив,
Скажи: чьи это очи так недужны?"
94Тогда, на челюсть руку положив
Товарищу, он рот ему раздвинул,
Вскричав: "Вот он; теперь он молчалив.
97Он, изгнанный, от Цезаря отринул
Сомнения, сказав: "Кто снаряжен,
Не должен ждать, чтоб час удобный минул".
100О, до чего казался мне смущен,
С обрубком языка, торчащим праздно,
Столь дерзостный на речи Курион! 407
103И тут другой, увечный безобразно,
Подняв остатки рук в окрестной мгле,
Так что лицо от крови стало грязно,
106Вскричал: "И Моску вспомни в том числе,
Сказавшего: «Кто кончил, — дело справил».
Он злой посев принес родной земле". 408
109«И смерть твоим сокровным!» — я добавил.
Боль болью множа, он в тоске побрел
И словно здравый ум его оставил.
112А я смотрел на многолюдный дол
И видел столь немыслимое дело,
Что речь о нем я вряд ли бы повел,
115Когда бы так не совесть мне велела,
Подруга, ободряющая нас
В кольчугу правды облекаться смело.
118Я видел, вижу словно и сейчас,
Как тело безголовое шагало
В толпе, кружащей неисчетный раз,
121И срезанную голову держало
За космы, как фонарь, и голова
Взирала к нам и скорбно восклицала.
124Он сам себе светил, и было два
В одном, единый в образе двойного,
Как — знает Тот, чья власть во всем права.
127Остановясь у свода мостового,
Он кверху руку с головой простер,
Чтобы ко мне свое приблизить слово,
130Такое вот: "Склони к мученьям взор,
Ты, что меж мертвых дышишь невозбранно!
Ты горших мук не видел до сих пор.
133И если весть и обо мне желанна,
Знай: я Бертрам де Борн, тот, что в былом
Учил дурному короля Иоанна.
136Я брань воздвиг меж сыном и отцом: 409
Не так Ахитофеловым советом
Давид был ранен и Авессалом. 410
139Я связь родства расторг пред целым светом;
За это мозг мой отсечен навек
От корня своего в обрубке этом:
142И я, как все, возмездья не избег".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1Вид этих толп и этого терзанья
Так упоил мои глаза, что мне
Хотелось плакать, не тая страданья.
4"Зачем твой взор прикован к глубине?
Чего ты ищешь, — мне сказал Вергилий, —
Среди калек на этом скорбном дне?
7Другие рвы тебя не так манили;
Знай, если душам ты подводишь счет,
Что путь их — в двадцать две окружных мили.
10Уже луна у наших ног плывет;
Недолгий срок осталось нам скитаться,
И впереди тебя другое ждет".
13Я отвечал: "Когда б ты мог дознаться,
Что я хотел увидеть, ты и сам
Велел бы мне, быть может, задержаться".
16Так говоря в ответ его словам,
Уже я шел, а впереди вожатый,
И я добавил: "В этой яме, там,
19Куда я взор стремил, тоской объятый,
Один мой родич 411должен искупать
Свою вину, платя столь тяжкой платой".
22И вождь: "Раздумий на него не трать;
Что ты его не встретил, — нет потери,
И не о нем ты должен помышлять.
25Я видел с моста: гневен в высшей мере,
Он на тебя указывал перстом;
Его, я слышал, кто-то назвал Джери.
28Ты в это время думал о другом,
Готфорского приметив властелина, 412
И не видал; а он ушел потом".
31И я: "Мой вождь, насильная кончина,
Которой не отмстили за него
Те, кто понес бесчестье, — вот причина
34Его негодованья; оттого
Он и ушел, со мною нелюдимый;
И мне тем больше стало жаль его".
37Так говоря, на новый свод взошли мы,
Над следующим рвом, и, будь светлей,
Нам были бы до самой глуби зримы
40Последняя обитель Злых Щелей 413
И вся ее бесчисленная братья;
Когда мы стали, в вышине, над ней,
43В меня вонзились вопли и проклятья,
Как стрелы, заостренные тоской;
От боли уши должен был зажать я.
46Какой бы стон был, если б в летний зной
Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,
Мареммы и Сардиньи 414и в одной
49Сгрудить дыре, — так этот ров поганый
Вопил внизу, и смрад над ним стоял,
Каким смердят гноящиеся раны.
52Мой вождь и я сошли на крайний вал,
Свернув, как прежде, влево от отрога,
И здесь мой взгляд живее проникал
55До глуби, где, служительница бога,
Суровая карает Правота
Поддельщиков, которых числит строго.
58Едва ли горше мука разлита
Была над вымирающей Эгиной 415,
Когда зараза стала так люта,
61Что все живые твари до единой
Побило мором, и былой народ
Воссоздан был породой муравьиной,
64Как из певцов иной передает, —
Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому
То кучами томились, то вразброд.
67Кто на живот, кто на плечи другому
Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,
По скорбному передвигался дому.
70За шагом шаг, мы молчаливо шли,
Склоняя взор и слух к толпе болевших,
Бессильных приподняться от земли.
73Я видел двух, спина к спине сидевших,
Как две сковороды поверх огня,
И от ступней по темя острупевших.
76Поспешней конюх не скребет коня,
Когда он знает — господин заждался,
Иль утомившись на исходе дня,
79Чем тот и этот сам в себя вгрызался
Ногтями, чтоб на миг унять свербеж,
Который только этим облегчался.
82Их ногти кожу обдирали сплошь,
Как чешую с крупночешуйной рыбы
Или с леща соскабливает нож.
85"О ты, чьи все растерзаны изгибы,
А пальцы, словно клещи, мясо рвут, —
Вождь одному промолвил, — не могли бы
88Мы от тебя услышать, нет ли тут
Каких латинян? Да не обломаешь
Вовек ногтей, несущих этот труд!"
91Он всхлипнул так: "Ты и сейчас взираешь
На двух латинян и на их беду.
Но кто ты сам, который вопрошаешь?"
94И вождь сказал: "Я с ним, живым, иду
Из круга в круг по темному простору,
Чтоб он увидел все, что есть в Аду".
97Тогда, сломав взаимную опору,
Они, дрожа, взглянули на меня,
И все, кто был свидетель разговору.
100Учитель, ясный взор ко мне склоня,
Сказал: «Скажи им, что тебе угодно».
И я, охотно волю подчиня:
103"Пусть память ваша не прейдет бесплодно
В том первом мире, где вы рождены,
Но много солнц продлится всенародно!
106Скажите, кто вы, из какой страны;
Вы ваших омерзительных мучений
Передо мной стыдиться не должны".
109"Я из Ареццо; и Альберо в Сьене, —
Ответил дух, — спалил меня, хотя
И не за то, за что я в царстве теней.
112Я, правда, раз ему сказал, шутя:
«Я и полет по воздуху изведал»;
А он, живой и глупый, как дитя,
115Просил его наставить; так как Дедал
Не вышел из него, то тот, кому
Он был как сын, меня сожженью предал.
118Но я алхимик был, и потому
Минос, который ввек не ошибется,
Меня послал в десятую тюрьму". 416
121И я поэту: "Где еще найдется
Народ беспутней сьенцев? И самим
Французам с ними нелегко бороться!"
124Тогда другой лишавый, 417рядом с ним,
Откликнулся: "За исключеньем Стрикки,
Умевшего в расходах быть скупым; 418
127И Никколо, любителя гвоздики,
Которую он первый насадил
В саду, принесшем урожай великий; 419
130И дружества 420, в котором прокутил
Ашанский Качча 421и сады, и чащи,
А Аббальято 422разум истощил.
133И чтоб ты знал, кто я, с тобой трунящий
Над сьенцами, всмотрись в мои черты
И убедись, что этот дух скорбящий —
136Капоккьо, тот, что в мире суеты
Алхимией подделывал металлы;
Я, как ты помнишь, если это ты,
139Искусник в обезьянстве был немалый". 423
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
1В те дни, когда Юнона воспылала
Из-за Семелы гневом на фивян,
Как многократно это показала, —
4На разум Афаманта пал туман,
И, на руках увидев у царицы
Своих сынов, безумством обуян,
7Царь закричал: "Поставим сеть для львицы
Со львятами и путь им преградим!" —
И, простирая когти хищной птицы,
10Схватил Леарха, размахнулся им
И раздробил младенца о каменья;
Мать утопилась вместе со вторым. 424
13И в дни, когда с вершины дерзновенья
Фортуна Трою свергла в глубину
И сгинули владетель и владенья,
16Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену,
Увидев Поликсену умерщвленной,
А там, где море в берег бьет волну,
19Труп Полидора, страшно искаженный,
Залаяла, как пес, от боли взвыв:
Не устоял рассудок потрясенный. 425
22Но ни троянский гнев, ни ярость Фив
Свирепей не являли исступлений,
Зверям иль людям тело изъязвив, 426
25Чем предо мной две бледных голых тени, 427
Которые, кусая всех кругом,
Неслись, как боров, поломавший сени.
28Одна Капоккьо 428в шею вгрызлась ртом
И с ним помчалась; испуская крики,
Он скреб о жесткий камень животом.
31Дрожа всем телом: "Это Джанни Скикки 429, —
Промолвил аретинец 430. — Всем постыл,
Он донимает всех, такой вот дикий".
34"О, чтоб другой тебя не укусил!
Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный,
Скажи, кто он", — его я попросил.
37Он молвил: "Это Мирры безрассудной
Старинный дух, той, что плотских утех
С родным отцом искала в страсти блудной,
40Она такой же с ним свершила грех,
Себя подделав и обману рада, 431
Как тот, кто там бежит, терзая всех,
43Который, пожелав хозяйку стада,
Подделал старого Буозо, лег
И завещанье совершил, как надо". 432
46Когда и тот, и этот стал далек
Свирепый дух, мой взор, опять спокоен,
К другим несчастным 433обратиться мог.
49Один совсем как лютня был устроен;
Ему бы лишь в паху отсечь долой
Весь низ, который у людей раздвоен.
52Водянка порождала в нем застой
Телесных соков, всю его середку
Раздув несоразмерно с головой.
55И он, от жажды разевая глотку,
Распялил губы, как больной в огне,
Одну наверх, другую к подбородку.
58"Вы, почему-то здравыми вполне
Сошедшие в печальные овраги, —
Сказал он нам, — склоните взор ко мне!
61Вот казнь Адамо, мастера-бедняги!
Я утолял все прихоти свои,
А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.
64Все время казентинские ручьи,
С зеленых гор свергающие в Арно
По мягким руслам свежие струи,
67Передо мною блещут лучезарно.
И я в лице от этого иссох;
Моя болезнь, и та не так коварна.
70Там я грешил, там схвачен был врасплох,
И вот теперь — к местам, где я лукавил,
Я осужден стремить за вздохом вздох.
73Я там, в Ромене, примесью бесславил
Крестителем запечатленный сплав, 434
За что и тело на костре оставил.
76Чтоб здесь увидеть, за их гнусный нрав,
Тень Гвидо, Алессандро иль их братца, 435
Всю Бранду 436я отдам, возликовав.
79Один уж прибыл, 437если полагаться
На этих буйных, бегающих тут.
Да что мне в этом, раз нет сил подняться?
82Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут,
Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий,
Я бы давно предпринял этот труд,
85Ища его среди всей этой гнили,
Хотя дорожных миль по кругу здесь
Одиннадцать да поперек полмили.
88Я из-за них обезображен весь;
Для них я подбавлял неутомимо
К флоринам трехкаратную подмесь 438". 439
91И я: "Кто эти двое, 440в клубе дыма,
Как на морозе мокрая рука,
Что справа распростерты недвижимо?"
94Он отвечал: "Я их, к щеке щека,
Так и застал, когда был втянут Адом;
Лежать им, видно, вечные века.
97Вот лгавшая на Иосифа; 441а рядом
Троянский грек и лжец Синон 442; их жжет
Горячка, потому и преют чадом".
100Сосед, решив, что не такой почет
Заслуживает знатная особа, 443
Ткнул кулаком в его тугой живот.
103Как барабан, откликнулась утроба;
Но мастер по лицу его огрел
Рукой, насколько позволяла злоба,
106Сказав ему: "Хоть я отяжелел
И мне в движенье тело непокорно,
Рука еще годна для этих дел".
109"Шагая в пламя, — молвил тот задорно, —
Ты был не так-то на руку ретив, 444
А деньги бить она была проворна".
112И толстопузый: "В этом ты правдив,
Куда правдивей, чем когда троянам
Давал ответ, душою покривив".
115И грек: "Я словом лгал, а ты — чеканом!
Всего один проступок у меня,
А ты всех бесов превзошел обманом!"
118"Клятвопреступник, вспомни про коня, —
Ответил вздутый, — и казнись позором,
Всем памятным до нынешнего дня!"
121"А ты казнись, — сказал Синон, — напором
Гнилой водицы, жаждой иссушен
И животом заставясь, как забором!"
124Тогда монетчик: "Искони времен
Твою гортань от скверны раздирало;
Я жажду, да, и соком наводнен,
127А ты горишь, мозг болью изглодало,
И ты бы кинулся на первый зов
Лизнуть разок Нарциссово зерцало". 445
130Я вслушивался в звуки этих слов,
Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво?
Я рассердиться на тебя готов".
133Когда он так проговорил гневливо,
Я на него взглянул с таким стыдом,
Что до сих пор воспоминанье живо.
136Как тот, кто, удрученный скорбным сном,
Во сне хотел бы, чтобы это снилось,
О сущем грезя, как о небылом,
139Таков был я: мольба к устам теснилась;
Я ждал, что, вняв ей, он меня простит,
И я не знал, что мне уже простилось.
142"Крупней вину смывает меньший стыд, —
Сказал мой вождь, — и то, о чем мы судим,
Тебя уныньем пусть не тяготит.
145Но знай, что я с тобой, когда мы будем
Идти, быть может, так же взор склонив
К таким вот препирающимся людям:
148Позыв их слушать — низменный позыв".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1Язык, который так меня ужалил,
Что даже изменился цвет лица,
Мне сам же и лекарством язву залил; 446
4Копье Ахилла и его отца
Бывало так же, слышал я, причиной
Начальных мук и доброго конца. 447
7Спиной к больному рву, мы шли равниной, 448
Которую он поясом облег,
И слова не промолвил ни единый.
10Ни ночь была, ни день, и я не мог
Проникнуть взором в дали окоема,
Но вскоре я услышал зычный рог,
13Который громче был любого грома,
И я глаза навел на этот рев,
Как будто зренье было им влекомо.
16В плачевной сече, где святых бойцов
Великий Карл утратил в оны лета,
Не так ужасен был Орландов зов. 449
19И вот возник из сумрачного света
Каких-то башен вознесенный строй;
И я: «Учитель, что за город это?»
22"Ты мечешь взгляд, — сказал вожатый мой, —
Сквозь этот сумрак слишком издалека,
А это может обмануть порой.
25Ты убедишься, приближая око,
Как, издали судя, ты был неправ;
Так подбодрись же и шагай широко".
28И, ласково меня за руку взяв:
"Чтобы тебе их облик не был страшен,
Узнай сейчас, еще не увидав,
31Что это — строй гигантов, а не башен;
Они стоят в колодце, вкруг жерла,
И низ их, от пупа, оградой скрашен".
34Как, если тает облачная мгла,
Взгляд начинает различать немного
Все то, что муть туманная крала,
37Так, с каждым шагом, ведшим нас полого
Сквозь этот плотный воздух под уклон,
Обман мой таял, и росла тревога:
40Как башнями по кругу обнесен
Монтереджоне 450на своей вершине,
Так здесь, венчая круговой заслон,
43Маячили, подобные твердыне,
Ужасные гиганты, те, кого
Дий, в небе грохоча, страшит поныне. 451
46Уже я различал у одного
Лицо и грудь, живот до бедер тучных
И руки книзу вдоль боков его.
49Спасла Природа многих злополучных,
Подобные пресекши племена,
Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;
52И если нераскаянна она
В слонах или китах, тут есть раскрытый
Для взора смысл, и мера здесь видна;
55Затем что там, где властен разум, слитый
Со злобной волей и громадой сил,
Там для людей нет никакой защиты.
58Лицом он так широк и длинен был,
Как шишка в Риме близ Петрова храма; 452
И весь костяк размером подходил;
61От кромки — ноги прикрывала яма —
До лба не дотянулись бы вовек
Три фриза, 453стоя друг на друге прямо;
64От места, где обычно человек
Скрепляет плащ, до бедер — тридцать клалось
Больших пядей. "Rafel mai amech
67Izabi almi", — яростно раздалось
Из диких уст, которым искони
Нежнее петь псалмы не полагалось.
70И вождь ему: "Ты лучше в рог звени,
Безумный дух! В него — избыток злобы
И всякой страсти из себя гони!
73О смутный дух, ощупай шею, чтобы
Найти ремень; тогда бы ты постиг,
Что рог подвешен у твоей утробы". 454
76И мне: "Он сам явил свой истый лик;
То царь Немврод, чей замысел ужасный
Виной, что в мире не один язык.
79Довольно с нас; беседы с ним напрасны:
Как он ничьих не понял бы речей,
Так никому слова его не ясны". 455
82Мы продолжали путь, свернув левей,
И, отойдя на выстрел самострела,
Нашли другого, больше и дичей.
85Чья сила великана одолела,
Не знаю; сзади — правая рука,
А левая вдоль переда висела
88Прикрученной, и, оплетя бока,
Цепь завивалась, по открытой части,
От шеи вниз, до пятого витка.
91"Гордец, насильем домогаясь власти,
С верховным Дием в бой вступил, и вот, —
Сказал мой вождь, — возмездье буйной страсти.
94То Эфиальт 456; он был их верховод,
Когда богов гиганты устрашали;
Теперь он рук вовек не шевельнет".
97И я сказал учителю: "Нельзя ли,
Чтобы, каков безмерный Бриарей 457,
Мои глаза на опыте узнали?"
100И он ответил: "Здесь вблизи Антей;
Он говорит, он в пропасти порока
Опустит нас, свободный от цепей.
103А тот, тобою названный, — далеко;
Как этот — скован, и такой, как он;
Лицо лишь разве более жестоко".
106Так мощно башня искони времен
Не содрогалась от землетрясенья,
Как Эфиальт сотрясся, разъярен.
109Я ждал, в испуге, смертного мгновенья,
И впрямь меня убил бы страх один,
Когда бы я не видел эти звенья.
112Мы вновь пошли, и новый исполин,
Антей, возник из темной котловины,
От чресл до шеи ростом в пять аршин.
115"О ты, что в дебрях роковой долины, —
Где Сципион был вознесен судьбой,
Рассеяв Ганнибаловы дружины, —
118Не счел бы львов, растерзанных тобой,
Ты, о котором говорят: таков он,
Что, если б он вел братьев в горний бой,
121Сынам Земли венец был уготован, 458
Спусти нас — и не хмурь надменный взгляд —
В глубины, где Коцит морозом скован.
124Тифей и Титий 459далеко стоят;
Мой спутник дар тебе вручит бесценный;
Не корчи рот, нагнись; он будет рад
127Тебя опять прославить во вселенной;
Он жив и долгий век себе сулит,
Когда не будет призван в свет блаженный".
130Так молвил вождь; и вот гигант спешит
Принять его в простертые ладони,
Которых крепость испытал Алкид.
133Вергилий, ощутив себя в их лоне,
Сказал: «Стань тут», — и, чтоб мой страх исчез,
Обвил меня рукой, надежней брони.
136Как Гаризенда 460, если стать под свес,
Вершину словно клонит понемногу
Навстречу туче в высоте небес,
139Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу,
Навис Антей, и в этот миг я знал,
Что сам не эту выбрал бы дорогу.
142Но он легко нас опустил в провал,
Где поглощен Иуда тьмой предельной
И Люцифер. И, разогнувшись, встал,
145Взнесясь подобно мачте корабельной.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
1Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
4Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;
7Ведь вовсе не из легких предприятий —
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься «мамой-тятей».
10Но помощь Муз да будет мне дана,
Как Амфиону 461, строившему Фивы,
Чтоб в слове сущность выразить сполна.
13Жалчайший род, чей жребий несчастливый
И молвить трудно, лучше б на земле
Ты был овечьим стадом, нечестивый!
16Мы оказались 462в преисподней мгле,
У ног гиганта, на равнине гладкой,
И я дивился шедшей вверх скале,
19Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой!
Ведь ты почти что на головы нам,
Злосчастным братьям, 463наступаешь пяткой!"
22Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.
25В разгар зимы не облечен снаружи
Таким покровом в Австрии Дунай,
И дальний Танаис 464твердеет хуже;
28Когда бы Тамбернику 465невзначай
Иль Пьетрапане 466дать сюда свалиться,
У озера не хрустнул бы и край.
31И как лягушка выставить ловчится,
Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
Когда ж ее страда и ночью снится,
34Так, вмерзши до таилища стыда 467
И аисту под звук стуча зубами,
Синели души грешных изо льда.
37Свое лицо они склоняли сами,
Свидетельствуя в облике таком
О стуже — ртом, о горести — глазами.
40Взглянув окрест, я вновь поник челом
И увидал двоих, 468так сжатых рядом,
Что волосы их сбились в цельный ком.
43"Вы, грудь о грудь окованные хладом, —
Сказал я, — кто вы?" Каждый шею взнес
И на меня оборотился взглядом.
46И их глаза, набухшие от слез,
Излились влагой, и она застыла,
И веки им обледенил мороз.
49Бревно с бревном скоба бы не скрепила
Столь прочно; и они, как два козла,
Боднулись лбами, — так их злость душила.
52И кто-то молвил, 469не подняв чела,
От холода безухий: "Что такое?
Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?
55Когда ты хочешь знать, кто эти двое:
Им завещал Альберто, их отец,
Бизенцский дол, наследье родовое.
58Родные братья; из конца в конец
Обшарь хотя бы всю Каину, — гаже
Не вязнет в студне ни один мертвец:
61Ни тот, которому, на зоркой страже,
Артур пронзил копьем и грудь и тень, 470
Ни сам Фокачча 471, ни вот этот даже,
64Что головой мне застит скудный день
И прозывался Сассоль Маскерони;
В Тоскане слышали про эту тень. 472
67А я, — чтоб все явить, как на ладони, —
Был Камичон де'Пацци, 473и я жду
Карлино 474для затменья беззаконий".
70Потом я видел сотни лиц 475во льду,
Подобных песьим мордам; и доныне
Страх у меня к замерзшему пруду.
73И вот, пока мы шли к той середине,
Где сходится всех тяжестей поток, 476
И я дрожал в темнеющей пустыне, —
76Была то воля, 477случай или рок,
Не знаю, — только, меж голов ступая,
Я одному ногой ушиб висок.
79"Ты что дерешься? — вскрикнул дух, стеная. —
Ведь не пришел же ты меня толкнуть,
За Монтаперти лишний раз отмщая?" 478
82И я: "Учитель, подожди чуть-чуть;
Пусть он меня избавит от сомнений;
Потом ускорим, сколько хочешь, путь".
85Вожатый стал; и я промолвил тени,
Которая ругалась всем дурным:
«Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?»
88"А сам ты кто, ступающий другим
На лица в Антеноре, — он ответил, —
Больней, чем если бы ты был живым?"
91"Я жив, и ты бы утешенье встретил, —
Был мой ответ, — когда б из рода в род
В моих созвучьях я тебя отметил".
94И он сказал: "Хочу наоборот.
Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:
Нашел, чем льстить средь ледяных болот!"
97Вцепясь ему в затылок волосатый,
Я так сказал: "Себя ты назовешь
Иль без волос останешься, проклятый!"
100И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь,
Я не скажу, не обнаружу, кто я,
Хотя б меня ты изувечил сплошь".
103Уже, рукой в его загривке роя,
Я не одну ему повыдрал прядь,
А он глядел все книзу, громко воя.
106Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать!
И без того уж челюстью грохочешь.
Разлаялся! Кой черт с тобой опять?"
109"Теперь молчи, — сказал я, — если хочешь,
Предатель гнусный! В мире свой позор
Через меня навеки ты упрочишь".
112"Ступай, — сказал он, — врать тебе простор.
Но твой рассказ пусть в точности означит
И этого, что на язык так скор.
115Он по французским денежкам здесь плачет.
"Дуэра 479, — ты расскажешь, — водворен
Там, где в прохладце грешный люд маячит"
118А если спросят, кто еще, то вон —
Здесь Беккерия 480, ближе братьи прочей,
Которому нашейник 481рассечен;
121Там Джанни Сольданьер 482потупил очи,
И Ганеллон, и Тебальделло с ним, 483
Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи".
124Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.
127Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.
130И сам Тидей не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной, 484
Чем этот призрак череп пожирал.
133"Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, — промолвил я, — что ей причиной.
136И если праведна вражда твоя, —
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,
139Пока не станет мой язык недвижен".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавленный рот
О волосы, в которых грыз так страшно,
4Потом сказал: "Отчаянных невзгод
Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;
Не только речь, и мысль о них гнетет.
7Но если слово прорастет, как семя,
Хулой врагу, которого гложу,
Я рад вещать и плакать в то же время.
10Не знаю, кто ты, как прошел межу
Печальных стран, откуда нет возврата,
Но ты тосканец, как на слух сужу.
13Я графом Уголино был когда-то,
Архиепископом Руджери — он; 485
Недаром здесь мы ближе, чем два брата.
16Что я злодейски был им обойден,
Ему доверясь, заточен как пленник,
Потом убит, — известно испокон;
19Но ни один не ведал современник
Про то, как смерть моя была страшна.
Внемли и знай, что сделал мой изменник.
22В отверстье клетки — с той поры она
Голодной Башней называться стала,
И многим в ней неволя суждена —
25Я новых лун перевидал немало,
Когда зловещий сон меня потряс,
Грядущего разверзши покрывало.
28Он, с ловчими, — так снилось мне в тот час, —
Гнал волка и волчат от их стоянки
К холму, что Лукку заслонил от нас;
31Усердных псиц задорил дух приманки, 486
А головными впереди неслись
Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки. 487
34Отцу и детям было не спастись:
Охотникам досталась их потреба,
И в ребра зубы острые впились.
37Очнувшись раньше, чем зарделось небо,
Я услыхал, как, мучимые сном,
Мои четыре сына 488просят хлеба.
40Когда без слез ты слушаешь о том,
Что этим стоном сердцу возвещалось, —
Ты плакал ли когда-нибудь о чем?
43Они проснулись; время приближалось,
Когда тюремщик пищу подает,
И мысль у всех недавним сном терзалась. 489
46И вдруг я слышу — забивают вход
Ужасной башни; я глядел, застылый,
На сыновей; я чувствовал, что вот —
49Я каменею, и стонать нет силы;
Стонали дети; Ансельмуччо мой
Спросил: «Отец, что ты так смотришь, милый?»
52Но я не плакал; молча, как немой,
Провел весь день и ночь, пока денница
Не вышла с новым солнцем в мир земной.
55Когда луча ничтожная частица
Проникла в скорбный склеп и я открыл,
Каков я сам, взглянув на эти лица, —
58Себе я пальцы в муке укусил.
Им думалось, что это голод нудит
Меня кусать; и каждый, встав, просил:
61"Отец, ешь нас, нам это легче будет;
Ты дал нам эти жалкие тела, —
Возьми их сам; так справедливость судит".
64Но я утих, чтоб им не делать зла.
В безмолвье день, за ним другой промчался.
Зачем, земля, ты нас не пожрала!
67Настал четвертый. Гаддо зашатался
И бросился к моим ногам, стеня:
«Отец, да помоги же!» — и скончался.
70И я, как ты здесь смотришь на меня,
Смотрел, как трое пали друг за другом
От пятого и до шестого дня.
73Уже слепой, я щупал их с испугом,
Два дня звал мертвых с воплями тоски;
Но злей, чем горе, голод был недугом". 490
76Тут он умолк и вновь, скосив зрачки,
Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая
Как у собаки крепкие клыки.
79О Пиза, стыд пленительного края,
Где раздается si! 491Коль медлит суд
Твоих соседей, — пусть, тебя карая,
82Капрара и Горгона с мест сойдут
И устье Арно заградят заставой, 492
Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!
85Как ни был бы ославлен темной славой
Граф Уголино, замки уступив, 493—
За что детей вести на крест неправый!
88Невинны были, о исчадье Фив, 494
И Угуччоне с молодым Бригатой,
И те, кого я назвал, 495в песнь вложив.
91Мы шли вперед 496равниною покатой
Туда, где, лежа навзничь, грешный род
Терзается, жестоким льдом зажатый.
94Там самый плач им плакать не дает,
И боль, прорвать не в силах покрывала,
К сугубой муке снова внутрь идет;
97Затем что слезы с самого начала,
В подбровной накопляясь глубине,
Твердеют, как хрустальные забрала.
100И в этот час, хоть и казалось мне,
Что все мое лицо, и лоб, и веки
От холода бесчувственны вполне,
103Я ощутил как будто ветер некий.
"Учитель, — я спросил, — чем он рожден?
Ведь всякий пар угашен здесь навеки". 497
106И вождь: "Ты вскоре будешь приведен
В то место, где, узрев ответ воочью,
Постигнешь сам, чем воздух возмущен".
109Один из тех, кто скован льдом и ночью,
Вскричал: "О души, злые до того,
Что вас послали прямо к средоточью,
112Снимите гнет со взгляда моего,
Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою,
Пока мороз не затянул его".
115И я в ответ: "Тебе я взор открою,
Но назовись; и если я солгал,
Пусть окажусь под ледяной корою!"
118"Я — инок Альбериго, — он сказал, —
Тот, что плоды растил на злое дело 498
И здесь на финик смокву променял". 499
121«Ты разве умер?» 500— с уст моих слетело.
И он в ответ: "Мне ведать не дано,
Как здравствует мое земное тело.
124Здесь, в Толомее, так заведено,
Что часто души, раньше, чем сразила
Их Атропос 501, уже летят на дно.
127И чтоб тебе еще приятней было
Снять у меня стеклянный полог с глаз,
Знай, что, едва предательство свершила,
130Как я, душа, вселяется тотчас
Ей в тело бес, и в нем он остается,
Доколе срок для плоти не угас.
133Душа катится вниз, на дно колодца.
Еще, быть может, к мертвым не причли
И ту, что там за мной от стужи жмется.
136Ты это должен знать, раз ты с земли:
Он звался Бранка д'Орья; 502наша братья
С ним свыклась, годы вместе провели".
139"Что это правда, мало вероятья, —
Сказал я. — Бранка д'Орья жив, здоров,
Он ест, и пьет, и спит, и носит платья".
142И дух в ответ: "В смолой кипящий ров
Еще Микеле Цанке не направил,
С землею разлучась, своих шагов,
145Как этот беса во плоти оставил
Взамен себя, с сородичем одним,
С которым вместе он себя прославил. 503
148Но руку протяни к глазам моим,
Открой мне их!" И я рукой не двинул,
И было доблестью быть подлым с ним.
151О генуэзцы, вы, в чьем сердце минул
Последний стыд и все осквернено,
Зачем ваш род еще с земли не сгинул?
154С гнуснейшим из романцев 504заодно
Я встретил одного из вас, 505который
Душой в Коците погружен давно,
157А телом здесь обманывает взоры.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1Vexma regis prodeunt inferni 506
Навстречу нам, — сказал учитель. — Вот,
Смотри, уже он виден в этой черни".
4Когда на нашем небе ночь встает
Или в тумане меркнет ясность взгляда,
Так мельница вдали крылами бьет,
7Как здесь во мгле встававшая громада.
Я хоронился за вождем, как мог,
Чтобы от ветра мне была пощада.
10Мы были там, — мне страшно этих строк, —
Где тени в недрах ледяного слоя
Сквозят глубоко, как в стекле сучок.
13Одни лежат; другие вмерзли стоя,
Кто вверх, кто книзу головой застыв;
А кто — дугой, лицо ступнями кроя. 507
16В безмолвии дальнейший путь свершив
И пожелав, чтобы мой взгляд окинул
Того, кто был когда-то так красив,
19Учитель мой вперед меня подвинул,
Сказав: "Вот Дит 508, вот мы пришли туда,
Где надлежит, чтоб ты боязнь отринул".
22Как холоден и слаб я стал тогда,
Не спрашивай, читатель; речь — убоже;
Писать о том не стоит и труда.
25Я не был мертв, и жив я не был тоже;
А рассудить ты можешь и один:
Ни тем, ни этим быть — с чем это схоже.
28Мучительной державы властелин
Грудь изо льда вздымал наполовину;
И мне по росту ближе исполин,
31Чем руки Люцифера исполину;
По этой части ты бы сам расчел,
Каков он весь, ушедший телом в льдину.
34О, если вежды он к Творцу возвел 509
И был так дивен, как теперь ужасен,
Он, истинно, первопричина зол!
37И я от изумленья стал безгласен,
Когда увидел три лица на нем;
Одно — над грудью; цвет его был красен;
40А над одним и над другим плечом
Два смежных с этим в стороны грозило,
Смыкаясь на затылке под хохлом.
43Лицо направо — бело-желтым было;
Окраска же у левого была,
Как у пришедших с водопадов Нила. 510
46Росло под каждым два больших крыла,
Как должно птице, столь великой в мире;
Таких ветрил и мачта не несла.
49Без перьев, вид у них был нетопырий;
Он ими веял, движа рамена,
И гнал три ветра вдоль по темной шири,
52Струи Коцита леденя до дна.
Шесть глаз точило слезы, и стекала
Из трех пастей кровавая слюна.
55Они все три терзали, как трепала,
По грешнику; 511так, с каждой стороны
По одному, в них трое изнывало.
58Переднему не зубы так страшны,
Как ногти были, все одну и ту же
Сдирающие кожу со спины.
61"Тот, наверху, страдающий всех хуже, —
Промолвил вождь, — Иуда Искарьот;
Внутрь головой и пятками наруже.
64А эти — видишь — головой вперед:
Вот Брут, свисающий из черной пасти;
Он корчится — и губ не разомкнет!
67Напротив — Кассий, телом коренастей. 512
Но наступает ночь; 513пора и в путь;
Ты видел все, что было в нашей власти".
70Велев себя вкруг шеи обомкнуть
И выбрав миг и место, мой вожатый,
Как только крылья обнажили грудь,
73Приблизился, вцепился в стан косматый
И стал спускаться вниз, с клока на клок,
Меж корок льда и грудью волосатой.
76Когда мы пробирались там, где бок,
Загнув к бедру, дает уклон пологий,
Вождь, тяжело дыша, с усильем лег
79Челом туда, где прежде были ноги,
И стал по шерсти подыматься ввысь,
Я думал — вспять, по той же вновь дороге. 514
82Учитель молвил: "Крепче ухватись, —
И он дышал, как человек усталый. —
Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись".
85Он в толще скал проник сквозь отступ малый.
Помог мне сесть на край, потом ко мне
Уверенно перешагнул на скалы. 515
88Я ждал, глаза подъемля к Сатане,
Что он такой, как я его покинул,
А он торчал ногами к вышине.
91И что за трепет на меня нахлынул,
Пусть судят те, кто, слыша мой рассказ,
Не угадал, какой рубеж я минул.
94"Встань, — вождь промолвил. — Ожидает нас
Немалый путь, и нелегка дорога,
А солнце входит во второй свой час". 516
97Мы были с ним не посреди чертога;
То был, верней, естественный подвал,
С неровным дном, и свет мерцал убого.
100"Учитель, — молвил я, как только встал, —
Пока мы здесь, на глубине безвестной,
Скажи, чтоб я в сомненьях не блуждал:
103Где лед? Зачем вот этот в яме тесной
Торчит стремглав? И как уже пройден
От ночи к утру солнцем путь небесный?"
106"Ты думал — мы, как прежде, — молвил он, —
За средоточьем, там, где я вцепился
В руно червя, которым мир пронзен?
109Спускаясь вниз, ты там и находился;
Но я в той точке сделал поворот,
Где гнет всех грузов отовсюду слился;
112И над тобой теперь небесный свод,
Обратный своду, что взнесен навеки
Над сушей и под сенью чьих высот
115Угасла жизнь в безгрешном Человеке; 517
Тебя держащий каменный настил
Есть малый круг, обратный лик Джудекки.
118Тут — день встает, там — вечер наступил;
А этот вот, чья лестница мохната,
Все так же воткнут, как и прежде был.
121Сюда с небес вонзился он когда-то;
Земля, что раньше наверху цвела,
Застлалась морем, ужасом объята,
124И в наше полушарье перешла;
И здесь, быть может, вверх горой скакнула,
И он остался в пустоте дупла". 518
127Там место есть, вдали от Вельзевула,
Насколько стены склепа вдаль ведут;
Оно приметно только из-за гула
130Ручья, который вытекает тут,
Пробившись через камень, им точимый;
Он вьется сверху, и наклон не крут.
133Мой вождь и я на этот путь незримый
Ступили, чтоб вернуться в ясный свет,
И двигались все вверх, неутомимы,
136Он — впереди, а я ему вослед,
Пока моих очей не озарила
Краса небес в зияющий просвет; 519
139И здесь мы вышли вновь узреть светила. 520
ЧИСТИЛИЩЕ
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1Для лучших вод подъемля парус ныне,
Мой гений вновь стремит свою ладью,
Блуждавшую в столь яростной пучине,
4И я второе царство 521воспою,
Где души обретают очищенье
И к вечному восходят бытию.
7Пусть мертвое воскреснет песнопенье, 522
Святые Музы, — я взываю к вам;
Пусть Каллиопа, мне в сопровожденье,
10Поднявшись вновь, ударит по струнам,
Как встарь, когда Сорок сразила лира
И нанесла им беспощадный срам. 523
13Отрадный цвет восточного сапфира,
Накопленный в воздушной вышине,
Прозрачной вплоть до первой тверди мира,
16Опять мне очи упоил вполне,
Чуть я расстался с темью без рассвета,
Глаза и грудь отяготившей мне.
19Маяк любви, прекрасная планета,
Зажгла восток улыбкою лучей,
И ближних Рыб затмила ясность эта. 524
22Я вправо, к остью, 525поднял взгляд очей,
И он пленился четырьмя звездами,
Чей отсвет первых озарял людей. 526
25Казалось, твердь ликует их огнями;
О северная сирая страна,
Где их сверканье не горит над нами! 527
28Покинув оком эти пламена,
Я обратился к остью полуночи, 528
Где Колесница 529не была видна;
31И некий старец 530мне предстал пред очи,
Исполненный почтенности такой,
Какой для сына полон облик отчий.
34Цвет бороды был исчерна-седой,
И ей волна волос уподоблялась,
Ложась на грудь раздвоенной грядой.
37Его лицо так ярко украшалось
Священным светом четырех светил,
Что это блещет солнце — мне казалось.
40"Кто вы, и кто темницу вам открыл,
Чтобы к слепому выйти водопаду? 531—
Колебля оперенье 532, он спросил. —
43Кто вывел вас? Где взяли вы лампаду,
Чтоб выбраться из глубины земли
Сквозь черноту, разлитую по Аду?
46Вы ль над законом бездны возмогли,
Иль новое решилось в горней сени,
Что падшие к скале моей пришли?"
49Мой вождь, внимая величавой тени,
И голосом, и взглядом, и рукой
Мне преклонил и веки, и колени.
52Потом сказал: "Я здесь не сам собой.
Жена сошла с небес, ко мне взывая,
Чтоб я помог идущему со мной.
55Но раз ты хочешь точно знать, какая
У нас судьба, то это мне закон,
Который я уважу, исполняя.
58Последний вечер 533не изведал он;
Но был к нему так близок, безрассудный,
Что срок ему недолгий был сужден.
61Как я сказал, к нему я в этот трудный
Был послан час; и только через тьму
Мог вывести его стезею чудной.
64Весь грешный люд я показал ему;
И души показать ему желаю,
Врученные надзору твоему.
67Как мы блуждали, я не излагаю;
Мне сила свыше помогла, и вот
Тебя я вижу и тебе внимаю.
70Ты благосклонно встреть его приход:
Он восхотел свободы, 534столь бесценной,
Как знают все, кто жизнь ей отдает.
73Ты это знал, приняв, как дар блаженный,
Смерть в Утике, где ризу бытия
Совлек, чтоб в грозный день 535ей стать нетленной.
76Запретов не ломал ни он, ни я:
Он — жив, меня Минос 536нигде не тронет,
И круг мой — тот, где Марция твоя 537
79На дне очей мольбу к тебе хоронит,
О чистый дух, считать ее своей. 538
Пусть мысль о ней и к нам тебя преклонит!
82Дай нам войти в твои семь царств, 539чтоб ей
Тебя я славил, ежели пристала
Речь о тебе средь горестных теней".
85"Мне Марция настолько взор пленяла,
Пока я был в том мире, — он сказал, —
Что для нее я делал все, бывало.
88Теперь меж нас бежит зловещий вал; 540
Я, изведенный силою чудесной, 541
Блюдя устав, к ней безучастен стал.
91Но если ты посол жены небесной,
Достаточно и слова твоего,
Без всякой льстивой речи, здесь невместной.
94Ступай и тростьем опояшь его 542
И сам ему омой лицо, стирая
Всю грязь, чтоб не осталось ничего.
97Нельзя, глазами мглистыми взирая,
Идти навстречу первому из слуг, 543
Принадлежащих к светлым сонмам Рая.
100Весь этот островок обвив вокруг,
Внизу, где море бьет в него волною,
Растет тростник вдоль илистых излук.
103Растения, обильные листвою
Иль жесткие, не могут там расти,
Затем что неуступчивы прибою.
106Вернитесь не по этому пути;
Восходит солнце и покажет ясно,
Как вам удобней на гору взойти".
109Так он исчез; я встал с колен и, страстно
Прильнув к тому, кто был моим вождем
Его глаза я вопрошал безгласно.
112Он начал: "Сын, ступай за мной; идем
В ту сторону; мы здесь на косогоре
И по уклону книзу повернем".
115Уже заря одолевала в споре
Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд,
Я различал трепещущее море.
118Мы шли, куда нас вел безлюдный скат,
Как тот, кто вновь дорогу обретает
И, лишь по ней шагая, будет рад.
121Дойдя дотуда, где роса вступает
В боренье с солнцем, потому что там,
На ветерке, нескоро исчезает, —
124Раскрыв ладони, к влажным муравам
Нагнулся мой учитель знаменитый,
И я, поняв, к нему приблизил сам
127Слезами орошенные ланиты;
И он вернул мне цвет, — уже навек,
Могло казаться, темным Адом скрытый.
130Затем мы вышли на пустынный брег,
Не видевший, чтобы отсюда начал
Обратный путь по волнам человек.
133Здесь пояс он мне свил, как тот назначил.
О удивленье! Чуть он выбирал
Смиренный стебель, как уже маячил
136Сейчас же новый там, где он сорвал.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
1Уже сближалось солнце, нам незримо,
С тем горизонтом, чей полдневный круг
Вершиной лег поверх Ерусалима; 544
4А ночь, напротив двигаясь вокруг,
Взошла из Ганга и весы держала,
Чтоб, одолев, их выронить из рук; 545
7И на щеках Авроры, что сияла
Там, где я был, мерк бело-алый цвет,
От времени желтея обветшало.
10Мы ждали там, где нас застал рассвет,
Как те, что у распутья, им чужого,
Душою движутся, а телом нет.
13И вот, как в слое воздуха густого,
На западе, над самым лоном вод,
В час перед утром Марс горит багрово,
16Так мне сверкнул — и снова да сверкнет! 546—
Свет, по волнам стремившийся так скоро,
Что не сравнится никакой полет.
19Пока глаза от водного простора
Я отстранял, чтобы спросить вождя,
Свет ярче стал и явственней для взора.
22По сторонам, немного погодя,
Какой-то белый блеск разросся чудно,
Другой — под ним, отвесно нисходя.
25Мой вождь молчал, но было уж нетрудно
Узнать крыла в той первой белизне, 547
И он, поняв, кто направляет судно,
28"Склони, склони колена! — крикнул мне. —
Молись, вот ангел божий! Ты отныне
Их много встретишь в горней вышине.
31Смотри, как этот, в праведной гордыне,
Ни весел не желает, ни ветрил,
И правит крыльями в морской пустыне!
34Смотри, как он их к небу устремил,
Взвевая воздух вечным опереньем,
Не переменным, как у смертных крыл".
37А тот, светлея с каждым мановеньем,
Господней птицей путь на нас держал;
Я, дольше не выдерживая зреньем,
40Потупил взгляд; а он к земле пристал,
И челн его такой был маловесный,
Что даже и волну не рассекал.
43Там на корме стоял пловец небесный,
Такой, что счастье — даже речь о нем;
Вмещал сто душ и больше струг чудесный.
46«In exitu Israel» 548— так, в одном
Сливаясь хоре, их звучало пенье,
И все, что дальше говорит псалом.
49Он дал им крестное благословенье,
И все на берег кинулись гурьбой,
А он уплыл, опять в одно мгновенье.
52Толпа дичилась, видя пред собой
Безвестный край, смущенная немного,
Как тот, кто повстречался с новизной.
55Уже лучи во все концы отлого
Метало солнце, их стрелами сбив
С небесной середины Козерога, 549
58Когда отряд прибывших, устремив
На нас глаза, сказал нам: "Мы не знаем,
Каким путем подняться на обрыв".
61Вергилий им ответил: "С этим краем
Знакомимся мы сами в первый раз;
Мы тоже здесь как странники ступаем.
64Мы прибыли немного раньше вас,
Другим путем, где круча так сурова,
Что вверх идти — теперь игра для нас".
67Внимавшие, которым было ново,
Что у меня дыханье на устах,
Дивясь, бледнели, увидав живого.
70Как на гонца с оливою в руках
Бежит народ, чтобы узнать, в чем дело,
И все друг друга давят второпях,
73Так и толпа счастливых душ глядела
В мое лицо, забыв стезю высот
И чаянье прекрасного удела.
76Одна ко мне продвинулась вперед,
Объятия раскрыв так благодатно,
Что я ответил тем же в свой черед.
79О призрачные тени! Троекратно
Сплетал я руки, чтоб ее обнять,
И трижды приводил к груди обратно.
82Смущенья ли была на мне печать,
Но тень с улыбкой стала отдаляться,
И ей вослед я двинулся опять.
85Она сказала мне не приближаться;
И тут ее узнал я 550без труда
И попросил на миг со мной остаться.
88"Как в смертном теле, — молвил дух тогда, —
Тебя любил я, так люблю вне тленья.
Я подожду; а ты идешь куда?"
91"Каселла мой, я ради возвращенья
Сюда же, — я сказал, — предпринял путь. 551
Но где ты был, чтоб так терять мгновенья?"
94И он: "Обидой не было отнюдь,
Что он, беря, кого ему угодно,
Мне долго к прочим не давал примкнуть;
97Его желанье с высшей правдой сходно.
Теперь уже три месяца подряд
Всех, кто ни просит, он берет свободно.
100И вот на взморье устремляя взгляд,
Где Тибр горчает, растворясь в соленом,
Я был им тоже в этом устье взят,
103Куда сейчас он реет водным лоном
И где всегда в ладью сажает он
Того, кто не притянут Ахероном". 552
106И я: "О если ты не отлучен
От дара нежных песен, что, бывало,
Мою тревогу погружали в сон,
109Не уходи, не спев одну сначала
Моей душе, которая, в земной
Идущая личине, так устала!"
112«Любовь, в душе беседуя со мной», 553—
Запел он так отрадно, что отрада
И до сих пор звенит во мне струной.
115Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо
Так радостно ловили каждый звук,
Что лучшего, казалось, нам не надо.
118Мы напряженно слушали, но вдруг
Величественный старец 554крикнул строго:
"Как, мешкотные души? Вам досуг
121Вот так стоять, когда вас ждет дорога?
Спешите в гору, чтоб очистить взор
От шелухи, для лицезренья бога".
124Как голуби, клюя зерно иль сор,
Толпятся, молчаливые, без счета,
Прервав свой горделивый разговор,
127Но, если вдруг их испугает что-то,
Тотчас бросают корм и прочь спешат,
Затем что поважней у них забота, —
130Так, видел я, неопытный отряд,
Бросая песнь, спешил к пяте обрыва,
Как человек, идущий наугад;
133Была и наша поступь тороплива.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
1В то время как внезапная тревога
Гнала их россыпью к подножью скал,
Где правда нас испытывает строго,
4Я верного вождя не покидал:
Куда б я устремился, одинокий?
Кто путь бы мне к вершине указал?
7Я чувствовал его самоупреки. 555
О совесть тех, кто праведен и благ,
Тебе и малый грех — укол жестокий!
10Когда от спешки он избавил шаг,
Которая в движеньях неприглядна,
Мой ум, который все не мог никак
13Расшириться, опять раскрылся жадно,
И я глаза возвел перед стеной,
От моря к небу взнесшейся громадно.
16Свет солнца, багровевшего за мной,
Ломался впереди меня, покорный
Преграде тела, для него сплошной.
19Я оглянулся с дрожью непритворной,
Боясь, что брошен, — у моих лишь ног
Перед собою видя землю черной.
22И пестун мой: "Ты ль это думать мог? —
Сказал, ко мне всей грудью обращенный. —
Ведь я с тобой, и ты не одинок.
25Теперь уж вечер там, где, погребенный,
Почиет прах, мою кидавший тень,
Неаполю Брундузием врученный. 556
28И если я не затмеваю день,
Дивись не больше, чем кругам небесным:
Луч, не затмясь, проходит сквозь их сень.
31Но стуже, зною и скорбям телесным
Подвержены и наши существа
Могуществом, в путях своих безвестным.
34Поистине безумные слова —
Что постижима разумом стихия
Единого в трех лицах естества!
37О род людской, с тебя довольно guia; 557
Будь все открыто для очей твоих,
То не должна бы и рождать Мария.
40Ты 558видел жажду тщетную таких,
Которые бы жажду утолили,
Навеки мукой ставшую для них.
43Средь них Платон и Аристотель были
И многие". И взор потупил он
И смолк, и горечь губы затаили.
46Уже пред нами вырос горный склон,
Стеной такой обрывистой и строгой,
Что самый ловкий был бы устрашен.
49Какой бы дикой ни идти дорогой
От Лериче к Турбии, 559худший путь
В сравненье был бы лестницей пологой.
52"Как знать, не ниже ль круча где-нибудь, —
Сказал, остановившись, мой вожатый, —
Чтоб мог бескрылый на нее шагнуть?"
55Пока он медлил, думою объятый,
Не отрывая взоров от земли,
А я оглядывал крутые скаты, —
58Я увидал левей меня, вдали,
Чреду теней, 560к нам подвигавших ноги,
И словно тщетно, — так все тихо шли.
61"Взгляни, учитель, и рассей тревоги, —
Сказал я. — Вот, кто нам подаст совет,
Когда ты сам не ведаешь дороги".
64Взглянув, он молвил радостно в ответ:
"Пойдем туда, они идут так вяло.
Мой милый сын, вот путеводный свет".
67Толпа от нас настолько отстояла
И после нашей тысячи шагов,
Что бросить камень — только бы достало,
70Как вдруг они, всем множеством рядов
Теснясь к скале, свой ход остановили,
Как тот, кто шел и стал, дивясь без слов.
73"Почивший в правде, — молвил им Вергилий, —
Сонм избранных, и мир да примет вас,
Который, верю, все вы заслужили,
76Скажите, есть ли тут тропа для нас,
Чтоб мы могли подняться кручей склона;
Для умудренных ценен каждый час".
79Как выступают овцы из загона,
Одна, две, три, и головы, и взгляд
Склоняя робко до земного лона,
82И все гурьбой за первою спешат,
А стоит стать ей, — смирно, ряд за рядом,
Стоят, не зная, почему стоят;
85Так шедшие перед блаженным стадом
К нам приближались с думой на челе,
С достойным видом и смиренным взглядом.
88Но видя, что пред ними на земле
Свет разорвался и что тень сплошная
Ложится вправо от меня к скале,
91Ближайшие смутились, отступая;
И весь шагавший позади народ
Отхлынул тоже, почему — не зная.
94"Не спрошенный, отвечу наперед,
Что это — человеческое тело;
Поэтому и свет к земле нейдет.
97Не удивляйтесь, но поверьте смело:
Иная воля, свыше нисходя,
Ему осилить этот склон велела".
100На эти речи моего вождя:
«Идите с нами», — было их ответом;
И показали, руку отводя.
103"Кто б ни был ты, — сказал один при этом, —
Вглядись в меня, пока мы так идем!
Тебе знаком я по земным приметам?"
106И я свой взгляд остановил на нем;
Он русый был, красивый, взором светел,
Но бровь была рассечена рубцом.
109Я искренне неведеньем ответил.
«Смотри!» — сказал он, и смертельный след
Я против сердца у него заметил.
112И он сказал с улыбкой: "Я Манфред,
Родимый внук Костанцы величавой; 561
Вернувшись в мир, прошу, снеси привет
115Моей прекрасной дочери, чьей славой
Сицилия горда и Арагон, 562
И ей скажи не верить лжи лукавой. 563
118Когда я дважды насмерть был пронзен,
Себя я предал, с плачем сокрушенья,
Тому, которым и злодей прощен,
121Мои ужасны были прегрешенья;
Но милость божья рада всех обнять,
Кто обратится к ней, ища спасенья.
124Умей страницу эту прочитать 564
Козенцский пастырь, Климентом избранный
На то, чтобы меня, как зверя, гнать, —
127Мои останки были бы сохранны
У моста Беневенто, как в те дни,
Когда над ними холм воздвигся бранный.
130Теперь в изгнанье брошены они
Под дождь и ветер, там, где Верде льется, 565
Куда он снес их, погасив огни. 566
133Предвечная любовь не отвернется
И с тех, кто ими проклят, снимет гнет,
Пока хоть листик у надежды бьется.
136И все ж, кто в распре с церковью умрет,
Хотя в грехах успел бы повиниться,
Тот у подножья этой кручи ждет,
139Доколе тридцать раз не завершится
Срок отщепенства, если этот срок
Молитвами благих не сократится.
142Ты видишь сам, как ты бы мне помог,
Моей Костанце возвестив, какая
Моя судьба, какой на мне зарок:
145От тех, кто там, вспомога здесь большая".
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1Когда одну из наших сил душевных 567
Боль или радость поглотит сполна,
То, отрешась от прочих чувств вседневных,
4Душа лишь этой силе отдана;
И тем опровержимо заблужденье, 568
Что в нас душа пылает не одна.
7Поэтому, как только слух иль зренье
К чему-либо всю душу обратит,
Забудется и времени теченье;
10За ним одна из наших сил следит,
А душу привлекла к себе другая;
И эта связана, а та парит. 569
13Дивясь Манфреду и ему внимая,
Я в этом убедился без труда,
Затем что солнце было выше края
16На добрых пятьдесят долей, 570когда
Все эти души, там, где было надо,
Вскричали дружно: «Вам теперь сюда».
19Подчас крестьянин в изгороди сада
Пошире щель заложит шипняком,
Когда темнеют гроздья винограда,
22Чем оказался ход, куда вдвоем
Мой вождь и я за ним проникли с воли,
Оставив тех идти своим путем.
25К Сан-Лео всходят и нисходят к Ноли,
И пеший след к Бисмантове ведет; 571
А эту кручу крылья побороли, —
28Я разумею окрыленный взлет
Великой жажды, вслед вождю, который
Дарил мне свет и чаянье высот.
31Путь шел в утесе, тяжкий и нескорый;
Мы подымались между сжатых скал,
Для ног и рук ища себе опоры.
34Когда мы вышли, как на плоский вал,
На верхний край стремнины оголенной:
«Куда идти, учитель?» — я сказал.
37И он: "Иди стезею неуклонной
Все в гору вслед за мной, покуда нам
Не встретится водитель умудренный".
40К вершине было не взнестись очам,
А склон был много круче полуоси,
Секущей четверть круга пополам.
43Устав, я начал, медля на откосе:
"О мой отец, постой и оглянись,
Ведь я один останусь на утесе!"
46А он: «Мой сын, дотуда дотянись!»
И указал мне на уступ над нами,
Который кругом опоясал высь.
49И я, подстегнутый его словами,
Напрягся, чтобы взлезть хоть как-нибудь,
Пока на кромку не ступил ногами.
52И здесь мы оба сели отдохнуть,
Лицом к востоку; путник ослабелый
С отрадой смотрит на пройденный путь.
55Я глянул вниз, на берег опустелый,
Затем на небо, и не верил глаз,
Что солнце слева посылает стрелы.
58Поэт заметил, как меня потряс
Нежданный вид, что колесница света
Загородила Аквилон 572от нас.
61"Будь Диоскуры, — молвил он на это, —
В соседстве с зеркалом, светящим так,
Что все кругом в его лучи одето,
64Ты видел бы, что рдяный Зодиак
Еще тесней вблизи Медведиц кружит,
Пока он держит свой старинный шаг. 573
67Причину же твой разум обнаружит,
Когда себе представит, что Сион 574
Горе, где мы, противоточьем служит;
70И там, и здесь — отдельный небосклон,
Но горизонт один; и та дорога,
Где несчастливый правил Фаэтон, 575
73Должна лежать вдоль звездного чертога
Здесь — с этой стороны, а там — с другой,
Когда ты в этом разберешься строго".
76"Впервые, — я сказал, — учитель мой,
Я вижу с ясностью столь совершенной
Казавшееся мне покрытым тьмой, —
79Что средний круг вращателя вселенной, 576
Или экватор, как его зовут,
Между зимой и солнцем неизменный,
82По сказанной причине виден тут
К полночи, а еврейскому народу
Был виден к югу. Но, когда не в труд,
85Поведай, сколько нам осталось ходу;
Так высока скалистая стена,
Что выше зренья всходит к небосводу".
88И он: "Гора так мудро сложена,
Что поначалу подыматься трудно;
Чем дальше вверх, тем мягче крутизна.
91Поэтому, когда легко и чудно
Твои шаги начнут тебя нести,
Как по теченью нас уносит судно,
94Тогда ты будешь у конца пути.
Там схлынут и усталость, и забота.
Вот все, о чем я властен речь вести".
97Чуть он умолк, вблизи промолвил кто-то:
"Пока дойдешь, не раз, да и не два,
Почувствуешь, что и присесть охота".
100Мы, обернувшись на его слова,
Увидели левей валун огромный,
Который не заметили сперва.
103Мы подошли; за ним в тени укромной
Расположились люди; 577вид их был,
Как у людей, объятых ленью томной.
106Один сидел как бы совсем без сил:
Руками он обвил свои колени
И голову меж ними уронил.
109И я сказал при виде этой тени:
"Мой милый господин, он так ленив,
Как могут быть родные братья лени".
112Он обернулся и, глаза скосив,
Поверх бедра взглянул на нас устало;
Потом сказал: «Лезь, если так ретив!»
115Тут я узнал его; хотя дышала
Еще с трудом взволнованная грудь,
Мне это подойти не помешало.
118Тогда он поднял голову чуть-чуть,
Сказав: "Ты разобрал, как мир устроен,
Что солнце влево может повернуть?"
121Поистине улыбки был достоин
Его ленивый вид и вялый слог.
Я начал так: "Белаква, 578я спокоен
124За твой удел; но что тебе за прок
Сидеть вот тут? Ты ждешь еще народа
Иль просто впал в обычный свой порок?"
127И он мне: "Брат, что толку от похода?
Меня не пустит к мытарствам сейчас
Господня птица, что сидит у входа,
130Пока вокруг меня не меньше раз,
Чем в жизни, эта твердь свой круг опишет,
Затем что поздний вздох мне душу спас;
133И лишь сердца, где милость божья дышит,
Могли бы мне молитвами помочь.
В других — что пользы? Небо их не слышит".
136А между тем мой спутник, идя прочь,
Звал сверху: "Где ты? Солнце уж высоко
И тронуло меридиан, а ночь
139У берега ступила на Моррокко". 579
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
1Вослед вождю, послушливым скитальцем,
Я шел от этих теней все вперед,
Когда одна, указывая пальцем,
4Вскричала: "Гляньте, слева луч нейдет
От нижнего, да и по всем приметам
Он словно как живой себя ведет!"
7Я обратил глаза при слове этом
И увидал, как изумлен их взгляд
Мной, только мной и рассеченным светом.
10"Ужель настолько, чтоб смотреть назад, —
Сказал мой вождь, — они твой дух волнуют?
Не все ль равно, что люди говорят?
13Иди за мной, и пусть себе толкуют!
Как башня стой, которая вовек
Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют!
16Цель от себя отводит человек,
Сменяя мысли каждое мгновенье:
Дав ход одной, другую он пресек".
19Что мог бы я промолвить в извиненье?
«Иду», — сказал я, краску чуя сам,
Дарующую иногда прощенье.
22Меж тем повыше, идя накрест нам,
Толпа людей на склоне появилась
И пела «Miserere» 580, по стихам.
25Когда их зренье точно убедилось,
Что сила света сквозь меня не шла,
Их песнь глухим и долгим «О!» сменилась.
28И тотчас двое, как бы два посла,
Сбежали к нам спросить: "Скажите, кто вы,
И участь вас какая привела?"
31И мой учитель: "Мы сказать готовы,
Чтоб вы могли поведать остальным,
Что этот носит смертные покровы.
