Барбара Картленд

Приключения в Берлине

От автора

В этом романе описаны подлинные отношения между принцем Уэльским (впоследствии королем Эдуардом VII) и кайзером (германским императором). Их соперничество вылилось в откровенную вражду после того, как кайзер стал, по словам принца, «боссом в Коусе».

Принц всегда блистал во время ежегодной парусной регаты, проводившейся в Коусе, в роли командующего эскадрой королевских яхт, а также командора королевского яхт-клуба и президента Ассоциации парусных гонок.

Особенно он гордился своей «Британией», победившей в важнейших соревнованиях. Она считалась лучшей гоночной яхтой.

В 1895 году кайзер наносит удар по самолюбию принца, победив его в гонках Королевского Кубка на своей гоночной яхте «Метеор I».

Однако в 1895 году кайзер снимает «Метеор I»с гонок, полагая, что эта яхта уступает трехсоттонной «Британии»в скорости, ставя его в невыгодное положение, и заказывает Джорджу Пенноксу Уотсону, проектировавшему в свое время «Британию», постройку яхты, превосходящей по всем параметрам «Метеор I».

Принц не мог вынести этого. Он продал «Британию», которой так гордился, и хотя выкупил ее, став королем, и регулярно посещал Коус, никогда более не участвовал в гонках.

В 1899 году кайзер завоевал Королевский Кубок на непобедимой яхте «Метеор II».

Глава 1

1896

Прибыв в бельгийский порт Остенде, лорд Брэйдон сел в поезд, направляющийся в Берлин.

Каждый, кто хорошо знал его, мог бы сразу определить по выражению его лица и характерной складке между бровей, что он пребывает в дурном расположении духа.

Настроение это не покидало лорда Брэйдона с самого утра.

Ему пришлось пересечь Ла-Манш, чтобы отправиться в Германию ради чьей-то, как он думал про себя, «тщетной затеи».

Лорд Брэйдон не любил немцев, хотя и находил некоторых из них терпимыми.

Но еще более претили ему бесплодные поручения принца Уэльского.

За три дня до нынешней поездки ему пришлось сопровождать принца в Королевскую оперу «Ковент-Гарден».

Уже тогда, заметив красноречивые взгляды его королевского высочества, лорд Брэйдон понял, что его ждет нечто неприятное.

По обыкновению прибытию принца в оперу предшествовало появление там шеф-повара с шестью лакеями.

Они привезли с собой многочисленные корзины, наполненные столовым серебром, золотой посудой и провизией.

Лорд Брэйдон, как и большинство его друзей при дворе, отнесся к этой причуде с иронией.

Лишь превосходное вино и роскошный стол могли скрасить монотонность нескончаемой оперы.

Когда после спектакля они возвратились в Малборо-Хаус, лорду Брэйдону показалось, что принц ищет предлог поговорить с ним наедине, но он не имел возможности уйти, прежде чем принцесса Александра удалится в свои покои.

Лорд Брэйдон надеялся ускользнуть в тот момент, когда принцесса повернется к ним спиной.

Как на грех, принц Уэльский опередил его.

— Я хочу поговорить с вами, Брэйдон, — сказал он театральным шепотом, но был услышан, как и предполагалось, всеми.

Гости тотчас стали прощаться, и вскоре лорд Брэйдон остался наедине с принцем и своими предчувствиями.

Чрезвычайно красивый и статный, лорд Брэйдон пользовался благоволением не только принца Уэльского; его общества искали и многие прекрасные дамы, которым удавалось на какое-то время привлечь его внимание.

По крайней мере до той поры, пока он не охладевал к каждой из них поочередно.

Все его affaires de соеur неизбежно заканчивались одинаково.

Ему становилось скучно от этого, как он выражался, «привычного однообразия».

Он ощущал в себе потребность чего-то оригинального, выходящего за рамки обыденного.

И в то же время сознавал, что требует от жизни слишком много, ведь судьба и так проявляла к нему необычайную щедрость.

Лорд Брэйдон был носителем древнего титула и владел огромным богатством.

Его родовой дом в Оксфордшире был одним из самых роскошных и представительных в Англии.

Его конюшни вызывали восхищение и зависть не только на его родине, но и во Франции.

Забота о породистости скаковых лошадей требовала от него регулярных визитов в самую веселую столицу Европы, напоминание о которой не улучшило его нынешнего настроения.

Экспресс, направлявшийся в Париж, ожидал пассажиров, пересекавших Ла-Манш из Дувра и Фолкстоуна.

Лорд Брэйдон пересек пролив на собственной яхте, прибывшей одновременно с пароходом из Тилбэри.

Вид пассажиров, едущих в Париж, усугубил его раздражение при посадке в берлинский поезд.

Во всех рискованных миссиях его сопровождал преданный слуга Уоткинс. Вот и сейчас он проследил, чтобы все необходимое господину во время поездки было тщательно размещено в его купе.

Остальной багаж Уоткинс велел носильщику уложить в соседнем купе: лорд Брэйдон, стремившийся к максимальному комфорту, любил, чтобы соседнее купе занимал его слуга.

Уоткинс, таким образом, был всегда рядом, и его господина не беспокоили громкие разговоры пассажиров, не будило хлопанье дверью в соседнем купе.

Друзья часто попрекали Брэйдона расточительностью, которой вовсе не заслуживает подобная прихоть, но его ответ был неизменным:

— Уж на что действительно не следует жалеть денег, так это на комфорт, Им нечего было возразить, поскольку они сами придерживались того же мнения.

Одарив носильщика щедрыми чаевыми, Уоткинс еще раз все осмотрел.

— Я буду в купе рядом, милорд, — напомнил он господину, — если понадоблюсь вашему сиятельству.

Лорд Брэйдон задумчиво сел на диван, еще не разложенный для ночлега.

Он размышлял лишь о том, как скоро ему удастся вырваться из Берлина, чтобы сообщить принцу Уэльскому о безуспешности порученной ему миссии.

«Только у принца, — думал лорд Брэйдон, — могла зародиться столь абсурдная идея выведать у немцев истинный масштаб их новой программы вооружения морского флота!»

Отношения принца с Германией никогда не были ровными.

Сначала возникли трения из-за его общеизвестной симпатии к Франции во время франко-прусской войны.

Затем принц и его сестра способствовали союзу принца Александра Баттенбергского и принцессы Виктории, дочери наследного принца Пруссии .

Более того, принц Вильгельм был в глазах принца Уэльского всего лишь ветреным молодым человеком, умудрившимся допустить бестактность по отношению к королеве Виктории, в результате чего ему было отказано во въезде в Великобританию и пришлось довольствоваться пребыванием в Германии.

Там он позволял себе оскорбительные выпады в адрес собственного дяди : так, он называл его раздувшимся павлином, а свою бабушку — старой каргой.

После этого принц Уэльский просто игнорировал его.

В 1888 году, за год до королевского юбилея, Вильгельм стал кайзером в возрасте двадцати девяти лет.

Принц Уэльский не скрывал своей неприязни к новому кайзеру, так же как не стеснялся в выражениях, говоря о своем племяннике.

Он обзывал его «Вильгельмом — 3авоевателем»и негодовал, когда кайзер, преисполненный чувства собственного величия, отвечал ему в таком же духе.

Тем не менее, несмотря на эту ссору, кайзер прибыл в Англию в 1889 году, стараясь быть как можно приветливее.

После этого отношения несколько смягчились — до той поры, пока кайзер не решил стать, по словам принца, «боссом в Коусе».

Он был командующим эскадрой королевских яхт, и его «Британия» побеждала на важнейших соревнованиях.

Она считалась лучшей гоночной яхтой из существовавших в то время.

Но кайзер перечеркнул эти достижения своей победой над принцем в гонках Королевского Кубка.

Впоследствии он избрал Коус местом демонстрации самых современных кораблей военно-морского флота Германии.

Так, в прошлом, 1895 году он прибыл туда на императорской яхте «Гогенцоллерн»в сопровождении двух новейших военных кораблей, «Верт»и «Байсенбург».

Они были названы так в честь городов, где германцы одержали победу во франко-прусской войне.

Кайзер бросил вызов Комитету регаты, демонстративно сняв свою яхту с гонок на Королевский Кубок.

Он заявил, что условия гонок ставят его в заведомо невыгодное положение.

Потом он проявил злонамеренную резкость по отношению к своему дяде во время обеда на борту «Осборна».

Весь королевский двор был осведомлен о гневе принца Уэльского.

Поэтому лорд Брэйдон не очень удивился, когда принц сказал ему, как только они остались наедине:

— Я прошу вас сделать кое-что для меня, Брэйдон, а именно — поехать в Германию.

Лорд Брэйдон тяжело вздохнул и ничего не ответил.

Принц Уэльский в крайнем возбуждении ходил по комнате взад и вперед.

— Я узнал из достоверного источника, что мой племянник, кайзер, располагает новым морским орудием, более эффективным, чем любое имеющееся у нас.

Он остановился, пытаясь хоть немного успокоиться, и, поскольку лорд Брэйдон продолжал хранить молчание, продолжал:

— Мне известны ваши блестящие способности к языкам, и то, что вы свободно говорите по-немецки. Если появится малейшая возможность выяснить реальное положение вещей, то это можете сделать лишь вы.

— Я очень сомневаюсь в этом, ваше высочество, — ответил лорд Брэйдон. — Если все содержится, как вы полагаете, в таком секрете, немцы будут тщательно его охранять, и вряд ли можно надеяться, что они будут со мной откровенничать.

— Я хочу иметь представление, что кроется за этим, — упорствовал принц Уэльский. — Мы знаем, что они строят военные корабли; но если эти корабли вооружены лучше, нежели наши, то это чревато для нас непредсказуемыми последствиями.

Лорд Брэйдон, так же как принц и многие другие, был убежден, что рано или поздно Германия бросит вызов господству Британии на море.

Слишком хорошо была известна страшная зависть кайзера к привольно раскинувшейся Британской империи.

Он открыто говорил о необходимости большего «жизненного пространства» для Германии.

Спорить было бесполезно, поэтому Брэйдон сказал:

— Я поеду в Германию и сделаю все, что в моих силах, но надеюсь, что ваше королевское высочество не будет ожидать чудес от моей поездки.

Принц произнес нечто неопределенное.

— Я очень сомневаюсь, — продолжал Брэйдон, — что смогу доставить какие-либо сведения, которыми вы бы еще не располагали.

Это был тонкий комплимент.

Королева пока не посвящала сына во все государственные дела.

Принц не был допущен к участию в обсуждении важных вопросов и делал все возможное, дабы получить информацию, от которой его отгораживали.

Ему хотелось думать, что он в курсе всех дел.

Лорд Брэйдон понимал, что если принц добудет информацию о секретном оружии ранее Министерства иностранных дел или Британского военно-морского ведомства, то это будет предметом его особой гордости.

Принц положил руку на плечо разведчика.

— Я считаю это дело очень важным, Брэйдон, — сказал он, — и учитываю ваши успехи в других миссиях, о которых не стану сейчас упоминать.

— Лучше не надо, ваше высочество! — поспешно согласился лорд Брэйдон.

Памятуя о несдержанности принца в разговорах, особенно с прекрасными дамами, он не хотел обсуждать секретные поручения, выполненные им для королевы.

— Так вы отправитесь немедля? — спросил принц.

— Послезавтра, — пообещал лорд Брэйдон.

Он возвратился в свой огромный, комфортабельный дом на Парк-Лэйн.

На следующий день Брэйдон изливал свое плохое настроение на прислугу, а также на кое-кого из друзей, чем привел их в неописуемое изумление.

Ему была присуща сдержанность, даже некоторая отчужденность.

Редкое самообладание позволяло ему держать в узде свои истинные чувства.

Обладая тонким, ироничным складом ума, он временами даже у тех, кто хорошо его знал и восхищался им, вызывал чувства, близкие к благоговению.

Для женщин, очарованных им, он представлял загадку, которую они не решались разгадать.

— Я люблю тебя, Освин, — говорила ему одна прекрасная дама всего лишь несколько дней назад, — но у меня никогда не бывает ощущения, что я действительно хорошо тебя знаю.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Брэйдон.

— В тебе есть некая глубина, недоступная для меня, — объяснила она, — а это несправедливо. Я отдаю тебе свою любовь, свое сердце и тело — по сути, все, чем я владею, ты же в ответ даешь мне очень мало.

Лорд Брэйдон лишь молча целовал ее.

В тот момент она была успокоена пылом страстного любовника.

Однако, оставшись одна, прекрасная дама вновь почувствовала, что ей принадлежит лишь малая его часть.

Остальное было как бы скрыто в потайном месте, недоступном для нее.

— Обещай, что ты будешь думать обо мне, когда уедешь, — шептала прошлым вечером та же красавица во время прощания.

— Я буду считать часы до моего возвращения, — ответил лорд Брэйдон.

Она могла бы воспринять это как комплимент, но ее не покидало ощущение, что больше всего ему жаль расставаться не с нею, а с его собственной личной жизнью в Лондоне.

Когда поезд тронулся, лорд Брэйдон открыл газету, которую Уоткинс предусмотрительно оставил для него.

Он не думал ни об одной женщине, оставленной им. Он думал о тщете своего путешествия.

Вчера после полудня он на всякий случай зашел в Министерство иностранных дел.

Неразумно было бы таить секреты от министра — маркиза Солсберийского.

Когда он поведал ему, чего ждет от него принц, маркиз сказал:

— Я согласен с вами, Брэйдон; скорее всего вы напрасно потратите время. Хотя как знать! Не исключено, что вам может удаться то, что не удалось нам.

— Разве вы пытались узнать что-либо об этом орудии?

Маркиз кивнул.

— В настоящий момент там находится один из самых опытных моих людей, но за последний месяц, а может быть, и дольше, я не получил от него ни слова. И начинаю думать поэтому, что он вернется с пустыми руками.

Слушая маркиза, лорд Брэйдон все сильнее сжимал губы.

— Немцы фанатичны в поисках шпионов, — продолжал министр, — они чудятся им везде, и они охраняют свои секреты намного лучше нас, если они у нас вообще имеются!

— Вы верите в существование этого орудия? — осведомился лорд Брэйдон.

Маркиз пожал плечами.

— Самые опытные военно-морские эксперты и специалисты утверждают, что нашу военную технику уже невозможно превзойти. Однако немцы всегда славились успехами в научных экспериментах.

Лорд Брэйдон встал, чтобы распрощаться с маркизом.

— Я попытаюсь вернуться пораньше, — сказал он, — хочется увидеть моих лошадей на скачках в Ньюмдркете. Из-за этого я уезжаю сейчас с большой неохотой.

— Мне жаль вас, — с улыбкой заметил маркиз Солсберийский, — но в то же время я благодарен принцу Уэльскому. Если кто и способен совершить невозможное, так это вы!

— Вы льстите мне, — сказал лорд Брэйдон, — но даже это не может утешить меня!

Маркиз рассмеялся, но, когда лорд Брэйдон покинул министерство, он вновь озабоченно нахмурился.

И вот теперь, разворачивая газету в поезде, лорд Брэйдон дал себе клятву не тратить на Берлин больше времени, чем необходимо для реализации планов принца Уэльского.

Он уже решил, кому нанесет визиты вежливости по приезду в Берлин — разумеется, с сообщением благовидного предлога для посещения германской столицы, достойного удивления.

Он вознамерился также навестить одну русскую красавицу, с которой познакомился несколько лет назад.

Теперь она была замужем за одним из статс-секретарей кайзера.

Если она так же прекрасна, как прежде, а ее темные глаза сияют тем же манящим блеском, его путешествие может оказаться не совсем бесполезным.

Примерно через час после отправления поезда появился Уоткинс с обедом.

В поезде был вагон-ресторан, но лорд Брэйдон не испытывал желания пробираться туда по раскачивающимся вагонам; не прельщала его и плохая, как он подозревал, тамошняя еда.

Поэтому повар с его личной яхты приготовил заранее целую корзину его любимых блюд.

Сначала Уоткинс принес из своего купе складной столик.

Покрыл его чистой скатертью с монограммой лорда Брэйдона и принялся за сервировку.

Для начала был подан pate и суп, сохранявшийся горячим в корзинке с сеном.

Другое горячее блюдо прибыло также с самой подходящей температурой.

Обед сдабривался превосходным шампанским, за которым последовал особенный кларет, выдерживавшийся в погребах в течение нескольких лет, пока в этом году не достиг непревзойденного качества.

Обед завершился кофе из серебряного кофейника.

Затем лорд Брэйдон выпил небольшую рюмку коньяка «Наполеон», поставленного на хранение еще его дедом в начале восемнадцатого столетия.

С удовлетворением откинувшись на спинку дивана, он ощутил в себе большее, чем прежде, согласие с миром.

Наконец, почувствовав, что готов отойти к раннему сну, он велел Уоткинсу расстелить его постель.

Слуга привлек себе в помощь стюарда, служащего в вагоне.

Пока они вдвоем застилали постель личными простынями лорда Брэйдона и натягивали на подушки его наволочки, он вышел в коридор.

Он стоял там, глядя во тьму за окном, и вновь думал, насколько предпочтительнее было бы направиться в Париж вместо Берлина.

Мимо него прошли несколько человек, но, глубоко погруженный в свои мысли, он не замечал их.

Затем он услышал, как Уоткинс сказал:

— Все готово, милорд!

Со вздохом облегчения он вошел в свое купе. Белоснежная постель выглядела довольно заманчиво.

Но вдруг в дверь купе постучали.

Он не мог представить, кто бы это мог быть.

Прежде чем он успел ответить, нетерпеливый стук повторился.

— Войдите! — отрывисто сказал лорд Брэйдон, и дверь открылась.

Он увидел прелестную молодую женщину. Ее глаза казались огромными на маленьком худом личике.

К изумлению Брэйдона, она прошла в купе и захлопнула за собой дверь.

Он продолжал сидеть на постели, не пытаясь подняться.

Держась за стенку рукой, чтобы сохранить равновесие, она сказала:

— Мне неудобно… беспокоить вас…

Пожалуйста… простите меня… но мне нужна… ваша помощь.

— Моя помощь?

— Я… я знаю, что вы… англичанин… и я подумала, что, может быть, вы… согласитесь помочь мне.

— Но каким образом?

Она испуганно взглянула через плечо, словно боялась, что ее подслушивают.

— Там один мужчина… немец… Я сидела напротив него в вагоне-ресторане, и теперь… он не отстает от меня.

Голос ее дрожал от волнения.

— Он ушел ненадолго… он сказал, что вернется… и хотя я могу… запереть свою дверь… я чувствую… он такой упорный… он может… подкупить стюарда или… найти другой способ… открыть дверь.

Лорд Брэйдон неплохо разбирался в людях, особенно в женщинах.

Сначала, когда она только появилась, он подумал, что девушке понадобилось что-то лично от него.

Теперь же он понял, что она абсолютно искренна и в самом деле очень напугана.

— Мне неудобно, — повторила она вновь, — очень… очень неудобно… беспокоить вас… но я не знаю… что мне делать.

Она стояла, покачиваясь от движения поезда.

— Присядьте, — предложил лорд Брэйдон, — и расскажите, кто вы и как узнали обо мне.

Примостившись на краю дивана, она повернула к нему лицо.

Затем сняла шляпку.

Ее светлые волосы, уложенные аккуратно, хотя, может быть, и не по последней моде, отливали золотом.

Серо-зеленые глаза напоминали горный поток, однако зрачки были темными.

«Наверное, от страха», — подумал лорд Брэйдон.

— Я знаю о вас из газет, — сказала девушка, — у вас великолепные лошади.

— Хотелось бы так думать, — несколько суховато промолвил лорд Брэйдон. — А теперь расскажите о себе. Вы, конечно, едете не одна?

Она смущенно отвела глаза.

— Я знаю, что так ездить… не принято… но моя служанка довольно пожилая и в последний момент почувствовала себя плохо… а больше нет никого, кто мог бы… сопровождать меня, поскольку я… спешила.

Она запиналась, явно недоговаривая чего-то. Это удивило лорда Брэйдона.

— Могу я узнать ваше имя? — спросил он.

— Лоилия… Джонсон.

Краткая пауза между этими словами навела его на мысль, что девушка сказала не правду.

— И вы едете в Берлин?

Она кивнула.

Лорд Брэйдон еще хотел спросить, будет ли кто-то рядом с ней в этом огромном и опасном городе, когда она приедет туда.

Но он тут же решил про себя, что в нынешнем его положении было бы непростительной ошибкой связываться с молодой незнакомкой.

— Я могу понять, в каком трудном положении вы можете оказаться, путешествуя без сопровождающих, — сказал он. — Вам что-нибудь известно об этом мужчине?

— Он сказал, что его имя — барон Фридрих фон Хаусен.

Лорд Брэйдон на всякий случай запомнил это имя.

— Единственное, что я могу сделать для вас, мисс Джонсон, — попытался он утешить девушку, — поскольку мы сограждане, это попросить моего слугу, находящегося рядом со мной, поменяться с вами купе.

Глаза Лоилии осветились радостью, и она воскликнула;

— Вы действительно… это сделаете?

— Я уверен, тот мужчина не будет вас больше беспокоить.

— Спасибо вам… Спасибо! Я так благодарна вам, что… даже не могу выразить словами.

Она облегченно вздохнула.

— Я никогда не думала… никогда не могла представить, что у меня будут… трудности такого… рода.

— Я могу лишь повторить, — заметил лорд Брэйдон, — что столь молодой леди, как вы, безрассудно путешествовать одной.

— Я… я знаю это теперь, — вымолвила она, — и постараюсь… не повторять впредь… этой ошибки.

Лорд Брэйдон поднялся с дивана.

— Оставайтесь здесь, пока я переговорю с моим слугой.

Он вышел из купе, захлопнув за собой дверь.

Вызвав Уоткинса, который еще не начал раздеваться, он рассказал ему о происшедшем.

— Это не удивляет меня, милорд, — незамедлительно отреагировал Уоткинс. — иностранцы похож во всем мире! Он думает, молодая женщина один — легкая добыча.

— Мы ничего не можем поделать с этим, Уоткинс, — продолжал лорд Брэйдон, — но если вы поменяетесь купе с мисс Джонсон, мне кажется, вы сможете разобраться с любвеобильным бароном, когда он вернется.

Уоткинс широко улыбнулся:

— Положитесь на меня, милорд!

Он пошел в свое купе, чтобы собрать свои вещи и чемоданы, принадлежащие его господину.

Лорд Брэйдон вернулся к мисс Джонсон.

Она все еще сидела там, где он оставил ее, — на краю дивана.

Когда он вошел в купе, у него возникло странное ощущение, будто она молилась.

Во всяком случае, ее руки были соединены, а таза оставались закрытыми, пока он не подошел к ней.

— Все улажено. Мой слуга даст мне знать, как только перенесет свой багаж в ваше купе, а ваши вещи — в соседнее с моим.

— Вы так… добры. Вы очень… умный… как я и… думала о вас.

— Почему вы так думали?

Она не ответила.

Он понял, что эти слова нечаянно сорвались с ее губ и теперь она раскаивается в своей неосмотрительности.

— Я задал вам вопрос, — сказал он чуть погодя.

— Просто… я слышала, как мой отец… и другие люди… говорили о вас, о том, какой… вы мудрый.

— Мудрый! — повторил лорд Брэйдон. — Не представляю, почему они могут так думать.

— Вы просто скромны, — ответила Лоилия.

Лорд Брэйдон знал, что ни в обществе, ни среди своих сверстников он не слыл мудрецом.

Только люди, подобные маркизу Солсберийскому, принцу Уэльскому и еще одному или двум министрам, с которыми он сотрудничал время от времени, знали о его незаурядных способностях и уме.

Общество же признавало его как привлекательного мужчину, приветливого и гостеприимного хозяина.

Поэтому ему показалось странным, что девушка, сидящая на его постели, отозвалась таким образом о его способностях.

Задержавшись на мгновение, он сказал:

— Говорил ли ваш отец, почему он считает меня мудрым?

— Нет… нет… Конечно, нет, — заверила его Лоилия. — Просто у меня создалось такое впечатление… и конечно… я вижу, как мудро вы устроили все, чтобы помочь мне!

Лорд Брэйдон подумал, что за всем этим кроется нечто большее.

И вновь он напомнил себе, что не следует глубже вникать в ее дела.

Лучше не расспрашивать ее ни о чем подробнее, а оставить их отношения на уровне случайного знакомства.

И тут ему на помощь пришел Уоткинс, весьма кстати открывший дверь, чтобы сказать:

— Все готово, мисс, и все ваши вещи — в купе рядом.

— Спасибо… Огромное спасибо.

Лоилия поднялась, обращаясь к лорду Брэйдону:

— Еще раз благодарю вас, милорд. Я так благодарна вам… сильнее, чем могу выразить словами.

Она поспешно покинула купе.

Лорд Брэйдон слышал ее нежный голос, пока она разговаривала с Уоткинсом, не захлопывая свою дверь.

Затем наступила тишина.

Он запер дверь купе и начал раздеваться, думая о странности этой встречи.

Почему мисс «Джонсон»— он был уверен, что это не ее фамилия, — отозвалась о нем как о «мудром»?

Если бы немцы столь же высоко оценили его способности, это определенно не способствовало бы успеху его миссии.

Он восстановил во всех деталях заготовленную версию своего посещения Берлина, дабы убедительно объяснить немцам, почему он счел необходимым приехать сюда, оставив Лондон в самый разгар светского сезона.

Улегшись в постель, он долго не мог заснуть.

Он лежал, размышляя о девушке за стенкой, о том, как опасно для столь юного и привлекательного существа путешествовать в одиночку.

«Она, несомненно, леди, — думал он, — и даже самый глупый родитель или попечитель не мог бы позволить ей пускаться через континент без сопровождения».

Затем он вспомнил, что она не назвала своего настоящего имени.

Может быть, она скрывается, и если это так, то от кого?

Но тут он вновь одернул себя.

Чем бы ни занималась эта молодая женщина, он не имеет права вовлекаться в ее заботы и промахи.

Он не должен терять время на раздумья о ней.

Вместо этого ему следует хорошенько продумать, каким образом раздобыть сведения для принца Уэльского и маркиза Солсберийского.

Поезд громыхал, мчась сквозь ночь.

Лежа без сна, лорд Брэйдон начал понимать, что его все еще преследуют эти серо-зеленые глаза, в которых затаился страх.

Поезд прибыл в Берлин рано утром.

Лорд Брэйдон не спешил покинуть его, зная, что поезд будет на станции, пока не выйдут все пассажиры.

Когда он оделся и Уоткинс упаковал его простыни и наволочки, было уже почти девять утра.

Он не удивился, когда, выйдя в коридор, увидел дверь в соседнее купе открытой.

Девушки там уже не было.

У вокзала ожидал экипаж, посланный за ним британским посольством.

Когда он отъехал, лорд Брэйдон спросил Уоткинса:

— Ну как, барон, преследовавший мисс Джонсон, приходил ночью к ее купе?

Уоткинс усмехнулся.

— Да, милорд, и я давал ему то, что думаю о нем! Он начал ругаться на меня, но слова пока еще никому костей не переломали!

Ответ позабавил лорда Брэйдона.

Пока они ехали по городу, он думал о Лоилии, надеясь, что ее встретили на вокзале и ей не пришлось вновь встретиться с бароном.

Хотя лорда Брэйдона приглашали остановиться в британском посольстве, у него не было такого намерения.

Он знал, необходимо проявлять осторожность, чтобы не вызвать подозрений.

Если он остановится в посольстве, ему будет трудно действовать, так как среди персонала могут возникнуть различные предположения и догадки.

Поэтому лорд Брэйдон предусмотрительно заручился помощью друга, работавшего в германском посольстве в Лондоне.

Друг этот снимал в Берлине квартиру в доходном доме, служившем отелем. Номера здесь сдавались на целый год.

Жильцы обзаводились своей мебелью и, при необходимости, своими слугами.

Друг был рад предоставить временно свой номер лорду Брэйдону, который обнаружил, к своему удовольствию, что предоставленная ему квартира занимает весь четвертый этаж.

Апартаменты оказались весьма комфортабельными, въезжающий получал все, виды услуг и роскоши, включая хороший выбор вин.

Даже Уоткинс, всегда критически относившийся к любым апартаментам, где им доводилось останавливаться во время поездок его господина, заметил:

— Это намного лучше, милорд, чем те неряшливые отели, которые нам приходится терпеть время от времени.

— Согласен с вами, Уоткинс. Я опасался, что нам пришлось бы мириться с «неряшливыми отелями», как вы называете их, если б эта квартира оказалась неудобной.

Потом он занялся рассыпкой писем, заготовленных еще в Англии.

Они были адресованы различным особам, которых он желал видеть, находясь в Берлине.

Он постарался в целях конспирации не ограничивать круг своих встреч лишь теми, кто мог иметь отношение к германскому флоту.

Ему пришлось, однако, написать капитану «Вайсенбурга», встреченному однажды на обеде в Коусе.

К полудню им были получены в ответ два приглашения на тот же вечер и еще несколько на завтрашний обед.

Он решил остановить свой выбор на визите к барону фон Крозингену, с которым встречался в Малборо-Хаус.

В своем письме он уведомил барона. что привез ему личное послание от принца Уэльского.

За этим должно было последовать приглашение.

Оно было написано баронессой в чересчур цветистом стиле: мол, она сама и ее супруг с величайшим наслаждением предвкушают встречу с ним в восемь часов вечера.

Одеваясь к обеду, лорд Брэйдон думал, с какой радостью он оказался бы сейчас в Лондоне.

Он бы отправился тогда в Малборо-Хаус, где очень любил бывать.

Или, возможно, предпочел бы обед с какой-нибудь очаровательной леди в отсутствие ее мужа.

Однако вместо этого ему предстояло провести вечер в сугубо официальной обстановке, что было в традициях германского общества.

