Барбара Картленд

Слушай свою любовь

От автора

Слово «фортепьяно» буквально означает «громко-тихо», потому что из этого инструмента можно извлекать различные по громкости звуки в зависимости от силы прикосновения к клавишам.

В середине XVIII века в Англии появилось fortepiano, к концу столетия сменившее название на pianoforte.

Примерно в 1709 году во Флоренции Бартоломео Кристофори (1655 — 1751) изобрел свое pravecembalo col piano и forte, явившееся предком современного фортепьяно.

Но лишь в XIX веке с распространением металлических креплений реализовались потенциальные возможности замечательного творения Кристофори.

В 1777 году Моцарт впервые играл за роялем марки «Штайн». Венецианские инструменты оказались наиболее подходящими для стиля его игры — певучего, уверенного, когда мелодия «течет как по маслу».

Но Иоганн Себастьян Бах играл преимущественно на фортепьяно, и в Англии этот инструмент получил распространение во многом благодаря его первому сольному концерту на Зумп-сквер в 1768 году.

После 1806 года в результате возросших требований композиторов и исполнителей фортепьяно стало быстро трансформироваться и, наконец, в 1859 году обрело современный облик.

Глава 1

1817 год

— Антея! Антея! — эхом докатился до нее голос брата.

Антея, перебиравшая в это время постельное белье в комоде, отложила простыню из превосходного льняного полотна, украшенную монограммой родителей и обшитую по краям кружевом, и с сожалением покачала головой.

Эта простыня, как, впрочем, и многие другие, протерлась до дыр — теперь чинить ее бесполезно.

— Антея! — не унимался Гарри.

На этот раз ей показалось, что окрик прозвучал гораздо настойчивее.

Она побежала по коридору и с верхней площадки старинной дубовой лестницы увидела брата внизу в холле.

В костюме для верховой езды он был невероятно красив.

Однако, спустившись к нему, Антея увидела, что он не на шутку взволнован.

У нее екнуло сердце.

— Что… случилось? — спросила она, с трудом переводя дыхание.

— Мелдозио повредил руку и не сможет играть сегодня вечером.

— Не может быть! — воскликнула Антея.

— К сожалению, это правда, — простонал Гарри. — Как теперь выходить из положения? Кто сможет его заменить?

Девушка тяжело вздохнула.

— Пойдем в гостиную, — молвила она, — выпьешь чего-нибудь. На тебе просто лица нет.

— А откуда оно возьмется, пицо, если я не вижу выхода!

Он захлебывался потоком слов, но Антея, уже не слушая его, бросилась в буфетную.

Там быстренько приготовила фруктовый напиток, который, она надеялась, немного утешит Гарри.

К тому же сок намного полезнее кпарета, да и вообще вино им сейчас не по карману.

Напиток она остудила в чаше с ледяной водой. Затем вытерла стеклянный графин, взяла бокал и поспешила в гостиную.

Это была красивая продолговатая комната.

Как и в большинстве помещений старинного дома, построенного еще во времена Тюдоров, потолок здесь поддерживали поперечные балки.

Потертый ковер несколько странно выглядел рядом с дорогой французской мебелью и ценными картинами.

Гарри рухнул в кресло.

Сестра подала ему бокал сока.

Он пил молча, отрешенно глядя в одну точку; похоже, он даже не заметил вкуса напитка.

Антея присела на софу и с беспокойством спросила:

— Ты совершенно уверен, что мистер Мелдозио не сможет сегодня играть?

— Совершенно! — выпалил Гарри. — Он порезал правую руку, и она сильно распухла. Ему сделали перевязку, поэтому играть на фортепьяно он теперь точно не сможет.

— Бедняга! Ему, должно быть, очень больно! — посочувствовала музыканту Антея.

— А мне будет еще больнее! — раздраженно заметил Гарри. — Думаю, не стоит объяснять, чем это мне грозит? Я могу лишиться работы!

— Может быть, все не так плохо? — возразила девушка. — Ведь в случившемся нет твоей вины.

— Моя вина в том, что я не могу реализовать одну из прихотей его светлости. Когда он нанимал меня на работу — а это была самая неприятная беседа в моей жизни, — он сказал: «Вам следует понять, что я должен всегда получать то, что хочу, без возражений и жалоб. Если вы не сможете выполнять мои требования, я найду того, кто сможет».

Антея уже слышала это раньше и еще тогда подумала, что маркиз Иглзклиф — крайне неприятный человек и редкий грубиян.

С тех пор она все больше в этом убеждалась.

В то же время она прекрасно понимала, что для Гарри было бы настоящей трагедией потерять место управляющего в имении, которое когда-то принадлежало ему самому.

После смерти отца остались огромные долги, и в конце концов Гарри после долгих и мучительных колебаний решил продать родовое поместье Квинз Ху вместе с домом и землей.

Казалось, само провидение вмешалось в судьбу брата в тот день, когда его друг, Чарли Торрингтон, нашел покупателя, согласившегося не только заплатить астрономическую сумму за имение, но и взять Гарри на должность управляющего.

— Я все уладил, старина! — победоносно сообщил Чарли. — В среду я привезу Иглзклифа осмотреть Квинз Ху, хотя он уже решил купить его за глаза, когда я описал ему дом.

— Иглзкпиф! Маркиз Иглзклиф! — поразился Гарри. — Зачем ему Квинз Ху? Ведь его фамильный замок — один из красивейших и знаменитых в Англии.

— Да, конечно, — согласился Чарли. — Но ведь тебе должно быть известно, что он находится в Оксфордшире, до Лондона оттуда довольно долгий путь, даже при наличии таких замечательных лошадей, как у маркиза. Иглзклиф рассчитывает, что дорога от Квинз Ху займет не более часа.

— Но у него же еще есть дом на Беркли-сквер в Лондоне, — заметил Гарри. — Я все-таки не пойму, зачем ему жить здесь.

— Не в этом дело, дурачок! — рассмеялся Чарли. — Ему нужно место, куда он мог бы увезти свое последнее увлечение на одну-две ночи. Теперь ее зовут Лотти Верной, и она балерина «Ковент-Гарден». Не повезет же он ее в свой фамильный замок!

Гарри весь напрягся.

— Мне совсем не нравится, — резко заявил он, — что мой дом превратится в бордель для высших слоев общества.

Чарли всплеснул руками.

— Дорогой мой Парри, ты не можешь позволить себе подобную щепетильность. Иглзклиф готов заплатить сумму, которая покроет все долги твоего отца и обеспечит выходное пособие старым слугам. Разве последние несколько месяцев не стали для тебя настоящей головной болью? Да еще останется довольно, чтобы тебе и твоей сестре не умереть с голоду. Если ты займешь ту должность, которую я хочу тебе предложить, то, в общем, неплохо устроишься.

— Какую должность? — поднял брови Гарри.

— Ты не сможешь обвинить меня, старина, в том, что я не подумал о тебе, — усмехнулся Чарли, — потому что знаю: хуже всего для тебя будет видеть, как кто-то управляет твоим бывшим поместьем и делает это из рук вон плохо.

По выражению лица друга Чарли понял, что затронул самое чувствительное место.

— Благородный маркиз, — продолжал он, — велел мне найти ему управляющего и считает, что местный житель справится с этим делом гораздо лучше, чем кто-нибудь со стороны.

Гарри, внимательно слушавший друга, выпрямился в кресле и с изумлением уставился на него.

— Я ему сказал, что есть у меня на примете именно такой человек — умный, понятливый, надежный и абсолютно честный. По имени Дальтон.

— Дальтон? — удивился Гарри.

— Им будешь ты Не глупи, Гарри! Я все уладил, и, скажу тебе, это отняло у меня немало времени и сил. Ты должен быть благодарен мне.

— Я благодарен тебе. Ты знаешь, как я благодарен тебе, Чарли. Но мне трудно понять, что же все-таки происходит на самом деле.

— Происходит то, что я возвращаю тебе долг. Я ведь обязан тебе жизнью еще с Ватерлоо.

— Ах это… — пожал плечами Гарри.

— Для меня это значит очень много, — с чувством произнес Чарли. — Мне было ужасно тяжело видеть тебя отчаявшимся после смерти отца, и я рад, что нашел способ помочь тебе. Ты продаешь дом и имение за сумму, значительно превосходящую реальную стоимость, и остаешься здесь в качестве управляющего. Судя по тому, что ты мне рассказывал, у тебя будет много работы. Ведь домом столько лет никто не занимался.

— Верно, — сказал Гарри, — но…

— Никаких «но», друг мой, — перебил его Чарли Торрингтон. — Мне удалось уговорить Иглзклифа подписать нужные бумаги и убедить, что Квинз Ху — как раз то, что ему сейчас нужно, и это, по-моему, просто чудо.

Немного помолчав, он продолжал:

— Маркиз готов потратить на ремонт дома целое состояние. Кому, как не тебе, знать, что это необходимо позарез. Когда я здесь останавливался последний раз, всю ночь с потолка капала вода, и я подхватил жесточайшую простуду.

Гарри поднялся с кресла, подошел к окну и обратил невидящий взгляд на неухоженный, заросший сад.

Чарли Торрингтон с сочувствием наблюдал за ним.

Он понимал, как тяжело Гарри продавать Квинз Ху, свое родовое гнездо.

Особняк представлял собой образец архитектуры времен королевы Елизаветы, но, так как последний лорд Колнбрук не смог найти средств на ремонт, крыша протекала, потолки покрылись трещинами, множество оконных стекол побилось, а половицы зловеще скрипели.

Но еще печальнее было то, что денег не осталось ни на жалованье слугам, ни даже на пропитание самим хозяевам имения.

В то же время расстаться с домом, в котором жили их предки, было для Гарри не менее трагично, чем лишиться руки или ноги.

После затянувшегося молчания Гарри устало спросил:

— Когда маркиз намерен въехать сюда?

— Как только все будет готово, — ответил Чарли. — Насколько я знаю Иглзклифа, это означает — завтра.

— Это невозможно в любом случае. Чарли подошел к другу и положил руку ему на плечо.

— Послушай, Гарри, я знаю, до чего все это тебе неприятно, однако, думаю, некоторым утешением послужит то обстоятельство, что именно ты будешь руководить ремонтом и сможешь вернуть дому его первоначальный вид.

— Я? — изумленно воскликнул Гарри.

— А кто же еще? Одна только возможность увидеть Квинз Ху таким, каким он был когда-то, во всем его великолепии, способна хоть как-то смягчить боль утраты. Кроме того, ты всегда говорил, мол, тебе с сестрой рано или поздно придется перебраться в Дауэр-Хаус, потому что крыша в любой момент готова рухнуть вам на голову.

В общем, все сказанное Чарли являлось правдой, но Гарри трудно было представить — хотя, конечно, он слышал о маркизе и видел его, — каким человеком окажется Иглзклиф.

На следующий день маркиз, сопровождаемый Торрингтоном, подъехал к дому в фаэтоне, запряженном четверкой лошадей.

Увидев экипаж, Гарри испытал нечеловеческую зависть.

Это был самый прекрасный фаэтон, о котором оставалось лишь мечтать, а человек, вышедший из него, являл собою верх элегантности.

Однако он с таким презрением взглянул на Квинз Ху, что Гарри его возненавидел.

— Это и есть тот самый дом? — спросил маркиз таким тоном, словно ему показали свинарник.

Такое ощущение было у Гарри, о чем он рассказал впоследствии своему другу.

— Мне казалось, он вам должен очень понравиться, милорд. — с живостью ответил Чарли. — Это лучший во всем графстве образец архитектуры времен Тюдоров, и, как нетрудно догадаться, он назван Квинз Ху потому, что в нем останавливалась королева Елизавета.

— Как и в сотне других мест, — с сарказмом заметил маркиз.

— Если ее величество так решила, я не могу упрекать ее в этом, — парировал Чарли. — И я вовсе не скрывал, что здесь многое нуждается в ремонте, и предупредил вас об этом, но вы сможете убедиться — восстановление сулит огромные перспективы.

Маркиз, не удостоив его ответа, поднялся по дубовой лестнице в холл с огромным резным камином.

Чарли отметил про себя, что в нем могло поместиться дерево целиком.

Затем Иглзклиф перешел в гостиную, выходившую окнами на старинный розарий, и задержался у портрета прекрасной леди Колнбрук, которая, по слухам, очаровала Карла Второго.

— Это фамильные портреты? — поинтересовался он.

— Да, — поспешно сказал Чарли. — Разумеется, они не входят в список вещей, подлежащих продаже, но я уверен, если милорд пожелает, лорд Колнбрук обсудит с вами вопрос о возможности их приобретения.

В это время Гарри, представленный маркизу как мистер Дальтон, стоял позади них и напряженно вслушивался в каждое слово.

Маркиз пренебрежительно смотрел на все, что ему демонстрировали, включая старинную библиотеку, с полками до потолка, на которых теснились книги в кожаных переплетах, истрепанных и выцветших от времени. Было очевидно, что книги его не интересуют.

Маркиз Иглзклиф осмотрел таким образом все помещения на первом этаже, включая молельню, и комнаты для слуг на втором этаже, где занавески на окнах и пологи над кроватями уже превратились в лохмотья, и едко заявил:

— Несомненно, вы запрашиваете чрезмерную сумму.

— Б нее не входит мебель, — немедленно уточнил Чарли. — Но смею вас заверить, милорд, что вы, будучи знатоком архитектуры, оцените идеальные пропорции комнат и, разумеется, всего дома. Он уникален.

Маркиз не ответил, и Гарри, слышавший весь этот разговор, нисколько не сомневался, что Иглзклиф либо отменит сделку, либо потребует снизить цену.

Однако непредсказуемый маркиз не сделал ни того, ни другого.

Он просто прошел обратно в холл и сказал Гарри, что берет его на службу на основании рекомендации Торрингтона с условием, что если он не сможет соответствовать своим обязанностям, то будет немедленно уволен.

— Давайте сразу внесем ясность в наши отношения, Дальтон, — довольно резко произнес маркиз. — Мне нужен безупречный работник, и он у меня будет.

— Я сделаю все, что в моих силах, милорд, — едва превозмогая обиду, ответил Гарри.

Было невыносимо играть предложенную ему второстепенную роль в собственном доме, переходившем в чужие руки, да еще к тому же покупатель все увиденное воспринимал как будто с неудовольствием.

Мо вот маркиз неожиданно сказал:

— Насколько я знаю, вы служили вместе с майором Торрингтоном в одной бригаде во время битвы при Ватерлоо.

— Да, милорд, — кивнул Гарри.

— Это была великая битва, — задумчиво изрек маркиз, — и я хочу, чтобы, работая на меня, вы проявили тот же ум, ту же смекалку и ту же расторопность. Вы понимаете?

— Понимаю, — тихо ответил Гарри.

— Очень хорошо. Я беру вас на службу, — объявил маркиз, — и первое, что вам предстоит сделать, это немедленно начать восстановление дома. Завтра к вам приедет из Лондона мой секретарь и передаст в ваше распоряжение необходимую сумму денег. Каждый месяц я жду от вас отчета о проделанной работе. Ремонт должен быть завершен как можно скорее.

Направляясь к двери, он бросил на ходу:

— Вы вернетесь со мной, Торрингтон, или собираетесь остаться здесь?

— Я бы остался, если вы не возражаете, — молвил Чарли. — Я надеюсь дождаться лорда Колнбрука. Как я уже говорил, он весьма сожалеет, что не смог присутствовать здесь. Я хочу во всех подробностях передать ему ваше решение и уверен, он будет очень благодарен вам.

Не сказав больше ни слова, маркиз сел в фаэтон, взял поводья и уехал с царственным видом.

Друзья молча провожали взглядом фаэтон, пока он не скрылся из виду.

Тогда Чарли радостно присвистнул.

— Мы сделали это, Гарри! — воскликнул он. — Он его купил; Я даже не мечтал, что он действительно заплатит столько, сколько я запросил.

— А он не переменит своего решения? — засомневался Гарри.

— Он так дорожит своей репутацией, что, однажды дав слово, от него не отступится, — успокоил его Чарли. — Мет, деньги у тебя в кармане, равно как и должность управляющего имением, хотя это будет поистине адская работа.

Конечно, Чарли оказался прав.

Одна Антея знала, по сколько часов в сутки Гарри работал — не без ее помощи — в последующие недели.

Прежде всего им нужно было перебраться в Дауэр-Хаус, который пребывал почти в таком же плачевном состоянии, как и Квинз Ху, и перенести туда как можно больше своих вещей.

Все имущество в него просто не поместилось бы, поскольку в Дауэр-Хаусе находилось всего пять спален, не считая комнат для прислуги, три гостиные и один обеденный зал.

Это был очень милый домик, где уже много поколений леди Колнбрук, достигшие преклонного возраста, счастливо доживали свой век.

Однако, несмотря на это, и Антея, и Гарри знали — он никогда не заменит им Квинз Ху.

Пусть он обшарпанный, пыльный, обветшалый, но Квинз Ху был домом, близким сердцу, незаменимым.

Они любили огромную лестницу — по ее полированным перилам съезжали, когда были детьми.

Любили длинные коридоры с бесчисленным множеством комнат.

Любили историю, которой дышал каждый уголок этого старинного дома с его потайными лестницами, призраками и подземными темницами, откуда, по утверждению Антеи, долгими зимними ночами доносились вопли заключенных.

Отца умиляла игра ее воображения. Он говорил, что это никакие не темницы, а подвалы, где, без сомнения, когда-то скрывались протестанты от тирании Марии Тюдор, а позднее — католики во времена правления Елизаветы, сжигавшей еретиков на кострах.

Если даже в этих подвалах никто не прятался, рассказывал лорд Колнбрук, они вполне могли служить складами для контрабандистов, которые поднимались по Темзе и торговали со многими землевладельцами в предместьях Пондома, готовыми выкладывать солидные деньги за французские вина и особенно за бренди.

Но Антея по-прежнему считала эти мрачные, душные, холодные подземелья темницами и ни за что бы не пошла туда по доброй воле.

Зато по всем остальным помещениям дома она носилась с братом наперегонки.

Они прятались, неожиданно выскакивали из потайных дверей в стенах и пугали слуг, играя в привидения.

Теперь, с горечью размышляла Антея, по коридорам, которые помнят шаги ее матери, будут ходить чужие люди, а в комнате, служившей спальней не одному поколению лордов Колнбруков, станет почивать новый владелец.

Чем больше она думала о маркизе, тем больше ненавидела его, хотя и пыталась убедить себя, что поступает не по-христиански, что следует быть благодарной ему за спасение от нищеты и отчаяния.

И все же она не сомневалась, что Иглзкпиф — черствый, жестокий человек, чуждый сострадания к обездоленным людям.

Гарри не открыл сестре истинную причину, сподвигнувшую маркиза купить их дом, но Антея заподозрила, что происходит нечто неладное.

По окончании ремонта, во время которого она буквально восхищалась рабочими, потрудившимися на славу под руководством Гарри, она узнала, что маркиз собирается устроить прием по случаю прибытия в свое новое владение.

Никем не замеченная, она случайно услышала, как Чарли сказал ее брату:

— Надолго они не задержатся. Лотти должна вернуться в театр вечером в понедельник. Но, насколько я знаю, у нее есть небольшая роль в субботу вечером, так что к обеду они все будут вовремя.

Хотя Антея почти ничего не знала о столичной жизни, она запомнила, как Гарри однажды называл Потти Верной превосходной балериной.

Он и Чарли восхищались ею, очевидно, ее высоко ценили все завсегдатаи клубов в Сент-Джеймс.

— Иглзклиф подарил ей бриллиантовое колье, и теперь она сверкает, как рождественская елка, — заметил Чарли в другой раз.

Антее казалось странным, что маркиз тратит столько денег на простую актрису, но она предположила, что так он выражает свое восхищение ее талантом.

Она убеждала себя, что подарки маркиза значат не больше, чем букеты цветов, которые приносят актрисам менее богатые поклонники.

Ей пришли на память рассказы отца о балеринах и оперных певицах, которые после представления всегда получают огромные букеты.

Актрисам было бы очень обидно, если б обожатели вдруг забыли о них.

Судя по поведению Гарри и по тону, каким он говорил с другом о предстоящем празднике, он явно нервничал.

Чарли много времени проводил в Дауэр-Хаусе, делясь с Гарри лондонскими новостями, — скорее всего таким образом он пытался хоть немного возместить другу те развлечения, которых Гарри теперь был лишен, поскольку новая должность обязывала его не отлучаться надолго из имения.

Гарри же не особенно огорчался по этому поводу.

Его единственным желанием было аккуратно выполнять все требования маркиза, чтобы не лишиться своей должности, которая, по разумению Чарли, могла в какой-то степени компенсировать потерю Квинз Ху.

Антея испытывала несказанную радость, наблюдая, как дом хорошеет день ото дня.

Наличие значительных средств позволило Гарри нанять необходимое количество каменщиков, плотников, штукатуров и маляров в их округе.

Рано утром их привозили на работу в больших повозках, запряженных парами лошадей, а вечером развозили по домам.

Антея очень гордилась братом: у него так хорошо получалось то, чем он раньше никогда не занимался!

Конечно, в армии он привык отдавать приказы, которые четко выполнялись, но сейчас девушка также обнаружила, что Гарри унаследовал от отца его природное обаяние, и рабочие изо всех сил старались потрафить своему нанимателю.

Поскольку Гарри провел несколько военных лет вдали от дома, большинство рабочих не знали его в лицо и не догадывались, что на самом деле он лорд Колнбрук.

И конечно, маркиз вряд ли стал бы утруждать себя поездкой к отставным военным, жившим в деревне, или к кому-либо еще, кто знал его с малых лет и мог проговориться.

— Только бы не забыть, что меня теперь зовут Дальтон, — бормотал он с усмешкой, когда начался ремонт. — Чарли, а почему ты выбрал именно это имя?

— Когда-то у меня был учитель Дальтон, — ответил Торрингтон, — весьма надоедливый тип, но работу свою он делал хорошо. Вот я и подумал, что его имя тебе подойдет.

— Мог бы меня спросить, прежде чем перекрестить в его честь. — недовольно заметил Гарри.

— Не было времени, старина. — оправдывался Чарли. — Я сидел в Уайт-клубе и думал о тебе, когда вошел Иглзклиф и кто-то прошептал: «А вот и Мидас, который к тому же вчера сорвал куш на скачках. Деньги всегда идут к деньгам!» Сказано было довольно едко, но я вдруг понял, что маркиз — тот самый человек, который тебе нужен.

Гарри промолчал, и Антея, решив, что это выглядит как неблагодарность с его стороны, торопливо произнесла:

— Бы были очень, очень добры к нам, Чарли. Вы нас по-настоящему выручили.

Чарлз смотрел на нее так, словно увидел впервые. Конечно, он знал ее уже много лет, но она была на пять лет моложе своего брата, и он привык считать ее маленькой девочкой.

И вот, пока он воевал с французами, она выросла и превратилась в привлекательную девушку. Точнее говоря — очаровательную.

Однако взгляд ее синих глаз оставался по-детски чистым и невинным.

Когда все это дошло до сознания Чарли, он понял, что ей нельзя знакомиться с Иглзклифом.

Он все дожидался, пока Антея выйдет из комнаты, и наконец тихо сказал Гарри:

— Что хочешь делай, но не допусти, чтобы маркиз увидел твою сестру.

Гарри удивленно взглянул на друга.

— Почему?

— Не глупи! — отрезал Чарли. — Ты же знаешь, как он относится к женщинам, а твоя сестра превратилась в очень хорошенькую девушку, и я понял это именно сейчас.

— Разве? — опешил Гарри.

Он привык, что сестра бегает за ним, фактически исполняя его мелкие поручения, так же как мальчики из младших классов во время последнего семестра в Итоне.

Он по-прежнему воспринимал ее девчонкой с растрепанными волосами, спущенными белыми носками и в порванном платье.

И когда Антея вновь вошла в комнату, он посмотрел на нее другими глазами и понял, что, несмотря на небогатый наряд, она двигается с изяществом, которого он раньше не замечал, а детская мордашка стала прелестным девичьим личиком.

Этим же вечером, придя к сестре, как обычно, пожелать спокойной ночи, он присел на край кровати.

— Послушай, Антея, Чарли сегодня сказал мне, что маркиз приедет сюда в конце недели и тебе не стоит с ним встречаться.

Девушка рассмеялась.

— А я и не собиралась. Ты думаешь, он пригласит меня на обед?

— Нет, конечно, нет, — поспешно ответил Гарри. — Я думаю лишь о том, что, пока маркиз здесь, тебе не следует гулять по парку и уж ни под каким видом не приходить в Квинз Ху.

— Я понимаю, что тебя беспокоит, — оживилась Антея. — Мы очень похожи, если он меня увидит, то может подумать, что ты — не Дальтон.

Гарри с облегчением вздохнул и согласился с такой версией.

— Да, конечно. Именно этого я и боюсь, поэтому тебе нужно быть очень осторожной. Попросту говоря, не показываться ему на глаза.

— Слушаю и повинуюсь! — состроила гримасу Антея. — Но мне хотелось бы как-нибудь хоть одним глазом взглянуть на него, ведь я никогда не видела маркизов.

— Это исключено! — сурово произнес Гарри. — Пойми, Антея, ты должна оставаться здесь, и если он по какой-либо причине подойдет к двери, ты сделаешь вид, что тебя нет дома.

Антея со смехом откинулась на подушки.

— Ты все сильнее разжигаешь мое любопытство.

— Любопытство до добра не доведет, — предупредил Гарри. — Один маленький неверный шаг может обернуться большой бедой. Антея, маркиз крайне неприятный человек с дурной репутацией. Если б у меня была возможность продать Квинз Ху кому-нибудь еще, я ни за что бы не стал иметь дело с Иглзкпифом.

— Не думаю, чтобы этот дом приглянулся нескольким богачам одновременно, — заметила Антея. — Так что спасибо Чарли — теперь папины долги уже не будут обременять нас до самой смерти.

Она увидела, что брат нахмурился, и, подумав немного, перевела тему в другое русло.

— Сегодня я навестила бедного старого Бурроуза. Он в восторге от ремонта, который сделали в его доме по твоему приказанию. «Никогда в жизни мне не было так уютно, мисс Антея», — сказал он мне. До чего я рада, что повидала его!

— Слава Богу, я могу хоть что-то сделать для стариков ветеранов, — пробормотал Гарри.

— А нянюшка потрясена суммой, — продолжала девушка, — которая даже превысила жалованье за длительное время. «Теперь у меня хватит денег на похороны», — весело сообщила она. Но я ей ответила, что умирать было бы очень нехорошо с ее стороны.

— Да уж, конечно, — улыбнулся Гарри, подумав, что лучшей компаньонки, чем нянюшка, для Антеи не найти.

У него уже был разговор с ней о сестре, и нянюшка твердо сказала:

— Не беспокойтесь, мастер Гарри. Я буду заботиться о мисс Антее, как всегда. Из того, что я слышала о его светлости, могу сделать только самые нелестные для него выводы.

И продолжала еще более решительным тоном:

— Настоящий джентльмен не станет привозить в дом вульгарных девиц из театра. Ваша матушка в гробу бы перевернулась!

— Только не упоминай об этом при Антее, нянюшка, — попросил Гарри. — Это лишь разожжет ее любопытство, и она захочет увидеть маркиза хотя бы потому, что никогда раньше не встречала подобных мужчин.

— Я прослежу, чтобы она оставалась здесь со мной, милорд, — ответила няня.

Гарри слез с кухонного стола, на котором сидел в течение всего разговора.

— Я для вас не милорд. Я — мистер Дальтон и прошу не забывать этого.

Он направился к выходу, и вслед ему понеслись насмешливо-сердитые слова старой няни:

— Да уж, мистер Дальтон! Что такое происходит в этом мире, хотела бы я знать, если человек опасается называться именем, принадлежащим ему по праву?

