Алексей ОВЕРЧУК

БЛУЖДАЮЩИЕ ОГНИ

ЧАСТЬ 1

Глава 1

В нос уперся здоровенный волосатый кулак. Нестерпимо защекотало ноздри, но чихнуть я не посмел.

— Чувствуешь, что тебя ожидает? — грянул внушительный голос. И человеческая глыба подалась чуть вперед, ожидая ответа.

— Примерно, — прогнусавил я, нос был по-прежнему зажат кулаком.

— Ах, примерно!

И я тут же получил оглушительный удар в челюсть. Почти с реактивной тягой взлетел над полом, горизонтально просвистел к стойке с бутылками, проломил стеклянный бастион, ударил головой спрятанную за ними тревожную кнопку и рухнул под прилавок.

Дзынь! Бах! Швах! Брызги стекла и шипучего пива накрыли меня прохладным облаком. Перед глазами пылали синим пламенем круги. Летали галактики. Я мог бы разглядеть их каждую по отдельности. Но времени на это не было, и я не стал этого делать.

Я подтянул колени к животу и принял форму зародыша. Потом перевернулся и встал на четвереньки. Ходить временно разучился. Поэтому пополз, как младенец. Этот полет здорово меня потрепал. В голове шумной толпой бегали туда-сюда дурацкие мысли.

— Я понимаю теперь, почему у летчиков усиленное питание, — вынырнул в голове улыбчивый образ Гагарина. — Все-таки полеты действительно отнимают много сил и здоровья.

На четвереньках я выполз из-за прилавка и, как механическая собака, зашагал к выходу. Захотелось глотнуть свежего воздуха и оклематься.

— Ку-ку, — сказали сверху. — Как поживает наш маленький барыга?

— Только-только начинает самостоятельно ходить, — просипел я, сплевывая сгустки крови на пол. И опять не угадал с ответом.

Чудовищный удар ногой пришелся в бок. Ребра жалобно скрипнули от неимоверной нагрузки. Сердце ёкнуло. Я крутанулся кубарем, и только газетная стойка остановила мое путешествие по торговому павильону. Она глухо звякнула, принимая удар, но удержалась. С лотков крылатыми стаями порхнули во все стороны газеты. Одна из них накрыла меня листами. Бросился в глаза крупный шрифт объявления: «Отличное средство для похудения!»

Газету смахнули, нависло необъятное лицо бандита.

— Значит, мразь, ты платить отказываешься?

Я на всякий случай оглядел павильон: ко мне ли обращаются?

Мое сиротливое одиночество и впрямь бросалось в глаза.

— Мне крайне неприятно, но не напомнят ли господа, когда именно и при каких обстоятельствах я им задолжал?

— Охотно, — откликнулся бандит, что стоял у витрины и следил за прохожими. — Ты уже дважды отшил нашего человека.

Второй бандит поднял меня и швырнул через весь зал, обратно за прилавок. Я не улетел в космос только потому, что помешала стена. Снова взметнулась туча брызг. Разбилась в крошево зеркальная облицовка. Я повторно ударил головой тревожную кнопку, отрикошетил и рухнул на пол.

Как написано в инструкции, электрический сигнал от тревожной кнопки, шуруя по специальным проводам, должен разбудить звонок на пульте дежурного. Это означало, что дела мои плохи и мне срочно требуется помощь. Теоретически патрульная машина должна успевать к месту преступления за четыре минуты. Шла уже пятая минута нашей встречи, а милицейских все не было. Я уж начал беспокоиться: а заплатил ли я за электричество? Может, его отключили?

Бандит втащил меня на прилавок.

— Ну, что скажешь? — и с коротким замахом ударил в лицо.

Вообще по натуре я такой человек, что люблю поболтать по всякому поводу. Но сейчас, положа руку на сердце, общаться ни с кем не хотелось. Разговор наш явно не клеился. Это был как раз тот случай, про который говорят: они разговаривают на разных языках.

— Тут каждый день кто-нибудь ходит, — разлепил я разбитые губы. — Один забесплатно опохмелиться требует, упирая на то, что вчера именно нашей водки нажрался и теперь его жажда душит. Другой кофе просит: ему, видите ли, карамельку надо запить, которую он нашел в пыли возле павильона, третий забежит сотню занять до завтра, а то он на поезд в Прагу опаздывает. Какой, простите, из этих ходоков ваш?

— Жаль, ты у него все мозги выбил, — упрекнул бандит подельника.

— Жаль, — откликнулся тот. — Барыга подавал надежды. А полетных перегрузок не выдержал. Может, катапультировать его еще разок?

И тут я вспомнил! Вчера вечером перед входом в магазин ко мне во второй раз подошел некий назойливый незнакомец и заявил, что надо платить дань. Я посмотрел на часы, туда, где в специальном окошке указана точная дата, и решил, что этот парень опоздал, как минимум, на несколько столетий. Времена дани давно прошли. Поэтому я счел его сумасшедшим, коих полно ошивается возле торговых точек Москвы, и пожелал ему найти других данников.

— Стойте! — вскричал я, пока они не отправили меня в новый полет. — Вспомнил я вашего ходока! Но, признаться, не воспринял его всерьез.

— Как же все-таки до этих торговцев хреново доходит, — пожаловался бандит своему корешу. — И как ты только торговать ухитряешься с такой слабой памятью?

Я скорчил жалостливую рожу: мол, сам ужасно огорчен своим тупоумием.

— Деньги небось считать умеет! — откликнулся второй бандит. — Так будем платить или будем умирать?

Этот парень — настоящий демократ, подумал я. Всегда оставляет людям право выбора. У каждого, конечно, свои пристрастия. Но когда вопрос ставится именно так, я всегда предпочитаю платить.

— Буду платить, — замямлил я. — Но у меня сейчас с деньгами туго. Я только начал торговлю. Павильон еще и трех дней не работает.

— Это твои проблемы. Объяснюсь, в чем дело.

Газетчикам всего мира хорошо известно, что летом тиражи катастрофически падают. Подписчики предпочитают ковыряться на дачных огородах, копают картошку, заготавливают на зиму соленья или совершают набеги на заграничные пляжи. Чтобы хоть как-то подогреть публику, редакторы прибегают ко всяким ухищрениям. От которых в первую очередь страдают журналисты. В данном случае — я.

Мой редактор придумал такой ход: я должен открыть торговую точку и месяц поработать частным предпринимателем. Милиция, пожарные, санэпиднадзор и прочие начнут вышибать из моей прибыли свою долю денег. Я же все это буду тихонько записывать и к концу месяца разоблачу всех подчистую в своих статьях. Но с чиновниками иметь дело — это одно. А попасть в лапы к бандитам — совсем другое. Вот на такой случай я и завел себе секретную кнопочку.

— Гони деньги, мразь! — снова потребовал бандит.

Со звоном выскочил ящик кассы, и я передал ему дневную выручку.

— Мало.

— Честное слово, — проговорил я срывающимся голосом. — Все, что сегодня наторговал. Больше у меня нет.

— Не врешь, тварь?

— Вот те крест! — я осенил себя.

Бандиты заржали.

— Смотри, через три дня еще приедем. Чтобы приготовил положенный оброк. Делиться надо, как говорят в правительстве.

И они снова мерзко захохотали.

Улица встретила бандитов недружелюбно. Прямо на выходе из павильона они получили прикладом по голове.

Я вывалился на улицу и присел на ступеньки магазина. Бандиты распластались на асфальте, раскинув руки, словно пытались обнять земной шар. Над ними уже работала группа захвата.

— Где вас носило?! — заорал я на капитана.

— Полегче-полегче! Мы просто улицы перепутали. Это они тебя так?

— А вы что, видите у меня крылья? С чего бы это я толстой мухой стал летать по павильону?

— Ну-ну, — милицейский товарищески похлопал меня по плечу. — Все уже позади.

— Ага. А летать я так и не научился. Меня чуть не порешили, на фиг! — я достал носовой платок и стал вытирать кровь с разбитого лица.

— Зато будет о чем в репортаже написать, — он подмигнул.

— Так это ты, сучонок, ментов вызвал? — осенило бандита. — Кранты тебе! Гадом буду, мы тебя из-под земли достанем!

Ботинок ОМОНовца перекрыл фонтан проклятий.

Мы с капитаном отошли в сторонку.

— Как думаете, они серьезно насчет расправы? — спросил я.

— Да не боись! Это он так, для понта. Для поддержания разговора, так сказать.

— Ну да, — хмыкнул я. — Только жить все равно охота.

— Да ладно, не станет он трогать журналиста. Чё ему, делать больше не фиг?

— А откуда вы узнали, что я на самом деле журналист, а не предприниматель?

— Работа у нас такая — все знать.

— Вы бы лучше расположение улиц выучили, — поддел я, — а не за людьми шпионили.

После необходимых протокольно-бумажных формальностей бандитов кинули в воронок, а я поплелся домой. В душе бегала серой мышкой с тревожным колокольчиком едкая мыслишка. Редакторская затея с предпринимательством провалилась, так толком и не начавшись. Жизнь подстроила подвох. Лицо разбито, товар вдребезги, материала для статьи никакого, а виноватым сделают меня.

— Гражданин, в больнице надо кровью капать, а тут вам метро! — догнал меня недовольный голос дежурной.

Но я уже ступил на эскалатор и не ответил. Только покрепче прижал платок к лицу.

А вообще капитан ошибался. Бандиты не простили мне своего пленения.

Глава 2

К одному моему приятелю Судьба всегда приходит по утрам в облике соседа по лестничной площадке: в драных трениках с отвислыми коленками, в сандалиях на босу ногу и с полной авоськой пива.

Приятель встречал Судьбу героически. Он уничтожал принесенное пиво вместе с соседом и потом с ним же отмечал свою победу над Судьбой распитием водки. Жутким утренним похмельем приятель клялся себе, что больше воевать с Судьбой не станет и устроится на работу. Но всякий раз Судьба бросала ему новый вызов. Вздыхая, мой приятель снова кидался в бой.

Вообще Судьба принимает множество всяких обличий. Кому как, а мне она предпочитает звонить по телефону. Причем, как правило, голосом начальника.

В тот же вечер душного до тошноты московского июля я лежал на диване в своей квартире и размышлял: чем бы таким полезным заполнить остаток субботы?

Высокодуховное желание написать какой-нибудь потрясающий рассказ (да такой, чтобы у всех зубы ломило от зависти) боролось во мне с низменным желанием холодного пива (да такого, чтобы зубы ломило от холода).

Я перевернулся на бок. Борьба желаний вспыхнула с новой силой. В таком положении надо быстро решать, куда вставать: к двери — за пивом или к столу — за ручкой и бумагой.

Щекотливая и теплая капля пота сползла с виска на нос.

Холодное пиво безжалостно побороло тягу к искусству, и я рванул на улицу.

Через полчаса я снова лежал на диване. Причем одной рукой прижимал холодную бутылку к разбитому лицу, а другой рукой давал себе прихлебывать из второй, уже открытой бутылки. Где-то в глубине души жалобно попискивала забытая идея рассказа.

Летний сумрак уже крался на мягких лапках по улице 1-я Дубровская, где я живу. Угомонились за стеной горластые соседки, и слышно было, как за окном издох последний автомобиль. Москва уехала на дачу играть в бадминтон, шлепать по траве во «вьетнамках» и стучать костями домино в летнем саду.

Один я, как дурак, лежу тут на своем диване и слушаю горячее дыхание асфальта.

И тут позвонила Судьба.

— Алё? — сказал я ей томным голосом.

— Ты где шляешься? — резанула Судьба грубым голосом моего редактора Ивана Тимофеевича Павлова.

— Хожу тут неподалеку, — признался я.

— Ходит он! Я тебе полчаса уже названиваю!

— Примерно столько я и гулял.

— Тюремные у тебя привычки какие-то, по полчаса на прогулку…

Я раскрыл было рот, чтобы оправдать свои привычки, и даже успел сказать нечто вроде: «уэ-э», но редактор меня прервал:

— Слышал, ты уже провалил мою гениальную идею с предпринимательством?

— Бандиты, Иван Тимофеевич. Это они во всем виноваты.

— Знаешь, иногда мне кажется, что если бы я послал тебя на экватор понаблюдать за восходом солнца, ты нашел бы тысячи причин, объясняя мне, почему солнце там не встало. Понимаешь, о чем я?

Мне оставалось только вздохнуть в трубку.

— Ты знаешь, что в Таджикистане начисто раздолбали нашу погранзаставу? — спросил строго Иван Тимофеевич.

— А вот этого я точно не делал, — сказал я на всякий случай.

— Собирайся и дуй в редакцию, — веско приказал Павлов. — Летишь в Таджикистан, на эту заставу. Летишь сегодня. Мне нужен репортаж.

Он даже не стал ждать, когда я с ним вежливо попрощаюсь, и бросил трубку.

Хотя чего прощаться? Через сорок минут опять здоровкаться.

Я вздохнул, засунул пиво в холодильник и поплелся к метро.

Редактора отдела политики Ивана Тимофеевича Павлова многие называют стреляным воробьем, которого на мякине не проведешь. Я с этим мнением не согласен. В Павлова никогда не стреляли. Вместо себя он предпочитал посылать под пули кого-нибудь из подчиненных. Да и то исключительно тех, кого, по его мнению, не жалко. С «мякиной» и того проще. Иван Тимофеевич питается исключительно деликатесами.

— Вот деньги, — редактор протянул мне через стол бумажный пакет. — Самолет через четыре часа. Билеты заказаны. К сожалению, кроме тебя, больше никого не могу туда послать.

— Спасибо за доверие, — промямлил я.

— Все корреспонденты разъехались, — игнорируя мое «спасибо», продолжил Павлов и заглянул в график. — Смирнов улетел в Канны на фестиваль, Турбин в Париже на открытии выставки Дали, Алексашенко навещает русскоязычную диаспору в Калифорнии… М-да.

— Вам действительно приходится делать чертовски трудный выбор, — заметил я. — А может быть, сможет поехать…

— Не сможет, — оборвал редактор и уставился в монитор своего компьютера.

Чего он там разглядывает? Голых баб, что ли?

— Статью пишу, — неожиданно пояснил Павлов.

Я посмотрел удивленно.

— Леша, у тебя все твои мысли на роже написаны красным фломастером. Кстати, кто разрисовал твою рожу синяками?

— Это все из-за вашего задания. Сказал же уже, бандиты отделали.

— Совсем не удивлен. Ты никогда не умел разговаривать с людьми… Кстати, в Таджикистан полетишь вместе с Колчиным. Вы ведь вроде друзья?

Словно ожидая за дверью, пока назовут его фамилию, в кабинет просочился Сашка. На всякий случай мы с ним сдержанно поздоровались, как незнакомые люди. Колчин уставился на мое лицо, но промолчал.

— У меня просьба к обоим, — Павлов оглядел нас, точно святая инквизиция чертей. — Не нажираться, баб не щупать, драки не устраивать. Все-таки за границу едете.

Мы неопределенно хмыкнули.

Редактор меленько вздохнул и уставился в монитор, словно диктор в суфлер, ожидая увидеть там новую порцию наставлений для корреспондентов.

Через минуту Павлов оторвался от экрана:

— Вы еще здесь? А я-то думаю, кто это так тяжело сопит в кабинете?

Мы кивнули на прощание и вышли.

Получать зарплату — всегда приятно. Получать командировочные приятно вдвойне. Сразу начинаешь прикидывать, что бы такого купить себе в личное пользование на память о командировке. Некоторые тратятся на новый компьютер, другие — на золотые часы или модную одежду. Бывают и такие, что дарят женам драгоценности в качестве компенсации за свое отсутствие.

Но нам с Колчиным пришлось изрядно помучиться. Тратить деньги на приятную чепуху не хотелось. Они могут понадобиться на войне. Тут же появилась другая проблема: а какие вещи жизненно необходимы в зоне боев? Фонарик, фляга, пара запасных штанов и рубах — это понятно. Но что еще? Все-таки наша первая командировка на войну, и мы даже отдаленно не можем себе представить, с чем придется столкнуться.

На гражданке я усвоил одно железное правило — следить за тремя вещами: деньги, ключи, документы. Все остальное — по необходимости. В книжках читал, что на войне приоритеты меняются. Три главные вещи там — это оружие, патроны и вода. Почему вода? Потому что боец может обходиться без пищи неделями. Без воды — всего пару-тройку суток. Про патроны и говорить нечего. Нет патронов — рой себе могилку.

Погранцы как-то рассказывали, что суточный рацион моджахедов в горах состоит из фляги воды и лепешки хлеба. А если им дать еще и крохотную шоколадку, то они могут умереть от счастья. Поэтому моджахедов никто не балует и шоколадок не дает. Чтоб не умерли.

В общем, человек может воевать в драных лаптях и телогрейке. Жрать траву и обгладывать кору с деревьев. Но он не может воевать без оружия, патронов и воды. Но все эти советы хороши для военных. А что делать гражданским?

Сколько ни морщили мы репу, ничего путного в голову не приходило.

* * *

Мы идем с Колчиным по улице 1905 года, и ночь, одетая в гирлянды придорожных фонарей, машет нам прощально разлапистыми ветками из темного сквера. Горожане, россияне и незаконные мигранты всех возрастов и размеров облепили вестибюль метро, памятник революционерам, просто кучкуются на площади и тянут прохладное пиво. Даже не верится, что где-то есть люди, которые собираются вместе только для того, чтобы незлобно пострелять друг в друга. Потыкать ножичком в жаркой рукопашной. И никому из них даже в голову не приходит, что пить пиво — это намного приятнее. Бедняжки.

— Предлагаю взять водки, — сказал Сашка.

Я расхохотался.

— Ты чего?

— Сань, представь себе: военные собираются на войну, и один из них говорит: «Предлагаю взять с собой оружие и патроны». Это же самоочевидные вещи!

— Да ладно тебе! — отмахнулся Колчин.

Повинуясь его жесту, рядом затормозил голодный до денег таксомотор.

— Вот и карета! — сказал я, усаживаясь на переднее сиденье.

— Куда едем? — спросил таксист.

— На войну, — махнул я рукой вперед.

Брови таксиста выросли домиком.

— В смысле в аэропорт Домодедово, — уточнил Сашка.

Машина мягко взяла с места.

— Что, правда на войну едете? — поинтересовался шофер после минутного молчания.

— Да, а что?

— Рожи у вас больно довольные.

— Это мы шутим так.

— Хорошие у вас шуточки — война! — покачал головой таксист.

Больше мы не разговаривали. Из динамиков магнитолы сокрушалась о нашем отъезде Таня Буланова. «Не бросай меня — не надо!»— кричала она в открытые окна авто. Шофер сосредоточенно смотрел, как его машина пожирает километры московских дорог.

Если бы мы с Сашкой обладали зрением предсказателей, то несомненно увидели бы, как за нашей машиной уже бегут вприпрыжку многочисленные неприятности.

Глава 3

В аэропорту я занялся билетами, водкой, консервами и прочей походной ерундой. В результате собрал два объемных рюкзака. Колчин в это время звонил своим знакомым московским пограничникам из пресс-службы — взял с них слово, что они дадут команду своим местным коллегам по организации нашей встречи в Душанбе. На Лубянке торжественно пообещали. Ковровых дорожек прикупить уже не успеют, но служебный уазик подать ко входу — это запросто.

С легким сердцем и тяжелой поклажей мы уселись в самолете и начали улетать. В прямом смысле слова. До Таджикистана четыре часа пути. За это время можно выпить, поспать, опять выпить и приземлиться. И все это умещается в одно емкое слово: «улетать».

Как только я вышел на трап самолета, в лицо ударила волна горячего воздуха. Мы с Колчиным моментально взмокли от пота. Температура явно зашкаливала за 30 градусов.

Меня поразила необычная для аэропортов тишина и безлюдность. Бесконечный мрак скрывал взлетные полосы. Ни одного огня или звука. Даже наш самолет показался каким-то заброшенным, мертвым, когда на нем погасили огни. Вдали светился редкими окнами низенький аэропорт. Подвозить нас к нему никто не собирался. Пассажиры топали к вокзалу пешком. Тут же крутились какие-то темные личности, предлагая поднести вещи, и загадочно подмигивали. Но делали они это как-то неубедительно. Своей поклажи им никто не доверил. Нырнут в темноту — ищи потом ветра на минном поле.

К зданию аэропорта мы с Колчиным подошли мокрыми от пота до нитки. Проклиная службу местного сервиса за то, что она так рано издохла, и жару, которая издохнуть не спешила.

— Ваэнный? — спросил таможенник, глядя на мою фотографию в паспорте.

— Боже упаси! Просто мне нравятся короткие стрижки.

— Найомник? — упорствовал он, подозрительно щуря глазки.

— Журналист, — уточнил я благодушно и показал ему корреспондентскую книжицу. А то он так далеко зайдет со своими расспросами.

Сам, между прочим, подумал: фига себе! К ним тут наемники так запросто прилетают!

В глазах таможенника запрыгали злобные чертики. Я буквально почувствовал, что в детстве этот чиновник явно перечитал всего Фенимора Купера и теперь не доверяет ни одному бледнолицему.

— Сумка открывай, — сказал он со злобной вежливостью.

Я вжикнул молнией рюкзака. Он перевернул его вверх тормашками и тряхнул. На досмотровый стол посыпались все мои вещи. Таможенник брезгливо в них поковырялся, пошвырял, потрепыхал. Что-то уронил. Мне пришлось поднимать.

— В карманах ичито? — спросил он, указывая на боковые карманы рюкзака.

Я не стал объяснять и просто достал две офигенные металлические фляги. По внешнему виду они напоминали артиллерийские снаряды.

Таможенник открутил крышку и понюхал:

— Водка?

— Она самая. — Я с ужасом вдруг представил, как он скажет сейчас безжалостно: «Не положено. Выливай». Мелькнула перед глазами жутко живая картина, как я насмерть его душу, потом меня вяжут, и свой век я доживаю в каменоломнях Таджикистана…

Но таможенник вдруг подобрел:

— С водка проходи, пожалуйста, — и улыбнулся во всю ширину лица.

Количество огненной воды доказало мою благонадежность лучше паспорта и служебной ксивы.

Когда я упаковался, таможенник протянул свою загребущую лапку и тихо, но настойчиво назвал цену в местной валюте. Очевидно, какая-то лично придуманная им пошлина.

Видя мое замешательство, таможенник истолковал его по-своему и не хуже валютного спекулянта перевел мне сумму негласного налога в рубли. Я заплатил, и от меня отстали.

— Прахади, пажалста! — таможенник широко махнул рукой, как в боулинге.

На выходе нас с Колчиным никто не ждал. Мы сбросили рюкзаки на автостоянке.

— Саша, ты, кажется, договаривался о встрече?

— Да.

— Ну, значит, тебе и искать этих пограничников. А я пока вещи посторожу.

Сашка убежал на поиски. Пассажиры с нашего самолета живо рассаживались по машинам. Никто не задерживался даже поболтать. Автостоянка перед аэропортом стремительно пустела. Я вглядывался в глубину уходящих в город улиц и не видел привычных огней. Город вдали погружался в ночной обморок. В горячечное беспамятство. Что-то мне подсказывало, что задерживаться здесь не стоит.

Как говорят военные, от нечего делать я принялся размышлять. Очень скоро я убедился в правоте наших генералов: это занятие кого хочешь доведет до инфаркта.

Что будет, думал я, если пограничники нас не встретят? И внутренний голос мне отвечал: «Правильно, Леша, будет комендантский час». А что такое комендантский час? — спрашивал я себя. И тот же голос пояснял: «Это когда твои золотые часы лежат в кармане коменданта, а сам ты сидишь в тесной камере при комендатуре. А если нет у тебя золотых вещей, тогда вообще шлепнуть могут, чтоб нищету в республике не плодить».

За широкими окнами аэровокзала бродили автоматчики. Они бросали хищные взгляды на наши рюкзаки и с нехорошей задумчивостью разглядывали мою одинокую фигуру. Словно я мешал им строить какие-то радужные планы.

И хоть мысли от удушающей жары ворочались в голове с трудом, я все же сообразил, что в местное отделение милиции лучше не попадать.

Прибежал Сашка:

— Быстрее! Вояки согласились подвезти нас до гостиницы.

Я мысленно перекрестился. Мы подхватили вещи и побежали к командирскому уазику. И показалось, автоматчики за окном безнадежно вздохнули.

— Журналисты? — спросил полковник с переднего сиденья, когда мы упаковались в автомобиль.

— Да. Приехали к пограничникам.

— К этим бездельникам? И чего вы от них хотите?

— О тринадцатой заставе хотим написать.

— Ну-ну. А сами-то зачем приперлись? Дома, что ли, не пишется?

— Дык, работа такая. Своими глазами хотим посмотреть.

— Своими глазами? — переспросил нараспев полковник. — Вот натянут вам боевики глаза на жопу, много вы тогда увидите. Приезжал тут один такой же. Все посмотреть хотел. Повезли его. А тут снаряд. Полдня потом его глаза с дерева снимали. А больше на родину и отправлять было нечего.

— Да вы острослов, — заметил Сашка.

— Не то слово. Острее меня только пуля. Вы в какой гостинице собираетесь остановиться?

Вопрос застал нас врасплох. И вправду, какая должна быть на войне гостиница?

— Вы, смотрите, поосторожней. Братва тут знаете какая?

— Какая?

— Такая, что ну его на хрен. Нарветесь на грабителей — лучше сразу все отдайте. Стреляют не задумываясь. А менты знаете какие? Вы из Москвы?

Мы кивнули.

— Ну, вот представьте себе пьяных и обкуренных московских ментов, которым не хватает денег, чтоб догнаться…

Нам с Колчиным стало жутко.

— Так вот эти менты тоже стреляют не задумываясь. А потом объясняют так же, как и в Москве: за сопротивление властям. — Полковник хохотнул. — Так в какую гостиницу вас отвезти?

— А вы куда едете? — спросили мы дуэтом.

— Я еду в «Интурист». Он в центре города. И под усиленной охраной военных.

— Ну, тогда и нам туда, — мы облегченно вздохнули. Хоть один вопрос разрешился сам собой.

Окна парадного фасада гостиницы «Интурист» выходят на парк огромных размеров и невероятной густоты. Мы подъехали к зданию, когда уже окончательно стемнело. На город обрушился комендантский час, и по темным аллеям парка резвым аллюром скакала никем не опознанная автоматная стрельба.

Вход в «Интурист» загораживали бетонные блоки и стена из мешков с песком. За этой архитектурой прятались автоматчики. Из-за угла, хоронясь под кустом сирени, выглядывал нос БТР.

Охранники при входе очень внимательно и крайне подозрительно нас осмотрели, но ничего не сказали. Мы шли с полковником, и, видимо, это их успокоило.

Потом доброго полковника увез попутный лифт, а мы пошли к стойке «ресепшн».

— Можно снять номер? — спросил Колчин с видом жутко важного интуриста.

Дежурная поморщилась и склонилась к журналу:

— Сейчас посмотрю, но, кажется, свободных номеров у нас нет.

— Хорошенькое дело, — пробормотал я. — Это что же, нам и голову приклонить негде? Не говоря уж обо всем остальном?

Надсадно ухнула за окном граната. Но женщина за стойкой даже ухом не повела.

— Свободных номеров нет, — оторвалась она от журнала.

Идти на улицу в такое время — чистейшее самоубийство.

— Мы журналисты. Из Москвы, — сказал я с нажимом.

— Да какая разница! — с досадой махнула рукой служащая. — Тут военных полно! Гуманитарные миссии целые этажи занимают! Гостиница забита.

Здрасьте! Тут гражданская война вовсю полыхает, а военные в «Интуристе» живут! Хорошее времяпрепровождение!

— Эк их расперло, эти гуманитарные миссии, — недовольно пробурчал Колчин.

Тут в душе у дамы на «ресепшн» щелкнуло какое-то реле милосердия. Она взяла телефонную трубку, навертела на диске коротенький номер и заговорила в микрофон по-таджикски. Понять ее было несложно. В потоке незнакомых слов то и дело мелькали непереводимые на таджикский слова: «корреспондент», «Москва», «командировка». На том конце отдали какое-то распоряжение. Мы неотрывно смотрели на служащую. Она медленно вернула трубку на место и с улыбкой сказала:

— Есть один двухместный номер на одиннадцатом этаже. Надеюсь, вы не будете просить два одноместных?

— Не будем! — заорали мы с Колчиным в один голос. — Давайте какой есть!

Нам сунули бланки, и мы их мигом заполнили.

Прежде я никогда не бывал в «Интуристах». Но по советской привычке знал, что для иностранцев всегда припасают все самое лучшее.

Например, много раз, проходя по Тверской, мимо знаменитого московского «Интуриста», что стоял когда-то в пяти шагах от Манежа, я грезил, как за стенами этой гостиницы шикарные буржуазные шпионы тискают податливых, пышногрудых агентесс из КГБ. И всем весело. И все пьют шампанское. Звуки негритянского саксофона вязнут в похотливой атмосфере разврата. Плывет душистыми слоями сигарный дым. В самой гуще всей этой запретной для советского человека жизни холодными пингвинами деловито снуют тудым-сюдым лакеи, поминутно шаркая от учтивости ножкой, и подливают халявный мартини.

Простой же русский человек кушал жизнь, приправленную говнецом и партийной пропагандой. Щупал толстозадых кондукторш в переполненном автобусе, пил дешевый портвейн и смолил бычок тошнотворной «Примы» на троих.

