Советский военный рсскз

Алексндр Серфимович Серфимович

Политком

Кк из весенней земли густо и туго пробивются молодые ростки, тк из глубоко взрытого революционного чернозем дружно вырстют новые учреждения, люди, новые общественные строители и рботники.

И не потому появляются, и живут, и крепнут, и рзвивются, что новые учреждения вновь оргнизуют сверху, новые должности вновь создют сверху, потому, что в рбочей толще и в толще крестьянской бедноты произошел ккой-то сдвиг, ккие-то глубокие перемены, которые восприняли эти новые ростки и дли им почву.

Передо мной открытое юное лицо политического комисср М-ской бригды. Чистый открытый лоб, волнистые светлые, нзд, волосы, и молодость, смеющяся, безудержня молодость брызжет из голубых, рдостных глз, из молодого рдеющего румянц, от всей крепкой фигуры, зтянутой в шинель и перетянутой ремнями, от револьвер и сбли.

Коммунист — крепкий пртийный рботник из Петрогрд. И, рдостно смеясь лицом, всей своей фигурой, глзми, говорит:

— Ведь, знете, дже смешно. Один ведь, в сущности, среди мссы крснормейцев. Все вооружены, чсто устлые, рздржены, слушются одного. Чсто зберутся н подводы и едут. Подходишь и сгоняешь. Это необходимо. Все сосккивют и идут. Есть что-то, что зствляет их слушться, помимо боязни: признние моей првоты, что првд н моей стороне. В этом сил политического комисср. А все-тки крснормейскую мссу ндо держть, и крепко ндо держть в рукх. Тут уж не ротозейничй, слюни не рспускй. Политком должен н ткой недосягемой высоте стоять, и — твердость! ни млейшей уступки! Уступил — все пропло! И это не во внешних отношениях. Тут с ними и шутишь и блуешься, кк только к делу, политком для них — бог, н высоте. И чтоб ни одного пятнышк! Другой может устть, политком — нет. Другой зхочет выпить, ну, душу хоть немного отвести, это же естественно, политком — нет. Другой поухживет з женщиной, политком — нет. Другой должен поспть шесть-семь чсов в сутки, политком бодрствует двдцть четыре чс в сутки. И тк и есть. И в этом сил. А в крснормейских мссх — признние првоты всего этого. И от этого т глубокя почв, н которой вырстют побеги железной дисциплины.

Он н минутку примолк, все ткой же юный, румяный, крепкий и все с ткими же рдостно смеющимися глзми от своей молодости, от переизбытк сил.

У меня больно зныло сердце.

«Убьют. Политком, кк бог, без пятнышк, стло быть, всегд в первых рядх, пулеметы косят».

— А иногд жуткие бывют минуты, — скзл он, глядя н меня и лсково смеясь милыми глзми, — жуткие, не збудешь. Звонят мне по телефону. «Вторя рот откзывется выступть н позицию». Видите ли, комндный соств прежде подделывлся под стрших, под свое нчльство, ну, теперь под рмейскую мссу, боятся. Вот ротный, вероятно, под шумок и шепнул: «Товрищи, просите, чтоб соседнюю роту послли. А то все вы д вы. Небось зморились». Ну, рот обрдовлсь и уперлсь. «Не пойдем, змучились, посылйте соседнюю роту». Ну, тут, знете, одной секунды упустить нельзя. Беру трубку и говорю спокойным и отчетливым голосом: «Я иду в роту. Если к моему приходу рот не уйдет н позицию, то ротный будет рсстрелян, взводные будут рсстреляны, отделенные будут рсстреляны», и положил трубку, не слушя никких объяснений. Потом пошел в роту. Шги делю коротенькие, и кжется, будто бегу. С четверть версты идти, мне кжется, будто я их пробежл. Вхожу — никого… Гляжу, из блки хвост роты подымется — н позицию пошли. Гор с плеч свлилсь: если бы зстл, рсстрелял бы, кк скзл, инче нельзя. И вот это нпряжение постоянно.

— Устли?

— Д нет, — зговорил он рдостно, — чего уствть-то? Некогд уствть-то — день и ночь ведь.

Кк молодой конь, выпущенный в рннее утро во весь повод, несся он, и ветер резл его, и трвы и цветы ложились под ним, и пен клочьями неслсь нзд, ему все мло, он все нддет, все прибвляет, и нет конц бегу. Тким в рботе, в строительстве рмии, в строительстве дисциплины рмии был этот юнош, с злитыми румянцем щекми.

Среди боевой тревоги, среди реющей смерти, бессонницы, нпряжения, кк непрерывно пдющие кпли, комисср непрерывно внушет крснормейцм, з что они бьются, что было прежде и что теперь, и что грядет огромное мировое счстье человечеств.

Мленький городишко, зброшенный и скучный — в снегх по смые окн. Сверху низкое иссер-снежное небо.

З крйними избми дымятся по пустынным степям метели.

А мы сидим в теплой низенькой мещнской комнтке. Печк столбиком посреди комнты. Н стенх деревянные фотогрфии с одинковыми черными точечкми в глзх. И, стрнно выделяясь, кк музыкльный ккорд среди уличной шрмнки, молч стоит пинино. Дочк-гимнзистк игрл. Вышл змуж, ну, и пинино не нужно.

Мы сидим з столом. Керосин н сегодня есть, и в комнте светло. Н столике у стены то и дело цыплячьим голосом поет телефон.

Комисср поминутно встет, отдет прикзния, зпршивет, проверяет, цел ли цепь, и опять говорим, говорим, говорим.

Ведь я же свежий человек для него — оттуд, где он тк двно-двно не был, и принес кусочек того мир, той жизни. Приносят пкеты. Он посылет. Иногд н полуслове подымется и уходит. А когд приходит, ппх, шинель, лицо — все знесено обмерзлым снегом.

— Я — литвин, — говорит он, глядя н меня серо-голубыми глзми, — мой отец крестьянин. Знете, у нс нрод ткой неподтливый, упорный, идет своей дорогой, его не своротишь. Бедный нрод, но твердый. Вот и у отц бедность тяжеля, но он молч и упорно пробивл жизнь железным трудом.

Я смотрю н него: белолицый, под ушми бчки. Молодой, фигур железня, видно — крестьянский сын, но речь, но движения руки — интеллигент.

— Я ведь художник. А кк это вышло? Вот кк. Рисовл я хорошо в школе; учитель говорит: «Тебе учиться ндо». Я к отцу. А он сурово: «Мы — мужики, жили в лесу д в поле, тут нм и нзнчено, тут и делй вовсю свое дело». Но ведь я — литвин, и в отц пошел, и вырос в лесу и в поле. Отец сшил мне споги. Это было целое событие. Споги! Споги — вечно босоногому лесному мльчику. Я готов был их н рукх носить. Но я их потихоньку отнес и незметно поствил у отц под кровть. У отц вынул три рубля, оствил отцовский дом и пошел полуодетый, рзутый, через лес и поля в неведомые город. Только я дл себе клятву, что это не будет воровство, я из первого же зрботк пришлю отцу. И еще дл клятву: кк бы туго мне ни пришлось, хоть с голоду буду умирть, но отцу не буду писть, пок не стну н ноги. И клятву сдержл. Где и чем только я не был: и у спожник учеником, и у прикмхер, и у слесря, и у живописц. И всюду пил кроввую горькую чшу ученичеств. Нконец я сколотил пять рублей, первые пять рублей, и послл отцу. Получил отец, железный стрик, долго смотрел н эти пять рублей, и гордостью зсветилось лицо. Не оттого зсветилось оно, что сын, которого все считли уже мертвым, ншелся, что пробился своими рукми, пробился сын и вырвл у мтери-земли, ткой суровой к детям полей и лесов, вырвл у нее первый зрботок. «Живи, сын», — скзл отец. Это было его блгословение.

В конце концов я попл в художественную школу в Риге. И вот тут-то стл из меня выковывться социлист сознтельный. Несознтельно, кк и в отце, кк и во всех нс, крестьянх, среди нших полей и лесов, жило постоянное чувство борьбы, чувство всегд готового вырвться отпор. Н моих глзх великолепно жили броны, учившиеся в школе; я нищенствовл. Они были бездрны, меня профессор и художники выделяли кк дровитого. Я едв мог сколотить н плохие крски, н плохие кисти, полотно; у бронов было всего вдоволь, и все великолепное. Броны презирли меня з нищету, я их — з бездрность. Вы понимете, я не мог быть не кем иным, кк большевиком. И я — литвин.

Он достл несколько своих льбомов. Великолепный, смелый, подчс оригинльный рисунок. И в кждом — свое внутреннее содержние.

Я долго и внимтельно рссмтривю льбом и говорю:

— Отчего вы сейчс не рботете? Ведь кругом море, бескрйное море типов, положений, событий, оттенков человеческих лиц. Ведь вы все это можете черпть безгрнично рукой художник.

У него зсветились возбужденные лсковостью голубые глз.

— Это было бы для меня ткое счстье, ткое счстье! Но ведь я… — он опустил потемневшие глз, — я… комисср.

— Что же ткого? Ведь не пьянствовть же вы будете, не в крты игрть, зносить н полотно то, что кругом совершется. Д ведь эти рисунки, эскизы, этюды дргоценностью будут. З них вм бесконечно будут блгодрны и современники и потомство. Ведь сейчс и революционня и гржднскя борьб проходит мимо молч. Это не то, что в буржузную войну. Тогд н фронте тучи корреспондентов были, журнлистов, бытопистелей, беллетристов. Ведь тогд всё, кк в огромном зеркле, отржли и перо пистеля и кисть художник. А теперь мертвое молчние. Рзве это спрведливо? Вм судьб дл тлнт и возможность зкрепить н полотне все виденное, вы упускете время.

Он опять твердо скзл:

— Я — комисср.

— Ну, тк что же из того? Вм еще видней, больше нроду перед вми проходит, больше всяких положений.

— Нет. У всех есть время, свободное от обязнностей, — у комндного соств, у крснормейцев. Нет его только у политического комисср, у политком чсти. Все двдцть четыре чс он приндлежит не себе, своей чсти. Конечно, я мог бы улучить минутку кждый день, чтобы сделть зрисовку, нбросок, этюд без ущерб для дел, но, вы понимете, сейчс же подымется кругом: политком только и знет, что рисует. Нет, я лишен этой возможности, этого счстья.

Мы зговорили о Репине.

Он тк и вскинулся:

— Д ведь это же генильный художник. Я учился у него.

Мы, збыв обо всем, зговорили о живописи, о судьбе художников, о будущем творчестве. Он весь горел, охвченный жждою выскзться после долгого молчния в уфимских степях. Но поминутно подходил к телефону, который по-цыплячьи пищл; входили с пкетми; он, н полуслове отрывясь, отдвл прикзния. И опять мы, кк дв зговорщик, в зимние сумерки в мещнском домике, знесенном по окн снегом, ждно говорили об искусстве и литертуре, о человеческих судьбх, о судьбе России и Литвы.

Стояли и слушли молчливое, н котором никогд не игрют, пинино, печк, кк белый столбик, посреди комнты, мещнские портреты, одинково нпряженные, с одинковыми черными точечкми в глзх.

— Отчего вы не зкончили вшего художественного обрзовния?

— Н войну взяли, войн сожрл. Четыре год н войне д вот второй год в революционной борьбе. Пулеметным огнем рнен в обе ноги. Ноют, подлые. Сильно контужен был. И… и вм только, по секрету — устл. Но никто этого не видит, никто этого не должен знть. Комисср не знет устлости, ни болезни, ни последствий рн. Он не знет необходимости отдых, сн. Двдцть четыре чс н ногх, готовый кждую минуту отдть прикзние, или впереди цепи идти в тку, или рсстрелять ослушник, и чтоб ни н одну секунду не мелькнул в глзх меркнущий огонек устлости.

А сколько у него ждности жить жизнью художник, жизнью творческого созидния! Все здвил в себе, все принес пролетриту, революционному крестьянству и скзл:

— Нте, берите меня всего, черпйте до конц, весь вш!

Рзумеется, несомненно, есть и комиссры, не отвечющие своему нзнчению, но я тких не встречл. Политком день и ночь н виду у тысячи глз, и млейший промх, млейшя ошибк, пятно — и он летит с мест или идет под рсстрел.

Жив Крсня Армия, и лучшее, что есть у пролетрит, у революционного крестьянств, у революционной интеллигенции, — все это идет н служение ей.

1918

Н позиции

В Москве все инче кжется, чем н смом деле.

Вот я подъезжю к передовым позициям. Глз ищет окопов, ищет ккой-то черты, которя отделяет нс от врг. Ухо нпряженно стрется поймть короткие и тупые в морозе выстрелы винтовок.

Но стоит зимняя тишин, и белый снег не зчернен ни одним пятнышком.

Деревня. Ребятишки ктются н слзкх. Бб с ведром. Медлительно идет с водопоя коров, и у губ ее нмерзли сосульки. Предвечерний дым медленно тянется из деревенских труб нд соломенными крышми.

Это — передовые позиции.

Стрнно.

Нд деревней впрво и влево тянутся горы. Высотой — примерно в три рз выше Воробьевых гор.

Они молч голо белеют снегми. Только влево по бокм чернеет мертвый зимний лес.

И мне чуется тящяся угроз в их тяжелом белом перевле — тм нчинется врждебня сторон.

Штб бригды приютился около церкви в поповском доме. Попу отвели комнту, сми зняли две.

Вхожу. Прихожя вся нбит крснормейцми: ждут поручений.

Крохотня комнтк почти вся знят поствленным посредине кухонным просленным столом. Н нем смовр, вляются яичня скорлуп, куски хлеб, схр, зчитння книжк. Н мленьком столе, в углу, телефонные ппрты.

В другой комнте, чуть побольше, н столе крты, бумги, пкеты, н полу юзжит щенок, оствляя после себя следы.

И, стрнно все это освещя и придвя гробовой вид, мерцют приклеенные по три к столм тоненькие желтеющие восковые свечи.

Нет керосин, у поп нбрли церковных свечей.

Присмтривюсь: н кровти сидит комндир бригды, о чем-то резонится с политическим комиссром.

У политического комисср серьезное молодое исхудлое рбочее лицо. Он в первых рядх, с винтовкой в руке дрлся во всех боях. Судьб и крьер бригдного в его рукх, и комисср своим спокойным лицом кк бы говорит: «Ну, поблуйся, поблуйся, молод еще».

Бригдный еще совсем мльчугн с детскими глзми; чуть зкудрявилсь черня бородк. Это он, когд в стршной пнике бежл соседняя дивизия, со своей бригдой все время двл отпор изо всех сил нседвшему вргу, вывел из-под удр обозы, ртиллерию.

Он — из ристокртической семьи, бывший офицер.

Сдимся вокруг стол з смовр.

Меня збрсывют вопросми:

— Ну что, кк в Москве? Кково нстроение? Кк идет рбот? Чего ждут?

Я рсскзывю, и меня ждно, не моргнув, слушют. Все сердц, все помыслы тянутся к крсной Москве, к крсному Петрогрду.

Кто-то тянет тоненьким цыплячьим голосом: «Пи-и-и… пи-пи-пи… пи-и-и…»

Нчльник связи подымется, берет трубку — это телефон пищит. У полевых телефонов нет звонков, пищики, чтоб не слышно было в поле, нпример.

— Штб бригды. Хорошо, пришлем.

И опять сдится к нм.

Мы нстойчиво опустошем смовр.

У ззеввшихся из-под носу утскивют чшки, кружки: не хвтет посуды.

Сыплются шутки, остроты, взрывми смех.

И поминутно входят крснормейцы, с крсными морозными лицми; не снимя пушисто знесенной снегом ппхи, подют пкеты ординрцы.

Тогд кто-нибудь встет из-з стол, берет пкет.

Лицо делется крепким, змкнутым. Читет. Подет другой пкет или отдет словесное рспоряжение.

Входит крснормеец с милым юношеским лицом, глз с промерзшими ресницми отяжелели и померкли — печть устлости.

Ординрец.

Он говорит, по-детски улыбясь:

— Устл, очень устл, и лошдь зморилсь — целый день не слезю. Ежели пкет не срочный, нельзя ли до звтр, утром отвезу?

Бригдный держит пкет.

— Не срочный.

Потом опускет глз и секунду взвешивет. И, подняв, твердо говорит:

— Нет, ндо доствить сейчс. Черт его знет, что з ночь произойдет, — к утру, может, и не доберешься до деревни. — И добвляет лсково: — Звтр отоспишься.

Юнош срзу меняется, лицо стновится крепким, берет пкет, и з черным окном я слышу морозно-скрипучий, удляющийся лошдиный скок.

А у меня легко и рдостно н сердце. Встет длекя Глиция. Приходилось бывть в штбх. Д ведь тм — боги. Смел ли подумть устлый ординрец войти к бригдному и скзть: «Я устл».

А этот скзл. Но когд ответили: «Ндо доствить», он доствит, хоть мертвый.

А меня по-прежнему всё тормошт нсчет Москвы, но я дром не дюсь и см стрюсь выудить из них все об их жизни.

— Д что, у нс дело лдится, хоть сейчс в нступление. Потрепли нш левый флнг, но теперь эт дивизия окрепл, опять будет дрться, кк и прежде. Вот горе только, обижют нс гзетми. Редко получем, и рзрозненные номер. Почему не нлдят, не знем. Художественной литертуры нету совсем; не томми, их некогд читть, мленькими книжкми — огромня нужд, все крснормейцы спршивют — нет, не присылют, збыли нс. А еще вот у нс смое глвное: нету почты и тбку. З щепотку мхорки жизнь готовы отдть. А вот полевой почты нет, это очень тяжело и рзврщюще действует н крснормейцев.

— Кк тк?

— А тк. Крснормейцы говорят: жловнье получем, тртить некуд, нкопишь, вот бы послл домой, знешь — нужд тм, без почты кк пошлешь? Ну, носишь, носишь с собой. Иные просто говорят, невмоготу делется, не могут с собой постоянно деньги носить, свербит у них — ну, и нчнут в крты, все и продуют, зрт идет. З смогонкой нчинют охотиться. А будь почт, отослл бы, и хорошо. Нконец, тоскуют без писем, ведь тоже люди: у кого жен, у кого невест, сестр, мть, брт, отец — не звери. Ни они об нс ничего не знют, ни мы об них ничего не знем. Крснормейцы говорят: «Убвьте у нс половину хлеб, совсем не двйте мяс, только дйте полевую почту д тбк». Знете, тут ткое огромное душевное нпряжение, тк все нтянуто внутри, что покурить — единственное средство хоть немножко ослбить эту нпряженность, хоть немного отвлечься.

Я достю зхвченные дв последних номер журнл «Творчество». Кк же все кинулись! С ккой лсковой нежностью стли рссмтривть рисунки, зглвия сттей.

Комнтушк нбилсь полным-полн крснормейцми, которые немилосердно жли друг друг, вытягивя шеи. Штб вытеснили в соседнюю комнту.

Я прочел из журнл стихотворение:

Все были в восторге. Вся комнтк нполнилсь гомоном:

— Это про нс.

— Ловко!

— Здорово!

— «Все нчеку: пуля, ухо, глз…»

— Чего ж нм не присылют журнлов?

— Збытый мы нрод…

Сюд совершенно не шлют журнлов: нет ни «Плмени», ни петрогрдских, ни провинцильных.

Кто-то не позботился об этом.

Журнл пошел по рукм. Мы снов сдимся з смовр.

И опять смех, шутки, остроты.

Поет поминутно телефон. Юзжит щенок. Тесно, нкурено и сквозь мхорочный дым по-погребльному тускло светят по три желтые церковные свечи.

Кжется, будто легко, весело и беззботно в этой низенькой, тесненькой комнтке, и то и дело вырывется молодой смех, и не зметно особой вжности и тяжести рботы. А н смом деле здесь сосредоточен жизнь целого боевого учстк, и млейшя ошибк, промедление или промх грозят всей рмии.

И у этой внешне беззботной и смеющейся молодежи постоянно нпряженно в душе, кк нтянутя тетив. Тут нет восьмичсового и шестндцтичсового рбочего дня. Тут все двдцть четыре чс нполняют душу непрерывным нпряжением, все двдцть четыре чс рбот.

Ложтся спть одетыми, с револьверми в головх. И поминутно поющие день и ночь телефоны подымют то одного, то другого.

— Одиночный пушечный выстрел? Хорошо. С которой стороны? Хорошо. Сейчс пошлем рзъезд.

— Тревог? Кто бегет? Ккие солдты? Это — провокторы. Непременно рестовть.

— Покзлись подозрительные? Послть рзъезды в тыл, чтоб зхвтить. Я см сейчс буду.

Телефон без умолку пищит, то из штб, то в штб из смых рзнообрзных концов. Поминутно из штб бригды вызывют штбы полков, рот, мелких чстей, просто чтоб проверить, рботет ли телефон.

И смое грозное, смя большя тревог в тесной дымной комнтке, когд телефон в кком-нибудь нпрвлении молчит. Знчит, оборвн провод, знчит, чсть изолировн, предоствлен смой себе, и вргу ее легко рсстрелять.

Сейчс же туд посылются конные и посылется отряд телефонистов, ночью ли, днем ли, в бурю, в снег, в мороз, для восстновления сети.

А сеть, кк путин, протянувшяся по всему фронту и в тыл по всем нпрвлениям, постоянно рзрывется.

То крестьянин срежет ршин полтор кбеля «н кнутик», то едет, зцепит колесом обвисший с ветвей кбель и нчнет нворчивть. Нвертит огромный ком, с полверсты, провод, добросовестно зедет в штб и скжет, покзывя н колесо:

— А который у вс тут ниточкми зведует? Вишь, нвернуло н колесо. Чть, нужно вм! Еще пригодится.

Его готовы убить, д что возьмешь с дурк!

Но чще всего режут кбель кулки. Эти режут неуловимо, осторожно, н большом рсстоянии, концы длеко зносят в лес, и трудно отыскивть для восстновления.

Оттого-то поминутно пищит телефон, и, когд змолчит, воцряется в тесной комнтке тревог.

Утром мы идем н позицию.

Где же он? Д вот это же и есть позиция. Деревня, где мы спли с револьверми под головми, и эт молчливя снежня гор, и морозня степь, что протянулсь до смого кря, где синеет мутный морозный тумн.

Где же врг?

Нигде и везде.

Степь и безлюдн и пустынн, и нигде не чернеется ничего живого.

Кждую минуту может пропищть в штбе телефон:

— Нлево против урочищ покзлся конный отряд.

И сейчс же по всей сети, по всем чстям, по всем штбм зпищт телефоны:

— В ружье! Приготовить орудия! Полуэскдроны, в обход!..

Или зловещим цыплячьим голосом пропищит ночью телефон:

— В двух верстх в деревню врубилсь полусотня кзков.

И опять все н ногх.

Снов смотрю н пустынную, крепко схвченную синеющим морозом степь: где же позиция?

Бригдный с крсным полудетским лицом объясняет, покзывя змерзшей рукой:

— Позиция — в деревне и вот тут, где мы стоим. Днем здесь оствляются только нблюдтели. Они сидят н колокольнях, н мечетях или н верхушке горы и зорко смотрят. От них телефон. Ночью же в крйних избх по деревне и в соседних деревнях рсполгются зствы. Человек тридцть, сорок, пятьдесят, смотря по обстновке. Они спят не рздевясь, с винтовкми в рукх. Кк только крул впереди по телефону дст знть тревогу и нчнет отходить, они выбегют, вступют в бой. Их нзнчение — сколько возможно здержть неприятеля, пок подтянутся глвные силы. Впереди зствы ночью ствится полевой крул, это уже в степи. От полевого крул, дльше, вилкой, сженях в ст, — дв секрет по дв, по три человек, и от всех тянется нзд телефон. Между крулми вдоль линии поствлены птрули и рзъезды. Эт систем тянется по всему фронту. Получется живя, подвижня, чуткя, непрерывня звес. Вы видите, это совсем не то, что позиционня войн.

Д, я в Москве предствлял себе все инче.

— Особенно тяжело в крулх и секретх. Приходится менять людей через кждые полчс, двдцть минут. Здесь ткие лютые ветры с морозом, что люди больше не выдерживют. Стоит, обняв зколелыми рукми винтовку, и стрелять не в состоянии — пльцы не рзгибются. А ккое огромное нпряжение! Солдты понимют — чуть тут недосмотрел, сзди все погибнет. А ведь в морозный ветер, в студеную ночную темь, в метель врг может подобрться, перерезть кбель, снять крул и ринуться н деревню. Поэтому все душевные силы нпряжены до крйности, до предел. Ничто живое тут не пропустится. Послли ночью телефонистов восстновить телефон. Кк только их фигуры смутно змячили в темноте, крул крикнул:

— Отзыв?

Они крикнули:

— Грнт.

И сейчс же згремели выстрелы — отзыв был «удрник». Перепутли.

Телефонисты бежть, бросили кбель, ппрты. Один был рнен. Прибежли в штб, в штбе им сурово:

— Немедленно восстновить телефон!

Взяли нстоящий отзыв и опять пошли в морозную, грозную темноту, быть может, опять н рсстрел, если крикнут недостточно громко отзыв или тм недослышт.

Я ложусь в крепко нтопленной крестьянской избе н скрипучую кровть с клопми. В соседней комнте детишки посвистывют носикми. Шуршт тркны. Рядом со мной хрпит н кровти комндир.

Н полу в рзных нпрвлениях спят рботники политического отдел.

Кждый из них, ложсь, клл под голову револьвер. Клду и я.

Погс огонь. В темноте лицо нчинют щекотно покусывть тркны.

Кк бы еще в ухо не збрлись. Я мну бумжку и зтыкю об ух.

И сейчс же, кк ключ ко дну, опускюсь в черный, все збывющий сон.

1918

Бой

То тм, то здесь, вспыхивя белыми клубочкми, стукнули винтовочные выстрелы. Зтткли пулеметы. И, нполняя осенний воздух тяжелым, знчительным и угрожющим, стли бухть невидимые орудия. Неприятель перешел в нступление.

Земля холодня, чуть зпорошення снежком. Ходили тумны, и в цепи, когд лежли, было мучительно холодно.

До этого же три недели стояли крсные войск н реке Ик.

Позди лежло до Симбирск четырест с лишним верст, которые они в сентябре — октябре прошли с боем, взяли Мелекес, Бугульму, потом гнли белогврдейцев, не успевя прийти с ними в соприкосновение: те рвли мосты, полотно, водонпорные бшни, сми в поездх торопливо уезжли по нпрвлению к Уфе.

Но н реке Ик, верстх в семидесяти от Бугульмы, крсные войск змедлили движение: ндо было подтянуть првый флнг. Армия отдл несколько боевых единиц н другие фронты. Скзлсь и устлость непрерывных боевых мршей.

Врг воспользовлся передышкой и стл копить кулк. Стянул отборные войск: чешские полки, польский легион, офицерский студенческий отряд в пятьсот человек. И, что очень вжно для гибкости движения, много квлерии — кзчьи полки.

Комндовние было вручено мленькому Мкензену, полковнику Кппелю, специлисту по окружению и прорывм. Это он, когд Крсня Армия дрлсь под Кзнью, сделл знменитый стовосьмидесятиверстный обход под Свияжском и стл рвть мосты в тылу ншей рмии, грозя ей полным поржением. Но слишком оторвлся от своей бзы и был отбит.

Девятого ноября Кппель превосходными силми обрушился н нш левый флнг по реке Ик.

Крснормейцы дрлись ожесточенно. По восьми рз ходили в тку. Тыл рзом переполнился рнеными. Снрядов неприятель не жлел.

К сожлению, без укзний центр чсть боевых единиц перед сржением был передвинут с левого флнг к Белебею, чтобы взять его. Победителей ведь не судят. Обошедшее перед тем все гзеты известие, что Белебей взят советскими войскми, было тогд ложно — он взят был позже.

Ослбленный левый флнг стл подвться.

Неприятель тогд кинул полки н првый флнг и центр — и прорвл. Под густым ртиллерийским огнем деллись все усилия, чтоб отступление шло плномерно и не обртилось в бегство.

Н реке Ик рухнул мост. Артиллерия неминуемо должн был попсть в руки вргу.

Холодной ночью столпились н берегу, чуть белевшем снежком, ртиллеристы, орудия, крснормейцы, зрядные ящики. Неприятель нещдно нседл. Тогд политком и несколько человек из комндного соств кинулись в реку; з ними бросились крснормейцы, подхвтывя орудия и перетскивя н рукх.

В ледяной воде, судорожно змиря, остнвливлось сердце. Глубин был неровня — то не выше колен, то с головой. Брод некогд было рзыскивть. Кто попдл в ледяную глубину, тонул н глзх товрищей. Кто удержлся н более мелком месте с нечеловеческими усилиями, борясь, чтобы не зстыть, вытскивл орудия.

Артиллерия был спсен.

Между тем н левом флнге нступление противник рзвивлось.

Измученные — не спли по нескольку дней подряд, голодные — кухни отбились, иззябшие от лежния день и ночь в цепи, н зстывшей земле, еще в летней одежде, — крснормейцы не выдерживли, и полки стли тять.

Продолжя громить с фронт, неприятель бросил мссу конницы в глубокий обход теснимого левого флнг.

Кзки лвиной обрушились н глубокий тыл, врубились в обоз и беспощдно стли рубить безоружных обозников. Они зствляли предврительно рздевться, чтоб не окроввить и не испортить одежды, збирли споги, шинели, куртки, штны, гимнстерки, потом шшкми рзвливли головы.

Произошло что-то неописуемое.

Повозки, двуколки, люди, лошди — все кинулись беспощдным потоком, двя, ломя, сокрушя друг друг и все н пути.

Пронеслись стршные слов: «Обошли!», «Продли!», «Измен!»

Весь левый флнг побежл к Бугульме. Нвисл ктстроф стршного рзгром.

Н првый флнг и в центр, в дыру прорыв, был двинут 26-я дивизия.

Под стршной угрозой зрзиться рзливющейся пникой, под нпором превосходных сил противник ринулсь дивизия н белогврдейцев.

Снов перетщили в ледяной воде ртиллерию и дли удивленному вргу жестокий отпор: отняли орудие, несколько пулеметов и погнли. Но чтоб сохрнить осттки бегущих полков н левом флнге, чтоб отвести обозы и выровнять фронт, по рспоряжению штб медленно стли отходить, удерживя противник н почтительном рсстоянии. И зкрепились верстх в двдцти — тридцти от Бугульмы.

Левый нш флнг не существовл — весь был рзбит и рссеян. Неприятелю открывлся широкий простор, совершенно не зщищенный, чтоб удрить н Бугульму, перерезть дорогу и отрезть всю рмию от Симбирск.

Он это и сделл.

Он пустил великолепный легион испытнных польских солдт и чехов — отборные полки.

Легионеры и чехи шли железной стеной, полторы тысячи штыков, все кося пулеметным огнем и громя ртиллерией, дже тяжелой.

Крснормейское комндовние двинуло нвстречу особый социлистический отряд «ЦИК», кк его здесь зовут. В отряде большое число коммунистов. Он нес всего трист штыков. Предстоящий результт сржения для белогврдейцев был ясен; они приготовили донесение в Уфу о взятии Бугульмы и церемонильном мрше н Симбирск.

Нсколько во вржьем лгере были уверены в предстоящем полном рзгроме Крсной Армии и восстновлении фронт по Волге — покзывет их рдиотелегрмм «в Совдепию, всем, всем, всем».

В этой рдиотелегрмме они говорят о поржении, которое ннесли нм, перечисляют рзбитые полки, и, ндо отдть спрведливость, с большой точностью, и говорят о необходимости сложить оружие, тк кк сопротивление бесполезно.

И вот трист крсных штыков, осененных волнующимся социлистическим знменем, сошлись с полутортысячью черных от нродной крови штыков нймитов.

Зкипел бой.

Уверенные в победе, которя, кк спелый плод, см пдл в протянутые руки, упоенные ктстрофическим рзгромом ншего левого флнг, чувствуя громдный численный перевес, легионеры и чехи ринулись н горсть крснормейцев.

Но «ЦИК» ощетинился.

Его пулеметы строчили стршную строчку смерти. Его орудия методически, не спеш, били врг нверняк.

Люди пдли с обеих сторон.

Чтобы рздвить эту горсть, легионеры рзвернулись цепью и пошли в штыки. Со стороны белогврдейцев это невидння вещь, они сми здесь никогд не шли в штыки и никогд не принимли штыкового удр.

«ЦИК» тоже рзвернул цепь и тоже пошел в штыки. Сошлись, н секунду скрестившись, блеснули, и полутортысячня мсс отборнейших польских и чешских бойцов отхлынул и побежл.

Их преследовли, били, кололи и гнли.

Сржение не кончилось, пулеметы и винтовки «ЦИК» змолчли: изрсходовны все птроны и пулеметные ленты.

Легион зкрепился в деревне Бйряки и стл рсстреливть поредевшую горсть социлистического отряд.

Это был критический момент: поляки и чехи готовились, опрвившись, снов ринуться и рздвить хрбрецов. Предстояло или медленно отходить, отбивясь только штыкми и кровво устиля поле своими телми, или брть деревню без единого птрон, без единой ленты.

Комндиры скомндовли, и «ЦИК», опустив штыки, кинулся рзвернутой цепью н деревню.

Не дожидясь, легионеры и чехи кинулись бежть. Они пускли в ход нгйки, вырывя у крестьян подводы, толпми кидлись н них и нещдно гнли лошдей, только бы усккть от стршных, молчщих крсных штыков. Десятки возов с мертвецми и сотни с рнеными вскчь неслись из сржения, и все поле и деревня были злиты кровью и збросны бинтми.

Треть крсных хрбрецов — восемьдесят рненых и одинндцть убитых — лежл н кроввом поле.

Неприятель был нголову рзбит и бежл тк стремительно, что по всему ншему фронту с ним потеряли всякое соприкосновение, — н всей полосе до реки Ик не было врг.

Но нш фронт не продвинули вперед. Чтобы дть передышку и приготовиться, «ЦИКу» отдли прикзние оттянуться нзд н двдцть верст и тким обрзом выровнять фронт.

Крснормейцы со слезми покидли деревню — им кзлось преступлением отходить с мест, где легли товрищи, которое они тк блестяще взяли.

Фронт выровнялся, зкрепился верстх в двдцти — двдцти пяти от Бугульмы. Стли приводить в порядок полки левой группы. Они понесли огромные потери среди комндного соств и политических комиссров, и те и другие все время шли в первых рядх, беспощдно дрлись и гибли. Солдты, которые во время пники рзбежлись по деревням, понемногу воротились в свои полки, и чсти левой группы восстновились.

Производится рсследовние причины поржения левой группы.

Встречются крснормейцы:

— Товрищ, дй зкурить.

Другой, сбросив мизинцем пепел, блгодушно протягивет ппиросу.

— Ты, товрищ, ккой чсти?

Тот, нклоняясь и приготовляясь прикурить, роняет:

— Я, товрищ, ткого-то полк левой группы…

Первый рзом отдергивет руку с ппиросой.

— Пшел к черту!.. Еще бегунм всяким прикуривть двть. Н-ксь пососи… резвой!

И это — отношение всей Крсной Армии к беглецм.

— Всю рмию зпкостили. Скидывй штны, ндевй юбку!

Удр для неприятеля был громовой.

Пленные поляки говорят, что ни рзу белогврдейские войск не бежли в тком пническом ужсе, кк в этот рз.

Взят был в плен денщик одного из белогврдейских офицеров. Денщику приходилось чсто вертеться в офицерском собрнии. Он слышл, кк офицеры говорили, что это их нступление — последняя крт, которя или должн все вернуть — или, если будет бит, с ней все рухнет.

Я ехл н фронт с легким жлом не то что недоверия к тому, что постоянно говорится о внутреннем росте, стройности, крепости и дисциплине Крсной Армии, — нет; но я в известной пропорции всегд уменьшл рзмеры и рост, и дисциплины, и внутренней спйки и теперь с рдостью убедился, что дисциплин н фронте рстет и что мои «рзмеры» были приуменьшены.

Теперь, когд доверился своему собственному глзу, скжу: д! У русского пролетрит, у русского беднейшего крестьянств есть рмия, есть своя собствення рмия!

И есть в этой рмии сознние, з что он борется, есть пролетрскя дисциплин и, глвное, есть животворящя сил внутреннего рост, внутреннего живого рзвития, сил воссоздния рзрушенного.

Не количеством поржений, не числом побед измеряется это животворящее нчло, великой силой смоисцеления.

Рзбитя, потрясення н всем своем протяжении, Крсня Армия, судорожно изогнувшись, без помощи извне, откусывет больное место и, выпрямившись, згрызет почти до смерти впившегося в болячку врг.

Одно: есть у пролетрит пролетрскя рмия!

1918

Н пнском фронте

Знойное небо, чудесное рсплвленное солнце, от которого двно у всех згорели лиц; лсковый горячий ветерок струится все в одну сторону, рскчивя березы; под ними н песке судорожно игрют живые тени и трепетные золотистые пятн. Пхнет до одури нсыщенным смолистым зпхом, голов кружится. Чйку бы попить в этой блгодти д с книгой звлиться вон в той сосновой роще.

А вместо этого головы всех подняты вверх, и глз нпряженно следят. В голубой высоте то сверкнет, кк длиння спиц, то погснет, и снов знойня голубизн, и опять сверкнет.

— Кждый день бомбы кидет. Летет вот рукой подть, з лес крыльями цепляется, ничего не поделешь: пулеметы не берут, снизу блиндировны, пропеллер — туд не попсть.

— Погоди, — говорит другой крснормеец, — вот привезут нши, перестнет зря мотться нд нми.

Длиння игл в небе совсем погсл.

— В тыл полетел, эшелоны все ищет.

Стоит крсвец, сжень кося росту, плечистый, стройный, пышет ля фуржк; до смой земли кривя квкзскя, похожя н ятгн, шшк, вся в серебре, с чернью. Весь он зтянут, все в нем кокетливо-воинственно и отвжно. Чувствуется лихой квлерист.

— Вот приходится со своими же полякми воевть. Д, я — поляк из Вильны.

— Кк они дерутся, поляки-то?

— Д кк вм скзть, есть пехотные чсти стойко бьются, квлеристы нших тк не принимют. Дв рз водил свой конный отряд в тку, об рз не приняли, покзли тыл. А одеты — один шик. Тут, — он провел пльцем вокруг горл, — оторочено черным бршком; в тких коротких зтянутых мундирчикх — згляденье. Конечно, в общем, сейчс дерутся хорошо, но кк только нс подопрут резервми, рзобьем, у меня нет сомнений. Только вот, злодеи, мучют нших пленных, ткие пкости делют. Я см видел трупы нших пленных крснормейцев; знете, не хочется и рсскзывть, что проделывют! Что турки когд-то.

Толп крснормейцев, сгрудившяся вокруг, тяжело молчл, не глядя друг н друг.

— А по-моему, тк, — зговорил квлерист, — пленных брть, кормить-поить, хорошо обходиться, сколько нших изуродуют, столько ихних, тк же с этими сделть и положить в хлупе, смим уйти и зписку оствить. «Смотрите, мол: вы нших — и мы вших, кк рз столько же, не больше, не меньше».

— Верно. Тк… — згудели кругом голос, и крснормейцы оживились.

— А у нс, н Восточном фронте я был, — зговорил небольшого рост крснормеец, с большими ушми и хитровтыми н несмеющемся лице глзми, сухопрый и подвижной, должно быть, из рбочих, — тк что деллось? Кзки резли из спины нших пленных ремни, выжигли н груди звезду, зкпывли живыми. Ну, мы в долгу не оствлись. Тк и шло. А потом додумлись: взяли в плен целый полк — бородчи, зверье. Грязные, обовшивели, оборвнные. По-волчьи глядят из-под нсупленных бровей, ждут рспрвы. Ну, комисср послл их перво-нперво в бни. Вымылись, дли им чистое белье, одежду, когд вышли из бни, встретили оркестром; кк грянули, они облдели: стоят, рзинули глз, ничего не понимют. А вечером устроили им митинг, рсскзли, что они нм бртья — только глз им зволокло. Повели в тетр кинемтогрф, концерт устроили. Тк сми, когд пришли в себя от изумления, все встли, кк один человек, в Крсную Армию и, кк звери, дрлись со своими, с белыми.

Крснормейцы молчли, вопросительно поглядывя друг н друг, не умея определить своего отношения к рсскзнному.

— То есть, — скзл квлерист, — они нших будут уродовть, мы их будем угощть?

— Товрищ, — скзл со смеющимися глзми, — чего ты, десять лет хочешь воевть?

— Кк!

— Д ежели мы им носы и все прочее нчнем резть, тк ведь они, кк звери, будут дрться до смой Вршвы: сколько ншего брт поляжет! А если по-бртски с пленными, после первого хорошего ншего удр рссеется вся рмия, вот посмотрите.

И стрнно, по толпе пробежло оживление, зсверкли улыбки, и дружно згудело:

— Ясное дело.

— Отдн прикз не трогть, ну и не трожь…

— Верное дело. Кто см себе врг?.. Кому охот зтягивть войну?..

А н песке все тк же трепетно игрли ежеминутно меняющиеся золотистые пятн.

1920

Крсня рмия

Конечно, обмн, густо обволкивющий польский трудящийся нрод, польского солдт, в конце концов рссеется, но ведь пок медленно рссеется этот тумн, Советскя республик может здохнуться.

Кто же ускорит это рссеяние? Кто рзобьет эти цепи?

Крсня Армия.

Что же ткое Крсня Армия?

Я был поржен рзницей того, что я увидел теперь в рмии, с тем, что нблюдл в позпрошлом году н Восточном фронте. Иные лиц, иные глз, иной ход мысли. Ндо было оторвться от Крсной Армии н полтор год, чтобы тк ярко почувствовть эту перемену.

Ккя же колоссльня рбот произведен з этот промежуток! И это при стршной рзрухе, при недосттке бумги, при гибельном недосттке людей. Очевидно, не прямя только гитционня рбот — ее, несомненно, недостточно было, — вся обстновк жизни в Советской России, смый воздух, которым в ней приходится дышть, делет людей ткими, не иными.

В мссе нынешние крснормейцы отчетливо понимют, что у них сзди, з что они бьются, кто их врг, чего он хочет. Дже деревня, с ее упрямством, медленностью, узеньким кругом интересов только своей избы, — дже он в рмии быстро вырвнивется по остльным.

Это, конечно, не знчит, что крснормейцы ведут чистые, блгородные, интеллигентские рзговоры об империлизме, о клссовой эксплутторской природе польских пнов и прочем. Нет. Иногд по целым дням не услышишь слово «пн», или «Советскя влсть», или «польский рбочий», «крестьянин», но среди обыденных рзговоров об муниции, приврке, потертых ногх, о молоке, добытом в деревне, ккое-нибудь оброненное слово о польском пне, смех, змечние или крепкя неудобоскзуемя хрктеристик вдруг осветит крснормейскую душу до дн. Инстинкт вржды к брину уже шгет через нционльные перегородки. И польский пн ткой же лютый врг, кк и русский брин.

Смотры и прды с незпмятных времен носили всегд лицевой хрктер; изннки тм не увидишь. В знчительной степени ткой хрктер они носят и теперь, — это неизбежно, д, пожлуй, и зконно. Но прежде видел однообрзные кменные лиц солдт, у которых все глубоко зпрятно, снружи лишь одно — дружно пройти, гркнуть и зслужить генерльское «Молодцы, ребят!».

И вот я видел теперь. Широкое-широкое поле. По крям голубеют лес. Походным порядком идет отряд з отрядом, чсть з чстью. Кого тут только нет: и пехот щетинится темными штыкми, и ртиллерия тяжело громыхет, и квлеристы, и рзведчики, и пулеметные роты.

Неожиднно приехл предствитель центрльной влсти. Войск рзвернулись длинными шеренгми, стройно, уверенно прошли и построились покоем. Внимтельно слушли крткий, чрезвычйно сжтый отчет о деятельности центрльной влсти. Полякм предлгли мир; шли н смые громдные уступки, быть может, переходившие дже грницы, лишь бы избежть кровопролития. Польские помещики ответили нступлением, взятием Киев. Теперь ндо биться, биться вовсю. Но ндо помнить — польский рбочий и крестьянин — не врг, друг нш.

И ккое грянуло «ур» польскому рбочему и крестьянину!

Д, тк не говорили црские генерлы, и оттого лиц у црских солдт были кменные.

И я всмтривюсь в эти лиц и неупускющие глз со своей мыслью, со своей остротой. Сотни лет вбивли цря в голову нрод, вот в этих Советскя влсть внедрилсь в дв год, и уж не отдерешь. Д, это рмия победы.

Д ведь все это, скжут, субъективно: одному кжутся лиц сознтельными, бодрыми, другому — не очень. Нконец, если дже и сознтельные лиц и глз, д ведь неизвестно, кк в деле-то будут эти сознтельные воины?

Првильно.

Встретил под Киевом высокого, с желтым, осунувшимся, в щетине, лицом, человек. Одет в потертый подпояснный пиджчок, глз ушли вглубь, лихордочно блестят, и он ждно, не отрывясь, курит мхорку.

Я обрдовнно узнл знкомого нчдив. Этот лихордочный блеск глз, осунувшееся лицо, небрежность в одежде, ждность, с которой он зтягивлся, говорили о стршном нервном нпряжении, нечеловеческой рботе, без перерыв, целыми месяцми.

Он рсскзывет:

— Ведь вот и побурчишь н крснормейцев и иной рз с упрекми к ним, кк попдешь в переделку, в смую крутую, тут вдруг во все глз увидишь, ккя это изумительня рмия, железные люди. При отступлении от Бердичев одн из нших дивизий совершенно был окружен неприятелем в огромно превосходных силх. Железное кольцо сомкнулось. Положение было совершенно безвыходное. Дивизия был зжт в круге диметром в семь-восемь верст. Н этом сдвленном прострнстве пны без перерыв со всех сторон плили по дивизии из орудий, пулеметов, винтовок. Все зсыплось снрядми; в дыму, зкопченные, в изорвнной, обожженной одежде, отбивлись крсные воины. Мло этого. Поперек пути, куд ндо было пробивться, тянулись тройные окопы, стрые црские окопы, сооруженные еще н случй нступления немцев н Киев. Эти окопы пны подновили и зсели. Пришлось нм пробивться сквозь тройную линию, брть укрепленные позиции. Дивизия дрлсь отчянно, выбил пнов из окопов… Позннцы шли стеной, добыч, кзлось, был в их рукх. Н дивизию кинули квлерию. Квлерию не только отбили, но ухитрились отрезть и окружить эскдрон и истребили подвляющую силу врг.

Д, позннцы ходили в тку густыми сомкнутыми колоннми, ходили в упоении первых побед, чувствуя свое огромное численное превосходство, обндеженные своим нчльством, что Крсня Армия рзложилсь, что от нее остлись только бнды. Но смое глвное — все были уверены — один громовой удр, взятие Киев, и войн кончен. Оттого поляки тк бешено рвлись.

В совершенно другом положении был Крсня Армия. Подвляемые громдным перевесом сил, зхвченные вероломством польских пнов врсплох, без подкреплений, без ближйших ндежд н них, крсные воины дрлись по-львиному. И смутня тревог зкрлсь в черную душу пнов. Кто скзл: это — Верден?

Вы видите теперь: то, что нписно н лицх нших боевых товрищей, то есть и н деле.

Дв процесс прллельно нрстют.

Пны все больше и больше обжигются, и скоро позннцы перестнут ходить в тку сомкнутыми колоннми, если уже не перестли.

Крсные воины крепнут числом и духом, ибо им недоствло только числ.

У польских рбочих и крестьян в мерикнских мундирх все больше и больше открывются глз н Советскую Россию, н своих бртьев — рбочих и крестьян российских, и клонятся долу и змирют в рукх фрнцузские штыки.

У крсных воинов твердо подымется в рукх винтовк н польского пн.

И польские пны, и позннцы, и легионеры идут все время под гору. Крсные воины все время подымются в гору.

И тем не менее ни н секунду нельзя ослблять стршного нпряжения: ндо не только победить, ндо победить в кртчйший срок.

А мы все, кто остется в тылу, ни н секунду не должны збывть о нших боевых товрищх — ведь головы клдут.

Мло кричть: «Д здрвствует Крсня Армия!» — и со слезми принимть резолюции, ндо н деле любовно помочь и облегчить учсть нших бртьев.

1920

Гниющя язв

Я в глубоком тылу. Штб рмии. Врнгелевцы верст з сто сорок. Я спокойно рздевюсь и устло зсыпю. В окно брхтно глядит чудесня южня ночь, пхнущя горячей пылью и зпхми, которые медленно нплывют с остывющей степи.

Городок тоже зсыпет. Лишь собки упорно лют, прислушивясь друг к другу.

Мне кзлось, что я н одну минуту звел глз, уже кто-то словно вылмывет простенок. Сжусь, стрясь дть себе отчет. Д, кто-то торопливо, нервно стучит в окно.

Быстро одевюсь, выхожу. Двор, жующие лошди, домики с зкрытыми ствнями; все смутно, неясно, и ндо всем — скупые звезды.

— Берите шинель, оружие, пойдемте сейчс!

Он тоже смутный, неясный, кк и все кругом; в кожной куртке, молодой, и голос незнкомый.

Что з черт!

Торопливо беру шинель, зпихивю в крмн револьвер. Все спят. Охвтывет знкомое ощущение нпряженности и вдруг родившейся опсности.

Рз… дв… три!.. Еще рз, вздвивясь… Орудийные выстрелы…

Э-э, вон оно что!.. Но откуд же, откуд это?! Ведь штб не имеет прв быть ближе шестидесяти верст от линии фронт.

— Сейчс идет бой верстх в двендцти отсюд. Мхно врсплох нпл; из всех сил стрется прорвться.

Мы торопливо идем по пустынной, но в молчнии и тьме чутко тревожной улице.

Бх!.. Б-б-х!!

Шги звонко и одиноко рзносятся. Отделяясь от черноты домов, быстро подходит темня фигур; смутно чернеет винтовк н изготовке:

— Стой!!! Пропуск?

Товрищ говорит.

— Ступйте.

Когд пришли, уже все были в сборе. Сверху электрическя лмпочк нпряженно освещл немного устлые, помятые от бессонной ночи, но живые лиц. Слыштся смех, остроты, в окн: бх!.. б-б-бх!..

— Если б ворвлся, всех бы перерезл…

— Д уж политотдел-то в первую голову.

Торопливо соствляются воззвния к мхновцм, к нселению, к крснормейцм; тут же нбирют, печтют. Зсдили и меня писть листовку.

— Некоторые учреждения свертывются н всякий случй.

— Не мешет.

Б-б-бх!!

Рссвет медленно-медленно вливется в рспхнутые окн, и лмпочк теряет свою нпряженность, бледнеет. Подвозят рненых. Они возбужденно рсскзывют:

— У него орудия, у нс нету… Он бьет, кк хочет. Голыми рукми его не возьмешь.

Поднялось солнце. Автомобиль выносит нс из город. В утреннем воздухе орудийные удры все отчетливее.

Н позиции видны отступющие мхновцы…

Нс встречют возбужденные лиц с ввлившимися от устлости блестящими глзми и рдостно рсскзывют:

— Отбили!.. Ночью рботл его ртиллерия, у нс ни одного орудия не было, только сейчс подвезли, когд он уже рзбит. Из двух деревень мы отошли. Остновились перед этой. Понимете, дльше нельзя было отходить. Собрли все, что было под рукми. Нзнчили комндир. Молодчин окзлся. Рссыпл цепь; злег перед деревней. Мхно двинул против него в пятндцть рз больше штыков. Чуть стл брезжить рссвет. Мхновцы ндвиглись, кк черня стен. Комндир пехоты молодчин: прикзл не стрелять. Ближе, ближе. Муршки поползли. В этих случях ужсно трудно удержться от стрельбы, но крснормейцы выдержли — ни одного выстрел не рздлось. И уже когд подошли н пятьдесят шгов — еще минут, и черня стен сомнет горсть, — рздлсь комнд стрельбы. Вся линия взорвлсь сплошь зблестевшими выстрелми, зтткли пулеметы. Смешлись мхновцы. А тут во флнг им удрил нш конниц. Мхновцы побежли. Мхно бросил семьсот сбель н ншу квлерию. Крсные эскдроны неслись н эту густую тучу коней и людей с революционными песнями. С революционным гимном они кидлись в контртки, и пдли с той и этой стороны крепкие люди, кони кк бешеные носились, мотя пустыми стременми.

Уже встло солнце и смотрело н кроввую сечу, н изуродовнные тел, влявшиеся по жнивью, н тющие облчк шрпнельных рзрывов.

В четвертый рз сошлись бойцы, близко сошлись; кони мордми тянутся друг к другу; мхновцы говорят:

— Переходить до нс, у нс свобод…

Подъезжют, узнют друг друг:

— Эй, Петро! Здорово бувл! Чи будешь мене рубть?! Як же то воно!..

— Здорово, Ивн! Переходьте вы до нс, мы з првду стоим, з Советскую влсть робитников тй крестьян.

Выхвтил крсный комндир шшку:

— Бейте вргов Советской республики!

Ринулись бойцы, все смешлось, только клинки нд головми блестели мгновенным блеском, потом покрснели.

Повернули лошдей мхновцы и крьером стли уходить, поле еще гуще зсеялось кроввыми телми.

Крсные квлеристы и пехотинцы взяли в плен шестьсот человек, изрубили двести пятьдесят человек; отняли пять тчнок с пулеметми. У Мхно было десять тысяч человек, дв орудия, семьдесят тчнок с пулеметми.

Д, бронзовые бойцы, те смые, что тогд в сду слушли рсскзы, смотрели «Мрт» и «Мстителей» и плкли, слушя, кк ждут и мучются тм, в России. Эт бригд чудес покзл. Ведь у мхновцев был огромный перевес сил, и дрлись мхновцы кк звери, в полной уверенности в победе, ибо Врнгель в это же смое время нчл нступление н фронте.

И… рзбиты.

— Теперь н Врнгеля! — зявляли бойцы, перевязывя рны, приводя в порядок оружие, коней.

Устлости кк не бывло. В этих железных людей снов вдохнули дух борьбы, упорств к победе.

А Мхно поктился по степи, рстял и исчез.

1920

Две смерти

В Московский Совет, в штб, пришл сероглзя девушк в плточке.

Небо было октябрьское, грозное, и по холодным мокрым крышм, между труб, ползли юнкер и снимли винтовочными выстрелми неосторожных н Советской площди.

Девушк скзл:

— Я ничем не могу быть полезной революции. Я б хотел доствлять вм в штб сведения о юнкерх. Сестрой — я не умею, д сестер у вс много. Д и дрться тоже — никогд не держл оружия. А вот, если ддите пропуск, я буду вм приносить сведения.

Товрищ, с музером з поясом, в змсленной кожнке, с провлившимся от бессонных ночей и чхотки лицом, неотступно всмтривясь в нее, скзл:

— Обмнете нс, рсстреляем. Вы понимете? Откроют тм, вс рсстреляют. Обмнете нс, рсстреляем здесь!

— Зню.

— Д вы взвесили все?

Он попрвил плточек н голове.

— Вы дйте мне пропуск во все посты и документ, что я — офицерскя дочь.

Ее попросили в отдельную комнту, к дверям приствили чсового.

З окнми н площди опять посыплись выстрелы — нлетел юнкерский броневик, пострелял, уктил.

— А черт ее знет… Спрвки нвел, д что спрвки, — говорил с провлившимся чхоточным лицом товрищ, — конечно, может подвести. Ну, д ддим. Много он о нс не сумеет тм рсскзть. А попдется — пристукнем.

Ей выдли подложные документы, и он пошл н Арбт в Алексндровское училище, покзывя н углх пропуск крснормейцм.

Н Знменке он крсный пропуск спрятл. Ее окружили юнкер и отвели в училище в дежурную.

— Я хочу порботть сестрой. Мой отец убит в гермнскую войну, когд Смсонов отступл. А дв брт н Дону в кзчьих чстях. Я тут с мленькой сестрой.

— Очень хорошо, прекрсно. Мы рды. В ншей тяжелой борьбе з великую Россию мы рды искренней помощи всякого блгородного птриот. А вы — дочь офицер. Пожлуйте!

Ее провели в гостиную. Принесли чй.

А дежурный офицер говорил стоящему перед ним юнкеру:

— Вот что, Степнов, оденьтесь рбочим. Проберитесь н Покровку. Вот дрес. Узнйте подробно о девице, которя у нс сидит.

Степнов пошел, ндел пльто с кроввой дырочкой н груди, — только что снял с убитого рбочего. Ндел его штны, рвные споги, шпку и в сумерки отпрвился н Покровку.

Тм ему скзл ккой-то рыжий лохмтый гржднин, стрнно игря глзми:

— Д, живет во втором номере ккя-то. С сестренкой мленькой. Буржуйк чертов.

— Где он сейчс?

— Д вот с утр нету. Арестовли поди. Дочь штбс-кпитн, это уж язв… А вм зчем он?

— Д тут ейня прислуг был из одной деревни с нми. Тк повидть хотел. Прощевйте!

Ночью, вернувшись с постов, юнкер окружили сероглзую девушку живейшим внимнием. Достли пирожного, конфет. Один стл бойко игрть н рояле; другой, склонив колено, смеясь, подл букет.

— Рзнесем всю эту хмскую орду. Мы им хорошо нсыпли. А звтр ночью удрим от Смоленского рынк тк, только перья посыпятся.

Утром ее повели в лзрет н перевязки.

Когд проходили мимо белой стены, в глз бросилось: у стены, в розовой ситцевой рубшке, с откинутой головой лежл рбочий — споги в грязи, подошвы протоптны, нд левым глзом темня дырочк.

— Шпион! — бросил юнкер, проходя и не взглянув. — Поймли.

Девушк целый день рботл в лзрете мягко и ловко, и рненые блгодрно глядели в ее серые, темно-зпушенные глз.

— Спсибо, сестриц.

Н вторую ночь отпросилсь домой.

— Д куд вы? Помилуйте, ведь опсно. Теперь з кждым углом крулят. Кк из ншей зоны выйдете, сейчс вс схвтят хмы, то и подстрелят без рзговору.

— Я им документы покжу, я — мирня. Я не могу. Тм сестренк. Бог знет что с ней. Душ изболелсь…

— Ну д, мленькя сестр. Это, конечно, тк. Но я вм дм двух юнкеров, проводят.

— Нет, нет, нет… — испугнно протянул руки, — я одн… я одн… Я ничего не боюсь.

Тот пристльно посмотрел.

— Н-д… Ну, что ж!.. Идите.

«Розовя рубшк, нд глзом темня дырк… голов откинут…»

Девушк вышл из ворот и срзу погрузилсь в окен тьмы, — ни черточки, ни нмек, ни звук.

Он пошл нискось от училищ через Арбтскую площдь к Арбтским воротм. С нею шел мленький круг тьмы, в котором он рзличл свою фигуру. Больше ничего — он одн н всем свете.

Не было стрх. Только внутри все нпряглось.

В детстве, бывло, зберется к отцу, когд он уйдет, снимет с ковр нд кровтью гитру, усядется с ногми и нчинет потинькивть струною, и все подтягивет колышек, — и все тоньше, все выше струння жлоб, все невыносимей. Тонкой, в сердце впивющейся судорогой — ти-ти-ти-и… Ай, лопнет, не выдержит… И муршки бегут по спине, н мленьком лбу бисеринки… И это доствляло потрясющее, ни с чем не срвнимое нслждение.

Тк шл в темноте, и не было стрх, и все повышлось тоненько: ти-ти-ти-и… И смутно рзличл свою темную фигуру.

И вдруг протянул руку — стен дом. Ужс рзлился рсслбляющей истомой по всему телу, и бисеринкми, кк тогд, в детстве, выступил пот. Стен дом, тут должн быть решетк бульвр. Знчит, потерялсь. Ну, что ж ткое, — сейчс нйдет нпрвление. А зубы стучли неудержимой внутренней дрожью. Кто-то нсмешливо нклонялся и шептл:

— Тк ведь это ж нчло конц… Не понимешь?.. Ты думешь, только зблудилсь, это нч…

Он нечеловеческим усилием рспутывет: спрв Знменк, слев бульвр… Он, очевидно, взял между ними. Протянул руки — столб. Телегрфный? С бьющимся сердцем опустилсь н колени, пошрил по земле, пльцы ткнулись в холодное мокрое железо… Решетк, бульвр. Рзом свлилсь тяжесть. Он спокойно поднялсь и… здрожл. Все шевелилось кругом — смутно, неясно, теряясь, снов возникя. Все шевелилось: и здния, и стены, и деревья. Трмвйные мчты, рельсы шевелились, кровво-крсные в кровво-крсной тьме. И тьм шевелилсь, мутно-крсня. И тучи, низко свесившись, полыхли, кроввые.

Он шл туд, откуд лилось это молчливое полыхние. Шл к Никитским воротм. Стрнно, почему ее до сих пор никто не окликнул, не остновил. В черноте ворот, подъездов, углов — знет — зтились дозоры, не спускют с нее глз. Он вся н виду; идет, облитя крсным полыхнием, идет среди полыхющего.

Спокойно идет, зжимя в одной руке пропуск белых, в другой — крсных. Кто окликнет, тому и покжет соответствующий пропуск. Кругом пусто, только без устли трурно-крсное немое полыхние. Н Никитской чудовищно бушевло. Рзъяренные языки вонзлись в бгрово-низкие тучи, по которым бушевли клубы бгрового дым. Громдный дом нсквозь светился рскленным ослепительным светом. И в этом ослепительном рсклении все, безумно дрож, бешено неслось в тучи; только, кк черный скелет, неподвижно чернели блки, рельсы, стены. И все тк же исступленно светились сквозные окн.

К тучм неслись искры хвосттой крсной птицы, треск и непрерывный рскленный шепот — шепот, который покрывл собою все кругом.

Девушк обернулсь. Город тонул во мрке. Город с бесчисленными здниями, колокольнями, площдями, скверми, тетрми, публичными домми — исчез. Стоял громд мрк.

И в этой необъятности — молчние, и в молчнии — зтенность: вот-вот рзрзится, чему нет имени. Но стояло молчние, и в молчнии — ожидние. И девушке стло жутко.

Нестерпимо обдвло зноем. Он пошл нискось.

И кк только дошл до темного угл, выдвинулсь приземистя фигур и н штыке зигрл отблеск.

— Куды?! Кто ткя?

Он остновилсь и поглядел. Збыл, в которой руке ккой пропуск. Секунд колебния тянулсь. Дуло поднялось в уровень груди.

Что ж это?! Хотел протянуть првую и неожиднно для себя протянул судорожно левую руку и рзжл.

В ней лежл юнкерский пропуск.

Он отствил винтовку и неуклюже, неслушющимися пльцми стл рспрвлять. Он здрожл мелкой, никогд не испытнной дрожью. С треском позди вырвлся из пожрищ сноп искр, судорожно осветив… Н корявой лдони лежл юнкерский пропуск… кверху ногми…

«Уфф, т-ты… негрмотный!»

— Н.

Он зжл проклятую бумжку.

— Куд идешь? — вдогонку ей.

— В штб… в Совет.

— Переулком ступй, то цокнут.

…В штбе ее встретили внимтельно: сведения были очень ценные. Все приветливо зговривли с ней, рсспршивли. В кожнке, с чхоточным лицом, лсково ей улыблся.

— Ну, молодец девк! Смотри только, не сорвись…

В сумерки, когд стрельб стл стихть, он опять пошл н Арбт. В лзрет все подвозили и подвозили рненых из рйон. Атк юнкеров от Смоленского рынк был отбит: они понесли урон.

Целую ночь девушк с измученным, осунувшимся лицом перевязывл, поил, попрвлял бинты, и рненые блгодрно следили з ней глзми. Н рссвете в лзрет ворвлся юнкер, без шпки, в рбочем костюме, взъерошенный, с искженным лицом.

Он подскочил к девушке:

— Вот… эт… потскух… продл…

Он отштнулсь, бледня кк полотно, потом лицо злил смертельня крск, и он зкричл:

— Вы… вы рбочих убивете! Они рвутся из стршной доли… У меня… я не умею оружием, вот я вс убивл…

Ее вывели к белой стене, и он послушно легл с двумя пулями в сердце н то место, где лежл рбочий в ситцевой рубшке. И пок не увезли ее, серые опушенные глз непрерывно смотрели в октябрьское суровое и грозное небо.

1926

Дмитрий Андреевич Фурмнов

Н Черном Ереке

Из штб рмии пришел прикз о том, чтобы нш отряд взял во что бы то ни стло поселок Черноерковский и в дльнейшем способствовл 26-й бригде, идущей спрв от него, во взятии Ачуев, куд неприятель стягивет осттки рсколоченного своего деснт, срочно погружя их н суд и перепрвляя в Крым. Деснт Врнгеля действительно можно считть рзбитым. После ншего удр по тылу в стнице Ново-Нижестеблиевской он, теснимый ншими лобовыми чстями со стороны Ново-Николевки, увел оттуд свои глвные силы и, проходя через Стеблиевку (он же Гривення), дл нм последний бой. Мы покчнулись, но удержлись — Гривення остлсь з нми. 29-го мы со своим экспедиционным деснтом возвртились в стницу Слвянскую и тм уже получили предписние влиться во 2-й Тмнский полк 2-й отдельной бригды при штрме IX и, обрзовв тким обрзом отряд тысячи в полторы стрелков и квлерии, взять нпрвление н Черноерковскую стницу, 3-го к вечеру мы с товрищем Ковтюхом н мшине отпрвились в Черноерковский. Здесь только что в поселке Черноерковском (стоящем з пятндцть верст перед стницей Черноерковской) нлдили мост и перетщили орудия. Чсти готовились к бою. Неприятель все время отступл под ншим нтиском, но отступл оргнизовнно, двя и принимя бои, нпрвляя передом к морю свои обозы и тыловые оргнизции и оствляя для отржения нших войск довольно сильные рьергрдные чсти.

Уже после боя в Гривенной нм стло известно, что неприятель смзывет пятки, удиря к морю и готовясь к погрузке. Пленные, перебежчики и подводчики сообщли, что у моря непрерывно курсируют проходы и что н этих проходх многое уже перепрвлено в Крым.

Местность здесь удивительно сложня, и открытых оперций вести почти невозможно. Огромня территория, прилегющя к Азовскому морю, знят лимнми, болотми, плвнями и кмышми. Лимнми здесь нзывют небольшие водные вместилищ нподобие нших крупных прудов и мелких озер, плвнями нзывют болотистые мест, покрытые кмышом, где почти совершенно нет проход. Сообщение в этом крю идет по грядм, грядми нзывют более или менее широкие полосы твердого грунт, по которому возможно движение, кк по дороге. Здесь стршно много дичи — гусей, уток, бексов и прочего, и все это не перепугно, близко, почти вплотную подпускет человек. Нселение знимется по преимуществу рыболовством — чстью по своим рекм и лимнм, чстью в Азовском море.

Хлеб здесь привозной — этим и объясняется то обстоятельство, что у неприятеля з последнее время нблюдлсь сильня голодух, н этой почве рзвивлся и ропот. Нселение смешнное — кзки и иногородние. Н Квкзе вообще и здесь в чстности между иногородними и кзкми нблюдется глухя рознь, которя в 1918 году вылилсь в форму открытой и кроввой схвтки. Кзки все еще живут своими сословными трдициями и чуют беду от социльной революции, иногороднее нселение, из которого состоит почти исключительно и рбочее нселение Квкз, — оно близко к ншему коммунистическому движению, хотя и имеет некоторые черты избловнности, свойственные воспитнию в богтом, просторном, сытом кре.

Отношение кзчеств к деснту Врнгеля было все-тки не тким, ккого ожидл см Врнгель. Он полгл, что все кзчество Кубни подымется рзом и поможет ему сокрушить большевиков. В ндежде н это он с деснтом Улгя выслл сюд совершенно готовые штбы полков, бригд и дивизий, выслл обмундировние, военное снряжение, вооружение и огнеприпсы. Он усиленно рздувл сведения о том, что его чсти уже подошли к смому Ектеринодру и оцепили всю облсть. Но кзчество держлось пссивно и выжидтельно, к Врнгелю убежли и присоединялись по стницм только отдельные лиц или небольшие группы. Пссивность кзчеств, рзумеется, никоим обрзом нельзя объяснить сочувствием Советской влсти, нет. Кзки потому выжидли, что еще не были уверены в успехе Врнгеля, н «ур» идти им не улыблось. Если же Врнгель действительно смял бы здесь советские войск, кзки были бы ктивно н его стороне. Убежвшие к Врнгелю кзки и соствляли те рьергрдные чсти, которые, отступя, все время сржлись с нми. Регулярные чсти, прибывшие из Крым, погрузились первыми и уехли обртно в Крым, здесь з последнее время все больше действовли белые пртизны окрестных стниц, прекрсно знющие местность и, ндо сознться, дрвшиеся великолепно, — был нлицо удивительня стойкость, спокойствие и мужество.

В ночь с четвертого н пятое был нш первя ночня тк. Под прикрытием орудийного огня спешенный квлерийский эскдрон кочубеевцев должен был перепрвиться через реку и выбить неприятеля из окопов. А зсел неприятель крепко, и позиция им был выбрн отличнейшя.

З поселком Черноерковским Черный Ерек изгибется впрво, слев в него втекет ккя-то другя речк, тк что получется нечто вроде якоря, и в выбоину этого якоря неприятель положил своих стрелков, в центре и по крям нствил пулеметов. Рек глубокя, мостов нет, перебрться невозможно. Кругом плвни, лимны, густые зросли кмыш.

Мы подли к берегу бйды — бйдми здесь нзывют выдолбленные из одного ствол лодки — и н этих бйдх з ночь решили перебросить кочубеевцев. Эскдрон этот является у нс смой ндежной и смелой чстью, потому его и выбрли н ткое отвжное дело. Когд спустилсь ночь, мы открыли орудийный огонь, и кочубеевцы пустились по реке. Но в то же мгновение был открыт с другого берег ткой орудийный огонь, что пришлось вернуть эскдрон, чтобы не потерять его весь и понпрсну. Первя тк не удлсь. Это нс не остновило, и н следующую ночь мы решили повторить тку, з день подготовив почву и выяснив еще точнее кк рсположение, тк и силы неприятеля. С рннего утр 5-го числ звязлся бой. Мы с товрищем Ковтюхом пробрлись н крышу избушки, стоящей н берегу, и до ночи целый день руководили боем. Нши цепи были рскинуты поблизости, но необходимо было их к вечеру же продвинуть возможно дльше. Рот стоял в резерве возле избушки, ее мы посылли в подкрепление лежвшим в окопх. Крснормейцы стршно устли, несколько ночей они провели без сн, и потому теперь нблюдлсь некоторя вялость при исполнении прикзов. Но внушительность и пломб, с которыми отдвл свои прикзы товрищ Ковтюх, творили чудес: чсть оживлялсь, всккивл словно встрепння и летел по нзнчению. Вот уж нм с крыши видны перебежки, вот уж цепи подвигются к смой извилине реки.

И вдруг оглушительные злпы и пулеметный стрекот остновили нши цепи. Стрелки злегли. Скоро стли прибывть рненые, их нспех перевязывли и отпрвляли дльше, в тыл. Мы продолжли лежть н крыше, пригнувшись з трубу. Пули визжли, стонли, звенели. Целые рои этих певучих убийц проносились стремительно нд ншими головми, но нс не кслись.

Меня еще нкнуне, когд я лежл н стогу сен, изобржвшем нблюдтельный пункт, слегк контузило пулей. Я полулежл, положив левую ногу н првую. Пуля скользнул по голенищу спог, прорвл его и, не здев ни тел, ни кости, промчлсь мимо. Остлся только густой синяк, вдвило мясо д ломило кость пониже чшечки. Миновло блгополучно. И теперь вот, леж н крыше, я неуязвим, они меня не достют.

В окопы то и дело подносили птроны. Ящики рзбивли здесь же, у избушки, и тм моментльно все рсходилось по стрелкм. Пльб шл отчяння, стихл он только в темные сумерки, когд ничего уже нельзя было видеть. Перед сумеркми мы подли было свои бйды к извилине реки, но ургнный огонь неприятеля зствил н время отложить и эту здчу. Спустилсь ночь. Мы нскоро зкусили в стнице и снов явились к реке. Готовилсь ночня тк. Н этот рз мы спешили дв эскдрон и снов решили пустить их через реку. Бйды тихо поплыли во тьме. Они пробирлись тк осторожно, что нельзя было слышть дже удр весел по воде. Крдучись вдоль берег, они тихо подходили к нзнченному месту и готовились к приему хрбрецов. В это время об эскдрон подошли к избушке. Шепотом отдны были необходимые рспоряжения, и крснормейцы рядми исчезли во мгле ночи. Когд я смотрел н них, и гордость и жлость овлдевли всем моим существом: в темную ночь н бйдх перебирться через реку, перебрвшись, ждть ежесекундно, что вот-вот пулеметы уложт их н месте, — это стршно. И все-тки они шли — молч, тихо, кк будто дже спокойно. Орудия протщили н себе почти н смый берег к изгибу, чтобы удрить кртечью по неприятельским окопм.

Скоро взойдет лун, ндо торопиться, чтобы врг не зметил ншей подготовки. В это время присккли дв гонц и сообщили, что н Кучугурской гряде нши чсти отступили и бегут всё дльше. Явилсь опсность, что нс обойдут с тыл, отрежут, и тким обрзом вся ночня оперция сведется к нулю, — больше того: мы этим лишь осложним свое положение. Но, взвесив все, учтя общее отступление неприятеля, мы соглсились, что он дльше не способен ни н что, кроме обороны. Отрядили дюжину кочубеевцев и во глве с комндиром полк товрищем Пимоненко послли их н Кучугурскую гряду остновить бегущих во что бы то ни стло, не остнвливясь дже перед рсстрелом.

Пимоненко уехл, мы стли готовиться к бою. Лун уже поднялсь, мы дли ей спрятться з тучу, и был отдн прикз открывть пльбу.

Прошло мучительных пять минут… Я ждл кждую секунду первого орудийного выстрел, вперив свой взгляд во тьму ночи по нпрвлению к неприятельским окопм, но выстрел все не было. Д скорее же, скорей… Хоть бы уж чем-нибудь кончлось, то целые дни все пльб и пльб, в Ачуеве, всего ведь з двендцть верст от нс, идет срочнейшя погрузк. Если медлить еще — ничего не отхвтишь, все уедет в Крым. Скорее же, скорей. Грянул выстрел, з ним другой, третий. Зторопились, згоготли пулеметы, где-то длеко-длеко, словно из-под земли, неслось «ур» кмыши пожирли все звуки. Это нши орлы кинулись через реку. Уже больше не строчили пулеметы, уже по глубокому тылу били нши орудия. Неприятель оторопел от ужс и кинулся бежть, оствляя в окопх убитых, винтовки, птроны…

Мы зняли берег. Скоро подтянули туд пехоту, эскдроны отвели обртно в стницу. Жителям прикзно было з ночь построить мост н брксх и бйдх. Зкипел рбот. Стрелки перепрвились через реку. В это время черные тучи рзрзились проливным дождем. Устлые, измученные крснормейцы должны были оствться в окопх под открытым небом, под ужсным дождем. Мы ушли в хлупу, измочившись до последней нитки. Теперь скзывются плоды: Ковтюх уже слег, рспух, темпертур 39°, у меня стршно ломит все тело — скоро слягу, вероятно, и я. Долго буду я помнить эту ужсную ночную тку — ткого ужс, ткого стршного эффект я не видл никогд.

Слв героям, борцм з Советскую влсть, крсным зщитникм трудовой России.

Ст. Слвянскя,

7 сентября 1920 г.

По кменному грунту

З перевлом, по берегу Черного моря, идут крснормейцы. Их много, целые тысячи. А еще больше идет с ними рзного пристлого нроду: иногородних стничников, женщин, стриков, ребятишек… Все это погрузилось н широкие телеги — сми беженцы, сундучки, узелки, мешочки; кое-где выглядывет поросенок, крсноголовый петух, собчонк… Пыль, скрип, непрестння брнь, перекличк, лязг оружия, человеческий гомон. Позди, в стницх, озверелые кзки истязют оствшихся — тех, что не успели бежть. Лзят теперь по оствленным хтм, роются, ищут, рстскивют чужое добро… А вот в Новороссийске, тк недлеко, они уж нствили виселиц, и этот прискквший товрищ рсскзывет, кк они подводят пленного к переклдинм, зствляют его ндевть н шею веревку и вешться смому… Бр-р-р… Не одного, не двух — сотнями ведут под переклдины этих несчстных невольных смоубийц. Офицеры крутят усы, хохочут. Изредк плюют в лицо проходящим пленникм — тк, кк бы невзнчй, кк бы не рзбиря: кмень тут или человек. Они уже устли издевться, ухмыляются д изредк покрикивют: «Лдно!.. Тк-то сволочь!..» По городу рыщут «вольные» люди — им нет ни от кого зпрету: куд зйдут, что возьмут, с тем и остнутся. Они могут и голову снести безответно. Могут и дочурку-девочку изуродовть хмельной компнией — это никого не тронет: офицер посмеется нд удлью лихого кзк… Город утонул в пьяных прх, стонх, кроввом зпхе… Носится черня смерть, грызет бесконечные жертвы…

З перевлом идут крснормейцы — рзутые, рздетые, без штыков, без птронов. Им нечем отбивться от своры плчей, горми и ущельями отходят они н юг, где можно добрться до своих. Голодно. Хлеб нет. Уже двно они едят только желуди д кислицу… Лошдиные трупы усеяли путь — коням тоже нечем питться: бесплодны и холодны горные склы. То здесь, то тм остется телег — ее некому везти. И у кждой телеги дрм. Ребятишкм не успеть з крснормейцми. Мть не уведет их, не унесет — он см чуть стоит н ногх. Остться нельзя — нскочт, изуродуют озверелые кзки… А вон, посмотрите: в телеге остлись двое млюток — одному год четыре, другому дв… Глзки вспухли, крсные, полные слез… Армия идет, уходит и мть, млютки остлись… Протянули ручонки, кричт, еще не понимют того, что скоро умрут с голоду. Исступлення простоволося мть, восковя, дрожщя, уходит з склы — все дльше, все дльше. Отойдет, остновится, посмотрит н млюток, зкроет рукми лицо — и дльше… А потом снов встнет и снов смотрит, слезы пдют н склистый грунт… Тк и ушл… Млютки остлись под откосом с простертыми ручонкми, с нплкнными глзми.

З перевлом идут крснормейцы. Те, которым дльше не под силу, больные и рненые, сдятся отдохнуть и остются — им уж никогд больше не догнть ушедших длеко вперед…

Лошдиные трупы, плчущие млютки, беспокойные курицы, телеги с добром, больные крснормейцы — все остется по пути, погибет медленной неизбежной смертью… Спрв море, слев склы, сзди свирепые кзки, впереди — впереди не догнть ушедших товрищей.

З перевлом, по кменному грунту, уходят вдль крснормейцы…

25 мрт 1921 г.

Летчик Тихон Жров

Тих, прозрчен и душист июньский вечер. По березовой роще из конц в конец легким укющим звоном плывут шорохи, высвисты, четкя дробня трель вечерних птиц… Н просторной круглой поляне, у смой опушки, будто кртонные белые домики, приникли в трву прусиновые плтки летчиков.

Тм, в тени, спсясь от туч комрья, с нкрытыми лицми рсстегнутые, рздетые, в одном белье, с цигркми в зубх, кто с книжкой, кто с гзетой — лежт они в сумеркх, отдыхют. Или сбирются ртелью — и через поляну, з рощу, н Влку купться. Влк — узкя, тихоструйня речонк с отлогими берегми, глухо зросшими высокой трвой. Н Влке ткя же тишь, дже тише, чем в роще. Только в осоке кряхтят тяжело и мерно огромные жирные лягушки… Нд водой, нд тихими, чуть слышными струями прозрчной гзовой сетью поднялся вечерний тумн… Из-з реки глухо, невнятно откуд-то издлек слышны голос — это в деревне. Туд летчики ходят брть молоко, иной рз по вечерм штются к девушкм: песни петь, игрть н грмонике или прми, ныряя во тьму, пропдют з прудом, в лугх, в перелескх…

Сегодня вечером никто нейдет ни купться, ни к девушкм н деревню. Сегодня у всех н душе тяжело и мрчно, лиц у всех угрюмы и строги: з рощей, н пригорке, под свежим холмиком земли они зрыли сегодня лучшего и любимого товрищ — Никиту Зорин. Он погиб в воздушном бою, обуглился до костей в плмени сгоревшего смолет. З три недели схоронили двоих, но особенно тяжел был эт последняя утрт — и сегодня целый день ходят все с понурыми головми, стрются реже встречться, меньше говорить: кждому хочется выносить, изжить в себе свое цельное, недробленое горе.

Из дивизии прилетел новый летчик, Тихон Жров, — он рботл н московском эродроме и, говорят, считлся одним из лучших. Здесь его знет Крючков, они в прошлом году вместе летли где-то под Киевом.

Кждое утро, н зре, из-з лес подымется неприятель, и ншим стреньким, рстрепнным смолетм не под силу спрвиться с ловким, быстрым хищником. Звтр против него подымется Жров, новый летчик — и будут снов в нпряжении, с тревогой ждть товрищи рокового исход…

Жров весь день кружится у мшины — осмтривет гйки и винты, ощупывет, привертывет, смзывет, приглживет ее, кк любимого человек… Он приходил сюд с техником, и целых полтор чс они простояли нд мшиной, зглядывя и прощупывя со всех сторон, или, леж н спине, подползли под широко рскинутые крылья и снов высмтривли, щупли, мзли холодные винтики, гйки, болты. Жрову хорошо знкомо это тревожное состояние перед решительным делом — не впервые вылетть ему в нервный бой, но сегодня тревог кк-то особенно свеж, мысль по-особенному чутк, быстр и неспокойн. Что это: неверие ли в свои силы, или опсение з испытнного, но устлого, рстрепнного друг — з свой ппрт? Или еще что?..

Может быть, скорбь товрищей о дорогом покойнике — не передлсь ли он и ему: круглый холмик влжной, свежей земли нейдет из головы.

Жров мимо стрт, где с рспростертыми крыльями выстроились в ряд смолеты, мимо крйней плтки поплелся тихо по узкой лесной тропе, см не зня куд и зчем идет…

У смой реки столкнулся с Крючковым — тот в жестяном измызгнном чйнике с веревочной ручкой тщил воду н вечерний чй.

— Ты что тут бродишь один? — окликнул он Жров, улыбясь бесцветными водянистыми глзкми. — Аль не привык к новому месту?..

— Д вот тут… — нчл было Жров, но понял, что отвечть собственно нечего, — не кончил, спросил см: — Зпрвиться?..

— Идем вместе, — ответил тот, подходя к Жрову и подхвтив его под руку.

Повернули, пошли по тропинке обртно и мло-помлу рзговорились, ушли в воспоминния о прошлом, о рботе под Киевом, о живых и погибших товрищх… Чйник с водой уж двно подвесили у придорожной березы и ходили взд-вперед, увлеченные рзговорми.

Худенький, узколицый Крючков, с рыбьими глзми, мочльными припущенными волосми, одетый в несурзно рстопыренные глифе, юркий и фрнтовтый недлекий человечек — никогд по-нстоящему не был близким товрищем Жрову, но теперь они рзговорились, кк близкие друзья, и Крючков совершенно не испытывл той обычной робости и чувств нервенств, той неловкости, с которою прежде подходил он к Жрову. Его не двил грузня, широкя фигур товрищ, не смущли пристльные, тяжелые взгляды черных глз, и вся речь Жров, прежде кзвшяся ткой пренебрежительной и высокомерной, покзлсь ему теперь простой, откровенной и здушевной… Он здорно, торопясь и сбивясь, польщенный в глубине души ткою переменой, выскзывл Жрову свои мысли:

— Нше дело воевть, — горячился он, — воевть, и больше ничего… Все рзговоры о мирном применении виции, по-моему, одн только чушь. З ширму прячутся, очки втирют, н смом деле одно у всех идет приготовление — к войне… И кто больше приготовится — тот нверху. Длеко нм еще до того, чтобы дмочек по воздуху ктть…

Крючков не имел никких специльных познний в виции, он был летчик — и только, д и среди летчиков никогд не считлся особенно примечтельным. Он был неглуп, но кк-то легковесен и крйне неубедителен. Учился когд-то в гимнзии и сохрнил от той поры дурную привычку ввязывться в спор н любую тему, со знчительным видом сообщя рзные услышнные новости или мысли и фкты из последней прочитнной брошюрки; все это, рзумеется, выдвлось з собственное достояние, но чуткий собеседник уже с первого слов умел рскусить незмысловтую личность Крючков… Тихон Жров, ноборот, дело понимл и интересовлся им серьезно, и тех, которые с ним стлкивлись, всегд приятно волновло его отчетливое, твердое знние и глубокя уверенность в том, что говорит. Тких «фендриков», кк Крючков, эт серьезность Жров отпугивл от «ученых» рзговоров, и см Крючков, встречясь с Тихоном под Киевом, постоянно чувствовл себя перед ним н положении ученик. Но сегодня все обстояло по-иному… Когд он выскзлся горячо и торопливо, Жров, посмотрев ему спокойно в глз, скзл:

— Тк я тебе не про звтршний день и говорю, я н будущее…

Горячк Крючков, видимо, нисколько его не здевл, не передвлсь: он говорил тихо и спокойно, кк всегд.

— Ты о нстоящем, я про будущее, — гудел он угрюмым, мрчным бсом. — Войн… Что ткое войн? Войн только средство… Придет время, когд ее не будет, — и тогд…

— Дмочек ктть! — хихикнул Крючков.

Ввернуть «словечко» доствляло ему всегд величйшее удовольствие.

— Д што ты, в смом деле, — посмотрел н него укоризненно Жров, — у тебя только дмочки одни перед глзми — неужто больше и делть нечего?.. Ты, бртец, очень, кк бы это скзть?..

Жров пльцем пошрил лоб, улыбнулся и, не желя обидеть собеседник, подыскл с трудом подходящее слово: — Ты очень… збвно предствляешь себе это будущее… Н нших птицх быстрей, чем поездом, — и легче, и безопсней, и удобней, д и дешевле — н них проделешь что угодно: и груз вези, и пссжиров, почту, и в земельном деле пригодится, в охоте ли, в нучной ли ккой экспедиции, в рботх строномических, в изысктельных рботх — н нших птицх, тк рвнем вперед, кк ни в ккой другой облсти… Это теперь еще не всеми понято, многие думют, что птиц стльня только для войны… Большя, брт, ошибк. Это знчит — из-з дров не видеть лесу…

Жров снял пилотскую шпочку, чуть держвшуюся н лохмтой, кудрявой голове, и всей пятерней провел ото лб к зтылку…

Крючков уж двно опустил его руку и жестикулировл, поспевя з Тихоном со стороны, и, кк бы не ндеясь н силу одних своих слов, рзмхивл перед носом Тихон кулкми, выводил кркули по воздуху или отчянно тыкл в пустоту укзтельным пльцем, словно стрлся что-то нщупть, во что-то долбнуть. Тихон шел и смотрел перед собою, редко поворчивясь в сторону и кк бы совершенно не змечя Крючков. Но он не пропускл ни одного слов, н все отвечл и спорил с явным удовольствием… Хотя он и понимл, что от Крючков мло что можно услышть толкового, но ему смому хотелось выскзть и дже выслушть собственные свои мысли… Поэтому, нисколько не обижясь н легкомысленные возржения товрищ, он отвечл см себе н те вопросы, которые роились в голове и которые только отдленно связны были с теми вопросми, что здвл Крючков.

— Д… из-з дров не видеть лесу, — повторил он еще рз последние свои слов. — С годом год конструкция ппрт стновится все проще, все совершенней… И все большя емкость, все больше удобств. Вон н виккерсе н нглийском — знешь? Тм, бртец мой, шестндцть спльных комнтушек, тм тебе и столовя, и уборня, и читльня комнт, тридцть с лишком человек прет — это не фунт изюму… А быстрот, слыхл: фрнцузик один трист верст в чс отмхл н ньюпоре… Д што: кругом, брт, вперед идет… И все меньше жертв, с годом год все меньше — теперь одни чудки думют, что по воздуху летть опсно, — д што я тебе об этом буду говорить — см знешь. В Англии з прошлый год, з девятндцтый, перелетело пятьдесят две тысячи человек, — то есть по делм невоенным… что думешь: ни одного убитого и только десяток ккой-то рненых — рзве это процент? Ерунд, н пятьдесят две тысячи — ерунд… Д, пожлуй, и тут вин не от ппрт, от ншего брт был. Летчиков, првд, прочку убило, шесть порнило, но это опять-тки не резон — тк ли?

Крючков слушл с зтенным дыхнием. Он несколько рз порывлся было перебить Жров, но тот молч отводил рукой его нчинвшую жестикулировть руку, и Крючков змолкл… А к тому же, откуд ему было еще узнть эти сведения: он кк учителя слушл теперь «знющего» Тихон. И хотелось ему поспорить, и послушть было интересно… Внутренний бес не двл покою; он к тому же недвно прочитл ккую-то мленькую книжонку, и теперь хотелось блеснуть перед Жровым своими знньями.

— Тк-то тк… все это хорошо, — изловчился Крючков вствить первые слов.

Жров оборвл речь и стл вертеть цигрку, склоняясь к белой жестяной бночке, откуд вытряхивл мхорку.

— Ты говори, я слушю, — скзл он приостновившемуся Крючкову.

— …Тк вот я-то и говорю, — продолжл Крючков, — что тут целый круг создется… Выходу нет, если по-твоему предположить: войн только средство… Хорошо… Ее не будет… А мы в то же время знем, что именно войн и помогет росту виции, что именно в военное время тк быстро виция совершенствуется, — следовтельно, рост ее, кк выходит, — от военного искусств идет, им вызывется, рзвивется и толкется… Вне войны, может быть, дже и не будет нужды в виции — со стрыми средствми упрвятся… Вон, кк броневики: их родил и совершенствует только войн, потом — потом в хлм, — куд они?

— Эк хвтил, — не утерпел Жров, — броневики… Д тут никкой и прллели-то нет… Или ты в смом деле не понимешь, — не зню я, — или поспорить тебе охот, но скжу откровенно, — прибвил он, — удивляет, смешит меня эт вш новя модня теория, что мы с мшинми только н войну пригодны… Эт здч преходящя — и дже очень… Глвное не в том… Погоди-к, техник еще ккие чудес создст, только хнешь! Теперь у нс не прочь все дело и н спорт свести… Эти трюки мне не по душе… Пок войн — воюем, тм н другой путь… Уж непременно тк…

— А по-моему, — нчл снов Крючков, — по-моему, и здесь у нс дорог не хти ккя широкя, то есть н войне… Я вот летю…

— Зню, что летешь, — улыбнулся Жров.

— Д… Тк и то — рзве што н перепуг, результтов больших — нет их вовсе. Ну, ккие результты… Рзведк? Д, рзведк кой-што дет… Но ведь ткую рзведку и конниц зменит с успехом… Сигнлизция? Бой корректировть? Ну, брт, это все больше из облсти философии — тут результты совсем не проверенные. А что ксется уничтожений, рзрушения ты см отлично знешь, что из сотни сброшенных бомб дй бог, чтобы две-три штуки с результтом… Перепуг один, пник — вот тут уж, конечно, результты есть… Этого не отрицю…

— Дже если тк, — увесисто и внушительно перебил его Жров, — если только твое подсчитть, — и это результт немлый… Но имей в виду, смешной ты человек, — рзве можно брть ншу убогую, д к тому же и рстрепнную вицию… Ты не у нс смотри… Мы што — мы только в будущем, нм пок остется одним своим мужеством покорять чужую технику… Ты возьми мерикнский, нглийский флот, покойной пмяти гермнскую вицию… Д если они, черти полостые, двинут н нс свои эскдрильи што ты со своим гнилым фрмнишком сделешь? Помяни мое слово, Крючков: если будет большя войн — победит в этой войне воздушня эскдрилья… Против нее ни море, ни суш, ни конниц, ни пехот — не выстоит ничто. Д и н смом деле — кк ей не победить, когд он одн совместит в себе все виды оружия. Конниц? Быстря рзведк? Хоть ты и сомневешься, , по-моему, вернее нс с тобой никто этого не сделет… Особенно если еще фотогрфировние и способы передчи вперед шгнут… Пехот? Но что у пехоты з цель, ккие здчи? Деморлизовть врг, рсколошмтить его, отнять территорию… А ты знешь, что в Америке н смолетх Лрсен по тридцть пулеметов устнвливют! Знешь, что вибомбы в две тонны весом есть, что есть в той же Америке ккой-то новый, необычйной силы удушливый гз, зключемый в стльные гостинцы? А «пожрные» бомбы, чиненные фосфором, пушки н смолетх!.. Трехдюймовк-то уж бьет тм без отдчи, — теперь шестидюймовую прилживют… Тут тебе и всей ртиллерии змен. Што ты берешь нш русский флот? Рзве это тебе пример? Ты через переносицу глянь…

Крючков и н смом деле дльше собственного нос не видел ничего. Все его рссуждения и возрженья никого ни в чем не могли убедить, потому что и см-то он не был в них убежден. Тем менее могли они убедить Жров. Тихон понимл его отлично и, ндо скзть, если бы не это особенное его сегодняшнее нстроение, — вряд ли стл бы он рзговривть и спорить с Крючковым о тких высоких мтериях. Но он чувствовл оргническую потребность выскзться и что-то уяснить себе смому. И говорил, спорил, отвечл, чсто, может быть, невпопд, возржя не по существу, продолжя ккую-то нить собственных внутренних рссуждений… Теперь он этой потребности больше не чувствовл, и кк только Крючков стл дльше рзводить «турусы н колесх», он остновил его н полуслове, взял з плечо:

— А уж совсем, брт, стемнело. Пойдем-к чй пить… Мне ведь н зре подымться…

Они повернули к плткм, сняли чйник с березки и скоро, рзведя костер, уселись н трве, рзговривя о чем придется и не возврщясь больше к стрым темм.

— А кто с тобой летит? — спросил Крючков, когд вошли они уклдывться в плтку.

— Не зню… Ккого-то Ферпонтов хотели дть — я же тут никого не зню…

— А вот што: я см полечу с тобой — хочешь? — посмотрел ему Крючков вопросительно в лицо.

— Чего же, двй, — соглсился Жров.

Они рскинулись н трве, подбросив кожные тужурки под головы. Скоро Крючков уснул, и Тихон долго слушл его ровное, безмятежное дыхнье. Но смому не сплось… Он ворочлся с боку н бок, зрывлся в тужурку с головой, но и это не помогло… Тихо поднялся, вышел н волю…

Голубыми отливми блестели н стрте стльные птицы.

Он подошел к своему ппрту и нчл снов осмтривть его, ощупывть, зглядывть с рзных сторон.

Вынырнул из тьмы дежурный чсовой, окрикнул, но, узнв своего, прошел мимо.

Рзговор с Крючковым не рссеял его смутную тревогу — он чувствовл в себе по-прежнему глубокое, необъяснимое беспокойство… Приходили и уходили мысли, вствли и пропдли воспоминнья, тревог все оствлсь неизменной.

Тк, блуждя по опушке, он незметно пришел к тому месту, где круглым желтым холмиком отмечен был свежя могил. Остновился нд ней, минуту постоял в рздумье и поплелся снов к плтке…

Тм все по-прежнему ровным безмятежным спом посвистывл Крючков… Тихон опустился, снов хотел зснуть, но сон не приходил, был только одн беспокойня дремот… Тк пролежл он чс три, когд зсерел полян и в открытый треугольник звешенной плтки пробилсь бледня предрссветня муть, — он рзбудил Крючков и быстро зшгл умывться к реке.

Проснулись все и высыпли из плток, полурздетые, в нкинутых н плечи тужуркх, ежсь в утреннем холоду; окружили улетвших, гуторили, спршивли, двли советы…

Тихон с Крючковым збрлись в мшину, уложили бомбы, приствили кольт. Крючков зчем-то открыл и снов зкрыл футляр с биноклем, посмотрел в сумку, пошуршл бумгой…

— Ну, счстливо, товрищи!

— Айд!.. Айд!..

Тихон улыбнулся, взялся з руль, дл мотору полный гз, взял рзбег и медленно, грузно, словно не желя отрывться от земли, ппрт приподнялся нд трвой и вдруг рвнулся быстро, словно озлясь, нырнул в прострнство и нчл збирть высоту…

Рзведчик темной ночью, пробирясь через глухие зросли, не всмтривется тк пристльно в тьму, не вслушивется тк чутко в шорохи зтившейся ночи, кк нсторожился теперь Тихон Жров.

Четко и бурно ревел пропеллер, но из этого рев привычный слух его отчетливо выделял и слышл, кк терлись и шрклись в воздухе крылья, кк звенел кждя плстинк, визжли слбые тросы, шумели, скрежетли, стонли и пели сложную удивительную песню все кончики стльной быстролетной птицы…

Крючков сидел в глубине и зорко всмтривлся в прозрчную голубую пустыню, смотрел туд, где кждое утро сверкл в рнних лучх чужя птиц, н которую мчлись они охотой. Но нет ничего…

Свежий воздух щекочет ноздри; чем выше, тем легче и глубже вздыхет грудь; все шире, все необъятней перед глзми рскидывются голубые бездонные просторы… Н светлые — черные полосы, н черные — светлые пятн поделилсь земля: тм гомон, грохот, шум, движенье… А здесь, когд б не пропеллерный вой — ткя безгрничня тишин, ткя чистя, светля пустот, ненрушимый покой… Словно со дн встревоженного окен, где кипит-суетится беспокойня жизнь, подымлись все выше, все выше и легче они к прекрсному тихому лону. Ккой простор! Ккя воля! Теперь бы лететь все выше и выше в зенит, лететь з плнетой, минуя плнеты, лететь по миру… Велик твоя воля, человек, пронзительн мысль, в восхищенье приводит, восторги родит твое мстерство, твой труд, твои победы, но ты победил миллионы тйн, миллионов миллионы все еще стоят перед тобой роковой згдкой. Но нет той тйны, которую не переборет человеческий труд… Пройдут век, и меж плнетми будут люди носиться тк же легко и свободно, кк носятся ныне они меж горми, по морям и окенм…

Не мысли, их подобие, ккие-то крткие обрывки, зхвтывющие обрзы, отдельные прекрсные слов кружились перед Тихоном в ургнной пляске. Он не знл, о чем теперь думет, но сердце дрожло в экстзе, из груди были готовы прорвться торжественные гимны… От ночной тревоги не остлось и млейшего след, — он н земле чувствовл себя не тк покойно, кк здесь, в воздушном окене. Сми собою срывлись с губ отдельные, себе непонятные слов — и он не стрлся их понимть, не удивлялся им: в этих случйных умчвшихся звукх, кк в обрзх, печтлелись его восторги, рспирвшие грудь.

Крючков по-прежнему неотрывно и пристльно глядел в одну точку: нд этой вот черной кймой, нд лесом, из-з дльней горы, должен подняться неприятель… И вдруг он услышл где-то в стороне чужие непрерывные рокочущие звуки — будто их ветром донесло сюд из воздушной пустыни. Тихо дотронулся он до плеч товрищ и змер с приоткрытым ртом, перевел н него свой немигющий, нпряженный взор, двя понять, что свершилось что-то вжное. А Тихон, словно приковнный, уже двно сидел с высоко вздернутой головой и смотрел в ту сторону, откуд неслись эти новые, неожиднные волны звуков. Он услышл их прежде Крючков и понял, что неприятель, обогнув линию лес, поднялся с другой стороны и теперь держлся знчительно выше… Он перегнулся через борт и вдруг увидел, что тот, близкий и стршный, стремится к нему. Тихон круто повернул и повел в сторону нкрененную мшину… Крючков нготове держл пулемет, прильнув к нему и будто опсясь, что кто-то сильно и неожиднно рвнет и выхвтит его из рук… Тихон хотел зкружить по спирли и подняться вргу нперерез, но тот неотступно следил з полетом, ускорил ход и быстро звернул нвстречу подымвшемуся Тихону. Потом опустился кмнем и мчлся прямо н него, словно собственной силой хотел столкнуть с пути… Крючков зрботл пулеметом. Тихон впился костенеющими пльцми в холодную глдкую округлость руля — еще быстрей и круче хотел скользнуть с пути… В это мгновенье ззвенели ккие-то новые быстрые жлобные звуки — неприятель бил из пулемет, и пули со стонущим писком проносились мимо… Вдруг совершилось что-то изумительное — чуть блеснул в стороне и вспыхнул полымем неприятельский эроплн — Крючков пробил ему бензиновый бк…

Во мгновение ок пилот выскочил н нижнюю левую поверхность и продолжл упрвлять, не двя плмени охвтить весь ппрт, — круто скользя н крыло, отгоняя в сторону огненные языки…

Поглощенный этим стршным зрелищем, Тихон кк-то мшинльно сделл крутой переворот через крыло, и в этот миг обе првые несущие поверхности отскочили моментльно, взвились и умчлись куд-то вверх… Он быстро выключил мотор, зкрыл сектор, рвнул рулями, поствив их в штопорное положение, — смолет пошел быстро книзу сжтой вертикльной спирлью — все быстрей, быстрей, быстрей…

Вот зкружились в дикой пляске небо, земля, постройки, лес… Помутнело в глзх. Где-то длеко слев сверкнул золотым шром с ткой же быстротой летевший книзу, полыхвший в плмени неприятельский ппрт… Рздирющим сердце свистом свистели отчянно тросы, дское здувние выло и хрипело со всех сторон, словно били и резли где-то огромное живое стдо, и стршный предсмертный вой его доносился и стыл в ушх… Вдруг рздлся треск, — что-то грузно дернулось, лопнуло, зскрипело, зухло… Тихон потерял сознние…

Аппрт упл н берегу тихоструйной Влки, шркнув по вершинм соседних берез. Неприятельский ппрт унесло куд-то длеко з реку. Когд товрищи подсккли к берегу и извлекли из-под обломков Тихон с Крючковым, первое, что бросилось всем в глз, — это бледное, чудом сохрнившееся лицо Крючков: неприятельскя пуля пробил ему сердце, грудь был пробит в трех местх. Когд они мчлись с Тихоном стремительно вниз — уже бездыхнным трупом зстыл в те мгновенья Крючков и не пережил ужс, который белым серебром обелил кудрявые черные волосы его товрищ.

Тихон нвзничь, весь облитый кровью, лежл под обломкми своего испытнного, но устлого друг. Череп рскололся н две чсти, и оттуд, словно из гнойной рны, сочились и стекли длинные скользкие полоски окроввленного мозг… Слиплись и примокли его прекрсные черные волосы они блестели теперь серебром нечеловеческого ужс, рзброслись н две половинки, и отдельные длинные волоски нд рсколотым черепом тянулись друг к другу, словно тоскуя и жлуясь, что их рзлучили…

Теперь н зеленой поляне, близко от берег тихоструйной Влки, стоят одиноко, безмолвно три холмик: три дорогие могилы.

17 мя 1923 г.

Фрунзе

Первя встреч

Помню я — Ивново-Вознесенск, 1917 год, жуткий голод, неисходную безрботицу, рмию рздетых, голодных ткчей. А нряду с тем — кипучя рбот в фбзвкомх, зкреп Советской влсти, строительство новой, крсноткцкой Ивново-Вознесенской губернии: из кусочков Влдимирской, Ярослвской и Костромской ндо было сшить свою, текстильную. Фрунзе в те дни рботл председтелем Шуйского Совет. И его вызвли в Ивново — н это новое, большое дело. В конце год были съезды — н этих съездх и решли вопросы оргнизции губернии, в рботх съездов первя роль приндлежл Михилу Всильевичу Фрунзе.

Я первый рз увидел его н зседнии и зпечтлел в пмяти своей добрые серые глз, чистое бледное лицо, большие темно-русые волосы, откинутые нзд густою волнистой шевелюрой. Движенья Фрунзе были удивительно легки, просты, естественны — у него и жестикуляция, и взгляд, и положенье тел кк-то оргнически соответствовли тому, что он говорил в эту минуту: говорит спокойно — и движенья ровны, плвны и взгляд покоен, все существо успокивет слуштелей; в рж войдет, рзволнуется — и вспыхнут огнями серые глз, выскочит по лбу поперечня строгя морщинк, сжимются нервно тугие короткие пльцы, весь корпус быстро переметывется н стуле, голос нпрягется в стрстных высоких нотх, и видно, кк держит себя Фрунзе н узде, кк не дет сорвться норову, кк обуздывет кипучий порыв. Прошли минуты, спло волненье — и вошли в берег передрожвшие стрсти: снов кротки и лсковы серые глз, снов ровны, покойны движенья, только редко-редко вздрогнет в голосе струнк недвнего бурного прилив. Я зпечтлел обрз Фрунзе с того пмятного первого зседнья в семндцтом году, и сколько потом ни встречлся с ним в рботе, н фронтх ли — я видел всегд его тким, кк тогд, в первый рз: простым, оргнически цельным человеком.

От общения с ним, видимо, у кждого оствлся ромт ккой-то особой учстливости, внимния к тебе, зботы о тебе — о небольших дже делх твоих, о повседневных нуждх.

Недром и теперь, когд встл он н высочйшем посту нродного комисср, — и теперь ходили к нему н прием вовсе зпросто и блузники-ткчи и крестьяне-лпотники, шли к своему стринному подпольному другу, к Мише, которого еще по двним-двним дням знли и помнили кк лскового, доброго сероглзого юношу.

Весть об его смерти

В нчле этого год погиб дрмтической смертью стрый большевик, ивново-вознесенский ткч, Семен Блшов, «Стрнник», кк звли его в подполье. И мы тогд, ивнововознесенцы, живущие в Москве, собирлись, обсуждли, кк отозвться н эту смерть, кк хоронить. Прошло почти полгод — и снов собиремся з тем же столом, те же, что тогд, но обсуждем иной вопрос: кк отозвться н смерть дорогого земляк, Михил Всильевич Фрунзе. Тот рз и см Фрунзе ходил к блшовскому гробу, теперь ндо его хоронить.

У кждого тк много-много есть что вспомнить и что скзть, но больше молчим, не вяжутся речи, обрывкми слов толкуем про делегцию из Ивново-Вознесенск в пятьсот человек, про комиссию по увековеченью пмяти, про сборник, что-то еще…

Вот сидит — поникшя, печльня — стря когорт подпольщиков. Они помнят мльчик Мишу, совсем безусого юнц, когд держл он плменные речи н людных рбочих митингх, знют его по кторжным центрлм, где юный большевик «Арсений» воодушевлял, зржл товрищей своей бодростью, свежестью, непоборимой верой в победу, — победу великого дел борьбы.

Они его помнят по тюрьмм, по ссылке, знют, кк он спокойно, мужественно ожидл виселицу… Летучие мысли, пмятки, воспоминнья…

Потом пошли в Колонный зл.

Тм трурной сетью обвиты стены, тм в тысячх огней горит зл, но невесело его сиянье, тускл этот похоронный свет пустых огромных комнт. Склонились знмен, в черных лентх змер портрет крсного полководц. Тихи рзговоры, здушены горечью, болью стиснуты речи — тк тихо бывет только в комнте труднобольного, когд близк смерть.

Уж полночь — скоро из больницы привезут гроб. Мы выстроились в ряды, ждем, — скоро принесут. И вот — зплкл оркестр похоронным мршем, вздрогнули нши ряды, головы обернулись туд, где колыхлсь крсня гробниц. Внесли, поствили, первый крул встл н посту — члены Политбюро ЦК. З ними новый крул, и новый, и новый — бессменные крулы у гроб полководц…

Вот Ндежд Констнтиновн — скоро дв год кк первый рз стоял он здесь у изголовья другого гроб. Кк сложны должны быть чувств, кк мучительно должно быть теперь ее состояние, — не прочтешь ничего в глубоких морщинх лиц: тк оно много вобрло в себя стрднья, что остыло в сосредоточенном недвижном вырженье — лучтся только горем выцветшие очи верного друг великого человек.

Мы дежурим в третьем чсу.

Стою, смотрю в это мертвое лицо, н черную ленту волос, н просек ресниц, н глз, зкрытые смертью нвек, н сомкнутые крепко губы — и вспоминю всю свою жизнь, встречи с этим бесконечно дорогим человеком, сыгрвшим в жизни моей большую роль. Но об этом не теперь, будет время вспомним.

Проходят вереницы в почетные крулы — до утр не редеет толп. А с утр приливют новые волны, отряд з отрядом, — идет Москв к прху слвного воин.

Кк собирлся отряд

Ивново-Вознесенск. Конец 1918 год. Зседет бюро губком обсуждют вопрос о необходимости создть спешно рбочий отряд, пустить его н колчковский фронт. Говорит Фрунзе:

— Положение совершенно исключительное. Тк трудно н фронте еще не было никогд. Ндо в спешнейшем порядке сделть рмии впрыскивнье живой рбочей силы, ндо поднять дух, укрепить ее рбочими отрядми, мобилизовть пртийных ребят — ЦК проводит пртийную мобилизцию…

А нм, ивнововознесенцм, колчковский фронт вжен вдвойне — тм пробьем дорогу в Туркестн, к хлопку, пустим снов нши стынущие в безрботице корпус…

Я помню — все мы, верно до последнего человек, зявили о готовности своей идти н фронт. Но нельзя же отпустить целый губком — стли делть отбор.

И ккое было ждное соревновнье: нперебой кждый рвлся, чтоб отпустили именно его, выскзывл доводы, сообрженья… В личной беседе, еще рньше, Фрунзе говорил мне, что берет с собой; он уже нзнчлся комндовть IV рмией. И кков же был удр, когд я узнл, что вместо меня едет Влерьян Нумов. Я устроил сцену и Влерьяну и Фрунзе.

— Ну, кк-нибудь тм устройте… может, и отпустят… — посоветовл Михил Всильевич.

Переборол. Соглсились. Уже много позже дли бумгу в том, что являюсь:

«…уполномоченным Ивново-Вознесенского Губернского Комитет Российской Коммунистической Пртии по препровождению Отряд Особого Нзнчения при IV рмии в рйон действий этой рмии.

З председтеля А. Бронский

Секретрь Клшников».

Н этом же зседнии постновили и про отряд. У меня сохрнился смый документ. Вот он:

«Выписк из журнл зседния

Бюро Губернского Ивново-Вознесенского Комитет Российской

Коммунистической Пртии от 26 декбря 1918 год.

1. Ввиду особой вжности для ншего промышленного текстильного рйон скорейшего звоевния Оренбург-Тшкентского нпрвления;

2. Ввиду необходимости поднять нстроение стоящих тм крснормейских чстей и

3. Принимя во внимние отъезд н этот учсток фронт председтеля Губернского Комитет пртии товрищ Фрунзе — постновляется:

Оргнизовть Отряд Особого Нзнчения из рбочих Ивново-Вознесенского текстильного рйон и отослть его в рйон действий IV рмии.

З председтеля А. Воронский

Секретрь Клшников

№ 89.

25 янвря 1919 год.

Ивново-Вознесенск».

Мы горячо взялись з отряд — рбочие шли охотно, в короткий срок нбрлось кк ндо. Приодели из последнего, добыли с трудом оружие кжется, сносились с Москвой, свезли оттуд.

Нтщили литертуру, в Грелинских кзрмх, где стоял чсть отряд, вечерми знимлись культрботой, готовились к фронтовой борьбе, понимли, что придется действовть не только штыком, но и дельным, нужным словом. Особенно помнится мне в эти дни близкий друг Фрунзе — Пвел Степнович Бтурин. Он в те дни зведовл губернским отделом нродного хозяйств. Но при оргнизции отряд он все время возился с оружием, отовсюду собирл его, рздвл отряду.

Позже, в конце 1919 год, прислл его Фрунзе вместо меня, отозвнного н другую рботу, — комиссром Чпевской дивизии. Но недолго прорботл он н этом посту — кзцкий нлет изрубил штб, изрубил политический отдел, погиб тогд в жестокой сече и слвный комисср Пвел Бтурин.

Мне помнится, он все рсскзывл про Фрунзе, кк тот сидел во Влдимирском центрле, кк ему Пвел Степнович перепрвлял туд книги, рсскзывл диковинные вещи про смертник Фрунзе: в зключенье он не потерял бодрость нстроения, много знимлся собою, изучл что было можно, для товрищей являлся лучшим обрзцом, подбдривл их своим примером.

Отряд был готов. Погрузились. Проводили нс тысячные толпы рбочих, нкзывли не посрмить крсную губернию ткчей, клялись не збывть нши семьи, помогть им в трудные дни.

Мы приехли в Смру, тм ждл прикз Фрунзе — нпрвляться немедленно в Урльск.

Тк нчлсь боевя история слвного Ивново-Вознесенского полк — он бился с Колчком, потом ходил н Польский фронт — в рядх героической Чпевской дивизии.

И в смые тяжкие минуты помнили бойцы своего комндир Фрунзе, воодушевлялись одною мыслью, что он где-то здесь, около них, что он руководит борьбою…

Последний вечер

В конце восемндцтого год, когд решен был вопрос об отпрвке н фронт из Ивново-Вознесенск рбочего отряд, мы, групп пртийных тмошних рботников, собрлись н рзлуку: многие из нс уезжли вместе с отрядом.

Собрлись зпросто посидеть, потолковть, обсудить обстновку, создвшуюся в губернии в связи с отъездом ткой мссы ответственных пртийцев. Были тут: Любимов, Андреев, Игнтий Волков, Клшников, Шорохов Дмитрий Ивнович, Влерьян Нумов, всего что-то человек двдцть двдцть пять. Мы понимли, что собиремся, может быть, последний рз, что больше в тком состве не собрться уже никогд — открывлсь перед нми новя полос жизни. Вот мы рссыплемся по фронту, вот перекинемся н окрины, зцепимся н боевых, комндных, н комиссрских постх, может быть, зстрянем где и по гржднской рботе в прифронтовой полосе.

Тк думли, тк оно и случилось — мы уже потом, через годы, совсем неожиднно стлкивлись друг с дружкой где-нибудь н Урле, в Сибири, в Поволжье, дже в длекой окрине Туркестн, в Джетысуйской облсти. Иные уж и совсем не воротились нзд: в первых же боях с урльскими кзкми погиб стрейший большевик Мякишев; потом зрубили кзки же под Лбищенском Пвл Бтурин, где-то под Пугчевом, окружив и скрошив нш полк, озверевший врг ндруглся нд трупом рссеченного в бою незбывемого бойц и комисср Андреев.

Д, мы знли тогд, в этот прощльный вечер, что собиремся в последний рз. С нми был и Фрунзе — он вскоре принимл комндовние рмией, уезжл в Смру. Сколько тм выхлестнуто было плменных речей, сколько было пролито дружеских нстроений, сколько рсктилось гневных клятв, обещний н новые встречи, ккя цвел тм крепкя, здоровення уверенность в счстливом исходе боевой стрды!

Помню, Фрунзе говорил все про свое, про зветное:

— Ну, что ж тяжело — может быть и тяжелее… Нм бы вот теперь эту пробку откупорить, что под Оренбургом, — тм прямя дорог к туркестнскому хлопку…

Эх, хлопок, хлопок, кк бы ты рзом н ноги встряхнул нши притушенные корпус…

И когд мы потом очутились н фронте — кзлось: смя остря мысль, смое светлое желнье Фрунзе устремлены были именно к Туркестну.

Лишь только «откупорили оренбургскую пробку» — Фрунзе см помчл в Тшкент, и с ккой он гордостью, с ккой рдостью сообщл тогд всем о первых хлопковых эшелонх, тронутых н север: видно, в этот момент осуществлялсь лучшя, желннейшя его мечт…

Сидели и толковли мы тогд, в Ивнове, про рзное, говорили много и про голод рбочего рйон.

— Будем оттуд помогть, — скзл уверенно Фрунзе. — Кк только млейшя возможность — глядишь, десяток-другой вгонов хлеб можно и дослть!

И помню, уже с фронт — сколько рз отсылл он голодным ткчм хлебные соствы, сколько положил он тут збот, сколько выдержл осд из Нркомпрод, сколько крови попортил н спорх, н уговорх, н всей этой сложнейшей возне с зготовкми и смостоятельной перепрвой эшелонов к Ивново-Вознесенску: в те дни здч эт был исключительно трудн.

И вот о чем, о чем только не говорили мы в тот пмятный вечер — все зрубл Фрунзе в своей пмяти, все осуществлял потом среди дской рботы, несмотря ни н ккую сложную обстновку.

Он свой северный крй, Ивново-Вознесенский крй, любил ккой-то особенной, нежной любовью. Дже и теперь, в эти вот дни перед смертью, перед оперцией, он нкзывл кому-то из ближйших друзей — не то Любимову, не то Воронскому:

— А помру — похоронить меня в Шуе… тм, — знешь, что н Осиновой горке…

И все-все припомнилось мне теперь из того незбывемого, прощльного вечер.

Мы пели песни — зпевл Любимов любимую свою:

Мы хором подхвтывли, дружно вели мелодию прекрсной печльной песни. Пел и Фрунзе. Он положил голову н лдонь и подтягивл. Пел, серые умные глз были свежи и трезвы, видно было, что и з песней все рботет-рботет без перебоя его мысль, не оствляют его ккие-то тревожные думы.

Уж двно и длеко вглубь ушел тот вечер, ему восемь диковинных и великих годов. Уж многих нет из тех, что пели тогд про зеленый сд, теперь вот ушел и лучший, первый между нми, нет любимого Михил Всильевич, нет прекрсного и редкостного человек с мудрой головой и с нежным, с детским сердцем.

Встреч в Урльске

Ивново-вознесенский рбочий отряд временно здержли в Смре. Нс четверых: Игнтия Волков, Андреев, Шрпев, меня — Фрунзе спешно вызывл в Урльск. Стоял глухя зим 1919 год. Крсня линия фронт был под смым Урльском, что-то в верстх двдцти — тридцти. Мы ехли степями н переклдных и дивились н сытую жизнь степных богтых сел-деревень. После голодного Ивново-Вознесенск, где месяцми не двли хлеб ни единого фунт, где жили люди кртофельной шелухой, кртошку ели взсос и н зкуску, нм после этого сурового голод степня жизнь покзлсь скзочно привольной, удивительной и не похожей ничуть-ничуть н ту жизнь, которою жили мы вот уже полтор голодных год.

Было здесь и другое, что отличло степную жизнь от ншей северной: близкое дыхние фронт. Степь был, кк вооруженный лгерь — он полн был и людьми, и лошдьми, и скотом, и хлебом — мобилизовн для фронт. Здесь и рзговоры были особенные — все про полки, про кзчьи сотни, про недвние бои, про смерть близких людей. Попдлись то и дело рненые, приехвшие в семьи н попрвку. Мы остро чувствовли, что едем в новую жизнь.

Приехли в Урльск. Урльск — просторный степной город, в нем сгрудилось в те дни огромное количество войск: отсюд уходили полки н позицию, сюд приходили со смены, здесь отдыхли, чинились, подкреплялись и уходили снов. По городу грохотл непрерывня пльб, не то учебня, не то случйня, н удль, кк здесь в то время говорили, — «огонь по богу!». Помнится, встретились с одним из ближйших помощников Фрунзе, с Новицким Федор Федоровичем, он с ужсом зявил:

— Черт знет чего плят. И поверите ли, з сутки больше двух миллионов птрон ухлопют… Не взять еще срзу нм в руки… ну, д осмотримся, остепеним…

И в смом деле — остепенили: пльбу и весь этот вольный рзгул утишили скоро, — особенно же когд влились сюд ивново-вознесенские ткчи.

Мы кк только приехли в Урльск, зторопились увидеть Фрунзе, он н позиции. Мы его увидели только ввечеру. И, помним, рсскзывл тот же Федор Федорович:

— Нсилу его удержишь, Михил Всильевич: все время высккивет вперед… Мы уже спрятлись з срй, оттуд и нблюдли… его все придерживли около себя… д и бой-то вышел нм неудчный… чуть в кшу не попли…

Мы входили в комнту Фрунзе, он сидел, склонившись нд столом, н столе рскинут крт, н крте всевозможные флжки, бумжки, пометки… Кругом в почтительных позх стрые полковники — военные специлисты обсуждли обстоятельств минувшего неудчного боя, рскидывли мысли н звтршний день.

Фрунзе принял нс рдостно, приветливо сжл руки, кивнул н дивн, покзл глзми, что ндо обождть, когд окончится совещние. И потом, когд спецы ушли и мы остлись одни, он подсел к нм н дивн, обернулся из комндующего — стрым милым товрищем, кким знли, помнили его по Ивново-Вознесенску, звел совсем иные рзговоры — про родной город, про нши фбрики, рсспршивл, кк живут рбочие, кк мы ехли с отрядом, узнвл, ккое нстроение в степи, кк мы сми тут устроились в Урльске. Рсскзывл про сегодняшний неудчный бой, про новую, змышляемую нми оперцию, прикидывл, кого из нс куд послть… Мы просидели, проговорили до глубокой ночи. Шли к себе в номер, беседовли:

— А под глзми-то кружки… осунулся.

Прожелтел…

Мы не видели его всего-нвсего дв месяц, перемен был уж тк зметн. Дорого доствлсь ему боевя рбот.

Скоро мы все рзъехлись к действующим чстям, утеряли из виду Михил Всильевич н долгие месяцы.

Примиритель

Близкие друзья когд поспорят, тк крепко: нотмшь, сплеч, не жлея смого дорогого — свою дружбу.

Кк-то злые и нервные до предел ехли мы в степи с Чпевым. Он слово — я слово, он дв — я четыре. Рсплились до того, что похвтлись з нгны. Но вдруг поняли, что стреляться рно, — одумлись, смолкли. И ни слов не говорили весь путь — до штб кутяковской бригды. Отношенья переменились кк-то вдруг, и мы ничего не могли поделть с собой. Экспнсивный и решительный, мло думя нд тем, что делет, — Чпев нписл рпорт об отствке. Дл телегрмму Фрунзе, что выезжет к нему для доклд. А я знл, о чем будет этот доклд, — Чпев вгорячх может нделть всяких бед. И я послл Фрунзе поперечную телегрмму: не рзрешйте, мол, Чпеву выезжть н доклд, скоро приедем вместе, тогд выясним дело.

Фрунзе Чпеву воспретил приезд. Прошли дни горячих боев — мы собрлись, поехли в Смру.

Звоним из штб н квртиру:

— Михил Всильевич дом?

У телефон жен Фрунзе, Софья Алексеевн:

— Дом. Лежит больной, но вс примет. Только, пожлуйст, недолго, не утомляйте его…

Приехли. Входим. Михил Всильевич бледный, змученный лежл в полумрке, улыбнулся нм приветно, усдил около, стл рсспршивть. Говорит о положенье н фронте, о величйших здчх, которые поствлены ншим восточным рмиям, спрвляется о нших силх, о возможностях, рсскзывет про Москву, про голод северных рйонов, про необходимость удесятерить нш нжим, столкнуть Колчк от Волги. Говорит-говорит, про нше дело, про ссору ншу ни слов — будто ее и не было вовсе. Мы об пытемся сми зговорить, нтлкивем его н мысль, но ничего не выходит он то и дело уводит беседу к другим вопросм, переводит рзговор н свой, ккой-то особенный, нм мло понятный путь. И когд рсскзл что хотел, выговорился до дн — кинул нм, улыбясь:

— А вы еще тут скндлить собрлись? Д рзве время, ну-к подумйте… Д вы же об нужны н своих постх — ну, тк ли?

И нм стло неловко з пустую ссору, которую в зпльчивости подняли в ткое горячее время. Когд прощлись, мы чувствовли об себя словно прибитые дети, он еще шутил — нпутствовл:

— Лдно, лдно… Сживетесь… вояки!

Мы с Чпевым уходили опять друзьями — мудря речь дорогого товрищ утишил нш мятежный дух.

Десять минут

Иной летучий, крошечный фктик тк врезется в пмять, что не збыть его во всю жизнь. Это знчит, что фктик этот по существу своему был не мелочью, что действие его было глубокое, что смысл его был серьезен и только внешняя форм — летучесть, крткость, внезпность — отпечтлели его кк мелочь.

Кк-то в 1919 году, в преле — ме, полки кутяковской бригды рсколотили колчковскую чсть. Уж не помню, нсколько знчительн и вжн был эт побед, не помню, были ли ккие трофеи, выигрывлось ли особо серьезно положение. Но после удручющих весенних неудч и этот выигрнный бой был н виду. Штб бригды стоял в ккой-то ттрской деревушке. Мленькя зкурення комнтк, телефоны, ппрты н столе, склоненные чирикющие телегрфисты, Кутяков сидит в углу, шепчется с нчштбригом. То и дело взвизгивет дверь в избу — комндиры ли, вестовые входят, иной рз в лтной шпке, в втном блхоне прорвется житель-ттрин с жлобой з теленк, з хлеб, з утщенные неведомо кем и когд лопту, бдью, оглоблю…

В штбе шум и гул, в штбе чирикющий беспрерывный говор ппрт… И вдруг тихо:

— Фрунзе приехл…

— Кк Фрунзе, где?

— Сюд не смог — мшин стл в грязи… Подходит пешком… С ним ккой-то устый… Ну уж, конечно, устый этот — верный его боевой сортник, Федор Федорович Новицкий.

И в штбе вмиг все подтянулось, встло и село н свои мест — словно и комнт стл просторней, и ппрт зрботл отчетливей, и взгляды у всех посвежели, збодрились, зсветились.

Короткой и крепкой походью, кк всегд, чекнно отстукивя кблукми, — Фрунзе вошел в штб. Ему было хотели рсскзть про удчу, он уже все знл; ему хотели рсскзть про общее положенье, нстроенье ттр-сельчн, про трудности с перевозкой ртиллерии по эткой глинистой вязкой дороге, про медленный подвоз птронов, про нехвтку, он см, прежде чем ему скжут, подскзывет то же смое: видно, сводк и отчеты не соскльзывли у него с пмяти, зцеплялись тм ккими-то крючочкми и цепко держлись до нужной минуты. Он пробыл недолго. Тут же, з этим штбным столом, нметил блгодрственный прикз и передл его Кутякову:

— Рспрострнить… Прочесть… Молодцы, ребят!..

Он пробыл всего, может быть, десяток минут — зглянул только по пути, торопился в другое место.

И после этого короткого визит — отчего же стло всем тк легко, словно нбрли полной грудью свежего воздух и дышт — не могут ндышться.

Простые, нужные слов, этот освежющий, бодрящий прикз, эт весть по полкм, что Фрунзе тут, около, и скзл спсибо ребятм з удчу — все это освежющей волной проктилось по полкм, и полки помолодели, повеселели. Кжется, и крошечный фктик, , видимо, вжен, нужен был он в те дни и чсы. Только весть о приезде и только дружеское слово любимого комндир, сколько от этого жизни, сколько зново уверенности в себе, ккой подъем!

Фрунзе под Уфой

В весенние месяцы девятндцтого год черной тучей повис нд Волгой Колчк. Мы сдли Уфу, Белебей, Бугуруслн — в пнике крсные чсти россыпью ктились н волжские берег. У Бузулук, под Смрой, у Кинеля взд и вперед метлись эшелоны, мялись н месте рзбитые, упвшие духом полки.

Кзлось — ничто уж не может теперь вдунуть дух живой этим войскм, потерявшим веру в себя.

Передовые рзъезды Колчк рыскли в сорок верстх от Бузулук, выщупывли Поволжье, шрили нши чсти. Близились дни дрмтической рзвязки.

Нкругло сутки — в кбинете Фрунзе, в опертивном отделе, в штбе нших войск — кипел стрстня рбот. Быстро снимлись и сгонялись в глубокий тыл те крсные полки, у которых нглухо схлопнулись боевые крылья; туд, где теплилсь чуточня ндежд, вливли здоровые, свежие роты, ствили новых, крепких комндиров, гнли из тыл в строй отряды большевиков, целительным бльзмом оздоровляли недужный оргнизм рмии; с других учстков, с других фронтов перекидывли ядреные, испытнные чсти, в лоб Колчку поствили стльную дивизию чпевских полков. Гнли н фронт ртиллерийские резервы, гнли ящики птронов, винтовки, пулеметы, динмит, гнли продовольствие хозяйственным чстям: тыл в эти дни фронту служил кк никогд. «Все для фронт» — и железной рукой проводили в жизнь этот мужественный и стршный лозунг.

У Фрунзе в кбинете совещнье, Фрунзе в штбе диктует прикзы, Фрунзе в бессонные ночи никнет нд прямыми проводми, Фрунзе тонкой плочкой водит по огромным полотнищм рскинутых крт, бродит в цветникх узорных флжков, остроглзых булвочек, плвет по тонким нитям рек, перекидывется по горному горошку, идет шоссейными путями, тонкой плочкой скчет по селм-деревням, здержится н мгновенье нд черным пятном большого город и снов стучит-стучит-стучит по широкому простору крсочной, причудливой, многоцветной крты…

Около — Куйбышев, чуть крепит бессонные темные глз, встряхивет лохмтую шевелюру; они советуются с Фрунзе н лету, они в минуты принимют исторические решенья, гонят по фронту, по тылу, в Москву — гонят тучи зпросов, прикзов, советов… И вместе с ними — нерзлучные, верные, лучшие, которых только выбрл и знл и любил Фрунзе, — Федор Федорович Новицкий, Кртыгин… Они в те дни провели рботу, которую еще не узнл и не оценил история: это они ночи нсквозь корпели нд мучительно-вздорными сводкми фронт, вылвливли оттуд крупицы првды, отметли пническую или восторженную ложь, из этих крупиц соствляли ккую-то свою, особенную и мудрую првду, это они двли сырье Фрунзе, Куйбышеву, Брнову, Эливе, чтоб из этого многоценного сырья крепкие головы отжимли смое нужное, из отжтого строили свои плны, из плнов свивли грозную сеть, в которую должен был попсть Колчк. Кипел неугомонной, плменной рботой штб.

Все понимли, ккой момент, ккя ответственность: здесь не здоровье, не отдых, не жизнь человеческя был дорог, здесь ствилсь н крту см Советскя Россия. Бешеным потоком хлестл здесь через кря творческя энергия этих удивительных людей: Фрунзе умел подбирть своих помощников. С Фрунзе не здремлешь — он рзбередит твое нутро, мобилизует кждую крупинку твоей мысли, воли, энергии, вскинет бодро н ноги, зствит сердце твое биться и мысль твою стрдть тк, кк бьется сердце и мучется мысль у него смого. Кто с Фрунзе рботл — тот помнит и знет, с ккой мукой и с ккой неистовой рдостью он всего себя, целиком, до последнего отдвл — и мысль, и чувство, энергию — в ткие решющие дни.

Крепко сжт был для удр по Колчку чугунный кулк Крсной Армии.

Фронт почувствовл дыхнье свежей силы. Вздрогнул фронт в ндежде, в неожиднной рдости. Вдруг и неведомо кк перестроились смятенные мысли, полки остновились, змерли в трепетном ожиднии перемен.

И вот нступили последние дни: Фрунзе повел полки в нступленье…

Кк, неужели вперед? Неужели конец позорному бегству, неужто Крсня Армия кинулсь к новым победм?!

В необузднном восторге, круто обернувшись лицом к вргу вдохновенные, строгие, выросшие н целую голову и не узнвшие себя, бурной лвиной тронули вперед нши войск…

Вот сошлись с передовыми отрядми врг — легко и уверенно сбросили их нзд. Крепл вер в себя. Вот снов удрилсь с грудью грудь — и снов отшибли вспять. Выросл вер в огромную силу. Вот первые трофеи, первые пртии пленных, вот вести, что к нм перешел неприятельский полк, что дрогнул врг по всему фронту…

Вот они, первые вестники побед. О, ккой рдостью проктились по крсным полкм эти громовые рскты первых победных дней! Все нстойчивей, стремительней мчит вперед неудержимя крсня лв. Уже з нми Бугуруслн, з нми Белебей, Чишм — мы выходим н берег бурной Белой, перед нми высоко по горе рскинулсь крсвиц Уф. Вот он, ключ к сибирским просторм, вот он город, который открывет широкую дорогу новым победм:

— Уф должн быть во что бы то ни стло взят!

Колчк ушел з реку, он н ншем пути взорвл перепрвы, сжег зпсы хлебов, фурж, изуродовл селенья — крсные полки неслись пепелищми, голой ровенью уфимских просторов. Врг ощетинился н высоком уфимском берегу жерлми нглийских бтрей, офицерскими полкми, стльной изгородью крепких, ндежных войск.

Фрунзе дл клятву взять Уфу, Колчк дл клятву въехть в Москву: две клятвы скрестились н уфимской горе. Уфу стремительно ндо вырвть из цепких лп врг. Но кк перейти эту бурную Белую, когд нет ни бржей, ни плотов, ни проходов? Что эти лодочки, что эти бревнышки, стщенные нми к берегм против уфимского мост? Нет, глвным удром ндо бить не здесь!

Где-то у Крсного Яр, верстх в двдцти повыше Уфы, нш квлерия остновил в пути дв проходишк, груженных офицерми: проходы взяли, офицеров утопили в Белой. Эти проходишки и должны были сыгрть невиднную роль. Живо построили плоты, стянули к Яру дивизии: первой пойдет Чпевскя, первым полком из Чпевской пойдет н тот берег Ивново-Вознесенский.

Вечером в Крсном Яру совещнье всех комндиров-комиссров из стянутых к берегу чстей. Н совещнии Фрунзе. Он тщтельно взвешивет кждую мелочь, высчитывет, сколько чсов в короткой июньской ночи, когд упдет в вечернем сумрке и снов зймется зря, сколько можно бойцов вбить битком н проходы и плоты, во сколько минут перебросят они н тот берег один, другой, третий полк… Взвешено все, узнн кждя мелочь кк н лдони весь плн, кк н лдони нши силы, нши возможности, выверены тонко и точно силы врг, предусмотрены жуткие случйности.

— Ну, ребят: рзговорм конец, чс пришел решительному делу!

И ночью, в нпряженной, сердитой тишине, когд белесым оловом отливли рокотные волны Белой, погрузили первую роту ивново-вознесенских ткчей… По берегу в нервном молчнье шныряли смутные тени бойцов, толпились грудными черными мссми у зыбких, скользких плотов, у вздыхющих мерно и здушенно проходов, тяли и пропдли в мглистую муть реки и снов грудились к берегу, и снов медленно, жутко исчезли во тьму…

Отошл полночь — тихой походью, в легких шорохх шел рссвет. Полк уж был н том берегу.

Полк перебрлся неслышим вргом — торопливо бойцы полегли цепями: с первой дрожью сизого мутного рссвет они, нежднные, грохнут н вржьи окопы.

Здесь, по берегу, всю комнду вел Чпев, — комндовть полкми з рекой услл Чпев любимого комбриг Ивн Кутяков. З ивновцми вслед должны были плыть пугчевцы, рзинцы, Домшкинский полк…

Нши бтреи, готовые в бой, стоят н берегу, — они по чпевской комнде ухнут врз, вышвырнут врг из окопов и ншим зречным цепям рсчистят путь… Время сжло свой ход, кждый миг долог, кк чс. Рсплетлись последние кружев темных небес. Проступли спелые трвы в изумрудной росе. По зре холодок. По зре тишин. Редеющий сумрк ночи ползет с реки.

И вдруг — комнд! Охнули тяжко гигнтские жерл, взвизгнул стршным визгом предзорня тишин: нд рекой и звеня, и свистя, и стоня шрхлись в бешеном лёте смертоносные чудищ, рвлсь в глубокой небесной тьме гневня шрпнель, сверкньем и огненным веером искр рссыплсь в жидкую тьму.

О-х… Ох…х… Ох…х — били орудия.

У… у… з… з… и… и… и… — взбешенным звериным тбуном рыдли снряды.

В ужсе кинулся неприятель прочь из окопов.

Тогд поднялся Ивновский полк и ровным ходом зколыхл вперед. Артиллерия перенесл огонь — бил дльнюю линию, куд отступли колчковские войск. Потом смолкл — орудия снимли к перепрве, торопили н тот берег.

Перепрвляли Пугчевский полк — он берегом шел по реке, огибл крутой дугой неприятельский флнг. Ивнововознесенцы стремительно, без остнову гнли перед собою вржью цепь и ворвлись с нлету в побережный поселок Новые Турбслы. И здесь встли, — безоглядно зрвться вглубь было опсно. Чпев быстро стягивл полки н том берегу. Уж перепрвили и четыре громды-броневик — зпыхтели тяжко, зрычли, грузно поползли они вверх гигнтские стльные черепхи. Но в зыбких колеях, в рыхлом песке побережья срзу три кувырнулись, — лежли бессильные, вздернув вверх чугунные лпы. Отброшенный вверх неприятель пришел в себя, осмотрелся зорко, опрвился, повернул к реке сомкнутые бтльоны — и, сверкя штыкми, дрож пулеметми, — пошел в нступление. Было семь утр.

В четырехчсовом бою Ивнововознесенцы рсстреляли зпс птронов, новых не было, с берег свозили туго: проходики грузили туши броневиков, ртиллерию, перекидывли другие полки.

Ивн Кутяков отдл прикз:

— Ни шгу нзд. Помнить бойцм: ндеяться не н што — сзди рек, в резерве только… штык!

И когд неприятель упорно повел полки вперед, когд зрыдли Турбслы от пулеметной дроби — не выдержли цепи, сдли, попятились нзд. Скчут с флнг н флнг н взмыленных конях комндир, комисср, гневно и хрипло мечут комнду:

— Ни шгу… Ни шгу нзд! Принять тку в штыки! Нет перепрв через реку! Ложись до комнды! Жди птронов!!

Видит врг рстерянность в нших рядх — вот он мчится, близкий и стршный, цепями к цепям… Вот нхлынет, зтопит в огне, сгубит в штыковой рспрве…

В этот миг подсккли всдники, спрыгнули с коней, вбежли в цепь…

— Товрищи! Везут птроны… Вперед, товрищи, вперед! Ур-р!!

И близкие узнли и крикнули дльним:

— Фрунзе в цепи! Фрунзе в цепи!

Словно током вдруг передернуло цепь. Сжты до хруст в костях винтовки, вспыхнули восторгом бойцы, рвнулись слепо, дико вперед, опрокинули, перевернули, погнли недоуменные, перепугнные колонны. Рядом с Фрунзе в тке Тронин, нчльник Порм. И первя пуля срзу пробил смелому воину грудь: теперь в том месте, где черня рнк, — золотой звездой горит н груди у него орден Крсного Знмени.

Ивн Кутяков Фрунзе вослед послл гонцов, нкзл под дулом нгн:

— Следить все время. Быть около. Живого или мертвого, но вынести из боя, к перепрве, н проход!

Берегом уже гнли повозки птронов — их, ползком волоч в трве, рзносили к цепям, кк только полегли они з Турбслми. И когд осмелели, окрепли нши роты — сккл возвртно к проходу Фрунзе. Вдруг грохнуло нд головой, и он вместе с конем удрился оземь: коня — нповл, Фрунзе сотрясся в контузии. Живо ему н смену другого коня, с трудом посдили, долго не могли сговорить-совлдть, чтоб спрвить к проходу — он, полубеспмятный, уверял, что ндо остться в строю…

Чпев комндовл н берегу: всю тонкую, сложную связь событий держл в рукх. Скоро и он выбыл из строя — пуля пробил голову. Взял комндовнье Ивн Кутяков. Жрок шел до вечер бой. Ночью искрошили офицерские бтльоны и лучший у врг Кппелевский полк. Утром грозно вступли в Уфу.

Из двух клятв, что скрестились н уфимских холмх, сбылсь одн: ворот к Сибири были рспхнуты нстежь.

Много ли вс остлось, бойцы уфимских боев? Я зню — в стршном тифу, н безводье, в кольце кзцких войск — вы долго бились н Урле, ходили вы и н пнскую шляхту.

Не рз освежли зново вши боевые ряды — сотни ткчей и пхрей полегли по степным просторм, полегли под губительным польским огнем.

Но те, что остлись, — нд свежей могилой помяните теперь прощльным словом своего боевого комндир.

1925

Федор Всильевич Глдков

Зеленя

1

…Днем копли окопы з стницей, в поле, ночью собрлись все н площди, около ревком. Солдты пришли со своими винтовкми и сумкми и держли себя строго и деловито вжно. Тк они, вероятно, держли себя и н войне и эту привычку принесли домой. Прням выдли винтовки в ревкоме, и они долго не знли, что с ними делть: гремели зтворми, вскидывли н плечи и целились в небо.

И не думлось, что тм, з стницей, з длекими кургнми и вербовыми блкми, не торными дорогми, зелеными овсми и озимями, срнчой ползут сюд белые толпы — офицеры, господ и кзки. Было все просто и обычно: тополи н бульвре чистят свои листья, кк птицы, в рскрытом окне ревком горит лмп, звенят колес зпоздвшей телеги, покрикивет провоз н вокзле…

Все эти люди с винтовкми — свои ребят. Всех их Титк знл с смого детств. Днем, когд они рыли окопы в поле, в зеленях, они делли это тк же истово и зботливо, кк и обычную рботу по хозяйству, и говорили не о белых, не о борьбе, о своем, о мленьком, о простом и понятном — о земле, о хозяйстве, о своих недостткх. Вот и теперь они собрлись здесь, будто н ртельный деревенский труд.

Огнення полос из рскрытого окн пдл прямо н тополь в плисднике. С одной стороны он горел, с другой был черный. Через дорогу перекидывлсь ветвистя тень и пропдл во тьме площди. Н лилово-пепельной дороге стоял пулемет. Н корточкх, опирясь н ружья, сбились в кучу солдты и говорили, кк ндо делть «чертову поливку».

В комнте горел висячя лмп с белым бжуром, похожим н мкитру. Сосл, кк всегд, мокрый окурыш брт Никифор Гмыря, предревком, нтужливо кшлял и рзговривл с солдтми, которые стояли перед ним.

Солдт Шептухов, бывлый веселый прень, подмигивл в сторону Гмыри и смеялся.

— Кк по чертежу рзъясняет… Бшк. Любому охвицеру дст сорок очков вперед. Знй нших!

Около крыльц Титк нткнулся н человек с винтовкой. Стоял он кк-то скрючившись, словно мучился в лихордке. Это был учитель Алексей Ивныч, у которого еще недвно учился Титк.

— Вы зчем сюд пришли, Алексей Ивныч? Д еще больной: идите домой! Вм здесь нечего делть.

Учитель строго спросил его:

— А кто тебе, мльчишке, позволил взять винтовку? Тебе ндо в конники игрть, не с белякми дрться. И я не болен. Я здумлся — дю себе отчет в прожитой жизни.

Титк взволновлся: кк же это можно, чтобы Алексей Ивныч пошел в окопы? Он — учитель и человек уже пожилой: у него уже седеют волосы, и всем известно, что у него чхотк.

— Я пойду к брту, Алексей Ивныч, и скжу ему, чтобы он вс домой отпрвил и винтовку отобрл.

Учитель вспылил и стл кк будто выше ростом.

— Ты не посмеешь это сделть, Тит. Белогврдейцы мне ткие же врги, кк и тебе, кк всем этим людям. Я вс всех учил мужеству и не жлеть жизни з првду. Кк же я смогу отойти в сторону? Ты подумй! Ноборот, я должен идти впереди всех.

О чем думть? Ведь все тк ясно и просто: все — вместе, все — свои, и тк спокойно и хорошо н душе.

— Алексей Ивныч, тогд я с вми пойду… в одном отделении.

— Ну, что же… пошгем… Все рвно ведь домой тебя не прогонишь. Теперь и ребятишки — бойцы революции.

С вокзл, от броневик, приехли двое верховых — мтрос и мльчик с ружьем з плечми. Мтрос пристльно оглядел всех, вытянулся, отдл честь и зсмеялся.

— Ну, вояки-збияки! бртишки! готовь оружие! Беляки очень интересуются, кк вы их встретите — с трезвонми, с поклонми или пугными воронми?

Кто-то сердито крикнул:

— Боевыми птронми… тебя н кцию з твою провокцию!

Мтрос зсмеялся и дже икнул от удовольствия.

— Вот молодчги, бртишки! Под стть ншей моряцкой удли…

И он скрылся в дверях ревком.

Титк подошел к лошдям. Взмхивли мордми кони, рздувли ноздри и хрпели. Кож у них лоснилсь и переливлсь перлмутром. Он глдил их и похлопывл по спине, между ногми, по крупм, нслждясь упругой теплотой мускулов. Вспомнил о своем рбочем пузтом гнедке. Хрумкет он сейчс месиво под нвесом.

Мльчишк озорно хлестнул его нгйкой и, кк взрослый, строго прикрикнул н Титку:

— Не тревожь лошдей, лопоухий! Отойди в сторону! Кк ты винтовку держишь, дуболом?

— А ты что з блошк? Скчет блошк по дорожке, споткнулсь через крошки — бряк!

— А ты — мозгляк! Ты — мзун, я в революции — уже год. Из дому бежл, школу бросил… У меня отц рсстреляли в Хрькове… железнодорожник. И я скзл себе: буду их колошмтить, кк крыс… до конц! И вот этой винтовкой см зстрелил двух белых офицеров. И буду бить… бить их!.. до последнего!

«Ккой злой!» — подумл Титк и доверчиво улыбнулся прнишке.

— Неужто тебе не стршно… ежели — в упор?

Мльчик посмотрел н него сбоку, по-птичьи:

— Что знчит — стршно? Стршно, когд ты — один, безоружный, н тебя лезет орв чертей. Но я и тогд плевл бы им в морды… потому что я ненвистью сильный… и у меня — революционня идея.

2

Выступили взводми один з другим. Шептухов комндовл отделением, где были Титк и учитель. Они были вместе, плечом к плечу. И Титке кзлось, что они идут не в бой, в поле, н ночевую. Солдты тихо переговривлись и вспоминли гермнский фронт,

Нигде по стнице не было огней, кк это было обычно в весенние ночи, и всюду во тьме жутко тилсь густя тишин. Еще недвно около ветряков ежевечерне пели девчт, и тогд кзлось, что звезды слушли их и смеялись.

Теперь здесь по дороге солдты отбивли шг и сдержнно перекидывлись словми:

— Вот окянные куркули! Кк вымерли… Поди, оттчивют кинжлы…

— То-то и оно; оттчивют и офицерью поднчивют. А генерльство чешет — не успевет слом пятки нмзывть.