34И если их смутила тень за ним,
То все объяснено таким ответом:
Почтенный ими, он поможет им".
37Я не видал, чтоб в сумраке нагретом
Горящий пар 581быстрей прорезал высь
Иль облака заката поздним летом,
40Чем те наверх обратно поднялись;
И тут на нас помчалась вся их стая,
Как взвод несется, ускоряя рысь.
43"Сюда их к нам валит толпа густая,
Чтобы тебя просить, — сказал поэт. —
Иди все дальше, на ходу внимая".
46"Душа, идущая в блаженный свет
В том образе, в котором в жизнь вступала,
Умерь свой шаг! — они кричали вслед. —
49Взгляни на нас: быть может, нас ты знала
И весть прихватишь для земной страны?
О, не спеши так! Выслушай сначала!
52Мы были все в свой час умерщвлены
И грешники до смертного мгновенья,
Когда, лучом небес озарены,
55Покаялись, простили оскорбленья
И смерть прияли в мире с божеством,
Здесь нас томящим жаждой лицезренья".
58И я: "Из вас никто мне не знаком;
Чему, скажите, были бы вы рады,
И я, по мере сил моих, во всем
61Готов служить вам, ради той отрады,
К которой я, по следу этих ног,
Из мира в мир иду сквозь все преграды".
64Один сказал: "К чему такой зарок?
В тебе мы верим доброму желанью,
И лишь бы выполнить его ты мог!
67Я, первый здесь взывая к состраданью,
Прошу тебя: когда придешь к стране,
Разъявшей землю Карла и Романью,
70И будешь в Фано, вспомни обо мне,
Чтоб за меня воздели к небу взоры,
Дабы я мог очиститься вполне.
73Я сам оттуда; но удар, который
Дал выход крови, где душа жила,
Я встретил там, где властны Антеноры 582
76И где вовеки я не чаял зла;
То сделал Эсте, чья враждебность шире
Пределов справедливости была.
79Когда бы я бежать пустился к Мире 583,
В засаде под Орьяко очутясь,
Я до сих пор дышал бы в вашем мире,
82Но я подался в камыши и грязь;
Там я упал; и видел, как в трясине
Кровь жил моих затоном разлилась". 584
85Затем другой: "О, да взойдешь к вершине,
Надежду утоленную познав,
И да не презришь и мою отныне!
88Я был Бонконте, Монтефельтрский граф.
Забытый всеми, даже и Джованной 585,
Я здесь иду среди склоненных глав".
91И я: "Что значил этот случай странный,
Что с Кампальдино ты исчез тогда
И где-то спишь в могиле безымянной?" 586
94"О! — молвил он. — Есть горная вода,
Аркьяно; 587ею, вниз от Камальдоли,
Изрыта Казентинская гряда.
97Туда, где имя ей не нужно боле, 588
Я, ранен в горло, идя напрямик,
Пришел один, окровавляя поле.
100Мой взор погас, и замер мой язык
На имени Марии; плоть земная
Осталась там, где я к земле поник.
103Знай и поведай людям: ангел Рая
Унес меня, и ангел адских врат
Кричал: "Небесный! Жадность-то какая!
106Ты вечное себе присвоить рад
И, пользуясь слезинкой, поживиться;
Но прочего меня уж не лишат!" 589
109Ты знаешь сам, как в воздухе клубится
Пар, снова истекающий водой,
Как только он, поднявшись, охладится.
112Ум сочетая с волей вечно злой
И свой природный дар пуская в дело,
Бес двинул дым и ветер над землей.
115Долину он, как только солнце село,
От Пратоманьо до большой гряды 590
Покрыл туманом; небо почернело,
118И воздух стал тяжелым от воды;
Пролился дождь, стремя по косогорам
Все то, в чем почве не было нужды,
121Потоками свергаясь в беге скором
К большой реке, 591переполняя дол
И все сметая бешеным напором.
124Мой хладный труп на берегу нашел
Аркьяно буйный; как обломок некий,
Закинул в Арно; крест из рук расплел,
127Который я сложил, смыкая веки:
И, мутною обвив меня волной,
Своей добычей 592придавил навеки".
130"Когда ты возвратишься в мир земной
И тягости забудешь путевые, —
Сказала третья тень вослед второй, —
133То вспомни также обо мне, о Пии!
Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла,
Как знает тот, кому во дни былые
136Я, обручаясь, руку отдала". 593
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
1Когда кончается игра в три кости,
То проигравший снова их берет
И мечет их один, в унылой злости;
4Другого провожает весь народ;
Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,
Кто сбоку за себя словцо ввернет.
7А тот идет и только ухо клонит;
Подаст кому, — идти уже вольней,
И так он понемногу всех разгонит.
10Таков был я в густой толпе теней,
Чье множество казалось превелико,
И, обещая, управлялся с ней.
13Там аретинец был, чью жизнь так дико
Похитил Гин ди Такко; 594рядом был
В погоне утонувший; 595Федерико
16Новелло, 596руки протянув, молил;
И с ним пизанец, некогда явивший
В незлобивом Марцукко столько сил; 597
19Граф Орсо 598был средь них; был дух, твердивший,
Что он враждой и завистью убит,
Его безвинно с телом разлучившей, —
22Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит,
Пока жива, с молитвами своими,
Не то похуже стадо ей грозит. 599
25Когда я, наконец, расстался с ними,
Просившими, чтобы просил другой,
Дабы скорей им сделаться святыми,
28Я начал так: "Я помню, светоч мой,
Ты отрицал, в стихе, тобою спетом, 600
Что суд небес смягчается мольбой;
31А эти люди просят лишь об этом.
Иль их надежда тщетна, или мне
Твои слова не озарились светом?"
34Он отвечал: "Они ясны вполне,
И этих душ надежда не напрасна,
Когда мы трезво поглядим извне.
37Вершина правосудия согласна,
Чтоб огнь любви 601мог уничтожить вмиг
Долг, ими здесь платимый повсечасно.
40А там, где стих мой у меня возник, 602
Молитва не служила искупленьем,
И звук ее небес бы не достиг.
43Но не смущайся тягостным сомненьем:
Спроси у той, которая прольет
Свет между истиной и разуменьем.
46Ты понял ли, не знаю: речь идет
О Беатриче. Там, на выси горной,
Она с улыбкой, радостная, ждет".
49И я: "Идем же поступью проворной;
Уже и сам я меньше утомлен,
А видишь — склон оделся тенью черной".
52"Сегодня мы пройдем, — ответил он, —
Как можно больше; много — не придется,
И этим ты напрасно обольщен.
55Пока взойдешь, не раз еще вернется
Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
Так что и луч вокруг тебя не рвется.
58Но видишь — там какой-то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь лежит".
61Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно
Ты ждал, ломбардский дух, 603и лишь едва
Водил очами, медленно и властно!
64Он про себя таил свои слова,
Нас, на него идущих озирая
С осанкой отдыхающего льва.
67Вождь подошел к нему узнать, какая
Удобнее дорога к вышине;
Но он, на эту речь не отвечая —
70Спросил о нашей жизни и стране.
Чуть «Мантуя…» успел сказать Вергилий,
Как дух, в своей замкнутый глубине,
73Встал, и уста его проговорили:
"О мантуанец, я же твой земляк,
Сорделло!" И они объятья слили.
76Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а кабак!
79Здесь доблестной душе довольно было
Лишь звук услышать милой стороны,
Чтобы она сородича почтила;
82А у тебя не могут без войны
Твои живые, и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены.
85Тебе, несчастной, стоит оглянуться
На берега твои и города:
Где мирные обители найдутся?
88К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустует?
Безуздой, меньше было бы стыда. 604
91О вы, кому молиться долженствует,
Так чтобы Кесарь не слезал с седла,
Как вам господне слово указует, —
94Вы видите, как эта лошадь зла,
Уже не укрощаемая шпорой
С тех пор, как вы взялись за удила? 605
97И ты, Альберт немецкий, 606ты, который
Был должен утвердиться в стременах,
А дал ей одичать, — да грянут скорой
100И правой карой звезды в небесах
На кровь твою, как ни на чью доселе,
Чтоб твой преемник ведал вечный страх!
103Затем что ты и твой отец терпели,
Чтобы пустынней стал имперский сад, 607
А сами, сидя дома, богатели.
106Приди, беспечный, кинуть только взгляд:
Мональди, Филиппески, Каппеллетти,
Монтекки, — те в слезах, а те дрожат!
109Приди, взгляни на знать свою, на эти
Насилия, которые мы зрим,
На Сантафьор 608во мраке лихолетий!
112Приди, взгляни, как сетует твой Рим,
Вдова, в слезах зовущая супруга:
«Я Кесарем покинута моим!»
115Приди, взгляни, как любят все друг друга!
И, если нас тебе не жаль, приди
Хоть устыдиться нашего недуга!
118И, если смею, о верховный Дий, 609
За род людской казненный казнью крестной,
Свой правый взор от нас не отводи!
121Или, быть может, в глубине чудесной
Твоих судеб ты нам готовишь клад
Великой радости, для нас безвестной?
124Ведь города Италии кишат
Тиранами, и в образе клеврета 610
Любой мужик пролезть в Марцеллы 611рад.
127Флоренция моя, тебя все это
Касаться не должно, ты — вдалеке,
В твоем народе каждый — муж совета!
130У многих правда — в сердце, в тайнике,
Но необдуманно стрельнуть — боятся;
А у твоих она на языке
133Иные общим делом тяготятся;
А твой народ, участливый к нему,
Кричит незваный: «Я согласен взяться!»
136Ликуй же ныне, ибо есть чему:
Ты мирна, ты разумна, ты богата!
А что я прав, то видно по всему.
139И Спарта, и Афины, где когда-то
Гражданской правды занялась заря,
Перед тобою — малые ребята:
142Тончайшие уставы мастеря,
Ты в октябре примеришь их, бывало,
И сносишь к середине ноября.
145За краткий срок ты сколько раз меняла
Законы, деньги, весь уклад и чин
И собственное тело обновляла!
148Опомнившись хотя б на миг один,
Поймешь сама, что ты — как та больная,
Которая не спит среди перин,
151Ворочаясь и отдыха не зная.
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
1И трижды, и четырежды успело
Приветствие возникнуть на устах,
Пока не молвил, отступив, Сорделло:
4«Вы кто?» — "Когда на этих высотах
Достойные спастись еще не жили,
Октавиан 612похоронил мой прах.
7Без правой веры был и я, Вергилий,
И лишь за то утратил вечный свет".
Так на вопрос слова вождя гласили.
10Как тот, кто сам не знает — явь иль бред
То дивное, что перед ним предстало,
И, сомневаясь, говорит: «Есть… Нет…» —
13Таков был этот; изумясь сначала,
Он взор потупил и ступил вперед
Обнять его, как низшему пристало.
16"О свет латинян, — молвил он, — о тот,
Кто нашу речь вознес до полной власти,
Кто город мой почтил из рода в род,
19Награда мне иль милость в этом счастье?
И если просьбы мне разрешены,
Скажи: ты был в Аду? в которой части?"
22"Сквозь все круги отверженной страны, —
Ответил вождь мой, — я сюда явился;
От неба силы были мне даны.
25Не делом, а неделаньем лишился 613
Я Солнца, к чьим лучам стремишься ты;
Его я поздно ведать научился. 614
28Есть край внизу, 615где скорбь — от темноты,
А не от мук, и в сумраках бездонных
Не возгласы, а вздохи разлиты.
31Там я, — среди младенцев, уязвленных
Зубами смерти в свете их зари,
Но от людской вины не отрешенных;
34Там я, — средь тех, кто не облекся в три
Святые добродетели и строго
Блюл остальные, их нося внутри. 616
37Но как дойти скорее до порога
Чистилища? Не можешь ли ты нам
Дать указанье, где лежит дорога?"
40И он: "Скитаться здесь по всем местам,
Вверх и вокруг, я не стеснен нимало.
Насколько в силах, буду спутник вам.
43Но видишь — время позднее настало,
А ночью вверх уже нельзя идти;
Пора наметить место для привала.
46Здесь души есть направо по пути,
Которые тебе утешат очи,
И я готов тебя туда свести".
49"Как так? — ответ был. — Если кто средь ночи
Пойдет наверх, ему не даст другой?
Иль просто самому не станет мочи?"
52Сорделло по земле черкнул рукой,
Сказав: "Ты видишь? Стоит солнцу скрыться,
И ты замрешь пред этою чертой;
55Причем тебе не даст наверх стремиться
Не что другое, как ночная тень;
Во тьме бессильем воля истребится.
58Но книзу, со ступени на ступень,
И вкруг горы идти легко повсюду,
Пока укрыт за горизонтом день".
61Мой вождь внимал его словам, как чуду,
И отвечал: "Веди же нас туда,
Где ты сказал, что я утешен буду".
64Мы двинулись в дорогу, и тогда
В горе открылась выемка, такая,
Как здесь в горах бывает иногда.
67"Войдем туда, — сказала тень благая, —
Где горный склон как бы раскрыл врата,
И там пробудем, утра ожидая".
70Тропинка, не ровна и не крута,
Виясь, на край долины приводила,
Где меньше половины высота. 617
73Сребро и злато, червлень и белила,
Отколотый недавно изумруд,
Лазурь и дуб-светляк превосходило
76Сияние произраставших тут
Трав и цветов и верх над ними брало,
Как большие над меньшими берут.
79Природа здесь не только расцвечала,
Но как бы некий непостижный сплав
Из сотен ароматов создавала.
82«Salve, Regina,» 618— меж цветов и трав
Толпа теней, 619внизу сидевших, пела,
Незримое убежище избрав.
85"Покуда солнце все еще не село, —
Наш мантуанский спутник нам сказал, —
Здесь обождать мы с вами можем смело.
88Вы разглядите, став на этот вал,
Отчетливей их лица и движенья,
Чем если бы их сонм вас окружал.
91Сидящий выше, с видом сокрушенья
О том, что он призваньем пренебрег,
И губ не раскрывающий для пенья, —
94Был кесарем Рудольфом, и он мог
Помочь Италии воскреснуть вскоре, 620
А ныне этот час опять далек. 621
97Тот, кто его ободрить хочет в горе,
Царил в земле, где воды вдоль дубрав
Молдава в Лабу льет, а Лаба в море.
100То Оттокар; он из пелен не встав,
Был доблестней, чем бороду наживший
Его сынок, беспутный Венцеслав. 622
103И тот курносый, в разговор вступивший
С таким вот благодушным добряком,
Пал, как беглец, честь лилий омрачивший.
106И как он в грудь колотит кулаком!
А этот, щеку на руке лелея,
Как на постели, вздохи шлет тайком.
109Отец и тесть французского злодея,
Они о мерзости его скорбят,
И боль язвит их, в сердце пламенея. 623
112А этот кряжистый, поющий в лад
С тем носачом, смотрящим величаво,
Был опоясан, всем, что люди чтят. 624
115И если бы в руках была держава
У юноши 625, сидящего за ним,
Из чаши в чашу перешла бы слава,
118Которой не хватило остальным:
Хоть воцарились Яков с Федериком,
Все то, что лучше, не досталось им. 626
121Не часто доблесть, данная владыкам,
Восходит в ветви; тот ее дарит,
Кто может все в могуществе великом.
124Носач изведал так же этот стыд,
Как с ним поющий Педро знаменитый:
Прованс и Пулья стонут от обид. 627
127Он выше был, чем отпрыск, им отвитый,
Как и Костанца мужем пославней,
Чем были Беатриче с Маргеритой. 628
130А вот смиреннейший из королей,
Английский Генрих, севший одиноко;
Счастливее был рост его ветвей. 629
133Там, ниже всех, где дол лежит глубоко,
Маркиз Гульельмо подымает взгляд;
Алессандрия за него жестоко
136Казнила Канавез и Монферрат". 630
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
1В тот самый час, когда томят печали
Отплывших вдаль и нежит мысль о том,
Как милые их утром провожали,
4А новый странник на пути своем
Пронзен любовью, дальний звон внимая,
Подобный плачу над умершим днем, —
7Я начал, слух невольно отрешая, 631
Следить, как средь теней встает одна,
К вниманью мановеньем приглашая.
10Сложив и вскинув кисти рук, она
Стремила взор к востоку и, казалось,
Шептала богу: «Я одним полна».
13«Te lucis ante», 632— с уст ее раздалось
Так набожно, и так был нежен звук,
Что о себе самом позабывалось.
16И, набожно и нежно, весь их круг
С ней до конца исполнил песнопенье,
Взор воздымая до верховных дуг. 633
19Здесь в истину вонзи, читатель, зренье;
Покровы так прозрачны, что сквозь них
Уже совсем легко проникновенье. 634
22Я видел: сонм властителей земных,
С покорно вознесенными очами,
Как в ожиданье, побледнев, затих.
25И видел я: два ангела, над нами
Спускаясь вниз, держали два клинка,
Пылающих, с неострыми концами.
28И, зеленее свежего листка,
Одежда их, в ветру зеленых крылий,
Вилась вослед, волниста и легка.
31Один слетел чуть выше, чем мы были,
Другой — на обращенный к нам откос,
И так они сидевших окаймили.
34Я различал их русый цвет волос,
Но взгляд темнел, на лицах их почия,
И яркости чрезмерной я не снес.
37"Они сошли из лона, где Мария, —
Сказал Сорделло, — чтобы дол стеречь,
Затем что близко появленье змия".
40И я, не зная, как себя беречь,
Взглянул вокруг и поспешил укрыться,
Оледенелый, возле верных плеч.
43И вновь Сорделло: "Нам пора спуститься
И славным теням о себе сказать;
Им будет радость с вами очутиться".
46Я, в три шага, ступил уже на гладь;
И видел, как одна из душ взирала
Все на меня, как будто чтоб узнать.
49Уже и воздух почернел немало,
Но для моих и для ее очей
Он все же вскрыл то, что таил сначала.
52Она ко мне подвинулась, я — к ней.
Как я был счастлив, Нино благородный, 635
Тебя узреть не между злых теней!
55Приветствий дань была поочередной;
И он затем: "К прибрежью под горой
Давно ли ты приплыл пустыней водной?"
58"О, — я сказал, — я вышел пред зарей
Из скорбных мест и жизнь влачу земную,
Хоть, идя так, забочусь о другой".
61Из уст моих услышав речь такую,
Он и Сорделло подались назад,
Дивясь тому, о чем я повествую.
64Один к Вергилию направил взгляд,
Другой — к сидевшим, крикнув: "Встань, Куррадо 636!
Взгляни, как бог щедротами богат!"
67Затем ко мне: "Ты, избранное чадо,
К которому так милостив был тот,
О чьих путях и мудрствовать не надо, —
70Скажи в том мире, за простором вод,
Чтоб мне моя Джованна 637пособила
Там, где невинных верный отклик ждет.
73Должно быть, мать ее меня забыла,
Свой белый плат носив недолгий час,
А в нем бы ей, несчастной, лучше было. 638
76Ее пример являет напоказ,
Что пламень в женском сердце вечно хочет
Глаз и касанья, чтобы он не гас.
79И не такое ей надгробье прочит
Ехидна, в бой ведущая Милан,
Какое создал бы галлурский кочет". 639
82Так вел он речь, и взор его и стан
Несли печать горячего порыва,
Которым дух пристойно обуян.
85Мои глаза стремились в твердь пытливо,
Туда, где звезды обращают ход,
Как сердце колеса, неторопливо.
88И вождь: «О сын мой, что твой взор влечет?»
И я ему: "Три этих ярких света,
Зажегшие вкруг остья небосвод".
91И он: "Те, что ты видел до рассвета,
Склонились, все четыре, в должный срок;
На смену им взошло трехзвездье это". 640
94Сорделло вдруг его к себе привлек,
Сказав: «Вот он! Взгляни на супостата!» —
И указал, чтоб тот увидеть мог.
97Там, где стена расселины разъята,
Была змея, похожая на ту,
Что Еве горький плод дала когда-то.
100В цветах и травах бороздя черту,
Она порой свивалась, чтобы спину
Лизнуть, как зверь наводит красоту.
103Не видев сам, я речь о том откину,
Как тот и этот горний ястреб взмыл;
Я их полет застал наполовину.
106Едва заслыша взмах зеленых крыл,
Змей ускользнул, и каждый ангел снова
Взлетел туда же, где он прежде был.
109А тот, кто подошел к нам после зова
Судьи, все это время напролет
Следил за мной и не промолвил слова.
112"Твой путеводный светоч да найдет, —
Он начал, — нужный воск в твоей же воле,
Пока не ступишь на финифть высот!
115Когда ты ведаешь хоть в малой доле
Про Вальдимагру и про те края,
Подай мне весть о дедовском престоле.
118Куррадо Маласпина звался я;
Но Старый — тот другой, он был мне дедом; 641
Любовь к родным светлеет здесь моя".
121"О, — я сказал, — мне только по беседам
Знаком ваш край; но разве угол есть
Во всей Европе, где б он не был ведом?
124Ваш дом стяжал заслуженную честь,
Почет владыкам и почет державе,
И даже кто там не был, слышал весть.
127И, как стремлюсь к вершине, так я вправе
Сказать: ваш род, за что ему хвала,
Кошель и меч в старинной держит славе.
130В нем доблесть от привычки возросла,
И, хоть с пути дурным главой 642все сбито,
Он знает цель и сторонится зла".
133И тот: "Иди; поведаю открыто,
Что солнце не успеет лечь семь раз
Там, где Овен расположил копыта,
136Как это мненье лестное о нас
Тебе в средину головы вклинится
Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,
139Раз приговор не может не свершиться". 643
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
1Наложница старинного Тифона
Взошла белеть на утренний помост,
Забыв объятья друга, и корона
4На ней сияла из лучистых звезд,
С холодным зверем сходная чертами,
Который бьет нас, изгибая хвост; 644
7И ночь означила двумя шагами
В том месте, где мы были, свой подъем,
И даже третий поникал крылами, 645
10Когда, с Адамом в существе своем, 646
Я на траву склонился, засыпая,
Там, где мы все сидели впятером 647.
13В тот час, когда поет, зарю встречая,
Касатка, и напев ее тосклив,
Как будто скорбь ей памятна былая, 648
16И разум наш, себя освободив
От дум и сбросив тленные покровы,
Бывает как бы веще прозорлив,
19Мне снилось — надо мной орел суровый
Навис, одетый в золотистый цвет,
Распластанный и ринуться готовый,
22И будто бы я там, где Ганимед,
Своих покинув, дивно возвеличен,
Восхищен был в заоблачный совет. 649
25Мне думалось: "Быть может, он привычен
Разить лишь тут, где он настиг меня,
А иначе к добыче безразличен".
28Меж тем, кругами землю осеня,
Он грозовым перуном опустился
И взмыл со мной до самого огня. 650
31И тут я вместе с ним воспламенился;
И призрачный пожар меня палил
С такою силой, что мой сон разбился.
34Не меньше вздрогнул некогда Ахилл,
Водя окрест очнувшиеся веки
И сам не зная, где он их раскрыл,
37Когда он от Хироновой опеки
Был матерью на Скир перенесен,
Хотя и там его настигли греки, 651—
40Чем вздрогнул я, когда покинул сон
Мое лицо; я побледнел и хладом
Пронизан был, как тот, кто устрашен.
43Один Вергилий был со мною рядом,
И третий час сияла солнцем высь,
И море расстилалось перед взглядом.
46Мой господин промолвил: "Не страшись!
Оставь сомненья, мы уже у цели;
Не робостью, но силой облекись!
49Мы, наконец, Чистилище узрели:
Вот и кругом идущая скала,
А вот и самый вход, подобный щели.
52Когда заря была уже светла,
А ты дремал душой, в цветах почия
Среди долины, женщина пришла,
55И так она сказала: "Я Лючия;
Чтобы тому, кто спит, помочь верней,
Его сама хочу перенести я".
58И от Сорделло и других теней
Тебя взяла и, так как солнце встало,
Пошла наверх, и я вослед за ней.
61И, здесь тебя оставив, указала
Прекрасными очами этот вход;
И тотчас ни ее, ни сна не стало". 652
64Как тот, кто от сомненья перейдет
К познанью правды и, ее оплотом
Оборонясь, решимость обретет,
67Так ожил я; и, видя, что заботам
Моим конец, вождь на крутой откос
Пошел вперед, и я за ним — к высотам.
70Ты усмотрел, читатель, как вознес
Я свой предмет; и поневоле надо,
Чтоб вместе с ним и я в искусстве рос.
73Мы подошли, и, где сперва для взгляда
В скале чернела только пустота,
Как если трещину дает ограда,
76Я увидал перед собой врата,
И три больших ступени, разных цветом,
И вратника, сомкнувшего уста.
79Сидел он, как я различил при этом,
Над самой верхней, чтобы вход стеречь,
Таков лицом, что я был ранен светом.
82В его руке был обнаженный меч,
Где отраженья солнца так дробились,
Что я глаза старался оберечь.
85"Скажите с места: вы зачем явились? —
Так начал он. — Кто вам дойти помог?
Смотрите, как бы вы не поплатились!"
88"Жена с небес, а ей знаком зарок, —
Сказал мой вождь, — явив нам эти сени,
Промолвила: «Идите, вот порог».
91"Не презрите благих ее велений! —
Нас благосклонный вратарь пригласил. —
Придите же подняться на ступени".
94Из этих трех уступов первый был
Столь гладкий и блестящий мрамор белый,
Что он мое подобье отразил;
97Второй — шершавый камень обгорелый,
Растресканный и вдоль и поперек,
И цветом словно пурпур почернелый;
100И третий, тот, который сверху лег, —
Кусок порфира, ограненный строго,
Огнисто-алый, как кровавый ток.
103На нем стопы покоил вестник бога;
Сидел он, обращенный к ступеням,
На выступе алмазного порога.
106Ведя меня, как я хотел и сам,
По плитам вверх, мне молвил мой вожатый:
«Проси смиренно, чтоб он отпер нам».
109И я, благоговением объятый,
К святым стопам, моля открыть, упал,
Себя рукой ударя в грудь трикраты.
112Семь Р 653на лбу моем он начертал
Концом меча и: "Смой, чтобы он сгинул,
Когда войдешь, след этих ран", — сказал.
115Как если б кто сухую землю вскинул
Иль разбросал золу, совсем такой
Был цвет его одежд. Из них он вынул
118Ключи — серебряный и золотой;
И, белый с желтым взяв поочередно,
Он сделал с дверью чаемое мной.
121"Как только тот иль этот ключ свободно
Не ходит в скважине и слаб нажим, —
Сказал он нам, — то и пытать бесплодно.
124Один ценней; но чтоб владеть другим,
Умом и знаньем нужно изощриться,
И узел без него неразрешим.
127Мне дал их Петр, веля мне ошибиться
Скорей впустив, чем отослав назад,
Тех, кто пришел у ног моих склониться".
130Потом, толкая створ священных врат:
"Войдите, но запомните сначала,
Что изгнан тот, кто обращает взгляд".
133В тот миг, когда святая дверь вращала
В своих глубоких гнездах стержни стрел
Из мощного и звонкого металла,
136Не так боролся и не так гудел
Тарпей, 654лишаясь доброго Метелла,
Которого утратив — оскудел.
139Я поднял взор, когда она взгремела,
И услыхал, как сквозь отрадный гуд
Далекое «Те Deum» 655долетело.
142И точно то же получалось тут,
Что слышали мы все неоднократно,
Когда стоят и под орган поют,
145И пение то внятно, то невнятно.
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
1Тогда мы очутились за порогом,
Заброшенным из-за любви дурной, 656
Ведущей души по кривым дорогам,
4Дверь, загремев, захлопнулась за мной;
И, оглянись я на дверные своды,
Что б я сказал, подавленный виной?
7Мы подымались в трещине породы,
Где та и эта двигалась стена, 657
Как набегают, чтоб отхлынуть, воды.
10Мой вождь сказал: "Здесь выучка нужна,
Чтоб угадать, какая в самом деле
Окажется надежней сторона".
13Вперед мы подвигались еле-еле,
И скудный месяц, канув глубоко,
Улегся раньше на своей постеле,
16Чем мы прошли игольное ушко. 658
Мы вышли там, 659где горный склон от края
Повсюду отступил недалеко,
19Я — утомясь, и вождь и я — не зная,
Куда идти; тропа над бездной шла,
Безлюднее, чем колея степная.
22От кромки, где срывается скала,
И до стены, вздымавшейся высоко,
Она в три роста шириной была.
25Докуда крылья простирало око,
Налево и направо, — весь извив
Дороги этой шел равно широко.
28Еще вперед и шагу не ступив,
Я, озираясь, убедился ясно,
Что весь белевший надо мной обрыв
31Был мрамор, изваянный так прекрасно,
Что подражать не только Поликлет 660,
Но и природа стала бы напрасно. 661
34Тот ангел, что земле принес обет
Столь слезно чаемого примиренья
И с неба вековечный снял завет,
37Являлся нам в правдивости движенья
Так живо, что ни в чем не походил
На молчаливые изображенья.
40Он, я бы клялся, «Ave!» 662говорил
Склонившейся жене благословенной,
Чей ключ любовь в высотах отворил.
43В ее чертах ответ ее смиренный,
«Ессе ancilla Dei», 663был ясней,
Чем в мягком воске образ впечатленный. 664
46«В такой недвижности не цепеней!» —
Сказал учитель мой, ко мне стоявший
Той стороной, где сердце у людей.
49Я, отрывая взгляд мой созерцавший,
Увидел за Марией, в стороне,
Где находился мне повелевавший,
52Другой рассказ, иссеченный в стене;
Я стал напротив, обойдя поэта,
Чтобы глазам он был открыт вполне.
55Изображало изваянье это,
Как на волах святой ковчег везут,
Ужасный тем, кто не блюдет запрета.
58И на семь хоров разделенный люд
Мои два чувства вовлекал в раздоры;
Слух скажет: «Нет», а зренье: «Да, поют».
61Как и о дыме ладанном, который
Там был изображен, глаз и ноздря
О «да» и «нет» вели друг с другом споры.
64А впереди священного ларя
Смиренный Псалмопевец, пляс творящий,
И больше был, и меньше был царя.
67Мелхола, изваянная смотрящей
Напротив из окна больших палат,
Имела облик гневной и скорбящей. 665
70Я двинулся, чтобы насытить взгляд
Другою повестью, которой вправо,
Вслед за Мелхолой, продолжался ряд.
73Там возвещалась истинная слава
Того владыки римлян, чьи дела
Григорий обессмертил величаво. 666
76Вдовица, ухватясь за удила,
Молила императора Траяна
И слезы, сокрушенная, лила.
79От всадников тесна была поляна,
И в золоте колеблемых знамен
Орлы парили, кесарю охрана.
82Окружена людьми со всех сторон,
Несчастная звала с тоской во взоре:
«Мой сын убит, он должен быть отмщен!»
85И кесарь ей: "Повремени, я вскоре
Вернусь". — "А вдруг, — вдовица говорит,
Как всякий тот, кого торопит горе, —
88Ты не вернешься?" Он же ей: "Отмстит
Преемник мой". А та: "Не оправданье —
Когда другой добро за нас творит".
91И он: "Утешься! Чтя мое призванье,
Я не уйду, не сотворив суда.
Так требуют мой долг и состраданье". 667
94Кто нового не видел никогда, 668
Тот создал чудо этой речи зримой,
Немыслимой для смертного труда.
97Пока мой взор впивал, неутомимый,
Смирение всех этих душ людских,
Все, что изваял мастер несравнимый,
100"Оттуда к нам, но шаг их очень тих, —
Шепнул поэт, — идет толпа густая;
Путь к высоте узнаем мы у них".
103Мои глаза, которые, взирая,
Пленялись созерцаньем новизны,
К нему метнулись, мига не теряя.
106Читатель, да не будут смущены
Твоей души благие помышленья
Тем, как господь взымает долг с вины.
109Подумай не о тягости мученья,
А о конце, о том, что крайний час
Для худших мук — час грозного решенья. 669
112Я начал так: "То, что идет на нас,
И на людей по виду непохоже,
А что идет — не различает глаз".
115И он в ответ: "Едва ль есть кара строже,
И ею так придавлены они,
Что я и сам сперва не понял тоже.
118Но присмотрись и зреньем расчлени,
Что движется под этими камнями:
Как бьют они самих себя, взгляни!"
121О христиане, гордые сердцами,
Несчастные, чьи тусклые умы
Уводят вас попятными путями!
124Вам невдомек, что только черви мы,
В которых зреет мотылек нетленный,
На божий суд взлетающий из тьмы!
127Чего возносится ваш дух надменный,
Коль сами вы не разнитесь ничуть
От плоти червяка несовершенной?
130Как если истукан какой-нибудь,
Чтоб крыше иль навесу дать опору,
Колени, скрючась, упирает в грудь
133И мнимой болью причиняет взору
Прямую боль; так, наклонясь вперед,
И эти люди обходили гору.
136Кто легче нес, а кто тяжеле гнет,
И так, согбенный, двигался по краю;
Но с виду терпеливейший и тот
139Как бы взывал в слезах: «Изнемогаю!»
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
1И наш отец, на небесах царящий,
Не замкнутый, но первенцам своим
Благоволенье прежде всех дарящий,
4Пред мощью и пред именем твоим
Да склонится вся тварь, как песнью славы
Мы твой сладчайший дух благодарим!
7Да снидет к нам покой твоей державы,
Затем что сам найти дорогу к ней
Бессилен разум самый величавый!
10Как, волею пожертвовав своей,
К тебе взывают ангелы «Осанна» 670,
Так на земле да будет у людей!
13Да ниспошлется нам дневная манна, 671
Без коей по суровому пути
Отходит вспять идущий неустанно!
16Как то, что нам далось перенести,
Прощаем мы, так наши прегрешенья
И ты, не по заслугам, нам прости!
19И нашей силы, слабой для боренья,
В борьбу с врагом исконным не вводи,
Но охрани от козней искушенья!
22От них, великий боже, огради
Не нас, укрытых сенью безопасной,
А тех, кто там остался позади".
25Так, о себе и нас в мольбе всечасной,
Шли тени эти и несли свой гнет,
Как сонное удушие ужасный,
28Неравно бедствуя и все вперед
По первой кромке медленно шагая,
Пока с них тьма мирская не спадет.
31И если там о нас печаль такая,
Что здесь должны сказать и сделать те,
В ком с добрым корнем воля есть благая,
34Чтоб эти души, в легкой чистоте,
Смыв принесенные отсюда пятна,
Могли подняться к звездной высоте?
37"Скажите, — и да снидут благодатно
К вам суд и милость, чтоб, раскрыв крыла,
Вы вознеслись отсюда безвозвратно, —
40Где здесь тропа, которая бы шла
К вершине? Если же их две иль боле,
То где не так обрывиста скала?
43Идущего со мной в немалой доле
Адамово наследие гнетет,
И он, при всходе медлен поневоле".
46Ответ на эту речь, с которой тот,
Кто был мой спутник, обратился к теням,
Неясно было, от кого идет,
49Но он гласил: "Есть путь к отрадным сеням;
Идите с нами вправо: там, в скале,
И человек взберется по ступеням.
52Когда бы камень не давил к земле
Моей строптивой шеи так сурово,
Что я лицом склонился к пыльной мгле,
55На этого безвестного живого
Я бы взглянул — узнать, кто он такой,
И вот об этой ноше молвить слово.
58Я был латинянин; родитель мой —
Тосканский граф Гульельм Альдобрандески;
Могло к вам имя и дойти молвой.
61Рожден от мощных предков, в древнем блеске
Из славных дел, и позабыв, что мать
У всех одна, 672заносчивый и резкий,
64Я стал людей так дерзко презирать,
Что сам погиб, как это Сьена знает
И знает в Кампаньятико вся чадь. 673
67Меня, Омберто, гордость удручает
Не одного; она моих родных
Сгубила всех, и каждый так страдает. 674
70И я несу мой груз, согбен и тих,
Пока угодно богу, исполняя
Средь мертвых то, что презрел средь живых".
73Я опустил лицо мое, внимая;
Один из них, — не тот, кто речь держал, —
Извившись из-под каменного края,
76Меня увидел и, узнав, позвал,
С натугою стремясь вглядеться ближе
В меня, который, лоб склонив, шагал.
79И я: "Да ты же Одеризи, ты же
Честь Губбьо, 675тот, кем горды мастера
«Иллюминур», как говорят в Париже!" 676
82"Нет, братец, в красках веселей игра
У Франко из Болоньи, 677— он ответил. —
Ему и честь, моя прошла пора.
85А будь я жив, во мне бы он не встретил
Хвалителя, наверно, и поднесь;
Быть первым я всегда усердно метил.
88Здесь платят пеню за такую спесь;
Не воззови я к милости Владыки,
Пока грешил, — я не был бы и здесь.
91О, тщетных сил людских обман великий,
Сколь малый срок вершина зелена,
Когда на смену век идет не дикий!
94Кисть Чимабуэ 678славилась одна,
А ныне Джотто 679чествуют без лести,
И живопись того затемнена.
97За Гвидо новый Гвидо высшей чести
Достигнул в слове; может быть, рожден
И тот, кто из гнезда спугнет их вместе. 680
100Мирской молвы многоголосый звон —
Как вихрь, то слева мчащийся, то справа;
Меняя путь, меняет имя он.
103В тысячелетье так же сгинет слава
И тех, кто тело ветхое совлек,
И тех, кто смолк, сказав «ням-ням» и «вава»;
106А перед вечным — это меньший срок,
Чем если ты сравнишь мгновенье ока
И то, как звездный кружится чертог. 681
109По всей Тоскане прогремел широко
Тот, кто вот там бредет, не торопясь;
Теперь о нем и в Сьене нет намека,
112Где он был вождь, когда надорвалась
Злость флорентийцев, гордая в те лета, 682
Потом, как шлюха, — втоптанная в грязь.
115Цвет славы — цвет травы: лучом согрета,
Она линяет от того как раз,
Что извлекло ее к сиянью света".
118И я ему: "Правдивый твой рассказ
Смирил мне сердце, сбив нарост желаний;
Но ты о ком упомянул сейчас?"
121И он в ответ: "То Провенцан Сальвани;
И здесь он потому, что захотел
Держать один всю Сьену в крепкой длани.
124Так он идет и свой несет удел,
С тех пор как умер; вот оброк смиренный,
Платимый каждым, кто был слишком смел".
127И я: "Но если дух, в одежде тленной
Не каявшийся до исхода лет,
Обязан ждать внизу горы блаженной, —
130Когда о нем молитвы доброй нет, —
Пока срок жизни вновь не повторился,
То как же этот — миновал запрет?"
133"Когда он в полной славе находился, —
Ответил дух, — то он, без лишних слов,
На сьенском Кампо сесть не постыдился,
136И там, чтоб друга вырвать из оков,
В которых тот томился, Карлом взятый,
Он каждой жилой был дрожать готов.
139Мои слова, я знаю, темноваты;
И в том, что скоро ты поймешь их сам,
Твои соседи будут виноваты. 683
142За это он и не остался там". 684
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
1Как вол с волом идет под игом плужным,
Я шел близ этой сгорбленной души,
Пока считал мой добрый пестун нужным;
4Но чуть он мне: "Оставь его, спеши;
Здесь, чтобы легче подвигалась лодка,
Все паруса и весла хороши",
7Я, как велит свободная походка,
Расправил стан и стройность вновь обрел,
Хоть мысль, смиряясь, поникала кротко.
10Я двинулся и радостно пошел
Вослед учителю, и путь пологий
Обоим нам был явно не тяжел;
13И он сказал мне: "Посмотри под ноги! 685
Тебе увидеть ложе стоп твоих
Полезно, чтоб не чувствовать дороги".
16Как для того, чтоб не забыли их,
Над мертвыми в пол вделанные плиты
Являют, кто чем был среди живых,
19Так что бывают и слезой политы,
Когда воспоминание кольнет,
Хоть от него лишь добрым нет защиты,
22Так точно здесь, но лучше тех работ
И по искусству много превосходней,
Украшен путь, который вкруг идет.
25Я видел — тот, кто создан благородней,
Чем все творенья, молнии быстрей
Свергался с неба в бездны преисподней. 686
28Я видел, как перуном Бриарей
Пронзен с небес, и хладная громада
Прижала землю тяжестью своей. 687
31Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада,
В доспехах, вкруг отца, от страшных тел
Гигантов падших не отводят взгляда. 688
34Я видел, как Немврод уныло сел
И посреди трудов своих напрасных
На сеннаарских гордецов глядел. 689
37О Ниобея, сколько мук ужасных
Таил твой облик, изваяньем став,
Меж семерых и семерых безгласных! 690
40О царь Саул, на свой же меч упав,
Как ты, казалось, обагрял Гелвую,
Где больше нет росы, дождя и трав 691! 692
43О дерзкая Арахна, как живую
Тебя я видел, полупауком,
И ткань раздранной видел роковую! 693
46О Ровоам, ты в облике таком
Уже не грозен, страхом обуянный
И в бегстве колесницею влеком! 694
49Являл и дальше камень изваянный,
Как мать свою принудил Алкмеон
Проклясть убор, ей на погибель данный. 695
52Являл, как меч во храме занесен
Двумя сынами на Сеннахирима
И как, сраженный, там остался он. 696
55Являл, как мщенье грозное творимо
И Тамириса Киру говорит:
«Ты жаждал крови, пей ненасытимо!» 697
58Являл, как ассирийский стан бежит,
Узнав, что Олоферн простерт, безглавый,
А также и останков жалкий вид. 698
61Я видел Трою пепелищем славы;
О Илион, как страшно здесь творец
Являл разгром и смерть твоей державы!
64Чья кисть повторит или чей свинец,
Чаруя разум самый прихотливый,
Тех черт и теней дивный образец?
67Казался мертвый мертв, живые живы;
Увидеть явь отчетливей нельзя,
Чем то, что попирал я, молчаливый.
70Кичись же, шествуй, веждами грозя,
Потомство Евы, не давая взору,
Склонясь, увидеть, как дурна стезя!
73Уже мы дальше обогнули гору,
И солнце дальше унеслось в пути,
Чем мой плененный дух считал в ту пору,
76Как вдруг привыкший надо мной блюсти
Сказал: "Вскинь голову! — ко мне взывая. —
Так отрешась, уже нельзя идти.
79Взгляни: подходит ангел, нас встречая;
А из прислужниц дня идет назад,
Свой отслужив черед, уже шестая. 699
82Укрась почтеньем действия и взгляд,
Чтоб с нами речь была ему приятна.
Такого дня тебе не возвратят!"
85Меня учил он столь неоднократно
Не тратить времени, что без труда
И это слово я воспринял внятно.
88Прекрасный дух, представший нам тогда,
Шел в белых ризах, и глаза светили,
Как трепетная на заре звезда.
91С широким взмахом рук и взмахом крылий,
"Идите, — он сказал, — ступени тут,
И вы теперь взойдете без усилий.
94На этот зов немногие идут:
О род людской, чтобы взлетать рожденный,
Тебя к земле и ветерки гнетут!"
97Он обмахнул у кручи иссеченной
Мое чело тем и другим крылом 700
И обещал мне путь незатрудненный.
100Как если вправо мы на холм идем,
Где церковь смотрит на юдоль порядка 701
Над самым Рубаконтовым мостом,
103И в склоне над площадкою площадка
Устроены еще с тех давних лет,
Когда блюлась тетрадь и чтилась кадка, 702—
106Так здесь к другому кругу тесный след
Ведет наверх в почти отвесном скате;
Но восходящий стенами задет. 703
109Едва туда свернули мы: "Beati
Pauperes spiritu", 704— раздался вдруг
Напев неизреченной благодати.
112О, как несходен доступ в новый круг
Здесь и в Аду! Под звуки песнопений
Вступают тут, а там — под вопли мук.
115Я попирал священные ступени,
И мне казался легче этот всход,
Чем ровный путь, которым идут тени.
118И я: "Скажи, учитель, что за гнет
С меня ниспал? И силы вновь берутся,
И тело от ходьбы не устает".
121И он: "Когда все Р, что остаются
На лбу твоем, хотя тусклей и те, 705
Совсем, как это первое, сотрутся,
124Твои стопы, в стремленье к высоте,
Не только поспешат неутомимо,
Но будут радоваться быстроте".
127Тогда, как тот, кому неощутимо
Что-либо прицепилось к волосам,
Заметя взгляды проходящих мимо,
130На ощупь проверяет это сам,
И шарит, и находит, и руками
Свершает недоступное глазам, —
133Так я, широко поводя перстами,
Из врезанных рукою ключаря
Всего шесть букв нащупал над бровями;
136Вождь улыбнулся, на меня смотря.
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
1Мы были на последней из ступеней,
Там, где вторично срезан горный склон,
Ведущий ввысь стезею очищений;
4Здесь точно так же кромкой обведен
Обрыв горы, и с первой сходна эта,
Но только выгиб круче закруглен.
7Дорога здесь резьбою не одета;
Стена откоса и уступ под ней Сплошного серокаменного цвета.
10"Ждать для того, чтоб расспросить людей, —
Сказал Вергилий, — это путь нескорый,
А выбор надо совершить быстрей".
13Затем, на солнце устремляя взоры,
Недвижным стержнем сделал правый бок,
А левый повернул вокруг опоры.
16"О милый свет, средь новых мне дорог
К тебе зову, — сказал он. — Помоги нам,
Как должно, чтобы здесь ты нам помог.
19Тепло и день ты льешь земным долинам;
И, если нас не иначе ведут,
Вождя мы видим лишь в тебе едином".
22То, что как милю исчисляют тут,
Мы там прошли, не ощущая дали,
Настолько воля ускоряла труд.
25А нам навстречу духи пролетали,
Хоть слышно, но невидимо для глаз,
И всех на вечерю любви сзывали.
28Так первый голос, где-то возле нас,
«Vinum non habent!» 706— молвил, пролетая,
И вновь за нами повторил не раз.
31И, прежде чем он скрылся, замирая
За далью, новый голос: «Я Орест!» 707—
Опять воскликнул, мимо проплывая.
34Я знал, что мы среди безлюдных мест,
Но чуть спросил: «Чья это речь?», как третий:
«Врагов любите!» — возгласил окрест.
37И добрый мой наставник: "Выси эти
Бичуют грех завистливых; и вот,
Сама любовь свивает вервья плети.
40Узда должна звучать наоборот; 708
Быть может, на пути к стезе прощенья
Тебе до слуха этот звук дойдет.
43Но устреми сквозь воздух силу зренья,
И ты увидишь — люди там сидят,
Спиною опираясь о каменья".
46И я увидел, расширяя взгляд,
Людей, одетых в мантии простые;
Был цвета камня этот их наряд.
49Приблизясь, я услышал зов к Марии:
«Моли о нас!» Так призван был с мольбой
И Михаил, и Петр, и все святые.
52Навряд ли ходит по земле такой
Жестокосердый, кто бы не смутился
Тем, что предстало вскоре предо мной;
55Когда я с ними рядом очутился
И видеть мог подробно их дела,
Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился.
58Их тело власяница облекла,
Они плечом друг друга подпирают,
А вместе подпирает всех скала.
61Так нищие слепцы на хлеб сбирают
У церкви, в дни прощения грехов,
И друг на друга голову склоняют,
64Чтоб всякий пожалеть их был готов,
Подвигнутый не только звуком слова,
Но видом, вопиющим громче слов.
67И как незримо солнце для слепого,
Так и от этих душ, сидящих там,
Небесный свет себя замкнул сурово:
70У всех железной нитью по краям
Зашиты веки, как для прирученья
Их зашивают диким ястребам.
73Я не хотел чинить им огорченья,
Пройдя невидимым и видя их,
И оглянулся, алча наставленья.
76Вождь понял смысл немых речей моих
И так сказал, не требуя вопроса:
«Спроси, в словах коротких и живых!»
79Вергилий шел по выступу откоса
Тем краем, где нетрудно, оступясь,
Упасть с неогражденного утеса.
82С другого края, к скалам прислонясь,
Сидели тени, и по лицам влага
Сквозь страшный шов у них волной лилась.
85Я начал так, не продолжая шага:
"О вы, чей взор увидит свет высот
И кто другого не желает блага,
88Да растворится пенистый налет,
Мрачащий вашу совесть, и сияя,
Над нею память вновь да потечет!
91И если есть меж вами мне родная
Латинская душа, я был бы рад
И мог бы ей быть в помощь, это зная".
94"У нас одна отчизна — вечный град. 709
Ты разумел — душа, что обитала
Пришелицей в Италии, мой брат".
97Немного дальше эта речь звучала,
Чем стали я и мудрый мой певец;
В ту сторону подвинувшись сначала,
100Я меж других увидел, наконец,
Того, кто ждал. Как я его заметил?
Он поднял подбородок, как слепец.
103"Дух, — я сказал, — чей жребий станет светел!
Откуда ты иль как зовут тебя,
Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?"
106И тень: "Из Сьены я и здесь, скорбя,
Как эти все, что жизнь свою пятнали,
Зову, чтоб Вечный нам явил себя.
109Не мудрая, хотя меня и звали
Сапия, 710меньше радовалась я
Своим удачам, чем чужой печали.
112Сам посуди, правдива ль речь моя
И был ли кто безумен в большей доле,
Уже склонясь к закату бытия.
115Моих сограждан враг теснил у Колле, 711
А я молила нашего Творца
О том, что сталось по его же воле.
118Их одолели, не было бойца,
Что б не бежал; я на разгром глядела
И радости не ведала конца;
121Настолько, что, лицо подъемля смело,
Вскричала: «Бог теперь не страшен мне!». —
Как черный дрозд, чуть только потеплело.
124У края дней я, в скорбной тишине,
Прибегла к богу; но мой долг ужасный
Еще на мне бы тяготел вполне,
127Когда б не вышло так, что сердцем ясный
Пьер Петтинайо 712мне помог, творя,
По доброте, молитвы о несчастной. 713
130Но кто же ты, который, нам даря
Свое вниманье, ходишь, словно зрячий,
Как я сужу, и дышишь, говоря?"
133И я: "Мой взор замкнется не иначе,
Чем ваш, но ненадолго, ибо он
Кривился редко при чужой удаче.
136Гораздо большим ужасом смущен
Мой дух пред мукой нижнего обрыва;
Той ношей я заране пригнетен". 714
139"Раз ты там не был, — словно слыша диво,
Сказала тень, — кто дал тебе взойти?"
И я: "Он здесь и внемлет молчаливо.
142Еще я жив; лишь волю возвести,
Избранная душа, и я земные,
Тебе служа, готов топтать пути".
145"О, — тень в ответ, — слова твои такие,
Что, несомненно, богом ты любим;
Так помолись иной раз о Сапии.
148Прошу тебя всем, сердцу дорогим:
Быть может, ты пройдешь землей Тосканы,
Так обо мне скажи моим родным.
151В том городе все люди обуяны
Любовью к Таламонэ, но успех
Обманет их, как поиски Дианы,
154И адмиралам будет хуже всех". 715
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1Кто это кружит здесь, как странник некий,
Хоть смертью он еще не окрылен,
И подымает и смыкает веки?"
4"Не знаю, кто; он кем-то приведен;
Спроси, ты ближе; только не сурово,
А ласково, чтобы ответил он".
7Так, наклонясь один к плечу другого,
Шептались двое, от меня правей;
Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово,
10Один сказал: "Дух, во плоти своей
Идущий к небу из земного края,
Скажи нам и смущение развей:
13Откуда ты и кто ты, что такая
Тебе награда дивная дана,
Редчайшая, чем всякая иная?"
16И я: "В Тоскане речка есть одна;
Сбегая с Фальтероны, 716вьется смело
И сотой милей не утолена.
19С тех берегов принес я это тело;
Сказать мое вам имя — смысла нет,
Оно еще не много прозвенело".
22И вопрошавший: "Если в твой ответ
Суждение мое проникнуть властно,
Ты говоришь об Арно". А сосед
25Ему сказал: "Должно быть, не напрасно
Названья этой речки он избег,
Как будто до того оно ужасно".
28И тот: "Что думал этот человек,
Не ведаю; но по заслугам надо,
Чтоб это имя сгинуло навек!
31Вдоль всей реки, оттуда, где громада
Хребта, с которым разлучен Пелор, 717
Едва ль не толще остального ряда,
34Дотуда, где опять в морской простор
Спешит вернуться то, что небо сушит,
А реки снова устремляют с гор,
37Все доброе, как змея, каждый душит;
Места ли эти под наитьем зла,
Или дурной обычай правду рушит,
40Но жалкая долина привела
Людей к такой утрате их природы,
Как если бы Цирцея 718их пасла.
43Сперва среди дрянной свиной породы,
Что только желудей не жрет пока,
Она струит свои скупые воды; 719
46Затем к дворняжкам держит путь река,
Задорным без какого-либо права,
И нос от них воротит свысока. 720
49Спадая вниз и ширясь величаво,
Уже не псов находит, а волков
Проклятая несчастная канава. 721
52И, наконец, меж темных омутов,
Она к таким лисицам попадает,
Что и хитрец пред ними бестолков. 722
55К чему молчать? Пусть всякий мне внимает!
И этому полезно знать вперед
О том, что мне правдивый дух внушает.
58Я вижу, как племянник твой идет
Охотой на волков и как их травит
На побережьях этих злобных вод.
61Живое мясо на продажу ставит;
Как старый скот, ведет их на зарез;
Возглавит многих и себя бесславит.
64Сыт кровью, покидает скорбный лес 723
Таким, чтоб он в былой красе и силе
Еще тысячелетье не воскрес". 724
67Как тот, кому несчастье возвестили,
В смятении меняется с лица,
Откуда бы невзгоды ни грозили,
70Так, выслушав пророчество слепца,
Второй, я увидал, поник в печали,
Когда слова воспринял до конца.
73Речь этого и вид того рождали
Во мне желанье знать, как их зовут;
Мои слова как просьба прозвучали.
76И тот же дух ответил мне и тут:
"Ты о себе мне не сказал ни звука,
А сам меня зовешь на этот труд!
79Но раз ты взыскан богом, в чем порука
То, что ты здесь, отвечу, не тая.
Узнай: я Гвидо, прозванный Дель Дука.
82Так завистью пылала кровь моя,
Что, если было хорошо другому,
Ты видел бы, как зеленею я.
85И вот своих семян я жну солому.
О род людской, зачем тебя манит
Лишь то, куда нет доступа второму?
88А вот Риньер, 725которым знаменит
Дом Кальболи, где в нисходящем ряде
Никто его достоинств не хранит.
91И не его лишь кровь 726теперь в разладе, —
Меж По и Рено, морем и горой, 727—
С тем, что служило правде и отраде;
94В пределах этих порослью густой
Теснятся ядовитые растенья,
И вырвать их нет силы никакой.
97Где Лицио, где Гвидо ди Карпенья?
Пьер Траверсаро и Манарди где?
Увы, романцы, мерзость вырожденья!
100Болонью Фабро не спасет в беде,
И не сыскать Фаэнце Бернардина,
Могучий ствол на скромной борозде!
103Тосканец, слезы льет моя кручина,
Когда я Гвидо Прата вспомяну
И доблестного Д'Адзо, Уголина;
106Тиньозо, шумной братьи старшину,
И Траверсари, живших в блеске славы,
И Анастаджи, громких в старину; 728
109Дам, рыцарей, и войны, и забавы,
Во имя благородства и любви,
Там, где теперь такие злые нравы!
112О Бреттиноро, больше не живи!
Ушел твой славный род, и с ним в опале
Все, у кого пылала честь в крови. 729
115Нет, к счастью, сыновей в Баньякавале 730;
А Коньо — стыд, и Кастрокаро — стыд,
Плодящим графов, хуже, чем вначале. 731
118Когда их демон 732будет в прах зарыт,
Не станет сыновей и у Пагани,
Но это славы их не обелит.
121О Уголин де'Фантолин, заране
Твой дом себя от поношенья спас:
Никто не омрачит его преданий! 733
124Но ты иди, тосканец; мне сейчас
Милей беседы — дать слезам излиться;
Так душу мне измучил мой рассказ!"
127Мы знали — шаг наш должен доноситься
До этих душ; и, раз молчат они,
Мы на дорогу можем положиться.
130И вдруг на нас, когда мы шли одни,
Нагрянул голос, мчавшийся вдоль кручи
Быстрей перуна в грозовые дни:
133«Меня убьет, кто встретит!» 734— и, летучий,
Затих вдали, как затихает гром,
Прорвавшийся сквозь оболочку тучи.
136Едва наш слух успел забыть о нем,
Раздался новый, словно повторенный
Удар грозы, бушующей кругом:
139«Я тень Аглавры, в камень превращенной!» 735
И я, правей, а не вперед ступив,
К наставнику прижался, устрашенный.
142Уже был воздух снова молчалив.
"Вот жесткая узда, — сказал Вергилий, —
Чтобы греховный сдерживать порыв.
145Но вас влечет наживка, без усилий
На удочку вас ловит супостат,
И проку нет в поводьях и вабиле. 736
148Вкруг вас, взывая, небеса кружат,
Где все, что зримо, — вечно и прекрасно,
А вы на землю устремили взгляд;
151И вас карает тот, кому все ясно".
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
1Какую долю, дневный путь свершая,
Когда к исходу близок третий час,
Являет сфера, как дитя, живая,
4Такую долю и теперь как раз
Осталось солнцу опуститься косо; 737
Там вечер был, и полночь здесь у нас. 738
7Лучи нам били в середину носа,
Затем что мы к закатной стороне
Держали путь по выступу утеса,
10Как вдруг я ощутил, что в очи мне
Ударил новый блеск, струясь продольно,
И удивился этой новизне.
13Тогда ладони я поднес невольно
К моим бровям, держа их козырьком,
Чтобы от света не было так больно.
16Как от воды иль зеркала углом
Отходит луч в противном направленье,
Причем с паденьем сходствует подъем,
19И от отвеса, в равном отдаленье,
Уклон такой же точно он дает,
Что подтверждается при наблюденьи,
22Так мне казалось, что в лицо мне бьет
Сиянье отражаемого света,
И взор мой сделал быстрый поворот.
25"Скажи, отец возлюбленный, что это
Так неотступно мне в глаза разит,
Все надвигаясь?" — я спросил поэта.
28"Не диво, что тебя еще слепит
Семья небес, 739— сказал он. — К нам, в сиянье,
Идет посол — сказать, что путь открыт.
31Но скоро в тяжком для тебя сверканье
Твои глаза отраду обретут,
Насколько услаждаться в состоянье".
34Когда мы подошли: "Ступени тут, —
Сказал, ликуя, вестник благодати, —
И здесь подъем гораздо меньше крут".
37Уже мы подымались, и "Bead
Misericordes!" 740пелось нам вослед
И «Радуйся, громящий вражьи рати!»
40Мы шли все выше, я и мой поэт,
Совсем одни; и я хотел, шагая,
Услышать наставительный ответ;
43И так ему промолвил, вопрошая:
"Что тот слепой романец разумел,
О «доступе другим» упоминая?"
46И вождь: "Познав, какой грозит удел
Позарившимся на чужие крохи,
Он вас от слез предостеречь хотел.
49Богатства, вас влекущие, тем плохи,
Что, чем вас больше, тем скуднее часть,
И зависть мехом раздувает вздохи.
52А если бы вы устремляли страсть
К верховной сфере, 741беспокойство ваше
Должно бы неминуемо отпасть.
55Ведь там — чем больше говорящих «наше»,
Тем большей долей каждый наделен,
И тем любовь горит светлей и краше".
58"Теперь я даже меньше утолен, —
Ответил я ему, — чем был сначала,
И большими сомненьями смущен.
61Ведь если достоянье общим стало
И совладельцев много, почему
Они богаче, чем когда их мало?"
64И он в ответ: "Ты снова дал уму
Отвлечься в сторону земного дела
И вместо света почерпаешь тьму.
67Как луч бежит на световое тело, 742
Так нескончаемая благодать
Спешит к любви из горнего предела,
70Даря ей то, что та способна взять;
И чем сильнее пыл, в душе зажженный,
Тем большей славой ей дано сиять.
73Чем больше сонм, любовью озаренный,
Тем больше в нем благой любви горит,
Как в зеркалах взаимно отраженной.
76Когда моим ответом ты не сыт,
То Беатриче все твои томленья,
И это и другие, утолит.
79Стремись быстрей достигнуть исцеленья
Пяти рубцов, как истребились два,
Изглаженные силой сокрушенья".
82«Ты мне даруешь…» — начал я едва,
Как следующий круг возник пред нами,
И жадный взор мой оттеснил слова.
85И вдруг я словно был восхищен снами,
Как если бы восторг меня увлек,
И я увидел сборище во храме;
88И женщина, переступив порог,
С заботой материнской говорила:
"Зачем ты это сделал нам, сынок?
91Отцу и мне так беспокойно было
Тебя искать!" Так молвила она,
И первое видение уплыло. 743
94И вот другая, болью пронзена,
Которую родит негодованье,
Льет токи слез, и речь ее слышна:
97"Раз ты властитель града, чье названье
Среди богов посеяло разлад 744
И где блистает всяческое знанье,
100Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат,
Обнявшим нашу дочь!" Но был спокоен
К ней обращенный властелином взгляд,
103И он сказал, нимало не расстроен:
"Чего ж тогда достоин наш злодей,
Раз тот, кто любит нас, суда достоин?" 745
106Потом я видел яростных людей,
Которые, столпившись, побивали
Камнями юношу, крича: «Бей! Бей!»
