Андрей Посняков
Саркофаг
Глава 1
ШУШАРЫ
Я свыкся с этим сном, волнующим и странным…
Мотор работал уверенно, весело, и самолет – старенький, кое-как подлатанный Ан-2 – летел ровно, гладко, лишь чуть дрожал от вибрации. Из пилотской кабины обзор открывался великолепнейший – остекловка чуть выпирала по обе стороны, так что можно было заглянуть под самый фюзеляж. А внизу под лучами яркого солнышка по узенькой ленте серого асфальтового шоссе деловито сновали автомобили.
Максим погладил по волосам сидевшую у него на коленках девушку, Олесю, бывшую невесту и нынешнюю любимую, такое тоже случается! – осторожно поцеловал в шею, стараясь не разбудить. Умаялась, бедолага, уснула, вернее, забылась в беспокойной полудреме. Еще бы – пережить такое! Ведь еле ушли… Еще бы чуть-чуть – и все, взорвались бы, разлетелись вместе с самолетом на мелкие кусочки. Повезло, что и говорить, – повезло, Бог миловал.
И сам ушел, и девушку увел… С Олесей он когда-то расстался, но почти год назад их снова свела судьба.
Чувство щемящей нежности вдруг охватило Макса, он снова поцеловал Олесю в шею, тихонько погладил по волосам – длинным, темно-каштановым, снова поцеловал… Черные пушистые ресницы вздрогнули, губы тронула безмятежная – совсем как раньше, в старые добрые времена, – улыбка. Ага, вот и глаза чуть-чуть приоткрылись – блестяще-карие, с желтыми лукавыми искорками.
И молодой человек поцеловал любимую в губы, сначала осторожно-нежно, а потом все жарче, жарче, жарче… и рука его уже скользнула под кофточку, ощущая теплую шелковистось кожи, тоненькую линию позвоночника… лопатки…
– Ах, – Олеся отстранилась наконец, рассмеялась, искоса посмотрев на пилота – паренька лет семнадцати, крашеного блондина с чувственными, как у девчонки, губами…
Оба знали, что Саша, пилот, – голубой. Или – трансвестит, не важно.
Вот именно – не важно! Без него бы не выбрались.
– Боже, мы еще летим! – Посмотрев вниз, девушка восхищенно тряхнула волосами. – Ах, как красиво кругом! Поля, луга, деревья… машинки эти маленькие. Ой! А что за река там?
– Не знаю, наверное, Волхов. – Максим улыбнулся, повернул голову. – Или эта… Свирь? Сясь?
– Волхов, – серьезно кивнул пилот. – Еще немного осталось. Боюсь только…
Парень замолчал, пристально вглядываясь в приборы, которые частью работали, частью не работали.
– Что – «только»? – настороженно переспросил молодой человек.
– Боюсь, как бы горючка не кончилась. – Пилот вздохнул и показал на какой-то приборчик. – Вон, стрелка-то ходит… нет ей никакого доверия!
– Так мы ведь вроде много залили, – удивился Макс.
– Так он и жрет много.
– Ничего! – Заметив вспыхнувшую в глазах Олеси искорку беспокойства, молодой человек хохотнул. – В крайнем случае сядем прямо здесь, на поле какое-нибудь. Надеюсь, не разобьемся.
– Не разобьемся, – чуть улыбнулся Саша. – Плюхнемся на загляденье!
– Ну, скажешь тоже – плюхнемся! Слушай, ты рацию включить не пробовал?
– Да пытался уже… не работает.
– Точно не работает или связи нет?
– А черт его…
Протянув руку, летчик щелкнул тумблером и разочарованно присвистнул:
– Я же говорил – не работает.
Летчик… Какой этот Сашка летчик, к черту, – так, отец-пилот кое-чему научил. Хорошо, что хоть взлетел… Однако рано или поздно предстояла посадка. Да еще с горючкой что-то неладно… И вообще…
– Слышь! В Питере ведь могут быть большие самолеты… лайнеры!
– А мы в Пулково не полетим! Мы – на Ржевку. Да не бойтесь, сядем – мы когда-то с отцом часто летали. В старые еще времена…
– Ой, мальчики! – восторженно воскликнула Олеся. – Как здорово кругом, как классно! А небо, небо какое – голубое, прозрачное… И тумана этого проклятого нет! Господи, прямо не верится! Неужели кончилось все? Неужели – вырвались? – Девушка вдруг поникла плечами, вздохнула. – А Петрович? Трушин? Они же остались там… в этом ГУЛАГе чертовом!
– Мы их звали! – отрезал Макс. – Сами отказались… разобраться во всем хотят.
– Как будто там можно в чем-то разобраться!
– Вот и я о том.
Молодой человек вздохнул, задумался. Он и сам бы хотел разобраться, что случилось с их родным городом, внезапно, за одну ночь, накрывшимся плотным колпаком желтой мглы, непробиваемым коконом, из которого удалось вырваться только по небу.
Кокон… Отрезав от всей остальной страны половину города, он предоставил его жителей самим себе. Нельзя было уйти – пространство искривилось, не выпускало, исчезли электричество, связь, закончился бензин, подходили к концу продукты. Люди начали дичать, улицы заполонили молодежные банды, разразилась война всех против всех – сбившиеся в стаи ублюдки чувствовали себя королями, а нормальные люди какое-то время держались, пытаясь наладить жизнь – увы, не зная, с какими силами связались! Жуткие трехглазые твари – выходцы из неведомых миров – начали свою кровавую охоту. У них быстро нашлись помощнички, установившие «новый порядок» – режим жесточайшего террора…
Макс, Олеся и Саша бежали из концлагеря, организованного неким Миколом для строительства мощнейшего энергоблока. Вряд ли эта система нужна была тупым трехглазым тварям… да и самому Миколу. Кому? За всеми ними стоял кто-то еще?
Макс так и не узнал – бежал, едва подвернулась возможность, иначе бы просто не выжил, уж в таких условиях оказался. Слава Господу, удалось прихватить с собой Олесю, и теперь душа была спокойна…
Спокойна?
А друзья – тот же Петрович, Трушин и прочие? А двоюродная сестрица Настя с племянником? Они-то остались там… в коконе! Им нужно было помочь, обязательно, тем более – вырвались… Связаться с учеными, с милицией, с ФСБ, да они уже давно должны были предпринимать все меры – не могло же остаться незамеченным исчезновение целого города, пусть даже небольшого…
Да, обязательно нужно позвонить родителям в Пермь. И Мише, Настиному мужу, – в Сочи. Да много с кем нужно связаться!
Молодой человек посмотрел вниз, на пока еще редкие желтеющие деревья, на сбивающихся в стаи птиц. Осень. Самое начало. А кокон, желтый туман, навалился на город прошлым летом. Чуть больше года прошло. Чуть больше года…
Макс вспомнил тот день, когда все началось, когда он, преуспевающий коммерсант, владелец ООО «Бель мезон», никак не смог выбраться из города – какая-то неведомая сила заворачивала обратно его синий «рено», как, впрочем, и всех остальных.
«Бель мезон», компания по оказанию клининговых услуг – помыть окна, витрины, привести в порядок дом, – была в городе достаточно востребованной. Макс назвал ее на французский манер, поскольку сразу после расставания с Олесей, успокаивая нервы, увлекся французским языком, даже вступил в общество, собиравшееся в местной библиотеке… «Бель мезон»… как давно это было! Чуть больше года прошло, а кажется, что целая жизнь. А с другой стороны – так ведь оно и есть! Целая жизнь… жизнь в коконе – совершенно иная, отличная от всего того, что было раньше…
Самолет неожиданно вздрогнул. Мерно жужжащий двигатель вдруг зачихал и… затих. Ан-2 ощутимо клюнул носом, впрочем, Сашка тут же потянул на себя штурвал… выправил… улыбнулся даже:
– Ну вот, я ж предупреждал – горючка закончилась. Ничего! Это ж биплан, у него площадь крыльев большая. Спланируем, сядем… Как раз и поле под нами… картофельное. Вон – Питер… Пушкин… А это что? Шушары что ли? Ну да, они самые. Тут даже еще лучше сесть!
Юноша говорил быстро, не давая Максу вставить и слова.
– Только вы вот что, Максим… Кресло уступите Олесе. Слишком комфортной посадки не гарантирую, а у кресел хоть ремни есть, в салоне же… хм… сами видели.
– Ну, уж удержусь как-нибудь.
Быстро поднявшись с кресла, молодой человек усадил в него девушку, пристегнул ремнем и, поцеловав ее в лоб, вышел в пассажирский салон…
Едва не полетев кубарем!
Да уж, держаться там было не за что. Никаких кресел, все лавки оторваны, дверь висела на честном слове. Рядом с ней Максим заметил поручень – за него и ухватился, слушая, как в пулевые пробоины со свистом врывается ветер.
Господи, как тревожно было! Не за себя – за Олеську. Сможет ли этот черт Сашка посадить машину? Это ж все-таки не аэродром, а картофельное поле. Вот самолет вздрогнул! Вот явно накренился влево – Макс едва успел покрепче схватиться за поручень. Черт! А не слишком ли? Ага… вот еще какая-то ручка… и – за нее… А самолет накренился вперед… кажется, сейчас все и произойдет…
Молодой человек, конечно же, ожидал удара.
Но не думал, что тот будет таким сильным! Настолько сильным, что…
Внизу вдруг что-то грохнуло! Самолет резко подбросило, тряхнуло так, что дверь отвалилась, увлекая за собой державшегося за ручку Макса…
А потом…
Жесткий ветер в лицо. Грядки. Удар…
А дальше Максим, Максим Андреевич Тихомиров, высокий темно-русый мужчина двадцати девяти лет с приятным лицом и серыми нордическими глазами, бывший глава ООО «Бель мезон» уже ничего не помнил.
Только удар…
А еще – солнце! Яркое, совсем по-летнему жгучее, оно светило ему прямо в глаза, так что невозможно было смотреть. Макс попытался приподнять веки… и тут же зажмурился. Черт! Где он? Где самолет? Олеся? Разбились?
Молодой человек застонал, осторожно пошевелив руками… ногами… Кажется, ничего не сломал. Вот только бедро болело… и локоть… и грудь… Что, вообще-то, понятно. А ну-ка, чуть привстать… черт, больно! Ах, нет… получается. Чуть-чуть… еще чуть-чуть… Сел!
Максим осмотрелся – судя по всему, он находился в каком-то небольшом овраге или рве… скорее – последнее. За желто-зеленой осенней травой виднелись деревья – березы, осины, клены. Их кроны тоже были чуть тронуты золотистыми прядями. Осень. Сентябрь.
Черт! А штаны-то – мокрые! Неужели… Нет! Это просто ручей. Вон он журчит. Молодой человек застыл, прислушиваясь к собственным ощущениям. Да, все болело. Но вполне можно было терпеть, что Макс сейчас и делал, тем более, что он же стоял, не падал! Значит, ноги и позвоночник, слава богу, не сломаны. Да и руки – Максим снова пошевелил пальцами. Ничего! А в локте сгибать больно – наверное, вывих. Да и слабость, сознание терял – вполне вероятно небольшое сотрясение. Впрочем, сейчас не о себе надобно думать.
Самолет! Олеся!
Поднатужившись, молодой человек выбрался из оврага – ну конечно же, это оказался ров, кювет, отделявший дорогу от только что вскопанного поля, над которым, крича, кружили вороны и галки.
А еще – самолеты. Больше пассажирские лайнеры – некоторые набирали высоту, некоторые шли на посадку. Прав был Сашка – Шушары. А вон там – Пулково.
А где же… Где же, черт побери, Ан-2?
Внимательно осмотревшись вокруг, Максим удивленно захлопал глазами. Не было Ан-2! Ни целого, ни – тьфу-тьфу-тьфу – разбившегося. А ведь обломки сейчас были бы заметны! Оторвавшаяся дверь – вот она, под ногами. И больше ничего – одно ровное поле, а где-то далеко, метрах в трехстах, синий трактор с телегой и маленькие копошащиеся людишки.
Может, они видели? Ну не слепые же!
Куда же этот чертов «кукурузник» делся? Олеся… Неужели…
Отгоняя от себя нехорошие мысли, молодой человек пригладил пятерней волосы и решительно зашагал к людям.
Краем поля шла наезженная автомобилями колея, неглубокая и плотная, на нее Максим и свернул, чтобы удобней было идти. И все же получалось медленно: в голове шумело и что-то давило грудь – не сломано ли ребро? Замедлив шаг, Макс глубоко вздохнул – да нет вроде.
Позади послышался шум двигателя – с шоссе на поле свернул грузовик с ящиками. Молодой человек быстро отошел в сторону, уступая машине дорогу. ГАЗ-52 цвета болотной жабы в период дождей. Надо же, такое старье еще ездит!
Максим махнул рукой шоферу – молодому парню в серой кепчонке блином, тот никак не среагировал, не остановился, хотя мог бы и подвезти. Ну и черт с ним! Макс сплюнул и зашагал себе дальше, морщась от поднятой грузовиком пыли.
В синем небе в обрамлении редких молочно-белых облаков плыло-сияло солнышко, покачивали ветвями деревья, вот снова пролетел самолет, а вот – перелетные птицы. Молодой человек невольно улыбнулся – прямо пастораль! Это прозрачное, с серебряными невесомыми паутинками небо, эти облака, солнце, березки… Вот если б еще и…
Внезапно потянуло дымом – костер! Ну да, людишки, видать, решили отобедать или просто так разожгли, напечь в золе свежей картошечки. Молодцы!
И тут же Максим услышал гитарный перебор и песню, незнакомую, но приятную, радостную:
Студенты тоже пьют вино,
Студентки тоже пьют вино,
Так наливай студент студентке!
Непьющие студентки редки…
И те уж замужем давно!
Последняя фраза тут же потонула в веселом девичьем смехе.
Приятная компания: молодые парни и девушки… девушек, кстати, больше. Кое-кто в стройотрядовских куртках с нашивками и значками. Господи… неужели такие еще остались? Студенты, блин! Их до сих пор на поля посылают? Или это они добровольно, в порядке, так сказать, частной инициативы?
– Здравствуйте! – обойдя грузовик, Макс подошел ближе к костру и громко поздоровался.
Никто даже не обернулся!
Ну еще бы – Максим тут же углядел нарезанную колбаску на ящике, бутылку «семьдесят второго» портвейна и еще какое-то вино, «Поляна» или «Золотая осень». Стаканы тоже имелись, правда только два, зато настоящие, граненые, не какой-нибудь там убогий пластик!
Разлив по стаканам вино, встал какой-то чернявый парень, улыбнулся:
– Товарищи, предлагаю начать!
– А может, машину сначала загрузим?
– Ну вот, пока девчонки пьют, мы и загрузим.
– Парни, нам гербарий еще собирать!
– Летом надо было собирать!
– Ха! Летом?
Биологи что ли?
– Эй, эй, господа, – снова подал голос Максим. – Вы тут самолета, «кукурузника» такого, не видели? Должны ведь были, он тут недалеко упал… сел…
И снова никакого ответа. Студенты Макса игнорировали напрочь, просто в упор не видели… Не видели?
Страшное подозрение, внезапно охватившее молодого человека, теперь превращалось в уверенность.
А ну-ка…
Подойдя ближе, Максим помахал рукой перед глазами чернявого. Тот продолжал разливать вино, ничего не видя. Тогда, собравшись с силами, Тихомиров размахнулся и ударил парня в скулу… И упал, упал прямо в грязь – кулак прошел сквозь морду чернявого, словно его и не было.
Вот теперь все сомнения отпали.
Морок!!!
Как тогда, в Калиновке.
Тоже середина семидесятых? Или какая-то иная эпоха?
Поднявшись, Макс посмотрел на грузовик – номер «12–34 ЛОХ» белыми по черному буквами. Ну точно, снова семидесятые – черные номера! Интересно, почему так?
Впрочем, не об этом сейчас нужно было думать. Весь этот мир, как хорошо помнил Тихомиров, был для него мороком, мифическим зазеркальем, где нельзя было ни попить, ни поесть, зато можно было легко проходить сквозь стены – вот только разбежаться. И никто не мог его здесь видеть… никто, кроме особо одаренных, так сказать, поцелованных Господом – художников, музыкантов и прочих. Да и то для этого нужно было взять какую-то вещь из их мира – кепку, например, на голову надеть.
Молодой человек уже потянулся рукой к сидевшему рядом с парнями шоферу – столь малое воздействие Макс мог проделать и в мороке, и даже бутылку с портвейном мог бы с ящика скинуть, разбить… а вот стакан из чьих-нибудь рук выбить – уже не мог.
Студенты… народ умный, творческий… может, кто и увидит? Хотя…
Тихомиров резко отдернул руку – а зачем ему общаться с кем-то из «этих»? Чем они ему смогут помочь? Накормят? Хха!!! При всем даже желании… Расскажут о самолете? Хм… Если б здесь что-то такое и случилось – так давно бы уже все взахлеб обсуждали! И не сидели бы здесь – смотреть кинулись бы. Значит, ничего тут такого не было… Что же тогда получается – Ан-2, Олесю с Сашкой обратно в кокон выбило? А так и выходит! Тогда нужно что-то делать, нужно вернуться обратно, туда… Только вот как? В пригородных лесах, Макс хорошо помнил, была одна полянка, где росли странные радужные цветы – цветики-семицветики, и вот они каким-то образом давали возможность проникнуть… и туда, и обратно… Но до той полянки километров двести! А здесь? Здесь, может быть, тоже что-то подобное есть, но вот как найдешь? Посмотреть на месте падения «кукурузника»? На месте предполагаемого падения… нет, лучше сказать – посадки. А что еще остается-то? Пожалуй, так и надобно поступить.
Приняв решение, молодой человек зябко поежился от налетевшего ветра – его он все-таки чувствовал – и быстро зашагал обратно к оврагу. Студенты за спиной запели «Летку-енку».
Глава 2
ЦВЕТИК-СЕМИЦВЕТИК
А вазе уж грозит нежданная беда!
Увял ее цветок; ушла ее вода…
Тихомиров прошлялся вокруг оторванной самолетной двери до полудня, обследовал весь овраг и картофельное поле – и ничего не нашел. Никаких цветиков-семицветиков, никаких обломков – ни-че-го!
И что было теперь делать? Ни пожрать, ни попить, ни даже – при всем желании, а желание такое было – выпить! Оставалось одно – медленно сдохнуть. Впрочем, отнюдь не медленно – сколько человеческий организм может выдержать без воды?
А хоть бы и сколько – Максим вовсе не горел желанием испытывать это на себе, совсем наоборот, он собирался отсюда выбраться и отыскать своих…
Нужно действовать, ничего другого не остается. Действовать… А как? Думай, Макс, думай, на то тебе и башка дана, а не только для того, чтоб ею кушать и кого-нибудь в нос бить. Что, не думается? Так походи по полю, поищи…
Цветики-семицветики… Если учесть, что они всему причина, то… студенты ведь, кажется, с биофака, без разницы, из универа или из «Герцена», девчонки про гербарий болтали. Точно – болтали! Гербарий… А вдруг?
Сплюнув, Максим опять побежал к ребятам. Вот уж поистине – дурная голова ногам покоя не дает.
Скользила под ногами вязкая бурая грязь, пару раз молодой человек чуть было не упал, но ничего, обошлось, выскочил к костру… уже затушенному – студенты закончили работу и теперь с хохотом забирались в кузов грузовика. Не того, что приезжал за ящиками, другого, ГАЗ-57, с желтой кабиной и устроенной в кузове дощатой будкой. На будке кто-то уже успел написать цветным мелом – «Deep Purple».
Макс едва успел забраться, устроился у кого-то на коленках – все равно никто его тут не видел и не ощущал. Запустив двигатель, водитель – усатый, средних лет дядька – заглянул в кузов:
– Все?
– Все, все, поехали.
Грузовик, сдав задним ходом, развернулся и, подпрыгивая на колдобинах, покатил по полю к шоссе.
– Как прекрасен этот мир – посмотри-и-и! – хором затянули студентки, среди которых попадались и вполне симпатичные, и очень даже ничего, и даже просто писаные красавицы. Особенно одна брюнеточка с глазами цвета синего моря и золотистой от летнего загара кожей. Одета она была в светло-синие, застиранные чуть ли не до дыр джинсы, клетчатую ковбойскую рубашку и хэбэшную курточку со значками – комсомольский, «Ленинград – город-герой» и подобными, среди которых резко выделялся эмалевый волк из мультфильма «Ну, погоди!». Веселая, видать, была девчонка! Кстати, именно у нее на коленках Максим сейчас и сидел, жаль, что девчонка этого не ощущала. А рубашечка-то у нее расстегнута аж на три пуговицы… Интересно, есть ли… Есть. Вон он, бюстгальтер, черный, кружевной – наверное, импортный, для того и пуговицы расстегнуты, вовсе не для сексуальности пущей, а чтоб хоть кусочек заграничной, бог весть как раздобытой красоты показать.
Волнистые волосы девушки ниспадали на плечи, пушистые ресницы томно прикрывали глаза. Э-эх…
– Надька, запевай-ка нашу!
Брюнетка улыбнулась:
– Да ведь только что ее пели!
– Все равно! Давай, Надюха!
– Ну ладно…
По рюмочке, по маленькой,
Налей, налей, налей!
По рюмочке, по маленькой,
Чем поят лошадей…
Хорошо ехали! Славно. Только что-то рановато – далеко ведь не вечер еще.
– Рустам, танцы сегодня устроим?
Это обращались к тому, к чернявому.
– Ну правда, Рустамчик, суббота же!
Ага, вот оно что. Суббота.
– Будут вам танцы, – покосившись на Надю, ухмыльнулся чернявый. – Но только – после комсомольского собрания.
– Ну, Руста-ам, может, мы собрание потом, в институте уже, проведем?
– Потом? Да вы что, с ума все посходили? – Рустам явно разволновался. – Историки и физики уже давно все провели, один наш геофак в отстающих! А кому на бюро отвечать? Мне, как комсоргу курса!
Ага, вот ты, гад, кто – комсорг курса.
Тихомиров почему-то почувствовал неприязнь к этому самоуверенному типу. Может быть, оттого, что тот казался слишком прилизанным и правильным, хотя, вот, вино на поле с ребятами пил, разливал даже, а скорее всего, потому, что все время косил глаза на брюнеточку Надю. Что девушке – уж в этом-то Максим разбирался – вовсе не нравилось.
Хотя сам по себе комсорг был, конечно, не писаный красавец, но и не урод – так, средний человек, только вот волосы уж слишком прилизанные, зачесанные на косой пробор.
Выбравшись на шоссе, грузовик поехал быстрее и вскоре остановился перед какими-то дощатыми бараками, похоже, в них-то студенты и жили. А невдалеке под навесом аппетитно дымила полевая кухня. Выбираясь из кузова, Макс сглотнул набежавшую слюну – вот уж поистине танталовы муки!
Весело переговариваясь, студенты отправились по баракам, а кое-кто – сразу к умывальникам, повешенным в ряд здесь же, тоже под навесом, к которому был приколочен кумачовый лозунг «XXV съезду КПСС – достойную встречу!»
Немного постояв, Тихомиров быстро сориентировался и направился к бараку девчонок. Интересно, у кого тут гербарии? Наверняка у самых заучек! Вот, верно, у той очкастой… А ну-ка…
Кроме девушки в черных роговых очках, в комнате еще жили ее соседки, но все, быстро переодевшись, ушли на обед в столовую, чем тотчас же и воспользовался Максим, торопливо перелопатив все тумбочки. И, как оказалось, зря! Ничего, даже отдаленно напоминающего гербарий, он, к своему несказанному огорчению, не обнаружил. В задумчивости молодой человек уселся на чью-то аккуратно заправленную койку, невидяще глядя на прикнопленные к стенке фотографии артистов, вырезанные из журнала «Советский экран». Смоктуновский, Олялин, Олег Видов… Секс-символы.
Черт! Что ж с цветочками-то?
А вот что!
Углядев валявшиеся на столе карандаш и блокнот, Тихомиров тут же вырвал листочек и, написав «Через неделю – сдача гербариев на кафедре», пришпилил его к двери найденными в чьей-то тумбочке кнопками.
И довольно уселся на койку – теперь оставалось только ждать.
Минут через двадцать в комнату, смеясь, вернулись девчонки, кое-кто на ходу стягивал свитер, рабочую рубашку…
Ох… Максим деликатно отвернулся.
– Ой, девочки! Вы объявление видели?
Ага! Ну наконец-то, узрели!
– Гербарии сдавать? Ха! Я-то давно сдала, еще в августе.
– И я, девчонки!
– И я…
– Это такие, как Курдюкова… у них-то еще и конь не валялся!
– Да, надо предупредить Надюху…
– А успеет собрать-то?
– Успеет. Она какие-то цветки на той неделе засушивала.
Так-так… Надюха Курдюкова, значит? А не та ли это Надюха, что…
Мысли Максима прервало шумное появление парней – двух волосатиков-хиппи, похожих друг на друга, словно близнецы-братья. И оба в одинаковых кримпленовых брюках-клеш. Уже переоделись к танцам! А как же комсомольское собрание? Неужели с такими прическами пустят?
– Ну что, девчонки, собираетесь? – Один из парней многозначительно подмигнул и ухмыльнулся.
Второй прищелкнул пальцами:
– Надо бы того… скинуться. В местный магазин «Фурминт» завезли, венгерский! Так что, девушки, само собой – две бутылки с нас, на угощение, ну а остальное – как хотите. Мы с Виталькой и подумали: зайдем, спросим, вдруг брать будете?
– Не, не будем, – резко отмахнулась очкастая. – Нечего тут пьянствовать.
– Ну как хотите. – Парни пожали плечами и уже собирались уйти, как вдруг их догнала одна их девчонок – рыженькая такая хохотушка в черной юбке-колоколе:
– Ребята! Мы-то не будем… а вы бы к Курдюковой в комнату заглянули, мало ли…
– Точно! Если самой Надюхе и не надо, так ее соседки… Идем, Виталик!
И Тихомиров тоже выскользнул вслед за ребятами, прошел, как путный человек, в дверь, хотя легко мог и сквозь стену.
Курдюкова, оказывается, жила в соседнем бараке… хотя нет – парни просто остановились напротив входа, переглянулись…
– Ну что, к Рустаму заглянем? – почему-то шепотом спросил приятеля Виталик.
– Заглянем… Думаешь, он привез уже?
– Да привез! Сам шепнул, чтоб зашли.
– Может, попозже заглянуть?
– Зачем же попозже? Сейчас как раз очень даже удобно, в комнате у него наверняка никого нет.
Студенты еще немного потоптались, зачем-то оглянулись по сторонам и быстренько вошли в барак. А за ними – так же спешно – и Макс. Не очень-то хотелось самому искать Надю Курдюкову с ее гербарием. Пройдя по длинному полутемному коридору, патлатые студенты остановились напротив дальней двери и постучали.
– Ну? – Дверь открыл сам комсорг – уже в белой рубашке и при галстуке. – А, это вы… Чего пожаловали?
– Мы это… деньги принесли. Но если сейчас неудобно…
– Удобно, удобно. – Рустам захлопнул дверь сразу же, как только парни вошли.
Почесав затылок, Максим подпрыгнул, оттолкнулся и ласточкой нырнул в дверь, вынырнув уже в комнате комсорга. Перевернулся на застилавшем пол коврике, уселся на койку…
Под койку, сейчас же заглянул Рустам, вытащив светло-коричневый саквояж дивной свиной кожи.
– Вот! – Вытащив из саквояжа два свертка, он протянул их парням. – Можете не примерять, размер ваш.
– А посмотреть-то хоть можно?
Комсорг махнул рукой:
– Смотрите, только быстро. Врать не стану – фирма!
Джинсы!!!
Макс негромко расхохотался – мог бы и громко, все равно его здесь никто не услышал. Комсорг курса Рустам, оказывается, втихаря спекулировал джинсами – самым модным по тем временам дефицитом. Впрочем, не «спекулировал», тогда говорили «фарцевал» или «толкал». Ну черт чернявый! Хотя… у каждого свой бизнес.
– Точно фирма! – делая ударение на последний слог, с придыханием прошептал Виталик. – Ишь ты, лейбак-то – «Леви Страус».
– Рустам, а они хоть «пилятся»?
– А ты проверь, – усмехнулся комсорг. – Возьми вон спички.
Недоверчивый Виталькин напарник поелозил по шву спичкой, пока та не окрасилась синим, точнее сказать, в цвет «индиго». А это значило, что джинсы были настоящими, фирменными – их можно было для крутости натирать кирпичом.
– Слышь, Рустамчик… А у тебя потом еще будет? Мы к Новому году деньги накопим…
– Вот как накопите, так и придете! – хохотнул комсорг. – Все, идите. Смотрите на собрание не опаздывайте!
Он буквально вытолкнул довольных парней в двери. Туда же проследовал и Максим, минут через пять, вслед за парнями, оказавшийся в другом бараке, третьем, в комнате у девчонок. Собственно, девчонка там была одна – та самая красотулька-брюнеточка. Надя?
– Слышь, Надюха, мы вот тут шли…
Точно! Она.
– И подумали: тебе вина не купить? Если купить, то…
– Не, ребята, спасибо, но увы – финансы поют романсы. – Девушка засмеялась. – Если только так угостите.
– Конечно же, угостим, само собой! Ой, Надя, девки сказали – гербарий надо на кафедру срочно сдавать.
– Срочно?! – Девчонка явно забеспокоилась. – Так теперь уж только в понедельник. Завтра же подружке отвезу – она передаст.
– Ну, мы пошли тогда… Ты на собрание-то чего не торопишься?
– А. – Надя отмахнулась. – Успею. Сейчас вот гербарий найду… куда ж я его засунула-то? Ага… Наверное, под матрасом! Чтоб лучше распрямлялись…
Парни ушли уже, но достать гербарий девушка не успела – в дверь снова постучались, настойчиво и вместе с тем игриво.
– Ну кто там еще? Ой… – Распахнув дверь, Надька скривилась, словно от зубной боли. – Рустам… Чего тебе?
– Я ненадолго. – Комсорг был уже в черной официальной паре, на лацкане пиджака сиял большой комсомольский значок с надписью «Ударник-1973».
Под мышкой «душа и совесть» курса держал сверток.
– Сестре не подошел, маловат… я вот подумал: может, тебе? Ты дверь-то прикрой, мало ли…
Дождавшись, когда девушка закроет дверь на крючок, Рустам развернул оберточную бумагу, извлекая на свет божий… шикарный джинсовый комбинезон! Похоже, что тоже фирменный, насколько знал Тихомиров, китайцы тогда еще джинсов не шили – не научились, а может, боялись Председателя Мао. В семьдесят пятом году тот еще был жив… кажется.
– Ах! – Курдюкова была просто ошеломлена. – Прелесть какая… и это же мой размер!
– Померь. – Главный комсомолец курса шумно сглотнул слюну. – Я отвернусь…
– Но… – Синие глаза девчонки вдруг погасли. – Это же, наверное, дорого. Мне не потянуть. Нет… спасибо, конечно, за предложение, но…
– Восемьдесят рублей тебе не потянуть? – саркастически хмыкнул Рустам. – Всего-то две стипендии. Тем более можем договориться… ну, чтоб ты не за раз отдавала и не за два, а постепенно… когда червонец, когда – два…
– Ой, Рустамчик…
– Ты меряй, меряй…
– Ладно…
– Только это… Сейчас в Европе модно такие комбинезоны прямо на голое тело носить, без всяких там маек, рубашек… с одним лифчиком только. Но если ты стесняешься…
– Я? Да ты лифчика моего не видел!
Да уж, не видел, как же!
На этот раз хмыкнул уже Максим. Вся группа видела – недаром же ты, девочка, так упорно выставляла на всеобщее обозрение свое белье… к слову сказать, и в самом деле красивое.
А Надюха между тем быстро переодевалась – скинула спортивные брюки, рубашку… Конечно, Максим не смотрел… старался не смотреть, но… взгляд его нет-нет да и падал в зеркало, которое бесстыдно отражало точеное девичье тело. Впрочем, любоваться пришлось недолго – девушка живенько натянула комбинезон, действительно пришедшийся ей впору.
Повернувшись, Рустам одобрительно зацокал языком:
– Вах, вах! Какой дэвушка! Нет, в самом деле, какая же ты красивая, Надька! И как тебе идет этот комбинезон. А ну-ка повернись, подойди к зеркалу… Ну! Королева! Вылитая королева. Джейн Фонда!
Надюха стояла у зеркала и – по всему видно было – сама себе очень нравилась. Вот потянулась, вот – повела плечом.
И как-то незаметно, будто само собой так случилось, комсорг вдруг оказался рядом с девушкой, неслышно подошел сзади, обнял… оп, руки его пролезли под комбинезон…
– Ой, Рустам, перестань… перестань сейчас же!
– Всего двадцать рублей в месяц, – жадно гладя девчонку по животу, шептал Рустам. – Десять… Какая ты красивая, Надя… Ну, не стесняйся же своего тела! А хочешь… я тебе эту джинсу подарю? Вот так, просто?
– Так просто? – Студентка неожиданно покраснела. – За кого ты меня принимаешь?
– За свободную современную девушку! – гулко сказал Рустам. – А не за какую-нибудь там клушу – «синий чулок»! Нет-нет, я тебя не неволю… Просто ты такая красивая, что… что очень хочется целовать все твое тело! А комбинезон этот… пусть он останется у тебя. Бери! Просто так. Бесплатно! Ну, ты только посмотри! Взгляни же… И – всего один поцелуй… нет, несколько…
Надюха все же сломалась. Вначале позволила поцеловать себя в губы… потом с ее правого плеча опустилась бретелька… а вот – и с левого… Вот полетел на пол лифчик, обнажив упругую грудь, которую ушлый комсорг принялся тут же целовать с алчностью и истинно животной страстью…
– Рустам… Рустам… вдруг кто-нибудь придет… вдруг кто-нибудь…
Девушка уже оказалась в койке, и Рустам принялся деловито стаскивать с нее комбинезон вместе с трусиками…
Ай-ай-ай, что делают? Так и до гербария не дойдет. Притворно покручинившись, Тихомиров легонько смахнул рукой стоявший на столе графин… и тот разбился вдребезги!
– Ай! – Надюха тут же натянула комбинезон обратно и испуганно сверкнула глазами: – Кто здесь?
За дверью – весьма кстати – вдруг послышались шаги и чьи-то веселые голоса.
– Ребятапришли, – тихо сказала Надя. – Сашка с Виталькой.
– Поди, за вином ходили, – поправляя галстук, ухмыльнулся комсорг.
Поправил, походил перед зеркалом, потом обернулся, посмотрел на девушку, плотоядно, словно древний ящер на какое-нибудь ходячее мясо. Улыбнулся, подмигнул даже:
– Ты комбинезончик-то носи…
И ушел, оставив дверь открытой.
– Хм, носи… – Надюха снова завертелась у зеркала – и так повернулась, и эдак, видать, сильно нравилась ей эта джинсуха, настолько нравилась, что девчонка, похоже, была готова на все.
Тихомиров даже сплюнул презрительно, но почти сразу, подумав, пожал плечами – в конце концов, почему он кого-то здесь осуждает? Он, захвативший те самые времена лишь краем детства? Восьмидесятые, семидесятые, шестидесятые между собой отличались, по сути, очень мало, а вот девяностые, на которые пришлась юность Максима, – совсем другой разговор, иная эпоха. И никогда ему и его поколению не понять этих людей, готовых за тряпки на… А на что, собственно? Собственно, почему он тут так все решил? И кто она ему, эта Надюха Курдюкова? Красивая обманка, морок, с которым и поговорить-то нельзя.
Да уж, семидесятые… Мать как-то рассказывала, как много тогда значили вещи. Во времена всеобщего дефицита понятие «купить» забывалось, все говорили – «достать». Через хороших знакомых («нужных людей») или, вот, у фарцов. А потом вовсю хвастаться – а вот он я какой! Не хухры-мухры – джинсы на мне! Да не какие-нибудь, а фирменные! Завидуй, серая толпа!
Джинсы, «стенки», гарнитуры… СССР был продан еще в семидесятые. Продан за тряпки. И до сих пор те же самые тряпочники скулят: «Ах, дерьмократы проклятые, нашу любимую Родину развалили». Так вы же и развалили! Сами. Что, не помните? Позабыли уже?
Вот и Рустам, комсорг, и Надька эта… Это их жизнь, и другой у них нет, как нет и другого менталитета. Чего ж тут осуждать-то? И вообще, нехорошее это дело – судить других.
Мда-а-а… Однако, где ж у этой девчонки гербарий?
А тут уже кто-то пришел – парни, девчонки:
– Ой, Надька, ты чего копаешься? Ребята новый диск принесли – «Шокинг Блю», ух потанцуем! Шиз-га-ра-а-а!
– А Том Джонс? – обиженно хлопнула глазами Надя. – А Хампердинк? Под что же медленные танцы будут?
– Э, не журись, дивчина! Найдутся и Хампердинк, и Том Джонс! Пошли давай. Лай-лай-лай… Дилайла-а-а-а…
– Ну вот, – усмехнулся им вслед Тихомиров. – Нет, чтоб петь: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!» Так они – Том Джонс, Хампердинк, «Шокинг Блю».
Песню про Ленина Макс знал с детства – ее всегда пел отец с друзьями, после баньки, под водочку…
– Та-ак… – Макс случайно глянул в зеркало и поежился – он, как вампир, в зеркале не отражался. – Ну-ну… значит, говоришь, под матрасом?
Пошарив по койкам, он довольно быстро обнаружил серенькую папку с засушенными растениями, про которую Надька Курдюкова, конечно, и думать забыла. Молодой человек усмехнулся, пролистнул быстренько: ромашка, какой-то чахлый василек, колокольчик… ага! Вот он, цветик-семицветик!
Глава 3
ЛЮДИ МОРКОВНЫХ ПОЛЕЙ
Жить без борьбы и влечений
Разве не хуже мучений?
А цветок-то оказался тот, да не тот! Мертвый, не переливающийся всеми цветами радуги – густофиолетовым, темно-синим, небесно-голубым, красным, желтым и всеми прочими, – о нет, серый, серый, серый – это был сейчас единственный его колер, бесполезный, беспросветно угасший. Ну конечно, засушенный, гербарий – он гербарий и есть.
Никуда Макс не провалился, ни в какой туман, кокон.
Вот черт! До чего ж обидно вытянуть пустышку! Тем более в такой вот поганой ситуации…
А может, и не такой уж поганой?
Цветочек-то, цветик-семицветик, не просто так был к кальке пришпилен, а подписан аккуратным девичьим почерком: неопознанное по каталогам растение, произрастало в овраге на седьмом километре, близ старой весовой.
Вот оно! Старая весовая… ну да, ну да – полуразвалившийся сарай у края морковного поля.
Ну Надюха, ну молодец!
Довольно усмехнувшись, молодой человек вышел на улицу и бодро зашагал к шоссе. Кругом стояла тишина, темень, лишь на шоссе через один тускло горели фонари да наполовину скрывшийся за темными облаками месяц окрашивал дрожащим серебром поля, кусты и деревья. Вдалеке загадочно мерцал разреженным желтовато-оранжевым светом город-герой Ленинград, а вверху, в небе, вспыхивали сигнальные огни взлетающих и идущих на посадку лайнеров. Вот снова раздался самолетный гул… опять – ненадолго – тишина… снова гул… Да уж, местным жителям не позавидуешь, хотя они, наверное, привыкли уже.
А вот шоссе казалось пустынным – редко-редко проезжали грузовики, фургон ГАЗ-52, 130-ый ЗИЛ, какой-то ночной автобус, фура… Что-то больно уж огромная, неужто в середине семидесятых в СССР такие уже были? И перла – прямо на Максима, тот как раз шел по обочине… Да-да, именно на него и перла, ослепляя бешеным светом фар!
Ввухх!!!
Макс едва успел отпрыгнуть в канаву, едва не подвернул ногу, испачкался в грязи… и запоздало засмеялся. Ну чего он скачет, как заяц-то? Ведь эта фура, какая бы большая она ни была, да и любая другая машина просто-напросто не причинила бы молодому человеку никакого вреда – проскочила бы насквозь. Ведь он, Максим Андреевич Тихомиров, в этом времени – лишь призрачный фантом, морок. А водитель наверняка и не заметил его, не мог заметить… А вот грязь – облепила, мда… Холодная такая, брр…
Посмеиваясь над собой, молодой человек выбрался из канавы на шоссе, поискал глазами ближайший километровый столб. Жаль, не было с собой ни фонарика, ни зажигалки, ни спичек – бросил когда-то курить, а вот теперь выходит – поторопился. С зажигалкой было бы проще. А так приходилось к самому столбику подходить, всматриваться… Тот, слева, шестой… Значит, справа, впереди… Черт! Фура!
И чего она там стоит, интересно? Как раз на седьмом километре. Впрочем, ну, стоит и стоит – что с того? Водила отлить захотел, или сон сморил, вот и решил чуть-чуть покемарить. Передернув плечами – все-таки зябко, – молодой человек пошел по обочине прямо к стоявшей в полусотне метров фуре. Как раз где-то там, по всем прикидкам, и должен быть седьмой километр, где… где должны произрастать цветики-семицветики. Если, конечно, студентка Надя правильно все в своих записях указала.
По кустам – рядом с фургоном – шарились тусклые лучи фонариков, похоже, водитель с напарником что-то искали. Обронили чего? Или…
Габаритные огни застывшего на обочине автопоезда мерцали, словно глаза вампиров. Внизу, у запаски, белел подсвеченный специальной лампочкой номер: «12–34 78 рус».
Вполне обычный номер… Обычный?!!
Здесь? В середине семи…
Вырвавшийся из темноты луч фонаря вдруг махнул по глазам. Мазнул по самой фуре, на миг выхватив из темноты намалеванную на бортах рекламу фруктовых соков «7Я».
– Вот он! – радостно заорал кто-то. – Стреляй, Геша, стреляй!
Не успев ничего понять, Максим нырнул в спасительную темноту, в кювет… а ночную тишь тотчас же разорвала гулкая автоматная очередь! И пули просвистели прямо над головой беглеца… Да, да, Макс опять стал беглецом, норовя поскорее убраться отсюда куда-нибудь подальше, потому что понял, откуда появился фургон и что это за люди.
Ну конечно же, явились из будущего, из желто-туманной мглы, явились… Черт знает пока зачем, но, безусловно, просто так не стреляли бы. Стреляли…
– Лови его! Догоняй! Слева заходи, слева!
А ведь они меня прекрасно видели! – стараясь не упасть, на бегу рассуждал Максим. Мало того, специально решили сбить, а когда увидели, что не вышло, – взялись за автоматы. Да-а-а… Честно сказать – плоховато дело. Скоро, как ни крути, рассветет… Впрочем, не так уж и скоро – чай, не белые ночи стоят, так что часов пять-шесть в запасе точно имеется. А преследователи, как видно, ехали по какой-то своей надобности, и эта ночная встреча для них случайна…
Ба-бах! Ба-бах! Ба-ба-бах!
Черт! Не отстают, сволочи…
Значит, лучше будет где-то укрыться, только не бежать на открытое поле, там подстрелят, а здесь… вот прямо здесь, в этих кустах, и затаиться. Ага!
Беглец залег в кустах и, переводя дух, напряженно прислушался. Хотя чего там слушать-то? Погоню и так было хорошо видно – вон, метрах в двадцати мелькали фонарики. Интересно, эти парни до утра бегать собрались? Если до утра, то… Однако и в этом случае шансы уйти велики, недаром говорят, что у беглеца сто дорог, а у погони – одна.
– Слышь, Ген, а он ушел, похоже.
– Или – подстрелили.
– Или подстрелили. Так что, до утра тут бегать будем? А не пора ли нам пора?
– А пожалуй… Никому сообщать не будем – черт с ним.
– Вот и я говорю. – Второй явно обрадовался. – Какой-нибудь морковный раб. Случайно здесь оказался…
– И очень скоро сдохнет! – громко высморкавшись, захохотал Геша. – Ни жратвы, ни питья для него здесь нет!
– Слышь, Ген! Представляю его рожу, когда он захочет водички попить… Или встретит кого-нибудь! А его-то и не видят, и не слышат! Все – нет его. Зря только гонялись да патроны извели.
– Ничо! Зато сон прогнали! Все, поехали, нефиг тут…
Голоса удалились. Слышно было, как заурчал двигатель – фура отъехала и, набирая скорость, скрылась в ночи. Шум двигателя оборвался резко, а вокруг вдруг будто бы потемнело… и стало тепло. Ну да, тепло – побегай-ка под автоматами, еще не так жарко станет.
Выждав еще немного, Максим выбрался из своего укрытия и вдруг рассмеялся – сам над собой. Как же он собирался цветочки-то искать, в темноте?
Цветики-семицветики, правда, светились, но так, едва-едва, издали да в траве и не заметишь, ежели не присматриваться.
Выйдя на шоссе, молодой человек сразу же уткнулся в километровый столб – ну точно, седьмой километр, вот он! И где тут цветочки?
Подождать, пока рассветет? Уже не так долго осталось. Или все же походить, посмотреть… Черт, тучи, что ли, нашли – ни месяца не видать, ни звезд. И потеплело, явно потеплело – прямо, можно сказать, на глазах.
Немного полазав по кустам, Макс еще пошарил в траве и, осознав всю бесполезность затеи – была бы луна, другое дело! – махнул рукой. Ладно, утро не за горами… И вообще-то в оставшееся время хорошо бы где-нибудь отдохнуть, покемарить. Хоть вот прямо здесь – трава вроде сухая… Нет, все же – холодновато! Вернуться в бараки, заночевать там? А смысл? Покуда туда дойдешь, покуда обратно… А вон уже и светать начинает! Только белесо все, туман – да как бы и не дождь. А впрочем, дождь так дождь – цветочки бы отыскать, вот о чем думать надобно!
Беглец снова выбрался на шоссе, уточняя сектор будущих поисков. Если от знака мысленно провести линию – туда, чуть левее… а затем…
Позади, за спиной, вдруг послышался стук копыт!
Макс машинально оглянулся – прямо посередине дороги, не торопясь, ехали двое всадников – их темные силуэты уже можно было разглядеть, светало, даже придорожные фонари уже не горели – выключились.
Всадники…
Молодой человек пожал плечами – ну, едут себе и едут, кому какое дело? Верно, местные, из какой-нибудь деревенской конюшни…
Максим отвернулся… и в этот момент услышал громкий и злобный лай!
Ага, у всадников еще и собака… Ишь разлаялась! Неужто что-то почуяла? Его, Макса? Ну нет, не может быть, верно, на какого-нибудь зайца разлаялась.
– Эй, парень! А ну повернись!
Беглец не сразу понял, что это кричали ему. А когда понял, что-то предпринимать было поздно: всадники уже маячили совсем рядом… и собака рвалась с ремня, огромная такая овчарища.
– Тихо, Сэм, тихо! – один из всадников, бородач лет сорока в желтовато-коричневом камуфляже, прикрикнул на пса и, поправив висевшее на груди ружье, грозно взглянул на Макса: – А ну-ка, подними руки! Давай-давай, да не вздумай бежать, если я и промахнусь, так собачка живо догонит, и тогда уж, не обессудь, порвет в клочья. Верно, Сэм?
Овчарка утробно и зло зарычала.
А ведь действительно – разорвет, такой только «фасни». Мерзкая псина! Однако…
Макс уже сообразил, откуда взялись эти люди. Достаточно было взглянуть на быстро светлеющее небо, затянутое желтоватой туманной дымкой. Такой омерзительной и зловеще-знакомой. Кокон!!! Тут и думать нечего – кокон! Оказывается, он и здесь, под Питером, да и наверняка в самом городе… по всей стране…
А тогда, спрашивается, каким же образом…
– Руки подними, говорю! Лешик, обыщи!
Собака снова зарычала, рванулась с длинного поводка. Второй – молодой, коротко стриженный парень, тоже в камуфляже, только иной расцветки, серовато-синем, – быстро спрыгнул с седла, привычным движением охлопал, обыскал…
Черт… зря пистолет-то не сохранил… Впрочем, на что он – без патронов?
– Ничего нет, дядя Ваня.
Ишь ты – дядя Ваня! Какой-то прямо чеховский персонаж.
– Что, и документов при нем никаких?
– Не-а.
– Ну и ладно. – Бородатый неожиданно ухмыльнулся. – Я так и подумал, что наш клиент. Небось жрать хочешь, паря?
– Хочу, – покосившись на собачищу, согласно кивнул беглец, на ходу придумывая себе правдоподобную биографию.
– Накормим, – пообещал дядя Ваня. – Лeшик, руки ему свяжи… Уж ты, паря, не обессудь – у нас порядок такой.
– Порядок так порядок. – Молодой человек послушно подставил руки – а попробуй тут дернись. Этакая здоровенная псина! Да еще ружье…
– Теперь за нами иди, да не боись, бежать не придется – поедем медленно.
Надо сказать, бородач не обманул – ехали они с напарником медленно, даже расслабленно. Похоже, торопиться им сейчас было некуда или даже, наоборот, требовалось немножко потянуть время. До конца смены? Очень может быть, если они тут охранники… а кто же еще-то?
– Люди добрые… вы куда меня ведете-то?
– Сам увидишь. – Охранники переглянулись и расхохотались. – А вообще-то – тебе понравится. Уж куда лучше, чем в городе с голоду подыхать. Ты ведь за жратвой сюда явился, как все? Морковочки натырить, картошки, свеклы, капусты… Мешок-то твой где? Поди, потерял?
– Так у меня не мешок – тележка, – быстро соображал пленник. – Оставил на обочине, сейчас гляжу – нету! Верно, украли.
– Хэ – украли! – снова захохотал «дядя Ваня». – Прощелкал – так и скажи. Как любит говорить наш председатель, вор у вора дубинку украл – это поговорка такая… или пословица.
Председатель? Хм… интересно…
– Тебя как звать-то?
– Максим.
– Вот, Максим, считай, повезло тебе. Парень ты, я смотрю, крепкий, выносливый… будешь хорошо работать – всегда будешь и сыт. Тут у нас не как в городе, где уж, поди, всех крыс переели. Тут у нас колхоз, понимать надо! Да, колхоз, – чуть помолчав, снова повторил бородатый. – Ты, поди, и не слыхал такого слова. Кем до тумана-то был?
– Да в фирме одной, в офисе…
– Понятно, я так и понял, что из конторских. – Дядя Ваня гулко расхохотался и придержал рванувшегося было к кустам пса. – Цыть, Сэм. Фу! Кому говорю… А жил где?
– Комнату снимал в Рыбацком.
– А-а-а… так сам что, не питерский?
– Остался после института. А родители на Урале.
– Хм, на Урале… там сейчас, верно, получше. Однако не факт – заводы стоят, народишко дичает.
Как везде… Ну, вот и приехали! – Бородач кивнул вперед, на показавшийся за деревьями ангар с блестящей полукруглой крышей – наверняка бывшая овощебаза или что-то вроде.
Из распахнутых настежь ворот ангара под присмотром дюжих хлопцев выходили какие-то оборванцы, послушно строясь в колонны, точнее сказать, в небольшие отрядики человек по двадцать. Таких отрядиков Максим насчитал три… и еще один – четвертый – как раз формировался чуть в стороне от прочих.
– Плотники, – спешиваясь, зачем-то пояснил дядя Ваня. – Попадешь туда – заживешь… Ну что, Максим, идем…
Пленник пожал плечами, насколько это возможно было сделать со связанными за спиной руками, и следом за своими сопровождающими вошел в ангар.
Внутри через все строение тянулся длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались отгороженные клетушки и дощатые стеллажи с уже собранными и приготовленными для хранения овощами. У самого входа стоял обычный конторский стол, за которым в окружении каких-то бумажных папок и скоросшивателей сидел обычного вида мужичок лет пятидесяти в очках, сером добротном костюме, при голубой рубашке без галстука, лысеющий, с вислым носом и круглым, немного обрюзгшим лицом. Выражение лица, наверное, можно было бы назвать и вполне добродушным, если бы не холодно-серые, глубоко посаженные глаза – колючие, недобрые, прямо-таки пронизывающие подозрением и недоверием.
– Вот, Николай Николаевич, еще одного привели, – подойдя ближе, бодро отрапортовал дядя Ваня.
Оторвавшись от бумаги, на которой что-то записывал гелевой ручкой, Николай Николаевич поправил очки и, посмотрев на Макса, спросил этаким насмешливо-жалостливым тоном:
– Ну, кто таков будешь, мил человек?
Максим коротко повторил все то, что уже сообщил о себе пленившим его охранникам.
– А вы ступайте, ребята. – Махнув последним рукой, Николай Николаевич недоверчиво усмехнулся: – Значит, говоришь, до тумана в конторе штаны просиживал?
– Я работал!
– Работа – это у нас, мил человек. А что за работа – увидишь. Ты ведь воровать к нам пришел?
– Ну… – Макс нарочно замялся. – Не знаю, как и сказать. Я ведь думал – поля-то ничьи.
– Да что ты! Неужто не знаешь, что у всего всегда есть хозяин! Вот и попался… теперь отрабатывай.
– Да уж куда деваться! Придется.
– И не вздыхай так! – Голос Николая Николаевича зазвучал неожиданно зло и надменно. – Тебе очень и очень повезло – помни. Охрана могла ведь тебя и пристрелить, а не проявлять гуманность.
– Я понимаю…
– Понимает он… Что в городе делал?
– Я ж и говорю – в фирме…
Допрашивающий раздраженно покачал головой:
– Не до тумана. Потом.
– Ну… гм… разное.
– Магазины подламывал? – вкрадчиво осведомился собеседник.
– Нет-нет, что вы! – вполне искренне возмутился Максим, играющий сейчас роль этакого… ну, если не рафинированного интеллигента, то что-то вроде.
– А на что жил тогда? Семью чем кормил?
– Я не женат. А как все началось, машину продал… обменял на продукты – консервы, муку и все такое прочее. На это и жил. Зиму продержался, весну, лето…
– Понятно, – кивнул Николай Николаевич. – А нынче продукты закончились и ты, мил человек, решил новые запасы сделать. На чужих полях.
– Ну, я ж не знал, что они чужие… думал – никому не надо, насобираю что осталось… Насобирал, блин.
– Видать, не врешь насчет магазинов, – глядя Максиму прямо в глаза, медленно протянул собеседник. – Брал бы – на поля бы за морковкой не пошел. Парень ты, я смотрю, сильный – работать сможешь.
– А чего делать-то?
Николай Николаевич поправил очки:
– Что скажут, то и будешь делать, мил человек. И не дай боже тебе валять дурака… или побег замыслить. Чтоб ты знал – бежать отсюда некуда, да и незачем: зима скоро, а здесь у нас какая-никакая, а кормежка, с голоду не помрешь. Уборочная закончится – свиноферму развернем… Женщин наймем. Может, и тебе какую-нибудь за хорошую работу выделим – так сказать, премируем. А бежать не советую. Очень и очень не советую: поймаем – не помилуем. Охрана у нас шустрая, да еще собачки – сам видел. Никуда тебе не убежать, да и поверь – не надо. Что в городе зимой-то? Да ничего хорошего, выбор невелик – либо с голоду сдохнуть, либо с холоду.
– Да уж. – Максим кивнул, напуская на себя ту меру задумчивости, какую обычно изображают на экзаменах плохо знающие вопросы вытащенного билета нерадивые студенты. – Выходит, что же, повезло мне, подфартило?
– Именно так, мил человек, подфартило! – неожиданно расхохотался Николай Николаевич. – У нас тут, сам видишь, колхоз, если знаешь такое слово. А я в этом самом колхозе председатель.
Ага, председатель, вот оно как, значит…
– Готов к работе хоть сейчас! – с деланой бодростью, как пионер на торжественной линейке, отрапортовал Макс и тут же – уже куда более спокойно – добавил: – Только сперва это… поесть бы не худо.
– Вот на поле морковочку и погрызешь! – Председатель хмыкнул и, не повышая тона, приказал, скосив глаза в угол: – Развяжите его. И – в поле.
Откуда ни возьмись – следили, дожидаясь любого приказа? – вынырнули дюжие хлопцы. Пленника развязали и, еще разок обыскав, вывели наружу.
Желтый туман уже золотился от вставшего солнышка, денек начинался погожий. Вот если б еще голубое небо с белыми облачками, тогда бы совсем было хорошо… А так…
Охранники привели Максима на поле, показали старшего – коренастого вислоусого мужичка лет пятидесяти – Акимыча:
– Делай, что он скажет.
Молодой человек пожал плечами и улыбнулся:
– Так ты, выходит, здесь бригадир?
Акимыч, юмора не поняв, а скорее, не приняв, недружелюбно осклабился:
– Ты меньше лыбься-то. Видали мы таких. Короче: вот – грядка, а вон – ящики. Норма до вечеру – тридцать пять. Выполнишь – поужинаешь, ну, а на нет, как говорит наш председатель, и суда нет.
Без лишних слов Макс взял ящик и принялся таскать с грядки морковь, аккуратно ее укладывая и отрезая ботву… нет, не ножичком и даже не осколком бутылки – подобные вещи тут, судя по всему, не поощрялись. Действовал, как все рядом, оторванной от того же картофельного ящика жестяной полосочкой, не особенно острой. Но все же резать ботву можно было и ею, и молодой человек быстро приноровился, только вот таскать ящик одному было не очень сподручно, а его нужно было отнести на край поля, к шоссе, и там сдать Акимычу, делавшему в блокноте пометку. Максим, конечно, парень был не слабый – ящики лихо таскал на плечах… Но процесс был весьма утомительным.
– Ты, парень, пару себе найди, – с опаской оглянувшись по сторонам, посоветовал сосед по грядке. – Не, не сейчас – потом, в бараке.
– Меня, кстати, Максим зовут, – улыбнулся молодой человек.
Впрочем, его тут же одернули:
– Не лыбься! И не смотри в стороны… Не то живо плетей отведаешь!
Пожав плечами, Макс почти до самого вечера работал молча, тем более и поговорить-то толком было не с кем. Доходяги-соседи работали так себе, не то чтобы спустя рукава, просто не могли так, как новый пленник… или невольник? Морковный раб – так, наверное, лучше сказать.
Руки постепенно приноровились к однообразным движениям – сорвал с грядки морковь, обрезал, бросил в ящик, так что молчание стало Максиму на руку – исподтишка он внимательно обозревал окрестности, стараясь не упустить из виду любые детали: близость полей к шоссе, кусты, деревья, количество и организацию охраны. В общем-то, поле как поле – начиналось от дороги и тянулось, тянулось, тянулось, заканчивалось где-то у горизонта… у каких-то унылых строений… у автозавода, господи! Интересно, а там сейчас что? Ясно, что ничего не выпускали – энергии-то нет, бензина – тем более. Но корпуса были огорожены высоким забором, находившимся, насколько смог заметить молодой человек, во вполне приличном состоянии.
За автозаводом угрюмо маячил город Санкт-Петербург, плохо различимый сквозь туманное марево. Дорога – шоссе – явно проходила мимо корпусов и была перегорожена все тем же забором и воротами, время от времени распахивавшимися и пропускавшими… нет, не машины – телеги! Запряженные лошадьми и быками возы, груженные овощами. Да-а-а… Кто-то – председатель Николай Николаевич? – делал неплохой бизнес, продукты – это сейчас была основная ценность.
Охранники – все, как на подбор, дюжие молодые парни, наверное, бывшие спортсмены или «братки», – к своим обязанностям относилась вполне добросовестно. Двое конных с ружьями и собакой патрулировали все подступы к шоссе, еще двое, тоже с овчарищей, все остальное поле. Не очень-то и убежишь! Здесь, на морковке, судя по количеству людей, работали максимум две бригады, остальные трудились за шоссе, а плотники – вообще черт знает где. Что-то ремонтировали или строили – на то и плотники.
Да, морковку здесь трескали все, можно сказать – уплетали за обе щеки, но только когда не видел никто из охраны. Если попадались – получали удар плетью. Впрочем, в этом отношении охранники вовсе не зверствовали, так что каждый смог угоститься в меру, даже и Макс, недоумевавший, почему это морковь убирают так рано. Судя по теплой погоде, зеленой траве и листьям, стояло самое начало сентября, для картошки-то рановато, а уж тем более для моркови. Быть может, не рассчитывали успеть до зимы? Странно…
Максим выполнил норму незадолго до конца рабочего дня, упарился, но все же был доволен – если председатель не обманывал, можно было рассчитывать на ужин. Сидевший у морковной горы Акимыч сделал очередную отметку в блокноте, где новый работник был записан просто под именем – Максим, фамилиями здесь никто не интересовался.
Солнце садилось, туман далеко на западе уже переливался блеклыми алыми отблесками вечерней зари. Темнело, и Акимыч, привстав, ударил ломиком в висевший неподалеку рельс, возвещая о долгожданном конце рабочего дня.
Люди морковных полей – так Максим именовал про себя всех работников – послушно выстраивались по отрядам, к одному из которых приписали и Макса.
– Так! – дождавшись, когда все невольники построились, бригадир поднес к глазам блокнотик…
Все напряженно затихли.
– Косой, Буза, Профессор и Хвостик! – важно произнес Акимыч. – У этих лентяев – меньше всех. Так что им сегодня грузить. Им… и тебе! – Указующий перст бригадира выделил из толпы Максима. – Да-да, тебе – ты ведь у нас новенький. Вот и привыкай помаленьку.
Косой, Буза и Профессор оказались чем-то похожи – небритые, угрюмые и пахнущие какой-то мерзостью. Волосы у всех троих давно превратились в колтуны, в общем, типичные бомжи, вконец опустившиеся граждане из тех, что живут по подвалам. У Профессора еще имелись очки – разбитые и перевязанные синей изоляционной лентой.
А вот Хвостик был совсем другое дело – худенький и длинный юнец лет шестнадцати, с длинными, рыжеватыми, затянутыми на затылке в хвостик (видать, отсюда и прозвище) волосами.
Становилось все темнее, колонна морковных рабов, сопровождаемая двумя конными стражами, потянулась наконец к ангару. Двое других охранников все чего-то ждали, с нетерпением поглядывая на край поля… где наконец появились всадники. Смена.
– Здорово, дядя Ваня! – радостно помахал рукой один из стражей. – Привет, Лешик. Смотрю, вы опять в ночь.
– А нравится нам ночью службу нести, – подъехав ближе, хохотнул дядя Ваня… тот самый бородач. Узнав Макса, ухмыльнулся: – Старый знакомец! Что, работать не любит?
– Да нет. Его Акимыч – как новенького…
– Понятно – в профилактических, значит, целях. Ну вот что, орлы! – Привстав в седле, дядя Ваня осветил фонарем всю четверку. – Смотрите мне – работать на совесть, лентяев я не люблю. Не успеете вовремя с погрузкой – спускаю Сэма! А он уж вас потреплет, будьте покойны! Верно, Сэм?
Огромная псина зло ощерилась и зарычала.
Ящики загружали в возы, которые с наступлением ночи принялись сновать по шоссе от поля к автозаводу. Для освещения дороги по краям шоссе возчики развели костры – по ним и ориентировались.
– А почему они днем не ездили? – кидая морковь, негромко спросил Макс.
– Днем они с других полей возят, – повернув голову, быстро отозвался Хвостик. – С картофельных.
– Ага… вот как.
– Бывает, правда, и днем к нам приедут, тогда норму точно не выполнить – грузить надо. Так что лучше уж ночью. Правда, не для нас лучше… для остальных.
Парнишка, похоже, был не против поговорить, однако делал это крайне осторожно, только когда на что-нибудь – или на кого-нибудь – отвлекалась охрана. Вот и сейчас отвлеклась, на Профессора:
– Ай, что же ты творишь-то, гаденыш? – выхватив из-за пояса плеть, картинно возмущался дядя Ваня. – Ты что мимо телеги бросаешь? А еще профессор! А ну-ка…
Плеть, со свистом разрезав воздух, опустилась на рубище Профессора… тот даже не вздрогнул, видать, привык.
Буза и Косой тоже никак не среагировали на наказание своего собрата, а вот Хвостик – так очень даже. Весь согнулся, словно бы хотел стать ниже ростом, неприметнее, лишь бы его не тронули, лишь бы…
– Что, попадало уже? – улучив момент, спросил парня Максим.
– Угу, – со вздохом кивнул тот. – И не раз. Больно.
– Понятно, что больно… А мы что, тут до самого утра будем?
– Как управимся. Куча-то сегодня большая.
– А потом? Утром? Снова на грядки?
Подросток лишь молча кивнул.
– Да. – Макс покачал головой. – Порядочки, мать их за ногу… Слышь, хочешь со мной в паре?
– С вами? – Парнишка радостно закивал, даже, казалось, перестал бояться надсмотрщиков. – Конечно же! Вы не беспокойтесь, я работать могу… только вот не люблю, когда бьют или издеваются.
– Ишь ты… Да кто же это все любит?
– Разные люди бывают…
– Даже так? Ты, случайно, не на философском учился?
– Нет, в десятом классе. В гимназии при Русском музее, знаете?
– Про гимназию не знаю, а про Русский музей уж точно слыхал! – негромко расхохотался Максим. – И что, долго у вас школы и музеи работали?
Парнишка наморщил лоб:
– Наверное, с год продержались. Ну, все думали, что к лету что-то изменится… увы…
– Дальше можешь не рассказывать – все понятно, – невесело вздохнул молодой человек. – Все, как и у нас… Се ля ви, как говорят французы. Тебя, кстати, как зовут-то?
– Хво… ой. Арнольд.
– Ха! Шварценеггер что ли?
– Ну, все издеваются. Можно просто – Арни.
– Ну да, ну да, зовите меня просто – царь, – снова пошутил Максим. – А меня можешь называть дядей Максом – во дворе соседские ребятишки именно так и звали. Тогда еще, в благословенные дотуманные времена… О, смотри-ка… Чего это стражнички наши сюда повернулись? А ну-ка, давай сделаем вид… Поднажми! Арбайтен, арбайтен!
Благодаря Максу штрафнички загрузили всю морковную кучу часа за два до рассвета и даже умудрились немного поспать, естественно, с милостивого разрешения охраны и здесь же – на краю поля, в кустах, благо эта ночь выдалась теплой.
А утром с новыми силами взялись за работу. На этот раз Максим сильно не нажимал, трудовых подвигов не совершал – работал в паре с Хвостиком, сделали вдвоем к концу рабочего дня семьдесят один ящичек и все, шабаш.
Бригадир Акимыч, привычно стукнув в рельс, как и вчера, назначил залетчиков на погрузку, после чего, поболтав с охраной, повел работничков в ангар, на пороге которого их встречал председатель. Ухмыльнулся при виде Максима:
– Говорят, в ударники метишь? Ну-ну…
И непонятно было, то ли одобрял, то ли издевался.
– Идем, – уже в коридоре, в полутьме, едва разгоняемой чадящими факелами, Максима дернул за рукав Хвостик.
– Чего тебе, Арни?
– Дядя Макс, сейчас надо побыстрее идти – хорошее место занять.
– А где тут хорошее?
– Я покажу.
«Хорошие» места, как ни странно, оказались на самом верху деревянных трехъярусных нар. Максим подтянулся, подпрыгнул, затем протянул руку Хвостику:
– Давай прыгай! Чай, с хозяином этих благословенных мест драки не будет?
– Не будет. – Подросток покачал головой. – Здесь ни у кого постоянных мест нет.
Молодой человек хохотнул:
– Понятно. Значит, кто смел, тот и съел, получается? Слушай… а нас ведь тут еще и ужином кормить обещали?
– Покормят, – поспешно успокоил подросток. – Уж нас-то с вами – обязательно. Мы ж норму выполнили… иначе какой смысл? О, несут уже!
По коридору, освещая путь факелами, шли двое охранников, Акимыч и еще парочка работяг, тащивших большой дымящийся бак, пахнущий чем-то вкусным и сытным. По пути вся процессия останавливалась, бригадир выкрикивал чьи-то имена… что-то кидал в темноту… или, наоборот, оттуда – через решетки – протягивались руки.
– Я сбегаю возьму! – радостно оживился Арнольд.
Молодой человек расслабленно махнул рукою:
– Давай.
Спрыгнув с нар, парнишка подбежал к решетке, около которой уже толпилось с полдюжины таких же «ударников»…
– Так… третье звено! – зычно произнес бригадир. – Алибек, Растяпа, Василий… Растяпа – тебя-то как угораздило в передовики угодить? С испугу, наверное… А ты что там руки тянешь? О, кто это? Хвостик! С новым-то напарником, смотрю, и работать по-новому начал. На, на, получи на двоих…
Что-то схватив, подросток забрался на нары:
– Нате, дядя Макс, кушайте на здоровье! Приятного аппетита.
– А что это? – Молодой человек брезгливо принюхался. – Кукуруза что ли?
– Она и есть! Вкуснотища! У мм…
– Да уж, вкусно, не спорю… Однако откуда же она здесь? Ведь не растет же!
– Как же не растет? – прожевав, усмехнулся Арни. – А фирма «Лето»? Там ведь чего только не выращивали! И не все в тумане прахом пошло, нашлись… хозяева. Наши им – морковку, капусту, свеклу с картошкой, они вот – огурчики, помидорчики, кукурузу.
– Эх! – Быстро управившись с порцией, Максим покачал головой. – Хорошо, но мало. Кстати, а кто это – «наши»? Николай Николаевич что ли?
– Николай Николаевич – в том числе, – как-то уклончиво отозвался Арнольд. – Кроме него, есть и другие хозяева. Жуть!
– Жуть? – Молодой человек напрягся и понизил голос. – Это ты про тех, у кого три…
– Тсс!!! – Арни ладонью заткнул собеседнику рот, зашептал: – Про них запрещается говорить… если кто услышит, донесет…
– Поня-атно…
– И вообще в бараке болтунов не любят…
– А ну, тихо все! – словно бы в подтверждение его слов громко распорядились из коридора. – Спать! Услышу разговоры – живо всех на погрузку отправлю. И не только морковку… турнепс тоже надо грузить, и картошки – целые залежи.
Максим почему-то долго не мог уснуть, хотя, казалось, должен бы, ан нет, ворочался с боку на бок на жестких досках, думал – мысли терзали его, словно голодные вши, кои, кстати, здесь тоже имелись в достатке. Так что не спалось г-ну Тихомирову, не спалось, все думалось: а как же так получилось, что он сюда провалился? Выбрался-таки в свою эпоху. Как? Несомненно, это должно быть связано с цветиками-семицветиками на седьмом километре, и фура ведь тоже как-то пробилась. Седьмой километр или где-то рядом. Там, скорее всего, где-то в кювете и растут эти самые волшебные цветы… росли… в середине семидесятых. И, может быть, есть и сейчас – стоит внимательно поискать.
