Барбара Картленд

Стихия любви

ОТ АВТОРА

В 1873 году русские вошли на территорию Афганистана. Причиной тому была ошибочная политика вице-короля Индии лорда Нортбрука, поддержанная британским правительством Гладстона.

В Афганистане, дикой и независимой горной мусульманской стране, расположенной на северной границе Индии, правил эмир Шер-Али, сумевший победить в кровавой борьбе за престол.

Шер-Али не имел ни малейшего желания зависеть ни от англичан, ни от русских. Но русские войска стояли слишком близко от северной границы Афганистана, а эмир был достаточно мудр: он понимал, что для обеспечения безопасности своей страны ему придется просить защиты у кого-то из соседей.

Шер-Али боялся русских больше, чем англичан, поэтому он послал своих людей к лорду Нортбруку, предлагая заключить союз. Эмир хотел обеспечить Афганистану долговременный кредит и добиться признания своего младшего сына законным наследником.

Лорд Нортбрук, человек сухой, бесцветный и лишенный воображения, больше интересовался цифрами, чем живыми людьми. По указанию Гладстона он не только отказался от предложения Шер-Али, но и сделал ему выговор за то, что тот заключил в тюрьму своего старшего сына, человека разнузданных страстей.

Оскорбленный и разгневанный Шер-Али был вынужден обратиться к России. Несомненно, действия Нортбрука повлекли за собой бесконечный конфликт с Афганистаном, который к тому же всячески раздували русские власти.

Лорда Нортбрука на посту вице-короля Индии сменил в 1875 году лорд Литтон, человек нечестолюбивый, способный мыслить нетрадиционно, мечтатель и поэт.

На время его правления выпала череда испытаний, вошедших в историю: вторая афганская война, кровавая резня и финансовый крах.

Однако ему удалось справиться с голодом в стране, что принесло неоспоримую пользу Индии, и к тому же подвигнуть правящий кабинет Дизраэли сделать более разумной его политику в отношении Афганистана.

Несмотря на все трудности, лорд Литтон неизменно находил поддержку и понимание со стороны королевы Виктории.

Глава 1

1875 год

По дороге в Гудвуд, где должны были состояться традиционные скачки, герцог Уидминстер уже в который раз с удовлетворением отметил, что его упряжка превосходит все, какие у него когда-либо были раньше.

Он поступил правильно, когда решил приобрести этих жеребят на своеобразной распродаже, которую устроил его друг. Остальным возможным покупателям почему-то показалось, что на этих малышей не стоит тратиться.

Однако опытным глазом герцог подметил все их достоинства, не упустив ни одного. И вот теперь эта упряжка была его гордостью и предметом зависти всех, кому случалось ее увидеть хоть однажды.

Он правил своими красавцами, с удовольствием предвкушая одобрительные возгласы и похвалы всех собравшихся на нынешних скачках, в том числе и самого герцога Ричмонда.

По мнению герцога Уидминстера, Гудвуд был не только самым красивым, но и одним из самых притягательных ипподромов в Англии.

Он утопал в сочной зелени прибрежной равнины, с него открывался великолепный вид на Ла-Манш и остров Уайт с его живописной грядой песчаных холмов, на уникальный Чичестерский кафедральный собор.

В Гудвуде, казалось, витал дух исторического прошлого страны, что тоже чрезвычайно привлекало герцога.

Каждый приезд сюда навевал романтические воспоминания о давно минувших днях. Первый герцог Ричмонд был сыном Карла II и красавицы-француженки Луизы де Керуаль.

В отличие от остальных возлюбленных короля, дам довольно низкого происхождения, Луиза Бретонская была дочерью французского аристократа и фрейлиной любимой сестры Карла — герцогини Орлеанской.

О романтической связи Луизы и Карла ходили легенды. Говорили, что эта любовь была самой сильной страстью в жизни короля. В 1673 году он пожаловал своей любимой титул герцогини Портсмутской.

С тех пор в течение двенадцати лет, вплоть до самого конца правления Карла II, Луиза пользовалась огромным влиянием, что не могло не сказаться на внешнеполитических сношениях с ее родиной — Францией.

Ее сын как отпрыск королевского рода, едва ему исполнилось три года, получил титулы герцога Ричмонда, графа Марча и барона Сеттрингтона.

Герцог Уидминстер был высокого мнения о Карле II.

Он всегда считал, что они с его величеством во многом, разве что кроме внешности, похожи.

Конечно, масштабы их деятельности были несравнимы.

Карл всю свою жизнь заботился о благополучии и процветании целого народа, но герцог брал с него пример, управляя своей необъятной собственностью.

Еще их роднило то, что оба были страстными поклонниками женского пола, хотя, справедливости ради, нужно отметить, что любовные романы и короля, и герцога никогда не продолжались долго.

И тем не менее женщины в жизни герцога занимали чуть ли не основное место.

Он и теперь с трепетом ждал той минуты, когда сможет увидеться с дамой своего сердца в Беркхэмптон-Хаусе.

На этот раз герцог изменил своему давнему обыкновению останавливаться в доме его светлости.

Конечно, он получил приглашение остановиться в Гудвуд-Хаусе. Его светлость уверял, что герцог должен занять место почетного гостя не только на ипподроме, но и у него дома.

Однако одновременно с этим приглашением от маркизы Беркхэмптон пришла записка весьма настойчивого характера, в которой ее светлость просила герцога оказать ей честь своим присутствием.

Он собирался было отказаться, но вдруг сообразил, что леди Ньюбери тоже будет гостить в доме маркизы.

Фенелла Ньюбери привлекла его внимание с той самой минуты, как герцог увидел ее на одном из приемов.

Он сказал себе, что за много лет впервые встретил такую красавицу. Однако в тот день он не смог заняться ею всерьез, так как супруг миссис Ньюбери не входил в круг близких знакомых самого герцога.

Неделю спустя, совершенно неожиданно, он оказался ее соседом по столу на одном из приемов в посольстве. И она произвела на него еще более глубокое впечатление, чем в первый раз.

Когда глаза их встретились, герцог уже не сомневался, что, как и другие женщины, леди Ньюбери не устояла перед его обворожительной внешностью и обходительными манерами.

Герцог был не глуп и весьма наблюдателен. Он давно понял, что обладает необъяснимой способностью очаровывать и привлекать женщин. Они тянулись к нему, как бабочки, что летят на огонек свечи.

Определить эту особенность словами довольно сложно, но сам герцог верил, что магнетические свойства его личности — подарок богов.

Личное обаяние вносило в его жизнь столько легкости я радости, что некоторым казалось, будто жизненный путь герцога усыпан розами.

Однако сам он предпочитал быть честным с самим собой и прекрасно сознавал, что каждая медаль имеет две стороны.

Герцогу никогда не удавалось долго сохранять интерес к одной и той же женщине. Как правило, он первый уставал и разрывал отношения, что нередко вносило в его жизнь неразбериху и беспорядок.

Сами женщины никогда не бросали его. Герцога всегда удивляла эта власть, которая заставляла женщин со страстью и неистовством бросаться в омут любви, теряя не только сердца, но и головы.

Он отнюдь не был жесток. Напротив, был полон сострадания, особенно когда дело касалось животных или людей, которые оказались в безвыходном положении.

Его щедрость не знала границ. На ипподроме он был всеобщим любимцем не только потому, что его лошади были одними из лучших и нередко приносили ему победу (в Англии любят и ценят хороших спортсменов), но еще я благодаря своим бесчисленным пожертвованиям и благотворительным акциям.

В мире спорта герцог был прекрасно известен своим великодушием и щедростью, молва о которых с поразительной скоростью распространялась по свету. Каждый, кому не повезло, мог рассчитывать на его помощь.

Но женщины были исключением из этого правила. Каждый роман оканчивался мучительной сценой расставания с мольбами и слезами. Сам герцог» прекрасно сознавая, что разбивает женские сердца, был не в состоянии что-нибудь изменить.

Он не мог себе представить, как случается, что беззаботный, беспечный, невинный флирт, игра двух взрослых, опытных людей, вдруг неожиданно превращается в настоящее поле сражения. И эту войну женщины всегда проигрывали. Сам же герцог — никогда.

Как-то раз он пожаловался своему секретарю, доверенному человеку, который вел все его дела и был свидетелем взлетов и падений личной жизни герцога:

— То, что я не могу спокойно расстаться ни с одной женщиной, — это просто нелепо! Каждый раз это сопровождается драмами, более уместными в «Друри-Лейн»!

В тот момент у герцога как раз подошел к концу очередной роман: его пассия — прелестная молодая балерина — совсем перестала его интересовать.

Во времена Карла II покровитель прекращал наскучившие ему отношения, щедро одаривая предмет былой страсти за то удовольствие, которое эти отношения ему доставляли. Женщина возвращалась к прежней жизни» но став значительно богаче. Она имела возможность демонстрировать ценные трофеи, делиться опытом и воспоминаниями.

Что же касается герцога, то на его долю, как правило, доставались потоки женских слез, истерики, мольбы, просьбы объяснить, что же было сделано не так.

— Все было замечательно, — успокаивал герцог очередную возлюбленную. — Но дело в том, что любая женщина, как бы образованна, талантлива и привлекательна она ни была, рано или поздно перестает меня интересовать.

И так бывало не только с представительницами театральной богемы и среднего класса, но и с женщинами из высшего общества.

Несомненно, великосветские дамы были более образованны, некоторые даже обладали блестящим умом, могли участвовать в обсуждении политических событий и последних светских скандалов.

И тем не менее герцог убедился, что все это лишь еще больше затрудняло расставание с ними. Они также считали себя вправе требовать от него избитых объяснений относительно угасшей страсти.

Как-то раз секретарь герцога, мистер Грейшот, хотя и знал, что его светлость, задавая свой риторический вопрос, не ждет ответа, все-таки сказал:

— Заранее приношу свои извинения, ваша светлость, но мне кажется, ваша проблема в том, что вы избалованы жизнью.

— Избалован? — воскликнул герцог. Вопрос прозвучал резко, как пистолетный выстрел.

— Когда я был маленьким, моя мама учила меня считать удачи и подарки судьбы, — продолжал мистер Грейшот. — Когда я пытаюсь подсчитать ваши удачи и победы, должен сказать, у меня получается весьма внушительный список!

Герцог улыбнулся:

— Я совершенно согласен с вами, Грейшот. Но мне кажется, меня нельзя назвать неблагодарным. Если я и жалуюсь на судьбу, я говорю не о богатстве, а лишь о женщинах.

— Не вижу разницы, милорд, — настаивал Грейшот. — Вам дана какая-то необыкновенная притягательность для прекрасного пола. Женщины не могут устоять перед вами. Они хотят удержать вас подле себя, и когда вы бросаете их, это повергает их в отчаяние.

— Это и меня не оставляет равнодушным, — вздохнув, отозвался герцог.

— Есть одно изречение, подходящее к вашему случаю, — продолжал мистер Грейшот. — Ничто не дается даром, за все приходится платить.

— Вы полагаете, я не плачу своих долгов? — резко спросил герцог.

— Я говорил не о деньгах, ваша светлость.

— Я понимаю. Однако обычно это эффективное средство, когда требуется залечить душевную рану.

— Да, но не в вашем случае, ваша светлость.

Секретарь говорил тихо, но очень искренне.

Несколько мгновений герцог молча смотрел на него, затем рассмеялся.

— Ладно, Грейшот, ваша взяла! — признал он. — Но все, что вы мне сейчас говорили, только прибавляет мне уверенности в собственных силах.

Теперь, вспоминая этот разговор, герцог подумал, что ему и вправду есть чем похвастаться. А к концу Гудвудских скачек к длинному списку его побед, несомненно, прибавится имя Фенеллы Ньюбери.

Вспомнив прелестную Фенеллу, герцог ощутил какое-то волнение в той части тела, где, как он предполагал, у него находилось сердце.

Если бы в этот момент он мог видеть свое лицо, он сразу заметил бы в глазах блеск нетерпения в ожидании того, что ждет его в ближайшие дни.

Примерно то же самое он испытывал на охоте, когда после долгого преследования вскидывал ружье на плечо и прицеливался, заметив на фоне пурпурного вереска силуэт жертвы…

Такое же возбуждение охватывало его, когда он скакал по полю вслед за сворой гончих, которые травили лису и вот-вот должны были выгнать зверя на охотников.

Герцог был метким стрелком, он мог подстрелить осторожного фазана, который сидел так высоко, что оставался недосягаем для других. Ощущение глубокого удовлетворения охватило его, и, конечно, оно не могло не прибавить самонадеянности кому угодно.

«Бесспорно, в некоторых отношениях я человек исключительный, — размышлял герцог, правя лошадьми. — Каким был, по-своему, конечно, и Карл II. Благодаря таким, как мы, этот мир становится гораздо приятнее».

Он улыбнулся своим мыслям и принялся гадать, испытывает ли Фенелла Ньюбери такое же нетерпение в ожидании встречи с ним, как он сам.

Еще он подумал, что маркиза Беркхэмптон поступила очень предусмотрительно, пригласив к себе Фенеллу, коль скоро хотела заполучить в качестве гостя его самого и помешать ему остановиться, как обычно, в Гудвуд-Хаусе.

Сам герцог ничуть против этого не возражал.

Западный Суссекс изобиловал великолепными особняками, знатные хозяева которых оспаривали друг у друга право пригласить в свой дом на неделю Гудвудских скачек самых именитых и самых интересных гостей из высшего общества.

Уэстдин, Станстед, Аппарк, Каудри, Петуорт и Эрандел останавливались в домах самых богатых и знатных обитателей здешних мест.

И прибывали они непременно со своими камердинерами, горничными, кучерами в фаэтонах, двуколках, закрытых колясках, а лошади вместе с грумами размещались в конюшнях хозяев дома.

Многие из прибывающих высоких гостей сами были владельцами скаковых лошадей, но никто из них не мог похвастаться такими чистокровными скакунами, каким» владел герцог Уидминстер.

Сам герцог, испытывая одновременно волнение и уверенность, все-таки не сомневался, что его лошадям непременно достанутся главные призы предстоящих соревнований.

Его главным соперником в Гудвуде был герцог Ричмонд. Его светлость, большой знаток лошадей, в 1842 году выиграл пять главных призов Гудвуда.

«Возможно, его несколько задел мой отказ остановиться у него в доме, — размышлял герцог Уидминстер, — но, когда он увидит меня с Фенеллой Ньюбери, он поймет, в чем дело».

Герцог прекрасно сознавал, что утаить новый роман от любопытства высшего света невозможно.

Ему всегда казалось, что всем становилось известно о его новом увлечении еще до того, как у него действительно начинался роман.

Но такова была плата за высокое положение в обществе и за выгоды положения холостяка.

«По крайней мере, — думал герцог, — нет необходимости оправдываться перед ревнивой женой, или, что еще утомительнее, соблюдать приличия в обществе».

Лорда Ньюбери он решительно сбрасывал со счетов в предстоящем любовном приключении, хотя нередко мужья бывших любовниц оказывались весьма агрессивны.

На счету герцога были три дуэли с оскорбленными мужьями, и каждый раз он, хотя и незаслуженно, выходил из них победителем.

— Если бы на свете существовала справедливость, — сказал как-то герцог мистеру Грейшоту, — это я, а не бедняга Андервуд, должен был бы носить повязку на руке.

У него были все основания чувствовать себя оскорбленным.

Мистер Грейшот рассмеялся.

— Осмелюсь заметить, — сказал он, — лорд Андервуд проявил немалое мужество, бросив вызов вашей светлости. Некоторые мужья предпочитают закрывать глаза на то, что происходит у них под носом, чтобы не выглядеть слишком глупо.

Надо сказать, что герцог в подобных случаях не испытывал ничего, кроме сожаления.

В такие минуты он говорил себе, что, когда женится, хотя это произойдет еще не скоро, он никогда не позволит сделать из себя рогоносца.

Конечно, это было бы только справедливо, но герцог про себя был уверен, что подобной идеальной справедливости в жизни обычно не бывает.

Чем ближе к Гудвуду, тем ощутимее соленый морской воздух освежал лицо путешественника.

Вокруг, куда хватало глаз, расстилался великолепный ландшафт. По мнению герцога, эта часть Англии была прекраснее всех на свете, а он побывал во многих красивых местах. Чем чаще он сюда приезжал, тем сильнее влюблялся в очарование окрестностей Гудвуда.

Иногда он почти завидовал герцогу Ричмонду, чье поместье располагалось в столь живописной части Англии.

Однако и герцог Уидминстер владел роскошным особняком Уайд. Фамильное поместье располагалось в Бекингемшире.

Густые леса окружали его со всех сторон, подобно оправе, которая еще больше подчеркивает игру драгоценного камня чистейшей воды, вызывая всеобщее восхищение гостей Бекингемшира.

Как раз неделю назад в его доме состоялся грандиозный прием, на котором в роли хозяйки выступала бабушка герцога.

В молодости она была замечательной красавицей, но и теперь, в свои семьдесят три года, сумела сохранить и живость характера, и привлекательность.

Еще в молодости ее светлость снискала славу остроумной и даже язвительной собеседницы. Прямота, с которой она выражала свое мнение, нередко многих шокировала.

Только ей герцог позволял обращаться с собой так, как не позволил бы никому другому. На этот раз ее светлость перед приемом завела с внуком разговор о браке.

— Прошу вас, бабушка, не пытайтесь запугать меня, — улыбнулся герцог. — Я не собираюсь жениться. По крайней мере до тех пор, пока я не состарюсь настолько, что меня перестанет развлекать такая жизнь, какую я веду сейчас. Но думаю, это случится не раньше, чем я буду стоять одной ногой в могиле.

— Но тебе же нужен наследник! — настаивала ее светлость.

— Ну разумеется! — соглашался герцог. — И могу вас заверить, он будет не единственным. Я не собираюсь повторять ошибку моего отца.

Он понимал, что это замечание довольно некорректно, как говорится, удар ниже пояса. Герцог знал, что бабушка всю жизнь корила себя за то, что у нее был только один сын — отец самого герцога, который тоже имел единственного наследника.

— Тем более я советую тебе не терять времени даром, — не смутившись, ответила герцогиня.

— Я понимаю ваши чувства, бабушка, но мои собственные интересуют меня значительно больше.

— Жена вряд ли помешает тебе предаваться привычным удовольствиям, — произнесла герцогиня, словно размышляя вслух. — Ты ведь всегда сумеешь соблюсти приличия. А бедняжка наверняка будет без ума от тебя, как и другие дурочки!

— Однако вы не склонны им льстить, бабушка! — рассмеялся герцог.

— О, я знаю, сейчас ты занят исключительно своими развлечениями, — продолжала герцогиня. — Ты словно павлин, а хорошенькие павы так и снуют вокруг тебя. Но помни: я хочу подержать на руках твоего сына, прежде чем умру.

— Тогда у меня в запасе не меньше двадцати лет! — заметил герцог. — Наша семья известна своими долгожителями.

— Несмотря на все твои комплименты, позволь напомнить, что в подобных развлечениях ты понапрасну растрачиваешь время, умственные силы и энергию! — твердо произнесла герцогиня.

— У меня другое мнение. Мое время принадлежит только мне, так же как и энергия, — отозвался герцог. — А что касается умственных сил, то я немало работаю над законопроектами, которые обсуждаются затем палатой лордов. И хотя вы не хотите этому верить, сам премьер-министр время от времени обращается ко мне за советом!

— Хотела бы я надеяться, что это так! — ответила герцогиня. — И все-таки тебе пора подумать о семье и о будущем, а не тратить все силы на поиски приключений.

Герцог вновь рассмеялся:

— Если мне посчастливится встретить молодую женщину, способную заменить вас в качестве хозяйки дома и с таким же достоинством, как вы, носить семейные драгоценности, я, конечно, попрошу ее стать моей женой!

— Ответ весьма уклончивый! — усмехнулась герцогиня. — Мы оба знаем, что ты никогда не имеешь дела с незамужними женщинами. Я давно собиралась пригласить нескольких молоденьких девушек на предстоящий прием в Уайде и познакомить тебя с ними.

Герцог издал крик ужаса.

— Никогда не слышал ничего более чудовищного! — воскликнул он. — Если вы, дорогая бабушка, приведете в мой дом этих неоперившихся пташек, я уйду немедленно, я делайте с ними что хотите!

Герцогиня беспомощно, но грациозно всплеснула руками.

— Ну хорошо, Инграм, делай как знаешь, но предупреждаю: ты не можешь пренебрегать традициями семьи и игнорировать ту ответственность, которую накладывает на тебя твое происхождение.

— Чепуха! — твердо бросил герцог.

Он поцеловал герцогиню в щеку, но когда внук покинул ее, она еще долго сидела в кресле, и выражение озабоченности не сходило с лица ее светлости.

Герцогиня думала о том, как убедить внука в том, что ему необходим наследник, к которому со временем перейдет огромное состояние семьи.

Сам герцог решительно не понимал, зачем ему обременять себя женитьбой, раз он совершенно уверен, что у него пропадет интерес к жене сразу же после свадьбы. Ведь от нее уже нельзя будет откупиться деньгами или подарками, чтобы потом забыть раз и навсегда.

В своем воображении герцог представлял банальные замечания, которые супруга произносит за завтраком и ленчем, за чаем и за обедом. И так ближайшие тридцать — сорок лет.

И уж конечно, ему придется куда более искусно, чем сейчас, скрывать свои любовные интрижки.

С появлением супруги в его жизни придет конец и дружеским пирушкам, которые он устраивал в Уайде и на которых никогда не присутствовала вдовствующая герцогиня, и вечеринкам в его доме в Лондоне, которые очень нравились его друзьям. Они неизменно просили герцога почаще устраивать такие приемы специально для мужчин.

«Нет, определенно, жена — это обуза, которую я пока не собираюсь на себя взваливать», — твердо сказал себе герцог.

Затем он вновь вспомнил о Фенелле, вспомнил откровенный призыв в ее глазах и подумал, что по прибытии в Беркхэмптон-Хаус ему обеспечен самый теплый прием.

К тому же герцог готов был держать пари, что лорда Ньюбери, который был значительно старше своей хорошенькой жены и совсем не интересовался скачками, не будет в Гудвуде.

Его светлость предпочитал охоту, и герцог решил как-нибудь пригласить лорда поохотиться к себе в поместье.

Он не сомневался, что очаровательная Фенелла непременно будет сопровождать мужа.

Конечно, побыть с ней наедине будет довольно сложно, но уж кто-кто, а герцог умел изобретать предлоги, чтобы оказаться тет-а-тет с той, что интересовала его в данный момент. Например, это мог быть осмотр его картинной галереи, а в хорошую погоду он предлагал полюбоваться чудесным видом, который открывался с верхней веранды.

Еще лучше бывало, если удавалось улучить момент, когда мужчины были заняты игрой в карты или развлекались предобеденным бильярдом, а дамы отдыхали у себя в будуарах.

А когда кончится охотничий сезон, подумал герцог, по этому случаю состоится грандиозный бал. Но до этого было еще далеко.

Внезапно герцога охватило неловкое чувство, от которого он поспешил поскорее избавиться, что к тому времени место Фенеллы в его сердце, возможно, уже займет другая женщина.

Примерно около пяти герцог въехал в величественные ворота Беркхэмптон-Хауса.

Третий маркиз Беркхэмптон умер несколько лет назад, а нынешний владелец поместья еще был в Итоне и не собирался играть роль хозяина во время предстоящих скачек.

Но герцог, который часто гостил у маркизы в Лондоне, не сомневался, что ее светлость великолепно справится с обязанностями хозяйки.

Необыкновенно богатая семья Беркхэмптонов была известна великолепными приемами, какие устраивались в их доме. До кончины его величества, которая последовала в 1861 году, королева была частой гостьей и близким другом маркизы.

Маркиза была не только потомственной фрейлиной ее величества, но и персоной, которая пользовалась огромным влиянием и уважением и при дворе, и среди послов и других представителей иностранных государств, которые посещали Англию.

При дворе про маркизу в шутку говорили:

— Чтобы завоевать расположение ее величества королевы… предварительно позаботьтесь заслужить благоволение маркизы Беркхэмптон!

Герцог считал ее светлость человеком остроумным и занимательным, так что ее общество всегда доставляло ему большое удовольствие.

У него не было и тени сомнения в том, что он не пожалеет о своем отказе остановиться в Гудвуд-Хаусе. Въехав во владения маркизы, герцог снова с удовольствием подумал, какая чудесная неделя ему предстоит.

К особняку вела длинная тенистая аллея. Столетние дубы, как стражи, стояли по ее сторонам. Наслаждаясь прохладой, герцог пустил лошадей бодрой рысью, как вдруг прямо на его пути возникла чья-то фигура.

Герцог подъехал ближе, ожидая, что человек, увидев приближающийся экипаж, непременно отойдет в сторону.

К своему удивлению, он убедился, что дорога завалена ветками, среди которых сидит какая-то женщина.

Герцог остановил лошадей, надеясь, что она подойдет и объяснит, почему здесь не оказалось проезда, но женщина не двинулась с места.

Через несколько секунд герцог сказал своему лакею:

— Узнай, что случилось, Джим, и постарайся расчистить путь!

Немного поколебавшись, лакей отозвался:

— По-моему, ваша светлость, там сидит молодая леди!

Герцог присмотрелся внимательнее и увидел, что слуга прав.

Тогда он подумал, что это, должно быть, какая-то крестьянка, которой поручили показывать гостям обходной путь, но при ближайшем рассмотрении убедился, что перед ним молодая леди благородного происхождения.

Об этом свидетельствовало дорогое красивое платье с небольшим турнюром, в которое она была одета.

Женщина не сделала ни шагу навстречу фаэтону, поэтому герцог был вынужден подойти к ней, чтобы узнать, что, собственно, происходит. Незнакомка все так же, не двигаясь, сидела посреди дороги.

Ему пришло в голову, что, возможно, все это ребяческая выходка или неудачная шутка какого-нибудь остряка из числа гостей маркизы.

Подойдя поближе, герцог с удивлением обнаружил, что странная незнакомка — стройная молодая леди — скорчила ему такую безобразную гримасу, какую и вообразить-то было трудно.

Девушка свела глаза к переносице так, что казалась совсем косой, а пальцами обеих рук так растянула рот, что стала похожа на паяца с ухмылкой до ушей.

Герцог, пораженный, остановился. Он даже не мог понять, смотрит она на него или нет, так как ее глаза оставались сведенными к переносице.

— Что все это значит? — спросил он наконец. — Вам, должно быть, известно, что я один из гостей ее светлости.

Девушка ответила не сразу. Только через несколько мгновений, не отрывая рук ото рта, она неразборчиво проговорила:

— Взгляните на меня! Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня!

— Я это и делаю, — усмехнулся герцог. — И должен заметить, то, что я вижу, представляет не очень-то привлекательное зрелище.

— Очень хорошо! — С этими словами она опустила руки, и ее лицо приняло нормальный вид. — Вы видели, насколько я была безобразна?

— Разумеется, видел! — мрачно отозвался герцог. — Должен сказать, что, если вы пытались пошутить, шутка получилась скверная!

— Я не собиралась шутить! — ответила девушка. — Я хотела, чтобы вам стало неприятно, а еще лучше, чтобы вы почувствовали отвращение от того, что женщина вообще может выглядеть так отталкивающе безобразно!

— Хорошо! Согласен! — ответил герцог. — Теперь, если вы удовлетворены, я хотел бы попросить вас позволить моему слуге расчистить путь, так как мне необходимо ехать дальше.

Надо сказать, что завал вблизи оказался лишь кучей хвороста, заброшенной листьями.

— Он сможет очистить дорогу, — согласилась девушка, — но сначала мне необходимо поговорить с вами.

