Смолл Бертрис

Колдунья моя (Том 1)

Бертрис СМОЛЛ

КОЛДУНЬЯ МОЯ

ТОМ 1

Анонс

Юная бретонская красавица Мэйрин возвращается на родину из Византии после короткого и трагического замужества. Придворные интриги предопределяют ее новый брак - с французским рыцарем Жоссленом де Комбуром, которого она страстно полюбила. Но недолгое счастье внезапно обрывается; безжалостный викинг по прозвищу Длинный Меч похищает прекрасную Мэйрин. Ей удается спастись, однако между супругами встает стена недоверия и ревности. Трудной и мучительной будет дорога к новому счастью...

Морган Лливелин с любовью от ее сестры из будущего.

Пролог

Бретань, 1056 год

- Этот ребенок незаконнорожденный, дядя, и об этом надо объявить? - Бланш Сен-Ронан поджала губы, ее жесткие голубые глаза впились в лицо дяди. - Я вышла замуж за Сирена Сен-Роиана и согласилась жить в Аргоате не для того, чтобы мое дитя лишилось всего по вине этого отродья? - Ее тонкие пальцы вцепились в темно-синий шелк пышной юбки. На каждом пальце сверкало золотое кольцо с драгоценным камнем. - Ты должен помочь мне, дядя! Должен!

Епископ Сен-Бриека взглянул на свою племянницу, испытав при этом привычное чувственное удовольствие. Бланш была безукоризненной красавицей: со светло-золотистыми косами, переплетенными цветными лентами, с молочно-розовой кожей и небесно-голубыми глазами. Епископ ощутил легкий укол досады. Бланш годилась в жены королю, но из-за того, что она была младшей дочерью сестры епископа, приданое ей досталось очень маленькое. Родители хотели было отправить Бланш в монастырь, но девушка взбунтовалась, и дядя поддержал ее: она слишком хороша, чтобы прятать ее от людских глаз. Епископ устроил ее брак с бароном Сен-Ронаном - отпрыском безупречного бретонского рода и владельцем чудесного поместья, но человеком небогатым.

Сирен Сен-Ронан был вдовцом; от первого брака у него осталась маленькая дочка. Бланш возненавидела девочку с первого взгляда, но до свадьбы с бароном Сен-Ронаном умело скрывала свое отвращение. Теперь же она сама была беременна, и епископ понимал тревогу своей племянницы, однако он был осторожен. Бланш не удастся так просто избавиться от падчерицы. Епископ сделал еще одну попытку вразумить ее:

- Если ты родишь сына, Бланш, то никто не станет оспаривать его право на наследство. Все, что достанется этой девочке, - крохотное приданое. Через год-другой она войдет в возраст, и ее можно будет отослать в семью ее будущего мужа, если же нет, то мы сможем отправить ее в монастырь и покончить с этим. Не стоит беспокоиться, сокровище мое. - Епископ протянул пухлую руку с ямочками и погладил племянницу по шелковистым волосам. - Ты еще молода. Тебе всего четырнадцать лет, у тебя впереди много времени, и ты еще родишь своему супругу много сыновей.

- Сирен умирает, дядя! Другого ребенка не будет! Если родится дочка, то тогда эта девчонка, Мэйрин, унаследует поместье, а мое дитя останется ни с чем! Ты не можешь допустить, чтобы это произошло, дядя! Не можешь! - В голосе ее зазвенели нотки близкой истерики. - Я ношу под сердцем девочку, дядя. Это она сказала! Помоги мне!

- Пока ребенок не родится, Бланш, никто не сможет сказать, мальчик это или девочка. Кто сказал тебе, что ты носишь дочку? Неужели ты слушаешь этих деревенских старух с их россказнями и приметами?

- Это сказала Мэйрин, дядя. Ты ведь знаешь, что эта девчонка ясновидящая! Здесь, в Бретани, мы не можем закрывать глаза на подобные вещи, ведь мы происходим из кельтского рода. Несколько недель назад она спросила меня: "Как вы себя чувствуете сегодня, миледи Бланш? А как чувствует себя моя маленькая сестренка?" Сирен был со мной, это случилось еще до того несчастья. Он поднял эту проклятую девчонку на руки и спросил: "Значит, ты увидела, что у тебя будет сестра, Мэйрин?" А она ответила: "Да, отец. Это сестричка, и она будет такой же хорошенькой, как леди Бланш".

Епископ откинулся на спинку кресла и задумался над словами племянницы. Церковь не одобряла ясновидцев, но, как справедливо заметила Бланш, они жили в Бретани. Они действительно были потомками кельтов, и что бы там ни говорила церковь, бретонцы верили в ясновидение. Падчерица его племянницы на самом деле владела этим даром, хотя ей всего пять с половиной лет и она еще не научилась как следует управлять им. Если Сирен Сен-Ронан умрет от ран, а ребенок Бланш окажется девочкой, их семья наверняка потеряет земли Сен-Ронана, поскольку наследницей станет старшая дочь. Мэйрин - здоровый ребенок, и хотя сам епископ никогда бы не решился на насилие против малышки, его племянница сейчас была готова на все.

- А что говорят лекари о состоянии твоего мужа, сокровище мое? - мягко поинтересовался епископ. - Они действительно убеждены, что он умирает?

- Да! - раздраженно ответила Бланш. - Он в ужасном состоянии, дядя, слабеет день ото дня, и доктор уже простился с надеждой. Я овдовею задолго до того, как родится мой ребенок! И все из-за того, что Сирен и граф де Комбур вздумали играть в эту дурацкую игру! Может быть, граф будет заботиться обо мне и моем ребенке, когда Сирен умрет? Как бы не так! Он виноват, а я должна страдать!

- Бланш, Бланш, - успокаивающе проговорил епископ, сжимая толстой ручкой ее изящное плечо. - Сирен дружил с графом с детских лет, и они играли в свою любимую игру, как всегда, когда граф приезжал в Ландерно. Чтобы перепрыгнуть верхом на лошади замковый ров, нужно большое искусство, и оба они в прошлом часто падали в воду. Сирену просто не повезло, что на сей раз его придавила лошадь и он наглотался воды.

- Да, - с горечью отозвалась Бланш Сен-Ронан, - действительно, не повезло, дядя, но теперь мне придется самой заботиться о моем ребенке. И чтобы мое дитя не стало несчастным, Мэйрин надо объявить незаконнорожденной. Почему я должна беспокоиться о том, что станется с Мэйрин? Она не моя дочь! Почему я должна думать о будущем этого отродья ирландской дикарки? Если дождаться смерти Сирена, люди скажут, что я оклеветала эту девчонку, но если ты поможешь мне сейчас, милый дядюшка, разве кто-нибудь осмелится обсуждать решение церкви? Если сделать это до смерти мужа и если он не станет протестовать, кто посмеет осуждать меня?

- Сирен Сен-Ронан любит свою дочь, Бланш. Он не допустит, чтобы ее объявили незаконнорожденной.

- Сирен Сен-Ронан ничего об этом не узнает, дядя. Как только дело будет сделано, к нему не приблизится никто, кроме меня и моих преданных слуг. И люди воспримут его молчание как знак согласия! - Бланш торжествующе улыбнулась епископу, и ее мелкие ровные зубки ослепительно сверкнули между розовыми губками.

- Что именно ты хочешь от меня, Бланш? - Епископ подумал, что его племянница, видимо, очень тщательно поразмыслила об этом деле. Решимость ее восхищала.

- Церковь должна объявить, что Мэйрин Сен-Ронан рождена вне брака и потому не имеет права унаследовать поместье своего отца, - спокойно ответила Бланш. Церковь должна объявить, что настоящим наследником Сирена Сен-Ронана станет ребенок, которого я ношу под сердцем.

- Но на каких основаниях, Бланш? Чтобы лишить наследства маленькую Мэйрин, нам понадобится законное доказательство, иначе меня обвинят в клевете.

- Дядя! Я знаю наверняка, что свидетельства о браке моего супруга с матерью этой девчонки не существует. Эту женщину не видел в Бретани ни один человек. Она ведь была ирландкой и, как утверждают, умерла в Ирландии, так что Сирен не успел привезти ее сюда. Однако доказательств этому не существует. Эту девчонку признали только со слов моего мужа.

- Как звали ее мать? - спросил епископ. - Тебе известно о ней что-нибудь?

- Ее звали Мэйр Тир Коннелл. Сирен говорил, что она была из королевского рода, но я не верю ни единому его слову! Я уверена, что она какая-нибудь деревенская дикарка, с которой милорд забавлялся, пока жил в Ирландии. Говорят, мой муж в юности был весьма необуздан. Знаешь ли, дядя, эта развратница могла родить девчонку и не от него! Возможно, Мэйр Тир Коннелл действительно умерла, а Сирен взял ее ребенка на воспитание. Ты ведь знаешь, какой он мягкосердечный. Так разве можем мы допустить, чтобы Ландерно попало в руки внебрачной дочери, рожденной неизвестно от кого, да еще при том, что я скоро рожу законного наследника поместья?

- А что делал барон Сен-Ронан в Ирландии? - полюбопытствовал епископ.

- Мать Сирена была ирландкой. Когда его отец умер, она вышла замуж за своего старого друга, с которым выросла вместе в Ирландии. Через несколько лет она заболела, и отчим моего супруга послал за ним, чтобы он простился с матерью. Тогда-то он и встретил Мэйр Тир Коннелл и, по его уверениям, женился на ней. Но он никогда не показывал мне свидетельства об этом браке, дядя, и сама я не смогла найти никакого подтверждающего документа. Поверь мне, я очень хорошо искала.

Епископ сдержанно улыбнулся. Он не сомневался, что его обожаемая Бланш действительно усердно искала документ о первом браке своего мужа, чтобы уничтожить его.

- Когда эта ирландка родила милорду дочку, она чувствовала себя очень плохо, - продолжала Бланш. - Сирен вернулся в Бретань, оставив ее набираться сил перед долгим путешествием в Ландерно. Он не был в своем поместье больше года и беспокоился о том, как здесь идут дела. Его мать умерла вскоре после рождения Мэйрин. А когда Сирен снова приехал в Ирландию, чтобы забрать эту женщину и ее ребенка, то узнал, что Мэйр тоже умерла. Он привез ее дочку в Бретань. Это он так говорит, дядя, но мне кажется, что он просто пытается защитить внебрачного ребенка. Этот брак не подтвержден никаким документом!

- Ты уверена, моя малышка?

Если это правда, подумал епископ, то его смышленая племянница, похоже, действительно нашла способ лишить наследства свою падчерицу.

- Абсолютно уверена, дядя, - твердо ответила Бланш. - А как насчет того великана ирландца, который охраняет девочку, сокровище мое? По-моему, он был рабом матери Мэйрин. Возможно, ему известна правда. Ты не говорила с ним?

- Дагда? Он не сможет сообщить нам ничего ценного, дядя. Он до невозможности глуп. Если ты поможешь мне, мы без труда добьемся своего!

Епископ Сен-Бриека благосклонно улыбнулся своей любимой племяннице, снова подумав о том, как она хороша собой. У Бланш было безошибочное чувство стиля. Синее платье, которое она надела сегодня, удивительно шло к ее светлым волосам и прекрасным голубым глазам. Пышная юбка лишь чуть-чуть темнее, чем туника с воротом и манжетами, расшитыми золотой нитью и крохотными речными жемчужинами. Золотистые косы, переплетенные розовыми лентами, уложены в завитки вокруг ушей, как требовала мода; прическу поддерживал тонкий золотой обруч, украшенный сверкающими самоцветами. "Да, Бланш просто великолепна", - с гордостью подумал епископ. Она заслуживала блестящей партии.

- Если ты уверена в том, что говоришь, Бланш, - произнес он с одобрительной улыбкой, - то я постараюсь помочь тебе в этом деле. В отличие от своего легкомысленного супруга, малышка моя, ты получишь документ с подписью и печатью, который подтвердит правоту твоих слов. Мэйрин Сен-Ронан будет объявлена незаконнорожденной и не сможет унаследовать владения своего , отца. Земли Сирена Сен-Ронана будут принадлежать только твоему ребенку, а ты станешь управлять ими до тех пор, пока твой ребенок не вступит в брак, будь то девочка, или не достигнет совершеннолетия, если родится мальчик. Ты довольна?

Бланш вскочила со скамьи и обвила руками шею дяди, как она обычно делала в детстве. Затем с лукавой улыбкой уселась на его пухлые колени, вызывающе поерзав ягодицами.

- Ах, дядюшка, - ласково проговорила она, заглядывая в его полное лицо. Ты всегда так добр ко мне!

Епископ лучезарно улыбнулся ей в ответ, чувствуя, как у него слегка перехватило дыхание. Его окутал чудесный аромат благовоний, которыми так искусно пользовалась Бланш. Сегодня она благоухала, как ночная лилия.

- Милая Бланш, - ответил он, погладив ее по изящной ручке, - разве может быть иначе? Я обожаю тебя, и ты прекрасно это знаешь, моя плутовка.

Бланш Сен-Ронан крепко прижалась к своему дяде. Кончик ее розового языка дразняще прикоснулся к его полным губам.

- Пусть будет так, как было раньше, пока я не уехала в Ландерно! хрипловато прошептала она. - Давай займемся любовью!

Дыхание епископа стало тяжелым и частым; не выдержав, он сжал грудь своей племянницы со стоном, выдававшим вспыхнувшую страсть.

- Ты беременна, и я боюсь причинить тебе вред, моя малышка, - для вида возразил он.

- Дядюшка, дорогой! - Бланш обдала его ухо жарким дыханием. - У меня даже живот еще не округлился. Ты не причинишь никакого вреда, а я сгораю от желания! Меня выдали замуж за слабого, отвратительного человека, который никогда не был таким мужественным, как ты. Не понимаю, зачем ему вообще понадобилась жена. - Она слегка лизнула ухо епископа.

- Тебе повезло, что он решил жениться, малышка моя! Иначе ты сидела бы взаперти в монастыре, а не купалась бы в роскоши, - напомнил ей епископ, чувствуя, как его естество начинает требовать своего.

- Но он никогда не сравнился бы с тобой, дядя, - недовольно надув губки, отозвалась Бланш. - Я приду в твои покои, как только отдам нужные распоряжения в замке, - добавила она и улыбнулась, обнажив безупречно белые зубы. - Милый мой дядюшка, ты ведь не откажешься утешить меня в моем несчастье?

Сердце епископа колотилось от возбуждения; он чувствовал, как страсть к очаровательной племяннице возрастает в нем с каждым мгновением. Он взял ее девственность в исповедальне, когда ей было двенадцать лет, и сейчас, когда Бланш ласкалась к нему, он вспомнил, как обладал ею прежде. Это случалось неоднократно, и каждый раз Бланш оказывалась восхитительно ненасытной. Только сейчас епископ в полной мере понял, как ему недоставало милой племянницы с тех пор, как она вышла замуж за Сирена Сен-Ронана. Хотя жаловаться на одиночество ему не приходилось, ни одна женщина не вызывала в нем такой страсти, как Бланш. Протянув руку, он погладил ее по бархатистой щечке и проговорил благочестивым тоном:

- Двери моей комнаты будут открыты для тебя, дорогая племянница, если ты пожелаешь явиться ко мне на исповедь нынче вечером.

- Я приду и с радостью исполню любую епитимью, которую ты наложишь на меня, дядюшка, - с притворной застенчивостью отозвалась Бланш.

Когда она вышла из комнаты, на лице ее вспыхнула торжествующая улыбка: она не сомневалась в том, что добилась успеха. Она очень быстро научилась использовать свое тело как могущественное оружие в борьбе между полами. Эта девчонка, Мэйрин, лишится наследства и уберется прочь из поместья. Ребенок Бланш унаследует земли Сен-Ронана! Бланш возблагодарила Бога и Пресвятую Богоматерь за то, что ее дядя так похотлив. Ведь иначе она и ее ребенок были бы вынуждены рассчитывать на милость этого маленького отродья. Бланш решила, что как только дело уладится, надо избавиться от этой девчонки как можно скорее. Когда церковь объявит Мэйрин незаконнорожденной, у людей начнут чесаться языки, но если Мэйрин исчезнет, то это несколько успокоит зуд в языках. К тому же, кто захочет встать на сторону незаконного ребенка и пойти против законной вдовы хозяина поместья? Леди Сен-Ронан не очень-то беспокоилась о том, что будут думать о ней люди, когда она станет победительницей. Бланш Сен-Ронан широко улыбнулась, но глаза ее остались холодными.

Часть первая

Англия, 1056 - 1063

ДОЧЬ САКСОНЦА

Глава 1

В аргоатском лесу стояла тишина, лишь изредка нарушаемая трелью птицы или тихим шелестом ветра в листве. Кроны берез и дубов гордо парили в недосягаемой вышине; крепкие, покрытые зеленью ветви тянулись к животворному солнечному теплу. Под деревьями лежали огромные замшелые валуны, за долгие столетия принявшие под ветром и дождями причудливые, странные формы. Следуя почти неразличимой тропкой, вьющейся среди этих диковинных глыб, можно было выйти к ручью, бесшумно огибающему камни, круто сворачивающему вбок и теряющемуся где-то в лесной глуши.

Теплые лучи августовского солнца пробивались сквозь густую листву, заливая землю зеленоватым светом и скользя по глади темного озерца на поляну, где остановился огромный олень с ветвистой короной рогов, пришедший на водопой. Солнечный блик коснулся его коричневой бархатной кожи, но великолепное животное чувствовало себя так уверенно в этом волшебном царстве, что даже не подняло голову и лишь скосило влажные глаза на еле слышный шорох в подлеске, расступившемся, чтобы пропустить на зачарованную поляну крошечного гостя. Это был ребенок. Маленькая девочка, настолько хрупкая и изящно сложенная, что казалось, легкого ветерка достаточно, чтобы подхватить ее и поднять в воздух.

Увидев оленя, Мэйрин Сен-Ронан остановилась и поздоровалась с ним.

- Привет, Хирн! - раздался тонкий детский голосок, и олень снова наклонил голову к воде, чувствуя, что перед ним друг.

Белоснежная, почти прозрачная кожа девочки казалась светящейся. Волосы ее в солнечном свете сияли медным блеском; те, кто впервые видел эту огненно-рыжую маленькую красавицу, неизменно поражались необычному цвету ее волос. Некоторые даже дотрагивались до удивительно мягкого шелковистого облака, окутывавшего ее головку, словно не веря собственным глазам и желая убедиться на ощупь в том, что такое чудо возможно. И впрямь трудно поверить, что ребенок в таком нежном возрасте уже может быть настолько прекрасным; видевшие ее невольно начинали гадать, что же будет, когда она вырастет. Впрочем, девочка уже и сейчас была развита не по годам, и в сочетании с редчайшей красотой это производило на многих странное впечатление. Ходили даже слухи, что она бывает у старухи Кателлы, известной в округе ведьмы, и поскольку девочка проявила необычные способности к целительству, многие считали ее юной колдуньей. В конце концов разве не в Бретани жили великий чародей Мерлин и знаменитая волшебница Вивиана?

Девочка подбежала к берегу озера и, опустившись на колени, на мгновение погрузила ладошку в черную воду и отряхнула прохладные капли. Из темного гладкого зеркала на Мэйрин взглянуло ее отражение, и, рассматривая его, девочка увидела маленький квадратный подбородок, короткий прямой носик (отец уверял ее, что он в конце концов вырастет) и рот, о котором ее мачеха как-то сказала, что он чересчур велик и даже несколько вульгарен для девушки знатного рода. Мэйрин слегка скривила губы, глядя на свое лицо. Она знала заклинания и чары, которые могли бы выбелить кожу и осветлить волосы, но как изменить форму рта, ей было неизвестно.

Что до леди Бланш с ее холодными голубыми глазами и губами, похожими на бутон розы, которые вечно надувались от недовольства, то Мэйрин прекрасно отдавала себе отчет в том, что новая жена отца не любит ее, хотя и не понимала почему. Мэйрин была счастлива, что ее отец наконец вступил в брак: она знала, что ему нужен сын. Но сына не будет: Мэйрин точно знала, что ее мачеха родит дочку, а ее отец, как ни тяжело об этом думать, лежал при смерти. Мэйрин прочла это в его печальных глазах. Слеза скатилась по щеке, но Мэйрин досадливо смахнула ее. Смерть всего лишь врата в иную жизнь. И Мэйрин ничего не могла поделать, чтобы изменить судьбу отца.

Пожав плечами, она поднялась с колен и, как всегда, поблагодарила озеро за то, что оно позволило ей полюбоваться в зеркало. Затем она пошла вдоль берега, внимательно смотря под ноги в поисках растений, которые могли бы пригодиться ей или старой Кателле, ведьме, живущей в этих лесах, которая научила ее, как исцелять болезни.

Ей попалось несколько опавших зеленых желудей, но желуди хороши лишь тогда, когда полностью созреют, и Мэйрин не обратила на них внимания. В траве лежали сосновые шишки, но лучшие шишки - те, что уже с семенами. Мэйрин собирала их поздней весной, когда они только что осыпались и белки и птицы еще не успели до них добраться. Но вот на сухом каменистом клочке земли она обнаружила несколько кустов каперсов. Она осторожно ощипала кусты и сложила каперсы в подвешенный к поясу льняной кошелек. Отвар из каперсов прекрасно помогал от зубной боли, но пользоваться им следовало очень осторожно, поскольку каперсы также выводили с мочой кровь и сперму и единственным противоядием мог служить яблочный уксус.

- Мэйрин!

Девочка обернулась, губы ее раздвинулись в широкой улыбке.

- Дагда! Как такой большой человек может подкрадываться так неслышно? - с удивлением спросила она. - У меня слух острый, как у лисы, а я почти никогда не слышу, как ты подходишь.

Дагда, настоящий гигант семи футов роста с гривой спутанных серебристо-белых волос, улыбнулся в ответ малышке. Уголки его темно-голубых глаз приподнялись; в глазах светилась искренняя, глубокая любовь и привязанность к Мэйрин Сен-Ронан. Он воспитал ее, как когда-то воспитал ее мать. Перед смертью Мэйр Тир Коннелл умоляла его позаботиться о Мэйрин так же, как он заботился о ней самой. Дагда, естественно, согласился, и тогда Мэйр отпустила его на свободу, дрожащими пальцами сняв с его крепкой шеи ошейник раба и с грустным вздохом легко коснувшись застарелого рубца. Дагда взял ее руку и поцеловал эти хрупкие пальчики, а по его лицу покатились слезы, которых он не стыдился.

Потом Мэйр Тир Коннелл умерла. Она скончалась на его руках, душа с легким вздохом покинула ее исстрадавшееся тело, но Дагда еще долгое время продолжал обнимать ее: он не мог поверить, что эта женщина, полная любви и жизни, теперь мертва. Наконец пришли старухи, осторожно высвободили тело Мэйр Тир Коннелл из его рук и унесли покойную, чтобы подготовить ее к погребальным обрядам. С тех пор минуло пять лет.

Когда Мэйрин исполнился год, ее отец вернулся в Ирландию за женой и дочерью. Сирену Сен-Ронану показали могилу его жены и красавицу дочку. Он пролил горькие слезы о Мэйр Тир Коннелл. Потом напился и пил целую неделю. Наконец, взяв себя в руки, он предстал перед королем, отцом его покойной жены. Было решено, что Мэйрин отправится в Бретань со своим отцом. Дагда поехал с ними. Ведь он дал слово Мэйр Тир Коннелл, и только смерть заставит его нарушить эту клятву.

В Бретани ему жилось хорошо: Сирен Сен-Ронан, барон де Ландерно, был добрым человеком. Он не стал перечить последней воле своей покойной жены в том, что касалось их дочери. Ведь Дагда воспитал Мэйр Тир Коннелл, и в глазах Сирена она была совершенством. Сирен надеялся, что его маленькая дочь, Мэйрин, вырастет такой же чудесной женщиной, если ее будет воспитывать этот ласковый великан. Итак, несмотря на болтливые языки деревенских тетушек и скрытое неодобрение престарелых родственников Сирена Сен-Ронана, Дагда остался нянькой и охранником единственного ребенка барона де Ландерно.

И вот сейчас, глядя на вверенное ему сокровище, Дагда покачал косматой серебристой головой и подумал, что, с тех пор как в их жизнь вошла леди Бланш, можно считать большим везением, что именно ему удалось стать сторожевым псом Майрин.

Вторая жена Сирена Сен-Ронана оказалась злой и жестокой женщиной. Дагда мысленно сравнивал ее с золотистой розой в полном цвету, которая кажется идеально прекрасной до тех пор, пока ты не наклонишься и не вдохнешь ее аромат, чтобы обнаружить, что она источает запах гниения.

О да! Сейчас Мэйрин особенно нуждалась в его защите. Сейчас особенно. Нагнувшись, он подхватил на руки свою маленькую госпожу.

- Твой отец, - тихо произнес он без лишних вступлений, - только что умер. Что бы ни случилось теперь, ты не должна бояться, потому что я с тобой, моя маленькая леди. Ты меня понимаешь?

Лицо девочки исказилось от горя. Мэйрин знала, что он скажет ей, еще до того, как Дагда заговорил. Отец покинул ее, и она осталась одна. Не сдержавшись, она тихонько всхлипнула, но тут же овладела собой и спросила:

- Он хотел увидеть меня, Дагда? Мой отец спрашивал обо мне перед смертью?

- Да, но она сделала вид, что тебя не могут найти, а потом се дядя, этот коварный епископ, начал возиться с последней исповедью и отпущением грехов.

По нежной щеке девочки скатилась слеза.

- Ох, Дагда, - вырвалось у нее, - почему леди Бланш так меня ненавидит? Почему она не дала мне проститься с отцом?

- Она завидует тебе, дитя мое. Да и как ей не завидовать? Твой отец любил тебя больше всех на свете, больше, чем саму леди Бланш. И теперь она будет воевать с тобой, чтобы защитить ребенка, которого родит через несколько месяцев.

- Но я не причиню вреда своей сестре, Дагда, - наивно удивилась Мэйрин.

- Конечно, нет, - успокаивающе ответил тот, - но она боится тебя вовсе не поэтому. Ты - наследница своего отца, Мэйрин. Теперь, когда Сирен Сен-Ронан, барон де Ландерно, умер, дитя мое, ты станешь баронессой де Ландерно. Леди Бланш и ее ребенок будут зависеть от твоей милости. Вот чего боится эта негодница.

- Но я ничего у них не отберу! - возразила Мэйрин. - Разве отец Каолан не научил меня почитать родителей, и разве леди Бланш не приходится мне мачехой?

Дагда глубоко вздохнул. Как объяснить такому ласковому и невинному ребенку, как Мэйрин, всю продажность и жадность рода человеческого? Мудрость Мэйрин другого рода, и в некотором смысле в этом повинен сам Дагда, побуждавший ее изучать древние обычаи предков. Она никогда не сталкивалась с себялюбием и алчностью, а леди Бланш обладала этими качествами в избытке, и Дагда боялся за доверенную ему девочку. Если нужно, он сумеет защитить ее жизнь, но сейчас он не знал, откуда придет первый удар.

- Мы должны вернуться в замок, - произнес он. - Если задержимся, они обеспокоятся и пошлют кого-нибудь на розыски.

Мэйрин крепко прижалась к своему защитнику.

- Прошу тебя, Дагда, давай зайдем к старой Кателле. Я набрала каперсов и хочу оставить их у нее. Ведь я не знаю, когда увижусь с ней снова. - Внезапно Мэйрин вздрогнула и резко вскрикнула:

- Стой, Дагда!

- Что случилось, дитя мое? - Дагда замедлил шаг.

- Опусти меня на землю, - попросила она. Дагда повиновался, и Мэйрин, подняв голову, заглянула ему в лицо. По щекам ее струились слезы. - Я больше никогда не увижу этих мест, Дагда! Я только что поняла это. Я больше не вернусь в этот лес.

- Ты чувствуешь какую-то опасность? - спросил Дагда, ни на мгновение не усомнившись в ее словах.

Некоторое время Мэйрин молчала в задумчивости, а потом медленно проговорила:

- Не для моей жизни, Дагда. Нет, моей жизни ничто не угрожает. - Она повернулась и бросилась бежать обратно по тропинке к темному пруду. Остановившись у воды, она обвела взглядом деревья, озеро и камни. - Прощайте, друзья мои. Я никогда не забуду, как вы были добры ко мне. Я буду помнить о вас всю, жизнь!

Дагде, стоявшему поодаль и смотревшему на нее, показалось, что деревья склонили к девочке свои тяжелые ветви, а вода в спокойном озере слегка всколыхнулась. "Она волшебница, - подумал Дагда. - У нее есть чудесный дар. Если бы мы остались здесь, старая Кателла передала бы ей старинные знания. Ведь моей маленькой колдунье понадобится гораздо больше, чем смогу дать ей я". Мэйрин подошла к нему и вложила свою маленькую ручку в его ладонь. Они двинулись по тропинке к замку. Старая Кателла была забыта: день клонился к закату, и времени оставалось совсем мало.

Вскоре они увидели спешащую им навстречу старую кормилицу Мэйрин, Мелани.

- Скорее, скорее, милые мои. Она уже пришла в ярость, что вас нигде нет. Надо поторопиться!

- Сперва госпожа должна умыться и переодеться, - твердо возразил Дагда.

- Ох, Пресвятая Мария! Что же я ей скажу? Она требует, чтобы маленькую госпожу немедленно привели к ней!

- Когда добрый барон Сирен лежал при смерти, она была не так тороплива. Она запретила людям разыскать госпожу и не дала ей проститься с отцом. Она просто злодейка! Что бы там ни было, госпожа Мэйрин не явится к ней в таком виде!

Мелани кивнула в знак согласия и перекрестилась, чтобы Господь послал ей удачу. Ее сестра, дочь которой прислуживала епископу Сен-Бриека, сообщила ей ужасную новость. Она была уверена, что Дагда не знает об этих слухах, поскольку последние несколько недель он особенно бдительно присматривал за маленькой госпожой и не тратил времени на болтовню со сплетницами. Мелани размышляла, дошли ли слухи до барона Сен-Ронана. И если да, то почему он не опроверг их? Значит, это правда! Впрочем, правда это или нет, Бланш Сен-Ронан причинит много неприятностей ее питомице, подумала Мелани.

- Я отвлеку стражников у опускной решетки, когда вы будете проходить в ворота, - сказала она и усмехнулась, представив себе Дагду, пытающегося незаметно проскользнуть мимо охраны.

Все же с помощью Мелани им удалось проникнуть в замок быстро и не привлекая к себе внимания. Взяв Мэйрин на руки, Дагда поднялся по лестнице в маленькую комнатку, принадлежавшую наследнице замка. Опустив ее на пол, он подтолкнул ее в отгороженную спальню, шепнув ей вслед:

- Поторопись! Умойся и причешись. Не забудь надеть обе туфли! Переоденься в чистое. У нас мало времени!

Не чувствуя ни малейшего страха, Мэйрин плеснула воды из кувшина в серебряный тазик и смыла грязь с лица, рук и шеи. Сбросив с себя пыльную одежду, он открыла сундук и достала чистую льняную сорочку и шелковое платье золотистого цвета с длинными пышными рукавами, расшитое у ворота и вдоль подола синими и зелеными шелковыми нитями и маленькими жемчужинами. Одевшись и подпоясавшись поясом с такой же вышивкой, Мэйрин обула мягкие туфли из красной кожи. Затем, взяв щетку, быстро расчесала свои густые волосы и аккуратно заплела их в косы, завязав зелеными лентами. Наконец, она надела тяжелое ожерелье из красного золота, украшенное кельтской эмалью, и торопливо выбежала из комнаты, где ожидал Дагда.

Войдя в большой зал замка, она быстрым шагом подошла к своей мачехе и, опустившись перед ней на колени, произнесла:

- Я скорблю вместе с вами, миледи Бланш. Я опечалена утратой отца. Мэйрин заметила, что епископ Сен-Бриека сидел рядом со своей племянницей и буквально пожирал ее своими поросячьими глазками.

Бланш Сен-Ронан, в своем любимом синем наряде, с серебристой прозрачной накидкой на голове, с неприкрытой злобой уставилась на девочку, так покорно склонившуюся у ее ног. Как эта мерзавка смеет являться перед ней в таких роскошных одеждах!

- Сегодня ты покинешь Ландерно, - холодно проговорила она. - Мне и так слишком долго пришлось терпеть твое присутствие. Я делала это только во имя глубокой любви, которую питала к твоему отцу. Но теперь он мертв, и мне больше не нужно выносить его незаконное отродье в стенах моего замка!

Девочка в замешательстве взглянула на мачеху.

- Покину Ландерно? - переспросила она. - Мадам, я вас не понимаю. Я наследница Ландерно. Я не могу покинуть свою землю.

- Наследница Ландерно? - Бланш презрительно фыркнула. - Ты родилась вне брака! Как ты можешь быть наследницей своего отца? - Да как эта негодница смеет идти против ее власти! Голос Бланш сорвался на крик. - Он прижил тебя от шлюхи! От грязной ирландской дикарки! Вот так наследница сыскалась! Посмотрите только на нее! Наследником Ландерно будет мой ребенок! Мой законный ребенок!

Мэйрин вскочила на ноги. Глаза ее сверкали гневом и испугом. - Я - не внебрачная дочь! - яростно воскликнула она. - Я - законная дочь моего отца, как и тот ребенок, которого вы носите под сердцем, мадам. И если этот ребенок не окажется мальчиком - а он им не окажется! - то наследницей Ландерно буду я! Вы не имеете права выгонять меня! Я никуда не пойду!

Бланш Сен-Ронан изо всех сил боролась с желанием наброситься на эту маленькую мерзавку. Она совсем не так представляла себе этот разговор. Она думала, что без хлопот отошлет Мэйрин из Ландерно и на этом дело кончится. И то, что девчонка посмела перечить ей, окончательно разъярило Бланш.

- Не пойдешь? - взвизгнула она. - Пойдешь как миленькая! Ведь ты не так глупа и должна понять, что я тебе говорю. Документов, подтверждающих брак между твоими родителями, не существует, и поэтому церковь объявила тебя незаконнорожденной. Ты осмелишься спорить с церковью?

- Церковь? - насмешливо проговорила Мэйрин. - Вы, мадам, вероятно, имеете в виду своего дядю, этого жирного епископа Сен-Бриека, который даже сейчас, сидя рядом с вами, воображает, как будет ласкать ваши прелести? Возможно, я всего лишь ребенок, но я действительно не глупа!

Голубые глаза Бланш Сен-Ронан округлились и едва не вывалились из орбит. Лицо ее вспыхнуло, затем побелело; она ловила ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Схватившись за живот, она завизжала:

- Уберите с моих глаз эту дрянь! Я не хочу ее больше видеть! - Задыхаясь, она откинулась на спинку кресла. - эта гадкая девчонка смеет оскорблять меня в такую минуту, когда я убита горем! Она сглазит мое дитя! - Бланш с жаром перекрестилась.

Дагда подбежал к своей маленькой госпоже, но Мэйрин отмахнулась от него. Внезапно всем присутствующим показалось, что она стала выше ростом. Глаза ее, потемневшие от гнева, полыхали огнем.

- Вы, конечно, можете выгнать меня из Ландерно, мадам, но все, что вы планируете со своим дядей, никогда не осуществится. Вы хотели власти? Но Ландерно никогда не будет вашим, вы никогда не узнаете настоящего счастья! Мэйрин подняла руку и обвиняюще указала пальцем на свою мачеху. - Вы прокляты, мадам!

Бланш Сен-Ронан взвизгнула от ужаса н крикнула:

- Уберите это отродье долой с моих глаз! И впредь никогда не пускайте ее ко мне! Ома должна убраться из Ландерно до наступления ночи! - И женщина снова откинулась на спинку кресла, а служанки столпились вокруг нее, сочувственно охая и вздыхая, поднося к ее губам кубок с вином.

В зале, несколько секунд назад испуганно притихшем, теперь стало на удивление шумно. Все слуги и жители замка прекрасно помнили, как Мэйрин приехала с отцом из Ирландии пять лет назад. Все слышали, как Сирен Сен-Ронан много раз рассказывал о своей любимой первой жене, Мэйр Тир Коннелл. Они не могли поверить в то, что сказала леди Бланш. Но если в это дело вмешалась церковь, они не смели ничего возразить. И даже те, кто в душе согласился с обвинениями Мэйрин в адрес дядюшки леди Бланш, должны были помалкивать, ибо их привязывали к Ландерно долг службы, узы преданности и традиция. Эта скорбящая вдова могла бы превратить их жизнь в сущий ад. Опустив глаза, слуги отвернулись от девочки, исполненные стыда и страха.

Высоко подняв голову, Мэйрин вышла из зала в сопровождении Дагды. Сердце ее бешено билось от страха, но никто бы не заподозрил этого, ибо держалась она величаво и гордо. Ей придется покинуть Ландерно, единственный ее дом, но куда же она теперь пойдет? Как она теперь сможет выжить?

Сразу у дверей зала ее остановил сенешаль Айво. Он произнес извиняющимся тоном:

- Вы должны идти со мной, госпожа. Мэйрин в замешательстве взглянула на него, а Дагда напрямую спросил:

- Куда?

- Ты ничего не сможешь поделать, Дагда, - сказал сенешаль. - Церковь на стороне леди Бланш, и все уже решено.

- Что она собирается сделать с моей маленькой госпожой, Айво? Сенешаль какое-то мгновение колебался, но затем шепотом ответил:

- Она продала девочку работорговцу из Англии, Дагда. Сейчас я должен передать ему госпожу. - Он крепко взял великана за руку. - Что мне оставалось делать, Дагда? Она была женой моего господина, а теперь мой господин умер. Теперь леди Бланш - хозяйка замка. Разве я мог ослушаться приказа вдовы моего господина? Не мог. Я всего лишь слуга. Ты думаешь, у меня самого сердце не разрывается на части? - Он наклонился и погладил Мэйрин по голове. - Маленькая госпожа выросла у меня на глазах и превратилась в настоящую красавицу. Темные глаза сенешаля наполнились слезами. - Я ничего не могу поделать, беспомощно повторил он.

- Отведи меня к моему отцу, Айво, - сказала Мэйрин и, видя, что сенешаль в нерешительности, добавила:

- Это - мое право. Неужели ты откажешь мне в последнем прощании с тем, как это сделала леди Бланш? Я не внебрачная дочь, но даже если бы и родилась вне закона, Сирен Сен-Ронан - все равно мой отец.

Расстроенно покачав головой, Айво повел их в часовню. Мэйрин без спутников вошла в келью, где лежало на погребальных носилках тело ее отца. В изголовье и у ног его горели свечи. Сирен Сен-Ронан был красивым, светлокожим и темноволосым мужчиной; в уголках его глаз виднелись сеточки морщин, поскольку барон де Ландерно при жизни любил посмеяться. Опустившись на колени, Мэйрин заговорила с ним, как с живым. Сирен Сен-Ронан остался красивым и после смерти, унесшей заботы живущих и разгладившей его высокий лоб.

- Теперь ты соединился с моей матерью, отец, и я знаю, что вы оба счастливы этой встрече. Но мне так страшно! Леди Бланш выгоняет меня из Ландерно. Я не смогу приходить на твою могилу, не смогу позаботиться о наших людях, но, где бы я ни была, я всегда буду молиться за тебя. Прошу тебя, охраняй меня! Дагда говорит, что он меня никогда не покинет, и все же я очень боюсь. Помоги мне быть отважной, отец! Я не опозорю твоего имени! - Головка Мэйрин склонилась на край носилок, по ее лицу снова заструились горячие слезы. Хрупкие плечи ее затряслись от рыданий, но вскоре плач стал тише и вовсе умолк. Глубоко вздохнув, девочка поднялась на ноги, вытерла лицо ладонями и, наклонившись, поцеловала отца в остывший лоб. Затем повернулась и вышла из часовни, больше не взглянув на носилки.

- Я соберу вещи, - тихо сказала она Айво, - и сейчас же покину замок.

- Она запретила вам брать с собой какие-либо вещи, - ответил сенешаль. Говорит, что вы не имеете права уносить что-либо из Ландерно, потому что все здесь принадлежит ее ребенку.

- Среди моих вещей нет таких, которые принадлежат Ландерно, Айво. У меня только одежда и несколько безделушек, которые мне подарил отец.

- Я не могу позволить вам этого, миледи Мэйрин. Вы должны немедленно идти со мной. Работорговец уже ждет.

- Девочка должна взять плащ, Айво, - тихо произнес Дагда, но в словах ирландца сенешаль почувствовал невысказанную угрозу.

- Хорошо, - уступил он, - но поторопитесь, во имя Богоматери, иначе она придет в себя и вызовет меня. Что со мной станется, Дагда, если я потеряю свое место?

- Оставайся с Айво, дитя мое, - велел Дагда своей юной подопечной, а затем обратился к сенешалю:

- Я вернусь через минуту. - Он торопливо зашагал вверх по узкой каменной лестнице, ведущей в комнатку, которая уже больше не принадлежала Мэйрин. Распахнув дверь, он с удивлением обнаружил в комнате Мелани.

- Вот, держи! - Кормилица вручила ему аккуратно увязанный сверток.

- Что это? - спросил Дагда.

- Сменная одежда для нашей маленькой госпожи, ее плащ, щетка для волос и драгоценности ее матери. Я не посмела взять других вещей, Дагда, иначе она заметит, что они пропали. Она знает наперечет все, что находится в замке, и хочет все сберечь для своего ребенка. Впрочем, я ей больше не понадоблюсь и она отправит меня обратно, в мою деревню. Поэтому я могу встать на защиту Мэйрин. Я не знаю, правду она говорит или нет, но поступает жестоко, выгоняя маленькую госпожу.

- Девочка рождена в законном браке, - тихо ответил Дагда. - Спасибо тебе за твою доброту, Мелани.

- Доброту?! Это не просто доброта, Дагда. Разве это дитя не питалось моим молоком целых два года? Я дала ей жизнь своим молоком! Я люблю ее! - Глаза Мелани наполнились слезами. - Что теперь будет с моей малышкой? - всхлипнула она.

- Ей никто не причинит вреда, - сказал Дагда. - Я пообещал ее матери, что не покину ее до тех пор, пока не вручу ее заботам мужа. - Ободряюще кивнув кормилице, Дагда повернулся и поспешно спустился вниз по ступеням, туда, где ожидали Айво и Мэйрин. Бедный сенешаль при виде его заметно оживился, но тут же побледнел: издали донесся голос Бланш Сен-Ронан.

- Почему эта маленькая дрянь до сих пор здесь? Разве я не велела тебе убрать ее долой с моих глаз? Что это ты несешь, Дагда? Эта мерзавка ничего не должна забирать с собой из замка! Отдай мне этот сверток и ступай по своим делам! А ты, Айво, отведи девчонку к работорговцу!

- Неужели вы не позволите моей госпоже взять с собой ее плащ и перемену одежды, миледи Бланш? - спросил Дагда. - Неужели вы допустите, чтобы вас назвали мстительной и немилосердной?

Бланш Сен-Ронан вспыхнула, что совсем не подобало ее положению.

- Откуда мне знать, - проговорила она, - что вы не украли имущество, принадлежащее Ландерно?

- Действительно, вы вправе сомневаться, - спокойно ответил Дагда, - но если позволите развязать этот жалкий сверток, то сможете сами проверить и убедиться.

- Ах, отдай этой скверной девчонке ее вещи и ступай по своим делам! - с отвращением воскликнула леди Бланш.

- Мои дела - это леди Мэйрин, - тихо произнес Дагда. - Куда она, туда и я.

- Но ты не можешь уйти из Ландерно! Ты прикреплен к этой земле. Если попытаешься уйти, я прикажу привести тебя обратно и высечь как беглого раба!

Дагда запрокинул голову и расхохотался. Смех его был раскатистым и гулким, и от него по спинам всех присутствующих пробежали мурашки.

- Я - вольноотпущенник, мадам, - сказал он. - Я приехал из Ирландии с моей госпожой во исполнение клятвы, которую дал ее умирающей матери, принцессе Мэйр Тир Коннелл. Я не связан ни с Ландерно, ни с каким-либо другим поместьем на этой земле. Узы верности привязывают меня лишь к Мэйрин Сен-Ронан, и я не покину ее до самой смерти. Если вы хотите попробовать задержать меня, миледи Бланш, что ж, попробуйте! - окончил он и так взглянул в ее глаза, что леди Сен-Ронан невольно вздрогнула. "Самое время избавиться от этого увальня", подумала она. Бланш всегда не доверяла ему.

- Ну тогда ступай, - сказала она, - но не возвращайся просить у меня милостыни, когда работорговец выгонит тебя на все четыре стороны! Я не приму тебя обратно! Можешь умирать с голоду. А за эту мерзавку мне заплатили полновесным серебром, которое я прибавлю к наследству моего будущего ребенка.

- На этих деньгах кровь, - тихо произнес Дагда. - Они не принесут счастья вашей дочери. Они только навлекут на нее беду.

- Убирайся! - воскликнула побледневшая Бланш Сен-Ронан. Дагда улыбнулся ей, но эта улыбка больше походила на оскал. Бланш Сен-Ронан попятилась, повернулась и побежала в зал. Обернувшись к Айво, Дагда сказал:

- Веди нас к торговцу. Я должен переговорить с ним. Айво улыбнулся своим мыслям и невольно ускорил шаги. Они вышли во двор, где торговец уже давно дожидался своего живого товара. Сенешалю очень хотелось увидеть выражение лица работорговца, когда тот узнает, что Дагда отправится вместе с девочкой.