109А тот, давимый гибелью, чем дале,
Тем все бессильней поникал к земле,
Но очи к небу двери отверзали,
112И он молил, чтоб грешных в этом зле
Господь всевышний гневом не коснулся,
И зрелась кротость на его челе. 746
115Как только дух мой изнутри вернулся
Ко внешней правде в должную чреду,
Я от неложных грез моих очнулся.
118Вождь, увидав, что я себя веду,
Как тот, кого внезапно разбудили,
Сказал мне: "Что с тобой? Ты как в чаду,
121Прошел со мною больше полумили,
Прикрыв глаза и шатко семеня,
Как будто хмель иль сон тебя клонили".
124И я: "Отец мой, выслушай меня,
И я тебе скажу, что мне предстало,
Суставы ног моих окостеня".
127И он: "Хотя бы сто личин скрывало
Твои черты, я бы до дна проник
В рассудок твой сквозь это покрывало.
130Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг
Не отвращало влагу примиренья, 747
Которую предвечный льет родник.
133Я «Что с тобой?» спросил не от смятенья,
Как тот, чьи взоры застилает мрак,
Сказал бы рухнувшему без движенья;
136А я спросил, чтоб укрепить твой шаг:
Ленивых надобно будить, а сами
Они не расшевелятся никак".
139Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами,
Насколько солнце позволяло им,
Сиявшее закатными лучами;
142А нам навстречу — нараставший дым
Скоплялся, темный и подобный ночи,
И негде было скрыться перед ним;
145Он чистый воздух нам затмил и очи.
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1Во мраке Ада и в ночи, лишенной
Своих планет и слоем облаков
Под небом скудным плотно затемненной,
4Мне взоров не давил такой покров,
Как этот дым, который все сгущался,
Причем и ворс нещадно был суров.
7Глаз, не стерпев, невольно закрывался;
И спутник мой придвинулся слегка,
Чтоб я рукой его плеча касался. 748
10И как слепец, держась за вожака,
Идет, боясь отстать и опасаясь
Ушиба иль смертельного толчка,
13Так, мглой густой и горькой пробираясь,
Я шел и новых не встречал помех,
А вождь твердил: «Держись, не отрываясь!»
16И голоса я слышал, и во всех
Была мольба о мире и прощенье
Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех.
19Там «Agnus Dei» 749пелось во вступленье;
И речи соблюдались, и напев
Одни и те же, в полном единенье.
22«Учитель, это духи?» — осмелев,
Спросил я. Он в ответ: "Мы рядом с ними.
Здесь, расторгая, сбрасывают гнев".
25"А кто же ты, идущий в нашем дыме
И вопрошающий про нас, как те,
Кто мерит год календами земными?"
28Так чей-то голос молвил в темноте.
"Ответь, — сказал учитель, — и при этом
Дознайся, здесь ли выход к высоте".
31И я: "О ты, что, осиянный светом,
Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен,
Когда пройдешь со мной, моим ответом".
34"Пройду, насколько я идти волен;
И если дым преградой стал меж нами,
Нам связью будет слух", — ответил он.
37Я начал так: "Повитый пеленами,
Срываемыми смертью, вверх иду,
Подземными измучен глубинами;
40И раз угодно божьему суду,
Чтоб я увидел горние палаты,
Чему давно примера не найду,
43Скажи мне, кем ты был до дня расплаты
И верно ли ведет стезя моя,
И твой язык да будет наш вожатый".
46"Я был ломбардец, Марко звался я; 750
Изведал свет и к доблести стремился,
Куда стрела не метит уж ничья.
49А с правильной дороги ты не сбился".
Так он сказал, добавив: "Я прошу,
Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился".
52И я: "Твое желанье я свершу;
Но у меня сомнение родилось,
И я никак его не разрешу.
55Возникшее, оно усугубилось
От слов твоих, мне подтвердивших то,
С чем здесь и там оно соединилось.
58Как ты сказал, теперь уже никто
Добра не носит даже и личину:
Зло и внутри, и сверху разлито.
61Но укажи мне, где искать причину:
Внизу иль в небесах? Когда пойму,
Я и другим поведать не премину". 751
64Он издал вздох, замерший в скорбном «У!»,
И начал так, в своей о нас заботе:
"Брат, мир-слепец, и ты сродни ему.
67Вы для всего причиной признаете
Одно лишь небо, 752словно все дела
Оно вершит в своем круговороте.
70Будь это так, то в вас бы не была
Свободной воля, правды бы не стало
В награде за добро, в отмщенье зла.
73Влеченья от небес берут начало, —
Не все; но скажем даже — все сполна, —
Вам дан же свет, чтоб воля различала
76Добро и зло, и ежели она
Осилит с небом первый бой опасный,
То, с доброй пищей, победить должна.
79Вы лучшей власти, вольные, подвластны
И высшей силе, влившей разум в вас;
А небеса к нему и непричастны. 753
82И если мир шатается сейчас,
Причиной — вы, для тех, кто разумеет;
Что это так, покажет мой рассказ.
85Из рук того, 754кто искони лелеет
Ее в себе, рождаясь, как дитя,
Душа еще и мыслить не умеет,
88Резвится, то смеясь, а то грустя,
И, радостного мастера созданье,
К тому, что манит, тотчас же летя.
91Ничтожных благ вкусив очарованье,
Она бежит к ним, если ей препон
Не создают ни вождь, ни обузданье.
94На то и нужен, как узда, закон;
На то и нужен царь, чей взор открыто
Хоть к башне Града 755был бы устремлен.
97Законы есть, но кто же им защита?
Никто; 756ваш пастырь жвачку хоть жует,
Но не раздвоены его копыта; 757
100И паства, видя, что вожатый льнет
К благам, будящим в ней самой влеченье,
Ест, что и он, и лучшего не ждет.
103Ты видишь, что дурное управленье
Виной тому, что мир такой плохой,
А не природы вашей извращенье.
106Рим, давший миру наилучший строй,
Имел два солнца, 758так что видно было,
Где божий путь лежит и где мирской.
109Потом одно другое погасило; 759
Меч слился с посохом, 760и вышло так,
Что это их, конечно, развратило
112И что взаимный страх у них иссяк.
Взгляни на колос, чтоб не сомневаться;
По семени распознается злак.
115В стране, где По и Адиче струятся, 761
Привыкли честь и мужество цвести;
В дни Федерика стал уклад ломаться; 762
118И что теперь открыты все пути
Для тех, кто раньше к людям честной жизни
Стыдился бы и близко подойти.
121Есть, правда, новым летам к укоризне,
Три старика, которые досель
Томятся жаждой по иной отчизне: 763
124Герардо славный; Гвидо да Кастель,
«Простой ломбардец», милый и французу;
Куррадо да Палаццо. 764Неужель
127Не видишь ты, что церковь, взяв обузу
Мирских забот, под бременем двух дел
Упала в грязь, на срам себе и грузу?"
130"О Марко мой, я все уразумел, —
Сказал я. — Вижу, почему левиты 765
Не получили ничего в удел.
133Но кто такой Герардо знаменитый,
Который в диком веке, ты сказал,
Остался миру как пример забытый?"
136"Ты странно говоришь, — он отвечал. —
Ужели ты, в Тоскане обитая,
Про доброго Герардо не слыхал?
139Так прозвище ему. Вот разве Гайя,
Родная дочь, снабдит его другим.
Храни вас бог! А я дошел до края.
142Уже заря белеется сквозь дым, —
Там ангел ждет, — и надо, чтоб от света
Я отошел, покуда я незрим".
145И повернул, не слушая ответа.
ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1Читатель, если ты в горах, бывало,
Бродил в тумане, глядя, словно крот,
Которому плева глаза застлала,
4Припомни миг, когда опять начнет
Редеть густой и влажный пар, — как хило
Шар солнца сквозь него сиянье льет;
7И ты поймешь, каким вначале было,
Когда я вновь его увидел там,
К закату нисходившее светило.
10Так, примеряясь к дружеским шагам
Учителя, я шел редевшей тучей
К уже умершим под горой лучам.
13Воображенье, чей порыв могучий
Подчас таков, что, кто им увлечен,
Не слышит рядом сотни труб гремучей,
16В чем твой источник, раз не в чувстве он?
Тебя рождает некий свет небесный,
Сам или высшей волей источен.
19Жестокость той, которая телесный
Сменила облик, певчей птицей став,
В моем уме вдавила след чудесный; 766
22И тут мой дух всего себя собрав
В самом себе, все прочее отринул,
С тем, что вовне, общение прервав.
25Затем в мое воображенье хлынул
Распятый, гордый обликом, злодей,
Чью душу гнев и в смерти не покинул.
28Там был с Эсфирью, верною своей
Великий Артаксеркс и благородный
Речами и делами Мардохей. 767
31Когда же этот образ, с явью сходный,
Распался наподобье пузыря,
Лишившегося оболочки водной, —
34В слезах предстала дева, говоря:
"Зачем, царица, горестной кончины
Ты захотела, гневом возгоря?
37Ты умерла, чтоб не терять Лавины, —
И потеряла! Я подъемлю гнет
Твоей, о мать, не чьей иной судьбины". 768
40Как греза сна, когда ее прервет
Волна в глаза ударившего света,
Трепещет миг, потом совсем умрет, —
43Так было сметено виденье это
В лицо мое ударившим лучом,
Намного ярче, чем сиянье лета.
46Пока, очнувшись, я глядел кругом,
Я услыхал слова: «Здесь восхожденье»,
И я уже не думал о другом,
49И волю охватило то стремленье
Скорей взглянуть, кто это говорил,
Которому предел — лишь утоленье.
52Но как на солнце посмотреть нет сил,
И лик его в чрезмерном блеске тает,
Так точно здесь мой взгляд бессилен был.
55"То божий дух, и нас он наставляет
Без нашей просьбы и от наших глаз
Своим же светом сам себя скрывает.
58Как мы себя, так он лелеет нас;
Мы, чуя просьбу и нужду другого,
Уже готовим, злобствуя, отказ.
61Направим шаг на звук такого зова;
Идем наверх, пока не умер день;
Нельзя всходить средь сумрака ночного".
64Так молвил вождь, и мы вступили в тень
Высокой лестницы, свернув налево;
И я, взойдя на первую ступень,
67Лицом почуял как бы взмах обвева;
"Beati, — чей-то голос возгласил, —
Pacific! 769, в ком нет дурного гнева!"
70Уже к таким высотам уходил
Пред наступавшей ночью луч заката,
Что кое-где зажглись огни светил.
73«О мощь моя, ты вся ушла куда-то!» —
Сказал я про себя, заметя вдруг,
Что сила ног томлением объята.
76Мы были там, где, выйдя в новый круг,
Кончалась лестница, и здесь, у края,
Остановились, как доплывший струг.
79Я начал вслушиваться, ожидая,
Не огласится ль звуком тишина;
Потом, лицо к поэту обращая:
82"Скажи, какая, — я сказал, — вина
Здесь очищается, отец мой милый?
Твой скован шаг, но речь твоя вольна".
85"Любви к добру, неполной и унылой,
Здесь придается мощность, — молвил тот. —
Здесь вялое весло бьет с новой силой.
88Пусть разум твой к словам моим прильнет,
И будет мой урок немногословный
Тебе на отдыхе как добрый плод.
91Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, —
Так начал он, — ты это должен знать,
Полна любви, природной иль духовной.
94Природная не может погрешать; 770
Вторая может целью ошибиться,
Не в меру скудной иль чрезмерной стать.
97Пока она к высокому стремится,
А в низком за предел не перешла,
Дурным усладам нет причин родиться;
100Но где она идет стезею зла
Иль блага жаждет слишком или мало,
Там тварь завет творца не соблюла.
103Отсюда ясно, что любовь — начало
Как всякого похвального плода,
Так и всего, за что карать пристало.
106А так как взор любви склонен всегда
К тому всех прежде, кем она носима,
То неприязнь к себе вещам чужда.
109И так как сущее неотделимо
От Первой сущности, 771она никак
Не может оказаться нелюбима.
112Раз это верно, остается так:
Зло, как предмет любви, есть зло чужое,
И в вашем иле 772вид ее трояк.
115Иной надеется подняться вдвое,
Поправ соседа, — этот должен пасть,
И лишь тогда он будет жить в покое;
118Иной боится славу, милость, власть
Утратить, если ближний вознесется;
И неприязнь томит его, как страсть;
121Иной же от обиды так зажжется,
Что голоден, пока не отомстит,
И мыслями к чужой невзгоде рвется.
124И этой вот любви троякий вид
Оплакан там внизу; но есть другая,
Чей путь к добру — иной, чем надлежит.
127Все смутно жаждут блага, сознавая,
Что мир души лишь в нем осуществим,
И все к нему стремятся, уповая.
130Но если вас влечет к общенью с ним
Лишь вялая любовь, то покаянных
Казнит вот этот круг, где мы стоим.
133Еще есть благо, полное обманных,
Пустых отрад, в котором нет того,
В чем плод и корень благ, для счастья данных.
136Любовь, чресчур алкавшая его,
В трех верхних кругах предается плачу;
Но в чем ее тройное естество,
139Я умолчу, чтоб ты решил задачу". 773
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1Закончил речь наставник мой высокий
И мне глядел в глаза, чтобы узнать,
Вполне ли я постиг его уроки.
4Я, новой жаждой мучимый опять,
Вовне молчал, внутри твердил: "Не дело
Ему, быть может, слишком докучать".
7Он, как отец, поняв, какое тлело
Во мне желанье, начал разговор,
Чтоб я решился высказаться смело.
10И я: "Твой свет так оживил мне взор,
Учитель, что ему наглядным стало
Все то, что перед ним ты распростер;
13Но, мой отец, еще я знаю мало,
Что есть любовь, в которой всех благих
И грешных дел ты полагал начало".
16"Направь ко мне, — сказал он, — взгляд своих
Духовных глаз, и вскроешь заблужденье
Слепцов, 774которые ведут других.
19В душе к любви заложено стремленье,
И все, что нравится, ее влечет,
Едва ее поманит наслажденье.
22У вас внутри воспринятым живет
Наружный образ, к вам запав — таится
И душу на себя взглянуть зовет;
25И если им, взглянув, она пленится,
То этот плен — любовь; природный он,
И наслажденьем может лишь скрепиться.
28И вот, как пламень кверху устремлен,
И первое из свойств его — взлетанье
К среде, где он прочнее сохранен, 775—
31Так душу пленную стремит желанье,
Духовный взлет, стихая лишь тогда,
Когда она вступает в обладанье.
34Ты видишь сам, как истина чужда
Приверженцам той мысли сумасбродной,
Что, мол, любовь оправдана всегда.
37Пусть даже чист состав ее природный;
Но если я и чистый воск возьму,
То отпечаток может быть негодный".
40"Твои слова послушному уму
Раскрыли суть любви; но остается
Недоуменье, — молвил я ему. —
43Ведь если нам любовь извне дается
И для души другой дороги нет,
Ей отвечать за выбор не придется".
46"Скажу, что видит разум, — он в ответ. —
А дальше — дело веры; уповая,
Жди Беатриче, и обрящешь свет.
49Творящее начало, пребывая
Врозь с веществом в пределах вещества,
Полно особой силы, каковая
52В бездействии незрима, хоть жива,
А зрима лишь посредством проявленья; 776
Так жизнь растенья выдает листва.
55Откуда в вас зачатки постиженья,
Сокрыто от людей завесой мглы,
Как и откуда первые влеченья,
58Подобные потребности пчелы
Брать мед; и нет хвалы, коль взвесить строго,
Для этой первой воли, ни хулы.
61Но вслед за ней других теснится много,
И вам дана способность править суд
И делать выбор, стоя у порога.
64Вот почему у вас ответ несут,
Когда любви благой или презренной
Дадут или отпор, или приют.
67И те, чья мысль была проникновенной,
Познав, что вам свобода врождена.
Нравоученье вынесли вселенной.
70Итак, пусть даже вам извне дана
Любовь, которая внутри пылает, —
Душа всегда изгнать ее вольна.
73Вот то, что Беатриче называет
Свободной волей; 777если б речь зашла
О том у вас, пойми, как подобает".
76Луна в полночный поздний час плыла
И, понуждая звезды разредиться,
Скользила, в виде яркого котла,
79Навстречу небу, 778там, где солнце мчится,
Когда оно за Римом для очей
Меж сардами и корсами садится. 779
82И тень, чьей славой Пьетола 780славней
Всей мантуанской области пространной,
Сложила бремя тяготы моей.
85А я, приняв столь ясный и желанный
Ответ на каждый заданный вопрос,
Стоял, как бы дремотой обуянный.
88Но эту дрему тотчас же унес
Внезапный крик, и показались тени,
За нами обегавшие утес.
91Как некогда Асоп или Исмений 781
Видали по ночам толпу и гон
Фивян во время Вакховых радений,
94Так здесь несутся, огибая склон, —
Я смутно видел, — в вечном непокое
Те, кто благой любовью уязвлен.
97Мгновенно это скопище большое,
Спеша бегом, настигло нас, и так,
Всех впереди, в слезах кричали двое:
100"Мария в горы устремила шаг, 782
И Цезарь поспешил, кольнув Марсилью,
В Испанию, где ждал в Илерде враг". 783
103"Скорей, скорей, нельзя любвеобилью
Быть вялым! — сзади общий крик летел. —
Нисходит милость к доброму усилью".
106"О вы, в которых острый пыл вскипел
Взамен того, как хладно и лениво
Вы медлили в свершенье добрых дел!
109Вот он, живой, — я говорю нелживо, —
Идет наверх и только солнца ждет;
Скажите нам, где щель в стене обрыва".
112Так встретил вождь стремившийся народ;
Одна душа сказала, пробегая:
"Иди за нами и увидишь вход.
115Потребность двигаться у нас такая,
Что ноги нас неудержимо мчат;
Прости, наш долг за грубость не считая.
118Я жил в стенах Сан-Дзено 784как аббат,
И нами добрый Барбаросса правил,
О ком в Милане скорбно говорят. 785
121Одну стопу уже во гроб поставил
Тот, кто оплачет этот божий дом,
Который он, имея власть, ославил,
124Назначив сына, зачатого злом,
С душой еще уродливей, чем тело,
Не по уставу пастырствовать в нем". 786
127Толпа настолько пробежать успела,
Что я не знаю, смолк он или нет;
Но эту речь душа запечатлела.
130И тот, кто был мне помощь и совет,
Сказал: "Смотри, как двое там, зубами
Вцепясь в унынье, мчатся им вослед". 787
133"Не раньше, — крик их слышался за нами, —
Чем истребились те, что по дну шли,
Открылся Иордан пред их сынами. 788
136И те, кто утомленья не снесли,
Когда Эней на подвиг ополчился,
Себя бесславной жизни обрекли". 789
139Когда их сонм настолько удалился,
Что видеть я его уже не мог,
Во мне какой-то помысел родился,
142Который много всяких новых влек,
И я, клонясь от одного к другому,
Закрыв глаза, вливался в их поток,
145И размышленье претворилось в дрему.
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1Когда разлитый в воздухе безбурном
Зной дня слабей, чем хладная луна,
Осиленный землей или Сатурном, 790
4А геомантам, пред зарей, видна
Fortuna major там, где торопливо
Восточная светлеет сторона, 791
7В мой сон вступила женщина: гугнива,
С культями вместо рук, лицом желта,
Она хромала и глядела криво. 792
10Я на нее смотрел; как теплота
Живит издрогнувшее за ночь тело,
Так и мой взгляд ей развязал уста,
13Помог ей тотчас выпрямиться смело
И гиблое лицо свое облечь
В такие краски, как любовь велела. 793
16Как только у нее явилась речь,
Она запела так, что я от плена
С трудом бы мог вниманье уберечь.
19"Я, — призрак пел, — я нежная сирена,
Мутящая рассудок моряков,
И голос мой для них всему замена.
22Улисса совратил мой сладкий зов
С его пути; 794и тот, кто мной пленится,
Уходит редко из моих оков".
25Скорей, чем рот ее успел закрыться,
Святая и усердная жена 795
Возникла возле, чтобы той смутиться.
28«Вергилий, о Вергилий, кто она?» —
Ее был возглас; он же, стоя рядом,
Взирал, как эта чистая гневна.
31Она ее схватила с грозным взглядом
И, ткань порвав, открыла ей живот;
Меня он разбудил несносным смрадом.
34"Я трижды звал, потом оставил счет, —
Сказал мой вождь, чуть я повел очами. —
Вставай, пора идти! Отыщем вход".
37Я встал; уже наполнились лучами
По всей горе священные круги;
Мы шли с недавним солнцем за плечами.
40Я следом направлял мои шаги,
Изогнутый под грузом размышлений,
Как половина мостовой дуги.
43Вдруг раздалось: «Придите, здесь ступени», —
И ласка в этом голосе была,
Какой не слышно в нашей смертной сени.
46Раскрыв, подобно лебедю, крыла,
Так говоривший нас наверх направил,
Туда, где в камне лестница вела.
49Он, обмахнув нас перьями, прибавил,
Что те, «qui lugent», 796счастье обрели,
И утешенье, ждущее их, славил.
52«Ты что склонился чуть не до земли?» —
Так начал говорить мне мой вожатый,
Когда мы выше ангела взошли.
55И я: "Иду, сомненьями объятый;
Я видел сон и жаждал бы ясней
Понять язык его замысловатый".
58И он: "Ты видел ведьму древних дней,
Ту самую, о ком скорбят над нами;
Ты видел, как разделываться с ней. 797
61С тебя довольно; землю бей стопами!
Взор обрати к вабилу 798, что кружит
Предвечный царь огромными кругами!"
64Как сокол долго под ноги глядит,
Потом, услышав оклик, встрепенется
И тянется туда, где будет сыт,
67Так сделал я; и так, пока сечется
Ведущей вверх тропой громада скал,
Всходил к уступу, где дорога вьется.
70Вступая в пятый круг, я увидал
Народ, который, двинуться не смея,
Лицом к земле поверженный, рыдал.
73«Adhaesit pavimento anima mea!» 799—
Услышал я повсюду скорбный звук,
Едва слова сквозь вздохи разумея.
76"Избранники, чье облегченье мук —
И в правде, и в надежде, укажите,
Как нам подняться в следующий круг!"
79"Когда вы здесь меж нами не лежите,
То, чтобы путь туда найти верней,
Кнаруже правое плечо держите".
82Так молвил вождь, и так среди теней
Ему ответили; а кто ответил,
Мой слух мне указал всего точней.
85Я взор наставника глазами встретил;
И он позволил, сделав бодрый знак,
То, что в просящем облике заметил.
88Тогда, во всем свободный, я мой шаг
Направил ближе к месту, где скорбело
Созданье это, и промолвил так:
91"Дух, льющий слезы, чтобы в них созрело
То, без чего возврата к богу нет,
Скажи, прервав твое святое дело:
94Кем был ты; 800почему у вас хребет
Вверх обращен; и чем могу хоть мало
Тебе помочь, живым покинув свет?"
97"Зачем нас небо так ничком прижало,
Ты будешь знать; но раньше scias quod
Fui successor Petri, 801— тень сказала. —
100Меж Кьявери и Сьестри воды льет
Большой поток, и с ним одноименный
Высокий титул отличил мой род. 802
103Я свыше месяца влачил, согбенный,
Блюдя от грязи, мантию Петра;
Пред ней — как пух все тяжести вселенной.
106Увы, я поздно стал на путь добра!
Но я познал, уже как пастырь Рима,
Что жизнь земная — лживая мара.
109Душа, я видел, как и встарь томима,
А выше стать в той жизни я не мог, —
И этой восхотел неудержимо.
112До той поры я жалок и далек
От бога был, неизмеримо жадный,
И казнь, как видишь, на себя навлек.
115Здесь явлен образ жадности наглядный
Вот в этих душах, что окрест лежат;
На всей горе нет муки столь нещадной.
118Как там подняться не хотел наш взгляд
К высотам, устремляемый к земному,
Так здесь возмездьем он к земле прижат.
121Как жадность там порыв любви к благому
Гасила в нас и не влекла к делам, 803
Так здесь возмездье, хоть и по-иному,
124Стопы и руки связывает нам,
И мы простерты будем без движенья,
Пока угодно правым небесам".
127Став на колени из благоговенья,
Я начал речь, но и по слуху он
Заметил этот признак уваженья
130И молвил: «Почему ты так склонен?»
И я в ответ: "Таков ваш сан великий,
Что совестью я, стоя, уязвлен".
133"Брат, встань! — ответил этот дух безликий. —
Ошибся ты: со всеми и с тобой
Я сослужитель одного владыки.
136Тому, кто звук Евангелья святой,
Гласящий «Neque nubent», 804разумеет,
Понятно будет сказанное мной.
139Теперь иди; мне скорбь моя довлеет;
Ты мне мешаешь слезы лить, стеня,
В которых то, что говорил ты, зреет. 805
142Есть добрая Аладжа 806у меня,
Племянница, — и только бы дурного
В ней не посеяла моя родня!
145Там у меня нет никого другого".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
1Пред лучшей волей 807силы воли хрупки;
Ему в угоду, в неугоду мне,
Я погруженной не насытил губки. 808
4Я двинулся; и вождь мой, в тишине,
Свободными местами шел под кручей,
Как вдоль бойниц проходят по стене;
7Те, у кого из глаз слезой горючей
Сочится зло, заполнившее свет, 809
Лежат кнаруже слишком плотной кучей.
10Будь проклята, волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет! 810
13О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?
16Мы скудным шагом медленно брели,
Внимая теням, скорбно и устало
Рыдавшим и томившимся в пыли;
19Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,
И так тоска казалась тяжела,
Как если бы то женщина рожала;
22И далее: "Как ты бедна была,
Являет тот приют, где пеленицей
Ты свой священный отпрыск повила".
25Потом я слышал: "Праведный Фабриций 811,
Ты бедностью безгрешной посрамил
Порок, обогащаемый сторицей".
28Смысл этой речи так был сердцу мил,
Что я пошел вперед, узнать желая,
Кто из лежавших это говорил.
31Еще он славил щедрость Николая, 812
Который спас невест от нищеты,
Младые годы к чести направляя.
34"Дух, вспомянувший столько доброты! —
Сказал я. — Кем ты был? И неужели
Хваленья здесь возносишь только ты?
37Я буду помнить о твоем уделе,
Когда вернусь короткий путь кончать,
Которым жизнь летит к последней цели".
40И он: "Скажу про все, хотя мне ждать
Оттуда нечего; но без сравненья
В тебе, живом, сияет благодать.
43Я корнем был зловредного растенья, 813
Наведшего на божью землю мрак,
Такой, что в ней неплодье запустенья.
46Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак
Могли, то месть была б уже свершенной;
И я молюсь, чтобы случилось так. 814
49Я был Гугон, Капетом нареченный, 815
И не один Филипп и Людовик
Над Францией владычил, мной рожденный.
52Родитель мой в Париже был мясник; 816
Когда старинных королей не стало,
Последний же из племени владык
55Облекся в серое, 817уже сжимала
Моя рука бразды державных сил,
И мне земель, да и друзей достало,
58Чтоб диадемой вдовой 818осенил
Мой сын свою главу и длинной смене
Помазанных начало положил.
61Пока мой род в прованском пышном вене 819
Не схоронил стыда, он мог сойти
Ничтожным, но безвредным тем не мене.
64А тут он начал хитрости плести
И грабить; и забрал, во искупленье,
Нормандию, Гасконью и Понти 820.
67Карл сел в Италии; 821во искупленье,
Зарезал Куррадина; 822а Фому
Вернул на небеса, 823во искупленье.
70Я вижу время, близок срок ему, —
И новый Карл его поход повторит,
Для вящей славы роду своему.
73Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.
76Не землю он, а только грех и стыд
Приобретет, тем горший в час расплаты,
Что этот груз его не тяготит. 824
79Другой, я вижу, пленник, в море взятый,
Дочь продает, гонясь за барышом, 825
Как делают с рабынями пираты.
82О жадность, до чего же мы дойдем,
Раз кровь мою 826так привлекло стяжанье,
Что собственная плоть ей нипочем?
85Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своем наместнике пленен,
И торжествуют лилии в Аланье.
88Я вижу — вновь людьми поруган он,
И желчь и уксус пьет, как древле было,
И средь живых разбойников казнен. 827
91Я вижу — это все не утолило
Новейшего Пилата; 828осмелев,
Он в храм вторгает хищные ветрила. 829
94Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев
Твой суд, которым, в глубине безвестной,
Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?
97А возглас мой 830к невесте неневестной
Святого духа, вызвавший в тебе
Твои вопросы, это наш совместный
100Припев к любой творимой здесь мольбе,
Покамест длится день; поздней заката
Мы об обратной говорим судьбе. 831
103Тогда мы повторяем, как когда-то
Братоубийцей стал Пигмалион,
Предателем и вором, в жажде злата; 832
106И как Мидас в беду был вовлечен,
В своем желанье жадном утоляем,
Которым сделался для всех смешон. 833
109Безумного Ахана вспоминаем,
Добычу скрывшего, и словно зрим,
Как гневом Иисуса он терзаем. 834
112Потом Сапфиру с мужем 835мы виним,
Мы рады синякам Гелиодора, 836
И вся гора позором круговым
115Напутствует убийцу Полидора; 837
Последний клич: "Как ты находишь, Красс,
Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!" 838
118Кто громко говорит, а кто, подчас,
Чуть внятно, по тому, насколь сурово
Потребность речи уязвляет нас.
121Не я один о добрых молвил слово,
Как здесь бывает днем; но невдали
Не слышно было никого другого".
124Мы от него немало отошли
И, напрягая силы до предела,
Спешили по дороге, как могли.
127И вдруг гора, как будто пасть хотела,
Затрепетала; стужа обдала
Мне, словно перед казнию, все тело,
130Не так тряслась Делосская скала,
Пока гнезда там не свила Латона
И небу двух очей не родила. 839
133Раздался крик по всем уступам склона,
Такой, что, обратясь, мой проводник
Сказал: «Тебе твой спутник оборона».
136«Gloria in excelsis» 840— был тот крик,
Один у всех, как я его значенье
По возгласам ближайших к нам постиг.
139Мы замерли, внимая восхваленье,
Как слушали те пастухи в былом;
Но прекратился трус, и смолкло пенье.
142Мы вновь пошли своим святым путем,
Среди теней, по-прежнему безгласно
Поверженных в рыдании своем.
145Еще вовек неведенье 841так страстно
Рассудок мой к познанью не влекло,
Насколько я способен вспомнить ясно,
148Как здесь я им терзался тяжело;
Я, торопясь, не смел задать вопроса,
Раздумье же помочь мне не могло;
151Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1Терзаемый огнем природной жажды,
Который утоляет лишь вода,
Самаритянке данная однажды, 842
4Я, следуя вождю, не без труда
Загроможденным кругом торопился,
Скорбя при виде правого суда.
7И вдруг, как, по словам Луки, явился
Христос в дороге двум ученикам,
Когда его могильный склеп раскрылся, —
10Так здесь явился дух, 843вдогонку нам,
Шагавшим над простертыми толпами;
Его мы не заметили; он сам
13Воззвал к нам: «Братья, мир господень с вами!»
Мы тотчас обернулись, и поэт
Ему ответил знаком и словами:
16"Да примет с миром в праведный совет
Тебя неложный суд, от горней сени
Меня отторгший до скончанья лет!"
19"Как! Если вы не призванные тени, —
Сказал он, с нами торопясь вперед, —
Кто вас возвел на божии ступени?"
22И мой наставник: "Кто, как этот вот,
Отмечен ангелом, несущим стражу,
Тот воцаренья с праведными ждет.
25Но так как та, что вечно тянет пряжу, 844
Его кудель ссучила не вполне,
Рукой Клото намотанную клажу,
28Его душа, сестра тебе и мне,
Не обладая нашей мощью взгляда,
Идти одна не может к вышине.
31И вот я призван был из бездны Ада
Его вести, и буду близ него,
Пока могу руководить, как надо.
34Но, может быть, ты знаешь: отчего
Встряслась гора и возглас ликованья
Объял весь склон до влажных стоп его?"
37Спросив, он мне попал в ушко желанья
Так метко, что и жажда смягчена
Была одной отрадой ожиданья.
40Тот начал так: "Гора отрешена
Ото всего, в чем нарушенье чина
И в чем бы оказалась новизна.
43Здесь перемен нет даже и помина:
Небесного в небесное возврат
И только — их возможная причина.
46Ни дождь, ни иней, ни роса, ни град,
Ни снег не выпадают выше грани
Трех ступеней у загражденных врат. 845
49Нет туч, густых иль редких, нет блистаний,
И дочь Фавманта в небе не пестра,
Та, что внизу живет среди скитаний. 846
52Сухих паров 847не ведает гора
Над сказанными мною ступенями,
Подножием наместника Петра.
55Внизу трясет, быть может, временами,
Но здесь ни разу эта вышина
Не сотряслась подземными ветрами. 848
58Дрожит она, когда из душ одна
Себя познает чистой, так что встанет
Иль вверх пойдет; тогда и песнь слышна.
61Знак очищенья — если воля взманит
Переменить обитель, 849и счастлив,
Кто, этой волей схваченный, воспрянет.
64Душа и раньше хочет; но строптив
Внушенный божьей правдой, против воли,
Позыв страдать, как был грешить позыв.
67И я, простертый в этой скорбной боли
Пятьсот и больше лет, изведал вдруг
Свободное желанье лучшей доли.
70Вот отчего все дрогнуло вокруг,
И духи песнью славили гремящей
Того, кто да избавит их от мук".
73Так он сказал; и так как пить тем слаще,
Чем жгучей жажду нам пришлось терпеть,
Скажу ль, как мне был в помощь говорящий?
76И мудрый вождь: "Теперь я вижу сеть,
Вас взявшую, и как разъять тенета,
Что зыблет гору и велит вам петь.
79Но кем ты был — узнать моя забота,
И почему века, за годом год,
Ты здесь лежал — не дашь ли мне отчета?"
82"В те дни, когда всесильный царь высот
Помог, чтоб добрый Тит отмстил за раны,
Кровь из которых продал Искарьот, 850—
85Ответил дух, — я оглашал те страны
Прочнейшим и славнейшим из имен, 851
К спасению тогда еще не званный.
88Моих дыханий был так сладок звон,
Что мною, толосатом 852, Рим пленился,
И в Риме я был миртом осенен.
91В земных народах Стаций не забылся.
Воспеты мной и Фивы и Ахилл,
Но под второю ношей я свалился. 853
94В меня, как семя, искру заронил
Божественный огонь, меня жививший,
Который тысячи воспламенил;
97Я говорю об Энеиде, бывшей
И матерью, и мамкою моей,
И все, что труд мой весит, мне внушившей.
100За то, чтоб жить, когда среди людей
Был жив Вергилий, я бы рад в изгнанье 854
Провесть хоть солнце 855свыше должных дней".
103Вергилий на меня взглянул в молчанье,
И вид его сказал: «Будь молчалив!»
Но ведь не все возможно при желанье.
106Улыбку и слезу родит порыв
Душевной страсти, трудно одолимый
Усильем воли, если кто правдив.
109Я не сдержал улыбки еле зримой;
Дух замолчал, чтоб мне в глаза взглянуть,
Где ярче виден помысел таимый.
112"Да завершишь добром свой тяжкий путь! —
Сказал он мне. — Но что в себе хоронит
Твой смех, успевший только что мелькнуть?"
115И вот меня две силы розно клонят:
Здесь я к молчанью, там я понужден
К ответу; я вздыхаю, и я понят
118Учителем. "Я вижу — ты смущен.
Ответь ему, а то его тревожит
Неведенье", — так мне промолвил он.
121И я: "Моей улыбке ты, быть может,
Дивишься, древний дух. Так будь готов,
Что удивленье речь моя умножит.
124Тот, кто ведет мой взор чредой кругов,
И есть Вергилий, мощи той основа,
С какой ты пел про смертных и богов.
127К моей улыбке не было иного,
Поверь мне, повода, чем миг назад
О нем тобою сказанное слово".
130Уже упав к его ногам, он рад
Их был обнять; но вождь мой, отстраняя:
«Оставь! Ты тень и видишь тень, мой брат».
133"Смотри, как знойно, — молвил тот, вставая, —
Моя любовь меня к тебе влекла,
Когда, ничтожность нашу забывая,
136Я тени принимаю за тела".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
1Уже был ангел далеко за нами,
Тот ангел, что послал нас в круг шестой,
Еще рубец смахнув с меня крылами;
4И тех, кто правды восхотел святой,
Назвал блаженными, и прозвучало
Лишь «sitiunt» 856— и только — в речи той;
7И я, чье тело снова легче стало,
Спешил наверх без всякого труда
Вослед теням, не медлившим нимало, —
10Когда Вергилий начал так: "Всегда
Огонь благой любви зажжет другую,
Блеснув хоть в виде робкого следа.
13С тех пор, как в адский Лимб, где я тоскую,
К нам некогда спустился Ювенал 857,
Открывший мне твою любовь живую,
16К тебе я сердцем благосклонней стал,
Чем можно быть, кого-либо не зная,
И короток мне путь средь этих скал.
19Но объясни, как другу мне прощая,
Что смелость послабляет удила,
И впредь со мной, как с другом, рассуждая:
22Как это у тебя в груди могла
Жить скупость 858рядом с мудростью, чья сила
Усердием умножена была?"
25Такая речь улыбку пробудила
У Стация; потом он начал так:
"В твоих словах мне все их лаской мило.
28Поистине, нередко внешний знак
Приводит ложным видом в заблужденье,
Тогда как суть погружена во мрак.
31В твоем вопросе выразилось мненье,
Что я был скуп; подумать так ты мог,
Узнав о том, где я терпел мученье.
34Так знай, что я от скупости далек
Был даже слишком — и недаром бремя
Нес много тысяч лун за мой порок.
37И не исторгни я дурное семя,
Внимая восклицанью твоему,
Как бы клеймящему земное племя:
40"Заветный голод к золоту, к чему
Не направляешь ты сердца людские?" 859—
Я с дракой грузы двигал бы во тьму. 860
43Поняв, что крылья чересчур большие
У слишком щедрых рук, и этот грех
В себе я осудил, и остальные.
46Как много стриженых воскреснет, 861тех,
Кто, и живя и в смертный миг, не чает,
Что их вина не легче прочих всех!
49И знай, что грех, который отражает
Наоборот какой-либо иной,
Свою с ним зелень вместе иссушает.
52И если здесь я заодно с толпой,
Клянущей скупость, жаждал очищенья,
То как виновный встречною виной".
55"Но ведь когда ты грозные сраженья
Двойной печали Иокасты пел, 862—
Сказал воспевший мирные селенья, 863—
58То, как я там Клио 864уразумел,
Тобой как будто вера не водила,
Та, без которой мало добрых дел.
61Раз так, огонь какого же светила
Иль светоча тебя разомрачил,
Чтоб устремить за рыбарем 865ветрила?"
64И тот: "Меня ты первый устремил
К Парнасу, 866пить пещерных струй прохладу,
И первый, после бога, озарил,
67Ты был, как тот, кто за собой лампаду
Несет в ночи и не себе дает,
Но вслед идущим помощь и отраду,
70Когда сказал: "Век обновленья ждет:
Мир первых дней и правда — у порога,
И новый отрок близится с высот". 867
73Ты дал мне петь, ты дал мне верить в бога!
Но, чтоб все части сделались ясны,
Я свой набросок расцвечу немного.
76Уже был мир до самой глубины
Проникнут правой верой, насажденной
Посланниками неземной страны;
79И так твой возглас, выше приведенный,
Созвучен был словам учителей,
Что к ним я стал ходить, как друг исконный.
82Я видел в них таких святых людей,
Что в дни Домициановых гонений 868
Их слезы не бывали без моей.
85Пока я жил под кровом смертной сени,
Я помогал им, и их строгий чин
Меня отторг от всех других учений.
88И, не доведши греческих дружин,
В стихах, к фиванским рекам, 869я крестился,
Но утаил, что я христианин,
91И показным язычеством прикрылся.
За этот грех там, где четвертый круг,
Четыре с лишним века я кружился.
94Но ты, моим глазам раскрывший вдруг
Все доброе, о чем мы говорили,
Скажи, пока нам вверх идти досуг,
97Где старый наш Теренций, где Цецилий,
Где Варий, Плавт? 870Что знаешь ты про них:
Где обитают и осуждены ли?"
100"Они, как Персий 871, я и ряд других, —
Ответил вождь мой, — там, где грек 872, вспоенный
Каменами щедрее остальных:
103То — первый круг тюрьмы неозаренной,
Где речь нередко о горе звучит,
Семьей кормилиц наших населенной. 873
106Там с нами Антифонт и Еврипид,
Там встретишь Симонида, Агафона 874
И многих, кто меж греков знаменит.
109Там из тобой воспетых — Антигона,
Аргейя, Деифила, и скорбям
Верна Йемена, как во время оно;
112Там дочь Тиресия, Фетида там,
И Дейдамия с сестрами своими,
И Лангию открывшая царям". 875
115Уже беседа смолкла между ними,
И кругозор их был опять широк,
Не сжатый больше стенами крутыми,
118И четверо служанок дня свой срок
Исполнило, и пятая вздымала,
Над дышлом стоя, кверху жгучий рог, 876
121Когда мой вождь: "По мне бы, надлежало
Кнаруже правым двигаться плечом,
Как мы сходили с самого начала".
124Здесь нам обычай стал поводырем;
И так как был согласен дух высокий,
Мы этим и направились путем.
127Они пошли вперед; я, одинокий,
Вослед; и слушал разговор певцов,
Дававший мне поэзии уроки.
130Но вскоре сладостные звуки слов
Прервало древо, заградив дорогу,
Пленительное запахом плодов.
133Как ель все уже кверху понемногу,
Так это — книзу, так что взлезть нельзя
Хотя бы даже к нижнему отрогу.
136С той стороны, где замкнута стезя,
Со скал спадала блещущая влага
И растекалась, по листам скользя.
139Поэты стали в расстоянье шага;
И некий голос, средь листвы незрим,
Воскликнул: «Вам запретно это благо!» 877
142И вновь: "Мария не устам своим,
За вас просящим, послужить желала,
А лишь тому, чтоб вышел пир честным. 878
145У римлянок напитка не бывало
Иного, чем вода; и Даниил
Презрел еду, и мудрость в нем мужала.
148Начальный век, как золото, светил,
И голод желудями услаждался,
И нектар жажде каждый ключ струил.
151Акридами и медом насыщался
Среди пустынь креститель Иоанн;
А как велик и славен он остался,
154Тому залог в Евангелии дан".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1Я устремлял глаза в густые чащи
Зеленых листьев, как иной ловец,
Из-за пичужек жизнь свою губящий,
4Но тот, кто был мне больше, чем отец,
Промолвил: "Сын, пора идти; нам надо
Полезней тратить время под конец".
7Мой взгляд — и шаг ничуть не позже взгляда —
Вслед мудрецам я обратил тотчас,
И мне в пути их речь была отрада.
10Вдруг плач и пенье донеслись до нас, —
«Labia mea, Domine», 879— рождая
И наслажденье, и печаль зараз.
13«Отец, что это?» — молвил я, внимая.
И он: "Быть может, тени там идут,
Земного долга узел разрешая".
16Как странники задумчиво бредут
И, на пути настигнув проходящих,
Оглянут незнакомцев и не ждут,
19Так, обгоняя нас, не столь спешащих,
Оглядывала нас со стороны
Толпа теней, смиренных и молчащих.
22Глаза их были впалы и темны,
Бескровны лица, и так скудно тело,
Что кости были с кожей сращены.
25Не думаю, чтоб ссохся так всецело
Сам Эрисихтон, даже досягнув,
Голодный, до страшнейшего предела. 880
28"Вот те, — подумал я, на них взглянув, —
Которые в Ерусалиме жили
В дни Мариам, вонзившей в сына клюв". 881
31Как перстни без камней, глазницы были;
Кто ищет «omo» на лице людском,
Здесь букву М прочел бы без усилий. 882
34Кто, если он с причиной незнаком,
Поверил бы, что тени чахнут тоже,
Прельщаемые влагой и плодом?
37Я удивлялся, как, ни с чем не схоже,
Их страждущая плоть изморена,
Их худобе и шелудивой коже;
40И вот из глуби черепа одна
В меня впилась глазами и вскричала:
«Откуда эта милость мне дана?»
43Ее лица я не узнал сначала,
Но в голосе я сразу угадал
То, что в обличье навсегда пропало.
46От этой искры ярко засиял
Знакомый образ, встав из тьмы бесследной,
И я черты Форезе 883увидал.
49"О, не гнушайся этой кожей бледной, —
Так он просил, — и струпною корой,
И этой плотью, мясом слишком бедной!
52Скажи мне правду о себе, открой,
Кто эти души, два твоих собрата;
Не откажись поговорить со мной!"
55"Твой мертвый лик оплакал я когда-то, —
Сказал я, — но сейчас он так изрыт,
Что сердце вновь не меньшей болью сжато.
58Молю, скажи мне, что вас так мертвит;
Я так дивлюсь, что мне не до ответа;
Кто полн другим, тот плохо говорит".
61И он: "По воле вечного совета
То древо, позади нас, в брызгах вод,
Томительною силою одето.
64Поющий здесь и плачущий народ,
За то, что угождал чрезмерно чреву,
В алчбе и в жажде к святости идет.
67Охоту есть и пить внушают зеву
Пахучие плоды и водопад,
Который растекается по древу.
70И так не раз, пока они кружат,
Свое терзанье обновляют тени,
Или верней — отраду из отрад:
73Ведь та же воля 884шлет их к древней сени,
Что слала и Христа воззвать «Или!» 885,
Когда спасла нас кровь его мучений".
76И я ему: "С тех пор, как плен земли
Твоя душа на лучший мир сменила,
Еще пять лет, Форезе, не прошли.
79И если раньше исчерпалась сила
В тебе грешить, чем тяжкий твой порок
Благая боль пред богом облегчила,
82То как же ты сюда подняться мог?
Я ждал тебя застать на нижней грани,
Там, где выплачивают срок за срок". 886
85И он мне: "Сладкую полынь страданий
Испить так рано был я приведен
Моею Неллой. 887Скорбь ее рыданий,
88Ее мольбы и сокрушенный стон
Меня оттуда извлекли до срока,
Минуя все круги, на этот склон.
91Тем драгоценней для господня ока
Моя вдовица, милая жена,
Что в доблести все больше одинока;
94Сардинская Барбаджа 888— та скромна
И женской честью может похваляться
Пред той Барбаджей, 889где живет она.
97О милый брат, к чему распространяться?
Уже я вижу тот грядущий час,
Которого недолго дожидаться,
100Когда с амвона огласят указ,
Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам
Разгуливать с сосцами напоказ.
103Каким дикаркам или сарацинкам
Духовный или светский нужен бич,
Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
106Когда б могли беспутницы постичь,
Что быстрый бег небес припас их краю,
Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;
109Беда, — когда я верно предрекаю, —
Их ждет скорей, чем станет бородат
Иной, кто спит сейчас под «баю-баю».
112Но не таись передо мною, брат!
Не — только я, но все, кто с нами рядом,
Глядят туда, где свет тобой разъят".
115Я молвил: "Если ты окинешь взглядом,
Как ты со мной и я с тобой живал,
Воспоминанье будет горьким ядом.
118От жизни той меня мой вождь воззвал,
На днях, когда над нами округленной
Была (и я на солнце указал)
121Сестра того. 890Меня он в тьме бездонной
Провел средь истых мертвых, и за ним
Я движусь, истой плотью облеченный.
124Так я поднялся, им руководим,
Всю эту гору огибая кружно,
Где правят тех, кто в мире был кривым.
127Он говорит, что мы дойдем содружно
До высоты, где Беатриче ждет;
А там ему меня покинуть нужно.
130Так говорит Вергилий, этот вот
(Я указал); другой — та тень святая,
Которой ради дрогнул ваш оплот,
133Из этих царств ее освобождая".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1Ход не мешал речам, и речи — ходу;
И мы вперед спешили, как спешит
Корабль под ветром в добрую погоду.
4А тени, дважды мертвые на вид,
Провалы глаз уставив на живого,
Являли ясно, как он их дивит.
7Я, продолжая начатое слово,
Сказал: "Она, быть может, к вышине
Идет медлительней из-за другого.
10Но где Пиккарда, 891— скажешь ли ты мне?
А здесь — кого бы вспомнить полагалось
Из тех, кто мне дивится в тишине?"
13"Моя сестра, чьей красоте равнялась
Ее лишь благость, радостным венцом
На высотах Олимпа 892увенчалась".
16Так он сказал сначала; и потом:
"Ничье прозванье здесь не под запретом;
Ведь каждый облик выдоен постом.
19Вот Бонаджунта Луккский, 893— и при этом
Он пальцем указал, — а тот, щедрей,
Чем прочие, расшитый темным цветом, 894
22Святую церковь звал женой своей;
Он был из Тура; искупает гладом
Больсенских, сваренных в вине, угрей". 895
25Еще он назвал многих, шедших рядом;
И не был недоволен ни один:
Я никого не видел с мрачным взглядом.
28Там грыз впустую пильский Убальдин 896
И Бонифаций, посохом Равенны
Премногих пасший длинный ряд годин. 897
31Там был мессер Маркезе; 898в век свой бренный
Он мог в Форли, не иссыхая, пить,
Но жаждой мучился ежемгновенной.
34Как тот, кто смотрит, чтобы оценить,
Я, посмотрев, избрал поэта Лукки,
Который явно жаждал говорить.
37Сквозь шепот, имя словно бы Джентукки
Я чуял там, 899где сам он чуял зной
Ниспосланной ему язвящей муки.
40"Дух, если хочешь говорить со мной, —
Сказал я, — сделай так, чтоб речь звучала
И нам обоим принесла покой".
43"Есть женщина, еще без покрывала, 900—
Сказал он. — С ней отрадным ты найдешь
Мой город, хоть его бранят немало.
46Ты это предсказанье унесешь
И, если понял шепот мой превратно,
Потом увидишь, что оно не ложь. 901
49Но ты ли тот, кто миру спел так внятно
Песнь, чье начало я произношу:
«Вы, жены, те, кому любовь понятна?»
52И я: "Когда любовью я дышу,
То я внимателен; ей только надо
Мне подсказать слова, и я пишу". 902
55И он: "Я вижу, в чем для нас преграда,
Чем я, Гвиттон, Нотарий 903далеки
От нового пленительного лада.
58Я вижу, как послушно на листки
Наносят ваши перья 904смысл внушенный,
Что нам, конечно, было не с руки.
61Вот все, на взгляд хоть самый изощренный,
Чем разнятся и тот и этот лад".
И он умолк, казалось — утоленный.
64Как в воздухе сгрудившийся отряд
Проворных птиц, зимующих вдоль Нила, 905
Порой спешит, вытягиваясь в ряд,
67Так вся толпа вдруг лица отвратила
И быстрым шагом дальше понеслась,
От худобы и воли легкокрыла.
70И словно тот, кто, бегом утомясь,
Из спутников рад пропустить любого,
Чтоб отдышаться, медленно пройдясь,
73Так здесь, отстав от сонмища святого,
Форезе шел со мной, нетороплив,
И молвил: «Скоро ль встретимся мы снова?»
76И я: "Не знаю, сколько буду жив;
Пусть даже близок берег, но желанье
К нему летит, меня опередив;
79Затем что край, мне данный в обитанье, 906
Что день — скуднее доблестью одет
И скорбное предвидит увяданье".
82И он: "Иди. Зачинщика всех бед
Звериный хвост, — мне это въяве зримо, —
Влачит к ущелью, где пощады нет.
85Зверь мчится все быстрей, неудержимо,
И тот уже растерзан, и на срам
Оставлен труп, простертый недвижимо.
88Не много раз вращаться тем кругам
(Он вверх взглянул), чтобы ты понял ясно
То, что ясней не вымолвлю я сам. 907
91Теперь простимся; время здесь всевластно,
А, идя равной поступью с тобой,
Я принужден терять его напрасно".
94Как, отделясь от едущих гурьбой,
Наездник мчит коня насколько можно,
Чтоб, ради славы, первым встретить бой,
97Так, торопясь, он зашагал тревожно;
И вновь со мной остались эти два,
Чье имя в мире было столь вельможно.
100Уже его я различал едва,
И он не больше был доступен взгляду,
Чем были разуму его слова,
103Когда живую, всю в плодах, громаду
Другого древа я увидел вдруг,
Крутого склона обогнув преграду.
106Я видел — люди, вскинув кисти рук,
Взывали к листьям, веющим широко,
Как просит детвора, теснясь вокруг,
109А окруженный не дает до срока,
Но, чтобы зуд желания возрос,
Приманку держит на виду высоко.
112Потом ушли, как пробудясь от грез.
Мы подступили, приближаясь слева,
К стволу, не внемлющему просьб и слез.
115"Идите мимо! Это отпрыск древа,
Которое растет на высотах
И от которого вкусила Ева". 908
118Так чей-то голос говорил в листах;
И мы, теснясь, запретные пределы
Вдоль кручи обогнули второпях.
121"Припомните, — он говорил, — Нефелы
Проклятый род, когда он, сыт и пьян,
На бой с Тезеем ринулся, двутелый; 909
124И как вольготно лил еврейский стан,
За что и был отвергнут Гедеоном,
Когда с холмов он шел на Мадиан". 910
127Так, стороною, под нависшим склоном,
Мы шли и слушали про грех обжор,
Сопровожденный горестным уроном.
130Потом, все трое, вышли на простор
И так прошли в раздумье, молчаливы,
За тысячу шагов, потупя взор.
133«О чем бы так задуматься могли вы?» —
Нежданный голос громко прозвучал,
Так что я вздрогнул, словно зверь пугливый.
136Я поднял взгляд; вовеки не блистал
Настолько ослепительно и ало
В горниле сплав стекла или металл,
139Как тот блистал, чье слово нас встречало:
"Чтобы подняться на гору, здесь вход;
Идущим к миру — здесь идти пристало".
142Мой взор затмился, встретив облик тот;
И я пошел вослед за мудрецами,
Как человек, когда на слух идет.
145И как перед рассветными лучами
Благоухает майский ветерок,
Травою напоенный и цветами,
148Так легкий ветер мне чело облек,
И я почуял перьев мановенье,
Распространявших амврозийный ток,
151И услыхал: "Блажен, чье озаренье
Столь благодатно, что ему чужда
Услада уст и вкуса вожделенье,
154Чтоб не алкать сверх меры никогда".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1Час понуждал быстрей идти по всклону,
Затем что солнцем полуденный круг
Был сдан Тельцу, а ночью — Скорпиону; 911
4И словно тот, кто не глядит вокруг,
Но направляет к цели шаг упорный,
Когда ему помедлить недосуг,
7Мы, друг за другом, шли тесниной горной,
Где ступеней стесненная гряда
Была как раз для одного просторной.
10Как юный аист крылья иногда
Поднимет к взлету и опустит снова,
Не смея оторваться от гнезда,
13Так и во мне, уже вспылать готова,
Тотчас же угасала речь моя,
И мой вопрос не претворялся в слово.
16Отец мой, видя, как колеблюсь я,
Сказал мне на ходу: "Стреляй же смело,
Раз ты свой лук напряг до острия!"
19Раскрыв уста уже не оробело:
"Как можно изнуряться, — я сказал, —
Там, где питать не требуется тело?"
22"Припомни то, как Мелеагр сгорал, 912
Когда подверглась головня сожженью,
И минет горечь, — он мне отвечал. —
25И, рассудив, как всякому движенью
Движеньем вторят ваши зеркала, 913
Ты жесткое принудишь к размягченью.
28Но, чтобы мысль твоя покой нашла,
Вот Стаций здесь; и я к нему взываю,
Чтобы твоя болячка зажила".
31"Прости, что вечный строй я излагаю
В твоем присутствии, — сказал поэт. —
Но отказать тебе я не дерзаю".
34Потом он начал: "Если мой ответ
Ты примешь в разуменье, сын мой милый,
То сказанному «как» прольется свет.
37Беспримесная кровь, которой жилы
Вобрать не могут в жаждущую пасть,
Как лишнее, чего доесть нет силы,
40Приемлет в сердце творческую власть
Образовать собой все тело ваше,
Как в жилах кровь творит любую часть.
43Очистясь вновь и в то сойдя, что краше
Не называть, впоследствии она
Сливается с чужой в природной чаше.
46Здесь та и эта соединена,
Та — покоряясь, эта — созидая,
Затем что в высшем месте 914рождена.
49Смешавшись с той и к делу приступая,
Она ее сгущает, сгусток свой,
Раз созданный, помалу оживляя.
52Зиждительная сила, став душой,
Лишь тем отличной от души растенья,
Что та дошла, а этой — путь большой,
55Усваивает чувства и движенья,
Как гриб морской, и нужные дает
Зачатым свойствам средства выраженья.
58Так ширится, мой сын, и так растет
То, что в родящем сердце пребывало,
Где естество всю плоть предсоздает.
61Но уловить, как тварь младенцем стала,
Не так легко, и здесь ты видишь тьму;
Мудрейшего, чем ты, она сбивала,
64И он учил, что, судя по всему,
Душа с возможным разумом не слита,
Затем что нет вместилища ему. 915
67Но если правде грудь твоя открыта,
Знай, что, едва зародыш завершен
И мозговая ткань вполне развита,
70Прадвижитель, в веселии склонен,
Прекрасный труд природы созерцает,
И новый дух в него вдыхает он,
73Который все, что там росло, вбирает;
И вот душа, слиянная в одно,
Живет, и чувствует, и постигает.
76И если то, что я сказал, темно,
Взгляни, как в соке, что из лоз сочится,
Жар солнца превращается в вино.
79Когда ж у Лахезис 916весь лен ссучится,
Душа спешит из тела прочь, но в ней
И бренное, и вечное таится.
82Безмолвствуют все свойства прежних дней;
Но память, разум, воля — те намного
В деянии становятся острей.
85Она летит, не медля у порога,
Чудесно к одному из берегов; 917
Ей только здесь ясна ее дорога.
88Чуть дух очерчен местом, вновь готов
Поток творящей силы излучаться,
Как прежде он питал плотской покров.
91Как воздух, если в нем пары клубятся
И чуждый луч их мгла в себе дробит,
Различно начинает расцвечаться,
94Так ближний воздух принимает вид,
В какой его, воздействуя, приводит
Душа, которая внутри стоит. 918
97И как сиянье повсеместно ходит
За пламенем и неразрывно с ним,
Так новый облик вслед за духом бродит
100И, так как тот через него стал зрим,
Зовется тенью; ею создаются
Орудья чувствам — зренью и другим.
103У нас владеют речью и смеются,
Нам свойственны и плач, и вздох, и стон,
Как здесь они, ты слышал, раздаются.
106И все, чей дух взволнован и смущен,
Сквозит в обличье тени; оттого-то
И был ты нашим видом удивлен". 919
109Последнего достигнув поворота,
Мы обратились к правой стороне,
И нас другая заняла забота.
112Здесь горный склон — в бушующем огне,
А из обрыва ветер бьет, взлетая,
И пригибает пламя вновь к стене;
115Нам приходилось двигаться вдоль края,
По одному; так шел я, здесь — огня,
А там — паденья робко избегая.
118"Тут надо, — вождь остерегал меня, —
Глаза держать в поводьях неустанно,
Себя все время от беды храня".
121«Summae Deus clementiae», 920— нежданно
Из пламени напев донесся к нам;
Мне было все же и взглянуть желанно,
124И я увидел духов, шедших там;
И то их путь, то вновь каймы полоска
Мой взор распределяли пополам.
127Чуть гимн умолк, как «Virum non cognosco!» 921—
Раздался крик. И снова песнь текла,
Подобием глухого отголоска.
130И снова крик: "Диана не могла
В своем лесу терпеть позор Гелики, 922
Вкусившей яд Венеры". И была
133Вновь песнь; и вновь превозносили клики
Жен и мужей, чей брак для многих впредь
Явил пример, безгрешностью великий.
136Так, вероятно, восклицать и петь
Им в том огне все время полагалось;
Таков бальзам их, такова их снедь,
139Чтоб язва наконец зарубцевалась.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
1Пока мы шли, друг другу вслед, по краю
И добрый вождь твердил не раз еще:
«Будь осторожен, я предупреждаю!» —
4Мне солнце било в правое плечо
И целый запад в белый превращало
Из синего, сияя горячо;
7И где ложилась тень моя, там ало
Казалось пламя; и толпа была,
В нем проходя, удивлена немало.
10Речь между ними обо мне зашла,
И тень, я слышал, тени говорила:
«Не таковы бесплотные тела».
13Иные подались, сколь можно было,
Ко мне, стараясь, как являл их вид,
Ступать не там, где их бы не палило.
16"О ты, кому почтительность 923велит,
Должно быть, сдерживать поспешность шага,
Ответь тому, кто жаждет и горит! 924
19Не только мне ответ твой будет благо:
Он этим всем нужнее, чем нужна
Индийцу или эфиопу влага.