* * *

Спустя три года после развала СССР душанбинский «Интурист», видимо, решил уравнять в правах пролетариат и буржуазию. Огромный кондиционер в нашем номере давно издох и покрылся пылью. Холодильник имел такие маленькие размеры, словно его забыли тут по пьяни микробиологи, которые держали в нем пробирки с генетическим материалом. Кровати с визгливыми пружинными матрасами. Многоканальный советский телевизор, настроенный на одну волну. И ветхий коврик, по которому брезговали ходить даже тараканы… Вот и все, что осталось от некогда богатой буржуазной жизни.

Правда, в нашем положении беспризорников и как бы случайных найденышей в этом городе мы были рады любому пристанищу.

Уже окрепла за окном душная душанбинская ночь. Накатывала из парка горячечными приливами автоматная стрельба. Мы достали из морозильника водку. Открыли консервы (какая предусмотрительность, служащие гостиницы засыпают вместе с постояльцами). И через десять минут все наши страхи, бытовые неудобства и гражданская война — как рукой сняло. Жутко мучило только одно — мы постоянно потели. Пот скатывался ручьями со всех сторон и направлений. Стало казаться, что не пройдет и часа, как от нас останутся две мокрые лужицы.

Мы разделись до трусов, намочили простыни и перебрались с матрасами на широченный балкон. Это принесло пятиминутное облегчение. Но потом жара снова облепила нас удушливой ватой.

У парадного фасада гостиницы, куда выходил и наш балкон, вдруг пошла круговертью стрельба. От гостиницы лихо ответили автоматными очередями. Послышались резкие крики. Мощно затарахтели моторы.

— Чего будем делать? — спросил я Сашку.

— В номер не пойдем — там жарко. Сдохнем, на фиг.

— Ну, а тут стреляют под окнами.

— Да и хрен с ним. Они ж не в нас стреляют. Да и вообще в одиннадцатый этаж — стрелять бессмысленно.

— Я все же свет погашу.

— Погаси, — закряхтел Колчин. — А я пока водку разолью по стаканам.

Глава 4

Я всегда сплю допоздна. Поскольку хорошо помню русскую пословицу: «Поздняя пташка только глазки продрала, а ранней пташке — уже клювик начистили». Так вот, Судьба спящих не трогает. И чем позже вы встанете, тем меньше у нее будет времени устроить вам неприятности.

В дверь номера уверенно постучались. Скрипнули петли. Затопали по ковру шаги.

— Добрый день! — пропел женский голос.

— Здравствуйте, — сказал где-то удивленный Сашка.

Я разлепил глаза и наполовину заполз с балкона в комнату. Колчин только что вышел из ванной и был повязан пониже живота полотенцем. Неизвестная дама уже устроилась в кресле.

— Жарко у нас, да? — спросила она таким участливым тоном, точно мы много лет знакомы.

— Вы, извиняюсь, кем будете? — спросил я, жмуря спросонья то левый, то правый глаз.

Наверное, в моем голосе звучало недовольство. Я ведь не очень люблю, когда ко мне по утрам вламываются посторонние. Тем более на войне.

— Извините, не представилась, — дама театрально приложила ладошку к груди. — Меня зовут… А впрочем, неважно.

— Однако… — воскликнули мы с Колчиным хором.

— Я ваша коллега. И пришла с абсолютно благими намерениями, — успокоила неизвестная. — Вы, кстати, воду из-под крана не пейте. У нас вода вредная, можно холеру подхватить.

— Постараемся ничего не подхватить, — сказал загадочно Сашка и уселся на постель. — Итак, вы?

— Итак, я журналистка, — дама слегка поморщилась, подбирая слова. — Работаю в маленькой газете, вам ее название тоже ничего не скажет, как и мое имя. Собираюсь отсюда сматываться в Россию. Но вот узнала, что вы приехали, и решила вас просветить относительно здешних реалий.

— А от кого это вы о нас узнали? — уточнил я. — Уже что, вся республика знает о нашем приезде?

Дама рассмеялась:

— Кому надо — тот уже знает. Так вот, к делу. Со свободой слова тут проблем нет. В смысле, свободы вообще нет, поэтому и вопрос о ней не стоит. Советую вам свои материалы по телефону не передавать. Могут возникнуть проблемы с местной службой безопасности. Теперь самое главное, — дама вдруг заторопилась, точно на поезд. — Я расследовала тут одно странное явление. Как бы это получше сказать…

— Да уж говорите напрямую, — буркнул Колчин.

— В общем, с началом всех этих военных событий в Таджикистане появился некий отряд… местные жители называют его «Блуждающие огни». Не принадлежит ни российской армии, ни таджикской.

— Моджахеды?

— То-то и оно, что боевики тоже боятся этих «огней».

— Боятся?!

— И еще как! Но когда я стала выяснять, кто это может быть, то российские спецслужбы — а они здесь дружат с местной безопасностью — наехали на меня и пообещали сжить со свету, если я не прекращу расследования.

— Именно поэтому вы уезжаете? — уточнил Сашка.

— В принципе, да.

— О'кей! — сказал я. — Только мы здесь при чем? Не улавливаю связи.

— Просто хочу вам рассказать интересные подробности местной жизни, — незнакомка усмехнулась. — Может, это вам пригодится. Или удастся собрать богатый материал на эту тему.

— Чего-то не вижу ничего богатого, — с сомнением проговорил Колчин.

— Жаль, хороший материал пропадает… А вы по какой теме приехали?

— На разбитую погранзаставу хотим попасть, — ответил я.

— Ха, так это и есть тот район, где ошиваются «Блуждающие огни». В любом случае, моя информация вам пригодится, — дама встала из кресла. — До свидания, и будьте осторожны.

В дверях она приостановилась:

— Кстати, не советую вам говорить об «огнях» с военными и пограничниками. Они очень нервно воспринимают… И не провожайте меня, не надо….

Дверь за дамой закрылась. Мы с Колчиным молча смотрели друг на друга. Потом перевели взгляд на холодильник. Там лежала стылая водка. После такого разговора, да еще с утра, хотелось прочистить мозги. С соседнего балкона вдруг заорал блатным голосом магнитофон:

А она взяла и испохабила!

Цельную непрожитую жизнь!

Мы рассмеялись. Певец продолжал давить с сентиментальной хрипотцой:

Этой стерве жить еще да жить!

И толпой рыдали прокуроры!

Те, кого успела заразить!

— Не стоит заниматься этим делом, — сказал раздумчиво Колчин, пока лифт бережно опускал нас на первый этаж. — Чует мое сердце, плохо скажется на нашем самочувствии.

— Ты становишься старым, — ответил я. — Мудрость из тебя так и прет, мешая окружающим совершать сладостные глупости.

— Чтобы профессионально грешить и совершать глупости, надо неустанно тренироваться.

Двери лифта дзинькнули, выпуская нас в холл.

За стойкой «ресепшн» стояла новая дама. Облучая нас сверканием золотой фиксы, отчего хотелось зажмуриться, чтобы не словить зайчика, она в подробностях рассказала нам, как найти штаб погранвойск, и почему-то закончила пожеланиями всяческой удачи.

— Тебе не кажется, что с нашим приездом тут все словно с ума посходили? — спросил я Сашку, когда мы вышли на улицу.

— Война… — хмыкнул он неопределенно.

— Хм. Эта дама с утра. Напутствие удачи. Может, у местных принято заботиться о гостях? — предположил я.

Дневной Душанбе абсолютно не походил на воюющий город. Ездили переполненные пассажирские автобусы с газовыми баллонами на крыше. Среди деревьев огромного парка варился плов в огромных чанах и жарился шашлык. Горожане двигались по улицам неспешно, больше напоминая отдыхающих, или сидели, развалясь на скамейках, облизывая мороженое. Только россыпи автоматных гильз под ногами напоминали, что ночные перестрелки — все же не слуховые галлюцинации.

Сразу же за центральной площадью города, под сенью разлапистых деревьев укромно примастырился штаб погранцов.

Показав удостоверение часовому на входе, мы прошли к кабинетам начальства. Это было так необычно. Видимо, московская пресса тут еще котировалась и пропускалась беспрепятственно.

За дверью с надписью: «Мамрук Виталий Ильич — заместитель начальника штаба по воспитательной работе» сидел плотный дядька в полковничьих погонах и с тоской по родине в глазах. Стены кабинета были завешаны прописными военными истинами. Плакатик справа гласил: «Если тебя заметило начальство, значит, тебя видит и противник». Плакатик слева уведомлял: «Помни, солдат! Самый короткий путь к цели — всегда заминирован!» Над головой полковника висел грозовой лозунг, больше похожий на рыцарский девиз: «На моих похоронах — не попляшете вы, НАХ!»

Стол руководящего работника задыхался от вороха служебных бумаг, кипы газет и каких-то таинственных графиков. Один из них Мамрук как раз изучал на свет.

— Это вы — Виталий Ильич? — вступил в беседу Колчин.

Полковник оглянулся:

— А что, кроме меня вы здесь еще кого-то видите?

— Нет, просто хотели уточнить, — сказал я.

— Ну, слава богу! — вздохнул полковник. — А то я, знаете ли, привидений побаиваюсь. А вы откуда будете? Лица у вас больно свежие.

Мы представились.

— Какие гости! — приветствовал он радушно, не вставая при этом из-за стола. — Из самой Москвы?

Мы кивнули.

— Присаживайтесь! — повел он рукой, словно смахивая нас на стулья. — Как вам Душанбе?

— А вам что, действительно интересно? — спросил Колчин.

— Да вообще-то нет. Я просто так спросил. В виде вежливости.

— Виталий Ильич, — полюбопытствовал я. — А что это вы рассматривали на свет?

Он скосил взгляд на бумажку:

— Отчет о воспитательной работе. Кажется, мои подчиненные ленятся составлять новые бумаги, а попросту подчищают старые, и готово!

— И как воспитательная работа?

— За штабом есть кладбище. Так вот, оттуда еще никто жаловаться не приходил.

— Вы шутите?

— Никогда этого делать не умел, — усмехнулся Мамрук. — А вот сейчас вижу по вашим лицам, что получилось.

— Виталий Ильич, — обратился Колчин. — В Москве, в Центральном аппарате, нам обещали, что пограничники встретят нас в Душанбе.

— Вот как?! — все так же добродушно воскликнул Мамрук.

— Нас никто не встретил, — вставил я.

— Ага! — уличил кого-то Виталий Ильич. — И что же было дальше?

Мы не стали углубляться во вчерашние переживания, а сразу же перешли к делу:

— В общем, мы хотим попасть на разгромленную заставу. Нам обещали, что штаб погранвойск поможет.

— Да-а-а?! На заставу?! — протянул, не убавляя прекраснодушия, Виталий Ильич. — Какая интересная у вас работа! А вот мне просто любопытно: вы перед отлетом пили?

Мы недоуменно переглянулись.

— Нет, не подумайте ничего такого. Я почему спрашиваю? Вот представляю себе, как вы сидите в Москве, трезвые, оба умные, причесанные, и думаете: чем бы таким заняться? Ну, что в голову приходит? — спросил профессорским тоном полковник Мамрук и сам себе ответил: — Правильно! На ум приходит — выпить! После энного стакана появляется желание чего-нибудь необычного. И тут приходит безумная идея про Таджикистан.

— Вы уж как-то совсем упрощенно на вещи смотрите, — обиделся Колчин.

— Да не обижайтесь вы! Я сам так сюда попал! Который год уже выбраться не могу. Вон, вишь, даже полковником успел стать, — Виталий Ильич скосился на свой погон, потом посмотрел на наши лица и расхохотался:

— Так чего вы на заставе забыли, позвольте спросить?

— Репортаж хотим написать, — объяснили мы уже менее уверенно. — У нас есть договоренность с вашими коллегами из Центрального аппарата.

— Да-да, про Центральный аппарат я уже слышал, — хмыкнул Мамрук. — А у меня там на двери ничего такого, — он покрутил пальцами, — сумасшедшего или необычного не написано?

— Что именно? Ваше имя? — спросил я.

— При чем тут… А нет ли там какой таблички с надписью типа «Турагентство „По местам боевой славы"»? Или чего-нибудь еще в этом роде?

— Вы что, издеваетесь над нами? — треснувшим от негодования голосом спросил Колчин.

— Ничуть. Просто у нас тут такие шутники в штабе служат. Вдруг, думаю, подлянку какую устроили? А вы купились.

— Нам очень надо попасть на заставу! — перешел я в атаку и тут же соврал: — Редакция выделяет под наши репортажи несколько полос. У нашей газеты десятки миллионов читателей.

— Подумать только! — всплеснул руками Виталий Ильич. — Целый репортаж! Несколько полос! Но вот только никакого приказа на ваш счет я не получал, — закончил он.

— Не понял… — не понял Колчин.

— А чего непонятного? Обычно по служебным каналам приходит телеграмма. За подписью начальства. Приедут такие-то и такие-то. Принять, разместить, показать, накормить.

— И что? Вообще ничего о нас не было?

— Ребята, вы можете не поверить, но я вообще впервые о вас слышу, — доверительно сообщил Виталий Ильич.

— Странно, — хмыкнул я и посмотрел на Колчина.

В моем взгляде читалось все.

— Но я и вправду звонил! — неизвестно кому сказал Сашка.

— Ну, так приходите завтра, — успокоил Мамрук. — Посмотрим, что для вас можно сделать. Может, телеграмма запоздала, не успели оформить, так сказать.

На улице Колчин выслушал от меня все, что я думал на тот момент о его друзьях в погранслужбе. Но я оказался не прав. Дела обстояли гораздо хуже.

Мы приходили и завтра, и послезавтра и послепослезавтра. И вообще стали ходить туда каждое утро, как на работу. Никакой телеграммы в штаб так и не прислали. Каждый раз нас встречали офицеры рангом пониже и чего-то уклончиво обещали, ссылаясь на очередное завтра.

Сначала нас принимал полковник. Потом подполковник. Потом майор. Потом капитан. Потом лейтенант. И, наконец, нас просто послал откровенно на х…й обыкновенный сержант-часовой, который еще недавно беспрепятственно пропускал нас в штаб по редакционному удостоверению.

Сашка Колчин состоял в хороших отношениях с начальником пресс-службы директора ФПС. Всю неделю, пока мы жили в Душанбе и пытались пробиться на заставу, Колчин названивал ему в Москву. Но оказалось, что тот в командировке и связи с ним нет никакой. Правда, жена начальника пресс-службы пообещала: как только он появится, то она сообщит ему о наших затруднениях.

Сейчас-то я понимаю, что Судьба просто пыталась нас попридержать или совсем не пустить под ураган нехороших событий. Но тогда эта задержка очень нас напрягала. Деньги таяли, выполнение задания буксовало.

Вечером, когда мы, привычно страдая от жары, лежали на балконе и попивали холодный водочный коктейль из граненых стаканов, на наших глазах какой-то сумасшедший танк лихо выехал на перекресток. Игнорируя красный свет светофора, он крадучись загромыхал в какую-то таинственную подворотню. Тотчас ударило оттуда эхо орудийного залпа.

На полу заверещал, как оглашенный, старенький телефон. Я сразу понял, что это звонит Судьба. На том конце провода оказался колчинский друг из ФПС. Он сказал, что завтра нас ждут в штабе. Он уже пригвоздил кого надо, обо всем, с кем надо, договорился и вдобавок извинился за действия штабных офицеров. Мы воспрянули!

Следующим утром, не успели мы подойти к штабу, как навстречу, широко раскрывая руки для объятий, выскочил генерал Анатолий Петрович Глухов. За ним бежала вприпрыжку целая свита полковников и других членов официальной делегации званиями попроще. Радость разливанная читалась на их лицах, обветренных песчаными ветрами здешнего климата. Нас с Колчиным чуть ли не на руках отнесли в генеральский кабинет. По пути показывали достопримечательности в виде знамени, доски почета и фотографий передовиков производства.

Как нам нравится здешний климат? Не голодны ли мы? Пьем ли мы водку в это время суток? Или предпочитаем по-мужски: сразу теплый спирт с минералкой?

— Как драгоценное здоровье директора погранслужбы? — интересовался Анатолий Петрович.

— Почему же вы сразу не сказали, что состоите в друзьях у такого замечательного человека? — прикрывая свою задницу, спрашивал полковник Мамрук.

Мы с Колчиным только головами крутили от удивления и честно пытались ответить хоть на один вопрос. Но нас никто не слушал. На столе появилась водка, закуска, запивка. Угощения уже не влезали на стол.

Наконец нам удалось прорвать их словесный поток:

— А когда можно поехать на заставу?

— Что вы, что вы! — замахали военные руками. — Что значит когда? Прямо сейчас и поедем! Вот выпьем чуток!

Судя по их настроению, я понял: если бы в этот момент мы попросили доставить нас в Афганистан, то и опомниться бы не успели, как нас с парашютом сбросили бы над Кабулом. Вот она, сила директорского слова!

— Ваши вещи все с собой? — поинтересовался генерал Глухов. — Ах, еще в гостинице?

— Так выпейте пока! Не стесняйтесь! А мы за ними машину пошлем с самым сообразительным солдатом, — пообещал военный воспитатель Мамрук.

И действительно, пока мы пили, привезли наши вещи.

С нами вели себя так, словно когда-то, давным-давно, военные построили этот штаб, расставили вокруг караулы и стали ждать: когда мы с Сашкой сюда приедем и они наконец смогут исполнить свое предназначение в жизни. От спирта с газировкой в голове зашумело. Краски стали мягче. И военные лица вокруг стали симпатичнее и роднее.

В кабинет зашел капитан.

— Знакомьтесь! — проговорил Глухов. — Наш самый сообразительный разведчик Александр Петрович Федулов.

Мы раскланялись. Выпимши раскланяться всегда проще, чем точно попасть в рукопожатие.

— Погодите, — сообразил я. — Вы что, родственники? Вас, товарищ генерал, как зовут? Анатолий Петрович. А капитана — Александр Петрович.

— Быстро журналист соображает! — Генерал Глухов с довольным видом провел ладонью по орденским планкам. — Если брать военную службу, сынок, то все мы тут родственники. А если ты имеешь в виду маму-папу, то — нет.

— Отвезешь их на заставу, — приказал Мамрук капитану.

Тот кивнул.

— Это друзья нашего директора, так что можешь не скрытничать с ними, а то я знаю вас, разведчиков, — генерал погрозил пальцем. — Ребята они хорошие, а потому все честно расскажи. Про гибель заставы, про службу войск.

Капитан снова кивнул.

Глава 5

Примерно через два часа нас аккуратно положили в грузовую машину. И, разогретые напутственными словами и тостами, мы тронулись в путь.

В кузове вместе с нами ехали какие-то солдаты, прапорщики и два младших офицера.

— Вот блин! — сказал уважительно один из офицеров, глядя на нас. — Если бы не вы, мужики, то хрен знает, когда б мы добрались до своих застав.

— А мы-то тут при чем? — удивился я.

— Ну, как же! Обычно машину хрен выпросишь. Экономят на бензине. Хотят, чтобы мы, как паломники, топали по горам к святым местам своей боевой славы. А для вас, вишь, личный транспорт соорудили, да еще нас попутно взяли, чтобы мы вас типа охраняли, пока доедем.

Через полчаса плутания по горным дорогам, по краю отвесных обрывов, мимо зевающих пропастей, мы выехали к перевалочному пункту. Тут стояли рядком низенькие глинобитные казармы. Виноградные навесы покрывали пустые курилки и беседки. Наши попутчики растворились среди зданий. В полном одиночестве мы уселись в курилке и принялись ждать, что же будет дальше.

Невесть откуда появилась целая ватага грузовых машин, БТР и БМП. Высыпал рой солдат. Они затаскивали в кузова зеленые снарядные ящики, цинки с патронами, гранатометные выстрелы, коробки с тушенкой и сухие пайки. Все молча и быстро, без привычных криков и понуканий.

Как водится среди военных, поползли какие-то неясные мутные слухи о близости моджахедов; о том, что придется прямо тут заночевать, заняв круговую оборону; о том, какое неподходящее время выбрали для проводки колонны. Потом по невидимым проводам военной связи до офицеров заставы долетел громовой приказ, и колонна стала готовиться к маршу.

Нас пригласили в кабину головной машины. БТР с солдатами на броне ускакал по камням куда-то вперед. Через несколько минут вслед за ним двинулась в горы и наша колонна.

Горы для городского человека — нагромождение бестолковости. В самых немыслимых, совершенно отвесных и опасных местах лепятся к скалам хижины и кишлаки. Как туда забраться и при этом ничего себе не сломать, не навернуться в пропасть — одному Богу известно. Но больше всего будоражили воображение местные пастухи. Тут и там они недвижно стояли на вершинах высоких скал и пялились куда-то в пространство. Чего и кого высматривали? О чем думали? Хрен ли там вообще стоять несколько часов кряду? Да и спускаются ли они на ночь? Тоже вопрос! Ладно бы еще озирались, оглядывая мир, который улегся у ног, смотрели, как клубится на сочной долине стадо белоснежных барашков. Ни фига. Пастухи смотрели в пространство перед собой и стояли не шевелясь. Истуканы.

Я спросил об этих странностях у водителя. Но он только хмыкнул неопределенно и наподдал газу.

Воздух вечерел. И первые тени уже выкрадывались на дорогу. Здешнюю природу вовсю распирало от веселого импрессионизма, и она наверняка очень хотела, чтобы ее кто-нибудь нарисовал. Да вот беда — в горы сейчас ехали ни хрена не художники. Да и лазили по горам ни фига не романтики.

Сашка Колчин перед тем, как попасть в газету, работал искусствоведом по Востоку. Он пялился на красоты, громко восторгался тем, по какой культурно-исторической толще ходят здешние люди. Начал рассказывать всякие восточные были. О том, как иранец султан Мухаммед в шестнадцатом веке писал в этих местах миниатюры и успешно приторговывал золотишком. Другой впечатлительный человек — Садиги-бек Афшар — разглядывая эти места, сочинил в один присест трактат об искусстве. Потом сотворил свое знаменитое «Мужчина на осле». А вышло тогда так. Поехал Садиги-бек на осле в путешествие. Любовался красотами, думал о поэзии, о картинах. И в какой-то момент ишак под ним упал. Сел Садиги-бек на обочину и до того растрогался, глядя на ишака, что стал писать миниатюру «Мужчина на осле». Чтобы запечатлеть в веках нелегкий ишачий труд. «Ё-мое! — закричали по-арабски прохожие. — Ты что делаешь, уважаемый?» — «Пишу бессмертный труд». — «А мы думали, свидетельство о смерти! Ишака кормить надо, корефана! — добавили мудрые прохожие по-арабски. — А не об искусстве размышлять!» «Мой ишак, — возразил Садиги-бек, — умер во имя искусства, а оно требует жертв». Во время этого разговора, наверное, впервые в истории человечества люди поняли, что животные тоже обладают какими-то правами. Но во имя искусства ими можно пожертвовать. Что думают по этому поводу сами ишаки — доподлинно неизвестно. До сегодняшнего дня их никто об этом не спрашивал.

Я по-новому посмотрел на своего друга, с восхищением:

— Саш, заткнись, пожалуйста.

Колчин насупился.

— Да, красота! — подтвердил водитель, смачно плюнул в красивую пропасть через открытое окно и уставился на пыльную дорогу.

«Урал» натужно кряхтел, увлекая нас навстречу неприятностям.

Судя по настроению нашего водителя, места хоть и были красивые, но не были спокойные.

— Здесь лучше не трепаться, — заявил водитель. — Смотрите, хлопцы, лучше по сторонам. Вдруг какая-то падла где затаилась? Мы ведь не конфеты к чаю везем. Долбанет так, как вашему Садиги-беку и не снилось.

После страшенного разгрома, учиненного моджахедами, новую 13-ю заставу поставили на высокой сопке. Через дорогу от нее, на высокой горной гряде, за которой начинался Афганистан, гнездились пограничные посты «Тург», «Навранга», «Марс». Почти каждую ночь они отражали атаки моджахедов.

Сама застава только-только обрылась окопами. Вгрызлась блиндажами и ощетинилась огневыми точками. Для усиления пограничников сюда прислали несколько танков и БМП из 201-й мотострелковой дивизии. Все это хозяйство было тщательно засыпано землей и затянуто маскировочной сеткой. На поверхности вызывающе торчал только деревянный сортир. Со стороны сопка выглядела потрясающе: пустая и безлюдная — с одиноким сортиром на вершине. Кто на сопке? А никого! А сортир зачем? А это мы так за экологию боремся.

К новой заставе подъехали уже в полной темноте. Солдаты быстро опустошили кузова. Растащили по местам продукты, патроны, снаряды и прочие военные припасы, необходимые для жизни и для чьей-то смерти. Машины разъехались по темным углам. Известным только им одним. Застава снова приняла девственный, необитаемый вид.

Мы спустились в командирский блиндаж.

Великое множество предметов загромождало подземелье: у стен какие-то ящики, рюкзаки, коробки. Поверх них — подсумки, куртки, разгрузки, выстрелы от гранатометов, труба самого гранатомета и бог знает что еще. На столе, под занавешенным окошком, выстроились бутылки с теплой минералкой, которая тотчас отдает в желудке кислотным спазмом; фляги со спиртом, которые никакого спазма не вызывают; початые банки тушенки и утопленные в томате бычки. Все это хотелось пощупать руками, как старинные экспонаты в музее. Бьюсь об заклад: пятьдесят лет назад наши деды сиживали именно в таком интерьере.

Офицеры очень благосклонно встретили нашу водку «Кремлевская».

Мы расселись за столом и под нестойкое пламя светильника, сделанного из гильзы крупнокалиберного пулемета, повели всякие военные разговоры.

Заметив у Сашки в руке красный огонек диктофона, один из офицеров попросил:

— Выключи. Мы собираемся вам по-дружески все рассказать. Но не хотим, чтобы нас потом таскали по всяким инстанциям.

Пришлось выключить диктофоны и положиться на память.

Кстати, запоминать во хмелю нужную информацию надо еще уметь. И без практики тут никак не обойтись. Особенно сложно даются всякие незнакомые названия, цифры и даты. Тут я посоветовал бы начинающим военным журналистам тренироваться еще на гражданке. Берете поллитру. Открываете учебник по географии и начинаете запоминать в произвольном порядке названия городов и областей. Когда поллитра кончилась, можно взять пивка и заучить Таблицу Менделеева. Если наутро сможете повторить прочитанное своей жене (она в данном случае играет роль редактора), которая, конечно же, не верит вам, что вы пили поллитру в обнимку с учебником географии, и если вам еще удастся убедить ее в своей правоте — значит, можно отправляться на фронт.

— Накануне нападения, — начал один из офицеров, — к нам на заставу пришел втихаря местный из соседнего аула. Погранцы у него вино всегда покупали, вот он и растрогался. Сказал, что здешний полевой командир получил задание из Афгана: атаковать заставу.

— А зачем? — спросил я.

— Ты идиот? — дружелюбно поинтересовался Федулов.. — Или, как в Америке говорят, «альтернативно мыслящий»? Зачем они тут на нас нападают?

Я пожал плечами:

— Вот и я не знаю. Зачем Союз развалился? Зачем местные ополченцы начали по войскам стрелять и друг друга кромсать?

— Короче, пришел этот местный и говорит пограничникам, что им надо уходить, — продолжил офицер. — Они, понятное дело, отказались, но в уме держали. На следующее утро жители из соседнего кишлака исчезли. На заставе никто даже не заметил, как они уходили. Все быстро и тихо, словно сотни людей просто исчезли в воздухе…

А дальше? Гм, дальше… Прошел день. Пограничники успели связаться с Отрядом. Там посоветовали быть начеку, но и только. Ночью на территорию заставы въехал грузовик со взрывчаткой. По кабине стреляли, но остановить машину не смогли. Передние посты и пулеметные гнезда разметало к чертям. Духи окружили заставу. И начался жестокий бой.

Солдаты выпрыгивали из окон в трусах и с автоматами в руках. Двое пулеметчиков из местных таджиков два часа сдерживали атаку боевиков с того самого главного направления, откуда прорвался грузовик со взрывчаткой. Когда у них кончились патроны, духи со злости резали их ножами на мелкие кусочки. Две БМП, которые были у погранцов, также не долго прожили. Одна из них разулась и потеряла гусеницу, когда при развороте наехала на сопку. Тут-то боевики и достали ее из гранатомета. Вторая получила сразу несколько ударов из гранатомета и сгорела дотла. Плюс там сдетонировал боекомплект, взрывом оторвало башню и отбросило ее на несколько десятков метров.

Утром, когда подоспела помощь, все пограничники, за исключением пятерых раненых и контуженых, были мертвы. Всем убитым, кто не сгорел, кого не разорвало взрывом на кусочки, моджахеды отрезали головы и раскидали по кустам.

— Но была и еще одна странность, — вмешался молодой лейтенант. — Один из убитых пограничников успел кровью написать на стене казармы слова…

Тут Федулов свирепо глянул на лейтенанта, и тот осекся с видом «ляпнувший лишнего».

— В общем, наша бронегруппа разыскала все останки и отвезла их на базу, — подытожил капитан Федулов. — Теперь вот мы построили новую заставу, на этой сопке.

Выпили в честь павших.

— Вы за этим сюда ехали? — спросил капитан Федулов под стук расставляемых на стол стаканов.

— Вообще-то да, — подтвердил я.

— Коротенькая история у нас произошла. Как видите, никаких особых интриг. Напали, убили, построили новое. Стоило из-за этого переться в такую даль?

— В Москве был большой резонанс по этому поводу, — вставил Колчин.

В блиндаж заглянул посыльный:

— Товарищ капитан, «Рубин» на связи.

— Я сейчас! — Федулов выпрыгнул наружу.

— Начальство, — прокомментировал кто-то из темного угла.

Повисла пауза. Вид у офицеров был такой, точно не все еще про ту заставу рассказано. Самое интересное осталось за кадром. Только вот при Федулове никто из офицеров не хотел нас просвещать.