За то время, пока Гарри занимался ремонтом Квинз Ху, он неоднократно встречался с маркизом, приезжавшим проверить, как идут дела, и в очередной раз поторопить своего управляющего.

Тогда в доме, в частности, перекрасили стены и потолки и полностью перестроили кухню, установив там современные плиты, сиявшие, как полированное серебро.

И вот однажды, когда Гарри приехал в Лондон с ежемесячным отчетом, маркиз категорически заявил ему, что ждать больше не намерен.

— Я приобрел дом для определенной цепи, Дальтон, — произнес он властно и отчетливо. — Me за горами пето, и я собираюсь приехать туда на ближайшие субботу и воскресенье, так что у меня не будет времени везти гостей, которых я намерен взять с собой, куда-либо еще.

Он постучал по столу линейкой.

— Таким образом, вы должны окончательно привести в полный порядок большие спальни. Я хочу, чтобы в доме было много слуг, нанять их я поручаю вам. Если возникнут какие-либо трудности, обращайтесь к моему секретарю. Я приеду с гостями в субботу, двадцатого мая.

— Так скоро, милорд? — в отчаянии произнес Гарри.

— Не так уж и скоро, — возразил маркиз. — Со мной будет не только мисс Потти Верной, о которой вы, разумеется, слышали, но и несколько хорошеньких юных балерин из «Ковент-Гарден». Они выступят для нас во время обеда.

— Выступят?.. — Гарри онемел от изумления.

— Все очень просто, — продолжал Иглзклиф. — Вы установите небольшую сцену, высотой примерно восемнадцать дюймов, в обеденном зале под галереей менестрелей. Девушки будут показывать «пластические позы»— это новая форма искусства, прибывшая к нам с материка. Им потребуется пианист, и я хочу, чтобы вы нашли кого-нибудь из местных.

Увидев, как вытянулось лицо управляющего, маркиз объяснил:

— Всех этих балерин будут сопровождать мои лучшие друзья, и пианист из числа знакомых только смущал бы девушек. Поэтому вам нужно найти человека, который, выполнив свою задачу, немедленно уйдет. Вы понимаете?

— Да, конечно, милорд, — кивнул Гарри. Немного подумав, маркиз прибавил:

— Действительно, неплохо бы устроить обед под музыку. Тихий, мелодичный аккомпанемент не будет мешать разговору, наоборот, придаст атмосфере чересчур длинного обеденного зала некую непринужденность. Музыкант сначала будет играть на галерее, а потом спустится вниз, когда мы перевдем к десерту, а балерины начнут свое выступление. Насколько я понимаю, все, что им потребуется для представления, это музыкальный аккомпанемент. Теперь вам понятно?

— Уверен, что смогу все устроить, милорд, — ответил Гарри. — Я знаю подходящего пианиста, который вышел на пенсию из-за болезни сердца.

Но играет он великолепно, и я уверен: за небольшую плату он с радостью согласится аккомпанировать вам.

— Дайте ему сколько он захочет, — взмахнул рукой маркиз, — и не утомляйте меня подробностями. Ваше дело — организовать все как следует. И проследите, чтобы сцена была изящно задрапирована и, разумеется, украшена цветами.

— Непременно, милорд.

Возвращаясь из Лондона, Гарри заехал к мистеру Мелдозио.

Его домик размерами несколько превосходил коттеджи и был расположен на окраине деревни.

Приятный человек с типично итальянской внешностью, с белыми как снег волосами, Мелдозио жил с сестрой, окружившей его заботой, и большую часть времени проводил среди мелких птичек, которых собирал всю жизнь.

Он встретил Гарри с искренней радостью.

— Какой сюрприз, лорд Колнбрук! — вскричал он. — Как долго я вас не видел! Я уж решил, что вы про меня забыли.

— Я думал, вы слышали, у меня было много дел в Квинз Ху, — ответил Гарри.

Мистер Мелдозио подмигнул ему.

— Да, слышал. Я так понимаю, что вы теперь называетесь мистер Дальтон, управляющий.

— Именно так, — подтвердил Гарри. — Мне нужна ваша помощь вечером в субботу, и ваш отказ очень расстроил бы меня.

Мистер Мелдозио с восторгом согласился.

— Это будет как в старые добрые времена. — Он был явно растроган. — Хотя пальцы плоховато слушаются меня по утрам, я упражняю их ежедневно. Надеюсь, я не разочарую мисс Лотти Верной.

— Я уверен, она будет восхищена вашим исполнением, как и все мы, — сказал Гарри.

По дороге домой он думал о том, как обрадуется Антея, что все улажено.

Теперь она смотрела на брата и все отчетливее понимала, какой катастрофой грозит обернуться гнев маркиза в первый же день его пребывания в Квинз Ху.

Было утро пятницы, и даже если Гарри немедленно отправился бы в ближайший город, то вряд ли нашел кого-нибудь столь же искусного, как Мелдозио, а времени на прослушивание и репетиции уже не оставалось.

Гарри со звоном поставил пустой стакан на стоп.

— Что мне делать, Антея? — простонал он. — Что, черт побери, прикажешь мне делать?

— Все очень просто, — ответила девушка. — Играть могу я.

Гарри воззрился на нее так, словно она сошла с ума.

— Ты? Нет! Не говори глупостей!

— Ты же знаешь, — продолжала Антея, — что я играю на фортепьяно. Конечно, не так хорошо, как мистер Мелдозио, но папе нравилось. Он однажды сказал, что если мне придется когда-либо зарабатывать на жизнь, то, потренировавшись, я вполне могла бы выступать профессионально.

— Он тебе просто польстил, — ухмыльнулся Гарри.

Разумеется, он слукавил, так как знал, что сестра великолепно играет на фортепьяно; многие, слышавшие ее исполнение, признавались, как они тронуты ее мастерством.

Каждое воскресенье она играла на органе в церкви, и хотя Гарри считал себя лишенным всякого музыкального слуха, он чувствовал, что из старого органа, который держался на честном слове и давным-давно нуждался в замене, Антея умела извлечь музыку, напоминавшую пение ангелов.

Все это молнией промелькнуло в его мозгу, но он тут же вспомнил о маркизе и выпалил:

— Невозможно! Абсолютно невозможно!

— Очень хорошо, — фыркнула Антея. — Тогда найди еще кого-нибудь.

Она взглянула на часы на каминной попке.

— Уже почти полдень. У тебя осталось около восьми часов.

Гарри сжал зубы.

— Ты же знаешь, заниматься поисками мне некогда. Нужно срочно закончить тысячу дел. Садовники принесли цветы, и я должен проследить, чтобы их красиво расставили. Когда я выходил сегодня утром, занавес для сцены еще не повесили. Если я оставлю без внимания сервировку обеденного стола, она будет просто ужасна. Вильяме — замечательный садовник, но художественного вкуса у него не больше, чем у кролика.

Он был крайне взбудоражен, и Антея пыталась успокоить его.

— Конечно, дорогой, я все понимаю. Гораздо проще будет разрешить мне играть, чем пытаться за несколько часов найти неизвестно кого, заведомо зная, что все равно не найдешь.

— Я не могу допустить, чтобы ты общалась с маркизом и его приятелями.

— Ну не съедят же они меня! — заявила Антея. — И откровенно говоря, мне, конечно, льстит подобный комплимент, но с Потти Вер-нон мне не сравниться!

«Несомненно», — подумал Гарри.

Он посмотрел на слегка растрепанную сестру, одетую в простое хлопчатобумажное платье, полинявшее от бесконечных стирок, и понял: ни за что на свете маркиз не обратит внимания на обыкновенную селянку, когда рядом с ним самая очаровательная балерина в Лондоне.

Словно почувствовав, как ослабевает решимость брата, Антея присела на подлокотник кресла и обняла Гарри за плечи.

— Послушай, дорогой, я знаю, как ты беспокоишься за меня, и очень ценю твои чувства. Клянусь честью, я буду вести себя осмотрительно. Я просто сыграю на фортепьяно то, что потребуется, и сразу же вернусь домой с нянюшкой.

— С тобой будет нянюшка? Гарри ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку.

— Ну да. Нянюшка сможет подождать меня в комнате для экономки, она знает, где это. А я, как только закончу играть, отправлюсь с ней домой. Через парк идти не больше десяти минут.

После продолжительного раздумья Гарри сказал:

— Я уверен, что делаю ошибку! Я знаю, мне не следует принимать твое предложение, но я не могу позволить себе потерять должность. Да и, честно говоря, не хочу ее терять.

— Вот именно!

— Это такая удача, — продолжал он, — что я смог столько сделать для фермеров, прошедших всю войну и оставшихся без надежды на чью-нибудь помощь. Как сказал мне один человек, у него не было возможности даже починить коровник.

— Знаю, знаю! — подхватила Антея. — И они очень благодарны тебе, Гарри. Миссис Барнс восхищалась тобой пару дней назад: якобы ты, словно сам святой Михаил, сошел с небес, чтобы спасти их.

— На самом деле им следовало бы благодарить маркиза. К чести его будет сказано, он ни разу не поинтересовался, куда конкретно уходят его деньги: на фермы, на отставных военных или на что-нибудь другое…

— Он не может быть настолько неприятным человеком, как о нем говорят.

— Me только может, но и является! — стоял на своем Гарри. — Он отвратительный человек, и не надо обманываться на сей счет. Я не допущу, чтобы ты знакомилась или разговаривала с ним. Ты понимаешь, Антея? Постарайся, чтобы тебя не заметили. И как только представление закончится, вместе с нянюшкой возвращайся сюда.

— Обещаю именно так и сделать.

— И более того, — не унимался Гарри, — когда будешь играть, сосредоточься исключительно на музыке. Не смотри по сторонам и ничего не слушай. Я не хочу, чтобы твою душу оскверняла та мерзость, которую устроит маркиз в моем доме — как будто он имеет на это право!

Антея хотела было возразить, что Квинз Ху больше не его дом, но решила, что это слишком жестоко.

Она просто поцеловала брата в щеку со словами:

— Не волнуйся, Гарри, все будет в порядке. Я уверена, Иглзкпиф останется доволен моим исполнением, но не обратит внимания на какую-то пианистку.

— Да, вероятно, так оно и будет, — согласился Гарри.

Но в его голосе Антея расслышала нотки прежнего беспокойства.

Для нее же предстоящее событие было настоящим приключением на фоне ее тихого и размеренного существования.

Глава 2

Маркиз выехал из Лондона в скверном настроении.

Больше всего на свете он ненавидел, когда рушились его планы.

Ему пришлось изрядно потрудиться для организации этого загородного приема.

Первым делом следовало устроить так, чтобы в субботнем балете в «Ковент-Гарден» роль Лотти оказалась незначительной и ее можно было передать дублерше.

Это не составляло большого труда, как казалось на первый взгляд, поскольку Иглзклиф финансировал большую часть представлений «Ковент-Гарден»и ни у кого в театре не возникало желания перечить уважаемому покровителю.

Поэтому Потти действительно получила очень маленькую роль, тем более что главная партия была мужская.

Затем маркиз пригласил гостей, отбирая их с теми же тщательностью и вниманием, с какими брался за любое дело.

Все приглашенные были его закадычными друзьями, соперниками на скачках и сподвижниками на осенних охотничьих выездах.

Пятеро являлись членами того же охотничьего клана, что и маркиз, и каждую зиму какое-то время гостили в его охотничьем домике в Лестершире.

Что касается дам, то маркиз последовал совету Лотти и пригласил трех юных балерин «Ковент-Гарден», недавно приехавших из Франции и великолепно исполнявших «пластические позы».

Этот новый вид искусства стал весьма популярен в Париже.

Маркиз не сомневался: если их представление будет хоть как-то напоминать то, что он недавно видел в «веселом городе», его друзья испытают настоящее потрясение.

Таким образом, Иглзклиф ради своего приема лишал «Ковент-Гарден» сразу нескольких актрис.

Пользуясь своим авторитетом, он сумел их всех освободить от субботнего выступления.

Остальных дам приглашали его друзья, причем некоторые пары были в таких же отношениях, что и Лотти с маркизом.

Конечно, дом Лотти был просторнее и экстравагантнее многих иных домов, а экипаж и великолепные лошади, которых дарил ей маркиз, могли затмить конюшню любой дамы в Лондоне.

Подъезжая в своем фаэтоне к Челси, маркиз радовался своему умению ладить с женщинами.

В то же время он предвкушал ночь с Лотти в Квинз Ху без такого досадного неудобства, как необходимость вставать на рассвете и поспешно отправляться в свой дом на Беркли-сквер.

В сердечных делах маркиза раздражало только одно: ему приходилось исчезать задолго до появления какой-нибудь болтливой горничной, чьи сплетни в конце концов могли достичь ушей хозяина.

— Я устал. — признался однажды маркиз некой чаровнице, столь прекрасной, что почти вся ночь их неутолимой страсти промелькнула как одно мгновение.

— Знаю, милый, — ответила она. — Однако, хотя после твоих щедрых чаевых ночной лакей будет глух и нем, остальным я доверять не могу. Мне кажется, эта несносная проныра, камеристка моей свекрови, постоянно ищет повод скомпрометировать меня.

И маркиз безропотно встал с теплой, удобной постели, чтобы одеться.

Это он прекрасно умеп делать без помощи спуги.

Затем он вышел на холодную ночную улицу, где его дожидался закрытый экипаж с зевающим кучером и сонным лакеем…

«Сегодня, — сказал себе Иглзклиф. — я проведу ночь, не глядя на часы».

С этими мыслями он направил коней на красивую аллею перед королевской больницей, выстроенной Карлом Вторым.

Деревья, окаймлявшие аллею, радовали глаз нежной зеленью только что распустившейся листвы; окна домов весело сверкали под майским солнцем.

Маркиз немало сил потратил на собственное комфортное обустройство, прежде чем поселил Потти Верной в дом, купленный им год назад для прежней дамы сердца.

Он позволил Потти самой выбрать отделку своей спальни, хоть и считал, что у нее дурной вкус.

Зато он оборудовал по своему разумению роскошную ванную комнату, которая неизменно вызывала возгласы изумления и восхищения у всех, кому Потти ее демонстрировала.

А Гарри был в шоке, когда Иглзклиф велел ему в Квинз Ху переделать в ванные комнаты все пять туалетных ниш, смежных с парадными спальнями.

— Ванные комнаты, милорд? — переспросил Гарри, не веря своим ушам.

Позже, оценив удобство и эстетику нововведения, он объявил сестре, что и в Дауэр-Хаусе будет ванная.

— Зачем нам ванная комната? — удивилась Антея.

— Затем, что она сбережет массу сил, в данном случае моих. Не понадобится таскать воду наверх. — ответил Гарри.

Антея призадумалась, в его словах было рациональное зерно.

Джекобс, разнорабочий, ухаживавший за садом в Дауэр-Хаусе, приносил дерево и уголь для камина и убирал мусор.

Он же по утрам затаскивал наверх, в комнату Гарри, тяжелые бадьи с водой, где брат мылся в лохани.

А Гарри таскал воду для Антеи, поскольку ома обычно мылась вечером, когда старый Джекобс возвращался в свой маленький домик в дальнем углу конюшенного двора.

Даже нянюшке не хотелось вновь звать Джекобса после тяжелого трудового дня.

Гарри всегда с юмором относился к этой своей обязанности, однако сам был готов мыться холодной водой и утром, и вечером, если только для этого не приходилось разбивать лед.

— Будь у нас ванная, — доказывал он сестре, — все стало бы намного проще. Если не веришь мне, сходи в Квинз Ху и посмотри сама.

— Конечно, я так и сделаю, — обронила Антея, — но это очень странно, ведь мы всегда мылись в спальнях.

И вот она увидела ванные комнаты, и они произвели на нее ошеломляющее впечатление.

Во-первых, ванные выходили прямо в спальни, и дамам не было необходимости появляться в коридорах в нижнем платье, что шокировало бы ее мать.

Во-вторых, Антея и представить себе не могла ничего более замечательного, чем ванна маркиза.

Она отличалась от других ванн, потому что была вмонтирована в пол — по римской моде, как говорил Чарли, — ив нее следовало не залезать, а спускаться.

Оценив все это великолепие. Антея, так же как и Гарри, немедленно загорелась идеей оборудовать ванны в Дауэр-Хаусе.

— Мне все равно придется греть вам воду на этой ржавой старой плите, — ворчала няня, — а если ванна окажется больше нынешней бадьи, могу сказать только одно: вода будет холодная.

Все нянюшкины причитания прекратились, когда при ремонте кухни в Квинз Ху Гарри приобрел новую плиту и для Дауэр-Хауса.

Глядя на нее, Чарли Торрингтон рассмеялся.

— Ты мог бы прекрасно обустроить свой дом за счет маркиза!

Гарри сверкнул на него глазами.

— Я платил сам, из собственных денег! — отчеканил он. — Ты рекомендовал меня как порядочного человека, достойного доверия, и я не собираюсь опровергать твоих слов.

Чарли извинился.

И Антее хотелось верить, что маркиз замечает щепетильность своего нового управляющего в подобных делах.

Она знала: весь ремонт, проводимый в Дауэр-Хаусе, Гарри оплачивает из своего кармана — деньгами, полученными за собственный дом.

Конечно, Чарли прав: было бы совсем не сложно приписать какую-то сумму сверх огромных счетов по работам в Квинз Ху, отправляемых в Лондон.

И все-таки Гарри не мог допустить подобного. — Да, мне приходится зарабатывать себе на жизнь, — сказал он сестре, — но я по-прежнему джентльмен и не намерен об этом забывать.

Подъезжая к дому на Королевской аллее, маркиз думал не столько о своей замечательной ванной, как это обычно бывало перед визитом к Потти Верной, сколько о том, с каким комфортом он здесь устроился.

Камеристка Потти, Сара, которая также выполняла обязанности ее костюмерши в театре, маркизу не нравилась.

Зато всех остальных горничных подбирал секретарь маркиза, мистер Каннингем.

В те дни, когда Иглзклиф ужинал с Потти, его шеф-повар с главным лакеем приезжали заранее, и к появлению маркиза были уже готовы его любимые блюда.

В погребах стояли бочки с особым сортом шампанского, кларетом и портвейном.

Еженедельно из деревни привозили свежие яйца, птицу и фрукты, так что в лондонских магазинах закупали небольшое количество продуктов.

Маркиз остановил фаэтон.

Кони в упряжке радовали глаз — он приобрел их на ярмарке в Таттерсапе в начале года.

Конюх, стоявший на запятках, соскочил на землю и направился к лошадям.

Маркиз, красивый и элегантный, также вышел из экипажа.

Его надраенные ботфорты с золотыми кисточками сверкали так, что в них отражались и весеннее солнце, и лестничные перила.

Как обычно, дверь открылась раньше, чем маркиз дотронулся до серебряного молоточка.

Иглзкпиф всегда заранее посылал лакея, чтобы он сообщил о времени приезда своего господина.

У порога стояла Сара, некрасивая женщина средних лет, похоже, страдающая косоглазием.

Когда маркиз вошел, она объявила:

— Дурные новости, милорд. Мисс Потти нездоровится.

Маркиз замер на месте.

— Нездоровится? — переспросил он.

— Увы, милорд, ей стало дурно вчера вечером, когда мы вернулись с представления. Теперь ома едва может говорить и приподнимать голову с подушки.

— Почему мне не дали знать? — осведомился маркиз.

Сара пожала плечами.

— Я надеялась, что ей полегчает. Я же знаю, как вы могли расстроиться от подобной новости. Но ей стало только хуже.

— Вы вызывали доктора?

— Да. Он приходил около полудня, сказал, что у мисс Потти весенняя лихорадка и что сейчас многие ею болеют.

Не говоря более ни слова, маркиз поднялся по маленькой лестнице в спальню Потти.

Комната занимала почти весь этаж и представляла собой буйство розового атласа и муслиновых занавесей, обшитых кружевом.

На попу красовался абиссинский ковер ручной работы, подарок маркиза.

Потти лежала на огромной кровати под кружевным пологом, ниспадавшим с золотого хоровода танцующих ангелочков.

Ее темные волосы разметались по подушке, глаза были закрыты.

Она, несомненно, выглядела больной, и никакого грима не требовалось для придания мертвенной бледности ее лицу.

Когда Иглзклиф приблизился, она с трудом разлепила веки.

Маркизу показалось, что у нее глаза навыкате.

— Мне очень жаль, — слабым голосом произнесла она, — но чувствую я себя прескверно.

— Дал ли тебе доктор лекарство? — спросил маркиз.

— Гадость какую-то, у нее вкус паршивее грязной мыльной воды! — скривилась Потти. — А от кашля все равно не помогает.

Столь длинная фраза вызвала жестокий приступ кашля, долго сотрясавший все тело девушки.

Наконец она вновь откинулась на подушки, и маркиз сказал:

— Я пришлю к тебе своего личного врача. Ни в коем случае нельзя вставать с постели в таком состоянии.

— Не сомневаюсь, что в понедельник смогу выступать, — пробормотала Потти.

Покидая комнату, маркиз даже не знал, что и думать о сорвавшемся торжестве.

Он вернулся в свой особняк на Беркли-сквер и велел секретарю послать к Потти личного врача, который также пользовал принца-регента, и как можно скорее отправить в дом на Королевской аллее корзину орхидей.

Его сильно раздражала мысль, что теперь участников празднества будет нечетное число, и без пары остается именно он.

Искать замену Потти было слишком поздно. Еще более выводил его из себя тот факт, что Потти нарочно не сообщила ему заранее об изменении планов.

Хоть он и подозревал, что причиной тому ревность, это не могло умалить досады и разочарования.

Ведь теперь торжественного приема в том варианте, как он задумывался, не получится.

Не желая показывать Дальтону своих чувств, маркиз искренне восхищался тем, как дом возрождается буквально из руин, хорошеет на глазах.

Разумеется, Чарли Торрингтон нисколько не преувеличивал, называя дом жемчужиной архитектуры эпохи Тюдоров, одним из лучших ее образцов в стране.

Все, чем обладал маркиз, было лучшим из лучшего, если не уникальным, и он не сомневался: восстановленный особняк станет предметом зависти всех его друзей, тем более что находится недалеко от Лондона.

Теперь торжество безнадежно испорчено из-за Потти, подхватившей весеннюю лихорадку.

В какой-то миг маркиз решил отменить прием, перенести его на следующую неделю. Но тут же понял, что уже слишком поздно.

Хоть он и выехал из столицы раньше своих друзей, ему никак не удалось бы известить всех, и в любом случае он вряд ли застал бы кого-нибудь из них дома.

Скорее всего они уже отправились за своими дамами в разные концы Лондона, и перехватить их совершенно нереально.

Маркиз ехал в самом мрачном расположении духа, чуть ли не физически ощущая пустое место рядом с собой, там, где должна была сидеть Потти.

Как он и ожидал, через пятьдесят четыре минуты фаэтон приблизился к свежевыкрашенным и позолоченным воротам Квинз Ху.

Две черно-белые, в тон особняку, привратницкие будки тоже сияли как новенькие.

По дороге сюда он представлял, как ахала бы от радости Потти, впервые увидев новый дом.

Она была достаточно умна, чтобы понимать: маркиз в отличие от прочих мужчин любит, когда хвалят не столько его самого, сколько его достояния или достижения.

Несомненно, она бы хлопала в прелестные ладошки и не переставая восторгалась великолепием черно-белого особняка.

А маркиз с удовлетворением сознавал бы, что заслуживает каждого вздоха, каждого эпитета, которыми Лотти награждала бы его талант отыскивать все самое лучшее, уникальное в своем роде.

Он не мог не признать, что и сам гордится своим приобретением, и был совершенно уверен: его друзья, впервые увидев Квинз Ху, потеряют дар речи от изумления.

Черные балки были перекрашены, в ромбовидных оконных переплетах сверкали новые стекла, а восемь нанятых Гарри садовников сотворили чудо, превратив неухоженные джунгли в великолепный сад.

Зеленели аккуратно подстриженные газоны, цвели кусты, за ними благоухали лиловая и белая сирень и золотистый ракитник.

Не сад — сказка!

Маркиз подошел к двери точно в срок, названный мистером Каннингемом Гарри Дальтону.

Как и предполагал Иглзклиф, управляющий ждал его у свежевыкрашенной парадной двери на верхней ступеньке лестницы, покрытой красным ковром.

Два конюха, сидевших позади маркиза, торопливо приняли поводья.

Новый владелец Квинз Ху медленно и с достоинством, граничившим с надменностью, направился по ковровой дорожке к Гарри.

— Добрый день, милорд!

— Добрый день, Дальтон, — ответил маркиз. — Все ли готово к прибытию моих гостей?

— Надеюсь, я не забыл ни одного из ваших распоряжений, милорд, — сказал Гарри. — Фортепьяно привезли вчера.

— Надеюсь, так оно и есть, — заметил маркиз таким тоном, словно искал, к чему придраться.

Он прошел в вестибюль, где его дожидались дворецкий и четверо лакеев.

Так как маркиз их раньше не видел, Гарри немного нервничал, представляя их ему.

— Это Джарвис, милорд. Он служил графу Халлудо самой его смерти.

Дворецкий, респектабельный мужчина средних лет, вежливо поклонился Иглзклифу.

Маркиз кивнул и направился в гостиную, отметив про себя, что комната со вкусом украшена благоухающими цветами.

Затем он обернулся к Гарри:

— Распорядитесь установить после обеда игорные стопы в конце комнаты. Не забудьте также про свежие карточные колоды, которые были высланы сюда на прошлой неделе.

— Я получил их, милорд, — подтвердил Гарри.

Маркиз прошел по коридору в библиотеку, выглядевшую совсем не так, как до ремонта.

Теперь полки, доходившие до самого потолка, были уставлены фолиантами в кожаных переплетах с золотым тиснением.

Обтрепанные шторы сменились золотой парчой, а когда-то отсыревший и протекавший потолок был воссоздан по первоначальному архитектурному замыслу.

Гарри нашел старые чертежи случайно.

Они оказались в морском сундучке его отца, на который он наткнулся, перебирая вещи для переезда в Дауэр-Хаус.

Разобравшись в своей находке, Гарри понял, что именно чертежей ему не хватало для придания дому того очарования, которое было в нем изначально.

Он присматривал за работами, объяснял, ободрял и всеми способами помогал воссоздать из хаоса былое великолепие, стоявшее у него перед глазами.

И теперь Гарри окончательно уверился, что результат этих усилий понравится любому, даже Иглзклифу.

Однако маркиз не стал хвалить его. Он лишь спокойно произнес:

— Мне нравится эта комната. Сомневаюсь, чтобы кто-то из моих гостей оказался страстным книголюбом, поэтому оставлю ее за собой.

Дворецкий, следовавший за Иглзкпифом и Гарри на почтительном расстоянии, приблизился к ним со словами:

— Милорд, мистер Дальтон предполагал, что именно таковым будет ваше желание, и распорядился поставить в углу поднос для вина. Разрешите налить вам бокал шампанского?

— Благодарю. — ответил маркиз. Джарвис поспешил за вином.

— Если я пока не нужен вам, милорд, — сказал между тем Гарри, — разрешите удалиться. Мне нужно еще за многим проследить.

— Вы установили сцену так, как я просил?

— Конечно, — молвил Гарри, — и я надеюсь, милорд, что вы останетесь довольны результатом.

— Тогда не стану вас задерживать, Дальтон. Гарри заставил себя изобразить вежливый поклон и исчез.

Он шел по коридору, чувствуя, как в нем закипает ненависть к Иглзклифу.

Ну что стоило этому напыщенному маркизу сказать хотя бы пару слов благодарности!

Гарри прекрасно понимал, что творит чудеса в своей непростой работе.

«Никто бы не смог сделать так много за столь малое время», — злился он.