Как правило, пища там — тяжелая, вина — обыкновенные, беседа — напыщенная.

«Черт побери! — мысленно негодовал он. — Почему я согласился на это, когда совершенно ясно, что мне не удастся узнать ничего, что не было бы уже известно нашему военному министерству?»

Ответ на это был до крайности прост: он не мог отказать принцу Уэльскому.

И не только потому, что получил королевское распоряжение, но также и потому, что испытывал искреннюю жалость к человеку, терпевшему столь скверное обращение со стороны его матери, королевы.

Находясь в стороне от государственных дел, он по достижении среднего возраста оставался в роли несведущего подростка.

«Я должен разузнать что-нибудь, хоть что-нибудь, что он мог бы услышать первым», — как, заклинание повторял лорд Брэйдон.

Прежде чем спуститься вниз, он сказал Уоткинсу:

— Быть может, это и не понадобится, Уоткинс, но я буду рад, если вы встретите меня вечером, около половины одиннадцатого, у дома барона фон Крозингена.

Немного помолчав, он продолжал:

— Возможно, мне предстоит отправиться куда-нибудь еще, а возможно, и нет, но в любом случае мне бы хотелось видеть вас рядом с собой.

— Я так и думал, что вы скажете это, милорд, и я уже заказал экипаж на этот случай.

— Уже заказали? — удивился лорд Брэйдон.

— Я знает, что ваше сиятельство охотится, как обычно, милорд, — объяснил Уоткинс, — и, конечно, я хочет быть в нужный момент в погоне за добычей!

Такую вольность лорд Брэйдон не потерпел бы ни от кого, кроме Уоткинса, занимавшего особое место в его жизни.

Повернувшись к двери, он сказал:

— Я очень сомневаюсь, что добыча вообще будет, и уж конечно, нам не следует пока считать наших цыплят.

— Я знает это, милорд, — кивнул Уоткинс, — но всегда неплохо быть наготове.

Иронично усмехнувшись над манерой Уотсона говорить, лорд Брэйдон поднялся в комфортабельный экипаж.

Лошадьми правил кучер в ливрее, посланный бароном.

«Какая удача иметь такого помощника, как Уоткинс», — подумал Брэйдон.

Они когда-то побывали во многих переделках, но он не предполагал, что они попадут в нечто подобное на этот раз.

Глава 2

Как и предвидел лорд Брэйдон, обед у барона оказался невообразимо скучным.

Гости в основном принадлежали к среднему поколению; своей напыщенностью они стремились создать у него впечатление превосходства всего германского над английским.

Он, однако, сознательно выбрал обед с бароном фон Крозингеном, потому что барон был тесно связан с оборонными планами страны.

А если эти планы заключали в себе нечто секретное или неожиданное, то барон непременно должен знать об этом.

В то же время, не обладая острым умом, барон был ужасно честолюбив и старался внушить всем остальным мысль о своей значительности.

В продолжение обеда он говорил о европейской политике.

Он излагал свои мнения в такой агрессивной манере, что лорд Брэйдон с трудом сдерживался, чтобы не возражать ему.

Понимая, что это было бы ошибкой, он вместо политического спора пытался развлечь хозяйку и ее гостей.

У него была личная причина сохранять приятное расположение духа в течение этой затянувшейся трапезы с весьма тяжелой и пережаренной пищей.

Его окрыляло предвкушение завтрашнего обеда с принцессой, которая сразу ответила на посланную им записку.

Она выражала радость по случаю его приезда в Берлин, писала, с каким нетерпением ожидает встречи с ним.

Добавила также, что, к сожалению, на обеде будет кое-кто из ее друзей.

Но поскольку они пожилые и любят рано отходить ко сну, она уверена, что сможет побеседовать с ним тет-а-тет после их отъезда.

С легкой улыбкой лорд Брэйдон представлял себе, что повлечет за собой эта беседа.

Лишь эта встреча сможет скрасить его скучное пребывание в Берлине, в то время как он с такой радостью устремился бы в Лондон.

Обед все тянулся.

Гости поглощали, как казалось ему, неимоверное количество оленины, квашеной капусты и яблочного пирога.

Лорд Брэйдон не любил эти блюда и старался по возможности избегать их.

Он очень заботился о своем атлетическом телосложении, а значит, о необходимости питаться разумно и ограниченно.

С этой же целью он регулярно занимался боксом и фехтованием.

Приезжая в свой загородный особняк, он проводил много времени в седле, благодаря чему избавлялся от последних унций излишнего жира.

Многие женщины говорили ему, что, обнаженный, он похож на греческого бога.

Он и сам хотел быть убежден в этом.

Поэтому он клал понемногу от каждого блюда в свою тарелку, ухитряясь, таким образом, съедать не более ложки всего, что подавалось за обедом.

Вино было несколько лучше, чем еда, однако его нельзя было сравнить с вином из его собственного погреба или с тем, что предлагалось гостям в Малборо-Хаус.

Наконец, когда дамы покинули столовую, он вознамерился было ускользнуть.

Однако барон, пригласив его сесть рядом, тихо сказал:

— Я приберег для вас угощение, послеобеденный сюрприз, мой дорогой друг!

— Угощение? — Лорд Брэйдон поднял брови.

Барон одарил его многозначительным взглядом, заставившим его насторожиться.

А вскоре опасения его еще более усилились.

Поторапливая других гостей, барон игриво подтолкнул лорда Брэйдона локтем в бок.

— Теперь мы можем развлечься!

Лорд Брэйдон тотчас же решил сказать, что у него назначена еще одна встреча, но затем передумал, так как это было бы очевидной ошибкой.

Если он хочет выведать что-либо у барона, то единственный способ сделать это — сопровождать его везде.

Он надеялся на то, что барон, выпивший порядочно за обедом, может оказаться несдержанным на язык.

Лорд Брэйдон пожелал доброй ночи баронессе, которая, казалось, нисколько не была удивлена, что ее супруг отправляется куда-то без нее.

Затем они спустились к большому, довольно помпезному экипажу барона, ожидавшему их у подъезда.

Садясь в него, лорд Брэйдон бросил взгляд вдоль дороги: в это Бремя Уоткинс должен уже быть здесь на случай, если понадобится с экипажем.

Увидев его, садящегося в экипаж барона, Уоткинс последует за ним.

Он уже знал по прошлому опыту, что, если поехать в экипаже хозяина на какую-нибудь разгульную пирушку, покинуть ее потом будет трудно.

Он усвоил, как важно иногда бывает иметь свой транспорт.

А Уоткинс, понимавший несколько европейских языков, мог быть очень полезен, так как получал информацию от слуг в любом доме, куда они бывали приглашены.

Лорд Брэйдон сел рядом с бароном.

Лакей укрыл их колени легким пледом, и, когда он закрыл дверцы экипажа, барон произнес гортанным голосом:

— А теперь, мой дорогой Брэйдон, я смогу отплатить за гостеприимство, оказанное вами, когда мы были в последний раз в Англии.

Лорд Брэйдон помнил, что пригласил тогда барона и баронессу на большой прием, который он давал в своем особняке на Парк-Лэйн.

Он включил их тогда в число гостей просто потому, что они остановились в Лондоне в германском посольстве.

Невозможно было, пригласив посла, не пригласить и их.

— Вы очень добры, — продолжал барон, — я был в восторге от благоприятной возможности встретиться с принцем Уэльским.

— Я уверен, что его королевское высочество был рад встретиться с вами, — дипломатично заявил лорд Брэйдон.

— Очень жаль, очень, очень жаль, — сказал барон, — что он и наш император так часто бывают не в ладах друг с другом, и причиной этого обычно бывают их яхты!

Он засмеялся, словно от удачной шутки, и снова ткнул локтем в ребра лорда Брэйдона.

— А теперь я покажу вам такие прелестные яхточки, что мы-то с вами не будем спорить о их достоинствах, и вы будете моим гостем.

Лорд Брэйдон сначала не мог понять, что тот имеет в виду.

Но потом он заметил, что они свернули с престижного бульвара, на котором находился дом барона.

Их экипаж въехал в квартал, известный своей скандальной славой, и он понял все.

Барон «угощал» его сюрпризом, который многозначительно называли «Дом наслаждений».

Вследствие утонченности своего воспитания и привычек лорд Брэйдон в отличие от своих сверстников и друзей взял себе за правило не иметь любовниц, которым платят деньгами.

Почти все члены его клуба оказывали покровительство одному из хорошо известных «Домов» недалеко от Сент-Джеймсского дворца на Сент-Джеймс-стрит.

Другие же владели маленькими, не бросающимися в глаза виллами на Сент-Джонс Вуд , в которых под их патронажем и покровительством обитала либо актриса, либо танцовщица балета.

Affaires de coeur лорда Брэйдона ограничивались кругом дам, которых он встречал в Малборо-Хаус.

Они были известны как профессиональные красавицы только потому, что открытки с их портретами продавались в любой книжной лавке.

Зеваки в Гайд-парке забирались на стулья, чтобы хоть краешком глаза увидеть этих красавиц, прогуливающихся там.

Они все были замужем, но их мужья после пяти или десяти лет «супружеского блаженства» закрывали глаза на связи своих жен.

При условии, конечно, что эти связи не выходили за рамки внешних приличий, не становились предметом излишней огласки, способной подмочить репутацию супруга.

Кто-то смеясь сказал, что одиннадцатая заповедь должна гласить: «Не попадайся!»— хотя, по сути дела, в реальной жизни ограничивались лишь правилом: «Не допускай скандала».

Лорд Брэйдон знал из письма, полученного от принцессы, что ее муж-диппомат будет отсутствовать завтра вечером, когда он будет обедать с ней.

Точно так же и в Лондоне мужья дам, которые бросались в его объятия, неизменно были в отъезде: либо на скачках, либо, в зависимости от времени года, охотились, рыбачили либо верхом на лошадях травили гончими лис и зайцев.

То есть соблюдались неписаные правила поведения в цивилизованном обществе.

Теперь же, к своему ужасу, лорд Брэйдон осознал, что, если он не хочет откровенно обидеть барона, ему придется сопровождать его в публичный дом.

Он подумал, не прикинуться ли больным, но понял, что его хозяин вряд ли примет подобное оправдание.

Тогда он решил использовать эту, казалось бы, безвыходную ситуацию как возможность лишний раз испытать способности своего ума и находчивость, чтобы выйти из создавшегося положения.

Барон все еще превозносил чары женщин, с которыми они встретятся, когда лошади остановились возле ярко освещенных дверей.

Красный газовый фонарь над входом недвусмысленно говорил о том, что их ожидает внутри.

Барон выбрался из экипажа и нетвердой походкой стал подниматься по ступеням.

Лорд Брэйдон отметил, что барон теперь более пьян, чем в тот миг, когда они выходили из дома.

Очевидно, сказывалось воздействие холодного ночного воздуха.

Пока мадам, хозяйка заведения, бурно приветствовала их, приглашая войти, лорд Брэйдон начал изображать столь же хорошо нагрузившегося клиента.

Барон явно чувствовал себя в своей стихии.

Он расточал экстравагантные комплименты в адрес мадам, которой было далеко за шестьдесят, нарумяненной, напудренной и накрашенной так, что она напоминала комический персонаж на сцене.

Миновав холл, они вошли в зал.

Там их ждали удобная софа и набор винных бутылок.

С первого взгляда лорд Брэйдон оценил рейнвейн как сносный, кларет — как сомнительный, а шампанское — как не имеющее ни малейшего отношения к французским виноградникам.

Он принял предложение выпить рюмку рейнвейна, пока барон опрокидывал одну за другой две рюмки кларета.

Затем приступил к шампанскому.

Пока он был занят этим, девушки, которых мадам вызвала хлопком в ладоши, прошли парадом перед ними, в большинстве своем высокие, полногрудые, пышущие здоровьем немки.

Среди них были две темноволосые девушки, возможно, француженки, и одна китаянка.

Когда они дефилировали перед софой, прикрытые лишь гирляндой роз или большим веером из перьев, барон аплодировал им, называя по именам.

Закончив парад, они уселись на вращающиеся серебристые шары, покрытые кусочками зеркал.

— Что я говорил вам, Брэйдон? — кричал барон. — Это неповторимо, вы не увидите подобного нигде в мире, и все это ваше, все — ваше, мой дружище, так что выбирайте.

Затем он в очередной раз объяснил мадам, что лорд Брэйдон его гость и что после всех радостей вечера счет следует представить ему.

Барон умолк в ожидании ответного слова Брэйдона.

Он подставил свой бокал, чтобы ему налили еще, хотя бокал был наполовину полон, и сказал:

— Вы — мастер, манн герр, а я здесь ученик; я последую за вами.

Это прозвучало как комплимент, и барон был в восторге.

Поднявшись с видимым трудом на ноги, он стоял в центре вращающихся девушек, расточая похвалы каждой из них.

Наконец он распахнул руки в театральном жесте и выкрикнул два имени.

Две девушки завизжали от восторга.

Они соскочили с вращающихся шаров и подбежали к нему, обнимая его шею пухлыми руками и целуя в щеки.

Они потащили его, демонстрируя явное нетерпение, к дверям в конце зала и исчезли вместе с бароном.

— А теперь, майн герр, очередь за вами, — сказала мадам на ломаном английском.

Из вежливости, а также, по наблюдениям лорда Брэйдона, из стремления блеснуть эрудицией барон весь вечер говорил по-английски.

Остальные гости на обеде следовали его примеру.

Лорд Брэйдон был рад этому, не желая обнаруживать перед ними степень своего владения немецким языком.

Кроме того, у него появилась теперь возможность прибегнуть к уловке, чтобы избежать предложения мадам, обращенного к нему.

Он не собирался воспользоваться «угощением» барона.

— Я х'теп бы девочку англичанку, — пробормотал он нарочито заплетающимся языком.

И уже был уверен в успехе.

Наверняка среди девушек, вращавшихся на серебряных шарах, англичанок не было.

Да и вряд ли в настоящий момент в доме находилось много других девушек.

Конечно, они с бароном не были здесь единственными гостями.

Но, поскольку они прибыли довольно поздно, заведение начало работать задолго до их приезда.

— Я думать, — начала мадам после паузы, — Грета говорит чуть английский, и она оч-чень опытная, сделать вам очень счастливый.

Говоря это, она поманила пальцем одну из немецких девушек, светловолосую и очень пухлую.

Когда она подошла к лорду Брэйдону, он ответил:

— Нет! Он-на не англ'чанка, и если вы н'можете дать мне англ'скую девочку, я н'йду в др'гом месте.

Он думал, что победа за ним.

У него был повод уйти, предоставив мадам объяснять потом барону, почему он это сделал.

Но тут, к его ужасу, она поднялась, восклицая:

— Идить за мной, майн герр!

Этого лорд Брэйдон не ожидал. Чтобы потянуть время, он делал вид, что еле стоит на ногах.

Он вышел, шатаясь, вслед за мадам через дверь, противоположную той, через которую вышел барон.

Она провела его по узкому коридору и открыла дверь, находившуюся, по расчетам лорда Брэйдона, вблизи от холла; они уже пересекали его, входя в зал.

Как он и ожидал, комната, в которую они вошли, оказалась спальней.

Он предположил, что она предназначена для гостей, неспособных после обильных возлияний идти далеко или подниматься по лестнице.

Комната была убрана с безвкусной яркостью, свойственной таким местам.

На просторной кровати лежало розовое атласное покрывало, а на потолке сверкало большое зеркало.

Занавеси на окне являли собой воплощенную вульгарность. Украшенные бантами и кистями, они выглядели скорее отвратительно, нежели привлекательно.

В одном углу стоял умывальник, в другом — шкафчик.

Лорда Брэйдона могло бы вытошнить от одной мысли об эротике подобного сорта.

Однако, кроме всего прочего, здесь можно было заметить и определенный напет роскоши, рассчитанной на клиентов типа барона. У стены расположилась широкая удобная софа — для тех, кто предпочитал ее кровати, на полу — толстый ковер.

Еще несколько зеркал, кроме зеркала на потолке, многократно отражали комнату и гостей.

Был здесь и обязательный столик, на который могли ставить напитки.

Как только они вошли в комнату, служанка подала им бутылку шампанского.

Лорд Брэйдон не сомневался, что она будет стоить невообразимую сумму — независимо от того, откроют ее или нет.

Дабы увериться, что мадам поняла высказанную им давеча просьбу, он повторил ее вновь.

Еле ворочая языком, он произнес:

— Я х-х-х'чу англ'скую д-дев'чку, наст'щую англч-ч'нку!

— Вы ожидаете, майн герр, — торопливо ответила мадам. — Очень скоро приводит английскую девочку.

И она вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Лорд Брэйдон сел на софу.

Он решил, что, если приведут английскую девушку, в чем он сомневался, то можно будет сказать, что она не в его вкусе.

Он хорошо заплатит ей, чтобы смягчить обиду.

В подобных обстоятельствах это значительно легче сделать с соплеменницей, которая хорошо понимает тебя.

Немка была агрессивной, почувствовав себя оскорбленной.

Он ждал довольно долго и решил, улыбаясь, что мадам появится и скажет, что исполнить его желание оказалось слишком трудно.

Она лишь извинится.

И когда он уже подумал, что мог бы уйти, так как нет смысла оставаться дольше, дверь открылась.

Вошла мадам, обнимая за плечи молодую девушку, одетую в ночную рубашку.

Поверх нее был надет дамский халат из ярко-розового муслина, обшитый грубыми кружевами и бесчисленными бантиками из бархатной ленты.

Лицо девушки было скрыто, но он увидел, что у нее длинные светлые волосы.

Когда мадам медленно повернула ее к кровати, лорд Брэйдон определил, что ей давали наркотики.

Мадам усадила ее на кровать и хорошенько встряхнула, впившись острыми пальцами в руки девушки.

— Делай то, что хотеть джентльмен, — прошипела она, — а то будет плохо!

Она отпустила девушку и, подойдя к лорду Брэйдону, сказала:

— Она молодая и застенчивая! Что может быть лучше, майн герр, чем девственница, оч-чень невинная, оч-чень редкая!

Она хитро усмехнулась и быстро вышла из комнаты, не давая ему возможности возразить что-либо.

Только когда дверь захлопнулась, девушка подняла голову и открыла глаза.

И тут лорд Брэйдон пришел в крайнее удивление, узнав в ней Лоилию.

Она тоже сразу узнала его и вскрикнула:

— Вы!

Вскочив, она бросилась к нему.

Быстро реагирующий ум подсказал Брэйдону, что здесь что-то не так.

Второе, что он успел осознать, — это факт, что Лоилия притворяется опоенной наркотиками.

Она подбежала к нему, и он понял, что она сейчас бросится к нему на грудь, поэтому он быстро приложил свою руку к ее губам, чтобы она не успела ничего сказать.

Он обнял ее одной рукой и повернулся спиной так, чтобы любой, смотрящий через дверь, думал, будто он целует ее.

В то же время он тихо прошептал ей:

— Не говорите! Они слушают и наблюдают.

Она поняла его, и он почувствовал, как она расслабилась, но ее глаза все еще в отчаянии молили его.

Когда он отнял руку от ее губ, она молчала.

— Ложитесь на кровать, — вновь прошептал он ей на ухо.

Затем громко и заплетающимся, как ранее, языком он сказал:

— Ты оч… хорошенькая мал. — .кая дев'чка, как раз што я и х-х'тел, и я м-м'гу говорить с тобой, и п-п'нимать что ты г-г'воришь — а этих краутс я не п-п'нимаю.

Лоилия направилась к кровати, и он видел, что она старается идти медленно.

Те, кто наблюдает за ней, будут думать, что она все еще под действием наркотиков.

Лорд Брэйдон снял вечерний пиджак и повесил его на ручку двери. Размер отверстия для ключа позволял беспрепятственно наблюдать снаружи за всем происходящим внутри.

Затем он подошел к умывальнику и, взяв полотенце, повесил его на крючок в середине двери.

Он подумал, что в двери может быть скрытое отверстие для наблюдения.

Подойдя к кровати, с которой Лоилия наблюдала за ним глазами, казалось, заполнившими все ее бледное личико, он приложил палец к ее губам.

Потом заглянул за занавеси и обнаружил, как и ожидалось, подслушивающее устройство.

Оно походило на слуховой рожок для плохо слышащих и уходило в стену своей узкой частью.

В соседней комнате можно было слышать каждое их слово.

Он вынул из кармана носовой платок и плотно заткнул им раструб устройства, сделав его совершенно неэффективным.

Наконец он сел на кровать.

— Что случилось? Как вы попали сюда? — молвил он тихо.

Лоилия протянула руки, ухватившись за него, словно боялась, что он может оставить ее, и прошептала;

— Спасите меня… пожалуйста… Спасите меня!

— Расскажите мне, что случилось, — попросил лорд Брэйдон. — Я думаю, им вряд ли удастся подслушать нас, но все-таки говорите потише и помните — вы должны делать вид, будто развлекаете меня.

Притушенный свет создавал интимную обстановку.

Лорд Брэйдон привернул газовый светильник над одним из зеркал, чтобы стало еще темнее.

Затем он обошел кровать и лег на нее с другой стороны, сказав при этом:

— В потолке может быть глазок для подсматривания, поэтому ложитесь на подушку и повернитесь лицом ко мне.

Она повиновалась ему, как дитя.

Когда они подвинулись близко друг к другу, так что любой наблюдавший за ними мог успокоиться, считая, что они занимаются тем, чем должны, лорд Брэйдон промолвил:

— А теперь расскажите мне, что случилось после того, как вы вышли из поезда.

— Я… взяла… мой багаж, — говорила Лоилия испуганным голосом, — и вышла из вокзала. Мой носильщик спросил меня: «Вы одна, мисс?»— и я сказала, что одна и мне нужен экипаж, чтобы доехать до спокойного отеля.

Лоилия умолкла, пытаясь в деталях вспомнить происшедшее с ней.

— Он все посматривал на меня, и я подумала: это потому, что я — англичанка… хотя я… говорила с ним по-немецки.

— Продолжайте.

— Он прошел мимо нескольких экипажей, ожидавших пассажиров, направился к одному, стоявшему немного в стороне от… остальных, и сказал: «Этой молодой даме по пути с вами, мадам, может быть, вы подвезете ее?»

Лоилия тяжело вздохнула.

— Я не могла хорошо рассмотреть все внутри экипажа, но женщина сказала по-немецки: «Конечно, с большим удовольствием. Прыгайте сюда, моя дорогая, и расскажите, куда вы хотите ехать».

— И вы сделали то, что она предложила!

— Я все время спрашиваю себя с тех пор… как я могла оказаться такой… глупой, — посетовала Лоилия. — Но я даже не представляла себе, что… может… случиться… нечто подобное!

— Я говорил вам, что не следует путешествовать одной.

— Да… я помню… И конечно, вы были… правы.

— Что же произошло потом?

— Та леди — такой она мне тоща показалась — спросила меня, где я остановилась, и я попросила ее порекомендовать мне солидный отель. «У меня есть лучшая идея, — сказала она. — Я приехала на вокзал встречать свою дочь, но боюсь, она из-за своей безалаберности и молодости опять опоздала на поезд». Она улыбнулась и продолжала: «А значит, ее не будет до завтра.

Я приготовила комнату для нее, поэтому вы можете поехать ко мне, и я буду рада принять вас как гостью».

Лоилия продолжала несчастным голосом:

— Она казалась такой доброй… а я была немного… напугана, оказавшись одна… в Берлине, не зная куда… поехать.

Поэтому я поблагодарила ее… и согласилась.

— Но вас должно было насторожить, что она выглядит странно?

— Она выглядела совершенно иначе, нежели сегодня, — ответила Лоилия, — и когда мы отъехали от вокзала, я увидела, что она одета аккуратно, на ней не было столько косметики. Я ни на минуту не могла подумать… что она может… выглядеть так, как она выглядит теперь.

Она умолкла, и лорд Брэйдон почувствовал, что она дрожит.

— Когда мы приехали в… этот дом, — возобновила Лоилия свой рассказ, — он показался мне довольно своеобразным, но меня поторопили… подняться наверх в весьма приятную комнату, правда, излишне разукрашенную, и дама сказала мне: «Теперь снимите шляпу и пальто, и, наверное, вам хочется чего-нибудь выпить. Мы скоро будем завтракать, но сначала я принесу вам чашечку горячего шоколада». Она не дождалась моего ответа, и пока я снимала шляпку и приводила в порядок волосы, вернулась с шоколадом и сказала: «Выпейте-ка это, вы увидите, что это очень вкусно, и я заказала для вас кое-что особенное на завтрак».

— И вы выпили этот шоколад, — вставил лорд Брэйдон, зная, что в нем содержалось.

— Да… я выпила его, потому что… была очень голодна; и после этого я… не помнила ничего.

Голос Лоилии был попон ужаса.

— Когда я… проснулась, было уже позднее утро… следующего дня, кто-то раздел меня и… положил в постель. В первый раз я… испугалась… очень испугалась.

— Вы знаете точно, в какое место вас привезли?

— Нет, конечно, нет… но я слышала о… работорговле белыми людьми и о том, как девушек… захватывают и… увозят… за границу… и… я испугалась… потому что это было так… странно, что она… подмешала наркотики в шоколад.

Последовала небольшая пауза, после чего Лоилия продолжала говорить прерывисто:

— Она вошла в комнату уже в таком виде, в каком вы ее застали сегодня. Тогда я… подумала, что нахожусь в каком-то… нечистом… ужасном… и порочном месте.

— И что вы сделали?

— Я сказала, что ухожу от нее сейчас же, но она рассмеялась. Она сказала мне, что я ее пленница и мне придется делать то, что велят… В противном случае меня опять… одурманят и… будут бить… пока я не стану покорной.

Лоилия протянула руку к лорду Брэйдону.

— Вы… увезете меня отсюда? Обещайте мне, что вы… увезете меня… отсюда!

— Это будет нелегко.

Он понимал, что, если выступит с протестом, мадам, несомненно, устроит скандал.

Такого рода история может попасть в газеты.

Последствия для его общественного положения тогда обещают быть крайне неприятными.

Члены германской знати, которым он написал о своем прибытии в Берлин, были осведомлены, что он является близким другом принца Уэльского.

Многим из них он писал, что привез послания от принца, которые хотел бы вручить лично.

Все это мигом пронеслось в его сознании, и, как будто зная, о чем он думает, Лоилия сказала:

— Пожалуйста… пожалуйста… вы не можете… оставить меня здесь… Я целый день притворялась одурманенной… и ничего не ела и не пила… боясь, что они вновь дадут мне то, что… подмешали вчера вечером.

— Это было разумно с вашей стороны, — похвалил ее лорд Брэйдон, — но вы должны понимать, что они попытаются помещать вам ускользнуть отсюда.

— К-как могу я… остаться здесь? — спросила она, как мог бы спросить ребенок. — Я лучше… убью себя!

Пальцы лорда Брэйдона инстинктивно сжали ее руку.

— Так или иначе, я спасу вас, хотя, видит Бог, это будет нелегко.

— Но вы… спасете меня? Я знаю… я прошу… слишком много… но вы не можете… оставить меня… здесь, в этом… ужасном месте.

Ее сотрясали рыдания, мешавшие говорить.

— Я… не представляла, что существуют… такие места, как это… и не знала… что такие джентльмены, как вы… приходят туда.

— Я пришел сегодня лишь потому, что не мог отказаться сопровождать моего гостеприимного хозяина, — объяснил лорд Брэйдон. — И потребовал себе английскую девушку, будучи уверен, что такой у них нет.

Он перевел дыхание и продолжал спокойнее:

— Это послужило бы оправданием моего неучастия в развлечениях, которым здесь предаются, и причиной ухода.

— Но вы… не можете оставить меня… пожалуйста… пожалуйста… вы не можете оставить меня.

— Я согласен с вами. Но прежде чем мы предпримем что-либо, вы должны рассказать мне, почему оказались в Берлине, а также назвать свое настоящее имя.

— Значит, вы поняли, что я… сказала не правду, назвавшись Джонсон?

— Вам не удается ложь, — пожурил он ее, — и я все еще не понимаю, почему вы отправились в поездку одна, будучи совершенно неопытной и слишком хорошенькой, как я уже говорил вам, чтобы путешествовать без сопровождения.

Лоилия посмотрела на него.

— Я… я приехала в Берлин, чтобы о-отыскать моего о-отца.

— И вы не знаете, где он?

— Я не имею… представления…; но я думаю, что… немцы захватили его и держат как пленника.

Лорд Брэйдон сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться.

— Почему вы так думаете?

Она медлила с ответом, и он сказал:

— Мне трудно будет помочь вам, Лоилия, если вы не будете откровенны со мной.

Скажите мне истину — всю истину целиком, иначе мне придется оставить вас действовать по своему усмотрению!

Она вскрикнула от ужаса и тут же инстинктивно сжала губы, как бы из опасения, что ее могут подслушать.

— Доверьтесь мне, — успокоил ее лорд Брэйдон.

— Мне нельзя говорить… о том, что касается только моего папы… По если я скажу вам правду… будете ли вы предельно осторожны, чтобы не навредить ему?

Ее слова были полны искренности, и лорд Брэйдон понял, что отец очень дорог ей.

— В настоящий момент я озабочен прежде всего тем, — сказал он, — чтобы вызволить вас из этого кошмара, в который вы угодили не по своей воле. Но в то же время я должен быть уверен, что вы не подстраиваете мне ловушку.

Он умышленно сказал это и прочитал в ее взгляде, как она потрясена тем, что он мог заподозрить ее в подобных намерениях.

— Я клянусь вам… перед Богом, — взмолилась она, — всем, что для меня свято… что я не связана ни с чем… затрагивающим вас… но только пытаюсь помочь моему отцу… который, я знаю, находится в… беде.

— Он сам сказал вам это?

— Нет… нет… но я могу… чувствовать это.

— Каким образом?