22Скажи нам, почему ты — как стена
Для солнца, словно ты еще не встретил
Сетей кончины". Так из душ одна 925
25Мне говорила; я бы ей ответил
Без промедленья, но как раз тогда
Мой взгляд иное зрелище приметил.
28Навстречу этой новая чреда
Шла по пути, объятому пыланьем,
И я помедлил, чтоб взглянуть туда.
31Вдруг вижу — тени, здесь и там, лобзаньем
Спешат друг к другу на ходу прильнуть
И кратким утешаются свиданьем.
34Так муравьи, столкнувшись где-нибудь,
Потрутся рыльцами, чтобы дознаться,
Быть может, про добычу и про путь.
37Но только миг объятья дружбы длятся,
И с первым шагом на пути своем
Одни других перекричать стремятся, —
40Те, новые: «Гоморра и Содом!», 926
А эти: "В телку лезет Пасифая 927,
Желая похоть утолить с бычком!"
43Как если б журавлей летела стая —
Одна к пескам, другая на Рифей, 928
Та — стужи, эта — солнца избегая,
46Так расстаются две чреды теней,
Чтоб снова петь в слезах обычным ладом
И восклицать про то, что им сродней.
49И двинулись опять со мною рядом
Те, что меня просили дать ответ,
Готовность слушать выражая взглядом.
52Я, видя вновь, что им покоя нет,
Сказал: "О души, к свету мирной славы
Обретшие ведущий верно след,
55Мой прах, незрелый или величавый,
Не там остался: здесь я во плоти,
Со мной и кровь ее, и все суставы.
58Я вверх иду, чтоб зренье обрести:
Там есть жена, 929чья милость мне дарует
Сквозь ваши страны смертное нести.
61Но, — и скорее да восторжествует
Желанье ваше, чтоб вас принял храм
Той высшей тверди, где любовь ликует, —
64Скажите мне, а я письму предам,
Кто вы и эти люди кто такие,
Которые от вас уходят там".
67Так смотрит, губы растворив, немые
От изумленья, дикий житель гор,
Когда он в город попадет впервые,
70Как эти на меня стремили взор.
Едва с них спало бремя удивленья, —
Высокий дух дает ему отпор, —
73"Блажен, кто, наши посетив селенья, —
Вновь начал тот, кто прежде говорил, —
Для лучшей смерти черплет наставленья!
76Народ, идущий с нами врозь, грешил
Тем самым, чем когда-то Цезарь клики
«Царица» в день триумфа заслужил. 930
79Поэтому «Содом» гласят их крики,
Как ты слыхал, и совесть их язвит,
И в помощь пламени их стыд великий.
82Наш грех, напротив, был гермафродит;
Но мы забыли о людском законе,
Спеша насытить страсть, как скот спешит,
85И потому, сходясь на этом склоне,
Себе в позор, мы поминаем ту,
Что скотенела, лежа в скотском лоне. 931
88Ты нашей казни видишь правоту;
Назвать всех порознь мы бы не успели,
Да я на память и не перечту.
91Что до меня, я — Гвидо Гвиницелли; 932
Уже свой грех я начал искупать,
Как те, что рано сердцем восскорбели".
94Как сыновья, увидевшие мать
Во времена Ликурговой печали,
Таков был я, — не смея показать, —
97При имени того, кого считали
Отцом и я, и лучшие меня,
Когда любовь так сладко воспевали. 933
100И глух, и нем, и мысль в тиши храня,
Я долго шел, в лицо его взирая,
Но подступить не мог из-за огня.
103Насытя взгляд, я молвил, что любая
Пред ним заслуга мне милей всего,
Словами клятвы в этом заверяя.
106И он мне: "От признанья твоего 934
Я сохранил столь светлый след, что Лета
Бессильна смыть иль омрачить его.
109Но если прямодушна клятва эта, 935
Скажи мне: чем я для тебя так мил,
Что речь твоя и взор полны привета?"
112"Стихами вашими, — ответ мой был. —
Пока продлится то, что ныне ново, 936
Нетленна будет прелесть их чернил".
115"Брат, — молвил он, — вот тот 937(и на другого
Он пальцем указал среди огней)
Получше был ковач родного слова.
118В стихах любви и в сказах 938он сильней
Всех прочих; для одних глупцов погудка,
Что Лимузинец 939перед ним славней.
121У них к молве, не к правде ухо чутко,
И мненьем прочих каждый убежден,
Не слушая искусства и рассудка.
124"Таков для многих старых был Гвиттон 940,
Из уст в уста единственно прославлен,
Покуда не был многими сражен.
127Но раз тебе простор столь дивный явлен,
Что ты волен к обители взойти,
К той, где Христос игуменом поставлен,
130Там за меня из «Отче наш» прочти
Все то, что нужно здешнему народу,
Который в грех уже нельзя ввести".
133Затем, — быть может, чтобы дать свободу
Другим идущим, — он исчез в огне,
Подобно рыбе, уходящей в воду.
136Я подошел к указанному мне,
Сказав, что вряд ли я чье имя в мире
Так приютил бы в тайной глубине.
139Он начал так, шагая в знойном вире:
"Tan m'abellis vostre cortes deman,
Qu'ieu no me puesc ni voill a vos cobrire.
142Ieu sui Arnaut, que plor e vau cantan;
Consiros vei la passada folor,
E vei jausen lo joi qu'esper, denan.
145Ara vos prec, per aquella valor
Que vos guida al som de l'escalina,
Sovenha vos a temps de ma dolor!" 941
148И скрылся там, где скверну жжет пучина.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
1Так, чтоб ударить первыми лучами
В те страны, где его творец угас,
Меж тем как Эбро льется под Весами,
4А волны в Ганге жжет полдневный час,
Стояло солнце; меркнул день, сгорая, 942
Когда господень ангел встретил нас.
7«Bead muncbo corde!» 943воспевая
Звучней, чем песни на земле звучны,
Он высился вне пламени, у края.
10"Святые души, вы пройти должны
Укус огня; идите в жгучем зное
И слушайте напев с той стороны!"
13Он подал нам напутствие такое,
И, слыша эту речь, я стал как тот,
Кто будет в недро погружен земное.
16Я, руки сжав и наклонясь вперед,
Смотрел в огонь, и в памяти ожили
Тела людей, которых пламя жжет.
19Тогда ко мне поэты обратили
Свой взгляд. "Мой сын, переступи порог:
Здесь мука, но не смерть, — сказал Вергилий. —
22Ты — вспомни, вспомни!.. Если я помог
Тебе спуститься вглубь на Герионе,
Мне ль не помочь, когда к нам ближе бог?
25И знай, что если б в этом жгучем лоне
Ты хоть тысячелетие провел,
Ты не был бы и на волос в уроне.
28И если б ты проверить предпочел,
Что я не обманул тебя нимало,
Стань у огня и поднеси подол.
31Отбрось, отбрось все, что твой дух сковало!
Взгляни — и шествуй смелою стопой!"
А я не шел, как совесть ни взывала.
34При виде черствой косности такой
Он, чуть смущенный, молвил: "Сын, ведь это
Стена меж Беатриче и тобой".
37Как очи, угасавшие для света,
На имя Фисбы приоткрыл Пирам
Под тутом, ставшим кровяного цвета, 944
40Так, умягчен и больше не упрям,
Я взор к нему направил молчаливый,
Услышав имя, милое мечтам.
43А он, кивнув, сказал: "Ну как, ленивый?
Чего мы ждем?" И улыбнулся мне,
Как мальчику, прельстившемуся сливой.
46И он передо мной исчез в огне,
Прося, чтоб Стаций третьим шел, доныне
Деливший нас в пути по крутизне.
49Вступив, я был бы рад остыть в пучине
Кипящего стекла, настолько злей
Был непомерный зной посередине.
52Мой добрый вождь, чтобы я шел смелей,
Вел речь о Беатриче, повторяя:
«Я словно вижу взор ее очей».
55Нас голос вел, сквозь пламя призывая;
И, двигаясь туда, где он звенел,
Мы вышли там, где есть тропа крутая.
58Он посреди такого света пел
«Venite, benedicti Patris mei!», 945
Что яркости мой взгляд не одолел.
61"Уходит солнце, скоро ночь. Быстрее
Идите в гору, — он потом сказал, —
Пока закатный край не стал чернее".
64Тропа шла прямо вверх среди двух скал
И так, что свет последних излучений
Я пред собой у солнца отнимал;
67Преодолев немногие ступени,
Мы ощутили солнечный заход
Там, сзади нас, по угасанью тени.
70И прежде чем огромный небосвод
Так потемнел, что все в нем стало схоже
И щедрой ночи наступил черед,
73Для нас ступени превратились в ложе,
Затем что горный мрак от нас унес
И мощь к подъему, и желанье тоже.
76Как, мямля жвачку, тихнет стадо коз,
Которое, пока не стало сыто,
Спешило вскачь с утеса на утес,
79И ждет в тени, пока жара разлита,
А пастырь, опершись на посошок,
Стоит вблизи, чтоб им была защита,
82И как овчар, от хижины далек,
С гуртом своим проводит ночь в покое,
Следя, чтоб зверь добычу не увлек;
85Так в эту пору были мы все трое,
Я — за козу, они — за сторожей,
Замкнутые в ущелие крутое.
88Простор был скрыт громадами камней,
Но над тесниной звезды мне сияли,
Светлее, чем обычно, и крупней.
91Так, полон дум и, глядя в эти дали,
Я был охвачен сном; а часто сон
Вещает то, о чем и не гадали.
94Должно быть, в час, когда на горный склон
С востока Цитерея 946засияла,
Чей свет как бы любовью напоен,
97Мне снилось — на лугу цветы сбирала
Прекрасная и юная жена,
И так она, сбирая, напевала:
100"Чтоб всякий ведал, как я названа,
Я — Лия, и, прекрасными руками
Плетя венок, я здесь брожу одна.
103Для зеркала я уберусь цветами;
Сестра моя Рахиль с его стекла
Не сводит глаз и недвижима днями.
106Ей красота ее очей мила,
Как мне — сплетенный мной убор цветочный;
Ей любо созерцанье, мне — дела". 947
109Но вот уже перед зарей восточной,
Которая скитальцам тем милей,
Чем ближе к дому их привал полночный,
112Везде бежала тьма, и сон мой с ней;
Тогда я встал с одра отдохновенья,
Увидя вставшими учителей.
115"Тот сладкий плод, 948который поколенья
Тревожно ищут по стольким ветвям,
Сегодня утолит твои томленья".
118Со мною говоря, к таким словам
Прибег Вергилий; вряд ли чья щедрота
Была безмерней по своим дарам.
121За мигом миг во мне росла охота
Быть наверху, и словно перья крыл
Я с каждым шагом ширил для полета.
124Когда под нами весь уклон проплыл
И мы достигли высоты конечной,
Ко мне глаза Вергилий устремил,
127Сказав: "И временный огонь, и вечный
Ты видел, сын, и ты достиг земли,
Где смутен взгляд мой, прежде безупречный.
130Тебя мой ум и знания вели;
Теперь своим руководись советом:
Все кручи, все теснины мы прошли.
133Вот солнце лоб твой озаряет светом;
Вот лес, цветы и травяной ковер,
Самовозросшие в пространстве этом.
136Пока не снизошел счастливый взор
Той, что в слезах тогда пришла за мною,
Сиди, броди — тебе во всем простор.
139Отныне уст я больше не открою;
Свободен, прям и здрав твой дух; во всем
Судья ты сам; я над самим тобою
142Тебя венчаю митрой и венцом". 949
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1В великой жажде обойти дозором
Господень лес, 950тенистый и живой,
Где новый день смягчался перед взором,
4Я медленно от кручи круговой
Пошел нагорьем, и земля дышала
Со всех сторон цветами и травой.
7Ласкающее веянье, нимало
Не изменяясь, мне мое чело
Как будто нежным ветром обдавало
10И трепетную сень вершин гнело
В ту сторону, куда гора святая
Бросает тень, как только рассвело, —
13Но все же не настолько их сгибая,
Чтобы умолкли птички, оробев
И все свои искусства прерывая:
16Они, ликуя посреди дерев,
Встречали песнью веянье востока
В листве, гудевшей их стихам припев,
19Тот самый, что в ветвях растет широко,
Над взморьем Кьясси наполняя бор, 951
Когда Эол 952освободит Сирокко.
22Я между тем так далеко простер
Мой путь сквозь древний лес, что понемногу
Со всех сторон замкнулся кругозор.
25И вдруг поток 953мне преградил дорогу,
Который мелким трепетом волны
Клонил налево травы по отлогу.
28Чистейшие из вод земной страны
Наполнены как будто мутью сорной
Пред этою, сквозной до глубины,
31Хотя она струится черной-черной
Под вековечной тенью, для лучей
И солнечных, и лунных необорной.
34Остановясь, я перешел ручей
Глазами, чтобы видеть, как растенья
Разнообразны в свежести своей.
37И вот передо мной, как те явленья,
Когда нежданно в нас устранена
Любая дума силой удивленья,
40Явилась женщина, 954и шла одна,
И пела, отбирая цвет от цвета,
Которых там пестрела пелена.
43"О женщина, чья красота согрета
Лучом любви, коль внешний вид не ложь,
Но сердца достоверная примета, —
46Быть может, ты поближе подойдешь, —
Сказал я ей, — и станешь над стремниной,
Чтоб я расслышать мог, что ты поешь?
49Ты кажешься мне юной Прозерпиной,
Когда расстаться близился черед
Церере — с ней, ей — с вешнею долиной". 955
52Как чтобы в пляске сделать поворот,
Она, скользя сомкнутыми стопами
И мелким шагом двигаясь вперед,
55Меж алыми и желтыми цветами
К моей оборотилась стороне
С девически склоненными глазами;
58И мой призыв был утолен вполне,
Когда она так близко подступила,
Что смысл напева долетал ко мне.
61Придя туда, где побережье было
Уже омыто дивною рекой,
Открытый взор она мне подарила.
64Едва ли мог струиться блеск такой
Из-под ресниц Венеры, уязвленной
Негаданно сыновнею рукой. 956
67Среди травы, волнами орошенной,
Она, смеясь, готовила венок,
Без семени на высоте рожденный.
70На три шага нас разделял поток;
Но Геллеспонт, где Ксеркс познал невзгоду,
Людской гордыне навсегда урок, 957
73Леандру был милее в непогоду,
Когда он плыл из Абидоса в Сест, 958
Чем мне — вот этот, не разъявший воду.
76"Вы внове здесь; мой смех средь этих мест, 959
Где людям был приют от всех несчастий, —
Так начала она, взглянув окрест, —
79Мог удивить вас и смутить отчасти;
Но ум ваш озарится светом дня,
Вникая в псалмопенье «Delectasti». 960
82Ты, впереди, 961который звал меня,
Спроси, что хочешь; я на все готова
Подать ответ, все точно изъясня".
85"Вода и шум лесной, — сказал я снова, —
Колеблют то, что моему уму
Внушило слышанное прежде слово". 962
88На что она: "Сомненью твоему
Я их причину до конца раскрою
И сжавшую тебя рассею тьму.
91Творец всех благ, довольный лишь собою,
Ввел человека добрым, для добра,
Сюда, в преддверье к вечному покою.
94Виной людей пресеклась та пора,
И превратились в боль и в плач по старом
Безгрешный смех и сладкая игра.
97Чтоб смуты, порождаемые паром,
Который от воды и от земли
Идет, по мере силы, вслед за жаром,
100Тревожить человека не могли,
Гора вздыбилась так, что их не знает
Над уровнем ворот, где вы вошли.
103Но так как с первой твердью круг свершает
Весь воздух, если воздуху вразрез
Какой-либо заслон не возникает,
106То здесь, в чистейшей высоте небес,
Его круговорот деревья клонит
И наполняет шумом частый лес. 963
109Растение, которое он тронет,
Ему вверяет долю сил своих,
И он, кружа, ее вдали уронит;
112Так в дальних землях, если свойства их
Иль их небес пригодны, возникая,
Восходит много отпрысков живых.
115И там бы не дивились, это зная,
Тому, что иногда ростки растут,
Без видимого семени вставая.
118И знай про этот дивный лес, что тут
Земля богата всяческою силой
И есть плоды, которых там не рвут.
121И этот вот поток рожден не жилой,
В которой охладелый пар скоплен
И вдаль течет, то буйный, то унылый;
124Его источник прочен и силен
И черплет от господних изволений
Все, что он льет, открытый с двух сторон.
127Струясь сюда — он память согрешений
Снимает у людей; струясь туда —
Дарует память всех благих свершений.
130Здесь — Лета; там — Эвноя; но всегда
И здесь, и там сперва отведать надо,
Чтоб оказалась действенной вода.
133В ее вкушенье — высшая услада. 964
Хоть, может быть, ты жажду утолил
Услышанным, но я была бы рада,
136Чтоб ты в подарок вывод получил;
Тебе он не обещан, но едва ли
От этого он станет меньше мил.
139Те, что в стихах когда-то воспевали
Былых людей и золотой их век,
Быть может, здесь в парнасских снах 965витали:
142Здесь был невинен первый человек,
Здесь вечный май, в плодах, как поздним летом,
И нектар — это воды здешних рек".
145Я обратил лицо к моим поэтам
И здесь улыбку их упомяну,
Мелькнувшую при утвержденье этом;
148Потом взглянул на дивную жену.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1Как бы любовной негою объята,
Окончив речь, она запела так:
«Bead, quorum tecta sunt peccata!» 966
4Как нимфы направляли легкий шаг,
Совсем одни, сквозь тень лесов, желая:
Та — видеть солнце, та — уйти во мрак, —
7Она пошла вверх по реке, ступая
Вдоль берега; я — также, к ней плечом
И поступь с мелкой поступью ровняя.
10Мы, ста шагов не насчитав вдвоем,
Дошли туда, где русло загибало,
И я к востоку повернул лицом.
13Здесь мы пройти успели столь же мало,
Когда она, всем телом обратясь:
«Мой брат, смотри и слушай!» — мне сказала.
16И вдруг лесная глубина зажглась
Блистаньем неожиданного света,
Как молнией внезапно озарясь;
19Но молния, сверкнув, исчезнет где-то,
А этот свет, возникнув, возрастал,
Так что я в мыслях говорил: «Что это?»
22Каким-то нежным звуком зазвучал
Лучистый воздух; скорбно и сурово
Я дерзновенье Евы осуждал:
25Земля и твердь блюли господне слово,
А женщина, одна, чуть создана,
Не захотела потерпеть покрова; 967
28Пребудь под ним покорною она,
Была бы радость несказанных сеней
И раньше мной, и дольше вкушена. 968
31Пока я шел средь стольких предварений
Всевечной неги, мыслью оробев
И жаждая все больших упоений,
34Пред нами воздух под листвой дерев
Стал словно пламень, осияв дубраву,
И сладкий звук переходил в напев.
37Сонм дев священных, 969если вам во славу
Я ведал голод, стужу, скудный сон,
Себе награды я прошу по праву.
40Пусть для меня прольется Геликон 970,
И да внушат мне Урания с хором 971
Стихи о том, чем самый ум смущен.
43Вдали, за искажающим простором, 972
Который от меня их отделял,
Семь золотых дерев являлись взорам;
46Когда ж я к ним настолько близок стал,
Что мнящийся предмет, для чувств обманный,
Отдельных свойств за далью не терял,
49То дар, уму для различенья данный,
Светильники 973признал в седмице той,
А пенье голосов признал «Осанной».
52Светлей пылал верхами чудный строй,
Чем полночью в просторах тверди ясной
Пылает полный месяц над землей.
55Я в изумленье бросил взгляд напрасный
Вергилию, и мне ответил он
Таким же взглядом, как и я — безгласный.
58Мой взор был снова к дивам обращен,
Все надвигавшимся в строю широком
Медлительнее новобрачных жен.
61"Ты что ж, — сказала женщина с упреком, —
Горящий взгляд стремишь к живым огням,
А что за ними — не окинешь оком?"
64И я увидел: вслед, как вслед вождям,
Чреда людей, вся в белом, выступала,
И белизны такой не ведать нам.
67Вода налево от меня сверкала
И возвращала мне мой левый бок,
Едва я озирался, — как зерцало.
70Когда я был настолько недалек,
Что мы всего лишь речкой разделялись,
Я шаг прервал и лучше видеть мог.
73А огоньки все ближе надвигались,
И, словно кистью проведены,
За ними волны, крася воздух, стлались;
76Все семь полос, отчетливо видны,
Напоминали яркими цветами
Лук солнца или перевязь луны. 974
79Длину всех этих стягов я глазами
Не озирал; меж крайними просвет
Измерился бы десятью шагами.
82Под чудной сенью шло двенадцать чет
Маститых старцев, 975двигаясь степенно,
И каждого венчал лилейный цвет.
85Все воспевали песнь: "Благословенна
Ты в дочерях Адама, и светла
Краса твоя и навсегда нетленна!"
88Когда чреда избранная прошла
И свежую траву освободила,
Которою та сторона цвела, —
91Как вслед светилам вставшие светила,
Четыре зверя 976взор мой различил.
Их лбы листва зеленая обвила;
94У каждого — шесть оперенных крыл;
Крыла — полны очей; я лишь означу,
Что так смотрел бы Аргус 977, если б жил.
97Чтоб начертать их облик, я не трачу
Стихов, читатель; непосильно мне
При щедрости исполнить всю задачу.
100Прочти Езекииля; он вполне
Их описал, от северного края
Идущих в ветре, в туче и в огне.
103Как на его листах, совсем такая
Наружность их; в одной лишь из статей
Я с Иоанном — крылья исчисляя. 978
106Двуколая, меж четырех зверей
Победная повозка 979возвышалась,
И впряженный Грифон 980шел перед ней.
109Он крылья так держал, что отделялась
Срединная от трех и трех полос,
И ни одна разъятьем не ломалась.
112К вершинам крыл я тщетно взгляд вознес;
Он был золототел, где он был птицей,
А в остальном — как смесь лилей и роз.
115Не то, чтоб Август равной колесницей
Не тешил Рима, или Сципион, 981—
Сам выезд Солнца был бедней сторицей,
118Тот выезд Солнца, что упал, спален,
Когда Земля взмолилася в печали
И Дий творил свой праведный закон. 982
121У правой ступицы, кружа, плясали
Три женщины; одна — совсем ала;
Ее в огне с трудом бы распознали;
124Другая словно создана была
Из плоти, даже кости, изумрудной;
И третья — как недавний снег бела.
127То белая вела их в пляске чудной,
То алая, чья песнь у всех зараз
То легкой поступь делала, то трудной. 983
130А слева — четверо вели свой пляс,
Одеты в пурпур, повинуясь ладу
Одной из них, имевшей третий глаз. 984
133За этим сонмищем предстали взгляду
Два старца, сходных обликом благим
И твердым, но несходных по наряду;
136Так, одного питомцем бы своим
Счел Гиппократ, природой сотворенный
На благо самым милым ей живым;
139Обратною заботой поглощенный,
Второй сверкал столь режущим мечом,
Что я глядел чрез реку, устрашенный. 985
142Прошли смиренных четверо 986потом;
И одинокий старец, вслед за ними,
Ступал во сне, с провидящим челом. 987
145Все семь от первых ризами своими
Не отличались; но взамен лилей
Венчали розы наравне с другими
148Багряными цветами снег кудрей;
Далекий взор клялся бы, что их лица
Огнем пылают кверху от бровей.
151Когда со мной равнялась колесница,
Раздался гром; и, словно возбранен
Был дальше ход, святая вереница
154Остановилась позади знамен. 988
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
1Когда небес верховных семизвездье,
Чьей славе чужд закат или восход
И мгла иная, чем вины возмездье,
4Всем указуя должных дел черед,
Как указует нижнее деснице
Того, кто судно к пристани ведет,
7Остановилось, 989— шедший в веренице,
Перед Грифоном, праведный собор
С отрадой обратился к колеснице;
10Один, подъемля вдохновенный взор,
Спел: «Veni, sponsa, de Libano, veni!» 990—
Воззвав трикраты, и за ним весь хор.
13Как сонм блаженных из могильной сени,
Спеша, восстанет на призывный звук,
В земной плоти, воскресшей для хвалений,
16Так над небесной колесницей вдруг.
Возникло сто, ad vocem tanti senis, 991
Всевечной жизни вестников и слуг. 992
19И каждый пел: «Benedictus qui venis!» 993
И, рассыпая вверх и вкруг цветы,
Звал: «Manibus о date lilia plenis!» 994
22Как иногда багрянцем залиты
В начале утра области востока,
А небеса прекрасны и чисты,
25И солнца лик, поднявшись невысоко,
Настолько застлан мягкостью паров,
Что на него спокойно смотрит око, —
28Так в легкой туче ангельских цветов,
Взлетавших и свергавшихся обвалом
На дивный воз и вне его краев,
31В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина, 995облачена
В зеленый плащ и в платье огне-алом.
34И дух мой, — хоть умчались времена,
Когда его ввергала в содроганье
Одним своим присутствием она,
37А здесь неполным было созерцанье, —
Пред тайной силой, шедшей от нее,
Былой любви изведал обаянье.
40Едва в лицо ударила мое
Та сила, чье, став отроком, я вскоре
Разящее почуял острие,
43Я глянул влево, — с той мольбой во взоре,
С какой ребенок ищет мать свою
И к ней бежит в испуге или в горе, —
46Сказать Вергилию: "Всю кровь мою
Пронизывает трепет несказанный:
Следы огня былого узнаю!"
49Но мой Вергилий в этот миг нежданный
Исчез, Вергилий, мой отец и вождь,
Вергилий, мне для избавленья данный.
52Все чудеса запретных Еве рощ
Омытого росой 996не оградили
От слез, пролившихся, как черный дождь.
55"Дант, оттого что отошел Вергилий,
Не плачь, не плачь еще; не этот меч
Тебе для плача жребии судили".
58Как адмирал, чтобы людей увлечь
На кораблях воинственной станицы,
То с носа, то с кормы к ним держит речь,
61Такой, над левым краем колесницы,
Чуть я взглянул при имени своем,
Здесь поневоле вписанном в страницы,
64Возникшая с завешенным челом
Средь ангельского празднества — стояла,
Ко мне чрез реку обратясь лицом.
67Хотя опущенное покрывало,
Окружено Минервиной листвой, 997
Ее открыто видеть не давало,
70Но, с царственно взнесенной головой,
Она промолвила, храня обличье
Того, кто гнев удерживает свой:
73"Взгляни смелей! Да, да, я — Беатриче.
Как соизволил ты взойти сюда, 998
Где обитают счастье и величье?"
76Глаза к ручью склонил я, но когда
Себя увидел, то, не молвив слова,
К траве отвел их, не стерпев стыда.
79Так мать грозна для сына молодого,
Как мне она казалась в гневе том:
Горька любовь, когда она сурова.
82Она умолкла; ангелы кругом
Запели: «In te, Domine, speravi», 999
На «pedes meos» завершив псалом.
85Как леденеет снег в живой дубраве,
Когда, славонским ветром остужен,
Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве,
88И как он сам собою поглощен,
Едва дохнет земля, где гибнут тени, 1000
И кажется-то воск огнем спален, —
91Таков был я, без слез и сокрушений,
До песни тех, которые поют
Вослед созвучьям вековечных сеней; 1001
94Но чуть я понял, что они зовут
Простить меня, усердней, чем словами:
«О госпожа, зачем так строг твой суд!», —
97Лед, сердце мне сжимавший как тисками,
Стал влагой и дыханьем и, томясь,
Покинул грудь глазами и устами.
100Она, все той же стороны держась
На колеснице, вняв моленья эти,
Так, речь начав, на них отозвалась:
103"Вы бодрствуете в вековечном свете;
Ни ночь, ни сон не затмевают вам
Неутомимой поступи столетий;
106И мой ответ скорей тому, кто там
Сейчас стоит и слезы льет безгласно,
И скорбь да соразмерится делам.
109Не только силой горних кругов, властно
Велящих семени дать должный плод,
Чему расположенье звезд причастно,
112Но милостью божественных щедрот,
Чья дождевая туча так подъята,
Что до нее наш взор не досягнет,
115Он в новой жизни 1002был таков когда-то,
Что мог свои дары, с теченьем дней,
Осуществить невиданно богато.
118Но тем дичей земля и тем вредней,
Когда в ней плевел сеять понемногу,
Чем больше силы почвенной у ней.
121Была пора, он находил подмогу
В моем лице; я взором молодым
Вела его на верную дорогу.
124Но чуть я, между первым и вторым
Из возрастов, 1003от жизни отлетела, —
Меня покинув, он ушел к другим. 1004
127Когда я к духу вознеслась от тела
И силой возросла и красотой,
Его душа к любимой охладела.
130Он устремил шаги дурной стезей,
К обманным благам, ложным изначала,
Чьи обещанья — лишь посул пустой.
133Напрасно я во снах к нему взывала
И наяву, 1005чтоб с ложного следа
Вернуть его: он не скорбел нимало.
136Так глубока была его беда,
Что дать ему спасенье можно было
Лишь зрелищем погибших навсегда.
139И я ворота мертвых посетила,
Прося, в тоске, чтобы ему помог
Тот, чья рука его сюда взводила.
142То было бы нарушить божий рок —
Пройти сквозь Лету и вкусить губами
Такую снедь, не заплатив оброк
145Раскаянья, обильного слезами".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1Ты, ставший, у священного потока, —
Так, речь ко мне направив острием,
Хоть было уж и лезвие 1006жестоко,
4Она тотчас же начала потом, —
Скажи, скажи, права ли я! Признаний
Мои улики требуют во всем".
7Я был так слаб от внутренних терзаний,
Что голос мой, поднявшийся со дна,
Угас, еще не выйдя из гортани.
10Пождав: "Ты что же? — молвила она. —
Ответь мне! Память о годах печали 1007
В тебе волной 1008еще не сметена".
13Страх и смущенье, горше, чем вначале,
Исторгли из меня такое «да»,
Что лишь глаза его бы распознали.
16Как самострел ломается, когда
Натянут слишком, и полет пологий
Его стрелы не причинит вреда,
19Так я не вынес бремени тревоги,
И ослабевший голос мой затих,
В слезах и вздохах, посреди дороги.
22Она сказала: "На путях моих,
Руководимый помыслом о благе,
Взыскуемом превыше всех других, 1009
25Скажи, какие цепи иль овраги
Ты повстречал, что мужеством иссяк
И к одоленью не нашел отваги?
28Какие на челе у прочих благ
Увидел чары и слова обета,
Что им навстречу устремил свой шаг?"
31Я горьким вздохом встретил слово это
И, голос мой усильем подчиня,
С трудом раздвинул губы для ответа.
34Потом, в слезах: "Обманчиво маня,
Мои шаги влекла тщета земная,
Когда ваш облик скрылся от меня".
37И мне она: "Таясь иль отрицая,
Ты обмануть не мог бы Судию,
Который судит, все деянья зная.
40Но если кто признал вину свою
Своим же ртом, то на суде точило
Вращается навстречу лезвию. 1010
43И все же, чтоб тебе стыднее было,
Заблудшему, и чтоб тебя опять,
Как прежде, песнь сирен не обольстила,
46Не сея слез, внимай мне, чтоб узнать,
Куда мой образ, ставший горстью пыли,
Твои шаги был должен направлять.
49Природа и искусство не дарили
Тебе вовек прекраснее услад,
Чем облик мой, распавшийся в могиле.
52Раз ты лишился высшей из отрад
С моею смертью, что же в смертной доле
Еще могло к себе привлечь твой взгляд?
55Ты должен был при первом же уколе
Того, что бренно, устремить полет
Вослед за мной, не бренной, — как дотоле.
58Не надо было брать на крылья гнет,
Чтоб снова пострадать, — будь то девичка
Иль прочий вздор, который миг живет.
61Раз, два страдает молодая птичка;
А оперившихся и зорких птиц
От стрел и сети бережет привычка".
64Как малыши, глаза потупив ниц,
Стоят и слушают и, сознавая
Свою вину, не подымают лиц,
67Так я стоял. "Хоть ты скорбишь, внимая,
Вскинь бороду, — она сказала мне. —
Ты больше скорби вынесешь, взирая".
70Крушится легче дуб на крутизне
Под ветром, налетевшим с полуночи
Или рожденным в Ярбиной стране, 1011
73Чем поднял я на зов чело и очи;
И, бороду взамен лица назвав,
Она отраву сделала жесточе.
76Когда я каждый распрямил сустав,
Глаз различил, что первенцы творенья 1012
Дождем цветов не окропляют трав;
79И я увидел, полн еще смятенья,
Что Беатриче взоры навела
На Зверя, слившего два воплощенья. 1013
82Хоть за рекой и не открыв чела, —
Она себя былую побеждала 1014
Мощнее, чем других, когда жила.
85Крапива скорби так меня сжигала,
Что, чем сильней я что-либо любил,
Тем ненавистней это мне предстало.
88Такой укор мне сердце укусил,
Что я упал; что делалось со мною,
То знает та, кем я повержен был.
91Обретши силы в сердце, над собою
Я увидал сплетавшую венок 1015
И услыхал: «Держись, держись, рукою!»
94Меня, по горло погрузи в поток,
Она влекла и легкими стопами
Поверх воды скользила, как челнок.
97Когда блаженный берег был над нами,
«Asperges me», 1016— так нежно раздалось,
Что мне не вспомнить, не сказать словами.
100Меж тем она, взметнув ладони врозь,
Склонилась надо мной и погрузила
Мне голову, так что глотнуть пришлось. 1017
103Потом, омытым влагой, поместила
Меж четверых красавиц 1018в хоровод,
И каждая меня рукой укрыла.
106"Мы нимфы — здесь, мы — звезды в тьме высот; 1019
Лик Беатриче не был миру явлен,
Когда служить ей мы пришли вперед. 1020
109Ты будешь нами перед ней поставлен;
Но вникнешь в свет ее отрадных глаз
Среди тех трех, чей взор острей направлен". 1021
112Так мне они пропели; и тотчас
Мы перед грудью у Грифона стали,
Имея Беатриче против нас.
115"Не береги очей, — они сказали. —
Вот изумруды, те, что с давних пор
Оружием любви тебя сражали".
118Сто сот желаний, жарче, чем костер,
Вонзили взгляд мой в очи Беатриче,
Все на Грифона устремлявшей взор.
121Как солнце в зеркале, в таком величье
Двусущный Зверь в их глубине сиял,
То вдруг в одном, то вдруг в другом обличье. 1022
124Суди, читатель, как мой ум блуждал,
Когда предмет стоял неизмененный,
А в отраженье облик изменял.
127Пока, ликующий и изумленный,
Мой дух не мог насытиться едой,
Которой алчет голод утоленный, —
130Отмеченные высшей красотой,
Три остальные, распевая хором,
Ко мне свой пляс приблизили святой.
133"Взгляни, о Беатриче, дивным взором
На верного, — звучала песня та, —
Пришедшего по кручам и просторам!
136Даруй нам милость и твои уста
Разоблачи, чтобы твоя вторая
Ему была открыта красота!" 1023
139О света вечного краса живая,
Кто так исчах и побледнел без сна
В тени Парнаса, струй его вкушая,
142Чтоб мысль его и речь была властна
Изобразить, какою ты явилась,
Гармонией небес осенена,
145Когда в свободном воздухе открылась?
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
1Мои глаза так алчно утоляли
Десятилетней жажды 1024жгучий зной,
Что все другие чувства мертвы стали;
4Взор здесь и там был огражден стеной
Невнятия, влекомый неуклонно
В былую сеть улыбкой неземной;
7Но влево отклонился принужденно,
Когда из уст богинь, 1025стоявших там,
Раздалось слово: «Слишком напряженно!»
10Упадок зренья, свойственный глазам,
В которых солнце свеже отразилось,
Меня на время приобщил к слепцам;
13Когда же с малым зренье вновь сроднилось
(Я молвлю «с малым», мысля о большом,
С которым ощущенье разлучилось),
16Я видел — вправо повернув плечом,
Святое войско шло стезей возвратной, 1026
С седмицей свеч и с солнцем пред челом.
19Как, оградив себя щитами, ратный
Заходит строй, за стягом идя вспять,
Пока порядок не создаст обратный, —
22Так стран небесных головная рать
Вся перед нами прежде растянулась,
Чем колесница стала загибать.
25Из женщин каждая к оси вернулась,
И благодатный груз повлек Грифон,
Но ни перо на нем не шелохнулось.
28Та, кем я был сквозь воду проведен,
И я, и Стаций шли с руки, где круче
Колесный след в загибе закруглен.
31Так, через лес, пустынный и дремучий
С тех пор, как змею женщина вняла,
Мы шли под голос ангельских созвучий.
34Насколько трижды пролетит стрела,
Настолько удалясь, мы шаг прервали,
И Беатриче на землю сошла.
37Тогда «Адам!» все тихо пророптали
И обступили древо, чьих ветвей
Ни листья, ни цветы не украшали. 1027
40Его намет, чем выше, тем мощней
И вправо расширявшийся, и влево,
Дивил бы индов высотой своей.
43"Хвала тебе, Грифон, за то, что древа
Не ранишь клювом; 1028вкус отраден в нем,
Но горькие терзанья терпит чрево", —
46Вскричали прочие, обстав кругом
Могучий ствол; и Зверь двоерожденный:
«Так семя всякой правды соблюдем».
49И, к дышлу колесницы обращенный,
Он к сирой ветви сам его привлек,
Связав их вязью, из нее сплетенной. 1029
52Как наши поросли, когда поток
Большого света смешан с тем, который
Вслед за ельцом небесным ждет свой срок, 1030
55Пестро рядятся в свежие уборы,
Пока еще не под другой звездой
Коней для Солнца запрягают Оры, —
58Так в цвет, светлей фиалки полевой
И гуще розы, облеклось растенье,
Где прежде каждый сук был неживой.
61Я не постиг нездешнее хваленье,
Которое весь сонм их возгласил,
И не дослушал до конца их пенье.
64Умей я начертать, как усыпил
Сказ о Сиринге очи стражу злому, 1031
Который бденье дорого купил,
67Я, подражая образцу такому,
Живописал бы, как ввергался в сон;
Но пусть искуснейший опишет дрему.
70А я скажу, как я был пробужден
И полог сна раздрали блеск мгновенный
И возглас: «Встань же! Чем ты усыплен?» 1032
73Как, цвет увидев яблони священной,
Чьим брачным пиром небеса полны
И чьи плоды бесплотным вожделенны,
76Петр, Иоанн и Яков, сражены
Бесчувствием, очнулись от глагола,
Который разрушал и глубже сны,
79И видели, что лишена их школа
Уже и Моисея, и Ильи,
И на учителе другая стола, 1033—
82Так я очнулся, в смутном забытьи
Увидев над собой при этом кличе
Ту, что вдоль струй вела шаги мои.
85В смятенье, я сказал: «Где Беатриче?»
И та: "Она воссела у корней
Листвы, обретшей новое величье.
88Взгляни на круг приблизившихся к ней;
Другие ввысь восходят 1034за Грифоном,
И песня их и глубже, и звучней".
91Звенела ль эта речь дальнейшим звоном,
Не знаю, ибо мне была видна
Та, что мой слух заставила заслоном.
94Она сидела на земле, одна,
Как если б воз, который Зверь двучастный
Связал с растеньем, стерегла она.
97Окрест нее смыкали круг прекрасный
Семь нимф, 1035держа огней священный строй,
Над коим Австр и Аквилон 1036не властны.
100"Ты здесь на краткий срок в сени лесной,
Дабы затем навек, средь граждан Рима,
Где римлянин — Христос, пребыть со мной.
103Для пользы мира, где добро гонимо,
Смотри на колесницу и потом
Все опиши, что взору было зримо". 1037
106Так Беатриче; я же, весь во всем
К стопам ее велений преклоненный,
Воззрел послушно взором и умом.
109Не падает столь быстро устремленный
Огонь из тучи плотной, чьи пласты
Скопились в сфере самой отдаленной,
112Как птица Дия пала с высоты
Вдоль дерева, кору его терзая,
А не одну лишь зелень и цветы,
115И, в колесницу мощно ударяя,
Ее качнула; так, с боков хлеща,
Раскачивает судно зыбь морская. 1038
118Потом я видел, как, вскочить ища,
Кралась лиса к повозке величавой,
Без доброй снеди до костей тоща.
121Но, услыхав, какой постыдной славой
Ее моя корила госпожа,
Она умчала остов худощавый. 1039
124Потом, я видел, прежний путь держа,
Орел спустился к колеснице снова
И оперил ее, над ней кружа. 1040
127Как бы из сердца, горестью больного,
С небес нисшедший голос произнес:
«О челн мой, полный бремени дурного!»
130Потом земля разверзлась меж колес,
И видел я, как вышел из провала
Дракон, хвостом пронзая снизу воз;
133Он, как оса, вбирающая жало,
Согнул зловредный хвост и за собой
Увлек часть днища, утоленный мало.
136Остаток, словно тучный луг — травой,
Оделся перьями, во имя цели,
Быть может, даже здравой и благой,
139Подаренными, и они одели
И дышло, и колеса по бокам,
Так, что уста вздохнуть бы не успели. 1041
142Преображенный так, священный храм
Явил семь глав над опереньем птичьим:
Вдоль дышла — три, четыре — по углам.
145Три первые уподоблялись бычьим,
У прочих был единый рог в челе;
В мир не являлся зверь, странней обличьем. 1042
148Уверенно, как башня на скале,
На нем блудница наглая сидела,
Кругом глазами рыща по земле;
151С ней рядом стал гигант, чтобы не смела
Ничья рука похитить этот клад;
И оба целовались то и дело. 1043
154Едва она живой и жадный взгляд
Ко мне метнула, друг ее сердитый
Ее стегнул от головы до пят.
157Потом, исполнен злобы ядовитой,
Он отвязал чудовище и в лес
Его повлек, где, как щитом укрытый,
160С блудницей зверь невиданный исчез. 1044
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1«Deus, venerunt gentes», 1045— то четыре,
То три жены, та череда и та,
Сквозь слезы стали петь стихи Псалтири.
4И Беатриче, скорбью повита,
Внимала им, подобная в печали,
Быть может, лишь Марии у креста.
7Когда же те простор для речи дали,
Сказала, вспыхнув, как огонь во тьме,
И встав, и так слова ее звучали:
10"Modicum, et non videbitis me;
Et iterum, любимые сестрицы,
Modicum, et vos videbitis me". 1046
13И, двинувшись в предшествии седмицы, 1047
Мне, женщине и мудрецу 1048— за ней
Идти велела манием десницы.
16И ранее, чем на стезе своей
Она десятый шаг свой опустила,
Мне хлынул в очи свет ее очей.
19"Иди быстрей, — она проговорила,
Спокойное обличие храня, —
Чтобы тебе удобней слушать было".
22Я подошел, по ней мой шаг равня;
Она сказала: "Брат мой, почему бы
Тебе сейчас не расспросить меня?"
25Как те, кому мешает страх сугубый
Со старшими свободно речь вести,
И голос их едва идет сквозь зубы,
28Так, полный звук не в силах обрести:
"О госпожа, — ответил я, смущенный, —
То, что мне нужно, легче вам найти".
31Она на это: "Пусть твой дух стесненный
Боязнь и стыд освободят от пут,
Так, чтобы ты не говорил, как сонный.
34Знай, что порушенный змеей сосуд 1049
Был и не стал; 1050но от судьи вселенной
Вино и хлеб злодея не спасут. 1051
37Еще придет преемник предреченный
Орла, чьи перья, в колесницу пав,
Ее уродом сделали и пленной.
40Я говорю, провиденьем познав,
Что вот уже и звезды у порога,
Не знающие никаких застав,
43Когда Пятьсот Пятнадцать, 1052вестник бога,
Воровку и гиганта истребит
За то, что оба согрешали много.
46И если эта речь моя гласит,
Как Сфинга и Фемида, темным складом,
И смысл ее от разума сокрыт, —
49Событья уподобятся Наядам
И трудную загадку разрешат,
Но будет мир над нивой и над стадом. 1053
52Следи; и точно, как они звучат,
Мои слова запомни для наказа
Живым, чья жизнь — лишь путь до смертных врат
55И при писанье своего рассказа
Не скрой, каким растенье ты нашел,
Ограбленное здесь уже два раза. 1054
58Кто грабит ветви иль терзает ствол,
Повинен в богохульственной крамоле:
Бог для себя святыню их возвел.
61Грызнув его, пять тысяч лет и доле
Ждала в мученьях первая душа, 1055
Чтоб грех избыл другой, по доброй воле.
64Спит разум твой, размыслить не спеша,
Что неспроста оно взнеслось так круто,
Таким наметом стебель заверша.
67Не будь твое сознание замкнуто,
Как в струи Эльсы, 1056в помыслы сует,
Не будь их прелесть — как Пирам для тута, 1057
70Ты, по наличью этих лишь примет,
Постиг бы нравственно, сколь правосудно
Господь на древо наложил запрет.
73Но так как ты, — мне угадать нетрудно, —
Окаменел и потускнел умом
И свет моих речей приемлешь скудно,
76Хочу, чтоб ты в себе их нес потом,
Подобно хоть не книге, а картине,
Как жезл приносят с пальмовым листом". 1058
79И я: "Как оттиск в воске или глине,
Который принял неизменный вид,
Мой разум вашу речь хранит отныне.
82Но для чего в такой дали парит
Ваш долгожданный голос, и чем боле
К нему я рвусь, тем дальше он звучит?"
85"Чтоб ты постиг, — сказала, — что за школе 1059
Ты следовал, и видел, можно ль ей
Познать сокрытое в моем глаголе;
88И видел, что до божеских путей
Вам так далеко, как земному краю
До неба, мчащегося всех быстрей". 1060
91На что я молвил: "Я не вспоминаю,
Чтоб я когда-либо чуждался вас,
И в этом я себя не упрекаю".
94Она же: "Если ты на этот раз
Забыл, — и улыбнулась еле зримо, —
То вспомни, как ты Лету пил сейчас;
97Как судят об огне по клубам дыма,
Само твое забвенье — приговор
Виновной воле, устремленной мимо. 1061
100Но говорить с тобою с этих пор
Я буду обнаженными словами,
Чтобы их видеть мог твой грубый взор".
103Все ярче, замедленными шагами,
Вступало солнце в полуденный круг,
Который создан нашими глазами,
106Когда в пути остановились вдруг, —
Как проводник, который полн сомнений,
Увидев незнакомое вокруг, —
109Семь жен у выхода из бледной тени,
Какую в Альпах стелет вдоль ручья
Вязь черных веток и зеленой сени.
112Там растекались, — мог бы думать я, —
Тигр и Евфрат из одного истока,
Лениво разлучаясь, как друзья. 1062
115"О светоч смертных, блещущий высоко,
Что это за раздвоенный поток,
Сам от себя стремящийся далеко?"
118На что сказали так 1063: "Тебе урок
Подаст Мательда". 1064И, путем ответа
Как бы желая отвести упрек,
121Прекрасная сказала: "И про это, 1065
И про иное с ним я речь вела,
И не могла ее похитить Лета".
124И Беатриче: "Больших мыслей мгла,
Ложащихся на память пеленою,
Ему, быть может, ум заволокла.
127Но видишь льющуюся там Эвною:
Сведи его и сделай, как всегда,
Угаснувшую силу 1066вновь живою".
130Как избранные души без труда
Желанное другим желают сами,
Лишь только есть малейшая нужда,
133Так, до меня дотронувшись перстами,
Она пошла и на учтивый лад
Сказала Стацию: «Ты следуй с нами».
136Не будь, читатель, у меня преград
Писать еще, я бы воспел хоть мало
Питье, чью сладость вечно пить бы рад;
139Но так как счет положен изначала 1067
Страницам этой кантики второй,
Узда искусства здесь меня сдержала.
142Я шел назад, 1068священною волной
Воссоздан так, как жизненная сила
Живит растенья зеленью живой,
145Чист и достоин посетить светила. 1069
РАЙ
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1Лучи того, кто движет мирозданье,
Все проницают славой и струят
Где — большее, где — меньшее сиянье.
4Я в тверди был, 1070где свет их восприят
Всего полней; но вел бы речь напрасно
О виденном вернувшийся назад;
7Затем что, близясь к чаемому страстно,
Наш ум к такой нисходит глубине,
Что память вслед за ним идти не властна.
10Однако то, что о святой стране
Я мог скопить, в душе оберегая,
Предметом песни воспослужит мне.
13О Аполлон, последний труд свершая,
Да буду я твоих исполнен сил,
Как ты велишь, любимый лавр 1071вверяя.
16Мне из зубцов Парнаса нужен был
Пока один; 1072но есть обоим дело,
Раз я к концу ристанья приступил.
19Войди мне в грудь и вей, чтоб песнь звенела,
Как в день, когда ты Марсия 1073извлек
И выбросил из оболочки тела.
22О вышний дух, когда б ты мне помог
Так, чтобы тень державы осиянной
Явить, в мозгу я впечатленной мог,
25Я стал бы в сень листвы, тебе желанной,
Чтоб на меня возложен был венец,
Моим предметом и тобой мне данный.
28Ее настолько редко рвут, отец,
Чтоб кесаря почтить или поэта,
К стыду и по вине людских сердец,
31Что богу Дельф 1074должно быть в радость это,
Когда к пенейским листьям 1075взор воздет
И чье-то сердце жаждой их согрето.
34За искрой пламя ширится вослед:
За мной, быть может, лучшими устами
Взнесут мольбу, чтоб с Кирры был ответ.
37Встает для смертных разными вратами
Лампада мира; но из тех, где слит
Бег четырех кругов с тремя крестами,
40По лучшему пути она спешит
И с лучшею звездой, и чище сила
Мирскому воску оттиск свой дарит. 1076
43Почти из этих врат там утро всплыло,
Здесь вечер пал, и в полушарьи том
Все стало белым, здесь все черным было,
46Когда, налево обратясь лицом,
Вонзилась в солнце Беатриче взором; 1077
Так не почиет орлий взгляд на нем.
49Как луч выходит из луча, в котором
Берет начало, чтоб отпрянуть ввысь, —
Скиталец в думах о возврате скором, 1078—
52Так из ее движений родились,
Глазами в дух войдя, мои; к светилу
Не по-людски глаза мои взнеслись.
55Там можно многое, что не под силу
Нам здесь, затем что создан тот приют
Для человека по его мерилу. 1079
58Я выдержал недолго, но и тут
Успел заметить, что оно искрилось,
Как взятый из огня железный прут.
61И вдруг сиянье дня усугубилось,
Как если бы второе солнце нам
Велением Могущего явилось.
64А Беатриче к вечным высотам
Стремила взор; мой взгляд низведши вскоре,
Я устремил глаза к ее глазам.
67Я стал таким, в ее теряясь взоре,
Как Главк 1080, когда вкушенная трава
Его к бессмертным приобщила в море.
70Пречеловеченье 1081вместить в слова
Нельзя; пример мой 1082близок по приметам,
Но самый опыт — милость божества.
73Был ли я только тем, что в теле этом
Всего новей, 1083Любовь, господь высот,
То знаешь ты, чьим я вознесся светом.
76Когда круги, которых вечный ход
Стремишь, желанный, ты, 1084мой дух призвали
Гармонией, чей строй тобой живет, 1085
79Я видел — солнцем загорелись дали 1086
Так мощно, что ни ливень, ни поток
Таких озер вовек не расстилали.
82Звук был так нов, и свет был так широк,
Что я горел постигнуть их начало;
Столь острый пыл вовек меня не жег.
85Та, что во мне, как я в себе, читала, —
Чтоб мне в моем смятении — помочь,
Скорей, чем я спросил, уста разъяла
88И начала: "Ты должен превозмочь
Неверный домысл; то, что непонятно,
Ты понял бы, его отбросив прочь.
91Не на земле ты, как считал превратно,
Но молния, покинув свой предел,
Не мчится так, как ты к нему обратно". 1087
94Покров сомненья с дум моих слетел,
Снят сквозь улыбку речью небольшою,
Но тут другой на них отяготел,
97И я сказал: "Я вновь пришел к покою
От удивленья; но дивлюсь опять,
Как я всхожу столь легкою средою".
100Она, умея вздохом сострадать,
Ко мне склонила взор неизреченный,
Как на дитя в бреду — взирает мать,
103И начала: "Все в мире неизменный
Связует строй; своим обличьем он
Подобье бога придает вселенной.
106Для высших тварей в нем отображен
След вечной Силы, крайней той вершины,
Которой служит сказанный закон.
109И этот строй объемлет, всеединый,
Все естества, что по своим судьбам! —
Вблизи или вдали от их причины.
112Они плывут к различным берегам
Великим морем бытия, стремимы
Своим позывом, что ведет их сам.
115Он пламя мчит к луне, неудержимый;
Он в смертном сердце 1088возбуждает кровь;
Он землю вяжет в ком неразделимый.
118Лук этот 1089вечно мечет, вновь и вновь,
Не только неразумные творенья,
Но те, в ком есть и разум и любовь.
121Свет устроительного провиденья
Покоит твердь, объемлющую ту,
Что всех поспешней быстротой вращенья.
124Туда, в завещанную высоту,
Нас эта сила тетивы помчала,
Лишь радостную ведая мету.
127И все ж, как образ отвечает мало
Подчас тому, что мастер ждал найти,
Затем что вещество на отклик вяло, —
130Так точно тварь от этого пути
Порой отходит, властью обладая,
Хоть дан толчок, стремленье отвести;
133И как огонь, из тучи упадая,
Стремится вниз, 1090так может первый взлет
Пригнуть обратно суета земная.
136Дивись не больше, — это взяв в расчет, —
Тому, что всходишь, чем стремнине водной,
Когда она с вершины вниз течет.
139То было б диво, если бы, свободный
От всех помех, ты оставался там,
Как сникший к почве пламень благородный".
142И вновь лицо подъяла к небесам.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
1О вы, которые в челне зыбучем,
Желая слушать, плыли по волнам
Вослед за кораблем моим певучим,
4Поворотите к вашим берегам!
Не доверяйтесь водному простору!
Как бы, отстав, не потеряться вам!
7Здесь не бывал никто по эту пору:
Минерва веет, правит Аполлон,
Медведиц — Музы указуют взору,
10А вы, немногие, что испокон
Мысль к ангельскому хлебу обращали,
Хоть кто им здесь живет — не утолен,
13Вам можно смело сквозь морские дали
Свой струг вести там, где мой след вскипел,
Доколе воды ровными не стали.
16Тех, кто в Колхиду путь преодолел,
Не столь большое ждало удивленье,
Когда Ясон предстал как земледел. 1091
19Врожденное и вечное томленье
По божьем царстве мчало наш полет,
Почти столь быстрый, как небес вращенье.
22Взор Беатриче не сходил с высот,
Мой взор — с нее. Скорей, чем с самострела
Вонзится, мчится и сорвется дрот,
25Я долетел до чудного предела,
Привлекшего глаза и разум мой;
И та, что прямо в мысль мою глядела, —
28Сияя радостью и красотой:
"Прославь душой того, — проговорила, —
Кто дал нам слиться с первою звездой". 1092
31Казалось мне — нас облаком накрыло,
Прозрачным, гладким, крепким и густым,
Как адамант, что солнце поразило.
34И этот жемчуг, вечно нерушим,
Нас внутрь воспринял, как вода — луч света,
Не поступаясь веществом своим.
37Коль я был телом, и тогда, — хоть это
Постичь нельзя, — объем вошел в объем,
Что должно быть, раз тело в тело вдето,
40То жажда в нас должна вспылать огнем
Увидеть Сущность, где непостижимо
Природа наша слита с божеством.
43Там то, во что мы верим, станет зримо,
Самопонятно без иных мерил;
Так — первоистина неоспорима.
46Я молвил: "Госпожа, всей мерой сил
Благодарю того, кто благодатно
Меня от смертных стран отъединил.
49Но что, скажите, означают пятна
На этом теле, вид которых нам
О Каине 1093дает твердить превратно?"
52Тогда она с улыбкой: "Если там
Сужденья смертных ложны, — мне сказала, —
Где не прибегнуть к чувственным ключам,
55Взирай на это, отстраняя жало
Стрел удивленья, раз и чувствам вслед,
Как видишь, разум воспаряет вяло.
58А сам ты мыслишь как?" И я в ответ:
"Я вижу этой разности причину
В том, скважен ли, иль плотен сам предмет". 1094
61Она же мне: "Как мысль твоя в пучину
Неистинного канет, сам взгляни,
Когда мой довод я навстречу двину.
64Восьмая твердь 1095являет вам огни,
И многолики, при числе несчетном,
Количеством и качеством они. 1096
67Будь здесь причина в скважном или плотном,
То свойство 1097было бы у всех одно,
Делясь неравно в сонме быстролетном.
70Различье свойств различьем рождено
Существенных начал, 1098а по ответу,
Что ты даешь, начало всех равно.
73И сверх того, будь сумрачному цвету
Причиной скважность, то или насквозь
Неплотное пронзало бы планету,
76Или, как в теле рядом ужилось
Худое с толстым, так и тут примерно
Листы бы ей перемежать пришлось. 1099
79О первом 1100бы гласили достоверно
Затменья солнца: свет сквозил бы здесь,
Как через все, что скважно и пещерно.
82Так не бывает. Вслед за этим взвесь
Со мной второе; 1101и его сметая,
Я домысл твой опровергаю весь.
85Коль скоро эта скважность — не сквозная,
То есть предел, откуда вглубь лежит
Ее противность, дальше не пуская.
88Отсюда чуждый луч назад бежит,
Как цвет, отосланный обратно в око
Стеклом, когда за ним свинец укрыт.
91Ты скажешь мне, что луч, войдя глубоко,
Здесь кажется темнее, чем вокруг,
Затем что отразился издалека.
94Чтоб этот довод рухнул так же вдруг,
Тебе бы опыт сделать не мешало;
Ведь он для вас — источник всех наук.
97Возьми три зеркала, и два сначала
Равно отставь, а третье вдаль попять,
Чтобы твой взгляд оно меж них встречало.
100К ним обратясь, свет за спиной приладь,
Чтоб он все три зажег, как строй светилен,
И ото всех шел на тебя опять.
103Хоть по количеству не столь обилен
Далекий блеск, он яркостью своей
Другим, как ты увидишь, равносилен.
106Теперь, как под ударами лучей
Основа снега зрится обнаженной
От холода и цвета прежних дней,
109Таков и ты, и мысли обновленной
Я свет хочу пролить такой живой,
Что он в глазах дрожит, воспламененный.
112Под небом, где божественный покой,
Кружится тело некое, чья сила
Все то, что в нем, наполнила собой. 1102
115Твердь вслед за ним, 1103где столькие светила,
Ее распределяет естествам, 1104
Которые, не слив с собой, вместила.
118Так поступает к остальным кругам
Премного свойств, которые они же
Приспособляют к целям и корням. 1105
121Строй членов мира, как, всмотревшись ближе,
Увидел ты, уступами идет
И, сверху взяв, потом вручает ниже.
124Следи за тем, как здесь мой шаг ведет
К познанью истин, для тебя бесценных,
Чтоб знать потом, где пролегает брод.
127Исходят бег и мощь кругов священных,
Как ковка от умеющих ковать,
От движителей некоих блаженных. 1106
130И небо, где светил не сосчитать,
Глубокой мудрости, его кружащей,
Есть повторенный образ и печать.
133И как душа, под перстью преходящей,
В разнообразных членах растворясь,
Их направляет к цели надлежащей,
136Так этот разум, 1107дробно расточась
По многим звездам, благость изливает,
Вокруг единства своего кружась.
139И каждая из разных сил 1108вступает
В связь с драгоценным телом, 1109где она,
Как в людях жизнь, по-разному мерцает.
142Ликующей природой рождена,
Влитая сила светится сквозь тело,
Как радость сквозь зрачок излучена.
145В ней — ключ к тому, чтоб разное блестело
По-разному, не в плотности отнюдь:
В ней — то начало, что творит всецело,
148По мере благости, и блеск и муть".
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
1То солнце, что зажгло мне грудь любовью,
Открыло мне прекрасной правды лик,
Прибегнув к доводам и прекословью;
4И, торопясь признать, что я постиг
И убежден, я, сколько подобало,
Лицо для речи поднял в тот же миг.
7Но предо мной видение предстало
И к созерцанью так меня влекло,
Что речь забылась и не прозвучала.
10Как чистое, прозрачное стекло
Иль ясных вод спокойное теченье,
Где дно от глаз неглубоко ушло,
13Нам возвращают наше отраженье
Столь бледным, что жемчужину скорей
На белизне чела отыщет зренье, —
16Такой увидел я чреду теней,
Беседы ждавших; тут я обманулся
Иначе, чем влюбившийся в ручей. 1110
19Как только взором я до них коснулся,
Я счел их отраженьем лиц людских
И, чтоб взглянуть, кто это, обернулся;
22Вперив глаза в ничто, я вверил их
Вновь свету милой спутницы; с улыбкой,
Она пылала глубью глаз святых.
25"Что я смеюсь над детскою ошибкой, —
Она сказала, — странного в том нет:
Не доверяясь правде мыслью зыбкой,
28Ты вновь пустому обращен вослед.
Твой взор живые сущности встречает:
Здесь место тех, кто преступил обет.