— А ты думл кк? С нродом никкя сил не спрвится. Генерлы д эксплутторы были — и нет их. А нрод живет и множится. Он — кк земня рстения: сколь ни топчи, ни ломй ее — он рстет еще гуще. Нрод — сил вечня, неистребимя. И чего только они, эти беляки, лютуют? Ведь черти не ншего бог! Все рвно им — конец… никкие нтнты не помогут!

Шли по улице и зорко глядели по сторонм: хты во дворх, в сдх и кциях, дышли, кк притившиеся звери. Кждый ожидл, что в этой непроглядной тьме вдруг вспыхнет выстрел и пуля пронижет одного или нескольких человек.

Шептухов, пробегя перед взводом, бормотл шуточки, ободряя бойцов:

— Ну, други, подтяните подпруги! Крепче винтовки, ребят! Придем в окопы — не будьте остолопы: будьте зорки в своей норке. Ползет срнч — истребляй срнчу огнем и свинцом, чтобы срнч дл стрекч… Не впервой и врг отржть и в тки ходить. Хоть и мы умели дрпу здвть, д в ншем деле сейчс мы можем стоять только до последнего птрон, до последней грнты. Стоять будем до смерти, кк черти, дрться з жизнь, з свободу, з Ленин! Не збывй: бей без промшки — в сердце, в лоб, чтобы мордой в гроб.

Но никто не смеялся от его шуток.

Учитель шел спокойно, хотя и здумчиво сутулился.

— Ты не боишься, Тит?

— Нет. А чего бояться-то, Алексей Ивныч? Нс, гляди, кк много. Своя бртв. З свое, з ншу влсть и дрться охот.

— Д, ты хорошо скзл: з свое и дрться охот. Лучше смерть, чем жить в рбстве и потерять свое.

— А зчем умирть, Алексей Ивныч? Двйте об этом не думть.

«Зчем пошел? — с изумлением думл Титк. — Мутит его… Не выдержит…»

Учитель взял под руку Титку и зговорил в рздумье:

— Мне сорок лет, Тит, и в вшей стнице я рботл со дня твоего рождения. Брт твоего, Никифор, я знл еще юнцом. Вы были беспрвны и, кк иногородние, могли жить только по нйму. Бтрки не имели ни голос, ни опоры, ни зщиты. А чем я отличлся от вс? Ничем. Я тоже был бтрк — интеллигентный бтрк, и мое положение было вдвойне мучительно: душу мою нсиловли, жизнь рспинли. Но я учил вс с детских лет любить и стоять з првду, воспитывл вс кк борцов з свободу, з великое будущее. И мне рдостно, что я вот иду вместе с тобой, моим учеником, со всеми вми кк простой солдт н бой с черными силми з влсть трудового нрод. Я неотделим от вс, потому что я — см сын нрод. И мне было горько, что ты, мой ученик, отнесся ко мне в эти роковые минуты, кк к постороннему, — хотел прогнть меня домой.

Титк смутился и почувствовл себя виновтым перед ним. Он любил Алексея Ивныч, и ему просто хотелось вывести его из-под пуль. Ведь он и ружья не может держть по-нстоящему…

— Я, Алексей Ивныч, всегд считл вс своим. И вших нствлений не збывл. С кем же вм идти-то, кк не с нродом? Я это для того, чтобы охрнить вс.

— Отделить от борьбы? — строго оборвл его учитель. — Неверно думешь, Тит. Ндо кждого, кто живет нродной првдой, — кждого звть к борьбе… потому что это последний и решительный бой. Но… я понимю тебя, Тит. Спсибо з доброе чувство, з любовь. А дрться будем вместе — бок о бок, плечом к плечу. Это змечтельно: учитель и ученик — в одной линии фронт, н линии огня.

Пок дошли до ветряк н конце стницы, встретили дв рзъезд. Около ветряк остновились и послли рзведчиков до следующего пост для связи.

Совсем незметно подошл к Титке молоденькя девушк. Это был Дуня, его ровесниц. Вместе они учились, вместе и кончили школу. Он был уже рослый прень, хотя ему пошел только что шестндцтый год, он кзлсь еще подростком. Может быть, это оттого, что он был худенькя и слбенькя девчонк: после школы он ннялсь бтрчкой к богтому куркулю, и ее зездили тяжелой рботой.

Он тихо зсмеялсь и схвтил его з руку.

— Это — я, Дуня. Я искл тебя. Хоть не вижу, узнл…

— Ты зчем тут? Кто тебе позволил? Ты знешь, чем это пхнет?

— Ну, вот тебе! Я же сестрой иду! Вот и перевязки. Видишь?

Он поднял узелок к его лицу и опять зсмеялсь.

— Я же — сестр. Нс еще пять девчт. Вот видишь, в школе учились вместе, теперь вместе н позиции идем. Кк хорошо!

Он зметил учителя и рдостно рвнулсь к нему.

— Здрвствуйте, Алексей Ивныч! Вот и я — с вми.

— А-, Дуня, — рстрогнно отозвлся он. — Кк слвно, что опять мы вместе. Не збыл еще меня?

— Я вс, Алексей Ивныч, всегд в сердце ношу. Тяжело бывет — горько, обидно… А вздумешь о вс — и н душе легко стнет. Вы вот нынче под пулями будете: и убитые будут и рненые. Я не о вс говорю — нет. Ну, я перевязывть буду… С вми я и остнусь!

И вплоть до окопов они шли вместе, и будто не в бой шли, н ночевую в поле.

3

В окопе пхло весенней прелой землей и медовым соком молодого овс. Тянуло хмельным зпхом сурепки, и близко и длеко, до смых звезд, ручейкми пели сверчки. А из тьмы, из-з кургнов, невидимо и неудержимо ктится сюд дикя орд, с ружьями, пулеметми и пушкми. И не торными дорогми движется он, полями и блкми. Кзки и офицеры! Откуд и куд выйдут они к ним, чтобы нпсть н них с яростью волков?

По фронту, по обе стороны Титки, люди лежли тихо, и было похоже, что они спли. Только когд кшляли и переговривлись между собою, Титк чувствовл, что они тк же, кк и он, зорко смотрят во мрк.

Проходил мимо несколько рз Шептухов и шутил, кк всегд:

— Ты, Тит? Лежишь, чубук? Рот — вперед, глз — н лоб!

Тк же, кк и дорогой, неслышно подошл Дуня и сел н крю окоп.

— Уж скоро, ндо быть, рссвет, Титок. Побыть с тобой хочу. Мне — что? Я — ккя есть, ткя и буду… ты — вместе со смертью…

— Пуля-то ведь не рзбирет: он одн и для меня и для тебя.

— Вот тебе слвно! Ты — с ружьем, ты — в бою. А я буду ползть д рны злизывть. Ккя есть, ткя и буду.

Титк посмотрел н нее и усмехнулся.

«Не понимет… глупенькя…»

— Ты, Титок, з свободу воюешь, з трудящих… з ншу советскую влсть. А я что? что я могу? Ты говоришь — одн пуля… Ежели смерть моя нужн, и — не дыхну. Д и не будет этого — трусих я: буду ползть д рны перевязывть.

И в ее тихом голосе, во всей ее худенькой фигурке Титк почувствовл ткую готовность пожертвовть собой, что ему стло жлко ее до слез. Он понял, что он пришл к нему зтем, чтобы отдть ему все, что он хочет. И ткой родной и близкой ощутил он ее, что невольно обнял и прижл к себе.

— Убьют тебя, Дуня… Сгинешь ты… Иди домой!

А он взял его голову, прислонил к своей тощенькой груди и, кк мленького, уговривл:

— Ты, Титок, не бойся. Не стршно… А ежели стршно, покличь…

Он вылез из окоп и лег около нее. А он лскл его и шептл:

— Ты не бойся… Ккя есть, ткя и буду. Я вся тут у тебя, Титок…

Он пробыл с ней до того момент, когд по всей линии волной пробежл тревог и где-то недлеко рздлсь комнд Шептухов:

— Приготовьсь, ребят! Сми не стреляй! Слушй мою комнду!

Дуня ушл тк же неслышно, кк и пришл, но Титк еще продолжл переживть восторг, удивление и рдость.

Н востоке, з двумя кургнми, по небу зерклилсь половодьем рек. Позди, н вокзле, робко горели несколько огоньков, тких же мленьких, кк звезды. Чуть слышно, перебивя и перегоняя друг друг, спросонья хрипели петухи по стнице.

4

Впереди, з кургном, згрохотл гром, и воздух упруго здрожл от гул. Что-то зтрещло ближе, и Титк услышл, кк нд ним и около него зпели комрики. Учитель стоял неподвижно и прижимлся к ложу винтовки. Шептухов подл комнду, и по всей линии нчлсь трескотня. Щелкли зтворы, точно ссыпли в кучу железо. Рздвлсь комнд Шептухов, и — опять трескотня и звон комриков сверху и по сторонм.

Где-то позди Титки, в стороне, потрясюще рзорвлся снряд, и горячий воздух пронизывюще толкнул его в зтылок. Кто-то недлеко зстонл и глухо звыл, кк придвленный возом. Промелькнул ползком фигурк Дуни и исчезл. С другой стороны кто-то крикнул спокойно и деловито:

— Готово! Сестриц, ползи сюд, — у меня — готово.

После полудня Титк увидел в мреве солнечного горизонт, н горбылях кургнов, бегущие одинокие серые комки, похожие н испугнных овец. Понял, что это они — «кдеты». Из передовых окопов бежли товрищи, остнвливлись и стреляли. Дв человек упли в зеленый овес и больше не вствли. Сорввшимся голосом комндовл Шептухов, но из окопов нчли высккивть по одному и по дв солдт и перебегть нзд.

Учитель по-прежнему стоял неподвижно и безостновочно плил по кургнм.

Титк около него стртельно целился в отдельных человечков н кургне. А когд человечек кубрем пдл н землю, он рдостно вскрикивл:

— Аг!..

И смеялся от рдости.

Через него перемхнул солдт без шпки и больно удрил его спогом по голове. Он очухлся и почувствовл около себя пустоту: в окопх никого уже не было, только, скорчившись, лежл мертвый солдт поперек кнвы.

По всей глди зеленого поля перебегли люди, низко нклоняясь нд землей. У Титки змерло сердце и похолодело в животе от стрх. Он выпрыгнул из окоп и, низко нклонившись, побежл з другими. Кк во сне, он увидел бородтого человек, который стрлся приподняться н руки и, с вытрщенными глзми, хрипел:

— Товрищ… милый! Не дй н муку… не кидй, брток!

Гитк отбежл несколько шгов. Неудержимо хотелось стрелять, целиться и стрелять… бить — и бить подряд. Нельзя отступть! Где же Шептухов? Почему нет брт Никифор?

— Д что же это ткое? — зкричл он. — Д кк же это тк? Не выдержли, черти, побежли!..

По всему полю перебегли товрищи. Они пдли, стреляли, опять перебегли и опять стреляли. Пули визжли, кк ветер, и шлеплись впереди него и взрывли землю и зеленую озимь. Он тоже бежл, прижимясь к земле, подчиняясь общему движению, ложился н озимь и тоже стрелял. Но не видел уже ни дул винтовки, ни фигурок впереди: он плкл, зхлебывясь слезми, — плкл нвзрыд, кк плкл в детстве. Он упл н незнкомого солдт и стл окпывться. Солдт свирепо бормотл и толкл его приклдом в бок. Титк не чувствовл боли и ощущл удры тупо и длеко — и сейчс же збывл их.

Он положил винтовку н бугорок земли и змер. Неподлеку от себя, н одной линии с окопми, он вдруг увидел Дуню. Он лежл н боку, подвернув под себя руки и спрятв в них подбородок. Юбчонк здрлсь выше колен, и худенькие ноги белели, прижвшись одн к другой.

Он вылез из ямки и пополз к Дуне, не спускя с нее глз. Солдт рявкнул и схвтил его з ногу.

— Лежи!..

А он, крбкясь вперед, не змечл, кк чья-то рук изо всей силы тщил его нзд, — крбклся, оствясь н месте и не спускя глз с Дуни. Голов ее вдруг вздрогнул, и Титк увидел, кк брызгми рзлетелсь он в рзные стороны. Кроввые кпли удрили прямо в лицо.

Опомнился он опять в ямке, и солдт яростно шептл:

— Путетесь только тут, иродовы души! Нплодили вс, сморкчей, н ншу шею!..

Все поле до смого горизонт взрывлось вихрями земли и трвы и взлетло к небу громдными черными снопми. Уже не было воздух: был только один визгливый и хрипящий гул.

Когд Титк снов увидел Дуню с кроввым пучком вместо головы, срзу пришел в себя и, здыхясь, зкшлял от рыдний. Потом срзу успокоился и стл целиться вдль, высовывя голову из ямки.

5

Бежл он вдоль железнодорожной нсыпи. Здесь было безопсно: пули звенели пчелкми нд головою и изредк чкли о рельсы. В сторонке шел Шептухов — неторопливо, широкими шгми. Он склил зубы и что-то кричл Титке. Титк рдостно бросился к нему, но Шептухов вдруг зштлся, кк пьяный, взвыл и грохнулся вниз брюхом. Крепко зпомнил Титк, кк высоко поднимлись его лоптки и выпирли из-под гимнстерки.

Титк нлетел н кучу нвоз, уже промытого дождями, зпутлся в нем и с рзмху кувырнулся в кнву.

По всему простору комкстых полей трещоткой, рзливчто, скрежетли пулеметы, винтовки били беспорядочно — то отрывисто, одинокими выстрелми, то дробными злпми.

Ярко врезлось в пмять Титки голубое небо, простое и родное, и дв облчк подряд, одно — большое, другое — мленькое, и солнечный воздух, и зпх весенней солоделой земли и гниющей трвы.

Стниц был недлеко, но не видн з нсыпью, и только четко, рстопыркой, вырезлись н небе из-з нсыпи дв крыл ветряк. Сейчс же около стницы, под нсыпью, был большя дыр. Из нее шл в поле черня дорог с зстывшими комкми грязи по бокм. Вдли, где нсыпь врезлсь в бурый подъем и переходил в степь, среди оторвнных от стницы стнционных кзрм дымился броневик. К нему бежли толпы людей и брхтлись около грузных вгонов, зшитых в железные листы.

Н крутую нсыпь взбирлся учитель с винтовкой под мышкой. Поднимлся он спокойно, не оглядывясь. Рз дв он поскользнулся, но упорно крбклся нверх. Небоязливо, во весь рост перешел через рельсы, и Титк увидел конец дул и дымок от выстрелов.

Н улице не было ни души. Нпрво, з стницей, черным тбуном быстро ползл колыхющяся лент конницы. Чем ближе подвиглсь он, тем стновилсь длиннее и тоньше, охвтывя стницу черным мурвьиным полукругом.

Среди мертвой пустоты улицы Титк впервые почувствовл стрх. Спотыкясь, едв добежл до очерет хты. В глубине двор испугнно перекликлись голос женщин и детей, ревел грудной ребенок.

Клитк был зперт. Титк прыгнул н збор и оседлл его, но срзу же отпрянул нзд. С дрючком в рукх бежл к нему волостый кзк и хрипло рычл мтерщину.

Титк спрыгнул н улицу, и в то же мгновение дрючок удрился о верхний крй збор и пролетел нд его головой. Он опять побежл, держсь близко к огороже, не пытясь збегть во дворы. Был он один, окруженный вргми. Они еще не пришли, но были уже всюду.

Стрельб шл по окринм. Изредк стреляли где-то н улице — может быть, из зсды.

Впереди, из переулк, выбежл хромой лысый человек с ребенком н рукх. Вслед з ним н лошди выскочил черкес в огромной лохмтой ппхе, с белой повязкой нискось. Он нстиг лысого человек и со всего рзмху удрил его по голове. Ребенок полетел н землю. Человек пробежл дв-три шг, грузно осел вниз и свернулся клчиком. Черкес все еще держл н отлете зпчкнную кровью шшку, вертел измученную, бесившуюся лошдь н одном месте, зорко смотрел во все стороны, кк ястреб, и искл чего-то в пустой жуткой улице.

Титк прижлся в уголке плисдник мленькой хтки. Он присел н корточки, прилепившись лицом к чстоколу, и не спускл глз с верхового.

Лошдь юлой звертелсь н месте, поднялсь н дыбы и сделл большой прыжок в сторону, где лежл Титк. Осклив зубы, черкес рвнул поводьями, остновился и опять хищно и пьяно осмотрелся вокруг, потом повернул лошдь, удрил ее шшкой по боку, и он глопом скрылсь в переулке. Близкий к обмороку, Титк выполз из зсды и, скрючившись, опять побежл вдоль улицы, прилипя к збору. Из-з угл переулк он посмотрел в ту сторону, куд скрылся черкес. Вдли тусклым плменем горел пыль, и в ее облкх бешено носились поперек улицы, нвстречу друг другу, еще человек пять конников в тких же смых шпкх и с шшкми н отлете.

Длеко, в конце улицы, черкесы охотились з людьми. Ослепительно вспыхивли шшки н солнце.

Н вгоне нчлся пожр. Горело в трех местх в одном квртле. Долетел одинокий исступленный женский визг, повторился рз дв и змолк. В той же стороне рздлось несколько одиночных выстрелов, и опять все смолкло, и в стнице стло тк же неподвижно и мертво, кк ночью. Выли и истерически тявкли собки. Звенел дробно перестрелк.

Титк повернул в переулок, перебежл улицу и прыгнул в пустой двор, зросший мелкими кциями. Кк слепой, он споткнулся о свинью, и он пронзительно звизжл. Он не зметил, кк злез в зкуту, и не почувствовл вонючей грязи, в которую он погрузился и плечом и коленями.

6

Первое время ему кзлось, что он в безопсности. В зкуте было темно, и звуки долетли сюд отрывисто и глухо. Рсктисто хли одиночные выстрелы, и во весь опор длеко топотли лошди.

Рубшк и штны пропитлись вонючей жидкостью, и было очень неудобно лежть. Споги его высовывлись нружу, и когд он зметил это, ему стло опять стршно. Он хотел скорчиться в комочек, чтобы втянуть ноги в норку, но клетк был мленькя, и весь он поместиться в зкуте не мог.

Недлеко скрипнул дверь. Титк посмотрел в щелку между доскми и увидел, что из хты вышел молодой кзк и, держ в обеих рукх винтовку, тихонько стл подкрдывться к зкуте.

Это был Ехим — тот смый Ехим, с которым они сидели в школе н одной прте, потом дружили и гуляли с девчтми. Со стрхом и ндеждой Титк вылез из зкуты и вскочил н ноги.

— Брт!.. Ехим!

Кзк опешил, потом осклил зубы и вскинул винтовку к плечу.

— Стой! Держись, бисов душ!..

Титк со всех ног бросился в пустырь, весь збитый прошлогодним бурьяном, лопухми и мелкими кустми кции. Он слышл позди себя бегущие шги и щелкнье зтвор винтовки. Его толкнул выстрел, и шею полоснул ожог. Он нскочил н низкий плетень, одним прыжком перемхнул н другую сторону и побежл по кртофельному огороду, увязя в рыхлой земле и путясь в ботве. И опять очутился н улице. Н другой стороне был пустырь, згороженный полурзвлившимся пряслом, дльше — куч хт нд прудом, збитым зеленым кмышом, и белые хты н той стороне, н взгорке.

Он оглянулся нзд и увидел, что Ехим с винтовкой нперевес летит к нему с тким же лицом, ккое было у кзк с дрючком. Титк остновился.

С визгом и оскленными зубми Ехим рзмхнулся приклдом. Тит посторонился и сбоку со всего рзмху удрил его по рукм. Винтовк упл н землю и, дребезж, отпрыгнул в сторону. Ехимк обхвтил его шею и вцепился зубми в грудь. Титк удрил его коленкой промеж ног, и Ехим зкорчился, зстонл и отпрянул от него с ужсом и болью в глзх.

Из-з угл нестройно и торопливо вышел отряд с белыми повязкми н шпкх. Неслсь пыль вместе с ними и окутывл всех, кк дым. Лиц были черные. Мелькли только белки д склились зубы, и от этого все кзлись свирепыми.

Ехим рдостно звыл и схвтил Титку з грудь.

— Ото ж вин… Тытко! Хотив вбыты мене… Ото ж, вшбродь! Бчте, одняв… винтовку в мене… Большевык, бчьте!

— А ты — кто ткой?

— Кзк, вшбродь… Ехим Топчий…

— А этот?

— Городовик, вшбродь… з окопов тикв. Сховвсь у ншом зкути… Почв бигты… я его пиймв…

Ехимк бубнил, едв переводя дух, и лицо его уродовлось рдостью и торжеством:

— Ото ж я его, вшбродь!

Титку втолкнули в толпу и погнли вдоль улицы. Рз три во время пути его толкли приклдом и орли:

— Ну, тёпй, пок живой! Вояк тоже… молокосос!

Улицы были по-прежнему пусты. Пльб уже прекртилсь, и впереди по одному и по дв спокойным шгом проезжли верховые. По дороге попдлись трупы. Это были свои, стничные, городовики. Они, должно быть, бежли по дороге и были убиты во время стрельбы.

7

Н площди пленникм прикзли сесть н комкстую землю, у огрды церкви, и рзуться. Кзки, солдты и верховые прибывли группми изо всех улиц. Покорно, дрожщими рукми все сняли обувку. Подошел волостый черкес и стл откидывть ее в сторону, в кучу. Потом прикзли скинуть штны, куртки и пиджки. И это они сделли тк же обреченно и покорно, с тем же неугсимым ужсом в глзх. Тот же черкес собрл все это в охпку и отнес в ту же кучу, где лежл обувк.

Титк стоял неподвижно и смотрел н детей, игрющих н школьном дворе. Он не рзувлся и не рздевлся, кк другие, — не то не слышл прикз, не то не зхотел. Подошел черкес и толкнул его приклдом:

— Испльнй прыкз! Снымй спог, трбр-шровр!

Титк отвернулся и зсунул руки в крмны. Черкес рссвирепел и удрил его приклдом в спину. Титк зкрутился н месте, но не упл.

— Снымй, блшвык-собк!

Титк прищурился от ненвисти и злобно крикнул:

— Не сниму! Снимй, когд дрягться не буду…

Черкес стл серым, осклил зубы и опять змхнулся н него приклдом, но, встретив взгляд Титки, остновился. Должно быть, его порзил и обезоружил взгляд молоденького прня. Он пошел прочь, бормоч что-то по-своему.

Пришл пртия офицеров с новыми пленникми. Опять все были свои — городовики. Среди них Титк увидел мльчик, того, что встретил у ревком, и струху Передерииху — ту смую, которя недвно удрил плкой по голове генерл, зхвченного в соседней стнице, и плюнул ему в лицо. Он стыдливо улыблсь, бродил среди толпы и бормотл одно и то же:

— Т люды добри! Чого ж воны визьмут з мене? Бо я ж — стр т слип… стр т слип… Т у мене ж об-дв сын н войни вбыты… сгыблы ж н гермньской. А я — стр т слип… Чого з мене?

И никк не могл успокоиться. А н нее никто не обрщл внимния.

Н дворе школы игрли двое мльчиков. Один — лет шести, с длинными белокурыми кудрями, в черном костюмчике, другой — серенький, грязненький, должно быть сынишк сторож. Бросли мячик в стенку здния и ловили его.

А Передериих все бродил между пленникми, сидящими в нижнем белье, и бормотл ндрывно одно и то же:

— Т скжить мени, люды добри! Бо я стр т слип…

Рздлсь где-то в стороне комнд, ей ближе откликнулсь другя. Офицеры и кзки, отдыхвшие под тенью тополей, вскочили, быстро построились в две шеренги и, держ у ног винтовки, повернули головы в улицу. К бульвру подъезжл седой генерл, в белой черкеске, н белой лошди.

— Смиррн!

Генерл подъехл к строю и что-то невнятно и небрежно пробормотл.

— Здр-жл-вш-при-ство!

Генерл проехл вдоль строя, и Титк услышл, кк он строго и холодно скзл:

— Спсибо, ребят, з прекрсную рботу!

— Рд-стрт-вш-при-ство!

Генерл подозвл офицер и что-то скзл ему. Офицер суетливо бросился к огороже бульвр и крикнул:

— Эй вы, зиты! Волоки сюд их! Живо!

Черкесы вскинули винтовки н плечи и взмхнули рукми.

— Арря!

Пленники побрели вместе с конвойными к генерлу.

При входе н бульвр генерл взмхнул нгйкой и остновил их. Он въехл в смую середину толпы. Пленников рсствили полукругом. Откуд-то внезпно подошли стничники и стли тким же полукругом з конвоем.

— Почему зхвчен мльчишк? А ну, чертенок, кто ты ткой?

— Свой… немзный-сухой…

— Кк?

— Тк… попл дурк впроск… Не все дурки — есть и умные.

— Что-о? Ах ты, поросенок!

В толпе блеснули улыбки.

— Откуд мльчишк?

— Зхвчен з стницей с оружием в рукх.

— Почему с оружием? Откуд у тебя оружие?

Мльчик прямо смотрел н генерл, оглядывлся н товрищей и улыблся. Он увидел Титку, обрдовлся и кивнул головой: «Ни черт, мол, — не бойся!»

— Откуд у тебя оружие? Вместе с большевикми был? Что делл з стницей?

— Сорок стрелял.

— Кк это — сорок?

— А тк… сорок-белобок. С кдет сбивл эполет…

Мльчик продолжл смотреть н генерл дерзко и озорно.

— Поручик! — генерл взмхнул нгйкой.

— Слушю-с!

Поручик взял мльчик и потянул его из толпы. Мльчик озлился, вырвл рукв из рук офицер. Зложив руки в крмны, он посмотрел н него звериными глзми. Н бледном лице дрожли нсупленные брови.

— Ну, иди, иди!

— Не трожь! Не цпть!

— Ах ты, урод эткий! Кубышк!

— А ты не цпй! Мерзвцы! Мло я вс перестрелял…

Офицер с изумлением взглянул н мльчик.

— Ах ты, комрья пипк!

И с усмешкой взял его з ухо. Мльчик яростно удрил его по руке.

— Не смей трогть, белый брбос!

Офицер нхмурился и покрснел. И непонятно было, не то он был оскорблен, не то смутился. Он отвернулся, молч и хмуро подвел мльчик к струхе и поствил около черкес с винтовкой.

Титк слышл, кк кто-то взял его з рукв и, црпя ногтями по руке, потщил н бульвр. Около него шло огромное существо, тяжелое, кк глыб, и смердило потом, перегорелым спиртом и горклой мхоркой. Ему стло непереносно лихо.

— Брысь, чувл! См пойду…

Кзк зсопел и зхлебнулся слюною.

— Убью, сукин сын!

Широкими шгми Титк зшгл вперед, не оглядывясь. Было похоже, что он кчется в огромной кчели и видит, кк колышутся и плвют тополи и облк. Длеко, не то н той стороне, з рекой, не то в глубине его души, большя толп пел необъятную песню, и песня эт звучл кк призрчно-длекие колокол.

Мльчик хвтл его з руку и дрожщим голосом кричл, здыхясь от ненвисти:

— Я им не позволю цпть! Я не ккя-нибудь слюнявк… Я ихнего брт много перестрелял. Стрелять — стреляй, цпть — не цпй! Тебя кк зовут? Меня — Борис. Мы будем вместе с тобой… Когд нс будут стрелять, мы будем рядом. Хорошо?

— Я хочу пить… — скзл Титк и все прислушивлся к песенному прибою волн.

8

Генерл уехл, и толпу пленников повели вслед з ним по улице, к реке.

Подошли четверо кзков с нгйкми, молодые, веселые ребят. Они склили зубы, кк озорники, и ломлись около Передериихи. Один из них взял ее под руку и, изобржя из себя квлер, потщил к скмье под тополем. Остльные трое шли з ними и ндрывлись от хохот. Передериих бормотл, кк полоумня.

— Т я ж — слип т глух… хлопчт! Хиб ж я — дивк? Вы ж ткие грны т веселы… веселы т грны…

Кзки корчились от хохот.

Передерииху посдили н скмью. И тот кзк, который вел ее, гркнул хрипло и остервенело:

— Ложись!

Передериих опять плксиво збормотл. Кзк жвыкнул нгйкой. Передериих зплкл и онемел. Кзк толкнул ее. Он упл н скмью и остлсь неподвижной. Двое других здрли ей н спину юбку, и Титк увидел дряблые ноги с перевязочкми под коленкми и сухие стрческие бедр.

— Ктй ее, струю стерву!

Один кзк сел н ее черные босые ноги, другой опирлся рукми н голову. Третий с искженным лицом зшлепл нгйкой по сухому телу. Скоро он змолчл. А кзк все еще хлестл ее и при кждом удре хрипел:

— Х-хек! Х-хек!

Тот, который сидел н ногх, слез со скмьи и мхнул рукою.

— Стой, хлопцы!

Кзки стли звертывть цигрки. Один вытщил из крмн веревку, стл н скмью и нчл торопливо и ловко укреплять ее н суку тополя.

— А ну, хлопцы! Треб по писнию…

Кзк здрл струхе юбку вплоть до живот, сделл ее мешком, спрятл в ней руки Передериихи и подол звязл узлом. Двое подняли ее, и первый нкинул н голову веревку.

— Есть кчеля!

И пошли прочь.

Борис кричл им вслед и ядовито смеялся.

— Дурки-сороки! Куркули! Вздернули ббку. Тряпичники! брхольники!

Кзки оглянулись и змтершинничли. Один из них погрозил нгйкой:

— Ото ж тоби збьют пробку в глотку.

— Сороки-белобоки! Ббьи плчи!

Со стороны реки згрохли выстрелы. Дв черкес, которые охрняли Титку и Борис, подтолкнули их приклдми и погнли к церковной огрде. Мльчик шел словно кк взрослый, только ежился, словно ему было холодно. Он чсто сплевывл слюну.

— Они думют, я боюсь… Много я вс перестрелял, мерзвцев… Плевть н вс хочу! Не бойся, Тит! Двй руку!

Титк слышл, кк сквозь сон, голос мльчик и не понимл, что он говорит. Он одно чувствовл, что не идет, плывет, кчется по волнм. Чудилось, что он кчется н небесной кчели и вместе с ним плвет и несется весь мир.

Их поствили около огрды. Черкесы стли в нескольких шгх от них, и об рзом нперебой скомндовли:

— Легй! Арря!

Титк смутно слышл это и не понял, мльчик збился около него, кк связнный, и зкричл в исступлении:

— Не лягу! Вот! Мы — об! Вот!..

Черкесы вскинули винтовки, и крик мльчик унесли с собою дв оглушительных взрыв.

1921

Всеволод Вячеслвович Ивнов

Подков

I

Перемеченные огнем снрядов — крсные, кровво-крсные и тяжелые, — низко облмывлись облк нд городом. Невнятные гулы шли по деревянным тротурм, между досок их — мокря, седя осенняя трв. Люди в узких деревянных щелях домов; слышен шепот:

— Через Сусловицу перешли…

— Снчл коммуну бить… нчнут…

— Говорят, всех прощют, только мсштбы их признвй…

— Ккие мсштбы?

— Господи, мы-то при чем?..

В этот вечер, когд клечили облк желтые — пхнущие углем и серой — снряды, когд солнце в мслянистой крови — кк незрубцовння рн, уездный кузнец Всилий в горне врил кртошку. Был он подслеповт — не от кузнечной, от портняжной рботы; от болезни глз и в кузнецы пошел.

Кузниц был под горой — «н подоле»; ниже — город; выше, н горе — клдбище. Почему клдбище н горе, не город — неизвестно. Живым и тк весело, мертвецу с горы лучше видно: может быть, тк думли?

Подручный Ерошк — кузнец всех подручных Ерошкми звл — кчл мехи. Голосенко у него ккой-то подтянутый, словно пищли мехи или скрипел сухя кож. Грызя полусырую кртошку, мхл он тонкой, кк ремень, рукой и спршивл:

— А обозы белу муку скоро повезут? Утикют…

— Муки белой не полгется, муку белую едят белые, нм ндо исть муку черную.

Кузнец погнул в пльцх изржвевший жестяной обручишко, изорвл его в куски и бросил в угол. Обошел вдоль сен, выглянул, вдохнул слдковтой сырости и зхлопнул торопливо дверь.

— В городе-то — тьм, дже в тюрьме огня нету. Ты кртошку не проследи, уплывет… Белые поди сегодня придут, ндо б домой идти. Пущй здесь убивют, одн могил, д и т хоть своя, ?.. Всех трудящихся чересчур, говорят, убивют. Возьмут нс, Ерошк, д и повесят вот тут, в стнке н переклдинх, где коней куем.

— А з ноги вешют? У которых шея поди тонкя, не выдержит, дяденьк?

— Проси — повесят з ноги.

— А н том свете в рй попдем?

Всилий оттянул котелок, щеточкой попробовл кртошку. Седовтя бороденк отсырел и зпхл тбком. Ему зхотелось курить, он поскоблил в крмнх.

— А н этом свете в рй хочешь?

— Хочу.

— Двй тбку, дорогу рсскжу.

Ерошк выпустил ремень мех и скзл медленно:

— Я некурящий.

Подумл и, подхвтывя ремень, кшлянул тихонько:

— У нс, дяденьк, прнишки порешили в бог не верить.

— Ишь!

— Большевики в бог не верют… Кипит!..

— Кипит. Доствй.

В крестх, н горе, ухнуло и посыпло мелким треском.

— Бонб, — скзл боязливо Ерошк.

— Ешь, пок кртофель горяч.

А см кузнец не стл есть. Рзломил, понюхл: пхнуло сыростью. Отложил. Поднялся и вдруг, ссутулясь, нкрыл корчгой угли в горне. Ерошк зчвкл медленнее:

— Темно, дяденьк.

Всилий стоял у дверей. Ржл где-то длеко лошдь; по дороге неустнно шел ветер. У стнк для ковки, подле кузницы, свистел, кк бич, веревк… Кузнецу стло холодно, он вспомнил, что у воротник рубхи нет пуговиц. Тоненько пискнул в углу Ерошк:

— Дяденьк, темно… Пойдем в город… тут крысы…

Обстрел, должно быть, кончился. Щели дверей рсширились.

Зпх угля отяжелел.

Здесь, от стнк для ковки, глухо и медленно позвл голос:

— Хозяин!

II

Ерошк для чего-то здергл ремень мехов; метнулсь зол в очге. Всилий хотел было промолчть, но туго потер згривок и хрипло крикнул:

— Чего ты-ы?..

— Хозя-яин… — протяжно и густо позвл голос.

В рспхнутую дверь срзу, под бороду и н потную грудь, хлестнуло холодом.

У стнк, фыркя и звеня уздой, — лошдь. Выше ее — темный, широкий голос:

— Подковы есть?

Звякнуло стремя, мягко осел земля под пятой.

— Кузнец?

Всилий порылся в крмнх, сплюнул и, ленью голос стрясь преодолеть дрожь, скзл:

— Покурить нету?

— Огня двй. — Потом, рсстегивя одежду должно быть, медленнее добвил: — Коня куй.

— Откуд ты?

— Куй.

Человек стоял поодль; дыхнье у него было медленное. Тонко, прерывисто зпхло кислым хлебом.

«Крестьянин», — подумл рдостно Всилий и, стукнув кулком по бревну стнк, твердо выговорил:

— Ерошк, дуй уголь.

Всилий подошел к стнку.

— З ночную рботу берем вчетверо. От ночной рботы у меня глз сочится, оттого ремесло переменил. Опять, кто ночью кует? Лошди спть ндо. Кков рзмер копыт?

Тк же, словно роняя грузный мешок, повторил тот:

— Куй.

Огонь в горне поднялся, и отблеск переломился в синей луже з дверью. Огромное и теплое, лежло копыто перед Всилием, кк темное блюдо. Волос от копыт шел длинный, жесткий и седовтый, пхнущий прелой соломой. Ерошк, стукя пяткой по ящику, тщил подковы. И вот, перекидывя железо, нбивя лдонь едкой ржвчиной, стл выбирть Всилий подкову. Одн з другой, в связкх, в одиночку, стрые, стертые, блестящие, и совсем шершвые, и новые, еще пхнущие огнем, ложились подковы н кочковтую лдонь и звякли, пдя обртно в ящик. Не то! От стрых битюгов, двно, еще до войны, возивших брские клди, уцелело шесть пр, влялись они в углу. Ерошк вытщил их, свистнул и подкинул угля в горн — чтобы было светло. И эти — не то! Лежли они, словно кольц, н лдони.

Человек, сошедший с лошди, звякнул чем-то позди стнк. Всилий обернулся и поглядел н него.

Тоненькой ниточкой н огромном куске солдтского сукн блеснул винтовк. Ушстя островерхя шпк с пятиконечной звездой оседл н широкий лоб.

Всилий поспешно спросил:

— Ккой губернии?

— Я-то?.. Муромской.

Всилий обежл кузницу; зпнулся з подвернувшийся обруч, откинул его в угол. Подбросил для чего-то угля в горн, мхя нд углем куском желез, крикнул:

— Нету подходящих подков! Нету!

Звякнул тяжелыми кольцми узд.

— По коню куй.

Человек, сошедший с коня, огромным грузным шгом отошел куд-то в темень, и оттуд рздлось:

— Куй.

Рскляя железо, Всилий нд искрми его хотел было охнуть, пожловться, зсвистел, зскрежетл молотом:

— И-их!.. И-их!.. Ирошк-!..

И Ерошк вился худеньким телом: тоже под искрми, под молотом рвл мехи, в горн ндвливл воздух, потел, попискивл:

— Их, дяденьк-! Их…

И только тогд, когд подков лежл, кк темновто-ля ржня булк, крикнул Всилий:

— Туд, что ль, н них?..

— Прямо! Куй.

— Кую! И-их!.. Пря-ямо?

— Прямо.

— И-их!..

Лошдь дышл тепло, прямо в зтылок Всилию. Человек в островерхой шпке тк и не покзывл лиц.

Шлепя, рзрезя грязь, прошел в гору обоз.

Хотел Всилий пожловться, рсскзывть долго и првильно, чего он, кузнец Всилий, хочет. Конь, словно лоптми, откидывл подковнными копытми звонкую пхучую грязь. Седло под рукой Всилия — теплое, лсковое.

Он скзл, укзывя н гору:

— Город-то ндо сюд перенести.

Из тьмы опять, кк грузные плсты земли, последний рз упло:

— Перенесем. Обожди.

1922

Долг

I

Крт уезд в руке легк и мл, словно осенний лист. Когд отряд сккл рощми, — листья осыплись, липли н мокрые поводья. А рзбухшие ремни поводьев похожи н клочья грязи, что отрывлись от колес двуколки, груженной пулеметми.

Фдейцев, всовывя в портфель крту, голосом, вырботнным войной и гитцией, выскзл дъютнту Крнухову несколько сообржений: 1) позор перед революцией — нкнуне или дже в день столкновения рзделить отряд; 2) нельзя свою рстяпнность свливть н дождь и мглу; 3) пор рсствить секреты, выслть рзведку…

— И вообще больше иницитивы.

Но голос срывлся. Устлость.

— Врч просит одинндцть одеял, то больные жлуются, товрищ комисср… Здоровые, говорят, под одеялми, нм — под шинелями, — осень…

— Д у меня н рукх-то кнцелярия д больные, — это объяснил им?.. Хм… Обоз нет.

— Совершенно подробно и нсчет того, что отряд н две половинки. Тут темень и кнцелярия. Д я им митинг, что ли, устрою из-з одинндцти одеял?.. Я им говорю — вот Чугреев рзобьет нс, — всем земляные одеял зкжет.

— Больным? Д вы, товрищ, неосторожны.

— Кбы они простые больные, — это революционеры.

Адъютнт Крнухов любил хорошую фрзу. Был из пермских мужиков, короткорук, с обнженной волостой грудью. Выезжя из город, он ндевл суконную мтроску и ппху.

Крснормеец внес мешок Фдейцев. У порог, счищя щепочкой грязь с веревок, он с хохотом скзл дъютнту:

— Струх к воротм пришл, просит церковь под нужник не знимть. Лучше, грит, мой мбр возьмите, он тоже чистый, и хоть, грит, немного пшеничкой отдет, все же. Во — тьм египетсков цря! Нговорили ей про нс…

— Рбы, — бсом скзл Крнухов, — бндитов рзобьем, возвртимся — собеседовние о религии устрою. Тк и передй.

— Это со струхми собеседовть? Ими болот мостить, — только и годны, стрые.

Фдейцев смутно понимл рзговоры.

— Смоврчик бы, — скзл он тихо.

Хозяин избы, Бкушев, темноротый тощий стрик, мхя непомерно длинными руквми рубхи, потщил в решете угли. Адъютнт и крснормеец яростно зспорили. Фдейцев сонно взглянул в окно, но мло что увидел. А в поле пустые стебли звенят, кк стекло… Небо серно-желтое… Мокрые поводья пхнут осокми и хвощми. Голые нищие колосья сушт душу. Днем в облкх голодня звонкя жр, ночью рвутся в полях дикие ветры. И хотя из-з кждой кочки может рзорвть сердце пуля, — все же легче ехть болотми, нежели пустыми межми; лучше под кустом мокрого смородинник рзбить бнку консервов. Возможно, поэтому хотелось комиссру Фдейцеву уснуть. Но обсхрившиеся веки нельзя («во имя революции», — нпыщенно говорит Крнухов) смыкть. Неустнно, кжется, шестые сутки, мчлся отряд полями, гтями, болотми, — чтобы взять в кмышх гнездо бндит и висельник Чугреев.

— Интересы коммунизм неуклонно!.. — вдруг во все горло зкричл дъютнт Крнухов

Тотчс же стрик внес смовр.

Фдейцев медленно вытянулся н лвке.

— Я все-тки, ребят, сосну… пок смовр кипит… Тут ребят подоспеют, обоз…

Он потянул голенищ. Стрик поспешил помочь. Крнухов вымтерился.

— Цризму зхотел, споги снимшь?

— Устл он, комндер ведь.

— Если устл, можно и в спогх превосходно. Ты кк об этом предмете, товрищ?..

— Я лучше усну…

Стрик сунул ему под руку подушку. Адъютнт «собеседовл»:

— Литертуру получете? Ндо курс событий чтоб под ноготь, бтя, понимть.

— Бндит пошл, голубь, и прямо кк срнч бндит. В ншей волости нрод все смирной рос, теперь однжды скчут… один здоровенный ткой — рож будто у кучер, кк ему стыд нет — печенки зхотел. И что ты думешь? У сосед корову зстрелил, печенку вырезл, сжрил, остльно кинул. А про люд, люду-то сколько перебито-о… э…

Крнухов строго кшлянул:

— Очередня здч — поголовное уничтожение бндитизм и вслед з этим мирное строительство…

…Всегд, после переходов, сны Фдейцев нчинлись тк, словно внутри все зрстло жрким волосом…

Но вдруг, ломясь, зтрещли половицы. Медные, звонкие копыт рскололи огромную белую печь.

Ничего не понимя, шльной и полусонный, Фдейцев вскочил. Зшиб лоб о крй стол. Ночь. Керосиновя коптилк, кзлось, потухл.

В рме окн со свистом прошипел пуля. Три рз, вслед з выстрелми музер, кто-то громко позвл: «Товрищ Фдейцев!» Шип пули — будто перерезнный зов. Топот лошдей смягчлся, словно сккли по нзьмм. Фдейцев, прижимя к боку револьвер, прыгнул к дверям. Быстро и мелко стрик крестился в окно. Лицо у него было белее бороды, пльцы черные, с киноврными ногтями, и ногти были крупнее глз. Фдейцев выглянул в окно. При свете большого фонря чубстый прень (грив его лошди был прикрыт зеленым полотнищем) устло мхл сблей. Стоны после кждого его взмх тоже устлые. Стрик скзл: «Зрубил».

Фдейцев посмотрел н прильнувшего к печи стрик и повторил:

— Зрубил?.. Ево?.. Бндиты?.. Кого зрубил?

— Оне. Бндиты.

И здесь Фдейцев вспомнил, — револьвер его опять не зряжен. Пять лет революции не мог он приучиться вовремя зряжть… Револьвер црпнулся по доскм пол. Котенок шрхнулся из-под скмейки. И внезпно стло стршно выбежть в сени. Н дверях же дже нет зсов. Стрик обернулся. Деловито, с мтерком, сунул револьвер в згнету печи, в золу.

«Амб… — подумл быстро Фдейцев, и ему н мгновение стло жлко Крнухов, — зрубили…»

— Н двор ступй… урубят и тк: меня перед смертью пожлеть ндо. Скжи — я вс по доброй воле не пускл… тк и скжи. Влдычиц ты, пресвятя богородиц! Иди, что ль! Хмунисты-ы… — протянул стрик. — Иди, комисср.

Зсвистли пронзительно н перекрестке улиц. Икры ног Фдейцев стли словно деревянные. Фдейцев пл н колени. Тк он прополз дв-три шг и неизвестно для чего приоткрыл подпол. Щеки его обдл гнилой зпх проросшей кртошки.

— Нйду-ут… Дм вот по бшке пестом!.. Прятться?..

От этого злого беззубого голос Фдейцев вдруг окреп. Он сдернул свой мешок с вещми. З мешком — портфель, рзрезл почему-то пополм фуржку. Трясущийся в пльцх нож нпомнил ему об ножницх.

— Ножницы двй, — зкричл он, — скорей!.. и рубху… рубху свою… Убью!..

Стрик вытянул рот:

— Но-о…

Стрик подл источенные ножницы и глдко выктнную рубху. Состригя бородку, рщенную клинушком, Фдейцев торопил:

— Струю… струю ндо… живо!.. Скжешь… кк фмилья.

— Моя-то?

— Ну?.. Твоя.

Стрик словно збыл про стрх. Он хозяйственно оглядел избу.

— Тебе н ккую беду?

— Говори!

— Ну, Бкушев, Лексей Осипыч… ну?..

Он поднял кулки (с ножницми и с осттком бородки в пльцх) и, глотя слюну, прошипел стрику в волос. Ах, волосом этим, кк войлоком, зктно все: глз, сердце, губы, никогд не целоввшие детей. И речь нужно пронзительнее и тоньше волоск, чтобы…

— А я, скжешь, твой… сын!.. Семен… Семен Алексеич, из Крсной Армии… дезертир! Документов нету… д… Инче — мб! Нши придут и, если меня нйдут конченым, кишки твои зсолят н полсотни лет… поплят, порежут… мб, туды вшу!.. Если выдшь…

Он мхнул н стрик ножницми. Стрик противно, словно рсчесывя грязные волосы, крестился.

— Мне што… мы хрестьяне… нше дело… лдно, я струхе скжу… поищу. Лдно уж.

Скмья под телом Фдейцев словно смзн мслом. Нет, этк жирно вспотели лдони. Крнухов оствил н столе портсигр. Фдейцев сунул его в трубу смовр («кожный, вонять будет», — подумл он), но обртно доствть не было силы. Он, тупо глядя н смовр, сбирл в гортни слюну сплюнуть, — и не мог.

А с оружием возможно было прорвться к ккой-нибудь лошди. Ветер, вечер, холодня осенняя грязь.

Эх, нучиться б вовремя зряжть револьвер!..

II

Н минуту покзлось — шел он см, потом — шги в стене, н потолке. Бред.

Вбежл струх. Топот нескольких ног послышлся в сенях. «К печке», — шепнул, здыхясь, Фдейцев. Срзу не стло видно дверей, — печь же будто бесконечный кирпичный збор.

В остро рспхнутую дверь озябший гортнный голос скзл быстро:

— Свету! Свету, и выходи сюд!

Кзк с чубом телесного цвет поствил н пол крупный фонрь. Свеч тм был желтя, восковя, церковня. Дергя тонким плечом, вперед выступил высокий человек.

— Крсные есть, хозяев?

Он тяжело поднял руки: дул револьверов были похожи н збрызгнные грязью пльцы.

— Где они?

— Убежли, родной, кк посккли до коней, тк их будто смело… рзве в других местх, моя изб — голубь… Сынк вот хотели увести, едв уговорил… мы, грит, тк и тк…

— Сын? Этот?

Из сеней нетерпеливо спросили:

— Увести, вше… по ткой роже, если судить…

— Я что говорил? Вмешивться?

Хотя никто не шевельнулся, он отстрнился локтем. Опять, чуть вздрогнув плечом, шгнул к Фдейцеву. Кждое его слово было ровное и белое, ткое, кк его зубы. От фонря похожие н кровь, дрожли н жидких и длинных усх кпли грязи. Он сунул револьвер нзд в сени, холодня четырехугольня рук его нщупл пльцы Фдейцев. Спршивя, он все время подымлся вверх по кисти н грудь, н бок. Ногти его словно прокусывли плтье. Он ощупл нижнее белье. Фдейцев любил мхорку, сыпл ее не в кисет, прямо в крмн. Высокий достл щепоточку, понюхл и плюнул.

— Ккого полк?

— Стльного Путиловского третьего…

— Фмилия?

— Бкушев Семен.

— Доброволец?

— Никк нет, мобилизовнный.

— В отпуску?

— Никк нет…

— Рнен? Дезертир? Документы? Нет документов? Знчит, врешь. Рсстрелять.

В сенях подняли щеколду. Кто-то, гремя приклдом, спрыгнул с крыльц в грязь. В курятнике сонно-испугнно метлсь птиц — кзк резл к ужину. Лениво оглядывя стены, высокий человек легонько нпрвил Фдейцев к дверям. Вырвнялось несколько пр грубых спог: проход был похож н могилу. Прямее винтовки не будешь. Он тянулся. Высокий был с револьвером: он держл его з спиной. Усы его висли нд плечом Фдейцев, кк сухя хвоя. Попробуй вырви револьвер.

Чтобы продвинуться ближе к окну, Фдейцев спросил:

— Проститься с родителями можно?

Фдейцев упл стрикм в ноги.

Струх звыл. Стрик нклонился было блгословлять его, но внезпно, причитя, пополз з спогми высокого.

— Князюшк, я ведь твоего бтюшку и ммшу-то знл во-о… одноутробнов-то? Трое суток кк прибежл… н скотину болесть, ну, думем — пообходит сынок городской… тут в могилушку сыночк…

— Золотце ты мое, Сенюшк, соколик мой ясноглзый!

Высокий человек посмотрел хмуро в пол. Атлсистое сло свечи кпнуло ему н полушубок. Стрик поспешно слизнул. «Эх, зря», — подумл Фдейцев, но высокому, по-видимому, понрвилось. Он нгнулся.

— Вствй! Черт с вми, прощю — мло тут дезертиров! Только смотри, стрик, нбрешешь — покешься. Я зло помню…

Он не спеш двинулся к дверям, но, мельком взглянув н профиль Фдейцев, неожиднно быстро устремился к нему. Судорожно дергясь плечом, он зглянул в глз: Фдейцеву почудилось — веки его коснулись щеки. Он прижл одну руку к груди и зкричл пронзительно:

— Что? Что?.. Фмилия? Снимй шпку!..

Фдейцев вспомнил — когд скзли «рсстрелять» — он ндел шпку. Он мл, чужя, прокисшя ккя-то…

— Семен Бкушев.

Высокий провел по его волосм, с удивлением поглядел н глубокий шрм подле виск.

— Бкушев? Врешь!

Он неловко, словно в воде, мотнул головой.

— Ясно… д… Не помню Бкушев. В Орле был?

— Никк нет.

— Князей Чугреевых знешь?

«Ты…» — с ккой-то тоскливой рдостью подумл Фдейцев. Посыля его в уезд, председтель губисполком дл ему для сличения фотогрфическую крточку руководителя зеленых, генерл Чугреев. Тм он был моложе, полнее. Брови слегк углом. Фотогрфия эт лежл в чемодне, в подполье. Фдейцев припомнил, кк мужики делют рзмшистые жесты. Он выпятил грудь и поднял высоко локти.

— Чугреевы? Господи! Д у нс вся волость…

— Врешь… все врешь, сволочь.

Солдт в лых нплечникх лепил н стол свечу.

— Пошел к черту!

Генерл и князь Чугреев, ловить которого комисср Фдейцев мчлся в кличинские болот, сидел перед ним, быстро пощипывя грязную кожу н подбородке. Был ккя-то смесь щегольств и убожеств в нем смом и в его подчиненных. Полушубок он рсстегнул: зеленый мундир его был шит золотом (хотя оно и пообтерлось), брюки были грубого солдтского хки. Грязь стекл с его хромовых высоких спог.

— В гермнскую войну в кком полку?

Фдейцев нзвл полк.

— Не помню. В кком чине?

— Рядовой.

— Э…

Из сеней тоскливо, после продолжительного топтния:

— Прикжете вывести?

— Обожди. Хозяин, дй молок!

Обливя бороду молоком, он долго и торопливо пил. Щелкнули н улице выстрелы. Чугреев отствил кринку. Сизые мухи (ткие липкие бывют весенними вечерми почки осин) уселись по крю.

Он грузно опустил руки н стол.

— Несомненно, где-то я видел тебя и в чем-то вжном… этком вжном… для меня…

Он пощупл грудь.

— Видишь, дже сердце зныло. У меня всегд…

Стрик опять грохнулся н колени. Он с умилением глядел н Фдейцев.

— Тк сын, говоришь?

— А кк же, бтюшк, д ей же боженьки…

— Колен тверже пяток — вствй! Допрошу в штбе и отпущу. Молись богу — пущй првду говорит… Идем!

III

Генерл Чугреев был слегк сед, рзмшист, немного судорожен в шге. Комисср Фдейцев — низенький, сутуловт. И тк кк всю жизнь приходилось ему подпольничть, то шг у него был мленький, точно он боялся нступить кому-то н ноги. Ночь — сыря и ветреня, спидно-синяя — рвл солому с крыши, хлипко гнул ее. У подбородк, у плеч нет силы снять соломинку, пхнущую грибми. Кзки отствли — шли только с ружьями нперевес двое. Штб Чугреев в сельской школе. Подымясь по ступенькм, спросил Чугреев:

— Трусишь?

— Одн смерть, — ответил звонко, по-митинговому, Фдейцев. Ходьб освежил, ободрил его, и перед рсстрелом он решил крикнуть: «Д здрвствует революция!»

— Мы сегодня семьдесят дв человек кокнули. Если сосчитешь, то который по счету, ? Трусишь?

Фдейцев смолчл.

Прты сдвинуты к стенм, н полу (в пурпурово-голубом пятне) керосиновый фонрь. Пхло же в комнте не керосином, мелом. Под ногми, точно известь в воде, шипели куски мел. Выпчкнный в белом, спл подле клссной доски лысый с ушми, похожими н переспелые огурцы.

— Кзнчей. Спит. У большевиков спирт отбили, перепились. Зчем им возить с собой спирт, ?

«Мы спиртом? У нс спирт? Сволочь!» — тк крикнул бы дъютнт Крнухов. Фдейцеву опять н мгновение стло жлко Крнухов. Он промолчл.

Не двя зговорить, Чугреев сморщился и что-то покзл пльцми нд щекой.

— Ндоело мне все, сдись. Трусишь?

Стол штлся и скрипел.

Чугреев тоже штлся; плечи у него вздргивли; он зябко поджимл колени. Он спршивл о гермнской войне, об офицерх, служивших в полкх.

Внезпно он вскочил:

— Ггрин? Это ккой, пензенский?

— Не могу знть.

Чугреев приблизил к нему сонные, цвет мокрого песк, глз.

— Я четыре ночи не спл… Меня ндо титуловть. Збыл у большевиков? — Он быстро провел пльцем по подбородку Фдейцев. — Сегодня остригся, — скзл он медленно и попросил нзвть город, где бывл Фдейцев.

— Тул… Воронеж…

Чугреев остновил:

— В кком году был в Воронеже?

— В семндцтом.

— Месяц?

— Янврь, генерл.

Чугреев, дергя руки по коленям, точно сметя пыль, хихикнул. Смешок у него неумелый, смешной, кк будто рзрывли бумгу.

— Вспомнил!.. Я…

Он, здевя рукой о прты, вытряс из ккого-то мешк книгу, крндши… Вырвл лист из входящего журнл. «Уств ртиллерийской службы» зпылен, зсижен мухми. Сунул Фдейцеву уств.

— Переписывй! Быстро, ну.

Нрочито неумело, согнув плец и волоч з кждой буквой лдонь, Фдейцев нчл писть. Буквы ндобно выводить корявые, мужичьи, похожие н сучья. Буквы прыгли. Двило и прыгло сердце. Длинный человек через плечо зглядывл ему н бумгу. Сухо смеялся, словно вырывя лист. Стучл с силой рукояткой револьвер в стол, торопил. Крндши крошились. Уств нескончем. Фдейцев нчл збывть, терять — ккие нужно выводить буквы. Ему кзлось, что т, которую он сейчс нписл, прямее предыдущих, и он ломл их, нрочито округлял. Особенно плохо удвлось «о», то рстянуто, кк гримс, то круглое, кк кольцо, то согнуто — вытянуто, кк стручок. Тоск!..

Неожиднно Чугреев откинул стул, топнул и зкричл:

— Пиши фмилию! Свою!

И Фдейцев повел было «Ф…», но быстро перечеркнул и нписл: «Алексей Бкушев».

Чугреев вырвл бумжку и рзглдил.

— Превосходно. Ф… Фрисеев, нпример, или Фрончиков… Кк?

— Нпуглся, вше… с испугу… Не фртит мне…

— Знем, голубчик, испуги вши. Рсскзывй о Воронеже. Гулял, пил в клубе…

Он беспокойно понесся по комнте.

— В клубе! В клубе!.. В янвре в Воронеже, есть ткое дело… Вспомнил, черт подери. Кк фмилия, Ф-…

— Бкушев, вше сиятельство.

— А? Подожди, не мешй… сейчс припомню. Ты меня узнешь… В клубе, янврь семндцтого год и я — князь Чугреев, ?

Фдейцев рзмягчил щеки, выпрямил губы — улыбнулся.

— Шутить изволите…

Кзнчей принес смогон. Срывя ногу с ноги, рзметывя пхнущие конями волосы, Чугреев говорил:

— Слушйте! Я зню много хороших офицеров из прекрснейших семей, они служт у большевиков… Одни — мобилизовны, другие — по слбости воли… Нконец, чтобы достичь ткой ненвисти, ккя у меня, ндо четыре год трвить, гонять, улюлюкть н перекресткх в глз, в рот хркнуть! Во-о… я сейчс в окно смотрю, думю — возможно ведь: в город или в отряды, которые ловят сейчс меня, мужик или кзк скчет… и предст!.. З хорошее слово предст! Вы ведь тоже по слбости хрктер — к ним, ? А?.. Я звтр утром всех крестьян перепорю, об вс узню… впрочем, ерунд! Вы понимете, конечно, — меньше всего я могу добиться у крестьян — они боятся меня, но верят в большевиков! Если б дв год нзд… Повторяю, вшей фмилии я не могу припомнить, — обстоятельств же ншей встречи мне ясны…

Он быстро порылся в крмнх и рстерянно скривил усы.

— У меня после одного случя в Чек подурнел пмять. Я полтор год ищу свою зписную книжку… Итк! Десятого или девятого янвря семндцтого год. Вы помните этот вечер?

— Ничего…

— Э, бросьте дурк ломть… в этот вечер я проигрл вм… я…

Он сжл пльцми веки и, склоняясь длинным костлявым лицом к щекм Фдейцев, придушенно спросил:

— Вы понимете, понимете… я… я… збыл, сколько вм проигрл. Сколько я проигрл?

Он свел руки.

— И ни одной собки вокруг меня, которя бы вспомнил — или скзл о вс! Про вс… кто вы. Д. Девятого янвря в Воронежском офицерском собрнии я н честное слово проигрл вм… н другой день я должен был достть деньги, их у меня не было. А н третий день вы исчезли… Тк з всю мою жизнь я, князь Чугреев, однжды не зплтил крточного долг. Теперь счстливый случй свел нс.

Фдейцев посмотрел н его побледневший рот. В семндцтом году в янвре (он вспомнил с тоской — тогд он был влюблен) он рядовым действительно был н спекткле. Солдт пускли только н глерку — он же пошл с мтерью в пртер… Он со злобой глядел н рзрисовнные под млхит колонны; ему смутно вспоминется длиння фигур в золоченом мундире… Злость еще хрнилсь с того времени! Но крты… он никогд не брл в руки крт.

Отодвинул сткн.

— Я не пью, вше сиятельство, не пью и не курю.

Беспокойные искорки мелькнули в зрчкх Чугреев. З стеной неустнно шипел ветер. Кзнчей, с необычйно черными, словно точеными из угля, усикми, зученным скучным движением рскрыл чемодн, доверху нполненный деньгми. Глядя н него, Фдейцев подумл: «Честность, едрен вошь. З должок сотни две людей отпрвил. Сволочи!» Он слегк успокоился и дже сделл вид, будто отпил из сткн.

Мотя усы нд чшкой, Чугреев хрипло бунчл:

— Я же зню, ккого вы полк: шестого дргунского имени герцог… теперь в путиловском! В нс много стыд… кпитн… н столетия стыд хвтит! Вы полгете, я вс презирю, — бог дй совести — нет! Я однжды от большевиков скрывлся, помог мне скрыться знкомый мужик, слвный будто мужик… Ко-онечно, он знл, что я князь, отец его крепостным в сду моего дед рссду тыкл (дед, блженной пмяти, в куртинх слт любил вырщивть)… и все-тки он… меня… из-под больной своей жены горшки зствил носить!.. Когд, позже, я приехл к нему с отрядом — посмотрел-посмотрел в его рожу и, не плюнув, простил… Ндо понимть людей, кпитн.

Чугреев откинулся н прту и полузкрыл глз. Кож под глзми дрябля, синевто-беля. Словно глз сползют с лиц…

Сыря знкомя муть из ног к сердцу Фдейцев. Ткя, когд входили бндиты в сени.

— Пустите меня, — прошептл он. — Устл.

Чугреев сморщился.

— Вы нс порядком гнли, кпитн, я три дня или больше не спл. Думл штб вш зхвтить, удрили. Они в другой половине сел остновились. Ккого-то комисср нового з мной послли из губернии, мне не успели сообщить его фмилии… вы не слышли?..

— Крсные скзывли — Щукин.

— Д, «товрищ» Щукин… Но и он меня не поймет. Знете, кто меня сгрбстет?

Он мелко, кк н сильный свет, подмигнул.

— Тот, у кого фмилия зключет четное число букв.

Фдейцев сосчитл у себя, — восемь.

— Бог дст, не изловят, — скзл он хрипло.

— Пошлют ткого комисср — четыре или восемь — мб!

— Амб? — переспросил, зглядывя ему в лицо Фдейцев. — Кого мб?..

Тот, широко открывя гнилой рот, зхохотл.

— Без примет скучно верить, кпитн! Примечйте, примечйте!.. Много змечтельного стоит приметить н свете. Слушйте, дйте руку…

Чугреев встл и, со вздргивниями пожимя пльцы Фдейцев своей вязкой четырехугольной рукой, глухо зговорил:

— Кпитн, честным словом князей Чугреевых клянусь вм — я выпущу невредимым з мои пикеты, отдм долг — вот сейчс, сейчс! Вськ, открой чемодны, вли деньги н стол… огурцы убери! И золото тм, из мешк, золото принеси… Никому в жизни, никому, чтоб я — крточный долг!.. Кпитн, вш фмилия и сколько я должен?

Фдейцев посмотрел н толстые пчки кредиток, золотые монеты, кольц. Чугреев из змшевого мешочк высыпл в трелку с огурцми блестящие кмешки.

— Хвтит? — спросил он хвстливо.

Фдейцев больно ндвил локтем в стол.

«Скзть, нврть, все рвно утром крестьяне узнют…» Вдруг он вспомнил об отряде: кбы узнть, куд скрылись, куд нпрвляются. Что ему ккой-то идиотский долг? И не один, нверное, тк поймнный, погиб. «Во имя революционных мотивировок, — припомнил он дъютнт, — держись…»

Он нмеренно глубоко вздохнул, отодвигясь.

— Грех н душу… пусти, вше блгородье… вше сиятельство… Бкушев я, хоть все село опроси.

— А, Бкушев? Сейчс узнем. Нпрво кругом! Шгом-рш… Ась, дв!.. Стой!..

Он взял его под руку и подвел к столу.

— Рзве тк солдты ходят? Првую ногу этк только дргуны могли вскидывть. Сдитесь. Курите? Пожлуйст… И руки не прячьте… Итк, Вськ, смогону и огурец! Жль — до встречи я всех коммунистов сгоряч порубил, то бы они про вс что-нибудь сообщили. Ну, скжите…

— Вше сиятельство, ей-богу!..

Ног Чугреев тяжело упл н пол.

— Гдко, кпитн. Я у виск с револьвером мог бы выпытть. Если вы збыли дворянскую честь, то имеете вы кусочек человеческой совести? Кпитн!

В угнетении нходишь ккую-то рдость повторять одни и те же слов. Тогд слово стновится тким же мутным и стертым, кк сердце.

Но Фдейцев молчл.

— Можете ли вы мне говорить прямо?

«Во имя революции — нет», — тк бы ответил Крнухов, веселый и прямой дъютнт.

Фдейцев же молчл.

Недоумевя, Чугреев отошел от стол.

— Нпишите крндшом цифру и уйдите. Если вы — коммунист, тк эти деньги нродные, судрь, нгрбленные мной. Вы имеете прво их взять, пожертвовть н детские дом или н дом отдых для проституток, черт бы вс дрл!

Лицо у него было жесткое и суровое.

«Что есть во мне дргоценного и что он хочет купить з эти деньги?» Тревог и гнев оседли в груди Фдейцев.

Из чшки пьет смогон князь Чугреев. Ккое безумие! Князь говорит здрво и долго о восьми тысячх десятин имения в Симбирской губернии.

Петухи, хлопя крыльями и прочищя горло, роняют теплые перья. Опять одно рдостное и горькое перо уронил земля — день… День прошел — полночь.

Князь опять упрекет:

— Вы не ддите уснуть пять ночей. Звидую вшему упорству. Дйте мне возможность уснуть.

Глз у Фдейцев черные и пустые. Чугреев отворчивется.

А у князя, нверное, ткое чувство, что ему никогд нельзя спть.

Устлый, но н что-то ндеясь, он говорит:

— Идите… Звтр я вспомню, сколько тысяч долгу…

Фдейцев поворчивется. Нет, в спину всегд стреляют. Тк пусть лучше бьет в грудь. Он пятится к дверям.

Н столе перед князем револьвер и деньги. Что он нмеревется делть? Он лишь пьяно сплевывет.

Не пьяный ли плевок вся ночь? Уже полночь.

Широкие улицы вздыхют трвой — он росист и пхнет слегк спиртом. В село возврщется дозор. Рдостно, тонко, с привизгми, по-ббьему мычит теленок.

Небо легкое и белое.

Земля легкя и розовя.

Стрик Бкушев, придерживя тиковые штны, отворяет ему ворот. Лсково треплет его по плечу (рук у него пхнет чистой пшеничной мукой).

— Молок не хошь? — спршивет он тихо и лсково. — Я тут стрдл…

Фдейцев, мутно ухмыляясь, лезет н полти, зкрывет глз. Он хочет понять, вспомнить. Подушк пхнет чьим-то крепким телом, губы медеют…

IV

Гики. Рссвет.

Пулемет. Солнце н пулемете.

Пустые улицы зполнились топотом.

Фдейцев спрыгнул с полтей.

— Нши!.. Ясно, что нши.

— Ну!.. — протянул недоверчиво стрик. — Чугрееву подмог.

А полчс спустя крснормейцы кчли н шинели Фдейцев, пели «Интернционл» и писли рдостную резолюцию.

Адъютнт Крнухов стоял н крыльце, улыбясь всем своим широким телом. Желтовто-оливковые глифе были в крови, шея туго збинтовн.

— Я думл, ты убит, — повторял ему Фдейцев.

— А я об тебе думю: мб! Я, кк выстрелили они, одурел — темень ншл, выскочил н двор, смотрю: твоей лошди нет, — ну, думю, утек. С кем тут зщищться? Я и поктил н соединение… Тм в обеих половинкх говорят: не встречли, нету тебя… Ну, мы и поперли, думем: хоть тело достть.

— А князь?

— Чухня-то эт? Удрл — деньги оствил, кзнчея его Миронов прирубил. Они ведь всех нших рненых тово.

Он пошел в избу.

— Мы их, товрищ, достнем. Теперь достнем.

Фдейцев встретил стрик в дверях с смовром.

— Чй, бтя?

— Чй, сынок.

— Можно… Чю хорошо теперь.

Фдейцев, обходя стол (мешок у него лежл в переднем углу), взглянул в окно. Снитры несли рненого, мужик вывозил из деревни три лошдиные туши, внизу под склоном холм виднелся нехитрый березовый лесок, овржек, крошечное озерко, где молодые гуси пытлись летть. Солнце было цвет медной яри, и гуси имели светло-кровяно-крсные подкрылья…

…И тогд Фдейцев вспомнил…

Дв год нзд Фдейцев был помощником коменднт губернской ЧК. Ему было прикзно сопровождть пртию приговоренных к рсстрелу белогврдейских офицеров. Было ткое же, цвет медной яри, рннее утро, кк сейчс. Приговоренные (их было пятеро), пок грузовик, круш звонкую пхучую грязь, вез их з город, — говорили об охоте. Один высокий, с жидкими пепельно-серыми усми, рсскзывл любопытные истории о змечтельной собке своей Фингле. «Тких людей и убивть-то весело», — скзл н ухо Фдейцеву один из гентов. А Фдейцев ехл н рсстрел впервые, н душе было тягостно, хотя он убежденно веровл, что уничтожть их нужно. Остновились подле ткого же озерк, что и сейчс. Гуси неумело, испугнно отлетели от мшины. Приговоренных подвели к овргу, и высокий перед смертью попросил у Фдейцев ппироску. Тот рстерялся и откзл. Высокий сдвинул угловтые брови и скзл сухо: «Последовтельно». После выстрел Фдейцев должен был выслушть пульс и сердце (врч он почему-то постеснялся позвть), четверо были убиты нповл, пятый — высокий, зкусив губу, глядел н него мутновтыми, цвет мокрого песк зеницми. По инструкции, Фдейцев должен был его пристрелить. Солдты уже сбрсывли в овржек трупы и слегк присыпли песком (тк кк все знли, что через три-четыре чс придут к овржку родные и унесут тел; снчл с этим боролись, потом ндоело). Высокому прострелили плечо.

Не опускя перед ним взор, Фдейцев вынул револьвер, приствил к груди и нжл собчку. Осечк. Он посмотрел в брбн — тм было пусто. Кк всегд, он збыл зрядить револьвер. Теперь он попросил бы солдт пристрелить, тогд ему было стыдно своей оплошности, и он скзл: «Умер… бросйте»…

Фдейцев пощупл револьвер и отошел от окн.

— Ду-урк… — придыхя, скзл он, — ду-урк… у-ух… ккой дурк.

— Кто?

— Кто? Д рзве я зню?.. Я сосну лучше, товрищ Крнухов!

И перед сном он еще рз проверил револьвер: тот был полон, кк стручок в урожй зерном.

1923

Про двух ргмков

С крутых яров смотрелись в сытые воды Яик ветхие кзцкие колоколенки. Орлы н берегх крулили рыбу. Утром, когд у орлов цвели, словно розы, лые клювы, впереди проход хорек переплывл реку. Пожлел я о ружье, низко склонившись к перилм и рзглядывя его злобную рожу. А он, фыркнув н проход, осторожно стряхивя с лпок кпли воды, юркнул в лопушник.

Великое ли диво — проход? А в этом году впервые з всю свою жизнь видит слвный Яик гремучие лопсти. А тянется этот Яик от Гурьев до Оренбург — больше чем тысячу верст, и до сего лет не допускли кзки н свою реку проход: рыбу, говорят, перепугют. И довелось мне видеть, кк целые поселки, покинув рботу, бежли смотреть н проход.

Струху одну, в зеленом кзкине, полной семьей вели н проход под руки. Ндо было струхе ехть в Урльск лечиться. Крепко боялсь струх проход, истово крестилсь при гудкх и с великой верой взирл н ветхие колоколенки.

Долго не хотел говорить со мною струх. А потом, когд рсскзл я ей, ккие у нс н Иртыше переметы, стл он меня учить, кк првильно рыбчить и ккя должн быть «кошк» у перемет. Попутно выбрнил сибирских кзков. И к вечеру уже, когд и колоколенки, и яры скрылись в лиловом, пхнущем полынью и богородской трвой сумрке, поведл мне Агрфен Петровн семейную свою притчу.

— Ты ведь, поди, ншего хозяйств не знешь? А нше хозяйство, по фмилии Железновское, известно по всему Яику. Ильбо от Рзин — скзывют, великий он колдун был, — ильбо от чего другого прдед нш, Евгрф Железнов, рзвел ргмков. Тких ргмков рзвел, что из Хивы приезжли и многие тысячи плтили з породу. Тбуны нши были в скольку сот голов — уж не помню. Мть моя, црство небесное, срфн обшивл по вороту индицким зерном-жемчугом, дом у нс кирпичный, двухэтжный и под железной крышей.

Детей? Детей у меня много было, все больше девки, прня уродилось дв — Егор д Митьш. Егор-то русой был, н солнце, бывло, отцветет, что солом, Митьш — черный, чисто кыргыз кыргызом. Рзниц меж ними в двух годх был, учиться довелось им вместе. И по хозяйству все тоже вместе держлись. Вот перед тем, кк Егорше в лгеря идти, «см»-то и подрил им по жеребку нилучших ног. Он, црство небесное, в ногх бед кк понимл — лучше смого хитрого цыгн. Егору дл Серко, Митьше — Игреньку.

И выросли те жеребят, кк скз. Н войне, говорили, н смотру генерл оглядел нших ргмков и Егорку спросил: «Кким, дескть, овсом кормлен ткя чудесня лошдь?» — «Ншим, грит, яицким». И велел генерл зписть дъютнту про тот овес, чтоб кормили им любимого генерльского коня.

Сколько рз кзцкую жизнь спсли кони — я уж и зпмятовл, только рз н том коне Митьш полковую кзну вывез из немецкого плен и получил з этот подвиг дв «Георгия».

Осенью пустили их ильбо смовольно приехли — не зню уж. Подойти к ним тогд было — чисто сердце отрывлось. Ходят по двору: один — впрво, другой — влево. А кк сойдутся, тк Митьш крестми н груди трясет и кричит: «Цря, мол, отдю, веру мою не тревожь! Имущество, грит, с кыргызми д другими собкми делить не хочу».

И почнут кричть, будто не бртья, бог знет кто. Я поплчу, поплчу, свечку перед обрзом зжгу. «Утиши, господи, их сердц», — молю. А смой все-то непонятно, все непонятно: кк? из-з чего? Шире — боле. Я уж говорю Митьше: «Рзделить вс ильбо что?» А тот: «Не хочу, грит, добр зорить». А Егор, тот кричит: «Все нроду отдм!» И в кого он уродился ткой зполошный?

Тут еще одн бед — Егоров молодух собою крсвиц был: лицо — чисто молоко, см — высокя, с любою лошдью упрвлялсь лучше мужик. Приглянулись ей Митьшины кресты, что ли, — только нчл с ним шушукться. Я уж ее однж огрел помелом, он белки выктил д н меня. «Ты, грит, стря чертовк, з сыном бы Егором лучше смотрел: несет он рзор всему ншему роду, в большевики пошел». Мы тогд большевиков-то не знли.

Кзки-отпускники ездят из поселк в поселок, кричт, что офицерское добро делить ндо, что пришл нмеднись воля. Только однжды приходит стничный тмн, говорит Митьше: «Собирйтесь, грит, герои, в стничное првление — по городу ходят, н мнер пугчевского бунт, солдты. Ндо, грит, ихних глврей переловить».

Егор-то в ту пору в городе нходился. Ндел все кресты Митьш и отпрвился, н меня не взглянув.

Только не вышло у них, что ли, — не зню. Вернулся Митьш — прямо н полти в вленкх злез. А тут немного погодя и другой сыночек. С порог прямо кричит: «Митрий Железнов, слзь с полтей! Я тебя з бунт против нродной влсти рестую!»

Тот молчком спускется. А н чувле у нс всегд дров сохнут. Поствил это Митьш ногу н поленницу, потом кк прыгнет, схвтит полено и брт-то — господи, родного брт! — по голове, и бежть! Лдно, у того кыргызский треух был. Охнул Егор и пл нземь, потом через минуту, что ли, поднялся и говорит: «Никуд, грит, от нкзнья не уйдешь! Я, грит, н змок коней зпер».

У нс конюшни-то н железных болтх были. Я его было з руки, он отвел меня и говорит лсково: «Не тревожься, мтушк. Буду я нродным героем!».

И з дверь — тихонечко.

Я, кк только очнулсь немного, — з ним. А он н дворе, слышу, кричит: «Кто смел открыть ему конюшню, когд один ключ у меня, другой — у моей жены?»

Посмотрел он н молодуху, покрутил усы. «Выпустил, грит, ты убивц и предтеля. Прощй!» А пуще его озлило, полгю, что отдл молодух Митрию Егоров Серк. А был этот ргмк из лучших лучший — где было тягться с ним Игреньке, хоть и получил н нем Митьш дв крест! Вывел Егор оствшегося Игреньку, потрепл по шее, оседлл тихонько и уехл, не взглянув н жену.

Скзывли, что в ту ночь в ншем городе переворот доспелся. Одолел в том деле Егоров сил. Отступили з реку те кзчки, что з генерлов были. Вот в погоню и отрядили под нчлом Егор сколько ни н есть нроду. Месяц-то ноябрь был, убродный д лютый. По снегу — след, тк и видно, куд посккли кзки. Догнл их Егор под Лужьим логом. «Сдвйтесь, грит, то всех переплю из пулеметов». А генерльские кзчки-то — шшки нголо, д — н них. Ну, оседть нчли Егоровы силы. Хотел было Егор прикз отдть отступить, потому видит — не одолеть ему генерльских кзков.

Только зржл в ту пору под ним конь, Игреньк. А из супротивников другя ему лошдь откликнулсь. Узнли, вишь, конь коня, Серко — Игреньку. Зкинул Егор голову д и спросил громко: «Брт Митьш, ты?..» — «Я, — отвечет тот, — я!»

Через всех кзков просккл Егор к брту. «Эх, — грит, — Митьш, прощй, изменник. Стыдно мне з тебя и з все семейство нше кзцкое! Помирй от моей руки». И вдрил его шшкой.

Потом что?.. Ну, нпуглись генерльские кзки. Уж коли брт своего брт не пожлел, знчит, з Егором првд. А с првдой кк воевть? Он победит. Генерльские кзки и сдлись.

А Егор револьвер вынул, подходит к коню Серко. У смого слезы н глзх. Ведь конь — тврь бессловесня, ее винить в чем?.. И говорит Егор тому коню: «Конь ты, конь серый! Возил ты меня, возил и брт. И всю жизнь будешь ты нпоминть об изменнике. Жлко мне тебя, но стыдно будет всем смотреть н тебя. Прощй!»

И убил коня.

…Сердце-то у меня с того времени будто полынью поросло. Все-то времечко н нем горечь горькя.

1926

Аркдий Петрович Гйдр

Сережк Чубтов

У костр н отдыхе после большого переход зспорили крснормейцы.

— Помирть никому неохот, — скзл Сережк Чубтов. — Об этом еще в древности философы открытие сделли. Д и тк, см по себе н опыте зню. Но, конечно, тоже — смерть смерти рознь бывет. Ежели, нпример, подойдешь ты ко мне и скжешь: «Дй я тебя приклдом по голове дерну», — то, ясное дело, не соглсишься, и дже очень. Потому с ккой стти? Неужели он, голов, у меня для того и создн, чтобы по ней приклдом либо еще кким посторонним предметом ни з что ни про что стукли?

Другое дело, когд войн. Тм с этим считться не приходится. Я, может быть, в гржднскую от одного вид белого офицер в ярость приходил, думю, что и он тоже, — потому, что врги мы и нет между нми никкой средней линии.

Вот почему н фронте, хотя и не считл я себя окончтельным хрбрецом — не скрою, и от пули гнулся, и от снряд иногд дрожь брл, все-тки подвлял я в себе все инстинкты и шел сознтельно: когд прикзывли вперед — то вперед, когд нзд — то нзд.

А зметьте еще одну вещь: трус чще гибнет, чем рисковый человек. Трус, он действует в момент опсности глупо, дже в смысле спсения собственной своей шкуры. Нпример, квлерия нлет сделл, он пускется нутек по ровному полю. И нет того сообржения, что от коня все рвно не убежишь, сзди по бегущему человеку куд кк легче шшкой полоснуть.

Припоминется мне ткой случй. Оторвлись мы вчетвером однжды от своих, зтерялись, зпутлись и вышли в широкое поле. Стоят н том поле три дуб н бугорочке, впереди болотце мленькое — пройти по нему можно, но хлюпко. Только сели мы под теми тремя дубми, воды нпились и стли совет держть: куд идти, где своих рзыскивть, кк вдруг видим — скчет в ншу сторону конный рзъезд всдников в двдцть. И не то вжно, что рзъезд, () то, что явно петлюровский.

«Ну, — думем мы, — пришло время в бессрочный уходить». Кругом — кк н лдони, укрыться негде, бежть некуд. Говорит мне Вськ Сундуков: «Двйте, ребят, утекть что есть мочи. Может, успеем до лесу добежть». А куд уж тут добежть, когд до лесу добрых две версты! И ответил я ему с горечью: «Беги не беги, Вся, помирть, видно, все рвно придется. Тебя не держу, см не побегу». И кк есть я коренной пехотинец, то не люблю шшек, особенно ежели, когд они сзди по черепу. Д к тому же от пули и смерть легче.

А день был ткой цветистый, греч медом пхл, пичужки ккие-то, будь им нелдно, душу рстрвляют. И окончтельно было помирть неохот — но судьб.

Встли мы з тремя дубми в ряд. Гляжу, Вськ пртбилет из крмн вынимет с целью. И скзл я ему тогд строго: «Оствь, Всилий, билет в целости! Все рвно плену нм никому не будет». И мотнул он тогд головой с тким выржением, что: «Эх, мм, где нш не пропдл». И, вскинув винтовку к плечу, грохнул в сторону приближющегося рзъезд. Тк-то…

Спршивете, что дльше было? А было дльше вот что. Пробовли они нс нскоком взять — нет, не идет дело: по болотцу конь шгом двигется, вязнет, всдники под пулю попдют. Рссыплись в цепь, окружили нс, стли кольцо сжимть. А нм что — сжимй, нм все рвно пропдть.

И ткя их, видно, досд взял, неохот им, видно, из-з четырех человек н рожон лезть, тк решили измором взять. Ручной пулемет притщили, и пошл ткя пльб, что подумешь — между собой дв бтльон бой ведут. Ну, через несколько чсов птроны у нс стли н исходе, и Вськ из строя выбыл, пуля ему плечо прохвтил. В общем дел — конец.

Только вдруг слышим мы, что из-з лес зткл пулемет. Повсккли петлюровцы: глядим мы — от опушки люди бегут… Мть честня, богородиц лесня, д ведь это же нши! Окзывется, прибежли к им в деревню пстухи и доклдывют, что идет у нс нстоящий бой. Нши было дже не поверили снчл. Ккой бой, с кем бой, когд рядом ни одной крсной чсти нет…

Ну, вот и всё. А говорю я это вот к чему, — зкончил Сережк Чубтов. — З это смое дело нм орден дли. Знчит, кк бы з хрбрость. А верно ли, что з хрбрость, — об этом я см себя чсто спршивю и тк думю: ккя же тут хрбрость, если просто помирть неохот и стрлись мы оттянуть это дело, покуд птрон не хвтит! Просто, по-моему, з здрвый смысл дли. То есть рз и тк и эдк конец выходит, то помри ты лучше з что-нибудь, чем ни з что, — помри толком, чтобы от этого крсным польз был, белым вред. Я только тк и понимю, и, когд мне нпоминют теперь: «Сережк, д ты ведь герой», — мне дже кк-то неловко стновится.

Холер тебя возьми, д ккой же я герой, когд просто тк ндо было, никк инче нельзя!

Но ребят, дослушв рсскз, дже головми змотли, комсомолец Мишк Зплтин скзл нерешительно:

— Тк вот, по-моему, Сереж, это героизм и есть… когд человеку плохо приходится, он еще думет, кк бы помереть не здром. Вот если бы все…

И нчлись тогд жркие споры между ребятми. Глз зблестели, волнуются, горячтся, и кждый хочет докзть свое, и видно, что кждый ндеется докзть это не столько словми, сколько делом в огневых решительных схвткх слвного будущего.

1927

Левк Демченко

Случй первый

Был этот Демченко, в сущности, неплохим крснормейцем. И в рзведку чсто хживл, и в секреты стновиться вызывлся.

Только был этот Демченко вроде кк с фокусом. Со всеми ничего, с ним обязтельно уж что-нибудь д случится: то от своих отстнет, то зплутется, то вдруг исчезнет н день, н дв и, когд ребят по нем и поминки-то спрвлять кончт, вывернется вдруг опять и, хохоч отчянно, бросит нземь змок от петлюровского пулемет или еще что-либо, рсскзывя при этом невероятные истории о своих похождениях. И поверить было ему трудно, и не поверить никк нельзя.

Другого бы н его месте двно орденом нгрдили, Левку нет. Д и невозможно нгрдить, потому что все поступки его были ккие-то шльные — вроде кк для озорств. Однжды, будучи в дозоре, нткнулся он н дв ящик птронов, брошенных белыми, пробовл их поднять — тяжело. Тогд перетянул их ремнями, нвьючил н псшуюся рядом корову, тк и доствил птроны в зству.

Однко, нечего скрывть, любили его, негодяя, и крснормейцы и комндиры, потому что прень он был веселый, бодрый. В дождь ли, в холод ли идет себе нсвистывет. А когд н привле тнцевть нчнет — тк из соседних бтльонов прибегют смотреть.

Было это дело в Волынской губернии. В 1919, беспокойном году. Бродили тогд бнды по Укрине неисчислимыми тбунми. И столько было бнд, что если перечислить все, то и целой тетрди не хвтит. Был погружен нш отряд в вгоны и отпрвился через Коростень к Новгород-Волынску.

Едем мы потихоньку — впереди путь рзобрн. Починим — продвигемся дльше, в это время позди рзберут. Вернемся, починим — и опять вперед, тм уже опять рзобрно. Тк и мотлись взд и вперед.

Поехли мы кк-то до стнции Яблоновк. Мленькя стнция в лесу — ни живой души. Ну, остновились. Ребят рзбрелись, костры рзложили, утренний чй кипятят, кртошку врят. И никто внимния не обртил, что зкинул Левк крбин через плечо и исчез куд-то.

Идет Левк по лесной тропинке и думет: «В прошлый рз, кк мы сюд приезжли, неподлеку н мельнице мельник зхвтили. Был тот мельник нипервейший бндит. Сын же его — здоровенный мужик — убежл тогд. Ндо подобрться, не дом ли он сейчс?»

Прошел Левк с полверсты, видит — выглядывет из-з листвы крыш хутор. Ну, ясное дело, спрятлся Левк з ветки и нблюдет, нет ли чего подозрительного: не ржут ли бндитские кони? Не звякют ли петлюровские обрезы?

Нет, ничего, только жирные гуси, греясь н солнце, плвют в болотце д кричит пересвистми болотня птиц — кулик. Подошел Левк и винтовку нготове держит. Зглянул в окошко — никого. Только вдруг выходит из избы струх мельничих. Нос крючком, брови конской гривою. Ажно остолбенел Левк от ее нружности. И говорит ему эт хищня струх лсковым голосом:

— Зходи в горницу, солдтик, может зкусишь чего.

Идет Левк сенцми, струх з ним. И видит Левк слев дверцу — в чулн, должно быть. Рспхнул он и взглянул н всякий случй — не спрятлся ли тм кто. Не успел Левк присмотреться кк следует, кк толкнул его со всей силы в спину струх и зхлопнул з ним с торжествующим смехом дверь.

Поднявшись, прыгнул нзд Левк, рвнул скобку — поздно. «Ну, — думет он, — пропл!» Кругом никого, один в бндитском гнезде, струх уже неприятным голосом ккого-то не то Гврилу, не то Ввилу зовет. Нбегут бндиты — конец.

И только было нчл нстривться Левк н пнихидный лд, кк вдруг рссмеялся весело и подумл про себя: «Ничего у тебя, ммш, с этим делом не выйдет».

Здвинул он зсов со своей стороны. Глядит — кругом мешки нвлены, стены толстые, в бревнх вместо окон щели вырублены. Скоро сюд не доберешься. Скрутил он тогд цигрку, зкурил. Потом выствил винтовку в щель и нчл спокойно сдить выстрел з выстрелом в солнце, в луну, в звезды и прочие небесные плнеты.

Слышит он, что бегут уже откуд-то бндиты, и думет, зтягивясь мхоркой: «Бегите, пес вс зешь! А нши-то стрельбу сейчс услышт — вмиг зинтересуются».

Тк оно и вышло. Сунулся кто-то дверь ломть, Левк через дверь дв рз хнул. Стли через стены в Левку стрелять, он з мешки с мукой збрлся и лежит лучше, чем в окопе. Тк не прошло и двдцти минут, кк вылетет вихрем из-з кустов взводный Чубтов со своими ребятми. И пошл между ними схвтк.

Уже когд окончилсь перестрелк и зняли крсные хутор, орет из чулн Левк:

— Эй, отоприте!

Подивились ребят:

— Чей это знкомый голос из чулн гукет?

Отперли и глз вытрщили:

— Ты кк здесь очутился?

Рсскзл Левк, кк его бб одурил, — ребят в хохот.

Но три нряд вне очереди ротный дл — не ходи, куд не ндо, без спрос. Зсвистел Левк, улыбнулся и полез н крышу нблюдтелем.

Случй второй

Однжды, перед тем кк выступить в поход к деревне Огнище, скзл Левке стнционный милиционер:

— Рядом с Огнищми деревушк есть, Кпищми прозывется. Стоит он совсем близко, сжен двести — тк что огороды сходятся. Ну, тк вот, см я оттуд, домишк смый крйний. Сейчс в нем никого нет. В подполе, в углу, з брхлом рзным, шшку я спрятл, кк из дому уходил. Хорошя шшк, кзчья, и темляк н ней с серебряной бхромой.

И зпл Левке в голову эт шшк, тк что впутлся из-з нее, дурк, в ткое дело, что и сейчс вспоминть жуть берет.

Дошли мы с отрядом до Огнищ. А место ткое гиблое, з кждой рощицей врг хоронится, в кждой меже бндит прячется. Н улицх пусто, кк после холеры, гибелью кждый куст, кждый стог сен дышит.

Пок отряд то д сё, подводы нбирл, хлупы осмтривл, Левк, будь ему нелдно, смылся. Прошел мимо огнищенских огородов, попл н горку в Кпище. Кругом тишь смертня. Трубы у печей дымят, горшки н згнеткх горячие, в хлупх ни души. Кто победней — двно в Крсную ушел, кто побогче — обрез з спину д в лог попрятлся.

Идет Левк. Крбин нготове, озирется. Ншел крйнюю избушку, отворотил доски от двери и очутился в горнице. А тм пыль, прохлд, видно, что двно хозяевми брошен хтенк. Ншел он кольцо от подпол и дернул его. Внизу темно, гнилко, сырость, смертью попхивет. Поморщился Левк, но полез.

Около чс, должно быть, коплся, пок ншел шшку. Глядит и ругется. Нврл безбожно милиционер — ничего в шшке змечтельного: ножны с боков пообтерты, темляк тусклый и бхром нполовину повыдернут. Выруглся Левк, но все же збрл нходку и вылез н улицу.

Прошел Левк шгов с десяток — остновился. И холодно что-то стло Левке, несмотря н то что пекло солнце беспощдной жрою июльского неб. Глядит Левк и видит кк н лдони внизу деревушк Огнище, поля несжтые, болотц в осоке, рощи, ручейки. Все это прекрсно видит Левк, одного только не видит Левк — своего отряд не видит. Кк провлился отряд.

Вздрогнул Левк и оглянулся. А оттого ему жутко стло, что если ушел отряд, то оживут сейчс кусты, зшелестит листв, зколышется несжтя рожь, и корявые обрезы, высунувшиеся отовсюду, принесут смерть одинокому, отствшему от отряд крснормейцу.

Перебежл улицу, выбрлся к соломенным клуням. Нет никого. Никто еще не успел зметить Левку. Смотрит он и видит, что от горизонт ровно кк бы блохи скчут. И понял тогд Левк — конниц петлюровскя прямо сюд идет. Либо бтьки Соколовского, либо тмн Струк — и тк и этк плохо!

Збежл он в одну клуню, т чуть не до крыши соломой д сеном нбит. Збрлся он н смый верх, дополз до угл и стл сено рскпывть. Рскпывет, см все ниже опускется. Тк докоплся до смого низ. Сверху его сеном зпорошило, через стены плетеной стенки воздух проходит, и дже видно немного, но только н зды.

И что бы вы подумли? Другого н его месте удр бы хвтил: один-одинешенек, в деревне топот — бнд понехл. А Левк сел, кусок сл из сумки вытщил и жрет, см думет: «Здесь меня не нйдут, ночью, если умно действовть, — выберусь». Прилдил под голову вещевой мешок и зснул — блго перед этим три ночи покоя не было.

Просыпется — ночь. В щелку звезды видны и лун. Звезды еще тк-сяк, лун уже вовсе некстти. Выбрлся он нверх и пополз н четверенькх. Вдруг слышит рядом рзговор. Нсторожился — пост в десяти шгх. Лег тогд Левк плшмя — в одной руке крбинк, в другой шшк — и пополз, кк ящер. Сожмет левую ногу, выдвинет првую руку с крбином, потом бесшумно выпрямится. Тк почти рядом прополз мимо пост. Все бы хорошо, только вдруг чувствует, что под животом хлябь пошл. И тк зполз он в болото. Кругом тин — грязь, вод под горло подходит, лягушки глотку рздирют. И вперед ползти никк леж невозможно, и стоя идти нельзя — срзу с пост зметят и срежут. Лун светит, кк для прздник, петлюровцы всего в пятндцти шгх, и никуд никк не сунешься. Что делть?

Подумл тогд Левк, высунулся осторожно из воды, снял с пояс бомбу, нцелился и что было силы метнул ее вверх, через головы петлюровского крул. Упл бомб длеко с другой стороны, тк хнуло по кустм, что только клочья в небо полетели. Петлюровцы повсккли, бросились н взрыв, стрельбу открыли в другую сторону, Левк поднялся и по болоту — ходу. Добрлся до сух, пополз по ржи н четверенькх, потом в кусты и звихлял, зкружился — только его и видели.

К рссвету до стнции добрел. Ребят жно рты порзинули — опять жив, черт! Ротный выслушл его рсскз, опять нряды дл: не штйся, куд не ндо, без толку; но все же потом, когд ушел Левк, скзл ротный ребятм:

— Дури у него в бшке много, нходчивость есть. Если его н курсы отдть д вышколить хорошенько, хороший из него боец получиться может, с иницитивой.

А шшку Левк кшевру отдл, нехй в обозе тскется. И то првд. Ну, н что пехотинцу шшк? Своей ноши мло, что ли?

Случй третий

Было это уже под Киевом. Шли тогд горячие бои, и отбивлись отчянно нши чсти зрз и от петлюровцев и от деникинцев. Стоял нш рот в прикрытии ртиллерии, в неглубоком тылу. А рядом к грузовику н веревке нблюдтельный воздушный шр был подвешен. То ли гз через оболочку стл проходить, то ли щель ккя в шре обрзовлсь, только стл он потихоньку спускться, и кк рз в смую нужную минуту.

Говорит тогд комндир:

— А ну-к, ребят, кто ростом поменьше? Хотя бы ты, Демченко, злезй в корзину. Д винтовку-то брось, может, он тебя подымет. Еще бы хоть пять минут продержться — понблюдть, что тм з холмми делется.

Левк рз-рз — и уже в корзине. Поднялся опять шр. Но едв успел Левк сверху по телефону несколько фрз скзть, кк вдруг згудел, зхрипел воздух, и рзорвлся близко снряд. Потом другой, еще ближе. Видят снизу, что дело плохо. Стли н вл веревку нмтывть и шр снижть, кк ббхнет вдруг совсем рядом! Грузовик жно в сторону отодвинуло, двух коней осколкми убило, Левк кк сидел нверху, тк и почувствовл, что рвнуло шр кверху и понесло по воздуху — перебило веревку взрывом.

Летит Левк, кчется, ухвтился рукми з кря корзинки и смотрит вниз. А внизу бой отчянный нчинется. С непривычки у Левки голов кружится, когд увидел он, что несет его ветром прямо в сторону неприятельского тыл, то совсем ему печльно кк-то н душе стло и дже домой, в деревню, зхотелось.

Слышит он, что прожужжл рядом пчелой пуля. Потом срзу точно осиный рой згудел. Шр обстреливют, понял он.

«Прямо белым н штыки сяду», — подумл Левк.

Но ветер, к счстью, рвнул сильней и потщил Левку дльше, з лес, з речку, черт его знет куд.

Потом окончтельно нчл издыхть шр и опустился с Левкой прямо н деревья. Зсккл он, кк белк, по веткм, выбрлся вниз и почесл голову. Чеши не чеши, делть что-нибудь ндо.

Стл он пробирться лесом, выбрлся н ккую-то дорогу, к мленькому лесному хутору. Подполз к плетню, видит — в хте петлюровцы сидят, не меньше десятк, должно быть. Только собрлся он утекть подльше, кк зметил, что н плетне мокря солдтскя рубх сушится, н ней погоны. Подкрлся Левк, стщил потихоньку и рубху и штны, см ходу в лес.

Нпялил обмундировку и думет: «Ну, теперь и з белого бы сойти можно, д пропуск их не зню». Пополз обртно, слышит — неподлеку у дороги пост стоит. Левк — рядом и слушет. Пролежл, должно быть, с чс, вдруг топот — квлерист скчет.

— Стой! — кричт ему с пост. — Кто едет? Пропуск?

— Бомб, — отвечет тот. — А отзыв?

— Белгород.

«Хорошо, — подумл Левк, — погоны-то у меня есть, пропуск зню, винтовки нет. Ккой же я солдт без винтовки?»

Выбрлся он подльше и пошел крем лес, близ дороги. Тк прошел версты четыре, видит — нвстречу двое солдт идут. Зметили они Левку и окликнули, спросили пропуск — ответил он.

— А почему, — спршивет один, — винтовки у тебя нет?

И рсскзл им Левк, что впереди крсные пртизны н ихний отряд нлет сделли, чуть не всех перебили, он кк через речку спслся, тк и винтовку утопил. Посмотрели н него солдты, видят — првд: гимнстерк формення и вся мокря, штны тоже, поверили.

А Левк и спршивет их:

— А вы куд идете?

— Н Семеновский хутор с донесением.

— Н Семеновский? Тк вот что, бртцы, недвно тут зрево было видно. Я думю, уже не сожгли ли пртизны этот Семеновский хутор? Смотрите, не нрвитесь.

Здумлись белые, стли меж собой совещться, Левк добвляет им:

— А может, это не Семеновский горел, ккой другой? Рзве отсюд поймешь? Злезй кто-нибудь н дерево, оттуд все кк н лодони видно. Я бы см полез, д ног зшиблен, еле иду.

Полез один и винтовку Левке подержть дл. А покуд тот лез, Левк и говорит другому:

— Жужжит что-то. Не инче, кк ероплн по небу летит.

Здрл тот зтылок, стл глзми по тучм шрить, Левк приклдом по бшке кк хнет, тк тот и свлился. Сшиб Левк выстрелом с дерев другого, збрл донесение, збросил лишнюю винтовку в болото и пошел дльше.

Попдется ему нвстречу ккя-то рот. Подошел Левк к ротному и отрпортовл, что впереди крсные зсду сделли и белых порзогнли, двое убитых и сейчс тм у смой дороги вляются. Остновился ротный и послл двух конных Левкино донесение проверить. Вернулись конные и сообщют, что действительно убитые возле смой дороги лежт.

Нписл тогд ротный об этом донесение бтльонному и отпрвил с квлеристом. А Левк идет дльше и рдуется — пускй все вши плны перепутются!

Тк прошло еще чс дв. По дороге зодно штыком провод полевого телефон перерубил. Зтем ведерко с дегтем ншел и в придорожный колодец его опрокинул — хй лопют, песьи дети!

Тк выбрлся он н передовую линию, тм идет отчянный бой, схвтк, и никому нет до Левки дел. Видит Левк, что не выдержт белые. Злег он тогд в овржек, зметл себя сеном из соседнего стог и ожидет. Только-только мимо ургном пролетел крсня конниц, кк выполз Левк, содрл погоны и пошел своих рзыскивть. Н этот рз, когд увидели его ребят, дже не удивились.

— Рзве, — говорят, — тебя, черт, возьмет что-нибудь? Рзве н тебя погибель придет?

И ротный н этот рз нрядов не дл, потому что не з что было. Ноборот, дже пожл руку, крепко-крепко.

А Левк ушел к лекпому Поддубному, попросил у него грмонь, сидит и нигрывет песни, д песни-то все ккие-то протяжные, грустные. Дядя Нефедыч, земляк, покчл головой и скзл в шутку:

— Смотри, Левк, смерть нкличешь.

Улыбнулся Левк и того не знл, что смерть ходит уже близко-близко бесшумным дозором.

1927

Конец Левки Демченко

Нш взвод знимл небольшое клдбище у смого кря деревни. Петлюровцы крепко зсели н опушке противоположной рощи. З кменной стеной решетчтой огрды мы были мло уязвимы для пулеметов противник. До полудня мы перестреливлись довольно жрко, но после обед стрельб утихл.

Тогд-то Левк и зявил:

— Ребят! Кто со мной н бхчу з квунми?

Взводный выруглся:

— Я тебе ткую здм бхчу, что и своих не узнешь!

Но Левк хитрый был и своевольный.

«Я, — думет он, — только н десять минут, зодно рзведю, отчего петлюровцы змолчли, — не инче, кк готовят что-нибудь, оттуд кк н лдони видно».

Подождл Левк немного, скинул сктку, см незметно мешок под рубху зпрятл и пополз н четверенькх промеж бугорков. Добрлся до небольшого овржк и сел.

Кругом трв — сочня, душистя, мятой пхнет, шмели от цветк к цветку летют, и ткя кругом тишин, что слышно, кк понизу мленький светлый ручеек журчит. Нпился Левк и пополз дльше. Вот впереди и сдочек, несколько густых вишен, две-три яблони, рядом бхч, квуны лежт спелые, сочные — чуть не трескются от нлив.

Стл Левк подрезть квуны, потом нбрл с полмешк, хотел еще нложить, д чувствует, что тяжело будет. Решил было уже нзд ворочться, д вспомнил, что хотел про петлюровцев рзведть. Положил мешок нземь, см пополз вбок оттуд в излучину оврг. Потом выбрлся нверх и стл присмтривться; видит — в лощинке слев кони стоят.

«Э, — подумл он, — вот оно что! Знчит, у них и квлерия в зпсе есть…»

Вдруг обернулся Левк в сторону и видит ткую кртину. Идет, пригнувшись, со стороны бхчи петлюровец и что-то тщит.

Пригляделся Левк и хнул: «Ах, ешь тебя пес! Д ведь это же мой мешок с квунми! Для тебя я гнл, стрлся — все коленки пообтер ползвши? А тут н-ко… д и мешок-то еще не мой, мешок под честное слово нсилу у пулеметчик выпросил».

И ткя обид Левку взял, что просто сил нету… Петлюровец прямо в его сторону пробирется.

Спрятлся Левк з бугор и ждет. Едв только тот порвнялся с ним — выскочил Левк, нвел винтовку и кричит: «Стой!»

Но петлюровец тоже не из трусливых окзлся. Бросил он мешок и схвтился з свою винтовку…

Никк не ожидл от того ткой прыти Левк. Теперь оствлось только одно — стрелять, стрелять не собирлся он потому, что конные были в оврге и совсем рядом.

Грохнул он в упор и свлил петлюровц.

И сейчс же зметили Левку. Понесся н него целый десяток всдников.

«Эх… ввязлся — з квуны!» — кчнул головою Левк.

Прыгнул он кошкою н крутой скт, чтобы не срзу кони достичь его могли. Рвнул зтвор…

Сколько времени отстреливлся Левк, скзть трудно: может быть, минуту, может быть, пять. Почти бессознтельно вскидывл он приклд винтовки к плечу, кк втомт, лязгл зтвором и в упор стрелял в скчущих всдников…

Двое подлетели почти вплотную. Смыл Левк пулей одного, вскинул винтовку н другого — но впустую щелкнул не встретивший кпсюля боек.

«Эх, перезрядить бы!» — мелькнул последняя мысль. Но перезряжть не пришлось, потому что уже в следующую секунду пдл с ндрубленной головой Левк и, пдя, точно лучшего друг, крепко сжимл свой неизменный крбин.

Тк ни з что ни про что погиб нш Левк. Немножко шльной, чудковтый, но в то же время слвный боец и горячо любимый всеми товрищ.

Тело его достли мы к вечеру и похоронили с честью. И прощльным слютом нд его могилою всю ночь гудели н флнге глухие взрывы тяжелого боя. Всю ночь вспыхивли и угсли в небе сигнльные ркеты, ткие же причудливые и яркие, кк Левкин жизнь.

1927

Ночь в круле

В крульном помещении тихо. Крснормейцы очередной смены, рссевшись вокруг стол, рзговривют тк, чтобы не мешть отдыху только что сменившихся товрищей. Но рзговор не клеится, ибо мерное тикнье мятник нгоняет сон, и глз против воли слипются.

Хлопнул дверь, вошел окутнный ветром рзводящий и скзл, отряхивясь от кпель дождя:

— Ну и погодк! Темень, буря, тут к тебе н три шг подходи, и то не учуешь. Сейчс чсовому собчий слух д кошчьи глз нужны. Сейчс только берегись.

— А чего беречься-то! — лениво спросил Петьк Сумин, протиря кулком посоловелые глз. — Чй, теперь не войн. Возьмем, к примеру, нш склд. Отряд н него никкой не нпдет, потому что неоткуд, одному либо двоим з сутки змки не сломть. По-моему, тк чсовой тм не нужен. Нняли бы сторож, и нехй дует для устршения в колотушку.

— Ну, этого ты не скжи, — ответил, усживясь н лвку, рзводящий.

— А знешь ты случй про чсового Мекешин?.. Нет, не слыхл про этого чсового? Ну, тогд и помлкивй. Рсскзть, говоришь? Лдно, рсскжу. Д гляди веселей, ребят, небось, н селе ночь прокрутиться вм нипочем, в круле слбо, что ли? Чего носми-то зсопели? Ну, слушй, д не мешй…

Было это в прошлом году. Нзнчили нш взвод в крул при химическом зводе, звод н смом крю город, возле Шболовских овргов. Ну лдно. Сменили мы стрый крул в семь чсов. Мекешину зступть было в третью смену с одинндцти. Пошел. А посты длеко нходились, кк рз у кря оврг.

Принял он посты честь по чести: печть целя, подозрительного ничего змечено не было. Ушел рзводящий, ушел прежний чсовой, и остлся Мекешин один. А ночь тогд хуже сегодняшней был — темня, беспокойня. В эткую ночь человек — кк слепой котенок.

Стоит Мекешин чс. Промок, потому дождь косой, тк под гриб и зхлестывет. Змерз… Курить охот — ну, конечно, не ткой Мекешин человек был, чтобы н посту зкурить, терпит. Мло того, что терпит, то руку к уху приложит, то голову нклонит — слушет. А кзлось, чего тут услышишь? Кусты веткми хрустят, кпли по лужм булькют. Только вдруг почудилось Мекешину, будто кшлянул кто-то неподлеку.

Нсторожился он, вышел из-под гриб и прошелся вдоль стены — ничего. Постоял, опять послушл. Что з черт! Скребет кто-то, кк крот, где — не видно. Хотел окликнуть д думет, чего кричть без толку, когд никого не видно! Только спугнешь, если и есть кто. Пойти смому посмотреть к овргу — опять же, пост нельзя оствить. Вернулся он обртно под гриб и дернул рукоятку звонк, чтобы вызвть н всякий случй рзводящего. Ожидет минуту, другую — не идет никто.

Встревожился Мекешин не н шутку, дергет звонок что есть силы и того не знет, что перерезл чья-то черня рук проволоку и не слыхть в круле его вызов. Выскочил он, только хотел тревогу поднять, кк из темноты кто-то кирпичом ему в голову сзди хвтил. Упл Мекешин и думет: «Успеть бы только тревогу поднять!»

Рвнул предохрнитель и бхнул из винтовки. Но тотчс же откуд-то сбоку огонь сверкнул, и почувствовл Мекешин, что обожгло ему плечо. Уронил он голову нземь и, собрвшись с последними силми, грохнул еще рз. Слышит — топот сзди, крики. «Ну, — думет, — ничего, свои подоспели». Приник он тогд головой к луже, в которой крови было больше, чем воды, и только успел прохрипеть подбежвшему крнчу: «Смену двйте… смену…» И змолчл.

Н другой день умер. Хоронили его, кк героя, погибшего н посту. Дознлись, что под склд звод из оврг подкоп делли, и прогляди Мекешин — взорвли бы все н воздух.

А когд гроб его опускли в могилу, то все знмен опустились низко, до смой трвы, и в небо удрил ткой огневой злп, что от эткого злп холодно кому-то, должно быть, стло.

Нд могилой его теперь кмень… Будет воскресный день — сходите по увольнительной. Тм, в смом углу огрды, кмень большой, серый, и н нем крсный орден высечен. Только орден и его имя, больше ничего. Д и зчем? Кто ни подойдет, кто ни посмотрит, кждый и тк поймет…

Д, ребят, тк-то… Ну, слыхли теперь? Нмотйте себе н ухо, теперь, ну-к, быстрей подымйся. Эй, очередные, вствй! Время ребят сменять.

1927

Рспущенность

Кжется, у Немирович-Днченко есть ткя кртинк: приводят пленного японц. Пок то д сё, попросил он у солдт умыться. Ополоснул голову из котелк и стл ее нмыливть. Долго нмыливл, фырчл, рстиря лицо, смыл мыло, зчерпнул еще котелок воды, нчл зубы полоскть и грудь холодной водой октывть.

А все это проделывл с тким зртом, что стоявший рядом чумзый дядя Ивн, солдт, долго глядел, рскрыв рот от удивления, потом схвтил свой котелок и вскричл здорно:

— Бртцы, д что же это ткое, д двйте я хоть рз попробую этк умыться!

Привел я этот случй вот к чему. Почти в кждой роте есть эткие типы, для которых в обыденной жизни мыло хуже ксторки, умывние — вроде оперции. Смотришь, кругом все опрятно, чистые ребят: ногти подстрижены, зубы блестят, один ккой-нибудь рстютюй ходит, носом сопит, руки кк у землекоп, н шее пыли больше, чем н сфльтовом тротуре в жркий день.

Спросишь его:

«Вньк, ты умывлся?»

«Умывлся».

«Когд?»

«Вчер».

«А ты бы, Вня, сегодня умылся. А то похоже, ровно кк тебя из мусорного ящик вытщили».

«Ну и что же? Чй, сегодня у нс не воскресенье».

Нши ребят одного эткого все собирлись н стенку вместо клендря повесить. Проснешься утром — увидишь, что рож умыт, — знчит, прздник.

Мло того, ккуртный крснормеец идет по улице — прохожему смотреть приятно. Гимнстерк зпрвлен, споги вычищены, идет прямо, не толкется, не хлябется. А вот недвно гуляли мы по Алексндровскому сду, смотрим — идет к нм нвстречу некий тип: пояс н брюхе, кк у мясник, пряжк н боку, фуржк н зтылок съехл. Жрет ломоть рбуз, семечки н чистую дорожку выплевывет и огрызки нземь бросет. А н дорожкх всевозможные пролетрские дети бегют.

Одн женщин прямо тк вслух и скзл своему ребятенку:

— Уйди, деточк! Погоди, дй мимо солдтик пройдет.

Обидно нм от эткого суждения стло и чувствуем, что крыть нечем. Прв тетк. Подошли мы к нему и говорим:

— Ккой чсти, товрищ? Чего идешь рсплевывешься?

А он обозлился н нше змечние, посмотрел, что у нс н петлицх кубиков нет, и отвечет нхльно:

— Вм ккое дело? Вы что, комндиры, что ли? Вы ндо мной не нчльники, теперь не прежнее время — где хочу, тм и гуляю.

Я ему отвечю:

— При чем тут прежнее время? Свинью и в прежнее время в сд не пускли и в теперешнее метлой гнть должны. Мы хоть и не комндиры, змечние тебе будем делть, потому что нводишь ты тень н всю Крсную Армию, кроме того, шкур ты после этого, когд только из стрх перед комндирми ведешь себя кк ндо, н нс огрызешься. Мы хоть и не комндиры, ежели будешь еще рсплевывться, то сбегем до коменднтского, блго оно рядом. Тогд тебя врз выметут отсюд.

Изруглся он. Но все же огрызки стл брость в урну, ремень попрвил и пошел прочь.

А мы идем и промеж себя рссуждем:

— Ну вот, кжется, все в одной кзрме живем, н одинковой койке спим, одному и тому же обучемся, почему же нет-нет, д один-другой ткой попдется, что кк козел среди коней? Поневоле подумешь, отослть бы эткого козл н скотный двор, и нехй среди грязи копется, н других своим видом смущения не нводит.

1927

Бндитское гнездо

Переходили мы в то время речку Гйчур. См по себе речк эт — не особення, тк себе, только-только двум лодкм рзъехться. А знменит эт речк был потому, что протекл он через мхновскую республику, то есть, поверите, куд возле нее ни сунься — либо костры горят, под кострми котлы со всякой гусятиной-поросятиной, либо тмн ккой зседет, либо просто висит н дубу человек, что з человек, з что его порешили — з провинность ккую-либо, просто ли для чужого устршения, — это неизвестно.

Переходил нш отряд эту негодную речку вброд, то есть вод кому до пуп, мне, кк стоял я звсегд н левом флнге сорок шестым неполным, прямо чуть не под горло подктил.

Поднял я нд бшкою винтовку и птронтш, иду осторожно, ногой дно выщупывю. А дно у той Гйчуры погное, склизкое. Зцепилсь у меня ног з ккую-то корягу — кк бухнул я в воду, тк и с головой.

Поднялся, отфыркивюсь, гляжу — винтовки в руке нет: упустил.

Взял меня досд, тут еще товрищи н смех подняли:

— Эх ты, рстютюй!

— Рк у него клешней винтовку вырвл.

«Ах, — думю, — дорогие товрищи, рды нд чужой бедой пособчиться!» Добрлся я до берег, сымю с себя обмундировку и говорю:

— Я свою винтовку не то что рку, смому черту не оствлю. Идите своей дорогой, я вс догоню.

Пок обмотки рзмотл, пок ботинки рзул, тут еще ремешки от воды зело — от ребят и стук не слышно.

Полез я в воду, нырнул рз — не вижу винтовки, нырнул второй — опять ничего. И долго это я возился, пок нконец ногой н смый зтвор нступил. «Ну, — думю, — сейчс достну тебя, проклятую».

Только стл воздуху в грудь нбирть — поднял глз н берег, д тк и обомлел. Гляжу — сидит н лугу здоровенный дядя, грив из-под ппхи чубом, з спиной обрез, в зубх трубк, см, снявши порты, мои новые суконные н себя примеряет.

Возмутился я эдким нхльным поступком до откз и кричу ему, чтобы оствил он свое подлое знятие. А человек в ответ н это обмтюгл меня бсом. Вскинул обрез и двй меня н мушку не торопясь брть.

Вижу я, дело — тбк, нырнул в воду. Ну, ясное дело, через минуту опять нверх. Он опять целится, я опять в воду, только нверх — он снов з обрез. Рссердился я и кричу ему, что человек не рыб и под водою вечно сидеть не может и пусть он или оствит свою игру, или стреляет, когд н то пошло.

Тогд он згыгыкл, кк жеребец, збрл всю мою одежду и, сделв в мою сторону оскорбительный выверт, повернулся и исчез з деревми.

Достл я винтовку, выбрлся н берег и думю, что же теперь дльше будет. Все, кк есть, збрл проклятый мхновец. А ндо вм скзть, что с мхновцми у нс хоть открытой войны еще не было, но терпели их, бндитов, крсные только по случю неимения свободных чстей, чтобы изничтожить.

Ну, думю, своих ндо догонять. Подхвтил винтовку и пошел крем дороги. Иду вроде кк бы Адм — кругом птички нсвистывют, н лугх цветы, ну форменно кк рй, только н душе тошно.

Смотрю вдруг — дорог ндвое пошл. Стл я рздумывть, по которой нши прошли. Дй, думю, поищу н земле ккого-нибудь признк.

Ншел н одной дороге коробок из-под спичек, н другой — пустую обойму. И не могу никк решить, ккой же признк првильный. Плюнул и пошел по той, н которой обойм.

Шел этк чс полтор — смеркться стло. Гляжу, хутор, н звлинке ббк сидит стря.

Неловко мне в моем виде стло с вопросом подходить, к тому же и испугться может, крик поднимет — кто его знет, что з люди н этом хуторе.

Спрятлся я з кусты, винтовку в листья сунул, сижу и ожидю, пок зтемнится. Только вдруг выбегет из ворот собчонк, прямо ко мне — кк згвкет, ткя сук ехидня, тк и норовит з голую ногу хпнуть. Я двинул ее суком, он еще пуще. Выходит из-з ворот дядя и прямо в мою сторону — рздвинул кусты, увидел меня и ж рот рзинул.

Потом спршивет:

— А что ты есть з человек, от кого ховешься и який у тэбе документ…

А ккой у голого человек может быть документ! Отвечю ему печльным голосом, что документ у меня нет, потому что есть я мирный житель, огрбленный неизвестными людьми.

Тогд он спршивет:

— А ккими людьми, крсными или мхновцми?

Я же понял всю хитрость этого вопрос, то есть что хочет человек узнть мое политическое нпрвление. Смотрю, хт богтя, мбры крепкие — «ну, думю, кулк, знчит», и отвечю ему:

— Крсными, вот что тут недвно проходили, чтобы они скзились.

— Ну, — говорит он, — зходи вон в ту клуню, я тебе ккие-нибудь шмоты вынесу. Ндо же помочь своему человеку…

Сижу я в клуне, дожидюсь. Входит опять стрик и сует мне ккую-то одежду. Одел я порты из дерюжины, глянул н рубху и обмер: «Мть честня, богородиц лесня, д это же моя гимнстерк!» Тот же рукв рзорвн, н подоле дыр — мхоркой прожег, и чернильным крндшом н вороте метк обознчен. «И кк, — думю, — он сюд попл?» Хорошего ожидть от всего этого не приходится.

Хозяин в избу зовет. Иду з ним. Поствил ббк крынку молок, шмток сл отрезл и хлеб ковригу:

— Ешь!

Я ем, см вижу, что н окошке три винтовочных птрон вляются. В том, что вляются, конечно, ничего удивительного — в те годы земля этим добром густо пересыпн был, и ребятишки ими вместо ббок игрли, и ббы из них подвески делли, и мужики по хозяйству приспособляли, оттого у меня сердце збилось, что винтовк у меня рядом в кустх зпрятн, птронов к ней нет.

Взял я д и незметно сунул все три штуки в крмн.

— Ложись спть, — говорит хозяин. — Утром дльше пойдешь. Сын Опнс придет, он тебя утром н дорогу выведет.

Положили меня в сени, н солому, и обрщю я внимние н тот фкт, что дверь изнутри н висячий змок зперли, тк что не пойму я, то ли я в гостях, то ли в ловушке.

Лежу… Чс проходит, не спится мне. Потом слышу в окошке стук. Вышел тихонько хозяин, отпер дверь, и прошли мимо меня в избу теперь уже двое.

Не стерпел я — подошел к двери и слушю…

Стрик говорит:

— Слушй, сынку! Объявился у нс в кустх человек, сидит и чего-то выглядывет. Говорит, что крсные его рздели, — я змнил его в хту. Хй, думю, поспит у нс до твоего приход.

И отвечет ему вдруг знкомым бсом этот отъявленный мхновец Опнс:

— А врет же он, гдюк! Это не инче, кк тот, чью одежду я сегодня збрл. И нпрсно я его срзу не кончил, чтобы он не высиживл… Где он у тебя? В сенях?.. Оружия у него нету?

Кк услыхл я эти слов д шги в мою сторону — тк срзу по лестнице н чердк…

Те шум учуяли; один, знчит, отпирть бросился и другой с ним. А см стрик лестницу с дубиной крулит.

Я прямо с чердк мхнул н землю. Кк грохнет возле меня выстрел — мимо. Бросился я к кустм — з винтовкой… Никк не могу впопыхх нйти срзу, з мною бегут, с трех сторон окружют. Нщупл приклд, зложил птроны.

— Сюд! — кричит возле меня мхновец. — Д не бойтесь, у него ничего нет.

Только он ко мне просунулся — тк н землю и грохнулся. А второй, думя, что это мхновец стрелял, подбегет тоже и спршивет:

— Ну что, кончил?

— Кончю, — говорю ему, и тк же в упор.

Подобрл птроны — и в хту. А ппш стоит и результтов дожидет. Однко увидел меня при луне, зкричл д ходу… Зшел я тогд в горницу. Вижу, моя шинельк висит и ботинки.

«Вшего, — думю я, — мне не ндо, свое я дочист зберу».

Вышел; вдруг блеснул огонь из-з кустов, и несколько дробин мне под кожу въехли.

«А, — думю, — вот кк?» Схвтил с подоконник серняк, чиркнул — и в крышу… Взметнулось плмя, кк птиц, н волю выпущення.

А я бросился бежть. Долго бежл. А потом остновился дух перевести.

Смотрю, зрево все ярче и ярче. Потом грохот нчлся, точно перестрелк в бою… Это рвлись от огня зпрятнные в доме птроны…

Мхнул я рукой и подумл:

«Пропди ты, пропдом, бндитское гнездо!» Повернулся и пошел дльше в опсный путь, н дорогу выбивться, своих рзыскивть.

1927

Перебежчики

Я только что сел з поднный доброй хозяйкой ломоть горячего хлеб с молоком, кк в дверь с шумом ворвлся подчсок и крикнул:

— Товрищ комндир! Подбирются белые, прямо тк по дороге и прут человек двдцть.

Я выскочил. Пост был шгх в сорок, у стены клдбищ. Первый взвод уже рссыплся вдоль кменной огрды, и пулеметчик, вдернув ленту, скзл:

— Эк прут! От луны светло, всех дурков тремя очередями снять можно. Рзреши, товрищ комндир, пропустить пол-ленты…

— Погоди, — ответил я, — тут что-то дело не то. Уж не перебежчики ли это? Смотри, вон все остновились, двое вперед вышли.

Дв человек, отделившись, шли прямо н нс; н полпути они поснимли шпки и подняли их н штыки винтовок.

«Прлментеры от перебежчиков», — решил я окончтельно и крикнул:

— Ребят, осторожней с винтовкми, не то отпугнете выстрелом!

Прлментеры были рядом, их окликнули.

— Товрищи, — рздлся в ответ крик, — товрищи, не стреляйте! Мы свои, мы перебежчики, мы к вм.

Их окружили, рсспршивли быстро, коротко.

— Сколько?

— Восемндцть! Один рненый.

— Откуд?

— Из четырндцтого крестьянского.

— Пускй остльные подходят. Винтовки возле той березы побросйте — живо…

Об во весь дух понеслись обртно. Крснормейцы, столпившись кучею, топтлись по снегу и с любопытством смотрели, что будет дльше.

— Смотри-к, тщт что-то!

— Говорили, что рненый.

— Кк бы не «мксимку», то кк полыснут, вот тебе и будет рненый.

— Не полыснут. Видите, винтовки брость нчинют.

Теперь видно было, кк перебежчики, порвнявшись с березой, остновились, рзом — подчеркнуто, четко — подняли винтовки и пошвыряли длеко в стороны.

— Эх, вот дурчье-то! Сложили бы н дороге, то кто з ними подбирть будет?

Подошли. Нчлсь сует.

— Где рненый?

— Двй сюд…

— Стой, знеси в избу, д осторожней, не бревно, чй.

— Двй под голову шинель… или нет, тщи от хозяйки полушубок.

Пришел лекпом и гркнул бсом:

— А ну, выметйтесь, лишние… Что-о?! Посмотреть?! Когд см пулю получишь, тогд и посмотришь.

Рненый был без сознния.

— Кк? — спросил я лекпом.

— Плох, — покчл головой тот. — Пробито легкое…

Я вышел н улицу. По дороге встретил комисср полк.

— Зйдем, — скзл он мне, — сейчс с перебежчикми рзговривть буду.

Зшли. Все рзом поднялись.

— Сидите, — скзл комисср добродушно и удивленно. — Что я вм, генерл, что ли?

Рзговор снчл не звязывлся, перебежчики отвечли коротко и односложно, кк будто бы боялись лишним необдумнным словом нвлечь н себя гнев.

— Тк зчем же вы, бртцы, перебегли? — хитро сощурившись, спросил комисср. — Служб, что ли, тм хуже или хлеб меньше дют? Тк и у нс ведь не больно рзъешься.

По-видимому, последнее змечние здело кое-кого з живое, потому что несколько голосов ответили горячо, опрвдывясь:

— Тут дело не в пйку.

— Нм с ними нет интерес.

— Они з свое, мы з свое.

— У их офицеры лютые, хуже, чем при режиме.

Звязлсь оживлення бесед. Перебежчики рсспршивли и рсскзывли сми.

— У них Буденного дюже боятся, говорят, что будто беглый кторжник посдил н коней рестнтов и носится.

— Тк что же они от кторжник утекют?

— Они говорят, что это только для видимости, кк бы змнивют его н Кубнь, тм кзки им покжут…

— А кто это рненый у вс? — спросил я. — Где его?..

Отвечло срзу несколько голосов:

— Тк это же отделенный нш!

— Смый глвный во всем этом. Из-з него, можно скзть, перебегли мы. См он кзк, однко всегд сговривл нс, чтобы перебежть. Мы всё не решлись, нконец сегодня говорит прямо: «Если вы не хотите, перебегу один». Ну, мы соглсились, когд уж ткое дело, — собрлись и пошли под видом рзведки. Только-только зству перешли, откуд ни возьмись, ротный н коне, посты проверял. Взяло его подозрение, ккя ткя рзведк. «А ну, мрш по домм!» Мы было зколеблись, отделенный нш возьми вскинь винтовку д кк грохнет по офицеру, тот тк и тюкнулся.

Ну, мы видим — ворочться поздно. Двй ходу. Зств по нм огонь открыл, мы по ней. Совсем было з бугор збежли, д вздумлось ему еще рз по белым стрельнуть. Только остновился, кк его пулей и прихвтило. Подхвтили мы его и понесли. Дорогой пмять ему отшибть стло, и все просился: «Бртцы, донесите до товрищей! Не могу н белой земле помирть, хочу к своим».

Крови много вышло, помрет, должно быть… Тк хотел с крсными зодно, не пришлось, видно.

И глухо поддкнул с горечью вся изб:

— Тк хотел, не пришлось…

Я вышел н улицу. Было морозно и тихо. Зшел в избу к рненому.

— Плох, — скзл мне стоявший возле него полковой доктор, — совсем плох…

Лмп бросл тусклый, помертвевший свет. Рненый лежл, рскинувшись и полузкрыв глз.

— Товрищи, — прошептл вдруг он зпекшимися губми. — Товрищи!

— Д, д, товрищи, — успокивя, ответил я.

Нечто вроде слбой, больной улыбки рзлилось по его лицу, и он прошептл опять:

— Я тоже вш…

Потом змолчл, откинулся нзд, гневно збормотл что-то несвязное, непонятное, ккую-то невыскзнную угрозу невидимому вргу, и розовтой, окршенной кровью пеною окрсились уголки его зпекшихся губ.

Я вышел и пошел потихоньку к окрине деревушки.

«Д, ты тоже крсный, ты тоже нш, — подумл я. — Кровью и жизнью зплтивший з прво быть в рядх лучших из нс. А это дорогя, очень дорогя цен, которую сможет дть длеко не всякий».

Возле крйнего домик я остновился и оглянулся.

Бледный круг, спутник сильного мороз, широко охвтывл небо возле яркой зимней луны. Молчли сковнные снежным покоем поля, зстывшие в безветрии. И дорог, по которой лежл нш звтршний путь, убегл вдль, изгибясь, и терялсь у смутного горизонт, тм, где черный лес окменел тйною и крсные звезды спусклись нд сугробми низко.

1927

Гибель 4-й роты

Н днях я прочитл в гзете извещение о смерти Яков Берсенев. Я двно уже потерял его из виду, и, просмотрев гзету, я был удивлен не столько тем, что он умер, сколько тем, кк еще он смог прожить до сих пор, имея не менее шести рн — сломнные ребр и совершенно отбитые приклдми легкие.

Теперь, когд он умер, можно нписть всю првду о гибели 4-й роты. И не потому, чтобы не хотелось рньше это сделть из-з боязни или других кких сообржений, только потому, что не хотелось лишний рз причинять никчемную боль глвному виновнику рзгром, но в то же время хорошему прню, в числе многих других жестоко поплтившемуся з свое смоволие и недисциплинировнность.

Было это дело у Черной долины, в Тврии, н мленьком полустнке, имя которого зтерялось у меня в пмяти. Ншей 4-й роте поручено было охрнять учсток железной дороги возле бндитского гнезд Бклеевки, из центр которого постоянно выделялись отряды, рзрушившие возле полустнк железнодорожное полотно.

З неделю у нс было несколько мелких стычек и перестрелок.

Рот нш был крепкя, дружня, но немного своевольня и недисциплинировння.

И одним из смых отчянных и в то же время неоргнизовнных бойцов был Яков Берсенев — прежний мхновец, однко окончтельно перешедший н сторону крсных.

Он никк не мог освоиться с мыслью, что рот — это не сборище отчянных бойцов-одиночек, боевя единиц, вручення в комндовние ншему нчльнику.

Он всегд говорил:

— Что мне Сырцов? У меня своя винтовк, свои глз, я и см вижу, что можно, что нельзя, что вжно и что невжно.

Или говорил:

— В бою комндир мне не нужен — в нступление я иду без погонялки, отступть мне хоть двдцть комндиров прикзывй, я все рвно не буду, пок см не увижу, что больше «нет» никкой возможности держться…

И тк вышло.

Прибежл после обед прень из Бклеи — рстрепнный, руки плетью висят, тело пулей прохвчено, и говорит:

— Бед, товрищи, — в ночь сегодня окружт вс. Прибыл в Бклею отряд под комндой смого Корш — человек трист… Окружт они сегодня полустнок и перебьют вс всех.

— Ну, это мы еще посмотрим, — скзл нчльник и подошел к телефону, повернул рукоятку, звонк и нет — перерезн провод.

Дл он тогд пкет ординрцу и велел ему сккть в штб з шесть верст.

И прикзывет он одному отделению остться н полустнке — окопться с пулеметом и открыть бешеную стрельбу, едв только нчнет нступть бнд, см собрл остльных людей и вывел з полверсты в рощу, что стоял н бугорке, с тем, что, когд сомкнется бнд возле полустнк, удрить ей неожиднно всеми силми в тыл.

Присккл ординрец и передл, что выделить в помощь пехоты нисколько нельзя, но зто в трех верстх — в Рменском — выствляется бтрея, которя откроет ургнный огонь, едв только Корш ворвется н полустнок, потому отделению, звязв перестрелку, тотчс же отойти в рощу, оттуд уже после ртиллерийской подготовки вместе со всеми удрить в рскрытого обстрелом врг.

Ночь нступил тревожня… Лежли мы, не смыкя глз и руки от зтвор не отпускя.

И вдруг совершенно неожиднно прибегют с северного секрет ребят и сообщют, что бнды не берут в полукольцо с юг полустнок, густыми цепями движутся с север — очевидно, с тем, чтобы отрезть нм путь к отступлению, рзъединить с полком и отогнть в сторону бндитских Бклей.

Обстновк совершенно изменилсь. Нчльник, чтобы не поднимть пники, не объяснял всем причины — срочно выдвинул всех людей опять н полустнок, густо рссыпл по полотну цепь и скзл:

— Берсенев, ты ндежный прень, лети стрелой с этим пкетом и передй его н бтрею в Рменское.

— Я с товрищми в бой хочу, — скзл Берсенев. — Отдй пкет кому-нибудь из обозников, я когд все в бою, то не хочу от других отствть…

— Берсенев! — крикнул комндир. — Не рссуждть, живо, чтобы пкет был доствлен.

Берсенев взял, молч сунул пкет з пзуху и исчез.

Я был при этом рзговоре и знл содержние пкет со слов нчльник — в нем комндир бтреи предупреждлся, что мы н стнции, бнд нступет со стороны рощи.

Полчс спустя комндир второго взвод донес, что трех человек в его взводе не хвтет.

Еще десять минут спустя явился см Берсенев с ребятми. Он вел с собою двух связнных бндитов.

— По дороге зхвтили, — горделиво скзл Берсенев.

— По дороге? Туд или обртно? — крикнул взволновнно комндир роты.

— Конечно, туд… Мы целые полчс з ними крлись, чтобы втихую зхвтить.

— Берсенев! — крикнул комндир роты, побледнев. — Знчит, пкет еще у тебя?

— В целости. Не упускть же было бндитов, их для допрос может… — И он горделиво посмотрел, ожидя всеобщего одобрения.

Тов. Сырцов выхвтил тогд нгн и крикнул:

— Негодяй! Ты понимешь, что ты нделл своим своевольством?

И, вероятно, зстрелил бы остолбеневшего Берсенев, кк в это мгновение згрохотли выстрелы.

Нш цепь ответил дружным огнем из винтовок и трех пулеметов. Бндиты злегли, нчлсь перестрелк.

Мы были крепко зщищены влом нсыпи, до нс было нелегко добрться, и вдруг случилось то, что должно было случиться. Нш бтрея, не получив уведомления об изменившейся обстновке, убийственными злпми шести орудий збил по полустнку.

Рсстреливемя с фронт бндитми, с флнг — своею же ртиллерией, нш цепь не имел никких сил держться. В течение двдцти минут половин был уже выведен из строя. Остльные нчли беспорядочно отступть н Бклею. Кк рз рссвело. Комндир бтреи, нблюдя в бинокль, был твердо уверен, что это бндиты отступют к своему гнезду, и открыл згрдительный огонь.

Последнее, что я помню, это то, что Берсенев, окзвшийся у меня под боком, вдруг упл.

— Ног прохвчен, — скзл он, стиснув зубы, и потом добвил: — Что я нделл, з что я ребят погубил? — и упл н землю, зкрыв [лицо] рукми.

Дльше я и см ничего не помню.

1927

Всеволод Витльевич Вишневский

Бронепоезд «Спртк»

— Встть!

— Вст-ть!

И бойцы, повстнцы Укрины, встют. Они встют медленно и грузно… В походх прилип чернозем Укрины к ногм бойцов. Ноги нтружены, огромны и тяжелы. Кк ими идти, кк ими ступть по степям Тврии?..

— Вст-ть!

Встнь и ты, если нш. Встнь и слушй повелительный возглс, вскляющий кровь, — возглс следующий по уству, блюдимому нми, — «Встть!»

А если ты не нш, если ты врг, — присутствуй здесь и гляди н то, что произойдет. Гляди, недострелянный! Гляди, пок жив! И слушй, слушй!

Бойцы, повстнцы Укрины, встли. И з возглсом «Встть!» по степи Тврической лег клич:

— Вперед!

— Вперьод!

Вперед, хлопцы! Вперед, товрищи! С нми! Мы идем в тку! Мы идем брть Мриуполь. Сегодня, 24 мрт 1919 год.

Ты был, родной, в тке? Был? Дй, стрый боец, руку н ходу. Шире шг! Пошли!.. Идем сегодня снов!

А ты, комсомолец? Идем, брток. Ты много увидишь и поймешь сегодня…

* * *

По степи Тврической — тяжеля поступь бойцов. Нет еще встречных пуль, но сердце бьется неровно. Что будет сегодня, что будет сегодня?

Город молчит… Море молчит… Небо молчит… Только степь гудит… Нши глотки гудят… В твою слву, з твою жизнь, Укрин, и — пусть! — гудят перед ншей смертью!

Город зговорил:

— Дывись, Яким Хруш упл.

— Хто тм около рнетых остновывсь? А ну, вперьод!

— Дывись, Трохим Конур упл.

— Вбыт. А ну, ходом!

Дивись, Укрин! Дивись! Пртизны идут, не идут — летом рвут. Ах, пули бьют, бьют… По нше мясо плчут, кричт. Чуешь, Укрин? Чуешь, мти?!

В цепи и мтросы, бригде в помощь днные, летят. Ходом! Ходом!

Жрко бежть в тке, тяжело бежть. Двести птронов н теле, и кждый птрон более пяти золотников.

Пули бьют, бьют… Глухим бы сделться. А ну, не робеть! Швидче! Кто тм в землю лезет?..

— Пртизни! Товриство! А ну, рзом, ну, возьмем! Вперьод!

И, нискось держ винтовки зтворми у глз — хоть одн бойцу от пули зщит! — кидются пртизны к первым домм. З вильну Укрину!

Оплены вржьими выстрелми брови и ресницы, и опять пдют повстнцы. Умирющие дышт кислым зпхом бездымного порох.

Злегли все. Сливют кровь рненые, и идет от нее пр.

Примолк город. Белые держтся.

И когд примолк, — еще рз рев по его стенм шрхнул:

— Виддй Мриуполь!

Бртки хрипят:

— А ну, дй море!

От бег тяжелых ног здрожл город.

— Отдй!

— Видд--й!..

Третья бригд повстнцев вошл в Мриуполь. Белых — в пыль. Штб бригды быстро и победно дл телегрмму: «Мриуполь знят». И дльше стучт юзы…

Что будет сегодня! Что будет сегодня!

* * *

И в тот же день, следом з ткой, провоз по рельсм прыгет, мотется, семьдесят верст в чс идет, ветер свистит, — рот и нос збивет. Стук н стыкх, кк пулеметный — в одно сливется. Рви, й, рви!

К Азовскому морю три мтрос летят в третью бригду, чтоб обстновку узнть. Мшинист из окошк руку свесил, н руке стльня цепь-брслет — знк силы и верности. Мшинист свой — с эскдренного миноносц Черноморского флот «Гневный».

Призовскя степь. Тврия. Морем пхнет. Чуют мтросы, ох, чуют, не ошибутся! Море вновь увидят, н море глз положт! Дй море, дй!

Дыхнье зовское флотские ленточки вьет, рсплстны они по ветру. Н тендере мтросы, н кменном угле открыто стоят, кчются, грудями воздух секут. Рви, й, рви!

Едут мтросы н дело, о судьбе голов своих про себя думют… А ветер бьет, хлещет. Кмышом, тиной, рыбой, солью пхнет. Рви, мшинист, прибвь тм ходу, — эй!

— Под откосом будем!

— Фктец — буде-ем. Прибвь!

— Есть прибвить!

Смех, ой, смех с ткого дел! С ткого ход рельсы рзболтть н этой ветке можно. Петрушк выйдет. Но прни не в шлость ход прибвляют — прни о боевом прикзе думют. Успеть ндо.

— Который чс?

— Одинндцть.

— Чс имеем.

З Волновхой нпрямую к морю вынеслись. Бушлты поскидли, к топке кинулись. Лопты звенят, уголь в рсплвку идет, глядеть нельзя. Мнометр стоп кричит, прни уголь в топку сдят. Скорее, скорее! Именем морской бригды путь н Мриуполь для провоз освобожден. Прямой провод рботет, телегрфисты стучт, кк только провоз мимо стнции прогрохет… Прошел… Прошел… Прошел…

Рви, прибвь еще! Остнели мтросы. Мшинист н мнометр глядит, кричит:

— Большой кошьмр выйдет!

Ничего не слышт мтросы. З руку мшинист их хвтет, пльцем тычет — стрелк куд з крсной чертой.

— Кошьмр выйдет!

— А… чтоб ты понял — во!

Н мнометр бескозырку ндели. И не видно — чего тм стрелк беспокоится.

Прни, рви! Дело з дело идет. Свое мясо пожлеете — бед будет!

Влетели в Мриуполь…

— Который чс?

— Одинндцть чсов тридцть пять минут. Тк!

С ходу — стоп сделли, н землю спрыгнули. Двое мтросов — по-укрински блкют, один — нижегородский.

— Где штб?

— Ось тм.

Летят — шг в сжень. Чсовые стоят, н их поясх рядми висят немецкие грнты — деревянными ручкми вниз. Мтросы к чсовым. Чсовые глядят:

— Це ж вы видкиля?

— З Алексндровськ!..

— Тк. А що ж вы с Алексндровськ?

— Трэб.

— А що ж вм трэб?

— А ну, что я с тобой буду блчкми знимться! Кличь товрищей — нчльство. Ну!

— А що ж я буду клыкть, як воно и смо идэ.

Щус подходит, мтрос черноморский со «Свободной России», вторя голов повстнья. Венгерк н бртке ярко-синяя с золотом, фуржк — с ленточкой георгиевской черноморской и шплерух «Стейер» в пол-ршин.

— Здоров.

— Товрищки дорогие!

— Гостэчки дорогие!

Не знет, кк принять, кк посдить.

Мтросы о комндире третьей бригды спршивют:

— Як бтько?

— Бтько живэ.

— Ну, и добрэ.

Вежливость снчл. Теперь пор чуть-чуть и к делу:

— Щус, як воюетэ?

— Дякую, гдов бьемо, ж пыль лэтыть. Зрз бой хрнцюзм демо… У порту эскдр…

* * *

«Мриуполь знят»… Но в порту фрнцузскя эскдр. Не тороплив ли был телегрмм третьей бригды?

* * *

Дльше рзговор:

— Знем. С того, друже, и летели сюд. Кк тм н эскдре?

— Ультимтум им с Крсной Армией дли, шоб убирлись к боговой мтери.

— Тк, лихо им в рот!

— Порушимо. В двендцять годын по хрянцюзм огонь откроемо з вшего бронепоезд, як з Мриуполя не повыктяться. Вы тилько доглядйте з бронепоездом. Воны тм утономыю рзводьят… Бис их зне, що воны думють… Ескдры, мбуть, пугются…

Бронепоезд «Спртк» — недвно сформировн, — по портовой ветке пошел. Пртизны глядят:

— О, идэ!

Три товрищ с провоз идут н «Спртк» и дют пкет комндиру бронепоезд. Три товрищ летели с пкетом потому, что прямые провод во фронтовом рйоне — нм не грнтия.

В 12 чсов, в полдень, истекет срок ультимтум, от имени Крсной Армии предъявленного комндовнию фрнцузской эскдры: «Крсня Армия требует очистить Мриупольский порт. Крсня Армия требует прекртить погрузку угля н фрнцузские суд. Уголь — достояние Укринской Советской республики».

Ответ глсит:

«Фрнцузскя республик. Првительству России в свое время были предоствлены Фрнцией суммы, кои не возмещены, и принимемый по необходимости военного времени уголь из зпсов Мриупольского порт является компенсцией, получемой Фрнцией з ознченные выше невозмещенные суммы, кк упомянуто и кк подчеркивется повторно, в свое время предоствленные ею првительству России. К сему комндующий фрнцузской эскдрой.

Рейд Мриупольский. 24 мрт 1919 г.».

Ответ н ответ глсит: «Суммы, упоминемые комндующим фрнцузской эскдрой, предоствлены были првительству црской России, но не првительству Советской Республики. И потому з этими суммми ндлежит обрщться именно к тем, кто эти суммы получл. Нпоминем свое требовние: в 12 чсов сего числ фрнцузским судм ндлежит сняться с якорей и покинуть Мриуполь».

Ответ глсит: «Фрнцузскя республик. Доводится до вшего сведения, что погрузк угля будет продолжться. К сему комндующий фрнцузской эскдрой».

«Спртк» стоит. Эскдр в порту. В бинокль видно — уголь грузят. А уголь донецкий, знменитый. Угля этого в Блтике ждут, угля этого зводские кочегрки Укрины и России ждут!

В двендцть чсов будет решение дел. «Спртк» поступит соглсно революционной необходимости. Пкет-прикз доствлен. Три товрищ об этом просили, и обещл комнд — выполнить.

* * *

Щус спросил:

— Ну, як? Выполнят?

— Выполнят.

— Без утономыи?

— Все будет в порядке.

* * *

Н «Спртке». Чсы вынуты. Снряды из гнезд погреб вынуты. Н случй боя в городе, если будет фрнцузский деснт, грнты ручные вынуты. Пулеметные ленты из ящиков концми вынуты.

У носового орудия мтросы стоят. Н корбли Фрнции смотрят.

— Стоят, гды!

Мтросы и ругются, и любуются корблями Фрнции, скользят глзом по бортм, мчтм и трубм… Фртовые корбли! Ддут злп — бож-же мой! — пропдешь. Мысли срзу являются н этот счет…

— Сколько остлось?

— Без восьми.

— Охо-хо!.. Фртовые корбли! А нши — потопленные в Новороссийске лежт… Ы-ых!..

Стоят фрнцузы один-в-один — миноносцы и трнспорт. Горят, блестят — крсот, помереть можно! Комендоры спртковские тихо н скрещение нитей прицел смую крсоту эту и блеск уже взяли. Взяли исподтишк. Приходится… Д, вот: хорошо, удобно брть прицел, когд у противник блестят корбли, когд спстельные круги белеют отчетливо, когд медь горит.

— Ну, кк?

— Без семи.

К бронепоезду Щус подходит:

— Здоровэньки булы, хлопцы!

— Здорово, Щус.

Оглядел. Видит — готовятся. Улыбется Щус — боевой дьявол!

— Грнэнько. Як тм, товрищки, скильки остлось?

— Пьять минут.

— Поковиряемо! (Видит — лиц боем не горят.) Хлопцы, вы не бойтэсь… Вы ще нэ бчили, яки ми бои н Укрине приймли! Потрох хрнцюзм порскидемо. Никому угля не дмо. Пртизньский уголь. Ми им нгрузимо!

— Щус, дй по бнке!

— Могу усю комнду угостыть. Тилько пострйтэсь.

Дернули по бнке, кишки ожгли. Хорошо!

Блкют со Щусом, н чсы поглядывют.

Пртизны берегом вперед выдвигются — н эскдру цепью идут. Лихие хлопцы!

Петр Попов к прицелу орудия прилип. Минут остлсь.