— О чем? — слегка раздраженно осведомился герцог.

— Это не займет много времени. Давайте отойдем подальше и сядем на поваленный ствол. Мне не хотелось бы, чтобы наш разговор дошел до ушей вашего грума.

Герцог был удивлен, но подумал, что отвязаться от столь настойчивой молодой леди будет не так-то легко.

Однако двигаться дальше, не расчистив дорогу, все равно было невозможно, поэтому, поколебавшись мгновение, он ответил:

— Не понимаю, что тут происходит, но, если вам это доставит удовольствие, я готов вас выслушать.

Девушка молча направилась к двум огромным дубам, между которыми валялось поваленное дерево.

Герцог следовал за ней, теряясь в догадках, о чем она собирается с ним говорить, и про себя надеясь, что разговор будет не слишком скучным и долгим.

Теперь, когда он почти достиг Беркхэмптон-Хауса, ему хотелось попасть туда как можно скорее. К тому же в этих местах, вероятно, несколько дней не было дождей, и от дорожной пыли за время долгого путешествия у герцога пересохло горло, хотелось пить.

Девушка присела на поваленное дерево, и тут герцог понял, почему сначала принял ее за служанку: на ней не было ни шляпки, ни платка. Сейчас солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви деревьев, свободно падали на ее волосы, от чего казалось, что в них вспыхивают золотые искры.

Герцог смотрел на странную девушку, с удивлением обнаруживая, что у нее нежные, приятные черты лица. Было даже удивительно, как ей удалось состроить столь отвратительную гримасу.

Пожалуй, она не была красавицей в строгом смысле этого слова, но он подумал, что есть в ней нечто необычное и привлекательное.

На сосредоточенном личике сияли огромные серые глаза, опушенные длинными, загнутыми ресницами. У основания они были темнее, а кончики золотились почти так же, как и волосы. От этого казалось, что глаза светятся каким-то необычным светом.

Герцогу показалось, что она колеблется, не зная, с чего начать разговор. Надеясь, что кора дерева не запачкает его безукоризненных дымчато-серых брюк, он осторожно опустился на бревно рядом с ней.

— Что вас беспокоит? — спросил он. — Если вы тоже гостите у маркизы, мы могли бы поговорить и позднее.

— Поговорить с вами в доме не было бы ни малейшей возможности, — ответила девушка. — Совершенно необходимо, чтобы вы выслушали меня сейчас.

— Хорошо, — отозвался герцог. — Я готов выслушать вас. Но поскольку вы, очевидно, знаете, кто я, мне хотелось бы узнать, как вас зовут.

— Альдора Хэмптон!

Герцог смотрел на собеседницу в полном изумлении и не сразу смог выговорить;

— Вы дочь ее светлости?

— Я самая младшая и единственная еще незамужняя.

Она сделала ударение на последнем слове, и герцог взглянул на нее вопросительно. Девушка поспешила пояснить:

— Послушайте, у нас мало времени, а мне нужно еще многое вам сказать. Мама считает, что вы для меня подходящая партия. Так что, если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы сию же минуту повернете лошадей и отправитесь обратно!

Несколько мгновений герцог молчал, не зная, что сказать. Потом, слегка усмехнувшись, ответил:

— Уверяю вас, леди Альдора, что с моей стороны вам ничто не угрожает! Женитьба на ком бы то ни было никак не входит в мои планы.

— В мои планы тоже не входит брак с вами! — отозвалась леди Альдора. — Но мама считает по-другому, а она никогда не отказывается от своих планов!

— На этот раз ее ждет разочарование, — сказал герцог. — И все же мне кажется, вы ошибаетесь, вряд ли ваша мать намеревается поженить нас.

Он подумал, что, если бы маркиза и в самом деле считала его возможным претендентом на руку ее дочери, она не стала бы приглашать к себе в дом Фенеллу Ньюбери.

— Вы не понимаете, — сказала Альдора, — и, наверное, это действительно трудно понять тому, кто не знает мою маму так, как я. Но предупреждаю вас: ваша свобода в опасности!

Она помолчала, а потом заговорила весьма агрессивно:

— Если вы согласитесь жениться на мне, клянусь, я буду корчить такие же рожи, как несколько минут назад.

Вам будет стыдно за меня, вы станете посмешищем в глазах своих друзей!

Герцог с трудом верил своим ушам. Ему даже пришла в голову мысль, что, возможно, младшая дочь ее светлости не совсем в своем уме.

Однако нежное лицо, глубокие и выразительные серые глаза опровергали подобное подозрение.

— Я знаю, вы думаете, что я сумасшедшая, — сказала Альдора прежде, чем герцог успел выговорить хоть слово, — но, уверяю вас, все обстоит именно так, как я говорю: мама мечтает о том, чтобы вы стали моим мужем.

— Она говорила вам об этом? — с беспокойством спросил герцог.

— Она неоднократно подчеркивала, как восхищается вами, и повторяла, что вы самый завидный жених Англии!

Полагаю, она надеется найти какой-то способ воздействия на вас, хотя не знаю, какой именно. Быть может, она придумает что-то такое, что вы не сможете отказаться жениться на мне.

Поскольку герцог не мог вообразить, что же это может быть за средство, он ответил:

— Ерунда! И я хочу, чтобы вы знали, леди Альдора, что в мои планы женитьба никак не входит.

— Я надеялась, что вы скажете именно так. Со своей стороны, заверяю вас, что ни за что, ни при каких обстоятельствах, не соглашусь стать вашей женой!

Она говорила с такой страстью, что герцог даже на мгновение был буквально потрясен.

Со стороны женщин он не привык встречать подобное отношение, поэтому не удержался и спросил:

— Вы, разумеется, имеете право на подобное чувство, но разрешите спросить, чем я лично вызвал у вас такое отвращение?

— Неужели вы думаете, что я хотела бы связать себя с человеком, который прожигает свою жизнь, развлекаясь романами с замужними женщинами, а высосав их досуха, выбрасывает, как выжатый лимон, и подыскивает себе объект для новой интрижки?

Подобная грубая откровенность покоробила герцога.

— Не вижу смысла продолжать этот разговор, — произнес он ледяным тоном, который заставил бы содрогнуться кого угодно.

С этими словами он поднялся, а Альдора радостно захлопала в ладоши.

— Замечательно! Теперь вы меня ненавидите. Все-таки мне удалось произвести на вас гнусное впечатление.

Надеюсь, я показалась вам достаточно отвратительной.

Обещайте же убедить маму, что решительно отказываетесь от брака со мной!

— Будьте спокойны, — холодно произнес герцог. — И полагаю, леди Альдора, лучше всего будет забыть об этом нелепом разговоре.

— Надеюсь, вы все же будете о нем помнить, — ответила девушка, — особенно о том, насколько вы мне неприятны. И помните: если вы согласитесь на мне жениться, я убегу во Францию! Там меня никто никогда не найдет!

В голове герцога промелькнула мысль, что это было бы лучшее, что она могла сделать.

Однако он посчитал, что продолжать подобный разговор — ниже его достоинства. Похоже, у девчонки не все в порядке с головой, а значит, ей вообще не суждено выйти замуж.

Он направился обратно к фаэтону. Альдора последовала за ним.

— Помните, что вы мне обещали, — говорила она. — Как бы вас ни убеждала мама, отвечайте, что ничто не сможет заставить вас жениться на мне. Если мне суждено когда-нибудь создать семью, то, разумеется, не с таким человеком, как вы!

Герцог сел на козлы и взял в руки вожжи. Напоследок он не смог удержаться от саркастической реплики:

— Если такой смельчак когда-нибудь найдется, передайте ему мои соболезнования!

Затем он повернулся к груму и распорядился:

— Джим, очисти дорогу!

Тот торопливо принялся за работу. Альдора подошла с другой стороны и стала помогать растаскивать ветки.

Через несколько минут дорога была свободна для проезда, и герцог тронул лошадей. Леди Альдора отошла на обочину и по-военному отсалютовала ему, не скрывая иронии.

При этом она улыбнулась, и эта милая улыбка совершенно преобразила ее лицо. Глаза заблестели, а на щеках обозначились ямочки.

Впереди показался огромный особняк ее светлости. У герцога мелькнула мысль, что ему одному известно о том, что репутация дома маркизы запятнана ее собственной дочерью.

«У девчонки, мягко говоря, не все дома! — сказал себе герцог. — Надеюсь, за ней будут хорошо присматривать и не позволят портить настроение остальным гостям».

Экипаж остановился у парадного входа, и герцог подумал, что не желал бы больше встречаться с маленькой грубиянкой.

Глава 2

Герцог спустился к обеду в предвкушении приятного вечера.

Несколько часов назад он прибыл в дом маркизы, которая лично встретила желанного гостя. Она явно была рада видеть его и многозначительно сказала:

— Я подготовила прием, мой дорогой Инграм, который, я уверена, не оставит вас равнодушным.

Она улыбнулась и добавила со своим неподражаемым шармом:

— Для меня огромная честь, что вы предпочли мой дом Гудвуд-Хаусу.

Герцог отметил про себя, что он сделал отличный выбор.

Его спальня была необыкновенно удобной. К ней примыкала собственная гостиная. Эти апартаменты, несомненно, были одними из лучших в доме.

Он предполагал, хотя, естественно, не спрашивал об этом, что комната Фенеллы Ньюбери непременно окажется неподалеку от его. Ну, может быть, не непосредственно рядом с его гостиной, это было бы слишком откровенно, но наверняка на том же этаже, и, возможно, даже напротив его спальни.

По неписаному закону высшего света хозяева больших поместий старались устраивать лиц, которые были в любовной связи, как можно ближе друг к другу.

Однако сам герцог не задавал лишних вопросов. Он был уверен, что маркиза сама расскажет ему о приглашенных. Так и случилось: ее светлость обронила в разговоре несколько имен, знакомых герцогу.

Вскоре герцог уже знал, что некоторые из близких друзей и знакомых, включая Фенеллу Ньюбери, остановились в Беркхэмптон-Хаусе.

Он давно знал, что в высшем свете ни одно событие, ни один роман, ни одно знакомство не остаются незамеченными маркизой.

Ее светлость еще сохраняла женскую привлекательность, поэтому герцог не скупился на комплименты, легкое ухаживание и изощренно оригинальную беседу. И он прекрасно знал, что принадлежит к тому небольшому кругу людей высшего света, которым маркиза явно благоволит.

Ко времени обеда герцог почти забыл о своей встрече с Альдорой, уверенный, что ее словам не стоит придавать никакого значения.

Тем больше он удивился, когда, спустившись в гостиную, увидел рядом с хозяйкой юную леди в белом и узнал в ней маленькую грубиянку, с которой столкнулся утром по дороге к дому маркизы.

Герцог направился к ее светлости, держась со своим обычным достоинством. Он чувствовал, что маркиза смотрит на него испытующе, в то время как девушка рядом с ней даже не подняла глаз.

Когда герцог приблизился, маркиза сказала:

— Думаю, вам известны все собравшиеся здесь, кроме моей дочери Альдоры.

Герцог вежливо поклонился, девушка, по-прежнему не поднимая глаз, сделала реверанс с грацией, которую было невозможно не заметить.

На ней было прелестное платье из белого газа, которое превращало ее в какое-то неземное создание. В отличие от матери, на которой сверкали бриллианты чистейшей воды, Альдору украшали лишь две белые розы в золотистых волосах.

Она казалась очень юной, скромной, даже робкой.

В ней было невозможно заподозрить ту злобную фурию, которая всего несколько часов назад говорила о своей ненависти, да еще в столь оскорбительных выражениях, что герцогу не хотелось об этом вспоминать.

К счастью, ему не пришлось вести с ней светскую беседу, так как в это время в комнату вошли несколько гостей маркизы.

Среди них была и та, кого герцогу в данный момент хотелось видеть больше всего на свете.

Когда она вошла в гостиную, залитую светом огромной хрустальной люстры, герцог не мог не отметить, как необыкновенно она хороша.

Она показалась ему соблазнительнее, чем в день их первой встречи.

Двадцатисемилетняя Фенелла Ньюбери находилась в расцвете своей красоты. Высокая, стройная, со вкусом одетая, так что платье подчеркивало все достоинства ее роскошной фигуры.

У нее были чудесные волнистые рыжевато-каштановые волосы, а глаза синие, как летнее небо. Платье в цвет глаз прекрасно оттеняло нежную белую кожу.

Диадема и ожерелье из бриллиантов и бирюзы дополняли ее наряд.

По выражению ее лица герцог понял, что она рада видеть его здесь и так же, как и он, взволнована от того, что он рядом и их желанию быть вместе ничто не помешает.

Когда герцог поднес ее ручку к губам, он почувствовал незаметное пожатие ее пальчиков и подумал, что в этом году Гудвудские скачки должны сыграть в его жизни важную роль.

Для двадцати гостей, остановившихся в доме маркизы, был накрыт роскошный обед.

Как один из самых почетных гостей дома герцог повел хозяйку в столовую.

— Мне очень приятно видеть в стенах этого гостеприимного дома столько моих близких друзей, — произнес он.

— Я надеялась, что вы это отметите, — отозвалась маркиза. — И что мне особенно приятно, это то, что все они мои друзья тоже!

Герцог знал, что это комплимент. Маркиза добавила так, словно говорила о чем-то само собой разумеющемся:

— Я знаю Фенеллу Ньюбери с детства. Должна сказать, сегодня она ослепительна, как никогда!

Герцог прекрасно знал, на что намекает маркиза, но предпочел ответить по возможности нейтрально:

— Я всегда думал, что газеты не врут, когда пишут, что в Гудвуде следует искать не только самых породистых лошадей, но и самых красивых женщин.

Блюда, поданные к обеду, были просто восхитительны, вина — выше всяких похвал, а герцог наслаждался еще и беседой, которая играла и пенилась, как шампанское в хрустальном бокале.

И еще ему казалось, что они с Фенеллой Ньюбери как бы обмениваются невысказанными мыслями.

Герцог сидел по правую руку от хозяйки дома, Фенелла — рядом с ним. Обед подходил к концу, и тем красноречивее становились взгляды, которые они с Фенеллой бросали друг на друга.

Леди Альдора сидела на другом конце стола. Рядом с ней — два молодых джентльмена, с которыми она время от времени перебрасывалась фразами. Герцог был очень рад, что его избавили от необходимости ухаживать за столь странной особой.

Между сменами блюд герцог случайно взглянул в сторону леди Альдоры и с удивлением обнаружил, что она пристально на него смотрит.

В ее взгляде сквозила та же неприязнь, которую он заметил утром в парке. В столь благопристойном обществе это показалось герцогу совсем неуместным.

Он не мог припомнить, чтобы женщина когда-нибудь смотрела на него подобным образом.

Ему даже стало любопытно, каким же образом до ушей этого юного создания, которое только-только переступило порог своей классной, мог дойти слух о его донжуанских похождениях? И почему это так ее взволновало?

«Это просто смешно! — сказал сам себе герцог. — Ребенку в ее возрасте вообще не полагается знать о любовных приключениях, расстраиваться из-за подобных историй полагается только обманутым мужьям».

В высшем свете, в котором вращался герцог, легкие любовные приключения действительно были в порядке вещей.

Герцога изумляло лишь то, что столь молодая девушка, которая не принадлежала к кругу его близких знакомых, могла знать о его связях и осуждать их.

«Наверное, она подслушала разговоры матери с ее друзьями, — язвительно подумал герцог, — или, что еще хуже, до нее дошли сплетни слуг обо мне».

Мысль о том, что Альдора могла услышать что-либо о Фенелле Ньюбери, заставила герцога раздраженно поморщиться. Он всегда заботился о репутации женщины, с которой у него была связь.

Он считал обязанностью джентльмена защищать доброе имя леди.

Как-то раз герцог даже надолго вышел из своего клуба, так как кто-то из его членов нелестно отозвался о женщине, с которой у него был роман. Сам он никогда не интересовался сплетнями и слухами, которые окружали его похождения, и, разумеется, решительно пресекал их в своем доме.

Ему вспомнились слова Альдоры о том, что он высасывает женщин, а потом выбрасывает их, не заботясь об их оскорбленных чувствах.

Столь прямолинейное и грубое обвинение показалось герцогу глубоко несправедливым. Он подумал, что никто другой никогда бы себе не позволил ничего подобного.

— Вы чем-то обеспокоены? — услышал он над ухом тихий голос Фенеллы.

Герцог постарался стереть с лица сосредоточенное выражение и обернулся к ней с мягкой улыбкой.

— Простите меня, — сказал он. — Но вы ведь знаете, что я мечтаю лишь о том, чтобы вновь и вновь слышать ваш нежный голос.

— Мне бы хотелось, чтобы это было действительно так, — нежно проговорила она.

Герцог чувствовал, как жаждет она его поцелуев.

Обед наконец завершился, дам пригласили в гостиную, и Фенелла прошептала, проходя мимо герцога:

— Не задерживайтесь надолго.

— Разумеется, — ответил он одними губами.

Маркиза просила герцога оказать ей честь, взяв на себя часть обязанностей хозяина, и проводить джентльменов в гостиную.

Сам герцог предпочитал бренди. Выпив маленький стаканчик, он первым поднялся из-за стола. Остальные еще не докурили свои сигары.

Двое из его друзей обменялись понимающими взглядами, когда герцог направился в гостиную.

Дамы расположились в креслах и на диванах, напоминая яркий цветник.

В соседней комнате были установлены карточные столы, покрытые зеленым сукном.

Войдя в гостиную, герцог услышал звуки музыки и увидел за роялем леди Альдору. Он вздохнул с облегчением, так как это избавляло его от необходимости занимать ее светскими разговорами. В то же время он не мог не отметить, что для непрофессионала она играет на редкость хорошо.

Окинув взглядом комнату, герцог увидел, что Фенелла Ньюбери сидит на кушетке одна. Она бросила на него выразительный взгляд, который ясно говорил, что она ждет, когда он присоединится к ней.

Он попросил разрешения и присел рядом. В тот же момент музыка изменилась. От сонаты Моцарта, которую Альдора исполняла с большим мастерством, она перешла к какой-то легкой романтической мелодии. Герцог не мог отделаться от ощущения, что исполнительница смеется над ним.

«Черт бы побрал эту девчонку! — подумал он. — Если бы она была моей дочерью, я бы задал ей хорошую трепку и отправил спать немедленно!»

В этот момент Фенелла проворковала что-то лестное для него, и герцог отвлекся от своих мыслей.

Но как он ни пытался, он не мог не слышать соблазнительную мелодию вальса Штрауса, которой Альдора ясно намекала ему, что он сорвал новый сочный плод.

Пытаясь игнорировать все, что было так или иначе связано с этой девушкой, герцог тем не менее весь вечер ловил себя на том, что его мысли все время занимает именно она.

Было уже около полуночи, когда Альдора поднялась из-за рояля и направилась к матери. Герцог вздохнул с облегчением, надеясь, что она уйдет к себе.

И действительно, маркиза, очевидно, разрешила дочери отправиться к себе в спальню.

В дверях Альдора остановилась, обернулась и взглянула в сторону герцога. Как будто против воли, он следил за ней взглядом.

Хотя они были довольно далеко друг от друга, герцог мог бы поклясться, что заметил, как она слегка свела глаза к переносице, словно напоминая ему об утреннем разговоре.

Потом она быстро исчезла, дверь за ней закрылась.

— Уже поздно, — произнесла Фенелла. — Завтра нам предстоит длинный день на скачках. Полагаю, мне пора проститься.

Говоря это, она не отрывала взгляда от лица герцога, затем едва слышно, так, что ее мог услышать только он, Фенелла добавила:

— Моя спальня прямо напротив вашей!

Она поднялась, за ней еще несколько дам принялись прощаться с хозяйкой дома перед тем, как подняться к себе.

Джентльмены задержались после ухода дам совсем ненадолго.

Многие из них проделали довольно длинный путь. Так же как и герцог, они предпочли прибыть сюда в собственных экипажах, хотя теперь в Гудвуд можно было доехать и поездом.

Однако аристократическая публика предпочитала пользоваться собственными экипажами.

Так или иначе, последний участок пути по пыльным проселочным дорогам Гудвуда был довольно утомительным для всех.

Камердинер ожидал герцога в спальне. Он помог его светлости раздеться, герцог надел длинный, до пола, халат и отпустил слугу.

Подойдя к окну, он раздвинул занавески и некоторое время всматривался в темноту.

Сад спускался к озеру и в свете звезд был невероятно красив.

Тонкий серп луны поднялся над деревьями, освещая ту аллею, где утром герцог встретил Альдору. Невольно ему вновь вспомнились ее страстные обвинения.

«Вполне очевидно, — сказал себе герцог, — что у ее светлости нет намерения сделать меня своим зятем. Все гости — мои близкие друзья. Ясно, что, приглашая их, маркиза стремилась сделать мое пребывание в ее доме как можно более приятным».

Более того, его посадили рядом с Фенеллой Ньюбери.

Значит, до маркизы уже дошли слухи о том, что он интересуется этой дамой. Впрочем, все его друзья тоже получили возможность провести время с приятными для них дамами.

Маркиза знала вкусы всех приглашенных и, подобно волшебной фее, выполнила пожелания каждого.

У герцога внезапно мелькнула мысль, что ее светлость искусно управляет своими гостями, как если бы это были марионетки, которых она дергает за веревочки.

Он взглянул на небо и подумал, как бы он поступил в том случае, если желанная для него женщина вдруг окажется недоступной?

Он улыбнулся при этом, поскольку такого с ним еще не случалось, и он полагал, что вряд ли случится и в будущем.

Фенелла была рядом и — он не сомневался — ждала его с нетерпением.

И вдруг герцогу захотелось лечь спать вместо того, чтобы сделать то, чего от него ожидали.

На самом деле все шло как по маслу, его словно несло по течению, не требуя никаких усилий с его стороны. Оставалось совсем немного, и он получит желаемое.

Нет, это просто смешно!

Фенелла была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Герцога влекло к ней, и он был уверен, что это взаимно.

«Так что же я медлю?»— раздраженно спросил он сам себя.

Он решительно задернул занавески и потушил свет.

Герцог всегда любил вставать рано.

Независимо от того, как поздно он лег накануне, он всегда просыпался не позже шести часов утра.

Иногда в Лондоне, если погода была сырой и пасмурной, он оставался в постели и читал. Но это случалось редко. Как правило, в шесть пятнадцать грум уже держал для него оседланного скакуна.

В это утро герцог поднялся даже раньше обычного, несмотря на бурно проведенную ночь.

Фенелла превзошла все его ожидания: она была сама нежность и страсть, хотя сам герцог не знал себе равных в искусстве любви.

Он принял прохладную ванну, с наслаждением смывая остатки сна и экзотический запах духов Фенеллы, который ему почему-то совсем не нравился.

Яростно намыливаясь, герцог думал о том, как чудесно будет прокатиться верхом по окрестностям, всегда поражавшим его своей красотой.

Он был в конюшнях, когда часы еще не пробили четверти седьмого. Грум уже оседлал серого жеребца, которого прислали в Гудвуд за несколько дней до прибытия герцога.

Герцог приобрел его сравнительно недавно, животное еще не до конца подчинилось новому хозяину.

При виде жеребца глаза герцога заблестели. Он любил эту давнишнюю борьбу между человеком и животным.

Вскочив в седло, он уже собирался выехать во двор, когда заметил, что неподалеку в поле кто-то уже тренируется в верховой езде, перепрыгивая через высокий забор.

Преграда была так высока, что герцогу показалось, что коню понадобятся крылья, чтобы преодолеть ее, или, если ему это и удастся, он непременно упадет и подвернет ногу.

Но ничего подобного не произошло: лошадь, благополучно преодолев препятствие, помчалась дальше. Тут герцог сообразил, что в седле — женщина.

— Кто это? — резко спросил он.

— Это леди Альдора, ваша светлость, — отозвался грум. — Ее светлость приказали поставить здесь барьеры такой же высоты, как на национальных скачках с препятствиями, и теперь они тренируют здесь лошадей.

Герцог не поверил своим ушам.

На ипподроме в Ливерпуле, где проводились национальные скачки с препятствиями, устанавливались самые высокие барьеры, и было невероятно, что их с такой легкостью преодолевала женщина.

Не говоря больше ни слова, герцог направил своего скакуна в загон, откуда лучше был виден круг препятствий, на которых тренировалась Альдора.

Пока он разговаривал с грумом, она успела преодолеть два высоких барьера и теперь готовилась взять еще два, находившиеся дальше всего от того места, где стоял герцог.

Первым был высокий забор, за которым начинался широкий ров с водой. Когда Альдора заставила коня взмыть над ним в воздух, герцог был уверен, что и лошадь, и всадница упадут прямо в воду. Однако наездница искусно заставила коня вытянуться в струну, так что он приземлился там, где следовало. Стоило ей замешкаться хоть на мгновение, беды было бы не избежать.

На маршруте оставалось еще несколько препятствий, преодолевая которые Альдора постепенно приближалась к тому месту, откуда за ней наблюдал герцог.

Ему совсем не улыбалась перспектива провести время в компании хозяйской дочки, которая, как был уверен герцог, была слегка не в себе. Поэтому он счел за лучшее повернуть коня и поехать кататься в противоположном направлении.

Но Альдоре оставалось преодолеть еще два высоких забора, и герцог был вынужден признать, что ему нравится смотреть, как она делает это. Он и сам не смог бы выполнить прыжки безупречнее.

Взяв последнее препятствие, Альдора ласково потрепала коня по шее и что-то сказала ему, улыбаясь, от чего на ее щеках вновь появились ямочки.

— Ты умный мальчик, — хвалила она коня, — и я очень тобой горжусь!

Через мгновение она подняла глаза и увидела герцога.

Улыбка и ямочки на щеках исчезли, глаза смотрели враждебно.

Только когда ее конь почти поравнялся с его, герцог медленно снял шляпу.

— Вы рано встали! — заметила она. — Я думала, вы будете слишком утомлены, чтобы кататься верхом!

Альдора словно намекала на то, что ей известно, где и с кем он провел эту ночь. Подобная бесцеремонность так потрясла герцога, что он даже не смог разозлиться.

Она уже собиралась, не вступая в дальнейшие разговоры, повернуть коня и уехать, но герцог сказал:

— Я хочу поздравить вас: не каждый мужчина решился бы преодолеть подобные барьеры.

— Джонсон сказал вам, что это точная копия тех препятствий, что устанавливаются на национальных скачках?

— Да. Но, должен заметить, это большой риск. Можно покалечить и себя, и лошадь.

— Но они должны научиться, — отозвалась Альдора. — Пока они не приобретут достаточно опыта и уверенности, я тренирую их на более низких барьерах.

Герцогу показалось, что Альдора говорит с ним неохотно, но, когда речь заходила о лошадях, она не могла быть неискренней.

Помолчав, он сказал:

— Я бы хотел попробовать и своего жеребца на этом маршруте, но, по правде говоря, ему еще не приходилось брать барьеры такой высоты. Мне жаль им рисковать.

Он говорил словно сам с собой и вдруг подумал, что Альдора, услышав его слова, может счесть его трусом и поднять на смех.

К его удивлению, она ответила:

— Конечно, вы не должны рисковать ни своей головой, ни жеребцом, пока он еще не готов к такой скачке. Но, если хотите, можете попробовать Ред-Руфуса. Он просто прекрасен. Я собираюсь выставить его на следующий год в Ливерпуле.

Не дожидаясь, пока герцог подтвердит свое согласие, Альдора распорядилась привести жеребца.

Через несколько минут помощник конюха подвел герцогу гнедого красавца. Глядя на длинные и стройные ноги животного, герцог понял, что эта лошадь как нельзя лучше подходит для скачек с препятствиями.