А затем рассмеялся, осознав, что требует благодарности всего лишь за добросовестное выполнение своей работы.

«Если он получит от этого столько же удовольствия, сколько я, — решил Гарри, — значит, ему повезло».

Откровенно говоря, молодой человек с просветленной душой наблюдал, как его фамильный дом восстает из руин, превращаясь в произведение искусства.

«Беда в том, — думал он, подходя к банкетному залу, — что все это великолепие пропадет зря. Ведь оно досталось человеку, развращенному своим немыслимым богатством, и кучке невежественных девиц, способных оценить только блеск драгоценностей, повешенных им на шею любвеобильными поклонниками».

Но, войдя в банкетный зал и увидев, как безвкусно расставлены цветы, принесенные садовниками, он вновь увлеченно занялся своей работой и позабыл на время о личных обидах и неприятностях.

Весь день Антея упражнялась на спинете, перевезенном в Дауэр-Хаус из Квинз Ху.

Инструмент принадлежал еще ее бабушке.

Он прекрасно вписался в интерьер, но играть на нем было весьма затруднительно.

Антея не переставала мечтать о настоящем фортепьяно, таком, о каких лишь читала.

Неужели когда-нибудь она сможет позволить себе столь замечательное приобретение?

Ей так хотелось ощутить под пальцами клавиши современного инструмента!

У мистера Мелдозио было фортепьяно десятилетней давности.

Он объяснил девушке, как далеко ушла вперед техника, насколько в нынешних моделях улучшилась конструкция и стал богаче звук.

Мистер Мелдозио всегда разрешал Антее музицировать, когда у нее выдавалась свободная минутка.

Он и сам играл ей и, хотя девушка вряд ли это осознавала, относился к ней словно к одной из своих учениц.

— Я с такой радостью прихожу сюда! — призналась она две недели назад, в последний свой визит.

— И я очень рад видеть вас здесь, — ответил мистер Мелдозио. — Как жаль, что вы родились в знатной семье! В противном случае вы наверняка стали бы великой пианисткой и люди толпами ходили бы на ваши концерты.

Антея рассмеялась.

— Бы мне льстите! Конечно, мне приятно слушать ваши слова, но я знаю, все это преувеличение. Я никогда не смогу играть так же прекрасно, как вы.

— Технически — да, возможно, — согласился он. — Но в вашем исполнении есть нечто такое, чему нельзя научить и чего нельзя достичь никакими упражнениями.

— Что же? — удивилась девушка.

— Вы играете сердцем, мисс Антея, а для музыки это главное.

Он немного призадумался.

— Нет, пожалуй, я не совсем прав. Вы играете не сердцем, а душой, а это большая разница. У вас дар от Бога. Вы подобны ангелу.

— Еще чуть-чуть, и я возгоржусь! — захохотала Антея. — Если у меня и есть так называемый «божественный дар», то лишь потому, что вы разрешаете мне играть на вашем чудесном фортепьяно и учите меня музыке. Думаю, я никогда не смогу в полной мере выразить вам мою благодарность.

Покинув мистера Мелдозио, Антея вновь и вновь возвращалась мыслями к его словам и в конце концов пришла к выводу, что он явно преувеличивает ее талант, поскольку он иностранец.

Однако неоспоримым фактом являлось то, что она не представляет своей жизни без музыки.

Делая что-нибудь по дому, она напевала про себя рождавшиеся в ней странные мелодии.

На улице ей их нашептывал ветер.

Часто, когда она в одиночестве каталась на лошади по парку, ей казалось, будто копыта отбивают ритм песни, звучавшей в ней.

Встав из-за спинета. Антея подумала, что, возможно, ей следовало бы зайти к мистеру Мелдозио и поиграть на его фортепьяно.

Но времени на это уже не оставалось.

Мелдозио жил на другом конце деревни, и она могла утомиться от такой прогулки перед вечерним выступлением.

А ей хотелось показать лучшее, на что она способна, и никоим образом не подвести брата.

Весь день няня приводила в порядок единственное выходное платье Антеи, которое пошила не так давно своими руками.

Это платье из белого муслина, с оборками вдоль глубокого выреза и по подолу, никак нельзя было назвать вечерним.

Антея надевала его, когда ужинала дома вместе с братом.

Чтобы оно выглядело понаряднее, нянюшка добавила к нему голубой пояс от платья леди Колнбрук.

Голубой цвет очень шел к глазам Антеи.

В первый момент нянюшка пришла в ужас от одной только мысли, что Антея появится в Квинз Ху, когда там будет маркиз.

Но узнав, что делается это исключительно ради Гарри, она вынуждена была признать — это единственный выход.

Нянюшка обожала своего воспитанника. Она пришла в дом в качестве помощницы няни, когда леди Колнбрук родила Гарри.

А через пять лет, когда на свет появилась Антея, старая няня уволилась, и ее заменила нянюшка Элпен.

Одной из причин этого послужило стесненное финансовое положение семьи.

После смерти леди Колнбрук дела шли все хуже и хуже, и вдовцу поневоле пришлось уменьшить количество слуг.

Нянюшка же успевала присматривать за всем подряд.

Ее присутствие благотворно сказывалось на существовании домочадцев.

Няня очень любила «ребятишек», как до сих пор называла их, преданность ее не знала границ.

И Антея, и Гарри даже представить себе не могли жизнь в родительском доме без своей нянюшки.

Хотя она не меньше других была потрясена преображением Квинз Ху и считала своего «малыша» настоящим гением, ее по-прежнему возмущало притворство Гарри.

Она часто сетовала, что он всего лишь «главный среди слуг милорда».

— Пожалуйста, следи за своими словами, нянюшка! — умоляла ее Антея. — Гарри просто взбесится, если кто-то вдруг заподозрит, что он и есть лорд Копнбрук. И я абсолютно уверена: если его разоблачат, то либо маркиз его выгонит, либо Гарри самому придется уходить.

— Я не стану делать ничего, что огорчило бы мастера Гарри, — отвечала няня. — Но это безобразие — оставить человека без дома, где ему следовало жить с женой и детьми!

Антея молчала, потому что возразить на это было нечего.

И вот сейчас, проходя из гостиной на кухню, она увидела няню, сосредоточенно гладившую муслиновое платье.

Она знала, ради Гарри няня стала бы утюжить все что угодно, даже ковры.

Вскоре брат вернулся из особняка.

Переодевшись в смокинг, он с серьезным видом посмотрел на девушку.

— Ты все помнишь, Антея? Ты должна будешь играть на галерее менестрелей до тех пор, пока не подадут десерт. Затем ты незаметно спустишься по лестнице и сядешь за фортепьяно рядом со сценой.

Антея кивнула.

— Фортепьяно огорожено ширмой из цветов. — продолжал Гарри, — так что тебя видно не будет. ТЫ же будешь видеть головы «позирующих» девушек и сможешь понять, когда начинать игру, а когда пора будет уходить. Большего тебе видеть и не стоит.

Гарри говорил так, уверенный, что Антея не знает ничего о «позах».

Тем более она не должна подозревать, что балерины «позируют» без всякой одежды, разве что в цветочных гирляндах.

Однако Антея слышала, будто прекрасная леди Гамильтон привела в восторг этим своим искусством короля и королеву Неаполя и, разумеется, лорда Нельсона и многие из ее «поз» были греческими.

А посему, предположив, что балерины вечером будут выступать примерно в таком же стиле, Антея решила играть нежные, романтические мелодии, дабы девушки казались зрителям юными богинями, только что сошедшими с Олимпа.

— Я все прекрасно поняла, Гарри, — ответила она, — и не стоит беспокоиться за меня.

— Я очень беспокоюсь, но я также знаю, что мне нужно за многим проследить лично: в конюшне сейчас очень много лошадей, а главный конюх, судя по всему, плохо справляется со своими обязанностями. К сожалению, я не смог найти никого лучше.

— Я уверена, все будет в порядке, — успокаивала его сестра. — К тому же маркиз не может ожидать, чтобы в первый же день все шло как по маслу!

— Не только может, но и ожидает, — заметил Гарри. — Он приехал, похоже, в крайне мрачном расположении духа и говорил со мной так, словцо выискивал малейшие изъяны в моей работе.

— О, не может быть! — воскликнула Антея. — Что же он сказал?

— Как обычно — ничего.

Тут Гарри спохватился: говорить с Антеей о маркизе не следовало — но это оказалось непросто, потому что отныне все в доме вертелось вокруг прихотей маркиза.

— Б любом случае постарайся как сможешь, сестренка, а если все-таки маркиз останется недоволен и уволит меня, я без обиняков выскажу ему в глаза все, что о нем думаю. Отведу душу!

— Нет, Гарри, не надо! — взмолилась Антея. — Будь благоразумен и не навлекай гнев маркиза без веских оснований. Разве будет тебе приятно, если управляющим Квинз Ху вместо тебя станет кто-нибудь другой?

Эти слова подействовали на брата отрезвляюще.

— Ты совершенно права, Антея, — улыбнулся Гарри. — Мне сильно повезло, что я здесь. И если при этом мне придется выслуживаться перед этим типом, возомнившим себя властелином мира, то я буду его покорным слугой!

Уже направляясь к двери, он промолвил:

— Кстати, не забудь предупредить нянюшку, чтобы она не проговорилась слугам, кто ты есть на самом деле.

— Нянюшка знает, — махнула рукой Антея. — Иди делай то, что должен, и не беспокойся за нас.

Вскоре после ухода Гарри она с няней отправилась через парк в Квинз Ху.

Дауэр-Хаус находился на южной оконечности парка, и им предстояла приятная прогулка среди деревьев вместо тряской езды по дорожкам, посыпанным гравием.

Заходящее солнце золотило кроны берез, и великолепие предвечернего неба рождало в сердце Антеи торжественную и щемящую мелодию.

Они не торопились, поскольку нянюшка не могла быстро ходить, и вошли в Квинз Ху с черного хода на кухню.

Там царили шум и суета, что обычно не наблюдалось, когда дом принадлежал Гарри.

Никто не обратил внимания на двух женщин, шествующих по увешанному флагами коридору к задней лестнице, которая вела на второй этаж в комнату экономки.

Эта комната также преобразилась после ремонта.

Стены были оклеены симпатичными обоями, появились удобные кресла, новый диван и круглый стол.

Здесь могли обедать экономка, дворецкий, две старшие горничные и камеристка, если таковая была в доме.

Миссис Эндрюз, добрая простодушная женщина, была нанята Гарри благодаря ее огромному опыту.

Она радостно приветствовала Антею с нянюшкой.

— Мистер Дальтон предупредил, что вы придете, — взглянула она на девушку. — Я очень сочувствую вашему отцу. Подумать только, так порезать руку!

— О да, ему очень не повезло, — кивнула Антея.

— Но я уверена, дорогая, вы прекрасно сыграете, — продолжала миссис Эндрюз. — Насколько я понимаю, вы знаете, как пройти на галерею менестрелей, а до того как вы будете уходить домой, я пригляжу за вашей компаньонкой.

— Большое вам спасибо, — улыбнулась Антея.

Она положила на кресло длинную бархатную накидку, принадлежавшую еще ее матери.

Девушка обычно надевала ее, когда прогуливалась по парку.

Затем поправила платье перед огромным зеркалом, висевшим на стене.

Платье сидело замечательно. Но так как Антея не имела ювелирных украшений, нянюшка повязала ей на шею голубую бархатную ленту в тон поясу, прикрепив к ней медальон леди Копнбрук.

Медальон был последним штрихом в ее скромном наряде.

Пригладив волосы, она решила, что выглядит довольно незаметно и никто не обратит на нее внимания, особенно когда рядом будут балерины.

Она вышла из комнаты экономки и спустилась по лестнице в конец коридора, где находилась буфетная.

Другим концом коридор упирался в банкетный зал.

Здесь была почти незаметная дверца, а за ней короткая лестница, ведущая на галерею менестрелей.

Оттуда Антея в детстве любила подсматривать за гостями на приемах, которые устраивала мать.

Вообще-то ей запрещалась подобная вольность, но девочку так и подмывало выскользнуть ночью из детской и побежать босиком, в ночной рубашке на галерею понаблюдать за праздничным действом через резной экран.

Этот экран, искусно вырезанный в стене в виде листьев плюща, загораживал музыкантов от гостей, находившихся внизу, но не мешал слушать музыку.

Теперь же у Антеи сердце екнуло от восторга, когда она поднялась на галерею.

Там стояло фортепьяно, одно из тех, которые, по словам Гарри, должны были прибыть вчера.

Ее глазам предстала самая современная модель — именно о таком инструменте рассказывал ей мистер Мелдозио.

Но одно дело услышать, и совсем другое — увидеть и потрогать.

Фортепьяно было гораздо внушительнее и великолепнее, чем она могла себе вообразить.

Она коснулась пальцами клавиш из слоновой кости, словно лаская их, а затем, влекомая любопытством, подошла к краю галереи и взглянула на банкетный зал.

Он совершенно преобразился, стал краше, чем прежде.

Гарри не только оклеил стены роскошными бордовыми обоями, но и повесил замечательные полотна.

Она не сомневалась, что над мраморной каминной полкой, появившейся здесь еще в прошлом веке, висит картина Рубенса, а на противоположной стене — Рембрандта.

Над стулом хозяина дома, стоявшим во главе стола, висел холст Ван Дейка, несомненно, одного из предков маркиза.

Что касается самого стола, то именно о таком Антея давно мечтала.

Скатерти по моде, введенной принцем-регентом, не было, и полированное дерево отражало свет многочисленных свечей не менее ярко, чем золотые и серебряные мозаичные инкрустации.

Вдоль стола были расставлены золотые канделябры на шесть свечей каждый, а в центре красовалась филигранная модель корабля, мчащегося на всех парусах.

Антее очень захотелось рассмотреть ее поближе.

Гарри организовывал цветочное оформление стола из орхидей, доставленных прямо из Лондона.

У каждого стопового прибора стояло несколько хрустальных бокалов; спинку каждого стула украшал герб Иглзклифа.

К своему удивлению, Антея увидела, как слуги уносят один столовый прибор. Значит, вместо двадцати четырех человек, как говорил брат, будет двадцать три.

«Интересно, кто не смог приехать, мужчина или женщина? — подумала она. — Маркиз, наверное, будет крайне недоволен этим обстоятельством».

Затем села за фортепьяно.

Прекрасные звуки, заструившиеся из-под пальцев, заслонили от нее все будничное и суетное.

Антея забыла обо всем — даже о маркизе!

Она ушла в сказочный мир, о котором могла бы рассказать только музыка. Музыка сердца.

Глава 3

Это фортепьяно звучало прекраснее, чем другие инструменты, на которых она играла раньше, и девушка так далеко унеслась в своих мечтах, наслаждаясь музыкой, что совершенно забыла о времени и местопребывании.

И вздрогнула от неожиданности, обнаружив рядом с собой лакея в ливрее.

Когда она взглянула на него, он прошептал:

— Мисс, сейчас подадут десерт.

Невероятно! Как она мота отрешиться от всего, что связано с приемом маркиза?

Хорошо, что Гарри заранее догадался послать слугу, дабы тот напомнил ей в нужный момент спуститься к сцене.

Она сняла пальцы с клавиш, и до нее донеслись громкие голоса и смех.

Она улыбнулась и кивнула лакею в знак того, что все будет отлично.

Он на цыпочках удалился, и Антея встала из-за фортепьяно.

«Интересно, что там происходит внизу?»

Девушка подошла к резному экрану и заглянула через него.

В канделябрах горели свечи, вокруг стола сидели гости.

Все это напомнило Антее иллюстрацию из какой-то книги.

Посмотрев на того, кто был во главе стола, Антея заключила, что маркиз именно таков, каким она его себе представляла.

Он сидел на стуле с высокой резной спинкой, словно на троне, и наблюдал за своими веселыми гостями с выражением утонченного цинизма, смешанного с презрением.

Антея сделала для себя открытие: у человека, который выглядит столь величественным и всемогущим, одновременно на губах может играть едкая ухмылка, как будто на самом деле ничто вокруг не способно доставить ему настоящее удовольствие.

Она затаила дыхание.

Маркиз до такой степени выделялся среди окружающих, что ни на кого другого и смотреть не стоило.

Наконец, вспомнив, что пора спускаться вниз, Антея окинула взглядом дам, сидевших за столом, и была потрясена чрезмерным декольте у их платьев.

Разве может дама позволить себе надеть что-нибудь столь нескромное, да еще при джентльменах?

Она отвернулась от экрана.

Наверное, все дело в том, решила Антея, что ей открывался вид сверху, а джентльмены, сопровождавшие дам, сидят рядом с ними.

Но, несмотря на это, Антея была уверена, что ее мать не одобрила бы их наряды.

Кроме того, девушка подозревала, что актрисы могут ходить напудренными и накрашенными и вне сцены.

«Мне не следует так уж огульно осуждать их, — размышляла Антея, спускаясь по узкой дубовой лестнице. — А если мне и не нравится их поведение, то уж ни в коем случае нельзя говорить об этом Гарри. Ведь он просил меня сосредоточиться на музыке, а не смотреть по сторонам!»

К своей несказанной радости, она обнаружила рядом со сценой точно такое же фортепьяно, как и в галерее, но почему-то ее по-прежнему занимали мысли о маркизе.

Хоть она видела Иглзкпифа лишь издалека, он казался ей ужасно похожим на орла.

Как-то Чарли со смехом сказал ей:

— Он внешне похож на орла, прозвище у него Орел, и ведет он себя так же. В конце концов, орел — царь птиц.

— Маркиза действительно так прозвали? Ведь у него и имя орлиное ! — удивилась Антея.

— Так получилось. Про него рассказывают самые разные истории, — ответил Чарли. — Например, что родился он с густыми черными волосами и кто-то сказал его отцу: «Он настоящий орленок!»А тот в ответ засмеялся и заметил: «Ему это подойдет». С тех пор отец звал сына не тем именем, которое ему дали при крещении, а исключительно Орлом.

— И ведет себя как орел? — допытывалась девушка.

— Как очень жестокий, очень агрессивный и очень опасный орел, — пошутил Чарли.

Потом Антея узнала от Гарри, что маркиза так называли многие.

Когда лошади Иглзклифа побеждали на скачках, что обычно и случалось, зрители скандировали: «Орел! Орел!»— а выигравшие аплодировали.

«Он и вправду похож на орла, — повторила Антея, пробегая пальцами по клавишам. — Хотелось бы мне рассмотреть его поближе».

Но представив себе, как отнесется к этой затее Гарри, она сосредоточилась на нежной романтической мелодии, которая, на ее взгляд, подошла бы к выступлению балерин на сцене.

Как утверждал Гарри, цветы загораживали ее таким образом, что в поле зрения оставалась лишь часть сцены прямо перед фортепьяно.

Но поскольку крышка инструмента была открыта. Антея видела только головы выходивших на сцену девушек.

Появление первой вызвало гром аплодисментов.

Антея созерцала высоко поднятые над головой руки балерины и могла понять, что она стоит совершенно неподвижно, не более того.

Возобновившиеся аплодисменты означали, что номер закончился.

На сцену вышла вторая балерина.

Она, очевидно, имела еще больший успех, так как среди аплодисментов раздавались крики «Браво!».

«Интересно, — усмехнулась Антея, — аплодирует ли маркиз вместе со всеми?»

Но она была достаточно проницательна, чтобы понять: он лишь наблюдает за происходящим, скорее всего с презрением, и не станет утруждать себя, выказывая эмоции, даже если представление ему действительно нравится.

«Бедный Гарри, — думала Антея. — Как это несправедливо, что ему приходится работать на человека со столь тяжелым характером. Любой нормальный человек пришел бы в восторг от его успехов в должности управляющего!»

В который уже раз она мысленно повторила, что ненавидит маркиза, — и все же чувствовала, что это не совсем так.

Ведь маркиз давал огромные деньги на дом, на фермы и на все остальное, какую бы статью расходов ни назвал Гарри.

И для Антеи, и для Гарри все это слишком важно, чтобы не быть благодарными Иглзклифу.

К тому же они расплатились с долгами; в противном случае эти кандалы висели бы на Гарри до самой смерти, унижая его, — ведь он практически ничего не мог с ними поделать!

«По крайней мере деньги маркиза спасли нас от нищеты и позволили обустроить Дауэр-Хаус. Теперь мы живем комфортнее и питаемся лучше, чем многие годы до этого», — пыталась быть объективной Антея.

И тем не менее при одной мысли об Иглзклифе ее пробирала дрожь.

На сцену вышла третья девушка, и гости в изумлении ахнули.

Затем раздались смех и аплодисменты, из-за стола прозвучало несколько цветистых замечаний, но Антея либо не расслышала их, либо не поняла.

Последняя девушка закончила свое выступление, и все три балерины поднялись на сцену.

На этот раз их склоненные головки соприкасались.

Они «позировали» группой, и Антее очень хотелось посмотреть, как же это выглядит.

Выступление было встречено настоящим шквалом аплодисментов и выкриков, еще долго не смолкавших после ухода балерин со сцены.

Антея продолжала играть до тех пор, пока не услышала, что дамы встают из-за стопа, собираясь покинуть банкетный зал.

Это означало, что джентльмены пересядут поближе к маркизу и скорее всего примутся за портвейн и бренди, принесенные слугами.

В детстве она частенько наблюдала за подобными вечерами, которые устраивали родители.

После смерти матери отец приглашал своих друзей один или два раза, хотя ему стоило огромных усилий обеспечить нечто вроде обеда.

К тому времени количество слуг заметно поубавилось, и с этими приемами удалось справиться только потому, что Антея помогала нянюшке, а та, в свою очередь, помогала на кухне.

Так что девушка хорошо знала «джентльменские привычки», по выражению нянюшки.

Оставшись одни в банкетном зале, мужчины тут же начинали беседовать.

Ей представилась возможность улизнуть.

Однако она продолжала играть еще минут пять, решив, что прекращать музицирование сразу после ухода дам было бы не очень корректно.

Затем, с неохотой завершив мелодию, она немного задержалась, любуясь фортепьяно.

Она бы отдала все что угодно за такой чудесный инструмент!

Именно в этот миг к ней подошел лакей. Антея удивленно обернулась к нему.

— Милорд сказал, мисс, что желает послушать ваше музицирование в гостиной.

Девушка была так поражена, что гпаза ее округлились, и она сдавленно пробормотала:

— Я… в гостиную…

— Да, я провожу вас.

— Нет… да нет же… — в отчаянии сорвалось с ее губ. — Прошу вас… вы меня очень обяжете, если… если скажете милорду, что, когда вы пришли сюда, я уже ушла.

Лакей в нерешительности смотрел на нее.

— Пожалуйста… скажите ему, что меня уже не было…

— Мо это будет не правда, не так ли? — раздался позади нее голос.

Антея вздрогнула.

О Боже, она не заметила, как на сцену поднялся маркиз!

Он стоял рядом с фортепьяно и, казалось, возвышался над девушкой.

Прозвище Open действительно как нельзя лучше подходило ему.

Цвета воронова крыла волосы. Черные глаза. Орлиный нос.

Маркиз был по-своему очень красив. Лакей куда-то испарился, и Антея осталась лицом к лицу с Иглзклифом.

Мысли путались у нее в голове. Маркиз изучающе смотрел на нее, и она смутилась бы еще сильнее, если б не вспомнила, что он ожидал увидеть мистера Мелдозио.

— Я полагал, — медленно произнес он, пронизывая ее взглядом насквозь, — что сегодня играл человек по имени Мелдозио.

С большим трудом Антея нашла в себе силы заговорить.

— Так и предполагалось… милорд, — пролепетала она, — но… мистер Мелдозио… порезал руку… случайно… и я… заменила его.

— Кто вы? Как вас зовут?

— А-антея… Мелдозио.

Антея не сразу вспомнила, что в данный момент является дочерью музыканта, и между именем и фамилией образовалась заметная пауза.

Кроме того, девушка испугалась: маркиз словно скала нависал над ней, и ей показалось, будто от него исходит какая-то угроза.

— Тогда я должен вас поздравить: ваше исполнение великолепно, — сказал Иглзкпиф. — Никогда не думал, что женщина способна играть с таким чувством.

— Я… я очень рада, что… вам понравилось… милорд, — робко промолвила Антея. — Но… боюсь… сейчас… мне нужно возвращаться домой.

— Как раз этого я бы не хотел, — заявил маркиз, — потому что убежден, без вашей музыки вечер бы не удался. И я желаю, чтобы вы продолжили свое выступление в гостиной.

— Н-нет… простите… я… мне… Антея запнулась, подняла голову, встретилась взглядом с маркизом — и слова замерли у нее на губах.

В мозгу пронеслась неприятная мысль: своим отказом она может навредить Гарри.

Брат получит выговор за то, что она не хочет повиноваться маркизу, а он, как ей не раз говорили, всегда поступает по-своему.

Она стояла и молча смотрела на него. Наконец, не видя иного выхода, она прошептала почти по-детски:

— Я д-допжна… играть в… гостиной?

— Я на этом настаиваю! — сказал маркиз тоном, не терпящим возражений. — А если, насколько я понимаю, вы желаете остаться незамеченной, советую вам идти туда немедленно, пока дамы еще наверху, а джентльмены — здесь.

Антея набрала в легкие воздуха, но, поскольку сказать ей было нечего, взяла свой носовой платок, оставленный на фортепьяно, и, не поднимая глаз на маркиза, ушла со сцены через небольшую дверцу в коридор, откуда обычно забиралась на галерею менестрелей.

Не помня себя от страха — она боялась и маркиза, и Гарри, который определенно рассердится, когда узнает, — Антея со всех ног бросилась бежать по длинному коридору в холл; за ним находилась гостиная.

Б гостиной не было никого, кроме двух лакеев, устанавливавших на другом конце комнаты игорные столы.

Фортепьяно покоилось в нише перед одним из арочных окон, выходивших в прекрасный розарий.

Оно стояло боком, и Антея торопливо, опасаясь, что кто-нибудь войдет и увидит ее, обратилась к лакеям:

— Пожалуйста, подвиньте фортепьяно. Милорд желает, чтобы я здесь играла. Поставьте, пожалуйста, инструмент прямо, я буду сидеть за ним спиной к окну.

— Конечно, мисс, — ответил лакей.

Он передвинул фортепьяно, как просила Антея, и поднял крышку, тоже представлявшую собой защиту от посторонних глаз.

Потом Антее пришла в голову еще одна идея.

Комната изобиловала цветами.

По обе стороны камина на подставках из черного дерева стояли две огромные китайские фарфоровые вазы, в которых благоухала белая сирень.

Девушка невольно подумала: старинные вазы представляют слишком большую ценность, чтобы ставить в них цветы, — но это уже ее не касалось.

Она велела лакеям поставить по вазе с обеих сторон фортепьяно, устроив себе таким образом дополнительную ширму.

Едва слуги успели выполнить ее указания, как дверь гостиной распахнулась и дамы гурьбой вошли в комнату.

Тогда Антея заиграла очень тихо в надежде, что они не заметят ее присутствия.

До нее доносились их голоса, и она с изумлением обнаружила, что собеседницы — особы весьма невежественные, таких ее мама называла «вульгарные».

Затем она услышала, как одна женщина сказала:

— Он мне и говорит: «Долли, как мне отбить тебя у Шелгрейва? Что, если я тебе посулю шикарных лошадей и коляску, еще шикарнее, чем он тебе подарил?»

— Ну а ты что? — спросила другая.

— А я ему: «Что вы, что вы, милорд!»А он мне: «Как насчет браслетика на эту чудненькую ручку?»Я так, знаешь, проницательно вперилась в него и говорю: «Ну-у-у, это зависит, из чего он, ведь правда?»

Вторая женщина расхохоталась.

— Ловка же ты, Долли!

— И я так думаю. А когда он спросил: «Как насчет бриллиантов?»— я тут же нашлась: «Ожерелье из них в подарок — и я ваша!»