Слова, которые кровью написал на стене погибающий пограничник. Что за слова? О чем? Я дал себе слово обязательно выспросить у кого-нибудь из бойцов, когда Федулова рядом не будет.

Через минуту капитан вернулся:

— Ну, разливайте, орлы московские! Вам повезло, завтра выезжаем на небольшую прогулку. Сможете заодно и заставу разгромленную посмотреть. Зрелище еще то!..

Глава 6

Ночевали мы в свежевырытом блиндаже. Перво-наперво поражает мать-сыра земля и койки, заправленные накрахмаленными простынями. Душанбинская гостиница сразу же показалась нам роскошными апартаментами. Даже в пьяном виде ложась на койку — ощущение, что тебя только-только похоронили. Запах земли и хрустящей наволочки под головой способен побороть самый сильный хмель. Уверен, что именно по такому принципу надо строить вытрезвители. Дарю идею.

С другой стороны, такой блиндаж можно приспособить под экзотический отель. Через пять минут, когда улягутся первые впечатления, начинаешь различать в этой большой свежевырытой яме запах земляных червяков. Я провел по блиндажу лучом фонарика. Оказывается, червяков можно снимать прямо со стены, не вставая с койки, и жевать сырыми. Влажные сороконожки потрясающе смотрятся на белой простыне. Особенно интересно, когда они носятся по ней наперегонки или играют в прятки, норовя спрятаться у тебя во рту.

Я начал уговаривать себя, что истинные любители походов платят безумные деньги за такие экскурсии, а тут — на халяву! Но это не помогало.

Свою толику ужаса к обстановке добавили шакалы. Они кружили вокруг заставы и плакали, как привокзальные дети-сироты. Шакалы рыдали, точно оплакивали наше погребение в блиндаже, и самые дурацкие поверхностные сны вертелись в голове. Мерзкое ощущение.

— Подонки, — проворчал в темноте Сашка.

— Кто?

— Шакалы! — Он сел на койке, натянул на себя белоснежную простыню и стал похож на привидение. — Как так можно спать? Ну как?!

— В самый раз! — оценил я его новое обличье. — Теперь иди шакалов пугани.

— Меня первый же часовой со страху шлепнет.

— Лежим как в гробу, — заметил я после паузы.

— Да, запах земли и свежего постельного белья… Кошмарные ассоциации! — Сашка снова завалился на койку.

— Мяу-мяу, — передразнил я шакалов.

— Хоть ты заткнись!

Мы снова попытались уснуть.

Колчин ворочался в темноте, стараясь половчее извернуться и поймать сон.

— Вместо того чтобы спать дома с женой, я сплю с автоматом! Поразительно, как человек может испохабить собственную жизнь! — проворчал он.

Шакалы плакали до утра. В легкой дреме пришло видение: нас убили, мы лежим сейчас в могиле, а родственники и дети плачут над нами, и сочится по свежей земле струйка воды, белая простыня покрывается вдруг алыми пятнами, и глубокая пронзительная жалость к своей судьбе рассекает душу напополам.

Я вылез из подземелья и поплелся к умывальнику. Рассвет уже набухал розовым бутоном. Два брызга в глаза, два на щеки. Верхушка соседней горы заполыхала золотом. Я выдавил в рот зубную пасту и начал чистить зубы, надеясь победить вкус земли и червяков. Через какие-то минуты последняя капля солнца упала за гребень — и хлынуло плавким золотом из чаши, полилось море света на нашу сопку. Ударила в небо стайка птиц. И как-то особенно быстро припустили по небу облака. Я смотрел на все это как зачарованный.

Подошел Колчин. Внимательно меня оглядел.

— Понимаю Ивана Бунина.

— В чем именно?

— Он как-то рассказывал, с чего начал свою писательскую карьеру.

— Очень интересно, — я закурил.

— В детстве маленький Бунин стащил из отцовского кабинета альбом. И нашел там картину неизвестного мастера под названием «Встреча в горах с кретином». Она так его поразила загадочным словом, что он решил написать рассказ.

— С тех пор его некому было остановить, — подытожил я. — Но я, Саша, кретин не нарисованный, а настоящий. И твою писательскую карьеру могу прервать, на фиг.

Мы расхохотались и пошли в командирский блиндаж узнать, когда нас наконец отправят на разгромленную заставу.

Несчастья уже семенили за нами толпой, решая на ходу, с чего начать представление. Ведь именно их мы искали все это время. По крайней мере, они в этом были уверены на все сто.

— Как спалось? — Капитан Федулов стоял у входа в блиндаж, любуясь рассветом, и курил какие-то мерзкие сигареты.

— Кошмар! — сказал я. — Шакалы достали.

— Это с непривычки, — кивнул он понимающе.

— Да еще этот запах свежевырытой земли, — добавил Сашка и тоже закурил. Видимо, чтобы заглушить запах могилы и противный дым федуловских сигарет.

— Это тоже с непривычки.

— Да ну их на фиг, такие привычки, — сказал я раздраженно.

— И неприятие этих привычек — у вас тоже с непривычки, — хохотнул Федулов.

Застава проснулась. Люди выстроились к умывальнику. Сонно шлепала по пыли смена часовых. Повара кудесничали возле полевой кухни. Дым винтом поднимался к небу и растворялся там без остатка.

— Сейчас вот позавтракаем, и вам значительно полегчает, — сказал Федулов.

— Когда едем? — спросил я.

— Не торопись. Тут сообщение пришло. Кажется, командование приготовило для нас работенку. Вы пока идите к кухне, прогуляйтесь. Я, как все выясню, дам вам знать… Решкин! — крикнул капитан в блиндаж.

В темном проеме показалась голова прапорщика.

— Сходи на кухню и возьми с собой корреспондентов. Пусть позавтракают.

— Так точно!

Питание на заставе оказалось самым демократичным в мире. Вы подходите к полевой кухне. Протягиваете правой рукой железную миску — и повар наваливает туда половник каши. Тянете левую руку с железной кружкой — и получаете порцию чая. («Кофе не положено! Не во Франции живем!») Здесь же, на крыле двухколесной полевой кухни, — порезанный хлеб. Можешь подцепить его зубами и валить со всем своим добром на все четыре стороны. Ни тебе вредных теток с кассовым аппаратом, ни вечно уставших от тупости покупателей разливщиков и поваров. Спокойно подошел, спокойно отвалил. Все довольны.

Решкин повел нас к танкам. На корме, у врытой в землю машины, мы разложили завтрак и принялись вкусно чавкать.

Неожиданно откинулся люк на башне, и появилась голова в шлемофоне:

— Ну, вы жрете! У меня от вашего чавканья аж желудок повело!

— Не хрен спать, — вкусно жуя, отреагировал прапорщик Решкин. — Скоро поедем, так что поторопись.

Заинтригованный танкист вылез уже совсем и, бросив шлемофон в люк, с грохотом спрыгнул на землю:

— Куда едем?

— А тебе не все равно? Тут куда ни поедь — один хрен в горы упрешься. Иди жри и разогревай машину. Серьезно говорю.

— Как же вы задолбали меня, военный, с вашими военными тайнами, — весело сказал танкист и пошел к кухне.

На шее у Решкина висел красивый кулон. Начищенный до золотого блеска пулеметный патрон с ажурной гравировкой из замысловатых символов.

Я сказал про украшение:

— Интересная штучка.

Решкин довольно ухмыльнулся:

— Сам сделал. Это моя так называемая «серебряная пуля». Против здешней нечистой силы.

— Кстати, о нечистой силе. Тащ прапорщик, а что было написано кровью на стене разгромленной заставы?

Решкин удивленно на нас посмотрел:

— Вам разве не рассказали?

— Да забыли спросить, — слукавил Колчин.

— «Блуждающие огни», вот что было написано, — добродушно пояснил Решкин. — Они тут у нас заместо нечистой силы.

— Это от них патрон? — спросил я.

Решкин погладил пальцами кулон:

— Он самый. Письмена вот на нем сделал. Из древних молитв. Местные научили.

— А зачем письмена? И на каком языке? — заинтересовался Колчин.

Решкин пожал плечами:

— Не знаю. Местные нарисовали, я передрал на патрон. Эти «огни», говорят местные, совсем неуловимые. Так просто их не возьмешь. Вот и заставу нашу они запросто постреляли. А мы их и найти потом не смогли.

— А нам говорили, что моджахеды заставу уничтожили.

Решкин хитро глянул на нас:

— Доедайте, и пойдем к Федулову. Там, наверное, уже приказ получен.

* * *

Александр Петрович выглядел несколько озадаченным. Общение с вышестоящим командованием всегда приносит сюрпризы. Федулов курил свои мерзкие дешевые сигареты и о чем-то усиленно размышлял. Я по-быстрому сгонял в наш блиндаж и принес ему блок «Мальборо».

— Тащ капитан, курите лучше наши сигареты.

— А чего? — удивился он, глядя на свой окурок.

— Сигареты, которые вы курите, напоминают нам о страшном вреде этой пагубной привычки, — поддержал меня Сашка.

— Когда едем? — спросил я.

— А вот сейчас и поедем! Только у меня одно условие.

Мы кивнули.

— Лишних рук у нас нет, — сказал Александр Петрович. — Ежели чего, защищать себя будете сами. Поэтому автоматы в руки, и — вперед!

— Журналистам запрещено брать в руки оружие, — насупился Сашка.

— А вы, мля, не на прогулке. И не в ресторан идете, — сказал беззлобно Федулов. — Я не хуже вас знаю про ваши богоугодные миротворческие правила. А теперь поймите меня. Духи шарят вокруг постоянно. Сейчас получены данные разведки. Поблизости, как минимум, две группы боевиков. Если нарвемся, то у нас не будет времени прикрывать грудью вашу задницу. Поэтому правило у меня одно: автомат берете — едете с нами. Не берете — не едете. Понятно?

Я посмотрел на Сашку и кивнул.

— Ты хоть автомат в руках держал? — уточнил Федулов.

— Да, — сказал я. — Но мне больше нравится автомат для подводной стрельбы. Отличная машинка. Под водой стреляет иглами. А вылез на сушу, магазин поменял — и стреляй обычными автоматными патронами.

— Ни фига себе! — присвистнул Александр Петрович.

— Я сказал то же самое, когда впервые увидел это оружие. Крутая техника. Служил я тогда, знаете ли, в спецназе Военно-морских сил Черноморского флота. Во время еще первой войны в Ираке, «Буря в пустыне», помните?

Капитан Федулов ошарашенно кивнул.

— Зона ответственности Черноморского флота — Средиземное море. Так вот, мы, маскируясь под матросов на гражданских судах, ночью уходили в подводные рейды, минировали иракские военные корабли и потом подрывали. Обеспечивали высадку американской морской пехоты на побережье. Зрелище, скажу я вам, когда корабль взлетает на воздух! — Я мечтательно запрокинул голову.

Кругом — тишина. Я огляделся. Казалось, вся застава застыла: вот он какой, живой диверсант из Военно-морских сил, участник «Бури в пустыне»!

— Что? — спросил я.

Все молчали. Даже Колчин отвесил челюсть.

— Да ладно, расслабьтесь, — сказал я со смехом. — Пошутил. Честное слово.

— Ты где служил? — решил еще раз уточнить Федулов.

— На флоте.

— В спецназе?

— Нет, конечно! Мне только адмиралов возле штаба охранять разрешали.

— Адмиралов, значит?

— Ну, да.

— Хорошо, — сказал односложно Федулов.

— Старшина Решкин! — окликнул капитан прапорщика. — Дайте журналистам автоматы и разгрузки.

— Пущай в блиндаже возьмут.

Мы сходили в блиндаж. Я снял со стены автомат какого-то прапорщика и взял его разгрузку.

— Тут у меня магазины, — напутствовал он. — Тут гранаты.

— Лучше я вам гранаты оставлю.

— Чего так?

— Да не приходилось никогда пользоваться, — признался я.

— Ну, тогда оставь. Вместо них лучше патронов себе насыпь. Мало ли!

Я нацепил разгрузку. Он подогнал мне ее под размер. Автомат я зарядил и сразу поставил на предохранитель.

На улице уже кряхтели и лязгали два танка.

М-да. Стоило нам приехать на заставу, как я почти сразу же нарушил главную заповедь журналиста: никогда не брать в руки оружия. Вообще-то мне не раз приходилось нарушать еще и Божьи заповеди. Но если во втором случае я искренне раскаиваюсь, то в первом — никогда. Жить почему-то всегда хочется несоизмеримо больше, чем соблюдать какие-то правила. Я ведь не убивать кого-то еду.

Глава 7

Два танка и «Урал» шли след в след по старой наезженной колее, хранившей старый рисунок танковых траков. Между нашей сопкой и горной грядой колонна остановилась. У пограничника на посту заболели зубы, и он по рации попросил передать ему анальгин. Мы ждали, когда спустится посыльный.

Показалась фигурка — стремительно мелькала между валунами и перепрыгивала расщелины. Опытный горец! Местный таджик?

Через несколько минут перед нами очутился товарищ самой заурядной славянской наружности. Без оружия. В кроссовках на босу ногу, в спортивных штанах и футболке. Людей с таким фасоном одежды можно встретить в подмосковных электричках. Абсолютно ничего не говорило о том, что он военный.

Переговорив с Федуловым и взяв упаковку анальгина, посыльный так же легко побежал в горку. Я наблюдал за ним, пока хватало глаз. Он так и не сбавил темпа.

Наша механизированная ватага потянулась дальше. Я на головном танке с любопытством озирался по сторонам.

Как только застава исчезла из виду, все загнали патрон в патронник и приготовились на всякий случай к стрельбе. Дорога шла зигзагами, огибая сопки.

Вскоре показалась разгромленная застава. От казарм остались только оплавленные стены. Поодаль валялась цистерна из-под воды. Торчали погнутые взрывом пулеметные вышки. Рыжие от пожара БМП. И абсолютно на всех остовах и железках многочисленные следы от пуль. Чуть ли не по три штуки на квадратный сантиметр. Словно прошел тут стальной ливень. Страшное впечатление.

Пока мы ехали мимо заставы, никто из пограничников не проронил ни слова. Каждый представлял, какой ужасный бой вертелся тут огненным хлыстом.

За новым поворотом открылся заброшенный кишлак. Жители покинули его перед нападением на заставу, и после разгрома никто в свои дома не вернулся. Боялись, что военные начнут мстить. Мстить никто не стал. Но и жители не вернулись.

Сначала дорога шла мимо верхней части кишлака, потом неожиданно изгибалась под каким-то лихо закрученным углом и проходила мимо нижней части поселения. Очень удобное место для засады. Развернуться в случае нападения совершенно негде.

На въезде в кишлак в проеме окна что-то блеснуло.

Чисто автоматически я воскликнул:

— Снайпер!

Все тут же пригнулись к броне, вскинув автоматы. Танкист, торчавший по пояс из люка, чертыхнулся и вмиг достал бинокль.

— Это осколок стекла, — сказал он, переведя дух.

Уф!

— А молодец, журналист! — прокричал сквозь грохот мотора капитан Федулов. — Глазастый!

Колонна повернула и пошла вниз. Мимо плыли заброшенные дворы, разбитые хижины. На веревке… развешанное для сушки белье: какие-то майки, бабайские халаты, панталоны.

Я указал на них капитану.

Он только ухмыльнулся и стал демонстративно смотреть куда-то прямо. Словно не хотел этого видеть.

Я насторожился, но промолчал.

Кишлак миновали благополучно. И через триста метров подъема колонна выехала на небольшое плато. Машины остановились.

Я спрыгнул на землю.

— Оч-ч-чень неосмотрительно, — догнал меня голос Александра Петровича.

— Э, что?

— Мины. Если уж прыгать, то только на следы от машин, — и он спрыгнул спереди, на запекшиеся следы танковых гусениц.

Как можно осторожнее, на цыпочках, я добрался до ближайших следов. И только после этого вздохнул спокойно.

Солдаты рассредоточились по площадке и лениво заняли оборону. Солнце палило нещадно.

Капитан дал мне бинокль:

— Ты, как самый глазастый, смотри, не проворонь нашу группу, — и указал рукой направление.

Минут десять я то и дело прикладывался к биноклю. Потом мне надоело. И я стал играться, разглядывая соседний сектор.

— Если войсковая операция идет нормально, значит, где-то сидит засада, — изрек капитан военную мудрость.

Между камнями что-то мелькнуло.

— Группа, — сказал я тихо.

— О! Ну я же сказал, что он глазастый! И где она? Я показал в сторону соседнего гребня и передал ему бинокль.

Капитан припал к окулярам:

— Едрит твою налево с правым поворотом! Подразделение к бою! Духи!

Застучали башмаки по броне. Башни танков поплыли в сторону угрозы.

Слева от боевиков, по узенькой тропинке уматывала наша маневренная группа. Ее преследовали. Поочередно прикрывая друг друга, фигурки опадали на одно колено, лупили куда-то назад и бежали к нам. Группа, которую мы засекли, пыталась выйти им наперерез. Группа не учла только одного — наша маленькая армия ее уже заметила. Как только послышался треск первых выстрелов, капитан заорал: «Огонь!» Оба танка плюнули разом, и на гребне взлетели облака щебня и пыли.

— Фиг ли ты тут стоишь? — крикнул мне капитан. — Бегом за броню! Бинокль! Следи за тылом!

Я поскакал по следам и встал за танком.

Духи идиотизмом не страдали. Расстояние между нами было приличное, поэтому они не стали стрелять по нам из автоматов. Все равно меткости никакой. После повторного залпа моджахеды поняли маневр военных. Попытайся они выйти наперерез группе разведчиков, неминуемо угодили бы под снаряды. Боевики попрятались за огромные валуны и не высовывались. Группа, которая преследовала разведчиков, также оказалась сообразительной и прекратила преследование.

Маневренная группа бегом влетела на площадку. Часть ее запрыгнула в «Урал». Другие залезли на броню. Никто ничего не спрашивал. Никто не отдавал никаких приказов. Главное сейчас — смыться. Все это понимали и действовали слаженно, как часовой механизм.

Взревели загруженные десантом машины и резво поползли домой.

Меня терзал один вопрос. Я повернулся к Федулову:

— Белье, которое мы видели в одном из дворов. Там ведь точно кто-то есть.

— Духи там, — ответил капитан под лязг гусениц.

— Как это?

— А так это! Им же надо где-то ночевать? Как, по-твоему? Вот они там и остановились.

— Они же могли нас накрыть!

— Могли. Да и сейчас могут. Но не станут.

— Это почему же?

— Мы же за ними гоняться начнем. А на фига им лишние проблемы? Они пришли — ушли. Никого не трогают. Мы тоже их не трогаем. Нам проблемы тоже не нужны.

Меня такое объяснение не успокоило. Но я промолчал. Федулову виднее.

При подъезде к кишлаку капитан, перекрывая рев моторов, заорал:

— К бою! Без команды не стрелять!

Все уже и так держали автоматы на изготовку.

В молчаливом напряжении проехали кишлак.

Белье с веревки исчезло. Духи, наверное, проснулись и даже успели позавтракать. До нашей колонны им не было никакого дела.

— Повезло! — заметно повеселел Федулов. — Я боялся, что эти боевики окажутся из группы преследования. Тогда нас могли очень сильно накрыть.

Колонна вползла на заставу. Здесь слышали стрельбу из танков и уже заняли круговую оборону. Увидев нас, бойцы облегченно вздохнули. Разведчики, сухонькие, жилистые мальчишки, совсем не похожие на Рэмбо, один за другим спрыгивали на землю и бежали к командирскому блиндажу. Только сейчас я обратил внимание, что каждый из них нес на плечах по огромному рюкзаку. Бойцы ныряли под землю, оставляли там поклажу и снова группировались у входа. Лица разведчиков коверкали мрачные молнии.

Я понял, что стряслось нечто нехорошее. И бедствия только начинаются. Особенно не понравилось настойчивое преследование моджахедов. Нелюбовь к военным — понятно. Но такое упрямство как-то не вязалось с их прежней тактикой: удар — отход. Видимо, маневренная группа в этот раз их здорово рассердила и разом заполучила столько горячих поклонников.

Мы с Сашкой сдали оружие и встали покурить, ожидая дальнейших событий.

Через полчаса офицерский люд повалил из блиндажа подышать свежим воздухом.

Федулов отыскал нас глазами и отозвал в сторонку.

Сумерки сгущались. Соседние сопки уже подернулись серой дымкой. Казалось, ее можно потрогать рукой.

— Ребята, разгромленную заставу вы посмотрели. — Тон у Александра Петровича был каким-то встревоженно-извинительным. — Честное слово, я хотел вас уже сегодня вернуть в Душанбе. Но ситуация круто изменилась. Сейчас к нам никто не сможет подъехать. Моджахеды, которые преследовали нашу маневренную группу, бродят где-то поблизости. Машина может попасть в засаду. Придется вам потерпеть до утра.

— Чего терпеть? — насторожился Сашка.

— Не чего, а кого.

— Ну и кого? — повторил я вопрос.

— Моджахеды от нашей мангруппы не отстанут. Они им сегодня слишком насолили. Поэтому надо быть готовым ко всему.

— Иными словами, моджахеды могут попытаться этой ночью разгромить нашу заставу? Я правильно донял, тащ капитан?

Федулов кивнул.

— А что такого сделали наши разведчики? — спросил Колчин.

Александр Петрович посмотрел куда-то в сторону, словно решая, посвящать нас в тайну или не стоит. Потом все-таки ответил:

— Обычная операция. Не берите в голову.

— Я и не собираюсь ничего брать в голову. Просто хочу взять это в репортаж.

— Мангруппа уничтожила крупного полевого командира, — глухо, почти шепотом проговорил Федулов.

— А в рюкзаках чего? — встрял я.

— О рюкзаках вообще забудьте, — Александр Петрович как-то сразу посуровел. — Это уже, гм, область военной тайны.

Снова закурили. В десяти метрах о чем-то совещались вполголоса офицеры заставы и командир маневренной группы. Один из них окликнул Федулова.

— Что сейчас нам делать? — вдогонку спросил Колчин.

— Погуляйте пока, — Александр Петрович махнул рукой куда-то в сторону серых танковых силуэтов.

— Лучше мы водки выпьем. Тут, чай, не парк имени культуры и отдыха, чтобы гулять, — сказал я.

— Вот это дело! Только, ребята, у меня к вам одно предупреждение. Если услышите вдруг в небе такой звук… — капитан изобразил нечто среднее между птичьим напевом из райского сада и хрюканьем кабана в лесу.

— И чего тогда?

— Тогда, ёпрст, падайте! И молитесь, чтобы эта фуйня с большой буквы «X» не упала вам на голову.

— А что это? — Колчин попытался изобразить звук, но у него не получилось.

— Это реактивный снаряд так летает, — вздохнул капитан. — Чему вас только в школах учат?

Мы спустились в командирский блиндаж. Достали водки, открыли консервов. На запах потянулись вчерашние офицеры вместе с командиром маневренной группы.

— Выпить не хотите? — дурацкий вопрос.

Когда разделились по кружкам положенные порции и водка опрокинулась по глоткам, я осторожненько так спросил:

— А чего это моджахеды за вами гоняются?

Офицеры переглянулись. По их лицам елозили сомнения: рассказать или прикрыться военной тайной? Погранцы покосились на командира маневренной группы. Показывая нам, что с него и надо начинать опрос.

Командир неспешно отловил в консервной банке бычка в томате. Задумчиво пожевал. Словно не замечая наших ожидающих глаз, ковырнул тушенку. Посмаковал. И наконец решился:

— Тут вот какое дело. После разгрома заставы мы вышли в рейд, чтобы этих длиннополых чмошников разыскать и примерно наказать. Дошли до границы. Сидели себе тихонько в засаде. По нашим данным, вернее, по данным нашего начальства, эту вылазку совершил один полевой командир по имени… В общем, имя ничего вам не скажет. Короче, искали мы его, искали. Нашли. Для этого пришлось слегка пересечь границу. И в одном приграничном кишлаке мы его аккуратненько накрыли. Насмерть накрыли.

Мы снова разлили по кружкам. Ситуация более-менее вырисовывается.

— А потом эти сволочи, видимо, решили, что мы хватили через край. Они ведь всегда считали, что в Афгане мы их никогда не достанем. Ну, и побежали за нами от избытка чувств и негодования. Теперь у нас есть предположение, что просто так они от нас не отстанут. И сидят наши «товарищи» где-то здесь.

— Позвольте совсем уж каверзный вопрос, — вступил Колчин. — А что это вы в рюкзаках тащили? Налегке ведь проще оторваться от погони!

— Трофеи… Но знать о них — никому не положено.

Мы с Сашкой вышли покурить, проветриться и поглазеть на природу. В сторонке, за тыльной стороной блиндажа, присели, как два горемыки, на каменный уступчик и принялись ждать вечера.

— Чегой-то не нравится мне такой оборот, — заметил Сашка.

— Угу, — сказал я, смакуя сигарету.

— Задницей чую, придется нам еще хлебнуть лиха.

— Да, к бабке-гадалке ходить не надо! Раз они за ними из самого Афгана сюда приперлись, то так просто не уйдут. И потом, рюкзачки эти меня смущают.

— Сдается мне, что сперли там разведчики что-то важное, — Колчин выпустил струйку белесого дыма в сторону Афганистана.

— И если бы не эти рюкзаки, то боевики вряд ли бы сюда приперлись.

Как показали дальнейшие события, мы с Колчиным были правы.

Ночь навалилась внезапно. Все вокруг омертвело. Забилось по углам. Нам тоже захотелось куда-нибудь спрятаться. И мы спустились в блиндаж. Здесь уже руководил застольем Александр Петрович. Он принес спирт и газировку.

— Ну, чего? Подышали?

— Да, нормально.

— Присаживайтесь. Продолжим наш разговор.

Нас начали расспрашивать о Москве. Как там сердце нашей родины?

Пульс нитевидный, неровный. Но жить будет.

— Чего нового? Какие бабы ходят?

Мы отвечали честно, как могли.

Тут капитан Федулов сделал знак рукой, чтобы все заткнулись.

— Шакалы, — сказал он в мертвой тишине.

— Что шакалы? — спросил я шепотом.

— Шакалы заткнулись, — ответил он также шепотом. — Это значит, что духи уже здесь.

Все еще раз прислушались. Тишина мертвецкая. Дурное предчувствие серой лапкой заскребло у меня внутри острыми коготками.

— Ладно, мы проверять не пойдем, — улыбнулся Александр Петрович, разливая спирт. — Надо будет, они сами придут.

Когда кончилась закуска из консервов, решили перейти на сладкое. Кто-то из офицеров извлек из темноты блиндажа огромный арбуз. Мы с Сашкой вызвались его помыть у машины с водой.

— Только смотрите, не курите там! — крикнул вслед капитан Федулов. — Снайпер живо отучит.

Луна куда-то предательски спряталась. На небе звенели холодным светом гроздья звезд. Вся застава утонула в чернильной темноте. Идеальное время для нападения!

Шурша ногами в толстом слое пыли, мы брели на ощупь, как астронавты по чужой планете. Лишь примерно представляя себе, где стоит машина. Кое-как отыскали, в темных закромах ее железа нашли кран и помыли полосатую ягоду.

На обратном пути мы услышали громкий хлопок. И где-то на соседней сопке полыхнула короткая вспышка. Вслед за этим в темноте завибрировал звук, который изображал нам капитан.

— Мать честная! — заорали мы и свалились в глубокий слой пыли.

Снаряд прошелестел где-то над головами и ударил в соседнюю сопку. Все озарилось вокруг, как от мощной фотовспышки. Если бы эта сволочь попала в нас ракетой, от нас ничего кроме атмосферных шумов не осталось бы.

Мы вскочили и бросились в блиндаж. Оттуда уже выскакивали офицеры.

— Вы двое — в блиндаж, — скомандовал капитан Федулов и ловко хрястнул магазином в автомат. — Сидеть и не высовываться!

Мы юркнули вниз.

Темнота вокруг взорвалась автоматными и пулеметными очередями, как безумный оркестр. Духи пошли в атаку.

Стрельба всегда сначала начинается как бы по отдельности. Потом присоединяются другие автоматы-пулеметы, и вскоре все сливается в один непрерывный грохот. Где-то истошно визжали пули, напоровшиеся на камень и ушедшие в рикошет. Тут добавились уханья от разрывов гранат и снарядов. Судя по звукам, били по нам. Скорее всего, реактивными снарядами. Как нам уже объяснили, духи ставят неуправляемый реактивный снаряд на какой-нибудь железный желоб. Замыкают контакт, и снаряд летит в цель не хуже, чем из вертолета. Вероятно, они с вечера успели расставить железные станины и теперь стараются подавить огневые точки пограничников.

В блиндаж влетел капитан Федулов:

— Журналисты! Положение серьезно! Каждые руки на счету!

За капитаном кубарем скатились по лестнице двое контрактников с ящиками.

— Боеприпасы! — показал капитан. — Будете пулеметные ленты набивать. Остальным некогда. Прут, как суки оглашенные! Если прорвутся, звездец всем неминуемый, — и Александр Петрович выскочил наружу, как на пружинах.

Контрактники с лихорадочной ловкостью распаковали ящики, приладили на стол два черных приборчика, с виду напоминающих мясорубку. Только куда домохозяйки засовывают мясо, надо сыпать патроны. В низ агрегата вставляется пустая пулеметная лента. Человек крутит ручку, лента сама протягивается по столу и набивается патронами.

Мы работали с бешеной скоростью. Набили свыше десятка пулеметных лент.

Один из контрактников закинул часть из них себе на шею, остальное повесил на меня:

— Они пока тут управятся, а мы сгоняем, патроны отнесем!