31Спроси их, слушай, верь; их утоляет
Свет вечной правды, и ни шагу он
Им от себя ступить не позволяет".
34И я, к одной из теней обращен,
Чья жажда говорить была мне зрима,
Сказал, как тот, кто хочет и смущен:
37"Блаженная душа, ты, что, хранима
Всевечным светом, знаешь благодать,
Чья сладость лишь вкусившим постижима,
40Я был бы счастлив от тебя узнать,
Как ты зовешься и о вашей доле".
Та, с ясным взором, рада отвечать:
43"У нас любовь ничьей правдивой воле
Дверь не замкнет, уподобляясь той,
Что ждет подобных при своем престоле. 1111
46Была я в мире девственной сестрой;
И, в память заглянув проникновенно,
Под большею моею красотой
49Пиккарду 1112ты узнаешь, несомненно.
Среди блаженных этих вкруг меня
Я в самой медленной из сфер блаженна.
52Желанья наши, нас воспламеня
Служеньем воле духа пресвятого,
Ликуют здесь, его завет храня.
55И наш удел, столь низменней иного,
Нам дан за то, что нами был забыт
Земной обет и не блюлся сурово".
58И я на то: "Ваш небывалый вид
Блистает так божественно и чудно,
Что он с начальным обликом не слит.
61Здесь память мне могла служить лишь скудно;
Но помощь мне твои слова несут,
И мне узнать тебя теперь нетрудно.
64Но расскажи: вы все, кто счастлив тут,
Взыскуете ли высшего предела,
Где больший кругозор и дружба ждут?"
67С другими улыбаясь, тень глядела
И, радостно откликнувшись потом,
Как бы любовью первой пламенела: 1113
70"Брат, нашу волю утолил во всем
Закон любви, лишь то желать велящей,
Что есть у нас, не мысля об ином.
73Когда б мы славы восхотели вящей,
Пришлось бы нашу волю разлучить
С верховной волей, нас внизу держащей, —
76Чего не может в этих сферах быть,
Раз пребывать в любви для нас necesse 1114
И если смысл ее установить.
79Ведь тем-то и блаженно наше esse, 1115
Что божья воля руководит им
И наша с нею не в противовесе.
82И так как в этом царстве мы стоим
По ступеням, то счастливы народы
И царь, чью волю вольно мы вершим;
85Она — наш мир; она — морские воды,
Куда течет все, что творит она,
И все, что создано трудом природы".
88Тут я постиг, что всякая страна
На небе — Рай, хоть в разной мере, ибо
Неравно милостью орошена.
91Но как, из блюд вкусив какого-либо,
Мы следующих просим иногда,
За съеденное говоря спасибо,
94Так поступил и молвил я тогда,
Дабы услышать, на какой же ткани
Ее челнок не довершил труда.
97"Жену высокой жизни и деяний, 1116—
Она в ответ, — покоит вышний град.
Те, кто ее не бросил одеяний,
100До самой смерти бодрствуют и спят
Близ жениха, который всем обетам,
Ему с любовью принесенным, рад.
103Я, вслед за ней, наскучив рано светом,
В ее одежды тело облекла,
Быть верной обещав ее заветам.
106Но люди, в жажде не добра, а зла,
Меня лишили тихой сени веры,
И знает бог, чем жизнь моя была.
109А этот блеск, как бы превыше меры,
Что вправо от меня тебе предстал,
Пылая всем сияньем нашей сферы,
112Внимая мне, и о себе внимал:
С ее чела, как и со мной то было,
Сорвали тень священных покрывал.
115Когда ее вернула миру сила,
В обиду ей и оскорбив алтарь, —
Она покровов сердца не сложила.
118То свет Костанцы, столь великой встарь,
Кем от второго вихря, к свевской славе,
Рожден был третий вихрь, последний царь". 1117
121Так молвила, потом запела "Ave,
Maria", 1118исчезая под напев,
Как тонет груз и словно тает въяве.
124Мой взор, вослед ей пристально смотрев,
Насколько можно было, с ней простился,
И, к цели больших дум его воздев,
127Я к Беатриче снова обратился;
Но мне она в глаза сверкнула так,
Что взгляд сперва, не выдержав, смутился;
130И новый мой вопрос замедлил шаг.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1Меж двух равно манящих явств, свободный
В их выборе к зубам бы не поднес
Ни одного и умер бы голодный;
4Так агнец медлил бы меж двух угроз
Прожорливых волков, равно страшимый;
Так медлил бы меж двух оленей пес.
7И то, что я молчал, равно томимый
Сомненьями, счесть ни добром, ни злом
Нельзя, раз это путь необходимый.
10Так я молчал; но на лице моем
Желанье, как и сам вопрос, сквозило
Жарчей, чем сказанное языком.
13Но Беатриче, вроде Даниила,
Кем был смирен Навуходоносор,
Когда его свирепость ослепила, 1119
16Сказала: "Вижу, что возник раздор
В твоих желаньях, и, теснясь в неволе,
Раздумья тщетно рвутся на простор.
19Ты мыслишь: "Раз я стоек в доброй воле,
То как насилье нанесет урон
Моей заслуге хоть в малейшей доле?"
22Еще и тем сомненьем ты смущен,
Не взносятся ли души в самом деле
Обратно к звездам, как учил Платон. 1120
25По-равному твое стесняют velle 1121
Вопросы эти; обращаясь к ним,
Сперва коснусь того, чей яд тяжеле.
28Всех глубже вбожествленный 1122серафим
И Моисей и Самуил пророки
Иль Иоанн, — он может быть любым, 1123—
31Мария — твердью все равновысоки
Тем духам, 1124что тебе являлись тут,
И бытия их не иные сроки; 1125
34Все красят первый круг 1126и там живут
В неравной неге, ибо в разной мере
Предвечных уст они дыханье пьют.
37И здесь они предстали не как в сфере,
Для них назначенной, а чтоб явить
Разностепенность высшей на примере.
40Так с вашей мыслью должно говорить,
Лишь в ощутимом черплющей познанье,
Чтоб разуму затем его вручить.
43К природе вашей снисходя, Писанье
О божией деснице говорит
И о стопах, вводя иносказанье;
46И Гавриила в человечий вид,
И Михаила церковь облекает,
Как и того, кем исцелен Товит. 1127
49То, что Тимей 1128о душах утверждает,
Несходно с тем, что здесь дано узнать,
Затем что он как будто впрямь считает,
52Что всякая душа взойдет опять
К своей звезде, с которой связь порвала,
Ниспосланная тело оживлять.
55Но может быть — здесь мысль походит мало
На то, что выразил словесный звук;
Тогда над ней смеяться не пристало.
58Так, возвращая светам этих дуг
Честь и позор влияний, может статься,
Он в долю правды направлял бы лук. 1129
61Поняв его превратно, заблуждаться
Пошел почти весь мир, и так тогда
Юпитер, Марс, Меркурий стали зваться. 1130
64В другом твоем сомнении 1131вреда
Гораздо меньше; с ним пребудешь здравым
И не собьешься с моего следа.
67Что наше правосудие неправым
Казаться может взору смертных, в том
Путь к вере, а не к ересям лукавым.
70Но так как человеческим умом
Глубины этой правды постижимы,
Твое желанье утолю во всем.
73Раз только там насилье, где теснимый
Насильнику не помогал ничуть,
То эти души им не извинимы;
76Затем что волю силой не задуть;
Она, как пламя, борется упорно,
Хотя б его сто раз насильно гнуть.
79А если в чем-либо она покорна,
То вторит силе; так и эти вот,
Хоть в божий дом могли уйти повторно.
82Будь воля их тот целостный оплот,
Когда Лаврентий 1132не встает с решетки
Или суровый Муций руку жжет, 1133—
85Освободясь, они тот путь короткий,
Где их влекли, прошли бы сами вспять;
Но те примеры — редкие находки.
88Так, если точно речь мою понять,
Исчез вопрос, который, возникая,
Тебе и дальше мог бы докучать.
91Но вот теснина предстает другая,
И здесь тебе вовеки одному
Не выбраться; падешь, изнемогая.
94Как я внушала, твоему уму,
Слова святого никогда не лживы:
От Первой Правды не уйти ему.
97Слова Пиккарды, стало быть, правдивы,
Что дух Костанцы жаждал покрывал,
Моим же как бы противоречивы.
100Ты знаешь, брат, сколь часто мир видал,
Что человек, пред чем-нибудь робея,
Свершает то, чего бы не желал;
103Так Алкмеон 1134, ослушаться не смея
Родителя, родную мать убил
И превратился, зла страшась, в злодея.
106Здесь, как ты сам, надеюсь, рассудил,
Насилье слито с волей, 1135и такого
Не извинить, кто этим прегрешил.
109По сути, воля не желает злого,
Но с ним мирится, ибо ей страшней
Стать жертвою чего-либо иного.
112Пиккapдa мыслит в повести своей
О чистой воле, той, что вне упрека;
Я — о другой; 1136мы обе правы с ней".
115Таков был плеск священного потока,
Который от верховий правды шел;
Он обе жажды утолил глубоко.
118"Небесная, — тогда я речь повел, —
Любимая Вселюбящего, светит,
Живит теплом и влагой ваш глагол.
121Таких глубин мой дух в себе не встретит,
Чтоб дар за дар воздать решился он;
Пусть тот, кто зрящ и властен, вам ответит.
124Я вижу, что вовек не утолен
Наш разум, если Правдой непреложной,
Вне коей правды нет, не озарен.
127В ней он покоится, как зверь берложный,
Едва дойдя; и он всегда дойдет, —
Иначе все стремления ничтожны.
130От них у корня истины встает
Росток сомненья; так природа властно
С холма на холм ведет нас до высот.
133Вот что дает мне смелость, манит страстно
Вас, госпожа, почтительно спросить
О том, что для меня еще неясно.
136Я знать хочу, возможно ль возместить
Разрыв обета новыми делами
И груз их на весы к вам положить".
139Она такими дивными глазами
Огонь любви метнула на меня,
Что веки у меня поникли сами,
142И я себя утратил, взор склоня.
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
1Когда мой облик пред тобою блещет
И свет любви не по-земному льет,
Так, что твой взор, не выдержав, трепещет,
4Не удивляйся; это лишь растет
Могущественность зренья и, вскрывая,
Во вскрытом благе движется вперед.
7Уже я вижу ясно, как, сияя,
В уме твоем зажегся вечный свет,
Который любят, на него взирая.
10И если вас влечет другой предмет,
То он всего лишь — восприятий ложно
Того же света отраженный след.
13Ты хочешь знать, чем равноценным можно
Обещанные заменить дела,
Чтобы душа почила бестревожно".
16Так Беатриче в эту песнь вошла
И продолжала слова ход священный,
Чтоб речь ее непрерванной текла:
19"Превысший дар создателя вселенной,
Его щедроте больше всех сродни
И для него же самый драгоценный, —
22Свобода воли, коей искони
Разумные создания причастны,
Без исключенья все и лишь они.
25Отсюда ты получишь вывод ясный,
Что значит дать обет, — конечно, там,
Где бог согласен, если мы согласны.
28Бог обязаться дозволяет нам,
И этот клад, 1137такой, как я сказала,
Себя ему приносит в жертву сам.
31Где ценность, что его бы заменяла?
А в отданном ты больше не волен,
И жертвовать чужое — не пристало.
34Ты в основном отныне утвержден;
Но так как церковь знает разрешенья, 1138
С чем как бы спорит сказанный закон,
37Не покидай стола без замедленья:
Кусок, который съел ты, был тугим
И требует подмоги для сваренья.
40Открой же разум свой словам моим
И в нем замкни их; исчезает вскоре
То, что, услышав, мы не затвердим.
43Две стороны мы видим при разборе
Подобных жертв: одну мы видим в том,
Чем жертвуют; другую — в договоре.
46Последний обязателен во всем,
Пока не выполнен, как изъяснялось
Уже и выше точным языком.
49Вот почему евреям полагалось, —
Ты помнишь, — жертвовать из своего,
Хоть жертва иногда и заменялась.
52Зато второе, то есть существо,
Бывает и таким, что есть пределы,
В которых можно изменить его.
55Но бремя плеч своих и самый смелый
Менять не смеет и обязан несть,
Пока недвижны желтый ключ и белый. 1139
58Да и обмен нелепым надо счесть,
Когда предмет, имевшийся доселе,
Не входит в новый, как четыре в шесть. 1140
61А если ценность — всех других тяжело
И всякой чаши книзу тянет край,
Ее ничем не возместить на деле.
64Своим обетом, смертный, не играй!
Будь стоек, но не обещайся слепо,
Как первый дар принесший Иеффай 1141;
67Он не сказал: «Я поступил нелепо!»,
А согрешил, свершая. В тот же ряд
Вождь греков стал, безумный столь свирепо,
70Что вместе с Ифигенией скорбят
Глупец и мудрый, все, кому случится
Услышать про чудовищный обряд. 1142
73О христиане, полно торопиться,
Лететь, как перья, всем ветрам вослед!
Не думайте любой водой омыться!
76У вас есть Ветхий, Новый есть завет,
И пастырь церкви вас всегда наставит;
Вот путь спасенья, и другого нет.
79А если вами злая алчность правит, 1143
Так вы же люди, а не скот тупой,
И вас меж вас еврей да не бесславит!
82Не будьте, как ягненок молодой,
Который, бросив мать, беды не чуя,
По простоте играет сам с собой!"
85Так Беатриче мне, как здесь пишу я;
Потом туда, где мир всего живей, 1144
Вновь обратила взоры, вся взыскуя.
88Ее безмолвье, чудный блеск очей
Лишили слов мой жадный ум, где зрели
Опять вопросы к госпоже моей.
91И как стрела спешит коснуться цели
Скорее, чем затихнет тетива,
Так ко второму царству 1145мы летели.
94Такая радость в ней зажглась, едва
Тот светоч 1146нас объял, что озарилась
Сама планета светом торжества.
97И раз звезда, смеясь, преобразилась,
То как же — я, чье естество 1147всегда
Легко переменяющимся мнилось?
100Как из глубин прозрачного пруда
К тому, что тонет, стая рыб стремится,
Когда им в этом чудится еда,
103Так видел я — несчетность блесков мчится
Навстречу нам, и в каждом клич звучал:
«Вот кем любовь для нас обогатится!»
106И чуть один к нам ближе подступал,
То виделось, как все в нем ликовало,
По зареву, которым он сиял.
109Суди, читатель: оборвись начало
На этом, как бы тягостно тебе
Дальнейшей повести недоставало;
112И ты поймешь, как мне об их судьбе
Хотелось внять правдивые глаголы,
Едва мой взгляд воспринял их в себе.
115"Благорожденный, ты, кому престолы
Всевечной славы видеть предстоит,
Пока не кончен труд войны 1148тяжелый, —
118Тот свет, который в небесах разлит,
Пылает в нас; поэтому, желая
Про нас узнать, ты будешь вволю сыт".
121Так молвила одна мне тень благая,
А Беатриче: "Смело говори
И слушай с верой, как богам внимая!"
124"Я вижу, как гнездишься ты внутри
Своих лучей и как их льешь глазами,
Ликующими пламенней зари.
127Но кто ты, дух достойный, и пред нами
Зачем предстал в той сфере, чье чело
От смертных скрыто чуждыми лучами?" 1149
130Так я сказал сиявшему светло,
Тому, кто речь держал мне; и сиянье
Его еще лучистей облекло.
133Как солнце, чье чрезмерное сверканье
Его же застит, если жар пробил
Смягчающих паров напластованье,
136Так он, ликуя, от меня укрыл
Священный лик среди его же света
И, замкнут в нем, со мной заговорил,
139Как будет в следующей песни спето.
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
1С пор как взмыл, послушный Константину,
Орел противу звезд, которым вслед
И Он встарь парил за тем, кто взял Лавину,
4Господня птица двести с лишним лет
На рубеже Европы пребывала,
Близ гор, с которых облетела свет;
7И тень священных крыл распростирала
На мир, который был во власть ей дан,
И там, из длани в длань, к моей ниспала. 1150
10Был кесарь я, теперь — Юстиниан 1151;
Я, Первою Любовью 1152вдохновленный,
В законах всякий устранил изъян.
13Я верил, в труд еще не погруженный,
Что естество в Христе одно, не два,
Такою верой удовлетворенный.
16Но Агапит 1153, всех пастырей глава,
Мне свой урок преподал благодатный
В той вере, что единственно права.
19Я внял ему; теперь мне так понятны
Его слова, как твоему уму
В противоречье ложь и правда внятны.
22Я стал ступать, как церковь; потому
И бог меня отметил, мне внушая
Высокий труд; 1154я предался ему,
25Оружье Велисарию 1155вверяя,
Которого господь в боях вознес,
От ратных дел меня освобождая.
28Таков ответ на первый твой вопрос;
Но надо, чтоб, об этом повествуя,
Еще немного слов я произнес,
31Всю правоту 1156тебе живописуя
Тех, кто подвигся на священный стяг, 1157
Его присвоив или с ним враждуя. 1158
34Взгляни, каким величьем всякий шаг
Его сиял; чтоб он владел державой,
Паллант 1159всех прежде кровию иссяк.
37Ты знаешь, как он в Альбе 1160величавой
Три века ждал, чтоб на ее полях
Три против трех вступили в бой кровавый; 1161
40И что он сделал при семи царях,
От скорби жен сабинских до печали
Лукреции, в соседях сея страх; 1162
43Что сделал он, когда его вздымали
На Бренна и на Пирра 1163и подряд
Властителей и веча покоряли, —
46За что косматый Квинций, и Торкват, 1164
И Деции, и Фабии 1165доныне
Прославлены, и я почтить их рад.
49Он ниспроверг арабов в их гордыне,
Вслед Ганнибалу миновавших склон,
Откуда, По, ты держишь путь к равнине. 1166
52Он видел, как Помпей и Сципион 1167
Повиты юной славой 1168и крушима
Вершина, под которой ты рожден. 1169
55Пока то время близилось незримо,
Когда свой облик твердь земле дала, 1170
Им Цезарь овладел, по воле Рима.
58От Вара к Рейну 1171про его дела
Спроси волну Изары, Эры, Сенны 1172
И всех долин, что Рона приняла.
61А что он сделал, выйдя из Равенны
И минув Рубикон 1173, — то был полет,
Ни словом, ни пером не изреченный.
64Он двинул на Испанию поход;
Затем к Дураццо; и в Фарсал вонзился,
Исторгнув стон у жарких Нильских вод; 1174
67Антандр и Симоэнт, где встарь гнездился,
Увидел вновь, и Гекторов курган, 1175
И вновь, на горе Птолемею, 1176взвился.
70На Юбу 1177пал, как грозовой таран,
И вновь пошел на запад ваш, где к брани
Опять взывали трубы помпеян. 1178
73О том, чем был он в следующей длани, 1179
Брут лает с Кассием в Аду, 1180скорбят
Перузий с Мутиной, полны стенаний. 1181
76И до сих пор отчаяньем объят
Дух Клеопатры, спасшейся напрасно,
Чтоб смерть ей дал змеиный черный яд. 1182
79Он долетел туда, где море красно; 1183
Он подарил земле такой покой,
Что Янов храм был заперт повсечасно. 1184
82Но все, что стяг, превозносимый мной,
Свершил дотоле и свершил в грядущем
Для подданной ему страны земной, —
85Мрак и ничто, когда умом нелгущим
И ясным оком взглянем на него
При третьем кесаре, 1185его несущем.
88Живая Правда, в длани у того,
Ему внушила славный долг — сурово
Исполнить мщенье гнева своего.
91Теперь дивись, мое услышав слово:
Он с Титом вновь пошел и отомстил
За отомщение греха былого. 1186
94Когда же лангобардский зуб язвил
Святую церковь, под его крылами
Великий Карл, разя, ее укрыл. 1187
97Суди же сам о тех, кто с их грехами
Помянут мной, 1188суди об их делах,
Первопричине всех несчастий с вами.
100Тот — всенародный стяг втоптал во прах
Для желтых лилий, 1189тот — себе присвоил;
Чей хуже грех — не взвесишь на весах.
103Уж пусть бы гибеллин себе устроил
Особый стяг! А этот — не для тех,
Кто справедливость и его — раздвоил!
106И гвельфам нет надежды на успех
С их новым Карлом; 1190львы крупней ходили,
А эти когти с них сдирали мех!
109Уже нередко дети слезы лили
За грех отца; и люди пусть не ждут,
Что бог покинет герб свой ради лилий!
112А эта малая звезда — приют
Тех душ, которые, стяжать желая
Хвалу и честь, несли усердный труд.
115И если цель желаний — лишь такая
И верная дорога им чужда,
То к небу луч любви восходит, тая.
118Но в том — часть нашей радости, что мзда
Нам по заслугам нашим воздается,
Не меньше и не больше никогда.
121И в этом так отрадно познается
Живая Правда, что вовеки взор
К какому-либо злу не обернется.
124Различьем звуков гармоничен хор;
Различье высей в нашей жизни ясной —
Гармонией наполнило простор.
127И здесь внутри жемчужины 1191прекрасной
Сияет свет Ромео, чьи труды
Награждены неправдой столь ужасной.
130Но провансальцам горестны плоды
Их происков; и тот вкусит мытарства,
Кому чужая доблесть злей беды.
133Рамондо Берингьер четыре царства
Дал дочерям; а ведал этим всем
Ромео, скромный странник, враг коварства.
136И все же, наущенный кое-кем,
О нем, безвинном, он повел дознанье;
Тот на десять представил пять и семь. 1192
139И, нищ и древен, сам ушел в изгнанье;
Знай только мир, что в сердце он таил,
За кусом кус прося на пропитанье, —
142Его хваля, он громче бы хвалил!" 1193
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
1Osanna, sanctus Deus sabaoth,
Superillustrans claritate tua
Felices ignes horum malacoth!" 1194
4Так видел я поющей сущность 1195ту
И как она под свой напев поплыла,
Двойного света движа красоту.
7Она себя с другими в пляске слила,
И, словно стаю мчащихся огней,
Внезапное пространство их укрыло.
10Колеблясь, я: "Скажи, скажи же ей, —
Твердил себе. — Ты, жаждой опаленный,
Скажи об этом госпоже твоей!"
13Но даже в БЕ и в ИЧЕ 1196приученный
Святыню чтить, я, голову клоня,
Поник, как человек в истоме сонной.
16Она, таким не потерпев меня,
Сказала, улыбнувшись мне так чудно,
Что счастлив будешь посреди огня:
19"Как я сужу, — а мне понять нетрудно, —
Ты тем смущен, что праведная месть
Быть может отомщенной правосудно. 1197
22Твои сомненья мне легко расплесть;
А ты внимай, и то, чего не ведал,
В моих словах ты будешь рад обресть.
25За то, что тот, кто не рождался, 1198не дал
Связать свой произвол, себе на зло, —
Прокляв себя, он всех проклятью предал;
28И человечество больным слегло
На долгие века во тьме растленной,
Пока господне Слово 1199не сошло
31В мир, где природу, от творца вселенной
Отпавшую, оно слило с собой
Могуществом Любви неизреченной.
34На то, что я скажу, глаза открой!
Была природа эта, с ним слитая,
Как в миг созданья, чистой и благой;
37Но все же — тою, что обитель Рая
Утратила, в преступной слепоте
Путь истины и жизни презирая.
40Поэтому и кара на кресте,
Свершаясь над природой восприятой,
Была превыше всех по правоте;
43Но также и неправеднейшей платой,
Когда мы взглянем, с чьим лицом слилась
Природа эта и кто был распятый.
46Так эта смерть, в последствиях делясь,
И бога, и евреев утолила:
Раскрылось небо, и земля встряслась.
49И я тебе отныне разъяснила,
Как справедливость праведным судом
За праведное мщенье отомстила. 1200
52Но только вновь твой ум таким узлом,
За мыслью мысль, обвился многократно,
Что ждет свободы и томится в нем.
55Ты говоришь: "Мне это все понятно;
Но почему господь для нас избрал
Лишь этот путь спасенья, мне невнятно".
58Никто из тех, мой брат, не проникал
Очами в тайну этого решенья,
Чей дух в огне любви не возмужал.
61Здесь многие пытают силу зренья,
Но различают мало; потому
Скажу, чем вызван этот путь спасенья.
64Господня благость, отметая тьму,
Горит в самой себе и так искрится,
Что вечные красоты льет всему.
67Все то, что прямо от нее струится, 1201
Пребудет вечно, ибо не прейдет
Ее печать, когда она ложится.
70Все то, что прямо от нее течет,
Всецело вольно, ибо то свободно,
Что новых сил 1202не ощущает гнет.
73Что ей сродней, то больше ей угодно;
Священный жар, повсюду излучен,
Живее в том, что более с ним сходно.
76И человек всем этим наделен; 1203
Но при утрате хоть единой доли
Он благородства своего лишен.
79Один лишь грех его лишает воли,
Лишая сходства с Истинным Добром,
Которым он не озаряем боле.
82Низверженный в достоинстве своем,
Он встать не может, не восполнив счета
Возмездием за наслажденье злом.
85Природа ваша, согрешая tota 1204
В своем зерне, 1205утратила, упав,
Свои дары и райские ворота;
88И не могла вернуть старинных прав,
Как строгое покажет рассужденье,
Тот или этот брод не миновав:
91Иль чтоб господь ей даровал прощенье
Из милости; иль чтобы смертный сам
Мог искупить свое грехопаденье.
94Теперь направь глаза ко глубинам
Предвечного совета и вниманьем
Усиленно прильни к мои словам!
97Сам человек достойным воздаяньем
Спасти себя не мог, лишенный сил
Принизиться настолько послушаньем,
100Насколько вознестись, ослушный, мнил;
Вот почему своими он делами
Себя бы никогда не искупил.
103Был должен бог, раз не могли вы сами,
К всецелой жизни возвратить людей,
Будь то одним, будь то двумя путями. 1206
106Но делателю дело тем милей,
Чем более, из сердца источая,
В него вложил он благости своей;
109И благость божья, в мире разлитая,
Тем и другим направилась путем,
Вас к прежним высям вознести желая.
112Между последней тьмой и первым днем
Величественней не было деянья
И не свершится впредь ни на одном. 1207
115Бог, снизошедший до самоотданья,
Щедрее вам помог себя спасти,
Чем милостью простого оправданья;
118И были бы закрыты все пути
Для правосудья, если б сын господень
Не принял униженья во плоти.
121Чтоб ты от всех сомнений был свободен,
Добавлю поясненье, 1208и тогда
Ты зоркостью со мною станешь сходен.
124Ты говоришь: "И пламя, и вода,
И воздух, и земля, и их смешенья,
Придя в истленье, гибнут без следа.
127А это ведь, однако же, творенья!
И если речь твоя была верна,
Им надо быть избавленным от тленья".
130Брат! Ангелы и чистая страна,
Где ты сейчас, — я так бы изложила, —
В их совершенстве созданы сполна. 1209
133И те стихии, что ты назвал было,
И сложенное ими естество
Образовала созданная сила.
136Сотворены 1210само их вещество
И сила тех творящих излучений,
Что льют светила, движась вкруг него.
139Душа животных и душа растений
Из свойственной среды извлечены
Лучами и движеньем звездной сени.
142А ваши жизни в вас вдохновлены
Всевышней благостью и к ней всецело,
В нее влюбленные, устремлены.
145На этом основать ты можешь смело
И ваше воскресенье, если ты
Припомнишь, как творилось ваше тело
148И творенье прародительской четы".
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
1В погибшем мире 1211веровать привыкли,
Что излученья буйной страсти льет —
Киприда, движась в третьем эпицикле; 1212
4И воздавал не только ей почет
Обетов, жертв и песенного звона
В былом неведенье былой народ,
7Но чтились вместе с ней, как мать — Диона,
И Купидон — как сын; и басня шла,
Что на руки его брала Дидона. 1213
10Той, кем я начал, названа была
Звезда, которая взирает страстно
На солнце то вдогонку, то с чела. 1214
13Как мы туда взлетели, мне неясно;
Но что мы — в ней, уверило меня
Лицо вожатой, став вдвойне прекрасно.
16Как различимы искры средь огня
Иль голос в голосе, когда в движенье
Придет второй, а первый ждет, звеня,
19Так в этом свете видел я круженье
Других светил, и разный бег их мчал,
Как, верно, разно вечное их зренье. 1215
22От мерзлой тучи ветер не слетал
Настолько быстрый, зримый иль незримый,
Чтоб он не показался тих и вял
25В сравненье с тем, как были к нам стремимы
Святые светы, покидая пляс,
Возникший там, где реют серафимы. 1216
28Из глуби тех, кто был вблизи от нас,
«Осанна» так звучала, что томился
По этим звукам я с тех пор не раз.
31Потом один от прочих отделился
И начал так: "Мы все служить тебе
Спешим, чтоб ты о нас возвеселился.
34В одном кругу, круженье и алчбе
Наш сонм с чредой Начал 1217небесных мчится,
Которым ты сказал, в земной судьбе:
37«Вы, чьей заботой третья твердь кружится»; 1218
Мы так полны любви, что для тебя
Нам будет сладко и остановиться".
40Мои глаза доверили себя
Глазам владычицы и, их ответом
Сомнение и робость истребя,
43Вновь утолились этим щедрым светом,
И я: «Скажи мне, кто вы», — произнес,
Замкнув большое чувство в слове этом.
46Как в мощи и в объеме он возрос
От радости, — чья сила умножала
Былую радость, — слыша мой вопрос!
49И, став таким, он мне сказал: "Я мало
Жил в дельном мире; 1219будь мой век продлен,
То многих бы грядущих зол не стало.
52Я от тебя весельем утаен,
В лучах его сиянья незаметный,
Как червячок средь шелковых пелен.
55Меня любил ты, с нежностью не тщетной:
Будь я в том мире, ты бы увидал
Не только лишь листву любви ответной.
58Тот левый берег, где свой быстрый вал
Проносит, смешанная с Соргой, Рона,
Господства моего в грядущем ждал; 1220
61Ждал рог авзонский, где стоят Катона,
Гаэта, Бари, замкнуты в предел
От Верде к Тронто до морского лона. 1221
64И на челе моем уже блестел
Венец земли, где льется ток Дуная, 1222
Когда в немецких долах отшумел;
67Прекрасная Тринакрия, — вдоль края,
Где от Пахина уперся в Пелор
Залив, под Эвром стонущий, мгляная
70Не от Тифея, а от серных гор, 1223—
Ждала бы государей, мной рожденных
От Карла и Рудольфа, до сих пор,
73Когда бы произвол, для угнетенных
Мучительный, Палермо не увлек
Вскричать: «Бей, бей!» — восстав на беззаконных. 1224
76И если бы мой брат предвидеть мог,
Он с каталонской жадной нищетою
Расстался бы, чтоб избежать тревог; 1225
79Ему пора бы, к своему покою,
Иль хоть другим, его груженый струг
Не загружать поклажею двойною:
82Раз он, сын щедрого, на щедрость туг,
Ему хоть слуг иметь бы надлежало,
Которые не жадны класть в сундук".
85"То ликованье, что во мне взыграло
От слов твоих, о господин мой, там,
Где всяких благ скончанье и начало,
88Ты видишь, верю, как я вижу сам;
Оно мне тем милей; и тем дороже,
Что зримо вникшим в божество глазам.
91Ты дал мне радость, дай мне ясность тоже;
Я тем смущен, услышав отзыв твой,
Что сладкое зерно столь горьким всхоже". 1226
94Так я; и он: "Вняв истине одной,
К тому, чем вызвано твое сомненье,
Ты станешь грудью, как стоишь спиной.
97Тот, кто приводит в счастье и вращенье
Мир, где ты всходишь, в недрах этих тел
Преображает в силу провиденье.
100Не только бытие предусмотрел
Для всех природ всесовершенный Разум,
Но вместе с ним и лучший их удел.
103И этот лук, 1227стреляя раз за разом,
Бьет точно, как предвидено стрельцом,
И как бы направляем метким глазом.
106Будь иначе, твердь на пути твоем
Такие действия произвела бы,
Что был бы вместо творчества — разгром;
109А это означало бы, что слабы
Умы, вращающие сонм светил,
И тот, чья мудрость их питать должна бы.
112Ты хочешь, чтоб я ближе разъяснил?"
И я: "Не надо. Мыслить безрассудно,
Что б нужный труд природу утомил".
115И он опять: "Скажи, мир жил бы скудно,
Не будь согражданином человек?"
«Да, — молвил я, — что доказать нетрудно».
118"А им он был бы, если б не прибег
Для разных дел к многоразличью званий?
Нет, если правду ваш мудрец 1228изрек".
121И, в выводах дойдя до этой грани,
Он заключил: "Отсюда — испокон
Различны корни ваших содеяний: 1229
124В одном родится Ксеркс, в другом — Солон,
В ином — Мельхиседек, в ином — родитель
Того, кто пал, на крыльях вознесен. 1230
127Круговорот природы, впечатлитель
Мирского воска, свой блюдет устав,
Но он не поглядит, где чья обитель. 1231
130Вот почему еще в зерне Исав
Несходен с Яковом, 1232отец Квирина
Так низок, что у Марса больше прав. 1233
133Рожденная природа заедино
С рождающими шла бы их путем,
Когда б не сила божьего почина. 1234
136Теперь ты к истине стоишь лицом.
Но чтоб ты знал, как мне с тобой отрадно,
Хочу, чтоб вывод был тебе плащом. 1235
139Природа, если к ней судьба нещадна,
Всегда, как и любой другой посев
На чуждой почве, смотрит неприглядно;
142И если б мир, основы обозрев,
Внедренные природой, шел за нею,
Он стал бы лучше, в людях преуспев.
145Вы тащите к церковному елею
Такого, кто родился меч нести, 1236
А царство отдаете казнодею 1237;
148И так ваш след сбивается с пути".
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
1Когда твой Карл, прекрасная Клеменца 1238,
Мне пролил свет, он, вскрыв мне, как вражда
Обманет некогда его младенца, 1239
4Сказал: «Молчи, и пусть кружат года!»
И я могу сказать лишь, что рыданья
Ждут тех, кто пожелает вам вреда.
7И жизнь святого этого сиянья
Опять вернулась к Солнцу, 1240им полна,
Как, в мере, им доступной, все созданья.
10Вы, чья душа греховна и темна,
Как от него вас сердце отвратило,
И голова к тщете обращена?
13И вот ко мне еще одно светило 1241
Приблизилось и, озарясь вовне,
Являло волю сделать, что мне мило.
16Взор Беатриче, устремлен ко мне,
В том, что она с просимым согласилась,
Меня, как прежде, убедил вполне.
19"Дай, чтобы то, чего хочу, свершилось,
Блаженный дух, — сказал я, — мне явив,
Что мысль моя в тебе отобразилась".
22Свет, новый для меня, на мой призыв,
Из недр своих, пред тем звучавших славой,
Сказал, как тот, кто щедрым быть счастлив:
25"В Италии, растленной и лукавой,
Есть область от Риальто до вершин,
Нистекших Брентой и нистекших Пьявой; 1242
28И там есть невысокий холм 1243один,
Откуда факел снизошел, грозою
Кругом бушуя по лицу равнин. 1244
31Единого он корня был со мною;
Куниццой я звалась и здесь горю
Как этой побежденная звездою.
34Но, в радости, себя я не корю
Такой моей судьбой, хоть речи эти
Я не для вашей черни говорю.
37Об этом драгоценном самоцвете, 1245
Всех ближе к нам, везде молва идет;
И прежде чем умолкнуть ей на свете,
40Упятерится этот сотый год: 1246
Тех, чьи дела величьем пресловуты,
Вторая жизнь 1247вослед за первой ждет.
43В наш век о ней не думает замкнутый
Меж Адиче и Тальяменто 1248люд
И, хоть избит, не тужит ни минуты.
46Но падуанцы вскорости нальют
Другой воды в Виченцское болото,
Затем что долг народы не блюдут. 1249
49А там, где в Силе впал Каньян, есть кто-то,
Владычащий с подъятой головой,
Кому уже готовятся тенета. 1250
52И Фельтро оросит еще слезой
Грех мерзостного пастыря, столь черный,
Что в Мальту 1251не вступали за такой.
55Под кровь феррарцев нужен чан просторный,
И взвешивая, сколько унций в ней,
Устал бы, верно, весовщик упорный,
58Когда свой дар любезный иерей
Преподнесет как честный враг крамолы;
Но этим там не удивишь людей. 1252
61Вверху есть зеркала (для вас — Престолы),
Откуда блещет нам судящий бог;
И эти наши истины глаголы". 1253
64Она умолкла; и я видеть мог,
Что мысль она к другому обратила,
Затем что прежний круг ее увлек.
67Другая радость, 1254чье величье было
Мне ведомо, всплыла, озарена,
Как лал, в который солнце луч вонзило.
70Вверху весельем яркость рождена,
Как здесь — улыбка; а внизу мрачнеет
Тем больше тень, чем больше мысль грустна. 1255
73"Бог видит все, твое в нем зренье реет, —
Я молвил, — дух блаженный, и ничья
Мысль у тебя себя украсть не смеет.
76Так что ж твой голос, небо напоя
Среди святых огней, 1256чей хор кружится,
В шести крылах обличия тая,
79Не даст моим желаньям утолиться?
Я упредить вопрос твой был бы рад,
Когда б, как ты в меня, в тебя мог влиться".
82"Крупнейший дол, где волны бег свой мчат, —
Так отвечал он, — устремясь широко
Из моря, землю взявшего в обхват,
85Меж розных берегов настоль глубоко
Уходит к солнцу, что, где прежде был
Край неба, там круг полдня видит око. 1257
88Я на прибрежье между Эбро жил
И Магрою, чей ток, уже у ската,
От Генуи Тоскану отделил. 1258
91Близки часы восхода и заката
В Буджее и в отечестве моем, 1259
Согревшем кровью свой залив когда-то. 1260
94Среди людей, кому я был знаком,
Я звался Фолько; и как мной владело
Вот это небо, так я властен в нем;
97Затем что не страстней была дочь Бела,
Сихея и Креусу оскорбив, 1261
Чем я, пока пора не отлетела,
100Ни родопеянка, с которой лжив
Был Демофонт, 1262ни сам неодолимый
Алкид 1263, Иолу в сердце заключив.
103Но здесь не скорбь, а радость обрели мы
Не о грехе, который позабыт,
А об Уме, чьей мыслью мы хранимы.
106Здесь видят то искусство, что творит
С такой любовью, и глядят в Начало,
Чья благость к высям дольный мир стремит.
109Но чтоб на все, что мысль твоя желала
Знать в этой сфере, ты унес ответ,
Последовать и дальше мне пристало.
112Ты хочешь знать, кто в этот блеск одет,
Которого близ нас сверкает слава,
Как солнечный в прозрачных водах свет.
115Так знай, что в нем покоится Раава 1264
И, с нашим сонмом соединена,
Его увенчивает величаво.
118И в это небо, где заострена
Тень мира вашего, 1265из душ всех ране
В Христовой славе принята она.
121Достойно, чтоб она среди сияний
Одной из твердей знаменьем была
Победы, добытой поднятьем дланей, 1266
124Затем что Иисусу 1267помогла
Прославиться в Земле Обетованной,
Мысль о которой папе не мила. 1268
127Твоя отчизна, стебель окаянный
Того, кто первый богом пренебрег 1269
И завистью наполнил мир пространный,
130Растит и множит проклятый цветок, 1270
Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,
А пастырь волком стал в короткий срок.
133С ним слово божье и отцы забыты,
И отдан Декреталиям весь пыл, 1271
Заметный в том, чем их поля покрыты. 1272
136Он папе мил и кардиналам мил;
Их ум не озабочен Назаретом,
Куда раскинул крылья Гавриил. 1273
139Но Ватикан и чтимые всем светом
Святыни Рима, где кладбище тех,
Кто пал, Петровым следуя заветам,
142Избудут вскоре любодейный грех". 1274
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
1Взирая на божественного Сына,
Дыша Любовью вечной, как и тот,
Невыразимая Первопричина
4Все, что в пространстве и в уме течет,
Так стройно создала, что наслажденье
Невольно каждый, созерцая, пьет.
7Так устреми со мной, читатель, зренье
К высоким дугам до узла того,
Где то и это встретилось движенье; 1275
10И полюбуйся там на мастерство
Художника, который, им плененный,
Очей не отрывает от него.
13Взгляни, как там отходит круг наклонный, 1276
Где движутся планеты и струят
Свой дар земле на зов ее исконный:
16Когда бы не был этот путь покат,
Погибло бы небесных сил немало
И чуть не все, чем дельный мир богат; 1277
19А если б их стезя положе стала
Иль круче, то премногого опять
Внизу бы и вверху недоставало.
22Итак, читатель, не спеши вставать,
Продумай то, чего я здесь касался,
И восхитишься, не успев устать.
25Тебе я подал, чтоб ты сам питался,
Затем что полностью владеет мной
Предмет, который описать я взялся.
28Первослуга природы, 1278мир земной
Запечатлевший силою небесной
И мерящий лучами час дневной, —
31С узлом вышепомянутым совместный,
По тем извоям совершал свой ход,
Где он все раньше льет нам свет чудесный. 1279
34И я был с ним, 1280но самый этот взлет
Заметил лишь, как всякий замечает,
Что мысль пришла, когда она придет.
37Так быстро Беатриче восхищает
От блага к лучшему, что ей вослед
Стремленье времени не поспевает.
40Каким сияньем каждый был одет
Там, в недрах солнца, посещенных нами,
Раз отличает их не цвет, а свет!
43Умом, искусством, нужными словами
Я беден, чтоб наглядный дать рассказ.
Пусть верят мне и жаждут видеть сами.
46А что воображенье низко в нас
Для тех высот, дивиться вряд ли надо,
Затем что солнце есть предел для глаз. 1281
49Таков был блеск четвертого отряда
Семьи Отца, являющего ей
То, как он дышит и рождает чадо. 1282
52И Беатриче мне: "Благоговей
Пред Солнцем ангелов, 1283до недр плотского
Тебя вознесшим милостью своей!"
55Ничья душа не ведала такого
Святого рвенья и отдать свой пыл
Создателю так не была готова,
58Как я, внимая, это ощутил;
И так моя любовь им поглощалась,
Что я о Беатриче позабыл.
61Она, без гнева, только, улыбалась,
Но так сверкала радость глаз святых,
Что целостная мысль моя распалась. 1284
64Я был средь блесков мощных и живых, 1285
Обвивших нас венцом, и песнь их слаще
Еще была, чем светел облик их;
67Так дочь Латоны 1286иногда блестящий
Наденет пояс, и, огнем сквозя,
Он светится во мгле, его держащей.
70В дворце небес, где шла моя стезя,
Есть много столь прекрасных самоцветов,
Что их из царства унести нельзя;
73Таким вот было пенье этих светов;
И кто туда подняться не крылат,
Тот от немого должен ждать ответов.
76Когда певучих солнц горящий ряд,
Нас, неподвижных, обогнув трикраты,
Как звезды, к остьям близкие, кружат,
79Остановился, как среди баллаты 1287,
Умолкнув, станет женщин череда
И ждет, чтоб отзвучал запев начатый,
82В одном из них послышалось 1288: "Когда
Луч милости, который возжигает
Неложную любовь, чтоб ей всегда
85Расти с ним вместе, так в тебе сверкает,
Что вверх тебя ведет по ступеням,
С которых сшедший — вновь на них — ступает,
88Тот, кто твоим бы отказал устам
В своем вине, не больше бы свободен
Был, чем поток, не льющийся к морям.
91Ты хочешь знать, какими благороден
Цветами наш венок, сплетенный тут
Вкруг той, кем ты введен в чертог господень.
94Я был одним из агнцев, что идут
За Домиником на пути богатом, 1289
Где все, кто не собьется, тук найдут. 1290
97Тот, справа, был мне пестуном и братом;
Альбертом из Колоньи 1291он звался,
А я звался Фомою Аквинатом.
100Чтоб наша вязь тебе предстала вся,
Внимай, венец блаженный озирая
И взор вослед моим словам неся.
103Вот этот пламень льет, не угасая,
Улыбка Грациана, кем стоят
И тот, и этот суд, к отраде Рая. 1292
106Другой, чьи рядом с ним лучи горят,
Был тем Петром, который, как однажды
Вдовица, храму подарил свой клад. 1293
109Тот, пятый блеск, прекраснее, чем каждый
Из нас, любовью вдохновлен такой,
Что мир о нем услышать полон жажды.
112В нем — мощный ум, столь дивный глубиной,
Что, если истина — не заблужденье,
Такой мудрец не восставал второй. 1294
115За ним ты видишь светоча горенье,
Который, во плоти, провидеть мог
Природу ангелов и их служенье. 1295
118Соседний с ним счастливый огонек —
Заступник христианских лет, который
И Августину некогда помог. 1296
121Теперь, вращая мысленные взоры
От света к свету вслед моим хвалам,
Ты, чтоб узнать восьмого, ждешь опоры.
124Узрев все благо, радуется там
Безгрешный дух, который лживость мира
Являет внявшему его словам.
127Плоть, из которой он был изгнан, сиро
Лежит в Чельдоро 1297; сам же он из мук
И заточенья принят в царство мира. 1298
130За ним пылают, продолжая круг,
Исидор, Беда и Рикард с ним рядом,
Нечеловек в превысшей из наук. 1299
133Тот, вслед за кем ко мне вернешься взглядом,
Был ясный дух, который смерти ждал,
Отравленный раздумий горьким ядом:
136То вечный свет Сигера, что читал
В Соломенном проулке в оны лета
И неугодным правдам поучал". 1300
139И как часы 1301зовут нас в час рассвета,
Когда невеста божья, 1302встав, поет
Песнь утра жениху и ждет привета,
142И зубчик гонит зубчик и ведет,
И нежный звон «тинь-тинь» — такой блаженный,
Что дух наш полн любви, как спелый плод, —
145Так предо мною хоровод священный
Вновь двинулся, и каждый голос в лад
Звучал другим, такой неизреченный,
148Как может быть лишь в вечности услад.
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
1О смертных безрассудные усилья!
Как скудоумен всякий силлогизм,
Который пригнетает ваши крылья. 1303
4Кто разбирал закон, кто — афоризм, 1304
Кто к степеням священства шел ревниво,
Кто к власти чрез насилье иль софизм,
7Кого манил разбой, кого — нажива,
Кто, в наслажденья тела погружен,
Изнемогал, а кто дремал лениво,
10В то время как, от смуты отрешен,
Я с Беатриче в небесах далече
Такой великой славой был почтен.
13Как только каждый прокружил до встречи
С той точкой круга, где он прежде был,
Все утвердились, как в светильнях свечи.
16И светоч, что со мною говорил, 1305
Вновь подал голос из своей средины
И, улыбаясь, ярче засветил:
19"Как мне сияет луч его единый,
Так, вечным Светом очи напоя,
Твоих раздумий вижу я причины.
22Ты ждешь, недоуменный, чтобы я
Тебе раскрыл пространней, чем вначале,
Дабы могла постичь их мысль твоя,
25Мои слова, что «Тук найдут», 1306и дале,
Где я сказал: «Не восставал второй»: 1307
Здесь надо, чтоб мы строго различали.
28Небесный промысл, правящий землей
С премудростью, в которой всякий бренный
Мутится взор, сраженный глубиной,
31Дабы на зов любимого священный
Невеста жениха, который с ней
В стенаньях кровью обручен блаженной,
34Уверенней спешила и верней,
Как в этом, так и в том руководима,
Определил ей в помощь двух вождей. 1308
37Один пылал пыланьем серафима;
В другом казалась мудрость так светла,
Что он блистал сияньем херувима. 1309
40Лишь одного прославлю я дела, 1310
Но чтит двоих речь об одном ведущий,
Затем что цель их общею была.
43Промеж Тупино и водой, текущей
С Убальдом облюбованных высот,
Горы высокой сходит склон цветущий
46И на Перуджу зной и холод шлет
В Ворота Солнца; а за ним, стеная,
Ночера с Гвальдо терпят тяжкий гнет. 1311
49На этом склоне, там, где он, ломая,
Смягчает кручу, солнце в мир взошло, 1312
Как всходит это, в Ганге возникая;
52Чтоб это место имя обрело,
«Ашези» 1313— слишком мало бы сказало;
Скажи «Восток», чтоб точно подошло.
55Оно, хотя еще недавно встало,
Своей великой силой кое в чем
Уже земле заметно помогало.
58Он юношей вступил в войну с отцом
За женщину, 1314не призванную к счастью:
Ее, как смерть, впускать не любят в дом;
61И, перед должною духовной властью
Et coram patre с нею обручась, 1315
Любил ее, что день, то с большей страстью.
64Она, супруга первого 1316лишась,
Тысячелетье с лишним, в доле темной,
Вплоть до него любви не дождалась;
67Хоть ведали, что в хижине укромной,
Где жил Амикл, не дрогнула она
Пред тем, кого страшился мир огромный, 1317
70И так была отважна и верна,
Что, где Мария ждать внизу осталась,
К Христу на крест взошла 1318рыдать одна.
73Но, чтоб не скрытной речь моя казалась,
Знай, что Франциском этот был жених
И Нищетой невеста называлась.
76При виде счастья и согласья их,
Любовь, умильный взгляд и удивленье
Рождали много помыслов святых.
79Бернарда 1319первым обуяло рвенье,
И он, разутый, вслед спеша, был рад
Столь дивное настичь упокоенье.
82О, дар обильный, о, безвестный клад!
Эгидий бос, и бос Сильвестр, 1320ступая
Вслед жениху; так дева манит взгляд!
85Отец и пестун из родного края
Уходит с нею, теми окружен,
Чей стан уже стянула вервь простая;
88Вежд не потупив оттого, что он Сын Пьетро Бернардоне и по платью
И по лицу к презреннейшим причтен,
91Он царственно все то, что движет братью,
Раскрыл пред Иннокентием, и тот
Устав скрепил им первою печатью. 1321
94Когда разросся бедненький народ
Вокруг того, чья жизнь столь знаменита.
Что славу ей лишь небо воспоет,
97Дух повелел, чтоб вновь была повита
Короной, из Гонориевых рук,
Святая воля их архимандрита. 1322
100Когда же он, томимый жаждой мук,
Перед лицом надменного султана 1323
Христа восславил и Христовых слуг,
103Но увидал, что учит слишком рано
Незрелых, и вернулся, чтоб во зле
Не чахла италийская поляна, —
106На Тибр и Арно рознящей скале 1324
Приняв Христа последние печати,
Он их носил два года на земле. 1325
109Когда даритель столькой благодати
Вознес того, кто захотел таким
Смиренным быть, к им заслуженной плате,
112Он братьям, как наследникам своим,
Возлюбленную поручил всецело,
Хранить ей верность завещая им;
115Единственно из рук ее хотела
Его душа в чертог свой отойти,
Иного гроба не избрав для тела. 1326
118Суди ж, каков был тот, 1327кто с ним вести
Достоин был вдвоем ладью Петрову 1328
Средь волн морских по верному пути!
121Он нашей братьи положил основу; 1329
И тот, как видишь, грузит добрый груз,
Кто с ним идет, его послушный слову.
124Но у овец его явился вкус
К другому корму, и для них надежней
Отыскивать вразброд запретный кус.
127И чем ослушней и неосторожней
Их стадо разбредется, кто куда,
Тем у вернувшихся сосцы порожней.
130Есть и такие, что, боясь вреда,
Теснятся к пастуху; но их так мало,
Что холст для ряс в запасе есть всегда.
133И если внятно речь моя звучала
И ты вослед ей со вниманьем шел
И помнишь то, что я сказал сначала,
136Ты часть искомого теперь обрел; 1330
Ты видишь, как на щепки ствол сечется
И почему я оговорку ввел:
139"Где тук найдут 1331все те, кто не собьется".
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
1Едва последнее промолвил слово
Благословенный пламенник, как вдруг
Священный жернов 1332закружился снова;
4И, прежде чем он сделал полный круг,
Другой его замкнул, вовне сплетенный,
Сливая с шагом шаг, со звуком звук,
7Звук столь певучих труб, 1333что, с ним сравненный,
Земных сирен и муз 1334не ярче звон,
Чем рядом с первым блеском — отраженный.
10Как средь прозрачных облачных пелен
Над луком лук соцветный и сокружный 1335
Посланницей Юноны 1336вознесен,
13И образован внутренним наружный,
Похож на голос той, чье тело страсть,
Как солнце — мглу, сожгла тоской недужной, 1337
16И предрекать дается людям власть, —
Согласно с божьим обещаньем Ною, 1338—
Что вновь на мир потопу не ниспасть,
19Так вечных роз гирляндою двойною
Я окружен был с госпожой моей,
И внешняя скликалась с основною.
22Когда же пляску и, совместно с ней,
Торжественное пенье и пыланье
Приветливых и радостных огней
25Остановило слитное желанье,
Как у очей совместное всегда
Бывает размыканье и смыканье, —
28В одном из новых пламеней тогда
Раздался голос, 1339взор мой понуждая
Оборотиться, как иглу звезда, 1340
31И начал так: "Любовь, во мне сияя,
Мне речь внушает о другом вожде, 1341
Как о моем была здесь речь благая.
34Им подобает вместе быть везде,
Чтоб нераздельно слава озаряла
Обьединенных в боевом труде.
37Христова рать, хотя мечи достала
Такой ценой, медлива и робка
За стягом шла, и ратных было мало,
40Когда царящий вечные века,
По милости, не в воздаянье чести,
Смутившиеся выручил войска,
43Послав, как сказано, своей невесте
Двух воинов, чье дело, чьи слова
Рассеянный народ собрали вместе.
46В той стороне, откуда дерева
Живит Зефир, отрадный для природы, 1342
Чтоб вновь Европу облекла листва,
49Близ берега, в который бьются воды,
Где солнце, долго идя на закат,
Порою покидает все народы,
52Есть Каларога 1343, благодатный град,
Хранительным щитом обороненный,
В котором лев принижен и подъят. 1344
55И в нем родился этот друг влюбленный
Христовой веры, поборатель зла,
Благой к своим, с врагами непреклонный.
58Чуть создана, душа его была
Полна столь мощных сил, что, им чревата,
Пророчествовать мать его могла.
61Когда у струй, чье омовенье свято, 1345
Брак 1346между ним и верой был свершен,
Взаимным благом их даря богато,
64То восприемнице приснился сон,
Какое чудное исполнить дело
Он с верными своими вдохновлен.
67И, чтобы имя суть запечатлело,
Отсюда 1347мысль сошла его наречь
Тому подвластным, чьим он был всецело.
70Он назван был Господним; 1348строя речь,
Сравню его с садовником Христовым,
Который призван сад его беречь.
73Он был посланцем и слугой Христовым,
И первый взор любви, что он возвел,
Был к первым наставлениям Христовым.
76В младенчестве своем на жесткий пол
Он, бодрствуя, ложился, молчаливый,
Как бы твердя: «Я для того пришел».
79Вот чей отец воистину Счастливый! 1349
Вот чья воистину Иоанна мать,
Когда истолкования правдивы! 1350
82Не ради благ, манящих продолжать
Нелегкий путь Остийца и Фаддея, 1351
Успел он много в малый срок познать,
85Но лишь о манне истинной радея;
И обходил дозором вертоград, 1352
Чтоб он, в забросе, не зачах, седея;
88И у престола, 1353что во много крат
Когда-то к истым бедным был добрее,
В чем выродок 1354воссевший виноват,
91Не назначенья в должность поскорее,
Не льготу — два иль три считать за шесть,
Не decimas, quae sunt pauperum Dei, 1355
94Он испросил; но право бой повесть
С заблудшими за то зерно, чьих кринов
Двенадцать чет пришли тебя оплесть. 1356
97Потом, познанья вместе с волей двинув,
Он выступил апостольским послом,
Себя как мощный водопад низринув
100И потрясая на пути своем
Дебрь лжеученья, 1357там сильней бурливый,
Где был сильней отпор, чинимый злом.
103И от него пошли ручьев разливы,
Чьей влагою вселенский сад возрос,
Где деревца поэтому так живы.
106Раз таково одно из двух колес 1358
Той колесницы, на которой билась
Святая церковь средь усобных гроз, —
109Тебе, наверно, полностью открылась
Вся мощь второго, 1359чья святая цель
Здесь до меня Фомой превозносилась.
112Но след, который резала досель
Его окружность, брошен в дни упадка,
И винный камень заменила цвель.
115Державшиеся прежде отпечатка
Его шагов свернули до того,
Что ставится на место пальцев пятка.
118И явит в скором времени жнитво,
Как плох был труд, когда сорняк взрыдает,
Что житница закрыта для него. 1360
121Конечно, кто подряд перелистает
Всю нашу книгу, встретит и листок,
Гласящий: «Я таков, как подобает».
124Не в Акваспарте он возникнуть мог
И не в Касале, где твердят открыто,
Что слишком слаб устав иль слишком строг. 1361
127Я жизнь Бонавентуры, минорита
Из Баньореджо; 1362мне мой труд был свят,
И все, что слева, 1363было мной забыто.
130Здесь Августин, и здесь Иллюминат, 1364
Из первых меж босыми бедняками,
Которым бог, с их вервием, был рад.
133Гугон 1365святого Виктора меж нами,
И Петр Едок, и Петр Испанский тут,
Что сквозь двенадцать книг горит лучами; 1366
136Нафан — пророк, и тот, кого зовут
Золотоустым, 1367и Ансельм 1368с Донатом,
К начатку знаний приложившим труд; 1369
139А там — Рабан 1370; а здесь, в двунадесятом
Огне сияет вещий Иоахим,
Который был в Калабрии аббатом. 1371
142То брат Фома, любовию палим,
Завидовать такому паладину
Подвиг меня хвалением своим; 1372
145И эту вслед за мной подвиг дружину".
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
1Пусть тот, кто хочет знать, что мне предстало,
Вообразит (и образ, внемля мне,
Пусть держит так, как бы скала держала)
4Пятнадцать звезд, 1373горящих в вышине
Таким огнем, что он нам блещет в очи,
Любую мглу преодолев извне;
7Вообразит тот Воз, что дни и ночи
На нашем небе вольно колесит
И от круженья дышла — не короче; 1374
10И устье рога пусть вообразит,
Направленного от иглы устоя,
Вокруг которой первый круг скользит; 1375
13И что они, два знака в небе строя,
Как тот, который, чуя смертный хлад,
Сплела в былые годы дочь Миноя,
16Свои лучи друг в друге единят,
И эти знаки, преданы вращенью,
Идут — один вперед, другой назад, 1376—
19И перед ним возникнет смутной тенью
Созвездие, чей светлый хоровод
Меня обвил своей двойною сенью,
22С которой все, что опыт нам несет,
Так несравнимо, как теченье Кьяны 1377
С той сферою, что всех быстрей течет.
25Не Вакх там воспевался, не пеаны 1378,
Но в божеской природе три лица
И как она и смертная слияны.
28Умолкнув, оба замерли венца
И устремили к нам свое сиянье,
И вновь их счастью не было конца.
31В содружестве божеств прервал молчанье
Тот свет, 1379из чьих я слышал тайников
О божьем нищем чудное сказанье,
34И молвил: "Раз один из двух снопов
Смолочен, и зерно лежать осталось,
Я и второй обмолотить готов. 1380
37Ты думаешь, что в грудь, 1381откуда бралось
Ребро, чтоб вышла нежная щека,
Чье небо миру дорого досталось, 1382
40И в ту, 1383которая на все века,
Пронзенная, так много искупила,
Что стала всякая вина легка,
43Весь свет, вместить который можно было
Природе человеческой, влила
Создавшая и ту и эту сила;
46И странной речь моя тебе была,
Что равного не ведала второго
Душа, 1384чья благость в пятый блеск вошла.
49Вняв мой ответ, поймешь, что это слово
С тем, что ты думал, точно совпадет,
И средоточья в круге нет другого. 1385
52Все, что умрет, и все, что не умрет, 1386—
Лишь отблеск Мысли, коей Всемогущий
Своей Любовью бытие дает; 1387
55Затем что животворный Свет, идущий
От Светодавца и единый с ним,
Как и с Любовью, третьей с ними сущей,
58Струит лучи, волением своим,
На девять сущностей, 1388как на зерцала,
И вечно остается неделим;
61Оттуда сходит в низшие начала,
Из круга в круг, и под конец творит
Случайное и длящееся мало;
64Я под случайным мыслю всякий вид
Созданий, все, что небосвод кружащий
Чрез семя и без семени плодит.
67Их воск изменчив, наравне с творящей
Его средой, 1389и потому чекан
Дает то смутный оттиск, то блестящий.
70Вот почему, при схожести семян,
Бывает качество плодов неравно,
И разный ум вам от рожденья дан.
73Когда бы воск был вытоплен исправно
И натиск силы неба был прямой,
То блеск печати выступал бы явно.
76Но естество его туманит мглой,
Как если б мастер проявлял уменье,
Но действовал дрожащею рукой.
79Когда ж Любовь, расположив Прозренье,
Его печатью Силы нагнела,
То возникает высшее свершенье.
82Так некогда земная персть могла
Стать совершеннее, чем все живое;
Так приснодева в чреве понесла.
85И в том ты прав, что естество земное
Не ведало носителей таких
И не изведает, как эти двое.