Последовал взрыв смеха, и Антея подумала, что это довольно странный разговор для двух женщин.

Может, упомянутый лорд столь изощренным способом предлагал Долли выйти за него замуж?

Но ведь дворяне не женятся на актрисах!

В этом Антея была уверена.

Так что случайно услышанный разговор для нее по-прежнему оставался загадкой.

«Наверное, тот джентльмен очень-очень богат — как маркиз», — заключила она.

В одном Антея была совершенно уверена:

Гарри никогда не предложил бы актрисе ни бриллиантового ожерелья, ни тем более лошадей с экипажем.

Благодаря продаже Квинз Ху у них появились какие-то сбережения, однако они не могли позволить себе «сорить деньгами», как говорит нянюшка, «поскольку нужно думать и о будущем».

Когда, работая на маркиза, Гарри загорался очередной неординарной идеей, Антея беспокоилась за него, словно была ему скорее матерью, чем сестрой.

Гарри пребывал в восторге от того, что мог без ограничений тратить деньги на реставрацию особняка, расширение конюшни, ремонт домов в деревне и упорядочение всего, что разваливалось по частям.

В то же время восстановление Дауэр-Хауса, которое Гарри оплачивал из своего кармана, уже обошлось в значительную сумму.

«Мам нужно быть экономнее», — подумала Антея.

Интересно, во сколько обошлось празднество, устроенное маркизом: еда, напитки, цветы, привезенные в основном из Лондона, да еще три фортепьяно…

Антея гадала, удастся ли ей еще когда-либо помузицировать на новых фортепьяно.

Может, как-нибудь в отсутствие маркиза ей удастся прийти в Квинз Ху и поиграть на галерее менестрелей?

С грустью решив, что вряд ли у нее это получится, она услышала зычные мужские голоса: джентльмены заходили в гостиную.

Она мельком видела их из-за поднятой крышки фортепьяно, когда они шли через всю комнату к группе женщин.

Затем все направились к игорным столам, и вскоре Антея услышала восхищенный визг выигравшей дамы.

Продолжая музицировать, Антея подумала, сколь несведуща она в азартных играх.

Она знала: азартные игры являются неотъемлемой частью столичной жизни, причем не только в клубах, где играли на очень высокие ставки, но и на светских приемах, устроители которых сами часто были заядлыми игроками.

«Этого я никогда не стану делать», — сморщила носик девушка.

Б конце концов, в ее жизни много других радостей, чего этим людям не дано понять.

Из-под ее пальцев полилась нежная мелодия о том, как дороги ей деревья, цветы, птицы, которые будят ее по утрам своим пением и дарят ей безудержную радость.

Она играла собравшимся романтические истории, те, что сочиняла для себя.

Они стали частью ее жизни и казались ей не менее реальными, чем окружающая ее действительность.

А потом ее мелодия рассказала о верховой прогулке ранним утром, когда на траве еще сверкает роса.

В ее музыкальных пьесах слышался шелест листвы над головой.

А вот первая звезда проклюнулась в прозрачном небе.

Солнце на прощание позолотило кроны дубов.

Взвизгнула где-то летучая мышь.

Ночь наполнилась соловьиным пением…

Мелодия выплескивала череду образов, когда-то виденных или слышанных ею.

Вдруг она открыла глаза и содрогнулась: рядом с ней, опершись о фортепьяно, стоял маркиз.

Она совсем забыла о его существовании и теперь несколько мгновений могла лишь ошеломленно смотреть на него, медленно возвращаясь из заоблачной мечты в земную реальность.

Наконец она уронила руки на колени, и маркиз спросил:

— Кто научил вас так играть?

— На самом деле… я… научилась сама.

— А играете вы музыку собственного сочинения?

Антея снисходительно улыбнулась, словно он задал довольно нелепый вопрос.

— Я играю то, что слышу, катаясь верхом по лесу или вглядываясь в ночную тьму… — ответила она. — В общем, когда я… одна.

— Так я и думал, — сказал маркиз. Удивленная его ответом, Антея встала. Гостиная оказалась пустой. В комнате не было никого, кроме нее и маркиза.

— Все ушли спать. — объяснил он.

— Тогда я могу… пойти домой?

— Сначала я хочу кое-что вам показать, — промолвил маркиз. — Пойдемте со мной.

Он взял ее за руку и вытащил из-за фортепьяно.

В первый раз Антея смогла как следует оглядеть новое убранство гостиной.

Ей хотелось поближе подойти к картинам на стенах и искусно восстановленным лепным золотым листьям, украшавшим карнизы и потолок.

Все это было сделано благодаря Гарри — он с величайшим трудом нашел настоящих мастеров лепнины.

Но маркиз увел Антею из гостиной, причем так настойчиво и властно, что она не могла противиться его желанию.

Они прошли через холл и поднялись по лестнице, которую Антея обожала в детстве.

Теперь резные дубовые перила были отполированы до блеска, как никогда прежде.

На втором этаже они миновали парадные спальни, когда-то хорошо знакомые, а ныне изменившиеся до неузнаваемости.

Сейчас эти комнаты, названные в честь королей и королев, были достойны своих имен.

Но маркиз шел все дальше по коридору, и Антея терялась в догадках, куда он ее ведет, и надеялась лишь, что он не станет ее сильно задерживать.

Нянюшка наверняка уже заждалась ее.

Иглзклиф открыл дверь, и она очутилась в бывшей комнате отца.

Гарри с особым тщанием следил за тем, чтобы полностью возвратить этим покоям былое великолепие.

Канделябр с тремя зажженными свечами стоял у огромной дубовой резной кровати, которую Гарри скрепя сердце все-таки продал маркизу.

Та же участь постигла и кровати в остальных парадных спальнях: они были слишком велики, чтобы выносить их из особняка.

В любом случае в Дауэр-Хаусе их не разместить.

Хозяйская кровать оказалась самой пышной и впечатляющей — имелись в виду не только ее размеры, но и украшения.

Антея помнила ее унылой и обшарпанной, с выцветшим, потертым шелковым балдахином, но теперь она была такой же величественной, как маркиз.

Балдахин изготовили из малинового бархата, самого дорогого, какой только смог раздобыть Гарри; на окнах висели шторы из такого же бархата; пол устлан мягким персидским ковром в тон балдахину и шторам.

Кроме того, появились новые картины на стенах, мебель, принадлежавшая маркизу, и — чего еще никогда не было в этой комнате — огромные вазы с букетами лилий.

Интерьер выглядел изумительно, особенно при свечах.

Антея, не в сипах вымолвить хоть слово, смотрела, как преобразилась знакомая с детства комната.

Очнувшись наконец и осознав, что маркиз ждет от нее похвал, она произнесла:

— Это… очаровательно… это очень, очень красиво!

— Как и вы, — обронил он. Антея не поверила своим ушам и повернулась к маркизу.

Он тут же, к ее изумлению, обнял ее.

— Бы прекрасны, — промолвил он, — но ваша музыка не менее прекрасна, чем вы. Она очаровала меня.

Антея потеряла дар речи, только в глазах ее, устремленных на маркиза, застыл вопрос.

— Зачем пытаться подобрать слова для того, что мы оба чувствуем, если есть более легкий способ?

И он приник губами к губам Антеи. «Неужели это не сон?»— подумала она, губы маркиза были твердые и властные, и ей показалось, это не совсем то, что она ожидала от поцелуя.

И вообще ему не следовало целовать ее.

Она должна заставить его прекратить это.

Но он обнял ее так, что она не могла даже пошевелить руками, лишь пыталась отвернуться от его губ.

Когда же Антея стала сопротивляться, он прижал ее еще крепче, и она почувствовала себя совершенно беспомощной, на грани обморока.

Ее ошеломила не только мощь Иглзклифа.

Он до такой степени подавлял всей своей сущностью, что она словно перестала себе принадлежать.

Его губы стали еще более требовательными, и Антее пришла в голову странная, почти абсурдная мысль: она волнует маркиза как женщина.

И все же она не могла принять как должное то, что ее целует мужчина, которого она раньше никогда не видела, хотя помимо воли думала о нем ежедневно уже несколько месяцев.

А между тем маркиз слегка изогнул ее губы, и она испытала какое-то удивительное и пугающее ощущение: словно вспышка молнии возникла внутри ее тела.

Но Антея внезапно выдернула свою руку и попыталась оттолкнуть маркиза.

При этом она почувствовала, как его рука легла ей на грудь, и, пораженная первобытным страхом, пересилившим все остальное, она сумела высвободить губы.

— Нет… нет! — едва дыша, пролепетала она каким-то чужим голосом. — Мет… прошу вас… вы не должны… целовать меня!

— Я вас поцеловал, — выразительно произнес маркиз, — и так восхищен вами, что собираюсь поцеловать еще раз.

В отчаянии Антея отвернулась от него.

— Пет! Нет… не надо… не делайте этого! — умоляла она.

— Почему же нет? — удивился он. — Вы очаровательны, Антея! Мы еще поговорим об этом утром, но я обещаю исполнить любое ваше желание, пока вы будете играть мне свои мелодии, неожиданно оказавшиеся столь изумительными, и позволите научить вас премудростям любви, о которых, как я понимаю, вы почти ничего не знаете.

Он снова привлек ее к себе, и перепуганная девушка невольно вспомнила о своей матери и вознесла к ней молитву.

«Помоги мне, мама… Помоги мне!.. Что мне… делать?»

На миг ей показалось, будто мать стоит рядом, готовая помочь.

И тут же поняла, как ей спастись.

Она перестала сопротивляться и просто еле слышно попросила маркиза:

— Пожалуйста… не принесете ли вы мне… воды? Мне очень… хочется пить. Маркиз довольно усмехнулся.

— Конечно! — выпалил он. — Бы очень долго играли на фортепьяно, и я весьма сожалею, что был невнимателен — не послал вам прохладительных напитков. Мне обязательно следовало вспомнить об этом.

Он ослабил объятия и отпустил девушку.

Как она и рассчитывала, маркиз направился через всю спальню в будуар, комнату ее покойной матери.

Как только Иглзкпиф скрылся за дверью, Антея стремглав бросилась к камину и дрожащими пальцами нащупала справа панель.

Несколько мгновений она не могла найти рычаг, чтобы открыть один из потайных ходов, где они с братом играли в детстве.

Именно в ту минуту, когда Антея услышала звяканье бокала за стеной, панель отодвинулась и девушка проскользнула внутрь.

Тщательно прикрыла за собой дверь потайного хода, стараясь проделать это совершенно беззвучно.

Потом она услышала, как в спальню вернулся маркиз с бокалом, в который, вероятно, было налито шампанское.

Иглзкпиф стоял неподвижно, ища взглядом девушку.

— Бы прячетесь от меня, Антея? — произнес он. — Можете не сомневаться, я найду вас. Я ни за что не позволю вам сбежать от меня!

Антея стояла не шелохнувшись и внимала его словам.

Она слишком хорошо знала, что настил на полу этого потайного хода покоробился от времени: если она сделает хоть один шаг, маркиз тотчас поймет, откуда доносится звук, и, возможно, даже сумеет найти рычаг.

Вот Иглзклиф подошел к окну и отдернул шторы, вот он распахнул дверь ванной комнаты, бывшей когда-то туалетной нишей.

Антея знала, прятаться там негде.

Затем маркиз обошел кровать, и Антея услышала, как он повернул ручку двери.

Девушка поняла, хоть и не сразу это осознала, что он запер дверь, через которую привел ее в свою спальню.

Сердце негодующе забилось при мысли об этом, но сама она не шелохнулась, только затаила дыхание.

Маркиз вновь заглянул за шторы. А вот он, похоже, дернул шнур колокольчика у кровати и остановился в ожидании слуги. Значит, уйти она пока не может. Через какое-то время, видимо, заслышав зов маркиза, слуга постучал в дверь, ведущую в коридор, и маркиз повернул ключ в замке.

— Бы собираетесь отойти ко сну, милорд? — оживленно спросил слуга.

— Хайнес, можно ли пройти в эту комнату иным путем, кроме как через эту дверь? — осведомился маркиз.

— Мет, милорд. Да и есть ли в этом надобность? Разве что кто-нибудь пойдет через вторую гостиную.

— Именно так я и думал, — согласился маркиз.

Он не проронил больше ни слова, но по доносившимся звукам Антея определила — он раздевается.

Она решила, что сейчас маркиз пойдет мыться и она сможет сдвинуться с места.

Но когда Иглзклиф отправился в ванную, его слуга, Хайнес, по-прежнему расхаживал по комнате.

«Придется ждать», — усмиряла себя девушка, страстно желая сбежать отсюда.

В тесном коридорчике было темно и душно, но она с детства знала каждый его дюйм и ничуть не боялась — разве лишь того, что ее могут услышать и маркиз каким-нибудь сверхъестественным способом последует за ней.

Антее казалось, будто прошла целая вечность.

Наконец она услышала, как Хайнес обошел комнату, вероятно, задувая свечи, а затем сказал:

— Спокойной ночи, милорд. Я разбужу вас как обычно, в восемь часов.

— Спокойной ночи, Хайнес.

Судя по звучанию голоса, маркиз уже лег в кровать.

Однако Антея все еще ждала.

Только уверившись, что он либо заснул, либо по крайней мере не обращает внимания на посторонние звуки, девушка сняла туфли и очень осторожно, шаг за шагом, отошла от двери.

Потайной ход тянулся по всей передней стене дома, и по нему было довольно сложно двигаться ночью: чтобы миновать окно, нужно было спуститься вниз на несколько ступенечек и пригнуть голову, потом взойти на несколько ступенечек вверх.

Для Антеи, нащупывавшей в темноте путь, все это особой трудности не представляло.

Она знала, что в любой момент сможет выйти в одну из парадных спален, если, конечно, это будет безопасно.

Ее отец говорил: этот потайной ход построен позже, чем сам дом, иезуитами в правление королевы Елизаветы, когда они прятались у тогдашнего лорда Колнбрука и затем переправлялись через Ла-Манш — к свободе.

Правда, Антее сейчас было не до истории особняка, ей важнее всего было не попасть в комнату, где уже кто-нибудь обретается.

Проходя мимо спальни Карпа Второго, она услышала пронзительный и вульгарный женский голос, переходящий в визг:

— Ты хочешь его убить!

— Конечно, — ответил мужской голос. — Ты прекрасно знаешь, что если к среде он не будет мертв, я потеряю кучу денег. В общем, если я не приму меры, то окажусь в долговой яме.

— Как тебе удалось наделать столько глупостей, и что будет теперь…

— Сейчас это обсуждать бессмысленно, — оборвал ее собеседник. — Все, что от тебя требуется. Милпи, так это прийти в его спальню и сказать ему, что ты не можешь допустить, дабы он находился один, когда остальные развлекаются. Добавь, что я пьян и от меня нет никакого проку, а потом дай ему понять, чего от него хотят. Он мерзко усмехнулся и добавил:

— Когда дело касается Иглзкпифа, это вряд ли будет трудно!

— А если он мною не заинтересуется?

— Заинтересуй! Потом, когда он уснет, ты убьешь его.

— Чем? Ногтями?

— Сейчас не время шутить, Милпи! Все слишком серьезно! У меня в туалетном столике спрятан длинный тонкий стилет великолепной итальянской работы. Если вонзить его в нужное место, в сердце, человек умрет мгновенно! Если все сделано как надо, останется лишь крошечная отметина.

— Ты слишком много просишь, — мрачно произнесла Милли.

— Послушай, дорогая, тебе ли не знать, что все это для меня значит! Если моя лошадь выиграет дерби, а это наверняка произойдет, если Иглзклиф не будет стоять у меня на пути, мы взлетим высоко-высоко. Клянусь, ты никогда не пожалеешь о том, что помогла мне!

— Я буду дурой и, наверное, сделаю то, что ты просишь, — сказала Милли.

— Как ты можешь отказаться! Ведь мы так много значим друг для друга!

— Ладно, ладно! Но лучше мне все-таки этого не делать. А если меня поймают?

— Никто тебя не заподозрит. До утра его не найдут, и, повторяю, вряд ли кто-нибудь решит, что его убили, если ты не забудешь там стилет. В любом случае у нас будет превосходное алиби: мы провели вместе всю ночь!

— Пожалуй, это так, — вздохнула Милли, — но мне все это не нравится!

— Мне тоже не нравится, но у меня просто нет иного выхода. Разве что застрелиться.

— Нет, нет! — воскликнула Милли. — Я не могу потерять тебя!

— Тогда иди, — велел мужчина, — и возвращайся ко мне как можно скорее. Я бы сгорал от ревности, если б все это не было так необходимо.

— Тебе нет нужды ревновать к кому бы то ни было, — пробормотала Мипли. — Я просто… боюсь делать то, что ты просишь.

— Клянусь, трудностей не возникнет. Заверни стилет в носовой платок и положи его там на туалетный столик. Возьми платок, когда будешь ложиться рядом с маркизом, а затем подожди, пока тот уснет.

Хихикнув, он продолжал:

— Никто лучше тебя, Милли, не знает, как ублажить мужчину.

— Ладно, — ответила женщина, — ты победил! Поцелуй меня напоследок.

Только сейчас Антея сообразила, что за разговор она подслушала.

Как такое возможно? Как можно замыслить столь подлое убийство?

Девушку охватил ужас, и первым ее побуждением было как можно скорее сбежать из Квинз Ху — все это не ее дело.

Однако врожденное чувство справедливости тотчас подсказало, что она не вправе позволить свершиться убийству.

Что бы она ни думала о маркизе, как бы он с ней ни поступил, о чем сейчас совсем не хотелось вспоминать, она не могла допустить, чтобы маркиза так страшно и подло закололи.

Отец бы наверняка возмутился, узнай он о подобном заговоре.

Кроме того, если маркиз погибнет, Квинз Ху перейдет к кому-нибудь другому.

А если новый владелец окажется еще хуже?

Затем мысль о матери подействовала на Антею самым решительным образом — девушка словно услышала зов трубы.

Спасать нужно было не просто маркиза самого по себе, но Гарри, его работу, людей — их людей, которым они могли помочь, а новый хозяин проявит к ним полное безразличие.

Антея положила на поп туфли, которые доселе несла в руках, и ринулась обратно по проходу — вниз по ступенькам, затем под окном, затем вверх по ступенькам — и так далее, уже не стараясь двигаться бесшумно.

Она желала лишь достичь спальни маркиза раньше Милли.

Вся запыхавшись, она домчалась до панели, через которую сбежала каких-то двадцать минут назад, думая тогда, что все неприятности позади.

Не в силах успокоить бешено колотившееся сердце, Антея дрожащими руками потянулась к рычагу.

Когда дверь потайного хода приоткрылась, она увидела комнату, погруженную во мрак, слегка рассеиваемый светом из незашторенного окна.

Антея судорожно вздохнула и произнесла:

— Милорд! Проснитесь, милорд!

Он пробудился мгновенно — вероятно, подумала девушка позднее, потому, что когда-то служил в армии.

Он повернул к ней голову, и она продолжала:

— Послушайте меня! Это очень важно!..

— Где вы? Что случилось?

— Сейчас нет времени говорить об этом, — выпалила Антея. — В вашу спальню скоро придет женщина. Она уже пошла сюда. Она собирается после того, как вы… будете вместе, убить вас. У нее стилет наготове. Заприте дверь и ни в коем случае не впускайте ее.

— Что, черт возьми, вы наговорили? Что происходит? — недоумевал маркиз.

Антея знала, как бы озадачен он ни был, он уже окончательно проснулся и прекрасно понял то, что ему сказали.

Поэтому она шагнула назад, в потайной ход, закрыла за собой дверь и направилась обратно.

Подобрав оставленные туфли. Антея поспешила дальше, мимо спальни Карла Второго, и вышла в будуар через две комнаты от нее.

Она была уверена, что в будуаре точно никого не окажется.

Приоткрыв панель, она увидела неосвещенное помещение — значит, не ошиблась.

Ощупью пробралась к двери в коридор, где уже было видно, куда идти.

Хотя ночной лакей потушил часть свечей в серебряных канделябрах искусной работы, украшенных гербом Иглзклифа, Антея легко одолела весь второй этаж до конца, потом прошла через обитую сукном дверь в помещения для слуг и наконец добралась до комнаты экономки.

Нянюшка сидела там в одиночестве, задремав в кресле у камина.

Как только Антея дотронулась до ее плеча, безмятежность нянюшки вмиг исчезла, и, тихо вскрикнув, она резко выпрямилась в кресле.

— Где ты была, хотела бы я знать? — возмутилась она. — Я тебя жду уже несколько часов!

— Я знаю, нянюшка, и все расскажу тебе по дороге домой, — ответила Антея.

Она взяла свою накидку со стула и набросила на плечи.

Нянюшка надела капор и накинула черную шаль поверх своего серого платья.

Не мешкая они поспешили вниз по боковой лестнице, ведущей к выходу в сад.

— Почему мы идем здесь? — спросила няня.

— На всякий случай; если кто-нибудь из слуг не спит, лучше уйти так, чтобы нас наверняка не заметили, — объяснила Антея.

Няня не могла не признать логичность такого ответа, но промолчала.

Только когда они торопливо шли по аллее, освещенной светом звезд, она поинтересовалась:

— Что могло тебя так задержать? Мастеру Гарри не понравится, что ты болтаешься неизвестно где. Тебе следовало давно быть дома.

— Это не моя вина.

— Наверное, у тебя есть какое-то оправдание, — молвила нянюшка. — но я надеюсь, ты не общалась с маркизом и его беспутными дружками. Даже не знаю, как на такие вещи посмотрел бы твой отец! В Квинз Ху никогда ничего подобного не бывало. Чем скорее все эти типы уберутся в Лондон, тем лучше.

— Я согласна с тобой, нянюшка, — кивнула Антея, — но я очень устала.

Девушка не проронила больше ни слова до самого Дауэр-Хауса.

У нее упало сердце при мысли, что ее ожидает брат.

Гарри, безусловно, потребует самых подробных объяснений.

Еще бы — ведь Антее уже давно пора было вернуться.

Они прошли в дом через кухню, благо у нянюшки имелся ключ.

Пока старушка готовила чай, Антея вышла в небольшой холл, уверенная, что Гарри не станет укладываться спать, раз ее нет дома.

Когда они оставались вдвоем, то обычно сидели в кабинете, а не в гостиной.

Антея пошла туда.

Гарри действительно был в кабинете.

Он лежал на кожаном диване, положив голову на диванную подушку, и крепко спал.

Перед тем как упечься, он снял смокинг и туфли.

Антея поняла по его дыханию, что он очень устал — и от своей работы, и от нервного напряжения: он постоянно опасался, что возникнет некое препятствие и что-то может пойти не так.

Она подумала, как отреагирует брат на события сегодняшнего вечера, и решила — он никогда не должен об этом узнать.

Антея медленно и бесшумно, стараясь не разбудить спящего, сняла свою бархатную накидку и нежно укрыла его, чтобы он не продрог.

Задула свечи, оплывающие на стол, и выскользнула из кабинета, неслышно закрыв за собой дверь.

Затем вернулась на кухню и сообщила няне, что Гарри спит и было бы просто жестоко будить его.

— Он по-настоящему вымотался! — вздохнула няня.

Поколебавшись немного, Антея сказала:

— У него столько забот, нянюшка, что, думаю, ему не стоит знать, когда мы вернулись. Это лишь огорчит его.

На секунду ей показалось, будто нянюшка станет возражать, и она поспешила промолвить:

— Я все расскажу тебе утром, но не говори ничего Гарри.

— Не знаю уж, куда мы все катимся, но я не скажу! — пообещала няня. — Теперь быстро ложись спать, мисс Антея, и я принесу тебе стакан горячего молока.

Антея торжествовала — нянюшка ничего не расскажет Гарри.

Уже в постели, ожидая, когда ей принесут молока, она обнаружила, что беспокоится за маркиза.

Понял ли он, что она ему сказала? Запер ли дверь?

Если нет, то утром его найдут мертвым, и она будет единственным человеком, кто знает убийцу.

Глава 4

Антея проснулась от яркого солнечного света, залившего ее комнату: нянюшка раздвинула шторы на окнах.

— Уже десять часов, милая, — сообщила она. — Пора вставать, а то опоздаешь в церковь.

— Десять часов! Неужели так поздно?

Антея села на кровати, вспоминая прекрасный сон, приснившийся ей.

Как там было хорошо и уютно!

Вдруг она ясно представила себе то, что произошло вчера ночью, и с легкой дрожью в голосе спросила:

— Нянюшка, все ли… в порядке? В особняке ничего… не случилось?

— А что там может случиться? — ехидно молвила нянюшка. — Разве что эти лондонские гурии проснутся еще позже тебя!

Антея промолчала, но чуть погодя осведомилась:

— Как Гарри?

— Как обычно, беспробудно спал всю ночь, — ответила няня. — А после завтрака помчался на свою работу и, уж конечно, даже «спасибо» не сказал!

— Ты не говорила ему, что мы… опоздали? — допытывалась Антея.

— Он не спрашивал, и мне не пришлось лгать.

Няня направилась к выходу и уже возле двери добавила:

— К тому времени, как ты спустишься, я приготовлю завтрак.

Антея испытала огромное облегчение: раз Гарри неизвестно, как поздно она вчера пришла, ей не придется ничего ему объяснять.

Она умылась холодной водой в новой ванной и надела платье, оставленное нянюшкой на стуле.

Если б не воскресенье, Антее бы его не дали.

Платье было новое, хоть и простенькое — няня не могла бы пошить что-либо изысканное, — зато из узорчатого муслина.

Раньше они не могли себе позволить таких дорогих тканей.

По всей видимости, няня специально заказала материал разносчику — у него на тележке слишком дорогих вещей не водилось.

Платье очень понравилось Антее.

Оно было украшено светло-голубыми, в тон рисунку ткани, лентами; они лежали крест-накрест и спускались сзади от талии.

Няня наверняка немало труда вложила в обнову, и Антея, сбежав по лестнице со шляпкой в руке, первым делом пошла на кухню благодарить ее.

— Смотри, нянюшка! Золушка превратилась в принцессу! Спасибо за это доброй фее!

Няня отошла от плиты полюбоваться на Антею и, сознавая, до чего хороша ее воспитанница в обновке, по обыкновению съехидничала в своем стиле:

— Как одежда красит человека! Теперь будь осторожнее и не подходи близко к викарию!

И они дружно рассмеялись, поскольку викарий был подслеповатым старичком лет восьмидесяти.

Гарри, между прочим, при первом же удобном случае собирался предложить маркизу отправить преподобного Феодосия на пенсию, а вместо него назначить в приход молодого священника.

Антея завтракала, но мыслями была в особняке, гадая, жив ли маркиз.

Однако она была уверена: случись что-то серьезное, Гарри уже вернулся бы, чтоб рассказать им об этом.

Надев соломенную шляпку, которую носила уже два года и к которой няня пришила новую ленту в тон платью, Антея пошла через парк в церковь, находившуюся совсем рядом с Дауэр-Хаусом.

Церковь была построена немного раньше Квинз Ху и представляла собой столь же великолепный образец архитектуры эпохи Тюдоров, отчаянно нуждавшийся в реставрации.

Гарри рассудил, что не стоит беспокоить маркиза церковными проблемами, пока до конца не приведен в порядок особняк.

Тем не менее, увидев накануне великолепие Квинз Ху, Антея не могла не обратить внимание на крошащиеся кирпичи и кое-где выбитые стекла.

Сквозь прохудившуюся до дыр крышу над алтарем проникали солнечные лучи.

Как и предполагала Антея, в церкви было лишь несколько пожилых женщин да стайка детей, направленных сюда воскресным учителем.

Большинство женщин сейчас занимались приготовлением обеда и собирались, так же как няня, затем прийти на вечернюю службу.