— Вы не… поверите мне, если я… скажу вам.

— Я пытаюсь поверить.

— Очень хорошо… Я так близка к моему папе… и жила с ним все время с тех пор… как умерла мама… Я могу чувствовать, что с ним происходит, даже если он далеко от меня, ощущать то… что другим людям… недоступно.

Она говорила нерешительно, как будто знала, что лорд Брэйдон все равно не поверит.

Ей трудно было найти подходящие слова, чтобы описать свои чувства.

Однако он помог ей своими вопросами.

— Вы хотите сказать, что обладаете психическим или сверхъестественным восприятием его состояния или чувств?

— Папа объясняет это просто как действие силы мысли, — ответила Лоилия.

— Я, конечно, слышал о подобном, но в основном это касалось народов Индии или других стран Востока. Я не думал, что такое возможно в Англии.

— Папа говорил то же самое, но так как я могу читать его мысли, а он — мои, я знаю, что происходит с ним, когда он не со мной, и… я знаю теперь, что его захватили и удерживают силой!

— Но каким образом вы можете знать это? — удивился лорд Брэйдон.

Он ощутил легкий жест беспомощности в движении ее руки, державшей его руку.

— Я знала, что вы не… поверите мне.

— Я пытаюсь поверить, но вы еще не сказали мне имя вашего отца.

— Стэндиш, — ответила она.

Лорд Брэйдон пристально смотрел на нее.

— Вы хотите сказать, что ваш отец — Тарстон Стэндиш? — сказал он наконец.

— Вы знаете его? Вы знаете папу?.. Я с трудом могу… поверить в это!

Имя Тарстон Стэндиш говорило очень много людям, подобным лорду Брэйдону, которым Министерство иностранных дел доверяло порой особые поручения и миссии в других странах.

Тарстон Стэндиш был одним из тех необычайно одаренных людей, которые изредка рождаются в различных частях света.

Человек, способный с легкостью говорить на любом языке, каким бы трудным он ни казался другим людям, Тарстон Стэндиш был общепризнанным экспертом по всем вопросам, касающимся Востока. И поскольку это также интересовало его, он был непререкаемым авторитетом в области различных видов оружия.

Казалось бы, странное сочетание интересов, но это имя несколько раз шепотом произносили лорду Брэйдону с благоговением и восхищением.

При этом говорили, что Тарстон Стэндиш знает больше, чем кто-либо, о научных экспериментах, проводимых в России и некоторых других странах мира.

Это был человек, с которым лорд Брэйдон всегда жаждал встретиться.

Насколько же невероятно — даже трудно поверить, что все это происходит с ним наяву, — было то, что он станет теперь поддерживать контакт с дочерью Тарстона Стэндиша.

А также то, что она сейчас в Берлине и ищет своего отца.

Внезапно в его сознании вспыхнула мысль, что Тарстон Стэндиш мог быть тем человеком, о котором говорил маркиз Солсберийский.

Тем человеком, которого он послал в Берлин узнать что-либо о новом германском орудии и от которого больше месяца не поступало известий.

Лорд Брэйдон подумал, что именно подобные задания должны были казаться увлекательными для Тарстона Стэндиша.

Если Стэндиш в опасности, как утверждает его дочь, он должен в первую очередь попытаться спасти его.

— Я знаю о вашем отце лишь по отзывам, но никогда не встречался с ним. Но я знаю, какими блестящими способностями он обладает, как ему доверяют и восхищаются им люди, о которых нам здесь лучше не говорить.

Лоилия чуть вздрогнула от этих слов.

Она оглянулась вокруг, как будто представила себе кого-то, скрывающегося в полутемной комнате.

— Глупо было с моей стороны… отправляться сюда… но я знала, что папа — в беде… И я подумала, что он сможет сообщить мне, как помочь ему, если я буду… ближе к нему, а не в далекой Англии.

— Вы знали, что он — в Берлине?

— Да, он говорил мне, что поедет сюда… и он писал мне из тех мест, где останавливался, каждую неделю, пока… неожиданно, письма перестали поступать.

— И тогда вы подумали, что его захватили?

Прежде чем ответить, Лоилия странно взглянула на него своими большими глазами.

— Я думаю, папа пытается сообщить мне, что немцы хотят получить от него какую-то информацию и поэтому держат где-то насильно.

Лорд Брэйдон подумал, что скорее всего девушка права.

Если германские власти смогли заполучить человека, подобного Тарстону Стэндишу, они попытаются заставить его говорить.

В случае удачи они выудили бы у него любые секреты Британского адмиралтейства.

Кроме того, им представилась бы возможность оценить, действительно ли их новое оружие значительно и, как они считают, превосходит английское.

Лорд Брэйдон теперь не сомневался, что просто обязан приложить все усилия для спасения Лоилии.

А следующая задача — выяснить местонахождение ее отца.

На какой-то миг он ощутил себя беспомощным перед невообразимыми трудностями.

Но затем, как всегда в минуты опасности, он подумал о той силе, которую может вызвать к действию.

Она никогда не подводила его в прошлом.

И опять Лоилия, казалось, прочитала его мысли.

— Если вы сможете помочь мне, — сказала она, — мы вместе спасем папу. Я уверена, это Бог послал вас… в нужный момент, чтобы… сделать это.

Ее вера тронула лорда Брэйдона, и он сказал:

— Нам придется проявить большой разум, очень большой разум, чтобы вызволить вас из этого мерзкого дома и чтобы при этом не возник большой шум.

Его мозг работал как хорошо отлаженная машина, которая начинает двигаться сначала медленно, а потом быстро набирает обороты.

Он отметил про себя, что они с Лоилией провели вместе почти полчаса.

У него не было желания встречаться с бароном, пока он не вызволит ее отсюда.

Инстинктивно — как будто слова, которые он произносил, диктовались ему кем-то свыше — он начал излагать ей свой план.

Поскольку она была дочерью своего отца, он полагал, что она привыкла неукоснительно подчиняться инструкции.

Она не обсуждала ничего из сказанного им, лишь согласно кивала головой.

Лорд Брэйдон встал с кровати.

Взяв бутылку шампанского, он вылил большую его часть в угол комнаты, где оно не будет обнаружено до их ухода.

Затем зашел за кровать и, вынув платок из подслушивающего устройства за портьерой, положил его обратно в карман.

Пьяным голосом, которым говорил ранее, он громко произнес:

— Ты оч-чнь хрш'я девочка — оч-чнь хршая! И я п-приду завтра!

Говоря все это, он обошел комнату, снял пиджак с дверной ручки и надел его.

В то же время он распустил галстук и расстегнул несколько пуговиц на жилете, чтобы выглядеть растрепанным.

Взъерошил рукой волосы и поманил пальцем Лоилию.

Когда она выскользнула из кровати, он обнял ее за плечи и открыл дверь.

Как и следовало ожидать, стоило им только выйти и двинуться в холл, как мадам сразу оказалась рядом с ними.

— Вы иметь хорошее время? — спросила она гортанно. — Лоилия хорошая девочка, делал, что вы хотеть?

— Очень хорошая дев'чка! — Лорд Брэйдон икнул. — Оч-ч хор'шая! Я приду завтра вечером — и вы оставьте ее для меня.

— Ja, ja, mein herr , Лоилию оставить для вас.

Еле волоча ноги, словно вот-вот упадет, лорд Брэйдон тяжело опирался на Лоилию.

Он шел, обнимая ее за плечи, к входной двери.

Швейцар открыл ее, затем сбежал по двум ступенькам туда, где на улице ожидал экипаж.

Лорд Брэйдон испытал облегчение, увидев Уоткинса, сидящего на козлах.

— Ваш экипаж здесь, майн герр? — воскликнула мадам. — Говорить добрая ночь Лоилии. Оч-чень рад, вам нравиться она.

— Я д-думаю, она феликолепна! — ответил лорд Брэйдон.

Он увидел нескольких девушек, выглядывавших через дверь.

— Вы все феликолепные! Феликолепное место, хорошие девочки, хорошая мадам! Я благодарю вас!

Выкрикивая это, он запустил руку в карман.

Вытащив горсть купюр и монет, он бросил их в холл.

С визгами восторга девушки налетели на них.

В поднявшейся суматохе мадам наклонилась вперед, спеша поднять золотую монету, упавшую возле ее ног.

Лорд Брэйдон швырнул еще несколько монет швейцару, стоявшему возле дверцы экипажа, и тот начал подбирать их.

Тогда он отпустил Лоилию и подтолкнул ее.

Быстрая как молния, она сбежала по ступеням, бросилась через тротуар и взлетела в экипаж.

С резвостью атлета, и не думавшего пить, лорд Брэйдон последовал за нею.

Лошади дружно взяли, и Уоткинс, оставивший к тому времени кучера на козлах и сошедший вниз, вскочил вслед за ними в экипаж, захлопнув дверцы.

Лошади набирали скорость, и Лоилия, вскрикнув от радости, упала на грудь лорда Брэйдона.

— Мы убежали! Мы убежали! — восклицала она. — Я не верила в это… Я не думала, что это возможно… но нам… удалось!

Она уткнулась лицом в его плечо, и он почувствовал, что она плачет.

— Все хорошо, — говорил он мягко. — Вы вели себя очень отважно.

Он взглянул на Уоткинса, сидевшего спиной к лошадям.

Фонарь со свечой, висевший над ним, слишком ярко освещал широкую ухмылку на его лице.

— Теперь, Уоткинс, — сказал лорд Брэйдон, — нам предстоит доставить мисс Лоилию в наши апартаменты, не возбуждая чьего-либо любопытства, но она не очень-то приодета.

— Вы оставили свой плащ в том доме, милорд.

— Я знаю, — ответил лорд Брэйдон, — и шляпу, которая довольно рискованно балансировала на моей голове; она упала, когда я сбегал по ступеням.

Пока он плелся, шатаясь, к входной двери, мадам нахлобучила шляпу ему на голову.

Она держала на своей руке его плащ, намереваясь передать его, когда он отпустит Лоилию.

— Могу ли я высказать предложение, милорд? — спросил Уоткинс.

— Да, конечно.

— Я думает, милорд, я бы лучше взобрался на козлы рядом с кучером. Вряд ли вашу светлость преследуют сейчас, но никто никогда не знает.

Лорд Брэйдон кивнул.

Уоткинс постучал в стеклянное окошко за сиденьем кучера, и лошади остановились.

Он выскочил из экипажа, забрался на козлы, и они вновь понеслись.

Лоилия все еще скрывала свое лицо на плече лорда Брэйдона.

Она отчаянно пыталась справиться со слезами.

— Я позабочусь о вас, — сказал он, — но поскольку завтра вокруг этого побега может подняться суматоха, я думаю, вам не стоит пока пользоваться фамилией вашего отца, чтобы вас никак не связывали с ним.

Она подняла голову и посмотрела на него.

Па ее щеках сверкали слезы.

Задушевно, с искренностью, которая, казалось, исходила прямо из сердца, она лепетала:

— Как могу я… когда-либо отблагодарить… вас? Как могу я… выразить вам… какой… удивительный поступок… вы совершили, вызволив меня… оттуда?

— Вы сможете отблагодарить меня, когда мы вместе с вашим отцом будем вне опасности.

— Я всегда буду помнить, что если бы вы не пришли туда сегодня, ко мне привели бы… кого-нибудь другого… и я не смогла бы… продолжать… отказываться от еды или… находиться под наркотиками.

— Да, конечно. Но постарайтесь не думать об этом. Сейчас мы выиграли первую битву, однако нам предстоят еще другие, в которых мы должны также победить.

— Я молюсь… молюсь как только могу… чтобы мы… победили, — сказала Лоилия.

— Теперь, как предлагает Уоткинс, — заметил лорд Брэйдон, — нам надо чем-то укутать вас. Я советую вам накрыться с головой вот этим пледом.

Он развернул его, прибавив:

— Он достаточно большой, чтобы закрыть вас полностью, если вы подберете ноги.

Она взглянула на него, поражаясь его находчивости.

Покрывало было сделано из кашемира, и он обернул его вокруг Лоилии.

Лорд Брэйдон подумал, что в это позднее время в холле их отеля не должно быть много слуг.

Он не хотел привлекать к себе внимание, чтобы избежать пересудов.

Он желал получить передышку для обдумывания дальнейших шагов.

Ему необходимо было изобрести что-либо убедительное для барона — которого наверняка вовлекут во все это — для оправдания своих действий.

Экипаж остановился, и Уоткинс открыл дверцы.

Лорд Брэйдон вышел и, взяв полностью укутанную пледом Лоилию на руки, понес ее через тротуар к освещенным дверям отеля.

В холле дежурили лишь два швейцара.

Хотя они взглянули с некоторым любопытством на ношу лорда Брэйдона, никаких вопросов не последовало.

Он прошел к лифту и поднялся на четвертый этаж. Уоткинс сопровождал их.

Войдя в свои апартаменты, лорд Брэйдон поставил Лоилию на пол.

Высвободив голову из пледа, она все еще держала его вокруг себя, и он понял, что она стесняется.

— Там дальше есть спальня, мисс, — пришел ей на помощь Уоткинс, беря ситуацию в свои руки. — Я знает это, потому как я проходил все комнаты, когда мы приехали, и видел там кровать.

Он шел впереди, а Лоилия и лорд Брэйдон следовали за ним.

Это была очень уютная комната по другую сторону от гостиной.

Очевидно, она использовалась владельцем апартаментов в качестве спальни для гостей.

— Благодарю вас, — сказала Лоилия Уоткинсу.

— А теперь, поскольку мисс Лоилия не ела целый день, — заметил лорд Брэйдон, — я думаю, вы найдете для нее что-нибудь существенное, прежде чем она ляжет спать.

— Положитесь на меня, милорд.

— Мне и так… хорошо, — остановила его Лоилия. — Я не хочу причинять… слишком большого беспокойства в будущем. Так что это поручение Уоткинсу — пустяк по сравнению с тем, что всем нам предстоит. — Лоилия села на кровать. — Теперь, когда я… в безопасности, я могу думать лишь о папе… и о том, что мы… можем сделать… для него.

— А вы абсолютно уверены, что его держат где-то? — спросил лорд Брэйдон. — Мы ведь не можем спрашивать кого-либо об этом, чтобы подтвердить наши подозрения.

— Я знаю, что его захватили! — стояла на своем Лоилия. — Более того, я вижу это, потому что он посылает мне сообщения своими мыслями. Вижу комнату, в которой он находится.

Лорд Брэйдон думал про себя, что никогда не поверит подобным фантазиям, однако готов был слушать, и она продолжала:

— Комната эта — в полуподвальном этаже большого дома, и в ней есть стол, на котором много бумаги, предназначенной для отца. Он должен писать или чертить на ней то, что немцы хотят… узнать от него.

— Как вы можете все это знать? — поинтересовался лорд Брэйдон.

Она безнадежно взмахнула рукой.

— Если вы не… верите мне… я боюсь, что у меня нет… более существенных доказательств, способных… убедить вас.

— Я хочу верить вам, очень хочу, но то, что вы говорите, кажется мне невероятным.

Лоилия рассмеялась искренне и весело.

— Точно так же говорила мне и мама, когда я передавала ей послания от папы, которые она почему-то была не в состоянии принимать сама… Почему — этого я никогда не смогу понять.

— Это все настолько невероятно! Я хочу как следует подумать и попытаться представить, как мы сможем использовать столь феноменальные способности, чтобы помочь вашему отцу.

— Если вам удастся это… тогда я совершенно уверена, что мы… найдем его, — воспрянула духом Лоилия, — но я буду также молиться… молиться как можно… сильнее, чтобы мы… смогли это сделать.

— Тем более что теперь я почти готов поверить в это! — тихо сказал лорд Брэйдон.

Глава 3

Лоилия проснулась и в первый момент не могла понять, где она находится.

А когда весь ужас предыдущего вечера вновь наполнил ее, она встала с постели, чтобы раздвинуть занавеси.

Солнце сияло на серых домах, которые, казалось, все еще таили угрозу.

Она содрогнулась при мысли об отце.

Затем вспомнила собственные беды.

Хоть она в данный момент находилась в относительной безопасности, у нее не было одежды, за исключением ночной рубашки, в которой она убежала из заведения.

Она услышала стук в дверь и заторопилась к кровати.

Забравшись в нее, она натянула простыню до самого подбородка и нервно крикнула:

— Войдите!

Дверь открылась, и Уоткинс, не входя в комнату, сказал:

— Доброе утро, мисс! Я слышит, вы отодвигаете шторы, и знал, что вы проснулись. Вы готовы немного позавтракать?

Лоилия улыбнулась ему.

— Очень даже! — ответила она. — Я так голодна!

Вчера Уоткинс принес ей кое-что, дабы подкрепиться перед сном.

Она, однако, не ела целый день, опасаясь наркотиков, и теперь была готова съесть что угодно.

Прошло всего несколько минут, а Уоткинс уже входил с подносом.

На нем были яйца и бекон, горячий тост и чашка кофе.

— Господин говорит, мисс, — объявил Уоткинс, ставя поднос, — что вы можете одеться, когда пожелаете.

— Одеться? — воскликнула Лоилия. — Но во что?

Уоткинс улыбнулся, довольный.

— Я только надеется, я выбирал, что вы любит, — скромно сказал он.

— Вы делали для меня покупки! — изумилась Лоилия, не веря своим ушам.

— Я лишь мог гадать ваш размер, мисс, — оправдывался Уоткинс, — но я старался как мог.

И он вышел из комнаты.

Лоилия, с наслаждением принявшись за завтрак, думала о том, что все происходящее с нею было совершенно поразительным.

Она испытывала невыразимую благодарность лорду Брэйдону.

Ей не хотелось думать, что случилось бы с нею, если б он не пришел прошлой ночью в это кошмарное место.

Она имела лишь смутное представление о том, что в действительности происходит в таких местах, однако понимала, насколько ужасно и низко это могло быть.

Она допивала вторую чашечку кофе, когда Уоткинс вернулся в комнату.

Он нес одежду, купленную для нее.

Одежда, на удивление простая, но отмеченная хорошим вкусом, была выбрана в расчете на очень молодую девушку.

— Господин говорит, мисс, — объяснил ей Уоткинс, — что он надеется, вы сможете выбрать потом что-нибудь получше для себя, а пока приходится потерпеть это.

— Но это все очень изящно! — поспешила успокоить его Лоилия. — Его светлость так внимательны, а вы проявили столько умения, покупая одежду для меня, хотя почти меня не видели.

— Я только надеется, она подходит, — промолвил Уоткинс. — А теперь, мисс, я приготовлю вашу ванну.

Лоилия знала, что в апартаментах отелей часто имелись ванны, да и в некоторых домах в Англии тоже были ванные комнаты, но дамы никогда ими не пользовались.

Они всегда принимали ванну в своих спальнях.

Уоткинс принес ей большое турецкое полотенце, чтобы закутаться в него поверх ночной рубашки.

Затем он провел ее в довольно современную ванную комнату с подведенной к кранам горячей и холодной водой.

Она не могла и мечтать о подобной роскоши.

Лежа в горячей ванне, она чувствовала, как вода смывает с нее тот ужас и унижение, которые она испытала вчера.

К ней вернулось благоразумие, и она целиком сосредоточилась на своих заботах об отце.

Она продолжала думать о нем, когда уже была одета и Уоткинс пришел сообщить, что лорд Брэйдон ожидает ее в гостиной.

Гостиная была рядом с ее комнатой; когда она вошла, лорд Брэйдон поднялся из-за стола, за которым только что сидел.

Он как бы воплощал в себе сипу, надежность и уверенность.

И она подумала, что если б можно было всегда находиться с ним рядом, то с ней больше никогда не случилось бы ничего ужасного.

Не в силах сдержать свои чувства, она устремилась к нему через всю комнату.

— Благодарю вас… Благодарю вас! Я не знаю… как выразить… словами, насколько, ., благодарна я вам.

— Нам следует поговорить теперь о другом, — решительно заявил лорд Брэйдон.

Она смотрела на него снизу вверх широко раскрытыми глазами.

— Я думаю, вы достаточно разумны, — продолжал он, — чтобы понять: наше поведение в прошлую ночь может вызвать серьезные последствия. Германские власти могут даже заявить, что я насильно похитил вас, и счесть это уголовным преступлением.

Лоилия вскрикнула от ужаса.

— Вы… не хотите сказать… что мне придется, может быть… вернуться назад?

— Нет, конечно, нет, — уверил ее лорд Брэйдон, — но я должен предупредить вас о возможном визите барона фон Крозингена, который принимал меня прошлым вечером, поэтому нам следует подготовить историю случившегося.

Лоилия крепко сжала руки.

— Вы не станете упоминать о папе или говорить барону, кто я на самом деле?

— Я не настолько глуп, — ответил лорд Брэйдон. — Думаю, поскольку вы сказали мне в поезде, что ваша фамилия Джонсон, у вас есть паспорт, выписанный на эту фамилию?

Лоилия кивнула.

— Он принадлежит папиной секретарше. Я взяла его из ее стола… не сказав ей, куда… направляюсь.

— Это было разумно с вашей стороны.

Совершенно не обязательно германским властям знать, что дочь Тарстона Стэндиша находится в Берлине.

Он задумался на миг, как бы взвешивая то, что должен сказать.

— Я продумал, что нам лучше всего говорить, и чтобы вы поскорее узнали об этом — поскольку у меня предчувствие, что баром прибудет с минуты на минуту, — хочу предложить вам и Уоткинсу слушать внимательно, что я ему скажу.

— Но как мы сможем сделать это? — спросила Лоилия.

— Моя спальня выходит в эту комнату, — объяснил лорд Брэйдон, — и Уоткинс уже смазал замок двери.

В это время Уоткинс, прислушиваясь к звукам в коридоре, сообщил:

— Кто-то есть, милорд!

Лорд Брэйдон молча пересек комнату и открыл вторую дверь рядом с книжным шкафом.

Выполняя инструкцию, Лоилия быстро прошла в спальню и встала за дверью.

Она ни на минуту не забывала об осторожности, а потому сняла комнатные туфли, которые принес ей Уоткинс, и положила их на ковер.

До нее донесся громкий голос Уоткинса:

— Барон фон Крозинген к вашей светлости, милорд!

Лорд Брэйдон поднялся из-за стола так, словно оторвался от неотложных дел.

Протянув руку вошедшему, он сказал удивленно:

— Мой дорогой барон, как приятно видеть вас в столь раннее время!

Барон принял его руку.

Однако в его глазах читались настороженность и обида.

— Хотя время еще раннее, — продолжал лорд Брэйдон, — я все-таки думаю, что мы могли бы позволить себе по бокалу такого же превосходного французского шампанского, каким я имел удовольствие наслаждаться у вас.

— Это неплохая идея, — надменно ответил барон.

Во время их разговора в комнату вошел Уоткинс с подносом в руках, на котором стояли бутылка шампанского «Поп Роджер»и два бокала.

Бутылка была открыта, и лорд Брэйдон наполнил бокал барона и свой.

Затем они сели в уютные кресла, и барон, выпив полбокала, сказал:

— Боюсь, милорд, мне придется высказать вам упрек из-за ваших действий прошлой ночью!

— Мое поведение, безусловно, требует объяснений. — Лорд Брэйдон поставил свой бокал.

Некоторое время он задумчиво смотрел в пространство.

— Вы должны понимать, — вставил барон, — что это непристойно — увозить из… «Дома наслаждений» его обитательницу. Когда вы уехали, мадам была в неистовстве и грозилась послать за полицией.

— Я все это предвидел, — сказал лорд Брэйдон, — и потому, будучи обязан принести вам извинения и, разумеется, объяснения, я готов доверить вам информацию, которая должна оставаться абсолютно конфиденциальной.

— Сомневаюсь, что это будет возможно, — агрессивно произнес барон.

— Мне кажется, когда вы услышите мое сообщение, то как опытный человек и важный государственный деятель поймете, что оно не может подлежать разглашению.

Интерес барона был явно подогрет.

Лорд Брэйдон, прежде чем начать, поднялся, чтобы долить его бокал.

— Накануне моего отъезда из Англии мне сообщили, что ее величество королева и моя бабушка, вдовствующая герцогиня Эксмутская, дают свое согласие на брак моей подопечной, проживающей с моей бабушкой, и одного из кандидатов в лорды, приближенного ее величества.

Барон смотрел на него с нескрываемым удивлением: было очевидно, что он не может понять, какое отношение все это имеет к происшедшему прошлой ночью.

— К сожалению, — продолжал лорд Брэйдон, — этот кандидат в лорды, имя которого нет необходимости упоминать, намного старше моей подопечной. Хотя ом — известный человек с немалыми достоинствами, много пет прослуживший короне, он вряд ли является романтическим героем, способным поразить воображение очень молодой девушки.

Он отвлекся на миг, чтобы пригубить шампанского.

— Подобно многим молодым людям, моя подопечная увлекается вольнолюбивыми идеями, кажущимися пожилым людям даже революционными. И она объясняет свое нежелание выходить за него отсутствием любви. Она хочет быть влюбленной в того, за кого выйдет замуж.

Барон кивнул, похоже, с пониманием, и лорд Брэйдон продолжал:

— Именно поэтому она неистово противится всяческим планам замужества, и когда моя бабушка сказала ей, что отказаться от решения ее величества невозможно, девушка прибегла к моей поддержке.

В выпуклых глазах барона мелькнуло несколько иное выражение, и это была признаком того, что барон начинает понимать, куда ведет повествование.

— Узнав, что я уже отправился в Берлин, — развивал свою версию лорд Брэйдон, — эта глупая девочка бросилась на вокзал, чтобы успеть на поезд в Дувр, а затем — на пароход, пересекающий Канал по пути в Антверпен. Я же пересек Канал на своей яхте.

Он сделал многозначительную паузу.

— По случайному совпадению моя подопечная села на континенте в тот же поезд, в котором ехал и я.

Лорд Брэйдон вновь наполнил бокал барона.

— Когда моя подопечная прибыла в Берлин, не зная, что я был в том же поезде, она собрала свой багаж и попросила носильщика порекомендовать ей спокойный отель. У нее было достаточно времени поразмыслить над своим опрометчивым поступком. Она поняла, что я буду крайне недоволен ею — не только за попытку следовать за мной, но и за то, что она путешествовала без сопровождения служанки.

— Что совершенно недопустимо для молодой леди! — пробормотал барон.

Лорд Брэйдон пропустил это замечание мимо ушей.

— Она подумала, — продолжал он, — что я остановлюсь в британском посольстве, и опасалась, что посол и я настоим на ее немедленном возвращении в Лондон.

Поэтому она решила подстеречь меня возле посольства, переговорить со мной наедине, чтобы убедить меня помочь ей, то есть упросить ее величество изменить свое решение.

— Очень трудная задача, — прокомментировал барон.

— Невыполнимая! — согласился лорд Брэйдон. — Но я еще не закончил рассказ.

— Могу предположить дальнейшее, — проворчал барон.

— Мадам предложила подвезти ее, и нам с вами как людям искушенным нетрудно догадаться, что произошло далее.

Лорд Брэйдон встал с кресла и подошел к камину.

— Вообразите только, что случилось бы с этим бедным, обманутым ребенком, если бы по воле причудливой судьбы ее привели прошлой ночью не ко мне, а к кому-то другому!

Это было произнесено с некоторым пафосом.

— Вы можете, однако, мой дорогой барон, представить, какие ужасные последствия возымеет эта история, если она когда-либо попадет в прессу, — сказал он, жестикулируя. — Не только репутация моей подопечной будет изорвана в клочья, но вы и я, люди довольно известные каждый в своей стране, будем пригвождены к позорному столбу за потворство своим плотским страстям.

Теперь голос лорда Брэйдона звучал как предупреждающий набат.

— Мы оба знаем, как определенные газеты в наших странах, стремящиеся лишь к тому, чтобы дискредитировать и монархию, и основы государственности вообще, стали бы подавать подобный эпизод.

— Ja, ja, я понимаю, — поспешил согласиться барон. — Как вы верно заметили, милорд, это было бы полной катастрофой, если бы стало известно широкой публике.

— Я беспокоюсь более о вас, нежели о себе, — заверил его лорд Брэйдон. — В конце концов меня спасет положение при дворе и честь и меть такого друга, как принц Уэльский. — Он посмотрел в упор на барона. — Вы же особенно уязвимы, поскольку облечены доверием Администрации морского флота.

Понизив голос, он добавил:

— Может быть, мне не следовало говорить это вам, но еще в Англии до меня дошел слух, будто русские подозревают, что у вас есть новое секретное оружие, которое они не прочь присовокупить к своему вооружению, и поэтому они, очевидно, охотятся за вами.

— Охотятся за мной? Русские?! — в ужасе воскликнул барон.

— Это может оказаться всего лишь слухом, — успокоил его лорд Брэйдон, — но они верят, что у вас появился новый вид мины или орудия — я не представляю, что именно, — и, конечно, жаждут приобрести это для своего флота.

— В таком случае они заблуждаются, совершенно заблуждаются! — решительно возразил барон. — Я не имею никакого отношения к новому орудию — никакого!

— Русские как всегда что-то напутали, — вежливо согласился лорд Брэйдон, услышав от барона то, что хотел узнать. — Важно лишь то, что я вынужден просить вас, мой дорогой барон, обеспечить — как ради вашего, так и моего спокойствия, — чтобы вокруг случившегося прошлой ночью было как можно меньше разговоров. Я уверен, что могу положиться на ваши способности и опыт.

Барон кивнул.

— Я прослежу, чтобы мадам не болтала, хотя это потребует расходов.

Он взглянул выжидательно на лорда Брэйдона.

— Я предвидел это и приготовил чек; думаю, он компенсирует затраты, на которые вам придется в связи с этим пойти.

Лорд Брэйдон взял со стола чек и вручил его барону.

— Щедро, очень щедро! — сказал барон, взглянув на него. — Могу обещать вам, милорд, что неприятностей не будет.