Пока грум седлал гнедого, всадники хранили молчание.

Герцог присматривался к препятствиям, выбирая наиболее подходящую тактику их преодоления.

Вскочив в седло, он сразу же понял, что Альдора была права, превознося достоинства Ред-Руфуса. Чувствовалось, что дистанция ему хорошо знакома.

Он легко перелетал барьеры, как могло показаться, едва не задевая их копытами. Но в этом и заключалось мастерство и всадника, и скакуна.

Герцог получил огромное удовольствие, которого давно не испытывал от скачек с препятствиями.

Он шагом направил коня туда, где стояла Альдора, понимая, что просто обязан поблагодарить ее.

— Спасибо, — проговорил он, — я вновь хочу вас поздравить. Уверен, Ред-Руфус оправдает все ваши ожидания.

— Да, если мне удастся попасть в Ливерпуль, — отозвалась она.

Герцог пересел на своего жеребца, понимая, что она вновь намекает на планы ее матери относительно их обоих.

Ему не хотелось повторять вчерашний разговор, поэтому он с вежливым поклоном приподнял шляпу и двинулся в противоположном направлении.

«Возможно, она странная девушка, — подумал герцог, — но я только что видел собственными глазами, что в седле она держится лучше, чем кто бы то ни было».

Герцог вернулся к завтраку. В столовой присутствовали лишь мужчины. Говорили почти исключительно о предстоящих скачках, о том, на каких скакунов стоит сегодня делать ставки.

Сам герцог был абсолютно уверен, что именно ему достанется кубок. Однако он предпочел не вдаваться в споры, считая, что это может уменьшить его шансы.

Через некоторое время спустились и дамы, одетые в прелестные летние легкие платья, и столовая вновь стала похожа на клумбу в полном цвету. У всех в руках были зонтики от солнца. Увидев Фенеллу Ньюбери, герцог подумал, что непременно должен помочь ей сделать правильные ставки.

Она выглядела просто прелестно! На ней было элегантное платье ее любимого голубого цвета, соломенную шляпку и зонтик украшали розовые розы.

Ее глаза убедительно говорили герцогу, что она влюблена без памяти. В их отношениях легкий флирт сменился, как герцогу хорошо было известно по прошлому опыту, бурей эмоций и океаном волнующих страстей.

Прошлая ночь была чудесным, но довольно привычным развлечением, поэтому во время верховой прогулки герцог почти забыл о ней.

Теперь же с некоторой долей раздражения он вспомнил о том, что вчера ночью, даже в разгар любовных утех, ой не мог забыть о разговоре с Альдорой. Где-то в глубине души он хранил память о ее осуждении.

Он пытался заставить себя забыть все, что было связано с Альдорой, но оказалось, что это ему не под силу.

Каждый раз, ловя на себе откровенно зовущий, полный обожания взгляд Фенеллы, герцог мысленно возвращался к Альдоре.

Он с досадой увидел, что она собирается ехать в том же экипаже, что и он. Правда, девушка села в самом дальнем от него углу, и это избавляло герцога от необходимости всю дорогу развлекать ее разговорами.

Однако он испытывал какое-то чувство неловкости и от того, что она рядом и в любое мгновение их взгляды могут встретиться. Герцогу совсем не хотелось вновь прочесть в ее глазах презрение и ненависть, которые она и не пыталась скрыть.

За все время их недолгого знакомства, лишь сегодня утром, когда они беседовали о лошадях, Альдора была естественна и искренна. Однако даже при этом между ними стояла воздвигнутая ею стена отчуждения.

«Она портит мне весь отдых!»— мысленно воскликнул герцог.

Он не стал додумывать эту мысль до конца, пытаясь решить, как это удается столь юной и неопытной особе, к тому же мало ему знакомой.

Прежде чем экипажи достигли ворот Гудвуд-парка, пришлось проехать три мили по пыльной извилистой дороге.

Затем гости подъехали к дому, перед которым был разбит большой шатер.

Лошадей распрягли и привязали в тени под деревьями.

Оглядевшись, герцог увидел у парадного входа большой открытый зеленый экипаж и четырех лакеев в красно-белых ливреях.

Кучер в такой же ливрее ожидал, чтобы отвезти гостей герцога Ричмонда к трибунам.

Гости из Беркхэмптон-Хауса прибыли первыми. Лакеи приветствовали их вежливыми поклонами и тут же принялись разносить подносы с напитками. Дамам принесли мягкие подушки для удобства.

Гудвуд напоминал скорее пышный прием в частном доме, чем настоящее спортивное событие. Об этом не раз возмущенно писали местные газеты, в которых имелась спортивная страница.

И герцог соглашался с ними. Он слишком интересовался скачками и теми лошадьми, которые в них участвовали.

А женщины, как бы красивы они ни были, во время скачек казались ему помехой.

Он был уверен, что и Фенелла знает о лошадях очень мало или совсем ничего не знает. Сюда она приехала исключительно ради самого герцога.

Так поступали почти все женщины, с которыми герцог бывал в любовной связи, так что и на этот раз он ничуть не удивился.

Однако вскоре, к своему удивлению, он заметил, что леди Альдора, вместо того чтобы сидеть на трибуне, развлекаясь светской болтовней, разговаривала с жокеями и до и после скачек осматривала лошадей в загоне.

После нескольких заездов герцог случайно столкнулся с ней в дверях и, не удержавшись, спросил:

— Везет сегодня?

— Первые и вторые места в каждом заезде! — отозвалась она. — Но букмекеров я уже раздражаю, как вы — меня!

Выпалив это и не дожидаясь ответа герцога, она исчезла.

Герцог вновь с раздражением подумал, что девчонке не мешает задать хорошую трепку и отправить учить уроки, вместо того чтобы позволять ей вмешиваться в дела взрослых.

Несколько уязвленный, он сел рядом с Фенеллой в ожидании следующего заезда.

Герцог попытался рассказать ей о своих лошадях, которых собирался выставить в следующем круге и в которых был абсолютно уверен, так как лично тренировал их. Но не успел он заговорить, Фенелла принялась уверять его, как много значит для нее он сам и их чувства друг к другу.

Ясно было, что ничто ее не интересовало.

Не в силах сдержаться, герцог несколько бесцеремонно встал со своего места посреди «любовного откровения» подруги. В тот же момент начался главный заезд.

Борьба за первенство началась с самого старта. Все лошади были сильные, выносливые, отлично тренированные.

Герцог был уверен в победе своего скакуна. Но оказалось, что выиграть этот заезд не так-то просто. Его лошадь пришла к финишу ноздря в ноздрю с другим жеребцом.

Этот заезд оказался одним из самых азартных и волнующих.

Когда он закончился, Фенелла спросила скучающим голосом:

— Ну что, вы победили?

— Мы ждем решения арбитра, — резко ответил герцог.

Фенелла вынула из ридикюля небольшое зеркальце и принялась рассматривать свое отражение. Герцог понял, что, как и большинство женщин, она интересовалась не лошадьми, а их владельцами.

Спустившись к скаковому кругу, он увидел, что там толпилось много народу. Среди собравшихся была и Альдора.

Она оживленно разговаривала с какими-то людьми, вид которых не внушал герцогу особого доверия.

Однако, когда он появился, они приветствовали его радостными возгласами:

— Спасибо, спасибо! Мы были уверены, что ваша светлость нас не подведет!

— Полагаю, они поставили на победителя? — спросил герцог у Альдоры.

— Конечно! — отозвалась девушка. — Я осмотрела Геркулеса перед тем, как начались скачки, и сказала им, что первой придет именно эта лошадь, хотя победа досталась ей и жокею нелегко.

— Мы так благодарны вашей светлости! — продолжали восклицать игроки, обращаясь теперь к леди Альдоре. — Вы никогда нас не подводили! А как вы думаете, кто будет первым в следующем заезде?

Герцога раздражало, что эти люди, видимо, считали девчонку знатоком всех лошадей, которые участвовали в скачках.

Альдора помедлила, прежде чем ответить:

— Я смогу сказать наверняка лишь за несколько минут до конца скачки. Но, по всем данным, это должен быть Гордон.

— Главное не эти данные, — воскликнул кто-то в толпе, — нам хочется знать, что подсказывает ваш внутренний голос. Именно он приносит нам выигрыш!

Услышав слова «внутренний голос», герцог поморщился. Он не мог поверить, что вся эта сомнительная публика верит в подобную цыганскую чушь.

Ему вновь захотелось напомнить девушке, что молодой леди больше подходит общество ее матери, чем окружение подобных людей неопределенного социального статуса.

Герцог был готов высказать свое мнение вслух, но передумал. Ему не хотелось связываться с этой своенравной молодой особой.

С этой мыслью он вернулся к Фенелле. Альдора уже сидела в самом конце той же трибуны. Герцог удивился, почему она села так далеко. Неужели ей не интересна скачка?

Через несколько мгновений раздался стартовый выстрел, лошади рванулись вперед, и в тот же момент Альдора вскарабкалась на скамейку, на которой только что сидела, чтобы ей было лучше видно.

Герцог вновь подумал, что подобное поведение совершенно недопустимо для молодой леди из высшего общества. Но маркиза не обращала на это никакого внимания.

Когда лошади достигли финишной прямой, одна из них неожиданно стала уверенно обгонять своих соперниц и пришла к финишу, на голову опередив всех остальных. В начале заезда казалось, что у нее нет ни малейших шансов т победу. Только Альдора все это время энергично подбадривала аутсайдера.

Герцог не мог понять, как она сумела точно определить победителя заезда!

Пока готовился четвертый заезд, он спустился в загон, А несмотря на то, что совсем недавно клялся не иметь ничего общего с этой молодой особой, подошел к Альдоре и спросил:

— Вам повезло в прошлый раз? Я был удивлен, узнав, что вы оказались правы.

В это время девушка осматривала лошадей, которые должны были участвовать в четвертом заезде. Неохотно, не отрывая взгляда от проходивших мимо скакунов, она отозвалась:

— Да, я знала, что победит именно эта лошадь.

— Но каким образом?

Альдора не отвечала, и герцог снова спросил:

— Вы слышали? Я хотел бы понять, как это вам удается?

Она взглянула на него и ответила просто и искренне:

— Не могу объяснить. Я это чувствую и почти никогда не ошибаюсь!

— Вы хотите сказать, что вам подсказывает ваш «внутренний голос», как выразился один из ваших друзей?

— Для этого мне нужно осмотреть всех лошадей и подойти к каждой как можно ближе.

Альдора говорила так, словно не понимала, что тут объяснять. Герцог, раздраженный ее тоном, резко бросил:

— Может, объясните? Я не понимаю.

— Здесь нечего понимать, — отозвалась Альдора. — Либо у вас есть чутье, как говорят цыгане, либо у вас его нет!

— И у вас оно есть?

— Да.

— Ну а я, видимо, подобным чутьем не обладаю!

Она повернулась и внимательно посмотрела ему в лицо.

Герцог заметил, что в ее серых глазах сверкают золотые искорки, словно в них глубоко-глубоко спрятался солнечный лучик.

Ему показалось, что она пытается проникнуть взглядом в самую его сущность.

Через мгновение она сказала:

— Вы любите лошадей, и они занимают большое место в вашей жизни. Вы могли бы развить подобное чутье, если бы поверили. Но сейчас вы не верите, так что это маловероятно.

— Поверил бы во что? — спросил герцог, совершенно ошеломленный.

Неожиданно Альдора улыбнулась, показались ямочки на щеках.

— А вот это, ваша светлость, — с легкой иронией в голосе произнесла она, — вам придется узнавать самому!

С этими словами она ушла, словно разговор был окончен.

Герцог пришел в ярость: еще ни одна женщина ни разу не позволила себе подобным образом оборвать разговор с ним, тем более что он желал его продолжения.

Но Альдора исчезла из виду и появилась лишь тогда, когда скачки закончились и все гости уже уселись в фаэтон, который должен был отвезти их обратно в Беркхэмптон-Хаус. Альдора заняла свое место, затем выглянула из окна и помахала своим многочисленным друзьям. Они кричали ей вслед какие-то комплименты и махали шляпами.

Герцог не переставал удивляться тому, что маркиза позволяет дочери вести себя подобным образом.

Ее светлость как будто не замечала того, что происходило вокруг Альдоры.

В тот вечер хозяева дома устроили прием на тридцать человек.

Герцог не удивился, узнав, что к дому специально пристроили огромный бальный зал, а из Лондона пригласили модный в те дни оркестр;

Фенелла с восторгом ждала, что вскоре сможет потанцевать с герцогом.

— Я мечтала об этом с тех пор, как впервые увидела вас, — сказала она.

— Я хотел бы держать вас в объятиях не только во время танца, — отозвался герцог.

— Я хочу и того, и другого, — нежно проговорила она. — Уверена, что танцуете вы так же божественно, как, видимо, делаете все в этой жизни.

В ее голосе прозвучал откровенный намек.

Герцог спокойно принимал подобные комплименты, он знал себе цену. Но его задело, что среди всех его талантов не оказалось так называемого «чутья», о котором говорила Альдора.

Герцог, впрочем, был абсолютно уверен, что все это вздор. Он не верил ни в какие сверхъестественные способности вроде ясновидения или предчувствия.

И все же Альдора заранее была уверена в победе Золотого Рассвета. Как он позже узнал, ставки на эту лошадь были сорок против одного.

«Что-то в этом есть сомнительное», — подумал герцог с подозрением.

Откуда молоденькой, хорошо воспитанной девушке, едва успевшей выйти в свет, могло быть известно о подобных вещах?

Как член жокей-клуба герцог прекрасно знал, что на ипподроме, особенно на таких скачках, имеют место всяческие козни, уловки и интриги, которые, как правило, бывает почти невозможно доказать или предотвратить.

Но он не мог поверить, что об этом может быть известно юной неопытной леди.

Но если она и вправду обладала столь редкой интуицией, что могла безошибочно определять победителя, это, бесспорно, был бесценный дар богов. Не зря с таким энтузиазмом об этом говорили поклонники Альдоры, которые окружали ее во время скачек.

— Сорок против одного! — пробормотал герцог.

Затем он вспомнил, что почти все его знакомые поставили на предполагаемого фаворита и потеряли свои деньги.

Альдора спустилась к обеду изысканно одетая, и герцог понял, что здесь не обошлось без забот ее матери.

Она выбрала для дочери бледно-зеленое платье. Волосы Альдоры украшала диадема из живых листьев.

Девушка была похожа на лесного эльфа, и герцог почувствовал, что этой девушке больше по душе природа и свежесть раннего утра, чем торжественный блеск бального зала.

Наверное, подобное ощущение возникло у него еще тогда, когда он увидел ее утром верхом на лошади, с легкостью преодолевающей сложнейшие барьеры.

Лошадь под ней словно становилась крылатой.

«Я совсем не хочу думать об этой девушке», — напомнил себе герцог.

Тем не менее он поискал ее глазами и увидел, что она танцует с каким-то молодым офицером из королевской охраны. Альдора смеялась так искренно и непринужденно, что казалось, сама природа смеялась вместе с ней.

Когда танец закончился, Фенелла увела герцога на открытую лужайку.

Как и накануне, небо было усыпано яркими звездами, лунный серп висел на ночном небосклоне.

Они немного прошлись по саду, и герцог почувствовал, что Фенелла нарочно удаляется от дома, чтобы побыть с ним наедине. Она ждала его поцелуев, готовая упасть к нему в объятия.

Подобное нетерпение слегка коробило герцога.

Они остановились возле тисовой изгороди по другую сторону лужайки. Фенелла повернулась к герцогу, стараясь заглянуть ему в глаза. Серебристый свет луны падал на лицо влюбленной женщины.

— О, дорогой! — ласково шептала она. — День был таким длинным! Я еле дождалась вечера, чтобы иметь возможность остаться с вами наедине!

Герцог холодно думал, что еще никогда в жизни не встречал столь красивой женщины. Но почему-то страсть не разгоралась в нем. Ему даже не хотелось заключить ее в объятия.

Тогда Фенелла сама обвила его шею руками и прильнула к нему.

Герцог чувствовал это нежное упругое тело, аромат ее экзотических духов щекотал его ноздри, но ответное желание не просыпалось в нем. Она начала покрывать его лицо и губы страстными, зовущими, молящими поцелуями.

Герцог обнял ее, а Фенелла крепче прижалась к нему всем телом, волнуя и возбуждая его.

Губы герцога отвечали на поцелуи подруги, но мысли были далеко. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, Альдора чувствует, что происходит в этот момент, и в ее глазах все те же ненависть и презрение.

Глава 3

Второй день скачек прошел по той же программе, что и первый. Однако всех участников скачек — и лошадей, и жокеев, и их помощников, казалось, воодушевил успех первого дня, и теперь состязания стали еще более азартными и захватывающими.

То же можно было сказать и о дамских туалетах: декольте стали глубже, шляпки украшены пышнее и ярче, а личики дам казались еще красивее.

Герцога интересовали только скачки. Он часто уходил с трибуны и спускался вниз, чтобы побеседовать с участниками очередного заезда, осматривал лошадей. Фенелле это явно не нравилось. Каждый раз она недовольно и обиженно поджимала губки.

Когда в очередной раз герцог вернулся и сел с ней рядом, она бросила на него жадный взгляд и так откровенно сжала его руку, что ему стало несколько неловко. Он считал подобную демонстрацию их отношений вызывающе неуместной.

Герцог всегда заботился о репутации своей дамы сердца, но был не склонен забывать и о своей собственной.

Конечно, он не мог помешать светским сплетникам судачить о своей персоне, но не собирался подливать масла в огонь и будить воображение людей, склонных интересоваться чужими делами больше, чем своими.

Он поднялся и отошел, чтобы поговорить с двумя джентльменами, которые сидели сзади них.

Когда заезд начался, герцог увидел, как Альдора проскользнула к тому месту, откуда ей было удобнее всего наблюдать за происходящим. Как и накануне, она собиралась взобраться на скамейку, чтобы головы сидевших впереди не мешали ей следить за соревнованием.

Герцог не удержался, подошел к ней и спросил:

— Надеюсь, ваш «внутренний голос» подсказал вам, что большой королевский кубок достанется Фокс-Хантеру?

Фокс-Хантер принадлежал ему, и эта лошадь по праву считалась фаворитом сезона. Сейчас она шла с большим преимуществом.

Герцог, невольно раздражаясь, отметил, что ждет ответа Альдоры с каким-то волнением. Ему хотелось, чтобы она ответила утвердительно.

Однако медленно и неохотно девушка проговорила:

— Лично я поставила на Терьера!

Герцог ушам своим не поверил.

Он неплохо изучил всех участников этого заезда. Терьер, так же как и его никому не известный владелец, был безоговорочно признан аутсайдером.

Все остальные лошади, которые участвовали в соревнованиях, были известны герцогу либо по конному заводу, либо по отзывам знатоков.

Он почувствовал себя наивным простаком. Ведь ясно, что претензии Альдоры на умение безошибочно определять победителя по меньшей мере несостоятельны. Юной леди просто очень хочется поиграть в мужские игры.

Губы герцога тронула снисходительная улыбка, и он с легкой иронией в голосе произнес:

— Что ж, желаю удачи!

С этими словами он вернулся на свое место рядом с Фенеллой. Через мгновение был дан старт.

Все зрители подались вперед, чтобы лучше видеть бегущих лошадей.

Единственным серьезным соперником Фокс-Хантера герцог считал скакуна герцога Ричмонда. Он уже принес своему владельцу немалую прибыль, так как всегда выступал успешно.

Но в данной ситуации победа была для его светлости делом чести, а не только денег.

Ипподром принадлежал именно герцогу Ричмонду, на скачки собралось много его друзей, и его светлости хотелось победить на своей территории.

Герцог прекрасно это понимал, но жаждал доказать, что Фокс-Хантер действительно так хорош, как он считал сам.

Этого мнения придерживались и все гости Беркхэмптон-Хауса, которые поставили на его лошадь.

— Не разочаруй нас, Инграм! — говорили они ему накануне вечером. — Надеемся, ты дашь нам возможность заработать достаточно, чтобы возместить все траты за наше пребывание здесь.

Герцог понимал, что они надеются на то, что ему достанутся оба приза: и большой королевский кубок, и кубок Гудвуда.

Он не вспоминал о предсказании Альдоры до тех пор, пока лошади не вышли на финишную прямую.

Тогда он заметил, что рядом с жокеями герцога Ричмонда и его собственным несется еще один, одетый в зеленую форму с желтыми нашивками и зеленый шлем. Герцог не знал, о принадлежности к какой конюшне свидетельствуют эти цвета.

Он поднес к глазам бинокль, чтобы разглядеть номер лошади.

Это был Терьер!

Лошадь уверенно догоняла лидеров гонки, идя по внутреннему кругу.

Через мгновение, когда жокей герцога прилагал все усилия, чтобы опередить жокея герцога Ричмонда, седок Терьера с легкостью обошел обоих лидеров на корпус.

Зрители буквально онемели от изумления. Такого никто не ожидал. Когда победитель достиг финиша, раздался всеобщий возглас удивления.

Через некоторое время к герцогу стали подходить люди, чтобы выразить сожаление — вполне искренне, так как все они потеряли свои деньги. Герцог невольно поискал глазами Альдору, уверенный, что она не упустит повода позлорадствовать.

Однако ее место опустело. Видимо, девушка спустилась вниз, чтобы посмотреть на лошадь-победителя.

Герцог направился к маркизе, которая заговорила сразу же, как только он подошел ближе:

— Мне очень жаль, Инграм, но я уверена, завтра вам повезет больше!

— Мне жаль тех, кто доверился мне, — сдержанно проговорил герцог и присоединился к тем, кто спускался вниз, к скаковым дорожкам.

Альдоры нигде не было видно. Герцог пошел в весовую, где висели большие табло, из которых зрители могли узнать, что Фокс-Хантер и лошадь герцога Ричмонда пришли ноздря в ноздрю, поделив второе место. Это, однако, было слабым утешением.

Когда наконец герцог увидел Альдору, она оживленно что-то обсуждала с каким-то господином средних лет.

Герцог всегда гордился своими манерами, не собирался он изменять себе и в этот раз. Он подошел поздравить победителя.

— А вы, должно быть, мистер Барнард! Позвольте поздравить вас с победой. Это было для всех нас необычайным сюрпризом!

— Благодарю, ваша светлость! Я был изумлен так же, как все остальные, кроме леди Альдоры, разумеется!

Герцог взглянул на девушку: он готов был поклясться, что она с трудом сдерживала ироническую улыбку.

Через несколько минут мистера Барнарда окружила толпа людей. Все хотели поздравить его, а герцог воспользовался этим, чтобы задать Альдоре вопрос, который давно вертелся у него на языке:

— Как вы догадались, что первым придет Терьер? Ведь об этой лошади никому ничего не было известно?

Она не отвечала, и герцог не смог удержаться, чтобы не добавить:

— Только не говорите мне о вашем «внутреннем голосе»Я уверен, что вы знаете какие-то приемы, которые неизвестны простым зрителям.

Она снова промолчала. В это время мимо них проехали оба жокея, занявших второе место. Было видно, насколько оба разочарованы и растерянны.

— Они сделали все что могли! — сказала вдруг Альдора, словно герцог собирался в чем-то их обвинять.

— Это я знаю, — резко бросил он и добавил, обращаясь к своему жокею:

— Вам просто не повезло, Дэвид. Но на таких соревнованиях никто не застрахован от неожиданностей.

Жокей хмуро улыбнулся:

— Мне очень жаль, ваша светлость. Я сделал все что мог. Знаю, что вы разочарованы.

— У нас еще будет шанс, — отозвался герцог.

С этими словами он ласково потрепал коня по шее и подумал, что, возможно, и завтрашний день тоже принесет ему разочарование. Он вдруг спросил себя: а что, если Альдора уверена в том, что и большой кубок Гудвуда достанется не ему?

Герцог постарался выбросить из головы и свои страхи относительно завтрашнего большого заезда, и мысль об Альдоре. Но, как ни странно, весь вечер он только и думал об этой странной юной леди.

Как же она угадала в безоговорочных аутсайдерах потенциальных лидеров, когда любой из знатоков жокей-клуба не стал бы даже обсуждать, есть ли у этих лошадей шансы на победу?

Герцог решил непременно поговорить с Альдорой и постараться выяснить, как ей это удается. А что, если это и вправду какая-то цыганская интуиция или, как называет это сама Альдора, чутье? Герцог никогда еще не сталкивался ни с чем подобным.

Ему не очень хотелось проявлять к девушке внимание какого бы то ни было рода, учитывая ее строптивый характер и настойчивые заверения относительно матримониальных планов герцогини.

Но тем не менее герцог не мог не заметить, как выгодно Альдора отличается от всех других женщин, даже самых хорошеньких. Ее привлекательность была не только в ее внешности.

Многие, с кем она танцевала в тот вечер, находили ее очаровательной.

А позже герцог, войдя в столовую, чтобы выпить бокал шампанского, увидел там Альдору, которая беседовала с каким-то господином почтенного возраста. Ее собеседником был посол, давний друг маркизы.

Они беседовали очень оживленно. До герцога долетел обрывок разговора:

— Намерения русских вполне очевидны нашей администрации в Индии. Премьер-министр этим чрезвычайно озабочен. Проблема усугубляется тем, что лорд Нортбрук не сделал ничего, чтобы наладить отношения с Шер-Али. Напротив, по его милости они даже ухудшились.

Герцогу показался в высшей степени странным этот разговор между почтенным сотрудником министерства иностранных дел и неопытной молоденькой девушкой.

Он намеренно замедлил шаг, чтобы услышать ответ Альдоры.

— Я слышала, — заговорила она своим чистым, мелодичным голосом, — что лорд Нортбрук по каким-то обстоятельствам уходит в отставку.

— Если это правда, — отозвался посол, — это лучшее, что он мог сделать в подобной ситуации.

— Это правда, — откликнулась Альдора. — Газеты сообщат эту новость дня через два.

Герцог понимал, что подслушивать далее не позволяют приличия, но он просто замер на месте, не в силах прийти в себя от изумления.

Альдора, которой едва исполнилось восемнадцать, разговаривала на равных с человеком преклонного возраста, которого сам герцог глубоко уважал как знающего и опытного политического деятеля!

Наливая себе шампанского, герцог подумал, что, если бы этот разговор он не слышал собственными ушами, он бы не поверил, что такое возможно на самом деле.

Затем он отправился в гостиную, где джентльмены играли в карты. Краем глаза он заметил, что Альдора тоже встала с дивана, простилась с послом и направилась к выходу, видимо, собираясь подняться к себе.

Герцог не мог уйти, не удовлетворив своего любопытства. Подойдя к послу, он спросил:

— Могу ли я предложить вам бокал шампанского, ваше превосходительство?

— Благодарю вас, — отозвался тот, — но, по правде говоря, я уже не в том возрасте, когда легко провести на ногах весь день. Я собираюсь найти ее светлость и извиниться за то, что вынужден покинуть общество.

— Я слышал, вы беседовали с младшей дочерью ей светлости?

— Замечательная девушка! — улыбнулся посол. — Просто замечательная! Жаль, что она не родилась мальчиком!

С этими словами он удалился, оставив герцога в немом изумлении.

Правда, он тут же сказал себе, что, видимо, старик просто неравнодушен к хорошеньким девушкам.

На следующее утро герцог опять отправился на верховую прогулку.

Он был почти уверен, что встретит Альдору, однако ее нигде не было видно, и герцог разозлился сам на себя за то, что как будто искал встречи с ней и теперь разочарован.

Он не собирался унижаться и расспрашивать, где она может быть.

В это утро герцог выбрал для прогулки холмистую равнину, которая простиралась к югу от Беркхэмптон-парка.