Антея направилась по боковому нефу к органу.

Некогда это был превосходный инструмент. Его подарил церкви дедушка Антеи вскоре после того, как унаследовал имение, но с тех пор орган многократно ремонтировали. Теперь, похоже, с ним ничего больше нельзя сделать, разве что заменить на новый.

— Как ты думаешь, маркиз даст денег на орган? — спросила как-то Антея у Гарри. Он пожал плечами.

— Я не могу себе представить, чтобы Иглзклиф ходил в церковь, и не думаю, что его заботит желание простых людей послушать музыку. Но со временем я постараюсь что-нибудь сделать.

— Постарайся, пожалуйста, — попросила Антея.

Как было бы замечательно, думала она, играть на новом, современном инструменте, не переживая, что давно рассохшиеся органные трубы могут исторгнуть в очередной раз дребезжащее звучание.

Сев за инструмент в ожидании, пока мальчик, обычно качавший воздух в трубы, начнет свою работу, Антея размышляла о своем открытии, о котором не знал Гарри: маркиз любит и ценит музыку.

Она явственно слышала вчерашние похвалы Иглзклифа, пораженного ее исполнением.

Он тогда даже оставил в покое свой обычный издевательски-саркастический тон и говорил совершенно серьезно, с неподдельным восхищением.

Но вспомнив о вероломном поцелуе, девушка зарделась от смущения и сосредоточилась на игре: пусть викарий знает, что она здесь, и выйдет, когда нужно, из ризницы вместе с мальчиками-хористами.

Поскольку викарий был уже стар, он старался делать службу как можно короче.

Для этого воскресенья он выбрал гимны, которые больше всего любила Антея.

Хор исполнял их с особым проникновением, потому что разучил лучше многих других.

Когда прихожане, как обычно, при выходе из церкви прощались за руку с викарием, Антея, ощущая себя по-настоящему счастливой, стала играть необычайно изысканную композицию.

Ей казалось, будто она слилась с музыкой в единое целое, но внезапно, чуть ли не на заключительных аккордах, раздался странный скрежет, после чего орган пару раз скрипнул и в конце концов смолк.

— Что случилось, Тимоти? — обернулась она к пареньку, качавшему мехи.

— Я тут ни при чем, мисс! Честно! — запротестовал мальчуган.

В таком случае, решила Антея, дело в самом органе.

Это означало, что его вновь надо чинить.

Последний раз его ремонтировали очень давно.

Она неохотно поднялась, понимая, что ничего уже здесь невозможно сделать, а Тимоти продолжал оправдываться:

— Я качал, мисс Антея! Правда, качал!

— Знаю, Тимоти, — успокоила его девушка. — Боюсь, орган опять сломался. Я узнаю, что можно будет предпринять.

— А я сегодня вечером буду нужен? Нет? — с надеждой спросил мальчик.

— Вряд ли, — ответила она, — но я дам знать.

Когда Гарри придет обедать, надо будет попросить его осмотреть орган, чтобы, как это уже не раз бывало, он попробовал сам починить его.

Если Гарри не справится, то придется вызывать мастера из ближайшего города и ждать, пока он отремонтирует инструмент.

Все это было довольно неприятно, к тому же Антея винила в случившемся и себя: незачем было выжимать из бедного старого органа больше того, на что он способен.

Вдруг он сломался именно из-за этого?

«Если б только мы могли временно поставить сюда какое-нибудь фортепьяно из Квинз Ху!»— подумала девушка.

Вот бы играть здесь, как вчера, на инструменте, отзывающемся на малейшее прикосновение волшебными звуками.

«Надо будет спросить Гарри, можем ли мы приобрести фортепьяно, — решила она, — но только после того, как маркиз уедет в Лондон».

Она вернулась в Дауэр-Хаус и заглянула на кухню, чтобы показаться нянюшке.

Потом неожиданно обнаружила в кабинете Гарри.

Антея затаила дыхание, испугавшись, что у брата дурные новости.

Вдруг с маркизом что-то случилось?

Однако брат произнес самым радостным голосом:

— С добрым утром, Антея! Я очень надеюсь, что и сегодня все пройдет так же гладко, как вчера.

— Вчера… ночью… все… было в порядке? — Девушка с трудом выговаривала каждое слово. Гарри усмехнулся.

— Жалоб не поступало. Но я пока не видел сегодня моего нанимателя. Думаю, он еще храпит, как и вся остальная компания!

Антея молчала.

Она испытала невыразимое облегчение, вспомнив, что слуга должен был разбудить маркиза в восемь утра.

Значит, если б он был мертв, это уже стало бы известно.

— А как твое выступление? — спросил Гарри. — Все прошло нормально?

— Да, — ответила Антея.

— Прекрасно! — Гарри вздохнул тоже с явным облегчением.

Затем нянюшка позвала их обедать, и они направились в небольшую столовую.

За ростбифом со свежими овощами, принесенными Джекобсом с огорода. Гарри с подъемом рассказывал о лошадях, стоящих в конюшне.

— Никогда не видел подобных коней! Некоторые друзья маркиза имеют просто великолепные упряжки! Там есть превосходно подобранная четверка вороных, там есть такие гнедые, что я за них без колебаний отдал бы правую руку, а сам лорд приехал на новой упряжке. Его лошади — само совершенство! Сказать иначе — погрешить против истины.

Антея слушала, а Гарри продолжал:

— Я твердо решил приобрести лошадей, на которых мог бы ездить. Не думаю, что маркиз станет возражать: имение велико, да и сам он наверняка захочет покататься, когда приедет сюда в очередной раз.

— То есть он намерен приезжать… часто? — немного волнуясь, спросила Антея. Гарри засмеялся.

— Это я и сам бы хотел знать.

Продолжая нахваливать лошадей маркиза, он доел фруктовый салат и попробовал приготовленный нянюшкой сливочный сыр.

Когда с обедом было покончено, он рывком встал из-за стола.

— Я должен вернуться — промолвил он. — Там еще много дел, к тому же вчера мне доставили письмо от Джонсона: у него на ферме крупные неприятности. Если смогу, поеду лично разбираться, в чем дело, так что не удивляйтесь, если вернусь поздно.

— Нянюшка разогреет тебе ужин, — сказала Антея.

Она проводила брата.

Он быстрым шагом направился к конюшне.

Гарри был слишком занят своими делами, чтобы расспрашивать Антею подробнее, и, совершенно очевидно, не сомневался, что все прошло по задуманному плану.

Антея помогла няне убрать со стола и, чтобы дать старушке возможность отдохнуть, ушла в гостиную полюбоваться на цветы.

Букет в одной вазе уже увядал, и девушка вышла в сад набрать сирени, жасмина и первых бутонов розовых рододендронов.

Когда они распускаются, от этой красоты невозможно отвести глаз.

Она принесла цветы в гостиную и стала перебирать букет на столе у окна..

При этом внутренним слухом ощущала мелодию, которую играла вчера, касаясь пальцами клавиш фортепьяно и превращая свои чувства в звуки.

Она поставила букет на столик рядом со спинетом.

Вдруг дверь гостиной открылась, что несказанно удивило девушку.

Обычно няня отдыхает гораздо дольше.

Она обернулась и, разглядев вошедшего, оцепенела.

Маркиз закрыл за собой дверь и медленно направился к ней, пронизывая взглядом черных глаз.

Когда он к ней приблизился, она была не способна ни двигаться, ни тем более говорить.

Она могла лишь смотреть на него.

Б голове билась одна-единственная мысль: он не должен узнать, кто она на самом деле.

Маркиз, однако, тоже молчал, и Антея с трудом выговорила:

— Ч-что… вы… хотели?

— Поблагодарить вас, Антея Брук, — ведь я обязан вам жизнью.

— К-как вы узнали… что это была… я… и почему вы… здесь?

Весьма непросто было смотреть маркизу в глаза.

Но Антее показалось, будто он подмигнул.

— Должен признаться, я был крайне заинтригован, навестив мистера Мелдозио и узнав, что у него нет дочерей.

— Вы… ездили к мистеру Мелдозио?

— Разумеется. А что я, по-вашему, должен был сделать?

— Я… мне… я и подумать не могла… — мямлила Антея. — Но вы… в порядке… я очень боялась, что вы… меня не послушаете…

— Да, вчерашний вечер закончился более чем таинственно. — заметил маркиз. — Сначала вы исчезли неизвестно куда, так что я было вообразил, будто вы мне приснились и на самом деле не существуете.

Антея пробормотала нечто невнятное, а Иглзклиф продолжал:

— Затем, вновь появившись из ниоткуда — как я теперь понимаю, из потайного хода, — вы заявили, что кто-то из гостей собирается меня убить.

Антея оперлась рукой на спинет, чтобы не упасть.

— Я… не могла не… предупредить вас… ведь если бы вас убили… это было бы на моей совести…

— Поверьте, я очень благодарен вам, — повторил маркиз, — и именно поэтому я здесь.

— Но… вам бы не следовало здесь быть! — вырвалось у Антеи. — И я не могу поверить, что мистер Мелдозио… сказал вам, кто я.

— Он и не сказал. Он врал столь же упорно, сколь неумело, — сухо изрек маркиз.

— Тогда… как…

— Когда я уходил от него, он уверял меня, что не имеет ни малейшего представления, кто мог его заменить. Я собирался поспать за управляющим и спросить у него, где он нашел такую прекрасную пианистку, и как раз ехал мимо церкви.

Антея посмотрела на маркиза широко распахнутыми глазами и мгновенно отвела взгляд.

— Мелодия, доносившаяся из старинного сооружения, была так похожа на слышанную мною вчера, что остальное не представляло никакого труда.

— Ч-что… вы хотите этим сказать?

— Я спросил у первого встречного, кто играет на органе в церкви, и мне ответили: «Мисс Антея Брук». Ваше христианское имя я уже знал. И не пытайтесь меня убедить, что в одной деревне есть две девушки с одним и тем же редким именем.

Антея тягостно вздохнула.

— Вот как… вы меня нашли…

— Вот так я вас и нашел, — подтвердил маркиз. — Мо мне кажется очень странным, что мой управляющий, подробнейшим образом описывая практически все происходящее в имении, ни словом не обмолвился о том, что бывший владелец с сестрой переехали в Дауэр-Хаус.

Антея чуть не вскрикнула от отчаяния.

— Но… — пролепетала она, — вам не обязательно… беспокоиться… Вы поблагодарили меня за то, что… я спасла вам жизнь… но теперь, прошу вас, возвращайтесь к своим гостям… и… забудьте обо мне… забудьте.

Слова путались в ее голове, не желая становиться внятной речью.

Когда она подняла на маркиза умоляющий взгляд, то обнаружила, что он приблизился к ней.

Он посмотрел в ее глаза, и она не нашла в себе сил отвести взгляд.

— Неужели вы думаете, что это возможно? — произнес Иглзклиф. — Антея, мне кажется, нам о многом нужно поговорить. Может, присядем?

Антея испуганно огляделась, словно забыла, где находится, и в замешательстве промолвила:

— Извините… это так неучтиво с моей стороны… Мне самой следовало предложить вам присесть… раньше… Мо я не думаю, что вам… стоит задерживаться…

— Я как раз собираюсь задержаться, — возразил маркиз, — так что по этому поводу не беспокойтесь.

Антея покорно отошла от окна, добрела до камина и присела на краешек софы.

Маркиз непринужденно устроился на ступе с высокой спинкой, положив ногу на ногу.

Его ботфорты сияли в солнечных лучах.

— Что ж, начнем с самого начала, — предложил он. — Вы Антея Брук. И, если я не ошибаюсь, мой управляющий, которого мне представили как Дальтона, на самом деле ваш брат, лорд Колнбрук.

— Как вы… могли такое подумать? — Антею охватила паника. — Прошу вас… не надо делать выводов… и выпытывать вещи… которые вас не касаются…

— Очень даже касаются, — шел напролом маркиз. — А если вы собираетесь спорить со мной. Антея, то могу сказать сразу, что видел портрет так называемого Дальтона внизу в холле.

— Это портрет моего отца. — пробормотала Антея, — когда ему было столько же, сколько сейчас Гарри.

— Ваш брат очень похож на него, и теперь я вижу, у вас с братом тоже большое сходство.

Антея обескураженно взглянула на маркиза, затем опустила глаза и долго молчала.

— Чарлз Торрингтон, — наконец проговорила она, — который продал вам Квинз Ху, решил, что Гарри было бы… неудобно просить вас… назначить его управляющим… Именно поэтому Чарли рассказал вам о… человеке по имени Дальтон, который… великолепно подходит на эту должность.

Она вновь надолго умолкла. Потом, набравшись смелости, умоляюще сказала:

— Пожалуйста… прошу вас… позвольте Гарри остаться. Он так счастлив… что может возродить дом… А если нам придется уехать… это разобьет его сердце.

— Должен признаться. — подхватил маркиз, — я давно подозревал, что мой управляющий не тот, за кого себя выдает, поскольку я не мог себе представить, чтобы посторонний человек был столь предан интересам дома и имения, с такой самоотдачей старался сделать даже больше, чем позволяют сипы, и столь бережно заботился о пенсионерах, фермерах и всех прочих местных работниках.

— Это наши люди, — кивнула Антея, — и было невыносимо сознавать, что… поскольку мы остались без денег… мы бросили их… обрекли на… нищету…

— Вы очень мило здесь обустроились. — Маркиз осмотрелся.

Антея поспешно произнесла, словно боясь, что он обвинит Гарри в мошенничестве:

— Мы смогли отремонтировать этот дом на деньги, полученные за Квинз Ху. Конечно, мебель перевезли из особняка, и картины тоже… но к вам это не имело отношения…

— И все же мне кажется, вы ненавидели меня за то, что я купил ваш дом практически без вашего ведома.

— Почему вы… так думаете?

— Да потому что я сам в подобных обстоятельствах чувствовал бы то же самое, — ответил маркиз.

— Я… сначала я ненавидела вас, — призналась Антея, — хотя… знала, что это неразумно. Потом, когда я вас увидела… и узнала, что вы любите музыку… все изменилось.

— Никогда в жизни я не встречал девушку, которая играла бы так же прекрасно, как вы. Вы словно разговариваете музыкой.

Голос маркиза обрел глубину и мягкость, саркастические нотки исчезли.

Антея мельком взглянула на него и вновь опустила глаза, спросив:

— Как вы… это чувствуете?..

— Сам хотел бы знать, — обронил Иглзклиф. — По есть еще одна причина, приведшая меня сюда. Я хотел спросить вас, кто замыслил убийство.

Антея сначала удивилась, а затем вспомнила, что действительно не говорила ему, кто собирался прийти в его комнату.

Злоумышленник может не остановиться на этом и попробовать еще раз, и если не предупредить маркиза.. — .

Девушка вскрикнула от ужаса.

— Будьте очень, очень осторожны! — промолвила она. — Он сказал, что вас нужно убить до среды, потому что тогда ваша лошадь не побежит на скачках дерби и выиграет его лошадь.

— Теперь я представляю, кто это может быть, — задумчиво произнес маркиз. — Имени его вы не слышали?

— Нет, но даму, которая должна была прийти к вам со стилетом, зовут Милли.

Маркиз сжал губы, и Антея взволнованно продолжала:

— Он попытается еще раз… наверняка попытается Сегодня воскресенье… у него есть сегодняшний день, завтрашний и послезавтрашний… иначе, по его словам, он попадет в долговую яму.

Брови маркиза изумленно поползли вверх.

— Я и не подозревал, что дела Темплтона настолько плохи, — сказал он. — Б то же время, Антея, если б вы не вернулись, появившись так же загадочно, как исчезли, я был бы уже мертв.

Антея содрогнулась.

— Я не хотела возвращаться… но если б вас убили… Нет… и подумать об этом не могу…

— А мне, к несчастью, подумать об этом придется, — заметил Иглзклиф. — Но теперь мне многое стало ясно, и я очень благодарен вам за то, что остался жив. Очень благодарен, Антея. Я хотел бы выразить свою признательность чем-нибудь более существенным, нежели слова.

— Прошу вас… — взмолилась девушка, — я прошу вас только об одном… уходите… и забудьте меня.

— Я уже сказал вам, это невозможно, — ответил маркиз. — Думаю, так же, как для вас невозможно будет забыть меня.

Антея посмотрела на него, веки ее дрогнули и опустились.

Длинные черные ресницы еще сильнее подчеркивали бледность ее лица.

— Пожалуйста… не говорите так… и не упоминайте при Гарри, что я… задержалась вчера… и играла в гостиной…

— Гарри не одобрил бы?

— Нет, конечно. Он бы рассердился, и очень сильно. Он велел мне… возвращаться домой с нянюшкой, как только я… закончу играть в банкетном зале.

— Я удивляюсь, как он вообще разрешил вам выступить, — сухо молвил маркиз.

— Ему ничего другого не оставалось, — поспешила ответить Антея. — Он только вчера утром узнал, что мистер Мелдозио повредил руку, и у него уже не было времени ехать в город и искать нового пианиста.

— Поэтому он послал вас, — подытожил Иглзклиф.

— Это была моя идея, и я… убедила его проявить благоразумие… Он боялся… что, если не выполнит всех ваших распоряжений, то… потеряет должность.

— Понятно. Тем не менее вам решительно не следовало аккомпанировать «пластическим позам».

— К сожалению, я их не видела из-за фортепьяно, — призналась девушка, — но, судя по аплодисментам, выступление было очень красивым, наверное, как те «позы», которыми леди Гамильтон очаровала короля и королеву Неаполя.

Маркиз испытующе смотрел на нее, похоже, удивленный ее словами.

— Гарри не должен узнать, — умоляюще повторила Антея, — что я пришла так поздно. Он спал, когда я вернулась, и я ушла в спальню, не разбудив его.

Словно вспомнив что-то, она промолвила еще настойчивее:

— Вы ему не скажете… не скажете… что… Закончить фразу было выше ее сил.

— ..что я поцеловал вас? — догадался маркиз.

— Д-да. Если Гарри узнает… он придет в ярость… и может… вызвать вас на дуэль.

— Не думаю, — спокойно произнес Иглзклиф. — Кроме того, уверяю вас, Антея, при всех моих недостатках я никогда не сплетничаю о девушке, за которой ухаживаю.

В его голосе проскользнула гневная нотка.

— Я… мне очень жаль… — продолжала Антея. — Я знаю, это было… не правильно… мне не следовало подниматься… наверх… когда вы мне сказали…

От волнения она теребила пальцы, краснела и бледнела.

— Если это вас терзает, — сочувственно сказал маркиз, — то забудьте обо всем. Помните только одно: моя, если можно так выразиться, дерзость стала орудием спасения моей жизни. Ведь если б я не привел вас тогда в свою спальню, то сейчас был бы уже Покойником.

— Никто… не будет знать об этом. — Антея словно успокаивала себя.

— Кроме вас и, разумеется, меня, — подтвердил маркиз. — Так что нам со всем этим делать?

— Ничего, — быстро ответила Антея. — Если Гарри ничего не узнает и останется на своей должности, все будет замечательно.

— С вашей точки зрения — да, но не с моей, — возразил Иглзклиф. — Я всегда отдаю долги, а перед вами, Антея, я в неоплатном долгу.

— Но эти двое… могут попытаться еще раз…

— Предупрежден — значит вооружен! — усмехнулся маркиз. — Уверяю вас, сегодня ночью дверь моей спальни будет заперта на ключ, и не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме вас, мог проникнуть туда через потайной ход.

— Я буду молиться за вас.

— Я так и думал, и мне почему-то кажется, что ваши молитвы не остаются без ответа.

— Если бы… — молвила Антея и запнулась. — Мет, наверное, вы правы… Я раньше не задумывалась об этом… но ведь я постоянно молилась о том, чтобы у нас появились деньги на жизнь в Квинз Ху. Хоть все получилось не совсем так, как мне представлялось, я живу здесь, а Гарри счастлив от того, что заботится о своем бывшем имении и особняке. Квинз Ху стал даже прекраснее, чем прежде!

— Это очко в мою пользу, — заметил маркиз.

Он встал, и Антея последовала его примеру. Еще раз оглядев комнату, Иглзклиф сказал:

— Вижу, у вас есть спинет, но нет фортепьяно. Возможно, наилучшим способом выразить вам мою признательность будет подарить вам фортепьяно.

Ответ на свое предложение он увидел на лице девушки: оно словно озарилось светом, а в больших синих глазах появилось выражение неземного восторга.

Мо вдруг Антея произнесла дрожащим голосом:

— Гарри это покажется… весьма странным.

— Не думаю. Я сделаю так, что он примет инструмент, не заподозрив, что я дарю его лично вам.

— Правда? О, если б так получилось, было бы чудесно! — воскликнула Антея. — А если церковный орган действительно нуждается в ремонте, я смогу играть на фортепьяно там, и службы не останутся без музыки!

— Я правильно понял, — удивленно переспросил маркиз, — что орган, на котором вы так великолепно играли сегодня утром, неисправен?

— Он сломался, когда я играла, и я уже просила Гарри при случае упомянуть вам об этом.

Иглзклиф искренне рассмеялся.

— Похоже, приобретая это имение совершенно с иными целями, я получил настоящего тигра в мешке!

— По словам Чарли, вы купили Квинз Ху потому, что он расположен сравнительно близко от Лондона и вы могли бы устраивать здесь приемы для своих подруг, которых не повезли бы к себе домой.

Маркиз весь напрягся.

— Чарли не следовало говорить вам ничего подобного. — резко сказал он.

— Он мне и не говорил. Он разговаривал об этом с Гарри, а я случайно услышала, — призналась Антея. — Но я не думала, что в этой есть что-то предосудительное, до… до вчерашней ночи.

— Что же заставило вас изменить свое мнение?

Смутившись, девушка шагнула назад, отвернулась от маркиза и стала пристально разглядывать пустой камин.

— Так что заставило вас изменить свое мнение? — настойчиво повторил Иглзклиф. — Ответьте мне, Антея.

— Просто… — очень тихо произнесла девушка, — только тогда я узнала… и мне это показалось очень странным… что балерина или актриса… кто бы она ни была… она… была в постели… с джентльменом, замыслившим убийство… и… по-моему, они не… м-муж и жена… Маркиз долго молчал.

— Что-нибудь еще? — наконец спросил он. Антея не ответила.

— По-моему, вы были потрясены тем, что я привел вас в свою спальню и поцеловал.

— Я… очень удивилась… — кивнула Антея, — потому что я никогда не думала… я не представляла себе, как можно… ведь вы меня даже не знаете… мы разговаривали всего несколько минут…

В глазах маркиза появилось странное выражение.

— Надеюсь, меня может оправдать то, что я был слишком растроган вашей музыкой. Вы чудесно играете, Антея, и, как я уже говорил, ваши мелодии рассказали мне о вас многое. Теперь мне кажется, будто я знаю вас очень давно.

Антея обернулась к нему.

— Это… действительно так? — В ее голосе звенели детские нотки.

Иглзклиф пристально посмотрел в ее невинные глаза.

— Как-нибудь я о многом расскажу вам, — задумчиво произнес он. — Однако ваш брат наверняка будет не в восторге, увидев меня здесь, да и мне пора возвращаться к гостям. Так что я вас покину.

— Вы… будете осторожны?

— Я уже обещал вам это. К тому же я полагаюсь на ваши молитвы — не забывайте, благодаря им я вчера остался в живых.

— Может быть, сама судьба или ваш ангел-хранитель заставили меня побежать по потайному ходу, — предположила Антея.

— Об этом мы поговорим в другой раз, — прервал ее маркиз. — Сейчас я могу сказать только одно: я очень благодарен вам, и мы не будем беспокоить вашего брата историями о разоблачении «Антеи Меддозио»и о тайне «мистера Дальтона».

— Вы так добры, — сказала девушка, — и я вам… очень признательна.

Она протянула маркизу руку, но, к ее удивлению, он ее не пожал, а бережно поднес к губам.

Когда его губы коснулись нежной кожи, она вспомнила странное чувство, охватившее ее в ту минуту, когда он целовал ее в губы.

Антея была уверена, что и маркиз думал о том же, и густо покраснела.

Иглзкпиф энергично развернулся и поспешил к двери.

— До встречи, Антея, — бросил он на ходу. — А про фортепьяно я не забуду.

Не ожидая ответа, он вышел из комнаты.

Девушка прислушивалась к его удаляющимся шагам.

Конечно, и речи не могло быть о том, чтобы она его проводила.

И, вероятно, сейчас разумнее всего оставаться в комнате.

Антея была уверена: няня не заметила, как приехал маркиз, но она мота слышать голоса и поинтересоваться, с кем разговаривает ее воспитанница.

До нее долетел звук отъезжающего экипажа.

Все ее мысли были устремлены к маркизу.

Какой удивительный разговор произошел между ними!

Маркиз оказался совсем не таким, каким она его себе представляла.

Конечно, он повергал в трепет и ошеломлял своей монументальностью.

Он казался недосягаемым.

И в то же время еще ни один человек, кроме него, не смог понять, что она пыталась сказать своей музыкой.

А кто еще без всяких объяснений понял бы, что тайну Гарри следует сохранить и что Гарри ни в коем случае не должен узнать, что маркиз поцеловал ее?

Когда Антея подумала об этом поцелуе, странное чувство заполнило ее грудь.

Она вновь ощутила, как вспышка молнии пронзила ее тело.

«Надо прекратить эти воспоминания, — решила девушка. — Ведь если б он знал, что перец ним не мисс Меддозио, а дочь лорда Колнбрука, он вел бы себя совсем по-другому?

Маркиз прямо об этом не говорил, но Антея знала — это правда.

Так что вина за случившееся на самом деле целиком лежит на ней с Гарри, поскольку они пытались обмануть Иглзклифа.

Возможно, было бы лучше честно объявить, что мистер Мелдозио повредил руку и музыки не будет.

Но тогда Иглзклифа наверняка бы убили.

А кто бы стал новым владельцем Квинз Ху?

— Нам очень повезло… с покупателем. — пробормотала Антея.

Казалось, солнечные лучи, заливавшие комнату, стали ослепительно золотыми — такими они не были до прихода маркиза.

Глава 5

В понедельник утром Антею ждала масса домашних дел, но это нисколько не уменьшало радости по причине отбытия гостей маркиза из Квинз Ху вместе с Темплтоном и Милли.

Она просмотрела спортивную газету, которую приносили для Гарри раз в неделю.

Там много писали о неплохих шансах лорда Темплтона выиграть дерби, но фаворитом оставалась лошадь маркиза.

Нетрудно догадаться, что, убрав единственного соперника, Темплтон выиграет крупную сумму.

Антея одного не могла понять: как человек, тем более джентльмен, способен убить другого человека лишь потому, что увяз в долгах?

» У этого Темплтона нет ни чести, ни совести!«— негодовала она.

Но вдруг ее охватила дрожь при мысли, что злоумышленник может найти другой способ осуществить задуманное, и не обязательно с помощью стилета, как он живописал своей сообщнице.

Антея представила себе, как шокирована была бы ее мама, узнав, что в Квинз Ху гостят убийцы с актрисами и балеринами, а дочь оказалась втянута в весьма неприятную историю.

— Они уезжают! — шепотом повторяла Антея, молясь, чтобы они никогда не вернулись.

Как обычно, Гарри опоздал на обед, и няня ворчала, что тушеная баранина, которую она готовила специально для него, безнадежно испорчена.

За столом он сказал Антее:

— У меня для тебя новости!

— Какие?