— Мне бы хотелось быть уверенным, что никто не знает о приезде моей подопечной сюда, в Берлин, и я постараюсь как можно быстрее отправить ее обратно в Англию.

— Очень разумно, — согласился барон и добавил:

— Прошу извинить меня, но весьма любопытно узнать, зачем вы приехали в Берлин?

Лорд Брэйдон улыбнулся.

— Я предвидел, что вы можете спросить меня об этом, и мне вновь приходится просить вас о сохранении конфиденциальности того, что я скажу вам.

— Безусловно, безусловно, — кивнул барон.

— Хотя для нас это дело кажется не столь важным, — сделал вступление лорд Брэйдон, — для принца Уэльского оно имеет большое значение.

Барон вопросительно глядел на него, не говоря ни слова, и лорд Брэйдон продолжал:

— Я уверен, вы знаете о неприятностях в Коусе в прошлом году, когда кайзер снял свою яхту «Метеор I»с гонок Королевского Кубка, утверждая, что гандикап слишком невыгоден для него.

— Я помню, что он говорил об этом, — ответил барон.

— Принц Уэльский узнал, что, прежде чем покинуть Коус, кайзер заказал Джорджу Пенноксу Уотсону, конструировавшему «Британию», постройку для него яхты, еще более быстрой, чем «Метеор I».

Барон вновь кивнул, и лорд Брэйдон понял, что тот знает обо всем этом благодаря своей осведомленности в делах морского флота Германии.

— Принц Уэльский просил меня узнать, строится ли эта яхта и намеревается ли кайзер участвовать на ней в регате в следующем году.

Барон рассмеялся.

— Ив этом — вся ваша миссия, милорд?

— Он хотел, чтобы я разузнал об этом, не привлекая внимание к моему любопытству таких влиятельных людей, как вы.

Барон расхохотался.

— Я могу дать вам совершенно достоверный и искренний ответ: его величество несомненно примет участие в гонках в Коусе на «Метеоре II», но я сомневаюсь, что эта яхта будет готова по крайней мере в ближайшие два года.

Лорд Брэйдон изобразил вздох облегчения.

— Вы избавили меня от множества забот, барон, мне остается лишь еще раз выразить мое глубочайшее сожаление, что я стал причиной ваших треволнений прошлой ночью. По у меня не было возможности предупредить вас о том, что вас ожидало после моего отъезда оттуда.

— Nein, nein! Я понимаю, — сказал барон. — В тех обстоятельствах ничего нельзя было сделать.

— Я знал, что вы поймете меня, — тепло ответил лорд Брэйдон. — Хочу также поблагодарить вас за прекрасный обед и буду с нетерпением ожидать случая ответить вам таким же гостеприимством, пригласив вас и вашу очаровательную супругу к себе в Брэй-Хаус, когда вы в следующий раз посетите Англию.

— Мы будем рады этому. — Барон поднялся, с сожалением поставив на стол свой бокал. — Могу чем-либо еще быть полезен вам?

— В данный момент нет, — ответил лорд Брэйдон, — но спасибо за предложение, а также за облегчение моей задачи с «Метеором II».

Довольно посмеиваясь, барон заметил:

— Я думаю, «Британия» принца Уэльского не имеет ни малейших шансов победить эту будущую яхту!

Лорд Брэйдон устремился к двери, но, остановившись в двух шагах от нее, сказал:

— Будьте осторожны, мой дорогой барон. Я знаю, насколько незаменимы вы для кайзера, и не доверяю русским.

— Не могу понять, почему они решили, что я связан с этим новым изобретением, на котором так сосредоточился кайзер? — с раздражением сказал барон. — Это работа Эдерснаера, и я лишь надеюсь, что он не провалит ее.

Почувствовав, что проявил неосторожность, он добавил:

— Надеюсь, все, что мы сказали друг другу, останется в этих стенах?

Это был вопрос, и лорд Брэйдон торопливо ответил:

— Я целиком полагаюсь на вас, барон, надеюсь, вы защитите имя моей подопечной и сохраните в тайне то, что ее величество косвенно оказалась причастной ко всей этой истории.

— Можете положиться на меня, — пообещал барон.

Мужчины прошли в коридор.

Лорд Брэйдон провел своего гостя в лифт, спустился вместе с ним на первый этаж и проводил его до экипажа, стоявшего у подъезда.

Когда он вернулся, Лоилия ждала его с сияющими глазами.

Увидев его, входящего в гостиную, она подбежала к нему, возбужденно приговаривая:

— Это было… блестяще! Вы такой… мудрый! Если бы папа мог слышать, как вы выудили у него… имя человека, который наверняка держит у себя папу!

— Откуда у вас такая уверенность в этом? — мягко спросил лорд Брэйдон.

На секунду задумавшись, Лоилия ответила:

— Когда он говорил об орудии, я сконцентрировалась на мыслях барона, и мне кажется, я знаю, как выглядит этот Эдерснаера.

— Вы знаете? — воскликнул лорд Брэйдон. — Скажите же мне!

— Он старше барона, — сказала Лоилия тихим голосом, — и у него усы, загнутые кончиками вверх, как у кайзера, и они белые, как и его волосы.

Лорд Брэйдон в изумлении посмотрел на нее.

— Каким же образом вы могли все это узнать?

— Я понимаю, что вы не верите мне и считаете все это ерундой, но папа учил меня читать мысли людей, как умеет это он; когда вы говорили об орудии, барон думал о человеке, занимающемся им, и я узнала, как он выглядит.

— Если это действительно так, то определенно может нам помочь, — промолвил лорд Брэйдон.

Он прошел через комнату и толкнул дверь в свою спальню.

Как и следовало ожидать, она свободно открылась: это Уоткинс чуть-чуть приоткрыл ее, чтобы он и Лоилия могли слышать все, что говорилось в гостиной.

Уоткинс разбирал в шкафу одежду лорда Брэйдона.

— Как вы думаете, где можно найти фотографию человека, о котором упомянул барон?

— Это не составит труда, милорд, — ответил Уоткинс. — Я также куплю что-нибудь на ленч для мисс Лоилии, если она будет завтракать здесь.

— Она будет завтракать здесь, — подтвердил лорд Брэйдон, — и, как вы знаете, Уоткинс, я приглашен на ленч.

— Разве вам обязательно ехать? — выразила тихий протест Лоилия. — Я думала, мы должны… предпринять что-то для… спасения моего папы… поскорее.

Увидев выражение лица лорда Брэйдона она быстро добавила:

— Я не придумала все это. Я чувствую, как он страдает и, возможно, испытывает боль.

— Вы хотите сказать, что они пытают его?

— Я… я стараюсь не… думать об этом, но я уверена, что они… не остановятся и перед этим.

Лорд Брэйдон сурово сжал губы, ибо не сомневался, что Лоилия, по сути дела, права.

— Мне кажется, отменить мою договоренность о ленче было бы ошибкой, — сказал он задумчиво. — Я приглашен к капитану корабля «Вайсенбург»и надеюсь узнать что-либо ценное. А вы тем временем, попытайтесь еще раз по-своему связаться с вашим отцом, и, быть может, нам обоим удастся обнаружить нечто полезное.

— Я уверена, вы… спасете папу, я… уверена в этом! — твердила Лоилия. — Мне так повезло, что вы здесь. Я знаю теперь… одна я вряд ли… смогла бы что-то сделать.

Лорд Брэйдон не отвечал, но она знала, о чем он думает.

— Вы совершенно правы. Очень глупо было приезжать мне сюда, к тому же без сопровождения служанки… но я так стремилась… добраться до папы. — Она вздохнула. — У нас дома тоща не было никого, кто мог бы помочь мне, а довериться постороннему я не могла.

— Вы никогда больше не должны так поступать, — сказал лорд Брэйдон. — Нам остается лишь надеяться, что барон сохранит в тайне события прошлой ночи и заставит молчать хозяйку того заведения, где я нашел вас.

— Я думаю, за деньги она согласится на все, — тихо молвила Лоилия. — Я только беспокоюсь… что вам приходится… тратить столько… на меня.

Она была трогательна в своей застенчивости и в самом деле смущена его непредвиденными расходами.

Лорд Брэйдон ответил ей той самой улыбкой, которую большинство женщин находили неотразимой.

— Забудьте об этом, — сказал он. — А когда мы найдем вашего отца, я велю ему в будущем получше присматривать за вами.

— Когда вы найдете его, то можете сказать ему все что хотите! — воскликнула Лоилия. — Но только сделайте это скорее, как можно скорее, потому что меня гнетет ужасное предчувствие, что мы можем… опоздать!

Последнее ее слово прервалось рыданием, которое она превозмогла огромным усилием воли.

Она подошла к окну, задумчиво глядя на улицу. Лорд Брэйдон понял, что она борется со слезами.

Он вспомнил, как, спасенная им, она плакала у него на плече прошлой ночью и все ее тело сотрясала дрожь.

— За вами надо еще хорошенько присматривать! — сказал он угрюмо.

Солнечный свет золотил ее волосы.

Он думал о том, что она еще слишком молода и слишком по-детски мила, чтобы участвовать в столь опасных предприятиях, какими занимался ее отец.

— Я должен незамедлительно обнаружить, где он находится! — неслышно прошептал лорд Брэйдон.

И тогда твердым голосом, совершенно непохожим на ее обычную манеру говорить, Лоилия произнесла:

— Он находится в… высоком здании… с тротуаром перед ним… Там… два часовых возле дома…

Лорд Брэйдон в изумлении смотрел на нее, но она не отвернулась от окна.

— Папа находится… внизу, ниже первого этажа… может быть, в подвале… в комнате с длинным столом посередине, и на стопе бумаги… И я… уверена, что папе приказали… записывать что-то на них… или… начертить какую-то схему.

— Вы можете видеть вашего отца? — негромко поинтересовался лорд Брэйдон.

— Нет… но я уверена, что он — там…

Я… ощущаю его вибрации, направленные ко мне, и… он думает обо мне… говорит мне, что… произошло с ним и… где он находится.

Она умолкла, и наступило молчание.

Затем повернулась к нему.

— Это поможет нам?

— Я думаю, поможет, — кивнул лорд Брэйдон, — но, к сожалению, в этой стране очень много начальства, перед дверьми которого поставлены часовые.

— Если бы вы могли… назвать мне имена некоторых людей, владеющих такими домами, как этот…

— Мы не можем знать этого наверняка, — ответил лорд Брэйдон. — Это может быть конструктор орудия или даже человек, занимающийся его изготовлением, но ни у кого из них не может быть власти и полномочий, достаточных, чтобы держать в заключении вашего отца.

Лоилия тяжело вздохнула.

— Пожалуйста… позвольте мне попытаться… самой… Вы не уверены в успехе… ведь так?

Лорд Брэйдон не мог дать ей ответ, которого она желала.

— Это невозможно, — промолвил он, — но если мы будем действовать вместе, я уверен, мы сможем спасти вашего отца.

Он старался казаться ей более оптимистичным, чем был на самом деле.

Он хорошо понимал: если Тарстон Стэндиш схвачен, то власти сумели позаботиться о прочности запоров.

Желая отвлечь Лоилию от предмета разговора, он попросил ее:

— Расскажите мне хотя бы вкратце о вашей семье. Я слышал о вашем отце и его блестящих способностях, но в действительности ничего не знаю о нем, и хотел бы услышать, например, почему вы предоставлены самой себе в его отсутствие.

Лоилия улыбнулась.

— Мы с папой всегда были белыми воронами в нашей семье. — Заметив удивление на лице лорда Брэйдона, она объяснила:

— Мой дедушка хотел, чтобы папа, его единственный сын, вступил в его полк.

— А кто ваш дед?

— Он — генерал сэр Мортимер Стэндиш-Дрю!

— Боже всемилостивейший! — воскликнул лорд Брэйдон. — А я и не догадался! Я же знаю вашего деда — конечно, знаю! Он был героем к тому времени, как вышел в отставку, и все восхищались его блистательным участием в кампаниях, проводимых в Индии и Африке.

— Я знаю, — согласилась Лоилия, — но папа не хотел слепо идти по стопам своего отца и выполнять его волю.

Она говорила медленно, желая, очевидно, быть понятой правильно.

— Поэтому еще в юности он решил для себя, что будет путешествовать где пожелает, постигать языки, а со временем писать книги о людях, которые встретятся на его пути.

— И эти книги будут написаны для всех, кто захочет их прочесть?

— Да, когда он опубликует их.

— Вы хотите сказать, что он уже написал их?

— Две из них уже написаны, — сообщила Лоилия, — и я помогала ему, поэтому знаю, какие они увлекательные, — самые интересные из всего, что я когда-либо читала.

Увидев настороженный взгляд лорда Брэйдона, она объяснила:

— В них нет никаких секретов. Все секреты заперты у папы до той поры, пока они не устареют и станут безобидными; я только боюсь, что он… не будет… вместе с нами радоваться успеху, который он… заслужит как автор.

— Бы еще не сказали мне, есть ли у вас другие родственники, которые могли бы воспитывать вас и приглядывать за вами.

Лоилия улыбнулась, и он обнаружил не замеченную ранее ямочку на ее щеке.

— Дело в том, что я очень счастлива с папой, а потому отказалась жить с моими тетями и кузинами, предлагавшими мне свой дом.

Ей показалось, что лорд Брэйдон не одобряет такого поведения, и поспешно добавила:

— Перед смертью мама взяла с меня обещание ухаживать за папой. Как все неординарные личности, он никогда не думает о себе.

Ее голос как бы излучал тепло и заботу об отце.

— Каждый раз после завершения «миссий», как он называет свои поездки, он возвращается истощенный, так как много времени проводит без должного питания, а иногда и вовсе без еды; к тому же порой ему приходится жертвовать ночным сном ради достижения цели.

— Но тем не менее, — мягко сказал лорд Брэйдон, — я думаю, и вы нуждаетесь в заботе о вас.

Лоилия рассмеялась.

— Вы только подумайте, как невыносимо было бы мне жить с тетушками, вечно повторяющими: «Делай это, делай то», — или поучающими, как, например, одна из них: «Ты должна стараться, Лоилия, дорогая, вести себя как леди!»

Она так уморительно изобразила тетю, что лорд Брэйдон, сам того не желая, рассмеялся, но, спохватившись, спросил:

— Разве это так трудно — следовать ее совету?

— Для меня — да. Я не хочу быть леди из общества — посещать балы и приемы и слушать глупые беседы молодых людей, для которых самое интересное занятие — пытаться определить победителя в Дерби !

В глазах лорда Брэйдона промелькнули насмешливые искорки.

— А вы довольно беспощадный критик.

— Я лишь утверждаю истину! — сказала Лоилия с вызовом. — Общаясь с папой, я нахожу молодых людей крайне глупыми и невероятно скучными. Вот почему я никогда не выйду замуж!

— Вы намерены никогда не выходить замуж? — недоверчиво спросил лорд Брэйдон.

— Как я могу привязаться к какому-то мужчине, который не знал ничего более опасного, чем падение со своей лошади?

Лорд Брэйдон не удостоил ее ответом, и она продолжала:

— К мужчине, который не прочел ни одной книги после окончания школы и считает, что любая девушка должна преисполниться благодарностью за то, что он снизошел до разговора с нею!

Лорд Брэйдон от души рассмеялся.

— Вы можете смеяться сколько угодно, — не сдавалась Лоилия. — Все равно вы знаете, что это — истина!

Она немного помолчала.

— Вы знаете, когда вы рассказывали барону эту волшебную сказку о кандидате в лорды, желавшему жениться на мне, я не могла не подумать, что он по крайней мере мог оказаться более интересным, чем любой из молодых людей, которых мне доводилось встречать!

— Мне, как молодому человеку, довольно обидно слушать такую характеристику, — заметил лорд Брэйдон.

Лоилия взглянула на него, и он поймал себя на мысли, как бы это ни было невероятно, что она до настоящего момента не видела в нем молодого человека.

В поезде она обратилась к нему первому за защитой.

Он был англичанином, и она знала его по имени.

Когда он вызволил ее из «Дома наслаждений», она вновь видела в нем лишь ангела-спасителя.

Он не был для нее живым, реальным мужчиной.

Лорд Брэйдон понял это так ясно, без каких-либо объяснений с ее стороны, что сам удивился своей обидчивости.

Ведь это была истина, и он знал ее.

Он увидел, как ее бледные щеки начинают окрашиваться румянцем смущения оттого, что она невзначай обидела его своими словами.

Торопясь успокоить ее, он добавил:

— Я лишь дразню вас и совсем не оскорблен вашими нападками.

— Н-но… я не считала вас таким, — оправдывалась Лоилия. — Я знаю, что вы… очень… очень способный и умный, и вы вели себя так же, как — я уверена — папа действовал бы в подобных обстоятельствах.

Несомненно, это была самая высокая оценка, которую она могла дать ему, учитывая ее чувства к отцу.

И он ответил ей, на этот раз совершенно серьезно:

— Благодарю вас, Лоилия! Я лишь надеюсь, что в будущем смогу соответствовать вашему мнению обо мне.

Глава 4

Званый ленч не оправдал ожиданий лорда Брэйдона и оказался даже более скучным, чем обед, на котором он был прошлым вечером.

Его забросали вопросами относительно поведения принца Уэльского, на которые он предпочел не отвечать.

Хозяева также проявляли немалый интерес ко всему, что касалось королевы, о которой отзывались с благоговением и завистью.

Он заметил, что немцам присуща некая ущербность, вызываемая размерами Британской империи.

И этот назойливый патриотизм то и дело проскальзывал в их беседе, о чем бы они ни говорили.

Лорд Брэйдон дошел наконец почти до физического изнеможения, часами защищая британскую позицию в мире.

По окончании ленча он поспешил в свой отель.

Он был встречен радостными восклицаниями Лоилии.

— Мы нашли его! Мы нашли его!

Она протянула ему фотографию, сделанную во время церемонии на военно-морском флоте, на которой были запечатлены в основном адмиралы, сидящие на палубе корабля, с кайзером в центре.

Лоилия указала на человека в заднем ряду. Его внешность не вызывала никаких сомнений.

У него были вздернутые кверху усы, такие же, как у императора, но только белые.

В нижней части фотографии были напечатаны имена снимавшихся.

Эта подпись подтверждала, что человек с белыми усами не кто иной, как Эдер Эдерснаер.

Перед его именем не было приставки «фон», и он являлся всего лишь капитаном, в то время как почти все остальные — адмиралами.

Лорду Брэйдону не составило труда заключить, что человек этот выполнял специальное задание в германском флоте.

Он вглядывался в снимок, стараясь запечатлеть в памяти это лицо.

— Вы абсолютно уверены, — спросил он, — что перед нами — именно тот человек, которого вы видели мысленно?

— Абсолютно уверена! — ответила Лоилия.

— А где же Уоткинс? — спохватился лорд Брэйдон.

Он только сейчас заметил, что Лоилия в квартире одна.

— После того как он нашел и принес мне эту фотографию, он решил разузнать, где живет капитан Эдерснаер.

Лорд Брэйдон почувствовал раздражение.

Он терпеть не мог, когда Уоткинс делал что-либо без его указания, по собственной инициативе.

Лоилия поспешила заступиться за Уоткинса.

— Вы не должны сердиться на него. У меня было такое… нестерпимое желание найти папу, что я хотела пойти… на поиски… сама, но он сказал, что вы… разгневаетесь.

— Так оно и было бы! — подтвердил лорд Брэйдон.

— Как только Уоткинс обнаружит, где держат папу, я найду какой-нибудь способ добраться до него.

— Так! Бы должны понять с самого начала, — твердо сказал лорд Брэйдон, — что не следует абсолютно ничего делать, пока я не одобрю ваши планы. — И еще решительнее добавил:

— Более того, я думаю, что для вас было бы непростительной ошибкой покинуть эту квартиру.

Лоилия посмотрела на него с укором.

— Я приехала в Берлин… сама, чтобы найти… папу.

— Ив результате этого попали в ужасное положение!

Он думал, что она станет ему возражать.

Но она подошла к окну, уставясь невидящими глазами на солнце.

Потом, не оборачиваясь, тихо сказала:

— Бы не можете… запретить мне… пытаться… спасти папу.

— Конечно, не могу, и если вы намерены сделать это самостоятельно, то предлагаю вам вернуться туда, где я нашел вас прошлой ночью, и забудем, что я вмешался в это дело.

Он говорил так, будто перед ним стоял непокорный новобранец.

Когда Лоилия отвернулась от окна и посмотрела на него, он понял, что был слишком суров с нею.

— Как вы можете… говорить так, — возмутилась она, — зная… что если бы вы не пришли… тогда, я, может быть, сейчас… пыталась… убить себя.

Сказав это, она тотчас бросилась к нему.

— Простите меня… простите меня! — взмолилась она. — Я не должна была… спорить с вами. Просто я так… ужасно беспокоюсь о папе. Я знаю, они жестоко обходятся с ним и… хотят… заставить его сделать что-то… совершенно невозможное для него!

Она смотрела на лорда Брэйдона снизу вверх, и от закравшегося в душу раскаяния ее большие глаза наполнились слезами, а губы задрожали.

В этот миг она была так очаровательна и мила, что лорд Брэйдон почувствовал непреодолимое желание привлечь ее к себе и поцеловать.

«Это вовсе не оттого, — подумал он, — что она пленительна, словно принцесса.

Она сходна с ребенком, который увидел кошмарную сторону жизни и нуждается в утешении».

Он был уверен, однако, что Лоилию никогда не целовал мужчина и она может неверно истолковать его побуждение.

Поэтому он лишь сказал как можно спокойнее:

— Я согласен с тем, что мы должны быстро найти вашего отца, но и ему, и нам вряд ли помогут наши размолвки или панические настроения.

Лоилия виновато вздохнула.

— Вы правы… конечно, вы правы…

Пожалуйста, извините… меня.

— Вам не за что извиняться. Но мы должны хорошенько подумать, что нам следует предпринять, как только Уоткинс вернется и сообщит, где находится этот дом.

— Я уверена, он окажется точно таким, каким привиделся мне. Если б я смогла… остановиться у этого дома и попробовать связаться с папой… Мне легче было бы установить контакт с ним, если б я была ближе к нему.

— Я думаю, для вас было бы крайне опрометчиво стоять рядом с этим домом, — заметил лорд Брэйдон, — но, может быть, мы смогли бы проехать мимо него в экипаже.

— Мы смогли бы… сделать это?

— Не сомневаюсь, что это можно устроить.

Внезапно он услышал чьи-то шаги у передней двери апартаментов.

Через секунду Уоткинс присоединился к ним.

— Я нашел этот дом, милорд, — доложил слуга. — Он — на Дахлерн-штрассе и охраняется двумя часовыми, точь-в-точь как описывала мисс Лоилия. — Он широко улыбнулся Лоилии. — Там есть полуподвальный этаж, используемый слугами, а под ним — подвал.

— Я так и думала, — тихо сказала девушка.

— Я видит решетку на уровне земли, милорд, — продолжал Уоткинс, — и если не ошибаюсь, она будет подавать воздух в подвал.

— Решетка! — воскликнула Лоилия. — Смог бы кто-нибудь пролезть в нее, если бы она была открыта?

— Лишь тот, кто размером не больше ребенка. — Уоткинс взглянул на Лоилию так, будто увидел ее в первый раз. — Вы смогли бы еле-еле пролезть туда, мисс, если бы сделали себя гибкой и юркой, как змея.

— Так! Прежде чем мы пойдем дальше, — вмешался лорд Брэйдон, — мисс Лоилия не будет делать ничего такого, что вы предлагаете. Если мы предпримем попытку вызволить ее отца, она будет ожидать здесь, пока мы не вернемся с ним.

— Вы не можете заставить меня… просто ждать здесь, — возмущенно запротестовала Лоилия. — Тем более если я могу быть… полезной, как… полагает Уоткинс.

Слуга посмотрел на своего господина.

— Это невозможно ни для вас, ни для меня, милорд, — пробраться через такое маленькое отверстие, и я думал, что оно слишком узкое даже для мисс Лоилии, хоть она такая тоненькая, разве что, как она рассказывала мне, она привыкла залезать в необычные места и выбираться оттуда.

Лорд Брэйдон взглянул на Лоилию как на неблагоразумную девочку.

— Я лишь рассказала Уоткинсу, в какие передряги мы дважды попадали с папой, — оправдывалась она.

Увидев недовольство на лице лорда Брэйдона, она стала рассказывать:

— Однажды, например, когда мы были заперты бандитами, требовавшими выкуп за нас, мне удалось вылезти через дымоход и найти людей, которые затем освободили папу.

— Бандиты — не то же самое, что германцы, — возразил лорд Брэйдон. — Эти сначала застрелят залезшего к ним, а потом будут задавать вопросы.

— Если это единственный способ пробраться к папе, мне придется пойти на риск.

— На подобный риск вы не пойдете, — твердо заявил лорд Брэйдон.

— Как можете вы быть таким жестоким, позволяя, чтобы папу… мучили эти… люди, в то время, как мы в состоянии… освободить его, не привлекая к себе внимания?

— Скажите мне только, как вы хотите сделать это, — насмешливо взглянул на нее лорд Брэйдон. — Вы уже знаете, что снаружи дом охраняется часовыми, а внутри, как я представляю, видимо-невидимо слуг. Более того, если это орудие настолько серьезное, как мы считаем, они вряд ли оставят его без охраны.

— Орудие не находится в этом здании, — сказала Лоилия тихо, словно во сне; таким голосом она обычно говорила, когда погружалась в таинство своих провидений.

— Тогда почему ваш отец там?

— Я думаю, — произнесла она медленно, — что папа, возможно, добрался до этого орудия, или они поняли, что он слишком много знает. Поэтому и пытаются заставить его открыть им… секреты британского флота, прежде чем… убьют его.

Это объяснение показалось лорду Брэйдону столь логичным, что он смотрел на нее с изумлением. Однако сказал довольно обыденно:

— Это лишь предположение, Лоилия.

У нас нет конкретных подтверждений того, что ваш отец действительно находится в этом подвале.

— Я знаю, что он там… Я знаю это!

Она спрыгнула с дивана.

— Пожалуйста… помогите… пожалуйста, поверьте мне… — взмолилась девушка. — Я не выдумала… Все, что сказала вам… это правда! Это такая же истина, как то, что я стою здесь… и я клянусь перед…

Богом, что не… преувеличиваю… опасность, грозящую папе, и необходимость… спасти его как можно быстрее.

Искренность, с которой она говорила, была настолько убедительной, что лорд Брэйдон сдался.

— Что ж, тогда все в порядке, — изрек он. — Но если вас убьют или схватят, надеюсь, это не будет лежать на мне тяжким грузом всю оставшуюся жизнь.

— Если случится худшее, — сказала Лоилия, — вы должны просто забыть меня.

В конце концов, я вошла в вашу жизнь по чистой случайности, из-за этого назойливого немца в поезде, и если я покину вас так же случайно, у вас не будет… необходимости… беспокоиться.

Лорда Брэйдона не покидало чувство, что он не только станет беспокоиться и сожалеть о ней, но непременно обнаружит, что не в силах забыть.

Однако говорить об этом не было смысла.

Глядя на Уоткинса, он спокойно спросил;

— Как, вы предполагаете, сможем мы войти в дом капитана?

— Я размышляет, милорд, настала возможность использовать эти таблеточки, которые вам подарили в нашем последнем подвиге.

Лорд Брэйдон поднял брови.

Он знал, конечно, о чем говорит Уоткинс, хотя почти забыл о таблетках, которые дал ему один китайский ученый в Гонконге.

Он участвовал тогда в раскрытии заговора против губернатора с целью его убийства. Заговор был необычным, весьма хитроумно организованным.

Впоследствии лорд Брэйдон часто думал о том, что лишь счастливая случайность помогла ему спасти жизнь губернатора.

Ему, кроме этого, удалось тогда предать в руки правосудия чрезвычайно опасную банду преступников, намеревавшихся захватить власть любыми средствами.

Большая часть проведенной им операции не была предана огласке. Ее результаты были известны только министру иностранных дел и хранились в особой папке с пометкой «Совершенно секретно».

За участие в этой рискованной операции лорду Брэйдону был вручен подарок от китайского ученого, который изобрел специальные таблетки для использования в борьбе с криминальными элементами.

Ученый сказал, что они могут оказаться бесценными в его будущих операциях.

— Смею надеяться, подобных больше не будет! — выразил свое искреннее восхищение лорд Брэйдон.

—  — Невозможно знать заранее, милорд, — ответил ученый. — Ну а этим своим открытием я очень горжусь.

— Расскажите мне об их действии, — попросил лорд Брэйдон.

— Эти таблетки действуют на мозг человека таким образом, что внешне он кажется совершенно нормальным и способен выполнять свои повседневные обязанности, хотя совершенно не осознает происходящего.

— Но как это возможно? — изумился лорд Брэйдон.

— Человек на какое-то время становится буквально марионеткой, куклой, управляемой лишь привычками, а не разумом, которым человек руководствуется в обычном состоянии.

— Невероятно! — воскликнул лорд Брэйдон.

— И что немаловажно, — объяснял далее ученый, — когда действие таблеток прекращается, человек не догадывается, что с ним происходило нечто необычное.

— Мне кажется, в опасной ситуации это может оказаться очень полезным, — улыбнулся лорд Брэйдон.

Он принял эти таблетки как бесценный дар, но до сей поры у него не было случая воспользоваться ими.

Однако дальновидный Уоткинс взял их на этот раз, полагая, что здесь, в Германии, они могут пригодиться.

И, как всегда в таких случаях, мозг лорда Брэйдона начал работать как хорошо отлаженная машина.

Мысленно он уже нарисовал план действий на каждом этапе.

Прежде всего необходимо было получить приглашение на обед от капитана Эдерснаера.