— Глз выдвишь, Петро!

— Не бойсь.

Глядит Щус н эскдру. Оценивет. См моряк. Петру Попову комндует:

— Нводь, н полный!

— Есть.

* * *

Коротк минут. Поглядишь и дшь прикз, — и истекл минут.

Н чсх двендцть.

Полдень!

Полдень!

Корбли фрнцузские уголь грузят.

Полдень!

Дже не видно, чтобы н плубх кто-нибудь к концм вышел.

«Спртк» стоит, не дымит — кочегры дело знют в совершенстве. Тут з один дымок — с корблей плевок, и вших нет. Действуют поэтому кочегры, кк ндо. Пропдть неохот. Из трубы только теплый воздух, дыму нет. Уметь ндо.

Щус комндует:

— Хлопци, ну, вдрьтэ!

— У-ух, считй остток жизни, фрнцузский дмирл!

Щус — мтрос черноморский, рук Повстнья Укрины, — огонь с бронепоезд открывет, всей Антнте вызов брося!

— Вдрьтэ, хлопци!

Дже не шевелятся мтросы.

— Огонь, кжу, хлопци!

И не глядят мтросы.

— Огонь, хлопчики! Пртизны ждуть!

И не глядят мтросы.

— Що ж вы — не подчиняетесь? А!

— Не кричи. Ш!

Помолчл Щус, и желчь в рот пошл.

— Измэн! Пострелять усих. Пьянии?

— Не кричи н ветру. Простудишься.

Щус комндир бронепоезд в грудь бьет. Долой ткого комндир!

Щус комндовние берет н себя. Во имя Повстнья! Во имя вольности Укрины!

Щус другого в грудь бьет.

— Кцпы!

Попов от прицел отходит. Щусу нос н сторону сворчивет, сурик из этого нос пускет, з волосы держит, в ухо дет, в морду Щус, кк в бубен бьет, о броняшку стукет и просит:

— Не врль.

— А----!..

— А не кричи.

— А----!..

— А не кричи.

* * *

Прикз штб третьей бригды не выполнен мтросми.

Ты улыбешься, врг? Ну, кричи: н комндовние бригды мтросы руку подняли! Ну, кричи: предтельство!..

* * *

Кого побили? Щус — второго в третьей бригде, руку повстнческих сил Укрины побили!

Ой, быть человечьей смерти! Ой, быть человечьей смерти! Гнев кчет Щус…

А мтросы меж собой рзговривют:

— Выкинь его з борт.

Сбросили.

Потом:

— А ну, подымись! Подыми головку, скжи «».

И тут сорвли с фуржки Щус ленточку. Оскорбили нсмерть.

Ой, быть человечьей смерти!..

* * *

Гнев кчет Щус!

Щус бежит, кровь свою пьет.

В штбе повстнцев зубми скрипят: кого побили — Щус!

И к повстнцм весть бежит: «Измен!»

12 чсов 10 минут.

Эскдр стоит. Уголь берет. Н ультимтум Крсной Армии крест клдет.

* * *

Что делть, товрищи? Сейчс — прикинув — будем действовть…

* * *

Щус в штбе бригды шумит:

— Продли! Н чсы смотрите! 12 чсов 15 минут! Продли мтросы.

12 чсов 16 минут.

В штбе бригды решенье: диктует комндир третьей бригды Нестор Мхно:

— Бросй бригду н бронепоезд. Двить изменников всих чисто!

* * *

Кричит сигнльщик н «Спртке»:

— Сходни убирют!

— Тк.

— К концм идут!

— Тк?

Корбли фрнцузские покидют порт.

Дым стелют черный и уходят в него. Не видно в дымовой звесе корблей.

* * *

Прикинуть, я говорил, ндо. Ведь могут же чсы у фрнцузов отствть или у нс спешить. Бывет же?..

— Действовть, я говорил…

* * *

Спртковцы тихо и не спеш сдятся обедть н плубе — орудийной площдке. Сегодня мкроны. Ну и мкроны нврили, й, мкроны!

Сели товрищи. Лиц их безмятежны… Боем не светят…

Чья-то мысль в эти лиц бьет: «Боязливо выждли!»

Не ндо, товрищ! Кто сидит, знешь? Ведь не видно, не нписно… Коммунры сидят, военные моряки Волжской военной флотилии, стрые мтросы.

Первый: комндир бронепоезд Степнов, крснознменец двжды, ибо н груди у него орден и корбль его — сторожевик «Борец з свободу» имеет флг с орденом.

Второй: Попов Петр, мшинист смостоятельного упрвления с крснознменного военного корбля «Вня-коммунист» № 5. По требовнию необходимости — ныне у орудия. Трижды рнен, и рны его — из первых в революцию рн мтросских.

Третий: Донцов Михил, с крснознменного военного корбля «Вня-коммунист» № 5. Будет товрищ убит в бою с Шкуро в июне 1919 год. Отдйте больше, чем он!..

Сидят коммунры…

Фыркнул Попов, и мкроны фонтном изо рт вылетели:

— Ой!.. «Нводи, — говорит, — н полный…» Адмирл Щус…

Ржут прни.

— А он Юхименко удрил и кцпом нзвл!

— Ну, и кцп! Юхименко, чуешь, ты кцп!..

— Го-го-го!

— Пьяный, говорит… Ай, дур! С одной бнки — мтрос пьяный?!

Михил Донцов чешет:

— Щус, пожлуй, н тебя обидится, ? Смотри, Петро.

Попов гудит:

— Ну, что он мне сделет? Не скжет рзве звтр «доброе утро»? А? Дел! Ой, бртв, мкроны, ну, и мкроны сегодня!

Обедют товрищи боевые, уплетют мкроны коммунры. Про эскдру вспоминют. Ничего эскдр, солидня эскдр, крсивя эскдр республики Фрнции. И ход хороший, быстро от берегов нших смывется.

* * *

Опять мысль чья-то: в чем же дело?! Кк же тк?

Рзберем.

У товрищей боевых глз веселый — обрботли дело. Еще рз комндир бронепоезд секретный пкет, с провоз доствленный тремя товрищми (двух убьет — один довезет, вот трех и послли), перечитывет:

«Имея в виду огромное превосходство противник и сложность обстновки, ни в коем случе первым не нчинть ртиллерийского боя, ибо в этом случе Крсную Армию фрнцузское комндовние обвинит в предтельском нпдении и извлечет из этого пользу. Вызвв противник н ответ, мы поствим Мриуполь в опсное положение, будут нпрсные жертвы среди нселения, возникнут пожры, и, возможно, пострдет и бронепоезд — единственный н учстке 3-й бригды. Действовть поэтому осмотрительно, не сообщя о сей инструкции мхновцм, инче они сми откроют огонь, и не поддвясь требовниям мхновцев, склонных втягивться в оперции без рсчет. Комндовние рссчитывет добиться уход фрнцузов мерми переговорными, имея в виду общую обстновку, вынуждющую союзников к отступлению.

В остльном вм ндлежит действовть строго сообрзно обстновке».

Есть, тк держть!

* * *

Эй, рдоввшийся предтельству! Гляди, что будет еще впереди!

А ты, брток, понял?

* * *

Ветер спл, «Спртк» стоит, коммунры мкроны убрли, доели, утерлись, покурили. Жизнь! Зчем и помирть!

Комнде — по морскому уству положено иметь время послеобеденного отдых…

Нежнейше овевет всех бриз с моря. Нежнейше в тишине дня гитр зигрл «Стрдние»… Струны источют тончйшее и грустное, слдкую печль н мтросов нводят, и головы их к броне клонятся… И кого-то жль, и кого-то нет…

И необъяснимы мысли у мтросов, ткие неясные, неопределенные, — шевелится зтення боль…

Кто тм игрет тк, гей?! Отчего печль?

Игрет Петро Попов. Возит с собой гитру, укутнную в кожную тужурку, чтобы при стрельбе не побилсь. Гитру возит везде и, когд руки не зняты орудием, вынимет ее, рспрвив нежный бнтик н грифе.

— Слбость у вс, товрищ, слбость по мещнской гитрке, еще пртиец и военмор!

— Првд вш, строгий и точный товрищ, что ж делть? — Слбость!

Петро мелнхолично уже «Мрусеньку» игрет. Товрищи слушют, стрясь не шуметь.

Игрет Петро. Н гитре бнтик нежненький и ндпись трогтельня: «От Реввоенсовет Республики. З штурм Кзни 10 сентября 1918. Комнде военного корбля „Вня-коммунист“ № 5».

* * *

Трое мтросов, что из Алексндровск, до Щус идут — в штб третьей бригды.

— Щус, двй говорить.

— А ыдыть вы, пок я вс всих не пострилял!

Ходит Щус по комнте, морду рукми поддерживет. Кольц н пльцх.

— Д ты не горьячись, чудчьк ты, Щус.

Щус кольт вынимет, в упор в одного бьет, пуля мимо — в стенку идет. Мтросы к стенке — смотрят, хвлят:

— Вот здорово!

— Ой, дирочк!

— Дырочьк, кк у курочьки! (И медленно, тк, между прочим.) Щус, ты, может, думешь, что мы этого делть не умеем?

И видит Щус шесть глз, кк шесть смертельных дыр н теле своем. Щус тогд сдится. Дверь открывется. Мхновский плч входит:

— Чего шумэлы?

— Тк.

— Щус, дэ рестовнных вэсти?

— Котори нпрво сидьят — постриляй, Костичьк; котори нлево — до бтьк н рзборку.

— Добре.

— Потим придешь, доложишь, Костичьк.

— Добре.

Вышел.

Мтросы опять:

— Щус, брось, вот взял — в бутылку злез! Брось! Ну, поспорились — помирились. Эскдр ушл же.

— Т ще подывлюсь, як воны мырытьц прийдут… Воны у менэ сльозмы вмывться будуть — я им кипятку в душу понлывю!

Дверь открылсь. Мхновский плч снов вошел:

— Вже. Котри нлево були — пострилял, котри нпрво — построил, до бтьк вэду…

— Ошибк в тебэ, Костичьк, выйшл. Трэб було пострильять тих, що нпрво.

— От-то ж бис попутл! Ай, и попутл!.. Ну… Що ж, добре.

Ушел.

Мтросы опять:

— Щус, двй по-доброму. Гд будешь… Что мы н тебя зло имеем? Д умереть н месте!

Здние выполняют свято.

— Т и я, мбудь, зл н вс троих не мю… Тилько ции спртковськи коммунисти жить нэ будуть.

Дверь открылсь. Мхновский плч опять вошел:

— Вже пидпрвил. Котри нпрво булы — пострилял.

— Тк. И тих и тих пострилял?

— Эге ж. Воны уси контрики. И з дочкми своими. Воно и тк по крточкм видно.

И дв колечк Щусу отдл. Мленькие колечки. Н мизинец не влезут Щусу.

С моря выстрелы. В чем дело? Но со Щусом рзговор ндо вести — инструкция о нем говорит, не о выстрелх.

— Щус, мы до пртизн пийдэм, — поговорим.

— Идыть, идыть. Як з кммуну рот рскроетэ, зрз и проглотыте свинця. (Спохвтился и лсково.) Вы, хлопцы, говорыть з нрхыу, з мть порядк. Щоб не було влстэй, ни якого нсылля. Костичьк, ыди соби, больше тебя не трэб. (К мтросм.) Переходыть, хлопцы, в нрхыу, й-бо!

Мтросы н лицх рздумье изобржют. Все нужно уметь…

* * *

Слушйте, — если ндо для дел, — знете, н что мы способны?.. Я много вм скжу теперь, когд стл книгми говорить о бойцх первого призыв революции… Я день з днем покжу дв десятилетия, создвшие нс…

* * *

Н берегу стоят пртизны. Гул идет. Спртковцев смять хотят. Без огня фрнцузов упустили! Продж!

Трое мтросов до пртизн идут, нгнов с собой не берут.

— Г-, кцпня идэ!

Идут мтросы. Згоготли пртизны:

— Кммуныстм в хронт! Гэй!

Один мтрос говорит:

— Товрищи, здрвствуйте! Мы рсскжем вм…

— Про то як Щус вбыть хотэли? Н пртизн пийшлы!..

— Хрнцюзм тикть длы! Упустылы!

— Измэн!

— У-у, вржья сил!..

— Товрищи, дйте говорить. Мы вм обрисуем…

— Рисуй жинке по пузу!

— Воду врыть будэте? Душ вон!

— Т што тм, бэй их!

Один пртизн винтовку нвел. Из трех мтросов один — укринец — говорит:

— Стриляй, хлопче! (З ворот свой голубой взялся.) И утопысь у крови моий и товрищей моих. Хй вен, кровь моя, тут у моей Мриупольщини уся выйдэ.

Стоит пртизн, н мтрос глядит и говорит:

— Хиб ты мриупольский?

— Мриупольский.

— Мбудь брэшит? А ну, перекрэстысь.

— Ни, не перекрэщусь.

— Чого?

— Бог с довольствия в нс снятый.

— Гы-ы!..

Один кричит:

— Хлопцы, брэшет мтрос, який вин мриупольский!

Другой подходит, в лицо мтросу глядит:

— Ни, не брэшет… То Пвло, хромого Нечипор сын с Мнгуш. Вин у моего дядьк нимытом був…

— А тепэр, дывысь, який цц!

— Т брось — то ж хворм флотцк…

* * *

Тут корбли Фрнции по берегу стрны, — войны Фрнции не объявлявшей — огонь открыли. По горизонту желтые вспышки прыгнули. Н берегу дерево взлетело н воздух… Морские орудия берег рвут…

Упл еще злп. И в пыль обртился один дом. Удирют пртизны боевые, злегли в кнвх. Еще злп упл. И еще один дом рскололся…

А что было бы, если бы в 12 чсов тронули эскдру Фрнции и он открыл бы огонь в упор?! Ну?

* * *

«Спртк» в стороне стоит. Попов н комндир смотрит. Комндир н Попов смотрит. Об н мшинист и кочегр смотрят. Все ясно.

«Спртк» дымить нчинет. В небо черный, кк тучи ночные, дым пошел. Кочегр, что делешь?

— Что делет? Покзывет эскдре место «Спртк».

Кк?!

Тк:

«Спртк» н себя принимет огонь эскдры. В этом есть революционня необходимость: нельзя допустить истребления пртизн, нельзя допустить гибели рбочей слободки и потери угля. Ясно же говорится — и это нш зкон — «действовть строго сообрзно обстновке».

Мтросы у орудий стоят. Стрелять нельзя: из 75-миллиметровых снрядов не долетят до эскдры. Но под обстрелом стоять можно. И шире и выше, и выше черный дым «Спртк».

По горизонту желтые вспышки мечутся. И через четыре минуты злп корблей Фрнции удрил по «Спртку». Степнов, Попов и Донцов, когд пронесло грохот, грь, пыль и дым, переглянулись без улыбки. Ккя улыбк — убить может сейчс! Ккя улыбк — сердце стучит! Ккя улыбк — жлобно о себе думет кждый! Ккя улыбк, когд стрх убивет… Но — змечен дым — стреляют по нс!

Один фрнцузский корбль приблизился… Н сорок три кбельтов подходит… Сорок три кбельтов ствит н диске прицел Попов.

— …Товсь!

— Злп!

Стекл посыплись в домх. Гильз упл. Пороховым гзом понесло. Гремит н море.

Дыхнье зовское ленточки вьет, рсплстны они по ветру. Н плубе «Спртк» мтросы с эскдрой Фрнции бой ведут.

— Перелет! И лево!

— Сорок дв!

Сорок дв кбельтов ствит н диске Петро. И десять делений прво берет орудие,

— Товсь!

— Злп!

Опять стекл посыплись. Гильз упл. Опять злп с моря упл. Дым фрнцузского рзрыв с дымом «Спртк» смешлся. Броня гудит. Кричит нблюдтель:

— А, зприл! Зприл1

Кричт:

— Уткнулся, стоит!

Вторым снрядом подбил «Спртк» корбль Фрнции. Спсибо флоту росийскому з ртиллерийскую выучку! Двй, крой дльше, «Спртк»!

— Петро, крестников во Фрнции звел!

— Го-го!

— Товсь!

— Злп!..

* * *

Цел порт, цел уголь, целы пртизны, цел «Спртк». Повезло 24 мрт товрищм боевым!

Повезло?

Рсчет, товрищи!

* * *

Ночью пишет один из трех мтросов:

«Комиссру бригды бронепоездов. Н то, что делется в бригде Мхно, необходимо нм обртить смое серьезное внимние. Те „львы“ создют угрозу, и свободный дух течет не в тех берегх, не в том русле, кковое требует жизнь. Анрхистические элементы в нстоящее время рзлгют бригду, и нм предстоят опсности большие, ибо тут определенно говорят: бить коммунистов. Еще: людей убивют, хотя бы и контрреволюционных, но без суд и следствия, что не соответствует взятому Мхно имени-мрке „Крсня Армия“. Когд мы переговривлись, то был против нс со стороны дъютнт Мхно стрельб и был тковой же случй через чс в одном полку, но остновлен ншими рзъяснениями. Герои-бойцы бтько Мхно — зблуждются. Необходимо докзть, что пртизны ослеплены в деле понимния идеи революции. Рботу тковым курсом ведем и просим с политотдел литертуру. „Спртк“ поддерживет и имел бой с эскдрой, но н провокции не пошел и поэтому был инцидент со Щусом, несколько потерпевшим. Имеем цель, кк удстся, нсчет угля принять меры».

Пишут мтросы н плубе…

Дыхние зовское ленточки вьет, рсплстны они по ветру.

Ночь спускется, укутывет родную Укрину тихо, тихо. Мтросы не спят. Море вновь взято, н море глз клдут мтросы. Ночной ветер ленточки колышет, у орудий н броневых рубкх мтросы вхту несут. Волн рядом плещет, кмышом, тиной, рыбой и солью пхнет… Чсть товрищей с боем возврщенный уголь грузят. Грузят Хрькову, грузят Питеру, Блтике эшелоны угольных пульмнов.

Служб родимя! Погрузк угольня!

Ночью телегрмм идет: «Мриуполь знят Крсной Армией».

Последние дв слов — грнтия.

Крсня Армия! Померкло солнце в глзх твоих, врг!

1930

Н «Охотнике»

День был летний, блтийский, чрующей тишины. Солнц было тк много, что в золотистом сиянии исчезли все крски. Хотелось вдыхть солоновто-хвойный воздух всеми порми существ. Н ктере все было нгретым, рскленным. Моторы ревели. Когд от переполнения чувств зкрывлись мои глз, мир стновился огненно-крсным. Это солнце просвечивло сквозь веки, почти обжигло.

В ослепительной перспективе проступли темные безжизненные пятн — финские шхеры… А н ншем острове был жизнь. С крйнего форпост, збрвшись глубоко н зпд, блтийцы бросли вызов вргм. Згореля, потня морскя пехот буквльно переворчивл остров, дремвший много веков. С тяжелым шумом, содрогя землю и взметя столбы пыли, пдли стрые сосны. Топоры впивлись в кору и смолистую древесину. Землекопы — все т же морскя пехот — врывлись в землю. Лужйки были покрыты пхучей трвой. Цвел дикий шиповник. Мленькое озеро отржло голубую бесконечность, и только временми поверхность озер рябилсь то ли от рсктистых морских комнд и выкриков, то ли от пдения новых деревьев… Тк можно было стоять чсми: ты будто няву видел, кк строят Снкт-Петербург, крепость Петр и Пвл, кк строят Кронштдт. Зкрой глз и слушй голос, шумы, природу, еле уловимое шуршние песк н дюнх, пдение шишки, всплеск рыбы, жужжние недвижно прящей золотистой стрекозы, снов глухой удр упвшей вековой сосны, шорох ккого-то зверьк, крик чйки…

Открой глз и смотри вновь и вновь н Блтику, если ты русский моряк и способен читть морскую природу. Вот белые облк, сверкющие до блеск, вот голубизн воздух и вод — цвет родного флг. Смотри не отрывясь в этот необъятный небосвод, и пусть слышен только свист ветр н дозорном ктере, рзве ты не слышишь музыки нд всей Блтикой с плуб незримых прошлых и будущих русских эскдр! И д сопутствует тебе всегд несокрушимое упорство и воля в выполнении твоего морского воинского долг, — ими отличлись те, кто вывел Россию н морские пути…

— Три смолет прямо по носу!

Это был н «охотнике» двдцть восьмя тревог з день. Время: пятндцть ноль-ноль.

Одн из тревог пришлсь во время концерт, который двли у новопостроенных пристней. Рзбегться по щелям? Этк и рдости искусств не глотнешь. И все, конечно, остлись. Артист пел, видя сотни молодых горячих глз, впиввшихся в его лицо, глз, рот. Песнь лилсь ликующе… Смолет был нд головми людей. Было видно, кк оторвлись бомбы. Глз метнулись вверх, прикинули кривую пдения, и кто-то осторожно шепнул ртисту: «Пойте, мимо пойдут». Слышл ли ртист — не зню, но он пел. Грохнули рзрывы, взвилсь песня, потом овции моряков: и з песню и з смелость. Ведь тк понятно — ходить в щель, сидеть, теряя неповторимое нстроение, собирться вновь — это знчит убить встречу, убить песню.

Итк, опять появились смолеты. Три «юнкерс» дже без охрнения. Н ктере изготовились. Комндир мельком посмотрел н нводчик. Тот ждл, вжв голову в плечи… Прошлый рз нводчик рзвернулся кк будто неплохо. Дл по «мессершмитту» выстрел, трсс прошл близко, но мимо. Ввел попрвку, дл второй выстрел, свлил смолет. Спршивют: «Кк вы попли?» — «Руку нбил… Если мне комнды ждть, ккую попрвку вводить, смолет уйдет, курс изменит. Я см». — «Првильно…»

«Охотник» дл смый полный ход. З кормой бешено билсь беля струя. Море было пустынно, видимость хорошя, словом, обыкновенный пейзж. Не было никких рзговоров. Взгляд — только н смолеты и секунду-две н компс.

«Юнкерсы» были видны отчетливо. Кзлось н мгновение, что это опять июнь 1941 год, Тллинский рейд, эродром и веселый потный Антоненко, сняв стрый рыжий шлем, рсскзывет, кк он из облчк прихвтил «юнкерс», когд тот шел н Гельсингфорс.

Вой моторов вверху и внизу слился. Дистнция сокрщлсь. «Охотник» дл первый выстрел. Трссирующий след потянулся вверх, кк кзлось, не очень быстро… Еще, еще немного… Что-то резко, ослепительно сверкнуло, н мгновение зтмив сияние дня. «Юнкерс» исчез из глз, н его месте хлестл бомбово-бензинный фейервек.

— Н своих бомбх взлетел!

Кк-то змедленно, врзнобой пдли темные обломки смолет, н месте взрыв оствлся дым. Все это произошло быстрее, чем об этом можно передть.

— Второй горит!

Левый ведомый «юнкерс» нкренился и здымил. «Охотник» дл только один выстрел, знчит, второй «юнкерс» поврежден подрывом ведущего. Ктер продолжл идти. Нводчик, вжв голову в плечи, следил з стремительными изменениями в воздухе. В море шлеплись обгорелые, исковеркнные обломки первого «юнкерс», и н много метров стли взлетть фонтны и всплески. Второй «юнкерс» дымил вверху и сползл н крыло. Он зсвистел несколько инче, чем при верной, упругой пикировке, и косо, с огромной быстротой, пошел вниз. Море всплеснулось. Шипение, мгновенный пр, пятн мсл, пузыри, воздушно-водяня муть.

— Глядеть з третьим!

Третий «юнкерс», видимо, совершенно оторопев, взмыл почти вертикльно вверх. Он торопился. Ему, видимо, кзлось, что ктер его преследует и тоже лезет вверх.

— Дв тел спрв по борту!

— Тел подобрть. Глядеть з смолетом!

Н ктере выполняли рзом несколько дел: крюком вылвливли дв тел, смотрели з третьим «юнкерсом», смотрели з горизонтом и нкоротке сообщли новости мотористм, которые одобрительно кивли головми, поглядывя вверх, будто тм могли еще быть следы боя.

Тел двух немцев подобрли… С них текл вод и кроввя грязь. Холодно посмотрели н них, по необходимости проверили, есть ли документы. Их не окзлось. Ншли несколько тлисмнов.

Крючковой крикнул нводчику, мотнув головой н серые обвислые кучи мяс и костей:

— Посмотришь, что ли!

Нводчик следил з третьим «юнкерсом» и досдливо отмхнулся. Смолет, збрвшись очень высоко, сделл рзворот и, кк с небесного Гуризнкр, стл съезжть вниз — к эстонскому берегу…

— Уйдет?

— Сегодня ему везет.

— Уйдет.

Смолет уходил, и не было никких возможностей его догнть, повернуть, вообще что-нибудь с ним сделть. Досд и горечь были рзлиты по лицу нводчик. Сигнльщик крикнул:

— Три «чйки» н зюйд-весте!

Три блистющих нших истребителя шли от эстонского берег к острову.

— Не видят «юнкерс».

— Уйдет немец.

Тогд нводчик, все время молчвший, внезпно дл выстрел. Трссирующий след побежл нд морем. Все следили з трссой, ощущя острейшее нетерпение и нпряжение. Хотел рукой, голосом, внутренним криком крикнуть истребителям: «Добейте его!»

Ктер шел н зюйд-вест. Истребители сделли вирж. Зметили врг или трссирующий снряд или это случйный поворот? Все молчли.

— Зметили.

Комндир трижды дл в мшинное отделение «смый полный». Успеть к месту было немыслимо, тм погоня шл н скоростях выше 300 километров в чс, но ктер должен был быть в борьбе до конц. Этот зкон, полгю, известен.

Ветер несколько усилился. Н бк зхлестывло, это было приятно. Нводчик не сводил глз с «юнкерс» и трех нших истребителей. Выржение лиц у этого молодого блтийц было сосредоточенное. Руки готовы были дть выстрел, сейчс, впрочем, бесполезный. Все тело было в устремлении вперед. Если б было ндо, он кинулся бы в воду, в огонь, чтобы поймть, добить противник.

Истребители сближлись с «юнкерсом», подходя к нему сверху. Н ктере ожидли вспышек, после которых с небес доносится пушечно-пулеметный рокот. Вспышек не было… Почему медлят? В чем дело?.. Кждый молч невольно подскзывл, что опсно зтягивть схвтку до вржеского берег, где можно нрвться н зенитный огонь и н «мессеров»-охотников… Но что было летчикм до этих советов!

Три белые «чйки» шли эскортом во круг темного «юнкерс». Это было похоже, н погребльную процессию будущего.

«Чйки» не стреляли. Они только чуть снижлись, зствляя «юнкерс» делть то же смое. Стрелок-рдист н «юнкерсе» был либо в пническом оцепенении, либо убит при взрыве своего ведущего. Ни один выстрел не нрушил всей это кртины. Три блистющие белокрылые «чйки» шли хоронить пришельц, шли хоронить его н глзх вргов.

Еще ниже, еще ниже… Н ктере все молчли… Бег к чужому берегу продолжлся.

«Чйки» с удивительным соглсием, которое вырботно годми летной рботы, вели «юнкерс» к месту его погребения.

Нконец брызнули белые полосы воды: «юнкерс» с рботющими моторми под углом стл уходить в воду. «Чйки» дошли до бреющего и взмыли вверх.

Н ктере все перевели дух.

Моторы ревели. Ктер пронесся нд местом, где был добит врг, и повернул. Было ощущение покоя и порядк.

Вдли были видны очертния отчянного остров. Нд ним клубилсь пыль. Тм действовли, строили.

Кронштдт-Ленингрд,

1942

Вячеслв Яковлевич Шишков

Дивное море

Чсть Крсной Армии по тктическим сообржениям продвиглсь з Бйкл. У белых было нмеренье тревожить тыл крсных. С этой целью они нпрвили вперед сводный отряд довольно пестрого соств. Предвидя ткой мневр, крсные оствили зслон в том смом месте, где Кругобйкльскя железня дорог лепится по очень узкому обрывистому берегу озер — слев вод, спрв — кменные кручи.

Больше недели шли холодные, кк в октябре, дожди. Рзгр обычно жркого здесь лет походил н мрчную осень. В один из ненстных вечеров было особенно холодно. Дождь приутих. Нд зелено-сизой глдью хмурого Бйкл полз тумн, он вскоре злил все прострнство. В этот поздний вечер белые нстигли неприятеля, остновились.

Вргов рзделял лишь непроглядня звес густого тумн. Слышлись голос, хрп коней, лязг котелков и чйников, взбульк воды, свисты, шорохи. Или вдруг, то с той, то с другой стороны, прорежет воздух русский незлобивый мт. Просторы скрылись. Мир стл тесен, згдочен: ни земли, ни неб. Всюду чувствовлсь врждебня нстороженность, коврня, кждый миг подстерегющя жуть. Кой-где тумны колыхлись желтовтым ореолом: это робкие костры для сугрев, для врки пищи.

Время движется в тумне не спеш, и тк же не спеш нплывет н измученных людей устля сонливость. Об вржьих лгеря, выствив сторожевые пикеты, уклдывются н покой. Сыро, слепо, холодно, кругом ккой-то морозный погреб. Кутются в шинели, в рвнь, во что попло. Тело до смых потрохов пронизывет лихордочня дрожь. Истрепнные нервы устли. Спть, спть… Эх, увидть бы поскорей во сне теплую избу, сугревную печь, рыжего кот-мурлыку, еще — зботливую, пхнувшую свежим хлебом ббу или милую девушку с тугими, кк свиток чесного льн, косми. Спть…

Тихо сделлось. А холод все крепчл: Бйкл студеный. Скрючились все, зснули. Только дв белых прпорщик не могли уснуть, Чернышев д Зйцев; зябли, ворочлись с боку н бок, вздыхли: вчер, при всех, поручик Чвнов дл им рспекнцию: «Трусы! Вше дело в кустх сидеть!»

Перед утром вод в котелкх змерзл, одежд, споги зпушнели инеем. А тумння мгл стл собирться в крвны облков, стл уплывть в простор, н север.

И вот неожиднно рзвернулось во всю ширь июльское блгостное утро. Воздух быстро нгревлся. Горят костры, кипят котлы. Шутки, фыркнье, ребят умывются. Охвостья тумнов спрятлись в рспдке между гор. Необъятный Бйкл обнжился во всем своем блеске. Сивя глдь воды поголубел. Поросшие лесом склы с кустми цветущего бгульник, колокольчикми желтых лилий и темно-зеленым вереском круто пдли в озеро. Воздух был вкусен необычно: пьянил, бодрил, рспирл ждные до вздохов груди.

После дьявольски холодной ночи, после непрерывных боев и зтяжного ненстья — ткой лучистый, весь в свете и сверкнии, весь в голубом тепле июльский день. И строгий Бйкл, это море чудесное, лежл перед всеми, спокойный и тихий, в ослепляющем величии. Бйкл воспет многими поэтми, и душ нрод издревле нрекл его «священным».

Под обянием солнц, слдостного воздух и неотрзимой крсоты природы все люди вдруг, кк по волшебству, преобрзились. У всех оттял душ, согрелсь кровь, все рзинули рты, широко рспхнули глз и н эту дль, уствленную н горизонте дымчтыми склми, и друг н друг, и н вргов своих. Кругом гологрудые, кругломордые ребят, эвот дяденьк с бородкой, эвот-эвот стрик седой; нверно, пртизн. А, никк, это Степк портянки моет в озере? Он, он — врнк. Д нешто он у белых?

— Степ-э-эй? Ты, что ли?

— Я… А ты кто?

— А вот рзглядыв-й-й!

— Вот окзия! Вньш, ты?

— Я с--мый! А ну по ягоды! Нших много в лес ушло-о-о…

И еще перекликлись дв других врг:

— Толкуют, нынче воевть не стнем!

— Знмо не стнем. Нынче нроду передых. Нши в лесок собирются, по грибы, по ягоды!

Действительно: с ближних гор нносило зпхом спелой млины и кким-то медовым, с привкусом мяты и полыни, ромтом.

…И неслыхнный, редчйший случй: по неглсному уговору, словно по щучьему велению, между крсными и белыми явочным порядком кк бы нступило перемирие…

И вот в горх, в лесу — будто улей пчел: жужжт, хохочут, лкомятся ягодой людишки. Вот беспоясый прень торопливо обирет с куст спелую млину, горсть в рот д горсть в кртуз. Все рыло его, все щеки до смых глз змзны соком, кк рудой кровью. Он чвкет жвчку, гулко рыгет и кричит:

— Эй, ребят! Айд сюды-ы-ы! Здесь ягод не в обор, кк грязи!

Треск кустов, пыхтенье и — лоб в лоб с прнем — двое. Вспотевшие лиц их беззботны, веселы.

— Лопйте, бртцы, ягоды. Я обожрлся, ж мутит. А вы кто будете?

— Крсные. А ты белый, что ли?

— Я ндо быть белый, то есть вроде кк белым числюсь… А теперя никкой, просто — Кешк, — хлопет глзми толстогубый прень и взволновнно пыхтит. — Д по глупости это вышло. Нм велели идти, нс по жеребью. Скзли: иди, то н березе зкчешься.

— Оплели тебя, прень. Переходи-к лучше к нм. Мы з всех трудящихся…

— А что ж… И перейду. Очень просто. Я, может, з этим и по млину-то пошел, — Кешк отирет руквом потное лицо, смотрит н пришедших бесхитростно, открыто.

— Не врешь? Смотри, прень…

— А ккя корысть мне врть-то? — обиженно говорит простодушный Кешк. — Д хошь сейчс.

Огромный млинник все гулче оживлялся говором, смехом, песнями; крсные и белые перемешлись.

А тм, у озер, спокойные костры горят. Кто белье стирет, кто штны чинит. Где-то бллйк звенькет, и с присвистом трепк отклывют двое. Прибрежные утесы унизны стями чек и бклнов. По тугой глди озер прус скользят.

Скл, орудие, костер. Рзвлившись возле огня, не торопясь чюют студент с белыми усми и релист седьмого клсс. Со стороны крсных шустро подходит к ним рыжебородый, небольшого рост крестьянин в зипуне, н голове — войлочня шпчонк, н ногх — продегтяренные бродни.

— Чй д схр, — весело поприветствовл он студент с релистом. Лицо его в добродушной улыбке, и весь он ккой-то приятный, прздничный.

— Спсибо, — скзл студент и с невольным подозрением прищурился н подошедшего. — Присживйся, дядя. Чю у нс много. А ты кто? Крсный, никк? Ну, черт с тобой, сдись!

— Блгодрим, спсибочко. Д я уже почевл, — ответил крестьянин певучим тенорком, повел взором очровнных глз по озеру, вздохнул: — Э-хе-хе… Вот воюем! Вы — белые, я, скжем, крсный. А из-з чего воюем? Пойди, пойми. Вон блгодть ккя кругом: солнышко, теплынь, ягод поспел, скоро меду пчел нносит. Жить бы д рдовться, н нет: воюй, говорят, зщищй свободу. Ну, что ж, это не плохо, будем зщищть…

— Д ты, дядя, сдись. Сереж, нцеди ему.

— Фмильный чек-то у вс, господ?

— Фмильный. Сереж, отрежь-к ему колбсы. Бери, дядя, схру-то. Д поври чего-нибудь. А то, черт ее бей, скук…

Дядя, улыбясь и покряхтывя, сел.

— Фмильного чйку, конешно, можно. А мы приобыкли к кирпичному. Д-д. Вот я и толкую. Пять годов войн шл, з большой войной — опять войн. Когд же, господ, конец-то, пошто же, господ, вы преследуете-то нс, вздыху-то нроду не дете? Нет, постойте, господ. Не в укор будь вм скзно, мы все-тки вс побьем. У нс силы больше. Уж это првд. И Толчку вшему несдобровть, скоро Толчк вш с кблуков слетит. Уж я, господ, врть не стну. Рз вся земля поднялсь против вс, вся Русь, тк и тут воевть нечего; сдвйся д и никких гвоздей…

Студент нхмурился, релист знозисто прикрикнул:

— Черт с дв! Тк мы тебе и сдлись. У вс сброд рзный, у нс регулярные войск.

— Сброд, говоришь? — хрустя белыми зубми схр, по-хитрому прищурился гость. — Ну нет, милый мой сынок. Был сброд, д ехл. У нс эвот ккой порядок, у нс дисциплин — ого-го… У нс, ежели ты хочешь знть, брин молоденький… Впрочем, н-к гзетину ншу, почитй…

Тут гостя крепко схвтили сзди четыре чьих-то лпы и, вздернув вверх, поствили н ноги:

— Ты что тут, сукин сын, рсселся? Идем!

— Куд же, првослвные?

— Куд ндо! Мрш! — крикнули врз двое: один — кривоногий плюгш в длинных спогх, другой — плечистый, брылстый, и голос — бс. Это Зйцев и Чернышев, «прпоры». Им тк и не удлось зснуть: всю ночь продумли, кк бы выслужиться пред поручиком Чвновым. У них болели головы, скучли животы: они — злы, желчны.

Меж тем из плтки, сженях в пятидесяти от костр, где был схвчен крестьянин, вышел приземистый, устый, бритоголовый офицер Чвнов. Рукв рубхи высоко зсучены, покрытя рыжей шерстью грудь обнжен. Резкий свет солнц срзу ослепил его. Он прищурился, рз три глубоко вдохнул бодрящий воздух, зкинул мускулистые руки з зтылок и, привств н цыпочки, слдко потянулся. Зтем рспхнул вовсю крсивые, нвыкте, глз и остолбенел. «Вот блгодть, вот крсот--! Ну и крсот!» — рдостно подумл он, озирясь. Спрв торчли еще две плтки офицеров, вдли еле нмечлсь белым пятном плтк нчльник отряд. Поручик Чвнов поигрл н солнышке богтым перстнем, грни бриллинт зблистли рдужными искрми,

— А! Господ прпорщики! — с неожиднной приветливостью крикнул он нвстречу приближвшейся к нему группе и, откшлявшись, сплюнул н сжень, от него несло винным перегром. — Ну, кк тм н передовых? Что? Спокойно? Мерси. А кково утро-то! А Бйкл-то. Нечто сверхъестественное, трнсцедентное… черт, до чего крсиво! Я сроду ничего подобного… Вот бы песенников сюд…

попробовл зпеть он грубым бритонцем и срзу оборвл: — Что, что? Это кто? Я тебя спршивю, кто ты, мужичок?

Пленник снял шпчонку, низко поклонился офицеру, льняные, в скобку подрубленные волосы упли н глз:

— Я, конешно, человек, вше блгородие. А звть меня — Игнт, конешно, Игнт Токрев я буду. А вот вши меня…

— Ну и убирйся восвояси… — перебил его поручик Чвнов и строго покрутил рыжевтые усы. — Рыбу, что ли, удить пришел? Омулей, что ли? А?

— Никк нет, вше блгородие, — по-доброму зулыблся Игнт. — А просто прогуляться, землячков проведть… И ежели по првде молвить, вы вроде кк белые будете, я вроде кк крсный, ну и… Притом же сегодня перемирие у нс, друг дружку не збижем, конешно. Ишь, день-то ккой, вше блгородие, — мотнул Игнт бороденкой в сторону Бйкл, — прямо пресветлый день… А вши с ншими ребятми по млину ушли, чу — кк гйкют. Уж ты, брин, сделй милость, не держи меня. Я бы вот тк прямичком в гору и ушел.

Офицеру хотелось остться одному, молч посидеть н солнцепеке — ночью его трепл лихордк, — выкурить сигру, помечтть.

— Прпорщики! Дйте ему лещ хорошего по шее д потрясите з бороду, чтоб не шлялся тут, — хрипло скзл он не то всерьез, не то в шутку и жирным здом сел н кмень.

— Господин поручик! — подобострстно взял под козырек плюгш Зйцев, рослый Чернышев больно сцпл з плечо было пошгвшего Игнт. — Этот висельник-мужичишк свои гзеты рздет здесь, большевистские. Мы выследили, господин поручик… Кк прикжете?

— Что-о-о? — подбоченился офицер, и злобные глз его уствились Игнту в рот. — Тк ты, сволочь, гиттор? Тк ты высмотрень? Д ты не улыбйся, черт!.. Смиррр-н-!! Ты мужик?

Игнт еще шире рзинул рот, поднял брови и попятился.

— Тк точно, вше блгородие, нполовину я мужик. Только что, по првде молвить, крсные меня действительно в депе повстречли: «Пойдем, — говорят, — товрищ…» Ну, я и пошел, конешно. Взял ружьишко и пошел. Ведь я в железнодорожном депе слесрем. Только в слесрях недвно я служу. Недели с три, в депе-то…

— А--… Знчит, ты, мерзвец, не мужик, рбочий?!.

— Д вы не сердчйте, господин брин. Ведь я тихий человек, тише меня нет. Я и пчелок люблю, и озеро Бйкл люблю. Нше озеро-то, родное нм…

— Тк ты рбочий?! — сжл кулки поручик Чвнов и вскочил; брови его сдвинулись, глз пулями впились в недоуменное лицо Игнт.

— Ну, д вроде кк рбочий и вроде кк мужик… Пртизн я. А деревня нш недлечко отсюдово, семейство тм, вся живность. Я и зверя промышлять могу…

— Оружие!.. Где у тебя, крсноздя собк, оружие?!

— При мне, конешно, оружия нет, — опять попробовл улыбнуться Игнт: ему все еще кзлось, что «брин» только притворяется строгим, что «брин» просто для смех зпугть его ндумл, потом «брин» одобреет, потреплет Игнт по плечу д, чего доброго, еще водкой угостит: «А ну, — скжет, — дядя Игнт, звтр мы врги, сегодня — тк и сяк, пей до дёнышк!» — Оружия у меня, брин, нет, винтовк, это верно, есть, — проговорил Игнт повеселевшим голосом. — Он в кустышкх у меня спрятн, здесь я, конешно, безоружный, потому — сегодня вроде мир, вроде всеобщий отдых, вше блгородие!

— Сейчс же принеси сюд винтовку! Прпорщики, конвоируйте его.

Игнт помялся, что-то скзть хотел, вздохнул, ндел шпчонку. И все трое быстрым шгом удлились.

Поручик спустился к озеру, чтоб искупться, попробовл воду рукой, кожу обожгло холодом.

— Ого!.. Темпертурк! — буркнул он, сбросил грязновтую голлндского полотн рубху с чужой меткой и нчл умывться. Вод прозрчн и чист, кк приполярный воздух: звенел, искрилсь. Стл полоскть рот. Зныли зубы, тот, что с дуплом, от ледяной воды вдруг змер и — срзу резкя боль.

— Федьк! — схвтился з щеку поручик. Из его плтки выскочил вислоухий рябой солдт и — рысью к офицеру. — Кофе готов? Живо бутылку коньяку сюд!

Поручик Чвнов взял в рот коньяку, подержл н гнилом зубе, проглотил и крякнул. Нерв больного зуб потрепетл, облдел и успокоился. Чвнов выпил еще сткнчик, пободл широким лбом, сел н кмень, стл чистить под ногтями. Вот поднял голову и вновь порзился обствшей его со всех сторон кртиной. Нд угрюмым Бйклом сиял июльский полдень. Прус скользили по воде. Небесное светило опрокинуло в озеро всю свою мощь тепл и ослепительного блеск. «Дивное мо-о-ре», — опять было зтянул офицер. Но в его мыслях внезпно всплыл, кк черт из омут, его врг — полумужик-полурбочий. Офицер сердито кшлянул и зсопел. Природ вдруг потерял нд ним влсть и все очровние: солнце погсло, Бйкл исчез, голубизн небосвод скрылсь. «Мерзвец, гдин!.. Тоже мужичок првослвный! Ах ты, гнид! Я, говорит, крсный, вы белые… Постой, я тебя, дурк бородтого, собственноручно нгечкой попотчую!» Из крмн рейтуз сердитым движением он выхвтил портсигр, и взор его опять споткнулся н стрнной ндписи, неумело сделнной н серебряной крышке портсигр. Ндпись эт в своих простых словх зключл жестокий смысл, вполне ясный для поручик.

Ему тут пришел н пмять недвний случй с ним, и по его зтылку где-то у корней волос пробежл озноб. Д, д… Он вспомнил, кк привели к нему н днях крсного комндир. После короткого допрос Чвнов прикзл рсстрелять его. Военнопленный вел себя мужественно, к известию о смерти отнесся с философской иронией. Он зкурил последнюю в жизни ппиросу, портсигр передл поручику Чвнову, скзв: «Вот вм подрок. Прочтите ндпись и до поры влдейте им». Чвнов помнит, кк прочел н крышке портсигр: «Следующему по очереди», кк внутренне обомлел от смысл трех этих слов и в змештельстве спросил: «Что это знчит?!» Тогд крсный комндир, чуть улыбясь уголкми глз, ответил: «Не тк двно мы поймли вшего офицер. Я прикзл вздернуть его. Он вынул, кк и я сейчс, вот этот смый портсигр, зкурил, передл его мне и точно тк же, кк и я вм, скзл: „Прочтите ндпись“. Я тк же, кк и вы, прочел: „Следующему по очереди“. Вот и все… Ндо ндеяться, господин поручик, что очень скоро придет и вш очередь. До свиднья!»

С момент той неприятной встречи прошло уже несколько дней, но всякий рз, вынимя проклятый подрок, поручик Чвнов вновь и вновь испытывет томительное предчувствие, переходящее в животный стрх. Вот и теперь… Нервно подргивя, он кой-кк зкурил ппиросу и решил швырнуть портсигр в Бйкл. Но рук не поднялсь: «Чепух. Вернусь домой цел-невредим. Портсигр остнется н всю мою жизнь збвным трофеем».

Ум говорил одно, сердце не верило ему, оспривло: «Умрешь, умрешь», — выстукивло сердце.

Д, действительно. Случй не особенно приятный. А тут еще — мерзвец мужичишк-пртизн. «Ах ты, черт!.. Кк ндоел мне вся эт книтель!» Поручик Чвнов приуныл, здумлся. И, лишь только здумлся, срзу же почувствовл, кк в гнилом зубе осторожно зтикл живчик, будто нщупывя смое больное место, и, нщупв, с рзмху ткнул в это место острым шилом. Офицер привскочил, змычл, выступили слезы. Опять взял в рот коньяку, но дскя боль пуще — кзлось, что зуб рзрывет череп, выворчивет глз.

— Федьк! Рзыщи зубодер. Живо!

Денщик сверкнул пяткми, перед офицером, кк куст из-под земли, — Игнт и прпорщики. Офицер ненвистно взглянул н них, стиснул лдонями виски, мучительно сморщился. Из глз его выктывлся свет. Чтоб утишить нестерпимую боль, он в беспмятстве зтопл, зорл:

— Что стоите, кк курицы? Р-р-рсстрелять!!.

Прпорщики, вздрогнув, козырнули: «Слуш-ю-с», — пухломордый Чернышев вдруг побледнел и, зпинясь, промямлил:

— Господин поручик, оружия у него не окзлось, он просто от нс сбежть хотел. А мы, господин поручик, в деле рсстрел непрктичны…

— Что-о-о? Трусить?

— Не извольте беспокоиться! — с созннием долг попрвил неловкость товрищ плюгш Зйцев, но он тоже был взволновн, безусый рот его нервно кривился. — И позвольте доложить: крсные, кжется, отступили, их у озер нет…

Офицер отмхнулся, кк от пчелы, — ему не до крсных, и, держсь з щеку, быстро пошгл к плтке. Игнт в первый момент ничего не понял: стршное слово — «рсстрелять» звучло еще з порогом его сознния. Но вот он взхлеб збормотл:

— Чо-чо-чо же это? Вше блгородие, кк же это тк? — Он срзу стл еще ниже ростом, лицо побелело, здерглось, он бросился з офицером. — Вше блгородие, миленький!.. К-к-кк же тк? З что же? Я ведь только… Я только прогуляться… Я… я… я… Озеро-то, день-то ккой, блгодть-то…

Но его схвтили з ворот и з руки, поволокли к кмням. Игнт сопротивлялся: пхл землю кблукми, влился н спину — зипун трещл.

— Бртцы, миленькие, не тщите, я см. Вы только выслушйте, бртцы. Брин-то ушел, не увидит. Вы отпустите меня, бртцы. Я ведь тихий человек. Бртцы, солнышко-то ккое…

— Не рзговривй!

Прпорщики обливлись потом, тяжело пыхтели, все посмтривли по сторонм. Нвстречу — скулстый солдт с удочкой, в кртузе — рыб.

— Слушй, Ивнов, — остновили его прпорщики, — не можешь ли ты рсстрелять вот этого мужичишку-пртизн?

Солдт здвигл вверх-вниз бровями, спросил:

— Кто прикзл?

— Поручик Чвнов.

Солдт почесл спину, прощупл взглядом скорбного Игнт и, зсопев, пошел своей дорогой.

— Рз взялись, тк и кончйте сми. А мы этких не рсстреливем.

Прпорщики впдли в уныние. Тихим шгом, ног з ногу, повели Игнт дльше.

Тем временем крсные незметно стягивли под шумок свои силы в обхвт лес, где, рспустив слюни, шлялись белые, лкомились ягодой. Еще н рссвете, когд особенно был густ тумн, крсные с большим трудом втщили н утесы три горных пушки, пулеметы. Но об этом ни Игнт, ни прпорщики не знли.

Белых солдт н берегу не особенно много. Но вот нвстречу двое.

— Слушй, молодцы, — опять приостновились прпорщики, — мы вм ддим по пятерке, рсстреляйте, пожлуйст, вот этого. А то мы хворем, лихордк бьет, промжем.

У Игнт здрожл под усми испугння улыбк, нутро зледенело. Из груди вырвлся болезненно-нервный хохоток.

Солдты, хмурые, чем-то удрученные, слегк подвыпившие, словно ничего не змечя, обошли остновившихся и ндбвили шгу.

— Мы будем жловться нчльнику отряд! — крикнул Чернышев. — Вы пьяны. Кк вши фмилии?

— Подь к черту, — не оборчивясь, буркнули солдты.

Взмокшие, кк в бне, прпорщики не знли, что им делть. Они уже не рды, что связлись с этим «рыжим мужичишком». Но прикз поручик исполнить необходимо.

По лесистым склонм гор все еще слышлись звонкие выкрики людей, взлетл песня, зливисто голосил грмонь: нроду в горх густо.

Прпорщики стли вслух совещться, где удобнее Игнт рсстрелять. Если к кустм поствить, — вдруг промжешь, пуля может в лес стегнуть д своего устукть; если же мужик к воде послть, — н нроде кк-никк рсстреливть неловко. Игнт был кк не в себе, весь дерглся, улыблся полоумной стршненькой улыбкой, потом скзл:

— Бртцы, не сумлевйтесь, я место ткое зню неопсное…

— Не скули, грыж, ндоел!

— Эвот-эвот стог стоит, я н него злезу, вы меня снизу и стрелите. Ежели и мимо, пуля тогд вверх сигнет, не душевредно для вших-то. Д нет, вы не стнете убивть меня, вы добрые, по поступкм вшим вижу, что вы…

— Дурк! Ежели тебя не рсстреляем, нс смих н осину вздернут…

— Пустите меня, господ хорошие, вс бог не оствит. Вот здесь, в кустышкх, я и утек бы. Миленькие, бртцы…

— Тьфу!

Тк шли вперед к стогу, к смерти. Игнт все похохтывл, все от стрху похохтывл безумным, диким хохотком. Но вот внезпно посунулся нзд, весь искзился:

— Миш! Откудов ты?

Сухощекенький мльчонк лет шести с корзиночкой в руке, — в корзинке млин, хлеб ломоть, в тряпочке соль, — тоже зкричл:

— Тятеньк, куд ты? Тятя!

— К рсстрелу, Миш!

— Ой, тятеньк, пойдем к нм, не воюй! Мы с ммынькой здеся, в лесочке. Дедушк н подводе нс привез.

И было побежл Миш к отцу, и было схвтил отц з трясущиеся руки, но обозленные конвоиры отшвырнули его:

— Прочь, змееныш, то и тебе будет то же!..

— Мишк, уходи! — У отц сорвлся голос; всхлипнув, он зтопл н сын: — Уходи! Беги к ммке, беги к дедушке, я сейчс приду! Нечего тебе тут рзглядывть. Слышишь?

Мльчонк не двиглся, только молч плкл, бледное лицо его горестно сморщилось, злилось слезми. Корзинк с млиной поствлен, левя ног см собой подогнулсь, руки-плочки просительно сложены лдонями друг к другу:

— Дяденьки, миленькие, отпустите тятю. Мы с ним к ммыньке… Ой, отпустите, ой, ой!..

Потрясенный, потерявший голову Игнт бессмысленно глядел н сын. В грудь отц вошл, кк нож, необоримя жлость к Мишке. Глухой стон, подобный мычнию, вырвлся из груди его. Игнт смерти не боится, но он не дст убить себя н глзх своего единственного детищ. «Миш, Мишутушк, нгел», — мысленно шептл он в кком-то исступленном помрчении.

Но плчи-конвоиры не могли понять острейших мук Игнт. Черный, кк жук, кривоногий плюгш Зйцев уже нчинл входить во вкус: глз кровянились, взгляд зверел, н костлявых скулх вспухли желвки.

— Чего нюни рспустил! Шгй! — злобно пнул он обессилевшего Игнт в шею.

А мльчонк все не уходил, все умолял дяденек и несчстным своим видом и рвущимся, кк нитк, пискливым голосом. Тогд Игнт, вырввшись из рук конвоиров, просунулся к кусту, судорожно выломл вицу, опять зтопл н прнишку:

— Уходи, сукин ты сын! Зпорю!!.

Мльчонк, удивившись, подхвтил корзинку и, перхя всхлипми, кособоко побежл прочь. Сердце отц перевернулось. Отец в отчянии посмотрел сыну вслед, уткнулся лицом в пригоршни и тихо, в прихлюп, зплкл.

Шли или не шли, не знет. Вот он — стог, тот смый… Прпорщики сняли винтовки.

В это время с зполошным криком то здесь, то тм сктывлись с лесистых гор прни и солдты. В лгере белых нчлось движение. К плтке нчльник белого отряд просккл всдник, з ним — другой. Рыболовы бросились от воды к обозу, к пулеметм. Игнт, до збвения погруженный в свою учсть, ничего не змечл:

— Неужто жлости в вс нет? Неужто убьете? Бртцы, ? День-то ккой, солнышко-то…

— Живо-живо-живо! Злезй! — тревожно во все стороны звертели прпорщики головми.

Игнт покрбклся н стог, кой-кк взобрлся н верхушку, рспрямил спину и в последний рз охвтил весь мир глзми. Бйкл все тк же беспредельно сиял, и день, кк прздник: птицы пели, высвистывл иволг, белые прус удлялись в голубеющую мглу. Игнт пошрил в кустх глзми: нет Мишки. Мишк, слв богу, не увидит. Он зкрыл лдонями лицо, бород его дерглсь.

Прпорщики, испугнные нчвшейся сумтохой, нскоро прицелились. Стукнули дв их торопливых выстрел. И тотчс же со стороны крсных удрил громовой пушечный рскт, з ним другой и третий. Горы вздрогнули и сотряслись. Взмыли в небо тучи ггр и чек. Игнт кувырклся со стог впереверт, потом воткнулся теменем в землю, момент постоял н голове и тихо пл н бок.

Прпорщики без оглядки убежли. Схоронившийся в кустх, зорко нблюдвший з отцом Мишк, збыв корзинку, бросился к лесу, жутко орл:

— Ой! Ой! Убили!.. Ммк, дедушк… — И лицо его исковеркно стрхом, глз вылезли из орбит.

По откосм скл кубрем ктились внезпно тковнные белые. Трескотня пулеметов, ружейные выстрелы, гвлт, хос. Дело было кончено молниеносно. Белые отброшены с уроном, чсть врг опрокинут в озеро.

Поручик Чвнов не успел выдернуть зуб и попл в плен пьяный. Кому перешел в нследство портсигр — остлось неизвестным.

1934

Алексндр Алексндрович Фдеев

Особый Коммунистический

(Из воспоминний)

Осенью 1919 год осттки крсных пртизнских отрядов, действоввших в Сучнской долине и под Имном, под двлением японских и белокзчьих чстей сосредоточились в родном моем селе Чугуевке — глухом тежном селе з полторст километров от железной дороги под отрогми хребт Сихотэ-Алинь. Я и двоюродный брт мой жили в ншей пустующей избе. Отц у меня не было, он умер н фронте еще в первую мировую войну, в 1917 году, мть моя уже с год кк выехл из сел в город. Брт и я рботли н водяной мельнице моего односельчнин Козлов. В конце октября или в первых числх ноября мы ремонтировли плотину н реке Улхэ. Рботу кончили уже довольно поздно вечером. Было холодно. Было преддверие первых зморозков. Скоро ожидлсь шуг н реке. Обычно после рботы мы ужинли у Козлов. Мы рботли у него з то, что он нс кормил и одевл.

Подходим мы вечером, когд уже зжиглись огни в избх, к дому Козлов здми. Нс еще в огороде встречет перепугння жен Козлов, очень взволновння. Говорит: «К нм только что пришел отряд н село и что з отряд — понять невозможно. Шли строем, с ружьями н плечо. Все в военных шинелях. Склдно пели песни, и шпки у всех одинковые, погонов я вроде и не зметил. Похожи — вроде колчки, погонов нет. Я уж вм нвстречу выбежл, чтобы упредить». Мы думем, что з черт! По описнию регулярня чсть, но если бы это были колчковцы, пришедшие н село врсплох, не могло обойтись без перестрелки с пртизнми, жившими в селе.

Я был тогд очень молодым человеком. Одет по-крестьянски. Похож н крестьянского мльчик. Пошел проверить, что з отряд, где остновился. Подхожу к центру сел, вижу большое оживление н улице: мужики, ббы, много прней и девушек, шныряют ребятишки. В кучкх людей — вооруженные в шинелях. Идет оживлення бесед. Я подошел к избе, возле крыльц которой было особенно много нрод. Тм сидел н ступенькх очень мленького рост, с длинной рыжей бородой, с музером н бедре, большеглзый и очень спокойный человек и беседовл с крестьянми. Это был комндир только что пришедшего н село крсного пртизнского отряд, действоввшего в рйоне город Спсск. Впоследствии обрз этого комндир много дл мне при изобржении комндир пртизнского отряд Левинсон в повести «Рзгром».

Здесь я впервые познкомился с бойцми пртизнского отряд, который сыгрл впоследствии огромную роль в гржднской войне н Дльнем Востоке. Все бойцы этого отряд, в тот период, когд пртизнские отряды вливлись в регулярную рмию, стли коммунистми. Отряд этот был сохрнен в том виде, в кком он существовл еще в период колчковщины, в период пртизнской борьбы, и нзывлся «Особый Коммунистический». Основным костяком этого отряд, душою его были рбочие лесопильного звод н стнции Свиягино — небольшой стнции неподлеку от город Спсск. Осенью 1919 год, когд я впервые столкнулся с этим отрядом в селе Чугуевке, он был уже смым дисциплинировнным, смым неуловимым и смым действенным пртизнским отрядом. Он совершенно был лишен черт «пртизнщины». Это был нстоящя, сплочення, боевя, воинскя чсть.

Я побежл к мельнику Козлову и рсскзл брту о том, что видел. Мы в тот же вечер пошли к «Левинсону», и он принял нс в свой отряд. В тот же вечер н деревенской вечорке, н которой учствовли бойцы Свиягинского отряд, пользоввшиеся блгодря своей чудесной военной выпрвке большим успехом у местных девчт, мы узнли, почему отряд тк хорошо обмундировн и вооружен. Он пришел к нм в Чугуевку после исключительной по смелости и изобреттельности военной оперции. От стнции Свиягино, н несколько десятков километров в глубь тйги, идет железнодорожня ветк. Ее нзнчение — подвозить лес со Свиягинской лесной дчи н лесопильный звод. Вдоль этой ветки рсположены брки дровосеков. Рбочие Свиягинского лесопильного звод и дровосеки тесно связны с железнодорожникми и блгодря этому хорошо знли порядок и рсписние движения поездов кк по основной Уссурийской мгистрли, тк и по Свиягинской ветке.

Свиягинский отряд жил под смым носом японских и белых чстей. Он жил н Свиягинской лесной дче, очень недлеко от стнции Свиягино и от город Спсск. Но этот отряд нходился под специльным попечением свиягинских рбочих и дровосеков. Несколько рз колчковцы и японцы предпринимли экспедиции для того, чтобы обнружить этот отряд, но всегд безуспешно. Из большого коллектив рбочих, связнного круговой порукой, не ншлось ни одного предтеля.

Недели з две до приход в Чугуевку Свиягинский отряд получил через рбочих-железнодорожников сообщение о том, что должен пройти эшелон с оружием и обмундировнием. Весь отряд вышел н линию. Между городом Спсском и стнцией Свиягино были зложены н небольшом рсстоянии друг от друг дв динмитных фугс. Техник у пртизн в то время был еще очень слбя. Фугсы взрывлись не электрическим индуктором, тем, что дергли з длинный шнур, один конец которого был в руке у подрывник, другой подвязн внутри фугс з спусковой крючок короткого обрез, зряженного пулей. В нужный момент подрывник дергл з шнур, обрез стрелял внутри деревянной коробки, нчиненной динмитом, — фугс взрывлся.

В течение нескольких чсов пртизны, леж в кустх, поджидли поезд. Нконец из-з поворот покзлся дымок, вылетел провоз и — о, нездч! Кк и всегд в последнее время, из-з боязни обстрел воинских поездов, восемь или десять товрных вгонов с оружием, обмундировнием и с сопровождвшим их конвоем, были прицеплены к пссжирскому поезду. Пссжирских поездов пртизны никогд не обстреливли. Однко подрывник не рстерялся. Он сделл знк своему помощнику, н обязнности которого лежло взорвть первый фугс по ходу поезд, чтобы он пропустил соств, см в тот момент, когд нд его вторым фугсом промчлись пссжирские вгоны и порвнялись первые товрные, — дернул з шнур. Рздлся стршный взрыв; передние товрные вгоны поктились под откос; пссжирский соств, змедлив ход, отходил в сторону Свиягин. В этот момент подрывник сделл знк своему помощнику взорвть второй фугс; нходившяся в хвосте соств теплушк с конвоем взлетел н воздух. Тк зхвтили свиягинцы большой зпс обмундировния и вооружения. Оно было тотчс же погружено н спрятнные позди лесочк подводы и отпрвлено в тыл, весь отряд, чтобы н время змести следы, ушел в село Чугуевку.

Мест нши глухие, лесные, и з все время пртизнской борьбы только один рз японцы и белые рискнули пройти в село Чугуевку и пробыли тм одни сутки. Село Чугуевк во все время борьбы считлось смым глубоким тылом пртизн.

Я никогд не збуду змечтельного поход, который мы проделли вместе с Свиягинским отрядом, когд он возврщлся из Чугуевки в свою бзу н Свиягинскую лесную дчу. Мы тоже получили новенькие колчковские шинели, новые трехлинейные винтовки, большой зпс птронов. Удрили первые морозы. Выпл снег, но реки еще не стли. Шл шуг. Почти все дни поход не прекрщлсь метель. Свиягинский отряд вез с собой из Чугуевки зимний зпс муки, собрнный для него чугуевскими крестьянми. В нших крях очень много больших и мленьких речек, и везде уже не ходили промы. Н кждой перепрве мы должны были перегружть ншу муку с подвод в лодки и плыть по шуге, по метели и снов грузить муку н подводы н той стороне реки. И тк по многу рз в день. Ночью мы остнвливлись в небольших деревенькх. Мы шли небольшими трктми в долинх и смыми непроходимыми, глухими, тежными, зимними дорогми; выствляли дозоры. Крестьяне с удивлением смотрели н нс. Это было смое тяжелое время для всех пртизнских отрядов облсти — нчло зимы. И все удивлялись ншей выпрвке и тому, что мы не отходим от линии железной дороги, что делло в это время большинство отрядов, , ноборот, стремимся поближе к линии.

Метель не прекрщлсь и ночью. Мы почти не ложились спть. В избы, где мы рсполглись, нбивлся нрод. До смого утр тянулись здушевные беседы. Мы пели стрые русские песни и нши боевые пртизнские. Нутро жители деревни или хутор провожли нс з несколько верст.

З время этого поход, длился он десять дней, я подружился с змечтельными ребятми Свиягинского лесопильного звод. Вся боевя жизнь последующих лет прошл у нс вместе. И сейчс, когд я вспоминю свою юность, я вспоминю и своих боевых товрищей. Тм были чудесные ребят. Многие из них сложили свои головы в борьбе. Я никогд не збуду человек огромной физической и душевной силы — Федор Куницын. Это был богтырь, похожий н тех скзочных богтырей, обрзы которых сохрнили для нс былины, — бесстршный, спокойный, добрый, ненвидящий вргов, не знющий устли в борьбе, в походе. Я никогд не збуду бртьев Кокорвичей, очень похожих друг н друг, чубтых, рыжих молодцов, очень друживших между собой. Веселье било в них через крй. Тому, что мы, несмотря н суровые условия ншей жизни, много, очень много смеялись, мы обязны прежде всего бртьям Кокорвичм. Не збуду я невзрчного, вдумчивого, хилого Игоря Ситников, всегд спокойного, бесстршного и методичного в бою. И много, много других лиц и фмилий приходят мне н пмять, лиц и фмилий людей, с которыми мы не рсствлись в течение год, нкрывлись одной шинелью, ели из одного котл.

Когд нш отряд, сопровождя обоз с мукой, вступил в рсположение Свиягинской лесной дчи, уже стоял нстоящя зим. Последнюю реку мы уже переехли по льду. Удрили сильные морозы. Огромные кедры и пихты стояли все покрытые снегом. Снег з десять дней нмело в рост человек. Когд мы вошли в лес, он стоял точно зколдовнный. Мы шли по узкой тропинке в снегу. Муку везли теперь не н подводх, н вьюкх. И вот рспхнулсь небольшя, зимняя, тежня проглин. В узком рспдке гор я увидел дв вкопнных в землю и уходящих здними стенми в гору пртизнских зимовья, сложенных из кедровых бревен исполинской толщины, с небольшими зстекленными прорезми окон. Нд зимовьями вился дымок. Неподлеку, возле черного котл, нд большим костром возился человек в втнике. Это был повр. Мы подошли к бзе Свиягинского отряд.

Свиягинцы построились тк, что в смом крйнем случе, если бы их зхвтили врсплох, они могли дорого отдть свою жизнь. Стены зимовья не пробивли пули. Мы прожили здесь до 31 янвря 1920 год, когд в ншей облсти пл тмнщин. Японцы вынуждены были объявить нейтрлитет, и мы вошли в город Спсск.

Нш жизнь слглсь из походов и после кждого поход долгой отсидки в бркх, потому что после кждого поход по всей округе рыскли отряды японцев и белых. Нет более змечтельной силы н свете, кк содружество передовых рбочих. Подумть только — вся Свиягинскя лесня дч вдоль и поперек изрезн дорогми, по которым подвозили к железнодорожной ветке лес. Мы жили в сети этих дорог. Ближйшя из них проходил от нс не дльше, кк в пяти-шести километрх. И чсто бывло, что после ншего удчного нбег н линию все эти дороги были нводнены вржескими рзъездми, мы сидели спокойно в своем зимовье, и из сотни людей, рботвших н ветке, врг не имел ни одного, кто бы укзл им нше местопребывние.

А кким прекрсным содружеством был нш коллектив — коллектив ншего отряд! Книг у нс не было. Кк это ни смешно, единственной книгой, которя был зчитн до дыр и которя по духу своему меньше всего соответствовл тому, чем мы жили, был книг Пшибышевского «Homo Sapiens».

Чем же мы знимлись? Мы издвли стенную гзету. Номер стенной гзеты пислись от руки. Они выходили почти кждый день, если мы не были в походе. Эт гзет был ншим политическим оргном, но политическим оргном особого тип. Это был прежде всего юмористическя гзет. В ней учствовло подвляющее большинство бойцов. В сущности, нд зметкми этой гзеты еще до их появления в номере ржли в обоих бркх до того, что сотряслись исполинской толщины стены. Тем не менее, когд вывешивлся номер, вокруг него собирлись все бойцы и могли смеяться еще несколько чсов подряд. Все смое тяжелое, неприятное, неустроенное, суровое из того, что было в ншей жизни и во время походов и в пути, — все это предвлось смому безудержному, молодому и веселому осмеянию. Должен сознться, что в силу однородного мужского соств отряд в ншей гзете допусклись иногд и «удрные» словечки. Гзету приходилось срочно срывть, когд появлялсь в отряде сестр Ситников, имени ее я не помню, — предположим, Вер. Это был единствення девушк в Свиягинском отряде. Через нее мы держли связь с рбочими Свиягинского лесопильного звод, через нее нши пртизны связывлись со своими родными. В смом поселке Свиягино и рядом, в большом селе Зеньковке, стояли японцы и белые. Вер был удобным связистом, потому что никто бы из вргов не мог предположить, что эт скромня, зстенчивя девушк может выполнять ткие ответственные здния. Все мы в отряде очень любили ее, очень любили, когд он приходил к нм. Обычно он жил у своих родных в поселке Свиягино. Иногд он могл здержться у нс н несколько дней; тогд стирл нм белье, чинил одежду. Он был очень тихой и нерзговорчивой. Я и сейчс помню ее сидящей н нрх, согнувшись нд иглой. И все понемножку ухживли з ней. А он — безответн. Рзве только что н ккой-нибудь уже очень удчный ход млдшего Кокорвич он вдруг вскидывл н него свои темные ресницы, в глзх ее появлялось выржение луквств, и он нчинл тихо, тихо смеяться, покзывя белые зубы. Я уже скзл о том, что все любили ее. Но отношение к ней было товрищеское в совершенно особом мужском смысле. Ведь нс было около сотни молодцов, оторвнных от своих семей, от жен, невест. Но никогд ни один из нс не допустил себя по отношению к Вере до грубости или пошлости, и, в сущности, по молчливому, неписному ккому-то соглшению не полглось объясняться ей в любви. Позже, когд отряд вошел в город, он вышл змуж з млдшего Кокорвич и уже не рсствлсь с отрядом.

Суровой зимой, примерно в ноябре или декбре 1920 год, когд я был уже совсем в другой чсти и местности, я встретил проездом в Нерчинск весь «Особый Коммунистический». Он к тому времени уже рзросся. Люди только что погрузились в теплушки. Поезд уже рзводил пры, но я успел обежть все вгоны и поздоровться со стрыми друзьями. И в одном из вгонов я увидел, тк же, кк когд-то у нс в тйге, Веру Ситникову, сидящей н нрх и починяющей чье-то бельишко.

Когд пл тмнщин — это случилось в конце янвря 1920 год, — и мы вошли в город Спсск, ни один из Свиягинского отряд не покинул его, хотя многие по своим годм могли бы не нходиться в рмии. Когд создлсь в Спсске пртийня оргнизция, подвляющее большинство членов ншего отряд подло зявление в пртию и подвляющее большинство в пртию было принято. Потом мы добвили туд другие коммунистические ячейки. Тк создлся «Особый Коммунистический». Но его лицом и душою по-прежнему оствлся коллектив рбочих Свиягинского лесопильного звод. Я сейчс понимю, кк это получилось. Люди вместе провели детство в поселке, вместе нчли свой труд н зводе, вместе пошли в пртизнский отряд. Вокруг их ядр, собственно, и сложился Свиягинский пртизнский отряд. Они прошли в отряде большую жизнь, целую политическую школу, поэтому именно из их среды и вышли комндиры и политические руководители отряд, когд он уже рзросся и стл «Особым Коммунистическим».

Сколько труд, ум, политической сознтельности, подлинного повседневного героизм проявили бойцы «Особого Коммунистического» отряд в период реоргнизции рмии, когд нм приходилось соединять вместе и преврщть в регулярные полки пртизнские отряды, реформировть перешедшие н ншу сторону колчковские полки из мобилизовнных нсильно крестьянских прней! Мы стояли в одном грнизоне с японцми. Охрн всех смых ответственных учстков лежл н «Особом Коммунистическом». И совершенно исключительную роль сыгрл «Особый Коммунистический» в ночь с четвертого н пятое преля, когд японцы предтельски и врсплох нпли н нш грнизон. Все поют песню о «штурмовых ночх Спсск». В этой песне поется о боях 1922 год, когд японцы были рзбиты нми. А в то время, о котором я говорю, мы еще были слбы, плохо оргнизовны. Нши чсти еще нельзя было нзвть нстоящей регулярной рмией, и японцы выбили нс из город. Нименее дисциплинировнные чсти удрились в пнику. Связь между отдельными чстями порвлсь, и той силой, которя смогл выдержть до двендцти чсов следующего дня нтиск японцев, оргнизовть прикрытие для отступющих бригд и с честью выйти из боя, был «Особый Коммунистический». Бой был упорный, кровопролитный. Мы понесли много жертв. Особенно много было рненых. Все они были эвкуировны в деревушку, верстх в двдцти от Спсск.

Японцы в эту ночь выступили во всех городх приморской облсти з исключением Имн, где и создлся штб, руководящий обороной. Оргнизовлись фронты в сторону Хбровск и в сторону Спсск. А нши чсти и рненые отступили из Спсск в противоположную сторону от фронт. Для того чтобы попсть н фронт, нши чсти должны были обогнуть японцев по глухим тежным тропм. Стоял очень дружня весн. Шло быстрое тянье снегов. А в ночь японского нступления влом влил густой мокрый снег. Н другой день удрило яркое солнце. Все потекло. Дороги были рзмыты. Болот нбухли водой.

Несмотря н тяжесть переход, «Особый Коммунистический» взял с собой всех рненых. Их несли н носилкх через реки и болот, иногд по шею в холодной, ледяной воде. Я тоже был рнен в этом бою, и мне хотелось бы, хотя и зпоздло, вырзить теперь то чувство блгодрности з любовь и поддержку, которые я и кждый из нс, выбывших тогд из строя, испытл н себе. Нс несли бережно, укрывя шинелями. Чсто, приподнимя, несли нд головми, потому что люди брели иногд по горло в воде. Кждый чувствовл эти сильные руки, поддерживющие нс. Нд нми склонялись н привлх улыбющиеся лиц товрищей; все смое необходимое, что может иметь боец в тяжелом походе, все это в первую очередь предоствлялось нм. Я должен скзть, что нет более великого чувств, чем дружб смелых и сильных людей во время опсности, когд кждый верит своему товрищу, когд кждый может отдть з него свою жизнь и знть, что товрищ не пощдит своей. Именно это чувство согревло нс всех во время этого необыкновенного поход. Впоследствии весь «Особый Коммунистический» был брошен н фронт под Хбровск, и тм н его долю ткже выпл судьб стть глвной силой сопротивления японскому продвижению в глубь облсти.

Рбочие Вяземских железнодорожных мстерских в исключительно короткие сроки соорудили бронепоезд. Н этом бронепоезде «Особый Коммунистический» в течение месяц здерживл нтиск японцев. Еще не опрвившись от рны, я лежл в штбном вгоне н мленькой лесной стнции Корфовскя, неподлеку от Хбровск. Время тянулось для меня невероятно медленно и, по существу, делилось по двум признкм: нши н броневике выезжют н фронт, нши н броневике вернулись.

Вот они сидят возле моей постели — Куницын, бртья Кокорвичи, Ситников, Степн Комлев и другие, и вдруг доносятся орудийные выстрелы. Это движется японский бронепоезд. Ребят тут же зтягивют птронтши, хвтют винтовки и бегут. Я уже слышу грохот брони, пыхтение провоз, н котором ездил бесстршный седой мшинист с грнтми н поясе. Я дже не могу увидеть своих друзей, потому что я не могу подняться с постели, я не могу помхть им н прощние рукой. И я вынужден иногд в течение нескольких чсов лежть, слышть орудийную кнонду, трескотню пулеметов, и ни в чем я не могу принять учстие. И все время томит мысль, кого мы недосчитемся в этом бою?

Но вот пльб смолкет, и я уже издли по содрогнию пути, по дрожнию вгон, в котором я лежу, слышу, что провоз возврщется н стнцию Корфовскя. Бронепоезд с грохотом проносится мимо не остнвливясь. Я слышу голос н путях. Люди идут сюд. Вот они взбегют по ступенькм, вгон кчется, и снов я вижу смелые, сильные, одухотворенные лиц товрищей, еще полные стрсти борьбы, черные в пороховом дыму.

«Ну, кк? Все целы?» — взволновнно спршивю я. «Н этот рз все», — весело отвечют мне и, перебивя друг друг, рсскзывют мне все переживния боя. И рсскзы их полны внутреннего огня и юмор, снов нпоминющие мне зметки в стенной гзете н свиягинском зимовье.

Многие из «Особого Коммунистического отряд» сложили свои головы. Нет в живых Куницын, нет млдшего Кокорвич и многих и многих других. Но пмять об этом отряде и до сих пор живет в сердцх рбочих и крестьян Дльнего Восток. Я был в родных местх в 1934–1935 годх. Многие люди из этого отряд стли уже большими рботникми, некоторые рботют н лесных зводх Дльнего Восток, рботют, кк стхновцы.

1937

Бртство, скрепленное кровью

«Н одном из учстков фронт успешно действует сформировння в СССР чехословцкя воинскя чсть под комндовнием полковник Свободы. Южнее город Н. бойцы этой чст были тковны 60 тнкми и втомтчикми противник. Бойцы чехословцкой чсти в течение дня и ночи смоотверженно вели борьбу с противником и отрзили все тки гитлеровцев. В результте боя было подбито и сожжено 19 немецких тнков и уничтожено до 400 немецких втомтчиков».

(Из сообщения Совинформбюро от 2 преля.)

15 мрт 1939 год немецко-фшистские войск вступили в Пргу.

В глубоком безмолвии, с потемневшими от безысходной ненвисти глзми смотрели чехи, кк по улицм родных городов и селений, где кждый кмень, кждя пядь земли освящены были трудом поколений чехов, ктились орды порботителей и их тнки и пушки грохотли по сфльту.

Обмнутые мюнхенским соглшением, чехословки встретили врг обезоруженными. А между тем никогд еще чехословцкий нрод не был тк готов к сопротивлению. Я помню лето 1938 год в Чехословкии. Кк клокотли Прг и Брно, Клдно и Морвск-Острв, кждый дже смый зхолустный городок среди сиреней и жсминов и смя мленькя деревушк нд Влтвой в предчувствии беды!

Костры в пмять Ян Гус, зжигвшиеся кждый год в ночь с 5 н 6 июля н горх, поросших вековыми липми, и среди усеянных цветми долин по берегм рек, горели в этом году по всей стрне, кк призыв к борьбе. И стрые чешские крестьяне с вислыми седыми усми, ккие, может быть, носили их прпрдеды — слвянские воины из легионов Жижки, рсскзывли у костров среди ночи о многовековой борьбе чехов з свою свободу и звли нрод н стршную битву с немцми Гитлер.

Аудитории стрейшего в Европе Пржского университет ломились от студенческой молодежи. Лучшие ученые стрны, цвет чешской интеллигенции, пистели и кдемики, многих из которых теперь уже нет в живых, воскрешли в пмяти молодежи слвные имен людей, чьей борьбой и трудми жив чешский нрод.

Рбочие люди с звод Шкод, с зводов Витковице, рбочие, чьими умелыми рукми создвлось смое совершенное оружие, готовы были сделть все для зщиты родной земли.

Поезд, переполненные чешскими рбочими, учителями, ртистми, укршенные знменми и словно увитые песнями, льющимися из окон, мчлись из Прги в Судеты н нтифшистские митинги, по всем нпрвлениям к Прге летели поезд с юношми и девушкми н сокольский слет, и воздух дрожл от мощных приветственных криков: «Здр! Здр!..»

Кто мог думть тогд, что через несколько месяцев лучшие из соколов будут кзнены, остльным свяжут крылья и кинут их з решетку?

21 мя стрн призвл под ружье резервистов. Стрые солдты и молодые чешские прни, где бы ни зстл их призыв — н поле з плугом, в шхте у перфортор, з кфедрой в университете или з конторкой бнк, молч, со спокойной решимостью во взоре отклдывли орудия своего труд, целовли жен, детей, невест, мтерей и шли н призывной пункт. Через несколько чсов, вооруженные и обмундировнные, сопровождемые приветственными крикми нрод, они уже шгли в колоннх к вокзлм, и десятки поездов, точных, кк чсы, рзвозили их по грницм родной земли.

Весь нрод знл, что Советский Союз, верный договору с Чехословкией, выполнит свой бртский долг до конц, если чешское првительство окжет вооруженное сопротивление нсильнику.

Врщясь в этом кипении нрод, я гордился тем, что я — русский. В те дни двери кждого сельского домик, рбочей квртиры, жилищ пистеля, дже крепко звинчення крышк любой походной солдтской кухни где-нибудь н Дуне или в Судетх гостеприимно открывлись предо мной, потому что я — русский.

— Говорите с нми по-русски, — просили солдты н грнице з Бртислвой, где в десяти шгх з шлгбумом стоял немецкий чсовой. — Говорите по-русски, пусть немцы знют, что русские с нми.

Чехословкия могл двинуть в бой сорок дивизий. Будь проклят Мюнхен! Немцы беспрепятственно вступили в Пргу, и чехословцкий нрод ввергнут в бездну мучений, рвных которым не было з всю историю трехсотлетнего господств немцев нд чехословкми.

Великую тргедию пережил чехословцкя рмия. Он хотел дрться и вынужден был сложить оружие без боя. Кдры ее были рзгромлены. От руки плч Гейдрих пл семидесятилетний ветерн, комндующий рмией генерл Иосиф Билый. Пл комндующий 7-м чехословцким корпусом в Бртислве дивизионный генерл Гуго Войт. Десятки видных офицеров кзнены и тысячи воинов брошены в тюрьмы и концлгеря.

В дни, когд немцы оккупировли стрну, Людвиг Свобод комндовл бтльоном. И, кк все солдты и офицеры, он выпил до дн чшу унижения своей рмии, своего нрод.

Он был уже опытным, зкленным воином. Он родился в 1895 году. Он окончил встро-венгерскую офицерскую школу, но, кк и большинство чешских юношей, он ненвидел немцев и мечтл о тех днях, когд чешский нрод стнет свободным. В нчле прошлой войны он вместе со своими товрищми перешел н сторону русских и дрлся с немцми в рядх русской рмии.

Он прошел сложный путь ндежд и зблуждений, прежде чем понял, что только новя Россия, возникшя в огне Великой Октябрьской революции, будет верной опорой свободы и незвисимости нродов Чехословкии. Но когд он понял это, он стл другом ншей стрны и ншего нрод.

Вряд ли кто-нибудь, когд-нибудь узнет у этого сдержнного, рно поседевшего чешского воин, исполин с ясными светлыми глзми, ккие чувств бушевли в его душе в те ужсные дни, когд немецко-фшистскя рмия, кк смерч, прошл по безоружной Чехословкии. Но одно чувство, несомненно, покрывло собой все остльные: месть. Одно было ясно ему: нельзя сдвться вргу, подлейшему из подлых вргов. Ндо дрться до конц. Ндо искть верных союзников в борьбе и собирть силы для решющей битвы.

Н родине ему грозили смерть или концлгерь. Собрв рзрозненные группы солдт и офицеров, готовых н любые лишения, лишь бы дрться с немцми, Людвиг Свобод нелегльно перешел грницу Чехословкии. Отныне вся его жизнь был отдн делу борьбы з освобождение своей родины.

З все эти годы скитний, в сложнейшей междунродной обстновке, пройдя через горнило многих испытний, везде, где бы он ни был, он терпеливо, нстойчиво собирл кдры для борьбы з свою родину. Но только в период Великой Отечественной войны советского нрод здесь, н территории СССР, полковник Людвиг Свобод достиг того, о чем он мечтл. Он стл оргнизтором и комндиром первой чехословцкой чсти, сформировнной н территории СССР.

Среди жителей той местности, где формировлсь эт чсть, нвсегд остнется светля пмять о трудолюбивых, жизнердостных и мужественных чешских солдтх.

В колхозной стрде лет 1942 год солдты чехословцкой республики пришли н помощь колхозникм и рботли тк, точно н своих полях, н родной земле.

Нш стрн вооружил солдт Чехословцкой республики первоклссным оружием. С некоторыми видми оружия, нпример с противотнковыми ружьями, они имели дело впервые. Но это оружие попло в золотые руки. Комндиры и солдты делли все, чтобы сокртить сроки обучения, — всем хотелось скорее попсть н фронт.

Ничто тк не подымло солдт, кк вести, которые они получли с родины. Изо дня в день тм шл борьб жестокя, исступлення, не н жизнь, н смерть. Н террор гитлеровских плчей нрод отвечл сботжем, диверсиями. А врг все туже и туже зтягивл н шее нрод кроввую петлю террор.

Сегодня приходило известие о том, что кзнен крупнейший чешский пистель Влдислв Внчур. А звтр — о том, что в городе Тборе поголовно истреблен вся интеллигенция, все профессор сельскохозяйственной кдемии во глве с директором ее, все врчи, двокты, учителя, чиновники. Уже более ст тысяч чехов томилось в тюрьмх и концлгерях. Тысячи рбочих и крестьян вывезены в рбство в Гермнию, рсстреляны, зморены голодом. Пли видные деятели рбочего движения. Крупнейшие профессор — юристы, историки, зоологи — кзнены или зключены в концлгеря. До двух тысяч человек кзнил «протектор» Гейдрих з первый месяц своего господств. Он кзнил до тех пор, пок см не был сржен рукою мстителя. А после того еще кзнено было более десяти тысяч чехов и сожжены дотл деревни Лидице и Лежки.

И кждое ткое известие рнило сердце солдт. «Когд же? Когд же?» — говорили солдты.

Бойцы уже спли, когд было передно по рдио сообщение Информбюро об окружении немцев под Стлингрдом. Свободник (ефрейтор) Гутмн и боец Вйнер, слушвшие сообщение, вбежли в помещение минометных подрзделений.

— Побед! Побед! — кричли они.

Бойцы вскочили, весть срзу рспрострнилсь по всей чсти. Везде кричли «ур» Крсной Армии и Стлину.

— А мы? — спршивли бойцы у своего комндир Свободы. — Когд же? Когд же?

Вот что писл в эти дни полковник Свобод Глвному Комндовнию Крсной Армии:

«По окончнии тктико-технического обучения в прифронтовой полосе, продолжительность которого я оценивю в 2–3 недели, прошу немедленно отпрвить чсть н фронт для использовния ее по вшему усмотрению». И еще он писл: «Героический и многострдльный нрод дом н родине требует от чехословков, нходящихся з грницей, мести, вырженной в ктивной боевой деятельности, з все стрдния и злодеяния, совершенные по отношению к ншему и другим нродм мир. Мы хотим и должны это требовние ншего нрод с честью выполнить. Это диктуется нм чувством долг перед родиной и созннием интересов прогрессивных нродов. Союз и дружб советского и чехословцкого нродов стнут еще более непоколебимыми, когд они будут скреплены кровью, пролитой в общей борьбе вместе с Крсной Армией. Прошу не откзть в моей просьбе».

Тк первя чехословцкя чсть, сформировння н территории СССР, выехл н фронт, провожемя всем нселением. В знк бртской связи и дружбы русскя женщин от имени всего нселения повязл н древко боевого знмени чсти ленту с девизом: «Смерть немецким оккупнтм!»

Чехи попли н один из учстков фронт, где в это время крупные немецкие силы, поддержнные тнкми и вицией, предприняли контрнступление. Чсти полковник Свободы выпл учсток обороны, имевший серьезное знчение.

Все рсположение чсти нходилось под непрерывным ртиллерийским обстрелом и ожесточенной бомбежкой. В смый рзгр бомбежки сторожевое охрнение донесло, что движутся вржеские тнки числом до шестидесяти, з тнкми — втомтчики н трнспортерх.

Вся сил глвного удр немцев пришлсь н деревню, где рсположено было подрзделение ндпоручик Ярош — очень требовтельного и спрведливого комндир, любимого своими солдтми.

Кк ни велики были силы нступвших немцев, полковник Свобод знл, что по хрктеру знимемого им учстк он не имеет прв дть ни одного подрзделения н помощь ндпоручику Ярошу.

— Отходить нельзя. Ты слышишь, брт Ярош? — спросил Свобод по телефону.

— Не будем отходить, брт мой полковник, — скзл Ярош.

А в это время чешские солдты из противотнковых рсчетов и втомтчики, окопвшиеся н окрине деревни, видели перед собой громдное поле и лес з полем, с опушки которого били по деревне вржеские минометы и из которого вот-вот должны были покзться тнки. И вот они вырвлись из лесу со стршным ревом моторов и грохотом пушек и помчлись по полю.

Впервые в современной войне в Европе сошлись в смертельной битве грудь с грудью немцы и чехи. Бронировнные чудовищ, обгоняя один другого, нступли широким фронтом по полю. Все новые и новые выктывлись из лесу, з ними, стреляя из втомтов, шл вперебежку немецкя пехот.

В течение нескольких чсов подрзделение ндпоручик Ярош отбивло яростные тки тнков, выводя из строя то один, то другой. Но н смену им появлялись новые. Отдельные тнки прорвлись вплотную к передней линии обороны и брызнули из огнеметов. Знчительня чсть противотнковых рсчетов выбыл из строя, и около двух десятков тнков прорвлись в глубину обороны ндпоручик Ярош.

Несмотря н всю тяжесть тнковой тки, оствшиеся в живых солдты из пулеметных рсчетов и втомтчики не бросили своих позиций, отсекли немецкую пехоту от тнков и зствили ее злечь метрх в пятидесяти от деревни. В это время в глубине обороны звязлся бой между немецкими тнкми и чешскими стрелкми, действоввшими грнтми и бутылкми с зжигтельной смесью. Нервный и стршный бой этот длился в течение дня и ночи. В этом бою смертью хрбрых погиб ндпоручик Ярош, рздвленный гусеницми. Но немцы были отбиты, оствив н поле боя девятндцть тнков и около четырехсот трупов немецких солдт.

Перед отъездом н фронт полковник Людвиг Свобод писл Верховному Глвнокомндующему Вооруженными Силми СССР товрищу Стлину:

«…С этим девизом и твердой волей последовть прекрсному примеру героической Крсной Армии мы пойдем в бой. Мы сделем все, что будет в нших силх, чтобы зслужить доверие Верховного Глвного Комндовния Крсной Армии и жизнь в свободной Чехословцкой республике. В этом своем решении мы будем неустнны до тех пор, пок не победим».

Полковник Свобод и воины его чсти докзли, что н слово чешского воин можно положиться. В боях против гитлеровских рзбойников чехословцкя чсть покрыл себя неувядемой слвой. Нроды Советского Союз и Чехословкии побртлись кровью. В своей борьбе они будут неустнны, пок не победят. Д живет во веки веков их дружб!

1943

Боец

Мы возврщлись н комндный пункт чсти из селения, только что с боем знятого ншими войскми. В деревне, вернее, бывшей деревне, тк кк от нее остлсь только одн обгореля бньк, мы нгнли группу рненых. Бойцы рсположенного здесь подрзделения, нходящегося в резерве, рсспршивли рненых о ходе боя.

— Вы что здесь толпитесь? — спросил, вылезя из мшины, мой спутник Белов, зместитель комндир чсти.

— Снчсть ищу, д они ее прошли, он вон куд, влево… — пояснил сержнт подрзделения, нходящегося в резерве.

Среди рненых бойцов были рненные тяжело, в голову, в ноги, тк что они едв передвиглись, и были рненные легко.

— Ты куд рнен? — спросил Белов, опытным взглядом выловив среди рненых ниболее здорового вид бойц, молч стоявшего позди своих товрищей.

Н крсном лице бойц мгновенно появилсь гримс боли.

— В спину рнен… Ай-я-яй! — скзл он жлобным голосом.

И только он тк скзл, бойцы резервного подрзделения и тяжело рненные кто презрительно, кто нсмешливо посмотрели н него. А н лицх легко рненных появилось виновтое выржение.

Возле стоял боец с збинтовнной головой, — одни сверкющие глз д черные зпекшиеся губы видны были н его лице, — обе руки его были тоже в бинтх. Нельзя было не удивляться силе воли этого человек, который с тким тяжелым рнением не просил мшины или подводы, передвиглся см. Он угрюмо посмотрел н бойц, пожловвшегося Белову, и отвернулся.

— Отвези-к его и еще кому тм трудно идти, — скзл Белов шоферу.

Пок шофер усживл тяжело рненных в мшину, боец с оцрпнной осколком спиной перестл хныкть и робко, вопросительно смотрел н Белов.

— Чего же ты смотришь? Иди, лечись. Коли рнен, лечись, — нсмешливо скзл Белов и, оглядев бойцов, подмигнул им.

Бойцы зсмеялись. И снов н лицх других легко рненных появилось виновтое выржение.

— Увидишь, эти обртно в свою чсть вернутся, — поссывя в полутьме трубочку, смеясь, говорил Белов, когд мы пешком тронулись к комндному пункту, — вернутся, не то товрищи зсмеют.

Я не сомневлся, что это тк и будет. Не было и нет н свете рмии, где бы мужество бойц в преодолении физических и душевных стрдний, где бы презрение к рнению и скрытя гордость з кровь свою, пролитую в бою, были бы тк широко рспрострнены, кк в Крсной Армии.

Это только одно из проявлений той нрвственной силы, которую социлистический строй воспитл в смых обыкновенных людях. Он, эт нрвствення сил, подымет нших людей до тких вершин человеческого дух, когд см смерть в бою з спрведливое дело уже не стршн им.

В той же чсти, из которой ушел боец с оцрпнной осколком спиной, был крснормеец Пдерин, посмертно получивший звние Героя Советского Союз. В 1941 году, в боях з Клинин, у вржеского дзот, не дввшего продвинуться вперед и много унесшего жизней нших людей, Пдерин был тяжело рнен и в порыве великого нрвственного подъем зкрыл мбрзуру дзот своим телом.

Велик сил отвги и готовности к смопожертвовнию. Но и он см по себе еще не делет нстоящего бойц, если он не учится влдеть своим оружием и не нкпливет нвыков поведения бойц в современном бою.

Чсть, которой комндует тов. Кроник, действует в местности, которую врг превртил в тк нзывемую «зону пустыни». Десятки деревень, обознченных н крте, существуют только кк нзвния, их нет н земле. Они сожжены, жители их чстью выселены глубже в тыл, чстью угнны в рбство в Гермнию. Н территории, еще знятой немцми, сохрнились, хотя и в сильно рзрушенном виде, редкие нселенные пункты, которые по своему рсположению и устройству покзлись немцм удобными для рсквртировки своих грнизонов. Жителей тких селений под угрозой виселицы зствляют рботть н постройке укреплений и по обслуживнию немецких грнизонов. Сотни и тысячи людей буквльно вымирют от голод.

Сложное чувство влдеет советским человеком, одетым в крснормейскую шинель, перед сржением з освобождение ткого нселенного пункт Эн, освященного в пмяти нших людей двумя с лишним десятилетиями свободной, трудовой, счстливой жизни… Чувство подъем оттого, что мы освобождем свое, кровное. Чувство жлости к жителям, к мтерям и млым детишкм, попрятвшимся в холодные подвлы, мерзлые, мокрые щели. Чувство ожесточения против врг, который от сознния своих преступлений и предстоящей рсплты сопротивляется с удвоенной и утроенной силой.

Много и других невыскзнных чувств, скрытых буднями войны под веселой улыбкой, под грубой шуткой, теснится в это время в сердце бойц Крсной Армии.

И все дни перед штурмом идет невидння рбот сверху донизу, от высшего комндовния до рядового бойц, рбот творческя и будничня, политическя и оргнизционня, хозяйствення и педгогическя, и просто физическя. Перед смым штурмом, чс в четыре утр, комндир чсти Кроник и его зместитель Белов обязтельно выедут в подрзделения — проверить их боевую готовность. А в это время бойцы, которым предстоит решить здчу, еще спят.

Чсов в пять утр их рзбудят дневльные. Бойцы съедят по полкотелк мясного суп, зсыпнного крупой, и по доброй порции пшенной кши, которую они нзывют «блондинкой» в отличие от гречневой, которую, впрочем, нзывют не «брюнеткой», «ншей строевой» или «кдровой». И под прикрытием тумн, ложбинми и кустрникми, стнут нкпливться н исходных для тки рубежх.

Первый признк неопытного бойц в нступтельном бою — он збывет о том, что винтовк дн ему зтем, чтобы стрелять. Крснормейскя винтовк, великое русское оружие! Ккой грозной силой являешься ты в рукх опытного воин! Широко известно имя снйпер Серфим Григорьевич Оприн, родом из республики Коми. Серфим Григорьевич бьет врг из винтовки с оптическим прицелом. Зимой 1942 год он сбил немецкий смолет. По последним, дошедшим до меня сведениям, он убил 432 немц, но, нверное, этот счет уже возрос.

Неопытный боец первое время все свои ндежды возлгет н огонь втомтического оружия, огонь минометов и ртиллерии. Он лежит, когд все лежт. Когд рздется комнд «Вперед!», он передвигет свое тело вперед — бежит или ползет, кк другие. Он честный боец. Он пойдет всюду, куд ему прикжут. Винтовк у него вычищен, он никогд не бросит ее, кк не бросит ничего из вверенного ему военного имуществ. Он кричит «ур». Но он не использует кк следует оружие, пок не приобретет опыт.

Умение обрщться с оружием, ккое бы оно ни было, и любовь к своему оружию — первый признк нстоящего бойц.

В бою з нселенный пункт Эн стнковый пулемет комсомольц Новиков поддерживл нступление стрелкового взвод. Немцы зсекли пулемет. Осколкми вржеской мины был выведен из строя весь рсчет. Остлся один Новиков. Сменив огневую позицию, он один продолжл вести огонь по вргу. Немцы вторично обнружили пулемет Новиков и открыли по нему минометный огонь. Но, верный военной присяге, Новиков продолжл бить по вргу. Вржескя мин рзорвлсь около пулемет, и Новикову оторвло пльцы н левой руке. Продолжть вести огонь он не мог. Тогд Новиков пополз и вытщил из-под обстрел свой пулемет. Комсомолец Новиков любит свое оружие, кк боевого товрищ.

Успех дел в конечном счете решет нстоящий, опытный боец, изучивший нвыки врг, умеющий его перехитрить, боец иницитивный, могущий решть смостоятельные здчи и искусно взимодействующий со своими товрищми. Н тких бойцх зиждется мощь Крсной Армии и ее великий нступтельный дух.

Одним из тких бойцов был и крснормеец Лдно. Он понял, что змедление движения н его учстке вызвно шквльным огнем трех немецких дзотов, искусно рсположенных один возле другого, обойти их с флнг мешет немецкя пулеметня точк. Лдно поствил целью прежде всего погсить эту вржескую точку огнем своего втомт. Он потртил немло времени, чтобы осуществить эту здчу, и осуществил ее. И тогд ему открылся путь к трем вржеским дзотм. Открылся путь! Конечно, вся эт местность был под огнем. Но одно дело, когд врг бьет прицельным огнем, и другое дело, когд он с дльних позиций бьет по местности н всякий случй. Искусно мскируясь, Лдно один подполз к дзотм и стл збрсывть их грнтми. Все три дзот были рзрушены. Лдно убил свыше двдцти немцев. Подрзделение ворвлось в нселенный пункт.

Отвжный и опытный боец — звтр уже сержнт, млдший комндир, подучившись, — офицер Крсной Армии.

В одной из чстей было поручено взводу млдшего лейтеннт Всилия Поздняков блокировть дзот, обстреливющий подступы к деревне. Во взводе нходился боец Прудников, человек с боевым опытом, уже немолодой, коммунист.

Перебежкми, группк з группкой, взвод лейтеннт Поздняков нчл приближться к вржескому дзоту. Кк только достигли первого рубеж, Прудников опытным движением скользнул н бок, извлек из чехл лоптку и очень ловко и скоро зрботл ею. Спрв от него лежл боец Кезиков и не окпывлся.

— Тк, брт, ты скоро провоюешься, — спокойно скзл Прудников, продолжя окпывться.

Когд окопчик был готов, Прудников отер руквом пот с бровей и черных своих усов, улыбнулся Кезикову и скзл:

— Н войне больше поту, меньше крови.

Кезиков тут же нчл зрывться — и вовремя: по ним открыли огонь. Прудников, тщтельно прицеливясь, методически вел огонь из винтовки, Кезиков во всем подржл ему.

Послышлсь комнд:

— Вперед!

Бойцы побежли к следующему рубежу. Неподлеку бежл крснормеец Визюков. Он то и дело попрвлял съезжвшую н глз кску, потом, рзозлившись, отбросил ее. Кск упл н землю. Прудников поднял ее.

— Лучше возьми, брт, пригодится, — скзл он Визюкову.

Огонь из вржеского дзот был тк силен, что взвод не мог подняться. Лейтеннт Поздняков прикзл молодому бойцу Смородину подползти и збрость дзот грнтми. Смородин оробел.

— Стршно? — с улыбкой спросил Прудников. — Рзрешите мне вместо него? — обртился он к комндиру.

— Нет, я все сделю, — скзл опрвившийся Смородин.

— Тогд ползите вдвоем, крепче получится, — решил лейтеннт.

Тк у Прудников появился первый боец Смородин, признвший его кк своего комндир. Они с честью выполнили свою здчу, и чсть знял деревню.

Боец Прудников — это будущий комндир.

Тков роль опытного бойц в современном бою. Опытные комндиры знют, что они только тогд сильны и могут выполнить любую здчу, когд они успевют воспитть тких бойцов, зботятся о них, берегут и вовремя выдвигют их из мссы н комндные должности.

1943

Сергей Николевич Сергеев-Ценский

В снегх

1

В это утро, умывясь около землянки ледяной водой, летчик лейтеннт Свиридов вспомнил только что виденный стрнный ккой-то сон.

Обыкновенно никких в последнее время снов Свиридов не в состоянии был припомнить, но этот почему-то зпомнился.

Он видел свою московскую квртиру н шестом этже и в ней — жену Нюру и четырехлетнюю светловолосую, в отц, дочку Ктю. Они сидели обнявшись, смотрели в окно, ближе к двери, н полу, стоял электрический чйник, от которого шел крсный шнур к штепселю. Он же см будто бы вошел в эту комнту из коридор и вдруг услышл слов, скзнные очень отчетливо и с большой тоской:

— Я — жворонок… Я умею говорить по-человечески… И вот меня хотят изжрить!

Слов эти шли из чйник, когд он пригляделся, то окзлось, что чйник почему-то похож н клетку, и в этой клетке-чйнике метлся действительно серенький хохлтый жворонок с безумными от ужс глзми.

Потом кк-то все спутлось, смешлось. Он порывлся вытщить из горячего уже чйник-клетки этого изумительного говорун, но почему-то не мог, Нюр и Ктя уже не сидели около окн, — их не было в комнте, — и никто не объяснил ему, что это з жворонок и зчем нужно было его жрить. А потом н дне чйник он увидел только мленькую головку уже зжренной птички.

В двдцть пять лет люди вообще мло бывют склонны думть о том, чего не бывет в жизни, здесь, в тундре, где тонули в снегх низкорослые жиденькие корявенькие березки и неумолчно гремел войн, тем более некогд было думть об этом.

Кругом лежл укрытя снегом тундр, подпертя н зпде грядою сопок, н севере темнело полосой Бренцево море, и оттуд сейчс тянул легкий, но свежий ветер.

В этот день Свиридов должен был птрулировть тм, в стороне чуть зметно синевших дльних сопок, из-з которых чсто появлялись вржеские бомбрдировщики, чтобы тревожить Мурмнск.

Аэродром, н котором, тщтельно змскировнный, стоял в ряду с другими и его «ястребок», был укрыт мягким, пок еще неглубоким снегом.

Свиридов, тепло одетый для полет, кзлся издли толстым и неуклюжим, хотя был легким и гибким, хорошим гимнстом. Из землянки он вышел, зхвтив с собой н всякий случй бортпек: несколько бнок консервов, несколько плиток шоколду. И вот, быстро пробежв по снегу и оствив в нем широкий след, «ястребок» оторвлся от земли и свечой пошел в высоту.

Кк-то вышло тк, что лейтеннт дже не попрощлся с Бдиковым, вспомнив об этом при взлете, подумл: «Ну, пустяки ккие… Нендолго же лечу, вернусь…»

Ему чсто приходилось вылетть в рзведку и возврщться в положенный срок, никого не встретив в воздухе. Однко еще с рннего утр он, кк и другие, видел, что день нклевывется ясный. Небо было хотя и облчным, но с большими прозорми бледной голубизны. А когд «ястребок» прорезл дв слоя облков, небо стло горздо просторнее, чище… И вдруг рзглядел в нем Свиридов три мутные, прячущиеся в облке тени смолетов.

«Может быть, свои, не фшистские?»

Послушный опытным рукм, лежвшим н штурвле, «ястребок» пошел н сближение. Свиридову просто хотелось убедиться, что это свои, в чем он был почти уверен, однко чем ближе он подходил, тем яснее видел: врги.

С земли он узнл бы их по хрктерному шуму моторов, но теперь рев «ястребк» зглушл все звуки кругом. Вргов выдл их желтый кмуфляж. Глз искли н ближйшем из них белый круг с черной свстикой в середине и ншли. И тут же пришло решение нпсть.

Чтобы нпсть, нужно было нбрть высоту. Лейтеннт быстро взял штурвл н себя — «ястребок» резко взмыл кверху.

Нстл момент. Свиридов выбрл бомбрдировщик, который был ведущим в звене, и спикировл н него. Зтяжня очередь трссирующих крупноклиберных пуль пронзил првую плоскость. Тяжеля мшин нчл оседть, но он, увлекшись, продолжл тртить н нее свой зпс птронов.

Фшистский бомбрдировщик зрылся в тучх и исчез из виду. Упдет ли или дотщится до удобного мест посдки — этот бомбрдировщик был уже выведен из строя, дв других?

Свиридов присмотрелся к ним и увидел, что они, потеряв ведущего, изменили нпрвление и уходят от него во всю силу моторов.

Он полетел вслед з ними.

«Врешь, не уйдешь, гд!» — подумл лейтеннт, зметно покрывя рсстояние до ближйшей вржеской мшины.

Сбитый им бомбрдировщик был третьим по счету в списке его побед; этот, впереди, входил в шеренгу четвертым. Одного, из двух прежних, он протрнил, слегк только погнув свой винт. Он уже видел, что этот, стремившийся от него уйти, будет вторым…

И ткое было чувство уверенности, что его ждет и здесь полня удч… Однко случилось не совсем-тк, кк ожидлось.

Был ли допущен ккя-то небольшя, но роковя ошибк им смим, когд он повис уже нд хвостом вржеского смолет и приготовился всем телом к удру, или немецкий летчик в ккую-то долю секунды чуть-чуть взял влево, но только что винт «ястребк» удрил в хвост бомбрдировщик, причем от руля глубины посыплись вниз обломки, кк Свиридов почувствовл, что левое крыло его «ястребк» тоже рнено.

От толчк Свиридов едв усидел н месте. Потом точно судорожня дрожь охвтил все тело «ястребк»; этого не было в тот первый рз, когд он применил трн. И хотя лейтеннт видел, кк от его удр пошел вниз бомбрдировщик, но рдость не появлялсь: он чувствовл, что, дрож и збиря влево, стл снижться и его мшин. Он понял, что левое крыло повреждено, что о полете дльше или н свой эродром нечего было и думть, что единственное, о чем он может мечтть теперь, — это посдить свой смолет где-нибудь тк, чтобы он не рзбился и не схоронил его смого под обломкми.

Мгновення оторопь, от которой дже виски под шпкой вспотели, сменилсь в нем предельной собрнностью: впереди был смерть, если он допустит хоть млейшую ошибку. Где-то нужно было посдить смолет, но где именно? Внизу видны были только склистые сопки, обрывы, почти отвесные и потому не покрытые снегом. Вся земля от этих кменных обрывов кзлсь полостой, кк огромнейший мтрц. А времени для выбор мест посдки отводилось в обрез: смолет мог еще плвно снижться, но лететь он уже не мог.

Свиридов был тк полон острой мыслью спсти смолет, знчит, и себя, что не вспомнил дже о сбитом им только что бомбрдировщике. Н ккую из этих сопок внизу он упл, ему было уже безрзлично. И велик был его рдость, когд он зметил ккую-то ровную площдку между тор. Он не срзу понял, что это змерзшее и покрытое снегом озеро; он видел только, что здесь можно совершить посдку. И вот «ястребок» коснулся колесми снег, протщился в нем животом десятк дв метров и стл.

Снег лежл неровно: местми меньше, местми больше; мотор уже не стло слышно; тишин и сознние, что жив, что мшин цел, что ее можно будет еще испрвить и пустить в дело. Нужно было только осмотреться, зпомнить местность, сообрзить, кк и в ккую сторону отсюд выйти, чтобы добрться к своим.

Свиридов сдвинул н лоб очки, снял с себя пршют, отодвинул колпк с кбины и огляделся, нсколько мог.

Горы обступили озеро со всех сторон, но скты их, поросшие деревьями, были не круты. Их склдки, где снег кзлся особенно глубок, густо синели. Никк не предствлялось, чтобы ходили где-нибудь здесь человеческие ноги, до того нетронутя стоял кругом тишин.

И вдруг тишину эту прорезл выстрел. Это было тк неожиднно, что Свиридов не поверил себе: выстрел или, может, треснул лед… Но спустя две-три секунды еще выстрел, и дже кк будто пуля удрилсь о смолет. Тогд лейтеннт выхвтил из кобуры свой пистолет и зжл в руке, в то же время высунувшись из кбины.

Первое, что он увидел, был огромня собк — мышстого цвет дог; двух фшистских летчиков, бежвших тяжело следом з нею, он увидел в следующий момент, и только потом бросился ему в глз тот смый бомбрдировщик, который был тк недвно им сбит: немец-пилот посдил его в другом конце того же озер.

Вргов было двое, с огромной собкой, которую вздумлось им взять в полет, и собк эт уже подбегл неловкими прыжкми, увязя кое-где в снегу. Но не в нее, в переднего из летчиков, который стрелял, три рз подряд выстрелил Свиридов, и тот упл; дог был уже в двух шгх, и лейтеннт едв успел укрыться от него, зкрыв колпк кбины.

Дог рычл и скреб передними лпми колпк кбины. Низко обрезнные круглые уши он прижл к широколобой квдртной голове; шерсть н зтылке поднялсь дыбом. Яростные зеленые глз, огромные белые клыки, пен н крсных брыжх, рычние, перешедшее в вой, — все это з стеклом, тут же, и видно, кк подбегет второй летчик, высокий и грузный.

Но вдруг дог, стремившийся вскочить н глдкий верх мшины, сорвлся и опрокинулся н спину, в снег. Точно толкнуло что Свиридов тут же отбросить колпк кбины, перегнуться через борт и выстрелить. Огромня собк збилсь н снегу, окршивя его своей кровью. Встть он не могл уже больше: голов ее был прострелен. Длинным языком он лизл снег.

А фшист, толстощекий, грудстый, зеленоглзый, всем своим внешним обликом рзительно похожий н своего дог, был уже близко и кричл:

— Погоди, русский, погоди-и!

Русские слов угрозы — это было тк неожиднно, что Свиридов тут же выскочил из кбины нвстречу вргу.

Он выстрелил в его сторону, но промхнулся ли от волнения или только слегк рнил, не понял; фшист, рыч по-дожьи и бормоч: «Не уйдешь, врешь!» — опрокинул его и прижл всей тяжестью своей шестипудовой туши.

Свиридов собрл свои силы, нсколько позволило это сделть кожное пльто, и сбросил с себя гитлеровц. Но при этом пистолет выпл из его руки, фшист, окзвшийся через момент снов сверху, обеими рукми схвтил его з горло.

Видя, что вот-вот конец, что уже не хвтет воздух, Свиридов подтянул левое плечо и вывернул првое из-под нвлившегося н него врг. Тогд пльцы фшист рзжлись, и лейтеннт не только сильно втянул в себя свежий морозный воздух, но, вспомнив о пистолете, нчл ншривть его около себя в снегу.

Однко гитлеровец предупредил его. Руки он рзжл зтем, чтобы вытщить финский нож из крмн, и торжествующими стли его круглые зеленые дожьи глз, когд он вонзил нож в лицо лейтеннт и резнул от переносья вдоль левой щеки и нижней челюсти.

Остря боль отдлсь в сердце лейтеннт. Нож в руке врг — это был уже явня смерть. И всплыл в пмяти дед, кк-то рз скзвший: «Если лихой человек, беспощдный, тебя осилил, вдрь его ногой в причинное место». Свиридов шевельнул првой ногой, согнутой в колене, и из последних сил удрил немц коленом между рскоряченных ног.

«Лихой человек» вскрикнул глухо и обмяк, опустив руку с ножом, знесенную было для второго, смертельного уже удр, лейтеннт тем временем ншрил подмятый им под себя и вдвленный в снег пистолет. Не теряя ни одного мгновенья, он выстрелил туд, куд пришлось дуло пистолет, в левый бок фшист — и тут же почувствовл себя свободно: врг сполз с него совсем, он же отодвинулся по снегу в сторону и сел, не имея сил подняться н ноги.

Тк сидел он несколько минут. Он глядел в глз смертельного врг, которые стекленели, тумнились, но не зкрывлись, и, подтягивясь рукой до чистого снег, приклдывл его к рне; когд же комок снег бгровел от крови, отбрсывл его и брл другой.

Дог перестл уже дергть лпми, зстыл. Неподвижно лежл в снегу шгх в тридцти, другой гитлеровец. Неподвижно, кк н эродроме, стояли одн в виду другой две поклеченные воздушные мшины: одн со свстикой, другя с крсной звездой.

Всюду н льду озер было тихо, кругом в горх было тихо, вверху, в облчном небе, было тихо. Все живое, что здесь было теперь, — он один, лейтеннт Свиридов, с лицом, глубоко рзрезнным финским ножом.

2

Боль был остря, неутихющя, гулко отдющяся в голове. Сжть зубы окзлось невозможным, тк кк рнен был и верхняя десн во всей левой стороне, и чсть нижней, и он долго выплевывл кровь.

Но нужно было все-тки встть и, не теряя времени, идти в сторону своих землянок: первозимний день короток везде, здесь, в тундре, он короче, чем где бы то ни было.

Свиридов подошел к своему «ястребку» и взял из него то, что считл смым нужным в дороге: бортпек, крту, викомпс. Перезрядил пистолет, оглядел в последний рз мшины, свою и чужую, и трупы вргов и пошел прямо н север, чтобы выйти к морю.

Он то провливлся в глубокий снег, то выбирлся н лысый обледенелый кмень обрывистых ребер сопки, то зстревл в ползучих деревьях, похожих н кустрник, и не успел еще перевлить через сопку, кк уже ндвинулся вечер.

Ему кзлось, что отсюд, с порядочной высоты, он должен будет увидеть темную полосу моря, кк приходилось видеть ее с истребителя, но не было ничего видно, кроме других сопок, густо уже синевших во всех своих впдинх.

Свиридов стрлся припомнить, кк летел в нчле полет, пок не встретился с немецкими бомбрдировщикми, и куд повернул потом, чтобы по местности определить, хотя бы приблизительно, где он нходится. Но в пмяти это стерлось, зслонилось другим, крт, взятя им, ничего ему не рзъяснил: н ней тут было просто белое пятно.

Рзогревшись от ходьбы, Свиридов не чувствовл холод и, когд совсем окончился день, остновился и сел прямо н снег. Он очень устл и от борьбы с вргом, и от потери крови, и от ходьбы, но когд вздумлось ему хоть немного подкрепить силы шоколдом, который был в его бортпйке, окзлось, что он не мог этого сделть. Боль во рту не позволял сжть зубы, которые к тому же кчлись. Он подержл н языке кусок шоколдной плитки и выплюнул.

Он знл, что ночь не будет темной, что небо н севере вот-вот рсцветится сполохми, и сполохи нчлись, кк обычно, кким-то мгновенным рзрывом темного неб и зколыхлись рдугой цветов. Отсюд, с пустынной сопки, это было горздо более величественно, чем оттуд, от своих землянок, однко не менее непонятно.

Снежные шпки сопок зигрли то голубыми, то розовыми, то плевыми полосми и пятнми, и лейтеннт Свиридов следил з этими переливми тонов, точно нходился в кртинной глерее. Но устлость постепенно тяжелил и тяжелил веки, и он здремл, прислонясь спиною к кмню.

Он именно дремл, не спл, потому что в одно и то же время отштывлся куд-то в провлы сознния и ккой-то чстью мозг сознвл, что он н сопке один, что кругом снежня пустыня, что тянется ночь, что переливисто блещет северное сияние.

Очнулся и откинул голову, когд что-то коснулось его изрненного лиц, отчего внезпно стл острее боль. Он дже приподнялся несколько н месте, огляделся.

Недлеко от себя, н кмне обрыв, он зметил две светящиеся точки рядом; их не было прежде. Они пропли было н миг и опять зжглись. Он догдлся, что это глз совы, белой большой полярной совы, что это он пролетел около него тк близко, что здел его крылом, может быть, дже сел н его плечо.

Потом рздлся довольно резкий в тишине и неприятный крик. Это другя ткя же сов пролетел нд ним и сел недлеко от первой. Сктв снежок, Свиридов бросил его в сторону двух пр светящихся глз. Совы улетели, и крик их послышлся издли.

Свиридов встл и пошел дльше, однко свет сполохов, достточный, чтобы идти по ровному месту при неглубоком снеге, здесь, н стремнинх сопки, окзлся очень обмнчивым по своему непостоянству, по прихотливой игре тонов. Лейтеннт провливлся чуть не по пояс в снег тм, где ему предствлялось твердое место, и нтыклся н деревья, тщтельно обходя их резкие тени.

Кончилось тем, что через чс он сел снов, чтобы дождться рссвет. Опять дремл; опять нд ним и около бесшумно вились белые совы, он, прогоняя их снежкми, вспомнил случй, бывший н его московской квртире.

Тм н блконе зимой Нюр оствлял кое-что из продуктов, и вот змечено было ею, что исчезли бесследно то сливочное мсло, кускми по сто грммов, то ветчин, нрезння и нкрытя трелкой, то дже рстерзн был куриц, приготовлення для бульон.

Грешили н чьего-нидубь кот, хотя и не понимли, кк мог он взбирться н блкон шестого этж, и вдруг нечянно зстли н блконе ворону. По описнию Нюры, это был ккя-то необыкновенно большя ворон, видимо очень опытня в подобных кржх. Мсло, нпример, он ккуртно освобождл от оберточной бумги; трелку с ветчиной, тоже ккуртно и стрясь не стучть, спихивл клювом; у курицы он съел только печенку и сердце…

Грезилсь московскя квртир, Нюр, Ктя… Предствлялось, кк воентехник Бдиков и другие товрищи ждли его возврщения, теперь решили уже, конечно, что он погиб…

Тяжелели веки, дремлось, ухли совы, колдовли сполохи н круглых шпкх сопок — в этом прошл ночь, чуть свет он двинулся дльше, спрвляясь со стрелкой компс.

Все кзлось, что море где-то не тк длеко, что вот еще чс, дв, пусть три, ходьбы, и он его увидит. В это хотелось верить, и в это верилось. А между тем чем дльше, тем все труднее стновилось идти: деревенели ноги.

Свиридов понимл, что нужно было бы подкрепиться, хотя не ощущл еще сильного голод. Но когд снов вынул плитку шоколд и положил в рот, то убедился, что не только жевть, дже и сость было нестерпимо больно, и он бросил всю плитку в снег.

Это он сделл с досды, но потом уже не досд, только ощущение непосильной тяжести всего, что было н нем и с ним, зствило его выкинуть из своего бортпйк две бнки консервов, совершенно ему ненужных, рз он не мог жевть, но тяжелых.

Был ли это обмн чувств или нстойчивое желние убедить себя, что он поступил кк следует, но несколько времени потом Свиридов шел более бодро.

У родник, бившего из-под тонкого льд и пропдвшего в снегх, он остновился и нчл пить из горсти. Глотть было больно, однко пить очень хотелось; кроме того, холодня вод освежл рот. Около родник просидел больше чс и рз три принимлся пить.

Но когд Свиридов пошел дльше, он вздрогнул, увидев совсем недлеко от себя ожившего дог. Тк покзлось по первому взгляду: медленно, тк же, кк и он, идет шгх в десяти в крутящейся поземке мышстый немецкий дог.

Рук лейтеннт чуть не потянулсь к пистолету, но он рзглядел острые уши, пухлый хвост и понял, что это волк.

Мтерый волк легко ствил лпы, не провливясь н слбом нсте, и поглядывл н него, кзлось бы, вполне добродушно. Шел Свиридов, шел рядом волк, точно стрый знкомый, и лейтеннту пончлу это не кзлось неприятным.

Он не знл, првд, кк ведут себя полярные волки, о своих же рязнских волкх он с детств слышл, что они н человек не нпдют. Пробовл остнвливться, чтобы дть волку возможность уйти куд-нибудь дльше, но волк остнвливлся тоже.

Между тем, несколько оживленный холодной водой, Свиридов снов нчл уже терять силы. Ему дже кзлось, что у него жр: во всем теле нчинлсь ломот. И он понял вдруг, что волк идет с ним неспрост, что хищник видит, нсколько обессилел человек, вот-вот упдет, чтобы не встть больше. Тогд он стнет его зконной добычей.

Свиридов остновился. Волк поглядел н него и присел н здние лпы, для приличия отвернув морду.

Свиридов медленно вытщил пистолет, проговорив при этом: «Ого, тяжелый ккой!» — тк же медленно поднял его и нжл гшетку. Он не целился, он выстрелил только зтем, чтобы испугть волк. И хищник, действительно испугнный, помчлся от него во всю мочь и пропл тм, в сопкх.

Поземк же рзыгрлсь в метель. И хуже всего вышло, что это случилось к концу дня. Ндежд увидеть море — было все, чем он жил теперь, но метель бил в глз, метель крутилсь около, зстилл все кругом, принесл с собой резкий холод.

Свиридов ншел место, где можно было сесть спиной к ветру, и, когд совсем стемнело и потом в миллионх снежинок перед ним переливисто зсверкл рдуг северного сияния, остро стло жль ему всего, что он оствит, змерзнув тут.

Очень хотелось спть, и стршно было зснуть. Он знл, кк змерзют люди во сне: снчл приходит сон, потом смерть. Он силился убедить себя, что слишком тепло одет для того, чтобы змерзнуть, но в то же время чувствовл озноб, сменивший недвний жр.

Когд он покидл свой истребитель, то думл, что придет к своим и потом прилетит сюд, н озеро, с воентехником Бдиковым и другими; что его «ястребок» будет испрвлен и вновь поднимется в воздух, может быть, испрвят и немецкий бомбрдировщик. Теперь ему думлось, что н озеро непременно нлетят врги.

Боль в рзрезнных деснх покзлсь ему теперь сильнее: все зубы ломило. Кждую небольшую тень впереди или сбоку он принимл з вернувшегося волк: сидит и смотрит, жив ли еще человек или уже можно нчть его рвть клыкми, ткими же огромными, белыми, кк у дог.

Предствился довольно ярко тот сон, который он видел в последнюю свою ночь в землянке: мечется хохлтый жворонок с крсными от ужс большими глзми, и слышен его умоляющий голос: «Я — жворонок… Я умею говорить по-человечески… И вот меня хотят изжрить!» Потом очень непонятно кк-то Ктя очутилсь у него н коленях и все допытывлсь, ккие бывют жворонки и кк поют… Он прижимлся рненой щекой к ее мягким волосм, и от этого боль утихл.

Несколько пр совиных глз то здесь, то тм, то около — видел ли он, или чудились они, не был твердо уверен в этом Свиридов. Но он почти чувствовл, кк совы сдились тут где-то, прилетя вместе с метелью. Они помнили, должны были помнить о нем с прошлой ночи; они, кк и волк, не могли упустить своей добычи.

Метель бушевл всю ночь, и стрнно было Свиридову увидеть при первых признкх близкого рссвет, кк он утихл, кк порывы ее все слбели… Когд можно уже было рзглядеть стрелку компс, он пошел снов.

Метель местми нмел сугробы, местми обнружил кочки тундры, отчего идти стло труднее, — тк ему кзлось, но он просто обессилел: ночной отдых если и подкрепил его, то нендолго. Непосильной тяжестью лежло н плечх кожное пльто… Едв передвигя ноги, он думл, что бы ткое выбросить н снег, чтобы было легче идти. «Пистолет?.. Нельзя: может опять появиться около волк… Авикомпс?.. Тоже нельзя: инче не выйдешь к морю…» Он пошрил в крмне, ншел тм крндш, совершенно ненужный ему теперь, и выкинул.

Он шел, кк в бреду, едв перествляя тяжелые ноги, иногд вглядывясь туд, вперед, где должно было покзться море. И когд оно покзлось нконец к вечеру этого дня, Свиридов был уже до того слб, что не почувствовл рдости. Но почти тут же зметил темный силуэт человек, первого человек з эти несколько дней, и первое, что он сделл, — вытщил свой неимоверно тяжелый пистолет.

Тк кк последние люди, которых он видел, были фшистские летчики, непременно хотевшие его убить, то и этот, новый, покзлся его зтумненным глзм тоже вргом. А через минуту он, терявший сознние от устлости, был в зботливых рукх мтрос Северного флот, н помощь которому подходили трое других мтросов.

1941 г.

Леонид Сергеевич Соболев

Ночь летнего солнцестояния

Пор было спуститься поужинть, но стрший лейтеннт оствлся н мостике, вглядывясь в дымчтый горизонт блтийской белой ночи.

Высокий светлый купол неб, где мягко смешивлись нежные тон, легко и невесомо опирлся н глдкую штилевую воду. Он светилсь розовыми отблескми. Солнце, зйдя, пробирлось под смым горизонтом, готовое вновь подняться, и просторное бледное зрево стояло нд морем, охвтив всю северную чсть неб. Только н юге сгущлсь нд берегом неясня фиолетовя дымк. Нступл смя короткя ночь в году, ночь н двдцть второе июня.

Но для трльщик это был просто третья ночь беспокойного дозор.

Трльщик крейсировл в Финском зливе, обязнный все видеть и все змечть. Здесь проходил невидимя н воде линия грницы, и все, что было к югу от нее, было зпретно для чужих корблей, смолетов, шлюпок и пловцов. Вод к северу от нее был «ничьей водой». Эт «ничья вод» был древней дорогой торговли и культуры, но он же был не менее древней дорогой войны. Поэтому и тм ндо было следить, не собирется ли кто-либо свернуть к советским берегм: морскя дорог вел из Европы, в Европе полыхл войн, всякий большой пожр рзбрсывет опсные искры.

Дозор выпл беспокойный. Две ночи подряд трльщик нблюдл необычйное оживление в зпдной чсти Финского злив. Один з другим шли тм н юг большие трнспорты. Высоко поднятые нд водой борт покзывли, что они идут пустыми, оствив где-то свой груз, но торопливость, с которой они уходили, был подозрительной. Трльщик нгонял их, подходил вплотную, и н кждом из них был виден н корме нспех змзнный порт приписки — Штеттин, Гмбург, сверху немецких — грубо нмлевнные финские нзвния корблей. С мостиков смотрели беспокойные лиц немецких кпитнов, нд ними н гфеле торопливо поднимлся финский флг. Стрнный мскрд…

Все это зствляло нсторожиться. Поэтому к ночи трльщик снов повернул н зпд, поближе к «большой дороге» и стрший лейтеннт, рссмтривя с мостик горизонт, интересовлся вовсе не крскми белой ночи, силуэтми встречных корблей.

Очевидно, он что-то увидел, потому что, не отрывя глз от бинокля, нщупл ручки мшинного телегрф и передвинул их н «смый полный». Трльщик в ответ здрожл всем своим небольшим, но лдно сбитым телом, и под форштевнем, шипя, встл высокий пенистый бурун.

— Прво н борт, — скзл Новиков, не повышя голос. Н мостике все было рядом — компс, рулевой, штурмнский столик с кртми. И только дв сигнльщик, сидевшие н рзножкх у рогтых стереотруб, были длеко друг от друг: они были н смых крях мостик, рскинувшегося нд плубой от борт до борт, — дв широко рсствленных глз корбля, охвтывющие весь горизонт. Стрший лейтеннт нклонился нд компсом, взял по нему нпрвление н длекий трнспорт и проложил этот пеленг н крте. Он нметил точку встречи и нзвл рулевому новый курс.

Н мостик поднялся стрший политрук Костин — резкое увеличение ход вызвло его нверх, оторвв от позднего вечернего чя (который вернее было бы нзвть ночным). Он тоже поднял бинокль к глзм и всмотрелся.

— Непонятный курс, — скзл он потом. — Идет прямо н берег… Куд это он целится? В бухту?

Он обернулся к комндиру, но, увидев, что тот, шевеля губми, шгнул от компс к штурмнскому столику, змолчл. Не следует здвть вопросы человеку, который несет в голове пеленги: бормоч цифры, тот посмотрит н вс отсутствующим взглядом, еще пытясь удержть в голове четвертушки грдусов, потом отчянно мхнет рукой и скжет: «Ну вот… збыл…» — и вм будет неприятность. Поэтому стрший политрук дождлся, пок цифры не превртились в тонкие линии н крте, и тогд нклонился нд мленьким кружком — местом трльщик в море. Комндир провел н зпде еще одну линию — курс змеченного трнспорт. Он уперлсь в восточный проход мимо бнки с длинным нзвнием Эбтрудус-мтл.

— Вот куд он идет. Понятно? — скзл он и вырзительно взглянул н политрук.

Проход был в «ничьей воде». Он лежл длеко в стороне от большой дороги в Блтику, и трнспорту, если он не терпит бедствия, решительно нечего было тут делть. Но проход этот, узкий и длинный, был кртчйшим путем из прибрежной советской бухты в Финский злив. Второй выход из нее вел длеко н зпд, в Блтику, Стрший политрук понимюще кивнул головой и посмотрел н счетчик оборотов (стрелки их дрожли у предельной цифры), потом опять поднял бинокль.

— Пустой, — скзл он, вглядывясь, — нверное, опять из этих, перекршенный… Продли они их финнм, что ли? И ккого черт ему идти этим проходом, это же ему много дльше? — Он посмотрел н крту. — «Мтл» — бнк, «Эбтрудус»? Знкомое что-то слово, и ккя-то пкость… Збыл…

Стрший политрук учился говорить по-эстонски и тренировлся н всем: н вывескх, н встречных лйбх, н гзетх и нзвниях мяков и бнок. Он еще пошептл это слово, кк бы подкидывя его н языке и беря н вкус, и неожиднно зкончил:

— Ндо догнть, комндир. Ряженый. От него всего жди.

— Догоним, — ответил стрший лейтеннт. Он вновь взял пеленг н длекий силуэт и подпрвил курс.

Трльщик полным ходом шел к точке встречи. Легкий ветер, рожденный скоростью, шевелил н мостике ленточки н бескозыркх сигнльщиков. Один из них, не отрывясь, смотрел н трнспорт, второй, с левого борт, медленно обводил своей рогтой трубой горизонт. Н мостике молчли, выжидя сближения с трнспортом. Потом стрший политрук огорченно вздохнул.

— Нет, не вспомнить, — скзл он и достл потрепнный крмнный словрик. Он полистл его (н мостике было совершенно светло) и рдостно докончил: — Говорил я, что пкость! «Вероломство», вот что! Бнк Вероломня, или Предтельскя, кк хочешь.

— Никк не хочу, — сердито ответил комндир, и об опять змолчли, вглядывясь в трнспорт. В бинокль он уже был виден в подробностях — большой и высокий. Гребной винт, взбивя пену, крутился близко от поверхности воды, кк это бывет у незгруженного корбля. Трнспорт упорно шел к проходу. Через чс он мог быть тм.

— Слев н трверзе три подводные лодки! Восемьдесят кбельтовых, — вдруг громко скзл сигнльщик н левом крыле.

Комндир и политрук одновременно повернулись и вскинули бинокли. Много првее розового зрев низко н воде виднелись три узкие высокие рубки. Лодки, очевидно, были в позиционном положении. Но сигнльщик торопливо попрвился:

— Финские ктер, товрищ стрший лейтеннт. — И добвил, опрвдывясь: — Рубки очень похожие, плуб низкя… Три шюцкоровских ктер, курс зюйд.

Стрший лейтеннт пригнулся к компсу и быстро перешел к крте. Он прикинул н ней место ктеров и здумлся, постукивя крндшом по лдони. Стрший политрук молчл: не ндо мешть комндиру принимть решение. Но, стоя рядом с комндиром, Костин тоже оценивл обстновку и думл, кк бы он см поступил н его месте.

Обстновк был сложной: слев — военные ктер чужой стрны шли н юг к невидимой линии грницы, спрв — торговый трнспорт, перекршенный и под чужим флгом, шел к вжному проходу в «ничьей воде». Трльщик мог повернуть или впрво, или влево, проследить одновременно действия подозрительных гостей он не мог. Двть рдио о помощи было бесполезно, дже смолет зпоздл бы к месту происшествия. Оствлось решть, куд вжнее идти: к ктерм или к трнспорту?

Но ктер были военные, и ктер явно шли в нши территорильные воды. Следовтельно, нужно было гнться именно з ними, не з торговым корблем в нейтрльных водх. Додумв, Костин выжидтельно посмотрел н комндир.

Очевидно, и тот пришел к ткому же решению, потому что скомндовл:

— Лево н борт, обртный курс… Держть н ктер! Видите их?

— Вижу, товрищ стрший лейтеннт, — ответил рулевой, пригибясь к штурвлу, кк будто это помогло ему рссмотреть ктер. Они были очень длеко, з дистнцией злп, и для простого глз кзлись низкими черточкми н воде.

Трльщик, кренясь, круто поктился влево, комндир, смотря в бинокль, стл с той же скоростью поворчивться впрво, не выпускя из глз трнспорт. Дже когд трльщик зкончил поворот и пошел н ктер, комндир продолжл стоять к ним спиной.

— Не нрвится мне этот трнспортюг, — скзл он негромко, и в голосе его Костин уловил тревожные нотки. — Уж больно кстти ктер подгдли, что-то вроде совместных действий… Кк они тм — не поворчивют?

— Идут к грнице, длеко еще, — ответил Костин. — Думешь, стрый трюк отклывют?

— Обязтельно, — скзл стрший лейтеннт. — Вот увидишь, сейчс повернут — и нчнется петрушк… Плюнуть бы н них и жть полным ходом к трнспорту… Д, черт его, кк угдешь?..

Трюк, о котором говорил Костин, был действительно уже устревшим. Недели три нзд сторожевой корбль тк же ходил в дозоре и тк же зметил дв шюцкоровских ктер, идущих к ншим берегм. Сторожевик пошел н сближение, и ктер тотчс повернули вдоль линии грницы. Но едв сторожевик, убедившись в этом, попробовл вернуться к своему рйону, ктер опять пошли н юг, к ншим водм, вынуждя его гнться з ними. Тк, не переходя зпретной линии, только угрожя этим, ктер оттянули сторожевик длеко н восток, н зпде меж тем проскочил к берегу шлюпк… Првд, привезенного ею гостя немедленно же словили погрничники, но здчу свою ктер выполнили.

Обстновк и в этом случе был похожей: трнспорт зчем-то пробирлся в проход у Эбтрудус-мтл, и ктер явно отвлекли внимние дозорного трльщик. Некоторое время они шли еще прежним курсом к грнице; потом, убедившись, что они обнружены и что трльщик повернул н них, ктер легли курсом ост и пошли вдоль грницы.

— Тк, все нормльно, — скзл стрший лейтеннт, когд сигнльщик доложил об этом повороте. — Что же, проверим… Лево н борт, обртный курс!

Трльщик снов повернулся к трнспорту. Тот уже был близко от проход, и, чтобы трльщику зстть его тм, нужно было решиться теперь же прекртить преследовние ктеров и идти прямо к бнке Эбтрудус, Стрший лейтеннт прикинул циркулем рсстояние до проход и поднял голову.

— Эбтрудус, Эбтрудус… — скзл он в рздумье, покчивя в пльцх циркуль. — Тк, говоришь, Вероломня?

— Или Предтельскя, кк хочешь, — повторил Костин.

— Это что в лоб, что по лбу… Нзвние подходящее… Только что ему тм делть? Шпионов н тких бндурх возить — дело мертвое… Хотя, впрочем, из-з борт н резиновой шлюпке спустить — и здрвствуйте…

— А черт его знет, — медленно скзл Костин. — Ему и зтопиться недолго. Потом скжет — извините, что тк вышло, х-х, врия, нм смим неприятно, сплошные убытки, дело сделно…

Войн полыхл в Европе, Европ был совсем близко. Перекршенный корбль под чужим флгом мог, и точно, выкинуть любую пкость. А проход был узок, и трнспорт, зтонувший в нем кк бы случйно, мог ндолго зкупорить для советских военных корблей удобный стртегический выход. Догдк Костин был близк к првде, и з трнспортом ндо было глядеть в об…

— Товрищ стрший лейтеннт, ктер повернули н зюйд, — снов доложил сигнльщик.

Все рзыгрывлось кк по нотм: теперь трльщик вынуждлся вновь идти к ктерм, те снов отвернут н восток вдоль грницы — и все нчнется снчл… А тем временем перекршенный трнспорт выполнит ту диверсию, для которой, кк вполне был убежден стрший лейтеннт, он и шел в проход.

Уверенность в том, что трнспорт имеет особую тйную цель, был тк сильн, что стрший лейтеннт твердо решил идти к угрожемому проходу, не обрщя более внимния н демонстртивное поведение ктеров. Он скзл об этом Костину, добвив, что ктер вряд ли рискнут н глзх у советского дозорного корбля войти в нши воды. Ндо тотчс дть рдио в штб с извещением о появлении ктеров, смим следить з трнспортом.

Рдио дли, и трльщик продолжл идти к проходу у бнки Эбтрудус. Мневрировние, к которому вынудили его ктер, несколько изменило положение: теперь точк встречи с трнспортом могл быть у смого проход, не перед ним. Но все же стрший лейтеннт ндеялся, что, видя возле себя советский военный корбль, трнспорт не осмелится ни зтопиться, ни спустить шлюпку с диверснтми, ни принять н борт возврщющегося шпион.

Однко и решив бросить ктер, он то и дело оглядывлся, следя з ними. Они упорно продолжли идти н юг. Нпрвление н них покзывло, что они все еще не дошли до зпретной линии грницы. Нконец, проложив очередной пеленг, стрший лейтеннт скзл:

— Дльше им некуд. Через три минуты повернут.

Но прошло и три минуты, и пять, ктер все еще продолжли идти курсом зюйд. Стрший лейтеннт тревожно нклонился нд компсом: они были уже н милю южнее грницы, и не зметить этого н ктерх, конечно, не могли. Но они продолжли идти в кильвтер головному, не уменьшя ход, и курс их нгло и открыто — н глзх у дозорного корбля — вел к советской воде, к советским берегм.

По всем инструкциям дозорной службы трльщик был теперь обязн преследовть ктер. Но ясно было, что ктер и трнспорт действуют совместно, решя одну здчу. Откровенный и нглый переход грницы должен был зствить трльщик все-тки кинуться з ними, бросив трнспорт в проходе у бнки Эбтрудус. Что он мог тм сделть — было еще непонятно, но об, и комндир и политрук, были убеждены, что все дело сводилось к нему. Ндо было быть возле него, чтобы помешть ему сделть то неизвестное, но опсное, что угдывлось, прощупывлось, чувствовлось в его нстойчивом и стрнном стремлении к проходу.

Трнспорт был уже хорошо виден. И тогд н гфеле его поднялся большой флг.

— Товрищ стрший лейтеннт, трнспорт поднял гермнский торговый флг, — тотчс доложил сигнльщик с првого борт, и комндир вскинул бинокль.

Это был флг дружественного госудрств, связнного с Советским Союзом пктом о ненпдении, договорми и соглшениями. Торговый корбль этого дружественного госудрств шел в нейтрльной воде, тм, где он имел прво ходить, кк ему угодно. Он шел пустой, без груз, осмтривть н нем было нечего, и здержть его для осмотр или предложить ему переменить в «ничьей воде» курс ознчло бы вызвть дипломтический конфликт. Отчетливо видный в ровном рссеянном свете белой ночи, льющемся со всех сторон высокого неб, флг дружественной держвы, поднятый н трнспорте, резко менял обстновку. Оствлось одно: повернуть к военным корблям, нрушившим грницу.

Но стрший лейтеннт медлил.

Он продолжл смотреть н флг, не опускя бинокля, и глз его Костину не было видно — руки открывли только нижнюю чсть лиц. Губы комндир двжды вырзительно сжлись, потом рскрылись, кк будто он хотел что-то скзть, но вновь сомкнулись, и н щеке выскочил желвк: он плотно стиснул челюсти. Долгую минуту, которя Костину покзлсь чсом, комндир молчл. Потом он опустил бинокль и повернул лицо к своему зместителю — и тот порзился перемене, которя произошл в нем з эту минуту.

— Войн, — скзл стрший лейтеннт негромко, не то вопросительно, не то утверждюще.

Нд Европой полыхл пожр войны, ветер истории кчнул языки плмени к Финскому зливу, сухой и грозный его жр вмиг иссушил это живое, почти мльчишеское лицо. Он стянул молодую кожу глубокой склдкой у бровей, отнял у глз их влжный юношеский блеск, сухими сделл полные губы. В ткие минуты военные люди, кк бы молоды они ни были, срзу стновятся взрослыми.

Это веселое простое лицо молодого советского человек, привычное лицо комндир и друг, было новым и незнкомым. Новыми были эт склдк н лбу, крепко сжтые челюсти, стрння бледность розовых щек, — или тк игрл н них беля ночь? — незнкомым был серьезный, ккой-то слишком взрослый взгляд веселого и жизнердостного комндир, которого больше хотелось нзывть Колей, чем товрищем Новиковым или, кк полгется по службе, «товрищ стрший лейтеннт». И срзу тихя беля ночь, нежные крски воды и неб, последняя ночь привычного, ндоевшего дозор, длекя бз с друзьями, с семьей, тетром и обычной воскресной поездкой з город — все исчезло, стерлось, зволоклось горячим и тревожным дыхнием войны.

Трнспорт ндо было остновить или зствить отвернуть от проход. Но он имел прво не подчиниться сигнлу. Тогд следовло дть по нему предупредительный выстрел. Этот выстрел мог быть первым из миллионов других.

— Отслютовть флгом! — скомндовл стрший лейтеннт. — Лево н борт!

Он нклонился нд кртой и быстрым движением проложил курс н северо-восток — к ктерм.

— Не уйдут, — скзл он Костину. — Мы их отрежем.

Трнспорт, продолжя держть н гфеле флг, уходил к бнке Эбтрудус. Стрший лейтеннт проводил его долгим вырзительным взглядом и потом ндвил кнопку. Резкий звонок боевой тревоги прозвучл в тишине белой ночи. Трльщик увеличил ход, орудия его зшевелились.

Спокойно плыл нд морем беля тихя ночь. Это был смя короткя ночь в году — ночь летнего солнцестояния. В эту ночь черные тяжелые бомбовозы уже несли по легкому, высокому и светлому небу большие бомбы, чтобы скинуть их н город Советской стрны, мирно отдыхющие под воскресенье. В эту ночь фшистские тнки уже шли к грнице в военный поход н Советский Союз. В эту ночь фшизм рвл договоры и пкты, совершя никого уже не изумляющее новое предтельство. В эту ночь — смую короткую ночь в году — история человечеств вступл в новый период, который потом будут нзывть периодом восстновления прв человек н земном шре, згженном стршной, мрчной силой фшизм.

Ктер зметили поворот советского трльщик. Они тотчс повернули н север и полным ходом стли уходить из территорильных вод, стрясь кк можно скорее уйти н «ничью воду», где советский корбль уже не сможет их обстреливть.

Н мостике трльщик был боевя тишин. Ровно гудели вентиляторы, низко рычло в дымовой трубе горячее бесцветное дыхние топок. И только один голос звучл в этой тишине — дльномерщик кждые полминуты нзывл рсстояние до ктеров. Оно медленно, но неуклонно уменьшлось, но было еще слишком длеко для верного злп. Носовое орудие, здрв до смого мостик ствол, пошевеливло им в стороны, кк бы нюхя в воздухе след уходящих ктеров.

Это был погоня — нпряжение всех мехнизмов, молчливое выжидние злп, умный точный выигрыш н кждом грдусе курс. Ктер не могли полностью использовть свое превосходство в скорости: не рссчитв мневр, они слишком длеко спустились з линию грницы. Теперь спрв им мешли островки, и оствлось только уходить от островков под углом к курсу трльщик. А это ознчло, что рньше, чем они выйдут н «ничью воду», они сблизятся с трльщиком н дистнцию его ртиллерийского злп.

Видимо, н ктерх поняли всю опсность этого сближения, потому что под кормой головного вырос белый бурун и остльные стли зметно отствть. Потом и у них з кормой покзлсь пышня пен — ктер дли предельный ход. Его не могло ндолго хвтить, и весь вопрос был теперь в том, успеют ли они выскочить з невидимую роковую линию или до этого сблизятся с трльщиком.

Стрший лейтеннт, кзлось, совсем збыл о трнспорте. Теперь им влдело одно стремление — догнть и тковть ктер, пок они нходятся еще в нших водх. Он двжды до откз передвинул рукоятки мшинного телегрф, и, очевидно, этот сигнл, требующий от людей и мехнизмов невозможного, был понят: трльщик дл ход, которого он до сих пор не знл. Дистнция снов нчл уменьшться.

Но все же он уменьшлсь слишком медленно. Ктер все ближе подходили к зветной грни. Через пять-шесть минут они будут н нейтрльной воде, и погрничный конфликт опять перерстет в дипломтический, угрожющий войной. Не поймнный — не вор: уничтоженные в советских водх ктер считлись бы бндитми, уничтоженные в «ничьей воде» — они были бы военными корблями, н которые нпл первым советский военный корбль.

Стрший лейтеннт быстро перешел к крте, хотя он вся был у него в голове. Он нклонился нд столом, но сбоку ему протянул листок шифровльщик.

— Товрищ стрший лейтеннт, экстренное рдио по флоту.

— Стршему политруку дйте, — скзл он нетерпеливо.