Он катался верхом почти два часа, но Альдора так и не появилась.

Однако, когда герцог вернулся в конюшню, он видел, как ее коня отводили в стойло. Было видно, что его только что заставили неплохо потрудиться.

Герцог подумал, что Альдора сознательно избегала встречи с ним, и напомнил себе, что именно этого он и хотел. Но в то же время, со смешанным чувством разочарования и досады, он констатировал про себя, что хотел бы вновь остаться с ней наедине и спросить о том, что его интересовало.

День выдался необыкновенно жарким — даже для конца июля. Может быть, из-за жары все участники скачек казались более раздраженными, чем накануне.

Во время разминки лошадей герцог взглянул на своего Метеора и отметил про себя, что никогда еще эта лошадь не была в такой отличной форме. Он был уверен, что она могла претендовать на большой гудвудский кубок.

Его жокей был настроен так же решительно.

Когда жокеи уже готовились к старту, герцог увидел Альдору. Она как раз отошла от группы своих странных приятелей.

Не видя герцога, она сосредоточенно читала программку скачек, слегка хмуря брови.

Герцог пошел ей навстречу.

— Ну и какие же сюрпризы нас сегодня ожидают — плохие или хорошие? — осведомился он тоном, каким обычно говорят с маленькими детьми.

Альдора лукаво взглянула на него и ответила с рассеянной улыбкой:

— Боюсь, ваша светлость, вам будет неинтересно смотреть скачку, если я отвечу на ваш вопрос.

— Иными словами, — несколько раздраженно произнес герцог, — вы ничего не можете предсказать и предпочитаете не сплетничать!

Девушка посмотрела на него, явно забавляясь его раздражением, но и понимая, однако, что неудачи предыдущих заездов не могли не расстроить его.

Так и не ответив, она отошла.

«В который раз убеждаюсь, что девчонка — просто невежа», — подумал герцог, глядя ей вслед.

Однако он никак не мог избавиться от неприятного ощущения, что Альдора знала или чувствовала, что накануне весь вечер он провел в любовных утехах с Фенеллой.

Герцог почти боялся, что это шокирует ее.

«И что меня понесло в Беркхэмптон-Хаус? — подумал герцог, направляясь на трибуну. — В следующий раз остановлюсь у Ричмондов, как обычно!»

Он сел рядом с Фенеллой, и та поспешила сказать:

— Я уверена, дорогой, что первым придет Метеор.

Надеюсь, вы сделали за меня ставку?

— Да, разумеется.

На самом деле он совершенно забыл об этом, так как вообще довольно редко ставил на собственных лошадей.

— Спасибо, — прошептала Фенелла. — Надеюсь, вы выберете для меня что-нибудь необыкновенное на память о том, как мы были счастливы в Беркхэмптон-Хаусе!

— Герцог был достаточно богат, чтобы, зная женскую сентиментальность, всегда доставлять своим подругам подобные удовольствия.

Он бывал искренне рад вознаградить их за те минуты наслаждения, которые они ему дарили, и потому не скупился на подарки — как правило, драгоценности, Правда, бывало, что некоторые дамы его сердца на деле оказывались буквально ненасытными и широко пользовались его щедростью.

Сейчас герцог с грустью подумал, что, несмотря на свою красоту, Фенелла скоро наскучит ему и их отношения станут тяготить его.

И вдруг ему опять стало неловко от того, что Альдора, сидя где-то позади, может прочитать его мысли. Ведь он собирался сделать именно то, за что она так ненавидела его, — насладиться женщиной и бросить ее.

Вскоре после того, как все гости вернулись в Беркхэмптон-Хаус, Фенелла получила печальное известие: лорд Ньюбери телеграфировал своей супруге о том, что у его матери был тяжелый сердечный приступ и теперь она при смерти.

Его светлость просил Фенеллу немедленно вернуться в Лондон.

Маркиза предложила заложить самых надежных лошадей, чтобы доставить Фенеллу в Чичестер, откуда следовал экспресс до Лондона. Это был самый быстрый способ добраться до города.

— Я провожу вас, — сказал герцог, понимая, что это единственное, что он может для нее сделать.

Она благодарно кивнула. Ее глаза были полны слез, губы дрожали.

Через час, взяв самое необходимое из вещей, Фенелла была готова к отъезду. Остальной багаж должны были выслать позже.

Фенелла и герцог отправились на станцию в одном из лучших экипажей маркизы. Все четыре мили пути до Чичестера Фенелла снова и снова повторяла герцогу, как она любит его.

Было очевидно, что она в отчаянии от того, что пришлось расстаться с любовником на два дня раньше, чем она рассчитывала, но герцогу нечего было сказать ей в утешение.

В экипаже он поцеловал ее на прощание, а на платформе перед поездом галантно поднес ее руку к губам.

Фенелла устроилась в удобном купе, специально заказанном для нее, начальник станции махнул сигнальным флажком, из трубы вырвались клубы серого дыма, застучали колеса, поезд тронулся.

В окне в последний раз мелькнуло прелестное личико Фенеллы, она улыбнулась ему на прощание.

Герцог надел шляпу и направился туда, где его ожидал экипаж. Место напротив него, где несколько минут назад сидела Фенелла, теперь было пусто, но герцог поймал себя на мысли о том, что ее отъезд отнюдь не расстроил его.

Пожалуй, он был даже рад, что теперь может в полной мере насладиться скачками, к которым Фенелла была абсолютно равнодушна.

Нельзя сказать, что герцог удивился подобным мыслям.

Их с Фенеллой роман напоминал прекрасный десерт: достаточно небольшой порции, а потом надо вовремя остановиться.

Когда герцог вернулся в Беркхэмптон-Хаус, пора было переодеваться к обеду. Все гости уже собрались в столовой.

У него не было возможности заранее узнать у маркизы, как разместятся гости за столом после неожиданного отъезда Фенеллы.

Он только заметил, что в столовой появилось несколько новых лиц.

Пока он размышлял, какую из дам должен сопровождать к столу, над его ухом неожиданно раздался голос маркизы:

— Мне очень жаль, Инграм, что Фенелла нас покинула. Полагаю, вы не будете возражать, если в этот вечер моя дочь Альдора займет ее место? Так же как и вы, она просто обожает лошадей. Я уверена, вам будет о чем поговорить.

Герцог удивленно приподнял брови: его внимание уже привлекла прелестная жена губернатора, миниатюрная брюнетка с темными глазами, в которых угадывался скрытый огонь.

Но ему ничего не оставалось, как предложить руку Альдоре и пройти с ней в столовую вслед за ее матерью, которую сопровождал посол.

— Это ужасно! — одними губами прошептала Альдора, и герцогу опять показалось, что девушке известны его мысли.

Однако он не собирался опускаться до невежливости, что бы ни говорила Альдора.

За столом он постарался разговаривать главным образом с маркизой. Однако когда герцог повернулся к Альдоре, он обнаружил, что девушка поглощена беседой с молодым человеком, который сидел слева от нее. Это был известный в округе знаток английских гончих.

Герцогу показалось, что между ними разгорелся спор о достоинствах верховых лошадей.

Заметив взгляд герцога, сосед Альдоры взмолился:

— Вы должны меня спасти! Леди Альдора разбила мои доводы в пух и прах! Как это ни постыдно, я должен признать, что она знает о лошадях гораздо больше, чем я.

И у нее просто масса совершенно новых идей по поводу их тренировки и содержания.

Лошади были главной страстью герцога, поэтому он не мог остаться в стороне.

Он принялся горячо возражать Альдоре, хотя в глубине души не мог не признать ее правоту.

После обеда маркиза обратилась к герцогу:

— Инграм, прошу вас, не садитесь за карты. Я хотела бы поговорить с вами.

Маркиза, взяв герцога под руку, проследовала с ним через гостиную в свой личный кабинет, предназначенный для конфиденциальных разговоров и встреч.

Роскошные букеты стояли в нем повсюду, даже на камине, который в это время года не зажигали.

Кабинет выходил окнами на большую каменную террасу, с которой открывался вид на сад. Герцог вдруг почувствовал, что устал и даже рад уединению. Сейчас ему не хотелось ни играть в бридж, ни вести светские разговоры, Маркиза показала ему на удобное кожаное кресло, и герцог с удовольствием опустился в него.

— Здесь у вас просто чудесно! И прием получился замечательный! — сказал он, принимая из рук маркизы стаканчик бренди.

— Благодарю вас, — отозвалась маркиза. — Мне жаль, что Фенелла уехала от нас так рано, но благодаря ее — отъезду я могу поговорить с вами именно сейчас. Завтра я должна быть на обеде у губернатора, так что у меня не будет времени.

Помолчав, маркиза сказала:

— Я хочу поговорить с вами об Альдоре!

Герцог словно окаменел. Это было словно внезапный взрыв над самым ухом.

Он вспомнил предостережение Альдоры и подумал, что до этой самой минуты у него не было ни малейшего повода поверить словам девушки. Пока Фенелла гостила в доме маркизы, ее светлость никак не проявляла намерения сблизить его со своей дочерью.

— Полагаю, вы не знаете, — продолжала тем временем маркиза, — что Альдора — крестница самой королевы.

Герцог пробормотал что-то, соответствующее случаю.

— , — Когда ей исполнится двадцать один год, она вступит в права владения огромным наследством, которое оставил ей крестный отец. Сам он умер пять лет назад.

Она бросила взгляд на герцога, стремясь убедиться «, что он слушает внимательно.

— Альдора совсем не похожа на своих старших сестер.

Это невероятно, но для столь юного возраста она потрясающе умна! Это, впрочем, создает нам дополнительные трудности: никогда не знаешь, чего от нее ожидать.

Герцог смотрел на маркизу, не зная, верить или нет ее словам. Машинально переспросил:

— Потрясающе умна?

— Она уже говорит на шести языках, а теперь еще пытается читать по-русски. К тому же она прекрасно разбирается и в мировой, и во внутренней политике. Я даже пыталась убедить ее, что для молодой девушки так интересоваться подобными вопросами почти неприлично!

Ее светлость усмехнулась и добавила:

— Нередко сотрудники министерства иностранных дел и дипломатического корпуса попадают в неловкие ситуации, разговаривая с ней. Она лучше владеет некоторыми вопросами, чем они!

Герцог было подумал, что маркиза, как и ее младшая дочь, несколько не в себе, но на самом деле он прекрасно знал, что никто никогда не смог бы усомниться в здравом смысле ее светлости. При дворе маркиза слыла женщиной весьма неглупой. Не случайно она пользовалась таким влиянием.

Чувствуя, что надо что-то сказать, герцог пробормотал:

— Вы действительно удивили меня!

Понимая, что последует дальше, он мучительно пытался найти нужные слова, чтобы ответить маркизе.

Однако раньше, чем он сумел это сделать, маркиза добавила:

— Недавно я беседовала с королевой об Альдоре. Она сказала, что уже нашла решение моих проблем, и это непосредственно касается вас.

— Меня? — Герцог постарался, чтобы нотка удивления прозвучала как можно искреннее.

— Пока это известно только в департаменте по делам Индии, но лорд Нортбрук собирается оставить свою должность. Как вам известно, очень осложнились отношения между Индией и Афганистаном. Ее величество королева озабочена тем, чтобы подобрать на пост вице-короля Индии подходящего человека, способного урегулировать внешнеполитический конфликт. Никто лучше вас не справится с подобной задачей!

Герцог в полном изумлении смотрел на маркизу, не в силах выговорить ни слова. Она ждала. Наконец он собрался с духом и переспросил:

— Вы действительно предполагаете, что ее величество намерена предложить мне эту должность?

— Да, она думает об этом, — отозвалась маркиза. — Но вам должно быть известно, что человек, занимающий столь высокий пост, должен быть женат. Ее величество считает, что Альдора, с ее умом и способностями, может составить вам подходящую партию. Она прекрасно справится с обязанностями супруги первого лица индийского правительства.

Впервые в жизни герцог не мог найти подходящих слов.

Он словно лишился дара речи.

Даже в самых смелых своих планах он не заходил так далеко.

Ему было прекрасно известно, что это один из самых значимых постов, занять который можно было только мечтать.

По сути, вице-король Индии был равен, если не сказать больше, любому из европейских королей, но его власть была еще более значительна. Он управлял сотнями миллионов людей и, хотя был обязан советоваться с комитетом по делам Индии в Лондоне, в конечном счете ему принадлежало последнее слово во всем, что касалось этой огромной страны.

Герцог понимал, что подобным предложением ему оказывают огромную честь.

Зная свои, организаторские способности, герцог был уверен, что сумеет справиться с этой задачей лучше, чем кто бы то ни было. Это была бы замечательная возможность на деле доказать всему двору, что как политик он намного сильнее и лорда Нортбрука, и всех его предшественников.

Однако мысль о том, что его вынудят жениться на Альдоре, словно окатила его холодной водой. Восторг, только что охвативший его, несколько поубавился при воспоминании о ней.

В конце концов, дело было не столько в том, что вице-король должен был быть женатым человеком, согласно правилам международной дипломатии. Все, кто занимал эту должность ранее, сами выбирали себе жен. Правда заключалась в том, что королева и маркиза договорились заставить его проглотить горькую пилюлю, обильно покрыв ее сладким джемом.

Он мог стать вице-королем, получив в жены Альдору, либо остаться холостяком и навсегда лишиться возможности занять место лорда Нортбрука.

Герцог был слишком умен, чтобы не понять бесполезность каких бы то ни было споров. Он мог или принять предложение так, как оно было сделано, или отказаться.

Герцог поставил на маленький столик пустой бокал, который так и держал в руках, поднялся и подошел к открытому окну. Лунный свет серебрил гладь озера, в которое гляделись огромные звезды, а воздух благоухал упоительным ароматом цветов и трав.

Индия была далеко, на другом конце света, а Англия — здесь, и в ее правительстве он уже занимал немаловажный пост, можно сказать, сразу после членов королевской семьи.

Но то, что ему предлагали, было необыкновенно захватывающим. Он не сомневался, что способен решать самые трудные задачи успешнее, чем кто бы то ни было.

Второго такого поста на свете не существовало. Занять его было так же почетно, как выиграть все классические скачки, которые когда-либо имели место.

Вице-король Индии!

Герцог чувствовал себя так, словно маркиза рассыпала перед ним горсть огромных бриллиантов: их волшебное мерцание и красота могли заворожить кого угодно.

И тут он снова вспомнил Альдору такой, какой увидел ее впервые, — с лицом, обезображенным уродливой гримасой, готовой на все, лишь бы избежать участи стать его женой, так ненавистен был ей герцог.

— Вы уже говорили об этом со своей дочерью? Она готова выйти за меня замуж? — спросил он, от волнения с трудом выговаривая слова.

В глазах ее светлости мелькнула затаенная тревога, и герцог понял, что она догадывается о чувствах дочери.

Маркиза ответила не сразу:

— Альдора еще очень молода. Несмотря на весь ее ум, она еще очень наивна. Безусловно, моя дочь выйдет замуж за того человека, которого я выберу для нее!

Герцогу показалось, что последнюю фразу она произнесла скорее быстро, чем убежденно.

— Полагаю, прежде, чем дать вам и ее величеству королеве окончательный ответ, — торжественно начал герцог, — мне следует поговорить с леди Альдорой, чтобы узнать, согласна ли она. Не сомневаюсь, вы понимаете, насколько осложнится деятельность вице-короля, если между ним и его женой не будет необходимого согласия.

Маркиза некоторое время разглядывала кольца на своих руках, словно видела их впервые, и молчала.

— Хорошо, — промолвила она наконец. — Я сейчас пошлю к вам Альдору. Но хочу предупредить вас, что она довольно странная девушка, я не всегда понимаю ее. Однако не сомневаюсь, дорогой Инграм, что ваше непревзойденное обаяние поможет вам. Не могу себе представить, что на свете найдется хоть одна женщина, будь то молодая или старая, способная вам отказать!

Герцог понимал, что маркиза хочет завоевать его расположение, но тем не менее она говорила искренне.

У него появилось неприятное ощущение, что ее светлость совсем не знает свою дочь, а не просто не всегда понимает.

Маркиза поднялась.

— Не стоит и говорить, как счастлива я буду иметь вас своим зятем, а также видеть, что вы занимаете то положение, на которое имеете больше прав, чем кто бы то ни было.

Она улыбнулась и добавила:

— Столь значимое для Индии приобретение станет для нас огромной потерей. Мы все будем очень по вам скучать. Но я уверена, что через пять лет вы сумеете сделать для нашей империи больше, чем это удавалось кому-либо до вас.

Полный признательности ее светлости за подобный комплимент, герцог подошел к маркизе и поднес ее руку к губам.

— Вы всегда были чрезвычайно благосклонны ко мне, — сказал он. — Для меня самым главным утешением за потерю холостяцкой свободы будет возможность породниться с вами!

Маркиза улыбнулась.

— Благодарю вас, Инграм, — отозвалась она. — Для меня это будет большой радостью.

С этими словами она вышла из комнаты, а герцог снова отошел к окну, вглядываясь в темноту.

Перспектива стать вице-королем Индии была сказочно заманчива.

Однако герцог был человеком умным и прекрасно ориентировался в политической обстановке. Поэтому он понимал, что на этом посту ему придется столкнуться с тысячей проблем.

И самой важной из них была та, с которой не смог справиться лорд Нортбрук, доведя дело до международного конфликта.

Дело в том, что Шер-Али, один из многочисленных сыновей предыдущего правителя, без поддержки Британии сумел добыть себе трон эмира Кабула, столицы Афганистана.

Афганцы, люди гордые и независимые, отвергали покровительство как Британии, так и России, заинтересованных в распространении своего влияния на территории Афганистана.

Когда давление со стороны русских усилилось, Шер-Али счел необходимым вступить в союз с какой-нибудь из более мощных держав.

Он доверял Британии больше, чем правительству России, и дипломатический представитель лидера Афганистана был отправлен к лорду Нортбруку с предложением вступить в союз с Британией, если английское правительство пообещает ежегодные кредиты стране, а также признает младшего сына Шер-Али законным наследником трона.

Шер-Али настаивал и на том, чтобы Британия взяла на себя защиту Афганистана от вмешательства русских в его внешнюю и внутреннюю политику.

Однако правительство Гладстона распорядилось, чтобы лорд Нортбрук отверг предложение Шер-Али и обвинил его в попытке лишить старшего сына законного права на престол.

Оскорбленный Шер-Али немедленно обратился к русским с предложением заключить союз.

Герцог знал, что Дизраэли, который недавно занял пост премьер-министра, возмущен и встревожен подобной дипломатической ошибкой, которая могла стоить жизни тысячам британских солдат, дислоцированных на северо-запад — . ной границе Индии.

Вспоминая все, что он слышал и читал о сложившейся Ситуации, герцог несколько минут стоял у окна, пытаясь найти возможное решение проблемы, как если бы он и вправду был вице-королем Индии.

Он так глубоко погрузился в свои размышления, что, когда перед ним неожиданно появилась Альдора, он слегка вздрогнул.

По выражению ее лица, горящим от гнева Глазам герцог понял, что она собирается ему сказать.

Плотно закрыв за собой дверь, она заговорила первой:

— Почему меня послали к вам? Разве вы» не сказали маме, что не намерены жениться на мне?

— Я хотел бы поговорить с вами, Альдора, — начал было герцог.

— Здесь не о чем говорить. Я уже говорила, что ненавижу и презираю вас! Мне отвратительно ваше отношение к женщинам. Я скорее умру, чем соглашусь на брак с вами!

— Прошу вас, не надо так драматизировать! — резко бросил герцог. — Я хочу рассказать вам о том, что мне предложила ваша мать. Полагаю, это заинтересует вас.

— Меня не может заинтересовать все то, что касается вас. Я и так уже поняла, что вы согласились на предложение моей матери и теперь намереваетесь разъяснить мне все преимущества моего положения в качестве вашей жены.

Но поймите: я ни за что не выйду за вас замуж, даже если вы потащите меня к алтарю силой!

— Ради Бога! — воскликнул герцог. — Дайте мне возможность рассказать вам о предложении вашей матери.

— Мы сможем все обсудить спокойно и трезво.

— Здесь нечего обсуждать! Не о чем говорить! Я ненавижу вас, и чем скорее вы это поймете, тем лучше!

С этими словами она выбежала в сад.

Несколько мгновений он видел, как ее платье мелькало среди деревьев, затем она исчезла.

Герцог никак не мог собраться с мыслями и решить, что же можно предпринять.

Он чувствовал — и это приводило его в ярость, — что он не властен изменить что-либо.

«Пусть ее светлость сама пытается найти общий язык со своей дочерью! — решил он про себя. — Эта девчонка даже выслушать меня не желает».

Он допил бренди и медленно прошел в гостиную, где по-прежнему шла карточная игра.

Маркиза беседовала с кем-то из гостей, но вид у нее был встревоженный.

Когда появился герцог, она взглянула на него вопросительно. Он понял и отрицательно покачал головой.

Слегка нахмурив брови, но не изменяя своей обычной гостеприимности, маркиза усадила герцога за столик, где освободилось место.

Примерно через час гости начали расходиться. Они подходили к хозяйке, чтобы поблагодарить ее за прекрасно проведенное время.

Герцог подошел к ней последним. Маркиза тихо спросила:

— Что случилось?

— Ваша дочь не пожелала слушать меня! — ответил герцог. — Мне кажется, вы давно подозревали, что она питает ко мне антипатию, причина которой, по правде говоря, мне не совсем ясна.

Маркиза вздохнула:

— Да, я действительно этого боялась.

— Ну что ж, я ничего не могу с этим поделать, — безнадежно произнес герцог. — Может, вы сами поговорите с ней и попытаетесь воззвать к ее здравому смыслу?

— Конечно, я попытаюсь, — ответила маркиза, — но с дочерьми мне всегда было труднее находить общий язык, чем с сыном.

Она вышла из гостиной и поднялась по лестнице в спальню, а герцог отправился в библиотеку, чтобы почитать газеты.

Взяв газеты, он поднялся к себе и лег, продолжая размышлять о ситуации в Индии, когда в дверь постучали.

Несколько раздосадованный тем, что его потревожили как раз тогда, когда он собирался отдохнуть после двух ночей, проведенных с Фенеллой, и долгих часов волнений на ипподроме, герцог сказал:

— Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге, к удивлению герцога, появилась сама маркиза.

Она вошла в спальню и притворила за собой дверь.

Герцог молча смотрел на нее, понимая, что лишь чрезвычайное происшествие могло привести ее светлость к нему в комнату в ночном пеньюаре «и кружевном чепце.

— Альдора убежала из дома, и я не знаю, что же мне теперь делать!

Герцог сел в кровати.

— Убежала из дома? — переспросил он. — Что вы хотите этим сказать?

Маркиза устало опустилась в кресло возле кровати.

— Я уже легла, — сказала она, — но сон не шел ко мне. Я думала об Альдоре и решила, что мне следует поговорить с ней немедленно. Поднявшись к ней в спальню, я обнаружила, что комната пуста. Ее вечернее платье лежало на кровати. Мне кажется, она переоделась в свой любимый костюм для верховой езды.

Маркиза перевела дыхание и продолжила:

— Я размышляла, как следует поступить, когда заметила на туалетном столике записку. Ее-то я вам и принесла.

Она развернула листок бумаги и прочитала вслух:

Я ни за что на свете не выйду замуж за этого отвратительного человека, о чем я ему неоднократно говорила. Я уехала, не пытайтесь меня отыскать.

Альдора.

На последних словах голос маркизы дрогнул. Она в отчаянии посмотрела на герцога и спросила:

— Что же мне теперь делать? Куда она могла убежать?

В этот момент герцог вспомнил свой первый разговор с Альдорой в тот день, когда он приехал в Беркхэмптон-Хаус.

— Вполне вероятно, — предположил он, — что она попытается уехать во Францию.

— Во Францию? — воскликнула маркиза. — Но она никого там не знает. С ней может случиться все что угодно! Мы должны немедленно ее остановить!

Герцог подумал про себя, что это будет не так-то легко сделать, а маркиза в это время продолжала говорить вслух, но словно обращаясь только к себе:

— Если газетчики узнают о том, что произошло, они раздуют целый скандал, особенно если им удастся узнать настоящую причину ее бегства!

Герцог понимал, что ее светлость волнует и то, что в этот скандал окажется втянут и он.

Придумать что-либо более унизительное было просто невозможно: восемнадцатилетняя девушка сбежала в другую страну, боясь, что ее вынудят выйти за него замуж!

— Кто-нибудь знает о нашем сегодняшнем разговоре? — спросил он.

Маркиза растерянно ответила:

— Я, конечно, ничего не говорила о вашем возможном назначении, поскольку королева приказала держать это в тайне…

— Но вы сказали кому-то, что, возможно, я женюсь на Альдоре!

— Я только намекнула на это в разговоре кое с кем из близких друзей.

Герцог мрачно подумал про себя, что через некоторое время досужие языки в высшем свете будут так и эдак судачить о нем.

Он размышлял несколько секунд, а затем сказал:

— Единственное, что я могу сделать, это поторопиться, чтобы попытаться помешать Альдоре сесть на корабль, отплывающий во Францию. Полагаю, самый близкий от вас порт — Чичестер?

— Да, — подтвердила маркиза, — и оттуда регулярно отходят корабли, которые пересекают Ла-Манш.

— По счастью, моя собственная яхта стоит там же, — сказал герцог. — Я думал, что проведу на ней несколько дней после того, как закончатся скачки.

— Если Альдора успеет пересечь Ла-Манш, вы никогда ее не найдете!

— Мы в любом случае попытаемся, — ответил герцог, — но Франция — большая страна!

— Тогда торопитесь! Умоляю вас, торопитесь! — взмолилась маркиза. — Моя девочка и не подозревает, какие опасности грозят женщине, которая путешествует в полном одиночестве!

Она помедлила и добавила:

— Я виню себя за то, что не разъяснила ей этого.

Прошу вас, сделайте это за меня, когда найдете ее!

Герцог подумал, что Альдора вообще не желает ни слышать, ни видеть его, но говорить об этом маркизе сейчас не имело смысла.

— Если понадобится, я отправлюсь во Францию незамедлительно.

— Да, конечно. Умоляю, найдите ее и привезите домой так, чтобы никто ничего не узнал.

— Я сделаю все возможное!

Маркиза вышла из комнаты, а герцог позвонил своему камердинеру и торопливо начал одеваться.

Глава 4

Через несколько минут он был уже на конюшне. Как он и ожидал, все работники и конюхи уже спали. Только лошади в стойлах, переступая с ноги на ногу, нарушали ночную тишину.

Главный конюх, вероятнее всего, имел собственный дом где-нибудь неподалеку и уже давно безмятежно спал.

Однако герцог знал, что мальчики-грумы, как правило, остаются ночевать на чердаках конюшни. Герцог поднялся на несколько ступенек по лестнице, которая вела на чердак, и негромко окликнул спящих. Через несколько мгновений появился один из его грумов, одеваясь на ходу.

— Оседлайте мне Самсона, и побыстрее, — распорядился герцог.

На это понадобилось не более пяти минут, однако герцог понимал, что каждая просроченная секунда отдаляет его от Альдоры.

Прежде чем выехать со двора, герцог как бы между прочим спросил:

— Ее светлость собиралась покататься верхом. Вы не заметили, как давно она уехала?

Мальчик поразмыслил несколько секунд:

— Я слышал, ваша светлость, как кто-то тихонько выводил лошадь во двор, но я не знаю, действительно ли это была леди Альдора.

— Когда это было? — снова спросил герцог.

— Наверное, минут двадцать — тридцать назад, ваша светлость.

Герцог вскочил в седло и тронул коня.