Англичане, с которыми этот работорговец имел дело уже много лет, звали его Френом. Сейчас эти англичане покупали рабов гораздо меньше, чем прежде. Торговать в Денло <Денло - область "Датского права", районы Англии, захваченные датчанами в IX в.> было выгоднее, чем с этими ненормальными англосаксами, которые покупали рабов только для того, чтобы освободить их. Френ был греком и ни за что бы не оказался в Бретани, так далеко от моря, но в Бресте к нему обратился секретарь епископа, попросивший его явиться в Ландерно, чтобы переговорить с леди Сен-Ронан. Леди сказала ему, что ее муж умирает и, когда он испустит дух, ей надо будет избавиться от его внебрачной дочери, которой он до сих пор позволял жить в замке. Девочке пять лет, она совершенно бесполезна, но очень хороша собой, так что кое-чего все же стоит. Френ отчаянно торговался с леди Сен-Ронан, и в конце концов они сошлись на цене в одну серебряную монету.

Френ втайне торжествовал, совершив столь удачную сделку. Он хорошо заработает на этой девочке: знатоки в Западной и Восточной Европе весьма ценили детей, особенно детей красивых. Впрочем, леди Сен-Ронан ничего не могла об этом знать, с улыбкой подумал Френ. Если бы она знала, то не уступила бы девочку так дешево. Глядя на приближающуюся Мэйрин, держащую за руку беловолосого великана, который шел рядом с ней, стараясь попадать в такт ее шажкам, Френ чувствовал себя на верху блаженства.

Девочка оказалась настоящей красавицей. Невероятно! Френ решил, что не станет продавать ее в Англии. О нет! Эта девочка будет стоить куда больше, чем простая рабыня. Он будет защищать и хранить ее несколько месяцев, пока они не встретятся с одним хорошим покупателем из Константинополя. Тот отвалит ему за это маленькое сокровище целое состояние.

- Вот девочка. Ее зовут Мэйрин, - сказал Айво. - Ты доволен своей сделкой, Френ? Ты передашь мне серебро для миледи Сен-Ронан?

Френ запустил руку в кожаный кошелек, висевший у него на поясе, без колебаний достал тусклую серебряную монету и вручил ее Айво.

- Прощай, моя маленькая госпожа, - сказал сенешаль. - Да хранит тебя Господь и Пресвятая Богоматерь.

- Попрощайся от меня со старой Кателлой, Айво, - сказала Мэйрин.

Сенешаль вытаращил глаза, но кивнул.

- Хорошо.

Френ протянул было руку, чтобы схватить Мэйрин за плечо, но великан предостерегающе проворчал:

- Не касайся моей госпожи своими грязными лапами, торговец!

- Кто этот... - Френ смерил взглядом Дагду с головы до ног, - ..этот парень? - беспомощно пробормотал он. Великан был слишком большим и опасным на вид.

Не в силах удержаться, Айво усмехнулся.

- Пускай он сам скажет тебе, кто он такой, мастер Френ. - И, повернувшись, направился обратно к замку.

- Я - Дагда, - произнес ирландец. - Я - охранник этой девочки. Я был рядом с ней с того дня, когда она родилась, а до того охранял ее мать, Мэйр Тир Коннелл, принцессу Ирландии, да упокоит Господь ее душу. Эта девочка родилась в законном браке, но ее мачеха хочет отнять у нее наследство для себя и своего будущего ребенка. Хотя я вольноотпущенник, но никак не смог помешать ей совершить это злодеяние. Но я не покину мою маленькую госпожу, торговец. Куда она - туда и я.

Френ на мгновение пришел в замешательство. Прежде он никогда не сталкивался на Западе с такими случаями. Чтобы о маленькой девочке заботился мужчина?!

- Ты что, евнух? - спросил он Дагду.

Великан громко рассмеялся.

- Нет, - ответил он. - Все мои богатства при мне. "Странно", - подумал Френ, но, еще раз окинув взглядом огромного ирландца, понял, что ему снова крупно повезло. Этот Дагда сам позаботится о девочке и сохранит ее до тех пор, пока они не доберутся до Константинополя и не продадут ее выгодному клиенту. Впрочем, Френ не хотел выказывать своей радости.

- Что ж, можешь идти с нами, великан, - надменно произнес он, - но тебе придется самому зарабатывать себе на пропитание. Ты будешь помогать мне. Милостыню подают священники и богатые лорды, а я - ни тот, ни другой. Ты меня понял, великан?

- Я понял тебя, торговец, - ответил Дагда, и в его голубых глазах сверкнула насмешка.

Торговец запустил руку в седельную сумку и достал оттуда маленький кожаный ошейник, чтобы застегнуть его на тоненькой шейке Мэйрин, но большая ладонь Дагды опустилась на его руку. Френ вздрогнул от удивления и вопросительно взглянул на ирландца.

- Ты хочешь испортить ее кожу, торговец? Она такая тонкая, что тебе и не снилось! Этот ошейник оставит на ней отметины.

Френ на мгновение задумался. Великан прав: он сам видел, что рабские ошейники оставляют на коже следы. Такие отметины могут снизить ценность девочки, да и вообще стыдно портить такую чудесную кожу.

- Хорошо, Дагда, - уступил он, - но она должна будет надеть его, когда мы придем на рынок. Я не хочу, чтобы ты сбежал с моей собственностью. Ведь я никак не смогу доказать, что девочка принадлежит мне.

Дагда кивнул, и его глаза снова блеснули, напоминая Френу о том, что на самом деле он, Дагда, ни за что не оставит Мэйрин. Какой-то мальчик подвел к ирландцу большую лошадь, и работорговец вытаращил глаза от удивления.

- У тебя есть собственная лошадь? - Френ скользнул восхищенным взглядом по бархатистой коричневой шерсти великолепного животного.

- Брис был последним даром, который оставила мне мать моей госпожи перед смертью, - услышал он в ответ. - Он не причинит тебе убытков, торговец. Он сам заботится о пропитании. - Взгромоздившись в седло, Дагда наклонился, поднял Мэйри и усадил ее перед собой.

Френ взобрался в седло своей лошади. До захода солнца оставалось еще около двух часов - вполне достаточно, чтобы проехать несколько миль к побережью. Проезжая через подъемный мост замка Ландерно, Мэйрин смотрела только вперед и ни разу не обернулась. Френу это показалось странным, и он спросил:

- Неужели ты не хочешь в последний раз взглянуть на свой дом? Девочка пристально посмотрела на него удивительно взрослым взглядом и ответила лишенным всякого выражения голосом:

- К чему оглядываться назад, торговец? Этот замок остался для меня в прошлом. Я смотрю в будущее.

Френ вздрогнул. В этой Мэйрин было что-то пугающее. Он взглянул на нее, но девочка устремила взгляд на дорогу. У Дагды на губах играла легкая улыбка, и когда Френ встретился с ним взглядом, то заметил, что в глазах ирландца светится веселье. Работорговец ощутил укол раздражения. Эта девочка - его собственность, а держится, как королева! Френ пожал плечами. Путь до Англии близок, задержатся они там ненадолго, а потом он вернется в Константинополь. А уж там эта девчонка узнает свое место, когда станет игрушкой какого-нибудь богача, а этот великан-ирландец, который называет себя ее охранником, уже ничего не сможет поделать. В Константинополе у Френа были влиятельные друзья, которые называли его настоящим, достойным именем. Эти друзья в мгновение ока уничтожат Дагду, чтобы завладеть такой редкостной рабыней. Френ улыбнулся, обнажив желтые зубы. "Всему свое время, - сказал он себе. - Терпение, только терпение!"

Глава 2

На ночь они остановились на опушке леса. Френ громко сетовал на отсутствие трактира или на худой конец крестьянского дома; сетования его стали еще громче, когда Дагда не позволил ему развести костер, Френ привык к удобству и уюту.

- Что ж, разведи костер, - сухо сказал ирландец, - и сюда сбегутся бродяги и разбойники со всей округи. Они - отчаянный народ. Стоит им тебя увидеть, они тут же перережут тебе глотку, чтобы снять сапоги. Ты торопишься на тот свет?

- Но как же мы поужинаем без костра? - капризно спросил торговец.

Дагда усмехнулся.

- Не понимаю, как тебе удалось прожить столько лет, Френ, таскаясь по миру со своим живым товаром?

- Я не привык путешествовать в такой глуши, - высокомерно ответил Френ. Я ездил по хорошим дорогам, где трактиры и прочие удобства. У меня есть слуги, которые заботятся обо всем.

- Что ж, - отозвался Дагда, - сегодня ночью заботиться обо всем буду я. Придется тебе спать на твердой холодной земле, завернувшись в плащ, набьешь свое жирное брюхо моим хлебом и сыром и выпьешь моего плохого вина, торговец; а если не хочешь, то голодай. И не стой здесь приманкой для всех бродяг.

Нервно оглядевшись по сторонам, Френ быстро плюхнулся на землю и спросил:

- А где ты собираешься достать хлеб и сыр, не говоря уже о вине?

Ирландец довольно улыбнулся и вытащил припасы. Отрезав ломоть хлеба и кусок сыра, он без лишних слов вручил их торговцу. Френ приподнял мохнатую бровь, но, пожав плечами, принялся жадно поглощать холодный ужин. Внезапно он понял, что, не будь с ними Дагды, он бы оказался в весьма затруднительном положении, поскольку недооценил расстояния от Ландерно до побережья. Ему и в голову не приходило, что путешествие может продлиться дольше дня. Он молча ел, глядя, как Дагда нарезает тонкие ломтики сыра, укладывает их на хлебный мякиш и передает Мэйрин. Девочка ужинала с аппетитом. За долгие годы торговли рабами Френ успел заметить, что дети обычно оказываются более покорными, чем взрослые. Чтобы ребенок зачах и умер от тоски, было большой редкостью. В общем, ясно, что эта девочка выживет.

Они расположились на отдых. Френ и Дагда караулили по очереди; торговец вздрагивал от малейшего шороха. Девочка спала спокойно. Как только рассвело, они двинулись дальше, к прибрежной деревушке, где Френ должен был встретиться со своими двумя помощниками и их товаром. Мэйрин молчала, но Френ видел, что она замечает все вокруг, хотя ничего не говорит. Девочка оказалась не из глупых.

Тем больше удовольствия получил Френ, увидев, как ее глаза расширились от потрясения при виде его отборных рабов. Их было пятнадцать человек. Двенадцать мужчин самого разного роста и сложения; у каждого на шее кожаный ошейник с металлическими заклепками, и все они прикованы друг к другу цепью, звенья которой продевались в железные петли ошейников. Три молодые женщины тоже были в ошейниках, но связаны друг с другом куда более милосердным способом: цепь крепилась к поясам. Когда они погрузились на судно и отплыли к берегам Англии, женщин освободили от цепей. Считалось, что женщины более покорны.

Френ, его спутники и лошади разместились на открытой палубе корабля, везущего вино и соленую рыбу. Судно обогнуло побережье Бретани и Нормандии и прошло через пролив Де-ла-Дерут, оставив Бретань позади, Нормандию - по правую руку, а по левую - небольшой архипелаг. Мэйрин с интересом следила за рулевым, осторожно прокладывавшим курс через Ла-Манш, к Англии - родине англов и саксов. Вскоре после того, как они вышли в Ла-Манш, опустился туман, такой густой, что они не видели ни того, что осталось за спиной, ни того, куда они направляются.

- На что они похожи? - спросила она у Дагды. - Эти люди, которые живут в Англии?

- Они - смелые люди, - ответил Дагда. - Я могу утверждать это наверняка, ибо сражался против них. А в остальном, дитя мое, они очень похожи на людей, живущих в Бретани, да и в других землях. Они сражаются, чтобы выжить. Они живут. Они умирают.

- Они говорят на нашем языке? - Сама Мэйрин говорила на кельтском языке бретонцев.

Дагда отрицательно покачал головой.

- У них свой собственный язык, но я его понимаю, и ты быстро научишься.

- Значит, мы останемся в Англии, Дагда?

- Да, - тихо прошептал он ей, - но Френ еще не знает об этом. У него в отношении тебя другие планы, моя маленькая госпожа, но этих планов не одобрили бы ни твоя святая мать, ни твой благородный отец. Я за тебя отвечаю и должен позаботиться о твоей безопасности.

- А разве мы не можем отправиться к семье моей матери, в Ирландию, Дагда?

- Я уже думал об этом, моя маленькая госпожа, но это путешествие слишком далекое и опасное. И, увы, у меня нет денег, чтобы облегчить наш путь, а чтобы попасть в Ирландию, нужны деньги на еду и на дорогу. Возможно, нам удастся это через несколько лет, но не сейчас. Первым делом мы должны отделаться от Френа. Впрочем, это будет не так-то трудно. - Дагда подумывал бросить Френа в аргоатском лесу, но, по здравом размышлении, решил, что следует использовать работорговца, чтобы он помог им выбраться из Бретани, где Мэйрин находиться уже небезопасно: Дагда не сомневался, что леди Бланш убила бы девочку, если бы смогла. По крайней мере сейчас девочка жива, а общество Френа облегчит им путешествие. Дагда еще не знал, что предпринять, когда они доберутся до Англии, но был уверен, что найдет выход.

Ветер был несильным, туман - густым, а море - спокойным, как мельничный пруд. Чтобы переплыть пролив, понадобилось почти три дня. Оказавшись на берегу, Дагда не без удивления обнаружил, что Френа уже ожидали телеги, которые должны были доставить живой товар по дороге, называемой Стэйн-стрит, к городу, носившему имя Лондон. Дагда не допустил, чтобы его подопечная ехала в телеге с женщинами. Он снова посадил ее в седло перед собой, как в Бретани. Он не хотел, чтобы Мэйрин задавала этим женщинам вопросы наподобие тех, что интересовали ее прошлой ночью, когда она внезапно проснулась и обнаружила, что Френ и его двое помощников вовсю трудятся над тремя рабынями, услужливо наклонившимися над перилами, задравшими юбки и покорно терпящими грязную возню похотливых мужчин.

Мэйрин толкнула Дагду в бок, разбудила его и спросила:

- Они занимаются любовью? Дагда кивнул.

- Они что, женаты на этих женщинах?

- Нет, дитя мое.

- Тогда почему же они занимаются с ними любовью? - невинно спросила девочка.

Дагда увел ее подальше от непристойной сцены и, снова усевшись на палубу, ответил:

- То, чем они занимаются, нехорошо, моя маленькая госпожа. Выбрось это из головы и ложись спать. - И, молча проклиная развратника Френа и его помощников, ласково прижал девочку к своей широкой груди и принялся тихо покачивать ее, пока она снова не задремала. Чем скорее он вырвет ее из лап Френа, тем лучше. Девочка еще слишком мала, чтобы сталкиваться с грубостью мира. Надо подыскать для нее безопасное место.

Дагда однажды побывал в Дублине, но Лондон, город саксонцев, оказался совсем новым для него. С его точки зрения, этот город был слишком грязным, дымным и шумным; здания лепились слишком тесно друг к другу; жителей слишком много. Въехали они в Лондон ранним утром, когда город только просыпался. Помощники Френа уже успели найти выгодное место на главном рынке, у большого моста через реку.

Вскоре рынок ожил, и малышка Мэйрин, в жизни не видевшая ничего подобного, смотрела вокруг во все глаза. Справа от них устанавливал свою палатку мясник, поднимая шест, с которого свисали свежие окорока. Слева стоял торговец певчими птицами; палатка его была увешана клетками из ивовых прутьев. Рядом с продавцом птиц разместился торговец рыбой; ведра на его прилавке были полны свежевыловленной рыбой и угрями. Прямо напротив них расположился торговец лошадьми, и это было одной из причин, по которым Френ выбрал именно это место. Лошади всегда привлекали внимание, и Френ мог надеяться, что его рабы не затеряются в толпе.

Рядом с торговцем лошадьми пристроился лекарь, готовый за соответствующую плату поставить клиенту пиявок или вырвать зуб. Кое-кто не нашел себе места для торговли и ходил среди покупателей, выкрикивая цены н расхваливая свой товар. Среди разносчиков оказался румяный крестьянин, продающий молоко. Затем мимо прошел пирожник с подносом сладких булочек на голове; на смену ему появились миловидные девушки, торгующие лесными травами, цветами и свежей водой.

Через час Френ уже был готов приступить к делу. Верный своему обещанию, он застегнул на тоненькой шее Мэйрин тяжелый кожаный ошейник и запер его на железный ключ, свисавший с большого кольца на его поясе.

- Вот так! - произнес он с довольной улыбкой, проверив ошейник на крепость. - Теперь ты не ускользнешь в толпу с моим товаром, великан. Эта маленькая девчонка, которую ты так хорошо охранял всю дорогу, - первоклассный товар. Она принесет мне целое состояние в Константинополе! Мне заплатят за нее столько золота, что я смогу купить себе виллу на старость.

- Значит, ты хочешь продать ее какому-нибудь грязному развратнику, торговец? И ты думал, что я настолько глуп и не знаю о твоих злодейских планах? Совесть у тебя есть? - отозвался Дагда, но Френ только засмеялся, и Дагда почувствовал, как в нем начинает закипать гнев. Эта была та знакомая ярость, что некогда превратилась в жажду крови и сделала его неодолимым воином. Но Френ уже отвернулся и не видел гневно сверкнувших глаз ирландца.

Саксонцы больше не верили в ценность рабов, но время от времени все же покупали раба как дешевую рабочую силу, а потом заставляли его отработать свою стоимость, а также расходы владельца на пищу, кров и одежду. Покупатель, конечно, всегда наживался на этом, но рабы, которых привозили в Англию, все равно молились, чтобы их купил англосакс. Это было превосходным шансом вернуть свободу (большинство рабов родились свободными людьми). Покупатели же считали такое приобретение выгодным, поскольку в Англии цены на рабов регулировались законом.

Френ приехал в Англию не с тем, чтобы всерьез продавать рабов, поскольку рынок здесь был нищим. На самом деле он надеялся приобрести здесь светлокожих, светловолосых и светлоглазых саксонских девушек, которые принесут ему большие прибыли на рынках Леванта. Не будем распространяться о том, каким образом ему удавалось добыть таких рабынь, но стоит заметить, что еще ни разу он не уезжал из Англии без товара.

Дагда с интересом следил, как Френ ведет торговлю. Четверых рабов и двух рабынь купили очень быстро. И теперь Френ ожесточенно торговался с трактирщиком из-за третьей рабыни, молодой миловидной женщины с густыми каштановыми косами.

- Эта девица умеет готовить пищу, прясть, шить, и... - торговец сделал паузу для пущего эффекта и откровенно подмигнул трактирщику, - и еще у нее прелестный пухлый задик, которым она будет согревать твою постель сырыми холодными ночами.

- У меня молодая жена, - сказал трактирщик. - Можешь поверить, она не дает мне отдыху всю ночь напролет.

- Ни за что не поверю, что такой крепкий парень, как ты, не бегает на сторону! - воскликнул Френ, фамильярно ткнув трактирщика под ребро. - И потом, запретный плод всегда сладок. Эта девица сможет помогать на кухне, прислуживать твоим посетителям и порой зарабатывать пару лишних монет на чердаке, если ты понимаешь, что я имею в виду. Она недурна собой, и можешь поверить, что под юбкой она горячая и сочная.

Трактирщик окинул взглядом рабыню и, протянув руку, пощупал ее пухлую грудь. Девушка слегка подалась ему навстречу и медленно, сладострастно улыбнулась, глядя в глаза покупателю. Трактирщик нервно облизнул губы, обдумывая, разумно ли тратиться на такое приобретение.

- Она покладиста? - спросил он Френа. Вообще-то трактирщик не рассчитывал покупать рабыню, но сейчас он уже не был так уверен, что рабыня ему не нужна.

- Как овечка. - заверил торговец и повернулся к девушке.

- Да, хозяин, я буду послушной, - подтвердила та, вызывающе поведя бедрами.

- Я заплачу не больше установленной цены, - произнес трактирщик, тяжело переводя дух и нащупывая свой кошелек.

- А я больше и не прошу, - отозвался Френ с легкой обидой, но понимая, что сделка состоялась. Трактирщик рассчитался, девушка пошла следом за своим новым хозяином, и Френ широко улыбнулся им вслед.

Один из помощников работорговца рассмеялся.

- Который раз ты продаешь Гиту? Клянусь распитием, эта девица куда полезнее на рынке, чем в постели!

- Она совершенно незаменима! Как ей удается приводить ко мне девчонок! воскликнул Френ. - Наслушавшись ее россказней о Византии, они просто умоляют меня увезти их с собой. Можешь не сомневаться, когда мы вернемся в Англию на следующий год, она наберет целую толпу юных красоток. Помнишь, как она расстаралась для нас два года назад в Йорке? Завтра мы отправимся в Винчестер. Мне не терпится взглянуть на девиц, которых приманила Альхреда за этот год. У меня есть еще подсадная утка, которая с лихвой отрабатывает свой хлеб.

Совершив первые за это утро сделки, Френ и его помощники устроились поудобнее в ожидании новых покупателей. Дагда, в полной мере осознав всю бесцеремонность и деловую сметку Френа, начал всерьез задумываться о том, чтобы просто схватить Мэйрин и пуститься с нею наутек. Этот кроткий с виду человечек, казавшийся таким неженкой и трусом в аргоатском лесу, на самом деле оказался коварным и хитрым, и в его обществе Мэйрин угрожала нешуточная опасность. Девочка сидела на коленях у Дагды, бережно обнимавшего ее. Отвлекшись на мгновение от своих раздумий, ирландец внезапно заметил, что рядом с ним стоит высокий саксонец и со строгим выражением лица рассматривает Мэйрин. Незнакомец, судя по одежде и осанке, был знатным человеком. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и, очевидно, что-то решая про себя. Но когда он медленно двинулся в сторону Френа, двое других покупателей грубо оттеснили его и начали громко расспрашивать торговца о трех рабах-мужчинах.

Высокий саксонец заколебался, но, перехватив внимательный взгляд Дагды, подошел к нему и спросил:

- Ты говоришь по-английски? Эта девочка продается? Дагда медленно кивнул и, покопавшись в памяти, подобрал нужные английские слова.

- Зачем она вам понадобилась? - Взгляд его был свирепым и настороженным.

- Меня зовут Олдвин Этельсберн. Я - королевский тан <Тан - представитель служилой знати в раннесредневековой Англии.>, мое поместье находится в Мерсии. У меня была маленькая дочь, но она умерла прошедшей весной, и моя жена никак не оправится от этого удара. Эта девочка напомнила мне нашу Эдит.

- Вы хотите купить ее, чтобы отвезти своей жене? - Сердце Дагды бешено застучало. Лицо Олдвина Этельсберна выглядело открытым и честным. Безжалостные годы оставили на нем свою печать, но не озлобили его.

- Эта девочка - твоя дочь? - с любопытством спросил саксонец.

- Нет, сэр, - ответил Дагда. И начал быстро говорить, понизив голос, надеясь, что Френ и его помощники слишком заняты другими покупателями, чтобы обратить внимание на саксонца. Дагда понял, что таким образом они смогут избавиться от Френа. - Родители этой девочки мертвы, а ее мачеха продала ее, чтобы украсть у нее наследство. Это дитя - дочь бретонского барона, сэр. Я был рабом ее матери, но теперь я вольноотпущенник. Это очень долгая история. Во имя Иисуса, сэр, умоляю вас, купите эту девочку! Я буду служить вам за это пять лет или больше, сколько понадобится, чтобы возместить убытки. Этот торговец хочет отвезти ее в Византию и продать какому-то развратнику!

Олдвин Этельсберн ни на мгновение не усомнился в словах Дагды. Он был образованным человеком, что по тем временам было большой редкостью. И хотя слова светловолосого великана потрясли его, он достаточно хорошо знал темные стороны человеческой природы. Все сомнения разом покинули его, и, оттолкнув других покупателей, он подошел к Френу и властно спросил:

- Сколько стоит эта девочка, торговец? Я хочу, чтобы она прислуживала моей жене.

- Ребенок не продается, сэр, - ответил Френ.

- Не продается? Ты что, шутишь, торговец? - Саксонец повысил голос; вокруг него уже начинала собираться толпа. - Если девочка не продается, то зачем же ты надел на нее рабский ошейник и выставил здесь, на глазах у всех? Либо ты хочешь бесчестно нажиться на ней, либо собираешься использовать ее для какой-то безнравственной цели! Ну, отвечай же!

Лицо Френа пошло пятнами от волнения. Он бессильно шевелил губами, но не мог выговорить ни слова.

- Клянусь Блаженной Девой Марией, именно так и собирался поступить этот негодяй! - провозгласил саксонец. Обернувшись, он воззвал к любопытствующей толпе:

- Этот грязный торговец хочет отдать эту малышку, по сути, еще совсем младенца, в лапы какого-нибудь насильника! Неужели мы допустим это, друзья? Пусть кто-нибудь сходит за священником, чтобы этот мерзавец покаялся в своих греховных замыслах! Или нет, лучше приведите шерифа! Подумать только, этот подлец выставил девочку как приманку для развратников! Но я, Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда, разоблачил его! - торжественно завершил саксонец.

Столпившиеся люди увидели невинную прелесть маленькой Мэйрин, которую Дагда высоко поднял над головой, вовремя подыграв саксонцу. В толпе послышался глухой ропот, люди принялись грозить Френу кулаками. Англичане очень любили детей, понимая, что в детях заключено бессмертие рода. Но тут какой-то парень крикнул из толпы:

- А зачем тебе понадобился этот ребенок, Олдвин Этельсберн? Откуда нам знать, что твои намерения чисты? - Внимание толпы переключилось с торговца на тана.

- Эта девочка напомнила мне мою покойную дочь, - сказал Олдвин Этельсберн. - Я привезу ее домой, чтобы утешить мою скорбящую жену. В этом нет никакого преступления.

- Откуда нам знать, что ты не врешь? - раздался другой голос. Бросив взгляд на Френа, Дагда заметил, что его помощники куда-то подевались.

Саксонец горделиво приосанился.

- Я - Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда! В Мерсии никто бы не усомнился в моих словах, в моих намерениях и моей отваге!

- Здесь не Мерсия! Здесь Лондон!

Толпа становилась все более агрессивной. Дагда крепче обнял девочку. Сперва ему показалось, что хитроумному саксонцу удастся склонить толпу на свою сторону, но теперь он видел, что его прием не сработал. Дагда огляделся по сторонам, вновь подумав о том, чтобы ускользнуть с Мэйрин под шумок. Конечно, ошейник доставил бы массу неприятностей: он слишком тугой, чтобы разрезать или разорвать его. Но когда они с Мэйрин окажутся в безопасности, он найдет способ разрешить эту трудность.

Внезапно он расслышал чей-то крик в толпе:

- Дорогу епископу Вульфстану!

Сердитые покупатели расступились, чтобы пропустить влиятельного и любимого в народе церковника.

- Ну, Олдвин? - строго проговорил епископ, но глаза его лукаво блеснули, что не укрылось от внимательного взгляда Дагды. Добравшись до площадки, где были выставлены рабы, он требовательно спросил:

- Что здесь происходит?

- Посмотрите на это дитя, милорд епископ. Разве она не похожа на нашу малышку Эдит, да упокоит Господь ее невинную душу! Я хочу купить эту девочку и привезти домой, к моей Иде, чтобы она перестала оплакивать нашу дочь и вернулась к жизни. Она горюет о ней без конца. Так вот, этот торговец выставил девочку для продажи, но отказывается продавать ее мне. Похоже, что он собирается использовать ребенка для каких-то гнусных целей.

Епископ бросил взгляд на Мэйрин, но не увидел в этой маленькой красавице никакого сходства с покойной дочерью Олдвина Этельсберна. Да, конечно, Эдит была примерно такого же возраста и тоже рыжеволосой, но с роскошным цветом волос этой малютки ничто не могло сравниться. Впрочем, если его друг подметил какое-то сходство и захотел спасти несчастную девочку, утешить свою супругу и пробудить в ней интерес к жизни, то намерения его вполне достойны доброго христианина.

Епископ свирепо смерил взглядом торговца, и Френ ему не понравился.

- Ты выставил девочку на рынке, а по нашим законам это значит, что ты должен продать ее, если найдется покупатель, - произнес он. - Цена за девочку столь нежного возраста - пять медных пенсов. Итак, ты обязан продать это дитя тану Эльфлиа. Как тебя зовут, торговец?

- Ф-Ф-Френ, ваша светлость.

- Френ? - Епископ на мгновение нахмурился. - Френ, - задумчиво повторил он, и в его глазах вспыхнула искра воспоминания. - Два года назад в Йорке тоже объявлялся работорговец по имени Френ, и, когда он покинул город, исчезло около дюжины женщин, включая двух дам из знатных семейств. - Голос епископа звучал мягко и вкрадчиво, но Френ расслышал в нем отчетливую угрозу. Френ понимал, что никто не смог бы убедительно связать пропажу этих женщин с торговцем рабами; но епископ Вульфстан был влиятельным человеком и мог нарушить все планы, так тщательно выстроенные Френом.

Он украдкой бросил взгляд на Мэйрин, на ее чудесные волосы, безупречные черты лица, молочно-розовую кожу. На мгновение он задумался, стоит ли бросать вызов епископу, и решил, что не стоит. Прожив столько лет и развернув такое прибыльное дело, Френ не был вспыльчивым глупцом. С глубоким вздохом сожаления он, как всегда, позволил разуму одержать верх над чувствами. Девочка, конечно, хорошенькая и могла бы принести ему немалые деньги в Византии. Однако не стоила того, чтобы пошли прахом труды всей его жизни, а именно так и могло случиться, если бы он продолжал цепляться за девчонку.

- Ежели благородный тан того желает, - громко и подобострастно заявил Френ, - то я возьму его медь, и покончим с продажей девочки.

Толпа начала таять с ропотом разочарования. Представление оказалось коротким. Торопясь поскорее отделаться от Олдвина Этельсберна и епископа Вульфстана, Френ снял с Мэйрин ошейник и произнес:

- Она ваша, благородный тан. Забирайте ее и ступайте. - Он не без горечи рассмеялся. - Вы еще не понимаете, как вам повезло. Этот великан-ирландец - ее личный охранник... Впрочем, он вам сам обо всем расскажет. Если ваши намерения относительно этой девочки честны, то вы получили в придачу превосходного воина. Но если задумали что-то нечестивое, этот великан не колеблясь убьет вас.

Олдвин Этельсберн взглянул на Дагду и проговорил:

- Пойдем.

И затем в сопровождении епископа он двинулся по улице прочь от рынка.

Удобно устроившись у Дагды на руках, Мэйрин наконец заговорила:

- Что это значит? Куда мы идем? - Она видела, что Френ за спиной ирландца пересыпает медяки из одной ладони в другую, с сожалением глядя вслед Дагде.

Дагда объяснил своей маленькой госпоже, что произошло, и Мэйрин понятливо кивнула.

- Значит, теперь я принадлежу этому саксонцу, - сказала она.

- Он - хороший человек, этот Олдвин Этельсберн. Я прочел это по его глазам, - ответил Дагда. - Он привезет тебя к своей жене. И ты будешь в полной безопасности, если она тебя полюбит. Если же она не сможет превозмочь своего горя и твое появление только огорчит ее, то я буду работать на тана, пока не возмещу его убытки. А потом мы отправимся в Ирландию и разыщем родичей твоей матери.

- Я все еще рабыня?

- У саксонцев больше нет рабов, моя маленькая госпожа. Можешь считать, что ты свободна с той минуты, когда тан уплатил Фрэну эти медяки. - Он усмехнулся. - Не думаю, что леди Бланш мечтала о такой судьбе для тебя. Во мне снова воскресает вера в то, что Господь заботится о твоей безопасности, вверяя тебя опеке этого тэна.

- А что собой представляет этот тан, Дагда? Он так же знатен, как мой отец?

Дагда на мгновение задумался.

- Да, - ответил он, - танов можно назвать знатью. Они - свободные люди и владеют крупными поместьями, а иногда и другим имуществом. Судя по богатству его одежды, правильной речи и той чудесной броши, что он носит, я подозреваю, что этот Олдвин Этельсберн - состоятельный и, возможно, образованный человек. И наверняка он пользуется влиянием, иначе бы епископ не стал помогать ему с такой готовностью.

Они шли следом за саксонцем и епископом Вульфстаном по улицам, вдоль берега реки, и если бы Дагда не был таким рослым и крепким, ему было бы нелегко угнаться за ними. Наконец они вошли в небольшой, чистенький двухэтажный дом, стоявший на окраине города. Две служанки выбежали им навстречу и проводили в зал, где приветливо горел огонь в камине, разгоняя прохладу сырого предосеннего дня.

- Садитесь, садитесь, - сказал тан епископу и Дагде. Потом он взглянул на служанок. - Принесите вина, - негромко распорядился он и повернулся к Дагде. Расскажи нам историю этой девочки. Но сперва я хочу узнать твое имя.

- Меня зовут Дагда Мак-Сколайгхе. Когда-то я был неодолимым воином, но священники обратили меня в христианство, а король Ольстера поручил мне воспитывать свою дочь, Мэйр Тир Коннелл. Когда миледи Мэйр исполнилось пятнадцать лет, она вышла замуж за бретонского барона, Сирена Сен-Ронана. Вскоре после этого она родила ребенка и умерла, но перед смертью поручила миледи Мэйрин моей опеке, как некогда ее отец доверил мне заботу о Мэйр. Через несколько лет милорд Сирен взял жену, которая возненавидела мою маленькую госпожу, а когда барон Сен-Ронан умер от несчастного случая, эта жестокая женщина продала миледи Мэйрин работорговцу Френу.

- Почему? - спросил епископ Вульфстан.

- Леди Бланш скоро должна родить ребенка. Она боялась, что если у нее родится девочка, то наследницей Ландерно, поместья барона Сен-Ронана, станет моя госпожа. Избавившись от старшего ребенка покойного мужа, леди Бланш хотела обеспечить будущее своего собственного чада. Она даже не стала дожидаться, когда пол ее ребенка выяснится наверняка. Кроме меня, некому было защитить миледи Мэйрин, а что может сделать бедный простолюдин против знатной вдовы? У милорда Сирена не осталось родных, которые могли бы помешать этому злодеянию. Ландерно далеко от крупных городов, и никто не стал бы возмущаться пропажей девочки. - Дагда намеренно не упомянул о том, что Бланш Сен-Ронан добилась объявления Мэйрин незаконнорожденной при помощи епископа Сен-Бриека. Он хорошо знал, что в трудных ситуациях церковники стараются поддерживать друг друга, хотя этот епископ Вульфстан не был похож на глупца. Однако этот человек чужой и незнакомый, и Дагда не желал рисковать репутацией своей госпожи. Он считал маловероятным, чтобы они еще когда-либо встретились с леди Бланш и ее дядей. И он должен любой ценой защищать Мэйрин. Его рассказ звучал правдоподобно и просто. Обычное дело - вторая жена попыталась избавиться от ребенка, рожденного в первом браке супруга.

Епископ Вульфстан понимающе кивнул.

- Похоже, эта Бланш Сен-Ронан - не очень-то приятная особа, многозначительно произнес он. - Ты хорошо поступил, друг мой Олдвин. Думаю, эта девочка наверняка сможет утешить твою жену. Ида - добросердечная женщина. История этой малютки тронет ее сердце. - Он взглянул на Мэйрин. - А почему девочка все время молчит, Дагда? Она не похожа на простушку.

Уголки рта Дагды приподнялись в легкой улыбке.

- Я выучил английский язык, потому что когда-то мне пришлось сражаться в Англии, но миледи Мэйрин, хотя и родилась в Ирландии, большую часть своей недолгой жизни провела в Бретани и говорит только на бретонском и нормандском языках. Но она очень умна и быстро научится английской речи.

Олдвин Этельсберн взглянул на Мэйрин и ласково улыбнулся. За всю свою жизнь он еще не видел такого прелестного создания. Протянув ей руку, он произнес на нормандском языке, тщательно выговаривая слова:

- Подойди ко мне, дитя мое. Ты понимаешь меня?

- Да, милорд, - ответила Мэйрин и, соскользнув с колен Дагды, подошла к саксонскому тану.

- Мэйрин, - задумчиво проговорил он. - Это не бретонское имя.

- Да, милорд, вы правы, - ответила девочка. - Это ирландское имя. Меня назвали в честь моей матери, Мэйр. На родном языке моей матери Мэйрин означает Маленькая Мэйр. Можно мне выпить немного вина? Я очень хочу пить.

Олдвин протянул девочке свой кубок, она жадно отхлебнула глоток и с улыбкой вернула ему кубок.

- Я хочу отвезти тебя к моей жене, - сказал Олдвин. Мэйрин кивнула.

- Дагда сказал мне, что ваша родная дочь умерла этой весной. Как ее звали?

- Эдит.

- Она была красивой? Сколько ей было лет? От чего она умерла? - Вопросы так и сыпались один за другим.

- Мы с матерью считали ее красивой, - ответил Олдвин. - Она умерла от весенней лихорадки. Этим летом ей должно было исполниться шесть лет от роду. А тебе сколько лет, Мэйрин?

- Мне будет шесть в Самайн, - не без гордости ответила девочка. - Люди говорят, что я умна не по годам. А где вы живете? Надеюсь, не в этом ужасном городе!

- Самайн? - озадаченно переспросил саксонец.

- Канун Дня Всех Святых, тридцать первое октября, - пояснил епископ Вульфстан, который тоже знал нормандский язык.

- Я родилась точь-в-точь, когда закатилось солнце и разожгли костры, гордо добавила Мэйрин. - Дагда говорит, что это означает особое благословение предков. Он говорит, что, когда я появилась на свет, моя рыжеволосая голова тоже пылала, как костер.

- Господь и впрямь благословил тебя, дитя мое, - с улыбкой отозвался епископ. Он подозревал, что в этом прелестном ребенке таится куда больше ума, чем думает Олдвин Этельсберн. Протянув руку, епископ погладил девочку по голове и продолжал:

- Господь послал тебе твоего доброго Дагду, который не покинул тебя в беде, а потом Он позволил тебе встретиться с моим старым другом Олдвином Этельсберном, который вызволил тебя из рук торговца. Думаю, тебе приятно узнать, что он живет не здесь, в Лондоне, а в сельской местности.

- Мой дом называется Эльфлиа, - сказал Олдвин Этельсберн. - Он стоит в укромной долине между реками Уай и Северн, по соседству с Большим лесом.

- Эльфлиа, - повторила Мэйрин, словно пробуя это странное слово на вкус. Эльфлиа. Что это значит, милорд?

- Луг фей, - ответил Олдвин.

- Эльфлиа - это саксонское слово, милорд?

- Да, дитя мое. Я счастлив, что первым словом, которое ты выучила в нашем языке, оказалось имя твоего нового дома.

Мэйрин кивнула, выражение лица ее было не по-детски серьезным. Потом она спросила:

- Милорд, а вы уверены, что я понравлюсь вашей жене? Моя мачеха не любила меня, потому что завидовала. Как насчет других ваших детей, милорд? Я понравлюсь им?

- Моя Ида просто не сможет не полюбить тебя, дитя мое; что же до остальных членов семьи, то у нас есть только один сын, Брэнд. Обычно у саксонцев большие семьи, но и я, и моя жена происходим из маленьких семейств; теперь все наши родичи уже умерли, и мы остались втроем. Нет, - поправился он, - вчетвером, потому что ты, малышка Мэйрин, займешь место дочери, которую мы недавно потеряли. - Олдвин Этельсберн усадил девочку к себе на колени и ласково поцеловал в лоб.

Впервые за много месяцев Мэйрин почувствовала себя в безопасности. Она обожала своего красавца отца, и большую часть ее жизни Сирен баловал ее, как мог. Но после его женитьбы на леди Бланш все изменилось. Замечая плохо скрываемую неприязнь молодой жены к Мэйрин, барон де Ландерно старался утешить Бланш, уделяя ей больше внимания, чем дочке. Он надеялся, что если Бланш поверит в силу его любви к ней, то станет меньше завидовать Мэйрин. Он не понимал, что его новая жена коварна и жестока.

Мэйрин была еще слишком мала и испугалась этой внезапной перемены, произошедшей в ее отношениях с отцом. И вот теперь ей предлагали новую отцовскую любовь, взамен утраченной. Заглянув в лицо саксонца, Мэйрин осторожно коснулась его щеки, провела пальчиками по густой бороде тана. Потом улыбнулась, и Олдвин Этельсберн, увидев это, затаил дыхание от радости. Епископ Вульфстан улыбнулся.

- Думаю, ты получишь больше, чем предполагаешь, друг мой. Благодаря этому милому личику в один прекрасный день твоим зятем может оказаться настоящий граф. Не торопись выдавать ее замуж, не то прогадаешь.

Слуги принесли ужин, и девочка с жадностью набросилась на еду: она ничего не ела с прошлого вечера, когда ей досталась миска холодной овсянки и черствый ломоть черного хлеба. Сочный каплун оказался таким нежным, что мясо само отделялось от костей. Мэйрин впивалась белыми зубами в жирную ножку. Потом она отведала свежевыловленных креветок, сваренных с приправами; морской привкус резко контрастировал с редкостной в тех краях жареной говядиной. Трапезу завершили теплым, только что из печи, хлебом, твердым острым сыром и сладкими яблоками, первыми в этом сезоне. Довольная, Мэйрин уснула прямо на коленях у тана, и Олдвин Этельсберн улыбался от счастья.

На следующий день, рано утром, они выехали из Лондона и направились в сторону Эльфлиа, до которого было добрых четыре дня пути. Епископ Вульфстан поехал вместе с ними: ему надо было вернуться в свой приход в Уорсестере, который находился в том же направлении, что и Эльфлиа, только еще на день пути дальше. Они двигались на запад; погода стояла хорошая. Олдвин объяснил Мэйрин, что дороги, по которым они ехали, много столетий назад построили люди из народа, называемого римлянами.

Мэйрин выслушала его и кивнула. На самом деле она слушала только вполуха. Ее куда больше интересовал Эльфлиа, который станет ее новым домом, если леди Ида полюбит ее. Она заставила себя сосредоточиться на этой мысли, потому что уже давно поняла, что если захочет чего-нибудь по-настоящему, то это произойдет. Кроме того, у нее были и другие заботы, более важные, чем какие-то древние строители дорог.

- Это тот лес, о котором вы мне говорили, милорд? - спросил она Олдвина.

- Да, дитя мое, - ответил тан, - но ты должна быть осторожна: этот лес очень большой и густой. Я не хочу, чтобы ты потерялась.

- Я не боюсь леса, - отозвалась девочка. - Мой прежний дом был в Аргоате, в непроходимой колдовской чаще, разраставшейся там от начала времен. Этот лес был моим другом. Старая Кателла, мудрая женщина из нашей округи, учила меня свойствам трав и лечению недугов. Она говорила, что у меня есть особый дар, и это правда! Я могу видеть вещи, которых не видят другие люди, - похвасталась она с ребяческой гордостью.

- Значит, ты можешь увидеть, как мы с Идой будем любить тебя? - спросил Олдвин.

Мэйрин, ехавшая в седле перед Олдвином Этельсберном, прижалась спиной к саксонцу и запрокинула голову, чтобы заглянуть в его голубые глаза. Она интуитивно чувствовала, что этот человек действительно будет любить ее настоящей отцовской любовью. Поэтому она понимала, что ей удалось найти безопасный приют.

- Вы действительно будете мне отцом? - тихо спросила она, еще не веря своему счастью. Олдвин торжественно кивнул.

- Да, Мэйрин.

- Но я не смогу забыть своего настоящего отца, - предупредила она.

- Я на это и не рассчитывал, дитя мое.

- Думаю, вы будете мне хорошим отцом, - сказала Мэйрин, и вопрос был решен.

Олдвин ласково поцеловал ее в макушку. Подняв голову, он встретился взглядом с Дагдой, который смотрел на него, одобрительно улыбаясь. Олдвин Этельсберн улыбнулся в ответ, впервые за много месяцев почувствовав себя по-настоящему счастливым. После того как умерла Эдит, не прошло и дня, чтобы он не вспомнил с горечью об этой утрате. Но Господь был милосерден и послал ему Мэйрин. Эта девочка нуждалась в нем так же сильно, как и он в ней, и Олдвин молился про себя, чтобы его жена приняла Мэйрин, потому что он уже не мог представить себе, как расстаться с этим очаровательным ребенком, ворвавшимся в его жизнь так неожиданно.

При мысли об Иде сердце Олдвина забилось чаще, ибо он любил свою жену так, как ни один мужчина на свете, по его убеждению, еще никогда не любил женщину. Он остался единственным отпрыском своего рода, потеряв двух братьев (старший умер от болезни, младший погиб при кораблекрушении). Его единственная сестра скончалась при родах, вскоре после этого умер и ее ребенок - единственный внук отца Олдвина. И тогда на плечи Олдвина лег неотложный долг: как можно скорее найти себе жену. Отец настаивал на этом, и Олдвин, будучи послушным сыном, немедленно принялся искать незамужних дочерей в семействах соседних танов.

Когда Олдвин увидел Иду в зале замка, принадлежавшего ее отцу, он впервые в своей жизни влюбился. Он просто не мог поверить в свое счастье, когда узнал, что она еще ни с кем не обручена. Это было тем более невероятно, что ее мать кузина жены графа Леофрика, Годивы. Однако отец Иды, Дэлвин, считал, что его дочери имеют право сами выбирать себе мужей. И хотя многие сватались к Иде, ей еще никто не пришелся по душе.

Увидев Олдвина. Ида тоже влюбилась в него с первого взгляда. Довольные выбором дочери, показавшимся им вполне разумным, Леофрик и его супруга Феарн дали согласие на этот брак. Вскоре сыграли пышную свадьбу.