Сейчс ему было не до телегрмм, дже если в ней сообщлось о вылете смолетов: ктер уже были у «ничьей воды»… Нужно было немедленно выдумть что-то, что помогло бы их поймть. Он всмтривлся в крту, требуя от нее ответ, хотя отлично знл, что другого мневрировния не придумешь. Если бы грниц был хоть н две-три мили севернее!.. Тогд ктер были бы вынуждены сми еще отклонить курс в сторону трльщик — остров прижли бы их н зпд — и вошли бы в сферу его действительного огня. Но грниц был тм, где он был, и ничего нельзя было сделть…

— Уйдут, — скзл стрший лейтеннт сквозь зубы и с отчянием повернулся к Костину.

Он хотел скзть ему, что поплся н удочку, медля возле трнспорт, что ктер успели сделть свое дело у берегов и теперь безнкзнно уходят, но стрший политрук молч протянул ему блнк рдиогрммы. Комндир прочел, поднял н него глз, снов прочел блнк, потом бережно сложил его вчетверо и спрятл в боковой крмн кителя.

— Товрищ стрший политрук, — скзл он официльно, — объявите н мостике и по боевым постм. Первя здч — ктер.

Солнце уже встло нд морем, и вся тинствення невнятность белой ночи двно исчезл. Трезвя и ясня бежл з бортми вод, ясно и прозрчно было голубое небо. Блестел н мостике крск, и ярко трепетли н быстром ходу цветные флжки флюгрки. Нчинлся день, первый день войны, и в мыслях, во всем существе был т же ясность, трезвость и прозрчность.

Все стло н свое место: врг есть врг, и никкие дипломтические сложности, никкие условные линии грниц, которых не видно н море, не стесняли более действий трльщик. Рдиогрмм был короткой. В ней сообщлось о нпдении гитлеровской Гермнии н нши город и прикзывлось тковть противник при встрече.

Огромное спокойствие овлдело Новиковым. Кк будто лопнул где-то внутри двний стрый нрыв, мучивший и беспокоивший, стеснявший движение и мысль. Ему покзлось, что эт беля невнятня ночь, трнспорт, ктер, неизвестность, что делть и з кем гнться, были двным-двно, несколько лет нзд. Он дже удивился, кк это мог он тк мучиться и колебться. Теперь он неторопливо подошел к компсу, удобно пристроился к нему и стл ожидть терпеливо и спокойно, когд ктер сделют вынужденный поворот и сми приблизятся к его курсу. Впереди было много воды, ясность и побед.

Тк его и зстл стрший политрук, когд вернулся н мостик. Он сообщил, что крснофлотцы приняли сообщение именно тк, кк он и ожидл: спокойно, почти не удивляясь, не рзменивя ненвисть к вргу н крик и угрозы. Крснофлотцы просили передть комндиру, что к бою с вргом родины, революции и человечеств они готовы.

— Про ктер скзл? — спросил стрший лейтеннт.

— Про ктер я не говорил, — негромко скзл Костин и нклонился к нему. — Ты млость погорячился, Николй Ивнович. Ничего с ними не изменилось: Финляндия пок с нми не воюет. Он, может, только нших снрядов и ждет, чтобы поднять крик н весь мир.

Он скзл это мягко и осторожно. Тк говорят другу о неожиднно постигшей его беде, тк опытный врч сообщет больному о перемене к худшему. Он слишком хорошо знл своего комндир (и просто Колю Новиков), чтобы не понимть, кким удром будет для него это сообщение.

Стрший лейтеннт продолжл стоять у компс в той же спокойной позе. Только крндш в его рукх, с которым он отошел сюд от крты, — крндш, которым был проложен беспощдный курс, отрезющий ктерм выход, — внезпно хрустнул. Ровный голос дльномерщик продолжл отсчитывть дистнцию. Он был близк к дистнции огня, еще пять минут — и можно было открывть огонь. Трльщик, дрож, мчлся вперед, носовое орудие по-прежнему нюхло след врг, но весь плн боя рухнул.

Стрший лейтеннт поднял руку и выбросил обломки крндш з борт. Потом он повернул пеленгтор н ктер и прильнул к нему глзом. Сбоку Костин увидел этот пристльный, немигющий взгляд — и снов порзился: второй рз з эти немногие чсы веселый молодой комндир повзрослел еще н несколько лет.

— Ясно. Ушли. Прво н борт, трл к постновке изготовить, — скомндовл стрший лейтеннт и поднял голову от пеленгтор. Он посмотрел н Костин, и где-то в глубине глз тот н миг увидел прежний взгляд Коли Новиков, горячего, неукротимого прня, выдумщик и упрямц, человек смелых, но слишком быстрых поступков.

— Эх, и прижл бы я их к островкм, и рсктл бы кк миленьких! — протянул он, покчивя сжтым кулком. — Ведь что обидно, Кузьмич: н них те же немцы сидят, это кк фкт, все же теперь ясно… Д, я понимю, — остновил он Костин, — я все понимю… Предлгю перейти к очередным делм. Пойдем посмотрим, что тм эт гдюк нделл…

Он дл телегрфом уменьшение ход и повел Костин к крте.

Через полтор чс трльщик с зведенными фортрлми подходил к проходу у бнки Эбтрудус. Здесь не было никого — трнспорт «дружественной держвы» двно ушел в Блтику зпдным дльним проходом, и нгнть его не было возможности.

Был совершенный штиль, зеленя вод лежл ровно и глдко, и рябь не зтумнивл ее прозрчной глубины. В ней отчетливо были видны крсные буйки фортрл — они плыли нд водой, кк плотные, упитнные дельфины, изредк резвясь и вскидывясь к поверхности, но тотчс увлекемые н нужную глубину оттяжкми и рулями. Прочные тросы, проведенные к ним с форштевня, зщищли трльщик от встречи с миной. Рздвигя перед собой воду, водоросли и минрепы, трльщик осторожно вошел в проход.

И в смом узком месте проход из првого трл всплыл подсечення им мин.

Освобождення от удерживвшего ее н глубине минреп, перебитого трлом, он с легким всплеском выскочил из воды и остлсь н поверхности — первя мин новой большой войны. Финский злив, вдоволь нглотвшийся мин з годы первой мировой и гржднской войн, вновь почувствовл их ндоедливый метллический вкус. И может быть, поэтому он тк охотно и быстро выплюнул эту первую мину, едв трос, удерживвший ее в зеленой глубине, встретился с советским очистительным трлом. Он медленно кружилсь н неподвижной воде, покзывя свои длинные рожки — обнженные нервы, не терпящие прикосновения, — огромня черня кругля смерть.

Ее уничтожили, кк гдюку, меткой пулеметной очередью. Зшипев, кк гдюк, он медленно погрузилсь и пошл н дно, выпустив темный дым из мерзкого своего существ. Пули, не вызывя взрыв, продырявили ее корпус — комндир решил утопить ее без шум, чтобы не привлекть внимния.

Но вторя поднял этот нежелтельный шум: првый трл неудчно здел ее рожок, и столб воды, дым и метлл встл рядом с трльщиком. Стршное сотрясение всего корпус выбило из зжимов рубильники, в кочегрке и в мшине потух свет. Рулевой повернул голову к стршему лейтеннту и, стрясь не повышть голос, доложил, что рулевое упрвление вышло из строя, и потом отряхнулся от воды, упвшей с неб н мостик прохлдным, свежим душем. Через минуту н мостике ззвонил телефон, из мшины сообщили, что все нормльно и что рубильник теперь зжт нмертво, все должно рботть — и руль, и приборы, и свет.

Тогд новый столб воды встл с левого борт, новый звуковой удр потряс людей — и второй крсный упитнный дельфин всплыл рядом с бортом. Трльщик остлся без фортрлов.

Стрший лейтеннт зстопорил мшину.

Было неизвестно, н ккую глубину поствил мины трнспорт, тк опрвдвший нзвние бнки Эбтрудус. Предтельское згрждение, выствленное торговым корблем без объявления войны, несомненно, было рссчитно и н мелкосидящий трльщик, гнвшийся з трнспортом. Поэтому продвижение вперед без фортрл было опсным. Зводить новые буйки здесь, н згрждении, было бессмысленно: трл нчинл рботть при определенной скорости ход, рзвивть эту скорость н минх было нельзя. Уйти здним ходом тоже нельзя было: струя винтов см подтщил бы к корпусу трльщик покчивющиеся под водой мины.

Стрший лейтеннт в рздумье смотрел в воду. Спокойня и неподвижня, он был прозрчн. Он поднял голову и взглянул н Костин:

— Я думю, проползем, если с умом взяться? Не ночевть же тут.

— Попробуем, — ответил Костин, поглядывя в воду. — Все рвно до смой смерти ничего особенного не будет.

Комндир нклонился с мостик и объявил крснофлотцм, что ндо делть.

Приготовились к худшему — достли спстельные средств, вывлили з борт шлюпки. Н бке, по бортм, н корме встли нблюдтели. Дли воде совершенно успокоиться и восстновить свою прозрчность. И тогд стрший лейтеннт дл млый ход — несколько оборотов винтов — и тотчс зстопорил мшины.

Медленно, кк бы ощупью, трльщик двинулся вперед. Нпряження, строгя тишин стоял н мостике, н плубе, в мшине, в кочегрке. И в этой тишине рздлся возглс нблюдтеля с бк:

— Мин слев в пяти метрх, тянет под корбль!

Новиков и Костин перегнулись с левого крыл мостик.

Мин, и точно, был видн. Он стоял н небольшой глубине, дожидясь проход трльщик. И кк ни медленно и ни осторожно он шел, увлекемя им мсс воды зствил мину дрогнуть н минрепе, кчнуться и двинуться к борту трльщик.

Неторопливо поворчивясь и кк бы целясь своими рогми в борт, он подходил ближе.

Но этим рогм был нужен удр определенной силы — инче мины рвлись бы сми от удр волны, от нскочившей н них сдуру крупной рыбы. И н этом был построен весь рсчет стршего лейтеннт: пройти медленно, по инерции, может быть, и ксясь мин и их рогов, но ксясь осторожно, без удр.

И трльщик медленно шел вперед, и еще медленнее текло время. Стршной эстфетой — стршной в своей деловитости и спокойствии — шл вдоль борт к корме перекличк нблюдтелей:

— Мин слев в трех метрх. Уходит под корбль.

— Мин у борт, плохо видно.

— Ушл под корбль у мшинного отделения.

Томительно и грозно нступил большя пуз. Мин шл под дном корбля. Он шл медленно, вероятно поворчивясь и црпя днище. Возможно, что колпки не сомнутся. Но возможно и другое. Сделть больше ничего нельзя, ндо ждть.

И н трльщике ждли. Крснофлотцы смотрели вниз: те, кто стоял н плубе, — в воду, те, кто был внутри корбля, — н железный нстил. И только двое, подняв головы, смотрели н небо: это были дв сигнльщик, исквшие в голубой яркой высоте черную точку. Стрший лейтеннт был убежден, что вот-вот должен появиться фшистский смолет — трнспорт нверняк сообщил по рдио о преследовнии его трльщиком.

О мине под днищем никких сведений больше не поступло. Зто с бк опять рздлся спокойный голос боцмн:

— Товрищ стрший лейтеннт, вторя. Спрв в шести метрх.

— Доклдывйте, кк проходит, — скзл стрший лейтеннт, всмтривясь. С мостик он еще не был видн.

— Н месте стоит, товрищ стрший лейтеннт. То есть мы стоим, ход нет.

— Тк, — скзл стрший лейтеннт и повернулся к Костину. — Интересно, где первя? Может быть, уже под винтми… Рискнуть, что ли?

— Н Волге шестми отпихивются, тут глубоко, — ответил тот. — Хочешь не хочешь, крутнуть винтми придется. Двй, блгословясь.

Стрший лейтеннт передвинул ручки телегрф, поймв себя н том, что стрется сделть это осторожно, кк будто от этого звисел сил удр винтов. В мшине стршин-мшинист переглянулся с инженером, и об опять невольно посмотрели себе под ноги. Поток стршин приоткрыл стопорный клпн, и винты дли несколько оборотов. Стрелк телегрф опять прыгнул н «стоп», и пр перекрыли.

Трльщик получил чуть зметный ход. Тогд срзу рздлось дв одновременных возглс:

— Вышл из-под днищ н првом борту, всплывет!

— Спрв мин проходит хорошо!

А с бк вперебивку рздлся тонкий тенорок боцмн:

— Товрищ стрший лейтеннт, третья слев, в трех метрх, тянет под корбль!

— Спички у тебя есть, Николй Ивнович? — вдруг спросил Костин.

Стрший лейтеннт покосился н него неодобрительно: никогд не курил, тут… Он достл спички и нехотя протянул ему. Стрший политрук ккуртно вынул две спички и положил их н стекло компс.

— Две прошло, — пояснил он. — Зпутешься с ними, тк вернее будет.

Комндир зсмеялся, и Костин увидел, что перед ним прежний Новиков — жизнердостный, веселый, молодой. Глз его блестели прежним озорным блеском, и тяжеля непривычня склдк н лбу рзошлсь.

— А ведь вылезем, Кузьмич! Смотри, кк лдно идет!

— Ты сплюнь, — посоветовл ему Костин. — Не кжи «гоп», пок не перескочишь… Неужто всю коробку н компс выложу? О четвертой доклдывют.

Но коробки хвтило. Через двдцть три минуты трльщик очутился н чистой воде, и Костин бережно собрл со стекл двендцть спичек.

Трльщик весело рзвернулся н чистой воде, звел трлы и снов пошел н згрждение, освобождя от мин вжный для флот проход у бнки Эбтрудус. Солнце подымлось к зениту, нступл полдень первого дня войны и первого з последние полгод дня, который был короче предыдущего. Солнце повернуло н осень. Впереди были холодные дни, дожди, сырость, мрк — зим, ожидющя фшистские полчищ. Впереди был бесслвный конец нчтой ими в этот день гибельной войны.

1941

Констнтин Георгиевич Пустовский

Английскя бритв

Всю ночь шел дождь, смешнный со снегом. Северный ветер свистел в гнилых стеблях кукурузы. Немцы молчли. Изредк нш истребитель, стоявший у берет, бил из орудий в сторону Мриуполя. Тогд черный гром сотрясл степь. Снряды неслись в темноту с тким звоном, будто рспрывли нд головой кусок нтянутого холст,

Н рссвете дв бойц, в блестящих от дождя кскх, привели в глинобитную хту, где помещлся мйор, строго низенького человек. Его клетчтый мокрый пиджк прилип к телу. Н ногх волочились огромные комья глины.

Бойцы молч положили н стол перед мйором пспорт, бритву и кисточку для бритья — все, что ншли при обыске у стрик, — и сообщили, что он ` был здержн в оврге около колодц.

Стрик был допрошен. Он нзвл себя прикмхером Мриупольского тетр рмянином Аветисом и рсскзл историю, которя потом долго передвлсь по всем соседним чстям.

Прикмхер не успел бежть из Мриулоля до приход немцев. Он спрятлся в подвле тетр вместе с двумя мленькими мльчикми, сыновьями его соседки-еврейки. З день до этого соседк ушл в город з хлебом и не вернулсь. Должно быть, он был убит во время воздушной бомбрдировки.

Прикмхер провел в подвле, вместе с мльчикми, больше суток. Дети сидели, прижвшись друг к другу, не спли и все время прислушивлись. Ночью млдший мльчик громко зплкл. Прикмхер прикрикнул н него. Мльчик зтих. Тогд прикмхер достл из крмн пиджк бутылку с теплой водой. Он хотел нпоить мльчик, но он не пил, отворчивлся. Прикмхер взял его з подбородок — лицо у мльчик было горячее и мокрое — и нсильно зствил нпиться. Мльчик пил громко, судорожно и глотл вместе с мутной водой собственные слезы.

Н вторые сутки ефрейтор немец и дв солдт вытщили детей и прикмхер из подвл и привели к своему нчльнику-лейтеннту Фридриху Кольбергу.

Лейтеннт жил в брошенной квртире зубного врч. Вырвнные оконные рмы были збиты фнерой. В квртире было темно и холодно нд Азовским морем проходил ледяной шторм.

— Что это з спекткль?

— Трое, господин лейтеннт! — доложил ефрейтор.

— Зчем врть, — мягко скзл лейтеннт. — Мльчишки-евреи, но этот стрый урод-типичный грек, великий потомок эллинов, пелопоннесскя обезьян. Иду н при. Кк! Ты рмянин? А чем ты это мне докжешь, гниля говядин?

Прикмхер смолчл. Лейтеннт толкнул носком спог в печку последний кусок золотой рмы и прикзл отвести пленных в соседнюю пустую квртиру. К вечеру лейтеннт пришел в эту квртиру со своим приятелем-толстым летчиком Эрли. Они принесли две звернутые в бумгу большие бутылки.

— Бритв с тобой? — спросил лейтеннт прикмхер. — Д? Тогд побрей головы еврейским купидонм!

— Зчем это, Фри? — лениво спросил летчик.

— Крсивые дети, — скзл лейтеннт. — Не првд ли? Я хочу. их немного подпортить. Тогд мы их будем меньше жлеть.

Прикмхер обрил мльчиков. Они плкли, опустив головы, прикмхер усмехлся. Всегд, если с ним случлось несчстье, он криво усмехлся. Эт усмешк обмнул Кольберг, — лейтеннт решил, что невиння его збв веселит строго рмянин. Лейтеннт усдил мльчиков з стол, откупорил бутылку и нлил четыре полных сткн водки.

— Тебя я не угощю, Ахиллес, — скзл он прикмхеру. — Тебе придется меня брить этим вечером. Я собирюсь к вшим крсвицм в гости.

Лейтеннт рзжл мльчикм зубы и влил кждому в рот по полному сткну водки. Мльчики морщились, здыхлись, слезы текли у них из глз. Кольберг чокнулся с летчиком, выпил свой сткн и скзл:

— Я всегд был з мягкие способы, Эрли.

— Недром ты носишь имя ншего доброго Шиллер, — ответил летчик. — Они сейчс будут тнцевть у тебя мюфес.

— Еще бы!

Лейтеннт влил детям в рот по второму сткну водки. Они отбивлись, но лейтеннт и летчик сжли им руки, лили водку медленно, следя з тем, чтобы мльчики выпивли ее до конц, и покрикивли: —

— Тк! Тк! Вкусно? Ну еще рз! Превосходно! У млдшего мльчик нчлсь рвот. Глз его покрснели. Он сполз со стул и лег н пол. Летчик взял его под мышки, поднял, посдил н стул и влил в рот еще сткн водки. Тогд стрший мльчик впервые зкричл. Кричл он пронзительно и не отрывясь смотрел н лейтеннт круглыми от ужс глзми.

— Молчи, кнтор! — крикнул лейтеннт. Он зпрокинул стршему мльчику голову и вылил ему водку в рот прямо из бутылки. Мльчик упл со стул и пополз к стене. Он искл дверь, но, очевидно, ослеп, удрился головой о косяк, зстонл и зтих.

— К ночи, — скзл прикмхер, здыхясь, — они об умерли. Они лежли мленькие и черные, кк будто их сплил молния.

— Дльше! — скзл мйор и потянул к себе прикз, лежвший н столе. Бумг громко зшуршл. Руки у мйор дрожли.

— Дльше? — спросил прикмхер. — Ну, кк хотите. Лейтеннт прикзл мне побрить его. Он был пьян. Инче он не решился бы н эту глупость. Летчик ушел. Мы пошли с лейтеннтом в его нтопленную квртиру. Он сел к трюмо. Я зжег свечу в железном подсвечнике, согрел в печке воду и нчл ему нмыливть щеки. Подсвечник я поствил н стул около трюмо. Вы видели, должно быть, ткие подсвечники: женщин с рспущенными волосми держит лилию, и в чшечку лилии вствлен свеч. Я ткнул кистью с мыльной пеной в глз лейтеннту. Он крикнул, но я успел удрить его изо всей силы железным подсвечником по виску.

— Нповл? — спросил мйор.

— Д. Потом я пробирлся к вм дв дня, Мйор посмотрел н бритву.

— Я зню, почему вы смотрите, — скзл прикмхер. — Вы думете, что я должен был пустить в дело бритву. Это было бы вернее. Но, знете, мне было жль ее. Это стря нглийскя бритв. Я рботю с ней уже десять лет.

Мйор встл и протянул прикмхеру руку.

— Нкормите этого человек, — скзл он. — И дйте ему сухую одежду.

Прикмхер вышел. Бойцы повели его к полевой кухне.

— Эх, брт, — скзл один из бойцов и положил руку н плечо прикмхер. — От слез сердце слбеет. К. тому же и прицел не видно. Чтобы извести их всех до последнего, ндо глз иметь сухой. Верно я говорю?

Прикмхер кивнул, соглшясь.

Истребитель удрил из орудий. Свинцовя вод вздрогнул, почернел, но тотчс к ней вернулся цвет отрженного неб-зеленовтый и тумнный.

1941

Робкое сердце

Врвр Яковлевн, фельдшериц туберкулезного снтория, робел не только перед профессорми, но дже перед больными. Больные были почти все из Москвы — нрод требовтельный и беспокойный. Их рздржл жр, пыльный сд снтория, лечебные процедуры — одним словом, все.

Из-з робости своей Врвр Яковлевн, кк только вышл н пенсию, тотчс переселилсь н окрину город, в Крнтин. Он купил тм домик под черепичной крышей и спрятлсь в нем от пестроты и шум приморских улиц. Бог с ним, с этим южным оживлением, с хриплой музыкой громкоговорителей, ресторнми, откуд несло пригорелой брниной, втобусми, треском гльки н бульвре под ногми гуляющих.

В Крнтине во всех домх было очень чисто, тихо, в сдикх пхло нгретыми листьями помидоров и полынью. Полынь росл дже н древней генуэзской стене, окружвшей Крнтин. Через пролом в стене было видно мутновтое зеленое море и склы. Около них весь день возился, ловил плетеной корзинкой креветок стрый, всегд небритый грек Спиро. Он лез, не рздевясь, в воду, шрил под кмнями, потом выходил н берег, сдился отдохнуть, и с его ветхого пиджк текл ручьями морскя вод.

Единственной любовью Врвры Яковлевны был ее племянник и воспитнник Вня Герсимов, сын умершей сестры.

Воспиттельницей Врвр Яковлевн был, конечно, плохой. З это н нее постоянно ворчл сосед по усдьбе, бывший преподвтель естествознния, или, кк он см говорил, «естественной истории», Егор Петрович Введенский. Кждое утро он выходил в клошх в свой сд поливть помидоры, придирчиво рссмтривл шершвые кустики и если нходил сломнную ветку или влявшийся н дорожке зеленый помидор, то рзржлся грозной речью против соседских мльчишек.

Врвр Яковлевн, копясь в своей кухоньке, слышл его гневные возглсы, и у нее змирло сердце. Он знл, что сейчс Егор Петрович окликнет ее и скжет, что Вня опять нбезобрзничл у него в сду и что у ткой воспиттельницы, кк он, ндо отбирть детей с милицией и отпрвлять в испрвительные трудовые колонии. Чем, нпример, знимется Вня? Вырезет из консервных жестянок пропеллеры, зпускет их в воздух при помощи ктушки и шнурк, и эти жужжщие жестянки летят в сд к Егору Петровичу, ломют помидоры, иной рз и цветы — брхтцы и шлфей. Подумешь, изобреттель! Циолковский! Мльчишек ндо приучть к строгости, к полезной рботе. А то купются до тошноты, дрзнят строго Спиро, лзют по генуэзской стене. Бнд обезьян, не мльчишки! А еще советские школьники!

Врвр Яковлевн отмлчивлсь. Егор Петрович был, конечно, не прв, он это хорошо знл. Ее Вня — мльчик тихий. Он все что-то мстерил, рисовл, поспывя носом, и охотно помогл Врвре Яковлевне в ее скудном, но чистеньком хозяйстве.

Воспитние Врвры Яковлевны сводилось к тому, чтобы сделть из Вни доброго и рботящего человек. В бог Врвр Яковлевн, конечно, не верил, но был убежден, что существует тинственный зкон, крющий человек з все зло, ккое он причинил окружющим.

Когд Вня подрос, Егор Петрович неожиднно потребовл, чтобы мльчик учился у него делть гербрии и определять рстения. Они быстро сдружились. Вне нрвились полутемные комнты в доме Егор. Петрович, зсушенные цветы и листья в ппкх с ндписью «Крымскя флор» и пейзжи н стенх, сделнные сухо и приятно, — виды водопдов и утесов, покрытых плющом.

После десятилетки Вню взяли в рмию, в летную школу под Москвой. После службы в рмии он мечтл поступить в художественную школу, может быть дже окончить кдемию в Ленингрде. Егор Петрович одобрял эти Внины мысли. Он считл, что из Вни выйдет художник-ботник, или, кк он выржлся, — «флорист». Есть же художники-нимлисты, бесподобно рисующие зверей. Почему бы не появиться художнику, который перенесет н полотно все рзнообрзие рстительного мир!

Один только рз Вня приезжл в отпуск. Врвр Яковлевн не могл н него нглядеться: синяя куртк летчик, темные глз, голубые петлицы, серебряные крылья н руквх, см весь черный, згорелый, но все ткой же зстенчивый. Д, мло переменил его воення служб!

Весь отпуск Вня ходил с Егором Петровичем з город, в сухие горы, собирл рстения и много рисовл крскми. Врвр Яковлевн рзвесил его рисунки н стенх. Срзу же в доме повеселело, будто открыли много мленьких окон и з кждым из них зсинел клочок неб и здул теплый ветер.

Войн нчлсь тк стрнно, что Врвр Яковлевн срзу ничего и не понял. В воскресенье он пошл з город, чтобы нрвть мяты, когд вернулсь, то только хнул. Около своего дом стоял н тбурете Егор Петрович и мзл белую стенку жидкой грязью, рзведенной в ведре. Снчл Врвр Яковлевн подумл, что Егор Петрович совсем зчудил (чудчеств у него были и рньше), но тут же увидел и всех остльных соседей. Они тоже торопливо змзывли коричневой грязью — под цвет окружющей земли — стены своих домов.

А вечером впервые не зжглись мяки. Только тусклые звезды светили в море. В домх не было ни одного огня. До рссвет внизу, в городе, ляли, кк в темном погребе, встревоженные собки. Нд головой все гудел-кружился смолет, охрняя город от немецких бомбрдировщиков.

Все было неожиднно, стршно. Врвр Яковлевн сидел до утр н пороге дом, прислушивлсь и думл о Вне. Он не плкл. Егор Петрович шгл по своему сду и кшлял. Иногд он уходил в дом покурить, но долго тм не оствлся и снов выходил в сд. Изредк с невысоких гор здувл ветер, доносил блеяние коз, зпх трвы, и Врвр Яковлевн говорил про себя: «Неужто войн?»

Перед рссветом с моря долетел короткий гром. Потом второй, третий… По всем дворм торопливо зговорили люди — Крнтин не спл. Никто не мог объяснить толком, что происходило з черным горизонтом. Все говорили только, что ночью, в темноте, человеку легче н сердце, безопснее, будто ночь бережет людей от беды.

Быстро прошло тревожное, грозное лето. Войн приближлсь к городу. От Вни не было ни писем, ни телегрмм. Врвр Яковлевн, несмотря н стрость, добровольно вернулсь к прежней рботе: служил сестрой в госпитле. Тк же, кк все, он привыкл к черным смолетм, свисту бомб, звону стекл, всепроникющей пыли после взрывов, к темноте, когд ей приходилось ощупью кипятить в кухоньке чй.

Осенью немцы зняли город. Врвр Яковлевн остлсь в своем домике н Крнтине, не успел уйти. Остлся и Егор Петрович.

Н второй день немецкие солдты оцепили Крнтин. Они молч обходили дом, быстро зглядывли во все углы, збирли муку, теплые вещи, у Егор Петрович взяли дже стрый медный микроскоп. Все это они делли тк, будто в домх никого не было, дже ни рзу не взглянув н хозяев.

Во рву з Ближним мысом почти кждый день рсстреливли евреев; многих из них Врвр Яковлевн знл.

У Врвры Яковлевны нчл дрожть голов. Врвр Яковлевн зкрыл в доме ствни и переселилсь в срйчик для дров. Тм было холодно, но все же лучше, чем в рзгромленных комнтх, где в окнх не остлось ни одного стекл.

Позди генуэзской стены немцы поствили тяжелую бтрею. Орудия были нведены н море. Оно уже по-зимнему кипело, бесновлось. Чсовые приплясывли в своих продувных шинелях, посмтривли вокруг крсными от ветр глзми, покрикивли н одиноких пешеходов.

Однжды зимним утром с тяжелым гулом нлетели с моря советские смолеты. Немцы открыли огонь. Земля тряслсь от взрывов. Сыплсь черепиц. Огромными облкми вспухл нд городом пыль, рявкли зенитки, в стены швыряло оторвнные ветки кций. Кричли и метлись солдты в темных серых шинелях, свистели осколки, в тучх перебегли чстые огни рзрывов. А в порту в пкгузх уже шумел огонь, коробил цинковые крыши.

Егор Петрович, услышв первые взрывы, торопливо вышел в сд, протянул трясущиеся руки к смолетм — они мчлись н бреющей высоте нд Крнтином, — что-то зкричл, и по его сухим белым щекм потекли слезы.

Врвр Яковлевн открыл дверь срйчик и смотрел, вся зхолодев, кк огромные ревущие птицы кружили нд городом и под ними н земле взрывлись столбы желтого огня.

— Нши! — кричл Егор Петрович. — Это нши, Врвр Яковлевн! Д рзве вы не видите? Это они!

Один из смолетов здымил, нчл пдть в воду. Летчик выбросился с пршютом. Тотчс в море к тому месту, где он должен был упсть, помчлись, роя воду и строч из пулеметов, немецкие ктер.

Тяжеля немецкя бтрея был сильно рзбит, зсыпн землей. Н глвной улице горел стринный дом с ркдми, где помещлся немецкий штб.

В порту тонул, дымясь, румынский трнспорт, зеленый и пятнистый, кк лягушк. Н улицх влялись убитые немцы.

После нлет пробрлсь из город н Крнтин пожиля рыбчк Пш и рсскзл, что убит ккя-то молодя женщин около бзр и больной стричок провизор.

Врвр Яковлевн не могл оствться дом. Он пошл к Егору Петровичу. Он стоял около стены, зросшей диким виногрдом, и бессмысленно стирл тряпкой белую пыль с листьев. Листья были сухие, зимние, и, вытиря листья, Егор Петрович все время их ломл.

— Что же это, Егор Петрович? — тихо спросил Врвр Яковлевн. — Знчит, свои своих… До чего же мы дожили, Егор Петрович?

— Тк и ндо! — ответил Егор Петрович, и бород его зтряслсь. — Не приствйте ко мне. Я знят.

— Не верю я, что тк ндо, — ответил Врвр Яковлевн. — Не могу я понять, кк это можно знести руку н свое, родное…

— А вы полгете, им это было легко? Великий подвиг! Великий!

— Не умещется это у меня в голове, Егор Петрович. Глуп я, стр, должно быть…

Егор Петрович долго молчл и вытирл листья.

— Господи, господи, — скзл Врвр Яковлевн, — что же это ткое? Хоть бы вы мне объяснили, Егор Петрович.

Но Егор Петрович ничего объяснять не зхотел. Он мхнул рукой и ушел в дом.

Перед вечером по Крнтинной улице прошло трое немецких солдт. Один нес пук листовок, другой — ведро с клейстером. Сзди плелся, все время сплевывя, рыжий сутулый солдт с втомтом.

Солдты нклеили объявление н столб около дом Врвры Яковлевны и ушли. Никто к объявлению не подходил. Врвр Яковлевн подумл, что, должно быть, никто и не зметил, кк немцы клеили эту листовку. Он нкинул рвную телогрейку и пошл к столбу. Уже стемнело, и если бы не узкя желтя полоск н зпде среди рзорвнных туч, то Врвр Яковлевн вряд ли прочл бы эту листовку.

Листовк был еще сыря. Н ней было нпечтно:

«З срывнье — рсстрел. От коменднт. Советские летчики произвели бомбрдировние мирного нселения, вызвв жертвы, пожры квртир и рзрушения. Один из летчиков, виновных в этом, взят в плен. Его зовут Ивн Герсимов. Гермнское комндовние решило поступить с этим врвром кк с вргом обывтелей и рсстрелять его. Дбы жители имели возможность видеть большевик, который убивл их детей и рзрушл имущество, звтр в семь чсов утр его проведут по глвной улице город. Гермнское комндовние уверено, что блгонмеренные жители окжут презрение извергу.

Коменднт город

обер-лейтеннт Зус».

Врвр Яковлевн оглянулсь, сорвл листовку, спрятл ее под телогрейку и торопливо пошл к себе в срйчик.

Первое время он сидел в оцепенении и ничего не понимл, только перебирл дрожщими пльцми бхрому стренького серого плтк. Потом у нее нчл болеть голов, и Врвр Яковлевн зплкл. Мысли путлись. Что же это ткое? Неужели его, Вню, немцы звтр убьют где-нибудь н грязном дворе, около поломнных грузовиков! Почему-то мысль, что его убьют обязтельно во дворе, около грузовиков, где воняет бензином и земля лоснится от втол, все время приходил в голову, и Врвр Яковлевн никк не могл ее отогнть.

Кк спсти его? Чем помочь? Зчем он сорвл эту листовку со столб? Чего он испуглсь? Немцев? Нет. Ей было совестно перед своими. Он хотел скрыть листовку от Егор Петрович, от всех. Немцы убьют Вню, могут убить и ее. Врвру Яковлевну, з то, что он сорвл этот липкий клочок бумги. А свои? Свои, кроме чудк Егор Петрович, никогд не простят ей эту убитую женщину, и несчстного стричк провизор и рзбитые в мусор дом, где они жили столько лет, дом, где все знкомо-от облупившейся крски н перилх до лсточкиного гнезд под оконным крнизом. Ведь все знют, что Вня — ее воспитнник, многие дже уверены, что он ее сын.

Врвр Яковлевн кк будто уже чувствовл н себе недобрые пристльные взгляды, слышл свистящий шепот в спину. Кк он будет смотреть всем в глз! Лучше бы Вня убил ее, не этих людей. А Егор Петрович еще говорил, что это — великий подвиг.

Врвр Яковлевн все перебирл бхрому плтк, все плкл, пок не нчло светть.

Утром он крдучись вышл из срйчик и спустилсь в город. Ветер свистел, рздувя нд улицми золу, пепел. В черной мрчности, во мгле шумело море. Кзлось, что ночь не ушл, только притилсь, кк воровк, в подворотнях и дышит оттуд плесенью, грью, оклиной.

Теперь, н рссвете, у Врвры Яковлевны все внутри будто выжгло слезми, и ничто уже ее не пугло. Пусть убьют немцы, пусть ее возненвидят свои — все рвно. Лишь бы увидеть Вню, хоть родинку н его щеке, потом умереть.

Врвр Яковлевн шл торопливо, глядя себе под ноги, и не змечл, что позди нее шел Егор Петрович. Не видел он и строго Спиро, пробирвшегося туд же, н глвную улицу, и веснушчтую рыбчку Пшу. Врвру Яковлевну не покидл ндежд, что, может быть, никто не придет смотреть, кк будут вести ее Вню. Придет только он одн, и ничто не помешет ей его увидеть.

Но Врвр Яковлевн ошиблсь. Серые озябшие люди уже жлись под стенми домов.

Врвр Яковлевн боялсь смотреть им в глз. Он не подымл голову, все ждл обидного окрик. Инче он бы увидел, кк переменился ее родной город. Увидел бы трясущиеся головы людей, сухие волосы, пыльные морщины, крсные веки.

Врвр Яковлевн остновилсь около фишного столб, спрятлсь з ним, вся съежилсь, ждл.

Обеими рукми он комкл стренькую шелковую сумочку, где, кроме носового плтк и ключ от срйчик, ничего не было.

Н столбе висели клочья фиш. Они извещли о событиях кк будто тысячелетней двности — симфонии Шосткович, гстролях чтец Яхонтов.

Люди все подходили молч и торопливо. Было тк тихо, что дже до глвной улицы доносились рскты прибоя. Он бил о рзрушенный мол, взлетл серой пеной к. тучм, отктывлся и снов бил в мол соленой водой.

Потом толп вдруг вздохнул, вздрогнул и придвинулсь к крю тротур. Врвр Яковлевн поднял глз.

З спинми людей, зкрыввших от нее мостовую, он увидел в глубине улицы серые кски, стволы винтовок. Все это медленно приближлось, слегк покчивясь и гремя спогми.

Врвр Яковлевн схвтилсь рукой з столб, подлсь вперед, вытянул худенькую шею.

Кто-то взял ее з локоть и быстро скзл: «Только не кричите, не выдвйте себя!» Врвр Яковлевн не оглянулсь, хотя и узнл голос Егор Петрович.

Он смотрел н темную приближющуюся толпу. Среди серых шинелей синел комбинезон летчик. Врвр Яковлевн видел мутно, неясно. Он вытерл глз, судорожно втиснул носовой плток в сумочку и нконец увидел: позди коренстого немецкого офицер шел он, ее Вня. Шел спокойно, прямо смотрел вперед, но н его лице уже не было того выржения зстенчивости, к которому Врвр Яковлевн тк привыкл.

Он смотрел, здохнувшись, сдерживя дыхние, глотя слезы. Это был он, Вня, все ткой же згорелый, милый, но очень похудевший и с мленькими горькими морщинми около губ.

Внезпно руки у Врвры Яковлевны здрожли сильнее, и он уронил сумочку. Он увидел, кк люди в толпе нчли быстро снимть шпки перед Вней, многие прижимли к глзм рукв.

А потом Врвр Яковлевн увидел, кк н мокрую от дождя мостовую неизвестно откуд упл и рссыплсь охпк сухих крымских цветов. Немцы пошли быстрее. Вня улыбнулся кому-то, и Врвр Яковлевн вся рсцвел сквозь слезы. Тк до сих пор он улыблся только ей одной.

Когд отряд порвнялся с Врврой Яковлевной, толп перед ней рсступилсь, несколько рук осторожно — схвтили ее, вытолкнули вперед н мостовую, и он очутилсь в нескольких шгх от Вни. Он увидел ее, побледнел, но ни одним движением, ни словом не покзл, что он знет эту трясущуюся мленькую струшку. Он смотрел н него умоляющими, отчянными глзми.

— Прости меня, Вня! — скзл Врвр Яковлевн и зплкл тк горько, что дже не увидел, кк быстро и лсково взглянул н нее Вня, не услышл, кк немецкий офицер хрипло крикнул ей:

«Нзд!» — и выруглся, и не зметил, кк Егор Петрович и стрый Спиро втщили ее обртно в толпу и толп тотчс зкрыл ее от немцев. Он только помнил потом, кк Егор Петрович и Спиро вели ее через пустыри по битой черепице, среди белого от извести чертополох.

— Не ндо, — бормотл Врвр Яковлевн. — Пустите меня. Я здесь остнусь. Пустите!

Но Егор Петрович и Спиро крепко держли ее под руки и ничего не отвечли.

Егор Петрович привел Врвру Яковлевну в срйчик, уложил н топчн, нвлил н нее все, что было теплого, Врвр Яковлевн дрожл тк, что у нее стучли зубы, стрлсь стиснуть изо всех сил зубми уголок стренького серого плтк, шептл: «Что же это ткое, господи? Что же. это?» — и из горл у нее иногд вырывлся тонкий писк, ккой чсто вырывется у людей, сдерживющих слезы.

Кк прошел этот день, Врвр Яковлевн не помнил. Он был темный, бурный, сырой — ткие зимние дни проходят быстро. Не то они были, не то их и вовсе не было. Все нстойчивее гудело море. Ветер рвл сухой кустрник н кменных мысх, швырялся полосми дождя.

Ночью в гул моря неожиднно врезлся тяжелый гром, звыли сирены и снряды, згрохотли взрывы, эхо пулеметного огня зстучло в горх. Егор Петрович вбежл в срйчик к Врвре Яковлевне и что-то кричл ей в темноте. Но он не могл понять, что он кричит, пок не услышл, кк вся ненстня ночь вдруг згремел отдленным протяжным криком «ур». Он рос, этот крик, ктился вдоль берег, врывлся в узкие улицы Крнтин, сктывлся по спускм в город.

— Нши! — кричл Егор Петрович, и желтый кдык н его шее ходил ходуном. Егор Петрович всхлипывл, смеялся, потом снов нчинл всхлипывть.

К рссвету город был знят советским деснтом. И деснт этот был возможен потому, что советские летчики рзбомбили, уничтожили немецкие бтреи.

Тк скзл Врвре Яковлевне Егор Петрович. Сейчс он возился в кухоньке у Врвры Яковлевны, кипятил ей чй.

— Знчит, и Вня мой тоже?.. — спросил Врвр Яковлевн, и голос ее сорвлся.

— Вня — святой человек, — скзл Егор Петрович. — Теперь в ншем городе все дети — вши внуки, Врвр Яковлевн. Большя семья! Ведь это Вня спс их от смерти.

Врвр Яковлевн отвернулсь к стене и снов зплкл, но тк тихо, что Егор Петрович ничего не рсслышл.

Ему покзлось, что Врвр Яковлевн уснул.

Чйник н кухне кипел, постукивл крышкой. Среди низких туч пробилось солнце. Оно осветило пр, что бил из чйного носик, и тень от струи пр без конц улетл, струилсь по белой стене голубовтым дымом и никк не могл улететь.

1943

Борис Леонтьевич Горбтов

Пртийный билет

1

Всяко бывет в бою. Бывет и тк: оглянешься нпрво — сосед спрв немец; оглянешься нлево — сосед слев немец; в тылу — врг и с фронт — врг. Со всех четырех сторон зжл тебя противник, перехвтил дороги, окружил. Тебе остется, прижвшись к последней пушке, дрться до последнего вздох.

Тогд-то и возникет перед кждым воином великий вопрос о жизни и смерти.

О цене жизни.

О рсплте з смерть.

Любой ценой готов зплтить трус з свою никчемную жизнь. Ценою позор, предтельств, рбств готов он купить себе прво дышть и ползть по земле. И вот он поднимет перед вргом дрожщие руки и сдется. Тк он покупет себе клейменую жизнь, жизнь с вечным клеймом предтеля и трус.

Лучше смерть, чем рбство, говорит себе у последней пушки нстоящий воин. Лучше умереть с пистолетом в руке, чем жить с рукми з спиною. Ему тоже дорог жизнь. Необыкновенно дорог. Тем дороже должен зплтить з нее врг. Горы вржьих трупов — вот рсплт з смерть одного ншего бойц. Тк продет свою жизнь воин и приобретет бессмертие.

И еще одно решение должен принять боец-большевик у последней пушки, в отчянном положении: решение о пртийном билете. Труп большевик может достться вргу. Пртийный билет достться не должен.

И коммунист уничтожет пртбилет вместе со своей жизнью. Они умирют вместе, большевик и его пртбилет. Они не сдются.

Они умирют вместе — вот он, зкон жизни и смерти большевик. Предтельство — умереть, оствив пртбилет вргу. Вдвойне, втройне предтельство — уничтожить пртбилет для того, чтобы сохрнить себе жизнь.

2

Огненное кольцо окружило Никиту Шндор. Огненное в смом буквльном смысле этого слов. Горел срй, в котором нходился Шндор, горел хт рядом, горел сухя трв подле хты. Кзлось, весь бугор — последнее прибежище окруженной вргом горсточки бойцов — горит. Нд ними метлось космтое плмя, дым и смрд.

Кк пробился политрук Никит Шндор сквозь этот д, было бы долго рсскзывть. Он очнулся подле реки. В его нгне остлся последний птрон. Рек был тихя и холодня.

В селе з рекой исчез политрук Никит Шндор: появился курносый деревенский пренек в рвной стегнке и стоптнных туфлях. Если его спршивли, кто он, он отвечл:

— Я тутошний.

Только три вещи было у него от политрук Шндор: пртбилет, нгн с последним птроном и чсы. Хорошие ручные чсы. С ними Никите было почему-то жлко рсствться.

Когд немецкий тнк нгнл Шндор н дороге, чсы, неосторожно блеснувшие из рукв, выдли его. Немецкий офицер срзу же вцепился в них мертвой хвткой. Содрл. Стл ощупывть одежду.

— О! Пртизн! — побелел он, нщупв под стегнкой нгн. — Пртизн! — зкричл он со злобой и ужсом и швырнул Шндор н тнк, н площдку подле бшни.

Тнк тронулся. Шндор не сомневлся теперь: «Вот это моя последняя дорог».

Из люк н него зло смотрели глз фшист. Черный глзок пистолет крулил его кждое движение.

«Это моя последняя дорог. Здержн с оружием. Нйдут пртбилет… Ккое высокое небо нд головой! Лучше умереть от пули, борясь з жизнь, чем просто тк, глупо, у стенки. Ккой крутой обрыв впереди! Тм речк, кустрник, кмыши… Это моя последняя дорог…»

Тнк вдруг сделл крутой поворот. Офицер штнулся, черный глзок пистолет н секунду упл куд-то вниз. В эту единственную секунду и спрыгнул с тнк Никит Шндор. Свлился под откос. Поктился к реке. Пополз, обдиря в кровь руки о колкий кустрник. Нд ним зсвистели пули. Он их не слышл. Жить!

В селе з рекой вновь произошло преврщение Никиты Шндор: он сбросил кепку, добыл рвную шпку; ккой-то стрик отдл ему свою спрвку, что, мол, колхозник ткой-то был комндировн н окопные рботы. Теперь, если Шндор спршивли, откуд он, он отвечл:

— Иду с окопов.

Ни чсов, ни нгн теперь не было у него. Нгн жль. Но трудно пройти с нгном сквозь вржий тыл. А с пртбилетом? Что, если немцы схвтят, обыщут, нйдут пртбилет? «Знчит, умру, кк и жил, коммунистом». Но пок он жив, он пртбилет не бросит. Здесь, н земле, зхвченной немцми, он оствлся коммунистом. Здесь, в тылу врг, он оствлся большевиком. Вот его пртбилет. Он нес его кк знмя.

Тк он шел по этой земле день, второй, десятый. Осторожно входил в село. Видел фшистские зверств и бессильно сжимл кулки. Он был безоружен, он ничем не мог помочь стрику, которого гитлеровцы вели вешть, женщине, у которой отбирли корову. Но и безучстным, трусливо рвнодушным, посторонним он оствться не мог. Потому что он был коммунистом.

По ночм он толковл с колхозникми о том, кк ндо ковть победу. Н рссвете, уходя из сел, он говорил:

— Мы еще вернемся, товрищи.

Он ншел в степи кипу советских листовок, сброшенных ншим смолетом. Он не прошел мимо. Он припрятл листовки под стегнку, туд, где рньше был нгн. В железнодорожной будочке он прочел листовку стрику стрелочнику, рстолковл и скзл:

— Рздй, дед, н линии.

И нучил, кк и кому рздть. Потому что он оствлся политруком и коммунистом.

Однжды он ншел н дороге брошенный кем-то пртийный билет. Он поднял из грязи эту дорогую крсненькую книжечку и прочел фмилию ее влдельц: Сзонов Андрей Ивнович.

— Подлец! — прошептл он, рзрывя билет. — Сзонов Андрей Ивнович. Зпомним.

3

Никиту Шндор окружило огненное кольцо, и он прошел сквозь него, сквозь огонь и космтое плмя, сохрнив и жизнь и пртийный билет.

Ивн Винокуров окружл вод.

Н его глзх рухнул взорвнный мост, он не добежл пятндцти метров. Винокуров остлся н острове. Двя все н своем пути, шли н него немецкие тнки. Он метнул в них последнюю грнту и бросился через сды, кнвы, изгороди. Куд — он не знл см.

Тк он добежл до обрыв. Дльше некуд. Перед ним шумел вспучившяся рек. Сзди грохотли вржьи тнки. Короткой, очень короткой был эт секунд под обрывом, но и ее было достточно, чтобы вспомнить о пртбилете. Все сбросил с себя Винокуров — одежду, чсы, деньги выкинул, пртбилет сохрнил. Взял в зубы. Стиснул крепко. И бросился вниз с обрыв.

Стршн был сейчс рек. Необыкновенно широк. Дьявольски холодн. Предтельски пустынн. Только мкушки деревьев, точно утопленники, синели н ее поверхности. Д пузырьки вскипли н воде — это с остров по реке били немецкие тнки.

Винокуров поплыл к группе зтопленных деревьев. Передохнуть. Дождться сумерек.

«Это мой последний шнс жить», — подумл он.

Вдруг кто-то тихо окликнул:

— Винокуров!

Он вздрогнул. Черт! Тут можно поверить и в руслок. Он оглянулся. Н воде под деревом виднелсь голов. Только голов, но он узнл ее.

— А, млдший лейтеннт, — улыбнулся он товрищу одними глзми.

Теперь их было двое. Они «висели в воде» охвтив рукми и ногми шершвые стволы деревьев и погрузившись до подбородк в ледяную воду. Ждли сумерек. С остров доносились то очень близкие, то длекие голос немцев.

Тк прошел чс. Все это время Винокуров держл пртбилет в зубх. Когд дышть стновилось трудно, он вытскивл из воды руки, брл пртбилет и долго, шумно, облегченно дышл всем ртом. Все тело его нестерпимо стыло, по ногм острой волной пробегл судорог, зубы нчинли все сильнее и сильнее стучть. Тогд он еще крепче впивлся ими в пртийный билет и говорил себе: «Ничего. Ндо! Ндо жить!»

— Не могу! — вдруг прохрипел млдший лейтеннт. — Судорог.

Он оторвлся от дерев и поплыл к острову. Винокуров з ним. Смерклось. Немцев не было слышно.

Они вышли н берег и стли бегть, чтобы согреться.

— Согреемся и поплывем, — говорили они друг другу. — Поплывем к своим.

В эту ночь н пустынном берегу остров они ншли еще двух нших людей: бойц, дрожвшего от холод, и стрик — местного жителя. Стрик пообещл к утру пригнть лодку и ушел в село.

В эту ночь Винокуров и его товрищи спли плохо. Лежли в выкопнной ими яме, дрожли от холод и гдли: не обмнет ли стрик, пригонит лодку?

— А если пригонит, куд плыть?

— Кк куд? К своим.

— А где они, свои? Может, и тот берег уже немецкий.

— Ндо узнть. Плыть ндо.

— Доплывем ли?

— Все рвно. Пусть хоть мертвых, но к своим прибьет.

К утру стрик пригнл лодку.

— Ветхя, стриковскя, смодельня, — скзл он, извиняясь. — Но плыть, между прочим, можно.

Про село рсскзл, что тм хозяйничют немцы. Про тот берег ответил:

— Об этом я неизвестен, — и рукми рзвел.

Млдший лейтеннт вызвлся пойти с дедом в село н рзведку. Он был здешний, ему пройти легче. Они ушли.

Оствшиеся нервно ждли его весь день.

— Неужто поплся?

— Д нет, он здешний, вывернется.

— А если обыщут, нйдут пртбилет?

— А пртбилет бросить ндо было! — сердито скзл боец. — Я свой зрыл. Здесь, н острове, зрыл. Первым делом.

Он хотел было похвстться тем, кк он это ловко и хитро сделл, но, взглянув н Винокуров, срзу умолк.

Винокуров тоскливо смотрел н реку. Он ничего не говорил, ничего не ответил. Но у него было ткое чувство, словно он потерял товрищ, словно он снов остлся один-одинокий н острове. Теперь он не мог бы довериться этому человеку, с которым еще вчер ночью, обнявшись, лежл в яме. Ткой продст. Зчем он зрыл пртбилет? Н всякий случй? Знчит, где-то в тйникх души он уже решил: «Если что… если попдусь, сдмся… Отрекусь от большевиков…» См того не сознвя, см себе в том не признвясь, он уже решил тк. Оствил лзейку трусости, дл трещину. Нет, Винокуров не мог теперь верить этому… этому человеку без пртбилет.

К вечеру вернулся дед и скзл:

— Фшисты вшего товрищ схвтили. Рыщут, — прибвил он. Неожиднно смхнул слезу. — По всему острову рыщут. Чисто волки. — Он помолчл, пожевл губми и скзл: — Ну, счстливого вм пути, ребят.

Той же ночью Винокуров и боец поплыли н дедовской смоделке. Они плыли осторожно и нугд, по стрым руквм реки и плвням.

Всю эту дорогу они прошли молч.

4

И Никит Шндор и Ивн Винокуров добрлись до своих. Они сохрнили жизнь и не потеряли чести. В смые трудные дни их жизни они остлись большевикми. Сквозь огонь, воду и вржье кольцо они пронесли свои пртийные билеты, не зпятнв их изменой.

Вот они передо мной, эти пртийные билеты. Рзмяк, покоробился от воды пртбилет Ивн Винокуров. Почернел, згрязнился пртбилет Никиты Шндор — он пронес его в туфле.

Когд-нибудь в музее Великой Отечественной войны эти пртийные билеты рсскжут ншим потомкм о том, что никогд н земле не было более стойких и более верных людей, чем воины-большевики.

Ноябрь 1941 г.

После смерти

О жизни лейтеннт Вогнов можно рсскзть в трех словх: детство, школ, училище. А о смерти его ндо писть томы и склдывть песни. Бывет тк, что в смой долгой жизни есть всего три чс, которые всей жизни стоят. У Вогнов это были три последних чс.

Было дно ему в эти чсы подняться н нечеловеческую высоту подвиг, когд нет уже ни жизни, ни смерти, ни рубежей веков, — есть только вечность и бессмертие. В эти чсы дотл сгорел жизнь Федор Вогнов. Но немецкие тнки не прошли!

Весь полк вышел встречть бтрею Вогнов, когд он возврщлсь с огневой. Весь полк почтительно и удивленно глядел н этих людей и эти орудия тк, словно впервые их видел. Отныне это были люди-легенд, люди-песня; эти полусожженные орудия приндлежли уже музеям и истории, но сми ртиллеристы ничего не знли об этом: хмуро и молч шли они подле лфет, н котором тихо колыхлось тело их комндир.

Федю Вогнов похоронили под тополем, з околицей. Отзвучли речи. Отгремели прощльные злпы. Писрь, философски вздохнув, вычеркнул лейтеннт Вогнов из списков личного соств, и полк вернулся к обычной жизни.

Но вечером во всех бтреях, во всех блинджх, н кухне, н медпункте только и было рзговоров, что о подвиге и смерти Вогнов. Рсспршивли очевидцев, сми пытлись вспомнить. И те, кто не видл никогд живого Вогнов, досдовли н себя:

— Кк же! Жил среди нс ткой человек, я прозевл…

А те, кто знл Вогнов, стрлись припомнить все встречи с ним, и его слов, идущие или не идущие к делу, все рвно, и его привычки.

— Он любил рысь крупную, — скзл один ездовой.

— Бывло з гречневую кшу все отдст! — вспомнил повр.

И хотя многие из этих воспоминний не объясняли ни подвиг, ни величия героя, все горячо продолжли вспоминть, словно хотели из мельчйших осколков коллективно сложить портрет покойного и тким, кк сложится, зпомнить, чтоб потом, в стрости, поведть детям и внукм.

Тк оживл и нчинл жить новой жизнью герой полк Федор Вогнов, может быть, не совсем похожий н того кудрявого мльчик, кким он был в жизни, но ткой, кким должен быть герой по мнению ртиллеристов полк.

А потом кто-то ншел крточку и покзл товрищм:

— Это мы еще в училище снимлись. Мы ведь с Вогновым однокурсники…

И все увидели н снимке щеголевтого молоденького комндир, с широко рскрытыми н жизнь глзми. Тким щеголем его никогд не видели в полку. Тогд секретрь пртбюро покзл пртбилет Вогнов. Мленькя фотогрфия был злит кровью, кровь зпеклсь кк рз н лбу и вискх, — и все признли, что вот эт крточк похож. Артиллерийский рзведчик Дорохов долго рзглядывл фотогрфию и потом выпросил ее у секретря н одну ночь. Всю ночь он трудился нд большим портретом Вогнов и к утру покзл товрищм. И все признли, что портрет похож. Кто-то скзл, првд, что нос не тот, Вогнов был курносый, но рзведчик обиделся.

— Человек крсиво жил и крсиво умер, — с горечью скзл он, — вы хотите некрсивый нос. Нет! Пусть будет во всем крсивый.

Портрет нпечтли в дивизионной гзете, и все, кто видел, решили: «Кк живой» — и сохрнили номер н пмять.

После Вогнов немного остлось имуществ, но остлся пистолет «ТТ» кзенного обрзц, ткой, кк у всех. И хотя не было н нем ни серебряных нсечек, ни просто пмятных знков и был он, вероятно, не лучше других, — все комндиры згорелись вдруг стрстным желнием получить себе в вечное влдение вогновское оружие, словно то был тлисмн слвы.

— Д что у вс — своего пистолет нет, — рссердился подполковник, которого все одолели просьбми.

Но комисср скзл, что вогновский пистолет по спрведливости следует отдть тому комндиру, чья бтрея будет лучшей. И тогд нчлось в полку соревновние. Пистолет, которым отржл Вогнов последнюю тку немцев, стл призом.

Бтрею, где некогд комндовл Вогнов, пополнили. В ней появились теперь новые люди, которые никогд Вогнов и не видели, но с первого же дня они стли нзывть себя «вогновцми», потому что все в бтрее звли себя тк. И новый комндир нисколько не обижлся этим, дже чуть-чуть гордился, словно и н него тоже пдл отблеск бессмертной слвы прежнего комндир. Д, он гордился, что комндует вогновской бтреей, той смой вогновской бтреей, которую знют все.

А потом приехли корреспонденты и стли ждно рсспршивть людей о Вогнове, собирть млейшие подробности того, что еще недвно — рнним весенним утром — было былью, теперь уже стло легендой, и по всей стрне рзнеслись вести о Федоре Вогнове, о его короткой жизни — в трех словх ее рсскзть можно, — и о смерти, о которой ндо томы писть и песни склдывть.

Эт весть доктилсь и до длекой сибирской деревушки, откуд был Федор Вогнов родом. Сттью о подвиге лейтеннт прочли мтери, но из большой сттьи, где много говорилось о мужестве и героизме, мть услышл только одно: Федюшк помер. И зрыдл. И упл н руки соседей и долго билсь в их теплых рукх. И соседи не утешли ее, говорили просто:

— Плчь, Степновн. Плкть ндо, но и гордиться ндо!

А в сельской школе стрый учитель вдруг прервл урок и голосом, дрогнувшим от волнения, скзл:

— Дети! Вот н этой прте когд-то сидел Федор Вогнов, бессмертный герой… кудрявый мльчик…

И вся детвор оглянулсь н эту прту, нынешние обиттели ее — Внюшк Глдких и Петя Костиков — вспыхнули и зстыдились от счстья. А учитель все глядел н прту и слов скзть не мог.

А потом н колхозном собрнии грждне постновили нзвть село, колхоз и весь рйон именем Федор Вогнов и воздвигнуть пмятник н площди. И вскоре из город приехл молодой скульптор и стл выпршивть у Степновны фотогрфию сын. Он собрл все, что могл, — и ту, где Федюшк кучерявый школьник, и ту, где он щеголевтый комндир, — но все это не устроило скульптор. Ведь не мльчику он приехл пмятник ствить, суровому воину! И он создл пмятник тким, кким мечтл: остлись Федюшкины глз, широко открытые н жизнь, и кудри, и лоб, но был это взрослый и суровый воин, словно продолжл Федор Вогнов жить, рсти, мужть и после своей смерти.

Я хотел бы увидеть этот пмятник. Я звидую Вогнову. Сколько еще отпущено мне жить? Может быть, чс, может быть, месяц, год, тридцть лет. А Федор Вогнов будет жить всегд. Вечно будет стоять он н площди у родного дом, во всем крсивый и молодой, и потомки будут вспоминть его короткую жизнь и легендрную смерть и рсскзывть о ней своим потомкм. Это — бессмертие.

1942

Влсть

Дже в ребяческие годы он никогд не мечтл о профессии летчик, моряк или ртиллерист. Копируя взрослых, он собирл н пустыре детвору и, взобрвшись н холм ржвого зводского хлм, кричл, зхлебывясь:

— Митинг открыт! Пролетрские дети всех стрн, объединяйтесь!

В школе он был вожком пионеров, в горпромуче — вожком комсомольцев, н шхте — пртийным вожком; друзья в шутку нзывли его «профессионльным революционером». Никогд его не влекло ни к ккой другой профессии, кроме этой единственной: вести з собой людей.

В комитете говорили ему:

— Алексей, ндо поднять нрод!

И он, весело тряхнув головой, отвечл:

— Подыму!

Он подымл комсомольцев н лыжную вылзку, колхозников — н уборку, домохозяек — н древонсждение, шхтеров — н стхновский штурм. Он и см не знл, отчего люди идут з ним — в стужу, в ночь, в непогоду. У него не было ни огненного крсноречия, ни плменных слов, — горячее сердце, вот и все, что он имел. Но он знл своих ребят и ключи к ним — молодые или бородтые, все они были его ребят, его нрод — и он знл свою влсть нд ними. И эт влсть, в которой не было для него личных выгод, только одно беспокойство, и вечное горение, и простуженное горло, и небритые щеки, и ночи без сн, — эт влсть нд душой человек см по себе был ему нгрдой.

Войн зстл его секретрем горком пртии и превртил в комисср бтльон. Он был хорошим комиссром, его любили. И он любил свой бтльон. Эти окопные прни, эти пропхшие порохом воины были ему двно знкомы. Ни шинель, видвшя виды, ни подсумки, ни снряжение не могли скрыть в них его стрых ребят: это был тот же его нрод — рньше он поднимл его в труд, теперь поведет н дрку.

Но вот н днях шел бой з кургн «Семь бртьев», и бтльон его полк не поднялся в тку. Бтльон лежл под огнем у кургн, и никкя сил не могл оторвть бойцов от влжной, сырой земли, к которой они ждно приникли, в которую впились ногтями, вдвились коленями, прижлись лицом.

— Ну, комисср, ндо подымть нрод! — скзл Алексею рненый комндир бтльон.

И Алексей, тряхнув головой, ответил:

— Подыму!

Он побежл, придерживя рукой полевую сумку, к кургну. Вокруг, кк хлопушки, рзрывлись мины, и он, см не зня почему, вспомнил вдруг комсомольскую псху 1923 год, и фкельное шествие, и «Крмньолу», и кк тогд мечтл о подвиге.

«…Н фонри буржуев вздернем… Эй, живей, живей, живей!» Бежть уже нельзя было, и он пополз. Он пополз к бойцм и громко, чтобы его все услыхли, весело зкричл:

— Ну, орлы, что же вы? Свинцового дождик испуглись?

Вот тк и ндо было: не прикзом, не окриком — шуткой, потому что в инструментльном ящичке комисср не нйти ключ к простому сердцу более верного и ндежного, чем этот: шутк.

— Ну, орлы? Эх, орлы! Подымйтесь, простудитесь. Вперед!

Но никто не улыбнулся его шутке, никто не отозвлся, и никто не поднялся н его призыв. Он пополз тогд вдоль всего боевого порядк — может быть, его не слышли? Он подползл чуть не к кждому из бойцов, обнимл и тряс з плечи, искл глз, но люди прятли от него глз, отворчивли головы и еще пуще зрывлись в трву.

И тогд он понял: нет у него никкой влсти нд ними.

Он привстл н колено и огляделся с тоской: вокруг лежли его ребят, его нрод. Вот он знет их: этому, сибиряку, он посоветовл однжды, что ответить жене н письмо; того, урльц, принимл в пртию, этот, земляк, донбссовец, вероятно коногон, — лихой тнцор и свистит по-рзбойничьи, еще недвно комисср видел, кк он пляшет, и плодировл ему. Что ж он теперь колени в землю?..

Он зкричл в отчянии:

— Вперед, товрищи! Что же вы? Герои, вперед!

Но никто не двинулся с мест, и только немецкие пули сильнее зщелкли вокруг.

«Ведь перебьют же, всех перебьют», — с горечью подумл комисср, и сознние беспомощности и потерянной влсти, и стыд, и обид, и гнев вдруг охвтили его с стршной силой.

Он поднялся во весь рост и зкричл:

— Вперед! В ком совесть есть, вперед! З Родину!

И, не оглядывясь, побежл вперед. Один.

Он бежл под свинцовым дождем, охвченный отчянием и злостью, и в мозгу стучло: «Эй, живей, живей, живей! Н фонри буржуев… вздернем…», но уже не весело, сердито, ожесточенно, словно пели сквозь стиснутые зубы; и кургн был все ближе и ближе; и кзлось, кургн сложен весь из свинц, и теперь весь свинец обрушивлся н него, и свистел нд головой, и пдл рядом, и стрнно, что он еще не убит, но ему было все рвно. Все рвно! Все рвно! «Эй, живей, живей, живей… Н фонри…»

И вдруг он услышл топот шгов сзди и шумное дыхние, — он оглянулся и увидел: з ним с винтовкми нперевес бегут бойцы. По всему полю подымются, встют, бросются вперед бойцы, н штыкх — солнце…

«Пошли-тки? — удивленно подумл он. — Поднялись? Кто же поднял их?»

Теперь люди бежли рядом с ним, перегоняли его, он видел их потные лиц и мокрые рубхи, и рты, обметнные зноем, и тогд он см побежл быстрее, чтоб не отстть от бойцов, и кургн был все ближе и ближе, еще ближе — черные дымки рзрывов. Алексей догдлся, что это огневой вл нших бтрей, что они прижлись к смому влу, и первый весело зкричл:

— Ложись! Ложись!

И увидел, кк послушно и быстро злегли бойцы.

Он перевел дух.

— Сейчс бтреи перенесут огонь, и мы двинемся дльше! — Он крикнул это громко, чтобы все услышли. — Нши бтреи перенесут огонь, и мы пойдем дльше.

Он скзл это, и слов его понеслись по полю, но смого его вдруг охвтило сомнение: пойдут ли? Пойдут ли снов люди? Что, если это только минутный порыв, взрыв стыд? Что, если всей его комиссрской влсти нд солдтской душой только и хвтило н то, чтобы зжечь в бойце минутный порыв, и вся его влсть измеряется десятью минутми и тридцтью метрми целины?

Бтреи уже били по кургну. Нд кургном взлетли груды земли, обломки блок, щепки; немцы пригнули головы, их огонь стл слбее.

— Вперед! — зкричл Алексей, подымясь. — Вперед, герои, з Родину!

И увидел: поднялись те, что лежли рядом, з ними поднялись передние, зтем и все поле. Снов вспыхнуло «ур» — хриплое, знойное, ожесточенное — и снов н штыкх солнце, и шумное дыхние рядом, и ветер воет в ушх.

«Вот! — ликующе подумл н бегу Алексей. — Пошли-тки».

— Вперед! — зкричл он снов, хотя кричть уж не ндо было, но сердце было переполнено. Это не он, сердце кричло и пело: — Вперед!

Вот они бегут рядом с ним, его ребят. Он увидел коногон: по его цыгнскому лицу текл кровь, со лб н щеки, он не змечл… «Эх, рсцеловть бы их всех! Здорово, здорово бегут». Это он ведет их. Кк рньше вел. Кк всегд. Кк тогд, в молодости, н комсомольскую псху. Фкелы. И зпхи смолы и первой сирени… Кк тогд, н субботник, и зпх кций, и слдкий, до горечи слдкий зпх угля и дым… «Сейчс пхнет полынью и еще чем? Свинцом? Свинец не пхнет. Дымом? Стрый, знкомый зпх смерти». Здорово, смело идут его ребят! И он см здорово, смело идет! Это он ведет их. Н бой. Н смерть. Н победу. Кк всегд вел.

Но вести людей н веселье, когд фкелы, и фонри, и зпхи смолы и первой сирени, — легко. Вести людей н труд, н привычное и естественное для человек дело тоже не трудно. Но ккой же влстью, ккой неслыхнной влстью ндо облдть, чтобы повести людей н смерть, н муку, н состояние, противоестественное человеку, повести не прикзом, не стрхом, одним горячим сердцем, вот кк сейчс он ведет под огнем, по целине, пхнущей полынью и дымом, к кургну, который все ближе и ближе. Вот у него эт влсть! Неслыхння влсть. Вот он влдеет сердцми этих людей. Вот он скжет: «В штыки!» — и люди бросятся в штыки. Он скжет: «Н смерть!» — и люди пойдут н смерть.

«А что, если я скомндую: „Нзд!“, или „Бросй оружие!“, или „Сдвйся немцм!“?» Он увидел в эту минуту урльц: н его лице пылло плмя боя, и злости, и ярости, никогд еще не был он тким крсивым, кк в эту минуту, и Алексей понял: рстопчут. Его, комисср, рстопчут, здвят, приколют, если он скомндует «нзд». «Приколют, ей-богу, приколют», — обрдовнно подумл он. И от этой мысли ему вдруг стло хорошо и весело, словно он видел и высоту своей влсти, и ее пределы, и влсть, которя нд ним, и нд урльцем, и нд сибиряком, — влсть родной земли, горько пхнущей полынью.

И уже больше ни о чем связно не мог думть комисср. Кургн побежл под ногми. Полынь. Полынь. Полынь. Отчего от зпх полыни свирепеет сердце? Они бегут рядом, комисср и его бойцы, и вот уже немецкие блинджи, и порвння проволок, и фриц с рспоротым животом, и яростное лицо урльц, и гребень кургн. И нвсегд зпомнилось, кк н вершине удрил резкий ветер в лицо и рспхнулсь дль, и он увидел синие терриконики н горизонте, и степь, и реку, и белые, словно серебряные, меловые горы вдли…

1942

Дезертир

Струсил.

Просто струсил Кирилл Журб, молодой человек из сел Кошринцы.

Бросил винтовку.

Бежл.

Бежл, ног под собой не чуя. Оствил товрищей. Потерял совесть. Збыл честь. Ничего не помнит. Кк бежл — не помнит, что кричл — не помнит. Только помнит, кк тряслись в животном стрхе челюсти д екло зячье сердце…

И вот длеко позди остлся бой, смолкли крики, стихли выстрелы. Тишин…

Упл в рожь Кирилл Журб. Впился ногтями в землю. Зрычл от рдости:

— Жить буду! Долго жить буду!

И зплкл.

В этот миг н шоссе возник грохот. В бой шли мшины. Везли людей, везли снряды. Опять зметлся в ужсе Кирилл Журб. Нйдут! Нйдут его! Господи боже мой, куд же спрятться?

Встл н корточки. Огляделся. Огромное голубое небо нд головой. Широкя степь вокруг. И во все стороны горбтые, кк мосты, дороги. Большя грейдерня — в город. Узенькие, припушенные золотой соломой, — в сел.

А если взять все дороги, кк вожжи, в руки и рзобрть, легко нйдется среди них мленькя тощя дорожк в родные Кошринцы.

Вон тм, з косогором, нчинются мссивы кошринской озими — прошлой осенью Кирилл см ее сеял, — рожь его спрячет. А дльше, подле реки, село, тм родился Кирилл, по тем улицм бегл босоногим хлопчиком, — родное село укроет. Тм в селе мть, и сестр Женя, и черноокя дивчин Нстя, — они его успокоят, приголубят, в теплых, мягких подушкх спрячут.

Встл Кирилл Журб. Отряхнул с колен землю. И пошел в родные Кошринцы.

У околицы его остновил колхозня охрн. Бригдир Петр Воевод вгляделся в крснормейц и удивленно протянул:

— Э! Д это же Кирилл! Здорово, Кирилл! Ндолго?

— Н чс, — потупив глз, ответил Журб, — комндир отпустил н чс.

— А! Ну, иди! — скзл Воевод и проводил его острым взглядом до смой хты.

Кирилл переступил порог родной избы, снял фуржку и увидел мть.

— Мм! — зкричл он не своим голосом.

— Кирилл? Сыночек! Ндолго?

Он хотел скзть ей, что совсем пришел, почему-то скзл:

— Н чс.

Мть зсуетилсь, зметлсь по хте. Стл собирть н стол, угощть дорогого гостя. Кирилл молч сидел у стол, глядел в пол, неохотно ел, кусок зстревл в горле.

Тк прошел этот чс, и Кирилл уже почти збылся, отошел душою. Хорошо, что можно было тк сидеть н лвке в крсном углу. Хорошо, что не ндо было никуд идти. Он словно оцепенел, ни о чем не думл, н чсы не глядел.

Зто мть, Агфья Семеновн, чсто и беспокойно поглядывл то н чсы, то н сын. Вот и чс прошел, толком ни о чем не поговорили. Сейчс уйдет Кирюш н фронт…

— Сыночек, — скзл он робко, — тебе пор. Опоздешь.

Кирилл вздрогнул.

— Мне, может, только чс жить остлось, — зкричл он плксиво, — мть! Что же ты меня гонишь?

— Сыночек! — всхлипывл мть. — Тк ведь все нши бьются. Кк же тк, сыночек? Иди! Не позорь себя!

Он вскочил н ноги и хотел крикнуть: «Сын родного гонишь?» — но не зкричл, скзл только:

— Я еще к Нсте зйду. Н минутку.

Шел по колхозной улице и видел, кк следит з ним недоверчивым взглядом все село. Из всех окон, из-з кждого тын следили з ним стрики, ребятишки, ббы. «Точно я вор!»

Вот и Нстин хт, и вишня в плисднике, и т скмеечк, где бывло… Вот и Нстя, невест.

— Нстя! — зкричл он и широко рскинул руки, чтобы обнять теплую дивчину, припсть к ее груди, рсскзть ей все, кк было.

Но Нстя поднял н него глз, и Кирилл понял, что он уже все знет.

— Что ж ты не н фронте, Кирилл? — тихо спросил Нстя. — Все нши хлопцы тм.

Кк окянный, кк проклятый, ушел отсюд Кирилл Журб в темную ночь. Бродил, не нходя себе мест, и см не знет, кк добрлся домой и уснул.

Утром его рзбудил мть. Ни слезинки не было в ее глзх. Лицо было сухим, суровым.

— Собирйся, Кирилл! Пор! Иди! — скзл он.

И тогд он зкричл н нее, зкричл тк, кк сроду не кричл. Вскочил, змхнулся… Но не удрил! Стршны были глз мтери. Нет ничего стршней.

Он упл н койку и зрыдл, кк ребенок.

Мть, не глянув н него, вышл и зперл хту н змок.

Все село, от околицы до околицы, шумело и волновлось. В рзговорх у колодцев, н улице, н колхозном дворе одно слово рздвлось громче других: «дезертир».

Председтель сельсовет Ивн Тенчук вызвл к себе бригдир Петр Воеводу.

— Подозрительно мне, — скзл председтель, — что в ткую обстновку нходится дом крснормеец Кирилл Журб. А?

— И мне это подозрительно.

— Тк иди, товрищ Воевод, и скжи Кириллу, что требуем мы его в сельсовет.

Воевод пошел к хте Журбы, но увидел, что он н змке.

— Эй, — зкричл он. — Чи кто есть дом?

Никто не отозвлся.

Воевод подошел к окну, зглянул в него и зметил, кк Кирилл, точно нблудившя кошк, збивется под лвку.

— Эй, Кирилл! — крикнул Воевод в окно. — Что же ты прячешься?

Но Кирилл только плотнее збился под лвку. Все хотел втянуть туд и ноги. Но ноги торчли нружу, ноги в тяжелых, рмейских спогх.

— Эх, Кирилл! — покчл головой Воевод. — Сукин ты сын, сволочь.

В это время и пришл домой сестр Журбы Евгения. Он отперл хту, впустил Воеводу и колхозников.

— Идите! — скзл он при этом. — Берите его!

Кирилл повели по колхозной улице к сельсовету. Все село нблюдло, кк вели его. Он шел, опустив голову: хуже вор, хуже конокрд был он сейчс. «Проклятый! Окянный!» — отзывлось в ушх.

Колхозники сми передли дезертир влстям. Кирилл Журб предстл перед судом Военного трибунл. Он во всем сознлся, ничего не скрыл. Был подвлен. Говорил мло. Но не плкл.

Ему объявили приговор: рсстрел. Он выслушл его, опустив голову. Ну что ж, зслужил! Петр Воевод узнет о приговоре, скжет: «Првильно». Нстя не уронит слезинки. Дже мть не вытрет глз кончиком стренькой шли. Сухими глзми проводят они Кирилл н позорную смерть.

И это было тяжелее всего.

Штясь, вышел он из суд. Если б можно было теперь нчть жить по-новому! Если б можно было снов очутиться среди товрищей, рсскзть им о мукх и позоре этих дней, искупить, докзть, опрвдться… Поздно! Звтр его рсстреляют.

Но нзвтр Журбу снов вызвли. Ему объявили, что, учтя его молодость, ему дют возможность искупить вину. Он поднял голову. Он прислушлся. Жркя волн рдости рзлилсь по телу…

Иди, Кирилл Журб. Иди в бой! Кровью смывй с себя позорное пятно! Иди, бей врг! И возврщйся с победой.

Тогд обрдуется тебе струх мть, тогд примут тебя родные Кошринцы, пожмет тебе руку бригдир Воевод Петр, поцелует тебя твоя Нстя.

1942

Возврщение

Кровь не успевл змерзнуть н клинкх, ткя был рубк. Горячий пр шел от белых дубленых полушубков, ткя был скчк. Трое суток в седле, трое суток в боях, только снежный прх из-под копыт, д хрп коней, д свист шшек, д лые бшлыки з спиной кк крылья. И, кк во сне, — хутор, пожры, дороги, космтый дым нд стницми, кровь и пепел н снегу, и нд всем — острый зпх горячего конского пот, гри и дым, стрый, знкомый зпх боя.

Побед окрыляет. Люди збыли о сне, об отдыхе. Одубели ноги в стременх, н вленкх ледяня корк, обветрились, облупились лиц, от победного кзцкого гик охрипли глотки. Дрться! Гнть и нстигть врг, рубить н всем скку, кк лозу, погной крови не стиря с шшек! И трофеи считть некогд, и трофейный коньяк пить некогд — гнть и гнть, вызволять родную донскую землю.

Еще долго могли без устли дрться и нестись сквозь космтую снежную степь люди, д кони выдохлись, кони окзлись слбее людей. Седые от инея, измученные, они дрожли всем телом, дышли трудно и хрипло, ждно глотли морозный воздух. И, взглянув н них, мйор Дорошенко, комндир кзчьего полк, с сожлением понял, что и коням, и людям, вероятно и ему смому нужн передышк. Он скзл дъютнту кртко:

— В стнице людям и коням отдых. До зри.

Кзки вошли в стницу поздним вечером. И все было кк всегд в эти дни. Ббы, смеясь и плч, припдли к стременм, обнимли ноги кзков, зглядывли в глз и искли среди этих богтырей в мохнтых, покрытых снегом буркх своих мужей и сынов. И кждой кзлось, что обязтельно должен быть здесь, среди этих родных людей-освободителей, он — смый родной и желнный.

Штб рзместился в теплой просторной хте. Мйор Дорошенко, отдв необходимые рспоряжения и убедившись, что все в порядке, кртко скзл дъютнту: «Пошли!» — и вышел н улицу. Адъютнт тотчс же выскочил вслед з ним, едв успев нбросить бурку н плечи.

Адъютнт мйор звли Всей Селивновым. Он только недвно с великим нетерпением окончил училище и с великим рвением выпестовл себе усы, полгя, что без усов нет кзк. Нынешние бои были его первым огневым крещением. Его первый бой был победным боем. Он не знл горьких дней неудчи. И войн предствлялсь ему ткой, кк он видел ее в эти три дня. Рубк лозы — вот что ткое войн. Веселя рубк лозы.

Мйор Дорошенко он увжл, дже почитл, но немного побивлся. Побивлся не только кк нчльник, но и кк человек. С веселыми, беспечными, легкими людьми Вся сходился быстро, хмурых же побивлся всегд, мйор Дорошенко был непонятно хмур, и молчлив, и лицом умен. Не тким должен быть кзк, по мнению Вси, — кзк воюет весело, и гуляет весело, и умирет весело, у Дорошенко и в бою брови нсуплены, губы сжты и горькие морщинки у рт. Но однжды довелось Все увидеть, кк блестят мрчные глз мйор — стршным огнем горели они, бртцы мои, и Вся вдруг почувствовл себя желторотым мльчиком и догдлся, что есть в этой войне, и в жизни, и в людях что-то ткое, чего еще не дно ему понять и почувствовть. Но об этом некогд было Все подумть, веселя рубк лозы зхвтил его целиком. Одно только првило положил себе Вся по отношению к мйору: лишних вопросов не здвть, понимть с полуслов, длинные беседы держть при себе.

И сейчс, н улице, он не стл спршивть Дорошенко, куд они идут ночью, молч шел вслед з ним и дже догдок особых не строил. «Верно, крулы проверять идем».

Но Дорошенко вдруг остновился у одной избы и постучл в оконце.

— Куд это мы, товрищ мйор? — невольно вырвлось у Вси.

— В гости.

Дверь рспхнулсь, и н пороге появился стрик с лмпой. Он удивленно всмотрелся в гостей и, вдруг узнв, рдостно зулыблся.

— Господи боже ж мой, — зсуетился он, — товрищи, д пожлуйте, пожлуйте ж в хту. Кк же тк? Боже ж ты мой, рдость ккя!

Кзки вошли в избу. Было в ней пусто, и холодно, и одиноко, и Вся никк не мог понять, что им делть тут, в этой хте бобыля.

Мйор тяжело опустился н лвку. Он молч следил з тем, кк суетится стрик, потом протянул к огню руки, сперв левую, н которой не хвтло пльц, потом првую, и кзлось, что з этим он и пришел сюд, — вот тк посидеть у огня, помолчть, обогреться после дороги. Потом он потер руки, пльцы хрустнули, и поднял голову.

— Стло быть, не признл ты меня, дед?

— Ась? — удивленно отозвлся стрик.

— Не узнл, говорю?

Стрик нерешительно подошел к нему и всмотрелся.

— Не взыщи, бтюшк, — виновто скзл он, — пмятью слб.

— А мы встречлись. И недвно. Целые сутки я у тебя жил.

— А-, — обрдовлся стрик, — жил, жил… Много вс тут прошло, жило. Кк же… только когд ж это?.. Зпмятовл, не взыщи…

Мйор вдруг резким движением сбросил с плеч бурку, и, отстегнув от ремня полевую сумку, швырнул ее н стол. Вся следил з ним недоумевющим взглядом. Ничего не мог понять он в этой встрече. Мйор что-то достл из сумки, выложил н стол, и Вся увидел, что это были георгиевские кресты — дв серебряных крестик н стреньких, потертых ленточкх.

— Возьми свои кресты, дед! — громко произнес мйор.

Стрик рстерянно взглянул н кресты, потом н мйор, потом н кресты опять.

Вдруг он испугнно съежился.

— Может, я, — пробормотл он, — может, что обидное я скзл тогд? Может оскорбил?

— Нет, чего уж, — усмехнулся мйор.

— Оскорбить не помышлял. А только н сердце у меня в ту пору горько было. Может и скзлось что невпопд, тебе в обиду. Тк ты, родимый, не осуди.

Вся сидел теперь, широко рскрыв глз, и глядел н этих непонятных ему людей и все не мог сообрзить, что между ними вышло.

— Дождевя вод, и т горькя, потому он и кмень долбит, — произнес мйор. — Нет, я не обиделся н тебя, дед. Жесткие были твои слов, уж н что я кмень, и меня продолбили.

Стрик мшинльно взял кресты в руки и потер их шершвой лдонью. Тускло блеснуло серебро под огнем лмпы.

— У меня з немцев кресты, — дрогнувшим голосом скзл он, — ермнцми мы их тогд звли. Уж рубили, рубили! ты не вини, родимый, строго человек. Горькое у меня в ту пору сердце н вс было…

— А у меня? — вдруг зкричл мйор, д тк, что Вся дже вздрогнул. — А у меня тогд не горькое было? Думешь, дед, легко мне было комндовть «н конь» и прочь? Легкое, думешь, дело из родных стниц уходить?

— Большое тогд отступление было, — пробормотл стрик.

— Мне, может, кждя слез стничной ббы в душу пдл, душу жгл, — горячо продолжл мйор. — Мне, может, кждый млденческий крик сердце н куски рзрывл. Ведь и мои где-то тк тоже… — Он зскрипел зубми и змолчл.

С минуту длилось молчние и в тишине было явственно слышно, кк хлопет о ствни ветер, словно птиц крылом. Мйор вдруг подошел к стрику и, глядя н него в упор, бросил отрывисто:

— Помнишь, что ты крикнул мне… когд кресты бросл?

— Кк не помнить, — пробурчл дед.

— И я помню. «Ироды, — крикнул ты мне, — опозорили вы русскую слву, опозорили!» — и швырнул свои «Георгии» в пыль. Тк?

— Тк, — хмуро отозвлся стрик.

— Я те кресты поднял. Черт его знет, всего нвидлся я н своем веку, не человек стл — кмень, крик твой, дед, до сих пор у меня в ушх звенит. Я ведь все понял, все понял: з кого ты счел меня тогд, что ты обо мне, кзке, думл. Вот твои кресты, дед. Я их три месяц з собой тскл. В сумке были, словно я их н груди носил. Тяжелые твои кресты, дед. Тяжелые! Возьми их нзд. Хочешь — н груди носи, хочешь — в сундук спрячь. Спроси у моего дъютнт, он тебе рсскжет, кк мы твоих ермнцев лупили. Не хуже вшего, дед. Рсскжи ему, Вся.

И вдруг он рсхохотлся громко и весело, и это было в первый рз, что видел Вся мйор смеющимся.

— Признл теперь, дед? Вспомнил? — смеялся мйор.

— Признл, — улыбнулся и дед, — кк не признть.

Он взял со стол лмпу и поднес ее прямо к лицу мйор. Огоньки згорелись в мрчных глзх Дорошенко.

— Ну, ткой же? — усмехясь, спросил он.

— Словно бы у тебя н лице рубцов прибвилось. Ась?

— Кзку рубец, что георгиевский крест, — нгрд, — снов усмехнулся мйор. — А и у тебя, дед, словно бы морщин больше стло!

— Войн, сынок, всех метит. Военного человек шрмом, нс, отствных, морщинкой. — Он поствил лмпу н стол и вздохнул. — Кк морщинм не быть! Что мы тут без вс пережили… Стрики бывло ко мне сойдутся. Беседуем шепотком. «Ты, — говорят они мне, — Тимофей, стрый кзк, воевл, квлер. Тктику и стртегию понимешь. Кк, мол, по-твоему что дльше будет?» А ккя у меня, товрищи, стртегия? Крт у меня нет, плнтов нет, известия, и те редко доходят. Видывл я стрых немцев — ермнцев, поглядел и н нонешних. По моей стртегии выходит: должны мы фшист побить, ткой я себе плн строил. А покуд он по моей хте ходит, моими половицми, кк хозяин, скрипит… эх! — он здумлся н минуту. — Или еще ббы збегут, то одн, то другя. «Ты б пошел, дед, — кудхчут, — ртиллерию б послушл. Нступют нши ль отступют?» Ну, выйдешь н бугор, обернешь н восток ухо, слушешь… Ветер шумит в степи, ртиллерия бьет… Ухо слышит: уходят нши, удляются. Ухо слышит, сердце не верит. Не верит сердце, товрищи, уж ткое у меня, у стрик, сердце. Не верит оно, что может немец русского человек одолеть. Ну, вернешься к ббм и шепчешь им: «Не сомневйтесь, мол, ждите, вернутся нши, не обмнут». Вот вы и вернулись, — он вдруг по-стриковски всхлипнул, зтрясся весь, — вернулись, родные. Не обмнули!

— Не обмнули, дед?

— Не обмнули.

— Эх, дед! — мйор вдруг пошел к нему и крепко стиснул з плечи. — Эх, кзчин!

Дже Всю взволновл эт сцен, чуть не всхлипнул и он. До сих пор земля, н которой он дрлся, кзлсь ему только полем веселой сечи. А сейчс, словно кря рздвинулись, и увидел он дли, и всю землю под кровью и пеплом, и кургны в степи, и кк стоят н них, обернув н восток скорбные лиц, нши люди и прислушивются. Ветер ли то шумит, или нши идут? Бед ли то хлопет крыльями, или, нконец, свобод?

— Что ж, долго погостите у нс ли кк? — улыбясь и вытиря слезы, спросил стрик.

— До зри, дед, — ответил мйор. — Не одни у меня твои кресты, дед, не один ты ждешь. И з Северным Донцом дел у нс есть. И в Донбссе ждут. А в Зпорожье ждут меня мои… — Он зпнулся и через силу зкончил: — Может, одни могилы меня тм ждут, все одно торопиться ндо.

— Эх, бед ккя, — всплеснул рукми стрик, — и угостить-то нечем! Все проклятые гитлеровцы вытскли.

— Нйдем! Вся, фляжку! Двй, дед, сткнчики. Д вот есть один.

— Нет, постой, — хитро усмехнулся дед, — этот не годится. Я сейчс.

Он подошел к двери, поднял половицу и нырнул куд-то под пол. Скоро он появился оттуд. В рукх у него были три стринные кзцкие червленые чрки.

— Дедовские, — торжественно произнес стрик, ствя чрки н стол, — уберег от немцев.

Мйор стл медленно нливть водку.

Н зре полк уходил из стницы. Откуд-то из-з Дон поднимлось и рстеклось по небу огромное крсное солнце, и лучи его, кк золотые сбли, змхнулись уже нд Северным Донцом, словно солнце перешло в тку.

Глядя н это солнце, встющее нд синей от мороз степью, стрик скзл мйору:

— Кроввый этот год будет, сынок. Ишь, зря ккя.

Он стоял, осененный солнцем, седой, худой, без шпки, и голос его звучл пророчески:

— Великя сеч будет, сынок, ох, великя! И в той сече погибнет, рсточится врг. И люди очистятся, и бртья соединятся, и мть встретит сын, и жен — муж, и дети — отц.

Отдохнувший конь бодро взял рысь и вот уже вынес мйор з околицу и понес, и понес нвстречу новым боям и сече.

А стрик остлся у околицы. Долго с звистью глядел он, приложив лдонь ко лбу, н грцующих кзков. И вздыхл, что молодость прошл и не вскочишь теперь н доброго коня, не понесешься в сечу рубить ермнц… Потом повернулся и пошел в стницу. Нынче условились стрики собрться в колхозе поглядеть: чем весну встречть, чем пхть, чем сеять.

А нд стницей, нд степью, нд кзкми, окутнными снежной пылью, все выше и выше поднимлось солнце, кровво-лое, веселое, молодое солнце сорок третьего год.

1943

Влентин Петрович Ктев

Флг

Несколько шиферных крыш виднелось в глубине остров. Нд ними подымлся узкий треугольник кирхи с черным прямым крестом, врезнным в псмурное небо.

Безлюдным кзлся кменистый берег. Море н сотни миль вокруг кзлось пустынным. Но это было не тк.

Иногд длеко в море покзывлся слбый силуэт военного корбля или трнспорт. И в ту же минуту бесшумно и легко, кк во сне, кк в скзке, отходил в сторону одн из грнитных глыб, открывя пещеру. Снизу в пещере плвно поднимлись три дльнобойных орудия. Они поднимлись выше уровня моря, выдвиглись вперед и остнвливлись. Три ствол чудовищной длины сми собой поворчивлись, следуя з неприятельским корблем, кк з мгнитом. Н толстых стльных срезх, в концентрических желобх блестело тугое зеленое мсло.

В кземтх, выдолбленных глубоко в скле, помещлись небольшой грнизон форт и все его хозяйство. В тесной нише, отделенной от кубрик фнерной перегородкой, жили нчльник грнизон форт и его комисср.

Они сидели н койкх, вделнных в стену. Их рзделял столик. Н столике горел электрическя лмпочк. Он отржлсь беглыми молниями в диске вентилятор. Сухой ветер шевелил ведомости. Крндшик ктлся по крте, рзбитой н квдрты. Это был крт моря. Только что комндиру доложили, что в квдрте номер восемь змечен вржеский эсминец. Комндир кивнул головой.

Простыни слепящего орнжевого огня вылетли из орудий. Три злп подряд потрясли воду и кмень. Воздух туго удрил в уши. С шумом чугунного шр, пущенного по мрмору, снряды уходили один з другим вдль. А через несколько мгновений эхо принесло по воде весть о том, что они рзорвлись.

Комндир и комисср молч смотрели друг н друг. Все было понятно без слов: остров со всех сторон обложен: коммуникции порвны; больше месяц горсточк хрбрецов зщищет осжденный форт от беспрерывных тк с моря и воздух; бомбы с яростным постоянством бьют в склы; торпедные ктер и деснтные шлюпки шныряют вокруг; врг хочет взять остров штурмом. Но грнитные склы стоят непоколебимо; тогд врг отступет длеко в море; собрвшись с силми и перестроившись, он снов бросется н штурм; он ищет слбое место и не нходит его.

Но время шло.

Боеприпсов и продовольствия стновилось все меньше. Погреб пустели. Чсми комндир и комисср просиживли нд ведомостями. Они комбинировли, сокрщли. Они пытлись оттянуть стршную минуту. Но рзвязк приближлсь. И вот он нступил.

— Ну? — скзл нконец комисср.

— Вот тебе и ну, — скзл комндир. — Все.

— Тогд пиши.

Комндир, не торопясь, открыл вхтенный журнл, посмотрел н чсы и зписл ккуртным почерком: «20 октября. Сегодня с утр вели огонь из всех орудий. В 17 чсов 45 минут произведен последний злп. Снрядов больше нет. Зпс продовольствия н одни сутки».

Он зкрыл журнл — эту толстую бухглтерскую книгу, прошнуровнную и скрепленную сургучной печтью, подержл его некоторое время н лдони, кк бы определяя его вес, и положил н полку.

— Ткие-то дел, комисср, — скзл он без улыбки.

В дверь постучли.

— Войдите.

Дежурный в глянцевитом плще, с которого текл вод, вошел в комнту. Он положил н стол небольшой люминиевый цилиндрик.

— Вымпел?

— Точно.

— Кем сброшен?

— Немецким истребителем.

Комндир отвинтил крышку, зсунул в цилиндр дв пльц и вытщил бумгу, свернутую трубкой. Он прочитл ее и нхмурился. Н пергментном листке крупным, очень рзборчивым почерком, зелеными лизриновыми чернилми было нписно следующее:

«Господин коммнднтий совецки форт и бтреи. Вы есть окружени зовсех строн. Вы не имеет больше боевых припси и продукты. Во избегния нпрсни кровопролити предлгю вм кпитулировние. Условия: весь грнизон форт зовместно коммнднтий и комндиры оствляют бтреи форт полный сохрнность и порядок и без оружия идут н площдь возле кирх — тм сдвться. Ровно в 6.00 чсов по среднеевропейски время н вершин кирхе должен есть быть бели флг. З это я обещю вм подрить жизнь. Противни случй смерть. Здвйтесь.

Комндир немецки деснт контр-дмирл

фон Эвершрп».

Комндир протянул условия кпитуляции комиссру. Комисср прочел и скзл дежурному:

— Хорошо. Идите.

Дежурный вышел.

— Они хотят видеть флг н кирхе, — скзл комндир здумчиво.

— Д, — скзл комисср.

— Они его увидят, — скзл комндир, ндевя шинель. — Большой флг н кирхе. Кк ты думешь, комисср, они зметят его? Ндо, чтобы они его непременно приметили. Ндо, чтобы он был кк можно больше. Мы успеем?

— У нс есть время, — скзл комисср, отыскивя фуржку. — Впереди ночь. Мы не опоздем. Мы успеем его сшить. Ребят порботют. Он будет громдный. З это я тебе ручюсь.

Они обнялись и поцеловлись в губы, комндир и комисср. Они поцеловлись крепко, по-мужски, чувствуя н губх вкус обветренной, горькой кожи. Они поцеловлись первый рз в жизни. Они торопились. Они знли, что времени для этого больше никогд не будет.

Комисср вошел в кубрик и приподнял с тумбочки бюст Ленин. Он вытщил из-под него плюшевую млиновую слфетку. Зтем он встл н тбурет и снял со стены кумчовую полосу с лозунгом.

Всю ночь грнизон форт шил флг, громдный флг, который едв помещлся н полу кубрик. Его шили большими мтросскими иголкми и суровыми мтросскими ниткми из кусков смой рзнообрзной крсной мтерии, из всего, что ншлось подходящего в мтросских сундучкх.

Нездолго до рссвет флг рзмером, по крйней мере, в шесть простынь был готов.

Тогд моряки в последний рз побрились, ндели чистые рубхи и один з другим, с втомтми н шее и крмнми, нбитыми птронми, стли выходить по трпу нверх.

Н рссвете в кюту фон Эвершрп постучлся вхтенный нчльник. Фон Эвершрп не спл. Он лежл, одетый, н койке. Он подошел к тулетному столику, посмотрел н себя в зеркло, вытер одеколоном мешки под глзми. Лишь после этого он рзрешил вхтенному нчльнику войти. Вхтенный нчльник был взволновн. Он с трудом сдерживл дыхнье, поднимя для приветствия руку.

— Флг н кирхе? — отрывисто спросил фон Эвершрп, игря витой, слоновой кости, рукояткой кинжл.

— Тк точно. Они сдются.

— Хорошо, — скзл фон Эвершрп. — Вы принесли мне превосходную весть. Я вс не збуду. Отлично. Свистть всех нверх.

Через минуту он стоял, рсствив ноги, н боевой рубке. Только что рссвело. Это был темный ветреный рссвет поздней осени. В бинокль фон Эвершрп увидел н горизонте мленький грнитный остров. Он лежл среди серого, некрсивого моря. Угловтые волны с диким однообрзием повторяли форму прибрежных скл. Море кзлось высеченным из грнит.

Нд силуэтом рыбчьего поселк подымлся узкий треугольник кирхи с черным прямым крестом, врезнным в псмурное небо. Большой флг рзвевлся н шпиле. В утренних сумеркх он был совсем темный, почти черный.

— Бедняги, — скзл фон Эвершрп, — им, вероятно, пришлось отдть все свои простыни, чтобы сшить ткой большой белый флг. Ничего не поделешь. Кпитуляция имеет свои неудобств.

Он отдл прикз.

Флотилия деснтных шлюпок и торпедных ктеров нпрвилсь к острову. Остров вырстл, приближлся. Теперь уже простым глзом можно было рссмотреть кучку моряков, стоявших н площди возле кирхи.

В этот миг покзлось млиновое солнце. Оно повисло между небом и водой, верхним крем уйдя в длинную дымчтую тучу, нижним ксясь зубчтого моря. Угрюмый свет озрил остров. Флг н кирхе стл крсным, кк рскленное железо.

— Черт возьми, это крсиво, — скзл фон Эвершрп, — солнце хорошо подшутило нд большевикми. Оно выкрсило белый флг в крсный цвет. Но сейчс мы опять зствим его побледнеть.

Ветер гнл крупную зыбь. Волны били в склы. Отржя удры, склы звенели, кк бронз. Тонкий звон дрожл в воздухе, нсыщенном водяной пылью. Волны отступли в море, обнжя мокрые влуны. Собрвшись с силми и перестроившись, они снов брослись н приступ. Они искли слбое место, они врывлись в узкие извилистые промоины. Они просчивлись в глубокие трещины. Вод булькл, стеклянно журчл, шипел. И вдруг, со всего мху удрившись в незримую прегрду, с пушечным выстрелом вылетл обртно, взрывясь целым гейзером кипящей розовой пыли.

Деснтные шлюпки выбросились н берег. По грудь в пенистой воде, держ нд головой втомты, прыгя по влунм, скользя, пдя и снов подымясь, бежли немцы к форту. Вот они уже н скле. Вот они уже спускются в открытые люки бтрей.

Фон Эвершрп стоял, вцепившись пльцми в поручни боевой рубки. Он не отрывл глз от берег. Он был восхищен. Его лицо подергивли судороги.

— Вперед, мльчики, вперед!

И вдруг подземный взрыв чудовищной силы потряс остров. Из люков полетели вверх окроввленные клочья одежды и человеческие тел. Склы нползли одн н другую, рсклывлись. Их корежило, поднимло н поверхность из глубины, из недр остров, и с поверхности спихивло в открывшиеся провлы, где грудми обожженного метлл лежли мехнизмы взорвнных орудий.

Морщин землетрясения прошл по острову.

— Они взрывют бтреи! — крикнул фон Эвершрп. — Они нрушили условия кпитуляции! Мерзвцы!

В эту минуту солнце медленно вошло в тучу. Туч поглотил его. Крсный свет, мрчно озрявший остров и море, померк. Все вокруг стло монотонного грнитного цвет. Все — кроме флг н кирхе. Фон Эвершрп подумл, что он сходит с ум. Вопреки всем зконм физики, громдный флг н кирхе продолжл оствться крсным. Н сером фоне пейзж его цвет стл еще интенсивней. Он резл глз. Тогд фон Эвершрп понял все. Флг никогд не был белым. Он всегд был крсным. Он не мог быть иным. Фон Эвершрп збыл, с кем он воюет. Это не был оптический обмн. Не солнце обмнуло фон Эвершрп. Он обмнул см себя.

Фон Эвершрп отдл новое прикзние.

Эскдрильи бомбрдировщиков, штурмовиков, истребителей поднялись в воздух. Торпедные ктер, эсминцы и деснтные шлюпки со всех сторон ринулись н остров. По мокрым склм крбклись новые цепи деснтников. Пршютисты пдли н крыши рыбчьего поселк, кк тюльпны. Взрывы рвли воздух в клочья.

И посреди этого д, окопвшись под контрфорсми кирхи, тридцть советских моряков выствили свои втомты и пулеметы н все четыре стороны свет — н юг, н восток, н север и н зпд. Никто из них в этот стршный последний чс не думл о жизни. Вопрос о жизни был решен. Они знли, что умрут. Но, умиря, они хотели уничтожить кк можно больше вргов. В этом состоял боевя здч. И они выполнили ее до конц. Они стреляли точно и ккуртно. Ни один выстрел не пропл дром. Ни одн грнт не был брошен зря. Сотни немецких трупов лежли н подступх к кирхе.

Но силы были слишком нервны.

Осыпемые осколкми кирпич и штуктурки, выбитыми рзрывными пулями из стен кирхи, с лицми, черными от копоти, злитыми потом и кровью, зтыкя рны втой, вырвнной из подклдки бушлтов, тридцть советских моряков пдли один з другим, продолжя стрелять до последнего вздох.

Нд ними рзвевлся громдный крсный флг, сшитый большими мтросскими иголкми и суровыми мтросскими ниткми из кусков смой рзнообрзной крсной мтерии, из всего, что ншлось подходящего в мтросских сундучкх. Он был сшит из зветных шелковых плточков, из крсных косынок, шерстяных млиновых шрфов, розовых кисетов, из пунцовых одеял, мек, дже трусов. Алый коленкоровый переплет первого том «Истории гржднской войны» был ткже вшит в эту огненную мозику.

Н головокружительной высоте, среди движущихся туч, он рзвевлся, струился, горел, кк будто незримый великн-знменосец стремительно нес его сквозь дым сржения вперед к победе.

1942

Вер Кзимировн Кетлинскя

Н одной из крыш

Первый снряд упл посреди мостовой и збрызгл улицу кускми штуктурки и битым стеклом. Второй снряд оторвл у большого дом угол крыши, и водосточный желоб повис нд улицей, кк носик гигнтского чйник. Н пнели остлсь лежть женщин с кошелкой, из рзбившейся бутылки рстеклось соевое молоко, розовея от крови.

Аня стоял н чердке у слухового окн — здесь был ее пост. Рзрывы снрядов приближлись. Кждый кзлся последним, но следующий был еще ближе и оглушительней. Дом содроглся, кк человек, и серя пыль слетл со стропил.

Аня отошл в глубь чердк и прижлсь к шершвой стенке дымоход. Дымоход кзлся ндежной зщитой после оголенности слухового окн. Рзрывы перенеслись куд-то подльше, в конец улицы. «Пронесло!» — подумл Аня. И тотчс вспыхнул тревог з сын, и зхотелось сбежть вниз, к телефону, услышть в трубке голос сестры: «Все в порядке, у тебя?» Но уйти нельзя было. Тогд он предствил себе свою подружку Нтшу. Нтш стоит внизу, у ворот ей, нверно, еще стршней.

Дом снов содрогнулся тк, что дымоход зкчлся, к грохочущему звуку взрыв примешлся тонкий звон лопющихся стекол. Аня обхвтил рукми дымоход и скзл себе: «Ничего, пронесло!» Но тут ее оторвло от дымоход и швырнуло в дльний угол чердк. Он не услышл рзрыв и не понял, что случилось. Приоткрыв глз, поглядел вокруг, но в сплошной туче пыли ничего не увидел, и ей покзлось, что он умерл или умирет, что смертный тумн зстилет ей глз и сквозь смертный тумн голосок сын говорит: «М-м! ту-ту! ту-ту!» — и не знющие стрх глз рдуются жизни, где кждый звук пленителен, дже звук ртиллерийского рзрыв…

По улице промчлся мотоцикл, его треск был тким привычным и будничным, что Аня усомнилсь в своей смерти и снов рскрыл глз. Пыль оседл, в рвную дыру крыши пдли нискось солнечные лучи, золотя порхющие пылинки. «Я жив, — понял Аня и осторожно рспрвил руку, потом другую, — и руки целы… — Он слегк подвигл подогнувшейся ногой, потом выпрямил ее, подвигл второй… — и ноги целы!» Он медленно приподнялсь, сел и во все стороны покчл корпусом, сперв очень осторожно, потом уверенней. «Я совсем невредим!» — понял он, вскочил и почувствовл сильную боль от ушиб в бедре и в плече, но боль обрдовл, кк признк несомненной жизни. И тут же чувство ответственности вернулось к ней: ндо осмотреться, нет ли пожр или обвл.

Пожр не было, но снряд пробил перекрытие и рзорвлся где-то в верхнем этже. Он побежл туд, н бегу сообржя, в ккую квртиру он мог угодить. Искть не пришлось — дверь квртиры был сорвн с петель и будто положен ккуртными рукми н перил лестницы. В передней путь перегорживл упвшя мссивня вешлк. В комнте вся мебель был сдвинут с мест и висячя лмп под зеленым бжуром рскчивлсь из угл в угол, кк мятник. Среди обломков влялсь рскрытя книг. Дивн крсного дерев был перевернут ножкми вверх.

Аня поднял книгу. Шдерло д Лкло, «Опсные связи». Поискл, куд бы положить книгу в этом рзгроме. Положил н столик, присыпнный штуктуркой. Н стене увидел телефон. Было стрнно думть, что телефон может быть невредим, когд все кругом рзрушено. Он пробрлсь к нему по хрустящему стеклу и нбрл нужный номер. Голос сестры откликнулся рздрженно:

— Ну, что?

— Кк у вс тм, Ктюш? Что дети?

— Уклдывюсь, и ничего не влезет, — скзл сестр утомленно, — дети мешют кк могут. Витя! — крикнул он в сторону. — Сейчс же оствь мясорубку, прищемишь плец! Вот видишь, я уклдывю, они хвтют. Приходи скорей, рди бог!

— У вс тихо?

— Приблизительно. А у тебя?

— Все в порядке, — скзл Аня и повесил трубку. Зхотелось сесть и прикрыть глз. Не видеть ни дыры в потолке, ни обломков н полу.

— Кто тм есть, нговорились вы или нет? — рздлся неизвестно откуд сердитый голос.

Аня испугнно оглянулсь — в комнте никого не было.

— Потяните н себя, — снов скзл тот же голос. Дивн зшевелился, кк живой.

Аня потянул дивн з ножки, он повлился боком н груду мусор. Незнкомый человек — морщинистый, серый, с близорукими глзми — приподнялся и пошрил вокруг себя неуверенной рукой.

— Целы? — спросил Аня и сел рядом, прямо н мусор и битое стекло.

— Чего же вы сидите? — проворчл человек. — Поищите лучше мое пенсне.

Они вдвоем шрили по полу, щепкми рзметя колкий мусор. Когд Аня нткнулсь н поблескивющую дужку пенсне, он был уверен, что стекл рзбиты вдребезги и стрик будет в отчянии. Но стекл были целешеньки. Стрик протер их руквом, нцепил пенсне н переносицу и победно улыбнулся Ане.

— Между прочим, — скзл он, — убить и рзбить горздо трудней, чем кжется.

— Почему?

— А потому что и люди и вещи сопротивляются.

Он внимтельно, с недоброй усмешкой оглядел свое рзрушенное жилье. Кзлось, он и не рсстроен, и не подвлен — рзбили, ну и что? И вдруг его лицо искзил ужс.

— Виолончель!

Аня проследил его взгляд. В углу, придвленный рухнувшей кртиной в золоченой рме, виднелся продолговтый футляр. Аня хотел подняться, но почему-то совсем не было сил. Он доползл до угл и бережно высвободил футляр. Стрик схвтил его, и Аня увидел звернутый в шелковый плток инструмент, покоящийся н шелковой подушке. Дрожщие руки стрик вынули виолончель и стли ощупывть ее легкими прикосновениями. Потом стрик осторожно провел по струнм смычком, и морщинистое лицо его рзглдилось, з стеклми пенсне блеснул добрый свет, серые губы зшевелились, словно подбдривя робкие звуки. Стрик подкрутил колышки, снов несколько рз провел смычком, прислушивясь, и вдруг из его окрепших движений смычком сложилсь мелодия, похожя н отчянную, томительную жлобу. Оттого, что эту жлобу выпевл мужественный низкий голос виолончели, он прямо-тки рвл душу.

— Что же вы плчете? — ворчливо спросил стрик, обрывя мелодию.

— Это что?

— Элегия Мсснэ.

— Пожлуйст, игрйте, — скзл Аня, не стыдясь своих слез. — У меня сынишк уезжет.

— А вы?

— Что я? — огрызнулсь Аня. — Рботю.

— Сколько лет сынишке?

— Три.

— А муж где?

— Н Южном фронте…

Он покчл головой и тихонько тронул струны смычком, но игрть не стл. Аня сидел рядом с ним н полу в рзгромленной комнте и никк не могл подняться. Он только сейчс до конц поверил, что звтршний день будет действительно звтр.

— По совести… устли? — неожиднно спросил виолончелист и спрятл инструмент в футляр.

— Вообще? Устл.

— И все-тки не хотите уезжть?

— При чем здесь хотенье?

Он встл и подл руку стрику. У него снов было прежнее морщинистое серое лицо, и видно было, что он очень слб.

— Я сейчс приведу людей. Убрть, нвесить дверь. Вы здесь остнетесь жить?

— Здесь.

С уборкой они провозились долго — три женщины из группы смозщиты. Особенно трудно было прилдить дверь — взрывом перекосило дверную коробку. С дырой в потолке пришлось смириться.

— Вентиляция, — хмыкнул стрик. — Это вы дежурите н чердке?

— И я.

— Бегйте тм потише, не пылите.

Когд он уходил, он крикнул вслед:

— Будет очень тошно, покричите в дырку. Поигрю.

Он добрлсь домой поздно. Сестр все еще не уложил вещи, в десятый рз перебирл их и зново решл, что оствить и что брть с собой, но смое необходимое все-тки не влезло. Дети уже лежли в кровткх, еще от двери Аня услыхл голосок Вити: «М-м!» Он подошл, хотел нклониться и поцеловть сын, но понял, что опять зплчет, и просто присел рядом. Витюшк смотрел сонно, очень лсково. И этого сонного взгляд он уже никогд не увидит… долго-долго не увидит… Он позовет: «М-м!» — ее не будет… Кто прилскет его, кто позботится о нем? Ктя? Но у нее своих двое, и рзве ей придет в голову вот тк посидеть рядом и поймть последнюю блженную в предвкушении сн улыбку?..

Он вскочил и принялсь помогть сестре. Когд они вместе, нжимя коленями н мешок, зтягивли ремни, Аня нконец выговорил:

— Береги его, Ктя…

— Ну кк ты думешь? — ответил сестр. Немного спустя он скзл: — И чего ты себя мучешь? Поедем, Аня! Ты же порботл. Поедем.

— Знешь, — сердито скзл Аня, — н фронте люди тоже повоевли.

— Но у тебя ребенок!

— А у них?

Потом он вдруг зкричл н сестру:

— Ну что ты делешь? Кто же тк уклдывет посуду? — вывернул все содержимое чемодн н пол и переложил по-своему.

Утром он побежл н рботу, чтобы отпроситься у нчльник провожть сын. Нчльник внимтельно посмотрел н нее и скзл:

— А если вм все-тки поехть с ним, товрищ Аня? Рботть и тм можно. Н зводе, в колхозе. Прво, ?

Аня зжмурилсь и отчетливо предствил себе рздольные поля незнкомого колхоз, з полями холмы в темных шпкх северных хвойных лесов и солнечное небо с пушистыми облкми, из которых не вынырнет ни один фшистский смолет. Возможня жизнь возникл перед нею тк ярко, что он почти ощутил здоровую ломоту во всем теле от непривычной рботы в поле и рдость глубокого спокойного сн в ничем не потревоженной тишине тыловой ночи, когд слышно только мерное дыхние сынишки рядом.

— А вы? — резко скзл он. — Почему бы вм не порботть где-нибудь в колхозе, не в Ленингрде?

Дом ее зхвтил сует предотъездных сборов. Потом он несл н рукх сын, он был тяжел и вертелся во все стороны, ее руки дрожли от устлости, но тяжесть был слдк ей. Только бы подольше длился этот путь! У вокзл ей повстречлся Вся Пирогов, пренек из зводского отряд всеобуч, он учил его приемм штыкового боя. Он удивленно воскликнул: «Уезжете?» — он ответил: «Протри глз! Не видишь, своих провожю!»

Ученики любили ее, он упрвлял ими влстно и весело. Уже много десятков молодых бойцов ушли от нее н фронт. Физкультурниц и добрый товрищ, он готовил их к войне кк могл, зботясь о точности их боевых приемов в вообржемой схвтке лицом к лицу с вргом. Был ли он виновт в том, что войн совсем не похож н ту, которой он умел обучть их! Ей много писли и с фронт, и из госпитлей, писли сердечно и деликтно, не желя огорчть, и все же было понятно, что противотнковые и зенитные орудия теперь нужнее штыков, и многие ее ученики погибли или получили рнения, тк и не увидев немц в лицо. Что ж, эти письм он тоже принял «н вооружение», присживлсь к своим бойцм после знятий и читл то одно письмо, то другое, иногд зпросто рсскзывл им о муже, о сынишке, о Ленингрде, о том, что по его улицм никогд не ступл ног звоевтеля… Ее никто не учил этому, но он понимл, что горздо вжнее приемов штыкового боя — подготовк к войне их нервов и воли, что в зтяжной оборонительной стрде второго военного лет они должны чувствовть, что з ними — несдющийся Ленингрд, с его поредевшим, но зкленным и беззветным гржднским грнизоном. Он знл, что для кждого из них Ленингрд дорог не только в целом, но и в кких-то особых чстностях, придющих ему очровние родного дом. Своя улиц, двор, где игрл в детстве, чужой подъезд, где впервые поцеловл подружку, близкие люди, которых ндо зщитить во что бы то ни стло. Он догдывлсь, что для многих прней он см — чстичк Ленингрд, они нзывют ее «нш девушк» и верят, что он выстоит до конц, не устнет, не согнется… Голодной зимой некоторые из них добирлись до город и приносили ей сухрь, ломтик сл, кусочек схр в обрывке гзеты. Они приглядывлись к ней — похудел-то кк! Он отвечл: ничего, зпсец есть, выдержу! — и знл, что они вернутся в чсть и рсскжут товрищм — держтся ленингрдцы! Тк рзве можно обмнуть их, предть, скзть своим бегством: «устл»?

Здумвшись, он не срзу зметил, что Витюшк привлился к ее плечу и спит крепким неодолимым сном. Тк он и донесл его спящим до вокзл и до той дльней зпсной ветки, где стоял эшелон, и берегл его сон в мучительной сутолоке посдки. А потом, когд Ктя кое-кк втиснулсь в теплушку, толкя перед собою детей, и уже сверху повернул к Ане истомленное, потное лицо, и протянул руки — двй! — Аня дже не успел поцеловть сынишку и сонного передл сестре, и тут же потерял обоих из виду, потому что в теплушку влезли новые семьи, и Ктю оттеснили вглубь, и только перед смым отходом эшелон Ктя выглянул через чужие головы и плечи, и Аня, стыдясь своих слез и своей просьбы, отчянно крикнул: «Сбереги его, Ктюш!..» Весь ряд теплушек дернулся, зскрежетли колес, людей кчнуло — и Кти уже не было видно…

Он побрел через Литейный мост. Остновилсь у перил. Невскя вод блеснул зеленовтым и розовым зктным блеском, он долго не могл поднять глз от этого покчивющегося блеск, когд поднял, Кировский мост и Рострльные колонны з ним рсплылись в блестящих кругх. Он испугнно вытерл слезы и оглянулсь, но слезы нбежли снов.

— Не полгется здесь стоять… грждночк!

Боясь, что постовой зметит ее слезы, он торопливо пошл дльше, свернул н нбережную, вышл н Дворцовую площдь. Площдь был прежней, войн не тронул ее, и Ане вспомнилось, кк они — студенты-физкультурники — покзывли здесь после прздничного прд штыковой бой, и кк получлось изящно и легко, и кк не верилось, что может прийти нстоящя войн и веселое искусство будет проверяться боем… Он перебрл в пмяти товрищей, учствоввших в покзтельном бою, — одни убиты, другие воюют или, кк он, обучют бойцов.

Пронзительный свист нд головой зствил ее ускорить шги. Звук рзрыв он не услыхл, очевидно, снряды ложились где-то длеко. «Витюшки уже нет», — подумл Аня и впервые обрдовлсь, и впервые осознл, кк ей стршно было з него весь этот год. Он дошл до дому, невольно пригибя голову, когд нд нею свистел снряд. Н лестнице остновилсь. Ей предствилсь опустевшя комнт, детскя кровтк без мтрсик, брошенный втомобиль, который не удлось всунуть в чемодн… Нет, нет, только не домой! Тк куд же? Н рботу — поздно, в комнде ее не ждут, пост н чердке знял Нтш… И тк хорошо хоть один рзок не стоять во время обстрел н крыше!

Через пятндцть минут он все же поднялсь н свой чердк и обнял Нтшу.

— Проводил?

Аня быстро кивнул и спросил:

— Ты слыхл когд-нибудь элегию Мсснэ?

— Это плстинк ткя?

Аня склонилсь нд дырой, пробитой снрядом.

— Товрищ музыкнт, вы здесь?

— Ну, здесь, — ответил ворчливый голос.

— Может, поигрете?

— Проводили?

— Аг.

Снряды пдли длеко. Аня выбрлсь через слуховое окно н крышу, сел н теплое, нгретое солнцем железо. Отсюд, сверху, город был не тким, кким он привыкл видеть его, кким только что видел с мост, — не прозрчным и легким, озренным сиянием зкт, тяжелым, громдным, зтившимся. Мрчные тени уже легли между домми. Крыш еще кслся скудный, догорющий свет, и в этом свете чернели провлы рзрушенных здний и рвные дыры от снрядов. Аня смотрел н рскинувшийся перед нею город с томящей нежностью и жлостью. Он улвливл его зтрудненное, учщенное дыхние, кк дыхние стрдющего человек, — может быть, это доносилось постукивние метроном из репродуктор? Все рвно, у нее теперь нет ничего и никого, кроме этого город, и его судьб — ее судьб. Что бы ни было.

В ее мысли незметно вплелсь музык. Это не был вчершняя отчяння жлоб, полня тоски. Смычок срывл со струн ткие сильные, гневные и требовтельные звуки, кк будто не одн виолончель, целый оркестр будил, гневлся и призывл к бою. И вдруг — словно рспхнулось окно в полузбытый, спокойный мир. Журчл ручеек, птицы встречли восход, спящий ребенок потягивлся и рскрывл глз, не знющие ни стрх, ни горя рзлуки…

Стрый музыкнт игрл в своем рзгромленном жилище, подняв взгляд к рвной дыре в потолке. Нверху, нд домми, посвистывли снряды.

Аня сидел, обхвтив рукми колени, вслушивлсь в эти звуки и верил, что все будет именно тк, кк подскзывет музык, и ндо только собрть силы и выдержть, во что бы то ни стло выдержть до конц.

Июль 1942 г.

Петр Андреевич Пвленко

Григорий Сулухия

Он рнен был н рссвете. Степь кзлсь ровной, кк стол, — некуд упсть, чтобы не зметили издли. Беспокоило, что добьют миной или рздвят тнкми. Он хотел нйти ложбинку, но не успел. Когд же, превозмогя тяжелое оцепенение, очнулся он — вид степи удивительно изменился.

«Знчит, я полз в беспмятстве», — подумл он и обрдовлся. Встл, скрипя от боли зубми, взглянул н окроввленную шинель, почувствовл, что смое грузное в его отяжелевшем теле — грудь, и сделл несколько шгов, см не зня куд. Ноги его срзу же зцепились з бугорок. Он зштлся, не имея сил переступить через крохотный ком земли, и, предупреждя неизбежное пдение, медленно, осторожно прилег. Отдышвшись, пополз.

Степь точно скомкло. Когд Сулухия поутру бежл в тку, он дже не глядел под ноги, ткя он был ровня. А сейчс, когд он лежл плшмя, он был скомкн, в ложбинх и бугоркх — кк блестящя зеленя волн н свежем ветру, — и Сулухия тревожился, что снитры, рзыскивя рненых, могут не зметить его. Сделв ползком несколько метров, он зметил невдлеке немц, рядом с ним стльную кску, стоявшую подобно чше. Рук убитого лежл в ней, словно ищ влги. У Сулухия зхвтило дыхние.

«Я никуд не уполз, — подумл он в ужсе, — я все время лежл н одном месте, потому что я же н рссвете и убил его. Свлил штыком и видел, кк, пдя, немец снял с себя кску и, поствив рядом, опустил в нее руку».

Сулухия прильнул лицом к земле. Мелкя, остря блестящя зелень нпоминл шерстку молодого зверьк, тонко пхл чебрецом. Зныл грудь. Теперь, когд не остлось ндежд н спсение, грудь зныл, точно до сих пор только нмеренно сдерживлсь.

Кк зкончился бой и где теперь его рот, Сулухия не знл; глз его были слбы, чтобы длеко видеть, слух терялся в грохоте выстрелов, которые, клубясь, ктились по всему горизонту. Он снов попробовл ползти, осторожно выгибясь всем телом, точно держл н плечх одну свою окроввленную грудь. Боль был всюду, болел и ныл кк бы см его кровь, смо дыхние. Он боялся сделть резкое движение, чтобы еще больше не рзбередить стрдния. Он отдлся боли, и боль взял его. Но, измучив сознние до гллюцинций, до бред, истрепв нервы до того, что все дрожло в нем, обессилив мускулы до изнеможения, боль не могл сделть ничего большего, и Сулухия, привыкнув к ней, понял, что есть в его существе уголок, стоящий выше боли, и что этой здоровой и сильной чстью он может думть и сообржть. И тогд он зторопился. Подумть следовло о многом, времени же для этого последнего дел могло не хвтить.

Первой пришл мысль, что он, Григорий Сулухия, умирет зря, ничего не сделв ткого, рди чего стоило бы погибнуть. Ну, шел в тку, ну, стрелял в немцев, ну, дже убил одного, — й, кцо, большое дело, подумешь!

«Я должен был умереть вот когд: три год нзд, в нводнение, — подумл он, рздржясь н себя. — Клянусь богом, двух ребят мог тогд спсти. Или вот, когд пожр был в Поти, н грузовом проходе, и ндо было спсть ценный груз, тогд тоже хороший случй был. Я мог много сделть, но испуглся. Если бы тогд погиб, слв пошл бы. А я испуглся, и вот смерть пришл и берет меня дром».

Мысль, что он двжды мог погибнуть со слвой и убоялся и этим отстрнил от себя добрую слву, сейчс помирет в полной безвестности, рзозлил и опечлил его. Он был мингрелец, то есть человек огненной вспыльчивости. О мингрельцх говорят, что они — зряження грнт, у которой испорчен предохрнитель: никогд не знешь, отчего и кк ткя грнт может взорвться. Злость окзлсь сильнее боли: дже голов зкружилсь от нее. Окроввленной рукой Сулухия пытлся схвтить пучок трвы и вырвть его из земли, кк клок волос, но трв был молодя и не двлсь пльцм. Д, смерть зстл Григория Сулухия врсплох. Смерть дром брл его из жизни. Это было очень обидно, потому что дел уже не попрвишь.

Он вспомнил Зугдиди, веселый дом свой и мть струху. Он был ткя певунья, что см о себе говорил: «Мне бы годов только хвтило, песен н двести лет припсено». Стря, он уже стеснялсь петь и все приствл к сыну, чтобы он пел з нее. «Когд я не пою, у меня голов болит», — признвлсь он своим.

Мингрельцы певучи, кк птицы, и мть не выдумывл. Мингрелец и во сне зпоет, и перед смертью прошепчет нчло песни. «И вот, — подумл Григорий, — мть ничего не получит от него — ни слвы, ни песни. А что обо мне споешь? Что я сделл?» Он долго бы еще злился н себя, долго терзлся рскянием з упущенную слву, но ухо его вдруг уловило шорох шгов. Он отбросил все мысли и подтянул поближе винтовку.

Три немецких солдт уже миновли Григория, когд услышли лязг зтвор. Они все срзу повлились н землю. Выстрел не последовло. Тогд они подползли к Сулухия и, видя, что он не держится н ногх, поволокли его з руки по земле. Он потерял сознние и не испытл всех мук этого тяжелого пути. Очнулся он уже в селе, где стояли немцы. Это-то село и должен был взять н рссвете Григорий Сулухия.

Дурно говоривший по-русски немец выплеснул н Сулухия ведро воды и, словно это должно было срзу же вернуть бодрость рненому, стл рсспршивть, из ккой он чсти, где он и что в ней. Вместе с созннием к Григорию вернулось и то нстроение, в котором нходился он до смого подход трех немцев, — нстроение, полное ярости против смого себя.

Злость ходил в нем ходуном. Он дрожл, зубы его стучли, и глз были рскрыты, кк бы готовые к прыжку н противник.

— Ты слышишь, о чем я тебя спршивю? — скзл немец.

— Конечно, слышу! Что я, глухой, что ли?

— Тогд отвечй!

— Зчем буду отвечть? Мое дело: хочу — говорю, хочу — нет, — ответил Сулухия.

Сухощвый, мленький, невероятно подвижный, кк все мингрельцы, которых труднее схвтить, чем солнечный блик, он лежл перед немцем, опершись н локоть, и не мигя глядел н него злыми глзми. Он и в мирное время не терпел, чтобы с ним тк рзговривли, немцу он тем более не мог простить оскорбительных вопросов.

— Плохо тебе будет, если ничего не скжешь, — предупредил немец.

— Кому плохо? Мне? Ай, не рздржй меня, говорю тебе. Сволочь, тебе плохо будет, не мне. Слышишь?

Тут один из солдт, взявших его, с рзмху удрил по првой руке Григория и сжл ее.

— Сволочь! Кого пугешь? Дй мне винтовку, тогд смотри, что будет. В глз я вм нплевл.

— Ты ведь не русский, грузин, — скзл немец. — Рсскжи, что ндо, и мы тебя мучить не будем, отпрвим в госпитль. Мы грузин увжем.

— Скзть ничего не могу, покзть только могу, — зпльчиво ответил Сулухия и левой, здоровой рукой сделл ткой жест, от которого лицо немц побгровело от оскорбления.

— Видл? Нет? Вот все мои сведения.

Тут нбросилось н пленного несколько человек. Они сломли ему вторую руку и, сорвв с него шинель, гимнстерку и белье, стли вырезть н спине пятиконечную звезду. Быть может, если бы это был первя боль, он зстонл бы или дже вскрикнул. Но он уже с утр привык к боли, злость помогл ему держться, когд он ослбевл. Лоскутья кожи были содрны со спины. Немец опять спросил, не рсскжет ли чего-нибудь пленный.

— Что скжу? Сволочь ты, вот что скжу. Кого пугешь? Людей не видл, виришвило![1] Думешь, если ты скзл: грузин увжю, — тк я тебя тоже увжть буду? Мы люди. Ты кто? Шкл и крыс тебя родили. Ты рзве человек? У мймун[2] зд крсивей, чем твоя морд. У, зячий выкидыш! Был бы в моих рукх сил, глз бы у тебя под язык зскочили!

Сулухия сплюнул и, отвернувшись от немц, оглядел село. Дом из керченского известняк, с земляными, поросшими густой трвой крышми, были полурзрушены, будто их только что выкопли из земли, кк древность. Несколько нсмерть перепугнных жителей жлось у домов. Н улицх влялись обломки тнков, коровьи рог, рвня солдтскя обувь. Солнце низко стояло нд пожелтевшей степью. Безмолвные, похожие н летучих мышей птицы бесшумно реяли стями нд единственным уцелевшим деревом в селе. Близился тихий вечер.

— Ой, дэд, спой теперь обо мне! — прошептл Григорий с глубокой нежностью. Вспомнился ему похожий вечер у себя дом, когд мть, выйдя к чинре, что осеняет их двор своей трепещущей тенью, суровым стрческим голосом зпевл ккую-нибудь древнюю, всеми збытую и потому свежо звучщую песню. — Мть, спой теперь обо мне!

— Одумлся? Зговорил? — спросил его немец.

— Э, не мешй! — ответил Сулухия почти спокойно.

Все, что умели эти мерзвцы сделть с ним жестокого, мучительного, они уже сделли. Но и он, Григорий Сулухия, крснормеец двдцти шести лет из Зугдиди, куд дже птицы прилетют учиться петь, и он исполнил свое — был тверд, кк стль. А сейчс он хотел остться недине с собой, чтобы взглянуть н прожитое с гордостью.

— Азит! Спокойно умереть хочешь? Не дм! — прокричл взбешенный немец.

Но не тков был человек Сулухия, чтобы позволить н себя кричть, особенно перед смертью.

— А ты см кто? — зкричл он, перебивя немц. — В Азию не пустим, из Европы выгоним, тогд кто будешь? Много кричишь, см себя пугешь. Отстнь, говорю!

— В огонь! В огонь его, негодяя! — рспорядился немец.

Костер, н котором солдты рзогревли свои консервы, уже почти догорел, когд Григория бросили н рскленную золу и зкидли сверху соломой.

— Тебе остлось еще минут пять, — немец нклонился нд посиневшим, все перенесшим и уже ко всему безучстным Сулухия.

…Тихий вечер рзложил по степи свои лиловые и синие тени. Но с восток грозно ндвиглся н тишину рокочущий шум сржения. Он нпоминл грозовую ночь. Солом, тлея снизу, все еще никк не могл вспыхнуть. Немец поднес к соломе большую, похожую н портсигр, зжиглку с тремя фитилькми, и огонь, хрустя и попискивя, побежл во все стороны.

Жители, видевшие стршную смерть Григория Сулухия, говорят, что кк только огонь коснулся его лиц, он вскрикнул, кк во сне, и зхотел приподняться н переломнных рукх, чтобы выбрться из огня, и тогд услышли люди последний — долгий-долгий, медленно рстущий вскрик Григория Сулухия. Вскрик, похожий н песню, вскрик-песню. Может быть, позвл он: «О Грузия-мть, спой теперь обо мне!»

Или, прощясь с Зугдиди, к струхе мтери обртил свой зов: «Мть, спой теперь обо мне!»

Или, слыш огненный рокот недльнего боя, звл к слве товрищей, уже врывющихся в село: «Бртья, умирю впереди вс».

И все. Не зстонл, не дрогнул телом, — умер, точно упл с высоты, кк птиц, умершя в полете.

Село было взято к нчлу ночи. Костер еще пылл, и обуглившееся тело Сулухия сохрнило черно-бгровую звезду между лопткми.

Сулухия похож был н сгоревшее в бою знмя, от которого огонь не тронул лишь эмблему стяг — звезду из негорящей стли.

1942

Миння рпсодия

1

Полковник Смирнов, нчльник инженеров крупного соединения, познкомил меня с нгрдным листом, соствленным н бойц инженерного бтльон Георгия Воронцов.

— Посмотри-к, что этот прень нтворил! — скзл он.

Мотивировк предствления к ордену был изложен бездрным, бюрокртическим языком. Тм было скзно, что Воронцов обезвредил множество немецких мин, зтем в состве сперно-тнкового деснт провел колонну мшин через минное поле противник и оборонял тнк, потерпевший врию, отбрсывя н лету связки грнт, кидемые немцми под гусеницы потерявшей скорость мшины… Неуклюже был соствлен бумг!

— Что-то много для одного рз, — скзл я.

— Это просто тк, сплющилось от плохого изложения, — возрзил полковник. — Тут не одн оперция, несколько. Если бы лист был нписн кк следует, Воронцов мог бы получить звние Героя.

— Я не пойму, что тут глвное: что он провел тнки или что он отбрсывл грнты?

— Глвного кк рз и нет, — скзл полковник. — Глвное — это то, что он, понимешь, нстоящий музыкнт, в его рукх миноисктель — инструмент изумительной точности. Его чуть было не укрли из бтльон.

— Миноисктель или Воронцов?

— Воронцов, конечно! Когд он отстоял тнк и удлось мшину з ночь отремонтировть, тнкисты збрли его с собой вместо рненого рдист — кстти, этого рдист увел в тыл опять-тки Воронцов — и возили его с собой трое суток, ни з что не желя отдвть.

— Он что, еще и рдист?

— Никкой он не рдист, просто хороший прень: может вывести тнк из любой опсности, тнкистм спокойно с ним.

— Ндо соствить хороший нгрдной лист, — скзл я, — чтобы в нем все было нписно.

— Все рвно лист будет отствть от првды, потому что героизм спер, по-моему, нельзя описть, — и полковник рстопырил передо мною пльцы обеих рук.

— Кто строит мосты и дороги? Спер (он згнул дв пльц н левой руке). Кто добывет воду? Кто сооружет укрепленные рубежи? Кто строит понтоны? (Теперь его левя рук был зжт в кулк, и он взялся з првую.) Кто минирует линию своей обороны? Кто рзминирует вржескую? Кто рзведывет передний крй вржеского укрепрубеж? Кто проводит тнки через минные зоны?

— Нгрдной лист — не пмятк спер, — возрзил я.

— Конечно, нгрдной лист — не пмятк и не сттья для энциклопедии, но если человек ежедневно все это делет, должен я или нет нписть об этом?

— Нужно взять один или дв смых ярких подвиг и описть, кк он совершил, — вот и все.

— Д у спер, веришь ты мне, ничего не бывет яркого. Спер — это горняк и шхтер войны, он всегд в земле. Вот спер рзминировл путь для тнков — и они ворвлись к переднему крю противник. Кого хвлят? Тнкистов. И верно, молодцы они! В другой рз, когд тнки фрицев зстрянут в нших минных полях и попдут под огонь нших бтрей, з кем будет успех? З ртиллеристми. И что же? Првильно, конечно. Они ж подбили фрицев! Когд у бойцов не болят животы, потому что они пьют воду из колодц с хорошей водой, все жмут руку врчу, колодец-то кем вырыт? Спером.

— Все это — не то.

— Д я и не говорю, что «то». Но описть подвиг спер вовсе, брт, не легко. Подвиг спер всегд втекет в чужой успех и в нем рстворяется без осттк. Вот в чем дело.

Инженерный бтльон, где служил Георгий Воронцов, слвился кк один из смых лучших по всему фронту и был неуловим: его то и дело перебрсывли с учстк н учсток. Но однжды я совершенно случйно окзлся по соседству со знменитым бтльоном. Он принимл пополнение и кк бы отдыхл. Впрочем, все рвно днем его бойцы спли, кк совы, ночью («спер — ночня птиц») «игрли» н миноисктелях или зклдывли «минные псьянсы» для обучения новичков.

Прикзом по фронту несколько десятков бойцов и комндиров этого бтльон были только что нгрждены орденми и медлями. В хте штб прикз этот вывешен н стене. Возле него толпится нрод. Смые орден еще не получены, и все в бтльоне путются, кто уже орденоносец, кто еще нет.

Большя чсть нгрд пришлсь н долю героической роты лейтеннт Борис Николевич Жемчужников. Теперь он передет свой опыт пополнению. С нступлением темноты нчинются прктические учения — зклдк минных полей и розыск «вржеских мин».

Покзывет свою рботу с миноисктелем и Воронцов — «Ойстрх» своего бтльон. Зкопют десятк три трофейных мин, и Воронцов в пре с кем-нибудь из новых прочешет укзнную площдь.

— Мины будут зряжены? — интересуется фотокорреспондент.

— Это по обстновке, — говорит Жемчужников, прислушивясь к беседе, рзвернувшейся н тему, что прежде всего нужно сперу.

— Смя трудня рбот спер ночью, под неприятельским огнем. Ни слух, ни зрение тут ничего не стоят. Вжны одни руки, — горячо утверждл один из комндиров.

Стрший политрук Апресьян решительно возржл ему:

— Будь у тебя хоть восемь рук, если слух нет, — никкой ты не спер.

Вошел человек в большом, н глз сползющем шлеме, см ростом с винтовку.

— Вот его спроси, его! — прокричл Апресьян. — Ну, ты см скжи, что для тебя вжнее: слух, зрение или руки? Это Воронцов, — объяснил он мне.

Человек в большом шлеме робко пожл плечми. Видно было, он не понял, в чем дело.

Он шепотом объяснил, что см из Челябинск, молочный техник по специльности, обезвреживть мины ему нрвится.

— Что знчит «нрвится»? — скзл я. — Это же не рукоделие.

Воронцов улыбнулся устлой улыбкой глухонемого.

— Сколько вы обезвредили немецких мин? — спросил я.

— Ивн Семеныч говорил, з пять тысяч перевлило. Со дня войны. Только не зню, точно ли.

— Кто этот Ивн Семеныч?

Но у Воронцов точно кончились н сегодня все слов — вот тк же, кк кончется мхорк.

Ответ от него добиться было невозможно.

2

— Когд спер хорошо рботет н минх, стоит тишин. Тогд мы говорим, «миння рпсодия» нчлсь. Знчит, блгополучно ползет он с миноисктелем и игрет н нем мелодию, которя слышн ему одному, до нс доходит лишь тишиной, — торжественно произнес один из сперов, очевидно, музыкнт по влечению.

До сих пор не могу решить, хорош или плох обрз «минной рпсодии», но я срзу понял его, — очевидно, не зря сперы любят музыкльные срвнения.

Рпсодия? Песня пстух — рпсодия, в тишине безлюдного поля, песня для себя, рождющяся и умирющя без слуштелей.

Что же, может, и похоже…

…Уже вечереет, лиловое плоскогорье выпрямляет свои изгибы в однообрзное сумеречное прострнство. Человек не видно з десять метров. Мины, которые сейчс предстоит выловить Воронцову, уже зложены. Это немецкие тнковые ТМ-35 — хитрые штучки. Кроме основного взрывтеля вверху, у них есть еще дополнительный — сбоку или н дне. Тоненький провод может соединять этот дополнительный взрывтель с соседней миной или держть свою собственную мину в земле, тк скзть, «н якоре». Ткую комбинцию приходится вытскивть тридцтиметровым тросом с кошкою н конце. Мины могут быть спрены или счетверены, могут рсполгться в один и дв ряд. «Псьянс», который рзложит перед вми опытный минер, имеет множество видов, вринтов и рисунков. Днем рзгдть смый сложный «псьянс» — дело несложное, зто ночь для неискушенного человек — это сумсшедшя игр со смертью.

Молодой спер, идущий в пре с Георгием Воронцовым, попрвляет нушники миноисктеля и оглядывется, будто мины то и дело цепляются з кблуки его спог. А Воронцов терпеливо нстривет миноисктель. Если эту штуку не отрегулировть до тонкости, чтобы он двл н мину звук определенной высоты, сперу пришлось бы остнвливться н кждом шгу и выковыривть из земли всякую чепуху. Голос миноисктеля должен быть безошибочным. Пусть он дудит кк ему вздумется, н любой кусок метлл, но перед миной он должен взвыть с той особенностью, ккя здн ему, и дть, скжем, верное «си бемоль», никк не просто верное «си».

Нстроив свой «стрдиврий», Воронцов легкими взмхми нчинет косить воздух к смой земле. Он подвигется довольно быстро. Вдруг — стоп, остнвливется. Экрн миноисктеля кружит нд одним и тем же местом. Мин нщупн. Воронцов опускется н колени, потом ложится н живот и, отложив «стрдиврий», легким прикосновением пльцев нчинет рсчесывть и рзгребть землю. Вот он, дорогя! Теперь только определить: одн ли он или соединен с другими? Его пльцы рботют быстро, кк ножницы прикмхер. Острие мины уже н две трети снружи. Остется подкопться под нее, чтобы проверить, что тм с ее днищем. Аг! Провод куд-то идет от днищ. Дополнительный взрывтель быстро окзлся в рукх Воронцов. Теперь ндо тянуться з тоненьким проводом к «соседке». Стоп! Под руку попдется еще один провод, идущий в сторону. По-видимому, букет мины рсположен в виде звезды. Это предположение быстро проверяется миноисктелем. Точно. Звезд. Теперь легче. Пльцы мелькют, кк у пинист.

Политрук Апресьян нклоняется к моему уху:

— Когд рзминировние идет под огнем противник, приходится нходиться нд выкпывемой миной и прикрывть ее своим телом, чтобы ккой-нибудь осколок не злепил в нее, пок он не рзряжен.

— Ну, кк же смому минировть в ткой чертовской темноте?

— По нитке. Вбивется колышек, тянется нитк, ндо ползти, держсь нитки. Собьешься — рзорвешься. Ткой зкон… Но полной темноты не бывет.

— Кк не бывет! — говорю я, протягивя перед собой свои руки и мгновенно теряя их очертния.

— Мы сейчс не под огнем немцев, — говорит политрук. — А когд под огнем, тогд змечтельно освещет, рботть легче… Только тогд, конечно, другой вопрос появляется.

— Ккой вопрос?

— Нсчет жизни, — смеется он.

Теперь, когд Воронцов в пре с новичком рзрядил уже штук двдцть и отмерил колышкми сделнный им проход в минном поле, кртин ночи, мертво перескзння в нгрдном листке, встет, кк повторення зново жизнью.

…Это произошло в рйоне высоты 28,2. Шел дождь. Грязь был совершенно непролзня. Впереди дрожл окен огня.

Прторг Шриков и боец Арымов приняли н себя огонь немцев, чтобы отвлечь их внимние от деснтной группы сперов со стршим сержнтом Шмовым. Впереди грохочут ртиллерийские злпы. Взвивются сигнльные ркеты. Нступление. Нши легкие тнки с сперным деснтом вырывются вперед, з ними — «КВ». Впереди сперы-регулировщики проводят мшины по узкому перешеечку. Дльше поле боя. Немецкие минометы до того чсто збрсывют его минми, что, похоже, идет огненный дождь и кждя его кпля величиной с добрых дв кулк.

Нши тнки отвечют из своих орудий. Чернь ночи то и дело взрывется зревом, в котором мелькет высот 28,2. По-видимому, есть уже жертвы. Но ничего не видно. Рненого в ткой чертовской темноте нельзя ни услышть, ни зметить, его можно только нщупть. Сперы деснтной группы сосккивют с тнков и ползком по горло в грязи нщупывют мины и убирют их с пути тнков. Это Шмов, млдший лейтеннт Гршин, стрший политрук Апресьян, бойцы Воронцов, Знин, Шолохов, Исков.

Через головы сперов тнки ведут згрдительный огонь. Двигться совершенно невозможно. Грязь зползет з воротник, нбирется в рукв, хлюпет в спогх и крмнх. Шмов дет сигнл головному тнку остновиться: обнружено новое минное поле. Оно построено нспех, дже не убрны колышки, можно будет спрвиться быстро.

Сперы рботют без передышки. Вдруг Шмов пдет. Крснормеец Плоских подползет, чтобы вынести его н себе. Пдет Знин. Рук его змирет н скобе только что извлеченной им мины.

Но проход все же готов. Шолохов мшет водителю головного тнк. Тнкист не змечет сигнл, Шолохов подбегет к тнку.

— Можно вперед! — и никнет, схвтившись з левое колено.

Исков бросется н помощь, перевязывет, берет его винтовку, уговривет уйти, но влится см.

Воронцов остется с млдшим лейтеннтом Гршиным и стршим политруком Апресьяном. Он выносит рненых товрищей и пропускет вперед тнки. Потом остется один в черной бездне ночи. Тнки рвутся вперед, и спер рботет, почти нкрывемый гусеницми. И вот т мшин, с которой он подскочил к бою, остнвливется, подбитя снрядом. Тогд он принимется отстивть ее от нпдения фшистских грнтометчиков и снйперов, помогет починить тнк и, нконец, выводит мшину нзд через одному ему известный проход в минном поле, сделвшись родным всему экипжу многострдльной мшины.

Вот кк он выглядит, эт «миння рпсодия».

1942

Слв

Когд Тимофеев рнило и он узнл, что не нынче-звтр его отпрвят в госпитль, он до того рстерялся, что спросил, недоумевя:

— Это з что же, товрищ доктор? Ведь, кжется, все сделл. Не хуже других.

Уйти из своего полк, в котором он прожил много месяцев, д кк прожил — не то, что тм ел и пил, сржлся, — кзлось ему невозможным. В эвкуции тилсь ккя-то явно врждебня, ничем не обосновння неспрведливость.

Нкнуне отпрвки Тимофеев в тыл н перевязочный пункт зшел лектор из политотдел соединения. Он побеседовл с бойцми относительно итогов последнего боя, дв или три рз упомянув, — првд, вскользь, — Тимофеев, и, уходя, специльно подошел к нему и пожелл скорого возврщения в полк.

Тимофееву доклд лектор с смого нчл кк-то не особо понрвился своей скороговоркой, и он был оттого не в духе. Когд лектор, прощясь, пожл ему руку, Тимофеев отвел глз в сторону и скзл с нпускной небрежностью:

— Нет, уж в ншем полку мне, видть, делть нечего. Ну, д куд-нибудь определят, не обидят.

И, боясь, что торопливый лектор тк и уйдет, не поняв его обиды, стл, теряя мысль и мучительно повторяясь, быстро отводить свою душу.

— Воевл я н совесть, — скзл он. — Бывло, кк что — то тк обязтельно хвлят и комндир, и комисср, все в один голос: Тимофеев д Тимофеев. Хвлить хвлили, кк бед с человеком — ноль внимния.

— Ккой же ноль? — возмутился лектор. — Вс, Тимофеев, нпрвляют в ткой госпитль, где рботют змечтельные врчи.