Мы выскочили в темноту. Застава то и дело затягивалась паутиной из трассирующих очередей.

— Пригибайся и бегом за мной! — контрактник прыгнул головой в ночь.

Я сиганул за ним.

«Гау-гау!» — пели вокруг на разные голоса рикошетные пули. «Вах-вах!» — подтверждали тяжелые одиночные выстрелы. Воздух накалился от переизбытка горячего летающего металла.

Я бежал пригнувшись, боясь потерять контрактника из виду. Впереди маячил его силуэт. Два раза споткнувшись, я хватал его за лямки разгрузки, и он, не давая мне падать, тащил меня вперед. В отличие от меня, он уже не раз исходил всю заставу вдоль и поперек и прекрасно знал, куда идти.

Взвились внезапно осветительные ракеты.

— Нырок! — заорал мой спутник.

Мы слетели в окоп, где лупил пулемет.

— Патроны! — заорали мне на ухо. Чья-то рука в темноте сорвала с моей шеи ленты.

— Назад! — крикнул контрактник, схватил за руку и потащил из окопа.

Я так ни фига и не увидел, что происходит. Мы снова неслись к блиндажу. На этот раз я уже крепко схватил своего спутника за лямки, чтобы не потеряться, и так прибежал с ним в блиндаж.

— Как там? — спросил Сашка, отчаянно наяривая ручкой агрегата.

— Нормально, — сказал вместо меня контрактник. Он подхватил ленты, повесил на меня новую порцию, и мы снова понеслись в темноту.

На сей раз мы бежали уже в другом направлении — в сторону танков. Они отчаянно плевались снарядами, и короткие вспышки выхватывали из темноты их низкие силуэты.

Два взрыва полыхнули перед нами мощным огнем. Мы упали в пыль. В полной темноте поплыли зайчики света. Я стал отплевываться и тереть глаза.

Откуда-то взялся знакомый танкист. Он оттащил нас в окопчик:

— Куда претесь, нах?!

— К Семенычу! — заорал контрактник.

В новых всполохах взрывов навстречу нам бежали люди. Это был экипаж танка.

— Назад, суки! — заорал командир. — Поубиваю, сволочи!

Духи вычислили позицию и теперь лупили по танку из реактивных снарядов. Экипаж спасался.

— Идиоты! — орал командир. — Танк не пробивается этой фуйней! Назад!

Но убедить экипаж в прочности машины ему не удалось.

Командир-танкист бросился к машине. Одним прыжком взлетел на башню, ввинтился в люк и захлопнулся. В этот момент по броне ударил снаряд.

Я зажмурился. Потом открыл глаза и увидел, как невредимый танк поворачивает башню в сторону ближайшей сопки. Вспышка выстрела распорола тьму. Коротко зашелестело и ударило со звоном по соседней вершине.

Танк снова плюнул снарядом и заурчал, готовясь к новой стрельбе.

— Бегом! — заорал мне в ухо контрактник.

Мы рванули в окопы чуть правее танка, где заходился тяжелыми очередями пулемет. Всполохи разрывов выхватили темные фигурки. Экипаж танка снова бежал к машине — помогать своему командиру.

На этот раз я влетел головой вниз. Меня подняли. Отобрали ленты. Контрактник, смеясь над моей слепотой, потащил меня снова к блиндажу.

Там уже сидел капитан Федулов и надрывался кому-то в рацию:

— Реактивные снаряды! Реактивные снаряды!

— Потери? — хрипела трубка.

— Пятеро двухсотых, восемь трехсотых! Нужна поддержка!

— Работаем! Работаем! Квадраты?! — твердил чей-то уверенный голос.

— Да-да, — кричал в трубку капитан. — Квадраты семнадцать, двадцать один, сорок! Как поняли?!

— Нормально! Нормально! — хрипела трубка. — Понял вас! Держитесь!

Новая партия пулеметных лент была готова.

Александр Петрович повернулся ко мне:

— Давай, браток, извини уж, что так получилось. Но сейчас воевать должны все.

— Моджахеды решили повторить свой подвиг с тринадцатой заставой? — спросил я.

— Видимо, так.

Мы с контрактником снова бросились в ночь.

У меня, честно сказать, на душе не было даже тени беспокойства. Не от непомерной смелости. А от незнания обстановки. Я даже отдаленно не представлял себе, что происходит. Кругом гремело, стреляло, визжало, вспыхивало и полыхало. Из всей этой мешанины предельно ясным было одно: нас атакуют, мы отбиваемся. И пока вроде отбиваемся успешно.

Сокрушающий удар о дно окопа показал мне, что мы достигли новой пулеметной точки. Снова чьи-то руки сорвали пулеметные ленты.

— Погоди! — закричал я контрактнику. — Дай хоть глянуть.

Кто-то развернул меня в сторону атаки:

— Смотри! Жалко, что ли?

Внизу, из темноты, то там, то тут сверкали точки выстрелов. Пулеметчик наметанным глазом засекал вспышки и поливал в ответ долгими очередями.

Солдат отбежал по замаскированному ходу сообщения в другой конец окопа и, не высовываясь, от земли, выпустил осветительную ракету. Она с треском взорвалась светом в ночном небе и повисла на парашюте.

Земля в низине зашевелилась от теней. Поползли вбок остроконечные конусы камней. Надо быть очень опытным стрелком, чтобы отличить движение тени от движения человека.

Пулеметчик не из новичков и сразу просек нужные шевеления. Снова заработал пулемет, вышибая фонтаны пыли и брызги крошева из придорожных камней.

Осветилку на парашюте стало кренить и сносить вдаль. Остроносые тени побежали теперь в сторону заставы. Вспыхнули за камнями красные точки, и автоматная стрекотня полетела в нас.

Пулеметчик ответил всем без промедления. И лупил он так довольно долго, держа в памяти картинку.

Осветилку еще сильнее закрутило потоком воздуха, она запуталась, накренилась под немыслимым углом, как-то пыхнула на прощание и издохла. Снова навалился мрак.

Контрактник потащил меня из окопа:

— Пора! Пора!

В ночном небе послышался гул самолетов.

— Бегом! Бегом! Сейчас начнется!

Уже в блиндаже долетело до нас эхо мощного взрыва. За ним еще несколько разрывов. Это отбомбились наши самолеты.

— Вы о-охренели-ели! — заверещали в рации бойцы из пограничного поста на горных вершинах.

— Нормально! — весело проорал в ответ капитан Федулов. — Сейчас будет разворот! Держитесь!

Тут же тряхнуло пол блиндажа, и сверху посыпалось земляное крошево. Самолеты зашли на новый круг, снова послышался грохот ударов. Летчики работали по квадратам, где стояли станины с реактивными снарядами.

Капитан припал к рации и послал в эфир слова благодарности вышестоящему начальству.

Тут распорола воздух отчаянная автоматная трескотня — где-то справа от блиндажа. Федулов вскинулся:

— Не может быть! Они в расположении!

Автоматная стрельба уже гроздьями повисла над заставой. Крики, матерная перебранка.

Федулов подскочил к дальнему углу блиндажа и откинул висевшее на стене солдатское одеяло:

— Журналисты — сюда! Быстро!

Мы с Колчиным подбежали к стене. На уровне пола в стену уходил тайный лаз. Пролезть в него можно было только на четвереньках.

— Фонарики есть, журналисты?!

— В рюкзаках.

Федулов чертыхнулся:

— А зажигалки?

Я показал свою.

— Значит, так! Ползете вперед. Через десять метров лаз уходит под прямым углом. Еще десять метров — и попадете в небольшую комнатку. В дальней стене можно проделать проход наружу. Выйдете с другой стороны сопки. Вопросы?

— Нет.

— Вперед!

Когда Сашка уже скрылся в проходе, Федулов приостановил меня:

— Леша! Если нас кончат, передай командованию, что это были «Блуждающие огни». Запомнил?

Я кивнул.

— Давай пошевеливайся. И сидите, как мыши! — капитан завесил за мной вход одеялом.

Мы ползли по проходу, а над головой ухали взрывы. Автоматной стрельбы было практически не слышно. Я благодарил Бога, что я курю и у меня с собой зажигалка. Все-таки без света ползти намного страшнее. Но еще страшнее то, что творится сейчас над нами. Заставу истребляли. И это во второй раз! Даже авиация не помогла.

Дойдя до пещерки, описанной Федуловым, мы остановились и прислушались. Наверху еще вертелась автоматная стрельба. Тяжело ступали по заставе разрывы гранат.

— Что сказал капитан? — спросил шепотом Сашка.

— Это «Блуждающие огни».

— Вот как?! Треклятая баба!

— Какая баба?

— Что в гостиницу к нам приходила. Сволочь!

— А она-то тут при чем?

— Накаркала, скотина.

Я усмехнулся:

— Она, между прочим, предупреждала, что в этих местах «Блуждающие огни» как раз и ошиваются.

— Что будем делать?

— Сидеть. Наружу сейчас лучше не высовываться. Они же будут обшаривать всю заставу в поисках живых.

— Логично…

* * *

Через несколько минут дышать стало трудно. Пот — градом. Лечь в этой норе невозможно. Мы стояли на четвереньках, прислонившись к стенке.

— Пора выходить, — сказал я. — Задохнемся, на фиг.

— Лучше проковыряй дырочку в стене. Вылезать не надо, — просипел шепотом Сашка.

Я пролез чуть вперед и осторожно царапнул рукой стенку. Струйка воздуха прорвалась в нашу пещеру. Я отпрянул, давая воздуху свободный проход. Стрельба на заставе прекратилась.

Рядом с нами, где-то наверху, послышались голоса.

Мы замерли и прислушались.

Говорили не по-русски. Шаги похрустели мимо и замерли.

Я, задержав дыхание, припал к отверстию глазом.

Прямо под нашим убежищем остановились четверо. Один из них, судя по интонации, командир, отдавал какие-то приказы.

Сашка подполз поближе и прислушался. Поскольку он востоковед и знает языки, у меня была надежда, что он хотя бы приблизительно определит, о чем они говорят.

— Ну? — просипел я Колчину прямо в ухо.

Он недоуменно помотал головой.

Наконец неизвестные о чем-то договорились, и трое вновь поднялись на сопку. Командир остался.

Я снова припал к глазку в земле и в слабых проблесках луны смог немного его рассмотреть.

Он стоял к нам спиной вполоборота. Одет в «горку», которую носят российские спецназовцы. На плече автомат Калашникова с откидным прикладом. Лицом — явно не афганец и не таджик. Черты скорее европейские.

Я уступил место Колчину. Он припал к отверстию.

Снова послышались голоса. Командир что-то сказал группе, которая спускалась с заставы. Они посмеялись.

Теперь снова я припал к глазку. Разглядел, как неизвестные тащат те самые рюкзаки, что доставила сюда вечером маневренная группа.

Их командир докурил. Бросил бычок сигареты и спустился следом.

Через полчаса на заставе исчезли последние звуки. «Блуждающие огни» ушли. Или нам казалось, что они ушли?

Сзади послышались шорохи. Кто-то полз по лазу. Даже в кромешной темноте мы с Колчиным видели глаза друг друга, наполненные ужасом.

— Ребята! — послышался осторожный голос Александра Петровича.

Мы перевели дух.

Услышав наш вздох облегчения, он подполз ближе:

— Все нормально?

— Смотря о чем спрашиваете, — прошептал в ответ Колчин.

— Не ранены?

— Не успели, — сказал я.

— Хорошо.

На заставу навалилась такая густая тишина, что я слышал, как хрустит под ногами песок, если пошевелить ботинком.

— Не елозь, — прошептал Федулов. И пояснил: — Они могут слушать. Ждать когда мы проявим себя.

Еще летала по горам кромешная темень. Гуляла где-то между вершинами слепая луна. А значит, продолжалась ночь. Послышался детский плач. Это вернулись шакалы. Иногда их скулеж раздавался так близко, словно зверь стоял за спиной. Мимо нашей дырки на заставу метнулись две фигурки.

— Убитых чуют, — сказал капитан.

— Где боевики? — спросил я.

Федулов горько усмехнулся:

— Ушли уже.

— Вы это по шакалам определили?

— А то! Вишь, как надрываются? Они смерть видят. Видят, как она ходит сейчас по заставе. Я уже не впервой вижу такое.

Да… Война — это реальность. Раненые — тоже. Но что шакалам дано видеть смерть — это уже было чересчур. Попахивало сумасшествием. Но я отчего-то поверил.

— Наверх вылезать не будем? — зашевелился Колчин. — Все тело уже затекло.

— Рано пока, — ответил капитан. — Они вполне могут оставить двоих-троих, чтобы отыскать тех, кто спрятался.

Понятно, что это он не про шакалов.

— Такие хитрые? — подивился я. — Они же и так всех расфигачили.

— Леша, они работают, не оставляя свидетелей.

— Прямо мафия, — сказал Сашка.

— А кто это вообще такие? Что за люди?

— Боевики, — сказал, чуть подумав, капитан.

— Ни фига, не боевики! — возразил Колчин. — Я знаю языки, я востоковед. Они говорили не на фарси, ни… на каком другом. Вообще неизвестный мне язык.

— А что такое «Блуждающие огни»? — спросил я Федулова.

— Вам лучше об этом не знать, — после паузы нехотя ответил Александр Петрович. — Не нарывайтесь. И вообще забудьте, что я вам говорил про какие-то «огни». А то придется вас пристрелить.

Мы замолчали, обдумывая ситуацию. У Федулова — автомат. И он действительно мог нас шлепнуть, списав это на боевиков.

— Я видел их форму, — сказал я. — Они одеты, как наши спецназовцы, в «горку». Оружие у них тоже наше. Но что мне совсем непонятно, лица у них — европейского типа.

— Ты много видел, — ответил Федулов. — И забудь. Это закрытая информация. Настоятельно рекомендую. Это опасно для жизни.

— А где маневренная группа?

— Погибла. Все погибли, — Александр Петрович тяжело вздохнул. И добавил: — Все теперь сначала…

— Что означает это ваше «сначала»? — поинтересовался Колчин.

— Значит «Блуждающие огни» шли именно за ними? — вставил я. — Но почему?

— Слушай, Леша, если ты не закончишь эту тему, я тебя точно шлепну, — Федулов переложил автомат.

И я замолчал.

Солнечные лучи прилетели со стороны Афганистана. Сначала вскарабкались по горной гряде, миновали стоящие тут молчаливые пограничные посты, потом вдруг ударили по откосу и, точно веером наотмашь, прошлись по нашей сопке. И только после этого наступило уже настоящее солнечное утро.

— Пора, — сказал Александр Петрович.

И мы стали разгребать каменистую стену руками.

На сопке пировала смерть. Шакалы терзали тела убитых. Федулов отогнал их выстрелами в воздух. Почти всех погибших неизвестные сложили почему-то рядком, как в морге. Личное оружие пограничников они унесли с собой.

Дымила в стороне опрокинутая полевая кухня. Танки еще горели, потрескивая от пожирающего их пламени. Несколько «Уралов» взрывом опрокинуло вверх колесами. Остальные грузовики исчезли.

У входа в блиндаж лежал убитый Решкин. Александр Петрович склонился над ним. Пошарил по карманам убитого. Достал какие-то бумаги и ушел с ними в блиндаж.

Мы с Колчиным горестно вздохнули. Всего несколько часов назад этот человек кормил нас завтраком. Рассказывал про свой кулон от нечистой силы. Не помогли ему древние письмена.

Через минуту вернулся Федулов:

— Рация разбита. Цинки с патронами исчезли. Как и следовало ожидать.

Александр Петрович пошел осматривать заставу.

Мы с Колчиным закурили, стараясь не смотреть на убитых.

— Саша, тут какая-то фигня творится, — сказал я. — Мангруппа сперла что-то важное у этих «огней». Раз они пошли на такое.

— Да, боевики тут ни при чем. Сдается мне, первую заставу «Блуждающие огни» тоже не просто так разгромили.

— Интересно, что же было в тех рюкзаках?

— Капитан же тебе сказал.

— Что?

— Гостайна. Лучше не соваться.

— Опять ты со своими нравоучениями! Из-за этого груза людей пачками убивают. И кто убивает? Неизвестный отряд европейского типа, вооруженный и одетый точь-в-точь как наши десантники. Тебе не странно?

— Мне странно. А что мы можем в данной ситуации узнать? Я тебе уже сказал, что это не афганцы, не таджики. И говорят они на неизвестном языке. Судя по всему, вообще не из этих мест.

— Был бы диктофон, мы бы их хоть записать могли, — сказал я мечтательно.

— А была бы камера, могли бы взять у них интервью, — сострил Колчин.

Вновь появился Федулов:

— Своих убитых они забрали с собой. Странное дело, не могу найти тело командира мангруппы.

— Может, он еще жив? — предположил Сашка. — Может, в плен забрали? Логично?

— Где-то логично…

— Товарищ капитан, — начал я.

— Только не начинай эту тему опять, — отмахнулся Федулов и сел рядом с нами.

— Что дальше? — спросил Колчин.

— Помощь будем ждать. Мы уже несколько часов как исчезли из эфира. Я успел передать в Отряд о прорыве боевиков.

Глава 8

Солнечный день уже гнал по небу стада пушистых облаков. Искрились снеговые шапки. Красиво! Но стоило опустить взгляд, и — длинный ряд трупов, горящие машины и танки. Хотелось бежать отсюда без оглядки. Самый дремучий ужас может таиться даже в лучах солнца.

Время от времени Александр Петрович одиночными выстрелами отгонял от убитых пограничников крадущихся шакалов. Добавляя вдогонку самые скверные слова. Целиться он даже не пытался. Пули вышибали бесполезные фонтанчики пыли. Но этого шакалам хватало. Они резво отбегали, прятались за камни и горящие машины.

Убитых повезут теперь к родным. Наверное, им расскажут, как они приняли свой последний бой. Какими героями себя показали. Но что, в сущности, это меняет? Взяли у родителей сына, убили непонятно во имя чего и привезли домой его труп. Ну, может, еще медаль посмертно дадут. А за ради чего все это? Зачем?

Я сказал об этом Федулову.

Александр Петрович окатил взглядом снеговые горы и невесело хмыкнул:

— Не тебе первому приходит эта мысля на ум. Как говорят в войсках: родина вас не забудет, но фиг вспомнит. Человек, в сущности, на хрен никому не нужен. Думаешь, те, что погибли на той заставе, и те, что погибли сейчас, выполнили какую-то ох…ую миссию? Да нашей родине на хрен такие миссии не нужны.

— А если бы они… или мы… попросту удрали с заставы? — спросил я.

— Живы бы остались. И попали бы под трибунал за трусость. — Федулов снова пальнул из автомата по шакалам.

— Но ведь ни они, ни вы все равно ничего не решали и решить не могли. Вы никого не прикрывали. Никого не спасали.

— А я о чем толкую? Родине в данном случае ты в упор не нужен. Но если смоешься отсюда — трибунал. Это и есть так называемый военный парадокс.

В клубах мелкой кофейной пыли с неимоверным лязгом, катившимся далеко впереди, появилась бронеколонна. Это шли нам на выручку подразделения 201-й дивизии. Десяток танков, пяток БМП, три БТР и «Уралы» с пехотой.

Федулов достал из кармана разгрузки картонный цилиндр, сорвал кольцо и воткнул его в землю. В небо повалил густой столб оранжевого дыма.

— Обозначаю наше присутствие. Бегите за вещами.

Мы с Сашкой спустились в гостиничный блиндаж и остолбенели. Наши рюкзаки пропали. Исчезло все: паспорта, редакционные удостоверения, записные книжки с телефонами и ежедневники, куда мы записывали впечатления от командировок. На титульном листе своей книжки я вывел когда-то жирными цифрами номер моего домашнего телефона. Теперь я понял, что поступил опрометчиво.

Сашка горестно простонал. Мои проклятья застряли в глотке. Никаких сомнений, что наши вещи забрали «огни». Зачем? По спине пробежал неприятный холодок.

В полном молчании мы вылезли наружу и пошли к командирскому блиндажу. Обходя место, где лежали рядком убитые, я заметил майора медицинской службы. Он как раз закончил осматривать тела и шел туда же, к блиндажу.

— Что ужасного на этот раз? — спросил я.

Майор посмотрел на наши запыленные камуфляжи, на небритые морды и счел за своих:

— Все как обычно. Вам самим помощь нужна? Не ранены?

— Нет, спасибо, — сказал Колчин.

— А зачем они трупы рядком сложили? — спросил я.

— Проверяли, не осталось ли кого в живых. А заодно опознавали убитых.

— А это-то им зачем? — удивился Сашка. — Они что, кого-то ищут?

Майор подозрительно на нас посмотрел, не стал развивать эту тему и прошел вперед.

Мы присели на землю неподалеку от командирского блиндажа. На сопку заехал «Урал» с солдатами. Они рассыпались по заставе и стали собирать убитых. Федулов покрутился среди них, отдавая какие-то приказы, потом убежал встречать командира колонны.

Рядом с нами остановился контрактник с двумя молодыми солдатами. Троица с почтительным ужасом в глазах разглядывала нас — единственных, кто остался в живых после жестокого боя.

— Разрешите обратиться? — спросил по-уставному молоденький солдат.

По возрасту мы с Сашкой вполне годились в офицеры.

Колчин кивнул.

— Вы не знаете Решкина?

— Знаем, — сказал я.

Колчин показал рукой в сторону блиндажа. Солдаты подхватили тело Решкина и понесли к машинам. С тела убитого скользнул в кофейную пыль маленький медальон. Типа жетона.

Я решил подобрать его и передать Федулову. Но это оказался не обычный «собачий» жетон, а пластинка темной стали с какими-то значками и фигурками. Даже на первый взгляд медальон очень древний. Я припомнил огромные рюкзаки маневренной группы. Мелькнула неясная догадка. Я спрятал медальон в карман и вернулся к Колчину.

К нам шел капитан Федулов:

— Ну, все? Вещи собрали? Пора ехать. Кажется, ваша миссия выполнена. Будет теперь о чем рассказать.

— У нас нет вещей, — сказал хмуро Сашка.

— Как это?

— Украли, — подтвердил я. — Все украли. Документы, диктофоны, записные книжки.

Александр Петрович слегка побледнел. Это хорошо просматривалось даже сквозь толстый слой пыли на лице.

— Мать честная, — только и сказал он. — Что теперь будет?

— Это вы нас спрашиваете, что будет? — спросил сердито Колчин.

— Там ваши домашние телефоны и прописка с адресом в Москве, так?

Мы оба кивнули.

Александр Петрович, понизив голос, сказал доверительно:

— Ребята, как вернетесь в Москву, советую первым делом продавать квартиры и сматывать с этих адресов. Паспорта, понятно, вам другие дадут. Да! Редакция! Срочно меняйте место работы. И не говорите, куда уходите. В общем, заметайте следы тщательней. Если «огни» забрали ваши документы, они могут к вам еще наведаться.

Меня такая перспектива не обрадовала. Судя по реакции Колчина, его — тоже.

— Капитан, вы не говорите нам, в чем дело! — Сашку распирало от злости. — Как мы можем от них уберечься, если даже не знаем, кто это такие?

Федулов молчал.

— Вы понимаете, что это разбивает всю нашу жизнь? — добавил я.

— Ребята, поступайте как знаете, — ответил примирительным тоном Александр Петрович. — Видит Бог, вы не по своей воле влезли в это дело. Но теперь имейте в виду: эти ребята свидетелей не оставляют. Мы гоняемся за ними уже полгода и ничего поделать с ними не можем. А уж они, будьте спокойны, наверняка пересчитали все трупы и точно вычислили, что вас среди убитых нет. У них просто времени не было вас искать. Они наверняка знали, что помощь уже идет, а путь им предстоял неблизкий. Вот они и взяли ваши вещички, чтобы потом получше разобраться: кто вы такие и где вас искать.

— Дурдом!.. Капитан, вы хоть можете намекнуть, кто это?

— Это страшные, безжалостные люди.

— Мы это уже поняли! — заорал на него Колчин.

Подскочил тот самый майор из медслужбы:

— Все нормально?

— Да-да, — заверил его Федулов.

— Это посттравматический синдром, — участливо сообщил майор. — Дать вам успокоительное?

— Спирта, — сказал Сашка.

— Бутылку, — добавил я.

— Вот теперь я вижу перед собой настоящих бойцов, — майор хлопнул каждого по плечу и пошел к машинам.

Зашевелились танки и БМП. Еще раньше исчезли БТР с разведкой. Но я это заметил только теперь. Машины выезжали с заставы и уходили по дороге — откуда мы вчера вечером привезли маневренную группу.

— Куда колонна? — спросил я.

— Акция возмездия, — ответил Федулов. — Теперь наш черед этих козлов загонять.

— Понятно.

— Ага, — Александр Петрович снова улыбался. — У нас игра такая. То они нас, то мы их. Не скучаем, в общем.

К нам подкатил военный «Урал». Шофер высунулся и проорал весело:

— Кто заказывал такси на Дубровку?

— Прыгайте, — скомандовал Федулов. И добавил: — Ежели что, генерал Глухов угостит вас подробностями.

Подошел майор-медик и протянул нам в кузов пластиковую бутылку спирта и газировку.

Мы поблагодарили его, но он только рукой махнул.

На соседний грузовик погрузили убитых. Их завернули в брезент и сложили на дне, закрепив тела веревками.

Я отхлебнул спирта, добавил в рот газировки, помотал головой и проглотил коктейль. Меня чуть не вырвало. Но сила воли победила. Сашка проделал то же самое. Мы уселись на какие-то сваленные в кузове доски, закурили и оставили наши земные заботы. «Урал» подпрыгивал на ухабах и временами чуть ли не взлетал. Мы глазели по сторонам на природу и поминутно мешали спирт с газировкой.

Как показали дальнейшие события, военный «Урал» спешил доставить нас к новым неприятностям.

Не успели мы выпрыгнуть из машины возле штаба погранвойск, как нас вежливо подхватили под руки и потащили в кабинет начальника.

— Ну, слава богу! — вскричал Анатолий Петрович Глухов, кладя трубку телефона на рогульки аппарата. Благословенная радость играла на лице генерала. — Все целы-здоровы?!

Мы кивнули.

— Из Москвы только что звонили. От директора! — Анатолий Петрович многозначительно оттопырил указательный палец в потолок. — Там уже знают о событиях. Очень волновались за вас.

— Все нормально, — заверил я, садясь за стол совещаний. Напротив примостырился Колчин.

— Это вам все нормально, — сказал генерал, не прекращая улыбаться. — А мы тут чуть инфаркт не получили. Нам ночью передают: застава захвачена. Предположительно, все убиты. У меня сердце провалилось. Ладно, мы — военные, у нас работа такая. Но корреспонденты!.. Тьфу-тьфу-тьфу, — он постучал костяшками по столу. — Я бы тогда следом за вами застрелился. Точно вам говорю. Представляю, что бы сказал мне директор, когда бы я ему сообщил о смерти его друзей.

— Ну, зачем же так, — скромно сказал Сашка. — Война дело такое…

— Война! Меня директор подвесил бы за яйца, если бы я вас угробил. Понимать надо! Ну, кто ж знал, что эта мангруппа попрется именно к вам на заставу? — спросил генерал у занавешенной на стене оперативной карты и сам же за нее ответил: — Никто не знал. Я-то думал: вы просто смотаетесь, посмотрите быт, так сказать. Заставу разбитую и все. А вишь, мать его, как обернулось. Ну, ничего-ничего. Вы сами-то хоть довольны?

— Конечно! Материал получится что надо.

— Ну, вы там все нормально напишете? — Генеральский сильный голос вдруг ослаб до доверительных ноток.

— Конечно, — пообещал Сашка.

— А ваши вещи где? — спросил вдруг Анатолий Петрович. — Что-то не вижу… — Он даже заглянул под стол. — У входа оставили?

— Украли у нас вещи, — мрачно сказал Сашка.

— Как это? Кто?

— Те, кто нападал, те и украли, — подтвердил я. Глухов забарабанил пальцами по столу:

— Документы? Записные книжки? Диктофоны?

Мы трижды кивнули.

— Кабздец, — резюмировал Анатолий Петрович.

В двери возник ординарец.

— Заноси. Чего ждешь? — сказал генерал. — Ваш первый бой надо отметить. Вы теперь настоящие фронтовые корреспонденты.

На столе появился поднос с водкой, закуской, запивкой, зажевкой.

(Небольшое объяснение: «закуска» — салатик, а «зажевка» — бутербродик.)

Генеральская рука щедро разлила высокооктановое питье по стаканам. Мы чокнулись, швырнули комком водку и полезли вилками по тарелкам.

— Анатолий Петрович, вы не можете просветить нас в одном вопросе, — начал я невинным тоном.

— Да, с удовольствием, — генерал подался вперед, изображая готовность ответить на любой вопрос.

— Кто такие «Блуждающие огни»?

Глухов откинулся назад, и его глаза заскользили по кабинету, словно он уже принял граммов пятьсот без закуски.

— Откуда вы это взяли?

— На заставе.

— Понятно.

— Ну, так кто?

— Военная тайна. Наверное, самая страшная тайна за всю мою карьеру, — на полном серьезе проговорил генерал и скосил взгляд к звездам на погонах.

— Хорошо, зайдем с другой стороны, — предложил я. — Чем нам грозит потеря вещей, если они оказались в руках противника?

— В данном случае — ничем хорошим.

Новая порция водки усвоилась желудками.

— Попрошу уточнений! — Колчин помахал огурцом.

Генерал взял ручку, подошел к оперативной карте, сдвинул занавеску и показал на темные пятна горной гряды.