Этот барьер он преодолел, вновь использовав имя принца Уэльского в записке, которую Уоткинс доставил в дом на Дахлерн-штрассе.

Он дал понять капитану, что очень желает видеть его, прежде чем покинуть Берлин, а также сообщил, что привез для него послание от первого лорда Адмиралтейства и от принца Уэльского.

Кроме того, приглашал его на бокал вина к себе в апартаменты после обеда у капитана, если тот сочтет это возможным.

В конце он добавил:

Вы должны извинить меня за то, что я не ногу пригласить вас на обед, поскольку, не предполагая устраивать приемы в короткое время пребывания в Берлине, я не сделал соответствующих приготовлений.

Но я считаю в то же время неразумным для нас беседовать на подобные темы в публичном месте.

Он не сомневался, что это по крайней мере заинтригует капитана, тем более, что он сделал на конверте надпись: «Конфиденциально и лично».

Уоткинс вернулся от капитана с приглашением на обед.

Он также получил информацию о расположении помещений внутри дома и об обслуживающем персонале.

Слуги капитана были довольно стары и глуховаты.

Уоткинс предположил, что они либо давно находятся на службе у капитана, либо наняты из-за дешевизны.

Лорд Брэйдон полностью разделял эти соображения.

Он с удовлетворением узнал, что, когда Уоткинс пожелал чего-нибудь выпить в ожидании ответа, дворецкий провел его вниз на кухню.

Кухня показалась ему старомодной.

В числе других слуг он увидел лишь кухарку, поваренка и старика, приносившего дрова и уголь для готовки.

— Кухарка рассказала мне, — поведал Уоткинс, — что она вместе с мужем, дворецким, содержит весь дом, а их господин в настоящее время пребывает в одиночестве, ибо жена его осталась за городом.

Лорд Брэйдон нашел все это чрезвычайно благоприятным.

— Думаю, — сказал он, — там сейчас суетятся накануне прибытия гостя.

— Я уверен в этом, милорд, — рассмеялся Уоткинс. — Капитан оказался не слишком приветливым, когда вручал мне ответ.

«Просите своего господина, — сказал он мне, — явиться ровно в восемь часов. Обед не может быть хорошим, если люди опаздывают!»

— Каким он показался вам человеком? — поинтересовался лорд Брэйдон.

— Очень немецким, милорд, и не джентльменом, так сказать.

Лоилия слушала все это с широко раскрытыми глазами.

— Я не думаю, что капитан — тот человек, который… изобрел орудие, но, возможно, он отвечает за его… охрану и секретность.

— Готов согласиться с этим, — сказал лорд Брэйдон, — но мы, разумеется, узнаем об этом больше, когда найдем вашего отца.

Она одарила его благодарной улыбкой.

Он подумал, что не многие знакомые ему женщины могли бы так самозабвенно сосредоточиться на спасении своего отца, или мужа, или даже возлюбленного, как Лоилия.

Она была готова ради этого даже рисковать своей жизнью.

Но об этом ему еще предстояло думать.

По настоянию Лоилии они наняли экипаж и поехали вдоль Дахлерн-штрассе.

К счастью, там было большое движение, и их экипаж мог медленно проехать мимо интересующего их дома, не привлекая внимания.

По выражению лица Лоилии лорд Брэйдон понял, что она посылает свои мысли отцу.

Девушка окончательно уверилась в том, что он находится здесь, в подземной части дома.

Она ничего не говорила, пока они не удалились от этого места.

— Он — там… — сказала она наконец, — и у меня такое чувство, что он… становится все слабее. Если мы не… спасем его завтра… то можем опоздать.

Голос ее задрожал, и лорд Брэйдон нежно взял ее руку.

— Мы приложим дьявольские усилия — простите меня за выражение, — но мы не в силах сделать больше, чем возможно в данной ситуации.

— Да… конечно… я знаю, — сказала Лоилия.

Ее пальцы дрожали в его руке, будто маленькая птичка, трепещущая от страха.

— Единственное, в чем я уверен, — сказал он, подумав, — так это в том, что мы должны верить в успех, иначе вокруг нашего предприятия может создаться неблагоприятная атмосфера.

Лоилия в изумлении посмотрела на него.

— Значит, вы понимаете… вы действительно… понимаете это!

— Я пытаюсь понять вас и допускаю, что вы обладаете исключительной интуицией, когда дело касается вашего отца.

— Когда будете обедать с капитаном, — сказала она, сжимая его руку, — вы не забудете молиться о том, чтобы нас с Уоткинсом никто не услышал?

— Обещаю вам, что буду делать это, — тихо сказал лорд Брэйдон.

Он уже был в вечернем костюме, когда вдруг вспомнил, что у него нет плаща.

Во всяком случае, он не имел возможности забрать свой плащ оттуда, где оставил его прошлой ночью.

Уоткинс, однако, никогда не терялся.

Он нашел плащ, принадлежавший владельцу апартаментов и схожий с плащом лорда Брэйдона.

— Я уверен, милорд, — промолвил Уоткинс, накидывая его на плечи своего господина, — этот джентльмен не будет возражать, если мы одолжим его вещь, тем более — ради такого хорошего дела!

— Ради Бога, Уоткинс, оберегайте мисс Лоилию, — сказал лорд Брэйдон. — С моей стороны непростительно позволить ей участвовать в этом деле, но я не представляю иного способа определить, права она или нет, утверждая, что ее отца держат в этом доме.

— Я, Не задумываясь, поставлю последний фартинг, милорд, на то, что она права, — ответил Уоткинс.

В его тоне слышалась самоуверенность, которая при иных обстоятельствах вызвала бы раздражение у лорда Брэйдона.

Теперь же он лишь произнес:

— Если окажется, что она ошиблась, уведите ее оттуда как можно скорее.

— Я так и поступлю, милорд.

— Убедитесь, что кучер — надежный человек.

— Мы платим ему достаточно, чтобы он был надежным человеком! И я уже велел ему ждать на другой стороне дороги под деревьями. Оттуда он много не увидит.

Как всегда, Уоткинс предусмотрел все до мелочей.

И тем не менее, когда лорд Брэйдон прощался с Лоилией, инстинкт подсказывал ему, что следует отменить эту затею.

Он хотел бы отвезти ее обратно в Англию, где по крайней мере она будет жива и вдали от опасности.

Ни в одном из своих многочисленных приключений он не был обременен присутствием молодой девушки и не предполагал, что подобное может когда-нибудь случиться.

Однако он не хотел, чтобы Лоилия догадывалась о его страхах, и, убеждая ее быть осторожной, он сказал:

— Если что-либо сорвется, ускользайте оттуда всеми возможными способами и возвращайтесь сюда. Вы понимаете?

— Конечно, понимаю, — ответила Лоилия. — И не беспокойтесь. Я попытаюсь мысленно передать папе, чтобы он был готов помочь мне, когда я обнаружу его и проберусь к нему.

Лорд Брэйдон хотел бы разделить ее уверенность, если б мог.

Однако все, что ему удалось сделать, — это улыбнуться ей, прежде чем дни втроем спустились вниз.

На Лоилии было длинное пальто, которое они также позаимствовали у хозяина квартиры.

Пальто было мужское и доходило ей до щиколоток.

Она выглядела довольно странно, но лорд Брэйдон быстро провел ее через холл, где, кроме швейцара, никого не было.

Экипаж с кучером, которому, по словам Уоткинса, можно было доверять, ждал у подъезда.

Как только они отъехали, Лоилия сняла с себя пальто.

Лорд Брэйдон поднял крышку ящика, служившего сиденьем для пассажиров, располагавшихся спиной к лошадям.

Под крышкой с прикрепленной к ней подушкой для сиденья было пустое пространство.

Оно могло использоваться для хранения провизии в длительном путешествии или для багажа пассажиров.

Этого пространства было едва достаточно, чтобы Лоилия могла втиснуться в него.

Так она и поступила, оставив крышку открытой.

Пораженный до крайности лорд Брэйдон увидел ее в одеянии, напоминающем костюм ныряльщика.

Оно плотно облегало ее тело, не стесненное теперь в движениях юбками.

Лорд Брэйдон полагал, что этим облачением снабдил ее Уоткинс.

Не менее изумлен он был и тем, что она совершенно не стеснялась своего наряда и не пыталась извиниться за свой вид.

Он отнес это насчет ее молодости, а также отсутствия опыта в отношениях с мужчинами, несмотря на свою красоту.

К тем же, кого встречала, она, очевидно, относилась с презрением.

Ей не приходило в голову смущаться или вести себя, как подобает скромной девушке, когда речь шла о таком серьезном деле, как спасение жизни отца.

Лорд Брэйдон пребывал в гораздо большем страхе и тревоге, чем Лоилия.

Он хорошо сознавал те ужасные последствия, которые ожидают их, если вся эта затея обнаружится.

Они подъехали к дому, и, когда он вышел из экипажа, Лоилия скрылась в ящике под сиденьем.

Часовые взяли на караул, Уоткинс позвонил в колокольчик, и старый дворецкий открыл дверь.

Лорд Брэйдон был встречен почтительными приветствиями.

Как только он вошел в дом и дверь за ним закрылась, Уоткинс сказал часовым:

— Я бы тоже не отказался сейчас от хорошего обеда! Целый день на ногах: «Сделай то! Сделай это!» Некогда даже выпить, не то что закусить!

— Я понимаю вас, — ответил часовой, который был помоложе. — Мы тоже вот стоим и стоим здесь. Когда солнце — жарко, когда ветер — холодно.

Все трое рассмеялись, как от хорошей шутки, и Уоткинс предложил:

— Знаете что? Пойду-ка я выпью. Там у меня бутылка в коляске. И вам, ребята, принесу по кружке. Не против?

Часовые молчали, пока старший осматривал улицу.

Она была пустынная, и под деревьями никого не было видно.

Днем тут гуляли дети с нянями и гоняли мяч ребята, теперь же все ушли домой.

— Если мы будем смотреть в оба, — сказал старший, — все будет в порядке.

— Вот и отлично, — обрадовался Уоткинс. — Не люблю пить один. Я переправлю коляску на другую сторону дороги, и никто не увидит, что я там делаю.

Он посигналил кучеру, чтобы тот переместился под деревья.

Затем подошел к экипажу сзади, где на ремнях между колесами висела корзина.

Он открыл ее и напил себе кружку кларета из бутылки.

Достал еще две кружки и наполнил их из другой бутылки.

Эти кружки он вручил часовым со словами:

— Сейчас принесу свою кружку, и мы выпьем вместе до дна.

Они подождали его.

Он возвратился со своей кружкой и с бутылкой кларета, из которой наливал им.

Произнеся тост: «За подружек! Пусть они всегда будут хорошенькими и сговорчивыми!»— он опустошил свою кружку.

Немцы рассмеялись.

Уоткинс предложил им выпить еще и вновь наполнил их кружки.

Затем вернулся к экипажу и убрал бутылку в корзину.

Вскоре часовые показались ему словно бы окаменевшими.

Хотя они все еще держали кружки в руках, их винтовки были уже за плечами.

Он подождал несколько секунд и открыл дверцы экипажа.

Лоилия тенью скользнула через дорогу и — вниз по ступеням — к цокольному, полуподвальному этажу.

Когда она проходила мимо часовых, они даже не взглянули на нее, значит, таблетки подействовали.

Уоткинс вынул железную решетку из вентиляционного отверстия в подвал с искусством, выработанным практикой.

Он неизменно брал в путешествия с лордом Брэйдоном набор особых инструментов.

Отверстие было маленькое.

Даже изящной Лоилии будет нелегко протиснуться в него.

Но она говорила, что занималась йогой и даже обучалась некоторое время джиу-джитсу, поэтому должна хорошо владеть своим телом.

Уоткинс убедился в этом, увидев, как она протиснулась вперед головой в темное отверстие.

Изгибаясь и скручиваясь, она умудрилась пролезть в него целиком.

Теперь ему следовало прикрывать ее дальнейшее продвижение.

Он постучал очень громко и настойчиво в дверь, которая вела на кухню в цокольном этаже.

Дверь открыл поваренок.

— Можно мне войти? — весело спросил Уоткинс. — Я подумал, что приятно будет снова повидать вас всех.

— Входите, пожалуйста, mein herr! — крикнула кухарка. — Мы вам очень рады, но вы не должны мешать мне, а то я не успею с обедом. Адольф такой помощник, что разобьет все, к чему ни прикоснется.

— Позвольте я помогу вам? — Уоткинс приготовился выполнять поручения.

Он старался говорить как можно громче, чтобы заглушить любой шум, который могла произвести Лоилия.

Стены кухни сотрясались от смеха, вызванного шутками Уоткинса.

Старый дворецкий, спустившийся вниз из столовой между сменами блюд, присоединился к оживленной беседе.

Уоткинс даже помог донести поднос до двери в столовую, подарив отдых ногам старика.

Он мог слышать, как лорд Брэйдон говорит о яхте, которую якобы принц Уэльский задумал построить, чтобы одержать победу над «Метеором II».

— Я знаю, капитан, что вы слывете блестящим изобретателем и могли бы придумать нечто оригинальное в конструкции яхты, что позволило бы его королевскому высочеству победить своего племянника.

— Это вряд ли понравилось бы императору, — рассмеялся капитан, — но ведь его дядя тоже не рад был своему поражению в позапрошлом году и ссоре между ними по завершении соревнований в Коусе.

Мужчины вновь разразились смехом.

Уоткинсу, успевшему заглянуть через неплотно прикрытую дверь, показалось, что лорд Брэйдон старается есть каждое очередное блюдо как можно медленнее, чтобы растянуть время обеда.

Уоткинс снова отправился вниз помогать кухарке с ее яблочным пирогом и полагающимся к нему кувшином сливок.

— Найти господа растолстеют, если поглотят все это! — сказал он.

Кухарка засмеялась.

— Паш господин плохой едок, когда у него нет гостей. Он забывал бы о завтраке, ленче и обеде, если бы Фридрих не напоминал ему, что все уже на столе.

— Вот что бывает, когда слишком много работаешь. — Уоткинс удобно расселся за столом. — Я, например, берет правило никогда не напрягаться без нужды.

— Да, британцы таковы, — подхватила кухарка патриотическую тему. — Мы, немцы, не такие. Мы любим крутиться.

— И что это дает вам?

— Погодите, погодите! — с притворной угрозой сказала кухарка. — Из-за ваших разговоров вас вскорости ожидает большой сюрприз!

— Ну, если вы устроите мне сюрприз большим куском того блюда, которое только что вернулось сверху, я угощу вас поцелуем за ваши старания.

— Ах вы, дерзкий британец! — воскликнула кухарка. — Мой Фридрих еще приревнует!

— А это заставит его крутиться! — парировал Уоткинс.

Лоилия слышана смех, доносившийся сверху.

Она пробиралась на ощупь во тьме комнаты, в которую попала через незарешеченную вентиляцию.

Она догадалась, что это пустой подвал, разве что в нем сохранилось несколько бочек, где когда-то было пиво.

Лоилия открыла дверь в конце этого помещения и очутилась в другом погребе, уставленном на этот раз стеллажами для бутылок, в то время как места для их хранения было много.

Она стала думать, что ошиблась в своих провидениях и ее отца там нет.

Однако прошла по коридору, выложенному плитами, к двери на противоположной стороне.

Ей почти ничего не было видно.

Воздух и слабый свет проходили только через решетку, подобную той, которую снял Уоткинс, чтобы она могла пробраться в дом.

Теперь перед нею была дверь.

Подойдя к ней вплотную, она поняла, что в двери торчит большой ключ и, кроме того, дверь заперта тяжелым засовом.

Она бесшумно отодвинула засов и повернула ключ.

Замок был хорошо смазан, и дверь не издала ни звука, когда она открыла ее.

Напротив, за длинным столом, на котором лежали стопки бумаги, сидел ее отец, подперев голову руками.

Какое-то время, она могла лишь стоять, глядя на него.

Затем, словно кто-то сообщил ему, что он не один, он поднял голову.

Она пришла в ужас, видя, до какой степени он истощен.

Глава 5

Тарстон Стэндиш, не произнеся ни слова, поднялся со стула.

Лоилия обежала вокруг стола, и он протянул к ней руки.

Она приникла к нему, чувствуя, как отчаянно бьется ее сердце.

Как много ей хотелось рассказать ему!

Но она помнила из его прошлых упреков, что говорить, если в этом нет абсолютной необходимости, всегда опасно.

Долгую минуту он держал ее, прижимая к себе. Она взяла его за руку, ощутив холод его пальцев, и повела через комнату.

Выглянула в коридор и осмотрела его.

Она не ожидала увидеть там кого-либо, однако была крайне осторожна.

Затем, когда отец вышел из комнаты вслед за нею, она заперла дверь и оставила ключ в замке.

Имитируя мягкую поступь индейца, как ей уже не раз приходилось это делать в прошлом, она двинулась вперед.

Отец следовал за ней вверх по лестнице, ведущей, как она знала, в полуподвал наверху.

Настал самый опасный миг их плана.

Разумеется, для отца было совершенно нереально выбраться через отверстие, которое для нее оказалось преодолимым препятствием.

Уоткинс объяснил ей план полуподвального этажа над ними.

— В полуподвальном этаже, — говорил он, — есть длинный коридор, протянувшийся от наружной двери в полуподвал к подсобным помещениям. С одной стороны в коридор выходит кухня.

По другую сторону коридора расположились буфетная, хранилища для мяса и другой провизии, а дальше — различные кладовые.

Он нарисовал план этого цокольного этажа, чтобы Лоилия хорошенько его запомнила.

Поднявшись из подвала, она достигла верхней части лестницы и попала на цокольный этаж.

Она слышала смех, доносившийся из кухни.

Конечно, это Уоткинс развлекает слуг, чтоб они не услышали, как отец пройдет мимо двери.

Двигаясь с ловкостью молодого оленя, Лоилия прошла по коридору до двери полуподвала, выходившей на улицу, и быстро открыла ее.

Отец присоединился к ней, вынырнув из темноты на верхней площадке лестницы.

Когда они вышли на улицу, она увидела, с какой жадностью отец вдыхает свежий воздух.

Он пытался восстановить силы.

Лоилия неслышно закрыла наружную дверь и поспешила вверх по каменным ступеням, поднимавшимся из полуподвала до уровня тротуара.

Они прошли через ворота в ограде и оказались на дороге.

Остановившись на секунду, она бросила взгляд вдоль дороги. Прохожих не было.

Она увидела лишь двух часовых.

Они стояли без движения на своем посту, с винтовками за плечами.

Экипаж ожидал под деревьями.

Кучер, следуя указаниям Уоткинса, смотрел в противоположном направлении.

Двигаясь все с той же быстротой и молясь, чтобы отец мог поспевать за ней, она пересекла дорогу и открыла дверцы экипажа.

Через несколько секунд он присоединился к ней.

Он взобрался в экипаж, и тут, как она предвидела, сипы оставили его, и он в изнеможении упал на заднее сиденье.

Лоилия действовала с находчивостью, которой восхитился бы ее отец.

Она помогла ему лечь и накрыла темным ковровым покрывалом.

Загляни кто-нибудь в экипаж, ему бы и в голову не пришло, что кто-то лежит под покрывалом.

Затем она достала заготовленный напиток.

Лорд Брэйдон, предвидя подобную ситуацию, приготовил содовую воду, добавив в нее чуть-чуть бренди.

— Но, — протестовала Лоилия, — если папа долгое время ничего не ел, не слишком ли крепко для него бренди?

— Коньяк стимулирует аппетит, — сказал лорд Брэйдон. — Если человек ничего не ел в течение недель, ему трудно глотать и у него пропадает желание питаться.

Отец, как будто понимая это лучше, чем она, выпил немного бренди, которое дочь поднесла к его губам.

Когда он сделал несколько глотков, она отставила стакан и открыла банку телячьего желе, самого питательного продукта, который можно было достать.

Его давали инвалидам и выздоравливающим после продолжительной болезни, не способным проглотить или усвоить питательный продукт в более твердом виде.

Она медленно кормила с ложечки своего отца.

Ей казалось, что, по мере того как он покорно глотает желе, к его лицу понемногу возвращается цвет.

Несмотря на то что его таза были закрыты, она знала, что он в сознании и настороже, так как представляет себе опасность, в которой все еще находится.

Когда маленькая баночка опустела, она дала ему еще немного бренди.

Затем накрыла его всего покрывалом и в ожидании стала смотреть в окошко на дорогу.

Как только обед завершился и в столовую снизу понесли кофе, Уоткинс взглянул на большие часы, тикающие на стене кухни.

— Уже перевалило за девять, — сказал он старому дворецкому. — Надо бы пойти в гостиную и напомнить его светлости, что он обещал быть через десять минут у ее высочества принцессы фон Ахен.

— Не много времени вы даете ему, чтобы добраться туда! — заметил Фридрих.

— Тем более он должен торопиться!

Фридрих медленно вышел из кухни.

Уоткинс попрощался с кухаркой, расцеловав ее в обе щеки, от чего та рассмеялась, как молодая девушка.

Он дал щедрые чаевые поваренку и старику.

От благодарности они потеряли дар речи.

Затем, весело распрощавшись со всеми и пообещав еще увидеться с ними, он вышел из кухни.

Закрыл за собой дверь и пошел вдоль коридора.

Он надеялся, что все прошло как надо.

К этому времени мисс Лоилия уже должна была обеспечить безопасность своего отца.

Если же вопреки ее ожиданиям отца там не оказалось, он знал, ей достанет разума, чтобы не задерживаться в этом месте.

Она вернется в экипаж, как велел ей лорд Брэйдон.

Подойдя к двери цокольного этажа, он увидел часовых, все еще окаменело стоявших на посту.

Он был уверен, что они все еще держат в свободных руках кружки, из которых выпили кларет с наркотиком.

Он взял у них пустые кружки.

При этом они не обратили на него никакого внимания, продолжая напряженно глядеть прямо перед собой.

Именно так их инструктировали вести себя, когда они впервые заступили на дежурство.

Уоткинс поспешил через дорогу. Положив кружки в корзину позади экипажа, он подошел к дверцам.

Один взгляд через окошечко — и он понял, что все в порядке.

Он остался снаружи, ожидая появления господина.

Лорд Брэйдон пребывал в напряжении, пока дворецкий наконец не принес ему весть от Уоткинса.

Услышав ее, он сказал капитану:

— Прошу извинить меня, но я должен, к моему великому сожалению, откланяться. Сегодня я покидаю Берлин и обещал принцессе фон Ахен попрощаться с ней перед отъездом.

— Вы уезжаете сегодня, mein fieri?

— К сожалению, — повторил лорд Брэйдон. — Это — королевский приказ, который я не смею игнорировать.

— Понимаю, — сказал капитан.

— Вы сообщите мне как можно скорее о предмете нашего разговора? — спросил лорд Брэйдон. — Я буду с нетерпением ждать вашего письма, как, смею полагать, и его королевское высочество.

— Я тщательно исследую этот вопрос, — напыщенно ответил капитан, — но это, как вы понимаете, может представлять трудность.

— Трудность, которую, я надеюсь, вы сможете преодолеть, — улыбнулся лорд Брэйдон, направляясь к парадной двери.

Фридрих, находившийся здесь, набросил ему на плечи плащ, за что получил золотую монету.

Выходя на улицу, лорд Брэйдон сказал:

— Я вижу, мой кучер благоразумно поставил лошадей под деревья. А теперь прощайте, я невыразимо благодарен вам за ваше гостеприимство.

Он энергично пожал руку капитана.

После этого поспешил через дорогу к экипажу, и Уоткинс открыл для него дверцы.

Уже одно выражение лица Уоткинса все сказало лорду Брэйдону: итак, их предприятие увенчалось успехом.

Только когда они отъехали, Лоилия отбросила крышку ящика-сиденья.

Она спряталась там на случай, если бы капитан решил проводить лорда Брэйдона до экипажа.

— Мы… сделали это! Мы сделали… это! — сказала она шепотом.

Лорд Брэйдон примостился на самом краешке заднего сиденья, чтобы не придавить ноги Тарстона Стэндиша.

— Умная девочка! — похвалил он ее. — Как чувствует себя ваш отец?

— Чувствует себя очень благодарным! — пробормотал Тарстон Стэндиш.

Он отбросил покрывало с лица, но все еще не вставал.

— Я в восторге от того, что наконец увидел вас! — сказал лорд Брэйдон.

Тарстон Стэндиш силился улыбнуться.

— Я знаю, кто вы, и надеялся, что Лоилия прибегнет к помощи кого-нибудь, подобного вам, чтобы спасти меня.

— Вы знали, что она намеревалась это сделать? — спросил лорд Брэйдон.

— Да, я знал! — тихо ответил Тарстон Стэндиш.

Лоилия, выбравшись тем временем из своего укрытия, опустилась на колени рядом с ним.

— Я люблю тебя, папа, — промолвила она. — Я так… отчаянно боялась, что мы можем… опоздать. Но лорд Брэйдон оказался… удивительным человеком!

— Давайте не будем опережать события! — предупредил лорд Брэйдон. — Когда они обнаружат, что ваш отец исчез, они приложат все усилия, чтобы заполучить его обратно.

— Может быть, вам лучше рассказать, каковы ваши дальнейшие планы? — заметил Тарстон Стэндиш.

— Так я и сделаю, — согласился лорд Брэйдон. — Но сначала вам не мешало бы я подкрепиться чем-нибудь: я вижу, они морили вас голодом.

— Я расскажу вам об этом позже, — сказал Тарстон Стэндиш.

У него больше не было сил говорить.

Лоилия открыла еще одну баночку телячьего желе и вновь принялась за кормление.

Лорд Брэйдон смотрел на ее отца с нескрываемой тревогой.

Он боялся, что этот пожилой человек не сможет выдержать следующий пункт его плана.

Когда они прибыли в отель, он и Лоилия вошли в него через парадную дверь.

Уоткинс подогнал экипаж с задней стороны.

Поднимаясь в лифте наедине с лордом Брэйдоном, Лоилия сказала дрожащим голосом:

— Вы думаете, папа сможет сделать все, что вы ожидаете от него? Он выглядит страшно усталым и слабым.

— Я думаю, сила воли вашего отца поможет ему преодолеть очередные препятствия, которые, по сути дела, являются самыми трудными и важными, потому что. если за ним начнется погоня, вывезти его из Германии будет нелегко.

— Я знаю… это.

Ее била дрожь.

В безотчетном страхе она ухватилась за руку лорда Брэйдона.

— Мы не можем… потерпеть поражение теперь. — В ее тихом голосе слышалось отчаяние.

— Потерпеть поражение для нас невозможно! — твердо заявил лорд Брэйдон, пытаясь придать ей смелости и сил.

Войдя в свою спальню, Лоилия тотчас облачилась в одежду, ранее оставленную на стуле.

Облегающее одеяние засунула в свой чемоданчик.

Едва она успела сделать все это, как услышала стук в дверь.

Это был лорд Брэйдон, переодевшийся в дорожный костюм; он выглядел весьма элегантно.

Позади стоял носильщик с его чемоданом.

А лорд Брэйдон взял чемоданчик, купленный Уоткинсом для Лоилии.

В нем была одежда, приобретенная им же вместе с той, что была на ней сейчас.

Лорд Брэйдон взглянул на часы и промолвил, стараясь запечатлеть сказанное в памяти носильщика:

— Мам следует поспешить. Поезд отправляется в одиннадцать часов, а я еще должен повидаться с принцессой.

— Я готова, — сказала Лоилия.

Носильщик поспешил к служебному лифту, они же спустились в другом лифте, которым пользовались всегда.

К моменту, когда они спустились в холл, носильщик уже нес багаж к экипажу.

Теперь корзина была снята с экипажа, и ее место заняли чемоданы.

Лоилия отметила, что Уоткинс почему-то не покидает свое место рядом с кучером, предоставив носильщику управляться с багажом.

Лорд Брэйдон щедро вознаградил его за труды.

Он вошел в экипаж; Лоилия уже сидела на краю заднего сиденья, чтобы закрыть собой, лежащего за нею отца.

Только когда они отъехали, лорд Брэйдон озабоченно спросил:

— Как вы там, Стэндиш?

— Не беспокойтесь обо мне, — ответил тот. — Ваш человек объяснил мне, какую роль я должен играть, и я постараюсь выглядеть расторопным «джентльменом при джентльмене».

Лорд Брэйдон рассмеялся.

А затем спросил серьезно:

— Дал вам Уоткинс что-нибудь, чтобы скрыть бледность вашего лица?

— Если б он не сделал этого, я бы подумал об этом сам! — ответил Тарстон Стэндиш.

Еле уловимые нотки иронии в его голосе свидетельствовали о том, что он слегка задет недооценкой его собственного мастерства конспиратора.

— Вы представляете, конечно, — тихо сказал лорд Брэйдон, — что вся операция с настоящего времени становится слишком рискованной.

— Очень мудро с вашей стороны, — заметил Тарстон Стэндиш, — заехать к принцессе. Это заставит немцев подумать, — когда они начнут следить за вами, — что вы не стали бы тратить время на визиты, если бы спешили вывезти меня из страны.

— Так я и подумал, — подтвердил лорд Брэйдон, — а кроме того, я оставил, якобы случайно, на столе в отеле письмо из британского посольства.

Очевидно, сам забавляясь своей проделкой, он продолжал:

— В нем говорится: «Лондон информирует посольство о том, что ее величество требует моего немедленного возвращения, поскольку его высочество махараджа прибыл из Индии ранее, чем предполагалось».

Тарстон Стэндиш издал короткий смешок.

— Я много слышал о вашем уме, Брэйдон. В этой стране нет ничего более надежного и верного, чем разыгрывать «карту двора», если она есть у вас.

— Так я и полагал, — кивнул лорд Брэйдон. — Когда вы выберетесь из всего этого, я расскажу вам, насколько восхищен вами и восхищался всегда.

— Надеюсь, что и в этой операции я не испорчу свой послужной список, — сказал Тарстон Стэндиш.