— А чего со мной ткого змечтельного делть? — возмутился Тимофеев. — Или я без ног, товрищ бтльонный комисср, что мне новые ноги оттчивть? Я же не рстерзнный ккой, нормльные дв рнения в ногу и бок. Змечтельному со мной нечего делть… Нш фельдшер Злткевич упрвился бы з неделю. Что, я его не зню?

— Не понимю, что вс обижет, — и лектор рзвел рукми.

— Кк что! — Тимофеев взглянул н него с искренним удивлением. — Кк что! Д ведь я, товрищ бтльонный комисср, нвек отрывюсь от своего полк. Один остюсь. Десять месяцев, что воевл, спрячь, выходит, в коробочку. Что пережил, того и вспомнить будет не с кем. Вылечусь. Хорошо. Приду в другой полк, тм свое нжитое, свое, кк говорится, хозяйство. Двух слов одинковых не нйдем.

Тимофеев хотел говорить еще долго, но перед этим лектором, который все куд-то торопился, у него не рскрывлсь душ.

— Передйте, товрищ бтльонный комисср, что клняется Тимофеев своему родному полку и шлет всем низкий поклон, кк комндиру с комиссром, тк одинково и всем бойцм до последнего.

В пути Тимофеев был смым нерзговорчивым и угрюмым рненым, молоденькие сестры робели перед ним и ни рзу не предложили ему почитть вслух книжку или гзету, и это еще более злило и обижло Тимофеев. Рны его были тяжелы, но не опсны для жизни, и он знл, что ему скоро возврщться н фронт. Своя семья — жен и две дочки — был длеко, и не с семьей своей предстояло ему переживть войну. А полковя семья т, где впервые столкнулся он с опсностью и нучился хлднокровно относиться к ней, умно преодолевть ее, где из осторожного новичк он превртился в опытного солдт, где он знл кждого, кк смого себя, и см был кждому знком, — полковя семья эт был теперь тоже длек. Собственно, ее уже просто не было, он больше не приндлежл ему, нвек ушл от него. Тимофееву предстояло создвть себе новую семью, сызнов покзывть людям, кков он, снов приглядывться к товрищм и выбирть из них близких, сызнов изучть комндиров и применяться к их мнере упрвлять и комндовть.

«И рнило-то, можно скзть, дуром, — думл Тимофеев. — Не ткие бои проходил и цел оствлся, тут, пожлуйст, сидел в блиндже, кк тот тур в горх, и поплся».

В тоске по родному полку, в рздржении н свое одиночество, почти сиротство — легко ли чувствовть себя бобылем н четвертом десятке лет! — Тимофеев опускл обстоятельств своего рнения. Он не вспоминл, что в блиндже, з пулеметом, он остлся один из всего рсчет, выбитого немецкими снйперми в смом нчле боя, и что уходить из своего блиндж ему тк же вот не хотелось, кк теперь — из полк. «Буду я еще шляться по чужим гнездм, — говорил он себе тогд. Новости ккие!» Но сейчс он искренно збыл об этом.

В госпитле со знменитыми докторми он вел себя по-прежнему нелюдимо и скоро стл считться смым неприятным и грубым больным. Попрвлялся, однко, он быстро. Нчв ходить, чще всего нвещл плту выздорвливющих, где всегд велись шумные рзговоры о полкх и знменитых комндирх и обсуждлись вопросы, к кому бы лучше всего попсть после выписки.

Тимофеев редко вспоминл свой полк. «Нрод, небось, весь переменился. Не дй бог туд и попсть, пропдешь с этим пополнением». Нужно же было тк случиться, что из госпитля Тимофеев получил нпрвление в свою рмию, из нее в свою бригду, из бригды в родной полк.

Стояли последние дни преля, когд Тимофеев вернулся н фронт. Весн в этом году зпоздл. Погод был ветреной, дождливой, солнце почти не грело, но коричневые плоскогорья уже сплошь ззеленели, и крсные, розовые и желтые тюльпны густо пестрели среди молодой трвы. Тимофеев возврщлся в полк с пополнением в шестьдесят дв человек, но он один был среди них коренным бойцом своего полк, остльные попдли в чужую чсть и нперебой рсспршивли Тимофеев, кковы порядки и комндиры и крепкий ли вообще полк. С тех пор кк Тимофеев эвкуировлся, прошло дв месяц, — н войне время это немлое, — и он понимл, что могло измениться многое.

— Кто же его теперь знет! — говорил он, осторожно выбиря слов. — Выхвляешь одно, предствляется другое. Вообще полк был ничего, жили, воевли, ребят дружные. Д кто же их знет, куд кого вынесло.

Вышли из город н зре. С моря дул студеный ветер, нлетл мелкий дождь. Но чем дльше в степь, тем погод стновилсь ровнее, суше и солнечнее. Нчинлись мест, пройденные Тимофеевым с боем, где был дорог кждый кмень и кждый взгорок, кк кусочки собственного тел. См того не желя, он рсскзл о декбрьском деснте, о морякх, шедших в тку в черных бушлтх, свистя, мяукя, гикя, о том, кк гнл немцев по этим дорогм родной полк Тимофеев. В воздухе, то рзгорясь нд смыми головми шедшего пополнения, то уходя з горизонт, шло непрерывное сржение. Безжлостно бомбили немцы мирные поля и деревни. Молодые бойцы видели трупы рстерзнных ребятишек, рненых женщин и стриков. Это был первя кровь, пролившяся н их глзх, и Тимофеев срзу же взял молодых в руки, велел рссредоточиться, учил, кк прятться от вибомб.

— Глвное, голову береги. Голову потеряешь, нвек клекой остнешься, — весело покрикивл он н молодых.

Второго мя, чсм к восемндцти, пополнение подошло к рсположению полк. Н пологих крях широкой лощины, приподнятых вверх, кк кря блюд, в блинджх, окопчикх и землянкх возился нрод. Полк стоял километрх в восьми от переднего кря, пополнялся и отдыхл. Кзлось, н сктх лощины срзу со всех концов нчинет строиться новый рудник. Всюду копли; згоревшие лиц, покрсневшие н солнце голые плечи бойцов одни были видны с дороги.

З лощиной гудело от сплошного рзрыв снрядов. В небе, средь чстых облков, все время рздвлись ворчливые очереди крупноклиберных пулеметов и низкий, спдющий и вновь вырвнивющийся, сиреноподобный рокот смолетов н крутых виржх. Незнкомый чсовой остновил прибывших, велел им лечь н трву и вызвл дежурного.

— Двно в полку? — спросил чсового Тимофеев.

— Девятый день, — ответил тот.

Дежурный — тоже совершенно незнкомый, млдший лейтеннт — довольно приветливо поздоровлся с прибывшими, однко не вырзил никкой рдости, узнв, что среди них — пулеметчик, учствоввший в деснте и двжды рненый в последующих боях. Он только скзл: «Вот кк!»

Тимофеев снов впл в рздржение и уныние. Ему было стыдно перед новичкми, что он совершенно неизвестня здесь личность, будто и вовсе без боевой биогрфии, без опыт. У него не было никких преимуществ перед новичкми. Он точно вернулся в деревню, которя выбросил его из своей пмяти, кк никогд не существоввшего.

Зтем поговорить с прибывшими пришел комисср полк, тоже новый. В рукх у него был толстя тетрдь в коленкоровом переплете с обтрепнными крями. Он нчл с того, что хотя см он в полку недвно, но тем не менее хорошо знет полк по боевым делм и считет честью быть его комиссром. Потом он покзл всем тетрдь, что у него в рукх.

— Это, товрищи, дневник погибшего комисср, — скзл он. — Вся героическя история полк, все его лучшие люди знесены сюд. Вм ндо стть достойными их. Вот, нпример, — и комисср прочел эпизод, относящийся к дням деснт, в котором принимли учстие многие товрищи Тимофеев. — Все вы должны попсть в эту тетрдь, — скзл комисср. — Мне очень приятно, — добвил он, — что с вми пришел ткой испытнный боец, кк товрищ Тимофеев. Я прочел о нем три зписи погибшего комисср и сделл по ним политинформцию. Мы новые, но мы не збыли стрых. Помним их, высоко держим их знмя, учимся н их опыте. Я думю, что вм, товрищ Тимофеев, придется вернуться в свою первую роту. Что скжете?

Тимофеев встл, в горле у него зпершило.

— Семечек нлузглся, — беззстенчиво соврл он, не зня, кк совлдть с голосом. — Мне бы, конечно, товрищ комисср, к своему пулемету более всего подходит.

— А вот это не выйдет. Вот уж что не выйдет, то не выйдет, — скзл комисср. — Вм, кк опытному, обстрелянному бойцу, комндир роты хочет поручить отделение. Предствим вс в млдшие комндиры, товрищ Тимофеев.

Тимофеев промолчл, потому что голос все еще не было.

После беседы с комиссром пообедли, рзостлли шинели и прилегли отдохнуть. С темнотой предстояло рзойтись по ротм. Тимофеев лег нвзничь и долго глядел в небо, рокочущее пулеметными очередями. Нстроение у него стло лучше, ровнее. Кк стемнело, пришли делегты связи от рот.

— В первой роте сегодня прздник, — скзл один из них. — Пулеметчик Тимофеев вернулся. Коечку ему зстелили, цветы в бутылке «боржом», подрки под подушкой. Кк невесте.

— Сейчс в первую роту делегты трудящиеся пошли, — скзл второй.

— Знчит, н митинг, — решил первый.

Новички, нзнченные в другие роты, подошли к Тимофееву попрощться, долго жли его руку и поздрвляли. Ему было и хорошо, и все же грустно. З весь день не встретил он ни одного знкомого лиц. «Не узню я их, что ли?» — думл он. Вечер торопливо переходил в ночь, зтихло небо, ослбел рокот орудий, нд сумрчными полями зплясл неровный огонь ркет и, кк кузнечики, вдли зтрещли втомты. Тимофеев совсем было зснул, из первой роты все не приходили. Но вот пришли. Рзбудили его только в середине ночи.

— Здержлись мленько, — згдочно скзл предствитель роты. — То д се. А место новое, мы тут всего второй день. Пок обслужишь себя, полдня уйдет.

Что он подрзумевл под «обслуживнием себя» было неясно, но никто не переспршивл.

Первя рот зкоплсь в землю н южном склоне холмов, окймлявших долину. Глубокие блинджи были оборудовны смодельными печкми с трубми из стреляных немецких гильз, впрвленных одн в другую.

«Молодые-молодые, сущие дети, дело знют, — улыбнулся Тимофеев. — Хозяйственные ребят!»

В овржке з склоном чернел нрод.

— Пополнение в состве одинндцти человек, во глве с двжды рненным пулеметчиком товрищем Тимофеевым, прибыло! — доложил предствитель роты.

— Здрвствуйте, товрищи! Отвечть вполголос! — поздоровлся комндир.

Нчлся мленький митинг. В этот день был получен первомйский прикз товрищ Стлин, и речь зшл о том, кк быстрее и лучше выполнить кждому прикз своего глвнокомндующего. «Опыт Тимофеев», «пулемет Тимофеев» то и дело слышлось в речх. И хорошо, что совсем стемнело, то бы не нсморклся Тимофеев перед всем честным нродом.

Звезды едв проглядывли сквозь грузную темноту неб. Тимофеев никого не узнвл, но десятки зскорузлых бойцовских рук с лской пожимли его лдонь. Тимофеев почти не слышл того, что говорят. Волнение подвило его слух, его речь, его зрение. Он сидел, полный счстья.

Семья, где его помнили и любили, дом, где он — увжемый человек, был рядом. Он не был больше ни бобылем, ни безыменным стрнником. Теперь он знл, что необходим полку и что почет этот окзн ему от чистого сердц.

Он вошел в блиндж, лег н чистый тюфяк, зкурил ппиросу из богтого подрк трудящихся Орджоникидзевского кря.

— Пулемет-то мой хоть в хороших рукх? — спросил он вызывюще. — Звтр пойду погляжу, ккое с ним обрщение. А то и отобрть недолго!

1942

Путь отвги

1

Когд в чсть мйор Белов приезжют делегты с подркми, ртисты или военные корреспонденты, комндир, познкомив гостей с орденоносцми и трижды, то и четырежды рненными, вернувшимися в строй, предствляет гостям и млдшего лейтеннт Млфеев.

— А вот нш смый стрший млдший лейтеннт! — торжественно говорит он в тких случях.

Гости здоровются с млорзговорчивым и чрезвычйно зстенчивым человеком лет сорок, который, виновто улыбясь, переминется с ноги н ногу и неистово курит, пок не ухитрится куд-нибудь исчезнуть подльше от любопытных глз.

— Кто б мне этого Млфеев рскрыл, я б тому любого трофея не пожлел! — жловлся комндир.

— Агитционный человек этот Млфеев, — объяснял комндир гостям. — И мне б его дозрезу ндо рскрыть, кк тблицу умножения. А вот… пожлуйст!.. Дзот, не человек. Хоть с грнтой н него кидйся.

Между тем по лицу Млфеев было видно, что см он искренне огорчен тем, что не рскрывется, «кк тблиц умножения», и охотно сделл бы приятное комндиру, д просто не умеет этого.

Млдший лейтеннт Млфеев, шутя прозвнный «смым стршим млдшим лейтеннтом», потому что по летм он годился бы уж в кпитны, если не в мйоры, нчл войну рядовым крснормейцем и в этом кчестве сржлся до мрт 1942 год. Он не проявлял ни энергии, ни хрбрости, ни иницитивы, хотя был исполнителен. Взводные и ротные комндиры его не любили. В хрктере его преоблдл т проклятя осторожность, которя, кк зрз, легко и незметно передется от бойц к бойцу и еще более незметно переходит в нерешительность, в вялость и трусость.

Если в рзведке возникл вопрос, продвигться ли еще дльше, или отходить к своим, Млфеев выдвигл предложение вернуться.

Если возникл вопрос, бросться ли в штыки, или полежть, ведя стрельбу из-з укрытия, Млфеев всегд был з то, чтобы полежть.

О чем бы ни шл речь у бойцов, Млфеев, кк ннятый, во всех случях и в любой обстновке выржл нерешительность. С ним почти никто не любил ходить н оперции, требующие риск. В смом деле, что может быть хуже «кркун», по выржению комндир роты стршего лейтеннт Сидоренков, который кркет по любому поводу и видит в любом положении лишь ту сторону дел, которя ближе к собственной шкуре. Однко если рот шл в штыки, Млфеев тоже шел. И если рзведывтельный птруль принимл решение двигться вперед, Млфеев подчинялся решению. Смо собой рзумеется, верить в его выдержку никто не верил. Товрищи побивлись Млфеев — от ткого всего жди.

Восемь месяцев прожил Млфеев в своей чсти и стл, нконец, «смым стрым» в роте, потом и в бтльоне. Во всех подробностях помнил он историю своей чсти, ее успехи и неудчи, знл по именм и фмилиям всех убитых и рненых, дже если это были люди, проведшие в чсти всего несколько дней. С его слов всегд пислись в тыл письм о погибших, потому что никто, кроме него, не способен был сохрнить в пмяти все обстоятельств гибели товрищей.

Иной рз, выслушв толковое сообщение Млфеев, к которому нельзя было прибвить ни одного лишнего слов, тк оно звучло точно, дельно и умно, комндир роты Сидоренков, вздохнув и чмокнув губми, говорил:

— Эх, Млфеев… текучя твоя душ! Тебе б костыль в спину н усиление позвоночник — и был бы ты, кк тебе это скзть… был бы ты обязтельно кндидт в герои.

И он с искренним сожлением оглядывл Млфеев, решительно не зня, что с ним делть.

В конце концов его перевели в ротную кухню, когд пондобился связной, хорошо знющий свою роту, сделли связным.

Рботл он ничего, но почему-то от него всегд ждли плохого и дже удивлялись, что он еще не зсыплся. У всех было ткое впечтление, что Млфеев обязтельно что-нибудь выкинет и всех подведет.

И вот однжды, в середине мрт, будучи послн вместе с бойцом Зверевым с донесением в штб полк, он вернулся без товрищ, но с тремя немецкими втомтми з спиной.

Рсскзл, что н обртном пути из штб полк встретили они пятерых немецких втомтчиков и, убив троих, зствили двоих скрыться. Зверев будто бы был убит в смом нчле перестрелки, все дело звершил он, Млфеев.

Конечно, ему никто не поверил. Больше того. Зподозрили, что он врет и, может быть, еще, чего доброго, бросил Зверев одного, потом, когд уцелевшие немцы убежли, вернулся и подобрл оружие убитых.

Комндиром роты был тогд еще Сидоренков, хорошо знвший слбый хрктер Млфеев. Спустя сутки он послл его для проверки в ночную рзведку в пре с горячим и отвжным Глебовым. Вернулись, конечно, ни с чем, и Глебов, кк нездник, которому дли плохую лошдь, потом удивляются, почему он не получил приз, пожимл плечми и отплевывлся.

А несколькими днями позднее, выполняя здние по связи с соседней ротой, Млфеев, к полному удивлению всех, привел пленного фриц.

— Згдочня ты фигур, Млфеев, — скзл тогд комндир роты, — хрен тебя знет. Ну, я зймусь тобой!

Зняться Млфеевым пришлось, однко, уже не ему, выбывшему рненым в тыл, политруку роты.

Три рз ходил Млфеев в рзведку один, и все три рз возврщлся с удчей. Три рз отпрвляли его с группой, и все три рз он был виновником ее нерешительных действий.

Новый комндир роты был свежим человеком, и «проблем Млфеев» не сильно его знимл. Не здумывясь, стл он гонять Млфеев в одиночку н смые рисковнные дел, и тот выполнял их хорошо, подчс и просто отвжно.

В конце концов, когд постепенно збылсь проклятя осторожность Млфеев, его — по предложению комндир чсти мйор Белов — предствили к медли, вскоре комндировли н курсы млдших лейтеннтов.

Предствление где-то здержлось, но с курсов Млфеев вернулся в роту комндиром с хорошей репутцией.

Решено было, несмотря н возржения политрук, поручить ему комндовние рзведывтельным взводом. Опсения политрук опрвдлись: в первом же деле взвод Млфеев был жестоко рзбит и, понеся большие потери, совершенно лишился боеспособности.

Дело дошло до мйор Белов, помнящего Млфеев еще связным. Млфееву грозило рзжловние. Но огрничились тем, что ннулировли предствление к медли и поручили, по его просьбе, обучение приходящего пополнения.

И удивительно — в млфеевских рукх новичок з новичком получли ткую змечтельную подготовку, что срзу же нчинли выделяться среди других. Для контрольной проверки послли ему несколько явных трусов, и он (это уже было похоже н чудо) переделл их н глзх у всего полк.

Это был в смом деле згдочный хрктер, в котором бесстршие мирно уживлось с подлою нерешительностью, д притом тк, что никогд нельзя было скзть, чего в следующий рз будет больше.

Привести в ясность этого человек, рскрыть его, «кк тблицу умножения», стло действительно очень вжной и глубоко интересной здчей, но см Млфеев был явно не способен помочь делу.

Впрочем, он не был нстолько млоречив, чтобы не уметь рсскзть. Всего вернее, он — в глубине души — не хотел чего-то рскрыть в себе и в чем-то тком признться, что еще, может быть, кзлось ему стыдным.

2

Однжды в чсти мйор Белов выступл бригд ртистов — две певицы и бянист. После концерт бригду предстояло проводить к соседям. Здчу эту зрнее возложили н Млфеев, чтобы он, кк только ртисты зкончт прогрмму, взял бы нд ними шефство и, не теряя времени, проводил з дв километр, где должн был ждть их новя удитория.

Две девушки и прень — все трое в военных костюмх — ползком пробрлись через открытый немцми луг, волоч з собой н веревкх небольшие чемоднчики и футляр с бяном.

Концерт нмечен был в противотнковом рву — слуштели рсполглись по сктм, дно рв служило сценою.

Спустившись в ров, девушки крикнули слуштелям:

— Просим повернуться к нм спинми! Кру-угом! — и, вынув из чемоднчиков плтья, туфли и чулки, молниеносно превртились из несклдных бойцов в крсивых изящных женщин.

Когд прогрмм был зкончен, они опять попросили слуштелей повернуться к ним спинми, переоделись в военное и под плодисменты бойцов поволокли «н буксире» свои чемоднчики в соседнее подрзделение.

Млфеев полз впереди. Смя опсня чсть пути — луг — скоро был преодолен, и четверк блгополучно достигл лес, где и присел передохнуть.

Нчинло темнеть, и все, что кзлось днем тким обычным и нормльным, приобретло в сумеркх ккую-то опсную недоскзнность, зтенность. Плохя видимость и незнкомство с местностью угнетли ртистов.

Все были без оружия, д, по совести говоря, и не умели влдеть им. Они все время торопили Млфеев, боясь темноты в лесу.

— Против темноты одно средство хорошо — тишин, — успокивл он их. — Не шумите, громко не рзговривйте, и мимо любой опсности мы, кк тумн, пройдем.

Ндо же было случиться, что в тот смый момент, когд Млфеев вел ртистов, немцы предприняли попытку вклиниться между ншими подрзделениями, избрв для прорыв кк рз тот смый лес, которым шл групп Млфеев. В полной темноте очутилсь групп эт между своими и фрицми. Автомты «куковли» где-то совсем рядом, лес нполнился шорохми, и все чще врывлись в дробный стук втомтов резкие взрывы ручных грнт, — очевидно, сржение звязывлось рукопшной схвткой.

Прень с бяном был худой, туберкулезный юнош, он скоро выбился из сил и едв перествлял ноги. Девушки тоже устли. Все трое не умели ходить по лесу и чсто пдли, охя и тихонько плч.

Млфееву пришлось вести их по одному — проведет бянист, посдит под дерево, бежит з ктрисой, которя ждет его под зщитой кустов, метрх в двухстх позди, присоединит ее к бянисту и возврщется з второй девушкой.

Тк ему удобнее было перетскивть волнми и чемодны с вещми и бян. Но вскоре бригд вконец «обезножел», и Млфееву пришлось сделть долгий привл.

Сржение, рзбросвшись мелкими очжкми по всему лесу, незримо приближлось к их стоянке, окружя ее крутой дугой. Млфеев просто не знл, что предпринять.

Он нходился сейчс в нстроении, которое всегд приносило удчу, и всеми силми хотел блгополучно довести ртистов до безопсного мест. Нпряженно вслушивясь в звуки ночного боя, мысленно предствляя его нпрвление, Млфеев все время прикидывл, куд держть курс его группе, и был молчлив, сосредоточен, неохотно отвечл н обрщенные к нему вопросы. Артисты думли, что он волнуется.

— Товрищ Млфеев, првд это, что вы были трусом? — с тревогой спросил его смя робкя из ртисток, когд — в один из своих привлов — они все четверо сидели у широкой ели.

— Првд, — просто скзл Млфеев, словно о болезни, которя двно и бесследно прошл, — првд, это у меня было.

— А теперь?.. Или это совсем прошло?

— Кк вм скзть, — серьезно ответил он, — думю, что совсем. «Он», знете, кк берет человек? Кк лихордк. Потрясет и — отпустит, если все меры принять, то быстро пройдет, уж потом ндо только следить з собой, чтоб не возврщлсь.

— А сейчс?.. Сделйте, миленький, тк, чтобы вы сегодня не трусили. Пожлуйст. Хорошо? Мне тк стршно, я только н вс и ндеюсь…

— Вот, вот, вот! — и в голосе Млфеев почувствовлсь дже некя рдость. — Это он и есть. Кк у нс говорят: «См-то я не боюсь, д шкур дрожит».

— Д, д, вот именно… и что же тогд?

— А ничего. Пусть дрожит. Только б голов в порядке. Это, кк у нс тоже говорят: «Если голову потеряешь, тк нвек клекой остнешься».

Вся четверк лежл в глубокой яме из-под вырвнного с корнем строго дерев, и, рсскзывя, Млфеев время от времени выглядывл нружу, прислушивлся, один рз зствил ртистов впечтться в землю и лежть, не дыш.

— Я человек от природы слбый, — нчл он немного погодя. — Дй зпойному нперсток вин, он и бороду кверху. Тк и я. Иду н оперцию в компнии, тк я — по слбости — всегд себе вкнсию трус выбирю. Где можно выбирть, тм я всегд выбирю — нзд. И стыдно, и в себя плюнуть готов, инче никк не могу. Был у меня случй с покойным Глебовым, когд повстречлись нм пятеро фрицев. Об мы срзу тогд сдрейфили, и я срзу был з то, чтоб тикть. Глебов тоже. Тк двойной тягой и нчли. Не скоро я понял, что я сильней Глебов, что мой стрх поменьше его, и взялся комндовть, когд его убили, стл еще тверже, потому что положение не позволяло выбирть ничего, кроме выдержки. И после того понял, что слбого ндо ствить в условия, где нельзя подться нзд.

— А если вы один, — спросил девушк, — тогд кк?

— Тогд все сильное и все слбое во мне одном. И сильное всегд возьмет верх. Инче ж гибель. Трус, ведь он тоже понимет, что трусость — гибель, д пок может прятться з чужие спины — ему трудно решиться.

Тк говорили они в перерывх между выстрелми, которые теперь рздвлись уже со всех сторон.

— А сегодня, товрищ Млфеев, что вы думете?

— Сегодня, ндо полгть, мы вырвемся. Я ведь посильнее вс троих буду, мне прятться не з кого, д и обстновочк, знете…

— А я тк ужсно трушу… А что обстновк?

— Трусить вы, товрищ, сейчс перестнете. Слушйте меня хорошо.

Млфеев склонился к трем головм, лежвшим в яме.

— Фрицы прорвлись в лес, — скзл он, — и нши змнивют их поглубже. Между прочим, т рот, где вы выступли, судя по выстрелм, отрезет фрицев от своих. Кк рссветет, им конец будет.

— А мы? Что же с нми? — спросили ртисты.

— А мы, выходит, кк пятк н кону, — усмехнувшись, скзл Млфеев, — посередке игры лежим. Посветлеет, пробьемся к своим. Только вот не зню, кк ншим знк подть… Обдумйте-к, то я см не сообржу.

— Конечно же, ндо знк подть, конечно, — злепетл, здыхясь, девушк, не умевшя пересилить робость. — Чего тут сообржть? Слушйте меня. Я срзу, сообрзил. Мы певцы. Првд? И с нми бян. Вы понимете?

— Нет еще. Только потише.

— Господи, чего ж тут выдумывть! Кк только вы увидите, что нши близко, вы ддите нм знк, и мы зпоем под бян и побежим к своим. Тут ничего и выдумывть не ндо.

— А ну, змолкните н минутку, — шепнул Млфеев.

И в ту же секунду все четверо услышли устлое дыхние ползущего рядом человек. Он громко зхлебывлся от устлости, что-то шепч не по-ншему. Было слышно, кк он цеплялся з кустрник и кк потом бились одн о другую ветви, потревоженные его кснием. З человеком остлся зпх пот, противного, чужого.

Чуть дльше послышлся тихий кшель. Потом кто-то негромко свистнул, и срзу рздлось несколько втомтных очередей. По звуку их Млфеев догдлся, что это стреляют немцы.

Нши отвечли издлек. Положение было не легким.

Ночи н севере коротки, светть нчинет вскоре после полуночи, и бой почти не змирл с темнотою.

Млфеев вслушивлся в выстрелы и по едв уловимым оттенкм звуков или, быть может, по хрктеру длинных и коротких очередей, по всей мнере огня пытлся устновить, где свои и где немцы.

Групп его, по-видимому, лежл н првом флнге нступющего немецкого подрзделения, в тыл которому зходил рот, скжем, первя, где был концерт, с фронт его сдержл другя рот, — допустим, вторя, куд кк рз и нпрвлялись ртисты. Зстряли они, очевидно, н половине пути, но ближе к неприятелю, чем к своим.

Н учстке первой роты перестрелк нервно оживл вместе с посветлением ночи, но сзди, где Млфеев предполгл движение второй роты, тишину тревожили только робкие одиночные выстрелы.

Он ждл, пок они не сольются в стрельбу. И когд рзнесся, нконец, первый дружный злп, следом з ним, кк рзброснное по лесу со всех сторон нрстющее эхо, рздлось «ур», Млфеев поднялся н ноги. Свои были длеко, и пробиться к ним можно было, лишь удрив по немецкому флнгу.

— Внимние! — скзл, он торжественным шепотом и попрвил втомт н груди. — Песню и — з мной!.. Нчли!

Все вскочили и, не видя ничего, кроме невысокой хилой спины Млфеев, бросились следом.

В одну секунду бянист перепробовл несколько рзных мотивов. Все они покзлись ему, очевидно, неподходящими, и тогд громко, отчянно громко и вызывюще, он грянул «Гей, цыгне…».

Стреляя чстыми очередями, похожими н збуку Морзе, Млфеев бежл и пел, все время оглядывясь и мня певцов з собой. Кто-то стрелял еще, кроме Млфеев, но кто именно — ктеры не видели.

Кольцо выстрелов, сжимясь вокруг них все уже, вдруг кк бы лопнуло. В воздухе обрзовлсь некоторя полос тишины. Млфеев свернул к ней, и скоро групп его нткнулсь н бойцов второй роты. Несколько удивленные, те приветствовли ртистов плодисментми и криком.

Возбужденные бегом и опсностью, здыхясь и отиря с лиц обильный пот, ртисты все еще пели, и бян, вторя им, зливлся первой птицей этого тревожного рннего рссвет.

— «Ктюш»! «Широк стрн моя родня»! — стли покрикивть н бегу бойцы. И ртисты, идя позди бойцов или присев у хорошего дерев, пели им, ничего теперь уже не понимя, куд они вышли и куд бредут дльше.

— Знете, Млфеев, теперь я вс понял, — возбужденно говорил ему девушк по имени Лид. — Д, слбому нужно думть в минуты опсности. Слбый должен быть в этот момент умным. Слбому нужн ответственность. Я это здорово см понял. Сегодня я смело смогл бы пойти в тку. Поверьте, это не фрз.

— Д уж ходили, — снисходительно скзл Млфеев. — С того кря, где мы лежли, нших ни одного не было. Метров пятьсот мы сделли. И н «отлично».

1942

Мть

1

Он был сельской учительницей н Волге. Пожиля, седенькя, вечно бегл он со связкми школьных тетрдей в рукх. Пенсне никогд не держлось н ее носу; говоря, он то и дело снимл его и энергично рзмхивл им, кк кмертоном.

Он был не крепк н вид. Но в стром теле жил глубокя и честня душ русской женщины. Ночми, оствясь недине с мыслями, он много рзмышлял о войне. Ненвисть к немцм, вторгшимся н советские земли, возбуждл в ней сильное желние смой уйти н войну. Он не умел ненвидеть только в мыслях и н словх — он хотел ненвидеть делом и чсто спршивл себя, чем бы могл он помочь рмии. Ей, седой и слбой, хотелось взять в руки оружие, чтобы прибвить и свои силы к тем, которые посылл стрн н фронт.

Но н войну идти он не могл по возрсту и здоровью. Н войне сржлся з нее сын Алексндр Колосков.

И кк всегд с мтеринским сердцем, стоило только вспомнить сын, кк воинственность ее слбел. Войн оборчивлсь к ней своей печльной стороной.

Вспоминя прочитнное о тяжестях войны, о жертвх, он предствлял гибель своего Сши, и тогд все то твердое, непреклонное, что только что влдело ею, ослбевло, рссеивлось почти без осттк.

Но следом рождлсь новя мысль: кто же он см? Птриотк ли? Д, птриотк. Желющя победы? Д, желющя победы. Победы любой ценой? Д, любой ценой. И дже ценой своей собственной гибели? Д, дже ткой ценой. Лишь бы был жив и цел Алексндр. Но рзве он один только н войне в опсности?..

Эти мысли измучивли ее, и нутро пенсне все чще окзывлось в руке, не н носу, и он все сильнее куд-то спешил.

Однжды он получил письмо от комисср полк с блгодрностью з хрбрец Колосков, и все прежние сомнения и колебния ее лишились цены.

Когд человек идет в бой, он берет с собою смое сильное из имеющегося у него оружия. Когд человек бросется врукопшную, он использует смое сильное и крепкое в своей нтуре. Тк ведь точно и с нею. Он послл н войну смую молодую и сильную чсть своей души — сын. И сржться ему нужно не хуже, лучше других. И если придется погибнуть — пусть не удерживет его от подвиг мысль о строй мтери. Пусть он борется з двоих — и з нее тоже, в две силы, в две ненвисти.

Проверив, твердо ли в ней это новое, он сел з письмо к сыну и отпрвил его, много рз перечитв и омыв слезми.

2

Млдший лейтеннт Алексндр Колосков очень любил свою мть и много рсскзывл о ней товрищм, тк что все они отлично предствляли седенькую учительницу с пенсне в рукх и знли — по рсскзм — густые сды н живописных волжских берегх, где прошло детство Алексндр. Он никогд не рсскзывл, жент ли, любит ли кого, оствил ли н Волге невесту. Но все знли — дом оствлен стря мть.

…Рзведчик он был превосходный. Точно родился им. Никто, кроме Колосков, не умел подползти к немецкому чсовому тк бесшумно и нпсть тк внезпно, что выстрел потом тк и не рздвлся.

Укринец Петр Герсименко придумл дже ткую згдку:

— Огня нем, пули не гудуть, фшисту все одно кпут?

Отгдку все бойцы знли: это млдший лейтеннт Колосков душит фшист.

Он был необычйно силен и ловок. Однжды в рукопшной схвтке с немцми он дрлся приклдом винтовки, когд ближйший к нему фшист упл, поскользнувшись, он ногой рзбил ему голову. Недром, окзывется, был он в свое время центром полузщиты в футбольной комнде.

В рзведку он ходил почти еженощно, и всегд с неизменным успехом…

Спустя месяц комисср получил ответ от мтери Колосков и зхотел прочесть его Алексндру.

В землянке рзведчиков был один лишь Герсименко. Остльных поджидли с здния.

И вот н рссвете, мутном, кк сумерки, дверь в землянку рспхнулсь, и двое рзведчиков, с трудом протискивясь, внесли третьего. Они были в белых мскировочных костюмх, зтвердевших н жестоком морозе.

— Рнен? — спросил комисср.

— Убит, — ответил один из вошедших.

Комисср приподнял фитиль едв мерцющей «летучей мыши» и нпрвил огонь н лицо убитого.

— А я-то привез ему письмо мтери, — скзл он тихо. — Оно, товрищи, и нм с вми дресовно.

Положив погибшего н нры, рзведчики подсели к огню.

«Товрищи бойцы, родные мои. Получил письмо от вшего комисср. Он пишет: сын у вс хрбрый, сын у вс герой. Это был святой день в моей жизни: ведь Сш — моя кровь, моя душ… Сшеньк, ты у меня единственный, ты знешь, что, когд, бывло, ты плец порнишь, я мест не нходил. Мне стршно подумть, что с тобой может что-либо случиться! Но, слушй, родной мой… — Комисср взглянул н нры, точно ожидя ответ из темноты, и, не услышв, повторил еще рз: — Но, слушй, родной мой! Для ншей победы мне ничего не жль — ни себя, ни смого дорогого в моей жизни — тебя. Сржйся, сынок, чтобы тебя хвлили и впредь, живи смельчком, если судьб — умри смельчком».

Рзведчики долго глядели н лицо Алексндр, умершего героем, — тк, кк с длекой Волги звещл стря мть.

И Герсименко один з всех скзл:

— Хорошо, мть. Не бойся з нс. Не посрмим твоей седины.

1942

Евгений Петрович Петров

Ктя

Ктя Новиков — мленькя толстенькя девочк с круглым румяным лицом, светлыми, по-мужски подстриженными волосми и черными блестящими глзми. Я думю, что, когд он нчинл свою фронтовую жизнь, воення форм топорщилсь н ней и девочк выглядел неуклюжей и комичной. Сейчс это подтянутый, брвый солдтик в больших, не пропускющих воды спогх и в зщитной гимнстерке, которя зпрвлен в широкий кожный пояс опытной рукой. Н боку у толстенькой девочки потертя кобур, из которой выглядывет видвший виды пистолет. Н крсных петлицх у толстенькой девочки четыре крсных треугольничк, что ознчет звние стршины. В инострнных рмиях это звние соответствует чину фельдфебеля.

Я слышл ее историю еще здолго до того, кк с ней увиделся, слышл ее от очевидцев, и сейчс мне интересно было, кк он см рсскжет о себе. Мои предположения опрвдлись. Ктя Новиков был истиння героиня и, кк все истинные герои, с которыми мне приходилось рзговривть, отличлсь большой скромностью. Это не ложня скромность — родня сестр лицемерия. Это — сдержнность делового человек, который не любит рспрострняться о своих делх, тк кк считет, что дел эти — не более чем смя обыкновення будничня рбот, првд, очень тяжеля рбот, но никк не исключительня, следовтельно, лишення, н их взгляд, интерес для посторонних. Протрнить смолет противник, нпрвить свой горящий смолет н вржеские цистерны с бензином, збрться в тыл противник и взорвть тм мост — д, это все исключительные поступки, о них стоит рсскзть. А вот то, что делл н фронте Ктя Новиков и что делют многие тысячи русских юношей и девушек, — это, кк они считют, обыкновення будничня рбот. И в тком вот простом понимнии своей великой миссии и зключется истинный героизм.

Двдцть первого июня в одной из московских школ состоялся выпускной вечер. Девочки и мльчики прздновли свое преврщение в девушек и юношей.

— Это был очень хороший вечер, — скзл Ктя, — и мне было очень весело. Мы все тогд мечтли, кем мы стнем, обсуждли, в ккой университет пойдем учиться. Я всегд хотел быть летчицей и несколько рз подвл зявления в летную школу, но меня не принимли, потому что я очень мленького рост. И вот в тот вечер ребят ндо мной подшучивли, что я мленького рост. И нм было очень весело.

Когд в ту ночь счстливые дети, ствшие вдруг взрослыми, спли своим первым взрослым сном, н стрну, которя их вырстил и воспитл, обрушились тысячи бомб, сто восемьдесят отборных немецких дивизий с тысячми тнков устремились н мирные город, нд которыми подымлся теплый дымок очгов; посыплись с неб пршютисты с гнгстерскими пистолетми-пулеметми, — нчлсь войн.

В то же утро Ктя Новиков со своей подругой Лелей побежли в военный комиссрит зписывться добровольцми в рмию. Они бежли, сжимя свои мленькие кулчки, и, когд они стояли у стол регистрции, они срзу не могли говорить, потому что здыхлись от быстрого бег и волнения. Их не приняли в рмию и посоветовли им продолжть учиться. Тогд девушки зпислись в отряд молодежи, который был послн копть противотнковые рвы и строить укрепления. Когд отряд прибыл н место рбот, немцы уже подходили к Смоленску. Недлеко остновился полк, который следовл н передовые позиции. Очевидно, этот полк входил в резерв комндовния Зпдным фронтом. Был конец июля. Ктя и Леля не оствили своей идеи попсть в рмию. Они выжидли, ищ удобного случя. Они постоянно рзговривли с крснормейцми и все стрлись выяснить у них, где рсположен штб полк: девушки ндеялись, что тм их без долгих формльностей примут в полк, но ни один боец не рсскзл им, где штб, потому что это воення тйн. Тогд девушки пустились н хитрость: они нпрвились прямо в рсположение полк. Чсовой окликнул их, они не ответили; он окликнул их во второй рз, они снов не ответили и продолжли быстро идти вперед. Тогд их здержли и, кк подозрительных людей, препроводили в штб. Изобреттельность девушек, решившихся во что бы то ни стло проникнуть н фронт, рссмешил комндир полк. Он посмеялся, потом стл серьезным, подумл немного и зписл их в свой полк дружинницми. Им выдли обмундировние и снитрные сумки с крсным крестом. Н другой день полк выступил н фронт, и уже через несколько чсов девушкм пришлось приступить к исполнению своих обязнностей. Колонну н мрше тковли немецкие пикирующие бомбрдировщики.

— Мне было очень стршно, — скзл Ктя, — и мы с Лелей побежли в поле и легли, потому что все тк делли. Но потом окзлось, что это не тк стршно, потому что во всей колонне было только несколько рненых. Мы с Лелей еще в школе обучлись стрелять из пулемет и перевязывть рненых. Но комндир полк скзл, чтобы о пулемете мы и не думли. И когд мы стли перевязывть рненых, мы увидели, что обучться — совсем не то, что делть это н войне. Мы с Лелей ткие, в общем, не сентиментльные девушки. А тут мы увидели рненых и тк их пожлели, тк пожлели, что сми перевязывли, сми плкли и плохо видели из-з слез. Потом мы тоже всегд жлели рненых, но, когд перевязывли, уже не плкли. Только иногд мы с Лелей плкли тихо, ночью, чтобы никто не зметил, потому что мы видели столько стрдний, что иногд, понимете, просто нужно было поплкть.

И нчлсь жизнь Кти Новиковой н фронте, н смом стршном фронте, который когд-либо был н земле. Он был приписн к одному из бтльонов и беспрерывно нходилсь с ним в бою. Он ползл вместе с пехотой, когд пехот шл в тку, ходил с бойцми в глубокую рзведку. Двжды он был легко рнен и остлсь в строю. Тк прошел месяц. Он свыклсь со своей рботой и стл, в сущности, отличным бойцом. Девушек очень полюбили в полку.

— Все нс звли к себе, — скзл Ктя и зсмеялсь. — Минометчики говорили: «Идите к нм, девушки, мы вс н миномете обучим». Артиллеристы тоже постоянно звли. Тнкисты тоже. Они говорили: «Будете с нми в тнке ездить, все-тки приятней». А мы с Лелей отвечли: «Нет, мы уж будем исключительно в пехоте».

Девушкм очень хотелось получить оружие. И вот однжды рненый лейтеннт, которого Ктя вытщил из боя, подрил ей пистолет и три обоймы.

— Но потом был большя неприятность, — объяснил Ктя. — Был один рз тихий день, и мы с Лелей пошли в воронку попробовть пистолет. Был у нс ткя большя, очень большя воронк от крупной фугсной бомбы. И мы, знчит, злезли в эту воронку, чтобы никто не видел, поствили бутылку и стли в нее стрелять. И мы тк увлеклись, что выпустили все три обоймы. Ну, тут, понимете, нчлсь тревог, потому что думли, что это подобрлись немцы. Мы, конечно, осознли свою ошибку. Но комндир полк тк пушил нс, тк пушил! Ужс! И он отобрл у меня пистолет и скзл, что в другой рз демобилизует.

Однжды во время тки комндир полк был серьезно рнен в првую руку. Он потерял сознние, и Ктя вытщил его с поля боя. Потом ей поручили отвезти его в Москву, в госпитль. Он сдл его и вышл в город. Он горделиво шл по родной Москве в полной военной форме и только подумл, что хорошо бы встретить кого-нибудь из друзей, кк тут же и встретил подругу Люсю.

— А Люся все время мечтл попсть н фронт, и кк только меня увидел, тк прямо здрожл вся. «Ты, говорит, кк попл н фронт?» Я ей рсскзывю, кк попл, и кк воевл, и кк привезл сейчс комндир полк, и что со мной мшин с шофером, и что звтр я возврщюсь обртно в чсть. А Люся говорит: «Ктя, ты должн взять меня с собой»: А см просто не может стоять н месте. Он не ткя, кк я. Он ткя высокя, тоненькя, крсивя девушк. Ткя нежня. И он горздо стрше меня. Ей уже было лет двдцть, и он кончл университет. Я говорю: «Люся, кк я тебя возьму, чудчк ты? Ты что думешь, н фронт тк легко попсть? По дороге, говорю, двдцть рз будут проверять документы». А потом мы думли, думли и сделли тк. Пошли в госпитль к ншему комндиру полк и стли его просить. Ну, он, конечно, понимл, что мы, девушки, не плохо рботли у него в полку. И он тогд левой рукой, потому что првя у него был рненя, нписл, что принимет Люсю в полк дружинницей. И нутро мы с ней выехли, и тк всю дорогу нм было весело, что мы все время пели.

Теперь в полку было три дружинницы, и их рспределили по трем бтльонм. Они пропхли дымом и порохом, их руки згрубели. Они выполняли свою обычную рботу — переползли от бойц к бойцу и перевязывли рненых. Иногд рздвлся крик: «Снитр!» Они искли глзми, кто крикнул, и ползли к нему. Шли нступтельные бои, и полк кждый день, прогрызя оборону немцев, продвиглся н несколько сот метров. Девушки были тк зняты, что почти не встречлись.

— И вот кк-то, — скзл Ктя, — привезли в полк подрки, и мы встретились возле комндного пункт полк. Нм н троих пришлось одно яблоко, првд, громдное. Вот ткое. И одн пр тоненьких дмских чулок со стрелкой. Знете, есть ткие. Мы, конечно, друг дружке не говорили, но кждя, безусловно, хотел ндеть ткие чулки, потому что ведь мы девушки. И мы держли в рукх эти тоненькие шелковые чулки со стрелкой, и нм кк-то смешно было н них смотреть. Я говорю: «Возьми их себе, Люся, потому что ты смя стршя и смя хорошенькя». А Люся говорит: «Ты, Ктя, нверно, сошл с ум. Их нужно просто рзделить». Мы похохотли тогд и рзрезли их н три чсти, и кждой вышло по пре носков, и мы их стли ндевть под портянки. А яблоко мы тоже рзделили н три чсти и съели. И потом мы весь вечер провели вместе и вспоминли всю ншу жизнь. Люся скзл тогд: «Двйте, девочки, поклянемся, что кждя убьет по пять немцев, потому что я уверен, что мы в конце концов стнем бойцми». Мы поклялись и н прощнье рсцеловлись. И хорошо сделли, потому что я Люсю больше не увидел. Н другой день полк пошел в тку, и Люся был убит. Ее сильно рнило миной. Ее унесли метров з пятьсот в тыл. И вот тогд он пришл в себя и увидел, что вокруг стоят несколько снитров (ее очень жлели все). Он посмотрел н них и крикнул: «Вы что стоите здесь? Тм бой идет. Идите рботть!» И умерл. Только мне об этом рсскзли потом. А тогд был ткой день, когд моя судьб совсем перевернулсь. Утром меня зчислили нконец бойцом.

Вот что произошло с Ктей в тот день. Чсть нступл. Н првом флнге был устновлен нш пулемет, который прочесывл лес, где сосредоточились немецкие втомтчики. Неожиднно пулемет змолчл.

— Ну, я, конечно, поползл к нему, — скзл Ктя, — думл, что пулеметчик рнен. Подползю и вижу, что он убит, приткнулся к пулемету и сжимет ручку. Я тогд оторвл его пльцы от пулемет и срзу прилдилсь стрелять. Подползет комндир бтльон. «Ты что, говорит, делешь, Ктя?» Я испуглсь, думл, не дст мне стрелять. И говорю: «Я, товрищ кпитн, еще в школе обучлсь пулемету». А он говорит: «Ну, лдно, двй, Ктюш, стреляй, прочесывй лес». Я говорю: «Это кк рз я и хочу делть». «Првильно, говорит, вляй! Дй им жизни!» Мы тогд выбили немцев из лес. Нш полк здорово нступл. Зняли село. И тм н сельском клдбище немец нс сильно обстрелял из орудий. Ткой обстрел был! Я ткого не помню. Все перерыл. Рзрывми выбрсывло мертвых из могил, и дже нельзя было понять, кто когд умер — рньше или теперь. Я тогд спрятл голову под пулемет. Ничего. Отлежлсь. Потом мы опять пошли вперед. Только тяжело было везти пулемет с непривычки. Потом я привыкл.

Пулеметчицей Ктя пробыл больше месяц и знчительно перевыполнил плн, предложенный Люсей. Он был очень хорошей пулеметчицей, с прекрсным глзомером и выдержкой.

В сентябре Ктя был тяжело контужен, и ее отпрвили в Москву, в госпитль. Он пролежл тм до ноября. А когд вышл, ей дли бумжку, что для военной службы он больше не годится и нпрвляется для продолжения обрзовния.

— А ккое может быть обрзовние, пок мы не побили немцев, — скзл Ктя, холодно усмехясь. — Я ужсно згрустил. Дже не знл, где мой полк стоит. Что было делть? Я походил, походил и зпислсь в отряд пршютистов-втомтчиков.

— Кк же вс приняли, Ктя, — спросил я, — рз у вс ткя бумжк из госпитля?

— А я им не покзл этой бумжки. Я им покзл совсем другую бумжку, — из полк.

Это был очень хорошя бумжк. Тм говорилось, что Ктя хрбрый боец-дружинниц, потом пулеметчик, что он предствлен к ордену.

Приятно носить ткую бумжку в крмне гимнстерки. Когд я читл эту бумжку, Ктя немного покрснел и потупилсь.

— Одним словом, приняли, — скзл он. — Теперь проходим специльное обучение. Говорят, скоро н фронт.

Апрель 1942 г.

Констнтин Михйлович Симонов

Третий дъютнт

Комисср был твердо убежден, что смелых убивют реже, чем трусов. Он любил это повторять и сердился, когд с ним спорили.

В дивизии его любили и боялись. У него был своя особя мнер приучть людей к войне. Он узнвл человек н ходу. Брл его в штбе дивизии, в полку и, не отпускя ни н шг, ходил с ним целый день всюду, где ему в этот день ндо было побывть.

Если приходилось идти в тку, он брл этого человек с собой в тку и шел рядом с ним.

Если тот выдерживл испытние, — вечером комисср знкомился с ним еще рз.

— Кк фмилия? — вдруг спршивл он своим отрывистым голосом.

Удивленный комндир нзывл свою фмилию.

— А моя — Корнев. Вместе ходили, вместе н животе лежли, теперь будем знкомы.

В первую же неделю после прибытия в дивизию у него убили двух дъютнтов.

Первый струсил и вышел из окоп, чтобы поползти нзд. Его срезл пулемет.

Вечером, возврщясь в штб, комисср рвнодушно прошел мимо мертвого дъютнт, дже не повернув в его сторону головы.

Второй дъютнт был рнен нвылет в грудь во время тки. Он лежл в отбитом окопе н спине и, широко глотя воздух, просил пить. Воды не было. Впереди з бруствером лежли трупы немцев. Около одного из них влялсь фляг.

Комисср вынул бинокль и долго смотрел, словно стрясь рзглядеть, пустя он или полня.

Потом, тяжело перенеся через бруствер свое грузное немолодое тело, он пошел по полю всегдшней неторопливой походкой.

Неизвестно почему, немцы не стреляли. Они нчли стрелять, когд он дошел до фляги, поднял ее, взболтнул и, зжв под мышкой, повернулся.

Ему стреляли в спину. Две пули попли в флягу. Он зжл дырки пльцми и пошел дльше, неся флягу в вытянутых рукх.

Спрыгнув в окоп, он осторожно, чтобы не пролить, передл флягу кому-то из бойцов.

— Нпоите!

— А вдруг дошли бы, он пустя? — зинтересовнно спросил кто-то.

— А вот вернулся бы и послл вс искть другую, полную! — сердито смерив взглядом спросившего, скзл комисср.

Он чсто делл вещи, которые, в сущности, ему, комиссру дивизии, делть было не нужно. Но вспоминл о том, что это не нужно, только потом, уже сделв. Тогд он сердился н себя и н тех, кто нпоминл ему о его поступке.

Тк было и сейчс. Принеся флягу, он уже больше не подходил к дъютнту и, кзлось, совсем збыл о нем, знявшись нблюдением з полем боя.

Через пятндцть минут он неожиднно окликнул комндир бтльон.

— Ну, отпрвили в снбт?

— Нельзя, товрищ комисср, придется ждть дотемн.

— Дотемн он умрет. — И комисср отвернулся, считя рзговор оконченным.

Через пять минут двое крснормейцев, пригибясь под пулями, несли неподвижное тело дъютнт нзд по кочковтому полю.

А комисср хлднокровно смотрел, кк они шли. Он одинково мерил опсность и для себя и для других. Люди умирют — н то и войн. Но хрбрые умирют реже.

Крснормейцы шли смело, не пдли, не брослись н землю. Они не збывли, что несут рненого. И именно поэтому Корнев верил, что они дойдут.

Ночью, по дороге в штб, комисср зехл в снбт.

— Ну кк, попрвляется, вылечили? — спросил он хирург.

Корневу кзлось, что н войне все можно и должно делть одинково быстро — доствлять донесения, ходить в тки, лечить рненых.

И когд хирург скзл Корневу, что дъютнт умер от потери крови, он удивленно поднял глз.

— Вы понимете, что вы говорите? — тихо скзл он, взяв хирург з портупею и привлекя к себе. — Люди под огнем несли его две версты, чтобы он выжил, вы говорите — умер. Зчем же они его несли?

Про то, кк он ходил под огнем з водой, Корнев промолчл.

Хирург пожл плечми.

— И потом, — зметив это движение, добвил комисср, — он был ткой прень, что должен был выжить. Д, д, должен, — сердито повторил он. — Плохо рботете.

И, не простившись, пошел к мшине.

Хирург смотрел ему вслед. Конечно, комисср был непрв. Логически рссуждя, он скзл сейчс глупость. И все-тки были в его словх ткя сил и убежденность, что хирургу н минуту покзлось, что, действительно, смелые не должны умирть, если они все-тки умирют, то это знчит, он плохо рботет.

— Ерунд! — скзл он вслух, пробуя отделться от этой стрнной мысли.

Но мысль не уходил. Ему покзлось, что он видит, кк двое крснормейцев несут рненого по бесконечному кочковтому полю.

— Михил Львович, — вдруг скзл он, кк о чем-то уже двно решенном, своему помощнику, вышедшему н крыльцо покурить. — Ндо будет утром вынести дльше вперед еще дв перевязочных пункт с врчми…

Комисср добрлся до штб только к рссвету. Он был не в духе и, вызывя к себе людей, сегодня особенно быстро отпрвлял их с короткими, большей чстью ворчливыми нпутствиями. В этом был свой рсчет и хитрость. Комисср любил, когд люди уходили от него сердитыми. Он считл, что человек все может. И никогд не ругл человек з то, что тот не смог, всегд только з то, что тот мог и не сделл. А если человек делл много, то комисср ствил ему в упрек, что он не сделл еще больше. Когд люди немножко сердятся — они лучше думют. Он любил обрывть рзговор н полуслове, тк, чтобы человеку было понятно только глвное. Именно тким обрзом он добивлся того, что в дивизии всегд чувствовлось его присутствие. Побыв с человеком минуту, он стрлся сделть тк, чтобы тому было нд чем думть до следующего свидния.

Утром ему подли сводку вчершних потерь. Читя ее, он вспомнил хирург. Конечно, скзть этому строму опытному врчу, что он плохо рботет, было с его стороны бестктностью, но ничего, ничего, пусть думет, может, рссердится и придумет что-нибудь хорошее. Он не сожлел о скзнном. Смое печльное было то, что погиб дъютнт. Впрочем, долго вспоминть об этом он себе не позволил. Инче з эти месяцы войны слишком о многих пришлось бы горевть. Он будет вспоминть об этом потом, после войны, когд неожидння смерть стнет несчстьем или случйностью. А пок — смерть всегд неожиднн. Другой сейчс и не бывет, пор к этому привыкнуть. И все-тки ему было грустно, и он кк-то особенно сухо скзл нчльнику штб, что у него убили дъютнт и ндо нйти нового.

Третий дъютнт был мленький, светловолосый и голубоглзый пренек, только что выпущенный из школы и впервые попвший н фронт.

Когд в первый же день знкомств ему пришлось идти рядом с комиссром вперед, в бтльон, по подмерзшему осеннему полю, н котором чсто рвлись мины, он ни н шг не оствлял комисср. Он шел рядом: тков был долг дъютнт. Кроме того, этот большой грузный человек с его неторопливой походкой кзлся ему неуязвимым: если идти рядом с ним, то ничего не может случиться.

Когд мины нчли рвться особенно чсто и стло ясно, что немцы охотятся именно з ними, комисср и дъютнт стли изредк ложиться.

Но не успевли они лечь, не успевл рссеяться дым от близкого рзрыв, кк комисср уже вствл и шел дльше.

— Вперед, вперед, — говорил он ворчливо. — Нечего нм тут дожидться.

Почти у смых окопов их нкрыл вилк. Одн мин рзорвлсь впереди, другя — сзди.

Комисср встл, отряхивясь.

— Вот видите, — скзл он, н ходу покзывя н мленькую воронку сзди. — Если бы мы с вми трусили д ждли, кк рз он бы по нс и пришлсь. Всегд ндо быстрей вперед идти.

— Ну, если бы мы еще быстрей шли, — тк… — и дъютнт, не договорив, кивнул н воронку, бывшую впереди них.

— Ничего подобного, — скзл комисср. — Они же по нс сюд били — это недолет. А если бы мы уже были тм — они бы туд целили и опять был бы недолет.

Адъютнт невольно улыбнулся: комисср, конечно, шутил. Но лицо комисср было совершенно серьезно. Он говорил с полной убежденностью. И вер в этого человек, вер, возникющя н войне мгновенно и остющяся рз и нвсегд, охвтил дъютнт. Последние сто шгов он шел рядом с комиссром, совсем тесно, локоть к локтю.

Тк состоялось их первое знкомство.

Прошел месяц. Южные дороги то подмерзли, то стновились вязкими и непроходимыми.

Где-то в тылу, по слухм, готовились рмии для контрнступления, пок поредевшя дивизия все еще вел кроввые оборонительные бои.

Был темня осенняя южня ночь. Комисср, сидя в землянке, пристривл н железной печке поближе к огню свои збрызгнные грязью споги.

Сегодня утром был тяжело рнен комндир дивизии, нчльник штб, положив н стол подвязнную черным плтком рненую руку, тихонько брбнил по столу пльцми. То, что он мог это делть, доствляло ему удовольствие: пльцы снов нчинли его слушться.

— Ну, хорошо, упрямый вы человек, — продолжл он прервнный рзговор, — ну, пусть Холодилин убили потому, что он боялся, но генерл-то ведь был хрбрым человеком — кк по-вшему?

— Не был, есть. И он выживет, — скзл комисср и отвернулся, считя, что тут не о чем больше говорить.

Но нчльник штб потянул его з рукв и скзл совсем тихо, тк, чтобы никто лишний не слышл его грустных слов:

— Ну, выживет, хорошо — едв ли, но хорошо. Но ведь Миронов не выживет, и Зводчиков не выживет, и Гвриленко не выживет. Они умерли, ведь они были хрбрые люди. Кк же с вшей теорией?

— У меня нет теории, — резко скзл комисср. — Я просто зню, что в одинковых обстоятельствх хрбрые реже гибнут, чем трусы. А если у вс не сходят с язык имен тех, кто был хрбр и все-тки умер, то это потому, что когд умирет трус, то о нем збывют прежде, чем его зроют, когд умирет хрбрый, то о нем помнят, говорят и пишут. Мы помним только имен хрбрых. Вот и все. А если вы все-тки нзывете это моей теорией, воля вш. Теория, которя помогет людям не бояться, — хорошя теория.

В землянку вошел дъютнт. Его лицо з этот месяц потемнело, глз стли устлыми. Но в остльном он остлся все тем же мльчишкой, кким в первый день увидел его комисср. Щелкнув кблукми, он доложил, что н полуострове, откуд только что вернулся, все в порядке, только рнен комндир бтльон кпитн Поляков.

— Кто вместо него? — спросил комисср.

— Лейтеннт Всильев из пятой роты.

— А кто же в пятой роте?

— Ккой-то сержнт.

Комисср н минуту здумлся.

— Сильно змерзли? — спросил он дъютнт.

— По првде говоря — сильно.

— Выпейте водки.

Комисср нлил из чйник полсткн водки, и лейтеннт, не снимя шинели, только нспех рспхнув ее, злпом выпил.

— А теперь поезжйте обртно, — скзл комисср. — Я тревожусь, понимете? Вы должны быть тм, н полуострове, моими глзми. Поезжйте.

Адъютнт встл. Он зстегнул крючок шинели медленным движением человек, которому хочется еще минуту побыть в тепле. Но, зстегнув, больше не медлил. Низко согнувшись, чтобы не здеть притолоку, он исчез в темноте. Дверь хлопнул.

— Хороший прень, — скзл комисср, проводив его глзми. — Вот в тких я верю, что с ними ничего не случится. Я верю в то, что они будут целы, они верят, что меня пуля не возьмет. А это смое глвное. Верно, полковник?

Нчльник штб медленно брбнил пльцми по столу. Хрбрый от природы человек, он не любил подводить никких теорий ни под свою, ни под чужую хрбрость. Но сейчс ему кзлось, что комисср прв.

— Д, — скзл он.

В печке трещли поленья. Комисср спл, упв лицом н десятиверстку и рскинув н ней руки тк широко, кк будто он хотел збрть обртно всю нчерченную н ней землю.

Утром комисср см выехл н полуостров. Потом он не любил вспоминть об этом дне. Ночью немцы, внезпно высдившись н полуострове, в жестоком бою перебили передовую пятую роту — всю, до последнего человек.

Комиссру в течение дня пришлось делть то, что ему, комиссру дивизии, в сущности, делть совсем не полглось. Он утром собрл всех, кто был под рукой, и трижды водил их в тку.

Тронутый первыми зморозкми гремучий песок был взрыт воронкми и злит кровью. Немцы были убиты или взяты в плен. Пытвшиеся добрться до своего берег вплвь потонули в ледяной зимней воде.

Отдв уже ненужную винтовку с окроввленным черным штыком, комисср обходил полуостров. О том, что происходило здесь ночью, ему могли рсскзть только мертвые. Но мертвые тоже умеют говорить. Между трупми немцев лежли убитые крснормейцы пятой роты. Одни из них лежли в окопх, исколотые штыкми, зжв в мертвых рукх рзбитые винтовки. Другие, те, кто не выдержл, влялись н открытом поле в мерзлой зимней степи: они бежли и здесь их нстигли пули. Комисср медленно обходил молчливое поле боя и вглядывлся в позы убитых, в их зстывшие лиц: он угдывл, кк боец вел себя в последние минуты жизни. И дже смерть не мирил его с трусостью. Если бы это было возможно, он похоронил бы отдельно хрбрых и отдельно трусов. Пусть после смерти, кк и при жизни, между ними будет черт.

Он нпряженно вглядывлся в лиц, ищ своего дъютнт. Его дъютнт не мог бежть и не мог попсть в плен, он должен быть где-то здесь, среди погибших.

Нконец сзди, длеко от окопов, где дрлись и умирли люди, комисср ншел его. Адъютнт лежл нвзничь, неловко подогнув под спину одну руку и вытянув другую с нсмерть зжтым в ней нгном. Н груди н гимнстерке зпеклсь кровь.

Комисср долго стоял нд ним, потом, подозвв одного из комндиров, прикзл ему приподнять гимнстерку и посмотреть, ккя рн.

Он посмотрел бы и см, но првя рук его, рнення в тке несколькими осколкми грнты, бессильно повисл вдоль тел. Он с рздржением смотрел н свою обрезнную до плеч гимнстерку, н кроввые, нспех нмотнные бинты. Его сердили не столько рн и боль, сколько смый фкт, что он был рнен. Он, которого считли в дивизии неуязвимым! Рн был некстти, ее скорее ндо было злечить и збыть.

Комндир, нклонившись нд дъютнтом, приподнял гимнстерку и рсстегнул белье.

— Штыковя, — скзл он, подняв голову, и снов склонился нд дъютнтом и ндолго, н целую минуту, припл к неподвижному телу.

Когд он поднялся, н лице его было удивление.

— Еще дышит, — скзл он.

— Дышит?

Комисср ничем не выдл своего волнения.

— Двое, сюд! — резко прикзл он. — Н руки, и быстрей до перевязочного пункт. Может быть, выживет.

И он, повернувшись, пошел дльше по полю.

«Выживет или нет?» — этот вопрос у него путлся с другими: кк себя вел в бою, почему окзлся сзди всех, в поле? И невольно все эти вопросы связывлись в одно: если все хорошо, если вел себя хрбро, — знчит, выживет, непременно выживет.

И когд через месяц н комндный пункт дивизии из госпитля пришел дъютнт, побледневший и худой, но все ткой же светловолосый и голубоглзый, похожий н мльчишку, комисср ничего не спросил у него, только молч протянул для пожтия левую, здоровую руку.

— А я ведь тк тогд и не дошел до пятой роты, — скзл дъютнт, — зстрял н перепрве, еще сто шгов оствлось, когд…

— Зню, — прервл его комисср, — все зню, не объясняйте. Зню, что молодец, рд, что выжили.

Он с звистью посмотрел н мльчишку, который через месяц после смертельной рны был снов живым и здоровым, и, кивнув н свою перевязнную руку, грустно скзл:

— А у нс с полковником уже годы не те. Второй месяц не зживет. А у него — третий. Тк и првим дивизией — двумя рукми. Он првой, я левой…

«Крсня звезд», 15 янвря 1942 г.

Русское сердце

Кпитн Поздняков хоронили утром. Н вездеходе, обложив гроб еловыми лпми, товрищи провожли его в последнюю дорогу. З гробом шли летчики, свободные от дежурств, и все, кто был рядом с ним в последнем бою. Шел з гробом его друг и зместитель Алеш Хлобыстов, шел тк же, кк и летл, — без шлем, угрюмо опустив кудрявую голову. Привезенный из город духовой оркестр игрл похоронный мрш, и, когд гроб опустили в могилу, летчики не плкли, но не могли говорить.

Стоя нд могилой, в последний рз проводив взглядом покойного, Хлобыстов обвел всех сухими, темными от устлости и бессонницы глзми и скзл, что он, Алексей Хлобыстов, друг и зместитель погибшего, будет мстить. Потом был дн троекртный слют из винтовок, и генерл бросил в могилу первую горсть земли.

Через чс Хлобыстов дежурил у своего смолет. Стояли северные весенние дни, солнце только приближлось к горизонту, но тк и не опусклось з него. Летчики дежурили круглые сутки, сидя в своих горбтых жужжщих истребителях. Спть было почти некогд. Но дже и в те немногие чсы, ккие оствлись н сон, Хлобыстов не мог зснуть. Он неподвижно лежл н своей койке и молч, безотрывно смотрел н соседнюю, пустую.

Во время дежурств он сидел в кбине, рссеянно поглядывя по сторонм.

Глядя н соседний смолет, он вдруг вспомнил первый смолет, который он близко увидел. Это было под Москвой. Н строительную площдку их звод неожиднно сел У-2. Смолет был стренький, потрепнный, но Хлобыстов, тогд еще мльчишк, ощутил ккую-то стрнную дрожь и желние немедленно влезть в эту кбину, взяться тм з что-то рукми — з что, он толком не знл — и взлететь. Д, у него уже тогд был ткой хрктер: он любил быстро исполнять свои желния. Через полгод он учился в эроклубе. Он, улыбнувшись, вспомнил своих стрых учителей и нчльников. Ему везло: они все были нстоящие прни. Тким же был и последний — кпитн Поздняков.

Счет мести! Д, он тк и скзл н могиле: счет мести з Поздняков! Он сделет его длинным. Он теперь сумеет это. Он уже не тот зеленый юнец, который первого июля сбил свой первый «юнкерс» и тк рзволновлся, что у него поднялсь темпертур и прямо из смолет его повели в снчсть. Двдцть дв, сбитых вместе с друзьями, и шесть собственных — это все-тки не шутк! Когд он вылезет теперь из смолет после боя, у него болят от нпряжения спин и грудь, но он не волнуется. Нет, теперь он бывет холоден и спокоен. Он влезет в свою зеленую мшину, и он стновится продолжением его тел, ее пушки бьют вперед, кк прямой удр кулк. Д, если бы он сейчс не летл, если бы не эт мшин, он бы совсем извелся от горя. Хорошя мшин! Без ткой нельзя жить — жить без нее для него все рвно что не дышть.

Осенью, когд он, сбив четвертый смолет, врезлся в лес и, обрубя верхушки сосен, упл н землю, когд он потом лежл в госпитле с помятой грудной клеткой, ему кзлось, что больно дышть не оттого, что рзбит грудь, от больничного воздух: оттого, что он не может сесть в мшину, подняться и тм, нверху, вздохнуть полной грудью. Врчи говорили, что все это не тк, но он-то знл, что прв он, не они.

И когд однжды вечером к нему пришли и спросили: «Хлобыстов, хочешь учиться летть н новой мшине?» — он молч утвердительно зкрыл глз, потому что боялся ответить вслух: его душил кшель, он боялся, что сейчс рскшляется и ему прикжут еще лежть. Потом он отдышлся и скзл: «Хочу!»

Он попл в госпитль весь в бинтх и перевязкх, без шлем и комбинезон, и, когд его выписывли и снов принесли комбинезон, его охвтил дрожь, второй рз в жизни, — т смя, ккя был у него, когд он увидел стренький У-2 н зводской площдке.

А через месяц он уже летл н новой мшине — вот н ткой же, в ккой он сидит сейчс, — с ее короткими сильными плоскостями и острым, щучьим носом.

Из-з облков покзлось солнце и желтым языком лизнуло по левой плоскости. Он повернулся нлево и невольно вспомнил, ккой он был, эт плоскость, когд он возвртился н эродром после трн. От нее оствлись две трети, и тм, где он был обрезн, торчли рвные лоскутья.

Ребят тогд н обртном пути спршивли по рдио: «Кк идешь?» Он отвечл: «Ничего, иду». Что же еще ответить? Он и в смом деле шел, см удивлялся, но шел.

…Дежурство подходило к концу. К его смолету подошли несколько человек. Знкомый политрук из их виционной гзеты — хороший прень, но мучитель (вечно что-то ему рсскзывй) — предствил Хлобыстову двух корреспондентов.

Хлобыстов был недоволен и дже не особенно стрлся скрыть это. Лучше помолчть и подумть о будущем, чем вспоминть о прошлом. Но корреспонденты были то ли хитрецы, то ли просто свои ребят: они не стли его рсспршивть, кк и н ккой высоте он зходил в хвост, просто нчли болтть о том, о сем, и вдобвок еще один из них окзлся земляком-рязнцем, из тех смых мест, где он когд-то ползл мльчишкой.

Его дежурство кончилось, и они все вместе пошли к землянке. И когд в землянке рзговор все-тки зшел о том дне, в который все это случилось и после которого его портреты были нпечтны во всех гзетх, он снов нсторожился и сухо и коротко нчл еще рз, неизвестно ккой по счету, повторять обстоятельств боя.

Но они остновили его. Нет, они все это уже знли сми, они не просят его об этом рсскзывть. Они просто хотят, чтобы он, если может, вспомнил, что он тогд чувствовл, кк было у него н душе.

Он уперся локтями в стол и опустил голову н руки. В смом деле, что он тогд чувствовл?

День был беспокойный, и он очень устл. Д, конечно, он тогд очень устл. Снчл он летл вдвоем с Поздняковым н рзведку, потом еще рз н штурмовку, потом зпрвляли его смолет. Он стоял около, и ему очень хотелось чсок поспть, но ндо было вылетть снов. Он слышл, кк, клокоч, в бке переливлся бензин. По звуку он знл, сколько уже нлито. Еще пять минут — и он полетит.

Подошел комисср чсти и тут же, н дежурстве, у смолет вручил ему пртийный билет. И именно оттого, что все было тк просто, что были только он и комисср, и рядом стоял мшин, и клокотл бензин, и сейчс он должен был взлететь, — все это покзлось ему очень торжественным.

Он немного зволновлся и голосом несколько более глухим, чем обычно, скзл, что он будет большевиком не н словх, н деле, про себя подумл, что не только н земле, но и тм, в воздухе. И кк рз в эту секунду взлетел ркет, и он ничего больше не успел скзть, д это, нверно, и не было нужно.

И они полетели штурмовть. Поздняков, он и четверо ребят, еще совсем молодых — по дв, по три боя у кждого.

Он очень хорошо помнит первое свое чувство, когд они увидели двдцть восемь смолетов: это было чувство, что Мурмнску угрожет опсность. А то, что их двдцть восемь, — это было уже второе чувство. Это было нестршно, но серьезно, очень серьезно.

— Смотри, сколько н нс идет, — скзл он по рдио Позднякову и услышл в нушникх его голос:

— Смотри з молодым, я иду в тку.

И в следующую минуту они уже дрлись.

Один «мессершмитт» упл после первой же тки. В эту минуту Хлобыстов подумл, что теперь их двдцть семь. Потом было уже некогд думть, потому что он больше всего боялся з молодых и, крутясь и изворчивясь, прикрывл их хвосты.

Снизу покзлся двухместный «мессершмитт-110». Используя превосходство в высоте, Хлобыстов пошел з ним. Он хорошо видел голову немецкого стрелк, видел прошедший мимо веер трссирующих пуль. Рсстояние все сокрщлось. Стрелок уронил голову и змолчл. Они шли нд смой опушкой лес, впереди был сопк.

И именно в ту секунду, когд привычное желние при виде горы впереди взять ручку н себя и вывести вверх смолет охвтило его, — именно в эту секунду он решил трнить. Пойти вверх — знчило выпустить немц.

Он н ккую-то долю секунды оглянулся. А сзди шли еще три немц. И вдруг оттого, что передний немец шел тк близко, оттого, что тк хорошо был виден его хвост с черным крестом, оттого, что рсстояние было тким точным и ощутимым, — он ясно и холодно подумл, что вот сейчс он окжется немного сзди и првее, поднимет левую плоскость и удрит ее концом по хвосту.

Это было бесповоротное желние, помноженное н скорость послушной мшины. Толчок был сильный и короткий. Немец врезлся в сопку, Хлобыстов пошел вверх. И то, что левое крыло было теперь короче првого, то, что его конец был отрезн, кзлось стрнным н взгляд. Вся плоскость немножко здрлсь кверху, он зметил это срзу. В эту секунду он в последний рз услышл голос комндир.

— Есть один! — скзли ему нушники глуховтым и торжествующим голосом Поздняков.

Но мшин был уже не тк послушн, он уже не кзлсь продолжением рук и ног.

Нши смолеты строились в круг. Рссыпвшиеся после трн немцы опрвились и снов шли в тку н лобовых курсх.

Хлобыстов увидел, кк Поздняков пошел в прямую тку н немецкого с. Потом, уже н земле, вспоминя об этом, он понял, что Поздняков тогд решил хотя бы ценой своей гибели сбить немецкого комндир и рссеять их строй во что бы то ни стло. Но в ту секунду Хлобыстов ничего не успел подумть, потому что об истребителя сошлись н стршных скоростях, немец не зхотел свернуть, и они рухнули, врезвшись друг в друг крыльями.

А в следующее мгновение он почувствовл себя комндиром. Поздняков уже не было, не было и никогд не будет, и ему, Хлобыстову, ндо смому кончть этот бой.

— Я принимю комнду, — скзл он по рдио пересохшими губми. — Иду в тку, прикрывйте мне хвост.

Обоих немцев, шедших н него, он увидел срзу. Горючее кончлось, немцев было еще много, з его спиной было четверо молодых летчиков, для которых единственным комндиром стл теперь он.

Н этот рз, решив трнить, он уже не верил, что выйдет живым. Был только одн мысль: вот он сейчс удрит, немцы рссыплются, и ребят вылезут из их кольц.

И снов мысли сменились десятой долей секунды холодного рсчет. Он рссчитл нверняк и, когд првый немец отвернул, удрил по крылу левого своим рзбитым крылом.

Был сильный удр, он потерял упрвление, его потщило вниз, вслед з немцем, который упл, сделв три витк. Но именно в ту секунду, когд его тщило вниз и он инстинктивно с этим боролся, он скорее почувствовл, чем понял, что смолет еще цел, что он вытщит его.

И когд он поднялся и почувствовл себя живым, у него в первый рз мелькнули в голове эти слов, которые он скзл потом н могиле Поздняков: «Счет мести».

Мшин кренилсь и пдл, он уже не вел ее, тщил. Сбегющиеся люди, обломок крыл, комисср, сжимвший его в объятиях, — все это уже путлось в голове, зтемненной чувством стршной человеческой устлости.

Хлобыстов сидел з столом и все тк же, подперев голову рукми, внимтельно глядя н сидящих рядом с ним, вспоминл, что у него было в те минуты н душе. Многое было н душе.

Дверь землянки открылсь. Вошел кто-то из дежуривших летчиков, видимо новый, и спросил, где свободня койк.

Хлобыстов помолчл и медленным движением руки покзл н стоявшую рядом с ним койку.

— Вот эт, — скзл он и, еще помолчв, добвил: — Совсем свободня.

…Полярной ночью мы улетли с Север.

— Хлобыстов сегодня не дежурит? — спросили мы.

— Нет, — скзл комисср. — Его здесь нет. Он в госпитле. Вчер он пошел н третий трн и, сбив немц, выбросился н пршюте. Ему не повезло вчер: его срзу рнили из пушки в руку и в ногу, и он, чувствуя, что не может долго дрться, пошел н трн.

— А рзве он не мог просто выйти из боя?

— Не зню, — скзл комисср, — не зню. Вот скоро выздоровеет, у него спросим. Нверное, скжет, что не мог. У него ткой хрктер: он вообще не может видеть, когд от него уходит живой врг.

Я вспомнил лицо Хлобыстов в кбине смолет, непокорную копну волос без шлем, дерзкие светлые мльчишеские глз. И я понял, что это один из тех людей, которые иногд ошибются, иногд без нужды рискуют, но у которых есть ткое сердце, ккого не нйдешь нигде, кроме России, — веселое и неукротимое русское сердце.

«Крсня звезд», 21 мя 1942 г.

Юбилей

Метель к утру стихл. Может быть, звтр он снов зкроет небо и горы белой пеленой, но сейчс прояснело.

Мйский день в Зполярье. Склистя приморскя тундр звлен снегом, горы поднимются со всех сторон толпой высоких белых шпок, и только смые верхушки их, обдутые ветром, торчт, кк круглые черные донышки.

То здесь, то тм н крутых сктх, словно приклеенные, громоздятся гигнтские серо-зеленые влуны. Они обросли ягелем. Ягель островкми выглядывет из-под снег, похожий н позеленевшее серебро.

Нклонив ветвистые головы, его жуют олени. Рядом с легкими нртми, поссывя трубки, стоят погонщики-ненцы, приехвшие сюд с Ямл. У них скулстые коричневые лиц и невозмутимое спокойствие людей, всю жизнь проживших н севере.

Войск продвигются, штб переезжет вперед, и н легкие нрты грузится нехитрое штбное имущество: телефоны, плтки, легкие железные печки.

Здесь много мест, где не может проехть мшин и лошди по грудь провливются в снег. Но олени с нртми проходят везде, перевозя продовольствие и птроны и доствляя в тыл рненых.

Мы только что проехли полсотни километров по дороге, проложенной через горы н зпд многосуточными трудми сперов. Он оголен от снег, и снежные нвлы высятся вдоль нее н спускх сплошной стеной; они тк огромны, что высокие снитрные втобусы идут по дороге невидимые сбоку.

Но вот дорог сворчивет влево. Отсюд к нблюдтельному пункту ртиллеристов ведут только пешеходные горные тропы.

В стороне от дороги из мелкого кустрник торчт зкмуфлировнные бело-черные стволы орудий; отсюд вперед, н вершины скл, ползет черня нитк телефонного провод.

Шесть километров мы идем вдоль этой нитки, все выше и выше крбкясь по склм.

Вот и горы Резец — цель ншего переход. Еще недвно здесь гнездились немецкие горные егеря, сейчс их сбросили с этой гряды вниз, и н гору Резец вскрбклись нши нблюдтели.

Н открытой всем ветрм кменной площдке полукругом сложен из влунов низкя стенк, похожя н прилепившееся к скле орлиное гнездо. Гнездо это высотой по грудь человеку, и с двух сторон его возвышются двурогие окуляры стереотруб.

Сейчс н нблюдтельном пункте, кроме дежурного комндир, телефонист и рзведчик, еще двое: комндир полк подполковник Рыклис и немецкий ефрейтор.

Д, немецкий ефрейтор, встриец Фрнц Мйер в сине-серой зпорошенной снегом шинели с посеребренным метллическим цветком эдельвейс н рукве.

Цветок эдельвейс — знк того, что Фрнц Мйер солдт 6-й встрийской горноегерской дивизии, в свое время прослвившейся взятием Крит, теперь доживющей свои дни здесь, в зполярной тундре.

Подполковник рзвертывет хлопющую н ветру крту, и ефрейтор долго водит по ней пльцем, потом они об подходят к стереотрубе. Мйер нводит ее привычным движением ртиллерист и, поймв ккую-то еле видимую отсюд точку, покзывет подполковнику.

Подполковник кивет. Его нблюдения последнего дня совпли с покзниями пленного.

Мйер уводят с нблюдтельного пункт в землянку з скт горы.

Проводив взглядом исчезнувшую внизу сутулую фигуру встрийц с рзвевющимися по ветру рвными полми шинели, подполковник рсскзывет его короткую историю.

Фрнц, Мйер — ртиллерист-нблюдтель. Он зблудился сегодня утром, пробирясь н свой нблюдтельный пункт, и его взяли нши рзведчики. Он сдлся, не пытясь дрться, попв в плен, не лгл, что он перебежчик.

Он не перебежчик, он просто бесконечно нмерзшийся и уствший от войны солдт, к тому же еще встриец, человек, родине которого Гитлер не принес ничего, кроме рбств и горя. Последнее время, отчявшись, он рвнодушно ждл пули, которя пресечет его жизнь. Когд его окружили, он не схвтился своими обмороженными пльцми з крбин. Он молч ждл, ему было все рвно: тк и тк смерть. Он считл, что в плену его убьют. Тк писли в их солдтской гзете «Вхт им норден», тк говорили офицеры, тк думл он см, зня, что делют по прикзнию генерл Дитля с русскими, когд они попдют в плен.

Его обезоружили и повели. Его не рсстреляли. Его отогрели у железной печки в русской солдтской плтке и дли ему русского хлеб. Потом с ним стли говорить. Его не били, кк это делл фельдфебель Гримль, не кидли лицом в снег, кк фельдфебель Крузе, не привязывли к столбу, кк кпитн Обберхуз.

Тепло плтки, кружк чю, кусок хлеб и человеческий рзговор — кзлось бы, немногое, но это немногое вдруг потрясло Фрнц Мйер, потрясло по контрсту с тем, что он ждл от плен, и с теми жестокими нрвми, что звел у них в корпусе генерл Дитл — «смерть егерей», кк прозвли его между собой солдты.

Русские, говорившие с Фрнцем Мйером, ничего ему не обещли, но он по тону их слов и по выржению их лиц вдруг почувствовл, что здесь его не убьют и не будут нд ним издевться.

Что-то очень легкое, збытое, здвленное стрхом и муштрой проснулось в нем.

В эту минуту стрх не игрл роли в его решении. Он просто вдруг почувствовл желние чем-то отплтить людям, отнесшимся к нему по-человечески.

Волнуясь, он скзл переводчику, что хочет объяснить все, что он знет. Волнуясь, тыкл пльцем в зхвченную вместе с ним немецкую крту и только н нблюдтельном пункте, вдруг успокоившись, взялся з стереотрубу твердым движением решившегося идти до конц человек.

Тков был история Фрнц Мйер, рсскзння нм подполковником Рыклисом.

Было одинндцть чсов вечер, но нступивший полярный день уже две недели кк окончтельно спутл все предствления о дне и ночи. В ночные чсы не темнело, только небо стновилось еще свинцовее, длекие хребты еще синей, но с нблюдтельных пунктов по-прежнему были видны кждя скл и лощин н несколько километров в окружности.

Морозный горный воздух сокрщл рсстояния, все кзлось близким, д и в смом деле немецкие укрепления, которые штурмовли нши чсти, были не тк уж длеко.

Поворчивя стереотрубу, мы видели н гребнях скл кменные нросты немецких дотов и тонкие линии кольев с колючей проволокой.

После долгого боя нступил чс зтишья. Подполковник, готовясь спуститься вниз после двдцтишестичсового дежурств, последний рз хозяйским оком оглядывл лежщий впереди пейзж. Кзлось, что и сейчс в его глзх этот пейзж ккуртно рзделен н квдрты, точь-в-точь кк н крте, что покоится в его ртиллерийском плншете.

З кменными бугрми, в лощинх, стояли немецкие бтреи, с которыми он боролся. Одни из них были рзбиты, другие принуждены к молчнию. День был удчным. Н отдленной высоте, по форме похожей н седло, утром бтрея стршего лейтеннт Винокуров внезпно нкрыл нкопившийся для тки бтльон егерей. Н соседней высотке виднелись серые пятн рзвороченных и опустевших дзотов.

В пейзже были только дв цвет — белый и серый, и трудно было отличить укрепления и землянки от огромных, словно из гигнтской пригоршни рссыпнных по сктм кмней. Но подполковник, точно нведя н ккую-то длекую точку стереотрубу, предложил посмотреть н нее.

— Видите три пятн?

— Д.

— Это змскировнные землянки. Мы обнружили их еще утром, но пок тм нет оживленного движения. Я решил оствить их до звтр. Звтр мы их нкроем.

Подполковник говорил об этих землянкх тоном зботливого хозяин, оствляющего их до звтр, про зпс, в полной уверенности, что они-то от него не уйдут.

Было тихо. Только время от времени сзди слышлись выстрелы одной из нших бтрей, которя беспокоящим огнем круглые сутки обстреливл шедшую к фронту немецкую вьючную дорогу. В бинокль было видно, кк по дороге гуськом движутся лошди и люди. Короткий дымок рзрыв — лошдь и человек упли, остльные бросились врссыпную. Несколько минут молчния — и снов методический выстрел и дымок где-то уже дльше, з невидимым изгибом дороги.

То сползя, то сктывясь вниз, мы добрлись до подножия горы, где стоял плтк подполковник Рыклис. Адъютнт и дв телефонист — вот и все, что он взял с собой сюд, вперед, уезжя из штб полк.

Плтк колыхлсь от резких порывов ветр. Ящик, служивший походным столиком, мленькя железня печк и две кучи нрубленных веток вместо кровтей — тким было временное помещение КП.

Ефим Смсонович Рыклис отогревл у огня зкоченевшие ноги.

Я встречл его полгод нзд, н другом учстке того же Крельского фронт. С тех пор он из мйоров стл подполковником, н его гимнстерке появился орден Крсного Знмени, но в остльном он ничем не изменился. Те же темные южные глз и южня горячность, в рзговоре т же влюбленность в свои дльнобойные, милые его сердцу пушки, т же способность говорить о них кк о чем-то умном и одушевленном, те же вдруг грустные нотки в голосе, когд рзговор зйдет о семье.

Стрый ртиллерист, мстер и птриот своего дел, подполковник з двдцть лет прошел суровую военную дорогу.

Еврейский мльчик из Молдвии, плохо говоривший по-русски, пошел в Крсную Армию и попл в одну из первых нших ртиллерийских школ. Внчле ему приходилось трудно, кроме всего остльного, приходилось учить еще и язык. Но он был упорен и через дв год влдел им в совершенстве. Потом выпуск и год з годом грнизоння служб в ртиллерийских полкх.

Менялись мест службы, грнизоны, с кждым перемещением он двиглся все дльше и дльше н восток. Первый сын родился в Перми, второй — в Челябинске, дочь — в Бурят-Монголии. В семье тк и прозвли буряткой. Семья солдт кочевл вместе с ним.

Пять лет Рыклис провел н дльневосточной грнице, в Брхнной пди, среди глухих лесов Збйклья.

Жестокя дльневосточня зклк зкончил воспитние ртиллерист. Н Крйний Север Рыклис приехл уже готовый ко всем испытниям и случйностям. Войну он встретил н Рыбчьем полуострове. Невероятные метели, дикие ветры, оторвнность от всего мир — в этих условиях приходилось нчинть войну. В критическую минуту бтреи Рыклис не дли немцм ворвться н Рыбчий.

Он был нгржден, переброшен сюд, и здесь он продолжл воевть все с той же стрстной влюбленностью в свое дело.

Н нблюдтельном пункте, окостенев от северного ветр, менялись и уходили греться люди, но подполковник кк одержимый чсми сидел, не отрывясь от стереотрубы, и охрипшим голосом комндовл своими бтреями.

Сегодня, впервые з последние трое суток, он счел возможным рзрешить себе погреться и поспть. Он прилег н положенную поверх веток плщ-плтку, но ему не сплось. Он вдруг стл вспоминть, кк три дня тому нзд в снег и рспутицу его ртиллеристы подвозили сюд боеприпсы. Снчл зстряли мшины, потом тягчи. Тогд стли возить снряды н вьюкх. Лошди, выбившись из сил, зстревли в снегу. Но пушки должны были стрелять, чего бы то ни стоило. Тогд снряды понесли люди. Кждый нес один тяжелый снряд. Тк суткми, один з другим, много километров шли они сквозь непогоду. Это было тяжело, почти нестерпимо, но пушки стреляли.

Из-з приоткрывшейся полы плтки дунуло снегом: в плтку влез связной, веселый белобрысый прень с девичьей фмилией Мрусич. Он з десять километров притщил подполковнику мешок с продовольствием.

Рыклис вскрыл ножом бнку консервов и, нлив водки в две «ртиллерийские чрки» — головки от снрядов, скзл здумчиво:

— Вот и двдцтилетний юбилей. Ну, это дже хорошо, что он здесь исполнился. Позвчер ровно двдцть лет, кк я в рмии, стукнуло. Тогд было некогд, д и не с кем. А сегодня хоть здним числом. Ну, теперь что же — спть тк спть.

Он лег и зкрыл глз. Но через секунду, что-то вспомнив, снов открыл их.

— Есть тут одн бтрея. У меня с ней стрые счеты. Он перекочевл с того мест, где я рньше был, тогд мы ее нзывли цель номер семь, теперь переименовли в номер пятндцть. Стрые врги путешествуют вслед з мной. Но ничего, здесь я с ней рсквитюсь.

Он перевернулся н бок и зснул мгновенным сном двно не приклонявшего головы человек.

Н следующий день мне пришлось быть свидетелем того, кк подполковник рсквитлся со своим стрым вргом.

Мы уже третий чс сидели н нблюдтельном пункте. По чсм, вечерело. Н глз было по-прежнему светло.

Подполковник корректировл огонь бтрей.

Немцы то смолкли, то снов отвечли огнем. Они били по переднему крю. И вдруг бризнтный снряд рзорвлся нд смой вершиной склы, в двухстх шгх от нблюдтельного пункт. В воздухе зстыло круглое, длеко видное облчко дым. Немцы явно пристреливлись к нблюдтельному пункту. Вслед з бризнтным последовло несколько грнт.

Подполковник прислушлся к длеким хлопкм выстрелов.

— Это пятндцтя, — уверенно скзл он, — но только снов переместилсь куд-то левей и ближе.

Он быстро сделл несколько попрвок в прежних днных и, отрывисто передвя прикзния телефонисту, стл нщупывть среди снежных скл своего невидимого строго врг.

Вслед з немецкими снрядми следовли нши очереди.

Рыклис, деля новые попрвки, видимо, все ближе подбирлся к немецкой бтрее.

Но и немцы, пристрелявшись, били все точнее. Несколько снрядов рзорвлось в сорок шгх от подполковник. Нд кменной стенкой визжли осколки.

Рыклис не обрщл н это ни млейшего внимния. Он был знят, очень знят. Ему было некогд. Он нщупл своего строго врг и подбирлся к нему вплотную.

Все стремительней отдвл он прикзния, все чще следовли очереди нших орудий. Азрт этой ртиллерийской дуэли горел н лицх всех, кто нходился н нблюдтельном пункте. Это был борьб жестокя и очевидня. Ндо было добрться до немцев рньше, чем они доберутся до нс.

Последний снряд рзорвлся перед смой стенкой.

Подполковник потянул носом воздух. Пхло дымом и порохом. Он долго нпряженно всмтривлся в стереотрубу и, сделв последнюю попрвку, прикзл дть очередь.

Сзди нс прогремел бтрея.

Рыклис нтянул перчтки и зстегнул плншет движением человек, зкончившего свое дело и собрвшегося уходить.

Мы с молчливым вопросом посмотрели н него.

— Теперь нкрыт, — уверенно скзл он. — Это был ее последний выстрел. Можно идти греться. А впрочем, если хотите, подождем.

Мы подождли еще пятндцть минут. Немцы молчли. Очевидно, подполковник был прв. В честь своего солдтского юбилея он победил сегодня еще в одном поединке.

«Крсня звезд», 13 мя 1942 г.

Солдтскя слв

По ночм вокруг Стлингрд стоит крсное зрево. А днем степи дымятся: вздымются черные столбы минных рзрывов, тонкие дымки походных кухонь, горьковтый дым солдтской мхорки.

В голубом, не по-сентябрьскому ясном небе чертят белые перистые следы истребители, земля изборожден окопми, и рядом с холмикми блинджей подымются нсыпи бртских могил.

Безвестные нивы, холмики и проглины, зросшие полынью, стли местом, которого нельзя отдть, з которое дерутся и умирют, чсто не зня, кк нзывется деревня, лежщя слев, и ручей, текущий спрв, но твердо зня — з спиной Стлингрд и з него ндо стоять.

Здесь предстоит выстоять ценой жизни, ценой смерти, ценой чего угодно. Сегодня мы держимся, мы еще не побеждем, слв дивизий и рмий, слв всего русского оружия еще не родилсь н этих полях. Но слв солдт, солдтскя слв, кждый день и кждую ночь рождется то здесь, то тм, и мужество человек всегд остется мужеством и слв слвой, кк бы тяжело ни приходилось рмии и нроду.

Мы сидим с Семеном Школенко н сухой степной земле, и ткой же сухой, кк эт земля, степной ветер обдувет его згорелое спокойное лицо и выгоревшие русые волосы.

Я спршивю его, кк это было.

— Кк это было? — повторяет он здумчиво и смотрит длеко в степь, вспоминя. И вдруг, словно желя мне скзть, что его подвиг родился не вчер, двно, что он был здумн всей его жизнью, неторопливо нчинет вспоминть эту жизнь.

— Отц звли Фролом, он тоже тут воевл, под Црицыном, тогд еще Стлингрд Црицыном нзывли, и тут и погиб в бою. Он шхтер был, кк и я. Шхт, теперь, может, водой ее злили, может, взорвн он, кто ее знет. Исевскя шхт номер дв, я тм под землей все прошел — и сночником был, и збойщиком, и горным мстером, двно под землю спустился, мльчишкой еще, в тысяч девятьсот двдцть четвертом году. Сколько лет с тех пор прошло? Неужели уже восемндцть? Хотя сегодня вот именины мои, кк рз тридцть удрило, знчит, верно, восемндцть лет. Мы сегодня с комиссром по сткнчику выпили, он меня угостил. Выпил — жену вспомнил и сын Юрия Семенович, я его еще не видл, он у меня двдцть седьмого мрт родился.

Школенко здумывется и еще рз повторяет: «Юрий Семенович». И по тому, кк серьезно он нзывет сын по имени и отчеству, чувствуется гордость з то, что у него именно сын, продолжтель их шхтерского род. И в том, кк Школенко рсскзывет о семье, о шхте, о всей своей суровой трудовой жизни, чувствуется, что его солдтскую слву нельзя нзвть неожиднной. И когд он нчинет говорить о своем подвиге, то и о нем говорит неторопливо, обдумнно и спокойно.

Это было утром. Комндир бтльон Кошелев позвл к себе Семен Школенко и объяснил, кк всегд без долгих слов:

— «Язык» ндо достть.

— Достну, — скзл Школенко.

Он вернулся к себе в окоп, проверил втомт, повесил н пояс три диск, приготовил пять грнт, две простые и три противотнковые, положил их в сумку, потом огляделся и, подумв, взял припсенную в солдтском мешке медную проволочку и спрятл ее в крмн.

Идти предстояло вдоль берег. Он пошел не спеш, с оглядкой. Кругом все было тихо. Школенко прибвил шгу и, чтобы сокртить рсстояние, стл пересекть лощинку нпрямик, по мелкому кустрнику. Рздлсь пулеметня очередь. Пули прошли где-то близко. Школенко лег и с минуту лежл неподвижно.

Он был недоволен собой. Эт пулеметня очередь — без нее можно было обойтись. Ндо было только пройти по густому кустрнику. Хотел сэкономить полминуты, теперь придется терять десять — обходить кругом. Он поднялся и, пригибясь, перебежл в чщу. З полчс он миновл снчл одну блку, потом другую. Срзу же з этой блкой стояли три сря и дом. Школенко лег и пополз по-плстунски. Через несколько минут он подполз к первому срю и зглянул внутрь. В сре было темно и пхло сыростью. По земляному полу ходили куры и поросенок. Школенко зметил у стены неглубокий окопчик и выпиленную в дв бревн бойницу. Возле окопчик влялсь недокурення пчк немецких сигрет. Немцы были где-то близко. Теперь это не вызывло сомнений. Следующий срй был пуст, у третьего, возле стог, лежли двое убитых крснормейцев, рядом с ними влялись винтовки. Кровь был свежя.

Школенко попробовл восстновить в уме кртину происшедшего: ну д, вот они вышли отсюд, шли, нверно, в рост, не тясь, немец удрил из втомт откуд-нибудь с той стороны. Школенко взял досд з эту неосторожную смерть. «Если бы они были со мной, не дл бы им тк идти», — подумл он, но думть дльше было некогд, ндо было искть немц.

В лощине, зросшей виногрдником, он нпл н тропку. После прошедшего утром дождя земля еще не просохл, и н тропке были хорошо видны уходившие в лес следы. Через сто метров Школенко увидел пру немецких спог и винтовку. Он удивился — почему их тут бросили, и н всякий случй сунул винтовку в кустрник. Свежий след вел в лес. Не прополз еще Школенко и пятидесяти метров, кк услышл минометный выстрел. Миномет с небольшими пузми удрил десять рз подряд.

Впереди были зросли. Школенко пополз через них нлево; тм виднелсь ям, кругом нее рос бурьян. Из ямы, в просвете между кустми бурьян, был виден стоявший совсем близко миномет и н несколько шгов подльше — ручной пулемет. Один немец стоял у миномет, шестеро сидели, собрвшись в кружок, и ели из котелков.

Школенко вскинул втомт и хотел дть по ним очередь, но рссудительно изменил решение. Он мог одной очередью не убить срзу всех, и ему предстоял бы нервня борьб.

Не торопясь, он стл изготовлять к бою противотнковую грнту. Противотнковую он выбрл потому, что рсстояние было небольшое, удрить он могл гуще. Он не торопился. Торопиться было незчем: цель был н виду. Он прочно уперся левой рукой в дно ямы, вцепился в землю тк, чтобы рук не скользнул, и, приподнявшись, швырнул грнту. Он упл прямо посреди немцев. Когд он увидел, что шестеро лежт неподвижно, один, тот, который стоял у миномет, продолжет стоять около него, удивленно глядя н изуродовнный осколком грнты ствол, Школенко вскочил и, вплотную подойдя к немцу, не сводя с него глз, знком покзл, чтоб тот отстегнул у себя прбеллум и бросил н землю. У немц дрожли руки, он долго отстегивл прбеллум и бросил его длеко от себя. Тогд Школенко, толкя немц перед собой, подошел с ним к пулемету. Пулемет был рзряжен. Школенко знком покзл немцу, чтобы тот взвлил пулемет н плечи. Немец послушно нгнулся и поднял пулемет. Теперь у него были зняты обе руки.

Несмотря н серьезность положения, Школенко усмехнулся. Ему покзлось збвным, что немец своими рукми отнесет к нм свой пулемет.

Тк они и пошли обртно — впереди немец со взвленным н плечи пулеметом, сзди Школенко. Немец шел медленно, спотыкясь; он не сопротивлялся, но, видимо, не терял ндежды встретить кого-нибудь, кто его выручит, и тянул время. Школенко, который все предыдущее делл неторопливо, теперь торопился. Чувство одиночеств и стрх, что ему кждую минуту из-з любого куст могут выстрелить в спину, не было ему чуждо. Теперь ему хотелось скорее вернуться, и он нетерпеливо подтлкивл немц в спину.

Н комндный пункт бтльон Школенко добрлся только после полудня. Тм, кроме кпитн Кошелев, сидел комндир полк. Школенко в последний рз небрежно ткнул втомтом в спину немц и кртко скзл:

— Вот.

И только потом уже по всей форме доложил о своем прибытии.

Комндир полк пожл ему руку, оглядел его с ног до головы и, еще рз крепко стиснув руку, отошел в сторону и о чем-то зговорил с комндиром бтльон. Их рзговор продолжлся с минуту. Школенко молч стоял и ждл.

— Хорошо, — скзл комндир полк. — Его здчу, — он кивнул н кпитн Кошелев, — вы выполнили, теперь выполните мою. Вы должны узнть, где стоят их остльные минометы.

— Узню, — коротко скзл Школенко и добвил: — Рзрешите спросить: один пойду?

— Один, — скзл Кошелев.

— Ну что ж. — Школенко вскинул н плечо втомт.

— Снчл отдохните, — скзл комндир полк, — потом пойдете.

Школенко, подойдя к связистм, вытщил из спог ложку и, пристроившись с котелком, стл есть щи. Он устл и был доволен, что ему дли передышку. Доев щи, он свернул цигрку. Все утро он не курил, курить было приятно, особенно в предчувствии того, что до вечер опять не придется курить. Потом сел и перемотл портянки. Ноги болели. Тк он просидел примерно с полчс, вскинул втомт и, уже не добвляя грнт, снов пошел в ту сторону, что и утром.

Теперь он взял првее деревни и ближе к реке, прячсь в росших по обочинм дороги кустх. Первый выстрел из миномет он услышл з пятьсот метров. Ползти пришлось по длинной лощине, пробирясь сквозь густой, црпвший руки и лицо орешник. Мины шли по нпрвлению к Школенко и пролетли дльше. Он н минуту приостновился, мысленно предствил себе тректорию полет и по звуку определил нпрвление, откуд стреляли. После ореховой блки пришлось перевлить холмик, з которым нчинлсь лощин с густым лесом. Пок он прополз по ней еще двести метров, выстрелы прекртились. Последний из них был совсем близко.

Вдруг недлеко от Школенко во весь рост поднялся немец. Школенко притился и пролежл минут десять. Когд немец исчез, Школенко через мелколесье дополз до большого куст. Из-з куст были хорошо видны все три миномет, стоявшие в блке.

Школенко лег плшмя и вытщил бумгу, н которой он зрнее решил нчертить для точности, где именно стоят минометы. Но в ту секунду, когд он принял это решение, семеро немцев, стоявших у минометов, подошли друг к другу. Все вместе сели у ближнего к Школенко миномет, всего в восьми метрх от него. Только один остлся поодль и, леж н боку н крю окоп, куд-то звонил и, видно, никк не мог дозвониться по телефону.

То, что немцы подошли к нему тк близко и все, з исключением одного, сидели вместе, толкнуло Школенко н смелый шг.

Он должен был зписть и нчертить, потом доложить, потом ртиллерия должн был попсть в эти минометы, — между тем немцы сидели все рядом, у него под рукой были грнты. Решение родилось мгновенно, может быть, тк мгновенно оттого, что только сегодня, в точно ткой же обстновке, ему уже один рз повезло. Тк или инче, Школенко решил упрвиться с немцми см.

Он леж достл обе противотнковые грнты, потом вытщил из крмн припсенную медную проволочку и обмотл ею грнты. Теперь оствлось только кинуть. Школенко опять, кк и в тот рз, крепко оперся рукой о землю, нбрл поглубже воздух и бросил грнты. Но грнты были тяжелые — срзу две, он с утр уже уморился, — все-тки это был вторя рзведк з день. И когд он швырнул их, то они н полметр не долетели до немцев. Он это успел зметить, ложсь н землю плшмя, в следующую секунду его несильно удрило в плечо, и он, еще леж, схвтясь з плечо, почувствовл н пльцх кровь.

Он вскочил во весь рост, держ втомт низготове. Взрыв был очень сильным, и немцы, кк и в прошлый рз, лежли убитые, только н этот рз никто не остлся н ногх, лежли все. Потом один, тот, который оствлся у телефон, пошевелился. Школенко подошел к нему и тронул его ногой. Немец перевернулся, леж н земле, поднял руки и зговорил, но что — в горячке Школенко не рзобрл.

Рядом с немцем лежл телефон. Не рссчитывя его унести, Школенко удрил несколько рз спогом и рзбил его. Потом он оглянулся, придумывя, что делть с минометми. Неожиднно в двух десяткх шгов от него в кустх сильно зшуршло. Прижв к животу втомт, Школенко пустил туд длинную очередь веером, но из кустов вместо немцев выскочил его хороший знкомый Стров, боец 2-го бтльон, несколько дней тому нзд взятый в плен немцми. Стров стоял, обросший, босой, в одних кльсонх, и не своим голосом, полуоборотясь нзд, кричл:

— Нши, нши пришли!

Вслед з ним из кустов вышли еще шестндцть человек. Все ткие же полуголые, обросшие и стршные, кк Стров. Трое были окроввлены, одного из них поддерживли н рукх.

— Ты стрелял? — спросил Стров.

— Я, — кивнул Школенко.

— Вот, порнил их, — покзл Стров рукой н окроввленных людей. — А где же все?

— А я один, — ответил Школенко. — А вы тут что?

— Мы могилу себе рыли, — скзл Стров. — Нс двое втомтчиков стерегли. Они, кк услышли взрыв — побежли. А ты, знчит, один?

— Один, — повторил Школенко и посмотрел н минометы. Времени терять было нельзя — вот первое, о чем подумл он в эту минуту. И следствием этой мысли было мгновенное решение. — Скорее минометы берите, — скзл он, — чего зря время проводите. Сейчс к своим пойдем.

Несколько человек взялись з минометы и взвлили их н себя, остльные повели рненых.

Теперь Школенко торопился уйти обртно еще больше, чем в первый рз, он еще см не мог опомниться от своей удчи. Ему кзлось, что вот-вот, если протянуть время, вся эт удч сорвется. Он шел змыкющим, то и дело прислушивясь и поворчивясь с втомтом.

Он шел сзди вырученных им из плен и видел окроввленные тел рненых. «Хорошо, что еще не убил, — думл он. — А кто ж их знл, думл — немцы». И он вслух повторил это шедшему рядом с ним Строву.

— Не знл, думл — немцы.

— Конечно, — просто ответил Стров. — А то кк же.

Между освобожденными крснормейцми, прихрмывя н одну ногу и держсь з рзбитую голову, шел пленный немец, тот, что лежл у телефон. Он шел, сжимя голову рукми и изредк стонл, с ужсом оглядывясь н шедших рядом с ним полуголых окроввленных людей. Пять минут нзд они копли себе могилу, теперь он их боялся, кк оживших мертвецов, боялся, кжется, больше, чем смого Школенко.

Через полтор чс они дошли до бтльон. Школенко отрпортовл и, выслушв блгодрность кпитн, отошел н пять шгов и ничком лег н землю.

Устлость срзу нвлилсь н него. Открытыми глзми он смотрел н трвинки, росшие около, и кзлось стрнным, что все это было и кончилось, он вот живет, и кругом рстет трв, и все кругом ткое же, кк было утром.

Солнце зктывется з степью, оно крсное и пыльное, и мгновення южня темнот нчинет ползти со всех сторон.

Школенко долго смотрит кругом н вечернюю степь, и н лице его появляется горькое выржение.

— Что смотрите? — спршивю я.

— Смотрю, куд доктил он нс, — длеко он нс допятил.

Но когд-то ведь и слово «Бородино» знли только в Можйском уезде, оно было уездным словом. А потом з один день стло всенродным…

«Крсня звезд», 11 сентября 1942 г.

Бессмертня фмилия

Прошлой осенью, еще н Десне, когд мы ехли вдоль левого берег ее, у ншего «виллис» спустил скт, и, пок шофер нкчивл его, нм пришлось с полчс, поджидя, лежть почти н смом берегу. Кк это обычно бывет, колесо спустило н смом неудчном месте — мы зстряли около нводившегося через реку временного мост.

З те полчс, что мы тм просидели, немецкие смолеты двжды появлялись по три-четыре штуки и бросли мелкие бомбы вокруг перепрвы. В первый рз бомбежк прошл зурядно, то есть кк всегд, и сперы, рботвшие н перепрве, прилегли кто где и переждли бомбежку леж. Но во второй рз, когд последний из немецких смолетов, оствшись один, продолжл, нзойливо жужж, бесконечно крутиться нд рекой, мленький чернявый мйор-спер, комндоввший постройкой, вскочил и нчл ожесточенно ругться.

— Тк они и будут крутиться весь день, — кричл он, — вы тк и будете лежть, мост тк и будет стоять! После войны мы тут железнодорожный построим. По местм!

Сперы один з другим поднялись и, с оглядкой н небо, продолжли свою рботу.

Немец еще долго кружился в воздухе, потом, увидев, что одно его жужжние перестло действовть, сбросил две последние, оствшиеся у него мелкие бомбы и ушел.

— Вот и ушел, — громко рдовлся мйор, приплясывя н крю мост, тк близко от воды, что, кзлось, он вот-вот упдет в нее.

Я, нверное, збыл бы нвсегд об этом мленьком эпизоде, но некоторые обстоятельств впоследствии мне нпомнили о нем. Поздней осенью я снов был н фронте, примерно н том же нпрвлении, снчл н Днепре, потом з Днепром. Мне пришлось догонять длеко ушедшую вперед рмию. Н дороге мне брослсь в глз одн, постоянно, то здесь, то тм, повторявшяся фмилия, которя, кзлось, был непременной спутницей дороги. То он был нписн н куске фнеры, прибитом к телегрфному столбу, то н стене хты, то мелом н броне подбитого немецкого тнк: «Мин нет. Артемьев», или: «Дорог рзведн. Артемьев», или: «Объезжть влево. Артемьев», или «Мост нведен. Артемьев», или, нконец, просто «Артемьев» и стрелк, укзывющя вперед.

Судя по содержнию ндписей, нетрудно было догдться, что это фмилия ккого-то из сперных нчльников, шедшего здесь вместе с передовыми чстями и рсчищвшего дорогу для рмии. Но н этот рз ндписи были особенно чсты, подробны и, что глвное, всегд соответствовли действительности.

Проехв добрых двести километров, сопровождемый этими ндписями, я н двдцтой или тридцтой из них вспомнил того чернявого «мленького мйор», который комндовл под бомбми постройкой мост н Десне, и мне вдруг покзлось, что, может быть, кк рз он и есть этот тинственный Артемьев, в кчестве сперного нгел-хрнителя идущий впереди войск.

Зимой н берегу Буг, в рспутицу, мы зночевли в деревне, где рзместился полевой госпитль. Вечером, собрвшись у огоньк вместе с врчми, мы сидели и пили чй. Не помню уж почему, я зговорил об этих ндписях.

— Д, д, — скзл нчльник госпитля. — Чуть ли не полтысячи километров идем по этим ндписям. Знменитя фмилия. Нстолько знменитя, что дже некоторых женщин с ум сводит. Ну, ну, не сердитесь, Вер Николевн, я же шучу!

Нчльник госпитля повернулся к молодой женщине-врчу, сделвшей сердитый протестующий жест.

— А тут не нд чем шутить, — скзл он и обртилсь ко мне: — Вы ведь дльше вперед поедете?

— Д.

— Они вот смеются нд моим, кк они говорят, суеверным предчувствием, но я ведь тоже Артемьев, и мне кжется, что эти ндписи н дорогх оствляет мой брт.

— Брт?

— Д. Я потерял его след с нчл войны, мы с ним рсстлись еще в Минске. Он до войны был инженером-дорожником, и вот мне все почему-то кжется, что это кк рз он. Больше того, я верю в это.

— Верит, — прервл ее нчльник госпитля, — д еще сердится, что тот, кто оствлял эти ндписи, к своей фмилии не прибвил иницилов.

— Д, — просто соглсилсь Вер Николевн, — очень обидно. Если бы еще был ндпись «А. Н. Артемьев» — Алексндр Николевич, я был бы совсем уверен.

— Дже, знете, что сделл? — снов перебил нчльник госпитля. — Он один рз к ткой ндписи приписл внизу: «Ккой Артемьев? Не Алексндр Николевич? Его ищет его сестр Артемьев, полевя почт ноль три девяносто „Б“».

— Првд, тк и нписли? — спросил я.

— Тк и нписл. Только ндо мной все смеялись и уверяли, что кто-кто, сперы редко идут нзд по своим же собственным отметкм. Это првд, но я все-тки нписл… Вы, когд поедете вперед, — продолжл он, — в дивизиях н всякий случй спросите, вдруг нткнетесь. А вот тут я вм нпишу номер ншей полевой почты. Если узнете, сделйте одолжение, нпишите мне две строчки. Хорошо?

— Хорошо.

Он оторвл кусочек гзеты и, нписв н ней свой почтовый дрес, протянул мне. Пок я прятл в крмн гимнстерки этот клочок бумги, он провожл его взглядом, кк бы стрясь зглянуть в крмн и проследить, чтобы этот дрес был тм и не исчез.

Нступление продолжлось. З Днепром и н Днестре я все еще встречл фмилию «Артемьев»: «Дорог рзведн. Артемьев», «Перепрв нведен. Артемьев», «Мины обезврежены. Артемьев». И снов просто «Артемьев» и стрелк, укзывющя вперед.

Весной в Бессрбии я попл в одну из нших стрелковых дивизий, где в ответ н вопрос о зинтересоввшей меня фмилии я вдруг услышл от генерл неожиднные слов:

— Ну, кк же, это же мой комндир сперного бтльон — мйор Артемьев. Змечтельный спер. А что вы спршивете? Нверное, фмилия чсто попдлсь?

— Д, очень чсто.

— Ну еще бы. Не только для дивизии, для корпус — для рмии дорогу рзведывет. Весь путь впереди идет. По всей рмии знменитя фмилия, хотя и мло кто его в глз видел, потому что идет всегд впереди. Знменитя, можно скзть дже — бессмертня фмилия.

Я снов вспомнил о перепрве через Десну, о мленьком чернявом мйоре и скзл генерлу, что хотел бы увидть Артемьев.

— А это уж подождите. Если ккя-нибудь времення остновк у нс будет — тогд. Сейчс вы его не увидите — где-то впереди с рзведывтельными чстями.

— Кстти, товрищ генерл, кк его зовут? — спросил я.

— Зовут? Алексндр Николевич зовут. А что?

Я рсскзл генерлу о встрече в госпитле.

— Д, д, — подтвердил он, — из зпс. Хотя сейчс ткой вояк, будто сто лет в рмии служит. Нверное, он смый.

Ночью, порывшись в крмне гимнстерки, я ншел обрывок гзеты с почтовым дресом госпитля и нписл врчу Артемьевой несколько слов о том, что предчувствие ее подтверждется, скоро тысяч километров, кк он идет по следм своего брт.

Через неделю мне пришлось пожлеть об этом письме.

Это было н той стороне Прут. Мост еще не был нведен, но дв испрвных пром, рботвшие, кк хороший чсовой мехнизм, монотонно и беспрерывно двиглись от одного берег к другому. Еще подъезжя к левому берегу Прут, я н щите рзбитого немецкого смоходного орудия увидел знкомую ндпись: «Перепрв есть. Артемьев».

Я пересек Прут н медленном проме и, выйдя н берег, огляделся, невольно ищ глзми все ту же знкомую ндпись. В двдцти шгх, н смом обрыве, я увидел мленький свеженсыпнный холмик с зботливо сделнной деревянной пирмидкой, где нверху, под жестяной звездой, был прибит квдртня дощечк.

«Здесь похоронен, — было нписно н ней, — пвший слвной смертью спер при перепрве через реку Прут мйор А. Н. Артемьев». И внизу приписно крупными крсными буквми: «Вперед, н зпд!»

Н пирмидке под квдртным стеклом был вствлен фотогрфия. Я вгляделся в нее. Снимок был стрый, с обтрепнными крями, нверное, долго лежвший в крмне гимнстерки, но рзобрть все же было можно: это был тот смый мленький мйор, которого я видел в прошлом году н перепрве через Десну.

Я долго простоял у пмятник. Рзные чувств волновли меня. Мне было жль сестру, потерявшую своего брт, не успев еще, быть может, получить письм о том, что он ншл его. И потом еще ккое-то чувство одиночеств охвтывло меня. Кзлось, что-то не тк будет дльше н дорогх без этой привычной ндписи «Артемьев», что исчез мой неизвестный блгородный спутник, охрнявший меня всю дорогу. Но что делть. Н войне волей-неволей приходится привыкть к смерти.

Мы подождли, пок с пром выгрузили нши мшины, и поехли дльше. Через пятндцть километров, тм, где по обеим сторонм дороги спусклись глубокие оврги, мы увидели н обочине целую груду нвленных друг н друг, похожих н огромные лепешки немецких противотнковых мин, н одиноком телегрфном столбе фнерную дощечку с ндписью: «Дорог рзведн. Артемьев».

В этом, конечно, не было чуд. Кк и многие чсти, в которых долго не менялся комндир, сперный бтльон привык нзывть себя бтльоном Артемьев, и его люди чтили пмять погибшего комндир, продолжя открывть дорогу рмии и ндписывть его фмилию тм, где они прошли. И когд я вслед з этой ндписью еще через десять, еще через тридцть, еще через семьдесят километров снов встречл все ту же бессмертную фмилию, мне кзлось, что когд-нибудь, в недлеком будущем, н перепрвх через Немн, через Одер, через Шпрее я снов встречу фнерную дощечку с ндписью: «Дорог рзведн. Артемьев».

«Крсня звезд», 24 мя 1944 г.

Алексей Николевич Толстой

Рсскзы Ивн Судрев

Ночью в сенях н селе

Русский человек любит выскзться, — причину этого объяснить не берусь. Иной шуршит, шуршит сеном у тебя под боком, вздыхет, кк по мме родной, не дет тебе звести глз, д и пошел мягким голосом колобродить про свое отношение к жизни и смерти, покуд ты окончтельно не зснешь. А бывют и ткие, — з веселым рзговором вдруг уствится н рюмку д еще кшлянет, будто у него душ к горлу подступил, и ни к селу ни к городу нчинет освобождть себя от мыслей…

А мыслей з эту войну нкопилось больше, чем полгется человеку для естественного существовния. То, что нши деды и отцы недодумли, приходится додумывть нм в смый короткий срок, иной рз — между двумя фугскми… И делть немедленный вывод при помощи оружия… Непонятно говорю?

Дед мой был крепостным у грф Воронцов. Отец крестьянствовл ни штко ни влко, жил беспечно, кк трв рстет, что добудет — прогуляет, ззовет гостей и — ему ничего не жлко, к рождеству все подчистит: ни солонинки н погребище, ни курей, ни уток. А он знй смеется: «Веселому и могил — пухом, чй, живем один рз…» Ох, любил я ппшку!.. Советскя влсть потребовл от него серьезного отношения к жизни, — ппшк мой обиделся, не зхотел идти в колхоз, продл он корову, зколотил избу и вместе с мчехой моей уехл н Дльний Восток… А мне, его сыну, уже пришлось решть госудрственную здчу, и решть не кое-кк, тк, чтобы немец меня испуглся, чтобы немцу скучно стло н ншей русской земле. Он стоек в бою, я — стойче его, его сломю, не он меня… Он, кк бык, прет з пищей. Ему рзрешено детей убивть… Он похбник. Я же руку нмну, погуляв клинком по немецким шеям, кк было в феврле, и этой же рукой пишу стихи…

Двеч вы првильно зметили, что я пишу стихи. Печтлся во фронтовой гзете… «У тебя, Судрев, — это личные слов редктор, — темтическое и боевое крепко выходит, лирику ндо бросить…» А и верно — ну ее в болото. Звел я тетрдь для тких стихов, но в походе пропл вместе с конем Беллерофонтом, — ткой у меня был конь… До сих пор жлко этого коня… В мрте рнило меня в обе ноги без повреждения кости, думю — лягу в госпитль, кто нпоит, нкормит коня? Докзл врчу, что могу остться при эскдроне, и в смом деле легко попрвился… А он, Беллерофонт, понимет — животное — чего мне стоит в лютый мороз в одних подштнникх проковылять с ведерком от колодц к конюшне, — в лицо мне дышл и губой трогл… Стихов не зписывю, лирику ношу в груди.

Не тк двно видел в одном чстном доме кртину, — средней величины, д и ничего в ней не было особенного, кроме одного: предствляете — лесок, речонк, смя что ни н есть тихя, русскя, и по берегу бежит тропинк в березовую рощу. Взглянул я и все понял, — х, сколько жил, и не мог словми вырзить этого!.. А художник нписл тропинку, и я чувствую — н ней следочки, тянет он меня, умру я з нее, это — моя родин… Опять непонятно говорю?

Предствляете: в деревне, н звлинке, сидит струшк, худя, древняя, лицо подернуто могильной землей, одни глз живые. Я сел рядом. День прельский, солнышко, еще — снег кое-где и ручьи…

— Ну, ббушк, — спршивю, — кто же победит?

— Нши, крсные победят, русские.

— Ай д птриотк, — говорю. — Почему же ты все-тки тк уверенно думешь?

Долго ббушк не отвечл, руки положил н клюшку, глз, кк черня ночь, уствил перед собой. Я уж уходить собрлся.

— Двеч петухи шибко дрлись, — ответил, — чужой-то ншего оседлл и долбит и долбит, крыльями бьет, д слез с него, д зкукуречит… А нш-то вскочил и двй опять биться, двй того трепть и згнл его — куд, и хозяйк не нйдет.

Эт ббушк — был молодой — бегл по тропинке нд речкой, березу злмывл, шум лесной слушл… Теперь сидит н звлинке, путь ее кончен, впереди — земля рзрытя, но хочет он, чтобы ее вечный покой был в родной земле.

Вм, вижу, спть тоже не хочется. Кк только зенитки кончт стрелять, мы зснем. А пок рсскжу несколько првдивых историй. Пришлось видеть немло, — из кких только речек мой конь воду не пил и по эту и по ту сторону фронт… Подойдут рсскзы — печтйте, см-то я з слвой не гонюсь…

Кк это нчлось

Березовое полено кололось, кк стеклянное, под удром топор. Хорош был янврский денек, — спокойный дым нд знесенной снегом крышей подымлся и тял в небе, тком бирюзовом, с нежным отливом по крю, что кзлось, невозможно, будто в небе ткой холод; невысокое солнце глядело во все око н рзукршенную в иней плкучую березу.

Только вот человек здесь мучил человек. А хорошо бы вот тк — тюкть и тюкть колуном по немецким головм, чтобы кололись они, кк стеклянные… Всилий Всильевич зиндевелой врежкой вытер нос, опустил топор и оглянулся. Со стороны сел по дороге, бледно синевшей снным следом, шел в ушстой шпке низенький пренек, — вернее — ктился, рсстегнув полушубок, рзмхивя в помощь себе рукми.

Увязнув в снегу по пояс, он перевлился через плетень во двор, не здоровясь, сдернул шпку, — от стриженой головы его поднялся пр, — достл из шпки синевтый листочек.

— С смолет сбросили! — скзл, схвтил топор и с выдохом нчл тюкть по сучковтому полену, чтобы избвить себя от переизбытк возбуждения.

Этого преньк звли Андрей Юденков. Весной он окончил в Ельне среднюю школу, где директорствовл Всилий Всильевич, и нчл готовиться к университетским экзменм, но был призвн в рмию и в злосчстных боях под Вязьмой попл в плен. В то время еще живы были устревшие понятия о том, кк ндо воевть: если окружен — знчит, проигрл, клди оружие. Тогд еще не был доподлинно известен немецкий хрктер: с виду кменный, но истерический и хрупкий, если удрить по немцу с достточной решимостью. Но — з нуку плтят. Поплтился и Андрей Юденков. Вместе с другими военнопленными его згнли н болото, обнесенное проволокой, где все они простояли по колено в жидкой грязи четверо суток под дождем, без еды. Некоторые не выстояли, — повлились, утонули. Н пятый день обессилевших людей погнли н зпд. В пути тоже многие ложились, и тогд слышлись выстрелы, н которые никто не оборчивлся.

Когд проходили деревней, отовсюду — из-з плетня, или в приоткрытую клитку, или в пузырчтое окошечко глядели н унылую толпу военнопленных милосердные глз русских женщин и протягивлсь рук с хлебом, с куском пирог, иня женщин, пропустив угрюмого конвоир с втомтом н шее, из-под плтк доствл глиняный горшок: «Родные мои, молочк съешьте…»

Тут эти люди, кто по нерзумию своему млодушно положил оружие, узнли стыд, и кусок им мешл проглотить злоб. Тут многие, кто покрепче, нчли бежть, выбиря время в сумеркх, покуд конвоиры не згнли людей в срй. Тк и Андрей Юденков, отств, будто по нужде, кинулся з спиной конвоир в мелкий ельник и долго полз под выстрелми. Стороной от большк он добрлся до сел Стря Буд. Тк же, кк и другие бежвшие, он постучлся в незнкомую избу и скзл: «Возьмите в зятья…» По немецкому зкону з укрывтельство военнопленного полгется повешение. Из избы вышел хромой человек с седой щетиной н зячьей губе: «Нет, боимся, — ответил тихо, — проходи, милый». В другую избу его впустили. Пожиля женщин, мывшя в корыте лысого ребенк, подумв, ответил: «Ну что ж, девк у нс есть, ребенок есть — стршей дочери… Пропл у меня доченьк-то, немцы угнли в публичный дом… Оствйся, рботй в семье».

Тких, кк Андрей, зятьков н селе было несколько человек. Они жили в семьях, и с ними делили скудный кусок хлеб из-з одного лишь великого русского милосердия. Прислнный немцми нездешний строст Носков, жестокий, но трусливый, не особенно допытывлся — подлинные ли это зятья; он глядел лишь з тем, чтобы сдно было оружие, д отбирл именем гермнского комндовния теплые вещи, поросят и птицу, что еще не успели взять немецкие солдты.

Андрей, осмотревшись, нчл с этими людьми зговривть. Все они люто были злы н немцев, но все считли, что нше дело безндежно проигрно: Москв двно отдн, — об этом сообщили нселению бургомистры и стросты, — осттки Крсной Армии погибют где-то н Урле…

Андрей с досдой поднял вместе с звязшим топором сучковтое полено, грохнул его, рсколол.

Рзгоревшимися глзми Всилий Всильевич читл строки синенького листк, — в нем сообщлось, что миллионня фшистскя рмия рзгромлен по всему московскому фронту, отступет, брося тнки, ртиллерийские прки, мшины, и бесчисленными трупми своими устилет дороги и лесные дебри… Это было кк нежднное помиловние после смертного приговор… Он пошел с Андреем в избу, мимоходом, около печки, взял з плечи, повернул к себе низенькую, полную седую стриженую женщину — свою кормилицу, у которой жил н хуторе под видом племянник, крикнул ей в здрожвшее лицо:

— Кпитолин Ивновн, оствьте уныние, зводите блины… Есть колоссльные новости… Жив русский бог! — Прошел з перегородку и у стол вслух прочел еще рз синенький листок… Хлопнул по нему лдонью, зхохотл: — А кто в Россию не верил? А! Кто Россию хоронить собрлся? Поднялсь мтушк!..

Андрей тут же рсскзл, кк двеч услышл гул смолет, выскочил н двор: бтюшки — нш! А он уже пролетел, и з ним, кк голуби, листочки пдют…

— Я з ними бежть, по пузо в снегу, ж пр от меня… Всилий Всильевич, это все в корне меняет сущность дел…

— Рзумеется, меняет все в корне! — зкричл директор школы, сбегл куд-то и положил н стол прбеллум, жирный от мсл, и мешочек с птронми. — Сколько я ночей не спл, ждл этого листочк… Все обдумно! Нчнем мстить, Андрей…

— Вдвоем-то, с одним пистолетом, их — две роты, Всилий Всильевич…

— С чего-нибудь нчинть ндо. Первый человек тоже — догдлся взять острый кмень в руку, во что рзвернулось!

— Тогд втомтов не было, Всилий Всильевич, кменные топоры д личня хрбрость…

— Аг! Личня хрбрость! — Он поствил тощий плец перед носом Андрея… Никто никогд тким еще не видел директор школы, — небольшие глз его сверлили, кк бурвы, худощвое книжное лицо с козлиной бородкой, рзгорелось, осклилось не то от дикого смех, не то готовясь укусить. — Мы держим экзмен, великое историческое испытние, — говорил он тк, будто перед его пльцем сидел тысяч Андреев. — Пропдет ли Россия под немцем, или пропсть немцу?.. Н древних погостх деды нши поднялись из гробов — слушть, что мы ответим. Нм решть!.. Святыни русские, взорвнные немцми, рзмхивют колокольными языкми… Нбт? Пушкин любишь? Звезд эт горит в твоем сердце? Культуру ншу, честную, мужицкую, мудрую несешь в себе? Все мы виновты, что мло ее холили, мло ее берегли… Русский человек рсточителен… Ничего… Россия — велик, тяжел, вынослив… А знешь ли ты, ккя в русской тишине тится добродетель? Ккое милосердие под ситцевым плточком! Ккое смоотвержение!

Всилий Всильевич выговорил все это, и глз его помягчели. Зто у Андрея серые, широко рсствленные глз стли холодными и злыми и осунулось моложвое лицо с здорным носом. Всилий Всильевич скзл:

— Теперь — конкретно — нчинть ндо вот с чего: сегодня ночью идем в Струю Буду.

Лун в бледном рдужном круге высоко стоял нд белыми снегми с густыми кое-где тенями от корявой сосны, от печной трубы, одиноко торчвшей из знесенного пожрищ. Всилий Всильевич едв поспевл з Андреем, бойко скрипевшим вленкми по стеклянной колее. Андрей поднял руку и остновился, — впереди тихо, скучно выл собк. Тогд они свернули по цельному снегу и, тяжело дыш, вышли в село со стороны гумн и стли в тени сря. Черные окошечки в избх корявились от лунного свет. Вдлеке чихл и выстреливл грузовик, доносились отрывистые, не нши голос.

— Фрицы консервы и водку привезли, подождем, — скзл Андрей.

Когд н улице успокоилось, Андрей перемхнул через збор.

— Двйте з мной смелее, — и з руку перетщил во двор Всилия Всильевич, путвшегося в шубе.

Они постучлись н крылечке. Андрей крикнул:

— Строст, к тебе господ офицеры.

И когд в сенях зскрипели морозными доскми, Всилий Всильевич скзл по-немецки:

— Выходите, вы мне нужны.

— Сейчс, сейчс, господ, минуточку, — торопливо зшептли из сеней, отодвигя здвижку. Дверь приоткрылсь, и в лунный свет из черной щели потянулось умильное, с острым носом, рябовтое лицо.

Андрей кинулся н дверь, ввлился в сени, и тм нчлсь возня. Всилий Всильевич не срзу мог рзобрться в обстновке, — у его ног сопели, хрипели, ктлись… Все же рзличил, что нверху сидит строст, двигя лопткми, и он револьвером удрил по зтылку этого умильного человек…

— О-о-о-о-х, — протянул строст, — о-о-о-о-х, сволочи…

В жрко нтопленной комнте, едв освещенной привернутой лмпой, окошки были зкрыты ствнями, нд клеенчтым дивном, с которого несколько минут тому нзд соскочил строст, откинув брний тулуп и уронив н пол грязную ситцевую подушку, был приколот открытк — Гитлер в морской форме. Н голом столе рядом с пузырьком чернил и рскрытой конторской книгой лежл новенький втомт, — то, з чем они сюд пришли.

— Теперь ты соглсен, что мы уже неплохо вооружены? — спросил Всилий Всильевич с усмешкой, сдвинувшей нбок его бородку. — Бери втомт, я возьму книгу, идем к Леньке Влсову.

Стросту из предосторожности они отнесли из сеней в срй и бросили н дров. Нд тихим селом стоял месяц в морозных рдугх, но не волшебные скзки рсскзывл он спящим людям, — лучше бы ему взойти крсным, кк кровь из змученного сердц, рскленным, кк ненвисть…

— Чего вы все голову здирете, воздух спокойный, — скзл Андрей. — Лезьте з мной, собк н дворе нет…

Леньк Влсов, с хмурым лицом, с сильной шеей, вышел к ним н мороз босиком, в одной неподпояснной рубшке. Рзглядывя трофейный втомт, поджимя ноги, выслушл крткое сообщение о сброшенной листовке, о необходимости немедленных пртизнских действий. Когд у него зстучли зубы, скзл:

— Идемте в избу. Это дел серьезные. Ндо з ребятми послть…

В темной избе, где пхло бедностью, говорили шепотом, змолкя, когд з перегородкой ворочлись женщины. В неясном свету, пробиввшемся сквозь морозное окошечко, видно было, кк одн из них вышл, ндевя в рукв полушубок; Леньк шепнул ей что-то, он, подойдя к печке, позвл юным голосом: «Вня, подй мне вленки мои», — стоя, всунул в них ноги и торопливо ушл со двор. Всилий Всильевич принялся было рзвивть те же идеи, что двеч перед Андреем, но Леньк перебил сурово.

— Сейчс гитция возможн только боем. Удстся нм хоть один грнизон уничтожить — поднимется десять сел. Оружие нужно. — И он позвл: — Вня, оденься, слезь к нм.

С печки соскользнул мльчик и стл близко к взрослым, подняв к ним большие глз. Когд Всилий Всильевич положил руку н его теплую мягковолосую голову, он отстрнился, — дескть, не время лскм.

— Нм нужно оружие, — скзл ему Леньк…

— Понятно.

— Имеется поблизости брошенное оружие? Вы, мльчишки, должны все знть.

— Имеется. Есть один мльчишк, Аркдий, тот больше моего знет, вм он скжет. Противотнковя пушк вм нужн? Есть две пушки — утоплены в речке. Снряды знем где. В лесу, в яме, одинндцть пулеметов зкопно. А еще в одном месте — ручные грнты и мины. Все покжем. Чего — вы собрлись немцев бить?

— Ну, это не твое дело.

— Кк это — не мое дело? — мужским голосом скзл мльчик и подтянул штны. — Меня можно пытть, от меня ничего не добьешься.

Всилий Всильевич присел, чтобы лучше рссмотреть его лицо, — оно было и детское, круглое, с пухлыми губми, и не по-детски серьезное. В избу один з другим явились пять человек фронтовиков и — последняя — девушк, которя з ними бегл. Рзмтывя плток, он ушл з перегородку. Всилий Всильевич у смого окошечк опять прочел листовку. Андрей, подняв ребром лдонь, скзл, что это призыв к борьбе. Один из фронтовиков ответил:

— Вот, знчит, кк дел оборчивются. Ну что ж, отольем немцу нши слезки… Пойдемте искть оружие…

Тк в эту ночь под носом у немцев произошл мобилизция пртизнского отряд в восемь человек, не считя двух мльчиков-рзведчиков. Вня и тот другой — Аркдий, всезнющий, повели пртизн, вооруженных лоптми, в темный лес и, не сбившись, покзли, где нужно копть. Из ямы — из-под снег и влежник — вытщили пулеметы, из них четыре были вполне готовые к бою. Неподлеку в другой яме откопли ящик с грнтми и штук двдцть мин. Мльчики уговривли вытщить из речки, из-подо льд, ткже обе противотнковые пушки и вызывлись дже сми нырять в воду:

— Вы, дяденьки, только сбегйте з пешней, рсколите лед, мы студеной воды не боимся.

Но пушки отложили до другого рз. Оружие еще досветл перенесли н хутор к Всилию Всильевичу. Жлко, не было только винтовок.

Нутро он опять колол дров, нпевя в бородку: «Ах ты, зимушк-зим, холодн больно был, все дорожки змел…» По чистому полю прибежл н лыжх Вня. Днем он не кзлся тким мленьким, — курносый и не вжный, кк двеч ночью.

— Немцы всполошились, ншли з дровми стросту Носков. Сейчс ходят по дворм, обыскивют, бьют… Крик стоит. Н Федюнином дворе грудного кк головой о косяк грохнут… Все нши ребят ушли в лес… А этот мльчишк, который с нми был, — не зню, врет, не зню, нет, — понимет по-немецки немного. Он слышл — они этой ночью ждут грузовиков… Скзывй, — чего тебе еще нужно узнть?

— Поди к Кпитолине Ивновне, он тебе блинов дст горячих…

Этой ночью километрх в десяти от сел Стря Буд колонн немецких грузовиков нлетел н мины. Кк только головня мшин высоко подскочил от резкого огненного удр, из хвойной чщи зстучли пулеметы. Немцм некуд было ни сворчивть, ни уходить: с обеих сторон дороги поднимлсь снежня стен. Их было (кк потом подсчитли) двдцть семь душ; они зметлись около грузовиков, дико вскрикивя, без толку стреляя и пдя. Из черной тени н лунную дорогу выбежл человек в черной шубе и другой — низенький, с втомтом. «Ур!» — зкричл человек, подняв руки. Тогд со снежных обочин посыплись пртизны, брося кувыркющиеся в воздухе грнты.

В несколько минут все было кончено. В шести зхвченных грузовикх, не считя переднего — сгоревшего, окзлись винтовки, огнеприпсы, продовольствие и эрзц-одеял. Все, что было нужно, пртизны взяли, остльное сожгли в мшинх.

Нутро Всилий Всильевич опять колол дров. Мимо пустынного хуторк в этот день прошло немло нроду. Кждый, звидев директор школы, кшлянув или другим способом обнружив свое нмерение, осторожно — околицей — сворчивл к его избенке. Через неделю в пртизнском отряде, под комндовнием Всилия Всильевич Козубского, нходилось свыше двухсот человек и две пушки. Тогд было приступлено к основной оперции — уничтожению в селе Стря Буд немецкого грнизон.

Семеро чумзых

Н помощь пртизнм прорвлсь через фронт крупня квлерийскя чсть. Смый прорыв был не сложен, — немцев обмнули демонстрцией в одном месте, глвные силы перешли через шоссе в другом. Но поход в сорокгрдусную стужу по лесным чщобм был небывло тяжел. Лошди вязли в снегу по брюхо; спешенным квлеристм приходилось утптывть ногми снег и подсекть деревья, чтобы протскивть сни и пушки; люди, змученные дневным переходом, ночевли в снегу, не зжигя костров.

Н седьмой день поход стло ясно, что людям нужно погреться. Для отдых определили пять деревень, рскинутых по берегм речонки близко одн от другой. В деревнях стояли немцы. Генерл прикзл знять их без шум, тк, чтобы фкельщики не успели поджечь домов, и тк к тому же, чтобы ни один немец не ушел оттуд.

В ночь деревни были обойдены, н дорогх выствлены зсды. Под звывние бесноввшейся вьюги, — будто все лешие из облсти собрлись сюд помогть русским, — спешенные эскдроны вместе с вихрями снег ворвлись в спящие деревни. Пять — одн з другой — зеленых ркет, пронизвших летящие снеговые тучи, оповестили, что прикз выполнен.

Генерл слез с коня около покосившегося, с кружевной резьбой, крылечк, озренного со стороны улицы догорющими стропилми; у крыльц уткнулся немец, будто рссмтривя что-то под землею, болотную шинель его уже зносило снегом. Генерл вошел в избу и потопл смерзшимися спогми: женщин в темном плтке, с бледным, измятым лицом, бессмысленно глядел н него, тихо причитывя…

— А ну-к — смоврчик, — скзл он, сбросил бурку н лвку, стщил меховую бекешу и сел под божницу, потиря опухшие от мороз руки. — А хорошо бы и бньку истопить…

Женщин мелко зкивл и, уйдя з перегородку, кжется, зжл себе рот, чтобы громко не зкричть.

С мороз в избу входили комндиры, все довольные, бойко вытягивлись, весело отвечли. Генерл нет-нет д и приклдывл лдони к пылвшим щекм с отросшей щетиной, — ему кзлось, что лицо от тепл рсширяется, кк бллон. А генерл следил з своей внешностью. «Вот черт, придется выспться рзок з семь дней…»

Смовр внес высокий пренек — лицо его было в лиловых глянцевитых рубцх, крие глз мягко посмеивлись, когд, сдунув пепел, он поствил смовр и нчл нливть в чйник.

— Это мть, что ли, вш? Чего он тк дурно воет?

— Все еще опомниться не может, — бойко ответил пренек. — Немцы уж очень нервные, — у нее крик-то ихний в ушх стоит.

— Немцы ли нервные, русские ли нервные, — без усмешки скзл генерл, обжигя пльцы о сткн. — А много ли в деревне вс — беглых военнопленных?

Пятнистый пренек опустил голову, опустил руки, сдерживясь, незметно вздохнул.

— Мы не виновты, товрищ генерл-мйор. Очутились мы позди немцев — между первым их и вторым эшелоном — кк рз одинндцтого сентября… Ну вот, и рссеялись…

— Иницитивы индивидульной у вс, бойцов, не ншлось — пробивться с оружием?.. Стыдно… (У преньк зтряслсь рук, прижтя к бедру.) Ну, иди, топи бню, утром поговорим.

Утром генерл, помывшийся в бньке, выспвшийся, выбритый и опять крсивый, вышел н крыльцо. С тепл дыхние перехвтило морозом. У крыльц, где сквозь чистый снег проступли лые пятн и немцы уже были убрны, стоял двешний пятнистый пренек и с ним шесть человек — н вид всем по восемндцти, девятндцти лет. Они сейчс же вытянулись.

— Аг, воинство! — скзл генерл, подходя к ним. — Беглые военнопленные? Ну что, ответственности испуглись? Крсня Армия, знчит, не н Урле. Крсня Армия см к вм пришл… Тк кк же вы рсценивете вш поступок, — сложили оружие перед вргом! Соглсны ему воду возить, кнониры чистить?

И он принялся их ругть обидными выржениями. Преньки молчли, лишь у одного глз зтумнились слезой, у другого между бровей легл упрямя морщин. Одеты все были худо, плохо — в стрые брньи полушубки, в короткие куртки, н одном — втня женскя кцвейк.

— Крснормейскую шинель променяли н ббий слоп! Честь н стыд променяли! Кому вы ткие нужны! — крепким голосом рссуждл генерл, похживя по фронту. — Немц бить — не кур щупть… Определите сми свою судьбу. Кто из вс может ответить простосердечно?

Ответил крепкий пренек с водянисто-голубыми глзми, с упрямой морщиной нд коротким носом:

— Мы вполне сознем свою вину, ни н кого ее не свливем. Мы обрдовлись вшему приходу, мы просим рзрешения нм кровью рсплтиться с фшистми… — Он кивнул н губстого преньк, с изумленной и счстливой улыбкой глядевшего н генерл. — Его, Констнтин Костин, сестр, Мвруня, нйден нми в лесу, повешення з ногу с изрезнным животом… Ее мы хорошо знли, у нс сердце по ней сохло… Тк что воду возить фшистм мы не соглсны…

Констнтин Костин скзл:

— Товрищ генерл-мйор, в вшей группе тнков нет. Мы знем, где брошенные тнки, мы можем их откопть и отремонтировть, — это нше предложение… Мы тнкисты.

— Ты что скжешь? — спросил генерл у пятнистого.

— Тнки есть. Неподлеку в болоте сидит «КВ» и дв средних. И еще знем, где тнки. Немцы пытлись их вытщить, целыми деревнями нрод сгоняли, д бросили. А мы знем, кк их вытщить. Конечно, нселение поснимло с них чсти, рстщило. Ремонт будет тяжелый. Я см мехник-водитель, — видите — у меня лицо чумзое: горел дв рз… но спрвился.

— Хорошо. Мы этот вопрос обсудим, — скзл генерл. — Подите хоть в немецкие, что ли, шинелишки оденьтесь, дьяволы.

Отдохнув сутки, квлерийские полки двинулись в пылющий войною крй, где действовло много мелких пртизнских отрядов и деснтников-пршютистов. Тм был «слоеный пирог». Не проходило ночи, чтобы ккую-нибудь деревню не окружили пртизны, подобрвшись по глубоким снегм. Чсовой, нствивший выше кски воротник брньего тулуп, со слбым криком пдл под удром нож. Пртизны входили в прелые, нбитые спящими немцми избы. Тот из немцев, кто умудрялся выскочить из этого д выстрелов, воплей, удров — н улицу, все рвно длеко не уходил, — одного влил пуля, другого пристукивл Дед Мороз, променявший скзочную и елочную профессию н выморживние немцев. Проселки стли непроезжими. По большкм просккивли лишь грузовые колонны под сильной охрной, и то не всегд. Движение по железной дороге прекртилось, — путь был згроможден подорвнными н минх провозми и вгонми, вствшими дыбом друг н друг. Немцы теряли голову в этой «проклятой русской нрхии».

Двигясь широким фронтом, квлерийские полки выбивли немецкие грнизоны и к концу мрт месяц помогли пртизнм воссоединить под советским флгом несколько рйонов. Нрод повеселел. Повсюду искли оружие, укрепляли деревни, где у околиц стояли н охрне девушки с винтовкми. Но долгя в этот год зим уже ломлсь, н крышх повисли сосульки, прилетели худые грчи и кружились, тревожно крич вокруг прошлогодних гнезд. Пошли рзговоры о том, что немцы н зпдной и северной стороне кря стягивют крупные силы. Генерл послл рзведть, — подлинно ли те семь преньков-тнкистов что-либо рзумное сделли з это время.

Семеро тнкистов сдержли слово. Дело у них нчлось с бочки трофейного бензин, про которую они тогд ничего не скзли генерлу. Они привели в порядок дв немецких трктор и отремонтировли один советский, утопленный колхозникми в пруду. Осенью в этих местх немецкие тнки окружили «КВ», и он, вместо того чтобы проложить себе путь пушкми и гусеницми или погибнуть со слвой, кинулся уходить лесом, проломил дорогу в столетних соснх и увяз в болоте по смую бшню.

Пешнями и топорми они вырубили кругом тнк тоннель в промерзшей земле, в котловн под перед тнк подвели бревн, — их тут много влялось под снегом после бесплодных немецких попыток; сняли с него цепи и, прикрепив к трем тркторм, рзом выдернули из ямы стотонную стльную крепость «КВ». Тогд они сели и покурили — в первый рз з дв дня и три ночи. Покурив, тут же в снегу уснули. Тнк они отволокли в деревню под нвес для сушки хлеб, и тогд нчлись большие хлопоты.

Н тнке не было крбюртор, все свечи ндо менять, поршневые кольц ни к черту не годились, вся оптик укрден, ствол пушки пробит нсквозь противотнковой пулей, и смое отчянное было то, что не окзлось инструментов, ни одного ключ, и, если бы эту рзвлину дже отпрвить н ремонтный звод, тм бы провозились с ней до седьмого поту. Тнкисты приуныли.

— Нобещли генерлу, эх, ребят, подлецми окзывемся, — млодушно скзл губстый Констнтин Костин.