— Я не могу всего вам рассказать, но, поскольку вы друзья нашего директора, считаю вправе указать вам на некоторые серьезные обстоятельства, — начал он тоном докладчика. — То есть чтобы вы ощутили всю серьезность положения. Видите горы? Не далее как месяц назад мы проводили здесь операцию. Я лично летел на одном из шести вертолетов, чтобы проследить, как будет нанесен ракетный удар по позициям моджахедов. А если проще говорить, то по позициям обыкновенных наркоторговцев. При подлете к месту операции летчики заметили еще одну шестерку наших вертолетов. Мы думали, что это ребята из двести первой дивизии. Попросили их отойти в сторонку, чтобы не мешали работать. — Острие ручки ползало по карте, показывая, где и как все происходило. — Не говоря ни слова по рации, эти вертолеты отошли в сторону. Мы отработали по позициям и вернулись. Я решил спросить армейцев, что они делали в этой зоне. Но они сказали мне, что ни один боевой вертолет в этот день аэродрома не покидал.

Генерал зашторил карту и вернулся за стол.

— Вот так. У таджиков таких вертолетов нет. Армейцы в тот день вообще не работали. Мы тоже не высылали вторую группу. Теперь понимаете, на ЧТО способны эти… «огни», как вы говорите?

— Это вы так говорите, — поправил Колчин.

— А откуда они? — спросил я.

Генерал пожал плечами:

— Одно утешение, моджахедов они так же безжалостно мочат, как и нас.

Помолчали.

— Вы мне верите? — спросил задушевно Анатолий Петрович. В его глазах проступила вся лавина ответственности, которая обрушилась на него в последнее время. — Знали бы мы, кто они, давно бы уже разобрались.

Мы поверили Глухову.

Но, как оказалось впоследствии, поверили мы ему зря.

Раздавив пару бутылок, генерал спросил, когда мы собираемся в Москву.

— Чем быстрее, тем лучше!

Снова невообразимая радость лучами растеклась по его военному лицу.

— Мы тут билеты вам уже купили. На сегодняшний рейс.

— У нас же документов нет, — напомнили мы.

— А на что же тогда пограничное братство? — воскликнул генерал. — Зачем мы тогда границу охраняем, если не можем ей воспользоваться?!

Он глянул на нас победителем, давая нам время оценить его смекалку и предвидение наших желаний, а заодно и всемогущество, позволяющее провозить людей через государственные границы без документов.

Мы не стали скрывать своего восхищения.

— Когда самолет? — спросил я. — И можно ли быть уверенным, что в Москве пограничники обойдутся с нами столь же гостеприимно?

— Через три часа. У вас еще будет время принять душ и привести себя в порядок. Мой ординарец отвезет вас в аэропорт. А насчет Москвы не волнуйтесь. Я передам кому надо, и вас встретят.

— А деньги за билеты?

— Отдадите в Москве моему ординарцу. Он через неделю туда приедет по делам. Не стоит благодарности, — упредил он наш порыв.

В кабинете появился тот самый ординарец. То ли подслушивал под дверями, чтобы знать, когда появится в нем нужда, то ли у генерала под столом тайная кнопка.

— Отведи их, Кирилл Николаич, в душ. Пусть приведут себя в порядок. Отвезешь их потом в аэропорт. И проследи, чтобы они сели в самолет на Москву.

— Будет сделано, Анатолий Петрович, — ординарец прищелкнул каблуками.

Глава 9

Всех приезжающих Москва встречала холодными дождями. Август щедро поливал столицу круглые сутки. Расползлись по дорогам широченные лужи. Бежали мутные потоки у кромки тротуаров с кораблями-окурками. И машины соревновались друг с другом, кто обильнее обольет прохожих.

После жаркого Таджикистана мы с Сашкой постоянно мерзли и немедленно подхватили насморк. Неожиданно для себя я вдруг понял, как много в Москве народа. Несмотря на дождь, на улице не протолкнуться. Прохожие поминутно сшибались зонтами. Вежливо раскланивались или тихонько матерились. В метро ездили куда-то толпы, причем в разные стороны. Казалось, горожане в массовом порядке переезжают в новые районы.

Мы остановились возле выхода метро «Таганская». Взяли пива и под козырьком с колоннами решили подвести небольшой итог командировки.

— Я бы не заикался пока о «Блуждающих огнях», — предложил Сашка.

— Наверное, ты прав. Но все же мне кажется, что мы стоим на пороге обалденной тайны.

Колчин смерил меня саркастическим взглядом:

— Мы стоим на пороге могилы, а не тайны. Еще один шаг вперед, и мы окажемся на полметра под землей.

— Да ладно тебе! Преувеличиваешь! Погранцы специально нас пугают, чтобы мы не лезли в это дело. Будь все так серьезно, как они говорят, нас бы просто шлепнули на заставе как опасных свидетелей.

— У меня, между прочим, семья и дети. Я единственный кормилец. Поэтому меня эта тайна совсем не цепляет. Другое дело — ты. Гол, как сокол, материальным имуществом не обременен. Терять тебе нечего. Вот ты и занимайся, — ответил Сашка.

— Кстати, наши вещи могли спереть не «огни», а сами пограничники. Тот же Федулов. Чтобы мы тут не расследованием занимались, а бегали и прятались, — выдал я новое предположение.

— Знаешь, Леша, — устал Колчин, — мне уже все равно. Уезжать и прятаться не намерен. Но и соваться в это дело не хочу.

Дождь рассвирепел и уже сплошной пеленой выписывал кругами по площади. Как рыбки в аквариуме, проплывали машины, тараща фары.

— Блуждающие огни, — показал я на поток автомобилей.

— Тебе смешно. А мне еще пожить охота, — Колчин хлебнул пивка.

Я достал из кармана медальон, который нашел возле убитого контрактника Решкина, показал Сашке.

— Тот самый? — уточнил он.

Я кивнул и протянул вещицу Колчину.

Сашка внимательно посмотрел на медальон, пытаясь прочесть надписи:

— Ни фига не понимаю… Однако вещица очень древняя. Сразу видно.

— Я тут подумал, а что, если в рюкзаках у маневренной группы лежало полно таких вещей?

— Да ладно тебе пургу на погранцов гнать, — возмутился Сашка. — Где ты там в этих горах найдешь сокровища?

— Ну, эти-то «огни» пришли же откуда-то? Вот там и надо искать. Возьми медальон домой, — предложил я. — У тебя полно справочной литературы, словарей. Может, там чего отыщешь?

— Ладно, — медальон исчез у Сашки в кармане.

— А по поводу помалкивать, я с тобой полностью согласен, — добавил я. — В репортаже опишем все как было, но без упоминания этих «огней». И без них круто получится.

— Господи! Как я рад, что вернулся! — Сашка возвел глаза к небу, опустил в мусорку пустую бутылку.

— Ты сейчас поедешь как все? — спросил я.

— Придется. Денег и так нет.

Дело в том, что Сашка некоторое время назад изобрел новый способ езды в переполненном метро. Колчин живет у станции «Красногвардейская». В этот район каждый вечер устремляется тьма горожан. В вагонах не протолкнуться. На станции «Каширская» ветка метро разделяется. Одна колея ведет до «Варшавской», самой незагруженной станции. Другая — до «Красногвардейской». Очень часто пассажиры путают поезда, поэтому машинист постоянно объявляет, в какую сторону идет состав. Колчин стал совать машинисту стольник, и тот заявлял по связи, что поезд идет до «Варшавской». Народ покидал вагоны, а Колчин ехал себе в полупустом поезде до своей станции «Красногвардейская».

На время командировок связку запасных ключей от квартиры я всегда отдаю соседке, бабушке Дарье. Она и за домом присмотрит, и цветы польет. Я это все рассказываю к тому, что какой-нибудь дотошный читатель наверняка влезет с вопросом: как это я попал в квартиру, если все вещи у меня украли? Вот так и попал.

Дверь с тихим чмоканьем впустила меня, и по прихожей разлился уютный свет лампы. Не стану долго описывать свою квартиру. Ну, обычное гнездилище любого рядового московского корреспондента. Справа от прихожей — большая гостиная, где двенадцать пар запросто могут станцевать венский вальс, и еще останется место для оркестра и гостей. Рядом с гостиной — просторная библиотека, где я работаю в свободные минуты. В центре — массивный стол с компьютером. Большой телевизор — в углу. И тянутся по стенам книжные полки на десять тысяч книг. Здесь же хранится моя любимая «Британская энциклопедия» 1911 года выпуска. А также раритетное издание трудов Марка Аврелия 1666 года выпуска стоимостью примерно в 500 тысяч евро. А может, и больше. Отсюда по винтовой лестнице можно попасть на второй этаж в мой кабинет… Ну, ладно-ладно, не пыхтите так злобно. Пошутил я, пошутил.

У меня обычная хрущовка. Никаких излишеств и особенных удобств.

Я прошел в комнату. И темнота заговорила со мной:

— Можете и тут включить освещение, Алексей. А то нам надоело сидеть в темноте.

Тьма щелкнула под рукой, комнату затопило ярким светом.

В кресле сидел человек, как принято писать, средних лет, плотного телосложения, с лицом чекиста на работе, да еще одетый в плащ немодного покроя. В одной руке он держал сигарету, отставив ее в сторону, чтобы дым не лез в лицо. В другой руке плотно сидел пистолет и хищно таращился мне в живот.

Незнакомец вежливо спросил:

— Вы в порядке?

— Не стану скрывать, — ответил я. — Но пока вроде бы да.

— Это хорошо, — кивнул человек, и ствол пистолета кивнул вслед за ним.

«Как же банально поворачивается сюжет!» — воскликнет с негодованием любитель детективов.

Но в том-то и дело, отвечу я, что это ни фига не детектив, а моя жизнь. И я не виноват, что этот парень избрал именно такой способ знакомства со мной. Возможно, он тоже любит детективы и сейчас изображает из себя любимого героя.

Я не стал спрашивать, как он вошел. И не стал тыкать его лицом в подарочное издание Конституции, которое лежит у меня на столе. Не стал напирать на неприкосновенность жилища, забыл на время о частной собственности. У человека в руках был пистолет, а это напрочь отменяет всякие права и правила.

— Поднимите, пожалуйста, руки вверх, — все так же вежливо попросил незнакомец. — Не сочтите за оскорбительное недоверие, Алексей, но мои товарищи вас обыщут на всякий случай.

У меня за спиной выросли двое внушительных типов, затянутых в кожаные куртки. Наверное, прятались в соседней комнате. Их я причислил к молодому поколению чекистов.

— Чист, — сказал после скоротечного обыска первый кожаный.

— Даже документов нет, — добавил второй.

— Хм, этого, впрочем, и следовало ожидать. — Незнакомец убрал пистолет и предложил мне сесть. — Чувствуйте себя как дома, — он дружески улыбнулся.

— Спасибо, — я опустился на диван-кровать и всем своим видом изобразил бесконечную благодарность.

— Извините за обыск. Но это вынужденная предосторожность. Итак, представлюсь: Трофимов Сергей Николаевич.

— А ваше настоящее имя?

— Не ерничайте, Алексей. Мы из Федеральной службы безопасности. Как вы уже догадались.

— Да, только эти ребята везде чувствуют себя как дома, — согласился я. А сам подумал: уж больно вежливо он разговаривает.

— Мы шли к вам по делу. Как человек порядочный, вы бы не стали ведь нас держать под дождем, правда? Наверняка предложили бы нам свое гостеприимство? Но поскольку вы немного задерживались, мы решили войти.

— Забавные у вас извинения, — сказал я. — Может, пивка?

— Это то, что в холодильнике? — проявил он потрясающую осведомленность.

— Вы его, что, уже выпили?

— С вашего позволения, — чуть поклонился Сергей Николаевич.

— А то, что в ящике под вами? — спросил я.

Трофимов привстал и вытащил из кресла ящик.

— Добрые люди хранят там постельное белье, — прокомментировал я. — А вот мне больше нравится держать там пиво.

Сергей Николаевич с укоризной посмотрел на кожаных. Явная промашка со стороны сыщиков.

Мы откупорили баночное пиво и продолжили.

— Что вы делали в Таджикистане? — спросил Трофимов.

— Как будто вы не знаете.

— Хорошо, зайдем с другой стороны. Куда подевались все ваши вещи? Почему погранслужба провела вас через две границы без документов? Кем вы работали на тринадцатой погранзаставе?

— Э-э, отвечать на вопросы строго по порядку? Документы украли. Пограничники, видимо, чувствовали себя в долгу перед нами, поэтому и провели через границу. На заставу мы приехали, чтобы сделать репортаж.

— Вы были свидетелем разгрома второй заставы?

— Свидетель — это человек, который сидит на трибунах, как в амфитеатре, и наблюдает в свое удовольствие. А нас там чуть самих не убили. И вообще, Сергей Николаевич, к чему все эти дурацкие расспросы? Вы же и так все знаете. Давайте по существу.

— Хорошо, — легко согласился он. — Как вам угодно. Что вы знаете о «Блуждающих огнях»?

— Здрасьте! А вы-то откуда про это знаете?

— Вопросы задаю я.

— Ах, ну да, ну да… Узнал во время разгрома. Капитан сказал, что это «Блуждающие огни». Потом видел парочку этих бойцов через щелку. Мы прятались в укрытии.

— Кто эти люди? Откуда? — спросил Трофимов.

— А мне почем знать? Пограничники сказали, военная тайна. И дальше мы, понятно, не продвинулись.

Сергей Николаевич понимающе кивнул:

— И что вы намерены предпринять? Будете писать об этом?

— Судя по вашему выражению лица, писать об этом не стоит. Я правильно ответил?

Трофимов кивнул:

— И вообще я советую вам забыть о «Блуждающих огнях». Исключительно для вашего же блага. А мы обещаем, что забудем об оружии, с которым вы ездили встречать маневренную группу. Кажется, это против журналистских правил?

Быстро же они работают!

Вслух я сказал:

— Я-то их забуду. Но вот беда, они у меня документы сперли. Записные книжки и все такое. Если «Блуждающие огни» захотят меня найти, то сделают это. И тогда мне каюк. И найдут мое тело на мусорном пустыре в смешной позе и со стеклянными глазами.

— Мне очень жаль, — сочувственно произнес Сергей Николаевич, точно меня уже придушили. — Но тут мы вам помочь вряд ли сможем.

— Вы, что, сами не знаете, кто такие «Блуждающие огни»?

— В том-то и дело! Но вот вам на всякий случай мой телефон, — он протянул визитку.

На карточке только имя-фамилия и номер телефон. Судя по цифрам, явно не с Лубянки.

— Сергей Николаевич, а почему вы вдруг заинтересовались этим делом?

— Нашу контору всегда интересуют загадочные вещи. — Он поставил пустую банку пива на журнальный столик. — Тем более когда речь заходит о государственной безопасности. Вы сами-то служили, Алексей?

— Да. Пограничником на Дальнем Востоке, — машинально соврал я. У журналистов это происходит на автомате. Таковы уж издержки профессии.

— Вот видите! Сами должны прекрасно понимать, что такое военная тайна. Пограничники чего-то там нафурычили, а мы пытаемся разобраться. Но это так, к слову… — Трофимов встал. — Увы, рад бы с вами поболтать подольше, но дела, знаете ли, не терпят отлагательств, — неопределенно махнул рукой, показывая круговерть государственных забот. — Пойду…

И они исчезли из моей квартиры так же тихо, как и проникли в нее.

Глава 10

Через два дня мы встретились с Сашкой возле редакции. Я сразу рассказал ему о встрече с эфэсбэшниками и показал визитную карточку Трофимова.

Покрутив картонку в руке, Колчин горестно хмыкнул:

— Ну вот, теперь мы на крючке. Сегодня это дело не нравится мне еще больше, чем два дня назад. Хорошо, что они ко мне не ввалились.

— По-моему, они знали, что я живу один, а ты с семьей. Так что их выбор вполне очевиден.

— Нет, ну как быстро они работают! Не успели прилететь — и на тебе!

— Ты разузнал что-нибудь о медальоне?

— Надписи там слегка сходятся с одним древним восточным наречием. Это может быть или набор имен, или цитата из какой-нибудь священной древней книги.

— Ни хрена, в общем, — подытожил я.

— Дай мне сперва в себя прийти! Куда ты гонишь? Я ведь только вчера приехал вместе с тобой. Забыл? А у меня дети, жена. То да сё. Я глянул так мельком. Потом займусь твоим медальоном основательно.

— Очень тебя прошу, не затягивай. Ладно?

Колчин скорчил недовольную рожу, но все же кивнул.

В этот день нам предстояло пережить два значимых события — отчет в бухгалтерии и общую редакционную летучку. Раз в месяц на таких собраниях журналисты газеты голосовали за лучший материал месяца, и победитель получал солидную денежную премию. Наш материал из Таджикистана имел большие шансы на первое место. Никто и ничего более яркого за это время не написал. Реализмом своих статей мы сразили читателей наповал. Даже из Федеральной пограничной службы звонили, поздравляли и уверяли, что таких геройских парней (подразумевая: гражданских идиотов) по всей России даже с фонариком не сыскать.

Полные медовых надежд, мы перешагнули порог редакции.

Игоря Владимировича Седова в редакции называли бухгалтером от Бога. На месте Господа я бы обиделся. Более жадного, недоверчивого, сухого человека в жизни своей не видел. Чтобы купить собственным детям мороженое, этот тип наверняка требовал от них составить подробный письменный отчет с указанием веских причин такой покупки.

Игорь Владимирович посмотрел наш отчет и задумчиво заметил:

— Колчин, вы, кажется, востоковед по образованию?

— Да, Игорь Владимирович. Имею научные работы, между прочим.

— А я всего лишь историк-любитель, Саша, — с грустинкой сказал Седов. — По-моему, даже завоевание всей Средней Азии стоило Александру Македонскому значительно дешевле, чем вы тут мне написали. Откуда такие чудовищные цифры? Вы что, снабжали оружием и горючим всю российскую группировку в Таджикистане? Просто офигительный перерасход!

Я замялся.

Но Сашка быстро сообразил:

— Понимаете, гостиница, туда-сюда.

— Ресторан, девочки, — подхватил бухгалтер.

— Какие девочки! — возмутились мы. — Там война настоящая! Кругом пули, фугасы, пидарасы!

— А что? Где пули и пидарасы — там не может быть баб?

Мы явно говорили на разных языках. Кажется, бухгалтер нам завидовал и был стойко убежден, что всю командировку мы провалялись пьяные на продажных бабах, сочиняя свой геройский опус.

— Ваше пагубное предубеждение, — заметил мой напарник, — плохо отразится на нашей доброй репутации. Мы работали там, а не веселились. Можете почитать наш репортаж.

— Это вы главному редактору будете рассказывать. Я ваш репортаж в отчет налоговому инспектору пристегнуть не могу. Ему по фигу ваши похождения. Тоже мне, принцы Рашиды-аль-Гаруны! — Бухгалтер встал из-за стола, прихватив наши бумаги, и бросил уже на ходу: — Ждите меня здесь. Я скоро.

— Пошел к главному, — сказал Сашка, глядя ему вслед.

— Как думаешь, это страшно?

— Смотря в каком он настроении.

Через минуту Игорь Владимирович вернулся — с выражением полной душевной и математической гармонии на лице. Наверное, именно так выглядели первые в истории математики, которые вручную высчитали, что Земля все же круглая.

— Ваш вопрос решен положительно.

Уф!

— Вы получите половину из того, что вы тут написали, как перерасход, — продолжил Игорь Владимирович и сладенько ухмыльнулся. — Главный даже удивился, откуда у вас столько денег оказалось, помимо командировочных.

Мы продолжали напряженно молчать.

Бухгалтер снял с шеи ключик на шнурке, клямснул замком маленького сейфа и достал деньги.

Получив наличность, мы с Сашкой вздохнули и вошли на редакционное собрание. Нам еще светила премия за материал. Но, как оказалось впоследствии, оптимизм в больших дозах, как и алкоголь, ужасно вреден для организма.

По поводу первого места коллеги препирались недолго. Поскольку это был чуть ли не первый материал о настоящей войне и воспринимался публикой с огромным и еще свежим интересом. Тайное голосование подтвердило наши ожидания. Все бросились нас поздравлять. Насиловали рукопожатиями. Хлопали по плечу. Предлагали немедленно выпить.

Последнее предложение коллег понравилось нам больше всего. Мы сели в баре и заказали пивка. Вокруг собрались журналисты и фотографы послушать мои байки из склепа. Я увлеченно рассказывал о похождениях. Радуясь, что оказался в центре внимания.

С нами за столом сидела моя тайная любовь. С говорящим именем — Виктория. Черная челка, волна волос до попы. Она смотрела на меня большими черными глазами и хлопала длинными ресницами. Тень сопереживания колыхалась в глубине ее зрачков. Искорки сочувствия блуждали там, как рыбки в аквариуме. И чем дольше я рассказывал, тем больше мне казалось, что она вот-вот расплачется.

Все кивали, представляя себя на нашем месте.

— И тут как шандарахнет! — говорил я веско, вздымая руками. — БАЦ! ТРАХ! И застава превратилась в фабрику покойников!

— Надо же! — восклицали вокруг.

После четвертой бутылки пива Сашка пошел к главному редактору просить премию.

Когда я подошел к главному событию нашей командировки, к ночному бою, Колчин вернулся. Сел понуро. Откупорил пятую бутылочку, жадно глотнул и уперся глазами в пространство.

Все притихли.

— Отказал? — спросил я.

— Да, — Сашка досадливо мотнул головой. — Заявил, что мы и так перерасходовали. И половинчатое возмещение, которое мы получили, будет нам также и поощрительным гонораром за первое место.

— Сдается мне, — сказал я тихо, — что нас просто кинули.

— Не говорите так, — встрял наш коллега Юрий. — Просто главный редактор вернулся недавно из Парижа. Потратился там, знаете ли, на всякое. Ему тоже деньги нужны. Не только вам.

— Пойти, что ль, сказать ему спасибо? — посмурнел Сашка.

— Не надо! — пресек я. — Просто в следующий раз пусть сам едет на войну. Мне такие удовольствия даром не нужны.

Вечер был безнадежно испорчен. После моей последней реплики все засобирались домой. У кого-то обнаружились неотложные дела в городе, кто-то решил еще раз проверить свой материал перед версткой полосы. Ушла и моя тайная любовь, Виктория. Понимающе похлопала своими дивными ресницами на прощание и ушла. Мой взгляд побежал было следом за ее стройными ножками, но уперся в дверь.

— Ну, что? Может, коньяку все-таки долбанем? — предложил Сашка, когда мы остались одни.

Я заказал коньяк.

Не успели мы пригубить, как в дверях показалась Надя, секретарша нашего начальника Павлова.

— Иван Тимофеевич просит вас к себе, — пропищала она своим тоненьким, как удавка из гитарной струны, голоском.

Мы с Колчиным чертыхнулись и швырнули коньяк в глотку.

Иван Тимофеевич Павлов считался редактором старой закваски. За свои пятьдесят лет он пережил столько подковерных войн, закрученных интриг и разнузданных гонений, что видел теперь каждого человека насквозь. В каждом событии мог узреть тайную подоплеку. В каждой женщине — учуять измену. В каждом корреспонденте — выявить недостатки. Иван Тимофеевич знал о своих феноменальных способностях. Но именно это его и подводило. Поскольку всякий человек когда-нибудь да ошибается.

— Читал, читал, — встретил он нас дружеским рукопожатием. — Молодцы. Не ожидал.

— Мы еще много чего можем, — заявил я уверенно.

— С тобой, Леша, особый разговор, — сказал вдруг серьезным тоном Иван Тимофеевич. — Что ты там натворил в Таджикистане?

Я удивленно посмотрел на редактора. Потом — на Колчина, как бы приглашая в свидетели:

— Ничего не творил. Мы сами еле в живых остались.

— Это-то я читал. Меня волнует другое. Почему тобой интересуется ФСБ?

Тут я решил без утайки рассказать о визите контрразведчиков ко мне домой.

— «Блуждающие огни», говоришь? — Павлов задумался и через паузу продолжил: — Наверняка какой-нибудь секретный проект пограничников. Только зачем ты совал туда свой нос? Видишь, к чему привело? Ты попал в разработку!

— Ничего и никому я не совал. Нам сам пограничник рассказал. Во время штурма. Он думал, что нам всем кранты, и хотел через нас передать командованию, что застава разгромлена именно этим… подразделением.

Иван Тимофеевич закурил и откинулся в кресле:

— В любом случае, тобой недовольны. Сам понимаешь, мы свободная пресса, но когда дело касается государственной и военной тайны — тут нам дают укорот. И потом, контрразведчики сказали, что вы там брали в руки оружие. Зачем?

— Пограничники настояли. Иначе они не пустили бы нас к заставе, — вмешался Колчин, — На месте все по-иному смотрится, Иван Тимофеевич, нежели из Москвы.

Павлов метнул острый взгляд в Сашку:

— Все равно это неправильно. Что мне, спрашивается, теперь делать? Вы что, боевики? Военные? Вы не имели права так поступать!

— Иван Тимофеевич, — снова вступился за меня Сашка, — Леша сделал все правильно. Он добывал информацию.

— Леша совал свой нос куда не следует! — Ладонь редактора ударила по крышке стола. — Зачем он наседал на генерала по поводу этих чертовых «огней»?

— Так вам еще и пограничники звонили? — удивился я.

— А ты как думаешь? Они будут сидеть и пыхтеть паровозиком?.. В общем, Леша, репутация у тебя после командировки кое-где сложилась нехорошая.

Я не ожидал такого неожиданного вывиха событий. Потому вспылил:

— Кое-где — это где?! В ФСБ?! У пограничников? Или сразу уж в Кремле? Да мне плевать! Я журналист! Моя работа — добывать информацию и рассказывать людям, что происходит. Все! Я не служу, Иван Тимофеевич, ни в одной из военных структур, поэтому на все их тайны я класть хотел.

Павлов посмотрел на меня оценивающе, убил в пепельнице бычок сигареты:

— Ладно. Пока тут разгорается этот ненужный скандал, отправлю тебя в автопробег. Исторический клуб едет на старинных машинах из Москвы в Анапу. Ты с ними. Напишешь потом хороший, жизнеутверждающий материал.

Я уже успокоился и согласно кивнул.

Глава 11

Небывалые странности дня — кидалово с премией, наезды редактора — окончательно сломали настроение. Как это там у Бунина? «Выйду к морю, брошу перстень в воду, И косою черной удавлюсь».

Кто-то старательно стучал на меня моему начальству. В перспективе этот «кто-то» наверняка желает видеть меня опозоренным и уволенным.

Спрашивается: кому надо?

Пограничникам Федулову и Глухову?

Но зачем? Расстались мы по-хорошему. Материал получился отменный. Всем понравился. Хотел бы я знать, чего они вдруг сорвались с цепи? Впрочем, их сейчас не спросишь.

Может, ФСБ?

Но у меня побывал их представитель Трофимов, и мы вроде обо всем договорились.

Неприятности появились из-за «Блуждающих огней». Будь они неладны, и блуждать им неприкаянно еще не одно столетие! Но кого так приспичило их устраивать? Может, какая-то третья сила, о которой я пока не знаю?

На улице стылый ветер отхлестал меня по щекам. Я потуже запахнул куртку. После Таджикистана к московской погоде привыкнуть трудно. Хотя и прожил тут всю свою маленькую жизнь. На правой половинке неба кучковались кучевые облака. На левой — ванильный самолет ввинчивался в небо. И вся эта небесная гармония висела легким и по вечернему серым покрывалом над деревенской гармоникой, летающей где-то во дворах напротив редакции.

Во! Начинается! «Гармония» — «гармоника», «кучковались» — «кучевые». Оказывается, читать по утрам «Словарь рифм» — очень вредно. К вечеру мозги начинает закручивать в рифмованный узел.

— Леша! — догнал меня голос Вики.

— Вика?

В море вечерних огней она выглядела потрясающе: моя любимая длинная юбка с разрезом во всю длину самой юбки, из-за которого при ходьбе открываются чудесно стройные ноги. Со времен Пушкина наши женщины по этой части заметно пошли на поправку. Бежевая курточка модного покроя, и рассыпанные по плечам черные волосы. Кроме того, неожиданно дружелюбный ветер донес запах ее духов.

Какая-нибудь читательница может заметить: а чего это я сравниваю и описываю свою возлюбленную, точно верховую лошадь? Я, конечно, в таком случае начну отпираться. Говорить про поэзию чувств, про тонкострунные плетения души. А потом спрошу, в свою очередь: а чем это вам лошади, собственно, не нравятся? Очень хорошие животные! Из них, между прочим, получается весьма недурственная копченая колбаса.

Впрочем, мы уклонились от темы.

— А я специально тебя поджидала, — сказала Вика лукаво.

Я удивился вторично:

— Что-то случилось?

— Нет. Просто хочу с тобой поговорить.

Тут я удивился уже третично. Заодно и насторожился.

С женским полом мне не везло с детского сада. Всему виной моя внешность. Все девочки, которые мне нравились, поголовно считали меня бандитствующим элементом. А девочки, которым нравился я, в свою очередь, казались мне поголовно злостными хулиганками. Вы думаете, что я воровал машинки, отбирал куклы или что-то в таком роде? Ничуть! Но у каждой симпатичной девочки, с которой я пытался подружиться, после первого же моего невинного вопроса я читал в настороженном взгляде: «От такого всего можно ожидать». Да какого такого?.. Этот рок преследует меня постоянно. Точно незримая тень. Сталкиваясь с девушками, я попадал в область непредсказуемого и ирреального. Помимо своей воли я совершал поступки, которые напрочь отбивали у девушек охоту со мной общаться. Моя первая любовь в конце концов люто меня возненавидела. Думаете, я делал нечто ужасное? О, нет. Последней каплей, окончательно утвердившей наш разрыв, стало сорванное мной свидание. Поскольку до назначенного часа встречи времени было с лихвой, а сам я только-только вернулся с тренировки, то решил прилечь и отдохнуть. Разбудил меня вопль телефона. Звонила моя первая любовь. Она сказала мне все, что обо мне думает, и швырнула трубку. Я посмотрел на часы. Сопоставил ее обрывочные фразы, полные негодования, которые еще летали и взрывались у меня в голове, и вычислил, что она прождала меня на станции метро примерно час. Потом еще столько же добиралась до дому и оттуда еще час названивала по телефону… В общем, славно я тогда прикорнул.