88И если бы на этом я затих:
"Так чем его премудрость 1390несравненна?" —
Гласило бы начало слов твоих.
91Но чтоб открылось то, что сокровенно,
Помысли, кем он был и чем влеком,
Он, услыхав: «Проси!» 1391— молил смиренно.
94Я выразил не темным языком,
Что он был царь, о разуме неложном
Просивший, чтобы истым быть царем;
97Не чтобы знать, в числе их непреложном,
Всех движителей; 1392можно ль заключить
К necesse при necesse и возможном; 1393
100И можно ль primum motum допустить; 1394
Иль треугольник в поле полукружья,
Но не прямоугольный, начертить.
103Так вот и прежде речь клонил к тому ж я:
Я в царственную мудрость направлял,
Сказав про мудрость, острие оружья.
106И ты взглянув ясней на «восставал» 1395,
Поймешь, что это значит — меж царями;
Их — множество, а круг хороших мал.
109Вот, что моими сказано словами;
Их смысл с твоим сужденьем совместим
О праотце и о любимом нами. 1396
112Да будет то свинцом к стопам твоим,
Чтобы ты шел неспешно, как усталый,
И к «да», и к «нет», когда к ним путь незрим;
115Затем что между шалых — самый шалый,
Кто утверждать берется наобум
Их отрицать с оглядкой слишком малой.
118Ведь очень часто торопливость дум
На ложный путь заводит безрассудно;
А там пристрастья связывают ум.
121И хуже, чем напрасно, ладит судно
И не таким, как был, свершит возврат
Тот рыбарь правды, чье уменье скудно.
124Примерами перед людьми стоят
Брис, Парменид, Мелисс и остальные, 1397
Которые блуждали наугад,
127Савелий, Арий и глупцы иные, 1398
Что были как мечи для божьих книг
И искривляли лица их прямые.
130Никто не думай, что он столь велик,
Чтобы судить; никто не числи жита,
Покуда колос в поле не поник.
133Я видел, как угрюмо и сердито
Смотрел терновник, за зиму застыв,
Но миг — и роза на ветвях раскрыта;
136Я видел, как, легок и горделив,
Бежал корабль далекою путиной
И погибал, уже входя в залив.
139Пусть донна Берта или сэр Мартино, 1399
Раз кто-то щедр, а кто-то любит красть,
О них не судят с богом заедино;
142Тот может встать, а этот может пасть".
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1В округлой чаше от каймы к средине
Спешит вода иль изнутри к кайме,
Смущенная извне иль в сердцевине.
4Мне этот образ вдруг мелькнул в уме,
Когда умолкло славное светило
И Беатриче тотчас вслед Фоме
7В таких словах начать благоволила, —
Настолько совершенно к их речам
Уподобленье это подходило: 1400
10"Он хочет, хоть и не открылся вам
Ни голосом, ни даже помышленьем,
В одной из истин снизойти к корням.
13Скажите: свет, который стал цветеньем
Природы вашей, будет ли всегда
Вас окружать таким же излученьем?
16И если вечно будет, то, когда
Вы станете опять очами зримы, 1401
Как зренью он не причинит вреда?"
19Как, налетевшей радостью стремимы,
Те, кто крутится в пляске круговой,
Поют звончей и вновь неутомимы,
22Так, при словах усердной просьбы той,
Живей сказалась душ святых отрада
Кружением и звуков красотой.
25Кто сетует, что смерть изведать надо,
Чтоб в горних жить, — не знает, не вкусив,
Как вечного дождя 1402сладка прохлада.
28Единый, двое, трое, тот, кто жив
И правит вечно, в трех и в двух единый,
Все, беспредельный, в свой предел вместив,
31Трикраты был воспет святой дружиной
Тех духов, и напев так нежен был,
Что всем наградам мог бы стать вершиной.
34И вскоре, в самом дивном из светил
Меньшого круга, 1403голос благочестный,
Как, верно, ангел деве говорил,
37Ответил так: "Доколе Рай небесный
Длит праздник свой, любовь, что в нас живет,
Лучится этой ризою чудесной.
40Ее свеченье пылу вслед идет,
Пыл — зренью вслед, а зренье — до предела,
Который милость сверх заслуг дает.
43Когда святое в новой славе тело
Нас облечет, то наше существо
Прекрасней станет, завершась всецело:
46Окрепнет свет, которым божество
По благости своей нас одарило,
Свет, нам дающий созерцать его;
49И зрения тогда окрепнет сила,
Окрепнет пыл, берущий мощность в нем,
Окрепнет луч, рождаемый от пыла.
52Но словно уголь, пышущий огнем,
Господствует над ним своим накалом,
Неодолим в сиянии своем,
55Так пламень, нас обвивший покрывалом,
Слабее будет в зримости, чем плоть,
Укрытая сейчас могильным валом.
58И этот свет не будет глаз колоть:
Орудья тела будут в меру сильны
Для всех услад, что нам пошлет господь".
61Казались оба хора так умильны,
Стремясь «Аминь!» 1404проговорить скорей,
Что им был явно дорог прах могильный, —
64Быть может, и не свой, а матерей,
Отцов и всех, любимых в мире этом
И ставших вечной чередой огней.
67И вот кругом, сияя ровным светом,
Забрезжил блеск над окаймлявшим нас,
Подобный горизонту пред рассветом.
70И как на небе в предвечерний час
Рождаются мерцанья, чуть блистая,
Которым верит и не верит глаз,
73Я видел — новых бестелесных стая
Окрест меня сквозит со всех сторон,
Два прежних круга третьим окружая.
76О Духа пламень истинный! Как он
Разросся вдруг, столь огнезарно ясно,
Что взгляд мой не стерпел и был сражен!
79Но Беатриче так была прекрасна
И радостна, что это воссоздать
Мое воспоминание не властно.
82В ней силу я нашел глаза поднять
И увидал, что вместе с ней мгновенно
Я в высшую вознесся благодать.
85Что я поднялся, было несомненно,
Затем что глубь звезды, 1405раскалена,
Смеялась рдяней, чем обыкновенно.
88Всем сердцем, речью, что во всех одна,
Создателю свершил я всесожженье 1406
За то, что эта милость мне дана;
91Еще в груди не кончилось горенье
Творимой жертвы, как уже я знал,
Что господу угодно приношенье;
94Затем что сонм огней так ярко ал
Предстал мне в двух лучах, что, созерцая:
"О Гелиос, 1407как дивно!" — я сказал.
97Как, меньшими и большими мерцая
Огнями, Млечный Путь светло горит
Меж остий мира, мудрецов смущая,
100Так в недрах Марса, звездами увит,
Из двух лучей, слагался знак священный,
Который в рубежах квадрантов скрыт. 1408
103Здесь память победила разум бренный;
Затем что этот крест сверкал Христом
В красе, ни с чем на свете несравненной.
106Но взявший крест свой, чтоб идти с Христом,
Легко простит мне упущенья речи,
Узрев тот блеск, пылающий Христом.
109Сияньем озарив и ствол, и плечи,
Стремились пламена, 1409искрясь сильней
При прохожденье мимо и при встрече.
112Так, впрямь и вкривь, то тише, то быстрей,
Подобные изменчивому рою,
Крупинки тел, короче и длинней,
115Плывут в луче, секущем полосою
Иной раз мрак, который, хоронясь,
Мы создаем искусною рукою.
118Как струны арф и скрипок, единясь,
Звенят отрадным гудом неразымно
Для тех, кому невнятна в звуках связь,
121Так в этих светах, блещущих взаимно,
Песнь вдоль креста столь дивная текла,
Что я пленился, хоть не понял гимна.
124Что в нем звучит высокая хвала,
Я понял, слыша: «Для побед воскресни»,
Но речь невнятной разуму была.
127Я так влюбился в голос этой песни,
И так он мной всецело овладел,
Что я вовек не ведал уз чудесней.
130Мне скажут, что язык мой слишком смел
И я принизил очи заревые, 1410
В которых всем мечтам моим предел;
133Но взвесивший, что в высоте живые
Печати всех красот 1411мощней царят,
А там я к ним поздней воззрел впервые, 1412
136Простит мне то, в чем я виниться рад,
Чтоб быть прощенным, и воздаст мне верой;
Святой восторг отсюда не изъят, 1413
139Затем что он все чище с каждой сферой.
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
1Сочувственная воля, истекая
Из праведной любви, как из дурной
И ненасытной истекает злая,
4Прервала пенье лиры неземной,
Святые струны замиряя властно,
Настроенные вышнею рукой.
7Возможно ль о благом просить напрасно
Те сущности, которые, чтоб дать
Мне попросить, умолкли так согласно?
10По праву должен без конца страдать
Тот, кто, прельщен любовью недостойной,
Такой любви отринул благодать.
13Как в воздухе прозрачном ночи знойной
Скользнет внезапный пламень иногда
И заставляет дрогнуть взор спокойный,
16Как будто передвинулась звезда,
Хоть там, где вспыхнул он, светил держава
Цела, а сам он гаснет без следа, —
19Так от плеча, простершегося вправо,
Скользнула вниз, вдоль по кресту нисшед,
Одна из звезд, 1414чья там блистает слава.
22И с ленты не сорвался самоцвет,
А в полосе луча промчался, светел,
Как блещущий за алебастром свет;
25Так дух Анхиза страстно сына встретил,
В чем высшая нас уверяет муза,
Когда его в Элисии заметил. 1415
28"О sanguis meus, о superinfusa
Gratia Dei, sicut tibi cui
Bis unquam coeli ianua reclusa?" 1416
31Так этот свет; внимательно к нему я
Возвел глаза; потом возвел к моей
Владычице, и здесь, и там ликуя:
34Столь радостен был блеск ее очей,
Что мне казалось — благодати Рая
Моим очам нельзя познать полней.
37А дух, мой слух и зренье услаждая,
Продолжил речь, но смысл был так глубок,
Что я ему внимал, не понимая.
40Он не нарочно мглой себя облек,
А поневоле: взлет его суждений
Для цели смертных слишком был высок.
43Когда же лук столь жарких изъявлений
Был вновь ослаблен, так что речь во всем
Сошла до нашей умственной мишени,
46То сразу же я различил потом:
"Благословен в трех лицах совершенный,
Столь милостивый в семени моем!"
49И дальше: "Голод 1417давний и блаженный,
Той книгою великой 1418данный мне,
Где белое и черное нетленны,
52Ты в этом, сын мой, утолил огне,
Где говорю я, и да восхвалится
Та, что тебя возносит к вышине!
55Ты веруешь, что мысль твоя стремится
Ко мне из Первой 1419так, как пять иль шесть
Из единицы ведомой лучится; 1420
58И ты вопрос не хочешь произнесть,
Кто я, который больше, чем вся стая
Счастливых духов, рад тебя обресть.
61Ты в этой вере прав: здесь обитая,
Большой и малый в Зеркало 1421глядят,
Где видима заране мысль любая.
64Но чтоб любви, которой я объят,
Бессонно зрящий, и всегда взволнован,
Как сладкой жаждой, не было преград,
67Пусть голос твой, уверен, смел, нескован,
Мне явит волю, явит мне вопрос,
Которому ответ предуготован!"
70Тогда я к Беатриче взор вознес;
Та, слыша мысль, улыбкой отвечала,
И, окрыленный, мой порыв возрос.
73Я начал так: "Вы — те, кому предстало
Всеравенство 1422; меж чувством и умом
Для вас неравновесия не стало;
76Затем что в Солнце, светом и теплом
Вас озарившем и согревшем, оба 1423
Вне всех подобий в равенстве своем.
79Но мысль и воля 1424в смертных жертвах гроба,
Чему ясна причина вам одним,
В своих крылах оперены особо;
82И я, как смертный, свыкшийся с таким
Неравенством, творю благодаренье
За отчий праздник сердцем лишь своим. 1425
85Тебя молю я, в это украшенье
Столь дивно вправленный топаз живой,
По имени твоем уйми томленье".
88"Листва моя, возлюбленная мной
Сквозь ожиданье, — так он, мне в угоду,
Ответ свой начал, — я был корень твой".
91Потом сказал мне: "Тот, кто имя роду
Дал твоему 1426и кто сто с лишним лет
Идет горой по первому обводу, 1427
94Мне сыном был, а им рожден твой дед; 1428
И надо, чтоб делами довременно
Ты снял с него томительный запрет. 1429
97Флоренция, меж древних стен, 1430бессменно
Ей подающих время терц и нон, 1431
Жила спокойно, скромно и смиренно.
100Не знала ни цепочек, ни корон,
Ни юбок с вышивкой, и поясочки
Не затмевали тех, кто обряжен.
103Отцов, рождаясь, не страшили дочки,
Затем что и приданое, и срок
Не расходились дальше должной точки.
106Пустых домов назвать никто не мог;
И не было еще Сарданапала,
Дабы явить, чем может стать чертог.
109Еще не взнесся выше Монтемало
Ваш Птичий Холм, который победил
В подъеме и обгонит в час развала. 1432
112На Беллинчоне Берти 1433пояс был
Ременный с костью; с зеркалом прощалась
Его жена, не наведя белил.
115На Нерли и на Веккьо 1434красовалась
Простая кожа, без затей гола;
Рука их жен кудели не гнушалась.
118Счастливицы! Всех верная ждала
Гробница, 1435ни единая на ложе
Для Франции 1436забыта не была.
121Одна над люлькой вторила все то же
На языке, который молодым
Отцам и матерям всего дороже.
124Другая, пряжу прядучи, родным
И домочадцам речь вела часами
Про славу Трои, Фьезоле и Рим.
127Казались бы Чангелла 1437между нами
Иль Сальтерелло 1438чудом дивных стран,
Как Квинций иль Корнелия — меж вами. 1439
130Такой прекрасный, мирный быт граждан,
В гражданственном живущих единенье,
Такой приют отрадный был мне дан
133Марией, 1440громко призванной в мученье;
И, в древнем вашем храме восприят,
Я Каччагвидой стал в святом крещенье.
136Моронто — брат мне, Элизео — брат;
Супругу взял я из долины Падо; 1441
Отсюда прозвище ее внучат. 1442
139Я следовал за кесарем Куррадо, 1443
И мне он пояс рыцарский надел,
Затем что я служил ему, как надо.
142С ним вышел я, как мститель злобных дел,
На тех, кто вашей вотчиной законной,
В чем пастыри 1444повинны, завладел.
145Там, племенем нечистым отрешенный, 1445
Покинул я навеки лживый мир,
Где дух столь многих гибнет, загрязненный,
148И после мук вкушаю этот мир".
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1О скудная вельможность нашей крови!
Тому, что гордость ты внушаешь нам
Здесь, где упадок истинной любови,
4Вовек не удивлюсь; затем что там,
Где суетою дух не озабочен,
Я мыслю — в небе, горд был этим сам.
7Однако плащ твой быстро укорочен;
И если, день за днем, не добавлять,
Он ножницами времени подточен.
10На «вы», как в Риме стали величать, 1446
Хоть их привычка остается зыбкой,
Повел я речь, заговорив опять;
13Что Беатриче, в стороне, улыбкой
Отметила, как кашель у другой 1447
Был порожден Джиневриной ошибкой.
16Я начал так: "Вы — прародитель мой;
Вы мне даете говорить вам смело;
Вы дали мне стать больше, чем собой.
19Чрез столько устий радость овладела
Моим умом, что он едва несет
Ее в себе, счастливый до предела.
22Скажите мне, мой корень и оплот,
Кто были ваши предки и который
В рожденье ваше помечался год;
25Скажите, велика ль была в те поры
Овчарня Иоаннова, 1448и в ней
Какие семьи привлекали взоры".
28Как уголь на ветру горит сильней,
Так этот светоч вспыхнул блеском ясным,
Внимая речи ласковой моей;
31И как для глаз он стал вдвойне прекрасным",
Так он еще нежней заговорил,
Но не наречьем нашим повсечасным:
34"С тех пор, как «Ave» ангел возвестил
По день, как матерью, теперь святою,
Я, плод ее, подарен свету был,
37Вот этот пламень, должной чередою,
Пятьсот и пятьдесят и тридцать крат
Зажегся вновь под Львиною пятою. 1449
40Дома, где род наш жил спокон, стоят
В том месте, где у вас из лета в лето
В последний округ всадники спешат. 1450
43О прадедах моих скажу лишь это;
Откуда вышли и как звали их,
Не подобает мне давать ответа.
46От Марса к Иоанну, 1451счет таких,
Которые могли служить в дружине,
Был пятой долей нынешних живых.
49Но кровь, чей цвет от примеси Феггине,
И Кампи, и Чертальдо помутнел, 1452
Была чиста в любом простолюдине.
52О, лучше бы ваш город их имел
Соседями и приходился рядом
С Галлуццо и Треспьяно ваш предел, 1453
55Чем чтобы с вами жил пропахший смрадом
Мужик из Агульоне 1454иль иной
Синьезец, 1455взятку стерегущий взглядом!
58Будь кесарю не мачехой дурной
Народ, забывший все, — что в мире свято,
А доброй к сыну матерью родной,
61Из флорентийцев, что живут богато,
Иной бы в Симифонти поспешил, 1456
Где дед его ходил с сумой когда-то.
64Досель бы графским Монтемурло 1457слыл,
Дом Черки оставался бы в Аконе, 1458
Род Буондельмонти бы на Греве 1459жил. 1460
67Смешение людей в едином лоне
Бывало городам всего вредней,
Как от излишней пищи плоть в уроне.
70Ослепший бык повалится скорей
Слепого агнца; режет острой сталью
Единый меч верней, чем пять мечей.
73Взглянув на Луни и на Урбисалью, 1461
Судьба которых также в свой черед
И Кьюзи поразит, и Синигалью, 1462
76Ты, слыша, как иной пресекся род,
Мудреной в этом не найдешь загадки,
Раз города, и те кончина ждет.
79Все ваше носит смертные зачатки,
Как вы, — хотя они и не видны
В ином, что длится, ибо жизни кратки.
82Как берега, вращаясь, твердь луны
Скрывает и вскрывает неустанно,
Так судьбы над Флоренцией властны.
85Поэтому звучать не может странно
О знатных флорентийцах речь моя,
Хоть память их во времени туманна.
88Филиппи, Уги, Гречи видел я,
Орманни, Кателлини, Альберики —
В их славе у порога забытья.
91И видел я, как древни и велики
Дель Арка и Саннелла рядом с ним,
Ардинги, Сольданьери и Бостики. 1463
94Вблизи ворот, которые таким
Нагружены предательством, что дале
Корабль не может плавать невредим, 1464
97В то время Равиньяни обитали,
Чтоб жизнь потом и графу Гвидо дать,
И тем, что имя Беллинчоне взяли. 1465
100Умели Делла Пресса управлять;
И уж не раз из Галигаев лучший
Украсил позолотой рукоять. 1466
103Уже высок был белий столб, 1467могучи
Фифанти, те, кто кадкой устыжен, 1468
Саккетти, Галли, Джуоки и Баруччи.
106Ствол, давший ветвь Кальфуччи, 1469был силен;
Род Арригуччи был средь привлеченных
К правлению, род Сиции почтен.
109В каком величье видел я сраженных
Своей гордыней! 1470Как сиял для всех
Блеск золотых шаров непосрамленных! 1471
112Такими были праотцы и тех,
Что всякий раз, как церковь опустеет,
В капитуле жиреют всем на смех. 1472
115Нахальный род, 1473который свирепеет
Вслед беглецу, а чуть ему поднесть
Кулак или кошель, — ягненком блеет,
118Уже тогда все выше начал лезть;
И огорчался Убертин Донато, 1474
Что с ними вздумал породниться тесть.
121Уже и Капонсакко на Меркато
Сошел из Фьезоле; 1475и процвели
И Джуда меж граждан, и Инфангато.
124Невероятной истине внемли:
Ворота в малый круг во время оно
От Делла Пера имя повели. 1476
127Кто носит герб великого барона,
Чью честь и память, празднуя Фому,
Народ оберегает от урона,
130Те рыцарством обязаны ему;
Хоть ищет плотью от народной плоти
Стать тот, кто этот щит замкнул в кайму. 1477
133Я Импортуни знал и Гвальтеротти;
И не прибавься к ним иной сосед,
То Борго жил бы не в такой заботе. 1478
136Дом, ставший корнем ваших горьких бед,
Принесший вам погибель, в злобе правой,
И разрушенье бестревожных лет,
139Со всеми сродными почтен был славой.
О Буондельмонте, ты в недобрый час
Брак с ним отверг, приняв совет лукавый! 1479
142Тот был бы весел, кто скорбит сейчас,
Низринь тебя в глубь Эмы 1480всемогущий,
Когда ты в город ехал в первый раз.
145Но ущербленный камень, мост блюдущий, 1481
Кровавой жертвы от Фьоренцы ждал,
Когда кончался мир ее цветущий.
148При них и им подобных я видал
Фьоренцу жившей столь благоуставно,
Что всякий повод к плачу отпадал;
151При них народ господствовал так славно
И мудро, что ни разу не была
Лилея опрокинута стремглавно 1482
154И от вражды не делалась ала". 1483
ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1Как вопросить Климену 1484, слыша новость,
Его встревожившую, поспешил
Тот, кто в отцах родил к сынам суровость, 1485
4Таков был я, и так я понят был
И госпожой, и светочем священным,
Который место для меня сменил.
7И Беатриче: "Пусть не будет пленным
Огонь желанья; дай ему пылать,
Отбив его чеканом сокровенным;
10Не потому, чтобы ты мог сказать
Нам новое, а чтобы приучиться,
Томясь по влаге, жажды не скрывать".
13"Мой ствол, чей взлет в такие выси мчится,
Что, как для смертных истина ясна,
Что в треугольник двум тупым не влиться,
16Так ты провидишь все, чему дана
Возможность быть, взирая к Средоточью,
В котором все совместны времена, —
19Когда Вергилий мне являл воочью
Утес, где дух становится здоров,
И мертвый мир, объятый вечной ночью,
22Немало я услышал тяжких слов
О том, что в жизни для меня настанет,
Хотя к ударам рока я готов;
25Поэтому мои желанья манит
Узнать судьбу моих грядущих лет;
Стрела, которой ждешь, ленивей ранит".
28Так я промолвил, вопрошая свет,
Вещавший мне; так, повинуясь строго,
Я Беатриче выполнил завет.
31Не притчами, в которых вязло много
Глупцов, когда еще не пал, заклан,
Грехи людей принявший агнец бога, 1486
34Но ясной речью был ответ мне дан,
Когда отец, пекущийся о чаде,
Сказал, улыбкой скрыт и осиян:
37"Возможное, вмещаясь в той тетради,
Где ваше начерталось вещество,
Отражено сполна в предвечном взгляде,
40Не став необходимым оттого,
Как и ладьи вниз по реке движенье
От взгляда, отразившего его.
43Оттуда 1487так, как в уши входит пенье
Органных труб, все то, что предстоит
Тебе во времени, мне входит в зренье.
46Как покидал Афины Ипполит,
Злой мачехой гонимый в гневе яром, 1488
Так и тебе Флоренция велит. 1489
49Того хотят, о том хлопочут с жаром
И нужного достигнут без труда
Там, где Христос вседневным стал товаром. 1490
52Вину молва возложит, как всегда,
На тех, кто пострадал; но злодеянья
Изобличатся правдой в час суда.
55Ты бросишь все, к чему твои желанья
Стремились нежно; эту язву нам
Всего быстрей наносит лук изгнанья.
58Ты будешь знать, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням.
61Но худшим гнетом для тебя отныне
Общенье будет глупых и дурных,
Поверженных с тобою в той долине.
64Безумство, злость, неблагодарность их
Ты сам познаешь; 1491но виски при этом
Не у тебя зардеют, 1492а у них.
67Об их скотстве объявят перед светом
Поступки их; и будет честь тебе,
Что ты остался сам себе клевретом.
70Твой первый дом в скитальческой судьбе
Тебе создаст Ломбардец знаменитый, 1493
С орлом святым над лестницей в гербе.
73Тебя укроет сень такой защиты,
Что будут просьба и ответ у вас
В порядке необычном перевиты.
76С ним будет тот, 1494кто принял в первый час
Такую мощь от этого светила, 1495
Что блеском дел прославится не раз.
79Его толпа еще не отличила
По юности, и небо вечный свод
Вокруг него лишь девять лет кружило;
82Но раньше, чем Гасконец проведет
Высокого Арриго, 1496безразличье
К богатствам и к невзгодам в нем сверкнет.
85Так громко щедрое его величье
Прославится, что даже у врагов
Оно развяжет их косноязычье.
88Отдайся смело под его покров;
Через него судьба преобразится
Для многих богачей и бедняков.
91В твоем уме о нем да впечатлится,
Но ты молчи…" — и тут он мне открыл
Невероятное для очевидца.
94Затем добавил: "Сын, я пояснил
То, что тебе сказали; козни эти
Круговорот недальний затаил.
97Но не завидуй тем, кто ставил сети:
Давно отмщенной будет их вина,
А ты, как прежде, будешь жить на свете".
100Когда я понял, что завершена
Речь праведной души и что основа,
Которую я подал, заткана,
103Я произнес, как тот, кто от другого
Совета ждет, наставника ценя,
В желаньях, в мыслях и в любви прямого:
106"Я вижу, мой отец, как на меня
Несется время, чтоб я в прах свалился,
Раз я пойду, себя не охраня.
109Пора, чтоб я вперед вооружился,
Дабы, расставшись с краем, всех милей,
Я и других чрез песни не лишился.
112В безмерно горьком мире, и, поздней,
Вдоль круч, с которых я, из рощ услады,
Взнесен очами госпожи моей,
115И в небе, от лампады до лампады,
Я многое узнал, чего вкусить
Не все, меня услышав, будут рады;
118А если с правдой побоюсь дружить,
То средь людей, которые бы звали
Наш век старинным, вряд ли буду жить".
121Свет, чьи лучи улыбку облекали
Мной найденного клада, засверкал,
Как отблеск солнца в золотом зерцале,
124И молвил так: "Кто совесть запятнал
Своей или чужой постыдной славой,
Тот слов твоих почувствует ужал.
127И все-таки, без всякой лжи лукавой,
Все, что ты видел, объяви сполна,
И пусть скребется, если кто лишавый!
130Пусть речь твоя покажется дурна
На первый вкус и ляжет горьким гнетом, —
Усвоясь, жизнь оздоровит она.
133Твой крик пройдет, как ветер по высотам,
Клоня сильней большие дерева;
И это будет для тебя почетом.
136Тебе явили в царстве торжества,
И на горе, и в пропасти томленья
Лишь души тех, о ком живет молва, —
139Затем что ум не чует утоленья
И плохо верит, если перед ним
Пример, чей корень скрыт во тьме забвенья,
142Иль если довод не воочью зрим".
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1Замкнулось вновь блаженное зерцало
В безмолвной думе, а моя жила
Во мне и горечь сладостью смягчала;
4И женщина, что ввысь меня вела,
Сказала: "Думай о другом; не я ли
Вблизи того, кто оградит от зла?"
7Я взгляд возвел к той, чьи уста звучали
Так ласково; как нежен был в тот миг
Священный взор, — молчат мои скрижали.
10Бессилен здесь не только мой язык:
Чтоб память совершила возвращенье
В тот мир, ей высший нужен проводник.
13Одно могу сказать про то мгновенье, —
Что я, взирая на нее, вкушал
От всех иных страстей освобожденье,
16Пока на Беатриче упадал
Луч Вечной Радости и, в ней сияя,
Меня вторичным светом утолял.
19"Оборотись и слушай, — побеждая
Меня улыбкой, молвила она. —
В моих глазах — не вся отрада Рая".
22Как здесь в обличьях иногда видна
Бывает сила чувства, столь большого,
Что вся душа ему подчинена,
25Так я в пыланье светоча святого
Познал, к нему глазами обращен,
Что он еще сказать мне хочет слово.
28"На пятом из порогов, 1497— начал он, —
Ствола, который, черпля жизнь в вершине,
Всегда — в плодах и листьем осенен,
31Ликуют духи, чьи в земной долине
Столь громкой славой прогремели дни,
Что муз обогащали бы доныне.
34И ты на плечи крестные взгляни:
Кого я назову — в их мгле чудесной
Мелькнут, как в туче быстрые огни".
37И видел я: зарница глубью крестной,
Едва был назван Иисус 1498, прошла;
И с действием казалась речь совместной.
40На имя Маккавея 1499проплыла
Другая, как бы коло огневое, —
Бичом восторга взвитая юла.
43Великий Карл с Орландом, эти двое
Мой взгляд умчали за собой вослед,
Как сокола паренье боевое.
46Потом Гульельм и Реноард 1500свой свет
Перед моими пронесли глазами,
Руберт Гвискар и герцог Готофред. 1501
49Затем, смешавшись с прочими огнями,
Дух, мне вещавший, дал постигнуть мне,
Как в небе он искусен меж певцами.
52Я обернулся к правой стороне,
Чтобы мой долг увидеть в Беатриче,
В словах иль знаках явленный вовне;
55Столь чисто было глаз ее величье,
Столь радостно, что блеском превзошло
И прежние, и новое обличье.
58Как в том, что дух все более светло
Ликует, совершив благое дело,
Мы видим знак, что рвенье возросло,
61Так я постиг, что большего предела
Совместно с небом огибаю круг, —
Столь дивно Беатриче просветлела.
64И как меняют цвет почти что вдруг
У белолицей женщины ланиты,
Когда стыдливый с них сбежит испуг,
67Так хлынула во взор мой, к ней раскрытый,
Шестой звезды благая белизна,
Куда я погрузился, с нею слитый.
70Была планета Диева 1502полна
Искрящейся любовью, 1503чьи частицы
Являли взору наши письмена.
73И как, поднявшись над прибрежьем, птицы,
Обрадованы корму, создают
И круглые, и всякие станицы,
76Так стаи душ, что в тех огнях живут,
Летая, пели и в своем движенье
То D, то I, то L сплетали тут.
79Сперва они кружили в песнопенье;
Затем, явив одну из букв очам,
Молчали миг-другой в оцепененье.
82Ты, Пегасея 1504, что даришь умам
Величие во времени далеком,
А те — тобой — краям и городам,
85Пролей мне свет, чтоб, виденные оком,
Я мог их начертанья воссоздать!
Дай мощь твою коротким этим строкам!
88И гласных, и согласных семью пять
Предстало мне; и зренье отмечало
За частью часть, чтоб в целом сочетать.
91«Diligite I ustitiam», — сначала
Глагол и имя шли в скрижали той;
«Qui Judicatis Terrain», 1505— речь кончало.
94И в М последнего из слов их строй
Пребыл недвижным, и Юпитер мнился
Серебряным с насечкой золотой.
97И видел я, как новый сонм спустился
К вершине М, на ней почить готов,
И пел того, к чьей истине стремился.
100Вдруг, как удар промеж горящих дров
Рождает вихрь искрящегося пыла, —
Предмет гаданья для иных глупцов, —
103Так и оттуда стая светов взмыла
И вверх к различным высотам всплыла,
Как Солнце, их возжегшее, судило.
106Когда она недвижно замерла, —
В той огненной насечке, ясно зримы,
Возникли шея и глава орла.
109Так чертит мастер неруководимый;
Он руководит, он дает простор
Той силе, коей гнезда сотворимы.
112Блаженный сонм, который до сих пор
В лилее М 1506не ведал превращений,
Слегка содвигшись, завершил узор. 1507
115О чистый светоч! 1508Свет каких камений,
И скольких, мне явил, что правый суд
Нисходит с неба, в чьей ты блещешь сени!
118Молю тот Разум, где исток берут
Твой бег и мощь, взглянуть на клубы дыма,
Которые твой ясный луч крадут, 1509
121И вновь разгневаться неукротимо
На то, что местом торга сделан храм,
Из крови мук возникший нерушимо.
124О рать небес, представшая мне там,
Молись за тех, кто бродит, обаянный
Дурным примером, по кривым путям!
127В былом сражались, меч подъемля бранный;
Теперь — отнять стараясь где-нибудь
Хлеб, любящим Отцом всем людям данный. 1510
130Но ты, строчащий, чтобы зачеркнуть, 1511
Знай: Петр и Павел, вертоград спасая,
Тобой губимый, умерли, но суть.
133Ты, впрочем, скажешь: "У меня такая
Любовь к тому, кто одиноко жил
И пострадал, от плясок умирая,
136Что и Ловца и Павла я забыл". 1512
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1Парил на крыльях, широко раскрытых,
Прекрасный образ и в себе вмещал
Веселье душ, в отрадном frui 1513слитых.
4И каждая была как мелкий лал,
В котором словно солнце отражалось,
И жгучий луч в глаза мне ударял.
7И то, что мне изобразить осталось,
Ни в звуках речи, ни в чертах чернил,
Ни в снах мечты вовек не воплощалось.
10Я видел и внимал, как говорил
Орлиный клюв, и "я" и «мой» звучало,
Где смысл реченья «мы» и «наш» сулил.
13"За правосудье, — молвил он сначала, —
И праведность я к славе вознесен,
Для коей одного желанья мало.
16Я памятен среди земных племен,
Но мой пример в народах извращенных,
Хоть и хвалим, не ставится в закон".
19Так пышет в груде углей раскаленных
Единый жар, как были здесь слиты
В единый голос сонмы просветленных.
22И я тогда: "О вечные цветы
Нетленной неги, чьи благоуханья
Слились в одно, отрадны и чисты,
25Повейте мне, чтоб я не знал алканья,
Которым я терзаюсь так давно,
Не обретая на земле питанья!
28Хоть в небесах другой стране 1514дано
Служить зерцалом правосудью бога,
Оно от вашей не заслонено.
31Вы знаете, как я вам внемлю строго,
И знаете сомненье 1515, тайных мук
Моей душе принесшее столь много".
34Как сокол, если снять с него клобук,
Вращает голову, и бьет крылами,
И горд собой, готовый взвиться вдруг,
37Так этот образ, сотканный хвалами
Щедротам божьим, мне себя явил
И песни пел, неведомые нами.
40Потом он начал: "Тот, кто очертил
Окружность мира, где и сокровенный,
И явный строй вещей распределил,
43Не мог запечатлеть во всей вселенной
Свой разум так, чтобы ее предел
Он не превысил в мере несравненной.
46Тот первый горделивец, кто владел
Всем, что доступно созданному было,
Не выждав озаренья, пал, незрел. 1516
49И всякому, чья маломощней сила,
То Благо охватить возбранено,
Что, без границ, само себе — мерило.
52Зато и наше зренье, — а оно
Лишь как единый из лучей причастно
Уму, которым все озарено, —
55Не может быть само настолько властно,
Чтобы его Исток во много раз
Не видел дальше, чем рассудку ясно.
58И разум, данный каждому из вас,
В смысл вечной справедливости вникая,
Есть как бы в море устремленный глаз:
61Он видит дно, с прибрежия взирая,
А над пучиной тщетно мечет взгляд;
Меж тем дно есть, но застит глубь морская.
64Свет — только тот, который восприят
От вечной Ясности; а все иное —
Мрак, мгла телесная, телесный яд.
67Отныне правосудие живое
Тебе раскрыл я и вопрос пресек,
Не оставлявший мысль твою в покое.
70Ты говорил: "Родится человек
Над брегом Инда; о Христе ни слова
Он не слыхал и не читал вовек;
73Он был всегда, как ни судить сурово,
В делах и в мыслях к правде обращен,
Ни в жизни, ни в речах не делал злого.
76И умер он без веры, не крещен.
И вот, он проклят; но чего же ради?
Чем он виновен, что не верил он?"
79Кто ты, чтобы, в судейском сев наряде,
За много сотен миль решать дела,
Когда твой глаз не видит дальше пяди?
82Все те, чья мысль со мной бы вглубь пошла,
Когда бы вас Писанье не смиряло,
Сомненьям бы не ведали числа.
85О стадо смертных, мыслящее вяло!
Благая воля изначала дней
От благости своей не отступала.
88То — справедливо, что созвучно с ней;
Не привлекаясь бренными благами,
Она творит их из своих лучей".
91Как аист, накормив птенцов, кругами,
Витая над гнездом, чертит простор,
А выкормок следит за ним глазами,
94Так воспарял, — и так вздымал я взор, —
Передо мною образ благодатный,
Чьи крылья подвигал такой собор.
97Он пел, кружа, и молвил: "Как невнятны
Тебе мои слова, так искони
Пути господни смертным непонятны".
100Когда недвижны сделались огни
Святого духа, все как знак чудесный,
Принесший Риму честь в былые дни, 1517
103Он начал вновь: "Сюда, в чертог небесный,
Не восходил не веривший в Христа
Ни ранее, ни позже казни крестной.
106Но много и таких зовет Христа,
Кто в день возмездья будет меньше prope 1518
К нему, чем те, кто не знавал Христа.
109Они родят презренье в эфиопе,
Когда кто здесь окажется, кто — там,
Навек в богатом или в нищем скопе. 1519
112Что скажут персы вашим королям,
Когда листы раскроются для взора,
Где полностью записан весь их срам?
115Там узрят, средь Альбертова позора,
Как пражская земля разорена,
О чем перо уже помянет скоро; 1520
118Там узрят, как над Сеной жизнь скудна,
С тех пор как стал поддельщиком металла
Тот, кто умрет от шкуры кабана; 1521
121Там узрят, как гордыня обуяла
Шотландца с англичанином, 1522как им
В своих границах слишком тесно стало.
124Увидят, как верны грехам земным
Испанец и богемец, 1523без печали
Мирящийся с бесславием своим;
127Увидят, что заслуги засчитали
Хромцу ерусалимскому чрез I,
А через М — обратное вписали; 1524
130Увидят, как живет в скупой грязи
Тот, кто над жгучим островом вельможен, 1525
Где для Анхиза был конец стези; 1526
133И чтобы показать, как он ничтожен,
О нем напишут с сокращеньем слов,
Где многий смысл в немного строчек вложен.
136И обличатся в мерзости грехов
И брат, и дядя, 1527топчущие рьяно
Честь прадедов и славу двух венцов.
139И не украсят царственного сана
Норвежец, португалец или серб,
Завистник веницейского чекана. 1528
142Блаженна Венгрия, когда ущерб
Свой возместит! 1529И счастлива Наварра,
Когда горами оградит свой герб! 1530
145Ее остерегают от удара
Стон Никосии, Фамагосты крик,
Которых лютый зверь терзает яро,
148С другими неразлучный ни на миг". 1531
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
1Как только тот, чьим блеском мир сияет,
Покинет нами зримый небосклон,
И ясный день повсюду угасает,
4Твердь, чьи высоты озарял лишь он,
Вновь проступает в яркости мгновенной
Несчетных светов, где один зажжен. 1532
7Я вспомнил этот стройный чин вселенной,
Чуть символ мира и его вождей
Сомкнул, смолкая, клюв благословенный;
10Затем что весь собор живых огней,
Лучистей вспыхнув, начал песнопенья,
Утраченные памятью моей.
13О жар любви в улыбке озаренья,
Как ты пылал в свирельном звоне их,
Где лишь святые дышат помышленья!
16Когда в лучах камений дорогих,
В шестое пламя 1533вправленных глубоко,
Звук ангельского пения затих,
19Я вдруг услышал словно шум потока,
Который, светлый, падает с высот,
Являя мощность своего истока.
22Как звук свое обличие берет
У шейки цитры или как дыханью
Отверстье дудки звонкость придает,
25Так, срока не давая ожиданью,
Тот шум, вздымаясь вверх, пророкотал,
Как полостью, орлиною гортанью.
28Там в голос превратясь, он зазвучал
Из клюва, как слова, которых знойно
Желало сердце, где я их вписал.
31"Та часть моя, что видит 1534и спокойно
Выносит солнце у орлов земли, —
Сказал он, — взоров пристальных достойна.
34Среди огней, что образ мой сплели,
Те, чьим сверканьем глаз мой благороден,
Всех остальных во славе превзошли.
37Тот, посредине, что с зеницей сходен,
Святого духа некогда воспел
И нес, из веси в весь, ковчег господень. 1535
40Теперь он знает, сколь благой удел
Он выбрал, дух обрекши славословью,
Затем что награжден по мере дел.
43Из тех пяти, что изогнулись бровью,
Тот, что над клювом ближе помещен,
По мертвом сыне скорбь утешил вдовью.
46Теперь он знает, сколь велик урон —
Нейти с Христом, и негой несказанной,
И участью обратной искушен. 1536
49А тот, кто в этой дужке, мной названной,
Вверх по изгибу продолжает ряд,
Отсрочил смерть 1537молитвой покаянной.
52Теперь он знает, что навеки свят
Предвечный суд, хотя мольбы порою
Сегодняшнее завтрашним творят.
55А тот, за ним, с законами и мною,
Стремясь к добру, хоть это к злу вело,
Стал греком, пастыря даря землею. 1538
58Теперь он знает, как родивший зло
Похвальным делом — принят в сонм счастливы!
Хоть дело это гибель в мир внесло.
61Тот, дальше книзу, свет благочестивый
Гульельмом был, 1539чей край по нем скорбит,
Скорбя, что Карл и Федериго живы. 1540
64Теперь он знает то, как небо чтит
Благих царей, и блеск его богатый
Об этом ярко взору говорит.
67Кто бы поверил, дольной тьмой объятый,
Что здесь священных светов торжество
Рифей-троянец 1541разделил как пятый?
70Теперь он знает многое, чего
Вам не постигнуть в милости бездонной,
Неисследимой даже для него".
73Как жаворонок, в воздух вознесенный,
Песнь пропоет и замолчит опять,
Последнею отрадой утоленный, 1542
76Такою мне представилась печать
Той изначальной воли, чьи веленья
Всему, что стало, повелели стать.
79И хоть я был для моего сомненья
Лишь как стекло, прикрывшее цвета,
Оно не потерпело промедленья,
82Но: «Как же это?» — сквозь мои уста
Толкнуло грузно всем своим напором;
И вспыхнула сверканий красота.
85Тогда, еще светлей пылая взором,
Ответил мне благословенный стяг,
Чтоб разум мой не мучился раздором:
88"Хоть ты уверовал, что это так,
Как я сказал, — твой ум не постигает;
И ты, поверив, не рассеял мрак.
91Ты — словно тот, кто имя вещи знает,
Но сущности ее не разберет,
Пока другой помочь не пожелает.
94Regnum coelorum 1543принужденья ждет
Живой надежды и любви возжженной,
Чтобы господней воли пал оплот.
97Она, — не как боец, бойцом сраженный, —
Сама желает быть побеждена,
И побеждает благость побежденной.
100Тебе в брови и первая странна,
И пятая душа, и то, что в стане
Бесплотных сил горят их пламена.
103Из тел они взошли как христиане,
Не как язычники, в пронзенье ног 1544
Тот как в былое веря, тот — заране.
106Одна из Ада, где замкнут порог
Раскаянью, в свой прах опять вступила;
И тем воздал живой надежде бог,
109Живой надежде, где черпалась сила
Мольбы к творцу — воззвать ее в свой час,
Чтоб волю в ней подвигнуть можно было.
112Тот славный дух, о ком идет рассказ,
На краткий срок в свое вернувшись тело,
Уверовал в того, кто многих спас;
115И, веруя, зажегся столь всецело
Огнем любви, что в новый смертный миг
Был удостоен этого предела. 1545
118Другой, по благодати, чей родник
Бьет из таких глубин, что взор творенья
До первых струй ни разу не проник,
121Направил к правде все свои стремленья;
И бог, за светом свет, ему открыл
Грядущую годину искупленья;
124И с той поры он в этой вере жил,
И не терпел языческого смрада,
И племя развращенное корил. 1546
127Он крестник был трех жен господня сада,
Идущих рядом с правым колесом, —
Сверх десяти столетий до обряда. 1547
130О предопределение, в каком
Скрыт недре корень твой от глаз туманных,
Не видящих причину целиком!
133Ваш суд есть слово судей самозванных,
О смертные! И мы, хоть бога зрим,
Еще не знаем сами всех избранных.
136Мы счастливы неведеньем своим;
Всех наших благ превыше это благо Что то, что хочет бог, и мы хотим".
139Так милостью божественного стяга,
Чтоб озарить мой близорукий взгляд,
Мне подалась целительная влага.
142И как певцу искусный лирник в лад
Бряцает на струнах и то, что спето,
Звучит приятнее во много крат,
145Так, речи вторя, — ясно помню это, —
Подобно двум мигающим очам, —
Я видел, — оба благодатных света
148Мерцали огоньками в лад словам.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1Уже моя властительница снова
Мои глаза и дух мой призвала,
И я отторгся от всего иного.
4Она, не улыбаясь, начала:
"Ты от моей улыбки, как Семела 1548,
Распался бы, распавшись, как зола.
7Моя краса, которая светлела
На ступенях чертогов божества,
Как видел ты, к пределу от предела,
10Когда б не умерялась, такова,
Что, смертный, испытав ее сверканье,
Ты рухнул бы, как под грозой листва.
13Мы на седьмое вознеслись сиянье, 1549
Которое сейчас под жгучим Львом 1550
С ним излучает слитное влиянье.
16Вослед глазам последовав умом,
Преобрази их в зеркала видений,
Встающих в этом зеркале большом". 1551
19Кто ведал бы, как много упоений
В лице блаженном почерпал мой взгляд,
Когда был призван к смене впечатлений,
22Тот понял бы, как я свершить был рад
Все то, что госпожа повелевала,
Когда б он взвесил чаши двух услад. 1552
25В глубинах мирокружного кристалла, 1553
Который как властитель 1554наречен,
Под чьей державой мертвым зло лежало,
28Всю словно золото, где луч зажжен,
Я лестницу увидел восходящей
Так высоко, что взор мой был сражен.
31И рать огней увидел нисходящей
По ступеням, и мнилось — так светла
Вся яркость славы, в небесах горящей.
34И как грачи, едва заря взошла,
Обычай свой блюдя, гурьбой толкутся,
Чтоб отогреть застывшие крыла,
37Потом летят, одни — чтоб не вернуться,
Другие — чтоб вернуться поскорей,
А третьи все над тем же местом вьются,
40Так поступал и этот блеск огней,
К нам с высоты стремившийся согласно, —
Столкнувшись на одной из ступеней.
43И к нам ближайший просиял так ясно,
Что в мыслях я промолвил: "Этот знак
Твоей любви понятен мне безгласно".
46Но мне внушавшая, когда и как
Сказать и промолчать, тиха; желанье
Я подавляю, и мой выбор благ.
49Она увидела мое молчанье,
Его провидя в видящем с высот,
И мне сказала: «Утоли алканье!»
52Я начал: "По заслугам я не тот,
Чья речь достойна твоего ответа.
Но, ради той, кто мне просить дает,
55О жизнь блаженная, ты, что одета
Своею радостью, скажи, зачем
Ты стала близ меня в сиянье света;
58И почему здесь в этой тверди нем
Напев, который в нижних кругах Рая
Звучит так сладко, несравним ни с чем".
61"Твой слух, как зренье, смертей, — отвечая,
Он молвил. — Потому здесь не поют,
Не улыбнулась путница святая. 1555
64Я, снизошед, остановился тут,
Чтоб радостным почтить тебя приветом
Слов и лучей, в которых я замкнут.
67Не большая любовь сказалась в этом:
Такой и большей пламенеют там,
Вверху, 1556как зримо по горящим светам;
70Но высшая любовь, внушая нам
Служить тому, кто правит всей вселенной,
Здесь назначает, как ты видишь сам".
73"Мне ясно, — я сказал, — о свет священный,
Что вольною любовью побужден
Ваш сонм идти за Волей сокровенной;
76Но есть одно, чем разум мой смущен:
Зачем лишь ты средь стольких оказался
К беседе этой предопределен".
79Еще последний слог мой не сказался,
Когда, средину претворяя в ось,
Огонь, как быстрый жернов, завращался,
82И из любви, в нем скрытой, раздалось:
"Свет благодати на меня стремится,
Меня облекший пронизав насквозь,
85И, с ним соединясь, мой взор острится,
И сам я так взнесен, что мне видна
Прасущность, из которой он струится.
88Так пламенная радость мне дана,
И этой зоркости моей чудесной
Воспламененность риз моих равна.
91Но ни светлейший дух в стране небесной,
Ни самый вникший в бога серафим
Не скажут тайны, и для них безвестной.
94Так глубоко ответ словам твоим
Скрыт в пропасти предвечного решенья,
Что взору сотворенному незрим.
97И ты, вернувшись в смертные селенья,
Скажи об этом, ибо там спешат
К ее краям тропою дерзновенья.
100Ум, здесь светящий, там укутан в чад;
Суди, как на земле в нем сила бренна,
Раз он бессилен, даже небом взят".
103Свои вопросы я пресек мгновенно,
Стесняемый преградой этих слов,
И лишь — кто он, 1557спросил его смиренно.
106"Есть кряж меж италийских берегов,
К твоей отчизне близкий и намного
Взнесенный выше грохота громов;
109Он Катрию отводит в виде рога,
Сходящего к стенам монастыря,
Который служит почитанью бога". 1558
112Так в третий раз он начал, говоря.
"Там, — продолжал он мне, благоречивый, —
Я так окреп, господень труд творя,
115Кто, добавляя к пище сок оливы,
Легко сносил жары и холода,
Духовным созерцанием счастливый.
118Скит этот небу приносил всегда
Обильный плод; но истощился рано,
И ныне близок день его стыда.
121В той киновии был я Пьер Дамьяно,
И грешный Петр был у Адрийских вод,
Где инокам — Мариин дом охрана. 1559
124Когда был близок дней моих исход,
Мне дали шляпу 1560противу желанья,
Ту, что от худа к худшему идет.
127Ходили Кифа и Сосуд Избранья 1561
Святого духа, каждый бос и худ,
Питаясь здесь и там от подаянья.
130А нынешних святителей ведут
Под локотки, да спереди вожатый, —
Так тяжелы! — да сзади хвост несут.
133И конь и всадник мантией объяты, —
Под той же шкурой целых два скота.
Терпенье божье, скоро ль час расплаты!"
136При этом слове блески, больше ста,
По ступеням, кружась, спускаться стали,
И, что ни круг, росла их красота.
139Потом они умолкшего обстали
И столь могучий испустили крик,
Что здесь 1562подобье сыщется едва ли.
142Слов я не понял; так был гром велик.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
1Объят смятеньем, я направил взоры
К моей вожатой, как малыш спешит
Всегда туда, где верной ждет опоры;
4Она, как мать, чей голос так звучит,
Что мальчик, побледневший от волненья,
Опять веселый обретает вид,
7Сказала мне: "Здесь горние селенья.
Иль ты забыл, что свят в них каждый миг
И все исходит от благого рвенья?
10Суди, как был бы искажен твой лик
Моей улыбкой и поющим хором,
Когда тебя так потрясает крик,
13Непонятый тобою, но в котором
Предвозвещалось мщенье, чей приход
Ты сам еще увидишь смертным взором.
16Небесный меч ни медленно сечет,
Ни быстро, разве лишь в глазах иного,
Кто с нетерпеньем иль со страхом ждет.
19Теперь ты должен обернуться снова;
Немало душ, одну другой славней
Увидишь ты, мое исполнив слово".
22Я оглянулся, повинуясь ей;
И мне станица мелких сфер предстала,
Украшенных взаимностью лучей.
25Я был как тот, кто притупляет жало
Желания и заявить о нем
Не смеет, чтоб оно не раздражало.
28Но подплыла всех налитей огнем
И самая большая из жемчужин
Унять меня в томлении моем.
31В ней я услышал 1563: "Будь твой взор так дружен,
Как мой, с любовью, жгущей нашу грудь,
Вопрос твой был бы в слове обнаружен.
34Но я, чтоб не замедлен был твой путь
К высокой цели, не таю ответа,
Хоть ты уста боишься разомкнуть.
37Вершину над Касино 1564в оны лета
Толпами посещал в урочный час
Обманутый народ, 1565противник света.
40Я — тот, кто там поведал в первый раз,
Как назывался миру ниспославший
Ту истину, что так возносит нас;
43По милости, мне свыше воссиявшей,
Я всю округу вырвал из тенет
Нечистой веры, землю соблазнявшей.
46Все эти светы были, в свой черед,
Мужи, чьи взоры созерцали бога,
А дух рождал священный цвет и плод.
49Макарий здесь, здесь Ромоальд, 1566здесь много
Моих собратий, чей в монастырях
Был замкнут шаг и сердце было строго".
52И я ему: "Приязнь, в твоих словах
Мне явленная, и благоволенье,
Мной видимое в ваших пламенах,
55Моей души раскрыли дерзновенье,
Как розу раскрывает солнца зной,
Когда всего сильней ее цветенье.
58И я прошу; и ты, отец, открой,
Могу ли я пребыть в отрадной вере,
Что я узрю воочью образ твой".
61И он мне: "Брат, свершится в высшей сфере 1567
Все то, чего душа твоя ждала;
Там все, и я, блаженны в полной мере.
64Там свершена, всецела и зрела
Надежда всех; там вечно пребывает
Любая часть недвижной, как была.
67То — шар вне места, остий он не знает;
И наша лестница, устремлена
В его предел, от взора улетает.
70Пред патриархом Яковом она
Дотуда от земли взнеслась когда-то,
Когда предстала, ангелов полна. 1568
73Теперь к ее ступеням не подъята
Ничья стопа, и для сынов земли
Писать устав мой — лишь бумаги трата.
76Те стены, где монастыри цвели, —
Теперь вертепы; превратились рясы
В дурной мукой набитые кули.
79Не так враждебна лихва без прикрасы
Всевышнему, как в нынешние дни
Столь милые монашеству запасы.
82Все, чем владеет церковь, — искони
Наследье нищих, страждущих сугубо,
А не родни 1569иль якобы родни.
85Столь многое земному телу любо,
Что раньше минет чистых дум пора,
Чем первый желудь вырастет у дуба.
88Петр 1570начинал без злата и сребра,
А я — молитвой и постом упорным;
Франциск смиреньем звал на путь добра.
91И ты, сравнив с почином благотворным
Тот путь, каким преемники идут,
Увидишь сам, что белый цвет стал черным.
94Хоть в том, как Иордан был разомкнут
И вскрылось море, промысл объявился
Чудесней, чем была бы помощь тут".
97Так он сказал и вновь соединился
С собором, и собор слился тесней;
Затем, как вихорь, разом кверху взвился.
100Моя владычица вдоль ступеней
Меня взметнула легким мановеньем,
Всесильным над природою моей;
103Ни вверх, ни вниз естественным движеньем
Так быстро не спешат в земном краю,
Чтобы с моим сравниться окрыленьем.
106Читатель, верь, — как то, что я таю
Надежду вновь обресть усладу Рая,
Которой ради, каясь, перси бью, —
109Ты не быстрей обжег бы, вынимая,
Свой перст в огне, чем предо мной возник
Знак, первый вслед Тельцу, 1571меня вбирая.
112О пламенные звезды, о родник
Высоких сил, который возлелеял
Мой гений, будь он мал или велик! 1572
115Всходил меж вас, меж вас к закату реял
Отец всего, в чем смертна жизнь, когда
Тосканский воздух на меня повеял; 1573
118И мне, чудесно взятому туда,
Где ходит свод небесный, вас кружащий, 1574
Быть в вашем царстве выпала чреда.
121К вам устремляю ныне вздох молящий,
Дабы мой дух окреп во много крат
И трудный шаг 1575свершил, его манящий.
124"Так близок ты к последней из отрад, —
Сказала Беатриче мне, — что строгий
Быть должен у тебя и чистый взгляд.
127Пока ты не вступил в ее чертоги,
Вниз посмотри, — какой обширный мир
Я под твои уже повергла ноги;
130Чтоб уготовать в сердце светлый пир
Победным толпам, 1576что сюда несутся
С веселием сквозь круговой эфир".
133Тогда я дал моим глазам вернуться
Сквозь семь небес — и видел этот шар 1577
Столь жалким, что не мог не усмехнуться;
136И чем в душе он меньший будит жар,
Тем лучше; и к другому обращенный
Бесспорнейшую мудрость принял в дар.
139Я дочь Латоны 1578видел озаренной
Без тех теней, 1579чье прежде естество
Искал в среде густой и разреженной.
142Я вынес облик сына твоего,
О Гиперион 1580; и постиг круженье,
О Майя и Диона, 1581близ него.
145Я созерцал смягченное горенье
Юпитера меж сыном и отцом; 1582
Мне уяснилось их перемещенье.
148И быстроту свою, и свой объем
Все семеро представили мне сами,
И как у всех — уединенный дом.
151С нетленными вращаясь Близнецами,
Клочок, родящий в нас такой раздор,
Я видел весь, с горами и реками. 1583
154Потом опять взглянул в прекрасный взор.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1Как птица, посреди листвы любимой,
Ночь проведя в гнезде птенцов родных,
Когда весь мир от нас укрыт, незримый,
4Чтобы увидеть милый облик их
И корм найти, которым сыты детки, —
А ей отраден тяжкий труд для них, —
7Час упреждая на открытой ветке,
Ждет, чтобы солнцем озарилась мгла,
И смотрит вдаль, чуть свет забрезжит редкий, —
10Так Беатриче, выпрямясь, ждала
И к выси, под которой утомленный
Шаг солнца медлит, 1584очи возвела.
13Ее увидя страстно поглощенной,
Я уподобился тому, кто ждет,
До времени надеждой утоленный.
16Но только был недолог переход
От ожиданья до того мгновенья,
Как просветляться начал небосвод.
19И Беатриче мне: "Вот ополченья
Христовой славы, вот где собран он,
Весь плод небесного круговращенья!"
22Казался лик ее воспламенен,
И так сиял восторг очей прекрасных,
Что я пройти в безмолвье принужден.
25Как Тривия в час полнолуний ясных
Красуется улыбкою своей
Средь вечных нимф, на небе неугасных, 1585
28Так, видел я, над тысячей огней
Одно царило Солнце, 1586в них сияя,
Как наше — в горних светочах ночей. 1587
31В живом свеченье Сущность световая,
Сквозя, струила огнезарный дождь
Таких лучей, что я не снес, взирая.
34О Беатриче, милый, нежный вождь!
Она сказала мне: "Тебя сразила
Ничем неотражаемая мощь;
37Затем что здесь — та Мудрость, здесь — та Сила,
Которая, вослед векам тоски,
Пути меж небом и землей открыла".
40Как пламень, ширясь, тучу рвет в куски,
Когда ему в ее пределах тесно,
И падает, природе вопреки,
43Так, этим пиршеством взращен чудесно,
Мой дух прорвался из своей брони,
И что с ним было, памяти безвестно.
46"Открой глаза и на меня взгляни!
Им было столько явлено, что властны
Мою улыбку выдержать они".
49Я был как тот, кто, пробудясь, неясный
Припоминает образ, но, забыв,
На память возлагает труд напрасный, —
52Когда я услыхал ее призыв,
Такой пленительный, что на скрижали
Минувшего он будет вечно жив.
55Хотя б мне в помощь все уста звучали,
Которым млека сладкого родник
Полимния и сестры 1588изливали,
58Я тысячной бы доли не достиг,
Священную улыбку воспевая,
Которой воссиял священный лик;
61И потому в изображенье Рая
Святая повесть скачет иногда,
Как бы разрывы на пути встречая.
64Но столь велики тягости труда,
И так для смертных плеч тяжка натуга,
Что им подчас и дрогнуть — нет стыда.
67Морской простор не для худого струга —
Тот, что отважным кораблем вспенен,
Не для пловца, чья мысль полна испуга. 1589
70"Зачем ты так в мое лицо влюблен,
Что красотою сада неземного,
В лучах Христа расцветшей, не прельщен?
73Там — роза 1590, где божественное Слово
Прияло плоть; там веянье лилей, 1591
Чей запах звал искать пути благого".
76Так Беатриче; повинуясь ей,
Я обратился сызнова к сраженью,
Нелегкому для немощных очей.
79Как под лучом, который явлен зренью
В разрыве туч, порой цветочный луг
Сиял моим глазам, укрытым тенью,
82Так толпы светов я увидел вдруг,
Залитые лучами огневыми,
Не видя, чем так озарен их круг.
85О благостная мощь, светя над ними,
Ты вознеслась, свой облик затеня,
Чтоб я очами мог владеть моими.
88Весть о цветке, чье имя у меня
И днем и ночью на устах, стремила
Мой дух к лучам крупнейшего огня.
91Когда мое мне зренье отразило
И яркость и объем звезды живой,
Вверху царящей, как внизу царила,
94Спустился в небо светоч огневой 1592
И, обвиваясь как венок текучий,
Замкнул ее в свой вихорь круговой.
97Сладчайшие из всех земных созвучий,
Чья прелесть больше всех душе мила,
Казались бы как треск раздранной тучи,
100В сравненье с этой лирой, чья хвала
Венчала блеск прекрасного сапфира,
Которым твердь светлейшая светла.
103"Я вьюсь, любовью чистых сил эфира,
Вкруг радости, которую нам шлет
Утроба, несшая надежду мира;
106И буду виться, госпожа высот,
Пока не взыдешь к сыну и святые
Не освятит просторы твой приход".
109Такой печатью звоны кольцевые
Запечатлелись; и согласный зов
Взлетел от всех огней, воззвав к Марии.