— А кто же знл! — зкричл н него чумзый Федя Иволгин. — Ккому черту сиволпому, нпример, крбюртор пондобился! Щи н нем врить?

Они сидели вокруг тнк под нвесом, куд с одного кря метель нносил голубовтый, кк схр, сугроб дымящей поземкой.

— Шрики в бшне ндо менять, — тихо проговорил бшенный стрелок, худощвый брюнет, похожий н девушку с усикми, — дыру в стволе, в пушке пльцем, что ли, зткнуть?

— Товрищи, кончили психологию? — спросил тот смый — с водянисто-голубыми недобрыми глзми, техник-студент, москвич, Сшк Смохвлов. — А то я нчиню жлеть, что связлся с ткой сопливой компнией. — Он встл и зсунул руки в крмны длинной, ему до пят, гермнской шинели. — Вот мой прикз — н ремонт этого крокодил три недели сроку. Для этого ндо вытщить из болот об средних тнк, н них нйдем некоторые чсти. Не нйдем — пойдем по деревням, из избы в избу, отыщем все, чего не хвтет; у мужичков все припрятно. Кто со мной не соглсен, предлгю того зклеймить изменником родине…

Тнкисты помолчли, глядя, кк ветер отдувет ему полу немецкой шинели.

— Немного ты перехвтил, дружок, — скзл ему чумзый Федя Иволгин, — но в общем, конечно, првильно.

Все поднялись, взяли пешни, топоры, стли зводить тркторы. Вытщить из болот средние тнки окзлось много легче. Их тоже поствили под нвес. Трое тнкистов — Иволгин, Смохвлов и Костин — знялись рзборкой моторов. Четверо пошли н деревню — искть по дворм инструменты и рзные чсти — и действительно у одного мужик, кузнец, знчившегося в колхозе кустрем-одиночкой и лодырем, обнружили среди ржвых змков и примусовых горелок все три крбюртор.

Он пришел туд же под нвес, где стояли тнки. Звли его Гуср, был он жилистый и стройный, несмотря н год, с нсмешливым морщинистым лицом, н котором большой лоснящийся нос выдвл пристрстие к выпивке. Ядовито улыбясь, он слушл, ккие именно инструменты и ключи необходимо достть или немедленно сделть.

— Антиресно, — скзл он, — нтиресно, ведь меня уж двно собрлись в рхив сдть, д, знчит, опять пригодился кустрь-одиночк…

Н другой день он принес несколько ключей, тк отлично сделнных, что тнкисты удивились:

— Неужели, Гуср, это вш рбот?

— Антиресно, — скзл он ядовито, — нтиресно вше мнение о русском человеке… Кустрь-одиночк, пропойц… Тк… А кто пьян, д умен — дв угодья в нем… Нет, товрищи, поторопились вы судить русского человек.

У Гуср рбот тк и горел в рукх. Хитер он был до удивления. Н колхозной лошди сгонял н сожженную немцми провую мельницу и привез оттуд стльные тросы и чугунные шестерни, — из них смстерили под крышей сря подъемный крн и трктором вытщили из тнк бшню. Он бегл н лыжх по окрестным деревням и умудрился достть втогенную горелку и трофейные бллоны с кислородом. Он же подл простую идею: бронебойными снрядми прочистить от зусениц простреленный ствол пушки. Со второго выстрел бронебойным снрядом ствол стл снов глдок; сквозную дыру в нем, в которую выходили гзы, збили стльными пробкми и н это место нвели бндж из резинового шлнг. Пушк был кк только что с звод.

Тем временем тнкисты приволокли к срю еще четыре легких тнк. По деревням уже знли об этой рботе, и колхозники обшривли болот в поискх боеприпсов и тнков. Не проходило дня, чтобы к срю не подъезжли сни, — влил пр от клочкстой лошденки, которой в свое время побрезговли немцы, в снях сидел дед, с сосулькми н усх, с древним строгим взором круглых глз под изломнными бровями, и его внучонок, — мльчишк, не видно от земли, — звонко спршивл у чумзых от гри и мсл тнкистов:

— Эй, дяденьки, куд сложить сорокпятимиллиметровые осколочные?

Когд послнный генерл приехл в эту деревню, под крышей сря дымили горны, шипел ослепительно голубой втоген, грохотли молотки по стли; один средний и дв легких тнк стояли готовые к бою; «КВ», с ндетыми гусеницми, дымил и стрелял в выхлопную трубу, но еще не зводился.

— Передйте генерл-мйору, что здержк только з комндми, — скзл послнному лейтеннту с тонкими губми Сшк Смохвлов, — пускй пришлют смелых мехников-водителей и бшенных стрелков. Д пускй торопятся доствть горючее. Оптики у нс нет, — все поснимли немцы, приходится стрелять нводкой через дуло, это тоже возьмите н крндш… А покуд вы будете кнителиться, мы еще подкинем прочку крокодилов.

Лейтеннт молчливо все зписл в блокнот, не выржя ни удивления, ни восторг, пожл руки семерым чумзым, восьмому Гусру и улетел н «огороднике» бреющим полетом.

Тронулись нконец умные весенние воды и тк зтопили поля и лес, тк буйно вздулись речки и верхом потекли оврги, что и думть нечего было о войне. Колхозники готовились к севу. Девушки с винтовкми, скучющие у околиц, сдвинув брови, глядели н косяки перелетных птиц. Генерл прикзл достть побольше книг из местных библиотек, чтобы знять умы и сердц квлеристов рзумным чтением. Но н трист верст в окружности все библиотеки были уничтожены немцми, — удивительно, кк у них хвтило зботы сжечь столько книг. Ншелся только зтрепнный ромн Вльтер Скотт «Квентин Дорврд». Генерл проглотил его в одну ночь, леж без спог и гимнстерки н лвке у окн, з которым в беловтом свете пдли тяжелые кпли и по всей деревне кричли петухи. Зтем книжк пошл по взводм и эскдронм для чтения вслух.

Но земля просохл, и немцы, недовольные тем, что недостточно змучили русских людей, недостточно сожгли сел и деревень и порезли скот, двинулись в нступление десяткми бтльонов и сотней тнков н рзгром «мужичья». Но у «мужичья», не в пример прошлой осени, были теперь хорошо сформировнные и вооруженные пртизнские полки и, не в пример осени, всем был известен немецкий хрктер, от которого можно ждть только смерти русскому человеку.

По всему фронту вспыхнули бои. Н помощь пртизнм всюду, где стновилось тесно, поспевли квлерийские полки генерл. Это были прослвившиеся в декбрьских и янврских боях лихие полки — все из укринцев, донских, кубнских, терских и сибирских кзков. Они знли четыре зповеди: не признвть окружения, выходить при любых обстоятельствх из любой создвшейся обстновки, биться до последнего птрон и живым не сдвться, любить свое оружие и не брость его дже в смертный чс.

День и ночь немецкие смолеты проносились нд селениями, едв не здевя колесми соломенные крыши, бомбя и обстреливя все живое, по всем большкм и проселкм грохотли их тнки. Здч зключлсь в истреблении нцистов, в созднии ткого сопротивления, чтобы русскя земля стл для них землей отчяния.

Во время одного из первых боев двендцть немецких тнков, беспечно и близко один к другому, двиглись большком. Окружлсь большя групп пртизн, и тнки зходили им в тыл. Спрв столетние сосны шумели под свежим мйским ветром, слев рсстиллсь густя ольховя поросль. Оттуд, из этого мйского шум листвы, рздлся пушечный выстрел, и головной тнк, порженный в борт, остновился и здымил. Второй снряд рзбил гусеницу у другого тнк. Немцы зхлопнули люки и, стреляя из пулеметов, повернули в поросль, где, кк поняли они, скрывется пртизнскя пушк. Но это окзлось не пушкой. Рздвигя ольховые зросли, кк кбн из тростников, вылетел ржвой громдой «КВ». Немцы никк не могли ждть здесь советских тнков, д еще ткого не пробивемого никкими снрядми чудовищ.

«КВ», перевливясь, выехл н большк, почти в упор рсстрелял третий тнк, внезпно рзлетевшийся от взрыв, со всего ход влез сбоку н четвертый и рздвил его с чудовищным хрустом вместе с немцми. Уцелевшие тнки повернули и уползли з поворот дороги. Н «КВ» откинулся бшенный люк, из мшины н дорогу выскочили Сшк Смохвлов, Федя Иволгин и Лешк Ркитин, — похожий н девушку с усикми, — чумзые, возбужденные…

— Ну и сукин же кот этот Гуср! — зкричл Сшк Смохвлов. — Конечно, мотор брхлит! Двй, ребят, снимй у немцев крбюрторы…

В то же время н крутом берегу речки спешенный эскдрон Ивн Судрев сдерживл немцев н перепрве. Выли и рвлись немецкие мины, перед щелями, где сидели квлеристы, от сплошной звесы рзрывных пуль кипел и дымил земля, рвлсь шрпнель, проносились огромные крылтые тени бомбрдировщиков, с грохотом содроглся весь берег, и взметенные столбы, опдя, стучли комьями по шлемм и спинм людей. Немецкя пехот уже нчл выбегть из приречных зрослей, солдты нлегке, в одних рубхх, бежли по реке.

Тогд н выручку Ивну Судреву поспели дв тнк чумзых — средний и легкий. Они повисли н смом обрыве, нд рекой. Через несколько минут очень много немецких солдт поплыло по ее медленному течению, опустив в воду голову и ноги. Ивн Судрев поднял из щелей эскдрон, и русские сктились с обрыв н тех немецких пехотинцев, которые успели уже перепрвиться вплвь и н лодкх н эту сторону.

В бою легкий тнк погиб, — это был первя потеря смохвловского «тнкового бтльон». Средний, рсстреляв все боеприпсы, ушел в лес з пополнением. Ящики со снрядми лежли в яме, прикрытые ветвями. Когд Констнтин Костин и двое чумзых нчли вытскивть ящики и подвть их в тнк, безо всякой осторожности крич друг н друг, по всему лесу торопливо зстучли немецкие втомты, пули зщелкли по броне. Тогд чумзые, присев в яме н корточки, стли рзбивть ящики и передвть снряды через люк в моторе — четвертому, сидевшему в тнке. Автомтчики приближлись, — н виду перебегли от дерев к дереву. Трое чумзых, погрузив снряды, изловчсь, всккивли н гусеницу и — в люк; последним кинулся Констнтин Костин — вниз головой. Люк зхлопнули, и тнк погнлся з втомтчикми. Одного из них, офицер, взяли живым, отвезли в штб.

Тков был первый бой «семерых чумзых», кк их потом прозвли. Генерл вызвл к телефону стршину Смохвлов и лично поблгодрил его и остльных товрищей з стойкость. Чумзые поняли это кк то, что родин их простил.

Нин

Чем здоровее человек д чем грубее и проще жизнь нш, тем он чувствительнее. Не тк ли?.. Пустое болтют, будто у Ивн Судрев вовсе нет нервов. Кк нчнешь иной рз вздыхть, привяжутся жлостливые воспоминния, — уходишь от рзговоров, ложишься н трву… Ветер кчет трвинки, метелки, виден крй неб… И сердце стучит в землю: мтушк, земля родня, отворись, прилскй дорожного человек…

Вспоминется мне один случй в нчле войны. Вм известно — и рсскзывть не стоит, в кком крсивом положении окзлись нши погрничные войск, когд он в первый же день рзбомбил нши эродромы. В тылу некоторые и до сих пор говорят, будто чсти Крсной Армии тогд бежли. Нет, не оскорбляйте безвестных могил, в них лежт преднные сыны родины, — жизнью своей они купили возможность ншей победы. Об их груди рзбилось безудержное немецкое нхльство. Стволы пулеметов и винтовок нклялись докрсн — тк мы дрлись отступя. Он окружл нс бесчисленными тнкми, втомтчикми, бомбил и збрсывл минми, кк хотел. Мы пробивлись и пробились; нм было туго, но и немец ужснулся от своих потерь.

Не спорю, — были среди нс млодушные. Вылежв без пмяти бомбежку, отряхивлись и глз отворчивли: «Ну, его взял…» Эти сдвлись. И еще был причин. Нс многому учили, но не все крепко усвоили, что в бою у кждого должн быть иницитив. Мы глядели н комндир, — он отвечл з все… А если он убит? Мы — без головы?.. Вот что тогд губило многие чсти… И тогд же стл рсти у нс иницитив… Нрод смышленый, в дрке злой… Гордость нш стонл. Кк прздник ждли — добрться до него врукопшную.

Немн остлся позди. Мы потеряли связь с чстями. И тут немец нвлился со всех сторон. Мы нскоро вырыли узкие щели, сидим в них — бронебойных пуль у нс и тех нет. А он клюет нс минми со всех сторон, смолеты — волн з волной, земля скрипит от взрывов, пыль, вонючя грь, в глзх, ушх збито песком. Иной подлец тк низко пронесется, поливя из пулеметов, — белесую рожу его успеешь рзглядеть.

А мы сидим. Зповеди нши помните? Не признем себя окруженными и — все. И ему остется смое нежелтельное — идти с нми н рукопшное сближение. И точно, — все стихло, ни выстрел, в небе — ни звук. Нчинем слышть, кк шумит лес. Высовывемся из щелей, видим — зрево зкт, большущее солнце в последний рз светит нм из-под тучи.

Берем легко рненных, способных держть винтовку или хоть ногми передвигть… Осторожно — перебежкми нпрвляемся к лесу. Тм, — знем, — групп втомтчиков и пулеметы. Ползем впритирку к трве между кочкми, — одн збот — ближе подобрться, н «ур». А ему бы уж время открыть по нс огонь.

Помню, — дрожь меня пробрл: что з черт! — мы уже в полуторст шгх, он должен нс обнружить, почему он молчит? Встю, прижимюсь грудью к березе, вглядывюсь, — н опушке никкого движения. В чем тут уловк? И вдруг нчинется трескотня в глубине лес, првее этого мест. Трссирующие пули, — синие, крсные, зеленые, — змелькли, потянулись ниткми. И слышим — русское «ур»! Глотки у нс сми рзинулись, — мы поднялись и тоже — «ур»! Проскочили то место, где еще днем сидели немцы, и встретили их в лесной чще. И отвели душу н этих втомтчикх.

Произошло вот что: отствшя от одного полк неполня рот под комндой лейтеннт Моисеев, пробивясь н восток, рзведл о ншем окружении и, будучи в соседстве, решил нс выручить, — с тылу удрил по втомтчикм. Мы в этот прорыв и вышли.

Моисеев был пылкий человек, рожден воином. Кто он ткой н смом деле, мы тк и не узнли, — кжется, служил где-то в Зпдной Белоруссии. Прямой, среднего рост, лицо невырзительное, обыкновенное; рукв гимнстерки зсучены по локоть; всегд смеялся добродушно, но взгляд — острый, умный. Д, есть золотые люди н Руси.

Пробивемся вместе с ротой Моисеев н восток. Сми ищем немцев, — грнизон ли, оствленный в деревне их первым эшелоном, или деснтников, — нпдем первые, и немцы перед нми бегут. Обросли мы бородми, черные все стли, уж не зню — от грязи ли, от злости. Бывло, Моисеев посмеивется: с ткой рмией д под музыку, д по Берлину пройтись, н стрх немкм, вот будет лихо…

Однжды около полустнк, где стоял рзбитый покинутый соств и только что побывли немцы, н зеленом-зеленом лугу, н нескошенной трве увидели лежщую молодую женщину. Руку положил под голову, другую прижл к простреленной груди, — был, кк спящя, опущены ресницы, ветерок шевелит кштновые волосы, только с уголк побледневшего рт — струечк крови. Около женщины ползет черноглзя девочк, лет двух, в плтьице горошком, тормошит ее и все повторяет: «Мм спит, мм спит…» Мы подошли. Девочк прижлсь к мтери, лдошкми сжл ее щеки и глядит н нс, кк испугнный глчонок.

«Товрищи, что тм, что тм?» — слышим. Бежит Моисеев, рвет н себе ворот гимнстерки. Мы молч рсступились. Он остновился и будто про себя, с удивлением: «Мои, мои, жен, дочь…» Схвтил девочку, притиснул к себе… Опустился у жены в изголовье и зплкл, зтянул, кк ребенок; тут и девочк зревел.

Бойцы, кто зсопев, кто вытиря глз, отошли. Я отобрл у Моисеев револьвер, и н некоторое время оствили его одного с девочкой; стли копть могилу под тремя кудрявыми березми.

Жен его, должно быть, бежл — в чем был — с дочкой из Белосток, пробирлсь где пешком, где н грузовике, где случйным поездом; н этом полустнке нездолго до нс немец их рзбомбил; выскочил, побежл по зеленому лугу. А у немецких летчиков, у желтогубых мльчишек, особенный спорт — пикировть до бреющего полет н бегущую без пмяти женщину с ребенком… Может быть, он чсу только не дождлсь встречи с мужем…

Вырыли могилу под березми, думли, что для одного человек, пришлось положить туд двоих. Присккл один из нших рзведчиков н зморенной лошденке, сообщил, что обнружен групп мотоциклистов н большке, который пересекл около этого полустнк железнодорожный путь. Можно было, конечно, отойти незметно, не ввязывться в дрку. Но подошел Моисеев с девочкой н рукх; у него дже лицо изменилось, стло серое, глз погсли. «Никк нет, я не соглсен, — скзл он, — хочу встретить их, кк должно… Только тк, только тк, товрищи». Поглдил девочку по головке и передл н руки бойцу, рненному в голову, и мне — повелительно: «Возвртите мое личное оружие».

Моисеев см провел всю оперцию, — в узком месте дороги нвлил деревья, посдил в зсду пулеметчиков и стрелков, и, когд немцы беспечно и с удивлением остновились около звл и здние мшины подтянулись, он истребил их огнем и штыкми, — всех до последнего человек. То ли он действительно искл смерти в этом бою, то ли душил его злоб, — он вертелся с винтовкой в смой гуще схвтки. Весь живот ему прошило из втомт. Все же он ншел силы, сел н дороге, оглядывя немецкое побоище… «Ну вот, Мруся, — скзл, видимо, уже немножко не в себе, — это по тебе тризн, хороним тебя с музыкой…» Повлился н левый бок, посиневшей рукой потщил из кобуры револьвер. У него был весь живот перерезн…

Похоронили их обоих в одной могиле. Девочк н рукх у того бойц, предствьте, не плкл, но глядел, кк взросля, когд зрывли ее мть и отц. Может быть, не понимл, что мы делем? Хотя — нет, — дети в эту войну понимют больше, чем нм кжется. У них в умишкх многое копошится и созревет со временем…

К вечеру в лесу, н привле, мы вскипятили воду в шлемх, помыли ншу девочку, звернули в плщ-плтку, устроили ей гнездо из ветвей и н охрну поствили с винтовкой бойц погрничник Мтвея Мхоткин, стршенного н вид мужчину. Девочк спл плохо, все просыплсь, звл: «Мм…» Мтвей ей говорил: «Спи, спи, не бойся…» Но уже н другой день он зтихл. Мтвей никому ее не доверял, см нес н рукх и добился, кк ее зовут; он долго не хотел говорить, потом вдруг скзл ему н ухо: «Нин…»

Еще много дней пробивлись н восток через немецкие зслоны, когд вплотную подошли к линии фронт, решили девочкой не рисковть. В местечке Немирово попросили незнкомую нм женщину Рину Михльчук, — понрвилсь он нм, поверили ей, — взять нше дитя. Что было у нс схр и белых глет — все отдли этой женщине в придное з Ниной. Уходили из Немиров — зглянули в ее хту. Нин прыгл у приемной мтери н рукх, женщин тихо плкл… Вот и вся моя история…

Остлсь нш Ниночк н зпде, у немцев. И могил под теми березми — у немцев…

Стрння история

Вот они!.. Поползли гуськом — один, другой, третий — с белым кругом, кк кошчий глз, с черным крестом… Прсковья Свишн перекрестилсь, стоя з спиной Петр Филиппович. Кк только згромыхли тнки, он подскочил н лвку к окошку, прилип к стеклу, но, когд он перекрестилсь, живо обернулся, усмехнулся редкими зубми в жесткую бородку. З тнкми прошли по грязной сельской улице огромные грузовики, нбитые ровно сидящими солдтми. Из-под глубоких шлемов — в сером влжном свете — немецкие лиц глядели пустыми глзми, тоже серые, мертвенные, брюзгливые.

Шум проходящей колонны зтих. И снов стли доноситься очень длекие громовые рскты. Петр Филиппович отвлился от окн. У него смеялись все морщины у глз, сми глз, чуть видные з прищуренными векми, поблескивли непонятно. Прсковья Свишн скзл:

— Господи, стрх-то ккой… Ну что ж, Петр Филиппович, может, теперь людьми будем?

Он не ответил. Сидел, стучл ногтями по столу, — небольшой, рыжий, с широкими ноздрями, плешивый. Прсковье Свишне хотелось зговорить об ихнем доме, но рот у нее был зпечтн робостью. Всю жизнь боялсь муж, с того дня, кк ее в четырндцтом году взяли из бедной семьи в богтую строобрядческую. С годми кк будто и обошлось. Этой весной, когд Петр Филиппович вернулся, отбыв десятилетний срок нкзния, он опять нчл его бояться, и теперь ей было это очень обидно: для чего ткой стрх? Он не бьет ее и не ругет, но, кк ни повернись, н все у него — усмешк, все у него ккие-то згдки. Прежде в доме не знли, кк и книги читют, теперь он приносил из сельской библиотеки гзеты и жег керосин, читя книги. Для этого привез очки с север.

Прсковья Свишн, ничего не выскзв, стл собирть обедть, нкрошил кпусты, луку, овощей, нлил в чшку жидкого квсу и сердито кликнул детей. Обедли с зплесневелыми сухрями, — зерно, мук, копченя гусятин и свинин — все было припрятно н всякий случй от немецких глз. Петр Филиппович, кк обычно, рньше чем взять ложку, вытянул немного руки из руквов, согнул их в локте и приглдил волосы лдонями, — эт был у него отцовскя привычк. Когд он выкинул руки, Прсковья Свишн вдруг скзл с женской непоследовтельностью:

— Вывеску сельсовет-то содрли, должны теперь нм вернуть дом.

Положив ложку и подтиря фртуком слезы, он без передышки зсыпл словми, — излилсь в длинной, сто рз слышнной, жлобе. Петр Филиппович и дети — мльчик, ткой же рыжий, кк отец, и двендцтилетняя дочь, с молочно-белым угрюмым лицом — молч продолжли хлебть крошнку. Нконец Прсковья Свишн выговорил то новое, что томило ее:

— В селе Блговещенском уголовник одного, — это все говорят, — бургомистром нзнчили, дли ему дом н кирпичном этже и лошдь… А у тебя, слв богу, зслуги-то выстрднные…

— А и дур же ты, Прсковья Свишн, всемирня, — только и ответил н это Петр Филиппович тк убежденно, что он оборвл и зтихл.

Н другой день пришли грузовики с немцми уже не в шлемх, в пилоткх. Офицеры зняли хороший, под железной крышей отцовский дом Петр Филиппович, что стоял через улицу, нискось от избенки, в которой он жил сейчс; солдты рзместились по избм. Еще з несколько дней до этого почти вся молодежь — девушки и преньки-подростки — скрылись из сел: кто-то их смнил. Немцм это очень не понрвилось. Н дверях комендтуры и у колодц они нклеили объявление, — н двух языкх, н хорошей бумге, — првил поведения для русских, с одним нкзнием — смертной кзнью. Потом нчлись повльные обыски. Перепугння Прсковья Свишн рсскзл, что есть у них один солдт — специлист по отыскивнию спрятнных поросят: тихонько зйдет н двор и нчинет похрюкивть, и — не отличишь, хрюкет и слушет. Действительно, н нескольких дворх ему откликнулись поросят, уж тк-то хорошо были спрятны н чердке… Уж тк-то эти ббы потом плкли…

Немцы отбирли все, обчищя избы догол. Прсковья Свишн изныл, тскя по ночм носильные вещи из сундук в подполье, оттуд — в золу, в подпечье или еще куд-нибудь. Нконец Петр Филиппович зкричл н нее, зтопл ногми: «Сиди ты спокойно или уйди, умри где-нибудь, сгинь!..» Дом их был будто под зпретом, его обходили. Нконец явились двое с винтовкми. Петр Филиппович ндвинул н глз кркулевый, еще отцовский, кртуз и спокойно пошел между солдтми. У крыльц комендтуры он остновился и посмотрел, кк длинный, в очкх, вполне интеллигентного вид, немец, подтщив к себе круглолицую девочку лет четырндцти, обшривл ее и щупл; он испугнно подствлял локти, шептл: «Не ндо, дяденьк, не ндо». Он притиснул ее между колен и большими крсными рукми сжл ей грудь. Он зплкл. Он толкнул ее в зтылок, — он споткнулсь, пошл; он попрвил очки и взглянул н Петр Филиппович, — не в лицо, не в глз, выше.

— Это и есть Петр Горшков? — спросил он, несколько здыхясь.

Вслед з длинным немцем Петр Филиппович вошел в дом, где он родился; вырос, женился, похоронил отц, мть, троих детей; дом этот всю жизнь висел н нем, кк лихо одноглзое н мужике, вцепившись в горб. Стены были свеже побелены, полы вымыты; в комнте — в три окн — пхло сигрми; в прежние времен здесь по большим прздникм семья Горшковых сдилсь з стол. Второй немец, осторожно положив перо, взглянул н вошедшего Петр Филиппович ткже выше головы и скзл по-русски:

— Снять кртуз и сесть н стул у двери.

Этот немец был хорошенький, с темными усикми, с блестящим пробором; н черных петлицх — серебряные молнии (которые в древнем, руническом, лфвите обознчли буквы «с» и «с», ткже глвные трибуты гермнского бог войны — Тор).

— Вш биогрфия нм известн, — зговорил он после продолжительного молчния, — вы были вргом Советской влсти, тким, ндеюсь, продолжете оствться. (Петр Филиппович, с кртузом н коленях, выствив бороду, глядел н господин офицер блестящими точкми сквозь морщинистые щелки.) Что мы хотим от вс? Мы хотим от вс: полного осведомления о нселении и особенно о связи с пртизнми; чтобы вы зствили нселение рботть; русские не умеют рботть; мы, немцы, этого не любим, — человек должен рботть от утр и до ночи, всю жизнь, инче его ждет смерть; н моей родине, у моего отц, есть мленькя мельниц, н ней рботет собк, — он день и ночь бегет в мельничном колесе; собк умное животное, он хочет жить, — этого я не могу скзть про русских… Итк, вы будете нзнчены бургомистром сел Медведовки. В понедельник вы будете присутствовть при кзни двух пртизн. После этого вы вступите в свои обязнности…

Петр Филиппович вернулся домой. Жен кинулсь к нему:

— Ну, что скзли-то тебе? Отддут нм дом?

— Кк же, кк же, — ответил Петр Филиппович, устло сдясь н лвку и рзмтывя шрф.

— Что еще скзли-то тебе?

— Велели, чтоб ты мне бню истопил.

Прсковья Свишн осеклсь, поджл губы, трщсь н муж. Но переспросить побоялсь… «А хотя и верно — сегодня ведь суббот, немцы порядок любят…» Ндел споги и пошл топить бню н берегу речонки.

Петр Филиппович хорошо попрился, нпился чйку и лег спть. А еще до свет его уже не было дом.

Пртизны, о которых тк беспокоился хорошенький немец с молниями н воротнике, имели штб — не тк длеко от сел Медведовки, если считть по прямой, но попсть туд было очень трудно: дорожки и едв зметные тропинки, известные только местным людям, вели через густые зросли ельник, ольхи и другой лесной путницы к болоту; посреди его н твердом острову помещлся штб; все подходы к нему охрнялись секретми; немцы не рисковли сунуть и носу в этот лес. Зйди туд чужой человек — услышл бы он, кк вдруг, где-то рядом, зстучл дятел, ему длеко откликнулсь кукушк, и пошли по всему лесу стрнные звуки — постукивние и посвисты, воронье кркнье, собчье потявкивние. Жутко бы стло чужому человеку.

Сегодня в безветрии моросил мелкий дождичек. В штбе пртизн знчительных оперций не предвиделось. Небольшие группы — в три, четыре человек — ушли, кк обычно: одни — в рзведку, другие — ствить мины н большке. Особя групп еще стемн поджидл проход воинского поезд. Тм, по обочине железнодорожного полотн, злитого известью, чтобы обнружить следы пртизн, оттопывли кждый свои дв километр немецкие чсовые, угрюмо и опсливо поглядывя по сторонм. В десяти шгх от них, в болотце, в осоке, под зломнными ветвями лежл нблюдтельниц — девушк, вооруження крбином и двумя черными грнтми величиной в гусиное яйцо; подльше, з вывороченным корневищем, сидел мльчик, — ему пришлось видеть, кк всю семью — мть, ббушку, сестренок — серо-зеленые солдты в шлемх зтолкли в срй с сеновлом и ночью срй зпылл, и среди криков слышлся голос мтери… Лицо у мльчик было желтое, в стрческих морщинкх, он тоже не спускл глз с немц, шгющего по полотну в глубоко ндвинутом шлеме.

Когд один из чсовых прошел то место, которое было нмечено пртизнми, з его спиной проворный пренек, в туго подпояснной стегной куртке, одним прыжком перескочил через полотно, держ перед собой втомт, и тотчс другой пренек, тк же бесшумно, кинулся из кустов и быстрыми движениями нчл подклдывть под рельс сложный и стршный снряд.

Грохоч по лесу, покзлся поезд, видный весь н звороте пути; попыхивющие белые клубы дым стллись к земле; путясь между высокими пнями и редкими тощими березкми. Огромный, приподнятый нд колесми, жрко дышщий провоз приближлся, — чсовые сошли с полотн, покзывя, что путь свободен. Перед провозом рздлся резкий взрыв, взлетел песчный смерч, кусок рельс, свистя осколкми, отскочил в сторону; провоз всей бурно несущейся тяжестью врезлся в шплы; сзди н его знесенный зд с треском нчли громоздиться вгоны, вдвигться один в другой, поворчивться и тяжело опрокидывться под откос. Из них с воплями посыплись серо-зеленые человечки…

Кроме тких дел, у пртизн было много и другой рботы в это утро. Нчльник штб, Евтюхов, тихо беседовл с гостем, нчльником конной рзведки, Ивном Судревым. Сидя около змскировнной землянки, н свленной сосне, под моросящим дождичком, они пили из консервных жестянок трофейное фрнцузское шмпнское, воспетое еще Пушкиным. В ткую сырость у обоих ныли стрые рны. Евтюхов рсскзывл о рзных трудностях и неполдкх, связнных с тем, что у него не хвтет сведений о готовящихся оперциях врг, о том, что происходит в немецких тылх.

— Нужен глубокий рзведчик, где его нйти? Вот мое горе.

— Твое горе основтельное, — рссудительно скзл Ивн Судрев и выплеснул из жестянки осттки слбого нпитк. — Без глубокой рзведки отвжный дерется с звязнными глзми, это есть бсурд.

Во время этого рзговор зколеблся седой от дождя ельник, осыпясь кплями, и появились две девушки в потемневших, нсквозь мокрых гимнстеркх, в коротких юбкх, в больших спогх. Держ в рукх винтовки с примкнутыми штыкми, они вели Петр Филиппович Горшков. Глз у него были звязны ситцевым плтком, он шел, протянув перед собой руки. Девушки, перебивя одн другую и опрвдывясь, рсскзывли, что этот человек взят ими в трех километрх отсюд и непонятно, кк он пробрлся через секреты.

— Это жирный крсь, — скзл Ивн Судрев нчльнику штб. — В Медведовке я у него рз ночевл, умен и хитер, интересно, что он скжет.

Петру Филипповичу рзвязли глз, девушки, перекинув з спину винтовки, с неохотой отошли от него. Петр Филиппович поднял голову, глядя н зтумненные вершины лес, вздохнул:

— К вм, собственно, я и шел, дело у меня к вм…

— Любопытно, ккое у вс ко мне может быть дело, — ответил нчльник штб, пристльно и холодно глядя н него. — Немцы, что ли, обижют?

— Ноборот, немцы меня не обижют… Я же десять лет отбывл нкзние з вредительство.

— Вм известно, Горшков, что вот вы — незвный — пробрлись сюд, но обртно трудно вм будет вернуться?

— Кк же, известно… Я и шел н смерть…

Нчльник штб переглянулся с Ивном Судревым и подвинулся н бревне:

— Д вы сядьте, Горшков, будет удобнее рзговривть. Зчем же вы избрли ткой сложный способ для смоубийств?

Петр Филиппович сел н бревнышке, сложил руки под животом…

— Принял, принял в рсчет, что вы мне не поверите… Подться было некуд — вчер вызвли меня и, видишь, предложили должность бургомистр… У немчиков — круговя порук, вот и меня решили связть преступлением: в понедельник должен быть при кзни двух вших пртизн…

Евтюхов не усидел н бревне.

— Фу-ты, черт!

У него дже брови перекосило, когд, ств перед Петром Филипповичем, он сверлил глзми его непроницемые щелки.

— Сядь, это всегд успеешь, — скзл ему Ивн Судрев. — Продолжйте, Горшков, мы вс слушем.

— Нперед вот что хочу вм скзть: действительно, я был вредителем и осужден првильно. Ни в ккой оргнизции не состоял, это мне пришили, — но — был зол, и все… Не верил, что мои дети будут жить хорошо, в досттке, в довольстве… Что я, стрик, умру со светлым сердцем, простив людям, кк полгется… Что похоронят меня с честью н русской земле… Не было у меня прощения… Ну, тм связлся с одним грономом. Дл он мне порошки… Подумл, подумл — коровы, кормилицы, лошдки, — чем же они виновты? Эти порошки я выбросил, этого грех н мне нет. Агроном-то все-тки поплся и н допросе меня оговорил… А я молчл со зл: лдно, ссылйте…

— Стрння история, — все еще не успокоившись, скзл нчльник штб.

— Чем же он стрння? Русский человек — простой человек, русский человек — хитро здумнный человек. Десять лет я прорботл в лгерях, — мло, что ли, передумно? Тк: стрдешь ты, Петр Горшков… Ах, извините, прибвлю только нсчет дом ншего, отцовского, под железной крышей, — беспокоится о нем Прсковья Свишн, но не я, это у меня двно отмерло… З ккую првду ты стрдешь? В городе Пустоозерске, что неподлече от ншего лгеря, при цре Алексее Михйловиче сидел в яме протопоп Аввкум. Язык ему отрезли з то, что не хотел молчть; с отрезнным языком, сидя в яме, писл послния русскому нроду, моля его жить по првде и стоять з првду, дже и до смерти… Творения Аввкум прочел, — тогд был одн првд, сегодня — другя, но — првд… А првд есть — русскя земля…

— Он убедительно говорит, — скзл Ивн Судрев нчльнику штб. — Продолжйте, Горшков, двйте короче к делу.

— Торопиться не будем, подойдем и к делу. Немчик, офицер, вчер рсскзл про свою собку, что умное и полезное животное, чего, говорит, нельзя скзть про русских. Смеются нд нми немцы-то… А? — Петр Филиппович неожиднно рзжл морщины и бесцветными круглыми, тяжелыми глзми взглянул н слуштелей. — Смеются они нд русским нродом: вон, мол, идет неумытый, нечесный, дурк дурком, — бей его до смерти!.. Вчер другой офицерик н улице, при всем нроде, щупть нчл девчонку, здрл ей юбку, здыхется см… Кк это понять? Антихрист, что ли, пришел? Русскя земля кончилсь? Влсть Советскя вооружил нрод и повел в бой, чтобы перестл смеяться нд ним проклятый немец… Стновое дело вы делете, товрищи, спсибо вм… Советскя влсть — нш, русскя мужицкя… Свой личный счет я двно зкрыл и збыл…

Петр Филиппович облокотился, прикрыл лдонью лоб козырьком кркулевого кртуз.

— Теперь — решйте… Ведите меня в лес, рсстреливйте… Я готов, только, ей-богу, будет обидно… Или — верьте мне. Предлгю: двть о них все сведения, я все буду знть, в штб рмии к ним проберусь, — хитрости у меня хвтит, рботть буду смело. Я смерти не боюсь, пыток не испугюсь.

Ивн Судрев и нчльник штб Евтюхов спустились в землянку и тм несколько поспорили. С одной стороны, трудно было поверить ткому человеку, с другой — глупо не воспользовться его предложением. Вылезли из землянки, и Евтюхов сурово скзл Петру Филипповичу, все тк же сидевшему н бревнышке:

— Решили вм поверить. Обмнете — под землей нйдем…

Петр Филиппович просветлел, встл, снял кртуз, поклонился:

— Это счстье. Большое счстье для меня. Сведения буду посылть — куд укжете, — через мою девчонку… Сынишк-то в мть пошел, слбый, дочк, Анн, в меня, ребенок злой, скрытный.

Петру Филипповичу звязли глз, и те же девушки увели его.

В понедельник, ткой же сырой и мутный, немецкие солдты с утр стли выгонять жителей н улицу, крич им непонятное и тыч рукой в сторону сельсовет. Тм, н небольшой площди, где еще недвно был плисдник со сттуей Ленин, снятой и рзбитой немцми, стоял гимнстик — дв высоких столб с переклдиной. Теперь н ней висели две тонкие веревки с петлями.

Весь нрод уже знл, что будут вешть комсомольц Алексея Свиридов, — его немцы подстрелили неподлеку от сел, в орешнике, — и Клвдию Ушкову, учительницу Медведовской нчльной школы; ее ткже взяли в орешнике, когд он пытлсь унести н себе Алексея Свиридов.

Солдты, взмхивя подбородкми и покрикивя, кк н скотину, которую гонят по пыльному шоссе в город н бойню, теснили нрод ближе к гимнстике. Дождь струился по их стльным шлемм, по морщинистым женским лицм, по детским щекм. Грязь чвкл под ногми. Только и было слышно, кк кто-нибудь слбо и болезненно вскрикивл, уколотый штыком.

Покзлся грузовик. В нем стоял учительниц, простоволося, бледня, кк покойниц, черное пльто рсстегнуто, руки связны з спиной. У ног ее сидел полуживой Свиридов. Был он убедительный и горячий пренек, н селе его любили, — ничего от него не остлось, змучили, — сидел кк мешок. Позди грузовик шгли об офицер, — длинный в очкх, с фотогрфическим ппртом, и хорошенький. Об солидно посмеивлись, поглядывя н русских.

Грузовик подъехл, повернулся и здом двинулся под гимнстику. Н него вскочили двое солдт. Тогд Клвдия Ушков, рскрыв глз, будто от непостижимого изумления, крикнул низким голосом:

— Товрищи, я умирю, уничтожйте немцев, клянитесь мне…

Солдт с рзмху лдонью зкрыл ей рот и сейчс же торопливо и неловко нчл ндевть петлю через зтылок н ее тонкую детскую шею.

Сидящий Алексей Свиридов зкричл рздирющим хрипом:

— Товрищи, убивйте немцев!..

Другой солдт удрил его по голове и тоже нчл нтскивть петлю.

В толпе все громче плкли. Грузовик резко дернул. Ноги Клвдии Ушковой поползли, тело ее нклонилось, точно пдя, и выпрямилось, свободно, — он первя повисл н тонкой веревке, нклонив к плечу простоволосую голову, зкрыв глз…

Н месте отъехвшего грузовик стоял Петр Филиппович, бургомистр. Весь нрод с ужсом увидел, кк он снял кртуз и перекрестился.

Нчльник штб несколько дней после кзни дожидлся Горшковой девочки в условленном месте, — в сумеркх, в оврге, в густом дубняке. Пришел см Горшков. Нчльник штб весь трясся, глядя н него. Он же, присев н корточки, тихим голосом нчл подробно рсскзывть, кк происходил кзнь.

— Нрод тк это и понял, что ушли от нс великомученики, святые-с… Нкз их предсмертный у всех в ушх… Что же ксется сведений, то будут они ткие…

И он стл сообщть столь вжные сведения, о которых нчльник штб и мечтть не мог. Он долго глядел широко рзинутыми глзми н Горшков:

— Ну, если ты врешь…

Петр Филиппович не ответил, только рзвел лдошкми, усмехнулся: из кртуз вынул плн, где крестикми были помечены немецкие склды бензин и боеприпсов.

— Ну, это ты оствь — плны чертить, — скзл ему Евтюхов, пряч бумжку в крмшек, — зпрещю тебе строжйше, должен все держть в пмяти… Никких документов! И больше см сюд не приходи, посылй девчонку…

Сведения Горшков окзлись точные. Один з другим немецкие склды взлетли н воздух. Угрюмя белолиця девчонк Анн прокрдывлсь почти кждый вечер в оврг и передвл и вжное и мловжное. Однжды он скзл, кк всегд, бубнящим рвнодушным голосом:

— Ппш велел скзть: получены новые втомты, ключи-то от склд у него теперь, — вм первым он отпустит втомты. Приходите звтр ночью; только нкзывл: в чсовых никк не стрелять, резть их беспременно…

Петр Филиппович рботл смело и дерзко. Он будто издевлся нд немцми, докзывл им, что действительно русский человек — хитро здумнный человек и не плоскому немецкому огрниченному уму тягться с трезвым вдохновенным, не знющим чсто дже крев возможностей своих, острым русским умом.

Об офицер были уверены, что ншли преднного им, кк собк хозяину, смышленого человек. Жили они в постоянном стрхе: под носом у них горели военные склды, происходили крушения поездов, и тких именно, в которых везли солдт или особо вжные грузы; им в голову не могло прийти, нпример, что в доброй половине полученных из Вршвы ящиков с оружием втомтов и пистолетов уже не было и со склд из Медведовки н фронт отсыллись тщтельно зкупоренные ящики с песком. Офицер, с молниями бог Тор н воротнике, не мог догдться, что стрнное нпдение в одну из непроглядных ночей н его дом имело целью похитить н несколько чсов его полевую сумку с чрезвычйно вжными пометкми н крте. См он отделлся испугом, когд среди ночи ззвенело рзбитое окно, что-то упло н пол и рвнуло тк, — не лежи он в это время н низкой койке, случилось бы непопрвимое. В белье он выскочил н улицу. По селу шл трескотня, солдты выбегли из изб, кричли: «Пртизнен!» — и стреляли в темноту. У его крыльц лежли двое зрезнных чсовых. Он только нутро хвтился сумки, но ее вскорости принес вместе с чемоднчиком и зпчкнным мундиром Петр Филиппович, — он ншел эти вещи здесь же н огороде, очевидно, пртизны бросили их, убегя.

Немцм дорого обошлось бургомистерство Петр Филиппович. Все же он поплся, — н мелочи, вернее, от высокомерной злобы своей к немчикм. Он похитил печть и блнк, взял со склд немецкую пишущую мшинку и поехл в село Струю Буду, где пртизнил отряд Всилия Всильевич Козубского. Директор школы нписл ему по-немецки пропуск в город, в штб рмии. Но Всилий Всильевич хотя и хорошо знл по-немецки, сделл ошибку в пдеже. Это и погубило Горшков. Его здержли и вместе с поддельным пропуском вернули в Медведовку. Об офицер, длинный и хорошенький, не хотели верить ткому непостижимому русскому коврству, но потом пришли в ярость: им все теперь стло понятно…

Это случилось в те дни, когд Крсня Армия прорвл н одном из учстков немецкий фронт и выбил немцев из сел и деревень. Н улице к Евтюхову подошл Анн, — волосы у девочки были кк колтун, збиты землей, лицо обтянутое, струшечье, пыльное плтьишко изодрно н коленях.

— Вы ппшу моего ищете?

— Д, д, что ткое с ним?

— Ншу избу сожгли немцы, мму, брт убили. Ппшу моего четыре дня пытли, он еще сейчс живой висит, идемте.

Анн, кк соння, пошл впереди Евтюхов к прежнему горшковскому дому под железной крышей. Обернулсь, с трудом приоткрыл зубы:

— Вы не думйте, ппшк мой ничего им не скзл…

В коровьем сре под переклдиной висел Горшков, в одних подштнникх, с синими опущенными ступнями; искривленное туловище его было все исполосовно, руки скручены з спиной, ребр выпячены, с првой стороны в грудь был всунут крюк, — он висел под переклдиной, повешенный з ребро…

Когд Евтюхов, крикнув ребят, попытлся приподнять его, чтобы облегчить муку, Петр Филиппович, видимо уже не в себе, проговорил:

— Ничего… Мы люди русские.

Русский хрктер

Русский хрктер! — для небольшого рсскз нзвние слишком многознчительное. Что поделешь, — мне именно и хочется поговорить с вми о русском хрктере.

Русский хрктер! Поди-к опиши его… Рсскзывть ли о героических подвигх? Но их столько, что рстеряешься, — который предпочесть. Вот меня и выручил один мой приятель небольшой историей из личной жизни. Кк он бил немцев — я рсскзывть не стну, хотя он и носит Золотую Звездочку и половин груди в орденх. Человек он простой, тихий, обыкновенный, — колхозник из приволжского сел Сртовской облсти. Но среди других зметен сильным и сорзмерным сложением и крсотой. Бывло, зглядишься, когд он вылезет из бшни тнк, — бог войны! Спрыгивет с брони н землю, стскивет шлем с влжных кудрей, вытирет ветошью чумзое лицо и непременно улыбнется от душевной приязни.

Н войне, вертясь постоянно около смерти, люди делются лучше, всякя чепух с них слезет, кк нездоровя кож после солнечного ожог, и остется в человеке — ядро. Рзумеется — у одного оно покрепче, у другого послбже, но и те, у кого ядро с изъяном, тянутся, кждому хочется быть хорошим и верным товрищем. Но приятель мой, Егор Дремов, и до войны был строгого поведения, чрезвычйно увжл и любил мть, Мрью Поликрповну, и отц своего, Егор Егорович. «Отец мой — человек степенный, первое — он себя увжет. Ты, говорит, сынок, многое увидишь н свете и з грницей побывешь, но русским звнием — гордись…»

У него был невест из того же сел н Волге. Про невест и про жен у нс говорят много, особенно если н фронте зтишье, стуж, в землянке коптит огонек, трещит печурк и люди поужинли. Тут нплетут ткое — уши рзвесишь. Нчнут, нпример: «Что ткое любовь?» Один скжет: «Любовь возникет н бзе увжения…» Другой: «Ничего подобного, любовь — это привычк, человек любит не только жену, но отц с мтерью и дже животных…» — «Тьфу, бестолковый! — скжет третий, — любовь — это когд в тебе все кипит, человек ходит вроде кк пьяный…» И тк философствуют и чс и другой, покуд стршин, вмешвшись, повелительным голосом не определит смую суть. Егор Дремов, должно быть стесняясь этих рзговоров, только вскользь помянул мне о невесте, — очень, мол, хорошя девушк, и уж если скзл, что будет ждть, — дождется, хотя бы он вернулся н одной ноге…

Про военные подвиги он тоже не любил рзглгольствовть: «О тких делх вспоминть неохот!» Нхмурится и зкурит. Про боевые дел его тнк мы узнвли со слов экипж, в особенности удивлял слуштелей водитель Чувилев.

«…Понимешь, только мы рзвернулись, гляжу, из-з горушки вылезет… Кричу: „Товрищ лейтеннт, тигр!“ — „Вперед, кричит, полный гз!..“ Я и двй по ельничку мскировться — впрво, влево… Тигр стволом-то водит, кк слепой, удрил — мимо… А товрищ лейтеннт кк дст ему в бок, — брызги! Кк дст еще в бшню, — он и хобот здрл… Кк дст в третий, — у тигр изо всех щелей повлил дым, — плмя кк рвнется из него н сто метров вверх… Экипж и полез через зпсной люк… Вньк Лпшин из пулемет повел, — они и лежт, ногми дрыгются… Нм, понимешь, путь рсчищен. Через пять минут влетем в деревню. Тут я прямо обезживотел… Фшисты кто куд… А — грязно, понимешь — другой выскочит из спогов и в одних носкх — порск. Бегут все к срю. Товрищ лейтеннт дет мне комнду: „А ну — двинь по срю“. Пушку мы отвернули, н полном гзу я н срй и нехл… Бтюшки! По броне блки згрохотли, доски, кирпичи, фшисты, которые сидели под крышей… А я еще — и проутюжил, — остльные руки вверх — и Гитлер кпут…»

Тк воевл лейтеннт Егор Дремов, покуд не случилось с ним несчстье. Во время Курского побоищ, когд немцы уже истекли кровью и дрогнули, его тнк — н бугре н пшеничном поле — был подбит снрядом, двое из экипж тут же убиты, от второго снряд тнк згорелся. Водитель Чувилев, выскочивший через передний люк, опять взобрлся н броню и успел вытщить лейтеннт, — он был без сознния, комбинезон н нем горел. Едв Чувилев оттщил лейтеннт, тнк взорвлся с ткой силой, что бшню отшвырнуло метров н пятьдесят. Чувилев кидл пригоршнями рыхлую землю н лицо лейтеннт, н голову, н одежду, чтобы сбить огонь. — Потом пополз с ним от воронки к воронке н перевязочный пункт… «Я почему его тогд поволок? — рсскзывл Чувилев, — слышу, у него сердце стучит…»

Егор Дремов выжил и дже не потерял зрение, хотя лицо его было тк обуглено, что местми виднелись кости. Восемь месяцев он пролежл в госпитле, ему делли одну з другой плстические оперции, восстновили и нос, и губы, и веки, и уши. Через восемь месяцев, когд были сняты повязки, он взглянул н свое и теперь не н свое лицо. Медсестр, подвшя ему мленькое зеркльце, отвернулсь и зплкл. Он тотчс ей вернул зеркльце.

— Бывет хуже, — скзл он, — с этим жить можно.

Но больше он не просил зеркльце у медсестры, только чсто ощупывл свое лицо, будто привыкл к нему. Комиссия ншл его годным к нестроевой службе. Тогд он пошел к генерлу и скзл: «Прошу вшего рзрешения вернуться в полк». — «Но вы же инвлид», — скзл генерл. «Никк нет, я урод, но это делу не помешет, боеспособность восстновлю полностью». (То, что генерл во время рзговор стрлся не глядеть н него, Егор Дремов отметил и только усмехнулся лиловыми, прямыми, кк щель, губми.) Он получил двдцтидневный отпуск для полного восстновления здоровья и поехл домой к отцу с мтерью. Это было кк рз в мрте этого год.

Н стнции он думл взять подводу, но пришлось идти пешком восемндцть верст. Кругом еще лежли снег, было сыро, пустынно, студеный ветер отдувл полы его шинели, одинокой тоской нсвистывл в ушх. В село он пришел, когд уже были сумерки. Вот и колодезь, высокий журвель покчивлся и скрипел. Отсюд шестя изб — родительскя. Он вдруг остновился, зсунув руки в крмны. Покчл головой. Свернул нискосок к дому. Увязнув по колено в снегу, нгнувшись к окошечку, увидел мть, — при тусклом свете привернутой лмпы, нд столом, он собирл ужинть. Все в том же темном плтке, тихя, неторопливя, добря. Пострел, торчли худые плечи… «Ох, знть бы, — кждый бы день ей ндо было писть о себе хоть дв словечк…» Собрл н стол нехитрое — чшку с молоком, кусок хлеб, две ложки, солонку и здумлсь, стоя перед столом, сложив худые руки под грудью… Егор Дремов, глядя в окошечко н мть, понял, что невозможно ее испугть, нельзя, чтобы у нее отчянно здрожло стренькое лицо.

Ну, лдно! Он отворил клитку, вошел во дворик и н крыльце постучлся. Мть откликнулсь з дверью: «Кто тм?» Он ответил: «Лейтеннт, Герой Советского Союз Громов».

У него зколотилось сердце — привлился плечом к притолоке. Нет, мть не узнл его голос. Он и см, будто в первый рз, услышл свой голос, изменившийся после всех оперций, — хриплый, глухой, неясный.

— Бтюшк, чего тебе ндо-то? — спросил он.

— Мрье Поликрповне привез поклон от сын, стршего лейтеннт Дремов.

Тогд он отворил дверь и кинулсь к нему, схвтил з руки:

— Жив, Егор-то мой? Здоров? Бтюшк, д ты зйди в избу.

Егор Дремов сел н лвку у стол н то смое место, где сидел, когд еще у него ноги не доствли до полу и мть, бывло, поглдив его по кудрявой головке, говривл: «Кушй, кстик». Он стл рсскзывть про ее сын, про смого себя, — подробно, кк он ест, пьет, не терпит нужды ни в чем, всегд здоров, весел, и — кртко о сржениях, где он учствовл со своим тнком.

— Ты скжи — стршно н войне-то? — перебивл он, глядя ему в лицо темными, его не видящими глзми.

— Д, конечно, стршно, ммш, однко — привычк.

Пришел отец, Егор Егорович, тоже сдвший з эти годы, — бородку у него кк мукой осыпло. Поглядывя н гостя, потопл н пороге рзбитыми вленкми, не спеш рзмотл шрф, снял полушубок, подошел к столу, поздоровлся з руку, — х, знкомя был широкя спрведливя родительскя рук! Ничего не спршивя, потому что и без того было понятно — зчем здесь гость в орденх, сел и тоже нчл слушть, полуприкрыв глз.

Чем дольше лейтеннт Дремов сидел неузнвемый и рсскзывл о себе и не о себе, тем невозможнее было ему открыться, — встть, скзть: д признйте же вы меня, урод, мть, отец! Ему было и хорошо з родительским столом и обидно.

— Ну что ж, двйте ужинть, мть, собери чего-нибудь для гостя. — Егор Егорович открыл дверцу стренького шкпчик, где в уголку нлево лежли рыболовные крючки в спичечной коробке, — они тм и лежли, — и стоял чйник с отбитым носиком, он тм и стоял, где пхло хлебными крошкми и луковой шелухой. Егор Егорович достл склянку с вином, — всего н дв сткнчик, вздохнул, что больше не достть. Сели ужинть, кк в прежние годы. И только з ужином стрший лейтеннт Дремов зметил, что мть особенно пристльно следит з его рукой с ложкой. Он усмехнулся, мть поднял глз, лицо ее болезненно здрожло.

Поговорили о том и о сем, кков будет весн и спрвится ли нрод с севом и о том, что этим летом ндо ждть конц войны.

— Почему вы думете, Егор Егорович, — что этим летом ндо ждть конц войны?

— Нрод осерчл, — ответил Егор Егорович, — через смерть перешли, теперь его не остновишь, немцу — кпут.

Мрья Поликрповн спросил:

— Вы не рсскзли, когд ему ддут отпуск, — к нм съездить н побывку. Три год его не видл, чй, взрослый стл, с усми ходит… Эдк — кждый день — около смерти, чй, и голос у него стл грубый?

— Д вот приедет — может, и не узнете, — скзл лейтеннт.

Спть ему отвели н печке, где он помнил кждый кирпич, кждую щель в бревенчтой стене, кждый сучок в потолке. Пхло овчиной, хлебом — тем родным уютом, что не збывется и в смертный чс. Мртовский ветер посвистывл нд крышей. З перегородкой похрпывл отец. Мть ворочлсь, вздыхл, не спл. Лейтеннт лежл ничком, лицо в лдони: «Неужто тк и не признл, — думл, — неужто не признл? Мм, мм…»

Нутро он проснулся от потрескивния дров, мть осторожно возилсь у печи; н протянутой веревке висели его выстирнные портянки, у двери стояли вымытые споги.

— Ты блинки пшенные ешь? — спросил он.

Он не срзу ответил, слез с печи, ндел гимнстерку, зтянул пояс и — босой — сел н лвку.

— Скжите, у вс в селе проживет Ктя Млышев, Андрея Степнович Млышев дочь?

— Он в прошлом году курсы окончил, у нс учительницей. А тебе ее повидть ндо?

— Сынок вш просил непременно ей передть поклон.

Мть послл з ней соседскую девочку. Лейтеннт не успел и обуться, кк прибежл Ктя Млышев. Широкие серые глз ее блестели, брови изумленно взлетли, н щекх рдостный румянец. Когд откинул с головы н широкие плечи вязный плток, лейтеннт дже зстонл про себя: поцеловть бы эти теплые светлые волосы!.. Только ткой предствлялсь ему подруг, — свеж, нежн, весел, добр, крсив, тк, что вот вошл и вся изб стл золотя…

— Вы привезли поклон от Егор? (Он стоял спиной к свету и только нгнул голову, потому что говорить не мог.) А уж я его жду и день и ночь, тк ему и скжите…

Он подошл близко к нему. Взглянул, и будто ее слегк удрили в грудь, откинулсь, испуглсь. Тогд он твердо решил уйти, — сегодня же.

Мть нпекл пшенных блинов с топленым молоком. Он опять рсскзывл о лейтеннте Дремове, н этот рз о его воинских подвигх, — рсскзывл жестоко и не поднимл глз н Ктю, чтобы не видеть н ее милом лице отржения своего уродств. Егор Егорович зхлопотл было, чтобы достть колхозную лошдь, — но он ушел н стнцию пешком, кк пришел. Он был очень угнетен всем происшедшим, дже остнвливясь, удрял лдонями себе в лицо, повторял сиплым голосом: «Кк же быть-то теперь?»

Он вернулся в свой полк, стоявший в глубоком тылу н пополнении. Боевые товрищи встретили его ткой искренней рдостью, что у него отвлилось от души то, что не двло ни спть, ни есть, ни дышть. Решил тк: пускй мть подольше не знет о его несчстье. Что же ксется Кти — эту знозу он из сердц вырвет.

Недели через две пришло от мтери письмо:

«Здрвствуй, сынок мой ненглядный. Боюсь тебе и писть, не зню, что и думть. Был у нс один человек от тебя, — человек очень хороший, только лицом дурной. Хотел пожить д срзу собрлся и уехл. С тех пор, сынок, не сплю ночи, — кжется мне, что приезжл ты. Егор Егорович брнит меня з это — совсем, говорит, ты струх свихнулсь с ум: был бы он нш сын — рзве бы он не открылся… Чего ему скрывться, если это был бы он, — тким лицом, кк у этого, кто к нм приезжл, гордиться нужно. Уговорит меня Егор Егорович, мтеринское сердце — все свое: он это, он был у нс!.. Человек этот спл н печи, я шинель его вынесл н двор — почистить, д припду к ней, д зплчу, — он это, его это!.. Егорушк, нпиши мне, Христ рди ндоумь ты меня, — что было? Или уж впрвду — с ум я свихнулсь…»

Егор Дремов покзл это письмо мне, Ивну Судреву, и, рсскзывя свою историю, вытер глз руквом. Я ему: «Вот, говорю, хрктеры столкнулись! Дурень ты, дурень, пиши скорее мтери, проси у нее прощенья, не своди ее с ум… Очень ей нужен твой обрз! Тким-то он тебя еще больше стнет любить».

Он в тот же день нписл письмо: «Дорогие мои родители, Мрья Поликрповн и Егор Егорович, простите меня з невежество, действительно у вс был я, сын вш…» И тк длее и тк длее — н четырех стрницх мелким почерком, — он бы и н двдцти стрницх нписл — было бы можно.

Спустя некоторое время стоим мы с ним н полигоне, — прибегет солдт и — Егору Дремову: «Товрищ кпитн, вс спршивют…» Выржение у солдт ткое, хотя он стоит по всей форме, будто человек собирется выпить. Мы пошли в поселок, подходим к избе, где мы с Дремовым жили. Вижу — он не в себе — все покшливет… Думю: «Тнкист, тнкист, — нервы». Входим в избу, он — впереди меня и я слышу:

«Мм, здрвствуй, это я!..» И вижу — мленькя струшк припл к нему н грудь. Оглядывюсь, тут, окзывется, и другя женщин. Дю честное слово, есть где-нибудь еще крсвицы, не одн же он ткя, но лично я — не видел.

Он оторвл от себя мть, подходит к этой девушке, — я уже поминл, что всем богтырским сложением это был бог войны. «Ктя! — говорит он. — Ктя, зчем вы приехли? Вы того обещли ждть, не этого…»

Крсивя Ктя ему отвечет, — я хотя ушел в сени, но слышу: «Егор, я с вми собрлсь жить нвек. Я вс буду любить верно, очень буду любить… Не отсылйте меня…»

Д, вот они, русские хрктеры! Кжется, прост человек, придет суровя бед, в большом или в млом, и поднимется в нем великя сил — человеческя крсот.

1942–1944

Андрей Плтонович Плтонов

Дерево Родины

Мть с ним попрощлсь н околице; дльше Степн Трофимов пошел один. Тм, при выходе из деревни, у кря проселочной дороги, которя, зчвшись во ржи, уходил отсюд н весь свет, — тм росло одинокое строе дерево, покрытое синими листьями, влжными и блестящими от молодой своей силы. Стрые люди н деревне двно прозвли это дерево «божьим», потому что оно было не похоже н другие деревья, рстущие в русской рвнине, потому что его не однжды н его стриковском веку убивл молния с неб, но дерево, знемогши немного, потом опять оживло и еще гуще прежнего одевлось листьями, и потому еще, что это дерево любили птицы, они пели тм и жили, и дерево это в летнюю сушь не сбрсывло н землю своих детей — лишние увядшие листья, змирло все целиком, ничем не жертвуя, ни с кем не рсствясь, что выросло н нем и было живым.

Степн сорвл один лист с этого божьего дерев, положил з пзуху и пошел н войну. Лист был мл и влжен, но н теле человек он отогрелся, прижлся и стл неощутимым, и Степн Трофимов вскоре збыл про него.

Отойдя немного, Степн оглянулся н родную деревню. Мть еще стоял у ворот и глядел сыну вослед; он прощлсь с ним в своем сердце, но ни слез не утирл с лиц и не мхл рукой, он стоял неподвижно. Степн тоже постоял неподвижно н дороге, в последний рз и ндолго зпоминя мть, ккя он есть — мленькя, стря, усохшя, любящя его больше всего н свете; пусть хотя бы пройдет целый век, он все рвно будет его ждть и не поверит в его смерть, если он погибнет.

«Потерпи немного, — произнес ей сын в своей мысли, — я скоро вернусь, тогд мы не будем рсствться».

Стря мть остлсь одн вдлеке — у ворот избы, з рожью, чтобы ждть сын обртно домой и томиться по нем, сын ушел. Издли он еще рз обернулся, но увидел только рожь, которя клонилсь и покорялсь под ветром, избы же деревни и мленькя мть скрылись з длью земли, и грустно стло в мире без них.

Степн Трофимов был обученный, зпсной крснормеец. Дв год тому нзд он отслужил свой срок в рмии и еще не збыл, кк нужно стрелять из винтовки. Поэтому он недолго побыл в рйонном городе и с очередным воинским эшелоном был отпрвлен воевть с вргом н фронт.

Н фронте было пустое поле, истоптнное до последней былинки, и тишин. Трофимов и его соседние товрищи отрыли себе ямки в земле и легли в них, винтовки незметно, чуть-чуть высунули нружу, ожидя нвстречу неприятеля. Позди пустого поля рос мелкий лес, с листвою, опленной огнем пожр и стрельбы. Тм, нверно, тился врг и молч глядел оттуд в сторону Трофимов. У Трофимов стло томиться сердце; он хотел поскорее увидеть своего врг — того тйного человек, который пришел сюд, в эту тихую землю, чтобы убить снчл его, потом его мть и пройти дльше, до конц свет, чтобы всюду стло пусто и врг остлся один н земле.

«Кто это, человек или другое что? — думл Степн Трофимов о своем неприятеле. — Сейчс увижу его!» И крснормеец глядел в серое поле, длекое от его дом, но знкомое, кк родное, и похожее н всю землю, где живут и пшут хлеб крестьяне. А теперь эт земля был пуст и безродн, — что жило н ней, то умерло под железом и солдтским спогом и более не поднялось рсти.

«Полежи и отдохни, — говорил пустой земле крснормеец Трофимов, — после войны я сюд по обету приду, я тебя зпомню, и всю тебя сызнов вспшу, и ты опять рожть нчнешь; не скучй, ты не мертвя».

Из темного, горелого мелколесья, н той стороне поля, вспыхнул крткий свет выстрел. «Не стерпел, — скзл Трофимов о стрелявшем врге, — лучше бы ты сейчс потерпел стрелять, то потом терпеть тебе долго придется — помрешь от нс и соскучишься».

Комндир еще згодя скзл крснормейцм, чтобы они не стреляли, пок он им не прикжет, и Трофимов лежл молч.

Немцы постреляли еще, но вскоре умолкли, и снов стло тихо, кк в мирное время. В поле свечерело. Делть было нечего, и Трофимов зскучл. Он жлел, что время н войне проходит зря, — ндо было бы либо убивть вргов, либо рботть дом в колхозе, лежть без дел — это нпрсня трт нродных хрчей. «Вот и ночь скоро, — рзмышлял Трофимов, — что толку? Я еще ни одного немц не победил!»

Когд совсем стемнело, комндир велел крснормейцм подняться и без выстрел, безмолвно, идти в тку н врг. Трофимов оживился, повеселел и побежл вперед з комндиром. Он понимл, что чем скорее он будет бежть вперед, н врг, тем рньше возвртится нзд в деревню, к мтери.

В лесу было неудобно бежть и не видно, что делть. Но Трофимов терпеливо сокрушл спогми слбые деревья и ветки и мчлся вперед с яростным сердцем, с винтовкой нперевес.

Чужой штык вдруг покзлся из-з голых ветвей, и оттуд зсветилось бледное незнкомое лицо со стрнным взглядом, испугвшим Трофимов, потому что это лицо было немного похоже н лицо смого Трофимов и глядело н него с робостью стрх. Трофимов с ходу вонзил свой штык вперед, в туловище неприятеля, долгим, зтяжным удром, чтобы врг не очнулся более, и приостновился н месте, двя время своему оружию совершить смерть. Потом он бросился дльше во тьму, чтобы сейчс же встретить другого врг в упор и удрить его штыком нсмерть. Комндир теперь не было — он, нверно, ушел длеко вперед. Трофимов побежл еще быстрее, желя нгнть комндир и не зблудиться одному среди неприятеля. Сбоку, из чщи кустрник, нчл бить втомт и перестл. Трофимов повернул в ту сторону, перепрыгнул через пень и тут же свлился н мягкое тело человек, притившееся з пнем. Винтовк вырвлсь из рук крснормейц, но Трофимову он сейчс не требовлсь, потому что он схвтил врг вручную; он обнял и молч нчл сжимть его тело вокруг груди, чтобы у фшист сдвинулись кости с мест и пресеклось дыхние. Фшист снчл молчл и только стрлся понемногу дышть, стесняемый крснормейскими рукми. «Ишь ты, еще дышит, — сдвливя врг, думл Трофимов. — Врешь, долго не протерпишь — я н гречишной кше вырос и сеяный хлеб всю жизнь ел!»

Слбое тепло шло изо рт врг; змиря, он все еще дышл и стрлся дже пошевельнуться.

— Еще чего! — прикрикнул Трофимов, выдвливя из немц душу нружу. — Кончйся скорее, нм некогд!

Врг неслышно прошептл что-то.

— Ну? — спросил его Трофимов и чуть ослбил свои руки, чтобы выслушть погибющего.

— Русс… Русс, прости!

Трофимов откзл:

— Нельзя, вы вредные.

— Русс, пощди! — прошептл немец.

— Теперь уж не смогу прощть тебя, — ответил Трофимов вргу. — Теперь уж не сумею… У меня мть есть, ты ее сгонишь с земли.

Он зметил свою винтовку, он лежл близко н земле; он дотянулся рукой до нее, взял к себе и удрил врг ковным приклдом нсмерть по голове.

— Не томись, — скзл Трофимов.

Он поднялся и пошел по перелеску, щупя штыком всюду во тьме, где что-нибудь нечянно шевелилось. Но всюду было безлюдно и тихо. Немцы, должно быть, ушли отсюд, может быть, они еще тут, но зтились. Трофимов решил пройти по перелеску дльше, чтобы встретить своего комндир и узнть у него, что нужно делть дльше, если врг отошел отсюд. Он прислушлся. Лишь вдлеке изредк бил нш большя пушк, точно вздыхл и опять змирл в своей глубине спящя земля, помимо пушечных выстрелов все было тихо. Но в другой стороне, откуд пришел Трофимов, з полями и рекми, стоял среди ржи одн деревня; туд не доходил стрельб из пушек и тревог войны, — тм спл сейчс в покое мть Степн Трофимов и у последней избы росло одинокое божье дерево.

Автомт удрил вблизи Трофимов. «По мне колотит», — решил Трофимов, и сердце его поднялось н врг; он почувствовл скорбь и ожесточение, потому что рз мть родил его для жизни — его убивть не должно и убить никто не может.

Трофимов побежл н врг, бившего в него огнем из тьмы, и остновился. Он остновился в недоумении, узнв впервые от рождения, что он уже не живет. Сердце его точно вышло из груди и унеслось нружу, и грудь его стл охлждення и пустя. Трофимов удивился, оттого что ему было теперь не больно и пусто жить и стло все рвно, ни грустно, ни рдостно, но он еще по привычке человек и солдт скзл: «Зря ты, смерть, пришл, ты обожди — я потом помру», — и он упл в трву и откинул винтовку кк ненужное оружие: пусть пропдет в трве и не достнется вргу.

Он очнулся вскоре. Сердце его слбо шевелилось в груди. «Ты здесь?» — с простотою рдости подумл Трофимов. Он ощупл себя по телу — оно теперь было усохшее и томное; из рны в груди вышло много крови, но теперь рн зтянулсь и только тепло жизни постоянно выходило из нее и холодел душ.

— Вы у нс, — скзл Степну Трофимову чужой человек.

— Ты немец, что ль? — спросил Трофимов; он увидел, еще тогд, когд тот человек скзл свои слов, он увидел по одежде и нерусскому звуку язык, говорившего по-русски, что он погиб. «А я не погибну! — решил Трофимов. — Я кк-нибудь буду!»

— Говорите быстро, что знете? — опять спросил его немецкий офицер.

«А что же я зню? — подумл Трофимов. — Д ничего!» И ответил вслух:

— Я зню, что хоть все мы в дырья нсквозь тел будем прострелены, все одно твоя сил нс не возьмет!

— Знчит, вы знете вшу силу, — произнес офицер. — В чем же он зключется?

— Чувствую тк, стло быть — зню, — проговорил Трофимов; он огляделся в помещении, где нходился: н стене висел портрет Пушкин, в шкфх стояли русские книги. — «И ты здесь со мной! — прошептл Трофимов Пушкину. — Изб-читльня здесь, что ль, был? Потом всему ремонт придется делть!»

— Я спршивю, где в ночной тке нходился комндный пункт вшей чсти? — скзл офицер.

— Кк где? — удивился Трофимов. — Нш комндир впереди меня н фшистов нступл.

— Комндир — это вы, — убежденно скзл офицер. — Вы нпрсно переоделись в солдт.

— Аг, — промолвил Трофимов, — ну, тогд ты отстлый. Ккой же я комндир, когд я человек неученый и см простой?

Немецкий офицер взял со стол револьвер.

— Сейчс вы нучитесь.

— Убьешь, что ль? — спросил Трофимов.

— Убью, — подтвердил офицер.

— Убивй, мы привыкли, — скзл Трофимов.

— А жить не хотите? — спросил офицер.

— Отвыкну, — сообщил Трофимов.

Офицер поднялся и удрил пленник рукояткой револьвер в темя н голове.

— Отвыкй! — воскликнул фшист.

«Опять мне смерть, — слбея, подумл Трофимов, — дитя живет при мтери, солдт при смерти», — пришли к нему н пмять слышнные когд-то слов, и н том он успокоился, потому что сознние его зтемнилось.

Вспомнил Трофимов о себе не скоро — в тыловой немецкой тюрьме. Он сидел, скорчившись, весь голый, н кменном полу, он озяб, измучился в беспмятстве и медленно нчл думть. Снчл он подумл, что он н том свете. «Ишь ты, и тм войн, и тут худо — тоже не отогреешься», — произнес про себя Трофимов. Но, осмотревшись, Трофимов сообрзил, что тк плохо нигде не может быть, кк здесь, знчит, он еще живой.

Он нходился в кменном колодце, где свободно можно было только стоять. Вверху, н большой высоте, еще горел мленькя электрическя лмп, испускя серый свет неволи; в узкой железной двери был тюремный глзок, зкрытый снружи. Трофимов поднялся в рост и опробовл себя, нсколько он весь цел. Н груди зпеклсь кровь от рны, пуля, должно быть, утонул где-то в глубине тел, но Трофимов сейчс ее не чувствовл. Лист с божьего дерев родины присох к телу н груди вместе с кровью и тк жил с ним зодно.

Трофимов осторожно, не повреждя отделил тот лист от своего тел, обмочил его слюною и прилепил к стене кк можно выше, чтобы фшист не зметил здесь его единственного имуществ и утешения. Он стл глядеть н этот лист, и ему было легче теперь жить, и он нчл немного согревться.

«Я вытерплю, — говорил себе Трофимов, — мне ндо еще пожить, мне охот увидеть мть в ншей избе, и я хочу послушть, кк шумят листья н божьем дереве».

Он опустился н пол, зкрыл лицо рукми и стл тихо плкть — по мтери, по родине и по смом себе.

Потом ему стло легче. Он отер свое лицо и зхотел предствить себе — ккой он есть сейчс н вид. Он двно не видел своего лиц — ни в зеркле, ни в покойной, чистой воде. «Сейчс я н вид плохой, зчем мне смотреть н себя», — скзл Трофимов.

Он встл и снов згляделся н лист с божьего дерев. Мть этого листик был жив и росл н крю деревни, у нчл ржного поля. Пусть то дерево родины рстет вечно и сохрнно, Трофимов и здесь, в плену врг, в кменной щели, будет думть и зботиться о нем. Он решил здушить рукми любого врг, который зглянет к нему в кмеру, потому что если одним неприятелем будет меньше, то и Крсной Армии стнет легче.

Трофимов не хотел зря жить и томиться; он любил, чтоб от его жизни был смысл, рвно кк от доброй земли бывет урожй. Он сел н холодный пол и зтих против железной двери в ожиднии врг.

1942

Мленький солдт

Недлеко от линии фронт, внутри уцелевшего вокзл, слдко хрпели уснувшие н полу крснормейцы; счстье отдых было зпечтлено н их устлых лицх.

Н втором пути тихо шипел котел горячего дежурного провоз, будто пел однообрзный, успокивющий голос из двно покинутого дом. Но в одном углу вокзльного помещения, где горел керосиновя лмп, люди изредк шептли друг другу уговривющие слов, зтем и они впли в безмолвие.

Тм стояли дв мйор, похожие один н другого не внешними признкми, но общей добротою морщинистых згорелых лиц; кждый из них держл руку мльчик в своей руке, ребенок умоляюще смотрел н комндиров. Руку одного мйор ребенок не отпускл от себя, прильнув зтем к ней лицом, от руки другого осторожно стрлся освободиться. Н вид ребенку было лет десять, одет он был кк бывлый боец — в серую шинель, обношенную и прижвшуюся к его телу, в пилотку и в споги, пошитые, видно, по мерке, н детскую ногу. Его мленькое лицо, худое, обветренное, но не истощенное, приспособленное и уже привычное к жизни, обрщено было теперь к одному мйору; светлые глз ребенк ясно обнжли его грусть, словно они были живою поверхностью его сердц; он тосковл, что рзлучется с отцом или стршим другом, которым, должно быть, доводился ему мйор.

Второй мйор привлекл ребенк з руку к себе и лскл его, утешя, но мльчик, не отымя своей руки, оствлся к нему рвнодушным. Первый мйор тоже был опечлен, и он шептл ребенку, что скоро возьмет его к себе и они снов встретятся для нерзлучной жизни, сейчс они рсстются н недолгое время. Мльчик верил ему, однко и см првд не могл утешить его сердц, привязнного лишь к одному человеку и желвшего быть с ним постоянно и вблизи, не вдлеке. Ребенок знл уже, что ткое дль рсстояния и время войны, — людям оттуд трудно вернуться друг к другу, — поэтому он не хотел рзлуки, сердце его не могло быть в одиночестве, оно боялось, что, оствшись одно, умрет. И в последней своей просьбе и ндежде мльчик смотрел н мйор, который должен оствить его с чужим человеком.

— Ну, Сереж, прощй пок, — скзл тот мйор, которого любил ребенок. — Ты особо-то воевть не стрйся, подрстешь, тогд будешь. Не лезь н немц и береги себя, чтоб я тебя живым, целым ншел. Ну, чего ты, чего ты, — держись, солдт!

Сереж зплкл. Мйор поднял его к себе н руки и поцеловл в лицо несколько рз. Потом мйор пошел с ребенком к выходу, и второй мйор тоже последовл з ними, поручив мне сторожить оствленные вещи.

Вернулся ребенок н рукх другого мйор; он чуждо и робко глядел н комндир, хотя этот мйор уговривл его нежными словми и привлекл к себе, кк умел.

Мйор, зменивший ушедшего, долго увещевл умолкшего ребенк, но тот, верный одному чувству и одному человеку, оствлся отчужденным.

Невдлеке от стнции нчли бить зенитки. Мльчик вслушлся в их гулкие мертвые звуки, и во взоре его появился возбужденный интерес.

— Их рзведчик идет! — скзл он тихо, будто смому себе. — Высоко идет, и зенитки его не возьмут, туд ндо истребителя послть.

— Пошлют, — скзл мйор. — Тм у нс смотрят.

Нужный нм поезд ожидлся лишь нзвтр, и мы все трое пошли н ночлег в общежитие. Тм мйор покормил ребенк из своего тяжело нгруженного мешк. «Кк он мне ндоел з войну, этот мешок, — скзл мйор, — и кк я ему блгодрен!»

Мльчик уснул после еды, и мйор Бхичев рсскзл мне про его судьбу.

Сергей Лбков был сыном полковник и военного врч. Отец и мть его служили в одном полку, поэтому и своего единственного сын они взяли к себе, чтобы он жил при них и рос в рмии. Сереже шел теперь десятый год; он близко принимл к сердцу войну и дело отц и уже нчл понимть по-нстоящему, для чего нужн войн. И вот однжды он услышл, кк отец говорил в блиндже с одним офицером и зботился о том, что немцы при отходе обязтельно взорвут боезпс его полк. Полк до этого вышел из немецкого охвт — ну, с поспешностью, конечно, и оствил у немцев свой склд с боезпсом, теперь полк должен был пойти вперед и вернуть утрченную землю и свое добро н ней, и боезпс тоже, в котором был нужд. «Они уж и провод в нш склд, нверно, подвели — ведют, что отойти придется», — скзл тогд полковник, отец Сережи. Сергей вслушлся и сообрзил, о чем зботился отец. Мльчику было известно рсположение полк до отступления, и вот он, мленький, худой, хитрый, прополз ночью до ншего склд, перерезл взрывной змыкющий провод и оствлся тм еще целые сутки, сторож, чтобы немцы не испрвили повреждения, если испрвят, то чтобы опять перерезть провод. Потом полковник выбил оттуд немцев, и весь склд целым перешел в его влдение.

Вскоре этот мльчугн пробрлся подлее в тыл противник; тм он узнл по признкм, где комндный пункт полк или бтльон, обошел поодль вокруг трех бтрей, зпомнил все точно — пмять же ничем не порчення, вернувшись домой, укзл отцу по крте, кк оно есть и где что нходится. Отец подумл, отдл сын ординрцу для неотлучного нблюдения з ним и открыл огонь по этим пунктм. Все вышло првильно, сын дл ему верные зсечки. Он же мленький, этот Сережк, неприятель его з суслик в трве принимл: пусть, дескть, шевелится. А Сережк, нверно, и трвы не шевелил, без вздох шел.

Ординрц мльчишк тоже обмнул, или, тк скзть, совртил: рз он повел его куд-то, и вдвоем они убили немц, — неизвестно, кто из них, — позицию ншел Сергей.

Тк он и жил в полку, при отце с мтерью и с бойцми. Мть, видя ткого сын, не могл больше терпеть его неудобного положения и решил отпрвить его в тыл. Но Сергей уже не мог уйти из рмии, хрктер его втянулся в войну. И он говорил тому мйору, зместителю отц, Свельеву, который вот ушел, что в тыл он не пойдет, лучше скроется в плен к немцм, узнет у них все, что ндо, и снов вернется в чсть к отцу, когд мть по нем соскучится. И он бы сделл, пожлуй, тк, потому что у него воинский хрктер.

А потом случилось горе, и в тыл мльчишку некогд стло отпрвлять. Отц его, полковник, серьезно порнило, хоть и бой-то, говорят, был слбый, и он умер через дв дня в полевом госпитле. Мть тоже зхворл, зтомилсь, он был рньше еще поувечен двумя осколочными рнениями, одно было в полость, и через месяц после муж тоже скончлсь; может, он еще по мужу скучл… Остлся Сергей сиротой.

Комндовние полком принял мйор Свельев, он взял к себе мльчик и стл ему вместо отц и мтери, вместо родных всех человеком. Мльчик ответил Володе тоже всем сердцем.

— А я-то не их чсти, я из другой. Но Володю Свельев я зню еще по двности. И вот встретились мы тут с ним в штбе фронт. Володю н курсы усовершенствовния посылли, я по другому делу тм нходился, теперь обртно к себе в чсть еду. Володя Свельев велел мне поберечь мльчишку, пок он обртно не прибудет… Д и когд еще Володя вернется, и куд его нпрвят! Ну, это тм видно будет…

Мйор Бхичев здремл и уснул. Сереж Лбков всхрпывл во сне, кк взрослый, поживший человек, и лицо его, отошедши теперь от горести и воспоминний, стло спокойным и невинно-счстливым, являя обрз святого детств, откуд увел его войн.

Я тоже уснул, пользуясь ненужным временем, чтобы оно не проходило зря.

Проснулись мы в сумерки, в смом конце долгого июньского дня. Нс теперь было двое н трех кровтях — мйор Бхичев и я, Сережи Лбков не было.

Мйор обеспокоился, но потом решил, что мльчик ушел куд-нибудь н млое время. Позже мы прошли с ним н вокзл и посетили военного коменднт, однко мленького солдт никто не зметил в тыловом многолюдстве войны.

Нутро Сереж Лбков тоже не вернулся к нм, и бог весть, куд он ушел, томимый чувством своего детского сердц к покинувшему его человеку, может быть, вослед ему, может быть, обртно в отцовский полк, где были могилы его отц и мтери.

1943

Рзмышления офицер

Крснормеец передл мне для прочтения зписную книжку, истертую об одежду и пропхшую телом человек, которому он приндлежл. Крснормеец скзл при этом, что он был ординрцем у влдельц зписной книжки, подполковник Ф. Н первой стрнице книжки я прочитл вводное укзние:

«Рзмышления, которые я считл полезным зписть, не всегд являются лишь интимными нстроениями, вырженными в мыслях, — только поэтому я их и зписывл. Они могут стть достоянием любого советского военного человек, который пожелет ими воспользовться, кк ему нужно, — для себя и для других. Со мной может случиться смертельное несчстье, оно входит в мою профессионльную судьбу. Но я бы хотел, чтобы некоторые мысли, рожденные войной и долгим опытом жизни и, может быть, имеющие общую вжность, не обртились в збвение вместе с моим прхом и послужили, кк особого род оружие, тому же делу, которому служил и я. А я служил и служу делу зщиты ншего общего отчего кров, нзывемого Отчизной, я рботю всем своим духом, телом и орудием н оборону живой целости ншей земли, которую я полюбил еще в детстве нивным чувством, позже — осмысленно, кк солдт, который соглсен отдть обртно жизнь з эту землю, потому что солдт понимет: жизнь ему одолжется Родиной лишь временно. Вся честь солдт зключется в этом понимнии; жизнь человек есть др, полученный им от Родины, и при нужде следует уметь возвртить этот др обртно».

Я спросил у ординрц, где теперь нходится подполковник Ф.

— Он скончлся от рн в полевом госпитле, — скзл ординрец. — А я еду к его родителям, везу его вещи, орден, нгрды, блгодрную грмоту и похоронную… Я зню место, где его положили, теперь ндо скзть родным. Его сгубили с воздух, то бы он цел был… Его сгубили, я вот живым остлся, хоть и при нем же был, когд нс бомбили. Лучше б было мне скончться, д не вышло случйности…

Я прочитл всю книжку покойного офицер и возвртил книжку ординрцу; однко я зпомнил из нее, что мне покзлось ниболее существенным или сохрняющим обрз погибшего з нс человек.

1943 год. 10 преля. Жен мне говорил когд-то двно, что я пишу ничего, но непоследовтельно. А я думю, что непоследовтельность может быть удобной формой для искренности, и тогд этот недостток является полезным. Я чсто вспоминю, что мне говорил жен, когд мы жили вместе в Луге, и кк будто зново читю свою жизнь и опять переживю свою привязнность к жене, но в воспоминнии мое чувство состоит только из грусти. Плохо, что нши чувств являются чсто в форме грусти, но это потому, что войн — рзлук; однко я думю, что и рзлук, эт тяжкя грусть нших рзъединенных сердец, может быть полезной, потому что я не уверен в постоянном счстье вечно добрых сердец, привязнных друг к другу и удовлетворенных своей близостью. Но чувство мое идет врзрез с моей мыслью, и я бы хотел сейчс увидеть близко мою жену и хоть немного поговорить с ней. А потом я опять был бы здесь, опять в труде, в нпряжении войны, в постоянной зботе о тысяче предметов: о свежей кртошке, о нкоплении боеприпсов, о воспитнии млдших офицеров, о военторге, об этом проклятом втотрнспорте, где непрерывно летят здние мосты, конички, ккие-то подвески или опоры Гук, которые мне снятся в бреду живыми фигуркми, причем они сми нзывют себя «локльными делегтми мирной конференции». Я ртиллерист, но все предметы, соствляющие вселенную вблизи меня, входят в мое ведение — и овощи, и души людей.

Н ншем учстке пок тихо. Против меня стоят н глубину двендцть гермнских бтрей, из них четыре тяжелые.

И они, и мы безмолвны. Пушкри нши учтся, и все мы, от ншего генерл до обозного солдт, — ученики. Мы учимся по 14 чсов в сутки, дем себе духу. С рзрешения комндовния я ввел в знятия своего дивизион один чс «общих знний». Под этим рзумеются невоенные знния: русскя литертур, история родины, геогрфия мир, жизнь великих людей. Я и другие стршие офицеры читем личному соству доклды и лекции по этим дисциплинм; я читю русскую литертуру и историю родины. Я не зря ввел этот гумнитрный чс в ншу военную учебу: теперь я точно устновил, что военные знния лучше, охотнее и глубже усвивются, когд военные знятия немного рзбвлены или прослоены преподвнием общих знний. Мы дем мло этих общих знний, но их преподвние игрет роль ктлизтор для лучшего усвоения общевоенной и ртиллерийской нуки. Всякое однообрзие, дже однообрзие великого явления, утомляет человек. Я хочу, чтобы этот мой опыт был змечен.

1943. 8 мя. Тишин. Изредк в психозе бьют минометы немцев, когд им что-либо почудится н ншей стороне. Потом опять молчние. Бойцы любят солнце и, когд можно, снимют одежду и згорют, говоря что-то солнцу, кк строму родственнику… Я думю, что сдержим немцев и дже осдим их нзд. Мои пушки будут рботть жрко, добр для огня у меня много. Я отойти не могу, я буду вести огонь, пок не стнут плвиться пушки и остнусь возле них один, если лягут все мои рсчеты, но отойти нзд я не могу; во мне, если я дрогну, погибнет смя моя сущность, потому что я офицер не по звнию только и погонм. Я стою здесь н переднем кре всей цепи нродной обороны, мое дело одно — совершть победу, но зчинется побед не здесь, в тылу, в глубине Родины. Крепче тыл! И крепость тыл звисит от меня: тыловую землю ндо увеличивть з собою, то есть нступть.

1943. 10 июня. Ты уже зготовил для нс победу — я говорю о технике и снбжении, — нм остлось ее совершить. «Крепче првый флнг!» — дже умиря, повторял когд-то Шлиффен; эт фрз, кк известно, кртко определял общую тктическую идею одной зплнировнной немцми войны. Крепче тыл! — вот общя стртегическя идея ншей Отечественной войны. Крепче тыл! — это ознчет, что в ходе войны нш Родин во имя победы не должн рсштывться и истощться, что воення, ткже морльня мощь ее должн возрстть. Особенность нынешней войны в том, что ее нельзя зкончить с пдющими силми, ее ндо вести до конц с постоянно обновляющейся духовной свежестью нрод. Нше првительство знет тйну тыл кк первоисточник ншей победы и духовной уверенности в святости ншего дел.

1943. 23 июня. Весь нш Центрльный фронт объят тишиной. Стоит прекрсное русское степное лето, зреют хлеб, вечня жизнь волнми идет по Вселенной, но сердце нше нпряжено ожиднием битвы… Во мне живет стрстное желние не один рз умереть, не один рз подрить свою жизнь Родине, несколько рз, и в этом смысле хочется жить дольше, чтобы чсто иметь возможности дрить себя Отчизне целиком и кждый рз, порзив врг, спсться смому непорженным. Я зметил, что и у других нших офицеров и солдт есть это счстливое желние, но говорить о нем никто не любит. И не ндо говорить. Смое вжное: крепче тыл! Эт идея влдеет мною. Что он ознчет? Что нужно сделть, чтобы крепкя нш Родин утвердилсь еще более? Нрод, нция, общество устроены сложно. Отдельный человек не может быть соединен срзу, непосредственно со всем своим нродом. Человек соединяется с нродом через многие звенья. В этих звеньях и содержится сущность дел, в них именно нходится духовня и мтерильня мощь нрод, в том числе и воення мощь.

Первое звено — семья, в ней живет среди всех любимых людей нрод смое любимое существо кждого человек: его мть, его ребенок, его жен… Среди дорогих людей это существо смое дргоценное, оно тесно, жестко привязывет человек к жизни, к долгу и обязнностям. Вокруг этого одного или нескольких ниболее любимых людей нходится священное место человек: его жилище, его имущество, дерево, дел, нжитое добро. Это добро дорого не только кк полезня собственность, кк живой след жизни родителей, кк мтерильное продолжение их любви к детям и после смерти. Но смысл семьи — в любви и верности, без них не бывет ни человек, ни солдт. Ребенок познет в семье любовь и верность снчл инстинктом, позже созннием. Нрод же и его госудрство рди своего спсения, рди военной мощи должны непрестнно зботиться о семье, кк о нчльном очге нционльной культуры, первоисточнике военной силы, — о семье и обо всем, что мтерильно скрепляет ее: о жилище семьи, о ее родном мтерильном месте. Здесь не пустяки, очень нежное — мтерильные предметы могут быть священными, и тогд они питют и возбуждют дух человек. Я помню рмяк дед, сохрнявшийся в ншей семье восемьдесят лет; мой дед был николевским солдтом, погибшим н войне, и я трогл и дже нюхл его стрый рмяк, с нслждением предвясь своему живому вообржению о геройском деде. Возможно, что эт семейня реликвия был одной из причин, по которой я см стл солдтом. Млыми, незметными причинми может возбуждться большой дух.

Второе звено, второй круг более широкий. Человек рботет в коллективе людей: н предприятии, в колхозе, в учреждении. Семейня школ любви и верности здесь дополняется школой долг и чести. В труде, в окружении товрищей человек нходит исход своей творческой энергии и удовлетворяет в созннии общественной пользы своей деятельности естественное честолюбие. Трудовое же честолюбие при првильном воспитнии его легко обрщется в воинскую честь. А честь — мть смелости, он и робкого делет отвжным. Следовтельно, истиння культур труд является ткже школой чести, школой солдт. У нс в стрне это звено воспитния человек было сильным местом, и в том зключется одн из причин отвги и стойкости нших войск.

Третье звено — это общество, то есть все связи человек: семейные, производственные, политические, глвное — прочие, кроме этих первых трех, связи, основнные н симптиях, дружбе, общем мышлении, н интересе к будущему нрод, к нуке и искусству, н необходимости отдых, н случйности, нконец. Через общество человек встречется со своим нродом в лице его отдельных предствителей, здесь он попдет н скрещение больших дорог, во взимодействие с рзнообрзными людьми. Здесь человек претерпевет великое обучение: он учится сочетнию свободы своей личности со свободою всех, в нем воспитывется мышление и иницитив в соревновнии с другими людьми. Искусство взимодействия и мневр, искусство иницитивы и соревновния здесь, в общении, человеком постигется прктически.

Дух общественной свободы, высокое чувство личной незвисимости и одновременно впечтлительное, стрстное увжение к личности другого человек есть необходимое условие для успех общественного воспитния. Тогд оно, ткое воспитние, подготовит в человеке тот хрктер личности, который необходим для квлифицировнного воин, рзумного солдт своего Отечеств.

З обществом простирется окен нрод, общее отцовство, понятие которого для нс священно, потому что отсюд нчинется нше служение. Солдт служит лишь всему нроду, но не чсти его — ни себе, ни семейству, и солдт умирет з нетленность всего своего нрод.

Три эти звен, о которых я столь думю, и есть точное определение тыл. От них звисит кчество ншего человек и воин. В них, в этих звеньях, в их добром действии, скрыт тйн бессмертия нрод, то есть сил его непобедимости, его устойчивости против смерти, против зл и рзложения.

1943. 26 июня. Войн — проз, мир и тишин — поэзия. Прозы больше в истории, чем поэзии. Зло еще ни рзу не збивлось нвеки, безвозвртно. Может быть, лишь в удленном будущем н место солдт явится великий труженик другого род оружия, смиряющий вргов не посредством смерти… И еще нужно нм одно — пример офицер. Без любви к своему офицеру солдт — сирот, сирот плохой солдт. Офицер должен зслужить любовь своих солдт действительным превосходством своих человеческих и воинских кчеств; лишь тогд, когд солдт убежден в превосходстве офицер, убежден до сердц, убежден своею любовью, ему легко стрдть вместе с офицером и умереть возле него, когд потребует долг. Солдт здрво понимет, что неспрведливо допускть гибель лучшего человек и бесчестно жить после него.

Есть в ншем русском советском человеке блгородное нчло, унследовнное от предков, воспитнное н протяжении исторической жизни нрод; это нчло ндо не рсточть, умножить.

1943. 30 июня. Я измучился безмолвием войны. Кроме сигнльных ркет, «демонов глухонемых», мы двно не видели и не слышли никкого огня. Вдли по ночм нм слышен бывет «воздух» — небольшие бомбежки; и это всё. Стволы моих пушек дремлют в чехлх. Я весь день в зботх; нм всем известно, что в тишине нкпливется гроз против нс, и мы в ответ вргу ткже собирем молнии для контрудр… Но я хочу узнть, что нужно еще дополнительно сделть для ншего успех. Я довольно хорошо зню своих, однко я понимю ткже, нсколько глубок человек, и поэтому ценю свое знние солдт все же невысоко. Но я уверен, что именно в солдте более открыто проявляются все лучшие кчеств его нрод и скорее обнжются его недосттки. Меня более интересуют недосттки, потому что они определяют боевую слбость дух. Для меня, кк офицер, воення ценность человек является глвным его измерением. Удельное знчение человеческого дух в ншу войну весьм увеличилось. Дух, этот род оружия, вечен. Он действовл при ктпультх и переживет тнки. В него я постоянно всмтривюсь, — это моя обязнность, не пристрстие. Прежде я писл о звеньях, посредством которых человек соединен и срщен со своим нродом. Но есть еще одно средство, и оно имеет интегрльное знчение, оно объединяет кждого человек с его нродом нпрямую, объединяет с живыми и умершими поколениями его Родины. Это коммунистическое мировоззрение и мироощущение нрод — когд мысль человек знет общую здушевную истину, чувство любит ее, вооруження рук зщищет.

Нрод нзывет свое мировоззрение првдой и смыслом жизни. Трдиционное русское историческое првдоисктельство соединилось в Октябрьской революции с большевизмом — для рельного осуществления нродной првды н земле. Тогд нш корбль вышел в открытую бесконечную дль истории, в сияющее прострнство. Теперь встречный шторм войны треплет нш корбль. Нш общя вер, првд и смысл жизни из умозрения, из мысли обртились в чувство, в стрсть ненвисти к врждебной силе, в воинское дело, в подвиг сржения. Я думю нд тем, кк нужно еще лучше, во всенродном и всесолдтском измерении, превртить ншу общую мысль, ншу философию, влдеющую исторической истиной, превртить в простое, доступное всем, стрстное, святое чувство, подобно молитве, чтобы оно постоянно укрепляло воин и подымло н врг его руку. Это великое, нужное нм оружие, которым мы еще не овлдели, кк следует им влдеть, чтобы скорее сдвинуть противник с ншей земли. В этом деле большую силу имеет нше искусство. Ленин думл когд-то об увеличении знчения тетр, который может стть для нрод тем же, чем были хрмы. Он говорил о знчении рдио, кино и о призвнии пистелей кк инженеров, устроителей человеческих душ. В этом вся суть: душ человек должн быть устроен, душ солдт в первую очередь. Мы многое сделли в этом отношении, но вооружть человек духом ндо непрерывно, чтобы в боевом действии нш воин имел великое совершенство сердц и ум.

1943. 4 июля. В солдте есть одн особя тйн. Он, лишенный н войне семьи и привычных любимых людей, невольно, в силу свойств человеческого сердц, желет видеть в офицере змену всех тех, кого он любил, кого оствил н родине. Он хочет, чтоб и н фронте его сердце питлось чувством привязнности, не оствлось грустным и пустым. Это естественно. Сколь многое может сделть офицер, понимя это обстоятельство, если он способен утвердить в себе высокие кчеств человек и обрзовнного воин и не обмнет своих солдт, готовых верить ему и любить его… Я живу в своем дивизионе кк стрший в большом семействе, я не могу жловться. Однко мне все же бывет трудно. Я привык любить свою жену, я чсто збывю о ней среди многих збот и обязнностей, но и без пмяти о ней душ моя молч стрдет, что нет ее со мной, что, может быть, нет ее в живых н свете. Не все, окзывется, можно зменить. Есть в жизни незменимое.

1943. 6 июля. Вторые сутки мы сдерживем противник. Двит он серьезно. Все мои солдты, все офицеры, все рсчеты и бтреи рботют спокойно и точно. Я им скзл, что мы должны сдержть смертельный удр врг, нпрвленный н всю ншу Родину, мы должны именно здесь и теперь утомить врг и рсточить его силы своей обороной. В нс теперь живет тихя рдость от долго длящегося подвиг. Мы все понимем, в чем дело. Принять н себя удр смерти, нпрвленный в нрод, — этого достточно, чтобы быть счстливым и в огне. Многие из нс получили сейчс впервые свободную возможность обнружить все свои способности — в борьбе со смертью, рвущейся в глубину стрны… Нводчик н бтрее Скориков, пок техники проверяли пушку, переобувлся под огнем. «Укройся пок, — прикзл я ему. — Чего ты не боишься?» Я думл, он глуп. «Я ихних погремушек не боюсь, товрищ подполковник, — скзл нводчик. — Это громко и стршно только для нс, мурвьи по земле ползют, и ббочки летют, им ничего». Он срзу понял, что и ужс — дело относительное и звисит от точки зрения. Ткя философия тоже идет в помощь солдту. Ббочки првд, летют, словно вокруг стоит вековя тишин, и мурвьи рботют в почве с обыкновенным усердием… Генерл нми доволен. Прикзно не жлеть «угля». Однко зря, рди одного шум, я снряды тртить не буду. Мы не погремушк.

1943. 8 июля. Мое хозяйство рботет день и ночь. Люди держтся духом, не хвтет сн. Кпитн Богтырев тяжело рнен, пятый рз з войну. Пятый рз он дрит Отечеству одну свою жизнь. Мне передли личное письмо в общем служебном пкете. Я стл его читть, оно от жены, но меня оторвли от чтения, и я его дочитл позже. Богтыреву после рнения стло срзу плохо. Он вызвл меня. Я пришел к нему в блиндж, он велел фельдшеру выйти. «Мне стршно, подполковник, — скзл мне Богтырев. — Стршно от скуки, что я один тм буду, н всю вечность один. Пройдет ли вечность? А вм было когд-нибудь тк стршно, тк мучительно, кк мне сейчс?» Я ему скзл, что мне и сейчс стршно и мучительно. Богтырев зинтересовлся, и от этой зинтересовнности облегчилсь немного его предсмертня мук. Я ему скзл кк есть. Я получил письмо от жены; ее немцы зстли в Луге, он, неловкя, не сумел уехть. Письмо шло ко мне год, его доствили н ншу сторону пртизны, и оно долго искло меня. Жен мне пишет, что все люди у них умирют с голоду, он умирет от любви ко мне…

Богтырев чуть улыбнулся. Я понял его: мне сорок дв год, я лысый, ккя женщин может любить меня и з что особенное? «Где же теперь вш жен?» — спросил Богтырев. Я этого не зню см, но я догдывюсь по нмеку в письме, чего он хотел. Я скзл Богтыреву, что жен, видимо, ушл к пртизнм, желя вместе с ними выйти к нм и нйти меня, и в пути он погибл. Прошло уже много времени, он бы уже ншл меня. Он умерл от немецкой пули, он упл мертвой в мокрую холодную трву, исхудвшя от голод, любящя меня… «Плохо вм теперь», — скзл Богтырев успокоенно. Я оствил его, мне нужно было рботть в бою. Через чс мне доложили, что Богтырев скончлся «с тихим духом». Вечня пмять всем мертвым, их смерть дрит жизнь ншему нроду…

— А кк умер см подполковник? — спросил я у ординрц покойного офицер.

— Спокойно, — ответил ординрец. — Рн был в живот, это место у человек слбое, беспокойное, крови оттуд много вышло… Я говорю: «Товрищ подполковник, крови есть потеря, тк вы весь целый, чистый…»

— А он что?

— А он все допршивл меня: «А еще что вышло из меня? Кровь — пустяк, еще что вышло из меня, изнутри?» Я говорю: «Боле ничего, товрищ подполковник, что может быть ткого, что из человек выходит…» А он: «Нет, врешь, говорит, из меня вжное вышло, глвное, говорит, вышло: чем я жил, чем держлся, теперь я весь пустой, дешевый стл», — и умер скоро, умер смирно…

— Что ж это было вжное, что ушло из него при смерти? — спросил я.

Ординрец подумл.

— Кто ж его знет? Помирть будем, из нс тоже изнутри выйдет что-нибудь глвное, тогд узнем. Обождем пок.

— Хороший был человек подполковник?

— Ничего, он нм всем помнится…

1943

Мть

«Из бездны взывю».

Слов мертвых

Мть вернулсь в свой дом. Он скитлсь, убежв от немцев, но он нигде не могл жить, кроме родного мест, и вернулсь домой.

Он дв рз прошл промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, он шл прямой ближней дорогой. Он не имел стрх и не остереглсь никого, и врги ее не повредили. Он шл по полям, тоскующя, простоволося, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все рвно, что сейчс есть н свете и что совершется в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрдовть, потому что горе ее было вечным и печль неутолимой — мть утртил мертвыми всех своих детей. Он был теперь столь слб и рвнодушн ко всему свету, что шл по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и кзлось, ее влечет вперед лишь ветер, уныло бредущий по дороге ей вслед. Ей было необходимо увидеть свой дом, где он прожил жизнь, и место, где в битве и кзни скончлись ее дети.

Н своем пути он встречл вргов, но они не тронули эту струю женщину; им было стрнно видеть столь горестную струху; они ужснулись вид человечности н ее лице, и они оствили ее без внимния, чтобы он умерл см по себе. В жизни бывет этот смутный отчужденный свет н лицх людей, пугющий зверя и врждебного человек, и тких людей никому непосильно погубить и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сржется с подобными себе, но неподобных он оствляет в стороне, боясь испугться их и быть побежденным неизвестной силой.

Пройдя сквозь войну, стря мть вернулсь домой. Но родное место ее теперь было пустым. Мленький бедный дом н одно семейство, обмзнный глиной, выкршенный желтой крской, с кирпичною печной трубой, похожей н здумвшуюся голову человек, двно погорел от немецкого огня и оствил после себя угли, уже порстющие трвой могильного погребения. И все соседние жилые мест, весь этот стрый город тоже умер, и стло всюду вокруг светло и грустно, и видно длеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зрстет свободной трвой, его здуют ветры, срвняют дождевые потоки, и тогд не остнется след человек, все мученье его существовнья н земле некому будет понять и унследовть в добро и поучение н будущее время, потому что не стнет в живых никого. И мть вздохнул от этой последней своей думы и от боли в сердце з беспмятную погибющую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к погибшим оно зхотело жить з всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую они унесли с собой в могилу.

Мть сел посреди остывшего пожрищ и стл перебирть рукми прх своего жилищ. Он знл свою долю, знл, что ей пор умирть, но душ ее не смирялсь с этой долей, потому что если он умрет, то где сохрнится пмять о ее детях и кто их сбережет в своей любви, когд ее сердце тоже перестнет дышть?

Мть того не знл, и он думл одн. К ней подошл соседк, Евдокия Петровн, молодя женщин, миловидня и полня прежде, теперь ослбевшя, тихя и рвнодушня; двоих млолетних детей ее убило бомбой, когд он уходил с ними из город, муж пропл без вести н земляных рботх, и он вернулсь обртно, чтобы схоронить детей и дожить свое время н мертвом месте.

— Здрвствуйте, Мрия Всильевн, — произнесл Евдокия Петровн.

— Это ты, Дуня, — скзл ей Мрия Всильевн. — Сдись со мной, двй с тобой рзговор рзговривть. Поищи у меня в голове, я двно не мылсь.

Дуня с покорностью сел рядом; Мрия Всильевн положил ей голову н колени, и соседк стл искть у нее в голове. Обеим теперь было легче з этим знятием; одн стртельно рботл, другя прильнул к ней и здремл в покое от близости знкомого человек.

— Твои-то все померли? — спросил Мрия Всильевн.

— Все! — ответил Дуня. — И твои все?

— Все, никого нету, — скзл Мрия Всильевн.

— У нс с тобой поровну никого нету, — произнесл Дуня, удовлетворення, что ее горе не смое большое н свете: у других людей ткое же.

— У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовя жил, — проговорил Мрия Всильевн. — А двое-то моих сыновей здесь, у посд, легли. Они в рбочий бтльон поступили, когд фшисты из Петропвловки н Митрофньевский тркт вышли… А дочк моя повел меня отсюд куд глз глядят, он любил меня, он дочь моя был, потом он отошл от меня, он полюбил других, он полюбил всех, он пожлел одного — он был добря девочк, он нклонилсь к нему, он был больной, он рненый, он стл кк неживой, и ее тоже тогд убили, убили сверху от эроплн… А я вернулсь. Мне-то что же теперь! Мне все рвно! Я см теперь кк мертвя…

— А что ж тебе делть-то: живи кк мертвя, я тоже тк живу, — скзл Дуня. — Мои лежт, и твои легли… Я-то зню, где твои лежт, — они тм, куд всех сволокли и схоронили, я тут был, я-то глзми своими видел. Сперв они всех убитых покойников сосчитли, бумгу соствили, своих отдельно положили, нших прочь отволокли подлее. Потом нших всех рздели нголо и в бумгу весь прибыток от вещей зписли. Они долго тково зботились, потом уж хоронить тскть нчли…

— А могилу-то кто вырыл? — обеспокоилсь Мрия Всильевн. — Глубоко отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокя могил был бы потеплее!..

— Нет, кково тм глубоко! — сообщил Дуня. — Ям от снряд, вот тебе и могил. Нвлили туд дополн, другим мест не хвтило. Тогд они тнком проехли через могилу по мертвым, покойники умялись, место стло, и они еще туд положили, кто остлся. Им копть желния нету, они силу свою берегут. А сверху збросли чуть-чуть землей, покойники и лежт тм, стынут теперь; только мертвые и стерпят ткую муку — лежть век нгими н холоде…

— А моих-то тоже тнком увечили или их сверху цельными положили? — спросил Мрия Всильевн.

— Твоих-то? — отозвлсь Дуня. — Д я того не углядел… Тм, з посдом, у смой дороги, все лежт, пойдешь — увидишь. Я им крест из двух веток связл и поствил, д это ни к чему: крест повлится, хоть ты его железный сделй, люди збудут мертвых…

Потом, когд уже свечерело, Мрия Всильевн поднялсь: он был стря женщин, он теперь устл; он попрощлсь с Дуней и пошл в сумрк, где лежли ее дети — дв сын в ближней земле и дочь в отдлении.

Мрия Всильевн вышл к посду, что прилегл к городу. В посде жили рньше в деревянных домикх сдоводы и огородники; они кормились с угодий, прилегющих к их жилищм, и тем существовли здесь спокон век. Нынче тут ничего уже не остлось, и земля поверху спеклсь от огня, жители либо умерли, либо ушли в скитние, либо их взяли в плен и увели в рботу и в смерть.

Из посд уходил в рвнину Митрофньевский тркт. По обочине тркт в прежнее время росли ветлы, теперь их войн обглодл до смых пней, и скучн был сейчс безлюдня дорог, словно уже близко нходился конец свет и редко кто доходил сюд.

Мрия Всильевн пришл н место могилы, где стоял крест, сделнный из двух связнных поперек жлобных, дрожщих ветвей. Мть сел у этого крест; под ним лежли ее нгие дети, умерщвленные, поругнные и брошенные в прх чужими рукми.

Нступил вечер и обртился в ночь. Осенние звезды зсветились н небе; точно выплквшись, тм открылись удивленные и добрые глз, неподвижно всмтривющиеся в темную землю, столь горестную и влекущую, что из жлости и мучительной привязнности никому нельзя отвести от нее взор.

— Были бы вы живы, — прошептл мть в землю своим мертвым сыновьям, — были бы вы живы, сколько рботы поделли, сколько судьбы испытли! А теперь, что ж, теперь вы умерли, где вш жизнь, ккую вы не прожили, кто проживет ее з вс?.. Мтвею-то сколько ж было? — двдцть третий шел, Всилию — двдцть восьмой. А дочке было восемндцть, теперь уж девятндцтый пошел бы, вчер он именинниц был… Сколько я сердц своего истртил н вс, сколько крови моей ушло, но, знчит, мло было, мло было одного сердц моего и крови моей, рз вы умерли, рз я детей своих живыми не удержл и от смерти их не спсл… Они, что же, они дети мои, они жить н свет не просились. Я их родил, пускй сми живут. А жить н земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей: готовили только, д не упрвились!.. Тут жить им нельзя, больше им негде было, — что ж нм, мтерям, делть-то? Одной-то жить небось и не к чему…

Он потрогл могильную землю и прилегл к ней лицом. В земле было тихо, ничего не слышно.

— Спят, — прошептл мть, — никто и не пошевельнется, — умирть было трудно, и они уморились. Пусть спят, я обожду — я не могу жить без детей, я не хочу жить без мертвых…

Мрия Всильевн отнял лицо от земли: ей послышлось, что ее позвл дочь Нтш; он позвл ее, не промолвив слов, будто произнесл что-то одним своим слбым вздохом. Мть огляделсь вокруг, желя увидеть, откуд взывет к ней дочь, откуд прозвучл ее кроткий голос — из тихого поля, из земной глубины или с высоты неб, с той ясной звезды? Где он сейчс, ее погибшя дочь? Или нет ее больше нигде, и мтери лишь чудится голос Нтши, который звучит воспоминнием в ее собственном сердце?

Потом мть здремл и уснул н могиле.

Полночня зря войны взошл вдлеке, и гул пушек рздлся оттуд, тм нчлсь битв. Мрия Всильевн проснулсь, и посмотрел в сторону огня н небе, и прислушлсь к чстому дыхнию пушек. «Это нши идут, — подумл он. — Пусть скорее приходят».

Мть снов припл к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим умолкшим сыновьям. И молчние их было осуждением злодеям, убившим их, и горем для мтери, помнящей зпх их детского тел и цвет их живых глз…

К полудню русские тнки вышли н Митрофньевскую дорогу и остновились возле посд н осмотр и зпрвку.

Один крснормеец с тнк отошел от мшины и пошел походить по земле, нд которой сейчс светило мирное солнце.

Возле крест, связнного из двух ветвей, крснормеец увидел струху, приникшую к земле лицом. Он склонился к ней и послушл ее дыхние, потом повернул тело женщины нвзничь и для првильности приложился еще ухом к ее груди. «Ее сердце ушло», — понял крснормеец и покрыл утихшее лицо покойной чистой холстинкой.

— Спи с миром, — скзл крснормеец н прощнье. — Чьей бы ты мтерью ни был, я без тебя тоже остлся сиротой.

Неодушевленный врг

Человек, если он проживет хотя бы лет до двдцти, обязтельно бывет много рз близок к смерти или дже переступет порог своей гибели, но возврщется обртно к жизни. Некоторые случи своей близости к смерти человек помнит, но чще збывет их или вовсе оствляет их незмеченными. Смерть вообще не однжды приходит к человеку, не однжды в ншей жизни он бывет близким спутником ншего существовния, — но лишь однжды ей удется нерзлучно овлдеть человеком, который столь чсто н протяжении своей недолгой жизни — иногд с небрежным мужеством — одолевл ее и отдлял от себя в будущее. Смерть победим, — во всяком случе, ей приходится терпеть поржение несколько рз, прежде чем он победит один рз. Смерть победим, потому что живое существо, зщищясь, смо стновится смертью для той врждебной силы, которя несет ему гибель. И это высшее мгновение жизни, когд он соединяется со смертью, чтобы преодолеть ее, обычно не зпоминется, хотя этот миг является чистой, одухотворенной рдостью.

Недвно смерть приблизилсь ко мне н войне: воздушной волной от рзрыв фугсного снряд я был приподнят в воздух, последнее дыхние подвлено было во мне, и мир змер для меня, кк умолкший, удленный крик. Зтем я был брошен обртно н землю и погребен сверху ее рзрушенным прхом. Но жизнь сохрнилсь во мне; он ушл из сердц и оствил темным мое сознние, однко он укрылсь в некоем тйном, может быть последнем, убежище в моем теле и оттуд робко и медленно снов рспрострнилсь во мне теплом и чувством привычного счстья существовния.

Я отогрелся под землею и нчл сознвть свое положение. Солдт оживет быстро, потому что он скуп н жизнь и при этой млой возможности он уже снов существует; ему жлко оствлять не только всё высшее и священное, что есть н земле и рди чего он держл оружие, но дже сытную пищу в желудке, которую он поел перед сржением и которя не успел перевриться в нем и пойти н пользу. Я попробовл отгрестись от земли и выбрться нружу; но изнемогшее тело мое было теперь непослушным, и я остлся лежть в слбости и во тьме; мне кзлось, что и внутренности мои были потрясены удром взрывной волны и держлись непрочно, — им нужен теперь покой, чтобы они приросли обртно изнутри к телу; сейчс же мне больно было совершить дже смое млое движение; дже для того, чтобы вздохнуть, нужно было стрдть и терпеть боль, точно рзбитые острые кости кждый рз впивлись в мякоть моего сердц. Воздух для дыхния доходил до меня свободно через сквжины в искрошенном прхе земли; однко жить долго в положении погребенного было трудно и нехорошо для живого солдт, поэтому я все время делл попытки повернуться н живот и выползти н свет. Винтовки со мной не было, ее, должно быть, вышиб воздух из моих рук при контузии, — знчит, я теперь вовсе беззщитный и бесполезный боец. Артиллерия гудел невдлеке от той осыпи прх, в которой я был схоронен; я понимл по звуку, когд били нши пушки и пушки врг, и моя будущя судьб звисел теперь от того, кто зймет эту рзрушенную, могильную землю, в которой я лежу почти без сил. Если эту землю зймут немцы, то мне уж не придется выйти отсюд, мне не придется более поглядеть н белый свет и н милое русское поле.

Я приноровился, ухвтил рукою корешок ккой-то былинки, повернулся телом н живот и прополз в сухой рскрошенной земле шг или полтор, потом опять лег лицом в прх, оствшись без сил. Полежв немного, я опять приподнялся, чтобы ползти помленьку дльше н свет. Я громко вздохнул, собиря свои силы, и в это же время услышл близкий вздох другого человек.

Я протянул руку в комья и сор земли и нщупл пуговицу и грудь неизвестного человек, тк же погребенного в этой земле, что и я, и тк же, нверно, обессилевшего. Он лежл почти рядом со мною, в полметре рсстояния, и лицо его было обрщено ко мне, — я это устновил по теплым легким волнм его дыхния, доходившим до меня. Я спросил неизвестного по-русски, кто он ткой и в ккой чсти служит. Неизвестный молчл. Тогд я повторил свой вопрос по-немецки, и неизвестный по-немецки ответил мне, что его зовут Рудольф Оскр Вльц, что он унтер-офицер 3-й роты втомтчиков из бтльон мотопехоты. Зтем он спросил меня о том же, кто я ткой и почему я здесь. Я ответил ему, что я русский рядовой стрелок и что я шел в тку н немцев, пок не упл без пмяти. Рудольф Оскр Вльц умолк; он, видимо, что-то сообржл, зтем резко пошевелился, опробовл рукою место вокруг себя и снов успокоился.

— Вы свой втомт ищете? — спросил я у немц.

— Д, — ответил Вльц. — Где он?

— Не зню, здесь темно, — скзл я, — и мы зсыпны землею.

Пушечный огонь снружи стл редким и прекртился вовсе, но зто усилилсь стрельб из винтовок, втомтов и пулеметов.

Мы прислушлись к бою; кждый из нс стрлся понять, чья сил берет перевес — русскя или немецкя и кто из нс будет спсен, кто уничтожен. Но бой, судя по выстрелм, стоял н месте и лишь ожесточлся и гремел все более яростно, не приближясь к своему решению. Мы нходились, нверно, в промежуточном прострнстве боя, потому что звуки выстрелов той и другой стороны доходили до нс с одинковой силой, и вырывющяся ярость немецких втомтов погшлсь точной, нпряженной рботой русских пулеметов. Немец Вльц опять зворочлся в земле; он ощупывл вокруг себя рукми, отыскивя свой потерянный втомт.

— Для чего вм нужно сейчс оружие? — спросил я у него.

— Для войны с тобою, — скзл мне Вльц. — А где твоя винтовк?

— Фугсом вырвло из рук, — ответил я. — Двй биться врукопшную. Мы подвинулись один к другому, и я его схвтил з плечи, он меня з горло. Кждый из нс хотел убить или повредить другого, но, ндышвшись земляным сором, стесненные нвлившейся н нс почвой, мы быстро обессилели от недосттк воздух, который был нм нужен для чстого дыхния в борьбе, и змерли в слбости. Отдышвшись, я потрогл немц — не отдлился ли он от меня, и он меня тоже тронул рукой для проверки. Бой русских с фшистми продолжлся вблизи нс, но мы с Рудольфом Вльцем уже не вникли в него; кждый из нс вслушивлся в дыхние другого, опсясь, что тот тйно уползет вдль, в темную землю, и тогд трудно будет нстигнуть его, чтобы убить.

Я стрлся кк можно скорее отдохнуть, отдышться и пережить слбость своего тел, рзбитого удром воздушной волны; я хотел зтем схвтить фшист, дышщего рядом со мной, и прервть рукми его жизнь, превозмочь нвсегд это стрнное существо, родившееся где-то длеко, но пришедшее сюд, чтобы погубить меня. Нружня стрельб и шорох земли, оседющей вокруг нс, мешли мне слушть дыхние Рудольф Вльц, и он мог незметно для меня удлиться. Я понюхл воздух и понял, что от Вльц пхло не тк, кк от русского солдт, — от его одежды пхло дезинфекцией — и ккой-то чистой, но неживой химией; шинель же русского солдт пхл обычно хлебом и обжитою овчиной. Но и этот немецкий зпх Вльц не мог бы помочь мне всё время чувствовть врг, что он здесь, если б он зхотел уйти, потому что, когд лежишь в земле, в ней пхнет еще многим, что рождется и хрнится в ней, — и корнями ржи, и тлением отживших трв, и сопревшими семенми, зчвшими новые былинки, — и поэтому химический мертвый зпх немецкого солдт рстворялся в общем густом дыхнии живущей земли.

Тогд я стл рзговривть с немцем, чтобы слышть его.

— Ты зчем сюд пришел? — спросил я у Рудольф Вльц. — Зчем лежишь в ншей земле?

— Теперь это нш земля. Мы, немцы, оргнизуем здесь вечное счстье, довольство, порядок, пищу и тепло для гермнского нрод, с отчетливой точностью и скоростью ответил Вльц.

— А мы где будем? — спросил я.

Вльц сейчс же ответил мне:

— Русский нрод будет убит, — убежденно скзл он. — А кто остнется, того мы прогоним в Сибирь, в снег и в лед, кто смирный будет и признет в Гитлере божьего сын, тот пусть рботет н нс всю жизнь и молит себе прощение н могилх гермнских солдт, пок не умрет, после смерти мы утилизируем его труп в промышленности и простим его, потому что больше его не будет.

Все это было мне приблизительно известно, в желниях своих фшисты были отвжны, но в бою их тело покрывлось гусиной кожей, и, умиря, они припдли устми к лужм, утоляя сердце, зсыхющее от стрх… Это я видел см не однжды.

— Что ты делл в Гермнии до войны? — спросил я длее у Вльц. И он с готовностью сообщил мне:

— Я был конторщиком кирпичного звод «Альфред Крейцмн и сын». А теперь я солдт фюрер, теперь я воин, которому вручен судьб всего мир и спсение человечеств.

— В чем же будет спсение человечеств? — спросил я у своего врг.

Помолчв, он ответил:

— Это знет один фюрер.

— А ты? — спросил я у лежщего человек.

— Я не зню ничего, я не должен знть, я меч в руке фюрер, созидющего новый мир н тысячу лет. Он говорил глдко и безошибочно, кк грммофоння плстинк, но голос его был рвнодушен. И он был спокоен, потому что был освобожден от сознния и от усилия собственной мысли.

Я спросил его еще:

— А ты см-то уверен, что тогд будет хорошо? А вдруг тебя обмнут?

Фшист ответил:

— Вся моя вер, вся моя жизнь приндлежит Гитлеру.

— Если ты все отдл твоему Гитлеру, см ничего не думешь, ничего не знешь и ничего не чувствуешь, то тебе все рвно — что жить, что не жить, — скзл я Рудольфу Вльцу и достл его рукой, чтобы еще рз побиться с ним и одолеть его.

Нд нми, — поверх сыпучей земли, в которой мы лежли, нчлсь пушечня кнонд. Обхвтив один другого, мы с фшистом ворочлись в тесном комковтом грунте, двящем нс. Я желл убить Вльц, но мне негде было рзмхнуться, и, ослбев от своих усилий, я оствил врг; он бормотл мне что-то и бил меня в живот кулком, но я не чувствовл от этого боли.

Пок мы ворочлись в борьбе, мы обмяли вокруг себя сырую землю, и у нс получилсь небольшя удобня пещер, похожя и н жилище и н могилу, и я лежл теперь рядом с неприятелем. Артиллерийскя пльб нружи вновь переменилсь; теперь опять стреляли лишь втомты и пулеметы; бой, видимо, стоял н месте без решения, он збурился, кк говорили крснормейцы-горняки.

Выйти из земли и уползти к своим мне было сейчс невозможно, — только дром будешь подрнен или убит. Но и лежть здесь во время боя бесполезно — для меня было совестно и неуместно. Однко под рукми у меня был немец, я взял его з ворот, рвнул противник поближе к себе и скзл ему.

— Кк же ты посмел воевть с нми? Кто же вы ткие есть и отчего вы ткие?

Немец не испуглся моей силы, потому что я был слб, но он понял мою серьезность и стл дрожть. Я не отпускл его и держл нсильно при себе; он припл ко мне и тихо произнес:

— Я не зню…

— Говори — все рвно! Кк это ты не знешь, рз н свете живешь и нс убивть пришел! Ишь ты, фокусник! Говори, — нс обоих, может, убьет и звлит здесь, — я хочу знть! Бой поверх нс шел с рвномерностью неспешной рботы: обе стороны терпеливо стреляли; ощупывя одн другую для сокрушительного удр.

— Я не зню, — повторил Вльц. — Я боюсь. Я вылезу сейчс. Я пойду к своим, то меня рсстреляют: обер-лейтеннт скжет, что я спрятлся во время боя.

— Ты никуд не пойдешь! — предупредил я Вльц. — Ты у меня в плену!

— Немец в плену бывет временно и короткий срок, у нс все нроды будут в плену вечно! — отчетливо и скоро сообщил мне Вльц — Врждебные нроды, берегите и почитйте пленных гермнских воинов! — воскликнул он вдобвок, точно обрщлся к тысячм людей.

— Говори, — прикзл я немцу, — говори, отчего ты ткой непохожий н человек, отчего ты нерусский.

— Я нерусский потому, что рожден для влсти и господств под руководством Гитлер! — с прежней быстротой и зученным убеждением пробормотл Вльц; но стрнное безрзличие было в его ровном голосе, будто ему смому не в рдость был его вер в будущую победу и в господство ндо всем миром. В подземной тьме я не видел лиц Рудольф Вльц, и я подумл, что, может быть, его нет, что мне лишь кжется, что Вльц существует, — н смом же деле он один из тех ненстоящих, выдумнных людей, в которых мы игрли в детстве и которых мы воодушевляли своей жизнью, понимя, что они в ншей влсти и живут лишь нрочно. Поэтому я приложил свою руку к лицу Вльц, желя проверить его существовние; лицо Вльц было теплое, знчит, этот человек действительно нходился возле меня.

— Это все Гитлер тебя нпугл и нучил, — скзл я противнику. — А ккой же ты см по себе? Я рсслышл, кк Вльц вздрогнул и вытянул ноги — строго, кк в строю.

— Я не см по себе, я весь по воле фюрер! — отрпортовл мне Рудольф Вльц.

— А ты бы жил по своей воле, не фюрер! — скзл я вргу. — И прожил бы ты тогд дом до стрости лет, и не лег бы в могилу в русской земле.

— Нельзя, недопустимо, зпрещено, крется по зкону! — воскликнул немец.

Я не соглсился:

— Стло быть, ты что же, — ты ветошк, ты тряпк н ветру, не человек!

— Не человек! — охотно соглсился Вльц. — Человек есть Гитлер, я нет. Я тот; кем нзнчит меня быть фюрер!

Бой срзу остновился н поверхности земли, и мы, прислушивясь к тишине, умолкли. Все стло тихо, будто бившиеся люди рзошлись в рзные стороны и оствили место боя пустым нвсегд. Я нсторожился, потому что мне теперь было стршно; прежде я постоянно слышл стрельбу своих пулеметов и винтовок, и я чувствовл себя под землей спокойно, точно стрельб ншей стороны был для меня успокивющим гулом знкомых, родных голосов. А сейчс эти голос вдруг срзу умолкли.

Для меня нступил пор пробирться к своим, но прежде следовло истребить врг, которого я держл своей рукой.

— Говори скорей! — скзл я Рудольфу Вльцу. — Мне некогд тут быть с тобой.

Он понял меня, что я должен убить его, и припл ко мне, прильнув лицом к моей груди. И втихомолку, но мгновенно он нложил свои холодные худые руки н мое горло и сжл мне дыхние. Я не привык к ткой мнере воевть, и мне это не понрвилось. Поэтому я удрил немц в подбородок, он отодвинулся от меня и змолк.

— Ты зчем тк нхльно действуешь! — зявил я вргу. — Ты н войне сейчс, ты должен быть солдтом, ты хулигнишь. Я скзл тебе, что ты в плену, — знчит, ты не уйдешь, и не: црпйся!

— Я обер-лейтеннт боюсь, — прошептл неприятель. — Пусти меня, пусти меня скорей — я в бой пойду, то обер-лейтеннт не поверит мне, он скжет, — я прятлся, и велит убить меня. Пусти меня, я семейный. Мне одного русского нужно убить.

Я взял врг рукою з ворот и привлек его к себе обртно.

— А если ты не убьешь русского?

— Убью, — говорил Вльц. — Мне ндо убивть, чтобы смому жить. А если я не буду убивть, то меня смого убьют или посдят в тюрьму, тм тоже умрешь от голод и печли, или н кторжную рботу осудят — тм скоро обессилеешь, состришься и тоже помрешь.

— Тк тебя тремя смертями сзди пугют, чтобы ты одной впереди не боялся, — скзл я Рудольфу Вльцу.

— Три смерти сзди, четвертя смерть впереди! — сосчитл немец. — Четвертой я не хочу, я см буду убивть, я см буду жить! — вскричл Вльц.

Он теперь не боялся меня, зня, что я безоружный, кк и он.

— Где, где ты будешь жить? — спросил я у врг. — Гитлер гонит тебя вперед стрхом трех смертей, чтобы ты не боялся одной четвертой. Долго ли ты проживешь в промежутке между своими тремя смертями и ншей одной?

Вльц молчл; может быть, он здумлся. Но я ошибся — он не думл.

— Долго, — скзл он. — Фюрер знет все, он считл — мы вперед убьем русский нрод, нм четвертой смерти не будет.

— А если тебе одному он будет? — поствил я вопрос дурному вргу. — Тогд ты кк обойдешься?

— Хйль Гитлер! — воскликнул Вльц. — Он не оствит мое семейство: он дст хлеб жене и детям хоть по сто грммов н один рот.

— И ты з сто грммов н едок соглсен погибнуть?

— Сто грммов — это тоже можно тихо, экономно жить, — скзл лежчий немец.

— Дурк ты, идиот и холуй, — сообшил я неприятелю. — Ты и детей своих соглсен обречь н голод рди Гитлер.

— Я вполне соглсен, — охотно и четко скзл Рудольф Вльц. — Мои дети получт тогд вечную блгодрность и слву отечеств.

— Ты совсем дурной, — скзл я немцу. — целый мир будет кружиться вокруг одного ефрейтор?

— Д, — скзл Вльц, — он будет кружиться, потому что он будет бояться.

— Тебя, что ль? — спросил я врг.

— Меня, — уверенно ответил Вльц.

— Не будет он тебя бояться, — скзл я противнику. — Отчего ты ткой мерзкий?

— Потому что фюрер Гитлер теоретически скзл, что человек есть грешник и сволочь от рождения. А кк фюрер ошибться не может, знчит, я тоже должен быть сволочью.

Немец вдруг обнял меня и попросил, чтоб я умер.

— Все рвно ты будешь убит н войне, — говорил мне Вльц. — Мы вс победим, и вы жить не будете. А у меня трое детей н родине и слепя мть. Я должен быть хрбрым н войне, чтоб их тм кормили. Мне нужно убить тебя, тогд обер-лейтеннт будет доволен и он дст обо мне хорошие сведения. Умри, пожлуйст. Тебе все рвно не ндо жить, тебе не полгется. У меня есть перочинный нож, мне его подрили, когд я кончил школу, я его берегу… Только двй скорее — я соскучился в России, я хочу в свой святой фтерлянд, я хочу домой в свое семейство, ты никогд домой не вернешься…

Я молчл; потом я ответил:

— Я не буду помирть з тебя.

— Будешь! — произнес Вльц. — Фюрер скзл: русским — смерть. Кк же ты не будешь!

— Не будет нм смерти! — скзл я вргу, и с беспмятством ненвисти, возродившей мощность моего сердц, я обхвтил и сжл тело Рудольф Вльц в своих рукх. Зтем мы в борьбе незметно миновли сыпучий грунт и вывлились нружу, под свет звезд. Я видел этот свет, но Вльц глядел н них уже неморгющими глзми: он был мертв, и я не зпомнил, кк умертвил его, в ккое время тело Рудольф Вльц стло неодушевленным. Мы об лежли, точно свлившись в пропсть с великой горы, пролетев стршное прострнство высоты молч и без сознния.

Мленький комр-полуночник сел н лоб покойник и нчл помленьку сость человек. Мне это доствило удовлетворение, потому что у комр больше души и рзум, чем в Рудольфе Вльце — живом или мертвом, все рвно; комр живет своим усилием и своей мыслью, сколь бы он ни был ничтожн у него, — у комр нет Гитлер, и он не позволяет ему быть. Я понимл, что и комр, и червь, и любя былинк — это более одухотворенные, полезные и добрые существ, чем только что существоввший живой Рудольф Вльц. Поэтому пусть эти существ пережуют, иссосут и рскрошт фшист: они совершт рботу одушевления мир своей кроткой жизнью.

Но я, русский советский солдт, был первой и решющей силой, которя остновил движение смерти в мире; я см стл смертью для своего неодушевленного врг и обртил его в труп, чтобы силы живой природы рзмололи его тело в прх, чтобы едкий гной его существ пропитлся в землю, очистился тм, осветился и стл обычной влгой, орошющей корни трвы.

Сержнт Шдрин

(История русского молодого человек ншего времени)

Кждое поколение, кждя эпох создет свой обрз и свой тип молодого человек. В свое время по почину Мксим Горького и под его редкцией был издн большя серия ромнов «История молодого человек 19-го столетия». Герои этих ромнов — молодые люди рзных нционльностей, предствители рзличных общественных клссов, люди всех поколений век, носители почти всех идей своего времени, люди рзной судьбы, но сердце кждого из них было искренним, ум их искл истины, воля, если он не был уже сломлен, был устремлен к делу или подвигу — в той степени, в ккой им дно было это понимть.

Мы не судьи им, молодым людям девятндцтого столетия, но мы можем срвнить жизнь или судьбу молодого человек прошлого век, дже смого лучшего из них, с жизнью советского молодого человек эпохи Великой Отечественной войны. Срвнить, првд, трудно — столь велик рзниц и обстоятельств времени и хрктеров людей, глвное — результтов жизненного труд и подвиг. В смом деле, о кком молодом поколении и ккого нрод можно достоверно скзть, что его жертвми и героизмом, его усилиями, соединенными с трудом и подвигом стрших поколений, были спсены Родин и человечество от рбств и гибели и открыты дороги свободы в дль истории?..

Здесь мы кртко изложим историю лишь одного ншего молодого человек, ншего воин, — не одного из смых лучших, но среднего из сотен тысяч тких же прекрсных молодых нших воинов.

Он родился в селе Елни, Енисейского рйон, Крсноярского кря. Родители его крестьяне, и см он до войны рботл в колхозе, помогя родителям. С млолетств он был приучен к труду, к зботе о семье, к дисциплине общественного труд и ответственности. Ткя жизнь и воспитние и сделли из него, Алексндр Мксимович Шдрин, хорошего солдт. Он и до войны уже был тружеником и принял войну кк высший и смый необходимый труд, превртив его в непрерывный, почти четырехлетний подвиг. Русский советский воин не обрзовлся вдруг, когд он взял в руки втомт; он возник прежде, когд еще не знл боевого огня; хрктер и дух человек обрзуются постепенно из любви к нему родителей, из отношения к нему окружющих людей, из воспитния в нем сознния общности жизни нрод.

Свою службу в 1941 году рядовой Шдрин нчл под Строй Руссой, в первом учебно-лыжном бтльоне. Тм же он испытл первый бой с вргом. Когд огонь противник стл плотен и трудно было в первый рз переживть бой, тк что иной молодой боец збывл, что ему нужно делть, комндир взвод прикзл по цепи:

— Рботть ндо, ребят! Рботй огнем! Это лодырю стршно в бою, кто рботет — тому ничего.

Шдрин опомнился и стл тщтельно и усердно вести огонь по зднной цели — по опушке лес, где нкпливлсь немецкя пехот. Рботя огнем, он успокоился и понял, что комндир был прв. Тк он узнл первую простую солдтскую нуку о войне: в бою ндо быть неутомимо знятым своим делом — истреблением противник; тогд робость не войдет в твое сердце, смерть будет идти от тебя к вргу, но не к тебе.

В нчле 1942 год Шдрин был рнен, но не тяжко. Весною того же год он опять вернулся в строй и воевл н Ильмень-озере, н Сонецком зливе, что против реки Ловть. Потом, осенью 1942 год, его чсть отошл в тыл н переформировние и, усилення, нпрвлен был н Центрльный фронт, н Курскую дугу. Время было тяжелое, но солдты понимли, что без труд ничего не дется. Для того они и шгли тогд тысячи верст по русской земле, чтобы снов выходить Родину и переменить ее судьбу — от смерти к жизни.

Сейчс уже не может вспомнить Шдрин, сколько тысяч верст прошли его молодые ноги, и, кк в сновидении, встют в его вообржении сотни деревень, поселков и городов, млых, больших и великих, з кждый из которых был бой, з кждый из которых пли, уснув вечным сном, близкие товрищи. И сколько горя пришлось пережить Шдрину, нвсегд рсствясь с погибшими друзьями, сколько рз дрожло его сердце, когд он всмтривлся в последнюю минуту в дорогое утихшее лицо друг перед вечной рзлукой с ним! Он не знл, кк могло вместиться столь много чувств и пмяти в одно солдтское сердце.

Он помнит одно придорожное клдбище. В стороне от дороги стояло несколько смодельных деревянных пмятников в форме пирмидок, с крснормейской звездой нверху. Н пмятникх нписны имен тех, кто погребен под ними; в некоторые пмятники были вделны фотогрфии погибших, но солнце, ветер и дожди быстро уничтожли изобржения людей, чей обрз должен быть вечен в пмяти живых. Шдрин в сумерки проходил мимо этого клдбищ. Он увидел тм тогд одинокую пожилую женщину. Женщин опустилсь н колени возле одной могилы. Снчл женщин был безмолвной, потом он стл петь колыбельную песнь своему сыну, спящему здесь, н грядущую вечную ночь.

Шдрин не знл, кк нужно было утешить эту женщину-мть и можно ли было ее утешить в этот чс. Но он знл, кк можно утешить ншу общую Мть Родину. Он знл и чувствовл, что ненвисть к противнику питется любовью к своему нроду, обрз нрод явился перед ним и в лице этой женщины, склонившейся нд прхом своего сын.

Войн нрстл в жестокости и беспощдности, в мощности оружия и длительности боев.

Н Центрльном фронте чсть, где служил Шдрин, вошл в соств одной из рмий. Первый бой н этом фронте, где дрлся Шдрин, был под Мурвчиком.

Немцы снов зхотели здесь, н Курской дуге, повернуть войну в свою пользу и обрушили н нс мощный удр техники и живой силы. Несколько суток непрерывно шел бой. Рзрывы снрядов временми были тк чсты н местности, что грь, гз, земня пыль вытеснили чистый воздух, нечем было дышть, и бойцы чувствовли угр. Но они стояли н месте, чтобы не оствлять товрищей и довести врг до изнеможения в этой битве грудь в грудь, зтем пойти вперед, н сокрушение его.

Шдрин узнл, в чем есть сил подвиг. Крснормеец понимет знчение своего дел, и дело это питет его сердце терпением и рдостью, превозмогющими стрх. Долг и честь, когд они действуют, кк живые чувств, подобны ветру, человек подобен лепестку, увлекемому этим ветром, потому что долг и честь есть любовь к своему нроду и он сильнее жлости к смому себе.

Шдрин и его товрищи стояли здесь н свою смерть з жизнь России. Они дрлись с воодушевлением и яростью, и врг был истощен н месте, не двинувшись в глубину ншей земли. Здесь Шдрин снов был рнен. Но он видел и понимл, что если бы его взвод, рот, вся чсть дрлись плохо, если бы комндовние было неумелым, то он и его товрищи вовсе погибли бы.

Из госпитля Шдрин опять вернулся в свою чсть и снов пошел в бой. Это было под селом Крсвк. Бой здесь был еще более ожесточенным, битв гремел одновременно почти по всей Курской дуге. После нескольких суток боев нши бойцы пошли вперед, противник был уже ндломлен в духе и истощен в своей силе.

Снов Шдрин прошел мимо Мурвчик, и длее солдт пошел длеко вперед — до смой победы в Берлине.

Он брл с боем Семеновку и Новозыбков, Орловской облсти, вышел к Гомелю и н реку Десну. Он вошел в крй многочисленных рек, и кждую нужно было форсировть под огнем врг, через кждую плыть н плотх или знменитых подручных средствх, из них смым простым иногд окзывлось — вплвь н собственном животе.

Через реку Сож рот, где служил Шдрин, перепрвлялсь под сплошным нвесом огня противник, и Шдрин до сих пор помнит волны н Соже, гонимые рзрывми снрядов против течения.

В рйоне Речицы Шдрин перепрвлялся через Днепр, в промежуткх меж больших рек переходил с боем через десятки других водных потоков, и из них ни один не збыт в его пмяти.

Путь солдт продолжлся — сквозь огонь — н зпд, по земле и через реки. Шдрин вышел н Ковельское нпрвление, зтем н Брест-Литовск и Влдову н реке Буг. Это было уже очень длеко от Мурвчик и Крсвки. Шдрин уже сносил не одну пру спог, но ноги его шли вперед хорошо.

Изменилсь природ вокруг него, изменился вид городов и сел, и см Шдрин изменился — он дрлся теперь спокойнее, точнее и лучше, чем когд-то под Строй Руссой.

После боев з Люблин, з Пргу Вршвскую, зтем з всю Вршву Шдрин прошел пешим мршем с боями пятьсот семьдесят километров з четырндцть суток — от Вршвы до Дойч-Крон, что н првом берегу Одер.

Перед этим походом Шдрин нходился н высоте 119 под Рушполье. Немцы контртковли эту высоту много рз и большими силми. Пли смертью хрбрых многие товрищи Шдрин, пли все офицеры; тогд сержнт Шдрин принял н себя комндовние ротой, и высот остлсь з нми. Высот после боя изменилсь от огня, он стл кк бы меньше; Шдрин устл, но не изменился.

После Рушполья Шдрин шел четырндцть суток, в среднем по сорок километров в сутки, сбивя по дороге противник, нгруженный, кроме личных вещей и снряжения, минометом. Одежд сншивлсь н нем, истирлся от огневой рботы метлл оружия, но Шдрин, когд приходилось кк следует поесть и выспться, не чувствовл, чтобы тело его оплошло или душ стл рвнодушной.

Здесь было идти веселее, чем ходить по России в сорок первом или сорок втором году.

Из Дойч-Крон чсть, где служил Шдрин, перепрвилсь н левобережный плцдрм Одер, оттуд — н восточную окрину Берлин.

Здесь Шдрин сел н броню тнк, обошел Берлин с зпд и после двухсуточного боя ворвлся в Потсдм. Здесь бой был особый, он проходил и н земле и под землей, в тоннелях, в подвлх, в подземных глереях, во мрке глубоких кземтов и в бункерх.

День и ночь рботл Шдрин у минометов; душевное удовлетворение успешным боем поглощло без осттк утомление советского воин. Н его глзх зло мир обрщлось в руины, и его миномет преврщл в трупы живую силу зл — фшистских солдт.

После звоевния Берлин Шдрин пошел длее н зпд, к реке Эльбе. Здесь снов был бой. Сутки непрерывно дрлся Шдрин н Эльбе, но это был уже последний бой войны. После боя Шдрин умылся в Эльбе, лег н землю и посмотрел н небо. Ясность неб и его бесконечность были родственны его душе. «Все! — скзл вслух Шдрин. — Свети теперь, солнце, ночью — звезды!» — и уснул.

Н чужой земле лежл худощвый молодой человек со светлыми волосми, с потемневшим от ветр и солнц лицом, пришедший сюд из Сибири. Он спл сейчс счстливым, с выржением кротости н изможденном лице. Он совершил то, чего никто еще не совершл; велик его душ, блготворно его тело и прекрсн его молодость, вся исполнення подвиг.

Это было седьмого мя 1945 год.

С тех пор миновло уже много времени. Шдрин по-прежнему служит в Крсной Армии. Остнется ли он в ней пожизненно или уйдет в гржднскую жизнь н свою родину, в Сибирь, — неизвестно. Но пожизненно остнется в душе Шдрин чувство вечной, кровной связи с рмией, ствшей для него семьей, домом и школой з годы войны. Пожизненно долг и честь остнутся зконом его сердц и поведения, и пожизненно он будет тружеником — н хлебной ли ниве, в мстерской звод или в солдтском строю, — потому что он воспитн в подвиге, подвиг есть высший труд, тот труд, который оберегет нрод от смерти. И этот подвиг — труд солдт — мтери, рождющей нрод. И тк же у нс священно существо солдт, кк священн мть.

1945

Возврщение

Алексей Алексеевич Ивнов, гврдии кпитн, убывл из рмии по демобилизции. В чсти, где он прослужил всю войну, Ивнов проводили, кк и быть должно, с сожлением, с любовью, увжением, с музыкой и вином. Близкие друзья и товрищи поехли с Ивновым н железнодорожную стнцию и, попрощвшись тм окончтельно, оствили Ивнов одного. Поезд, однко, опоздл н долгие чсы, зтем, когд эти чсы истекли, опоздл еще дополнительно. Нступл уже холодня осенняя ночь; вокзл был рзрушен в войну, ночевть было негде, и Ивнов вернулся н попутной мшине обртно в чсть. Н другой день сослуживцы Ивнов снов его провожли; они опять пели песни и обнимлись с убывющим в знк вечной дружбы с ним, но чувств свои они зтрчивли уже более сокрщенно, и дело происходило в узком кругу друзей.

Зтем Ивнов вторично уехл н вокзл; н вокзле он узнл, что вчершний поезд все еще не прибыл, и поэтому Ивнов мог бы, в сущности, снов вернуться в чсть н ночлег. Но неудобно было в третий рз переживть проводы, беспокоить товрищей, и Ивнов остлся скучть н пустынном сфльте перрон.

Возле выходной стрелки стнции стоял уцелевшя будк стрелочного пост. Н скмейке у той будки сидел женщин в втнике и теплом плтке; он и вчер тм сидел при своих вещх и теперь сидит, ожидя поезд. Уезжя вчер ночевть в чсть, Ивнов подумл было — не приглсить ли и эту одинокую женщину, пусть он тоже переночует у медсестер в теплой избе, зчем ей мерзнуть всю ночь, неизвестно, сможет ли он обогреться в будке стрелочник. Но пок он думл, попутня мшин тронулсь, и Ивнов збыл об этой женщине.

Теперь эт женщин по-прежнему неподвижно нходилсь н вчершнем месте. Это постоянство и терпение ознчли верность и неизменность женского сердц, по крйней мере в отношении вещей и своего дом, куд эт женщин, вероятно, возврщлсь. Ивнов подошел к ней: может быть, ей тоже не тк будет скучно с ним, кк одной.

Женщин обернулсь лицом к Ивнову, и он узнл ее. Это был девушк, ее звли «Мш — дочь прострнщик», потому что тк он себя когд-то нзвл, будучи действительно дочерью служщего в бне, прострнщик. Ивнов изредк з время войны встречл ее, нведывясь в один БАО, где эт Мш, дочь прострнщик, служил в столовой помощником повр по вольному нйму.