Отец Олдвина успел перед смертью увидеть своего внука. Мальчика назвали Брэнд; теперь ему уже десять лет. Ида, разродившаяся в первый раз очень легко, после этого забеременела только четыре года спустя и родила дочку - Эдит. Впрочем, несмотря на то, что она оказалась не очень плодовита, брак их был удивительно счастливым. Вспомнив медно-рыжие волосы и мелочно-белую кожу своей жены, Олдвин заторопился домой. Дул северный ветер, и прохлада напомнила Олдвину о приближении зимы и о восхитительных любовных играх с Идой под меховыми одеялами.

На четвертый день пути, вскоре после полудня, они добрались до Эльфлиа. Посланный вперед гонец предупредил леди Иду о возвращении мужа, и она вышла ему навстречу. Серые глаза ее расширились от удивления, когда она увидела в седле перед мужем маленькую девочку. А потом глаза ее наполнились слезами, потому что Олдвин обычно возил в своем седле Эдит. Ида усилием воли отогнала печаль. Не годилось встречать мужа плачем и причитаниями. Потом она перевела взгляд на огромного незнакомца, который ехал рядом с ее мужем, и на еще одного всадника, узнав в нем епископа Вульфстана. Черт побери этого гонца! Почему же он не предупредил ее о том, что едут гости?

Она с волнением стала припоминать, что распорядилась подать к обеду. Надо будет приготовить еще жаркое из кроликов и оленину. Оставалось еще время, чтобы послать мальчишку к ручью за парочкой форелей. Епископ любил хорошо поесть, как и ее супруг, да и этот великан, похоже, не привык скучать за столом! О Святой Касберт! Хватит ли им хлеба? Надо узнать, напек ли Бирд свежие буханки.

Олдвин Этельсберн легко соскользнул с лошади и заключил жену в объятия. Ощутив ее родное тепло, он еще раз осознал, как сильно успел соскучиться по своей милой Иде, и прильнул к ее губам в жадном поцелуе. Ида на мгновение прижалась к нему, а потом с негромким смехом высвободилась. Ее миловидное личико сияло от удовольствия. Мэйрин впервые увидела проявления столь нежной привязанности между супругами. Ее отец и леди Бланш всегда держались друг с другом церемонно.

- Постыдитесь, милорд! - ласково упрекнула его Ида. - Что подумает его милость о таком поведении?

- Его милость, - спешиваясь, ответил епископ Вульфстан, - мечтает лишь о том, чтобы все супруги на свете любили друг друга столь же искренне, как вы. Мое сердце смягчается при виде такого тепла в этом холодном мире.

Только сейчас Ида перевела взгляд на Мэйрин.

- А это кто, милорд? Кто это милое дитя?

- Я купил ее у препротивного работорговца, который хотел увезти ее в Византию и продать каким-то негодяям, - ответил Олдвин Этельсберн. - Он очень не хотел расставаться с нею, но благодаря вмешательству нашего доброго епископа торговец осознал свои заблуждения, и мне удалось спасти эту девочку.

- Ах бедняжка, - сочувственно проговорила Ида и улыбнулась, глядя на Мэйрин. Затем перевела взгляд на Дагду. - А это кто, милорд? Его тоже обижал работорговец? Он не похож на человека, которого легко обидеть.

Олдвин рассмеялся.

- Это - Дагда Мак-Сколайгхе, охранник этой девочки. - И он вкратце пересказал жене историю, которую поведал ему Дагда. Дослушав, Ида кивнула с пониманием и сочувствием.

- Добро пожаловать в Эльфлиа, дитя мое, - сказала она.

- Она не понимает английской речи, но скоро научится, - сказал Олдвин жене. - Она говорит только по-нормандски. - Он ободряюще улыбнулся Мэйрин. Моя жена приветствует тебя в Эльфлиа, Мэйрин.

- Она хочет стать моей новой мамой, милорд отец? Олдвин на мгновение растерялся, не зная, что ответить. Дети так нетерпеливы, и как бы отважен ни был саксонский тан, он еще не решился заговорить со своей супругой на эту тему. В Лондоне все казалось гораздо проще. Но тут Ида спросила:

- Что эта девочка говорит о маме, милорд? Я поняла только это слово. Если она захочет пожить у нас, я научу ее английскому языку.

Воззвав про себя к Иисусу и решив, что лучше всего говорить напрямик, Олдвин произнес:

- Любовь моя, эта девочка, Мэйрин, хочет знать, будешь ли ты для нее новой мамой.

Ида слегка вздрогнула, и ее бледное лицо побелело еще сильнее. На мгновение она зажмурилась, а когда открыла глаза, Олдвин прочел в них знакомую боль. Дрожащим голосом она ответила:

- Она не сможет заменить Эдит, милорд. Надеюсь, ты не настолько черств, чтобы поверить в это.

- Да, - согласился тан, - Эдит нельзя заменить, и она никогда не вернется к нам, любовь моя. Наша дочь умерла. Я не настолько бесчувственный, чтобы пытаться заменить одного ребенка другим. Но Эдит больше не нуждается в нас, Ида, а этой девочке мы очень нужны. Как только я увидел на рынке ее гордое личико, омраченное испугом и тоской, я сразу же понял, что должен сделать. И ты, любовь моя, тоже чувствуешь это сердцем. Господь послал нам другого ребенка не для того, чтобы заменить Эдит, но для того, чтобы эта девочка заняла свое собственное место в нашей жизни. Этой малютке пришлось страдать так же, как и тебе. Мэйрин задала тебе вопрос, Ида. Что мне передать ей?

Ида снова посмотрела на Мэйрин, которая ответила ей странным, лишенным всякого выражения взглядом. Лицо девочки превратилось в застывшую маску. И тут Ида заметила, что в темно-синих глазах малышки мелькнула беззащитность. В это мгновение сердце ее потянулось навстречу девочке. Она ласково подхватила Мэйрин на руки, сняв ее с седла, и сказала:

- Ну конечно, я стану для нее матерью, милорд. Ведь ты стал для нее отцом! - Она расцеловала девочку в обе щеки и опустила ее на землю. Взяв свою новую дочь за руку, она повела ее в зал замка Эльфлиа.

- Слава милосердному Иисусу и Его Пресвятой Матери, - тихо проговорил епископ Вульфстан.

- Ваша супруга - добрая женщина, - сказал Дагда с явным облегчением. - Моя маленькая госпожа будет в безопасности в вашем доме, и я в долгу перед вами, Олдвин Этельсберн. Теперь вам остается лишь сказать, какие услуги понадобятся вам от меня, ибо отныне я - ваш вассал, а вы - мой господин.

- Первым делом, - ответил Олдвин Этельсберн, - мы все вместе пойдем в зал и пообедаем. - Он усмехнулся, глядя на своих спутников. - Я чертовски проголодался, друзья мои! Что же до тебя, мой добрый Дагда, то здесь, в Эльфлиа, человеку с такими талантами, как у тебя, найдется много дел. Мэйрин приняли здесь с радостью. И тебя я с радостью приглашаю в мой дом. - Он еще раз улыбнулся огромному ирландцу. - Ну, пойдем обедать!

Глава 3

Олдвин Этельсберн не был ни особенно знатен, ни очень богат, но владел большим поместьем. Земли, доставшиеся ему, тщательно собирали несколько поколений танов, понимавших ценность земельных владений. И хотя поместье находилось несколько вдалеке от главных дорог, хозяйство в нем процветало.

Эльфлиа притаился в укромной долине между реками Уай и Северн. Благосостоянием своим Олдвин был обязан тому, что хорошо заботился о крестьянах. Кроме того, поместье было надежно защищено от набегов обитавших неподалеку диких валлийцев. Через земли Олдвина протекала небольшая речушка под названием Олдфорд; от узкой дороги, спускавшейся вниз по холмам от Уотлинг-стрит, можно было попасть к поместью через переправу.

На дальнем берегу Олдфорда раскинулись просторные пастбища и общинные земли; за рекой дорога вела через луга, поросшие сочными травами, к замку и землям, которые использовались под посевы для хозяев поместья. Затем дорога раздваивалась. Правая тропа вела к деревушке, расположившейся примерно в полумиле от замка; левая - к церкви, а за церковью снова разветвлялась. Боковые тропки шли через поля, засеянные рожью, пшеницей, льном и ячменем, а также к полям, отдыхавшим под паром. Главная дорога обрывалась у речки, петлявшей по полям. Здесь стояли мельница и Веорт - дом мельника.

Позади замка и прилегавших к нему полей, слева от деревни, раскинулся густой лес, который Олдвин Этельсберн уважительно называл Большим. Здесь росли величавые английские дубы, стройные березы и крепкие сосны. По лесу протекал ручей, впадавший в Олдфорд; в чаще водились олени, кролики, лисы и прочая живность. Крепостные крестьяне, принадлежавшие поместью, имели право в зимние месяцы поймать по одному кролику на семью - таков был щедрый дар лорда Эльфлиа. Недостаток кроликов в лесу поставил бы под угрозу поголовье домашней птицы в поместье: хищники из Большого леса повадились бы в крестьянские курятники. Обитатели Эльфлиа понимали это и считали, что им повезло с хозяином. Большинство землевладельцев вовсе не позволяли своим крепостным охотиться в лесах, а за браконьерство жестоко карали.

Рядом с замком, по другую сторону от деревни, находился яблоневый сад, весной превращавшийся в целое море бледно-розовых цветов. Сейчас ветви деревьев клонились к земле под тяжестью созревающих плодов; скоро наступит время собирать урожай. К саду примыкало небольшое строение, где часть урожая ежегодно перерабатывали на сидр. Остальные яблоки хранили в погребе, принадлежавшем хозяину поместья, и распределяли по его указаниям.

В Эльфлиа, как и во всех английских поместьях того времени, было натуральное хозяйство. Здесь выращивали хлеб, овощи и фрукты, разводили коров, свиней, лошадей и овец. В поместье были сад, пекарня, пивоварня, церковь и мельница. Жители сами выделывали кожу и подковывали лошадей. В кузнице, где всем заведовал высокий, худощавый и мускулистый кузнец Освальд, ковали сельскохозяйственные инструменты и оружие. За духовную жизнь Эльфлиа отвечал отец Альберт, священник поместной церкви.

Во времена Олдвина Этельсберна люди еще ничего не знали об удобрении почвы. Английские таны пользовались трехпольной системой с севооборотом. Одно ноле засевали озимыми, второе - яровыми, а третье лежало под паром. Каждой семье в поместье принадлежала делянка на каждом из нолей. Эта земля не являлась собственностью крепостных и не передавалась ими но наследству. Хозяин поместья просто одалживал землю крепостным в обмен на их труд.

Мельник, священник, кузнец, бейлиф <Здесь: управляющий поместьем.> и пекарь были свободными людьми, но большинство обитателей Эльфлиа были крепостными, принадлежавшими поместью. Они не могли покинуть эти земли без согласия своего господина. Глава каждой семьи три дня в неделю работал на хозяина. Он должен был исполнять все распоряжения лорда Эльфлиа; кроме того, ни он, ни члены его семьи не могли вступить в брак без разрешения хозяина. Как правило, крепостные жили в нищете и были несчастными. Но крестьяне в Эльфлиа не жаловались на своего хозяина; их можно было бы назвать вполне довольными своей жизнью.

Замок Олдвина с виду был совершенно типичен для того времени. Однако внутренние покои отличались оригинальностью. Олдвин Этельсберн имел довольно необычные вкусы в архитектуре. Замок его был двухэтажным, сложенным из темного серого камня. Прежде, при отце Олдвина, весь первый этаж его занимал огромный зал, разделенный на три части двумя рядами стоек, поддерживавших кровлю. Второй этаж был надстройкой над частью зала и представлял собой просторную комнату, которую называли Большая спальня; здесь спали все члены семьи.

Единственным средством отопления, возможным в подобном строении, был камин в зале - на редкость неудобное сооружение, поскольку окна, хотя их было немного, не закрывались накрепко. Дым от камина выходил через тростниковую кровлю зала; когда же ветер дул с определенной стороны, дым просто-напросто возвращался обратно в комнату, заставляя людей задыхаться и кашлять и покрывая мебель слоем копоти. В Большой спальне зимой было очень холодно, летом душно, а в дождливую погоду - сыро.

Олдвин Этельсберн - второй сын своего отца и в юности вовсе не надеялся унаследовать Эльфлиа. Чтобы пробить себе дорогу в жизни, он все свои силы употребил на овладение воинским искусством, подобно большинству молодых англосаксов. Благодаря мастерству, с которым он обращался с мечом и боевым топором, Олдвин и получил свое прозвище Этельсберн, что означает Благородный воин. В отличие от множества других юношей он, однако, не ограничился жизнью в Англии - побывал в Скандинавии и Византии, а под видом мавританского воина даже сумел увидеть Святую Землю. В то время Иерусалим зорко охраняли слуги Пророка, и христиан отнюдь не ждали там с распростертыми объятиями.

Большой мир очаровал Олдвина: юноша был впечатлителен, и в жилах его текла густая кровь нормандской бабки, происходившей от самого Роллона <Роллон герцог Нормандский (ок. 860 - 932).>. Олдвин любил яркие краски, зрелища, ароматы и звуки чужих земель и народов. Он не собирался возвращаться в Англию, но когда умерли его старший и младший братья, вернуться на родину пришлось. Олдвин уже был готов отправиться морем на Сицилию с какими-то дальними родственниками из Нормандии, когда его настигло письмо отца. Сыновний долг, о котором Олдвин уже и думать забыл, внезапно проснулся в его душе, и он вернулся домой.

Подчинившись воле отца, он нашел себе жену и привез ее в Эльфлиа; но в ту пору замок и поместье еще принадлежали отцу. Хотя Олдвин видывал места и поудобнее, чем свое родовое гнездо, рассуждать на эту тему ему не пристало. Его отец был англосаксом, воспитанным в старинных традициях. И Олдвин не хотел омрачать преклонные годы своего родителя бесполезными жалобами и капризами.

Самым невыносимым в замке Олдвину показалась полная невозможность уединения. Других это ничуть не беспокоило, так же как когда-то не беспокоило и самого Олдвина. Но сейчас, даже задернув занавески, он ни на минуту не мог расслабиться в постели рядом с молодой женой, потому что прямо за этими занавесками, сотрясая комнату гулким храпом и посвистыванием, спали его отец, трое слуг, а порой еще и какой-нибудь гость. Олдвин знал, что Ида разделяет его мучения, но они никогда ни с кем не говорили об этом, поскольку понимали, что их желание уединиться сочтут нелепым. Англосаксы не привыкли к уединению.

Когда же Олдвин Этельсборн наконец стал хозяином Эльфлиа, первым делом он занялся реконструкцией замка, превратив его в нечто совершенно диковинное для гостей и соседей. Над залом настелили новую кровлю, камин оснастили каменной трубой. К дальней стене зала пристроили две маленькие комнатки - кладовую и буфетную.

Кухня Эльфлиа размещалась в отдельном здании, за огородом и садом, где выращивали полезные травы. Олдвин соединил кухню с основной постройкой при помощи крытой галереи, проходящей через сад, который обнесли стеной, чтобы защитить от кроликов. В кухню можно было попасть прямо из замка, что немаловажно на случай осады. Иде это очень нравилось: теперь она была спокойна за урожай в саду.

Большую спальню на втором этаже перепланировали и расширили; она стала занимать такое же пространство, как и нижний зал. С одной стороны второго этажа разместилась спальня лорда и его супруги. С другой стороны - гостиная с камином для обогрева верхнего этажа, где семья могла собраться на отдых подальше от суматохи в зале. Эти две комнаты соединялись узким коридором, по обе стороны которого расположились маленькие спаленки с окнами, предназначенные для детей.

Соседи Олдвина очень поразились этим переменам. Интерьер замка казался им вызывающим. Зачем понадобилась отдельная спальня? Чем он занимался там со своей женой? Почему этим нельзя заниматься в обычной Большой спальне? Что же до отдельных детских комнат, то это просто смешно и даже опасно! Каким образом мальчик сможет узнать то, что нужно, о женщинах, а девочка - о мужчинах, если поселить их в отдельных спальнях? Впрочем, кое-кто втайне завидовал, что Ида теперь может наслаждаться уединением в спальне со своим мужем, а кое-кто - что у Олдвина в доме стало два камина; однако завистники были достаточно разумны, чтобы держать свои мысли при себе.

Мебель в замке отличалась простотой и удобством. В зале стояли крепкий дубовый стол для хозяев и несколько столиков на козлах для слуг. Для членов господской семьи предназначались стулья с высокими спинками, для прочих скамьи. В гостиной, кроме маленького камина, находились два стула для господина и госпожи, небольшой стол, несколько низких скамеечек и ткацкий станок Иды. Англосаксонские женщины славились своим ткацким искусством; Ида овладела им в совершенстве. В ночное время комнаты освещались свечами с фитилем из сердцевины ситника и сальными свечами, а также бронзовыми масляными светильниками, которые были предметом особой гордости Олдвина.

Убранство спален было столь же скудным: только кровати и большие сундуки, окованные железом, где хранилась одежда. Ида была счастливой обладательницей тщательно отполированного круга серебра, которым она пользовалась как зеркалом. Это был свадебный подарок от будущего мужа.

Личные слуги членов семьи спали в гостиной. Прочие крепостные отрабатывали три дня в неделю на полях господина, а эти крепостные, отобранные в качестве прислуги, обязаны три ночи в неделю проводить в гостиной и являться на зов хозяина в случае нужды. Когда дети были маленькими, их слуги спали вместе с ними на низенькой кровати на колесиках, которую на день задвигали под кровать, принадлежавшую ребенку. Прочие слуги ночевали либо в зале, либо на кухне, если у них не было своих домов.

Мэйрин сразу почувствовала теплую, задушевную атмосферу замка, которой так не хватало в Ландерно. Возможно, все было бы иначе, останься ее мать в живых. А так все воспоминания Мэйрин о Ландерно сводились лишь к холодным стенам из серого камня. Тот замок казался человеческим жильем лишь благодаря любви и вниманию, которые так щедро изливали Сирен Сен-Ронан и Дагда.

"Я буду счастлива здесь, - решила Мэйрин. - Леди Ида довольна, что я приехала в Эльфлиа". Девочка сравнивала Иду с леди Бланш, которая заботилась только о себе и ненавидела свою падчерицу. А Ида оказалась строгой, но любящей матерью; она живо интересовалась всем, чем занимались дети. Впрочем, в первый день Мэйрин испугалась, увидев, как эта высокая женщина с косами цвета меди протянула к ней руку. Девочка попыталась скрыть свой страх, но Дагда все понял.

- Ступай с ней, моя малышка, - ласково подбодрил он Мэйрин. - Она заменит тебе мать, в которой ты так нуждалась. Девочкам особенно тяжело без матери.

- Мне не нужен никто, кроме тебя, Дагда! - заявила Мэйрин. Великан улыбнулся.

- Нет, тебе нужна мать, и Господь послал прекрасную женщину, которая позаботится о тебе. Дай ей руку, дитя мое. И знай, что она нуждается в тебе не меньше, чем ты в ней.

Мэйрин застенчиво взглянула на Иду из-под густых ресниц и вложила свою ручку в ее большую ладонь. Они вошли в дом, и Ида приказала принести в гостиную деревянную лохань и горячую воду. Потом она отвела Мэйрин наверх, и встревоженная девочка вздохнула с облегчением, увидев, что Дагда последовал за ними. Войдя в гостиную, он вручил Иде маленький сверток, который привез из Ландерно.

- Здесь драгоценности ее матери, - сказал он, - и личные вещи девочки. Остальное ни на что не годится, и его лучше выбросить, госпожа. Не стоит напоминать Мэйрин о прошлом. Пусть она смотрит в настоящее, а еще лучше - в прекрасное будущее. - И с учтивым поклоном ирландец вышел из гостиной.

Ида не знала никаких языков, кроме английского и латыни, которой Олдвин обучил ее сразу же после свадьбы. Порой она завидовала своему мужу, так быстро схватывавшему чужие наречия, большинство которых оставалось для нее несвязным бормотанием. Однако она обратилась к Мэйрин так, словно девочка прекрасно понимала ее:

- О Господи, дитя мое, какая ты грязная! Тебе надо хорошенько выкупаться и вымыть твои чудесные волосы!

Подняв Мэйрин и поставив ее на стол, она принялась осторожно раздевать ее. При виде ее крепкого, безупречно сложенного тела к Иде вернулись болезненные воспоминания. Крупные слезы покатились по ее розовым щекам. Но она продолжала раздевать Мэйрин и бросать грязные обноски в камин, где пламя с треском охватывало их и тотчас же пожирало. А слезы все струились из ее глаз, хотя она и пыталась взять себя в руки.

Мэйрин, которая не понимала ни слова из того, что говорила Ида, все же смогла понять ее горе.

- Не плачьте, миледи, - попросила она, попытавшись вытереть слезы с лица Иды. Девочка и не заметила, что сама заплакала, наконец сумев излить в слезах свою давнюю печаль.

Увидев, что Мэйрин тоже плачет, Ида крепко прижала девочку к своей груди.

- Ах, моя малютка, - прошептала она, - наша Эдит полюбила бы тебя так же, как я уже полюбила тебя. У нее тоже было доброе, чувствительное сердечко.

И, стерев остатки слез со своего лица и с заплаканного личика Мэйрин, она сняла девочку со стола и усадила ее в лохань.

Опустившись на колени, она закатала рукава своего платья. Первым делом вымыла великолепные волосы Мэйрин, затем намылила и ополоснула тело девочки. Вынув Мэйрин из лохани, она снова поставила ее на стол и быстро вытерла насухо, чтобы малышка не простудилась. Наконец, сняв ее со стола, Ида усадила Мэйрин на низкую скамеечку перед камином. Сидя на своем стуле, Ида принялась расчесывать блестящие золотисто-рыжие волосы Мэйрин, пока те не просохли и не превратились в парящее вокруг головы облако, легкое, словно пушок чертополоха.

Окончив свою работу, Ида на мгновение застыла в изумлении. Теперь, когда Мэйрин чисто вымыта, стало видно, какая она красавица.

- Ох, Иисусе, - прошептала Ида. - В жизни не видела ничего подобного! Она осторожно потрогала длинный локон. - Неудивительно, что твоя мачеха завидовала тебе, дитя мое.

Но тут, сообразив, что Майрин может простудиться, если ее не одеть, Ида поднялась, подошла к маленькому сундуку и подняла крышку. Стоя над открытым сундуком и разглядывая его содержимое, она почувствовала, что еще немного - и она опять заплачет. Встряхнув головой, Ида наклонилась и достала несколько вещей.

- Это носила моя Эдит, - тихо проговорила она. - Я собиралась отдать их жене моего брата для их дочки, но теперь... - Голос ее сорвался, и, не говоря больше ни слова, она принялась одевать Мэйрин.

Сначала она надела ей через голову светло-желтую шелковую нижнюю, затем шерстяную верхнюю тунику медного цвета, доходившую девочке до голеней; край нижней туники виднелся из-под верхней. У верхней туники были широкие длинные рукава с черной вышивкой у запястий; круглый ворот ее был также украшен скромной вышивкой. Снова порывшись в сундуке, Ида достала туфли из мягкой кожи, легко принимающие форму ступни. Хотя они в свое время были сшиты для Эдит, Мэйрин они оказались впору. Затем Ида подпоясала девочку узким кожаным поясом с бронзово-зеленой пряжкой. И, наконец, повязала ей вокруг лба узкую зеленую ленту.

Внезапно в гостиную вошел мальчик, одетый в сине-зеленую тунику и такие же чулки, с темно-рыжими волосами, как у Иды. Он обвел надменным взглядом Иду и Мэйрин, а потом высокомерно спросил:

- Где эта девчонка, которую отец хочет сделать моей новой сестрой? Голубые глаза, в которых сверкала враждебность, задержались на Мэйрин. - Это она? Я не хочу ее! Она не заменит Эдит.., и потом, у нее волосы совершенно ужасного цвета!

Мэйрин, словно котенок при встрече с драчливым щенком, прищурила глаза и свирепо прошипела:

- Не подходи ко мне, грубиян, иначе я превращу тебя в жабу! Олдвин подоспел как раз вовремя, чтобы услышать весь разговор, от души расхохотался, но внезапно посерьезнел и предупредил сына:

- Берегись, Брэнд! Мэйрин сказала, что превратит тебя в жабу, если ты не будешь относиться к ней по-доброму. И украдкой подмигнул Иде.

- Ха! - презрительно воскликнул Брэнд. - Она не сумеет! - Он снова взглянул на девочку, и ответный взгляд ее был таким свирепым, что Брэнд невольно усомнился в своей правоте и спросил Олдвина:

- Правда ведь, не сумеет? Да, отец?

- Не знаю, сынок, но я бы на твоем месте не рисковал. Вполне возможно, что Мэйрин действительно знает, как превратить тебя в жабу. Она из кельтского народа, из Бретани, а все кельты - колдуны. Да, - подытожил он, - скорее всего она действительно может превратить тебя в жабу, но поскольку она еще очень молода, то вряд ли сумеет вернуть тебе прежний облик.

Брэнд побледнел и придвинулся ближе к отцу.

Ида тихо засмеялась и ласково упрекнула мужа:

- Как не стыдно, милорд! Зачем ты дразнишь Брэнда?

- Я вовсе не дразню его, Ида, - серьезно возразил тот. - На месте Брэнда я бы обращался с Мэйрин любезно. Ведь она будет нам дочерью, а ему - сестрой. Он обнял сына за плечи одной рукой. - Я не пытаюсь заменить ею Эдит, Брэнд, но ты знаешь, что Эдит покинула нас навсегда. Мы потеряли ее, а Мэйрин точно так же потеряла своих родителей. У каждого из нас теперь в жизни появилась пустота. Господь часто действует так, как не дано понять смертному человеку. Взгляни на свою мать, сынок. Впервые за много месяцев она улыбнулась. Я долго молился Пресвятой Деве Марии, чтобы Ида утешилась в своем горе. И теперь вижу, что мои молитвы не остались без ответа.

Брэнд перевел взгляд на мать и понял, что отец говорит правду. Мальчик смущенно опустил глаза, а Олдвин продолжал:

- А теперь, сынок, поздоровайся со своей названой сестрой и приветствуй ее в нашем доме. Попытайся говорить по-нормандски: она еще не понимает нашего языка.

Брэнд обернулся к девочке, которая все еще смотрела на него исподлобья. Ее чудные волосы рассыпались по плечам и сияли, как огонь. В душе Брэнду понравилось, что она так отважно пошла против него. Хотя она не поняла его слов, но по голосу и поведению догадалась, что он настроен недружелюбно. Брэнд понимал, что такое храбрость, и восхищался ею. Разглядывая Мэйрин, он не мог не заметить, что она красивее Эдит. Признаться честно, он готов был допустить, что эта девочка - настоящая красавица. Затем Брэнд подумал: "Неужели она одна из тех чистюль, что вечно боятся запачкаться, и терпеть не может веселых игр. А может быть, она все-таки любит ездить верхом и охотиться с соколами?" Перехватив поощрительный взгляд отца, он сделал шаг вперед.

- Меня зовут Брэнд, - произнес он, с трудом выговаривая слова нормандского языка, который заставлял его учить отец. - Ты действительно можешь превратить меня в жабу?

Глаза Мэйрин просветлели, гнев ее растаял. Она не поняла ни слова из беседы между Брэндом и его родителями, но почувствовала, что Олдвин каким-то образом придал ей авторитет в глазах мальчика. На губах ее заиграла полуулыбка.

- Возможно, - уклончиво ответила она, понимая, что сомнение станет более мощным оружием, чем определенность.

Брэнд не знал, верить ей или нет, но отец был прав: рисковать не стоит.

- Отец говорит, что ты будешь моей новой сестрой. Мэйрин - хорошее имя. Оно нормандское?

- Я не нормандка, а бретонка. А имя у меня кельтское. Моя мать была ирландской принцессой. - Темно-синие глаза Мэйрин задумчиво разглядывали мальчика. - У меня прежде никогда не было брата. Вторая жена моего отца, леди Бланш, должна родить ребенка, но это будет девочка. Я точно знаю. - Мэйрин немного помолчала и спросила:

- У тебя есть лошадь? У меня был пони в Ландерно, но леди Бланш не позволила взять мне с собой Парнелла, когда выгнала меня из замка.

Пока дети беседовали, тан тихо переводил Иде их разговор. Когда Мэйрин заговорила о своем пони, Ида взглянула на мужа с таким огорчением, что Олдвин лишний раз убедился в том, как вовремя он привез ей девочку.

- У меня есть конь, - ответил Брэнд. - Серый, с черной гривой и хвостом. Я назвал его Громом. А еще у меня есть собака. Она только что родила шестерых щенков.

- Щенки! - Мэйрин с завистью взглянула на мальчика. - У меня никогда не было собаки, - с печалью в голосе сказала она.

- Хочешь, возьми себе одного из щенков Фрейи, - небрежно предложил Брэнд.

- Ой, хочу! - воскликнула Мэйрин. Личико ее засияло от восторга.

- Но ты должна хорошо обращаться с ним, - предупредил Брэнд. - Я покажу тебе, что надо делать, а ты пообещай, что не превратишь меня в жабу. Договорились?

- Если ты разрешишь мне самой выбрать щенка, - уточнила девочка.

- Идет! - отозвался Брэнд и улыбнулся. Мэйрин улыбнулась в ответ. Они нашли общий язык и теперь станут друзьями.

Олдвин и Ида тоже обменялись улыбками. Оба думали об одном и том же. Смерть Эдит отняла у них нечто неосязаемое, но драгоценное. А появление Мэйрин вернуло это. Теперь они снова стали одной семьей.

Мэйрин вошла в жизнь Эльфлиа так легко, словно жила в этом замке всю жизнь. Через несколько недель она говорила по-английски, как на родном языке. Но Олдвин не хотел, чтобы она забыла нормандский язык. Следующим королем Англии будет нормандец. И не исключено, что его новая дочь-красавица со временем выйдет замуж за нормандца.

Осень сменилась зимой. Зима держалась долго, но в конце концов весна все же заявила о своих правах, а затем уступила место лету. Прошел год, за ним пролетело еще пять лет. Те, кто знал Эдит, дочь Олдвина, при ее недолгой жизни, успели забыть о том, что она вообще существовала на свете. Крепкая, здоровая и сильная Мэйрин росла, стирая остатки воспоминаний о другом ребенке.

Брэнд быстро понял, что Мэйрин не из породы чистюль и домоседок. В конюшне замка появился толстый черно-белый пони по имени Вихан (что по-валлийски означает маленький); через несколько лет, когда Мэйрин исполнилось десять, его сменила изящная белая кобыла Оделетта. Мэйрин была великолепной наездницей: она крепко держалась в седле и легко правила лошадью. Брэнд скоро обнаружил, что она не трусливей любого мальчишки. Мэйрин скакала галопом на своей лошади по всему поместью, без малейшего страха преодолевая в прыжке любую преграду на пути.

- Когда-нибудь ты свернешь себе шею, - беззлобно ворчал на нее Брэнд после того случая, когда девочка заставила Оделетту перепрыгнуть через узкий каменистый ручей. Сам Брэнд не смог решиться повторить такой подвиг.

Мэйрин тогда рассмеялась и сказала:

- Ты должен предчувствовать, как поступит твой противник, иначе никогда не станешь победителем!

Порой Брэнду казалось даже, что эта девочка старше его, тогда как в действительности была младше на четыре года. Брэнд быстро полюбил ее, а она его. Для Мэйрин он был обожаемым старшим братом, который брал ее с собой на охоту и всегда находил время поговорить с ней, когда ее что-то беспокоило. Но для Брэнда Мэйрин стала первой настоящей любовью, и ему больно было задумываться о том, что рано или поздно она выйдет замуж за другого.

Именно Брэнд впервые привел Мэйрин в Большой лес и показал ей все свои знакомые тропки. Она же научила его находить следы животных и рассказала все, что знала о съедобных грибах и ягодах. Брэнд восхищался ее знанием растений и способностями к врачеванию.

Большой лес... Мэйрин быстро стала королевой в этом темном и густом царстве древних легенд и преданий. Встречались люди, которые страшились незримого и неведомого, но Мэйрин была не из таких. Она знала, что никакое зло не коснется ее, хотя и не понимала, откуда к ней приходит это знание.

Вскоре Ида привыкла не впадать в панику всякий раз, когда ее новая дочь задерживалась на прогулке: Мэйрин оказалась очень изобретательной девочкой и никогда не терялась. Кроме того, Дагда никогда не отходил слишком далеко от своей маленькой госпожи, особенно в первые дни ее жизни в Эльфлиа. Он помогал девочке приносить в замок раненых животных, которых она подбирала, чтобы выходить и исцелить.

Однажды Мэйрин воспользовалась одной из своих особых припарок, чтобы вылечить кухарку, порезавшую ножом тыльную сторону ладони. Порез был глубоким, но рана затянулась на изумление быстро. После этого случая к ней стали обращаться за помощью другие, и через некоторое время оказалось, что забота о больных и раненых в Эльфлиа лежит на плечах Мэйрин, а не Иды.

- Она ведь всего лишь дитя, - удивлялась Ида. - Но у нее уже есть дар врачевания!

- Так пускай применяет его, - сказал Олдвин Этельсберн. Втайне он был очень доволен. Этот обнаружившийся талант Мэйрин лишний раз подтверждал его уверенность в особых умственных способностях девочки. Олдвин еще с самого начала предложил, чтобы Мэйрин училась вместе с Брэндом.

Брат Байярд, наставник Брэнда, не пришел в восторг оттого, что к его нерадивому ученику присоединится еще и приемная дочь лорда. Ида поддержала его.

- Женщины, - надменно сказал брат Байярд Олдвину Этельсберну, недостаточно разумны, чтобы понимать иностранные языки, географию, философию и математику. Пускай они лучше заботятся о растениях и ткацком станке, как велел им Господь.

Но тан Эльфлиа был настойчив, и Мэйрин начала учиться. И через несколько дней добрый брат Байярд вопреки всем своим взглядам и рассудительности обнаружил, что если в этом доме и есть настоящий ученик, то это не сын, а дочь хозяина.

Сделав все возможное, чтобы наследник тана не остался круглым невеждой, брат Байярд сосредоточил свои усилия на Мэйрин. Цепкий разум девочки, как губка, впитывал все новые знания. Брат Байярд преподавал ей греческий и латынь. Она изучала математику, чтобы иметь возможность наблюдать за бейлифом, если ее будущий муж окажется в отлучке. Она научилась читать и писать на всех языках, на которых говорила. Ее наставник с гордостью заявлял, что почерк у нее не хуже, чем у любого монаха.

Восхищаясь ученицей, которая постоянно задавала ему вопросы, оспаривала ответы, не устраивавшие ее, и за шесть месяцев выучилась всему, что он пытался вбить в голову Брэнду целых пять лет, брат Байярд добавил к программе историю. Он быстро забыл все свои прежние предрассудки относительно женского разума. Он с радостью признал бы, что заблуждался, лишь бы Мэйрин оставалась его ученицей.

Уроки Брэнда окончились, когда ему исполнилось двенадцать лет. Олдвин смирился с тем, что из его сына не получится ученый. Хватит и того, что мальчик сможет прочесть любой документ, поставить разборчивую подпись, уверенно говорить на, нормандском языке и понимать математику до такой степени, чтобы его не обманули. Но с дочерью тана брат Байярд продолжал заниматься науками.

Ида то и дело возмущалась этим:

- Зачем ей тратить время на пустяки, милорд? Ей не пригодится в жизни ничего из этих знаний. Но Олдвин упрямо качал головой.

- Откуда нам знать, что может ей пригодиться? - отвечал он жене. - Кроме того, Мэйрин надо все время сталкиваться с препятствиями. Ты замечала, что она не выносит скуки и однообразия? Если предоставить ее самой себе, любовь моя, она обязательно ввяжется в какую-нибудь неприятность.

Ида в душе соглашалась с этими словами, но продолжала гнуть свою линию:

- Мэйрин должна научиться готовить еду, присматривать за крепостными и ухаживать за огородом. Она должна знать, как солят мясо и рыбу, как сушат фрукты на зиму, как делают мыло и свечи. Чтобы стать хорошей женой, она должна приобрести хозяйственные навыки.

- Ты ее всему научишь, - охотно согласился Олдвин, - но она должна знать и те вещи, которым я хочу научить ее. Я хочу подыскать нашей дочке хорошую партию, Ида. Мэйрин не пара какому-нибудь саксонскому мальчишке. Она красива и, конечно, должна стать женой знатного человека, а когда красота со временем увянет, она сможет удержать своего мужа благодаря острому уму. - Он поцеловал жену и ободряюще похлопал ее по плечу. - Времена меняются, и признаки перемен заметны уже в поколении Мэйрин и Брэнда.

- Ты имеешь в виду нормандского короля, - проницательно заметила Ида. Ох, Олдвин, я знаю, что в твоих жилах течет нормандская кровь, но почему король Эдуард назначил своим наследником герцога Вильгельма?

- А кого еще он мог назначить? - удивился тан. - Ведь король наполовину нормандец, а своих детей у него нет.

- Но ведь Вильгельм - незаконнорожденный!

- А ты предпочла бы, чтобы Англией правил этот Гарольд Годвинсон, это дьявольское отродье? - гневно спросил Олдвин. - Или какой-нибудь датчанин или норвежец?

- Есть еще этелинг <Этелинг - лицо благородного происхождения в англосаксонском обществе.> Эдгар, - заметила Ида. - Он из рода Седриков.

- Верно, - согласился Олдвин, - но он слишком слаб. Он прожил большую часть жизни в Венгрии. Что он может знать об Англии и ее народе? Англичанам нужен сильный король, чтобы выжить в будущей борьбе, и Вильгельм Нормандский может стать таким королем. Другого выбора просто нет, и король Эдуард поступил мудро, избрав Вильгельма своим наследником. И Вильгельм станет королем. Не заблуждайся на этот счет, Ида. Он получит то, что ему обещано. А тот, кто посмеет выступить против герцога Вильгельма, познает силу его ярости. Вот потому-то я и прочу Мэйрин замуж за нормандца. Конечно, нормандские женщины живут не так вольготно, как наши, англосаксонские, но зато нормандские мужчины предпочитают жен, сведущих не только в домашнем хозяйстве, но и в науках.

- Моя мать говорила, милорд, что мужчины не любят мужеподобных женщин.

Олдвин от души рассмеялся.

- Ничто не сделает нашу Мэйрин мужеподобной! Она - самое женственное создание на свете. И немного знаний не повредит ей. Кроме того, она скоро превзойдет тебя за ткацким станком, дорогая моя, а благодаря твоему руководству она уже великолепно вышивает.

Ида расцвела от этих похвал. Она была простой женщиной с любящим сердцем. За всю свою жизнь она ни разу не бывала дальше двадцати миль от дома, где родилась. Жизнь ее сводилась к семье и семейным обязанностям - сперва в отцовском доме, а потом - в мужнином. Ее талант заключался в ведении домашнего хозяйства, и она по праву гордилась этим. И ей было приятно, что Олдвин ценит ее по достоинству.

Относительно Мэйрин Олдвин оказался совершенно прав. Девочка очень быстро начинала скучать, если не могла заняться ничем интересным. Она совсем не походила на спокойную тихоню Эдит, да, впрочем, и не старалась походить на нее; быть может, именно поэтому ее так легко приняли в семье Олдвина, Ида улыбнулась своим мыслям. Мэйрин действительно хорошо управлялась с ткацким станком. Сейчас она как раз ткала прекрасное полотно с изящно вплетенными золотыми и серебряными нитями.

Но дело в том, что, овладев ткацким мастерством, Мэйрин тут же заскучала. Возможно, решила Ида, Олдвин действительно прав, позволив девочке учиться вместе с Брэндом. Прежде Ида никогда не сталкивалась с женщинами, которым нравились бы науки, но Мэйрин по-настоящему тянулась к новым знаниям.

Появление в Эльфлиа ирландца Дагды тоже принесло много радости обитателям поместья. Он так хорошо умел обращаться с лошадьми! Никто из крепостных не мог бы сравниться с ним в этом искусстве. Благодаря своему добродушному нраву он никогда не оставался в одиночестве. Женщины тянулись к нему, как мухи на мед, и Дагда восхищался ими всеми, никого не выделяя особо и ухитряясь никого не обидеть. Женщины в Эльфлиа понимали, что любовь и верность Дагды принадлежат Мэйрин.

Ида замечала, что ирландцу нелегко удерживать контроль над Мэйрин, которая была его подопечной со дня своего рождения, но ради безопасности девочки Дагда старался изо всех сил. Ида чувствовала, что их связывают узы глубокой любви, и старалась выказывать уважение этому ласковому великану.

Олдвин Этельсберн предусмотрел все, чтобы упрочить положение Мэйрин. В обмен на обещание кое-каких услуг королю он получил от Эдуарда письменное подтверждение того, что Мэйрин является его дочерью от Иды и имеет все связанные с этим права и привилегии. Теперь она стала обладательницей солидного приданого. Если, не приведи Господь, Брэнд умрет, а у Иды и Олдвина не будет других детей, то Мэйрин унаследует поместье Эльфлиа.

Брэнду уже исполнилось шестнадцать лет. Он был выше шести футов ростом, очень крепким и сильным. В последние два года в нем развился здоровый аппетит к женскому полу, и перед его привлекательной внешностью и веселым нравом редко кто мог устоять.

Ида начала подумывать о том, чтобы подыскать сыну подходящую жену. Пришла пора охоты за невестами, и это было нелегко, поскольку замок Эльфлиа находился в уединенной местности, вдали от соседей. Иде пришла в голову мысль впервые за много лет навестить своих родных.

- У моих братьев есть дочери, - сказала она. - Быть может, одна из них подойдет нашему сыну.

Брэнд обиженно вытаращил глаза, и его двенадцатилетняя сестренка неудержимо расхохоталась. Брэнд шутливо дернул ее за косичку, а та в ответ показала ему язык. Широко ухмыльнувшись, он заявил:

- Пожалуй, я предпочел бы отправиться в западные холмы, к кимрам, и украсть там какую-нибудь валлийскую дикарку. Надо освежить фамильную кровь.

- Брэнд! - Ида была потрясена, но Олдвин и Мэйрин расхохотались, понимая, что Брэнд просто решил поддразнить чересчур рассудительную мать.

Однако поиски невесты для Брэнда пришлось отложить на некоторое время, поскольку король призвал Олдвина Этельсберна на службу. Вернувшись из Винчестера, тан привез новости - удивившие и перепугавшие его супругу.

Дети же куда больше заинтересовались подарками, чем новостями. Посмеиваясь над жадностью, с которой они накинулись на новые вещи, Олдвин вручил Брэнду и Мэйрин свои приобретения. Сыну он привез кинжал, лезвие которого было выковано в мавританской Испании. Рукоятка кинжала была кельтской работы, покрытая прекрасной эмалью. При виде оружия Брэнд просиял и долго благодарил отца. Девочке же Олдвин привез аметистовые бусы. "Под цвет твоих глаз, моя сладкая", - сказал он крепко обнявшей его дочке.

- А обо мне ты забыл, милорд? - поддразнила его Ида.

- Нет, - неторопливо проговорил Олдвин, - не забыл. Разве не тебе принадлежит мое сердце, любимая? - И он вручил ей отрез алого шелка с золотыми нитями. Ида приоткрыла рот от восторга, а Олдвин продолжал:

- Эта ткань из Византии, куда мне вскоре предстоит отправиться. Король назначил меня возглавить посольство, которое должно заключить с этой страной новые торговые договоры.

- Византия? - Для Иды это была сказочная далекая страна, где когда-то в юности побывал ее супруг. Она представления не имела о том, где именно эта страна находится. - Это далеко, милорд? Как долго тебя не будет? - наивно поинтересовалась она.

Олдвин Этельсберн обнял жену за плечи.

- Это очень далеко, любовь моя, - ответил он, - и мы не вернемся до тех пор, пока не заключим нужные королю договоры. Я хочу, чтобы ты и Мэйрин поехали со мной.

- О-о-о, отец! - Мэйрин на радостях заплясала по комнате. - Мы поедем с тобой! Как чудесно! Какое счастье! Неужели мы увидим своими глазами самого императора Византии? Можно сшить мне новое платье для путешествия? Можно мне взять с собой мою лошадь, моего кречета и собаку?

Олдвин рассмеялся.

- Да, Мэйрин, возможно, тебе действительно удастся встретиться с императором. Ты можешь сшить несколько новых платьев и можешь взять с собой свою лошадь. Но собака и кречет останутся здесь, в Эльфлиа.

Мэйрин была вне себя от радости, что сможет побывать в легендарной Византии. Но на лице Иды появилось озабоченное выражение. Она понимала кое-что, чего Мэйрин знать не могла. Здоровье короля оставляло желать лучшего. И вопрос престолонаследия уже стал спорным, хотя Эдуард назначил своим преемником нормандского кузена, герцога Вильгельма.

Королева хотела, чтобы после Эдуарда Англией правил ее брат, Гарольд Годвинсон, и изо всех сил добивалась своей цели. Родственники королевы не принадлежали к королевскому роду. Ее отец, покойный граф Годвин, принудил ее выйти замуж за короля, но не смог принудить Эдуарда войти в спальню молодой жены. Эдуард считал, что граф Годвин виновен в смерти его старшего брата, и не испытывал ни малейшего желания к своей супруге. В какой-то момент он даже отослал от себя королеву. Будучи человеком глубоко религиозным, он склонялся к монашеской жизни. Королевская чета так и не произвела на свет наследников, и ходили слухи, что этот брак, по сути, так и не состоялся.