Да, поискать – легко сказать, да не просто сделать! Охрана – ее-то куда девать? К шоссе стопудово не пустит. Придется что-то придумывать… Что бы? Быть может, притвориться, будто бы живот схватило – понос, мол. Тем более тут это со многими бывает, и довольно часто. Да, так и сделать – согнуться, побежать к кустам… лучше не одному, а за кем-нибудь, чтоб охрана на двоих отвлекалась. К седьмому километру, по всем прикидкам, морковные рабы должны были придвинуться дня через три-четыре – как будут работать, сколько грядок уберут. Вот тогда и… Вдруг да найдутся цветики-семицветики?
Ну, допустим, найдутся и даже, очень вероятно, сыщутся, и что? Ну, провалится Максим опять в тот морок, в середину семидесятых годов, где ни еды, ни питья, ну, пересидит какое-то время, а дальше? Опять же – обратно? Прямо в лапы охраны… И уж на этот раз председатель с беглецом возиться точно не будет – накажет сразу же, чтоб было неповадно всем.
В общем выходило, что на волшебные цветки надеяться сейчас не стоило, ну разве что там, в прошлом, поискать их в каких-то других местах, не у поля. Не факт, что отыщутся, вовсе не факт! Да и времени там – в обрез… И потом, что так, что эдак, что в лоб, что по лбу – бежать-то все равно нужно было здесь, бежать и во всем разобраться. Попытаться отыскать самолет – ну куда-то же он делся? Вряд ли разбился – ведь приземлился уже, и Олеську отыскать, и пилота вполне возможно. Было бы, если хоть что-нибудь узнать про самолет! Местные не знали, Макс уже спрашивал и Арнольда, и Профессора – вообще ничего такого не видели. Так что же тогда получается, летательный аппарат сгинул? Ни в прошлом его нет, ни в будущем! Но ведь куда-то он попал… И вот это загадочное исчезновение, как ни горько, придется пока записать в загадки.
И еще вопрос – кокон! Мерзкий туманный колпак… докуда он вообще тянется? До Пушкина, Павловска, дальше? Уж это-то местные должны были знать.
Макс спросил про туман утром, при построении: у Арни, у Профессора, еще у кого-то. Да, докуда именно накрыл город колпак, знали многие, первые месяцы пытались пробиться – всех заворачивало сразу за Павловском… ага! Значит, не до Москвы. У столицы наверняка свой колпак. Размер питерского кокона Максим установил довольно быстро: он захватывал Лисий Нос, Парголово, Всеволожек, Колпино и Стрельну. Так что теперь дело оставалось за малым – обрести свободу, отыскать своих и попытаться во всем разобраться. Не может быть, чтобы в Петербурге да не было умных людей! Наверняка же кто-то – какие-нибудь ученые – думали, рассуждали, ставили эксперименты… Наверняка в городе существует какое-то сопротивление трехглазым и всем тем, кто с ними или за ними. Надобно этих людей найти.
Надобно как можно скорее уйти в город.
Глава 4
УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА
Но облик женщины порой неуловим —
И тот же и не тот, он словно за туманом.
Если бы в ангаре имелась доска почета, то уже через месяц после своего пленения Максим Андреевич Тихомиров непременно бы там висел. Естественно, в виде парадной фотографии – в черном пиджаке и при галстуке. И с каким-нибудь дурацким лозунгом поверху, типа «Слава великому советскому народу – строителю коммунизма» или «Россия, вперед!». Впрочем, председатель и так Макса уже не раз отмечал, в пример ставил. Будь среди морковных рабов народец более боевой, давно бы устроили новоявленному ударнику «темную», начистили бы морду, и правильно бы сделали – нечего тут выпендриваться да других подставлять. Так, верно, и было бы, но не с теми людишками, что имелись, – бывшими бомжариками и вообще людьми до крайности опустившимися. Иное дело – в бригаде плотников, но те жили своим углом, отдельно.
Сказать по правде, собирать морковку, а потом и капусту, турнепс и прочее Максиму отнюдь не было в тягость, тем более – с таким проворным напарником, как Арнольд-Хвостик. Нет, молодой человек вовсе не выделывался перед всеми (перед кем выделываться-то?!), он однозначно стремился пустить пыль в глаза начальству – тому же Акимычу и Николаю Николаевичу. Что, в общем-то, и получалось. Бригадир «трудолюбивого Макса» с напарником из числа других выделял и даже позволял некоторые вольности типа короткого отдыха где-нибудь под кустом у шоссе.
Пользуясь случаем, Максим проверил все кюветы и ближайшие к седьмому километру овраги. Увы – никакие цветики-семицветики там не произрастали. А потому молодой человек продолжал деятельно трудиться, выказывая полнейшее благорасположение начальству и охранникам, особенно тем, кто частенько заступал в ночную смену. Дядю Ваню уже так и звал – «дядя Ваня», Лешика же называл уважительно – «Алексей», ну, а Акимыча – «Акимыч», к нему все так обращались.
У напарников появилось свободное время – в ангаре они уже не засыпали сразу, валясь без задних ног от усталости, как остальные рабочие-доходяги. Сидели, разговаривали, иногда даже болтали с охраной или с тем же Акимычем, неожиданно оказавшимся большим любителем потрепать языком. Болтали про «старую» жизнь, в коей Акимыч преподавал в одном из городских ПТУ («лицеев», как сии учебные заведения себя с гордостью именовали) слесарное дело, о чем охотно рассказывал, правда, все его рассказы сводились к одной теме – про выпивку: «Сидим мы, главное дело, с Игорьком – это мастер наш, думаем, где бы выпить?», «Взяли мы как-то с Михалычем жбан, не подумали, дурьи башки, главное дело – надо было сразу два брать», «Идем мы домой бухие, я-то разведен уже был, а Игорь-то нет, так его жена…» И вот все в таком духе – Максим даже посмеивался про себя: вот они, преподаватели, а мы потом удивляемся, чего это у молодежи все «бухло» да «бухло» в башке, на телевизор да на рекламу сваливаем…
Впрочем, здесь, на полях и в ангаре, насколько мог судить Макс, бригадир вовсе не пил, может быть, оттого что просто нечего было?
Как-то в одной из бесед у морковной кучи молодой человек даже высказался вполне в тему. Кивнул на морковку с турнепсом:
– Эх, сколько добра зря пропадает! Сахарку бы, дрожжей…
– О бражке думаешь? – Бригадир понимающе закивал и тут же грустно отмахнулся: – Даже не думай. Пытались тут некоторые… У трехглазой сволочи знаешь какой нюх?
Сказал, и тут же осекся, и беседу в тот день больше не поддерживал, и потом к ней не возвращался… несколько дней. После чего не выдержал, точнее сказать, Максим его специально спровоцировал, все там же, сидя на старых ящиках у морковной кучи. Завел разговор про праздники, естественно – кто с кем да как отмечал, да кто сколько выпил… Акимыч, умысла дурного не замечая, в беседу охотно втянулся… Одно, другое, третье – снова перешли к бражке. Максим заметил, что брагу-то, оно конечно, нелегко спрятать, а вот если б самогон… налил во фляжку да носи с собой…
– Вон в ту фляжку, в которой ты обычно воду или чай носишь…
– Самогон, говоришь? – Бригадир задумался, ноздри его крупного, с красными прожилками носа плотоядно раздулись… – Самогон… Так это аппарат надо. Сделать.
– А чего его делать-то? – оглянувшись на похрапывавшего в траве напарника, глухо хохотнул молодой человек. – Схема там, сам знаешь, простая. А тут вон, у нас под боком, целый автозавод. Там бы самогонишко-то и выгнали… ты б, Акимыч, на эту тему не со мной говорил, а с кем-нибудь из плотников, они-то на завод ходят…
Про то, что бригада плотников – человек десять – уходит на работу именно туда, на автозавод, Максим узнал недавно – проговорился как-то в беседе Лешик. И, что интересно, проговорился с явной завистью. Мол, повезло некоторым – ходят себе на завод, вниманием женским не обижены. Вот эта последняя часть фразы тоже привлекла внимание Макса – выходит, на автозаводе работали и женщины… Что, конечно, не могло не сказываться на дисциплине охранников, в большинстве своем молодых дюжих парней. Наверняка, зная такое дело, по ночам на этот заводик похаживали – так сказать, резвились по-гусарски, «по бабам-с». Не может быть, чтоб не так!
– С плотниками? – Акимыч задумчиво почесал затылок и почти сразу же разочарованно свистнул. – Не, не станут они со мной связываться, у них свой старшой имеется… Однако про завод ты хорошо придумал.
Мозги старого алкоголика, давно лишившегося привычного, поддерживающего радость и необходимый жизненный тонус средства, явно заработали в нужном направлении… И как-то под вечер, в пятницу, когда морковные рабы строились для переклички, бригадир отвел Максима в сторонку:
– Слышь, ты это… Точно сможешь сделать?
– Да запросто! – шепотом отозвался молодой человек. – Если, конечно, на заводе все необходимое сыщется…
– Да сыщется… там чего только не сыщется, еще не все растащили, не думай! Ты, главное дело, по цехам осторожней шляйся, лучше под утро, не ночью… ночью там сам знаешь кто…
Макс хмыкнул: «сам знаешь кто» – это, конечно же, были трехглазые, жуткие, невероятно сильные твари с мерзкими мордами, отдаленно напоминающие горилл. Они появились вместе с туманом и сожрали уже немало людей. Впрочем, не так много, как могли бы, – над трехглазыми явно стоял кто-то главный, используя тварей в качестве преданных цепных псов.
– Значит, под утро, говоришь… Постой! А как же я туда, на завод, попаду-то?
– А это уж мое дело! – Акимыч ухмыльнулся и покровительственно похлопал невольника по плечу. – Не бойся, устрою. Тем более работаешь ты неплохо, можно даже сказать – хорошо. Ударник коммунистического труда… ха-ха-ха!!!
Бригадир рассмеялся неприятным смехом, напоминавшим дребезжание старого токарного станка, и, оглянувшись, продолжил:
– Поговорю с председателем… Он давно уже к тебе присматривается. Намекну… Ну, не полностью в плотницкую бригаду, а так… на воскресенье. Только ты уж смотри, не подведи! Не то… сам знаешь, здесь ты никто и звать тебя никак. А возможностей у меня хватит.
Спокойно выслушав угрозы, Максим подобострастно улыбнулся и тихо поинтересовался насчет сырья.
– Об этом не переживай: есть один возчик – Василий… через него все получишь. Я тебя с ним сведу.
До воскресенья оставалось два дня, в течение которых Максим с Арни работали не покладая рук. Хвостик, кстати, тоже получал бонусы – нет, к плотникам он не попадал (как с ухмылкой пояснил Акимыч, «молодой ишшо»), однако получил право один день «бездельничать», подметая ангар, пока остальные корячились на полях.
– Вот здорово, что вы на завод, дядя Макс! – восторженно радовался напарник. – Хоть людей новых повидаете, расскажете, что там да как.
– Рассказать? – Максим усмехнулся. – Что, любопытно?
– Конечно! – с жаром заверил подросток. – Ведь правда расскажете, да?
– Да расскажу, расскажу, отстань. Сам еще не знаю, как там все обернется.
Обернулось все хорошо, как и обещал Акимыч: в субботу вечером председатель Николай Николаевич велел Максу задержаться после отбоя для короткой беседы, в ходе которой и объявил о «достойной награде» за проявленную трудовую доблесть.
– Завтра пойдешь, мил человек, с плотниками, поработаешь… на два фронта. – В этом месте Николай Николаевич и бригадир переглянулись и тихонько засмеялись. – Потом нам все расскажешь. Будешь хорошо работать и дальше – каждое воскресенье пойдешь с плотниками. Ну, а к зиме ближе – посмотрим.
Горячо поблагодарив, молодой человек забрался на нары в глубокой задумчивости, не реагируя на полусонные вопросы Хвостика. Не до напарника сейчас было, ведь по ходу разговора председатель случайно обмолвился о зиме, а этот вопрос давно уже интересовал Максима – ангар явно не был рассчитан на морозы, уже и сейчас спать было откровенно холодно, а никаких попыток организовать хоть какое-то отопление не делалось. Хотя у самого входа и дымилась буржуйка и такие печки, наверное, можно было бы установить по всему коридору, однако никто этим не занимался. Более того, по некоторым отрывкам из разговоров охранников можно было догадаться, что скоро их на этих полях не будет, вот уберут урожай и… Что «и», можно было представить. Ну кому нужны морковные рабы зимой, когда убирать нечего? Ладно, где-то в мае можно затевать посадки, а до этого-то срока что? Зря кормить? Зачем… Особым гуманизмом организаторы уборки овощей не отличались… Убить или, лучше, выгнать к черту всех невольников на мороз – а дальше сами сдохнут… если в город не убегут. В город… Если б точно знать, что отпустят… однако на этот счет имелись большие сомнения – к тому же ближе к окончанию уборочных работ, невольников вдруг стали кормить, всех, независимо от трудовых успехов. Каждому по вечерам давали миску овощной баланды с каким-то непонятным привкусом… Всем, кроме плотников. Кстати, Хвостик ее тоже почему-то не ел, лишь делал вид, под шумок выливая, да и Максу сказал делать так же – мол, что-то уж больно подозрительно все это доброхотство. Тихомиров не спорил – ив самом деле подозрительно, к тому же «господа ударники» приноровились каждый день жечь костер у морковной кучи, пекли картошку, те же овощи, а охранники даже иногда притаскивали выловленную где-то в пруду рыбу – этакая вот идиллия…
Воскресным утром, туманным и промозглым, все, как всегда, поднялись спозаранку. Максим сразу же пристроился к плотникам – хмурым неразговорчивым парням. В отличие от тех же морковных рабов, это были вовсе не доходяги, впрочем, и не особо упитанные, обычные молодые мужики. С ними, под особым конвоем, и зашагал Максим, сначала по идущей у поля дорожке, затем по шоссе. На ходу никто не разговаривал, так, проскакивал иногда весело-злой матерок, да что-то кричали друг другу охранники на гнедых сытых конях. Вот тоже интересный вопрос: чем они лошадей-то кормят? Наверное, где-то рядом выращивают и овес, а летом косят сено.
Впереди, за заводом (впрочем, лучше сказать, за заводами: «Тойота», «Дженерал Моторс», «Опель» – чего тут только не было), высилась громада храма Воскресения Христова, купол которого тускло светился в густом желтоватом тумане, скрывавшем также и верхние этажи многоэтажных жилых комплексов, ныне в большинстве своем брошенных – лишь из немногих окон торчали дымящиеся трубы буржуек. Похоже, трехглазым и тем, кто за ними стоял, заводы были зачем-то нужны, а местные жители – нет, вот последних и вынудили убраться… если вообще не убили. Остались одни охранники, возчики и такие типы, как Акимыч или председатель. Да, на улице совсем не было видно детей… значит, и вправду обычные люди здесь уже давно не жили.
Пока стояли у перегораживающих шоссе ворот, кое-кто из плотников украдкой крестился на храм Воскресения либо на часовню святой Ксении Петербуржской, также расположенную поблизости. Тихомиров тоже перекрестился, попросив помощи во всех делах.
Сверив плотников по бригадирскому списку, охранник махнул рукой – ворота медленно отворились, и невольники, быстрым шагом пройдя по шоссе, сошли на повертку к заводам. Новенький, наверное, года два-три, асфальт еще не успел потрескаться. Видать, иностранцы дорогу строили как положено, а не как принято у нас. На проходной плотников обыскали, не особенно тщательно, так, проформы ради, после чего всех скопом отправили в цех, точнее сказать, бывший цех – огромное полутемное помещение со множеством станков и застывшим конвейером с красавицами-«тойотами», увы, уже никому не нужными. Часть машин находилась в стадии сборки, штук десять уже были собраны и стояли у самого входа, полностью готовые к продаже… которой так и не дождались. Все тут потихоньку гнило, приходило в упадок, о чем красноречиво свидетельствовали груды самого непостижимого хлама, строительный мусор, пыль и бегавшие повсюду крысы – видать, один из многочисленных бывших цехов (а может, и не один даже) приспособили под овощехранилище или перевалочную базу.
Миновав этот цех и, следом за ним, другой, столь же запущенный, плотники оказались в достаточно светлом помещении, видимо бывшей модельной: вокруг стояли деревообрабатывающие станки, а на полу были аккуратно разложены инструменты – ножовки, молотки, стамески и все такое прочее.
В этот день делали рамы для окон – не столь уж это оказалось и сложно. Никто из плотников с новичком не разговаривал, хотя многие и кидали любопытные взгляды, а впрочем, эти люди не общались и между собой, за чем строго следила охрана. Да и некогда было – работали индивидуально, до тех пор, пока где-то часа в четыре бригадир не стукнул в рельс:
– Ну, вот и ужин.
Максим бросил взгляд в окно – еще даже не начинало темнеть, не рановато ль для ужина-то?
Что ж, как скажете…
Вместе со всеми он прошел в обычную заводскую столовую, где, к большому удивлению Макса, обнаружился горячий и неимоверно вкусный борщ, которого наливали, не жадничая, – хлебай, не хочу! Был даже хлеб – тоже местной выпечки, из не особенно-то качественной муки, плохо пропеченный, серый, но и то было сейчас за счастье! В ангаре-то вообще никакого хлеба не выдавали.
Плотно поужинав или, скорей, пообедав, молодой человек откинулся на спинку стула, ощутив непередаваемое блаженство от обычной, нормальной человеческой пищи. Даже потянуло в сон, однако поспать не дали – встав из-за стола, бригадир (угрюмый неразговорчивый верзила с перебитым носом боксера и маленькими белесыми глазками, которого звали почему-то Мухой) повелительно махнул рукой и хмыкнул:
– Пошли на главное дело, парни!
Все оживились, кое-кто даже пригладил пятерней растрепавшиеся волосы…
Пройдя вслед за бригадиром по полутемной подсобке, сплошь заставленной какими-то ящиками и деталями, плотники поднялись на второй этаж, оказавшись в неожиданно светлом коридоре, с одной стороны которого, словно в какой-нибудь школе, располагались сплошные окна, по другую же сторону – двери. Одна за другой, под номерами, от единицы до… тридцати пяти, что ли, Максим не успел рассмотреть. Подойдя ближе, бригадир грубо толкнул его в плечо и гаденько ухмыльнулся:
– Ну, что стоишь? Заходи, бычок-производитель.
Молодой человек послушно открыл дверь и вошел в небольшую, площадью метров восемь-девять, комнатку с просторной двуспальной кроватью, тумбочкой и торшером. Торшер, конечно же, не горел, и свет проникал через расположенное прямо над дверью оконце.
Однако вовсе не это поразило сейчас Максима…
На кровати, обняв себя руками за плечи, сидела абсолютно голая девушка, крашеная блондинка лет двадцати – двадцати пяти с приятным круглым лицом и ярко-голубыми глазами. Сидела, ничем не занимаясь, просто тупо уставившись в стену.
– Здравствуйте… – останавливаясь у порога, озадаченно промолвил Макс. – Мне сказали, сюда идти…
– Ну, заходи, раз сказали. – Девчонка, ничуть не стесняясь, улеглась на кровати. – Ложись, делай свое дело. Раздевать я тебя не буду… уж сам. Ну? Чего ж ты стоишь? Новенький что ли?
– Новенький, – тихо признался гость.
– Я так и подумала… Ну, давай же! Иначе… сейчас вот заглянут в дверь, а мы тут просто сидим. Ну, раздевайся, ложись же!
Тупое безразличие в голубых глазах девушки явственно сменилось страхом…
– Ну пожалуйста… делай!
Пожав плечами, молодой человек быстро сбросил с себя одежду и лег, догадываясь уже, почему так хмыкали и переглядывались Акимыч и председатель. Ясно – публичный дом для особенно ценных работников! Так сказать, премия за ударный труд.
А девчонка вдруг вскочила, схватила Максима за руку, притянула к себе, прижалась теплой, быстро твердеющей грудью, с неожиданным пылом поцеловала в губы…
– Эх…
Молодой человек не знал, что и делать, наверное, ведь то самое и делать, зачем, собственно говоря, пришел. Улыбнулся, погладив девушку по спине:
– Тебя как зовут-то, ма шер?
– Какая тебе разница?
Обворожительно улыбнувшись, жрица несвободной любви повалилась на постель, увлекая за собой гостя…
Впрочем, долго блаженствовать им не позволили, застучали в дверь:
– Все! Пора. Уходим!
А за окнами темнело уже – надо же, как быстро пролетело время.
– Ну… пока…
Быстро натянув на себя одежду, Максим чуть смущенно улыбнулся и даже сделал попытку поцеловать девчонку, однако та равнодушно отстранилась:
– Не надо. Не ты первый…
Не ты последний – такое, как видно, было бы продолжение.
Пожав плечами, молодой человек вышел, на пороге остановился, махнул рукой – девушка даже бровью не повела, снова тупо уставилась в стену.
Да-а-а… вот и поговорили…
А в общем-то Макс вовсе не корил себя за то, что вот так взял и воспользовался, в конце концов, он же был нормальный мужик, без всяких сексуальных отклонений. Да и девчонка удовлетворение получила – уж в этом-то можно было не сомневаться.
Плотники вновь прошли по тем же цехам, мимо недоделанных авто, вышли во двор, остановились, поджидая своего где-то замешкавшегося бригадира. Максим с любопытством рассматривал залитый серым асфальтом двор с пробивающимися кое-где кустиками. Неподалеку, у проходной, ржавели уткнувшиеся в забор легковушки – две раздолбанные «лады»-«десятки» и горбатый «ниссан-ноут». Выбитые стекла, распахнутые в салон двери – видать, в машинах что-то искали, и явно – не их хозяева. Надеялись поживиться… или поживились. У всех автомобилей недоставало колес – открутили да поставили на гужевые телеги? Все может быть.
Пока ждали Муху, Тихомиров, беззаботно заложив руки за спину, прошелся вокруг «ноута»… незаметно открутил крышку бака… А бензинчик-то был!
Максим, вконец обнаглев, пошатал машину, прислушался – ну вот он, плескается! Наверняка не девяносто второй… жаль только, без колес не поедешь.
– Ты что там бродишь? – грозно окликнул Макса появившийся наконец бригадир.
– Смотрю. – Молодой человек улыбнулся и пожал плечами. – Когда-то хотел точно такую купить. Нравилась.
– Когда-то и мы много чего хотели, – неожиданно философским тоном заявил Муха. – А теперь… Ладно, давай в строй, уходим.
Вечером, точнее сказать, ночью Хвостик, конечно же, пристал с расспросами. Максим отвечал односложно, делая вид, что умаялся. Потом всю неделю до воскресения вновь работали на полях – убирали турнепс. Бригадир Акимыч никаких вопросов не задавал, лишь ухмыльнулся, но в субботу дал понять, что пора бы уже начинать действовать:
– Хлама там всякого много, в цехах тоже есть где спрятаться, и Василий, ежели что, прикроет. Там кочегарка, печи… там можно… Ну, Вася знает.
Возчик Василий – интеллигентного вида парень лет двадцати пяти, долговязый брюнет с легкой небритостью – утром, едва только плотников ввели во двор, подошел сам, громко здороваясь с бригадиром. Поболтав с Мухой, махнул рукой, посмеялся да, словно бы невзначай, подошел к Тихомирову:
– Ты – Макс?
– Я. А ты – Василий?
– Василий, Василий… – Возчик явно спешил высказаться. – Слушай и не перебивай. После работы постарайся попасть в двенадцатый номер, там девка сговорчивая… Че ты лыбишься-то? Я не в том смысле… Короче, договоришься с ней, чтоб подстраховала, можешь на меня ссылаться… сам же будь начеку… как придет время, я в дверь стукну… Все понял?
– Угу. Двенадцатый номер. Сговорчивая девка. Только вот о какой страховке с ней договариваться-то?
– Чтоб не стуканула, что ты с ней не был, балда! Ну, Леночка – девка хорошая. Правда, долго ей здесь не жить…
– Почему не жить?
– Ладно, пошел я…
В этот момент к обоим подошел уладивший формальности с охранниками бригадир. Ухмыльнулся:
– О чем базар?
– Да вот, земляка встретил, – во весь рот ухмыльнулся возчик. – Тоже на Петроградке когда-то жил.
– Все-то у тебя земляки. – Верзила нехорошо прищурился. – Ты когда-то мне плеточку обещал, Вася. Забыл?
– Да ты че?! Помню. На днях подгоню. Понедельник-вторник… там парень нужный приболел что-то.
– Ладно. – Бригадир вроде бы успокоился и махнул рукой плотникам: – Пошли.
Опять часов до четырех занимались плотницким делом – на этот раз выстругивали какие-то полозья, как понял Максим, – для саней. Похоже, здесь-то, на заводе, к зиме готовились… в отличие от овощных полей.
Потом снова был обед, опять борщ – пусть однообразно, но сытно, – и снова лестница, коридор с окнами… На этот раз Тихомиров подсуетился, вбежал в первых рядах, быстро считая двери: вторая, третья… десятая… Ага – вот он, двенадцатый номер. Внаглую, без всякого стука, Макс распахнул дверь.
На этот раз в кровати сидела не та голубоглазая туповатая флегма, а девушка поинтереснее во всех отношениях – и фигуркой, и стреляющими карими глазками, смазливая брюнеточка, причем одетая – в желтой короткой маечке и голубых шортах с белыми лампасами, этакая юная спортсменка общества «Трудовые резервы».
– Физкультпривет! – плюхаясь на кровать, жизнерадостно поздоровался Макс. – Ты – Леночка?
– Ну я… А ты кто?
– Я – Максим. Привет тебе от Василия. Он тут просил кое в чем помочь.
– А чего сам не зашел? – встрепенулась девчонка. – Хотя понятно… не время. Так чем помочь-то?
– Да мне бы… чтоб я вроде бы как у тебя был…
– Понятно. – Леночка усмехнулась. – Опять Васек какую-то аферу замыслил. Ох, попадется когда-нибудь. Ладно – договорились.
Максим оглянулся на дверь… и почувствовал на своих плечах девичьи руки. Обернулся…
– А ты ничего! А ну-ка…
Нежно обняв гостя, девушка поцеловала его в губы… и долго-долго не отпускала, пока не стало трудно дышать. Лишь только тогда отпрянула, расхохоталась, быстро расстегивая на Максе куртку. Карие, с золотистыми чертенками-искорками глаза Леночки широко распахнулись, розовые, чуть припухлые губки приоткрылись, обнажив жемчужной белизны зубки, грудь под маечкой явно набухла, твердые соски выпирали острыми соблазнительными бугорками…
– Ах. – Девушка потянулась, словно кошка, обнажая животик с темной ямочкой пупка… потом снова припала к губам Максима…
Молодой человек уже не смог сдерживаться, да и не хотелось обижать девушку, тем более такую вот… такую…
О, как она ловко работала руками, эта Леночка! Макс и опомниться не успел, как уже оказался без единой одежки… да и сам не тратил зря времени, руки его давно уже забрались к девчонке под майку, поласкали спинку, грудь… И вот уже желтая маечка полетела в угол.
Застонав, Леночка откинулась на спину. Максим подался вперед, целуя девушке грудь, пупок… вот стащил шортики…
Ах, как это было здорово – наслаждаться этим грациозно-податливым телом, ласкать грудь, не очень большую, но и не маленькую, как здорово было прижаться к этому плоскому животику, обнимая девчонку за плечи… Нет, это не был чисто животный секс, как, к примеру, с той блондиночкой, о нет, это была настоящая любовная игра – с прелюдией и нежным переходом к главному, игра, в которой удовольствие получали оба, которую хотелось продлить, продлить, продлить… как можно дольше…
Наконец партнеры в изнеможении расслабились, улеглись, лаская друг друга… И тут вдруг раздался стук в дверь. Тот, которого и должен был ждать Максим.
Молодой человек оделся в секунды, подскочил к двери:
– Кто?
– Пошли уже… Да я это, Василий.
– Так входи…
– Некогда уже…
Тем не менее возчик все же распахнул дверь, с чувством кивнув Леночке, одарившей его столь многообещающим взглядом, что Максим почувствовал вдруг укол ревности… хотя у него и мысли-то не должно было бы возникнуть ни о чем подобном!
– Удачи! – крикнула им вслед Леночка, осторожно прикрыв дверь.
– Вижу – договорился, – с усмешкой произнес Василий. – Сейчас идем в цех – запоминай дорогу, обратно пойдешь один.
Они прошли мимо бойлерной, к весовой и от нее дальше, по темному коридору. Цех оказался не таким уж и большим, но захламленным донельзя: какие-то разломанные ящики, провода, детали, канистры, старые и новые – вперемешку – станки, железные, выкрашенные в оранжевый цвет ребра, в которых Тихомиров чуть позднее признал части строительного подъемного крана. В общем, хватало всего.
– Ну вот. – Остановившись посреди цеха, Василий обернулся и обвел все это богатство руками с таким видом, будто оно принадлежало лично ему и действительно было богатством, а не кучей старого хлама. – Смотри, бери, что надо, делай. Сюда ведь никто не ходит.
– Мда-а… – озадаченно протянул Макс. – А если понадобится что-нибудь припаять?
– Вон там, у верстаков, розетки. Там и паяльники… Я-то сам в этом не разбираюсь – чистой воды гуманитарий, ну а ты – действуй.
– Розетки… А что, тут и электричество имеется?
– Да, забыл сказать… включают на пару часов в день – от ветряков, они там, с той стороны установлены, со двора не видно. Только уж электричество тебе придется самому ловить – всегда включают по-разному, глядя по надобности. Да и на небо в окна посматривай – как начнет темнеть, значит, и тебе пора. Не забудь! И помни, если что, никто тебя прикрывать не будет. Сам ушел, сам в цех забрался… короче, самому и выпутываться.
– Понял.
Оставшись один, молодой человек принялся перебирать хлам – быстро отыскал вполне подходящие для змеевика трубки, пару краников, емкость из нержавейки… канистру… к ней бы еще какой-нибудь шланг. Здесь посмотреть… а если что, может, найдется в багажнике, если не у «ниссана», то у «десяток» – должен бы…
Тихомиров в первую очередь рассуждал о побеге, огромный город лежал прямо под боком, можно сказать – манил, оставалось лишь отсюда выбраться, а уж спрятаться потом особого труда не составит, чай, Санкт-Петербург, не какая-нибудь Жмеринка!
Максим выбрался из цеха даже раньше времени, заглянув в коридор, осмотрелся и быстро проскользнул в двенадцатый номер. Успевшая уже натянуть шорты и маечку Леночка, казалось, ничуть не удивилась. Обернулась с улыбкой:
– А, это ты…
Встав с кровати, она подошла ближе и повернулась спиной:
– Посмотри-ка, что у меня там, между лопатками… чешется… Фурункул, что ли, вскочил?
Макс живо подтянул маечку, погладил девушке спину…
– Ну да – фурункул! С голубиное яйцо!
– Да ну тебя, скажешь тоже… Ах…
Молодой человек уже целовал Леночке как раз меж лопатками, руки его скользнули к животику, поласкав пупок, поднялись выше, к груди… потом опустились на бедра, враз стянув с девушки шорты…
Юная жрица любви игриво обернулась, подмигнула:
– Ну, давай же… Давай…
И снова бурный восторг, наслаждение и поток страсти овладели молодым человеком настолько, что он и не сразу сообразил, что снаружи, в коридоре, кто-то давно уже матерится на чем свет стоит зычным голосом… Вот резко распахнулась дверь…
– А, ты тут, с Ленкой. Давай выходи уже, потом наиграешься.
Во время следующего своего визита Максим все же успел соорудить самогонный аппарат, почти такой же, какой когда-то делали отец с двоюродным дядькой. Со сверкающей нержавейкой емкостью, с краном и загадочно мерцающим змеевиком, аппарат напоминал часть космического корабля.
Запрятав сотворенное чудо среди старых покрышек, молодой человек прихватил канистру и, оглядываясь по сторонам, подтащил ее к «ниссану»… Поставил – как раз уже начинало темнеть, и надо было бы идти к Леночке, но… имелось пока иное дело, куда более важное.
В багажнике одной из «лад» нашелся вполне подходящий шланг, его Тихомиров и приспособил, воткнул в бензобак «ниссана», втянул в себя воздух… Тьфу ты!!! Ладно, пошел ведь бензин таки, полился, теперь быстро подставить канистру… вот! Закрыть… спрятать вот здесь же, под машину…
Едва управился, хху-у-у… Кажется, никто не заметил – охранники у ворот далеко, да и темновато уже.
Одно дело сделано… теперь бы осторожненько пробраться в двенадцатый номер… Ага… пробрался, блин!
На выходе из цехов возникла могучая фигура бригадира Мухи.
– А, вот ты где, – подойдя к Максиму, усмехнулся тот. – Что-то рановато… Ленка не понравилась?
– Да лепечет всякую дурь, понимаешь…
– Бывает. – Муха расслабленно закурил, дожидаясь, когда у ворот соберутся все плотники. – Не только у Ленки – у всех. Заходит иногда ум за разум. Ты вот что – в таких случаях возьми какой-нибудь шланг да отстегай девку как следует. Поможет! Серьезно тебе говорю. А Ленка… она давно тут. Дольше всех, слишком много про всех знает. Потому наши ее и не любят, хоть и девка красивая и все при всем… А ты, я смотрю, на нее запал. Бывает… И все ж таки – про шланг помни. Дело говорю – проверено.
Поблагодарив за хороший совет, Тихомиров вместе со всеми отправился за ворота, подмигнув встретившемуся по пути Василию. Тот быстро соскочил с телеги, подбежал, угостив бригадира папиросой, зашагал рядом – «общался с землячком».
– Все готово, – улучив момент, негромко доложил Максим. – Аппарат сделан, надо бы испытать.
– Испытаем. – Возница довольно кивнул. – В воскресенье, в бойлерной.
– А не попадемся? Там ведь обычно народ…
– Не будет там никого в это воскресенье, – расхохотавшись, Василий понизил голос. – Точно тебе говорю: трехглазые за мясом придут.
Вот над этой последней фразой Тихомиров размышлял на протяжении всего пути, и мысли его, надо сказать, были безрадостны. Кто такие трехглазые, он хорошо знал, но вот «мясо»… «за мясом придут»… Максим догадывался, за каким именно «мясом»…
Значит, в воскресенье… Пожалуй, тянуть уже было нечего – уборочная страда явно заканчивалась, а до того выглядевшие полнейшими доходягами невольники вдруг стали стремительно пухнуть, скорее всего под влиянием той гадости, что подмешивали в похлебку. Да не «скорее всего», а именно так и есть!
А в субботу произошло еще одно событие, не просто укрепившее желание Макса бежать, но сделавшее его единственно возможным выходом.
Он и раньше-то замечал, что Хвостик стал вольничать, позволяя себе даже ночные отлучки – болтал с охранниками или с бригадиром, но как-то не придавал этому значения – ну расслабился парень, понять можно. Правду сказать, и общаться-то среди морковных рабов было не с кем – Профессор совсем деградировал, а об остальных и говорить нечего. Ту же самую потребность – общаться – испытывал, конечно, и Макс, хотя и в значительно меньшей степени, нежели его юный напарник, все-таки круг знакомых у молодого человека в последнее время значительно расширился. И тем не менее иногда хотелось поболтать и вечером, на сон грядущий. Обычно беседовали с Арнольдом – с кем еще-то? Но парень стал вдруг все чаще уходить, и – странно – охранники смотрели на это сквозь пальцы, наверное, потому, что им и самим было скучно, а может, потому, что болтал Хвостик только лишь с бригадиром. Хотя…
В субботу вечером, сразу после отбоя, Тихомиров как раз и задержался с Акимычем, точнее сказать, бригадир его сам остановил поговорить о самогонке. О приятном, так сказать, о предвкушении праздника.
– Завтра выгоним первачок! – тут же похвастал Максим. – Аппарат готов, бражка у Василия давно бродит. В бойлерной расположимся… Выгоним! Так что, Акимыч, завтра ближе к ночи готовься пробу снимать!
– Всегда готов! – по-пионерски бодро отрапортовал бригадир и тут же пригласил: – Садись, почаевничаем, погутарим.
Да-а… видать, и Акимычу не хватало общения.
Блаженно вытянув ноги, бригадир сидел сейчас у буржуйки на председательском стуле.
– Бьется в тесной печурке огонь? – ухмыльнулся молодой человек. – Чайку – с удовольствием, спасибо. Сейчас вот только схожу куртку брошу.
Вообще-то куртку Тихомиров мог бы снять и здесь, положил бы, вон, к печке или повесил на гвоздь, и все же… ему несколько ночей к ряду казалось, что за стеной ангара слышится звук мотора. Приснилось? Или в самом деле – было?
А еще именно сегодня Макс намеревался серьезно переговорить с напарником, переговорить, разумеется, о побеге… ну чего парня здесь оставлять? А на завод – Максим уже прикинул – можно было проникнуть, спрятавшись в телеге под овощами, тем более если возчиком будет Василий. А для начала – вот как раз сейчас – предупредить, чтоб не спал.
Кинув куртку на нары, молодой человек тихонько позвал:
– Арни!
Никакого ответа.
– Хвостик! Спишь, что ли, уже? – Максим протянул в темноту руку, пошарил – напарника на месте не было!
Интересное кино! Куда это его понесло? В нужник пошел? Может быть, хотя обычно охранники ночью никого не выпускают, но Хвостик – это особый случай. Ладно, посмотрим…
Поддерживать беседу с Акимычем было несложно: бригадир принадлежал к людям, быстро сводящим любой диалог к собственному – длинному, как правило малоинтересному, с обилием ненужных подробностей и повторов – монологу. Подобные любители «поговорить» обычно слушают только себя, любимого, ничтоже сумняшеся полагая, что все, что они говорят, воспринимается собеседником с искренним и неподдельным вниманием. Особенно интересно наблюдать, когда «беседуют» двое таких или даже трое. Все трое стараются перекричать друг друга, никто никого не слушает – веселуха!
Вот и Акимыч как раз был из таких: болтал, болтал, болтал… ему уже и неважно сейчас стало, кто там его слушает – Максим ли, охранник… Охранник как раз остался, а Максим вышел на улицу, сказав, что в нужник. Хвостик-то так и не пришел, не проскользнул мимо – Тихомиров за входом следил внимательно.
Ночка выдалась прохладной, подмораживало, и странно было не видеть на низком небе ни сверкающей серебром луны, ни холодного мерцания звезд. Туман, проклятый туман скрывал все, накрыв город – весь мир? – сплошным покрывалом, непроницаемым коконом… впрочем, не таким уж непроницаемым, как выяснилось, по воздуху вполне можно было прорваться… Куда же делся самолет – вот вопрос-то! Загадка…
В нужнике никого не было, как и у ворот ангара, – часовой грелся у печки, болтая с Акимычем, точнее, слушая бригадирские басни. Максим озадаченно почесал затылок – может, и в самом деле давно уже спит парень, проскользнул незаметненько… Или… или остался на ночь – грузить… такое тоже могло случиться, почему бы и нет? Спросить у бригадира… Черт… а это что еще?
Что-то вспыхнуло в темноте, на дороге у края ангара… Вспыхнуло и погасло – такое впечатление, что кто-то прикурил сигарету. Ну да, ну да – во-он красненький огонек… Огоньки! Габариты! Вот снова вспыхнули… погасли…
Автомобиль! Значит, тогда, ночью, вовсе не показалось. Кто-то сюда приезжал, приезжал на машине… Кто? Зачем?
Наверняка кто-то из истинных хозяев – у кого же еще-то имелся сейчас бензин?
Вот щелкнул замок… кто-то вышел из салона… зажурчал. Пахнуло табачным дымом… хлопнула дверца.
– Так я пойду, Николай Николаевич?
Знакомый, очень знакомый голос!
Максим быстро нырнул в кусты, прополз, застыл почти вплотную с авто… Какая-то небольшая малолитражка, «рено» или «пежо»…
– Иди, Арнольдик.
Ну, так оно и есть! Так вот оно что… Так вот с кем встречается Хвостик!
– Хотя нет, постой! Так по поводу самогона – точные сведения?
– Так Акимыч вечера вечером хвастался! А сегодня оставил Макса для беседы. Не знаю теперь, как и проскочу…
– У тебя же ключ! Пройдешь, как всегда, черным ходом.
Ага, тут, оказывается, и черный ход имеется. А ключ от него – у Арни!
– Так, о побеге речи не было?
– Нет, господин председатель.
– Если заговорит, сразу же сообщи. И об этих его связях – с возчиками, с плотниками, с девицами – выведай поконкретнее, понял?
– Конечно.
– Очень меня интересует, что там, на заводе, творится… Ну, что уши развесил? Иди.
– Спокойной ночи, Николай Николаевич.
Ишь ты, сволочуга, вежливый. Ну надо же, спокойной ночи!
Черная тень подростка метнулась мимо, и тут же заработал двигатель, тихо, как и положено у хорошей иномарки. Включив ближний свет, автомобиль плавно тронулся, развернулся и, выбравшись на полевую дорогу, неспешно поехал к шоссе… Вот остановился. Три раза мигнул дальним светом… не просто так, а с интервалом между вторым и третьим миганием секунды в три. Потом резко тронулся с места, выскочил на шоссе, покатил… Видать, подал кому-то знак – мол, свой.
Выбравшись из кустов, Максим отряхнулся от налипших листьев и, пригладив волосы, вернулся обратно в ангар, где бригадир как раз рассказывал очередную байку:
– Ну, это, налили мы – сидим, ждем. А тут вдруг – жена. Не моя, Игоря… О, Максим явился… Ты чай-то пил?
– Нет еще. Наливайте.
Ну, не чай, конечно, налили, а отвар из сушеных листьев малины да смородины, но и то ничего – вкусно, а главное, напиток был горячий, только из чайника. Еще немного посидев, Тихомиров поставил на стол щербатую чашку и, поблагодарив, отправился спать. Никто его не удерживал – Акимыч тоже давно зевал и временами отрубался, все чаще посматривая на стоявший в углу топчан.
Хвостик не спал, дождавшись Макса, попытался вызвать того на разговор… Ага! Шиш тебе, предатель! Сославшись на усталость, Тихомиров отмахнулся от надоедливых расспросов и сделал вид, что заснул, хотя на самом деле, конечно, не спалось – все наваливались какие-то мысли. О том же стукаче и провокаторе Хвостике, о Васе-возчике, о Леночке, о самогонном аппарате и приготовленной канистре с бензином. Господи, как завтра сложится? Дай-то Бог…
Василий окликнул Макса еще с утра, как только плотники пришли на работу. Как всегда, возчик сначала угостил сигаретой начальника, Муху, перекинулся с ним парой слов, потом уже подошел к Тихомирову:
– Здорово, зема!
– И тебе не хворать.
Василий понизил голос:
– Леночку сегодня не пользуй – некогда. Как зайдешь, пару минут выжди – ив цех, к аппарату. Надежно спрятал-то?
– Да не найдут! Тем более ты ж говорил, что там никто не ходит.
– Это уж точно! – Возница нервно хохотнул и, хлопнув собеседника по плечу, отвалил. – Ну ладно, земеля, бывай!
До полудня всей бригадой сколачивали какие-то ящики, как понял Макс – для овощей. Потом, как всегда, обед, девочки…
Молодой человек снова юркнул в двенадцатый номер. Леночка лежала, уткнувшись лицом в подушку… вот резко обернулась, подняла глаза. Заплаканные, как показалось Максу. Да и лицо девушки, обычно веселое, на этот раз выглядело… нет, не грустным, а каким-то нервным, словно Леночка чего-то или кого-то сильно боялась. Или все не так?
– Привет! Ты чего такая?
– Какая «такая»? – Шмыгнув носом, девчонка поспешно растянула губы в дежурной улыбке.
– Ну, смурная.
– Кажется тебе все! Меньше болтай, а ну-ка… – Леночка быстро сбросила с себя маечку, призывно поласкав руками грудь. Облизала языком губы. – Ну?
– Слушай, Лена. Помнишь, мы уговаривались…
– Да ты не хочешь что ли?
– Хочу, но… не могу сейчас. Дела.
– Ну, дела так дела. – Девушка устало махнула рукой. – Если вечером спросят, скажу, как и договаривались. Василий как?
– Да вроде бы ничего, сегодня только что видел. Ладно, Леночка… пойду я. Пора. Спасибо.
Выглянув в дверь, молодой человек осмотрелся по сторонам и, быстро миновав коридор, спустился по лестнице в сборочный цех, пустой и огромный, с давно остановившимся конвейером и приготовленными для продажи «тойотами», стоявшими напротив больших, обитых дюралем ворот.
Цех, как ему и полагалось, был пуст, как и двор, куда сейчас выскочил Тихомиров. Выскочил, быстро забрал из-под «ниссана» канистру с бензином и шланг…
Оказавшись снова в цеху, перелил горючее в бак приглянувшейся «тойоты», снова оглянувшись, уселся за руль, с удовлетворением отметив торчащий в замке зажигания ключ. Чуть повернул… Черт! Ни одна лампочка в салоне не загорелась. Аккумулятор!
Ну да – капот как раз приоткрыт… Разрядился! Черт побери, разрядился… Да-а, невезуха. Интересно, а в остальных машинах как?
– Эй, Макс! Ты здесь? – раздалось вдруг от входа.
Молодой человек вздрогнул и обернулся:
– Василий, ты?
– Я, я, кто же еще-то? Мимо проходил, слышу – кто-то возится.
– Ведро подходящее искал… или бутылку.
– Да есть у меня все, помоги лучше.
В большой салатного цвета канистре возчик тащил брагу, едва пер, и помощь Максима был здесь как нельзя кстати.
– А ну-ка давай ее мне за спину. – Тихомиров ухватил канистру, приподнял. – Ну давай, помогай же… Ага! Есть!
– Дотащишь?
– Как нефиг делать!
– Ну ты и силен, брат!
Уважительно посмотрев на Макса, возчик быстро пошел впереди, время от времени оглядываясь и подбадривая носильщика жестами. До бойлерной добрались без приключений, никого по пути не встретив. На бывшем заводе и раньше было немноголюдно, а сегодня казалось, что все вообще вымерли! Даже охранники и те нигде не шлялись, хотя бойлерной явно пользовались, и часто: вон, печь работала, фырчала…
Туда и пристроили аппарат, над импровизированной конфоркой. Вдвоем осторожно залили брагу, закрыли емкость и, посмотрев друг на друга, довольно потерли руки:
– Ну что, к вечеру будет первачок!
– Лишь бы раньше в ангар не угнали – Акимычу, вишь ты, очень уж хочется прямо сегодня попробовать.
– Хочется ему… Ну попробует, чего ж! Нацежу фляжечку. – Василий усмехнулся и побарабанил пальцами по пустой канистре. – А ты, Макс, не переживай – сегодня вас отсюда поздненько отправят.
– А что такое?
– Да говорил же – трехглазые за мясом явятся. Пока не уйдут, никого отсюда не выпустят. – Василий оглянулся и перешел на шепот: – Потому и в цехах сейчас никого нет – боятся!
– Поня-атно…
– Ну, а нам это все – на руку.
– Угу… Слушай, Василий, а что за мясо-то?
Возчик ничего не пояснил, лишь фыркнул, а потом добавил, типа того, что меньше знаешь, лучше спишь.
Ну, оно понятно… имелись и у Тихомирова на этот счет свои соображения.
– Короче, Макс… Ты тут пока без меня присмотри, а я часика через два-три появлюсь – как раз и пробу снимем! На вон пока, покури!
Как видно, на радостях, в предвкушении предстоящей пьянки, компаньон предложил Максиму сигарету… что-то дешевенькое, «Приму», что ли, но и то, по нынешним временам, богатство неимоверное.
Потому Тихомиров и не стал отказываться, мало ли, пригодится? Улыбнулся:
– Давай. Спасибо.
– Да не за что.
Махнув рукой, Василий шмыгнул носом и, довольно потерев руки, скрылся в подсобке. Наверное, пошел к своим, чтоб не вызывать лишних подозрений. Интересно, имелись ли у возницы сообщники здесь, на заводе? Скорее всего – да, иначе все трудно было бы объяснить одним лишь везением. Самогон! Постоянно действующий аппарат! В таком деле, да без сообщников?! Причем наверняка люди подобраны верные – почем зря не расколются.
После ухода Василия молодой человек выждал еще минут десять-пятнадцать и, решив больше не терять зря время, отправился в сборочный цех. Шел осторожно, оглядываясь, хоть Вася и предупредил, что никого здесь сейчас не будет, но мало ли.
Заправленная «тойота», словно готовый к походу конь, стояла у ворот… вот только аккумулятор… Его поисками Максим и намеревался сейчас же заняться, а уж потом… только потом и можно было думать, как действовать дальше. Ну, и темноты, конечно, хотелось бы дождаться в любом случае.
Пошарив во всех автомобилях и на конвейере, Тихомиров разочарованно свистнул и призадумался. Однако нужно было что-то делать. Где-нибудь отыскать зарядное? В бывшем гараже, должен же здесь быть такой! Или даже целый аккумуляторный цех, его лишь надо найти, как раз под самогон Василия подробненько расспросить…
Чу!
Максу вдруг послышался в дальнем углу какой-то шум. Словно кто-то шел… крался… Интересно, кто бы это мог быть?
Схватив подвернувшийся под руку металлический штырь, Тихомиров пригнулся и отправился якобы к двери… на самом же деле осторожно вернулся, обойдя неведомого соглядатая сзади… Ага, вот он! Что-то тащит! Черт… кажется, девушка…
– Ну, и долго ты будешь стоять? – Девчонка, волочившая по полу что-то тяжелое, вдруг резко выпрямилась и оглянулась.
Леночка!!!
Во всегдашней своей желтой майке и узеньких джинсиках.
– А ты что здесь…
– То же, что и ты! Пытаюсь отсюда свалить… А ну-ка помоги! Тебе ведь нужен аккумулятор?
Глава 5
ГОРОД
О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут…
Аккумулятор оказался заряжен, и думать дальше было уже нечего, да и некогда. Вместе с Леночкой отворили ворота, уселись в машину… Завелась, завелась, заурчала довольно, и Максим осторожно выехал во внешний двор, свернул к заводской дороге, в конце которой, в полукилометре, виднелись ворота. Туда и покатили, а больше просто некуда было, чай, «тойота» не вездеход, не амфибия на воздушной подушке, обычный легковой автомобиль.
Уже начинало темнеть, висевший в воздухе туман сделался гуще, правда, до полной непроглядности не сгустился, у ворот были смутно видны фигурки охранников. Не доезжая метров сто, Тихомиров мигнул фарами два раз подряд и третий – секунды через три…
– Ты чего это? – поинтересовалась Леночка. – О гаишниках предупреждаешь что ли?
Шутила… Это хорошо. В такой ситуации не хватало еще женских истерик.
– Видел, как именно так и сигналили…
Медленно подъезжая к воротам, молодой человек напряженно ждал: откроют их или нет? Если нет, придется пробиваться внаглую, тараном…
– Лена, пристегнись.
– Чего?
– Пристегнись, кому говорю! Впрочем… уже можешь и не пристегиваться!
Получилось! Ура! Получилось! Номер со светом сработал – охранники условный знак поняли и, не особенно торопясь, распахнули ворота…
И вот тут-то Максим не выдержал, ударил по газам так, что обоих беглецов просто вдавило в кресла. Взвыл двигатель. Сплошной пеленой побежали по обеим сторонам серые кусты и деревья.
А дорожка-то, между прочим, оказалась не очень – какие-то рытвины, ямы… Машину едва не выкинуло в кювет, хорошо, что Макс, как опытный водитель, успел среагировать и вовремя сбавил скорость…
– Вон туда заворачивай, – углядев впереди шоссе, Леночка показала рукой.
Тихомиров искоса взглянул на девушку… та сейчас говорила дело, да и вообще не очень-то была похожа на провокаторшу. Зачем?
Выехав на шоссе, Максим проехал с километр и притормозил у обочины:
– Ну, и куда теперь? Вижу, покуда никто за нами не гонится…
– И не погонится. – Девушка неожиданно хмыкнула. – Зря, что ли, я броневику колеса сваркой проткнула?
– Броневику?
– Ну, «газельке», она одна у нас на ходу. А броневиком ее охранники почему-то прозвали.
– Молодец, – от души похвалил молодой человек. – Ну, и куда вас теперь отвезти, мадемуазель?
– О! – Леночка расхохоталась. – Да мы с тобой теперь на «вы», оказывается!
– Ладно, шуткую… Так куда?
– А ты сам-то куда собирался? – Девушка взглянула на своего спутника с таким недоверием, будто бы это не она с ним, а он с ней в побег напросился, да еще и уговаривал, канючил: возьми, ну возьми, ну пожалуйста…
– Я-то? – Тихомиров хмыкнул. – Да куда глаза глядят! А вообще как пойдет, врать не стану. Ни родственников, ни друзей у меня в Питере нет. Так, были когда-то знакомые…
– Тогда со мной поедешь. Давай прямо, на Московский, я скажу, где свернуть. Или… – Леночка замялась. – Может быть, лучше я за руль сяду? Вожу я неплохо, не беспокойся…
– Да я и не… А кто у тебя на Московском?
– Муж. – Девушка произнесла это спокойно, как ни в чем не бывало. – Ну, бывший вообще-то… но по паспорту мы еще не разведены.
– Ага.
Вырулив на Пулковское шоссе, Максим резко прибавил скорость, получая истинное удовольствие: хорошая пустая дорога, надежный автомобиль – что еще надо-то?
Муж, значит… пусть и бывший… хм… Однако. Ладно, пусть будет муж.
– А твой муж… бывший муж, ма шери, человек надежный?
– Да козел. Игрунчик. Потом расскажу… может быть. Просто у него раньше тетка здесь жила, в сталинке. Вообще-то не тетка – бабка двоюродная… неплохая женщина и ко мне очень хорошо относилась… не как его родаки-уроды! Ох, блин… убила бы! Ну ты смотри за дорогой!
Максим едва успел объехать брошенный кем-то мопед.
– Ты не лети так, – тут же предупредила Леночка. – На дороге и колючку натянуть могут… Раньше, когда бензина еще много оставалось, так многие развлекались… на жизнь зарабатывали.
Выехав на Московский, пролетели площадь Победы, закопченный, с выбитыми стеклами, универмаг, осторожно объехали опрокинутый у Ленинского проспекта троллейбус.
– Ого! – покосившись направо, Максим не мог сдержать удивления, увидев вместо огромного сталинского дворца руины.
– Общественные здания первым делом взорвали, – меланхолично произнесла девушка. – Всякие районные администрации, Смольный и все такое прочее. Ну, как туман появился, так их почти сразу и не стало. А вначале пропала связь.
– Понимаю, у нас почти так же все начиналось.
– Теперь направо… во-он в тот двор заезжай.
– Ага, заезжай! – Едва свернув с проспекта, молодой человек резко ударил по тормозам.
Въезд во двор был перегорожен импровизированной баррикадой из старых машин, холодильников, кроватей и прочего хлама.
– Хм… – Леночка наморщила носик, задумалась. – Давай-ка с Авиационной подъедем… Пусти за руль.
– Садись, коли так хочешь…
Тихомиров галантно вышел из машины, подумав вдруг… Нет, зря так подумал – никаких попыток резко дернуть с места и уехать куда подальше его юная спутница не предпринимала. Видать, чувствовала себя в родном городе очень даже неуютно.
А водила действительно лихо! Вжик… Макс и опомниться не успел, как «тойота», свернув, пронеслась проходными дворами, едва не задевая разрисованные граффити стенки.
– Посиди пока. – Тормознув у подъезда, Леночка выскочила из машины. – Они, видишь ли, тетку куда-то в Ульянку переселили, до тумана еще. Я только адрес узнаю и вернусь.
– Постой, постой! – выйдя из авто, закричал вослед девушке Максим. – Квартира-то хоть какая? Ну, куда ты идешь…
– Сорок девятая. – Обернувшись на пороге подъезда, Леночка махнула рукой, улыбнулась и исчезла в темном пролете лестниц.
Усевшись за руль, Тихомиров развернул машину и принялся ждать. А что ему было делать?
В просторном дворе тоже стояли машины, правда большей частью полуразобранные, а то и вообще сожженые. Хотя… некоторые и двигались, во-он одна прокатила – белая «четверка», а вон рядом – «рено-логан». Точно такой же когда-то был и у Макса. В старые добрые дотуманные времена.
Судя по маркам машин, явно принадлежавших не шибко богатым людям, кое у кого бензинчик еще сохранился, да и трудно себе представить, чтоб он вдруг так внезапно закончился в таком большом городе. Наверняка имелись большие запасы – автозаправки, хранилища – вокзалы, наконец! То есть, железнодорожные станции с составами, полными бензина и нефти. Так что год-два вполне можно было продержаться, кто хотел, кому очень надо было, тот ездил. Правда, с другой стороны, Московский проспект, по крайней мере в этом районе, казался абсолютно пустым.
В боковое стекло вдруг постучали, и Макс резко повернул голову: мальчишка. Небольшой, лет тринадцати, одет вроде прилично – джинсы, кроссовки, курточка. Рыжий такой, смешной.
– Тебе чего, парень?
– Дяденька, сигареткой не угостите?
– Отстань, малец, не курю.
– Жаль… А-то бы, может, договорились. – Мальчишка загадочно подмигнул.
– О чем это? – подозрительно переспросил Максим.
– За пачку сигарет я бы вам девочку подогнал… симпатичную. Даже за полпачки… Ну, за пять штук.
– Иди, иди отсюда, сутенер хренов! Не видел, что я с женой?
– Ой… извините. Просто смотрю – у вас тачка на ходу, значит, на бензин бабки есть… и на сигареты. Ага! Бензин вам точно нужен! Я знаю, где можно дешево взять. Но тоже на сигареты… или на что-нибудь еще обменять. Консервы у вас имеются?
– Да не твое дело! – Этот назойливый приставала уже вконец рассердил Тихомирова. И так-то нервы были на пределе… – Иди отсюда, а!
– Ухожу, ухожу, извините…
А этот рыжий, похоже, ушлый… Может, его кое о чем расспросить… пока время есть. Да и бензином разжиться не помешает.
– Эй, парень! – Вспомнив о подаренной Василием сигарете, молодой человек вытащил ее из кармана и шутливо спросил: – Ну и на сколько литров хватит? Девяносто пятого, само собой.
– «Прима». – Паренек скривился и вернул сигарету обратно. – Ни на сколько. Только на один минет.
– Тьфу ты, господи! Ну и черт с ней, кури так… На здоровье!
– Спасибо!
Ишь ты, вежливый какой. Черт… куда он сгинул-то?
Максим распахнул дверь, покричал:
– Эй, рыжий! Рыжий, ты где есть-то?
Дверца с другой стороны мягко открылась… захлопнулась.
– Здравствуйте, – чуть картавя, поздоровалась неизвестно вдруг откуда взявшаяся девушка, худющая до невозможности брюнетка с грустными светло-голубыми глазами.
– Ты еще кто такая? – удивился Тихомиров. – И что в моем авто делаешь?
– Меня Марат прислал. Сказал, чтоб я вас ублажила со всем тщанием!
– Слушай, ты, жертва ГУЛАГа… – Максим хотел уже было выкинуть навязчивую худобину из салона, но вдруг передумал. В конце концов, хоть с кем-то переговорить о местных делах. Не с рыжим, так с этой, оба, поди, в одной кодле крутятся.
– Мне уже приступать? – Девушка наклонилась.
– Эй, эй, стой, подожди… Марат – это такой рыжий?
– Ну да. Иногда его так – Рыжий – и зовут, но он почему-то обижается.
– Ха, обидчивый, однако… А тебя, значит, за сигарету отдал?
– Так я столько и стою, – грустно призналась девушка. – Мальчики – те дороже. Ну? Начинать?
– Стой, стой… не поговорили еще. – Тихомиров закашлялся. – Ты вот что… спокойно посиди, ладно?
– Хорошо.
– И на вопросы мои отвечай. Вместо этого… чего ты здесь делать собралась, меня не спросив. Договорились?
– Ага. – Девчонка понятливо кивнула. – Только поговорить. Тогда спрашивайте побыстрее, у нас тут еще один клиент наклевывается.
– Подождет, – цинично усмехнулся Максим. – Я ж все-таки первый. Так вот, для начала вопрос конкретный – к Ульянке на машине проехать можно?
– К Ульянке? Наверное… Но объездная вся баррикадами перекрыта, да и все проспекты. И небезопасно на машине-то – разбойники. Шипы на дороге растянут – раз плюнуть.
– Хм… – Тихомиров озадаченно посмотрел на нее. – И что, совсем-совсем никак не проехать?
– Думаю, что никак. Да никто и не ездит. Если только по железной дороге.
– По железной дороге? – удивился Макс. – А что, неужели поезда ходят?
– Не поезда, дрезины – вагончики такие, с охраной. Про них только дачники знают – до Красного Села доезжают, или до Лигова… А там дальше – сплошной туман и обратка. Ну, вы знаете.
– Та-ак… Эти дрезины с Балтийского вокзала едут?
– Да вокзалы все давно разрушили, забыли, что ли? Здесь, на Ленинском, и сядете… Только… – Девчонка вдруг замолчала.
– Что «только»?
– Только тачку вашу никто стеречь не будет – разберут. Ну, если есть выходы на бензин, так любую подобрать можно, лишь бы ездила. Сейчас много брошенных.
– Спасибо, – машинально поблагодарив, Тихомиров тут же задал следующий вопрос, так сказать, общего характера: – Слушай, а что тут у вас… у нас вообще происходит? Ты вот сама-то как думаешь?
Девушка посмотрела на него, словно на умалишенного, и горько усмехнулась:
– А мне думать некогда – жратву да крышу над головой отрабатывать надо.
– А родители твои где?
– А нету! Они в районо работали… сразу всех и накрыло. Ладно, пора мне. Кривой Хасан простоев не любит.
– Кривой Хасан?
– Ну, мы под ним ходим, а он – под Евсеем. Ну, пока… Ежели что надумаете, заезжайте… всегда договоримся.
Выскочив из машины, девчонка тут же исчезла в арке. А Максим задумчиво потер виски – вот оно, оказывается, как! Ну, хоть что-то узнал важное – теперь дело за Леночкой, если она, конечно, не обманула. А похоже на то: что-то уже долго ее нет. Если обманула, так тогда чего ждать? Ну, спустилась бы, сказала по-человечески, мол, остаюсь с родным мужем… Чего уж! Бывает, и не в таких еще ситуациях люди сходятся, вон он сам с Олесей – живой тому пример. Тоже расставались, а теперь? Да уж – теперь. Интересно, что теперь… и с Олесей, и с пилотом, и с самолетом… Поскорей разобраться бы!
Дальше ждать стало уже невыносимо – ну в самом деле, что Леночка там делает-то? Чаи гоняет или… Немного – чисто из вежливости – поговорить да спросить адрес двоюродной тетки… или бабки, долго ли?
Черт! А ведь девчонка же говорила, что муженек ее бывший – козел, каких мало! Или козлом не обзывала? Но все равно, общий тон вскользь брошенной фразы был именно таким. А что, если сейчас…
Макс больше не думал – он действовал. Выскочив из машины, вбежал в темный и грязный подъезд. Лифт, конечно же, не работал… Сорок девятая квартира – так, кажется, говорила Леночка? Да, сорок девятая… Шестой этаж… или седьмой… Ладно.
Быстро преодолев лестничные пролеты, молодой человек обнаружил искомую дверь – естественно железную, с золотистыми цифрами «49». Конечно же, запертую… Макс прислушался – тишина. Да и не расслышишь тут ничего, пожалуй. Что ж…
Пожав плечами, Тихомиров громко и настойчиво постучал и стучал до тех пор, пока за дверью не послышался недовольный мужской голос:
– Кто?
– Конь в пальто! – подмигнув в глазок, с ухмылкой отозвался Максим. – Водопроводчик, не видно что ли? Всех проверяем!
– Водо… водопроводчик?
– Давай отворяй живей, тля! Кривой Хасан ждать не любит! – выкрикнув это фразу, Тихомиров злобно сплюнул на пол и для полноты впечатления пнул ногою косяк.
Дверь тут же и отворилась! Ну надо же, оказывается, имя Кривой Хасан здесь вроде «сим-сим, откройся».
– Вы бы так сразу и сказали, что от Хасана. – Возникший на пороге молодой человек лет двадцати пяти, этакий блондинчик с обложки модного «мужского» журнала, правда, уже малость потасканный и несколько побитый жизнью, поспешно посторонился. – Пожалуйста, проходите. У господина Хасана какие претензии? Я ведь вроде всегда исправно плачу.
– Вот именно, что «вроде». – Тихомиров нагло протопал в гостиную, явно носившую следы бывшего барства – высокие, с позолоченной лепниной потолки, бархатные портьеры, старинная, покрытая матово-черным лаком мебель, огромный, обтянутый коричневой кожей диван и такие же кресла. Да еще печка-буржуйка в углу, у окна.
В кресле и на диване, под висевшей на стене недурной копией картины ван Гога «Сиеста», развалились трое молодых бездельников, как видно дружки хозяина хаты, такие же «гламурные мальчики», и тоже – потасканного вида, одетые некогда с претензией, а сейчас, – увы, увы… И туфельки лаковые поцарапаны, и на локте дорогущего джемпера – дыра, и супер-пупер пиджак прожжен в двух местах сигаретой… Сигареты они сейчас и курили, курили с жадностью, а еще на большой, опрокинутой набок канистре, как видно, используемой здесь в качестве журнального столика, стояли початая бутылка водки и открытые банки консервов – «Сайра», «Килька в томате», «Завтрак туриста».
Канистра эта, а также отсутствие в шкафах посуды, книг и какой-либо антикварной мелочи красноречиво свидетельствовали о том, что хозяин сего жилища перебивается, так сказать, с хлеба на квас, пробавляясь не столько случайными заработками, сколько продажей – точнее сказать, обменом – имевшихся в квартире вещей.
Кому сейчас нужен антиквариат? Найдутся любители… это как в блокаду – кто-то с голоду помирал, а кто-то шикарные коллекции собирал и состояния сколачивал, выменивая на буханку хлеба или банку американской тушенки Коровина, Матисса, Кандинского. Вот так и сейчас, в коконе этом, тумане… Кому война, а кому мать родна!
Максим быстро огляделся: Леночки в этой комнате не было.
– Это от Хасана, – быстро шепнул дружкам блондинчик и, широко улыбаясь, залебезил: – Это хорошо, что он вас прислал, что вы зашли…
И столько фальшивой радости было в его тоне, столько умильности и явного желания угодить, что Тихомиров сразу же понял: этот парень Хасана боится, и боится не потому, что Хасан – бандит (сейчас такое время, что почти все бандиты и человек человеку волк), а потому что где-то накосячил – долг вовремя не отдал или чего обещал и не сделал.
– Может, выпьете с нами?
– Водку пьянствуете?! – усаживаясь в пустое кресло, нехорошо осклабился незваный гость. – Ну-ну… А терпение Хасана, между прочим, не безгранично!
– Да я что ж… я понимаю… – Слюнявые губки гламурзика плаксиво скривились и задрожали. – Ну, я сделаю, честное слово, сделаю… Вот не сегодня завтра… Ну? Вы передайте Хасану… Ну, когда я его подводил?
Блондинчик лебезил, а вот дружки его смотрели на все с подозрением, особенно тот, что сидел на углу дивана, чернявый такой, в модных джинсах со стразами… и с расстегнутой ширинкой!
Забыл застегнуть после посещения сортира? Или… Или тут кое-что другое происходило, и приятственное времяпрепровождение сей честной компании вовсе не ограничивалось консервами и водкой?
– Пусть они выйдут, разговор есть. – Плеснув водки в поданную хозяином рюмку, Макс пододвинул к себе «Завтрак туриста». Давно, черт побери, не ел – аж слюнки текли при виде всего этого изобилия, пусть даже и весьма относительного!
Блондинчик с готовностью закивал:
– Да-да… Покурите пока, парни.
– Как скажешь.
Переглянувшись, молодые люди нехотя поднялись, двое – они были чем-то похожи, кучерявые такие губастики, братья что ли, – ушли сразу, а третий, чернявый, на пороге оглянулся и негромко произнес:
– Уважаемый, у меня тоже к Хасану дело есть. С Буржуем вчера перетер, тот сказал – обмозговать можно, но лучше с Хасаном поговори.
Не то чтобы очень нагло обратился, но так, слишком самоуверенно, и эдак картинно оперся на шкаф, пижон дешевый, – из-под полы распахнутого пиджачка тускло блеснула рукоять небрежно засунутого за пояс пистолета. «Макаров», похоже… или «стечкин».
– Перетер, так сам и говори, – отмахнулся гость. – А мне тут с тобой некогда, у меня, вон, и с хозяином дела есть.
– Ну, дела так дела. – Чернявый покинул гостиную…
Скрипнула дверь, и из соседней комнаты донесся приглушенный стон… явно девичий. Так-ак… понятно, где эти козлы девчонку держат. Однако и волыны у них имеются, у чернявого, по крайней мере, точно, а может, еще и у «губастиков». Да и этого блондинистого черта, хозяина хаты, тоже не следовало сбрасывать со счетов. Четверо, да еще с огнестрелом, на одного – ситуация не из легких. Но девчонку-то как-то нужно выручить, тем более через нее тут, в городе, зацепиться можно, хотя бы на первое время.
– Ну, говори. – Тихомиров махнул рукой и поднялся, лениво пройдясь по комнате.
– Так я и говорю, мы это… тут… короче, такое дело…
Что там сейчас мямлил блондинчик, Макса не интересовало, да он и не слушал, прикидывая, как бы все половчее проделать. Больше всего, конечно, смущал пистолет…
Обойдя печку, молодой человек остановился у старинного трюмо, повернул боковые створки – хорошо стало видно чуть приоткрытую дверь, часть поленницы, сложенной прямо в коридоре и, наверное, напиленной-нарубленной из мебели. Нарубленной… Там же, наверное, и топор… А нет, вот он, в углу, за печкой.
– Хороший топорик. – Максим наклонился, схватился за топорище…
Хозяин квартиры вдруг резко побледнел:
– Не-е-е… не надо… Я все, все сделаю, клянусь…
– Тсс!!! – Обернувшись, гость подмигнул, приложив палец к губам.
Подкинул на руке топор и медленно переместился за дверь, услышав в коридоре чьи-то крадущиеся шаги.
Блондинчик испуганно вжался в кресло и сидел сейчас ни жив ни мертв. Его бесцветные рыбьи глаза широко распахнулись, бледное лицо казалось посмертной гипсовой маской.
Максим спокойно ждал, глядя в створку трюмо, в которой как раз отражалась дверь… медленно распахнувшаяся…
– Вадик, а где этот черт?
Он – тот самый, чернявый, сначала вытянул руку с зажатым в ней пистолетом… а потом задал вопрос, не входя в комнату, из коридора…
Вот по руке-то, целя в запястье, Максим сейчас и ударил, наотмашь, без всякой жалости…
Ох как завыл чернявый!
Тихомиров же, быстро нагнувшись, подхватил упавший на пол «Макаров», тут же проверил обойму… Ага – есть патрончики, есть!