112Всех свитков мира царственный покров, 1593
Дыханьем божьим жарче оживляем
И к богу ближе остальных кругов,
115Нас осенял своим исподним краем
Так высоко, что был еще незрим
И там, где я стоял, неразличаем;
118Я был бессилен зрением моим
Последовать за пламенем венчанным,
Вознесшимся за семенем своим. 1594
121Как, утоленный молоком желанным,
Младенец руки к матери стремит,
С горячим чувством, внешне излиянным,
124Так каждый из огней был кверху взвит
Вершиной, изъявляя ту отраду,
Которую Мария им дарит.
127Они недвижно представали взгляду,
«Regina coeli» 1595воспевая так,
Что я доныне чувствую усладу.
130О, до чего прекрасный собран злак
Ларями этими, 1596и как богато,
И как посев их на земле был благ!
133Здесь радует сокровище, когда-то
Стяжанное у Вавилонских вод
В изгнанье слезном, где отверглось злато. 1597
136Здесь древний сонм и новый сонм 1598цветет,
И празднует свой подвиг величавый,
Под сыном бога и Марии, тот,
139Кто наделен ключами этой славы. 1599
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1О сонм избранных к вечере великой
Святого агнца, где утолено
Алканье всех! Раз всеблагим владыкой
4Вот этому вкусить уже дано
То, что с трапезы вашей упадает,
Хоть время жизни им не свершено, —
7Помыслив, как безмерно он желает,
Ему росы пролейте! Вас поит
Родник, дарящий то, чего он чает".
10Так Беатриче; радостный синклит
Стал вьющимися на осях кругами 1600
И, как кометы, пламенем повит.
13И как в часах колеса ходят сами,
Но в первом — ход неразличим извне,
А крайнее летит перед глазами,
16Так эти хороводы, движась не однообразно, медленно и скоро,
Различность их богатств являли мне.
19И вот из драгоценнейшего хора
Такой блаженный пламень 1601воспарил,
Что не осталось ярче в нем для взора;
22Вкруг Беатриче трижды он проплыл,
И вспомнить о напеве, им пропетом,
Воображенье не находит сил;
25Скакнув пером, я не пишу об этом;
Для этих складок 1602самые мечты,
Не только речь, чрезмерно резки цветом.
28"Сестра моя святая, так чисты
Твои мольбы, что с чередой блаженной
Меня любовью разлучила ты".
31Остановясь, огонь благословенный,
Направя к госпоже моей полет
Дыханья, дал ответ вышереченный.
34И та: "О свет, в котором вечен тот,
Кому господь от этого чертога
Вручил ключи, принесши их с высот,
37Из уст твоих, насколько хочешь строго,
Да будет он о вере вопрошен,
Тебя по морю ведшей, волей бога.
40В любви, в надежде, в вере — прям ли он,
Ты видишь сам, взирая величаво
Туда, где всякий помысл отражен.
43Но так как граждан горняя держава
Снискала верой, пусть он говорит,
Чтобы, как должно, воздалась ей слава".
46Как бакалавр 1603, вооружась, молчит
И ждет вопроса по тому предмету,
Где он изложит, но не заключит, 1604
49Так точно я, услыша просьбу эту,
Вооружал всем знаньем разум мой
Перед таким учителем к ответу.
52"Скажи, христианин, свой лик открой:
В чем сущность веры?" Я возвел зеницы
К огню, который веял предо мной;
55Потом, взглянув, увидел проводницы
Поспешный знак — словесному ручью
Излиться дать из мысленной криницы.
58"Раз мне дано, чтоб веру я мою
Пред мощным первоборцем исповедал,
Пусть мысль мою я внятно разовью! —
61Сказал я. — Как о вере нам поведал
Твой брат, 1605который с помощью твоей
Идти путем неверным Риму не дал,
64Она — основа чаемых вещей
И довод для того, что нам незримо;
Такую сущность полагаю в ней".
67И он: "Ты мыслишь неопровержимо,
Коль верно понял смысл, в каком она
Им как основа и как довод мнима".
70И я на это молвил: "Глубина
Вещей, мне явленных в небесной сфере,
Для низменного мира столь темна,
73Что там их бытие — в единой вере,
Дающей упованью прочно стать;
Чрез то она — основа в полной мере.
76Нам подобает умозаключать
Из веры там, где знание невластно;
И доводом ее нельзя не звать".
79И я услышал: "Если б все так ясно
Усваивали истину, познав, —
Софисты ухищрялись бы напрасно".
82Горящая любовь, так продышав,
Добавила: "Неуличим в изъяне
Испытанной монеты вес и сплав;
85Но есть ли у тебя она в кармане?"
И я: "Да, есть, блестяща и кругла.
И я не усомнюсь в ее чекане".
88Опять, вещая, голос издала
Глубь света: "Этот бисер, 1606всех дороже,
Рождающий все добрые дела,
91Где ты обрел?" Я молвил: "Дождь погожий
Святого духа, щедро пролитой
Равно по ветхой и по новой коже, 1607
94Есть силлогизм, с такою остротой
Меня приведший к правильным основам,
Что мнится мне тупым любой иной".
97И я услышал: "В ветхом или в новом
Сужденье — для рассудка твоего
Что ты нашел, чтоб счесть их божьим словом?"
100Я молвил: "Доказательство того —
Дела; 1608для них железа не калило
И молотом не било естество".
103Ответ гласил: "А в том, что это было,
Порука где? Что доказательств ждет,
То самое свидетельством служило".
106"Вселенной к христианству переход, —
Сказал я, — без чудес, один, бесспорно,
Все чудеса стократно превзойдет;
109Ты, нищ и худ, принес святые зерна,
Чтобы взошли ростки благие там,
Где вместо лоз теперь колючки терна".
112Когда я смолк, по огненным кругам
Песнь «Бога хвалим» раздалась святая,
И горний тот напев неведом нам.
115И этот князь, который, увлекая
От ветви к ветви, чтобы испытать
Меня в листве довел уже до края,
118Так речь свою продолжил: "Благодать,
Любя твой ум, доныне отверзала
Твои уста, как должно отверзать,
121И я одобрил то, что вверх всплывало.
Но самой этой веры в чем предмет,
И в чем она берет свое начало?"
124"Святой отец и дух, узревший свет,
В который верил так, что в гроб спустился,
Юнейших ног опережая след, 1609—
127Я начал, — ты велишь, чтоб я открылся,
В чем эта вера твердая моя
И почему я в вере утвердился.
130Я отвечаю: в бога верю я,
Что движет небеса, единый, вечный,
Любовь и волю 1610, недвижим, дая.
133И в физике к той правде безупречной,
И в метафизике приходим мы,
И мне ее же с выси бесконечной
136Льют Моисей, пророки и псалмы,
Евангелье и то, что вы 1611сложили,
Когда вам дух воспламенил умы.
139И верю в три лица, что вечно были,
Чья сущность столь едина и тройна,
Что «суть» и «есть» они равно вместили.
142Глубь тайны божьей, как она дана
В моих словах, в мой разум пролитая,
Евангельской печатью скреплена.
145И здесь — начало, искра здесь живая,
Чье пламя разрослось, пыланьем став
И, как звезда небес, во мне сверкая".
148Как господин, отрадной вести вняв,
Слугу, когда тот смолк, за извещенье
Душой благодарит, его обняв,
151Так, смолкшему воспев благословенье,
Меня кругом до трех обвеял крат
Апостольский огонь, чье вняв веленье
154Я говорил; так был он речи рад.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1Коль в некий день поэмою священной,
Отмеченной и небом и землей,
Так что я долго чах, в трудах согбенный,
4Смирится гнев, пресекший доступ мой
К родной овчарне, 1612где я спал ягненком,
Немил волкам, смутившим в ней покой, —
7В ином руне, в ином величьи звонком
Вернусь, поэт, и осенюсь венцом 1613
Там, где крещенье принимал ребенком; 1614
10Затем что в веру, души пред Творцом
Являющую, там я облачился
И за нее благословлен Петром. 1615
13И вот огонь, к нам движась, отделился
От тех огней, откуда старшина 1616
Наместников Христовых появился;
16И Беатриче, радости полна:
"Смотри! Смотри! Вот витязь, чьим заслугам
Такая честь в Галисьи воздана!" 1617
19Как если голубь сядет рядом с другом,
И, нежностью взаимною делясь,
Они воркуют и порхают кругом,
22Так, видел я, один высокий князь
Встречал другого ласковым приветом
И брашна горние хвалил, дивясь.
25Приветствия закончились на этом,
И каждый coram me, 1618недвижен, нем,
Так пламенел, что взгляд сражен был светом.
28И Беатриче молвила затем
С улыбкой: "Славный дух и возвеститель
Того, как щедр небесный храм ко всем, 1619
31Надеждой эту огласи обитель.
Ведь ею ты бывал в людских глазах,
Когда троих из вас почтил спаситель". 1620
34"Вздыми чело, превозмоги свой страх;
Из смертного предела вознесенный
Здесь должен в наших созревать лучах".
37Так говорил душе моей смущенной
Второй огонь; и я возвел к горам 1621
Взгляд, гнетом их чрезмерным преклоненный.
40"Раз наш властитель изволяет сам,
Чтоб ты среди чертога потайного,
Еще живой, предстал его князьям
43И, видев правду царства неземного,
Надежду, что к благой любви ведет,
В себе и в остальных упрочил снова,
46Поведай, что — она, и как цветет
В твоей душе, и как в нее вступила".
Так молвил снова тот огонь высот.
49И та, что перья крыл моих стремила
В их воспаренье до таких вершин,
Меня в ответе так предупредила:
52"В воинствующей церкви ни один
Надеждой не богаче, — как то зримо
В пресветлом Солнце неземных дружин;
55За то увидеть свет Ерусалима 1622
Он из Египта 1623этот путь свершил,
Еще воинствуя неутомимо.
58Другие два вопроса (ты спросил
Не чтоб узнать, а с тем, что он изложит,
Как эту добродетель ты почтил)
61Ему оставлю я; на оба может
Легко и не хвалясь ответить он;
И божья милость пусть ему поможет".
64Как школьник, на уроке вопрошен,
Свое желая обнаружить знанье,
Рад отвечать про то, в чем искушен:
67"Надежда, — я сказал, — есть ожиданье
Грядущей славы; ценность прежних дел
И благодать — его обоснованье.
70От многих звезд я этот свет узрел;
Но первый мне его пролил волною
Тот, кто всех выше вышнего воспел. 1624
73"Да уповают на тебя душою, —
Он пел, — кто имя ведает твое!"
И как не ведать, веруя со мною?
76Ты ею сердце оросил мое
В твоем посланьи; полн росы блаженной,
Я и других кроплю дождем ее".
79Пока я говорил, в груди нетленной
Того пожара — колебался свет,
Как вспышки молний, частый и мгновенный.
82"Любовь, которой я досель согрет, —
Дохнул он, — к добродетели, 1625до края
Борьбы за пальму шедшей мне вослед, 1626
85Велит мне вновь дохнуть тебе, взирая,
Как ты ей рад, дабы ты мне сказал,
Чего ты ожидаешь, уповая".
88"Я это понял, — так я отвечал, —
Из Нового и Ветхого завета,
Цель душ познав, тех, что господь избрал.
91В две ризы 1627будет каждая одета
В земле своей, — Исайя возвестил.
А их земля — жизнь сладостная эта.
94Еще ясней, по мере наших сил,
Твой брат, 1628сказав про белые уборы,
Нам откровенье это изложил",
97Когда я кончил, — огласив просторы,
«Sperent in te» 1629раздалось в вышине;
На что, кружа, откликнулись все хоры.
100И так разросся свет в одном огне, 1630
Что, будь у Рака сходный перл, зимою
Бывал бы месяц о едином дне. 1631
103Как девушка встает, идет и, к рою
Плясуний примыкая, воздает
Честь новобрачной, не кичась собою,
106Так, видел я, вспылавший пламень тот
Примкнул к двоим, которых, с нами рядом,
Любви горящей мчал круговорот.
109Он слился с песнопением и ладом;
Недвижна и безмолвна, госпожа
Их, как невеста, озирала взглядом.
112"Он, с Пеликаном нашим возлежа,
К его груди приник; 1632и с выси крестной
Приял великий долг, ему служа".
115Так Беатриче; взор ее чудесный
Ее словами не был отвлечен
От созерцанья красоты небесной.
118Как тот, чей взгляд с усильем устремлен,
Чтоб видеть солнце затемненным частно,
И он, взирая, зрения лишен,
121Таков был я пред вспыхнувшим столь ясно
И услыхал: "Зачем слепишь ты взор,
Чтоб видеть то, чего искать напрасно? 1633
124Я телом — прах во прахе до тех пор,
Пока число не завершится наше,
Как требует предвечный приговор.
127В двух ризах здесь, 1634и всех блаженных краше,
Лишь два сиянья, взнесшиеся вдруг;
И с этим ты вернешься в царство ваше".
130При этом слове огнезарный круг
Затих, и с ним — рождавшийся в пречистом
Смешенье трех дыханий нежный звук;
133Так, на шабаш иль в месте каменистом,
Строй весел, только что взрезавших вал,
Враз замирает, остановлен свистом.
136О, что за трепет душу мне объял,
Когда я обернулся к Беатриче
И ничего не видел, хоть стоял
139Вблизи нее и в мире всех величий!
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
1Пока я был смущен угасшим взором,
Осиливший его костер лучей 1635
Повеял дуновением, в котором
4Послышалось: "Доколе свет очей,
Затменный мной, к тебе не возвратится,
Да возместит утрату звук речей.
7Итак, начни; скажи, куда стремится
Твоя душа, 1636и отстрани испуг:
Взор у тебя не умер, а мутится.
10В очах у той, что ввысь из круга в круг
Тебя стезею дивной возносила,
Таится мощь Ананииных рук". 1637
13"С терпеньем жду, — моим ответом было, —
Целенья глаз, куда, как в недра врат,
Она с огнем сжигающим вступила.
16Святое Благо неземных палат
Есть альфа и омега книг, чьи строки
Уста любви мне шепчут и гласят". 1638
19И голос тот, которым я, безокий,
Утешился в нежданной слепоте,
Вновь налагая на меня уроки,
22Сказал: "Тебя на частом решете
Проверю я. Какие побужденья
Твой лук направили к такой мете?" 1639
25И я: "Чрез философские ученья
И через то, что свыше внушено,
Я той любви приял напечатленья;
28Затем что благо, чуть оценено,
Дает вспылать любви, тем боле властной,
Чем больше в нем добра заключено.
31Поэтому к Прасути, столь прекрасной,
Что все блага, которые не в ней, —
Ее луча всего лишь свет неясный,
34Должна с любовью льнуть всего сильней
Душа того, кто правду постигает,
Проникшую мой довод до корней.
37Ту правду предо мною расстилает
Мне показавший первую Любовь 1640
Всего, что вековечно пребывает;
40Правдивый голос расстилает вновь,
Сам о себе сказавший Моисею:
«Узреть всю славу дух твой приготовь»; 1641
43И расстилаешь ты, когда твоею
Высокой речью миру оглашен
Смысл вышних тайн так громко, как ничьею".
46"Земным рассудком, — вновь повеял он, —
И подтверждающими голосами 1642
Жарчайший пыл твой к богу обращен.
49Но и другими, может быть, ремнями
К нему влеком ты. Сколькими, открой,
Твоя любовь язвит тебя зубами?"
52Не утаился умысел святой
Орла Христова, 1643так что я заметил,
Куда ответ он направляет мой.
55"Все те укусы, — я ему ответил, —
Что нас стремят к владыке бытия,
Крепят любовь, которой дух мой светел.
58Жизнь мирозданья, как и жизнь моя,
Смерть, что он принял, жить мне завещая,
Все, в чем надежда верящих, как я,
61И сказанная истина живая 1644—
Меня из волн дурной любви спасли,
На берегу неложной утверждая.
64И все те листья, 1645что в саду взросли
У вечного садовника, люблю я,
Поскольку к ним его дары сошли".
67Едва я смолк, раздался, торжествуя,
Напев сладчайший в небе: «Свят, свят, свят!»
И Беатриче вторила, ликуя.
70Как при колючем свете сон разъят
Тем, что стремится зрительная сила
На луч, пронзающий за платом плат, 1646
73И зренье пробужденному немило,
Настолько смутен он, вернувшись в быль,
Пока сознанье ум не укрепило, —
76Так Беатриче с глаз моих всю пыль
Прочь согнала очей своих лучами,
Сиявшими на много тысяч миль;
79Я даже стал еще острей глазами;
И вопросил, смущенный, про того,
Кто как четвертый свет возник пред нами.
82И Беатриче мне: "В лучах его
Душа, всех прежде созданная, 1647славит
Создателя и бога своего".
85Как сень ветвей, когда ее придавит
Идущий ветер, никнет, тяжела,
Потом, вознесшись, вновь листву расправит, —
88Таков был я, пока та речь текла,
Дивясь; потом, отвагу вновь обретши
В той жажде молвить, что мне душу жгла,
91Я начал: "Плод, единый, что, не цветши,
Был создан зрелым, праотец людей,
Дочь и сноху в любой жене нашедший, 1648
94Внемли мольбе усерднейшей моей,
Ответь! Вопрос ты ведаешь заране,
И я молчу, чтоб внять тебе скорей".
97Когда зверек накрыт обрывком ткани,
То, оболочку эту полоша,
Он выдает всю явь своих желаний;
100И точно так же первая душа
Свою мне радость сквозь лучи покрова
Изобличала, благостью дыша.
103Потом дохнула: "В нем 1649я и без слова
Уверенней, чем ты уверен в том,
Что несомненнее всего иного.
106Его я вижу в Зеркале святом,
Которое, все отражая строго,
Само не отражается ни в чем.
109Ты хочешь знать, давно ль я, волей бога,
Вступил в высокий сад, где в должный миг
Тебе открылась горняя дорога, 1650
112Надолго ль он в глазах моих возник,
И настоящую причину гнева,
И мною изобретенный язык.
115Знай, сын мой: не вкушение от древа,
А нарушенье воли божества
Я искупал, и искупала Ева.
118Четыре тысячи и триста два
Возврата солнца твердь меня манила
Там, где Вергилий свыше внял слова; 1651
121Оно же все попутные светила
Повторно девятьсот и тридцать раз,
Пока я жил на свете, посетило. 1652
124Язык, который создал я, угас
Задолго до немыслимого дела
Тех, кто Немвродов исполнял приказ; 1653
127Плоды ума зависимы всецело
От склоннностей, а эти — от светил,
И потому не длятся без предела.
130Естественно, чтоб смертный говорил;
Но — так иль по-другому, это надо,
Чтоб не природа, а он сам решил.
133Пока я не сошел к томленью Ада,
"И" в дольном мире звался Всеблагой,
В котором вечная моя отрада;
136Потом он звался «Эль»; и так любой
Обычай смертных сам себя сменяет,
Как и листва сменяется листвой.
139На той горе, что выше всех всплывает,
Я пробыл и святым, и несвятым
От утра и до часа, что вступает,
142Чуть солнце сменит четверть, за шестым". 1654
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
1«Отцу, и сыну, и святому духу» —
Повсюду — «слава!» — раздалось в Раю,
И тот напев был упоеньем слуху.
4Взирая, я, казалось, взором пью
Улыбку мирозданья, так что зримый
И звучный хмель вливался в грудь мою.
7О, радость! О, восторг невыразимый!
О, жизнь, где всё — любовь и всё — покой!
О, верный клад, без алчности хранимый!
10Четыре светоча 1655передо мной
Пылали, и, мгновенье за мгновеньем,
Представший первым 1656силил пламень свой;
13И стал таким, каким пред нашим зреньем
Юпитер был бы, если б Марс и он,
Став птицами, сменились опереньем. 1657
16Та власть, которой там распределен
Черед и чин, благословенным светам
Велела смолкнуть, и угас их звон,
19Когда я внял: "Что я меняюсь цветом,
Не удивляйся; внемля мой глагол,
Все переменят цвет в соборе этом.
22Тот, кто, как вор, воссел на мой престол, 1658
На мой престол, на мой престол, который
Пуст перед сыном божиим, возвел
25На кладбище моем 1659сплошные горы
Кровавой грязи; сверженный с высот, 1660
Любуясь этим, утешает взоры".
28Тот цвет, которым солнечный восход
Иль час заката облака объемлет,
Внезапно охватил весь небосвод.
31И словно женщина, чья честь не дремлет
И сердце стойко, чувствует испуг,
Когда о чьем-либо проступке внемлет,
34Так Беатриче изменилась вдруг;
Я думаю, что небо так затмилось,
Когда Всесильный 1661поникал средь мук.
37Меж тем все дальше речь его стремилась,
И перемена в голосе была
Не меньшая, чем в облике явилась.
40"Невеста божья не затем взросла
Моею кровью, кровью Лина, Клета,
Чтоб золото стяжалось без числа;
43И только чтоб стяжать блаженство это,
Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан, 1662
Стеня, пролили кровь в былые лета.
46Не мы хотели, чтобы христиан
Преемник наш пристрастною рукою
Делил на правый и на левый стан; 1663
49Ни чтоб ключи, полученные мною,
Могли гербом на ратном стяге стать,
Который на крещеных поднят к бою;
52Ни чтобы образ мой скреплял печать
Для льготных грамот, покупных и лживых,
Меня краснеть неволя и пылать!
55В одежде пастырей-волков грызливых
На всех лугах мы видим средь ягнят.
О божий суд, восстань на нечестивых!
58Гасконцы с каорсинцами 1664хотят
Пить нашу кровь; о доброе начало, 1665
В какой конечный впало ты разврат!
61Но промысел, чья помощь Рим спасала
В великой Сципионовой борьбе, 1666
Спасет, я знаю, — и пора настала.
64И ты, мой сын, сойдя к земной судьбе
Под смертным грузом, смелыми устами
Скажи о том, что я сказал тебе!"
67Как дельный воздух мерзлыми парами
Снежит к земле, едва лишь Козерог
К светилу дня притронется рогами, 1667
70Так здесь эфир себя в красу облек,
Победные взвевая испаренья,
Помедлившие с нами долгий срок.
73Мой взгляд следил все выше их движенья,
Пока среда чрезмерной высоты
Ему не преградила восхожденья.
76И госпожа, когда от той меты
Я взор отвел, сказала: "Опуская
Глаза, взгляни, куда пронесся ты!"
79И я увидел, что с тех пор, когда я
Вниз посмотрел, над первой полосой
Я от средины сдвинулся до края. 1668
82Я видел там, за Гадесом 1669, шальной
Улиссов путь; 1670здесь — берег, на котором
Европа стала ношей дорогой. 1671
85Я тот клочок 1672обвел бы шире взором,
Но солнце в бездне упреждало нас
На целый знак и больше, 1673в беге скором.
88Влюбленный дух, который всякий час
Стремился пламенно к своей богине,
Как никогда ждал взора милых глаз;
91Все, чем природа или кисть доныне
Пленяли взор, чтоб уловлять сердца,
Иль в смертном теле, или на картине,
94Казалось бы ничтожным до конца
Пред дивной радостью, что мне блеснула,
Чуть я увидел свет ее лица;
97И мощь, которой мне в глаза пахнуло,
Меня, рванув из Ледина гнезда, 1674
В быстрейшее из всех небес 1675метнула.
100Так однородна вся его среда,
Что я не ведал, где я оказался,
Моей вожатой вознесен туда.
103И мне, чтоб я в догадках не терялся,
Так радостно сказала госпожа,
Как будто бог в ее лице смеялся:
106"Природа мира, все, что есть, кружа
Вокруг ядра, которое почило, 1676
Идет отсюда, как от рубежа.
109И небо это божья мысль вместила,
Где и любовь, чья власть его влечет,
Берет свой пыл, и скрытая в нем сила. 1677
112Свет и любовь объемлют этот свод,
Как всякий низший кружит, им объятый;
И те высоты их творец блюдет. 1678
115Движенье здесь 1679не мерят мерой взятой,
Но все движенья меру в нем берут,
Как десять — в половине или в пятой. 1680
118Как время, в этот погрузясь сосуд
Корнями, в остальных живет вершиной,
Теперь понять тебе уже не в труд. 1681
121О жадность! Не способен ни единый
Из тех, кого ты держишь, поглотив,
Поднять зеницы над твоей пучиной!
124Цвет доброй воли в смертном сердце жив;
Но ливней беспрестанные потоки
Родят уродцев из хороших слив.
127Одни младенцы слушают уроки
Добра и веры, чтоб забыть вполне
Их смысл скорей, чем опушатся щеки.
130Кто, лепеча, о постном помнил дне,
Вкушает языком, возросшим в силе,
Любую пищу при любой луне. 1682
133Иной из тех, что, лепеча, любили
И чтили мать, — владея речью, рад
Ее увидеть поскорей в могиле.
136И так вот кожу белую чернят,
Вняв обольщеньям дочери прекрасной
Дарующего утро и закат. 1683
139Размысли, и причина станет ясной:
Ведь над землею власть упразднена, 1684
И род людской идет стезей опасной.
142Но раньше, чем январь возьмет весна
Посредством сотой, 1685вами небреженной,
Так хлынет светом горняя страна,
145Что вихрь 1686, уже давно предвозвещенный,
Носы туда, где кормы, повернет,
Помчав суда дорогой неуклонной;
148И за цветком поспеет добрый плод".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1Когда, скорбя о жизни современной
Несчастных смертных, правду вскрыла мне
Та, что мой дух возносит в рай блаженный, —
4То как, узрев в зеркальной глубине
Огонь свечи, зажженной где-то рядом,
Для глаз и дум негаданный вполне,
7И обратясь, чтобы проверить взглядом
Согласованье правды и стекла,
Мы видим слитность их, как песни с ладом, —
10Так и моя мне память сберегла,
Что я так сделал, взоры погружая
В глаза, где путы мне любовь сплела.
13И я, — невольно зренье обращая
К тому, что можно видеть в сфере той,
Ее от края оглянув до края, —
16Увидел Точку 1687, лившую такой
Острейший свет, что вынести нет мочи
Глазам, ожженным этой остротой.
19Звезда, чью малость еле видят очи,
Казалась бы луной, соседя с ней,
Как со звездой звезда в просторах ночи.
22Как невдали обвит кольцом лучей
Небесный свет, его изобразивший,
Когда несущий пар всего плотней,
25Так Точку обнял круг огня 1688, 1689круживший
Столь быстро, что одолевался им
Быстрейший бег, 1690вселенную обвивший.
28А этот опоясан был другим,
Тот — третьим, третий в свой черед — четвертым,
Четвертый — пятым, пятый, вновь, — шестым.
31Седьмой был вширь уже настоль простертым,
Что никогда б его не охватил
Гонец Юноны 1691круговым развертом.
34Восьмой кружил в девятом; каждый плыл
Тем более замедленно, чем дале
По счету он от единицы был.
37Чем ближе к чистой Искре, тем пылали
Они ясней, должно быть оттого,
Что истину ее полней вбирали.
40При виде колебанья моего:
"От этой Точки, — молвил мой вожатый, —
Зависят небеса и естество.
43Всмотрись в тот круг, всех ближе к ней прижатый:
Он потому так быстро устремлен,
Что кружит, страстью пламенной объятый".
46И я в ответ: "Будь мир расположен,
Как эти круговратные обводы,
Предложенным я был бы утолен.
49Но в мире ощущаемой природы
Чем выше над срединой 1692взор воздет,
Тем все божественнее небосводы.
52Поэтому мне надобен ответ
Об этом дивном ангельском чертоге,
Которому предел — любовь и свет: 1693
55Зачем идут не по одной дороге
Подобье и прообраз? 1694Мысль вокруг
Витает и нуждается в подмоге".
58"Что этот узел напряженью рук
Не поддается, — ты не удивляйся:
Он стал, никем не тронут, слишком туг".
61Так госпожа; и дальше: "Насыщайся
Тем, что воспримешь из моих речей,
И мыслию над этим изощряйся.
64Плотские своды 1695— шире иль тесней,
Смотря по большей или меньшей силе,
Разлитой на пространстве их частей.
67По мере силы — мера изобилий;
Обилье больше, где большой объем
И нет частей, что б целому вредили.
70Наш свод, влекущий в вихре круговом
Все мирозданье, согласован дружно
С превысшим в знанье и в любви кольцом. 1696
73И ты увидишь, — ибо мерить нужно
Лишь силу, а не видимость того,
Что здесь перед тобой стремится кружно, —
76Как в каждом небе дивное сродство
Большого — с многим, с малым — небольшого
Его связует с Разумом его". 1697
79Как полушарье воздуха земного
Яснеет вдруг, когда Борей дохнет
Щекой, которая не так сурова, 1698
82И, тая, растворяется налет
Окрестной мглы, чтоб небо озарилось
Неисчислимостью своих красот, —
85Таков был я, когда со мной делилась
Своим ответом ясным госпожа
И правда, как звезда в ночи, открылась.
88Чуть речь ее дошла до рубежа,
То так железо, плавясь в мощном зное,
Искрит, как кольца брызнули, кружа.
91И все те искры мчались в общем рое,
И множились несметней их огни,
Чем шахматное поле, множась вдвое. 1699
94Я слышал, как хвалу поют они
Недвижной Точке, вкруг нее стремимы
Из века в век, как было искони.
97И видевшая разум мой томимый
Сказала: "В первых двух кругах кружат,
Объемля Серафимов, Херувимы.
100Покорны узам, 1700бег они стремят,
Уподобляясь Точке, сколько властны;
А властны — сколько вознесен их взгляд.
103Ближайший к ним любви венец прекрасный
Сплели Престолы 1701божьего лица;
На них закончен первый сонм трехчастный.
106Знай, что отрада каждого кольца —
В том, сколько зренье в Истину вникает,
Где разум утоляем до конца.
109Мы видим, что блаженство возникает
От зрения, не от любви; она
Лишь спутницей его сопровождает;
112А зренью мощь заслугами дана,
Чьи корни — в милости и в доброй воле;
Так лестница помалу пройдена. 1702
115Три смежных сонма, зеленея в доле
Вовеки нескончаемой весны,
Где и ночной Овен 1703не властен боле,
118«Осанною» всегда оглашены
На три напева, что в тройной святыне
Поют троеобразные чины.
121В иерархии этой — три богини: 1704
Сперва — Господства, дальше — Сил венец,
А вслед за ними — Власти, в третьем чине.
124В восторгах предпоследних двух колец
Начала и Архангелы витают;
И Ангельская радость наконец.
127Все эти сонмы к высоте 1705взирают
И, книзу 1706власть победную лия,
Влекомы к богу, сами увлекают.
130И Дионисий 1707в тайну бытия
Их степеней так страстно погружался,
Что назвал их и различил, как я.
133Григорий 1708с ним потом не соглашался;
Зато, чуть в небе он глаза раскрыл,
Он сам же над собою посмеялся.
136И если столько тайных правд явил
Пред миром смертный, чуда в том не много:
Здесь их узревший 1709— их ему внушил
139Средь прочих истин этого чертога".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1Когда чету, рожденную Латоной,
Здесь — знак Овна, там — знак Весов хранит,
А горизонт связует общей зоной,
4То миг, когда их выровнял зенит,
И миг, в который связь меж ними пала
И каждый в новый небосвод спешит,
7Разлучены не дольше, чем молчала
С улыбкой Беатриче, 1710все туда
Смотря, где Точка взор мой побеждала. 1711
10Она промолвила: "Мне нет труда
Тебе ответить, твой вопрос читая 1712
Там, 1713где слились все «где» и все «когда».
13Не чтобы стать блаженней, — цель такая
Немыслима, — но чтобы блеск лучей,
Струимых ею, молвил «Есмь», блистая, —
16Вне времени, в предвечности своей,
Предвечная любовь сама раскрылась,
Безгранная, несчетностью любвей.
19Она и перед этим находилась
Не в косном сне, затем что божество
Ни «до», ни «после» над водой носилось.
22Врозь и совместно, суть и вещество
В мир совершенства 1714свой полет помчали, —
С тройного лука три стрелы его. 1715
25Как в янтаре, стекле или кристалле
Сияет луч, причем его приход
И заполненье целого совпали,
28Так и Творца троеобразный плод
Излился, как внезапное сиянье,
Где никакой неразличим черед.
31Одновременны были и созданье,
И строй существ; над миром быть дано
Вершиной тем, в ком — чистое деянье,
34А чистую возможность держит дно;
В средине — связью навсегда нетленной
С возможностью деянье сплетено. 1716
37Хоть вам писал Иероним 1717блаженный,
Что ангелы за долгий ряд веков
Сотворены до остальной вселенной,
40Но истину на множестве листов
Писцы святого духа 1718возвестили,
Как ты поймешь, вникая в смысл их слов,
43И разум видит сам, поскольку в силе,
Что движители вряд ли долго так
Без подлинного совершенства были. 1719
46Теперь ты знаешь, где, когда и как
Сотворены любови их собора, 1720
И трех желаний жар в тебе иссяк.
49До двадцати не сосчитать так скоро,
Как часть бесплотных духов привела
В смятенье то, в чем для стихий опора. 1721
52Другая часть, оставшись, начала
Так страстно здесь кружиться, что начатый
Круговорот прервать бы не могла.
55Причиною паденья был в проклятой
Гордыне тот, кто пред тобой предстал,
Всем гнетом мира отовсюду сжатый. 1722
58Сонм, зримый здесь, смиренно признавал
Себя возникшим в Благости бездонной,
Чей свет ему познанье даровал.
61За это, по заслугам вознесенный
Чрез озаряющую благодать,
Он преисполнен воли непреклонной.
64И ты, не сомневаясь, должен знать,
Что благодать нисходит по заслуге
К любви, раскрытой, чтоб ее принять.
67Теперь ты сам об этом мудром круге,
Раз мой урок тобою восприят,
Немалое домыслишь на досуге.
70Но так как вам ученые твердят,
Природу ангелов изображая,
Что те, мол, мыслят, помнят и хотят,
73Скажу еще, чтобы тебе прямая
Открылась правда, на земле у вас
Двусмысленным ученьем повитая.
76Бесплотные, возрадовавшись раз
Лицу Творца, пред кем без утаенья
Раскрыто все, с него не сводят глаз;
79И так как им не пресекает зренья
Ничто извне, они и не должны
Припоминать отъятые виденья. 1723
82У вас же и не спят, а видят сны,
Кто веря, а кто нет — своим рассказам;
В одном — и срама больше, и вины. 1724
85Там, на земле, не направляют разум
Одной тропой: настолько вас влекут
Страсть к внешности и жажда жить показом.
88Все ж, это с меньшим гневом терпят тут,
Чем если слово божье суесловью
Приносят в жертву или вкривь берут.
91Не думают, какою куплен кровью
Его посев и как тому, кто чтит
Его смиренно, воздают любовью. 1725
94Для славы, каждый что-то норовит
Измыслить, чтобы выдумка блеснула
С амвона, а Евангелье молчит.
97Иной гласит, что вспять луна шагнула
В час мук Христовых и сплошную сень
Меж солнцем и землею протянула, —
100И лжет, затем что сам затмился день:
Как лег на иудеев сумрак чудный,
Так индов и испанцев скрыла тень.
103Нет стольких Лапо во Фьоренце людной
И стольких Биндо, 1726сколько басен в год
Иной наскажет пастырь безрассудный;
106И стадо глупых с пастбища бредет,
Насытясь ветром; ни один не ведал,
Какой тут вред, но это не спасет.
109Христос наказа первым верным не дал:
«Идите, суесловьте!», но свое
Ученье правды им он заповедал,
112И те, провозглашая лишь ее,
Во имя веры подымали в схватке
Евангелье, как щит и как копье.
115Теперь в церквах лишь на остроты падки
Да на ужимки; если громок смех,
То куколь пыжится, 1727и все в порядке.
118А в нем сидит птенец, тайком от всех,
Такой, что чернь, увидев, поняла бы,
Какая власть ей отпускает грех; 1728
121Все до того рассудком стали слабы,
Что люди верят всякому вранью,
И на любой посул толпа пришла бы.
124Так кормит плут Антоньеву свинью
И разных прочих, кто грязней намного,
Платя деньгу поддельную свою. 1729
127Но это все — окольная дорога,
И нам пора на прежний путь опять,
Со временем сообразуясь строго.
130Так далеко восходит эта рать
Своим числом, что смертной речи сила
И смертный ум не могут не отстать.
133И в самом откровенье Даниила
Число не обозначено точней:
В его тьмах тем оно себя укрыло. 1730
136Первоначальный Свет, разлитый в ней,
Воспринят ею столь же разнородно,
Сколь много сочетанных с ним огней.
139А так как от познанья производно
Влечение, то искони времен
Любовь горит и тлеет в ней несходно.
142Суди же, сколь пространно вознесен
Предвечный, если столькие зерцала
Себе он создал, где дробится он,
145Единый сам в себе, как изначала".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
1Примерно за шесть тысяч миль пылает
От нас далекий час шестой, и тень
Почти что к плоскости земля склоняет,
4Когда небес, для нас глубинных, сень
Становится такой, что луч напрасный
Часть горних звезд на эту льет ступень; 1731
7По мере приближения прекрасной
Служанки солнца, 1732меркнет глубина
От славы к славе, 1733вплоть до самой ясной.
10Так празднество, чьи вьются пламена,
Объемля Точку, что меня сразила,
Вмещаемым как будто вмещена, 1734
13За мигом миг свой яркий свет гасило;
Тогда любовь, как только он погас,
Вновь к Беатриче взор мой обратила.
16Когда б весь прежний мой о ней рассказ
Одна хвала, включив, запечатлела,
Ее бы мало было в этот раз.
19Я красоту увидел, вне предела
Не только смертных; лишь ее творец,
Я думаю, постиг ее всецело.
22Здесь признаю, что я сражен вконец,
Как не бывал сражен своей задачей,
Трагед иль комик, 1735ни один певец;
25Как слабый глаз от солнца, не иначе,
Мысль, вспоминая, что за свет сиял
В улыбке той, становится незрячей.
28С тех пор как я впервые увидал
Ее лицо здесь на земле, всечасно
За ней я в песнях следом поспевал;
31Но ныне я старался бы напрасно
Достигнуть пеньем до ее красот,
Как тот, чье мастерство уже не властно.
34Такая, что о ней да воспоет
Труба звучней моей, не столь чудесной,
Которая свой труд к концу ведет:
37"Из наибольшей области телесной, 1736—
Как бодрый вождь, она сказала вновь, —
Мы вознеслись в чистейший свет небесный, 1737
40Умопостижный свет, где все — любовь,
Любовь к добру, дарящая отраду,
Отраду слаще всех, пьянящих кровь.
43Здесь райских войск увидишь ты громаду,
И ту, и эту рать; 1738из них одна
Такой, как в день суда, предстанет взгляду".
46Как вспышкой молнии поражена
Способность зренья, так что и к предметам,
Чей блеск сильней, бесчувственна она, —
49Так я был осиян ярчайшим светом,
И он столь плотно обволок меня,
Что все исчезло в озаренье этом.
52"Любовь, от века эту твердь храня,
Вот так приветствует, в себя приемля,
И так свечу готовит для огня". 1739
55Еще словам коротким этим внемля,
Я понял, что прилив каких-то сил
Меня возносит, надо мной подъемля;
58Он новым зреньем взор мой озарил,
Таким, что выдержать могло бы око,
Какой бы яркий пламень ни светил.
61И свет предстал мне в образе потока,
Струистый блеск, волшебною весной
Вдоль берегов расцвеченный широко.
64Живые искры, взвившись над рекой,
Садились на цветы, кругом порхая,
Как яхонты в оправе золотой;
67И, словно хмель в их запахе впивая,
Вновь погружались в глубь чудесных вод;
И чуть одна нырнет, взлетит другая.
70"Порыв, который мысль твою влечет
Постигнуть то, что пред тобой предстало,
Мне тем милей, чем больше он растет.
73Но надо этих струй испить сначала,
Чтоб столь великой жажды зной утих". 1740
Так солнце глаз моих, начав, сказало;
76И вновь: "Река, топазов огневых
Взлет и паденье, смех травы блаженный —
Лишь смутные предвестья правды их. 1741
79Они не по себе несовершенны,
А это твой же собственный порок,
Затем что слабосилен взор твой бренный".
82Так к молоку не рвется сосунок
Лицом, когда ему порой случится
Проспать намного свой обычный срок,
85Как устремился я, спеша склониться,
Чтоб глаз моих улучшить зеркала,
К воде, дающей в лучшем утвердиться.
88Как только влаги этой испила
Каемка век, 1742река, — мне показалось, —
Из протяженной сделалась кругла;
91И как лицо, которое скрывалось
Личиною, — чуть ложный вид исчез,
Становится иным, чем представлялось,
94Так превратились в больший пир чудес
Цветы и огоньки, и я увидел
Воочью оба воинства небес. 1743
97О божий блеск, в чьей славе я увидел
Всеистинной державы торжество, —
Дай мне сказать, как я его увидел!
100Есть горний свет, в котором божество
Является очам того творенья,
Чей мир единый — созерцать его;
103Он образует круг, чьи измеренья
Настоль огромны, что его обвод
Обвода солнца шире без сравненья.
106Его обличье луч ему дает,
Верх озаряя тверди первобежной,
Чья жизнь и мощь начало в нем берет. 1744
109И как глядится в воду холм прибрежный,
Как будто чтоб увидеть свой наряд,
Цветами убран и травою нежной,
112Так, окружая свет, над рядом ряд, —
А их сверх тысячи, — в нем отразилось
Все, к высотам обретшее возврат.
115Раз в нижний круг такое бы вместилось
Светило, какова же ширина
Всей этой розы, как она раскрылась? 1745
118Взор не смущали глубь и вышина,
И он вбирал весь этот праздник ясный
В количестве и в качестве сполна.
121Там близь и даль давать и брать не властны: 1746
К тому, где бог сам и один царит,
Природные законы непричастны.
124В желть вечной розы, 1747чей цветок раскрыт
И вширь, и ввысь и негой благовонной
Песнь Солнцу вечно вешнему 1748творит,
127Я был введен, — как тот, кто смолк, смущенный, —
Моей владычицей, сказавшей: "Вот
Сонм, в белые одежды облеченный!
130Взгляни, как мощно град наш вкруг идет!
Взгляни, как переполнены ступени
И сколь немногих он отныне ждет! 1749
133А где, в отличье от других сидений,
Лежит венец, твой привлекая глаз,
Там, раньше, чем ты вступишь в эти сени,
136Воссядет дух державного средь вас
Арриго 1750, что, Италию спасая,
Придет на помощь в слишком ранний час.
139Так одуряет вас корысть слепая,
Что вы — как новорожденный в беде,
Который чахнет, мамку прочь толкая.
142В те дни увидят в божием суде
Того, кто явный путь и сокровенный
С ним поведет по-разному везде.
145Но не потерпит бог, чтоб сан священный
Носил он долго; так что канет он
Туда, где Симон волхв казнится, пленный;
148И будет вглубь Аланец оттеснен". 1751
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1Как белой розой, чей венец раскрылся,
Являлась мне святая рать высот,
С которой агнец кровью обручился;
4А та, что, рея, 1752видит и поет
Лучи того, кто дух ее влюбляет
И ей такою мощной быть дает,
7Как войско пчел, которое слетает
К цветам и возвращается потом
Туда, где труд их сладость обретает,
10Витала низко над большим цветком,
Столь многолистным, и взлетала снова
Туда, где их Любви всевечный дом.
13Их лица были из огня живого,
Их крылья — золотые, а наряд
Так бел, что снега не найти такого.
16Внутри цветка они за рядом ряд
Дарили миром и отрадой пыла,
Которые они на крыльях мчат.
19То, что меж высью и цветком парила
Посереди такая густота,
Ни зрению, ни блеску не вредило;
22Господня слава всюду разлита
По степени достоинства вселенной,
И от нее не может быть щита.
25Весь этот град, спокойный и блаженный,
Полн древнею и новою толпой, 1753
Взирал, любя, к одной мете священной.
28Трехликий свет, ты, что одной звездой
Им в очи блещешь, умиротворяя,
Склони свой взор над нашею грозой!
31Раз варвары, пришедшие из края,
Где с милым сыном в высях горних стран
Кружит Гелика, 1754день за днем сверкая,
34Увидев Рим и как он в блеск убран,
Дивились, созерцая величавый
Над миром вознесенный Латеран 1755, —
37То я, из тлена в свет небесной славы,
В мир вечности из времени вступив,
Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый,
40Какой смущенья испытал прилив!
Душой меж ним и радостью раздвоен,
Я был охотно глух и молчалив.
43И как паломник, сердцем успокоен,
Осматривает свой обетный храм,
Надеясь рассказать, как он устроен, —
46Так, в ярком свете дав блуждать очам,
Я озирал ряды ступеней стройных,
То в высоту, то вниз, то по кругам.
49Я видел много лиц, любви достойных,
Украшенных улыбкой и лучом,
И обликов почтенных и спокойных.
52Когда мой взор, все обошед кругом,
Воспринял общее строенье Рая,
Внимательней не медля ни на чем,
55Я обернулся, волей вновь пылая,
И госпожу мою спросить желал
О том, чего не постигал, взирая.
58Мне встретилось не то, что я искал;
И некий старец 1756в ризе белоснежной
На месте Беатриче мне предстал.
61Дышали добротою безмятежной
Взор и лицо, и он так ласков был,
Как только может быть родитель нежный.
64Я тотчас: «Где она?» — его спросил;
И он: "К тебе твоим я послан другом,
Чтоб ты свое желанье завершил.
67Взглянув на третий ряд под верхним кругом, 1757
Ее увидишь ты, еще светлей,
На троне, ей сужденном по заслугам".
70Я, не ответив, поднял взоры к ней,
И мне она явилась осененной
Венцом из отражаемых лучей.
73От области, громами оглашенной,
Так отдален не будет смертный глаз,
На дно морской пучины погруженный,
76Как я от Беатриче был в тот час;
Но это мне не затмевало взгляда,
И лик ее в сквозной среде не гас.
79"О госпожа, надежд моих ограда,
Ты, чтобы помощь свыше мне подать,
Оставившая след свой в глубях Ада,
82Во всем, что я был призван созерцать,
Твоих щедрот и воли благородной
Я признаю и мощь и благодать.
85Меня из рабства на простор свободный
Они по всем дорогам провели,
Где власть твоя могла быть путеводной.
88Хранить меня и впредь благоволи,
Дабы мой дух, отныне без порока,
Тебе угодным сбросил тлен земли!"
91Так я воззвал; с улыбкой, издалека,
Она ко мне свой обратила взгляд;
И вновь — к сиянью Вечного Истока.
94И старец: "Чтоб свершился без преград
Твой путь, — на то и стал с тобой я рядом,
Как мне и просьба и любовь велят, 1758—
97Паря глазами, свыкнись с этим садом;
Тогда и луч божественный смелей
Воспримешь ты, к нему взлетая взглядом.
100Владычица небес, по ком я всей
Горю душой, нам всячески поможет,
Вняв мне, Бернарду, преданному ей".
103Как тот, кто из Кроации, быть может,
Придя узреть нерукотворный лик, 1759
Старинной жаждой умиленье множит
106И думает, чуть он пред ним возник:
"Так вот твое подобие какое,
Христе Исусе, господи владык!" —
109Так я взирал на рвение святое
Того, кто, окруженный миром зла,
Жил, созерцая, в неземном покое.
112"Сын милости, как эта жизнь светла,
Ты не постигнешь, если к горней сени, —
Так начал он, — не вознесешь чела.
115Но если взор твой минет все ступени,
Он в высоте, на троне, обретет
Царицу 1760этих верных ей владений".
118Я поднял взгляд; как утром небосвод
В восточной части, озаренной ало,
Светлей, чем в той, где солнце западет,
121Так, словно в гору движа из провала
Глаза, я увидал, что часть каймы 1761
Все остальное светом побеждала.
124И как сильнее пламень там, где мы
Ждем дышло, Фаэтону роковое, 1762
А в обе стороны — все больше тьмы,
127Так посредине пламя заревое
Та орифламма 1763мирная лила,
А по краям уже не столь живое.
130И в той средине, распластав крыла, —
Я видел, — сонмы ангелов сияли,
И слава их различною была.
133Пока они так пели и играли,
Им улыбалась Красота 1764, дая
Отраду всем, чьи очи к ней взирали.
136Будь даже равномощна речь моя
Воображенью, — как она прекрасна,
И смутно молвить не дерзнул бы я.
139Бернард, когда он увидал, как властно
Сковал мне взор его палящий пыл, 1765
Свои глаза к ней устремил так страстно,
142Что и мои сильней воспламенил.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
1В свою отраду вникший созерцатель
Повел святую речь, чтоб все сполна
Мне пояснить, как мудрый толкователь:
4"Ту рану, что Марией сращена,
И нанесла, и растравила ядом
Прекрасная у ног ее жена. 1766
7Под ней Рахиль ты обнаружишь взглядом,
Глаза ступенью ниже опустив,
И с ней, как видишь, Беатриче рядом. 1767
10Вот Сарра, вот Ревекка, вот Юдифь,
Вот та, чей правнук, 1768обращаясь к богу,
Пел «Miserere» 1769, скорбь греха вкусив. 1770
13Так, от порога нисходя к порогу,
Они идут, как я по лепесткам
Цветок перебираю понемногу.
16И ниже, от седьмого круга к нам,
Еврейки 1771занимают цепь сидений,
Расчесывая розу пополам.
19Согласно с тем, как вера поколений
Взирала ко Христу, 1772они — как вал,
Разъемлющий священные ступени.
22Там, где цветок созрел и распластал
Все листья, 1773восседает сонм, который
Пришествия Христова ожидал.
25Там, где пустые врублены просторы
В строй полукружий, 1774восседают те,
Чьи на Христе пришедшем были взоры.
28Престол царицы в дивной высоте
И все под ним престолы, как преграда,
Их разделяют по прямой черте.
31Напротив — Иоанн, 1775вершина ряда,
Всегда святой, пустынник, после мук
Два года пребывавший в недрах Ада; 1776
34Раздел здесь вверен цепи божьих слуг,
Франциску, Бенедикту, Августину
И прочим, донизу, из круга в круг. 1777
37Измерь же провидения пучину:
Два взора веры обнимает сад,
И каждый в нем заполнит половину.
40И знай, что ниже, чем проходит ряд,
Весь склон по высоте делящий ровно, 1778
Не ради собственных заслуг сидят,
43А по чужим, хотя не безусловно;
Здесь — души тех, кто взнесся к небесам,
Не зная, что — похвально, что — греховно.
46Ты в этом убедиться можешь сам,
К ним обратив прилежней слух и зренье,
По лицам их и детским голосам.
49Но ты молчишь, тая недоуменье;
Однако я расторгну узел пут,
Которыми тебя теснит сомненье.
52Простор державы этой — не приют
Случайному, как ни скорбей, ни жажды,
Ни голода ты не увидишь тут;
55Затем что все, здесь зримое, однажды
Установил незыблемый закон,
И точно пригнан к пальцу перстень каждый.
58И всякий в этом множестве племен,
Так рано поспешивших в мир нетленный,
Не sine causa 1779разно наделен.
61Царь, чья страна полна такой блаженной
И сладостной любви, какой никак
Не мог желать и самый дерзновенный, —
64Творя сознанья, радостен и благ,
Распределяет милость самовластно;
Мы можем только знать, что это так.
67И вам из книг священных это ясно,
Где как пример даны два близнеца,
Еще в утробе живших несогласно. 1780
70Раз цвет волос у милости Творца
Многообразен, с ним в соотношенье
Должно быть и сияние венца.
73Поэтому на разном возвышенье
Не за дела награда им дана:
Все их различье — в первом озаренье. 1781
76В первоначальнейшие времена
Душа, еще невинная, бывала
Родительскою верой спасена.
79Когда времен исполнилось начало,
То мальчиков невинные крыла
Обрезание силой наделяло.
82Когда же милость миру снизошла,
То, не крестясь крещением Христовым,
Невинность вверх подняться не могла.
85Теперь взгляни на ту, чей лик с Христовым
Всего сходней; в ее заре твой взгляд
Мощь обретет воззреть к лучам Христовым".
88И я увидел: дождь таких отрад
Над нею изливала рать святая,
Чьи сонмы в этой высоте парят,
91Что ни одно из откровений Рая
Так дивно мне не восхищало взор,
Подобье бога так полно являя.
94И дух любви, низведший этот хор, 1782
Воспев: «Ave, Maria, gratia plena!», 1783—
Свои крыла пред нею распростер.
97Все, что гласит святая кантилена,
За ним воспев, еще светлей процвел
Блаженный град, не ведающий тлена.
100"Святой отец, о ты, что снизошел
Побыть со мной, покинув присужденный
Тебе от века сладостный престол,
103Кто этот ангел, взором погруженный
В глаза царицы, что слетел сюда,
Любовью, как огнем, воспламененный?"
106Так, чтоб узнать, я вопросил тогда
Того, чей лик Марией украшаем,
Как солнцем предрассветная звезда. 1784
109"Насколько дух иль ангел наделяем
Красой и смелостью, он их вместил, —
Мне был ответ. — Того и мы желаем;
112Ведь он был тот, кто с пальмой поспешил
К владычице, когда наш груз телесный
Господень сын понесть благоволил.
115Но предприми глазами путь, совместный
С моею речью, обходя со мной
Патрициев империи небесной.
118Те два, счастливей, чем любой иной,
К Августе 1785приближенные соседи, —
Как бы два корня розы неземной.
121Левей — источник всех земных наследий,
Тот праотец, чей дерзновенный вкус
Оставил людям привкус горькой снеди; 1786
124Правее — тот, кем утвержден союз
Христовой церкви, старец, чьей охране
Ключи от розы вверил Иисус. 1787
127Тот, кто при жизни созерцал заране
Дни тяжкие невесты, чей приход
Гвоздями куплен и копьем страданий, —
130Сел рядом с ним; 1788а рядом с первым — тот,
Под чьим вожденьем жил, вкушая манну,
Строптивый, черствый и пустой народ. 1789
133Насупротив Петра ты видишь Анну 1790,
Которая глядит в дочерний лик,
Глаз не сводя, хоть и поет «Осанну»;
136А против старшины домовладык
Сидит Лючия, что тебя спасала,
Когда, свергаясь, ты челом поник. 1791
139Но мчится время сна, 1792и здесь пристало
Поставить точку, как хороший швей,
Кроящий скупо, если ткани мало;
142И к Пралюбви 1793возденем взор очей,
Дабы, взирая к ней, ты мог вонзиться,
Насколько можно, в блеск ее лучей.
145Но чтобы ты, в надежде углубиться,
Стремя крыла, не отдалился вспять,
Нам надлежит о милости молиться,
148Взывая к той, кто милость может дать;
А ты сопутствуй мне своей любовью,
Чтоб от глагола сердцем не отстать".
151И, молвив, приступил к молитвословью.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1Я дева мать, дочь своего же сына,
Смиренней и возвышенней всего,
Предъизбранная промыслом вершина,
4В тебе явилось наше естество
Столь благородным, что его творящий
Не пренебрег твореньем стать его.
7В твоей утробе стала вновь горящей
Любовь, чьим жаром райский цвет возник,
Раскрывшийся в тиши непреходящей. 1794
10Здесь ты для нас — любви полдневный миг; 1795
А в дельном мире, смертных напояя,
Ты — упования живой родник.
13Ты так властна, и мощь твоя такая,
Что было бы стремить без крыл полет —
Ждать милости, к тебе не прибегая.
16Не только тем, кто просит, подает
Твоя забота помощь и спасенье,
Но просьбы исполняет наперед.
19Ты — состраданье, ты — благоволенье,
Ты — всяческая щедрость, ты одна —
Всех совершенств душевных совмещенье!
22Он, человек, который ото дна
Вселенной вплоть досюда, часть за частью,
Селенья духов обозрел сполна,
25К тебе зовет о наделенье властью
Столь мощною очей его земных,
Чтоб их вознесть к Верховнейшему Счастью.
28И я, который ради глаз моих
Так не молил о вспоможенье взгляду,
Взношу мольбы, моля услышать их:
31Развей пред ним последнюю преграду
Телесной мглы своей мольбой о нем
И высшую раскрой ему Отраду.
34Еще, царица, властная во всем,
Молю, чтоб он с пути благих исканий,
Узрев столь много, не сошел потом.
37Смири в нем силу смертных порываний!
Взгляни: вслед Беатриче весь собор,
Со мной прося, сложил в молитве длани!"
40Возлюбленный и чтимый богом взор
Нам показал, к молящему склоненный,
Что милостивым будет приговор;
43Затем вознесся в Свет Неомраченный,
Куда нельзя и думать, чтоб летел
Вовеки взор чей-либо сотворенный.
46И я, уже предчувствуя предел
Всех вожделений, поневоле, страстно
Предельным ожиданьем пламенел.
49Бернард с улыбкой показал безгласно,
Что он меня взглянуть наверх зовет;
Но я уже так сделал самовластно.
52Мои глаза, с которых спал налет,
Все глубже и все глубже уходили
В высокий свет, который правда льет.
55И здесь мои прозренья упредили
Глагол людей; здесь отступает он,
А памяти не снесть таких обилий.
58Как человек, который видит сон
И после сна хранит его волненье,
А остального самый след сметен,
61Таков и я, во мне мое виденье
Чуть теплится, но нега все жива
И сердцу источает наслажденье;
64Так топит снег лучами синева;
Так легкий ветер, листья взвив гурьбою,
Рассеивал Сибиллины слова. 1796
67О Вышний Свет, над мыслию земною
Столь вознесенный, памяти моей.
Верни хоть малость виденного мною
70И даруй мне такую мощь речей,
Чтобы хоть искру славы заповедной
Я сохранил для будущих людей!
73В моем уме ожив, как отсвет бледный,
И сколько-то в стихах моих звуча,
Понятней будет им твой блеск победный.
76Свет был так резок, зренья не мрача,
Что, думаю, меня бы ослепило,
Когда я взор отвел бы от луча.
79Меня, я помню, это окрылило,
И я глядел, доколе в вышине
Не вскрылась Нескончаемая Сила.
82О щедрый дар, подавший смелость мне
Вонзиться взором в Свет Неизреченный
И созерцанье утолить вполне!
85Я видел — в этой глуби сокровенной
Любовь как в книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
88Суть и случайность, связь их и дела,
Все — слитое столь дивно для сознанья,
Что речь моя как сумерки тускла.
91Я самое начало их слиянья,
Должно быть, видел, ибо вновь познал,
Так говоря, огромность ликованья.
94Единый миг мне большей бездной стал,
Чем двадцать пять веков — затее смелой,
Когда Нептун тень Арго увидал. 1797
97Как разум мои взирал, оцепенелый,
Восхищен, пристален и недвижим
И созерцанием опламенелый.
100В том Свете дух становится таким,
Что лишь к нему стремится неизменно,
Не отвращаясь к зрелищам иным;
103Затем что все, что сердцу вожделенно,
Все благо — в нем, и вне его лучей
Порочно то, что в нем всесовершенно.
106Отныне будет речь моя скудней, —
Хоть и немного помню я, — чем слово
Младенца, льнущего к сосцам грудей,
109Не то, чтоб свыше одного простого
Обличия тот Свет живой вмещал:
Он все такой, как в каждый миг былого;
112Но потому, что взор во мне крепчал,
Единый облик, так как я при этом
Менялся сам, себя во мне менял.
115Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.
118Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий — пламень, и от них рожден. 1798
121О, если б слово мысль мою вмещало, —
Хоть перед тем, что взор увидел мой,
Мысль такова, что мало молвить: «Мало»!
124О Вечный Свет, который лишь собой
Излит и постижим и, постигая,
Постигнутый, лелеет образ свой!
127Круговорот, который, возникая,
В тебе сиял, как отраженный свет, —
Когда его я обозрел вдоль края,
130Внутри, окрашенные в тот же цвет,
Явил мне как бы наши очертанья;
И взор мой жадно был к нему воздет. 1799
133Как геометр, напрягший все старанья,
Чтобы измерить круг, 1800схватить умом
Искомого не может основанья,
136Таков был я при новом диве том:
Хотел постичь, как сочетаны были
Лицо и круг в слиянии своем;
139Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.
142Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
145Любовь, что движет солнце и светила 1801. 1802
ПРИМЕЧАНИЯ
СОКРАЩЕНИЯ:
А. — «Ад». Ч. — «Чистилище». Р. — «Рай».
Эн. — Вергилий, «Энеида». Метам. — Овидий, «Метаморфозы».
АД
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Лес — Холм спасения — Три зверя — Вергилий
1. Земную жизнь пройдя до половины.— Серединой человеческой жизни, вершиной ее дуги, Данте («Пир», IV, 23) считает тридцатипятилетний возраст. Его он достиг в 1300 г. и к этому году приурочивает свое путешествие в загробный мир. Такая хронология позволяет поэту прибегать к приему «предсказания» событий, совершившихся позже этой даты.
13. К холмному приблизившись подножью.— Над лесом грехов и заблуждений возвышается спасительный холм добродетели, озаряемый солнцем истины (ср. ст. 77-78).
17. Свет планеты.— Согласно Птолемеевой системе мироздания, которой придерживается Данте, Солнце было одной из планет, вращающихся вокруг неподвижной земли.