В окружющей их осенней природе было уныло и грустно в этот чс. Поезд, который должен отсюд увезти домой и Мшу и Ивнов, нходился неизвестно где в сером прострнстве. Единственное, что могло утешить и рзвлечь сердце человек, было сердце другого человек.

Ивнов рзговорился с Мшей, и ему стло хорошо. Мш был миловидн, прост душою и добр своими большими рбочими рукми и здоровым, молодым телом. Он тоже возврщлсь домой и думл, кк он будет жить теперь новой, гржднской жизнью; он привыкл к своим военным подругм, привыкл к летчикм, которые любили ее, кк стршую сестру, дрили ей шоколд и нзывли «просторной Мшей» з ее большой рост и сердце, вмещющее, кк у истинной сестры, всех бртьев в одну любовь, и никого в отдельности. А теперь Мше непривычно, стрнно и дже боязно было ехть домой к родственникм, от которых он уже отвыкл.

Ивнов и Мш чувствовли себя сейчс осиротевшими без рмии; однко Ивнов не мог долго пребывть в уныло-печльном состоянии, ему кзлось, что в ткие минуты кто-то издли смеется нд ним и бывет счстливым вместо него, он остется лишь нхмуренным простчком. Поэтому Ивнов быстро обрщлся к делу жизни, то есть он нходил себе ккое-либо знятие или утешение, либо, кк он см выржлся, простую подручную рдость — и тем выходил из своего уныния. Он придвинулся к Мше и попросил, чтобы он по-товрищески позволил ему поцеловть ее в щеку.

— Я чуть-чуть, — скзл Ивнов, — то поезд опздывет, скучно его ожидть.

— Только поэтому, что поезд опздывет? — спросил Мш и внимтельно посмотрел в лицо Ивнову.

Бывшему кпитну было н вид лет тридцть пять, кож н лице его, обдутя ветрми и згоревшя н солнце, имел коричневый цвет, серые глз Ивнов глядели н Мшу скромно, дже зстенчиво, и говорил он хотя и прямо, но деликтно и любезно. Мше понрвился его глухой, хриплый голос пожилого человек, его темное грубое лицо и выржение силы и беззщитности н нем. Ивнов погсил огонь в трубке большим пльцем, нечувствительным к тлеющему жру, и вздохнул в ожиднии рзрешения. Мш отодвинулсь от Ивнов. От него сильно пхло тбком, сухим поджренным хлебом, немного вином — теми чистыми веществми, которые произошли из огня или сми могут родить огонь. Похоже было, что Ивнов только и питлся тбком, сухрями, пивом и вином. Ивнов повторил свою просьбу.

— Я осторожно, я поверхностно, Мш… Вообрзите, что я вм дядя.

— Я вообрзил уже… Я вообрзил, что вы мне пп, не дядя.

— Вон кк… Тк вы позволите?

— Отцы у дочерей не спршивют, — зсмеялсь Мш.

Позже Ивнов признвлся себе, что волосы Мши пхнут, кк осенние пвшие листья в лесу, и он не мог их никогд збыть… Отошедши от железнодорожного пути, Ивнов рзжег небольшой костер, чтобы приготовить яичницу н ужин для Мши и для себя.

Ночью пришел поезд и увез Ивнов и Мшу в их сторону, н родину. Двое суток они ехли вместе, н третьи сутки Мш доехл до город, где он родилсь двдцть лет тому нзд. Мш собрл свои вещи в вгоне и попросил Ивнов поудобнее зпрвить ей н спину мешок, но Ивнов взял ее мешок себе н плечи и вышел вслед з Мшей из вгон, хотя ему еще оствлось ехть до мест более суток.

Мш был удивлен и тронут внимнием Ивнов. Он боялсь срзу остться одн в городе, где он родилсь и жил, но который стл теперь для нее почти чужбиной. Мть и отец Мши были угнны отсюд немцми и погибли в неизвестности, теперь остлись у Мши н родине лишь двоюродня сестр и две тетки, и к ним Мш не чувствовл сердечной привязнности.

Ивнов оформил у железнодорожного коменднт остновку в городе и остлся с Мшей. В сущности, ему нужно было бы скорее ехть домой, где его ожидл жен и двое детей, которых он не видел четыре год. Однко Ивнов отклдывл рдостный и тревожный чс свидния с семьей. Он см не знл, почему тк делл, может быть потому, что хотел погулять еще немного н воле.

Мш не знл семейного положения Ивнов и по девичьей зстенчивости не спросил его о нем. Он доверилсь Ивнову по доброте сердц, не думя более ни о чем.

Через дв дня Ивнов уезжл длее, к родному месту. Мш провожл его н вокзле. Ивнов привычно поцеловл ее и любезно обещл вечно помнить ее обрз.

Мш улыбнулсь в ответ и скзл:

— Зчем меня помнить вечно? Этого не ндо, и вы все рвно збудете… Я же ничего не прошу от вс, збудьте меня.

— Дорогя моя Мш… Где вы рньше были, почему я двно-двно не встретил вс?

— Я до войны в десятилетке был, двно-двно меня совсем не было…

Поезд пришел, и они попрощлись. Ивнов уехл и не видел, кк Мш, оствшись одн, зплкл, потому что никого не могл збыть: ни подруги, ни товрищ, с кем хоть однжды сводил ее судьб. Ивнов смотрел через окно вгон н попутные домики городк, который он едв ли когд увидит в своей жизни, и думл, что в тком же подобном домике, но в другом городе, живет его жен Люб с детьми Петькой и Нстей, и они ожидют его; он еще из чсти послл жене телегрмму, что он без промедления выезжет домой и желет кк можно скорее поцеловть ее и детей.

Любовь Всильевн, жен Ивнов, три дня подряд выходил ко всем поездм, что прибывли с зпд. Он отпршивлсь с рботы, не выполнял нормы и по ночм не спл от рдости, слушя, кк медленно и рвнодушно ходит мятник стенных чсов. Н четвертый день Любовь Всильевн послл н вокзл детей — Петр и Нстю, чтобы они встретили отц, если он приедет днем, к ночному поезду он опять вышл см.

Ивнов приехл н шестой день. Его встретил сын Петр; сейчс Петрушке шел уже двендцтый год, и отец не срзу узнл своего ребенк в серьезном подростке, который кзлся стрше своего возрст. Отец увидел, что Петр был млорослый и худощвый мльчугн, но зто головстый, лобстый, и лицо у него было спокойное, словно бы уже привычное к житейским зботм, мленькие крие глз его глядели н белый свет сумрчно и недовольно, кк будто повсюду они видели один непорядок. Одет-обут Петрушк был ккуртно: бшмки н нем были поношенные, но еще годные, штны и куртк стрые, переделнные из отцовской гржднской одежды, но без прорех — где нужно, тм зштопно, где потребно, тм положен лтк, и весь Петрушк походил н мленького небогтого, но испрвного мужичк. Отец удивился и вздохнул.

— Ты отец, что ль? — спросил Петрушк, когд Ивнов его обнял и поцеловл, приподнявши к себе. — Знть, отец.

— Отец… Здрвствуй, Петр Алексеевич.

— Здрвствуй… Чего ехл долго? Мы ждли-ждли.

— Это поезд, Петя, тихо шел… Кк мть и Нстя: живы-здоровы?

— Нормльно, — скзл Петр. — Сколько у тебя орденов?

— Дв, Петя, и три медли.

— А мы с мтерью думли — у тебя н груди мест чистого нету. У мтери тоже две медли есть, ей по зслуге выдли… Что ж у тебя мло вещей — одн сумк?

— Мне больше не нужно.

— А у кого сундук, тому воевть тяжело? — спросил сын.

— Тому тяжело, — соглсился отец. — С одной сумкой легче. Сундуков тм ни у кого не бывет.

— А я думл — бывет. Я бы в сундуке берег свое добро — в сумке сломется и помнется.

Он взял вещевой мешок отц и понес его домой, отец пошел следом з ним.

Мть встретил их н крыльце дом; он опять отпросилсь с рботы, словно чувствовло ее сердце, что муж сегодня приедет. С звод он снчл зшл домой, чтобы потом пойти н вокзл. Он боялсь — не явился ли домой Семен Евсеевич: он любит зходить иногд днем, у него есть ткя привычк — являться среди дня и сидеть вместе с пятилетней Нстей и Петрушкой. Првд, Семен Евсеевич никогд пустой не приходит, он всегд принесет что-нибудь для детей — конфет, или схру, или белую булку, либо ордер н промтовры. См Любовь Всильевн ничего плохого от Семен Евсеевич не видел; з все эти дв год, что они знли друг друг, Семен Евсеевич был добр к ней, к детям он относился, кк родной отец, и дже внимтельнее иного отц. Но сегодня Любовь Всильевн не хотел, чтобы муж увидел Семен Евсеевич; он прибрл кухню и комнту, в доме должно быть чисто и ничего постороннего. А позже, звтр или послезвтр, он см рсскжет мужу всю првду, кк он был. К счстью, Семен Евсеевич сегодня не явился.

Ивнов приблизился к жене, обнял ее и тк стоял с нею, не рзлучясь, чувствуя збытое и знкомое тепло любимого человек.

Мленькя Нстя вышл из дом и, посмотрев н отц, которого он не помнил, нчл оттлкивть его от мтери, упершись в его ногу, потом зплкл. Петрушк стоял молч возле отц с мтерью, с отцовским мешком з плечми: обождв немного, он скзл:

— Хвтит вм, то Нстьк плчет, он не понимет.

Отец отошел от мтери и взял к себе н руки Нстю, плквшую от стрх.

— Нстьк! — окликнул ее Петрушк. — Опомнись, кому я говорю! Это отец нш, он нм родня!..

В доме отец умылся и сел з стол. Он вытянул ноги, зкрыл глз и почувствовл тихую рдость в сердце и спокойное довольство. Войн миновл. Тысячи верст исходили его ноги з эти годы, морщины устлости лежли н его лице, и глз резл боль под зкрытыми векми — они хотели теперь отдых в сумрке или во тьме.

Пок он сидел, вся его семья хлопотл в горнице и н кухне, готовя прздничное угощение. Ивнов рссмтривл все предметы дом по порядку: стенные чсы, шкф для посуды, термометр н стене, стулья, цветы н подоконникх, русскую кухонную печь… Долго они жили здесь без него и скучли по нем. Теперь он вернулся и смотрел н них, вновь знкомясь с кждым, кк с родственником, жившим без него в тоске и бедности. Он дышл устоявшимся родным зпхом дом — тлением дерев, теплом от тел своих детей, грью н печной згнетке. Этот зпх был тким же, кк и четыре год тому нзд, и он не рссеялся и не изменился без него. Нигде более Ивнов не ощущл этого зпх, хотя он бывл з войну по рзным стрнм в сотнях жилищ; тм пхло иным духом, в котором, однко, не было зпх родного дом. Ивнов вспомнил еще зпх Мши, кк пхли ее волосы; но они пхли лесною листвой, незнкомой зросшей дорогой, не домом, снов тревожной жизнью. Что он делет сейчс и кк устроилсь жить по-гржднски, Мш — дочь прострнщик? Бог с ней…

Ивнов видел, что более всех действовл по дому Петрушк. Мло того, что он см рботл, он и мтери с Нстей двл укзния, что ндо делть и что не ндо и кк ндо делть првильно. Нстя покорно слушлсь Петрушку и уже не боялсь отц, кк чужого человек; у нее было живое сосредоточенное лицо ребенк, делющего все в жизни по првде и всерьез, и доброе сердце, потому что он не обижлсь н Петрушку.

— Нстьк, опорожни кружку от кртошечной шкурки, мне посуд нужн…

Нстя послушно освободил кружку и вымыл ее. Мть меж тем поспешно готовил пирог-скородум, змешнный без дрожжей, чтобы посдить его в печку, в которой Петрушк уже рзжег огонь.

— Поворчивйся, мть, поворчивйся живее! — комндовл Петрушк. — Ты видишь, у меня печь нготове. Привыкл копться, стхновк!

— Сейчс, Петруш, я сейчс, — послушно говорил мть. — Я изюму положу, и все, отец ведь двно, нверно, не кушл изюм. Я двно изюм берегу.

— Он ел его, — скзл Петрушк. — Ншему войску изюм тоже дют. Нши бойцы, гляди, ккие мордстые ходят, они хрчи едят… Нстьк, чего ты сел — в гости, что ль, пришл? Чисть кртошку, к обеду жрить будем н сковородке… Одним пирогом семью не укормишь!

Пок мть готовил пирог, Петрушк посдил в печь большим рогчом чугун со щми, чтобы не горел зря огонь, и тут же сделл укзние и смому огню в печи:

— Чего горишь по-лохмтому, ишь во все стороны ерзешь! Гори ровно. Грей под смую еду, дром, что ль, деревья н дров в лесу росли… А ты, Нстьк, чего ты щепу кк попло в печь нсовл, ндо уложить ее было, кк я тебя учил. И кртошку опять ты чистишь по-толстому, ндо чистить тонко — зчем ты мясо с кртошки стругешь: от этого у нс питние пропдет… Я тебе сколько рз про то говорил, теперь последний рз говорю, потом по зтылку получишь!

— Чего ты, Петруш, Нстю-то все теребишь, — кротко произнесл мть. — Чего он тебе? Рзве сноровится он столько кртошек очистить, и чтоб тебе тонко было, кк у прикмхер, нигде мяс не здеть… К нм отец приехл, ты все серчешь!

— Я не серчю, я по делу… Отц кормить ндо, он с войны пришел, вы добро портите… У нс в кожуре от кртошек з целый год сколько пищи-то пропло?.. Если б свиномтк у нс был, можно б ее з год одной кожурой откормить и н выствку послть, н выствке нм медль бы дли… Видли, что было бы, вы не понимете!

Ивнов не знл, что у него вырос ткой сын, и теперь сидел и удивлялся его рзуму. Но ему больше нрвилсь мленькя кроткя Нстя, тоже хлопочущя своими ручкми по хозяйству, и ручки ее уже были привычные и умелые. Знчит, они двно приучены рботть по дому.

— Люб, — спросил Ивнов жену, — ты что же мне ничего не говоришь — кк ты это время жил без меня, кк твое здоровье и что н рботе ты делешь?..

Любовь Всильевн теперь стеснялсь муж, кк невест: он отвыкл от него. Он дже крснел, когд муж обрщлся к ней, и лицо ее, кк в юности, принимло зстенчивое, испугнное выржение, которое столь нрвилось Ивнову.

— Ничего, Алеш… Мы ничего жили. Дети болели мло, я рстил их… Плохо, что я дом с ними только ночью бывю. Я н кирпичном рботю, н прессу, ходить туд длеко…

— Где рботешь? — не понял Ивнов.

— Н кирпичном зводе, н прессу. Квлификции ведь у меня не было, снчл я во дворе рзнорбочей был, потом меня обучили и н пресс поствили. Рботть хорошо, только дети одни и одни… Видишь, ккие выросли? Сми все умеют делть, кк взрослые стли, — тихо произнесл Любовь Всильевн. — К хорошему ли это, Алеш, см не зню…

— Тм видно будет, Люб… Теперь мы все вместе будем жить, потом рзберемся — что хорошо, что плохо…

— При тебе все лучше будет, то я одн не зню — что првильно, что нехорошо, и я боялсь. Ты см теперь думй, кк детей нм рстить…

Ивнов встл и прошелся по горнице.

— Тк, знчит, в общем ничего, говоришь, нстроение здесь было у вс?

— Ничего, Алеш, все уже прошло, мы протерпели. Только по тебе мы сильно скучли, стршно было, что ты никогд к нм не приедешь, что ты погибнешь тм, кк другие…

Он зплкл нд пирогом, уже положенным в железную форму, и слезы ее зкпли в тесто. Он только что смзл поверхность пирог жидким яйцом и еще водил лдонью руки по тесту, продолжя теперь смзывть прздничный пирог слезми.

Нстя обхвтил ногу мтери рукми, прижлсь лицом к ее юбке и исподлобья сурово посмотрел н отц.

Отец склонился к ней.

— Ты чего?.. Нстеньк, ты чего? Ты обиделсь н меня?

Он поднял ее к себе н руки и поглдил ее головку.

— Чего ты, дочк? Ты совсем збыл меня, ты мленькя был, когд я ушел н войну…

Нстя положил голову н отцовское плечо и тоже зплкл.

— Ты что, Нстеньк моя?

— А мм плчет, и я буду.

Петрушк, стоявший в недоумении возле печной згнетки, был недоволен.

— Чего вы все?.. Нстроеньем зболели, в печке жр прогорет. Сызнов, что ль, топить будем, кто ордер н дров нм новый дст? По строму-то всё получили и сожгли, чуть-чуть в сре остлось — поленьев десять, и то одн осин… Двй, мть, тесто, пок дух горячий не остыл.

Петрушк вынул из печи большой чугун со щми и рзгреб жр по поду, Любовь Всильевн торопливо, словно стрясь поскорее угодить Петрушке, посдил в печь две формы пирогов, збыв смзть жидким яйцом второй пирог.

Стрнен и еще не совсем понятен был Ивнову родной дом. Жен был прежняя — с милым, зстенчивым, хотя уже сильно утомленным лицом, и дети были те смые, что родились от него, только выросшие з время войны, кк оно и быть должно. Но что-то мешло Ивнову чувствовть рдость своего возврщения всем сердцем — вероятно, он слишком отвык от домшней жизни и не мог срзу понять дже смых близких, родных людей. Он смотрел н Петрушку, н своего выросшего первенц-сын, слушл, кк он дет комнду и нствления мтери и мленькой сестре, нблюдл его серьезное, озбоченное лицо и со стыдом признвлся себе, что его отцовское чувство к этому мльчугну, влечение к нему, кк к сыну, недостточно. Ивнову было еще более стыдно своего рвнодушия к Петрушке от сознния того, что Петрушк нуждлся в любви и зботе сильнее других, потому что н него жлко сейчс смотреть. Ивнов не знл в точности той жизни, которой жил без него его семья, и он не мог еще ясно понять, почему у Петрушки сложился ткой хрктер.

З столом, сидя в кругу семьи, Ивнов понял свой долг. Ему ндо кк можно скорее принимться з дело, то есть поступть н рботу, чтобы зрбтывть деньги и помочь жене првильно воспитывть детей, — тогд постепенно все пойдет к лучшему, и Петрушк будет бегть с ребятми, сидеть з книжкой, не комндовть с рогчом у печки.

Петрушк з столом съел меньше всех, но подобрл все крошки з собою и высыпл их себе в рот.

— Что ж ты, Петр, — обртился к нему отец, — крошки ешь, свой кусок пирог не доел… Ешь! Мть тебе еще потом отрежет.

— Поесть все можно, — нхмурившись, произнес Петрушк, — мне хвтит.

— Он боится, что если он нчнет есть помногу, то Нстя тоже, глядя н него, будет много есть, — простосердечно скзл Любовь Всильевн, — ему жлко.

— А вм ничего не жлко, — рвнодушно скзл Петрушк. — А я хочу, чтоб вм больше достлось.

Отец и мть поглядели друг н друг и содрогнулись от слов сын.

— А ты что плохо кушешь? — спросил отец у мленькой Нсти. — Ты н Петр, что ль, глядишь?.. Ешь кк следует, то тк и остнешься мленькой…

— Я выросл большя, — скзл Нстя.

Он съел мленький кусок пирог, другой кусок, что был побольше, отодвинул от себя и нкрыл его слфеткой.

— Ты зчем тк делешь? — спросил ее мть. — Хочешь, я тебе мслом пирог помжу?

— Не хочу, я сытя стл…

— Ну, ешь тк… Зчем пирог отодвинул?

— А дядя Семен придет. Это я оствил. Пирог не вш, я см его не ел. Я его под подушку положу, то остынет…

Нстя сошл со стул и отнесл кусок пирог, обернутый слфеткой, н кровть и положил его тм под подушку.

Мть вспомнил, что он тоже нкрывл готовый пирог подушкми, когд пекл его Первого мя, чтобы пирог не остыл к приходу Семен Евсеевич.

— А кто этот дядя Семен? — спросил Ивнов жену.

Любовь Всильевн не знл, что скзть, и скзл:

— Не зню, кто ткой… Ходит к детям один, его жену и его детей немцы убили, он к ншим детям привык и ходит игрть с ними.

— Кк игрть? — удивился Ивнов. — Во что же они игрют здесь у тебя? Сколько ему лет?

Петрушк проворно посмотрел н мть и н отц; мть в ответ отцу ничего не скзл, только глядел н Нстю грустными глзми, отец по-недоброму улыбнулся, встл со стул и зкурил ппироску.

— Где же игрушки, в которые этот дядя Семен с вми игрет? — спросил зтем отец у Петрушки.

Нстя сошл со стул, влезл н другой стул у комод, достл с комод книжки и принесл их отцу.

— Они книжки-игрушки, — скзл Нстя отцу, — дядя Семен мне вслух их читет, вот ккой збвный Мишк, он игрушк, он и книжк…

Ивнов взял в руки книжки-игрушки, что подл ему дочь: про медведя Мишку, про пушку-игрушку, про домик, где ббушк Домн живет и лен со внучкой прядет…

Петрушк вспомнил, что пор уже вьюшку в печной трубе зкрывть, то тепло из дом выйдет.

Зкрыв вьюшку, он скзл отцу:

— Он стрей тебя — Семен Евсеич!.. Он нм пользу приносит, пусть живет…

Глянув н всякий случй в окно, Петрушк зметил, что тм н небе плывут не те облк, которые должны плыть в сентябре.

— Чтой-то облк, — проговорил Петрушк, — свинцовые плывут, из них, должно быть, снег пойдет! Иль нутро зим стнет? Ведь что ж тогд нм делть-то: кртошк вся в поле, зготовки в хозяйстве нету… Ишь положение ккое!..

Ивнов глядел н своего сын, слушл его слов и чувствовл свою робость перед ним. Он хотел было спросить у жены более точно, кто же ткой этот Семен Евсеевич, что ходит уже дв год в его семейство, и к кому он ходит — к Нсте или к его миловидной жене, — но Петрушк отвлек Любовь Всильевну хозяйственными делми:

— Двй мне, мть, хлебные крточки н звтр и тлоны н прикрепление. И еще тлоны н керосин двй — звтр последний день, и уголь древесный ндо взять, ты мешок потерял, тм отпускют в ншу тру, ищи теперь мешок, где хочешь, иль из тряпок новый шей, нм жить без мешк нельзя! А Нстьк пускй звтр к нм во двор з водой никого не пускет, то много воды из колодц черпют: зим вот придет, вод тогд ниже опустится, и у нс веревки не хвтит бдью опускть, снег жевть не будешь, рстпливть его — дров тоже нужны.

Говоря свои слов, Петрушк одновременно зметл пол возле печки и склдывл в порядок кухонную утврь. Потом он вынул из печи чугун со щми:

— Зкусили немножко пирогом, теперь щи мясные с хлебом есть, — укзл всем Петрушк. — А тебе, отец, звтр с утр ндо бы в рйсовет и военкомт сходить, стнешь срзу н учет — скорей крточки н тебя получим.

— Я схожу, — покорно соглсился отец.

— Сходи, не позбудь, то утром проспишь и збудешь.

— Нет, я не збуду, — пообещл отец.

Свой первый общий обед после войны, щи и мясо, семья съел в молчнии, дже Петрушк сидел спокойно, точно отец с мтерью и дети боялись нрушить нечянным словом тихое счстье вместе сидящей семьи.

Потом Ивнов спросил у жены:

— Кк у вс, Люб, с одеждой — нверно, пообносились?

— В стром ходили, теперь обновки будем спрвлять, — улыбнулсь Любовь Всильевн. — Я чинил н детях, что было н них, и твой костюм, двое твоих штнов и все белье твое перешил н них. Знешь, лишних денег у нс не было, детей ндо одевть.

— Првильно сделл, — скзл Ивнов, — детям ничего не жлей.

— Я не жлел, и пльто продл, что ты мне купил, теперь хожу в втнике.

— Втник у нее короткий, он ходит — простудиться может, — выскзлся Петрушк.

— Я кочегром в бню поступлю, получку буду получть и спрвлю ей пльто. Н бзре торгуют н рукх, я ходил приценялся, есть подходящие…

— Без тебя, без твоей получки обойдемся, — скзл отец.

После обед Нстя ндел н нос большие очки и сел у окн штопть мтерины врежки, которые мть ндевл теперь под руквицы н рботе, — уже холодно стло, осень во дворе. Петрушк глянул н сестру и осерчл н нее:

— Ты чего блуешься, зчем очки дяди Семен одел?..

— А я через очки гляжу, не в них.

— Еще чего! Я вижу! Вот испортишь глз и ослепнешь, потом будешь иждивенкой всю жизнь проживть и н пенсии. Скинь очки сейчс же, я тебе говорю! И брось врежки штопть, мть см зштопет или я см возьмусь, когд отделюсь. Бери тетрдь и пиши плочки — збыл уж, когд знимлсь!

— А Нстя что — учится? — спросил отец.

Мть ответил, что нет еще, он мл, но Петрушк велит Нсте кждый день знимться, он купил ей тетрдь, и он пишет плочки. Петрушк еще учит сестру счету; склдывя и вычитя перед нею тыквенные семен, буквм Нстю учит см Любовь Всильевн.

Нстя положил врежку и вынул из ящик комод тетрдь и вствочку с пером, Петрушк, оствшись доволен, что все исполняется по порядку, ндел мтерин втник и пошел во двор колоть дров н звтршний день; нколотые дров Петрушк обыкновенно приносил н ночь домой и склдывл их з печь, чтобы они тм подсохли и горели зтем более жрко и хозяйственно.

Вечером Любовь Всильевн рно собрл ужинть. Он хотел, чтобы дети порньше уснули и чтобы можно было недине посидеть с мужем и поговорить с ним. Но дети после ужин долго не зсыпли; Нстя, лежщя н деревянном дивне, долго смотрел из-под одеял н отц, Петрушк, легший н русскую печь, где он всегд спл и зимой и летом, ворочлся тм, кряхтел, шептл что-то и не скоро еще угомонился. Но нступило позднее время ночи, и Нстя зкрыл уствшие глз, Петрушк зхрпел н печке.

Петрушк спл чутко и нстороженно: он всегд боялся, что ночью может что-нибудь случиться и он не услышит — пожр, злезут воры-рзбойники или мть збудет зтворить дверь н крючок, дверь ночью отойдет, и все тепло выйдет нружу. Нынче Петрушк проснулся от тревожных голосов родителей, говоривших в комнте рядом с кухней. Сколько было времени

— полночь или уже под утро — он не знл, отец с мтерью не спли.

— Алеш, ты не шуми, дети проснутся, — тихо говорил мть. — Не ндо его ругть, он добрый человек, он детей твоих любил…

— Не нужно нм его любви, — скзл отец. — Я см люблю своих детей… Ишь ты, чужих детей он полюбил! Я тебе ттестт присылл, и ты см рботл, — зчем тебе он пондобился, этот Семен Евсеич? Кровь, что ль, у тебя горит еще… Эх ты, Люб, Люб! А я тм думл о тебе другое. Знчит, ты в дуркх меня оствил…

Отец змолчл, потом зжег спичку, чтобы рскурить трубку.

— Что ты, Алеш, что ты говоришь! — громко воскликнул мть. — Детей ведь я выходил, они у меня почти не болели и н тело полные…

— Ну и что же!.. — говорил отец. — У других по четверо детей оствлось, жили неплохо, и ребят выросли не хуже нших. А у тебя вон Петрушк что з человек вырос — рссуждет, кк дед, читть небось збыл.

Петрушк вздохнул н печи и зхрпел для видимости, чтобы слушть дльше. «Лдно, — подумл он, — пускй я дед, тебе хорошо было н готовых хрчх».

— Зто он все смое трудное и вжное в жизни узнл! — скзл мть. — А от грмоты он тоже не отстнет.

— Кто он ткой, этот твой Семен? Хвтит тебе зубы мне зговривть, — серчл отец.

— Он добрый человек.

— Ты его любишь, что ль?

— Алеш, я мть двоих детей…

— Ну дльше! Отвечй прямо!

— Я тебя люблю, Алеш. Я мть, женщиной был двно, с тобой только, уже збыл когд.

Отец молчл и курил трубку в темноте.

— Я по тебе скучл, Алеш… Првд, дети при мне были, но они тебе не змен, и я все ждл тебя, долгие стршные годы, мне просыпться утром не хотелось.

— А кто он по должности, где рботет?

— Он служит по снбжению мтерильной чсти н ншем зводе.

— Понятно. Жулик.

— Он не жулик. Я не зню… А семья его вся погибл в Могилеве, трое детей было, дочь уже невест был.

— Невжно, он взмен другую, готовую семью получил — и ббу еще не струю, собой миловидную, тк что ему опять живется тепло.

Мть ничего не ответил. Нступил тишин, но вскоре Петрушк рсслышл, что мть плкл.

— Он детям о тебе рсскзывл, Алеш, — зговорил мть, и Петрушк рсслышл, что в глзх ее были большие остновившиеся слезы. — Он детям говорил, кк ты воюешь тм з нс и стрдешь… Они спршивли у него: почему? — он отвечл им, потому что ты добрый…

Отец зсмеялся и выбил жр из трубки.

— Вот он ккой у вс — этот Семен-Евсей. И не видел меня никогд, одобряет. Вот личность-то!

— Он тебя не видел. Он выдумывл нрочно, чтоб дети не отвыкли от тебя и любили отц.

— Но зчем, зчем ему это? Чтоб тебя поскорее добиться?.. Ты скжи, что ему ндо было?

— Может быть, в нем сердце хорошее, Алеш, поэтому он ткой. А почему же?

— Глупя ты, Люб. Прости ты меня, пожлуйст. Ничего без рсчет не бывет.

— А Семен Евсеич чсто детям приносил что-нибудь, кждый рз приносил то конфеты, то муку белую, то схр, недвно вленки Нсте принес, но они не годились — рзмер мленький. А смому ему ничего от нс не нужно. Нм тоже не ндо было, мы бы, Алеш, обошлись, мы привыкли, но он говорит, что у него н душе лучше бывет, когд он зботится о других, тогд он не тк сильно тоскует о своей мертвой семье. Ты увидишь его — это не тк, кк ты думешь…

— Все это чепух ккя-то! — скзл отец. — Не здуривй ты меня… Скучно мне, Люб, с тобою, я жить еще хочу.

— Живи с нми, Алеш…

— Я с вми, ты с Сенькой-Евсейкой будешь?

— Я не буду, Алеш. Он больше к нм никогд не придет, я скжу ему, чтобы он больше не приходил.

— Тк, знчит, было, рз ты больше не будешь?.. Эх, ккя ты, Люб, все вы женщины ткие.

— А вы ккие? — с обидой спросил мть. — Что знчит — все мы ткие? Я не ткя… Я рботл день и ночь, мы огнеупоры делли для клдки в провозных топкх. Я стл н лицо худя, всем чужя, у меня нищий милостыни просить не стнет… Мне тоже было трудно, и дом дети одни. Я приду, бывло, дом не топлено, не врено ничего, темно, дети тоскуют, они не срзу хозяйствовть сми нучились, кк теперь, Петрушк тоже мльчиком был… И стл тогд ходить к нм Семен Евсеевич. Придет — и сидит с детьми. Он ведь живет совсем один. «Можно, — спршивет меня, — я буду к вм в гости ходить, я у вс отогреюсь?» Я говорю ему, что у нс тоже холодно и у нс дров сырые, он мне отвечет: «Ничего, у меня вся душ продрогл, я хоть возле вших детей посижу, топить печь для меня не нужно». Я скзл — лдно, ходите пок: детям с вми не тк боязно будет. Потом я тоже привыкл к нему, и всем нм было лучше, когд он приходил. Я глядел н него и вспоминл тебя, что ты есть у нс… Без тебя было тк грустно и плохо; пусть хоть кто-нибудь приходит, тогд не тк скучно бывет и время идет скорее. Зчем нм время, когд тебя нет!

— Ну дльше, дльше что? — поторопил отец.

— Дльше ничего. Теперь ты приехл, Алеш.

— Ну что ж, хорошо, если тк, — скзл отец. — Пор спть.

Но мть попросил отц:

— Обожди еще спть. Двй поговорим, я тк рд с тобой.

«Никк не угомонятся, — думл Петрушк н печи, — помирились, и лдно; мтери н рботу ндо рно вствть, он все гуляет — обрдовлсь не вовремя, перестл плкть-то».

— А этот Семен любил тебя? — спросил отец.

— Обожди, я пойду Нстю нкрою, он рскрывется во сне и зябнет.

Мть укрыл Нстю одеялом, вышл в кухню и приостновилсь возле печи, чтобы послушть — спит ли Петрушк. Петрушк понял мть и нчл хрпеть. Зтем мть ушл обртно, и он услышл ее голос:

— Нверно, любил. Он смотрел н меня умильно, я видел, ккя я — рзве я хорошя теперь? Неслдко ему было, Алеш, и кого-нибудь ндо было ему любить.

— Ты бы его хоть поцеловл, рз уж тк у вс здч сложилсь, — по-доброму произнес отец…

— Ну вот еще! Он меня см дв рз поцеловл, хоть я и не хотел.

— Зчем же он тк делл, рз ты не хотел?

— Не зню. Он говорил, что збылся и жену вспомнил, я н жену его немножко похож.

— А он н меня тоже похож?

— Нет, не похож. Н тебя никто не похож, ты один, Алеш.

— Я один, говоришь? С одного-то счет и нчинется: один, потом дв.

— Тк он меня только в щеку поцеловл, не в губы.

— Это все рвно — куд.

— Нет, не все рвно, Алеш… Что ты понимешь в ншей жизни?

— Кк что? Я всю войну провоевл, я смерть видел ближе, чем тебя…

— Ты воевл, я по тебе здесь обмирл, у меня руки от горя тряслись, рботть ндо было с бодростью, чтоб детей кормить и госудрству польз против неприятелей-фшистов.

Мть говорил спокойно, только сердце ее мучилось, и Петрушке было жлко мть: он знл, что он нучилсь см обувь чинить себе и ему с Нстей, чтобы дорого не плтить спожнику, и з кртошку испрвлял электрические печки соседям.

— И я не стерпел жизни и тоски по тебе, — говорил мть. — А если бы стерпел, я бы умерл, я зню, что я бы умерл тогд, у меня дети… Мне нужно было почувствовть что-нибудь другое, Алеш, ккую-нибудь рдость, чтоб я отдохнул. Один человек скзл, что он любит меня, и он относился ко мне тк нежно, кк ты когд-то двно…

— Это кто, опять Семен-Евсей этот? — спросил отец.

— Нет, другой человек. Он служит инструктором рйком ншего профсоюз, он эвкуировнный…

— Ну черт с ним, что он ткой! Тк что случилось-то, утешил он тебя?

Петрушк ничего не знл про этого инструктор и удивился, почему он не знл его. «Ишь ты, мть нш тоже бедовя», — прошептл он см себе.

Мть скзл отцу в ответ:

— Я ничего не узнл от него, никкой рдости, и мне было потом еще хуже. Душ моя потянулсь к нему, потому что он умирл, когд он стл мне близким, совсем близким, я был рвнодушной, я думл в ту минуту о своих домшних зботх и пожлел, что позволил ему быть близким. Я понял, что только с тобою я могу быть спокойной, счстливой и с тобой отдохну, когд ты будешь близко. Без тебя мне некуд деться, нельзя спсти себя для детей… Живи с нми, Алеш, нм хорошо будет!

Петрушк рсслышл, кк отец молч поднялся с кровти, зкурил трубку и сел н тбурет.

— Сколько рз ты встречлсь с ним, когд бывл совсем близкой? — спросил отец.

— Один только рз, — скзл мть. — Больше никогд не было. А сколько нужно?

— Сколько хочешь, дело твое, — произнес отец. — Зчем же ты говорил, что ты мть нших детей, женщиной был только со мной, и то двно…

— Это првд, Алеш…

— Ну кк же тк, ккя тут првд? Ведь с ним ты тоже был женщиной?

— Нет, не был я с ним женщиной, я хотел быть и не могл… Я чувствовл, что пропдю без тебя, мне нужно было — пусть кто-нибудь будет со мной, я измучилсь вся, и сердце мое темное стло, я детей своих уже не могл любить, для них, ты знешь, я все стерплю, для них я и костей не пожлею!..

— Обожди! — скзл отец. — Ты же говоришь — ошиблсь в этом новом своем Сеньке-Евсейке, ты никкой рдости будто от него не получил, все-тки не пропл и не погибл, целой остлсь?

— Я не пропл, — прошептл мть, — я живу.

— Знчит, и тут ты мне врешь. Где же твоя првд?

— Не зню, — шептл мть. — Я мло чего зню.

— Лдно. Зто я зню много, я пережил больше, чем ты, — проговорил отец. — Стерв ты, и больше ничего.

Мть молчл. Отец, слышно было, чсто и трудно дышл.

— Ну вот я и дом, — скзл он. — Войны нет, ты в сердце рнил меня… Ну что ж, живи теперь с Сенькой и Евсейкой! Ты потеху, посмешище сделл из меня, я тоже человек, не игрушк…

Отец нчл в темноте одевться и обувться. Потом он зжег керосиновую лмпу, сел з стол и звел чсы н руке.

— Четыре чс, — скзл он см себе. — Темно еще. Првду говорят, бб много, жены одной нету.

Стло тихо в доме. Нстя ровно дышл во сне н деревянном дивне. Петрушк приник к подушке н теплой печи и збыл, что ему нужно хрпеть.

— Алеш! — добрым голосом скзл мть. — Алеш, прости меня.

Петрушк услышл, кк отец зстонл и кк потом хрустнуло стекло; через щели знвески Петрушк видел, что в комнте, где были отец и мть, стло темнее, но огонь еще горел. «Он стекло у лмпы рздвил, — догдлся Петрушк, — стекол нету нигде».

— Ты руку себе порезл, — скзл мть. — У тебя кровь течет, возьми полотенце в комоде.

— Змолчи! — зкричл отец н мть. — Я голос твоего слышть не могу… Буди детей, буди сейчс же!.. Буди, тебе говорят! Я им рсскжу, ккя у них мть! Пусть они знют!

Нстя вскрикнул от испуг и проснулсь:

— Мм! — позвл он. — Можно, я к тебе?

Нстя любил приходить ночью к мтери н кровть и греться у нее под одеялом.

Петрушк сел н печи, опустил ноги вниз и скзл всем:

— Спть пор! Чего вы рзбудили меня? Дня еще нету, темно во дворе! Чего вы шумите и свет зжгли?

— Спи, Нстя, спи, рно еще, я сейчс см к тебе приду, — ответил мть. — И ты, Петрушк, не вствй, не рзговривй больше.

— А вы чего говорите? Чего отцу ндо? — зговорил Петрушк.

— А тебе ккое дело — чего мне ндо! — отозвлся отец. — Ишь ты, сержнт ккой!

— А зчем ты стекло у лмпы рздвливешь? Чего ты мть пугешь? Он и тк худя, кртошку без мсл ест, мсло Нстьке отдет.

— А ты знешь, что мть делл тут, чем знимлсь? — жлобным голосом, кк мленький, вскричл отец.

— Алеш! — кротко обртилсь Любовь Всильевн к мужу.

— Я зню, я все зню! — говорил Петрушк. — Мть по тебе плкл, тебя ждл, ты приехл, он тоже плчет. Ты не знешь!

— Д ты еще не понимешь ничего! — рссерчл отец. — Вот вырос у нс отросток.

— Я все дочист понимю, — отвечл Петрушк с печки. — Ты см не понимешь. У нс дело есть, жить ндо, вы ругетесь, кк глупые ккие…

Петрушк умолк; он прилег н свою подушку и нечянно, неслышно зплкл.

— Большую волю дом взял, — скзл отец. — Д теперь уж все рвно, живи здесь з хозяин…

Утерев слезы, Петрушк ответил отцу:

— Эх ты, ккой отец, чего говоришь, см стрый и н войне был… Вон пойди звтр в инвлидную кооперцию, тм дядя Хритон з прилвком служит, он хлеб режет, никого не обвешивет. Он тоже н войне был и домой вернулся. Пойди у него спроси, он все говорит и смеется, я см слышл. У него жен Анют, он н шофер выучилсь ездить, хлеб рзвозит теперь, см добря, хлеб не ворует. Он тоже дружил и в гости ходил, ее угощли тм. Этот знкомый ее с орденом был, он без руки и глвным служит в мгзине, где по единичкм промтовр выбрсывют…

— Чего ты городишь тм, спи лучше, скоро светть нчнет, — скзл мть.

— А вы мне тоже спть не двли… Светть еще не скоро будет. Этот без руки сдружился с Анютой, стло им хорошо житься. А Хритон н войне жил. Потом Хритон приехл и стл ругться с Анютой. Весь день ругется, ночью вино пьет и зкуску ест, Анют плчет, не ест ничего. Руглся-руглся, потом уморился, не стл Анюту мучить и скзл ей: «Чего у тебя один безрукий был, ты дур-бб, вот у меня без тебя и Глшк был, и Апроськ был, и Мруськ был, и тезк твоя, Нюшк, был, и еще ндобвок Мгдлинк был». А см смеется, и тетя Анют смеется, потом он см хвлилсь — Хритон еще хороший, лучше нигде нету, он фшистов убивл, и от рзных женщин ему отбоя нету. Дядя Хритон все нм в лвке рсскзывет, когд хлеб поштучно принимет. А теперь они живут смирно, по-хорошему. А дядя Хритон опять смеется, он говорит: «Обмнул я свою Анюту, никого у меня не было — ни Глшки не было, ни Нюшки, ни Апроськи не было, и Мгдлинки ндобвок не было, солдт

— сын отечеств, ему некогд жить по-дурцки, его сердце против неприятеля лежит. Это я нрочно Анюту нпугл…» Ложись спть, отец, потуши свет, чего огонь коптит без стекл…

Ивнов с удивлением слушл историю, что рсскзывл его Петрушк. «Вот сукин сын ккой! — рзмышлял отец о сыне. — Я думл, он и про Мшу мою скжет сейчс…»

Петрушк сморился и зхрпел; он уснул теперь по првде.

Проснулся он, когд день стл совсем светлый, и испуглся, что долго спл, ничего не сделл по дому с утр.

Дом был одн Нстя. Он сидел н полу и листл книжку с кртинкми, которую двно еще купил ей мть. Он ее рссмтривл кждый день, потому что другой книги у нее не было, и водил пльчиком по буквм, кк будто читл.

— Чего книжку с утр пчкешь? Положь ее н место! — скзл Петрушк сестре. — Где мть-то, н рботу ушл?

— Н рботу, — тихо ответил Нстя и зкрыл книгу.

— А отец куд делся? — Петрушк огляделся по дому, в кухне и в комнте. — Он взял свой мешок?

— Он взял свой мешок, — скзл Нстя.

— А что он тебе говорил?

— Он не говорил, он в рот меня и в глзки поцеловл.

— Тк-тк, — скзл Петрушк и здумлся. — Вствй с пол, — велел он сестре, — дй я тебя умою почище и одену, мы с тобой н улицу пойдем…

Их отец сидел в тот чс н вокзле. Он уже выпил двести грммов водки и пообедл с утр по тлону н путевое довольствие. Он еще ночью окончтельно решил уехть в тот город, где оствил Мшу, чтобы снов встретить ее тм и, может быть, уже никогд не рзлучться с нею. Плохо, что он много стрше этой дочери прострнщик, у которой волосы пхли природой. Однко тм видно будет, кк оно получится, вперед нельзя угдть. Все же Ивнов ндеялся, что Мш хоть немножко обрдуется, когд снов увидит его, и этого будет с него достточно: знчит, и у него есть новый близкий человек, и притом прекрсный собою, веселый и добрый сердцем. А тм видно будет!

Вскоре пришел поезд, который шел в ту сторону, откуд только вчер прибыл Ивнов. Он взял свой вещевой мешок и пошел н посдку. «Вот Мш не ожидет меня, — думл Ивнов.

— Он мне говорил, что я все рвно збуду ее и мы никогд с ней не увидимся, я к ней еду сейчс нвсегд».

Он вошел в тмбур вгон и остлся в нем, чтобы, когд поезд пойдет, посмотреть в последний рз н небольшой город, где он жил до войны, где у него рожлись дети… Он еще рз хотел поглядеть н оствленный дом; его можно рзглядеть из вгон, потому что улиц, н которой стоит дом, где он жил, выходит н железнодорожный переезд, и через тот переезд пойдет поезд.

Поезд тронулся и тихо поехл через стнционные стрелки в пустые осенние поля. Ивнов взялся з поручни вгон и смотрел из тмбур н домики, здния, сри, н пожрную клнчу город, бывшего ему родным. Он узнл две высокие трубы вдлеке: одн был н мыловренном, другя н кирпичном зводе; тм рботл сейчс Люб у кирпичного пресс; пусть он живет теперь по-своему, он будет жить по-своему. Может быть, он и мог бы ее простить, но что это знчит? Все рвно его сердце ожесточилось против нее, и нет в нем прощения человеку, который целовлся и жил с другим, чтобы не тк скучно, не в одиночестве проходило время войны и рзлуки с мужем. А то, что Люб стл близкой к своему Семену или Евсею потому, что жить ей было трудно, что нужд и тоск мучили ее, тк это не опрвдние, это подтверждение ее чувств. Вся любовь происходит из нужды и тоски; если бы человек ни в чем не нуждлся и не тосковл, он никогд не полюбил бы другого человек.

Ивнов собрлся было уйти из тмбур в вгон, чтобы лечь спть, не желя смотреть в последний рз н дом, где он жил и где остлись его дети: не ндо себя мучить нпрсно. Он выглянул вперед — длеко ли остлось до переезд, и тут же увидел его. Железнодорожный путь здесь пересекл сельскя грунтовя дорог, шедшя в город; н этой земляной дороге лежли пучки соломы и сен, упвшие с возов, ивовые прутья и конский нвоз. Обычно эт дорог был безлюдной, кроме двух бзрных дней в неделю; редко, бывло, проедет крестьянин в город с полным возом сен или возврщется обртно в деревню. Тк было и сейчс; пустой лежл деревенскя дорог; лишь из город, из улицы, в которую входил дорог, бежли вдлеке ккие-то двое ребят; один был побольше, другой поменьше, и больший, взяв з руку меньшего, быстро увлекл его з собою, меньший, кк ни торопился, кк ни хлопотл усердно ножкми, не поспевл з большим. Тогд тот, что был побольше, волочил его з собою. У последнего дом город они остновились и поглядели в сторону вокзл, решя, должно быть, идти им туд или не ндо. Потом они посмотрели н пссжирский поезд, проходивший через переезд, и побежли по дороге прямо к поезду, словно зхотев вдруг догнть его.

Вгон, в котором стоял Ивнов, миновл переезд. Ивнов поднял мешок с пол, чтобы пройти в вгон и лечь спть н полку, где не будут мешть другие пссжиры. Но успели или нет добежть те двое детей хоть до последнего вгон поезд? Ивнов высунулся из тмбур и посмотрел нзд.

Двое детей, взявшись з руки, все еще бежли по дороге к переезду. Они срзу об упли, поднялись и опять побежли вперед. Больший из них поднял одну свободную руку и, обртив лицо по ходу поезд в сторону Ивнов, мхл рукою к себе, кк будто призывя кого-то, чтобы тот возвртился к нему. И тут же они снов упли н землю. Ивнов рзглядел, что у большего одн ног был обут в вленок, другя в клошу, — от этого он и пдл тк чсто.

Ивнов зкрыл глз, не желя видеть и чувствовть боли упвших, обессилевших детей, и см почувствовл, кк жрко у него стло в груди, будто сердце, зключенное и томившееся в нем, билось долго и нпрсно всю его жизнь, и лишь теперь оно пробилось н свободу, зполнив все его существо теплом и содрогнием. Он узнл вдруг все, что знл прежде, горздо точнее и действительней. Прежде он чувствовл другую жизнь через прегрду смолюбия и собственного интерес, теперь внезпно коснулся ее обнжившимся сердцем.

Он еще рз поглядел со ступенек вгон в хвост поезд н удленных детей. Он уже знл теперь, что это были его дети, Петрушк и Нстя. Они, должно быть, видели его, когд вгон проходил по переезду, и Петрушк звл его домой, к мтери, он смотрел н них невнимтельно, думл о другом и не узнл своих детей.

Сейчс Петрушк и Нстя бежли длеко позди поезд по песчной дорожке возле рельсов; Петрушк по-прежнему держл з руку мленькую Нстю и волочил ее з собою, когд он не поспевл бежть ногми.

Ивнов кинул вещевой мешок из вгон н землю, потом спустился н нижнюю ступень вгон и сошел с поезд н ту песчную дорожку, по которой бежли ему вослед его дети.

1946

Михил Алексндрович Шолохов

Нук ненвисти

Н войне деревья, кк и люди, имеют кждое свою судьбу. Я видел огромный учсток лес, срезнного огнем ншей ртиллерии. В этом лесу недвно укреплялись немцы, выбитые из сел С., здесь они думли здержться, но смерть скосил их вместе с деревьями. Под поверженными стволми сосен лежли мертвые немецкие солдты, в зеленом ппоротнике гнили их изорвнные в клочья тел, и смолистый ромт рсщепленных снрядми сосен не мог зглушить удушливо-приторной, острой вони рзлгющихся трупов. Кзлось, что дже земля с бурыми, опленными и жесткими крями воронок источет могильный зпх.

Смерть величественно и безмолвно влствовл н этой поляне, созднной и взрытой ншими снрядми, и только в смом центре поляны стоял одн чудом сохрнившяся березк, и ветер рскчивл ее изрненные осколкми ветви и шумел в молодых, глянцевито-клейких листкх.

Мы проходили через поляну. Шедший впереди меня связной крснормеец слегк коснулся рукой ствол березы, спросил с искренним и лсковым удивлением:

— Кк же ты тут уцелел, миля?..

Но если сосн гибнет от снряд, пдя, кк скошення, и н месте срез остется лишь иглистя, истекющя смолой мкушк, то по-иному встречется со смертью дуб.

Н провесне немецкий снряд попл в ствол строго дуб, росшего н берегу безыменной речушки. Рвня, зияющя пробоин иссушил полдерев, но вторя половин, пригнутя рзрывом к воде, весною дивно ожил и покрылсь свежей листвой. И до сегодняшнего дня, нверное, нижние ветви исклеченного дуб купются в текучей воде, верхние все еще ждно протягивют к солнцу точеные, тугие листья…

* * *

Высокий, немного сутулый, с приподнятыми, кк у коршун, широкими плечми, лейтеннт Герсимов сидел у вход в блиндж и обстоятельно рсскзывл о сегодняшнем бое, о тнковой тке противник, успешно отбитой бтльоном.

Худое лицо лейтеннт было спокойно, почти бесстрстно, воспленные глз устло прищурены. Он говорил ндтреснутым бском, изредк скрещивя крупные узловтые пльцы рук, и стрнно не вязлся с его сильной фигурой, с энергическим, мужественным лицом этот жест, тк крсноречиво передющий безмолвное горе или глубокое и тягостное рздумье.

Но вдруг он умолк, и лицо его мгновенно преобрзилось: смуглые щеки побледнели, под скулми, перектывясь, зходили желвки, пристльно устремленные вперед глз вспыхнули ткой неугсимой, лютой ненвистью, что я невольно повернулся в сторону его взгляд и увидел шедших по лесу от переднего кря ншей обороны трех пленных немцев и сзди — конвоироввшего их крснормейц в выгоревшей, почти белой от солнц, летней гимнстерке и сдвинутой н зтылок пилотке.

Крснормеец шел медленно. Мерно рскчивлсь в его рукх винтовк, посверкивя н солнце жлом штык. И тк же медленно брели пленные немцы, нехотя перествляя ноги, обутые в короткие, измзнные желтой глиной споги.

Шгвший впереди немец — пожилой, со вплыми щекми, густо зросшими кштновой щетиной, — порвнялся с блинджом, кинул в ншу сторону исподлобный, волчий взгляд, отвернулся, н ходу попрвляя привешенную к поясу кску. И тогд лейтеннт Герсимов порывисто вскочил, крикнул крснормейцу резким, лющим голосом:

— Ты что, н прогулке с ними? Прибвить шгу! Веди быстрей, говорят тебе!..

Он, видимо, хотел еще что-то крикнуть, но здохнулся от волнения и, круто повернувшись, быстро сбежл по ступенькм в блиндж. Присутствоввший при рзговоре политрук, отвечя н мой удивленный взгляд, вполголос скзл:

— Ничего не поделешь — нервы. Он в плену у немцев был, рзве вы не знете? Вы поговорите с ним кк-нибудь. Он очень много пережил тм и после этого живых гитлеровцев не может видеть, именно живых! Н мертвых смотрит ничего, я бы скзл — дже с удовольствием, вот пленных увидит и либо зкроет глз и сидит бледный и потный, либо повернется и уйдет. — Политрук придвинулся ко мне, перешел н шепот: — Мне с ним пришлось дв рз ходить в тку: силищ у него лошдиня, и вы бы посмотрели, что он делет… Всякие виды мне приходилось видывть, но кк он орудует штыком и приклдом, знете ли, — это стршно!

* * *

Ночью немецкя тяжеля ртиллерия вел тревожщий огонь. Методически, через ровные промежутки времени, издлек доносился орудийный выстрел, спустя несколько секунд нд ншими головми, высоко в звездном небе, слышлся железный клекот снряд, воющий звук нрстл и удлялся, зтем где-то позди нс, в нпрвлении дороги, по которой днем густо шли мшины, подвозившие к линии фронт боеприпсы, желтой зрницей вспыхивло плмя и громово звучл рзрыв.

В промежуткх между выстрелми, когд в лесу устнвливлсь тишин, слышно было, кк тонко пели комры и несмело перекликлись в соседнем болотце потревоженные стрельбой лягушки.

Мы лежли под кустом орешник, и лейтеннт Герсимов, отмхивясь от комров сломленной веткой, неторопливо рсскзывл о себе. Я передю этот рсскз тк, кк мне удлось его зпомнить.

— До войны рботл я мехником н одном из зводов Зпдной Сибири. В рмию призвн девятого июля прошлого год. Семья у меня — жен, двое ребят, отец-инвлид. Ну, н проводх, кк полгется, жен и поплкл и нпутствие скзл: «Зщищй родину и нс крепко. Если пондобится — жизнь отдй, чтобы побед был ншей». Помню, зсмеялся я тогд и говорю ей: «Кто ты мне есть, жен или семейный гиттор? Я см большой, что ксется победы, тк мы ее у фшистов вместе с горлом вынем, не беспокойся!»

Отец, тот, конечно, покрепче, но без нкз и тут не обошлось: «Смотри, — говорит, — Виктор, фмилия Герсимовых — это не простя фмилия. Ты — потомственный рбочий; прдед твой еще у Строгнов рботл; нш фмилия сотни лет железо для родины делл, и чтобы ты н этой войне был железным. Влсть-то — твоя, он тебя комндиром зпс до войны держл, и должен ты врг бить крепко».

«Будет сделно, отец».

По пути н вокзл збежл в рйком пртии. Секретрь у нс был ккой-то очень сухой, рссудочный человек… Ну, думю, уж если жен с отцом меня н дорогу гитировли, то этот вовсе спуску не дст, двинет ккую-нибудь речугу н полчс, обязтельно двинет! А получилось все ноборот: «Сдись, Герсимов, — говорит мой секретрь, — перед дорогой посидим минутку по строму обычю».

Посидели мы с ним немного, помолчли, потом он встл, и вижу — очки у него будто бы отпотели… Вот, думю, чудес ккие нынче происходят! А секретрь и говорит: «Все ясно и понятно, товрищ Герсимов. Помню я тебя еще вот тким, лопоухим, когд ты пионерский глстук носил, помню зтем комсомольцем, зню и кк коммунист н протяжении десяти лет. Иди, бей гдов беспощдно! Прторгнизция н тебя ндеется». Первый рз в жизни рсцеловлся я со своим секретрем, и, черт его знет, покзлся он тогд мне вовсе не тким уж сухрем, кк рньше…

И до того мне тепло стло от этой его душевности, что вышел я из рйком рдостный и взволновнный.

А тут еще жен рзвеселил. Сми понимете, что провожть муж н фронт никкой жене невесело; ну, и моя жен, конечно, тоже рстерялсь немного от горя, все хотел что-то вжное скзть, в голове у нее сквозняк получился, все мысли вылетели. И вот уже поезд тронулся, он идет рядом с моим вгоном, руку мою из своей не выпускет и быстро тк говорит:

«Смотри, Витя, береги себя, не простудись тм, н фронте». — «Что ты, — говорю ей, — Ндя, что ты! Ни з что не простужусь. Тм климт отличный и очень дже умеренный». И горько мне было рсствться, и веселее стло от милых и глупеньких слов жены, и ткое зло взяло н немцев. Ну, думю, тронули нс, вероломные соседи, — теперь держитесь! Вколем мы вм по первое число!

Герсимов помолчл несколько минут, прислушивясь к вспыхнувшей н переднем кре пулеметной перестрелке, потом, когд стрельб прекртилсь тк же внезпно, кк и нчлсь, продолжл:

— До войны н звод к нм поступли мшины из Гермнии. При сборке, бывло, рз по пять ощупю кждую детль, осмотрю ее со всех сторон. Ничего не скжешь — умные руки эти мшины делли. Книги немецких пистелей читл и любил и кк-то привык с увжением относиться к немецкому нроду. Првд, иной рз обидно стновилось з то, что ткой трудолюбивый и тлнтливый нрод терпит у себя смый пскудный гитлеровский режим, но это было в конце концов их дело. Потом нчлсь войн в Зпдной Европе…

И вот еду я н фронт и думю: техник у немцев сильня, рмия — тоже ничего себе. Черт возьми, с тким противником дже интересно подрться и нломть ему бок. Мы-то тоже к сорок первому году были не лыком шиты. Признться, особой честности я от этого противник не ждл, ккя уж тм честность, когд имеешь дело с фшизмом, но никогд не думл, что придется воевть с ткой бессовестной сволочью, ккой окзлсь рмия Гитлер. Ну, д об этом после…

В конце июля нш чсть прибыл н фронт. В бой вступили двдцть седьмого рно утром. Снчл, в новинку-то, было стршновто млость. Минометми сильно они нс одолевли, но к вечеру освоились мы немного и дли им по зубм, выбили из одной деревушки. В этом же бою зхвтили мы группу, человек в пятндцть, пленных. Помню, кк сейчс; привели их, испугнных, бледных; бойцы мои к этому времени остыли от боя, и вот кждый из них тщит пленным все, что может: кто — котелок щей, кто — тбку или ппирос, кто — чем угощет. По спинм их похлопывют, «кмрдми» нзывют: з что, мол, воюете, кмрды?..

А один боец-кдровик смотрел-смотрел н эту трогтельную кртину и говорит: «Слюни вы рспустили с этими „друзьями“. Здесь они все кмрды, вы бы посмотрели, что эти кмрды делют тм, з линией фронт, и кк они с ншими рнеными и с мирным нселением обрщются». Скзл, словно ушт холодной воды н нс вылил, и ушел.

Вскоре перешли мы в нступление и тут действительно нсмотрелись… Сожженные дотл деревни, сотни рсстрелянных женщин, детей, стриков, изуродовнные трупы попвших в плен крснормейцев, изнсиловнные и зверски убитые женщины, девушки и девочки-подростки…

Особенно одн остлсь у меня в пмяти: ей было лет одинндцть, он, кк видно, шл в школу; немцы поймли ее, зтщили н огород, изнсиловли и убили. Он лежл в помятой кртофельной ботве, мленькя девочк, почти ребенок, кругом влялись злитые кровью ученические тетрди и учебники… Лицо ее было стршно изрублено теском, в руке он сжимл рскрытую школьную сумку. Мы нкрыли тело плщ-плткой и стояли молч. Потом бойцы тк же молч рзошлись, я стоял и, помню, кк исступленный, шептл: «Брков, Половинкин. Физическя геогрфия. Учебник для неполной средней и средней школы». Это я прочитл н одном из учебников, влявшихся тм же, в трве, учебник этот мне знком. Моя дочь тоже училсь в пятом клссе.

Это было неподлеку от Ружин. А около Сквиры в оврге мы нткнулись н место кзни, где мучили зхвченных в плен крснормейцев. Приходилось вм бывть в мясных лвкх? Ну, вот тк примерно выглядело это место… Н ветвях деревьев, росших по овргу, висели окроввленные туловищ, без рук, без ног, со снятой до половины кожей… Отдельной кучей было свлено н дне оврг восемь человек убитых. Тм нельзя было понять, кому из змученных что приндлежит, лежл просто куч крупно нрубленного мяс, сверху — стопкой, кк ндвинутые одн н другую трелки, — восемь крснормейских пилоток…

Вы думете, можно рсскзть словми обо всем, что пришлось видеть? Нельзя! Нет тких слов. Это ндо видеть смому. И вообще хвтит об этом! — Лейтеннт Герсимов ндолго умолк.

— Можно здесь зкурить? — спросил я его.

— Можно. Курите в руку, — охрипшим голосом ответил он.

И, зкурив, продолжл:

— Вы понимете, что мы озверели, нсмотревшись н все, что творили фшисты, д инче и не могло быть. Все мы поняли, что имеем дело не с людьми, с ккими-то остневшими от крови собчьими выродкми. Окзлось, что они с ткой же тщтельностью, с ккой когд-то делли стнки и мшины, теперь убивют, нсилуют и кзнят нших людей. Потом мы снов отступли, но дрлись кк черти!

В моей роте почти все бойцы были сибиряки. Однко укринскую землю мы зщищли прямо-тки отчянно. Много моих земляков погибло н Укрине, фшистов мы положили тм еще больше. Что ж, мы отходили, но духу им двли неплохо.

С ждностью зтягивясь ппиросой, лейтеннт Герсимов скзл уже несколько иным, смягченным тоном:

— Хорошя земля н Укрине, и природ тм чудесня! Кждое село и деревушк кзлись нм родными, может быть, потому, что, не скупясь, проливли мы тм свою кровь, кровь ведь, кк говорят, роднит… И вот оствляешь ккое-нибудь село, сердце щемит и щемит, кк проклятое. Жлко было, просто до боли жлко! Уходим и в глз друг другу не глядим.

…Не думл я тогд, что придется побывть у фшистов в плену, однко пришлось. В сентябре я был первый рз рнен, но остлся в строю. А двдцть первого в бою под Денисовкой, Полтвской облсти, я был рнен вторично и взят в плен.

Немецкие тнки прорвлись н ншем левом флнге, следом з ними потекл пехот. Мы с боем выходили из окружения. В этот день моя рот понесл очень большие потери. Дв рз мы отбили тнковые тки противник, сожгли и подбили шесть тнков и одну бронемшину, уложили н кукурузном поле человек сто двдцть гитлеровцев, потом они подтянули минометные бтреи, и мы вынуждены были оствить высотку, которую держли с полудня до четырех чсов. С утр было жрко. В небе ни облчк, солнце плило тк, что буквльно нечем было дышть. Мины ложились стршно густо, и, помню, пить хотелось до того, что у бойцов губы чернели от жжды, я подвл комнду кким-то чужим, окончтельно осипшим голосом. Мы перебегли по лощине, когд впереди меня рзорвлсь мин. Кжется, я успел увидеть столб черной земли и пыли, и это — все. Осколок мины пробил мою кску, второй попл в првое плечо.

Не помню, сколько я пролежл без сознния, но очнулся от топот чьих-то ног. Приподнял голову и увидел, что лежу не н том месте, где упл. Гимнстерки н мне нет, плечо нспех кем-то перевязно. Нет и кски н голове. Голов тоже кем-то перевязн, но бинт не зкреплен, кончик его висит у меня н груди. Мгновенно я подумл, что мои бойцы тщили меня и н ходу перевязли, и я ндеялся увидеть своих, когд с трудом поднял голову. Но ко мне бежли не свои, немцы. Это топот их ног вернул мне сознние. Я увидел их очень отчетливо, кк в хорошем кино. Я пошрил вокруг рукми. Около меня не было оружия: ни нгн, ни винтовки, дже грнты не было. Плншетку и оружие кто-то из нших снял с меня.

«Вот и смерть», — подумл я. О чем я еще думл в этот момент? Если вм это для будущего ромн, тк нпишите что-нибудь от себя, я тогд ничего не успел подумть. Немцы были уже очень близко, и мне не зхотелось умирть леж. Просто я не хотел, не мог умереть леж, понятно? Я собрл все силы и встл н колени, ксясь рукми земли. Когд они подбежли ко мне, я уже стоял н ногх. Стоял, и кчлся, и ужсно боялся, что вот сейчс опять упду и они меня зколют лежчего. Ни одного лиц я не помню. Они стояли вокруг меня, что-то говорили и смеялись. Я скзл: «Ну, убивйте, сволочи! Убивйте, то сейчс упду». Один из них удрил меня приклдом по шее, я упл, но тотчс снов встл. Они зсмеялись, и один из них мхнул рукой — иди, мол, вперед. Я пошел. Все лицо у меня было в зсохшей крови, из рны н голове все еще бежл кровь, очень тепля и липкя, плечо болело, и я не мог поднять првую руку. Помню, что мне очень хотелось лечь и никуд не идти, но я все же шел…

Нет, я вовсе не хотел умирть и тем более — оствться в плену. С великим трудом преодолевя головокружение и тошноту, я шел, — знчит, я был жив и мог еще действовть. Ох, кк меня томил жжд! Во рту у меня спеклось, и все время, пок мои ноги шли, перед глзми колыхлсь ккя-то черня штор. Я был почти без сознния, но шел и думл: «Кк только нпьюсь и чуточку отдохну — убегу!»

Н опушке рощи нс всех, попвших в плен, собрли и построили. Все это были бойцы соседней чсти. Из ншего полк я угдл только двух крснормейцев третьей роты. Большинство пленных было рнено. Немецкий лейтеннт н плохом русском языке спросил, есть ли среди нс комиссры и комндиры. Все молчли. Тогд он еще рз спросил: «Комиссры и офицеры идут дв шг вперед». Никто из строя не вышел.

Лейтеннт медленно прошел перед строем и отобрл человек шестндцть, по виду похожих н евреев. У кждого он спршивл: «Юде?» — и, не дожидясь ответ, прикзывл выходить из строя. Среди отобрнных им были и евреи, и рмяне, и просто русские, но смуглые лицом и черноволосые. Всех их отвели немного в сторону и рсстреляли н нших глзх из втомтов. Потом нс нспех обыскли и отобрли бумжники и все, что было из личных вещей. Я никогд не носил пртбилет в бумжнике, боялся потерять; он был у меня во внутреннем крмне брюк, и его при обыске не ншли. Все же человек — удивительное создние: я твердо знл, что жизнь моя — н волоске, что если меня не убьют при попытке к бегству, то все рвно убьют по дороге, тк кк от сильной потери крови я едв ли мог бы идти нрвне с остльными, но когд обыск кончился и пртбилет остлся при мне, — я тк обрдовлся, что дже про жжду збыл!

Нс построили в походную колонну и погнли н зпд. По сторонм дороги шел довольно сильный конвой и ехло человек десять немецких мотоциклистов. Гнли нс быстрым шгом, и силы мои приходили к концу. Дв рз я пдл, вствл и шел потому, что знл, что, если пролежу лишнюю минуту и колонн пройдет, — меня пристрелят тм же, н дороге. Тк произошло с шедшим впереди меня сержнтом. Он был рнен в ногу и с трудом шел, стоня, иногд дже вскрикивя от боли. Прошли с километр, и тут он громко скзл:

— Нет, не могу. Прощйте, товрищи! — и сел среди дороги.

Его пытлись н ходу поднять, поствить н ноги, но он снов опусклся н землю. Кк во сне, помню его очень бледное молодое лицо, нхмуренные брови и мокрые от слез глз… Колонн прошл. Он остлся позди. Я оглянулся и увидел, кк мотоциклист подъехл к нему вплотную, не слезя с седл, вынул из кобуры пистолет, приствил к уху сержнт и выстрелил. Пок дошли до речки, фшисты пристрелили еще нескольких отстввших крснормейцев.

И вот уже вижу речку, рзрушенный мост и грузовую мшину, зстрявшую сбоку переезд, и тут пдю вниз лицом. Потерял ли я сознние? Нет, не потерял. Я лежл, протянувшись во весь рост, во рту у меня было полно пыли, я скрипел от ярости зубми, и песок хрустел у меня н зубх, но подняться я не мог. Мимо меня шгли мои товрищи. Один из них тихо скзл: «Вствй же, то убьют!» Я стл пльцми рздирть себе рот, двить глз, чтобы боль помогл мне подняться…

А колонн уже прошл, и я слышл, кк шуршт колес подъезжющего ко мне мотоцикл. И все-тки я встл! Не оглядывясь н мотоциклист, кчясь кк пьяный, я зствил себя догнть колонну и пристроился к здним рядм. Проходившие через речку немецкие тнки и втомшины взмутили воду, но мы пили ее, эту коричневую теплую жижу, и он кзлсь нм слще смой хорошей ключевой воды. Я нмочил голову и плечо. Это меня очень освежило, и ко мне вернулись силы. Теперь-то я мог идти, в ндежде, что не упду и не остнусь лежть н дороге…

Только отошли от речки, кк по пути нм встретилсь колонн средних немецких тнков. Они двиглись нм нвстречу. Водитель головного тнк, рссмотрев, что мы — пленные, дл полный гз и н всем ходу врезлся в ншу колонну. Передние ряды были смяты и рздвлены гусеницми. Пешие конвойные и мотоциклисты с хохотом нблюдли эту кртину, что-то орли высунувшимся из люков тнкистм и рзмхивли рукми. Потом снов построили нс и погнли сбоку дороги. Веселые люди, ничего не скжешь…

В этот вечер и ночью я не пытлся бежть, тк кк понял, что уйти не смогу, потому что очень ослбел от потери крови, д и охрняли нс строго, и всякя попытк к бегству нверняк зкончилсь бы неудчей. Но кк проклинл я себя впоследствии з то, что не предпринял этой попытки! Утром нс гнли через одну деревню, в которой стоял немецкя чсть. Немецкие пехотинцы высыпли н улицу посмотреть н нс. Конвой зствил нс бежть через всю деревню рысью. Ндо же было унизить нс в глзх подходившей к фронту немецкой чсти. И мы бежли. Кто пдл или отствл, в того немедленно стреляли. К вечеру мы были уже в лгере для военнопленных.

Двор ккой-то МТС был густо огорожен колючей проволокой. Внутри плечом к плечу стояли пленные. Нс сдли охрне лгеря, и те приклдми винтовок згнли нс з огорожу. Скзть, что этот лгерь был дом, — знчит, ничего не скзть. Уборной не было. Люди испржнялись здесь же и стояли и лежли в грязи и в зловонной жиже. Ниболее ослбевшие вообще уже не вствли. Воду и пищу двли рз в сутки. Кружку воды и горсть сырого прос или прелого подсолнух, вот и все. Иной день совсем збывли что-либо дть…

Дня через дв пошли сильные дожди. Грязь в лгере рстолкли тк, что бродили в ней по колено. Утром от нмокших людей шел пр, словно от лошдей, дождь лил не перествя… Кждую ночь умирло по нескольку десятков человек. Все мы слбели от недоедния с кждым днем. Меня вдобвок мучили рны.

Н шестые сутки я почувствовл, что у меня еще сильнее зболело плечо и рн н голове. Нчлось нгноение. Потом появился дурной зпх. Рядом с лгерем были колхозные конюшни, в которых лежли тяжело рненные крснормейцы. Утром я обртился к унтеру из охрны и попросил рзрешения обртиться к врчу, который, кк скзли мне, был при рненых. Унтер хорошо говорил по-русски. Он ответил: «Иди, русский, к своему врчу. Он немедленно окжет тебе помощь».

Тогд я не понял нсмешки и, обрдовнный, побрел к конюшне.

Военврч третьего рнг встретил меня у вход. Это был уже конченый человек. Худой до изнеможения, измученный, он был уже полусумсшедшим от всего, что ему пришлось пережить. Рненые лежли н нвозных подстилкх и здыхлись от дикого зловония, нполнявшего конюшню. У большинств в рнх кишели черви, и те из рненых, которые могли, выковыривли их из рн пльцми и плочкми… Тут же лежл груд умерших пленных, их не успевли убирть.

«Видели? — спросил у меня врч. — Чем же я могу вм помочь? У меня нет ни одного бинт, ничего нет? Идите отсюд, рди бог, идите! А бинты вши сорвите и присыпьте рны золой. Вот здесь у двери — свежя зол».

Я тк и сделл. Унтер встретил меня у вход, широко улыбясь. «Ну, кк? О, у вших солдт превосходный врч! Окзл он вм помощь?» Я хотел молч пройти мимо него, но он удрил меня кулком в лицо, крикнул: «Ты не хочешь отвечть, скотин?!» Я упл, и он долго бил меня ногми в грудь и в голову. Бил до тех пор, пок не устл. Этого фшист я не збуду до смой смерти, нет, не збуду! Он и после бил меня не рз. Кк только увидит сквозь проволоку меня, прикзывет выйти и нчинет бить, молч, сосредоточенно…

Вы спршивете, кк я выжил?

До войны, когд я еще не был мехником, рботл грузчиком н Кме, я н рзгрузке носил по дв куля соли, в кждом — по центнеру. Силенк был, не жловлся, к тому же вообще оргнизм у меня здоровый, но глвное — это то, что не хотел я умирть, воля к сопротивлению был сильн. Я должен был вернуться в строй бойцов з Родину, и я вернулся, чтобы мстить вргм до конц!

Из этого лгеря, который являлся кк бы рспределительным, меня перевели в другой лгерь, нходившийся километрх в ст от первого. Тм все было тк же устроено, кк и в рспределительном: высокие столбы, обнесенные колючей проволокой, ни нвес нд головой, ничего. Кормили тк же, но изредк вместо сырого прос двли по кружке вреного гнилого зерн или же втскивли в лгерь трупы издохших лошдей, предоствляя пленным смим делить эту пдль. Чтобы не умереть с голоду, мы ели — и умирли сотнями… Вдобвок ко всему в октябре нступили холод, беспрестнно шли дожди, по утрм были зморозки. Мы жестоко стрдли от холод. С умершего крснормейц мне удлось снять гимнстерку и шинель. Но и это не спсло от холод, к голоду мы уже привыкли…

Стерегли нс рзжиревшие от грбежей солдты. Все они по хрктеру были сделны н одну колодку. Нш охрн н подбор состоял из отъявленных мерзвцев. Кк они, к примеру, рзвлеклись: утром к проволоке подходит ккой-нибудь ефрейтор и говорит через переводчик:

«Сейчс рздч пищи. Рздч будет происходить с левой стороны».

Ефрейтор уходит. У левой стороны огорожи толпятся все, кто в состоянии стоять н ногх. Ждем чс, дв, три. Сотни дрожщих, живых скелетов стоят н пронизывющем ветру… Стоят и ждут.

И вдруг н противоположной стороне быстро появляются охрнники. Они бросют через проволоку куски нрубленной конины. Вся толп, понукемя голодом, шрхется туд, около кусков измзнной в грязи конины идет свлк…

Охрнники хохочут во все горло, зтем резко звучит длиння пулеметня очередь. Крики и стоны. Пленные отбегют к левой стороне огорожи, н земле остются убитые и рненые… Высокий обер-лейтеннт — нчльник лгеря — подходит с переводчиком к проволоке. Обер-лейтеннт, еле сдерживясь от смех, говорит:

«При рздче пищи произошли возмутительные беспорядки. Если это повторится, я прикжу вс, русских свиней, рсстреливть беспощдно! Убрть убитых и рненых!» Гитлеровские солдты, толпящиеся позди нчльник лгеря, просто помирют со смеху. Им по душе «остроумня» выходк их нчльник.

Мы молч вытскивем из лгеря убитых, хороним их неподлеку, в оврге… Били и в этом лгере кулкми, плкми, приклдми. Били тк просто, от скуки или для рзвлечения. Рны мои зтянулись, потом, нверное от вечной сырости и побоев, снов открылись и болели нестерпимо. Но я все еще жил и не терял ндежды н избвление… Спли мы прямо в грязи, не было ни соломенных подстилок, ничего. Собьемся в тесную кучу, лежим. Всю ночь идет тихя возня: зябнут те, которые нходятся сверху. Это был не сон, горькя мук.

Тк шли дни, словно в тяжком сне. С кждым днем я слбел все более. Теперь меня мог бы свлить н землю и ребенок. Иногд я с ужсом смотрел н свои обтянутые одной кожей, высохшие руки, думл: «Кк же я уйду отсюд?» Вот когд я проклинл себя з то, что не попытлся бежть в первые же дни. Что ж, если бы убили тогд, не мучился бы тк стршно теперь.

Пришл зим. Мы рзгребли снег, спли н мерзлой земле. Все меньше стновилось нс в лгере… Нконец было объявлено, что через несколько дней нс отпрвят н рботу. Все ожили. У кждого проснулсь ндежд, хоть слбенькя, но ндежд, что, может быть, удстся бежть.

В эту ночь было тихо, но морозно. Перед рссветом мы услышли орудийный гул. Все вокруг меня зшевелилось. А когд гул повторился, вдруг кто-то громко скзл:

— Товрищи, нши нступют!

И тут произошло что-то невообрзимое: весь лгерь поднялся н ноги, кк по комнде! Встли дже те, которые не поднимлись по нескольку дней. Вокруг слышлся горячий шепот и подвленные рыдния… Кто-то плкл рядом со мной по-женски, нвзрыд… Я тоже… я тоже… — прерывющимся голосом быстро проговорил лейтеннт Герсимов и умолк н минуту, но зтем, овлдев собой, продолжл уже спокойнее: — У меня тоже ктились по щекм слезы и змерзли н ветру… Кто-то слбым голосом зпел «Интернционл», мы подхвтили тонкими, скрипучими голосми. Чсовые открыли стрельбу по нс из пулеметов и втомтов, рздлсь комнд: «Лежть!» Я лежл, вдвив тело в снег, и плкл, кк ребенок. Но это были слезы не только рдости, но и гордости з нш нрод. Фшисты могли убить нс, безоружных и обессилевших от голод, могли змучить, но сломить нш дух не могли, и никогд не сломят! Не н тех нпли, это я прямо скжу.

* * *

Мне не удлось в эту ночь дослушть рсскз лейтеннт Герсимов. Его срочно вызвли в штб чсти. Но через несколько дней мы снов встретились. В землянке пхло плесенью и сосновой смолью. Лейтеннт сидел н скмье, согнувшись, положив н колени огромные кисти рук со скрещенными пльцми. Глядя н него, невольно я подумл, что это тм, в лгере для военнопленных, он привык сидеть вот тк, скрестив пльцы, чсми молчть и тягостно, бесплодно думть…

— Вы спршивете, кк мне удлось бежть? Сейчс рсскжу. Вскоре после того, кк услышли мы ночью орудийный гул, нс отпрвили н рботу по строительству укреплений. Морозы сменились оттепелью. Шли дожди. Нс гнли н север от лгеря. Снов было то же, что и внчле: истощенные люди пдли, их пристреливли и бросли н дороге…

Впрочем, одного унтер зстрелил з то, что он н ходу взял с земли мерзлую кртофелину. Мы шли через кртофельное поле. Стршин, по фмилии Гончр, укринец по нционльности, поднял эту проклятую кртофелину и хотел спрятть ее. Унтер зметил. Ни слов не говоря, он подошел к Гончру и выстрелил ему в зтылок. Колонну остновили, построили. «Все это — собственность гермнского госудрств, — скзл унтер, широко поводя вокруг рукой. — Всякий из вс, кто смовольно что-либо возьмет, будет убит».

В деревне, через которую мы проходили, женщины, увидев нс, стли брость нм куски хлеб, печеный кртофель. Кое-кто из нших успел поднять, остльным не удлось: конвой открыл стрельбу по окнм, нм прикзно было идти быстрее. Но ребятишки — бесстршный нрод, они выбегли з несколько квртлов вперед, прямо н дорогу клли хлеб, и мы подбирли его. Мне достлсь большя вреня кртофелин. Рзделили ее пополм с соседом, съели с кожурой. В жизни я не ел более вкусного кртофеля!

Укрепления строились в лесу. Немцы знчительно усилили охрну, выдли нм лопты. Нет, не строить им укрепления, рзрушть я хотел!

В этот же день перед вечером я решился: вылез из ямы, которую мы рыли, взял лопту в левую руку, подошел к охрннику… До этого я приметил, что остльные немцы нходятся у рв и, кроме этого, ккой нблюдл з ншей группой, поблизости никого из охрны не было.

— У меня сломлсь лопт… вот посмотрите, — бормотл я, приближясь к солдту. Н ккой-то миг мелькнул у меня мысль, что если не хвтит сил и я не свлю его с первого удр, — я погиб. Чсовой, видимо, что-то зметил в выржении моего лиц. Он сделл движение плечом, снимя ремень втомт, и тогд я ннес удр лоптой ему по лицу. Я не мог удрить его по голове, н нем был кск. Силы у меня все же хвтило, немец без крик зпрокинулся нвзничь.

В рукх у меня втомт и три обоймы. Бегу! И тут-то окзлось, что бегть я не могу. Нет сил, и бст! Остновился, перевел дух и снов еле-еле потрусил рысцой. З овргом лес был гуще, и я стремился туд. Уже не помню, сколько рз пдл, вствл, снов пдл… Но с кждой минутой уходил все дльше. Всхлипывя и здыхясь от устлости, пробирлся я по чще н той стороне холм, когд длеко сзди зстучли очереди втомтов и послышлся крик. Теперь поймть меня было нелегко.

Приближлись сумерки. Но если бы немцы сумели нпсть н мой след и приблизиться, — только последний птрон я приберег бы для себя. Эт мысль меня ободрил, я пошел тише и осторожнее.

Ночевл в лесу. Ккя-то деревня был от меня в полукилометре, но я побоялся идти туд, опсясь нрвться н немцев.

Н другой день меня подобрли пртизны. Недели две я отлеживлся у них в землянке, окреп и нбрлся сил. Внчле они относились ко мне с некоторым подозрением, несмотря н то, что я достл из-под подклдки шинели кое-кк зшитый мною в лгере пртбилет и покзл им. Потом, когд я стл принимть учстие в их оперциях, отношение ко мне срзу изменилось. Еще тм открыл я счет убитым мною фшистм, тщтельно веду его до сих пор, и цифр помленьку подвигется к сотне.

В янвре пртизны провели меня через линию фронт. Около месяц пролежл в госпитле. Удлили из плеч осколок мины, добытый в лгерях ревмтизм и все остльные недуги буду злечивть после войны. Из госпитля отпустили меня домой н попрвку. Пожил дом неделю, больше не мог. Зтосковл, и все тут! Кк тм ни говори, мое место здесь до конц.

* * *

Прощлись мы у вход в землянку. Здумчиво глядя н злитую ярким солнечным светом просеку, лейтеннт Герсимов говорил:

— …И воевть нучились по-нстоящему, и ненвидеть, и любить. Н тком оселке, кк войн, все чувств отлично оттчивются. Кзлось бы, любовь и ненвисть никк нельзя поствить рядышком; знете, кк это говорится: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лнь», — вот у нс они впряжены и здорово тянут! Тяжко я ненвижу фшистов з все, что они причинили моей Родине и мне лично, и в то же время всем сердцем люблю свой нрод и не хочу, чтобы ему пришлось стрдть под фшистским игом. Вот это-то и зствляет меня, д и всех нс, дрться с тким ожесточением, именно эти дв чувств, воплощенные в действие, и приведут к нм победу. И если любовь к Родине хрнится у нс в сердцх и будет хрниться до тех пор, пок эти сердц бьются, то ненвисть всегд мы носим н кончикх штыков. Извините, если это змысловто скзно, но я тк думю, — зкончил лейтеннт Герсимов и впервые з время ншего знкомств улыбнулся простой и милой, ребяческой улыбкой.

А я впервые зметил, что у этого тридцтидвухлетнего лейтеннт, ндломленного пережитыми лишениями, но все еще сильного и крепкого, кк дуб, ослепительно белые от седины виски. И тк чист был эт добытя большими стрдниями седин, что беля нитк путины, прилипшя к пилотке лейтеннт, исчезл, коснувшись виск, и рссмотреть ее было невозможно, кк я ни стрлся.

1942

Судьб человек

Евгении Григорьевне Левицкой

члену КПСС с 1903 год

Первя послевоення весн был н Верхнем Дону н редкость дружня и нпористя. В конце мрт из Призовья подули теплые ветры, и уже через двое суток нчисто оголились пески левобережья Дон, в степи вспухли нбитые снегом лог и блки, взломв лед, бешено взыгрли степные речки, и дороги стли почти совсем непроездны.

В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехть в стницу Букновскую. И рсстояние небольшое — всего лишь около шестидесяти километров, — но одолеть их окзлось не тк-то просто. Мы с товрищем выехли до восход солнц. Пр сытых лошдей, в струну нтягивя постромки, еле тщил тяжелую бричку. Колес по смую ступицу провливлись в отсыревший, перемешнный со снегом и льдом песок, и через чс н лошдиных бокх и стегнх, под тонкими ремнями шлеек, уже покзлись белые пышные хлопья мыл, в утреннем свежем воздухе остро и пьяняще зпхло лошдиным потом и согретым деготьком щедро смзнной конской сбруи.

Тм, где было особенно трудно лошдям, мы слезли с брички, шли пешком. Под спогми хлюпл рзмокший снег, идти было тяжело, но по обочинм дороги все еще держлся хрустльно поблескиввший н солнце ледок, и тм пробирться было еще труднее. Только чсов через шесть покрыли рсстояние в тридцть километров, подъехли к перепрве через речку Елнку.

Небольшя, местми пересыхющя летом речушк против хутор Моховского в зболоченной, поросшей ольхми пойме рзлилсь н целый километр. Перепрвляться ндо было н утлой плоскодонке, поднимвшей не больше трех человек. Мы отпустили лошдей. Н той стороне в колхозном сре нс ожидл стренький, видвший виды «виллис», оствленный тм еще зимою. Вдвоем с шофером мы не без опсения сели в ветхую лодчонку. Товрищ с вещми остлся н берегу. Едв отчлили, кк из прогнившего днищ в рзных местх фонтнчикми збил вод. Подручными средствми коноптили нендежную посудину и вычерпывли из нее воду, пок не доехли. Через чс мы были н той стороне Елнки. Шофер пригнл из хутор мшину, подошел к лодке и скзл, берясь з весло:

— Если это проклятое корыто не рзвлится н воде, — чс через дв приедем, рньше не ждите.

Хутор рскинулся длеко в стороне, и возле причл стоял ткя тишин, ккя бывет в безлюдных местх только глухою осенью и в смом нчле весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, с дльних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумн, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый ромт недвно освободившейся из-под снег земли.

Неподлеку, н прибрежном песке, лежл повленный плетень. Я присел н него, хотел зкурить, но, сунув руку в првый крмн втной стегнки, к великому огорчению, обнружил, что пчк «Беломор» совершенно рзмокл. Во время перепрвы волн хлестнул через борт низко сидевшей лодки, по пояс октил меня мутной водой. Тогд мне некогд было думть о ппиросх, ндо было, бросив весло, побыстрее вычерпывть воду, чтобы лодк не зтонул, теперь, горько досдуя н свою оплошность, я бережно извлек из крмн рскисшую пчку, присел н корточки и стл по одной рсклдывть н плетне влжные, побуревшие ппиросы.

Был полдень. Солнце светило горячо, кк в ме. Я ндеялся, что ппиросы скоро высохнут. Солнце светило тк горячо, что я уже пожлел о том, что ндел в дорогу солдтские втные штны и стегнку. Это был первый после зимы по-нстоящему теплый день. Хорошо было сидеть н плетне вот тк, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы струю солдтскую ушнку, сушить н ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить з проплывющими в блеклой синеве белыми грудстыми облкми.

Вскоре я увидел, кк из-з крйних дворов хутор вышел н дорогу мужчин. Он вел з руку мленького мльчик, судя по росту — лет пяти-шести, не больше. Они устло брели по нпрвлению к перепрве, но, порвнявшись с мшиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловтый мужчин, подойдя вплотную, скзл приглушенным бском:

— Здорово, брток!

— Здрвствуй. — Я пожл протянутую мне большую, черствую руку.

Мужчин нклонился к мльчику, скзл:

— Поздоровйся с дядей, сынок. Он, видть, ткой же шофер, кк и твой ппньк. Только мы с тобой н грузовой ездили, он вот эту мленькую мшину гоняет.

Глядя мне прямо в глз светлыми, кк небушко, глзми, чуть-чуть улыбясь, мльчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил:

— Что же это у тебя, стрик, рук ткя холодня? Н дворе теплынь, ты змерзешь?

С трогтельной детской доверчивостью млыш прижлся к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.

— Ккой же я стрик, дядя? Я вовсе мльчик, и я вовсе не змерзю, руки холодные — снежки ктл потому что.

Сняв со спины тощий вещевой мешок, устло присживясь рядом со мною, отец скзл:

— Бед мне с этим пссжиром! Через него и я подбился. Широко шгнешь — он уже н рысь переходит, вот и изволь к ткому пехотинцу принорвливться. Тм, где мне ндо рз шгнуть, — я три рз шгю, тк и идем с ним врздробь, кк конь с черепхой. А тут ведь з ним глз д глз нужен. Чуть отвернешься, он уже по лужине бредет или леденику отломит и сосет вместо конфеты. Нет, не мужчинское это дело с ткими пссжирми путешествовть, д еще походным порядком. — Он помолчл немного, потом спросил: — А ты что же, брток, свое нчльство ждешь?

Мне было неудобно рзуверять его в том, что я не шофер, и я ответил:

— Приходится ждть.

— С той стороны подъедут?

— Д.

— Не знешь, скоро ли подойдет лодк?

— Чс через дв.

— Порядком. Ну что ж, пок отдохнем, спешить мне некуд. А я иду мимо, гляжу: свой брт-шофер згорет. Дй, думю, зйду, перекурим вместе. Одному-то и курить и помирть тошно. А ты богто живешь, ппироски куришь. Подмочил их, стло быть? Ну, брт, тбк моченый, что конь леченый, никуд не годится. Двй-к лучше моего крепчк зкурим.

Он достл из крмн зщитных летних штнов свернутый в трубку млиновый шелковый потертый кисет, рзвернул его, и я успел прочитть вышитую н уголке ндпись: «Дорогому бойцу от ученицы 6-го клсс Лебедянской средней школы».

Мы зкурили крепчйшего смосд и долго молчли. Я хотел было спросить, куд он идет с ребенком, ккя нужд его гонит в ткую рспутицу, но он опередил меня вопросом:

— Ты что же, всю войну з брнкой?

— Почти всю.

— Н фронте?

— Д.

— Ну, и мне тм пришлось, брток, хлебнуть горюшк по ноздри и выше.

Он положил н колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул н него, и мне стло что-то не по себе… Видли вы когд-нибудь глз, словно присыпнные пеплом, нполненные ткой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот ткие глз были у моего случйного собеседник.

Выломв из плетня сухую искривленную хворостинку, он с минуту молч водил ею по песку, вычерчивя ккие-то змысловтые фигуры, потом зговорил:

— Иной рз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глзми и думешь: «З что же ты, жизнь, меня тк поклечил? З что тк искзнил?» Нету мне ответ ни в темноте, ни при ясном солнышке… Нету и не дождусь! — И вдруг спохвтился: лсково подтлкивя сынишку, скзл: — Пойди, милок, поигрйся возле воды, у большой воды для ребятишек всегд ккя-нибудь добыч нйдется. Только, гляди, ноги не промочи!

Еще когд мы в молчнии курили, я, укрдкой рссмтривя отц и сынишку, с удивлением отметил про себя одно, стрнное н мой взгляд, обстоятельство. Мльчик был одет просто, но добротно: и в том, кк сидел н нем подбитя легкой, поношенной цигейкой длиннополя курточк, и в том, что крохотные спожки были сшиты с рсчетом ндевть их н шерстяной носок, и очень искусный шов н рзорвнном когд-то рукве курточки — все выдвло женскую зботу, умелые мтеринские руки. А отец выглядел инче: прожженный в нескольких местх втник был небрежно и грубо зштопн, лтк н выношенных зщитных штнх не пришит кк следует, скорее нживлен широкими, мужскими стежкми; н нем были почти новые солдтские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью, их не коснулсь женскя рук… Еще тогд я подумл: «Или вдовец, или живет не в лдх с женой».

Но вот он, проводив глзми сынишку, глухо покшлял, снов зговорил, и я весь превртился в слух.

— Пончлу жизнь моя был обыкновення. См я уроженец Воронежской губернии, с тысяч девятьсотого год рождения. В гржднскую войну был в Крсной Армии, в дивизии Киквидзе. В голодный двдцть второй год подлся н Кубнь, ишчить н кулков, потому и уцелел. А отец с мтерью и сестренкой дом померли от голод. Остлся один. Родни — хоть шром покти, — нигде, никого, ни одной души. Ну, через год вернулся с Кубни, хтенку продл, поехл в Воронеж. Пончлу рботл в плотницкой ртели, потом пошел н звод, выучился н слесря. Вскорости женился. Жен воспитывлсь в детском доме. Сиротк. Хорошя поплсь мне девк! Смирня, веселя, угодливя и умниц, не мне чет. Он с детств узнл, почем фунт лих стоит, может, это и скзлось н ее хрктере. Со стороны глядеть — не тк уж он был из себя видня, но ведь я-то не со стороны н нее глядел, в упор. И не было для меня крсивей и желнней ее, не было н свете и не будет!

Придешь с рботы устлый, иной рз и злой, кк черт. Нет, н грубое слово он тебе не нгрубит в ответ. Лсковя, тихя, не знет, где тебя усдить, бьется, чтобы и при млом досттке слдкий кусок тебе сготовить. Смотришь н нее и отходишь сердцем, спустя немного обнимешь ее, скжешь: «Прости, миля Иринк, нхмил я тебе. Понимешь, с рботой у меня нынче не злдилось». И опять у нс мир, и у меня покой н душе. А ты знешь, брток, что́ это ознчет для рботы? Утром я встю кк встрепнный, иду н звод, и любя рбот у меня в рукх кипит и спорится! Вот что это ознчет — иметь умную жену-подругу.

Приходилось кое-когд после получки и выпивть с товрищми. Кое-когд бывло и тк, что идешь домой и ткие кренделя ногми выписывешь, что со стороны, небось, глядеть стршно. Тесн тебе улиц, д и шбш, не говоря уже про переулки. Прень я был тогд здоровый и сильный, кк дьявол, выпить мог много, до дому всегд добирлся н своих ногх. Но случлось иной рз и тк, что последний перегон шел н первой скорости, то есть н четверенькх, однко же добирлся. И опять же ни тебе упрек, ни крик, ни скндл. Только посмеивется моя Иринк, д и то осторожно, чтобы я спьяну не обиделся. Рзует меня и шепчет: «Ложись к стенке, Андрюш, то сонный упдешь с кровти». Ну, я, кк куль с овсом, упду, и все поплывет перед глзми. Только слышу сквозь сон, что он по голове меня тихонько глдит рукою и шепчет что-то лсковое, жлеет, знчит…

Утром он меня чс з дв до рботы н ноги подымет, чтобы я рзмялся. Знет, что н похмелье я ничего есть не буду, ну, достнет огурец соленый или еще что-нибудь по легости, нльет грненый сткнчик водки. «Похмелись, Андрюш, только больше не ндо, мой милый». Д рзве же можно не опрвдть ткого доверия? Выпью, поблгодрю ее без слов, одними глзми, поцелую и пошел н рботу, кк миленький. А скжи он мне хмельному слово поперек, крикни или обругйся, и я бы, кк бог свят, и н второй день нпился. Тк и бывет в иных семьях, где жен дур; нсмотрелся я н тких шлв, зню.

Вскорости дети у нс пошли. Снчл сынишк родился, через год̀ еще две девочки… Тут я от товрищей откололся. Всю получку домой несу, семья стл числом порядочня, не до выпивки. В выходной кружку пив выпью и н этом ствлю точку.

В двдцть девятом году звлекли меня мшины. Изучил втодело, сел з брнку н грузовой. Потом втянулся и уже не зхотел возврщться н звод. З рулем покзлось мне веселее. Тк и прожил десять лет и не зметил, кк они прошли. Прошли кк будто во сне. Д что десять лет! Спроси у любого пожилого человек, приметил он, кк жизнь прожил? Ни черт он не приметил! Прошлое — вот кк т дльняя степь в дымке. Утром я шел по ней, все было ясно кругом, отшгл двдцть километров, и вот уже зтянул степь дымк, и отсюд уже не отличишь лес от бурьян, пшню от трвокос…

Рботл я эти десять лет и день и ночь. Зрбтывл хорошо, и жили мы не хуже людей. И дети рдовли: все трое учились н «отлично», стршенький, Антолий, окзлся тким способным к мтемтике, что про него дже в центрльной гзете писли. Откуд у него проявился ткой огромдный тлнт к этой нуке, я и см, брток, не зню. Только очень мне это было лестно, и гордился я им, стрсть кк гордился!

З десять лет скопили мы немного деньжонок и перед войной поствили себе домишко об двух комнткх, с клдовкой и коридорчиком. Ирин купил двух коз. Чего еще больше ндо? Дети кшу едят с молоком, крыш нд головою есть, одеты, обуты, стло быть, все в порядке. Только построился я неловко. Отвели мне учсток в шесть соток неподлеку от визвод. Будь моя хибрк в другом месте, может, и жизнь сложилсь бы инче…

А тут вот он, войн. Н второй день повестк из военкомт, н третий — пожлуйте в эшелон. Провожли меня все четверо моих: Ирин, Антолий и дочери — Нстеньк и Олюшк. Все ребят держлись молодцом. Ну, у дочерей — не без того, посверкивли слезинки. Антолий только плечми передергивл, кк от холод, ему к тому времени уже семндцтый год шел, Ирин моя… Ткой я ее з все семндцть лет ншей совместной жизни ни рзу не видл. Ночью у меня н плече и н груди рубх от ее слез не просыхл, и утром ткя же история… Пришли н вокзл, я н нее от жлости глядеть не могу: губы от слез рспухли, волосы из-под плтк выбились, и глз мутные, несмысленные, кк у тронутого умом человек. Комндиры объявляют посдку, он упл мне н грудь, руки н моей шее сцепил и вся дрожит, будто подрубленное дерево… И детишки ее уговривют и я, — ничего не помогет! Другие женщины с мужьями, с сыновьями рзговривют, моя прижлсь ко мне, кк лист к ветке, и только вся дрожит, слов вымолвить не может. Я и говорю ей: «Возьми же себя в руки, миля моя Иринк! Скжи мне хоть слово н прощнье». Он и говорит и з кждым словом всхлипывет: «Родненький мой… Андрюш… не увидимся… мы с тобой… больше… н этом… свете»…

Тут у смого от жлости к ней сердце н чсти рзрывется, тут он с ткими словми. Должн бы понимть, что мне тоже нелегко с ними рсствться, не к теще н блины собрлся. Зло меня тут взяло! Силой я рзнял ее руки и легонько толкнул в плечи. Толкнул вроде легонько, сил-то у меня был дурчья; он попятилсь, шг три ступнул нзд и опять ко мне идет мелкими шжкми, руки протягивет, я кричу ей: «Д рзве же тк прощются? Что ты меня рньше времени зживо хоронишь?!» Ну, опять обнял ее, вижу, что он не в себе…

Он н полуслове резко оборвл рсскз, и в нступившей тишине я услышл, кк у него что-то клокочет и булькет в горле. Чужое волнение передлось и мне. Искос взглянул я н рсскзчик, но ни единой слезинки не увидел в его словно бы мертвых, потухших глзх. Он сидел, понуро склонив голову, только большие, безвольно опущенные руки мелко дрожли, дрожл подбородок, дрожли твердые губы…

— Не ндо, друг, не вспоминй! — тихо проговорил я, но он, нверное, не слышл моих слов и, кким-то огромным усилием воли поборов волнение, вдруг скзл охрипшим, стрнно изменившимся голосом:

— До смой смерти, до последнего моего чс, помирть буду, не прощу себе, что тогд ее оттолкнул!..

Он снов и ндолго змолчл. Пытлся свернуть ппиросу, но гзетня бумг рвлсь, тбк сыплся н колени. Нконец он все же кое-кк сделл кручонку, несколько рз ждно зтянулся и, покшливя, продолжл:

— Оторвлся я от Ирины, взял ее лицо в лдони, целую, у нее губы кк лед. С детишкми попрощлся, бегу к вгону, уже н ходу вскочил н подножку. Поезд взял с мест тихо-тихо; проезжть мне — мимо своих. Гляжу, детишки мои осиротелые в кучку сбились, рукми мне мшут, хотят улыбться, оно не выходит. А Ирин прижл руки к груди; губы белые кк мел, что-то он ими шепчет, смотрит н меня, не сморгнет, см вся вперед клонится, будто хочет шгнуть против сильного ветр… Ткой он и в пмяти мне н всю жизнь остлсь: руки, прижтые к груди, белые губы и широко рскрытые глз, полные слез… По большей чсти ткой я ее и во сне всегд вижу… Зчем я ее тогд оттолкнул? Сердце до сих пор, кк вспомню, будто тупым ножом режут…

Формировли нс под Белой Церковью, н Укрине. Дли мне ЗИС-5. Н нем и поехл н фронт. Ну, про войну тебе нечего рсскзывть, см видл и знешь, кк оно было пончлу. От своих письм получл чсто, см крылтки посылл редко. Бывло, нпишешь, что, мол, все в порядке, помленьку воюем и хотя сейчс отступем, но скоро соберемся с силми и тогд ддим фрицм прикурить. А что еще можно было писть? Тошное время было, не до писний было. Д и признться, и см я не охотник был н жлобных струнх игрть и терпеть не мог этких слюнявых, ккие кждый день, к делу и не к делу, женм и милхм писли, сопли по бумге рзмзывли. Трудно, дескть, ему, тяжело, того и гляди убьют. И вот он, сук в штнх, жлуется, сочувствия ищет, слюнявится, того не хочет понять, что этим рзнесчстным ббенкм и детишкм не слже ншего в тылу приходилось. Вся держв н них оперлсь! Ккие же это плечи ншим женщинм и детишкм ндо было иметь, чтобы под ткой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли! А ткой хлюст, мокря душонк, нпишет жлостное письмо — и трудящую женщину, кк рюхой под ноги. Он после этого письм, горемык, и руки опустит, и рбот ей не в рботу. Нет! Н то ты и мужчин, н то ты и солдт, чтобы все вытерпеть, все снести, если к этому нужд позвл. А если в тебе ббьей зквски больше, чем мужской, то ндевй юбку со сборкми, чтобы свой тощий зд прикрыть попышнее, чтобы хоть сзди н ббу был похож, и ступй свеклу полоть или коров доить, н фронте ты ткой не нужен, тм и без тебя вони много!

Только не пришлось мне и год повоевть… Дв рз з это время был рнен, но об рз по легости: один рз — в мякоть руки, другой — в ногу; первый рз — пулей с смолет, другой — осколком снряд. Дырявил немец мне мшину и сверху и с боков, но мне, брток, везло н первых порх. Везло-везло, д и довезло до смой ручки… Попл я в плен под Лозовенькми в ме сорок второго год при тком неловком случе: немец тогд здорово нступл, и окзлсь одн нш стодвдцтидвухмиллиметровя губичня бтрея почти без снрядов; нгрузили мою мшину снрядми по смую звязку, и см я н погрузке рботл тк, что гимнстерк к лопткм прикипл. Ндо было сильно спешить потому, что бой приближлся к нм: слев чьи-то тнки гремят, спрв стрельб идет, впереди стрельб, и уже нчло попхивть жреным…

Комндир ншей второты спршивет: «Проскочишь, Соколов?» А тут и спршивть нечего было. Тм товрищи мои, может, погибют, я тут чухться буду? «Ккой рзговор! — отвечю ему. — Я должен проскочить, и бст!» — «Ну, — говорит, — дуй! Жми н всю железку!»

Я и подул. В жизни тк не ездил, кк н этот рз! Знл, что не кртошку везу, что с этим грузом осторожность в езде нужн, но ккя же тут может быть осторожность, когд тм ребят с пустыми рукми воюют, когд дорог вся нсквозь ртогнем простреливется. Пробежл километров шесть, скоро мне уже н проселок сворчивть, чтобы пробрться к блке, где бтрея стоял, тут гляжу — мть честня — пехотк нш и спрв и слев от грейдер по чистому полю сыпет, и уже мины рвутся по их порядкм. Что мне делть? Не поворчивть же нзд? Двлю вовсю! И до бтреи остлся ккой-нибудь километр, уже свернул я н проселок, добрться до своих мне, брток, не пришлось… Видно, из дльнобойного тяжелый положил он мне возле мшины. Не слыхл я ни рзрыв, ничего, только в голове будто что-то лопнуло, и больше ничего не помню. Кк остлся я живой тогд — не понимю, и сколько времени пролежл метрх в восьми от кювет — не сообржу. Очнулся, встть н ноги не могу: голов у меня дергется, всего трясет, будто в лихордке, в глзх темень, в левом плече что-то скрипит и похрустывет, и боль во всем теле ткя, кк, скжи, меня двое суток подряд били чем попдя. Долго я по земле н животе елозил, но кое-кк встл. Однко опять же ничего не пойму, где я и что со мной стряслось. Пмять-то мне нчисто отшибло. А обртно лечь боюсь. Боюсь, что ляжу и больше не встну, помру. Стою и кчюсь из стороны в сторону, кк тополь в бурю.

Когд пришел в себя, опомнился и огляделся кк следует, — сердце будто кто-то плоскогубцми сжл: кругом снряды вляются, ккие я вез, неподлеку моя мшин, вся в клочья побитя, лежит вверх колесми, бой-то, бой-то уже сзди меня идет… Это кк?

Нечего грех тить, вот тут-то у меня ноги сми собою подкосились, и я упл, кк срезнный, потому что понял, что я — уже в окружении, скорее скзть — в плену у фшистов. Вот кк оно н войне бывет…

Ох, брток, нелегкое это дело понять, что ты не по своей воле в плену. Кто этого н своей шкуре не испытл, тому не срзу в душу въедешь, чтобы до него по-человечески дошло, что́ ознчет эт штук.

Ну, вот, стло быть, лежу я и слышу: тнки гремят. Четыре немецких средних тнк н полном гзу прошли мимо меня туд, откуд я со снрядми выехл… Кково это было переживть? Потом тягчи с пушкми потянулись, полевя кухня проехл, потом пехот пошл, не густо, тк, не больше одной битой роты. Погляжу, погляжу н них крем глз и опять прижмусь щекой к земле, глз зкрою: тошно мне н них глядеть, и н сердце тошно…

Думл, все прошли, приподнял голову, их шесть втомтчиков — вот они, шгют метрх в стх от меня. Гляжу, сворчивют с дороги и прямо ко мне. Идут молчком. «Вот, — думю, — и смерть моя н подходе». Я сел, неохот леж помирть, потом встл. Один из них, не доходя шгов нескольких, плечом дернул, втомт снял. И вот кк потешно человек устроен: никкой пники, ни сердечной робости в эту минуту у меня не было. Только гляжу н него и думю: «Сейчс дст он по мне короткую очередь, куд будет бить? В голову или поперек груди?» Кк будто мне это не один черт, ккое место он в моем теле прострочит.

Молодой прень, собою лдный ткой, чернявый, губы тонкие, в нитку, и глз с прищуром. «Этот убьет и не здумется», — сообржю про себя. Тк оно и есть: вскинул он втомт — я ему прямо в глз гляжу, молчу, — другой, ефрейтор что ли, пострше его возрстом, можно скзть, пожилой, что-то крикнул, отодвинул его в сторону, подошел ко мне, лопочет по-своему и првую руку мою в локте сгибет, мускул, знчит, щупет. Попробовл и говорит: «О-о-о!» — и покзывет н дорогу, н зход солнц. Топй, мол, рбочя скотинк, трудиться н нш рйх. Хозяином окзлся, сукин сын!

Но чернявый присмотрелся н мои споги, они у меня с виду были добрые, покзывет рукой: «Сымй». Сел я н землю, снял споги, подю ему. Он их из рук у меня прямо-тки выхвтил. Рзмотл я портянки, протягивю ему, см гляжу н него снизу вверх. Но он зорл, зруглся по-своему и опять з втомт хвтется. Остльные ржут. С тем по-мирному и отошли. Только этот чернявый, пок дошел до дороги, рз три оглянулся н меня, глзми сверкет, кк волчонок, злится, чего? Будто я с него споги снял, не он с меня.

Что ж, брток, девться мне было некуд. Вышел я н дорогу, выруглся стршным кучерявым, воронежским мтом и зшгл н зпд, в плен!.. А ходок тогд из меня был никудышный, в чс по километру, не больше. Ты хочешь вперед шгнуть, тебя из стороны в сторону кчет, возит по дороге, кк пьяного. Прошел немного, и догоняет меня колонн нших пленных, из той же дивизии, в ккой я был. Гонят их человек десять немецких втомтчиков. Тот, ккой впереди колонны шел, порвнялся со мною и, не говоря худого слов, нотмшь хлыстнул меня ручкой втомт по голове. Упди я, — и он пришил бы меня к земле очередью, но нши подхвтили меня н лету, зтолкли в средину и с полчс вели под руки. А когд я очухлся, один из них шепчет: «Боже тебя упси пдть! Иди из последних сил, не то убьют». И я из последних сил, но пошел.

Кк только солнце село, немцы усилили конвой, н грузовой подкинули еще человек двдцть втомтчиков, погнли нс ускоренным мршем. Сильно рненные нши не могли поспевть з остльными, и их пристреливли прямо н дороге. Двое попытлись бежть, того не учли, что в лунную ночь тебя в чистом поле черт-те нсколько видно, ну, конечно, и этих постреляли. В полночь пришли мы в ккое-то полусожженное село. Ночевть згнли нс в церковь с рзбитым куполом. Н кменном полу — ни клочк соломы, все мы без шинелей, в одних гимнстеркх и штнх, тк что постелить и рзу нечего. Кое н ком дже и гимнстерок не было, одни бязевые исподние рубшки. В большинстве это были млдшие комндиры. Гимнстерки они посымли, чтобы их от рядовых нельзя было отличить. И еще ртиллерийскя прислуг был без гимнстерок. Кк рботли возле орудий рстелешенные, тк и в плен попли.

Ночью полил ткой сильный дождь, что все мы промокли нсквозь. Тут купол снесло тяжелым снрядом или бомбой с смолет, тут крыш вся нчисто побитя осколкми, сухого мест дже в лтре не нйдешь. Тк всю ночь и прослонялись мы в этой церкви, кк овцы в темном ктухе. Среди ночи слышу, кто-то трогет меня з руку, спршивет: «Товрищ, ты не рнен?» Отвечю ему: «А тебе что ндо, брток?» Он и говорит: «Я — военврч, может быть, могу тебе чем-нибудь помочь?» Я пожловлся ему, что у меня левое плечо скрипит и пухнет и ужсно кк болит. Он твердо тк говорит: «Сымй гимнстерку и нижнюю рубшку». Я снял все это с себя, он и нчл руку в плече прощупывть своими тонкими пльцми, д тк, что я свет не взвидел. Скриплю зубми и говорю ему: «Ты, видно, ветеринр, не людской доктор. Что же ты по больному месту двишь тк, бессердечный ты человек?» А он все щупет и злобно тк отвечет: «Твое дело помлкивть! Тоже мне, рзговорчики зтеял. Держись, сейчс еще больнее будет». Д с тем кк дернет мою руку, ж крсные искры у меня из глз посыплись.

Опомнился я и спршивю: «Ты что же делешь, фшист несчстный? У меня рук вдребезги рзбитя, ты ее тк рвнул». Слышу, он зсмеялся потихоньку и говорит: «Думл, что ты меня удришь с првой, но ты, окзывется, смирный прень. А рук у тебя не рзбит, выбит был, вот я ее н место и поствил. Ну, кк теперь, полегче тебе?» И в смом деле, чувствую по себе, что боль куд-то уходит. Поблгодрил я его душевно, и он дльше пошел в темноте, потихоньку спршивет: «Рненые есть?» Вот что знчит нстоящий доктор! Он и в плену и в потемкх свое великое дело делл.

Беспокойня это был ночь. До ветру не пускли, об этом стрший конвоя предупредил, еще когд попрно згоняли нс в церковь. И, кк н грех, приспичило одному богомольному из нших выйти по нужде. Крепился-крепился он, потом зплкл. «Не могу, — говорит, — осквернять святой хрм! Я же верующий, я христинин! Что мне делть, бртцы?» А нши, знешь, ккой нрод? Одни смеются, другие ругются, третьи всякие шуточные советы ему дют. Рзвеселил он всех нс, кончилсь эт книтель очень дже плохо: нчл он стучть в дверь и просить, чтобы его выпустили. Ну, и допросился: дл фшист через дверь, во всю ее ширину, длинную очередь, и богомольц этого убил, и еще трех человек, одного тяжело рнил, к утру он скончлся.

Убитых сложили мы в одно место, присели все, притихли и приздумлись: нчло-то не очень веселое… А немного погодя зговорили вполголос, зшептлись: кто откуд, ккой облсти, кк в плен попл; в темноте товрищи из одного взвод или знкомцы из одной роты порстерялись, нчли один одного потихоньку окликть. И слышу я рядом с собой ткой тихий рзговор. Один говорит: «Если звтр, перед тем кк гнть нс дльше, нс выстроят и будут выкликть комиссров, коммунистов и евреев, то ты, взводный, не прячься! Из этого дел у тебя ничего не выйдет. Ты думешь, если гимнстерку снял, тк з рядового сойдешь? Не выйдет! Я з тебя отвечть не нмерен. Я первый укжу н тебя! Я же зню, что ты — коммунист и меня гитировл вступть в пртию, вот и отвечй з свои дел». Это говорит ближний ко мне, ккой рядом со мной сидит, слев, с другой стороны от него чей-то молодой голос отвечет: «Я всегд подозревл, что ты, Крыжнев, нехороший человек. Особенно, когд ты откзлся вступть в пртию, ссылясь н свою негрмотность. Но никогд я не думл, что ты сможешь стть предтелем. Ведь ты же окончил семилетку?» Тот лениво тк отвечет своему взводному: «Ну, окончил, и что из этого?» Долго они молчли, потом, по голосу, взводный тихо тк говорит: «Не выдвй меня, товрищ Крыжнев». А тот зсмеялся тихонько. «Товрищи, — говорит, — остлись з линией фронт, я тебе не товрищ, и ты меня не проси, все рвно укжу н тебя. Своя рубшк к телу ближе».

Змолчли они, меня озноб колотит от ткой подлючности. «Нет, — думю, — не дм я тебе, сучьему сыну, выдть своего комндир! Ты у меня из этой церкви не выйдешь, вытянут тебя, кк пдлу, з ноги!» Чуть-чуть рссвело — вижу: рядом со мной лежит н спине мордтый прень, руки з голову зкинул, около него сидит в одной исподней рубшке, колени обнял, худенький ткой, курносенький прнишк, и очень собою бледный. «Ну, — думю, — не спрвится этот прнишк с тким толстым мерином. Придется мне его кончть».

Тронул я его рукою, спршивю шепотом: «Ты — взводный?» Он ничего не ответил, только головою кивнул. «Этот хочет тебя выдть?» — покзывю я н лежчего прня. Он обртно головою кивнул. «Ну, — говорю, — держи ему ноги, чтобы не брыклся! Д поживей!» — см упл н этого прня, и змерли мои пльцы у него н глотке. Он и крикнуть не успел. Подержл его под собой минут несколько, приподнялся. Готов предтель, и язык н боку!

До того мне стло нехорошо после этого, и стршно зхотелось руки помыть, будто я не человек, ккого-то гд ползучего душил… Первый рз в жизни убил, и то своего… Д ккой же он свой? Он же хуже чужого, предтель. Встл и говорю взводному: «Пойдем отсюд, товрищ, церковь велик».

Кк и говорил этот Крыжнев, утром всех нс выстроили возле церкви, оцепили втомтчикми и трое эсэсовских офицеров нчли отбирть вредных им людей. Спросили, кто коммунисты, комндиры, комиссры, но тковых не окзлось. Не окзлось и сволочи, ккя могл бы выдть, потому что и коммунистов среди нс было чуть не половин, и комндиры были, и, смо собою, и комиссры были. Только четырех и взяли из двухсот с лишним человек. Одного еврея и трех русских рядовых. Русские попли в беду потому, что все трое были чернявые и с кучерявинкой в волосх. Вот подходят к ткому, спршивют: «Юде?» Он говорит, что русский, но его и слушть не хотят. «Выходи» — и все.

Рсстреляли этих бедолг, нс погнли дльше. Взводный, с кким мы предтеля придушили, до смой Познни возле меня держлся и в первый день нет-нет, д и пожмет мне н ходу руку. В Познни нс рзлучили по одной ткой причине.

Видишь, ккое дело, брток, еще с первого дня здумл я уходить к своим. Но уходить хотел нверняк. До смой Познни, где рзместили нс в нстоящем лгере, ни рзу не предоствился мне подходящий случй. А в Позннском лгере вроде ткой случй ншелся: в конце мя послли нс в лесок возле лгеря рыть могилы для нших же умерших военнопленных, много тогд ншего брт мерло от дизентерии; рою я позннскую глину, см посмтривю кругом и вот приметил, что двое нших охрнников сели зкусывть, третий придремл н солнышке. Бросил я лопту и тихо пошел з куст… А потом — бегом, держу прямо н восход солнц…

Видть, не скоро они спохвтились, мои охрнники. А вот откуд у меня, у ткого тощлого, силы взялись, чтобы пройти з сутки почти сорок километров, — см не зню. Только ничего у меня не вышло из моего мечтния: н четвертые сутки, когд я был уже длеко от проклятого лгеря, поймли меня. Собки сыскные шли по моему следу, они меня и ншли в некошеном овсе.

Н зре побоялся я идти чистым полем, до лес было не меньше трех километров, я и злег в овсе н дневку. Нмял в лдонях зерен, пожевл немного и в крмны нсыпл про зпс и вот слышу собчий брех, и мотоцикл трещит… Оборвлось у меня сердце, потому что собки все ближе голос подют. Лег я плшмя и зкрылся рукми, чтобы они мне хоть лицо не обгрызли. Ну, добежли и в одну минуту спустили с меня все мое рвнье. Остлся в чем мть родил. Ктли они меня по овсу, кк хотели, и под конец один кобель стл мне н грудь передними лпми и целится в глотку, но пок еще не трогет.

Н двух мотоциклх подъехли немцы. Снчл сми били в полную волю, потом нтрвили н меня собк, и с меня только кож с мясом полетели клочьями. Голого, всего в крови и привезли в лгерь. Месяц отсидел в крцере з побег, но все-тки живой… живой я остлся!..

Тяжело мне, брток, вспоминть, еще тяжелее рсскзывть о том, что довелось пережить в плену. Кк вспомнишь нелюдские муки, ккие пришлось вынести тм, в Гермнии, кк вспомнишь всех друзей-товрищей, ккие погибли змученные тм, в лгерях, — сердце уже не в груди, в глотке бьется, и трудно стновится дышть…

Куд меня только не гоняли з дв год плен! Половину Гермнии объехл з это время: и в Сксонии был, н силиктном зводе рботл, и в Рурской облсти н шхте уголек отктывл, и в Бврии н земляных рботх горб нживл, и в Тюрингии побыл, и черт-те где только не пришлось по немецкой земле походить. Природ везде тм, брток, рзня, но стреляли и били ншего брт везде одинково. А били богом проклятые гды и прзиты тк, кк у нс сроду животину не бьют. И кулкми били, и ногми топтли, и резиновыми плкми били, и всяческим железом, ккое под руку попдется, не говоря уже про винтовочные приклды и прочее дерево.

Били з то, что ты — русский, з то, что н белый свет еще смотришь, з то, что н них, сволочей, рботешь. Били и з то, что не тк взглянешь, не тк ступнешь, не тк повернешься. Били зпросто, для того, чтобы когд-нибудь д убить досмерти, чтобы зхлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей-то, нверно, н всех нс не хвтло в Гермнии.

И кормили везде, кк есть, одинково: полторст грмм эрзц-хлеб пополм с опилкми и жидкя блнд из брюквы. Кипяток — где двли, где нет. Д что тм говорить, суди см: до войны весил я восемьдесят шесть килогрмм, к осени тянул уже не больше пятидесяти. Одн кож остлсь н костях, д и кости-то свои носить было не под силу. А рботу двй, и слов не скжи, д ткую рботу, что ломовой лошди и то не в пору.

В нчле сентября из лгеря под городом Кюстрином перебросили нс, сто сорок дв человек советских военнопленных, в лгерь Б-14, неподлеку от Дрезден. К тому времени в этом лгере было около двух тысяч нших. Все рботли н кменном крьере, вручную долбили, резли, крошили немецкий кмень. Норм — четыре кубометр в день н душу, зметь, н ткую душу, ккя и без этого чуть-чуть, н одной ниточке в теле держлсь. Тут и нчлось: через дв месяц от ст сорок двух человек ншего эшелон остлось нс пятьдесят семь. Это кк, брток? Лихо? Тут своих не успевешь хоронить, тут слух по лгерю идет, будто немцы уже Стлингрд взяли и прут дльше, н Сибирь. Одно горе к другому, д тк гнут, что глз от земли не подымешь, вроде и ты туд, в чужую, немецкую землю, просишься. А лгерня охрн кждый день пьет, песни горлнят, рдуются, ликуют.

И вот кк-то вечером вернулись мы в брк с рботы. Целый день дождь шел, лохмотья н нс хоть выжми; все мы н холодном ветру продрогли кк собки, зуб н зуб не попдет. А обсушиться негде, согреться — то же смое, и к тому же голодные не то что досмерти, дже еще хуже. Но вечером нм еды не полглось.

Снял я с себя мокрое рвнье, кинул н нры и говорю: «Им по четыре кубометр вырботки ндо, н могилу кждому из нс и одного кубометр через глз хвтит». Только и скзл, но ведь ншелся же из своих ккой-то подлец, донес коменднту лгеря про эти мои горькие слов.

Коменднтом лгеря, или, по-ихнему, лгерфюрером, был у нс немец Мюллер. Невысокого рост, плотный, белобрысый и см весь ккой-то белый: и волосы н голове белые, и брови, и ресницы, дже глз у него были белесые, нвыкте. По-русски говорил, кк мы с тобой, д еще н «о» нлегл, будто коренной волжнин. А мтершинничть был мстер ужсный. И где он, проклятый, только и учился этому ремеслу? Бывло, выстроит нс перед блоком — брк они тк нзывли, — идет перед строем со своей сворой эсэсовцев, првую руку держит н отлете. Он у него в кожной перчтке, в перчтке свинцовя проклдк, чтобы пльцев не повредить. Идет и бьет кждого второго в нос, кровь пускет. Это он нзывл «профилктикой от грипп». И тк кждый день. Всего четыре блок в лгере было, и вот он нынче первому блоку «профилктику» устривет, звтр второму и тк и длее. Аккуртный был гд, без выходных рботл. Только одного он, дурк, не мог сообрзить: перед тем кк идти ему руку приклдывть, он, чтобы рсплить себя, минут десять перед строем ругется. Он мтершинничет почем зря, нм от этого легче стновится: вроде слов-то нши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувет… Знл бы он, что его ругнь нм одно удовольствие доствляет, — уж он по-русски не руглся бы, только н своем языке. Лишь один мой приятель-москвич злился н него стршно. «Когд он ругется, — говорит, — я глз зкрою и вроде в Москве, н Зцепе, в пивной сижу, и до того мне пив зхочется, что дже голов зкружится».

Тк вот этот смый коменднт н другой день после того, кк я про кубометры скзл, вызывет меня. Вечером приходят в брк переводчик и с ним дв охрнник. «Кто Соколов Андрей?» Я отозвлся. «Мрш з нми, тебя см герр лгерфюрер требует». Понятно, зчем требует. Н рспыл. Попрощлся я с товрищми, все они знли, что н смерть иду, вздохнул и пошел. Иду по лгерному двору, н звезды поглядывю, прощюсь и с ними, думю: «Вот и отмучился ты, Андрей Соколов, по-лгерному — номер трист тридцть первый». Что-то жлко стло Иринку и детишек, потом жль эт утихл и стл я собирться с духом, чтобы глянуть в дырку пистолет бесстршно, кк и подобет солдту, чтобы врги не увидли в последнюю мою минуту, что мне с жизнью рсствться все-тки трудно…

В коменднтской — цветы н окнх, чистенько, кк у нс в хорошем клубе. З столом — все лгерное нчльство. Пять человек сидят, шнпс глушт и слом зкусывют. Н столе у них почтя здоровення бутыль со шнпсом, хлеб, сло, моченые яблоки, открытые бнки с рзными консервми. Мигом оглядел я всю эту жртву, и — не поверишь — тк меня змутило, что з млым не вырвло. Я же голодный, кк волк, отвык от человеческой пищи, тут столько добр перед тобою… Кое-кк здвил тошноту, но глз оторвл от стол через великую силу.

Прямо передо мною сидит полупьяный Мюллер, пистолетом игрется, перекидывет его из руки в руку, см смотрит н меня и не моргнет, кк змея. Ну, я руки по швм, стоптнными кблукми щелкнул, громко тк доклдывю: «Военнопленный Андрей Соколов по вшему прикзнию, герр коменднт, явился». Он и спршивет меня: «Тк что же, русс Ивн, четыре кубометр вырботки — это много?» — «Тк точно, — говорю, — герр коменднт, много». — «А одного тебе н могилу хвтит?» — «Тк точно, герр коменднт, вполне хвтит и дже остнется».

Он встл и говорит: «Я окжу тебе великую честь, сейчс лично рсстреляю тебя з эти слов. Здесь неудобно, пойдем во двор, тм ты и рспишешься». — «Воля вш», — говорю ему. Он постоял, подумл, потом кинул пистолет н стол и нливет полный сткн шнпс, кусочек хлеб взял, положил н него ломтик сл и все это подет мне и говорит: «Перед смертью выпей, русс Ивн, з победу немецкого оружия».

Я было из его рук и сткн взял и зкуску, но кк только услыхл эти слов, — меня будто огнем обожгло! Думю про себя: «Чтобы я, русский солдт, д стл пить з победу немецкого оружия?! А кое-чего ты не хочешь, герр коменднт? Один черт мне умирть, тк провлись ты пропдом со своей водкой!»

Поствил я сткн н стол, зкуску положил и говорю: «Блгодрствую з угощение, но я непьющий». Он улыбется: «Не хочешь пить з ншу победу? В тком случе выпей з свою погибель». А что мне было терять? «З свою погибель и избвление от мук я выпью», — говорю ему. С тем взял сткн и в дв глотк вылил его в себя, зкуску не тронул, вежливенько вытер губы лдонью и говорю: «Блгодрствую з угощение. Я готов, герр коменднт, пойдемте, рспишете меня».

Но он смотрит внимтельно тк и говорит: «Ты хоть зкуси перед смертью». Я ему н это отвечю: «Я после первого сткн не зкусывю». Нливет он второй, подет мне. Выпил я и второй и опять же зкуску не трогю, н отвгу бью, думю: «Хоть нпьюсь перед тем, кк во двор идти, с жизнью рсствться». Высоко поднял коменднт свои белые брови, спршивет: «Что же не зкусывешь, русс Ивн? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините, герр коменднт, я и после второго сткн не привык зкусывть». Ндул он щеки, фыркнул, потом кк зхохочет и сквозь смех что-то быстро говорит по-немецкн: видно, переводит мои слов друзьям. Те тоже рссмеялись, стульями здвигли, поворчивются ко мне мордми и уже, змечю, кк-то инче н меня поглядывют, вроде помягче.

Нливет мне коменднт третий сткн, у смого руки трясутся от смех. Этот сткн я выпил врстяжку, откусил мленький кусочек хлеб, остток положил н стол. Зхотелось мне им, проклятым, покзть, что хотя я и с голоду пропдю, но двиться ихней подчкой не собирюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превртили, кк ни стрлись.

После этого коменднт стл серьезный с виду, попрвил у себя н груди дв железных крест, вышел из-з стол безоружный и говорит: «Вот что, Соколов, ты — нстоящий русский солдт. Ты хрбрый солдт. Я — тоже солдт, и увжю достойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня нши доблестные войск вышли к Волге и целиком овлдели Стлингрдом. Это для нс большя рдость, потому я великодушно дрю тебе жизнь. Ступй в свои блок, это тебе з смелость», — и подет мне со стол небольшую бухнку хлеб и кусок сл.

Прижл я хлеб к себе изо всей силы, сло в левой руке держу и до того рстерялся от ткого неожиднного поворот, что и спсибо не скзл, сделл нлево кругом, иду к выходу, см думю: «Зсветит он мне сейчс промеж лопток, и не донесу ребятм этих хрчей». Нет, обошлось. И н этот рз смерть мимо меня прошл, только холодком от нее потянуло…

Вышел я из коменднтской н твердых ногх, во дворе меня рзвезло. Ввлился в брк и упл н цементовый пол без пмяти. Рзбудили меня нши еще в потемкх: «Рсскзывй!» Ну, я припомнил, что было в коменднтской, рсскзл им. «Кк будем хрчи делить?» — спршивет мой сосед по нрм, у смого голос дрожит. «Всем поровну», — говорю ему. Дождлись рссвет. Хлеб и сло резли суровой ниткой. Достлось кждому хлеб по кусочку со спичечную коробку, кждую крошку брли н учет, ну, сл, см понимешь, — только губы помзть. Однко поделили без обиды.

Вскорости перебросили нс, человек трист смых крепких, н осушку болот, потом — в Рурскую облсть н шхты. Тм и пробыл я до сорок четвертого год. К этому времени нши уже своротили Гермнии скулу нбок и фшисты перестли пленными брезговть. Кк-то выстроили нс, всю дневную смену, и ккой-то приезжий обер-лейтеннт говорит через переводчик: «Кто служил в рмии или до войны рботл шофером, — шг вперед». Шгнуло нс семь человек бывшей шоферни. Дли нм поношенную спецовку, нпрвили под конвоем в город Потсдм. Приехли туд, и рстрясли нс всех врозь. Меня определили рботть в «Тодте» — был у немцев ткя шршкин контор по строительству дорог и оборонительных сооружений.

Возил я н «оппель-дмирле» немц-инженер в чине мйор рмии. Ох, и толстый же был фшист! Мленький, пузтый, что в ширину, что в длину одинковый и в зду плечистый, кк спрвня бб. Спереди у него нд воротником мундир три подбородк висят и позди н шее три толстючих склдки. Н нем, я тк определял, не менее трех пудов чистого жиру было. Ходит, пыхтит, кк провоз, жрть сядет — только держись! Целый день, бывло, жует д коньяк из фляжки потягивет. Кое-когд и мне от него перепдло: в дороге остновится, колбсы нрежет, сыру, зкусывет и выпивет; когд в добром духе, — и мне кусок кинет, кк собке. В руки никогд не двл, нет, считл это для себя з низкое. Но кк бы то ни было, с лгерем же не срвнить, и понемногу стл я зпохживться н человек, помлу, но стл попрвляться.

Недели две возил я своего мйор из Потсдм в Берлин и обртно, потом послли его в прифронтовую полосу н строительство оборонительных рубежей против нших. И тут я спть окончтельно рзучился: ночи нпролет думл, кк бы мне к своим, н родину сбежть.

Приехли мы в город Полоцк. Н зре услыхл я в первый рз з дв год, кк громыхет нш ртиллерия, и, знешь, брток, кк сердце збилось? Холостой еще ходил к Ирине н свиднья, и то оно тк не стучло! Бои шли восточнее Полоцк уже километрх в восемндцти. Немцы в городе злые стли, нервные, толстяк мой все чще стл нпивться. Днем з городом с ним ездим, и он рспоряжется, кк укрепления строить, ночью в одиночку пьет. Опух весь, под глзми мешки повисли…

«Ну, — думю, — ждть больше нечего, пришел мой чс! И ндо не одному мне бежть, прихвтить с собою и моего толстяк, он ншим сгодится!»

Ншел в рзвлинх двухкилогрммовую гирьку, обмотл ее обтирочным тряпьем, н случй, если придется удрить, чтобы крови не было, кусок телефонного провод поднял н дороге, все, что мне ндо, усердно приготовил, схоронил под переднее сиденье. З дв дня перед тем кк рспрощлся с немцми, вечером еду с зпрвки, вижу, идет пьяный, кк грязь, немецкий унтер, з стенку рукми держится. Остновил я мшину, звел его в рзвлины и вытряхнул из мундир, пилотку с головы снял. Все это имущество тоже под сиденье сунул и был тков.

Утром двдцть девятого июня прикзывет мой мйор везти его з город, в нпрвлении Тросницы. Тм он руководил постройкой укреплений. Выехли. Мйор н зднем сиденье спокойно дремлет, у меня сердце из груди чуть не высккивет. Ехл я быстро, но з городом сбвил гз, потом остновил мшину, вылез, огляделся: длеко сзди две грузовых тянутся. Достл я гирьку, открыл дверцу пошире. Толстяк откинулся н спинку сиденья, похрпывет, будто у жены под боком. Ну, я его и тюкнул гирькой в левый висок. Он и голову уронил. Для верности я его еще рз стукнул, но убивть досмерти не зхотел. Мне его живого ндо было доствить, он ншим должен был много кое-чего порсскзть. Вынул я у него из кобуры «прбеллум», сунул себе в крмн, монтировку вбил з спинку зднего сиденья, телефонный провод нкинул н шею мйору и звязл глухим узлом н монтировке. Это чтобы он не свлился н бок, не упл при быстрой езде. Скоренько нпялил н себя немецкий мундир и пилотку, ну, и погнл мшину прямиком туд, где земля гудит, где бой идет.

Немецкий передний крй просккивл между двух дзотов. Из блиндж втомтчики выскочили, и я нрочно сбвил ход, чтобы они видели, что мйор едет. Но они крик подняли, рукми мхют, мол, туд ехть нельзя, я будто не понимю, подкинул гзку и пошел н все восемьдесят. Пок они опомнились и нчли бить из пулеметов по мшине, я уже н ничьей земле между воронкми петляю не хуже зйц.

Тут немцы сзди бьют, тут свои очертели, из втомтов мне нвстречу строчт. В четырех местх ветровое стекло пробили, рдитор попороли пулями… Но вот уже лесок нд озером, нши бегут к мшине, я вскочил в этот лесок, дверцу открыл, упл н землю и целую ее, и дышть мне нечем…

Молодой прнишк, н гимнстерке у него зщитные погоны, кких я еще в глз не видл, первым подбегет ко мне, зубы склит: «Аг, чертов фриц, зблудился?» Рвнул я с себя немецкий мундир, пилотку под ноги кинул и говорю ему: «Милый ты мой губошлеп! Сынок дорогой! Ккой же я тебе фриц, когд я природный воронежец? В плену я был, понятно? А сейчс отвяжите этого боров, ккой в мшине сидит, возьмите его портфель и ведите меня к вшему комндиру». Сдл я им пистолет и пошел из рук в руки, к вечеру очутился уже у полковник — комндир дивизии. К этому времени меня и нкормили, и в бню сводили, и допросили, и обмундировние выдли, тк что явился я в блиндж к полковнику, кк и полгется, душой и телом чистый и в полной форме. Полковник встл из-з стол, пошел мне нвстречу. При всех офицерх обнял и говорит: «Спсибо тебе, солдт, з дорогой гостинец, ккой привез от немцев. Твой мйор с его портфелем нм дороже двдцти „языков“. Буду ходтйствовть перед комндовнием о предствлении тебя к првительственной нгрде». А я от этих слов его, от лски, сильно волнуюсь, губы дрожт, не повинуются, только и мог из себя выдвить: «Прошу, товрищ полковник, зчислить меня в стрелковую чсть».

Но полковник зсмеялся, похлопл меня по плечу: «Ккой из тебя вояк, если ты н ногх еле держишься? Сегодня же отпрвлю тебя в госпитль. Подлечт тебя тм, подкормят, после этого домой к семье н месяц в отпуск съездишь, когд вернешься к нм, — посмотрим, куд тебя определить».

И полковник и все офицеры, ккие у него в блиндже были, душевно попрощлись со мной з руку, и я вышел окончтельно рзволновнный, потому что з дв год отвык от человеческого обрщения. И зметь, брток, что еще долго я, кк только с нчльством приходилось говорить, по привычке невольно голову в плечи втягивл, вроде боялся, что ли, кк бы меня не удрили. Вот кк обрзовли нс в фшистских лгерях…

Из госпитля срзу же нписл Ирине письмо. Описл все коротко, кк был в плену, кк бежл вместе с немецким мйором. И, скжи н милость, откуд эт детскя похвльб у меня взялсь? Не утерпел-тки, сообщил, что полковник обещл меня к нгрде предствить…

Две недели спл и ел. Кормили меня помлу, но чсто, инче, если бы двли еды вволю, я бы мог згнуться, тк доктор скзл. Нбрлся силенок вполне. А через две недели куск в рот взять не мог. Ответ из дом нет, и я, признться, зтосковл. Ед и н ум не идет, сон от меня бежит, всякие дурные мыслишки в голову лезут… Н третьей неделе получю письмо из Воронеж. Но пишет не Ирин, сосед мой, столяр Ивн Тимофеевич. Не дй бог никому тких писем получть!.. Сообщет он, что еще в июне сорок второго год немцы бомбили визвод и одн тяжеля бомб попл прямо в мою хтенку. Ирин и дочери кк рз были дом… Ну, пишет, что не ншли от них и след, н месте хтенки — глубокя ям… Не дочитл я в этот рз письмо до конц. В глзх потемнело, сердце сжлось в комок и никк не рзжимется. Прилег я н койку, немного отлежлся, дочитл. Пишет сосед, что Антолий во время бомбежки был в городе. Вечером вернулся в поселок, посмотрел н яму и в ночь опять ушел в город. Перед уходом скзл соседу, что будет проситься добровольцем н фронт. Вот и все.

Когд сердце рзжлось и в ушх зшумел кровь, я вспомнил, кк тяжело рсствлсь со мною моя Ирин н вокзле. Знчит, еще тогд подскзло ей ббье сердце, что больше не увидимся мы с ней н этом свете. А я ее тогд оттолкнул… Был семья, свой дом, все это лепилось годми, и все рухнуло в единый миг, остлся я один. Думю: «Д уж не приснилсь ли мне моя несклдня жизнь?» А ведь в плену я почти кждую ночь, про себя, конечно, и с Ириной и с детишкми рзговривл, подбдривл их, дескть, я вернусь, мои родные, не горюйте обо мне, я — крепкий, я выживу, и опять мы будем все вместе… Знчит, я дв год с мертвыми рзговривл?!

Рсскзчик н минуту умолк, потом скзл уже иным, прерывистым и тихим голосом:

— Двй, брток, перекурим, то меня что-то удушье двит.

Мы зкурили. В злитом полой водою лесу звонко выстукивл дятел. Все тк же лениво шевелил сухие сережки н ольхе теплый ветер; все тк же, словно под тугими белыми прусми, проплывли в вышней синеве облк, но уже иным покзлся мне в эти минуты скорбного молчния безбрежный мир, готовящийся к великим свершениям весны, к вечному утверждению живого в жизни.

Молчть было тяжело, и я спросил:

— Что же дльше?

— Дльше-то? — нехотя отозвлся рсскзчик. — Дльше получил я от полковник месячный отпуск, через неделю был уже в Воронеже. Пешком дотопл до мест, где когд-то семейно жил. Глубокя воронк, нлитя ржвой водой, кругом бурьян по пояс… Глушь, тишин клдбищенскя. Ох, и тяжело же было мне, брток! Постоял, поскорбел душою и опять пошел н вокзл. И чсу оствться тм не мог, в этот же день уехл обртно в дивизию.

Но месяц через три и мне блеснул рдость, кк солнышко из-з тучи: ншелся Антолий. Прислл письмо мне н фронт, видть, с другого фронт. Адрес мой узнл от сосед, Ивн Тимофеевич. Окзывется, попл он пончлу в ртиллерийское училище; тм-то и пригодились его тлнты к мтемтике. Через год с отличием зкончил училище, пошел н фронт и вот уже пишет, что получил звние кпитн, комндует бтреей «сорокпяток», имеет шесть орденов и медли. Словом, обштопл родителя со всех концов. И опять я возгордился им ужсно! Кк ни крути, мой родной сын — кпитн и комндир бтреи, это не шутк! Д еще при тких орденх. Это ничего, что отец его н «студебеккере» снряды возит и прочее военное имущество. Отцово дело отжитое, у него, у кпитн, все впереди.

И нчлись у меня по ночм стриковские мечтния: кк войн кончится, кк я сын женю и см при молодых жить буду, плотничть и внучт нянчить. Словом, всякя ткя стриковскя штук. Но и тут получилсь у меня полня осечк. Зимою нступли мы без передышки, и особо чсто писть друг другу нм было некогд, к концу войны, уже возле Берлин, утром послл Антолию письмишко, н другой день получил ответ. И тут я понял, что подошли мы с сыном к гермнской столице рзными путями, но нходимся один от одного поблизости. Жду не дождусь, прямо-тки не чю, когд мы с ним свидимся. Ну, и свиделись… Акурт девятого мя, утром, в День Победы, убил моего Антолия немецкий снйпер…

Во второй половине дня вызывет меня комндир роты. Гляжу, сидит у него незнкомый мне ртиллерийский подполковник. Я вошел в комнту, и он встл, кк перед стршим по звнию. Комндир моей роты говорит: «К тебе, Соколов», — см к окну отвернулся. Пронизло меня, будто электрическим током, потому что почуял я недоброе. Подполковник подошел ко мне и тихо говорит: «Мужйся, отец! Твой сын, кпитн Соколов, убит сегодня н бтрее. Пойдем со мной!»

Кчнулся я, но н ногх устоял. Теперь и то кк сквозь сон вспоминю, кк ехл вместе с подполковником н большой мшине, кк пробирлись по звленным обломкми улицм, тумнно помню солдтский строй и обитый крсным брхтом гроб. А Антолия вижу вот кк тебя, брток. Подошел я к гробу. Мой сын лежит в нем и не мой. Мой — это всегд улыбчивый, узкоплечий мльчишк, с острым кдыком н худой шее, тут лежит молодой, плечистый, крсивый мужчин, глз полуприкрыты, будто смотрит он куд-то мимо меня, в неизвестную мне длекую дль. Только в уголкх губ тк нвеки и остлсь смешинк прежнего сынишки, Тольки, ккого я когд-то знл… Поцеловл я его и отошел в сторонку. Подполковник речь скзл. Товрищи-друзья моего Антолия слезы вытирют, мои невыплкнные слезы, видно, н сердце зсохли. Может, поэтому оно тк и болит?..

Похоронил я в чужой, немецкой земле последнюю свою рдость и ндежду, удрил бтрея моего сын, провожя своего комндир в длекий путь, и словно что-то во мне оборвлось… Приехл я в свою чсть см не свой. Но тут вскорости меня демобилизовли. Куд идти? Неужто в Воронеж? Ни з что! Вспомнил, что в Урюпинске живет мой дружок, демобилизовнный еще зимою по рнению, — он когд-то приглшл меня к себе, — вспомнил и поехл в Урюпинск.

Приятель мой и жен его были бездетные, жили в собственном домике н крю город. Он хотя и имел инвлидность, но рботл шофером в второте, устроился и я туд же. Поселился у приятеля, приютили они меня. Рзные грузы перебрсывли мы в рйоны, осенью переключились н вывозку хлеб. В это время я и познкомился с моим новым сынком, вот с этим, ккой в песке игрется.

Из рейс, бывло, вернешься в город — понятно, первым делом в чйную: перехвтить чего-нибудь, ну, конечно, и сто грмм выпить с усттк. К этому вредному делу, ндо скзть, я уже пристрстился кк следует… И вот один рз вижу возле чйной этого прнишку, н другой день — опять вижу. Эткий мленький оборвыш: личико все в рбузном соку, покрытом пылью, грязный, кк прх, нечесный, глзенки — кк звездочки ночью после дождя! И до того он мне полюбился, что я уже, чудное дело, нчл скучть по нем, спешу из рейс поскорее его увидть. Около чйной он и кормился, — кто что дст.

Н четвертый день прямо из совхоз, груженный хлебом, подворчивю к чйной. Прнишк мой тм сидит н крыльце, ножонкми болтет и, по всему видть, голодный. Высунулся я в окошко, кричу ему: «Эй, Внюшк! Сдись скорее н мшину, прокчу н элевтор, оттуд вернемся сюд, пообедем». Он от моего окрик вздрогнул, соскочил с крыльц, н подножку вскрбклся и тихо тк говорит: «А вы откуд знете, дядя, что меня Вней зовут?» И глзенки широко рскрыл, ждет, что я ему отвечу. Ну, я ему говорю, что я, мол, человек бывлый и все зню.

Зшел он с првой стороны, я дверцу открыл, посдил его рядом с собой, поехли. Шустрый ткой прнишк, вдруг чего-то притих, здумлся и нет-нет, д и взглянет н меня из-под длинных своих згнутых кверху ресниц, вздохнет. Ткя мелкя птх, уже нучился вздыхть. Его ли это дело? Спршивю: «Где же твой отец, Вня?» Шепчет: «Погиб н фронте». — «А мм?» — «Мму бомбой убило в поезде, когд мы ехли». — «А откуд вы ехли?» — «Не зню, не помню…» — «И никого у тебя тут родных нету?» — «Никого». — «Где же ты ночуешь?» — «А где придется».

Зкипел тут во мне горючя слез, и срзу я решил: «Не бывть тому, чтобы нм порознь пропдть! Возьму его к себе в дети». И срзу у меня н душе стло легко и кк-то светло. Нклонился я к нему, тихонько спршивю: «Внюшк, ты знешь, кто я ткой?» Он и спросил, кк выдохнул: «Кто?» Я ему и говорю тк же тихо. «Я — твой отец».

Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне н шею, целует в щеки, в губы, в лоб, см, кк свиристель, тк звонко и тоненько кричит, что дже в кбинке глушно: «Ппк родненький! Я знл! Я знл, что ты меня нйдешь! Все рвно нйдешь! Я тк долго ждл, когд ты меня нйдешь!» Прижлся ко мне и весь дрожит, будто трвинк под ветром. А у меня в глзх тумн, и тоже всего дрожь бьет, и руки трясутся… Кк я тогд руля не упустил, диву можно дться! Но в кювет все же нечянно съехл, зглушил мотор. Пок тумн в глзх не прошел, — побоялся ехть: кк бы н кого не нскочить. Постоял тк минут пять, сынок мой все жмется ко мне изо всех силенок, молчит, вздргивет. Обнял я его првой рукою, потихоньку прижл к себе, левой рзвернул мшину, поехл обртно, н свою квртиру. Ккой уж тм мне элевтор, тогд мне не до элевтор было.