Отшвырнув в сторону воющего от боли чернявого, молодой человек выскочил в коридор, выстрелил непонятно куда…
– А ну, все на пол!
Две тени – губастики – поспешно легли. Максим распахнул дверь соседней комнаты…
Голая Леночка лежала, привязанная за руки и за ноги к койке, рот ее был заклеен пластырем, в карих глазах стоял… нет, не ужас, скорее безразличие ко всему…
Молодой человек сорвал пластырь и огляделся.
Леночка быстро кивнула в сторону стола.
Макс улыбнулся:
– Понял…
Это хорошо, что она все соображает… Не впала в истерику, ничуть… впрочем, а с чего ей истерить-то? С ее-то, так сказать, опытом?
– Уходим, быстро!
– Сейчас…
Леночка, натянув валявшиеся в углу джинсы и порванную маечку, вслед за своим освободителем выбежала в коридор, на ходу пнув послушно лежащих губастиков.
– Ссука…у-у-у…
– Мало? Сейчас еще получишь.
Тихомиров уже открывал входную дверь:
– Да пошли уже, черт с ними.
– Нет! – неожиданно твердо возразила девушка. – Я еще ничего не узнала. Дай пистолет!
– Чего?
– Ну пожалуйста, а? Для дела нужен.
– Ну… на… – Протянув оружие, молодой человек вошел в гостиную сразу за своей спутницей… разъяренной… да нет, пожалуй, это слово здесь было бы не очень-то уместно – Леночка действовала расчетливо и, похоже, вполне себя контролировала…
Ну еще бы, чай, до этого не в институте благородных девиц обреталась.
– Ну, здравствуй еще раз, милый, – войдя, ухмыльнулась девчонка. – О! А это кто тут воет? Дамир? Ох, бедняжка… Кто ж тебя так? Ладно, не мучайся…
Бабах!!!
Прицелившись, Леночка спокойно выстрелила чернявому в голову, с чарующей улыбкой наблюдая, как вылетевшие мозги кровавым месивом забрызгали угол. С той же самой улыбочкой она повернулась к бывшему муженьку:
– Ну что, милый? Так как насчет адреса тетушки?
– Улица Солдата Корзуна, дом… квартира… – еще больше побледнев, хотя, казалось, куда уже больше-то, четко, словно вызубренный урок, выпалил блондинчик.
– Смотри, если врешь…
– Нет, нет, что ты! Зачем мне тебе врать… Не-е-е надо-о-о-о-о… – увидев направленный в лоб ствол, парень жутко завыл, заплакал… на светлых брюках его вдруг расплылось темное пятно, запахло мочой. – Не на-а-адо-о-о…
Леночка без всяких сантиментов нажала на курок…
Ничего не произошло. Только щелчок.
– Увы, – цинично усмехнулся Максим. – С патронами у нас проблема. Впрочем, ты можешь воспользоваться топором, пожалуйста! Кстати, там еще в коридоре двое…
– Черт с ними. – С неожиданной усталостью девушка махнула рукой. – Уходим. Кажется, он не соврал.
– Не соврал, не соврал я-а-а-а… господи-и-и-и…
– Ну, уходим так уходим. – Пожав плечами, Тихомиров брезгливо пнул скулящего хозяина хаты. – Продукты в квартире имеются? Ну!
– Д-да-а-а… вон там, внизу, в серванте-е-е… – блондинчик все никак не мог успокоиться, все косился со страхом на бывшую супругу.
– Оп-па! Это мы удачно зашли! – Распахнув нижний шкафчик, Макс с удовольствием обозрел открывшуюся ему картину: десятка два консервных банок – тушенка, сгущенка, шпроты. – Интересно, откуда такой богатство?
– Это не мое-о… Дамира-а-а. Он у меня последнее время жи-и-ил…
– Ага, не твое, значит. Ладно, было Дамира, стало наше, ему уж все равно теперь ни к чему… Лен, мешка никакого поблизости не наблюдаешь?
– Мешка? А вон в углу рюкзачок. Бросить? – Угу.
Быстро покидав банки в рюкзак, Тихомиров махнул рукой:
– Ну, вот теперь – пошли.
Выйдя в прихожую, он остановился напротив вешалки, выбирая подходящую куртку. Леночка-то себе уже, кстати, выбрала – пусть мужская «аляска», так ведь не в рваной же майке ходить, чай, не май месяц.
А парни, губастики, все так и лежали… Даже не дернулись.
Макс удивленно свистнул:
– Чего не сбежали-то?
– Да-а… а вы бы потом за нами погнались… и – из
Хм… странная логика. Тихомиров отворил входную дверь, галантно пропустив даму вперед.
Снова замелькали пролеты. Наполненный дармовой жратвой рюкзак приятной тяжестью давил на плечо.
– Давай-ка побыстрей, Лена, как бы эти козлики за нами не погнались… на подмогу бы не позвали.
– Не позовут, – презрительно хохотнула девушка. – И так уже все обмочились. Там Дамир был опасный, а губастые эти – так, шушера, маменькины сынки типа моего благоверного. Гламурные мальчики. Нет, эти никуда не сунутся и ничего не предпримут – так и будут ныть. Тем более у них, кажется, еще водка осталась.
– Угу, осталась. А в придачу к ней – жмурик. Неплохая компания, черт побери!
Дверцы оставленной во дворе «тойоты» оказались распахнуты – пока Тихомиров решал проблемы, кто-то не терял времени даром: обшарили весь салон, багажник, но ничего не взяли, так как ничего и не было. Макс вставил в замок зажигания ключ, повернул… Ничего! Никакого эффекта!
– Аккумулятор сперли, сволочи, – хмыкнула Леночка. – Вот как нынче тут. Неужели пешком в Ульянку попремся?
– А на машине все равно не доехали бы – на главных улицах, говорят, везде баррикады…
– Ну, это да… Тогда что же – пешком? А по пути райончики-то те еще… и в старые-то времена – не очень. Эх, жаль, патроны закончились! Но я пистолет прибрала, если что – так хоть напугать.
– Главное у нас сейчас вовсе не пистолет, – выходя из машины, усмехнулся Макс. Пристроив на плечах рюкзак, обернулся. – Главное – продукты. А в Ульянку на дрезине поедем.
– На… на чем?
– На дрезине. Штука такая – по рельсам движется.
– Да знаю я, что по рельсам. Но ведь за это платить придется.
– Придется. – Максим похлопал по рюкзаку. – А это что?
– Ах да, я и забыла.
Пройдя по Московскому, они свернули на Ленинский, почти весь покрытый черными остовами сгоревших троллейбусов и машин. Сразу же за поворотом, почти полностью перегораживая проезжую часть, лежал перевернутый набок длинный желтый автобус, тоже наполовину обгоревший. Путники обошли его с опаской – мало ли кто там мог прятаться? Однако повезло – никто на пути не попался: то ли местные отморозки выходили на охоту с наступлением темноты, а днем отлеживались, то ли тому имелась какая-нибудь иная причина.
Стоявшие вдоль проспекта дома частью были разрушены (такое впечатление, что гранатометами), частью же все еще производили впечатление жилых: из форточек торчали закопченные трубы буржуек, кое-где весело поднимался в небо дымок, во дворах, у подъездов, под пристальным присмотром взрослых играли малыши. Дети постарше, подростки, сбившись в стайки, оккупировали скамейки у детских садов, кое-кто помогал родителям, азартно распиливая на дрова заборы и росшие по краям тротуара деревья.
– К зиме готовятся. – Леночка усмехнулась и кивнула на полностью разрушенный дом из числа так называемых «элитных». – А этим уже ничего и не надо. В Шушарах все так же происходило, хоть и дом с охраной. Охрана же первая и начала… как кормить перестали. А потом уж и остальные соседушки подключились, из всяких там хрущевок. У нас же как? Богатеев пограбить – святое дело! Вон, обрати внимание, где народ еще жив? В брежневках, в «кораблях» панельных… А в каком-нибудь «Изумрудном городе» – увы. Выкормили охрану, вооружили… на свои головы, идиоты.
– Се ля ви, – пожал плечами Максим. Честно говоря, ему было не очень-то и жаль «богатеньких буратин», да и не до того пока – для начала нужно было где-то осесть, разобраться, прикинуть, как дальше действовать.
А вот Леночка вдруг пустилась в воспоминания – наверное, просто перенервничала там, в квартире на Московском, шутка ли – человека завалить. Пусть даже тот и подонок конченый, а все же…
– Я после развода в Шушары переехала – родители квартиру подарили, в жилом комплексе… Ой как там жильцы друг перед другом хвастались, носы задирали, как же – элита! Еще б не элита! В подъезде консъерж, вежливый такой старикан, пенсионер военный, а еще – охрана. Автостоянка только для жильцов, детский сад свой, парикмахерская, магазины – живи да радуйся. Так своим мирком жили, не замечая, что вокруг творится, что кругом – в тех же Шушарах – обделенных жизнью нищебродов-завистников тьма! Ничего не видели и никого – слепые… Да охрана никого лишнего и не пускала. А вот когда навалился этот чертов туман, когда весь мир стал рушиться, вот тогда… тогда они появились! Охрана же первая и начала грабить как же, богатенькими да не поживиться? Закона-то нет, милиции, прокуратур, судов – тоже! В квартиры стали врываться, грабить, потом и до убийств дело дошло. Местные гопники подключились – а как же! Старик тот вежливенький, консьерж, что всем всегда кивал, здоровался, улыбался, взял топорик да в квартире на втором этаже женщину зарубил, а ее сынишку потом две недели там же в квартире насиловал… Вот вам и маленькие неприметные людишки, так сказать, «простой народ», люмпены! О, они все видят, все примечают и копят, копят зависть и злобу… И вот когда прорвалось… О себе я уж и молчу… вспомнить страшно.
– Поня-атно…
– Да ничего тебе не понятно! – Леночка махнула рукой и замолчала, так до самой железки и шагали молча… и не сказать, чтоб в одиночестве, все чаще попадались по пути прохожие – чем-то озабоченные люди, много было и велосипедистов, даже свернула с Краснопутиловской на Ново-измайловский юркая «газелька»… И тут же за бывшим кинотеатром «Меридиан» раздалась автоматная очередь… То ли в «газель» стреляли, то ли, наоборот, из «газели». Проходившие рядом прохожие привычно попадали наземь. Максим с Леночкой тоже спрятались за афишной тумбой, постояли, прислушиваясь… Нет, выстрелы больше не повторились.
Вот мимо проехали велосипедисты – подростки, человек десять, судя по ухоженному виду – дети из вполне благополучных семей. Впрочем, можно ли было хоть кого-нибудь сейчас назвать благополучным?
– Что же, и школы, выходит, не работают? – удивился Макс. – У нас в городке – и то какое-то время действовали.
– Это у вас. – Девушка горько усмехнулась. – А у нас их все в первые же дни… сожгли. Многие – вместе с учениками. Я не знаю, напалм это был или направленный взрыв… Страшно! Господи, да за что же все это?
– А есть за что, милочка! – Шедшая навстречу сгорбленная старушка в черном платке вдруг выпрямилась, погрозила клюкой – ни дать ни взять боярыня Морозова! Ногой даже притопнула: – Есть за что! Возгордились все, Бога забыли! Все «я» да «я»… А вот вам! Горите теперь в геенне огненной, в тумане этом проклятом подыхайте. И поделом, поделом!
Обойдя старушку, беглецы прибавили шагу, а та все голосила, правда, никто ее особо не слушал.
– Вот ведь, каркает, карга старая, – зло сплюнула Леночка. – И без нее тошно, а тут еще…
Впереди уже маячила эстакада, по лестнице на платформу поднимались люди – довольно много, наверное, с полсотни, и это вселяло уверенность: значит, не обманули-таки и впрямь железнодорожное сообщение хоть как-то, но действовало. Максима немного смущало только одно – уместятся ли все эти люди на пресловутой дрезине?
Поднявшись на платформу, молодые люди уселись на скамейку рядом с благообразного вида старичком, тоже с рюкзаком и в коричневой куртке.
– Не скажете, как тут с оплатой? – с улыбкой поинтересовался Макс.
Старик тоже улыбнулся:
– Вы в первый раз едете?
– В первый. В Ульянку, родственников проведать.
– Тут теперь многие ездят. Кто на дачу, кто вот, как вы, – к родственникам. Уж по железке-то куда безопасней, чем пехом или – не дай бог – на машине. А платить, как везде, продуктами. Я вот обычно картошкой плачу, участок у меня под Лиговом, домик. За лето утеплил, дровишек кое-как заготовил – зиму проживу, все лучше, чем в городе. Дочку зову – не хочет. Домишко, говорит, больно уж маленький, ну куда с детьми? А тут и соседи нормальные, и дров муж на зиму привез, повезло – целая комната, и школу, говорят, все ж таки откроют. Так вот и не уговорил – ну уж пусть как знают. Оно, конечно, неплохо, кабы школа-то…
– Да уж, – согласно кивнул молодой человек. – Неплохо. А сколько продуктов-то?
– А у вас что?
– Консервы…
– Как у всех. – Дед пожевал губами. – Ну, до Ульянки недалеко – по банке рыбных с человека возьмут, всяко. Или свиной тушенки – за двоих одну.
– Ну, слава богу – хватит.
Тихомиров облегченно перевел дух и вдруг услышал гудок… Мощный такой, явно принадлежащий локомотиву… Это и был локомотив, быстро приблизился, возник из тумана… Огромный черный паровоз, с самой настоящей трубой, с полным нарубленных дров тендером… ну, оно понятно – с дровишками-то особых проблем нет, чай, не мазут, не бензин, не солярка. А если повезет, на складах еще и угольком можно разжиться.
К паровозу было прицеплено два вагона, куда народ и кинулся, на ходу вытаскивая из мешков и сумок консервные банки, какие-то соленья, капусту… Один чудик даже пытался заплатить за проезд старыми ходиками, правда, его в вагон не пустили. Двое дюжих проводников в кожанках своим обликом напоминали приснопамятных «братков» из начала девяностых: те же самоуверенно-нахальные, не отмеченные печатью интеллекта лица, те же повадки, даже жаргон – тот же.
– Ну, куда ты лезешь, бабка? Заплати сперва, а потом лезь. Что ты за дерьмо суешь-то?
– Это наволочки, милок. Очень хорошие наволочки, крахмальные, у меня в Дачном сестрица…
– Иди ты со своими наволочками знаешь куда? Эй, дед, а у тебя что? Бычки в томате? А докуда? До Лигова… Ладно, черт с тобой, давай свои бычки… А ты куда с курицей? Совсем, что ли, с ума сбрендила? Что нам с твоей курицей делать? Ну и что, что жирная? Сама и жарь!
Беглецов пропустили в вагон без всяких проблем – за банку свиной тушенки, паровоз свистнул, окутался клубами дыма, и тающая за окном платформа медленно поползла назад.
– О, молодые люди! – Давешний старик радостно уселся напротив. – Едем, а?
– Едем! Как хоть рельсы-то не разберут?
– Так ведь их охраняют, рельсы-то, – понизил голос старик. – Ну, группировки… банды по-старому. Литовские, скажем, этот участок держат… контролируют, николаевские, скажем, московское направление под себя подмяли, выборгские – свое… А людям-то что, плохо что ли? С дачи, на дачу или вот так – родственников навестить.
– Ну ясное дело, неплохо.
Если бы не желтое небо да не мордовороты-проводники, можно было представить себя в спокойном старом времени, вот так же, в пригородном поезде – красота, едешь себе на дачу. Доехали, кстати, быстро – Тихомиров едва не прозевал нужную станцию, хорошо, Леночка напомнила, толкнула локтем:
– Ульянка!
Перейдя неширокое, с обгоревшими грузовиками и раздолбанными легковушками шоссе, путники прошагали метров сто по небольшой улочке и остановились перед старой панельной пятиэтажкой.
– Ну вот, – задумчиво произнесла девушка. – Это здесь, кажется. Во-он и дом, и подъезд… Нам девятая квартира.
– А пустит ли переночевать тетка-то? – запоздало спросил Максим.
– Пустит. – Леночка неожиданно улыбнулась. – Она меня всегда любила. И сейчас – даже очень рада будет.
Пожав плечами, Тихомиров поправил за спиной рюкзак и следом за своей спутницей поднялся по узкой лестнице.
Да-а… Обычная деревянная дверь, как в какую-нибудь доисторическую эпоху, в семидесятые, когда поставить стальную дверь и закрыть окна решетками могло прийти в голову только контуженному на всю голову идиоту, а ключи от дверных замков, уходя, обычно оставляли под ковриком.
Пригладив волосы, Леночка постучала в дверь.
– Иду-у, иду-у! – тотчас же откликнулись из квартиры. – Подождите.
– Вот в этом вся тетушка, – обернувшись, с улыбкой пояснила девчонка. – Сначала откроет дверь, а уж потом посмотрит, кто там пришел.
Дверь распахнулась… она даже и не была закрыта! Да-а-а…
Показавшаяся на пороге женщина в длинной черной юбке и нарядной, зеленой, с большим красными маками кофточке поправила на носу очки… и радостно улыбнулась:
– Ой! Леночка! Вот кого не чаяла увидеть… Ну что же вы, проходите… Дай-ка я тебя поцелую! Умм… А это кто с тобой? Вас, молодой человек, как зовут? Вот, надевайте тапочки.
Макс, как и просили, надел тапочки – и тотчас же ощутил домашний уют, особенно после того, как уселся на диван.
Ее звали Евгения Петровна, двоюродную тетушку бывшего Леночкиного мужа. Лет шестидесяти или чуть старше, она все еще сохраняла женственность и особенный, немного детский взгляд на мир. Усадив гостей пить чай, она все приговаривала:
– Ах как хорошо, что вы зашли, ах…
Чай оказался вкусный, с мятой, да еще с малиновым, из старых запасов, вареньем. Да уж, истинно по-домашнему, ничего тут больше не скажешь.
Леночка представила тетушке Максима, назвав своим лучшим другом, что, впрочем, было не так уж далеко от истины.
Евгения Петровна, слушая гостью, все подливала чай, потом, подмигнув, извлекла на свет божий бутылочку брусничной наливки: Уж не побрезгуйте.
Брезговать? Этим божественным напитком? Да полноте!
Выпили одну рюмочку… вторую, третью…
Макс чувствовал, как веки его внезапно стали тяжелыми, смежились… и так захотелось спать!
А Леночка – хмель ее не брал что ли? – все болтала, смеялась – Максим даже уже и не понимал, над чем.
– Пойдемте, молодой человек, – улыбнулась хозяйка. – Я постелила вам в маленькой комнате, на диване… ничего? Он вообще-то не очень мягкий…
– Ничего! – через силу улыбнулся Макс. – Что вы, что вы…
И, сбросив одежду, лег, утонул в мягких подушках, укрылся, исчез, растворился под бархатной мягкостью одеяла, проваливаясь в невесомый сон, прерванный лишь появлением Леночки… где-то через час, два, три… Тихомирову вполне хватило, чтобы немного выспаться.
– Я же говорила: Евгения Петровна – славная женщина, – стаскивая джинсики, улыбнулась девушка… прыгнула в постель.
Максим ее слов не слышал… лишь ощутил прильнувшее теплое тело, соленый вкус поцелуя на губах…
Приоткрыв глаза, едва сдержался, чтоб не ляпнуть: «Ленка, ты что ли?». Как будто бы это мог быть кто-то другой.
Вместо слов, проснувшись, поцеловал… целовал долго и нежно. Сначала – в губы, потом наступил черед шеи, груди, пупка… Леночка тихонько застонала, выгнулась… Максим погладил ее по бедрам, по животику, поласкал пальцами грудь, чувствуя, как уже навалившийся было сон уходит, уходит, уходит… В карих девичьих глазах сверкнули золотистые искры, нежные руки ее обхватили молодого человека за плечи, прижали к себе… ах, как восхитительно… Макс провел руками по спине девушки, вдруг покрывшейся мурашками, словно от холода, но никакого холода не было, вовсе нет, наоборот – томное манящее тепло разлилось по всему телу… по двум телам, которые медленно сплелись, став на какое-то время одним целым…
И те сверкающие искры в распахнутых широко глазах расплавленным золотом стекали… нет, медленно вонзались в глаза Максима… и было так хорошо… обоим…
– А я думала, уже и не добужусь, – чуть позже рассмеялась Леночка. – Вообще, скажу честно, от мужиков я давно ничего хорошего не жду… Исключая секс, разумеется… Хорошая наливка у тетушки, правда?
– Да уж. – Тихомиров устало погладил девушку по бедру. – Неплохая. Как и сама тетушка. Евгения Петровна – так ведь ее зовут?
– Да, славная женщина. – Девушка почему-то вздохнула. – Единственное, что хоть как-то примиряло меня с этой семьей.
– А кем она работала до пенсии?
– В каком-то НИИ, а потом – как развалился их институт в девяностых – пошла в искусствоведы. – Леночка улыбнулась. – Правда, это, наверное, слишком громко сказано. Просто учила детишек прекрасному… при Русском музее. Знаете, там гимназия была… раньше, до тумана.
Тихомиров кивнул:
– Понятно. Интересно как все складывается… сложилось…
– Это ты про нас?
– Ну да, про кого же еще-то?
Девушка уселась на кровати, спустив ноги на пол, задумалась… Чуть помолчав, тихо сказала:
– А знаешь, почему я за тобой стала следить? Ну, там, на заводе.
– Почему же?
Честно говоря, Максиму это уже было не очень-то интересно. Выбрались оттуда – и ладно. Но раз уж Леночка затеяла этот разговор… пусть. Может, зачем-то это ей было надобно? Скорее просто хотела выговориться… после всего.
– Сейчас расскажу… подожди…
Накинув на себя длинный, явно из тетушкиных запасов, халатик, девушка вышла из комнаты и вскоре вернулась… с початой бутылкой наливки и двумя голубыми рюмочками. Налила…
– Выпьем.
– Прозит! – улыбнулся Максим. – За вашу и нашу свободу.
И к чему такой тост сказал, честно говоря, дурацкий?
Впрочем, вдруг погрузившаяся в себя Леночка не обратила на его слова ровно никакого внимания, но послушно выпила, улыбнулась с грустинкой:
– Мы с мужем с ранней юности встречались. Мне пятнадцать было, он – на три года старше. Казалось, такой взрослый, крутой… Родители богатые – на восемнадцать лет сыночку «Лексус» подарили, мы по ночным клубам мотались, Вадика… ну, мужа моего будущего… и бывшего… там все хорошо знали, ну и мне, дуре, лестно, как же – круто так все! Потом залетела я… аборт сделала – его родители уговорили, мол, Вадик учится – в какой-то престижный вуз они его устроили, – какие тут дети? Я своим-то ничего не сказала, все молчком, дура… Налей-ка…
Максим быстро плеснул полрюмки.
– Нет. Целую.
Леночка выпила залпом, вздохнула:
– Короче, с тех пор я детей иметь не могу… Спросишь, как замуж вышла? Да так и вышла – мои родители тоже люди были не из последних, надавили. Да и я Вадику нравилась, чего уж скрывать… как и он мне. Ну, поженились, свадьбу сыграли, стали жить… Мои родители нам квартиру подарили в Шушарах. Я, конечно, не говорила, что родить больше не могу… надеялась. Операцию можно было сделать, родители денег дали бы…
– А кто родители-то, осмелюсь спросить? – воспользовавшись затянувшейся паузой, подал голос Максим.
– Хорошие люди… – Леночка вздохнула. – Были… Царствие им небесное! Выпьем…
Тихомиров быстро налил. Выпили, не чокаясь, помянули.
– Они оба, папа с мамой, в администрации работали… – тихо пояснила девушка. – Первыми и погибли – в пыль. Ну, как началась вся эта хрень с туманом… Давай-ка еще налей…
Снова выпили. И хорошая же была наливка! Макса вот хмель не брал, а Леночка… та, конечно, пьянела.
– Короче, начали жить… Я, конечно, к тому времени поумнела немного, понимала, что Вадик – маменькин сынок, но думала, повзрослеет со временем.
А так – разве плохо, когда богатые родители помогают? Но он ведь, ко всему прочему, еще и игрунчиком оказался… этак гордо себя именовал – «геймер со стажем»! Хуже только импотент, честное слово! Родаки его в фирму свою устроили, ну, были там местечки для таких барчуков, джип подарили, а он… Ну, козел – это мягко сказано. С работы приедет – сразу за комп, играть. На меня – ноль внимания. Я даже поначалу испугалась, мало ли, думала, окрас сменил, «голубым» сделался… Да нет, секс у нас все же иногда случался… в перерывах между игрушками… редко-редко. А я ж нормальная, здоровая женщина – я трахаться хочу, говоря откровенно! А этот черт… Ладно, давай о грустном не будем… Короче, развелись, слава богу. Детей-то все равно не было… – Леночка вдруг передернула плечами и пристально посмотрела на Макса. – Про трехглазых тварей тебе объяснять не надо?
Молодой человек хмыкнул:
– Не надо.
– Знаешь, за каким «мясом» они на завод являлись? За младенцами… Ну, многие девушки беременели… Брр…
Тихомиров тоже невольно поежился:
– Вот, значит, как…
– Они беременели, а я вот – нет. Уже коситься стали… саму хотели тварям скормить. Да и скормили бы рано или поздно. Но я ведь не полная дура – за всеми следила, все пыталась как-нибудь выбраться… вот, с тобой повезло. Слушай… налей-ка еще… Спасибо…
Девушка уже отрубалась, и Максим, накрыв ее одеялом, задремал и сам. Проснулся он рано утром от сильного запаха кофе. Евгения Петровна уже возилась на кухне, и появление гостя ее явно обрадовало: как раз собеседника ей сейчас и не хватало.
– Встали уже? Вот и славно. Подождите, сейчас угощу вас кофе. А Леночка, поди, спит еще?
– Да, спит. Что вы так смотрите, Евгения Петровна?
– Знаете, Максим… – Женщина улыбнулась. – Вы мне кого-то очень сильно напоминаете. Я ведь на память, слава богу, не жалуюсь. Извиняюсь, родители ваши здесь живут?
– Нет. – Тихомиров покачал головой. – К Уралу ближе. Не знаю даже, что сейчас с ними.
– Еще раз извините, что спросила, просто… Батюшка ваш, случайно, в Ленинграде не учился?
– Учился, в Лесотехническом. В начале семидесятых закончил. Потом иногда сюда в командировки ездил. А что, вы его знали?
– Да вот, думаю, что да… Не то чтобы знала – видела. Он к нам в институт в середине семидесятых заходил, за направлением, по пионерской работе – я как раз тогда в комитете комсомола работала, за пионерлагерь ведомственный наш отвечала. Ну, с вами – совершенно одно лицо, я еще вчера заметила. И бородка такая же – мушкетерская, как у Арамиса.
– Что ж. – Максим натянуто улыбнулся. – Бывает.
Он соврал вообще-то – ни в какие командировки его отец не ездил и не в Ленинграде учился – в Свердловске.
Зачем соврал? А черт его знает – такие сейчас времена наступили, никому нельзя было верить.
Глава 6
КОРПОРАЦИЯ «ЛИГОВО»
И к облакам проклятья их летят
Ватагой злобною и шумной.
Корпорация «Лигово» – так именовала себя та банда, что контролировала юго-западное направление пригородных железнодорожных перевозок. Именно туда Тихомиров и устроился работать, устроился с большим трудом, по протекции Евгении Петровны – она знала там одного машиниста, Михал Михалыча, простого рабочего мужичка, еще крепенького подвижного пенсионера с седоватым венчиком волос, круглым добродушным лицом и вечно красноватым носом. Что уж говорить, приложиться к бутылочке «дядя Миша» любил, а поскольку специалист он был отменный, можно даже сказать – штучный, то и прощалось ему многое. Всеми – и на прежней работе, в депо «Сортировочная», и вот сейчас – литовской братвой.
Макса дядя Миша представил классически – как своего двоюродного племянника, тоже «деповского». Правда, принимающий «на работу» «бригадир» – узколицый молодой человек с явными признаками интеллекта – поначалу сомневался, смотрел недоверчиво:
– Что, ты и в самом деле можешь с паровым котлом управляться?
– Могу, а чего ж нет-то? – Тихомиров отвечал, как учил тот же Михалыч. – На маневровых работал, а паровоз ничуть не сложнее – локомотив, он локомотив и есть.
– Ладно. – «Бригадир» махнул рукой. – С этого дня ты, Макс, считай, что зачислен в штат. К работе приступишь сегодня же, ну, а если пойдет что не так… – Бандит нехорошо улыбнулся. – То уж извини… уволим, так сказать, без выходного пособия. Проще говоря – закопаем. Усек?
– Чего ж тут непонятного?
Вообще же Максиму очень повезло с этой работой, сейчас в городе все выживали, как могли. Кто-то за счет дач, кто-то – используя прежние свои запасы, часть – благодаря своим профессиональным умениям и знаниям. В большой чести были кровельщики, плотники, каменщики – многие люди, как могли, укрепляли свои жилища, справедливо опасаясь криминального беспредела. Милиция, прокуратура, суды не работали, вся прежняя административная система оказалась сломанной, новой же еще не было, вернее, она только начинала выстраиваться… если можно считать чем-то вроде администрирования деятельность полууголовных банд типа вот «литовских».
Очень много стало бандитов неорганизованных, «шалых», так сказать – конъюнктурных. В основном «шалила» молодежь, выросшая в эпоху полнейшего индивидуализма («вы этого достойны!») и напрочь лишенная даже намеков на какую-то там совесть или мораль. Такие обычно действовали «на хапок» – врывались в квартиры, убивали, насиловали, грабили. Раньше, когда все еще только началось, охотились на одиноких прохожих и автомобилистов… однако с течением времени все жители стали гораздо умнее, а глупые просто не выжили.
Также с течением времени повсеместно возникали некие неофеодальные очаги – те люди, у которых была организация и сила (опять же «литовские» и т. п.), брали под свое покровительство какой-нибудь район… или просто граждан, правда, отнюдь не всех желающих, а только тех, кто мог быть чем-то полезен, на худой конец – красивых молодых женщин или просто рабочую силу. Новые крепостные строили хозяевам жизни дома-замки, возделывали возникшие прямо в городе огороды, к зиме восстановили котельные и ТЭЦ. На ту зиму запасов угля и мазута хватило, да и отапливали далеко не все дома, что же касается зимы следующей, вот-вот готовой уже навалиться, то тут определенно имелись большие проблемы. Печки-буржуйки повсеместно продавались – точнее, обменивались – на рынках, однако дело было не в них, а в топливе. На топливе, на дровах, можно было приподняться. Давно превратившиеся в простые бумажки деньги – даже доллары и евро – никого не интересовали, по привычке еще брали брилианты, золото, картины и антиквариат… по привычке, все еще на что-то надеясь – а вдруг? А вдруг да туман рассеется, растает кокон и все станет, как прежде… И уж тогда заживем – с золотишком, с антиквариатом, с брилиантами…
Но время шло, и таких оптимистов становилось все меньше. Уже и за драгоценности можно было купить далеко не все, всеобщим эквивалентом становился подневольный труд – возрождалось рабство. Кто мог обеспечить пищу, тепло, защиту, тот и мог распоряжаться практически неограниченным числом работников, которым просто некуда было деваться.
Неофеодальные кланы, быстро возникшие на основе многих коммерческих групп, строили свое могущество на том, что им принадлежало: нефть и мазут, уголь, железнодорожная ветка, станция метро (там можно было хотя бы погреться), ТЭЦ… Вокруг каждого такого клана складывался некий конгломерат, обраставший вассальными обязательствами.
Санкт-Петербург – город большой, многое оставалось еще со старых добрых времен – те же консервы, вино и водка, парфюмерия. Однако появлялось все больше и новых товаров, на глазах расцветал рынок торговли людьми, каждый, кто имел хоть какой-то эквивалент для обмена, мог прикупить себе красивых молодых рабынь… или рабов и делать с ними все, что захочется. А почему бы и нет? Вы этого достойны!
Правда, надо сказать, и приобретенные рабы частенько вели себя вовсе не по-рабски – грабили новых хозяев и убегали, насладиться полным повиновением невольников могли позволить себе немногие.
У разрушенных церквей – неведомая сила уничтожила их вместе с администрациями и отделами МВД – собирались нищие, мелкие воришки, калеки и прочий люд, кое-кто из священников пытался восстанавливать храмы… такие обычно долго не жили. Кто-то не давал возрождать веру, управление, законность… кому-то выгоден был возникший криминальный беспредел, едва сдерживаемый возникающими в некоторых районах зачатками феодализма.
Кому-то выгодно… Трехглазым? Нет, они были для этого слишком тупы, да и вообще использовались истинными хозяевами в качестве цепных псов.
Истинными хозяевами, которых никто и никогда не видел. Но их зловещее присутствие определенно чувствовалось. Очень даже определенно! Даже на примере все тех же банд – как только одна из «корпораций» становилась сильнее прочих, тут же с нею что-то случалось – взрывались средства производства, поднимали локальные бунты рабы, словно бы сговорившись, со всех сторон наваливались конкуренты.
Непрестанно анализируя ситуацию, Тихомиров уже хорошо представлял все положение дел, во многом со слов того же Михал Михалыча, весьма любившего почесать языком, особенно под выпивку. Говорил «дядя Миша» много, а вот выводов делать не умел – не хватало умения обобщать.
Зато это умение в избытке имелось у Макса! А материала для выводов и обобщений было предостаточно. Вот хотя бы взять «литовских»…
– Завтра смотри не опаздывай, – поставив на ящик опустевший стакан, предупредил машинист.
– Когда я опаздывал-то? – обиженно протянул Максим. – Ну ты и скажешь же, дядя Миша!
– Да это я так. – Михал Михалыч примиряюще махнул рукой. – К слову. Просто завтра у нас с тобой рейс больно уж важный.
– А что такое?
– За дровами поедем. Туда, к Стрельне. А то Сосновую Поляну людишки уже всю давным-давно выпилили, лесочек у Володарского – тоже. Хорошо, Степаныч вовремя сообразил у Стрельны охрану выставить. А то ведь уже… на лесовозах с фишками приезжали, просекли тему, сволочи! Зима не за горами, дрова сейчас самый выгодный бизнес.
– И что с теми, с лесовозами? – лениво поинтересовался Максим.
– Что-что… что надо! У наших там пулемет был припрятан. А и нечего на чужой каравай рот разевать!
– Это верно. – Молодой человек задумчиво кивнул и вздрогнул. – Подожди, дрова – это ведь, вроде как Евсея вотчина?
– Ну, Евсея, – неохотно согласился Михалыч. – Так Евсей… у него все дрова, в общем. А у нас-то – свои! JIec-то стрельнинский – наш, не Евсея.
– Все равно. – Тихомиров покачал головой. – Обидеться Евсей может. А у него контора сильная, пожалуй, посильней нашей будет.
– Все равно! Лес-то наш! Не по понятиям отбирать будет.
– Плевать Евсею на все понятия.
– Ну, вообще-то да… – Поднявшись на ноги, машинист покачнулся и смачно высморкался в пожухлую осеннюю травку, уже основательно прихваченную морозцем.
Ноябрь нынче выдался теплый, морозило лишь иногда, по ночам, а так все стояла слякоть. Надо сказать, дядя Миша жил поблизости от Ульянки, в Дачном, в собственном – небольшом, но с кирпичной печкой – домике, там же, у платформы, обычно «ночевал» и паровоз, к которому Максим добирался с утра по шпалам – самый безопасный был путь, да и недалеко вообще-то.
Молодой человек вот уже две недели жил у Евгении Петровны, в маленькой комнатке, вместе со впавшей в какую-то фрустрацию Леночкой. Девчонка никуда не выходила, целыми днями валялась на койке, иногда плакала, а большей частью читала какие-то дурацкие женские романы, которые брала у соседки сверху. Евгения Петровна подобного чтива не признавала и постоянно перечитывала что-то из классики – Чехов, Толстой, Достоевский. Обожала Диккенса, а из «легкого чтения» – Конан Дойля.
Даже к сексу Леночка вдруг остыла, хотя, казалось бы, какое-то время только одним этим и жила. Максим не настаивал и даже все чаще и чаще ночевал у Михалыча в избушке, старик и рад был, тем более помощник машиниста, как гордо именовалась новая должность Макса, с пустыми руками никогда не являлся, приносил с собой спиртное – водку, вино, что дадут. Халтурил на паровозе, брал, кому что передать – не за так, конечно. К этой халтурке сам же дядя Миша помощничка и приохотил, а уж тот развернулся, уже дошло дело и до стройматериалов – их грузили под дрова, в тендер, правда, приходилось делиться кое с кем из охранников.
Тихомиров уже и подумывал насовсем переехать к Михалычу, поскольку свои сомнительные отношения с Леночкой продолжать больше не собирался – стыдно было. Нет, Леночка – девчонка вполне себе симпатичная, сказать нечего, все при всем… вот только любил-то молодой человек вовсе не ее, а Олесю, сгинувшую вместе с самолетом и летчиком. Олеся, Олеся… Где же тебя искать-то?
– Так ты, Максим, у меня сегодня ночуешь?
– Не, дядя Миша, в Ульянку пойду. Евгении Петровне обещал новую дверь поставить.
– А, ту, что мы третьего дня везли!
– Ее…
– Хорошая дверь. Ну иди, раз надо.
Оба один за другим выбрались из паровозной кабины, спрыгнули наземь, помахали бдительному охраннику.
– Слышь, Михалыч, – обернулся Максим. – Петровне и дровишки бы на зиму не помешали… хоть немного. А она б нам наливочки, а?
Старый машинист облизнулся:
– Да уж, наливочка у нее классная. Только вот насчет дров. Завтра вряд ли выйдет… Лучше чуть попозжей… А завтра ты бы того… у платформы где-нибудь пару кубов припрятал.
– Да уж постараюсь. – Максим хмыкнул и, не оглядываясь, быстро зашагал по шпалам.
Пару кубов… Угу! Что он, трактор что ли? Ну, сколько получится, конечно, припрятать можно, Евгения Петровна – женщина хорошая, а без дров ей зиму никак не прожить. Правда, пока можно было потопить и мебелью…
«Домой» – Тихомиров пока так и называл квартиру Евгении Петровны – молодой человек добрался быстро и сразу же занялся дверью: снял старую, фанерную, аккуратно прислонил к стеночке – на дрова – и уже принялся навешивать новую, как вдруг с улицы вбежала в подъезд Леночка.
Довольная, разрумянившаяся:
– Дверь ставишь? Вот молодец. Давай подержу… ну, давай же! Нет, нет, тетя Женя, вы лучше на кухню идите, простудитесь еще. Мы тут и вдвоем сладим… Верно?
– Точно, сладим, – охотно подтвердил Максим. – Лена, ты бы принесла свечку.
Вообще-то свечки давно уже были страшным дефицитом, как и зажигалки, и спички, но ради такого дела можно было и чуть-чуть посветить. А что делать? Домой-то Максим возвращался лишь с наступлением темноты, а утром, едва начинало светать, уходил. Без всяких выходных, разумеется.
Навесив дверь, тут же и обмыли, так, по чуть-чуть, да пораньше завалились спать… Как и все – весь Петербург теперь ложился рано и вставал по солнышку. Экономили свечки, керосин, батарейки для фонарей – у кого что еще оставалось.
Макс уже начал было похрапывать – он спал последнее время отдельно, на раздвижном кресле, полностью предоставив Леночке кровать, однако почти сразу же был разбужен: девушка перебралась к нему, прилегла, приникла, что-то ласковое прошептала на ухо…
– Лена, Лена, – спросонья бурчал Тихомиров. – Я ж женат, в конце-то концов… Или – почти женат…
О, Леночка ничего не хотела слушать, вновь, как и пару недель назад, завелась с полоборота, да и Максим… Максим тоже не был сделан из стали, и голенькая теплая девушка быстро прогнала сон.
Она все сделала сама, и нельзя сказать, чтоб это было неприятно партнеру… Горячая волна наслаждения окатила обоих, словно бы опрокинув в бездну, довольная Леночка безмятежно откинулась, потом улеглась рядом, натянув одеяло… Неудобно было вот так, на кресле-то, и девушка, кивнув на кровать, тихо позвала:
– Пойдем…
И снова не дала спать, все болтала, болтала, болтала, даже потихоньку смеялась, и Тихомиров был сейчас даже рад за нее – отошла наконец…
Вот прижалась щекою к щеке, прошептала:
– Завтра чего так рано? За дровами едете?
– Едем… Постой! А ты откуда знаешь?
– Знаю… Тете Жене привезешь?
– Постараюсь.
– Вы в Сосновую Поляну?
– Дальше, куда-то к Стрельне. В Сосновой Поляне, говорят, выпилено уже все давно.
– К Стрельне, значит… Про тетушку не забудешь?
– Да уж не забуду. Но чуть позже привезу, не сразу завтра… там небольшие проблемки есть, слава богу, решаемые.
– Хорошо. – Леночка снова засмеялась. – Будет тетушке чем зимой топить.
Она говорила про тетушку, не про себя, говорила таким тоном, будто сама и вовсе не собиралась коротать в этой квартире зиму, будто бы у нее имелся какой-то другой вариант, куда лучший…
Впрочем, в тот момент Максим не придал значения этим Леночкиным фразам… хотя мог бы и насторожиться, вполне.
Как бы то ни было, а утром он встал рано, как штык, быстренько глотнул холодного, оставшегося еще с вечера киселя, заботливо оставленного на столе Евгенией Петровной, надел теплую куртку – ту самую, что прихватил на Московском, у гопников, – и, выйдя из дому, быстро зашагал к платформе, где и стал ждать. Сегодня по пути было, Михал Михалыч обещал замедлить у самой платформы ход, подхватить.
На улице было прохладно, морозило, и молодой человек время от времени растирал покрасневшие уши, подпрыгивал, колотил ногой об ногу – в резиновых-то сапогах было явно не комильфо. Ничего, днем потеплеет, да и сейчас, по большому-то счету, не холодно, так, потряхивает со сна.
Вскоре со стороны Дачного послышался резкий гудок, а затем донесся быстро приближающийся шум локомотива и перестук колес. И вот уже из желтых клубов тумана показалась черная, с красной аляповатой звездой, паровозная морда, Михалыч тут же дал свисток, выпустив пар, высунулся из будки, махая рукой – мол, быстрее.
Пробежав метра три, Тихомиров ловко вскочил на замедливший ход локомотив… тут же снова набравший скорость.
– Спасибо, Михалыч!
– В стакане не булькает! Давай, давай, работай, что встал! Вон дровишки – кидай.
Максим скинул куртку, повесил на какой-то рычаг, с удовольствием швыряя в жаркую топку паровоза дрова – обломки садовых скамеек и прочую хрень.
Двигались быстро, в Лигове тормознули – взяли в вагон братков и снова полетели в Стрельну…
– Хорошо идем! – искоса поглядывая на манометр, довольно улыбнулся Михалыч. – Эко прем-то! Почти как на угле… – Машинист вдруг замолчал, задумался о чем-то и – уже гораздо тише – продолжил: – Слышь, Максим. Мне иногда хочется попробовать… ну, вот так разогнаться и на полном ходу – в Стрельну… Неужто этот поганый туман не пробьем?
– Не пробьем, дядя Миша, – молодой человек со вздохом разочаровал напарника. – Многие пытались… Если только на самолете…
– Ха, на самолете! – Михал Михалыч неожиданно засмеялся, закашлялся. – Скажешь тоже! Не помнишь, что в Пулкове было?
– А что в Пулкове было? – быстро переспросил Тихомиров. – Я сам не видел, по слухам все…
– Ты-то не видел, а мне вот довелось. Ох, не приведи господи. – Машинист мелко перекрестился. – Взлететь-то они взлетели… «Боинги» всякие, «эйрбасы», «тушки»… Пассажиров набрали и… И потом ка-ак посыпались вниз! Бедное Пулково!
– Как это – посыпались? Я вот в Шушарах на полях ни одного обломка не видел.
– Плохо смотрел! Да и не долетели они до Шушар… все тут, на взлетно-посадочных полосах, и завалились… да не сами по себе – точно бы завалил кто. Я на заправщике тогда работал, точно могу сказать: стабилизаторы хвостовые, крылья будто кто ножницами посрезал, этак аккуратненько, ровненько… Ох и горело же все! А взрывов было – на целую войну хватит.
– Да-а, – протянул Макс. – Однако…
Однако Ан-2 ведь смог вылететь… и долететь.
И никто его не сбивал… Слишком уж маленький? А может, просто не ждали уже никого?
И все же – куда же он тогда делся-то?
У молодого человека вдруг возникло ощущение, что все то, что он в последнее время делал, – побег, квартира, работа эта – делалось абсолютно впустую. Ни для чего! Ну да, бежать надо было обязательно, ну, с жильем вопрос решить, с пищей, обустроить хоть как-то жизнь. Ну, обустроил – а дальше?
Самолет нужно искать, Олесю, а не нежиться по ночам с Леночкой… Тьфу… стыд-то какой. Вот сейчас – совестно, а ночью – как-то не очень. И что же мужики, блин, за народ такой, до тела женского жадный? Хотя, с другой стороны, если б по-другому – так и мужиками тогда не были.
И все же нужно было действовать, не тратить время бесцельно. Максим чувствовал, догадывался, что исчезновение «аннушки» как-то связано со всем тем, что здесь, в городе, происходит, с теми, кто четко и упорно ведет свою линию, свернув пространство в непроницаемый кокон.
Тихомиров вдруг вспомнил себя, Олесю, мальчишку-летчика… Как они тогда смогли! Ведь прорвались же, взлетели, ушли! Как радовались пронзительно-голубому небу, сахарно-белым облакам, солнышку… Наивные идиоты.
Что ж, надо во всем этом разобраться, составить хоть какую-то картину мира, плохо, когда вообще ничего не понятно. Странно все… цветочки, цветики-семицветики эти… переходы… мир-морок – почему-то образца семидесятых… почему именно та эпоха? Может быть, именно в ней и таится хоть какая-то разгадка?
– Так-таки не пробить, думаешь? – Михалыч уже потихоньку гасил скорость. Вот дал длинный свисток…
– Не, не пробить. Подбросить еще дровишек?
– Хватит пока… Ты говоришь – не пробить. Согласен… Я-то не пробовал, а вот Санек – он до тебя работал, потом, собака, запил-запропал… Так он, когда все началось, видал, как две электрички столкнулись… одна в туман этот чертов ушла… так ее оттуда выкинуло, закрутило как-то, и – лоб в лоб в той, что следом шла! Вот ужас-то!
– Да уж, – согласился Максим. – Действительно ужас. Так а я что говорю? Не пробьем мы туман – все равно обратно выкинет.
– Оно понятно, выкинет. Хотя «Лебедь» – машина хорошая.
– «Лебедь»?
– Ну, паровоз наш так называется, серия Л, ворошиловградской постройки – ЛВ, значит. В свое время, в пятидесятые-шестидесятые, одним из лучших считался. Две шестьсот лошадок! Мощь! Не какой-нибудь там маневровый ТЭМ-18! Хотя по массе-то они схожи… ну и мощность – дрова все-таки… Да-а… – Посмотрев в окошко, машинист взялся за рычаги. – Приехали, похоже…
Состав плавно затормозил где-то в лесу – по обеим сторонам железнодорожного полотна дрожали на ветру давно потерявшие листву березки и липы, чуть подальше угрюмо покачивали черно-зелеными лапами ели, кое-где на полянках расставили руки-коряги узловатые сосны, чем-то напоминавшие хозяйственных кряжистых мужиков.
– Выходим, строимся! – спрыгнув на шпалы, громко заорал один из братков с автоматом Калашникова наперевес, похоже, он и был здесь за старшего… хотя нет, не он, вот он, главный, – Егор, тот самый, с вытянутым интеллигентным лицом и недоверчивым взглядом. Поплотней запахнув длинный реглан мягкой черной кожи, Егор махнул рукой. Парень с «Калашниковым», послушно кивнув, продолжал командовать, деятельно распоряжаясь рабочей силой – тремя десятками мужичков самого потрепанного вида с двуручными пилами и топорами. Мужички расчищали лес от валежника, который тоже мог пригодиться в качестве дров, по крайней мере для тетушки Евгении Петровны – уж точно!
Максим как раз вовремя вспомнил про свое обещание, обернулся, подмигнул Михалычу, напомнил.
Тот ухмыльнулся, кивнул, подошел к старшему:
– Слышь, Егорий Иваныч, нам бы немного дровишек тоже б не помешало. Что-то в тендер бы закинули, а что останется – во-он, у тех кустиков.
– Хорошо, – коротко отозвался старший, бригадир, если по-бандитски. – Только управляйтесь своим силами. Рабочая сила у нас задействована вся.
– Ну конечно, своими. – Машинист обрадованно улыбнулся и махнул рукой Максу: – Пошли.
Тихомиров тотчас же спрыгнул, вслед за напарником шагнул через шпалы… И тут же услышал какой-то грохот и истошные крики:
– Ложись!
Кричал бригадир Егор, он уже вытащил из-за пазухи пистолет и, укрывшись за насыпью, палил куда-то…
А из лесу слышались крики и звонкие автоматные очереди! Какие-то люди прицельно выбили почти всю охрану и теперь четко выцеливали остальных, похоже, не собираясь оставлять в живых никого.
Максим осторожно приподнял голову…
Ба-ба-бах!!!
– Зря не высовывайтесь! – сменяя обойму, тут же предупредил бригадир. – Из леса идут, суки… там не уйдем. Давайте все к паровозу… Где машинист? Черт!
– Михалыч! – Максим обернулся… и сразу осекся, замолк… – Эх…
Старый машинист, нелепо раскинув руки, лежал навзничь, полчерепа ему снесло, а в остатках противно белели мозги…
– Михалыч, Михалыч… суки!
И снова – прямо над головой – очередь!
Пригнувшись, Максим рванулся вперед, к тому парню, что начинал здесь командовать, да вот не закончил, упал мертвее мертвого…
Свистнули пули…
Тихомиров с ходу бросился наземь, в пожухлую, побитую морозом траву, вытянул руку, схватил валявшийся рядом с трупами автомат, развернулся, дал по кустам очередь…
– Молодец! – крикнул Егор. – Давай влево бей! И ползи сюда – я прикрою.
Максим так и сделал – высунулся, дал короткую очередь, откатился, пополз…
– Паровоз под парами? – негромко спросил бригадир.
Макс пожал плечами:
– Ну да, не успел еще остыть-то.
– Тогда давай туда. Сначала ты, а я следом…
– А остальные?
– Да нет там уже никого… почти. Ну! Быстрее!
Закинув автомат за спину, Тихомиров ползком рванул к паровозу, добрался уже почти до самых колес…
Дзынь! – об рельс противно звякнула пуля. Черт! А кто-то ведь говорил, что прикроет…
Хотя…
Вот позади – рядом – загрохотал автомат: старший бандит, видать, тоже подобрал чье-то оружие и теперь выполнял свое обещание.
Выстрелы неожиданно смолкли… вот загрохотали снова…
Молодой человек резко вскочил, рванул за поручни, прыгнул в кабину… Бросив взгляд на приборы, передвинул рычаг вперед, высунулся в окошко, сразу же дав очередь…
– Трогай!!! Полный назад! – Держась за левую руку, в будку ввалился Егор.
– Есть полный назад! – Тихомиров взялся за реверс, обернулся. – Смотрю, зацепило.
– Да, зацепило. – Бандит побледнел и сжал губы. – Там, позади, тепловоз. Небольшой, маневровый. Мы его сможем назад вытолкнуть?
– Тепловоз?! Нет. Просто не хватит разгона…
– Тогда все, – неожиданно улыбнулся Егор. – Как говорится, пишите письма. Ну, патроны еще есть, постреляем.
– Постреляем… – Максим высунулся было в окно, но сразу убрался, едва не словив пулю. Доложил: – Котел, сволочуги, пробили… Но до Ленинского бы добрались запросто, хватило бы пару…
– Если б не тепловоз.
– Если б разгон… Хотя! – Тихомиров вдруг улыбнулся и подмигнул. – Есть одна идея. Сейчас, поддам парку… А ты пока стреляй, стреляй… Не хватало нам еще тут обузы!
– Есть стрелять, – негромко отозвался Егор. – И все ж таки интересно знать, что ты такое задумал.
– Увидишь! – Распахнув топку, Максим азартно шуровал ломиком… бросил взгляд на манометр, ухмыльнулся. – Ну, хватит еще пару! С избытком даже! Ну вот… – Поплевав на ладони, он ухватился за рычаг реверса. – А теперь – полный вперед! Держитесь, господа, держитесь!
Локомотив запыхтел, словно выброшенный на берег кит, громыхнул колесами, тронулся и, быстро ускоряя ход, покатил в сторону скрывшейся в густом желтом тумане Стрельны.
– Не кочегары мы, не плотники, – подкидывая в топку дрова, напевал Максим. – Но сожалений горьких нет…
Манометр уже зашкаливало, скорость увеличилась до восьмидесяти… Девяносто! Сто! Сто десять!
– Хорошо идем! – обернувшись, радостно оскалил зубы Макс.
– Хорошо-то хорошо, – через силу отозвался бледный как полотно бригадир. – Только вот куда, очень хотелось бы знать!
– А увидим… Куда вынесет!
Их вынесло в туман, желтый, непроницаемо густой, он окутал все вокруг плотным холодным коконом, так что не видно было рельс… Нет, вот стали видны… Вот даже колеса снова застучали, точнее, их стук стал вдруг снова слышен…
– Господи, что это?
Впереди, словно из морока, вынырнула тупая сине-зеленая морда маневрового тепловоза.
– А ну, держись крепче!
Тихомиров чуть придержал разогнавшуюся махину тормозом… резко отпустил… Удар! Грохот!.. И окутанный черными клубами дыма локомотив, словно бы не заметив маневруху, потащил «инсталлированное устройство» вперед, к Лигову, Ульянке и дальше.
– Если они не дураки, так скоро явятся в гости, – оглянувшись, усмехнулся Максим.
– Понял, не дурак. – Бригадир высунул в окошко «Калашников» и подмигнул. – Встретим! Как ты там пел? Мы красные кавалеристы, и про нас…
– Немного не то… но это тоже хорошая песня.
Глава 7
И взглядом статуи глядят ее глаза…
Машиниста похоронили там же, в лесочке, как и всех прочих. Благо зимние холода еще не настали, земля оставалась мягкой, и пригнанные бригадиром рабы управились быстро. Погибшие братки и Михал Михалыч удостоились отдельных могил, все остальные – большой общей, которую тоже увенчали деревянным крестом.
Отправив рабов обратно в Дачное, Егор с остальной братвой остался – наскоро помянуть. Разлили по стаканам водку, выпили, не обращая внимания на пронизывающий сырой ветер и капающую с желтого неба морось.
– Ну, пусть, как говорится, земля им… – погладив перевязанную руку, по традиции сказал бригадир.
Дальше не продолжал, и без того все было ясно.
Тихомиров тоже остался вместе со всеми – после недавно произошедшего побоища его статус в литовской корпорации резко поднялся. Не то чтобы до невиданных высот, но все же к нему благоволил Егор, а он пользовался большим авторитетом и влиянием, можно даже сказать – был правой рукой Степаныча. Так, без особых затей, именовали главаря, Ивана Степаныча Степанова, человека в общем не глупого и не злого, сразу сообразившего, оттуда ветер дует. От Евсея – откуда ж еще-то?!
– Евсеевы это были бойцы, не ходи к бабке! – сплюнув, со злостью бросил Егор. – Ну все, парни, уходим. Не хочу вас огорчать, но… Будьте готовы ко всему.
– Да мы понимаем, – на ходу отозвался кто-то.
Закурили, предложили и Максу, да он вежливо отказался, потому как бросил еще года три назад, завязал с этой разорительно-вредной привычкой. Перейдя железку, вышли на шоссе, к припаркованной у лесочка «газели» – Степаныч по случаю похорон расщедрился, выделив дефицитный бензин. Рабов, конечно, тех, что рыли и закапывали могилы, никто не вез, они шли сами по себе, пешочком.
– Алик, Роман, по сторонам посматривайте! – усаживаясь в салон, распорядился бригадир.
– Егор, так тут же все наше! Лигово рядом.
– Ага, наше… я тоже так думал. До недавнего времени. Короче, смотрите.
Максим тоже забрался в машину, уселся на заднем сиденье. Заурчал мотор, микроавтобус тронулся, быстро набирая скорость.
– Не гони, – предупредил Егор водителя.
Тот молча кивнул, послушно снизив скорость, и осторожно объехал давно сожженный кем-то грузовик. Чем ближе к городу, тем таких обгоревших остовов машин становилось больше, впрочем, до Лигова добрались без всяких приключений.
Выбравшись из машины, Тихомиров попрощался со всеми за руку. Бригадир, докурив, попросил его подождать, отвел в сторону:
– Степаныч интересуется: как ремонт?
– Делаем, – пожал плечами Максим. – Сам понимаешь – паровоз, специалистов мало. Нам бы лудильщика толкового найти!
– Поищем. – Егор снова вытащил сигарету, закурив, выпустил дым. – Но ты это… на паровозе не зацикливайся, так просто, присматривай. Я тебя Степанычу рекомендовал… Во все наши дела теперь будешь вписан.
Максим чуть не закашлялся – вот уж спасибо, удружил! Для полноты жизни не хватало еще и бандитских разборок.
– Ты это, между прочим, цени! – Бригадир неожиданно улыбнулся. – Не каждого вот так, как тебя, из грязи да, можно сказать, в князи.
– Ценю, – коротко отозвался Тихомиров. – Ну все, пошел я.
– Смотри, осторожней в пути.
– Да что, в первый раз что ли? У меня, вон, велик теперь – быстро доеду. Как раз и стемнеет скоро.
И в самом деле, в полутьме, в сумерках передвигаться по шоссе на велосипеде было куда как безопаснее – одиноких велосипедистов мало кто слышал, мало кто видел. Красота! И вообще, велосипеды в это туманное время очень ценились – дефицитного горючего не надо, знай себе педали крути.
Егор подогнал обычный дорожный велик и просто спросил:
– Надо?
Еще бы не надо. Макс, конечно, взял, и был очень даже доволен, хоть и понимал, что подобные подарки просто так не делают – надобно будет отрабатывать. Что поделать – платить приходится всегда и за все, так уж устроена жизнь, и не только здесь, в коконе.
– И вот еще что…
Уже собиравшийся уехать Максим вдруг осознал, что бригадир явно сейчас косил под Штирлица… точнее даже – под Мюллера: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!»
– Да? – Не слезая с велосипеда, Тихомиров уперся ногами в землю.
– Для всех – мы с тобой сейчас про ремонт трем. – Оглянувшись на толпившуюся у «газели» братву, Егор понизил голос. – Так и будет считаться, ты – на ремонте. На самом же деле будешь наблюдать за евсеевскими. Наши-то уже примелькались, а тебя никто из них на лицо не знает.
– Наблюдать? – Максим пожал плечами. – Вот так задача… Сказать по правде, даже не знаю, с чего и начать?
– Кое-что я подскажу, не дрейфь, – покровительственно улыбнулся собеседник. – Дам, короче, наводку… База у Евсея на Стачках, в Автово. Народу там всегда много толкается – рядом, сам понимаешь, рынок «Юнона», его как раз евсеевцы и держат. Сам Евсей – Евсеев Макар Кузьмич – раньше в Смольном работал, при взрыве вот уцелел… Шишка наглая, но не очень-то умная, однако везет ему в последнее время здорово! Я бы сказал – даже подозрительно здорово, не у каждого в жизни бывает такой фарт!
– А в чем это фарт конкретно-то? – быстро поинтересовался Макс.
– Да во всем! Вот как с нами недавно… – Бригадир выбросил окурок, сплюнул и продолжал: – Короче, захотел Евсей, по весне еще, Кировский завод под себя подмять – подмял, месяца два назад на «нарвскую» братву наехал – и тоже как два пальца… А ведь ничем не лучше других Евсей-то, подумаешь, чиновник бывший. Короче, смотри, что получается: все, что от Стачек к северу, до «Балтийской», он уже держит, теперь на юг ринулся – Дачное, Лигово, Ульянка, Сосновая Поляна, Ленинский проспект тот же… И все у него четко так получается, словно бы благоволят ему какие-то высшие силы, черт ворожит, как моя бабка, царствие ей небесное, говорить любила!
– Так может, и в самом деле этот Евсей чертям душу продал… – осторожно заметил Максим. – Только не простыми, а трехглазым.
– Трехглазые – тупни, бараны, – презрительно усмехнулся Егор. – Мы с ним сталкивались уже… парочку из «калашей» покрошили – больше не лезли. Нет, трехглазые эти – просто цепные псы, за ними еще кто-то… И этот «кто-то» явно помогает Евсею! И, думаю, не только ему. Смотри, что получается: Евсей тут, на Юго-Западе, беспредельничает, а ни к в востоку, ни к югу не лезет, хотя, казалось бы, вон Московский, вон Купчино – только протяни руку! Ан нет, как отрезало. Все, что к западу от железки, Евсей своим считает, все же остальное…
– Так просто поделили сферы влияния – и все.
– Ясно, что поделили… Только вот сами ли? Может, кто-то еще? – Бригадир задумался и махнул рукой. – Короче, весь расклад я тебе выдал. Евсей, кстати, там же, на Ленинском, и живет, у Кронштадтской площади, напротив бывшей Корабелки. Занял целый дом, всех жильцов выгнал, мини-котельную подключил – барствует теперь с барбосами своими, гад.
– Этакий средневековый барон, – с усмешкой заметил Макс. – А рядом – вассалы… Но ведь и сам Евсей, в свою очередь, чей-то вассал. Значит, надо искать герцогов и графов – такая вот феодальная лестница получается!
– Вот-вот – и поищи. Кстати, у нас с евсеевскими завтра стрелка, ровно в семнадцать ноль-ноль, на Броневой, прямо на станции, так что сам все увидишь. Степаныч договориться надеется… – Егор снова сплюнул. – Что ж, поглядим. Короче, до завтра – не будешь успевать в Лигово, можешь прямо к Броневой подгребать.
Тихомиров кивнул и тоже попрощался:
– До завтра.
Погибший машинист Михал Михалыч жил в своей избенке бобылем, и Максим вдруг подумал, что хорошо бы переселиться именно туда, в Дачное, да и жить себе, никого больше не беспокоя. Стыдно было уже и Евгении Петровны, и, что уж там говорить, Леночки, которая то приставала почти каждую ночь, то спала как убитая, а в последнее время и вообще где-то ночевала, говорила, что у подружки. Могла б и не говорить, кто ей Максим – муж что ли?
К тому же молодой человек хорошо понимал, что ввязывается сейчас в непростое и очень опасное дело – не очень-то хотелось подставлять совсем посторонних людей, да и вообще жить одному, коль уж появилась такая возможность, было бы куда как удобнее.
В данный же момент Тихомиров ехал в Ульянку – не хотелось уходить вот так, не поблагодарив за приют, да и насчет дров нужно было предупредить… и с Леночкой попрощаться.
Леночку он как раз и встретил первой – с сигареткой в зубах та прогуливалась у подъезда.
– Приветик. – Максим остановился рядом. – Гуляем? Свежим воздухом дышим?
– Да каким воздухом – табачищем, не видишь что ли? – Леночка радостно улыбнулась, так что у Тихомирова мелькнуло на миг предположение, что девушка поджидала сейчас именно его.
– Ты на велосипеде – ого! Здорово. Чего в дом не заходишь?
– Тебя жду…
На кухне молодой человек выложил на стол консервы, улыбнулся:
– Да ладно вам, Евгения Петровна, не благодарите. А я вот съезжаю от вас.
– Съезжаете, господи? А я уж привыкла!
– Ой! – Леночка хлопнула в ладоши. – Как здорово, что ты еще не съехал! Хотела тебя кое о чем попросить. Ну, потом… Чайку вот попьем пока что.
За чаем Евгения Петровна все вздыхала, все расспрашивала: где, мол, Максим теперь жить будет да как?
Тихомиров отвечал односложно, больше отмалчивался или врал, о гибели же старика машиниста не проронил ни слова – зачем расстраивать женщину?
– Ты все там же, на паровозе? – зачем-то уточнила Леночка.
– Да, – кивнул молодой человек. – Там. На новом месте – к работе ближе. Там, у депо, и буду жить, чтоб время на дорогу не тратить. Да и небезопасно нынче передвигаться, скоро и совсем станет темно.
– Да уж, да уж, – согласно промолвила хозяйка. – Такие уж у нас теперь времена. А вы, Максим, все-таки не бросайте нас, заходите в гости – чай, теперь не чужие.
Да уж, не чужие…
Выйдя из-за стола, Тихомиров с улыбкой поблагодарил за ужин и, сославшись на усталость, отправился спать.
И уснул бы, ей-богу уснул, кабы не Леночка, снова, как в прошлый раз, прижавшаяся к нему голой грудью.
Господи, и что ж теперь с ней, прогонять что ли? Ладно уж… последний раз…
Обняв девушку, Максим погладил ее по спине и бедрам, поласкал грудь… застонав, девушка, словно вампир, впилась в его губы.
На этот раз секс не был ни бурным, ни долгим – Макс и в самом деле устал и никак не мог отделаться от разных мыслей, да и Леночка вовсе не проявляла обычного натиска, что было немного странно – ну если не хочется, так и спала бы!
– А, чуть не забыла, – наконец произнесла девушка. – Ты не мог бы мне помочь, завтра утром, пораньше… у меня подружка здесь рядом, на Ветеранов, живет, отдает мне кое-какие вещи, а мне самой никак.
– А до вечера не подождать?
– Нельзя до вечера! Подружка уедет. А вещи у нее хорошие, а зима на носу… Ну пожалуйста, Максим, выручи, ну? Тем более на велосипеде, до начала работы как раз успеешь.
– Ладно, – сдался Максим. – Тогда завтра пораньше, часов в шесть, встанем.
– Забились! – Леночка обрадованно чмокнула Тихомирова в щеку. – В шесть так в шесть, я и будильник поставлю.
Поставила… И сразу же заснула, вырубилась. И вскочила, едва только будильник прозвенел – старый, круглый, с никелированными колокольчиками.
Даже Евгения Петровна проснулась, выглянула в коридор, посмотрела на Леночку, удивленно моргая:
– Куда это так рано?
Девушка расхохоталась, надевая куртку:
– Дела, тетя Женя, дела!
– Так дела у Максима… ему на работу, а ты…
– И я кое-что нашла, тетушка! Не все же на твоей шее сидеть.
Вышли – стоял не шибко крепкий, но вполне заметный морозец, нос и щеки прихватывало, даже падал легкий мелкий снежок.
– Ну, садись на багажник, – с улыбкой кивнул молодой человек. – Да крепче держись, поедем быстро.
– Не бойся, не упаду. – Леночка снова рассмеялась. – По Корзуна – до конца, потом направо. Я покажу дом.
До места добрались быстро.
– Какой этаж-то? – останавливаясь у нужного подъезда, поинтересовался Максим.
– Боишься устать?
– Боюсь, как бы велик не сперли! Знаешь, придется его с собой взять.
– Так возьми. – Девушка пожала плечами. – Тут невысоко совсем, третий этаж.
– Ну слава богу!
Дверь оказалась железной, чуть ли не бронированной, как, впрочем, и все в этом подъезде, причем ставили их еще до тумана, в добрые старые времена. И тогда уже боялись друг друга.
У Леночки оказались ключи – надо же! А говорила…
– Входи. Велик можешь в прихожую завести. Вон, видишь, комната?
Дверь в комнату тоже оказалась железной… бронированной!
– Зайди пока. – Леночка ощупью открыла замок.
Молодой человек покачал головой:
– Ну и темнотища.
– Сейчас я зажгу свечку… Постой…
Тихомиров вдруг ощутил на своей шее теплые руки девушки, ее губы с жаром прикоснулись к его небритой щеке… и вот уже они слились в затяжном поцелуе…
– Спасибо, – тихо произнесла Леночка. – Спасибо тебе за все… Вон там, в углу… подойди-ка…
Максим повернулся…
Дверь за его спиной захлопнулась. Лязгнул замок.
– Извини! – донесся приглушенный голос. – Это все для твоего же блага… Прости…
Глава 8
Бывают дни – с землею точно спаян,
Так низок свод небесный, так тяжел…
Что же тут дверь-то такая, словно из брони! И, главное, где? В комнате! Нарочно, что ли, придумана для такой вот ловушки? Но Леночка… Ну Леночка! Ну…
Тихомиров хотел было выругаться матом, но лишь рассмеялся – над собой посмеялся, над кем же еще-то? Это ж надо – попасться на столь немудреный фокус! Расслабился, что и говорить, расслабился. И, самое-то главное, никак не ожидал от девчонки такой вот подлянки! Ишь как она подлизалась-то… фу-ты ну-ты… А он-то, Максим Андреевич, умудренный, можно сказать, жизненным опытом человек… А, что уж теперь переживать, да и Леночку ругать нечего – в этом диком мире сейчас каждый сам за себя. Вот и девчонка, видать, отыскала себе более влиятельных покровителей… или – покровителя… Евсея? А черт его знает!
Осталось лишь подумать, кто сюда может явиться и чем этого гостя (точнее все же, хозяина) встретить.
Узник внимательно осмотрелся вокруг – единственное окно, сквозь которое уже начинал проникать неровный желтоватый свет зарождавшегося утра, как и полагается, закрывала железная решетка, сваренная, надо сказать, без особых изысков: просто прутья.
Распахнув окно, Максим попытался раздвинуть прутья руками, и поначалу показалось, что поддались… так вот, чуть-чуть, едва…
Х-у-у… Утерев выступивший на лбу пот, молодой человек немного передохнул и повторил попытку – столь же неудачно. Выкрашенные в черный цвет стальные прутья оказались крепкими, да уж, сработано было на совесть, вот если бы удалось отбить, отвалить, отчекрыжить одну из поперечин… Чем бы вот только? Ногой? Разбежаться, подпрыгнуть… Ммм… вряд ли. Тоже еще, Ван Дамм выискался, нет, тут нужно искать более реальный способ. Не ногой, конечно, нет… а вот если чем-нибудь… что-нибудь здесь подыскать, приспособить…
Из мебели в комнате находились только старый продавленный диван, торшер и журнальный столик, да еще на стене, слева, висела давно засиженная мухами репродукция непонятно уже какой картины – то ли «Утро в сосновом лесу», то ли вообще Жорж Брак образца начала кубизма. Да-да, скорее, именно кубизм… в старые добрые времена Тихомиров, наезжая иногда в Париж, обожал захаживать в Центр Жоржа Помпиду, поэтому и репродукция эта привлекла его внимание, наведя на грустные мысли.
Хотя сейчас, конечно, отнюдь не грустить пристало, а поискать в диване, вдруг да там что сыщется?