Власти над Англией добивался также норвежский король. На его стороне была сильная армия, хотя его претензии основывались не на законных правах, а на простой жадности. Ида понимала, что если король Эдуард умрет, пока они будут путешествовать, то в Англии неминуемо начнется война. И что тогда станется с Эльфлиа и его обитателями? И когда Олдвин ответил на ее невысказанный вопрос, у Иды кровь застыла в жилах, - Брэнд останется в Англии присматривать за нашими землями. Будь у меня выбор, я бы никуда не поехал, но я не могу отказать королю.

"О Пресвятая Дева! - в ужасе подумала Ида. - Если Эдуард умрет, пока нас не будет, разразится война. Как нашему сыну удастся защитить Эльфлиа от Гарольда Годвинсона, норвежца и герцога Вильгельма?" Ида была убеждена, что Олдвин не должен ехать в Византию в такое время.

- Брэнд никогда не станет настоящим мужчиной, Ида, если мы не предоставим ему такую возможность, - сказал Олдвин, снова прочитав ее мысли. Ида зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть от ужаса, когда Олдвин повернулся к сыну. - Я не могу позволить тебе жениться в такое время. Все свои силы ты должен отдать Эльфлиа. Ты теперь в ответе за наших людей, за благосостояние и безопасность поместья. Ты обязан распоряжаться здесь всем до тех пор, пока мы не вернемся.

- Понимаю, отец, - ответил Брэнд, и Мэйрин внезапно показалось, что ее брат стал старше. - Хорошо, что у меня появилась возможность погулять еще немного, пока меня не окрутили, - шутливо добавил он. Широкая улыбка осветила его лицо, но голубые глаза оставались задумчивыми и серьезными. Он понимал свой долг и ответственность, которую возлагал на него отец. Всю свою жизнь Брэнд готовился к тому моменту, когда Эльфлиа перейдет в его руки. И хотя сейчас поместье вручается ему на время, Брэнд с гордостью принял эту ответственность и уже готовился доказать отцу, что справится с нею. - Я буду держать тебя в курсе дел, отец, - проговорил он.

- Само собой, - отозвался отец. - А теперь, сынок, скажи мне, ты знаешь особых белых голубей в нашей голубятне?

- Тех, с черными отметинами?

- Да, - подтвердил Олдвин. - Эти птицы, Брэнд, принадлежат моему другу, Тимону Феократу, богатому купцу из Константинополя. В моей голубятне шесть таких птиц. А у него дома, в Константинополе, шесть моих голубей. Я хочу взять с собой в путешествие еще шесть птиц. Эти птицы особые, Брэнд. Их обучили переносить письма, привязанные к лапкам. Они могут переносить важные новости гораздо быстрее, чем всадник. - Он помолчал немного и продолжил:

- Я подозревал, что король отправит посольство в Византию. В тех редких случаях, когда я показывался при дворе, Эдуард всегда подробно расспрашивал меня об империи. Однако я не думал, что он назначит меня главой посольства. Впрочем, я действительно знаю Византию лучше, чем другие англичане. В молодости я много путешествовал и прожил в Константинополе целых два года.

Тогда-то мы и подружились с Тимоном Феократом. И дружба эта сохранилась, несмотря на то что мы не виделись с ним почти пятнадцать лет. Ты, конечно, не можешь этого помнить, но когда ты был еще младенцем, Тимон приезжал в Англию. Именно тогда мы и обменялись голубями. Голубиная почта - древний и проверенный способ пересылки писем на далекие расстояния. Голуби почти всегда долетают до места назначения живыми и здоровыми. Письмо приходит очень быстро; к тому же пернатый гонец никому не проболтается о содержании послания.

Каждые три года мы с Тимоном обмениваемся новыми птицами, поскольку почтовые голуби могут надежно служить не дольше трех - пяти лет. Потом они становятся слишком старыми.

Если узнаешь, что король при смерти, отправь по меньшей мере двух голубей. Я - тан Эдуарда. Я не могу стоять в стороне и спокойно смотреть, если сын Годвина попытается занять английский трон. Герцогу Вильгельму наверняка придется повоевать за Англию: Гарольд жаден и ни за что не уступит ему королевство добром. Так что я должен быть в Англии и помочь герцогу, ибо в конце концов Вильгельм все равно победит Годвинсона. Я не хочу потерять свои земли в этой войне. Но ты, Брэнд, должен держаться в стороне от всех сражений, пока я не вернусь.

Если Эдуард скончается до того, как я возвращусь в Англию, ты должен любой ценой сохранить за нами Эльфлиа. Но присягай на верность только Вильгельму Нормандскому. Я - тан Эльфлиа, Брэнд, и таковы мои желания.

- Да, отец! Меня тоже выворачивает при одной мысли, что отродье Годвина может оказаться на троне! Я никогда не присягну ему на верность! Никогда и ни за что!

Олдвин улыбнулся при виде такого рвения и предостерег сына:

- Никогда не говори "никогда", Брэнд. Если тебе придется выбирать между присягой графу Гарольду и поместьем Эльфлиа, я должен быть уверен в том, что ты присягнешь, чтобы не потерять наши земли. Эта земля - наша жизнь, сынок. Наши предки получили ее еще в дни Этельвульфа <Этельвульф - англосаксонский король (ум. 858).> и поколение за поколением хранили и приумножали свои владения, так что теперь поместье стало вдвое больше, чем вначале. Мы - одно из древнейших семейств в Мерсии. Не забывай, что в последние годы род Годвина очень сильно окреп. Особенно с тех пор, как Годвин выдал свою дочь за короля. Они чуть ли не лопаются от гордыни. Забыть не могу, как они пренебрежительно относились к доброй супруге графа Леофрика, кузине твоей бабки, леди Годиве. Проехав через Ковентри, она поступила по-христиански. Чтобы совершить это, ей понадобилось настоящее мужество.

- А она действительно проехала обнаженной? - спросила Мэйрин с бестактным любопытством двенадцатилетнего ребенка.

- Да, - сказала Ида, подхватывая рассказ. - Действительно. В то время мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Она была очень красивой женщиной, но красота - не единственное ее достоинство. Природа одарила ее прекрасной душой и добрым сердцем. Помни об этом, дочка. Хорошенькое личико не принесет тебе счастья, если душа будет черна, а сердце - черство.

- Как у леди Бланш, - тихо добавила Мэйрин.

- Да, - подтвердила Ида, - как у леди Бланш. Ох, девочка моя, я-то надеялась, что ты уже избавилась от этих прискорбных воспоминаний.

- Я никогда не забуду леди Бланш де Сен-Бриек, - холодно возразила Мэйрин, но глаза ее просветлели, и она ласково улыбнулась своей приемной матери. Пожалуйста, расскажите, что произошло дальше с благочестивой леди Годивой.

Ида вздохнула и продолжила рассказ:

- Граф Леофрик обложил население Ковентри налогами, которые показались леди Годиве чересчур тяжкими. Когда она попросила своего супруга снизить налоги, тот отказался. Но леди Годива не отступилась и продолжала умолять графа сжалиться над людьми. Наконец в приступе ярости граф необдуманно заявил, что избавит от налогов жителей Ковентри только тогда, когда его жена проедет по улицам этого города обнаженной! Он, конечно, не думал, что леди Годива пойдет на такие условия, и счел этот вопрос решенным в свою пользу. Мне рассказывали, что леди Годива любезно улыбнулась своему супругу, а потом, к ужасу графа Леофрика, приняла его вызов. Взять свои слова обратно он уже не мог и, естественно, был весьма раздосадован.

- А почему он не мог взять обратно свои слова? - поинтересовалась Мэйрин.

- Разве у тебя нет чувства собственного достоинства, дочь моя? - тихо спросила Ида.

- Есть!

- Ну так вот, а мужчины - еще более гордый народ, чем женщины, - объяснила Ида. - Женщина, словно молодое ивовое деревцо, склоняется под порывами ветра и уступает сильнейшему. А настоящий мужчина никогда этого не делает.

Олдвин улыбнулся, услышав от жены такие слова. Глаза его лукаво блеснули, но он мудро промолчал, чтобы дать Иде возможность закончить свой рассказ.

- Узнав о жертве, которую леди Годива собиралась примести ради жителей Ковентри, ее родственницы, жившие по соседству, пришли ей на помощь. Добрые горожане Ковентри, услышав о том, на что готова пойти ради них госпожа, укрылись в своих жилищах, плотно прикрыв ставни, чтобы не выказать непочтения к леди Годиве в этот день.

Граф, уже охваченный стыдом за свой необдуманный поступок, сам усадил леди Годиву на белоснежную кобылу. Она была нагой, как в тот день, когда Господь призвал ее в этот мир. Наготу ее прикрывали только медно-рыжие волосы - такого же цвета, как у меня, и я всегда гордилась этим сходством! Я помню, как в детстве мое сердце преисполнялось счастья оттого, что я состою в родстве с такой прекрасной, отважной и благородной женщиной, как леди Годива.

Граф Леофрик сам распахнул ворота замка, - продолжала Ида. - Он запретил своим слугам выходить во двор в этот день. Леди Годиву сопровождали три монашенки, наши родственницы; две шли по бокам, а третья шествовала впереди и звонила в колокольчик, чтобы предупредить о приближении госпожи.

И все жители Ковентри оставались в своих домах за закрытыми ставнями, молясь за леди Годиву, пока раздавался колокольный звон; ибо звонила не только монашенка, возглавлявшая шествие, но и все церковные колокола в стенах города. Только один негодяй осмелился осквернить нечестивым взглядом благородную госпожу. Это был подмастерье кузнеца по имени Том. Но он дорого заплатил за свою низость: кузнец выхватил из горна раскаленные уголья и выжег этому мерзавцу глаза.

- И что, граф Годвин посмел насмехаться над супругой графа Леофрика, матушка?

- Да, Мэйрин, посмел. Жители Ковентри выгнали ослепленного Тома из города. Он стал бродягой. Через некоторое время его встретили люди графа Годвина и привели к своему господину; тот оставил его при себе, чтобы развлекать гостей. Том пересказывал гостям графа историю леди Годивы. Всякий раз он украшал ее все новыми подробностями, и в конце концов леди Годива и ее супруг стали выглядеть дураками. Граф Годвин и его родные не могли понять, что леди Годива решилась на этот шаг ради людей. Граф Годвин превратил всю Мерсию в посмешище, но это не принесло ему счастья. Король Эдуард - человек набожный. Он понял причину, по которой леди Годива согласилась проехать по Ковентри обнаженной. И он почтил графа Леофрика своим уважением и прислушивался к советам его супруги. Если бы не он, Мерсия навсегда бы утратила влияние при дворе. Король даже на время изгнал графа Годвина из Англии, но за год до своей смерти он, увы, вернулся, и его влияние стало сильнее, чем прежде. Именно благодаря доброму сердцу нашего короля твой отец принес ему присягу в первую очередь. Таково было предсмертное желание графа Леофрика.

Ида печально улыбнулась.

- Вот почему, - продолжила она, - король знает твоего отца, и вот почему мы теперь должны ехать в Византию. И все же, милорд, я рада, что нам не придется расстаться. Как странно, что в таком возрасте я должна покинуть свой дом! Я ни разу не путешествовала за всю свою жизнь. Ты понимаешь, Мэйрин, что даже ты за свои двенадцать лет успела увидеть больше, чем я - за мои тридцать шесть? И еще я боюсь моря.

- Морское путешествие не очень долгое, любовь моя, - приободрил ее Олдвин. - Большую часть пути мы проделаем по суше, но учти: поездка предстоит нелегкая. Кроме меня, другие послы не возьмут с собой семьи. Тебе придется разделять с нами все тяготы пути. Придется оставить дома всех служанок, потому что я не смогу взять с собой повозки. Придется перебираться через горы верхом и успеть, пока не выпадет снег. Короче говоря, особых удобств не обещаю, но и особых опасностей тоже: с нами отправятся молодые воины, которые хотят присоединиться к личной охране императора в Константинополе. Жаль только, что Брэнд не может поехать.

От этих слов у Иды слегка закружилась голова. Она не могла себе представить, что существует другой мир, кроме привычного и знакомого ей; и Брэнд тоже был ей в этом под стать, поскольку он тоже не мог вообразить себе того, чего никогда не видел. И все же Ида понимала, что другие миры существуют и что для тамошних жителей они столь же привычны и надежны, как для нее Эльфлиа.

Сам же Брэнд ни капли не огорчился, что ему придется остаться дома. Он не расстроился бы, даже узнав, что ему суждено провести в Англии всю свою жизнь. Он любил свои земли, своих лошадей, собак и ловчих птиц. Когда он женится, то подарит свою любовь супруге и детям, которых она родит ему. В отличие от своего отца Брэнд был настоящим англосаксом. Олдвин Этельсберн перенял куда больше от своей нормандской бабки. Он был любопытен и стремился к неизведанному.

Мэйрин тоже была в восторге от перспективы отправиться в дальние страны. Она как раз недавно начала изучать историю Византии и теперь понуждала своего наставника рассказывать все новые и новые подробности об этом легендарном осколке некогда великой и могущественной Римской империи. Брат Байярд охотно уступал ее требованиям. Ему не хотелось расставаться с девочкой, и хотя Олдвин Этельсберн уже подыскал ему новое место в семье, поместье которой находилось сразу за рекой Уай, брат Байярд понимал, что такой способной ученицы у него уже никогда не будет. И он с грустью считал дни, оставшиеся до разлуки с нею.

Мэйрин прожила в Эльфлиа шесть лет. За все эти годы она ни разу не покинула поместья. Она сроднилась с этими холмами и тучными землями полей, с рекой и Большим лесом. С течением времени воспоминания о Бретани потускнели, и мир Эльфлиа стал для нее единственной реальностью. Она полюбила это поместье и долину, но больше всего привязалась к Большому лесу, и проститься с ним было тяжело.

Теплым солнечным днем она в последний раз побывала в своем лесном королевстве. Звери уже привыкли к тому, что она их друг, и не прятались. Нескольких олених Мэйрин узнавала по отметинам на шкуре и дала им имена. Еще в лесу жила исключительно красивая лисица, которую Мэйрин вылечила несколько лет назад. Каждый год это восхитительное создание с гордостью приносило Мэйрин своих лисят. Девочке очень нравились эти игривые меховые клубочки с острыми, словно иглы, зубами. Мэйрин знала, что будет скучать по ним.

Наступил день разлуки. Брэнд попрощался со своей семьей и пожелал отъезжающим счастливой дороги. Горло у него перехватило, но он был в таком возрасте, когда слезы кажутся признаком слабости для мужчины. И он не хотел выказывать эту слабость перед теми, кто доверил ему заботу о поместье и замке.

Брат Байярд оказался менее сдержанным. Когда Мэйрин порывисто поцеловала его в щеку на прощание, он разрыдался в голос и долго не мог успокоиться. Ида и ее служанки тоже плакали, а лошади нервно били копытами. Олдвин никак не мог решить, стоит ли ему одернуть жену, чтобы побыстрее отправиться в путь, или все же дать ей выплакаться перед разлукой с домом. С ними ехала только одна служанка, бойкая молодая женщина по имени Нара. Она уморительно выкатывала глаза при виде всей этой суматохи, заставляя Мэйрин неудержимо смеяться. Взглянув на девочку, Нара лукаво подмигнула.

Олдвин улыбнулся и велел Иде взять себя в руки. Та вздохнула, утерла слезы и села в седло. Тан Эльфлиа поспешно дал сигнал к отправлению, и они тронулись в путь. Дагда ехал рядом со своей юной госпожой. Миновав ворота замка, они спустились по пыльной дороге к Олдфорду.

Лошади вброд перешли речушку, и Мэйрин остановилась на мгновение, чтобы окинуть Эльфлиа прощальным взглядом.

- Совсем не так, как в Ландерно, верно, Дагда? - тихо проговорила она. - Я знаю, что мы вернемся в Эльфлиа.

Часть вторая

Византия, 1063 - 1065

НЕВЕСТА ПРИНЦА

Глава 4

После Мэйрин не раз задумывалась, взял бы Олдвин с собой жену, если бы знал, как тяжело Ида будет переносить дорогу. Морское путешествие могло бы оказаться значительно более легким (если бы море было спокойным), и долгие мили, отделяющие Англию от Константинополя, можно было бы преодолеть по морю за более короткий срок. Но англосаксы не любили надолго вверять свою судьбу прихотливой морской стихии и предпочитали более надежные сухопутные маршруты. Поэтому таи Эльфлиа, как и обещал своей жене, по возможности избегал моря.

Однако пересечь водное пространство, отделяющее Англию от Нормандии, было необходимо. С этим управились быстро. Отряд состоял из шести представителей торгового посольства к императору, трех женщин и пятидесяти молодых людей, отправляющихся на службу в личную гвардию императора Константина Х Дуки. Они быстро проехали через Нормандию в Иль-де-Франс, затем - через королевство Аквитанию и наконец попали в Лангедок, двигаясь по дорогам, построенным еще римлянами тысячу лет назад.

От Марселя они направились на восток вдоль побережья, проезжая по пути через многочисленные мелкие государства - Геную, Парму, Модену, Булонь. В Бриндизи они сели на корабль, чтобы переплыть Адриатическое море и попасть в Македонию. Морское путешествие заняло один день, и пока они вновь не оказались на суше, Ида не выпускала из рук четки из белого коралла, без конца нервно перебирая их пальцами. Каждый день они проезжали двадцать пять - тридцать миль, отправляясь в дорогу на рассвете и останавливаясь на ночлег лишь тогда, когда на закате угасал последний солнечный луч. Поначалу яркие летние дни казались похожими один на другой, как близнецы, но когда путники добрались до Македонии, дни стали заметно короче, а Ида начала выказывать явные признаки сильного переутомления. В Фессалониках Олдвин понял, что его жена не сможет продолжать путешествие в таком быстром темпе.

Несмотря на все протесты Иды, он велел подыскать судно, которое доставило бы посольство короля Эдуарда из Фессалоник прямо в Константинополь. Ида с удивлением нашла это путешествие приятным. Корабль легко преодолел бирюзовые воды Эгейского моря, прошел Дарданеллы и выпорхнул в Мраморное море. Сидя на палубе под яркими лучами солнца и вдыхая теплый, но освежающий бриз, Ида почувствовала, что силы возвращаются к ней. И когда путники наконец добрались до легендарной византийской столицы, она полностью пришла в себя.

Мэйрин уже больше часа мерила шагами палубу. Капитан пообещал, что они войдут в константинопольскую гавань до полудня. Погода стояла прекрасная, и в Мраморном море оживленно сновали суда. Навстречу попадались лодки из Далмации и Кроации, фелуки с Востока, большие галеры, принадлежавшие купцам из Венеции, Генуи и Амальфи. Порой встречались и суденышки с греческих островов. Путники раскрыли рты от изумления, когда мимо торжественно проплыл огромный дромон, парусно-весельный корабль императорского флота Византии.

Олдвин уже видал дромоны. Он пояснил своим спутникам, что на каждом таком судне более двух сотен гребцов и около семидесяти матросов. На носу дромона высилась деревянная орудийная башня, прикрывавшая три жерла, которые извергали "греческий огонь" <"Греческий огонь" - зажигательная смесь, бывшая в употреблении с VII по XV в.>. На верхней палубе стояли катапульты, стрелявшие огненными ядрами, которые предварительно пропитывали маслом и поджигали. "Греческий огонь" был тайным оружием византийцев, и все страшно боялись его, поскольку не знали никакого средства защиты. Рассказ тана Эльфлиа весьма впечатлил юных саксонских воинов, собиравшихся вступить в императорскую гвардию.

Внезапно Мэйрин воскликнула;

- Отец, смотри! Мама, смотри! Это город! Это Константинополь!

Взглянув, куда указывала девочка, Ида невольно разделила ее детское восхищение. И даже Олдвин, для которого зрелище это не было новым, застыл, зачарованный великолепным видом.

Капитан улыбнулся.

- Вот так красота, верно? - почти благоговейно проговорил он. - Я прожил здесь всю жизнь, но до сих пор не устаю удивляться. Это поистине царь городов.

Олдвин медленно кивнул.

- Прошло так много лет с тех пор, как я в последний раз видел этот город, - сказал он. - Но только сейчас я понял, насколько мне его недоставало.

Константинополь, столица Византии, и впрямь поражал воображение при взгляде с моря. Подобно Риму, этот город располагался на семи холмах и был окружен высокими каменными стенами двадцати пяти футов толщиной. Со стороны суши стены поднимались на высоту трех этажей над рвом шестидесяти футов шириной и двадцати двух - глубиной, который обычно был сухим, но во время осады заполнялся водой. Со стороны моря стены достигали в высоту двадцати футов и, так же как и со стороны суши, перемежались сторожевыми башнями, возвышавшимися еще на двадцать футов над уровнем стен. На башнях стояли машины для стрельбы "греческим огнем", катапульты и лучники.

С палубы корабля можно было различить огромный позолоченный купол самой знаменитой константинопольской церкви Святой Софии; виднелись и другие церкви, монастыри и общественные здания. Корабль прошел мимо нескольких гаваней, окруженных стенами, - Элевтерии, Контоскалиона и гавани Юлиана, - и миновал великолепную церковь Святых Сергия и Вакха.

- Смотрите, - показал Олдвин, - это Буколеон, императорская гавань. Здесь стоят на якоре только суда, принадлежащие императору и его семье. Видите маяк? За ним - дворец императора.

Мэйрин с любопытством вглядывалась в указанном отцом направлении, но так и не смогла различить императорский дворец среди садов, разнообразных построек и церквей, раскинувшихся на террасах и лесистых склонах, которые тянулись уступами к югу и юго-востоку от Мраморного моря и Босфорского пролива. Когда корабль обогнул мыс, Олдвин снова заговорил:

- Смотрите! Там, справа - города Пера и Галата. Они тоже обнесены стенами. Видите эти цепи? Во время опасности их протягивают из Перы через эту бухту, которая зовется Золотым Рогом, к сторожевой башне Константинополя. И тогда никто не может прорвать оборону Золотого Рога.

- Мы поворачиваем к берегу, отец, - заметила Мэйрин.

- Да, дочка, мы причалим в гавани Фосфорион. Надеюсь, нас будут встречать: императора известили о нашем прибытии. Думаю, нас поселят на территории императорского дворца.

- Как ты думаешь, нас не сразу пригласят к императору? - озабоченно спросила Ида. - У нас ведь еще нет подходящих платьев! Я не хочу посрамить свою страну!

Олдвин улыбнулся. Путешествие продлилось больше двух месяцев, но Ида уже успела оправиться от всех его тягот.

- Мы успеем заказать платья и для тебя, и для Мэйрин, любовь моя, пообещал он. - Ведь наше посольство не считается настолько срочным, чтобы вызывать нас ко двору в день прибытия. Император устроит официальный прием в надлежащее время.

Корабль вошел в гавань Фосфорион и встал на якорь у причала. Как и предсказывал тан, путников встретил отряд гвардейцев и представитель императора. К восторгу Олдвина, этим представителем оказался его старый приятель, Тимон Феократ. Они радостно приветствовали друг друга.

- Император поручил мне принять посольство и вести с вами переговоры, - с улыбкой сообщил Тимон Феократ, и Олдвин представил его своим спутникам.

- Мой друг, Тимон Феократ. Вульфхир из Лондона, Уилфрид из Йорка, Этельберт из Глостера, Ричард из Винчестера и Альфред из Лондона.

- Добро пожаловать, друзья мои, - произнес византиец. - Я счастлив приветствовать вас в Константинополе! Уверен, что вы останетесь довольны вашим визитом.

Он проводил англичан на пристань, где их уже ожидали лошади. Для женщин подготовили удобную повозку, запряженную парой лошадей. Они проехали через ворота Евгения в город и ко дворцу.

По традиции императорская гвардия Византии состояла из скандинавских викингов; лишь недавно в нее стали принимать англосаксов. Мэйрин с удивлением ощутила трепет, когда ее поднял и усадил в повозку невероятно красивый молодой человек с золотыми волосами до плеч и небесно-голубыми глазами. Нечаянно встретившись с ним взглядом, она заметила, что в его глазах вспыхнули искорки веселья при виде ее невинного удивления. Мэйрин, вздрогнув, оторвала его руки от своей талии, где они задержались чуть дольше положенного, и викинг озорно усмехнулся. Майрин зарделась от смущения.

Ида, от бдительного взора которой не ускользнула эта немая сцена, тихо, но властно спросила:

- Как тебя зовут, стражник? Молодой гвардеец торопливо ответил:

- Эрик Длинный Меч, госпожа.

- Спасибо, что помог моей дочери, Эрик Длинный Меч, - сказала Ида с улыбкой, означающей, что беседа окончена. Юноша почтительно поклонился, а Майрин из-за спины матери показала ему язык.

Когда Ида отвернулась, Эрик Длинный Меч подмигнул Мэйрин. Девушка снова покраснела до корней волос. Она пыталась понять, почему она не осадила этого ужасного человека. Да и вообще, почему она задается такими вопросами? Но ведь, по правде говоря, еще ни один мужчина не смотрел на нее так внимательно. Дома ее считали всего лишь маленькой дочкой Олдвина Этельсберна, но здесь.., здесь ее никто не знал. Неужели этот стражник увидел в ней женщину? В конце концов через две недели ей исполнится тринадцать лет! Она едва справлялась с нетерпением: ей хотелось скорее добраться до зеркала и оценить перемены, произошедшие в ней за время путешествия.

Ида улыбнулась про себя, прочитав мысли дочери. Мэйрин никогда еще не испытывала на себе внимания со стороны противоположного пола, и сейчас наверняка пребывает в смущении. Ида обнаружила, что ее дочка стала взрослой. Скоро придется подыскивать ей мужа.

Они ехали по улицам города, где купеческие дома средней руки соседствовали с хижинами и великолепными виллами богачей. На улицах толпились разносчики, переходившие от двери к двери, нараспев выкрикивая цены на свой товар, предлагая горожанам свежий хлеб, цветы, фрукты и овощи, певчих птиц в клетках и свежевыловленную рыбу. Все прохожие расступались перед пышной процессией.

Тимон Феократ ехал рядом с повозкой, вкратце налагая женщинам историю своего города. Он сказал, что на этом месте еще с незапамятных времен было поселение, но многие связывали формальное основание города Византия с древними греками. Большая часть построек той эпохи, так же как и времен Великой Римской империи, уже исчезла. Купец пояснил, что эти здания погибли во время большого пожара в 532 году. Пожар полыхал целых пять дней, а за ним прокатилась волна народных бунтов.

Правивший тогда император Юстиниан сровнял с землей половину города. Потом он отстроил Константинополь заново, ибо все величественные постройки, возведенные при великом Константине (в честь которого ныне называлась столица), оказались уничтожены, включая и священную Софию. Юстиниан восстановил все разрушенное, превратив Константинополь в невероятно прекрасную, великолепную столицу. Его преемники продолжили застройку города. Со временем был расширен императорский дворец, возведены новые дворцы и церкви, разбиты парки и сады; городские площади украсились статуями.

Любопытная Нара слушала, приоткрыв рот, и глядела во все глаза. Ида задохнулась от изумления, когда процессия проехала под аркой Милиона на Августеум - главную городскую площадь. По левую руку возвышалась великая константинопольская церковь Святой Софии. Впереди красовалось изящное здание Сената. Свернув направо, они обогнули стену дворца и оказались перед главными воротами, носившими имя Халке - Бронзовые Врата, ибо они были отлиты из настоящей бронзы и покрыты позолотой.

Всадники спешились, женщинам помогли выбраться из повозки. Чувствуя себя карликами по сравнению с невообразимо огромными постройками, они проследовали за Тимоном Феократом в вестибюль императорского дворца.

- Посмотрите наверх, - предложил Тимон.

Путники увидели, что потолок украшен мозаикой, изображавшей Велизария, великого полководца Юстиниана, возвращающегося с триумфом в Константинополь после славных побед. Опустив глаза, гости заметили, что стены и полы Халке сложены из прекрасного мрамора дивных цветов - изумрудно-зеленого, ослепительно белого и темно-красного. Белые плиты порой пересекали волнистые линии сапфирно-синих тонов.

Юные саксонские воины были потрясены и не могли вымолвить ни слова. За всех высказалась Ида:

- Такой красоты на свете не бывает. Наверное, мы все умерли и попали в дом Божий.

Она говорила медленно, на латыни - универсальном языке, который отлично понимали здесь, в Византии. Она очень долго пользовалась только своим родным языком, но во время путешествия Олдвин и Мэйрин настаивали на том, чтобы Ида упражнялась в латыни, иначе ей трудно было бы вписаться в новую жизнь.

Низенький, пухленький Тимон Феократ просиял от удовольствия, услышав ее слова. Он очень гордился своим городом.

- Я передам императору ваш благосклонный отзыв, госпожа, - произнес он, проводя гостей через Халке к огромному парку.

Перед ними раскинулась просторная территория дворца с разнообразными постройками. Здесь были церкви и фонтаны, сады и террасы, стадион и закрытый манеж, пруды с цветущими лилиями, бассейны и кладовые, конюшни и водостоки, караульные помещения, жилища слуг, подземные темницы и зверинец. Саксонские воины отделились от посольства и последовали за византийскими гвардейцами, сопровождавшими гостей по пути из гавани. Олдвин со своими женщинами и английские послы двинулись дальше за Тимоном Феократом, который продолжал беседовать с гостями.

- Для послов отведены просторные и удобные апартаменты во флигеле Нового Дворца, - говорил он. - Ты, друг мой, поселишься со своей семьей в маленьком домике в саду с видом на море. Туда мы и направимся первым делом: уверен, твоей супруге не терпится увидеть свой новый дом и тотчас же взяться за обустройство. Моя жена точно такая же. - Он лучезарно улыбнулся Иде. Женщины, - снисходительно добавил он, - всегда предсказуемы!

Они остановились перед небольшим мраморным зданием, и Тимон произнес:

- Вот мы и пришли, друзья мои. Это ваш новый дом. Садовый Дворец.

Слуги выбежали им навстречу и ввели новых хозяев в их жилище. Гостей поразило богатое убранство дворца. Пройдя в ворота, они оказались в холле квадратном помещении с колоннами из красного оникса и зеленого мрамора. Пол покрывали плитки мозаики, изображавшей золотые солнечные лучи на фоне синего неба.

- Я - Зенон, дворецкий, - произнес приятный на вид мужчина, выступив из толпы слуг. - От имени императора приветствую вас в Садовом Дворце. - Он говорил на чистой латыни, неторопливо и отчетливо, и даже Ида, к своему большому облегчению, с легкостью понимала его речь.

- Это - английский лорд, Олдвин из Эльфлиа, - представил Тимон Зенону. Это - его супруга, леди Ида, и их дочь, леди Мэйрин. - Затем византиец повернулся к своему другу:

- Ну, мне придется покинуть вас, чтобы устроить остальных посланников в Новом Дворце. Зенон ответит на все ваши вопросы и предоставит все необходимое.

- А когда мы сможем приветствовать императора от имени короля Эдуарда? спросил Олдвин.

- Этого мне пока не сообщили, - ответил Тимон. - Думаю, вам дадут время восстановить силы после утомительного путешествия, прежде чем вы предстанете перед его величеством. Отдохните несколько дней. Уверен, вам вскоре назначат время приема. А пока что мы не знаем даже, когда начнутся переговоры. Я зайду к вам завтра, и мы вспомним старые времена. - Он учтиво поклонился Иде и Мэйрин и, помахав Олдвину на прощание пухлой ручкой, удалился. Английские послы торопливо двинулись за ним.

- До тех пор, пока вы - гости императора, весь дворец находится в вашем полном распоряжении, - сказал Зенон. - Не угодно ли взглянуть на апартаменты? Я лично буду сопровождать вас при осмотре здания, чтобы вы скорее привыкли к новой обстановке. - И, не дожидаясь ответа, Зенон повел их вверх по широкой мраморной лестнице на второй этаж. - Все постройки, - продолжал Зенон, поднимаясь по ступеням, - находящиеся на территории священного императорского дворца, тоже называются дворцами. Но это здание не более чем удобная и красивая вилла.

Я заметил, что вы привезли с собой всего лишь двоих слуг. Распоряжусь, чтобы к вам прислали еще людей. Ну вот мы и пришли. - Он распахнул обе створки дверей. - Апартаменты господина и госпожи! Юная госпожа тоже получит отдельные покои. Если вы пройдете в зал, я укажу ей дорогу.

- Возьми Нару к себе, мама, - сказала Мэйрин, понимая, что ее мать будет чувствовать себя спокойнее с их служанкой.

- Дагда должен остаться со мной, - сказал тан по-английски. - Если он поселится в твоих апартаментах, это может вызвать нехорошие пересуды, дочка.

- Твой отец прав, - подтвердил ирландец.

- Понимаю, - согласилась Мэйрин. - Все правильно, отец. Я хорошо говорю по-гречески и быстро освоюсь. Дагда сможет сопровождать меня за пределами дворца.

Представления Зенона об англичанах сложились на основе наблюдений за неотесанными англосаксонскими юнцами из императорской гвардии. Так что дворецкий был восхищен, обнаружив, что знатные англичане - вполне цивилизованные люди. Еще больше он обрадовался, узнав, что Мэйрин умеет говорить по-гречески: греческий был официальным языком Византии, сменившим латынь восемь лет назад, когда византийская церковь порвала с римской.

Теперь, когда Мэйрин заговорила с Зеноном на языке его страны, дворецкий стал еще более приветлив. Открыв одну створку резной двойной двери, он пропустил Мэйрин в просторную комнату с высоким потолком.

- Вот ваши покои, юная госпожа. - Пройдя через комнату, он распахнул еще одну резную дверцу. - Ваша спальня, - сообщил он.

Одна стена главной комнаты почти целиком состояла из окон. Подойдя к ним, Мэйрин воскликнула:

- Какие прекрасные сады! Какой поразительный вид на море, Зенон! О, я счастлива, что попала в этот сказочный город! Дворецкий с гордостью улыбнулся.

- Добро пожаловать в Константинополь, юная госпожа! Наша столица - город прекрасных женщин, но такой красавицы, как вы, мне еще не доводилось встречать. Простите меня за дерзость, но я еще ни разу не видел таких волос и цвета кожи, как у вас.

- В моей стране много таких, как я, - ответила Мэйрин, слегка рисуясь. Прежде ее еще никто не называл красавицей, даже слуги. Ей еще сильнее захотелось взглянуть на себя в зеркало и увидеть, какие перемены произошли в ней за время странствий.

- Вы, наверное, хотите отдохнуть после долгого пути, - сказал Зенон. - Я прикажу, чтобы вам принесли вина со льдом и пирожных, юная госпожа. Я лично отберу девушек, которые будут вам прислуживать. Редкому самоцвету подобает драгоценная оправа. - Дворецкий поклонился и удалился.

Вздохнув с облегчением, что наконец осталась одна, Мэйрин принялась изучать свои новые покои. Пол в главной комнате был сделан из бледно-золотистого мрамора. На стенах чередовались широкие полосы золотого и кремового мрамора. Потолок покрывала позолота. Мебель, столы, стулья и спинки кушеток тоже были позолочены и инкрустированы слоновой костью. На стенах висели серебряные светильники, украшенные полудрагоценными камнями. На полу, рядом с дверями спальни, стояла великолепная ваза, вырезанная из сиреневого камня, наполненная павлиньими перьями.

Майрин с любопытством прошла в спальню, и у нее перехватило дыхание от восторга. На мраморных стенах красовалась яркая роспись, изображавшая процессию музыкантов и танцовщиков. Каждая панель росписи была заключена в раму из позолоченного дерева, украшенную кораллами, ляпис-лазурью и жемчужинами; от соседних панелей ее отделяли полоски золотистого мрамора. Пол был сложен из плит кремового мрамора с волнистыми зелеными линиями.

У одной стены стояла кровать из резного дерева, покрытого позолотой. Над кроватью возвышался балдахин из бледно-зеленого шелка, под цвет покрывалу на постели. У кровати, на маленьком столике, инкрустированном слоновой костью, стоял серебряный светильник с благовонным маслом. Как и в главной комнате, одну стену в спальне целиком занимали окна, выходящие на императорские сады и простиравшееся вдали море.

Мэйрин распахнула следующую дверь и увидела маленький коридорчик, оканчивающийся еще одной дверью. Охваченная любопытством, она медленно прошла по коридору и обнаружила комнату, покрытую разноцветными плитками. Посреди комнаты голубел небольшой бассейн; Мэйрин не могла понять, для чего он предназначен. Пожав плечами, она вернулась в спальню, и тут ей в глаза бросилось нечто, ускользнувшее прежде от ее внимания. Зеркало! И не просто полированный металлический круг, а настоящее стекло! И такое большое, что Мэйрин могла увидеть всю себя, с головы до ног!

Она долго рассматривала собственное отражение, как зачарованная. А потом со вздохом отвернулась. В ней не произошло никаких заметных перемен. Тут в комнату вошла ее мать.

- Что случилось, дитя мое? Ты чем-то огорчена? - спросила Ида.

- Я была уверена, что сильно переменилась, мама, - ответила Мэйрин.

- Ты меняешься каждый день, дорогая! Растешь.

- Нет, я выгляжу точь-в-точь, как в тот день, когда мы покинули Англию. И все же дворецкий Зенон сказал, что я красива. Я действительно красива, мама?

Ида поколебалась, но затем, решив, что честность - лучше всего, ответила:

- Да, дочь моя, ты очень красива.

- Но ведь я выгляжу так же, как всегда! - воскликнула Мэйрин.

- Ты всегда была красива, Мэйрин, - со смехом отозвалась Ида. - Я помню, что подумала об этом, когда увидела тебя в первый раз. Просто ты привыкла к себе и никогда не была самовлюбленной. Кроме того, видишь ли, некоторые перемены в тебе происходят внутри и необязательно должны быть видимы. Помнишь, как ты сегодня смутилась, когда тебе помогал тот молодой гвардеец? А он смотрел на тебя, как положено молодому мужчине смотреть на привлекательную девушку. И поскольку никто прежде не смотрел на тебя так, ты почувствовала это особенно остро. - Ида улыбнулась. - В этом нет ничего необычного, дочь моя.

Мэйрин снова взглянула на себя в великолепное зеркало.

- Ох, мама, - проговорила она со вздохом. - Я даже не знаю, хочется ли мне расти! Я так странно себя чувствую: словно это уже и не я, а кто-то другой!

Ида снова рассмеялась.

- В твоем возрасте я чувствовала себя точно так же! - сказала она. - Но, увы, дорогая моя, время не остановишь. Оно бежит вперед, что бы мы о нем ни думали. - Она обняла девочку за плечи. - Зенон пришлет сегодня во дворец нескольких искусных швей. Угадай, что я обнаружила в наших апартаментах? Прекраснейшие на свете ткани! Это - подарок от супруги Тимона Феократа. Представь себе только, какая щедрость! Она ни разу нас не видела, а уже выказывает такую доброту! Я даже не знаю, чем отплатить ей за эту любезность. Теперь у нас будут модные платья, чтобы явиться на прием к императору! Пойдем выберешь, что тебе по душе.

Следующие несколько дней Мэйрин и ее мать провели в хлопотах. Хотя англосаксонская земля славилась своими тканями, наряды англичанок не шли ни в какое сравнение с роскошными византийскими материями. Жена Тимона прислала отрезы парчи восхитительных цветов рубина, изумруда, сапфира, аметиста и топаза; тончайшие шелка с золотыми и серебряными нитями, прозрачные, словно утренний туман, нежно-розовые, зеленоватые, как морская волна, персиковые, аквамариновые, золотистые.

Мэйрин была очарована великолепием тканей; Ида же вдобавок сумела оценить мастерство и воображение, потребовавшиеся для их создания. Императорские швеи сшили для них ошеломляюще прекрасные платья. Даже практичная Ида, всегда отличавшаяся простотой вкусов, не смогла отказаться от удовольствия покрасоваться в таких роскошных нарядах. Ее прежний страх перед визитом к легендарному императору Византии растаял при виде платьев, достойных взора великого властелина. Все английские послы не замедлили выразить восхищение этими нарядами.

- Сначала я не хотел, чтобы с нами ехали женщина и ребенок, - заметил Вульфхир из Лондона, - но, увидев вас в столь великолепном платье, Ида из Эльфлиа, переменил свое мнение и рад, что вы присоединились к нам. Вам мы будем обязаны немалой толикой изящества, а в таком пышном городе, как Константинополь, это многое значит.

- Хорошо, что византийцы увидят женщину и девочку из нашей страны, добавил Этельберт из Глостера. - Они поймут, что мы - такие же люди, как они. Кроме того, - голубые глаза посла весело блеснули, при взгляде на малышку Мэйрин, - они совсем потеряют голову, и это нам только на руку.

Товарищи Этельберта кивнули, соглашаясь с ним. Константинополь славился красавицами: блондинками с кожей цвета белой розы и брюнетками, смуглыми и золотистыми, голубоглазыми и кареглазыми, зеленоглазыми и черноглазыми красотками. Но ни у кого во всем городе не найти таких огненных золотисто-рыжих кос, как у Мэйрин, так восхитительно контрастирующих с нежной белизной ее кожи.

Обычно при таком цвете кожи и волос у женщин светлые глаза, но глаза Мэйрин были совершенно необычного оттенка: порой они казались аметистовыми, порой - темно-синими, порой - фиолетовыми, в зависимости от ее настроения. Если прибавить к этому идеальное совершенство черт лица, то можно понять, что красота ее казалась людям почти невероятной. Майрин была одним из тех удивительных созданий, которые с каждым взглядом на них кажутся все более и более прекрасными. Она была еще почти ребенком, но слухи о ее красоте уже разнеслись по всей столице и достигли даже императорского двора.

Константин X, представитель рода Дуков, занял императорский трон в 1059 году. Его предшественник, Исаак I из рода Комнинов, был превосходным императором, но, к несчастью, правление его продолжалось всего два года. Византийцы оплакивали его смерть, ибо два предыдущих императора, Михаил VI и Константин IX, были слабыми людьми и ничем особенным не прославились, хотя в последний год правления Константина IX византийская церковь отделилась от римской.

Константин Х оказался совершенно очаровательным, хотя тоже слабым, и несмотря на то, что в его правление не произошло никаких крупных государственных событий, при дворе нового императора процветали искусства и благоденствовали художники, певцы и литераторы. Император любил и ценил красоту; услышав о прелестной Мэйрин, он решил назначить аудиенцию торговому посольству короля Эдуарда на значительно более ранний срок, чем собирался прежде. Ему не терпелось увидеть английскую девушку, и он не стал скрывать этого в беседе со своим любимым кузеном Василием.

- Интересно, окажется ли она под стать вам, мой кузен принц? - шутливо спросил он. Василия Дуку называли прекраснейшим из византийцев.

- Если да, то мне придется жениться на ней, чтобы у нас родились идеальные дети, ваше величество, - нимало не смутившись, ответил принц. Василий Дука был не только красив, но и сообразителен.

Император улыбнулся.

- А что скажет Велизарий, если ты женишься? Он не потерпит соперницы, Василий. Он очень ревнив.

Принц нахмурился, но даже в раздражении остался привлекательным.

- Мне тридцать лет, Константин, в числе моих любовников были и красивые мужчины, и прекрасные женщины. Велизарий знает, что рано или поздно мне надо взять жену. Ведь у меня должны появиться наследники. Впрочем, кузен, ты прав в одном своем наблюдении. Велизарий действительно очень ревнив. По-моему, даже чересчур ревнив. И я не хотел бы огорчать его: он - один из величайших актеров наших дней и доставляет мне немалое удовольствие своей игрой. И расстанусь я с ним куда спокойнее, чем с моей предыдущей любовью. Помнишь Елену Мономах? Помнишь, как она пыталась выдать за моего ребенка сына от своего темнокожего любовника? Мне это обошлось бы в целое состояние. Слава Богу, когда она наконец родила, все увидели, что у ребенка темная кожа, широкий плоский нос и курчавые волосы. За всю историю нашей семьи, Константин, такого скандала еще не было ни разу!

Император улыбнулся и произнес:

- Ты думаешь, эта маленькая англичанка в самом деле окажется красавицей, Василий? Я еще никогда не слышал столько разговоров о девочке, которая даже еще не стала женщиной. Говорят, она уже не может выйти в город, потому что люди толпами следуют за ней. Они пытаются дотронуться до ее волос, желая убедиться, что они настоящие. Кое-кто утверждает даже, что это не волосы, а пламя, горящее вокруг ее головы. - Бледно-голубые глаза императора сверкнули от любопытства.

Принц от души расхохотался.

- Бедное дитя, - сочувственно заметил он. - Скоро эта чернь начнет приписывать ей всякие чудеса и бедствия. Ну ладно, увидимся позже! До вечера!

***

Мэйрин не могла найти себе места от волнения. Она еще никогда не видела настоящего императора, да и своего короля тоже, но, впрочем, не сомневалась, что Эдуард Английский оказался бы невзрачным по сравнению с великолепным правителем Византии. Мэйрин пристально рассматривала свое отражение в зеркале.

На ней прекрасно сидело платье из сиреневой парчи с золотыми и серебряными нитями, с широкими рукавами, надетое поверх нижней туники золотистого цвета, с рукавами поуже. Оба платья - с высокой круглой горловиной, но нижняя туника доходила до пола, а верхняя опускалась лишь чуть ниже колен. Мэйрин почему-то почувствовала себя гораздо старше в этом новом наряде.

Зачем только мама настояла, чтобы она распустила волосы по плечам! Это так по-детски! Мэйрин глубоко вздохнула. Ведь завтра ей исполнится тринадцать лет! В этом возрасте девушки уже выходят замуж, но Мэйрин прекрасно знала, что отец еще не нашел ей жениха. Когда она пыталась заговорить с Олдвином на эту тему, тот лишь ласково улыбался и отвечал:

- Еще не время, ангел мой. Я не хочу отдавать тебя первому встречному. Ты, моя милая Мэйрин, должна стать женой замечательного человека.