В редакции, где я работал, со мной также происходили потрясающие вещи. На новогоднем капустнике Дед Мороз и Снегурочка затеяли неожиданный конкурс. Каждому корреспонденту надо было придумать стишок, чтобы получить роскошный подарок — доверху наполненную сумку всяких деликатесов. Колчин прочел что-то бунинское. Остальные эрудиты тоже переделали на свой лад что-то из классиков про Новый год, пушистый снежок и все такое. И только я решил по-честному придумать свое. Когда настала моя очередь, стишок уже был сочинен, только не хватило времени на редакторскую правку. Все закричали: «Просим! Просим!» И я выдал гордо:

Нет! Я снегурок не люблю!

На них в страстях не поелозишь!

И даже если быстро вдуть,

То все на свете отморозишь!

Деда Мороза тоже жалко!

Шумит веселье! Все кипит!

Он мыкается с толстой палкой.

Давно на девок не стоит!

На елке Ангел тускло блещет!

Бедняга празднику не рад.

Какой ему маньяк зловещий,

Засунул кончик елки в зад?!»

Вместо аплодисментов — стотонная тишина. Мой стишок наверняка занял бы первое место, если бы Деда Мороза не играл наш главный редактор, а Снегурочку — его жена. Ангел у нас тоже был. Его играла наш выпускающий редактор. Третий по влиятельности человек в редакции… С тех пор я завязал с поэтическим творчеством.

К чему это я все?

Ах, да! Вика встретила меня возле редакции.

— Что-то мне холодно, — поежился я зябко. — Может, поедем ко мне?

— Давай, — легко согласилась она.

Я уже устал удивляться и предложил взять что-нибудь для согрева душ и задушевного разговора на дому.

По какому-то случаю я запасся когда-то свечами, хрустальными подставками и прочей чепухой. И теперь пустил все это в дело. Я не против электричества. Если вы сидите не в блиндаже, то языки пламени всегда создадут вам мягкий вечерний уют.

Выплясывали тени на стене. Бокалы тихо звенели от проходящей под домом линии метро. Стекла моей модной мебельной стенки превратились в сумрачные бездны. Осторожно шуршали по осенним лужам автомобили, стараясь не нарушать нашего одиночества.

Я стал рассказывать Вике о Таджикистане. О войне. В этом смысле я не оригинален, как и все мужчины. Говорил ей романтичным шепотом:

— Мерцающие звезды были так близко и сидели такими плотными кучками, что, казалось, протяни руку — и тут же получишь по голове, чтобы не лапал чужое добро.

Вика смеялась, искорки порхали у нее в глазах.

Чтобы сразить ее окончательно, я — по ассоциации — упомянул о таинственных «Блуждающих огнях». О том, как я расследую это дело и обязательно докопаюсь до истины, чего бы мне это ни стоило. На самом деле я не собирался ничего расследовать. Просто сказал для усиления эффекта. Потом мне пришлось не один раз об этом пожалеть. Своим красноречием я накликал на себя неисчислимые неприятности.

Разговор мелел с каждой минутой и вот окончательно иссяк. Время, когда говорить уже нечего и надо приступать к действиям.

Мы не сговариваясь встали из-за стола и сблизились.

— По твоим глазам я видела, как ты ко мне относишься, — Вика провела ладошкой по моей руке. — Но знала, что первым ты никогда не подойдешь.

Необъятное чувство выросло вдруг в груди. Я захотел ее обнять.

Но Вика мягко отстранилась, быстро чмокнула меня в щеку и ушла в другую комнату. Спать…

Всю ночь я размышлял: идиот я или не идиот?

Утром мы простились в метро, и произошел такой разговор.

— Знаешь, я не за этим к тебе пришла. Ты слишком спешишь.

— Это одно из моих достоинств.

— В данном случае это твое достоинство сейчас бесполезно.

— Еще поговорим?

— Конечно, — она чмокнула меня в щеку и скользнула в вагон метро.

Двери вагона хряснули, как ножи гильотины.

По пути к Парку победы я размышлял о прошедшей ночи, о Вике. Мое глумливое вдохновение бойко накидало мне стих, который я тут же запомнил и записал в блокнот для впечатлений.

Глава 12

После проливных дождей в Москве вдруг стало солнечно и сухо. Погода, словно извиняясь за свою излишнюю поспешность, вернула погожие деньки.

В моду снова вошли солнечные очки, голые коленки, открытые спины и томные взгляды. Разглядывая мимохожих прелестниц, я незаметно для себя добрался до автостоянки музея на Поклонной горе. За хлипким сетчатым забором выстроились советские и немецкие танки времен Второй мировой, а также самоходные орудия, танкетки, бронетранспортеры и даже броневик 1917 года. Детвора, глядя на все это, просто шалела от восторга.

Неприметная калитка впустила меня на служебную территорию. Из-за танковой брони выглядывала плоская крыша административного вагончика.

— Вы журналист? — Из кунга вышел высокий чернявый парень.

— Он самый.

Мы поздоровкались.

— Сергей, — представился он. — Руководитель автопробега и вообще старший всех этих машин, — он указал рукой на стоянку.

— Неплохое хозяйство, — кивнул я на немецкую самоходку, украшенную крестами. — За пивом хорошо ездить.

— Именно это мы и делаем, — подтвердил с улыбкой Сергей. — Кстати, уникальный экземпляр. Во всем мире такой машины ни у кого больше нет. Нашли под Москвой, в болоте. Восстановили. Теперь она стоит бешеных денег. Немцы предлагали любые суммы, чтобы забрать ее для своего музея. Но мы не отдали.

— На ней поедем?

— Нет, мы помчимся вот на этой машинке, — Сергей указал на броневик времен октябрьского переворота. — Хотим привлечь внимание нашей рассеянной общественности к раритетам войны. Знаете, сколько у нас по стране стоит заброшенной техники?

Я отрицательно мотнул головой.

— Чертова уйма! Надо только у местных поспрашивать. Так они вам укажут, где какой танк утонул, какой самолет куда упал. Ну, а мы уж все это находим, тащим сюда и восстанавливаем. Кстати, денег музей почти не дает. А после ремонта техника стоит очень дорого. Особенно если удается сохранить родной мотор. Так что представляешь, — он незаметно перешел на «ты», — мы сами нищие, а сидим тут фактически как на золотом прииске. Хотя бы одну самоходку продать — и можно купить себе роскошный двухэтажный коттедж в самом престижном месте Подмосковья.

Сережа полагал, что сидит на золоте, но оказалось — на пороховой бочке. Через несколько лет Сергей погибнет при загадочных обстоятельствах. Его найдут в собственной квартире с пулей в груди. Рядом с телом — армейский карабин времен Второй мировой войны. Следователи сделают вывод, что Сергей застрелился. Как можно из длинного карабина попасть себе в грудь — непонятно. Тем не менее дело закроют.

Мы зашли в административный вагончик.

— Хотите подобрать себе буденовку или бескозырку? — Сергей указал на вешалку, где свисали раритетные шинели, бараньи тулупы, партизанского вида ватные фуфайки и много чего еще. На полке для головных уборов мирно соседствовали буденовки с разлапистыми красными звездами, бескозырки с георгиевскими лентами, немецкие фуражки с черепами и серенькие пилотки Вермахта.

— Спасибо, — отказался я.

— Ну, как знаете, — весело сверкнул он глазами, — у нас ведь будет здоровское театрализованное представление по ходу поездки. Я думал, ты захочешь в нем поучаствовать.

Знал бы он, чем закончится наша поездка, не раздумывая, выгнал меня за дверь. В кунг зашел еще один парень.

— Это Олег. Наш сотрудник. Будет у нас водителем.

Мы рукопожались и вежливо обменялись улыбками.

* * *

Судя по советским фильмам о революции, именно с такой машины выступал Владимир Ленин перед пролетариатом. На зеленом боку броневика — корявая надпись белой краской «Смерть врагам!». Чуть ниже — череп с костями. К одной из башен приторочен красный флаг с обгрызенными краями, точно его трепали жестокие вихри боев. И конечно же, сурово торчали врастопырку из башен два черных пулемета «Максим». Со стороны все смотрелось очень серьезно и убедительно. Только пулеметы были бутафорскими и башни не поворачивались.

Внутреннее убранство броневика поражало простотой и аскетизмом. Этакая каморка папы Карло без окон и камина. К задней стенке прилеплен откидной столик. За ним мы распивали водку. На настенных крюках висели бутафорские винтовки Мосина со штыками. На пол ребята накидали шинелей и бушлатов. Сами они нарядились солидно. Один — красноармейцем с маузером на ремне. Второй же — революционным матросом, с пулеметными лентами крест-накрест и револьвером в кобуре. Маузер и револьвер были газовыми, но смотрелись неотличимо от настоящих.

Пока ехали по улицам Москвы, особенного ажиотажа не наблюдалось. Мы торчали с Олегом из башен броневика, курили и время от времени махали приветственно бибикающим автомобилям.

Но в целом москвичи привыкли к подобным зрелищам. Думаю, если бы в час пик по улицам провели динозавров на поводке, из ста прохожих на них обратили бы внимание только двое. И скорее всего, эти двое окажутся приезжими.

Самое ужасное началось, когда мы выехали за город. Сначала Сергей как-то неудачно заглянул в карту области, и броневик тотчас заплутал в лабиринтах лесных дорог. Густой ночью с божьей помощью мы отыскали наконец нужное направление. Шаря фарами по кустам, броневик осторожно двигался по проселочной дороге. Среди деревьев мигали огни шоссе. Трасса на Анапу. К несчастью, выезд из леса располагался аккурат напротив поста ГАИ.

Посмотреть на нас глазами милиционера — и мне становится дурно. Под окнами КПП, щедро льющими желтый свет на площадку, стоит постовой. Увлеченно спорит о чем-то с водителем иномарки. Заслышав тарахтенье мотора, спорщики поворачивают головы, вглядываются в темноту и видят картину «Ленин форева».

Броневик неспешно вырулил на трассу. Люди застыли в нелепых позах. Перед ними проплыли башенные пулеметы, надпись «Смерть врагам!», и хлопнуло ружьем на ветру красное пролетарское знамя.

Кстати, тут важная деталь. Из памяти россиян еще не выветрились кровавые октябрьские события в Москве. Расстрел парламента из танков. Красные баррикады. Бои старушек с ОМОНом и штурм Телецентра в придачу. Наверное, милиционер подумал, что наш красный броневик уже с год блуждает по лесу, пытаясь прийти на помощь своим красным подельникам в Москве.

Стоило нам углубиться по трассе, как милиционер рысью кинулся по ступенькам КПП докладывать куда надо. Ошалевший водитель прыгнул в авто и умчал в противоположную сторону.

Через десять минут мы уже подъезжали к кордону из милицейских машин. Как в голливудских боевиках, в ночной тьме бликали нервные мигалки. Стражи порядка пригнулись за машинами с «пушками» наготове — ждали, когда мы остановимся. Наверное, они все же не были уверены, станем ли мы вообще останавливаться.

Я выглянул из люка и увидел, как сзади нас догоняет вереница еще из десятка патрульных машин. Мы остановились. Я знаю, о чем думали милиционеры. Они думали о том, что у них семья, дети и нищенская зарплата, а мы сидим за крепкой броней, у нас два пулемета на башнях, которые сверху замечательно достанут всех ментов и расфигачат всю эту баррикаду в три секунды.

Но мы остановились и, чтобы не действовать им на нервы, вышли из броневика.

К нам на переговоры отрядили безоружного парламентера. Милиционер не делал резких движений. Старался дружелюбно улыбаться и вообще вел себя почтительно, что российским милиционерам несвойственно.

— Далеко путь держите?

Его добродушный тон никак не вязался с обстановкой. Парламентер оглядел Сергея и Олега. Взгляд скользнул по пулеметным лентам, чуть задержался на кобуре с пистолетами и остановился на броневике. Милицейский явно прикидывал: сколько еще бойцов может там укрыться?

— В Анапу, — столь же добродушно ответил Сергей.

— Вот как?! — удивился парламентер.

— С просветительскими целями, — пояснил Олег. Милиционер смущенно кашлянул.

— У нас тут автопробег, — Сергей попытался развеять недоразумение.

— У вас тут что?! Ав-то-про-бег? — по слогам выдохнул парламентер. — Автопробег? На броневиках? В Анапу? Но зачем?!

Наверное, ему живо представилась армада броневиков с пулеметами, которая крадется по ночным полям к Анапе. И еще неизвестно, кто кого сейчас окружил. То ли они нас, то ли они сами попали в смертельную ловушку бронеавтомобилей.

— Да вы не волнуйтесь, — Сергей достал всякие сопроводительные бумаги из музея, показал редакционное письмо, достал паспорта и прочее.

Милицейскому чуть полегчало.

— В машину можно заглянуть? — решился он на очередной подвиг.

— Конечно!

Парламентер заглянул в броневик и первым делом посмотрел туда, где должны были в башнях сидеть пулеметчики. Но взгляд его встретил пустоту и гладкий металл. Не было там ни пулеметных гашеток, ни свисающих лент. Ничего.

Милицейский успокоился еще больше и свистнул своим товарищам. Те осторожно приблизились, но на всякий случай пистолеты не убирали.

— Это ребята из музея на Поклонной горе!

Каждый из милиционеров счел своим долгом лично убедиться в отсутствии у нас пулеметов и поочередно заглянул в броневик. В темном брюхе машины один из них вдруг заприметил винтовку.

— Винтовка!

Все тотчас напряглись.

— Бутафория, — успокоил Олег.

— Можно посмотреть? — вежливо спросил парламентер.

— Конечно!

Тот снял винтовку, покрутил в руках, показал остальным. Спокойствие в милицейских рядах было восстановлено. Осмотрели пистолеты в кобурах и проверили разрешение на них. Пощупали пулеметную ленту на Олеге и убедились, что и тут патроны безвреднее игрушек.

— Ну, вы нас напугали, черти, — сказал парламентер. — Мы уж думали все, кранты Анапе. И нам заодно.

— Ну, мы ж с мирными целями.

— Хрен скажешь, что с мирными. Вы себя со стороны представляете? Представляете, как это выглядит?

— Ну, примерно, — сказал я.

— Примерно! — передразнил милиционер. — Страху нагнали на всю округу.

Мы распрощались. Милицейские машины разъехались впотьмах по своим постам, а мы, натужно гудя мотором, поплелись дальше.

Нас еще не единожды останавливали. И каждый раз милиционеры не сообщали своим коллегам из соседнего округа о приближении нашего броневика. Хотели, наверное, чтобы соседи тоже вспомнили о Боге, о семье и немного помучились.

По пути выяснилось еще одно. Население реагировало на наше появление очень нервно. Когда мы останавливались возле магазинов, бензоколонок и придорожных кафе, нас «забывали» обсчитывать, забывали взять деньги за продукты и водку, а иногда и просто разбегались от греха подальше. Приходилось насильно пихать продавцам банкноты, требовать правильной сдачи и заправляться в гордом одиночестве.

Скоро слух о броневике распространился по трассе среди шоферов дальнобойщиков. Они бибикали нам и спрашивали через окошко: «Как здоровьице Владимира Ильича?»

Но и тут не обошлось без недоразумений. Поскольку скорость фур значительно выше нашей, они легко нас обгоняли. Зато мы их брали тем, что никогда не останавливались на отдых. В результате, пока дальнобойщики отдыхали, мы снова их обходили. На одной из заправок громада-шофер подошел к Сергею и удивленно спросил:

— Слушай, а сколько вообще броневиков едет по трассе?

— Один.

— Это что, значит, я вас пятый раз обгоняю, что ли?

Знойная Анапа решила не сдаваться без боя пролетарскому броневику. В сонный город мы въехали беспрепятственно. Отыскали центральную площадь и остановились возле одноэтажного здания с надписью «Почта—Телеграф—Телефон». Хотели отстучать в Москву телеграмму о благополучном прибытии. Сергей и Олег, одетые по революционной моде семнадцатого года, ушли телеграфировать. Я вылез на броню, со скучающим видом облокотился на башню и закурил.

Мой взгляд остановился на вывеске «Почта—Телеграф—Телефон». Надо же! Прямо по-ленински! Вождь тоже когда-то советовал брать первым делом именно это учреждение.

Оказалось, не я один читал Ленина… Постепенно я начал замечать, как пустеют вокруг броневика тротуары. Исчезают куда-то с площади гражданские машины, а их места занимают милицейские патрульные авто. Но то ли жара, то ли усталость сказалась на моей соображалке… Не придал я этому особого значения.

Из дальнего конца площади вышла депутация милиционеров и направилась к броневику. Поскольку ничего крамольного мы не совершали, то и беспокоиться я не считал необходимым.

— Ваш броневик?! — спросил резко один из милицейских делегатов.

— Нет, не мой, — ответил я честно.

— А чего ж ты на нем сидишь?

— Я на нем приехал.

— На нем? Зачем? Куда?

— В командировку. Я журналист… — достал ксиву и протянул ее с броневика.

Они жадно вчитались.

— С тобой кто еще есть?

— Да. Сотрудники музея.

— Много?

— Двое.

— Эти, что ли? — милиционер кивнул в сторону почты.

Изображая букву «Г», с заломленными за спиной руками к броневику шли мои компаньоны. Наверное, именно так белогвардейцы арестовывали революционных комбатантов в семнадцатом году. Сразу вспомнился стишок, сочиненный в октябре 93 года, сразу после штурма красного парламента:

Бежит ОМОН,

Бежит спецназ,

Стреляя на ходу.

Ах, как нам

Не хватало вас

В семнадцатом году!

Снова появились на свет наши сопроводительные письма. Начались объяснения. Милиционеры чертыхались. Кто-то из них орал по рации: «Отбой тревоги! Верните спецназ на место!» И уже в нашу сторону: «Ну, вы идиоты! Мы же вас перестрелять могли!»

— Так мы же с благими намерениями, — оправдывались Олег с Сергеем.

— Это с пулеметами-то?! А на почту зачем пошли?!

— Телеграмму в Москву отбить.

— А Ленина читали?.. Люди звонят в милицию, сообщают, что подъехал броневик с красноармейцами. Захватывает почту. Мы сначала думали, что пьяные развлекаются. Но ведь звонков десять было — один за другим. Поехали проверить, а тут вы с пулеметами. Что еще мы могли подумать?

Тут-то я решил позвонить в редакцию…

Сначала мы пристроили броневик в какой-то пустующий санаторий. Ни одни частник не пожелал, чтобы такая штука стояла у него во дворе.

Потом мы купались в море, искренне радуясь избавлению от пристального внимания милиции.

На следующий день я пошел на почту звонить. За это время слухи о столичном журналисте на броневике, захватывающем почту, успели добежать до столицы.

Я это понял, как только телефонистка соединила меня с редакцией.

— Ты что там опять вытворяешь? — сказал без всяких приветствий Павлов.

— Я? Согласно вашему пожеланию, Иван Тимофеевич, поехал в Анапу с ребятами из музея. Больше ничего.

— А что с почтой? Зачем тебе понадобилось ее захватывать?

— Откуда вы этот бред берете!

— Опять из ФСБ звонили. Кра-асочно пересказали.

— Они извращают события.

— Это не тебе решать, Леша, кто и чего извращает, — редактор вздохнул. — Возвращайся. Бросай все и дуй на самолет. Скверное дело получается. Они ж не мне звонили, а главному редактору. И звонили, заметь, не простые там контрразведчики.

В Москве, подъезжая к редакции, я бесчисленный раз прокручивал в мозгу эти бредовые претензии с захватом почты и не знал, смеяться мне или плакать. Ну кому надо подставлять меня, выдвигая детские обвинения? Конечно, если бы то же самое говорили обо мне наши читатели, над этим бы только посмеялись. Но полный бред, спущенный с административных высот, всегда кажется чем-то существенным.

Не успел я переступить порог редакции, как меня тут же вызвали к главному редактору. Иван Тимофеевич сидел уже там.

— Это правда? — сурово спросил главный, поигрывая дорогим брелоком в виде Эйфелевой башни.

— Нет, — твердо сказал я.

— Почему ж мне такое передают?

— Кому-то крайне не нравится, что я у вас работаю. — Я посмотрел на Павлова, он кивнул, соглашаясь со мной. — Все началось после того, как я и Колчин узнали о проекте «Блуждающие огни».

— Да, Иван Тимофеевич мне уже рассказывал, — прервал меня главный. — Ты, надеюсь, оставил это дело?

— Конечно! У меня и в мыслях не было вмешиваться в государственные тайны! Тем более что я находился в командировке, которая вообще к современной военной тематике не имеет никакого отношения!

— Ну, хорошо. Можешь идти.

Я вернулся домой. Написал репортаж о прогулке в Анапу. Купил пивка. И стал смотреть, как вороны занимаются дорожным бандитизмом. Окна моей комнаты выходят на перекресток. Как я заметил, в одно и то же время вороны оккупируют уличные фонари возле светофора. Дожидаются, когда грузовая машина с открытым верхом, идущая с мясокомбината или мукомольного завода, остановится на красный. И на бреющем полете потрошат содержимое кузова…

Когда представление закончилось, я снова заскучал.

Позвонил Колчину.

Выяснилось, что он уехал на дачу.

Потом — Вике.

Она отправилась в долгий поход по магазинам.

Наступление ночи я встретил четвертой бутылкой пива и хорошим настроением.

Я уже расстилал постель, когда затренькал телефон на журнальном столике.

Я посмотрел в лицо настенным часам.

Стрелки раскорячились на половине двенадцатого.

Кто бы мог быть? Опять судьба?

Я снял трубку.

— Это Сергей Николаевич! — сказал голос.

— Не поздновато ли для звонков? — намекнул я деликатно.

— При нашей работе — в самый раз.

— И что стряслось?

— Ничего. Нам надо встретиться. Как насчет завтра? Примерно в двенадцать?

Я покрутил завтрашние дела.

— Да. Как раз успею сдать статью.

— Надеюсь, не об «огнях»? — В голосе Трофимова прыгнула тревожная нотка.

— Об Анапе, — успокоил я. — Где встречаемся?

— Возле подъезда Один-А. Это угловой подъезд здания Лубянки. Знаете?

— А как же!

Там — Центр общественных связей, и мне уже приходилось ездить туда на пресс-конференции.

— Ну, так до завтра!

Что за дела такие срочные возникли? Я ворочался под одеялом. Куда я еще вляпался? Анапа? Да фиг с ней. Ничего ж крамольного там не было. Тогда опять «огни»? Но я же этим вообще не занимаюсь.

Мысли уже укладывались на ночь. И тут оглушительной вспышкой ударила в голове неожиданная догадка и вышвырнула меня из кровати. Я вскочил. Одеяло отлетело в сторону.

А откуда Трофимов знает, что я брал в руки автомат?! В живых на той заставе остались только трое! Пограничник Федулов вряд ли успел столь оперативно связаться с ФСБ и обо всем им доложить. Ведь он остался на заставе, после нашего отъезда. Да и какой ему резон нас закладывать, когда они против ФСБ?

«Тра-та-та!» — загремела тревожной трещоткой вторая мысль. Даже если Федулов общался с Трофимовым, он должен был ему сказать, что служил я на флоте, а не в погранвойсках. Когда я соврал Трофимову о месте службы, то он и бровью не повел! Если бы пограничник и эфэсбэшник общались, Трофимов наверняка бы сразу же уличил меня во лжи. Ему позарез надо было меня чем-нибудь припугнуть. Подвесить на крючок, чтобы я не рыпался с расследованием! Кстати, и слова Трофимов употребляет не совсем обычные. Взять хотя бы эти его: «дела не терпят отлагательств» или «кем вы работали на погранзаставе». Так в современном обществе уже не давно не говорят. Такое ощущение, что Сергей Николаевич либо вырос во времена Достоевского, либо учил русский язык по классической литературе.

Япона мать! Трофимов не эфэсбэшник! Догадка пронзила, словно копьем, и я опять откинулся на подушки.

Оттого, что я такой умный, легче не стало. Тут же явился новый вопрос: а кто тогда Трофимов? Какую организацию он представляет? Может, он из тех самых «Блуждающих огней»? Сразу вспомнились последние недоразумения и обвинения, которые посыпались на мою голову со стороны якобы компетентных органов.

Когда это началось?

Когда я сказал Вике, что собираюсь расследовать это дело.

Уж не стоят ли в моей квартире жучки? А если стоят, то чьи? И вообще! Откуда редактор Павлов знает, что ему звонят из ФСБ? Он же не видит их по телефону. Можно назваться кем угодно. Мне вдруг представились расплывчатые очертания какого-то огромного заговора, внутри которого шевелятся опасные тени.

Сколько я ни ворочался в ту ночь, сколько ни бился головой о подушку, чтобы вытрясти новые умные мысли и разгадки, ничего дельного не получалось. Моя соображалка уснула раньше меня. Я же задремал только под утро.

Глава 13

Я был безумно рад увидеть Колчина в редакции.

— Сашка! У меня тут полный звездец намечается!

Он опасливо отстранился:

— Ты что, опять куда-то влез?

Я рассказал ему о своих предположениях. О ночном звонке Трофимова.

— Твоя встреча через час, — сказал он, и дорогущий репетитор заиграл у него под пальцами одиннадцать утра. — Могу тебе помочь.

Я просиял.

— Кстати, я расшифровал все-таки надписи на медальоне.

— Наконец-то!

— Это про какого-то Мухаммада.

Честно говоря, я ожидал большего от Сашкиных изысканий.

— И что все? Мне это ничего не говорит.

— Может, просто украшение какое? — предположил Колчин. — Мало ли таджики таких штучек носят? Цивилизация-то древняя. Нашел, нацепил.

— Ну, да… Впрочем, медальон меня сейчас не сильно волнует.

Колчин помолчал, что-то обмозговывая. Потом медленно произнес:

— Я еще вот что хотел предложить. Надо рассказать обо всем Павлову.

— А это зачем?

— Ну, во-первых, он наш начальник. Во-вторых, лучше, если кроме меня и тебя о твоей встрече будет знать хотя бы еще один человек. Мало ли что может случиться? Вдруг они нас переиграют?

Это его «переиграют» рикошетом вызвало у меня в голове слово «перестреляют».

— Да, ты прав, — согласился я.

— Павлов хоть будет знать, где мы и куда пошли.

— Только, Саш, давай ты ему сам обо всем расскажешь? Мне что-то не хочется снова выслушивать лекции о достойном поведении. А тебя он воспримет спокойно.

— Хорошо…

* * *

Ровно через пятнадцать минут мы уже были на Лубянской площади. Примерно полчаса отнял у нас осмотр позиций. Наш план сверкал простотой. Сашка присматривает за подъездом где-нибудь в сторонке. Он предложил позицию возле Лубянского камня, то есть у памятника жертвам политических репрессий. Здесь небольшой сквер, и можно, не привлекая внимания, посидеть на скамеечке, разглядывая подъезд 1А, который выходит на площадь. Условились, что я пойду на встречу от метро «Кузнецкий мост». Поднимусь к площади и встану возле подъезда. Люди Трофимова запросто могли взять меня под наблюдение уже на выходе из метро. Поэтому надо быть начеку. Чтобы не случилось по пути какой-нибудь неприятности.

Я медленно шел от Кузнецкого, соизмеряя время так, чтобы минута в минуту оказаться у подъезда на Лубянке. По пути внимательно вглядывался в прохожих. Ничего подозрительного.

Выйдя на угол Детского мира, я пересек дорогу и уже хотел двинуться к зданию ФСБ, как двери подъезда хлопнули и оттуда выскочил Трофимов. Я замер.

От площади к подъезду подлетели две черные «Волги». Крякнули дверцы, резво выскочили четверо в гражданском. Они выхватили пистолеты и кинулись на Трофимова.

Сергей Николаевич на ходу распахнул старомодный плащ. В руках у него оказался маленький автомат какой-то заграничной марки. Я видел такие только в кино.

Четверо из «Волги», припав на колено, стали целиться.

В руках Трофимова глухо зарокотало.

Двое в штатском упали замертво. Еще двое попытались укрыться от огня и поменять позиции, но Трофимов ловко и метко выдал две короткие очереди вдогонку. Пули вспороли пиджаки в клочья, и несчастных швырнуло на асфальт.

Вся перестрелка не заняла и трех секунд. Обе «Волги» попытались задним ходом уйти с поля боя. Но в руках Трофимова снова глухо рыкнула автоматная очередь, лобовые стекла тотчас покрылись лучистой паутиной, и машины замерли.

На огромной скорости через Лубянскую площадь пронеслась «вольво», подхватила Трофимова у тротуара и исчезла в потоке автомобилей.

Разинув рот, я смотрел на убитых оперативников ФСБ и, скрипя мозгами, соображал, чем теперь все закончится. Я даже не заметил, как сзади подскочил Колчин.

— Ты видел?! Видел?! — кричал он возбужденно, крутя головой по сторонам.

— Смываемся, — сказал я хрипло и потащил его в сторону Антикварной лавки.