Молодой человек наклонился, приподнял лежак… пошарил рукой, несколько раз чихнул, потом едва не прищемил палец и громко выругался: кроме пыли, дохлых тараканов и старых виниловых пластинок с записями каких-то тоскливых ВИА, в диване больше ничего не обнаружилось. Увы…
Усевшись, Макс вытянул ноги, соображая, а не использовать ли торшер? Подошел, взял… попробовал – старинное изделие с треском разломалось в руках. Выбросив обломки, узник разочарованно хмыкнул – ну, а чего он, собственно, ожидал-то? Что ему тут ломик оставят или домкрат?
Однако нужно было соображать побыстрее – непонятно было, зачем его здесь заперла Леночка. По приказу своих новых покровителей? Или… А что – «или»? Конечно же – по приказу, что тут еще думать-то?
А тогда надобно выбираться, и выбираться побыстрее, вот, покричать, что ли, в окно, через решетку? «Маманя! Лелик! Помогите!!!»
Помогут? Вряд ли, не такие уж и дураки теперь вокруг живут – поумнели быстро, в чужие дела соваться кому надо-то? Нет, не помогут…
Просто так не помогут, а вот ежели что-нибудь пообещать… Черт! И это вряд ли пройдет – чего пообещать-то? Синицу в руке и журавля в небе? Не-ет, народ давно уже ни на какие обещания не ловится. Картину, что ли, эту предложить? Мол, Жорж Брак, стоит немерено… Вряд ли тут многие знают, кто такой Брак или Пикассо, а если и знают, так все равно не польстятся – ну кому сейчас нужен Пикассо? Вот если бы что-нибудь из еды или выпивки…
Черт! А ну-ка!
Тихомиров азартно похлопал себя по карманам – неужели не прихватил ничего перекусить? Ведь точно где-то в кармане было… давно еще… если та же Леночка не выложила… Нет! Не выложила! Есть! Вот оно!
Издав победный крик, молодой человек радостно подбросил в руке плоскую баночку!
«Паштет шпротный»! Для кого, может, и хрень, а для кого – ключ, да не от какой-то там квартиры, где деньги лежат, нет, куда как значительнее – ключ к свободе!
Теперь дело за малым – найти того, кто этим ключом соблазнится…
Уже совсем рассвело, и Максим, конечно же, понимал, что на стрелку у Броневой все же не успеет, разве что, так сказать, к шапочному разбору. Что ж, хоть бы и так появиться, иначе его отсутствие вызовет у того же Егора вполне обоснованные подозрения. Рассказывай потом сказки – мол, заперли… А не пройдут с бригадиром такие штуки, не в детском саду!
Ладно…
Тихомиров распахнул окно пошире, всмотрелся… А никто внизу, по тротуару, не шастал – народ на работу не спешил, за неимением у многих последней. Школы тоже не работали… тогда бы хоть детишки должны были на улице объявиться, время-то уже не раннее…
Ага! Вот кто-то идет… мальчик лет десяти, в синей вязаной шапочке, с собакой… Здоровая такая овчарища! И как такую по нынешним временам прокормить? Однако, с другой стороны, хоть какая-то безопасность.
– Эй, пацан! Мальчик!
Черт… Глухой он что ли? Не слышит…
Ага, вот еще компания подростков на велосипедах… Прокатили быстро, только и видели! Макс не успел и крикнуть… Ага, вот снова этот, с собакой…
– Мальчик! Да подними ж ты глаза-то!
– Вы это мне, дяденька?
Господи, ну наконец-то заметил.
– Тебе, тебе. – Тихомиров широко улыбнулся. – Тебя как зовут?
– Коля…
– А я – Максим Андреевич. Хороший у тебя пес!
– Абрек-то? Конечно, хороший. – Мальчишка полыценно улыбнулся, а собака, словно бы все поняла, даже вильнула хвостом. – Он знаете какой верный!
– А чем кормите?
– Да все ест. – Коля неожиданно погрустнел. – Конечно, маловато у нас всего… Но родители сказали: сами недоедим, а Абрека накормим!
– Хорошие у тебя родители, – умильно прищурился Макс. – Мне бы таких. А уж Абрек… Сразу видно – славный и умный пес!
– Да, он именно такой и есть – славный и умный. – Наклонившись, парнишка обнял овчарку за шею. – У-у-у, Абречище…
– Слышь… Вы с Абреком мне не поможете? – быстро поинтересовался узник.
– Мы? – Мальчик удивленно округлил глаза. – А как?
– Резонный вопрос, – усмехнулся Максим. – Вот консервы… лови, Коля!
Он тут же и кинул банку, мальчишка, конечно же, не поймал, банка покатилась по асфальту, пока Абрек с лаем не прижал ее лапой – вот уж действительно умный пес.
– Ого, паштет! – удивился парнишка. – Это вы что… в самом деле нам?
– Вам, вам, берите!
– Но… вы просили помочь? А мы даже не знаем, сможем ли.
– Что ж, не сможете так не сможете, а паштет, Коля, берите. Больно уж мне твой Абрек понравился… Ах красавец какой!
Мальчик улыбнулся, сдвинув на затылок шапку, и задорно спросил:
– Вы скажите хоть, что делать-то? Мы ведь не можем вот так просто взять…
– А ничего такого вам делать-то не придется. Я, видишь ли, дверь захлопнул… А ключа-то нет! У жены ключ, а она только через три дня явится…
– А, вот оно что! Я один раз тоже так закрылся, так папа…
– Короче, Колька, друг, выручай. Нужен какой-нибудь ломик или монтировка что ли… Даже молоток подойдет. Во-он, в какой-нибудь старой машине посмотри… – Максим показал рукой на ржавеющие во дворе легковушки – неужели хоть в какой-нибудь да не найдется монтировки?
– А, в машинах? – Коля понятливо кивнул и рассмеялся. – Ну, там-то мы поглядим. Пошли, Абрек!
Пес весело залаял, забил хвостом, видать, воспринимая все происходящее как увлекательную игру. Вот они подошли к серому «жигуленку»… мальчишка открыл багажник, заглянул…
Не тратя времени даром, Тихомиров сорвал с карниза занавески, разорвал, связав полосы меж собой… человека вряд ли выдержат, а вот ломик – запросто.
А под окном уже кричали:
– Нашли, дяденька! Нашли!
Донесся собачий лай, Максим выглянул, выпростал в окошко «веревку», к концу которой парнишка привязал увесистую монтировку…
– Там еще кувалда есть, надо?
– Давай! Как же мне без кувалды-то?
Через десять минут с узилищем было покончено! Зловредная поперечина со звоном отвалилась, прутья решетки поддались, выгнулись, как раз пролезть…
– Дяденька, а вам решетку-то не жалко?
– Да я, Коля, все равно новую собирался поставить… Оп…
Прыгать, конечно, было высоковато, но не по занавеске же лезть – тогда уж точно сорвешься… Да и третий этаж – не девятый!
Ухватившись за решетку, Максим улыбнулся и ловко спрыгнул на клумбу.
Рядом тотчас же запрыгал, залаял Абрек, а юный хозяин пса захлопал в ладоши:
– Здорово у вас получилось! Прямо как в цирке.
– Так я и есть циркач! – задорно подмигнул молодой человек и, с чувством пожав своему освободителю руку, принялся прощаться: – Ну, спасибо тебе, Коля, и тебе, Абрек. Пойду… пора мне.
– И вам спасибо…
Когда Тихомиров, дойдя до угла, обернулся, мальчик все еще махал ему рукой, а Абрек крутился рядом и радостно лаял.
Счастливо освободившийся узник спешил со всех ног, и все же на стрелку он опоздал. А когда явился, все уже было кончено. Взорванный, сошедший с рельс паровоз (все та же элвэшка) валялся на боку, антрацитово-черный, словно мертвый, случайно выпавший из коллекции жук. Рядом с локомотивом и на станционной платформе в лужах бурой крови лежали убитые, почти вся – да, наверное, вся – корпорация «Лигово». Раненых не было – их добили аккуратными выстрелами в головы. Вот и у Егора во лбу тоже зияла дырка – аккуратненькая такая, с ровными черными краями… а затылка не было, разлетелся.
– Да-а-а… – Переживая увиденное, Тихомиров опустился на корточки и какое-то время сидел, думал: как же теперь жить?
Над заваленной мертвыми телами платформой, над опрокинутым паровозом, над вагонами вилось да каркало воронье. Слетелись. Что поделать, чья-то гибель почти всегда для кого-то праздник, нетрудно и здесь было догадаться – для кого. Не только для воронов…
Глава 9
А тени прошлого так тихо пролетают
Под вальс томительный, что вьюга им поет.
Дня три, никуда не вылезая, Тихомиров жил в Дачном, в избушке покойного машиниста. Топил печь, варил выращенную несчастным стариком картошку и прочие овощи, думал. Хоть и противно поначалу было, но на второй день Макс все же произвел инвентаризацию нежданно-негаданно доставшегося ему «наследства». В сарае имелись дровишки, а вот подвал на первый взгляд казался пустым, и стоило немалых трудов обнаружить в нем искусно сделанный схрон с той же самой картошкой, тушенкой и прочими съестными припасами, коих при экономном использовании должно было хватить… ну, если и не до весны, то на пару месяцев – точно.
Это радовало. Благодаря запасливому деду Максим теперь имел полную возможность заняться делом… Тем самым, к которому подтолкнул его погибший на стрелке бригадир литовских. Евсей! Макар Кузьмич Евсеев – вот кто сейчас явно благоденствовал, причем совершенно открыто и никого не стесняясь, словно и в самом деле находился под покровительством неких высших сил… да ведь, судя по всему, и находился, а что это были за силы, Тихомирову предстояло выяснить. А уж там, дальше, наверняка потянулась бы ниточка ко всему происходящему, к туману этому чертову, к кокону…
И, может быть, удалось бы что-нибудь выяснить о пропавшем самолете… об Олесе, в конце концов. По крайней мере, молодой человек на это надеялся.
Кроме продуктов, в избушке Михал Михалыча изо всех полезных вещей нашелся еще и бинокль, чему Максим, естественно, очень сильно обрадовался и, не откладывая дела в долгий ящик, уже на следующий день с утра отправился на Ленинский следить за домом Евсея.
Выпал уже первый снежок, и многие попадавшиеся навстречу жители тащили за собой санки – кто-то вез на них воду в канистрах и ведрах, кто-то – дрова, а кто – маленьких детей. Лица у большинства прохожих были озабоченные, хмурые – еще бы, ведь многие еще в прошлом году надеялись, что накрывший весь город кокон исчезнет как-нибудь сам собой к лету… ну, к осени. Дожить бы до только лета, перезимовать, а там…
А там никакого улучшения не наступило! Хуже только стало – и с продуктами, и с дровами, и со всем прочим, а самое главное, уже почти полностью исчезла надежда на лучшее. Даже дети постепенно превращались в маленьких неулыбчивых старичков, а беспризорники, словно молодые псы, сбивались в опаснейшие стаи.
Правда, в основном беспредельничали в центре – там было удобней: больше подворотен, проходных дворов, богатых квартир… однако нельзя сказать, что в спальных районах жизнь была такой уж спокойной. Около отдельных домов Максим видел мужчин с красными повязками на рукавах – дружинники патрулировали двор, кое у кого из них даже были ружья… увы, бесполезные против настоящих врагов, той непонятной нечисти, что внезапно – за одну ночь – захватила город… Россию? Весь мир?
Господи, интересно – а в Америке как? Тоже коконы? Ну, до Америки теперь не добраться – авиалайнеры уничтожены… впрочем, может быть, и не все?
У сожженной бензоколонки вынырнувшие вдруг неизвестно откуда подростки – человек пять недопесков с ухмылками и серыми прокуренными лицами, – глумливо хохоча, окружили молодую женщину с санками, что-то кричали, смеялись… Вот один пнул санки ногой, перевернул.
– Да что же вы делаете-то?! – закричав, женщина в отчаянье обернулась. – Помогите!!!
А ее уже потащили в кусты, расстегнули крутку, задрали свитер…
– О! – козлиным голоском заверещал один из недопесков. – Клевая бабца, в натуре! Стройненькая… Да что ж ты дергаешься-то, дура? Что ж ты…
Тихомиров мог бы пройти и мимо, как поспешно сделали двое встретившихся мужчин с потухшими глазами… Однако…
Макс выхватил из-за пояса монтировку – ту самую, найденную юным собаководом Колей. Не говоря ни слова, подскочил – громко хохоча, недоросли уже стаскивали с несчастной джинсы, – хладнокровно нанес удар… Один, другой, третий… Жестокий мир – жестокие и законы, тем более с этими молодыми ублюдками, подростки и вообще-то жесткий народ, в большинстве случаев понимающий исключительно грубую силу, а уж эти… Максим уже сталкивался с подобными у себя в городе, и не раз, опыт имелся… Никаких разговоров, увещеваний – сразу бить, и желательно – без всякой жалости!
Однако сейчас молодой человек все-таки бил вполсилы – так, чтоб не убить, напугать, слегка поцарапать. Что его удерживало – бог весть…
– Уа-у-у-у, дядька-а-а-а!
Двое подростков завыли, заорали, один держался за плечо, другой – за разбитую голову. Трое из сотоварищей, увидев перед собой злого, решительно настроенного мужика, тут же ретировались, бросив своих дружков на произвол судьбы – бежали без оглядки, только пятки сверкали.
– Ну, а вы чего ждете? – Подбросив в руке монтировку, Тихомиров хмуро оглядел павших и презрительно сплюнул. – Пшли вон!
– Ой, только не бейте, дяденька-а-а…
– Я же скал – пшли… Оп!
Один из ухарей все ж таки попытался незаметно выхватить ножик – Максим быстро наступил недорослю на запястье, наклонился, отобрал режущий инструмент – хорошая такая финка… Присел на корточки, ухмыльнулся:
– Выколоть тебе, что ли, глаз?
Подросток дернулся, заревел, моргая быстро наполнившимися слезами глазами:
– Не нада-а-а…
А его напарника, кстати, уже и след простыл!
– Тогда считаю до трех – и чтоб я тебя…
– Понял! Я все понял, дяденька!
Вскочив на ноги, недоросль вмиг скрылся за бензоколонкой.
– Как вы с ними жестоко! – дрожащим голосом произнесла спасенная женщина.
Макс улыбнулся:
– А вы полагаете, воспитательно-профилактическая беседа в данном конкретном случае была бы более уместна?
– Ну, нет, конечно… – Незнакомка поспешно застегнула курточку и вздохнула. – Боже, как же я устала от этого всего… от всей этой жестокости, хамства всеобщего, от тумана проклятого…
– Можно подумать, до него жестокости да хамства не было! – Засмеявшись, молодой человек нагнулся. – Позвольте вам помочь…
– Вы и так уже помогли… – Женщина складывала на санки упавшие в снег книги.
Тихомиров подобрал одну:
– «Отчет Его Императорского Величества канцелярии»… Вот это раритеты!
– Именно что раритеты. – Незнакомка вновь улыбнулась, откинула капюшон… Симпатичная женщина с большими серыми глазами и каштановыми, подстриженными в аккуратное каре волосами. Молодая, вряд ли старше Максима, даже, может, чуть помоложе…
– Вас как зовут?
– Тамара.
– А меня – Максим. В библиотеке работаете? Работали…
– Да, в РНБ, на Московском. – Ах, какая все-таки была у Тамары улыбка – словно бы солнышко выглянуло, рассеяв проклятый туман! – Там сейчас по ночам ужас что делается… Рано или поздно сгорит все! – Улыбка погасла. – Хоть что-то спасти.
– Вас, может, до дому проводить? А то мало ли…
– Да нет, спасибо, меня сейчас наши дружинники встретят… – Встав, библиотекарша оглянулась и помахала кому-то рукой. – Да вон они – бегут уже…
– Лучше б пораньше прибежали.
– Давайте я вас познакомлю!
Дружинники – двое запыхавшихся мужичков лет за сорок – подбежав, помогли окончательно уложить книги.
– Ах, Тамара, Тамара, говорили тебе: не ходи одна! Ну что, нас не могла позвать, что ли?
– Да вы ж патрулировали… Кстати, это вот – Максим, мой спаситель.
– Спаситель?
– Ой, если б не он… Потом расскажу… Максим, знакомься, наши дружинники.
– Павел, – протянул руку один, повыше.
– Николай Петрович, – сняв шляпу, чинно представился другой, постарше, с залысинами.
– Очень приятно встретить наконец нормальных людей, – искренне улыбнулся Макс. – Дружина, значит, у вас?
– Да, дружина, – с гордостью подтвердил Павел. – У нас и в старые-то времена ТСЖ дружное было… Хотя почему было? И сейчас, как может, работает… а Николай Петрович – председатель.
– Ну надо же. – Тихомиров удивленно приподнял бровь. – А я вот в частном доме живу, в Дачном… Даже не дом, так – избенка.
– А вы к нам переселяйтесь, – неожиданно предложила Тамара. – У нас квартиры брошенные есть, правда, до зимы там ремонт надо сделать…
– Мини-котельная у нас есть, вот что главное! – Председатель ТСЖ довольно потер руки. – Топлива, правда, маловато, но, если еще поднабрать да вполсилы топить, до весны хватит. Нам главное в этом году систему не заморозить, а уж там, потом, посмотрим. Вы по специальности кто, Максим?
– Экономист… Но так, заочно. Вообще-то я металлургический техникум заканчивал.
– Здорово! – восхитился Николай Петрович. – Так переселяйтесь, конечно же! Вы один живете, с семьей?
– Один.
– Ну, вот видите – одному сейчас, сами знаете, небезопасно. А у нас тут дружина – все по очереди ходим, школу вот хотим при доме открыть – хоть чему-то детишек научим…
– Отличная идея. – Максим одобрительно кивнул. – Если хотите, могу детишкам французский преподавать.
– Французский? Вот славно! У нас уже и историки есть, и географ, и литература… все наши жильцы! Вы заходите, когда сможете, сами все увидите… – Председатель назвал адрес и даже уточнил: – Здесь, недалеко, зеленый такой дом, двенадцатиэтажный… ну, с зелеными балконными вставками.
– Зайду. – Прощаясь, Тихомиров пожал всем по очереди руки, в том числе и Тамаре. – Обязательно зайду, раз уж зовете.
Под впечатлением от встречи с хорошими – это было сразу видно – людьми настроение у молодого человека (в последние дни весьма хмурое) резко улучшилось, Максим даже принялся что-то напевать, насвистывать про себя, так что и не заметил, как добрался до нужного места.
– Та-ак… – осматриваясь, прошептал Макс. – Егор говорил – дом напротив Корабелки… Ага, кажется, это.
Да-а, именно это жилище, судя по внешнему облику, и соотвествовало убогим представлениям Евсея о королевском жилье. Обычный многоэтажный дом был по всему периметру окружен колючей проволокой, во дворе и у ворот ходила вооруженная «Калашниковыми» охрана, однако вовсе не она и не проволока привлекли сейчас внимание Тихомирова, а крыльцо, точнее сказать, украденный в каком-то дворце классический портик с колоннадой и гранитным крыльцом, пристроенный посередине дома – видать, для того был пробит специальный вход. Смотрелось все это, как на корове седло, но Евсею, похоже, нравилось, да и на редких прохожих, несомненно, производило определенное впечатление.
– Он не сумел сделать красиво, поэтому сделал богато, – философски изрек молодой человек, сворачивая к Морскому университету.
Серое приземистое здание бывшей Корабелки и раньше-то не радовало глаз, а нынче пришло в почти полное запустение – покосившийся козырек, выбитые глазницы окон, черные провалы украденных кем-то дверей. Даже якорь у входа и тот, паразиты, сперли – интересно, кому и зачем понадобился?
Войдя с главного входа, Тихомиров с минуту прислушивался – внутри стояла полная тишина запустения и развала, лишь слышно было, как, проникая сквозь выбитые стекла, завывал под потолком ветер.
Поднявшись на второй этаж, молодой человек присмотрел удобную комнатку – то ли деканат, то ли лаборатория – и, на всякий случай приперев дверь тяжелым шкафом, с удобством расположился перед окном в кресле. Достал бинокль… Слава богу, здесь хоть еще оставалось стекло – не дуло, да и оделся Максим тепло, знал ведь, куда шел.
Что он хотел отсюда высмотреть? Бог весть… Просто поглядеть, что да как, провести рекогносцировку и, если удастся, нащупать какие-то подходы если не к самому Евсею, то к кому-то из его бригадиров.
Пару-тройку дней посидеть, посмотреть… Тихомиров выдвинул ящик стола, отыскав в нем тетради, блокнот и карандаши… Придвинул все это к себе – теперь можно будет и записать кое-что. Что-нибудь, что покажется значимым.
До обеда ничего не происходило – никто к Евсею не приезжал, и сам он никуда не выходил. А из других подъездов все-таки показывался народ – прилично одетые дамы, мужчины, дети – те играли во дворе, за колючей проволокой, конечно, не у самого крыльца, а чуть в стороне… Домик, судя по всему, был заселен приближенными, верными людьми. Неплохо придумано. Правда, с другой стороны, всем ли можно доверять?
Макс уже стал замерзать – встал, попрыгал, помахал руками… потом быстренько сел, схватил лежащий на столе блокнот, записал:
«Мужик на „лексусе“, чернявый, с усами и охраной».
Чернявый мужик на дорогой иномарке явно был не Евсей – значит, приехал по делам, перетереть что-то. И явно не из евсеевских – охрана слишком дотошно его проверяла, обыскивала. Впрочем, гость пробыл в доме недолго – минут через двадцать уже вышел через парадное крыльцо. Уселся в поджидавший его «лексус» с мордоворотами-телохранителями, уехал. Богатый и влиятельный человек, бандит, скорее всего и бензин есть, и не боится ездить, значит, в себе уверен.
Но это не евсеевский… а потому не столь уж и важен. Какого-нибудь бригадирчика бы… ага, есть, кажется!
Вот они, братишки, подъехали – скромненько, на малолитражке… впрочем, по нынешним временами и это очень даже круто – бензин-то далеко не у всех! Трое парней, один явно старший, лет тридцати – высокий, блондинистый, в длинном черном пальто с разноцветным кашне. Лицо такое… Макс присмотрелся в бинокль – вытянутое, неприятное. Губы тонкие, глаза… бесцветные какие-то глаза… а на левой щеке, у носа – большая родинка.
Тихомиров даже не стал записывать его в блокнот, запомнил, весьма колоритная личность, и явно не из простых – вон как лебезила перед ним охрана! Его даже и не обыскивали при входе…
Вот он – бригадир! Или даже заместитель. Высокопоставленный холуй, облеченное высоким доверием босса лицо – точно! Интересно, он тоже в этом доме живет? Один? С семьей? Хорошо, если б имелись жена, дети – можно было б попробовать втереться в доверие через них.
Да и сидеть тут больше нечего – настало время для сбора сведений, слухов… Ага! Вот выходит… что-то быстро… Идет по двору. Остановился. Поднял голову – помахал кому-то рукой. Кому-то в доме… Ага, вот шевельнулась занавеска… Женщина!
Помахав, белобрысый бригадир, распахнув пальто – жарко ему что ли? – принялся прохаживаться по двору… вот закурил. Видать, поджидал кого-то… Ага, ясно кого! Дверь крайнего подъезда открылась, оттуда выбежала какая-то девушка в коротком супер-пупер модном пальтишке из синей замши и в джинсиках, чмокнула дожидавшегося ее парня в щеку, зачем-то обернулась…
Тихомиров чуть с кресла не упал!
Леночка! Это была Леночка!
Закусив губу, Максим покрутил бинокль – она, она, никаких сомнений. Ах ты ж… Нашла себе хахаля! Да-а… что тут говорить… Так вот где собака порылась! И Евсей… не от нее ли знал все про литовских? Очень может быть! Это хитрая девка все время Макса расспрашивала… правда, Тихомиров не очень-то обо всем и рассказывал, так, самую малость, иногда… А зачем же она его тогда заперла, заманила? И как раз в тот момент, когда… когда в стрелке на Броневой погибла вся корпорация «Лигово»! Черт! Что же, получается, Леночка об этой стрелке знала? И также знала – что-то должно произойти… Так она ж ему, Максу, жизнь спасла, так, что ли, выходит?
Так – не так, а в банду Евсея теперь будет не так уж просто внедриться… Похоже, что вообще никак – Леночка ж его знает. Знает… Так, может, через нее? Аккуратно так… мол, помоги куда-нибудь пристроиться, совсем помираю…. Поможет? Почему бы и нет, были бы возможности, а таковые, судя по всему, имелись.
Тогда что же – нужно невзначай встретиться… как бы невзначай…
Леночка и ее новый хахаль тем временем сели в малолитражку и, выехав из ворот, куда-то умчались… Бог их знает куда.
Несколько разочарованный, Макс собрался уже уходить, когда к воротам подкатила черная «двадцать четвертая» «волга», вполне ухоженная на вид, можно даже сказать – холеная. Что интересно – машину пропустили во двор без всяких проволочек, даже не проверяли, главный охранник – квадратный мордоворот метра два ростом – едва честь не отдал вышедшему из «волги» мужичку в смешном кургузом пальтеце с широким поясом, в дурацкой шляпе и в клешах! Да, еще ботинки были на каблуках, лица же Тихомиров не рассмотрел, видел только, что волосы длинные.
Сей странный визитер тоже долго не пробыл – Евсей, по всему, не очень-то любил тянуть время, – вышел уже через полчаса, уселся в свою «Волгу» и уехал… Промчался по Ленинскому, а куда потом… то уж и не увидеть никак.
Темнело, и в доме бандитского главаря – по всем двенадцати этажам – зажигались окна. Ничего не скажешь, с комфортом устроились, сволочи, всем бы так! И своя котельная наверняка имеется, и дизель-генератор. Да еще ветряки на крыше.
Тихомиров, естественно, добрался домой поздно, правда, повезло – без всяких приключений, никого по пути не встретив. Услыхав заранее голоса, благоразумно переходил на другую строну улицы, пропуская молодежную шайку. Да и то только одна такая и встретилась – холодно было.
На следующий день с утра Максим вновь отправился в Корабелку, правда, теперь еще походил рядом, все надеялся, а вдруг да Леночка выйдет из дому одна, пойдет куда-то? Уже и придумал, что спросить: а верни-ка, мол, милочка, велосипед, в «подружкиной» квартире оставленный!
Да, так вот и спросить… Не побежит хахалю жаловаться? Да нет – эта не побежит, тем более угрожать девушке Тихомиров вовсе не собирался.
Нет, ни Леночка, ни хахаль ее – рожа бандюганская – так и не показались… Лишь на следующий день мелькнули – выбрались из машины уже во дворе.
А потом приехал парень на «запорожце». Обычный такой «запорожец», светло-голубой, «ушастый» и тоже ухоженный, как и давешняя «волга». Чудо украинского автопрома, как и «волгу», пропустили во двор, не чинясь. Парень был в расклешенных джинсах, в ботинках на каблуках, с дипломатом. Взбежал на крыльцо, тряхнув длинной рыжей шевелюрой, исчез за дверью…
Да-а… даже сейчас, в коконе, каких только чудиков нету! Надо же, «запорожец»! Ну и дружки у Евсея – клуб любителей семидесятых! Семидесятых…
Максима вдруг ожгло, словно бы он хватанул сейчас стакан чистого медицинского спирта! Семидесятые! Так ведь цветики-семицветики… и морок… все это – в семидесятых. Точнее сказать, в середине! Или во второй половине? Уточнить бы год…
Тихомиров чувствовал, что наконец вышел на верный след – вот оно, вот оно! Посланцы из прошлого… из той эпохи, куда почему-то вели цветики-семицветики… именно там мог затеряться совершивший не особенно мягкую посадку Ан-2! Именно там стоило поискать Олесю… Стоило… Только вот как?
А может быть, и нет никаких «посланцев», а есть любители семидесятых, мало ли чудаков? И это тоже нужно было проверить.
Максим и проверял, совсем потеряв и сон, и аппетит, – следил, приходил в Корабелку каждый день, не отрывал глаз от бинокля. Видел еще раз того мужика на «волге», а вот парень на голубом «запорожце» что-то не приезжал. Зато объявился горчично-оранжевый «москвич-408» с двойными фарами!
И у всех – у «волги», у «москвича» – на «запорожец» Макс не обратил внимания – были черные номера с белыми цифрами! Все правильно – черным по белому уже в восьмидесятые писать стали, к середине ближе.
За рулем «москвича» вообще оказалась женщина – моложавая, лет сорока дама в короткой дубленке и серой твидовой юбке-колоколе. В черных лаковых сапогах на высоких массивных каблуках… Рыжая… или крашенная хной. Лицо… обычное такое лицо, не сказать, чтоб уж очень красивое, но и не уродка опять же. Прошкандыбала на каблуках, поднялась в портик, исчезла в подъезде. К вечеру не вышла, не объявилась – любовница Евсея что ли? Хотя тот вроде бы, был женат, а впрочем, одно другому не мешает.
Как начало темнеть, Тихомиров отправился к себе в Дачное – о многом следовало хорошенько подумать. Растопил печку, заварил покрепче чаек из трав, поставил разогреваться тушенку – прямо в банке, не хотелось сегодня тратить время на готовку.
Семидесятые… курьеры… цветики-семицветики… морок…
Именно там, тогда что-то произошло, что-то такое необычное… о чем, наверное, могли бы писать газеты… Мда… тогдашние газеты, в общем-то, если о чем и могли писать, так только с высочайшего соизволения партийных инстанций, всяких там райкомов, горкомов… Впрочем, сегодняшняя пресса тоже под кем-то лежит: все кушать хотят – ам, ам! Если крупные издания типа «Аргументов и фактов» и могут иногда что-то свое тиснуть, то уж об остальных и говорить нечего, особенно о районных газетках: тишь да гладь да божья благодать, и все у нас хорошо. А в те времена, в семидесятые, вся без исключения пресса именно такой вот причесанной и была. Акулы пера, блин…
Пресса, пресса, пресса…
Господи!
Подскочив на старом продавленном диване, молодой человек стукнул себя лбу.
Пресса!!! Ну конечно – пресса… газеты, журналы разные.
Да у него ведь библиотекарша есть знакомая!
Тамара!
Глава 10
Мне, недостойному, награда!
Без помощи Тамары, старшего библиотекаря РНБ, Максим, конечно, вряд ли бы что нашел. Подписки старых газет находились в столь дальних углах, в которых не то что один черт, а – выражаясь по-морскому – десять тысяч чертей сломали бы ноги! К тому же что-то хранилось на Московском, а что-то – в центре города, на Фонтанке, куда нужно было еще добраться.
– Да что вам конкретно-то нужно, Максим? – все допытывалась Тамара. – И зачем?
Тихомиров отвечал на все вопросы уклончиво: вот, мол, хочется одну идею проверить, верна или нет? А покуда не проверил, и толковать не о чем.
– Мне вот семидесятых годов газеты… или журналы… Наши, петербургские.
– Ленинградские, коль уж на то пошло, – машинально поправила женщина. – Вы хоть представляете, сколько их? «Ленинградская правда», «Вечерка», «Смена», «Ленинские искры»… это я только навскидку перечислила.
– А в Интернет никто их содержимое, конечно, не забивал? – невесело поинтересовался Макс.
Тамара пожала плечами:
– Конечно же, не забивал. Кому надо-то? Да и все равно – нету сейчас никакого Интернета. Господи, до каких пор будем сидеть вот так, при свечах, как… я не знаю кто? Как совершенно дикие люди! Ужас какой-то! Целая Академия наук у нас… была… и осталась, наверное. Что же ученые мужи – ничего с этим туманом проклятым поделать не могут? Интересно, Москва – она тоже так вот? И правительство…
– Нет у нас, похоже, теперь ни правительства, ни Госдумы, ни столицы. Каждый сам по себе, – жестко отозвался Максим.
Библиотекарша вздохнула, заваривая цикорий только что вскипевшей на буржуйке водой. На кухне, да и везде в ее небольшой однокомнатной квартирке, было, мягко говоря, жарковато – как раз сегодня председатель местного ТСЖ Николай Петрович и все прочие мужики – в том числе и пришедший на помощь (как и обещал) Макс – запускали мини-котельную. Котлы смонтировали здесь же, в подвале, и теперь проверяли давление. Да еще буржуйка… готовить-то приходилось – и еще, верно, долго придется – только на ней.
– Ох и жарища!
Тихомиров сидел в майке, Тамара же все стеснялась – ходила в сине-бело-голубом спортивном костюмчике, ничуть не скрывавшем, впрочем, все достоинства ее фигуры, даже, скорее, наоборот – их подчеркивающем. Может, потому библиотекарша его и надела?
– Да, – разливая по чашкам цикорий, согласно кивнула женщина. – Жарковато. Может, открыть окошко? Хотя… так не хочется тепло выпускать. Знаете, мы ведь все тут намерзлись…
– Понимаю. – Гость улыбнулся и посмотрел в окно. – Темнеет уже. Пойду я, Тамара…
– Да-да… а то б оставались, квартиру-то пока еще отремонтируете… Кстати, может, вам чем-то помочь? Обои там поклеить или что еще? Вы говорите, говорите, не стесняйтесь! Значит, думаете, Москва тоже в коконе?
– Скорее всего.
– Да… – Женщина тяжко вздохнула и замолчала.
Максим уже знал, что Тамара была когда-то замужем, развелась, но от брака имелась дочка, которая – до тумана еще – поехала погостить к отцу в Москву… И вот с тех пор…
– Вы, Тамарочка, не переживайте так, – надев куртку, ободряюще промолвил Максим. – Ив Москве люди живут… думаю, ничуть не хуже нашего. Даже лучше – чай, там запасов побольше.
– Да-да, вот именно! – женщина явно обрадовалась поддержке. – Тем более и бабушка там… его мать. А уж она внучку обожает!
– Большая у вас дочка-то?
– Десять лет скоро… Да я ж рассказывала, забыли?
– Честно говоря, прослушал. – Тихомиров виновато развел руками. – Мы как раз тогда с Пашей трубы монтировали.
– Павел – хороший человек, как и вся семья его. Он до тумана в трамвайном парке трудился. Так, может, останетесь? Я вам на диване постелю…
– Нет-нет, спасибо.
Максиму не очень-то хотелось сейчас напрягать эту красивую и очень неглупую женщину, отношения с которой только еще начинали складываться, а их, отношений, сказать по правде, Тихомиров сейчас даже побаивался, не хотел ни к кому привыкать и чем-то себя связывать. Одно дело – Леночка и совсем другое – Тамара.
– Так вы все-таки подумайте, какой период вас интересует? Первая половина семидесятых, вторая… лучше, конечно, год знать бы…
Год… оно, конечно, год было бы лучше… Только вот как узнать-то? Спросить у той дамы из «четыреста восьмого» «москвича»? Или у парня из «ушастого» «запорожца»?
Или лучше проследить за ними? Оно, конечно, и не плохо бы, только как? Бегом за машинами скакать, или на велосипеде? Как успел уже подметить Макс, странные гости Евсея всегда ехали быстро и без остановок, ничуть не опасаясь нарваться на засаду, шальную автоматную очередь или, в конце концов, врезаться в валявшийся на боку троллейбус!
Максим неожиданно улыбнулся – потому они и не опасались, что в этом мире их как бы и не было вовсе! Выходцы из прошлого – мороки. Машину вскрыть можно, можно даже на ней поехать, но поразить пулей – нельзя! А водитель – хоть тот парень из «запорожца», разогнавшись, вполне сможет проехать сквозь столб, даже его не заметив. Такие вот дела, да… Так что же насчет периода? Вспомнить бы, вспомнить… Вот там, совсем недавно, в Шушарах… не в морковных рабах, а допрежь того – где студенты. Какие там привязки к конкретному году были? Да сколько помнится – никаких. Ну да, джинсы-клеш, колоколами юбки… юбки… так-так-так… У Тамары на полке модных журналов полно, да и сама она вполне по-модному одевается… может, она же и подскажет хоть что-нибудь? И еще… из прошлых «провалов»… там решения какого-то партсъезда все выполняли – лозунгами. Какого, теперь уж и не вспомнить, увы… Мотоцикл еще был, «Минск» – красный такой, с одним цилиндром, новенький. И что с того? Такие мотоциклы не один год выпускали.
– Максим! Что же вы сидите-то, словно сирота казанская? Говорю ж, поднимайтесь.
С балкона третьего этажа махала рукой Тамара – Тихомиров и не заметил, как, погруженный в мысли, уселся на скамеечку рядом с подъездом. Хорошая оказалась скамеечка – металлическая, потому, верно, никто и не утащил на дрова.
– Сейчас. – Молодой человек увидел выходившего из подвала председателя. – С Николаем Петровичем немножко поговорю – и к вам.
– Так вдвоем поднимайтесь!
– Николай Петрович!
– А, Максим. – Председатель ТСЖ остановился, присел на скамеечку рядом. Достав портсигар, закурил. Улыбнулся. – Угостил бы, да знаю – не куришь.
– Не курю, – пожал плечами Макс. – Уж два года, как бросил.
– Молодец. Значит, просто так тут воздухом дышишь?
– Да как сказать… – Тихомиров немного замялся. – Тамара нас в гости звала.
– Зашел бы, да не могу, – махнул рукой Николай Петрович. – Поздно уже, и, сам знаешь, жена дома ждет. Так что сегодня никак. А ты иди, конечно, уж не обижай девушку, коль зовет.
– Слушай, Николай Петрович. – Максим прищурился и посмотрел на балкон. – Ты случайно не помнишь, в каких годах «ушастые» «запорожцы» выпускали?
– С шестьдесят девятого, кажется… и до конца семидесятых. Потом уже без «ушей» пошли, «мыльницы», у меня когда-то такой был. Хорошая, между прочим, машина – по грязи пер, как танк. Правда, не без проблем, это уж да.
– А «москвичи»? Такие… с двойными фарами?
– Тоже с конца шестидесятых – и «четыреста восьмой», и «четыреста двенадцатый» – у них кузова-то одинаковые были, так, фурнитурой различались да двигателями.
О «волге» Тихомиров уже и не спрашивал – сам знал.
Итак, семидесятые… а вот поточнее – так ведь и не узнал. Теперь только на Тамару надежда.
Председатель как раз докурил, попрощался. Максим еще посидел немного – тихий такой, спокойный вечерок выдался, теплый даже, – а затем поднялся на третий этаж.
– Ну слава богу, решил-таки остаться! Ой… – Библиотекарша вдруг сконфузилась. – Извини за такой вид… извините…
– Да нет, Тамара, на «ты», думаю, лучше будет. А вид… Вид у тебя, прямо скажу, прекрасный!
Тихомиров еще больше сконфузил женщину, можно сказать, вообще вогнал в краску: на Тамаре были сейчас надеты короткие спортивные шорты и белая маечка, едва прикрывающая пупок.
– Ну, что вы так смотрите? Я, право, стесняюсь!
Максим улыбнулся:
– Опять «вы»?
– Да все никак не привыкну… Постой-ка! Есть тут у меня кое-что…
Встав на цыпочки – Максим сглотнул вдруг набежавшую слюну, – хозяйка квартиры вытащила с верхней полки висевшего на стене шкафчика початую бутыль. Поставила на стол:
– Вот! Рябиновая настойка. Между прочим, сама делала.
– Отлично! – Молодой человек потер руки. – Разливайте, с удовольствием с вами… с тобой выпью. Я ведь, Тамарочка, не так просто зашел – кое-что вспомнил. Ну, про семидесятые… Юбки тогда у женщин такие были… Ну, не мини, а такие… вот этакие… Ой, я лучше попытаюсь нарисовать – карандаш или фломастеры в доме найдутся?
– Да найдутся. – Тамара принесла из комнаты лист ксероксной бумаги и пачку цветных карандашей. – Ну что, Пикассо, рисуйте!
– Нервных прошу не смотреть! – Максим, как смог, изобразил на бумаге женскую фигурку и юбку…
– Так-так… – Библиотекарша смешно наморщила лоб. – Это явно не мини… но и не макси… что-то среднее, я бы сказала, миди. Ну да, юбка-колокол, была жутко модной году в семьдесят шестом – семьдесят пятом. До того все мини носили…
а после, в конце семидесятых, макси с большими разрезами.
– То есть ног все равно не прятали, просто, так сказать, хитро драпировали, – с улыбкой констатировал гость. – Значит, вот и конкретный год обозначился: семьдесят пятый – семьдесят шестой, где-то в этом роде. Там, Тамарочка, и нужно искать!
– Ой, Максим, так что искать-то?
– Разгадку, ма шери, разгадку!
– Ого, вы уже и на французский перешли? – Женщина весело расхохоталась. – А ведь еще даже не выпили!
– Так сейчас выпьем, Тамарочка! Что же нам помешает?
Конечно же, ничто не помешало ни выпить, ни… тому, что произошло дальше… Тому, что и должно было произойти между мужчиной и женщиной, пусть не испытывающими друг к другу серьезных чувств, но нуждавшимися сейчас в такой внезапно возникающей близости.
Максим просто поднял рюмку, ухватил за руку рванувшуюся зачем-то в комнату Тамару:
– Так на брудершафт? За то, чтоб на «ты»…
– Да. – Тамара опустила веки. – На «ты»…
Выпив, поцеловались… и целовались долго, долго, с каждой секундой все жарче, жарче, жарче…
Погладив женщину по бедрам, Макс стащил с нее маечку и принялся целовать грудь. Тамара напряглась, застонала, и молодой человек, поднявшись, нежно уложил ее на кровать, быстро сбросил одежду…
– Да, – тихо прошептала партнерша…
Все остальные дни Тамара вела себя так, будто между ней и Максом ничего особенного не происходило. Хотя секс меж ними время от времени и случался, однако отношения не выходили за рамки дружеских, никакой внезапно вспыхнувшей страсти, о любви речи не было и в помине.
В Тамарином же сопровождении Тихомиров сходил в библиотеки – ив новую, у Парка Победы, и на Фонтанку. Удалось найти кипы старых газет и журналов середины семидесятых: «Ленинградская правда», «Известия», «Ленинские искры», детский журнал «Костер»…
Их и читали по вечерам, искали хотя бы намеки на нечто необычное… Увы, пока ничего подобного не находилось.
– Ты бы хоть конкретно сказал, что ищешь? – спрашивала Тамара. – А то так, когда сам не знаешь…
– Вот именно – я и не сам не знаю, что конкретно ищу. Что-то такое… ну, типа, ничем не объяснимого взрыва, странных людей, летающей тарелки, наконец! Да – еще падение самолета.
– Ну уж о последнем прочесть можешь и не надеяться. – Поправив волосы, библиотекарша усмехнулась. – В то время о подобном нельзя было писать – и не писали. А ведь было все, я читала – и метро взрывали, и самолеты падали… вон, целая команда «Пахтакор» разбилась и детский хор. Это в Интернете сейчас ностальгируют… ностальгировали: ах, как хорошо было в СССР, как спокойно жить…
– Это обычно нашего возраста люди пишут, лет тридцати. Советский Союз они вообще помнят очень смутно – раннее детство, чего тут упомнишь-то? Вот и кажется все прекрасным.
Тихомиров проводил у Тамары далеко не каждый вечер – помогал Николаю Петровичу, Павлу и всем членам местного ТСЖ готовиться к зиме да делал косметический ремонт в щедро предоставленной ему брошенной кем-то квартире, потихоньку перетаскивая туда дрова и продукты из избушки покойного машиниста, к коей давно уже приглядывались местные гопники – уже в отсутствие Макса забирались, кое-что крали, так, по мелочи, продукты пока еще не нашли. Зато половину поленницы уже по-хозяйски прибрали – остальное молодой человек вывез за пару дней… возил бы и дольше, но, увидав его с санками, председатель ТСЖ усмехнулся и пообещал достать бензина.
Не обманул – достал, нашлась и «газелька», уж на ней-то все перевезли в раз, вообще этот Николай Петрович (фамилия его была Востриков) оказался хватким мужиком, как и положено главному инженеру крупного предприятия. Там не все еще растащили, кое-что оставалось – сварка, генераторы, топливо…
А избушку Михалыча вскоре спалили – Максим заходил денька через два после переезда, просто так, проверить, не забыл ли что важное.
Тамара же днем составляла планы, сидели вместе с учительницами, все что-то обговаривали, придумывали – местное ТСЖ намеревалось открыть в одной из пустых четырехкомнатных квартир школу, пока хотя бы начальную.
– А в общем всех будем учить, – убежденно говорил председатель. – Учителей бы только найти, специалистов. Туман туманом – однако ж неучами детишкам тоже быть не годится!
Тихомиров сие начинание поддерживал полностью и безоговорочно, даже вызвался поучить детей французскому. Ну а пока хватало работы и с личным ремонтом, и с мини-котельной, точнее сказать, с трубами. Кстати, водопровод и канализация в окрестных домах все еще действовали, и тоже, не в последнюю очередь, благодаря Вострикову – водонапорная башня с насосной станцией находилась на территории его предприятия и пока еще действовала.
Все на той же «газельке» съездили к Стрельне, вывезли дрова… По просьбе Максима Востриков захватил с собой самогонку – там же и выпили, и согрелись, и помянули старика Михал Михалыча.
По вечерам же Тихомиров читал старые газеты, быстро пробегая глазами заголовки статей.
«Решения XXV съезда Партии – выполним», «Десятой пятилетке – достойную встречу», «Награждение JI. И. Брежнева Золотой медалью Мира имени Ф. Жолио-Кюри»… И далее все в таком же духе. Ничего путного покуда не попадалось, а подшивок было много – читать не перечитать. Хорошо еще, Тамара помогала, но, похоже, надежды на советскую прессу оказались напрасными.
Ну вот, опять – «Первый пленум ЦК КПСС»… «Подарок коммунистов Тольятти XXV съезду – автомобиль ВАЗ-2106».
ВАЗ-2106… памятная, наверное, каждому второму российскому автолюбителю машина – многие именно с нее начинали. Да, «шестерочка», конечно, авто ностальгическое… однако все же не в такой степени, как тот же «ушастый» «запор» или 408-й «москвич».
А машинки-то у них приметные! Даже двадцать четвертая «волга» – и то…
Ездят они по Ленинскому, а куда? Где сворачивают? На Новоизмайловском, на Краснопутиловской, на Московском?
Хорошо бы узнать!
Как только? Сзади за машиной не побежишь, а ездят они быстро. Просить у Вострикова «газель»? Можно, но… Могут ведь что-то и заподозрить – движения-то практически нет, а тут какой-то грузовичок позади маячит и ведь не отстает, гад! Вычислят? Да, пожалуй. Не те, так эти – евсеевские тоже левую «газельку» не пропустят. Нет, нельзя рисковать, хитрей надо действовать, так, чтоб и возникнуть не могло никаких подозрений.
Да тут и придумывать-то особенно ничего не пришлось! Просто Макс, сказав председателю, что снова прогуляется в Дачное, дошагал по Ленинскому до площади Конституции, тем более денек-то выдался замечательный – солнечный (если можно так выразиться, поскольку туман все же свое брал), с легким приятным морозцем, шагалось легко, весело, Тихомиров даже крутку распахнул – до того распарился, до того стало жарко. Шел, поглядывал на высыпавших на улицы людей – гуляющих старушек, играющих детишек. В такой славный день чего же сидеть в четырех стенах? Тем более когда много народу, так ведь и безопасно… относительно безопасно. Как в старые добрые дотуманные времена!
Не тратя времени даром, Максим, свернув к «Меридиану», подошел к гонявшим мяч подросткам, точнее, к болельщикам:
– Пацаны, тут машина старинная не проезжала? Смешная такая…
– Машина? Не, не видали…
– Да как же не видали, Витек? Нет, сегодня, конечно, не видали, а вот дня три назад – одна такая проехала. Точно, как вы, дяденька, говорите – смешная. Маленькая такая, голубенькая, у нас во дворе давно такие ржавеют. Друг ваш, что ли, на ней ездит?
– Ну да, приятель. А куда поехала, не видал?
– По Ленинскому. – Пацаненок пожал плечами. – А куда дальше – не знаю.
Значит, по Ленинскому… Значит, к Московскому… Впрочем, запросто на Варшавскую могла завернуть.
На Варшавской молодой человек остановился на углу, возле поваленной автобусной остановки, подойдя к сидевшим на лавочке старушкам, улыбнулся как можно шире:
– Ох, погода-то! Еще бы солнышко да небо синее-синее… как раньше!
– Да уж, как раньше, – засмеялась одна из бабушек. – Не знаем, будет ли уже, как раньше, доживем ли?
– Обязательно будет, а как же?! – оптимистично заверил Максим. – Вы, случайно, тут моего приятеля не видели? Не заворачивал на днях к вашему дому? Машина такая смешная, старинная…
– Да теперь и машин-то почитай что нет. А смешную мы запомнили… Ничего в ней смешного нет, красивенькая такая «волга», черная… номера, извините, молодой человек, не запомнила – память уже не та.
– Митрофановна! Да ты «волгу» от «жигулей» отличишь ли?
– А чего же не отличу-то? У мужа моего покойного точно такая «волга» была, когда он в райкоме комсомола работал. ГАЗ-24 – ага! Вот времечко-то было! Помню, выбросили как-то в ДЛТ югославские сапоги, так я сразу звонить, муж прислал шофера, и мы на той «волге»…
– Спасибо, бабушки! – от всей души поблагодарил Макс. – Так она к этому дому подъезжала, «волга»-то?
– Да нет, не к этому. Вообще не сворачивала, так прямо по Ленинскому и пронеслась. Я ее и заметила-то, потому что машин сейчас считай что нет – редко-редко какая проедет.
По Ленинскому… До Московского, похоже.
– Да, вон туда, направо, свернул, «москвич»-то, по Московскому покатил, верно, к Пулкову или в Пушкин. Четыреста двенадцатая модель, кажется. По цвету как горчичник.
Пояснивший это пожилой, интеллигентного вида мужчина в длинном пальто, выгуливавший на поводке огромного пятнистого дога, улыбнулся и пожал плечами:
– Вот когда это точно было – не помню. Где-то на неделе, я вот так же с собакой гулял…
– Большое спасибо!
Наверное, дальше было никак не обойтись без «газели». Выпросить у председателя, загнать где-нибудь перед Шушарами в кусты, набрать жратвы побольше да сидеть ждать, надеясь, что ретро-автомобилисты когда-нибудь да объявятся… желательно поскорее. А если не объявятся на неделе? Так можно и до морковкина заговенья просидеть, тем более холодновато сейчас в машине, печку зря гонять не будешь – топливо в дефиците. И все равно именно так, похоже, и придется сделать – другого пути Тихомиров пока что не видел, ну разве что надеяться на газеты-журналы.
Заглянув вечером к Тамаре, Максим привычно взял пачку:
– Посижу вечерок, почитаю. Ты что смеешься-то?
– Журнальчик один читаю – во, «Ровесник».
– И что такого пишут?
– А вот послушай: «Вы, уважаемые читатели, спрашивали нас о группе „КПСС“, о „Чингис-Хан“, о „Тич-Ин“, об „АББА“. Что они сейчас делают? Распались? Очень может быть. Пишут очередные альбомы? Наверное… Но о них ничего не говорят и не пишут, а значит… а значит, о них нечего сказать!». Нет, ну ты, Максим, только подумай – во журналюги были, волки, не чета нынешним юношам-девушкам – вроде бы на читательские вопросы и ответили, а ничего не сказали!
– Ты за какой год читаешь-то? – Макс присмотрелся и разочарованно зевнул. – Ха! Восемьдесят второй. Поздновато будет!
– Да этот журнальчик так просто попался, затесался среди «Костра», – смутилась женщина. – Вот тебе «Костер». Как раз за семьдесят пятый, сентябрьский номер. Это, кстати, наш, ленинградский журнал, правда детский.
Тихомиров хмыкнул:
– Ты б еще какой-нибудь «Юный натуралист» предложила. Ну что там для детишек написать могут?
– Для них, наверное, ничего такого, что мы ищем. – Тамара неожиданно улыбнулась. – А вот они сами кое-что пишут. Наверняка в осеннем номере есть рубрика «Как я провел лето» или что-то в этом роде.
– Ладно, ладно, погляжу. – Сунув журнал в кипу газет, молодой человек схватил все в охапку и откланялся. – Еще к председателю заглянуть надо.
– Как знаешь. – Библиотекарша отложила в сторону очередную газету. – А то заходи. Сегодня девчонки придут, учительницы, – программу обсуждать будем.
Младшей из «девчонок» было лет сорок, и мешать их посиделкам Тихомиров вовсе не собирался, да и некогда, честно говоря, было.
Договорившись с Востриковым насчет «газели» – «кое-куда съездить», – Максим в приподнятом настроении отправился к себе, в выделенную товариществом квартиру: начатый ремонт-то надо было когда-то заканчивать.
Утеплив окна, молодой человек уселся на диван, поставив на журнальный столик свечку. Развернув солидную газету – «Ленинградскую правду», сразу же начал клевать носом и чуть было не уснул: от всяких «ударников коммунистического труда» и «новостей с полевых станов» так потянуло в сон, что Макс, внезапно обнаружив газету лежащей на полу, рядом, решительно взялся за журнал – тот был хотя бы красочный, разноцветный.
Пролистнул, пробежал глазами: «Наш отряд», «Звеньевые», «Барабанщики встречали солнце»… ага, вот про лето.
«Я провел это лето у бабушки в деревне…» – к черту бабушку!
«Мы ездили к маминым родственникам в Сибирь…» – и Сибирь туда же.
«По итогам пионерской игры „Зарница“ наш совет отряда наградили путевкой в „Артек“…» «Артек» тоже далековато будет.
«Этим летом две смены подряд я провел в лагере от НИИ Химпромбуммаш…»
Во, блин!!! Хим… пром… бум… И не выговоришь-то, тем более не напишешь. А пацан-то писал без ошибок… или это девочка? Нет – «провел». Пацан, значит. Пионер – всем ребятам пример.
Впрочем, какая разница? Хотя… так-так-так-так-так…
«Наш лагерь „Тополек“ располагался в красивой местности недалеко от поселка Шушары…» Ага! Вот уже теплее, теплее! «…в начале первой смены у нас была военная игра „Зарница“, все шло по-военному, и даже взрыв был устроен – как настоящий. А еще мне как-то приснилось, будто я встречался с инопланетянами, а потом я нашел такой цветок, какого еще никто не находил, – с семью лепестками и переливающийся радугой, только цветок этот потом завял и куда-то затерялся…»
Ну вот…
Сразу потерявший весь сон Тихомиров устало утер выступивший на лбу пот. Ну – вот оно! Цветик-семицветик… Вот он когда вырос-то – летом семьдесят пятого года. Недалеко от Шушар! Пионерский лагерь «Тополек»… наверное, можно его и сейчас найти… хотя бы остатки.
Молодой человек снова пробежал глазами письмо:
«Здравствуйте, уважаемая редакция, меня зовут Горелов Антон, я учусь в шестом „А“ и еще – в художественной школе…»
В художественной школе, ишь ты.
А вот и рисунки, подробные такие, четкие – даже фантастический пейзаж какой-то планеты с двумя солнцами и зеленым небом! Не говоря о более реальных вещах – лагерь, пионеры, машины на обочине шоссе – все выписано в деталях, по всему видать, в художественной школе не признавали никаких импрессионизмов, модернизмов и прочего. Вон и «жигуленок» «копейка» – все в точности, и рядом с ним какой-то длинный фургон… с…
Не веря своим глазам, Максим присмотрелся…
…с рекламой фруктовых соков «7Я»!!!
Фургон! Фургон! Та самая фура, не так давно едва не стоившая ему жизни!
В бой, буржуа! Ремесленники, в бой!
В общем-то о том, что где-то под Шушарами произрастают волшебные цветики-семицветики, Тихомиров знал и так, без всяких юных пионеров. Но почему-то долгое время не мог связать воедино цветики, фуру, ретро-авто и Шушары. В этом смысле «Костер» неплохо помог – в голове у Максима все наконец сложилось, пусть пока еще не в ясную картинку, но во что-то подобное.
А жизнь на «центральной усадьбе ТСЖ» – как гордо именовал многоэтажку Николай Петрович Востриков – шла своим чередом, вот уже пережили январь, оказавшийся не таким уж морозным, тем более мини-котельная работала как часы, кочегарами все жильцы ходили по очереди, в том числе и Максим. Одновременно на крыше дома строили теплицы, пока только подводили трубы, а уж потом, по весне, планировали натаскать землицы.
Дел хватало всем – уже заработала школа, правда, еще не в полную силу, но во вторую смену учили уже и старших детей, подростков, тех, кого родители смогли загнать… впрочем, большинство приходили сами, осточертело уже дни напролет слоняться по улицам без всякой цели, да и небезопасное по нынешним временам это было занятие – упавший было спрос на рабов ближе к весне снова возрос. Как всегда, очень ценились красивые молодые девушки – ясно, для какой цели, – и двенадцати-шестнадцатилетние мальчишки – этих охотно брали в работники, излишней же взрослости опасались, вдруг возьмут и восстанут – страшно!
Снова начали воровать людей, подростков хватали прямо на улицах, а потому школа пришлась весьма кстати. Во вторую смену набралось с полсотни человек, которых разделили на четыре класса – по числу комнат. Увы, учителей пока еще было не густо, зато в избытке имелись учебники – тут уж постаралась Тамара. Макс тоже не подвел – дал пару уроков французского языка для желающих, среди которых, к его изумлению, нашлись и взрослые. Вообще-то, неплохо оказалось вот так собираться, не столько даже ради изучения языка, сколько просто чтобы пообщаться – кто-то приносил чайник, мяту или мелиссу, заваривали, пили, смеялись.
Так вот дни и шли, увы, в главном своем деле Максим топтался на месте – пару раз ему удалось все же подсмотреть из «газели», как парень на «запорожце» проехал по шоссе в Шушары. Просто притормозил – ему с готовностью распахнули ворота, хотя, наверное, «запорожец» и так их мог на скорости пролететь – морок!
Интересно, почему они были хорошо видны местным жителям – эти посланцы из прошлого? Тихомиров пока не мог найти ответа на этот вопрос, да, честно говоря, и не искал толком – никаких посланцев в январе что-то не было, не появлялись… или просто Макс их за всеми своими делами не видел, не смог последить?
Соваться же в Шушары было сейчас опасно и глупо, да и к чему соваться-то? Снова неведомую полянку искать, цветики-семицветики?
Молодой человек, конечно, понимал, что хорошо было бы незаметно проследить за посланцами… опять же не на «газели». Быть может, проникнуть за ограду раньше и там подождать, затаиться… Конечно, если удастся не привлечь к себе внимание многочисленной «морковной» охраны, в чем Тихомиров, честно говоря, сомневался. Что-то нужно было придумать, что-то…
По вечерам Максим раз за разом вспоминал, как все происходило, насколько он сумел рассмотреть, таясь в кабине «газели» с биноклем. Ничего особенного не происходило: просто подъезжали машины – «москвич», «запорожец», «волга», заранее притормаживали, им отворяли ворота, и легковушки, не останавливаясь, неслись дальше… Куда? К той самой заветной поляночке с цветиками-семицветиками?
Проследить бы, проследить…
Максим уже озадачил всех своих учеников, пел всю ту же старую песню – мол, ищу старого приятеля, если увидите где-нибудь на Ленинском ретро-авто, дайте знать…
И целых полтора месяца – да больше даже! – не было ничего, глухо как в танке. То ли подростки мало тусовались у проспекта, то ли не обратили внимания, а может быть, и не ездил уже никто. Если так, то плохо.
И вот однажды кто-то из мальчишек все же сказал… Это уже в начале марта было, то ли восьмого, то ли сразу после – у Тихомирова голова болела, отмечал с местными женщинами праздник, даже и урок хотел отменить, но потом устыдился: один раз отменишь, второй – а дальше пиши пропало. Тем более и детишки во французской группе собрались – зайчики, одни отличники, «заучки», как их обзывали дебиловатые сверстники.
Вот один из таких заучек-зубрил и задержался как-то вечером, когда уже все остальные вышли. Постоял, помялся, поморгал глазами. Тихомиров даже головой покачал, вспоминая, как хоть пацана звать-то? Кажется, Вадик… Или Василий… В общем, на «вэ».
– Ну, чего тебе, Вадик?
– Я Володя…
Ага, Володя, вот так. Ну точно – на «вэ», ничего Максим Андреевич и не перепутал… почти.
– Чего тебе, Володя? Спряжение глаголов второй группы непонятно?
– Нет, это как раз понятно. – Отличник тихонько засмеялся, правда, тут же осекся, солидно поправив на носу очки – а как же без них-то?
– Максим Андреевич, а помните, вы когда-то про старые автомобили спрашивали. Мол, вдруг да по Ленинскому проедут? Друга своего искали…
Тихомиров сразу же оживился, забыл и про головную боль:
– Ну-ну?
– Видел я такую машинку… смешную, желтовато-коричневую… ну, как горчичник, короче. Марку не знаю, но чем-то на старый «сааб» похожа – такая же угловатая. Да, с фарами двойными.
– И куда, куда поехала-то?
– Да не знаю. – Отличник Володя флегматично пожал плечами. – По Ленинскому проехала – я заметил. Откуда-то со стороны Московского. Вчера, почти сразу после полудня.
– Молодец! – Не сдержавшись, Максим обрадованно хлопнул парнишку по плечу. – Спасибо тебе, Володя, ты мне очень помог.
– Да не за что. Да, еще в соседнем дворе старинная смешная машинка под снегом стоит, ржавеет – светло-голубая такая, двухдверная. Давно стоит, года три точно, а то и побольше.
– Володенька! Ты мне очень помог.
Итак, посланцы из прошлого – посланница, насколько Тихомиров помнил, за рулем 408-го «москвича» всегда была дама, – явились вновь! Посланцы… Кто же они, собственно говоря, такие? Курьеры? Да, наверное… наверное, передают какие-то указания, быть может, даже приказы – Евсею в данном случае. Но от кого? От тех, кто прятался в прошлом? Что же, у них там – какая-нибудь база? И что, ее в середине семидесятых никто не заметил – ни милиция, ни КГБ, ни комитеты партийного контроля? Маловероятно, а впрочем, все может статься – наверняка у них имеется какая-то маскировка.
«У них»… в который раз уже Максим ловил себя на мысли, что никак не может понять, кто «они» и откуда явились? Это не трехглазые, однозначно, те, в сущности, достаточно тупы… Их хозяева. Явившиеся… откуда-то из преисподней и устроившие на всей Земле хаос! Зачем? Просто хотят захватить планету? Белиберда какая-то… фантастика… Однако и этот туманный кокон – тоже фантастика. Скажи кому-нибудь еще года три назад о том, что вскоре случится, высмеяли бы или в лучшем случае покрутили бы пальцем у виска.
Фантастика… белиберда… да вот же она, рядом – затянула, опрокинула, сожрала привычную жизнь!
Эту ночь Тихомиров провел у Тамары: похмелился, растянулся на старом диване… Библиотекарша, задув свечу, хмыкнула:
– Иди уж…
Ей и самой, видно, не хотелось спать одной, праздник-то вчера получился не очень – нет, вовсе не из-за того, что кто-то напился или стал грязно приставать, нет. Просто, выпив, женщины заговорили за жизнь – обычно-то сдерживались, но сейчас, в праздник, тем более – изрядно хлебнув загодя поставленной Максом бражки…
Расплакались в конце концов, рассопливились, в таком же настроении и следующий день встретили, и вот пришел вечер…
Тамара улеглась голой, и Макс тоже разделся, нырнул под одеяло, с удовольствием лаская аппетитное женское тело. Начал с груди – поцеловал, погладил, потом спустился к пупку и еще ниже… Женщина застонала, обхватила партнера руками, прижала к себе… и все это без лишних и глупых слов, молча… Тамара вообще была умной женщиной и со всякими глупостями типа: «Скажи мне что-нибудь хорошее! А ты меня вправду любишь?» и прочего после любовного акта не приставала, а потому Тихомиров сразу бы и заснул, если б сам не понимал, что этим сильно обидит свою подружку… Полежал, отдохнул, снова погладил прижавшуюся к нему женщину… И вдруг мертвую тишину ночи всколыхнул резкий звон!
Кто-то ударил в тревожный рельс, подвешенный на балконе «учебной» квартиры, где размещалась «школа».
– Что-то случилось! – Вскочив, Тихомиров быстро оделся.
– А кто сегодня в кочегарке за главного? – Тамара натянула на голое тело свитер. – Кажется, Павел.
Он и звонил, Павел – крепкий сорокалетний мужик, лицо которого нынче было разбито в кровь.
– Что случилось? – Тихомиров вбежал на балкон первым, чувствуя, как грохочут по лестнице остальные – председатель ТСЖ – уж как же без него-то? – и прочие.
– Котельная, – быстро отозвался Павел. – Туда ворвались, начали избивать… я еле вырвался, прибежал… Скорее! Ребята… там…
Двое молодых парней – Ефим с Федором – как раз и дежурили в ту ночь вместе с Павлом…
И теперь валялись, сильно избитые! Стонали, держась за бока… Дверь подвала была распахнута настежь, помпа разбита в куски…
– Хорошо, не убили, – опускаясь на корточки, негромко произнес Востриков. – Врача! Зовите врача… Григорьича, из тридцать второй… Кто здесь был-то?
– Какие-то парни, – придя в себя раньше других, пояснил Павел. – Незнакомые… Но постучались условным стуком, Ефим им и открыл. Я думал, наши, мало ли что? Может, температуру поднять надо или, наоборот, опустить. А они… ворвались, сразу начали бить – палками и ногами.
– Бейсбольные биты у них были, – простонал один из парней, кажется, Федор. – Если б Паша не вырвался да тревогу не поднял – убили бы точно.
– А сколько их было? Как выглядели?
– Да вроде пятеро… или шестеро… А выглядели обычно, молодые накачанные ребята в кожанках. И вязаные шапки чуть ли не на глаза надвинуты. Черные такие.
Дня два все было спокойно, а потом ночью кто-то перебил все стекла в квартирах, расположенных на нижних этажах, – такое впечатление, что били из рогаток и выше просто не достали.
Востриков с Максом даже предприняли по этому поводу небольшое расследование, попросив своих школьников, общающихся с другими подростками, хоть что-нибудь осторожненько разузнать. Разузнали: стекла, оказывается, выбили парни из соседнего дома, их просто попросил кто-то, мол, надобно кое-кого наказать, да пообещал расплатиться девкой – одной, на весь круг. Тех, кто разбил стекла, не так уж и много было, с полдюжины – хватило и одной девки.
С остеклением выбитых окон вопрос пришлось решать немедленно – хорошо, Востриков подсуетился на своем предприятии, кое-где поставили новые стекла, а где-то пришлось обойтись и фанерой, тем более особых морозов теперь, в конце марта, не ожидалось.
Потом группы подростков стали налетать на велосипедах и избивать школьников, пока последние совсем не перестали появляться на близлежащих улицах без сопровождения взрослых – молодых и сильных мужчин-дружинников, вооруженных ломиками, охотничьими карабинами и ножами. Пробовали, конечно, и на этих напасть, наивно, по старой памяти, полагая, что малолеткам все спишется… Увы, просчитались – дружинники пальнули сразу же и старались бить прицельно. Потеряв пару человек ранеными, гопники усвистали, а дальше уж так, гадили по мелочи – то во двор подожженную покрышку закинут, то стекла камнями побьют.
Тихомиров спинным мозгом чувствовал, что за всем этим стоят Евсей и его люди, естественно, не терпевшие в округе никакого другого порядка, кроме своего собственного. Председатель ТСЖ, впрочем, эту идею не поддерживал – по его мнению, слишком уж было для Евсея мелко.
– Ну сам посуди, – как-то под вечер втолковывал он Максиму. – Если б Евсей нас хотел в бараний рог скрутить, ты уж мне поверь – скрутил бы, бойцов у него хватит, раз уж литовских подмял, то про нас и говорить нечего.
– Так может, приказа у него пока не было, чтоб с нами разобраться по-крупному, раз и навсегда, – Тихомиров, горячась, стоял на своем.
– А ты полагаешь, что Евсею кто-то приказывает?
– Полагаю? – Молодой человек резко расхохотался. – Даже более того – уверен!
Макс и Востриков сидели вдвоем все на той же скамеечке у подъезда, с красными повязками на рукавах – несли дежурство. У Тихомирова в качестве оружия имелась трофейная, захваченная еще при освобождении Тамары финка, на коленях председателя солидно покоилась пристрелянная «Сайга» – главный инженер был завзятым охотником.
– Вот ты сначала выслушай, Николай Петрович, а потом уже говори!
Стоял чудный вечер – теплый и сухой, какие не так уж часто бывают в начале апреля, уже начинало темнеть, и в окнах домов повсюду зажигались светильники – керосиновые лампы (у кого еще оставался керосин), самодельные зажигалки, свечки – последних имелось много, опять же со склада.
Тихомиров рассказал собеседнику все, точнее, почти все, поделился своими мыслями обо всем происходящем – о коконе, о тумане, о Евсеевой банде и обо всем, что сейчас творилось в городе.
Николай Петрович лишь рассмеялся:
– Ну, Максим, ну, выдумщик! Паш, Паш! – Он помахал рукой вышедшему во двор Павлу. – Иди, с нами посиди малость. Максим тут такое рассказывает!
А ничего «такого» Тихомиров и не говорил – все, наоборот, выглядело вполне логичным… как оказалось, только для него самого, недоверчивые и не склонные к фантастическим объяснениям собеседники все поднимали на смех.
– Не, ну ты смотри, а! – Зашедшийся смехом председатель уже вытирал слезы. – Ты только, Максим, не обижайся, ладно? Я вот думаю: проще тут все, гораздо проще. Уж поверь, я постарше тебя и людей знаю получше. Для такого вот беспредела никаких инопланетян не нужно – сами все сделаем, последние двадцать лет только к этому и приучали – человек человеку волк! Падающего толкни, все сам заграбастай, если же не толкнул и не заграбастал – все, ты, как нынешняя молодежь говорит, лох конченый. Если же хапнул, оттолкнул, сожрал ближнего своего без всякой жалости – вот тогда ты на коне, человек успешный! Всякий сам по себе, каждый сам за себя, имеешь возможность украсть – укради, убить безнаказанно – убей, ведь «вы этого достойны»! Общество, Макс, на кучки разбилось давно уже, задолго до тумана этого, кокона, как ты называешь. Оголтелый индивидуализм бал правит – все кругом, за редким исключением, если не волки, так шакалы, а остальные для них – вот мы, обычные люди, – бараны нищебродные… Потому что совести еще сохранили хоть капельку… жаль, таких совестливых все меньше да меньше. Совесть да мораль – она ведь в современном мире вроде как и не нужна, а нужна одна голая экономическая выгода. Давно, давно общество распалось, а туман этот, – думаю, вполне естественного, природного происхождения, – лишь только подтолкнул все. Ну, как домино – вертикально поставленные костяшки одна на другую падают… одну толкни – все и лягут.
– А органы управления как же? Милиция? – не сдавался Максим. – Да хоть те же школы. Слишком уж быстро их выбили, я бы даже сказал – прицельно.
– Ну, школы выбивать тоже не вчера начали – всякими ЕГЭ и прочим.