К счастью, в это утро он не стал тренировать Самсона, и теперь конь был хорошо отдохнувшим, так что хозяин мог рассчитывать на него.

Герцог так часто приезжал в Гудвуд и так много времени проводил, катаясь верхом по его окрестностям, что знал эти места почти так же хорошо, как свое собственное поместье в Бекингемшире.

Выехав из парка, он направился на юг, прямо через поля.

Это была кратчайшая дорога до пристани в Чичестере.

По дороге он думал, что Альдора скорее всего попытается сесть на первый же корабль, который будет отплывать во Францию. Но если ей что-то помешает, она наверняка поедет в Портсмут, откуда регулярно отправляются корабли через Ла-Манш.

Герцог довольно хорошо ориентировался на пристани, но он никогда не обращал внимания на пассажирские корабли. Его всегда интересовали частные яхты, такие, как его собственная.

Его яхту доставили в Чичестер прямо со строительных верфей, и она считалась одной из самых современных и респектабельных в Лондоне.

Покупая ее, герцог знал, что это судно, так же как И его великолепные лошади, станет предметом восхищения и зависти всех его друзей. После скачек он намеревался пригласить на борт самых близких из них. Но сначала ему хотелось самому разобраться в тех новшествах и новомодных изобретениях, которыми была оснащена его яхта.

Теперь же герцог с досадой и раздражением подумал, что вместо приятной морской прогулки ему предстоит гоняться на своей яхте за взбалмошной молодой леди.

Он определенно считал, что ее родители не позаботились вовремя о соответствующем воспитании дочери, а теперь, по мнению герцога, она была уже безнадежно испорчена.

Герцога приводило в ярость и то, что маркиза позволила себе говорить со своими друзьями о его личных делах.

Он понимал, что ее светлость считала брак с Альдорой делом решенным. Ведь речь шла о крестнице самой королевы и о сказочно выгодном предложении, которое вступало в силу сразу же после заключения брака.

» Вероятно, — рассуждал сам с собой герцог, — мне следовало бы попросить личной аудиенции у королевы и рассказать ей о невозможности брака с Альдорой. Быть может, ее величество согласилась бы найти мне более подходящую партию «.

Но ему тут же пришла в голову мысль, что королева вряд ли вняла бы его просьбам — хотя бы потому, что она и отдаленно не представляла себе, каков на самом деле характер Альдоры.

Ее величество, должно быть, наслышана о том, как эта девушка умна и образованна. Она бы ни за что не поверила, что при этом она еще несносна, взбалмошна и совершенно не умеет вести себя!

Однако он прекрасно понимал, какую благодатную пищу для слухов и сплетен может дать эта история, дойди она до ушей дворцовых сплетников. Подумать только: от первого жениха Лондона сбежала молоденькая девчонка, оскорбленная его донжуанскими похождениями!

Хотя скорее всего такому вздору при дворе никто бы не поверил, этот слух передавался бы от одного к другому со смехом и вздохами, обрастая небылицами, как снежный ком. И когда бы герцог ни появлялся в любом из клубов, он чувствовал бы, что здесь только что говорили о нем.

— Черт побери! — подумал он вслух. — Я сделаю ее своей женой, хотя бы для того, чтобы доказать: через меня нельзя перепрыгнуть, как через трухлявый забор!

Герцог тут же сам удивился этой мысли.

Неужели он, герцог Уидминстер, столь разборчивый во всем, что касается женщин, первый и убежденный холостяк в Лондоне, признанный покоритель сердец первых красавиц высшего света, неужели он собирается жениться на молоденькой хулиганке, которая заявила, что скорее умрет, чем выйдет за него замуж?

— Я, кажется, схожу с ума! — мрачно воскликнул герцог, пришпоривая Самсона.

К счастью, ночь была лунная, так что герцог легко выбирал дорогу. Дыхание моря чувствовалось все явственнее, и он был уверен, что совсем скоро выедет на берег.

Неожиданно погода стала ухудшаться, поднялся ветер, засверкали молнии, и пошел сильный дождь.

Герцог понял, что еще немного — и он вымокнет до нитки. К тому же гроза пугала Самсона, и при каждом раскате грома он начинал дрожать и замедлял свой бег.

Эта часть Суссекса всегда славилась своей непредсказуемой погодой с ливневыми дождями и грозами.

Как-то раз молния почти на треть разрушила часовню кафедрального собора. Несколько позже бурей была разрушена еще одна часовня. Высокое сооружение буквально на глазах рассыпалось под порывами сильного ветра. Герцог сам был свидетелем этих событий. Тогда, в 1865 году, он приехал из Оксфорда в Гудвуд погостить у своего друга, герцога Ричмонда. В том же году его светлость распорядился заложить камень под постройку новой церкви, средства на возведение которой он выделил сам.

Вот и теперь погода становилась все хуже и хуже.

Когда прямо над головами лошади и седока сверкнула очередная молния, за которой последовал оглушительный раскат грома, герцог понял, что заставить Самсона бежать дальше не удастся.

Невдалеке он увидел крыши домов и решил, что придется попросить там убежища.

С большим трудом ему удалось заставить Самсона дойти до ближайшего дома, который оказался придорожным постоялым двором.

При следующей вспышке молнии герцогу удалось рассмотреть небольшой двор и конюшню.

Герцог спешился, со скрипом отворил покосившуюся дверь и завел Самсона внутрь.

В маленькой конюшне было грязно и неприглядно. Одно стойло уже занимала чья-то лошадь. Другое было свободным. В яслях лежало сено, в корыто была налита вода.

Герцог разнуздал коня, но оставил его оседланным на случай, если ливень прекратится так же внезапно, как начался.

Он повесил узду на крюк, вбитый в стену, закрыл стойло и под дождем прошел к дверям постоялого двора.

Внутри горел свет. Видно, какой-то путник, застигнутый грозой, решил укрыться здесь от непогоды.

Герцог открыл дверь и снял шляпу, с которой полилась вода. В просторной комнате горел камин. Герцог шагнул к нему, спеша обсушиться и согреться, и заметил, что кто-то сидит в кресле лицом к камину.

В следующую минуту он разглядел в полутьме пышные золотистые волосы и понял, что, к счастью, ему удалось найти Альдору!

Она не оборачивалась, видимо, не очень интересуясь вошедшим.

Только когда герцог подошел поближе и встал так, что оказался к ней лицом, Альдора от неожиданности вздрогнула и крепко стиснула подлокотники кресла.

— Полагаю, — заявил герцог, отбрасывая со лба прядь мокрых волос, — ваш конь не любит грозы — так же как и мой Самсон? Мне с трудом удалось найти для него укрытие.

Он нарочно говорил таким тоном, словно они вели светскую беседу в Беркхэмптон-Хаусе.

— Почему вы здесь? — спросила Альдора.

Герцог положил шляпу и принялся расстегивать промокший плащ.

— Вы не будете возражать, если прежде, чем мы возобновим наше сражение, я сниму плащ и повешу его сушиться? — спросил он. — Мне бы не хотелось простудиться, А это, я боюсь, может грозить нам обоим.

Он заметил, что плащ Альдоры сушится по другую сторону камина, и от него уже идет пар. Значит, она промокла до нитки — так же как и он.

Не дождавшись ответа, герцог снял насквозь промокший плащ. Даже плечи и рукава белой рубашки из тонкого батиста были мокрыми.

Повесив плащ у огня, герцог спросил:

— Здесь можно раздобыть чего-нибудь выпить?

Он уже успел оглядеться и понять, что они оказались в таком месте, куда при обычных обстоятельствах им не пришло бы в голову заглянуть.

Потолок их неказистого пристанища был сделан из кусков старой корабельной обшивки, пол, вымощенный плитами, кое-где прикрывали грязные половицы.

В комнате стояли лишь несколько поломанных деревянных кресел да хромоногий стол.

Словно услышав его вопрос, из-под лестницы показался высокий широкоплечий человек, видимо, хозяин этого постоялого двора.

Вид у него был такой же убогий, как у его заведения.

К тому же в спешке он оделся кое-как: воротник был расстегнут и скособочен, а штанины подвернуты одна выше другой.

Несколько удивленный появлением столь важной персоны, хозяин с низким поклоном подобострастно спросил:

— Чем могу услужить вам, сэр?

Герцог собрался было ответить, как вдруг Альдора сказала по-французски, чтобы хозяин не понял, о чем шла речь:

— Берите бренди. Это единственное, чем нельзя отравиться в этой дыре. Уверена, хозяин не заплатил за него ни пенни таможенного сбора.

Герцог невольно улыбнулся:

— Бренди, пожалуйста. И не забудьте принести и саму бутылку.

Он был уверен, что иначе хозяин не преминет налить в стакан какого-нибудь сомнительного пойла.

— Одну минутку, сэр, — с поклоном отозвался хозяин и отправился исполнять распоряжение.

Герцог заметил, что перед Альдорой на небольшом табурете стоит стакан с бренди, и спросил:

— Вы тоже пьете бренди?

— Да, он здесь неплохой. Правда, я не догадалась попросить бутылку. Запомню на будущее.

Герцог, который успел уже согреться и обсушиться, тихо спросил:

— Полагаете, будет и следующий раз? Лично мне не нравится путешествовать в такую погоду.

— Не ждите, что я буду извиняться за бурю.

Помолчав, она добавила:

— Удивительно, что вы так быстро нашли меня.

— Ваша мать зашла к вам в спальню, чтобы побеседовать…

Альдора вскинула брови:

— Как странно! Раньше, если ей и нужно было что-то мне сказать, она всегда дожидалась утра.

— Это особый случай. Дело серьезное.

— Что же тут серьезного?

— Ваше исчезновение повлекло бы за собой настоящий скандал. А я выглядел бы посмешищем в глазах всего света.

На мгновение воцарилась тишина.

— Я не думала, что мое исчезновение будут как-то связывать с вами, — заметила Альдора. — О нашей… предполагаемой свадьбе никто ничего не знает.

Герцог не успел ответить. В комнату вошел хозяин. В руках он держал поднос со стаканом и открытой бутылкой бренди.

Едва взглянув на бутылку, герцог понял, что Альдора совершенно права: это был превосходный французский коньяк, ввезенный в Англию контрабандным путем.

Контрабандный ввоз товаров стал настоящим бедствием во время войны с Наполеоном, но и сейчас контрабандисты вольготно чувствовали себя на всем южном побережье Англии.

Береговая служба не могла досматривать все суда и суденышки, особенно при том, что побережье изобиловало маленькими бухтами, гаванями и дельтами рек.

Герцог взял бутылку и стакан.

— С вас, ваша милость, гинея, — нерешительно проговорил хозяин.

Цена была неслыханно высока, и герцог знал это, но, молча вынув из кармана гинею, он бросил ее на опустевший поднос.

Словно опасаясь, что у него отберут деньги, хозяин постоялого двора поспешно удалился.

Бутылка была уже откупорена, и герцог решил, что из этой же бутылки хозяин наливал Альдоре.

— Позвольте наполнить ваш стакан, — предложил он девушке.

— Мне не хочется много пить. Я должна быть готова продолжить свой путь, как только утихнет ливень, — вызывающе заявила Альдора.

— А я думаю, что чуть-чуть опьянеть все же лучше, чем заработать насморк и кашель.

Не ожидая услышать ничего подобного, Альдора не выдержала и улыбнулась.

Герцог наполнил оба стакана и сел в кресло у камина.

— Так все же лучше, чем мокнуть под дождем.

Альдора помрачнела и неуверенно сказала:

— Вы все равно… не сможете насильно… заставить меня вернуться!

— Да, это будет довольно сложно, — согласился герцог. — Разве что напоить вас до такой степени, чтобы вы не могли сопротивляться. Вы сами мне это подсказали.

Альдора рассмеялась. Смех ее звучал мелодично, словно серебряный колокольчик.

— Это же шокирует весь свет! Представьте только, какова пища для слухов и сплетен!» Герцог доставляет безутешной матери сбежавшую наследницу, привезя ее в бессознательном состоянии, привязанной поперек седла его лошади!«

Взглянув на герцога, чтобы понять, какое впечатление произвела ее реплика, она вдруг спросила:

— Ведь мама не плакала, не так ли?

— Нет, но она очень переживала, что скажет королева, если узнает о вашей безумной выходке.

— Королева? Какое отношение к этому имеет королева?

— Это была идея ее величества — поженить нас, — невозмутимо ответил герцог.

Альдора уставилась на него в немом изумлении.

— Не могу поверить! — воскликнула она»— Неужели мама обратилась к королеве с просьбой подыскать мне мужа?

— Это не так уж странно, раз ее величество — ваша крестная.

Несколько мгновений они оба молчали, потом герцог произнес:

— И, надо сказать, вы прекрасно подходили для выполнения той задачи, которую она поставила передо мной.

— Перед вами? — В голосе Альдоры послышалось любопытство.

— Ее величество предполагала направить меня в Индию вместо лорда Нортбрука.

— Но какое я имею отношение к вашему назначению?

— Вице-король должен быть женат.

— Так вы будете вице-королем Индии?

— Только в том случае, если вы согласитесь выйти за меня замуж. В противном случае ее величество королева подберет на этот пост кого-нибудь еще.

— Я не верю! Вы нарочно выдумали эту историю!

— Клянусь, это правда! По крайней мере так мне сказала ваша мать, и именно это я собирался сообщить вам, когда вы не соизволили меня выслушать.

Альдора перевела дыхание и воскликнула:

— Я и представить себе не могла, что мама выдумает для меня нечто подобное! Это просто ужасно! Неужели она не понимает, что это значит?

— Ваша мать очень умная женщина, это всем известно, — сказал герцог. — Поэтому меня не удивляет, что ее планы относительно вас весьма честолюбивы.

— Да, это правда, — вздохнула Альдора. — Ей удалось выдать Мэри за князя, а Фебу — за богатого графа.

Значит, для меня она решила выбрать наместника огромной страны!

— По-моему, эта идея целиком принадлежит ее величеству.

Герцог подлил себе еще немного бренди. Он согрелся, и почему-то исчезло раздражение от того, что его вытащили среди ночи из кровати и заставили разыскивать молоденькую строптивицу, да еще в такой ливень, который, кажется, и не думает прекращаться.

— Интересно, — задумчиво произнесла Альдора, — это заслуга моей изобретательной матери или судьба, что вам предложили место вице-короля как одно из условий сделки?

Герцогу этот вопрос показался неуместно прямолинейным.

— Я столько слышал о вашей пресловутой способности предугадывать события, что готов поклясться: разрешить этот вопрос не так уж трудно!

— Способность предугадывать события не распространяется на меня саму, — ответила Альдора. — Но что касается Индии, это совсем особенный случай.

— Почему?

— Это единственное место, куда мне очень хотелось бы поехать. Все, что связано с историей и культурой этой страны, так интересно, увлекательно, необычно!

Она говорила тихо и задумчиво, без всякой агрессии.

— Вы говорите о религиозных обычаях Индии? О буддизме, например? — так же тихо и проникновенно спросил он.

— Конечно, — ответила Альдора. — О буддизме, о тайных письменах, которые так надежно спрятаны во дворцах и храмах этих загадочных людей, которых их завоеватели даже не пытаются понять.

— Я не совсем с вами согласен, — сказал герцог. — Я думаю, многие люди стремились получше узнать коренных жителей Индии, и некоторые из них преуспели.

— Папа тоже так считал, — тихо откликнулась Альдора, — но наши политиканы, включая лорда Нортбрука, не имеют ни малейшего представления о том, что думают и во что верят индусы, что они чувствуют, каким богам поклоняются!

Альдора говорила так страстно и увлеченно, что герцог был удивлен до глубины души.

— Я всегда обещала себе, — продолжала Альдора, словно сама с собой, — что когда-нибудь побываю в Индии. Поэтому я и начала изучать урду и некоторые другие языки. Они просто восхитительны!

Теперь герцог понял, почему мог состояться тот, изумивший его разговор, между Альдорой и послом.

Однако он не мог до конца избавиться от подозрения, что она просто пытается произвести на него впечатление.

На несколько мгновений в комнате повисла тишина.

Первым ее нарушил герцог.

— Если то, что вы говорите, правда, сама судьба посылает вам возможность осуществить свою мечту. Вы могли бы увидеть Индию, а об этом вряд ли может мечтать девушка вашего возраста.

— Но при этом ваше общество неизбежно! — В голосе Альдоры зазвучал металл.

— Да, это так, — согласился герцог.

Он отпил немного бренди, прежде чем продолжить.

— Так сложились обстоятельства, что разгулявшаяся стихия отрезала нас от внешнего мира и между нами установилось нечто вроде перемирия. Я хочу воспользоваться этой возможностью и задать вам вопрос, который не перестает тревожить меня: за что вы так меня ненавидите, что решились бросить все, что вам близко и дорого, и бежать в неизвестность? Что заставило вас бросить надежное настоящее и ринуться навстречу неизвестному будущему?

— Я в состоянии сама о себе позаботиться, — твердо сказала Альдора.

— В этом я сомневаюсь, — отозвался герцог, — но сейчас мне не хотелось бы об этом спорить. Я просто хочу узнать, что заставило вас решиться выбрать жизнь, которую многие женщины назвали бы трудной и даже опасной?

— Я не хочу отвечать вам на этот вопрос.

— Я мог бы понять это, если бы мы с вами сидели сейчас в уютной гостиной в доме вашей матери, — настаивал герцог. — Но так случилось, что здесь никого нет, никто не может нас подслушать. Так почему бы вам не сделать мне одолжение и не удовлетворить мое любопытство?

— Вам вряд ли понравится то, что вы услышите!

— Я готов рискнуть.

— Ну хорошо, — согласилась Альдора.

Она сделала глоток, словно надеялась, что бренди придаст ей мужества.

— Сначала я расскажу вам о себе.

— Я очень хочу узнать о вас как можно больше, — сказал герцог. — Даже самое малоприятное.

Ему показалось, что Альдора едва заметно улыбнулась этому замечанию, сочтя его шуткой.

— Мама всегда лелеяла в отношении меня и сестер самые честолюбивые планы. Папа же был другим человеком.

По ее тону герцог понял, что отец играл в жизни этой девушки гораздо большую роль, чем мать.

Он осторожно заметил, боясь прервать ее рассказ:

— Я уверен, вы были очень привязаны к своему отцу.

— Я любила его, — просто ответила девушка. — Он очень ждал, что родится мальчик. Но когда родилась я, третья девочка, он научил меня главному в этой жизни: пониманию того, что знания — единственное, что не приносит разочарования.

Теперь герцогу стало ясно, почему все, кому случалось разговаривать с Альдорой, отмечали, как умна эта девушка.

— Но папа умер, — тем временем продолжала она. — А мама настаивала на том, что мне следует, по примеру своих сестер, занять блестящее положение в обществе.

Она вздохнула и продолжила уже более жестко:

— Мэри заставили выйти замуж за князя Фредерика Гуттенбергского, хотя он был отвратителен ей. Это человек напыщенный, глупый и к тому же убежденный в том, что женщины — низшие существа, которые должны подчиняться мужчинам.

Альдора вновь перевела дыхание.

— Мэри так несчастна! Этот брак для нее словно тюрьма, из которой нет выхода.

— Я не верю, — не мог не заметить герцог, который всегда восхищался маркизой, — что ваша мать заранее знала о том, что все так случится.

— Конечно, нет! — согласилась Альдора. — Но когда князь попросил руки Мэри, мама не смогла отказать. Ведь ее дочь при этом становилась супругой правителя! И не важно, что Гуттенберг — лишь маленькое заштатное прусское княжество.

Герцог молча ждал продолжения.

— Феба была влюблена в одного молодого человека, которого знала с детства. Он был простым землевладельцем, но мама считала, что этого недостаточно. Моей сестре было велено выйти замуж за безмерно богатого графа Фенуика, владельца огромных поместий и древнего титула, дарованного кому-то из его предков в тринадцатом столетии.

И вновь в голосе Альдоры зазвучали горечь и боль.

— Этот человек — безнадежный пьяница, к тому же позволяет себе самые низкие ругательства и даже рукоприкладство по отношению к своей жене.

Герцог молча смотрел на Альдору, не в силах поверить тому, что только что услышал.

Он вспомнил, что в прошлом году видел графиню Феиуик в Букингемском дворце и подумал, что она, должно быть, либо очень больна, либо очень несчастлива.

Герцогу также доводилось слышать рассказы о том, как ведет себя граф Фенуик. Многие уважаемые клубы закрыли перед ним свои двери.

Но все же герцогу было трудно представить, что такая разумная женщина, как маркиза, могла заставить дочерей принять предложения столь недостойных людей.

Впрочем, он тут же был вынужден признать, что в высшем свете мало кому из девушек выпадало счастье самостоятельно сделать выбор.

Как только девушки завершали образование, их родители начинали подыскивать им подходящие партии. Считалось, что чем скорее будет пристроена девушка, тем лучше, особенно если жених обладал достаточным состоянием.

— Я могу только сказать, что вашим сестрам очень не повезло в жизни. Понятно, что вам не хочется повторять их опыт.

Альдора слегка кивнула, подтверждая, что герцог правильно понял ее.

— А теперь, если вам все еще хочется услышать правду, я скажу вам, почему я не хочу выходить замуж именно за вас.

— Я слушаю вас, — серьезно отозвался герцог.

— Возможно, вы забыли ее, но три года назад к нам в Беркхэмптон-Хаус приезжала погостить леди Лоусон. Она только что оправилась после болезни.

На мгновение герцог оцепенел.

Конечно, он помнил ее!

Альдора могла бы и не делать такого ударения на слове «болезнь».

Элинор Лоусон впала в такое истерическое состояние после того, как герцог оставил ее, что докторам едва удалось ее спасти.

Разумеется, он не желал подобного исхода. Он понял, что ее намерения по отношению к нему весьма серьезны, сразу же, как только завязался их роман. С его стороны было большой ошибкой позволять этим отношениям продолжаться.

В свои двадцать пять лет Элинор была в самом расцвете красоты и очарования. Ее муж занимал весьма высокий пост, благодаря чему чета Лоусонов была вхожа в самые респектабельные дома Лондона, где Элинор блистала, как вечерняя звезда.

Лорд Лоусон, камергер самой королевы, был человеком достойным и уважаемым. В свое время он сделал блестящую карьеру военного.

Он женился, когда ему уже было за пятьдесят, на юной неопытной девушке. Как и многие мужчины в возрасте, он был пленен ее красотой, свежестью и молодостью.

Родители Элинор принадлежали к весьма знатному, но давно обедневшему роду. Они считали, что брак с лордом Лоусоном станет для их дочери весьма выгодной партией.

Юная девушка не имела ни малейшего представления о том, что значит быть женой человека, который годился ей в дедушки.

Сначала он делал все, чтобы превратить ее жизнь в сказку: дарил ей дорогие подарки, покупал самые модные туалеты. Элинор была в восторге.

Однако, когда лорд Лоусон, человек твердых принципов, стал требовать от жены неукоснительного подчинения его весьма старомодному образу жизни и выполнения всех его желаний, Элинор запротестовала.

Довольно скоро она поняла, что ее красота привлекает и подчиняет мужчин. Они влюблялись в нее, не подозревая, что девушка не обладает ни умом, ни здравым смыслом.

Герцог оказался далеко не первым любовником Элинор, но, к несчастью, единственным, в кого она влюбилась. Это была не та привязанность, которую питали к герцогу все его знакомые женщины. Не просто восхищение, преклонение и обожание.

Для Элинор ее любовь к герцогу стала первым настоящим чувством. Она захватила все ее мысли и чувства с такой силой, что девушка не могла более ни о чем думать.

Всепоглощающая страсть терзала ее.

Начиная очередной роман, герцог всегда рассчитывал лишь на мимолетную, недолгую связь. Он никогда не желал ничего серьезного. То, что с Элинор это невозможно, герцог понял довольно поздно. Она была человеком увлекающимся и эмоциональным до безрассудства.

Герцог умолял ее не афишировать их связь, не рвать отношений с мужем и, главное, не демонстрировать свои чувства публично.

С таким же успехом можно было обращаться к камню?

— Элинор продолжала донимать его своей страстью, буквально душила вниманием и заботой, пока наконец герцог не решил, что пора положить этому конец и исключить Элинор из своей жизни.

Он должен был пойти на разрыв, чтобы избежать скандала в обществе, который неминуемо погубил бы в первую очередь саму Элинор.

Герцог решил, что должен непременно положить конец этим отношениям, чтобы уберечь репутацию их обоих. Необходимость расставания Элинор переживала так же неистово, как весь их роман.

Позже герцог узнал, что на почве эмоционального истощения Элинор серьезно заболела.

Он очень переживал случившееся и даже подумывал, не послать ли ей цветы или записку, но решил, что не стоит продлевать агонию.

Он постарался навсегда исчезнуть из ее жизни и даже позаботился о том, чтобы никто из общих друзей не пытался снова свести их.

Герцог знал, что Элинор уезжала из города, но не предполагал, что это время она гостила в Беркхэмптон-Хаусе.

— Она рассказывала мне, — продолжала тем временем Альдора, — как сильно вас любила и как была оскорблена вашей жестокостью, когда вы бросили ее. Рыдания душили ее!

В голосе Альдоры слышалась неподдельная боль, а герцог думал, что только такая неуравновешенная женщина, как Элинор, могла доверить свои сердечные тайны девочке-подростку.

В столь юном возрасте Альдора не могла ничего знать о любви, поэтому столь горестный пример мог навсегда ранить ее и возбудить неприязнь к мужчинам.

— Я пыталась ее утешить, — рассказывала Альдора, — но она только плакала и говорила, что вы разбили ей сердце и что теперь ей хочется только одного… умереть!

Герцог промолчал.

Элинор не только не умерла, но даже восстановила отношения с мужем, для которого романы супруги давно не были секретом.

Он не стал излишне драматизировать события, зная, что она порвала со своими любовниками.

Последним из них, как слышал герцог, был некий французский маркиз, который одарил Элинор драгоценностями баснословной стоимости.

Герцог мог бы сейчас рассказать об этом, но решил, что Альдора вряд ли ему поверит, только возненавидит еще больше.

— Я слушала леди Лоусон, — говорила она, — и поклялась, что никогда не позволю, чтобы подобное произошло со мной! Однако я и предположить не могла, что мама именно вас… выберет мне… в мужья.

Герцог немного помолчал.

— Йоги непременно сказали бы вам, что это судьба.

Наши жизни тесно переплетены. Если мы совершаем зло, это долг, который висит на нас в последующем воплощении и который все равно должен быть оплачен.

Он говорил, глядя, как пляшут в камине языки пламени, но краем глаза видел, что Альдора повернулась и неотрывно смотрит на него, не в силах произнести ни слова от удивления.

— Почему… вы так… думаете? Почему вы мне это говорите? — выдавила она наконец.

— Потому что это единственное объяснение, которое я могу предложить, — ответил герцог.

Альдора резко встала с кресла, словно его слова напугали ее. Несколько минут она ходила по комнате в полном молчании.

Герцог даже подумал, что она ищет способ ускользнуть от него, как она сбежала из Беркхэмптон-Хауса.

Но Альдора остановилась и сказала:

— Дождь прекратился, и небо очистилось.

— Значит, мы можем продолжить наш путь?

Альдора не ответила и плотно притворила дверь.

Герцог молча стоял у камина и ждал. Альдора подошла к нему почти вплотную, словно не решаясь спросить.

— Ну хорошо, — выговорила она наконец. — Вы меня нашли, и это означает, что я должна вернуться с вами домой. Я так и сделаю, но знайте: я по-прежнему не желаю выходить за вас замуж. Я уверена, вы найдете способ стать наместником Индии и без меня.

— Сомневаюсь, — сухо отозвался герцог. — Ваша мать ясно дала мне понять, что наш брак — необходимое условие договора.