Из подъезда 1А уже выскакивали вооруженные люди. Выросшая из-под земли милиция расставляла вокруг убитых оцепление. Движение по площади медленно угасало.

— Бойня! Это была бойня! — всю дорогу твердил Колчин.

— Хрен с ней, с бойней, — меня колотил озноб. — Ты что-нибудь видел?

— Да. Этот твой Трофимов буквально за минуту до твоего появления появился с другой стороны здания, где находятся пограничники, и вошел в подъезд ФСБ. Дальше ты, наверное, сам видел.

Я кивнул:

— Сергей Николаевич решил сыграть со мной известную шутку.

— Ты о чем?

— Понимаешь, я читал в мемуарах одного разведчика, как они разыграли своего агента-предателя. Разведка узнала, что он собирается передать в посольство вражеской страны секретные материалы. Один из оперативников переоделся в цивильный костюм и пошел в посольство, как обычный посетитель. Когда предатель появился возле посольства, оперативник получил сигнал, вышел из посольства и остановился возле дипломатической машины, словно хотел туда сесть. К нему подошел второй оперативник и стал громко о чем-то говорить. Называя его при этом послом. Предатель, который наблюдал со стороны, решил, что перед ним дипломатический работник, и, ничего не подозревая, передал ему пакет.

— И что?

— А то!.. Трофимов хотел выйти из подъезда под видом детектива ФСБ. Чтобы у меня не осталось никаких сомнений. Помнишь, показывал тебе его визитку? Так вот, указанный там телефон не принадлежит ФСБ. Но я тогда подумал, мало ли у контрразведки офисов по всей Москве? Теперь я понимаю, что кто-то все время меня здорово разыгрывал.

— Вопрос теперь в том, откуда этот Трофимов на самом деле? — проговорил Сашка.

— А ты не видел, он вышел от пограничников или просто вышел с их стороны?

— Не видел. Не успел заметить.

— Твою мать! — заорал я в бешенстве, и две барышни шарахнулись от меня в стороны. — Саша, ты не заметил самого важного!

— Ладно тебе. Успокойся, — затараторил Колчин. — Сдается мне, он не пограничник. Будь он таковым, не стал бы стрелять эфэсбэшников чуть ли не на пороге своей конторы.

В редакции нас уже ждали.

В кабинете Ивана Тимофеевича помимо самого Павлова — трое мрачных типов. Одного я опознал как начальника. Он был одет в классический костюм «тройка». Его двое спутников больше походили на головорезов, что были рядом с Трофимовым во время нашей первой встречи у меня дома. Бритые затылки. Кожаные куртки. И голубая сталь в мелководных глазах. Такие никогда не размышляют, а только чинят расправу.

— Степанов Сергей Вадимович, — представился «костюм».

Его спутники назваться не пожелали.

Мы с Колчиным присели на свободные стулья.

— Кто такой этот ваш Трофимов? — спросил Степанов.

— Я не знаю…

— Он убил шестерых наших оперативников. Вы, ребята, попали в скверную историю.

Головорезы позади Степанова помрачнели еще больше.

— Ну, так как все началось? — В руках у него появился блокнот.

Я без утайки все рассказал.

Степанов ни разу меня не прервал. У меня даже возникли подозрения, что перед этим он допросил и моего редактора.

— Ну, что ж, понятно, — все так же грустно сказал Степанов, и блокнот исчез у него в кармане.

— А откуда вы, собственно, узнали о нашей встрече? — спросил я.

— Иван Тимофеевич нам позвонил, — Степанов указал рукой на Павлова, и тот неожиданно побледнел.

— Но зачем? — спросил я редактора.

За моего начальника ответил Степанов:

— Потому что, повторяю, вы попали в скверную историю, Алексей. А Иван Тимофеевич за вас волновался. Тут такое дело. Павлову кто-то звонил, представляясь сотрудником ФСБ, и рассказывал про вас всякие нехорошие вещи. Иван Тимофеевич верил, что звонят из нашей конторы.

Сергей Вадимович посмотрел на Павлова, и тот закивал.

— Сегодня же Иван Тимофеевич связался с нами и поинтересовался, зачем наш сотрудник встречается с корреспондентом. Иван Тимофеевич боялся новых неприятностей, которые могут на вас обрушиться. Он рассказал нам о визите этого самозванца к вам домой. Но дело в том, что мы и понятия не имели ни о вас, ни о «Блуждающих огнях». И никто, Леша, до недавнего времени не знал о вашем существовании. Кто-то разыгрывал редакцию. Разыгрывал Павлова. Вот мы и решили задержать этого «сотрудника ФСБ» и узнать, что ему надо. Теперь неизвестно, чем все вообще закончится.

— Голову ему оторвать — и все, — встрял оперативник в кожаной куртке и окатил меня холодным взглядом.

— Это за что же? — спросил я.

— Не хрен лазить там, где не следует. И вообще, журналист, запомни! Этот твой кореш убил моего друга. Понял? — Кожаный закипел гневом. — Я еще с тобой после поговорю. Если узнаю, что ты что-то скрываешь, — хана тебе. Обещаю. Ты у меня сдохнешь очень неприятно.

— Спокойнее, пожалуйста, — сказал кожаному Степанов, не поворачивая головы.

Но того уже было не остановить:

— Сидит тут, мразь, ногой помахивает! А из-за него лучшие люди гибнут!

— Вам самим не фиг было к нему соваться, раз не знаете, что к чему! — не выдержал я. — Сначала думать надо, а потом уж арестовывать. Привыкли пьяных у метро крутить. А здесь нарвались на серьезных людей и теперь скулите.

Тут я понял, что сделан не из железа, а всего лишь из мяса. Из банального мяса и костей. До чего же мне стало обидно, трудно себе даже представить. В долю секунды кожаный оказался рядом со мной и боковым ударом двинул мне в челюсть. Без всякого пафоса, как самолет при неудачном взлете, я завалился на бок со звуками «хрясь», «дзынь» или что-то в этом роде.

Раскинув руками в полете, чтобы остановить свое стремительное продвижение к стеклянному шкафу, я машинально ухватился за хрустальную вазу с карандашами. И уже с пола швырнул ее в кожаного. И хоть до этого я ни разу не пробовал попасть в кого-нибудь хрустальной вазой из положения лежа, бросок оказался удачным. Сразу же выяснилось, что и контрразведчик не тренировался уворачиваться от хрустальных ваз. Она попала ему аккуратно в лоб и рассекла кожу.

— Господа! — вскочил мой редактор. — Что вы делаете?!

— Один-один, — спокойно констатировал Степанов, словно сидел в жюри на боях без правил.

Я вскочил на ноги.

Кожаный двинулся на меня с кулаками.

— Стоять! — ледяным тоном сказал Сергей Вадимович.

Мы замерли.

— Сидеть!

Мы сели.

— Я с тобой еще посчитаюсь, — процедил мне кожаный.

— Подведем итог, — все так же спокойно сказал Степанов. — Мы завели уголовное дело по факту убийства шестерых наших сотрудников. Вы, Алексей, проходите по делу в качестве свидетеля. Хочу подчеркнуть — главного свидетеля. Вы, кстати, тоже, — он ткнул пальцем в Сашку. — Завтра в двенадцать ноль-ноль наш следователь будет ждать вас на Лубянке. В том же самом подъезде Один-А. Там вас встретят и препроводят в кабинет. А сейчас разговор полагаю законченным.

Степанов «и другие официальные лица» в молчаливой угрюмости покинули кабинет.

— Что ты творишь?! Что творишь?! — зашептал Иван Трофимович, хватаясь за голову.

— Почему опять я?

— Это кошмар! Кошмар!

— Иван Трофимович, хватит друг друга кошмарить! Очнитесь!

Я пощелкал у него перед глазами пальцами. Раньше такого себе никогда не позволял. Проняло, однако!

— Посмотрите на очевидные вещи беспристрастным взглядом, — продолжил я. — Если бы вы не позвонили сегодня в ФСБ, шестеро их сотрудников были бы сейчас живы. Понимаю, что вы за меня волновались, но факт есть факт.

Павлов вытаращился на меня:

— А ты хоть сам понимаешь, чем могла закончиться для тебя встреча с Трофимовым?! Почему он тебя потянул на эту встречу?!

— Я вот только что догадался. У меня в комнате — «жучки». Звонок от Трофимова раздался аккурат после того, как я встречался на квартире с Викой. И рассказал ей о деле «огней». Тут они встревожились и вызвали меня на разговор.

— Так на хрена ты туда полез опять?! Я же тебя предупреждал!

— А я и не лез. Просто разговаривал с Викой и сказал ей хохмы ради, что собираюсь это дело расследовать. Вот и все. Откуда мне было знать, что меня прослушивают?

— Сам себе портишь жизнь, — заключил Павлов. — Да еще ни в чем не повинных людей втравливаешь. Идите оба, глаза б мои вас не видели. Мне надо еще подумать о твоем завтрашнем допросе. Этот свихнутый эфэсбэшник, кажется, хочет тебя убить.

* * *

Мы с Колчиным зашли в корреспондентскую. Здесь уже сидели наши коллеги и вовсю обсуждали мою стычку с оперативником.

Любая редакция — хуже самой захудалой деревни. Даже тихий чих разносится тут с катастрофической скоростью, с грохотом тайфуна. И обрастает по пути чудовищными подробностями. Стоило нам войти, все тут же примолкли и с любопытством уставились на нас.

Следом заглянула Юля из секретарской, фамильярно ухмыльнулась:

— Леша! Ты зачем оперативников ФСБ избил? А ты, Колчин, их за руки держал?

— Никого я не бил. Мне самому вишь как треснули, — показал я на потемневшую скулу.

— Да ладно! Все об этом только и говорят. Лоб ему расшиб до крови. Тебя даже на допрос вызвали уже.

— Это правда? — спросила меня Вика.

— Почти.

— А откуда синяк на скуле? — все так же фамильярно поинтересовалась Юля.

— Я же говорю, оперативник ударил.

— Тебе было больно? — спросила сочувствующе Вика.

Остальные разглядывали меня, как биолог пьяную букашку. Ни капли сочувствия, только любопытство.

— Ему тоже досталось. Так что мы квиты.

Поскольку мы с Колчиным явно не собирались рассказывать о наших подвигах, то вскоре все оставили нас в покое и разошлись по делам. Осталась только Вика.

— Ты опять влез в это дело? — спросила она.

— Я не собирался, но так получилось.

Не стану же я говорить, что, пытаясь снискать ее расположение той ночью, наплел лишнего, и это лишнее попало в чужие уши? В отличие от Вики, обладатели тех ушей восприняли мои слова в высшей степени остро.

Один из редакционных телефонов вдруг зарыдал плаксивой трелью. Вика сняла трубку.

— Это тебя, — сказала она.

— Да.

— Алексей, вы меня не знаете, — пропел динамик женским голосом. — Я по поводу вашей статьи о Таджикистане.

Тут я не на шутку перепугался. Если Трофимов решил меня достать, то женщина — просто идеальная подстава, чтобы выманить меня из редакции.

— Я мать одного военнослужащего. Он служил там. Я очень хотела бы с вами сейчас поговорить.

Что это? Ловушка? Или и впрямь обыкновенная читательница? Вот и Колчин насторожился.

— Я внизу. Мне срочно надо с вами переговорить, — уже умоляла женщина.

— Ладно, сейчас спущусь.

— Не ходи, — в глазах у Вики стоял страх. — Это засада.

— Я бы на твоем месте тоже поостерегся, — поддержал ее Колчин. — Давай я тебя подстрахую, что ли?

— Ну, давай. Встанешь в сторонке. Словно меня не знаешь. По крайней мере, если кому-то и суждено пострадать, то это будет всего один человек.

Мне очень не хотелось спускаться. Ноги сами несколько раз делали попытку вдарить вверх по лестнице до чердака. Но я пресек бунт.

Женщина нервно прохаживалась поодаль от наружных дверей редакции.

— Здравствуйте. Я — Алексей.

— Наконец-то! — вскинулась незнакомка. От нее волнами исходила тревога. — Просто счастье, что я вас застала. Я живу не в Москве. Уже несколько раз вам звонила. Вашу статью мне передали знакомые, и я решила поехать.

Я стрелял глазами по сторонам на случай всяких неожиданностей.

Из редакции вышел Колчин, прошел по стоянке несколько метров, остановился и закурил.

Женщина протянула мне толстый желтый конверт:

— В своей статье вы были не совсем точны. Здесь я написала, как все происходило с той заставой. Мой сын служил в тех местах. Он погиб. Вся застава тогда погибла. Я читала, что вы сами едва уцелели… Почитайте. Дай вам Бог здоровья и удачи. Они такое творят с нашими детьми. Вы поймете, что происходит на самом деле. Вас обманывают! — И она кинулась прочь, в сторону метро.

Оглушенный потоком слов и эмоций, я все-таки успел крикнуть вдогонку:

— Вы знаете о «Блуждающих огнях»?! Что-нибудь?!

— Нет!

Как только незнакомка скрылась из виду, подошел Колчин:

— Чего хотела?

— Пакет вот передала… С документами. Говорит, важная информация о Таджикистане и той заставе.

Колчин покосился на пакет:

— И что ты собираешься с ним делать?

— Посмотрю, что там.

— Вдруг там бомба?

Я согнул и разогнул пакет.

— Идиот! — вскинулся Колчин. — Если бомба, то она срабатывает на деформацию!

— Ты-то откуда знаешь?

— Детективы надо читать.

Из редакции вышла Вика. Она несла мою куртку.

— Ты домой собираешься?

— Да, иду. Спасибо за куртку.

— А где эта… женщина?

— Ушла, — ответил за меня Сашка. — Отдала Лешке пакет, разревелась и побежала к метро. — Колчин бросил окурок на тротуар и задавил его ботинком до смерти.

— Становишься популярным! — пошутила Вика, но в глазах прыгала тревога.

— Не нравится мне такая слава…

Я нутром чувствовал, что в пакете — важная информация. Так почти всегда происходит. Публикуешь «горячий» материал — и через несколько дней обязательно появляется человек, знающий намного больше твоего по этой тематике и горящий желанием просветить с твоей помощью все человечество. Так и раскручиваются всякие журналистские расследования.

— Что дальше? — спросил Колчин.

— Дальше домой. Устал.

— А тебе не кажется, что в ближайшие дни вообще не стоит появляться дома? Вдруг этот… якобы Трофимов попытается с тобой еще раз поговорить? Друзья-товарищи убитых тоже могут… пойти на контакт.

Толпа холодных мурашек, играя в регби, побежала у меня по спине.

— Может, ко мне поедем? — предложила Вика.

— А это удобно?

— У Колчина все равно негде. У него и так дом полон детей.

— Да, тебе лучше у Вики пока побыть, — быстро согласился Колчин.

— Что ж… Да, Саш, а где тот медальон?

— Вот, — Колчин достал медальон из кармана и протянул мне. — Носи на здоровье.

— Просто мне так спокойнее будет, — я нацепил медальон на шею и спрятал под рубаху.

— Сразу на шею?

— Если меня обыскивать будут и найдут его в кармане, то вопросы посыплются: что это, откуда? А на шее — никто и внимания не обратит. Мало ли люди в ларьках всякой фигни покупают и цепляют?

— А ты не так прост, как кажешься! — Колчин хитро подмигнул.

— Ага! Ты завтра как? Будешь?

— Нет. Еду в Подмосковье к военным. Они в части открывают часовню.

— Помолись там за меня.

Глава 14

Вика снимала квартиру в районе метро «Павелецкая». Мол, взрослая девушка должна жить отдельно от родителей — тогда не возникает никаких трений, и все друг друга любят.

Мы разделились по вкусам. Она — чай. Я — кофе. Чай задолбал меня еще в Таджикистане. Национальный напиток! И если там просишь кофе, местные смотрят на тебя, как бенгальцы на английских колонизаторов.

Разорвав край пакета, я вытащил пачку бумаг.

Сначала я принялся за исписанные мелким почерком тетрадные листы. Кипу медицинских справок, ксерокопии военного билета и официальные письма отложил на потом.

«Я пишу в надежде, что помогу вам в расследовании. Сама я уже не чувствую в себе силы найти наконец истину и вывести подонков на чистую воду.

Мой сын, Дорофеев Виктор Семенович, 1972 года рождения, заключил контракт с Федеральной погранслужбой России и был призван Качинским райвоенкоматом в Таджикистан.

Он попал в спецчасть и с гордостью писал мне об этом. Через восемь месяцев службы мой сын появился дома. Он сбежал. Мы прятали его по родственникам. Виктор был в очень плохом состоянии. После медицинского осмотра врачи поставили ему диагноз (смотрите справку). Я не знаю, что это такое. Но, по рассказам моего сына, в спецчасти из них готовили каких-то суперсолдат. В части был развернут комплекс лабораторий, где служили военные биологи из Министерства обороны и каких-то оборонных НИИ. Они готовили какие-то особые таблетки. С их помощью обыкновенные солдаты могли восемь суток без сна, отдыха, пищи и воды выполнять боевые задачи в горах. Военные медики постоянно пытались побить свой рекорд и довести его до месяца, экспериментировали над солдатами. Некоторые из солдат умирали. Врачи выписывали справку: погиб в бою. Домой присылали запаянные гробы и не разрешали вскрывать. Специально присланный офицер дежурил возле гроба вплоть до похорон.

По словам моего сына, их кормили какими-то препаратами, в состав которых входит норадреналин. Это вещество вызывает в человеке агрессивность и бурную деятельность. Больше мне, к сожалению, узнать ничего не удалось. Прилагаю медицинские справки, которые удалось получить при обследовании моего сына. Я хотела подать в суд на пограничников и военкомат, но адвокаты сказали, что мой сын по закону — дезертир. И его самого будут судить. Прокуратура (чей ответ я прикладываю) отказала мне в возбуждении уголовного дела. Территория спецчасти считается сверхсекретной. Так мне сказали в погранслужбе.

Через полгода после возвращения домой Виктор погиб. Врачи так и не смогли дать четкого ответа о его болезни. Но я искренне уверена, что дело в тех препаратах, которыми их кормили».

Сразу вопросы, вопросы… Как погиб Виктор? Где похоронили? Что за спецчасть? И где именно в Таджикистане она находится?

Я начал искать в бумагах адрес этой женщины, но не нашел. И что теперь? Разыскать ее по местонахождению военкомата?

Я отложил тетрадные листки. Перелистал медицинские справки. Прочитал ответы из Прокуратуры и ФПС. Вырисовывалась картинка: в Таджикистане наши военные пытаются создать суперсолдат. На первый взгляд, идея хорошая. Боец может обходиться без сна, провианта и воды в течение месяца и при этом абсолютно не потеряет свои боевые качества. Он может вместо еды и воды взять больше боеприпасов. Может двигаться по горам без остановки — а значит, повышается его мобильность. Создание суперсолдат меняет всю тактику боевых действий, как в свое время это сделал пулемет.

Но чтобы ставить опыты на людях?! Калечить их?! По сути, убивать!

— Что там? — спросила Вика.

Я в двух словах объяснил, «что там».

— Ой! Думала, такое только в кино возможно.

— Кино! Так называемый великий полководец Жуков шестьдесят тысяч здоровых солдат и офицеров прогнал через ядерный взрыв. Только чтобы проверить, как скажется радиация на боеспособности подразделений в будущей ядерной войне. Чего добился? А ничего. Оказалось, что бойцы, попавшие в зону ядерного взрыва, как с той, так и с другой стороны, — теряют волю к борьбе. Вот и вся ценность опыта. А десятки тысяч здоровых парней умерли от лучевой болезни. Чего не сделаешь с чужими детьми для могущества своего государства!

— Они же настоящие изверги!

— А ты пойди, докажи им это! — озлился я. — На их стороне и прокуратура, и суды, и спецслужбы. Если бы этот парень не умер, его посадили бы за дезертирство. Ловко, да? Простой человек виноват везде. Даже если над ним глумятся.

— Тебе обязательно надо написать об этом!

— Что я и собираюсь сделать. Теперь все ясно с этими «Блуждающими огнями». Кодовое название. Суперсолдаты наших пограничников. Генералы, видимо, создали экспериментальную группу бойцов. Но она вышла из-под контроля. Подопечные начали крушить и моджахедов, и своих. Погранцы постарались замять это дело, уничтожив своих же суперсолдат. Да не тут-то было! «Огни» уже разгромили две заставы. А поймать их никому не удается. Не зря назвали их «Блуждающими огнями». По старому русскому поверью, «блуждающие огни» можно встретить ночью в лесу. Они указывают путь к сокровищам. Но если не знаешь заклинаний, то приблизиться к ним невозможно. Эти «огни» даже могут завести человека в болото и погубить. Понимаешь, почему дело так засекретили? Если на самом верху узнают про «ошибочку», генералам головы поотрывают… Нет, я напишу! Я напишу! Чтобы потом этих генералов судили, как нацистов.

Вика взяла меня за руку:

— Ты молодец. Я горжусь тобой.

— Знаешь, а ведь если бы не эта женщина, я бы до сих пор топтался на месте.

— Если бы ты не написал о Таджикистане, угадав верный тон, эта женщина никогда бы о тебе не узнала и не поверила бы тебе. Она же искала именно такого журналиста, который поймет ее горе. Она верит тебе авансом. Она уверена, что ты не работаешь на пограничников и не побежишь с этими документами к ним.

— Не побегу, да… Напишу! Нет, вот напишу! Просто разгромную статью! А потом… будь что будет.

Но написать мне так и не удалось. По многим причинам.

Никогда еще не видел столько машин с мигалками перед редакцией и такое количество нервных людей в униформе и штатском. Мы с Викой поодаль наблюдали за всем этим, как говорят дипломаты, «с чувством глубокого недоумения и озабоченности».

— По-моему, Леша, это приехали по твою душу.

— Во-первых, я не Рэмбо и не киборг-убийца, чтобы бросать на мое задержание усиленный батальон. Во-вторых, ты помнишь, надеюсь, что эту ночь я провел у тебя и ни с кем не воевал? — Голос мой предательски треснул. Я передал Вике пакет с документами: — Подержи у себя.

— Поняла. Конечно!

— И еще! — Я снял с себя медальон и надел ей на шею. — Вот так. На тебе он выглядит вполне естественно.

Естественно, да. Но сама Вика выглядит здорово напуганной.

— Может, тебе лучше поехать домой, Вик?

— Нет, я — на работу. Мне-то что?! Я за тебя боюсь.

— Слушай, давай тогда разделимся. Если эти ребята приехали по мою душу, то меня наверняка обыщут. Прошмонают и тех, с кем я пришел. А на тебя одну они вряд ли обратят внимание.

В одиночестве я двинулся к редакции, делая вид, что никого не замечаю. Меня тоже никто не заметил и никто не остановил. Я миновал пост охраны и, зайдя в лифт, начал уже сомневаться, что это приехали за мной.

В редакции мои робкие надежды рухнули. По коридорам сновали бойцы в камуфляже и люди в штатском. Они вытаскивали из кабинетов коробки с бумагами. Уносили куда-то жесткие диски компьютеров.

Встречным курсом по коридору шел Павлов и говорил сопровождающим его людям в штатском:

— Нету у меня больше компьютеров. Я за одним и работаю. Стол вы осмотрели, его стол тоже. Чего еще надо?

Тут они поравнялись со мной.

— А! Привет! Вот и ты! У нас из-за тебя обыск! — выпалил Павлов.

— Только не говорите мне, что директор ФСБ пал из-за меня в бою, а вся Лубянка ушла под землю!

Гм. Шутка не к месту. Штатские посмурнели.

— Это он? — спросил один из них, самый долговязый.

— Только без рук, пожалуйста, — предупредил Иван Тимофеевич. — А то, знаете ли, вчера один попытался.

— Вот про этого «одного» и поговорим! — мягко сказал долговязый, и его напарники сомкнулись у меня по бокам.

Все же пентюхи. Их действия рассчитаны больше на пугливых беззлобных идиотов. Будь у меня «узи» или такой автомат, как вчера у Трофимова, я бы их уложил без всяких проблем.

— Сюда, пожалуйста, — долговязый указал рукой в сторону приемной главного редактора. Очевидно, там расположился их временный штаб.

Долговязый следователь ФСБ Валерий Борисович Колосов был обходительным и очень мягким человеком. Причем именно «был». Я специально употребляю прошедшее время. Наверное, таких следователей у ФСБ больше не будет. Впрочем, все по порядку.

Главный редактор в кабинете отсутствовал. Из приемной временами долетал испуганный голос секретарши, отвечающей на звонки: «В Администрации президента! Только что уехал!»

За столом начальника пристроился какой-то полковник в форме контрразведки и очень активно названивал по всем стоящим на столе телефонам. В иные он кричал благим матом, из других его самого крыли теми же словами. Потом он снова начинал кого-то строить и тут же получал новый втык из других телефонов.

— Присаживайтесь, — Колосов показал мне на низенький столик для переговоров в углу кабинета.

Сам он сел не напротив, как обычно делают все следователи и оперативники, чтобы создать в собеседнике напряжение и некоторую конфронтацию, а рядом. Словно мы пришли с ним на вечеринку.

Валерий Борисович был очень умен. С улыбкой вынужденного гостя он попросил напуганную секретаршу Юлю соорудить нам по-быстрому кофе.

Бледная Юля с трясущимися руками и прыгающими губами спросила, не станем ли мы возражать против растворимого.

Колосов вопрошающе посмотрел на меня. Взгляд у Юли мгновенно изменился. Она стала смотреть на меня как на высокое, но чужое начальство.

— Пусть будет растворимый.

Юля ушла, от волнения чуть не налетев на стол редколлегии.

— Как дела? — по-простецки поинтересовался следователь, точно мы знакомы с детского сада.

— Не хвораю, слава богу, — я вежливо кашлянул в кулачок.

Валерий Борисович внимательно изучил мою реакцию, изучил мои глаза, нос, губы. Потом повернулся к вернувшейся Юле и снял с дрожащего мелкой дрожью подноса две чашки горячего кофе.

В полном молчании (под рыки полковника у дальней стены) мы размешали сахар, глотнули кофе и снова уставились друг на друга. Колосов внимательно меня изучал: как я двигаюсь, не дрожат ли у меня руки, не бегают ли по сторонам глазки.

Я старался быть как можно холоднее и безразличнее. Хотя и таким поведением мог навлечь на себя подозрения.

— Как ночью спалось? — приступил к допросу Валерий Борисович.

— Чудесно.

— Ничто не мешало?

— Тот, кто мне мешает, долго не живет, — сострил я.

Валерий Борисович шутку не оценил. Глаза его превратились в подозрительные щелки.

— Уже знаете, что произошло вчера? Откуда?

— Вчера произошла среда. По календарю… В мире всегда что-нибудь происходит. Особенно в Москве.

— Это верно, это верно. Но вчера ночью произошло нечто неординарное.

— Вот как?

— Вчера поздно вечером наша группа из семи человек поехала к вам на квартиру — проверить ее на наличие подслушивающей аппаратуры.

Я кивнул. Дескать, отлично усваиваю информацию.

— Так вот. Наша группа была атакована в вашей квартире неизвестными. Все наши сотрудники погибли. — Его голос по-прежнему звучал ровно, без тени эмоций. — Но поняли мы о том, что произошло что-то… неординарное, ближе к утру. Группа несколько часов не выходила на связь. За это время неизвестные преступники ушли уже далеко. Никакой план-перехват не сработал бы. Никто из ваших соседей не слышал ничего подозрительного и никого не видел. Никто из посланной группы не успел не то что выстрелить, но даже достать пистолет. Из этого мы заключили, что «работали» профессионалы. Профессионалы высочайшего класса. А вы как думаете?

— Как я думаю? — переспросил я. — Полностью с вами согласен. И добавил бы еще, что вы чрезмерно расслабились.

— И это верно, — признал Валерий Борисович, кивком предлагая мне продолжить мысль.

— Эти… профессионалы показали вам, что шутить не намерены. Пускают в ход оружие не задумываясь. Валерий Борисович, даже закоренелые преступники сто раз подумают, прежде чем стрелять в милиционера. А уж стрелять в ФСБ!.. Эти же… вас совершенно не боятся. Отсюда вывод: либо они психи, либо не местные. И настолько не местные, что их даже не волнует ваше ведомство со всеми его прошлыми заслугами. Они уверены, что никогда с вами не встретятся.

— Есть какие-нибудь предположения, кто это может быть?

— У меня?

— У вас.

— Отряд «Блуждающие огни».

— Откуда такая уверенность?

— Я видел, как они расправились с целой заставой. Где была орава бронетехники, солдат и спецназа. Оторвать башку каким-то эфэсбэшникам — для них вообще раз плюнуть.

— Как-то вы уж очень презрительно про нас… Вы случайно не один из них?

— Я?! Да они меня самого порещат, как только найдут.

— Похоже на то. А кстати, где вы все-таки были этой ночью?

— У подруги. Виктория Лихолит. Может подтвердить.

— Она в редакции?

Я кивнул.

Колосов глянул на человека у двери, и тот вышел в приемную.

— К слову, мы нашли у вас в комнате следы от подслушивающей аппаратуры.

— Ага! — уличил я. — Так вот зачем ваши парни шли ко мне. Хотели установить прослушку. Но тут увидели чужую. А та компания как раз пришла, чтобы ее забрать. И возникла стычка. Теперь мне все ясно.

— А откуда вы знаете, что у вас стояли «жучки»?

— Этот… который Трофимов, который как бы из вашего ФСБ, был у меня в квартире. И стоило мне потом в родных стенах сказать Вике, что я собираюсь расследовать дело о «Блуждающих огнях», как он тут же позвонил. Настоятельно предложил встретиться.

— На Лубянке? — уточнил Колосов.

— Именно.