– Я вам вот что скажу, мужики, – поправив прикрывающую подбитый глаз повязку, вмешался в спор присевший рядом Павел. – Не знаю, как насчет милиции, а администрация точно вся смылась! Денег бюджетных напилили – и свалили по-тихому, как все это началось. А что? Виллы у них по всему миру, дети тоже по заграницам учатся, здесь, в России, ничто не держит.
– А! – Тихомиров поднял указательный палец. – Так ты, Паша, полагаешь, что этот кокон – он в России только?
– Ну, может, еще и в Европе… А в Америке уж точно нет. Туда все и свалили, особенно эти… пиявки финансовые – брокеры, банкиры и прочая биржевая плесень. Я даже думаю, – Павел многозначительно понизил голос, – они и кавардак этот устроили, больше некому! Надували, надували финансовые пузыри, торговали воздухом, а как запахло жареным, устроили этот вот кокон. Их, их рук дело!
– Да-а. – Тихомиров покачал головой. – Интересная версия, ничего не скажешь.
– Эй, спорщики! – помахала с балкона Тамара. – Поднимайтесь, я торт испекла.
– Ого! Из чего хоть торт-то?
– А вы поднимайтесь – увидите.
За тортом – обычным блинником, но восхитительным, из неведомо каким чудом сохранившихся запасов, – продолжали беседу.
От навязших в зубах абстракций, типа кокона и его никому пока не известных творцов, плавно перешли к проблемам более насущным: Николай Петрович пожаловался на стекла, точнее, на их отсутствие.
– Еще один такой демарш – и вовсе нечего вставлять будет! Нет, по сусекам-то, в старых цехах, поскрести можно – что-нибудь да найдется. Но это вовсе не значит, что цеха можно раздербанить до последней косточки.
– Нам ведь особенно-то больших размеров не надо, – задумчиво произнес Павел. – Не два на три.
– Ну, ну, ну? – Председатель обрадованно потер руки. – Вижу, Паша, не зря ты щуришься.
– Это потому что левый глаз подбит, – пошутил Павел и, уже на полном серьезе, продолжил: – Я, до трампарка еще, водителем в фирме «Лето» работал. Часть теплиц там и сейчас действует, а часть, особенно дальние, разбомблены все давно. Съездить посмотреть можно – может, что и найдем? Там ведь не только стекла – и трубы, и еще кое-что. Если бензин на нашу «газельку» найдется…
– Отличная идея! – одобрительно кивнул Николай Петрович. – А о бензине не переживай – сыщем. Что ж ты раньше-то про теплицы эти молчал?
Павел сконфуженно почесал затылок:
– Да как-то не думал даже… Хотя нет, думал – летом еще. А потом вот забыл… Но ближе к лету вспомнил бы обязательно! Так вот со мной бывает… как выпадет снег – живешь как будто по инерции, ничего-то тебе не надо, никуда не тянет, а вот только пригреет солнышко, проталины появятся, грачи, опять же – и снова жить хочется, и снова идеи разные в голове бродят!
– Интересно ты живешь, Паша, – расхохотался председатель. – Как медведь прямо – зимой в спячке, весной просыпаешься.
– Ну ты, Николай Петрович, и скажешь тоже! – Павел, похоже, обиделся, но сразу же оттаял, улыбнулся. – Только это, побыстрее ехать надо, пока сильные-то оттепели не начались, иначе грязищи там будет! Сейчас опоздаем – тогда летом только.
– Вот завтра и съездим. – Востриков усмехнулся. – Чего зря тянуть? Встанем пораньше, по морозцу до складов добредем – машина там всегда заправлена. Только попрошу никому об этой поездке не говорить – тебя, Тамара, тоже касается. Так, на всякий случай.
– Ага! – усмехнулся Максим. – Вот и ты, Николай Петрович, я смотрю, не очень-то веришь в случайности типа наших выбитых окон…
– Не Евсеевы это, – отмахнулся председатель. – Говорил же уже. А если и Евсеевы, то из мелочи – так сказать, народное творчество. Из зависти все, мужики, из зависти! Соседушки наши пронюхали, что мы чуть-чуть получше их живем, и начали гадить. Вполне в наших традициях, и ни туман тут ни при чем, ни Евсей, ни твои, Макс, инопланетяне…
– Да не знаю я, кто они! Может, наши.
– Во-во, – тут же поддакнул Павел. – Финансовые жучки – брокеры эти самые. Так что, Петрович – завтра, значит, едем?
– Едем, едем – если кто проспит, лично зайду разбудить, ясно?
Никто не проспал, еще засветло, как и уговаривались, Павел с Максимом ждали Николая Петровича у подъезда. Дошли до «газели» быстро и без происшествий – кому охота искать себе на задницу приключений, нападая на трех здоровых мужиков, тем более, что у одного из них за плечами явственно торчало ружье?
Уселись в кабину, завели грузовичок, поехали – баранку крутил Павел, выключивший фары, едва только выехали из города.
– На всякий пожарный! Тем более – и светает уже.
Добрались быстро – да и что тут ехать-то было? Обнаружив нужную повертку, водитель свернул прямо в смерзшуюся грязь и, проехав еще метров сто, остановился около каких-то развалин.
– Ну все, приехали! – выскочив из кабины, весело крикнул Павел. – Вот вам теплицы.
– Да-а-а… – Осмотревшись, Николай Петрович разочарованно покачал головой. – А ведь когда-то такое хозяйство было!
– Бывал здесь раньше, Петрович?
– как же не бывать? Бывал. Ну, чего теперь причитать, пошли взглянем.
Все трое, прихватив инструменты – ломики, плоскогубцы, стеклорезы, вошли в ближайшую теплицу… Если так ее можно было назвать – остались только стены, осколки стекол… некоторые вполне можно было еще куда-нибудь приспособить.
– Вот это берем, вот это… это… и там, – повеселев, указывал председатель. – И вон то! Да тут много чего, если хорошенько присмотреться!
– Макс! – Павел вдруг обернулся. – Я смотрю, у тебя сапоги… Там, в полях, трубы должны быть в кустах, параллельно дороге. Сходишь, посмотришь? А мы пока тут…
– Схожу, – пожал плечами Максим.
Выбравшись из развалин, молодой человек прихватил из кабины бинокль и зашагал к дороге.
Трубы он обнаружил сразу, однако вовсе не они вдруг привлекли его внимание, нет… На шоссе появилась машина, легковой автомобиль, на достаточно приличной скорости двигавшийся из города.
Тихомиров поспешно вытащил бинокль… всмотрелся… Господи! «Ушастый» «запорожец»! Тот самый, голубенький.
Вот автомобиль замедлил скорость… вообще остановился. Что-то далековато от ворот нынче. Ага, все понятно: выбравшийся из «ушастого» патлатый парень с пижонской (как у Максима) бородкой, не торопясь, расстегнул расклешенные джинсы, помочился прямо на шоссе и, усевшись обратно в машину, дал газ…
Тихомиров быстро перевел бинокль – ага, ворота открыли заранее, наверное, вот так же вот, тоже в бинокль, углядели. Впрочем, тут и без оптики все было видно.
Когда «запорожец» скрылся, Макс снова занялся трубами, отыскал еще с десяток, не поленился, подтащил к шоссе, по которому – теперь уже в город – снова проехал тот же «запор». Курьеры, похоже, шастали туда-сюда без всякого графика… и без претензий со стороны охраны ворот.
Молодой человек пригладил волосы, задумчиво посмотрев в уже успевшую растаять большую коричневато-желтую лужу. Усмехнулся: из лужи на него глядел тот еще фрукт – бородатый, заросший. Тамара порывалась подстричь, да Тихомирову все некогда было… И хорошо, что некогда, и славно!
Макса вдруг осенила идея – «запорожец»! Светло-голубой, тот, что ржавел в соседнем с его новым жилищем дворе. Именно об этой машине как-то рассказывал… гм… кто же? Отличник какой-то, в очках… Вадик… или Василий… ах нет – Володя!
Со стороны теплицы вдруг послышался гудок – сигналил Павел. Тихомиров помахал рукой, мол, подъезжайте. Увидев, как машина тронулась, вытащил на дорогу еще пару труб.
«Газелька» ползла медленно, аккуратно объезжая лужи, водитель опасался застрять. Слава богу, обошлось, выехали, погрузили в кузов все трубы. Максим в нем, в кузове, и поехал, придерживая прислоненное к борту стекло. Уселся на какой-то канистре, там рядом валялась еще одна – пластмассовая, небольшая, литров на пять.
Когда приехали да разгрузились, Тихомиров прибрал ее к рукам – никто и не хватился, видать, не очень-то была нужна.
Вечером, на занятиях, немного помучив подростков неправильными глаголами, Максим выспросил у «заучки» Володи про старый «запор», и уже на следующий день, раненько с утра, отправился в соседний двор – поглядеть, что там да как.
Светло-голубой «запорожец», только не «ушастый», а более новая модель – решетчатая «мыльница», как и говорил Володя, спокойно стоял у раскуроченной детской площадки, среди такого же ржавого автохлама – двух «сороковых» «москвичей», микроавтобуса РАФ без дверей и стекол и темно-коричневой «копейки». Кстати, сказать, «запор» выглядел среди всех наиболее привлекательно, капот, правда, был покороблен, зато под ним, в багажнике, нашлись и запасное колесо, и длинный шланг, и даже балонник. Жаль только, насоса не было, зато аккумулятор оказался на месте. Тихомиров зарядил его в тот же день, как ни странно – у Евсея. Впрочем, ничего тут странного не было – периодически включая генератор, евсеевские парни торговали электроэнергией налево, бросив проводку к старой трансформаторной будке. Туда и потянулся народец с аккумуляторами: наступала весна и машины в хозяйстве сгодились бы. Интересно вот только, откуда автовладельцы доставали бензин?
Пока стоял в очереди, Максим разговорился с мужиками – многие притащились сюда аж из Купчино, видать, больше нигде ничего подобного не было.
– Не, почему же, есть, – пояснил высокий и тощий мужчина в плаще. – Не эти парни первыми додумались. На Днепропетровской, у бывшего автовокзала, зарядка имеется, и еще одна – на Парнасе.
– А бензин откуда берете? – заинтересованно спросил какой-то молодой парень.
Тощий язвительно засмеялся:
– А это, молодой человек, уж у кого какие возможности есть. Кто ж вам про них скажет?
«Вот именно», – про себя ухмыльнулся Макс.
Когда подошла очередь, он тут же и расплатился, протянув мордовороту в кожанке банку свиной тушенки.
– К вечеру приходи. – Поставив аккумулятор на зарядку, мордоворот написал на нем мелом какие-то цифры. – Твой номер шестнадцатый, дядя!
До вечера Тихомиров тоже не терял даром время – накачал выпрошенным у крутившихся неподалеку мальчишек велосипедным насосом колеса, два из которых тут же и спустили, пришлось искать домкрат, поставить запаску… Другое же колесико Максим, ничтоже сумняшеся, снял с отысканного неподалеку похожего экземпляра – только белого цвета, с синим пластмассовым кузовом от детского самосвальчика, присобаченным сзади над вентиляционной решеткой двигателя в качестве воздухозаборника. Потом сходил к оставленной у дома «газели» – слил в канистру бензинчика литра три-четыре…
Вечером притащил с зарядки аккумулятор, плеснул топливо в бак, вырвал из катушки зажигания проводки, присоединил напрямую – послышался скрип, жужжание… Двигатель дернулся, еще раз… и вот наконец завелся, затарахтел, дергаясь, – «троил», нужно было поменять свечи, чем молодой человек и занялся в оставшееся до наступления полной темноты время.
Что характерно, в течение всего дня, покуда Тихомиров нагло возился с чужой машиной, явно собираясь ее реанимировать и угнать, никто из проходивших мимо людей не обратил на это внимания. Что и понятно – времена настали такие, что никому ни до кого не было никакого дела, выжить бы самому, а уж остальные пусть как хотят. Впрочем, и раньше-то, в старые добрые времена, вряд ли кто-то обратил бы пристальное внимание на копошащегося у «запорожца» небритого мужика. Явно ведь хозяин, кому еще это ржавое чудище надобно-то?
Спал, между тем, Максим плохо, все ворочался, переживал – не зря ли возился? Опасался раздолбаев-подростков – вдруг да захотят прокатиться?
Зря опасался – стоял с утреца его «запорожец» как новенький, никакие недоросли на него не польстились, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Да и бензина вчера Тихомиров плеснул чуть-чуть, просто движок проверить, остальное утащил в канистре, а сейчас вот принес, залил.
Поудобней – уж как смог – разместившись в кабине, молодой человек поправил зеркальце, погляделся – бороду он вчера подстриг, волосы вымыл дегтярным мылом, так что издали смотрелся хоть куда, напоминая какую-нибудь рок-звезду патлатых семидесятых.
– Ну, как говорится, с богом! – Усмехнувшись, Тихомиров запустил двигатель и, врубив первую передачу, осторожно выехал со двора.
Мотор стрекотал на удивление ровно, машина двигалась ходко, плавненько, лишь покачивалась на неровностях – этакий мини-броневичок.
Вывернув на Ленинский, Максим прибавил скорость, разогнался километров до шестидесяти, больше опасался – мало ли что?
А за городом прибавил, поехал с ветерком, чуть ли не восемьдесят, можно сказать – помчался!
И даже, забывшись, едва успел притормозить, не доезжая до перегораживавших дорогу ворот, очень даже памятных. Казалось бы, не так и давно проскочил их на «тойоте» вместе с Леночкой, всего-то месяцев пять назад, а сколько за это время случилось?
Сердце, конечно, билось. И финку Максим с собой прихватил, и рядом, на пассажирском сиденье, лежала монтировочка…
у охраны-то, между прочим, «Калашниковы»!
Ну что ж… что ж не открываете-то? Заподозрили чего?
Господи…
Наконец-то!
Вдавив педаль газа, Тихомиров промчался мимо поста охраны и погнал машину вперед по шоссе, туда, где сгущались клочья желтого тумана, похожего на холодный овсяный кисель, противный вкус которого Максим помнил еще с детства.
Он ничего не нашел в тот день, не обнаружил никакой полянки, никаких цветков, впрочем, и не надеялся. Главное сейчас было – проверить. Есть ли хоть какая-то возможность…
И такая возможность была! На этом «запорожце» можно было спокойно проезжать в запретную зону… проезжать в обоих направлениях, и туда и, – как убедился Тихомиров, повернув назад, – обратно. Так же вот и пропустили, распахнули ворота заранее.
«Ай да Макс! – сворачивая на Ленинский, радовался молодой человек. – Ай да сукин сын! Получилось все! Получилось!»
Сад Тюильри сладость ран
Сад несчастный Тюильри
Сену нежит туман
Не горят фонари.
Прикрыв ладонью глаза, Максим развалился на стуле за учительским столом, с видимым удовольствием слушая, как очкастый «заучка» Володя с выражением читает Раймона Кено. Страшно подумать – еще совсем недавно, в дотуманную эпоху, Тихомиров на полном серьезе считал себя немного эстетом, ездил на псевдофранцузской машине «рено-логан» производства румынского автозавода «Дачия», ходил в библиотеку на заседания «французского клуба», слушал Каложеро, «Бланкас» и Наташу Сен-Пьер, встречался с секретаршей своей же компании «Бель мезон» и был вполне доволен жизнью. И только сейчас, в экстремальных условиях, понял, что это была вовсе и не жизнь, а так, существование без какой-либо понятной и благородной цели.
А сейчас вот цель была, причем очень даже общественно значимая – и не только у одного Максима, у многих. У того же председателя ТСЖ Вострикова, у Павла, у Тамары, у всех тех людей, с которыми Тихомирову сейчас посчастливилось жить.
Выжить, не превратиться в животных, вырастить и выучить детей – такая цель, по нынешним временам, стоила многого, за нее даже не жалко было отдать жизнь, и уж тем более не жалко было отдать ее за то, чтобы разобраться: а что же вообще произошло, откуда взялся этот проклятый туман, кокон? Разобраться и – если повезет – попытаться хоть что-нибудь изменить!
Макс, конечно, хорошо понимал, что один в поле не воин, особенно в данном случае, однако считал, что еще не пришла пора звать кого-то на помощь (хотя нашлись бы такие люди), хотелось сперва самому разобраться и хоть что-то для себя уяснить. Провести, так сказать, разведку в тылу врага, а уж там дальше можно будет подумать о дальнейших активных действиях.
– Садись, садись, Володя, спасибо, ты очень замечательно все прочел.
Мальчик довольно заулыбался:
– Правда?
– Правда, правда. Верно, ребята?
«Отличники», а на французский только такие и ходили, загалдели:
– Да-да, Максим Андреевич, верно. Володя все хорошо прочитал.
Тихомиров улыбнулся, хотел было потянуться, да раздумал – некрасиво это, класс все-таки, дети, а потому просто махнул рукой:
– Ну, мез ами, на том сегодня и закончим. Поздно уже.
– Ой, Максим Андреевич, а задание нам какое-нибудь будет?
– Задание?
Вот об этом-то Максим Андреевич и не подумал.
– Ну, еще какие-нибудь стишки выучите.
– Максим Андреевич, а какие?
Вот зануды-то!
– Да какие хотите. Хоть того же Кено или Верлена.
– Максим Андреевич, а книжка-то у Володьки!
– Так пусть поделится – вместе учите.
Детишкам не хотелось уходить – чего дома делать-то? Однако, как ни крути, а вечер уже, пусть еще не темно, но пока поедят, пока с родителями пообщаются, да и погулять под зорким присмотром вооруженных дружинников тоже не помешало бы…
– Все, все, ребята! Теперь уж на той недельке с вами увидимся, раньше, увы, никак.
– Максим Андреевич, а вы еще какие-нибудь языки знаете?
– Максим Андреевич, а вам с нами весело?
– Максим Андреевич, а…
Господи! И когда же они уйдут-то? Нет, хорошие, конечно, ребята, но зану-у-уды… Редкостные.
– О-рвуар, Максим Андреевич.
– До свиданья.
– Максим Андреевич, а у вас никаких французских книжек нет? Или английских?
– Максим Андреевич, а вы…
– Максим Андреевич, а мне…
– Максим Андреевич, а вы друга своего встретили? Ну, того, что на старой машине ездит? Помните, как-то спрашивали?
– На старой машине? – Тихомиров тут же встрепенулся. – Погоди, погоди, Володя. Нет, не встретил еще… Вернее, встретил, да не того. Ребята, вы вот что… я вас попрошу, когда гулять будете, как старинные смешные машинки увидите, так сразу мне кричите, в окно – знаете ведь, где живу.
– Обязательно крикнем, Максим Андреевич. Каких марок машинки?
Спрятав усмешку, Тихомиров сообщил и марки, и цвета и, заперев «школу» на ключ, пришел в свою квартиру, налил из термоса чаю, и только сделал глоток, как с улицы донеслось нестройным хором:
– Максим Андреевич!
Едва не поперхнувшись, молодой человек распахнул окно, высунулся, вопросительно посмотрев на подбежавших ребят.
– Максим Андреевич, а мы машинку старую видели! Вот только что проехала… откуда-то со стороны Московского проспекта…
– С Варшавской!
– Нет, с Московского.
– Нет, с…
– Тихо! А что за машинка-то?
– Такая… оранжевая…
– Нет, желто-коричневая, как горчица.
– Угловатая такая. Смешная.
– Отлично! Большая спасибо, ребята, мерси боку!
Итак, «москвич», скорее всего тот, что и был Тихомирову нужен. И это был шанс! Молодой человек долго не думал – не допив чай, быстро накинул на плечи теплую зимнюю куртку и, прихватив финку и бинокль, бросился к поставленному у дома, в кусточках, «запору», моля Бога, чтоб никто его за прошедшее время не раскурочил. Хотя ведь только вчера все проверял… как будто предчувствовал, что скоро понадобится.
Машина завелась сразу, заурчала довольно и сыто, жаль вот, бензина было маловато, но до Шушар – туда-обратно – должно бы хватить.
На этот раз Максим разогнал машину до девяноста, спешил, но перед воротами снизил скорость и укатил в туман. Остановившись на обочине, вышел, косо поглядывая на маячивший вдалеке среди поля ангар, в котором не так давно провел немало времени на положении морковного раба.
Все было спокойно, никакая охрана по едва освободившимся от снега полям не ездила – нечего было сейчас охранять, да и некого. Интересно, что сделали с невольниками? Отпустили на все четыре стороны? Убили? Пустили на мясо трехглазым тварям?
Ладно, что теперь об этом думать? Всем не поможешь… Однако вот парадокс – именно этим Тихомиров сейчас и занимался, а не только тешил собственное, не в меру разгулявшееся любопытство, хотя, если честно признаться, то и не без этого.
Внимательно осмотрев обочину, молодой человек загнал автомобиль на какую-то повертку, в кусты, чтоб не было видно с дороги. Там и ждал, поплотнее закутавшись в куртку – к вечеру начало ощутимо холодать.
Не зря зимнюю куртку прихватил. Вот еще бы цикорий, чтоб не так сильно тянуло в сон.
Тихомиров просидел в засаде, наверное, часа два или больше – уже стемнело, когда со стороны города показалось быстро приближающееся световое пятно – горящие фары. Выскочив из машины, молодой человек припал к земле, увидев проскочивший мимо «москвич»… не так уж и быстро этот автомобиль сейчас ехал, вот и совсем замедлил ход – рядом, шагах в пятнадцати-двадцати, свернул…
Не раздумывая, Максим бросился следом, ориентируясь по горящим впереди красным габаритным огням… угодив чуть ли не с головой в какую-то канаву, из которой едва выбрался… а габаритки впереди тем временем уже погасли, исчезли…
Что же, водительница «москвича» заметила слежку? Маловероятно – темно, да и фонарика молодой человек не включал. Тогда где же, с позволения сказать, авто?
Выбравшись из канавы, мокрый и злой, Тихомиров снял куртку – стало уже жарковато – и осторожно зашагал по полевой дорожке, заросшей густым кустарником и молоденькими тополями.
Услыхав чьи-то голоса, прыгнул в кусты, затаился, пропуская мимо себя троих…
– Миша, у меня рубль юбилейный есть, похмелимся завтра!
Оп-па! Какой интересный разговор!
– До завтра еще далеко. Сегодня-то чем бухать будем? Магазины закрыты.
– Может, в город мотанемся, к таксистам? У них и возьмем.
– Ага, в город – я смотрю, у тебя деньжат много? Не, Лexa, к Лебедихе пойдем, у нее самогон должен быть… Ну, не самогон, так хотя бы бражка.
– А она нам ее даст?
– Продаст, балда! На твой же целковый и купим – у жраться – не встать.
– А…
– А завтра придумаем что-нибудь. У бригадира можно трояк до получки занять.
– А даст?
– Во заладил: даст, не даст… Как про бабу какую. Даст бригадир, никуда не денется! Кто ему на субботнике «шассик» отремонтировал?
– А…
– А если будет кочевряжиться, мы ведь можем из совхоза на какой-нибудь завод уйти, верно, Тимка?
– Давно пора на завод – там и квартиры дают, и путевки разные, а здесь что? Всю жизнь коровам хвосты накручивать?
Голоса затихли вдали, а Максим все еще не мог поверить… Ну да – а как же? Ведь попал все-таки, судя по только что подслушанному разговору. Да и на небе светился в окружении мерцающих звезд месяц.
Попал… как только теперь отсюда выбраться – вот вопрос? Утром, как рассветет, надо будет поискать полянку, а пока никуда далеко не уходить. Да куда тут пойдешь, в мокрых-то штанах… Разве что где-нибудь в сухое переодеться?
Ага, размечтался – в сухое! «Москвич» надо искать и его хозяйку… Однако найдешь тут, пожалуй… Лучше до рассвета где-то поблизости перекантоваться. А здесь знак какой-нибудь оставить что ли… Хоть ветку сломать…
Молодой человек так и сделал – обломил на приметном, отдельно стоящем топольке ветку, так чтоб издалека было видно, и зашагал по неширокой грунтовой дорожке в направлении смутно маячивших огней.
Это оказались фонари – тусклые, желтые, они висели на покосившихся деревянных столбах у каких-то бараков.
Дощатые одноэтажные здания, похоже, на две семьи. Кое-где еще светились окна, доносились обрывки разговоров, радио, телевизор…
– В заключение Леонид Ильич Брежнев сказал…
Усевшись на лавочку около чьего-то крыльца, Тихомиров задумчиво посмотрел на звезды, четко осознавая, что никто ему тут про «москвич» не расскажет. Просто спросить будет не у кого: этот мир – видение, морок. Как и он, Максим – здесь. Однако что же пока делать-то? Просто так сидеть скучно.
Ведущая из дома на крыльцо дверь неожиданно распахнулась со страшным скрипом, и явившийся на свет Божий растрепанный субъект в трениках и рваной майке, приспустив штаны, принялся звонко мочиться, пьяно рыгая и матерясь.
– Эй, эй! Ты что творишь-то, дядя?
Молодой человек вскочил, едва не попав под струю, и выругался.
И – никакого эффекта. Чего и следовало, в общем-то, ожидать. Насколько помнил Макс, видеть его в этом мире могли только духовно одаренные личности – художники, композиторы, музыканты, да и то если б он, Максим, взял бы в руки какой-то местный предмет… кепку на голову надел что ли.
Кепка не кепка, а переодеться было бы неплохо… Следом за явно не отличавшимся особой одаренностью мужичком Тихомиров проскользнул в барак. Внутри, как он и ожидал, царил полнейший бардак, а в воздухе, в густых клубах табачного дыма, висел стойкий запах сивухи.
Ободранные обои, тихо бубнящая радиоточка, старая оттоманка, стулья, которые, наверное, могли сойти за мебель лишь в какой-нибудь отсталой африканской стране, посередине комнаты – круглый, накрытый старой клеенкой стол, а над ним, на стене, большое, засиженное мухами зеркало. На столе стояла открытая и уже наполовину опорожненная бутылка крепленой «Улыбки», еще три такие же – естественно, пустые – уже валялись под столом, на деревянном полу с мятыми домоткаными половиками, затоптанными до полной неузнаваемости цветов. Такого же неопределенного цвета покрывало валялось на оттоманке вместе с коричневато-желтой подушкой без наволочки. Обиталище алкоголика освещала тусклая сорокаваттная лампочка, свисавшая с закопченного потолка на завязанном в узел проводе. Длинноват оказался провод-то – вот и завязали. Да! На стене над оттоманкой ржавыми гвоздиками был прибит потертый коврик с оленями, а у зеркала слева на кнопочках висел маленький календарик на тысяча девятьсот семьдесят пятый год, вырванный из какого-то «Блокнота агитатора и пропагандиста». Ну, пожалуй, все… Ан нет, не все – еще захватанные черно-белые битлы на кухне, а в комнате, у стены – старинная (даже для семьдесят пятого года) ламповая радиола. Солидная такая, с «зеленым глазом», «Ригонда» что ли… К ней, кстати, был присобачен провод, явно ведущий к антенне, видать, хозяин любил иногда послушать на сон грядущий какую-нибудь познавательную радиопередачу.
От натопленной печки распространялось блаженное тепло, и Макс, быстро раздевшись, развесил одежду просушиться, а сам, брезгливо почесав голову, уселся на оттоманку, благо хозяин как раз чокался до краев налитым стаканом с изображенной на ядовито-желтой бутылочной этикетке девицей.
Тихомиров, конечно, давно ушел бы, поискал какую-нибудь хату поприличнее, поспал… Да вот только одежду жаль было бросать. Впрочем, пока сохнет, можно и на другую половину дома прогуляться. Да, пожалуй, а то задохнешься тут от алкогольных паров и прочей вони.
– О, а ты что еще за черт? – Поставив стакан, алконавт обернулся и удивленно посмотрел на незваного гостя. Посмотрел вполне осмысленно – точно видел!
Ну да, а как же… Забывшись, Макс прикрыл ноги покрывалом. Но каким же образом этот…
– Во! – Мужик внезапно обхватил растрепанную голову руками. – Говорила Райка: бросай пить… вот уже и черти мерещятся.
– Сам ты черт! – обиделся Тихомиров. – Меня, между прочим, Максимом зовут.
– А я – Евгений, можно просто Джон или Женька. – Хозяин бич-хаты с неожиданной дружелюбностью улыбнулся и протянул руку. – Ты извини, я ведь и впрямь поначалу подумал: черт!
– Да уж ладно, всяк ошибиться может. – Максим привстал поздороваться, и покрывало тут же сползло на пол.
– Ой! – испуганно воскликнул Джон-Женька. – Ты точно не черт?
– Да не черт, сказал ведь уже! – Тихомиров поднял покрывало.
– А чего ж тогда ты то появляешься, то опять пропадаешь? Как музыка… когда «глушилки» глушат. Да и вообще – ты чего голый-то? Хотя, вообще-то, твое дело…
– Да одежку у тебя на печке сушу.
– А-а… Не зря, выходит, стопил… Слушай – так с утра всего колотило!
Встав, хозяин хаты принес с кухни граненый стакан, разлил поровну оставшуюся в бутылке жидкость:
– Ну, за Леннона. Завтра ведь двадцать второе апреля, день рождения Ленина… Вот только послушай: Ле-нин, Лен-нон – как сходно звучит!
Однако, алкоголик-то оказался с диссидентским душком! Да, наверное, и не без таланта – иной бы Тихомирова просто не рассмотрел, что с покрывалом, что без оного.
– Не, я не пью, – решительно отказался гость – он ведь и в самом деле не мог в этом мире-мороке ничего ни съесть, ни выпить.
– В завязке что ли? – понимающе ухмыльнулся Женька. – Заставлять, конечно, не буду… а все ж попробуй, выпей.
Макс пожал плечами:
– Ну, разве что только попробовать. Чтоб вкус не забыть!
– О! – расхохотался пьяница Джон. – Наш человек – сразу видно! Да другие, знаешь, ко мне и не ходят, комсомольцы там всякие и… Короче, тссс!!! Соседи иногда настучать любят. Меня ведь из Ленинграда-города выселили, блин, не поверишь – за тунеядство! А я в ресторанной банде на басу лабал, денег зашибал – немерено. Ну и пил, конечно… Нет бы трудовую книжку сделать, так куда там – каждый день запой, точнее, ночью, к утру ближе, ну, после того как свое отлабаешь. Я ведь, кстати, не только на басу, я и на фортепиано мог, и петь даже… Солнце в небе светит хмур-ро, не заглядывая вдаль! От Байкала до Амур-ра… мы проложим магистраль! Представляешь – даже такую лабуду заказывали! Но так, конечно, все больше битлов или Тухманова… Опять от меня сбежала последняя электричка-а-а…
Голос у лабуха-диссидента неожиданно оказался приятный, этакий баритон с легкой, едва слышимой хрипотцой. Не такой этот Женька-Джон оказался пьяный, да и молод еще – лет тридцать – тридцать пять, не больше. Господи, а ведь поначалу чистым стариком показался!
И домик у него был расположен очень даже удачно – самый близкий из всех к той самой дороге, к цветикам-семицветикам… И никакое ретро-авто – наверняка! – мимо не проедет. Ну, «москвич», конечно, уже искать поздно… впрочем, а может, и нет.
Запахнувшись в покрывало, словно Цезарь в тогу, незваный гость подошел к окну, вглядываясь в смутный свет раскачивающегося на ветру фонаря:
– Машины-то небось частенько ездят, спать не дают?
– Да я, как выпью, без задних ног дрыхну! Ты вино-то пей, не держи…
Да, Тихомиров ведь все еще держал стакан… Наконец собрался с духом, сделал вид, что выпил. Конечно же, не почувствовал никакого вкуса, один запах, да и вино в желудок не попало – пролилось на пол.
– О! – обрадовался Женька. – Я же говорил – хорошо пойдет. А что пролил малость, так не беда, Райка придет – пол вымоет.
– Райка – это кто, подруга?
– Подруга, подруга, на свиноферме вместе работаем, скотниками. Интеллектуальное занятие, между прочим, не знал? Ты-то сам, вижу, питерский?
– Питерский. В одном НИИ тружусь, младшим научным…
– О! Я же говорил – наш брат! Стругацких небось почитываешь?
– Почитываю. – Максим негромко рассмеялся. – Приятель за мной должен был подъехать… Тут легковая машина не проходила, типа «запорожца» или «москвича»?
– Не. – Женька покачал головой. – Честно сказать, не видел. Двигатель слышал, да… Но здесь легковушек вообще мало ездит, в основном совхозные грузовики с навозом да корнеплодами. Хотя иногда и мелькает – на «запоре» «ушастом» кто-то ездит, не твой, кстати, приятель?
– Вряд ли…
– «Москвичок» бывает, четыреста восьмой или четыреста двенадцатый – я их путаю. Иногда даже «волга» проедет, черная, как у директора совхоза… но за рулем какой-то патлатый мэн – точно не шофер совхозный. Да и машина ухоженная – аж блестит вся. Я один раз голоснул, хотел хоть копеек двадцать стрельнуть или сигаретку – не, даже голову не повернул, пронесся. Коммунизм строим, а все еще такие людишки встречаются, наплевать им на мучения своего ближнего!
Максим охотно поддакнул: Да уж, да уж.
Ну надо же – так повезло! Впрочем, он ведь специально именно к этим домикам и вышел. Не в этом бы про машинки узнал, так в следующем – вон их тут сколько.
– Неужели такая ухоженная «волга» – и на вашу свиноферму ездит? Или, там, на поля…
– Не знаю. Не на ферму – точно, и не на поля. А там дальше к пионерлагерю дорожка, не помню, как он называется.
– К пионерлагерю? – насторожился гость. – А далеко он отсюда?
– Да километров десять-пятнадцать, может, и больше – я в той стороне и не был-то. Видел, что указатель висит: «Пионерский лагерь»… О! «Тополек» называется. Ну да, «Тополек».
– А дальше, за лагерем, что?
– А черт его знает! Поселковые говорят: место там какое-то нехорошее, гиблое – сухостой, болота непроходимые, чащи…
– Да-а… – Тихомиров покачал головой. – Вот уж никогда б не подумал, что буквально под боком у Питера… такое.
– Я тоже раньше не думал… Слышь, друг, если ты у меня ночевать будешь, то имей в виду – бухло кончилось и купить его сейчас негде. То есть я имею в виду – близко негде. Идти надо, а я, увы, не ходок – завтра на смену, в пять утра как штык! Ты только подумай – вся страна, как один человек, завтра будет отмечать день рождения вождя мирового пролетариата, а я, как последний изгой, с вилами на навозной куче! Ничего себе картина – да? Хотя Райка права… – Спившийся музыкант вдруг поник головой. – Сам ведь во всем виноват, сам. Мне бухать завязать бы… но, знаешь, так неохота! Слышь, если ты побухать хочешь, я скажу, где взять, только туда идти около часа да назад столько же.
– Нет, нет, – поспешно отказался Максим. – Мне, знаешь ли, тоже завтра работать… а до работы еще добраться надо. Вот вместе с тобой, в пять, и встану. На станцию пойду – к электричке.
– Да тут на автобусе ближе, до «Звездной» быстро доедешь.
– Ага! А пробки?
– Какие, на фиг, пробки?
– Ну, эти… гм… винные. Шутка! Что, давай спать, пожалуй?
– Давай… Все равно больше делать нечего, да и вставать завтра рано. Я тебе, как гостю, свое лежбище уступлю…
– Нет-нет, что ты, Женя!
– Уступлю, не спорь! – Музыкант нахмурил брови. – Человек человеку – друг, товарищ и брат, усек?
– Усек.
– То-то же! Ну, ты пока располагайся, а я на чердак за раскладушкой.
– У тебя что, здесь и чердак имеется?
– А ты думал? Это ж не в городе, в сталинском доме жить! И чердак, и подвал, и погреб. Погреб, правда, обвалился уже, но подвал с чердаком хоть куда, жаль запасов никаких нету. Да и недолго я тут пробуду: к осени административное наблюдение кончится – сразу же и свалю.
Махнув рукой, Женька полез за раскладушкой, а Тихомиров, растянувшись на софе, довольно прищурился. Ишь ты, и подвал тут имеется, и даже чердак… Очень, очень удобное место! А главное, хозяин – свой человек. Еще б не бухал так…
– Ну вот. – Вернувшись, хозяин сноровисто разложил постель и, подойдя к радиоле, обернулся: – Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-би-си! Под музычку засыпать будем, в последнее время почти перестали глушить – слушать по кайфу!
– Слышь, Жень, а можно я к тебе еще как-нибудь загляну?
– Хо?! В чем вопрос? Приезжай в любое время – живи себе. Места здесь классные, и главное, Питер рядом. Я, может, летом на коровнике халтурить буду, так ты без меня заходи – ключ где лежит, я покажу завтра. Ну, где ж ты… Ага… вот…
«А теперь послушайте композицию группы „Дип Перпл“ „Чайлд Ин Тайм“ с альбома тысяча девятьсот семидесятого года „„Дип Перпл“ ин Рок“».
Под «Дип Перпл» и заснули. Женька поставил будильник – тот и разбудил, загремел ровно в пять утра, словно трактор.
– О боже! – Вскочив с раскладушки, новый Максов дружок едва не споткнулся об валявшиеся под ногами бутылки. – Завтра бы посуду сдать успеть. Слышь, Максим, клево сегодня спал, даже кошмары не снились.
– Кошмары? И что ж ты такое видишь?
– Ой, вижу… главное, не первый раз уже. Будто бы сплю я, а ко мне в окошко чудища всякие заглядывают, страхолюдные – ужас! С тремя, между прочим, глазами.
Пусть, как отцам-иезуитам,
Вернут нам все!
Тихомиров добрался домой удачно, на воротах никто его не остановил, однако разглядывали внимательно – видно было, как рядом, на вышке, сверкнули окуляры бинокля. Что ж, приятно – все-таки посчитали за своего. Или – за хозяина? За хозяйского представителя, наверное.
И Востриков, и Павел, да и все прочие, конечно же, давно замечали непонятные отлучки Максима, как и его вдруг появившийся «запорожец», однако нездорового любопытства не проявляли, в конце-то концов, кому какое дело? Павел тоже где-то шабашил, подрабатывал, так и Макс, да и все мужики – особенно интересоваться чужими делами в городе не принято. Раздумывая на эту тему, Тихомиров вдруг вспомнил, как когда-то, лет десять назад, гостил в небольшом поселке у дальних родственников. На улицу нельзя было выйти, все оборачивались, рассматривали, обсуждали, а в любом общественном месте – на почте, в кафе при автостанции – не стесняясь, расспрашивали, кто он да к кому приехал. А, собственно, какое ваше-то дело? Слава богу, наивной деревенской привычки пристально и ревниво интересоваться жизнью соседа (а вдруг разбогател, сволочь!) в городах давно уже не было, поэтому и Тихомирова никто ни о чем не спрашивал. Ну, приобрел мужик «запорожец», бензин где-то достал, ездит куда-то – его дела. Какая кому разница?
Совсем другое – дела общественные. Председатель ТСЖ уже подумывал было созвать общее собрание, но, немного пораскинув мозгами и посоветовавшись, все ж таки решил обойтись домовым комитетом. В который как раз и входили Тихомиров, Павел, Тамара и еще несколько человек из общественно активных жильцов. Максим, кстати, к последним не относился никаким боком, да и в комитет не лез, это Тамара его записала, не спросив. Молодой человек не отказывался – все равно с председателем да тем же Павлом, считай, почти каждый день общался.
И на этот раз, по традиции, собрались у Тамары – библиотекарша ради такого случая испекла пирог из остатков муки, приоделась в легкомысленное, на взгляд Макса, платьице цвета алой зари, короткое и с открытыми плечами, Востриков принес настоящий чай, а кое-кто – и кофе, и выпечку, и блины, и даже бутылку наливки!
Хозяйка поначалу конфузилась – из-за платья, но вместе с тем и радовалась, что гости обращают внимание, хвалят, даже председатель, и тот, окатив женщину взглядом, одобрительно крякнул:
– Молодец, Тамара – надо себя держать! Красивое платье.
– Ну что вы, Николай Петрович, просто вот валялось, валялось, я и подумала: чего зря лежит?
Хорошее было платьице, аппетитное, ммм… весьма! Особенно в сочетании с черными колготками и красными туфельками на высоком каблуке. Впрочем, и две пенсионерки-общественницы – Дарья Ивановна и Софья Марковна – тоже приоделись, они вообще вызывали самое искреннее восхищение Максима, хоть и было обеим дамам уже где-то за шестьдесят. Они следили (конечно, до тумана еще) за новинками музыки и кино, принимали активное участие в деятельности нескольких обществ – от курсов кройки и шитья до литературно-художественного объединения «Пиковая дама», а Софья Марковна так еще и собирала коллекции – спичечные этикетки, марки, монеты… Обе обожали путешествовать, причем не через алчные турагентства, а сами по себе, небольшими группами, останавливаясь в недорогих отелях, что делало поездку намного дешевле, веселее и интереснее. Избродили весь Париж, Рим, Лондон, уже подбирались к Брюсселю… но туман, туман, проклятый кокон порушил все планы путешественниц! Что ж, зато общественной работы оказалось – под завязку!
– Ну что же, позвольте приступить, так сказать, к повестке дня, – выпив рюмочку, официально заявил председатель. – Вопрос у нас один – продукты. Иными словами, что, граждане, до осени кушать будем?
– Хороший вопрос, – поправив выкрашенные в красный цвет волосы, одобрительно кивнула Дарья Ивановна. – Очень для нас, пенсионеров, актуальный.
– Не только для вас, кстати, – хмыкнул кто-то из молодых.
– Тише, тише. – Востриков нахмурился. – Давайте говорить по одному и по существу дела. Вы сами знаете, на крыше дома мы оборудуем теплицу, уже и земли подвезли, и садим… как, Софья Марковна, хватит семян?
– Хватит, – заверила другая пенсионерка – худенькая, юркая, с волосами не красными, как у подруги, а ярко-желтыми. – Семян хватит, и рабочая сила есть – справимся. Только насос почаще включать надо – скоро ведь и поливать придется, вдруг лето засушливым выдастся?
– Насчет насоса не беспокойтесь, – тут же заверил Павел. – Будет работать сколько надо… Николай Петрович еще и генератор обещал.
При этих словах все оживились:
– Да неужели?
Председатель ТСЖ довольно прищурился:
– Подключим, думаю, генератор, осенью, а вообще о ветряках надо думать, горючее-то все равно рано или поздно закончится, не этот год, так на следующий.
– Подумаем, чай, инженеры найдутся!
– Надеюсь… Сейчас же немножко о другом надо подумать, еще раз скажу – о продуктах. Многие, да почти все уже, свои запасы подъели, да и зарплату дружинникам, кочегарам, да и тем, кто целый день в теплицах, платить надобно. Немного тушенки да круп, конечно, есть еще – до июня протянем, но надобно искать! У кого какие будут предложения?
Собравшиеся дружно молчали, кое-кто даже вздохнул. Ну конечно – где их сейчас взять-то, продукты?
– Тогда я скажу, – выдержав паузу, усмехнулся Николай Петрович. – Надо взять продукты там, где они есть, там, где их очень много!
– Это где же такой Клондайк?
– Вы прекрасно знаете где – на продуктовых складах.
– Ха! Так они ж у бандитов! Не, Николай Петрович, это дело гиблое – склады-то охраняются знаете как?! Дай боже!
– Я понимаю. – Председатель продолжал демонстрировать полнейшую невозмутимость. – Однако преступные элементы захватили продсклады не по праву, следовательно, с точки зрения закона не будет ничего предосудительного, если мы и экспроприируем кое-что у этих асоциальных господ. А? Не то говорю?
– Мы-то бы позаимствовали, – хмыкнул Павел. – Только вот, боюсь, бандиты нам этого не позволят.
– А мы у них и спрашивать не будем! Сами возьмем.
– Налет предлагаете устроить, Николай Петрович?
– Не налет, но что-то вроде этого. Экспроприацию, если по-революционному выразиться. Дарья Ивановна, голубушка, вы ведь, кажется, до пенсии на Балтийском вокзале работали?
– Ну да, старшим инженером по оборудованию, – с гордостью отозвалась пенсионерка.
– Значит, складские помещения должны бы неплохо знать?
– Неплохо?! Вы, уважаемый Николай Петрович, как-то нехорошо обо мне думаете. Не «неплохо», а как свои пять пальцев! Уж что-что, а свою работу я и любила, и знала.
– Ну, вот и замечательно! Значит, вы по памяти сможете изобразить эти склады… скажем, карандашом на ватмане?
– Спрашиваете! Я ж инженер! Вот, с Софи все и начертим, она тоже Балтийский вокзал знает.
– Да-да, я на многих вокзалах работала, – радостно закивала Софья Марковна. – Инспектором по подвижному составу.
– Отлично! – Председатель снова потер руки. – Тогда все на сегодня. Вы, женщины, тотчас же за дело… а с вами, мужики, мы еще соберемся. Уже с подробнейшим планом.
– Хорошо бы еще рекогносцировку провести, – подал голос один из молодых, крепкий, коротко стриженный парень, бывший старлей-пэвеошник, звали его Олегом. – Ну, смотаться, на местности посмотреть. Опять же – хорошо бы сравнить с планом, может, там уже изменилось все.
– Это вряд ли. – Николай Петрович разлил по рюмкам остатки наливки, так сказать – на ход ноги. – Ну, за успешное претворение в жизнь наших планов. Хоть, наверное, кое-кому они и кажутся авантюрными.
Именно такими эти планы и казались – казались, чего уж. Впрочем, не всем – достаточно было взглянуть на радостно гомонящих подружек-пенсионерок.
– Стол помоги собрать. – Хозяйка квартиры задержала Макса в дверях. Улыбнулась. – Если, конечно, не очень занят.
– Да не занят!
Библиотекарша помыла посуду, прибралась, потом с улыбкой подошла к стоящей на подоконнике магнитоле:
– Знаешь, разбиралась в шкафу и случайно нашла батарейки… Ты какую музыку любишь?
– Какую и ты…
– Тогда – вальс! Понимаешь, просто так хочется праздника! Завтра первое мая… Я помню, как раньше отмечали родители. Ходили на демонстрацию, делали салат оливье, потом собирались с друзьями…
Тамара нажала кнопку – полилась музыка…
– By ле ву дансе, мадемуазель? Разрешите вас пригласить?
– Господи, наконец догадался.
Она прижалась к Максиму трепетно и нежно, да и сам молодой человек так же нежно обхватил партнершу за талию… хорошо, что хоть немного умел танцевать классические танцы…
И-и-и раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
«Падам, падам, падам…»
– Ах, как я давно не танцевала! – танцуя, шептала женщина. – Знаешь, даже голова закружилась…
«Падам, падам, падам…»
– Я помню свой первый поцелуй… тоже вот так, в танце…
Не говоря ни слова, Тихомиров прижал женщину крепче, и та с готовностью подставила губы.
Ах, как было сладостно! Как будто бы оба срывали с дерева запретный плод.
– Ты чудесно выглядишь, и платье у тебя чудесное…
– Правда?
– А эти бусы, они тебе так идут.
Тут молодой человек не врал – восхищался искренне: большие черные бусины матово переливались на белой точеной шее.
«Падам, падам, падам…»
Кто это поет? Мирей Матье? Эдит Пиаф? Все равно…
Тихомиров снова поцеловал партнершу… или это она – первая? Да ладно, черт с ним, какая разница? Руки Максима скользнули от талии выше, нашарили змейку, осторожно расстегнули… Ах, как сладостно было ощутить ладонью шелковисто-теплую женскую кожу, волнующую линию позвоночника, плеч…
– Ой… что ты делаешь?
– То, что ты хочешь…
Обнажив левую грудь партнерши, молодой человек наклонился, принялся ласкать губами сосок, быстро затвердевший, упругий… Потом осторожно снял с женщины платье…
– Стой, стой… не так сразу… еще потанцуем…
«Падам, падам, падам…»
Ах, как чертовски хороша была библиотекарша! В черных колготках, с матово-черными бусами на шее… с обнаженным бюстом. Ах…
Не в силах больше сдерживаться, Максим поднял Тамару на руки, кружась под музыку, осторожно положил на кровать… наклонился, целуя пупок и медленно снимая колготки…
«Падам, падам, падам…»
После бурно проведенной ночи – «праздничной», как назвала ее библиотекарша, – Тихомиров выглядел помятым и невыспавшимся. Однако, как и договаривались, поднялся с утра к Павлу – тот жил двумя этажами выше. Николай Петрович уже пришел, Олег и еще двое молодых парней – Аркадий и Игорь – тоже явились, и теперь все вместе рассматривали разложенную на столе схему, нарисованную цветными карандашами на большом куске ватмана.
– Клевая схема! – восхищался Олег. – Четко все изображено и понятно, не хуже, чем на компьютере. Это вот что? Бойлерная?
– Да, похоже, что так.
– Всем доброе утро, – войдя, поздоровался Макс. – Чего, Паша, двери не запираешь?
– Тебя жду. – Павел усмехнулся, но больше ничего не сказал, лишь пригласил присоединиться.
– Максим, у тебя «запорожец» на ходу? – повернув голову, спросил председатель.
– Естественно. Только это, насчет бензина не знаю… Смотря куда ехать.
– За бензин не переживай. К Балтийскому надо смотаться, схему с местностью сверить.
Тихомиров подал плечами:
– Так поехали, в чем вопрос-то?
– Лучше со стороны «Нарвской» свернуть, – оторвавшись от ватмана, предложил Олег. – Безопасней.
– Да сейчас везде, тьфу-тьфу-тьфу… – улыбнулся Павел. – Машин гораздо больше стало ездить. А еще год назад, помните? Когда подростки развлекались, стреляли с крыш.
– Да, патронов тогда много было. Хорошо, кончились. Хоть и не у всех, конечно…
– Так, ладно. – Посмотрев в окно, Востриков совсем по-генеральски откашлялся. – Едем четверо – я, Максим, Павел и, Олег, ты, как военный. Остальные – во двор, на дежурство. Посматривайте там, все-таки какой-никакой, а праздник сегодня – мало ли что может быть?
Залив бак бензином из председательской канистры, Тихомиров галантно распахнул дверцу:
– Прошу, господа. Кто заказывал такси на Дубровку?
– Да-а… – осматривая машину, недоверчиво покачал головой Олег. – А эта штука нас выдержит? Не развалится по дороге?
– Не развалится! – Николай Петрович хлопнул его по плечу. – «запорожцы» – они крепкие. Садитесь, садитесь, едем.
Вывернув со двора, Тихомиров разогнал машину и пару кварталов держал весьма приличную скорость, обогнав даже «рено-логан» и «ниссан-ноут». Те тут же прибавили газу – а как же, не хватало, чтоб всякие нищебродские «запорожцы» их обгоняли! Макс только усмехнулся – средний российский водитель на дороге ведет себя как ребенок: любит похвастаться, выпендриться, легко ловится «на слабо», как вот в данном конкретном случае. Ишь распушили хвосты – погнали… Да, так и не разогнавшись как следует, тут же и встали, уступая дорогу вывернувшему из-за угла трамваю. Да-да, трамваю – обычному, красно-белому, с рогами. Только вот двигатель у него был необычным, как у старинной конки, но вместо коней в упряжку были запряжены люди – обнаженные женщины и девушки, числом около полусотни! Словно бурлаки на Волге, они тащили трамвай по рельсам, а сидевшие в салоне молодые мордатые мужики пили бутылочное пиво, радостно ржали и орали песни – «Владимирский централ» и тому подобное… А вот кто-то закричал в мегафон:
– С праздником, дорогие товарищи! Мир, труд, май!
– Июнь, июль, август, – с нехорошей ухмылкой прошептал Олег. – Ишь что придумали, сволочи!
– Евсеевская братва гуляет. – Востриков внимательно следил за всем действом. – Кстати, те склады, куда мы сейчас едем, тоже Евсею принадлежат.
– Вот сволочь бандитская! – старший лейтенант все не унимался. – Устроил тут, гад. Бедные девчонки!
– Не такие уж и бедные, – угрюмо прищурился Востриков. – Думаю, он их просто нанял. Заплатил продуктами, шампанским, шмотками, наконец.
– Зачем только ему это надо?
– А черт его знает! Выпендривается – мол, что хочу, то и ворочу – моя власть настала!
Запряженный голыми девушками трамвай с евсеевскими наконец проехал, и все три машины тронулись – «рено», «ниссан», «запорожец».
– Хорошая машина «ниссан-ноут», – неожиданно улыбнулся старлей. – Я тоже такой мечтал купить. И взял бы, если б не это все…
Максим лишь хмыкнул – однако, и мечта же у человека! «Ниссан» купить, да-а…
– Что и говорить, – поддержал беседу Павел. – В последнее время лучше народ стал в России жить – средний класс появился.
– Средний класс? – Тихомиров язвительно расхохотался. – Шнурки мои, мужики, не смешите. Средний класс – скажете тоже! Телевизора насмотрелись… Или машинки красивые глаза застили? Ну, купил какой-нибудь нищеброд-бюджетник с зарплаткой в жалкие двадцать тысяч рубликов тачку за пол-лимона, то есть не купил, а в кредит взял – соседям, таким же, как он, пыль в глаза пустить. И что? Богаче он от этого стал? Вряд ли. Как был нищим, так и остался, только еще хуже – теперь он эту красивую машинку отработать должен, типа как оброк. В общем, был относительно свободен, а стал как крепостной крестьянин. И многое себе уже не может позволить… очень и очень многое. Да и живет у нас большинство как, особенно в провинции? То есть не как, а где – наши квартирки в так называемом старом фонде, многоэтажечки наши настолько гнусны и убоги, что просто слов нет! Делай там евроремонт, не делай, а восемь комнат из двух-трех не сотворишь, разве что соседнюю квартиру купить, но это уже далеко не многим под силу. Так вот и живем… жили… В гнусности и убогости – богатейшая страна. Стыдно!
Макс опустил стекло и сплюнул.
– Эк ты! – скосил глаза Востриков. – Прямо философ.
– Да не философ я… просто многие вещи вижу. И телевидение российское не смотрю… не смотрел. Нет, когда пожары-то были – видел… Вот опять же – и президент там, и премьер. Они что – пожарные? Что, обязательно надо в провинцию мотаться, лично следить, как пожары тушат? В вебкамеры наблюдать? Стыд! Выстроили, блин, вертикаль власти – набрали серых покорных чинуш, они и сидят себе, задницы греют, воруют по-тихому и без хозяйского приказа с места не сдвинутся, даже когда и надо бы. Уж кого набрали – того и набрали. Руководить-то, по сути, никто толком и не умеет. А щеки важно надувать да на лимузинах с мигалками ездить – много ума не надо. Впрочем, других и неоткуда взять, если только с Марса. Потому что все мы такие. И они, и я, и мы…
– Как тебя, Максим, на политику потянуло!
– Да не политика это, Петрович, жизнь! Может, если б не это все, так и туман бы давно разогнали, и кокон прорвали… давно уже. Ладно, чего уж тут гадать? Похоже, приехали.
– Да, – Николай Петрович кивнул и указал пальцем вперед, – вон они, склады.
– Нам бы на какое-нибудь возвышение, – выбравшись из салона, предложил старлей. – Вон хоть на ту крышу.
– А не далековато? – засомневался Павел.
– А бинокль на что? Тем более ближе-то все равно не подобраться – вон и КПП, и колючая проволока, и мордовороты.
– Да уж. – Председатель махнул рукой. – Полезли. Только осторожней, и это… того… посматривайте. Паша, останься здесь, с машиной.
Старая кирпичная двухэтажка когда-то, по всей видимости, представляла собой какое-то административное здание, контору. В запустелых, с давно выбитыми окнами комнатах и коридорах, на лестнице – повсюду валялись какие-то бланки, бумажки, дискетницы и прочая канцелярская утварь.
– А вот и люк. – Идущий впереди Олег обернулся. – Как раз на крышу.
Все трое друг за другом выбрались, улеглись на краю, подстелив прихваченную Востриковым мешковину. Председатель разложил план, укрепив его по углам обломками кирпичей – от ветра. Тихомиров с Олегом вытащили бинокли.
Старший лейтенант осматривал местность долго, периодически сверяясь с планом, Максим уже устал ждать, как и Николай Петрович, – и они просто лежали да потихоньку болтали. Востриков не выдержал первым:
– Ну, что скажешь, армия?
– В лоб не возьмем, точно, – наморщив лоб, сообщил Олег. – С боков тоже подходов не наблюдается… остается только сверху.
– Сверху? – Макс с председателем недоуменно переглянулись. – Это как, на вертолете что ли?
Востриков хмыкнул:
– Я, конечно, многое могу достать, но вертолет… К тому же во всем городе горючки для него не хватит.
– Не, вертолет не нужен… Просто подгоним «газельку» во-он туда, на пустырь, в кусточки. Видите, как раз туда и стенка последнего склада выходит.
– Ну, выходит… Что ж нам ее – подорвать что ли?
– Зачем подорвать? Я же говорю, сверху. Там, в крыше, очень широкий люк, вот он на плане, для вентиляции или на случай войны, «зажигалки» тушить, не знаю.
– И что?
– Открывается он изнутри – вон, смотрите по схеме.
– И ты предлагаешь…
– Да! – твердо заявил старлей. – Кто-то должен его для нас открыть. Иного пути просто нету.
– Внедриться в банду? – Николай Петрович хмыкнул.
– Или найти там своего человека.
– Ладно, посмотрим…
Повесив на шею бинокль, Тихомиров поднялся на ноги:
– Слушайте, хорошо бы пустырь тот проверить – как далеко можно подъехать? А то, может быть, там вообще болото.
– Совет дельный, – одобрительно кивнул Востриков. – Так сейчас и сделаем, а насчет внедрения, Олег, обмозгуем попозже.
К самому складу разведчики не проехали – там и вправду начиналось болото, повсюду виднелись какие-то овраги, ручьи, лужи. Впрочем, старшего лейтенанта эта картина порадовала.
– Очень хорошо! Сейчас присмотрим тропинку, расставим людей, ящики будем передавать из рук в руки, а машину можно и вон там, за кустами, оставить.
– Так-то оно так, – ухмыльнулся Николай Петрович. – Только вы о главном не забывайте – кому-то из наших нужно оказаться на складе. Эй, Максим! Ты что встал?
– Да так… Склад-то в каком году построен?
– Поточней бы узнать.
– У Дарьи Ивановны спросим. А что такое?
– Да так. Мелькнула одна мыслишка.
Слава богу, склад оказался построенным в семьдесят четвертом году, о чем вечером, за чаем, и поведала пенсионерка.
– А что там поначалу хранили-то, Дарья Ивановна? – тут же поинтересовался Максим.
– Да ничего особенного – мыло хозяйственное, стиральный порошок и все такое.
– Надо же… И охрана уже тогда была?
– Скажешь тоже, Максим! В то-то время? В лучшем случае сторож.
Востриков скосил глаза:
– Ну, давай выкладывай, что задумал?
– Короче, так. – Усмехнувшись, молодой человек решительно махнул рукой. – Когда все будет готово? Машина, люди?
– Да хоть сейчас! – расхохотался Николай Петрович. – Только свистнуть.
– Ну и славненько. – Тихомиров потер руки. – Тогда с вас завтра бензин, а с третьего числа начиная пусть и «газелька», и люди приезжают к складу каждую ночь. И ждут.
– И все-таки… как же ты проберешься-то?
– Мое дело. Есть один человек… Вы, главное, будьте готовы каждую ночь!
– Хм. – Председатель с сомнением покачал головой. – Ох, Максим, Максим, рискуешь! И сколько же нам так ждать?
– Думаю, дня два-три, максимум – неделю.
– А если…
– А если… Можете тогда что-то другое придумывать, а мне свечку поставить. Кстати, о свечке – если все выйдет как задумано, я вам фонариком или той же свечкой с крыши махну вот так, три раза. – Молодой человек поводил рукой над головой. – А вы мне в ответ, как подберетесь, тихонечко так свистните или напойте что-нибудь такое, известное… Олег, ты современные песни знаешь?
– «Арию» только. И еще – «Король и Шут».
– Во! «Короля и Шута» и напойте, «Похороны панка» что ли… В семьдесят пятом году уж точно такой песни не было. – Последнюю часть фразы Тихомиров произнес вполголоса, про себя, уже поднимаясь.
И вот снова поет позади мотор, со страшной скоростью восемьдесят километров в час летит голубой стрелой «запорожец», летит, покачивается, стрекочет…
– Эх, – азартно крутил баранку Максим. – Ели мясо мужики, пивом запивали!
У ворот, метров за сто, сбавил скорость, приосанился – весь такой благообразный, патлатый, при бороде, да еще в черных, старинного фасона очочках. Как есть шпион – Штирлиц, блин, недоделанный.
А ведь работало все – с вышки лениво мазнули биноклем, так, для очистки совести больше, ворота открылись, и голубой «запорожец», набирая скорость, покатил привычным маршрутом.
Когда начались поля, молодой человек сбавил ход, внимательно считая повертки… ага, похоже, вот эта! Вон и у тополя ветка сломана.
Свернув в противоположную нужной сторону, Максим загнал «запорожец» в кусты, там его и бросил – на машине туда никак нельзя было попасть, в прошлый раз специально пробовал. Да и вообще, в семидесятые годы на обладателей любого драндулета безлошадный люд смотрел с уважением и завистью. Поэтому даже «запорожец» неизбежно привлек бы внимание, особенно в сельской местности. Правда, Тихомиров все-таки подозревал, что, если б удалось проникнуть в прошлое на машине, ее бы там никто и не увидел – морок! Он и сам-то там – призрак, мало кому доступный даже для простого общения. С алкоголиком и музыкантом Женькой вот повезло.
Похлопав рукой по крыше машины, молодой человек забросил на спину пустой рюкзак – охотничий, выпрошенный под честное слово у Вострикова, – и, негромко насвистывая, направился в сторону непроходимой грязищи – именно там, по обочинам, и росли вожделенные цветики-семицветики.
Ага, вот они… Покачивают на ветру разноцветными, переливающимися всеми цветами радуги лепестками… А вот и дерево – тополь со сломанной веткой.
Максим снял очки и сразу прищурился от ярко сверкнувшего солнца… Вот и все! Перебрался.
Тихомиров каждый раз удивлялся, до чего же легким и незаметным оказывался этот переход, ну никак нельзя было угадать, ощутить – когда же? Может быть, какие-то доли секунды, мгновения…
Пнув валявшуюся на дороге бутылку, Максим водрузил на нос очки и, поправив пустой рюкзак, деловито зашагал по обочине.
Женька оказался дома, и даже – на удивление трезвый. Гость из будущего материализовался еще на крыльце, надев на голову висевшую на гвоздике кепку. Постучал:
– Эй, есть кто дома?
– Заходи… О! Макс! Заехал все-таки, да?
Явно обрадовавшись, музыкант с такой силой хлопнул Тихомирова по плечу, что рука его свободно прошла сквозь одежду и тело… бедняга едва не упал, впрочем, внимания на сие обстоятельство не обратил ни малейшего, наверняка списав на посталкогольный синдром.
– Ну что, дружище Джонни? Черти трехглазые не снились ли?
Женька улыбнулся:
– Да, слава богу, нет! Слышь, Макс! У меня сейчас бабок – вагон и маленькая тележка! Я чего трезвый-то… В клубе местном на праздники играть подрядился – пианино там у них есть, детишки на Первомай выступали, вот я им и аккомпанировал – «Орленок, орленок, взлети выше солнца!»… Да и сейчас – только вот с концерта пришел.
– Ну и голос у тебя! – усевшись на диван, искренне восхитился гость. – Да и вид вполне комильфо!
И в самом деле, музыкант был одет в протертые почти что насквозь джинсы – мечту любого хиппи, такие старые, что и лейбак давно оторвался. Тем не менее в провинции и за такие любая не особо строгих правил герла отдалась бы тут же и с визгом! Между прочим, на зависть подругам.
Окромя джинсов, Джоне натянул желтовато-серую майку явно самопального производства с огромными буквищами во всю грудь – «Virginia for love!».
– Ты что, так вот на фоно и лабал? – ловко копируя местный сленг, поинтересовался Макс. – В этой вот маечке?
– Так и лабал! Клянусь щлепанцами Йоко Оно! Видишь ли, май френд, директор местного клуба, как и любой другой советский бюрократ, никаких иностранных языков не знает в принципе – я ему сказал, что это надпись в поддержку Анджелы Дэвис. Как раз для Первого мая – День международной солидарности трудящихся все-таки!
– Ну ты даешь! Слушай. – Посмотрев на тикающий на столе будильник (тот самый, с жутким ревом!), Тихомиров задумчиво почесал бородку. – Мне тут в местечко одно свалить надо, а к ночи я появлюсь, ничего?
– Как раз вовремя! Мы тут с Райкой праздник замыслили, у меня и заначка есть, пол-ящика «Солнцедара»! Так что подгребай, я скажу, чтоб Райка подругу свою взяла, есть у нее тут одна чувиха, ничего такая, с Питера ездит…
– Я… вот! – Подумав, Максим вытащил из кармана старый советский рубль (не далее как сегодняшним утром слезно выпрошенный у коллекционерки Софьи Марковны) и припечатал его об стол. – Мало ли, не хватит…
– Хватило уже. – Музыкант весело рассмеялся. – Да не думай ты о деньгах, чувак! Хочешь пить вино? Пей! Вон, под столом, ящик.
– Да вижу… Ну ладно, пора мне – к вечеру буду.
– Ждем-с! Про подругу Райкину не забудь.
– Помню…
Вот подруги-то как раз для полного счастья и не хватало, как и Райки. Уж эти-то девахи точно никого видеть не смогут. А смешно будет: Женька будет разговаривать, знакомить… С воздухом что ли? Или с человеком-невидимкой?
– Слышь, Джонни, у тебя вазочки какой-нибудь нету? – вроде бы как, только что вспомнив, обернулся на пороге Максим. – Ну, для цветов.
Вазочка, судя по всему, должна была быть местная, ведь цветочки, которыми Тихомиров решил воспользоваться в своих корыстных целях, росли в этом времени, и материал из будущего мог не подойти.
– Вазочка, гм… Бутылка разве только.
– Черт с тобой, давай бутылку.
– А где ты цветки-то возьмешь?
Молодой человек уже не слушал, помахал рукой и, выйдя на улицу, поспешно зашагал обратно к оврагу. Около тополя со сломанной веткой свернул, опустился на колени, зачерпнул в бутылку воды из ближайшей лужи, осторожненько выдернул из земли пару цветочков вместе в корнями, поставил в бутылочку… А ничего получилось – очень даже красиво! Правда вот, бутылка, конечно, не ваза… да кто его тут увидит-то?
Очень даже увидят! – внезапно понял Тихомиров. Бутылка-то – местный предмет, следовательно, особо одаренные люди… типа, вот, алкоголика Женьки, его, несомненно, заметят. Все остальные, конечно, нет… И все же – риск. Мало ли кто там в автобусе попадется? Нельзя рисковать, однако что уж теперь говорить – делать нечего, надо ехать. Одна надежда, может, в общественном транспорте таких одаренных не будет.
На автобусной остановке их точно не было, да и на удивленье быстро подъехавший горчично-желтый ЛиАЗ, в народе прозываемый «сараем», оказался полупустым, так что до «Звездной» Тихомиров доехал – кум королю, сват министру, племянник Чубайсу, – развалившись на целом сиденье. Контролер его точно не видел, лишь севшая у мясокомбината девочка в очках и с папкой с нарисованным скрипичным ключом, подойдя, вежливо спросила:
– У вас не занято?
– Садись, садись, девочка, – ободряюще улыбнулся Максим.
Билетерша и ближайшие соседи по салону покосились на девчонку с удивлением, однако вскоре снова принялись равнодушно пялиться в окна. Кому какое дело, если человек сам с собой говорит? Может, у него натура такая, тонко организованная, что ж его, сразу на Пряжку что ли?
Автоматы в метро Максима, слава Господу, тоже проигнорировали. Молодой человек спокойно доехал до «Нарвской», а дальше отправился пешком, крепко прижимая к себе бутылку с цветочками. Неудобно было, конечно, нести, но о пакете или сумке Максим заранее не позаботился.
Вечерело, и оранжевое первомайское солнышко уже начинало прятаться за крышами, а вместе с тем и похолодало, наверное, градусов до семи-восьми, Тихомиров уже начал явственно замерзать, а бежать не хотел – боялся разбить драгоценную ношу.
Впереди наконец-то показались склады – новенькие, только что сложенные из чистых белых кирпичиков… Вот здесь, похоже, то самое болотце. Боже, заросли-то какие – настоящий лес, как бы не заблудиться!
Присмотревшись, молодой человек заметил тропинку, вьющуюся меж кусточков и явно выводившую куда-то к складам, по ней и пошел… и выбрался! Похоже, что к нужному складу. Вытащив из кармана план, Макс сверился… да – вышел туда, куда надо. Вот он, склад. А за углом, как видно, ворота. Ну что ж… Отлично.
– Ищете кого-то? Здравствуйте.
Ты, землячок, поскорее
К нашим стадам воротись.
– А? – Максим обернулся, едва не выронив из рук бутылку с цветочками, и, тут же придя в себя, широко улыбнулся. – Здравствуйте! Вас с философского факультета отчислили?
– Нет, с филологического.
– Курса с третьего, я так понимаю? – Тихомиров растянул губы еще шире, хотя, казалось бы, куда уж еще-то.
– Ну да, с третьего. А вы чего здесь?
– Цветы для гербария собираю. Вот – два нашел. Меня, кстати, Максим зовут, можно Мик. И давай на «ты», о'кей?
– О'кей. – Собеседник охотно протянул руку. – Я – Толик. Мик – в честь Джаггера, верно?
– А ты догадлив, Толян. Из универа, случайно, не за диссидентство выгнали?
– Не, за прогулы… хотя там все связано. – Парень иронически хмыкнул и предложил: – Слушай, Мик, что здесь стоять? Пошли ко мне, портвешку хапнем!
– С большим удовольствием!
Тихомиров, конечно же, не отказался, еще бы – он сразу же, с первого взгляда, раскусил того, кто перед ним столь неожиданно материализовался. Молодой человек примерно лет двадцати, тощий, с длинными прямыми волосами и в очках, явно косящий под Джона Леннона. К тому же еще и одетый соответственно – в потертую джинсуху с пацификом на лацкане.
Общаться с подобными людьми Макс уже навострился на примере незадачливого музыканта Женьки. И вот сейчас, шагая следом за новым знакомцем, хорошо себе представлял, в какой обстановке окажется.
– Велкам! – остановившись у полураскрытых ворот склада, – того самого! – гостеприимно пригласил Толик.
Ну да, все почти так и было, как Тихомиров себе представлял – этакий уголок сторожа-диссидента: старый, накрытый армейским одеялом топчан, стол с прибитой гвоздями ножкой, картофельные ящики вместо стульев, на стенах большие черно-белые фотографии: битлы, «Роллинг Стоунз», «Пинк Флойд».
Продвинутый чувак этот Толик!