"Что такое замечательный человек?" - с недоумением думала она.

- Посмотри на свою переносицу, дитя мое, - сказала Ида, появляясь из-за плеча дочери. - Там - складка. О чем это ты так глубоко задумалась?

- Неужели нельзя сделать прическу, мама? Ида с усилием сдержала улыбку.

- Нельзя, - твердо ответила она. - Ты - молодая девушка, дочь моя. А у нас принято, чтобы молодые девушки носили волосы распущенными или заплетали их в косы. И мне кажется, что сегодня тебе лучше не заплетать косы. Я кое-что принесла, смотри. - Ида накинула на голову Мэйрин прозрачную вуаль из золотого шелка и закрепила ее изящным золотым обручем, украшенным речными жемчужинами.

Мэйрин широко распахнула глаза от восторга.

- О-о-о, мама! До чего красиво! - Она обвила руками шею Иды. - Спасибо! Спасибо! - Мэйрин снова повернулась к зеркалу. - Теперь я выгляжу старше, правда, мама? Я хочу сказать, что не кажусь ребенком, правда?

- Ты выглядишь, как настоящая маленькая леди, дочь моя, - ответила Ида.

Мэйрин перевела взгляд со своего отражения в зеркале на лицо матери и с жаром произнесла:

- Ты так прекрасна в этом византийском наряде, мамочка! Прости, что я занята только собой и до сих пор даже не взглянула на тебя.

Она с восхищением окинула взглядом прелестное платье из ярко-зеленого шелка, расшитое золотыми нитями, жемчужинами, темно-зелеными перидотами и золотыми бериллами, надетое поверх серебристо-зеленой нижней туники. Медно-рыжие волосы Иды были искусно уложены в сложную высокую прическу; надо лбом их поддерживала лента, украшенная самоцветами.

Ида улыбнулась похвале.

- О да, - со значением отозвалась она. - Я очень довольна здешними служанками. Нара многому у них научилась. Когда мм вернемся в Англию, она будет прислуживать тебе. Но мы слишком заболтались, дитя мое! Твой отец и послы давно нас ожидают. Наверное, уже потеряли всякое терпение. Надо поторопиться!

Император принимал торговое посольство короля Эдуарда в Большом Зале своего дворца. К удивлению англосаксов, он прислал им роскошные одеяния из темно-синего и желтого шелка, в которых им следовало явиться на этот торжественный прием. Послов проводили императорские евнухи; женщинам велели ожидать в конце зала, пока их не пригласят. Главный евнух доверительно сообщил Иде, что императору не терпится увидеть девочку с огненными волосами. При этих словах евнух застенчиво и торопливо коснулся локона Мэйрин. Ида отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

Увидев, что на него никто не обиделся, евнух продолжал болтать с Идой:

- Сегодня император будет восседать на Троне Соломона. Можете поверить, госпожа, вы еще никогда не видели ничего подобного. Ничего не бойтесь, вы здесь в полной безопасности, - заключил он свою речь этой загадочной фразой. Ида и Мэйрин переглянулись, не понимая, что он имеет в виду.

Большой Зал императорского дворца оказался великолепнейшим местом, какого им еще никогда не доводилось видеть. Стены - из белого мрамора и отделены от пола н потолка лентами из чистого золота. Потолок поддерживали колонны из темно-красного с золотыми прожилками мрамора; зал освещался огромной золотой люстрой, подвешенной на толстых цепях на посеребренной меди. Мраморный пол был усыпан благоуханными розами, листьями лавра и плюща, розмарином и другими травами. Двигаясь к помосту, послы наступали на разбросанные под ногами цветы, и воздух наполнялся экзотическим букетом ароматов.

По знаку евнуха Ида и Мэйрин остановились поодаль. Отсюда им все было прекрасно видно. В дальнем конце зала восседал на троне император Константин X, облаченный в длинную, с плотными рукавами тунику из белого шелка и пурпурную мантию. Спереди и на спине мантию украшали расшитые квадраты золотой ткани. На ногах императора были алые атласные туфли, усыпанные драгоценными камнями. Корона в виде полушария плотно прилегала к его голове; она вся сверкала драгоценными камнями и крупными жемчужинами, часть которых свисала на золотых нитях на спину, до самого ворота.

Императора окружали его личные охранники, большинство которых происходило из знатных византийских семейств. Прочие были сыновьями богатых людей, так или иначе доказавших свою верность короне. Кроме того, в зале находились гвардейцы-варяги.

К своему восторгу, Мэйрин заметила среди них и Эрика Длинный Меч. Он стоял достаточно близко, и Мэйрин надеялась, что он обратят внимание на ее роскошный наряд. Однако, к ее немалой досаде, Эрик продолжал неотрывно смотреть куда-то прямо перед собой. Она перевела взгляд на посольство и с изумлением обнаружила, что резные золотые львы, украшенные драгоценными камнями, которые заменяли ручки императорского трона, двигаются, как живые!

- Мама! - прошептала она, дернув Иду за рукав.

Женщины вытаращили глаза и приоткрыли рты, что доставило евнуху большое удовольствие. Львы на императорском троне не только двигались: они еще разевали пасти и рычали! Спинку трона украшали серебряные птицы, покрытые разноцветной эмалью, с глазами из драгоценных камней. Внезапно крылья птиц затрепетали, раздались трели и звонкое пение. Император начал подниматься вверх на трене к разукрашенному потолку. Откуда-то послышалось пение невидимого хора, восхвалявшего бесчисленные добродетели богоизбранного императора Византии. Евнух расплылся в улыбке.

- Разве это не чудо? - прошептал он. - Разве Византия - не самое прекрасное место на Господней земле?

Ида и Мэйрин, как зачарованные, смотрели на императора и его трон, уже опускавшийся обратно, на пол. Группа евнухов повела посольство вперед; англосаксы трижды склонились перед императором Константином X, как того требовал официальный церемониал. Из дальнего конца зала женщины не слышали, что при этом произносилось, но поняли - император благосклонно принял торговое посольство короля Эдуарда. Затем, повинуясь какому-то незаметному знаку, евнухи провели вперед Иду и Мэйрин.

Константин Х был изумлен не менее своих гостей: он увидел, что слухи ни на йоту не преувеличили красоту английской девочки. Пожалуй, ее даже недооценили. Император не мог припомнить, чтобы ему приходилось видеть столь редчайшее совершенство черт. Он скользнул взглядом по лицам матери и отца девочки. Они тоже хороши собой, но все же император не понимал, как им удалось произвести на свет такое прелестное создание.

Откинувшись на спинку трона, он шепнул своему кузену:

- Ну, Василий, что скажешь? Она - более чем под стать тебе, хотя я и не думал, что такое возможно.

- Я тоже, - тихо ответил Василий. - Она - совершенство, Константин.

- Ваше величество, - произнес евнух, приблизившись к трону, - позвольте представить вам госпожу Иду из Эльфлиа и ее дочь, госпожу Мэйрин.

Мать и дочь трижды поклонились византийскому монарху, а тот проговорил:

- Приветствую вас в Византии, госпожа Ида. Слухи о вашей красавице дочери, к нашему удивлению, оказались правдивы.

- Истинную красоту не увидеть глазами, ваше величество. Она - в доброте сердца и христианском благочестии, - скромно опустив глаза, ответила Ида. - Я хотела бы, чтобы моя дочь обладала этими добродетелями. Надеюсь, что если ее запомнят, то именно благодаря этим качествам, а не красоте лица.

Олдвин удивился такому красноречию, но был весьма доволен мудростью слов своей супруги.

Священники, стоявшие у трона, наклонили головы; послышался одобрительный шепот. Церковь в Византии пользовалась огромной властью. И успех английского посольства во многом зависел от ее расположения. Священникам понравилась речь Иды, и теперь они благосклонно настроились по отношению к дипломатическим усилиям англичан.

- Подойди ко мне, дитя, - велел Мэйрин император. - Я не уступлю в любопытстве своим подданным при виде этих невероятных волос. - Он ободряюще улыбнулся девочке и протянул ей руку.

Мэйрин застенчиво поднялась по ступеням к императорскому трону. Несмотря на то что свита и окружение монарха держались величественно и надменно, сам Константин был с виду простым, дружелюбным человеком среднего роста, с усталыми голубыми глазами. Его нельзя было назвать непривлекательным, однако никаких особо приметных черт в нем не замечалось, за исключением чересчур длинного и тонкого носа. Волосы коротко острижены, на лоб спускалась челка. Аккуратная борода, как и волосы, была коричневатого с проседью цвета.

Константин снова улыбнулся, приподняв лицо Мэйрин за подбородок и взглянув в ее темно-синие глаза. Затем снял обруч и вуаль с ее головы и передал их слуге. Проведя ладонью по ее золотисто-огненным волосам, он взял двумя пальцами один локон.

- Мягкие, как пух чертополоха! Ах, если бы у моих дочерей была твоя красота и твои волосы! - воскликнул он. - Тогда бы я правил всем миром, дитя мое.

Мэйрин вспыхнула от столь неожиданного и изысканного комплимента.

Император усмехнулся и убрал руку с головы девочки.

- Думаю, ты - настоящая волшебница, дитя мое. В такой красоте наверняка таятся волшебные чары. - Он снял с пальца перстень с крупным бриллиантом, в глубине которого, казалось, горел оранжево-золотой огонь. - Возьми это на память обо мне, дитя мое, - сказал он Мэйрин. - Говорят, этот камень настоящее совершенство, значит, он должен принадлежать не менее совершенной владелице. Когда ты станешь бабушкой, покажи этот перстень своим внукам. Расскажи им, что когда-то в юности ты похитила сердце величайшего из монархов христианского мира и что он подарил тебе это на память.

Ошеломленная, Мэйрин пробормотала слова благодарности и, пятясь, вернулась вниз по ступеням к матери. Она вся дрожала и с удивлением обнаружила, что на глаза ее наворачиваются слезы. Она даже не помнила, как они вышли из тронной залы, и пришла в себя, когда они снова оказались в саду. В руке она крепко сжимала перстень с бриллиантом.

- Ты - счастливица, - сказала ей Ида. - И должна гордиться тем, что привлекла к себе внимание самого императора.

- Возможно, теперь ты поняла, - сказал Олдвин жене, - почему я до сих пор не подобрал Мэйрин жениха. Я знаю, все эти годы ты считала, что мною движет отцовская гордость, но это не так. Мэйрин - особый ребенок. Ее красота совершенно необычна. Мы, конечно, воспитывали ее как собственное дитя, но она происходит из куда более благородной семьи. В жилах ее матери текла королевская кровь. Если мы будем мудры и терпеливы, то найдем ей достойного мужа.

- Ты хочешь сказать, мужа-нормандца, - тихо уточнила Ида.

- Да, нормандца! А почему нет? Когда Вильгельм станет королем, нормандцы будут в чести. Нашей дочери будет хорошо с влиятельным и богатым нормандским лордом. Благодаря ее красоте мы породнимся с каким-нибудь блистательным семейством. И нашему сыну это пойдет на пользу. Быть может, удастся найти и для него жену из нормандцев. Пока что вся любовь Брэнда безраздельно принадлежит Эльфлиа. А нормандская женушка с богатым приданым в один прекрасный день поможет ему расширить наше поместье. Наверняка где-нибудь сыщется богач с любимой внебрачной дочерью, которую он захочет выдать замуж за уважаемого человека. Так мы породнимся со знатным родом благодаря Мэйрин и получим новые земли благодаря Брэнду. И наши дети будут прекрасно устроены.

- Я прежде и не подозревала, что ты настолько честолюбив, милорд, - с легким неодобрением заметила Ида.

- Времена меняются, жена моя. Англия уже другая, и те, кто не понимает этого, обречены. Я не желаю, чтобы мой род угас, а мои земли попали в руки чужаков, которые не будут так заботиться о наших людях, как я. Если мы хотим выжить, Ида, то должны идти в ногу со временем.

- Но я все равно не позволю тебе отдать Мэйрин человеку, с которым она будет несчастна, милорд.

- Я считал, что ты обо мне лучшего мнения, - упрекнул ее Олдвин.

Ида вздохнула так глубоко, что по всему ее телу пробежал трепет.

- Я уже больше ни в чем не уверена, - проговорила она. - Мы так далеко от Англии. Я соскучилась по Брэнду. И по Эльфлиа. - Но тут, взяв себя в руки, взглянула на мужа и натянуто улыбнулась. - Похоже, это путешествие не пошло мне на пользу. Я чувствовала себя куда счастливее, когда была простой женой мерсийского тана.

Олдвин успокаивающе обнял ее за плечи.

- Возможно, ты действительно была бы счастливее, если бы осталась дома, Ида, но, к сожалению, пройдет еще по меньшей мере два года, прежде чем мы сможем вернуться в Англию. Я бы не вынес такой долгой разлуки с тобой. Я понимаю, это эгоистично, но ничего не могу с собой поделать.

- Вся беда в этом городе, - сказала Ида. - Он такой большой и шумный! Такой грязный и многолюдный! Чем я стану заниматься, пока вы будете вести переговоры? Я не привыкла сидеть без дела.

Мэйрин, оправившаяся от потрясения и внимательно прислушивавшаяся к разговору родителей, вмешалась в их беседу:

- Мы будем осматривать город, мама. Здесь так много интересного! Вот увидишь, нам не придется скучать ни минуты!

- Но как же мы будем ходить по городу, если при виде твоих волос нас немедленно окружает толпа? - раздраженно спросила Ида.

- Я заплету косы и спрячу их под чепец, мама. Ида улыбнулась и обняла дочку.

- Знаешь, по-моему, ты права. Я могла бы и сама догадаться. Ты становишься взрослой, Мэйрин.

Но за бодрыми словами в сердце Иды скрывалась боль, и Олдвин понимал это. Наверное, он поступил необдуманно, оторвав ее от привычного и знакомого мирка Эльфлиа. Он обвел взглядом императорские сады и зеленые всхолмья за Босфором. Возможно, удастся арендовать виллу где-нибудь за городом, подальше от дворца, чтобы Ида чувствовала себя уютнее.

Затем Олдвин перевел взгляд на дочь. Завтра 31 октября, Самайн, день рождения Мэйрин. Ему стало любопытно, где его дочь собирается разводить свой костер: Мэйрин до сих пор отмечала четыре священных праздника древних кельтов. Это было частью ее прошлого, и Мэйрин не собиралась отказываться от него, хотя во всем остальном превратилась в настоящую англосаксонскую девушку. Ни Олдвин, ни Ида не чувствовали себя вправе вмешиваться в жизнь приемной дочери в этом вопросе, однако здесь, в Константинополе, тан Эльфлиа все же недоумевал, как Мэйрин будет воздавать должное старинным традициям. Может быть, она позабыла об этом в суете и волнении?

Но Мэйрин все помнила. Несмотря на то что ее воспитали христианкой, она относилась с глубоким почтением к древней религии своих предков. Праздник Самайн знаменовал собой конец года в календаре друидов и считался самой могущественной и волшебной ночью в году. Полагали, что в ночь Самайна открываются врата между миром людей и миром духов, человек получает возможность встретиться с потусторонними силами. Христиане называли эту ночь кануном Дня Всех Святых. В то мгновение, когда солнце скрывалось за горизонтом, вспыхивали священные костры Самайна, символизирующие бессмертие огня человеческого духа. Считалось, что это время лучше всего подходит для благодарственных молитв.

Среди народа Мэйр Тир Коннелл рождение в праздник Самайна считалось чудесным предзнаменованием. Это означало, что ребенок получил благословение старых богов. "Возможно, это правда", - с тихой улыбкой думал Дагда, глядя, как Мэйрин готовится развести костер. В отличие от Олдвина Этельсберна Дагда ничуть не удивился, когда Мэйрин заявила, что нашла в императорских садах с западной стороны превосходное место для огня Самайна.

Его не удивило и то, что Мэйрин достала из складок туники кожаный мешочек, где лежали три деревянные щепки. Она благоговейно положила их на верхушку тщательно сложенного костерка.

- Дуб? - спросил Дагда, заранее зная ответ. Дуб - священное дерево друидов.

- Из дубравы в Большом лесу. Я не знала, когда вернусь в Англию, и на всякий случай взяла с собой тридцать дубовых щепок. Без дуба костер будет не правильным, Дагда.

Ирландец кивнул. Мэйрин никогда не забывала о мелочах.

- Интересно, - задумчиво проговорила она, - разводили ли когда-нибудь в Константинополе до меня огонь Самайна?

- Говорят, что наш народ явился из тьмы и, преодолев широкие степи к северу отсюда, рассеялся по Европе. Впрочем, я никогда не слыхал о том, чтобы кельты жили в Византии.

- Но теперь кельты в Византии есть, - тихо отозвалась Мэйрин. Взгляд ее был прикован к западному горизонту, куда уже собиралось закатиться усталое от дневного пути солнце в ореоле расплавленного золота и в алой дымке.

Дагда опустился на колени у маленького светильника, который они тоже привезли с собой из Англии. Его задача сложнее. Он должен, не отрывая глаз от солнца, в нужный момент поднести огонь к щепке в руках девочки. Мэйрин ничуть не сомневалась в том, что ему это удастся: Дагда обладал безошибочным чувством времени. Светильник коснулся щепки. Даже не взглянув на нее, Мэйрин знала, что она зажглась. И как только солнце исчезло за кромкой горизонта, она коснулась факелом костра, и языки пламени взметнулись к небу.

В императорских садах в то мгновение не было слышно ни звука. Ни один листочек не шелохнулся на деревьях. Казалось, будто весь мир внезапно погрузился в безмолвие. Застыли даже воды Мраморного моря. Дагда и Мэйрин стояли с закрытыми глазами, беззвучно вознося молитву. Но тут тишина наконец нарушилась: в костре затрещала ветка, охваченная огнем.

Дагда открыл глаза и посмотрел на Мэйрин.

- За всю свою жизнь, - проговорил он, - я никогда не слышу такой тишины, как в те моменты, когда ты зажигаешь костер. Особенно в этот раз. Это напоминание о времени, когда ты появилась на свет.

Девочка улыбнулась ему.

- Я никогда не понимала этого до конца, Дагда, но в этих кострах есть что-то особое... - сказала она и, пожав плечами, умолкла. - Не могу этого объяснить, - добавила она.

- Это у тебя в крови, - отозвался Дагда. - Не так уж много времени минуло с тех времен, когда кельты поклонялись Матери и Отцу и всем их детям. Мы до сих пор помним, что бы там ни говорили христиане, - в деревьях и воде, в животных и всех живых существах обитают духи. Христос не запрещал нам верить в этих духов, но те, кто правит этой церковью, ревниво требуют от людей полного повиновения. И нам, госпожа моя, лучше всего делать вид, что мы согласны с ними, но продолжать поступать по-своему.

Небо быстро темнело. На синем бархатном покрывале, прямо у них над головой, загорелась одна-единственная яркая и холодная звезда. Мэйрин смотрела на оранжевое пламя костра Самайна, и мысли ее легко струились следом за чарующими извивами огня. Она сделала глубокий вдох и, выдохнув, почувствовала, будто начинает медленно подниматься вверх, покидая тело. Еще мгновение - и она свободно поплывет над землей, как бывало всегда в эту чудесную ночь.

На нее нахлынули воспоминания о том, как это произошло с ней в первый раз. Она только недавно научилась ходить; отец ее очень гордился тем, что его дитя унаследовало древний дар - волшебную силу, которая крепла в ней с помощью Дагды и старой Кателлы; силу, которая позволяла ей отличать в словах людей истину от лжи. Эта сила одарила ее способностью исцелять больных, а иногда позволяла заглянуть в тайны, скрытые от прочих смертных. Этой части своего дара Мэйрин боялась, потому что после того, как она уехала из Бретани, учить ее стало некому, а познания Дагды ограниченны. Но она мудро держала эти страхи при себе: хотя она пользовалась своим даром только в добрых целях, многие люди стали бы сторониться ее, узнав секреты. Они назвали бы ее колдуньей, ведьмой...

В ту секунду, когда сладостно воспаривший дух уже готов был обрести свободу от бренного тела, ее внезапно вернул на землю чей-то резкий окрик:

- Именем императора!

Мэйрин открыла глаза и испуганно огляделась по сторонам. В укромном уголке появился отряд варяжских гвардейцев. Она гневно воскликнула:

- Как вы смеете вторгаться сюда!

- Нет, девчонка, это ты сюда вторглась! Это - императорские сады, и ты нарушительница! - раздалось в ответ. - Назови себя! Думаю, ты не имеешь никакого права находиться на этой территории.

Но прежде чем Мэйрин успела ответить, из теней выступил какой-то человек и произнес:

- Это леди Мэйрин, капитан. Дочь английского посланника. Удивительно, что вы не узнали по этим огненным волосам, о которых столько говорят в городе. Ей дозволено находиться здесь. Можете идти.

- Прошу прощения, госпожа, - извинился капитан варяжских гвардейцев. - Я всего лишь исполнял свой долг.

Он поспешно отдал честь, повернулся и двинулся прочь со своим отрядом.

Мэйрин обернулась, чтобы взглянуть на человека, пришедшего ей на помощь. Она заметила, что Дагда куда-то исчез, но знала - он поблизости.

- Благодарю вас, господин. - Она с признательностью взглянула на своего заступника. - Мы уже встречались с вами?

Она пыталась понять, что это за человек, которому с такой готовностью и без вопросов повиновался варяжский капитан. Свет от костра упал на его лицо, и у Мэйрин перехватило дыхание: такого красивого человека она не встречала в своей жизни.

- Я - принц Василий Дука, кузен императора, - ответил он. - Мы с вами не представлены друг другу, но, увидев вас вчера на приеме, я понял, что мы обязательно должны встретиться.

- В-вы видели меня вчера? - Язык не слушался, и Мэйрин разозлилась на себя.

- Я стоял справа за троном моего кузена, - ответил принц. - Неудивительно, что вы меня не заметили. Трон Соломона - зрелище, способное приковать внимание надолго, особенно если видишь его впервые. - Он старался помочь ей взять себя в руки, и ему это удалось. - Скажите, - спросил он, - зачем вы разожгли этот костер?

- Это - огонь Самайна, господин. Когда мой народ поклонялся Отцу и Матери, по обычаю каждый год отмечалось четыре великих праздника. Имболк, после которого дни начинают удлиняться, означал окончание зимы и приближение весны, Бельтан возвещал возрождение жизни; Лугназад праздновался 1 августа в благодарность за богатый урожай; а праздник, который отмечается этой ночью, Самайн, - это конец года.

- Это не христианские обычаи, - заметил принц. - Я думал, англосаксы христиане.

- Да, господин, англосаксы - христиане, как и мой народ, кельты. Но в том, что я делаю, нет ничего дурного. Я всего лишь воздаю почести традициям моих кельтских предков.

- Насколько я понял, ваш отец, Олдвин Этельсберн, - англосаксонский лорд.

- Олдвин Этельсберн - мой приемный отец, милорд. Моим родным отцом был Сирен Сен-Ронан, барон из Бретани, а матерью - Мэйр Тир Коннелл, ирландская принцесса. Бретонцы и ирландцы - кельтские народы, и я чту их старинные обычаи. Кроме того, Самайн - день моего рождения. Дагда говорит, что, когда я появилась на свет, волосы мои пылали, словно огонь Самайна. - Глаза ее блеснули при этих словах.

- А кто такой Дагда? - спросил принц.

- Дагда - могучий воин, которому мой дед-король поручил заботиться о моей матери. Когда она умерла вскоре после моего рождения, он стал заботиться обо мне по ее просьбе. Он всегда сопровождает меня, господин, - Твои волосы действительно как огонь, - прошептал Василий. - Ты самая прекрасная девушка на свете.

Щеки ее раскраснелись, но Мэйрин не знала - от костра ли, от слов ли, которые произнес молодой принц.

- Спасибо вам за эту похвалу, мой господин, - медленно отозвалась она. Византийцы так легко бросаются словом "прекрасный". Я часто слышу его с тех пор, как попала в Константинополь. - Дагда снова вошел в круг, освещенный костром, и Мэйрин сказала:

- Мне пора идти, господин. Благодарю за вашу доброту.

Но от принца оказалось не так легко отделаться.

- Пусть твой сторожевой дракон присмотрит за костром, - сказал он. - Я лично провожу тебя к твоим родителям, в Садовый Дворец.

Девушка не удержалась от смеха.

- Дагда - дракон?

- Но разве он не охраняет прелестную девушку от всех опасностей мира?

- Да, господин, - тихим низким голосом согласился Дагда. - Я готов отдать жизнь за мою госпожу. Принц кивнул.

- Со мной она будет в безопасности, Дагда. И, взяв Мэйрин за руку, он повел ее прочь от костра, в вечернюю мглу садов, освещаемых молодым месяцем. Хрупкая ладонь девушки была теплой. Василий чувствовал, как она слегка дрожит. "Какая юная, какая невинная, - подумал он. - Наверное, к ней еще не относился всерьез ни один мужчина". Что-то в его душе отзывалось на эту невинную прелесть, и Василий вспомнил те беспечные слова, что он накануне сказал императору: если она действительно окажется такой же красивой, как и он, то придется жениться на ней, и они произведут на свет не менее прекрасных детей.

Возможно, это были не пустые слова. В конце концов надо же ему когда-нибудь жениться, правда, до сих пор не встречалась женщина, привлекавшая его настолько, чтобы он был готов взять ее в жены. К своим тридцати годам он сменил много любовников и любовниц. Нынешний его любовник увлек принца сильнее прежних, но этот актер неимоверно ревнив. Василий незаметно улыбнулся в темноте. Он подумал, что Мэйрин не понравится Велизарию.

- Ты уже видела город? - спросил он девушку.

- Совсем чуть-чуть, господин. Люди толпами ходят за мной, чтобы потрогать мои волосы. Я сказала матери, что заплету их в косы и спрячу под чепец, чтобы мы спокойно могли ходить по улицам. Моя мать скучает по Англии, и надо хоть как-то отвлечь ее. Она ведь никогда не уезжала далеко от дома. Мне кажется, величие Константинополя несколько подавляет ее.

- Но тебя не подавляет? - Принц с интересом беседовал со своей новой знакомой. Она все время менялась: то - веселый ребенок, то мудрая не по годам женщина.

- Меня он взволновал, - призналась Мэйрин. - Лондон неприятный, унылый и дымный, но Константинополь - чудесный, яркий и праздничный город.

- Да, - согласился Василий. - Это - чудное место. Я здесь родился. Я покажу мой город тебе и твоей матери, - пообещал он. - Может быть, с завтрашнего дня и начнем? Здесь есть на что посмотреть, и у нас уйдет много месяцев, чтобы справиться с этой задачей. А когда мы завершим ее, возможно, ты уже не захочешь возвращаться в Англию.

Они добрались до Садового Дворца. Принц быстро поднес ее руку к губам, поцеловал и пожелал доброй ночи, а затем почти мгновенно растворился во тьме.

Мэйрин осталась стоять у входа, освещенного факелами. Принц исчез так неожиданно, что ей показалось, будто все это ей только почудилось. Она взглянула на свою руку, которую он так бережно держал в своей ладони и поцеловал на прощание. Сердце ее бешено стучало. В пляшущих отблесках огня Самайна она успела разглядеть совершенную красоту этого человека. Высокие, четко очерченные скулы, длинный прямой нос, узкие губы. Описать цвет его глаз она бы не смогла, но короткая бородка и курчавые волосы принца наверняка темные. Голос его, густой и низкий, затрагивал что-то в самой глубине ее души. Мэйрин вошла в этот мир на праздник Самайна. Быть может, эта встреча с Василием Дукой тоже начало какой-то новой жизни? Мэйрин задрожала, хотя вечер был теплым.

Глава 5

Верный своему слову, принц явился на следующий день. Ида быстро поняла, что Василий Дука увлекся Мэйрин, а вовсе не горит желанием показать им Константинополь. Впрочем, он занимался этим с большим энтузиазмом, и вскоре голова Иды распухла от исторических сведений.

- Он меня измотал, - однажды вечером пожаловалась она мужу. Они прожили в Константинополе уже больше полугода. - Он - невероятно ученый человек, и Мэйрин очень нравится его общество. Олдвин усмехнулся.

- По крайней мере во всем этом есть один приятный момент. У тебя не остается времени тосковать по Англии.

- Это верно, - согласилась Ида, - но я хотела бы недельку отдохнуть от этого принца с его прекрасным, но на редкость утомительным городом!

- Но нельзя оставлять Мэйрин наедине с Василием Дукой! - воскликнул Олдвин.

Ида ответила ему многозначительным взглядом.

- Я знаю свой долг матери, милорд, - фыркнула она. - И до тех пор, пока Мэйрин приятно его общество, я буду рядом с ними. - Она снова взглянула на Олдвина, и ее голубые глаза лукаво блеснули. - А известно ли тебе, милорд, что в Константинополе, как и в Риме, четырнадцать кварталов; и поскольку один из кварталов Рима расположен за Тибром, то один из четырнадцати кварталов Константинополя находится за Золотым Рогом, в Пере? А знаешь ли ты, милорд, что в Константинополе пятьдесят укрепленных ворот и стены длиной в тринадцать миль? И что благодаря огромным зернохранилищам и цистернам он способен выдержать любую осаду? Известно ли тебе, милорд, что большая цепь, протянутая через Золотой Рог, защищает Константинополь от нападения с моря?

Олдвин рассмеялся, а Мэйрин радостно подхватила:

- Знаешь ли ты, отец, что акведуки постоянно обеспечивают население города чистой водой и что в отличие от большинства городов Западной Европы под Константинополем тянутся трубы, выводящие из города отбросы? И в отличие от наших английских городов улицы здесь освещаются по ночам! Кроме того, действуют три общедоступные больницы, а в них работают женщины-лекари! Здесь есть пожарная бригада, а численность населения Константинополя достигла почти миллиона человек!

- Все это чудесно, - согласился Олдвин, - но я подозреваю, что принц куда больше интересуется тобой, чем всеми этими цифрами и фактами, которые он заучил, чтобы иметь возможность наслаждаться твоим обществом.

- Отец! - Щеки Мэйрин немедленно порозовели, но Ида уже была начеку.

- Откуда ты знаешь? - спросила она Олдвина. - Принц что-то говорил, милорд?

- Еще ничего, но он попросил меня о личной беседе и должен прийти сегодня. - Олдвин Этельсберн взглянул на дочь. - Ну, Мэйрин, что ты скажешь? Если он попросит твоей руки, ты выйдешь замуж за принца Василия? Ты сможешь быть счастливой здесь, в Константинополе? Мы с матерью уедем после окончания торговых переговоров. Но с этими византийцами уйдет еще несколько лет, чтобы уладить все дела.

- Мама говорила, что у женщины в жизни есть только два пути - или монастырь, или брачная постель, - сказала Мэйрин. - Я не чувствую тяги посвятить себя духовной жизни, потому готова выйти замуж за того, за кого ты отдашь меня, отец.

- Нет, Мэйрин, - тихо возразил Олдвин. - Рано или поздно мне действительно придется выдать тебя замуж, но я хочу, чтобы ты выбрала мужа по своей воле. Подумай об этом, Мэйрин.

- Королем Англии скоро станет герцог Вильгельм, и если я вернусь в Англию, то мне придется выйти замуж за нормандца, - ответила Мэйрин. - Нормандцы гордые люди, а мое приданое невелико. В Англии у меня нет земельных владений. И если принц захочет взять меня в жены, то это наверняка будет лучшая из всех возможных партий. Ведь мне почти что нечего предложить мужу-нормандцу.

- Но у тебя есть красота, Мэйрин, - сказал Олдвин. - Найдутся мужчины, которые захотят обладать тобой, несмотря на скудное приданое.

- Меня будут любить, - отозвалась Мэйрин. - Разве этого мало?

- Не могу сказать, дочь моя. Я люблю твою мать. Сирен Сен-Ронан любил Мэйр Тир Коннелл, но для многих и многих людей брак - это всего лишь соглашение, по которому мужчина увеличивает свои богатства и земли. Однако если мужчина и женщина относятся друг к другу с уважением, то между ними зарождается дружба, которая нередко перерастает во взаимную любовь.

- Ты говоришь так, как положено англосаксу, отец, - ответила Мэйрин, - А нормандцы не уважают и не ценят своих жен так, как это принято в Англии. Возможно, я еще молода, но знаю, что женщины для них - это всего лишь красивые и желанные вещи и способ произвести на свет потомство. Ты умен, но выбор, который предлагаешь мне, - не настоящий выбор. Какой-то безымянный, безликий нормандец, который женится на мне за мою красоту, но будет смотреть на мое маленькое приданое с насмешкой и обращаться со мной, как с вещью. И принц Василий, у которого доброе сердце и который относится ко мне с почтением. Ну конечно, я выберу принца! Где я еще найду такого достойного супруга?

Ида покачала головой.

- Ты делишь шкуру неубитого медведя, - с упреком сказала она мужу. - Принц всего лишь хочет поговорить с тобой, Олдвин. Он ничего не говорил о Мэйрин. Не надо внушать нашей дочери неподобающие мысли.

Олдвин Этельсберн улыбнулся.

- Если бы принц желал поговорить со мной о чем-то другом, то он сделал бы это без лишних предисловий. Но он сказал, что хочет побеседовать по личному вопросу. Что же еще его может интересовать, кроме Мэйрин?

- Я слышала сплетни, - сказала Ида. - Сплетни о принце и актере Велизарии.

- Уличная болтовня, - отмахнулся Олдвин. Ему было известно больше, но как он мог объяснить это своей простой, невинной Иде?

- Этот актер живет во дворце Буколеон, как и принц Василий, - резко заявила Ида. - Возможно, это просто сплетни прислуги, но в них есть доля истины, милорд. Имя Велизария часто звучит рядом с именем принца.

- Он - величайший актер империи. Император оказывает ему большие почести, а Василий - его друг, - сказал Олдвин. - Подобная дружба здесь - обычное явление. Это не мешает мужчине вступать в брак и быть верным своей супруге. Не забывай, Ида, что я жил здесь в юности. Я все знаю. В Константинополе в подобной дружбе не видят ничего необычного.

- Ты всегда ведешь себя так, словно Мэйрин принадлежит только тебе, - с легкой горечью заметила Ида. - Но я тоже люблю ее! Я хочу, чтобы она была счастлива, а твои слова беспокоят меня, милорд!

- О, не надо ссориться из-за меня! - воскликнула Мэйрин, обвив нежными руками шею Иды. - Мамочка, дорогая, если принц захочет взять меня в жены, я буду очень довольна. Он такой добрый, внимательный и веселый! Уверена, он сделает меня счастливой.

Ида откинула прядь огненных волос со лба дочери.

- Ты еще так невинна и неопытна, девочка моя, - тихо проговорила она. Мягко высвободившись из ее объятий, она снова обратилась к мужу:

- Дай мне одно обещание, милорд. Если принц действительно станет просить руки нашей дочери, то пусть подождет шесть месяцев. И если по истечении этого срока намерение жениться не пропадет в нем, то так тому и быть.

Олдвин на мгновение задумался, а потом спросил:

- У Мэйрин уже начались месячные? Ида вспыхнула от смущения.

- Нет, милорд. Олдвин кивнул.

- Тогда я учту твою просьбу. Действительно, пока нет смысла торопиться с браком.

Ида облегченно вздохнула. За полгода может случиться все что угодно. Кроме того, возможно, Олдвин ошибался. Возможно, принц вовсе не собирается просить руки Мэйрин.

Когда принц Василий прибыл в Садовый Дворец, Иды и Мэйрин там не оказалось. Ида была готова пойти куда угодно, лишь бы не встречаться с принцем в этот день. Поэтому, взяв с собой дочь, она отправилась на прогулку по императорским садам. Они любовались цветущими деревьями и весенними цветами среди фонтанов и прудов. Но затем к ним подошел раб и сообщил, что их ждут в Садовом Дворце. Сердце Иды оборвалось: она поняла - принц действительно пришел просить руки Мэйрин. Иначе они спокойно прогуливались бы в саду, пока Олдвин сам не вышел бы к ним.

Олдвин и принц Василий сидели в маленьком садике перед дворцом. Оба улыбались. Зенон наливал вино в четыре изысканных золотых кубка. Заметив Иду и Мэйрин, Олдвин поспешил им навстречу, взмахнув рукой.

- Иди скорее, жена! Сюда, Мэйрин! У меня для вас новости! - Он подождал, пока женщины усядутся рядом с ними на скамеечки с мягкими подушками, а потом заявил так, словно это было для них величайшим сюрпризом:

- Дорогая моя, принц Василий просит руки нашей Мэйрин! Я, конечно, дал свое согласие. Это - великая честь для нас. Я не ожидал ничего подобного. Что ты об этом думаешь, Ида?

- Это действительно великая честь, милорд, - медленно ответила Ида, - но наша дочь еще не стала женщиной. Она слишком молода для брачного ложа.

- Ваш муж объяснил мне, насколько невинна Мэйрин, - успокаивающим тоном отозвался принц. - Я согласился подождать до тех пор, пока она не станет настоящей женщиной. Но свадьба состоится первого мая. И после свадьбы Мэйрин переедет жить ко мне, в Буколеон.

Ида метнула на мужа разгневанный взгляд; в ее глазах светился невысказанный вопрос. Однако она была слишком хорошо воспитана, чтобы унижать Олдвина упреками в присутствии принца.

- Все будет так, как пожелаете вы и мой супруг, - сказала она, - но если мне позволено спросить, то к чему такая поспешность? До первого мая осталось всего три недели!

Принц улыбнулся Иде, и его бирюзовые глаза потеплели от нахлынувших чувств.

- Я влюбился в Мэйрин с первого взгляда, госпожа моя. Вот уже целых шесть месяцев я вижусь с ней почти каждый день во время наших прогулок по городу. Вы - очаровательная компания, но мне хотелось бы побыть с Мэйрин наедине. Подальше от чужих глаз. Как я могу рассказать ей о своей любви, если ее мать слышит каждое мое слово? За последние полгода я сочинил сотню любовных песен, но до сих пор у меня не было ни единой возможности спеть ей хотя бы одну из них. Мне нечем подкрепить мои слова, госпожа, но вы можете спросить любого жителя Византии, и любой подтвердит вам, что принц Василий Дука - честный человек. Я обещаю, что буду лелеять Мэйрин и заботиться о ней с нежностью и любовью. Я не причиню ей вреда и не допущу, чтобы кто-нибудь другой обидел ее. Я буду уважать и почитать ее до конца моих дней, если вы доверите мне это счастье.

- Вы победили меня, господин мой, - со вздохом сказала Ида. - Что я могу ответить на такие торжественные слова?

- Ответьте нам своим благословением, госпожа. - Принц снова улыбнулся ей.

- Благословляю вас, - сдалась Ида.

Олдвин Этельсберн поднялся со стула и помог подняться жене.

- Пойдем, Ида, - произнес он, уводя ее за собой из сада. Василий и Мэйрин впервые остались наедине друг с другом после той ночи Самайна, когда он увел ее от Дагды и проводил домой.

- Ты молчишь, Мэйрин, - тихо заметил Василий.

- Но вы с моей матерью не дали мне возможности что-либо сказать, ответила девушка.

- Ты довольна, что станешь моей женой? - Принц бережно взял ее за подбородок, слегка приподняв голову.

- Да, господин мой, - ответила она. - Но что, если бы я сказала "нет"?

- Я все равно получил бы тебя, - тихо ответил он, и Мэйрин заметила, что по его прекрасному лицу пробежала тень.

- Но я еще не успела полюбить вас, господин, - настаивала она.

- Я научу тебя, Мэйрин. Ты уже когда-нибудь любила мужчину? Быть может, где-нибудь в Англии у тебя остался возлюбленный, о котором ты вспоминаешь с нежностью?

- Нет, господин, и никогда не было. Я не знаю, что значит любить мужчину. - Принц прочел по ее глазам, что она говорит правду.

Его рука ласково коснулась щеки девушки, он провел пальцами по ее коже, нежной, как лепестки роз, и слегка дотронулся до бархатистых полных губ. Мэйрин показалось, что ее пронзила молния. Глаза ее расширились от удивления. Легкая улыбка коснулась уголков рта Василия: принц понял, что она действительно никогда не была близка с мужчиной, и подавил внезапную дрожь. Его возлюбленная оказалась еще большим совершенством, чем он смел надеяться. Он сделает ее такой, какой хотел бы видеть. Он никогда не думал, что ему так повезет с женой!

В его апартаментах во дворце Буколеон было множество прекрасных и редкостных вещей, ибо принц Василий ценил красоту. В его владении находилась самая большая и лучшая в мире коллекция античных греческих ваз, и все без малейшего изъяна. Статуи, которые он тщательно и давно собирал, тоже были древними и безупречными. Кроме того, принц владел чудесной коллекцией драгоценных камней.

Будучи христианином, он имел право взять себе только одну жену. И Мэйрин с ее совершенной красотой могла по праву занять центральное место в его коллекции, стать несравненным украшением его дворца, способным вызвать зависть и восхищение у любого посетителя. Глядя в ее прелестное лицо, принц чувствовал, как в нем поднимается волна желания. Кто знает, когда он получит возможность насладиться ею? Но ожидание только разожжет страсть. Тонким пальцем он провел по ее соблазнительно очерченным, изящным губам. Влажные губы слегка приоткрылись. Принц видел, как под скромной туникой с высоким вырезом вздымается и опускается грудь, как дыхание ее учащается под его ласками. Взгляд его бирюзовых глаз задержался на темно-синих глазах Мэйрин. Медленным, завораживающе томным движением он провел пальцем по нежной, чувствительной коже ее губ.

- Тебя когда-нибудь целовал мужчина? Не отец, не брат, не родственник, а возлюбленный? - спросил он.

- Нет, - ответила Мэйрин, слегка задыхаясь. - Я же говорила вам, господин, что у меня еще никогда не было возлюбленного. - Под его пристальным взглядом она стала дышать еще чаще.

- Тогда я буду единственным счастливцем, которому удастся похитить твои сокровища, Мэйрин. У тебя очень чувственный рот, любовь моя. Он может толкнуть мужчину на безрассудство.

Подавшись вперед, он прильнул к ее губам. Нежная плоть невинно уступила его натиску, и лишь опытность Василия в делах любовной страсти помогла ему сдержаться и не овладеть Мэйрин тут же, прямо в саду.

Мэйрин же показалось, что внутри нее что-то взорвалось, разливая по жилам пылающую истому, заставляя сердце обезуметь и пуститься вскачь. И глаза принца обещали ей поведать еще много тайн неведомой доселе страсти. Мэйрин понимала, что он видит ее желание, но в своей невинности и не подумала скрыть его.

- Я пообещал твоим родителям, что не овладею тобой до тех пор, пока ты не станешь женщиной, Мэйрин, - тихо сказал принц. - Но, дожидаясь дня твоей зрелости, мы сможем доставить друг другу наслаждение иными путями. Я научу тебя, как дарить и принимать страсть. Ты ведь не станешь бояться меня, любимая?

- Нет, господин мой. - Она старалась перевести дыхание, но грудь ее словно сжало железным обручем. Голова кружилась. По правде сказать, она все же немного боялась при виде столь внезапной и неприкрытой страсти этого мужчины, но не хотела признаваться в этом: ведь он так нежен с нею!

Впрочем, Василий все это понимал. Он попытался успокоить ее:

- В желании, которое вспыхивает между мужчиной и женщиной, нет ничего дурного и неестественного, Мэйрин. Тебе страшно только потому, что ты еще незнакома с ним. И это правильно для столь чистой и невинной девушки, как ты. Я никогда не причиню тебе боли, Мэйрин. Поверь мне и доверься, любимая моя.

Мэйрин проглотила комок в горле. Щеки ее пылали.

- Я верю вам, господин.

Он снова приподнял ее подбородок и, улыбнувшись, еще раз поцеловал в губы.

- Первого мая ты станешь моей женой, моей принцессой.

- Бельтан, - проговорила она. - Праздник посевов, праздник цветения. Кельты всегда играли свадьбы в этот день.

- Значит, ты довольна, что мы поженимся первого мая?

- Да, господин мой. Вы избрали этот день, не зная обычаев моего народа, и для меня это - счастливое предзнаменование.

- Ты будешь жить в Буколеоне, Мэйрин. Этот дворец, конечно, не принадлежит мне безраздельно. Я владею только апартаментами в нем, как и множество других родственников и приближенных императора. Этим летом я построю для тебя дворец за Босфором - драгоценный самоцвет на зеленом холме над морем. Там мы окончательно станем мужем и женой, там родятся наши дети, и там мы когда-нибудь умрем после долгой и счастливой жизни друг с другом. Ты довольна?

- О да, господин мой, - отозвалась Мэйрин, и ее губ впервые коснулась легкая улыбка. - Императорский дворец с этими садами очень красив, но мне бы хотелось жить в своем собственном доме. Чтобы мы могли уединиться со своей семьей подальше от чужих глаз.

- Тебя не прельщают блеск и интриги придворной жизни, Мэйрин?

- Нет, господин мой, это не по мне. Мое счастье - в семье и уютном доме.

- Уверен, тебе понравятся и другие вещи, Мэйрин. Ты слишком умна, чтобы все твои интересы сводились к семье и дому. Я научу тебя всему, что тебя заинтересует.

- Я люблю музыку, господин мой. И еще люди говорят, что у меня есть дар целительства. Я много знаю о травах.

- Природный дар целительства - это признак особого человека, - заметил принц.