В комнате повисла тишина, которую нарушила Альдора:

— Вы думаете, мама может… заставить меня стать вашей женой?

— Только если она не откажется от мысли сделать меня вице-королем Индии!

— А вы будете очень огорчены, если не получите этого назначения?

— Речь просто не идет о моем отказе или согласии, — ответил герцог. — Ваша матушка и королева решили, что мне будет предложен пост только после того, как газеты сообщат о нашей помолвке.

Он усмехнулся и добавил:

— Я думаю, многие запрыгали бы от радости, если бы им предложили подобную сделку, так что у меня не так много времени.

Он улыбнулся, желая смягчить сказанное.

— На самом деле речь идет о вашем решении, а не о моем!

Неожиданно Альдора топнула ножкой.

— Это так похоже на маму! Это же непростительно! — воскликнула она. — Если бы папа был жив, он бы не позволил ей вести себя подобным образом.

Она продолжала потеплевшим голосом:

— Он так страдал от того, что Мэри и Феба несчастливы в браке. Как-то раз он сказал мне: «Я не допущу, дорогая, чтобы и тебя постигла подобная участь. Ты выйдешь замуж только по любви или останешься со мной!»

— Ваш отец был совершенно прав, — тихо сказал герцог.

— Да, но… я так никого и не полюбила. — Она сказала это так, что у герцога не осталось и тени сомнений относительно ее чувств к нему.

— Но если предположить?.. — начал было герцог.

— Нет! — тут же перебила его Альдора. — Нет, нет, нет! Я прекрасно знаю, что вы собираетесь сказать. Мой ответ остался прежним: нет! Какая мне разница, станете вы наместником Индии или султаном Занзибара? В моей жизни вы ничего не значите. И я надеюсь, что, как только закончатся скачки, вы тут же уедете, и мы никогда с вами больше не увидимся!

— Ну что ж, — промолвил герцог. — Раз вы окончательно все решили, значит, нет больше смысла возвращаться к этой теме. Уже светает. Надеюсь, мы успеем вернуться домой и немного поспать, прежде чем мой конь выиграет кубок Гудвуда!

Альдора слегка улыбнулась.

— Я бы на вашем месте не была столь уверена! — предупредила она. — Мое чутье в любой момент может найти на роль победителя какого-нибудь аутсайдера!

— Тогда я потребую, чтобы вас призвали к ответу как ведьму, наславшую на меня злые чары!

Альдора вновь рассмеялась и шутливо пригрозила:

— Я ведь могу это сделать!

Не дожидаясь его ответа, она вышла из дома и направилась к конюшне.

Глава 5

Пока Альдора и герцог седлали лошадей, начался рассвет.

В первых лучах солнца растаяли остатки ночной мглы.

Воздух после дождя был свеж и душист.

Герцог помог Альдоре сесть на лошадь, затем вскочил в седло сам.

Хозяина нигде не было видно, и герцог, решив, что тот, по всей видимости, еще спит, оставил гинею на столе в уплату за их с Альдорой пребывание на его постоялом дворе.

Это были немалые деньги, если учесть, в какой убогой обстановке они провели ночь, но герцог был рад, что нашел девушку и ему не придется продолжать свое путешествие.

По дороге мысли герцога все время возвращались к Индии. Он сожалел, что не сможет осуществить свою мечту и что впервые в жизни препятствием на пути к воплощению его желания оказалась женщина.

Впервые в жизни ему довелось испытать женскую ненависть, да еще столь яростную, что она мешала разглядеть его положительные качества.

После ночного дождя дорога превратилась в сплошное месиво.

— Мне кажется, нам лучше возвращаться полями, — обратился герцог к Альдоре. — Путешествие по такой дороге будет очень утомительным.

— Да, пожалуй, — согласилась она.

Они проехали еще немного в поисках пролома в изгороди, через который можно было бы проехать на поля, и, заметив его, свернули на узкую проселочную дорогу.

Альдора сначала ехала впереди, потом остановилась, пропуская герцога.

Некоторое время они так и ехали друг за другом, потому что дорога была слишком узка, чтобы лошади шли бок о бок.

Впереди темнел густой лес — без единого намека на просеку или хотя бы узкую тропинку. Герцог на мгновение остановился, размышляя, стоит ли пробираться сквозь чащу, или лучше объехать лесной массив справа.

Только он собрался посоветоваться с Альдорой, как услышал громкий хрипловатый окрик:

— Руки вверх! Вы на мушке!

Альдора и герцог замерли, изумленно глядя на верхового с мушкетом, который выехал из леса.

Мушкет он направлял то на Альдору, то на герцога.

Лицо разбойника скрывали темная маска и фетровая шляпа, надвинутая на глаза. Оборванный и грязный, он сидел на своей старой лошади без седла, узду заменяли обрывки старых вожжей.

— Если вы собираетесь нас ограбить, — холодно проговорил герцог, — вам не повезло. Мы не при деньгах.

— Я заберу все, что у вас есть: и монеты, и лошадей, — злобно прорычал грабитель.

Герцог видел, что он не остановится ни перед чем.

Слишком поздно герцог сообразил, что ехать этой дорогой с Альдорой было большой ошибкой. В неделю Гудвудских скачек на дорогах появлялось много воров и разбойников всех мастей, которые ждали случая поживиться за счет съехавшейся на скачки знати.

Помня об этом, герцог всегда на всякий случай имел в карете, в которой путешествовал, пистолет и ружье. Но так как, по счастью, с ним давно ничего подобного не случалось, он на этот раз забыл о такой необходимой мере предосторожности.

Теперь он оказался в весьма затруднительном положении, хотя и понимал, что этот оборванец не собирается их убивать.

Расставаться с Самсоном герцогу было жалко. Ничего более унизительного, чем потеря его лучшего скакуна, нельзя было и придумать. Да Самсон и не выжил бы в руках этого проходимца.

Герцог слишком любил лошадей, чтобы позволить какому-то явному злодею завладеть своим любимцем.

— Может, мы все обсудим спокойно? — холодно предложил он.

— Нам нечего обсуждать, мистер. Слезайте с лошадей я отойдите подальше. Не пытайтесь помешать мне, не то узнаете, как трудно мертвецам ездить верхом!

Разбойник загоготал в восторге от собственной шутки.

Он не снимал палец со спускового крючка и мог выстрелить в любой момент, разозлившись или испугавшись чего-нибудь.

Не успел герцог подумать об этом, как раздался выстрел, разбойник захрипел, медленно склонился на правый бок и упал с лошади.

Однако, падая, он успел спустить курок. К счастью, пуля лишь слегка задела левую руку герцога.

Герцог понял, что пуля из пистолета Альдоры попала разбойнику прямо в сердце, пройдя навылет.

Самсон нервно заплясал на месте, напуганный двумя выстрелами. Лошадь же грабителя, слишком старая и усталая, чтобы лишний раз шевелиться, стояла спокойно, пощипывая траву.

Все произошло так быстро, что казалось нереальным.

Герцог медленно повернул голову и взглянул на Альдору.

— Он… мертв? — дрожащим голосом спросила она.

— Вы спасли мне жизнь, — отозвался герцог. — А теперь будет лучше уехать отсюда, и как можно скорее.

Никто не должен знать, кто его убил.

— Да… конечно, — кивнула Альдора, убирая пистолет в седельную сумку. — Он ранил вас! — вдруг воскликнула она, заметив пятно крови на рукаве герцога.

— Нужно удалить пулю, — спокойно произнес тот. — Моя яхта стоит в двух милях езды отсюда. На борту есть врач.

— Вы уверены, что сможете проделать такой длинный путь?

— Да, все в порядке.

Держа поводья в правой руке, герцог направил Самсона обратно по тропинке.

Выехав на дорогу, они поехали мелкой рысью. Герцог чувствовал, как каждое движение отдается в простреленной руке острой болью.

Однако он старался сохранять терпение, понимая, что надо добраться до яхты как можно быстрее.

Альдора молчала, лишь время от времени взволнованно поглядывая в сторону герцога.

Она боялась, что пуля застряла глубоко и раненый потеряет много крови.

Они проехали около мили, и на горизонте появилась прибрежная полоса.

Альдора, взглянув на герцога, увидела, что рука у него побагровела, а кровь тонкой струйкой сочится из раны.

Когда они почти подъехали к причалу, Альдора пропустила герцога вперед, чтобы тот показал, где стоит его яхта.

Судно возвышалось над всеми другими, величественно покачиваясь на волнах у самого трапа.

Солнце уже садилось, его последние лучи золотили все вокруг: море, берег и небо.

Всадники остановили лошадей у трапа, и Альдора спешилась первой.

— Не двигайтесь. Я позову кого-нибудь нам на помощь.

Герцог сильно побледнел, казалось, он вот-вот потеряет сознание.

К счастью, в этот момент на палубе появился матрос, и Альдора тут же окликнула его:

— Здесь его светлость, он нуждается в помощи! Позовите кого-нибудь на помощь, срочно!

Мгновение матрос смотрел на девушку в немом изумлении, затем, узнав герцога, поспешил выполнить распоряжение Альдоры.

Через несколько секунд по трапу уже бежали несколько человек.

Когда один из них взял Самсона под уздцы, герцог произнес тихим, слабым голосом:

— Скажите Хансону, чтобы отвел коня в мою конюшню. Пусть потом расскажет, все ли там в порядке.

— Да, ваша светлость, — отозвался Хансон.

Альдора подошла к герцогу, который с трудом держался в седле, и распорядилась:

— Его светлость был ранен. Помогите ему спешиться, но будьте очень осторожны.

Матросы немедленно подчинились ее властному тону.

Когда ноги герцога коснулись земли, он невероятным усилием воли заставил себя подняться по трапу.

В это время на палубе появился капитан яхты и помог хозяину взойти на борт.

— Капитан Баррет, — с трудом проговорил герцог, — вам придется помочь мне извлечь пулю.

— Прежде всего вам надо спуститься в каюту, — отозвался капитан.

Видя, что герцог едва держится на ногах, он поддержал его светлость за плечи и позвал на помощь матроса.

Альдора сочла за лучшее не мешать капитану и осталась наверху.

У нее только сейчас появилась возможность оглядеться.

Да, такой человек, как герцог, должен был владеть самым роскошным судном во всей Англии. Его яхта была большая, современная, комфортабельная.

Отец Альдоры считал яхты единственным убежищем от бесконечной череды великосветских приемов, которые устраивала его супруга. Он обожал младшую дочь и часто брал ее с собой на морские прогулки. Это было лучшее время в жизни Альдоры: долгие беседы с отцом на палубе, где соленый морской воздух приятно освежал их лица.

Альдора прошла в роскошный салон на верхней палубе и остановилась полюбоваться чудесными полотнами лучших художников-маринистов.

В этот момент к нем подошел стюард:

— Доброе утро, миледи!

Альдора обернулась и увидела худощавого человека средних лет с добрым, открытым лицом.

— Доброе утро, — отозвалась она. — Как его светлость?

— Мы устроили его самым удобным образом, миледи, и теперь капитан готовится удалить пулю.

Не дожидаясь вопроса Альдоры, он добавил:

— По счастью, пуля застряла в мышце, и извлечь ее будет нетрудно. Но его светлость потерял очень много крови, и я опасаюсь, что эта может вызвать лихорадку.

— Наверное, нужно найти кого-нибудь, кто позаботился бы о нем.

— Но я был уверен, ваша светлость, что вы возьмете это на себя. — При этом глаза стюарда хитро блеснули.

Альдора, не ожидавшая подобной просьбы, не сразу нашлась, что ответить. Она полагала, что после того, как герцогу будет оказана необходимая помощь, ей следует вернуться домой.

Однако теперь она подумала, что покидать яхту, пожалуй, не стоило. Во-первых, герцогу действительно могла понадобиться ее помощь, а во-вторых, никто не должен был догадаться, что смерть разбойника как-то связана с ней и с герцогом.

Если бы эта история стала достоянием света, слухов и досужих вымыслов было бы не избежать. К тому же пришлось бы объяснять, почему его светлость ночью покинул дом маркизы. А узнав, что он провел эту ночь в обществе молодой леди, светские сплетники сделали бы свои выводы и поспешили донести их до сведения всех, кого это могло заинтересовать.

Не раздумывая больше, Альдора ответила:

— Конечно, я помогу вам ухаживать за его светлостью.

И я думаю, будет лучше, если капитан прикажет выйти в море.

Собеседник Альдоры улыбнулся:

— Такое же распоряжение отдал милорд. И он приказал никому не говорить, что находится на борту. Хансон, грум его светлости, отправился в Беркхэмптон-Хаус, чтобы сообщить, что в дороге хозяин заболел и ему придется задержаться на несколько дней.

Альдора была поражена предусмотрительностью герцога, который, даже страдая от сильной боли и потери крови, сумел распорядиться наилучшим для них обоих образом.

Она подумала о том, чтобы послать матери записку, но решила сначала посоветоваться с герцогом.

Стюард отвлек ее от размышлений:

— Меня зовут Хобсон, миледи, Я служу у его светлости уже более десяти лет и всегда ухаживаю за ним, когда он болеет, хотя это, по счастью, и случается довольно редко. Сейчас у него лихорадка, и нежные женские руки могут помочь ему гораздо лучше, чем мои.

— Конечно, я сделаю все возможное, — отозвалась Альдора и добавила:

— Прежде чем мы выйдем в море, пошлите кого-нибудь принести на борт мою седельную сумку и все, что найдется в карманах.

— Слушаюсь, миледи!

Хобсон отправился исполнять распоряжение, а Альдора подумала, что герцог сделал все, чтобы не дать ей возможности опять убежать.

«Это моя вина, что его светлость ранили, — напомнила она себе, — и я приложу все усилия, чтобы помочь ему выздороветь как можно быстрее».

Несколько позже она спустилась в каюту капитана, где лежал герцог.

Капитан уже удалил пулю, наложил повязку, и теперь герцог лежал с закрытыми глазами.

— Я дал ему снотворного, чтобы он немного отдохнул, — сказал капитан. — К тому же это средство немного успокоит боль.

Он помедлил и с гордостью добавил:

— Его светлость держался очень мужественно, хотя процедура была весьма болезненная, скажу я вам. Теперь он должен много отдыхать, дня два он будет слаб, как котенок.

Такое определение позабавило Альдору, поскольку она имела возможность убедиться, как силен и вынослив может быть герцог.

Но пока он был бледнее подушки, на которой лежал, и показался Альдоре похожим на поваленный дуб, который и упав сохранял свое величие.

— Пуля задела кость? — спросила она у капитана.

— Нет, только мягкие ткани. Правда, останется довольно глубокий шрам, и ближайшие недели две рука будет Сильно уставать.

— К счастью, это еще не самое страшное, — прошептала Альдора.

— Как же это случилось? — спросил Хобсон. — Не было прежде случая, чтобы его светлость позволил ранить себя на дуэли.

— Это была не дуэль.

— Вот как?! — В глазах Хобсона светилось явное любопытство.

Альдора, видя, что этот человек очень любит своего хозяина, решилась рассказать ему правду.

— Его светлость был ранен разбойником, который пытался нас ограбить.

— Разбойником! — воскликнул Хобсон. — Да! В этих местах всегда полно проходимцев, особенно во время скачек. Но я не понимаю, зачем его светлости понадобилось ехать ночью этой дорогой?

Альдора не хотела вдаваться в дальнейшие объяснения.

Она быстро сказала:

— Думаю, будет лучше оставить его светлость одного.

Вы не проводите меня в мою каюту?

Хобсон показал Альдоре каюту рядом с той, где лежал герцог. Она была уютная и со вкусом обставленная. На окнах нежно-розовые занавески, такого же тона покрывало на огромной кровати.

Вся остальная мебель — письменный стол, шкаф, полки для книг — была прикреплена к стенам.

Передвигать можно было только большое кожаное кресло и маленький пуфик возле туалетного столика.

Хобсон, видя, что девушка с интересом оглядывается вокруг, предложил показать ей всю яхту.

На судне были еще четыре каюты для гостей и два помещения поменьше.

— Это для горничных и лакеев, — пояснил Хобсон.

— Уверяю вас, — отозвалась Альдора, — я-то сама в состоянии о себе позаботиться.

— Я так и подумал, миледи, — улыбнулся Хобсон. — Раз вы согласились ухаживать за его светлостью, значит, о себе вы тем более сможете позаботиться.

Девушка рассмеялась.

Яхта уже отчалила от пристани, и Альдора поднялась на палубу, чтобы полюбоваться морем. Было довольно жарко, и она сняла шляпку и жакет для верховой езды.

Полуденное солнце золотило легкую дымку на горизонте. Альдора подумала, что этот чудесный пейзаж по достоинству оценил бы ее отец.

К своему удивлению, она поймала себя на мысли, что и герцогу этот морской вид тоже пришелся бы по душе. И еще она подумала, не рано ли собирается его светлость подняться на ноги, не мало ли будет двух дней для его полного выздоровления?

— Интересно, как мама объяснит мое отсутствие? — прошептала Альдора.

Впрочем, ее отсутствия скорее всего никто и не заметил бы, однако тот факт, что лошади герцога не будут участвовать в главном заезде, непременно вызовет всеобщее недоумение.

И все-таки Альдора не сомневалась в дипломатических талантах матери. Уж она-то обязательно найдет способ уладить неловкую ситуацию и как-нибудь объяснит, почему его светлость так неожиданно исчез. К тому же никто не осмелится предположить, что герцог и Альдора находятся вместе.

«Скоро мы вернемся домой, — думала девушка, — герцог скажет маме, что наш брак невозможен, а затем уедет в Лондон. Так что скорее всего мы больше никогда не увидимся».

Она постояла на палубе еще около получаса, вдыхая свежий морской воздух, а затем решила навестить герцога.

Увидев его, она снова почувствовала себя виноватой в том, что он распростерт здесь, на кровати, вместо того чтобы с трибуны гудвудского ипподрома наблюдать за быстрым бегом своего скакуна-победителя.

«Надеюсь, его лошадь все же одержит победу!»— подумала Альдора.

Ей захотелось, чтобы герцог проснулся и она смогла бы извиниться за свое бегство, которое лишило его возможности насладиться финалом скачек.

Она и вправду собиралась пересечь Ла-Манш и скрыться .во Франции, но и представить себе не могла, что герцог бросится следом за ней.

Во Франции она собиралась остаться до тех пор, пока ее мать не откажется от безумной идеи устроить ее брак с герцогом.

Альдора захватила с собой значительную сумму денег и некоторые драгоценности.

Впрочем, теперь она понимала, что даже пистолет не помог бы ей, окажись она один на один с разбойником.

Прежде ей никогда не приходилось путешествовать одной. Ее всегда сопровождал отец или слуги. Она и не представляла, сколько опасностей для девушки таит путешествие в одиночку.

Правда, отец научил ее неплохо стрелять, и она была уверена, что не растеряется в нужный момент. Но, вспоминая пережитое происшествие, Альдора вынуждена была признаться, что страшно перепугалась.

Сейчас она была далеко не так уверена в том, что в состоянии сама о себе позаботиться, как уверяла недавно герцога.

Альдора слишком плохо знала жизнь. Только теперь, присев на краешек кровати герцога, она подумала, что все у нее могло сложиться далеко не так гладко, как она себе представляла.

Если бы ей удалось продолжить путешествие в полном одиночестве, не только ее кошелек, но и она сама могла бы вскоре стать добычей каких-нибудь мошенников.

«Наверное, я сошла с ума, когда решила, что смогу обойтись без всякой помощи!»— подумала Альдора, устыдившись своей наивности и дерзости.

Почти весь день Альдора провела у постели герцога, который становился все беспокойнее.

Хобсон установил очередность их дежурств. Сперва он заставил ее пообедать, а потом уговорил пойти к себе. На, ее протесты он ответил:

— У вас не было возможности отдохнуть. Лучше это сделать сейчас, а потом вы посидите с ним, пока я буду занят своей обычной работой. Ночью я вас сменю.

— Но это нечестно! — возразила Альдора. — Вы; будете на ногах гораздо дольше, чем я!

Хобсон усмехнулся:

— Я привык много работать, миледи! Лучше вы посидите с ним днем, а я ночью.

— А если его светлость будет плохо спать? — не сдавалась Альдора. — Вам тоже необходим отдых.

— Ну хорошо, миледи, — согласился Хобсон. — Оставайтесь с его светлостью, а в два часа я вас сменю.

Так будет справедливо?

— Да, так будет лучше, — согласилась девушка.

Хобсон предложил поставить для нее кровать в каюте герцога, чтобы она могла прилечь, если будет возможно.

— Вдруг я засну и не услышу, когда его светлость проснется? — забеспокоилась Альдора.

— Вы будете спать чутко. Так всегда бывает, когда дежуришь у постели больного.

Альдоре показалось, что нечто подобное она уже слышала от самого герцога.

Никто, кроме отца, никогда не говорил с Альдорой о серьезных вещах. Знакомые ее матери вполне удовлетворялись обсуждением нарядов и драгоценностей или светских сплетен.

Через некоторое время после ухода Хобсона герцог стал Проявлять признаки беспокойства. Он что-то бормотал и метался на постели. Девушка подошла поближе и положила руку на его лоб.

Температура явно стала повышаться. Хобсон не ошибся, у герцога начинались жар и лихорадка.

Однако до полуночи состояние герцога особенно не менялось, и Альдора рискнула прилечь.

Через некоторое время она услышала, что герцог мечется и что-то возбужденно говорит.

Альдора вскочила с кровати и подбежала к больному.

Его лоб был сухим и горячим. Он весь пылал. Температура, видимо, поднялась еще выше.

Герцог снова забормотал что-то неразборчивое, а затем стал бредить почти в полный голос.

— Русские!.. Их… срочно нужно… остановить! Напишите… Шер-Али! Обсудить… надо это обсудить!

Он замолк, потом заговорил еще громче и беспокойнее:

— Не пускать русских в Афганистан!.. Это важно!

Выполнять!..

Альдора понимала, что все мысли герцога заняты ситуацией в Индии.

Жар все не спадал, и Альдора решилась позвать Хобсона, который прилег отдохнуть в маленькой каюте напротив.

Как только девушка постучала в дверь, он немедленно отозвался:

— Миледи, я буду готов через секунду.

Стоя у постели больного, они прислушивались к его бессвязному бормотанию. Чаще всего повторялись слова «Россия»и «Афганистан».

— Не переживайте, миледи, — сказал Хобсон, — я оботру его светлость уксусом. Это лучшее средство от высокой температуры.

Альдора помогла Хобсону снять с герцога рубашку и подложить подушки ему под спину.

Моряк смочил губку в уксусе и стал обтирать герцога.

Альдора с удивлением обнаружила, что ее совсем не смущает, что она находится рядом с полуобнаженным мужчиной. Герцог казался ей больным ребенком, которому нужно помочь, и Альдора всем сердцем хотела, чтобы лихорадка и жар отпустили больного.

Прошло около получаса, прежде чем Хобсон решил, что обтирание можно прекратить. Лоб герцога действительно стал прохладнее, кожа уже не была такой, сухой и воспаленной. Он еще что-то говорил, но уже тише и спокойнее.

— Теперь его светлость быстро пойдет на поправку, — сказал Хобсон.

Он накрыл хозяина чистым сухим полотенцем, а сверху — свежей простыней. Затем он приоткрыл иллюминатор, чтобы проветрить каюту.

Альдора только сейчас заметила, что яхта сбавила скорость, а потом и вовсе встала на якорь.

Так всегда поступал ее отец, чтобы дать команде отдохнуть.

Хобсон взглянул на хозяина и удовлетворенно улыбнулся:

— Сегодня его светлость будет спать спокойно, миледи. Сейчас вам тоже надо поспать. Я разбужу вас, когда солнце будет уже высоко.

— А вы уверены, что не хотите немного передохнуть?

— Я уже хорошо отдохнул, — отозвался Хобсон. — К тому же мне в отличие от вашей светлости не требуется заботиться о своей красоте!

Он улыбнулся Альдоре, и девушка в ответ рассмеялась.

— Хорошо, Хобсон. Но не стесняйтесь, будите меня, если вам понадобится помощь.

— Не волнуйтесь, миледи, я уверен, что его светлость доспит до утра.

— Тогда спокойной ночи! — улыбнулась Альдора. — И спасибо… за все.

Она отправилась к себе в каюту, разделась и легла.

Только теперь девушка почувствовала, как вымоталась за последние сутки.

Альдора боялась, что не сможет уснуть после всего, что с ней приключилось, однако стоило ей лечь под теплое одеяло, как она тут же погрузилась в сладкий крепкий сон.

Герцог сидел в кровати, обложенный мягкими подушками, и смотрел на Альдору.

Солнечный свет пробивался сквозь иллюминатор, золотил ее шелковистые волосы, создавая вокруг головы нечто вроде нимба. Герцог вновь подумал, что эта девушка красива какой-то необычной, неземной красотой.

На нее хотелось смотреть снова и снова.

Сейчас Альдора читала герцогу какие-то стихи, которые нашла в библиотеке. Ее голос звучал мягко и мелодично. Слушать ее было приятно и легко.

Девушка кончила читать и взглянула на герцога.

— Мне кажется, никто не смог бы лучше описать море в штормовую погоду! — сказала она. — Папа всегда читал мне что-нибудь вслух, чтобы отвлечь от морской болезни.

Музыка этих стихов так прекрасна, что забываешь о любых неприятностях.

Герцог все это время скорее любовался Альдорой, чем слушал то, что она читала, но тем не менее ответил:

— Сегодня погода просто чудесная, а море спокойно.

Даже не верится, что на свете существует морская болезнь.

— Да! — откликнулась Альдора. — Сегодня просто чудесно! Мне бы хотелось, чтобы вы тоже могли подняться на палубу и полюбоваться морем.

— Я встану завтра, — ответил герцог.

Альдора всплеснула руками.

— Вы уверены, что уже можно? А вдруг лихорадка и жар опять вернутся?

Решив, что ее слова не убедили герцога, она добавила:

— Будьте благоразумны! Мы с Хобсоном так старались, обтирая вас уксусом. Наверное, теперь этот запах всегда будет напоминать мне, как мы боялись за вас.

— Думаете, мне стоит извиниться?

— Я не прошу вас извиняться, но обещайте беречь себя и больше не пугать нас. Хобсон надеется, что вы будете благоразумны и побудете на яхте еще хотя бы дней пять-шесть.

— Вечно Хобсон кудахчет надо мной, как старая наседка! — недовольно проворчал герцог. — А вы…

Он замолк в нерешительности.

— Что — я?.. — спросила Альдора.

— Вы вдруг превратились в ангела-хранителя! Я-то считал, что вам больше по душе костюм воинственной амазонки!

Альдора рассмеялась:

— Неужели я произвожу такое впечатление?

Герцог ответил не сразу.

— Я хотел бы, чтобы наша вражда была забыта, — тихо произнес он. — Вы спасли мне жизнь, я не только ваш должник: я чувствую, что отныне обязан оберегать вас и заботиться о вас.

Он говорил вполне непринужденно, но от его взгляда не ускользнуло то, что на щеках девушки выступил нежный румянец, а в глазах промелькнуло смущенное выражение.

— Нам надо решить, — продолжал герцог, не давая заговорить Альдоре, — как я могу вас отблагодарить. Деньги вам не нужны, и драгоценностей, полагаю, у вас предостаточно. Могу я предложить вам в подарок прекрасного жеребца?

Альдора засмеялась:

— Вы так предусмотрительны! Такому подарку я не только буду очень рада, но он единственный, который мне позволительно от вас принять.

Герцог ответил не сразу.