Еще бы, каморка освещалась большой настольной лампой с рваным абажуром непонятного цвета, лампочка на потолке была выкручена, а из патрона уходил вниз, к столу, провод с тройником на конце. К тройнику и подключалась лампа, и не только она одна – у стены, прямо на полу, стоял старый монопроигрыватель «Аккорд» с деревянным корпусом, правда, музыка не звучала – пластинка как раз закончилась.
– Сейчас переверну. – Бывший студент, естественно, первым делом занялся музыкой. Обернулся, похвастался: – «Дорз»!
– «Моррисон Хотел», – прочел Максим на обложке диска.
– Ты не смотри, что я его на таком дерьме слушаю, просто диск уже до такой степени запилен – только выбросить осталось. Я его недорого и взял, за пятак – ради конверта больше.
– Моррисон, Моррисон… – задумчиво произнес гость. – Бывал я на могилке… В Париже, на Пер-Лашез.
– Да ты что!!! – При этих словах Толик уронил только что взятый стакан на пол. – Не врешь?
– Клянусь шлепанцами Йоко Оно!
– Ну ты фру-у-укт! Ты что же у нас, выездной, оказывается?
– Был выездной. Теперь вот – как ты.
– Да-а. – Сторож покачал головой. – Бывает… Ну, давай, за знакомство. Да ты не стесняйся, тут по пути, в виннике, «гнилушку» по девяносто восемь копеек выкинули… ну, я и взял, думаю, вдруг да зайдет кто-нибудь? Не одному же пить, верно? Вот, ты зашел… Ну? Миру мир!
Этот тост, подняв наполненный до краев стакан, Толик произнес на полном серьезе и так же серьезно, не спеша, но и не особо затягивая процесс, выпил, закусив ириской.
На взгляд Тихомирова, пойло было то еще… пахло, по крайней мере, отвратительно… наверное, первый раз за все это время Максим порадовался, что не может в этом мире ни есть, ни пить… Так, сделал вид… И то закашлялся!
– Что, не в то горло пошло? – протягивая ириску, сочувственно улыбнулся сторож. – На вот, занюхай. Есть не советую – фантик не отдерешь. Впрочем, можешь вместе с фантиком.
– С-пасибо, – чуть заикаясь, поспешно отказался Максим.
– Куришь?
– Бросил.
– Здорово! – Хлопнув себя по ляжкам, Толик искренне расхохотался и, завалившись на топчан, попросил: – Ну, про могилку Моррисона-то расскажи, а?
– Могилка как могилка, обычная, – вспоминая, пожал плечами гость. – Низенькая такая плита с надписью «Джеймс Дуглас Моррисон» – и даты жизни и смерти. Цветы кругом, свечки… Знаешь, такое впечатление, что там, на кладбище, все только на эту могилку и ходят, других – Бальзака, Пиаф – не очень-то и найдешь, а вот Моррисона сразу по толпе вокруг заметишь.
– Уважает пипл! – расслабленно протянул бывший студент. – Помнит. Ну, допьем, пожалуй… За Джима!
– За Джима…
Вообще-то к поклонникам группы «Дорз» Тихомиров себя никогда не причислял, не вдохновляла его их музыка – грустноватая и больно уж тягучая. Просто был на Пер-Лашез – чего ж не зайти-то?
Правда, в данный момент «Дорз» пришлись как нельзя более кстати – после только что распитой «гнилушки» сторожа явно тянуло в сон. Да и Тихомиров-то начал клевать носом, чего уж никак не мог себе позволять.
– Ты тут с кем на пару-то? – на всякий случай поинтересовался Макс. – Поди, с дедом каким?
– С Владленом. Он, конечно, не из наших, но парень неплохой, к тому же поэт! Да-да, неплохие стихи пишет, почти как Евтушенко.
Гость разочарованно вздохнул: поэт – это было не очень-то хорошо в его деле.
Глаза так и слипались, а вот Толик, как назло, вовсе расхотел засыпать, затеяв какой-то философский спор сам с собою. Вот, тоже был из породы обожающих поболтать людей, неважно о чем, неважно с кем, лишь бы слушали… впрочем, последнее вовсе не обязательно. И, как все люди такого склада, бывший студент-филолог говорил много, с ненужными и не всегда понятными подробностями, азартно перепрыгивая с темы на тему.
И вот эта его весьма глуповатая – но с большими претензиями! – речь действовала на Макса ничуть не хуже любого снотворного.
Поговорив о творчестве «Дорз», Толик без всякой паузы перепрыгнул на Солженицына, потом, пробежавшись по известным своей левизной философам франкфуртской школы, из которых почему-то больше других выделял Теодора Адорно, снова перешел на музыкальную тему, взахлеб расхваливая достоинства оперы «Иисус Христос – суперзвезда».
И никак не умолкал, черт! Ну конечно, раз уж появился собеседник – чего же молчать-то? Тем более сторожу вообще-то спать и по инструкции не положено.
– Ты что охраняешь-то? – улучив момент, поинтересовался Максим.
– Да фигню всякую – стиральные порошки, мыло… О, кстати, тебе мыла не нужно, хозяйственного? Много не дам, заметят, а штучки три-четыре – пожалуйста!
– Не, не надо.
– А то смотри…
Тихомиров уже поглядывал на сторожа с крайней неприязнью – больно уж неутомимым оказался этот худосочный чувак, ничто его не брало – ни ночь, ни вино, ни тягучая музыка. Что-то нужно было придумать, и как можно скорее – Тихомирову почему-то не очень-то хотелось тащиться сюда еще раз… Ну что поделать, наверное, придется все-таки… не убивать же парня… разве только слегка оглушить да связать веревкой…
Черт! А ведь можно просто уйти! То есть сделать вид… Ну да, сбросить с себя любезно предложенную сторожем куртку, поставить бутылку – раствориться, исчезнуть, и все, никакой Толик никого не заметит.
– Ну, пора мне. – Тихомиров взял в руки бутылку. – Пожалуй, пойду.
– Уже? Ладно. Пошли, ворота тебе открою…
Вышли. Попрощались. Толик отвернулся… и Тихомиров быстро поставил бутылочку наземь – оп!
А вот теперь следовало спешить!
Тихомиров действовал четко, по заранее намеченному плану – схему склада он выучил, словно «Отче наш», и теперь ориентировался внутри более-менее свободно. Полки с ящиками – мыло, стиральный порошок и прочее… вот, слева от входа, пожарный щит, напротив кабель, чуть впереди лестница – вделанные прямо в кирпичную стену ступеньки… Они-то и были нужны… Не сейчас, потом.
Ну, с Богом!
Мысленно перекрестившись, Максим вытащил из бутылки один цветок – цветик-семицветик, – осторожно положил на пол и тут же раздавил каблуком…
Замер. Напряженно прислушался, чувствуя за пазухой холодную бутылку с оставшимся цветиком…
Ничего не происходило…
Пошарив в рюкзаке, молодой человек достал оттуда фонарик с батарейками, вынутыми из магнитофона Тамары, включил…
Господи!!!
Вот это добра!!!
Повсюду, насколько хватало глаз – на полу, на полках – штабелями друг на друге стояли многочисленные ящики, палеты с минеральной водой, консервами, пивом, в углу горой валялись мешки – мука, сахар, крупы…
Немного выждав, Тихомиров поставил бутылку в сторонку и, взяв фонарик в зубы, решительно полез наверх.
С защелкой пришлось повозиться – заржавела, зараза! – но уже минут через пять Максим, отворив люк, забрался на крышу. Чуть постояв, помахал фонарем, соображая: увидят ли условный знак в тумане?
Вообще-то должны… И свистнуть должны в ответ… или напеть… «Король и Шут» – «Похороны панка»…
Ну, где же они, где?
Тихомиров снова помахал над головой фонарем.
Неужели ушли уже? Неужели придется выбираться сюда снова… Не в лом, конечно, дорожка-то теперь проторенная, но…
– Я свободен… словно птица в вышине-е-е… – вдруг затянул кто-то внизу, негромко и фальшиво.
– Господи, наконец-то… – нагибаясь, облегченно произнес Макс.
И, привязав веревку, спустился вниз…
Они вынесли не так уж и много, уж сколько успели: ящики с тушенкой и сгущенным молоком, мешки с крупой, галеты – все же набралось на «газельку», и Востриков с Павлом и остальными, перетаскивая груз к машине, поглядывали по сторонам довольно и весело. Светало уже, и нужно было поторапливаться.
– Ну молодец, Макс! И как же у тебя так вышло-то?
– Да так… есть связи.
– А куртка у тебя клевая! – хлопнув Тихомирова по плечам, неожиданно хохотнул Олег. – Этакий лапсердак!
Да уж, и в самом деле – покрой курточки с лацканами и оборванным пояском явно напоминал моду семидесятых, если не еще раньше.
– Ого, и значок на лацкане какой-то… – Председатель тут же протянул руку. – Вот бы Софье нашей подарить, общественнице, она ведь собирает… да и день рождения у нее скоро.
– Так, Николай Петрович, бери, жалко что ли!
Обычный такой значок, не «пацифик»… «Ну, погоди» с портретом знаменитого Волка. Неужто у Софьи Марковны такого в коллекции нет? Впрочем, кто знает? Да пусть берет, Толик вряд ли обидится, да и, скорее всего, не заметит даже.
– Ну, спасибо тебе, Макс! – Востриков с чувством пожал ему руку. – Садись, вон, в кабину, по пути, может, чего расскажешь…
– Да-да, давай, поехали – пора!
– Нет, братцы! – решительно отказался Максим. – Я уж вернусь на склад – там свои заморочки. Да вы не переживайте, выберусь, вернусь домой – не завтра, так послезавтра. А пока извините – дела, да и кражу замаскирую – вряд ли скоро заметят.
– Ну, как знаешь. – Махнув рукой, Николай Петрович забрался в кабину и попрощался: – Удачи тебе. Ждем.
Молодой человек исчез в желтом, вдруг сгустившемся к утру тумане, поднялся по веревочке наверх, на плоскую крышу склада, нырнул в люк, аккуратно задвинул засов… И, покидав в рюкзак припасы – тушенку, сгущенку, минералку, вытащил из оставленной на полу бутылки цветок…
Вышел со склада поутру, не прощаясь, правда, заглянул в каморку – длинноволосый диссидент Толик спал безмятежным сном младенца. Тоже еще, сторож называется! Хотя что тут охранять-то?
Утро выдалось прохладным, но Тихомиров быстро вспотел, хоть рюкзак поначалу и показался не таким уж тяжелым, но все же. Одна упаковка минеральной воды – шесть полуторалитровых бутылок – чего весила! Кстати, ее Максим нес в руках, рюкзак за спиной и так был набит под завязку – галеты, рыбные консервы, тушенка, даже четыре банки пива «Карлсберг», уж не удержался, прибрал к рукам. Все было нужно для дела… для давно уже задуманного дела.
Было около шести часов утра, и молодой человек сразу же поехал в Купчино, где свободно уселся в первую же подошедшую к платформе электричку, пользуясь тем, что уж теперь-то его точно никто не видел – никаких местных предметов при Максе нынче не было!
Уселся, поставил минералку на пол, опустил рюкзак на скамью… Поехали! Слава богу, поехали! Эх, как все удачно прошло!
До Женькиного жилища Максим добрался не так уж и быстро – по пути отдыхал, рюкзак все же оттягивал плечи, да и минералка еще…
Странно, но музыкант еще был на ногах, и даже достаточно трезв… Причем не один, а в компании двух вульгарно размалеванных девиц, брюнеточки и блондинки, одна из которых, несомненно, была Женькина напарница Райка, а вторая – ее питерская подруга.
– О! Вот и Максим явился! А мы как раз только что сели! Гулька нынче поздно приехала, пока ее встречали, пока шли, то да се… Девчонки, это клевый чувак – Макс, мой друг. Ну, я вам о нем рассказывал. Макс! Это вот Рая. – Музыкант указал на блондиночку. – А это – Гуля.
Брюнеточка улыбнулась и кивнула:
– Привет, Макс, как дела?
– Привет, Гуля… – Скинув рюкзак на пол, Тихомиров с удовольствием присел к столу. – Рад познакомиться.
– И мы рады.
– Ну что? – Женька-Джон радостно потер ладони. – Пора и выпить, пожалуй? Начнем с хорошего… Слышь, Макс, Гулька дорогого вина привезла. Во, видел?!
Ну конечно, видел – бутылку «семьдесят второго» портвейна трудно было не углядеть – на видном месте стояла, в окружении все той же пошлой «Улыбки» и «Яблочного». Кроме выпивки, на столе имелась еще и закуска – плавленые сырки «Дружба», две банки бычков, бутерброды с докторской колбаской и коробка шоколадных конфет «Мишка на севере». Конфеты, по всей видимости, привезла с собой Гуля… Симпатичная, если всмотреться, девушка не совсем обычной внешности – невысокого роста, худенькая, стройная, смуглая. С короткой стрижкой и огромными миндалевидными глазами, черными, как антрацит.
– Ну, за встречу!
Тихомиров тоже чокнулся, выливая портвейн в себя, точнее – через себя, на пол. Как говорится, по усам текло, а в рот не попало. Впрочем, никто ничего не заметил.
Хозяин дома быстро организовал повтор – выпили по второму стакану, потом по третьему, уже перейдя на «Яблочное»… такую же точно «гнилушку» Максим «пил» сегодня у сторожа Толика. Впрочем, нет, не сегодня… вчера уже… А здорово все прошло… Честное слово, здорово!
– Ты интересный чувак, Макс, – закурив, томно выпустила дым Гуля.
– Ты тоже, – молодой человек не покривил душой – эта девушка ему сразу понравилась своей экзотичностью. И одета она была необычно – фиолетовые, узкие, с очень низкой талией брюки внизу, от бедер, расширялись в модное клеш-полусолнце, желтая приталенная блузка с большим отложным воротником и блестящими пуговицами явно была надета прямо на голое тело, без всякого там бюстгальтера и белья. Ну да, ну да, вон, верхние-то пуговицы расстегнуты, аж целых три, обнажая чувственную ложбинку… Да и так, если присмотреться, грудь сквозь блузку видна… просвечивает…
Видна… Видна…
– Черт!!!
Тихомиров похолодел, наконец сообразив: почему же они его видят? Ну сейчас понятно – он безотрывно держал в руках стакан… А тогда? Когда знакомились? По идее его тогда даже и Женька видеть не должен бы… однако увидел.
Попробовать поставить стакан… вот, когда все отвернутся… ага! И что теперь?
– Макс, ты что так странно на нас всех смотришь?
Да-а… Видели они его все! Видели!!! Вне всяких сомнений…
– Сейчас… сейчас приду… на воздух.
– Что, поплохело?
Выйдя на крыльцо, Тихомиров без сил опустился на ступеньки… Что же такое происходит-то, Господи? Что такое случилось, почему его стали видеть все подряд? Может, он уже и…
Максим покосился на воткнутый в бревна нож – обычный, кухонный, старый. Вытащил, с силой провел лезвием по руке… И ничего не почувствовал.
Никакой боли. И кровь, конечно же, не выступила… Так и вино через него лилось! Ну слава богу, хоть это осталось…
Солнышко между тем поднималось, пригревало уже. Рядом, по дороге, шли в школу – или уже из школы? – дети в красных пионерских галстуках. Поравнявшись с Максимом, повернули головы:
– Здравствуйте, дяденька.
– И вам не хворать!
Видят! И эти – видят. Что ж… ничего, в общем, страшного, если разобраться, даже наоборот – удобнее. Ну, видят и видят – человек как человек… Черт!!!
Услыхав быстро приближающийся стрекот мотоцикла, молодой человек, привстав, приложил ладонь ко лбу…
Мент! Точно… Женьку проверять что ли? А наверное, так и есть… А вдруг документы спросит… да и спросит – стопудово! А не получив требуемого, скажет: «Пройдемте-ка, гражданин…» Он же, Макс, теперь здесь больше не человек-невидимка.
Не дожидаясь, пока мотоциклист подъедет ближе, Тихомиров резво рванул за дом, где покуда и затаился.
Протарахтев, мотоцикл остановился и заглох.
Черт, точно сюда! И принесла же нелегкая!
Зияющее давно немытыми стеклами окно над головой Максима вдруг с треском распахнулось…
– А, и ты здесь… Помоги!
Протянув руки, молодой человек помог выбраться из барака… Гуле! Ах… несмотря ни на что, довольно приятно было ее сейчас приобнять, почувствовав в руках упругое молодое тело.
– Участковый, – нервно оглядываясь, шепотом пояснила девушка. – Взялся откуда-то… А мне лишний раз перед властью отсвечивать неохота. Как и тебе, я вижу…
– Да… и мне.
– Не боись, Женька парень свой, не выдаст. Про Райку вообще не говорю, чувиха клевая. Там, за старым парником, летняя кухня есть. Идем спрячемся…
– А нас там не найдут, ты полагаешь?
– Да участковый и не будет здесь никого искать. А вот в окно случайно выглянуть может. А тут – мы с тобой! Кто такие, почему прячемся? Усек? Зачем нам лишние неприятности на Женькину шею вешать?
– Тоже верно, – согласно кивнул молодой человек и, взяв девчонку за руку, прошептал. – Пошли.
Летняя кухня – дощатый сарай с широкой плитой и дырявой крышей – представляла собой весьма ненадежное убежище во всех отношениях. Вряд ли здесь можно было бы укрываться долго – стены-то, считай, просвечивали насквозь. Но эта ушлая, по всей видимости, девчонка уверяла, что искать не будут…
– Интересно, и чего это участковый по утрам таскается? – тихо протянул Макс.
– Ха, по утрам? Полдень уже скоро… Слушай, давай во-он к той щелке подойдем, посмотрим…
– Давай…
Молодые люди склонились… их щеки соприкоснулись…
– Да! – облизав губы, сверкнула антрацитовыми глазами девушка. – Очень хочу! Ну… что же ты стоишь? Нет, нет… не целуй сразу… сначала раздень.
Повинуясь, Тихомиров медленно расстегнул на девушке блузку, обнажив и погладив грудь, небольшую, с упругими коричневыми сосками…
– Говорят, что я слишком тощая… – Обняв Максима, Гуля неожиданно улыбнулась. – Так?
– Да нет… – Поласкав девушке пупок, Тихомиров осторожно расстегнул ее брюки… Никакого белья на Гуле не было – не носила совсем? Из принципа?
– Ну… ну… – Антрацитовые глаза блеснули ядерным взрывом. – Не жди больше… Ласкай меня, ласкай… Ах… Постой…
Повернувшись спиной, девушка наклонилась, и Макс с удовольствием обхватил ее тонкую талию… Гуля податливо дернулась, застонала…
Они покончили с сексом быстро, пожалуй, даже слишком быстро, но девушка осталась довольна – Тихомиров это чувствовал.
– Макс, а ты – милый! Нет, правда милый… Подай-ка мне блузку… Спасибо.
– Ты тоже милая… И такое милое имя – Гуля.
– Гюльнара, если по-взрослому. Я ведь метиска. Мама была русская, отец – не знаю кто… Макс! Мы ведь еще с тобой будем, да? Имей в виду, я никуда тебя не отпущу… Еще не вечер!
– Не вечер… – Тихомиров нежно поцеловал девушку в губы…
– И вообще, ты в Питере ко мне заходи, если будет время. Я на Бассейной тусуюсь, адрес скажу…
На дороге, за домом, с треском завелся мотоцикл.
– О! – обрадованно закричала Гюльнара. – Вот и участковый уехал. Скатертью дорога! Советскую милицию – в космос!
Так вот, смеясь, они и вернулись обратно в дом:
– Ну, что тут?
– Участковый заходил, – обнимая подругу, охотно пояснил Женька. – Погрозил пальцем… ну, как всегда. Да, еще предупредил – мол, псих опасный сбежал с Пряжки. Выглядит… ну, примерно как я или Макс – тоже бородатый, с хайром. И – раз псих – странный. Мол, может не знать чего-то, об обычных вещах не догадываться. Ну вроде бы как не от мира сего, словно с Луны свалился.
– Человек с Луны, – засмеявшись, негромко произнесла Гуля.
– Ты это о чем? – уже кое о чем догадавшийся Макс нервно прищурился.
– Книжка такая была, детская… – с улыбкой пояснила девушка. – Про Миклухо-Маклая.
В судьбе племен людских, в их непрестанной смене
Есть рифы тайные, как в бездне темных вод.
Максим поступил хитро, подстраховался и покинул прошлое вовсе не тем путем, каким туда прибыл. Не стал топтаться по обочине у грязной лужи, а действовал пусть несколько сложным, но уже оправдавшим себя методом – сорвал несколько цветков да сунул в бутылку с водой.
После чего, опасаясь не только всякого рода возможных инцидентов по возвращении, у ворот, но и здесь, в семьдесят пятом (раз уж и милиция подключилась!), молодой человек просто прошелся пешком от Шушар до Ленинского – устал, конечно, зато наверняка знал, что никто нигде его не перехватит.
Поначалу таился, оглядывался, и только у «Московского» универмага, после недавно выстроенного памятника Победы, расслабился – в такой толпе уж точно никто не сыщет, даже если очень захочет. Но и здесь Тихомиров все же пару раз проверялся, словно какой-нибудь шпион, – занимал очередь неизвестно за чем, стоял в длинном хвосте, затем резко, без предупреждения, уходил…
А люди его видели, видели… Все!
– Молодой человек, вы последний? Я сейчас отойду, но я за вами буду, вы скажете, хорошо?
– Хорошо, хорошо, скажу.
– Мужчина, а правда, что только по две в одни руки дают?
– Не знаю.
– Мужчина… а вы сколько брать будете?
– Сколько дадут, столько и буду…
– Валя, Петя, ой! В соседнем отделе джинсы польские выбросили, бежим!
– Джинсы?! Польские?! Мужчина – вы стоять будете?
– Нет. Тоже за джинсами побегу!
Ну достали-и-и!!! Вот души тряпочные, строители, блин, «развитого социализма». С такими построишь, как же! Такое впечатление, за польские джинсы запросто Родину продадут и еще какой-нибудь дефицит на сдачу попросят.
Поспешно свернув на Ленинский, Максим зашагал по широкому тротуару. Было уже часа три-четыре, в голубом майском небе ярко светило солнышко, на деревьях проклюнулась молодая листва, газоны тоже сияли девственной зеленью и желтыми мохнатыми шариками мать-и-мачехи. Машин на проспекте было мало – красота! Никаких пробок. В основном «двадцать первые» «волги», «москвичи», «запорожцы», первые модели «жигулей». Много было грузовиков, а вот, деловито сигналя, прокатил круглобокий троллейбус.
– Ой, прелесть какая!!! – Две молодые женщины с коляской цвета бордо аж шеи свернули, глядя на тихомировские цветки. – Молодой человек, а вы их где брали?
– Там. – Макс неопределенно махнул рукой и тут же соврал дальше, не хотелось обижать таких приятных молодых особ: – У «Московского» с грузовика продавали.
– Ах… Красотища! А вы не знаете, там есть еще?
– Извините, дамы, уж этого сказать не могу. – Тихомиров поклонился и с видимым сожалением развел руками: – Рад бы помочь, но… увы…
– Спасибо большое, молодой человек. Мы все же пойдем посмотрим.
– Удачи, дамы! Бон шанс!
– Ой! – Чуть отойдя, дамочки переглянулись. – А он иностранец, кажется.
– И такой симпатичный. На какого-то артиста похож.
– На Тихонова!
– Не, Люсь, не на Тихонова… Ах… на Алена Делона!
Еще немного пройдя до окруженной пустырями Варшавской, Максим оглянулся по сторонам и, зайдя за газетный киоск, бросил на асфальт цветок…
И тотчас же перед ним нарисовался огромный многоэтажный домина, как раз на месте пустыря, хорошо хоть не придавил! Тихомиров запоздало перекрестился – в самом деле, теперь необходимо было и этот момент учитывать.
Многие квартиры угрюмо чернели выбитыми стеклами окон, на проспекте тут и там ржавели остовы автобусов и машин, опрокинутый троллейбус перегораживал тротуар. Вылезшие их каких-то нор нищие остервенело дрались за пачку собачьего корма.
Молодой человек возвращался домой не торопясь – рассуждал про себя, думал. Вот ведь, еще в электричке все было по-прежнему – никто его не видел, а в бараке музыканта Женьки – оп! И что-то случилось… Что?
Тихомиров не был настолько наивен, чтобы верить в простые случайности, иначе б появился здесь вполне обычным способом – на «запорожце» – и наверняка угодил бы в засаду!
Что предшествовало его, так сказать, частичной материализации? Склад. Разговор с Толиком. Люк. Продукты. «Газель». Николай Петрович, Павел, Олег…
Если бы не визит участкового, Максим, конечно же, счел бы все случившееся непостижимой игрой каких-то непонятных сил. Он и сейчас считал это игрой… но только – очень для себе небезопасной. Кто-то явно играл против него… кто? С чего?
Думай, Максим, думай!
Когда же, как они – они? – про него узнали.
Господи… А может быть, это и в самом деле совпадение? Действительно, сбежал с Пряжки какой-нибудь псих, бывает.
Раньше Тихомиров, скорее всего, и не проявил бы подобной осторожности… Однако жизнь в коконе научила обратному! Никому нельзя было полностью доверять, предать мог любой. Вот взять хотя бы Леночку… впрочем, она сделала все, чтоб сохранить Максу жизнь… спасибо и на этом.
Тихомиров не зря действовал сейчас, как шпион, он чувствовал, что приблизился к чему-то очень важному, что стал вдруг для них опасен… Эх, еще б знать бы, для кого это – для «них»… Ладно, всему свое время! Теперь известны точно место и время, где «они» прячутся, откуда ползет вся это желто-туманная скверна, – тысяча девятьсот семьдесят пятый год… километрах в пятнадцати от Шушар… рядом с пионерлагерем «Тополек». Пионерлагерь…
Черт – как все близко-то! И главное, продукты есть (там, на чердаке у лабуха Женьки), есть и цветочки… Все подготовлено, все… Осталось только не угодить в ощип здесь! Здесь… Острое чувство опасности почему-то не покидало Максима ни на минуту, мало того, постоянно усиливалось.
– Здравствуйте, Максим Андреевич! Бонжур.
О! Володя, на велике…
– Привет, отличник! Дома-то как, никто меня не спрашивал?
– Да никто… Хотя нет – Николай Петрович на собрание какое-то хотел позвать.
– Что ж, должность у него такая… А Олег, Павел – не в кочегарке сейчас?
– В кочегарке… мы с ребятами им трубы чинить помогали, но не до конца, потому что их варить было надо, а за сваркой Николай Петрович уехал, так пока и не приезжал еще.
– Так-так… не приезжал, значит?
– Ой, Максим Андреевич, что это у вас за цветочки?
– Это не цветочки, Вольдемар, фантики.
– Фантики?
– Ну да, ну да… Ты, кажется, ехал куда-то?
– Да, на площадь. Там, говорят, карусель открыли!
Тихомиров хмыкнул:
– А не староват ты для карусели-то?
– Да я не сам… посмотрю, как малыши катаются. Красиво ведь, правда?
– Ну давай, давай, поезжай…
Хлопнув парнишку по спине, Максим поспешно зашагал к дому… убедившись, что нигде нет «газели», шмыгнул в подъезд… нет, не в свой, а к Софье Марковне… Постучал, спрятал бутылку за спину.
– Ой, Максим! Заходите, заходите… А председатель заходил, вас спрашивал.
– Да я ненадолго, Софья Марковна… Востриков вам случайно значок для коллекции не передавал? Старый такой, советский. «Ну, погоди», кажется…
– Значок? – Женщина удивилась. – Нет, не передавал. А что, должен был? Может, забыл?
– Может, и забыл… Только вы, Софья Марковна, ему, пожалуйста, не говорите, что я про значок спрашивал – неудобно. Просто мальчишка один у меня такой же просил, ученик… Ну, все, побегу я!
– Что значит – побегу?! А чай?
– Некогда, Софья Марковна, на улице машина ждет, друг хорошее дело предлагает, только срочно надо ехать. Вот, забежал попрощаться.
– Спасибо. – Пенсионерка улыбнулась. – Это неплохо, когда дело хорошее предлагают, особенно по нынешним-то временам. И надолго вы нас покидаете?
– На месяц, самое меньшее… а может, и на полтора.
– Ну, к урожаю вернетесь! Уж отведаете огурчиков-помидорчиков из нашей теплицы!
– Всенепременно, Софья Марковна, всенепременно. Все, побегу. К Тамаре еще заскочу, а к парням, наверное, уже не успею. Ну, вы им передайте, что со мной да как, ладно?
– Хорошо, хорошо, передам.
Тамара была в квартире одна, убиралась. Открыла дверь в косынке, в коротком полупрозрачном платьице. Тихомиров, войдя, поставил бутылку на пол – женщина и внимания не обратила.
– Ой, Максим. А тебя председатель спрашивал.
– Некогда мне, Тамарочка. Попрощаться зашел – уезжаю с другом на заработки.
– Н-надолго? – Что-то в глазах у женщины дрогнуло, хоть и не было меж ней и Максимом никакой любви… так, отношения.
– На месяц. Может, на полтора.
– А-а-а… – Библиотекарша с видимым облегчением улыбнулась. – Что хоть за дело-то?
– Очень неплохое дело, извини – долго рассказывать, да и не хочу сглазить. Побегу я – приятель на машине во дворе ждет.
– Ну что ж… удачи!
– Слушай, сумки у тебя никакой нет?
– Найдется.
Оба обнялись, поцеловались… пожалуй, для просто дружеского этот поцелуй был слишком уж долог, а для любовного – короток. Что и говорить, такие вот непонятные отношения.
Конечно же, никакая машина Макса во дворе не ждала, он так и пошел, осторожно поставив бутылку с цветочками в сумку. Шел долго, лишь когда начало темнеть, свернул к знакомому дому на улице Солдата Корзуна. Постучался…
– Кто там?
– Это я, Максим, Евгения Петровна.
– Максим?! – Женщина, тут же отворив дверь, распахнула объятья. – Ну слава богу, хоть навестил, явился. Ну, садись, почаевничаем… Рассказывай, где ты, как?
– Да сейчас, увы, снова нигде и никак, – честно ответил гость.
– Ничего! Перебедуем. Живи у меня – только рада буду.
– Я не надолго, Евгения Пе…
– Зови меня – тетя Женя, уж по-простому, без церемоний. Стара уж я для церемоний-то, стара…
– Ой, ну какая ж вы старая?
– Да ты проходи, проходи, не стой. Что у тебя в сумке? Цветы? Сейчас на подоконник их, в вазу… А потом и в горшок высадим. Вот только… – Пенсионерка неожиданно сконфузилась. – У меня в большой комнате не прибрано, грубо говоря, там дрова.
– Дрова?!
– Ой, забыла сказать – Леночка по зиме еще заезжала, не одна, с парнями какими-то. Хорошо одета, веселая… Про тебя, кстати, спрашивала, я сказала: не заходил. И вот парни эти дрова привезли, в комнату загрузили, потому что некуда больше! Не на лестничной площадке же оставлять – украдут мигом. Они, правда, не колотые, так я мальчишек знакомых наняла… Да за зиму-то все и не стопила, так что бардак в комнате, бардак…
– Ничего, Евге… тетя Женя! Я и так перебьюсь и вам в тягость не буду – уж точно.
Сразу же, на следующий день, Тихомиров начал искать работу. Он не хотел сейчас прятаться где-то в прошлом, хотя и мог бы – но там-то его и ждали! Востриков? Это он – предатель? По крайней мере, было очень похоже на то. Значит, не только Евсеев связан с творцами кокона (а как «их» еще-то назвать?), но и добродушный с виду председатель ТСЖ, столько сделавший для простых людей. Действительно много. И все чаще люди приходили из соседних домов, просились, чтоб взяли в товарищество. А «те», кто устроил весь этот кавардак, спокойно все это терпели. Не знали? Сомнительно – зачем тогда наезжали курьеры? Евсеевские, уж конечно, докладывали обо всем. Кстати, если истинные хозяева мира негласно поддерживали Вострикова, если он поддерживал с ними некие, пока еще не совсем понятные отношения, это объясняло многое. И то, что ТСЖ еще до сих пор не прихлопнули, и мелкие евсеевские пакости вместо серьезных наездов. Так, отвлекали внимание – вот, мол, как трудно приходится честным и порядочным людям.
Да-да, это как два следователя, «злой» и «доб кто более матери-истории ценен? Оба одинаково, точнее, тот, от кого больше проку. А «они» вовсе не дураки, нет. Председатель ТСЖ явно выглядел сейчас предпочтительнее, да и умнее. Тогда что же, Евсей, получается, дурак? А почему бы и нет! Да, главарь банды по-звериному хитер, коварен, но отнюдь не умен. Вот к чему, спрашивается, та дурацкая выдумка с запряженным голыми девушками трамваем? Позлить народ? Зачем? Глупо.
Впрочем, а что сразу председатель? Какие такие есть основания его подозревать? Значок этот дурацкий… и все! Чушь какая… И в самом деле, может, сплошные совпадения тут? А внезапно пропавшая в прошлом невидимость вскоре опять восстановится… или не восстановится, но откуда же знать, какие законы действуют в том мире? Так что все подозрения в отношении Вострикова следует признать весьма шаткими и вилами по воде писаными.
И, тем не менее, Максим решил не рисковать. Раз уже почти все готово для дерзкого рейда, для внедрения, так сказать, в среду, то не нужно сейчас никаких обострений. Не при делах Николай Петрович? Прекрасно! Как-то с кем-то связан? Ну, тогда и черт с ним… Парней только жалко, пенсионерок, Тамару… Впрочем, не так уж они и плохо устроились, даже если председатель и казачок засланный. Очень даже неплохо – под таким-то несокрушимым покровительством, только позавидовать можно. Правда, заботу эту наверняка рано или поздно придется отрабатывать. И неизвестно еще, каким образом.
Тихомиров принял решение залечь пока на дно. Жить стал у Евгении Петровны – о ней никто в ТСЖ не знал, а работу неожиданно нашел у метро «Проспект Ветеранов» – крутить карусель.
Выгодное для хозяев, – а ходили они, естественно, под Евсеем – оказалось дело! Люди, несмотря ни на что, хотели развлекаться, а уж маленькие дети – тем более, и плевать им было на какой-то там туман, на голод и людоедство, вспыхнувшее весной с новой силой.
Стаи вконец опустившихся нелюдей охотились на больных и слабых, в первую очередь на детей и подростоков. Опасно было появляться в центре, где много подворотен и проходных дворов, вот там-то творился самый настоящий мрак, ужас, по сравнению с которым жизнь на окраинах казалась истинным раем.
По всему городу ходили самые мрачные слухи о бандах пожирателей людей, промышлявших на Васильевском и Петроградской, говорили о каких-то жутких ритуалах, кровавых оргиях и даже об омерзительных бойнях, на которых разделывали свежепойманную человечинку – похоже, дело было поставлено на поток. Правда, большинство считало подобные байки гнусными небылицами… однако в центр почему-то никто не ходил и не ездил.
Тихомиров наведался к метро по совету тети Жени – там располагался блошиный рынок, толкучка, на которой можно было обменять все на все. Максим искал советские деньги – так, на всякий случай, «там» они должны были пригодиться. Евгения Марковна посоветовала найти на рынке своего старого знакомого по работе по фамилии Чарский: он распродавал там недурные копии известных картин.
– Импрессионистов в основном, он на этом деле давно помешан был. Да и коллекционер – со стажем, деньги старые точно у него были, не знаю, зачем уж они вам… Только вы, Максим, ради бога не говорите, что от меня, – Анатолий Иванович знакомых стесняется. Не хочет, чтоб видели, как он на базаре торгует, – старой советской закалки человек. Так что уж вы, голубчик…
– Не скажу, не скажу, тетя Женя! Как хоть ваш Чарский выглядит-то?
– Смешной такой, седенький, в коротком плаще. Ну, вы его по картинам узнаете.
Так вот Максим и шел к метро, вытянув шею, – все высматривал нечто, напоминающее вернисаж. Да, еще искал что-нибудь Женьке – типа презент. Что-нибудь такое… Джинсы что ли… Вон, кстати, вполне подходящие!
– Что просишь, бабушка?
– Тушенку.
Хм, тушенку – за штаны? Да кому надо-то! Тем более, и джинсики-то поганые – дешевый китайский ширпотреб, да еще и модель современная – со строчкой на внутренней стороне штанин, а в те времена, Максим видел, шили совсем по-другому – строчили по внешней, в два или три стежка, крепкими оранжево-желтыми нитками. Ну, подарить Джону эти штаны… да, рад будет, даже и таким, а вдруг потом кто-то очень дотошный заметит: штанишки-то не те! Не такие!
Брать джинсы Тихомиров раздумал, тем более за банку тушенки, совсем с ума сошла бабушка! Да и искал молодой человек у метро совсем другое.
Нашлись, нашлись и здесь коллекционеры – отличники-подростки, опустившаяся до дыр на коленках интеллигенция, белоголовые старички – у последних много чего можно было взять – от марок до экзотических рыбок.
А вот и старик в смешном и коротком, как у лейтенанта Коломбо, плаще, развесил на ближайшем заборе картины. Максим еще издали углядел «Обнаженную в солнечном свете» Ренуара, а еще тут были и Сислей, и Гийомен – «Набережная де ля Гар в снегу», и голубые балерины Дега, и Клод Моне – ну как же без него-то? «Маковое поле», «Сорока»…
– Прямые поставки из музея д'Орсэ? – подойдя ближе, усмехнулся Макс.
– Нет, копии, конечно. – Продавец не понял юмора. – Но очень и очень хорошие.
– Я вижу.
– Желаете что-нибудь? – В бесцветных слезящихся глазах старика загорелась надежда. – Отдаю дешево, оптом – несколько банок тушенки, сухари… галеты…
– Увы, нет у меня тушенки, отец, – Тихомиров грустно развел руками. – Да и картины мне не нужны – вешать некуда, стены я давно деньгами оклеил. Вот деньги бы и взял… Старые, советские, с Лениным.
Максим отошел в сторону, но старик, догнав, схватил его за рукав, заглянул в глаза:
– Дров поколете?
– Да легко!
– А я вам всю коллекцию отдам, нумизматическую… Знаете, там есть раритеты восемнадцатого века!
– Да не нужны мне никакие раритеты, отец. Советские червонцы есть?
– Золотом?! Увы…
– Да нет, нет! – Тихомиров замахал руками. – Я вовсе не это имел в виду. Обычные советские деньги, знаете, после реформы шестьдесят первого…
– Господи! – Старик изумленно хмыкнул. – Да я ж ими всю зиму буржуйку растапливал!
– Что ж вы так… Все и сожгли?
– Ну, не все, думаю… думаю, еще что-то осталось. Но в «железе» – рубли, полтиннички.
– Что ж, – расхохотался Максим, – Пойдет и «железо».
– Тогда идемте… Секундочку. Я попрошу, чтоб картины покараулили.
Чарский жил на втором этаже, в маленькой двухкомнатной квартирке. Прихожая, кухня и спальня были просто завалены книгами, здесь же, в спальне, стояла и печка-буржуйка.
– Вы, молодой человек, проходите, не обращайте на это внимание. Дрова у меня там! – Торговец картинами распахнул дверь.
Гостиная – или, лучше сказать, большая комната, никаких «гостиных» в советских квартирках массовых серий не было в принципе – оказалась вся заставлена мебелью – колченогие стулья, этажерки, полки, шкафы.
А где ж тут дрова-то?
– Да вот это вот – и дрова! Шкаф и полки не трогайте, остальное – вот вам топор – колите! А я пока денежки подыщу.
Размахнуться в тесной комнате было негде, и, сломав пару полок, Тихомиров заглянул к старику:
– А можно я их на улице поколю?
– Да ради бога, как вам будет угодно, молодой человек. Только… как же вы все вынесете-то?
– С балкона выкину! – радостно хохотнул Максим. – И топором махать меньше придется.
Так и сделал – выбросил этажерки со стульями, большая часть которых при соприкосновении с асфальтом тут же и развалилась. Действительно – меньше колоть.
Но все же пришлось намахаться!
Раздевшись до пояса, молодой человек орудовал топором азартно, словно какой-нибудь викинг секирой.
– И-и-и… йэх! И-и-и… йэх!
За час и управился, а потом еще столько же времени таскал «дровишки» наверх, в стариковскую квартирку.
Да, еще устроил небольшой перерывчик – старик Чарский зазвал на чай, все любопытничал, где Макс живет да чем занимается? Конечно, молодой человек отвечал уклончиво: мол, снимаю квартирку на Корзуна.
– На Корзуна? – неожиданно обрадовался старик. – Да ведь у меня там полно знакомых! Дома-то наши, институтские… Ну, НИИ нашего. И бывший директор, Михаил Федорович, покойный, увы, и Евгения Петровна, в комсомоле работала, потом уж и не помню на какой должности. Очень хорошая женщина, очень.
– Вот как раз у нее я комнату и снимаю.
– Да? Ну, передавайте поклон. Я ее, кстати, недавно видел, только не поздоровался… знаете, постеснялся как-то. Потомственный интеллигент – и вот здесь, на блошином рынке, словно какой-нибудь, простите, клошар!
– Что бывает.
Поблагодарив хозяина за чай, Максим отправился работать дальше.
Какой-то молодой парень в зеленой куртке и с серьгой в ухе все курил на балконе второго этажа, все поглядывал… «Голубой» что ли?
Тихомиров не выдержал, хотя, конечно, кому какое дело? Ну, смотрит себе и смотрит. Поднял голову, ухмыльнулся:
– У меня почему-то такое чувство, что вы что-то хотите спросить.
– Вы сильный человек, – выбросив окурок, улыбнулся парень. – Таких уже почти не осталось, одни доходяги все. А вы сильный и, похоже, порядочный – помогаете старику Чарскому. А ведь ему и заплатить-то нечем.
– Ну, это наши дела.
– Я понимаю – ваши… Просто хотел предложить работу.
– Работу? Мне? – Максим искренне удивился, вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
– Да-да, именно вам. Конечно, пахать придется, но с вашей фактурой это почти что отдых. Так, физкультура.
– Да что делать-то?
– Карусель у метро крутить.
– Карусель?
– Ну да. Да вы, наверное, видели. Много платить не сможем, но голодным, по крайней мере, не останетесь, да и на зиму кое-какой запас сделаете. Ну как, согласны?
Тихомиров пожал плечами и улыбнулся:
– Согласен, чего уж! Когда приступать?
– Да вот завтра, часиков в десять, и подходите, лады?
– Договорились!
– Вас, кстати, как звать-то?
– Максим.
– Очень приятно, а меня – Вадик.
Пришлось позаимствовать у Чарского старую брезентовую сумку – иначе никак было не утащить с полсотни металлических советских рубликов да два десятка полтинников – монеты другого достоинства Максим, подумав, решил не брать. Из бумажных денег у старика остались лишь рубли, да и тех немного – двадцать две купюры. Итого получалось девяносто семь рублей, в принципе для семьдесят пятого года – вполне приличные деньги, если учесть, что зарплата, скажем, библиотекаря или начинающего инженера, так называемого «молодого специалиста», была около сотни.
На рубль можно было вполне прилично пообедать или, чуть-чуть добавив, купить пару бутылок пива, впрочем, Тихомирову подобные траты не грозили. А вот подстричь поаккуратнее бороду да немного подрезать волосы не помешало бы. А еще – приобрести какой-нибудь подарок (кроме, разумеется, вина) Женьке и, может быть, Гуле.
В общем-то, по всем прикидкам Максима, денег должно было хватить с избытком – он вовсе не собирался задерживаться в семьдесят пятом году больше двух недель – припрятанных на чердаке скотника-музыканта продуктов, а особенно бутылок с водой, было не так уж и много. Ну, на пару недель хватит, если экономить воду, а дальше… А к этому времени нужно постараться разобраться во всем… ну, хотя бы наметить пути.
Вадик платил консервами (в основном рыбными, иногда паштетом) и крупой, не так уж и много получалось, впрочем, и не мало, но Тихомиров почти все отдавал Евгении Петровне.
Женщина была, конечно, довольна, но конфузилась:
– Ну что вы, что вы, Максим, это слишком много!
Молодой человек смеялся:
– Много – не мало, тетя Женя! Кушайте на здоровье, да и зимой пригодится.
– Да, зимой…
Как-то в один из теплых вечеров, ближе к концу мая, они снова заговорили на эту тему: о предстоящей зиме, о тумане и коконе – вообще о жизни.
– Знаете, Максим, – грустно покачала головой пенсионерка. – А ведь мы уже привыкли. Ну, жить вот так… на авось. Едим старые запасы – консервы, крупу и все такое прочее – и где-то в глубине души все же надеемся, что не в этот год, на следующий – обязательно – туман этот жуткий пропадет и все снова станет как раньше, вот только б дожить, продержаться бы… Так многие думают, и, наверное, никто не скажет себе: а если этот туман навсегда? Если никогда уже не будет как раньше. И что тогда? Продукты рано или поздно закончатся – ну, год еще, от силы два… Да, кому-то повезло, у них есть дачи… Но ведь голодные орды бросятся и туда! Никто не спасется… Господи, страшно себе представить, что тогда будет! И ведь если этот проклятый кокон навсегда, то… у нас просто нет никакого будущего. Нет!
– И все же будем надеяться на лучшее, уважаемая Евгения Петровна!
– Да, будем. А что еще нам остается делать? Вы ешьте, ешьте, Максим. Слава богу, еще есть мука и растительное масло! И соль.
– Да-да, вы совершенно правы – и соль. Кстати, тетя Женя, вы как-то обещали рассказать мне об отце! Помните, вы говорили о вашей с ним встрече?
– Ах да, да… – Глаза женщины затуманились. – Это было, кажется, в мае или в начале июня семьдесят пятого года. Хорошо помню – меня, тогда еще молодого специалиста, как раз избрали в комитет комсомола нашего НИИ. И поручили важное дело – курировать наш профильный пионерский лагерь! На меня тогда все свалилось, представляете? Абсолютно все! Старый председатель профкома, а лагерь – это и его непосредственное дело тоже, по каким-то причинам уволился, нового еще не назначили… был кто-то и. о. Теперь уж и не вспомнить кто. В общем, все решалось в авральном порядке – путевки распределили еще зимой, воспитатели, повар, начальник и его зам остались, слава богу, те же, а вот с вожатыми накладка вышла – обычно мы наших младших научных сотрудников отправляли… так сказать, добровольно-принудительно… Но ведь надо было с ними заранее переговорить! Ну ничего, решили и эту проблему… зато забыли про кружководов! И про музрука! Понимаете, Максим, это все всплывало так неожиданно, вроде все кадры есть – оп, врача нету! И тех же кружководов… и музрука. Музыкальный руководитель – это вообще проблема, оказывается. А физрук?! Про него я ведь тоже в последний момент вспомнила… И тут как раз ваш отец и явился! Сказал, мол, готов физруком потрудиться, за направлением пришел… Мол, начальник лагеря, Сергей Федорович, его с руками-ногами берет… Записку принес даже.
– Как-как начальника звали?
– Абрамов Сергей Федорович, как сейчас помню. Хороший человек, меня все время душечкой называл…
Душечкой…
– Так вот, раньше-то в лагере физруком племянник бывшего председателя профкома работал. Тот еще лентяй, да еще и пьяница… И вот, как сейчас помню, был такой чудесный денек, солнечный, прозрачный, а я сижу за столом мрачнее тучи – то одного специалиста нет, то другого, третьего… А смена уже на носу! И что делать-то? Завалила я, получается, порученное комитетом комсомола дело, завалила напрочь…
И тут вдруг ваш отец появляется… Молодой, красивый, пахнущий так… одеколоном таким приятным. Стрижка модная, весь такой аккуратный, сильный, подтянутый… В светлом, с искрой, костюме, при галстуке… Очень, очень элегантный молодой человек!
«Светлый, с искрой какой-то, костюм, – отметил для себя Макс, – галстук. Хм… а не маловато ли для такого прикида деньжат? Хотя, для того чтобы произвести благоприятное впечатление, ничего не жаль».
– Представился, мол, Максим Андреевич, занимаюсь в спортивном обществе «Динамо»… Вот не помню, чем он там, в обществе, занимался – борьбой, что ли, или плаваньем. Максим Андреевич… Господи! – пенсионерка внезапно осеклась. – Так ведь вы по отчеству Максимович должны быть, а не Андреевич – это же ваш батюшка Андреевич! Кстати, а где он потом жил? Вы раньше так и не рассказали.
– Да много где жил, – опустив голову, тихо произнес молодой человек. – И нельзя сказать, чтобы жизнь его сложилась так уж счастливо. Короче, родители еще до моего рождения развелись.
– Господи!!! Ну надо же так!
– Мать сразу снова замуж вышла, еще беременная… вот у меня и отчество другое, отчима.
– Ага, теперь понятно! Но все равно, вас лучше Максим Максимычем звать! Как Исаева – Штирлица. Знаете, у нас даже игра такая была, сразу после фильма, так и называлась – «Максим Максимыч». Загадывали слово или ситуацию, и, если кто-то кричал: «Штирлиц!» или «Исаев!» – все должны были молчать и никому не верить. А потом – впрочем, это, наверное, неинтересно… Дальше-то с вашим отцом что?
– А ничего дальше… – Тихомиров грустно развел руками. – Умер отец-то – да я уж вам говорил. И так семейного счастья до конца жизни и не обрел.
– Да-а… – Евгения Петровна покачала головой. – Вот уж судьба… Что ж он в Ленинград-то не приехал, ко…
Она тут же и осеклась, что, впрочем, отнюдь не укрылось от Макса, и молодой человек, спрятав улыбку, спросил:
– А вы… вы больше с отцом не встречались?
– Н-нет… – поспешно – пожалуй, даже слишком поспешно – отозвалась женщина.
– Понятно… Значит, отец к вам в лагерь на работу устроился, документы предоставил, вы его и оформили…
– Да нет, документы он дома забыл… Но записку от начальника лагеря предоставил… А документы, сказал, сразу в лагерь и отвезет.
– Логично.
– Ну да… Правда, он потом срочно уехал, в середине смены… вызов срочный пришел с БАМа. Всем так жалко было – очень уж специалист оказался хороший и с детьми ладил. Да, он же и радиста нашел, который и музруком у нас стал, играл, как бог! И, знаете, на всех инструментах – на гитаре, на баяне, на пианино.
«Музрук! – тут же запомнил Максим. – Или, лучше, радист?»
– А через год, в сентябре уже, сторож лагерный его случайно встретил, потом рассказывал. Как раз лагерь уже закрыли – вывозили все.
«Через год… В сентябре семьдесят шестого… Хм… Интересно – зачем?»
А карусельщик Вадик и впрямь оказался «голубым»! Правда, ни к кому из рабочих не приставал, даже к Максиму – имелся у Вадима «друг», мальчик лет восемнадцати, жеманно-красивый и женственный, с модной осветленной прической и золотыми серьгами в ушах.
О, как этот мальчик смотрел на Макса!!! Тихомиров не раз и не два ловил уже на себе эти явно вожделеющие взгляды, и оттого чувствовал себя неуютно. Он вовсе не собирался отбивать у Вадика его пассию, звали «которую» изысканно-слащаво – Рамон, скорее всего это было обычное погоняло.
Так вот, этот Рамон все время заглядывал через окружавший «крутильню» (так назывался несложный механизм, приводивший в движение расположенную шагах в десяти карусель) забор, а ближе к концу месяца дело дошло уже и до почти откровенных приставаний: юный извращенец терпеливо дожидался конца смены и настойчиво приглашал Максима к себе домой. В гости. Чайку, мол, попьем, потанцуем… Нет, нет – упаси боже, ничего такого, просто пообщаемся – вы такой интересный человек. Вадим? А что Вадим? Мы ведь с вами, Максим, не дураки полные, чтоб перед ним светиться? Я ведь здесь живу, рядом, буквально в двух шагах, вон в этом доме – досочка на заборе оторвана, так вы через черный ход прямо ко мне. Двадцать вторая квартира, запомнили? Заходите, Максим, в любое время, в обиде не будете!
Вот такие вот осуществлялись наезды! Причем вполне конспиративно, так что не только Вадик, вообще никто ничего не замечал…
Слава богу, вся эта карусельная история должна была очень скоро закончиться, буквально через несколько дней.
И вот этих-то самых дней у Тихомирова внезапно не оказалось!!! Знал бы раньше – соломки бы подстелил…
А так, фигурально выражаясь, едва не подстрелили на взлете.
И всему виной – случайная встреча.
День выдался хороший – безветренный, спокойный. «Открутив» утреннюю смену, Максим уже собрался домой, да задержался по пути у станции метро, поздороваться с так и не продавшим еще свои картины стариком Чарским. И за спиной вдруг услышал:
– Здрасьте, Максим Андреевич! Бонжур!
Максим резко обернулся:
– Бонжур, бонжур, Володенька! Как там наши?
– По вам все скучают… А вы скоро вернетесь?
– Скоро, скоро, еще месячишко – и «Бонжур, мез анфан».
– Ой, скорей бы… А вы теперь здесь, на карусели работаете?
– Что ты, что ты… Так просто, к приятелю заходил. Ну, прощай Володя, некогда мне, спешу, извини.
– До свиданья, Максим Андреевич! Будем вас ждать.
Черт! И какая же нелегкая принесла сюда этого очкастого «заучку»? И надо же – именно в это время…
Обернувшись, Тихомиров проводил неприязненным взглядом уже усвиставшего на своем велосипеде мальчишку. Усмехнулся – вот что на его месте сделал бы сейчас любой нормальный шпион? Сменил бы лежку или вообще где-нибудь в укромном углу открутил бы некстати появившемуся пацану голову.
Впрочем, и что с того, что Володька случайно повстречал Максима Андреевича? Чай, в одном городе живут… А карусель? Карусель тут вообще ни при чем, так…
Тихомиров на всякий случай подстраховался – вернулся в квартиру на Корзуна окольными путями, потом ночью несколько раз просыпался, прислушивался. Нет, никто его ничем не побеспокоил, только Евгения Петровна все удивлялась – с чего бы это ее квартирант такой нервный?
Будешь тут нервным…
Может, не ходить на работу? Нет, нельзя, сегодня конец недели – получка. Надо забрать продукты – лишними уж всяко не будут.
По этой-то причине Максим и явился, да ничего необычного и не произошло: как всегда, отработав, «открутив» смену, получили зарплату – по семь банок консервированной ветчины, которые молодой человек тут же и уложил в прихваченную с собой сумку.
И собрался уже было идти… Как вдруг…
Если бы Максим не был настороже, то и не обратил бы никакого внимания на двух полузнакомых парней из соседнего дома, которые как-то приходили к Вострикову, интересовались возможностью вступления в ТСЖ. Да-да, они самые! Одного, кажется, Веня зовут, другого – Николай.
Слава богу, Максим их заметил сразу же, не успел и высунуться из-за забора, как увидел – идут. Прямо к карусельщикам…
Молодой человек сразу же пропустил вперед напарников, затаился, прислушался…
Парни спрашивали про него! Хорошо было слышно, как Вадик переспросил:
– Максим? Да, есть у нас такой… Эй, парни, постойте-ка! Макс-то не ушел еще?
– Да вроде бы задержался.
– Вон там, за заборчиком, посмотрите, мужики.
– Спасибо!
Пошли… зашагали… Один на ходу оглянулся… кому-то махнул.
Черт! Ну надо же так…
Бросившись к забору, Тихомиров отодвинул нужную доску и тут же скрылся в кустах, слыша, как кто-то разочарованно крикнул:
– Да нет тут никого.
– Значит, домой ушел, – а это уже был голос Вадима.
– И где он живет?
– Да не знаю я… Ну что вы так смотрите, господа? Правда не знаю… А вы на рынке у старика Чарского поспрошайте. Они, кажется, с Максом друзья.
– Как, говоришь, фамилия старика-то?
– Чарский. Он там картинами торгует, увидите.
Вот, блин, незадача!
Выбираясь из кустов, Тихомиров выругался – и дернул же черт рассказать Чарскому про Евгению Петровну! Теперь, конечно, адресок у них будет… Так что тогда тут стоять? Ноги в руки и…
– Ой, кого мы видим! Какие люди и без охраны?
В арке черного хода одного из ближайших домов внезапно нарисовался Рамон в майке-сеточке и кожаных, в обтяжечку, брюках:
– Никак решили заглянуть в гости? Кстати, а вас там спрашивали, у метро… Наверное, друзья ваши. Может, мне их сейчас позвать?
– Не стоит, мон шер, – натянуто улыбнулся Максим. – Зачем нам лишние люди?
– А вот это верно, Максим, очень и очень верно… Ну что ж, поднимайтесь, посмотрите, как я живу.
Сказать прямо, жил юный извращенец очень даже неплохо – квартирка была отделана по высшему разряду, будьте-нате, и не какой-нибудь там пошлый евроремонт, о нет – старинная основательная мебель, кожаный диван с креслами, антикварный, инкрустированный золотыми вставками столик красного дерева, тяжелые портьеры на окнах…
– Проходите, не стойте, Максим. Бокал шампанского?
– Давай…
Отдернув штору, Тихомиров бросил взгляд на улицу и тут же убрался обратно: с крайне деловым видом Веня, Николай и с ними еще трое парней шагали в сторону улицы Солдата Корзуна.
Однако… ничего не скажешь, быстро управились!
Значит, теперь к Евгении Петровне ходу нет… По крайней мере – в ближайшее время. Ай, как нехорошо-то, нехорошо. Самое главное – как бы эти типы с «тетей Женей» ничего плохого не сделали. Да не должны бы – что она знает-то? Наверняка представятся друзьями, эта славная женщина им все и выложит, да еще и чайку предложит – подождите, мол, Максим скоро придет.
А вот шиш вам!
Однако сколько же здесь сидеть-то? А никакого другого убежища нет, так что…
– Максим, прошу вас!
Жеманно поклонившись, Рамон поставил на журнальный столик серебряный поднос с бутылкой шампанского и двумя бокалами:
– Ну, садитесь же! Выпьем за нашу встречу.
Тихомиров послушно сел, выпил…
А когда извращенец, сославшись на жару, сбросил с себя маечку и вытянул для поцелуя губы, просто смазал ему в челюсть. Так, машинально, сильно-то бить не хотел, а вот получилось…
– У-у-у… – придя в себя, очутившийся на полу юноша застонал и заплакал. – Бо-ольно… Все Вадику расскажу, все…
– Руки протяни, чудо. – Ухмыльнувшись, Максим оторвал свисавший с карниза шнур и, связав извращенца, не долго думая, запер его в ванной. Пущай там, в темноте, посидит.
Закрывая дверь на щеколду, предупредил:
– Будешь орать – набью морду!
Никакого ответа не последовало, видать, парнишка оказался понятливым.
И тут же – Тихомиров не успел еще ни о чем подумать – в дверях раздался звонок.
– Старье берем, старье берем! Господа, давайте ненужные вещи!!
Макс приложился к глазку: двое мальчишек с рюкзаками и сумками. Сейчас частенько ходили такие по квартирам, выпрашивали всякий хлам. Ну да, для кого-то хлам, а для кого-то еще очень даже ничего!
Максим и не хотел отвечать, но…
Словно пламенем ожгло! Озарение!
Отворив дверь, молодой человек выскочил на лестничную площадку:
– Эй, парни! Парни! Вещи-то нужны?
– Ой! – Мальчишки тут же и вернулись, глядя на Тихомирова с радостной надеждой.
Маленькие: одному, верно, лет десять-одиннадцать, другому и того меньше. И как только матери отпустили? Впрочем, а есть ли у них матери-то?
– Что берете, ребята? – во весь рот улыбнулся Макс.
– Да что дадите! Все!
– Подождите… – Взяв оставленную в прихожей сумку, молодой человек вытащил оттуда две банки ветчины, одну из которых и протянул попрошайкам. – Вот вам пока… Вторую получите в обмен на цветы.
– На какие цветы, дяденька?
Максим снова улыбнулся и подмигнул:
– Слушайте сюда, парни! Сейчас побежите на Корзуна, в дом номер…
– На Корзуна? Да мы там уже сегодня были! Зря прогулялись только.
– Зря? Значит, плохо просили… В общем, позвоните, спросите: где Исаевы живут? Вам, возможно, откроет женщина, а может, и мужчина. Но фамилию Исаевы вы в любом случае должны будете произнести громко и четко. Ясно?
– Конечно. Чего ж тут неясного-то?
– Хорошо. Сначала спросите, потом сразу начинайте выпрашивать, напирайте на цветы, мол, Исаевы бы обязательно вам цветы дали. Потом принесете эти цветы или цветок мне и получите вторую банку.
– Ой… а вы не обманете, дяденька?
– Скорей вы обманете – одна-то баночка у вас уже есть. Ну, бегите, не стойте же…
– А…
– В скверике на углу Корзуна и Ветеранов и встретимся…
Не забыв отпереть притихшего извращенца, – пусть уж выбирается, а потом развязывается как хочет, – Тихомиров пошел почти сразу же за ребятами, на углу уселся на лавочку, наблюдая, как выгуливают собак две девчонки в коротких юбках. Ждал. И, между прочим, нервничал.
Ребята явились, наверное, через полчаса, если не позже. Шли одни, никакого «хвоста» не было. Увидев Макса, старший радостно помахал рукой:
– Мы все сделали, как вы сказали, дяденька! Вот!
Цветок! Цветик-семицветик, недавно пересаженный тетей Женей в горшочек! Ну Евгения Петровна, ну голова – сообразила все-таки, вспомнила старую игру… Исаев, Максим Максимыч, Штирлиц…
– Вот вам, парни! – Обрадованный Тихомиров дал мальчишкам еще две банки. – Кушайте на здоровье! Кстати, хозяйка вам сама дверь открыла?
– Сама. Но у нее гости были – два дядьки, они тоже в коридор выглянули. Мы сразу спросили про Исаевых, потом, как вы велели, выпрашивать начали… Дядьки ушли в комнату, а женщина – старая такая бабушка – нам цветок принесла.
– Ну, вот и славно!
– Да, она еще сказала кое-что, – вдруг вспомнил младший. – Шепотом. Привет Шты… Шмы…
– Штирлицу, башка дурья!
В ногу, ребята, идите,
Полно, не вешать ружья…
По светло-голубому небу медленно и величаво проплывали белые, искрящиеся на солнышке облака, в садике рядом с метро одуряющее пахла сирень, на скамеечках играли в шахматы добродушные старички-пенсионеры, малыши под присмотром молодых мам резвились в песочнице, детишки постарше гоняли друг за другом на великах. Было часов семь-восемь вечера, тот самый сладостный миг, когда все дневные дела-заботы окончены и можно неспешно пройтись, прогуляться по улице под руку с законной женой или любимой девушкой, понюхать сирень, купить в ларьке лимонаду или – пройдя чуть подальше – бутылочку «Адмиралтейского» пива… Нет, судя по кучкующимся у гастронома мужичкам, сегодня продавали «Рижское».
Тихомиров сглотнул слюну – жарковато было, да и вообще, от всего случившегося сегодня пересохло в горле. Попить бы, но увы… И поесть бы неплохо! Что ж, продукты есть – у Женьки, в Шушарах! Значит, туда сейчас и рвануть – отдохнуть, перекусить, завтра с утра обратно в город, за направлением, в НИИ.
Итак, сначала – на метро до «Звездной»… или лучше на электричку, в Купчино? Впрочем, и так и эдак можно.
Довольно улыбнувшись, Максим подмигнул проходившим мимо девчонкам в коротких платьицах и… застыл, закусив губу, сообразив наконец, что деньги-то, между прочим, остались там, в квартире у тети Жени!
Ну да, ну да, там – где же еще-то? Ведь кто б мог подумать, что все вот так глупо случится? «Заучка» этот, Володя, парни, явно присланные Востриковым, – при делах, при делах председатель, в том у Макса уже не осталось никаких особых сомнений!
Однако, и что теперь? На электричке в принципе можно и без билета проехать, вряд ли высадит контролер – просто не успеет, от Купчина до Шушар не так уж и далеко. В метро – да – так просто не проскочишь, хотя если постараться, то можно. С другой стороны, чего зря палиться-то? В Купчино и пешком можно дойти, вполне… А еще лучше, до Московского проспекта – ближе, а там, от площади Победы (Средней Рогатки, как она раньше называлась), на попутках. Тормознуть какой-нибудь грузовик – неужели не подбросят? А электричку, ну ее к черту – еще с милицией проблем не хватало, да там, в Шушарах, на станции могли ждать, приметы у них имелись, не зря же подключили участкового.
Об этом Максим как-то не подумал, вот только теперь пораскинул мозгами. Да-а, не приведя себя в порядок, не сменив имидж, в Шушары опасно было соваться.
– Мужик, куртку не продаешь?
– Нет.
Тихомиров сидел на лавочке, от жары сняв куртку, и на неожиданный вопрос отозвался машинально, даже не приметив, кто спрашивал. Да и к чему? Продавать он ничего не собирался… ничего…
Стоп!
Это в начале двадцать первого века его затертая курточка и джинсы – Турция-Китай – только для работы на карусели и годились. А здесь, в семьдесят пятом, совсем другое дело! Даже потертые, грязные, старые… Джинсовый костюм! Так что, с точки зрения человека семидесятых годов, Макс сейчас имел вид не бомжа, а битника, человека явно не бедного и со связями (как здесь говорили, с блатом). Еще бы, джинсовый костюмммм!!! Фирма!!!
Эх, надо было парню-то куртку впарить! Только не продешевить, неизвестно ведь, сколько тут все стоит…
Спросить у кого?
Мимо как раз проходили двое подростков лет по шестнадцати, похожие, как родные браться, несмотря на то что один был блондин, а другой – брюнет. Оба в безразмерных клешах с волочащейся по асфальту бахромой, в приталенных, с огромными воротниками рубашечках, у блондинчика на сгибе руки – пленочный магнитофон довольно-таки устрашающего вида, весивший, наверное, килограмма три, если не больше. Переносной! Работал на батарейках.
Утробный рык Высоцкого превратился в какой-то жуткий вой… и вот – совсем оборвался.
– Черт! – сплюнул себе под ноги подросток. – Говорил же, надо было новые батарейки купить! Теперь вот без музыки…
– Так вытащи батарейки да постучи, – безмятежно предложил брюнет. – Вон как раз и скамейка… Дяденька, подвиньтесь, пожалуйста.
– Садитесь, садитесь, парни, – охотно пригласил Максим. – Что, с техникой неполадки?
– Да уж…
Сноровисто перевернув магнитофон, парни извлекли оттуда шесть желтых цилиндрических батареек, на вид довольно-таки увесистых, и принялись стучать ими друг о друга. Потом засунули батарейки обратно в аппарат, снова включили…
– Все равно тянет, зараза! – Блондинчик разочарованно скривился и, двинув приятеля локтем, передразнил: – Постучи, постучи! Об голову свою постучи, чучело!
– Ну, Миха, я-то тут при чем?
– Счас как дам!
– Парни, парни, не ссорьтесь! – примирительно воскликнул Макс. – Магнитофон у вас интересный какой… можно взглянуть?
– Да пожалуйста, смотрите… Вы джинсы у нас брали или за бугром?
– За бугром? – Тихомиров не сразу и сообразил, о чем его спрашивали.
– У вас фирма, сразу видно.
– Ах, это… – Молодой человек неожиданно улыбнулся: – А сколько бы вы дали за куртку, за джинсы… вот за такие, как на мне?
– Ой, дяденька, у нас и денег таких нет! А предки не дадут, тут и думать нечего.
– И все-таки?
– Ну… А фирма какая, можно взглянуть? Ага, «Леви Страус» – Штаты! Штаты – это круто! Настоящая фирма, да оно и видно… – Блондинчик задумался.
– Я такую фирму в комиссионке у Парка Победы видел! – тут же сообщил брюнет. – Полсотни стоили!
– Ага! Это в комиссионке, а с рук… Ну, и с рук, наверное, примерно так же. Полтинник – джинсы, и куртка столько же, если не дороже. Все равно, как ни крути, сотня.
– Примерно за столько я взял.
– Поди, на Галере?
– Там…
– Еще у «Московского» иногда фарцуют, я видел… Только там цыгане в основном… самопал. Моему знакомому как-то одну штанину продали – в фирменной упаковке, все путем. Он домой пришел, радостный… оп! И что делать? В милицию не побежишь жаловаться.
– Смотреть надо было, когда покупал.
– Смотреть… Все бы такие умные были! Дяденька, у вас закурить не будет?
– Бросил, парни. Увы!
– Ну, тогда покедова, пошли мы. – Прихватив умолкший магнитофон, подростки поднялись со скамейки.
– Удачи! – с усмешкой пожелал им Максим.
Итак, он был (почти был) сейчас обладателем ста рублей, полновесных советских рублей, а не каких-нибудь там убогих и подверженных инфляции долларов! Да, и джинсы, и куртку можно было продать, причем срочно. Сейчас уж, конечно, поздно, а вот с утра надо идти к универмагу «Московский». Правда, хорошо бы перед этим все постирать, погладить… Да и вообще – как потом идти-то? Голым?
Эх, жаль, жаль, что исчезла невидимость… Тогда было бы куда проще.
Однако, что же делать-то? Все-таки ехать автостопом в Шушары, там все выстирать, высушить, потом вернуться, продать… Черт! Возни сколько. Главное, остановиться-то не у кого…
Вдруг улыбнувшись, Тихомиров резко хлопнул себя по лбу, словно прибил присосавшегося комара.
Гульнара! Гуля!
Она ведь звала, звала в гости! И живет, кстати, недалеко, на Бассейной, – Максим хорошо помнил адрес.
Туда и пошел, наслаждаясь чудесным обликом знаменитых белых ночей. Несмотря на позднее уже время, всюду слышались шутки, смех – компании молодежи шумно праздновали окончание учебного года.
Гуля… Гуля… Юная красавица с нездешними антрацитовыми глазами… Ах, как она была хороша! И он, Максим, ей, похоже, понравился… понравился, понравился, что уж там говорить. Ну, а раз так, почему б не воспользоваться-то предложенным гостеприимством? Тем более – случай как раз такой.
Нужный дом – недалеко от высотки на углу Московского и Бассейной – Тихомиров обнаружил быстро. Зашел в парадную, миновав кучку подростков, лениво хлещущих портвейн из горла (это у них называлось – задринчить вайн из баттла), поднялся на четвертый этаж… Мда-а-а, судя по количеству звонков и приклеенных над почтовым ящиком вырезанных из газет и журналов лейблов – «Огонек», «Веселые картинки», «Известия», «Сельская жизнь», «Правда» и все такое прочее, – квартирка-то была коммунальной. Впрочем, и черт с ней, как говорится, не до жиру!
Никакой надписи «Гульнара» или «Гуля» около звонковых кнопок не было, а были какие-то Тимофеевы, Вербины, Кашкарьянцы…. Максим нажал наугад – первую попавшуюся.
За дверью послышались шаги, кашель… Дверь открыли, даже не спросив кто.
– Ты, Людмила?