Он вновь улегся и накрылся темным покрывалом.

Когда они подъехали к роскошному дому принцессы, Уоткинс не сошел с козел, предоставив ливрейному лакею принцессы открыть дверцы экипажа для лорда Брэйдона.

Выходя, лорд Брэйдон обратился по-английски к Лоилии:

— Я ненадолго, моя дорогая.

Затем — по-немецки — к кучеру:

— Ждите здесь! Я вернусь через несколько минут.

Он прошел в дом, а лакей закрыл дверцы экипажа.

Лоилия сидела выпрямившись на краю сиденья.

— Как ты себя чувствуешь, папа? — спросила она лежавшего за нею отца. — Тебе лучше?

— Я ел все время, пока Уоткинс одевал меня и делал наставления.

— Я уверена, он сказал тебе все что требуется и мне не нужно ничего добавлять.

Она говорила шепотом.

Наверняка лакей, вернувшийся за освещенную дверь дома, был уверен, что она одна в экипаже.

— Я горжусь тобой, дорогая моя, — сказал Тарстон Стэндиш, — но ты не должна была так безрассудно рисковать, отправляясь в Берлин одна.

— Я все расскажу тебе об этом позже, — поспешно сказала Лоилия.

Она представляла, как расстроится отец, когда она расскажет ему обо всем происшедшем с нею.

Сейчас же она хотела, чтобы он не думал ни о чем, кроме плана лорда Брэйдона увезти его.

Принцесса выглядела еще более пленительно, чем прежде. Увидев его одетым по-дорожному, она воскликнула разочарованно:

— Ты уезжаешь?

Лорд Брэйдон ранее послал ей письмо, объясняя, что вследствие не зависящих от него обстоятельств, не сможет присутствовать на обеде.

Он, однако, обещал приехать к ней после обеда.

Он знал, что она будет ожидать радостного тет-а-тет, когда они останутся наедине.

Удерживая ее руку в своей дольше чем следовало, лорд Брэйдон ответил:

— Не могу передать, в каком я расстройстве и отчаянии, но перед самым обедом я получил известие из посольства, уведомляющее меня, что ее величество требует моего немедленного возвращения в Лондон. Прибывает какой-то махараджа из Индии, которого я должен развлекать во время его визита в Англию.

Принцесса капризно надула свои красные губки, отчего они стали еще соблазнительнее.

— Почему судьба так несправедлива к нам? — молвила она тихим голосом.

— Представляешь, что я должен чувствовать? — поморщился лорд Брэйдон.

Его пальцы сжали ее руку.

— Будут еще другие времена и другие встречи, — пообещал он, — но сегодня, когда поезд будет уносить меня от тебя, ты знаешь, о ком я буду думать.

Он говорил так искренне, что принцесса, вздохнув, сказала:

— Значит, это все-таки аи revoir , а не «прощай».

— Для нас это всегда будет так. — Лорд Брэйдон поцеловал ее руку.

Больше ничего нельзя было сказать.

Он знал, что гости принцессы на другой половине комнаты пытаются поддерживать между собой естественную беседу.

В то же время они бросали пытливые взгляды в ту сторону, где в дверях стояла хозяйка дома.

— Ты еще более прекрасна, чем всегда, — тихо сказал лорд Брэйдон и еще раз поцеловал руку принцессы.

Затем он покинул ее и снова забрался в экипаж.

Когда они отъехали, Лоилия спросила с любопытством:

— Эта принцесса очень красива?

— Очень! — коротко ответил лорд Брэйдон.

Больше он ничего не добавил.

Она вдруг подумала, что он должен чувствовать себя расстроенным и, возможно, недовольным, оттого что не мог провести вечер так, как намеревался.

«Он должен видеть в папе и во мне ужасную помеху, — убеждала себя Лоилия. — Он, по-видимому, сожалеет, что встретил меня, и будет рад, как только мы возвратимся в Англию, что больше никогда не увидит меня снова!»

Она не знала почему, но эти мысли печалили ее.

Она смотрела на лорда Брэйдона в свете газовых фонарей, мимо которых проносился их экипаж.

Она думала, что на свете нет никого более красивого, более элегантного, более умного.

И даже если ей никогда не придется увидеть его вновь, она будет всегда помнить его.

Внезапно, когда они еще не доехали до вокзала, лошади остановились.

На какой-то миг Лоилию посетила страшная мысль, что случилось нечто непредвиденное.

Быть может, полиция желает проверить каждого, кто едет с лордом Брэйдоном?

И только потом она вспомнила его план.

Они остановились там, где Уоткинс должен покинуть их.

Он слез с сиденья кучера, и, как только спустился на землю, лошади тронулись вновь.

Она лишь мельком увидела его.

Он выглядел совершенно другим, не похожим на обычного Уоткинса. На голове его вместо щеголеватого котелка была фуражка.

Он снял свой макинтош. Под ним оказался вульгарный пиджак в клетку с желтым галстуком. В руке у него был портплед.

— С ним ничего не случится? — обеспокоенно спросила Лоилия.

Лорд Брэйдон улыбнулся.

— Единственный человек, за которого я никогда не беспокоюсь, это — Уоткинс.

Ничто не радует его больше, чем приключение; и по завершении его, каким бы опасным оно ни было, он всегда улыбается.

Сказав это, он обратился к тому, кто лежал за ним:

— Я думаю, Стэндиш, вам следует сесть теперь на маленькое сиденье и приниматься за свою роль.

— Конечно. — Всем своим видом и голосом Тарстон Стэндиш показывал, что эта роль его забавляет. — Я просто ожидал инструкции.

Он медленно поднялся, и с видимым затруднением переместился по экипажу.

Лоилия села на заднее сиденье рядом с лордом Брэйдоном.

Взглянув на отца, она едва удержалась от смеха.

По плану лорда Брэйдона, он должен был занять место Уоткинса в качестве его слуги.

Ей доводилось видеть его ранее в различных конспиративных обличьях, но она не ожидала, что он может быть такой точной копией слуги.

Его высокий белый воротник и черный галстук, черный пиджак Уоткинса, великоватый ему, — все было безупречно для его роли.

Такова общепринятая униформа.

Отец разделил волосы пробором посередине.

На его лице не было грима, за исключением слабой попытки скрыть бледность от истощения, и немедленно возникало выражение слуги, готового исполнять распоряжения, дабы угодить своему господину.

На сиденье рядом с ним лежал котелок Уоткинса.

Когда он надел его по прибытии на вокзал, у Лоилии возникло желание рассмеяться, но она очень боялась, что они не уедут.

Лорд Брэйдон устроил так, чтобы на вокзале их ожидал курьер из британского посольства.

Он сопровождал их до спальных купе и вручил им билеты.

Это был довольно помпезный мужчина, игнорировавший «слугу» лорда Брэйдона.

Он, однако, оказался достаточно расторопным, чтобы обеспечить их носильщиком, который ждал рядом с ним, пока экипаж не подъедет к станции.

— Боюсь, что я слишком поздно обратился в посольство, и у вас было не так много времени, чтобы все устроить, — вежливо сказал лорд Брэйдон.

— К счастью, милорд, поезд не переполнен, и мне удалось забронировать три купе в середине спального вагона, так, чтобы вы не оказались над колесами.

Медленно, с чувством собственного достоинства, он продолжал:

— По вашему требованию я позаботился о том, чтобы и ваша подопечная, и ваш слуга располагались рядом с вами, в соседних купе.

— Благодарю вас, — ответил лорд Брэйдон.

Они двигались к вагону небольшой процессией.

Курьер шел рядом с лордом Брэйдоном и Лоилией; за ними следовал «слуга».

Носильщик с багажом замыкал шествие.

Когда они вошли в вагон, лорд Брэйдон поблагодарил курьера за проявленную заботу и сказал ему, что он может возвращаться в посольство, распорядившись их устройством как нельзя лучше.

— Я уверен, у вас много дел в посольстве, — сказал лорд Брэйдон, — и могу лишь извиниться за то, что отвлек вас.

— Мне это доставило удовольствие, милорд.

Лорд Брэйдон пожал ему руку, то же самое сделала и Лоилия.

В это время она увидела мужчину, шедшего по платформе к вагонам второго класса.

Она не узнала бы в нем Уоткинса, если б не искала его глазами на платформе.

Лорд Брэйдон сказал, что ему теперь предназначена роль американского туриста.

Используя какие-то свои волшебные способы, он добыл ему паспорт, по которому Уоткинс назывался теперь Кирк Вебер.

— Вы должны говорить, что посетили родину с цепью увидеть землю своих отцов, — объяснял ему лорд Брэйдон, — и распространяйтесь побольше о чудесах и прелестях отечества перед всеми, кто будет слушать вас.

Видя теперь Уоткинса, самодовольно шествующего по платформе, Лоилия оценила его актерское мастерство.

Даже самый проницательный немец не заподозрил бы, что перед ним — вежливый, исполнительный слуга.

Прощаясь с курьером, она знала, что сейчас ее отец прилежно распаковывает ночные вещи лорда Брэйдона.

Любой, взглянувший в окно вагона, подумал бы, что он лишь выполняет обязанности, за которые получает жалованье.

Уходя в свое собственное купе, Лоилия горячо молилась, чтобы их не задержали.

А также о том, чтобы по чудесному стечению обстоятельств капитан все еще не знал, что его пленник совершил побег.

Прошла, казалось, целая вечность, пока кондуктор наконец свистнул в свисток и помахал красным флажком.

Колеса начали вращаться, и она прошла из своего купе в купе лорда Брэйдона, находившееся по соседству.

Как и ожидала, она увидела его здесь, вместе с отцом.

Когда они отъехали от платформы и расселись на диване, у всех вырвался вздох облегчения.

Лишь теперь Лоилия смогла обнять и поцеловать своего отца.

— Нам удалось! О… папа, мы сделали это! Скажи мне, что… с тобой все в порядке.. Я так боялась, что не… доберусь к тебе вовремя!

— Со мной все в порядке, моя дорогая. По если его светлость извинит меня, я хотел бы прилечь.

— Конечно, — сказала Лоилия.

— У меня припасено еще питание для вас, — сообщил лорд Брэйдон, — оно лежит в моем чемодане. И я полагаю также, что мы заслужили по бокалу шампанского.

Предлагаю вам пойти в ваше купе, пока я вызову стюарда. — Он улыбнулся. — При этом я щедро вознагражу его чаевыми, чтобы он дал о нас хорошие отзывы в случае, если о нас будут справляться на границе!

Тарстон Стэндиш засмеялся слабым, еле слышным смехом.

Не говоря более ничего, он пошел в свое купе, расположенное рядом с купе Лоилии.

Она пошла за ним и сказала, когда они оказались внутри:

— Дай я помогу тебе, папа.

Он покачал головой.

— Это было бы ошибкой: сейчас я — слуга его светлости, и мы не должны забывать об этом, пока не пересечем границу.

И он был прав.

Она лишь поцеловала его и затем прошла в свое купе, дожидаясь лорда Брэйдона.

Он принес ей бокал шампанского.

Когда в коридоре никого не было, он принес бокал шампанского и несколько бутербродов с pate и в следующее купе.

Лоилия знала, что стюард, прислуживавший в вагоне, привык к тому, что подобного рода роскошь в такое время ночи позволяли себе обычно лишь титулованные особы благородного происхождения.

Вернувшись, он сказал ей:

— Ваш отец уже в постели и признался мне, что чувствует себя намного лучше, чем ожидал.

— Он рассказал вам что-нибудь?

Лорд Брэйдон заколебался, как бы размышляя, должен ли говорить правду.

— Сначала вашего отца пытали, — промолвил он наконец, — но он оказался достаточно мудрым, чтобы убедить их в неразумности подобного метода: ведь он может быть доведен до такого состояния, когда не сможет сделать то, чего они хотят от него, даже при всем его желании.

— А чего они добивались? — спросила Лоилия.

— Вы знаете, у меня пока не было возможности расспросить вашего отца, и было бы неразумно делать это, пока мы не окажемся на нейтральной территории.

Лоилии пришлось довольствоваться этим.

Она пригубила шампанское, и лорд Брэйдон сел рядом с ней.

— Вы, конечно, и сами знаете, — разоткровенничался он, — что совершенно великолепно проявили себя! Я никогда не думал, что женщина может быть такой находчивой и в то же время столь храброй!

Он сказал это настолько вдохновенно, что Лоилия покраснела от смущения и отвела глаза.

— Вы очень красивая, Лоилия, — признался лорд Брэйдон. — Я думаю, что подобная жизнь — не для тех, кто должен блистать в светском обществе вместо того, чтобы участвовать в международных интригах.

— Вы знаете, что я думаю о… светском обществе!

— О котором вы, очевидно, знаете очень мало, — возразил несколько уязвленный лорд Брэйдон. — Когда я расскажу вашему отцу те сказки о моем опекунстве над вами, которые мы изобрели для барона фон Крозингера, нам придется воплотить эти сказки в жизнь.

Он улыбнулся ей.

— Я найду родственников, может быть, даже мою бабушку, которая действительно является герцогиней Эксмута; они представят вас обществу и позаботятся о вашем успехе в свете — а вы его достойны.

— Нет-нет! — воскликнула Лоилия. — Это как раз то, что не интересует меня… Я бы предпочла участвовать в… приключениях, подобных этому… хотя они бывают страшными… с папой… и… с вами.

Лорд Брэйдон обратил внимание на небольшую паузу перед двумя последними словами, и с любопытством спросил:

— Вам действительно понравилось быть со мной?

— Конечно! — откровенно и без тени смущения ответила девушка. — Я до этого не знала, что в мире есть подобные мужчины.

— Что вы имеете в виду?

Она отвела глаза.

— Вы богатый… влиятельный… у вас есть дома, скаковые лошади… и очень много светских друзей. Зачем вам впутываться в такого рода… миссии, которые интересуют и… вдохновляют папу?

— Я думаю, по тем же причинам, которые вы назвали притягательными для него, — миссии эти увлекают и вдохновляют меня!

— Но… мы не богаты, поэтому у папы небольшой выбор в жизни… в то время как у вас есть… все, что вы… захотите.

— Может, я покажусь жадным, — ответил лорд Брэйдон. — Но мне недостаточно роскоши и светских развлечений. Возможно, если б я был женат и имел семью, все сложилось бы по-иному, но я, хоть вы, может быть, не поверите этому, часто испытываю пресыщение от pate de foie gras !

Лоилия рассмеялась.

— Значит, так бывает? Я часто задумывалась, может ли человек чувствовать, что у него слишком много всего прекрасного и роскошного.

— Могу вас заверить, что очень легко почувствовать справедливость пословицы. «Чем больше знаешь, тем меньше почитаешь».

— Это неверно… абсолютно неверно…

Я уверена, что вы не испытали всего того, что доступно вам в вашем положении.

Он взглянул на нее с удивлением.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы — член палаты лордов, а страна нуждается в стольких жизненно необходимых реформах. Существует еще столько несправедливостей, которые требуют выявления и искоренения.

Лорд Брэйдон смотрел на нее в полном изумлении.

Она сняла шляпку, и ее волосы были подобны солнечному свету на темных панелях стенки купе.

Ее лицо казалось полупрозрачным на фоне чопорного платья для леди, которое купил ей Уоткинс.

Она была истинно прекрасна, но прелесть ее отличалась от той, что была присуща женщинам, встречавшимся ему ранее.

Он знал, причиной этого являлась некая аура, окружавшая ее.

Несомненно, это была смесь юности, чистоты и духовности.

Он давно заметил, что ее откровенные, без напускной застенчивости, высказывания свидетельствуют об искренности и чистоте, а ее преданность и любовь к отцу столь необычна и трогательна.

Неожиданно для самого себя, поскольку это в данную минуту пришло ему в голову, он спросил:

— Что вы намерены делать, когда вернетесь в Англию?

— Мы с папой поедем домой.

— Но я даже не представляю, где это находится.

Она улыбнулась.

— Это — к северу от Лондона, в одном селении в Хертфордшире. Мы живем в маленьком поместье с несколькими акрами земли, на которой разводим лошадей, — вот и все.

Она сделала жест, красноречиво подтверждавший сказанное.

— Можете ли вы действительно представить, будто этого достаточно, чтобы заполнить папины интересы, когда он знает столько языков, понимает проблемы стольких стран и способен столько дать другим людям?

Она взглянула на лорда Брэйдона и, убедившись в его заинтересованности, продолжала:

— Все было по-другому, когда с нами жила мама. Они были так счастливы вместе, что все иное не имело значения. — Она снова улыбнулась ему. — Я пыталась заменить ее, но жизнь доя него никогда уже не станет той же… без нее.

— Я могу понять вашего отца, понять его чувства, — произнес лорд Брэйдон изменившимся голосом, — но я думаю при этом о вас.

— Со мной… будет… все в порядке.

— И вы будете опять оставаться одна, пока ваш отец не вернется из своих странствий?

— Дома всегда много дел.

— И некому будет восхищаться вами?

Она улыбнулась.

— Лошади любят меня. Они приходят, когда я зову их, и я очень счастлива, когда езжу верхом.

— Я бы хотел показать вам моих лошадей.

Он увидел, как загорелись ее глаза.

— Мне бы хотелось увидеть их! Я думаю, ваши конюшни в Брэй-Парк одни из лучших в Англии.

— Кто сказал вам это?

— Наверное, я читала об этом в одном из иллюстрированных журналов, там была фотография вашего дома. Он очень большой.

— Очень большой, — подтвердил лорд Брэйдон. — И как ваш отец, я часто чувствую себя одиноким, что опять-таки является ответом на ваш вопрос, почему я занимаюсь этими делами.

— Но… это… опасно, — тихо сказала Лоилия.

— Если мне будет угрожать какая-то опасность, — улыбнулся лорд Брэйдон, — я буду думать о вас и пытаться проникнуть в ваши мысли, с тем чтобы вы смогли мне помочь!

Он хотел лишь подшутить над ней.

Но она странно взглянула на него и серьезно сказала:

— Я… постараюсь… сделать это.

Глава 6

Лоилия долго еще лежала без сна в своем купе.

Она думала обо всем, что произошло.

Колеса поезда твердили, что ее отец свободен.

Но она тревожилась о том, что может произойти, когда они доберутся до границы.

Лорд Брэйдон давал им инструкции, не похожие на прямые распоряжения.

— Совершенно неразумно, — говорил он, — бодрствовать и быть одетыми, как будто мы ожидаем допроса.

— А вы думаете… они будут… допрашивать? — с дрожью в голосе спросила Лоилия.

— Я уверен, что к настоящему времени, — спокойно произнес лорд Брэйдон, — Эдерснаер обнаружил исчезновение своего пленника. Он, конечно, известит тайную полицию и всех, кто имеет отношение к деятельности вашего отца.

Он заметил, как побледнела Лоилия, и, переменив тон, добавил:

— Но я не могу поверить, что судьба или боги помогли нам добиться такого успеха лишь затем, чтобы оставить нас теперь.

— Да… это невозможно, — промолвила она.

Ее глаза вновь ожили.

Она, должно быть, забылась на несколько минут, как вдруг услышала, что поезд с громыханием остановился.

Учащенное сердцебиение подсказало ей, что они достигли границы.

Несмотря на все попытки успокоить Лоилию, самого лорда Брэйдона не покидало ощущение тревоги, возросшей в минуты остановки поезда.

Однако он лежал, расслабившись, в своем купе.

Глаза его были закрыты, пока он не услышал негромкий, но требовательный стук в дверь.

Он проигнорировал его, и стук повторился, на этот раз одновременно с требованием:

— Откройте, пожалуйста, mein herr!

Недовольно ворча, как бы про себя, но достаточно громко, чтобы слышали за дверью, лорд Брэйдон протопал, якобы спросонья, от своей постели к двери.

Он отпер ее и чуть-чуть приоткрыл.

— В чем дело? — строго спросил он.

— Ваши документы, пожалуйста, mein herr!

— О Господи! — воскликнул по-английски лорд Брэйдон. — Почему вы требуете их в такую позднюю ночь?

Он оставил, однако, дверь открытой.

Пройдя к своему пальто, он вынул из кармана кожаный бумажник и бросил его на постель.

— Пожалуйста! — сказал он. — Вы найдете здесь также документы моей подопечной, которая едет в соседнем купе, и моего слуги, едущего в купе за нею, так что нет необходимости беспокоить их.

Чиновник, который, как он понял, старший офицер, окинул его цепким взглядом.

Лорд Брэйдон, громко зевая, забрался в постель и, откинувшись на подушки, закрыл глаза.

Чиновник очень медленно и внимательно просмотрел все три паспорта и сказал:

— Я так понимаю, mein herr, что вы обедали прошлым вечером с капитаном Эдерснаером.

Лорд Брэйдон открыл глаза.

Затем, словно собираясь с мыслями и вспоминая, он сказал:

— Эдерснаер? Да, конечно, как вы сказали, я обедал с ним. — Он посуровел. — Какое отношение это имеет к вам? — рассердился он. — Мой визит к командиру был частным, и причины моего посещения являются моим собственным делом и не касаются никого более.

Он говорил с чиновником так, как говорило бы с этим офицером его собственное начальство.

Почти извиняясь, тот объяснил:

— Я должен задавать эти вопросы, mein herr, поскольку Управление информировало меня о побеге заключенного, находившегося под арестом у капитана.

— Заключенного? Что значит — заключенного? — возмутился лорд Брэйдон. — Мы с капитаном обедали наедине в его частном доме, и если он держит заключенных под арестом в другой части города, я не имею об этом никакого представления.

Чиновник был явно ошеломлен его тоном и, задумавшись на мгновение, сказал;

— Я получил инструкцию, mein herr, попросить вас помочь военно-морской полиции в расследовании, ответив на некоторые ее вопросы.

— То, о чем вы просите, невозможно! — отрезал лорд Брэйдон. — Пожалуйста, информируйте полицию, что я возвращаюсь в Англию, получив официальное извещение через британское посольство о том, что ее величество королева требует моего незамедлительного присутствия в Букингемском дворце.

Его голос стал более негодующим.

— Поэтому не может быть и речи об отсрочке моего возвращения и на несколько часов, даже если бы я и хотел этого.

Чиновник выглядел неуверенно, очевидно, не зная, что предпринять в данной ситуации.

Лорд Брэйдон, видя его растерянность, заключил, что он не обладает достаточными полномочиями, дабы применить какие-либо меры задержания.

— Мне нечего сказать вам более, — объявил лорд Брэйдон.

Он произнес это надменным, властным тоном, что обычно не было свойственно ему.

— Передайте вашему начальству, что оно может связаться со мной в любое время через германского посла в Лондоне. Он знает мой адрес и является моим личным другом. В настоящий же момент я не располагаю временем для поисков или обсуждения заключенных, о коих не имею ни малейшего представления!

И завершил свое выступление на той же ноте:

— И постарайтесь понять — я совершенно не представляю, о чем вы говорите, мое общение с капитаном Эдерснаером ограничивалось исключительно дискуссией о гоночных яхтах.

Чиновнику ничего не оставалось, как положить паспорта, которые он держал в руке.

— Я понимаю, mem hen, — сказал он с неловким поклоном, — и, пожалуйста, извините за беспокойство, но я лишь исполняю приказ.

— Да, да! — Лорд Брэйдон зевнул, приняв довольно убедительный вид уставшего человека, коему все это страшно наскучило. — Захлопните дверь. Я не могу снова вылезти из постели, чтобы запереть ее.

Чиновник захлопнул дверь.

Он долго еще разговаривал шепотом в коридоре с двумя другими чиновниками и со стюардом вагона, решая, нужно ли будить Лоилию.

Согласно ее паспорту, она была мисс Джонсон.

Лорд Брэйдон не мог как следует расслышать слов.

Но по интонации стюарда он понял, что тот убеждает их в отсутствии чего-либо подозрительного в поведении этих троих пассажиров, севших в поезд в Берлине.

Немецкие чиновники, кажется, приняли на веру его свидетельство.

Однако на все это ушло немало времени, пока они не прошли дальше по коридору.

Поезд долго стоял на границе.

Лорд Брэйдон был недвижим, хотя догадывался, что Лоилия и ее отец встревожены не менее его.

Он опасался, что подозрительность чиновников не рассеялась и они свяжутся для получения дальнейших указаний от управления.

Наконец колеса вновь начали вращаться.

Лишь когда поезд набрал хорошую скорость, по всему его телу прокатилась волна облегчения.

Лорд Брэйдон почувствовал необходимость поговорить с Лоилией, убедиться, что она больше не испытывает страх.

Самому же себе он мог признаться в опасениях, что в последний момент их задержат.

Он надел длинный шелковый халат, который Тарстон Стэндиш прилежно извлек для него из чемодана.

Предстояла еще одна остановка, на границе с Нидерландами.

Но, как он и предполагал, проверка здесь была не более чем формальностью, и пограничники пропустили поезд, не беспокоя пассажиров.

Только после этого лорд Брэйдон вышел в коридор и постучал в дверь Лоилии.

— К-кто… это?

Он понял по голосу, что она дрожит, и ответил по-английски:

— Я хочу узнать, как вы себя чувствуете.

Она отодвинула замок, и дверь немного приотворилась.

На ней не было ничего, кроме ночной рубашки.

Ее глаза, потемневшие от страха, казалось, заполнили все лицо.

Он улыбнулся ей.

— Я только пришел сказать вам, что мы свободны и все привидения остались позади!

Ему хотелось увидеть ее улыбку.

Но она, словно дитя, напуганное темнотой, сказала:

— Вы… уверены… вы действительно… уверены? Я… я слышала, как тот человек разговаривал с вами… так долго, что… я была… напугана… очень напугана.

— Ну конечно, еще бы! — ответил он.

Покачнувшись слегка от движения поезда, он спросил:

— Могу я войти на минутку? Я боюсь потревожить вашего отца, надеюсь, он спит, но мне кажется, мы должны продумать дальнейшие наши планы, когда прибудем в Остенде.

Лоилия не ответила. Она прошла в свое купе и забралась в постель.

Лорд Брэйдон проследовал за нею, закрыл дверь и сел на край постели.

Она все еще смотрела на него с тревогой, и он поспешил сказать:

— Все в порядке, и, по-моему, я убедил их, что никто из нас ничего не знает о сбежавшем заключенном.

У нее вырвался тягостный вздох, казалось, из самых глубин ее существа.

— Может быть, глупо было с моей стороны так… испугаться… но я беспокоилась не только… за папу, но и… за вас тоже. В конце концов вы оказались… втянуты в это и… вас это не должно было коснуться.

— Я думаю, что без меня спасение вашего отца могло оказаться более трудным делом.

— Я не это имела в виду, — поспешила с объяснением Лоилия. — Вы были великолепны, поразительны… Никто не мог бы стать таким чудотворцем. — Она поколебалась немного. — Ио если бы мы вовлекли вас в беду… и папа, и я… страшно… раскаивались бы в этом всю жизнь.

По ее тону лорд Брэйдон понял, как много это значило для нее.

И он сказал спокойно:

— Я хочу, чтобы вы забыли все случившееся и в будущем знали только радость.

— Я готова к этому, — сказала Лоилия, — но у меня нет желания «., делать то… что вы предлагали.

Она мельком взглянула на него, боясь обидеть.

— Я должна присматривать за папой, и, кроме того, как я говорила вам, я не… гожусь для светской жизни.

— Понимаю ваши чувства, — промолвил лорд Брэйдон, — но мне все-таки жаль, что вы растрачиваете себя, ограничиваясь маленьким домом с несколькими акрами земли.

— Ну вот, вы обращаете мои же слова… против меня! — упрекнула его Лоилия.

— Вы же хотите, чтобы я расширял мои горизонты, — напомнил лорд Брэйдон. — Почему же мне не хотеть, чтобы мы расширяли ваши?

Она сделала безнадежный жест руками.

— Я думаю, истина в том, что я —» ни рыба ни мясо, ни добрая копченая селедка!«, как говаривала моя няня. Иными словами, никуда не гожусь!

— А сейчас вы становитесь сверхскромной, — заметил лорд Брэйдон, — но об этом мы поговорим в другое время. Теперь я пойду спать и советую вам поступить так же.

Он улыбнулся ей и встал.

Но прежде чем покинуть купе, он повернулся к ней.

— Просто помните, Лоилия, что мы одержали победу там, где люди не столь умные могли бы потерпеть поражение.

Он вновь улыбнулся ей, захлопнул за собой дверь и отправился в свое купе.

Лорд Брэйдон не поднимался, пока стюард не разбудил его.

Он сообщил, что в вагоне-ресторане накрывают к завтраку и что они прибудут в Антверпен через час.

Лорд Брэйдон не имел намерения идти в вагон-ресторан из опасения попасться на глаза кому-либо, кто знал его.

Ему пришлось бы тогда объяснять, почему Лоилия едет с ним.

Он очень хорошо знал, какие предположения вызовет у большинства его знакомых присутствие в его обществе молодой девушки без сопровождающих.

Он знал также, что у нее не возникло бы и мысли, будто в их совместной поездке можно усмотреть нечто предосудительное.

Поэтому он заказал завтрак в купе для себя и такой же — для нее.

Он был уверен, что Тарстон Стэндиш позаботится о себе сам.

Тот, однако, пришел в купе лорда Брэйдона лишь за несколько минут до прибытия в Антверпен.

Он все еще был в одежде слуги и выглядел значительно лучше, чем вчера.

Тщательно закрыв дверь, он сказал:

— Как ваш слуга я искренне прошу прощения за слишком долгий сон после того, как мы проехали границу.

— Я думал, — улыбнулся ему Лорд Брэйдон, — вы будете лежать без сна, в догадках, что же там происходит, и должен признаться, я сам изрядно перенервничал.

Он рассказал Тарстону Стэндишу обо всем, что произошло ночью.