— Альдора, мы не должны сбрасывать со счетов светские условности. Когда я смогу мыслить яснее, чем сейчас, когда перестанет действовать лекарство, которое наверняка мне дал Хобсон, чтобы успокоить боль, мы подумаем о вас.

— Обо мне? — растерянно переспросила Альдора.

— Полагаю, вы понимали, что, уступив просьбам Хобсона, чтобы остаться и заботиться обо мне, вы подвергли опасности свою репутацию. Если кто-нибудь узнает, что ночь вы провели на моей яхте…

— Не понимаю, как это может стать известно…

— Надеюсь, никто не узнает, но я подумал, что будет разумнее высадить вас на берег, чтобы вы могли добраться до дома как можно быстрее. Или у вас есть другой план?

Альдора несколько секунд молчала, стараясь собраться с мыслями.

— Вы предлагаете… мне… отправиться в обратный путь… одной?

— Я подберу вам прекрасного надежного скакуна. Такого можно найти в Плимуте. Мой капитан прекрасно разбирается в лошадях. Я всегда доверял ему представлять мои интересы на аукционах, на которых почему-либо не мог присутствовать сам.

Альдора не отвечала, вспоминая, как испугалась при виде разбойника с мушкетом.

Путешествие по незнакомой местности до Беркхэмптон-Хауса займет не менее трех дней. Перспектива провести эти дни в одиночестве пугала ее.

Герцог первым нарушил молчание:

— Я не смогу послать с вами кого-либо из команды.

Несмотря на самые строгие указания, неосторожно брошенная фраза может навести на мысль, что это мой человек, а там уж связать все факты воедино не составит труда.

Как раз этого мы и должны избежать.

— Да… конечно, — тихо проговорила Альдора.

— Есть еще один вариант, — продолжал размышлять герцог. — Полагаю, в Плимуте или Фалмуте нам удастся найти корабль, направляющийся в Саутгемптон. Рыболовецкие суда часто совершают этот путь.

Герцог нахмурился, продолжая, видимо, обдумывать что-то про себя.

— Но, боюсь, компания, в которую вы можете попасть, окажется не из приятных. Как бы вам не пришлось услышать какие-нибудь грубые высказывания, которые оскорбят вас.

При этих словах Альдора вздрогнула, снова вспомнив грубое и злое лицо грабителя.

Понимая, что герцог ждет от нее ответа, она неуверенно спросила:

— Обязательно… принимать решение… прямо сейчас?

Я бы предпочла подождать, пока вы окончательно поправитесь.

Герцог улыбнулся:

— Я бы тоже этого хотел. Мне нравится, когда вы рядом. Нравится беседовать с вами, Альдора. Но я не могу не думать о том, что, удерживая вас здесь, я подвергаю опасности вашу репутацию. Вы спасли меня от пули разбойника, я должен спасти вас от злых языков и беспардонных слухов, которые так легко распространяются в высшем свете.

Альдора улыбнулась:

— Это правда! Каждый раз, когда я слышу, как подруги моей матери, не останавливаясь, болтают о том, кто и что сделал или сказал, я не могу не поражаться, как бездарно они привыкли тратить время!

— Да, верно, — согласился герцог. — Но мне кажется, все женщины любят поболтать, так же как все мужчины любят испытывать свое мужество: воевать, взбираться на горные вершины, искать сокровища, спрятанные сотни лет назад!

Альдора внимательно слушала.

— Но вы, Альдора, совершенно не похожи на других женщин. Вас интересуют тайные знания, эзотерические послания, написанные тысячи лет назад и подвластные только избранным.

— Вы когда-нибудь встречали таких людей?

Герцог почувствовал в ее вопросе нескрываемое любопытство.

— Я знал людей, которые, несомненно, владели тайными знаниями.

— А когда и где это было?

— Когда я был в Индии.

— Вы не говорили мне, что уже бывали в Индии!

— Вы же не спрашивали! Несколько лет назад я служил адъютантом у губернатора Мадраса. Это было интереснейшее время, которое я никогда не забуду. Я бы остался на службе и дольше, но, к несчастью, умер мой отец, и мне пришлось вернуться домой.

— И с тех пор вы там больше не бывали?

— Не представлялось возможности. До сегодняшнего дня по крайней мере.

Оба замолчали. Герцог видел, что Альдора напряженно обдумывает его слова.

Затем, все таким же индифферентным тоном, он сказал:

— Пожалуй, нам стоит вернуться к тому, как устроить ваше безопасное возвращение домой.

Альдора поднялась.

— Не беспокойтесь обо мне. Вам надо отдохнуть. Хотите, я вам почитаю? Или просто закройте глаза и немного полежите спокойно.

— Вы так же строги, как моя няня. Она всегда отрывала меня от любого важного дела, потому что боялась за мое здоровье.

— А для вас важно устраивать мои дела?

— Разумеется. Разве вы не заметили: я люблю наводить порядок там, где царит хаос, и предпочитаю добиваться совершенства во всем, что мне дорого.

— Это вы о Самсоне? — улыбнулась Альдора.

— Вот именно! О Самсоне, о других моих лошадях, о моих поместьях.

Он помедлил и добавил:

— Мне бы хотелось, чтобы вы побывали у меня в поместье в Бекингемшире. Уверен, вы не найдете в моем доме ни одного изъяна, как бы ни старались.

— Уж я бы постаралась что-нибудь отыскать! Вы так самоуверенны! Это было бы для вас хорошей проверкой, хотя и очень легкой.

— Можете предложить что-нибудь более сложное?

Они смотрели друг на друга. Оба понимали, о чем шла речь. Более сложного и ответственного испытания, чем пост вице-короля Индии, нельзя было и придумать. Тут от человека требовались все душевные, нравственные и физические силы.

На мгновение Альдоре показалось, что взгляд герцога гипнотизирует ее. Она не могла ни пошевелиться, ни отвести глаза.

Однако она пересилила себя и сказала:

— Не вижу другого способа заставить вас отдыхать, как почитать вам что-нибудь самое занудное! Видимо, это единственная возможность усыпить вас!

— Только попробуйте, и я запущу в вас подушкой! — улыбнулся герцог. — А как вам известно, моей руке нельзя делать никаких резких движений!

— Ну ладно, — сдалась Альдора, — почитаю вам что-нибудь лирическое.

— На нижней полке шкафа, который стоит в углу, вы найдете подходящую книгу.

Альдора повернулась к книжному шкафу, встроенному в стену. Ей не хотелось спорить с герцогом, она боялась вновь испытать на себе его магнетический взгляд.

Нижняя полка была уставлена книгами о лошадях. Но там же были три издания, которые, как была уверена Альдора, имел в виду герцог.

Одна книга рассказывала о буддизме, другая называлась «Индия вчера и сегодня», третья — «Тайны древней Индии».

Альдора почти машинально протянула руку к последней книге и сняла ее с полки.

Вернувшись к постели герцога, девушка увидела, что он лежит, закрыв глаза. На его губах была удовлетворенная улыбка, которая явно говорила о том, что он добился своей цели.

Глава 6

Альдора пребывала в состоянии приятного полузабытья. Ее мысли плавно перетекали из сна в явь.

Она лежала, размышляя о том, что произошло за последний день.

Это было так восхитительно — беседовать с герцогом наедине, не опасаясь ничьих любопытных взглядов. Посторонний наблюдатель, пожалуй, удивился бы, что его светлость считает для себя приемлемым тратить время на беседу со столь юной девушкой да еще находить в этом удовольствие.

Альдора представляла, как посмеялись бы великосветские красавицы, услышав их с герцогом увлеченные споры на тысячи разных тем.

Она разрешила герцогу подняться на палубу и, сидя в кресле, немного погреться на солнце. Его светлость потерял так много крови, что, сейчас, даже в столь жаркий день, ой дрожал от холода.

Герцог впервые покинул свою каюту. Хобсон помог хозяину одеться и усадил его в кресло, укрыв теплым пледом. Через некоторое время он принес бокал шампанского, который герцог тут же поднял, чтобы произнести тост:

— Мне хочется это отпраздновать!

— То, что вы опять на ногах?

— Нет, то, что я остался жив. И этим я обязан вам.

Альдора поежилась.

— Мне не хочется об этом думать!

— Конечно! — согласился герцог. — Но, когда вы состаритесь и приметесь за мемуары, вы могли бы написать и об этом. Но я уверен, что к тому времени у вас накопится масса воспоминаний о приключениях более жизнерадостных, чем это.

— Надеюсь, — согласилась Альдора и тут же заговорила о чем-то другом, опасаясь, что герцог может вновь вернуться к Индии, где, несомненно, ее ждало бы немало событий и приключений, достойных мемуаров. Она прекрасно понимала и это, и то, что, если она останется дома, ее жизнь превратится в тривиальную череду балов и приемов. Ничего более банального нельзя было и придумать.

Теперь, вспоминая их разговоры, Альдора с удивлением отметила, что за весь день они ни разу не заговорили об Индии.

Она подумала, что герцог сознательно решил больше не возвращаться к этой теме, как и к проигранным Гудвудским скачкам.

«Но как я могу связать свою жизнь с человеком, которого так ненавижу?»— спросила себя Альдора.

И тут же с удивлением отметила, что это уже в прошлом. У нее не осталось к герцогу ни капли неприязни.

Ее раздражение и ненависть исчезли в тот самый миг, когда она взялась ухаживать за ним.

Альдора вспомнила, как приносила ему холодной воды, чтобы он мог утолить жажду, как массировала ему виски, когда он метался в бреду, не в силах совладать с лихорадкой.

А потом Альдора обнаружила, что способна гипнотическим усилием погружать его в спокойный глубокий сон.

Много лет назад, когда она была совсем еще крошкой, одна из ее гувернанток постоянно страдала от сильных головных болей. Тогда она научила маленькую Альдору справляться с ними, и теперь девушка использовала это умение, чтобы облегчить мучения герцога.

Альдоре снилось, что она в Индии и беседует там с каким-то факиром, который почему-то похож на герцога, когда раздался звон колокольчика.

Это звонил колокольчик, который Хобсон повесил в спальне хозяина. Герцог настоял, чтобы они прекратили ночные дежурства у его постели.

— Я чувствую себя превосходно, . — твердо заявил он. — И хотя я благодарен вам обоим за все, теперь я могу сам о себе позаботиться.

Альдора не стала спорить, а Хобсон сказал:

— Я повешу возле кровати вашей светлости колокольчик, чтобы вы могли вызвать меня или леди Альдору, когда кто-нибудь из нас вам понадобится.

— Я не хочу больше причинять неудобств леди Альдоре, — не унимался герцог.

— Если она первой услышит сигнал, она просто постучится ко мне, и я приду к вам в Каюту.

— Вы опять напрасно волнуетесь обо мне, Хобсон! — вздохнул герцог.

— Вовсе не напрасно! Если вы не дадите себе как следует поправиться, вы не сможете управлять даже старым мерином, не то что вашими скакунами. И что вы тогда будете делать?

Альдора вспомнила, что нечто подобное ей говорили и няня, и гувернантки. С тех пор это всегда вызывало у нее улыбку.

— По-моему, спорить с Хобсоном бесполезно, — обратилась она к герцогу. — Он все равно сделает по-своему! Соглашайтесь. Если кто-нибудь из нас вам понадобится, просто позвоните.

Герцог ничего не ответил.

Теперь, услышав трель колокольчика, Альдора села на кровати и зажгла свечу.

Потом быстро поднялась и надела муслиновый пеньюар. Других вещей, не считая дорожного летнего платья, у нее с собой не было. Убегая из дома, она рассчитывала за сутки добраться до Франции и купить там все необходимое.

Теперь она понимала, что все ее планы были весьма наивны и самонадеянны. Ей и в голову не приходило, что во Франции она может быстро остаться без средств к существованию.

Быстро застегнув пуговицы пеньюара, Альдора взяла подсвечник и поспешила в каюту герцога.

Он сидел, откинувшись на подушки, и одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что его мучают сильные боли.

— Что случилось? — спросила она.

— Рука сильно болит, и к тому же у меня мигрень.

Альдора присела на краешек кровати и поставила подсвечник на тумбочку.

— Я боялась, что это может случиться. Вам не следовало так утомлять себя в первый же день, — мягко сказала она.

— Да, наверное. Не дадите ли вы мне что-нибудь болеутоляющее или, может, сделаете массаж, как вы делали в первый день?

— Я думала, вы были без сознания, — удивилась Альдора.

— Я слышал ваш голос, словно издалека, и чувствовал прикосновение пальцев ко лбу, — тихо сказал герцог. — Мне это очень помогало.

— Ну что ж, давайте посмотрим, поможет ли вам это теперь, — отозвалась Альдора. — Опуститесь ниже.

Она осторожно убрала подушку из-под его спины, а когда герцог лег, положила ладонь ему на лоб.

— Закройте глаза, — тихо сказала она, — и думайте о чем-нибудь приятном: о солнце, которое садится за горизонт, о звездах, что одна за другой загораются в вечернем небе.

Ее голос звучал мягко, мелодично, почти усыпляюще…

Одновременно она нежно поглаживала пальцами лоб. герцога, словно стирая следы боли и страдания.

— А теперь вы погружаетесь в сон, — продолжала Альдора почти шепотом. — Вам снится, что вы едете по полям верхом на Самсоне. Вы счастливы. Очень, очень счастливы, словно все, что вам нужно для счастья, — с вами…

Ее голос затих. Она взглянула на герцога и увидела в неверном свете свечи, что он лежит спокойно, глаза его закрыты, он дышит легко и ритмично.

Осторожно, чтобы не разбудить спящего, Альдора поднялась с кровати.

У двери она остановилась, обернулась и тихо сказала:

— Да хранит вас Господь и ангелы небесные.

Так всегда в детстве говорила ей мать, а страдающий от болей герцог снова показался ей маленьким мальчиком, которому больно и страшно, и только она может ему помочь.

Она не видела, что, как только дверь за ней закрылась, герцог открыл глаза и, не мигая, уставился в темноту.

Альдора поднялась рано. Завтрак уже ждал ее.

Потом она поднялась на палубу, чтобы полюбоваться морем.

Яхта двигалась в восточном направлении. Альдора узнавала некоторые бухты и причалы, мимо которых они проплывали. Она поняла, что уже недалеко до Чичестера.

Это означало, что ей придется отправиться домой.

По крайней мере герцог, видимо, отказался от идеи высадить ее где-нибудь в Корнуолле или Девоншире.

Больше он об этом не заговаривал, а сама Альдора опасалась задавать вопросы.

Ее радовало, что вскоре она окажется дома, и надеялась, что никто не узнает о том, что произошло.

«Мама может сказать, что я гостила у наших друзей», — думала про себя Альдора.

И вдруг ей стало тоскливо, когда она представила себе прежнюю жизнь в Беркхэмптон-Хаусе.

От невеселых мыслей ее отвлек звук приближающихся шагов. Альдора обернулась и с удивлением обнаружила, что это герцог.

Его сопровождал Хобсон, который тут же расставил для его светлости раскладное кресло. Герцог подошел к Альдоре.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Я превосходно провел ночь.

— Рука не беспокоит?

— Практически нет.

— Это очень хорошо, но постарайтесь поберечь себя.

— Вот и Хобсон твердит без конца то же самое, — пожаловался герцог. — Больше я просто не вынесу!

Альдора рассмеялась.

— Я понимаю, что вы спешите ускользнуть из наших заботливых рук, но мы сделаем все, чтобы больше не пришлось ухаживать за вами.

— Это так ужасно?

— Разумеется! Вас уже заждались ваши лошади! И к тому же вы становитесь несносны, когда болеете.

— Вы меня пугаете! — воскликнул герцог. — Теперь я уж точно буду отдыхать как можно дольше!

С этими словами он сел в кресло и накинул на себя плед.

Альдора подумала, что надо принести какую-нибудь книгу, чтобы почитать ее вместе с герцогом, когда они устанут от разговоров.

Самой Альдоре очень нравилось разговаривать с ним о дальних странах, о традициях других народов, о политике.

Эти беседы напоминали ей время, проведенное с отцом.

Лучшее время в ее жизни.

Альдора поднялась в каюту герцога за книгой. Библиотека на яхте была великолепная.

Она стояла возле стеллажа, рассматривала корешки книг и думала, какую выбрать, чтобы им обоим было интересно ее читать. В каюту вошел Хобсон.

— Надеюсь, его светлость ничем не утомляет себя? — спросила Альдора у Хобсона. — Он хочет вернуться в Гудвуд завтра. По-моему, это слишком рано. Он еще не совсем поправился.

— Я согласен с вами, леди Альдора, — отозвался Хобсон, — но его светлость принял решение, и нам остается только подчиниться. Проще осушить море, чем пытаться переубедить его светлость!

Несколько минут они молчали, Альдора продолжала перебирать книги.

— По правде говоря, если вы спросите меня, я скажу, что отдых был просто необходим его светлости. Хорошо, что ему удалось хоть ненадолго избавиться от всех, кто привык жить за его счет.

Хобсон произнес это с такой горячностью, что Альдора с удивлением посмотрела на него.

— Вокруг его светлости вечно снуют какие-то джентльмены, которые вымогают у него деньги, и назойливые женщины!

Альдора понимала, что подобный разговор не стоит вести со слугой герцога. Она молча стояла с двумя книжками в руках, которые только что сняла с полки.

— Ваша светлость — это лучшая встреча моего хозяина за долгие годы, — продолжал Хобсон, словно читая мысли девушки.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Альдора.

— Вы так заботливо ухаживали за ним, ему интересно с вами, вы не из тех женщин, что впиваются в его светлость, как пиявки, готовые высосать из него все жизненные соки!

Альдора широко раскрытыми от удивления глазами смотрела на Хобсона.

Она понимала, что верный слуга любит своего господина и искренне переживает за него.

— Не может быть, чтобы все знакомые его светлости вели себя подобным образом!

— Вы не знаете и половины, миледи, — мрачно проговорил Хобсон. — Они и меня не оставляют в покое. Требуют, чтобы я им помог.

— Помог? — переспросила Альдора.

— Именно. «Дорогой Хобсон, не забудь напомнить его светлости, что в четверг — мой день рождения». Или:

«Хобсон, мне нужно увидеться с ним наедине. Дай мне знать, когда он будет один!»

Хобсон с отвращением передернул плечами:

— Но хуже всего те дамы, которые просят, чтобы я рассказал его светлости, как сильно они страдают!

Альдора понимала, что ей не следует слушать все это, но боялась уйти, чтобы не показаться невежливой.

— Одна из них просто замучила меня, — продолжал Хобсон. — Леди Лудлоу… нет, леди Лоусон — вот как ее звали! «Скажи его светлости, — говорила она мне, — что я собираюсь покончить с собой. И когда я умру, он еще очень пожалеет!»

Хобсон не заметил, что при упоминании имени леди Лоусон Альдора вздрогнула.

Через минуту она произнесла, плохо владея своим голосом:

— Я… не могу поверить… что леди… стала бы говорить такие вещи… вам!

— Именно так она и сказала. Она чуть не задушила меня, когда я ей сказал: «Те, что грозятся покончить с собой, никогда этого не делают. Не сделаете и вы!»

— Возможно… она была очень… несчастна, — нерешительно проговорила Альдора.

Хобсон язвительно усмехнулся:

— Может, она и чувствовала себя несчастной, пока не появился другой мужчина. Примерно через месяц я встретил ее горничную, и та мне рассказала, что ее хозяйка снова грозилась покончить с собой, когда тот французский джентльмен оставил ее!

Чувствуя, что продолжать подобный разговор она не должна, Альдора поспешила сказать:

— Его светлость ждет меня.

С этими словами она выбежала из каюты и пошла по коридору, но на палубу она поднялась не сразу. Ей было просто необходимо переварить то, что она услышала.

Как могла леди Лоусон позволить себе подобные разговоры со слугой его светлости?

Как могла настоящая леди опуститься до обсуждения своих любовных похождений с человеком не своего круга?

Это было просто ужасно!

Теперь, вспоминая свою ненависть к герцогу, которую вызвал именно рассказ леди Лоусон об ее страданиях, Альдора подумала, что, возможно, он не так уж виноват, как она считала.

Она сделала над собой усилие, поднялась на палубу и села рядом с герцогом, стараясь не выдать своего волнения.

Несколько минут она сидела, опустив книгу на колени, собираясь с мыслями. Герцог спросил:

— Чем вы обеспокоены?

— Почему вы решили, что я обеспокоена?

Он улыбнулся:

— Наверное, это внутренний голос. Или скорее всего я просто чувствую ваше состояние, ведь мы целых два дня провели вместе!

— Так вы тоже верите, что человек излучает некую силу, подобную световым волнам! — прошептала Альдора.

— Конечно. У вас, Альдора, очень сильная положительная энергетика. Теперь она не так враждебна мне, как в день нашей первой встречи.

Он усмехнулся и добавил:

— Тогда, за ужином, я через весь стол ощущал волны вашей враждебности. Такого мне никогда не приходилось испытывать.

— Папа всегда говорил мне, — задумчиво ответила Альдора, — что ненависть, словно бумеранг, всегда возвращается к тому, от кого исходит.

— Это так! — согласился герцог. — Поэтому теперь мне особенно приятно думать, Альдора, что вы уже не так страстно ненавидите меня.

— Я нисколько… не испытываю… ненависти… к вам, — отозвалась Альдора, сама удивленная тем, что это было действительно так.

— Очень хорошо! Значит, завтра мы расстанемся, и ни у кого из нас не останется неприятных воспоминаний.

— Завтра?..

Альдоре почему-то было тяжело думать об этом.

— Вот что я решил, и надеюсь, вы со мной согласитесь. Мы причалим к пристани в Чичестере завтра рано утром, на рассвете.

Альдора слушала внимательно, стараясь не выдать своего волнения.

— Мой грум, Хансон, подведет к трапу лошадь для вас и Самсона…

— Для вас? — вырвалось у Альдоры.

Герцог отрицательно покачал головой.

— Нет, это было бы ошибкой. Вы с Хансоном отправитесь в путь немедленно.

— Я думала, вы никому не доверяете Самсона!

— Хансон уже ездил на нем. И вам не о чем беспокоиться. В дороге с вами ничего не случится.

Альдора промолчала, и герцог продолжал:

— Хансон оставит Самсона в конюшне вашей матери, возьмет мой фаэтон и приедет за мной. Ближе к вечеру я вернусь в Беркхэмптон-Хаус.

Помолчав, он добавил:

— Главное, чтобы никто не заподозрил, что мы с вами были это время вместе. Будет лучше, если за полмили до дома вы пошлете Хансона вперед, а сами будете ехать спокойно, словно возвращаясь из увеселительной поездки.

Придумайте для маркизы какую-нибудь убедительную историю, избегая всех деталей. Незачем волновать ее понапрасну.

Похоже, герцог предусмотрел все до последней мелочи.

Мнение самой Альдоры его не интересовало.

— Я приеду в Беркхэмптон-Хаус часов в пять-шесть.

Надеюсь, ее светлость позволит мне переночевать в Беркхэмптон-Хаусе, прежде чем я отправлюсь в Лондон на следующее утро.

Некоторое время оба хранили молчание.

Потом Альдора тихо произнесла:

— Кажется… вы все… предусмотрели.

— Надеюсь, — отозвался герцог. — Мне кажется, ничего лучше мы придумать не сможем.

— Нет-нет, конечно!

— Хорошо! А теперь давайте наслаждаться солнцем.

Вы, я вижу, принесли с собой какие-то книги. Почитайте, а я пока полежу с закрытыми глазами и подумаю о чем-нибудь хорошем.

Альдоре очень хотелось спросить, о чем именно, но она подумала, что это было бы слишком назойливо с ее стороны.

Герцог был очень красив, хотя и похудел за последние дни. Впрочем, Альдора считала, что благородная бледность делает его более интересным и даже загадочным.

Глаза герцога были закрыты, и Альдора не отрываясь смотрела на него, с грустью сознавая, что, возможно, ей никогда больше не придется радоваться обществу этого человека, беседы с которым были так увлекательны.

Она прекрасно представляла, какой скандал разразился бы, узнай ее мать или кто-нибудь из светских дам, как она провела эти четыре дня.

А уж если бы стало известно о том, что она ухаживала за герцогом, спала в его каюте, то единственным способом спасти свою репутацию для нее было бы немедленно выйти за него замуж.

«Никто ничего не узнает», — сказала она себе, понимая, что герцог не случайно принял все меры предосторожности, чтобы его отсутствие на скачках никто не смог связать с отсутствием Альдоры.

«Мама заставила бы меня выйти за него замуж», — подумала она про себя.

Теперь, однако, эта мысль не казалась ей столь ужасной, как тогда, когда она впервые услышала о намерении королевы выдать ее замуж за герцога и отправить их обоих в Индию.

Теперь Индия, сказочная страна, позолоченная солнцем, казалась ей не только сокровищницей тайных знаний, к овладению которыми она так стремилась. Ей казалось, что в этой стране — ее счастье, которое она вот-вот должна была потерять безвозвратно.

Ей вдруг пришло в голову, что, упомянув однажды о своем визите в Индию, герцог ни разу не пытался продолжить эту тему, словно для того, чтобы возбудить ее любопытство, а может, наказать за то, что она отказала ему.

Альдора вдруг поняла, что никогда больше ей не удастся так свободно общаться с герцогом. Даже просто видеться с ним она сможет только иногда, на балах и светских приемах. Даже если бы он приехал погостить в дом ее матери, остаться с ним наедине было бы просто невозможно.

«Мне еще так о многом нужно его спросить», — с грустью подумала Альдора.

Вот если бы на том постоялом дворе она не притворялась, что ни Индия, ни его назначение, ни их брак ее не интересуют, возможно, герцог рассказал бы ей побольше об этой таинственной стране.

А может, герцог чувствовал, что она лжет, и теперь презирает ее за это. Ведь он верил в интуицию.

Она так была поглощена своей ненавистью к нему, что ни разу не задумалась над тем, как он относится к ней.

Но Хобсон открыл ей глаза на многое. Ее чувства к герцогу сильно изменились. Она не испытывала больше ненависти, которую возбудила в ее душе леди Лоусон.

Альдоре показалось, что она неожиданно стала старше и опытнее.

Теперь она понимала, что леди Лоусон находила большое удовольствие в том, чтобы разыгрывать из себя убитую горем женщину.

Только по своей наивности — ведь ей было всего пятнадцать — Альдора приняла истерику этой дамы за чистую монету.

Альдора чувствовала себя униженной потому, что не сумела отличить истинные чувства от театральщины. Ведь Хобсон, простой моряк, сразу понял цену угрозам леди Лоусон покончить с собой.

Она вновь взглянула на герцога, и ее поразила его героическая внешность. Неудивительно, что все женщины, даже замужние, влюблялись в него без памяти.

Среди мужчин, которые постоянно появлялись у них в Беркхэмптон-Хаусе, не было никого, кто мог бы сравниться с ним.

И главное в нем было — его ум и образованность.

Альдора не сомневалась, что ее отец нашел бы необыкновенное удовольствие в беседе с ним. И неудивительно, что ее величество королева именно герцога прочила на столь важный пост.

«Он необыкновенный!»— подумала Альдора, теперь понимая тех женщин, что неистово добивались его внимания.

Прошло около часа, когда появился Хобсон и принес хозяину чашку крепкого бульона.

— Вам нужно набираться сил, — сказал он.

— Я бы предпочел бокал шампанского!

— Я подам вам шампанское перед обедом, — пообещал Хобсон, принимая из рук герцога пустую чашку.

Альдора рассмеялась:

— Он так заботится о вас! Совсем как нянька!

— Я очень благодарен ему, но иногда хочется, чтобы меня поменьше опекали.

— Думаю, вам бы это не понравилось, — сказала Альдора. — Не забывайте, что именно потому, что вам обеспечена уютная комфортная жизнь, ваш мозг свободен для занятий более высокими материями.