- Но больше ничего особенного я о себе сказать не могу. Я вела простую и скромную жизнь. Англия - красивая страна, но ее красота заключена в природе. Там нет такого великолепия, как здесь, в Византии. Сколько нового я здесь смогу узнать! В ваших библиотеках хранится мудрость веков. У меня уйдет целая жизнь только на что, чтобы прикоснуться к ней.

- Ты умеешь читать?! - Принц был потрясен.

- А что, это плохо? - обеспокоилась Мэйрин.

- Нет, - медленно приходя в себя, ответил принц. - Я просто слегка удивился. Я не думал, что женщин в Англии учат таким вещам.

- Моя мать говорила, что мужчинам не нравятся ученые женщины, потому что ученость делает женщину мужеподобной. Но отец считает - женщина должна уметь читать и писать, хотя бы для того, чтобы проследить за бейлифом. Потому-то я стала учиться вместе с моим братом Брэндом и наш учитель, брат Бай-ярд, быстро понял, что я пойду в науке дальше Брэнда. Он всегда сокрушался о том, что я не родилась мальчиком.

- Тебе нравилось учиться? - Василий пришел в полный восторг, узнав Мэйрин с этой новой стороны. Он просто не ожидал от нее ничего подобного: ведь по сравнению с просвещенной Византийской империей Англия считалась полудикой страной.

- Да, - ответила Мэйрин. - Признаться честно, господин мой, мне очень нравилось учиться.

- Я найду тебе наставника! - взволнованно воскликнул он. - Когда мы поженимся, ты сможешь много времени уделять наукам, любовь моя. Если тебе это будет доставлять удовольствие, ты сможешь учиться всему, чему захочешь. В Константинополе ценят ученых женщин. Вообще мы поощряем ученость.

Василий едва сдерживал свой восторг. Прежде он никогда не задумывался о том, женщина какого типа может сделать его счастливым. Ему нравились все красивые женщины подряд, но сейчас он понял, что в этом заключалась его ошибка. Он никогда прежде не видел глубже красивого лица и фигуры; возможно, потому, что большинство женщин его круга были просто ленивые, распущенные красотки, которых не интересовало ничто, кроме нарядов и украшений. А те, кого занимало что-то помимо косметики и платьев, встречались крайне редко и, как правило, оказывались недостаточно красивы или богаты, но достаточно умны, чтобы понять - нужно компенсировать эти недостатки чем-то другим. Впрочем, почти всегда они обращались к церковной жизни или становились известными учеными, у которых не оставалось времени на мужа и семью.

Поэтому Мэйрин показалась Василию просто невероятным созданием. Господь наделил ее и ослепительной красотой, и разумом, способным усваивать знания. И Василий понял, что именно такую женщину он искал всю жизнь. Он сможет, как скульптор, вылепить из этой податливой глины непревзойденную статую. Мэйрин станет не только прекраснейшей, но и мудрейшей женщиной Византии. И это будет творением его рук! Внутреннее чувство подсказывало принцу, что эта девушка добродетельна. Он будет любить ее так нежно и страстно, что она никогда не польстится на другого мужчину. Она станет великолепным образцом совершенства, примером для других женщин. Прекрасная. Образованная. Добродетельная. Недоступная. И безраздельно принадлежащая ему одному!

- Подойди ближе, - сказал Василий и усадил ее к себе на колени. Одной рукой он нежно обнял ее за талию, другой - повернул к себе ее разрумянившееся от смущения личико. Его глаза невероятного цвета персидской бирюзы окинули ее собственническим взглядом.

- Я люблю тебя, - произнес он. Голос его звучал хрипло и почти жестко. - И научу тебя любить меня. Между нами никогда не встанет третий. Ты будешь счастливее всех женщин на свете. А теперь поцелуй меня!

Слова его прозвучали так повелительно, что Мэйрин смутилась. Она покраснела еще сильнее. Закусив губу, она попыталась отвернуться, чтобы скрыть смущение. Но Василий не отвел глаз от ее лица.

- Покорность - первая заповедь жены, Мэйрин. Ты еще молода и неопытна. Я понимаю твою застенчивость. И на сей раз прощаю тебе это непослушание, но в будущем хочу рассчитывать на совершенную покорность. А теперь поцелуй меня.

Мэйрин подумала, что он, должно быть, очень властный человек. Он так строго говорил о послушании! Но ведь он будет ее мужем. Она сама дала согласие и понимала, что о таком женихе можно только мечтать. Отогнав прочь сомнения, Мэйрин потянулась губами к его рту; ресницы ее, затрепетав, опустились. Когда губы их слились в поцелуе, сердце ее снова бешено забилось: на сей раз Василий не был таким нежным, он жадно и пылко впился в ее податливую плоть с таким напором и силой, что Мэйрин задохнулась от неожиданности.

- О-о-о, - выдохнула она, когда принц наконец оторвался от ее губ. Василий усмехнулся, заметив, что в ее темно-синих глазах блеснуло новое понимание. Она начинала учиться страсти. Он бережно приподнял ее с колен и, поднявшись, вышел из сада, не сказав больше ни слова. Мэйрин осталась стоять, словно приросла к земле. От его первых нежных поцелуев она чувствовала какое-то легкое головокружение и странную слабость. Но этот, последний поцелуй пронзил ее всю неудержимым и еще непонятным огнем, от которого кровь звенела в ушах и губы пересыхали, как от жажды. Если это и есть любовь, то это потрясающе!

***

Ида и Олдвин показались из-за деревьев, увлеченно о чем-то беседуя. Мэйрин улыбнулась и кивнула им, но почти не вслушивалась в их разговор. Мысли ее были слишком заняты Василием и будущим счастьем, которое он посулил ей. Отец говорил, что надо отправить в Англию гонца, сообщить королю о ее браке.

И Брэнда тоже надо уведомить.

Принц Василий собирался просить у императора официального разрешения на свадьбу с Мэйрин. Император едва ли станет противиться счастью своего кузена, ибо византийцы славились своим на редкость демократичным отношением к браку. Богатый человек здесь не останавливался перед тем, чтобы взять жену из низшего слоя общества, если она устраивала его во всех отношениях.

Константин Х с удовольствием дал свое монаршее благословение на этот брак. Он был рад, что его кузен решил обзавестись семьей: ведь чем больше родственников, тем крепче семья! Впрочем, одно обстоятельство обеспокоило императора.

- Ты уже говорил с Велизарием о том, что намерен жениться? - спросил он кузена.

- Я не хотел никому сообщать об этом до тех пор, пока не получу вашего благословения, - церемонно ответил Василий. - Я поговорю с ним сегодня.

- Он не обрадуется твоему решению, Василий. Он ужасен в ярости, предупредил Константин.

- У него не будет повода огорчаться. Я люблю Мэйрин, но и Велизария тоже люблю. Разве я должен прогонять его только потому, что женился?

- Но поймет ли это Мэйрин? И поймет ли Велизарий?

- Ей об этом знать не обязательно, Константин. Я собираюсь построить для нее дворец на холме за Босфором. Она хочет иметь собственный дом. Город ей нравится, но она предпочитает сельскую местность и, думаю, приезжать в Константинополь будет редко. А Велизарий, напротив, терпеть не может сельскую местность и никогда не покидает Константинополь. Думаю, что без труда смогу устроить так, чтобы моя жена и любовник никогда не встречались друг с другом. Разве другие не поступают так же?

***

- Жениться?! - Велизарий Фок, величайший актер Константинополя, потрясение уставился на своего возлюбленного принца. - Ты собираешься жениться первого мая? Господи помилуй, Василий! Неужели ты так жесток? Мы с тобой встретились как раз первого мая, в прошлом году! Я никогда тебе этого не прощу, Василий! Никогда! - Слезинка скатилась по его длинному изящному лицу и затерялась в короткой ухоженной бороде.

- Ax, так вот почему этот день навевает мне сладкие воспоминания! воскликнул принц. Он по-дружески обнял своего любовника. - Я не хотел причинить тебе боль, Велизарий, но дата свадьбы уже назначена. Перенести ее невозможно.

- Но зачем тебе вообще жениться? - Золотисто-карие глаза актера наполнились слезами. - Разве ты меня не любишь?

- Почему же, люблю, - снисходительно ответил принц, - но ты не можешь родить мне детей, Велиэарий. Мой долг перед семьей - произвести на свет наследника. Кроме того, Мэйрин - исключительное создание. Ее красота ни в чем не уступает моей. Я не в силах устоять перед ней. Я уже влюбился в нее.

- Я слыхал, что у нее волосы какого-то неестественного цвета, - обиженно заметил актер. - Оранжевые! Разве девчонка с оранжевыми волосами может сравниться с тобой в изяществе и прелести, о мой возлюбленный?

- Ее волосы - словно огненное золото, словно пылающий костер. Ее лицо и фигура - само совершенство. Она - невинная девственница. Но что самое чудесное, Велизарий, - она умна и образованна!

- Но она - англичанка, Василий! - воскликнул актер. - Они ведь дикари. Ты видел их торговое посольство? Длинные волосы, косматые бороды и ужасающая одежда!

Василий рассмеялся.

- Она умеет читать, Велизарий. Знает математику. У нее прекрасный почерк. Она говорит на нескольких языках. Что ты на это скажешь?

- Скажу, что не отказался бы познакомиться с твоей новой пассией. Возможно, у нас найдется с ней кое-что общее, помимо знакомства с тобой.

- О нет, дорогой мой, - усмехнулся принц. - Ты ни в коем случае не должен встретиться с Мэйрин. Я не позволю тебе испугать ее рассказами о нашей связи. Она этого просто не поймет. Возможно, тогда станет старше и хорошо узнает наши обычаи, все будет по-другому, но не сейчас. Я собираюсь построить ей дворец за Босфором, и вы не будете огорчаться встречами между собой.

- Какой ты заботливый! - раздраженно фыркнул Велизарий. - Но тебе повезло, что я понимаю необходимость твоей женитьбы, хотя невеста не поймет того, что связывает нас с тобой. - Он ревниво вгляделся в лицо Василия. - Впрочем, мой милый принц, мне кажется, не все так просто. Ни для кого не секрет, кто мы друг для друга. Почему ты так уверен, что никто не выболтает этого твоей невесте? Или у тебя нет врагов? И как насчет родителей девушки? Узнай они о твоих причудливых вкусах, доверят ли тебе свое сокровище? Или им так не терпится заполучить в зятья принца, что они отбросят ради этого свои варварские предрассудки? Вот что мне хотелось бы знать.

- Будь осторожен, Велизарий, - с тихой угрозой в голосе проговорил принц. - Я желаю получить эту девушку! Если попытаешься помешать, я с тобой расстанусь, - Ты и так меня бросишь! - воскликнул актер. - Я знаю! - В голосе его зазвенели нотки близящейся истерики.

- Нет, - мягко возразил Василий, успокаивающе погладив Велизария по светлым кудрям. - Нет, дорогой мой. Я тебя не брошу. Мужчина может делить свою любовь, как я буду делить ее между тобой и Мэйрин. Вы нужны мне оба для разных целей. Ты ведь знаешь, что в отличие от тебя я могу любить и мужчин, и женщин. И ты всегда знал, что рано или поздно тебе придется делить меня с моей будущей женой. Прежде ты никогда меня не ревновал. Так не нужно и теперь, любовь моя, - закончил он и быстро поцеловал актера в губы.

Велизарий ответил ему жадным поцелуем, а потом со вздохом произнес:

- Ты разбиваешь мое сердце, господин мой. Но я знал, что это случится, еще тогда, когда впервые встретился с тобой взглядом, и даже зная это, все же продолжал тебя любить.

Василий улыбнулся, глядя в глаза Велизарию.

- Поверь мне, - ласково сказал он. - Я все устрою. Ты ведь знаешь, что я могу все устроить как надо; верно?

- Я почти что сочувствую твоей невесте, Василий, - тихо отозвался Велизарий. - Интересно, что будет, если она поймет, какой ты безжалостный человек?

Но Мэйрин, охваченная пламенем первой любви, замечала только то, что хотела видеть. Принц вскружил ей голову клятвами в преданности и страстными поцелуями уверенных губ. Эти поцелуи волновали ее. Она безоговорочно верила всему, что он говорил, и с нетерпением ждала того дня, когда сможет принять мужскую любовь.

Она уже заметно подросла и стала даже выше Иды. Груди ее, казавшиеся всего лишь нежными бутонами, когда она приехала в Константинополь, теперь округлились и пополнели, натягивая ткань туники. Платья ее вскоре пришлось перешить, поскольку они стали тесными. Мэйрин обнаружила, что настроение ее стало меняться чуть ли не каждую минуту, от уныния ко всепоглощающей радости и наоборот. Из прекрасного ребенка она быстро превращалась в столь же прекрасную женщину.

Дагда молча подмечал, какие взгляды украдкой бросают люди на его юную госпожу. Женщины, конечно, завидовали. Мужчины же смотрели на нее с томлением желания. Дважды Дагда прочел откровенную страсть к Мэйрин во взгляде варяжского гвардейца по имени Эрик Длинный Меч. Впрочем, как только гвардеец замечал, что за ним наблюдают, огонь желания тут же угасал, сменяясь простым, лишенным всякого выражения взглядом.

Императрица Мария-Ирина пришла из своего дворца взглянуть на Мэйрин. Эта глубоко набожная, благочестивая женщина посвятила свою жизнь молитвам и благотворительности. Она тревожно вглядывалась темными глазами в лицо Мэйрин. Наконец улыбнулась, довольная тем, что ей удалось увидеть, и по-матерински похлопала девушку по руке.

- Вижу, ты - хорошая девочка, - прошептала она так тихо, что Мэйрин пришлось напрячься, чтобы расслышать ее слова. - Я возблагодарю Святую Анну, мать блаженной Девы Марии, за то, что Василий наконец нашел себе жену. Тебе ведь, конечно, известно, что главная обязанность жены - рожать детей, не правда ли, дорогая моя?

Мэйрин смущенно кивнула, глядя на бледное лицо и пристальные темные глаза императрицы.

- Моя дочь еще слишком юна, чтобы зачать и родить ребенка, ваше величество, - заметила Ида.

- Она скоро вырастет. Я вижу, в ее прелестных глазах уже занимается заря женственности. Послушай меня, дитя мое.

Тяжело быть женщиной, тяжело со смирением подчинять себя низменному плотскому желанию мужчины, но таков долг покорной супруги. Твоя мать наверняка уже рассказала тебе о том, каким нечестивым путем зачинаются дети. Но таково наказание Господа Бога, возложенное на нас за Евин грех, и мы должны кротко и с терпением нести его. Однако великим благом для твоей души будет, если ты просто сосредоточишься на своих четках во время этого унизительного действа. Императрица озабоченно вгляделась в лицо Мэйрин, испугавшись, что потрясла невинную бедняжку своей прямотой.

Мэйрин с трудом сдержала смех. Половая жизнь не была чем-то запретным для англосаксов, которые еще не успели далеко уйти от тех первобытных времен, когда люди отдавались любви с радостью и безрассудством. Брачное счастье Иды и Олдвина ни для кого не было тайной. Брэнд и Мэйрин несколько раз случайно заставали их во время страстных объятий. Детям никто не запрещал расспрашивать родителей о тайнах плоти, и Ида отвечала на вопросы честно и откровенно, объясняя своей дочери, что наслаждения любви сперва могут показаться несколько необычными, но все равно приятны и сладостны.

Именно поэтому слова императрицы потрясли девушку. Впрочем, Мэйрин понимала, что обязана быть вежливой с обеспокоенной императрицей, которую побуждала к таким словам только искренняя забота. Она чувствовала, что Василий - очень страстный мужчина. Он предпочитал ее невинный энтузиазм в ласках и поцелуях безмолвной покорности других, менее чувственных женщин. И Мэйрин не могла понять, почему императрица сочла своим долгом говорить с ней в таком торжественном тоне.

- Я благодарна вашему величеству за то, что у вас нашлось время навестить меня и предложить мне мудрый совет, - учтиво ответила она. - Я запомню ваши слова.

Ида просияла от гордости. Она хорошо воспитала своего ребенка: у Мэйрин оказались безупречные манеры и безошибочное чувство такта. Однако польщенная тем, что императрица Мария-Ирина почтила их личным визитом, Ида все же не могла понять, зачем она говорит Мэйрин такие странные вещи. Мысль о том, чтобы сосредоточиться на четках во время страстных объятий, просто невообразима!

Воодушевленные примером императрицы, другие члены семейства Дука тоже стали наносить визиты в Садовый Дворец; каждый приносил для Мэйрин особый подарок. Не все они были богаты, не все принадлежали к высокородной ветви династии. Но все очень гордились тем, что связаны с императором узами родства и что получили возможность снова появиться в центре внимания благодаря браку Василия с прекрасной чужеземкой. Отец принца уже умер, но мать его была второй дамой в Константинополе после императрицы.

Илиана Дука - миниатюрная изящная женщина с печатью недоступности на лице. Волосы такого же цвета, как и у сына, но не кудрявые, а прямые и уложены в плотный узел на затылке. Бирюзовые глаза Василия - теплые, а взгляд его матери - невыразительный и тусклый, загоравшийся, когда она говорила о своем единственном ребенке. Она явилась к своей будущей невестке в великолепном наряде из ярко-алого шелка, покрытого золотой вышивкой. По сравнению с ней даже императрица показалась бы скромной и невзрачной.

Она принесла Мэйрин в подарок чудесное ожерелье из золотых пластин, украшенных аметистами.

- Под цвет твоих глаз, - строго проговорила она. - Мой сын сказал, что твои глаза похожи на аметисты, но мне кажется, они более темные. Ты еще очень молода, но, похоже, я могу поблагодарить тебя за то, что ты отвлечешь моего сына от разгульной жизни, которую он вел все эти последние годы. Мне не нравятся его приятели. Надеюсь, ты будешь ему хорошей женой, а не какой-нибудь дурочкой, боготворящей землю, по которой он ступает, и не позволишь ему продолжать все эти бесчинства. Ты должна как можно скорее родить мне внуков! Я так жалею, что из всех моих детей выжил только Василий! Дети усмиряют мужчину даже быстрее, чем жена. - Она пристально взглянула в глаза Мэйрин. - Ты ведь уже достаточно взрослая, чтобы родить ребенка, верно?

- Еще нет, - вмешалась Ида.

- Тогда зачем же он женится на ней, если она еще не может родить ему сыновей? - раздраженно спросила Илиана Дука. - Мой сын должен делать детей, а не жениться на них.

- Мы любим друг друга! - невинно воскликнула Мэйрин. - И вскоре я буду уже достаточно взрослая, чтобы подтвердить наш брак на деле.

- Любите?! - Илиана резко и холодно расхохоталась, но оборвала себя и со вздохом произнесла:

- Любовь, дорогая моя, - это всего лишь иллюзия, хотя, конечно, сейчас ты мне не поверишь. Но со временем поймешь, что на этом свете реально лишь то, что ты можешь потрогать руками. Я хорошо знаю моего сына. Он любит тебя за твою красоту и невинность. Второе ты легко утратишь, если останешься жить в Константинополе. А первое храни так же бдительно, как старая императрица Зоя, иначе рано или поздно ты потеряешь Василия.

Увидев, что Мэйрин огорчена ее словами, Илиана смягчилась:

- Видишь ли, дитя мое, с годами я стала жестче, но на самом деле вовсе не так сурова, как могу показаться. Просто хочу, чтобы ты избежала тех страданий, которые выпали на мою долю. - Она печально улыбнулась. - Я буду тебе хорошей свекровью и не стану вмешиваться в твою жизнь, Мэйрин. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь или совет, приходи без всякого смущения. Я хочу, чтобы Василий был счастлив, а поскольку ты тоже этого хочешь, то мы с тобой будем друзьями и союзниками. Не хочу, чтобы повторилась старая история, - загадочно закончила она.

Когда Ида и Мэйрин остались вдвоем, Мэйрин воскликнула:

- Какая странная мать у Василия! Сперва напугала меня, но потом почему-то стало ее жаль, хотя и не понимаю почему. Ида покачала головой.

- Вероятно, ее муж не был с нею так добр, как Василий - с тобой. Жизнь женщины - в ее муже и семье. Если мужчина, которого ты любишь, неласков с тобою, то это очень грустно, а еще печальнее - когда умирают дети, которых ты выносила и родила. Не приведи Господь тебе познать такое горе, Мэйрин!

Мэйрин взяла мать за руку и в порыве чувства прижала ее к сердцу. С тех пор как Олдвин и его жена удочерили ее, Ида потеряла еще двух детей. Первый мальчик умер, не прожив и дня. Второй раз выкидыш случился так рано, что нельзя было даже определить, мальчик это или девочка. Боль от потери была тем сильнее, что прошло уже слишком много времени с тех пор, как Ида родила последнего ребенка. Они уже смирились с мыслью о том, что больше детей не будет. А потом она внезапно зачала, и они сочли это маленьким чудом. Но ни этот ребенок, ни следующий не выжили. И больше Ида не беременела. Мэйрин знала, как Ида горевала по этим детям, и прекрасно поняла слова своей приемной матери.

- Я постараюсь подружиться с госпожой Илианой, мама.

- Да, это было бы хорошо, Мэйрин. Когда мы с отцом вернемся в Англию, семья Василия станет твоей единственной семьей. И чтобы ничто не омрачало твоего счастья, тебе следует найти друзей среди членов клана Дука.

День свадьбы Мэйрин приближался. Императорские швеи не покладая рук трудились над свадебным нарядом. Нижнюю тунику с высоким вырезом и длинными узкими рукавами сшили из золотой ткани, тщательно подогнав по фигуре невесты. Поверх нее Мэйрин должна была надеть платье из золотого шелка, расшитое аметистами, бриллиантами и жемчугом. Волосы невесты останутся распущенными в знак ее невинности, но на голове ее будет красоваться тонкий золотой венец с бриллиантами и речными жемчужинами. Швеи, сооружавшие свадебный наряд, очень волновались, и в день последней примерки, взглянув на Мэйрин, они застыли с раскрытыми ртами, не в силах скрыть восхищения творением своих рук.

Ида вздохнула. - Еще никогда не видела такой красавицы, - призналась она дочке.

Мэйрин промолчала. Она мечтательно смотрела на свое отражение в зеркале и грезила о том дне, когда она будет принадлежать Василию. На другом берегу Босфора уже начали строить дворец, где она заживет со своим мужем. Прекрасная вилла с куполом и колоннами, сложенная из кремового мрамора, гордо вознесется над зеленым склоном холма. Мраморные ступени спускались по террасам к маленькой укромной гавани с мраморной пристанью. На террасах разбили прекрасные сады: на одной - цветущие персики, яблони и миндальные деревья, на другой - розы, на третьей - ароматные травы, на четвертой - яркие цветники, на пятой - пряности.

Каждый день Мэйрин издали смотрела на строящийся дворец в подзорную трубу, которую принес ей принц. Строительные работы закончатся не раньше, чем через несколько месяцев после свадьбы, но в эти дни Мэйрин не могла удержаться от соблазнительной картины своего чудесного будущего.

- Я хочу попасть на ту сторону и посмотреть! - воскликнула она, бросившись навстречу принцу, пришедшему, как обычно, с утра навестить ее. - О, Василий, позволь мне взглянуть! - С невинным лукавством она заключила его в объятия и просительно заглянула ему в глаза. - Прошу тебя!

Василий провел ладонями по ее юному телу. Задержавшись кончиками пальцев на изящной талии, он прижал Мэйрин к себе, ощутив, как заметно налились и округлились ее груди. Она еще не достигла полной зрелости, но ее девическое тело менялось с каждым днем. Он дразняще коснулся губами ее губ, и Мэйрин смело ответила поцелуем.

Василий рассмеялся.

- Значит, красавица моя, ты желаешь взглянуть на прелестное гнездышко, которое я для тебя готовлю?

- Да! Да! Да! - радостно воскликнула она. Сейчас ее искрящиеся глаза действительно напоминали аметисты. Принц заметил, что, когда Мэйрин счастлива, ее глаза всегда светлеют. Если бы только она всегда была такой же счастливой, как в эту минуту!

- Что ж, мое сокровище, тогда мы сегодня же отправимся туда. Я покажу твой будущий дворец. Это - залог моей любви к тебе, Мэйрин. О, как я тебя обожаю, красавица моя! У меня никогда не было такой девушки, как ты, и никогда не будет! Ты - неповторима и неподражаема, и ты - моя навсегда!

Василий взглянул ей прямо в глаза, и Мэйрин снова переполнили странные, смешанные чувства. Все ли невесты чувствуют себя так же, как она? Нет, наверняка нет! Ведь во всем мире не было мужчины, подобного Василию. В это мгновение ей показалось, что она по-настоящему любит его: иначе как объяснить всю эту бурю чувств, взметнувшуюся в ней? Она смущенно дотронулась до его лица, обрамленного мягкой курчавой бородкой.

- Я люблю тебя, господин мой, - прошептала она. - Ты делаешь меня такой счастливой! Василий нежно улыбнулся ей.

- О моя красавица, совершенство мое! В своей девической невинности ты даже не подозреваешь, насколько более счастливой я могу тебя сделать! Но со временем все узнаешь. А пока что я доволен тем, что твоя любовь ко мне растет и крепнет. Я доволен, что завтра ты станешь моей навсегда.

Принц отправил своих слуг за лодкой, учтиво попросив позволения у Иды взять Мэйрин с собой на прогулку. Он повел свою невесту из Садового Дворца вниз, к гавани Буколеон, где дозволялась стоянка лишь судам, принадлежавшим членам семьи императора. Ида с улыбкой смотрела им вслед. Василий приглашал ее поехать вместе с ними, но она чувствовала, что Мэйрин нужно побыть наедине с женихом накануне свадьбы.

Василий нравился Иде, казался ей добрым и чутким человеком. Он всегда так нежен и заботлив с Мэйрин. Если бы это было притворством, Ида наверняка бы почувствовала. Он выбился из сил, заверяя Иду в том, что не будет пытаться овладеть ее дочерью до тех пор, пока у Мэйрин не начнутся месячные, пока она не станет настоящей женщиной, и Ида наконец поверила, что он сдержит свое слово. Впрочем, она видела, что ее дочери недолго остается ждать первых месячных. В последнее время Мэйрин стала быстро развиваться и созревать. У нее определилась талия, округлились бедра и груди, на руках, ногах и в интимных местах начал появляться светло-персиковый пушок. Скоро она станет зрелой девушкой.

И все же в Василии было нечто не поддающееся определению, что вызывало у Иды смутное беспокойство. Она пыталась поговорить об этом с Олдвином, но тот становился слепым и глухим, как только речь заходила о Мэйрин. С того дня, как он привез ее в Эльфлиа из Лондона, он настаивал на том, что простой саксонец не годится Мэйрин в мужья. И вот ему удалось найти для нес куда более блестящую партию, чем какой-нибудь захудалый отпрыск нормандского лорда. Он отдает свою красавицу дочь принцу Византии! И не желает слышать ничего дурного о Василии. Иде оставалось лишь надеяться на то, что она переусердствовала в своей заботе о дочери. Она любила Мэйрин не меньше, чем ее муж, а может быть, и больше.

Лодка быстро скользила по глади пролива. Принц был польщен тем, с каким волнением его невеста разглядывала новый дворец и сады. Краска бросилась ей в лицо, когда лодка причалила к мраморной пристани. Раб, соскочив с лодки, крепко привязал ее к мраморному столбу, выступавшему из воды рядом с пристанью. Затем раб протянул руку Мэйрин, и та нетерпеливо соскочила на землю. Василий последовал за ней и повел ее вверх по террасам, к строящемуся зданию.

- Дворец уже разбили на комнаты, - сообщил он. - Правда, стены еще не украшены. У нас будут прекрасные гостиные и обеденные залы, личные покои с ваннами, а в отдельном крыле - комнаты для детей, которых у нас наверняка родится много-много. Знаешь ли ты, - произнес он, заключая ее в объятия, - как сильно я желаю тебя, сокровище мое?

- Я думаю, господин мой, что я тоже желаю тебя. Я томлюсь от чувств, которых еще сама не знаю и не понимаю, - ответила она.

- Скоро, - прошептал он, прижавшись щекой к ее мягким волосам. - Скоро ты станешь женщиной, Мэйрин. Завтра ночью ты будешь спать в моей постели, и я начну тебя готовить к этому времени. И доставлю тебе много удовольствия.

- А тебе это тоже доставит удовольствие, господин мой?

- Я научу тебя, как доставить мне наслаждение, моя красавица, - заверил он девушку, потершись губами о ее ухо, отчего по ее спине пробежал трепет желания.

"Какой головокружительный аромат!" - подумал он, прижимая к своему плечу ее огненно-золотую голову. Теплый запах лилий, окутывавший ее мягкой волной, обострял все его чувства. Да, Велизарий - чудесный любовник, но эта прелестная юная девушка возбуждала его куда сильнее, чем все прежние любовники. И то, что он пока что не мог овладеть ею целиком, делало их будущую брачную ночь еще более пикантной. Сдержанность, которую он должен проявлять до тех пор, пока Мэйрин не станет женщиной, в конце концов сделает мгновения их первого любовного слияния еще более сладостными. Василий знал, что будет вознагражден за самопожертвование.

Мэйрин крепко прильнула к нему, чувствуя себя в безопасности в объятиях любимого и любящего человека. Она удивлялась, почему этот невероятно прекрасный и утонченный мужчина решил взять ее в жены. Ведь Константинополь город красавиц, и все же Василий выбрал ее! Мэйрин была не глупа. Она понимала, насколько она красива, но при этом отдавала себе отчет, что лишена многих качеств, которыми обладали константинопольские женщины и которые Василий наверняка хотел бы видеть в своей жене. Она хотела сделать его счастливым, но не знала, с чего начать. Впрочем, пока Ида в Константинополе, она сможет помочь ей разрешить эти загадки.

Рука Василия ласково скользнула по ее волосам.

- О чем ты думаешь, Мэйрин? Ты что-то притихла! Слегка отстранившись, чтобы взглянуть ему в лицо, Мэйрин улыбнулась и ответила:

- Я так хочу, чтобы ты был счастлив со мной, господин мой!

Я как раз думала об этом.

По лицу Василия пробежала судорога. Это произошло так быстро, что Мэйрин даже не была уверена, не почудилось ли ей. Василию же показалось, будто сердце его сжала чья-то неумолимая рука. Господи, до чего же она невинна и до чего прекрасна! Василий понял, что он действительно любит ее всей душой. И не просто за ее ослепительную красоту, а еще и за ее чистое и доброе сердце.

- Как мне повезло с тобой! - тихо отозвался он. - Не старайся сделать что-нибудь особое, чтобы порадовать меня, любимая. Я счастлив уже оттого, что ты рядом со мной. А мысль о том, что завтра ты станешь моей женой, делает меня счастливейшим из смертных. Ах, Мэйрин! Наша жизнь будет самой прекрасной, самой совершенной на свете! Я тебе обещаю!

Глава 6

- Мама! У меня идет кровь! - Мэйрин с ужасом глядела на багровые струйки, стекающие у нее между ног. Но затем, сообразив, что это значит, она воскликнула:

- Мама! Я стала женщиной!

На мгновение Ида зажмурилась, пытаясь взять себя в руки. Конечно, это должно было рано или поздно произойти, но почему, почему сейчас? Почему именно накануне свадьбы Мэйрин? До ее первых месячных брак оставался бы чисто формальным, и Ида надеялась, что у ее девочки будет еще хоть немного времени на детство. Но, отбросив раздумья, она поспешила на помощь дочери, чтобы научить ее справляться с этими ежемесячными неприятностями.

Мэйрин была бледна, лоб ее покрылся испариной. Она жаловалась на боли в пояснице и в низу живота. Ида уложила ее в мягкую постель и напоила теплым лекарственным настоем. Она осталась сидеть у постели дочери, пока та не уснула. Убедившись, что с Мэйрин все в порядке, она отправилась на поиски принца.

К ее удивлению, Василий оказался очень понятливым.

- Нет никаких причин, - сказал он, - менять наши планы, госпожа Ида. Я знаю, что девушки выходят замуж и рожают детей и в более юном возрасте, но Мэйрин слишком невинна, она не так искушена, как византийские женщины. Некоторым мужчинам это было бы безразлично, но я не таков. Я хочу, чтобы Мэйрин привыкла к наслаждениям, которые могут доставить друг другу мужчина и женщина. И я не намерен жадно обрывать цвет ее девичества. Я хочу, чтобы она училась радостям любви медленно и постепенно, шаг за шагом приближаясь к тому мгновению, когда мы заключим с нею брак не только на словах, но и на деле.

- А вы способны на это? - вырвалось у Иды, прежде чем она успела сдержаться. Она в ужасе прикрыла рот ладонью и побагровела от стыда.

Принц рассмеялся над этой невольной бестактностью.

- О да, я полностью способен сделать вашу дочь моей супругой, госпожа.

- Господин мой, я прошу простить меня, но до меня доходили разные слухи... - извинилась Ида. - Я просто не могу не тревожиться о будущем моей дочери. Ведь рано или поздно нам придется вернуться в Англию и оставить Мэйрин в чужой стране. Быть может, мы больше никогда ее не увидим. Я всего лишь хочу, чтобы она была счастлива, господин мой.

- Она будет довольна и счастлива в браке со мной, госпожа Ида. Я дам ей все, в чем она будет нуждаться, - тихо отозвался принц. - Я люблю ее, и все сплетни, которые дошли до ваших ушей, не имеют никакого отношения к моей любви и преданности Мэйрин.

Ида поняла, что ей придется довольствоваться этим.

- Господин мой, - сказала она, - я позволила себе чудовищную дерзость. Клянусь, что не хотела вмешиваться в вашу личную жизнь.

- Заботиться о благе своей дочери - это не грех, госпожа Ида, - перебил ее Василий. Затем он добавил успокаивающе:

- Эта беседа останется между нами. Впредь я никогда не вспомню о ней.

- Господин мой, вы очень добры, - ответила Ида. Она вздохнула с облегчением, поняв, что Олдвин не узнает об этом происшествии. Присев в реверансе перед принцем, она торопливо вышла из комнаты.

Утро следующего дня выдалось ясным и теплым. Солнце ярко сияло на безоблачном бирюзовом небе. Мэйрин, верная старинным обычаям, поднялась рано, чтобы собрать цветы в саду, пока еще на них не высохла роса. Ей все еще было не по себе из-за произошедшей перемены в ее теле, которая сделала ее взрослой женщиной. Впрочем, свадебная церемония пройдет тихо и скромно. Если даже невеста будет в слегка подавленном настроении, никто не станет распускать недостойные сплетни. Мэйрин подозревала, что это просто истолкуют как проявление скромности.

Поскольку Василий не принадлежал к императорской семье, его брак не считался династическим. Он унаследовал титул от матери. И свадебные торжества должны были проходить не в огромной Святой Софии, а в более скромной церкви, расположенной напротив.

Вскоре после полудня принц и группа музыкантов явились сопровождать невесту и ее родителей в церковь. Музыканты в алых, золотых, зеленых и синих одеяниях играли веселую музыку на флейтах и барабанах.

Мэйрин, с длинными густыми волосами, распущенными по плечам в знак ее невинности, в сверкающем свадебном венце на голове, вышла с родителями и Дагдой из Садового Дворца. Процессия направилась к церкви, находившейся за императорскими садами. Впереди шел жених со своими музыкантами. Церковь была залита мягким золотистым светом. Солнечные лучи, проникавшие сквозь прекрасные витражи на окнах, озаряли светло-желтые стены и роскошный снежно-золотой свадебный убор Мэйрин.

Хотя константинопольская церковь несколько лет назад откололась от римской, Мэйрин не заметила никаких различий между ними, кроме языка. Одна церковь пользовалась греческим, другая - латынью. Когда жених и невеста предстали перед священником, их свадебные венцы соединили тонкой золотой ленточкой, символизирующей узы брака. Священник трижды обвел Мэйрин и Василия вокруг алтаря. В число гостей вошли Олдвин, Ида, Дагда, служанка Иды Нара, принцесса Илиана, император Константин, императрица Мария-Ирина, Тимон Феократ и его жена Евдоксия. Гости спели веселые свадебные гимны и осыпали рисом жениха и невесту, чтобы обеспечить плодовитость будущей жены. Когда церемония окончилась, гости стали хлопать принца по спине и поздравлять его с удачным выбором невесты. Затем все отправились в Садовый Дворец, где их ожидали свадебные пироги и вино.

Свадьбу отпраздновали тихо, по-семейному. Гости выпили за здоровье новобрачных. Заметив, что Мэйрин устала, принц вызвал носилки. Молодоженам пожелали счастья и отпустили их. Дагда и Нара уже заранее отправились во дворец Буколеон. Ида пообещала дочери, что после свадьбы Нара станет прислуживать ей. А Дагда, как понимал Олдвин Этельсберн, в любом случае не покинет свою юную госпожу и будет продолжать служить ей и ее мужу.

Мэйрин, сидя в носилках, откинулась на подушки и на мгновение прикрыла глаза. Василий, шедший рядом с носилками, улыбнулся. Она так прекрасна! Он ваял ее за руку, и Мэйрин открыла глаза.

- Ну какая из меня невеста?! Надо же - уснуть на собственной свадьбе! возмутилась она.

- Ты устала, - рассмеялся Василий. - Все это очень утомительно, красавица моя.

Мэйрин заметила, что принц особенно подчеркнул слово "все", и поняла, что ее мать успела сообщить Василию о переменах, произошедших в ее теле. Она приободрилась, так как раньше не представляла себе, как можно обсуждать столь личный и деликатный вопрос с мужчиной, даже если этот мужчина теперь ее муж.

- Отдохни, - нежно сказал он. - Скоро мы будем дома и там поговорим.

Дворец Буколеон возвышался рядом с бухтой, где стояли императорские яхты. Пристань была украшена фантастическими статуями львов, драконов, грифонов и прочих вымышленных и настоящих животных. Стены дворца сложены из ценнейшего мрамора и покрыты мозаикой чистых, ярких цветов. Вокруг раскинулись павильоны и рыбные пруды, сады и фонтаны. Однако этот мирный, идиллический вид был обманчив: в Буколеоне жили двадцать тысяч человек, включая придворных, слуг, стражников, священников, рабов, музыкантов и актеров. В мастерских Буколеона ремесленники производили первоклассные шелка (государство владело монопольным правом на их изготовление), краски для ткани и превосходное оружие.

Именно здесь и предстояло жить Мэйрин до тех пор, пока не будет достроен дворец за Босфором. Апартаменты принца Василия выходили окнами на сады и на море. В этом маленьком крыле дворца был отдельный двор и ворота. Принц помог своей невесте выйти из носилок и на руках перенес ее через порог. Вспыхнув от смущения, Майрин спрятала лицо на его груди. Сердце ее заколотилось от волнения и страха. Но тут, к ее удивлению, принц опустил ее на кровать в спальне и сказал:

- А теперь отдохни, Мэйрин. Я зайду за тобой позже, перед ужином. - И с этими словами удалился.

Мэйрин слишком устала, чтобы спорить. Боль внизу живота возобновилась с новой силой. Она чувствовала легкую дурноту.

- Вот что такое быть женщиной, - пробормотала Мэйрин. - Надеюсь, это скоро пройдет! - Она перевернулась на бок, но удобнее ей не стало. - Hapa! - позвала она.

Служанка немедленно появилась перед ней.

- Чем могу служить вам, принцесса? - спросила Нара, очень гордая повышением своего собственного положения.

- Сходи к моей матери. Скажи ей, что мне нужен тот эликсир, которым она поила меня вчера от боли в животе. И спроси, как его готовят, чтобы в будущем я сама смогла делать его.

- Слушаюсь, госпожа. Я отправлюсь сей же час, но, возможно, вам покамест поможет глоток красного кипрского вина?

- Налей, - согласилась Мэйрин. Помолчав, она спросила:

- А тебе бывает больно, Нара, когда у тебя месячные?

Служанка улыбнулась.

- Когда я была молодой девушкой, бывало больно, но сейчас нет.

Мэйрин озадаченно взглянула на нее.

- Не понимаю, - проговорила она.

- Ну, - подмигнув, ответила Нара, - когда девушка входит во вкус, ей становится полегче.

- Во вкус чего?

Тут Нара поняла, что Мэйрин, несмотря на уроки матери, все еще знает очень мало и не имеет практического опыта. Впрочем, благовоспитанной молодой госпоже и не полагается многого знать о страсти. Но сейчас служанку загнали в угол. Ничего не поделаешь, придется сказать правду.

- Ну, моя принцесса, я хотела сказать, что если вы будете регулярно заниматься любовью с мужем, то эти боли пройдут. По крайней мере со мной случилось именно так.

- Но ведь ты не замужем! - воскликнула Мэйрин. Но тут смысл слов служанки дошел до нее, и она залилась багровым румянцем. - О-ох!

- Пожалуй, я лучше отправлюсь к вашей матери, моя принцесса, - поспешно сказала Нара и боком выскочила из дверей спальни.

Ну конечно! У Нары есть любовник! Мэйрин возмутилась собственной тупостью. Возможно, она должна была ужаснуться, но этого не случилось. Дома, в Англии, многие деревенские парни и девушки становились любовниками прежде, чем с церковной кафедры над ними раздавались слова брачного обряда. И хотя Мэйрин понимала, что признание Нары несколько другого рода, это не вызвало у нее ни малейшего отвращения. Потом она подумала, знает ли Ида о нескромности своей служанки, и решила, что не знает. Поразмыслив еще немного, Мэйрин пришла к выводу, что иметь в услужении человека, сведущего в тайнах любви, очень полезно. По крайней мере до тех пор, пока она не приобретет собственный опыт.

Дожидаясь возвращения Нары, Мэйрин вспомнила, что сегодня - первое мая. Утром она это помнила, но потом, в суматохе свадебной церемонии, позабыла. Надо разжечь костер Бельтана! Тем более, сегодня самый важный день в ее жизни! Это - ее единственная связь с родителями, подарившими ей жизнь. Как еще поделиться с ними своим счастьем?!

В отчаянии Мэйрин обвела взглядом комнату. Все было чужим и незнакомым. До сегодняшнего дня она еще не бывала в апартаментах Василия. И не могла даже представить себе, куда Нара положила мешочек с дубовыми щепками. Внезапно в дверь постучали.

- Войдите, - сказала Мэйрин.

На пороге появился Дагда с пустым медным блюдом в руках.

- Я знаю, что ты устала, госпожа моя, но уверен, что не забыла о Бельтане. Часть террасы рядом со спальней выходит на запад. Ты можешь развести там праздничный костер без помех.

Дагда протянул ей блюдо, и Мэйрин стала устраивать на нем миниатюрный костерок.

- Давай выйдем на воздух, - предложила она с улыбкой облегчения. - Я чуть было не забыла, Дагда, а когда вспомнила, то не смогла найти дубовые щепки, пожаловалась она.

- Они у меня, - ответил ирландец.

Мэйрин и Дагда снова стояли перед костром. Когда душа Мэйрин освободилась на время от оков плоти, она увидела чьи-то карие глаза, пристально глядящие на нее с длинного худощавого лица. Какой-то первобытный инстинкт подсказал девушке, что этот незнакомец ненавидит ее и желает разрушить ее счастье. Вскрикнув от ужаса, она вернулась к действительности.

- Что случилось? - встревоженно спросил Дагда, наклонившись над ней.

- Ничего, - ответила Мэйрин, не желая рассказывать ему о своем видении. Она была уверена, что всему виной ее первые месячные, и чувствовала себя неловко. - Я в порядке, - Она похлопала ирландца по руке и с чувством вины заметила боль в его глазах: оба знали, что она солгала.

Огонь быстро угас, и Дагда ушел. Вернувшись в спальню, Мэйрин пригубила вина, налитого Нарой, и стала дожидаться возвращения служанки. Нара весь путь туда и обратно проделала бегом. Смешав лекарство Иды с водой, Мэйрин быстро выпила его и уснула. Проснувшись, она обнаружила, что боль ушла. К счастью, платье ее было так густо усеяно драгоценными камнями, что не помялось. Ополоснув лицо розовой водой. Мэйрин вышла к свадебному ужину со своим мужем посвежевшей и похорошевшей.

Перед новобрачными поставили изысканные яства: блюдо с мидиями, сваренными в белом вине со специями; серебряную тарелку с двумя голубями, поджаренными до золотистой корочки, с гарниром из риса и изюма; ножку новорожденного ягненка, начиненную чесноком и обложенную крошечными белыми луковицами; чашу с артишоками, тушенными в масле и полынном уксусе; черные маслины в собственном соку; садр из козьего молока; мягкий, свежий белый хлеб.

Чувствуя себя гораздо лучше, Мэйрин ела с аппетитом. Слуги убрали остатки трапезы и поставили на стол чашу с фруктами. Мэйрин поняла, что осталась наедине со своим мужем. Она медленно выбрала из чаши абрикос и надкусила его.

Чувствуя, о чем она думает, Василий поднял руку и ласково коснулся ее щеки.

- Я люблю тебя, - сказал он, - но прекрасно знаю, что твоя родная мать умерла в пятнадцать лет после родов. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое, сокровище мое.

- Ида не сказала тебе, что вчера вечером у меня начались первые месячные? - Мэйрин вспыхнула. Но Ида говорила, что женщина должна быть откровенна со своим мужем. Мэйрин была уверена, что Василию все известно, и все же смутилась от его ответа.

- Сказала, - серьезно ответил он, - но это ничего не меняет, Мэйрин. Я ведь не животное! Я не собираюсь срывать цветок твоего девичества в первую же брачную ночь. У нас впереди еще много ночей, но сначала мы должны привыкнуть друг к другу. Я знаю, что мужчины редко относятся так к своим женам, но я говорю тебе то, что чувствую. Я не хочу потерять тебя так, как твой отец потерял твою мать. Ты понимаешь?