На пороге возникла огромных размеров тетка в затрапезном халате и с волосами на бигудях.
– О! А я думала – Людмила! Ты что звонишь, алкаш?
– Гражданка Гульнара дома? – состроив соответствующую рожу, произнес молодой человек четким официально-напористым тоном. – А вы, гражданочка, кто такая? Документики попрошу!
– А-а… – Отступая на шаг, тетка лениво зевнула. – Так бы и сказал, что опер. Лев Зиновьевич послал?
– Он… наше дело такое.
– Дома ваша шалавища, дома – куда ей деться-то, заразе? Снова, вон, хахаля себе привела! Тетка ее, Олимпиада, в санаторий уехала, так этой гадине теперь – рай! Давно уж ее надо, товарищ милиционер, выселить на сто первый километр!
– Выселим, – проходя в коридор, твердо пообещал Максим. – Вот как время придет, так и выселим.
– Ой, поскорей бы… Вы уж скажите там Льву Зиновьевичу… Гульнара! Гулька! К тебе пришли, коз-за драная!
– Ай? – Полуоткрытая дверь в конце коридора распахнулась, оттуда выглянула смеющаяся Гулина физиономия, да и вообще девушка выглядела растрепанной, чуть раскрасневшейся, но вполне довольной жизнью.
– Это кто там пришел, Гулюсик? – перекрикивая громкую музыку, из комнаты донесся хрипловатый мужской голос.
Распахнувший уже было объятия Тихомиров вздрогнул… однако, Гулюсик?
– Это… – Девушка обалдело захлопала ресницами.
– Опять из милиции к Гульке пришли, – выглянув из кухни, громко сообщила все та же огромная тетка. – С проверкой!
Музыка тут же и стихла. И голос вдруг потерял прежнюю блатную хрипотцу:
– А мы что? Мы ничего, сидим вот…
– А у меня гость! – Гуля наконец пришла в себя и как ни в чем не бывало улыбнулась. – Не вовремя ты заявился-то.
– Да я уж и сам вижу. Думал переночевать…
– Что, деться вдруг некуда стало?
– Да… проблемы.
Девушка пожала плечами:
– Ну, если проблемы, так ночуй – я тебе ключ от теткиной комнаты дам.
– А что, неплохая идея!
– Ну, тогда жди… – Гульнара исчезла в комнате, тут же послышался ее громкий голос. – И куда ж я паспорт-то закинула, участковый спрашивает… А ну-ка тут, в тумбочке, посмотрю…
– Вот дура! – со смаком прокомментировали с кухни. – Опера с участковым перепутала.
– И не говорите, Ингольда Федоровна, и не говорите! Эта молодежь ну такая безмозглая, я вам скажу! Все время все путают, о чем речь ни зайдет. Ну ясно же всем: участковый – это одно, опер – другое, а следователь, надо сказать, совершенно третье…
– Пойдем, – выскользнув в коридор, шепотом позвала Гуля.
Стараясь не шуметь, открыла дверь соседней комнаты… Зря старалась!
– К Олимпиаде пошли! – уверенно заявили на кухне. – Обыск делать. Давно пора бы!
– Нешто ж можно без хозяйки?
– А почему бы и нет? По оперативной надобности-то? В присутствии понятых, само собой. Нас, как соседей, и позовут…
– Ой! А я-то в бигудях!
– Или – Гульку с хахалем ейным. Хотя, нет, Гульку не должны – она лицо заинтересованное.
«А все же какие замечательные времена были!» – входя вслед за Гульнарой в комнату, почему-то подумал незваный гость. Неоднозначные! На работе или с непроверенными соседями все говорили одно, думали другое, а делали третье, великолепно сочетая моральный кодекс строителя коммунизма с погоней за шмотками, блатом и пьянством.
Впрочем, в быту все ж таки ханжества было меньше, все имело свои имена, называлось, как называлось: не бойфренд, а хахаль, не раскованная девушка, а шалава или, еще круче, бл…дь, и не мент, а уважительно-боязливо – «сотрудник»!
– Ну, располагайся… Чайник я сейчас принесу. Только мы это… с Альбертом в кабак собрались, ты уж извини… Да, наверное, так еще и лучше. Не обижаешься?
– С чего бы?
Ай, на самом-то деле обидно было, да еще как! Это что же, шел, надеялся… И на тебе – обломись, парень? А впрочем, немного таких мужчин найдется, готовых признать за женщиной – особенно за собственной женой или подругой – недюжинный ум, практичность, начитанность, деловую хватку… У-у-у, куда там! Отсюда и эти щенячье-сюсюкающие прозвища – «пупсик», «котенок», «малыш», нет, не от любви вовсе, от подспудно таящегося желания показать свое превосходство. Как же, я мужик, а она… так, сбоку припека. И когда что-то – кто-то! – из этого привычного круга выбивается, о, тут «мужики» готовы на всякую подлость. А уж обозвать женщину нехорошим словом, обсудить в курилке «достоинства» – тут им нету равных! Бедные женщины, если б вы только знали… Впрочем, те, кто хочет, знают, но есть и такие, кто предпочитает закрывать коленками уши да твердить: «Хоть плохонький, да мой!» Господи, да выгоните вы этого нищего брюзгу-алкоголика на фиг! Живите свободно, для себя и детей, а для секса можно и получше, и помоложе найти, или даже купить – почему бы и нет-то? Если с вашим, с позволения сказать, благоверным, кроме как о футболе или рыбалке и поговорить-то не о чем? Да, есть еще такая порода «мужиков», вечных маменькиных сыночков, которые вообще сами о себе заботиться не привыкли, не умеют, не хотят… да и не способны, коли уж на то пошло. Ни обед приготовить, ни постирать, ни прибрать за собой… Господи, вечные дети, подростки с задержкой умственного развития.
Зато они очень любят рассказывать пошлые анекдоты про глупых блондинок. А прислушаться, о чем треплются с такими же «мужиками», – уши завянут: «А я такой еду… а он подрезал… а я его… о-о-от… а гаишник, сволочь… а я ему… а он… о-о-от… короче, а тот козел… а я… я… я… я… я-я-я-я-я!» Нет чтоб: «Знаете, вчера я наконец-то затащил супругу на выставку Клода Моне!» Или: «Недавно перечитал Мориака, знаете, совсем другое впечатление, нежели раньше. А эта его вещь, „Мартышка“, просто потрясает до глубины души, советую всем прочитать!» Или…
Впрочем, что выдумывать? Так и будут гундосить, в лучшем случае про футбол, про машины да про себя любимого, того не понимая, что любой нормальной женщине с таким вот «мужиком» откровенно скучно! А если он еще и в постели не ах, хотя и думает, что очень даже ах, то и вообще – туши свет, сливай масло!
Ах, женщины, красавицы, умницы, как же вы себя недооцениваете-то?! Куда лучше оплачивать услуги любовника, чем тащить на себе груз в виде вечно пьяного, ни к чему не пригодного муженька. Что-что? Когда-то, наверное, была любовь?
И куда ж все делось?
Вот такие вот мысли почему-то пришли в голову Тихомирову, едва только Гуля затворила за собой дверь. В конце концов, за что на нее обижаться-то? По здравом размышлении совершенно не за что! Скорее уж ей… Ишь, явился – не запылился. А засунуть свой глупый мужской шовинизм в задницу слабо?
Максу после всех этих мыслей уже было не слабо.
Дверь снова открылась:
– На вот чайник…
– Гуля! Спасибо тебе большое! Мне действительно нужно было просто переночевать, без всякой задней мысли… Ты, пожалуйста, меня извини, за то что не вовремя…
– Ну уж… – Девушка явно смутилась. – Не за что, ночуй спокойно.
– А завтра я рано-рано уйду. Ключ где оставить?
– В ящик брось, если не трудно. Я часов в десять приду – заберу.
– Ну, вот и славненько. Счастливо погулять, Гуля!
– Спасибо…
Гульнара на миг задержалась в дверях, обернулась и, чмокнув Максима в губы, тут же ушла.
Тихомиров прилег на кушетку и снова задумался, все на ту же тему – взаимоотношений мужчин и женщин. Вдруг вспомнился один случай, еще из той, дотуманной жизни, когда какой-то мужик, припарковав у супермаркета разукрашенную и оклеенную немыслимыми наклейками «семерку», вдруг аж затрясся весь, увидев вылезающую из крутейшего джипа симпатичную, лет восемнадцати, девушку, кстати блондинку. Этот вот черт, из «семерки», только и смог просипеть явную гнусность: «Во, насосала!»
О, реакция юной красавицы была достойна всяческого восхищения: она вытащила телефон, нажала кнопку и ожгла «семерочного» ухаря презрительным взглядом: «Сейчас позвоню – ты у меня на вертолет насосешь!»
И что ей сказал в ответ мужичок? Правильно – предпочел поскорее ретироваться. Страшно стало: а вдруг и правда позвонит, кто знает, кто там у нее отец, муж, любовник?
Вот ведь бывают же люди, готовые из зависти оскорбить совершенно им незнакомого человека, тем более красивую юную девушку. Да ладно оскорбить, а то ведь… Еще у одного тихомировского знакомого лет пять назад сожгли дачу. Тоже просто так, из зависти, «штоб не выпендривался». И дача-то была – конура, а вот поди ж ты! А знакомый всего и сделал-то – кусты на французский манер подстриг – ромбиками, конусами, квадратиками. Кого-то задело… из таких вот козлов, что любят рассказывать всякие гнусности про блондинок.
В коридоре вдруг послышался шум, приглушенные голоса, шаги… Вот скрипнула дверь… Захлопнулась… Снова открылась.
Кто-то тихонько постучал в комнату:
– Макс! Забыла спросить, может, тебе денег взаймы надо? Ты говори, не стесняйся, червонец я свободно могу дать, даже больше…
– Нет, Гуленька, спасибо. Лучше скажи, где утюг взять? И это, мне бы трико какое-нибудь.
– Утюг под шкафом тетка всегда держала. А трико… В шкафу мужа ее покойного кое-какие вещи – бери, можешь хоть навсегда. Все равно потом скажет, что я их продала. Всегда так говорит… Так что пользуйся.
– Спасибо. Удачи, ма шери!
– И тебе…
Снова шаги. Хлопнула дверь…
И снова стук!
– Товарищ милиционер, это вы в засаде у нас? – Странный такой голос, не поймешь – то ли мужской, то ли женский. Хрипловатый шепот.
– Да, в засаде.
– Вот и прекрасно! Знаете, мне надо вам кое-что сообщить… Нет-нет, не нужно открывать дверь, я вам конвертик снизу просуну… Вы уж передайте там куда следует.
Максим ничего не ответил, просто включил свет – в засаде так в засаде, чего уж теперь от соседей скрываться-то?
Нагнувшись, вытащил из-под шкафа утюг, поставил на стол, улыбнулся: рядом с чайником стояла тарелочка с бутербродами… Ох, Гуля, Гуля, лучше бы и не приносила. Только аппетит распалять. Еда-то вся, а пуще того питье, только там, в Шушарах.
Сняв куртку и джинсы, Тихомиров отыскал в шкафу ненужную, по его мнению, тряпочку и, как мог, оттер одежку от грязи, выгладил, запечатал в полиэтиленовые, от каких-то теткиных шмоток, пакетики – лейбаком вверх, разумеется!
А ничего получилось, как здесь говорят, фирма!
В коридоре вдруг послышались чьи-то крадущиеся шаги, затихли напротив двери, что-то зашуршало…
Понятно – принесли обещанную анонимку!
Разложив на софе вытащенную из шкафа мужскую одежду, Максим любопытства ради вытащил просунутый под дверь конверт, развернул:
«Дорогой товарищ уполномоченный! Прошу обратить ваше самое пристальное внимание на жильцов нашей квартиры, а именно Кашарьянца Ашота Ивановича, семью Вербиных, Каракотовых (супругов), о Гульке уж не пишу – шалава она, вам известная, а вот об Олимпиаде Егоровне Деткиной, тетке ее, тоже молчать не могу. Теперь по порядку. Кашкарьянц – ему все время приходят посылки, фрукты и все такое – не торгует ли он ими на рынке? Слишком уж шикарно живет, жирует, в кино почти каждый день ходит, а недавно приемник себе купил и антисоветчину по ночам слушает. Вербины – та еще семейка, и сын у них двоечник (не пионер!), и дочка скоро станет такая же шалава, как и Гулька. А сама Вербина Катерина… А теперь – про Олимпиаду… А вот что замечено за Каракотовыми… И совсем забыла про Тимофеева Гришку, а он, стервец…»
Бросив записку в стоявшее под столом решетчатое мусорное ведерко, Тихомиров обвел разложенные предметы одежды задумчивым взглядом. Да-а… Картина, представшая его избалованному углеводородным российским изобилием взгляду, являла собой весьма унылое зрелище. Какие-то сиротские, похоже, что еще довоенные брюки жуткого розовато-коричневого цвета и короткий пиджачок в веселую серо-зеленую клеточку больше подошли бы клоуну, нежели нормальному человеку, особенно в сочетании с плюшевой рубашкой, манжеты которой давно превратились в бахрому. Судя по всему, Гулина тетушка отличалось некоторой гм-гм… скупостью и ничего не выбрасывала.
Подумав, Тихомиров снова подошел к шкафу…
И снова в коридоре послышались шаги – быстрые… нет, лучше сказать торопливые. Шшурх! – и под нижним косяком двери появился голубоватый конверт. Да что они тут – почтовый ящик устроили?
«Уважаемый товарищ майор, гражданин начальник! Я, как советский человек, не могу молчать о всех гнусностях, творимых в нашей двадцать второй квартире лицами, ее населяющими, а конкретно…»
Судя по отсутствии фамилии Кашкарьянца, это и был автор.
Отправив записку в мусорку, Максим опять пошарил в шкафу… Вытащенные оттуда треники с отвислыми коленками его тоже не очень порадовали, а вот серо-черные габардиновые брюки пришлись как будто впору, только сильно жали и на, гм, задней части, пониже кармана, зияли кожаными заплатками. Да и коротковаты были – едва доходили до щиколоток… Что ж, придется надевать эти – выбора нет. А рубашку, вот ту, розовую, с оторванным левым манжетом, навыпуск – заплатки и прикроются, а рукава закатать по локоть… Так…
Черт! Да когда же они угомонятся-то?
Под дверью снова появилось что-то белое… На это раз так и было озаглавлено: «Донесение»… То есть даже не «донесение», а «данесение», судя по орфографии и почерку, его написал вербинский сынок-двоечник.
«Тетка Ингольда ведьма старая и многава хощет всяко тов. Брежнева обзывает а телевизор смотрит хохочет над чем над нашим совецким а ищще вчера дала подзатыльник ни за што спросила што я на кухне исчу а я ничево ни искал а просто хотел послушать радиво…»
С любопытством дочитав записку до конца, Тихомиров ее скомкал и тоже выбросил – ну а куда девать-то?
Примерил штанцы, покрутился перед трюмо, вроде не должны бы порваться, если резких движений не делать…
Очередную записку молодой человек отправил в ведро, не читая, – некогда, нужно было хоть немного поспать, коль уж покушать пока не удавалось. И зачем только Гульнара принесла вместе с чайником бутерброды? Теперь сиди вот, давись слюною… Поистине танталовы муки!
По этой-то причине и не спалось, в животе урчало, жутко хотелось есть, а еще больше – пить. Встав, молодой человек походил взад-вперед по комнате, прочитал очередное послание:
«Товарищ капитан, просим срочно разобраться с незаконно прописанной Войкиной Г. В….»
Хм, Г. В. – Гульнара что ли?
«…всем известной своим антисоциальным поведением и тунеядническим образом жизни…»
Ну точно, Гульнара – «тунеяднический образ жизни»!
И эту записку – туда же, в мусорку. О господи, никак еще одна? Да что ж им всем не спится-то?
Однако все эти доносы сделали-таки одно благое дело, даже, если вдуматься, два: более-менее отвлекли Максима от нехороших мыслей о еде и – самое главное! – натолкнули на одну очень удачную идею.
Пошарив в серванте, молодой человек отыскал там остатки писчей бумаги и чернильную ручку. Усевшись за стол, ухмыльнулся, поставив пару клякс, расписал перо: «Уважаемый товарищ уполномоченный…»
Тьфу ты! Чего только с этой вороньей слободкой в голову не полезет!
Какой, к чертям собачьим, уполномоченный?
«Уважаемая…»
Нет, не так! Как же он ее звал-то? Душечка! Так что же, «уважаемая душечка» написать? Как-то, гхм, не комильфо, явно не комильфо.
А вот если так: «Милая Евгения Петровна, душечка…»
А вот это уже куда лучше! Только, пожалуй, «милую» убрать, лишней фамильярности в деловой по сути записке не нужно.
«Евгения Петровна, душечка, отправляю к вам весьма достойного молодого человека, Максима Андреевича Тихомирова, закончившего в прошлом году институт Лесного хозяйства и согласившегося нас выручить – поработать в пионерлагере ответственным за физкультуру и спорт. Потенциал у него есть – первый разряд по вольной борьбе и еще что-то. Нижайшая к вам просьба, любезнейшая Евгения Петровна, оформите его побыстрее, выпишите направление и все, что там требуется.
С уважением, ваш С. Ф. Абрамов».
Поставив затейливую подпись, Тихомиров отложил «рекомендательное письмо» в сторону и задумался. Думал, впрочем, недолго, снова взялся за перо.
«Медицинская справка, форма №…
Гм, что б такое написать-то? А что-нибудь не очень разборчивое…
…«форма № 4356 УК» – пусть хоть так примерно…
«Копия. Справка выдана тов. Тихомирову Максиму Андреевичу, одна тысяча девятьсот… сорок шестого года рождения, в том, что он имеет право работать в детских оздоровительных учреждениях… Главный врач… такой-то. Подпись. Копия верна».
Так, что еще? Ага, вот… Это как бы для себя, коряво, но вполне понятно: паспорт, военный билет, что еще-то? Диплом – да… И партбилет не забыть – для солидности!
Покончив со всеми бумагами, молодой человек аккуратно сунул все написанное в карман розовой рубахи и, наконец растянувшись на софе, уснул, не терзаемый больше никаким, мыслями.
Спал хорошо, никакие презентации, дни рождения, юбилеи и прочие лукулловы пиры Максу не снились, вообще ничего не снилось, разве что непроницаемо-черная дыра, что, несомненно, свидетельствовало о великолепном душевном здоровье спящего и не менее великолепном состоянии нервной системы.
Молодой человек покинул воронью слободку в десять часов утра, позаимствовав у отсутствующей хозяйки комнаты завалявшийся на подоконнике гривенник – на трамвай или автобус, не тащиться же в таком виде пешком! – и сменив кроссовки на отыскавшиеся в шкафу разношенные босоножки фасона «Сталин и Мао слушают нас».
Надеясь, что тетушка Гульнары не очень обидится, незваный гость также прихватил и висевшую на гвозде авоську, сложив туда упакованные в полиэтилен джинсы и куртку. Кроссовки же, увы, в авоську не помещались, их пришлось завернуть в газету («Комсомольская правда» от 15 мая 1975 года) и небрежно сунуть под мышку.
Снарядившись таким образом, Максим на цыпочках подкрался к двери, прислушался – вроде все было тихо – и, заперев комнату на замок, быстрым шагом направился к выходу. Распахнув дверь, перевел дух – кажется, никто не заметил.
– Счастливого пути, товарищ майор! – хором пожелали из кухни. – Удачной вам службы.
Глава 17
Голубка моя,
Умчимся в края,
Где все, как и ты, совершенство.
Тихомирову повезло: все его «фирменные» вещички, несмотря на явно потасканный вид, разлетелись, словно горячие пирожки! Куртку приобрел какой-то худосочный гражданин в очках, джинсы удалось сплавить южного вида амбалу, он же с удовольствием взял и кроссовки, хоть те и оказались малы, сказал, что брату.
Да хоть любимому дедушке!
Тихомиров едва скрывал свое ликование – как все удачно прошло, даже не думал, что так просто получится! Подошел к первой попавшейся очереди, шепнул:
– Вещи фирменные не нужны? Правда, не новые, но дешево отдам. Хотел в комиссионку, но…
– Э! Зачэм в камысыонку, дарагой! Давай здэс пасмотрым!
– Товарищ, товарищ, я первый очередь занимал! Молодой человек, а что у вас за фирма? Я вот тут за курткой стою… Есть! Отлично, беру, беру!
– Дарагой, давай атайдем, а?
В общем, сплавил все за сто тридцать рублей! Очень и очень приличные по тем временам деньги – зарплата учителя или инженера.
И эти деньги нужно было потратить с умом, чем Тихомиров здесь же, в универмаге «Московский», и занялся. А зачем далеко ходить?
В очередях долго не стоял, за фирмой не гнался – да и не было ее на прилавках, фирмы-то. За семьдесят пять рублей купил светло-серый костюм фабрики «Большевичка», взял с витрины – уже отглаженный, с манекена, больше таких на фактуру Макса не было. В этом же отделе выбрал сорочку и галстук. Коричневые ботинки фабрики «Скороход» (33 рубля 40 копеек) дополнили облик.
Выйдя из магазина, Тихомиров посмотрелся в витрину и в принципе остался доволен – а не так уж все и страшно, товарищи! Ботинки, правда, немного жали, но это ничего – разносятся.
Напротив «Московского», с той стороны, змеилась очередь в продовольственный магазин – стояли за шоколадными конфетами. Тихомиров тоже пристроился. Очередь двигалась быстро – давали по одной коробке в руки. «Мишка на севере»… Ничего себе…
Купив конфеты, Максим поискал глазами парикмахерскую, тут же и подстригся, точнее сказать, с обаятельной улыбкой попросил молоденькую парикмахершу «чуть-чуть поправить прическу» и подровнять бороду.
Вышел на проспект, благоухая одеколоном… Господи, до чего ж хорошо-то! Ах, как сияло солнце – больно глазам, как цвела сирень – что-то этом году рано, как пели птицы, какие девушки попадались навстречу! Вот хоть эти две, в коротеньких платьицах…
Девушки, улыбаясь смотрели на Макса… а когда прошли мимо, прыснули, расхохотались.
Молодой человек даже обиделся: это что они, над ним что ли? Остановился, почесал голову… Ах, да, ну конечно!
И выбросил авоську со старой одеждой в первую попавшуюся урну… А потом, пройдя пару кварталов, бросился обратно и, не обращая внимания на недоумевающих прохожих, выгреб из мусорки все… Черт! Это ж не та урна! Вон она, на углу…
Подбежав, Максим наклонился и, углядев среди прочего мусора босоножки «Сталин и Мао», облегченно перевел дух. Нашел и рубашку – ту самую, розовую, с оторванной манжетой… Вытащил из кармана заготовленные в вороньей слободке листочки – что ж, зря писал что ли?
– Гражданин, вы что это хулиганите?
Сержант милиции! Высокий, подтянутый, в фуражке с красным околышем, в сверкающем всеми регалиями мундире, при белой рубашечке… Праздник, что ли, какой?
– Гражданин, попрошу предъявить документы!
– Же суи… Же суи этранже…
– О! Эт ву франсе?
– Уи, месье!
– Сэ бон! Же этюдье франсе, ж эм Пари! Шарль де Голль – э гран ом!
– О, уи, уи, Шарль де Голль…
Беседа со словоохотливым милиционером, неплохо говорившим по-французски, растянулась часа на полтора, во время которых представитель исполнительной власти и «гость города» обсудили внешнюю политику президента Валери Жискар д'Эстена, игру французской сборной на прошлом чемпионате мира по футболу, нормандскую кухню, погоду в экономическом районе Иль-де-Франс и игру Жана Габена в фильме «Воздух Парижа».
Так вот, болтая, дошли до площади Конституции, где сержант, взглянув на часы, откланялся, передав на прощание привет «великому французскому народу».
Максим шутливо отдал честь и улыбнулся… Однако, и ему самому-то уже следовало спешить – в НИИ сейчас запросто могли усвистать на обед, а лишних проволочек так не хотелось бы!
Обед… уммм… обед, блин!
Первым делом узнать, где ж этот институт-то. Спросить кого-нибудь местного, вон, хоть одного из вываливших из только что подъехавшего троллейбуса мальчишек… Вон их сколько тут! Одни дети. Все нарядные, в белых рубашечках, с пионерскими галстуками…
– Мальчик, мальчик, где тут…
– Ой, дяденька, я не местный – с Лиговки…
– А ты?
– А я с Васильевского!
– А мы на Зверинской живем!
– На Зверинской? – Тихомиров покачал головой. – Так чего ж вы все здесь-то?
– А на троллейбусах катаемся.
– И на трамваях!
– На автобусах еще!
– Это чего ж так?
– Так праздник сегодня – первый день летних каникул. Бесплатно возят.
– Ага, понятно. Так что, совсем местных нет?
– Почему нет? Вон Колька – местный!
К Тихомирову вразвалочку подошел полненький мальчик с брикетом мороженого:
– Вы что хотели-то, дяденька?
– Не знаешь, где тут институт… Хим… Бром… Бум…
– Химпромбуммаш? Во-он стеклянное здание, видите? Ну, сразу за сквером… Так это он и есть!
– Большое тебе спасибо!
Тихомиров ворвался в НИИ за двадцать минут до обеда, тормознулся на проходной:
– Где тут у вас комитет комсомола?
– Из райкома, поди? Товарищ Костиков? Второй этаж, третий кабинет слева по коридору… Там уж вас заждались…
– Спасибо! Лечу!
В три прыжка по лестнице… Коридор… Рвануть дверь… Нет! Аккуратно постучать – так солидней.
– Входите!
Какой милый приятный голосок!
– Здравствуйте! Я от…
Господи!
Максим узнал ее сразу – Евгению Петровну, тетю Женю… Женечку. Юное обаятельное создание в строгой белой блузке с комсомольским значком.
Каштановые локоны, челка, чуть вздернутый носик и серые блестящие глаза – такие знакомые…
– Вы из райкома комсомола, товарищ? – улыбнулась девушка.
– Нет, я от Сергея Федоровича!
– От Сер… Ой! От товарища Абрамова что ли?
– От него.
– Так что же вы стоите-то? Садитесь! Хотите чаю?
– Обязательно… У меня как раз и конфеты есть.
Чай, конечно, Тихомиров пить не мог – выплеснул, улучив момент, в приоткрытое окошко, с удовольствием наблюдая за Женечкой… Тетя Женя, ну надо же!
Ах, какая блузочка, юбочка какая – черная, вроде бы строгая… Однако же – чуть выше колен. Чуть-чуть, слегка, но выше.
– Ой, что мы сидим-то! – выпив чашку чая, спохватилась Женечка. – Вы ж, наверное, с делом каким-то пришли?
– С делом, с делом, а как же! – Пряча улыбку, молодой человек вытащил из внутреннего кармана пиджака записку, якобы от начальника лагеря, протянул, скромно потупив глаза. – Вот…
– Ой! – быстро пробежав записку глазами, радостно воскликнула девушка. – Здорово как, честное слово, здорово! У нас как раз физрука не хватает… Ой, молодец какой Сергей Федорович, где он вас нашел?
– Через общих знакомых. Сказал – направление надо взять.
– Конечно, конечно, я вас сейчас и оформлю… Паспорт давайте!
– Паспорт… – Тихомиров виновато развел руками. – Я ж его Сергею Федоровичу оставил… и все остальное тоже.
– Плохо. – Женечка вдруг погрустнела. – Как же я вас оформлю-то? Сергей Федорович, знаете, через нас все делать должен… У нас же ведомственный лагерь. Хотя… – Девушка призадумалась ненадолго, смешно сдув упавшую на глаз челку. И снова улыбнулась: – Знаете что? Я сейчас Сергею Федоровичу позвоню, и он мне все ваши документы – номера, прописку и прочее – продиктует!
– Отлично! – одобрительно отозвался Максим. – Я смотрю, вы тут с комсомольским задором работаете… без всякой лишней волокиты. Молодцы! Честно сказать, не ожидал даже…
– Спасибо. – Женечка уже потянулась к стоявшему на столе черному телефонному аппарату.
– Не надо звонить. – Доставая остальные листки, Тихомиров мягко улыбнулся. – Вот, у меня здесь все данные записаны… Всегда так делаю, на всякий случай – мало ли что? Вот медсправка, а вот паспорт… партбилет…
– Ого! Да вы еще и партийный!
А как же… Евге… Извините, не знаю вашего имени-отчества.
– Евгения Петровна… Евгения… Можно просто Женя.
– Тогда и я для вас – просто Максим.
– Ох, Максим… – Девушка снова задумалась, смешно наморщив лобик. – Хорошо, давайте пока так и сделаем… А потом Сергей Федорович мне ваши документы передаст… Или я сама у него посмотрю. Ладно! Что ж, вот вам направление… В канцелярии поставьте печать – и вперед, на работу! Через два дня смена.
– Знаю, знаю, – улыбнулся Макс. – Сергей Федорович говорил, а как же.
Купив Женьке в подарок солнечные очки, Тихомиров доехал на метро до «Звездной», а оттуда на автобусе отправился в Шушары. Сошел у морковных полей, щурясь от яркого солнца, зашагал по знакомой дорожке к баракам…
– Здорово, Джонни!
Никакого ответа. И на двери висел замок – обычная контролька.
Достав из-под камня ключ, молодой человек проник в дом и, аккуратно повесив пиджак, полез на чердак за продуктами и минералкой. Наелся! Наконец-то наелся – хорошо еще, что консервные банки оказались с ключом, открыл быстро… А так… консервы ведь из иной эпохи, вряд ли их взял бы местный нож или открывашка. Кстати, а вот килька в томате, и лещ, и сайра – они в обычных баночках, без всяких ключей! Чтоб открыть потом, придется поломать голову!
Утолив голод и жажду, Максим хотел было выпить пивка (имелись аж четыре банки!), но тут же раздумал – не хватало еще дышать пивом на начальника лагеря, встретиться с которым нужно было как можно скорее. Так что, не теряя времени даром, молодой человек запер дверь на замок и тут же отправился в лагерь – пешком, по узкой грунтовой дорожке. Повезло, попался по пути грузовик, вез в лагерь матрасы, на них-то Макс и доехал.
Какой-то живенький лысоватый мужичок невысокого роста в темно-синей пиджачной паре и рубашке с расстегнутым воротом, самолично распахнув ворота, закричал, замахал руками:
– Туда, туда, к главному корпусу заворачивайте, разгружайте.
Улучив момент, Тихомиров выпрыгнул из кузова:
– А где б мне начальника лагеря отыскать?
– Я начальник, – настороженно обернулся коротышка. – Вы по какому делу?
– По направлению! – улыбнувшись, протянул бумажку Максим. – Здравствуйте, Сергей Федорович.
– Ох ты ж! – Подозрение на круглом лице начальника враз сменилось самой искренней радостью. – Физрук! Нашла все-таки душечка Женя… Ох, нам бы еще музыканта… Что же мы стоим-то? Идемте, идемте же скорей… Э-э… санитарная книжка при вас?
– Копия.
– Пусть хоть так, лагерь ведомственный – с кем надо, договоримся… Ах, друг вы мой, вы даже себе не представляете, как вовремя появились. Через два дня заезд… Пойдемте, покажу вам главный корпус. Вы там, собственно, и будете жить все три смены… Вы ведь на три смены к нам? Ммм… – Сергей Федорович поспешно заглянул в выписанную Женечкой бумажку. – Максим Андреевич…
Макс улыбнулся:
– Как понравится.
– Понравится, понравится, – уверил начальник. – У нас тут всем нравится – народу немного, свежий воздух, пруд, лес опять же… – И снова мазнул глазами по бумажкам. – Ого, да вы коммунист! Давно в партии?
– Недавно, два года всего.
– А у меня пятнадцать лет партстажа… Завтра общее собрание, познакомлю вас с коллективом. Там все комсомольцы, так что партийных – только мы с вами. Вот на двоих партбюро собирать и будем. Вон, видите здание? Как вам?
Сильно вытянутый в длину одноэтажный барак под серой шиферной крышей был выкрашен в веселенький светло-зеленый цвет, рядом с крыльцом, возле молодых березок, виднелись агитационные стенды с пионерскими красногалстучными плакатами и всем прочим.
– Вы поднимайтесь, проходите, располагайтесь без всякого стеснения. – Сергей Федорович смотрел на Максима с обожанием. – Знаете, скажу доверительно: я хотел уж было женщину на ваше место брать, пенсионерку, – она у нас обычно старшим воспитателем работала. Но женщина есть женщина, сами понимаете, тем более пенсионерка, возраст, знаете ли, и все такое прочее… Ну, волейбольный матч она еще отсудит, а вот в поход с ребятами пойти – это уже проблема.
– Походы – это хорошо, – осматриваясь, отозвался молодой человек. – И места у вас тут красивые, ничего не скажешь. Говорят, где-то в лесу озеро какое-то есть, как же оно называется… Плохое что ли?
– Злое озеро. Так и называется – Злое. – Начальник лагеря обернулся и шутливо погрозил пальцем: – Но с ребятами вам в те места лучше не ходить – болота. Зато клев там отличный, потому что глухомань. Вот мы с вами вдвоем как-нибудь после родительского дня сходим, еще кого-нибудь с собой возьмем из вожатых… Эх, вот прошлым летом Эдик, радист, заядлый рыбак был! Жаль, не приехал…
– Так вы нашли радиста-то?
– Нет еще… – Сергей Федорович виновато развел руками. – Я вот подумываю в радиорубку из пионеров кого-нибудь посадить, ну, из старших отрядов. А то больше некого. Вот, кстати, ваша комната! – Начальник распахнул дверь. – Ну как?
Комната была как комната – два метра на три, просто обставленная – стол, койка, тумбочка да деревянная вешалка около двери. И большое, почти во всю стену, окно, выходившее в сад.
– Ничего, – скромно отозвался Максим. – Жить можно. А насчет музрука и радиста… Вы, Сергей Федорович, не спешите пока пионеров-пенсионеров брать.
Пучины прошлого, ничтожество и вечность,
Какая цель у вас похищенным часам?
– Дорогие ребята! Мы все рады приветствовать вас в начале этой удивительной смены, которая, несомненно, запомнится вам надолго. В первую очередь разрешите представить вам ваших вожатых, с которыми многие из вас наверняка уже успели познакомиться, и тем не менее…
Звучащий из развешанных на деревьях динамиков голос вдруг сорвался на визг, но тут же выправился, и стоявший на сцене позади начальника Макс, обернувшись, показал кулак мелькнувшему в распахнутом окне радиорубки Женьке. Тряхнув лохматой головой, музыкант сразу приложил руки к груди – мол, все под контролем!
И все же Максим волновался – может, зря его предложил? С другой стороны, без помощника трудно, да и Женьку, честно говоря, жалко: что ж ему, так теперь в скотниках и ходить? С его-то талантом?
Вот пить бы не начал, зараза, нет, вроде как клятвенно обещал, божился. Услыхав про лагерь, сразу загорелся весь – я, мол, такую там самодеятельность разведу, в Москву на гастроли поедем! Взяли бы только… Ну что на это мог Макс сказать? Взять-то возьмут, только ты, друг, не подведи, не пьянствуй!
Ну, что и говорить, обещал! И пока слово свое держал – даже пива не пробовал. Впрочем, его тут и не было, пива-то, как и никакого другого спиртного – ближайшее сельпо располагалось километрах в двенадцати. С другой стороны, бешеной собаке триста верст – не крюк, но… Держался пока Женька, держался.
Вот, песенку вовремя врубил… «Пинк Флойд», что ли? Ну, гад… Нет! Вот исправился, то, что нужно, поставил:
Мы – пионеры советской страны,
Нас – миллионы…
Первый день прошел суматошно, второй уже получше, а на третий-четвертый все уже покатилось по накатанной колее. Женька не пил, к новым своим обязанностям относился ответственно, начальник и вожатые на него нарадоваться не могли, настолько безотказным парнем оказался новый музрук-радист! И дело свое знал – не подкопаешься! Ладно, играл на всем – на баяне, фортепьяно, гитаре, так еще и, к большому удивлению Тихомирова, оказался политически грамотным, скорее даже – ушлым.
Макс только диву давался, как Женька разговаривал со старшим воспитателем – вредной дамой с вполне подходящим именем – Даздраперма. ДА ЗДРАвствует ПЕРвое МАя – так ее имечко переводилось, родители-идиоты обозвали, была в тридцатые годы такая вот мода: Владлен – ВЛАДимир ЛЕНин, Ким – Коммунистический Интернационал Молодежи и в таком вот духе.
– Вот, Даздраперма Георгиевна… (Женька был один из немногих, кто выговаривал это словосочетание без всякой запинки, начальник лагеря, между прочим, к таковым не относился)… Вот, Даздраперма Георгиевна, поступило предложение от вожатых провести вечер знакомств. С танцами.
– Без танцев!
– Вот, я тоже так подумал, но, увы – комитет комсомола лагеря будет против. То есть я имею в виду – «за». За танцы, разумеется. Тут уж не поспоришь, но… Я полагаю, они должны пройти на высоком идейно художественном уровне, в полном соответствии с постановлениями партии и правительства относительно музыкального репертуара культурных учреждений…
Тут даже Даздраперма не выдержала, довольно растянув сухие губы, кивнула:
– Вы совершенно правы, Евгений Иванович.
– Вот и я о том. Вот список музыкальных произведений для вечера, с начальником согласовано, осталось согласовать с вами – копию отправим в райком комсомола. Все, как указано вышестоящими партийными организациями, обратите внимание: шестьдесят процентов музыки – песни советских композиторов… вот они у нас – ансамбли «Самоцветы», «Голубые гитары», «Цветы»… Двадцать пять процентов – исполнители братских социалистических стран… ну, вы их, верно, не знаете… И остальные пятнадцать – композиции прогрессивных западных музыкантов…
– Гм… гм… интересно! А кто это – Джимми Хендрикс?
– Великий чернокожий музыкант…
– А, типа Поля Робсона?
– Да-да, Даздраперма Георгиевна, вот именно! Типа того…
– А «Шокинг Блу»?
– Вокально-инструментальный ансамбль комсомола Голландии!
– В Голландии есть комсомол? Никогда бы не подумала! Ладно, пусть будет… а вот это – хор и оркестр Джеймса Ласта? Кто этот Ласт – американец, что ли?
– Немец, Даздраперма Георгиевна.
– Нет, немцев нам не надо, особенно сейчас – в год тридцатилетия Великой Победы! Вычеркивайте!
– Я почему-то так и подумал. Совершенно с вами согласен, уважаемая Даздраперма Георгиевна. Вычеркиваю… Кстати, немца этого можно прогрессивными англичанами заменить, вот «Лед Зеппелин» – «Черный пес», по Хемингуэю…
– Же… Евгений Иванович, можно вас?
Музыкант повернул кудлатую голову:
– Одну минуточку, Максим Андреевич, сейчас мы с Даздрапермой Георгиевной закончим… Вот здесь, пожалуйста, подпись поставьте… Отлично! Завтра же передам копию в райком! Хху-у-у… – Вытирая лицо пижонским шейным платком, Женька вышел с веранды во двор. – Чего случилось-то, Макс?
– Здорово ты Даздраперму развел… Чувствуется опыт.
– Это еще что! – хвастливо приосанился Джон. – Мы в ресторане еще не такое проделывали! Ты что хотел-то?
– Про дорогу спросить… Которая к Злому озеру. А то тут многие путают.
– Так и я толком не знаю. Постой! Даздраперма точно должна знать, она в этом лагере чуть ли не со сталинских времен. Сейчас…
Женька вновь исчез на веранде, но вскоре с крайне довольным видом вернулся:
– Есть одна дорожка – прямо к озеру проехать можно. Не, не та, что мимо лагеря, в другом месте – за старым стадионом.
– Нда?! – Максим озадаченно почесал затылок. – Вот уж никогда бы не догадался!
– Так никто бы… Но Даздраперма сказала: именно та дорожка и есть!
– Что ж, пока тут все к вечеру готовятся, пойду-ка прокачусь.
– Везет тебе! – ухмыльнулся Женька. – Ладно, катайся… компанию тебе, извини, не составлю – некогда, репетировать надо.
Женька, конечно, подобрал себе в радиорубку умненького паренька, почти то же самое, присмотревшись, сделал и Макс – по его указанию вожатые с утра еще выбрали и прислали физоргов, вот они и должны были, по мысли молодого человека, работать, ему-то уж всяко было некогда – вовсе не затем он сюда явился! Были и свои дела, весьма неотложные. Кстати, еды-то (а главное, минералки) оставалось еще примерно на неделю. И вот за эту-то неделю нужно было все успеть! Выражаясь высоким штилем, разгадать жуткую тайну Злого озера!
Закатав штанину, чтоб в цепь не попала, Тихомиров оседлал общественный велик, вывел его за ворота и, обогнув старый, заросший густыми кустищами стадион, погнал по лесной дорожке куда-то в самую глухую чащу!
Чем дальше он ехал, тем грязнее и непролазнее становилась дорога, тем гуще обступали ее деревья – сумрачные черно-зеленые ели, корявые угрюмые осины, ивы, березы, рябина. Какое-то колдовское Берендеево царство!
При всем при том дорога вовсе не казалась заброшенной. В грязи отпечатались следы автомобильных колес – явно от легковых машин, явно свежие… Рыбаки-охотники? Может быть, Абрамов же говорил: рыбалка здесь классная.
Впереди, за орешником и рябиной, из непроходимой лесной чащобы вдруг показалось озеро. Дорога, кстати, как раз вот здесь и заканчивалась, метров за пятьдесят до серой озерной глади, именно серой – на середине озера стоял густой плотный туман. Какие-то испарения? Или день сегодня такой выдался? Да нет, денек-то стоял солнечный.
Прислонив велосипед к поваленной буреломом осине, Тихомиров попытался подойти к озеру ближе… и едва не провалился в трясину! Недаром начальник лагеря предупреждал, чтобы не устраивали в этих местах никаких походов и военных игр. Однако он же и завлекал рыбалкой, значит, имелись и здесь какие-то тропы, несмотря на туман и зловещую тишину, лишь иногда нарушаемую тоскливым карканьем воронов.
Походив вокруг озера с полчаса и не обнаружив ничего необычного, молодой человек уселся в седло и, старательно объезжая лужи, погнал обратно – такое впечатление, что к свету, к солнышку, к синему высокому небу чудесного июньского дня.
Выбравшись на широкую грунтовку, ту самую, что проходила мимо бараков, Максим, не заезжая в лагерь, покатил по ней – нужно было взять у Женьки на чердаке бутылку минералки и продукты, хотя бы несколько банок, те, что были, уже подходили к концу.
В придорожных кустах весело пели жаворонки, порхали над головой разноцветные бабочки, серебристые лайнеры, гудя и поблескивая на солнце, расчерчивали голубое небо белыми инверсионными полосами. Хорошо!
Когда Максим вернулся в лагерь, как раз закончился тихий час и в репродукторе звучала легкая музыка – оркестр Джеймса Ласта, столь опрометчиво отвергнутый незабвенной Даздрапермой Георгиевной.
Оставив велосипед у крыльца, Тихомиров заглянул в радиорубку:
– Что, на алкогольные подвиги больше не тянет?
Крикнул и тут же осекся: музыкант оказался в комнатке не один – на стуле у распахнутого окна сидел сероглазый мальчик лет двенадцати в синих шортах и белой пионерской рубашке с галстуком, как видно – тот самый Женькин помощник по радиоделу. Впрочем, к стенке была аккуратно прислонена какая-то громоздкая штука… Мольберт! Точно – мольберт, а вон, рядом, краски. И чемодан средних размеров, коричневый, со сверкающими железными уголками.
– Это вот Горелов Антон, – кивнув на мальчишку, пояснил Джон. – Приехал поздно… Мама привезла.
– Я приболел немного, вот и задержался, – смущенно улыбнулся мальчик.
– Начальник ближе к вечеру будет, вожатые с отрядами сейчас к смотру строя и песни готовятся – Даздраперма не велела отвлекать, а этого вот мне навязала, пусть, мол, до вечера чем-нибудь полезными займется. Вот, учу… Антон, понял, какую кнопку нажимать?
– Понял, дядь Женя. Вот эту!
Антон Горелов…
Тот самый мальчишка – из «Костра». Художник!
– Так ты у нас что, рисуешь? – Максим указал на мольберт.
– Рисую. Я в художественной школе учусь.
– Ну, тогда что тут сидишь? – ухмыльнулся Тихомиров. – Иди рисуй что хочешь!
– А можно? – Юный художник радостно сверкнул глазами. – Я… я очень природу люблю… Но могу и лагерь…
– Рисуй, рисуй… Идем, покажу тебе хорошее место, где никто мешать не будет.
– Э, Макс! Максим Андреевич! – сменив на проигрывателе диск, обернулся Женька. – Да ты его что, забираешь? А если Даздраперма…
– Так и скажи – я забрал.
– Так его бы для начала того, на полдник.
– Заведу! – Макс подмигнул парнишке. – Любишь, Антон, компот?
– Люблю. Кто ж его не любит?
– Ну, тогда забирай свой мольберт да краски.
После полдника Тихомиров привел юного художника к той самой лесной дорожке, за старым стадионом.
– Ну, смотри, какие тут березки! Ели какие! А вон и лагерь видно… и эти – синие дали!
Максим обвел вокруг рукой с таким гордым видом, словно все это – и березовая рощица, и заливной, усыпанный ромашками и одуванчиками луг, и синеющая невдалеке речка, и даже это лазоревое, с белоснежными облаками небо – принадлежало лично ему, местному графу, барону, помещику.
– Очень красиво! – восторженно кивнул Антон. – Здорово. И тихо как! Даже не думал, что такая тишина бывает.
Раз-два!
Три-четыре!
Кто шагает дружно в ряд?
Юных ленинцев отряд!
Как водится, тишину тут же испортили пионеры во главе с пухлощекой воспитательницей Агнией Альбертовной и длинной нескладной девчонкой-вожатой… Тихомиров не помнил, как ее звали, знал, знакомился, но забыл…
Сильные и смелые!
Ловкие, умелые!
– Да уж, – усмехнулся Максим. – Тишина.
– Ничего! – улыбнулся художник. – Я и их тоже нарисую. Не переживайте, мешать не буду.
– На ужин только не опаздывай. Впрочем, я сам за тобой зайду… Так что рисуй себе на здоровье!
– Спасибо, Максим Андреевич!
– Не за что… Да, еще одна просьба к тебе будет. У меня тут знакомые должны мимо проезжать, на озеро, есть тут такое. Как раз во-он по этой дорожке. Так что, если вдруг заметишь… Антон, ты в автомобилях-то разбираешься? «волгу» от «москвича» отличишь? «запорожец» с «жигулями» не спутаешь?
– «Волгу» от «москвича» отличу. – Мальчишка обиженно моргнул. – И «запорожец» с «жигулями» не спутаю – не глупей паровоза.
– Ладно, ладно, извини… просто думал: мало ли? – Тихомиров потрепал парнишку по плечу. – На черной «волге» приятели мои должны проехать…
– Ого! «Двадцать первая» «волга» или новая, «двадцать четвертая»?
– «Двадцать четвертая». Но могут и на «запорожце», такой светло-голубой, с «ушами», и на «москвиче» горчичном, «четыреста восьмой» с двойными фарами.
– С двойными фарами автомашины здорово смотрятся!
– Ну вот, вдруг проедут… так ты мне потом скажи, если увидишь.
– Обязательно скажу, Максим Андреевич, не сомневайтесь, в художке преподаватели говорят, у меня глаз – алмаз!
Пристроив юного художника к полезному делу, молодой человек, довольно насвистывая, зашагал обратно в лагерь, раздумывая на ходу, а не прогуляться ли ему к известному месту, не сорвать ли пару цветочков? Так, на всякий случай, пусть в баночке с водой постоят.
С другой стороны, опасно, там вполне может быть засада… Хотя, опять же, вряд ли, еще неизвестно, сколько там пришлось бы ждать. Да, наверное, стоит прямо сейчас…
– Максим Андреевич!
Услыхав звонкий девичий голос, молодой человек обернулся… и вздрогнул: позади, у столовой, стояла Женечка. В шелковом, темно-голубом, в белый горошек, платье, в белых туфлях и с белой сумочкой.
– Евгения Петровна! Здравствуйте! Как я рад вас видеть!
– И я рада… – Девушка чуть смутилась. – Мы же с вами договаривались – просто Женя.
– Женя, вы какими судьбами здесь?
– Вот, Максим, не поверите – путевку в ГДР предложили. Ну, по линии молодежного туризма, «Спутник». Товарищ один отказался… или органы не пропустили – не знаю. Короче, я и решила… Такое ведь раз в жизни бывает, верно?
– ГДР – это хорошо! Я так за вас рад!
– Правда?! Значит, вы поддерживаете?
– Целиком и полностью! Конечно же, поезжайте. Ах, Берлин, Берлин – Бранденбургские ворота, Рейхстаг, бульвар под липами… Дас ист фантастиш! Ой…
– А что такое? Действительно – фантастика. Главное теперь – все дела закончить. – Девушка прищурилась. – Я вот и подумала: заеду, заодно документы ваши…
– Увы, увы.
Изобразив глубокое сожаление, Тихомиров развел руками, соображая, что начальник лагеря, наверное, еще не появился… но скоро приедет, а тут к нему душечка Женечка и зайдет – вы, мол, мне одного молодого человека рекомендовали… Какого молодого человека? Рекомендовал?! Нда… неловко получится. Как бы из лагеря не вылететь, а ведь только начал ко всему подбираться. Ладно, это-то черт с ним – в конце концов, можно и у Женьки в бараке пожить, или даже в палатке где-нибудь неподалеку. Дело в другом – перед Женечкой неудобно.
– Ай-ай-ай, Женя! Сергей Федорович-то как раз в город уехал. Завтра у них там какое-то совещание. Но вы не переживайте, я вам документы обязательно подвезу лично… Вы когда уезжаете?
– Уже через три дня.
– Ах вот как… – Максим сделал вид, что задумался. – А вернетесь?
– Двадцать третьего. Как раз на родительский день. Знаете, Максим, я вот тут подумала: с документами вашими – это ведь не срочно… Просто не хотелось никаких хвостов оставлять, но уж ладно… Вы ведь все равно на три смены тут.
– Да-да, на все три смены.
– Так что успеем!
– Вот и я думаю – успеем…
Позади Женечки, у ворот, вдруг промелькнула лысоватая голова начальника. Черт! Вернулся уже… не вовремя!
Тихомиров мигом взял девушку под руку:
– Вы знаете что, Женя? Давайте я вам места здешние покажу, ужас до чего красивые!
– Места?
– Ну да… А то что, зря приехали? А потом лично вас на вечерний автобус провожу.
Максим пустил в ход все свое обаяние и так искренне смотрел в серые глаза девушки, что та, конечно же, согласилась:
– Ну хорошо, погуляем. Хотя здешние места я, наверное, лучше вас знаю!
– Тогда вы мне их и покажете…
– Знаете что, Максим, давайте на «ты» все-таки.
Совсем необязательно, чтобы молодые, испытывающие друг к другу самую искреннюю симпатию и не связанные никакими обязательствами люди, мужчина и женщина, сразу же, во время первой-второй встречи, занялись любовью. Вовсе не обязательно, но такое все же иногда случается, и довольно часто.
Вот и сейчас…
Максим и Женя прошлись по лугу к речке, уселись на бережку.
– Холодная, наверное, вода, – тихо прошептала девушка. – А так хочется искупаться!
– Может быть, не такая уж и холодная… – Встав, Тихомиров подошел к речке, нагнулся, потрогал воду. – Да, окунуться можно – дни-то стоят жаркие…
– Ой, а у меня и купальника нет…
Нет, голой Женечка в воду не полезла – постеснялась, да и белье у нее оказалось красивое, индийское, раздобытое по большому блату.
Можно сказать, и не купались даже – просто нырнули и тут же выскочили, разлеглись в травке на солнышке. И вот тут-то все и произошло, как-то незаметно-буднично, быстро – просто Максим невзначай прижался к жаркому девичьему плечику… Женечка не отпрянула, отнюдь… И тут уж пошли поцелуи, объятия… вот уже обнажилась грудь…
Как и обещал, Тихомиров проводил девушку до остановки автобуса, не мог не проводить. Держал себя очень тактично, чисто по-дружески, вовсе и не акцентируя внимание на произошедшем, хвост, словно глупый павлин, не распускал, неотразимым мачо себя не считал. А вот говорил много:
– Женя, а ты знаешь немецкий? Французский учила? Надо же, и я тоже! Парле ву франсе, ма шери? Ах, немножко забыла уже, бывает. Без практики язык мертв… Тебе какие фильмы больше нравятся? Только не говори, что индийские! И не скажешь? И славно! На ретроспективе французского кино была? Отлично, а мне вот не удалось. Как я тебе завидую, господи! Что? Да, крещеный… в детстве еще… бабушка… А ты? Нет? Понятно, понятно – атеизм есть атеизм. А как тебе Жан Габен? А Бельмондо? Ален Делон больше нравится? Кто бы сомневался!
Подъехал автобус – белый, с красными широкими полосами, ЛиАЗ.
– Ну что ж, желаю счастливо съездить! – чинно склонил голову молодой человек. – Бон вояж, ма шери, адье! Рад буду потом посмотреть фотографии.
– Обязательно покажу! – Улыбнувшись, девушка забралась в салон и уже оттуда, усевшись, помахала рукой.
Автобус тронулся, обдав Тихомирова вонючим дымом. Максим улыбнулся: эх, Женечка-Женя… Евгения Петровна… Нельзя сказать, что у них был бурный секс, девушка вела себя достаточно скованно, много не позволяла, да и не знала в общем-то – откуда ей сейчас знать? В это-то время? Бедные, бедные девушки СССР – многие, в силу особенностей сексуального воспитания, а точнее, его полного отсутствия, до конца жизни оставались фригидными, совершенно искренне не понимая, а что, собственно, еще надобно мужу-то? Ну, родили детей – и ладно, а он… Сыт, обут, обстиран – змей гладкий… Так еще и любовницу, говорят, на стороне завел… Ах кобелина! Глаза бы повыцарапать… обоим!
– Максим Андреевич, вас начальник искал, – хором сообщили дежурившие на посту у лагерных ворот пионеры.
– Спасибо…
Тихомиров тут же и направился в кабинет, постучал вежливо:
– Сергей Федорович, искали?
– Да-да, заходи, Максим. – Начальник лагеря оторвался от разложенных на столе бумаг и устало поднял глаза. – Из пожарки звонили, голову мылили – за всеми делами забыл зама по противопожарной безопасности назначить. Вот ты как раз подойдешь. Как смотришь?
– Как пионер, – усмехнулся Тихомиров. – Всегда готов, Сергей Федорович!
– Я так и знал, что договоримся. Ты не думай, в материальном плане поощрим обязательно… Документы у тебя, значит, в конторе уже?
– Да-да, там.
– Говорят, Женечка сегодня приезжала, не зашла почему-то.
– Так спешила очень! – снова улыбнулся Максим. – Я тут ее до автобуса провожал, кое-что знаю…
– Ах, вон оно что! – Сергей Федорович промокнул взмокшую от пота лысину белым носовым платком и засмеялся. – Что ж, дело молодое, понятно…
– Я не в том смысле, – поспешно продолжил молодой человек. – Завтра-послезавтра в ГДР она уезжает, по молодежной путевке.
– А! Вот как! Тогда понятно.
– Так что не стоит ей пока и звонить, беспокоить…
– Ладно, тогда и пожарные документы ей попозже отвезем… Когда вернется-то?
– В двадцатых числах.
Они еще немного поговорили, и Тихомиров ушел – на носу был ужин, линейка, отбой… Да, еще – просмотр художественного кинофильма «Пассажир с „Экватора“», недавно привезенного начальником. За показ фильма, естественно, тоже отвечал Женька, охотно взявший на себя еще и обязанности киномеханика. Может, потому и брал на себя как можно больше, чтоб о винище не думать? Да и не тянуло его пока, похоже… А в совхозе пил он с тоски. Чего еще взять-то со скотника?
– Максим Андреевич, а не знаете, кино интересное?
– Говорят, про шпионов!
– Не знаю, девочки, не смотрел.
– Максим Андреевич, а у нас соревнования скоро будут?
– Скоро. В рамках «Зарницы» пройдут.
– А в поход когда?
– Ив поход скоро. Вот родительский день переживем, тогда…
– У как долго!
– Максим Андреевич, а вас наша вожатая, Ира, искала – строевую порепетировать. Говорит, вы обещали.
– Обещал – да.
– Так пойдемте, Ира на старом стадионе ждет, с отрядом.
Господи, старый стадион!
Так там же этот, художник. Шагая вместе с девчонками, Тихомиров облегченно вздохнул – а ведь чуть не забыл про парня!
Хорошо – напомнили… сами того не желая.
– А ну, построились все, пятки вместе, носки врозь. Р-равняйсь, смирно… На первый-второй рассчитайсь! Где командир?
Вышедшая из шеренги девочка отдала салют:
– Анютина Аня.
Да-а… парней, конечно, не нашлось. Ну понятно, вожатая-то девчонка. Ей, наверное, с девочками удобнее.
– Давай, Аня, командуй…
Зря Максим сомневался: голос у Ани оказался истинно командирский, зычный и громкий, аж уши закладывало, да и ребята слушались ее беспрекословно.
– Отряа-а-ад… Нале… ву!!! Шаго-ом… марш! Песню запе… вай!
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье,
Белой армии оплот!
Прошагав по старым колдобинам четыре круга, пионеры утомились, и вожатая поспешно махнула им рукой – отдыхайте.
– Отряа-ад… Стой! Раз-два… Вольно! Разойдись!
Тихомиров уважительно покачал головой:
– Здорово у тебя, Аня, получается.
– У меня папа – полковник, Максим Андреевич.
– А… ну, если полковник, тогда понятно…
И снова Максим едва не забыл про художника, вспомнил, когда пионеры, услышав позывные на ужин, гурьбой рванули в столовую. Уже полпути прошел вместе с вожатой их, Ирой, – тише воды ниже травы девчонкой-чертежницей, выглядевшей ничуть не старше своих нынешних подопечных-акселератов. Было очень похоже, что в лагере этой несколько заторможенной с виду девушке не очень-то нравилось, она просто несла свой крест: в комитете комсомола сказали – никуда не денешься.
– Обычно я летом подрабатываю…
Нет, все же Тихомирову и эту тихушницу удалось вызвать на разговор.
– Подрабатываете?
– Ватман домой беру, чертежи…
Ватман…
Черт! А художник-то?
– Вы, Ира, идите, а я догоню…
Слава богу, парнишка оказался на месте – там же, где и был, у поваленного забора. Стоял себе перед мольбертом, увлеченно рисуя… даже не заметил, как Максим подошел…
– Эй, Пикассо! Давай сворачивайся и на ужин… Ого! Здорово у тебя деревья получились! И вот – сарайчики…
– Это, Максим Андреевич, не сарайчики – это машины.
– Вижу, что машины… Ого!
Тихомиров замолк, увидев на одном из разложенных для просушки листов (мальчишка рисовал акварелью) фургон с рекламой фруктовых соков. Тот самый фургон, из будущего.
Мало того!
Максим ведь, любопытствуя, заглянул художнику через плечо:
– А это что у тебя?
– Да машина иностранная проехала, я таких и не видел… – чуть смущенно улыбнулся Антон. – Даже марку не определю. Вы ведь меня просили, если вдруг «москвич», там, увижу, «волгу»… вот я на дорогу и поглядывал, даже до нее дошел – рисовал все подряд машины. А вот ту, иностранную, ну никак не ухватить – слишком уж быстро проехала… Вот, что-то попытался изобразить. Не очень, наверное, похоже…
Очень! Очень похоже!
Тихомиров едва сдержал удивленный вскрик – на прикрепленном к мольберту юного художника листке явно угадывалась белая морда «газели»!
– Слышь, Антон… А куда эта машина проехала?
– Да не знаю… Но не к городу – точно.
– А давно?
– Час-два назад.
Глава 19
Ах, озеро, взгляни: один лишь год печали
Промчался…
На следующий день Тихомиров снова отправился на прогулку к топким берегам озера, прозванного местными жителями Злым, и снова безрезультатно, словно кто-то специально посмеивался над всеми его поисками. Молодой человек никак не мог отделаться от ощущения, что за ним сейчас кто-то подсматривает, комментируя каждый шаг со злобной и циничной усмешкой, а он, Макс, перед этим «кем-то» – беззащитный и голый.
Тихомиров вернулся к обеду – нужно было еще успеть провести общелагерный кросс, обязанностей физрука с него никто не снимал. Антон-художник устроился с мольбертом все там же, за старым стадионом, рисовал лес…
– Что, понравилось место? – Максим тормознул рядом, прислонил к березе велосипед.
– Очень! – обернулся мальчишка. – Тут лес такой… луга… Максим Андреевич, а на озеро с вами можно? Ну, вы ведь оттуда приехали?
– Оттуда, оттуда, – сквозь зубы отозвался физрук. – Там, знаешь ли, болото, мон шер. Не вздумай один соваться!
– Да я и не думаю. Просто с вами прошусь.
Пришлось пообещать взять… Не сейчас, дня через три… шесть… десять.
До обеда Максим прошелся по всем отрядам, дал ценные указания насчет кросса – куда бежать, куда не бежать, что делать, а что не делать, ну и все в таком духе. Затем, пообедав у себя в комнате (ушло полбанки свиной тушенки и пачка галет), потрепался с Женькой, зашел и в столовую, где, улучив момент, взял чью-то неполную тарелку, поставил на поднос, принес за свободный стол… типа обедал.
Нет, не удалось в одиночестве – девчонки-вожатые налетели да разные там кружководы-библиотекари.
Ах, Максим Андреевич, вы что-то совсем плохо едите. И в столовую как-то редко ходите, что, не нравится, как местные повара готовят? Нравится? А чего ж тогда… Что-что вы говорите? К кроссу наши готовы! И к смотру строя и песни – тоже. Ну, вы ж лично смотрели, Максим Андреевич! Максим Андреевич, а когда чемпионат лагеря по футболу будет? А то мальчишки спрашивают… А, скоро, значит. А в поход вы им когда обещали? По отрядам… А что, общелагерного не будет что ли? А конкурс спортивных стенгазет? Как это, не к вам вопрос, коли они спортивные? Ирочке, вон, хорошо, у нее в отряде парнишка есть, художник, Антон Горелов, он все время с красками за старым стадионом крутится, верно, Ирочка?
– Ой!!! – Вожатая вдруг уронила ложку. – Антон! Я ж на обед его забыла позвать. Ой, побегу… он, поди, там, за стадионом.
– Да не волнуйтесь вы так, кушайте спокойно. – Воспользовавшись ситуацией, Тихомиров тотчас же выбрался из-за стола, опасаясь, как бы его не начали вдруг кормить насильно. – Мне как раз туда надо… Позову.
Уж сделайте милость, Максим Андреевич!
– Ой, девчонки, девчонки… Говорил же – просто Максим!
За старым стадионом юного Пикассо не оказалось! Не было его и на лугу, и у речки… неужели все-таки пошел к Злому озеру? Вообще-то не должен бы…
Положив велосипед на траву, Максим подошел к загоравшим на песке подросткам, не лагерным, местным.
– Художник? – те ничуть не удивились вопросу. – Да, видали, приходил такой, рисовал. В рубашке клетчатой, в кедах… Да-да, светленький. Хорошо рисует, кстати… Куда ушел? Хм, да мы и не обратили внимания…
– Он на дорогу пошел, – вспомнил один из подростков, длинноволосый и тощий, впрочем, они все тут были длинноволосые, да и толстяков средь этой молодежи не наблюдалось. – Да, на дорогу. Сказал, бурелом нарисует и это… голубую даль.
– Сиреневую даль, Тима, а не голубую!
– Ну сиреневую. Какая разница-то?
– Так, значит, к дороге пошел?
– Да-да, к дороге. Дяденька, а у вас случайно двух копеек не будет?
– На «Агдам» собираете?
– Что вы! Просто очень позвонить нужно.
– Ага, а автомат в лесу, на осине.
Тихомиров язвительно ухмыльнулся, однако двушку все-таки дал, не пожадничал:
– Звоните!
Поднял велосипед, отошел, но снова вернулся:
– Парни, а какая-нибудь машина по этой дороге не проезжала? Ну, когда художник ушел?
– Сбег что ли? – лениво поинтересовался Тима. – Я с пионерлагеря тоже всегда сбегал – скука!
Максим пожал плечами:
– Ну, ты это… не обобщай! Так, значит, не видали машин?
– Чего ж не видали-то? «Волга» черная проезжала и «москвич». Не самой новой модели, но и не старый – с двойными фарами.
– Да, я тоже вспомнил… Пацан этот им еще свои картины показывал. Ну, тем, кто в машинах.
Та-ак!
Нехорошее предчувствие вдруг охватило Макса, до того нехорошее, что во рту набежала горькая слюна и нестерпимо захотелось сплюнуть. Он так и сделал, плюнул, а потом спросил:
– А что за люди из машин вышли?
Вот людей-то подростки не рассмотрели, да и не присматривались. Поблагодарив парней, Тихомиров прыгнул в седло и погнал по лесной дорожке. Сердце его бешено колотилось, так что казалось, сейчас выпрыгнет из груди и улетит далеко в космос. Подставил ведь, получается, мальчишку-то! По всему – так и выходит. Эх, раньше надо было думать!
Быстрей… быстрей… быстрей!
Тупое рыло «газели» вырвалось из-за поворота настолько внезапно, что набравший скорость Максим никак не успел среагировать. Только увидел, как – словно в тумане – исчезает в бампере велосипедное колесо, почему-то медленно-медленно, будто бы тает… И тут же почувствовал сильный
Даже не почувствовал, просто отлетел в сторону.
А очнулся уже в кузове, крепко спеленутый скотчем! Судя по гладкой дорожке, они уже ехали в том, туманном времени, в коконе… Хотя, может быть… Черт, связали-то – не развяжешься! И все кости болят… ребра… Хорошо хоть – дорожка грунтовая, не разогналась «газелька» как следует, иначе б… Ну, все правильно – велосипед с этой машиной существовали в разных измерениях, чего, увы, не скажешь о Максиме. Ох ты, дьявол, как бок-то ноет! Неужели ребро сломал?
«Газель» между тем явно замедлила скорость, вот что-то объехала (все тот же лежащий на боку троллейбус?), вот свернула, остановилась…
Двигатель стих, хлопнула дверца, послышались чьи-то довольные голоса, кто-то откинул тент.
– Ну что, братец, очнулся?
Максим узнал голос председателя ТСЖ.
– Ишь ты, побегушничек… На заработках, значит, да? Наверное, много чего интересного хочешь нам рассказать? Не сомневайся – расскажешь, и не такие пели! Эй, парни! Давай его пока в кочегарку, надеюсь, чужих там сегодня не будет?
– Не, Николай Петрович, не будет, а мы уж присмотрим! Лишь бы раньше времени не окочурился, удар-то какой!
– Не окочурится, он у нас парень крепкий… Верно, Максим Андреевич, а? Не хитри, не хитри – вижу, что очнулся! – Востриков нервно усмехнулся и, отвернувшись, отрывисто приказал: – Давайте, пока никого нет, тащите.
Парни – те самые амбалы, что следили за Максом у карусели, – довольно грубо вытащили пленника из кузова и бросили в подвал, к печке, нынче, ввиду окончания отопительного сезона, холодной.
Стукнувшись лбом об заслонку, Тихомиров невесело усмехнулся – ирония судьбы! Не так давно ведь эту вот печку сам и монтировал… и эти трубы. Теперь вот лежи тут, скули…
– Мы его тут пока запрем, Николай Петрович?
– Запирайте.
Голос председателя звучал уже откуда-то издалека, с лестницы.
– Только не забывайте проведывать – он парень ушлый. Как на Ветеранов, не лоханитесь.
– Обижаете! Сделаем все, как надо.
– Рот ему заклеили?
– Нет, а надо?
– Сам… Подождите-ка… – Востриков неожиданно спустился вниз, к котельной. – А ну-ка, откройте на пару минут…
За спиной лежащего навзничь пленника послышались торопливые шаги, кто-то присел рядом… Кто-то? Хм…
– Я это, я, можешь зря не ворочаться, – негромко произнес председатель. – И не говори пока ничего, говорить буду я, а ты слушай да мотай на ус. Итак, завтра утром я должен услышать от тебя, милый мой, четкий и доскональный рассказ, без всяких там выдумок и умолчаний. Кто ты такой, откуда взялся, каким образом вышел… гм… на тех, на кого вышел. Что еще про них знаешь? Где и как научился использовать цветы? Часто ли посещал зеркало семьдесят пять? Ты понимаешь, о чем я… Да, и главное, сколько вас, где дислоцируетесь? Мне, знаешь ли, что-то не верится в то, что ты тут сам по себе, – больно уж ловко все у тебя получалось. Вот, для начала ты мне все и выложишь, а потом я уж тебя отвезу… куда надо… – Востриков немного помолчал, зажег сигарету и, выпустив дым, продолжил: – Спросишь, какая тебе тогда выгода говорить? Честно скажу: тебе лично – никакой. Что там они с тобой сделают, не знаю и знать не хочу, не мое это дело. Дело не в тебе… А, скажем, в Тамаре…
Вот тут Тихомиров вздрогнул – библиотекарша-то тут при чем?
– Верю, верю, вряд ли она при делах… Как и мальчик Володя… тот, в очочках… Как и многие другие твои хорошие знакомые из этого дома… впрочем, и не только из этого. Еще есть некая Евгения Петровна… Что зашевелился? Ее тоже достанем, не сомневайся… Как и Елену… забыл, увы, как по батюшке… вам она наверняка известна как Леночка. Увы, ее покровитель сейчас немножко мертв. Как и его шеф, Евсей! Да-да, Евсея и его гнусной банды больше нет… не без нашей, гм, помощи… точней, не без наших друзей! Что? Не верится, что мы так много знаем? Знаем, знаем, чего уж зря дергаться-то? С кого прикажешь начать? Наверное, все-таки с Тамары? Ты когда-нибудь видел, друг мой, как с живого человека медленно сдирают кожу? А потом начинают его есть… тоже – живым. О, наши трехглазые друзья это умеют! Не веришь, что мы их позовем на пир? Ах, все-таки веришь. Молодец. Тогда вот лежи и думай. Понимаю – неудобно. Ну, до утра как-нибудь потерпишь… А малую нужду в штаны справишь… Ха-ха! Уж извини, некогда тут сегодня с тобой возиться.
С этими словами Востриков усмехнулся и ловко заклеил пленнику рот широкой полоской скотча. Зачем? Что, можно было кого-то на помощь позвать? Пришли бы?
Тяжелые шаги председателя затихли. С лязгом захлопнулась дверь, лишив подвальное помещение последних остатков света. Хотя нет, сквозь маленькое зарешеченное оконце под самым потолком все-таки хоть что-то проникало – ночи-то нынче стояли белые.