— Сюрприз! Думаю, тебе понравится. Она ждала объяснений, уже, впрочем, догадавшись, в чем дело, а Гарри продолжал:

— Я занимался уборкой сцены в банкетном зале, когда вошел маркиз. Я его спросил, куда поставить фортепьяно, и он ответил:» Я уже думал об этом и пришел к выводу, что второй инструмент на самом деле излишество «. Я гадал, что он в итоге решит, и вот, немного поразмыслив, он объявил:» Чтобы фортепьяно хорошо сохранялось, на нем кто-то должен играть. Было бы непростительной ошибкой оставить его здесь пылиться в каком-нибудь углу. Поэтому я предлагаю вам попросить мисс Мелдозио, которая так замечательно музицировала здесь вчера вечером, принять это фортепьяно на хранение, пока оно мне не потребуется вновь «.

Гарри умолк, и Антея на какой-то миг перестала дышать.

И вдруг он, сурово глядя на сестру, спросил:

— Откуда он узнал, что играла мисс, а не мистер Мелдозио?

Над столом повисло тягостное молчание, и Антея лихорадочно придумывала версию.

Врать она не стала.

— Маркиз поднимался на сцену, когда гости вышли из банкетного зала.

— Вот оно что! — воскликнул Гарри. Антея никак не отреагировала, и он продолжал расспросы:

— Полагаю, он остался доволен твоей игрой. Он не делал замечаний?

— Нет, он сказал, все было именно так, как ему хотелось бы.

В подробности Антея вдаваться не стала, но Гарри, похоже, был удовлетворен услышанным.

Сердце ее пело: маркиз нашел способ передать ей фортепьяно.

Есть ли в мире большее счастье, чем возможность играть на нем каждый день, каждый раз, когда на ум придет новая мелодия и запросится на клавиши!

Слава Богу, Гарри еще возжелал поделиться с сестрой своими впечатлениями от посещения фермы Джексона.

Оказывается, там случился пожар на маслобойне.

Гарри так увлекся рассказом. Что не стал больше расспрашивать Антею о ее выступлении.

Только вставая из-за стола, он промолвил:

— Очень мило с твоей стороны, что ты не стала меня будить в субботу вечером. Откровенно говоря, я тогда совершенно вымотался — не столько из-за тяжелой работы, сколько из-за беспокойства о приеме — все ли понравится маркизу.

Антея хихикнула.

— По-моему, ты можешь не сомневаться в своем успехе. Помнишь, Чарли говорил, что маркиз замечает малейшие огрехи и ничто не скроется от его орлиного взгляда?

— А если он отложил отповедь до своего отъезда?

Но тут внимание Гарри отвлек шум у парадной двери.

— Это привезли фортепьяно! — воскликнул он. — Я велел доставить его сюда, как только найдется подходящая по размеру повозка.

Когда фортепьяно было установлено в гостиной, а спинет перекочевал в другую комнату, Гарри поспешил обратно в Квинз Ху на случай, если от него что-нибудь потребуется перед самым отъездом маркиза.

Оставшись в одиночестве, Антея села за фортепьяно и вознесла небесам благодарственную молитву.

И столь же ликующая мелодия полилась из-под ее пальцев.

Гарри вернулся ближе к вечеру и тотчас поспешил наверх помыться и сменить костюм для верховой езды, в котором был весь день.

Когда он сошел вниз, Антея ждала его в гостиной.

— Извини, что я так поздно, — сказал Гарри, — но мне пришлось все бросить и сразу после обеда отвозить этих девиц в Лондон.

Он рассмеялся.

— Ну и табор же это был! Они набрали с собой столько сундучков и шляпных коробок, словно собирались не на два дня, а на пару месяцев!

— Они все… уехали? — спросила Антея.

— Все, кроме маркиза.

Антея удивленно посмотрела на брата.

— А он почему остался?

— Я думал, он тоже уедет, но, похоже, в последнюю минуту он передумал, — ответил Гарри. — Мне показалось, он плохо себя чувствует.

— Почему ты так думаешь?

Голос ее стал неестественно громким.

— У него хриплый кашель и простуженный вид.

Антея молчала, и Гарри продолжал:

— Он такой крепкотелый, сильный человек! Мне раньше и в голову не приходило, что он может заболеть, как простой смертный.

Антея была того же мнения.

В первый миг, когда Гарри упомянул о плохом самочувствии маркиза, девушка с ужасом подумала, что его каким-то образом мог отравить лорд Темплтон.

Потом она решила, что Иглзклиф мог намеренно сказаться больным, чтобы не ездить в Лондон.

В столице лорду Темплтону было бы проще свершить свое черное дело, и, оставшись в Квинз Ху до среды, маркиз будет в большей безопасности.

Ма дерби он сможет поехать прямо отсюда.

Разумеется, Антея не стала делиться с братом своими догадками.

Вместо этого она играла ему на фортепьяно после ужина, в том числе его любимые мелодии.

Через какое-то время она заметила, что Гарри задремал в кресле и уже не слышит ее.

Она вышла из-за инструмента и потормошила его.

— Тебе пора спать, Гарри! Ты устал, а маркиз, раз уж не уехал в Лондон, наверняка найдет для тебя завтра массу работы.

— Не сомневаюсь, — зевнул Гарри.

Он проводил Антею до дверей спальни, поцеловал ее на ночь и отправился в свою комнату.

Конечно, он заснет, едва успев закрыть глаза.

А сама она довольно долго любовалась из окна на звезды; одна за другой они возникали на темном небе.

Совершенно не осознавая, что делает, Антея молилась, чтобы маркиз остался невредимым в Квинз Ху до среды.

Когда наконец легла спать, ей приснилось, будто она бежит к нему по какому-то потайному ходу, но невидимые лапы крепко вцепились в нее, и все ее отчаянные попытки освободиться оказывались тщетными…

Антея проснулась, взволнованная ночными видениями.

Стараясь освободиться от тревожного чувства, умылась, оделась и спустилась к завтраку.

Гарри уже ушел.

Это и понятно: пока Иглзклиф здесь, Гарри лично проследит за тем, чтобы все было в порядке.

Девушка позавтракала в одиночестве, затем отнесла грязную посуду на кухню, дабы няня вымыла ее.

— Сегодня будет тепло, — молвила старушка, — так что тебе не стоит суетиться по дому. А я уберу постели и пойду в деревню. У нас мука кончается, да и еще кое-что прикупить надо.

— Нянюшка, может, мне вместо тебя сходить?

Но та отказалась наотрез.

Антея не настаивала, поскольку была уверена, что няне доставляет удовольствие посудачить на рынке о последних событиях в Квинз Ху.

Наверняка деревенским жительницам есть что сказать о празднестве, устроенном маркизом, а так как он впервые приехал сюда в качестве нового владельца, ему будут перемывать косточки на полную катушку.

После ухода няни Антея решила сесть за фортепьяно, как вдруг услышала, что к парадной двери подъезжает экипаж.

Девушка поспешила в холл.

К ее удивлению, это оказался деревенский доктор, пожилой человек, которого она знала с малых лет и очень любила.

Когда он вылез из своего старомодного кабриолета, Антея уже стояла на крыльце.

— Добрый день, доктор Гроувз, — поздоровалась она. — Как я рада вас видеть!

— Вы замечательно выглядите, Антея, — заметил доктор, — и, слава Богу, совершенно здоровы!

Они прошли в холл, и визитер тотчас сказал:

— Антея, мне нужна ваша помощь.

— С удовольствием, — улыбнулась девушка. — Кто болен?

Задавая вопрос, она думала, что речь идет о ком-то из пенсионеров.

Время от времени болезнь так подкашивала кого-нибудь из них, что бедняга даже не мог себе еду приготовить.

— Маркиз.

Эта новость не сразу дошла до ее сознания. Глядя на доктора широко раскрытыми глазами. Антея едва вымолвила:

— Что с ним?

— Весенняя лихорадка, — ответил доктор Гроувз. — Конечно, я дал ему жаропонижающее, но у меня нет того замечательного средства, которое делала ваша матушка и рецепт которого вы наверняка помните.

— Да, конечно, у меня есть наверху в запасе склянка, хотя лучше всего действует свежеприготовленная микстура.

— Весенняя лихорадка весьма неприятная вещь, — продолжал доктор Гроувз. — Маркиз чувствует себя ужасно.

Он произнес эти слова несколько удивленно, словно не мог поверить, что такого сильного и внушительного человека свалил недуг, свойственный скорее деревенским ребятишкам.

— Я пойду принесу мамину микстуру, — сказала Антея.

Доктор Гроувз взглянул на большие напольные часы.

— Вы меня очень обяжете, если отнесете ее в Квинз Ху вместо меня. Я должен как можно скорее ехать на ферму Космет — это в трех милях отсюда, — поскольку миссис Космет вот-вот родит.

— Насколько я помню, это уже седьмой! — заметила Антея.

— Подозреваю, что родятся близнецы, — сообщил доктор Гроувз. — В таком случае будет еще и восьмой!

Он улыбнулся.

— И все-таки, по-моему, лучше всего, когда в семье двое детей, мальчик и девочка. Как у вас, — продолжал он.

Антея рассмеялась.

— Думаю, мама рада была бы второму сыну, а папа — еще одной дочери.

— Ну конечно, особенно если она оказалась бы такой же милой, как вы! Совершенство никогда не надоедает!

Потрепав девушку по плечу на прощание, доктор сбежал по ступенькам и сел в кабриолет.

— Подробно объясните слуге маркиза, в каких дозах и когда следует принимать микстуру. Мне показалось, его слуга разумный человек и сделает все, как вы скажете.

С этими словами он отъехал, и Антея помахала ему вслед.

Она стремительно вбежала в дом и ринулась вверх по лестнице.

У нее действительно оставалась в запасе одна бутылочка маминого лекарства от весенней лихорадки.

С тех пор как мамы не стало, Антея в случае необходимости готовила его сама.

Доктор Гроувз прав, эта микстура гораздо эффективнее известных средств, которые врачи обычно прописывают от весенней лихорадки и зачастую вызывают у пациентов расстройство желудка.

Антея вспомнила, что, по словам Гарри, у маркиза к тому же кашель, и захватила с собой специальный сироп от кашля, тоже приготовленный по маминому рецепту, — мед с добавлением некоторых трав, смягчающих горло.

Девушка по личному опыту знала: сироп избавляет от кашля почти мгновенно, словно по волшебству.

Она положила обе бутылочки в корзинку и, повязав капор, отправилась в особняк.

Ей очень хотелось поблагодарить маркиза за чудесный подарок и выразить свой восторг.

» Я с радостью сыграла бы ему еще раз «, — подумала она.

Антея до сих пор не могла поверить, что маркиз понимает ее язык, видит те образы, которые она старается передать, импровизируя на фортепьяно.

Она превращала в чудесные мелодии все, что видело ее сердце.

Никто, кроме маркиза, не понимал этого. Антея была уверена: ни один из его приятелей, гостивших в Квинз Ху последние пару дней, даже не подозревает, что Иглзкпиф любит и ценит музыку.

До Квинз Ху было недалеко.

Девушка столь основательно погрузилась в свои мысли, что не заметила, как подошла к особняку со стороны парка, а не подъездной аллеи.

Тогда же ее взору предстал фаэтон, запряженный четверкой лошадей.

Он стоял у парадного входа.

Кони были взмылены так, что их, похоже, гнали от самого Лондона.

Антея знала наверняка — ни у кого из соседей нет такого щегольского экипажа и таких породистых лошадей.

Она поднялась по парадной лестнице и обратилась к лакею:

— Могу я поговорить с личным слугой милорда? По поручению доктора Гроувза я принесла лекарство; милорд должен принять его как можно скорее.

— Я позову мистера Хайнеса, мисс, — ответив лакей. — Пожалуйста, подождите в библиотеке.

Он прошел вперед и распахнул двери огромного помещения, занимавшего половину центральной части дома.

Антея в восхищении озиралась, рассматривая яркие обложки книг.

Когда Гарри продавал дом, они были совсем иными.

— Я пойду позову мистера Хайнеса, — повторил лакей.

Прежде чем он закрыл за собой двери, Антея спросила:

— Я видела, у милорда гости. Вы не знаете, кто именно?

— Знаю, мисс, — отчеканил лакей. — Приехал лорд Темпптон. Насколько мне известно, у него великолепные скаковые лошади.

Он вышел, и Антея охнула.

Лорд Темплтон — с утра пораньше! Что ему опять надо?

При одной мысли о Темплтоне ее охватило странное предчувствие опасности, угрожающей маркизу.

Девушка поставила корзинку с лекарством на стоп и помчалась к противоположной стене библиотеки.

Из-за обширности помещения в нем было два камина.

Рядом с дальним начинался еще один потайной ход, ведущий в спальню владельца дома.

Она так быстро бежала, что у камина задержалась, чтобы перевести дух.

Ее взгляд остановился на каминной полке, где по обе стороны больших часов из мрамора и золоченой бронзы лежали дуэльные пистолеты.

Эти два пистолета явно представляли здесь украшение: их рукоятки были богато инкрустированы золотом и маленькими неограненными изумрудами.

Без всяких колебаний, повинуясь лишь голосу сердца в предчувствии смертельной опасности, грозящей маркизу, Антея схватила с полки один пистолет и выскочила в потайной ход.

Практически этот ход являлся лестницей.

Она шла вверх к обратной стороне камина в спальне маркиза.

Выход отсюда находился как раз напротив потайного хода, которым она воспользовалась той субботней ночью.

Отец рассказывал Антее, что ход, ведущий в библиотеку, гораздо древнее противоположного и построен одновременно с домом для защиты владельца от врагов.

Девушка карабкалась по узкой лестнице, прекрасно зная, что ржавые перекладины оставят следы не только на руках, но и на платье.

Откуда-то пробивался слабый свет, так что она без особого труда разглядела панель, ведущую в спальню маркиза.

Антея легко нашла рычаг.

Затем, пытаясь восстановить дыхание и справиться с бешено бьющимся сердцем, тихо приоткрыла потайную дверь.

Напротив стояла огромная кровать с балдахином, и в первый миг Антея разглядела сквозь щелку лишь маркиза, лежавшего на спине с закрытыми глазами.

Казалось, он спит.

Подумав с облегчением, что он один, девушка приоткрыла дверь еще чуть-чуть и вся напряглась, увидев с противоположной стороны кровати лорда Темплтона.

Он смотрел не на Иглзклифа, как можно было предположить, а на подушки, лежавшие рядом.

Он взял одну подушку и двинулся мимо резных столбиков кровати к маркизу.

Он ступал медленно и неслышно — видимо, на цыпочках.

Антея, наблюдая за его странными передвижениями, внезапно поняла, что он собирается делать.

Держа подушку за углы, он занес ее над головой маркиза.

Сейчас он опустит подушку ему на лицо и станет душить.

Повинуясь внезапному порыву, она распахнула дверь потайного хода и навела на лорда Темплтона пистолет.

— Прекратите сейчас же! — крикнула она не своим голосом.

Лорд Темплтон, коренастый седеющий человечек с налитым кровью лицом, в изумлении обернулся, все еще держа в руках подушку. Однако он не стал душить ею маркиза. Он во все глаза уставился на Антею и не заметил, как через обычную дверь вошел Хайнес с корзинкой, которую девушка оставила в библиотеке.

— Кто вы и что вам нужно?

— Уберите подушку, или я стреляю! — пригрозила Антея.

Она понимала, что пистолет не заряжен, но ведь лорд Темплтон мог этого не знать и принять ее слова за чистую монету.

Проверять это не понадобилось.

Лежавший на кровати маркиз зашевелился и отпихнул подушку от своего лица.

Затем приподнялся и сел.

— Вы вновь пытаетесь убить меня, не так ли, лорд Темплтон? Я знаю, вы подсылали Милли, велели ей заколоть меня, когда я усну. Что ж, на сей раз вы попались с поличным, и я даю вам двадцать четыре часа, чтобы покинуть Англию, пока я не заявил на вас. В противном случае вас будет ждать центральный уголовный суд.

— Какой еще уголовный суд?! — рявкнул лорд Темплтон, так побагровев, что казалось, вот-вот лопнет.

— Вы собирались задушить милорда! — сказал Хайнес. — Я видел это собственными глазами!

Лорд Темплтон издал какое-то хрюканье, которое, видимо, следовало истолковать как смех.

— Кто поверит в подобный вздор? — продолжал бушевать он. — Я буду все категорически отрицать!

— Вы уберетесь из страны, — заявил маркиз. — Мне надоели ваши интриги!

— Ну так заявляйте, черт бы вас побрал! Никто не станет верить показаниям какого-то слуги и какой-то девки!

Антея опустила пистолет и протиснулась в комнату через узкую панель потайного хода.

— Я готова свидетельствовать против вас, лорд, — молвила она. — Я — Антея Брук, дочь покойного лорда Колнбрука!

Лорд Темплтон смотрел на нее так, словно отказывался признать свое поражение.

Затем с криком, напоминавшим рев раненого зверя, развернулся и направился к выходу.

— Двадцать четыре часа, Темплтон, — повторил маркиз ему вслед. — Я слов на ветер не бросаю.

Вместо ответа горе-преступник хлопнул дверью.

Несколько мгновений трое оставшихся в комнате молчали.

Наконец маркиз произнес слабым голосом:

— Хайнес, проследи, чтобы он уехал и не поджег перед этим дом.

Слуга, наблюдавший за происходящим словно в оцепенении, вручил корзинку Антее, вышел и бросился по коридору вдогонку за лордом Темплтоном.

Антея же думала только о маркизе.

Растратив на свои слова последние силы, он пег навзничь и закрыл глаза в изнеможении.

Антея схватила подушку, которой чуть было не задушили маркиза, и швырнула ее на пол.

Поставила корзинку на туалетный столик и вытащила бутылочку с микстурой.

Уходя из дома, она захватила с собой мерный стаканчик; на нем была метка, показывающая объем двух столовых ложек — обычную дозировку маминого лекарства.

Завязанный под подбородком капор мешал движениям.

Антея сняла его и бросила на стул.

Затем, наполнив стаканчик до нужной метки, подошла к кровати, приподняла маркизу голову и поднесла к его губам мамино лекарство.

Глаза Иглзклифа были все еще закрыты.

Антея дотронулась до его лба — он обжигал ладонь.

Однако маркиз не лишился сознания — напротив, он не только понимал, что происходит вокруг него, но и мог сам пить поднесенную к его губам микстуру.

— Скоро вам полегчает, — успокаивала его Антея, как маленького ребенка. — Лекарство собьет температуру, и вы будете чувствовать себя гораздо лучше.

Когда стаканчик опустел, она бережно опустила голову маркиза на подушку.

Разгладила простыни, подобрала подушку, которую лорд Темплтон собирался использовать в качестве орудия убийства, и аккуратно пристроила ее с другой стороны кровати.

Потом девушка вновь подошла к Иглзклифу и положила ладонь на его лоб.

Кожа по-прежнему была горячая и сухая.

Антея знала, при весенней лихорадке высокая температура держится до кризиса болезни.

Она задержала руку на несколько мгновений, и маркиз произнес еле слышно, не открывая глаз:

— Поиграйте… мне…

Антея, не ожидавшая такой просьбы, оглядела спальню, словно там могло оказаться ранее не замеченное ею фортепьяно.

Увидев дверь в будуар, она без лишних расспросов направилась туда.

Прежде это была комната матери, и у девушки с ней были связаны самые трогательные воспоминания.

Но она не заходила сюда с тех пор, как мебель перевезли в Дауэр-Хаус.

Под руководством Гарри помещение отремонтировали и обставили новой мебелью, которая прибыла из Лондона совсем недавно.

Теперь комната, обшитая белыми панелями с украшениями в виде золотых листьев, стала еще прекраснее, чем раньше.

Изысканные голубые портьеры на окнах гармонировали с мебелью в стиле Людовика Четырнадцатого, обитой узорчатой голубой парчой.

Антея сразу же увидела желаемое.

Ничего прекраснее этого фортепьяно она не могла себе представить.

Его боковые стенки были инкрустированы севрским фарфором под цвет портьер и мебели, а педали покрыты искусной резьбой.

Но роскошный внешний вид оказался далеко не последним сюрпризом.

Подняв крышку, Антея обнаружила, что инструмент очень старый, почти ровесник бабушкиного спинета.

Она посмотрела внимательнее — и клавиши, и другие части механизма были заменены на современные.

Так что внутри фортепьяно не отличалось от стоявшего в гостиной Дауэр-Хауса.

Ома села, пробежала пальцами по клавиатуре.

Только маркиз мог столь изобретательно вдохнуть новую жизнь в старинный инструмент.

Теперь Антея выразит свою признательность маркизу не на словах, а с помощью музыки.

Прежде всего она сыграла мелодию благодарности за чудесный подарок, лучше которого невозможно было придумать.

Джентльмены, гостившие здесь накануне, дарили своим балеринам и актрисам всевозможные украшения из золота и бриллиантов, но Антея не променяла бы хорошее фортепьяно ни на какие драгоценности.

Все это она вкладывала в свои мелодии.

Она просила маркиза скорее поправиться.

Она играла о том, что за окнами сияет солнце, поют птицы, шумят деревья, а Иглзклиф еще так много не успел увидеть в своем новом имении!

Антея пыталась опоэтизировать речушки, где ее отец иногда рыбачил и, радостный, приносил свой улов к завтраку; поля, по которым осенью бегают куропатки; леса, где водятся фазаны…

В парке еще можно было увидеть оленей, хотя их становилось все меньше и меньше, когда отец перестал завозить новых.

А еще там были забавные рыжие белки с пушистыми хвостами, любительницы прятать орехи в дуплах дубов.

Она рассказывала обо всем, что любила сама, обо всем, что составляло ее жизнь, и ей так хотелось, чтобы маркиз тоже полюбил ее дом…

» Все это — твое, — говорила Антея, — и ты, как и я, должен понять: все требует твоего внимания и заботы — и старики, отошедшие отдел, и дети, которые смогут ходить в школу, если ты выделишь деньги для учителя «.

Переполненная чувствами и мыслями, она далеко не сразу заметила подошедшего слугу.

Антея вопросительно посмотрела на него и сняла руки с клавиатуры.

— Милорд заснул, мисс, — прошептал Хайнес, — и, по-моему, кризис миновал.

Антея встала и поспешила в спальню.

Хайнес оказался прав.

Теперь лоб маркиза блестел бисеринками пота.

Девушка нежно, стараясь не разбудить больного, пощупала пульс — он был не столь учащенный и запястье не такое горячее, как прежде.

Жар спал.

Антея вернулась в будуар, жестом позвав за собой Хайнеса.

— Как только милорд проснется, — тихо сказала она, — дайте ему еще один стаканчик микстуры и постарайтесь убедить его прополоскать горло вот этим средством — оно должно унять кашель.

Хайнес понимающе кивнул.

— Сейчас я пойду домой, — молвила девушка напоследок, — а потом принесу свежую порцию лекарства, чтобы ему хватило на ночь. Вы будете рядом с ним?

Внезапно ее пронзила страшная мысль: что, если лорд Темплтон вновь проберется в особняк и попытается убить маркиза?

Она не могла поверить, что злоумышленник покорно уедет за границу только потому, что Иглзклиф пригрозил ему судом.

— Буду неотлучно, — шепотом успокоил ее Хайнес, — а если эта свинья попробует подойти сюда хотя бы на ружейный выстрел, я всажу в него столько свинца, что он и часу не проживет!

Антея поняла: Хайнес по-настоящему предан своему хозяину.

Она улыбнулась ему, завязывая ленточки капора под подбородком.

Хайнес вручил ей корзинку, и она вышла в коридор.

У нее было непреодолимое желание взглянуть на маркиза, но она боялась, что слуге это покажется странным.

Антея помчалась домой — она уже сильно опоздала на обед, и нянюшка станет расспрашивать ее, где она пропадала.

Она не могла рассказать ни няне, ни тем более брату, что еще раз спасла маркизу жизнь.

Но как бы ни казалось невероятным случившееся, она именно это и сделала!

Глава 6

Приготовление свежего лекарства отняло у Антеи довольно много времени.

Сначала она никак не могла найти нужных трав в саду Дауэр-Хауса и совсем уж было собралась отправиться в Квинз Ху, туда, где раньше их выращивала мама.

К счастью, она в конце концов отыскала в каком-то уголке несколько цветков, ранее ею не замеченных.

Пока она промывала травы, нарезала их и проделывала все остальное, как ее учила мать, прошел целый день.

Тем не менее девушка не раздумывая отправилась через березняк чуть ли не бегом, надеясь не встретиться с Гарри, и в дверях особняка вновь попросила позвать Хайнеса.

Как и утром, ее провели в библиотеку, но на этот раз у нее было время получше все осмотреть.

Как бы ей хотелось прочесть все эти книги!

Наверняка здесь появилось немало современных изданий.

Книги, ранее составлявшие библиотеку, давно были перевезены в Дауэр-Хаус.

Вскоре явился Хайнес.

— Я с нетерпением ждал вас, мисс, — сказал он с некоторой долей укоризны. — Недавно я дал милорду последние капли микстуры из того пузырька, что вы мне оставили.

— Как милорд?

— Крепко спит, мисс. Скажите, следует ли его разбудить и напоить лекарством сейчас или лучше подождать?

— Могу я на него взглянуть?

— Конечно, мисс.

Хайнес проводил ее к спальне маркиза и на цыпочках вошел внутрь, взглянуть, не проснулся ли больной.

Антея стояла на пороге, но вот Хайнес сделал ей знак подойти, и она устремилась к кровати, утопая в мягком персидском ковре, покрывавшем весь поп.

Маркиз безмятежно спал.

Антея сразу же поняла, что ему лучше.

Она нежно приложила ладонь к его лбу.

Кожа была прохладная и не такая сухая, как в разгар лихорадки.

Антея смотрела на спящего, и вдруг поймала себя на мысли, что это совсем не тот величественный маркиз, внушающий страх, перед которым она, как и все остальные, робела, а красивый молодой человек, внезапно сраженный болезнью и сейчас такой же беспомощный, как спиленный дуб в парке.

Циничные складки в углах губ разгладились, он даже слегка улыбался.

Интересно, что сделало его таким?

Может быть, он пережил сильное разочарование, отнявшее у него способность радоваться жизни и видеть мир в ярких красках — то, что естественно для нее?..

Когда она направилась к выходу, где ее уже ждал Хайнес, ей пришла в голову до абсурда странная мысль, что маркиз похож на заболевшего маленького мальчика, который особенно нуждается в любви и ласке.

— Милорду намного лучше. Дайте ему микстуру, как только он проснется, а еще обязательно вечером, это поможет ему уснуть.

— Ваши травы — поистине волшебное снадобье, — сказал Хайнес. — Мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь оправился от весенней лихорадки столь быстро…

— Не стоит забегать вперед, — предостерегла его Антея. — Помимо всего очень важно, чтобы он как следует набрался сил, прежде чем начнет вставать и что-то делать.

Она вспомнила эти слова матери, которые та без конца повторяла, когда однажды после чересчур суровой зимы в деревне началась настоящая эпидемия лихорадки и чудодейственная микстура, казалось, нужна была всем одновременно.

— Я постараюсь выполнить все ваши распоряжения, — с усмешкой пообещал Хайнес. — Но вы же знаете, что за человек маркиз. Если он чего-то захочет, его ничто не остановит!

— Полагаю, завтра он еще будет немного слаб, — сказала Антея. — Ему необходимо как можно больше спать.

— Лучше бы вам прийти и самой поговорить с ним, мисс.

Антея рассмеялась.

— Не думаю, что милорд станет меня слушаться!

— А я бы этому не удивился, — возразил Хайнес. — В конце концов, вы ему спасли жизнь, ведь не окажись вы тогда в его комнате, мы бы сейчас готовились к похоронам!

Антея содрогнулась.

— Не говорите об этом. Я надеюсь лишь на то, что лорд Темплтон уедет из Англии, как ему велел милорд.

— По-моему, он слишком перепугался, чтобы остаться здесь, — заметил Хайнес. — В то же время рисковать я не собираюсь. Со вчерашнего вечера ношу с собой заряженный пистолет.

Они поднялись по лестнице, и Антея остановилась.