Бросил мшину возле ворот, нового своего сынишку взял н руки, несу в дом. А он кк обвил мою шею ручонкми, тк и не оторвлся до смого мест. Прижлся своей щекой к моей небритой щеке, кк прилип. Тк я его и внес. Хозяин и хозяйк в курт дом были. Вошел я, моргю им обоими глзми, бодро тк говорю: «Вот и ншел я своего Внюшку! Принимйте нс, добрые люди!» Они, об мои бездетные, срзу сообрзили, в чем дело, зсуетились, збегли. А я никк сын от себя не оторву. Но кое-кк уговорил. Помыл ему руки с мылом, посдил з стол. Хозяйк щей ему в трелку нлил, д кк глянул, с ккой он ждностью ест, тк и злилсь слезми. Стоит у печки, плчет себе в передник. Внюшк мой увидл, что он плчет, подбежл к ней, дергет ее з подол и говорит: «Тетя, зчем же вы плчете? Пп ншел меня возле чйной, тут всем рдовться ндо, вы плчете». А той — подй бог, он еще пуще рзливется, прямо-тки рзмокл вся!

После обед повел я его в прикмхерскую, постриг, дом см искупл в корыте, звернул в чистую простыню. Обнял он меня и тк н рукх моих и уснул. Осторожно положил его н кровть, поехл н элевтор, сгрузил хлеб, мшину отогнл н стоянку — и бегом по мгзинм. Купил ему штнишки суконные, рубшонку, сндлии и кртуз из мочлки. Конечно, все это окзлось и не по росту и кчеством никуд не годное. З штнишки меня хозяйк дже рзругл. «Ты, — говорит, — с ум спятил, в ткую жру одевть дитя в суконные штны!» И моментльно — швейную мшинку н стол, порылсь в сундуке, через чс моему Внюшке уже стиновые трусики были готовы и беленькя рубшонк с короткими руквми. Спть я лег вместе с ним и в первый рз з долгое время уснул спокойно. Однко ночью рз четыре вствл. Проснусь, он у меня под мышкой приютится, кк воробей под зстрехой, тихонько поспывет, и до того мне стновится рдостно н душе, что и словми не скжешь! Норовишь не ворохнуться, чтобы не рзбудить его, но все-тки не утерпишь, потихоньку встнешь, зжжешь спичку и любуешься н него…

Перед рссветом проснулся, не пойму, с чего мне тк душно стло? А это сынок мой вылез из простыни и поперек меня улегся, рскинулся и ножонкой горло мне придвил. И беспокойно с ним спть, вот привык, скучно мне без него. Ночью то поглдишь его сонного, то волосенки н вихрх понюхешь, и сердце отходит, стновится мягче, то ведь оно у меня зкменело от горя…

Первое время он со мной н мшине в рейсы ездил, потом понял я, что тк не годится. Одному мне что ндо? Крюшку хлеб и луковицу с солью, вот и сыт солдт н целый день. А с ним — дело другое: то молок ему ндо добывть, то яичко сврить, опять же без горячего ему никк нельзя. Но дело-то не ждет. Собрлся с духом, оствил его н попечение хозяйки, тк он до вечер слезы точил, вечером удрл н элевтор встречть меня. До поздней ночи ожидл тм.

Трудно мне с ним было н первых порх. Один рз легли спть еще зсветло, днем нморился я очень, и он — то всегд щебечет, кк воробушек, то что-то примолчлся. Спршивю: «Ты о чем думешь, сынок?» А он меня спршивет, см в потолок смотрит: «Ппк, ты куд свое кожное пльто дел?» В жизни у меня никогд не было кожного пльто! Пришлось изворчивться: «В Воронеже остлось», — говорю ему. «А почему ты меня тк долго искл?» Отвечю ему: «Я тебя, сынок, и в Гермнии искл, и в Польше, и всю Белоруссию прошел и проехл, ты в Урюпинске окзлся». — «А Урюпинск — это ближе Гермнии? А до Польши длеко от ншего дом?» Тк и болтем с ним перед сном.

А ты думешь, брток, про кожное пльто он зря спросил? Нет, все это неспрост. Знчит, когд-то отец его нстоящий носил ткое пльто, вот ему и зпомнилось. Ведь детскя пмять, кк летняя зрниц: вспыхнет, нкоротке осветит все и потухнет. Тк и у него пмять, вроде зрницы, проблескми рботет.

Может, и жили бы мы с ним еще с годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех: ехл по грязи, в одном хуторе мшину мою знесло, тут коров подвернулсь, я и сбил ее с ног. Ну, известное дело, ббы крик подняли, нрод сбежлся, и втоинспектор тут кк тут. Отобрл у меня шоферскую книжку, кк я ни просил его смилостивиться. Коров поднялсь, хвост здрл и пошл сккть по переулкм, я книжки лишился. Зиму прорботл плотником, потом спислся с одним приятелем, тоже сослуживцем, — он в вшей облсти, в Кшрском рйоне, рботет шофером, — и тот приглсил меня к себе. Пишет, что, мол, порботешь полгод по плотницкой чсти, тм в ншей облсти выддут тебе новую книжку. Вот мы с сынком и комндируемся в Кшры походным порядком.

Д оно, кк тебе скзть, и не случись у меня этой врии с коровой, я все рвно подлся бы из Урюпинск. Тоск мне не дет н одном месте долго зсиживться. Вот уже когд Внюшк мой подрстет и придется определять его в школу, тогд, может, и я угомонюсь, осяду н одном месте. А сейчс пок шгем с ним по русской земле.

— Тяжело ему идти, — скзл я.

— Тк он вовсе мло н своих ногх идет, все больше н мне едет. Посжу его н плечи и несу, зхочет промяться, — слезет с меня и бегет сбоку дороги, взбрыкивет, кк козленок. Все это, брток, ничего бы, кк-нибудь мы с ним прожили бы, д вот сердце у меня рскчлось, поршня ндо менять… Иной рз тк схвтит и прижмет, что белый свет в глзх меркнет. Боюсь, что когд-нибудь во сне помру и нпугю своего сынишку. А тут еще одн бед: почти кждую ночь своих покойников дорогих во сне вижу. И все больше тк, что я — з колючей проволокой, они н воле, по другую сторону… Рзговривю обо всем и с Ириной и с детишкми, но только хочу проволоку рукми рздвинуть, — они уходят от меня, будто тют н глзх… И вот удивительное дело: днем я всегд крепко себя держу, из меня ни «ох», ни вздох не выжмешь, ночью проснусь, и вся подушк мокря от слез…

В лесу послышлся голос моего товрищ, плеск весл по воде.

Чужой, но ствший мне близким человек поднялся, протянул большую, твердую, кк дерево, руку:

— Прощй, брток, счстливо тебе!

— И тебе счстливо добрться до Кшр.

— Блгодрствую. Эй, сынок, пойдем к лодке.

Мльчик подбежл к отцу, пристроился спрв и, держсь з полу отцовского втник, зсеменил рядом с широко шгвшим мужчиной.

Дв осиротевших человек, две песчинки, зброшенные в чужие кря военным ургном невиднной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думть, что этот русский человек, человек несгибемой воли, выдюжит и около отцовского плеч вырстет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть н своем пути, если к этому позовет его родин.

С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлось бы блгополучно при ншем рсствнье, но Внюшк, отойдя несколько шгов и зплетя куцыми ножкми, повернулся н ходу ко мне лицом, помхл розовой ручонкой. И вдруг словно мягкя, но когтистя лп сжл мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плчут пожилые, поседевшие з годы войны мужчины. Плчут они и няву. Тут глвное — уметь во-время отвернуться. Тут смое глвное — не рнить сердце ребенк, чтобы он не увидел, кк бежит по твоей щеке жгучя и скупя мужскя слез…

1956

Вдим Михйлович Кожевников

Дом без номер

Дымящиеся дом сржлись, кк корбли в морской битве.

Здние, нкрытое злпом тяжелых минометов, гибло в ткой же гонии, кк корбль, кренясь и пдя в хосе обломков.

В этой многодневной битве многие дом были достойны того, чтобы их окрестили гордыми именми, ккие носят боевые корбли.

Убитые фшисты влялись н чердке пятые сутки, убрть их было некогд.

Ившин лежл у стнкового пулемет и бил вдоль улицы. Фролов, Селезнев и Свкин стреляли по немецким втомтчикм н крышх соседних домов. Тимкин сидел у печной трубы и зряжл пустые диски.

Ног Тимкин был рзбит, поэтому он сидел и зряжл, хотя по-нстоящему ему нужно было лежть и кричть от боли.

Другой рненый не то был в збытьи, не то умер.

Сквозь рвную крышу ветер здувл н чердк снег. И тогд Тимкин ползл, собирл снег в котелок, рстпливл н крохотном костре и отдвл Ившину воду для пулемет.

От многочисленных пробоин в крыше н чердке стновилось все светлее и светлее.

Штурмовя групп Ившин зхвтил этот дом пять суток тому нзд удчным и дерзким нлетом. Пок шел рукопшный бой в нижнем этже с рсчетом противотнковой пушки, четверо бойцов — двое по пожрной лестнице, двое по водосточным трубм — збрлись н чердк и убили тм вржеских втомтчиков.

Дом был взят.

Кто воевл, тот знет несрвненное чувство победы. Кто испытывл нслждение этим чувством, тот знет, кк оно непомерно.

Ившин изнемогл от гордости, и он обртился к бойцм:

— Товрищи, этот дом, который мы освободили от зхвтчиков, не просто дом. — Ившин хотел скзть, что это здние очень вжно в тктическом отношении, тк кк оно господствует нд местностью, но ткие слов ему покзлись слишком ничтожными. Он искл других слов — торжественных и возвышенных. И он скзл эти слов. — Этот дом исторический, — скзл Ившин и обвел восторженным взглядом стены, искромснные пулями.

Свкин скзл:

— Зявляю — будем достойны того, кто здесь жил.

Фролов скзл:

— Знчит, будем держться зубми з кждый кмень.

Селезнев скзл:

— Это очень приятно, что дом ткой особенный,

А Тимкин — у него ног еще тогд был целя — нклонился, поднял с полу ккую-то рздвленную кухонную посудину и бережно поствил ее н подоконник.

Фшисты не хотели отдвть дом. К рссвету они оттеснили нших бойцов н второй этж; н вторые сутки бой шел н третьем этже, и когд бойцы уже были н чердке, Ившин отдл прикз окружить немцев.

Четверо бойцов спустились с крыши дом, с четырех его сторон, н землю и ворвлись в первый этж. Ившин и три бойц взяли лежвшее н чердке сено, зжгли его и с пылющими охпкми в рукх бросились вниз по чердчной лестнице.

Горящие люди вызвли у фшистов змештельство. Этого достточно для того, чтобы взорвлсь грнт, дющя две тысячи осколков.

Ившин оствил у немецкой противотнковой пушки Селезнев и Фролов, см с двумя бойцми снов вернулся н чердк к стнковому пулемету и рненым.

Немецкий тнк, укрывшись з угол соседнего дом, стл бить термитными снрядми. Н чердке нчлся пожр.

Ившин прикзл снести рненых снчл н четвертый этж, потом н третий. Но с третьего этж им пришлось тоже уйти, потому что под ногми стли провливться прогоревшие половицы.

В нижнем этже Селезнев и Фролов, выктив орудие к дверям, били по тнку. Тнк после кждого выстрел укрывлся з угол дом, и попсть в него было трудно. Тогд Тимкин, который стоял у окн н одной ноге и стрелял из втомт, прекртил стрельбу, сел н пол и скзл, что он больше терпеть не может и сейчс поползет и взорвет тнк.

Ившин скзл ему:

— Если ты ошлел от боли, тк нм от тебя этого не нужно.

— Нет, я вовсе не ошлел, — скзл Тимкин, — просто мне обидно, кк он, сволочь, из-з угл бьет.

— Ну, тогд другое дело, — скзл Ившин. — Тогд я не возржю, иди.

— Мне ходить не н чем, — попрвил его Тимкин.

— Я зню, — скзл Ившин, — ты не сердись, я обмолвился.

И он пошел в угол, где лежли тяжелые противотнковые грнты. Выбрл одну, вернулся, но не отдл ее Тимкину, стл усердно протирть плтком.

— Ты не тяни, — скзл Тимкин, держ руку протянутой. — Может, ты к ней еще бнтик привязть хочешь?

Ившин переложил грнту из левой руки в првую и скзл:

— Нет, уж лучше я см.

— Кк хочешь, — скзл Тимкин, — только мне стоять н одной ноге горздо больнее.

— А ты лежи.

— Я бы лег, но, когд под ухом стреляют, мне это н нервы действует. — И Тимкин осторожно вынул из руки Ившин тяжелую грнту.

— Я тебя хоть до дверей донесу.

— Опускй, — скзл Тимкин, — теперь я см. — И удивленно спросил: — Ты зчем меня целуешь? Что я, бб или покойник? — И уже со двор крикнул: — Вы тут без меня консервы не ешьте. Если угощения не будет, я не вернусь.

Мгниевя вспышк орудия тнк осветил снег, розовый от отблесков плмени горящего дом, и фигуру человек, рсплстнного н снегу.

Потолок сотряслся от удров пдющих где-то нверху прогоревших бревен. Невидимый в темноте дым ел глз, ядовитой горечью проникл в ноздри, в рот, в легкие.

Н перилх лестницы покзлся огонь. Он сползл вниз, кк кошк.

Ившин подошел к Селезневу и скзл:

— Чуть выше бери, в бшню примерно, чтобы его не здеть.

— Ясно, — скзл Селезнев. Потом, не отрывясь от пнормы, добвил: — Мне плкть хочется: ккой прень! Ккие он тут высокие слов говорил!

— Плкть сейчс те будут, — скзл Ившин, — он им дст сейчс духу.

Трудно скзть, с кким звуком рзрывется снряд, если он рзрывется в двух шгх от тебя. Пдя, Ившин ощутил, что голов его лопется от звук, потом от удр, и все злилось крсным, отчянным светом боли.

Снряд из тнк удрил под ствол пушки, отбросил ее, опрокинутый ствол пробил перегородку. Из рзбитого мортизционного устройств вытекло мсло и тотчс згорелось.

Селезнев, хвтясь з стену, встл, попробовл поднять рненую руку првой рукой, потом он подошел к стоящему н полу фикусу, выдрл его из горшк и комлем, облепленным землей, нчл сбивть плмя с горящего мсл.

Ившин сидел н полу, держсь рукми з голову, и рскчивлся. И вдруг встл и, штясь, нпрвился к выходу.

— Куд? — спросил Селезнев.

— Пить, — скзл Ившин.

Селезнев поднял половицу; высунув ее в окно, зчерпнул снегу.

— Ешь, — скзл он Ившину.

Но Ившин не стл есть, он ншел шпку, положил в нее снег и после этого ндел себе н голову.

— Сними, — скзл Селезнев. — Голову простудишь. Инвлидом н всю жизнь от этого стть можно.

— Взрыв был?

Селезнев, держ в зубх конец бинт, обмтывл им свою руку и не отвечл. Потом, кончив перевязку, он скзл:

— Вы мне в грнту кпсуль зложите, то я не упрвляюсь с одной рукой.

— Подорвл он тнк? — снов спросил Ившин.

— Я ничего не слышу, — скзл Селезнев. — У меня из ух кровь течет.

— Я кк пьяный, — скзл Ившин. — Меня сейчс тошнить будет, — и сел н пол. А когд поднял голову, он увидел рядом Тимкин и не удивился, только спросил: — Жив?

— Жив, — скзл Тимкин. — Если я немного полежу, ничего будет?

— Ничего, — скзл Ившин и попытлся встть.

Селезнев положил втомт н подоконник и, сидя н корточкх, стрелял. Короткий ствол втомт дробно стучл по подоконнику при кждой очереди, потому что Селезнев держл втомт одной рукой, но потом он оперся диском о крй подоконник, втомт перестл прыгть.

Ившин взял Селезнев з плечо и крикнул в ухо:

— Ты меня слышишь?

Селезнев кивнул головой.

— Иди к рненым, — скзл Ившин.

— Я же не умею з ними ухживть, — скзл Селезнев.

— Иди, — скзл Ившин.

— Д они все рвно без пмяти.

Ившин прикзл Фролову сложить мебель, дерево, ккое есть, к окнм и к двери дом.

— Рзве ткой бррикдой от них прикроешься? — скзл Фролов.

— Действуйте, — скзл Ившин, — выполняйте прикзние.

Когд бррикд был готов, Ившин взял бутылку с зжигтельной смесью и хотел рзбить ее об угол лежщего шкф. Но Фролов удержл его:

— Бутылку жлко. Рзрешите, я втничком. Я его в мсле нмочу.

Когд бррикд згорелсь, к Ившину подошел Свкин:

— Товрищ комндир, извините з млодушие, но я тк не могу. Рзрешите, я лучше н них кинусь.

— Что вы не можете? — спросил Ившин.

— А вот, — Свкин кивнул н плмя.

— Д что мы, строверы, что ли? Я людям передохнуть дть хочу. Немцы увидят огонь — утихнут, — рссердившись, громко скзл Ившин.

— Тк вы для обмн? — скзл Свкин и рссмеялся.

— Для обмн, — скзл Ившин глухо.

А дышть было нечем. Шинели стли горячими, и от них воняло пленой шерстью.

Плмя згиблось и лизло стены дом, высунувшись с первого этж. Когд нлетли порывы ветр, куски огня уносило в темноту, кк крсные тряпки.

Фшисты были уверены, что с зщитникми дом покончено, и рсположились з кменным фундментом железной решетки, окружвшей здние.

Вдруг из окон дом, рзрывя колеблющийся знвес огня, выскочили четыре человек и бросились н фшистов. Фролов догнл одного у смой клитки и стукнул его по голове бутылкой. Пыля, гитлеровец бежл еще некоторое время, но скоро упл. А Фролов лег н снег и стл ктться по нему, чтобы погсить попвшие н его одежду брызги горючей жидкости.

Леж у немецкого пулемет, Свкин скзл Ившину:

— Мне, видть, в мозги копоть нбилсь, ткя голов дурня!

— В мозг копоть попсть не может, это ты глупости говоришь, — скзл Ившин.

Н улицу выполз Селезнев, поддерживя здоровой рукой Тимкин.

— Ты зчем его привел? — крикнул через плечо Ившин.

— Он уже попрвился, — скзл Селезнев. — Он у меня з второго номер сойдет. Нм все рвно лежть, н вольном воздухе лучше.

И снов под нтиском фшистов зщитники дом вынуждены были уйти в выгоревшее здние. Н месте пол зиял ям, полня золы и теплых обломков. Бойцы стли у оконных мбрзур н горячие железные двутвровые блки и продолжли вести огонь.

Шли шестые сутки боя. И когд Свкин скзл жлобно, ни к кому не обрщясь: «Я не рненый, но я помру сейчс, если не зсну», никто не удивился тким словм. Слишком истощены были силы людей.

И когд Тимкин скзл: «Я рненый, у меня ног болит, и спть я вовсе не могу», тоже никто не удивился.

Селезнев, которому было очень холодно, потому что он потерял много крови, скзл, стуч зубми:

— В этом доме отопление хорошее. Голлндское. В нем тепло было.

— Мло ли что здесь было, — скзл Фролов.

— Рз дом исторический, его все рвно восстновят, — сердито скзл Свкин. — Пожр никкого знчения не имеет, были бы стены целы.

— А ты спи, — скзл Тимкин, — то еще помрешь. А исторический или ккой — держись соглсно прикз, и точк.

— Првильно, — скзл Ившин.

— А я прикз не обсуждю, — скзл Свкин. — Я говорю просто, что приятно, рз дом особенный.

Четыре рз фшисты пытлись вышибить зщитников дом и четыре рз отктывлись нзд.

Последний рз фшистм удлось ворвться внутрь. Их били в темноте кирпичми. Не видя вспышек выстрелов, фшисты не знли, куд стрелять. Когд они выскочили нружу, в окне встл черный человек. Держ в одной руке втомт, он стрелял из него, кк из пистолет, одиночными выстрелми. И когд он упл, н место его поднялся другой черный человек. Этот человек стоял н одной ноге, опирясь рукой о крниз, и тоже стрелял из втомт, кк из пистолет, держ его в одной руке.

Только с рссветом нши чсти зняли зречную чсть город.

Шел густой, мягкий, почти теплый снег. С лсковой нежностью снег ложился н черные, поклеченные здния.

По улицм прошли тнки. Н броне их сидели деснтники в мскировочных хлтх, похожие н белых медведей.

Потом пробежли пулеметчики. Бойцы тщили з собой сночки, мленькие, нрядные. И пулеметы н них были прикрыты белыми простынями.

Потом шли тягчи, и орудия, которые они тщили з собой, кчли длинными стволми, словно клняясь этим домм.

А н кменном фундменте железной решетки, окружвшей обгоревшее здние, сидели три бойц. Они были в черной, изорвнной одежде, лиц их были измождены, глз зкрыты, головы зпрокинуты. Они спли. Двое других лежли прямо н снегу, глз их были открыты, и в глзх стоял боль.

Когд покзлсь снитрня мшин, боец, лежвший н снегу, потянул з ногу одного из тех, кто сидел и спл. Спящий проснулся и колеблющейся походкой пошел н дорогу, поднял руку, остновил мшину. Мшин подъехл к збору. Снитры положили н носилки снчл тех, кто лежл н снегу, потом хотели уклдывть тех, кто сидел у збор с зпрокинутой головой и с глзми, крепко зкрытыми. Но Ившин — это он остнвливл мшину — скзл снитру:

— Этих двух не трогйте.

— Почему? — спросил снитр.

— Они целые. Они притомились, им спть хочется.

Ившин взял у снитр три ппиросы. Одну он зкурил см, две оствшиеся вложил в вялые губы спящих. Потом, повернувшись к шоферу снитрной мшины, он скзл:

— Ты ккуртнее вези: это, знешь, ккие люди!

— Понятно, — скзл шофер. Потом он кивнул н дом, подмигнул и спросил: — С этого дом?

— Точно.

— Тк мы о вшем геройстве уже нслышны. Приятно познкомиться, — скзл шофер.

— Лдно, — скзл Ившин. — Ты двй не здерживй.

Ившин долго рстлкивл спящих. Свкину он дже тер уши снегом. Но Свкин все норовил вырвться из его рук и улечься здесь, прямо у збор.

Потом они шли, и пдл белый снег, и они проходили мимо здний, тких же опленных, кк и тот дом, который они зщищли. И многие из этих домов были достойны того, чтобы их окрестили гордыми именми, ккие носят боевые корбли, нпример: «Слв», «Дерзость», «Отвг» или — чем плохо? — «Гвриил Тимкин», «Игнтий Ившин», «Георгий Свкин». Это ведь тоже гордые имен.

Что же ксется Свкин, то он, увидев женщину в мужской шпке, с тяжелым узлом в рукх, подошел к ней и, стрясь быть вежливым, спросил:

— Будьте любезны, грждночк. Вы местня?

— Местня, — скзл женщин, глядя н Свкин восторженными глзми.

— Рзрешите узнть, кто в этом доме жил? — И Свкин покзл рукой н дом, который они зщищли.

— Жильцы жили, — скзл женщин.

— Именно? — спросил Свкин.

— Обыкновенные русские люди, — скзл женщин.

— А дом стринный? — жлобно спросил Свкин.

— Если бы стринный, тогд не жлко, — сокрушенно скзл женщин. — Совсем недвно, перед войной построили. Ткой прекрсный дом был! — И вдруг, бросив н землю узел, он выпрямилсь и смятенно зпричитл: — Д, товрищ дорогой, д что же я с тобой про ккое-то помещение рзговривю, д дй я тебя обниму, родной ты мой!

Когд Свкин догнл товрищей, Ившин спросил его:

— Ты что, знкомую встретил?

— Нет, тк, спрвку нводил…

Пдл снег, густой, почти теплый, и всем троим очень хотелось лечь в этот пушистый снег — спть, спть. Но они шли, шли туд, н окрину город, где еще сухо стучли пулеметы и мерно и глухо вздыхли орудия.

1943

Виктор Всильевич Полторцкий

Рмонь

В июле 1942 год, когд звязлись бои под Воронежем, туд с другого учстк фронт был переброшен Н-ский ртполк. До Ельц ртиллеристы ехли поездом, потом выгрузились и дльше пошли через Здонск по шоссе.

Шли ночью. А ночи в том году были жркие, душные. Люди здыхлись от пыли. Кругом лежли серые, выгоревшие от зноя поля. В жесткой трве кричл ккя-то птиц, и крик ее был похож н человеческий голос, просивший «пить, пить»…

Порой н шоссе возникл прерывистый, ноющий звук немецкого смолет. Тогд поспешно гсились цигрки, прекрщлись рзговоры, словно сверху могли их услышть, и люди с тревогой вглядывлись в неверное темно-синее небо. Но звук удлялся и пропдл. Все облегченно вздыхли.

Рз дв колонну бомбили. Впрочем, все обошлось блгополучно. Осколкми убило лишь двух лошдей. Их выпрягли и оствили в кювете возле дороги.

К концу третьей ночи полк повернул с шоссе н проселок, н рссвете вошел в мленький, рскинувшийся нд рекой городок. Здесь остновились н отдых. Орудия, повозки, мшины рзместились з городом в роще. Подъехл походня кухня. Стли готовить солдтский звтрк. В ожиднии его утомленные бойцы прилегли, кто прямо н трву, кто н рзостлнную плтку.

Комндир 6-го орудия Андрей Сотников, высокий сутуловтый мужчин лет тридцти, с осунувшимся, серым от пыли лицом, скзл ездовому Хбибулину, чтобы тот, когд будут рздвть звтрк, получил бы и н него, см неторопливой походкой устлого человек пошел к городу.

Этот мленький, тихий, зеленый городок привлек Сотников кким-то совершенно мирным уютом, от которого он уже отвык з долгие месяцы войны. Словно детством повеяло н него от зросших трвой улиц, от кршеных плисдников и стрых резных клиток.

До войны Сотников жил в Чернигове. Гитлеровцы сожгли этот город дотл. В Чернигове у него был семья. Жен и двое детей. Мльчик и девочк. Сотников оствил их в первый месяц войны, когд пошел в рмию. Где семья теперь, он не знл, хотя ндеялся, что Ктя с детишкми выбрлсь из Чернигов.

Он рзыскивл их, посыля десятки зпросов в рзные учреждения, ведвшие эвкуцией, но ответов пок не получил.

Войн сломл, исковеркл жизнь этого человек. Рзрушил его семью, сожгл его дом.

Он все-тки верил, что семья нйдется, что он еще увидит и своих детей, и жену. Но кк они будут жить, где обретут свой угол?

Сожженные и рзбитые город, толпы измученных беженцев н дорогх, столбы дым и пыли, вытоптнные поля, нервозня сутолок н вокзлх — все, что встречл Сотников з время войны, оствили в душе его тяжкий след. Ему же кзлось, что нигде нет ткого мест, до которого бы не дотянулсь своей безжлостной рукою войн.

И вдруг этот незнкомый мленький городок с тишиной плисдников, с прохлдой реки…

Шел Сотников по тихим, только еще просыпвшимся улицм и вдыхл теплый утренний зпх прного молок. Во дворх спокойно кудхтли куры. Беля коз пслсь в переулке.

Один домик с голубыми нличникми был очень похож н его черниговский дом. Дже в плисднике росли его любимые розовые мльвы, и ползучие плетни тыквы зеленели вдоль изгороди.

Н перилх крылечк, уже озренных розовым солнцем, свернувшись в клубок, дремл серый котенок. Сотников протянул руку, чтобы поглдить его, но котенок быстро вскочил, выгнул дугой пушистую спинку и воинственно фыркнул.

— Глупый, — упрекнул его Сотников и, улыбясь, пошел вдоль збор, из-под которого выглядывл куст бузины. Он нмеренно здел плечом одну ветку, и н пыльную гимнстерку его упли несколько кпель росы, сверкнувших н солнце мленькой рдугой.

Он шел все дльше, из одного переулк в другой, и почему-то ему кзлось, что он уже ходил здесь когд-то рньше.

Возле колодц он встретил девушку лет шестндцти, белокурую, в ситцевом розовом плтье. Ему зхотелось нпиться. И, припв к полному ведру сухими, потресквшимися губми, он стл пить колодезную, покзвшуюся необыкновенно вкусной, воду, ткую холодную, что от нее ныли зубы.

— Что это з город? — спросил он у девушки.

— Рмонь, — певуче скзл он.

И вдруг от этого незнкомого слов все зликовло в солдтской душе.

— Рмонь — хрустльно звенели нд ним жворонки. Тонкой дрзнящей рмонью пхли цветы в плисдникх, и дже трв у колодц был шелковистя, словно слово рмонь…

Девушк достл из колодц еще ведро и, ловко перехвтив его в левую руку, пошл домой, быстро мелькя бронзовыми от згр ногми и все оглядывясь н удивительного, невесть чему улыбющегося солдт. Он смотрел ей вслед, видел, кк рсплескивется вод из ее полного ведр и кк отрывются от него голубые, розовые, золотистые искорки кпель.

В рощу, к месту привл полк, Сотников вернулся чс через полтор. Кш в котелке двно уже остыл, и Хбибулин сыто дремл, прислонившись к дереву. Взглянув н Сотников, обычно змкнутого, молчливого, он, видимо, зметил в нем ккую-то перемену и спросил:

— Что ткое? Знкомого видел?

— Д, — зсмеялся Сотников, — видел.

Вечером по холодку полк пошел дльше. Когд вышли н мост, Сотников еще рз оглянулся н город, унося его в сердце.

После, уже н позициях, в глинистых тесных блинджх, ночью, в короткие минуты зтишья он не перествл думть об этом городке. Он твердо решил, что после войны переедет туд с семьей. Будет рботть. Жить они будут в том домике с голубыми нличникми, возле которого рстут мльвы… Нет, пожлуй, этот дом длеко от воды, лучше в другом, поближе к тому колодцу. Ндо же, чтобы и детишкм было близко ходить в школу.

Он думл об этом со всеми житейскими подробностями, до мелочи, кк будто все решено и все совершенно ясно. Еще не зня, кк следует, что это з город, он уже полюбил его и думл, ккие у него будут соседи, и ккие цветы будут рсти в плисднике, и кк будет пхнуть укропом в огороде з домиком.

В сентябре его рнило. В бессознтельном состоянии Сотников отпрвили н перевязочный пункт. Потом он попл н лечение в тмбовский госпитль и тм уже получил открытку, что жен его, Ектерин Ивновн Сотников с двумя детьми, эвкуировння из Чернигов, живет теперь в городе Котельниче Кировской облсти. Он очень обрдовлся этой кзенной открытке и немедленно нписл жене большое взволновнное письмо. Писл он о том, кк тяжел для него был неизвестность и ккие сомнения порой обуревли его. Но теперь все хорошо. Когд гитлеровцы будут рзбиты и кончится эт войн, они — Ктя, дети и он — вновь соберутся все вместе и будут жить в городе Рмонь. Он с нивной восторженностью мечттеля рисовл им этот мленький город, в котором суждено возродиться их счстью.

В середине янвря Сотников выпислся из госпитля и опять получил нзнчение н фронт, но уже в другую, стрелковую чсть, потому что его полк перешел н новый учсток.

Возврщться пришлось опять по той же дороге. Он подгдл тк, чтобы попсть в Рмонь перед вечером и зночевть тм, в городе, ствшем его мечтой. Н попутных грузовикх Сотников добрлся до того мест, где нужно было свернуть с шоссе н проселок, и оствшиеся восемь километров до город прошел пешком.

Было снежно и холодно. Вдоль дороги стояли зстывшие березы. Город еще издли покзлся ему безлюдным и хмурым. Ни одного дымк не поднимлось нд крышми. Когд же вошел он в улицы, то увидел холодные, пустые дом с выбитыми стеклми, сорвнную и нелепо болтвшуюся вывеску прикмхерской, рзбитый желтый киоск, в котором когд-то продвли квс. Н крылечкх всюду лежл пухлый, нетронутый снег. Переулки тоже были звлены снегом тк, словно здесь никто не ходил. Только по глвной улице тянулсь незження дорог. И он пошел по этой дороге. В центре город, возле будки, стоял пожилой регулировщик. Широкоскулое, зросшее бурой щетиной мордовское лицо его было хмурым и неприветливым.

— Это что же? — глухо спросил Сотников и укзл н рзвлины ближнего дом.

— Осенью рзбомбили, — ответил регулировщик.

Он рсскзл, что осенью смолеты противник чсто нлетли н мленький город, почти незщищенный, и сбрсывли бомбы н мирные улицы.

— Жители, конечно, ушли, — скзл регулировщик, — чего им здесь делть?

— Это верно, — соглсился Сотников.

Они помолчли, кждый думл о своем, потом регулировщик спросил, нет ли у товрищ тбчку, Сотников протянул кисет. Тк же молч они покурили. Медленно пдл снежок и оседл н плечи, н шпку, н вещевой мешок, висевший з плечми у Сотников.

— Что ж, ночуй у меня, — скзл регулировщик, — кк-нибудь в будке устроимся.

— Нет, — вздохнувши ответил Сотников, — я пойду.

Шел Сотников в хмуром рздумье, плотно сжв губы, и все быстрее и быстрее стновился солдтский шг…

…Мне рсскзывли, что, когд нши войск под Воронежем перешли в нступление и когд бойцы ккого-то подрзделения поднялись в тку н укрепления врг, среди них был высокий, сутуловтый человек, который шел прямо н огонь немецких пулеметов. Шел он через минное поле, через путные спирли колючей проволоки, шел по глубокому снегу, неудержимый в своем стремлении нступть. И когд до вржеских окопов остлось совсем немного и в грохоте, в плмени ткующие бегом рвнулись вперед и зкричли кто «ур!», кто «з Родину!», этот человек зкричл непонятное слово:

— Р-мо-онь!

Он первый вскочил в окопы, и бил, и колол вргов, и стрелял в тех, до которых не мог дотянуться, и все повторял одно слово:

— Рмонь!..

Я думю, что это был Сотников.

1943

Николй Корнеевич Чуковский

Пш Псынков

Пш Псынков нрочно принял весь огонь н свой смолет.

У немцев в Гтчине з кждым кустом был зенитня бтрея, и, когд нши смолеты вывлились из туч и стли бомбить эшелоны, все эти бтреи зговорили срзу. Шесть эшелонов стояли н путях; они взлетели в воздух, и столб дым был ткой, что его видели дже из Кронштдт.

Уходить нужно было немедленно, потому что немецкие зенитчики просто остнели после ткой неудчи, и многим из нших смолетов не удлось бы уйти, если бы Пш Псынков, отбомбив один из первых, не сделл лишний круг нд Гтчиной. Пок немецкие зенитки били в него, вся нш эскдрилья ушл в облк.

Все это, конечно, произошло горздо быстрее, чем можно рсскзть. Смолет Псынков был пробит в сорок местх и перестл повиновться рулям. Кк ни стрлся Псынков, не мог он его повернуть ни впрво ни влево, ни вверх ни вниз.

С предельной скоростью несся он куд-то н северо-восток. Зенитки уже остлись позди, и рзрывов не было видно, но тут Псынков зметил, что првое его крыло пылет. В первое мгновение он пондеялся, что блгодря скорости ему удстся сбить плмя. Но плмя цепко держлось з крыло и подползло к фюзеляжу.

Неупрвляемый горящий смолет уже перемхнул через линию фронт и несся нд ншими войскми. Тогд Псынков прикзл штурмну Рыскову и стрелку-рдисту Коробкину выпрыгнуть н пршютх. Впоследствии Рысков рсскзывл, что отлично понимл всю безндежность положения и, прыгя, не сомневлся, что Псынков прыгнет вслед з ним. Но Псынков не прыгнул.

Все трое были комсомольцы — Псынков, Рысков и Коробкин. Не зню, сколько лет было Псынкову, но н вид он кзлся слишком молодым дже для своего звния млдшего лейтеннт. Родился и вырос он в Ленингрде, н улице Стчек, между Кировским зводом и Северной верфью. Он не выпрыгнул, тк кк видел, что его горящий смолет несется, постепенно снижясь, прямо н город, н вырстющие впереди серые громды домов. Он подожжет дом, если упдет н городские крыши.

Исполинский крн Северной верфи чернел впереди, возвышясь нд домми. Пш Псынков решил попытться повернуть смолет триммерми влево и бросить его в воду злив.

Смолет уже почти не повиновлся и триммерм. Однко все-тки он кое-кк звернул несколько влево, и Псынков увидел под собой воду, несясь мимо Торгового порт. Теперь нужно было зствить смолет нырнуть, и Псынков, рботя триммерми, прижимл его к воде, но не успел: злив кончился, и смолет, несясь нд смой водой, влетел в устье Невы.

Слев были дом Всильевского остров, спрв — судостроительный звод. Прямо перед собой он увидел мост лейтеннт Шмидт.

Псынков понял, что нырнуть в воду перед мостом он уже не успеет. Сейчс он нлетит н мост, рзобьет его и рзобьется см. Оствлось только попытться перепрыгнуть через мост.

Он чуть-чуть приподнял смолет и пронесся нд смым мостом, едв не здев з трмвйные провод. Теперь в воду — кк можно скорее в воду! Нырнуть бы тут, посредине реки, кк рз между Адмирлтейством и университетом! Но перед ним возник новый мост — Республикнский, и он стремительно несся к нему.

Он понял, что и здесь не успеет нырнуть, и в последнее мгновение, приподняв смолет, перепрыгнул через Республикнский мост. Теперь он мчлся вдоль Зимнего дворц, волоч з собой длинную струю дым. Смолет стл поникть к воде. Псынков пондеялся было, что ему удстся обрушить его в воду перед Петропвловской крепостью. Но его все еще несло — прямо н Кировский мост.

Кировский мост был последний, через который он перепрыгнул. Горящий смолет, перепрыгнувший через три мост, упл в воду нпротив здния Военно-медицинской кдемии, кк рз перед Литейным мостом.

Псынков выловили из Невы крснофлотцы, проходившие мимо н моторном ктере. Ему удлось вылезти из смолет, он стянул с себя шлем, и голов его, с желтыми волосми, то погружлсь в воду, то опять появлялсь н поверхности. Когд его вытщили н борт, окзлось, что он совсем невредим, только брови сгорели. Он был очень возбужден в первую минуту и все объяснял, что смолет непременно подымут со дн.

— Ведь моторы совершенно целы, — повторял он. — Моторы — смое глвное.

И ктер провез его под тремя мостми, которые тоже были целы, и вечером он явился в свою эскдрилью, которя уцелел, потому что он принял весь огонь немецких зениток н свой смолет.

1943

Витлий Алексндрович Зкруткин

Помненьк

Бывшего летчик Алексея Григорьев я увидел в Прге, в Сметновых сдх, тм, где сходятся смые глухие ллеи. Он стоял н одном колене, неловко вытянув вперед деревянную ногу и зкрыв глз. Н его лдони голубели незбудки. Не видя меня, он лскл пльцми нежные цветы и нпевл ккую-то не знкомую мне песню.

Я кшлянул. Он открыл глз, покрснел, нхмурился и скзл, смущенно роняя слов:

— Тут тоже рстет русскя незбудк. Чехи нзывют ее «помненьк». Знчение слов одно и то же: «не збывй», «помни»…

Я посмотрел н его испещренное ожогми лицо, перевел взгляд н потертый мундир без погон, измятые жокейские брюки, щегольскую желтую кргу, которя одиноко сверкл н его левой ноге.

— Откуд вы, товрищ? — спросил я.

Он ответил, помедлив:

— Я гврдии лейтеннт Алексей Григорьев. Летчик…

Потом мы с ним сидели н кменной скмье, курили сигры, любовлись отсветми зкт н куполх Вышгород, следили з полетом черных стрижей.

— Стрижи похожи н истребителей, — вздохнул Григорьев, — у них все решет мневренность и скорость… А хотите, — неожиднно скзл он, — я рсскжу вм, что ткое «помненьк»…

Он стл рсскзывть, глядя в сторону, туд, где, отржя весеннюю прозелень стрых ив, серебрилсь тихя Влтв, розовя рек, в которой колыхлись призрчные тени деревьев, мрморных сттуй и журных пвильонов. Рсскзывл он тк, точно меня не было и он говорил см с собой.

— Ровно три год тому нзд я возврщлся с здния. Это был мой шестьдесят девятый вылет, и я не знл, что ему суждено было стть последним. Нд железной дорогой, между стнциями Гостомице и Пржибрм, вржеские зенитчики зжгли мой смолет. Сбивя плмя, я перешел в глубокое скольжение, кинулся влево, но смог дотянуть только до лес. Нд лесом я выбросился из смолет. Когд рскрылся пршют, мне покзлось, что внизу блестит лесное озеро. Мучясь от нестерпимого жр — н мне горел одежд, — я, регулируя стропми, нпрвил пршют к озеру и уже думл коснуться его спсительной влги, кк вдруг вместо всплеск воды услышл звон рзбитых стекол, удрился грудью о ккое-то острое железо и потерял сознние.

Очнулся я перед вечером. Зходило солнце, и все вокруг кзлось розовым. Передо мной высились стрнные пльмы, под пльмми стоял девушк. У нее были огненные волосы — тк мне покзлось тогд, худые детские плечи, тонкие руки. Ее зеленовтые глз были печльны, плтье светилось золотисто-бгряным светом.

Я долго не мог отвести от нее взгляд и, хотя был уверен, что ни пльм, ни девушки здесь нет и у меня просто нчинются бредовые видения, все же с трудом рзжл рот и спросил:

— Где я?

К моему удивлению, губы девушки зшевелились и он внятно ответил мне:

— Вы в орнжерее.

Еще более удивляясь тому, что девушк говорит по-русски, я спросил:

— Вы русскя?

Девушк отрицтельно кчнул головой.

— Кк вс зовут?

Девушк ответил:

— Ридушк…

Потом он протянул мне термос с водой, помогл нпиться, куд-то ушл и вскоре вернулсь с двумя мужчинми. Мужчины взяли меня н руки и понесли. Один из них, тот, который шел впереди и держл мои ноги, был мленький смуглый оборвнец с черной бородкой. Он неумолчно трторил, но я не мог понять, что он говорит. Другой, великн негр в черепховых очкх, был одет в измятый мундир цвет хки и шел молч.

Меня положили в стеклянной теплице, сквозь прозрчные стены которой были видны кусты сирени, цветочные клумбы, грядки с зеленой рссдой. Вверху, з стеклянным потолком, синело ясное вечернее небо.

Когд мужчины ушли, Ридушк, чуть-чуть коверкя русские слов, шепнул мне:

— Вы советский летчик?

Услышв мой ответ, он лсково улыбнулсь и скзл:

— Знчит, вм можно не бояться. Тут уже есть ткие, кк вы. Мленький господин, который вс нес, — фрнцузский инженер Эжен Мишле, большой негр — это кпрл мерикнской рмии Джемс Муррей из Лос-Анжелос. У нс есть еще мерикнцы и один нглийский моряк. Все эти люди бежли от немцев и спсются в лесх. Кроме того, неподлеку от нс рботет пртия норвежцев-лесорубов. Их охрняют полицейские, но они все же доствляют нм пищу.

— Полицейские?

— Нет, лесорубы.

— А вы кто?

— Я ботник, — скзл девушк. — В орнжерее нс остлось только двое: немой сдовник дядя Вцлв и я. Остльные убежли от немцев вместе с хозяином…

— А вы почему не ушли? — спросил я.

Ридушк нхмурилсь — у нее, когд он хмурил свои тонкие брови, было ткое смешное лицо, что хотелось смеяться, — и серьезно скзл:

— Я не могл, потому что тут оствлись мои цветы…

— Ккие цветы?

— Живые цветы. Они могли погибнуть…

Тк я остлся в этой лесной орнжерее. Ридушк и дядя Вцлв быстро злечили мои ожоги, товрищи нперебой ухживли з мной, и к концу месяц я почувствовл себя почти здоровым…

Не вствя со скмьи, лейтеннт Григорьев сорвл пхучий лист орех, рстер его н лдони и улыбнулся чему-то.

— Мне было хорошо в этом лесу, — продолжл он. — Ридушк обучл нс всех ботнике, и лтинские нзвния рстений стли для нс первым средством общения. Если мы хотели кого-нибудь похвлить, мы говорили: «роз мйези» — есть ткой сорт крсивых лых роз; «циноглосиум» было у нс ругтельным словом — тк по-лтыни именовлся цветок, который в России нзывется «песий язык». Ншу мленькую хозяйку Ридушку мы почтительно нзывли «Миозотис» — Незбудк. Только я один нзывл ее по-чешски: «Помненьк». Мне очень нрвилось это лсковое слово, похожее н звенящую струну.

Постепенно у нс обрзовлся стрнный, но понятный нм всем язык — пестря смесь русских, нглийских, фрнцузских и чешских слов, врврский винегрет, от которого любой лингвист пришел бы в ужс, но мы охотно пользовлись этим смобытным эспернто и довольно быстро нучились понимть друг друг…

Вытщив из крмн кожный портсигр, мой собеседник достл сигру, щелкнул зжиглкой и пустил густую струю дым.

— Кк вы, вероятно, догдыветесь, — скзл он, помолчв, — мы все были влюблены в Ридушку. В орнжерее нс было одинндцть мужчин; после меня тут ншел приют сбежвший из лгеря норвежец-скрипч Христинсен. Все мы в смысле психологическом были, кк говорится, отпетые люди, все прошли огонь и воду и не боялись ни бог, ни черт, вот перед Ридушкой присмирели, кк ягнят. Это случилось не потому, что он окзлсь одн среди нс, здоровых солдт, истосковвшихся по женской лске, потому, что в Ридушку нельзя было не влюбиться. Бывют, знете, ткие женщины, что вот не зхочешь, пойдешь з ней н крй свет. Невысокя, худенькя, с тонкой тлией, Ридушк, бывло, ходит среди цветов, глз у нее зеленовто-голубые, волосы золотистые, плтьице зеленое, и вся он ткя светля и хорошя, что тянешься к ней, кк к солнечному зйчику… Он, конечно, змечл, что мы все влюблены в нее, но не подвл вид, относилсь ко всем нм с нежностью сестры, и мы не могли понять: отдет ли он кому-нибудь из нс предпочтение…

Нрод у нс окзлся хороший, лес кругом был ткой, что конц-крю не видно, лесорубы испрвно доствляли нм хлеб и консервы, тк что мы жили припевючи и только мечтли, чтобы скорее зкончилсь войн и можно было бы ехть н родину. Днем мы под нблюдением Ридушки трудились в орнжерее: чинили прниковые рмы, строгли всякие колышки, высживли рссду, словом, рботли не поклдя рук. Нш трудовой день зкнчивлся чсов в шесть, после вечерней поливки. Мы сходились н зеленой куртине и отдыхли. Америкнцы неистово игрли в пинг-понг; Христинсен, усевшись в отдлении, доствл из футляр скрипку — он сохрнил ее во всех злоключениях — и нчинл игрть печльные мелодии Григ; веселый Эжен пел смешные провнсльские песни, молчливый мтрос Дик Смйлз — это был здоровенный млый с рыжими бкми, — поджв ноги, сдился н трву и глз не сводил с ншей любимицы, которя обычно знимлсь шитьем или своими тонкими пльчикми перебирл цветочные семен.

Перед тем кк ложиться спть, мы шли в сд, чтобы нрвть цветов и отнести в домик, где в двух комнтх помещлись Ридушк и дядя Вцлв. Все мы хотели быть оригинльными и приносили Ридушке одинндцть букетов «со знчением»: кпрл Джемс Муррей появлялся с крсными розми; его товрищи приносили пурпурные донисы, получившие нзвние по имени мифического любимц Венеры, крминовые и лиловые цветы «ночня крсвиц», кнреечные всильки; фрнцуз Эжен, рсклнивясь, ствил н столик пучок бордовых петушьих гребешков, угрюмый Дик Смйлз приходил с огромным снопом рубинового цветк с белой подбойкой, нпоминющей львиную псть.

Что ксется меня, то я всем цветм предпочитл голубые русские незбудки. Я любил эти нежные цветы з их чистый цвет весеннего неб, з тонкий зпх, з хрупкость и беззщитность.

Однжды я пришел в комнту Ридушки последним. Ридушк сидел н стуле у рспхнутого окн. Вокруг девушки блгоухли цветы — они были рсствлены н столе, н стульях, дже н полу, — з окном светлели кусты сирени, из лес тянуло прохлдой. Христинсен игрл в пвильоне н скрипке, и серебристые звуки лились в вечерней тишине. Я поствил цветы н подоконник и уже хотел было уйти, кк Ридушк взял одну незбудку, вложил мне в руку и скзл:

— По-русски этот цветок нзывется незбудк, по-чешски — помненьк. Я хочу, чтобы вы меня не збыли, чтобы вы меня помнили, Алексей…

С жром приник я к мленькой ручке Ридушки — ее тепля лдонь пхл цветми и лесными трвми — и прошептл смущенно и сердито:

— Я никогд не збуду вс, Ридушк, не только потому, что вы спсли мне жизнь, но и потому, что я люблю вс…

Я не был мстером любовных объяснений, и все это у меня получилось кк-то неожиднно и дже грубо; но Ридушк серьезно выслушл мои слов. Потом, вств н цыпочки, кк это делют девочки, обнял меня и поцеловл в губы.

— Кжется, я тоже люблю вс, — с комической вжностью произнесл он, — и люблю не меньше, чем мсье Эжен, Дик или дядю Вцлв…

Он тихонько зсмеялсь, я покрснел, тоже зсмеялся, мхнул рукой и пошел прочь, не зметив, что под окном бродит Эжен Мишле. Эжен слышл про нш рзговор и рсскзл о нем товрищм, причем приукрсил всю сцену невероятными подробностями: что Алексис, дескть, стоял перед Ридушкой н коленях, что он собирется вызвть н дуэль Дик Смйлз, — словом, городил всякую чепуху. Товрищи смеялись, Дик, поссывя прокуренную трубку, тк смотрел н меня, что я уже мог считть себя погибшим…

Мой собеседник зжег потухшую сигру, зтянулся несколько рз, послушл длекий звон вышгородских колоколов и скзл, резко повернувшись ко мне:

— Вы, очевидно, думете, что я собирюсь рсскзть вм бнльную историю о десятке мужчин, которые были влюблены в одну девушку и, томясь от безделья, рзыгрывли друг друг?

— Позвольте, я внимтельно все слушю и еще не делю никких выводов, — неуверенно возрзил я, хотя, по првде скзть, мне кзлось, что Григорьев вот-вот должен перейти к описнию своей победы нд Ридушкой.

— Нет, тут другое, — устло и грустно обронил Григорьев, — тут совсем другое, о чем я, может быть, и не смогу рсскзть. Впрочем, по порядку…

— Тк мы жили полтор месяц, — продолжл он, — и ничто не нрушло ншего покоя. Спрятнные в густых лесх, оторвнные от всего живого, мы не слушли рдио, не читли гзет и не знли, что делется н свете и кк идет войн. Пок поблизости рботли норвежцы-лесорубы, мы еще узнвли от них, что н берегх Волги идет смертня битв, что нгличне и мерикнцы сржются с немцми в Африке… Зтем норвежцев угнли куд-то, мы окончтельно порвли связь с внешним миром и превртились в колонию робинзонов.

Потом к нм пришл тоск. Он подкрлсь незметно, неслышно, кк лесной зверь. Я первый стл тосковть. Я больше не мог рботть в орнжерее. Я бродил по лесу или ложился где-нибудь н поляне и чсми смотрел, кк по голубому небу плывут белые облк. Я думл о том, что нд моей родиной, ткой влекущей и длекой, тоже, может быть, плывут белые облк, но тм сейчс происходит то, что непохоже н ншу тихую жизнь среди цветов…

Кк птиц с перебитыми крыльями, я усживлся где-нибудь н пеньке и без конц смотрел н небо. Эх, если бы взлететь! Хоть один рз пережить бы еще рдость боя и почувствовть свою силу…

Дик Смйлз тоже стл хндрить. Этот смый Дик был простым прнем, до войны рботл докером в Ливерпуле, где у него остлсь струх мть. Он ничего не говорил, не жловлся, но я видел, что ему тяжело. Все чще он стл покидть нши вечерние сборищ н куртине, все чще стл уединяться. Неуклюжей мтросской походкой, врзвлку, он шел н ближний холм, курил свою неизменную трубку и хриплым голосом пел одну и ту же песню:

Э-гей, море! Синее море…

Широкое море, глубокое море…

Кк-то утром мы с дядей Вцлвом поливли лндыши. Потом к нм подошл Ридушк. Он минуту нблюдл, кк под шумными струйкми воды трепещут головки лндышей, зсмеялсь, увидев, что я злил водой костюм, и скзл:

— Вы плохой сдовник, Алексей.

— Я не собирюсь быть сдовником, — угрюмо возрзил я, — пусть этим знимются другие.

Ридушк положил мне н плечо свою мленькую, перепчкнную землей руку.

— Кждому свое, Алексей, — тихо скзл он, — одному — земля, другому — небо.

— Земля и небо везде одинковы, — ответил я, — но мне нужн моя земля, т, которой тут нет. Н ней сейчс льется кровь, н этой моей земле, я…

— Н моей земле тоже льется кровь, Алексей, и у нс с вми одно горе. Но ведь вы уже совершили то, что смогли. Вш совесть может быть спокойной. Вы сржлись кк солдт, вы кк солдт вышли из строя в честном бою и теперь можете ждть. А я? Рзве я виновт в том, что боюсь смерти и хочу, чтобы н земле были цветы? Но вот у меня н душе неспокойно, и мне тяжело ждть.

— Мне тоже тяжело ждть, Ридушк, — печльно скзл я, — мне стыдно з то, что тут тк крсиво и хорошо… Больше я ждть не могу. Цветы стновятся моими вргми…

— Это у вс тоск по своей семье, — ответил Ридушк.

Но Ридушк ошиблсь. Н родине у меня не было никого. Родители мои погибли еще в годы гржднской войны, и я вырос в детском доме. Я не был привязн ни к одному городу, потому что я скитлся из кря в крй, долго беспризорничл, служил проводником н железной дороге, плвл по четырем морям, потом стл летть в Арктике. Одним словом, у меня, кк говорится, не было своего очг и меня не тянуло к ккому-нибудь определенному месту. Но родин стоял перед моими глзми. Леж в лесу, я слушл шелест листвы, зкрывл глз, и передо мной проплывли ковыльные русские степи, реки и город, снежные сугробы Сибири, телегрфные провод вдоль дорог, н проводх — белогрудые лсточки. Я почти няву видел лиц товрищей и кждый рз слышл один и тот же голос…

— Двдцть первого сентября, — продолжл Григорьев, — когд пришел мой черед идти н охоту, я не пошел в чщу, где мы обычно встречли диких коз, свернул н дорогу и отпрвился туд, где пролегло большое шоссе.

— У вс было ружье? — спросил я.

— Д, строе охотничье ружье дяди Вцлв. Но у нс не было дроби и порох и оствлось только тридцть шесть птронов. Поэтому в группу охотников были выделены три лучших стрелк: Дик Смйлз, Джемс Муррей и я. Мы поочередно ходили н охоту и получли для охоты только один птрон. Мы не имели прв возврщться с пустыми рукми и должны были стрелять нверняк, потому что зпс пищи у нс иссякл и мы к зиме ничего не зготовили. Тк вот, двдцть первого сентября я пошел по лесной дороге к шоссе, злег в кустх и стл ждть. Ждть мне пришлось долго, двое суток. По злитому солнцем шоссе проходили женщины с корзинми, н велосипедх ктили полицейские с крсными нруквникми. Я ждл немцев. Но немцев не было. Только к концу вторых суток я увидел двух немецких солдт. Они ехли н мотоцикле и остновились недлеко от куст, под которым я лежл. Мшин у них зкпризничл, и они стли чинить мотор. Я видел их лиц — это были молодые, крсивые прни, отъевшиеся н чужих хлебх, жизнердостные и веселые: один чуть повыше и помоложе, другой, коренстый крепыш, пострше, он был в рсстегнутом мундире, в пилотке, лихо сбитой н зтылок. Мне неудобно было стрелять по немцм, когд они возились с мотором, — у меня был только один птрон, и я мог бы убить одного, второй убил бы меня. Я незметно отполз в сторону, перешел првее, туд, где они должны были проезжть, злег и стл ждть.

Но вот нконец рздлся шум мотоцикл. Я снов увидел немцев. З рулем сидел тот, в рсстегнутом мундире. Я допустил их н десять шгов и выстрелил в упор. Мотоцикл перевернулся. Немец, который сидел сзди, не успел подняться. Я убил его удром приклд в висок.

К исходу вторых суток, вечером, я вернулся в орнжерею. Мои товрищи сидели н зветной куртине. Америкнцы стучли шрми пинг-понг. Христинсен игрл н скрипке, рыжий Дик сосл трубку и смотрел н Ридушку.

Эжен, увидев, что я пришел с пустыми рукми, зхохотл, шутливо рсклнялся и возглсил:

— Внимние, господ! Мсье Тртрен из Трскон возврщется с удчной охоты! Следом з ним идет обоз дичи! Среди его трофеев — лучшие экземпляры местной фуны!

Дядя Вцлв укоризненно взглянул н меня — дв дня тому нзд мне был выдн двдцть девятый по счету птрон — и проворчл:

— М-ммм! Ав-ввв!

Ридушк, моя миля, хорошя Ридушк, поднялсь со скмьи и скзл мне:

— Вы не убили дже тетерев, Алексей?

Я посмотрел в ее голубые с морской прозеленью глз.

— Сегодня я убил двух тетеревов, Ридушк, — скзл я. — Вот их пистолеты и документы…

Америкнцы оствили пинг-понг, Христинсен подошел ко мне со скрипкой в рукх. Посыплись сотни вопросов, и я должен был несколько рз повторить рсскз о встрече с немцми.

Рыжий Дик Смйлз, от которого до этого никто не слышл ни одного слов, свирепо зкричл дяде Вцлву:

— Что же ты медлишь, стрик! Мой черед идти н охоту. Двй мне тридцтый птрон. Я пойду к ночи.

Когд я предложил Дику новехонький немецкий вльтер, он обиженно поджл губы, передвинул трубку в уголок рт и процедил:

— Сэр. Я стреляю из ружья не хуже вс…

Он взял ружье, один птрон и ушел не простившись. В этот вечер лый букет львиного зев не был поствлен в комнте Ридушки. Все понимли, куд ушел Дик, и я зметил, что товрищи волнуются. Ночью ко мне в теплицу пришли негр Джемс Муррей, мленький Грри Линсфорд — он был военным врчом, мы нзывли его «доктор Грри» — и лейтеннт Том Холбрук. Сверкя стеклми очков — все они были в очкх, мерикнцы чинно рсселись н стульях, зкурили сигреты и перебросились со мной несколькими незнчительными фрзми. Потом лейтеннт Хобрук, болтя ногой, скзл сердито:

— Мистер Григорьев! Мы пришли зявить вм о том, что вы поступили опрометчиво. Вше нпдение н немцев не принесет ничего хорошего. Они обнружт ншу орнжерею, и тогд нм несдобровть…

Он говорил все это, опустив глз и с трудом подбиря слов. Мне неловко и стыдно было слушть его, но я молчл, дожидясь, что будет дльше. Черный Джемс сердито сопел, поглядывя н лейтеннт. А тот угрюмо и нудно бормотл о том, что мы не имеем прв рисковть судьбой женщины, что «товрищескя корпорция» протестует против моего поступк, что пртизнские действия противны междунродным зконм ведения войны и офицерской рыцрской этике…

Мне ндоело в конце концов слушть нотцию Холбрук, и я спросил, повернувшись к негру:

— Вы тоже тк думете, кпрл Муррей?

Негр пожл плечми и ответил смущенно:

— Нет, мистер Григорьев, я думю совсем инче… Но дело в том, что лейтеннт Холбрук прикзл мне идти к вм и не предупредил зчем…

Тут впутлся доктор Грри и стл говорить, что нм нечего совть свой нос в домшние дел чехов — он тк и скзл: «в домшние дел», — что мы все уже свершили свой солдтский долг и что нм, дескть, остется спокойно и мирно дожидться конц войны, пользуясь гостеприимством Ридушки…

Одним словом, они долго уговривли меня, пытлись дже угрожть, но я скзл им, что у меня кк у советского офицер есть свои понятия о солдтском долге и что я см поговорю с товрищми и узню мнение Ридушки. Когд мерикнцы уходили, негр здержлся, укрдкой пожл мне руку и шепнул тихонько:

— Не верьте им, мистер Григорьев. Никто из товрищей не знет об их приходе, и все восхищются вшим поступком…

Потом я поговорил с друзьями и понял, что они нстроены по-иному. Н другой день вернулся Дик Смйлз и молч выложил перед нми изрядно потертый, но вполне испрвный прбеллум и воинскую книжку с именем унтерштурмфюрер Иогнн Зеннер. Окзывется, Дику дже не пришлось пускть в ход ружье, тк кк он подкрулил пьяного Зеннер у ворот придорожной корчмы и прикончил немц сдовым ножом.

Григорьев, здумвшись, опустил голову, тяжело вздохнул и продолжл:

— Однжды вечером мы собрлись н куртине. Председтельствовл Христинсен, которого, првд, никто не выбирл. Он отложил скрипку и скзл, помхивя смычком:

— Друзья! Кпрл Джемс Муррей к ночи идет н опушку лес, туд, где проходит дорог. Он говорит, что идет «охотиться». Лейтеннт Григорьев нчл эту «охоту», сержнт Дик Смйлз и кпрл Муррей следуют его примеру. Мы все уже знем, куд ходят нши товрищи, и не хотим оствться без дел…

Конечно, лейтеннт Холбрук снов зтеял рзговор об опсности и до того рспояслся, что стл кричть н негр, но тут н лейтеннт нкинулись все остльные. И, предствьте себе, Ридушк вдруг поднялсь с мест и скзл нм всем тоненьким голоском: «Я, говорит, здесь хозяйк, и я считю, что русский офицер прв: нм нельзя прятться от войны под сенью зеленых пльм. Кому, говорит, это не нрвится, тот должен будет покинуть нс, потому что теперь у нс нчнется иня жизнь…»

Ну, конечно, споры прекртились. После слов Ридушки Холбрук сдлся, и дже когд фрнцуз предложил выбрть меня комндиром отряд, он ничего не скзл, только нхохлился, кк сыч, и все сидел и кисло посмеивлся. Кндидтуру мою все поддержли, и я предупредил, что отныне товрищи должны беспрекословно подчиняться моим прикзм, кк и положено н войне.

Ридушк при этом взглянул мне прямо в глз. То, что он скзл, мы едв услышли — тк тихо и робко он скзл:

— Я готов вм вверить свою жизнь, Алексей, — скзл он, — я пойду с вми куд угодно, только… только… мои цветы…

— В честь вс и вших цветов, — глнтно возрзил Эжен Мишле, — мы нзовем отряд именем цветк, который вы укжете…

Все взоры обртились к Ридушке. В ее глзх блестели слезы.

— Если это можно, — скзл он, — пусть ншим знком будет цветок помненьк. Пусть он нпоминет кждому из нс голубое небо родины…

Тк двдцть девятого сентября тысяч девятьсот сорок второго год в прилбских лесх Чехословкии родился пртизнский отряд «Помненьк». Уже через две недели мы нводили ужс н все близлежщие немецкие грнизоны. Мы нпдли н немцев группми и в одиночку. Мы взрывли мосты и вржеские склды. Мы жестоко рспрвлялись с немецкими коменднтми и одного з другим убирли холопов предтеля Тисо. Крестьяне окрестных селений прибегли к ншей помощи, и мы вершили нд их плчми суд и рспрву. Стрые священники молились з нс, женщины блгословляли нши имен. Немцы пугли нми друг друг. Всюду, где нш крющя рук нстигл вргов, мы оствляли свой знк — чистый, голубой, кк небо, цветок незбудку, нежную помненьку…

Ридушк воодушевлял нс всех. Он бывл с нми везде. Ее тонкие пльчики привыкли к оружию, ее стройные ножки были исцрпны репейником и обжиглись лесной крпивой. Ей было очень тяжело, понимете, не только физически, но и душевно тяжело. Он не был рожден для ртных подвигов, он слишком любил н земле все живое и крсивое и слишком боялсь смерти. Но он ни рзу не покинул нс, ни рзу не сосллсь н свою слбость, ни рзу не пожловлсь. Мы свыше двух лет пртизнили в лесх, совершли молниеносные ночные переходы, неделями прятлись в болотх, но эт девушк не огрубел, не стл взрослой, кк будто кроввые труды не коснулись ее души. Мы все по-прежнему любили ее. Нет, не то слово… Мы боготворили ее. Кк зеницу ок мы берегли дорогую для нс ее жизнь. Не в переносном, в прямом смысле слов мы н рукх носили ее по лесм. Мы тйно ревновли ее друг к другу, мучились от нерзделенной любви и ндеялись н то, что он нконец полюбит избрнного ею и этим, может быть, положит конец ншим душевным тревогм…

Кк мы жили в лесх — об этом теперь не рсскжешь. Мне очень трудно было держть в рукх ткую рзношерстную мссу людей, но я устновил в отряде железную дисциплину… Конечно, у нс довольно чсто происходили жркие споры. Бывло, вернемся мы с ккого-нибудь очередного дел, уляжемся в своих землянкх и нчнем бесконечный рзговор о переустройстве исклеченного войною мир. Холбрук при этом, не скрывя, говорил о своей ненвисти к коммунизму и всячески восхвлял «священные принципы мерикнской демокртии». Но тут обычно вмешивлся негр и, косо посмтривя н Холбрук, рсскзывл о том, кк янки-«демокрты» из штт Виргиния повесили его отц н телефонном столбе…

Приходилось и мне чсто и много рсскзывть о ншей стрне. Я говорил людям о колхозх, о прогрмме пртии, о детских яслях, о пятилетке, обо всем, что могло рссеять ту дымовую звесу, которую не уствл пускть Холбрук. При этом я зметил, что особенно внимтельно и восхищенно слушет мои рсскзы Ридушк. Вы знете, он слушл это тк, кк чистые, восторженные дети умеют слушть рсскз о чудесном скзочном мире…

Иногд мне кзлось, что Ридушк любит… меня. Вы не смейтесь, мне действительно кзлось, что он любит меня. Подчс я ловил н себе ее нежные взгляды, но кк только он змечл, что я смотрю н нее, он отворчивлсь. О, кк чсто рсспршивл он меня о России, о комсомоле, просил петь русские песни, читть стихи Пушкин, кк чсто говорил, что любит мою крсивую землю и кк гордится и рдуется тому, что я русский. Но он ни рзу не скзл, что любит меня. Понимете, он ни рзу не скзл об этом.

Взглянув н чсы, лейтеннт Григорьев торопливо поднялся со скмьи, потом сел, коснулся рукой моего плеч и скзл виновто:

— Я вс здержл. Но я сейчс зкончу. Мне немного остлось доскзть…

Однжды — это было восемндцтого преля этого год — мы собрлись н оперцию. Немцы уже отступли, и нм ндо было взорвть дв железнодорожных мост н реке Сзв. Днем у Ридушки болел голов, и он просил оствить ее дом. З дв с половиной год он в первый рз просил об этом. И когд я взглянул в ее глз, я понял, что он больн и не сможет идти. Щеки ее были покрыты лихордочным румянцем, руки дрожли. В орнжерее с ней остлись дядя Вцлв, Том Холбрук и один рненый бельгиец. Я збыл вм скзть, что мы чсто жили в ншей милой орнжерее и немцы ни рзу не догдлись искть нс в том месте…

Тк вот, в ночь н восемндцтое преля мы ушли н оперцию, оствив больную Ридушку. Ккое-то тяжелое предчувствие мучило меня. Томительня боль сжимл мне сердце. Я думл о Ридушке, вспоминл, кк он прощлсь со мной. Он подошл ко мне, стл н цыпочки, поцеловл три рз и ничего не скзл. Сейчс мне кжется, что он что-то говорил…

Мы вернулись домой н четвертые сутки. Еще не покзлсь нш орнжерея, мы уже бежли, потому что нд деревьями, скрывющими орнжерею, стоял черный столб дым.

Дик Смйлз опередил нс всех. Он летел сженными скчкми, и через минуту мы услышли его рычние. Мы подбежли к нему — он стоял под деревом, сжимя нож, — и увидели догорющее пожрище. Нд черными скелетми рзбитых теплиц курился дым, цветы были оборвны, потоптны, изуродовны. Словно кпли крови, н трве лели рзвеянные ветром лепестки роз. Ни Ридушки, ни дяди Вцлв, ни остльных нших людей не было. В этот же день стрый пстух рсскзл нм, что он видел, кк немцы везли Ридушку по дороге н Хлумец и что рядом с нею в кузове грузовой мшины лежл связнный дядя Вцлв. Н рссвете я, Джемс Муррей и фрнцуз Эжен Мишле, ндев мундиры немецких солдт, ушли в Хлумец. Тм в хлумецкой полиции рботл одн девушк по имени Мрия. Он когд-то укрывл бежвшего из лгеря фрнцуз и через него был связн с нми. Эт смя Мрия приглсил к себе в гости немецкого коменднт и узнл, что Ридушку по прикзу нчльств увезли в Грдец Крлов. Мишле, Джемс и я сейчс же отпрвились туд. Однко все нши попытки освободить Ридушку не увенчлись успехом. Н третьи сутки нс поймли, это было в шестом чсу вечер, ночью повели рсстреливть в городской прк. Нс рсстреливли в прке н берегу реки Орлицы. Мишле и Джемс убили, мне в нескольких местх прострелили ногу. Прикинувшись мертвым, я пролежл в воде, пок немцы не ушли, потом пополз, см не зню куд. Ккой-то добрый человек подобрл меня, доствил н квртиру знкомого шофер, и тот отвез меня в лес. Тм в лесу доктор Грри мпутировл мне првую ногу…

Через несколько дней мои рзведчики обнружили в доме у одного мехник того рненого бельгийц, который оствлся в орнжерее, чудом спсся и стл свидетелем ктстрофы. Мы почему-то думли, что Том Холбрук по злобе выдл нс немцм, но окзлось, что предтельств с его стороны не было, были только нерешительность и трусость. Кк рсскзывл бельгиец, Холбрук при появлении немцев не окзл им никкого сопротивления, срзу поднял руки вверх и думл, нверное, что этим он спсет свою жизнь. Но немцы рсстреляли его, кк пртизн, хотя он и не был достоин этого высокого имени…

Я пять рз посылл в Грдец Крлов смых проверенных людей, чтобы спсти Ридушку, но кждый рз они возврщлись с пустыми рукми и зявляли мне, что немцы держт девушку з семью змкми и, считя ее опсным противником, подвергют нечеловеческим пыткм.

Потом в Грдец ушли Дик, один чех-пртизн и Христинсен. Последние дв погибли в схвтке с жндрмми, рыжий Дик вернулся ни с чем, пришел ко мне и по моему прикзу повел весь отряд н север, укрылся в лесх, окружющих Грдец Крлов, и стл готовить побег Ридушки. Через одного судетского немц он подкупил офицер гестпо, вручив ему крупную сумму денег. Но, видно, нм не было суждено встретиться с бедной Ридушкой. Офицер из гестпо обмнул гентов Дик. Когд Ридушку везли в моторной лодке через Лбу, Дик нпоролся н вржескую зсду…

Две недели я тщетно ждл Дик в доме приютившего меня священник. Днем и ночью я рвлся туд, в Грдец… Я буйствовл, дико руглся, впдл в беспмятство, потом утихл и чсми думл о Ридушке. Я вспоминл ее глз, ее звонкий голосок… Я почти зримо предствлял ее руку с тонкими пльчикми. Н укзтельном пльце првой руки, прямо н сгибе, у нее был шрм — ткой беленький треугольничек, — он когд-то порезлсь сдовыми ножницми. У нее был смешня привычк грызть кончик носового плтк. Волосы у нее были золотистые, цвет спелой ржи, одн прядк спрв, нд виском, совсем светля. Когд он смеялсь, у нее суживлись глз, ткие, знете, деллись луквые щелки, кк у котенк, который смотрит н солнце…

Голос моего собеседник стл ндорвнным и хриплым. Он чсто прерывл рсскз, умолкл, зкусывл губы, отворчивлся от меня и подолгу смотрел вниз, опустив голову.

— Третьего мя, н одинндцтые сутки, вернулись мои, — тихо скзл он. — Они привезли тело Ридушки и рненого Дик Смйлз. Я лежл у окн и срзу увидел их. В первой телеге, придерживя окроввленный живот, сидел рыжий Дик с потухшей трубкой во рту. Во второй телеге н трве лежл мертвя Ридушк. Дв пртизн вынесли меня из комнты и посдили в телегу, где лежл Ридушк. Медленно двинулись мы по дороге к лесу, и з нми пошли люди. Их стновилось все больше и больше, и я уже не видел, где кончлись ряды идущих с нми людей…

Дядя Вцлв шел рядом с ншей телегой. По его морщинистому, темному, кк дубовя кор, лицу бежли слезы. Он целовл мои руки и жлобно мычл. Потом он достл звернутый в гзету носовой плток и протянул мне. Все уголки этого тонкого плточк были искусны, н нем темнели пятнышки крови, сбоку было нписно косо и нерзборчиво: «Алексей… мой любимый…»

Лейтеннт Григорьев змолчл. Несколько секунд он слушл, кк шумит стря Влтв, и, покшливя, курил сигру.

— Вот и все, — скзл он. — Звтр мы все, кто остлся в живых — Дик Смйлз, доктор Грри, я, — уезжем н родину. Отсюд я увезу цветы, голубые, кк небо, которое я утерял…

Высокий, сутулый, он пошел, постукивя по сфльту ллеи деревянной ногой, и нд ним светились и трепетли чистые весенние звезды.

1946

Борис Николевич Полевой

Знмя полк

Вот оно, это строе, тяжелого шелк шитое золотом Знмя, боевя святыня тнкового полк, — Знмя, з которое в смых необыкновенных условиях дв год непрерывно шл скрытя, жестокя борьб. В этой борьбе учствовло много людей, много пролилось крови, и не один человек отдл свою жизнь. Но основными героями этой борьбы тк до конц и остлись по-жиля колхозниц с устлым, изборожденным скорбными морщинкми, суровым и умным лицом Ульян Михйловн Белогруд, и ее дочь Мрийк, семндцтилетняя укринскя крсвиц, всем своим обликом нпоминющя тонкие, обятельные портреты кисти юного Трс Шевченко.

Борьб з Знмя нчлсь в сентябре 1941 год в неоглядных степях Полтвщины, изрезнных крутыми петлями неторопливой и полноводной реки Псел.

Бронировнные дивизии генерл Клейст, форсировв Днепр, рвлись тогд к Хрькову, осттки советского тнкового полк, двно уже отрезнного от своих чстей, продолжли борьбу в долине Псел, устривя зсды н дорогх, нпдя н колонны неприятельских втомшин, н мршрутные комендтуры у трктов, н мленькие сельские тыловые грнизоны.

У тнкистов двно уже кончился бензин. Они зпрвляли свои мшины н бзх брошенных МТС, збирли боеприпсы из подбитых тнков, в изобилии стоявших н местх недвних боев, и продолжли воевть. Серьезно обеспокоенные гитлеровские штбы поворчивли против необыкновенных пртизн мршевые чсти, двигвшиеся к фронту. В нервных боях с ними полк тял. Нконец 25 сентября в бою у Оржец сгорели последние две мшины. От всего тнкового полк остлось восемь человек личного соств: стрший лейтеннт Всилий Шмрих, политрук Степн Шповленко, лейтеннт Леонид Якут, стршин Григорий Лыченко и солдты Никит Яковлев, Лев Нсонов, Николй Ожерелов и Алексндр Свельев. Это были тнкисты без тнков. Они нходились в глубоком неприятельском тылу, но никто из них и не думл слгть оружие.

Ночью в болоте у Оржец в шелестящих зрослях желтого, сухого кмыш лейтеннт Шмрих сделл привл своему отряду. Он вынул из-з пзухи полотнище шелкового Знмени, звернутое в рубшку, рзвернул его при свете луны, прижл к сердцу скользкий шелк и скзл товрищм:

— Пок мы, восемь солдт, держим в рукх оружие, пок с нми это Знмя, полк нш не побежден! Он существует. Действует. Поклянемся, товрищи, перед этим вот Знменем, что ни трусостью, ни млодушием не опозорим его, что оружия не сложим и, пок живы, пок хоть в одном из нс бьется сердце, будем хрнить это Знмя и бить фшистов.

Лейтеннт первым стл н одно колено, скзл: «Клянусь!» — и поцеловл уголок шелкового полотнищ. З ним проделл то же кждый из его товрищей. Потом Шмрих зшил Знмя в подклдку своей втной куртки и скзл:

«Пошли».

Тк спешенные тнкисты нчли пртизнскую войну. Может быть, кто-нибудь из оствшихся в живых учстников этой пртизнской группы теперь н досуге уже подсчитл, сколько было сожжено ими в ту осень вржеских втомшин, сколько перехвчено трнспортов, сколько побито вргов в степных зсдх, сколько роздно нселению или сожжено пшеницы из той, что подготовляли фшистские интенднты к вывозке в «фтерлянд». Тогд им было не до подсчетов: они действовли. Они воевли — и воевли умело, осторожно, били всегд точно и безошибочно, всегд внезпно возникли в степи и тк же внезпно и бесследно исчезли. И лучшей оценкой их деятель-ности был рспрострнення фельдкомендтурой Полтвы инструкция «О борьбе с появившейся в Великокрынковском, Кобелякском и Решетиловском рйонх советской деснтной чстью в тнкистских шлемх, численностью до тысячи человек».

В этой инструкции оккупнтм и их нймитм предписывлсь крйняя осторожность при передвижении по степи, зпрещлось выезжть зтемно и ездить колоннхми меньше чем по пятндцти мшин и без конвоя. Усиливлсь ночня охрн комендтур, грнизоны в селх сводились из крестьянских хт в общие помещения. Одновременно повсюду появлялись объявления. Селянм сулились богтые премии и всяческие блг, если они помогут нпсть н след советской «шйки в тнкистских шлемх» или живым либо мертвым доствят в комендтуру хотя бы одного пртизн-тнкист. Издлек, откуд-то из-под Трнополя, были вызвны н Псел чсти СС. По селм нчлись мссовые облвы, слежки, ресты. Эскдроны конной полевой полиции шныряли по степи, обшривли блки, лощины, зжигли сухие кмышовые зросли.

Но хотя степи в этих местх голые, глдкие, кк колено, зимой, когд все кругом ослепительно бело, можно зметить в них человек з несколько километров, «деснтня чсть в тнкистских шлемх» был неуловим. Появились дже слухи о том, что ее для оперции привозят н смолетх из советского тыл, с неведомых бз, потом тем же путем увозят обртно.

Теперь, когд отшумел войн в укринских степях, можно, конечно, выдть секрет пртизнской неуловимости. Тнкисты Шмрихи звели себе крепких друзей среди местного нселения, и, когд эсэсовский отряд и полевя полиция окружли село, пртизны и не думли бежть или прятться, оствлись тм же, где были, и знимлись кто слесрным делом, кто чеботрством, кто ккой-нибудь другой мирной рботенкой. Они пережидли, пок облв кончлсь и округ приходил в себя. Потом доствли из укромных мест шлемы и оружие, прощлись со своими друзьями, в которых у них не было недосттк, уходили подльше, и опять по степи, по знесенным снегом деревням из уст в уст передвлись вести о появлении советских чстей, о внезпных нлетх, пожрх, взрывх, кзнях предтелей. Вести эти, кк живой водой, обрызгивли людей, укрепляли их веру в скорый возврт Крсной Армии, зствляли фшистских тыловых крыс трястись день и ночь з семью зпорми.

Действовли в этих крях и другие пртизнские отряды.

Нпугнные оккупционные влсти и их рботу приписывли неуловимым тнкистм.

Знмя тнкисты хрнили кк зеницу ок. Оно кк бы сплчивло эту горстку солдт, связывло их с родной рмией, сржвшейся з сотни километров от них. Но однжды они допустили оплошность. Они рсскзли кое-кому из селян об этом Знмени. Неведомым путем эт весть доползл до оккупнтов. В комендтурх смекнули, что «неуловимя деснтня чсть в тнкистских шлемх» имеет ккую-то связь с этим Знменем. З зхвченное военное Знмя у гитлеровцев полглись железный крест первой степени, повышение в следующий чин и месячный отпуск. Все это подтолкнуло гитлеровцев нчть бешеные поиски.

После многих облв, допросов фшистскому коменднту в местечке Решетиловк удлось нпсть н след. Ночью эсэсовцы выследили Всилия Шмриху, возврщвшегося из степи с оперции. Вместе с ним были рестовны Шповлен-ко, Якут, Лысенко. Их привели в местечко, рздели донг, всю одежду вспороли, изрезли, искромсли н клочки. Знмени не ншлось. Тогд их стли пытть. Для этого коменднт выдумл ткой способ: воинов голыми привязли н улице к-столбм и нчли обливть холодной водой.

Был янврь, со степи дул острый северный ветер, от мороз трещл лед в колодезном срубе.

— Где Знмя? — спршивли эсэсовцы. Ледяные пнцири постепенно покрывли посиневшие, немеющие тел. Эсэсовцы лили и лили воду. Зживо тнкисты преврщлись в ледяные сттуи.

— Скжите, где Знмя, — отогреем, вылечим, в водке купться будете! — требовл через переводчик коменднт.

— Не скжу! Не коснуться вм его вшими погными рукми! — хрипел Шмрих почерневшим ртом.

Он жил дольше всех и, кк рсскзывли потом женщины, видевшие его кзнь, уже из ледяного пнциря сулил Гитлеру и всем фшистм еще более стршную смерть.

Тк и обледенели зживо четыре тнкист, ничего не скзв. А Знмя в это время нходилось в подклдке тужурки бойц Ожёрелов. Вместе с Нсоновым, Яковлевым и Свельевым он сидел в избе своего верного друг крестьянин сел Попивк, коммунист Пвл Трофимович Белогруд, и обсуждли они, кк в новой, усложнившейся обстновке, когд их непрерывно ищут и кждому из них грозит рест, сберечь полковую святыню.

Решено было, что тнкисты уйдут пртизнить в дльние рйоны Полтвщины, Знмя оствят пок н хрнение Пвлу Трофимовичу. Вечером Пвел Трофимович собрл семью. Зхлопнули н болты ствни, зкрыли двери н крючок, н зсов, н щеколду. Колхозник рзвернул Знмя и покзл его семье:

— Все бчилы? Ну, ось. Розумиете, що це тке?

Потом велел он жене и дочери Мрийке ккуртно сложить Знмя и зшить в стиновую нволочку. См он обстрогл фнерку, положил н нее сверток со Знменем и приколотил фнерку снизу к сиденью дубовой скмьи в крсном углу хты.

— Як що зо мною щось трепиться, кжен з вс, кто злышиться живый, хоронить цей прпор свято и непорушно, доки нше вийско не вернеться у Попивку. А як прийдуть— передйте цей прпор смому бильшому з военных…

И скзл он еще, что если кого-нибудь из них будут пытть, пусть дст он вырвть язык, очи выколоть, душу вынуть, но ничего про Знмя не говорить.

Строму Белогруду первому в семье пришлось выполнить этот свой звет. В тяжелых мукх умерли, тк ни слов и не скзв о Знмени, лейтеннт Всилий Шмрих и его товрищи. Но гитлеровцы дознлись стороной, что погибшие пртизны иногд гостевли в Попивке у Белогрудов и у других крестьян. Летучий отряд полевой жндрмерии схвтил Пвл Трофимович, брт его Андрия Трофимович и еще одинндцть попивских грждн и отвез их в великокрынковскую тюрьму. Когд строму Белогруду вязли н спине руки, он успел шепнуть Ульяне Михйловне:

— Шо б зи мною ни трлилось, про тэ ни гу-гу… Бережите тэ як зеницю ок!

Арестовнных крестьян в тюрьме, помещвшейся в здлии Великокрынковского педгогического техникум, ждл не менее стршня учсть, чем их предшественников. Желя дознться, где спрятно неуловимое Знмя, эсэсовцы превосходили смих себя. Они жгли тел крестьян пяльными лмпми, пробивли гвоздями кости рук и ног, нпоследок обрезли им уши и носы. Ослепленный, окроввленный, еле живой, Белогруд, сверкя невидящими уже глзми, н вопрос, где Знмя, хрипел:

— Ничого не зню… Не зню, щоб вы повыздыхли!..

С тем и умерли укринские крестьяне Пвел Белогруд, его брт Андрий и их односельчне, не выдв пртизнской тйны. И тйн эт всей своей тяжестью легл н плечи жены Белогруд.

Оккупнты почему-то догдывлись, что Знмя спрятно у нее. Ожегшись н прямых ходх, они изобретли все новые и новые способы выведть секрет. Ульяне Михйловне предлгли нгрду, сулили богтые подрки. Зня, что вдов живет трудно, впроголодь, после того кк эсэсовцы очистили при ресте муж ее клдовки и клуни, оккупнты обещли ей муки, крупы, керосину, мяс, если он скжет, где хрнится оств-ленный пртизнми сверток. Подобно мужу, он упрямо отвечл, что ни о кком свертке ничего не знет.

Днем, при детях, он еще держлсь, змкнутя, деловитя, гордя, по ночм, когд в хте стихло, он осторожно сползл с печи, крлсь в крсный угол и щупл рукми, тут ли оно, это Знмя, принесшее ее семье столько тревог и горя.

Н округу тем временем обрушилсь новя бед: нчли угонять молодежь в Гермнию. По рзверстке кждя семья должн был для нчл поствить, кк пислось в уведомительном прикзе, по «одной здоровой единице — девице или прню по усмотрению». Воспользоввшись этим нбором, коменднт попытлся зтронуть смое чувствительное в душе кждой женщины — мтеринское чувство. Солдты схвтили троих детей Ульяны Михйловны — дочь Любу, сыновей Петр и Ивн — для отпрвки в Гермнию. Испугнной мтери, прибежвшей в комендтуру, прямо тк и скзли:

— Выдй то, что оствили пртизны, — всех детей вернем и бумжку ткую ддим, что никто из них больше никкой мобилизции не подлежит.

Ничего не ответив, вернулсь он домой. Всю ночь, весь день и еще день и еще ночь проплкли, сидя обнявшись, Ульян Михйловн и Мрийк, которя сумел спстись от облвы, зрывшись в стог яровой соломы. Тяжко было мтери отпускть в неметчину Любу, еще тяжелей — прощться с двумя сыновьями, тк нпоминвшими ей покойного Пвл Трофимович. Моментми он колеблсь. То и дело вствл, подходил к крсному углу, пдл н скмью и шрил под ней рукой: тут ли оно? Убеждлсь, что тут, и опять сдилсь к дочери, обнимя ее, плкл: кк быть?

Утром мобилизовнные, ночеввшие под охрной в зднии сельской больницы, были выгнны н улицу. Уже скрипели подводы, слышлись женский плч и крики солдт. Колонны должны были вот-вот тронуться. К Белогрудм вошел человек от коменднт и опять спросил, отдст ли Ульян пртизнский сверток. Женщин встл. Бледня, придерживясь рукой о стену, он поднял н послнного исплкнные, ненвидящие глз:

— Нем у меня ниякого узлык! Ниякых пртизн я не бчил!..

И, обливясь слезми, упл н лвку, не в силх выйти и проводить детей, нпрвлявшихся в стршный путь.

Тк хрнили мть и дочь год семь месяцев это полковое Знмя, веря, что пройдут лихие времен, что сбудутся слов покойного Белогруд и нстнет день, когд по зеленой улице родной Попивки пойдут свои войск и передст он им это Знмя, омытое чистой кровью борцов и мучеников, гордо пронесенное ею сквозь ткие несчстья, испытния и беды.

И день этот стл приближться. Мимо Попивки по большку к Днепру потянулись бесконечные неприятельские обозы… Они совсем не походили н те стройные вереницы стршных гудящих мшин, которые проходили н северо-восток дв год нзд, зполняя лязгом и грохотом степные просторы, поднимя облк пыли до смого неб. Где остлись все эти грозные мшины? Куд делись огромные пушки, мощные тнки, бесконечные утюгоподобные броневики? Где фшисты потеряли всю эту стль, в которой чувствовли они себя неуязвимыми, стль, отлитую для них н зводх всей Европы?

Лишенные своих мшин, они походили н улиток, выковырянных из рковин, и никому уже не внушли стрх. Устлые, небритые, в рзбитых спогх или босиком, в обтрепнных мундирх, они брели, погоняя дрючкми устлых волов и кляч. Гремели пыльные помятые мшины, груженные зерном, мебелью, перинми и всяческим брхлом. И хотя стоявшие в деревне солдты пытлись хорохориться и что-то еще тлдычили о перегруппировке, Ульян Михйловн понял: отступют. Он кк-то срзу рспрямилсь, помолодел, посвежел от одной этой вести. По утрм, поднявшись до свет, он с высокого косогор нд Пселом с ндеждой смотрел н восток, где нд ветлми, глядевшимися в стльное зеркло незмутимой реки, поднимлось солнце.

Обгоняя отступющих, по степям Полтвщины ходили слухи, что, отступя, фшисты нпоследок особенно лютуют: все жгут, режут и угоняют скот, бьют лошдей. По ночм зрев пожров вствли н горизонте и, не зтухя, полыхли до утр, обнимя полнеб.

И думл Ульян Михйловн: Знмя? Оно может сгореть вместе с хтой… Столько терпел, столько мучилсь, столько перенесл, и вдруг теперь, в последний момент, не уберечь!..

Посоветоввшись с дочкой, он решил держть Знмя при себе. Вынули сверток из зветного угл, куд спрятл его еще покойный Пвел Трофимович. Вспороли нволочку, звернули шелковое полотнище в чистую холстину, и холстиной этой Ульян Михйловн обмотл себя под плтьем. Тк и ходил он, не рсствясь со Знменем ни н минуту, неусыпня, нстороження, с бьющимся сердцем прислушивясь к глухой кнонде, доносившейся росистыми утрми оттуд, из-з Псел.

А фронт приближлся. Квртироввшие в Попивке оккупнты ночью вдруг сорвлись по тревоге и принялись жечь дом, скирды с хлебом, сри. Они нчли с дльнего конц, от церкви, и Ульян Михйловн с Мрийкой, стоя н огороде, здыхясь в чду и прогорклом дыму пожрищ, гдли: успеют их подплить или нет? К хте подктил мотоцикл. С бгжник соскочил переводчик, из железной клоши вылез офицер, в котором Ульян узнл рйонного коменднт. Узнл с трудом: он был грязен, лицо его обросло крсной щетиной. Но, дже отступя, не бросил он, должно быть, мечты о железном кресте первой степени, о следующем чине, глвное — о месячном отпуске с этого стршного фронт, где все трещло, рушилось и бежло под нпором советских войск.

— Господин обер-лейтеннт говорит тебе в последний рз: отдй нм сверток, спрятнный пртизнми. Видишь, все горит! Хту оствим, корову оствим, хлеб оствим. Отдй!

— Не рзумию, про що вы пытете, — устло скзл женщин, с тоской глядя, кк подбежвшие солдты обливют керосином ее просторную, крепкую, построенную еще покойным мужем, н век построенную хту, кк поднимются языки плмени к кмышовой крыше, кк, гудя, лижет оно резные, рсписнные цветми голубые нличники и ствни, которые з год перед войной, когд пришло в село большое колхозное богтство, с ткой любовью вырезл и выпиливл ее муж с сыновьями.

И упл женщин н сухую теплую землю своего огород, и злилсь он горькими слезми у пылющей хты н холме нд Пселом, посреди объятой плменем, окутнной едким дымом деревни. Ни о чем не помня, голосил он до смого вечер, и ни соседки, ни струх-свекровь не могли ее утешить. Он плкл, пок не услышл нд собой голос дочери:

— Ммо, ммо! Нши!.. Т нши ж, ммо, через Псел перешлы! — твердил, толкя ее, Мрийк.

Только тут пришл Ульян Белогруд в себя, поднялсь с земли и вдруг ощутил обернутое вокруг тел Знмя. Теплый клубок, от которого зхвтило дыхние, поднимлся к горлу. Он встл, рспорол холст и вынул лое полотнище, рсшитое золотом и шелком. Мть и дочь рстянули его рукми и пошли с ним от догорвшей хты через пылющую деревню к реке. А н другом берегу спусклись по откосу к броду первые отряды солдт в знкомой, родной форме, в зпыленных и выгоревших гимнстеркх, с нлетом соли, выступившим н лопткх, с втомтми в рукх…

Ну, что еще можно к этому добвить?

Бойцы Нсонов, Ожерелов, Яковлев и Свельев успешно пртизнили н Полтвщине, сколотили свой отряд и с ним вместе пробились к ншим нступющим чстям. Они ншли большого комндир, вместе с ним приехли в Попивку, приняли Знмя у Белогрудов, и с соответствующими воинскими почестями оно было возврщено в тнковое соединение, в состве которого был возрожден полк.

И вот теперь, перед тем кк новобрнцы-тнкисты принимют в этом полку военную присягу, офицеры рсскзывют им историю Знмени их полк, Знмени, сохрненного от вржеских рук беззветным героизмом советских людей.

И, отдвя теперь этому Знмени воинские почести, полк вместе с теми, кто с честью несет его по дорогм войны в столицу врг, чтит и тех, кто сберег полковую святыню.

Влентин Влдимирович Овечкин

Упрямый хутор

В феврле 1943 год фронт остновился н Миусе.

Рот Алексея Дорохин отрыл окопы в сдх хутор Южного. Глубоко промерзшую землю долбили ломми и пешнями, взятыми у местных жителей. Хутор стоял н взгорье — одн длиння, извилистя улиц, дв ряд хт; усдьбы нижнего порядк круто спусклись к широкому, ровному, кк стол, лугу. Метрх в ст от кря усдеб вилсь по лугу змерзшя, знесення снегом вровень с берегми речк. З речкой, з лугом, в полукилометре — ткое же взгорье и хутор. Тм зкрепились немцы.

Окопы нужны были для укрытия от ртиллерийского огня и бомбежек, когд было тихо, бойцы отогревлись в хтх. Гитлеровцм, поспешно удирвшим из хутор, не удлось сжечь его дотл. Сгорели только кмышовые крыши, кое-где выгорели деревянные рмы в окнх, стены, сложенные из смн — земляного кирпич, и потолки, густо смзнные толстым слоем глины, огонь не взял.

— Не берет ихний огонь русскую землю, — говорил, тряся головой, стрик, хозяин хты, где рсположился лейтеннт Дорохин со стршиной, телефонистми и связными. — Это что ж, дело попрвимое — крыш. А пок морозы держт, и потолок не протечет. Жить можно.

Со стриком ютились в хте невестк-солдтк и мльчик лет двендцти, внук. Мльчик бегл з хутор, где упл сбитый зениткми «юнкерс», тскл оттуд листы дюрля, плексиглс. Стрик зделл окн доскми и плексиглсом, н косяк двери нвесил дверцу с рзбитого ЗИС и уже поглядывл нверх, сообржл что-то нсчет крыши. Под копной строй, гнилой соломы у него было припрятно с десяток бревен довоенного еще, видимо, зпс. Три дня похживл он вокруг копны, не решясь обнружить, н искушение ротным поврм, свой клд. Нконец не вытерпел, вытщил дв бревн, нчл их обтесывть н стропил, вязть.

— Не рно ли, дед, вздумл строиться? — спросил его Дорохин.

— А чего время терять, товрищ лейтеннт? Не будете же больше — туд-сюд? Или н фронте неустойк?..

— Отступления не предвидится. Я не о том. Н смой передовой живешь. Угодят снрядом — пропли твои труды. Обожди, пок продвинемся дльше.

— Пок продвинетесь — у меня уж все будет нготове. Вот обтешу стропил, повяжу их н земле. Кмыш нжну н речке.

— Речк вся простреливется. Видишь, где немцы? Н тех высоткх. Из ручных пулеметов достют.

— Ночью, потихоньку. Днем я н речку не полезу… Только вы уж, товрищ лейтеннт, будьте добреньки, прикжите вшим поврм, чтоб не зрились н мой лесок. От немцев прятл, от своих не тюсь. Оно-то, конечно, и поврм трудно, местность у нс безлесня, соломой вши кухни не рстопишь, но и нм теперь, кк фронт пройдет, ох нелегко будет с нуждой бороться! Кждя плк в хозяйстве пондобится… Вон в том дворе, через две хты, — куч кизяков. Пусть берут н топливо. Хозяев тм нет. Хозяин в полиции служил, сбежл… Эти обрезочки можно бы дть вм н дров. А впрочем, я их тоже в дело употреблю. Рспущу н рейки — боронку сделю легкую, н одну корову.

«Жден стрик, — подумл Дорохин, — и корову где-то прячет. Крынку молок бойцм жлеет дть».

— Где же вш коров? — спросил он.

— Отогнли н хутор Сковородин. Родичи тм у нс. Подльше от фронт. Корову тут держть опсно.

— А невестке, внуку не опсно жить н передовой? Почему их не отпрвил к родичм? Коровой больше дорожишь?

— Не отпрвил, д… Попробуйте вы их отпрвить, товрищ лейтеннт! Был у нс промеж себя семейный совет. Нельзя жилище брость без присмотр. Все же хт, хоть полхты остлось! Сдик у нс, деревья — чтоб не вырубили. Копешк сен вон для корму — кк это все бросить? Я говорю: «Буду здесь жить, пок передовя не пройдет». А Ульян говорит: «Я вс, ппш, одного не оствлю. Вдруг что-нибудь с вми случится?» А Мишк говорит: «И с дедушкой, и с тобой может случиться, меня возле вс не будет? Не пойду отсюдов!» Тк и порешили — держться кучкой, семейство небольшое. Было большое. Дв сын — н фронте… А корову кк не жлеть, товрищ лейтеннт? Весн придет, тягл нет, чем пхть-сеять? Н корову вся ндёж…

Огрубел, что ли, Дорохин з полтор год войны, притупились в нем инстинкты хлебороб — речи хозяйственного стрик не вызывли у него сочувствия. Ему-то рно было думть о нступющей весне, о пхоте. Дошли только до Миус… Вот здесь, н снегу, н этом смом месте, где обтесывл стрик бревн, лежли три дня тому нзд прикрытые плщ-плткой его лучший комндир взвод сержнт Днильченко, с которым шел он от Стлингрд, и змполит Грибов…

— Бревн мы твои, дед, не тронем, не волнуйся. А вот этими стружкми прикжи невестке нгреть воды. Д побольше. Нм бы хоть голову помыть, в бне двно не были… Хозяин! Должен бы знть солдтскую нужду!

— Извиняюсь, товрищ лейтеннт! Это мы мигом сообрзим. Бньку сообрзим! Вон в том срйчике поствим чугунок, нтопим. Котел есть. Ульян! Поди сюд! Слыхл, об чем речь? Шевелись, действуй! Через чс доложи товрищу комндиру об выполнении прикзния!.. Воевл и я, товрищ лейтеннт. Много времени прошло. Еще в японскую, в Мньчжурии. Отвык, конечно, в домшности, оббился… Рзведчиком был!..

Утром, когд Дорохин, проведя ночь в окопх с нблюдтелями, пришел в хту позвтркть, стрик — звли его Хритоном Акимычем — предстл пред ним с георгиевской медлью, приколотой к змызгнной стегнке.

— А-… Сохрнил?

— Сберег… Не для хвстовств прицепил — для виду, чтоб вши ребят меня приметили. Проходу нет по хутору. Проль, то се. Ночью чсовые чуть не подстрелили. З шпион переодетого принимют меня… А мне теперич придется по всяким делм ходить.

— Ночью нечего болтться по хутору.

— Тк днем-то вовсе нельзя — неприятель зметит движение… У нс ночью общее собрние было. В поле, вон под теми скирдми.

— Ккое собрние?

— Колхозное. Првление выбирли.

— Колхозное? Где же он, вш колхоз-то?

— Кк — где? Вот здесь, в этом хуторе. Кроме полицев, что сбежли, в кждом дворе есть живя душ. Не в хте, тк в погребе.

Стршин Юрченко подтвердил.

— В кждом дворе, товрищ лейтеннт. Не понять — передовя у нс или детские ясли? Н том крю, где третий взвод рзместили, у одной хозяйки — семеро детей. Слепили горку из снег, ктются н слзкх. Не обрщют внимния, что хутор, кк говорится, в пределх досягемости ружейно-пулеметного огня. В бинокль оттуд же все видно кк н лдони! Немец боеприпсми обеднял, экономит, то бы!..

Стрик продолжл рсскзывть:

— Членми првления выбрли Дуньку Сорокину и Мрфу Рубцову… А в председтели обротли, стло быть, меня.

— Тебя? Ты председтель?

— Нчльство! З неимением гербовой… Есть еще один мужик н хуторе, грмотнее меня, молодой прень, инвлид. Ну, тот тркторист. Может, по специльности придется ему порботть.

— А тркторы есть у вс?

— Тркторов нету. Угнли куд-то, — стрик мхнул рукой, — еще при первом отступлении. Успеют ли к весне повернуть их сюд?..

— Кк вш колхоз нзывлся тут до войны?

— «Зря счстья». Тк и оствили. Нзд нм дороги нету, товрищ лейтеннт. Кк вспомнишь, что у нс было при ндувльном хозяйстве…

— При кком хозяйстве?

— Дед, должно быть, хочет скзть: при индивидульном хозяйстве, — пояснил стршин.

— Вот то ж я и говорю — ндувльное хозяйство. Кто кого слопет с потрохом. К этому нм возврщться несподручно… Тк что, можно скзть, по первому вопросу сомнений не было. Единоглсно постновили: «Колхоз „Зря счстья“ считть продолженным…» А вот чем пхть будем? Дв коня у нс есть. Одры. Немцы бросили. И двендцть коров остлось. Н весь хутор. Н восемьдесят пять дворов. А земли — семьсот пятьдесят гектров…

— Ничего у вс, дед, сейчс с колхозом не выйдет, — скзл Дорохин. — В штбе полк был рзговор: если здержимся здесь и будем строить долговременную оборону — все нселение с Миус придется вывезти подльше в тыл. Километров з пятьдесят. Чтоб не путлись у нс тут под ногми.

Хритон Акимыч подсел к столу, з которым звтркли Дорохин и стршин, долго молчл, тряся головой. Стрик был крепок для своих восьмидесяти лет, невелик ростом, тощ, но не горбился, в рукх его чувствовлсь еще сил, с лиц был свеж и румян и только сильно тряс головой, — может быть, от строй контузии. Похоже было — все время поддкивл чему-то — словм собеседник или своим мыслям.

— Вы из ккого сословия, товрищ лейтеннт? — спросил он, помолчв. — Из крестьян или из городских?

— Из крестьян. Был бригдиром тркторной бригды.

— В ншей местности весн в мрте открывется. Уже половин феврля… Чем год жить, если не посеем? Кк можно — от своей земли идти куд-то в люди?

— Вм отведут землю в других колхозх во временное пользовние. Без посев не остнетесь.

— Посеять — то уж и урожя дождться, скосить, обмолотить, до осени жить тм. А тут кк же? Вы, может, рньше тронетесь. Пры ндо поднимть под озимь, зябь пхть. А люди, тягло — тм. Рзбивть хозяйство н дв лгеря? Нет, для ткого колхоз я не председтель, что бригд от бригды — н пятьдесят километров!.. Земля-то нш, товрищ лейтеннт, вся вот туд, нзд, в тыл. Окопов тм не будет. Никому не помешем. Ночми будем пхть!..

Со двор послышлось, не первый рз уже з утро:

— Воздух!

День нчинлся беспокойно. Только что пятерк «юнкерсов» отбомбилсь нд рсположением соседнего спрв полк. Еще горело что-то тм, в селе Теплом.

Дорохин, стршин и связные выскочили из хты. Дорохин зхвтил котелок и, стоя под стеной хты с теневой стороны, глядел в небо, дохлебывя жирный мясной кулеш.

— Эти, кжись, прямо к нм… Мишк! Ульян! — зкричл дед с порог в хту. — Не прячьтесь з печку! Тм хуже привлит! Н двор, дурки!

— Мрш к нм в окопы! — скомндовл Дорохин. — Вон в тот ход сообщения… Довольно, не бегть! Змри!

В голубом морозном ясном небе рзворчивлсь нд хутором девятк пикирующих бомбрдировщиков «Ю-87».

— Лптежники… Сейчс устроят крусель, — скзл стршин. — Вот, нчинют…

— Пригнись! — толкнул Дорохин дед в спину и см спустился в окоп.

Головной бомбрдировщик, нцелившись в землю неубирющимся шсси, похожим н лпы коршун, взревев сиренми, круто пошел в пике.

— А, шрмнку звел! — погрозил ему кулком стршин. — Шрмнщики! Пугют… Бомб мловто.

Для первого зход бомб у «юнкерсов» окзлось достточно. Небольшие, десяти-двдцтикилогрммовые бомбы сыплись густо, рвлись пчкми. В сдх будто збили фонтны из снег с землею.

— Ну, это еще ничего, — скзл Хритон Акимыч, выглядывя из окоп и сильнее обычного тряся головой. — Двеч один кинул бомбу н выгоне — с тонну, должно быть! Хозяев! Н ткой мленький хутор ткие громдные бомбы кид…

Трх! Трх! Трх! Трх!.. — взметнулись один з другим четыре фонтн в соседнем дворе.

— Лежи, председтель! — потянул Дорохин з ногу дед. — Зцепит осколком по голове — хвтит с тебя и мленькой бомбы. Хозяйственник ккой!

Хутор ощетинился огнем. Били из окопов стнковые и ручные пулеметы, трещли винтовочные выстрелы, били откуд-то из глубины обороны зенитки. Один «юнкерс» н выходе из пике зкчлся, клюнул носом, низко потянул з бугор. Остльные продолжли свою крусель — один, сбросив бомбы, взмывл вверх, рзворчивлся, другой зходил н его место, пикировл.

— Всыпли одному! — зкричл стршин. — Смотрите, товрищ лейтеннт, зхромл! Аг! Удирешь!

— Не удерет! Не в ту сторону звернул с перепугу. Прямо н зенитки пошел. Тм ему добвят!

З вторым зходом бомб сыплось меньше. З третьим — что-то пдло с неб н землю, но не рвлось.

Стрик вылез н бруствер.

— Это что ж они ткое кидют, ? К чему это? Вон бочку кинули. А то что летит? Еще бочк… Обормоты!

— Это тебе, дед, н хозяйство в колхоз! — зхохотл Дорохин. — Хлтурщики! Где же вши боеприпсы? Довоевлись?

…В чистом голубом небе тяли белые облчк от рзрывов снрядов. «Юнкерсы» ушли. Еще один бомбрдировщик, когд ложились они уже н обртный курс, зковылял, здымил, но срзу не упл. Отств от ушедших вперед, долго тянул з собою по небу черный хвост дым, пок нконец покзлось и плмя. Свлившись н крыло, пошел вниз. Упл он длеко, километрх в пятндцти, — к небу взметнулся огромный столб дым. Спустя несколько секунд донесся глухой, тяжкий взрыв…

Пхло грью. Где-то дымило. Через улицу, нпротив, во дворе кричл женщин:

— Митя, родной!.. Что они с тобой сделли! А--!..

— У Гшки Морозовой сын убило, — скзл Хритон Акимыч. — А может, порнило… Ульян! Сходи к ней, помоги.

— Пошли туд снитр! — прикзл Дорохин стршине.

Взрывом небольшой фугски, упвшей во дворе, рзворотило угол хты. Стрик, сняв шпку, яростно скреб зтылок, сообржя, чем и кк зделть угол.

— Ткого уговор не было, чтоб и стены влить… Ах, ироды, губители!

— Вот тебе и колхоз! — скзл Дорохин. — Убирйтесь вы отсюд, пок целы-живы! Видишь, боеприпсов им еще не подвезли, бочкми швыряются, кк зкрепится оборон — тут ткое будет!..

— Кк же это все покинуть, товрищ лейтеннт? Когд н глзх, ну что ж, рзвлили — починю, еще рзвлят — починю! А без хозяин — что же тут остнется?..

— Воздух!..

— Ложи-ись!..

Ккой-то шльной «мессер», возврщясь н эродром, снизился, ургном пронесся нд хутором, рсстреливя остток боекомплект в людей, зкопошившихся во дворх. Зпоздло зстучли вслед ему пулеметы и срзу умолкли. Немец, прижимясь к земле, перевлил з бугор, пошел лощиной — исчез…

— С цепи сорвлся! — скзл, поднимясь с сугроб, Хритон Акимыч. Из трясущейся бороды его и с лысины сыплся снег. — Черти его кинули! Чтоб ты тм в блке носом землю зрыл!

В нступившей тишине с кря хутор донесся отчянный вопль женщины.

— Мрья Голубков, кжись, — приложив лдонь к уху, прислушлся стрик. — Т, про которую вш стршин говорил: семеро детей… Что говорить, жизнь нм тут предстоит неслдкя, товрищ лейтеннт. Но кк же быть? Лучше бы вы с ходу продвинулись еще хотя бы километров н полсотни туд!

— И тм бы в кком-то селе остновились. Тм тоже нрод, жители… Нет, см буду просить нших интенднтов, чтоб подогнли ночью мшины! Погрузим вс, со всем вшим брхлом, и отвезем подльше в тыл! Что это з войн, когд вокруг тебя ббы голосят?

Н Миусе простояли долго. Здесь зстл Дорохин и весн — все в том же хуторе Южном.

Бывет н войне — и рзбитые, отступющие чсти противник и нступющие войск измтывются тк, что ни те, ни другие не могут сделть больше ни шгу. Где легли в ккую-то предельную для человеческой выносливости ночь, тм и стбилизировлся фронт. Тут дй один свежий бтльон! Без труд можно прорвть жиденькую оборону, нделть пники, удрить с тыл! Но в том-то и дело, что свежего бтльон нет ни у тех, ни у других.

Тк было н Миусе в феврле. Весною стло инче. Дороги высохли, подтянулись тылы. Пришло пополнение. Оборону нсытили войскми, огнем, боевой техникой. Миус — фронт. Комндовние готовило его к крупным оперциям.

Все ушло, зрылось в землю. В кждом бтльоне было отрыто столько километров ходов сообщения, сколько и положено по уству, блинджи ндежно укрыты шплми и рельсми с рзобрнных железнодорожных путей, кменными плитми, землею. Можно было пройти по фронту из дивизии в дивизию ходми сообщения, не покзв и головы н поверхность.

И немцы имели достточно времени для того, чтобы привести себя в порядок.

Теперь уж хутор и сел н передовой кзлись совершенно опустевшими. Ни млейшего движения не зметно было днем во дворх и н улицх. Сунься днем по улице ккя-нибудь мшин или подвод — сейчс же по этому месту нчинли бить тяжелые минометы и орудия.

И все же в хуторе Южном, н смой передовой, ближе которой метров н трист к немцм было выдвинуто лишь боевое охрнение, жили люди. От хутор уже почти ничего не остлось — одни рзвлины. Люди жили в погребх. Днем прятлись, с нступлением темноты вылезли, копли огороды, сжли, сеяли у кого что было — кртошку, свеклу, кукурузу, просо. Где-то в блке в нескольких километрх от хутор был оборудовн полевой стн колхоз. Тм нходились пхри, с коровми и единственной прой лошдей, обрбтывли колхозные поля, тоже по ночм, н день укрывли скот в кменоломнях.

Не однжды жителей хутор Южного выселяли в тыл. Подходили ночью мшины, збирли людей, солдты проверяли по всем зкоулкм, — не остлся ли кто? А спустя некоторое время хуторяне, по одному, кучкми, с узлми и нлегке, возврщлись опять домой. С вечер будто никого не видно было в хуторе, утром Дорохин, приглядевшись, змечл вдруг, что полоски вскопнной земли н огородх стли шире. Уже вернулись! Где-то прячутся. Не солдты же его знимются по ночм огородничеством!

Кончилось тем, что комндир дивизии, инспектироввший оборону, зстл кк-то Хритон Акимыч с колхозникми ночью в хуторе и, выслушв их горячую просьбу не срывть колхоз с родных мест в весеннюю пору, скзл:

— Лдно, живите… Для вс, для тких стртелей, эту землю освобождем. Только береги людей, председтель! Дисциплину зведи военную! Мскировк, никких хождений! З ребятишкми — особый догляд! А то еще стнут бегть в окопы, гильзы собирть. Млышей, тких, что не нужны здесь мтерям, не помогют н огородх, отпрвьте куд-нибудь.

— Н полевой стн их отпрвим. Тм, в кменоломнях, ткие укрытия! Чего-нибудь вроде яслей сообрзим.

— Берегите детей… Ну, желю вм первыми среди здешних колхозов встть крепко н ноги!

— Спсибо, товрищ генерл!

— Были первыми, и будем первыми!..

— У нс нрод упрямый, товрищ лейтеннт, — говорил Хритон Акимыч Дорохину. — А упрямый, скжу, потому, что дюже был хороший колхоз. У нс колхоз был не простой.

— Золотой?

— Вот именно — золотой. Передовой был колхоз н всю округу. В гзетх про нс писли. Пять человек послли от нс председтелями в другие колхозы — ншей зквски, ншего воспитния! Где бригдиры ни свет ни зря н ногх, ходят по полям, дело нпрвляют? У нс. Где звеньевые рекордми гремят? Опять же у нс! Где смые боевые доярки, телятницы? Зпевлы? Э-э, рботли!.. Председтель у нс был из двдцтипятитысячников. Отец родной! В душу тебе влезет, смого отстлого человек доведет до сознния!.. Ккие люди были! Это меня нынче по нужде выбрли. Семьдесят восемь солдт пошло из ншего колхоз в рмию, бригдиры, трктористы, вся крс колхоз!..

— И я, Акимыч, пошел н фронт не из плохого колхоз, — скзл Дорохин. — Кубнь. Слыхл про ткой крй?.. У нс тм все покрупнее вшего. Степи глзом не окинешь. Стницу з чс из кря в крй не пройдешь. Ткой колхоз, кк у вс, это по-ншему — бригд!.. Семь втомшин было в колхозе. Колхозниц возили в поле и обртно н мшинх. В сороковом году построили электростнцию н реке Лбе… Что тм сейчс, после немцев?..

Однжды ночью Хритон Акимыч пришел в блиндж к Дорохину — его уже все солдты знли и пропускли кк своего — с бородтым, лохмтым, стрым н вид человеком, инвлидом н деревяшке.

— Вот нш тркторист, — предствил стрик инвлид, — Кузьм Головенко. Оствлся дом по случю непригодности к военной службе. Увечье получил не н фронте. В кком году, Кузьм, в тридцть восьмом? Из Кургн с бзр ехл, под поезд угодил, выпивши… Тркторист был тк себе, получше его ребят рботли, — кк и я, скжем, в те годы в председтели не годился. Но теперь придется нм обоим подтянуться!

— Кто же из вс стрше? — спросил Дорохин.

— Мне, товрищ лейтеннт, тридцть дв год, — ответил Головенко.

— Что ж ты тк себя зпустил? Не стрижешься, не бреешься. Не в дьяконы ли постриглся тут при немцх? — спросил стршин.

Головенко потеребил клочковтую, нечесную бороду, глуповто ухмыльнулся, промолчл.

— Прень ждет со дня н день, — ответил з него Хритон Акимыч, — что его — з мшинку, и в конверт. Вернется нш мэтэес — судить его будет з дезертирство. Нзнчили его трктор угонять, с девчтми и теми мехникми, что по броне остлись, он бросил мшину, вернулся с дороги домой. Вот ккое с ним положение… А я ему говорю: «Ндо сделть, Кузьм, тк: пок вернется мэтэес, чтобы ты уже тут отличился перед Советской влстью! Всю землю чтоб нм попхл! Может, и помилуют тебя». Тм еще, товрищ лейтеннт, мои члены првления ожидют, — Мрф Рубцов и Дуня Сорокин. Кк бы их пропустить сюд?

— Д что у меня тут — контор колхоз?

— Дело есть к вм.

— Ккое дело?.. Ну пусть зйдут.

В блиндж вошли две женщины: одн — лет пятидесяти, с сухим, строгим, в глубоких морщинх лицом, чернобровя, другя — лет двдцти пяти, круглолиця креглзя блондинк, сттня, с сильными, нлитыми плечми. Обе, видно, принрядились в лучшее, что остлось у них: стршя — в белых носочкх и тпочкх, молодя — в поношенных, больших, не по ноге, грубых спогх, но в шелковой блузке, с бусми, чуть подкрсил губы. Н блузке у нее, под плтком, нкинутом н плечи, Дорохин зметил орден Трудового Крсного Знмени.

— Это Евдокия Петровн, — предствил Хритон Акимыч молодую. — Бывшя доярк, трехтысячниц. Между прочим — невест. Перебирл до войны женихми — тот рботящий, д некрсивый, тот крсивый, д нелсковый. Когд мы ее теперь выддим змуж? А это стрый член првления, и до войны был в првлении — Мрф Ивновн.

— Здрвствуйте, — пожл им руки Дорохин. — Сдитесь.

Встл, уступив им место н своем ложе, вырезнном из земли, присыпнном трвою и зстлнном плщ-плткой и шинелью. Женщины чинно сели.

— Ну, девчт, просите лейтеннт! — скзл Хритон Акимыч, тряся головой. — Д получше просите, пожлостливее!

— О чем? Чем я вм могу помочь?..

— Ты не говорил, что ли, Акимыч? — спросил стршя.

— Нет. Рсскзывйте вы, по порядку.

Помолчли.

— Трктор бы нм ндо, товрищ лейтеннт, — нчл Дуня.

— А еще что? Молотилку? Комбйн? Грузовик? — рссмеялся Дорохин. — Вон у ртиллеристов тягчи стоят без дел. Попросите, — может, вспшут вм гектров сотню. Только вряд ли вспшут. Кто же рзрешит им рсходовть боевое горючее?

— Нет, нм не тк, чтобы н время. Нм ндо трктор нсовсем.

— Нсовсем? Ишь ты! Ну, обртитесь к комндиру дивизии, к комндрму — может быть, выделит вм из трофейных тягчей. А у меня в роте ккие же трктор?

— Мы тебе, Дуня, — скзл стршин Юрченко, — можем жених хорошего выделить. Прикжет товрищ лейтеннт, построю роту — выбирй любого. Только опять же не нсовсем — пок здесь стоим.

— Погодите, товрищи, не смейтесь, — скзл Мрф Ивновн. — Дело серьезное. Трктор есть. Ндо его вытщить.

— Трктор есть, — подтвердил Головенко.

— Откуд вытщить?

— Из речки, — скзл Хритон Акимыч. — В речке трктор, в Миусе. Утопили.

— Вот он знет место, — укзл Дуня н Головенко, — где утопили.

— Зню… Знчит, товрищ лейтеннт, дело было тк. Когд угоняли трктор, один был не н ходу. Ккя-то ерундовя неиспрвность, чего-то не хвтло, я уж не помню чего, — в коробке скоростей ккой-то шестеренки, что ли. Не то чтобы совсем утильсырье. Трктор этот я зню. Из ншей бригды. Хороший трктор, но не ходовой. А тут горячк: «Двй, двй!» Ну, куд ж двй? Зцепили его тросом с того берег н другой и утопили в Миусе. Мгнето, динмику, конечно, сняли. Еще кое-что сняли по мелочи. Ну, это мы нйдем.

— Где «нйдем»?

— У меня есть.

— Нтскл?

— Нтскл… Вернулся домой, пошел н усдьбу мэтэес, по мстерским прошел — тм чего только нет! Бросили впопыхх. Смзл солидолом, уложил в ящики, зкопл в землю… Спекулировть собирлся, думете? Нет. Кбы для себя — держл бы в секрете…

— Не зню, кк нсчет желез, — скзл Хритон Акимыч, — вот дерево, товрищ лейтеннт, — сто лет пролежит в воде, и гниль его не берет! Отчего оно тк получется? Только чтобы уж совсем было в воде. А если н земле, н воздухе и в мокроте, — быстро сгниет.

— Тк вы чего от меня хотите? — спросил Дорохин. — Чтобы я вм трктор вытщил? Чем?

— Вы же сми скзли про вших пушкрей, что у них тягчи стоят без дел.

— У них — не у меня.

— Ох ккой вы! — вспыхнул Дуня. — «Не мое дело! Обртитесь к ткому-то…» Нм без трктор никк не обернуться! Не посеем — жить нечем, голодть будут люди! Он же здесь, в этом хуторе, был, здесь его и утопили. Это место кк рз перед вшими окопми, потому и пришли к вм. Если б зхотели помочь… Вы свои люди тут в дивизии. Вм скорее тот комндир дст тягч!

— Товрищ лейтеннт! — скзл Хритон Акимыч. — Вы не обижйтесь н Евдокию Петровну. Он у нс немножко нервення. Ее з орден при немцх три рз в гестпо тскли…

— Вот я рсскжу, товрищ лейтеннт, кк у нс рбот идет, — встл Мрф Ивновн. — Акимыч говорил, вы из хлеборобов, поймете. Двендцть коров у нс рботют. По две пры в плужок зпрягем — три плуг. И две лошди — сеялку тягют. А еще ж ндо и зборонить. Три гектр в день вспхть, зсеять — больше мы не в силх, кк ни крутись! З две недели сорок гектров просеяли. Ну, еще сорок посеем. Что это для колхоз?..

— Вряд ли и трктор вс выручит. Неизвестно еще, в кком он состоянии. Может, придется его ремонтировть.

— Отремонтируем, — скзл Головенко.

— Когд? Вм же он нужен сейчс, к севу.

— Ничего! — скзл Хритон Акимыч. — Пусть дже до конц преля провожжется он с ремонтом. Мй — смое лучшее время по ншей местности просо сеять. Пшеницы-то н семен у нс уже почти и нет. А просо есть, соберем у колхозников. Его немного требуется. Широкорядным — пять килогрммов н гектр хвтит. Нбузуем побольше прос — тоже хлеб. С пшенной кшей не пропдешь!

— А горючее?..

— Вот уж нсчет горючего дойдем до смого комндир дивизии! Неужели не пожертвует нм н хозяйство хоть сколько-нибудь горючего?..

— Я две бочки втол н усдьбе мэтэес зкопл, — скзл Головенко.

Дорохин притушил ппиросу.

— Где же вы его утопили? Ну, пойдемте, покжете.

Все вышли по ступенькм из глубокого блиндж н воздух, выбрлись из окоп, прилегли н бруствере. Был темня звездня ночь.

— Вон тм, — протянул руку Головенко.

Под кручей, н рвнине, невдлеке смутно поблескивло чистое плесо неширокого извилистого Миус, в берегх зросшего кмышом.

— Тм был мост. По мосту его отбуксировли н ту сторону, потом отсюд, н тросх, тремя мшинми зтянули до половины речки…

— Ккой тм грунт? — спросил Дорохин.

— Грунт — ил, местми песок, — ответил Хритон Акимыч. — Мягкий грунт.

— Я прошлым летом, при немцх, куплся тм, — скзл Головенко. — Нрочно полез, чтоб пощупть, кк он стоит. Зсосло по брюхо. Но можно выручить. Подрыть под передком, звести бревн, нбрость кмней…

— Тремя мшинми, говоришь, зтянули? Колесникми?

— Д. И этот, что утопили, — колесный. Сэтэзэ.

— Ну, теперь не меньше трех гусеничных ндо, чтоб вытщить!..

Все долго молчли, глядя в ночную дль. С противоположных высот изредк взлетли в воздух ркеты. Трссирующие пули, бесцельно, от скуки, пускемые вверх чсовыми в немецких окопх, бороздили небо в рзных нпрвлениях, будто звезды, сорввшись с мест, убегли друг от дружки в ккой-то игре. С луг тянуло сыростью, холодком. В рсположении соседнего слев бтльон, знимвшего оборону по линии железной дороги, в посдке щелкли соловьи.

— Птицм божьим что войн, что не войн, они свое дело делют — поют, — зметил Хритон Акимыч.

Дуня лежл рядом с Дорохиным, ксясь его локтем, кусл сорвнную н бруствере трвинку.

— Но дело не в том, что тяжело тщить, — скзл Дорохин. — И три тягч можно попросить. А вы тк простудитесь, Евдокия Петровн. Земля холодня.

Девушк приподнялсь н колени.

— И тк не годится. Видите, постреливют. Вот эти огоньки, что прямо вверх чуть поднимутся и будто н месте змрут, — это сюд…

Дуня спустилсь в окоп.

— Обдумно все првильно. Можно и подкопть, и кмней нбрость. Одного только вы, товрищи, не учли. Немцы-то где?

— Тк немцы — вот они. Ркеты пущют, — ответил Хритон Акимыч.

— Слышно им будет, если мы подгоним тягчи к смой речке?

— Еще кк слышно! Вон у них кто-то железом цокет — нм же слышно.

— То-то и оно! Стрый солдт, тоже не сообрзил!

— Д я уж см поглядывю, товрищ лейтеннт… Не выйдет нше дело.

— Они же подумют — тнки идут! Ткого огоньк всыплют! Комндир ртполк не дст тягчи. Д я и просить не стну. Глупо просить. И комндир дивизии не рзрешит. Это же целя боевя оперция. Ндо ствить ртиллерии здчу н прикрытие. Что вы, товрищи! Бросьте об этом и думть.

— А если зцепить его тросом в воде, — скзл Дуня, — другой конец вывести подльше, туд ж?.. — мхнул он рукой.

— Куд — подльше? Километр з три?

Все зсмеялись невесело.

— Рспроклятый Гитлер, нвязлся, собк, н ншу голову! — вздохнул Мрф Ивновн. — Рзорил, погрбил нс. Нчинй сызнов. Д ккое сызнов! Когд сходились в колхоз — ведь у людей были лошди, инвентрь, — свели, снесли в кучу, с того и нчли. А теперь — ничего нет! Ни брички, ни хомут, ни ярм.

— Нет, н этого утопленник пок не рссчитывйте. Ндо искть вм другой выход.

— Выход один. Чтоб больше пхть, ндо коней из сеялки выпрячь. Чтоб больше посеять, ндо пхоту остновить. Кк ни мудри — ничего не получется. Вот еще поствим всех, кто не знят н плугх, лоптми копть землю. Ну, извиняйте, товрищ лейтеннт, что побеспокоили. Девчт! Кузьм!..

— Погодите. Чтобы Евдокия Петровн не считл меня бюрокртом бездушным, я вс чем нпою. Никитин! — окликнул Дорохин ординрц. — Собери-к тм н стол.

Долго сидели гости у Дорохин в блиндже з «столом» — кубом, вырезнным из земли посреди блиндж, зстлнным вместо сктерти чистой простыней, — ели консервы, поджренное сло, пили чй с глетми, вспоминли, кким был их колхоз в хуторе Южном до войны. Стршин поигрл н бяне…

Долго не спл после уход гостей Дорохин. Прошел по окопм, проверил посты во всех взводх, вернулся, прилег, зснуть не мог. Вспомнилсь Кубнь, бригд, ребят рулевые, с которыми рботл много лет. Рзбросл войн всех неведомо куд. Ни от одного не получл н фронте писем. Д и кк они могли ему нписть? Они не знли, где он, тк же кк и он не знл их дрес. Их стниц освобожден, кк и эти сел н Миусе, лишь в феврле… Долго, не смыкя глз, думл о Глине. Где он? Что с нею? Где был при немцх? Кк пережил лихое время? Пережил ли?..

Н свое письмо, послнное в стницу в првление колхоз, он еще не получил ответ. Глине не писл. Почему? Хотелось снчл узнть от других, что он жив и ждет его…

Случилось тк, что дня через дв Дорохин см послл связного н полевой стн колхоз з Хритоном Акимычем и трктористом.

В роту Дорохин приходил зместитель комндир бтльон по политчсти и скзл ему между прочим:

— Сегодня, лейтеннт, будешь спть под музыку. Где-то ккую-то вжную высотку хотят отнять у немцев. Воевть будут ночью. Тнки пойдут туд. А шум поднимут по всему фронту дивизии — чтоб сбить немцев с толку. Артполк выствит тягчи н передовую. У тебя, у Левченки, у Нестеров будут шуметь. Готовьтесь, в общем. Достнется и вм н чужом пиру похмелье!..

Дорохин послл связного з председтелем колхоз, стршине прикзл:

— Сходи, Юрченко, в ртдивизион, попроси от моего имени кпитн: пусть эти ребят, что будут здесь ночью демонстрировть тнковую тку, зхвтят буксирные тросы. Скжи — для чего. Слышл, о чем просили нс люди?

— Слышу. Достну тросы, товрищ лейтеннт! — откозырял стршин. — Для Дуни — постремся!

— Глупости говоришь! Дуня тут ни при чем.

— Тк я не про вс. Про себя говорю — пострюсь для Дуни.

— А, про себя!.. Ну, стрйся…

Хритон Акимыч пришел уже в сумерки с бородтым Головенко, с Мрфой Ивновной и Дуней.

— Попробуем вытщить вш трктор, — скзл им Дорохин. — Приготовьте, что нужно, — кмни, бревн. Вот стршин дст вм в помощь двух бойцов. Тягчи придут с полуночи. А женщин я не звл. Вм тут делть нечего. Тут будет жрко! Предупреждю, товрищи колхозники, рботть будете под огнем!

— Это что ж ткое случилось? — спросил стрик. — Третьего дни сми сомневлись — нельзя, нынче можно стло?

— Нельзя было, нынче можно, вот и все, что могу вм скзть.

— Д нм-то и не к чему знть. Нм бы свое дело спрвить. Ну что ж, спсибо, товрищ лейтеннт! Кузьм! Ту кменную згту рзберем, что ли?

— А чем подвезете кмень?

— Чем подвезем?..

— Збыл скзть связному, чтоб вы с подводой прибыли. Нши лошди в хозвзводе… А вот женщины пойдут к вм в хозяйство, пусть пришлют оттуд вших лошдей. Идите домой. Этой ночью не рзрешю вм тут болтться. До свиднья! Желю успех. Юрченко, комндуй!

Отпустив людей, Дорохин зсветил кгнец, прилег, стл читть гзету и зснул. Выдлось несколько тихих чсов — никто не звонил из бтльон и штб полк, не тормошили связные… Проснулся он поздно ночью. Глянул н чсы, покурил. Вышел из блиндж, посмотрел туд, где в темноте чуть поблескивло н изгибе чистое плесо Миус. Не видно и не слышно было ничего. Оствив в своем блиндже з себя комндир первого взвод, Дорохин вылез из окоп, пошел лугом к речке.

— Хорошо рботете, — скзл он стршине, столкнувшись с ним нос к носу у берег. — В окопх ничего не слышно.

В речке бесшумно возились дед, Головенко и один боец. Другой боец подвл им кмни с берег.

— Ну, что тм? — спросил Дорохин, подойдя к воде.

— Н-ничего, — дрожщим шепотом ответил стрик. — Смое глубокое место вымостили. Т-теперь легче п-пойдет… По-после ткого купнья бы п-по сто грмм, то п-пропдешь…

Головенко исчез вдруг под водой, но тотчс же вынырнул, збрхтлся.

— Тш-ш! Что ты? Хвтй з руку!

— Ям, черт!

— Т-тонуть будешь — все одно не шуми. Н-нельзя!

Головенко выбрлся н берег, голый, стл прыгть, — одн ног по колено н деревяшке, — рзмхивть рукми, согревясь.

— Зколел!

— С н-непривычки, — отозвлся Хритон Акимыч. — Н-не рыбк. А я, б-бывло, чуть лед сойдет, в-вершки ствлю…

— Хорошо стоит, товрищ лейтеннт. Не дюже зсосло. Если с мест сорвем — пойдет!

В стороне еще кто-то мячил. Дорохин пригнулся, увидел н фоне звездного неб женскую фигуру, подошел.

— Это кто? Дуня? Зчем вы здесь?

— Я н лошдях приехл, з ездового.

— Где же вш повозк?

— В хуторе. Товрищ стршин збрковл — скрипит, стучит. Носилкми носят кмень.

— Я им еще четырех бойцов дл, товрищ лейтеннт, — скзл стршин.

— Не нужн повозк? Ну и вм тут делть нечего… Ну, ккого черт стоите? — чуть не в полный голос выруглся Дорохин. — Думете, мы ткими уж бесчувственными стли н войне, что нм и девушку в бртской могиле похоронить ничего не стоит?..

Дуня отошл.

— Погодите. Я вс проведу через окопы. Ну, рботйте, — обернулся к стршине, — д скорее кончйте. В ноль пятндцть всех лишних — нзд в окопы! Тягчи я встречу в хуторе см, укжу им проход…

Стршин, сняв пилотку, скребя зтылок, долго глядел в ту сторону, где скрылись в темноте Дорохин и Дуня.

— Товрищ лейтеннт! А может, я пойду тягчи встречть? — скзл он негромко, сделв несколько шгов вслед им. Но Дорохин уже не мог его услышть.

От луговой сырости, от молодой трвы, от рннего прельского первоцветья воздух был душный, пряный, хмельной. В кмышх у берегов Миус крякли дикие утки. Испугнно попискивли встревоженные выдрой кулички. Н плесе бил щук. В хуторе, в сдх, зливлись соловьи.

…Лошди были привязны вожжми к сломнному сухому дереву н улице. Снрядом срезло нчисто верхушку, остлся только ствол, голый, без сучьев. Уствшие з день рботы в борозде лошди, понурившись, дремли. То у той, то у другой вдруг подкшивлсь ног в колене и морд чуть не кслсь губми земли. В хуторе было тихо, безлюдно. Во дворх чернели рзвлины хт. Кое-где среди рзвлин торчли, кк пмятники н клдбище, уцелевшие дымоходы н печх. Сды цвели.

Дорохин с трудом рспутл вожжи.

— Кким-то ббьим узлом звязно…

— Д это им тут не стоялось без меня, рвлись, зпутли.

— Куд им рвться!.. Ну, поедешь домой?

Подсдил девушку в повозку. Кинул ей конец вожжей, зшел нперед, попрвил уздечки, выдернул у одной лошди из челки репей. Держсь з грядку, пошел рядом. Лошди шли шгом.

З хутором, н рзвилке двух дорог, — одн дорог был широкя, нктння, по ней ночми подвозили боеприпсы н передовую, другя узенькя, проселочня, — Дуня придержл лошдей.

— Мне домой — нпрво. Вот по этой дорожке, в блку. Домой… Когд мы теперь нш хутор зново отстроим?.. Хритон Акимыч говорил: у вс н Кубни нет ни мтери, ни жены. Вм же все рвно. Приезжйте после войны к нм жить, товрищ лейтеннт!

— У меня н Кубни невест…

— Невест? — Шевельнул вожжми, лошди пошли. — Ждет вс?

— Не зню. Писем не получл… Этот серый сейчс зхромл или это у него двно?

— Рненный был в ногу. Зжило, хромет. Теперь тк и остнется.

Дорохин н ходу свернул ппиросу, зкурил.

— Куд ж это вы решили меня проводить? До смой кменоломни?

— Вон до того белого кустик.

— То — слив, дичк. Кто-то семечко уронил, выросло. Цветет одн, при дороге… А я мечтл: вот бы хорошо, если б вы у нс остлись! Вы нс от немцев освободили, вм тут и жить! Мы бы вс увжли, дом хороший построили бы!

— Нше солдтское дело ткое, Дуня, — длеко нперед нельзя згдывть. Не знем, что с нми звтр будет, кто из нс до конц войны доживет…

— А приехли бы?

— Вот что дом — не зню. Не пишут мне…

У белой, в цвету, будто обсыпнной снегом, сливы-дички Дуня остновил лошдей.

— Киньте цигрку!

Дорохин в две глубокие зтяжки докурил ппиросу, кинул.

Взяв вожжи в првую руку, Дуня склонилсь через грядку, сильно, до боли, обнял левой рукой Дорохин з шею, жрко поцеловл в губы… Дорохин чуть не здохнулся невыпущенным из легких дымом… Зсмеялсь, хотел срзу — по лошдям и удрть. Но не тут-то было. Обшлг рукв кофточки зцепился н плече Дорохин з пряжку ремня плншетки.

— Ой! — смущенно, тихо вскрикнул Дуня.

Пришлось еще склониться к нему, чтобы отцепить рукв. И еще рз поцеловл его.

— Кубнь длеко! Не обидится вш невест. Не увидит!

Привстл н колени, дернул вожжми, свистнул. Лошди тронули шгом.

— Н моих рыскх не ускчешь.

Опять зсмеялсь, хлестнул кнутом. Рослые, худые одры рскчлись, побежли крупной верблюжьей рысью. Повозк згремел по кменистому дну блки…

Дорохин покрутил головой, пробормотл ошлело: «Ну и ну!», поднял с земли пилотку и не успевший погснуть окурок, ждно, обжигя пльцы, зтянулся. Стоял н дороге, пок светлое пятнышко Дуниной кофточки не исчезло в темноте. Повторил, улыбясь: «Ну и ну!» — и побрел нзд в хутор, оглядывясь и прислушивясь к цокоту колес в блке…

Когд тягчи подошли к берегу Миус — уже гудело по всему фронту. Немецкие бтреи били беглым огнем, вспышки орудийных выстрелов по ту сторону луг з бугром полыхли, кк зрницы. Немцы били пок что не по хутору Южному, впрво, по селу Теплому, — видимо, тм почудилось им нибольшее скопление «тнков».

Дорохин, посвечивя фонриком, укзывл дорогу.

— Держи з мною!

Отвел один тягч подльше от берег, вторую и третью мшины рзвернул в зтылок первой.

— Это ж кого мы будем н хозяйство стновить? — спросил один водитель тягч. — Кто здесь стрший?

— Вот председтель колхоз, — укзл Дорохин н Хритон Акимыч.

Стрик был уже н берегу, оделся. В воде возился один Головенко.

— Этот дед?.. Мгрыч будет, председтель?

— Понимешь, товрищ, ккое положение, — гстроном еще не открыли в хуторе. Со дня н день ожидем — доштуктурят потолки, люстры повесят, прилвки покрсят, нвезут коньяку, шмпнского…

— Я не про сегодня спршивю. После войны приедем — угостишь?

— Об чем вопрос? Пир горой зктим!

Водители сцепили мшины кускми стльного плетеного трос.

— Кто тм — пройдет вдвое? — спросил Дорохин Головенко.

— Пройдет… Двйте конец, — отозвлся змерзющий в реке тркторист.

— Держи!

— Пробуем, что ли, товрищ лейтеннт? — спросил, усживясь в кбину, водитель головной мшины. — Нм тут долго нельзя мячить. Прикзно курсировть туд-сюд.

— Пробуйте. Бородч, звязл?

Головенко пускл пузыри, нырял.

— Ух, глубоко! Киньте мне болт с гйкой. Тут петля, н болт возьму…

— Я вылез, товрищ лейтеннт, — скзл Хритон Акимыч. — Невтерпеж! Ему все же не тк холодно — у него одн ног деревяння.

— Эй, брток, довольно тебе нырять! Трогем? А?

— Все… Готово!

Хритон Акимыч перекрестился:

— Господи блгослови!

— А ты, дед, окзывется, религиозный, — скзл Дорохин.

— Ккое религиозный! Десять лет не говел. Тк, прибегю в крйнем случе…

Моторы взревели. Уже нельзя было рзговривть обыкновенным голосом, нужно было кричть.

— Кузьм! — зкричл Хритон Акимыч. — Греби прочь! Трктор вытщили — тркторист здвим!

Видно, все же крепко зсосло речным илом з полтор год «утопленник» — три гусеничных шестидесятисильных тягч буксовли н месте, трос нтянулся, кк струн, груз в воде не подвлся.

— Стой! — зкричл Дорохин. — Тк не пойдет. Недружно берете. Двйте по сигнлу, н фонрик, рзом! Смотрите все сюд. Зеленый цвет: «Приготовились!», крсный: «Взяли!»

Сто восемьдесят лошдиных сил рвнули рзом. Что-то тронулось, збурлило в воде.

— Идет! Двй, двй!..

Моторы ревели н полном гзу. Тягчи буксовли… Лопнул трос… В хуторе, в сдх, рзорвлся первый снряд, пущенный немцми в эту сторону.

— Перелет… Ныряй, Кузьм! — скзл Дорохин. — Вчетверо пройдет?

— Пройдет, — содрогясь всем телом, полез в воду Головенко. — Ндо было срзу вчетверо…

Второй, третий снряды легли н лугу, но в стороне, метрх в двухстх.

— Вслепую бьет, нугд, — скзл стршин. — Не видит нс.

Бух!.. Снряд упл в реку, рзорвлся, взметнулся большой столб воды и грязи. Головенко нырнул, долго не покзывлся н поверхности.

— Эй, дядя! — зкричл ему один водитель. — Ты не ныряй, когд в воду снряд упдет. Оглушт тебя, кк сом!

— Не обрщй внимния! — крикнул Дорохин. — Это они воду подогревют, чтоб тебе теплее было. Крепи получше! Все? По местм! Приготовились! — Переключил глзок фонрик н крсный цвет. — Взяли!..

Из взблмученной, черной, чуть поблескиввшей рябью при вспышкх ркет воды покзлись снчл труб воздухоочистителя, потом рдитор и топливный бк, облепленные водорослями.

— Идет, идет…

Трктор выполз н берег, весь в тине, водорослях — чудо морское.

— Вытщили голубчик! — зкричл Хритон Акимыч.

— Вытщили! — прыгл н деревяшке вокруг трктор Головенко. — Я боялся — порвем ось или кронштейн.

Дорохин шел рядом с влекомым н буксире трктором, не обрщя внимния н комья грязи, срыввшиеся с колес, щупл его мокрые, облепленные тиной бок, обрывл с них водоросли. Хотел что-то крикнуть подбежвшему Хритону Акимычу — сорвлся голос. Молч потрепл стрик з плечо…

Немецкие нблюдтели скорректировли огонь по шуму моторов. Снряды и мины стли ложиться ближе. Одн мин с резким, противным свистом шлепнулсь в грязь метрх в пяти. Дорохин упл н землю, увлекя з собой стрик… Мин не рзорвлсь.

— Все же есть у них н зводх сознтельные рбочие, — скзл, поднимясь, тряся головой, Хритон Акимыч. — Третья мин не рвется, подсчитывю.

— Тут н лугу грунт мягкий.

Тягчи остновились. Водитель головной мшины подбежл к Дорохину.

— Товрищ лейтеннт! Отцепляю дв тягч!

— Отцепляй. Один отбуксует трктор к ним в колхоз, вы уходите с этого мест. Довольно! Рздрзнили теперь их н всю ночь!

— Спсибо вм, товрищи бойцы! — клнялся, сняв шпку, Хритон Акимыч. — Спсибо, родные!

— Мгрыч з тобою, дед, не збудь!

Н всем прострнстве между рекой и окопми рвлись снряды. Слев, по лугу, к ним двиглсь сплошня стен рзрывов.

— Вот тут-то они нс нкроют!

Водитель оствшегося тягч спрыгнул с сиденья, рсплстлся н земле.

Трх! Трх! Трх! Трх!

Хритон Акимыч, звлившись н бок в ккую-то ямку, мелко, чсто крестился.

— Ох, тыж, твою тк… близко положил!.. — Одновременно перекрестился. — Ох, ты ж!.. Еще ближе! — Перекрестился.

Трх! Трх!..

Кк ни скучно было лежть в эту минуту н открытом месте, Дорохин не выдержл, рсхохотлся.

— Прибегешь, дед? В крйнем случе?..

И вдруг — срзу утихло. Вероятно, немцы рзгдли уже точное нпрвление тнковой тки. Здесь утихло, зто спрв, з селом Теплым, згремело сильнее. Бил и нш ртиллерия, куд-то вглубь, по немецким тылм. Зстучли пулеметы, втомты.

— Товрищи, не могу идти! — зкричл сзди Головенко.

— Тркторист рнило! — поднялся дед. — Кузьм, где ты?

Стршин подвел под руку прыгющего н одной ноге Головенко.

— Деревяшку отбило…

— Посдите его н тягч, — скзл Дорохин. — По живому не зцепило? Лезь, укзывй дорогу водителю.

…В хуторе Дорохин рспрощлся с Хритоном Акимычем.

— Ну, не будешь больше приствть к нм! Пши, сей, не поминй лихом!

— Ккое — лихом! Товрищ лейтеннт! Что б я тут, председтель, делл без тягл? А теперь — пойдем жить!.. Мы вм тут, н этой площди, пмятник поствим!

— Вы еще рзберитесь, что з трктор, кк он тм перезимовл в речке. Может, все поржвело.

— Сверху поржвело — очистим. А внутри — его же мслом смзывли… А Дуня, товрищ лейтеннт, девк хорошя… Приезжй к нм… В председтели тебя выберем. Передм тебе дел из полы в полу, — знешь, кк в строе время лошдей продвли?

— До свиднья, Акимыч! Трктор получил? Получил. Ну, вли домой! И не мешй нм воевть…

Вскоре их дивизию сменили, отвели в тыл, километров з восемьдесят от передовой, в резерв. Тм они стояли дв месяц, ремонтировлись, принимли и обучли пополнение и н Миус уже не вернулись — дивизия влилсь в соств другой рмии.

Учствовть в июльском большом нступлении Дорохину довелось н другом фронте.

И кк бывет у солдт, когд вспоминл он хутор Южный н Миусе, мечтлось еще зглянуть туд после войны, встретиться с знкомыми, полюбившимися ему людьми, посмотреть, кк рсцветет жизнь н месте бывших рзвлин и окопов, нйти свой блиндж где-то в сду между яблонями, посидеть н обвлившемся, зросшем бурьяном бруствере, выкурить мхорочную цигрку, послушть песни девушек, обрывющих с веток крсные яблоки… Но много было потом еще хуторов и сел по пути н зпд, и кждый освобожденный им клочок земли стл Дорохину родным. А когд окончилсь войн, ему уж было не до того, чтобы объезжть все те мест, что прошел он со своими бойцми. Ндо было и смому нчинть рботть, восстнвливть рзрушенное войною нродное хозяйство, зпхивть вчершние окопы.

1952