Мэйрин кивнула, испытав странное облегчение. Стать возлюбленной принца, стать невестой принца - это восхитительно! Но она поняла, что на самом деле очень мало знает о человеке, который теперь стал ее мужем. И она обрадовалась, что Василий хочет дать ей время привыкнуть к нему.

- Я ведь совсем тебя не знаю, - задумчиво проговорила она.

- Да, - согласился Василий, - не знаешь. Но когда узнаешь, я надеюсь, ты не будешь разочарована, любовь моя. Мэйрин неожиданно рассмеялась.

- А что, если разочаруюсь? - поддразнила она принца.

- Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось, - с легким смешком ответил он. Ему нравилось, что чувство юмора не покинуло Мэйрин в новой обстановке. Когда она вырастет, то станет великолепной женщиной. Но тут принц заметил, что она снова побледнела, и предложил ей отдохнуть.

- Но где же ты будешь спать, господин мой?

- Я велел Наре приготовить для меня кушетку в нашей спальне. Мэйрин. Не хочу, чтобы все во дворце узнали о нашей личной жизни. У нас будет всего трое слуг. Твои - Нара и Дагда, и мой раб, Иоанн. Они будут молчать, если не захотят, чтобы им отрезали языки. Наша жизнь - это наше личное дело.

Жизнь легко вошла в новое русло. Василий, верный своему слову, быстро нашел для Мэйрин учителя. Мастер Симеон, пожилой ученый еврей, приходил несколько раз в неделю, чтобы преподавать ей философию и историю, математику и естественные науки. Одаренный молодой евнух по имени Петр давал Мэйрин уроки игры на лютне. Он научил ее византийской музыке. Вместе с Василием Мэйрин ежедневно совершала верховые прогулки по холмам и за городом. Они купались в бассейне в своем уединенном саду.

В первые несколько месяцев после свадьбы они спали в разных постелях, но нисколько не стеснялись наготы друг друга. Мэйрин быстро привыкла к своему мужу и к тому, что он все время рядом с ней. Они уже не могли разлучаться надолго. Василий удивлялся, как он прежде обходился без нее, без ее любви и красоты, без ее милых шуток. Убеждаясь в том, что любовь Василия остается неизменной, Мэйрин все меньше смущалась в присутствии своего мужа. Василий восхищался ее живым и восприимчивым умом. Наставники Мэйрин осыпали ее похвалами. И Василий передавал своей возлюбленной эти похвалы, заключая ее в объятия и покрывая ее лицо нежными поцелуями. День ото дня он все сильнее гордился своей прекрасной, блестящей, великолепной молодой женой.

Но в этот день, когда Василий, как обычно, обнял ее и прижал к своей груди, произошло нечто новое. Никто из них не мог бы внятно объяснить, что же с ними случилось, но в тот момент, когда губы Василия соединились с губами Мэйрин, их одновременно пронзила вспышка страсти. Мэйрин крепко обвила его руками и прильнула к нему всем телом. Губы ее стали мягкими, влекущими. И то, что начиналось как невинный поцелуй похвалы и одобрения, превратилось в поцелуй пылающей страсти. Язык Василия легко проскользнул между губами его возлюбленной, и Мэйрин довольно замурлыкала, как котенок. Она застенчиво и дразняще коснулась его языка своим. И тут Василий неожиданно сорвал с нее ночную сорочку, не встречая никакого сопротивления, и опрокинул Мэйрин на постель.

Затем он застыл на мгновение, разглядывая ее тело, и глубоко вздохнул. Мэйрин была невероятно прекрасна; совершенство ее молочно-белой кожи и огненных волос невозможно сравнить ни с чем. Но не только невинность ее возбуждала Василия. Эту девушку окружала атмосфера какой-то тайны, чего-то незнакомого и неизведанного. Каждая любовь начинается с непознанного, но на сей раз Василий чувствовал, что его жена навсегда сохранит в себе загадку, которой не поделится ни с кем другим. Желание разгоралось в нем все сильнее, но он понимал, что еще слишком рано. Он давно собирался познакомить Мэйрин с другими путями к наслаждению, и почувствовал, что этот момент как нельзя лучше подходит для первого урока. Хотя она крепко зажмурила глаза, но не сопротивлялась и не возражала. Более того, она не выказывала никаких признаков страха перед ним, и ее спокойствие укрепило Василия в его решении.

Сняв нижнюю тунику, он сел на постель рядом с ней, скрестив ноги. Затем принялся ласково и осторожно поглаживать груди Мэйрин. Через несколько минут эти легкие, как перышко, касания заставили ее открыть глаза, и Мэйрин посмотрела ему в лицо. Пальцы его медленно двигались вокруг ее розовых сосков. Эта дразнящая ласка была и наслаждением, и мукой. Мэйрин тихо застонала, и Василий не сдержал улыбки.

- Тебе это нравится, - уверенно проговорил он.

- Да, - ответила Мэйрин. - Но почему ты прежде не касался меня так?

- Ты была не готова.

- А почему я теперь стала готова? - слегка задыхаясь, спросила Мэйрин.

- Не знаю, - честно признался Василий. - Просто это случилось, дорогая моя.

Он склонил темнокудрую голову и приник в поцелуе к ее губам. Потом лег рядом с ней и начал медленно водить теплым языком по ее напрягшемуся соску. Мэйрин затрепетала. Ладонь Василия осторожно накрыла ее вторую грудь и принялась тихонько поглаживать и сжимать ее.

Тепло разлилось по всему ее телу. И от мысли о том, что касания его языка пробуждают в ней такое блаженство, Мэйрин воспламенилась еще сильнее. Она почувствовала, что жар этот пылает где-то между бедер, и испуганно пошевелилась. Но когда Василий поднял голову, оторвавшись от ее груди, она прошептала:

- О, прошу тебя, продолжай!

Улыбнувшись, Василий потянулся к ее второй груди и крепко сжал губами нежную кожу. Мэйрин задохнулась от удивления! Пальцы ее вцепились в волосы Василия, она прижала к себе его голову и нетерпеливо воскликнула:

- О да, да!

Василий еще некоторое время продолжал целовать восхитительно нежные бутоны ее сосков, оказавшиеся такими чувствительными к его ласкам. Затем руки его стали медленно опускаться вниз по ее телу. Ее сладко ноющие груди безмолвно умоляли эти руки вернуться и продолжить упоительную игру. Гладкий живот Мэйрин вздрагивал под его пальцами, разжигающими жар желания под ее ароматной кожей. Мэйрин простонала:

- О Василий, любовь моя! Как хорошо! Я вся горю! О, поцелуй меня!

Василий медленно прижался к ее губам. Она ответила на поцелуй, с пылкой страстью впившись в его рот. Ее узкий язычок пытался раздвинуть его сжатые губы и проникнуть внутрь. Руки ее принялись ласкать худощавое, стройное тело Василия. Пальцы Мэйрин лихорадочно скользили по его плечам, спине, крепким ягодицам. Под этими невинными ласками в Василии тоже вспыхнуло пламя настоящей страсти. Приподнявшись, чтобы лечь рядом с ней, он взял ее маленькую ладошку и положил на свое напрягшееся орудие. Мэйрин без малейших колебаний обхватила пальцами гладкую теплую плоть и принялась нежно и любовно поглаживать ее. И тут, к его изумлению, ибо Василий сам не осознавал, насколько сильно в нем разгорелось желание, семя его выплеснулось ей на ладонь почти мгновенно. Василий застонал, чувствуя некоторое смущение, но Мэйрин пришла в восторг.

- Я еще никогда не видела мужского семени, - сказала она.

Любопытство возобладало в ней над любовной страстью.

- Подумать только, неужели из этого получается ребенок! - Сев на постели, она поднесла ладонь ближе к глазам и стала разглядывать липкую жидкость.

Василию не оставалось ничего другого, как рассмеяться.

- Боюсь, что я согрешил, пролив семя туда, где оно не укоренится! воскликнул он.

- Это случилось с тобой впервые? Я думала, что семя мужчины может изливаться только в женское лоно. Но теперь понимаю, что это не так.

- Верно, любовь моя. Мужчина может излить свое семя куда угодно, когда он возбужден. Но только в лоне женщины оно может укорениться и дать жизнь ребенку.

- А как семя попадает в лоно?

На мгновение Василий задумался, но затем пришел к выводу, что Мэйрин все же еще слишком неопытна.

- Я не стану от тебя ничего скрывать, дорогая, - ответил он, - но я хотел бы не объяснять, а продемонстрировать тебе все эти восхитительные вещи. Но ты должна быть терпелива. На сей раз я хотел бы завершить урок. Надо принять ванну: мы приглашены на ужин с императором.

Мэйрин надула губки. Она еще не научилась женским хитростям, которые помогли бы ей справляться с мужем.

- Похоже, я буду счастлива только тогда, - произнесла она, - когда мы станем жить в собственном доме, за Босфором. Этот император со своими трапезами доставляет столько неудобств!

- К концу зимы, - пообещал Василий. - Систему водоснабжения для нашего дворца соорудили, не так быстро, как я рассчитывал. Акведук уже построен, но на это ушло слишком много времени.

- Я хочу остаться с тобой наедине, - жалобно проговорила Мэйрин, и Василий улыбнулся.

Оказалось, что его юная супруга уже успела полюбить его всей душой и тяжело переживала даже самую недолгую разлуку с любимым. Василий пробудил в ней вкус к страсти, и Мэйрин желала пить из этого источника как можно чаще. Теперь ей нравилось подолгу нежиться в бассейне; она даже купила рабыню, опытную в искусстве массажа. Зоя несколько часов в день трудилась над телом своей госпожи, чтобы сделать его безупречным для принца. Майрин обнаружила, что все сильнее жаждет ласки Василия. Она пыталась привлечь его внимание к себе любыми способами; чем чаще он ласкал ее, тем больше она стремилась к новым любовным утехам.

И Василий не разочаровывал свою возлюбленную. Хотя он считал, что она еще слишком юна для всей полноты страсти, Мэйрин старалась научиться всему, что может принести наслаждение любящим супругам. Принц чувствовал, что скоро он уже не сможет сдерживать свое желание, которое так возбуждала в нем эта красавица. Мэйрин в своей невинности жаждала полноты любви, а Василий томился от сознания того, до каких вершин может подняться эта любовь, когда он даст волю своей страсти.

Когда Мэйрин не была занята уроками у мастера Симеона и у музыканта Петра, а Василий - своими обязанностями при дворе кузена, супруги проводили все время в постели. Груди Мэйрин расцветали под ласками Василия и вскоре превратились в совершенные округлости из гладкой пышной плоти. Горячее, напрягшееся от возбуждения орудие Василия скользило в глубокой ложбинке между этими восхитительными холмами; принц не забывал всякий раз отстраниться, чувствуя близость завершения. Мэйрин нисколько не стеснялась этой игры. И однажды во время таких забав она наклонила голову и смело сжала губами его распаленную плоть.

Василий задохнулся от удивления. Мэйрин выпустила его и, заглянув в лицо принцу, спросила:

- Такую вещь считают запретной?

- Только дураки и лицемеры, - ответил тот и мягко подтолкнул ее голову обратно, чтобы она продолжила новую ласку. Достигнув грани блаженства, Василий заставил ее разжать губы и лечь на спину. Затем приподнял ее длинные, стройные ноги, развел их в стороны и, положив себе на плечи, стал дарить ей столь же изысканную ласку.

И когда язык его коснулся пылающей плоти Мэйрин, врата опыта приоткрылись для нее еще чуть шире. До этой минуты она полагала, что даже полное слияние в любовном акте едва ли может оказаться более чудесным, чем то блаженство, в котором они проводили все эти долгие вечера. Но в то ослепительное мгновение она поняла, насколько была до сих пор невежественна. Внезапно она почувствовала, что теряет над собой контроль. Не в силах дольше сдерживаться, она вдруг ощутила, что парит где-то в небесах, среди звезд и это длится целую вечность... А потом она снова оказалась в крепких, надежных объятиях Василия. Принц с улыбкой глядел ей в лицо.

- Я больше не в силах ожидать того дня, когда смогу обладать тобою целиком, любовь моя, - прошептал он. - Ты - моя жизнь, Мэйрин.

- Я тоже не хочу больше ждать, - ответила она. - Я люблю тебя, мой принц. Со дня нашей свадьбы прошло уже восемь месяцев. Мне исполнилось четырнадцать лет, и я готова стать женщиной, но давай подождем еще несколько недель. Скоро мы переедем в наш дворец. Я не хочу, чтобы это произошло здесь, в Буколеоне, Василий. Я хочу, чтобы это случилось в первую ночь, когда мы окажемся в нашем собственном доме. Если мы зачнем нашего первого ребенка, нашего сына, в собственном доме, разве это не станет самым лучшим предзнаменованием счастливого будущего?

Слова Мэйрин тронули его душу. Мысль о том, чтобы отпраздновать новоселье первой ночью совершенной страсти, пришлась Василию по сердцу так же сильно, как сильно он желал обладать своей возлюбленной. Он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. Бирюзовые глаза принца светились любовью и восхищением. Мэйрин действительно оказалась для него идеальной женой. Она интуитивно чувствовала законы традиций и важность событий.

- Я постараюсь ускорить переезд в новый дворец, - пообещал он. - А пока что нам придется немного воздержаться от любовных игр. Благодаря этому в нас сильней разгорится желание, Мэйрин. Ты рождена для страсти, любовь моя. И я хочу, чтобы наша первая ночь настоящей любви оказалась такой прекрасной, что ты всю жизнь будешь вспоминать о ней с радостью.

- Но я не могу жить без твоих ласк, Василий! Они нужны мне, как воздух!

- Сегодня я удовлетворю все твои страстные желания, любовь моя, но утром переберусь в другую комнату, и мы будем жить врозь до того дня, когда можно будет переезжать в новый дворец. Я хочу, чтобы в тебе пробудилась такая же жажда, какая мучит меня сейчас!

Василий заключил ее в объятия и поцеловал.

- Ты восхитительна, - прошептал он. - Наверное, я сошел с ума, если решился на такую жертву, как добровольная разлука с тобой!

- Может быть, - поддразнила его Мэйрин, - лучше было бы начать воздержание прямо сейчас?

- О нет, моя очаровательная колдунья, этой ночью тебе не удастся избавиться от меня! - рассмеялся он. И, подхватив ее на руки, он перенес ее в постель и лег рядом.

Супруги осыпали друг друга пылкими ласками. Василий целовал ее груди, и Мэйрин задыхалась от блаженства, когда уже знакомые стрелы возбуждения пронзали ее сладко ноющее тело. Затем рука его принялась поглаживать нежную кожу между ее слегка приоткрытых бедер. Мэйрин затрепетала, когда его пальцы скользнули выше, раздвинув складки розовой плоти.

Василий почувствовал, что она замерла и напряглась от неожиданности. Он успокаивающе произнес:

- Ну же, Мэйрин, не бойся! Я всего лишь хочу немного познакомиться с твоими сладкими прелестями.

Палец его осторожно потерся о влажную плоть и продвинулся немного глубже.

- Ах, любовь моя, как бы мне хотелось сейчас, чтобы на месте этого пальца было мое орудие любви, - прошептал он.

Палец стал ритмично двигаться внутри нее. Страх испарился, и Мэйрин почувствовала новый прилив возбуждения. Она больше не могла лежать спокойно; бедра ее стали подниматься навстречу, в такт его движениям.

- О Василий! Как хорошо! - выдохнула она, когда все ее тело внезапно затопила жаркая волна блаженства.

Василий наклонился над ней и страстно поцеловал ее в губы. Он был доволен, что эта первая репетиция настоящей близости не испугала ее. К тому же он выяснил для себя то, что ему нужно было узнать. Он понял, что в ту ночь, когда страсть их достигнет своей полноты, ему понадобится все его искусство и терпение, чтобы доставить Мэйрин наслаждение, не причинив ей боли. Поднимаясь, он произнес:

- Да, любовь моя, ты - настоящее совершенство. Я тебя обожаю!

Мэйрин трепетала от счастья. Она любила и была любима, желала и была желанна. Следующие несколько дней она пребывала в совершенно радужном настроении. Ида заметила это и, не удержавшись, спросила:

- Ты счастлива, дитя мое?

- О да, мама!

Ида на мгновение задумалась, а потом спросила:

- Вы уже?..

Оборвав себя на полуфразе, она снова заколебалась, но Мэйрин поняла, что она хочет выяснить.

- Нет, еще нет, но я уже готова, и Василий тоже так считает, мама. Но мы решили подождать до тех пор, пока не переедем в новый дом. Я хочу зачать нашего сына под той кровлей, где он впервые увидит свет дня.

- Я еще не говорила с тобой о том, что тебе предстоит, дитя мое, - сказала Ида. - Не хочу, чтобы ты оказалась неподготовленной.

- Но я думаю, что уже всему научилась, мама. В эти последние месяцы мы с Василием посвятили любовным играм столько времени! И все это было чудесно, слегка смущенно отозвалась Мэйрин.

- Но предупредил ли он тебя о том, что будет больно? - спросила Ида.

- Больно?! - Мэйрин изумленно уставилась на мать. - Почему? Нет, он ничего не говорил о боли!

Ида тихо улыбнулась. "Вот они, мужчины", - подумала она. Конечно, принц постарался скрыть от своей возлюбленной все неприятности, с которыми для нее будет связана ночь первого любовного слияния.

- Когда ты станешь женщиной, Мэйрин, тебе, возможно, придется испытать боль, - сказала она дочери. - Бояться здесь нечего, поскольку это вполне естественно. Кроме того, может случиться небольшое кровотечение. Но после первого раза ни боли, ни крови больше не будет. Останется только наслаждение, которое вы с Василием сможете дарить Друг другу столько, сколько захотите.

- А вы с отцом все еще дарите друг другу наслаждение? - осмелев, спросила Мэйрин, но тут же смутилась и потупила глаза.

Ида рассмеялась.

- Да! - ответила она, и ее голубые глаза лукаво сверкнули. - Несмотря на то что прошло столько лет, нам с твоим отцом до сих пор хорошо вместе. Ведь мы любим друг друга, Мэйрин. И это очень важно. Если нет любви, то радость не удержать долго. Дай Бог, чтобы вы с Василием всегда любили друг друга так же, как мы с твоим отцом.

- О, так оно и будет, мама! - заявила Мэйрин с глубокой убежденностью, как любая молодая жена, неспособная заглянуть в будущее дальше завтрашнего дня. Он говорит, что каждый день, засыпая и просыпаясь, думает только обо мне! Я так счастлива, что он любит меня!

***

- Ты любишь ее?! - Голос Велизария, обычно сдержанный и спокойный, показался принцу странно высоким, почти срывающимся. Как всегда полный неуемной энергии, Велизарий расхаживал взад-вперед по своим личным апартаментам во дворце Буколеон. Он был самым знаменитым актером Византии и пользовался привилегией жить в императорском дворце за счет самого императора. - Господи помилуй, Василий! Почему бы тебе просто не взять кинжал и не пронзить мне сердце? Заявляя, что хочешь на ней жениться, ты поклялся, что никогда не разлюбишь меня, несмотря на то, что тебе придется позаботиться о продолжении рода. Но с того дня за целых восемь месяцев ты ни разу не пришел ко мне и не заключил меня в объятия. Однако я хранил тебе верность, верил твоему слову! А теперь ты приходишь и говоришь, что любишь эту мерзавку! Приходишь попрощаться со мной! Но я тебя люблю! Неужели это для тебя ничего не значит? Ты - жестокий человек! Жестокий! - Велизарий рухнул на кушетку, обтянутую красным атласом и золотой парчой. Прижав к груди золотисто-зеленую полосатую подушку, он мрачно уставился на принца. Во взгляде его светились ревность и ненависть.

- Я не такой, как ты, Велизарий, - тихо проговорил Василий. - За всю жизнь у меня было только два мужчины-любовника. Первым из них, как тебе известно, был мой кузен, Евгений Демерцис. Нам было всего по тринадцать лет, и мы боялись подступиться к женщине. Поэтому и упражнялись друг с другом до тех пор, пока не набрались смелости, чтобы заняться рабыней моей тетки. А потом, до тебя, я имел дело только с женщинами. Но ты - другой. Ты никогда не любил женщину; ты даже не способен на это. Сколько раз ты говорил мне, что для тебя отвратительна сама мысль о том, чтобы заняться любовью с женщиной? Иногда мне казалось, что у тебя - душа женщины, лишь по ошибке заключенная в мужское тело.

- Почему же тогда ты связался со мной? - раздраженно спросил актер.

- Помнишь нашу первую встречу, Велизарий? Я в то время любил трех женщин, но, к своему ужасу, обнаружил, что все эти негодяйки лгали мне, набивая свои шкатулки с драгоценностями благодаря моей щедрости. А потом, в довершение всего, Елена Мономах попыталась навязать мне свое незаконное отродье. Я был зол на весь свет. Я устал от женщин. Мне нужна была какая-то перемена, и мужчина-любовник казался самым лучшим выходом. Кроме того, ты мне понравился. - Василий протянул руку и ласково погладил актера по плечу. - Ты - мой лучший друг, Велизарий. Умоляю тебя, попытайся понять мои чувства. Мэйрин обладает всем, что я стремился найти в женщине. Да, конечно, она еще очень юна, но какие у нее задатки! Порой я просыпаюсь по ночам от страха, что в один ужасный день она меня превзойдет! - Принц улыбнулся. - Да поможет мне Бог, я так люблю ее! Неужели ты не можешь этого понять, милый мой Велизарий?

- Любишь? - Актер насмешливо и горько улыбнулся, лицо его превратилось в застывшую маску боли. - Ты не знаешь, что такое любовь, Василий. Тебе знакомо лишь удовольствие от обладания новой игрушкой! Вот что ты чувствуешь к своей драгоценной супруге, мой принц! Когда новизна пройдет, ты снова станешь искать перемены и разнообразия! Бедная девочка! Клянусь, я испытываю к ней сострадание, хотя ни разу так и не видел ее. Говорят, она прелестна, но когда ты выпьешь до дна всю ее прелесть, то выбросишь ради новой игрушки так же, как сейчас выбрасываешь меня, Василий, и я ненавижу тебя за это!

- Ты заблуждаешься! Я люблю ее! - воскликнул Василий, уязвленный обидными словами Велизария. - Я даже еще не успел овладеть ею целиком. Когда мы поженились, она была еще слишком молода для этого, но теперь уже созрела для любви. Через три дня нас ждет первая настоящая брачная ночь в новом доме.

Усевшись рядом с Велизарием, принц обнял его за талию, но актер резко высвободился.

- Ах, да успокойся, друг мой! Порадуйся за меня! Ты же знаешь, что многие жаждут, чтобы ты стал их любовником. Зачем ты отказываешь им ради меня? Помнишь, сколько раз мы с тобой смеялись над этими несчастными воздыхателями? Ну признайся честно, Велизарий, разве за последние месяцы ты не получил сотни предложений?

- Конечно, - фыркнул Велизарий, - и среди них попадались куда более важные птицы, чем ты, Василий. - Он невольно приосанился, легкая улыбка появилась на его губах, но тут же угасла. - Однако я остался верен нашей любви. А ты - нет! Я ни разу не позволил себе ни малейшей вольности.

- Прости меня, - отозвался принц. - Ты - мой друг, и я не хотел причинить тебе боль. Я надеялся, что смогу любить вас обоих, но ошибся, - честно признался он.

- Поэтому ты выбрал ее, а не меня, - заключил Велизарий. В голосе его внезапно послышалась глубокая печаль, словно он решил смириться с выбором принца. - Но почему? - жалобно спросил он.

- Я ничего не мог поделать, - ответил Василий. - Понял, что оказался в ее власти с той минуты, когда впервые увидел ее.

Велизарий вздохнул. И этот вздох был полон такой бесконечной боли, что у принца навернулись слезы на глаза.

- Как бы сильно я ни любил тебя, этой любви все же не хватит на то, чтобы удержать тебя, мой принц, если ты этого не хочешь. Ты разбил мое сердце, так же как когда-нибудь разобьешь сердце этой бедняжки. Но я - не глупец. Я люблю тебя так сильно, что желаю тебе счастья, даже если это будет означать, что ты расстанешься со мной. - Актер поднялся с кушетки. - Пойдем! Давай выпьем прощальный кубок. А потом ты вернешься к своей невинной, прелестной супруге. Медленно, крадущейся походкой Велизарий подошел в круглому мраморному столику, на котором стоял серебряный поднос с кувшинами и кубками. - Она так ничего и не знает о нас с тобой? - задумчиво спросил он.

- Нет, - ответил принц. - Мэйрин - действительно сама невинность. Она понятия не имеет о том, что такое любовь между двумя мужчинами. И если бы узнала, то была бы потрясена. Ведь она выросла не в Константинополе, где подобное считается в порядке вещей.

Велизарий протянул руку к подносу. Он кивнул, словно соглашаясь с Василием. На указательном пальце его правой руки сверкал крупный рубин. Загородив своим телом от принца поднос с кубками, он нажал на потайную пружину в перстне; под камнем оказалось углубление, заполненное мелким черным порошком. Велизарий быстрым движением всыпал порошок поровну в два серебряных кубка и торопливо залил его кроваво-красным греческим вином. Порошок мгновенно растворился в сладком напитке. Актер с улыбкой обернулся и подошел к принцу.

Изящным жестом он протянул Василию один из кубков.

- За что мы выпьем? - спросил он. - Ведь это - последний раз, когда мы делим с тобою вино, так что этот тост должен быть особым.

- Давай выпьем за то, чтобы каждый из нас обрел истинное счастье, предложил Василий. - Ведь мне действительно очень грустно думать о том, что я причинил тебе боль, милый Велизарий! Как мне хотелось бы, чтобы ты в эту минуту был так же счастлив, как я!

Велизарий неожиданно улыбнулся.

- Но я счастлив, мой принц! - произнес он и, поднеся кубок к губам, осушил его до дна. Василий последовал его примеру.

Когда опустевшие кубки снова оказались на подносе, актер проговорил с не менее неожиданной и странной горечью в голосе:

- Скоро твоя драгоценная супруга узнает, с какой легкостью ты предаешь тех, кому клялся в любви, мой принц! Скоро она познает такую же невыносимую боль, как та, что ты причинил мне, и ей придется прожить с этой болью всю свою оставшуюся жизнь, и я молюсь, чтобы жизнь эта оказалась долгой! Когда нас с тобой найдут, Василий, твоя жена быстро узнает о нашей связи. Но самое главное в моей мести - то, что она никогда не будет уверена до конца в том, что ты любил ее по-настоящему! А тебя, мой принц, уже не будет в живых, и ты не сможешь ни утешить ее, ни опровергнуть сплетни! - Велизарий резко и хрипло рассмеялся, пошатнулся и упал на колени.

И в то же мгновение Василий почувствовал, как его пронзила острая, жестокая боль, словно удар кинжала.

- Велизарий! - вскрикнул он. - Что ты наделал! Он тоже рухнул на колени, оказавшись лицом к лицу с актером, в глазах которого светилось мстительное торжество.

- Что.., я.., наделал? - Велизарий быстро бледнел. - Я всего лишь постарался добиться того.., чтобы ты навеки остался со мной, любимый! Она не получит тебя, потому что ты - мой, Василий! Мой.., отныне и навсегда! Мой!!! Испустив дыхание, он упал на руки принцу. Под его тяжестью ослабевший Василий опрокинулся на спину на великолепный шерстяной ковер с черными и красными узорами.

Принц чувствовал, что все его тело быстро немеет. Не в силах пошевелиться, он лежал на спине, а мертвый Велизарий все еще, продолжал сжимать его в объятиях, склонив ему на плечо голову в золотистых кудрях, словно спящий. Когда последние слова убийцы проникли в гаснущее сознание принца, Василий почувствовал, что и его сердце тоже вот-вот остановится. Собравшись с силами, он отчаянно вскрикнул:

- Мэйрин!

И жизнь покинула его.

Несколько минут в роскошных апартаментах актера было тихо. Затем дверь передней медленно приоткрылась, и вошел какой-то мальчик из прислуги. Увидев лежащие на полу тела, он остановился в изумлении, но затем смело двинулся дальше. Осторожно, чтобы не потревожить их, он достал из складок туники маленькое зеркальце и поднес его к ноздрям принца, затем - к ноздрям актера. Стекло осталось чистым.

Мальчик вздохнул и, поднявшись, выбежал из комнаты и помчался по лабиринту коридоров, соединявших разные части дворца. Добравшись до апартаментов Василия, он остановился, аккуратно разгладил ладонями тунику, вошел в комнату и попросил разрешения переговорить с принцессой.

- Она беседует со своей матерью, - сказала Нара, решив, что этот мальчишка не может сообщить ничего важного. - Не будем ее беспокоить.

- Но мне надо поговорить с ней! - настаивал мальчик. - Надо!

- Нельзя! - стояла на своем Нара. Но тут мальчик, которому было не больше десяти лет, внезапно расплакался.

- Мой хозяин мертв и принц тоже, - прохныкал он. - Я не знаю, что делать. Я думал, принцесса может помочь, - добавил он, утирая нос тыльной стороной ладони.

- Что?! - взвизгнула Нара. - Что ты сказал?! Дагда! Дагда, сюда, скорее! Она схватила мальчика за воротник и вытащила его на середину комнаты. Внезапно он оказался лицом к лицу со светловолосым великаном и побледнел от испуга.

- Не бойся, парень, - неожиданно добрым для столь свирепой внешности голосом произнес Дагда. - В чем дело и кто ты такой?

- Я - Павел, прислуживаю великому актеру Велизарию. Я только что был в апартаментах моего хозяина. Они с принцем Василием лежат на полу. И оба мертвы, господин.

- Господи, помилуй нас! - воскликнула Нара, но взгляд Дагды заставил ее умолкнуть.

- Ты уверен, что они мертвы, парень? - мягко спросил Дагда.

- Да, господин. Я взял зеркало и поднес к ноздрям. Но стекло не замутилось. В это время мой хозяин обычно принимал ванну. Я вошел в комнату, чтобы напомнить ему об этом, потому что, если вода остывала, он меня бил. Я вовсе не подглядывал за ними! - Мальчик задрожал от ужаса, начиная понимать, насколько все серьезно.

- А почему ты пришел сюда, парень? - спросил Дагда.

- Но разве это не апартаменты принца Василия и его супруги, господин? Вместе с моим хозяином лежит принц Василий. Куда еще мне было идти?

- Женщина! - Дагда пронзил Нару ледяным взглядом. - Держи язык за зубами, пока я не увижу все своими глазами.

Перепуганная Нара кивнула.

Велев мальчику оставаться с Нарой, ирландец побежал по коридорам в апартаменты Велизария. Быстро оглядевшись по сторонам, чтобы удостовериться, что за ним никто не наблюдает, он вошел в комнату актера. Дагде были известны слухи о связи принца с Велизарием. Но он знал и то, что после свадьбы Василия с Мэйрин эта связь кончилась. И теперь, увидев двух мертвецов, не разжавших объятия и после смерти, Дагда горько и презрительно усмехнулся.

Но, не тратя времени на размышления, он тут же оценил ситуацию трезво. Самое главное - переместить тела так, чтобы не разразился скандал, который причинит Мэйрин лишние муки. Оттащив Велизария от принца, Дагда сморщил нос от омерзения, когда почувствовал приторный запах духов, которыми пользовался актер. Затем ирландец перенес тело Василия на красно-золотую кушетку и положил его на спину среди подушек. Это все, что он мог сделать. По крайней мере отвратительная сцена сплетенных в объятии мужчин больше не послужит предметом досужих слухов. Вздохнув, Дагда вышел из комнаты и поспешил через путаницу коридоров к придворному лекарю Деметрию.

За те долгие месяцы, что Дагда прожил в Константинополе, он успел подружиться с Деметрием. По вечерам они часто играли в шахматы. И теперь Дагде пригодилась эта дружба. Никем не замеченный, он вошел в комнату лекаря и, обнаружив, что у его друга нет посетителей, быстро изложил ему ситуацию. Деметрий направился следом за Дагдой в апартаменты Велизария. Покачав головой в знак того, что делу ничем не поможешь, он осмотрел тела.

- Яд, - тихо произнес он, понюхав губы принца. Затем подошел к столику и проверил кубки и кувшины. - В кувшине яда нет. Его подсыпали прямо в кубок.

- Что это за яд? - спросил Дагда. - Тебе что-нибудь известно? Кто его изготовил?

- Не могу сказать наверняка, - ответил Деметрий. - Скорее всего какая-нибудь особо ядовитая и хорошо очищенная форма паслена, от которой нет противоядия. Он подействовал почти мгновенно, Дагда. В этом я убежден, поскольку тела остались почти неизуродованными. Это был либо порошок, либо жидкость. Этого нам никогда не узнать. Не узнаем мы и того, было ли это двойное самоубийство, на которое решился принц со своим любовником, или же убийство и самоубийство. Мы даже не можем сказать, по чьей инициативе это случилось.

- Принц уже давно не был любовником этого актера, - сказал Дагда. - Он хранил верность моей госпоже со дня их свадьбы. Через пару дней они собирались переехать из Буколеона в свой новый дворец.

- Тогда скорее всего Велизарий, узнав об этом и досадуя на принца за то, что тот покинул его, заманил его сюда, чтобы убить, и сам свел счеты с жизнью, - предположил Деметрий.

- Ты готов поклясться в этом? - требовательно спросил Дагда. - Гибель принца разобьет сердце моей госпожи, ибо она любила его всей душой. Она ничего не знала о связи принца с актером. Она даже в кошмарном сне не могла бы вообразить, что у принца Василия был мужчина-любовник. У нас на родине это не принято.

Лекарь понимающе кивнул.

- Друг мой, нет нужды лишний раз огорчать бедную госпожу Мэйрин. Я подтвержу, что Велизарий убил принца Василия, а затем сам покончил жизнь самоубийством. Но не в моих силах укоротить языки сплетникам, Дагда, а сплетни наверняка будут. Все во дворце знают о прежней связи между покойными. И хотя до сих пор твоя госпожа счастливо избегала этих сплетен, теперь ее не уберечь. Найдутся такие, кто не поверит, что Велизарий убил принца. Скажут, что двое любовников предпочли смерть разлуке, когда принц Василий больше не мог откладывать переезд в новый дворец. При дворе много жестоких людей.

- Я должен пойти сообщить моей госпоже... - сказал Дагда.

- Она еще не знает?

Дагда отрицательно покачал головой; плечи его устало поникли.

- Она для меня - как родная дочь, - сказал он. - Ее мать перед смертью поручила мне заботиться о крошке. Я защищал и опекал ее всю жизнь, но не сумел уберечь от этой боли, Деметрий. И сейчас мое сердце разрывается.

- Я пойду с тобой, - отозвался лекарь. - Принцессе понадобится успокоительное. Не бойся, друг мой. Она молода, полна сил. Время залечит эту страшную рану. Скажи мне, она не беременна?

- Нет, - ответил Дагда. - В этом я уверен.

- Как жаль. Иногда ребенок дает вдове новые силы, чтобы жить.

Друзья торопливо шли по коридорам в апартаменты Мэйрин.

- Куда ты пропал? - раздраженно воскликнула Нара. - Принцесса уже приняла ванну и спрашивала, не вернулся ли принц. Они действительно мертвы? Что случилось? Если она увидит этого мальчишку, то захочет узнать, кто он такой. Что я ей скажу?

- Тебе не придется ничего говорить, Нара, - ответил Дагда и повернулся к Павлу:

- Отныне ты будешь служить придворному лекарю, мастеру Деметрию, парень. Ты не должен никому ничего рассказывать о случившемся. И не болтай о прошлой связи принца с твоим бывшим хозяином. Понял?

- Да, господин, - ответил мальчик, вытаращив перепуганные черные глаза. Он был счастлив, что так легко отделался. Нередко рабов, ставших нежелательными свидетелями, ослепляли, лишали языков, а то и убивали. Мальчик не сдержал дрожи, и двое друзей заметили это.

- Тебе никто не причинит вреда, Павел, - сказал Деметрий. - Все, что от тебя требуется, - держать язык за зубами. Мне давно не хватало такого расторопного мальчишки, как ты. Я научу тебя готовить лекарства.

- Надо сказать ей, - произнес Дагда, и лекарь кивнул.

- Может быть, позвать госпожу Иду и милорда Олдвина, Дагда? - спросила Нара.

- Да, - ответил тот. - Скажи им, что принца убили. И ради Мэйрин они должны поспешить.

- Дагда!

Все обернулись и увидели, что Мэйрин стоит в дверях между спальней и прихожей. Нара коротко взвизгнула и выбежала из комнаты.

- Дагда, что ты говоришь? Где мой муж? - Мэйрин была смертельно бледна и едва держалась на ногах. - Где Василий? - повторила она.

Выхода не было.

- Он мертв, - тихо ответил Дагда.

- Нет!!! - Майрин вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть. - Ты лжешь!

Глаза ирландца наполнились слезами. Он сморгнул и тихо произнес:

- Разве я когда-нибудь лгал тебе, дитя мое? Разве я стал бы причинять тебе боль, если бы мог этого не делать?

- Нет! - прорыдала Мэйрин. - Только не это, Дагда! Умоляю тебя!

Застонав от боли, ибо сердце его тоже разрывалось на части, Дагда подхватил Мэйрин и прижал к своей груди.

- Плачь, девочка моя. Плачь!

Мэйрин оттолкнула его. Глаза ее потемнели от муки, лицо покрыла пепельная бледность. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла издать ни звука. Вздохнув, она лишилась чувств и упала.

Глава 7

- Мой сын мертв! Из-за вашей дочери! - обвиняюще воскликнула Илиана Дука. Ее темные глаза сверкали болью и гневом. - О, Василий, как я тебя любила, всхлипнула она, - но ты никогда этого не понимал. А теперь тебя нет в живых!

- Из-за моей дочери?! - Ида пришла в ярость. - Не моя дочь отравила Василия! Это сделал его любовник!

- Если бы ваша дочь сделала моего сына счастливым, разве он вернулся бы к Велизарию? Какой женщиной надо быть, чтобы толкнуть мужчину в объятия другого мужчины? Как ей удалось настолько оскорбить Василия, что он начал искать утешения на стороне?

- Мэйрин любила Василия, а он любил ее, - тихо возразила Ида. - Она ни в чем не повинна. В отличие от вас, насколько мне известно. Вы как мать отчасти виновны в том, как вел себя Василий.

- На что вы смеете намекать? - холодно спросила Илиана.

- Я ни на что не намекаю, принцесса. В Константинополе ни для кого не секрет, что ваш покойный муж содержал дюжину хорошеньких мальчиков для развлечений. Он открыто состоял в связи с людьми такой грязной репутации, что церковь не смогла закрыть на это глаза и ваш муж был отлучен. Скажите, принцесса, вы вините себя за поведение вашего мужа так же, как вините Мэйрин за поведение Василия? Или вы думали, что мы, чужаки, не сможем ничего узнать здесь об истории вашей семьи? Если бы нам стало это известно до свадьбы нашей дочери с вашим сыном, то никакой свадьбы не было бы! В нашей стране страсть такого рода, какую Василий питал к Велизарию, считается греховной, мерзкой и постыдной. Даже я в своем возрасте ничего не знала о подобных вещах, пока моему мужу не пришлось раскрыть мне глаза на этот порок. Так как же вы смеете являться в мой дом и винить мое бедное дитя в смерти вашего сына?! Прошло четыре дня после смерти Василия, а Мэйрин еще не пришла в сознание. Она сама при смерти! Она до глубины души потрясена тем, что случилось с ее мужем! Ее мужем, которого убил его любовник! Так в чем же состоит преступление моей дочери, принцесса? Она невинна, как новорожденная овечка! Если бы Василий, да упокоит Господь его истерзанную душу, тоже был так невинен! И берегитесь: если что-нибудь случится с моей дочерью по вашей вине, я наложу на вашу семью такое проклятие, которое никто не снимет с вас до второго пришествия Господа нашего! А теперь убирайтесь! И никогда больше не попадайтесь мне на глаза! Я не хочу, чтобы вы лишний раз напоминали мне о тех ужасных страданиях, которые выпали на долю Мэйрин. И да поможет вам Господь и Пресвятая Дева! Если она не придет в сознание, я убью вас собственными руками! Клянусь, я задушу вас!

Вся спесь и чопорность разом слетели с Илианы. Она в ужасе уставилась на Иду. Прежде она никогда не замечала, что эта саксонская женщина - настоящая великанша по сравнению с ней. Но теперь Ида возвышалась над ней статуей воплощенного гнева, с медными волосами, разметавшимися по плечам, с горящими гневом пронзительно голубыми глазами. Илиана не усомнилась в том, что саксонка действительно может ее убить. Взвизгнув, она повернулась и пустилась бежать подальше от этой ужасной женщины.

- Счастливого пути! - проворчала Ида ей вдогонку сквозь стиснутые зубы. Олдвин мягко опустил руки на плечи жене.

- Не думаю, что она захочет снова явиться сюда, - сказал он. - Ты перепугала ее до полусмерти. И напомнила мне о тех недавних временах, когда женщины нашего народа считались не менее свирепыми в битве, чем мужчины.

- Не менее, а более, - многозначительно поправила его Ида. Олдвин тихонько рассмеялся, повернул Иду лицом к себе и крепко прижал к груди. И от этого привычного утешения Ида тут же ударилась в слезы.

- Ну, ну, любовь моя, не плачь, - попытался успокоить ее Олдвин. - У меня хорошие новости. Мэйрин недавно пришла в себя. Прежде чем она вспомнила о случившемся и начала расспрашивать, Деметрий дал ей успокоительное. И теперь она спит спокойным, естественным сном.

- С-слава Богу, - всхлипнула Ида и разрыдалась еще сильнее.

Олдвин Этельсберн не стал мешать жене выплакаться. Когда слезы ее наконец иссякли, он сказал:

- Когда Мэйрин достаточно окрепнет для путешествия, я хочу, чтобы ты отвезла ее домой, в Англию, Ида. Не хочу, чтобы она оставалась в Константинополе. Здесь все будет напоминать ей о Василии. Она встретилась с ним почти сразу, как приехала, и потом они все время были вместе. У Мэйрин просто не было времени, чтобы завести себе других друзей и получить собственные впечатления от города, не связанные с принцем. Для нее Константинополь - это Василий, а Василий - это Константинополь. Не сомневаюсь в том, что она любила своего мужа, но не допущу, чтобы она провела всю жизнь в трауре. Василий был очаровательным мужчиной. И у него были добрые намерения по отношению к нашей дочери, но он оказался недостоин ее, Ида. Пускай он был принцем, но он недостоин ее! Мне не следовало давать согласие на этот брак. Меня ослепили честолюбивые замыслы. И на мне во многом лежит вина за ту боль, которую она теперь вынуждена терпеть. Но я не допущу, чтобы в будущем ей причинили новые страдания! Сегодняшний Константинополь - не тот, что я помню по дням юности. Возможно, тогда я замечал лишь красоту. А теперь вижу распад и гниение. Скоро наступит весна, Ида. Забирай нашу дочь и отправляйся в путь. Вас будут сопровождать варяжские гвардейцы, которые едут в отпуск в Англию. Я все устрою.

- Но что будет с тобой? - спросила Ида. - Ты не отправишься домой с нами? При таких обстоятельствах ты наверняка смог бы поручить кому-то другому возглавить переговоры. Ведь ваша работа почти окончена. Ты сам это говорил!

- Верно, любовь моя, - согласился он, - но самое сложное в подписании торгового договора - нанести последние, решающие штрихи. -Именно за этим меня послали сюда, и я не могу уехать, пока не окончу свое дело. В последних письмах от Брэнда говорится, что король слабеет с каждым днем, а королева продолжает действовать в интересах своего брата, стремясь возвести его на трон. Я предпочел бы, чтобы вы с Мэйрин были в Эльфлиа, когда король Эдуард умрет. Брэнд хорошо справляется, но если придется защищать наши земли, ему понадобится твоя поддержка.

- Но если король умрет, - испуганно произнесла Ида, - как же ты сможешь вернуться?

- Я быстрее доберусь до Англии, если буду путешествовать без женщин, ответил Олдвин. - На дорогу в Константинополь мы потратили два месяца, Ида. Но без тебя я смогу сократить этот срок вдвое. Если король умрет, извести меня и я буду дома через месяц. Клянусь тебе!

- Я не хочу расставаться с тобой, Олдвин, но надо позаботиться о нашей дочери. Мы уедем, как только Мэйрин окрепнет.

Они смогли покинуть Константинополь только в десятых числах апреля. Когда Мэйрин окончательно пришла в себя, она не могла вспомнить ничего, что с ней произошло после приезда в Константинополь. Она как будто вернулась в детство. Лекарь Деметрий говорил, что это дурной признак. Боль оказалась слишком сильной и не давала Мэйрин вспомнить о Василии и днях замужества; и то, что Мэйрин бессознательно пыталась избежать правды, в конце концов грозило привести к еще большему потрясению. Надо заставить ее вспомнить обо всем, чтобы она честно взглянула в лицо горькой истине и победила боль.

Император настаивал на том, чтобы Деметрий переехал в Садовый Дворец и лично заботился о Мэйрин. Та сперва не могла сообразить, зачем при ней находится лекарь. Но затем постепенно начала осознавать, что целых восемнадцать месяцев жизни выпали из ее памяти. И воспоминания начали медленно возвращаться. А с ними возвращалась боль.