— Думаю, все опасности позади, — добавил он, — но было бы весьма опрометчиво давать стюарду основания думать, будто мы ведем себя иначе, нежели должны вести себя, по его мнению, обычные пассажиры, — до тех пор, пока мы не окажемся на борту моей яхты, которая, надеюсь, ожидает нас в гавани.

Тарстон Стэндиш согласился с ним и начал поэтому прилежно собирать и паковать его вещи.

Затем он прошел в соседнее купе, чтобы уложить чемодан Лоилии.

К тому времени они уже подъезжали к вокзалу.

Лоилия поняла по взгляду отца, что она все еще должна вести себя так, будто он — слуга, за которого себя выдает.

Поэтому она вышла на платформу вместе с лордом Брэйдоном.

Они оставили Тарстона Стэндиша, чтобы он нашел носильщика и следовал за ним, пока они пойдут к гавани.

Они увидели яхту лорда Брэйдона, пришвартованную в стороне от причала, где стоял пароход, курсирующий через Канал.

На мачте яхты был поднят английский военно-морской флаг.

Он выглядел таким безошибочно британским, что Лоилия больше не могла медленно идти к трапу.

Она хотела бежать, зная, что на борту яхты сможет наконец почувствовать себя в полной безопасности и ей ничто больше не будет угрожать.

Тарстон Стэндиш расплатился с носильщиком, принесшим их багаж.

Затем, поднявшись на борт, он сразу пошел вниз.

Тревожась о нем, Лоилия поспешила следом по сходному трапу яхты.

Инстинкт подсказывал ей, что каюта лорда Брэйдона должна находиться в дальней части кормы, а каюты ее и отца должны примыкать к ней.

Она прошла в каюту слева.

Отец лежал на кровати с прижатой к боку рукой.

И тут она увидела, что пальцы его в крови.

— Папа! Папа! — закричала она. — Что с тобой случилось?

— Они заподозрили меня, — с трудом выговорил отец побелевшими губами, — и кто-то ударил меня ножом, когда я выходил из вокзала.

У Лоилии вырвался крик ужаса.

Она повернулась к двери, чтобы позвать на помощь, и заметила Уоткинса, идущего по коридору.

Он был без фуражки, макинтош скрывал его вульгарный пиджак.

— Папу ударили ножом! — закричала она.

Уоткинс сразу начал действовать.

Он снял макинтош и пиджак и послал Лоилию за капитаном, который, по его словам, знает все способы лечения ран, и стал принимать меры для предотвращения большой потери крови у раненого.

Позже, вспоминая все происшедшее, Лоилия говорила, что ей казалось, будто она вновь очутилась в прежнем кошмаре.

Лорд Брэйдон приказал немедленно отплывать, но не в открытое море, а идти вдоль берега по направлению к Кале , откуда начинался кратчайший путь через Канал.

— Если вашему отцу понадобится доктор, что, по мнению Уоткинса, маловероятно, — сказал он Лоилии, — мы сможем быстро зайти в какой-нибудь порт у побережья, а кроме того, надо пока ограждать его от качки в открытом море, желательно подольше.

Он говорил спокойно и уверенно.

Лоилия хорошо понимала, что для отца, находящегося в состоянии истощения, большая потеря крови может оказаться фатальной.

Уоткинс вернулся от своего пациента, и лорд Брэйдон отправил ее из своей кабины в салон.

Она сидела убитая горем, когда он вновь присоединился к ней.

Она не плакала, но лорд Брэйдон понимал, что она должна сейчас чувствовать.

Он сел рядом с ней на софу, покрытую красивым английским ситцем.

Он положил руку на ее стиснутые пальцы.

— Все могло быть значительно хуже.

Если б это произошло, когда мы были еще в Германии, вероятно, никто бы из нас не спасся.

— В-вы думаете… эта рана… убьет папу? — прошептала Лоилия.

— И Уоткинс, и капитан говорят, что он родился в рубашке. Нож не повредил ни одну из артерий, поэтому рана не очень опасна.

Его слова звучали успокаивающе.

Лоилия смотрела на него, чтобы убедиться в правдивости его сообщения, и слезы катились по ее щекам.

Непроизвольно он полуобнял ее за плечи.

— Все будет хорошо. Обещаю вам, что Уоткинс спасет вашего отца, как он спас когда-то меня. Он — прирожденный целитель и, несомненно, был им в одном из своих последних перевоплощений.

Она прижалась лицом к его плечу.

Он чувствовал, как дрожит все ее тело, словно сотрясаемое бурей.

— Вы были такой храброй до сих пор, — говорил он мягко, — и мы не можем позволить германцам победить нас в последний момент.

— Папа… все для меня! — еле слышно произнесла Лоилия. — Б-больше у меня… никого нет… никого в жизни… кроме… папы.

Только что она ощущала себя одинокой былинкой в огромной пустыне и вдруг осознала, какую сипу и поддержку обрела в лице лорда Брэйдона.

Он все еще поддерживал ее за плечи.

Его рука все еще покоилась на ее пальцах, стиснутых в попытке справиться с собой.

В этот момент она почувствовала, что, когда лорд Брэйдон покинет ее, она будет тосковать по нему.

Так же сильно, как и по своему отцу.

— Я размышлял, милорд, — сказал Уоткинс, выкладывая вечерние одежды лорда Брэйдона, — и я думает, что удар ножа был назначен для меня!

— Почему вы так думаете? — спросил лорд Брэйдон.

— Видите, я не думаю, что они знал, что мистер Стэндиш занял мое место, — объяснил Уоткинс, — но они думает, я как-то связан с его исчезновением, поэтому они на всякий случай угощает меня, так сказать, на память.

Лорд Брэйдон мог понять столь оригинальную логику, приведшую Уоткинса к данному выводу.

Конечно, подобное — в духе германцев: отомстить сопернику от злости, что так и не смог уличить его.

Лорд Брэйдон был совершенно уверен, что сейчас прочесывается весь Берлин в попытках обнаружить Тарстона Стэндиша.

Он решил, что у немцев нет серьезных подозрений в причастности его и его слуги к исчезновению Стэндиша.

В противном случае они, несомненно, приложили бы больше усилий к их задержанию.

— Как вы думаете, мистер Стэндиш оправится от раны? — с тревогой в голосе спросил лорд Брэйдон.

— Нам надо подкормить его, милорд, и следить, чтобы он не потерял больше крови, и тогда он будет, как говорится, » селен, как летний дождь «.

— Я надеюсь на это.

— Положитесь на меня, — весело сказал Уоткинс. — Но все-таки ваша светлость должны понимать, что ему опасны перемещения и тряска, по крайней мере в течение нескольких дней.

— Я предполагал, что вы скажете это, — ответил лорд Брэйдон. — Поэтому мы постоим спокойно у побережья Франции, пока не сможем пересечь Канал и возвратиться, наконец, к себе.

Уоткинс широко улыбнулся.

— Для меня это подходит, милорд. Мне нравятся лягушатники , хотя не могу сказать того же об этих германцах!

Лорд Брэйдон рассмеялся.

В этот момент он полностью разделял чувства Уоткинса.

Переодевшись, он поднялся в салон.

Там он увидел Лоилию, ожидавшую его.

На ней было милое, простое платье из голубого шелка, более соответствующее дневному, нежели вечернему наряду.

Единственное ее платье, если не считать того, что она надела в дорогу.

Оно не только удивительно шло ей, но и делало ее еще более юной.

Лорд Брэйдон в эту минуту вновь воспринял ее как ребенка.

И в то же время сознавал, насколько острый и развитой у нее ум.

Когда он вошел, такой импозантный в вечернем костюме, в глазах Лоилии появилось мимолетное восхищение.

— Папа спокойно спит, — сказала она. — Я заглянула к нему, и Уоткинс сказал, что он выпил целую чашку крепкого бульона.

— Не сомневаюсь, — сказал лорд Брэйдон, приблизившись к ней, — что мы можем вполне доверить вашего отца умелым рукам Уоткинса и взять короткий отпуск от всех наших забот и напастей.

— Вы… уверены, — спросила тихо Лоилия, — что не должны… направиться сразу… в Англию? Ведь вас… ожидают там… и вы… пропускаете все… балы и развлечения… сезона.

Лорд Брэйдон сел на софу.

— Когда меня послали на этот раз в Германию, я негодовал, что вынужден оставить все то, о чем вы сейчас сказали.

Теперь же я вполне доволен, что нахожусь здесь. — В его глазах мелькнул лукавый огонек. — Но вам, конечно, надо будет постараться, чтобы мне и впредь не хотелось никаких иных развлечений.

Он подшучивал над нею, но Лоилия оставалась серьезной.

— Как можете вы предположить, что я способна хоть чуть-чуть… заменить вам все эти… наслаждения, которых вам, должно быть, так недостает… особенно ваших лошадей.

— Я предвидел, что рано или поздно мы вернемся к лошадям, — улыбнулся лорд Брэйдон, — и поскольку мы сейчас стоим на якоре возле тех самых берегов Франции, где, я знаю, есть несколько хозяйств с верховыми лошадьми, думаю, мы могли бы организовать небольшие прогулки, чтобы поразмяться, когда ваш отец будет спать.

Теперь беспокойство в ее глазах сменилось возбужденностью.

— Это действительно возможно? О, как было бы прекрасно!.. Но вы же знаете, что у меня здесь нет… амазонки.

— Значит, придется вновь послать Уоткинса за покупками, — сказал лорд Брэйдон. — Он очень любит это занятие; не забыть бы мне похвалить его за выбор платья, которое теперь на вас.

Лоилия бросила взгляд на свое платье, как будто не замечала его ранее.

Лорд Брэйдон подумал, много ли найдется знакомых ему женщин, которые могут забыть, что на них надето, или могут не подумать об этом, когда он входит к ним.

— По оно значительно… дороже, чем я могла бы… себе позволить, — пролепетала Лоилия, — поэтому… пожалуйста… вы не должны тратить больше… денег на меня.

— Это как раз то, что я не намерен обсуждать, — возразил лорд Брэйдон. — Все, что было у вас, осталось в известном месте, о котором не следует упоминать, поэтому вы должны позволить мне позаботиться о том, чтобы, пока мы не возвратимся в Англию, вы были по крайней мере прилично одеты.

— Я… уверена, что могла бы найти что-либо… дешевое для верховых поездок.

— А я не менее уверен, что это сильно расстроило бы Уоткинса, воображающего себя непревзойденным знатоком моды!

Лоилия была не в силах удержаться от смеха.

— Мне значительно легче сказать… благодарю вас за все, чем пытаться противиться вам, когда вы уже что-то решили.

— Вот сейчас вы говорите разумно.

— Вы всегда считаете разумным то, что совпадает с вашим мнением?

— Конечно! Тем более что мы оба участвуем, как вам известно, в миссии огромной важности.

И как бы желая окончательно убедить ее в этом, он сказал:

— Не забывайте, что вы, и я, и, конечно, Уоткинс, освободили одного из самых значительных людей секретной службы Министерства иностранных дел. Я знаю, что маркиз Солсберийский будет восхищен нами, несмотря на то что он не сможет сообщить всему миру, какими находчивыми мы оказались.

— Вы хотите сказать, каким мудрым оказались вы!

Повинуясь неосознанному импульсу, Лоилия протянула к нему руки.

— Если б только я могла сказать вам, что это… значит — видеть папу здесь с нами… и знать, что он… жив.

На последнем слове голос изменил ей.

— Мы выпьем сейчас по бокалу шампанского, — быстро сказал лорд Брэйдон, — чтобы отпраздновать нашу великую и славную победу! Жаль только, что мы не могли увидеть лицо капитана, когда он обнаружил, что дверь заперта, а его птичка впорхнула!

— Совершенно очевидно, что он заподозрит вас и Уоткинса.

— Он может подозревать нас, но ему будет очень трудно доказать даже самому себе, что мы являлись непосредственными участниками похищения.

Он наполнил два бокала из бутылки, стоявшей рядом на маленьком столике.

— Это означает, конечно, что ваш отец не сможет вновь посетить Германию, — сказал он, — и для вас это было бы также неразумно после возвращения в Англию.

— Вам не кажется… что немцы, когда они… узнают, что папа вернулся домой, могут… напасть на него?

Лоилия колебалась, прежде чем произнести слово» напасть «.

Она думала о неотвратимости намерения немцев убить ее отца.

Он и сам уже размышлял об этом.

Передав бокал Лоилии, он сел рядом с ней.

— Теперь послушайте меня, Лоилия, — сказал он. — Я уже думал об этом и хочу предложить вам, чтобы недолго — по крайней мере до тех пор, пока мы не убедимся, что немцы не интересуются более вашим отцом, — вы оба пожили в моем доме.

Лоилия смотрела на него с нескрываемым изумлением.

Ей никогда бы не пришла в голову мысль, что они могут быть его гостями.

— Конечно, мы не можем… сделать этого!

— Я не вижу причины. Вы говорили, что видели фотографии моего дома, и должны, следовательно, понимать, что он достаточно большой для любого количества гостей.

— Но они… были бы… вашими друзьями.

— Вы хотите сказать, что после всех пройденных нами испытаний вы и ваш отец не являетесь ими?

Он заметил, как румянец подкрался к ее щекам.

Смущенно глядя в сторону, она сказала:

— Я хочу думать, что мы друзья… но это означает нечто иное, чем дружба с теми, кого вы знаете… давно.

— Нечто совсем иное, — согласился лорд Брэйдон.

Он встал, увидев стюарда, входящего в салон с первым обеденным блюдом.

Следующим утром, убедившись, что его пациент провел сравнительно спокойную ночь, Уоткинс сошел на берег.

По возвращении он нашел лорда Брэйдона на палубе, залитой солнцем, и сообщил, что ему приведут двух лошадей из небольшого рыбацкого поселка, расположенного в миле по берегу от места их стоянки.

Ему удалось также достать юбку для верховой езды и блузку.

— Есть еще один городок в двух милях отсюда, — сказал Уоткинс, — и я схожу туда завтра, а может быть, и сегодня к вечеру, посмотрю, что можно найти там. Мисс Лоилии понравится то, что я купил ей, она будет выглядеть прелестно.

Он лукаво взглянул на своего господина.

Лорд Брэйдон проигнорировал эту дерзость.

— Благодарю вас, Уоткинс. Покажите мисс Лоилии ваши покупки для нее и позаботьтесь, чтобы ваш пациент получил что-нибудь питательное на ленч.

Уоткинс привык к напускному безразличию господина к его находчивости.

Он поспешил вниз, к кабинам, чтобы разыскать Лоилию.

Уж она-то с интересом выслушает его рассказ о трудностях, которые он испытал, разыскивая нужные ей вещи в этом, как он выразился, » забытом Богом месте «.

После отличного ленча Лоилия, в белой блузе с кружевными вставками и широкой юбке из дешевой, но приятной материи, сошла на берег.

Когда она села на породистую лошадь, ей показалось, что в целом свете нет девушки счастливее ее.

Уоткинс не смог купить ей шляпу, и она с помощью заколок сделала себе гладкую прическу.

Она была в таком радостном возбуждении, что совсем не обращала внимания на свою внешность.

Она думала о том, что лорд Брэйдон смотрится на лошади точно так, как она и представляла его мысленно на скачках.

Он казался частью лошади, целиком спившись с нею.

Невозможно было не восхищаться жеребцом, которого Уоткинс взял для него напрокат.

Они отправились через заросшую, невозделанную территорию, тянувшуюся вдоль берега.

Затем въехали в плодородную долину, где на полях трудились мужчины и женщины.

Наконец они окунулись в тишину и покой после шума, перипетий и страхов Берлина.

» Трудно представить, что эти два мира, здешний и тот далекий, существуют на одной планете «, — размышляла Лоилия.

Глядя на ее лицо, лорд Брэйдон спросил:

— Вы счастливы?

— Я только сейчас подумала, что попала в волшебную сказку и все мои желания сбылись.

— Благодарю вас, — улыбнулся он.

— А вы, конечно, — засмеялась она, — моя сказочная крестная-фея или, пожалуй, крестный-волшебник, хотя такого, кажется, не было ни в одной сказке.

— Я боялся, что вы отведете мне роль злого Барона или царя Демона?

— Как вы могли подумать такое? Конечно, вы — Принц…

— ..который обнаружил, что лягушка оказалась на самом деле Принцессой? — закончил он фразу. — Это было бы прекрасно.

Она отвернулась от него.

— Это, должно быть, происходило столько раз… или, может быть, все ваши… принцессы всегда были… королевского рода?

—  — Я думал, что вы — часть волшебной сказки, — тихо сказал лорд Брэйдон, — а в моих книжках принцессы никогда не были саркастичными или насмешливыми. Они всегда смотрели на жизнь сквозь розовые очки и потому были очень счастливы.

Лоилия вздохнула.

— Мне бы тоже хотелось быть такой, но я все еще… боюсь.

— Я же вам сказал, что все страшные домовые остались позади, и я отказываюсь верить, что вы боитесь меня.

— Нет… я боюсь только… проснуться.

Он рассмеялся.

Солнце уже немного остыло, и тени под деревьями удлинились.

Они повернули обратно.

Увидев его яхту» Морской Пев»в маленькой бухте, где море было особенно голубым, Лоилия спросила:

— Папа скоро окрепнет, и мы сможем отправиться в Англию?

— Вы так спешите?

— Нет, конечно, нет! Я только… боюсь, что вам… наскучит здесь, не сожалею, что мы… связываем вас.

— Поскольку я крайне эгоистичен, — заявил лорд Брэйдон, — то никогда не позволяю себе скучать. Если бы мне действительно наскучило здесь, ничто бы не могло остановить меня; я бы приказал отплыть прямо в Англию и, расставшись там с вами, предался бы тому, что вы называете «моими развлечениями».

— Это то, чего вы хотите? — спросила Лоилия.

— Я уже сказал, что всегда поступаю так, как хочу, если, конечно, не получаю королевского приказания посетить Берлин.

Лоилия рассмеялась.

— По крайней мере принц Уэльский не может в данный момент никуда вас направить, поскольку не имеет представления, где вы сейчас находитесь!

— И это меня устраивает, а потому не пытайтесь соблазнить меня тем, по чему, как вам представляется, я соскучился.

— Неужели вы думаете, что я делаю это? — спросила Лоилия. — Вы ошибаетесь.

Конечно, я хочу подольше побыть здесь.

Ездить с вами… разговаривать с вами — это самое увлекательное из того… что было в моей жизни.

Лорд Брэйдон молчал, и она добавила:

— Я не верила до этого, что в целом мире может быть мужчина, подобный вам.

— В каком смысле?

— Вы… молодой и в то же время такой… мудрый, как будто у вас за плечами… долгие годы. Вы принадлежите светскому обществу — и в то же время… если, конечно, вы не… превосходный актер… вам доставляет удовольствие прогуливаться наедине со мной… в этот прекрасный день.

Ее слова не воспринимались как комплимент.

Просто она рассуждала вслух, пытаясь понять его.

— Я охотно соглашусь со всем этим, — сказал лорд Брэйдон. — И какое же заключение вы сделаете обо мне?

— Что вы… уникальный и очень… хороший человек! — с легкостью сказала Лоилия.

Она посмотрела на него.

Они не могли отвести глаз друг от друга.

Глава 7

Лорд Брэйдон прошел в каюту Тарстона Стэндиша; тот сидел на кровати с какими-то записями в руках.

— Как вы чувствуете себя? — спросил лорд Брэйдон.

Тарстон Стэндиш улыбнулся:

— Не присядете ли, милорд? Я хотел бы поговорить с вами.

— Я ожидал этого, но думал, что лучше оставить вас в покое на несколько дней, пока вы не оправитесь от раны.

— Мне намного лучше, — сказал Тарстон Стэндиш, — и прежде чем мы продолжим, — вот мой доклад об орудии, которым вы интересуетесь.

Он вручил лорду Брэйдону некоторые бумаги.

Уже после беглого просмотра он понял, что в них содержится именно то, что он хотел знать.

— Могу я передать эти бумаги принцу Уэльскому, с тем чтобы он представил их маркизу Солсберийскому?

Задавая этот вопрос, лорд Брэйдон испытывал неловкость, возможно, оттого, что был бы нарушен регламент передачи информации.

В конце концов маркиз посылал в Берлин Тарстона Стэндиша.

— Учитывая то, что вы спасли меня и мою дочь, — ответил Тарстон Стэндиш, — я не могу быть столь неблагодарным, чтобы не исполнить любое ваше желание.

Лорд Брэйдон молчал.

Он смотрел на бумаги и думал, в каком восторге будет от них принц Уэльский.

Он сможет сообщить нечто конкретное маркизу, и он будет, несомненно, «первым из услышавших».

— Бы знаете, как я вам благодарен, — продолжал Тарстон Стэндиш, — за то, что вы не только вызволили меня из Берлина, но и спасли Лоилию от катастрофических последствий ее необдуманных поступков.

— Надеюсь, вы не будете очень строги к ней, — промолвил лорд Брэйдон. — Она хорошо сознает, что сделала ошибку, и не совершит ее вновь.

— Я позабочусь об этом, — тихо сказал Тарстон Стэндиш.

Лорд Брэйдон взглянул на него, не понимая, что он имеет в виду.

— Это была моя последняя миссия, — объяснил Тарстон Стэндиш, — и благодаря вам она увенчалась успехом. Я бы не хотел, чтоб моя отставка сопровождалась провалом!

—  — Я не понимаю.

— Значит, я должен внести полную ясность. Я очень болен, хотя об этом никто не знает, кроме моего доктора.

Лорд Брэйдон удивленно смотрел на него.

— Когда я покидал Англию, — продолжал Тарстон Стэндиш, — из разговора с моим врачом я понял, что даже если не добуду чертежи немецкого орудия, которое так интересует маркиза Солсберийского, лично для меня это не будет иметь какого-либо значения, поскольку я не успею возвратиться, чтобы пожать плоды своего провала.

Лорд Брэйдон все еще ничего не понимал, хотя и не прерывал его.

Тарстон Стэндиш, однако, почувствовал его недоумение и сказал без обиняков:

— У меня туберкулез, и одно легкое уже сильно повреждено. Как вы понимаете, милорд, вопрос о моей смерти решится в сравнительно короткое время; доктора бессильны спасти мою жизнь.

— Я сожалею… страшно сожалею, — с сочувствием сказал лорд Брэйдон.

— Не сожалейте обо мне, — попросил Тарстон Стэндиш. — Если здоровье не позволяет мне делать то, что вселяет в меня радость жизни, то лучше умереть.

Он говорил совершенно спокойно и естественно, и лорд Брэйдон произнес:

— Я думаю, что в какой-то мере могу понять ваши чувства.

В это время он представил себе маленькую усадьбу с несколькими акрами земли, которую описала ему Лоилия, эту ограниченную жизнь, от которой зачах бы и он сам, любивший, как Тарстон Стэндиш, бродить по всему свету.

— Единственное, что я могу еще сделать, — убежденно сказал Тарстон Стэндиш, — так это закончить мою третью книгу, чтобы отдать ее вместе с двумя другими в ваши руки.

Глядя с надеждой на лорда Брэйдона, он продолжал:

— Если вы позволите мне, милорд, сделать вас своим поверенным, то сможете опубликовать их, когда сочтете это безопасным.

Я знаю, вы проследите, чтобы Лоилия получила все доходы от их публикации.

— Безусловно, я сделаю это, — пообещал лорд Брэйдон. — Я хочу лишь сказать, Стэндиш, что мы восхищаемся вашей самоотверженностью при выполнении особых операций, о которых говорилось лишь шепотом и за закрытыми дверьми, и что нам всем будет не хватать вас.

Тарстон Стэндиш засмеялся.

Глядя на него, лорд Брэйдон понял, как серьезно болен этот человек.

Он даже усомнился, что ему удастся закончить свою книгу.

Он держал в руках чрезвычайно ценные бумаги, которые ему предстояло вручить принцу Уэльскому, а Тарстон Стэндиш откинулся на подушки, будто внезапно почувствовал страшную слабость.

— У меня есть предложение, — сказал лорд Брэйдон. — И я надеюсь, вы его одобрите. Так вот, к настоящему времени германская тайная полиция скорее всего поняла, что вы владеете секретом их нового орудия, и попытается ликвидировать вас до того, как вы передадите кому-либо этот секрет.

Тарстон Стэндиш вдохнул воздух, но ничего не сказал.

— Поэтому я предлагаю, — продолжал лорд Брэйдон, — чтобы вы оставались здесь, на моей яхте, и работали над книгой.

Не было необходимости объяснять Таретону Стэндишу, что означал бы для него отказ от этого предложения.

Постоянные сомнения; следят за ним или нет.

Страх при погружении в сон, что кто-то войдет ночью в его комнату и убьет.

Более того — обычная прогулка по улице может завершиться его убийством от руки безобидного с виду прохожего.

— Я все продумал, — заявил лорд Брэйдон, — и моя яхта может доставить вас, куда вы только пожелаете. Лично я думаю, что пребывание в каком-нибудь солнечном уголке было бы для вас наиболее полезным. — И добавил с улыбкой:

— В такое время года неплохо отправиться на Средиземноморье.

— Я бы сделал это с огромным удовольствием, — ответил Тарстон Стэндиш, — и если бы я мог выбирать, где сложить мои кости, то предпочел бы Грецию.

— Значит, моя яхта — в вашем распоряжении, — сказал лорд Брэйдон, — и вы можете предоставить мне заботу о Лоилии.

— Это беспокоит меня более всего! — воскликнул Тарстон Стэндиш. — У меня есть две старшие сестры и несколько кузин, которые были бы готовы принять ее. — Он вздохнул. — Но я думаю, что жизнь с ними покажется ей крайне скучной и ограниченной после тех подвигов, которые мы совершали вместе.

— Я обещаю вам, что позабочусь о Лоилии и о свершении ваших планов. — Он встал. — Теперь мы едем с нею на прогулку, а когда вернемся, я прикажу отплыть на Фолкстоун. Хочу поскорее встретиться с принцем Уэльским и успокоюсь, когда эти схемы окажутся наконец в его руках без риска быть украденными у меня.

— Надеюсь, что этого не случится, — сказал Тарстон Стэндиш. — Я бы мог вновь составить их, но это потребовано бы много усилий.

— Положитесь на меня, — улыбнулся лорд Брэйдон.

Покинув каюту, он поднялся на палубу, где его ожидала Лоилия, готовая для прогулки верхом.

В новой зеленой амазонке, купленной Уоткинсом в ближайшем городе, она выглядела как сама Весна.

Сшитая из дешевой материи, амазонка тем не менее имела тот французский шарм, который в сочетании с подобранной к ней шляпой придавал Лоилии особенную прелесть.

— Уоткинс опять соперничал с модельером Фредериком Бортом, выбирая мне наряд, — засмеялась Лоилия, — и я надеюсь, вы одобрите его выбор.

— Вы смотритесь великолепно и очень по-французски, — оценил увиденную красоту лорд Брэйдон, — но вам придется купить совершенно иной костюм, чтобы появиться на английском охотничьем поле.

— Боюсь, этого никогда не случится, потому что членство в охотничьих обществах всегда было не по карману нам с папой. Но я уверена, что те несколько лошадей, которые есть у нас дома, придут в состояние транса от моего вида!

Чтобы не смутить ее веселья, он не стал, как задумывал прежде, говорить о своих планах.

Они отправились верхом далеко, любуясь сельскими видами французского приморья.

Остановившись возле маленькой придорожной таверны, они с удовольствием позавтракали, наслаждаясь французскими блюдами и оживленно беседуя.

На обратном пути Лоилия думала о том, что ей никогда еще не было так хорошо, как теперь.

И никогда еще ей не приходилось проводить время в обществе столь умного и интересного мужчины.

А он шутил с ней, заставляя смеяться, словно был так же юн, как она.

Когда они подъехали к берегу вблизи яхты, их ожидал конюх, чтобы отвести лошадей обратно в конюшню.

— Вы должны попрощаться с нашими лошадками, Лоилия, — сказал лорд Брэйдон, — потому что мы на них больше не поедем.

Лоилия ошеломленно взглянула на него.

— Я очень… благодарна им за то, что они так хорошо… носили меня, — промолвила она.

Он снял ее с седла и, поддерживая, ощутил легкую дрожь, пробежавшую по ее телу.

Он заплатил конюху за лошадей, и они пошли к яхте.

Лоилия сразу побежала к отцу, но у его каюты столкнулась с Уоткинсом.

— Мистер Стэндиш спит, мисс, — тихо сказал он.

— Тогда я не буду его беспокоить. Хорошо ли он позавтракал?

— Он пытался, мисс, а после ленча немного работал над своей книгой, но я думает, что эти усилия утомили его.

— Он не должен слишком много работать.

Идя в свою каюту, Лоилия думала, как сможет он выдержать отплытие от французского берега.

Затем ему предстоит путь либо к дому лорда Брэйдона, либо к их дому.

Она собиралась раньше обсудить это с ним, но чувствовала, что его нельзя беспокоить, пока ему не станет получше.

И вот теперь ее вновь охватила тревога.

Уоткинс говорил, будто ему лучше, но она видела, что он еще очень слаб, и все так же бледен, как во время пребывания его в подвале капитана Эдерснаера.

Она решила, что лорд Брэйдон захочет побыть один, после того как они целый день провели вместе.

Сняв амазонку, она легла на кровать отдохнуть перед обедом, но предпочла бы продолжить общение с этим талантливым человеком, который отличался к тому же искрометным остроумием.

Она не воспринимала всерьез предложение лорда Брэйдона пожить в его доме в Оксфордшире и не помышляла впредь пользоваться его добротой и радушием.

Но она знала, что расставание с ним было бы для нее невыносимой мукой.

Лежа в своей комфортабельной каюте, освещенной закатными лучами, она думала лишь о возможности побыть с ним хоть сколько-нибудь еще.

Без него мир станет слишком маленьким и одиноким.