И все же – какая сволочь!
Неужели председатель и в самом деле собирается претворить в жизнь свой омерзительный план? Может… с него станется.
Хм, до Евсея добрались. Как же – мавр сделал свое дело…
Черт! Еще ведь и Антон, художник, там…
Господи! Ну почему же так плохо все? Причем – везде.
Максим попытался пошевелить руками… да уж, куда там – спеленали надежно, в этом смысле обычный скотч куда удобней всяких там наручников и веревок. Только ножницами разрезать… Было бы кому!
Не оставляя попыток высвободиться, молодой человек в глубине души понимал всю их бесполезность, но сдаваться в любом случае не собирался, а заодно придумывал: а что завтра сказать? Что рассказать такого завлекательного этому упырю Вострикову? Чтоб было и правдоподобно, и… Да все, что угодно, можно рассказать, опуская, конечно же, самолет – мало ли? Мол, жил всю жизнь здесь, скажем, в Ульянке…
Стоп! Нельзя так! Слишком топорно – ведь проверит, возможностей хватит, пошлет тех же амбалов… В любой район. В центре, кажется, людоеды свирепствуют? Сказать, что жил где-нибудь в районе Фонарного переулка или на Лиговке? Тоже опасно. Банды бандами, а тамошний (да и вообще – весь!) бардак создан неведомыми хозяевами председателя. Так что придется признать: проверить слова пленника для Вострикова не проблема. Значит, по возможности лгать не нужно бы. Просто не говорить всей правды – оно, пожалуй, даже действенней, чем откровенная ложь. Про самолет нельзя говорить, никак нельзя – это Тихомиров почему-то чувствовал. Тогда что же… Появился он здесь, под Петербургом, еще до тумана, строил дачи вместе с шабашниками, крыши крыл и все такое прочее – везде, по всему Выборгскому району… А как все началось, подался в Шушары – покормиться на колхозных полях, от друзей слышал, что там всего много. А дальше – плен… Про побег рассказывать? Почему бы и нет, что тут такого необычного-то? Тем более про Леночку они уже знают. Откуда? Да сама, наверное, и рассказала… Так, дальше! Про Степаныча? Да, тоже можно. И про тетю Женю – ну, снимал у нее комнату, и что? Ну, а дальше и сам Востриков все прекрасно знает. Главное – что про цветики-семицветики говорить? Случайно, мол, так вышло, что… Вот это надо четко, до мелочей, продумать, чтоб потом не путаться. Чем сейчас и заняться…
Тихомиров с трудом перевернулся на спину, чувствуя, как затекли ноги. И тут же услышал, как снаружи кто-то завозился с замком. Что такое? Господин председатель решил не ждать до утра? Или это явились его амбалы – проверить? Последнее более вероятно. Если так, надо расслабиться, а потом канючить – проситься в уборную, вдруг да выведут? А там… мало ли что? В конце концов, они всего лишь люди!
Дверь распахнулась – ощутимо повеяло ночным холодком – и тут же осторожно закрылась.
– Господи, темно-то как! Зря мы, Софи, свечку не взяли.
– Зато ножик взяли… Дашенька, осторожнее – тут ступеньки.
– Да помню я… А его точно здесь держат?
– Сюда, сюда понесли, Володька сказал: углядел точно.
– Так, может, показалось ему… Максим! Эй, Максим… ты здесь? Молчит… Нету!
– Да как же нету, глаза-то протри! – голос пенсионерки Софьи Марковны прозвучал над самым ухом пленника. – Вон он! Ой… не шевелится…
– Господи, они его убили что ли?
Тихомиров зашевелился, застонал.
– Не! Слава богу, жив! Связанный…
– Так ты веревки-то…
– Не веревки тут – скотч!
– Тем более – удобнее резать… Эх, ножницы надо было взять!
– Угу, маникюрные, ногти б заодно подстригли… А ну-ка, помоги перевернуть… Ага… Вот!
Почувствовав наконец долгожданную свободу, Тихомиров первым делом сорвал кусок клейкой ленты со рта:
– Дарья Ивановна! Софья Марковна! Глазам своим не верю – что тут у вас такое творится-то?
– Тсс! Идем отсюда скорей, по пути расскажем. Да ты идти-то можешь ли?
– Да могу… – Сделав первый шаг, Тихомиров едва не упал и, опершись о стену, принялся растирать ноги. – Сейчас, сейчас… Все! Уходим. Ой, а вы ведь опасное дело затеяли!
– Идем, идем. – Софья Марковна осторожно открыла дверь, выглянула. – Востриковские псы сейчас день рожденья празднуют, так что не до тебя им. Но… проверить могут, ближе к утру, как расходиться станут. У тебя есть где скрыться-то, Максим? Пока можно у нас переждать, но дом-то обыскивать будут.
– Скроюсь, не переживайте… Спасибо вам! – Максим остановился на углу, у песочницы, нервно обвел взглядом двор.
– «Запорожец» свой ищешь? – хихикнула Дарья Ивановна. – Не ищи, на нем под вечер еще Тамара с Павлом уехали. Пока не было этого упыря… Вот уж точно – председатель… Клуба самоубийц, как в старом фильме, помнишь, Софи?
– Ну да, ну да, там еще Лицитис играл, кажется…
– Не Лицитис, а Банионис!
– Ну да, Банионис… Так вам, Максим, есть где…
– Есть! – улыбнулся молодой человек. – Я-то уйду, а вот вы-то здесь как же?
– А все так же, с теплицей! – Пенсионерки весело переглянулись. – Нас тут за огородниц держат, причем за выживших из ума… А мы, между прочим, председателя давно раскусили, ну, не давно, но… Володька нам помогает, отличник, – он и ключ от котельной увел. Запасной. Да ты, Максим, не переживай, на Павла с Тамарой все и подумают, как обнаружат, что нет их…
– Так искать будут!
– Не найдут – они так следы запутали… А мы уже и донос соответствующий приготовили, председатель, знаешь, поощряет доносы… Еще и паек за свое донесение получим, так что за нас ты не переживай – за себя больше!
– В Рыбацком только не прячься, – понизив голос, добавила Дарья Ивановна. – Туда все следы ведут… ну, якобы…
– Ясно! – Максим кивнул. – А на самом деле?
– В Угольную гавань, там на баркасе – в Ольгино. Никакой председатель век не найдет!
– Неплохо придумано, – согласился молодой человек. – Ну, спасибо вам, родные мои… Если б не вы…
– Ну что ты… Удачи, Максим!
– И вам…
Все трое расцеловались.
– Да… – вдруг вспомнил молодой человек. – Можно у вас попросить ножик?
– Конечно, конечно, вот… Ой, чуть не забыла. – Софья Марковна сунула руку в карман летней куртки. – Тамара, прежде чем ехать, для тебя старую газету оставила… Говорит, ты когда-то просил…
– Да-да, спасибо… Удачи и вам! И… будьте осторожней. Даст Бог, еще свидимся.
– Дай-то Бог!
Убыстряя шаг, Максим направился в Ульянку, на улицу Солдата Корзуна, ибо иного пути сейчас для себя не видел, да и этот-то, честно говоря, был так себе… Мало ли, что могло за это время произойти… Белая ночь сменялась серым мглистым рассветом, пустынные улицы с теряющимися в густом тумане домами походили на просеки в каком-то фантастическом диком лесу. Тихомиров шел, не оглядываясь: к столь раннему часу даже самые отмороженные бандиты уже закончили свой промысел – некого было ловить. Утро еще не наступило, вот-вот должно было наступить, стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая лишь утробными криками чаек.
Не горело ни одного фонаря, – естественно! – и даже в окнах домов еще не теплился свет, хотя бы свечной, лучинный…
Еще год назад – рассказывали – в такое время нельзя было бы пройти: по всему городу носились голодные стаи одичавших собак. Теперь и они исчезли… Или стали просто более осторожными, догадались, что не только люди для них – пища, но и они – для людей.
Зайдя в до боли знакомый дом, молодой человек поднялся по лестнице и осторожно постучал в дверь:
– Евгения Петровна!
Женщина, как видно, плохо спала или – чересчур чутко, подошла к двери почти сразу:
– Кто?
– Максим.
– Господи…
Беглеца все-таки напоили чаем, точнее сказать, отваром из какой-то травы. Евгения Петровна явно была рада, все хлопотала, расспрашивала, впрочем, больше спрашивал Макс.
– Нет, нет, больше никто так и не заходил, вот, кроме тех твоих знакомых… ну, когда ты прислал мальчика за цветком… Дрова? Дрова есть, до весны, я думаю, хватит, можно ведь еще и мебелью топить. Еда? Остались еще и крупы, и мука… немного, но до осени хватит, а там и овощи пойдут… обменяю…
– Я еще появлюсь… помогу, чем смогу, – прощаясь, твердо обещал гость.
Поднялся, и вдруг застыл на пороге:
– Совсем забыл! Цветок-то мой, тот, второй, сохранился?
– Конечно, сохранился, а как же? – Евгения Петровна не выдержала и расхохоталась: – Тебе он так нужен?
– Да, девушке одной обещал подарить…
– Ну, раз девушке… Обожди, сейчас принесу…
Максим проявился в прошлом здесь же, на Корзуна. Наплевав на все, зайцем проехался на электричке, затем на попутках добрался до Шушар. Заглянув в Женькин барак, наскоро перекусил сайрой, ножик-то теперь у него был, запросто открыл банку. Попил минералки – кстати, осталась всего одна бутылка. Да еще пиво, пару банок Максим, подумав, прихватил с собой, а одну все-таки решил выпить… Открыл, сделал долгий глоток, достал из кармана газету…
Нужную статью Тамара обвела красным карандашом:
«Наш рабкор сообщает: на поле совхоза „Шушары“ совершил вынужденную посадку самолет местных авиалиний Ан-2, никто не пострадал, пилотов на месте посадки не обнаружено»
Максим едва не подавился пивом! Ну, вот оно, наконец! Наконец-то нашел!
Он быстро перевернул газету – «Ленинградская правда» от 4 сентября 1976 года. Черт побери, семьдесят шестой!!! А как же туда… Еще больше года ждать что ли? Ну, если уж на то пошло, можно и подождать, коли наконец-то появилась надежда. Ну, блин, хоть что-то определенное… Да, может, и хорошо, что семьдесят шестой год! Есть время разобраться с проблемами здесь, в семьдесят пятом.
Добравшись до лагеря, Тихомиров рассеянно поздоровался с детьми, с вожатыми, с Даздрапермой…
– А начальник с музруком в лес уехали, на совхозном «газике», – тут же проинформировала старшая воспитательница. – Новенького этого искать, пропавшего… Говорят, его у речки видели, так они там… прочесывают.
– У речки?
– А я всегда говорила: отсутствие дисциплины и расхлябанность до добра не доведут!
– Что ж… – Максим озабоченно улыбнулся. – Поеду и я… к речке.
Да уж… Было бы на чем! Велосипед-то остался там, на лесной дорожке у Злого озера. Разве что у ребят спросить… Не у своих, так хоть у местных, они приезжали часто, особенно когда бывали танцы. Даздраперма Георгиевна, кстати, не переносила деревенских на дух, а вот начальник лагеря придерживался совсем другого мнения – пьяных, конечно, гнать приказывал, ну а в остальном… С местными надо было в любом случае жить дружно, иначе пришлось бы весь лагерь колючей проволокой огородить и пропустить по ней ток, да и то не спасло бы от пакостей!
У лагерных ворот, на скамеечке, они уже и сидели – деревенские подростки в безразмерных кримпленовых клешах а-ля Марсель Марсо образца тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Маялись безо всякого дела, наверняка поджидая маршировавших по аллеям девчонок. Да, все к «Зарнице» готовились, к смотру строя и песни, чеканили шаг, орали добросовестно:
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней!
– Отря-а-ад… Стой! Раз-два!
Она, она командовала – Анютина Аня, у которой папа полковник. Молодец девчонка!
Усмехнувшись, Тихомиров вышел за ворота, кивнул на прислоненный к забору свежевыкрашенный металлолом самого страхолюдного вида:
– Здорово, пацаны, ваш «Ковровец»?
– Это не «Ковровец» – «Иж-Планета-два»!
– Да… – Максим наклонился к мотоциклу. – Теперь вижу… До Злого озера доедет?
– Ништяк!
– Так подбросите?
– Ништяк! Садитесь.
Один из парней, в ярко-голубой, завязанной на животе рубашке, сел за руль, дождался, когда Тихомиров усядется сзади, махнул рукой…
Его сотоварищи поднялись, ухватились, покатили мотоцикл, ускоряясь…
«Вот так до озера и доедем», – успел подумать Максим, прежде чем мотор, зачихав, наконец затрещал, завелся…
Покатили! Поехали! Ах, только бы из седла не выпасть с этим-то ухарем.
А ухарь, словно нарочно, выбирал самые большие колдобины – видать, нравилось, когда трясло, экстремал недоделанный!
Тихомиров уже хотел было попросить ехать потише, да не успел – чудо советского мотопрома ухнуло в какую-то особо глубокую яму, звякнуло и заглохло.
– Цепь! – философски пожал плечами пацан. – Вам тут удобней теперь пешком дойти – всего-то пять километров.
– Я-то дойду, – усмехнулся молодой человек. – А вот ты-то как? Докатишь?
– Докачу, не впервой уж.
– Давай хоть помогу вытащить.
Простившись с незадачливым мотоциклистом, Максим быстро пошел к озеру… и километра через три обнаружил свой велосипед, валявшийся в колючих малиновых зарослях. Почти на ходу – колесико только немного погнулось, хотя вроде и не должно было бы.
И все же молодой человек нагнулся, посмотреть поконкретней…
– Ну, здравствуйте, Максим Андреевич! Как спалось?
Вместо ответа Тихомиров оттолкнул спрашивающего и опрометью бросился в чащу. Востриков и двое его амбалов – они, они, вон и «газелька» за поворотом стояла! – как видно, не ожидали подобной прыти и какое-то время ошарашенно моргали. Пока председатель ТСЖ не опомнился, не заорал:
– Что смотрите? За ним, за ним, идиоты!
Прозвучал выстрел… Затем – еще один.
«Ага, – петляя, как заяц, злорадно подумал Максим. – Стреляйте, стреляйте… Охотнички!»
Кстати, Востриков и в самом деле был неплохим охотником, а потому расслабляться не стоило.
– Слева, слева заходи! – слышались позади крики. – Да стреляйте же, не жалейте зарядов!
Снова выстрелы. На это раз даже более прицельные – дробь просвистела над головой. Это кто ж такой меткий-то?
Да, с дробовиками и с «Сайгой» не поспоришь, когда у самого лишь перочинный ножик в кармане – тот самый, Софьи Марковны.
Беглец резко свернул вправо, к озеру, похоже, другой дорожки у него и не было – почва под ногами ощутимо чавкала, вокруг простирались болота.
А у лесной дорожки густо росли кусты и деревья… Может, по ней и побежать – обратно, к лагерю, уж туда-то они вряд ли рискнут сунуться…
Ага! Фиг!
Со стороны шоссе послышался шум двигателя – все ж вспомнили про «газель».
Снова выстрел…
Черт! А они ж его к Злому озеру гонят, в болота! Загоняют, как дичь…
Тихомиров ненадолго остановился, укрылся за деревом, переводя дух. Может быть, лучше спрятаться во-он там, в распадке, за буреломом, переждать. А что, собак у них нет…
– Горелов Антон! Горелов Антон, откликнись!
Многократно усиленный мегафоном голос резанул по ушам, отдаваясь в лесной чаще гулким медленно затухающим эхом.
– Горелов Антон!
Начальник лагеря! Максим узнал говорившего. Ну да, Даздраперма же сказала – они с Женькой на совхозном «газике» поехали искать пропавшего парнишку.
Впрочем, ни Абрамов, ни Женька эту погоню не остановят, но и председатель со своими людьми им тоже никакого вреда причинить не смогут! Как и те, что в «волге», – Антону, впрочем, насчет последнего есть большие сомнения.
Подумав, беглец все-таки стал пробираться к своим, а другого пути и не было – болота!
«Газелька», кстати, остановилась на повороте, к озеру не поехала, а именно там – Максим уже хорошо видел – и стоял темно-зеленый «газик» с выцветшим на солнышке брезентовым тентом.
– Горелов Антон!
– Сергей Николаевич! Женька! – Тихомиров выскочил из кустов.
– Максим? А мы и тебя искали… Ну вот, встретились… Как успехи? Что-нибудь о мальчишке узнал?
– Парни местные у речки его видали… Сказали – куда-то сюда пошел.
– Ну, это и мы уже знаем, потому и приехали, – разочарованно отозвался начальник. Но тут же приободрился: – Это хорошо, что ты с нами! Сейчас прочешем тут. Пройдемся во-он вокруг озера, где можно пройти, конечно. Саша, а ты здесь оставайся, мало ли – на тебя выйдет. На вот мегафон, покричишь.
Саша – молодой белобрысый парень, совхозный шофер, – молча кивнул и вдруг посигналил:
– Могу и без мегафона – вот так!
– Ого… А это еще кто? – повернув голову, удивленно воскликнул Женька. – Тоже на помощь?
Привстав, он замахал руками:
– Эй, мужики!
В ответ прозвучал выстрел!
Целили, конечно же, в Макса, и дробь, пролетев сквозь машину, не причинила ей никакого вреда. Да и не могла причинить! Но ведь начальник лагеря и его помощники этого не знали!
– Браконьеры! – выпрыгивая из машины, закричал шофер. – На все способны, знавал я таких.
Все остальные быстро последовали его примеру.
– Что вам нужно? – произнес в мегафон Абрамов. – У нас рация, сообщаем в милицию… Первый, первый, я второй… Здесь вооруженные люди, стрельба!
Начальник лагеря, конечно же, блефовал, никакой рации у него не было… Подъехавший на «газели» Востриков это хорошо понимал, а вот его помощнички-амбалы… Те явно озадачились, видать, председатель их далеко не во все посвятил.
– Э, Петрович! Мы насчет ментов не вписывались!
– Какие к черту менты? Стреляйте!
– Не, ты, в натуре, как хочешь, а мы…
– Надо прорваться! – шепнул Тихомиров. – Вы трое – обходите краем болота. А я… на машине.
– Да ты что?!
– Не сомневайтесь, прорвусь! Главное, вы на дорогу выберитесь.
Уверенный тон Максима произвел должное впечатление, и никто не стал спорить, начальник лагеря лишь положил руку физруку на плечо:
– Удачи! – И кивнул своим: – Пошли… Не растягиваемся! Иначе всех положат.
Решительный мужик оказался начальник! И сообразительный, сразу просек: раз уж начали стрелять, разговаривать больше нечего, действовать надо.
Бабах!!!
Это уже стрелял из «газели» председатель, прицельно, положив ствол на опущенное стекло. Охотничий карабин «Сайга» – неплохая штука, но вот испытать его действие на себе Тихомирову не хотелось. Что он, в самом деле, дичь что ли?
Бабах!!!
Черт! Это уж слишком!
Прыгнув за руль, Максим завел «газик», развернулся и погнал прямо на грузовик. Стоявшие на пути парни испуганно попрыгали в стороны.
– Идиоты! – поспешно перезаряжая карабин, крикнул им Востриков. – Стреляйте же, дурни, стреляйте!
Впрочем, выстрелить уже никто не успел – разогнав «газик», Тихомиров спокойно проехал сквозь «газель» и, ускоряя ход, вывернул на лесную дорожку.
– В машину, придурки! – яростно орал позади Востриков. – Быстрее в машину!
Ага… кричи теперь… По таким колдобинам «газик» фору даст любой «газели»!
Абрамов, шофер и Женька уже ждали его на шоссе. Обрадовались:
– Ну ты даешь! Герой! А мы уж и не надеялись.
– Ничего, – устало засмеялся Максим. – Прорвемся!
– Ого… – Сергей Николаевич вдруг с удивлением посмотрел куда-то через плечо физрука. – До райкома дошло уже!
– До райкома? – Тихомиров ошарашенно оглянулся… и увидел показавшуюся из-за поворота черную «двадцать четвертую» «волгу».
Глава 20
Итак, всему конец!
К таинственному брегу
Во мрак небытия несет меня волной.
– Да-да, ваш мальчик у нас, вы не ослышались! – Вылезший из «волги» мужчина был сама солидность – импозантный, лет сорока пяти, с седыми, аккуратно подстриженными висками, в черном, в мелкую полоску, костюме-тройке, при галстуке и белоснежной сорочке.
– Попрощайтесь со своими друзьями, Максим Андреевич, – порекомендовал мужчина уже гораздо тише. – Спровадьте их, если не хотите, чтобы мы… Поверьте, нам не нужны лишние жертвы.
– Сергей Николаевич! – Тихомиров обернулся к «газику». – Тут товарищ из райкома. Антон на его даче – вышел из лесу… Я съезжу, мальчика заберу – ив лагерь.
– Добро! – обрадованно кивнул начальник. – Тогда в «Топольке» и встретимся.
Заурчав мотором, «газик» скрылся за деревьями.
– Садитесь, что же вы стоите-то? – Импозантный тип с усмешкой подтолкнул Макса.
Как раз в этот момент, урча, вылетела из-за поворота «газель», тормознула рядом. Из окошка в двери высунулась изумленная рожа Вострикова.
Мужчина в черном костюме недовольно махнул рукой:
– Езжайте по своим делам, Николай Петрович. Как видите, я тут и без вас справился.
– Так я и подумал, может, помочь чего? – несмело спросил председатель.
– Не нужно. Не забудьте завтра про совещание.
– Конечно, конечно…
Максим снова хотел было дернуть в лес, но вдруг почувствовал, что его держит какая-то непонятная и властная сила.
– Не пытайтесь бежать, – проводив глазами уехавшую «газель», усмехнулся седой. – Поверьте на слово – это вам не удастся.
– Да я и не собирался. – Тихомиров угрюмо уселся на переднее – длинное, в виде дивана – сиденье, рядом с водителем. – Самому интересно взглянуть, как там у вас…
– Скоро увидите. Насчет мальчишки я, кстати, не обманул. В принципе он нам и не нужен… Просто кое-что лишнее увидел и нарисовал…
– Хотите сказать, вы его отпустите?
– Не знаю, не мне решать.
Седой запустил двигатель, и черная «волга» помчалась по лесной дороге, постепенно набирая скорость. И куда так гнать? Там же впереди озеро… Ну вот же!
– Не надо беспокоиться. – Водитель чуть повернул голову. – Проедем.
Не сбавляя скорости, – а шли уже прилично, на спидометре было сто двадцать, – автомобиль нырнул в грязь, промчался по болотцу и как ни в чем не бывало нырнул в озеро…
Макс хотел было выпрыгнуть, однако, шалишь – все та же неведомая сила крепко удерживала его на сиденье!
– Я же сказал, вам не нужно так беспокоиться!
Черт побери!
«Волга» ехала уже по каменистой насыпи, ведущей из какого-то густого тумана к острову, тоже скрытому в тумане. Только тот, позади, был с желтизной, а этот – молочно-белый.
– Можете расслабиться. – Седой так и не сбавлял скорости, и машина на полном ходу влетела в густой темный лес, впрочем, дорога под колесами была вполне себе ничего – бетонка…
Но вот пошли какие-то колдобины, ямы, автомобиль затрясло, водитель нервно заозирался по сторонам – похоже, эта тряска была и для него в новинку, наконец он ударил по тормозам…
Нехорошо ударил, неправильно.
Та сила, что прижимала Макса к сиденью, вдруг ни с того ни с сего пропала…
Вылетев сквозь лобовое стекло – никаких осколков, просто «сквозь», – молодой человек пару раз кувырнулся через голову и влетел головой в кусты. Хорошо – не размазался по бетонке.
– Я же предупреждал: никаких фокусов! – В тот же миг выпрыгнувший из перевернувшейся «волги» мужчина выхватил из кармана…
Нет, эта штука вовсе не походила на пистолет, даже отдаленно. И вообще на оружие, которым, безусловно, являлась. Просто такой сверкающий конус… типа воланчика для игры в бадминтон, только раза в два-три побольше. И никакие лучи из конуса этого не вырывались, и пули не вылетали…
Только вот сильно сдавило виски… и обдало холодом, а потом – нестерпимым жаром.
Рванувшись из последних сил, молодой человек пробежал еще несколько шагов и повалился без сил в бурую болотную жижу, словно бы попал в наброшенную кем-то сеть!
И застыл, притворился, нащупал в кармане нож, пусть перочинный…
– Вставай! Предупреждаю, будет хуже!
Преследователь нагнулся…
Мгновенно выбросив руку с зажатым в кулаке ножом, Максим полоснул лезвием по шее… Достал! Но крови не было – только странный скрежет, будто лобзиком по металлу: дзззы!.. Еще бы, какая там кровь, какое ранение – он же из другого времени… Господи, как глупо все, как глупо! И зачем было бежать, коль уж попался? По-дурацки все получилось… впрочем, на то мы и люди, чтоб частенько совершать необдуманные и дурацкие поступки…
Однако!!!
Импозантно седая голова мужчины вдруг стала прямо на глазах раздуваться, делаясь все больше и больше, больше и больше, пока наконец не лопнула! Разорвалась со страшным треском – во все стороны полетели какие-то проводки, железяки… Тихомиров ничего этого уже не видел – взрывной волной его отбросило в самую что ни на есть трясину!
Так что, когда Макс пришел в себя, он уже погрузился в болото по самое горло, и, что самое неприятное, продолжал погружаться.
Первая мысль была – закричать: «Помогите, помогите!»
Интересно, стоило ли здесь звать на помощь? Может, лучше было бы попытаться выбраться самому? Попытаться…
Максим и пытался, каким-то чудом высвободив левую руку, сгребал под себя ветки, листву… вот уже и правую руку освободил, вытянул – достать бы, дотянуться бы хоть во-он до той камышины…
Не дотянулся!
До него самого дотянулись.
Просто схватили за руку и как будто совсем без напряжения вырвали из вязкой жижи, словно пробку из бутылки.
– Спасибо! – придя в себя, машинально поблагодарил Тихомиров – и тут же застыл в неописуемом ужасе: перед ним на болотной кочке, ухмыляясь, сидела гнусная, покрытая слизью и свалявшейся шерстью тварь с тремя пылающими кроваво-красными глазами.
– Меня зовут Зварнн, – неожиданно произнесло существо.
Произнесло очень четко, хотя Максим мог бы поклясться, что губы монстра не шевельнулись… да похоже, у этой жуткой твари и не было губ – одни сизые десны да устрашающих размеров клыки.
– Как вы себя чувствуете? – прозвучал прямо в мозгу участливый голос – телепатия?! – Можете идти? Ну, отвечайте же…
– Господи… За что?
– Поверьте, вы мне тоже не кажетесь красавцем! – чудовище явно шутило!
Боже, оно еще и умело шутить!
– Не думайте, не одни вы, люди, обладаете чувством юмора… «Те, кто пришли с небес» – не обладают. А мы с вами – в чем-то похожи, да. Идемте же, нам нельзя здесь больше оставаться! Вас будут искать.
– Но я… я должен…
– Найти мальчика? Антон, так ведь его зовут?
– Ты… вы… вы знаете, где ребенок?
– Ну еще бы не знать! Вставайте же, поговорим по пути.
– Как вы… как вы их назвали?
Максим наконец-то поднялся… О, как гудела башка! Такое впечатление, что начал день с водочки, потом попробовал коньячку, затем глотнул портвейна, а уж вечерком, под рыбку, полирнул пивком.
– Мальчик что, в самом деле у вас?
– У меня, у меня, идите быстрее, – торопливо обернулся на ходу монстр. – Повезло вашему парню! Я нашел его первым.
– Нашли? – Тихомиров все еще соображал туго: сказывались все потрясения, как физические, так и душевные – один вид этого трехглазого чудовища чего стоил!
Бедный Антон! Легко себе представить, что было с мальчишкой при виде такого вот… этакого…
– Да, нашел. Он, видите ли… – И снова Максу показалось, что трехглазый монстр улыбнулся. – …Видите ли, мальчик ваш оказался шустрый – и от этих дурачков сбежал.
– Сбежал… вот как…
– Он сам вам скоро расскажет, если вы поторопитесь!
– Да-да, конечно…
Молодой человек уже и не знал, что думать, – послушно шел за чудовищем. Наверное, в данном случае это и было самым разумным.
Чертовски болела нога, да и ушибленный не так давно бок давал себя знать, но шли в общем недолго. Бегом – тут уж экзотический проводник настоял – пересекли бетонку, нырнули в кусты, затем проползли по оврагу, пока не оказались на полянке… с цветиками-семицветиками!
– Что? – обернулся монстр. – Знакомые цветочки? Шагаем…
Вокруг все изменилось, стало жарко, появились какие-то пальмы, кусты, огромные папоротники, странные деревья. Туман исчез, и над головой, в изумрудно-зеленом небе, засияли сразу два солнца! Одно – огромное, белое, с каким-то голубоватым отливом, другое – маленькое, красное…
– Добро пожаловать в наш мир! Идем, идем… Наш юный друг, думаю, обрадуется.
Они прошли по широкой тропинке мимо загона, в котором бесновались какие-то огромные зубастые ящерицы, потом повернули к полю, за которым на склоне холма виднелись крытые пальмовыми листьями хижины, однако к ним монстр не пошел, резко свернул вправо, к лесу… Там, на небольшой полянке, тоже стояла хижина, с виду точно такая же.
– Прошу вас! – Картинно поклонившись, – издевается! – чудовище отворило дверь.
– Зварнн, ты уже вернулся? Быстро!
Тихомиров глазам своим не поверил – на пороге хижины стоял Антон в синих, обычных своих шортах, кедах и клетчатой рубашке. Стоял и, щурясь от солнышка, – от двух солнышек! – смотрел на входящих… Вот наконец узнал:
– Максим Андреевич! Вы?! Вот здорово! Вы за мной, да? Мы с вами в лагерь пойдем? На обед не опоздаем?
– На обед? Да уж дня два с момента твоей пропажи прошло! Если не больше.
– Здесь время течет иначе, – сделав гостеприимный жест, ухмыльнулся трехглазый монстр. – Вы пока пообщайтесь, а я пойду займусь ужином.
Сказал и скрылся где-то на другой половине дома.
– А он нас на ужин не пожарит? – внимательно осматриваясь вокруг, пошутил Макс.
Мальчишка замахал руками:
– Что вы, Максим Андреевич! Зварнн – хороший человек, добрый, веселый.
– Человек, хм…
– Да! Получше многих.
Хижина как хижина – деревянный стол, лавки… слишком высокие, но как раз под стать монстрам. На стене – ну надо же! – копье с острым каменным наконечником, стрелы, лук… Откуда же владелец всего этого так хорошо русский знает? Телепат?
– Немного телепат, да, – выглянул из-за перегородки хозяин. – И мальчику внушил, чтоб меня не боялся.
– Ага, внушил, как же! – обиделся Антон. – А то я глупей паровоза!
– Может, и мне тоже что-то внушили?
– Нет. Вы ведь уже взрослая особь, Максим Андреевич! Подождите немного – нарву во дворе щавеля.
– И давно ты тут, с этим? – тихо спросил Макс.
– Да часа три, может, четыре… Ой, Максим Андреевич, а тот дядька из «волги» и тетка из «москвича» – они злые. Они меня били, рисунки порвали в клочки… А я… а они… они меня в машину засунули… знаете, прямо в багажник! Там и ехал… а потом убежал… и вот, Зварнна встретил… Он меня от ящерицы спас – я чуть от страха не умер, хотя вообще-то мало чего боюсь, даже уколов и тех… не очень.
– Ну что, пообщались? – Зварнн, уже не казавшийся Тихомирову таким уж монстром, радушно поставил на стол котелок с довольно вкусно пахнущей похлебкой, выложил ложки и круглую ковригу настоящего ржаного хлеба, которого Максим так давно уже не ел, что… Господи, вкуснотища-то!
– Сам пек, – скромно пояснил хозяин. – По вашим, землянским, рецептам… Антон, ты картину мне обещал подарить, помнишь?
– Обещал – подарю. – С аппетитом прихлебывая варево, мальчишка засмеялся и хитро прищурился. – Одну-то вы у меня уже выиграли, товарищ Зварнн!
– Как это выиграл? – изумленно переспросил Максим.
– В карты. В дурака подкидного.
– Ого! Здесь еще и карты есть?!
– И домино, и шахматы, а еще и бильярд! Верно, Зварнн?
– Есть, да, – довольно кивнул монстр. – Я разные игры… кол-лек-ционирую. Кушайте, кушайте… извиняюсь за вкус – я, видите ли, вегетарианец.
Вегетарианец, во как!
– Ты картину-то мне рисуй, Антон! А то времени-то у нас с тобой, боюсь, осталось немного.
– А, да, да, – спохватился мальчик. – Только вот компоту попью. Вкусный у вас компот, товарищ Зварнн!
– На здоровьице! А мы с вами, Максим Андреевич, может, бражки? Ну, за знакомство?
– Бражки?! – вот тут уж Макс действительно офонарел.
Шутка ли – сидит за столом вот такое трехглазое чудище, из одного котелка с тобою хлебает, хлебосольствует, да еще и бражкой потчует!
– Вообще-то она по-нашему не бражкой называется… сложно для вас произнести… Так что уж пусть будет – бражка! Так выкушаете кружечку?
– Охотно! – махнул рукой гость.
– Заодно и поговорим, вижу, вопросов у вас накопилось немало. Да и у меня к вам найдутся… Антон! Ты бы пока картину рисовал, обещал ведь!
– Да-да, бегу уже… Ох и вкусный у вас компот, товарищ Зварнн! Еще одну кружечку можно?
– Хоть все пей! Только смотри не описайся.
– Ладно вам издеваться-то!
Поставив кружку на стол, юный художник прихватил мольберт с красками и убежал на улицу. Зварнн проводил мальчика взглядом и вновь повернулся к Максу:
– Хотите спросить, почему я вам помогаю?
– Хочу. – Тихомиров кивнул. – Впрочем, и не только об этом.
– А я вам и не помогаю, – неожиданно отозвался трехглазый. – Я помогаю себе. Да-да – себе и своему народу! Кто же ему поможет, как не я? Они дикари, да… А я учился – так получилось, повезло, в Галактике много мест, где это возможно… Увы, не на нашей планете. И тем не менее я – изгой – люблю свою Родину, свой народ и не желаю ему гибели. А это скоро произойдет, можете не сомневаться. Как и с вашей Землей.
– Наши планеты погибнут?! – изумился Максим. – Но зачем, с какой целью? Ведь… должна быть хоть какая-то цель?
– Цель есть… Видите ли, мир «тех, кто явился с небес», – так мой народ называет пришельцев – очень и очень стар и давно остывает. Для их же нормального функционирования нужна довольно высокая, по нашим и вашим меркам, температура – сто пятьдесят – двести градусов по Цельсию. И соответствующее давление. Что вы так смотрите? Да, они уже захватили немало планет. С «дикими», как мы, не церемонятся, с более цивилизованными действуют хитрее… Искривление пространственно-временного континуума, что тут непонятного-то? Обычное дело… Вы же изучали общую теорию поля?
– Боюсь, что нет. – Тихомиров с несколько обескураженным видом развел руками. – Увы.
– Хм… – Собеседник задумался. – Тогда даже не знаю, как вам и объяснить. Извините, попробую на примитивном уровне.
– Да-да, конечно.
– И как можно короче. А короче так: наши миры они уничтожат очень быстро. Про свой пока помолчу, а вот насчет вашего… Специально устроенный хаос скоро закончится, появятся некие упорядоченные зоны – в тех самых пространственно-временных ко… вы называете это коконом. В принципе вполне подходящая аналогия. Так вот, этих континуумов… коконов не так уж и много, скажем, ваша Сибирь ими почти не затронута, накрыты только крупные города. Вот там население и выживет, далеко не все, правда. Все желающие смогут работать – о, нужно будет много строить! Термальные станции. Как только они будут построены, – поверьте мне, это произойдет очень быстро, – температура и давление на вашей планете резко начнут повышаться, и года через два – по вашему счету – вид гомо сапиенс сможет проживать только под защитой коконов… которых будет становиться все меньше и меньше, пока не останется лишь нужное количество для обслуживания термальных станций. «Те, кто явился с небес» – существа теплолюбивые… Сами видели, что произошло, когда вы случайно поразили температурный контур одного из них.
– Те, кто явился с небес… – тихо повторил Макс. – Как они выглядят? Так, как мы их и видим?
– Вообще никак. Некие сгустки полей, впрочем, вполне материальные – могут принимать любой облик.
– Почему именно семьдесят пятый – семьдесят шестой годы? Ой… вы понимаете – о чем я?
– Конечно! Я же инженер и специально изучал вашу планету. Поначалу просто интересно было – сколько продержитесь? Как о союзниках я о вас, людях, не думал… и никто из наших не думал.
– Почему это? – Тихомиров даже обиделся.
– Вы, люди, слишком агрессивная нация! – пояснил Зварнн с горькой усмешкой – да-да, именно это состояние собеседника и отразилось сейчас в мозгу Максима. – Что вы так удивились? Вспомните, кто главный герой всех ваших народных эпосов? Воин! Напористость, так называемая успешность, карьеризм, зависть, культ силы – все это делает вашу цивилизацию, увы, не слишком-то симпатичной… даже, пожалуй, весьма отталкивающей! Признаюсь честно, мне было очень нелегко решиться на сотрудничество с вами.
– Вы сказали – агрессивны? Но ваш народ…
– Мой народ, увы, еще дикий, а потому свирепый. Его и используют в качестве цепных псов. Вы же, люди, относительно цивилизованны… хотя – не обижайтесь – не знаете элементарных вещей… та же теория поля. Ведь сразу можно было догадаться, когда все началось, – это вмешательство извне, чего гадать-то?!
– Понимаете, друг мой… у нас, на Земле, как-то традиционно не верят в инопланетян. По крайней мере – подавляющее большинство населения.
– А у нас хоть и верят… не в инопланетян, конечно, в демонов, но… – В мыслях Зварнна снова мелькнула горечь. – Увы, предрассудки все еще слишком сильны. Клановый строй, знаете ли, цивилизовать очень непросто. Строить школы, университеты и прочее – рано и бесполезно. Знания не являются ценностью, самое главное – верность клану. Чувствую, вы понимаете… у вас тоже есть подобные народы… А я учился! В Галактике есть много рас!
– Что-то мы пока с ними не встретились, – хмыкнул Максим.
– И не встретитесь, пока не поумнеете! Точнее так – рано или поздно ваша цивилизация самоуничтожится, даже если удастся справиться с коконом. Все эти ваши финансовые пузыри, жуткая неравномерность распределения общественного продукта между странами и отдельными людьми, неприкрытая алчность и откровенная аморальность – шансов у вашей планеты нет.
– Нам бы хоть сейчас прорваться! – Молодой человек вздохнул и прищурился. – Вы сказали, я мог бы чем-то помочь?
– Да, могли бы! Но для начала я бы хотел, чтобы вы все себе хорошо представляли.
– Я и сам этого хочу!
– Я вижу… Тогда спрашивайте! Наверное, так будет удобнее.
– Почему семьдесят пятый год?
– Выбран случайно. Именно там – центр, именно на него замкнуты все коконы.
– А желтый туман?
– Побочный эффект. Мог бы, кстати, быть и оранжевый или, скажем, синий.
– Вы очень хорошо говорите… мыслите…
– Просто экстраполирую понятия прямо в мозг – что в этом такого? Мысли читать, уверяю вас, почти не могу, что-то внушать – тоже. Ну, исключая детей – и то в случае с Антоном пришлось сильно постараться. Все же не хотелось его пугать своим обликом! Даже вы все никак не привыкнете.
– Значит, туман и год – произвольно.
– Семьдесят пятый – да, следующий – нет. В этом конкретном коконе он совсем недавно возник… появился…
Тихомиров задумчиво хлебнул бражки:
– Как это – возник?
– Они чуть-чуть изменили настройки полей… Ну, вы вдруг стали видимыми в чужой эпохе – вот и возник семьдесят шестой год, все ведь связано. И это – замечательно!
– Ага, – Максим вспомнил Вострикова – эта ведь гнида постаралась, донесла! – Понятно. А цветочки?
– Что? Ах, это… «Те, кто явился с небес» очень неплохие… сейчас подберу понятие… ага, биоконструкторы – так, наверное. Поймите, прежде чем приступить к своим делам, они проводят тщательную разведку – годами, десятилетиями, упорно и не спеша разрушая социум…
– Ха! – недоверчиво усмехнулся Максим – Значит, все беды России от них?
– Зачем искать врага, когда можно просто посмотреть в зеркало? И сразу все ясно – кто виноват… Извините, мой друг.
– Ничего, ничего. – Тихомиров вдруг встрепенулся. – Вот вы сейчас сказали: семьдесят шестой год – это замечательно? Почему?
– Инфраструктура, друг мой! В семьдесят пятом году мы к их базе, как у вас говорят, и на пушечный выстрел не подойдем. А вот семьдесят шестой – год для них новый, дело другое, еще мало что выстроено… Можно и нужно попробовать! Собственно, для того вы мне и нужны!
– Значит, семьдесят шестой… А как же мы туда проникнем-то?
– Как-нибудь да проникнем! – Зварнн явно усмехнулся. – Я ведь все-таки инженер! А они об этом не знают. Для них все мы, весь мой народ, на одно лицо – злобные, тупые и кровожадные твари! Правда, все-таки не такие кровожадные, как вы, люди.
– Вы хотите спасти свой мир…
– Да! Закрыть переход – он здесь, на Земле. Просто уничтожить коконы!
– А цветочки?
– Без подпитки энергией они просто исчезнут. Ну что? Кое в чем разобрались? Или еще сомневаетесь – нужны ли вы мне? Нужны, нужны, друг мой! Хотя бы для разведки… Раньше – еще совсем недавно – я мог спокойно проникать в семьдесят пятый год, и никто меня там не видел, разве что некоторые… да и те списывали на алкогольный угар. Теперь же, с измененной настройкой, увы… Вы представляете, как я там буду выглядеть? Сделать незаметно уж точно ничего не удастся. Поэтому действовать будете вы… А как – поговорим чуть позже.
– Не худо бы для начала отправить мальчишку…
– Да, не худо бы, – согласился «монстр». – Эй, Антон! Антон! Ты там закончил?
– Ну, в общем-то да, – донесся со двора звонкий голос. – А что, пора уже?
– Вот именно, Антоша, пора.
Они пошли вслед за Зварнном, снова пересекли бетонку и углубились в лес, густой и необычный, как и полагается лесу иного, далекого мира, лишь по чистой случайности – или по чьей-то злой воле – соединенного с планетой Земля узким надпространственным переходом.
– Красиво как! – вертя головой во все стороны, не переставал восхищаться художник. – И главное, два солнца. Расскажу – никто не поверит… Ой! А ведь и правда не поверят, – Антон вдруг погрустнел. – Даже скажут, что псих…
– Ничего, – обернувшись, утешил Зварнн. – Ведь ты сможешь все это нарисовать, так?
– Так… Конечно!
– Ой… цветы какие интересные! Переливаются, словно радуга… Я один сорву… Нет, два! Букет!
– Зря стараешься, – хмыкнул Максим. – Все равно до лагеря не донесешь – завянут.
– Вы думаете?
– Уверен.
– Жаль… Максим Андреевич, а вы как считаете, начальник меня сильно ругать будет? И те люди… в «волге» – про них ведь надо в милицию сообщить, вдруг они еще… ну, не меня, так кого-то другого.
– Сообщим! Обязательно сообщим, Антоша. Слышь, и я тебя кое о чем попрошу… Вот эту записку дяде Жене передай, радисту. А эту вот… Есть в Ленинграде одна девушка… Я тут ей написал. Ты письмом в почтовый ящик брось?
– Ну конечно!
– Только конверт купи…
– Ну, – обернулся идущий впереди монстр. – Давай, парень, прощаться, что ли… Рад был знакомству.
– И я! Товарищ Зварнн… Ой…
Мальчишка вдруг замолчал и медленно осел наземь. Что такое?
– Пусть спит, – мягко пояснил инженер. – Проснется уже в своем мире… А вот вам, кстати, там появляться не следует.
– Но…
– О мальчике не беспокойтесь – уверен, его там скоро найдут… Ну, или сам выйдет.
– А…
– А им сейчас не до него, поверьте. Так что…
В изумрудно-зеленом небе протяжно и жалобно прокричала какая-то птица. Максим непроизвольно поднял голову… а когда опустил, юного художника уже не было. Осталась лишь слегка примятая трава.
– Ну все, пошли, – позвал Зварнн. – Не стоит тут задерживаться.
– Я так понимаю, нам нужно проникнуть в семьдесят шестой год? – спросил Макс, когда они пересекли бетонку.
– Вы правильно понимаете.
– А сможем?
– Надеюсь… Слушайте, у меня почему-то такое чувство, друг мой, будто вы что-то недоговариваете!
– Гм… просто…. Просто хотелось бы очутиться в начале сентября.
– А что такое?
– Да вот… – Тихомиров достал из кармана сложенную в несколько раз газету.
«Ленинградская правда» от 4 сентября 1976 года.
– Ну-ка, ну-ка… позвольте-ка!
Трехглазый инженер вдруг буквально взорвался радостью, которая тут же передалось и Максу.
– Вы… вы знаете, что это? – возбужденно тряс газетой Зварнн. – Это же маячок, понимаете?
– Нет, – честно признался Максим.
– Вещь оттуда, куда нам надо!
Глава 21
О, время, не лети!
Куда, куда стремится
Часов твоих побег?
Ранним утром четвертого сентября тысяча девятьсот семьдесят шестого года Максим Андреевич Тихомиров материализовался на берегах Злого озера и быстрым шагом направился по лесной дорожке в сторону пионерлагеря «Тополек». Вовсе не потому, что ему туда было надо, – так, по пути. Максим хорошо себе представлял, что это для него с тех событий июня семьдесят пятого прошло меньше двух дней, ну а тут – больше года. Уже вряд ли кто и помнил…
Хотя о странном исчезновении физрука наверняка до сих пор еще иногда судачили да в местном отделении милиции завели розыскное дело… А может, и не завели – кто их знает?
Утро выдалось прохладным, но солнечным, светлым, и денек, судя по всему, должен был быть таким же, почти что летним. Осенью почти не пахло, деревья и кусты стояли зеленые, лишь кое-где тронутые золотыми прядями.
В прозрачном голубом небе еще не курлыкали журавли, хотя перелетные птицы и начинали собираться стаями, а в лесу появились грибы и брусника. Ой, сколько этой красной кисло-сладкой ягоды попадалось Тихомирову на пути!
Увы… близок локоток, да не укусишь!
Вскоре впереди, за деревьями, показался зеленый забор, старый стадион… нет, уже подновленный! И забор покрасили, и поставили ворота – видать, решили: чего зря пропадать месту? Два стадиона ведь лучше, чем один.
Срезая путь по знакомой тропке, Тихомиров остановился у знакомых ворот, обернулся…
– Кого-то ищете?
Спрашивал какой-то незнакомый старик… Сторож что ли? Да, наверное, сторож, и точно незнакомый – Максим его с прошлого года не помнил.
– Да нет, не ищу. Когда-то работал здесь… давно.
– Ага, понятно, – хитровато прищурился дед. – Значит, вспомнилось что-то? В сердце кольнуло…
– Кольнуло, отец.
– Да ты садись, садись вот сюда, на лавочку, посидим, покурим… Вижу, в город спешишь? Так до автобуса-то еще долго.
– Посидим… Честно говоря, специально сюда заглянул – вот, выдалось время.
– Понимаю, понимаю, бывает… – Старик вытащил пачку «Беломора». – Будете?
– Спасибо, бросил.
– Молодец! А я закурю., уж так, по-стариковски.
– Меня, кстати, Иваном зовут.
– А я – Виктор Иваныч.
– Вы давно тут работаете, Виктор Иваныч?
– Да-авно. – Старик растянул губы в улыбке. – Второй год уже, как на пенсию вышел. С прошлой осени.
– Сергей Федорович как? Все в начальниках? А Даздраперма?
– А куда же им деваться-то? Не, Федорыч – мужик неплохой. Суетится, правда, много, так ведь и по делу. Ой, помнится, в прошлом году… до меня еще… Было тут дело!
– А что такое? – деланно изумился Максим, радуясь, что собеседник оказался столь словоохотливым. На такого не жаль было потратить время… весьма и весьма ограниченное.
– Короче, сначала пацаненок пропал… пионер один. Его тут всем кагалом искали. Нашли! Точнее, сам нашелся… Заблудился, утомился, заснул – ну, так ведь бывает. А потом… как-то и вожатый потерялся… или физрук, не помню точно-то.
– Да ладно!
– Вот уж шуму-то поначалу было… Все парнишку пытали – он-то как раз последним физрука этого пропавшего видел. Не отказывался: да, говорит, видел… А куда потом делся, не знаю. Он, мол, не говорил.
– Д-а-а… вот оно как!
– Но потом радист наш, Женька… Он и в это лето работал, хороший парень и, главное, насчет спиртного – в рот не берет!
Вот тут уж Максим удивился вполне искренне:
– Да неужели? Так-таки не берет?
– А то! Что я, врать тебе буду? Так вот, радист-то и сообщил: мол, вожатый тот… или физрук… срочно уехал – на БАМ ему вызов пришел… В институте, ведомственном, от которого лагерь, как-то про это узнали – видать, он и туда сообщил, чтоб зря не волновались… Ох… ты, Иван, не за грибами, случайно, собрался?
– За грибами? Ах да…
Максим только сейчас осознал, что его внешний вид, мягко говоря, не совсем адекватен. Когда-то солидная пиджачная пара пообносилась, испачкалась, кое-где и порвалась… Не то чтобы в таком прикиде сразу бы забрали в милицию, но… В приличное заведение не зайдешь точно.
– Ладно, спасибо тебе, Иваныч, за беседу – пойду я…
– Ну давай, коль уж так спешишь. В этакую-то рань!
– А ты-то чего так рано поднялся?
– Я-то? – Старик неожиданно засмеялся, показав прокуренные коричневато-желтые зубы. – Я-то, милый мой, еще и не ложился!
– Ясненько… Ой, чуть не забыл – любопытство гложет! Что тут с самолетом-то? Говорят, Ту-134 прямо на морковное поле сел?
– Не на морковное. – Собеседник снова расхохотался. – На картофельное. И не Ту, а Ан-2 – ну, колхозный такой кукурузник, биплан.
– А-а-а… а я-то думал…
– Кто ж тебе про Ту-134 сказанул-то?
– Да бабка одна, бруснику в лесу собирала.
– Больше всяких бабок слушай! Скажут тоже – Ту! Еще бы про космический корабль рассказали или… хе-хе… про летающую тарелку. Ты уши-то не развешивай!
– А вы что, точнее знаете? Может, и не Ан-2 вовсе?
– Да как же не Ан, когда я его собственными глазами видел? Из лагеря как раз домой шел… вчера это было-то! Он и посейчас еще на картофельном поле стоит, если не убрали. Будешь на автобус идти – так посмотри, протри глаза-то! Ну, сел и сел кукурузник на поле… куда ж ему еще-то садиться? Эка невидаль!
– А пилотам-то, наверное, все равно влетит!
– Ну, это уж как всегда – крайнего обязательно найдут.
– Да, жаль мужиков…
– Да там парень молодой, пацан совсем, и девка…
– Девка?
– А что, разве летчиц у нас быть не может? Паша Ангелина, вон, на тракторе семь норм выдавала!
– Так они, верно, ранены?
– Да по виду не сказал бы… но «скорая» из города приезжала!
– «Скорая»? – Тихомиров вдруг ощутил острое беспокойство. Неужели… Нет, не может быть!
– Может, царапины у них какие… Или ребра сломаны, но руки-ноги-головы целы – лично видал! Они ведь, как самолет сел, сразу бежать бросились, видать, ответственности испугались… Далеко, конечно, не убежали – у нас уж народ такой. Тут и студенты работали, и вообще…
– Ой, Иваныч! Так ты, поди, их сам и ловил?
Дед приосанился и горделиво выпятил грудь:
– Ну, не без этого.
– А как они выглядели-то, пилоты?
– Слышь, Иван, а ты не из газеты, случайно?
– А что?
– Да так… Вчера уже бегал тут один, с «лейкой», с блокнотиком.
– Значит, на «скорой» и увезли… Смотри-ка, как интересно! Однако пора…
Максим поднялся на ноги и, поблагодарив сторожа за интересную беседу, быстро зашагал в сторону совхозных полей.
Самолет он увидел сразу же, едва прошел по грунтовке километра два-три. До боли знакомый Ан-2 с оторванной пассажирской дверью вид имел вполне бодрый – даже ни одно стеклышко не разбилось!
Около самолета уже суетились военные и милиция – подогнали грузовик, а потому Тихомиров счел за лучшее не подходить ближе. Просто свернул к баракам… к бараку… тому самому… Поднялся по знакомому крыльцу, вежливо постучал.
– Вам кого? – Дверь открыла какая-то незнакомая женщина в синем старушечьем платке. – Кого надо-то?
– Евгения. Он где вообще-то? На ферме?
– Евгений… Ой! – Женщина вдруг улыбнулась. – Вы про прежнего жильца спрашиваете? Так он еще в прошлом году съехал.
– Адреса, случайно, не оставил?
– Да нет.
– Жаль.
Денег у Макса, конечно, не было, пришлось добираться до города проверенным способом – автостопом, благо попутных грузовиков хватало с избытком. Настреляв у водителя «двушек», Тихомиров выскочил у нового мемориала – Победы, – пробежал по Московскому до ближайшего таксофона – слава богу, очереди не было – рано. Набрал первым делом «03»…
– Вас из горкома комсомола беспокоят. Вчера вызов был, в Шушары, там двое летчиков… молодые, они в нашей комсомольской организации на учете состоят, вот и беспокоимся… не нужно ли чего? Не слышали… жаль… Ах, узнаете! Вот хорошо бы было! Нет, лучше я вам сам через полчасика перезвоню… Не по ноль-три? Ага… говорите номер…
Нацарапав цифры прямо на стенке телефонной будки, молодой человек снова кинул монетку – на этот раз позвонил в справочное, узнал номер телефона НИИ Химпромбуммаш. Правда, те сказали только проходную – ну, спасибо и на том…
– Институт? Это из паспортного отдела звонят. На Сергея Федоровича, начальника лагеря «Тополек», мне как выйти? Ага, ага… понял, добавочный три-восемь-девять…
Та-ак!
– Сергей Федорович? Это из военкомата, майор Седов. У вас такой работал радистом Евгений… Евгений… Да-да, именно он! Нет, никуда не скрывается – ему бы плановую медкомиссию пройти, как резервисту, а мы не знаем, куда повестку прислать. Раньше в Шушары слали… Да-да, я так и подумал, что переехал… Куда – не знаете… жаль, жаль… что ж, ничего не поделаешь, придется милицию подключать… Что? Где играет? Да вы говорите, я и так запомню… Кинотеатр «Зенит», что тут запоминать-то? Знаю, знаю, почти напротив бани.
– Девушка! Это вас снова из комитета комсомола, да, да, насчет наших летчиков. В какой больнице? Ах вот как… режим… Ясненько! Большое вам спасибо и пламенный комсомольский привет!
Зачем вдруг ему понадобился ресторанный музыкант Женька, Тихомиров не смог бы объяснить. Просто захотелось вдруг повидаться, поболтать… Эх, с Женечкой бы увидеться! Однако… нет. Стыдно. Что Макс ей скажет-то? Пропал куда-то больше чем на год, можно сказать, подставил девку – теперь вот объявился ни с того ни с сего… Нет! Не стоит… Да и с Женькой-то…
В больнице действительно оказался режим, как и предупреждали по телефону. Сидевшая на «вертушке» вахтерша заколебала вопросами: к кому, да зачем, да близкий ли родственник? Ах, знакомый просто… А документики ваши позвольте?
Документиков, конечно, не было, да и с ними-то вредная вахтерша не выписала бы пропуск: «К летчикам – только с личного разрешения главного врача, дорогой товарищ»! Вот так-то.
Походив по больничному саду, словно голодный тигр, Тихомиров внимательно изучил прикрепленное у входа в фойе расписание, перекинулся парой слов с ожидавшими допуска к больным гражданами, снова прошелся… Потом уселся на лавочке у крыльца, подобрал оставленную кем-то газету и стал наблюдать.
Выяснил уже, где «летчиков» держали, – на третьем этаже… Теперь думал, как туда попасть… да и не просто попасть, а вытащить оттуда Олесю с пилотом Сашкой. Те ведь уже без воды и пищи… ммм… около суток! Ничего, до вечера как-нибудь выдержат… как-нибудь. В том, что к вечеру он что-нибудь придумает, Тихомиров даже не сомневался. А пока сидел и, как истинный шпион, прикрывшись газетой, чрезвычайно внимательно смотрел по сторонам, примечая каждую мелочь.
Кроме основного здания, на территории больницы, в глубине сада, располагались еще какие-то строения, как понял Максим – лаборатории, вещевой склад, гараж и еще что-то. Меж ними и главным корпусом туда-сюда с крайне озабоченным видом беспрестанно сновали люди в белых халатах – врачи, санитарки, медсестры, юные смешливые девчонки, как видно – студентки.
Пробегавшим студенткам Максим даже подмигнул:
– Девчонки, семечками не угостите?
– Да нет у нас… – Девушки расхохотались.
– А были бы, так угостили б?
– Конечно! Ой, некогда нам…
– Как там летчики-то? В себя пришли?
– Да пришли… Только не едят ничего… и ничего не помнят. После сильного стресса это бывает, синдром такой.
– Ага, понятно… синдром, значит…
Процокав каблучками по ступенькам, девчонки взбежали на крыльцо, скрылись…
А окна, между прочим, с решетками! – посмотрев на третий этаж, грустно констатировал Макс. Решетки, впрочем, имелись не только на третьем этаже, но и на втором. Режимное учреждение – понятно. Ага!
Услыхав рабоче-крестьянский мат-перемат, Тихомиров насторожился: на крыльце появились какие-то небритые личности в синих, замызганных побелкой халатах и в сделанных из газеты шапках. Усевшись прямо на ступеньку, личности – двое мужичков с явными признаками злоупотребления алкоголем – закурили и, обильно пересыпая речь ненормативной лексикой, принялись азартно обсуждать вчерашний хоккейный матч.
Проходившие мимо врачи на мужичков косились, но ничего не говорили… Хотя нет, один – похоже, это был главврач – все же сказал:
– На третьем этаже проводку посмотреть надо, парни… И на четвертом. Да-да, на четвертом тоже! Михеич! Не забудь!
– Ну, Игорь Саныч, когда я забывал-то? Надо – глянем…
– Вот-вот! – Махнув рукой, главврач – или завотделением – забрался в подъехавшую «скорую», которая тут же тронулась, правда, врач все же успел оглянуться, погрозил пальцем: – Не забудьте!
– Не, Иг-Саныч! Железно!
– Ты что, Михеич? – Едва машина отъехала от крыльца, тот, что был помоложе, ткнул напарника в бок. – Ночью работать собрался?
– Зачем ночью? – снова закурив, Михеич хмыкнул. – Иг-Саныч уехал… Мы сейчас с тобой на четвертом этаже для виду поколупаемся с полчаса, а потом свалим.
– А как же…
– Завтра сделаем. Прямо с утра. А сегодня… – Михеич шумно высморкался. – В продовольственный «Агдам» завезли… Я видел – разгружали.
– «Агдам»?!
– Ну да, я ж про что и говорю! Уже должны бы разгрузить.
– «Агдам» – это хорошо. А деньги? До получки-то еще…
– У Михайловны займем, в бухгалтерии.
– А даст?
– Даст. Я ей третьего дня на даче проводку делал. Не доделал еще… Кстати, надо бы и доделать. Михайловна – баба не жадная. Поедешь на выходных?
– А где у нее дача-то?
– В Комарове. Да ты не журись, хлопче, там магазин хороший, вина купим!
– Умеешь ты уговаривать, Михеич!
Докурив, электрики убрались с крыльца… Отложив газету, немедленно поднялся и Макс – в уме его уже созрел план, для осуществления которого нужен был помощник. Хотя, конечно, можно было бы обойтись и одному, но с помощником куда удобнее и быстрее, тем более Тихомиров сейчас знал, где этого помощничка отыскать.
В кинотеатре «Зенит» на дневных сеансах крутили «Неуловимых», оркестр еще не играл – не вечер! – но музыканты уже собрались в подсобке – настраивали инструменты, курили. Правда, Женьки среди них не было…
– А где Евгений? – заглянув, осведомился Макс.
– Женька что ли? Так не пришел еще… Вы, товарищ, в фойе подождите – он непременно скоро будет.
– Спасибо.
Поблагодарив, молодой человек спустился по лестнице вниз… и нос к носу столкнулся с тем, кого так долго искал! Поначалу не узнал даже – новый джинсовый костюм, замшевая кепка, очки… Этакий, блин…
– Джон, чего мимо проскакиваешь?
– Пардон? – Музыкант замедлил шаг, как видно, не узнал сразу, впрочем… – Господи! Никак Макс!!! Вот так встреча!!! Нет, в самом деле? Какими судьбами здесь?
Друзья обнялись.
– Ты где, как? – искренне радовался Женька.
Тихомиров отвечал скромно, с достоинством:
– Инженером тружусь… На БАМе.
– А! Вот оно как! За «длинным» рублем подался?
– За «длинным», за «длинным», – хохотнул Максим. – Но за него знаешь как погорбатиться нужно?! Мне ж тогда вызов пришел, я и…
– Да помню я, получил записку…
– Ты-то как? Вижу, заматерел!
– Так в трех местах пашу! Здесь, потом в ресторанчике небольшом, рядом, и на Варшавской – в музыкальной школе.
– И как ты все успеваешь?!
– Кручусь, брат, кручусь!
– А в наши Палестины надолго ли?
– Ночью самолет, – почти что честно признался Макс.
– Блин! Что ж ты так…
– Дело у меня к тебе, Женя, – оглянувшись по сторонам, Тихомиров приступил к главному. – Помощь нужна – друзей из больницы вытащить. Прямо сейчас! Найдется у тебя часика три – до вечера?
– Да не вопрос. – Музыкант усмехнулся. – Сейчас вот мужиков предупрежу… Ты подожди пока, ладно?
– Забыл спросить: халатов у вас здесь не найдется? И какой-нибудь одежки…
– Поглядим! Не здесь, так в музыкалке глянем.
Тихомиров вышел на улицу, в скверик, уселся на лавочке, глядя, как плывут по небу золотисто-белые, подсвеченные солнышком облака.
– Эй, Макс! – показавшись на крыльце, Женька помахал рукой. – Давай, давай, поехали.
– Поехали?
Максим даже не успел удивиться, как его старый приятель распахнул дверцу стоявшего неподалеку вишневого «москвича-412».
– Опаньки! Ты уже и с колесами?
– Обижаешь! – довольно располагаясь за рулем, прищурился музыкант. – Хочу вот на «жигули» поменять – «троечку» взять, не машина – сказка! Ну, что смотришь? Едем! Сначала на Варшавскую – поищем прикид. Ну, а по пути расскажешь, какую ты там аферу придумал.
Ровно через сорок минут вишневый «москвич» уже припарковался недалеко от больничного сада. Вышедшие из машины мужики в замызганных рабочих халатах и газетных пилотках ничуть не напоминали тех респектабельно одетых граждан, что совсем недавно заходили в музыкальную школу. Повесив на плечо кусок провода, Тихомиров взвалил на другое стремянку, а его напарник прихватил с собой большой бумажный мешок.
Так и пошли к главному входу, всем видом демонстрируя уверенность в своей значимости. Еще бы, они все же электрики, а не какие-нибудь там врачишки!
– Куда? – сунулась было вахтерша.
– На кудыкину гору! Игорь Саныч сказал – с проводкой на третьем этаже что-то.
– А… вы новенькие, наверно… Что ж Михеич-то, паразит…
– В бухгалтерии его что-то попросили, Михайловна…
– Ага, понятно! Проходите, проходите… Может, вам черный ход открыть?
– Да ладно, и так обойдемся, не баре!
Сидевшая на посту медсестра «электрикам» ничуть не удивилась, скорее даже наоборот:
– Ну наконец-то! Сил уж больше нет – то искрит, то свет гаснет.
– Наладим! – прислонив стремянку к стене, ухмыльнулся Максим. – Жека, ты пока щиток посмотри, а я по палатам пройдусь – выключатели проверю.
– Только вы там это… поосторожней. У нас все-таки тяжелые больные.
– Само собой…
В первой палате лежали какие-то старички, во второй – полностью загипсованные люди, а вот в третьей…
Три женщины – все не то, и у окна…
Олеся!
Тихомиров узнал ее сразу, даже со спины, даже в сиротском больничном халате. Подошел:
– Ну, здравствуй, милая… Тсс! Не оборачивайся…
– Господи, Макс! – Она все же обернулась. – Слава богу, нашелся! Ой… ты как-то изменился… И… как-то странно одет!
– Тсс… – Оглянувшись на женщин, Максим мотнул головой и зашептал: – Давай на черную лестницу…
– Угу…
– Так… Попрошу извинить за беспокойство! – Тихомиров пощелкал выключателем. – Уважаемые, свет часто гаснет?
– Ой, бывает. Знаете, вчера целых два раза гас.
– Понятненько… Будем чинить!
На черной лестнице он наконец обнял Олесю, поцеловал в губы:
– Как же давно я этого момента ждал!
– Давно? – Женщина удивленно моргнула. – Вчера ведь только…
Да-а… для нее это было только вчера.
– Поди, голодная?
– Ой, ты знаешь, да! Что-то с желудком… А здесь все так странно! Я даже не понимаю…
– Я тебе объясню… чуть позже.
– Господи! – Олеся вздрогнула, снова прижалась к Максу. – О чем это я? Ты-то как? Как уцелел? Мы уж с Сашей думали… Потом вдруг люди какие-то появились, «скорая»… Нас – сюда. Толком ничего не объяснили, всё расспрашивали. Завтра, кстати, профессор какой-то должен прийти – нас смотреть.
– Увы, он вас не увидит. – Макс хохотнул, с неохотой отпуская Олесю. – Саша где, летчик?
– В пятой палате. Хотя, может, и в холле – телевизор смотрит.
– А ты не смотришь?
– Там почему-то только один канал, да и то «ретро». Сашка говорит: прикольно!
Они покинули больницу вполне свободно – как раз заканчивалось время посещений и в фойе оказалось довольно людно. Девушка в косынке и ситцевом платье и юноша в клетчатой рубашке с авоськой, в которой виднелись пустые банки, – видно, от лечившихся родственников или друзей, – никакого подозрения у бдительной вахтерши не вызвали.
А дальше, на улице, было уже совсем просто: Максим представил Женьку как своего старого друга, все четверо уселись в вишневый «москвич» и помчались в Шушары под не совсем соответствующую моменту песенку группы «Цветы» «Летний вечер». У музыканта в машине имелась и магнитола, «Урал-2», а как же!
Глава 22
Я стал воображать – Без умысла, без цели…
Зварнн ушел раньше, еще до того, как Сашка-пилот запустил двигатель. Передал Тихомирову массивный, переливающийся всеми цветами радуги шар весом около трех килограммов, попрощался:
– Рад был…
– И я…
Ушел в свой мир, мир странных и злобных существ, дикарей с тремя красными пылающими глазами. Впрочем, сам Зварнн уже давно не казался Максу ни дикарем, ни злобным… Да, если уж этого трехглазого парня назвать дикарем, то тогда он-то, Тихомиров, кто? Да и все люди…
Кстати, инопланетный инженер почему-то не сомневался в том, что все пройдет удачно. Знал?
– Максим, я вас предупреждаю: горючего очень мало! – обернулся в салон Сашка. – Фактически только взлететь да сесть.
– А нам больше и не надо! – скрывая нервную дрожь, усмехнулся Максим. – Помнишь, куда лететь-то?
– Да уж вы все подробно объяснили.
– Тогда смотрите в оба, не промахнитесь! Олеся, скажешь, когда будем подлетать.
Девушка сидела в пилотской кабине в кресле, сам же Максим заранее привязался к ручке, около сорванной двери… Из проема, едва только Сашка, запустив двигатель, начал разбег, немедленно задуло с такой силой, что Тихомиров мысленно перекрестился: Господи, лишь бы взлететь!
Набирая скорость, самолет завыл, затрясся по грядкам и наконец взлетел! Ну еще бы, чай, не какой-нибудь «боинг» – «кукурузник», сельскохозяйственная авиация…
Закрывая ладонью глаза от ветра, Максим заглянул в проем – под крыльями самолета проваливались вниз, убегали зеленовато-коричневые поля, перелески, домики…
Черт! Как уши-то заложило!
– Макс!!! – Обернувшись, Олеся внезапно замахала руками. – Кажется, подлетаем! Подлетаем уже! Вон, вон озеро… и туман…
Ее слов Тихомиров не слышал – мешал двигатель, однако, поняв все правильно, приготовил сверкающий шар… И, как только увидел внизу озеро и плотный, скрывающий остров туман, сбросил…
И ничего не случилось!
Ни взрыва, ничего подобного…
Как-то даже странно.
Что же, выходит, не получилось? Зварнн неправильно все рассчитал… ошибся?
Тихомиров с досадой облизал пересохшие губы, не обращая внимания на крики летчика. Тот, наверное, докладывал, что горючее уже совсем на исходе, что нужно где-то сесть…
Максим почувствовал, как самолет пошел на снижение – вдруг резко сдавило живот, под ложечкой образовалась какая-то неприятная пустота, впрочем, ненадолго… Толчок!!! Оп… И уже покатили!
Что и говорить, эту посадку Сашка произвел куда более мягко, нежели предыдущую… Что и понятно – сейчас он посадил кукурузник на шоссе, а не на морковное поле! Выбрал, видать, подходящий участок…
Вот самолет замедлился… Двигатель пару раз чихнул и затих.
– Макс! – Отстегнув ремни, Олеся выбралась из своего кресла. – Ты нам все же обещал объяснить…
– Объясню, – улыбнулся Тихомиров. – Только вот для себя уясню вначале…
Он спрыгнул на асфальт, осмотрелся… Стоял чудесный сентябрьский денек… Все такой же! Так же светило солнышко, в бледно-голубом небе медленно плыли белые облака, сбиваясь в стаи, кричали перелетные птицы.
И никакого следа надоевшего тумана! Что и понятно – семьдесят шестой год все-таки…
Семьдесят шестой?
А это что еще такое?
На обочине, неподалеку, уткнулось носом в кювет авто… серенькая «лада»-«десятка»!
Да-да, «десятка»! Значит, что же, получилось? Значит, никой не…
– Олеся! Максим! – в кабине радостно закричал пилот. – Радио! Радио заработало!
Радио?
Подхватив выпрыгнувшую из салона подругу на руки, Тихомиров навострил уши.
– Передаем обращение Временного правительства Российской Федерации… «К гражданам России».