С заплетенными в косы и прикрытыми вуалью волосами Мэйрин в сопровождении Иды и Деметрия стала заново посещать места, которые впервые увидела в обществе Василия. Однажды они вошли в церковь, где Мэйрин венчалась с Василием. Окинув взглядом убранство церкви, залитое мягким золотистым светом, Мэйрин разрыдалась. Смутившись, она взглянула на мать в поисках поддержки. Ида обняла дочку и погладила ее по голове. А через несколько дней за ужином Мэйрин внезапно оторвала взгляд от тарелки и ровным тоном спросила Деметрия:

- Мой муж умер?

Все сидевшие за столом застыли, потрясенные неожиданностью этого вопроса.

Деметрий первым пришел в себя и ответил:

- Да, ваше высочество. Принц Василий умер два месяца назад.

- Как он умер? - спросила она все таким же пугающе спокойным голосом.

- Он был убит. Его старый друг, актер Велизарий, поднес ему отравленный напиток, а затем покончил с собой.

- Почему? - отрывисто спросила Мэйрин.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Наконец Ида проговорила:

- Милая моя девочка, разве теперь это имеет какое-то значение? Бедный Василий уже давно лежит в могиле. Ты - вдова. Слава Богу, что ты наконец все вспомнила! Но теперь надо снова забыть об этом, чтобы начать жизнь сначала.

- Почему Велизарий убил моего мужа? - упорно переспросила Мэйрин; в голосе ее теперь зазвучали жесткие нотки. - Я хочу это знать! Я хочу знать, почему умер мой муж!

Олдвин Этельсберн взглянул на свою дочь и внезапно понял, что милое прелестное дитя, которое он так любил и опекал, исчезло. На него смотрели глаза взрослой девушки. Эти глаза спрашивали его и требовали ответа на вопрос.

- Скажите ей правду, - произнес Олдвин.

- Нет! - шепотом воскликнула Ида, и глаза ее наполнились слезами. - Не надо мучить ее! Сколько можно причинять ей боль?

- Ты хочешь, чтобы она оплакивала его всю жизнь? - рассерженно спросил Олдвин. - А я не хочу! Я хочу, чтобы она освободилась и начала новую жизнь, чтобы она шла вперед, не оглядываясь на прошлое. Но если она не будет знать правду, то не сможет этого сделать.

- Да! Скажите мне правду! - повторила Мэйрин.

- Когда-то, еще до вашей свадьбы, - начал Деметрий, - ваш муж и Велизарий были любовниками. Бывают мужчины, которых влечет только к женщинам. А бывают и такие, которых тянет только к другим" мужчинам. Встречаются и мужчины вроде вашего мужа, которые предпочитают женщин, но время от времени для разнообразия заводят любовника-мужчину. Когда принц Василий женился на вас, он полюбил по-настоящему. И бросил Велизария. Насколько нам известно, за все те месяцы, что вы прожили в браке, принц ни разу не посетил своего бывшего любовника. Нам остается лишь гадать, для чего он отправился к нему в день своей смерти. Скорее всего он хотел сообщить Велизарию о том, что между ними действительно все кончилось. Велизарий наверняка почувствовал себя оскорбленным; возможно, даже пришел в ярость. Но он скрыл свои истинные чувства. Втайне от принца он подсыпал яд в два кубка с вином, а затем предложил вашему мужу выпить в знак прощания. Оба скончались быстро и почти без мучений.

Мэйрин кивнула, словно сочтя объяснения лекаря правдоподобными и вполне приемлемыми.

- Благодарю вас, - произнесла она. Во всем ее облике чувствовалась какая-то пугающая отрешенность.

- Вы не хотите оплакать гибель вашего супруга, принцесса? - мягко поинтересовался Деметрий. Мэйрин покачала головой.

- Нет, - ответила она. - Я не могу оплакивать Василия. Все ваши объяснения, Деметрий, - лишь предположения. Ведь вы не видели этого своими глазами! И вы не можете знать наверняка, что мой муж бросил своего любовника после свадьбы. Мы так и не были близки с Василием. И я всю жизнь буду сомневаться в том, что у Василия были честные намерения. Вправду ли он любил меня? Вправду ли он откладывал брачную ночь именно потому, что заботился о моем благополучии? Или же мысль о близости со мной была ему отвратительна? Вспоминая о днях своего замужества, я всегда буду думать о том, куда отправлялся Василий, расставаясь со мной. Говорил ли он мне правду - или ходил к Велизарию? Я всю жизнь буду сомневаться в том, что он действительно хотел переехать в новый дом. Быть может, этот дом должен был стать для меня золотой клеткой? Быть может, мысль о разлуке была для них так тяжела, что Василий и Велизарий предпочли покончить жизнь самоубийством? Василий говорил, что любит меня. И я в своей невинности верила каждому его слову. Мне есть что вспомнить! Я буду вспоминать его поцелуи и ласки. Но то, что вы сказали мне, Деметрий, заставит меня сомневаться в том, действительно ли он наслаждался этими любовными забавами. Быть может, всякий раз, когда Василий прикасался ко мне, он, скрывая отвращение, представлял на моем месте этого актера. Возможно, когда боль моя немного утихнет, я смогу оплакивать моего мужа, лекарь. Возможно, я даже смогу простить его, но сейчас еще рано. Я не желаю тратить слезы на человека, который надругался над моей невинностью и разрушил мои прекрасные мечты.

Деметрий понимающе кивнул.

- Когда-нибудь вы полюбите снова, принцесса, и эти воспоминания потеряют для вас важность. Тогда вы сможете оплакать принца Василия. Что касается меня, то я сделал все, что мог. Вы взглянули в лицо истине и можете исцелиться. Теперь уезжайте из Константинополя и возвращайтесь в свою Англию. Когда-нибудь вы обретете там новое счастье.

- Да, - отозвалась Мэйрин, - я хочу домой, в Англию. Я больше никогда не покину Эльфлиа.

- Тебе придется покинуть Эльфлиа, когда ты снова выйдешь замуж, - заметил Олдвин.

- Замуж?! - с отвращением воскликнула Мэйрин. - Я больше никогда не выйду замуж, отец! Никогда в жизни!

Тан взглядом заставил Иду молчать. Он ласково обнял дочь за плечи и привлек к себе.

- Не будем сейчас об этом, - сказал он. - Со временем ты переменишь свое мнение, Мэйрин. Смерть Василия сделала тебя богатой вдовой. С этим богатством ты найдешь себе прекрасного супруга.

- Мне не нужно ничего из богатства Василия! - воскликнула она.

- Не будь дурочкой, - перебил ее тан. - Ты его законная вдова, и часть его состояния принадлежит тебе по праву. Ты сможешь обеспечить себе спокойное будущее.

- Отдайте все его матери! Все, что я хочу, - вернуться домой и жить в мире и покое!

- Отведи ее в постель, - строго велел Иде Олдвин. - У нее сейчас начнется истерика.

Впрочем, в конце концов тан пришел к компромиссу со своей упрямой дочкой. Он взял из сокровищницы принца столько золота, чтобы обеспечить Мэйрин королевское приданое. Кроме того, он забрал все великолепные украшения, которыми Василий щедро одаривал свою супругу. А остальное, по просьбе Мэйрин, перешло во владение принцессы Илианы. Все, кроме дворца, который принц Василий построил для своей жены за Босфором. Этот дворец Мэйрин приказала уничтожить, а землю, на которой он стоял, подарить церкви в память о Василии.

- Почему бы тебе просто не продать его? - спросила Ида у своей дочери.

- Продать памятник любви, которой так и не суждено было стать счастливой? - с горькой насмешкой отозвалась Мэйрин. - В этом дворце никто не будет жить, мама! На нем лежит проклятие!

Больше Мэйрин ни разу не заговорила о дворце, но последние дни в Константинополе она провела на террасе, выходящей на море, часами наблюдая с каким-то мрачным удовлетворением за тем, как сносят дворец, построенный для нее принцем Василием.

Покидая Константинополь, Мэйрин не пролила ни единой слезинки. Ласково попрощавшись с отцом, она даже не обернулась, когда отряд проезжал через Золотые Ворота к западной дороге, ведущей из города. Она ехала верхом на новом коне - изящном, сером в яблоках двухгодовалом жеребце, которого ей подарил император в знак прощания. Жеребца звали Громовик, а родителями его были лошади, полученные императором как дань от арабского шейха.

"Я надеюсь, - написал император Мэйрин, - что вам понравится Громовик и что благодаря ему вы сохраните о Константинополе более приятные воспоминания".

- Жеребец?! - несколько удивленно спросила Ида. - Почему он прислал ей жеребца? На мой взгляд, кобыла была бы лучше.

- Но жеребец - более ценный дар, - объяснил Олдвин. - Мы сможем скрестить его с нашими кобылами. Это щедрый, исключительно щедрый подарок.

- Он пытается откупиться, - откликнулась Ида. - он чувствует вину. Ведь Василий был его кузеном.

Жеребец был великолепно обучен. Легчайшее движение поводьев заставляло его повиноваться любой команде Мэйрин. В то утро, когда они выехали из Константинополя, Мэйрин пустила Громовика легким галопом и вскоре оказалась далеко впереди своих спутников. С ней в дорогу отправилось полдюжины варяжских гвардейцев, чтобы обеспечить ей особую защиту. Мэйрин находила это нелепым. Византийские дороги считались самыми безопасными в мире. Утверждали, что даже одинокая девственница может спокойно объездить всю страну вдоль и поперек.

Мэйрин скакала вперед на своем великолепном жеребце, с каждой минутой все больше понимая, насколько ограниченной в действительности была ее жизнь в Константинополе. Прошло почти два года с тех пор, как она последний раз ездила верхом в одиночестве. Во время прогулок с Василием она наслаждалась не прогулкой, а обществом принца. А теперь она мчится вперед, и ветер развевает ее волосы! Мэйрин только сейчас осознала, насколько она истосковалась по свободе. Для Василия она была неким редкостным и прекрасным сокровищем, драгоценным созданием, которое он поймал в роскошную сеть и никогда бы не выпустил на волю. Мэйрин продолжала скакать галопом еще несколько миль. Затем, почувствовав, что Громовик устает, она перешла на более спокойный шаг.

- Вы скачете, словно валькирия, - раздался у нее за плечом чей-то голос.

Мэйрин обернулась и увидела, что с ней почти поравнялся молодой красивый гвардеец. Лицо его показалось ей смутно знакомым. Мэйрин наморщила лоб, пытаясь вспомнить, кто же это такой.

- Эрик Длинный Меч - к вашим услугам, принцесса. - Голос тоже оказался знакомым и пробудил давние воспоминания.

Ну конечно! Это тот дерзкий юный гвардеец, который впервые взглянул на нее как на женщину, когда она приехала в Константинополь. Когда она еще ничего не знала о боли, которую мужчина может причинить женщине. Мэйрин приветствовала гвардейца легким кивком. Когда-то он казался ей смелым, но сейчас она поняла, что это - всего лишь нахальство. Он точно так же строил бы глазки любой хорошенькой девице.

Эрик не подал виду, что помнит о той первой встрече.

- Я сожалею о вашей утрате, - произнес он.

- А я ни о чем не жалею, Эрик Длинный Меч, - отозвалась Мэйрин. - Я рада, что возвращаюсь домой, в Англию.

- Я имел в виду смерть вашего супруга... - смешался гвардеец. Мэйрин обернулась и взглянула ему в лицо. Эрик Длинный Меч подумал, что перед ним наверняка прекраснейшая на свете женщина. Само совершенство.

- Я знаю, что вы имели в виду, - ответила она. Ну конечно! Она не хотела, чтобы ей напоминали о столь недавнем горе. Эрик в душе обозвал себя бесчувственным чурбаном и спросил:

- А где ваш дом?

Он готов был спросить о чем угодно, лишь бы сменить тему беседы и вернуть благосклонность красавицы. Он все еще помнил, как она когда-то улыбалась. И в этот момент он отдал бы все, лишь бы снова увидеть эту улыбку.

- Я - из Мерсии, - ответила она. - Наше поместье, Эльфлиа, находится в небольшой долине близ границы с Уэльсом.

- Валлийцы свирепы в бою, - заметил Эрик. - Впрочем, вам, наверное, это известно лучше, чем мне. Ведь вы росли с ними по соседству.

- Долина Эльфлиа спрятана в укромном месте. За всю мою жизнь валлийцы ни разу не напали на поместье, - возразила Мэйрин.

- А я из Денло, - поддержал беседу Эрик.

- Да, это понятно хотя бы по вашему имени, Эрик Длинный Меч.

- Земли моего отца находятся неподалеку от Йорка. Я еду домой, потому что мой старший брат умер и теперь я стал наследником отца: ведь у Рзндвульфа не осталось детей. Я всегда мечтал провести жизнь как воин. Но теперь придется стать землевладельцем. Само собой, скоро надо будет жениться, - добавил он без смущения.

- Я поняла, - задумчиво проговорила Мэйрин, - что жизнь не всегда оказывается такой, как мы надеемся, Эрик Длинный Меч. И я научилась принимать это со смирением. Думаю, вам это тоже удастся. - Она вновь пустила жеребца в легкий галоп и оторвалась от своего спутника.

Эрик понял, что от него хотят отделаться. Она сказала, что он должен смириться. Что ж, так тому и быть, пока они не покинули Византию, где она все еще принцесса, а он - всего лишь скромный гвардеец-варяг.

Но в Англии все пойдет иначе. Там Эрик станет наследником богатого тана, а она - дочерью другого тана. Там они станут равны. И когда окончится траур, отец наверняка захочет вновь выдать ее замуж. У женщин небогатый выбор - или монастырь, или замужество. Судя по ее огненным волосам, едва ли она предпочтет обет вечного целомудрия. Эрик был готов побиться об заклад, что мужчине с нею будет жарче, чем в аду, даже в самую холодную зимнюю ночь. Он желал обладать ею с первой минуты, когда увидел ее в константинопольском порту. Эрик Длинный Меч усмехнулся своим мыслям. Он добьется своего: что бы там ни говорила Мэйрин, он не отступится.

Путники ехали на запад через Европу. На сей раз Ида не уставала и не болела. В пути они не задерживались, торопясь побыстрее добраться до Англии. Почти все гвардейцы не виделись с родными много лет. Некоторые из них вернутся, погостив дома, а другие останутся со своими семьями ввиду грядущих перемен в Англии.

С каждым новым днем солнце все дольше оставалось над горизонтом, и путники проводили в седле все больше и больше времени.

Они добрались до итальянских королевств и быстро пересекли их, двигаясь вдоль прекрасного побережья Средиземного моря. Наконец они достигли Лангедока и отныне ехали по дорогам, протянувшимся вдоль больших рек через различные французские королевства. И вот в один прекрасный день, проезжая по герцогству Фландрия, они увидели на горизонте сверкающие под июньским солнцем серо-голубые воды Ла-Манша. Саксонские солдаты дружно издали радостный вопль.

- Море такое спокойное! - восторженно воскликнула Ида, - Если мы отплывем сегодня вечером, то к утру уже будем в Англии! Мэйрин впервые за много месяцев рассмеялась.

- Ох, мама! Отец бы задразнил тебя, если бы услышал! Он так гордился тем, что сумел хоть немного показать тебе мир, а тебя, оказывается, это вовсе не интересовало! Ты хочешь домой! Впрочем, я тоже! - неожиданно добавила она и обняла Иду за плечи.

Ида повернула голову и взглянула дочери в лицо.

- О Мэйрин, доченька, да ты наконец весела! Слава Пресвятой Деве!

- Я даже не знаю, счастлива я или нет, мама. Правда, с каждой милей, отделяющей нас от Константинополя, я чувствую все меньше печали. Однако не думаю, что скорбь когда-либо покинет меня, - вздохнула Мэйрин. - Впрочем, я по крайней мере уже не чувствую ненависти к Василию и рада, что мы скоро вернемся домой.

- Возможно, Эрик Длинный Меч поможет тебе развлечься, - заметила Ида. Этот шельмец удивительно красив и к тому же весел, как пьяница за бутылкой. Похоже, он пользуется любым случаем, чтобы ехать рядом с тобой.

Мэйрин улыбнулась.

- Он пытается ухаживать за мной, мама. Однако я никак его не поощряю. На самом деле он мне не нравится. Когда мы окажемся в Англии, наши пути разойдутся. И он больше не будет надоедать мне.

- А он не так уж плох, - задумчиво проговорила практичная Ида. - У его отца почти столько же земель, как у твоего. Конечно, чтобы укрепить свое положение, тебе надо будет быстро родить нескольких сыновей. Знаешь ли, мужчины в Денло порой берут себе по несколько жен, несмотря на то что называют себя христианами.

- Родить сыновей - еще не значит удержать при себе мужа-датчанина. Разве Гарольд Годвинсон не отверг Эдит Лебединую Шею? И разве она не родила ему троих сыновей?

- Верно, - согласилась Ида, - он действительно прогнал бедняжку Эдит, чтобы жениться на сестре графа Мерсии.

- Сперва подстроив убийство ее первого мужа. Гарольд думал, что, взяв за себя Эдит Мерсийскую, он сможет заполучить Мерсию, - фыркнула Мэйрин. Спасибо, мама, но меня это не устраивает!

- Другие могут оказаться хуже, чем Эрик Длинный Меч, - спокойно возразила Ида.

- Я не собираюсь снова выходить замуж, мама.

- Ты решила отправиться в монастырь? - спросила Ида, заранее зная ответ.

- Конечно, нет!

- Тогда тебе придется выйти замуж, Мэйрин. У женщины нет другого выбора. Конечно, Эрик Длинный Меч - не единственная возможность, но рано или поздно ты должна будешь выбрать себе мужа.

- Неужели я не могу остаться жить в Эльфлиа с тобой и с отцом? - спросила Мэйрин.

- Мы с Олдвином не вечны. И ты это прекрасно знаешь. Брэнд скоро женится, и его жена не потерпит, чтобы в доме, который будет принадлежать ей, жила другая женщина. Что станется с тобой, если ты не выйдешь замуж?

- Но разве нельзя построить для меня маленький домик, чтобы я жила отдельно, мама?

- Что за глупости, Мэйрин! Кто будет обрабатывать твои земли, охотиться? Кто защитит тебя в минуту опасности? Не надо говорить о Дагде: рано или поздно он тоже уйдет в мир иной. Ты глубоко скорбишь о том, что произошло в Константинополе, и ты права. Но нельзя, чтобы недолгое замужество разрушило всю твою дальнейшую жизнь. Он любил тебя, Мэйрин. Я - мать, я знаю это. И ему бы не хотелось, чтобы остаток дней ты прожила в страхе и горе. Тебе вовсе не нужно выходить замуж немедленно. Возможно, даже лучше будет подождать, пока новый король взойдет на трон Англии. Мы с твоим отцом уже говорили об этом, и Олдвин уверен, что войны не миновать. Помни, Мэйрин, ты теперь - богатая невеста. Многие будут искать твоей руки.

- Охотники за моим золотом, - насмешливо фыркнула Мэйрин.

Ида кивнула.

- Да, - откровенно согласилась она. - Но я уверена, что ты найдешь достойного человека и полюбишь его. Такого человека, который будет любить тебя не меньше, чем твое богатство.

- Возможно, - допустила Мэйрин, - но Эрик Длинный Меч - не тот человек. Когда я встретилась с ним в первый раз, он заставил меня испытать такие ощущения, о которых я прежде и не догадывалась. Он был первым мужчиной, взглянувшим на меня как на взрослую женщину, а не как на ребенка. За эти недели, что мы провели в пути, я познакомилась с ним поближе. И обнаружила, что в нем есть что-то такое, что раздражает меня и выводит из себя. Он чем-то противоречит естественному ходу вещей. А особенно мне неприятна его самоуверенность, с которой он порой смотрит на меня. Он смотрит так, словно я уже принадлежу ему! Нет, я не могу выйти замуж за подобного человека и никогда за него не выйду!

Ида кивнула. Она всегда прислушивалась к ощущениям Мэйрин. Ее дочь интуитивно чувствовала природу других людей. Как, однако, печально, что эта интуиция не смогла предостеречь Мэйрин от любви к Василию! Ида грустно улыбнулась своим мыслям. Разве любовь когда-нибудь следовала доводам рассудка? Эрик Длинный Меч - завидный жених, но если Мэйрин не хочет поощрять его ухаживания, то ничего страшного. Они без труда найдут ей мужа из числа достойных молодых англосаксов или нормандцев, которые переживут грядущую войну за английский трон.

Ближе к вечеру путники наняли несколько торговых суденышек, курсировавших между Фландрией и Англией. Ветер был попутным и устойчивым. Ночь предстояло провести на открытой палубе, но в июне воздух теплый, и погода стояла прекрасная. Плащи надежно защитят их от морской прохлады.

Чтобы погрузить лошадей, им пришлось завязать глаза: непривычные к морю животные не желали ступать на борт лодки по доброй воле. Нара запаслась жареным каплуном, свежевыпеченным хлебом, кругом мягкого сыра и корзиной вишен; этого должно хватить и на ужин, и на завтрак. Если повезет, на рассвете они уже достигнут берегов Англии.

Когда солнце село, ветер чуть-чуть ослаб. Ориентируясь по ярко сверкающим звездам, моряки уверенно вели свои лодки вперед, к цели. Мэйрин стояла на носу лодки и вглядывалась в темноту; ветер дул ей в спину. Она вспоминала свое первое путешествие через этот пролив. Тогда она была испуганным ребенком и, несмотря на присутствие Дагды, чувствовала себя одиноко и очень боялась того, что может ждать ее впереди. Она вспомнила, как работорговцы развлекались с рабынями и как Дагда пытался оградить ее от этого мерзкого зрелища.

Во второй раз Мэйрин оказалась в этих водах на пути в Константинополь. Девушка закрыла глаза, но слезы все же пробрались под густыми ресницами и покатились по щекам. "О Василий! - подумала она. - Как я тебя любила! Я верила, что ты тоже любишь меня. И хотя мне было больно узнать, что я ошибалась, все же я, по-моему, научилась смиряться с этим. Но эти сомнения! Эта неизвестность! Неужели ты любил Велизария больше, чем меня? Неужели ты любил его так сильно, что не смог вынести разлуки с ним? Мне этого никогда не узнать! О Боже, никогда, никогда!" Мэйрин вздрогнула и внезапно застыла, почувствовав на своем плече чью-то руку.

- Вы замерзли? - спросил Эрик Длинный Меч, привлекая ее к себе.

- Нет, - сухо ответила Мэйрин. Помолчав, она добавила:

- Уберите от меня руки, Эрик Длинный Меч. Вы не имеете права прикасаться ко мне.

- Так дайте мне это право, Мэйрин! На рассвете мы окажемся в Англии, и я буду вам ровней. Я сделаю вам предложение. Я хочу, чтобы вы стали моей женой. - Руку он так и не убрал.

Но, к его удивлению, Мэйрин стала отталкивать его и наконец высвободилась. Повернувшись, она яростно взглянула ему в лицо почти почерневшими от гнева глазами.

- Как вы смеете, Эрик Длинный Меч? Мой муж умер всего несколько месяцев назад! Как вы смеете делать мне предложение, когда я еще в трауре? Впрочем, если уж вы это сделали, я отвечу: нет, тысячу раз нет! Я никогда не выйду за вас замуж! Никогда!

Эрик расхохотался. Ему ответило жутковатое эхо, нарушившее тишину ночи. Датчанин протянул руку, чтобы снова привлечь к себе Мэйрин. Ее стиснутые кулачки яростно заколотили его по груди. Взглянув ей в лицо, Эрик проворчал:

- Да, ты - женщина с характером! Впрочем, твоя огненная головка выдает не менее пылкий дух! Богом клянусь, ты сумеешь родить мне сильных сыновей! А подумай только, как приятно нам с тобой будет делать этих сыновей, Мэйрин! Уверен, что этот неженка, за которым ты была замужем, не мог удовлетворить твою страсть и наполовину! То ли дело я!

Мэйрин старалась вырваться из его стальной хватки. Она вся пылала от гнева. И тут почувствовала сквозь ткань юбки, как горячая, твердая плоть датчанина упирается ей в бедро.

- Отпусти меня немедленно! - вскрикнула Мэйрин, но Эрик заметил, что ее глаза слегка расширились, когда он прижал ее к себе еще крепче. Он подумал, что она хочет его, хотя и делает вид, что против!

Наклонив белокурую голову, датчанин принялся осыпать поцелуями лицо Мэйрин. Но она поспешно отвернулась, так что Эрику достался только краешек щеки. Сжав девушку еще крепче, чтобы ей больше не удалось вывернуться, Эрик намеренно неторопливо провел языком по ее уху, горячо шепнув:

- Ты будешь бороться со мной, Мэйрин, верно? Ты будешь кусаться и царапаться, но тебе это не поможет. Мой меч войдет в твои ножны. Я войду в тебя глубоко и страстно, и ты сама начнешь умолять меня о новых ласках. А потом я пролью в тебя свое семя. Мне нравится, когда женщина сопротивляется! Боже, как ты меня распалила! Я хочу взять тебя прямо здесь, на палубе! Уж тогда-то ты наверняка пойдешь за меня замуж!

Мэйрин почувствовала, как огромная ладонь датчанина сжимает ее грудь, и на мгновение ее охватила паника. Но затем страх опять уступил место гневу. Она изо всех сил пнула Эрика коленом по самому чувствительному месту. Датчанин задохнулся и, разжав объятия, согнулся пополам. Мэйрин быстро отступила назад и оценивающе окинула взглядом своего противника. Тот стоял с выпученными глазами, хватая ртом воздух и не в силах даже взвыть от ужасной боли. Мэйрин решила добавить ему удовольствия. Как следует размахнувшись, она влепила ему звонкую пощечину.

- Впредь не смей прикасаться ко мне, Эрик Длинный Меч! - прошипела она сквозь сжатые зубы. - Если ты только осмелишься, я схвачу первое попавшееся оружие и убью тебя! - И, развернувшись, неторопливо направилась по палубе на корму, где спали остальные путники.

Эрик Длинный Меч осторожно потер ушибленное место. Постепенно гримаса боли на его лице сменялась улыбкой. Эта женщина великолепна! Именно такую жену он искал! Сильная, отважная, умная! Эрик желал получить ее и готов был добиваться этого любой ценой. Он, конечно, был не так глуп, чтобы полагать, что у дочери Олдвина Этельсберна не найдется других женихов. Однако с ними не так сложно справиться. Эрик готов сражаться за нее - ч победить.

Она - прекраснейшая женщина на свете. Кроме того, датчанин не сомневался, что она унаследовала от покойного мужа большое состояние; благодаря этому семья Эрика станет еще богаче и сильнее. Отец девушки скорее всего примет его предложение. А Мэйрин никто не станет спрашивать: обычно женщины не принимают участия в решении таких важных дел, как заключение брака. Нара как-то сказала Эрику, что у Мэйрин есть старший брат, который вскоре должен жениться. И едва ли этому брату захочется, чтобы у него был полный дом женщин.

Эрик решил, что не помешает заручиться поддержкой ее родных. Поэтому он намеревался сопровождать Мэйрин до Эльфлиа, несмотря на то, что это было ему не по пути. Эрик хотел встретиться с ее братом, подружиться с ним, а затем, когда отец Мэйрин вернется домой, снова приехать в Эльфлиа и попросить руки девушки. Если ее брат и мать встанут на сторону жениха, то Мэйрин останется без поддержки. Она будет вынуждена подчиниться воле своего отца.

Боль от ушиба постепенно стихала. Эрик уже мог дышать глубоко и ровно, и это помогало успокоиться. Он облизнул губы в предвкушении неотвратимой победы и подумал, что у Мэйрин чудесная грудь. Точь-в-точь по его ладони. Интересно, как она выглядит без туники? С большими сосками или с крохотными бутончиками? Эрик снова ощутил волну возбуждения, воображая себе Мэйрин обнаженной. Поймав себя на этом, он встряхнулся всем телом, словно мокрый щенок. Он ведет себя как мальчишка, ни разу не спавший с женщиной. Давненько ему не приходилось испытывать что-то подобное...

Всю ночь дул ровный, сильный ветер. А когда взошло солнце, путники уже увидели прямо по курсу Дуврскую гавань. Вскоре лодка причалила к берегу, путники высадились и стали дожидаться лошадей. Эрик Длинный Меч подошел к Иде и Мэйрин, широко улыбаясь.

- Ну разве есть воздух слаще, чем в Англии, миледи Ида? Как хорошо, что мы снова дома! - Датчанин взглянул на Мэйрин. - Вы хорошо выспались, принцесса?

- Отлично, Эрик Длинный Меч, - с притворной любезностью отозвалась Мэйрин.

Эрик ухмыльнулся; в глазах его плясали лукавые искорки. "Этот ублюдок смеется надо мной! - с негодованием подумала Мэйрин. - Какая самоуверенность! Но вскоре он поймет, что ему придется отступиться".

- Я собираюсь проводить вас до Эльфлиа, миледи Ида.

Среди нас слишком мало мерсийцев, они не смогут обеспечить вам надежную охрану, - произнес он. - Английские дороги - не византийские. Лорд Олдвин одобрил бы мое решение, как, впрочем, и сам император.

Ида ответила ему с улыбкой:

- Вы очень добры, Эрик Длинный Меч. Ведь вам придется отклониться далеко в сторону от вашей цели.

- Мы с друзьями так долго не видели родных мест, что лишние два-три дня уже ничего не значат. - Крепкие белые зубы Эрика блеснули в ответной улыбке. Самое главное - мы уже в Англии. Если бы вы имели возможность сообщить вашему сыну, когда именно и с какого направления вы прибудете в Эльфлиа, он выехал бы вам навстречу со своими людьми. Я не могу бросить трех женщин на произвол судьбы. Мы пошлем одного из мерсийцев вперед, и пускай он сообщит вашему сыну о вашем благополучном возвращении и о том, по какой дороге мы поедем.

- Мне будет спокойнее, если вы поедете с нами, Эрик Длинный Меч, согласилась Ида. Она всегда чувствовала себя не в своей тарелке, когда оказывалась без защитников.

- О, мама, по-моему, не стоит утруждать Эрика, - вмешалась Мэйрин. - С нами больше дюжины мерсийцев. Погода стоит сухая, так что дороги будут хорошими. Почти все время мы будем ехать по людным местам; кроме того, можно присоединиться к какой-нибудь торговой партии, направляющейся из Дувра в Глостер. Я уверена, что Брэнд встретит нас где-то на середине пути. Эрик Длинный Меч наверняка соскучился по своему дому, а его престарелым родителям не терпится прижать к груди своего наследника. Тем более что его старший брат, Рэндвульф, умер совсем недавно. Не сомневаюсь, что его мать нуждается в утешении.

Ида нерешительно взглянула на дочь. Несчастная мать Эрика действительно только что потеряла своего старшего сына. Мэйрин совершенно права, предполагая, что эта бедная женщина с нетерпением ждет благополучного возвращения второго ребенка. Дюжины мерсийцев более чем достаточно для охраны. Кроме того, с ними Дагда, а он стоил шестерых бойцов.

Увидев, что Ида колеблется, Эрик Длинный Меч быстро набрал в легкие воздух и разразился новой тирадой:

- Я пошлю гонца не только в Эльфлиа, но и к моим родным, миледи. Я все же настаиваю на том, чтобы сопровождать вас. Я себе никогда не прощу, если с вами что-нибудь случится.

- Пусть едет, - тихо сказал Дагда Мэйрин, которая уже собралась снова что-то возразить.

Мэйрин раздраженно поджала губы, но промолчала. Увидев торжествующую улыбку на лице Эрика, она едва сдержалась, чтобы не влепить ему еще одну пощечину.

- Будь все время рядом, - вполголоса ответила она Дагде. - Прошлой ночью мне пришлось отбиваться от этого напыщенного болвана. Я не хочу, чтобы это повторилось.

- Он посмел посягнуть на тебя?! - Дагда пришел в ярость.

- Он дерзок. В его жилах течет кровь древних викингов. Он хочет, чтобы я стала его женой, - отозвалась Мэйрин.

- Он тебе неровня, - заявил Дагда.

- Я не хочу выходить за него замуж, - сказала Мэйрин. - Но убедить его в этом непросто. Он не понимает, почему я отказываю ему, владельцу пятисот акров земли. Ведь я - вдова, и возраст у меня подходящий для брака.

- Ты сказала об этом матери?

Лошадей уже вывели на сушу, и Дагда проверял подпругу Громовика.

- У меня пока не было возможности поговорить с нею. Вообще-то я не хочу расстраивать ее, Дагда. Надеюсь, когда мы доберемся до Эльфлиа, я смогу распрощаться с Эриком навеки.

- Если он действительно вознамерился жениться на тебе, это будет нелегко, - угрюмо возразил Дагда, помогая Мэйрин сесть в седло. - Возможно, мне придется убить его.

Мэйрин взяла поводья.

- До этого не дойдет. Отец не станет вынуждать меня идти замуж за Эрика. Он надеется подыскать для меня более достойную партию, чтобы мое богатое приданое не пропало даром.

Путники задержались в Дувре еще ненадолго, чтобы посетить утреннюю службу в церкви Святой Марии. Ида настояла на том, что они должны причаститься и возблагодарить Господа за благополучное путешествие. Бедный приходский священник выбился из сил, выслушивая пространные исповеди Иды, Мэйрин и Нары. Утомленно обведя взглядом выстроившихся в очередь мужчин, он спросил:

- Раскаиваетесь ли вы в совершенных вами грехах? Гвардейцы в один голос воскликнули:

- Да, отец мой!

Священник облегченно вздохнул, пробормотал слова обряда, осенил их крестным знамением и перешел к мессе.

Путники ехали на запад, оставив Лондон южнее. К удивлению Мэйрин, погода не менялась. Они пересекли низкие холмы и вересковые пустоши Норт-Даунз, проехали через Гилдфорд, где стоял замок графа Гарольда, и двинулись дальше, через Лембурн-Даунз, по просторным полям, где лишь изредка попадались маленькие деревушки и одинокие замки землевладельцев.

Несколько членов отряда ехали впереди, чтобы заранее заботиться о хорошем ночлеге: многие придорожные трактиры совершенно не годились для благородных леди. Поэтому путники были вынуждены полагаться на гостеприимство дальних родственников, монастырей и монастырских гостевых домов, а порой и незнакомых хозяев поместий.

Наконец, добравшись до Котсволдса, они встретились с Брэндом и его отрядом. Мэйрин издалека заметила брата и, пришпорив Громовика, помчалась ему навстречу. Осадив лошадь прямо перед Брэндом, она расхохоталась, увидев на его лице полное изумление.

- Ты стала прекрасной женщиной! - воскликнул он.

- Не стоит так удивляться, братец, - ответила Мэйрин. - Не забывай: в этом году мне исполнится пятнадцать лет. - Она окинула Брэнда взглядом и заметила:

- Ты тоже стал красивым. - И, прежде чем Брэнд успел задрать нос, добавила:

- Под бородой прыщей не видно.

- Девушкам такое средство не под силу, - быстро нашелся Брэнд.

- Верно, но у них не бывает прыщей на тех местах, которые интересуют мужчин, - со смехом отозвалась Мэйрин.

Брэнд несколько смущенно усмехнулся.

- Смотри, чтобы мама не услышала, как ты смело рассуждаешь об этих вещах, сестренка, - предостерег он.

- Я - вдова, Брэнд. Вполне естественно, что эти вещи мне знакомы.

- Сочувствую тебе, Мэйрин, но рад, что ты вернулась в Англию. Было бы грустно провести остаток дней вдали от тебя. Я скучал по тебе, хотя с тобой всегда столько хлопот!

Мэйрин почувствовала, что вот-вот расплачется. Брэнд впервые за всю жизнь произнес слова, настолько близкие к признанию в любви. Выражение ее лица смягчилось, выдавая ответные, глубокие и нежные сестринские чувства. Протянув руку, Мэйрин погладила Брэнда по щеке.

- О милый мой братик! Я тоже скучала по тебе. Я очень рада, что теперь мы снова вместе.

Взяв сестру за руку, Брэнд с любовью поцеловал ее, прежде чем Мэйрин успела отстраниться, и ласково поглядел ей в глаза. Немного помолчав, он произнес:

- Пожалуй, я поеду навстречу маме. Но не успели они развернуть лошадей, как к ним приблизился Эрик Длинный Меч. С угрюмым видом датчанин спросил;

- С кем это вы здесь так бесстыдно любезничаете, Мэйрин? Не забывайте, что вы станете моей женой!

- Что это? - возмущенно спросил Брэнд.

- Это - дурак, - гневно ответила Мэйрин. - Дурак, который много о себе возомнил! Как вы смеете упрекать меня, Эрик Длинный Меч? Мы с вами не обручены. Я уже сказала, что не пойду за вас замуж!

- Меня зовут Брэнд Олдвинсон, - обратился Брэнд к датчанину. Он с трудом подавил желание рассмеяться, сообразив, что этот молодой человек наверняка влюблен в Мэйрин, и, похоже, без всякой взаимности.

- Так вы ее брат! Ну конечно! - Гримаса злобы исчезла с лица Эрика. - Я Эрик Длинный Меч, бывший гвардеец императора Константина X.

- Вы не мерсиец, - заметил Брэнд.

- Верно, мой дом в Йорке. Однако я хотел сопровождать леди Иду и ее дочь. В нашем отряде всего дюжина мерсийцев.

- Я весьма признателен вам, Эрик Длинный Меч, - ответил Брэнд. Перехватив мрачный взгляд сестры, он продолжил:

- Но теперь я здесь, и со мной достаточно людей, чтобы благополучно доставить домой мою мать и сестру. Так что вы можете спокойно отправляться в Йорк. Как долго вы не виделись с родными?

- Семь лет. Я уехал из Англии, когда мне было пятнадцать.

- Значит, вам наверняка не терпится увидеть родной дом, - спокойно заключил Брэнд. - Прошу прощения, но я вижу, что моя мать уже здесь. Поехали, Мэйрин!

И они оставили Эрика в одиночестве посреди дороги. Датчанин улыбнулся, но в душе его уже снова закипала злость. Этот нахальный щенок говорил с ним, как со слугой, а не как с равным! Положительно, с детей Олдвина Этельсберна пора сбить спесь!

- Брэнд! - Ида соскочила с лошади и протянула руки навстречу сыну.

- Мама! - Брэнд тоже спешился и бросился в ее объятия.

Вдохнув знакомый аромат лаванды, пробудивший так много детских воспоминаний, он внезапно снова почувствовал себя маленьким мальчиком. Только сейчас он понял, насколько же сильно соскучился по матери.

Ида внимательно и встревоженно вгляделась в его лицо, но затем облегченно вздохнула и ласково улыбнулась сыну.

- Ты стал мужчиной, - произнесла она. - Я тобой горжусь!

- А где отец?

- Он вернется после завершения переговоров. А мы поспешили из-за Мэйрин: ей надо было вернуться домой как можно скорее.

- Только не вали на меня всю вину, мама, - рассмеялась Мэйрин. - Ты начала рваться обратно в Эльфлиа с той минуты, как мы выехали за ворота нашего замка два года назад!

- С тобой не поспоришь! - откровенно призналась Ида. Мэйрин и Брэнд дружно расхохотались. В этот момент Эрик Длинный Меч снова подъехал к ним, и Ида обратилась к сыну:

- Ты уже познакомился с Эриком, Брэнд? Не знаю, что бы мы делали, если бы он не согласился проводить нас. Ему удавалось находить для нас приличный ночлег даже в самых диких местах. Надеюсь, ты предложишь ему погостить в Эльфлиа, сынок.

- Эрик Длинный Меч - всегда желанный гость в Эльфлиа, мама. Но я думал, он торопится к себе домой!

Эрик улыбнулся с притворным добродушием.

- До вашего дома - всего день пути, а до моего добираться несколько дней. Я отпустил своих людей, чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством. Что же до меня, то я с радостью приму ваше любезное приглашение. Как бы я ни торопился увидеться со своими родителями, лишние день-два - ничто по сравнению с семилетней разлукой. Думаю, сейчас мой гонец уже добрался до Дэнхольма и сообщил им о моем скором возвращении. Они уже знают, что я благополучно добрался до Англии.

Мэйрин чуть не застонала от разочарования. Она так надеялась, что сегодня же избавится от Эрика! Теперь же любое ее возражение выглядело бы грубостью, поэтому ей не оставалось ничего другого, как смириться с обществом датчанина. Впрочем, как ни странно, следующие несколько дней он не докучал ей, поскольку был слишком поглощен беседами с Брэндом.

Когда они наконец добрались до Эльфлиа, Ида разрыдалась от счастья. Через день ее жизнь снова вошла в привычную колею, словно она и не уезжала на два года. Она принялась хлопотать по хозяйству, то и дело качая головой и сокрушаясь о том, что в ее отсутствие в доме все шло из рук вон плохо.

Мэйрин быстро поняла, что оказалась не у дел. Замок Эльфлиа принадлежал Иде; а со временем хозяйкой здесь станет жена Брэнда. Мэйрин ускользнула из замка и поспешила в Большой лес - заново знакомиться с его обитателями. Живя в Византии, она и думать забыла о нем, но теперь воспоминания детства возвращались.

В лесу, казалось, все осталось по-прежнему, и на некоторое время Мэйрин удалось расслабиться и отдохнуть душой. К ее большому восторгу, лисица была все еще жива и, хотя стала чуть пугливее, все же узнала свою старую знакомую. Уезжая из Эльфлиа, Мэйрин была невинной девочкой. Теперь она стала женщиной. Ну, возможно, не совсем женщиной, но этого не знал никто, кроме нее самой да еще Иды. Для остальных она была женщиной во всех отношениях. А женщине нужен свой дом. Ее родители правы. С некоторым раздражением Мэйрин была вынуждена признать это. В Англии она никогда не добьется прочного положения, если у нее не будет мужа и собственного дома.

Мэйрин вздохнула. Такое положение дел казалось ей несправедливым. Почему женщина обязательно должна выходить замуж? Но никто не ответил бы ей на этот вопрос. Мэйрин не была уверена даже в том, что сама сможет на него ответить. "Значит, - подумала она, - я должна выйти замуж. Но за кого? Только не за Эрика!" В атом Мэйрин не сомневалась. Датчанин - слишком надменный, невежественный и, возможно, не совсем честный человек. Нет, это невозможно. Выходить замуж за Эрика нельзя.

В тот вечер зарядил дождь. Ида наконец успокоилась; первые восторги по поводу возвращения домой прошли. Утомившись за день, она отправилась спать сразу после ужина. Брэнд тоже куда-то исчез без предупреждения. Мэйрин, сидевшая у камина, обнаружила, что осталась в зале наедине с гостем. И прежде чем она успела ускользнуть, Эрик подошел к ней и сказал:

- Твой брат дал мне разрешение ухаживать за тобой.

- Брэнд не имеет на это права! - воскликнула Мэйрин.

- До тех пор, пока не вернулся твой отец, Брэнд - глава семьи, Мэйрин.

Она подняла голову и устало посмотрела на датчанина.

- Зачем тебе ухаживать за женщиной, которая не переносит твоего общества? Неужели я недостаточно ясно дала это понять, Эрик Длинный Меч? Или ты думаешь, что я просто притворяюсь скромницей? Ты напрасно тратишь время. Я не приму твоего предложения! Неужели ты не понимаешь?

- Но ты должна выйти замуж, - упрямо возразил датчанин.

- Я знаю, но за тебя не пойду. Я любила принца Василия, он любил меня. А тебя я не люблю.

- Принц любил Велизария, - с неожиданной жестокостью заявил Эрик. - Даже с женским умом понять это нетрудно, а ты, как мне сказали, куда умнее прочих женщин. Принц и его любовник отправились на тот свет, а ты осталась жить. Как ты можешь до сих пор хранить верность человеку, который тебя предал? Мне безразлично, любишь ты меня сейчас или нет. Я готов побиться об заклад, что ты полюбишь меня, если тебе для счастья нужна любовь. - Эрик рывком поднял Мэйрин на ноги, крепко прижал к себе и, глядя ей в лицо, произнес:

- Ты завладела моими мыслями, Мэйрин, и моим сердцем. Наверное, ты околдовала меня. Я еще никогда не желал женщину настолько сильно, как желаю тебя. Ты будешь моей - или ничьей! Ты моя! - И с этими словами датчанин впился в мягкие губы Мэйрин, опаляя их жгучей страстью.

Мэйрин потряс этот неожиданный штурм. Попытавшись бороться с Эриком, она быстро поняла, что он кое-чему научился из их прошлой стычки и держал ее так, что защищаться было просто невозможно. Мэйрин вздрогнула от отвращения, когда его губы прикоснулись к ней. Этот датчанин считал себя настоящим мужчиной, но поцелуи Василия были куда слаще. Не в силах терпеть такое оскорбление, Мэйрин прибегла к единственному оставшемуся у нее оружию. С огромным усилием высвободив руки из его стальных пальцев, она с быстротой молнии впилась в лицо обидчика всеми десятью ногтями.

С удивленным воплем Эрик отпустил ее; голубые глаза его яростно сверкнули. Несколько мгновений противники молча смотрели друг на друга. Мэйрин заметила, что поранила его до крови. Она отвернулась и, хотя ей очень хотелось побежать, заставила себя неторопливым шагом выйти из зала. На лице датчанина ясно читалось желание убить ее, и Мэйрин пришлось собрать всю силу воли, чтобы подавить страх.

- Чертова кошка! - крикнул он ей вслед. - Ты оставила на мне клеймо, и это значит, что я принадлежу тебе! Остановившись, Мэйрин обернулась к нему:

- Завтра утром ты уедешь из Эльфлиа, Эрик Длинный Меч, и больше никогда не вернешься. Здесь тебя никто не будет ждать. Я скорее убью себя, чем выйду за тебя замуж! Нет, не себя - тебя!

По залу раскатилось эхо зловещего хохота.

- Ну, женщина, - проговорил датчанин, - ты еще сильнее разожгла мой аппетит!