38-40. Те же звезды вновь— звезды созвездия Овна, в котором солнце находится весной, то есть в ту пору года, когда, согласно христианской мифологии, бог сотворил мир и придал движение небесам с их светилами.
31-60. Восхождению поэта на холм спасения препятствуют три зверя: рысь(ср. А., XVI, 106-108) — сладострастие, лев— гордость и волчица(ср. Ч., XX, 10-15) — корыстолюбие.
62. Какой-то муж— Вергилий (70-19 гг. до н. э.), знаменитый римский поэт, автор «Энеиды». В средние века он пользовался легендарной славой мудреца, чародея и предвозвестника христианства (Ч., XXII, 64-73). В «Божественной Комедии» Вергилий, ведущий поэта через Ад и Чистилище к Земному Раю, — символ разума (Ч., XVIII, 46-48), направляющего людей к земному счастью.
69. Мантуя.— Вергилий родился в Мантуанской области, в местечке Андес, ныне Пьетола.
70. Sub Julio(лат.) — при Юлии Цезаре (убитом в 44 г. до н. э.).
71. Под Августовой сенью— то есть при римском императоре Августе (27 г. до н. э. — 14 г. н. э.).
74. Сын Анхиза и Венеры— Эней.
91. Ты должен выбрать новую дорогу.— Данте еще не подготовлен к тому, чтобы одолеть волчицу и взойти на отрадный холм. Предварительно он должен посетить три загробных мира.
102. Пес— грядущий избавитель Италии, который победит волчицу, мешающую общественному устроению (Ч., XX, 15).
103. Не прах земной и не металл двусплавный— то есть его не прельстят ни земельные владения, ни сокровища.
105. Меж войлоком и войлоком (tra feltro e feltro).— Старейшими комментаторами толковалось различно, в зависимости от понимания аллегории Пса. В XV в. пророчество о Псе начали относить к Кангранде делла Скала, синьору Вероны (1312-1329 гг.) и главе гибеллинской лиги в Ломбардии, и было предложено новое объяснение спорного стиха: «Между городом Фельтро в Тревизанской марке и замком Монтефельтро в Романье» (так расположена Верона).
107-108. Камилла, предводительница вольсков (Эн., VII, 803-817, XI, 532-831), и Турн, вождь рутулов (Эн., XII, 887-952), пали, обороняя Италию от троянцев, а троянские юноши Ниси Эвриал(Эн., IX, 176-449) погибли в борьбе против рутулов, ради завоевания земли, на которой Энею суждено было стать родоначальником римской державы.
117. О новой смерти тщетные моленья.— Грешники в Аду, уже умершие телесной смертью, хотели бы умереть и душой, чтобы прекратились их муки.
122. Душа достойнейшая— Беатриче (см. прим. А., II, 70).
134. Врата Петровы— врата Чистилища.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Сомнения Данте. — Ответ Вергилия
13. Сильвиев родитель— Эней, который, по рассказу Вергилия (Эн., VI, 236-899), спускался в подземную обитель теней, где его отец Анхиз показал ему души его потомков, поощряя его основать новую державу в Италии.
24-25. Преемнику верховного Петра— папе римскому. Он— Эней.
28. Там, вслед за ним, Избранный был Сосуд— то есть апостол Павел, которому легенда приписывала посещение рая и ада.
52. Из сонма тех, кто меж добром и злом— то есть из толпы душ, пребывающих в Лимбе (см. прим. А., IV, 24).
70. Беатриче.— Данте любил ее с детства, и когда она, двадцати пяти лет от роду, умерла (в 1290 г.), он дал в своей «Новой Жизни» обещание «сказать о ней такое, чего никогда еще не было сказано ни об одной». В «Божественной Комедии», оставаясь по-прежнему той женщиной, которую он любил на земле, она является символом небесной мудрости и откровения.
71. Из милого мне края— из Рая.
78. Малый небосвод— небо Луны, ближайшее к Земле, которая недвижно покоится в центре вселенной.
94. Благодатная жена— то есть дева Мария.
96. Судью— то есть бога.
97. Лючия— христианская святая, аллегорически — «просвещающая благодать» (лат. lux — свет).
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Врата Ада. — Ничтожные — Ахерон. — Челн Харона
1-9. Надпись на вратах Ада. — По христианской мифологии, ад сотворен триединым божеством: отцом ( высшей силой), сыном ( полнотой всезнанья) и святым духом ( первою любовью), чтобы служить местом казни для падшего Люцифера (А., XXXIV, 121-126). Он создан раньше всего преходящего. Древней его — лишь вечные созданья(небо, земля и ангелы), и он будет существовать вечно.
Данте изображает Ад как подземную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь, достигает центра земного шара. Ее склоны опоясаны концентрическими уступами, «кругами» Ада.
37. И с ними ангелов дурная стая— которая, когда восстал Люцифер, не примкнула ни к нему, ни к богу.
42. Иначе возгордилась бы вина.— Грешники, казнимые в глубинах Ада, возгордились бы своим злодейством, видя рядом с собой этих ничтожных.
59-60. Кто от великой доли отрекся в малодушии своем— папа Целестин V, который был избран в 1294 г., семидесяти девяти лет от роду, и через пять месяцев, тяготясь своим саном, сложил его с себя.
77. Ахерон.— Реки античной преисподней протекают и в Дантовом Аду. В сущности, это один поток, образованный слезами Критского Старца и проникающий в недра земли (А., XIV, 94-142). Сначала он является как Ахерон(греч.: — река скорби) и опоясывает первый круг Ада. Затем, стекая вниз, он образует болото Стикса(греч.: — ненавистный), иначе — Стигийское болото, в котором казнятся гневные (А, VII, 100-116) и которое омывает стены города Дита, окаймляющие пропасть нижнего Ада (А., VIII, 67-75). Еще ниже он становится Флегетоном(греч.: — жгучий), кольцеобразной рекой кипящей крови, в которую погружены насильники против ближнего (А, XII, 46-54). Потом, в виде кровавого ручья, продолжающего называться Флегетоном (А., XIV, 134 и прим.), он пересекает лес самоубийц и пустыню, где падает огненный дождь (А., XIV, 76-90, XV, 1-12). Отсюда шумным водопадом он свергается вглубь (А., XVI, 1-3; 94-105), чтобы в центре земли превратиться в ледяное озеро Коцит(греч.: — плач) (XIV, 119; XXXI, 123; XXXII, 22-30; XXXIV, 52). Лету(греч.: — забвение) Данте помещает в Земном Раю (А., XIV, 136-138), откуда ее воды также стекают к центру земли (А., XXXIV, 127-132; Ч, I, 41), унося с собою память о грехах; к ней он добавляет Эвною(Ч., XXVIII, 121-133; XXXIII, 112-114).
83. Старик— Харон, перевозчик душ античной преисподней (Эн., VI, 295-330). В Дантовом Аду он превратился в беса(ст. 109).
92. Челнок полегче должен ты найти.— Харон, зная, что Данте не осужден на адские муки, считает, что ему подобает место в том легком челне, в котором ангел перевозит души к подножию Чистилища (Ч., II, 13-51).
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Круг первый (Лимб). — Некрещеные младенцы и добродетельные нехристиане
2. И я очнулся вдруг.— В миг пробуждения Данте оказывается уже по ту сторону Ахерона.
24. Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла.— Это Лимб (лат. limbus — кайма) католического ада, где, по церковному учению, пребывали души ветхозаветных праведников (см. прим. 52-54) и куда отправляются души младенцев, умерших без крещения. Сюда же Данте помещает души всех добродетельных нехристиан.
52-54. Я был здесь внове…— Вергилий, умерший в 19 г. до н. э., вступил в Лимб примерно за полвека до того дня, когда, по христианской легенде, Христос ( Властитель), между своей смертью и воскресением, сошел в ад и вывел оттуда ветхозаветных святых в рай, открывшийся для людей только с искуплением первородного греха.
55. Первый прародитель— Адам.
59. Израиль— патриарх Яков. Отец его— Исаак.
60. Великой взятая ценой.— Чтобы жениться на Рахили, Яков служил ее отцу 14 лет (Библия).
68. От места сна— то есть от того места, где Данте очнулся (ст. 1-6).
86-90. Возвращающегося в Лимб Вергилия приветствуют четыре поэта древности, которых Данте выделяет как величайших: грек Гомер, которого он не мог читать, потому что греческого языка не знал, а латинских переводов Гомеровых поэм еще не было, но которого он признавал «превысшим из певцов» (ср. Ч., XXII, 101-102), и римляне: Гораций(65-8 гг. до н. э.), отмечаемый им как автор сатир; Овидий(43 г. до н. э. — 17 г. н. э.) и Лукан(39-65 гг. н. э.). «Метаморфозы» Овидия, равно как «Фарсалия» Лукана, служили автору «Божественной Комедии» немаловажными источниками.
121-144. Взорам Данте предстают знаменитые троянцы, легендарные предки римской славы: Электра, дочь Атланта, возлюбленная Зевса, мать Дардана, основателя Трои; Гектор, троянский герой, и Эней; Пентесилея, царица амазонок, союзница Трои, сраженная Ахиллом. Рядом с ними — прославленные римляне: Гай Юлий Цезарь(100-44 гг. до н. э.), полководец и государственный деятель, заложивший основы единовластия; род его, по легендарной генеалогии, восходил к Иулу (Асканию), сыну Энея от Креусы; Камилла, воительница «Энеиды»; Лавина(Лавиния), взятая в жены Энеем, и ее отец, царь Лация, Латин, герои «Энеиды»; Луций Юний Брут, первый римский консул (вместе с Луцием Тарквинием Коллатином, 509 г. до н. э.), низвергший последнего из римских царей, Тарквиния Гордого; дочь Цезаря, Юлия, жена Помпея; супруга Коллатина, Лукреция, обесчещенная царским сыном Секстом Тарквинием и покончившая с собой, что повело к свержению царской власти; Корнелия, дочь Сципиона Африканского, матьТиберия и Гая Гракхов, народных трибунов II в. до н. э.; Марция, жена КатонаУтического, последнего защитника республиканского Рима (Ч., I, 78-90). Поодаль от них — мусульманин Саладин, (1138-1193), султан Египта и Сирии, прославленный и на христианском Западе своим душевным благородством. Отдельным кругом сидят мудрецы и поэты: учитель тех, кто знает— Аристотель (IV в. до. н.э.), почитавшийся в средние века как величайший из ученых; Сократ(469-399 гг. до н. э.), Платон(427-347 гг. до н. э.); Демокрит(ок. 460-370 гг. до н. э.), полагавший, что мир возник в силу случайного сочетания атомов; философы VII-III вв. до н. э. — Диоген, Фалес, Анаксагор, Зенон, Эмпедокл, Гераклит; Диоскорид— врач I в., писавший о целебных свойствах растений; Луций Анней Сенека, римский философ I в.; мифические поэты Греции — Орфей, своим пением чаровавший зверей и камни, и Лин; Марк ТуллийЦицерон — римский оратор и философ I в. до н. э.; геометр Эвклид(III в. до н. э.); астроном и географ Птолемей(II в.), чьей системе мира следовал и Данте; античные врачи Гиппократ(V-IV вв. до н. э.) и Голен(II в.), философ и врач XI в. Авиценна(Ибн-Сина); Аверроис(Авероэс, Ибн-Рошд), арабский философ XII в., знаменитый толкователь Аристотеля.
В дальнейшем Данте упоминает еще некоторых обитателей Лимба (см. Ч., XXII, 13-14; 97-114).
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
Круг второй — Минос — Сладострастники
4. Минос— в греческой мифологии — справедливый царь-законодатель Крита, ставший после смерти одним из трех судей загробного мира (вместе с Эаком и Радамантом). В Дантовом Аду, превращенный в беса, он назначает грешникам степень наказания.
34. Вдоль скалы— на которой восседает Минос.
61-62. Нежной страсти горестная жрица— карфагенская царица Дидона, вдова Сихея, заколовшая себя, когда ее покинул Эней (Эн., I и IV).
73-74. Я бы хотел ответа от этих двух.— Это и в Аду неразлучные тени Франчески да Римини и Паоло Малатеста. Франческа, дочь Гвидо да Полента, синьора Равенны (А., XXVII, 40-42), была около 1275 г. выдана замуж за Джанчотто Малатеста, отец которого был вождем риминийских гвельфов (см. прим. А., XXVII, 46), некрасивого и хромого. Когда Джанчотто узнал, что она вступила в любовную связь с его младшим братом Паоло, он убил обоих. Это случилось между 1283 и 1286 гг.
Последний свой приют изгнанник Данте нашел у племянника Франчески, Гвидо Новелло да Полента, синьора Равенны.
81. Если Тот позволит— то есть если позволит бог.
97-99. Я родилась над теми берегами— в Равенне.
107. Каина— первый пояс девятого круга Ада, где казнятся убившие или предавшие своих родных (см. прим. А., XXXII, 16).
128. О Ланчелоте сладостный рассказ— французский прозаический роман XIII в. о рыцаре Круглого Стола Ланчелоте (Ланселоте) и о любви его к королеве Джиневре (Женьевре), жене короля Артура. Роман этот имелся и в итальянском переводе.
137. Галеот— рыцарь, способствовавший сближению Ланчелота с Джиневрой. Он уговорил прекрасную королеву поцеловать застенчивого героя.
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
Круг третий. — Цербер. — Чревоугодники
13. Цербер— в греческой мифологии — трехглавый пес, охраняющий вход в Аид (Эн., VI, 417-423). У Данте это трехглавое чудовище, бес (ст. 31) с чертами пса и человека (борода, руки), терзающий чревоугодников.
49. Твой город— Флоренция.
52. Чакко.— «Жил во Флоренции некто, всеми прозываемый Чакко, человек, прожорливее которого не бывало никогда», — так рассказывает о нем Боккаччо в посвященной ему новелле «Декамерона» (IX, 8).
64-72. И он ответил…— Чакко предсказывает ближайшие судьбы Флоренции, раздираемой враждою между Черными гвельфами (сторонниками римской курии), возглавляемыми знатным родом Донати, и Белыми гвельфами, с родом Черки во главе (отстаивавшими независимость Флоренции против посягательств папы Бонифация VIII). После долгих ссор прольется кровь— при стычке Белых и Черных на празднике 1 мая 1300 г. Властьдостанется лесным(так названы Белые, потому что Черки были выходцы из деревни), а многих Черных постигнет изгнанье(летом 1301 г., после раскрытия их заговора в церкви Санта-Тринита). Когда же солнце трижды лик свой явит, то есть в 1302 г., они(Белые) падут, а тем(Черным) поможет встать рука того(папы Бонифация VIII), кто в наши дни(в 1300 г.) лукавит, ведя себя двулично. Они(Черные) придавят их(Белых) и восторжествуют на долгий срок(многие Белые, в том числе Данте, подвергнутся изгнанию. См. — прим. Р., XVII, 48).
73. Есть двое праведных, но им не внемлют.— Нет никаких данных, чтобы установить, имел ли здесь Данте в виду определенных лиц. Быть может, он просто хотел сказать, что во Флоренции не насчитать даже трех праведников, которые, по библейскому выражению, вошедшему в поговорку, одни спаслись бы от божьего гнева.
79-87. Данте спрашивает о судьбе некоторых славнейших флорентийцев, как гвельфов, так и гибеллинов (см. прим. А., X, 32-51).
95. До трубы архангела— то есть до Страшного суда, который, по церковным представлениям, ожидает живых и мертвых.
96-99. Смысл: «Когда придет Христос судить живых и мертвых (враждебный к грешным судия), каждая из душ поспешит к могиле, где погребено ее тело, войдет в него и услышит свой приговор».
106-111. Наукой сказано твоей— то есть в трудах Аристотеля, на «Этику» и «Физику» которого Вергилий ссылается и в других случаях (А., XI, 80, 101). Чем существо совершеннее, тем оно восприимчивее к наслаждению и к страданию. Душа без тела менее совершенна, чем соединенная с ним. Поэтому после воскресения мертвых грешники, хоть им " к прямому совершенству не прийти", будут испытывать еще большие страдания в Аду, а праведники — еще большее блаженство в Раю (Р., XIV, 43-60).
115. Плутос— бог богатства в греческой мифологии. Здесь это звероподобный демон, охраняющий доступ в четвертый круг Ада, где казнятся скупцы и расточители.
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
Круг четвертый. — Плутос. — Скупцы и расточители. — Круг пятый. — Стигийское болото. — Гневные
1. Раре Satan, Rape Satan aleppe!— Как видно из ст. 3-12, Вергилию понятен смысл этих загадочных слов: они выражают ярость и угрозу.
11. Михаил— архангел, который в «Апокалипсисе» свергает с неба сатану и его войско.
22. Харибда— водоворот, образованный встречными течениями в Мессинском проливе, у сицилийского берега, против Сциллы (мыс Шильо) на итальянском берегу.
39. От нас налево.— В левом полукружии движутся скупцы, в правом — расточители.
42. Что в меру не умели делать трат— потому что одни были скупы, а другие — расточительны.
45. Наперекор друг другу нечестивы— то есть виновные в противоположных грехах, (ср. Ч., XXII, 31-54.)
57. С плешью гладкой— потому что, по итальянской поговорке, «промотались до последнего волоса» (ср. Ч., XXII, 46-48).
95. Первенцы творенья— ангелы.
96. Крутит свой шар.— Фортуна иногда изображалась держащей шар или колесо, символ переменчивости судьбы.
61-96. Фортуна— римская богиня судьбы и случая. Вергилий попрекает Данте за его ошибочную мысль, будто Фортуна держит «в когтях своих» счастье всех племен(ст. 68-69), и поясняет, что она только исполнительница справедливой божьей воли. Бог, воздвигнув тверди, создал им вождей(ст. 74). Это ангелы-движители, «умы», «разумы» (см. прим. Р., II, 129), управляющие вращением небесных сфер и сообщающие им силу влияния на земную жизнь. Каждой части, то есть каждой из небесных сфер, сияет своя часть(ст. 75), то есть свой ангельский круг (Р., XXVIII, 13-78). Мирским же блеском(ст. 77), то есть земным счастьем, распоряжается Фортуна; здесь она полновластна, как в прочих царствах, то есть в небесных сферах, остальные боги, то есть ангелы-движители.
98. Склонились звезды…— Когда поэты двинулись в путь (А., I, 136; II, 1-6), звезды поднимались от востока к середине неба. Теперь они начали клониться к западу, то есть миновала полночь.
107. Стигийское болото— см. прим. А., III, 77.
118. Есть также люди.— Это те, кто особенно глубоко таил в себе гнев и ненависть и как бы задыхался от них.
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
Круг пятый (окончание). — Флегий. — Город Дит
4. Два зажженных огонька— сигнал о прибытии двух душ, на который с башни города Дита (по ту сторону Стигийского болота) подается ответный сигнал, вслед за чем оттуда на челне отплывает перевозчик.
19. Флегий— по греческому мифу, царь лапифов, сын Арея и смертной. В гневе на Аполлона, обольстившего его дочь, он сжег Дельфийский храм и был ввергнут в Аид. У Данте он — злобный страж пятого круга, перевозчик душ через Стигийское болото, где казнятся гневные.
32. Мне встретился один.— Это богатый флорентийский рыцарь, сторонник Черных, Филиппе дельи Адимари, отличавшийся надменностью и бешеным нравом. Он прозван был Ардженти(ст. 61), то есть «серебряный», потому что подковывал своего коня серебром. Есть основания считать, что существовала резкая личная вражда между ним и Данте.
68. Город Дит.— Дит (Dis) — латинское имя Аида, или Плутона, властителя преисподней, сына Кроноса и Реи, брата Зевса и Посейдона. Данте называет так Люцифера (лат. Lucifer — Светоносец, древнерусск. — Денница), верховного дьявола, царя Ада (А., XI, 64; XII, 39; XXXIV, 20). Его имя носит и адский город, окруженный Стигийским болотом, то есть области Ада, лежащие внутри крепостной стены и носящие общее название нижнего Ада(ст. 75).
82-83. Много сот дождем ниспавших с неба— то есть многие сотни дьяволов, которые когда-то были ангелами, но вместе с Люцифером восстали на бога и низвержены в ад.
125-126. Так было и пред внешними вратами…— По церковной легенде, когда Христос сходил в ад, чтобы вывести оттуда души праведных (А., IV, 52-63), дьяволы преградили ему путь, но он разбил адские врата, которые с тех пор остались открытыми.
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
У ворот Дита — Фурии — Посол небес — Круг шестой — Еретики
1-3. Смысл: «Видя, что при его возвращении я побледнел от страха, Вергилий поборол собственную бледность».
8. Защитница— Беатриче.
17-18. Спускаются ли с первой той ступени— то есть из Лимба.
23. Эрихто— легендарная фессалийская волшебница, воскрешавшая мертвых и заставлявшая их предсказывать будущее (Лукан, «Фарсалия», VI, 507-830).
27. Иудин предел— Джудекка, центральный круг ледяного озера Коцит, в самой глубине Ада (А., XXXIV), где казнится Иуда.
29. От горней сферы, связь миров кружащей— от девятого неба, или Перводвигателя (см. прим. Р., I, 76-77).
38-48. Три Фурии(греч. — Эринии, ст. 45), то есть Тисифона(«мстящая за убийство»), Мегера(«ненавистница»), Алекто(«неуемная»), в античной мифологии-богини проклятия, мести и кары. Они обитали в преисподней, где царит властительница вечных слез(ст. 44) Прозерпина (греч. — Персефона) — супруга Плутона.
52. Медуза— по греческому мифу, одна из трех сестер — Горгон, змееволосая дева, при виде которой люди и звери каменели. Персей отрубил ей голову, и «лик Горгоны» (ст. 56) стал в его руках страшным оружием против врагов, превращая их в камень.
53-54. Напрасно Тезеевых мы не отмстили дел.— Тезей со своим другом Пирифоем спускался в преисподнюю, чтобы похитить для него Персефону. Эринии жалеют, что в свое время не погубили его; тогда у смертных пропала бы охота проникать в подземный мир.
85. Посла небес— то есть ангела.
98-99. Ваш Цербер…— Труднейшим из двенадцати подвигов Геракла было похищение Цербера. От Геракловой цепи у Цербера до сих пор потерта морда.
112. Арль— город в Провансе, на левом берегу Роны; близ него расположено знаменитое в средние века кладбище со множеством римских и христианских могил.
113. Пола— город на южной оконечности Истрии, омываемой с востока заливом Карнаро(Кварнеро). В его окрестностях также существовал обширный римский некрополь.
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
Круг шестой (продолжение)
11. Иосафат— название долины, где, по церковным представлениям, произойдет Страшный суд.
14. Эпикур— греческий философ-материалист (341-270 гг. до н. э.), отрицавший бессмертие души. В средние века «эпикурейцами» называли всех вообще атеистов.
17. И утоленье помысла другого— то есть желания встретить в Аду могучий дух Фаринаты дельи Уберти (см. А., VI, 79-84).
21. Заповедь твою.— Данте запомнил ответ Вергилия: «Ты увидишь сам», который тот ему дал, приближаясь к Ахерону (А., III, 70-81).
32-51. Фаринатадельи Уберти (род. в нач. XIII в.) — глава флорентийских гибеллинов (то есть сторонников империи). Принадлежа к враждебной гибеллинам партии гвельфов (которая в борьбе с притязаниями империи опиралась на папство), предки Данте два разапотерпели разгром(ст. 48). Первым разгромом гвельфов было их изгнание гибеллинами, при содействии конницы императора Фридриха II (см. ст. 119 и прим.), в 1248 г. Их дома и башни были снесены. Спустя три года они вернулись во Флоренцию и в 1258 г. в свой черед изгнали властолюбивого Фаринату и его сторонников. Те заручились помощью Сьены (Сиены) и неаполитанского короля Манфреда (Ч., III, 112-113 и прим.) и в 1260 г. близ замка Монтаперти на реке Арбии(ст. 86) нанесли жестокое поражение флорентийским гвельфам и их союзникам. Гвельфам пришлось вторично покинуть Флоренцию. В 1264 г. Фарината умер. В 1266 г., когда Манфред пал при Беневенто, усилившиеся гвельфы возвратились снова. Вслед за тем они прибегли к покровительству Карла I Анжуйского (см. прим. Ч., VII, 112-114), и когда тот выслал им в помощь военную силу, гибеллины, в ночь на пасху 1267 г., навсегда покинули Флоренцию. Особенно сурово отнеслась гвельфская Флоренция к роду Уберти. На месте их срытых домов была устроена площадь; амнистия, предоставлявшаяся другим изгнанникам, никогда на них не распространялась, и те Уберти, которые попадали в руки республики, платились жизнью. Наконец, в 1283 суд инквизиции посмертно осудил «подражателя Эпикура» Фаринату как еретика.
52-72. Новый призрак— другой эпикуреец, Кавальканте Кавальканти, гвельф, отец ГвидоКавальканти (ок. 1259-1300), философа и поэта (Ч., XI, 97-98), ближайшего друга Данте. Он удивлен, не видя своего сына рядом с Данте, и тот ему объясняет, что приведен сюда Вергилием, творений которого Гвидо " не чтил". Поняв это слово в том смысле, что Гвидо уже нет на свете (на самом деле Гвидо умер несколько месяцев спустя), и по-своему истолковав молчание задумавшегося Данте, он в отчаянии падает в свою раскаленную могилу.
80. Лик госпожи, чью волю здесь творят.— В античных верованиях Персефона (см. прим. А., IX, 38-48), наравне с Гекатой и Артемидой, считалась богиней Луны. Стихи 79-81 означают: «Не пройдет и пятидесяти месяцев, как ты сам поймешь, легко ли изгнаннику вернуться на родину». Действительно, к указанному времени, то есть к июню 1304 г., Данте утратил надежду на возвращение и порвал со своими товарищами по изгнанию.
86. Арбия— см. прим. 32-51.
91-93. Зато я был один…— После победы при Монтаперти вожди тосканских гибеллинов требовали разрушения Флоренции. Этого не допустил Фарината, заявив, что он, пока жив, один против всех с мечом в руке выступит на ее защиту.
97-99. Как я сужу…— Слова Фаринаты (ст. 79-81), как и предсказания Чакко (А., VI, 64-72), убедили Данте, что грешники в Аду обладают даром предвидения, между тем, судя по вопросу Кавальканте (ст. 68-69), они не знают того, что происходит на земле в настоящее время.
107. Едва замкнется дверь времен грядущих.— То есть: «Когда наступит Страшный суд и время сменится вечностью».
119. Федерик второй— Фридрих II Гогенштауфен (1194-1250), германский император, король Неаполя и Сицилии, сын Генриха VI и Констанции Сицилийской (см. прим. Р., III, 118-120). Его непримиримая вражда к папству, трижды приведшая его к отлучению от церкви, покровительство арабским и еврейским ученым и свободный образ жизни создали ему среди современников славу опасного еретика.
120. Кардинал— Оттавиано дельи Убальдини (умер в 1273 г.), ревностный гибеллин, настолько влиятельный, что если говорили просто «кардинал», то имели в виду именно его. Сохранилась его фраза: «Если есть душа, то я погубил ее ради гибеллинов».
122. В тревоге от угроз— то есть встревоженный предсказанием Фаринаты (ст. 79-81).
130-132. Смысл: " Когда ты вступишь в благодатный свет прекрасных глаз Беатриче, она даст тебе увидеть тень Каччагвиды, который откроет тебе твою грядущую судьбу" (Р., XVII).
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Круг шестой (окончание)
8-9. Папа АнастасийII (496-498), стремившийся устранить раскол между западной и восточной церковью и благосклонно принявшие константинопольского легата Фотина, прослыл еретиком.
50. Каорса— город Кагор (франц. Cahors) в Южной Франции, славившийся в средние века своими ростовщиками (лихоимцами). В Италии слово «каорсинец» означало «ростовщик».
Содом— по библейской легенде, город, спаленный небесным огнем за противоестественный разврат его обитателей (содомитов).
64. Дит— Люцифер (см. прим. А., VIII, 68).
16-66. Вергилий объясняет своему спутнику, что в пропасти нижнего Ада (А., VIII, 75), над которой они стоят, тремя уступами, как три ступени(ст. 17), расположены три круга(ст. 18) — седьмой, восьмой и девятый. В этих кругах карается злоба, орудующая либо силой(насильем), либо обманом(ст. 22-24).
Насильеменее гнусно, чем обман (ст. 25-27), и наказуется в ближайшем, седьмом круге, разделенном на три концентрических пояса, лежащих на одном уровне (ст. 28-33).
В первом поясе(ст. 34-39) карается насилие над ближним(убийство, злостное ранение) и над его достоянием(грабеж, поджог, притеснения).
Во втором поясе(ст. 40-45) — насилие над собою(самоубийство) и над своим достоянием(игра и мотовство, то есть бессмысленное истребление своего имущества, в отличие от расточительности, то есть любви к чрезмерным тратам, караемой в четвертом круге).
В третьем поясе(ст. 46-51) — насилие, направленное против божества(богохульство) и против созданного им порядка (против естества— содомия, и против естества и искусства— лихоимство).
Обман, смотря по тому, был ли обманутый связан с обманщиком узами доверия или нет (ст. 52-54), карается в восьмом или же в девятом круге.
В восьмом круге(ст. 55-60), состоящем из десяти Злых Щелей, или рвов, караются обманувшие недоверившихся(1 — сводники и обольстители; 2 — льстецы; 3 — святокупцы; 4 — прорицатели; 5 — мздоимцы; 6 — лицемеры; 7 — воры; 8 — лукавые советчики; 9 — зачинщики раздора; 10 — поддельщики металлов, людей, денег и слов).
В девятом круге, на самом дне Ада, образованном ледяным озером Коцит, казнятся обманувшие доверившихся, то есть предатели (ст. 61-66). Здесь — четыре пояса: Каина (предатели родных), Антенора (предатели родины), Толомея (предатели друзей), Джудекка (предатели благодетелей), а посередине, в центре вселенной, вмерзший в льдину Дит(Люцифер) терзает в трех своих пастях предателей величества земного и небесного.
67-90. Отвечая на вопрос, почему гневные (ст. 70), чревоугодники, сладострастники (ст. 71), скупцы и расточители (ст. 72) караются вне стен " красного города", Вергилий поясняет (ст. 76-90), что они менее виновны, чем насильники и обманщики, потому что их грех состоит в несдержности. При этом он ссылается на хорошо известную Данте классификацию пороков, которую Аристотель дает в своей «Этике»(кн. VII, гл. I): несдержность(incontinenza), злоба(malizia), буйное скотство(matta bestialitade).
Несдержность, то есть злоупотребление естественными наслаждениями, телесными или душевными, карается в кругах II-V.
Буйное скотство, то есть удовлетворение низменных побуждений, приводящее к разного рода насилию, наказуется в седьмом круге.
Злоба, то есть душевная испорченность, орудующая обманом, казнится в восьмом и девятом кругах. (Здесь термин «злоба», соответствующий Аристотелевой xaxia, применяется в более тесном смысле, чем в ст. 22-24, где он включает и — насилие, то есть «буйное скотство», и обман.)
На границе между верхним и нижним Адом, внутри стен города Дита, над обрывом, ведущим в седьмой круг, терпят муку еретики (А., IX, 106-133; X; XI, 1-9). Отступники от веры и отрицатели бога, они выделены особо из сонма грешников, заполняющих верхние и нижние круги.
98. Философ— Аристотель.
101. В физике— то есть в «Физике» Аристотеля (II, 2).
111. И спутником ее— то есть искусством, производительным трудом.
113-114. Созвездие Рыбвзошло над горизонтом, а Воз(созвездие Большой Медведицы) склонился к северо-западу ( Кавр; лат. Саurus — название северо-западного ветра). Это значит, что до восхода солнца осталось два часа.
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
Круг седьмой — Минотавр — Первый пояс — Флегетон — Насильники над ближним и над его достоянием
4-6. Как ниже Тренто видится обвал…— Данте сравнивает спуск в седьмой круг с одним из обвалов на реке Адиче(Адидже), между городами Тренто (Тридент) и Вероной.
12-13. Позор критян…— Минотавр (греч. миф.), чудовище, зачатое женою критского царя Миноса Пасифаей от быка, которого она прельщала, ложась в деревянную корову, сделанную для нее Дедалом (Ч., XXVI, 41-42; 87). В Дантовом Аду он страж седьмого круга, где караются насильники.
17-21. Ты думаешь, я здесь с Афинским дуком…— Так назван афинский царевич Тезей, убивший Минотавра. Сестра Минотавра Ариадна, дочь Пасифаи и Миноса, вручила Тезею путеводную нить, чтобы он, убив чудовище, мог найти выход из Лабиринта, где жил Минотавр.
34. Прошлый разъем. А., IX, 22-27.
37-40. Но перед тем…— Данте пользуется евангельской легендой о землетрясении в миг смерти Христа, чтобы дать картину обвалов, происшедших в Аду (А., XXI, 106-114; XXIII, 133-138; XXIV, 19-33). Преисподняя содрогнулась, как поясняет своему спутнику Вергилий, незадолго перед тем, как в первый круг геенны, то есть в Лимб, явился тот(то есть Христос), кто стольких в небо взял(см. А., IV, 52-63), находившихся в плену у Дита(Люцифера; см. прим. А., VIII, 68).
41-43. Мир любовь объяла…— Эмпедокл (А., IV, 138) учил, что мир возник из раздора стихий и периодически обращается в хаос, когда любовь подобных частиц к подобным снова стремит их друг к другу.
47. Поток кровавый— Флегетон (см. прим. А., III, 77), образующий первый пояс седьмого круга (см. прим. А., XI, 16-66).
65. Хирон— «справедливейший из кентавров», воспитатель многих героев, в том числе Ахилла(ст. 71; Ч., IX, 34-39).
67-69. Несспытался похитить Деяниру, жену Геракла, но тот смертельно ранил его стрелой, смоченной в ядовитой желчи Лернейской гидры. Умирающий кентавр подарил Деянире ком своей запекшейся крови, уверив ее, что эта кровь обладает приворотной силой. Когда Деянира возревновала Геракла к Иоле (Р., IX, 102), то, чтобы вернуть его любовь, она послала ему плащ, пропитанный Нессовой кровью, и Геракл, надев его, погиб в страшных мучениях.
72. Фол— один из кентавров, бесчинствовавших на свадьбе Пирифоя (см. прим. Ч., XXIV, 121-123).
84. Две природы— звериную и человеческую.
88-89. Та— Беатриче, которая, сходя к Вергилию, прервала в Раю пение аллилуйя (еврейск. — хвалите господа).
107. Александр— Александр Македонский (356-323 гг. до н. э.). Дионисий I — тиран Сиракузский (с 407 по 367 г. до н. э.).
110. Граф Адзолино— падуанский тиран Эдзелино IV да Романо (1194-1259) (см. Р., IX, 29-30).
111-112. Обиццо д'Эсте— Обиццо II, маркиз Феррары и Анконской марки. В 1293 г. его сын, Адзо VIII, задушил его периной (правил с 1293 по 1308 г.).
114. Здесь он да будет первым, я — вторым.— То есть: здесь объяснения должен давать Несс, а не я.
119-120. Он пронзил под божьей сенью…— В 1271 г. граф Ги де Монфор, наместник Карла I Анжуйского в Тоскане, убил из мести в Витербо, во время богослужения, принца Генриха, племянника английского короля Генриха III, и выволок его за волосы из церкви. Рассказывалось, что сердцеубитого принца было положено в золотую чашу, установленную на колонне у моста через Темзув Лондоне.
134. Аттила— царь гуннов (с 433 по 453 г.), опустошитель Европы, прозванный «бичом божьим».
135. Пирр.— Это или эпирский царь (319-272 гг. до н. э.), воевавший с Римом (Р., VI, 44), или сын Ахилла, при взятии Трои убивший престарелого царя Приама (Эн., II, 506-558). СекстПомпей (75-35 гг. до н. э.) — младший сын Помпея Великого, ведший корсарскую войну против Цезаря и второго триумвирата; или же СекстТарквиний, сын последнего римского царя Тарквиния Гордого, жестоко истребивший жителей города Габий и виновник смерти обесчещенной им Лукреции.
137. Риньер де'Паццииз Вальдарно — представитель знатного рода, прославившийся разбоем и убийствами. Риньер из Корнетов Римской Маремме, разбойник XIII в.
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
Круг седьмой — Второй пояс — Насильники над собою и над своим достоянием
8. От речки Чечиныдо города Корнето— то есть в Тосканской Маремме, нездоровой и пустынной местности вдоль Тирренского моря.
10-12. Гарпии— мифические птицы с девичьими лицами, обитавшие на Строфадскихостровах. Когда Эней со своими спутниками пристал туда на пути в Италию, гарпии осквернили их пищу, и одна из них предсказала им грядущие беды, после чего троянепокинули негостеприимный остров (Эн., III, 209-269).
48. То, о чем вещал мой стих.— Вергилий рассказывает (Эн., III, 13-56), что, когда Эней, прибыв во Фракию, стал ломать миртовый куст, чтобы украсить ветвями свои алтари, из коры выступила кровь, и послышался жалобный голос погребенного здесь троянского царевича Полидора (А., XXX, 13-21; Ч., XX, 115).
58. Я тот…— Пьер делла Винья, канцлер и фаворит императора Фридриха II (см. прим. А., X, 119), блестящий стилист и оратор. Он впал в немилость, был заточен в тюрьму, ослеплен и покончил с собой (в 1249 г.).
58-60. Оба… ключа…— ключ милости и ключ немилости.
64. Развратница— зависть.
68. Август— то есть император (Фридрих II).
72. И правый стал перед собой неправ— невинный казнил себя.
96. Минос— См. А., V, 4-15.
102. И боли той окно— надломы, из которых вылетают стоны и крики.
103. Пойдем… за нашими телами— в день Страшного суда (см. А., VI, 96-98; X, 11-12).
104-105. Но их мы не наденем.— То есть души самоубийц не воссоединятся со своими телами. В этом Данте отступает от церковной догмы.
115. И вот бегут…— Это души игроков и мотов.
118. Передний— сьенец Лано, один из «расточительного дружества» (А., XXIX, 130), павший в сражении при Топпо (1287 г.), где сьенцы были разбиты арегинцами.
119. Другой— богатый падуанец Джакомо да Сант-Андреа(ст. 133), известный мот.
143-145. Мой город— Флоренция, где ради нового христианского покровителя, Иоанна Крестителя, забыт былой заступник, языческий Марс. Поэтому Флоренция так много терпит от Марсова искусства, то есть от постоянных войн и междоусобий.
146-150. И если бы поднесь у Арнских вод…— Во времена Данте во Флоренции у вьезда на Старый Мост (ponte Vecchio) стоял обломок каменной конной статуи (Р., XVI, 145-147). Народная молва считала, что это статуя Марса, хранителя города, и что при разрушении Флоренции Аттилой(событие легендарное) она была сброшена в Арно, а при восстановлении города Карлом Великим (событие тоже легендарное) со дна реки извлекли ее нижнюю часть и водворили на старом месте, потому что иначе Флоренцию не удалось бы отстроить. Дух самоубийцы выражает народное убеждение, говоря, что, если бы не этот охранительный обломок Марса, Флоренция снова была бы сровнена с землей и ее восстановители потрудились бы напрасно.
151. Я сам себя казнил…— По мнению старых комментаторов, это либо Лотто дельи Альи, судья, который вынес за взятку несправедливый приговор и повесился, либо разорившийся богач Рокко деи Модзи.
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Круг седьмой — Третий пояс — Насильники над божеством
10. Злосчастный лес ее обвил…— Третийпояс (ст. 5) окаймлен лесом самоубийц, который, в свою очередь, обвит рекой, где казнятся насильники над ближними.
14. Катон Утический (Ч., I, 31), который повел остатки Помпеева войска через Ливийскую пустыню на соединение с нумидийским царем Юбой (Лукан, «Фарсалия», IX, 378-410).
22-24. Повержены навзничь, вверх лицом— богохульники. Съежившись, сидят— лихоимцы (А., XVII, 34-78). Снуют без устали— содомиты.
31-36. Как Александр…— Здесь Данте излагает одну из версий легенды об Александре Македонском.
45. У грозного предела— то есть у ворот Дита (А., VIII, 82-130).
46. Кто это, рослый, хмуро так лежит…— Непримиримый богохульник, которого и огненный дождь " не мягчит", — Капаней, один из семи царей, осаждавших Фивы, о гибели которого Стаций (см прим. Ч., XXI, 10) рассказывает в «Фиваиде» (X, 827-XI, 20). Взойдя на вражескую стену, он бросил дерзкий вызов богам, охранителям Фив, и самому Зевсу (Юпитеру). Громовержец поразил его молнией.
52. Пускай Зевес замучит ковача— своего сына Гефеста (Вулкана), бога-кузнеца, который с помощью циклопов ковал ему стрелы в недрах Этны.
56. В Монджибельской кузне.— Монджибелло — местное название Этны.
58. Флегра— долина в Фессалии, где гиганты, громоздя гору на гору, пытались приступом взять небо, но были сражены молниями Зевса (Ч., XII, 31-33).
79-81. Буликаме— озеро горячей минеральной воды около Витербо, еще в римские времена славившееся своими целебными свойствами. Из него вытекал ручей, воду которого отводили в свои жилища грешницы, то есть проститутки. Их было много в Витербо, и для них были изданы особые правила пользования этим источником.
96. Под чьим владыкой был безгрешен свет.— Когда на Крте царствовал Сатурн (Кронос), сын Урана и Геи, на земле был золотой век.
100-102. Ей Рея вверила свое дитя…— Гея предсказала Кроносу, что он будет свергнут одним из своих детей. Поэтому он их пожирал, как только они рождались. Но последнего ребенка, Зевса, спасла его мать Рея, супруга и сестра Кроноса. Она укрыла младенца на критской горе Иде, а чтобы отец не слышал его крика, ее слуги, куреты, ударяли копьями о щиты.
103-111. Великий старец— образ, заимствованный из библейской легенды: вавилонскому царю Навуходоносору приснился точно такой же истукан, и пророк Даниил истолковал это видение как символ настоящего и грядущих царств. У Данте Критский Старец — эмблема человечества, меняющегося во времени и прошедшего через золотой, серебряный, медный и железныйвек. Сейчас оно опирается на хрупкую глиняную стопу, и близок час его конца. Старец обращен спиной к Дамиате (город в Нильской дельте), то есть к Востоку, области древних царств, отживших свой век, а лицом к Риму, где, как в зерцале, отражена былая слава всемирной монархии и откуда — по мнению Данте — еще может воссиять спасение мира.
112-120. Все изваяние, кроме золотой головы, надтреснуто (пороки, изъязвляющие человечество), и текущие сквозь трещины слезы(мирское зло), проникая в преисподнюю, образуют в ней адские реки (см. прим. А., III, 77).
124-127. Вся эта впадина— воронкообразная пропасть Ада, где поэты, спускаясь с уступа на уступ, проходят по каждому из них часть пути, двигаясь всё влево, пока не опишут полный круг.
134. По клокотанью этих алых водДанте должен был сам догадаться, что перед ним «жгучий» Флегетон, о котором Вергилий сказал (Эн., VI, 550-551):
Кругом его обомкнул огнями жгучими бурный
Тартаров ток Флегетон.
139. С этой сенью— с опушкой леса самоубийц.
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
Круг седьмой — Третий пояс (продолжение). — Насильники над естеством (содомиты)
9. Пока не дышит зной на Кьярентане.— То есть пока не тают снега в Каринтийских Альпах ( Кьярентана— старинное название Каринтии) и не началось весеннее половодье.
4-9. Данте сравнивает окаменелые набережные Флегетона с плотиной, выстроенной фламандцамивдоль моря между городом Бруджей(Брюгге) и местечком Гвидзантом(Виссант), а также с плотинами вдоль реки Брентыблиз Падуи.
30. Сэр Брунетто— Брунетто Латини, или Латано (род. ок. 1220 г., умер ок. 1295 г.), ученый, поэт и государственный деятель Флорентийской коммуны, сторонник гвельфской партии. Ему принадлежат: «Книга о сокровище», обширная энциклопедия в прозе на французском языке, и «Малое сокровище», дидактическая поэма в итальянских стихах. Молодой Данте, к которому Брунетто Латини относился дружески, многими знаниями был обязан ему и смотрел на него как на своего учителя.
55. Звезде твоей доверься.— И Брунетто Латини и Данте разделяли всеобщее убеждение средневековья в том, что небесные светила и их сочетания влияют на судьбу и характер человека, а также на явления земной природы.
58. В ранний срок— то есть когда Данте был еще молод.
61-63. Но этот злой народ…— то есть флорентийцы. Согласно местной легенде, римляне, разрушив во времена Цезаря город Фьезоле, основали на берегу Арно, у подножия Фьезольских высот, Флоренцию, и многие фьезоланцы туда переселились. Впоследствии Фьезоле был восстановлен, но приток жителей оттуда продолжался. Данте был убежден, что это смешение населения привело к ослаблению и упадку Флоренции. Себя он считал одним из немногих потомков тех римлян(ст. 77), которые когда-то ее основали.
67. Слепыми их прозвали изначала.— В «Хронике» Дж. Виллани (II, 1) приводится такое объяснение этой клички: поверив обещаниям остготского короля Тотилы, флорентийцы впустили его в свой город, а он истребил жителей и не оставил камня на камне.
70. В обоих станах— в стане Белых и в стане Черных.
71-72. Тебя взалкают— то есть «захотят тебя поглотить, уничтожить: Черные — как своего противника. Белые — как отпавшего от них сторонника» (Р., XVII, 61-69).
73. Фьезольские твари— флорентийцы, в большинстве своем — потомки фьезоланцев (см. прим. 61-63).
78. В гнездилище неправды и тревог— во Флоренции.
85. К жизни вечной— то есть к бессмертию славы.
89. Другие записи— предсказания Чакко (А., VI, 64-72) и Фаринаты (А., X, 79-81).
90. Та, кто умеет— Беатриче (А., X, 130-132).
94. К таким, посулам— к предвещаниям грядущих невзгод.
97. Мой учитель— Вергилий.
101. Кто из его собратий— то есть из грешников его «дружины» (ст. 41).
109. Присциан— знаменитый латинский грамматик VI в.
410. Аккурсиев Франциск— Francesco d'Accorso (1225-1293), сын знаменитого флорентийского юриста Аккурсио и тоже видный юрист.
112-114. Который послан был рабом рабов…— Речь идет об Андреа деи Модзи, епископе флорентийском, которого за его скандальное поведение Бонифаций VIII (титул «раб рабов божьих» применен к этому властолюбивому папе иронически) перевел в 1295 г. из Флоренции (на реке Арно) в Виченцу (на реке Баккильоне), где тот и умер год спустя.
119. Клад— «Книга о сокровище» (см. прим. 30).
122-124. Как те, кто под Вероною бежит…— Около Вероны раз в год устраивались состязания в беге, причем участники их были голые. Победитель получал отрез зеленого сукна, а добежавший последним — петуха, которого должен был нести в город. Даваемое здесь сравнение оправдано тем, что Брунетто Латини, как грешники почти всех кругов Ада, обнажен и, кроме того, вынужден быстро бежать, чтобы нагнать свою «дружину» (ст. 41).
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
Круг седьмой — Третий пояс (продолжение) — Насильники над естеством (содомиты)
4-6. Когда три тени отделились вдруг…— Эта новая толпа, судя по трем отделившимся от нее теням, состоит из людей военных и государственных деятелей.
19-20. Былое возобновили пенье— то есть стоны боли.
21. Они кольцом забегали— потому что им воспрещено останавливаться (А., XV, 37-39).
37. Гвальдрада— дочь Беллинчоне Берти деи Равиньяни (Р., XV, 112), жена графа Гвидо Старого, родоначальника графов Гвиди (умершего в 1213 г.), которая вошла в предание как образец древнефлорентийской добродетели и чистоты нравов.
38-45. Гвидо Гверра, граф Гвиди, Теггьяйо Альдобрандидельи Адимари и беседующий с Данте Якопо Рустикуччи— флорентийские гвельфы, прославившие себя в середине XIII в. О судьбе двух последних Данте осведомлялся у Чакко (А., VI, 79-84).
63. К средоточью— то есть к центру земли.
70-72. Гульельмо Борсиере, недавно принесший старым воинам " нерадостный рассказ" об их отечестве, — флорентиец, пользовавшийся большим влиянием во многих знатных домах Италии.
94-101. Как та река…— река Монтоне. На пространстве от горы Монте-Везо (Монвизо) в Пьемонте, где берет начало По, к востоку ( в сторону рассвета) это — первая из рек, стекающих с Апеннинскогохребта, которая ведет «свой ход», то есть впадает не в По, а прямо в Адриатическое море. Возле монастыря и селения Сан-Бенедетто Горногоона образует водопад.
102. Где тысяча вместилась бы вполне.— Одно из старых толкований гласит: «Этот богатый монастырь мог бы вместить тысячу монахов или бедных, но его доходами пользуется немногочисленная братия».
106-114. Веревка.— Одни из старых комментаторов видят в ней эмблему коварства, при помощи которого Данте в былое время думал «поймать рысь», то есть обольщать женщин (рысь — сладострастие; А., I, 32). Другие, наоборот, — эмблему воздержания, которым он хотел «поймать рысь», то есть одолеть сладострастие.
128. Моей Комедии.— Называя свою поэму комедией (здесь и А., XXI, 2), Данте пользуется средневековой терминологией: комедия, как он поясняет в письме к Кангранде, — всякое поэтическое произведение среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке; трагедия— всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и ужасным концом. Поэтому у Данте Вергилий называет свою «Энеиду» трагедией (А., XX, 113). Наименование «Божественная» было придано Дантовой Комедии уже впоследствии, как дань восхищения.
ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
Герион. — Круг седьмой — Третий пояс (окончание). — Насильники над естеством и искусством (лихоимцы). — Спуск в восьмой круг
6. Близ пройденного мрамора— то есть близ каменной набережной Флегетона, по которой поэты дошли до обрыва.
18. Арахна— искусная лидийская ткачиха (Метам., VI, 5-145), состязавшаяся с Афиной Палладой и превращенная ею в паука (Ч., XII, 43-45).
22. Садится бобр вести свою войну.— Данте следует поверью, будто бобр, расположась на берегу, опускает в воду хвост и шевелит им, причем выделяет пахучую «бобровую струю», которая приманивает рыб. Тогда он оборачивается и хватает их.
1-27. Вот острохвостый зверь…— Герион (ст. 97), страж восьмого круга, где караются обманщики. В античной мифологии это трехтелый и трехглавый великан, царивший на острове Эрифее, на дальнем западе, за Океаном. Геракл его убил и угнал его быков. Превращая Гериона в " образ омерзительный обмана" (ст. 7), Данте, очевидно, следовал позднейшей традиции, которая отражена и у Боккаччо в его «Генеалогии богов» (I, 21), где рассказывается, что «царивший на Балеарских островах Герион кротким лицом, ласковыми речами и всем обхождением улещивал гостей, а потом убивал доверившихся его радушию».
31. Так мы спустились вправо.— Это второй случай, когда поэты отклоняются вправо (см. А., IX, 132).
35. Толпу людей.— Это лихоимцы (ростовщики). Они сидят над самым обрывом, на границе той области, где караются обманщики.
56. Имевшая особый знак и цвет.— Пустые мошны, висящие на шее у ростовщиков, украшены их гербами, по которым Данте и опознает их. Это все — родовитые люди.
68. Витальяно дель Денте— знатный падуанец.
72-73. Где наш вожак, с тремя козлами— флорентиец Джованни Буйамонте (умер в 1310 г.), ростовщик. В гербе его были изображены три козла.
106-108. Фаэтон— сын Феба-Аполлона, бога солнца, взялся править отцовской колесницей, не сдержал коней, опалил небо и землю, и Зевс поразил его молнией (Метам., II, 1-328).
109-111. Икар— сын художника Дедала. Чтобы бежать с острова Крита, Дедал сделал себе и сыну скрепленные воском крылья, но Икар взлетел слишком высоко, солнечные лучи растопили воск, и он упал в море (Метам., VIII, 183-235).
128. Вабило(от глагола вабить — манить) — два скрепленных вместе птичьих крыла, которые сокольничий кружит на веревке у себя над головой, приманивая сокола назад.
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Круг восьмой (Злые Щели) — Обманувшие недоверившихся — Первый ров — Сводники и обольстители — Второй ров. — Льстецы
1-20. Злые Щели— восьмой круг Ада, широкий кольцеобразный уступ адской воронки, опоясанный крутой стеной обрыва. Он изборожден десятью концентрическими рвами (впадинами, щелями), которые отделены друг от друга валами (перекатами). По направлению к центру область Злых Щелей поката, так что каждый следующий ров и каждый следующий вал расположены несколько ниже предыдущих, и внешний, вогнутый откос каждого рва выше внутреннего, выгнутого откоса (А, XXIV, 37-40).
Первый по счету вал примыкает к круговой стене. В центре зияет глубина широкого и темного колодца, на дне которого лежит последний, девятый, круг Ада, ледяное озеро Коцит. От подножья каменных высот(ст. 16), то есть от круговой стены, к этому колодцу идут радиусами, подобно спицам колеса, каменные гребни, пересекая рвы и валы, причем над рвами они изгибаются в виде мостов, или сводов. В Злых Щелях караются обманщики, которые обманывали людей, не связанных с ними особыми узами доверия (см. прим. А., XI, 16-66).
25-27. В первом рву грешники идут двумя встречными потоками, бичуемые бесами и поэтому крупней шагая, чем Данте и Вергилий. Ближайшийк поэтам ряд движется им навстречу. Это — сводники, соблазнявшие женщин для других (ст. 40-66). Дальнийряд идет в том же направлении, что и поэты. Это обольстители, соблазнявшие женщин для себя (ст. 79-99).
28-33. Так римляне…— В 1300 г. папа Бонифаций VIII, чтобы поднять престиж церкви и обильно пополнить папскую казну, объявил первый церковный «юбилей», привлекший огромное число паломников, потому что всем богомольцам было обещано отпущение грехов. Во избежание давки мост святого Ангела был разгороженвдоль, и по однойего стороне народ шел к соборусвятого Петра, лицом к замкусвятого Ангела, а по другой навстречу, к холму Монте-Джордано.
50. Венедико Каччанемико— глава болонских гвельфов (умер в 1302 г.). Данте, очевидно, полагал, что в 1300 г. его уже не было в живых.
55-56. Чтоб Гизолабелла послушалась маркиза.— Венедико Каччанемйко продал свою сестру Гизолабеллу маркизу Феррарскому Обиццо II или его сыну Адзо VIII (см. прим. А., XII, 111-112).
59-61. Их поносилась здесь такая кипа…— В Аду скопилось больше сводников-болонцев, чем осталось живых болонцев на земле. Болонья, где вместо «sia» (одна из форм глагола «быть») говорят «sipa», расположена между реками Савеной и Рено.
83-96. Ясон, предводитель аргонавтов, на пути в Колхиду за золотым руномприплыл на остров Лемнос, где незадолго до того женщины, разгневанные холодностью своих мужей, убили всех мужчин. Здесь он обольстил молодую царицу Гипсипилу, которая при истреблении мужчин обмануласвоих товарок, спасши своего отца, царя Фоанта, и дав ему покинуть остров. Ясон расстался с Гипсипилой, зачавшей от него двух сыновей-близнецов, и изменил ей ради колхидской царевны Медеи, к которой затем тоже охладел, полюбив Креусу.
113. Толпы влипших в кал зловонный— льстецы.
123. Алессио Интерминелли— из знатного луккского рода, умерший незадолго до 1300 г.
133. Фаида— героиня комедии Теренция «Евнух», афинская гетера. Ухаживающий за нею хвастливый воин Фрасон шлет ей в дар через своего приживальщика Гнафона молодую рабыню и затем спрашивает его: «Фаида очень благодарна мне?» Тот отвечает: «Чудовищно!» («Евнух», III, 1).
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Круг восьмой. — Третий ров — Святокупцы
1. Симон-волхв— о котором легенда рассказывала, что он предлагал апостолам деньги за то, чтобы они научили его «низводить святой дух» на людей. По его имени «симонистами» стали называть святокупцев, то есть тех, кто продает или покупает церковные должности.
17. Сан-Джованни— флорентийский баптистерий, церковь Иоанна Крестителя (Р., XXV, 9).
18. Где таинство крещения творят.— Старейшие комментаторы по-разному объясняют этот стих: 1) пять крестообразно расположенных мраморных купелей; 2) четыре круглых выемки в мраморном полу вокруг купели, в которые становились священники, совершавшие обряд.
19-21. Я, отрока спасая от страданий…— Однажды в одну из этих выемок, или купелей (см. прим. 18), забрался расшалившийся мальчик и застрял в ней. Вошедший в церковь Данте взял топор и, разбивмрамор, освободил его. Эта терцина служит Данте печатьюв удостоверение истины и в защиту от шептаний, будто его поступок был кощунствен.
31. Кто это…— Казнимый грешник — папа Николай III (с 1277 по 1280 г.), в миру Джованни Гаэтаио дельи Орсини.
49-51. Так духовник стоит…— В средние века в Италии убийц закапывали в землю вниз головой. Данте склонился над папой Николаем, как духовникнад таким казнимым, если тот, уже опущенный головой в яму, еще раз подзовет его, чтобы этим хоть немного отсрочить смерть.
52. Как, Бонифаций…— Николай III принял Данте за Бонифация VIII, который вступил на папский престол в 1294 г. и должен явиться ему на смену в 1303 г., оттеснив его в глубь скважины (ст. 73-78). Он удивлен, что тот явился на три года раньше срока.
Данте был непримиримым врагом Бонифация VIII. В этом недостойном папе он видел ненавистника вольной Флоренции и главного виновника своего изгнания. Он хулит его устами Чакко (А., VI, 69), Николая III (ст. 55-57), Гвидо да Монтефельтро (А., XXVII, 70-111), Бонавентуры (Р., XII, 90), Каччагвиды (Р., XVII, 49-51), апостола Петра (Р., XXVII, 22-27) и Беатриче (Р., XXX, 148).
54. Список— перечень будущих пап — симонистов, который Николаю известен, ибо грешники в Аду обладают даром предвидения (А., X, 97-108).
56. Лучшую средь жен— церковь. Папа именовался «супругом церкви».
57. Стезей обмана— коварными путями склонив своего предшественника Целестина V к отречению, чтобы занять его место.
70-72. Воистину медведицей зачат…— Николай III был из рода Орсини (итал. orsa — медведица). Медвежата — его родственники.
79-84. Но я здесь дольше обжигаю пятки…— Николай III торчит стремглав(то есть вниз головой) уже двадцать лет (с 1280 по 1300 г.), а Бонифацию VIII назначен более краткий срок: он явится ему на смену в 1303 г., а в 1314 г. будет и сам сменен пастырем без закона, Климентом V, который придет с заката, то есть из Франции.
Климент V, архиепископ бордоский, родом француз (гасконец), был избран на папский престол в 1305 г. при содействии французского короля Филиппа IV, которому он за это обязался уступить на пять лет церковные доходы в пределах Франции и обещал полную покорность. Климент V короновался в Лионе, остался во Франции и в 1309 г. перенес папскую резиденцию в Авиньон, положив начало «авиньонскому пленению церкви», длившемуся до 1377 г. и приведшему к полному падению ее самостоятельности и престижа. При Клименте V особенно широко процветала симония. В «Божественной Комедии» этого папу обличают Каччагвида (Р., XVII, 82-83), апостол Петр (Р., XXVII, 58-59) и Беатриче (Р., XXX, 142-148).
85-87. Иасон— иудейский первосвященник, купивший этот сан у сирийского царяАнтиоха IV Эпифана (II в. до н. э.) и введший в Иерусалиме языческие обычаи.
94-96. Петру и прочим…— Смысл: «Ни Петр, ни другие апостолы ничего не получили от Матвея, избранного ими жребием на место отпавшего Иуды».
99. На Карла шел так смело.— Карл I Анжуйский (см. прим. Ч., VII, 112-114) отказался породниться с Николаем III, и тот стал его врагом.
106-110. Вас, пастырей, провидел Иоанн— автор Апокалипсиса, изобразивший языческий Рим в виде «великой блудницы», сидящей на водах, на семиглавом и десятирогом звере. Данте, сливая воедино образы блудницы и зверя, превращает их в символ папского Рима.
111. Пока ее супруг был жизни правой.— То есть пока римский папа не понуждал церковь к разврату.
115-117. О Константин, каким, злосчастьем, миру…— В середине VIII в. появился изготовленный папской канцелярией знаменитый подложный акт, так называемый «дар Константина», которым римский император Константин (с 306 по 337 г.), перенося свою столицу в Византию (Р., VI, 1), якобы передавал папе Сильвестру I (А., XXVII, 94-95) и его преемникам державные права на Рим и западные страны. Данте, убежденный, как и его современники, в подлинности «Константинова дара», подложность которого была доказана только в XV в., считал его величайшим бедствием и для империи и для церкви (Ч., XXXII, 124-129; Р., XX, 55-60).
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
Круг восьмой. — Четвертый ров. — Прорицатели
2. Первой из канцон— то есть первой из трех частей, или кантик (Ч., XXXIII, 140) «Божественной Комедии».
3.