— Вы совершенно уверены, что сможете и сегодня ночью остаться с милордом? Я очень беспокоюсь — до среды лорд Темплтон еще может кое-что предпринять.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Хайнес. — Будьте уверены, я никому не позволю причинить вред милорду! Мы не раз бывали в переделках, но он всегда выходил победителем.

— Надеюсь, так будет и в этот раз, — слегка улыбнулась Антея. — Но вы правы: рисковать нельзя.

Она попрощалась с Хайнесом и отправилась домой через парк.

Тени уже удлинялись, птицы смолкали.

Антея наслаждалась прекрасным, безмятежным пейзажем, и невозможно было поверить, что на свете существуют люди, готовые подобно лорду Темплтону убивать ради денег.

Но тут она вспомнила, что уже вечереет, и последние пятьдесят ярдов до Дауэр-Хауса бежала со всех ног, испугавшись, что Гарри вернулся и ей придется объяснять свое отсутствие.

Не то чтобы она не хотела рассказывать брату о визите доктора Гроувза и о маминой микстуре от весенней лихорадки.

Этого-то она утаивать не собиралась.

А вот расспросов Гарри о возможных встречах с маркизом она бы предпочла избежать.

Еще меньше ей хотелось, чтобы брат заподозрил, будто маркиз для нее теперь не просто новый владелец имения, о котором говорят со страхом и даже ненавистью, но человек, значащий неожиданно много.

» Раз я спасла ему жизнь, — рассуждала Антея. — вряд ли мне теперь может быть безразлична его жизнь «.

Но почему-то ей не хотелось делиться этим с Гарри.

Ей повезло: в доме была одна нянюшка, и она стала ворчать по поводу столь долгого отсутствия своей воспитанницы.

— Мне казалось, милорд, имея такую пропасть денег, мог бы заплатить доктору, а не утруждать тебя! — возмущалась она.

— Но ты же знаешь не хуже меня, нянюшка, мамины снадобья на травах действуют гораздо эффективнее, чем обычные лекарства, которые может прописать доктор Гроувз.

— А чем плохи лондонские доктора? — парировала няня. — Я слышала, даже его королевское высочество часто советуется с ними.

Антея рассмеялась.

— Не думаю, что маркиз часто хворает. Просто болезнь застала его врасплох. Ты же знаешь, весенняя лихорадка никого не щадит.

— Ну так постарайся сама не подхватить ее, — предупредила няня. — Мне довольно хлопот и без того, чтобы лечить тебя или Гарри!

С этими словами она удалилась на кухню.

Антея не обижалась на нянюшку: ее резкость была вызвана лишь тем, что она очень любит своих» ребятишек»и так переживает за них, что любая возможная угроза их благополучию наполняет ее сердце тревогой.

Когда пришел Гарри, Антея переоделась в простое муслиновое платье, которое всегда надевала на ужин.

За столом брат долго рассказывал ей о последствиях пожара на ферме Джексона и о планах строительства новой маслобойни, так как от старой остался лишь обугленный остов.

Эта проблема заполняла его целиком до самого отхода ко сну, а на следующее утро он так торопился в Квинз Ху, что завтракал в задумчивом молчании.

Когда он уехал, Антея подумала, не отправиться ли ей в особняк — разузнать о здоровье Иглзклифа.

Но там будет Гарри! Значит, ей идти нельзя.

Она не сомневалась — если маркизу действительно станет хуже, Хайнес пошлет за ней.

В то же время неизвестность угнетала ее, и она бродила по дому как неприкаянная.

Ясно было только одно: если возникнет необходимость вновь готовить для маркиза микстуру, то придется пойти за травами в сад Квинз Ху, поскольку здесь она уже все оборвала.

Антея еще раздумывала, что ей делать, когда Гарри вернулся к обеду.

Пришел он довольно рано.

Не в сипах сдержать любопытство, Антея побежала к парадной двери навстречу брату.

— Как маркиз? Ему лучше? — спросила она.

— Думаю, да, — рассеянно ответил Гарри. — В любом случае он еще не выходил из своей комнаты, и я его не видел.

— Но ты, наверное, спрашивал? — не отставала Антея.

— Будучи здоровым, он всегда посылает за мной и отдает распоряжения, в то время как меня ждет еще масса неотложных дел. Уверяю тебя, Антея, для меня его болезнь стала желанной передышкой.

Антея понимала брата.

Однако она решила про себя: что бы ни думал Гарри, ей придется днем сходить в Квинз Ху.

Они уже заканчивали вкусный обед, приготовленный нянюшкой, как вдруг к дому подъехал экипаж.

Гарри обернулся.

— Интересно, кто это?

Через минуту в стоповую ворвался Чарли Торрингтон.

— Боже мой, Чарли! — раскинул руки Гарри. — Какая неожиданность!

— Я должен кое-что вам рассказать! — выпалил друг, кладя на стул цилиндр.

Он был в страшном возбуждении — поэтому никто не обратил внимания на то, что он вбежал в шляпе.

Его вид и тон заставили Гарри и Антею насторожиться.

— Присядь и выпей чего-нибудь, — предложил Гарри. — Может, пообедаешь с нами?

— Хорошо, но не сразу, — ответил Чарли. — Сначала я должен рассказать вам, почему я примчался сюда за рекордно короткий срок.

Он говорил настолько серьезно, что ни брат, ни сестра не проронили ни слова, пока гость выдвигал стул из-за стола и усаживался.

Затем Чарли взглянул на девушку:

— Даже не знаю, как рассказать тебе все это, Антея. Боюсь, тебя это очень огорчит.

— Говори по существу, Чарпи! — воскликнул Гарри. — Перестань ходить вокруг да около, объясни наконец, что случилось. Наверняка что-то нехорошее, иначе вряд ли ты нагрянул бы без предупреждения.

Антея осознала, что Чарли по-прежнему смотрит на нее, и кровь похолодела в жилах.

— В чем… дело?

— Вряд ли вы слышали когда-нибудь о человеке по имени лорд Темплтон. — сказал Чарли. — но Гарри знает, кого я имею в виду.

Антея стиснула пальцы и побелела как мел.

— Это хвастун, пьяница и игрок, — продолжал тем временем Чарли, — и мне он никогда не нравился. В Уайт-клубе все знают — некоторое время назад он крупно проигрался, и теперь на него наседают кредиторы.

— А при чем тут Антея? — прервал его Гарри.

— К этому я и перехожу. Помолчав немного, Чарли стал рассказывать:

— Вчера вечером Темплтон, насколько мне известно, был в Уайт-клубе и напился до невменяемого состояния. Но прежде чем его вынесли из помещения, он громогласно объявил всем присутствующим, среди которых было немало моих друзей, что он вынужден покинуть Англию из-за чудовищной клеветы, которую на него возводит Иглзкпиф. Он сказал, что обвинение может подтвердить только девушка, которая была в спальне маркиза, наставила на него пистолет и грозила убить его.

Антея затаила дыхание, поскольку уже знала, что за этим последует.

Она не ошиблась.

— Темплтон поклялся, — тревожно произнес Чарли, — что этой девушкой была Антея Брук, сестра Гарри Колнбрука.

Когда Чарли умолк, Гарри со всей силы стукнул по столу кулаком.

— Это самый невероятный и гнусный вздор, какой я когда-либо слышал! — вскричал он. — Как Темплтон смеет говорить такие вещи о моей сестре? Должно быть, он ошибся именем, но я заставлю его публично признаться во лжи, и чем скорее, тем лучше!

— Именно так я и подумал, когда мне об этом рассказали, — согласился Чарли, — но самое любопытное — Темплтон отозвал свою лошадь с дерби и, если верить моим друзьям, действительно уехал за границу.

— Интересно, зачем? — взвился Гарри. — Куда бы он ни сбежал, я поеду за ним и заставлю подавиться его лживым языком и восстановить доброе имя Антеи, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни!

Он был в ярости.

Не в силах более выносить происходящего, Антея встала из-за стола и, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

В тот миг, когда она закрывала за собой дверь, до нее донесся голос брата:

— Знаешь, Чарли, этому надо положить конец…

Не желая больше слушать их, она выбежала из парадной двери и, не размышляя, даже не осознавая, что делает, побежала по лесной дорожке — кратчайшему пути в Квинз Ху.

Только один человек мог помочь ей, только он мог ее понять.

Прежде чем рассказать что-нибудь брату, прежде чем открыть ему правду, ей необходимо посоветоваться с маркизом, как это сделать наилучшим образом.

Теперь девушка осознала, что должна была сразу рассказать Гарри о случившемся.

— И зачем я пыталась все скрыть от него? — в отчаянии вопрошала она себя.

Конечно, ответ был прост: она ни при каких обстоятельствах не могла признаться Гарри, что маркиз привел ее в комнату отца и поцеловал, а потом, испугавшись, она сбежала по потайному ходу.

Чем больше она размышляла обо всех перипетиях последних дней, тем отчетливее понимала, что не способна придумать благовидного объяснения событиям, цеплявшимся друг за друга и увенчавшимся спасением маркиза сначала от подосланного убийцы со стилетом, потом — от самого лорда Темплтона.

— Что делать? Ну что же мне делать? — как заведенная повторяла она на бегу.

Только маркиз сможет найти выход из ее безвыходного положения.

Добежав до опушки, она перешла на шаг и попыталась отдышаться.

До особняка осталось совсем немного.

Поднявшись по ступеням до парадного входа, Антея вдруг обнаружила, что явилась в дом как была, без капора, с растрепанными волосами.

Почти нечеловеческим усилием она заставила себя войти в распахнутую дверь с достоинством.

— Я должна немедленно поговорить с милордом! — объявила она лакею.

Это был тот самый человек, которого она, вчера посылала за Хайнесом. Улыбнувшись, он ответил:

— Конечно, мисс. Сейчас милорд наверху вместе с мистером Хайнесом. Проводить вас наверх?

— Благодарю вас.

Лакей пошел вперед, и девушка последовала за ним, все еще пытаясь восстановить дыхание.

Когда они достигли хозяйских покоев, лакей постучал в дверь.

Открыл Хайнес.

Лакею уже не было необходимости что-то говорить, поскольку слуга вышел в коридор и увидел Антею.

— Очень рад вас приветствовать, мисс! У меня для вас сюрприз.

— Мне нужно… поговорить… с милордом! — произнесла Антея чужим голосом.

— Разумеется, — кивнул Хайнес, — и я уверен, милорд будет счастлив видеть вас, ведь он вам стольким обязан!

Не дожидаясь ответа, он вернулся в комнату, оставив девушку в дверях, и объявил:

— Мисс Антея, милорд!

В этот миг она заметила, что маркиз не лежит в постели, а сидит в кресле у открытого окна.

В комнату вливался солнечный свет, озаряя темные волосы и каждую черточку лица маркиза.

Он казался полностью одетым, хотя такое впечатление создавалось благодаря белому жабо его ночной рубашки над халатом из темно-синего бархата.

Он совсем не напоминал того распростертого на подушках, сраженного болезнью человека, которого Антея видела вчера.

Она просто стояла, неотрывно глядя на него.

А услышав, как Хайнес закрыл дверь, и поняв, что осталась с маркизом наедине, бросилась к его креслу.

Волнение и робость мешали ей заговорить.

Но вдруг слова вырвались сами собой.

— Случилось… нечто ужасное… мне нужна… ваша помощь… пожалуйста… Маркиз протянул ей руку.

— Что произошло? Что вас так огорчило? — негромко спросил он.

Антея взяла его руку и, едва сознавая, что делает, опустилась на колени рядом с его креслом.

Она стиснула ладонь маркиза, словно спасительный канат, и сила его пальцев придала смелости, которой ей отчаянно недоставало.

— Лорд… Темплтон… — запинаясь, выговорила она.

Девушка почувствовала, как напрягся Иглзкпиф.

— Что сделал этот мерзавец? — процедил он сквозь зубы.

— Он уехал… за границу… — молвила Антея, — как вы ему велели… Но вчера вечером он… в Уайт-клубе… сказал, что… вынужден покинуть Англию из-за чудовищной клеветы, которую вы на него возвели.

Маркиз усмехнулся.

— Этого следовало от него ожидать. Заглянув в испуганные, молящие глаза Антеи, он понял — это еще не все.

— Что он еще сказал?

— Он… сказал… — едва слышно пролепетала Антея, — что видел меня… в вашей спальне… и что я… грозилась убить его.

— Он упомянул ваше имя?

— Д-да… это слышали многие… в том числе… друзья Гарри и Чарли.

Иглзклиф сжал губы и нахмурился.

— Темплтон всегда был человеком без чести и совести, но это уже переходит всякие границы!

— Я… ничего не имею против… если это говорят в Лондоне, — опустила глаза девушка, — но я просто… не знаю, как рассказать Гарри… правду… Я боюсь, что он… никогда не простит меня, если… если узнает, что я была… тогда… в вашей спальне…

Маркиз молчал.

— Помогите… прошу вас, помогите… — взмолилась Антея. — Я знаю, для вас это не очень… много значит… но, кроме Гарри, у меня никого нет… он единственный во всем мире… любит меня… и я не могу… не могу потерять его…

Ее глаза наполнились слезами, вместившими в себя и страх, и горечь обиды, и безысходность.

Маркиз смотрел на нее, тщательно обдумывая ситуацию, прежде чем ответить.

— Теперь послушайте, Антея. Прежде всего нам нельзя допустить глупостей, и вы поступили правильно, обратившись ко мне за помощью. Что вы сказали Гарри перед уходом?

— Ничего, — всхлипнула Антея. — Чарли приехал, когда мы заканчивали обедать… А когда он рассказал, что наговорил про меня лорд Темплтон, я вскочила… и побежала к вам.

— Вы проявили весьма похвальное здравомыслие, и коль вы оказались такой благоразумной девушкой, я уверен, мы найдем выход, не рассердив вашего брата.

— Он очень… рассердится… если узнает, что я была в вашей спальне… и не меньше… если узнает, что я… встречалась с вами… не поставив его в известность.

— Вы хотите сказать, он вообще не подозревает о том, что мы знакомы? — недоверчиво спросил Иглзклиф.

— Гарри знает, что вы… говорили с «мисс Мелдозио»… и… вы просили ее принять на хранение фортепьяно… а я… еще не успела вас поблагодарить…

— Не нужно благодарностей, — покачал головой маркиз. — Я находил мое решение проблемы достаточно остроумным.

— Оно гениально, но Гарри уверен, что… кроме того раза… я с вами не разговаривала… и он не знает, что я… играла в гостиной…

— Ясно, — задумчиво произнес Иглзклиф.

— Когда я вернулась домой в субботу ночью, он спал, и нянюшка обещала не рассказывать ему, что мы поздно пришли.

— Я начинаю понимать… ситуация несколько запутаннее, чем я предполагал.

— Прошу вас… пожалуйста… скажите, что мне делать… Кроме того, мне теперь кажется… Гарри… будет очень… удивлен, что я пришла к вам.

— Полагаю, — чуть помедлив, молвил Иглзклиф, — нам следует чистосердечно признаться в том, что ваша смелость спасла мне жизнь. К тому же правда может быть преподнесена таким образом, чтобы она не огорчила вашего брата.

— Но… нельзя говорить ему… что вы… поцеловали меня… — прошептала Антея.

От смущения она не могла поднять глаз. Маркиз ответил очень тихо:

— Ну конечно же, нет. Это касается только нас двоих и останется между нами.

Эти слова подействовали на нее как бальзам, она почувствовала такое облегчение, что на миг прижалась головой к колену маркиза, выпустив его руку.

— Все будет в порядке, — заверил ее Иглзклиф. — Мы справимся с этой проблемой так же, как вы спасли меня от стилета Милли и подушки Темплтона.

Антея подняла голову.

— А… как?

— Предоставьте это мне. Я подозреваю — больше того, уверен, — что вы совершенно не умеете лгать. Ваши глаза выдают вас.

Не ожидая услышать от маркиза ничего подобного, Антея изумленно смотрела на него.

— В первую очередь, — продолжал между тем Иглзклиф, — нам нужно послать за вашим братом и Чарлзом Торрингтоном, попросить их прийти сюда немедленно. И тогда я им расскажу, какая вы смелая и отважная девушка и сколь я вам благодарен за то, что все еще жив.

— Г-гарри… рассердится… — ввернула Антея.

— При моей изобретательности — не рассердится, — прервал ее маркиз. — А теперь я предлагаю вам пойти в соседнюю комнату и поиграть на фортепьяно. Это успокоит вас, снимет страх, и, надеюсь, вы станете больше доверять мне.

Антея тяжко вздохнула.

— Вы… действительно думаете… что все будет в порядке?

— Я уверен, — ответил маркиз. — Просто делайте все так, как я скажу, и не забывайте: я ваш пациент, поэтому меня нельзя расстраивать или со мной спорить.

Антея поняла, что он пытается ее развеселить, и улыбнулась сквозь слезы.

Маркиз извлек из кармана халата белый надушенный платок, наклонился к девушке и отер слезы с ее бледных щек.

Это ей не показалось странным.

Напротив, такой порыв выглядел совершенно естественным.

Только сейчас Антея почувствовала себя разбитой и измученной стремительным бегом в Квинз Ху и придавившим ее страхом.

В это мгновение ей не хотелось даже садиться за фортепьяно.

Ей хотелось одного: оставаться рядом с маркизом.

Раз он взял всю ответственность на себя, волноваться больше незачем.

Одновременно она не могла отделаться еще от одной мысли.

То, что в Лондоне очернили ее репутацию, ей самой никак не вредит, поскольку она никогда не бывает в столице.

Но Гарри, если у него появится возможность, наверняка захочет поехать в Уайт-клуб, и ему невыносимо будет ощущать презрительное отношение к сестре.

«Разве можно это… исправить?» То ли она произнесла свой вопрос вслух, то пи маркиз прочел ее мысли, но он промолвил:

— Доверьтесь мне, Антея. С нами произошло столько всяких странностей, но, поверьте, мы справимся и сейчас. Вашей беде можно помочь, что я и собираюсь сделать. Надеюсь, решение проблемы вам очень понравится. Вы мне верите?

— Хотелось бы, — пожала плечами девушка, — но это трудно.

— Теперь сделайте то, что я скажу, — продолжал маркиз таким тоном, словно обращался к маленькой девочке. — Идите в будуар, сядьте за фортепьяно и играйте, как вчера. Расскажите мне об окрестных лесах, о полях, о парке и о том, как всем нужна моя забота, как деревенские жители надеются на то, что я помогу им стать счастливыми — как того хотите вы.

Антея округлила глаза от изумления и слегка отодвинулась от маркиза.

— К-как вы сумели уловить?.. Я же… именно об этом и хотела сказать… Иглзклиф улыбнулся.

— Мне казалось, вы уже знаете: я понимаю то, о чем вы говорите своей музыкой и что другие могут описать лишь словами.

— Я еще не встречала никого, кто бы это понял…

— Тогда я первый, — засмеялся маркиз, — и безмерно счастлив этим.

Антея чувствовала в его словах некий скрытый смысл.

Ей захотелось послушаться маркиза, и она медленно поднялась, глядя на него сверху вниз своими огромными глазами.

Ма длинных ресницах все еще дрожали капельки слез.

— Все будет в порядке, — тихо сказал Иглзкпиф.

— Мо… я боюсь… — повторила Антея. — Я все-таки боюсь, что Гарри… рассердится… придет в ярость… и наделает глупостей… отправится вслед за Темплтоном во Францию… или куда он уехал… и вызовет на дуэль.

— Если кто-то и будет драться с Темплтоном на дуэли, так это я! — заявил Иглзклиф. — Мо, честно говоря, мне кажется, он не стоит даже пули!

Б его интонации слышался еле сдерживаемый гнев при мысли о невероятной подлости лорда Темплтона, публично очернившего ее имя.

— Благодарю вас… — молвила Антея. — Надеюсь, все будет хорошо.

— Конечно, будет, — успокоил ее маркиз. Он позвонил в золотой колокольчик, стоявший на столике рядом с креслом. Вскоре вошел Хайнес.

— Немедленно пошлите кого-нибудь в Дауэр-Хаус, попросите мистера Дальтона и майора Торрингтона прибыть сюда как можно скорее. Я хочу поговорить с ними.

— Хорошо, милорд, — ответил Хайнес, — но вы, так же как я, должны помнить, что доктор Гроувз велел вам соблюдать покой и не принимать сегодня посетителей.

Пока Иглзклиф отдавал распоряжения, Антея подошла к будуару.

Услышав слова Хайнеса, она обернулась и сказала маркизу:

— Если это вас утомит, нужно отложить разговор до завтра.

— Это меня не утомит, но, думаю, мне нужно прописать себе более крепкое лекарство, чем ваша микстура.

Антея замерла на месте.

— Я поступаю крайне эгоистично… думая только о себе… — заметила она, — но в любом случае вам пора принять очередной стаканчик микстуры.

— Вы совершенно правы, мисс! — поддержал ее Хайнес. — Милорду еще четверть часа назад следовало выпить лекарство, и я уже приготовил его.

— Ваше колдовское зелье напрочь изгнало мою лихорадку, — взглянул на Антею маркиз. — Хайнес, когда выполните мое распоряжение, принесите мне бокал шампанского.

— Хорошо, милорд.

Слуга вышел в коридор, а Антея все еще медлила у двери будуара.

— Если я огорчила вас и вы… снова заболеете, я буду очень… волноваться.

— Вы действительно беспокоитесь обо мне?

— Разумеется! — воскликнула Антея. — Я дважды спасла вас от подлого лорда Темплтона, так разве я могу позволить вам страдать из-за… по сути, ерунды?

— Все, что касается вас, я не считаю ерундой. — изрек маркиз, — и поскольку это касается нас обоих, это очень много значит… для меня.

От его доброты стало отрадно на сердце.

— Я поблагодарю вас музыкой… это намного легче.

Она прошла в будуар и села за фортепьяно.

Все еще взволнованная, она со страхом ожидала реакции Гарри, и в ее музыке послышались тревожные, мрачноватые аккорды.

Потом ее мысли перенеслись к маркизу.

Он просил ее играть так же, как вчера.

Если она решила довериться ему и не сомневаться в его помощи, значит, она должна делать то, что он захочет.

Антея думала о маркизе — и чувства ее становились мелодией, наполненной, помимо всего прочего, искренней благодарностью к нему.

«Если его там нет, я с ума сойду», — беспокоилась она.

Но он был в залитой золотыми лучами комнате, и чувствовал себя лучше, чем можно было надеяться.

Музыка сливалась с солнечным светом и молитвой петела к небесам, взывая к Божественной силе, которая уничтожит зло и страх и сделает мир таким прекрасным, каким он и должен быть.

Глава 7

Антея продолжала играть до тех пор, пока не услышала голоса брата и Чарлза Торрингтона, здоровавшихся с маркизом в соседней комнате.

Затем по доносившимся звукам ома определила, что Хайнес принес стулья и усадил гостей напротив маркиза.

Но вот Иглзклиф приказал слуге позвать Антею, и она прекратила играть.

Смущаясь и робея, девушка вышла из будуара, чувствуя на себе хмурый взгляд брата.

Она не смела поднять глаз, но села рядом с ним.

Сердечко готово было выскочить из груди.

— Я вызвал вас, Колнбрук, — сказал маркиз, обращаясь непосредственно к Гарри, — поскольку считаю, что вы должны знать о том, как ваша храбрая сестра спасла мне жизнь.

Гарри молчал, и маркиз продолжал рассказывать;

— Дело в том, что, выступив в субботу вечером под именем мисс Антея Мелдозио, она случайно подслушала, как один из моих гостей, а именно лорд Темплтон, уговаривал Милли заколоть меня во сне.

— Боже мой? — вырвалось у Чарли. Однако маркиз по-прежнему обращался к Гарри.

— Ваша сестра совершенно правильно поступила, рассказав мне об этом. Я с трудом мог поверить в подобный вздор, но тем не менее прекрасно знал, что Темплтон завяз в долгах и единственным шансом для него оставался выигрыш на скачках в дерби. Это вполне реально, если мою лошадь отозвать со скачек, что и произошло бы в случае моей смерти.

Ваша сестра так настойчиво уверяла, что заговор ей не померещился, что я перед тем, как лечь спать, запер комнату на ключ. Мочью действительно кто-то пытался войти.

— Невероятно! — пробормотал Гарри.

— Я тоже так подумал, — кивнул маркиз, — и понял, что ваша отважная сестра спасла мне жизнь, за что я ей невыразимо благодарен.

— Она должна была все рассказать мне. Гарри смотрел на Антею с осуждением. Она не могла выдержать его взгляд и отвернулась к окну, словно ища утешения у солнечных лучей.

— Я совершенно уверен, что «мисс Мелдозио» так бы и поступила, — пояснил маркиз, сделав особое ударение на имени, — если бы я не потребовал от нее обещания молчать об услышанном. Вы же понимаете, если б этот заговор был плодом ее воображения, я мог оказаться в весьма неловком положении перед своими гостями.

Гарри кивнул в знак согласия.

— Как вы теперь понимаете, в понедельник утром я попытался выразить свою признательность мисс Антее Меддозио, попросив вас передать ей фортепьяно, на котором она играла в субботу вечером.

Антея чувствовала, что Гарри весь напружинился, возмущенный тем, что его оставили в неведении.

— Однако в тот же день, чуть позже, — продолжал маркиз, — я слег из-за весенней лихорадки. Доктор Гроувз сказал мне, что микстура вашей матери, настоянная на травах, гораздо эффективнее, чем все его лекарства, и что он попросит мисс Антею Брук ее приготовить.

— Так вот откуда вы знаете, кто она! — воскликнул Гарри.

Маркиз прищурился.

— Должен признаться, я всегда подозревал, что вы не совсем обычный управляющий Но продолжим. С того момента, как меня стали поить этой микстурой, болезнь пошла на убыль, и Хайнес сказал мне, что мисс Антея Брук должна будет принести свежее лекарство во вторник утром.

Гарри снова вперил взгляд в Антею, словно требуя от нее ответа, почему она не рассказала ему про доктора, но промолчал.

Маркиз тем временем вел свое повествование как ни в чем не бывало:

— Ваша сестра пришла утром и попросила позвать моего слугу. Ее внимание привлек фаэтон, стоявший у парадного входа, и, когда ее проводили в библиотеку, она спросила лакея о посетителе, будучи уверена, что доктор Гроувз прописал мне полный покой.

Услышав, что приехал лорд Темплтон, она поняла — моей жизни вновь угрожает опасность.

— Это было очень разумно! — вознес похвалу Антее Чарлз, видимо, понимая, что девушка испытывает неловкость, и желая приободрить ее.

— Я тоже так подумал, — согласился маркиз, — потому что она сразу же бросилась в другой конец библиотеки, схватила с каминной попки один из декоративных дуэльных пистолетов и поспешила к моей комнате по потайному ходу, о существовании которого я и понятия не имел.

Последние слова он произнес с некоторой укоризной, словно давая понять, что его, как владельца Квинз Ху, следовало бы проинформировать о тайных переходах.

Он продолжал живописать еще более глубоким, раскатистым голосом:

— Ваша сестра, Колнбрук, заглянула в мою комнату, приоткрыв панель потайного хода у камина, и увидела, что я лежу на кровати и сплю, а Темплтон вот-вот придавит мое лицо подушкой, чтобы задушить меня!

— В это невозможно поверить! — изумился Гарри.

— Она прикрикнула на него, — рассказывал дальше маркиз, — и я проснулся. В этот же миг вошел Хайнес с лекарством, которое ваша сестра оставила внизу в библиотеке.

Я был очень слаб, и мне стоило огромных усилий оттолкнуть подушку от лица, а затем обвинить Темплтона в том, что он уже вторично пытается меня убить. Я велел ему убраться из Англии в течение двадцати четырех часов и пригрозил центральным уголовным судом, если он этого не сделает.