— Что вы имеете в виду?

— Например, лошадей, — сказала Альдора слегка насмешливо, — политику, ваши поиски совершенства.

— Которое, по всей видимости, мне не суждено найти, — ответил герцог. — Да и зачем, если ни в ком нет совершенства!

— Вы меня удивляете! — подтрунивала Альдора. — Я думала, вы вполне удовлетворены своей персоной!

— Хотелось бы, чтобы это было правдой! — отозвался герцог. — Хотя, с другой стороны, было бы большой ошибкой стараться достичь в жизни всего и сразу. Мы .всегда должны смотреть на звезды и стремиться к ним.

— Вы считаете, что мы развиваемся полностью только постольку, поскольку должны бороться, чтобы достичь предмета наших желаний?

— Разумеется! Вот почему я считаю сильные испытания подарком богов!

Они оба замолчали.

Альдора знала, что герцог думает об Индии, о том, каким испытанием для него могло оказаться это назначение.

Но только она собралась заговорить об этом, как на палубе появился Хобсон, приглашая их к обеду.

Весь остаток дня герцог казался задумчивым и молчаливым.

Только вечером, за ужином, они поговорили о том, в каких странах ему удалось побывать и какое впечатление они произвели на него.

Альдора с увлечением слушала рассказы о культуре арабских стран, о нравах турков.

Когда ужин подошел к концу, Хобсон сказал:

— Вам нужно сегодня лечь пораньше, ваша светлость. Завтра вам предстоит долгий путь, а вечером, наверное, еще и прием в доме ее светлости. Вам будет утомительно поддерживать светские разговоры после того, как последние четыре дня вы проводили в обществе лишь одной дамы.

Он вышел прежде, чем герцог успел что-либо ответить, а Альдора засмеялась:

— Уверена, вы будете скучать по Хобсону, когда уедете в Лондон.

— Он поедет со мной, — отозвался герцог. — Он всегда меня сопровождает.

Альдора удивилась.

— Просто я заранее отправил его на яхту, чтобы он все приготовил к моему приезду. Я собирался провести здесь несколько дней после скачек.

— Я и не знала, что Хобсон всегда вас сопровождает.

— Иногда он бывает ужасным занудой. Но я без него не могу.

— Уверена, он будет о вас заботиться и не позволит наделать глупостей, которые повредили бы вашей руке.

— Интересно, получится ли это у него лучше, чем у вас? — задумчиво произнес герцог.

В это время они услышали всплеск воды. Это бросили якорь. Предполагалось, что до завтрашнего дня судно простоит здесь.

— Ну что ж, мне пора спать, — сказал герцог. — Как говорит Хобсон, впереди у меня долгое, утомительное путешествие. Я надеюсь, вы поймете меня правильно, Альдора, если мы попрощаемся прямо сейчас.

— Да, конечно, — быстро ответила девушка.

— Хобсон разбудит вас и подготовит все необходимое.

Вы можете положиться на Хансона, он будет вас сопровождать, пока вы не увидите свой дом.

— Благодарю вас.

Герцог улыбнулся:

— Конечно, вы оба будете вооружены. Но, говорят, молния не бьет в одно дерево дважды. Да и не каждый день на дорогах встречаются грабители.

— Надеюсь!

— Хансон расскажет мне, как вы доехали. Боюсь, мы с вами больше не сможем остаться наедине и спокойно поговорить об этом.

Альдора молча кивнула.

Герцог осторожно, чтобы не побеспокоить раненую руку, поднялся.

— Мы когда-нибудь еще… увидимся? — спросила Альдора.

— Полагаю, на балах или великосветских приемах и Лондоне, — отозвался герцог. — Маркиза вряд ли захочет пригласить меня еще раз, так что на следующий год я, вероятно, остановлюсь в Гудвуд-Хаусе. — Потом он тихо добавил:

— Надеюсь, мы оба сохраним об этом путешествии добрые воспоминания. Но нам обоим лучше сохранить все случившееся в тайне.

Герцог улыбнулся и сказал:

— Ну что же, Альдора, давайте прощаться. Спасибо за то, что спасли мне жизнь. Вы вели себя храбро, я никогда этого не забуду.

С этими словами герцог неожиданно привлек ее к себе, наклонился к ней и нежно поцеловал в щеку.

Альдора от неожиданности остолбенела, а герцог еще крепче привлек ее к себе и поцеловал в губы.

Это было и удивительно, и в то же время так естественно, что девушка даже не пыталась высвободиться.

Ее губы были мягки и неопытны, а его — настойчивы и требовательны.

Она почувствовала, как теплая волна поднимается внутри нее, и ощутила такой восторг, которого не испытывала никогда прежде.

Казалось, солнечный свет окутал ее с головы до ног.

Это было так замечательно, так чудесно! Такого она не представляла себе даже в мечтах.

Солнечный свет и музыка. Вот с чем была сравнима эта не ведомая ей ранее волна наслаждения.

Прежде чем Альдора успела опомниться, герцог отпустил ее.

— До свидания, Альдора, — повторил он. — Берегите себя, И вышел.

Альдора слышала, как скрипнула дверь его каюты.

И в этот момент, словно откровение свыше, на нее снизошло сознание того, что она любит этого человека.

Глава 7

Отъезжая от пристани, герцог перебирал в уме все невероятные события, которые произошли с ним с тех пор, как он приехал в Беркхэмптон-Хаус.

Он вдруг осознал, что за последнее время ни разу не вспоминал о Фенелле Ньюбери.

Это было, конечно, невежливо. Надо было хотя бы написать ей записку с сожалениями о ее столь скором отъезде.

Однако он тут же сказал себе, что не стоит связывать себя даже клочком бумаги. Фенелла ничем не отличалась от других женщин, которых он знал немало, и это была уже перевернутая страница.

Теперь все его мысли были заняты тем, чтобы маркиза не догадалась о его ранении, не стала расспрашивать, где и как он провел эти дни.

Рука все еще болела, не давая делать резких движений.

Но в общем герцог чувствовал себя неплохо, хотя и це мог пока позволить себе править четверкой своих лошадей. Впрочем, его старший грум был достаточно умелым и опытным.

Герцог не без удовольствия предавался размышлениям, откинувшись на спинку сиденья и любуясь окрестностями.

Когда он увидел на пристани свой фаэтон, он понял; что Хансон благополучно доставил Альдору в Беркхэмптон-Хаус.

Герцог подумал, что интересно было бы узнать, как она объяснила матери свой побег и четырехдневное отсутствие.

Было очевидно, что за то время, что они провели вместе, Альдора поняла, что ее бегство было большой ошибкой.

Встреча с разбойником особенно напугала ее, хотя она и повела себя весьма отважно.

Но герцог видел, что предложение высадить ее в Фалмуте и перспектива добираться до дома в одиночестве привели ее в ужас.

«По крайней мере теперь она знает, что жизнь не всегда бывает такой, как мы ожидаем», — подумал про себя герцог.

Но ему не хотелось бы, чтобы эта девушка утратила уверенность в себе и вкус к жизни.

Ему никогда прежде не приходилось встречаться с такими женщинами, как Альдора. Она была так невинна, так естественна во всех своих мыслях, чувствах и мечтах!

И она не была так озабочена своей внешностью, как прочие великосветские красавицы.

Герцог видел, что с собой она взяла только два платья.

И она надевала одно днем, а в другое переодевалась к вечеру, не извиняясь за это, не пытаясь объясниться.

Альдора не пользовалась косметикой, и это придавало ей почти детскую свежесть. Герцог любовался чистотой ее кожи, ярким сочным цветом губ.

Но когда она массировала ему виски, он не мог не заметить, что ночной пеньюар, легкий и почти прозрачный, скрывает тело прелестной женщины.

А длинные золотистые волосы, распущенные по плечам, делали ее особенно соблазнительной и привлекательной.

Однако сама Альдора как будто не видела в нем мужчину. С легкой рассеянной улыбкой герцог отметил, что такое с ним произошло впервые, и решил, что это достойный урок его мужскому эгоизму и самоуверенности любимца женщин.

Было жарко, и герцог мечтал поскорее добраться до Беркхэмптон-Хауса.

Когда фаэтон наконец подъехал к воротам поместья, он задумался о том, какой прием может его ожидать.

Во всяком случае, его, вероятно, ждут поздравления в связи с выигрышем в главном заезде. Об этом он узнал из утренних газет, которые были доставлены на борт яхты.

Помимо главного кубка, его жокеи взяли и несколько других призов.

Конечно, отсутствие самого герцога не могло остаться незамеченным, однако герцог был уверен, что маркиза, с присущим ей тактом и здравым смыслом, непременно придумает подходящее объяснение.

Так что ему оставалось найти ответ на вопросы о его ранении.

Он не собирался рассказывать о разбойнике с большой дороги, так как боялся бросить хотя бы тень подозрения на Альдору.

«Я скажу им, — думал про себя герцог, — что лошадь понесла, и я не заметил низко расположенный сук, вылетел из седла, наскочив на него, и получил сотрясение».

Такое нередко случалось с охотниками в здешних местах.

Углубившись в свои размышления, герцог не сразу заметил, что лошади замедлили ход. Выглянув из окна, чтобы понять, в чем дело, он увидел посредине дороги женский силуэт.

«Совсем как неделю назад», — подумал герцог.

На этот раз дорога не была завалена.

Альдора стояла, дожидаясь, пока фаэтон остановится.

Затем она подошла к нему с той стороны, где сидел герцог, и сказала:

— Я должна поговорить с вами раньше, чем вы увидитесь с мамой!

Он открыл дверцу, чтобы выйти из фаэтона. Альдора помогла ему, чтобы он не нагружал руку.

— Отведи лошадей в тень, — обратился герцог к груму, — Слушаюсь, ваша светлость!

Герцог и Альдора, как и в первый раз, прошли в глубь березовой рощи.

— Я подумала, — начала Альдора, — что будет лучше, если нас никто не увидит. Иначе это сразу станет известно маме.

Они прошли еще немного и присели на ствол поваленного дерева.

Герцог молчал, пытаясь угадать, о чем хочет поговорить Альдора.

Теперь на ней было простое, но очень элегантное и дорогое платье, а волосы искусно забраны в тугой узел на затылке.

Она казалась юной и красивой, но было видно, что она взволнована и никак не может подобрать нужные слова, чтобы начать разговор.

— Что-то случилось? Кто-нибудь узнал о произошедшем? — заговорил герцог.

— Нет… все в порядке, — быстро отозвалась Альдора. — Мама очень рассердилась, что я исчезла, но я убедила ее, что провела несколько дней у моей прежней гувернантки. Она совсем состарилась, а живет неподалеку от Чичестера.

Она замолчала, нервно перебирая складки платья. Герцог заметил, что у нее дрожат руки.

— Тогда в чем же дело?

Альдора отвернулась. Ее точеный профиль четко рисовался на фоне деревьев.

— Мне… надо было… с вами… поговорить…

— Это вы уже сказали, и я готов вас выслушать.

— По дороге домой… я размышляла о том, что вы мне говорили, — неуверенно начала Альдора. — О том, что в жизни каждого человека большую роль играют испытания…

— Я помню этот разговор. В тот день мы говорили О многих интересных вещах.

Альдора на мгновение задержала дыхание.

— Вы… сказали, — еле слышно проговорила она, — что для вас… пост наместника… Индии был бы величайшим испытанием и проверкой всех ваших сил.

Она замолчала, словно ожидая ответа герцога, но он не произнес ни слова, и она все так же нерешительно продолжала:

— Я подумала, что вы… очень умны, начитанны, и… вы единственный, кто… может принести настоящую пользу на этом посту… Если вы все еще готовы… принять это предложение… я готова ехать с вами!

Слова слетали с ее губ с трудом.

Между ними повисла тишина, только какая-то птица неумолчно щебетала в кустах.

Герцог заговорил первым:

— Я удивлен, Альдора! Неужели вы думали обо мне?

— Разумеется! — быстро отозвалась девушка. — Я уверена, вы единственный, кто может исправить вред, который нанесла политика лорда Нортбрука и Гладстона.

— Вы считаете, что это важнее ваших собственных чувств?

— Я… я бы хотела поехать в Индию.

— Даже если мое общество будет неизбежно?

Она не ответила, и герцог сказал:

— Мне кажется, вы кое-что забыли, Альдора. Кое-что очень важное.

Альдора быстро взглянула на него, но тут же отвела глаза.

— И что же это?

— Слова вашего отца о том, что вы должны выйти замуж только по любви.

Герцог говорил совсем тихо. При его словах краска залила щеки девушки. Это было так же прекрасно, как утренняя заря.

Альдора по-прежнему молчала.

— Я имел возможность лучше узнать вас за эти дни.

Должен сказать, что я полностью Согласен с вашим отцом.

Вы совершили бы большую ошибку, согласившись связать себя узами брака с нелюбимым.

Герцог чувствовал, что девушка вся дрожит. Казалось, она разрывается между желанием убежать и необходимостью остаться.

Он подошел к ней совсем близко и еще тише спросил:

— Вы говорили, что больше не испытываете ко мне ненависти. Но я» хотел бы знать, что вы чувствуете ко мне сейчас?

И снова дрожь волнения пробежала по ее телу. Губы с усилием разжались:

— Я… не могу… вам сказать.

Он обнял ее и привлек к себе.

Альдора не сопротивлялась. Герцог понял, что именно этого она ждала, не смея заговорить первой.

Ее длинные золотистые ресницы дрогнули, она подняла на него глаза, их взгляды встретились, и реальность перестала существовать для них.

Медленно, очень медленно, его губы приблизились к ее губам. Казалось, он хотел, чтобы этот момент длился как можно дольше и навсегда запечатлелся в памяти.

Он вновь почувствовал мягкость и податливость этих нетронутых губ. Восторг, доселе не испытанный, буквально захлестнул его.

Он понимал, что он первый пробудил в девушке женщину.

Казалось, их обоих окутала волна божественного света, отделила от остального мира чарующим наслаждением.

Все эти дни он мечтал пробудить любовь в душе Альдоры. Проникнуть в тайные глубины ее сердца — это было чем-то новым, захватывающим, несказанно прекрасным. Такого еще не было в его жизни.

В дни, что они вместе провели на яхте, он не переставал бороться с желанием завоевать ее любовь.

Он любовался ямочками на ее щеках, золотистыми искорками, которые вспыхивали в серых глазах, ее стремлением познать мир.

Альдора была первой женщиной, за которую ему хотелось бороться и не было уверенности в успехе.

Он чувствовал, что ее ненависть к нему исчезла, но боялся сделать неосмотрительный шаг, чтобы не оттолкнуть, не напугать ее.

Он хотел завладеть ее сердцем, как бы трудно это ни казалось.

Когда он лежал ночью без сна, думая, какие слова сказать ей в день их расставания, герцог уже понимал, что влюблен в нее без памяти.

Он не верил сам себе.

Но теперь, целуя ее во второй раз, он чувствовал, как она желанна, как умна и обаятельна. Ему казалось, что они созданы друг для друга, что их отношения с годами станут только крепче и глубже.

Сейчас герцог был уверен, что способен убить любого, кто попытается отнять у него это сокровище.

Альдору поцелуй герцога привел в волшебный экстаз.

Ей казалось, что они приблизились к вратам рая.

Других мыслей просто не было.

Божественные огни вспыхивали вокруг. Это был огонь самой любви, которая влекла их друг к другу.

Когда Альдоре показалось, что она вот-вот растворится в волшебстве его поцелуя, герцог поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Девушка только крепче прижалась к нему, опустив голову на его плечо.

Герцог чувствовал ее смущение, и оно казалось ему восхитительным, волнующим, завораживающим.

— Так скажи, что ты чувствуешь ко мне? — попросил он снова слегка охрипшим от волнения голосом.

— Я… я люблю тебя! — прошептала Альдора. — Я… люблю тебя, хотя не уверена, что ты отвечаешь мне тем же!

Герцог сильнее сжал ее в своих объятиях.

— Я люблю тебя, моя дорогая! — сказал герцог. — Я так боялся, что никогда не смогу преодолеть твою ненависть и потеряю тебя навсегда!

— Как я могла быть такой глупой?! Я люблю тебя! Я боялась, что ты никогда не полюбишь меня!

— У меня впереди вся жизнь, чтобы доказать, как сильно я тебя люблю!

Он вновь поцеловал ее, еще нежнее и требовательнее, чем раньше.

— Я никогда не испытывал подобного восторга! — прошептал герцог, когда они оба обрели способность говорить. — Как тебе удалось сделать со мной такое?

Прежде чем она успела ответить, он проговорил:

— Но мы же знаем ответ! Мы принадлежали друг другу в прошлой жизни и все эти годы, сами того не зная, искали новой встречи.

— Ты… правда в это веришь? Я уверена, что все так, но… мне так стыдно… что я не сразу узнала тебя.

Герцог рассмеялся:

— Я ведь тоже не сразу узнал тебя! Когда ты сидела здесь, на бревне, и корчила страшные рожицы, это было не так просто сделать!

Альдора уткнулась ему в плечо и прошептала:

— Как ты мог полюбить такую дурочку?

— Ты спасла мне жизнь! Теперь ты просто не имеешь права отправлять меня в Индию одного. Кто же там будет заботиться обо мне?

Альдора на мгновение задержала дыхание.

— Ты… уверен, что я нужна тебе? Я не надоем тебе, как все другие женщины?

Герцог понимал, что она имеет право на такие сомнения.

— Взгляни на меня, Альдора! — попросил он.

Она подчинилась, и герцог увидел в ее глазах затаившийся страх.

— Послушай меня, дорогая, — начал он. — Я хочу объясниться прямо сейчас, чтобы это никогда больше не вставало между нами.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Ты знаешь, что в моей жизни было немало женщин.

Но все, что я испытывал к ним, было лишь физическим влечением. Для меня ты красивее и желаннее их всех вместе взятых, но это не главное. У тебя есть что-то очень важное, чего они лишены.

— И… что же это?

— Твой внутренний мир, твоя интуиция. Мы вдохновляем друг друга. Мы интересны друг другу. Но даже это еще не все. У тебя есть нечто большее.

— Большее? — переспросила Альдора.

— Я не могу объяснить это одним словом. Наверное, это то, что называют душой. Мы мыслим и чувствуем одинаково. Мы дополняем друг друга, как половины единого целого. Даже церемония бракосочетания не сделает нас ближе, чем мы уже есть. Это предначертание свыше, что мы наконец обрели друг друга.

— О, как прекрасно, что ты так думаешь! — воскликнула Альдора. — Я всегда мечтала, чтобы рядом со мной был человек, способный так возвышенно мыслить и чувствовать!

— Я хочу твоей любви! Хочу понять все, что понимаешь ты, и научиться всему, что знаешь ты!

— И я хочу того же!

Эти слова прозвучали как клятва.

Их губы вновь слились, как сливались воедино их души.

Номер для новобрачных на одном из самых мощных и современных лайнеров, направляющихся в Индию, был роскошно убран цветами.

В воздухе разливался тонкий аромат нежных лилий.

Хобсон вынес в коридор корзины с экзотическими фруктами, которые принесли стюарды.

— Столько им не съесть до золотой свадьбы? — услышала Альдора его ворчание.

Она рассмеялась и вошла в каюту, расстегивая дорожную пелерину, накинутую поверх небесно-голубого шелкового платья, в которое она переоделась сразу после свадьбы. Платье дополняла соломенная шляпка, украшенная страусовыми перьями.

Герцог предложил ей пользоваться услугами Хобсона и не брать с собой горничную из Англии.

В Калькутте к услугам Альдоры будет множество опытных людей, обученных женами предыдущих наместников.

— За границей слуги-англичане скорее обуза, чем помощь, — говорил герцог. — Хобсон — единственное исключение. Я бы не смог обойтись без его помощи.

— Разумеется! — согласилась Альдора. — Для меня тоже очень важно, что он будет с нами!

Ее тон показался герцогу каким-то загадочным. Заметив это, Альдора сказала:

— Это благодаря Хобсону я поняла, что мое впечатление о леди Лоусон было неверным.

Ей было неловко признаваться в этом, и поэтому она старалась не смотреть на герцога, но ей хотелось, чтобы он знал: она ни в чем его не винит.

Герцог положил руки ей на плечи и тихо произнес:

— Я давно выбросил из своей памяти других женщин, Альдора. Забудь про них и ты. Я люблю тебя! И мое чувство растет с каждой минутой.

Потом он нетерпеливо добавил:

— Ну почему надо так долго ждать официальной свадьбы? Это невыносимо!

Альдора счастливо рассмеялась.

— Всего три недели, дорогой! Я не знаю никого, кто бы так стремительно приближался к алтарю!

— Для меня эти три недели дольше трех столетий! — вздохнул герцог. — У меня такое ощущение, что мы живем на разных планетах, хотя и можем держать друг друга в объятиях!

— Что поделаешь! Это мама настаивает на том, чтобы подготовить приданое, хотя большая его часть все равно прибудет значительно позже.

— Ты знаешь, с твоей стороны было очень жестоко, когда ночью на яхте ты приблизилась ко мне в полупрозрачном пеньюаре. Я едва сдержался, чтобы не обнять тебя!

— А я-то верила, что ты страдал от болей! — улыбнулась Альдора.

— Я страдал от того, что не мог обнять тебя, не мог поцеловать, не мог сказать, как сильно тебя люблю! И это было действительно больно.

— Я… не понимала этого тогда!

— Мне казалось, что я смогу завоевать тебя, только если уверю в полном своем равнодушии! Правда, я боялся, что и это не поможет.

Альдора засмеялась:

— Уверена, дорогой, ты всегда будешь добиваться всего, чего захочешь. Ты так умен, что для тебя нет невозможного. Я бы не удивилась, если бы ты подарил мне звезду с неба.

— Так и будет, когда ты по-настоящему станешь моей! — заверил герцог. ***

Теперь Альдора вспоминала, что от его слов ощутила сладкую дрожь.

Дверь каюты распахнулась, и на пороге появился герцог.

И пропало все. Он был для нее все море, все небо, весь мир.

Ее глаза вспыхнули от счастья.

Притворив за собой дверь, герцог протянул ей руки.

Альдора бросилась в его объятия.

— Неужели мы наконец поженились и теперь можем остаться вместе?

— Я так этого ждала!

Они обвенчались в церкви Святого Георгия на Ганноверской площади, и, ощутив благословение Божье, они оба еще горячее поверили в то, что были предназначены друг другу и даже смерть не разлучит их.

— Ну вот мы и опять в море, моя любовь, — сказал герцог, глядя на жену с восхищением и любовью.

В этот момент глухо зашумели двигатели, лайнер стал отчаливать.

На море был легкий шторм, и корабль до самой темноты покачивался на волнах, ожидая удобного момента, чтобы отойти от берега.

— Я распорядился, чтобы с вещами подождали до завтра, — сказал герцог, и Альдора снова, в который уже раз, поразилась его способности предусматривать все до мелочей.

— Сейчас мы пойдем выпьем по бокалу вина. Хобсон пока приготовит все необходимое. А потом мы вернемся в нашу каюту.

— Я очень жду этого, — прошептала Альдора.

День был длинный, наполненный волнением, к тому же она почти не спала накануне. Но Альдора понимала, что не усталость заставляет герцога стремиться к уединению.

На свадьбе было так много гостей, так многие стремились поздравить их и пожать им руки, что жених с невестой не успели попробовать ни свадебный торт, ни шампанское.

За неделю были спешно разосланы приглашения всем, кто желал не только присутствовать на свадьбе герцога Уидминстера, но и пожелать удачи вице-королю Индии!

В качестве почетных гостей на свадьбе присутствовали принц Уэльский и премьер-министр Дизраэли.

Когда их засыпали поздравлениями, Альдора шепнула герцогу:

— Теперь я вижу, какая ты важная фигура! Боюсь, я просто потеряюсь в этой толпе!

Она говорила наполовину в шутку, наполовину всерьез.

— Ты же знаешь, я люблю все делать заранее, и я обещаю позаботиться, чтобы у нас всегда была возможность побыть наедине.

— Ты всегда выполняешь то, что задумал, — улыбнулась Альдора. — Правда, боюсь, это не всегда идет тебе на пользу!

— Теперь ты будешь вести себя так же, — отозвался герцог. — Боюсь, что, когда кончится мой срок пребывания на этом посту, ты превратишься в избалованную особу, которая считает, что мир принадлежит ей одной!

— Ты меня пугаешь! Единственное, чего я хочу, это сделать тебя счастливым!

— Я счастлив, — ответил герцог, — но никакие слова не способны выразить до конца те чувства, которые я сейчас испытываю.

— Я люблю тебя! Люблю! Но боюсь, что иногда ты сердишься на меня.

Герцог улыбнулся:

— Надеюсь, дорогая моя, у нас всегда будет возможность поспорить друг с другом. Мы ведь люди образованные!

— О нет! — запротестовала Альдора.

— Обещаю тебе, что это будет лишь мимолетная буря, подобная летней грозе. А после грозы всегда появляется радуга.

— Ты правда так думаешь?

— Разумеется, моя любовь.

Она нежно обвила руками его шею и прошептала:

— Научи меня, как доставить тебе наслаждение! Я совсем не опытна в делах любви!

— Это так прекрасно! — отозвался герцог. — Но если, кроме меня, в твоей жизни появится какой-нибудь другой учитель, клянусь, я убью его!

Он говорил так страстно, что Альдора была тронута до глубины души. Она начинала верить, что его любовь к ней действительно очень сильна, и эта вера крепла с каждой минутой.

Это было восхитительное чувство. Альдоре казалось, что все окружающие замечают волны любви, которые изливались из их сердец.

Вечером Альдора скользнула в приготовленную заботливым Хобсоном большую кровать.

На постельном белье красовались монограммы герцога.

На столике у кровати горели свечи, в их золотистом сиянии мягко блестели волосы Альдоры. От букетов белоснежных лилий ложились длинные тени.

Девушка думала о том, как чудесно герцог все устроил.

Не успела она об этом подумать, как он вошел в спальню и присел на край кровати, любуясь Альдорой, ее длинными, распущенными по плечам волосами и огромными, полными любви серыми глазами.

— Я люблю тебя, дорогая! Мне кажется, всю жизнь я искал только тебя!

— Я… твоя! — нежно ответила Альдора.

Он заглянул ей в глаза, пытаясь угадать, что творится в ее сердце, целуя ее руки, чувствуя, как по ее телу пробегает дрожь наслаждения, которая нарастала и в нем самом.

Он боялся, что никогда в своей жизни не найдет столь волшебного, идеального совершенства.

Еще крепче прижав ее к себе, герцог сказал:

— Я обожаю и боготворю тебя, дорогая. Мне нужно многому тебя научить. Но я не хочу, чтобы ты боялась этого.

— Я… не боюсь, с тобой я ничего не боюсь! — отозвалась Альдора.

— Я уверен, — улыбнулся герцог, — что наша любовь защитит нас от всех опасностей и поможет нам познать ту тайную мудрость, которая сокрыта в Индии.

— Я уверена, что любовь — это и есть ключ к разгадке самых мистических и таинственных явлений!

Альдора была так близко, что он слышал биение ее сердца. Он почувствовал, как волна страсти захлестывает его. Он прижал Альдору к себе и коснулся поцелуем ее губ.

Это было так чудесно — целовать ее глаза, щеки, губы!

Когда он коснулся губами ее шеи, она затрепетала в ответ. Страсть проснулась в ней.

Казалось, энергия звезд и солнца наполнила их тела.

Это была энергия жизни, энергия любви, и она возносила их на самую вершину блаженства.

И когда тела их слились в экстазе, Божье благословение снова осенило их.