«Папа, наверное, скоро отправится в свою очередную миссию, — размышляла она. — Мне вновь останется лишь забота о лошадях и беспокойство о папе, подвергающемся опасности».

Ее прошибло ознобом от одной только мысли, что еще до того, как он отправится на новое задание, немцы могут убить его, поскольку он слишком много узнал во время своей последней разведки.

«Что же мне делать? К кому обратиться за помощью?»— спрашивала она себя.

И тогда возник образ лорда Брэйдона, озаривший ее ярким светом.

Он — единственный, кому она может довериться полностью, к кому может обратиться за помощью.

«Но как я могу опять взвалить на него это бремя?»— думала она.

Его доброта, сила и решительность в самых затруднительных случаях окончательно покорили ее сердце. Он заполнил собой весь мир.

«Я люблю его! Я люблю его!»— повторяла она мысленно теперь, хотя прежде пыталась не признаваться себе в этом.

Она знала, эта каюта защищает ее потому, что она на его яхте. «Морской лев» стал для нее сказочным дворцом, потому что он владел им.

Он самый настоящий, а не сказочный Принц.

«Хотя я — не Золушка, не заколдованная Лягушка, не Принцесса его мечты», — прошептала она.

Ее глаза наполнились непрошеными слезами от ощущения безнадежности ее любви.

Она тянулась к луне, которая всегда будет оставаться недоступной для человека.

— Я люблю его! — сказала она вслух, одеваясь к обеду.

На ней было новое платье, которое Уоткинс купил вместе с амазонкой.

В его простоте просвечивал все тот же шарм, которого всегда не хватало английским платьям.

Ее изящная талия казалась в нем еще более тонкой.

Вздымающиеся волнами пышные юбки делали ее похожей на цветок.

Она и не подозревала, что лорд Брэйдон видел в ней не распустившуюся белую розу.

Он ожидал ее в салоне.

После того как она призналась самой себе в любви к нему, ей трудно было побороть смущение и встретиться с ним взглядом.

Яхта стояла на якоре среди спокойного, неподвижного моря.

Слышался лишь мягкий плеск воды о борт судна, и заходящее солнце вливалось ослепительным светом через иллюминаторы.

Все это было частью ее волшебной сказки.

Лорд Брэйдон встал, когда она вошла.

Он был великолепен в своем вечернем костюме.

Она чувствовала, что рядом с ней самый лучший в мире мужчина.

— Уоткинс говорил мне о вашем новом платье, — сказал он, — и я думаю, вы знаете, как оно идет вам.

Па ее щеках вспыхнул румянец, но она сумела промолвить:

— Это наш… последний вечер… вместе?

— Надеюсь, что нет, — ответил лорд Брэйдон, — но давайте обсудим это после обеда.

Стюарды уже входили с подносами.

Так же как за ленчем во французской таверне, они говорили о вещах, которые лорд Брэйдон ранее никогда не обсуждал с женщинами.

Поскольку Лоилия провела достаточно времени со своим отцом, а также успела прочесть огромное количество книг, ему было порой нелегко перещеголять ее цитатами.

Ему также приходилось иногда напрягать свой ум, чтобы высказать убедительные доводы по некоторым темам, предлагаемым ею.

Все это было весьма увлекательно для него.

Когда обед закончился, Лоилия спустилась вниз пожелать отцу доброй ночи.

Он чувствовал себя слишком утомленным, и она вернулась к лорду Брэйдону.

Он стоял возле поручня на палубе и смотрел на открытое море, все еще тронутое последними лучами заходящего солнца.

Она встала рядом с ним.

Какое-то время он молча смотрел на нее.

И вновь, боясь встретиться с ним взглядом, она отвернулась.

— Это наш последний вечер здесь, — первым нарушил он затянувшееся молчание, — и мне хочется знать, Лоилия, были ли вы столь же счастливы, как я эти несколько дней?

— Вы действительно были… счастливы?

— Очень счастлив.

Она радостно вздохнула.

— Я так… боялась, что вам может стать… скучно.

— Я всегда обнаруживал в прошлом, — сказал лорд Брэйдон, — что скуку приносит все ясное и очевидное, особенно когда знаешь заранее, что скажет собеседник. — Он задумался на мгновение. — Вы же были неповторимой, оригинальной с той самой поры, как я впервые встретился с вами.

— Благодарю… вас.

— Я думал, будете ли вы скучать по мне после того, как мы были так близки друг другу в стольких трудных ситуациях.

Его слова ранили ее, так как предполагали скорую разлуку.

В какой-то момент ей хотелось поведать ему, как отчаянно она будет скучать по нему и как мир без него никогда не станет для нее вновь таким, как в эти дни.

По потом она подумала, что эти слова могли бы привести его в неожиданное замешательство, и потому, глядя на море, сказала:

— Конечно… вас увлекут… другие дела… интересующие вас… но я… никогда не забуду, каким… добрым и каким… умным вы были, и каким… удивительным.

— Вы действительно так думаете? — спросил лорд Брэйдон. — Хотелось бы верить, что вы говорите серьезно.

— Но это действительно… так!

— Для того чтобы увериться в этом, взгляните на меня, Лоилия.

Боясь, что он разгадает ее чувства, она продолжала смотреть на море.

Но вдруг, словно какой-то неведомой силой он притягивал ее к себе, она медленно повернулась к нему.

Еще более медленно она подняла на него глаза.

Какой-то миг оба они не могли пошевелиться.

Казалось, его серые глаза заполнили собой весь мир.

Очень легко и неторопливо, словно боясь, что может вспугнуть ее, лорд Брэйдон протянул руки и привлек ее к себе.

Он чувствовал, как дрожит все ее тело, но это не был трепет страха.

Он смотрел на ее лицо, вскинутое к нему, с распахнутыми и вопрошающими глазами, с приоткрытыми губами.

Ее лицо как будто осветилось солнцем.

Его губы коснулись ее губ и завладели ими.

Все это походило на внезапную остановку дыхания.

Весь мир был объят светом, исходившим от лорда Брэйдона.

Она подсознательно жаждала его поцелуя, но думала, что никогда его не узнает.

Она не могла бы доверить это желание словам, даже сказанным наедине с собой.

Чтобы обрести счастье и радость, она должна полностью принадлежать ему.

Отныне на свете нет ничего, кроме силы его рук и сладостного экстаза, казалось, пронизавшего ее тело солнечными лучами.

Когда лорд Брэйдон оторвался от ее губ, она сказала тихим, словно не принадлежавшим ей голосом:

— Я… люблю вас!

Она произнесла это почти бессознательно.

Лорд Брэйдон не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства.

Вместо этого он поцеловал ее вновь.

Теперь его поцелуй был подобен прикосновению огня.

Лоилии показалось, что тот солнечный свет, который пронизал ее, обратился в пламя, прорвавшееся теперь от ее груди к губам.

Ощущение это налетело на нее с такой неодолимой силой и было так не похоже на все, доселе ведомое ей, что она почувствовала себя так, словно умерла и вознеслась в Небо.

Она не могла более думать, предаваясь лишь чувству, которого не знала ранее.

Поцелуи лорда Брэйдона вознесли ее наконец до луны, которая всегда была недоступна для людей.

Звезды мерцали внутри нее, а солнце обжигало как пламя.

Тихо прошептав что-то, она уткнулась лицом в его шею.

А он все крепче сжимал ее.

— Я люблю тебя, моя дорогая? — прерывисто молвил он. — Я так боялся испугать тебя, но теперь, когда ты любишь меня, все будет хорошо.

— Я люблю… тебя! Я люблю… тебя! — шептала она.

— Я хочу, чтобы ты говорила мне это вновь и вновь, пока я не уверюсь в этом. Я так боялся, что ты не сочтешь меня достойным тебя.

Лоилия рассмеялась тихим, сдавленным смехом.

— Как могла я… быть такой… глупой?

Почему я не… понимала, что на свете может быть такой мужчина… как ты?

— Я здесь и не позволю тебе искать кого-либо другого.

— Как будто я могу… захотеть этого!

Лоилия, все еще уверенная, что находится в стране грез, взглянула на него с вопросом:

— Ты… действительно сказал… что любишь меня?

— Я люблю так, что не могу думать ни о чем, кроме тебя, и мы поженимся, как только достигнем порта на английской стороне Канала.

— П-поженимся?

— Это обычно, мое сокровище, — спокойно произнес лорд Брэйдон, — когда двое любят друг друга.

— Но… я никогда не думала… никогда не мечтала, что ты… захочешь жениться на мне! Ты слишком… великолепный… слишком… влиятельный… возможно, я буду… недостойной тебя… и ты будешь… сожалеть.

Лорд Брэйдон рассмеялся, и это был смех поистине счастливого человека.

— На этот риск мне придется пойти, — заявил он, — но я думаю, вряд ли, моя любимая, мы когда-нибудь наскучим друг другу, если, конечно, тебе не покажется скучной и однообразной жизнь со мной после твоей жизни с отцом.

— Как можешь ты… говорить нечто такое… глупое?

Затем, поняв, что он подсмеивается нал ней, она добавила:

— Пожалуйста… я хочу, чтобы мы поженились… но я чувствую, что… тебе… не следует этого делать.

— Ты хочешь сказать, несмотря на то что мы оба испытываем друг к другу, я должен оставить тебя?

Лоилия инстинктивно прижалась к нему.

Она держалась за отворот его вечернего пиджака, как будто боялась, что он может исчезнуть.

— Я не смогла бы… выжить, потеряв тебя… теперь.

— Этого никогда не случится.

— Но представь… просто представь, что германцы…

— Ты не должна думать об этом! — сказал он твердо. — В Англии мы будем хорошо защищены, и я уже все устроил для твоего отца, чтобы он был в полной безопасности…

Лорд Брэйдон чуть было не закончил словами «пока он жив».

Но было бы ужасной ошибкой усугублять тревогу Лоилии за отца, сообщив, что его дни сочтены.

Когда она станет его женой и он сможет защищать ее и заботиться о ней, она поймет.

Она достаточно умна и проницательна, чтобы понять: Тарстон Стэндиш предпочел смерть в зените своей карьеры.

Он не смог бы стареть, чувствуя, что не может больше совершать подвиги, так вдохновлявшие его в молодости.

Лоилия была мягкая и добросердечная, юная и кроткая, а также, как понял лорд Брэйдон, неискушенная и доверчивая.

Он поклялся себе, что будет защищать ее и заботиться о ней всю свою жизнь.

А первостепенная задача — сделать ее такой счастливой, чтобы смерть отца не стала для нее столь ужасным потрясением, каким была бы сейчас.

Тогда они смогут переживать эту утрату вместе.

Тогда они не просто будут несчастными, сожалея, что его больше нет с ними, но обогатят свою жизнь мыслями об этом человеке.

— Ты ведь понимаешь, моя дорогая, — сказал лорд Брэйдон спокойно, — что, поскольку твой отец как всегда прекрасно подготовил описание секретного германского орудия, я обязан как можно скорее доставить его записи принцу Уэльскому. — Он обнял ее покрепче. — Но поскольку не могу и не хочу оставить тебя, я возьму тебя с собой как мою жену.

— А ты… уверен, что это будет… верный шаг?

В голосе ее слышалась озабоченность, но в то же время никакая иная женщина не могла бы излучать столько искреннего счастья, как Лоилия.

Это сияние счастья придавало ей такую прелесть, какой он не замечал ни в ком за всю свою жизнь.

— Вот что мы сделаем, — сказал лорд Брэйдон. — А между тем твой отец, чтобы избежать возможной опасности, останется на яхте и будет писать вторую часть своей книги.

У нее вырвался радостный вскрик удивления.

— Папе это очень понравится! Он обожает море и будет счастлив на борту этой прекрасной яхты. Кроме того, я не стану беспокоиться из-за того, что его может преследовать тайная полиция.

— Когда ты выйдешь за меня замуж, тебе не о чем будет беспокоиться, — пообещал лорд Брэйдон, — разве что обо мне!

— Я буду стараться заботиться о тебе, — сказала Лоилия, — и более всего на свете любить тебя… любить всем сердцем и… душой. Будет тебе достаточно этого?

В ее последнем вопросе звучала нотка тревоги, и лорд Брэйдон сказал:

— Знаешь, это — именно то, чего я хочу и чего мне всегда недоставало в жизни. — Он смотрел на нее как на произведение искусства. — Глупо было бы притворяться перед тобой, моя дорогая, будто женщины не любили меня каждая по-своему, но ты — единственная — молилась за меня, читала мои мысли и дала мне то, чего не давал никто.

— Что же… это? — спросила Лоилия.

Его губы приблизились к ее губам.

— Я чувствовал, целуя тебя, что ты отдаешь мне не только свое сердце, но и свою Душу.

— А ты дал солнце… луну… звезды и свет, который, я знаю, исходит от Бога, — прошептала Лоилия.

Лорд Брэйдон целовал ее вновь.

Целовал все более требовательно и страстно.

Она не боялась этого.

Она знала теперь, что любовь не только нежное, романтическое чувство, как она считала ранее.

Она более разнообразна — азартна и увлекательна.

Она сильна и властна, как сама жизнь.

Она может быть спокойной и ласковой, как море, тихо плещущее о борт яхты, но может быть мощной, бурной и неистовой, как шторм.

Лорду Брэйдону предстояло многому научить ее.

Уже и теперь каждая ее клеточка откликалась на его призыв с такой силой, о которой она не подозревала ранее.

А он продолжал целовать ее, как будто стремился убедиться, что она принадлежит ему навсегда.

Когда Лоилия проснулась, яхта лорда Брэйдона уже стояла на якоре в гавани.

Отправляясь спать, она думала о том, как изменился мир.

Она принадлежала теперь не только себе, но также человеку, которого любила.

У нее не было мыслей и чувств, не принадлежавших ему.

Накануне она оставила лорда Брэйдона очень поздно.

Заснула еще позже, почти под утро.

Теперь же солнце было высоко в небе.

Ей показалось, что отец беспокоится о ней.

Она встала, надела миленький хлопчатобумажный халатик, купленный Уоткинсом, и прошла в каюту отца.

Он сидел на постели, что-то записывая.

— Мне сказали, моя дорогая, что сегодня — день твоей свадьбы!

Лоилия бросилась к нему, обняла его.

— О папа, я так… счастлива! — воскликнула она.

— И я счастлив за тебя, моя дорогая.

Судьба соединила тебя с надежным человеком, и, несомненно, вы рождены друг для друга, так же, как были близки мы с твоей матерью.

— Я уверена в этом, — улыбнулась Лоилия, — но ты знаешь, папа, что я не могу расстаться с тобой. Поэтому, как предлагает лорд Брэйдон, когда тебе станет лучше, ты должен жить с нами в его доме в Оксфордшире.

— В настоящее время у меня много работы, — объяснил Тарстон Стэндиш, — и я сделаю ее лучше и быстрее, если буду один, потому принял великодушное предложение твоего будущего мужа остаться на его яхте. — И прибавил с лукавинкой в глазах:

— Я намерен посетить кое-какие места в Средиземноморье несколько по-иному, чем делал это в прошлом!

Лоилия рассмеялась.

— Ты будешь очень величественным, путешествуя в личной яхте; не так, как мы ездили с тобой последний раз по Франции — в неудобном экипаже, набитом пассажирами.

Тарстон Стэндиш развеселился.

— Я должен не забыть описать это приключение в моей книге!

— Ты должен не забыть включить и меня в нее, папа, — погрозила пальчиком Лоилия. — Ты непременно станешь знаменитым, когда твои книги опубликуют, и я тоже хочу участвовать в этом!

— Твое участие было неоценимым! — воскликнул он.

Она поцеловала его.

Затем они поговорили о его дальнейших занятиях — после круиза на яхте.

Наконец она прошла в свою комнату одеваться и увидела на кровати чудесное белое платье.

Рядом лежал венок из оранжевых цветов и изысканная, очевидно дорогая вуаль из брюссельских кружев.

Она поняла, что Уоткинс опять постарался проявить свой талант, и вновь оценила его безукоризненный вкус.

Когда она облачилась в свадебный наряд, чутье ей подсказало, что она должна ожидать, пока за нею придут.

Лоилия опустилась на колени рядом с постелью — помолиться о том, чтобы ее мужу никогда не наскучило быть с ней.

Она молилась также о том, чтобы в течение всей жизни их любовь оставалась такой же сильной и прекрасной, как сейчас.

«Ты должна помочь мне, мама, — мысленно обратилась она к матери. — Я знаю, как счастливы вы были с папой, как ты заботилась о нем, и я хочу быть такой же».

Она столь безоглядно была погружена в молитву, что не услышала, как отворилась дверь.

Лорд Брэйдон стоял и смотрел на нее.

Он не ожидал, что обнаружит ее за молитвой.

И вновь отметил про себя, что Лоилия отличается от остальных женщин.

Отличается столь разительно, что ему вдруг показался невероятным тот счастливый случай, который свел их.

Сила его чувств передалась ей даже сквозь ее молитвы.

Лоилия повернула голову, вскочила и бросилась к нему.

Он заключил ее в объятия и поцеловал — не страстно, а очень бережно и нежно.

— Все готово, моя дорогая, — сказал он. — На пристани нас ждет экипаж, и мы поедем в церковь.

Лоилия с трудом воспринимала его слова.

Ее переполняла любовь.

— Как это возможно? — говорил он. — Каждый раз, когда я вижу тебя, ты становишься все более прекрасной!

— Я хочу… чтобы ты так… думал, — улыбнулась она, — и каждый раз, когда я вижу тебя, я… люблю тебя больше, чем за пять минут… до этого.

В ответ он вновь поцеловал ее, и рука об руку они отправились к ее отцу.

Лоилия поцеловала отца, а лорд Брэйдон пожал его руку — слова казались излишними.

Всех троих связывала общность чувств и мыслей.

Эту общность можно было выразить одним словом — «любовь».

Впоследствии, вспоминая день свадьбы, Лоилия думала о том, что он оказался совсем не таким, каким она его заранее представляла.

Они с лордом Брэйдоном венчались в маленькой церкви рядом с набережной.

Эта церковь была увешана рыболовными сетями, и в ней, как ей рассказали, жены рыбаков молились о благополучном возвращении мужей, ушедших в море.

Церковь одаряла прихожан верой и любовью.

Лоилия знала, что подобной атмосферы она не нашла бы ни в одной из церквей Лондона.

После венчания, все еще плененные благословениями священника, звучавшими в их душе, они возвратились на яхту.

Там их ждал легкий ленч, а потом экипаж отвез их на вокзал.

К восторгу Лоилии, к поезду был прицеплен специальный вагон, отдельно для них.

Он должен был доставить их до станции, ближайшей к дому лорда Брэйдона в Оксфордшире.

Ей никогда еще не приходилось ездить в личном вагоне.

Лорд Брэйдон с удовольствием наблюдал, как она исследует его подобно ребенку, получившему новый кукольный домик.

— Это просто необыкновенно! — сказала она, усаживаясь рядом с мужем в гостиной комнате.

В ней вместо единичных кресел были расставлены уютные диваны.

— Это действительно необыкновенно, потому что я могу быть наедине с тобой, моя дорогая.

— Я тоже рада этому! — воскликнула Лоилия. — Я, наверное, испугаюсь, когда встречу множество людей, которые будут поражены, что ты женился на мне.

— Достаточно лишь взглянуть на тебя, чтобы понять причину этого! — сказал лорд Брэйдон. — И в то же время, мое сокровище, ты и я имеем тысячу других причин, кроме этой.

Он придвинулся к ней, и она спросила;

— Скажи мне… свои причины того, что мы вместе.

Он смотрел на нее сверху, и на его лице было выражение, которого никто никогда еще не видел у него.

— Я люблю тебя, — объяснил он, — потому, что ты прекрасна. Но твоя красота не только в совершенных чертах, не только в твоей коже, такой полупрозрачной, или в твоих глазах, похожих на звезды. Твоя красота, мое сокровище, исходит из твоего сердца и твоей души. И то, и другое принадлежит мне.

Лоилия вскрикнула от восторга.

— Я люблю тебя не только потому, что ты красив и великолепен, но и потому, что ты самый умный человек в мире… и в то же время самый добрый и самый… чуткий и понимающий.

Он был тронут искренностью ее слов.

Она утверждала то, во что действительно верила, и он целовал ее до тех пор, пока вагон, казалось, не начал вращаться вокруг них.

Опять они очутились в их собственном мире…

В этом мире не было ничего, кроме любви и ослепительного света, исходившего от них.

Лоилия не была ошеломлена огромными размерами дома лорда Брэйдона.

Не смутила ее и армия слуг, обрадованных их прибытием.

Будучи извещен об их женитьбе, дворецкий произнес небольшую речь, приветствуя Лоилию и желая молодым счастья и всяческих благ.

Поскольку Лоилия могла читать в мыслях, она знала, что слуги не относились к лорду Брэйдону как к господину, внушающему благоговейный страх.

Старшие помнили его еще маленьким мальчиком; он рос у них на глазах, и они любили его как собственного сына.

Он пожал всем руки.

Затем повел ее вверх по лестнице, и она вопросительно взглянула на него.

— Мы оба устали после долгой дороги, — сказал он, — поэтому я распорядился, чтобы нам не мешали сегодняшний вечер провести неформально.

Он обнял ее за плечи и, пока они шли по коридору, докладывал:

— Я заказал обед в твой будуар, и все, что тебе придется сделать, это — принять ванну и надеть халат, который, я уверен, Уоткинс уже приобрел для тебя.

— Я думаю, — засмеялась Лоилия, — со временем смогу сама выбирать себе одежду, но чувствую, что Уоткинс будет делать это намного лучше, чем я!

— Я дам тебе самое великолепное приданое, какое когда-либо доставалось невесте, — сказал лорд Брэйдон, — но тебе придется подождать, моя прекрасная, до приезда в Лондон. — Он улыбнулся. — А пока Уоткинс обеспечит тебя всем необходимым.

Так как он провел много времени в Фолкстоуне этим утром, думаю, он нашел уже кое-что для тебя.

Лоилия вновь рассмеялась.

Наверняка ничего подобного не происходило ни с одной из невест.

Она не удивилась, когда, приняв ванну с розовой водой, обнаружила приготовленную для нее ночную рубашку, украшенную кружевными вставками; рядом лежал халат, подобранный ей в тон и расшитый нежными розовыми цветами.

— Где Уоткинс мог найти такие очаровательные и прекрасно выполненные вещи? — спросила она экономку, помогавшую ей.

— Мистер Уоткинс говорил мне, миледи, что более всех в шитье и вышивании искусны монахини, поэтому он купил белье, которое вы носите, в монастыре во Франции.

Это очень позабавило Лоилию и было настолько фантастично, что казалось продолжением сочиненной ею волшебной сказки.

Сказка эта продолжалась наяву, когда она вошла в будуар рядом с ее спальней и увидела там своего мужа, ожидавшего ее.

На нем был длинный халат, богато расшитый широкой тесьмой наподобие галунов.

Казалось, он одет в военную форму, а она в своем халатике выглядела слишком «неформально», как сказал лорд Брэйдон.

Однако, привыкнув не обращать внимания на свою внешность, она вскоре избавилась от смущения.

Стол в центре комнаты был украшен золотыми изделиями и освещался золотым канделябром. Посередине стоял букет орхидей.

— Мы будем обслуживать себя сами, — сказал лорд Брэйдон, — или, вернее, я буду прислуживать тебе, моя дорогая. Я не хотел, чтобы нам мешали слуги, лучше представим себе, что в доме, кроме нас, нет никого.

Лоилия подумала, что лишь он способен представить это.

Но прежде, чем она успела хоть что-то сказать, он поцеловал ее и налил в бокалы шампанское.

— Тост, моя драгоценность! За нас и нашу вечную любовь!

— Это — то, о чем я… молюсь!

— Так и будет — Лорд Брэйдон вновь поцеловал ее.

Она не помнила, что ела и пила.

Все казалось волшебным в этой сказке; а когда обед закончился, лорд Брэйдон повел ее обратно в ту прекрасную комнату, где она раздевалась.

Шторы там были уже задернуты.

Лишь две свечи горели у огромной позолоченной кровати с пологом из купидонов, держащих гирлянды роз.

Лоилия думала, что лорд Брэйдон поведет ее к ней.

Но он подошел к окну и раздвинул занавеси.

Пуна поднималась над деревьями парка.

Уже высыпали звезды, сияя на небе подобно бриллиантам и отражаясь в озере огненными блестками.

Пуна разливала серебро по листьям деревьев; от них на землю ложились тени, темные и таинственные.

Лорд Брэйдон обнял Лоилию, и она сказала:

— Здесь так прекрасно, и все… дышит… тобою.

— Здесь все дышит нашей любовью, моя прекрасная жена, и я надеюсь, что когда-нибудь наши дети полюбят это все так же, как любим мы.

Мысль эта вогнала Лоилию в краску.

Она стыдливо уткнулась лицом в его плечо.

— Я должна… сказать тебе… кое-что, — произнесла она еле слышно.

— Что это?

Она колебалась, и он, чувствуя ее трепет, велел:

— Говори же.

— Когда ты нашел меня в этом… ужасном месте, — нерешительно начала Лоилия, — мне кажется, я… поняла, почему мужчины, такие, как барон, приходят туда… за развлечением, но я боюсь… ты сочтешь меня очень невежественной… потому что… я точно не… знаю, что происходит, когда двое… любят друг друга.

Лорд Брэйдон крепче прижал ее к себе.

Его губы прикоснулись к ее волосам, и он подумал, что никогда не ожидал услышать подобное от женщины, на которой женится.

Он предпочитал связь с опытными замужними женщинами, с которыми у него было столько affaires de coeur.

Ему и в голову не приходило, что молодая девушка может быть не только абсолютно невинной, но и несведущей.

И прежде Лоилия пленила его своей чистотой, он хотел стать ее защитником, оберечь от одиночества и опасностей.

Теперь же в ней воплотились все его мечты. Она узнает о любви лишь от него.

Это будет самое волнующее событие в его жизни.

— А вдруг, — сказала Лоилия все тем же неуверенным голосом, — когда ты… получишь мою любовь… ты будешь… разочарован?

— Это невозможно! — возразил лорд Брэйдон.

— Почему?

Вместо ответа он взял ее на руки и понес к постели.

Расстегнул ее халат и вновь поднял, чтобы уложить на обшитые кружевами подушки и накрыть простынями с монограммами.

Затем он обошел кровать с другой стороны, снял свой халат и лег рядом с ней.

Прижав ее к себе, он ощутил трепет ее тела и испытал чувство, которого не знал прежде.

Страсть поднималась внутри него сжигающим огнем.

И в то же время чувство, которое он испытывай к Лоилии, было абсолютно не похоже на те ощущения, что были у него с другими женщинами.

— Ты задала мне вопрос, моя восхитительная, — сказал он, — и теперь я хочу ответить на него. Ты никогда не наскучишь мне, потому что ты моя и потому что я люблю не только твою красоту, твое прекрасное тело и чувства, которые ты вызываешь во мне, когда я целую тебя, но люблю в тебе еще многое и многое другое!

— Скажи мне это… пожалуйста… скажи мне, — умоляла Лоилия.

— Прежде всего я люблю тебя за твой острый, все понимающий, мудрый ум.

Он поцеловал ее в лоб.

— Еще я люблю в тебе твою привязанность и преданность отцу, твою готовность жертвовать собой ради него.

Он улыбнулся, добавив:

— Я не знал ни одну женщину, столь безыскусную и искреннюю, которую больше заботило бы не то, что она носит или как выглядит, а волновали бы по-настоящему важные вещи.

— Но когда я… полюбила тебя, — сказала Лоилия, — я стала бояться, что недостаточно… красива для… тебя.

— К тому времени, — продолжал лорд Брэйдон, — я уже был влюблен не только в твое лицо, но также в твое сердце и, как я уже говорил тебе, мой ангел, я полюбил твою душу.

Он целовал ее лицо, прикасался руками к ее телу.

— Все о чем я сказал, принадлежит теперь мне, и все это так бесценно и так волнует меня, моя дорогая, что я не смогу когда-либо пресытиться тобой!

Он глядел на нее в свете, исходившем от свечей за тканью полога.

Лунный свет, проникавший через окна, придавал всему магический, неземной вид.

Ему не давало покоя опасение: то, что он сделает, может испугать Лоилию.

Однако, чувствуя невозможность выразить это словами, он лишь успокаивал ее:

— Ты не должна бояться, моя радость, потому что я буду очень нежен с тобой.

Лоилия же взглянула на него, счастливо улыбаясь.

— Как же я могу… бояться… тебя? Я обожаю тебя… я даже… поклоняюсь тебе.

Я могла бы бояться только… что ты… разлюбишь меня.

— Но поскольку это невозможно, — сказал лорд Брэйдон, — нам следует лишь наслаждаться нашей любовью, ведь именно любовь к тебе, Лоилия, заставляет меня жаждать, чтобы ты была моей.

Лоилия придвинулась ближе к нему.

— Пожалуйста… научи меня, — просила она, — научи меня не только любить тебя так, как ты… хочешь, чтобы я любила… но также как сохранить твою… любовь ко мне.

Его губы не позволили ей ничего более говорить.

Он целовал ее с тем властным жаром, который она уже ощутила в нем ранее.

В этом проявлялась не только сила, но и чудо любви.

Она чувствовала, как его губы зажигают огоньки пламени внутри нее.

И не было необходимости учить ее — ее тело откликалось на его ласки так же, как перекликались их мысли.

Это было так естественно и в то же время так совершенно, что оба жаждали одного и того же.

— Я люблю… тебя! — шептала она. — Я люблю тебя… Моя любовь… наполняет весь… мир!

— И я обожаю тебя и поклоняюсь тебе, — говорил лорд Брэйдон. — Ты — моя, моя дорогая, и я никогда не оставлю тебя!

Пламя, казалось, прожгло их обоих и унесло в залитое звездным светом небо.