— Так вот как все произошло! — пробормотал Гарри. — Но, Антея…

— Ваша сестра, — прервал его маркиз, — слышала, как Темплтон заявил, что пустым обвинениям никто не поверит. Я указал ему на то, что есть два свидетеля его злодеяния, но он ответил, что ни один судья не примет всерьез слова какого-то слуги и какой-то девки!

Иглзклиф закончил рассказ весьма категоричным тоном:

— Именно тогда ваша сестра назвала себя, и ему пришлось признать свое поражение.

— Это самая жуткая история, которую я когда-либо слышал! — вскричал Торрингтон. — Убийца, должно быть, сошел с ума!

— Я тоже так подумал, — заметил маркиз. — Тем не менее я очень благодарен за то, что жив.

— За счет доброго имени моей сестры, — с горечью произнес Гарри. — Я найду его во Франции или куда он там поехал и убью, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни!

Гарри был охвачен такой яростью, что Антея стиснула руки и обернулась к нему, пытаясь успокоить и удержать его.

— Полагаю, это было бы ошибкой, — возразил Иглзклиф. — Темпптон не вернется: я передам во все магистратуры соответствующую информацию, после чего они будут просто обязаны выписать ордер на его арест. Я также позабочусь о том, чтобы репутация вашей сестры была восстановлена.

— Не представляю, как вы могли бы это сделать.

— У меня есть великолепный ответ на ваш вопрос, но беседа несколько утомила меня. Может быть, подождем до завтра?

Антея вскочила со стула.

— Вы слишком долго беседовали. Мама говорила, что человеку, заболевшему весенней лихорадкой, необходим полный покой — по крайней мере первые двадцать четыре часа после кризиса.

Она повернулась к брату.

— Гарри, прошу тебя, уходи. Ты же видишь, беседа очень утомила милорда.

Маркиз, сидевший в кресле с закрытыми глазами, действительно выглядел нездоровым.

Гарри неохотно поднялся.

— Большое спасибо, милорд, — сказал он. — Я благодарен вам за разъяснения и надеюсь, что вы на самом деле сможете изничтожить вред, причиненный лордом Темплтоном моей сестре.

Маркиз ничего не ответил.

В эту минуту в комнату вошел Хайнес, который, по мнению Антеи, подслушивал за дверью.

— Я должен отвести милорда спать, — заявил слуга. — Он нуждается в отдыхе, и все эти разговоры ни к чему хорошему не приведут!

Никто не стал ему возражать, а Антея, следующая за Гарри и Чарли, улыбнулась Хайнесу, проходя мимо него.

Мужчины посторонились в дверях, пропуская Антею.

Ей очень хотелось испросить разрешения остаться с маркизом, но подобная просьба могла еще сильнее обострить ее отношения с братом.

В полном молчании они миновали коридор, затем холл и вышли через парадную дверь.

Внизу их дожидался открытый фаэтон маркиза, с кучером и лакеем на запятках.

Гарри и Антея сели на заднее сиденье, Чарли устроился напротив и, лишь когда фаэтон тронулся, сказал:

— Мне казалось, я сплю и вижу сон! Вся эта история — словно из книги, а не из реальной жизни.

— Извини, если еще сердишься, Гарри, — тихо произнесла Антея, — но милорд заставил меня дать слово, что я никому не расскажу.

— Да уж, тебе пришлось сделать то, что он потребовал, — констатировал Гарри. — По вся эта история постыдна, я никак не предполагал, что в Квинз Ху может произойти что-нибудь подобное!

— И все-таки, Гарри, ты должен признать, — вмешался Чарли, — что Антея проявила огромную храбрость и немалое присутствие духа. Если б она не спасла маркиза, как тот утверждает, дважды, маркиз был бы уже мертв, а ты бы искал себе другую должность.

Удивление, отразившееся на лице Гарри, ясно показывало, что об этом он не подумал.

Опомнившись, он произнес как бы между прочим:

— Безусловно, ты проявила находчивость, пройдя по потайному ходу.

— Я едва успела.

От мужчин не укрылась легкая дрожь в голосе девушки.

Больше они не проронили ни слова до самого Дауэр-Хауса.

Антея побежала наверх в свою комнату, заперла дверь и, бросившись на кровать, разрыдалась.

Она не знала, почему плачет, — видимо, было несколько причин: и та, что Гарри рассердился из-за всего происшедшего, и та, что лорд Темплтон поступил как подлец, прилюдно объявив, что видел ее в спальне маркиза.

Антея была не настолько глупа или невинна, чтобы не понимать: в глазах общественного мнения такой поступок выглядел неблагопристойно.

О, как разочаровались бы ее родители, узнай они об этом!

Девушка мысленно начала объяснять им, что хотела сделать как лучше.

Она, конечно же, не предполагала, что все обернется скандалом и Гарри окажется опозоренным перед своими друзьями, обсуждающими на разные лады поступок его сестры.

Антея долго плакала, и когда няня постучалась к ней узнать, может ли она что-нибудь сделать для своей воспитанницы, Антея не ответила, притворившись спящей.

Она и в самом деле уснула через некоторое время, уже днем, но как только подошло время ужина, она почувствовала, что не в силах смотреть в лицо Гарри и Чарли.

Антея не сомневалась — они будут вновь и вновь расспрашивать ее о недавних событиях и могут невзначай поймать ее на слове и узнать, что она виделась с маркизом гораздо чаще, чем говорил он сам.

Нянюшка принесла ей на подносе какую-то еду, а позднее, когда Гарри зашел пожелать доброй ночи, комната была уже погружена во тьму, и он вышел молча, на цыпочках.

Но Антея долго лежала без сна, думая о том, что по крайней мере теперь маркиз в безопасности и после того, как он уедет в Лондон, она вряд ли увидит его вновь.

На следующее утро, в день скачек дерби, Антея спустилась к завтраку и обнаружила, что Гарри и Чарли уже ушли.

Она нисколько не удивилась, так как их уход был вполне предсказуем.

— Ну и суматоха была! — воскликнула няня, увидев Антею, заглянувшую на кухню.

— Что случилось, нянюшка? — встревожилась Антея.

— На рассвете прибыл лакей и передал мастеру Гарри, что милорд желает, дабы Гарри и майор Торрингтон отправились на дерби вместо него и потом сообщили ему результаты скачек, поскольку он чувствует себя не слишком хорошо, чтобы ехать.

— Отправились на дерби! — изумленно повторила Антея.

Этого она никак не могла предположить.

— Они уезжали в таком восторге, будто сами участвуют в скачках, — усмехнулась нянюшка, — и милорд послал для Гарри свой фаэтон. Так он прыгал от радости как школьник, что будет управлять этим фаэтоном.

Старушка говорила чуть насмешливо, но по ее лицу было видно, что она очень гордится Гарри, своим воспитанником, представляющим маркиза на скачках, к тому же он едет в шикарном экипаже.

Антея пришла в столовую, куда через несколько минут няня принесла яйцо всмятку.

За едой девушка решила, что все это наверняка смягчит Гарри и он сменит гнев на милость.

До чего же Иглзклиф умен!

Он придумал верный способ отвлечь Гарри от того, что лорд Темплтон наговорил в Уайт-клубе.

«В любом случае, Гарри нельзя драться на дуэли», — заключила Антея.

Эти слова она не раз повторяла ночью.. Гарри не такой меткий стрелок, как лорд Темплтон.

Подобно большинству людей его круга, Темплтон наверняка не единожды в свое время дрался на дуэлях и мог ранить Гарри или даже убить его.

«Маркиз должен помешать этому!»— в отчаянии подумала она и больше не могла есть.

Она пошла в гостиную, размышляя, хватит ли у нее смелости пойти в Квинз Ху, пока Гарри в отъезде, и встретиться с маркизом.

Ей хотелось поговорить с ним, узнать, что за «великолепный ответ» приготовил он на вопрос Гарри.

Потом Антея решила, что все-таки следует подождать до возвращения Гарри.

Она сомневалась, что маркиз, как бы умен он ни был, сумеет воспрепятствовать распространению слухов о ней среди членов Уайт-клуба и прочих осведомленных.

Антея чувствовала, как лицо ее запивает краска стыда при мысли, что она прослывет такой же непристойной женщиной, как Милли и другие гости маркиза, о которых нянюшка говорила с нескрываемым презрением.

Мрачные раздумья крайне расстроили девушку.

Она села за фортепьяно, и ее музыка была полна смятения и тревоги.

Антея так увлеклась творчеством, что не сразу заметила, как распахнулась дверь.

К ее изумлению, в гостиную вошел маркиз.

Во время игры она вспоминала его сидящим у окна на фоне солнечного света — таким она видела его в последний раз.

Несмотря на то что Иглзклиф еще не совсем оправился от весенней лихорадки, он по-прежнему ошеломлял своим величием и неповторимостью.

Одет он был с иголочки; начищенные ботфорты сияли.

Антея обратила внимание на галстук, завязанный новым, оригинальным узлом.

Маркиз шел к ней через гостиную, и ей не верилось, что это тот самый человек, о котором она совсем недавно нежно заботилась, когда он, слабый и больной, в полубессознательном состоянии, лежал на подушках.

Взволнованная, она вышла из-за фортепьяно и, когда Иглзклиф приблизился к ней, сказала:

— Вам… не следовало бы… вставать так быстро… Как вы себя… чувствуете? Все… в порядке?

— Я чувствую себя великолепно, — ответил маркиз. — Полагаю, вы уже знаете, что я отправил вашего брата и Чарли Торрингтона подальше отсюда. Я не хотел, чтобы они помешали нашему разговору.

— Я не думаю… что причина в этом… но я уверена, это… остудит гнев Гарри и… я подумала, что это было… очень разумно с вашей стороны.

— А теперь моя главная задача — не позволить Темплтону навредить вам, поскольку он ведет себя как невоспитанный грубиян, которым, в сущности, и является.

— Вы можете… это сделать? — встрепенулась Антея. — Мне все равно… я никогда не бываю в Лондоне… но это огорчит Гарри.

— Совершенно верно, — кивнул маркиз. — Именно поэтому, Антея, я пришел сюда просить вас оказать мне честь и стать моей женой.

Он говорил тихо, но Антее его голос казался громоподобным.

Может быть, она ослышалась, или не поняла его слов, или это какая-то нелепая шутка.

Ее глаза вдруг стали огромными, на поллица, и она испуганно прошептала:

— Вы… просите меня… быть… в-вашей женой?

— Я хочу жениться на вас, Антея, — подтвердил Иглзклиф. — Если вы станете моей женой, никто не поверит тому превратному истолкованию, которое придал Темплтон ситуации, когда вы спасали мою жизнь от рук этого убийцы.

Они оба долго молчали, пока наконец маркиз не произнес:

— Я умоляю вас выйти за меня замуж, Антея.

Несколько мгновений она пристально смотрела на него, затем резко отвернулась, подошла к окну и ответила приглушенным голосом:

— Нет… нет… конечно, нет!

— Почему?

— Потому что… вам нет никакой необходимости… жениться на мне… И я бы не приняла… никогда… ничье предложение… в подобных обстоятельствах..

— Предположим… — тихо сказал маркиз. Он умолк, видимо, пытаясь найти ускользнувшую мысль.

— Обернитесь, Антея! — вдруг промолвил он совершенно другим тоном.

Она неохотно повернулась — в синих глазах застыла отрешенность, губы дрожали.

— Я прекрасно понимаю, о чем вы сейчас думаете, — продолжал маркиз, — поэтому намерен объяснить вам правду, причем таким образом, что вы все поймете, ибо только вы способны это понять.

Он развернул кресло, чтобы оно стояло напротив фортепьяно.

— Сядьте!

Просьба звучала как приказ, и Антея, утратив дар речи, повиновалась.

Маркиз подошел к инструменту, сел на вращающийся стульчик и взглянул на клавиатуру.

— Точно так же, как вы говорили со мной музыкой, — обратился он к Антее, — я собираюсь рассказать вам о себе. Начну с той поры, когда я был восьмилетним мальчиком.

Он пробежал по клавишам, и мелодия, заструившаяся из-под его пальцев, наполнилась солнечным светом и счастьем ребенка, который любит и любим и, подобно Антее, живет в волшебном мире, населенном феями, цветами и зверями.

Потом фей сменили рыцари; они совершали подвиги и шли на безрассудный риск ради прекрасных дам: зазвучала тема доблести и отваги.

Антея поняла, что маленький мальчик превратился в романтического юношу, что женщины для него были воплощением святости и он боготворил их так же, как обожествлял свою мать.

Он возмужал и влюбился, и любовь для него стала великолепием и совершенством прекрасной дамы, которой он отдал свое сердце.

Он сочинял для нее поэмы, положенные на музыку.

Он стремился к самосовершенствованию, чтобы стать достойным своей избранницы.

И вдруг словно темная туча, закрывшая солнце, нахлынуло разочарование.

Женщина, перед которой он преклонялся, выставила его на посмешище, и ее мир вместе с ней смеялся над ним.

Поначалу страдания маркиза были столь отчаянны и мучительны, что у Антеи, внимавшей этим откровениям, на глаза навернулись слезы.

Казалось немыслимым, что молодой человек испытал на себе подобную жестокость, был осмеян, унижен, отвержен.

Казалось, от безысходности он должен был сникнуть, опустить руки, но гордость не позволила ему пасть духом, оказаться побежденным и втоптанным в грязь.

Как феникс из пепла, возродилась его сила, его способность преодолевать жизненные трудности и неудачи, презирать тех, кто желал видеть его страдающим.

Маркиз продолжал играть, и Антея поняла: становясь старше, он все больше превращался в безжалостного циника.

Духовность, благородство, так много значившие для него в юности, были отброшены за ненадобностью.

Теперь он находил удовольствие в плотских утехах и материальных благах.

Ему даже нравилось манипулировать людьми для достижения своих целей.

Когда-то он видел себя рыцарем в ослепительных серебряных доспехах, чтобы помогать попавшим в беду.

Теперь же броня защищала его от стрел и уколов тех, кто хотел причинить ему боль.

Эта броня отгораживала его от любого проявления нежности и теплоты.

Так же, как заставляли страдать его, он заставлял страдать других, и точно так же, как его самого унижали и уничтожали, он превращал других в пыль под своими ногами.

Музыка стала маршем завоевателя, которому нет дела до чьих-то мук, — он побеждает врагов, но и друзья безразличны ему.

От этой всесокрушающей жестокости закололо в сердце, и Антея стиснула пальцы так, что костяшки побелели.

Она слушала, закрыв глаза, и видела маркиза таким, какой он в первый раз предстал перед ней: властный, подавляющий чужую волю, величественный.

Человек, которого все боялись.

Но вот очень тихо, как будто издалека, вновь зазвучала мелодия его юности.

Она удивительно переплеталась с темой, которую Антея играла маркизу накануне.

В его мелодии слышались пение птиц, журчание ручьев; в ней благоухали цветы, и Антея объясняла маркизу, как он необходим людям и как много он может сделать для тех, кто надеется на него.

В его мелодии она рассказывала маркизу, что ждет его под весенним солнцем.

Потом он своей волшебной музыкой поведал Антее, хоть это было невероятно, как много она для него значит.

Он признавался, что она избавила его от разочарования, цинизма и отчаяния.

Она вернула ему свет луны и звезд, солнечным лучиком неожиданно ворвалась в его мир.

Антея перестала дышать, не в силах поверить в реальность этой исповеди.

Но когда пришло понимание, что рядом с ней родственная душа, она всем своим существом потянулась к маркизу, как будто он позвал ее.

Вдруг музыка умолкла.

Маркиз встал из-за фортепьяно, и Антея тоже встала словно околдованная.

Несколько мгновений они стояли и смотрели друг на друга.

Она не могла отвести своих синих глаз от его черных.

У нее перехватило дыхание.

Маркиз протянул руки.

Впоследствии она так и не смогла вспомнить, он шагнул к ней или она бросилась к нему.

Из памяти не исчезли лишь его объятия и губы, слившиеся с ее губами и захватившие их в сладостный плен.

Именно этого она страстно желала, именно об этом плакала прошлой ночью, когда ей казалось, что такое уже не повторится.

Думать было невмоготу.

Она могла только чувствовать, как он все крепче и жарче обнимает ее.

Его губы становились все настойчивее, и его музыка все еще звучала в ее ушах.

Он целовал ее, целовал, пока мир не закружился в танце вокруг них, а они были свободны и летели ввысь, в небо, навстречу солнцу.

Летели под звуки мелодии, рождавшейся в их сердцах, слишком прекрасной и феерической, чтобы ее можно было сыграть.

Когда чувства, пробужденные в ней маркизом, и головокружительность его поцелуя казались уже сверхъестественными, Антея застонала от блаженства и спрятала лицо на груди Иглзклифа.

— Драгоценная моя, милая, — произнес он чуть хриплым голосом, — я знал, что ты поймешь.

— Я не думала… я и не подозревала, что ты… так играешь… — пробормотала Антея.

— Раньше я ни перед кем не играл — моя музыка слишком откровенна, чтобы ее слушал кто-нибудь, кроме тебя, милая.

Он еще ближе привлек ее к себе.

— Когда я услышал тебя в субботу вечером, — молвил он, — на галерее менестрелей, мне показалось, будто все происходящее не более чем сон. Никогда прежде музыка так не волновала меня, не говорила со мной столь непринужденно и ясно, что я понимал все оттенки настроения и все мысли, отразившиеся в ней.

Его губы коснулись нежной девичьей кожи.

— Когда я увидел тебя, я испугался.

— Почему?

— Потому что, драгоценная моя, я принимал тебя за ту, кого ты пыталась собой представить, то есть дочь профессионального пианиста, и не имен возможности боготворить тебя так, как мне бы хотелось, и назвать тебя своей женой.

— Кажется… я не понимаю. Маркиз улыбнулся.

— Тебе и не обязательно понимать это. Важно лишь то, что мы поженимся, любовь моя, моя драгоценная малышка, и сделаем это как можно скорее — не только потому, что сможем удержать Гарри от мести Темплтону, но и потому, что ты нужна мне. Ты нужна мне сейчас, в этот самый миг, и для меня невыносима мысль, что мы будем в разлуке хотя бы день, хотя бы час.

Его голос стал глубоким и страстным.

— Ты моя, Антея! Я искал тебя всю жизнь, боясь, что не найду никогда, ибо ты не существуешь.

— Но… ты такой величественный… — опешила Антея. — Мне страшно быть твоей женой… вдруг я… наделаю глупостей… и тебе станет скучно со мной.

— Разве такое возможно, — вскинул брови маркиз, — если мы понимаем мысли друг друга, а волшебство музыки может открыть мне твою душу, а я тебе — свою?

Он увидел ответ в ее глазах.

— Как можем мы надоесть друг другу, — заключил он, — если мы — одно целое, дорогая моя? Я уверен, так было когда-то давно и так будет вечно!

Он прошептал нежно:

— Теперь скажи мне, что ты чувствуешь.

— Я люблю тебя… я люблю тебя! — воскликнула Антея. — Я любила тебя… хоть и не понимала этого… потому что ты был таким добрым, всепонимающим… Но я никогда не дума-па… что в мире найдется человек, способный понять… о чем я говорю… музыкой.

— Не только музыкой. — произнес маркиз. — Я понимаю твое сердце, течение мысли в твоей маленькой умной головке, прелесть твоего грациозного тела. Все это отныне мое, и никто не отнимет у меня такое богатство.

Он снова поцеловал ее трепетно и властно, словно боялся потерять.

Но Антея уже не боялась, все ее существо пребывало во власти чуда, которое он дарил ей.

Он слегка изогнул ее губы, как при первом поцелуе, и ее словно пронзила молния.

Восторг ее был столь огромен, что окружающий мир казался нереальным.

Маркиз и маркиза Иглзклиф спускались по лестнице Карлтон-Хауса среди россыпи рисовых зерен и розовых лепестков.

Внизу их ожидал фаэтон, украшенный цветами.

Когда они сели в экипаж, толпа, собравшаяся у ограды, закричала:

— Удачи, Орел!

— С новой победой!

— Орел!

— Орел!

Маркиз добродушно помахал всем рукой, взял поводья великолепной упряжки вороных, и лошади тронулись.

На фаэтон сыпались розовые лепестки, провожающие молодоженов гости кричали: «Удачи!», «Живите долго!», «Да благословит вас Бог!»

Фаэтон выехал на Пэл Мэл.

Кучер сидел сзади на небольшом сиденье и радостно улыбался.

Когда восхищенная толпа скрылась из виду, Антея спросила:

— Далеко ли ехать? Ты так и не сказал мне, где мы проведем медовый месяц.

— Я хотел сделать тебе сюрприз, — ответил Иглзклиф. — А что касается медового месяца, то, моя дорогая, он будет длиться для нас всю жизнь.

Антея нежно улыбнулась ему из-под высокого капора, отороченного кружевом; в нем она особенно напоминала волшебную фею из сказки.

Маркиз задержал мгновенный взгляд на ее лице — ему следовало сосредоточиться на лошадях.

Антея чуть придвинулась и положила ладонь ему на колено, словно желая убедиться, что он действительно здесь.

Она никак не могла очнуться после церемонии бракосочетания, ей все казалось сном — ведь они поженились с головокружительной быстротой.

Все было продумано маркизом до последней детали.

Он смог и ее брата увлечь свадьбой, которая явится ответом на любое нелестное замечание относительно репутации Антеи.

Гарри рассказал своим друзьям в Уайт-клубе истинную причину бегства лорда Темплтона из Англии и историю спасения маркиза.

Разве может теперь кто-нибудь усомниться в ее целомудрии, если она выходит замуж в доме бабушки маркиза по материнской пинии, графини Меньчестер!

Графиня снискала всеобщее уважение, по слухам, ее боялся даже принц-регент.

Сам принц изъявил желание быть шафером во время венчания в церкви святого Георгия на Ганновер-сквер и на последовавшем за ним приеме в Карлтон-Хаусе.

— Прошу тебя… разве нам так уж необходима… вся эта пышность? — нервничала тогда Антея.

Но маркиз успокоил ее.

— Конечно, любовь моя, для нас не имеет значения, как мы поженимся, с шиком или в тихой часовне Квинз Ху, что нам обоим больше бы понравилось. Но мы не имеем права не думать о чувствах Гарри, о том, чего бы пожелали твои родители, будь они живы, и, наконец, о том, что услышат о нас в будущем наши дети.

Последние слова смутили девушку. Ее щеки покрылись густым румянцем. Маркиз, глядя на нее, в который уже раз подумал, что она — единственное земное создание, исполненное чистоты, невинности и совершенства.

Он преподнес Антее на свадьбу ожерелье из бриллиантовых звездочек, не сомневаясь, что его избранница поймет истинный смысл подарка: их чувства можно выразить только музыкой звезд, которую они услышат в первую брачную ночь.

Антея чувствовала такую всепоглощающую любовь, была настолько счастлива, что, когда в церкви святого Георгия маркиз смотрел на нее, сопровождаемую братом к алтарю, она не опустила взгляд, как того требовал обычай.

И глаза ее сияли ярче бриллиантовых звезд на шее.

Антея и маркиз излучали истинную любовь, от чего у многих стоявших поблизости защипало глаза и чуть сдавило горло…

— Ты и теперь не скажешь мне, куда мы едем? — допытывалась девушка.

— Я думал, ты уже догадалась, — ответил маркиз, — ведь есть только одно место в мире, с которым мы оба неразрывно связаны и где зародилась наша любовь. По-моему, оно единственное подходит для нашей первой ночи.

— Ты хочешь сказать… не может быть… — запнулась Антея. — Мы едем… в Квинз Ху?

— Ну конечно! — воскликнул Иглзклиф. — Я хочу любить тебя, очаровательная моя жена, в той спальне, где впервые поцеловал и куда ты дважды явилась спасти меня, словно божественное провидение. Там, где ты заботилась обо мне во время моей болезни и где ты призналась мне в любви своей музыкой.

— Я… действительно это сделала?

— Ты рассказала мне о своей любви так, как не делал еще никто после смерти моей матери, — признался маркиз, — и я понял, потому что любил тебя так же, как ты меня: нам нельзя терять друг друга. Я был готов убить любого, кто посмел бы помешать мне жениться на тебе.

Он говорил очень тихо, и Антее казалось — сердце вот-вот выскочит из ее груди.

Она чувствовала: он любит ее так же неистово, как и она его.

Сегодня вечером в комнате, принадлежавшей когда-то ее отцу и значившей для нее больше, чем любое другое место в Квинз Ху, она познает небесное счастье, которое можно передать только музыкой.

После ужина в будуаре, щедро украшенном цветами, маркиз неотрывно смотрел на нее, упиваясь очарованием юности и чистоты.

Он хотел остаться с Антеей наедине, поэтому отоспал всех слуг.

Он сам подавал ей блюда и при этом целовал.

Потом никто из них не помнил, что они ели и пили, — они вкушали нектар и амброзию богов.

—  — Так чудесно быть здесь с тобой! — прошептала Антея. — — Я надеялся на это, — улыбнулся маркиз. — Но мне хочется, чтобы ты полюбила мой дом еще больше, чем этот, и, вероятно, мы не очень часто будем приезжать сюда. А посему у меня есть предложение.

— Какое?

— Давай попросим Гарри переехать сюда и следить за домом, а когда он женится — подарим ему Квинз Ху на свадьбу.

На какое-то мгновение Антея лишилась дара речи, на глазах выступили слезы радости, и она произнесла:

— Как тебе… пришла в голову… такая замечательная идея?

Маркиз встал и подошел к фортепьяно, украшенному севрским фарфором.

— Я хочу сказать тебе кое-что еще, дорогая моя.

Он заиграл мелодию, от которой сердце, казалось, растворяется в нежности.

Но в то же время в ней слышался некий удивительный ритм, что было для Антеи внове.

Она ощутила неистовое возбуждение, разлившееся по жилам, коснувшееся груди и губ.

Она желала своего мужа, она жаждала его поцелуя, она чувствовала, как ее тело изнывает без волнующего прикосновения его рук.

Когда напоследок прозвучало бурное крещендо, маркиз, зная, что чувствует Антея и сам чувствуя то же самое, шагнул к ней и подхватил на руки.

Девушка вытянула губы, ожидая поцелуя, однако вместо этого он перенес ее в соседнюю комнату.

Свечи не горели, но в окне за отдернутыми портьерами были видны проклюнувшиеся звезды и слабый золотой отблеск солнца, почти скрывшегося за горизонтом.

Антея едва ли отдавала себе отчет в происходящем, когда маркиз снял с нее неглиже, надетое поверх прозрачной ночной рубашки, и перенес на огромную кровать.

Ее глаза, обращенные к небу, на миг ослепил звездный свет, и звезды словно проникли в ее тело, дрожа и сияя внутри.

Почувствовав прикосновение рук маркиза, она поняла, что в нем тоже сверкают звезды.

Он крепко-крепко обнимал ее, не шевелясь, не говоря ни слова, будто ожидал, что сейчас поднимется занавес и произойдет нечто волшебное.

— Я люблю тебя, — наконец тихо сказал он, — я восхищаюсь тобой, я боготворю тебя, сердце мое, звезда моя, подаренная мне навеки.

— Я… люблю тебя! — выдохнула Антея. — Пожалуйста… милый… научи, как… мне не разочаровать тебя…

— Ты никогда не разочаруешь меня. Антея. Мы с тобой единое целое, и теперь, дорогая моя, я вознесу тебя на небеса, чтобы ты могла коснуться звезд и ощутить, что мы уже не просто люди — мы подобны богам.

Антея слышала музыку вселенной в его словах, и маркиз возносил ее к звездам.

Но звезды уже были внутри них, сияя ослепительным светом, а музыка, звучавшая в них, стала пением ангелов.

О таком счастье ведают лишь боги.