— Ну-ну. А теперь скажите-ка мне, откуда вообще вы взяли эти «Блуждающие огни».

Я оторопел:

— Так ваши сотрудники вчера здесь были!

— Они входили в ту группу. Их… больше нет.

Я вспомнил о визитной карточке Трофимова. (Упоминать о женщине я полагал пока излишним.)

Колосов с интересом взял карточку. Но тут раздался шум за дверью.

— Скандалят вроде бы? — нахмурился он, направился к двери и приоткрыл ее.

Он шагнул в приемную — и тут же влетел обратно в кабинет… С огромной дырой в груди.

Полковник за столом главного редактора, говоривший в телефоны, вскочил и заскреб по кобуре на поясе.

Все это я видел только краем глаза. Какие-нибудь мгновения. Тело Валерия Борисовича еще не коснулось ковра, а я уже стоял на подоконнике за толстой шторой. В следующую секунду мои руки нашарили оконную ручку, и я пугливой крысой скользнул на карниз. Еще в школе физрук говорил мне, что в случае опасности размышлять особенно не стоит. У человека на генном уровне сохранились навыки далеких предков, которым приходилось уматывать от саблезубых тигров и злобных медведей. Поэтому ваше тело и ваше подсознание лучше вас самих знают, как именно надо спасаться и что при этом делать. Размышлять некогда и даже вредно для здоровья.

В кабинете послышался шум. Потом все стихло. Я стоял на карнизе и смотрел вниз. Пятый этаж. Спуститься негде. Прыгать — самоубийство. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, от его толчков я слечу с карниза.

Спокойно! Спокойно! Пока все идет неплохо. Никто не заглянул на карниз. И теперь уже вряд ли заглянет.

Когда дыхание стало более-менее ровным, я двинулся обратно в кабинет. Постоял минуту на подоконнике, но ничего не услышал. Кабинет вымер. Я осторожно выглянул из-за плотной шторы и понял, отчего стоит такая тишина. Да, кабинет вымер в буквальном смысле. Колосов с развороченной грудью погиб моментально. Полковник лежал в углу, куда его швырнуло автоматной очередью, так и не успев достать пистолет. Здесь же почему-то лежал тот человек, что уходил за Викой. Ему прострелили голову.

На цыпочках я скользнул к двери и припал к ней ухом. По ту сторону распласталась липкая тишина. Обливаясь потом, я осторожно повернул ручку, стараясь не клацнуть замком, и так же осторожно приоткрыл ее. Тишина. Раздвинув щель ровно настолько, чтобы туда протиснуться, я пролез в приемную. Пригибаясь, перебежал за секретарскую стойку. Там на корточках сидела перепуганная насмерть Юля. Она хотела вскрикнуть, но я вовремя закрыл ей рот ладонью.

— Где они? — шепнул я на ухо.

Юля покачала головой. Слезы — бурным потоком. Я приложил палец к губам: тихо! И двинулся в коридор редакции.

Повсюду лежали трупы эфэсбэшников и милиционеров. Судя по их позам, никто из них не успел достать оружие. Сотрудников редакции среди погибших не было. Это подтверждало версию покойного Колосова — напавшие действительно профессионалы высокого класса и не стреляют в кого попало. Только в тех, кто при оружии. Впрочем, в данном случае определить, кто есть кто, было для них несложно. Вы же знаете, насколько характерна внешность у сотрудников контрразведки. Ну, а про тех, кто в камуфляже, и говорить нечего.

Из кабинетов стали выглядывать перепуганные газетчики. Дикий ужас стремительно расходился по редакции.

Я уже понял, что все кончилось — нападающие давно исчезли. Опрометью бросился в корреспондентскую. Туда, где Вика.

— Они забрали ее, — всхлипывала корреспондентка отдела политики Оля Неверова. — Вошли с автоматами, все оглядели. Потом подхватили ее и унесли.

— Вкололи ей что-то из тюбика, — подхватил фотограф Золотов. — По крайней мере, мне так показалось. Вика как-то обмякла у них в руках.

— А где ее сумка?!

— Они же и забрали ее… — Оля разрыдалась.

Я сел на стул и обхватил голову руками. В сумочке у Вики — конверт, который принесла мне женщина. На шее — древний медальон. Теперь у меня ни Вики, ни вещественных доказательств. «Блуждающие огни» снова всех обошли. Любое мое утверждение будет теперь голословным.

— На что, спрашивается, нам такая государственная безопасность, которая даже сама себя защитить не может?! Даже когда собирается толпой?! — сказал я непонятно кому.

В кабинет зашел Павлов.

— Леша, что случилось?! — задал он глупый вопрос.

— Звездец, Иван Тимофеевич, случился, — ответил я хрипло. — Только что вы просмотрели выступление коллектива «Блуждающие огни». Здорово, правда?

— Слава богу, никто из сотрудников газеты не пострадал! — Павлов перекрестился широким крестом, словно желал спрятаться за этим незримым щитом.

— Вику увели, — сказал я.

— В смысле?

— В смысле похитили! Украли! Увели с собой, ну!

— Не может быть! Зачем? — Павлов нервно зашагал по кабинету. — Немыслимо! Зачем она им понадобилась? Не понимаю!

— Вот и я тоже…

Когда надобность уже отпала, как водится, понабежали-понаехали все мыслимые и немыслимые спецслужбы, милиция, спасатели, врачи «скорой». Спасать было уже некого и незачем. А врачам оставалось только собрать трупы. Десяток следователей и оперативников Московского уголовного розыска допрашивали очевидцев и свидетелей. Снова изымались какие-то бумаги. Собирались гильзы, криминалисты шваркали кисточками в поисках отпечатков пальцев на стенах и столах.

Ко мне подошел милицейский:

— Я бы хотел опросить вас о случившемся. С вас ведь все началось? Да? Этих людей вы видели в Таджикистане?

Я нервно расхохотался:

— А вам какое дело?! Вас все равно скоро всех убьют! Так какая вам разница?

Милицейский отпрянул. Моя истерика кончилась так же быстро, как началась.

— Иван Тимофеевич, — сказал я Павлову. — Я пойду домой.

— Ты уже закончил? Тебя допросили?

— Да пошли они все! Я с покойниками не разговариваю.

— Ну-ну, ну-ну. Зачем ты так, Лёша? Все обойдется, всё еще обойдется… А ты случайно не знаешь, Леша, зачем эти «огни» приехали в Москву? Ну, какой им смысл сюда ехать?

— Как они выглядели? — ответил я вопросом на вопрос.

— Как обычный наш спецназ или милицейский СОБР. Черная форма, у некоторых камуфляж. Не отличишь от наших. А что?

— М-да. Я так и думал.

— Да в чем дело?

— Понимаете, Иван Тимофеевич, на заставе, когда я их видел, они были одеты так же, как и наша маневренная группа — в «горку» песочного цвета. Они почему-то всегда копируют униформу тех, против кого воюют. Наверное, чтобы внести неразбериху в ряды противника. Вот только друг друга они отличают безошибочно…

— Может, они не люди? Н-не совсем люди? — неуверенно предположил Павлов.

— Да, ладно вам, Иван Тимофеевич! Скажем просто, что как бойцы они подготовлены на уровне мирового класса. Наши по сравнению с ними — дворовая шпана.

Глава 15

Если бы я знал, какое несчастье вызовет мой уход из редакции, то, клянусь, не двинулся бы с места. Даже если бы меня тащили за ноги пятеро.

Но я ушел. И маховик несчастий раскрутился с новой силой.

Я не отправился сразу же домой. Сначала взял пива, посидел с бутылочкой на скамейке в сквере. Хотел привести мысли в порядок. Как оказалось впоследствии, эта задержка меня и спасла.

По свидетельству многочисленных очевидцев, стоило мне уйти из редакции, как чья-то начальствующая светлая голова моментально обо мне вспомнила и пожелала допросить лично.

Под рукой меня не оказалось.

Тогда моя фамилия прозвучала уже в числе возможных подозреваемых. Меня назвали чуть ли не сообщником банды прирожденных убийц и приказали срочно разыскать. Милиция опасалась, что я уже лечу в самолете куда-нибудь в сторону Африканского континента.

В МВД моментально снарядили погоню.

Роковым образом, в то же самое время в ФСБ пришли точно к такому же выводу и отрядили свою группу.

Чтобы не перепутать впопыхах друг друга, и там и там бойцы повязали рукава белыми повязками.

Как назло, в этот же день прокуратура выпустила на волю двух бандитов, которых арестовали за вымогательство, когда я «подрабатывал» предпринимателем. Уголовники тут же подняли свою братву и отправились ко мне на разборки, чинить «правосудие».

До сих пор благодарю Бога, что в тот момент я не поехал к себе на квартиру. Меня спасла любовь к пиву и природе. Итак, пока я сидел на скамейке чудесного сквера, неподалеку от редакции, в моей квартире столкнулись три группы, жаждущие отмщения за честь своих товарищей. Все три группы переполняла зверская решимость — сокрушить не только меня, но и «моих сообщников».

Группа ФСБ приехала быстрее остальных. Бойцы первой партии рассыпались по квартире. Никого, понятно, не нашли и заняли на всякий случай оборону возле окон. Вторая партия частью залегла на крыше, частью оккупировала лестничную клетку.

Еще можно было избежать столкновения. Но тут по рациям прошла команда «Готовность!». Под окнами моего жилища остановился переполненный джип «чероки». На тротуар выскочили бритоголовые и решительно вошли в подъезд. Двое остались возле машины стеречь спокойствие своих собратьев и прикрывать тылы.

Подразделение «Альфы» (это именно они заняли мою квартиру) замерло, изготовившись к захвату. Никто из спецназовцев не сомневался, что заявились те самые , которые поубивали их коллег.

Бандиты взлетели на второй этаж. Один из них прикрыл дверной глазок волосатой лапой, другой утопил пуговку звонка. Бандитам, конечно же, никто не открыл и не ответил. В руках бритоголовых появились бейсбольные биты. Вторая волна трели звонка. Замок щелкнул. Дверь дрогнула. Бандиты переглянулись.

Бритоголовый перехватил бейсбольную биту и спросил через дверь:

— Извините, Алексей дома?

— Дома, дома, — хихикнули из-за двери. — Но скоро вынесут на кладбище.

Чо? Бритоголовые ткнул битой в дверь, и вся бандитская орава вломилась в квартиру.

Ударили в потолок предупредительные автоматные очереди. Вопли заметались по стенам. Затрещали суставы и захлюпали разбитые носы. А какие причудливые кровавые узоры на обоях и полах! Словно тут отдыхал Малевич, после написания своего знаменитого «Черного квадрата». Кто-то из бандюков попытался повернуть назад. И в ту же секунду с лестничной площадки ударила вторая группа спецназовцев.

Заслышав стрельбу, двое возле машины достали пистолеты и стали всматриваться в окна моей квартиры. Но солнце вычернило стекла, и что-либо разобрать было невозможно. И тут оконные рамы распахнулись. В проеме — спецназовцы:

— Стоять! Лицом на землю!

Бандиты бросили машину и кинулись наутек по улице. Но из-за угла перед ними выросли новые бойцы спецназа, и новая упредительная стрельба рассыпалась по тротуару. Защелкали по асфальту стреляные гильзы.

В диких корчах, под ударами бойцов, бритоголовые повалились на асфальт:

— Уя! Уя! Больно! Больно, ну!

В этот душераздирающий момент подкатили спецназовцы МВД. Вид расправы потряс их до самого донышка души. Поскольку в Москве бандитов от оперативников милиции внешне отличить невозможно, спецназовцы МВД обознались. Они приняли бандитов за своих коллег. «Альфовцы» были одеты понятно как. Но в МВД уже знали, что противник использует их форму и оружие. Эмвэдэшники кубарем раскатились по дороге, залегли под деревьями, мусорными баками, за одинокой палаткой с сигаретами и открыли отчаянную стрельбу.

«Альфовцы» приняли новый неожиданный вызов. Веером ударила стрельба. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы генералы МВД и ФСБ не распивали в это самое время коньяк в нашей редакции. Получив сразу из двух разных источников известие о мощном боестолкновении на 1-й Дубровской, высокие чины сообразили, кто с кем воюет на улице. Команда: «Прекратить огонь! Отбой!»

К счастью, никто из спецназовцев во время последней перестрелки не пострадал.

Это недоразумение принесло даже небольшую пользу моему родному городу. «Альфа» полностью нейтрализовала боевой костяк одной из организованных преступных групп Москвы. Остальные банды на время притихли. В те дни среди столичных уголовников ходили ужасные слухи про барыгу, которого охраняет батальон отборного спецназа! Наверное, именно после этого случая бандиты пришли к выводу, что вежливость значительно продлевает жизнь. Ведь каждый в душе боялся ненароком нарваться на такого коммерсанта. Поэтому деньги стали вымогать вежливо. Иногда привлекая к этому самих сотрудников милиции и спецназа.

Когда стороны еще незлобно постреливали друг в друга, я допил пиво и решил поехать домой к Вике. У меня появилась слабая надежда, что ее могут отпустить. В конце концов, зачем она им нужна? Медальон они взяли, пакет с документами — тоже.

В тот же день, после перестрелки на Дубровской, оперативники всех министерств и милиционеры от патрульных до участковых получили мою фотографию. Вся эта армада бросилась искать меня в городе. Облавы по всем вокзалам, аэропортам, казино, барам, ресторанам, борделям. Во время этой масштабной операции сотрудники милиции и ФСБ задержали 60 преступников, объявленных ранее в федеральный розыск; накрыли 25 притонов продажной любви; изъяли у населения 335 единиц огнестрельного оружия, 25 килограммов взрывчатки, 108 килограммов марихуаны; уничтожили при оказании сопротивления 17 беглых рецидивистов; повязали 59 858 незаконных мигрантов из ближнего зарубежья и выдворили из страны 638 незаконных мигрантов из зарубежья дальнего.

А я сидел на квартире у Вики, пил пиво и ждал ее возвращения. Только один человек оказался умнее прочих. Это Сашка Колчин. Не успел я сказать положенное «алё» в телефонную трубку, как Колчин выпалил скороговоркой: «Я сейчас приеду», — и отключился.

Как он потом объяснил: боялся, что телефон могут прослушивать. Напрасно беспокоился.

* * *

— Знаешь, что в Москве творится? — спросил через десять минут Колчин, усаживаясь за столик и наливая себе водку.

— Нет.

— Тебя ищут сейчас все, от ментов до бандитов. В городе масштабные облавы.

— С какой стати?

И Колчин поведал мне в подробностях, что произошло. Потом долго смеялся, узнав, что все это время я сидел в сквере возле редакции и пил пиво.

Представив себе масштабы заварухи, я сник. Захотелось бежать из страны. Или, на худой конец, лечь и помереть. И помереть желательно до того, как эти горячечные психи до меня доберутся. Нападение на редакцию, похищение Вики, перестрелка спецназа. И все в один день! Причем стал чуть ли не главным подозреваемым. Это уже чересчур.

Я рассказал Сашке о событиях в редакции, о расстрелянных сотрудниках ФСБ, о похищении Вики.

— Значит, они за тобой следили в тот день, — заключил Колчин. — И видели, как ты переложил пакет с документами Вике в сумку.

— Но почему они ее взяли?

— А они тебя не нашли ведь. Да и зачем ты им нужен? Документы у них. А тебя они найдут и так. Чуть позже. Кроме того, от Вики они узнают, как далеко ты продвинулся в своем расследовании, и поймут, как им действовать дальше. Кстати, а что было в том пакете, объясни!

Я объяснил.

— М-да, — сказал Сашка. — Тогда понимаю, почему «Блуждающие огни» пришли в Москву. Ситуация стала выходить из-под контроля. Они это поняли. Потом наверняка отследили твою встречу… ну, с той женщиной.

— Почему они тогда сразу не напали на нас?

— А я знаю?! Я всего лишь выдвигаю предположения. Может, не готовы были в тот момент. Или не знали, кто эта женщина. Потом проверили и поняли, какие документы она тебе принесла.

— Тут есть одна нестыковка, — возразил я. — Мешая нам предать огласке дело «Блуждающих огней», они действуют на руку генералам погранслужбы.

— Ну почему?! С генералами они сами разбираются, как могут. А могут — ты сам видел вместе со мной в Таджикистане. А тут — дело другое. Им не нужно, чтобы в дело вмешивались другие структуры.

— Хорошо, но вот похищение Вики! Она им зачем?

— Опять снова-здорово! Чтобы знать, почему и зачем, надо знать то же, что знают «Блуждающие огни». А мы просто пьем водку и пытаемся дать логичное объяснение их поступкам. Ничего больше. Даже не знаем глубинных причин, по которым они действуют.

— Как думаешь, они… убьют ее? — Голос мой дрогнул.

— За них я не могу говорить, — Колчин подлил мне водки. — Но пока если они хотели кого-то убить, то делали это сразу. В редакции. Так что не думаю.

— Значит, она где-то в Москве?

— Опять же не согласен. Они и так достаточно тут натворили. Я думаю, что Вика сейчас на пути в Таджикистан.

Колчин работал головой лучше меня.

— Почему?

— Потому что они взяли, кажется, все, что хотели. Что еще им здесь делать? Ждать ментов?

— Ментов ждать бесполезно. Когда они нужны — их не найти.

Глава 16

Следующим утром не успел я опохмелиться после пьянки с Колчиным, как без объявления войны набросились новые неприятности. С початой бутылкой пива я переступил порог редакции и был тут же ласково принят под руки людьми в штатском.

Один из них ловко изъял мою бутылку и спросил сурово:

— Что здесь?

— Лекарство. У меня дестабилизация гирокомпаса и линии горизонта.

— Шутим, — констатировал второй.

— Говорим правду, — ответил я.

Меня споро обыскали. Одни штатский шарил у меня по карманам. Другой тараторил: «Оружие, боеприпасы, наркотики, колюще-режущие и прочие запрещенные предметы имеются?»

— А что вы подразумеваете под «прочими запрещенными предметами»? По-моему, вы уже перечислили все, что только можно, за исключением детской порнографии.

— Шутник, — сказали они в один голос и потащили меня в кабинет Павлова.

Новый допрос длился почти два часа. Я снова все пересказал, снова умолчав только о документах.

Наконец они ушли.

— Тебя не арестовали только потому, что мы за тебя вступились, — веско произнес Иван Тимофеевич.

— Покорно благодарю. Я ваш вечный должник, — сказал я и хлебнул пива.

— С утра уже? — кивнул Павлов на бутылку.

— А что бы вы делали на моем месте?

— Я бы уже в лежку пьяный лежал, — честно признался редактор. — Тут такое вчера творилось — уму непостижимо. Твое счастье, что тебя не нашли. Они бы тебя точно пристрелили. Ты где прятался-то?

— Я уже говорил: нигде не прятался. Пил пиво в сквере, потом у Вики на квартире.

— Да-да. Я думал, может, ты оперативникам просто так сказал. А на самом деле…

— Что на самом деле? Вы думаете, я с этими «огнями» заодно?

— Нет, конечно! И в мыслях не было!.. Что собираешься делать?

— Хочу написать обо всем случившемся. Хочу вот посоветоваться с вами.

— Ты что?! Это дело засекретили! Ничего не надо писать. Ты всю редакцию подставишь! — Он было вскочил, но снова рухнул в кожаное кресло.

— А как же Вика?!

— При чем тут Вика?!

— Ее надо спасать.

— Этим занимаются компетентные люди. А твоя статья ей не поможет.

— Поможет, еще как! А кстати, сколько трупов этих, как вы говорите, компетентных людей вынесли отсюда вчера?

И… и я рассказал редактору о той женщине. О документах, что она принесла. О том, что эти документы украли вместе с Викой.

— Тебе надо по шее накостылять! — заорал Павлов, когда я закончил. — Почему меня не поставил в известность?! Почему им ничего не сказал о документах?! Ты понимаешь, что это дело государственной важности?!

— Потому что они, — я ткнул в дверь, — ничего сделать не смогут. И еще неизвестно, на чьей они стороне. Это настоящий заговор, Иван Тимофеевич.

— Хорошо. Допустим. Ну, и чем ты все подкрепишь? Какими доказательствами?

— Я лично видел эти документы. Мы расскажем о той женщине. Расскажем об опытах над солдатами. О том, чем все обернулось. Увидите, как они все забегают.

— Как же! Забегают! По судам — с иском за клевету!

— Мы можем выдать это не как факт, а как версию. Типа предположение.

— Какое предположение, Леша?! Это серьезнейшее обвинение! Ты представляешь, сколько людей под трибунал пойдет?

— Так им и надо, — буркнул я.

— Да! Согласен! Так им и надо! — Редактор снова вскочил и заходил по кабинету. — Только ты думаешь, им охота под трибунал? Думаешь, они сразу во всем сознаются? Когда здесь появятся прокуроры, что мы им скажем? Что ты читал какие-то документы? И где они? Женщина? И где она? Да и потом, ее шлепнут еще до того, как она встретится с прокурором.

— Я знаю, как зовут ее сына, каким военкоматом он был призван.

— Уверяю тебя, уже на следующий день все данные из военкомата Министерство обороны изымет. Пограничники вообще сделают вид, что такого солдата никогда у них не было. На месте лабораторий разведут теплицы с цветами. И все будут говорить, что так и было всегда.

— Можно попытаться выйти на биологические лаборатории Министерства обороны.

— Ага, — голос Павлова просто трещал от сарказма. — Это секретнейшие организации, о которых и министр обороны хреново знает, а какой-то журналист на них выйдет. Не смеши меня.

— Хорошо, а что тогда делать, по-вашему?

— Ничего. Работать, — буркнул редактор и уселся на место.

— Но Вика. Ее похитили! Надо ее спасать.

— Кто будет спасать? Ты, что ли? Ты что, оперативник ФСБ? Спецназовец? У тебя есть полномочия?

— Ни то, ни другое, ни третье.

— И куда ты тогда лезешь? Без тебя разберутся.

— Стоп! Главный редактор может обратиться в Администрацию президента. Надавить на них, чтобы они раскрутили это дело. А мы им поможем. Укажем, где искать.

— Что? Надавить на Администрацию президента? Леша! Наш главный вчера не вылезал из Администрации. Ему еле-еле удалось отбить атаку спецслужб на редакцию. Они вообще хотели прикрыть газету. Ведь и тебя, и Колчина обвинили в том, что эти «огни» приперлись в Москву.

Я оторопел.

— Да-да, — подтвердил Иван Тимофеевич. — Они говорили, что пока вы сидели в Москве, все было нормально. А как съездили в Таджикистан, так и начались эти… неприятности. В общем, сошлись на том, что мы будем помалкивать и не станем влезать в это дело,

— Так не пойдет! Мне надо поехать в Таджикистан.

— Никуда ты не поедешь. Я тебе запрещаю.

— Но почему?! Мы можем найти там новые доказательства о существовании этих «огней». Разузнать о судьбе Вики.

— А с чего ты взял, что они забрали Вику с собой? И почему именно в Таджикистан?

— Там у них родина. Если бы хотели Вику убить, сделали бы это в редакции или где-то в Москве. Ее тело уже было бы найдено. Им не надо прятать улики. Им на это наплевать. Раз тела нет, значит, она у них в плену. И уже, наверное, в Таджикистане.

— Нет, Леша. Никуда не поедешь.

— Но почему?

— Потому что ты пока еще подозреваемый. Это раз, — Павлов начал загибать пальцы. — Любая твоя попытка выехать из Москвы, тем более в Таджикистан, закончится твоим арестом. Это — два. Но даже если ты попадешь в Таджикистан, тебя первым делом прибьют пограничники. Они будут точно знать, зачем ты приехал, не дадут тебе и шагу ступить. Это — три. Теперь понял? Ты сейчас под наблюдением. Любая твоя попытка выехать из Москвы — закончится… одно из двух: или тебя арестуют, или тебя попросту убьют.

— Да уж, Иван Тимофеевич, вы можете быть убедительным, когда захотите!

— Ладно-ладно! Нам всем надо немного передохнуть. Иди пока. Пары дней тебе хватит?

Я кивнул, пожал ему руку, покинул кабинет.

Прошел мучительный месяц. Все подозрения с меня сняли. Но Павлов по-прежнему не отпускал меня из Москвы, даже запрещал ездить в командировки по Подмосковью. Наверное, боялся, что как только я окажусь за пределами столицы, то рвану в Таджикистан.

О судьбе Вики не поступало никаких известий. Потянулось долгое время ожиданий. Аккуратно, раз в месяц, ФСБ и Погранслужба отделывались от нас общими фразами: работа идет, по агентурным данным, ваша сотрудница жива, но говорить об этом через газету не стоит. Похитители могут всполошиться и убить заложника.

Я только сардонически хмыкал. Если кто-то и мог всполошиться, так это наши доблестные спецслужбы.

И тут разразилась война в Чечне…

Поначалу, назло Павлову, я отказывался ехать на Кавказ. Раз нельзя в Таджикистан и вообще никуда, то на Кавказ я тем более не поеду. В душе уже прочно утвердилась тоска. Я придумывал все новые и новые варианты спасения Вики. Но все мои планы упирались в одно непреодолимое обстоятельство: как только я окажусь в Душанбе, меня сразу же арестуют. В лучшем случае я успею доехать до гостиницы. Но даже если я проникну в республику через Узбекистан, например, то и тут неразрешимые проблемы. Кто мне будет помогать? Где взять достаточное количество денег на пропитание, на снаряжение, на проводников? Кто мне этих проводников предоставит? В спецслужбах обеих стран дело получило настолько широкую огласку, что меня и Колчина знала в лицо каждая оперативная собака, не говоря уж о самих оперативниках.

Под Новый год война в Чечне вспыхнула с неожиданно мощной силой. Известия о массовой гибели армейских подразделений в Грозном вытряхнули из газет и телевизоров всякое упоминание о Таджикистане и других проблемах.

В зимний день, когда Москва замерла под натиском метелей, мы с Сашкой Колчиным встретились в кафе.

— Я кое-что выяснил, — начал он таинственным голосом. — Кое-что полезное для нашего расследования.

— Не тяни.

— Один мой знакомый военный… Помнишь, я еще открывать церковь в часть ездил?

— Помню.

— Мы с ним тогда и познакомились. Так вот, он мне сказал, что в Чечне появились «Блуждающие огни».

— Повтори!

— Наши подразделения столкнулись в Чечне с отрядом, который мочит и боевиков, и наших.

— Да ладно, слухи все! У них там и снайперы «белые колготки», и еще всякая всячина мифологическая.

— Это верняк, говорю тебе! На фига моему знакомому врать? Он сам говорил в Чечне с пограничниками.

— Ладно, поверю. Значит, нам надо ехать?

Допив коньяк, мы отправились в редакцию.

* * *

— Вдвоем — не отпущу! — сказал Павлов. — Вы и так с Таджикистаном учудили такое дело, что мне до сих пор икается, как вспомню. Нет, нет и нет! Только не оба. Берите себе в напарники кого хотите, но только не вместе.

— Я поеду, — опередил я Сашку. — Найду себе фотографа и поеду.

— А чего тебя вдруг на Кавказ потянуло? — насторожился редактор.

— Да просто засиделся в Москве. Журналист должен добывать информацию.

— Ну-ну. Какой-то ты чересчур правильный стал. Даже не верится в такие перемены. Смотри у меня. Я тебе поверю. Только чтобы никаких там, понял? — Он погрозил пальцем.

— Понятное дело! — Я поднялся.

Колчин поднялся вместе со мной.

— Да! И у меня еще одна просьба, — бросил я.

— Что еще? — дернулся Павлов.

— Не провожайте меня, Иван Тимофеевич, не надо! — сказал я с наигранной тоской.

— Иди ты! — замахнулся он шутя. — Чтобы каждый день передавал мне репортажи о событиях.

Глава 17

Что такое военный журналист? Человек, который приезжает на фронт и мешает всем работать. Он постоянно лезет с дурацкими вопросами, просит взять его туда, где присутствие гражданского лица, по меньшей мере, сомнительно. Да еще неизвестно, что эта сволочь потом напишет! Выдаст все тайны и раскроет все огневые точки!

Если смотреть глазами военных, то журналист — человек абсолютно никчемный. Оружие в руки он не берет и потому в бою бесполезен. Кроме того, его еще приходится защищать. Журналиста надо кормить, пить с ним водку, рассказывать ему «байки из склепа» и показывать боевые будни, которые по большому счету на хрен никому не нужны. В том числе и самим военным.

Теперь представьте себя зимой в чужом захолустном городе, который объявлен предфронтовой полосой и наводнен под завязку военными, спасателями, чекистами и бог знает кем еще.

Я и мой новый напарник, фотограф Серега Шахов, приехали в Моздок, когда штурм Грозного был в самом разгаре. В штабе группировки всех журналистов посылали подальше по несколько раз на дню. И это стало уже своеобразным видом спорта среди штабных офицеров. И доброй такой традицией.

— Можно на фронт попасть? — спрашивали журналисты.

— Можно, — соглашались военные.

— А как?

— Пишете заявление в военкомат: так и так, прошу принять на контрактную службу в Вооруженные силы. Не успеете и глазом моргнуть, как на передовой окажетесь.

— А по-другому можно?

— Можно и по-другому, — соглашались штабисты. — Едете к Дудаеву, проситесь в ряды сопротивления. Он не откажет. Потом мы вас поймаем и к стенке поставим.

Целыми днями мои собратья слонялись без дела возле многочисленных штабов. Иногда журналисты отлавливали солдатских матерей на интервью, иногда — озабоченных сверх меры военных.

Вместе со всеми помыкавшись по сугробам, на ледяном ветру между штабами, проводами, рядами колючей проволоки и часовыми, я понял, что официальным путем попасть в атакующую армию невозможно.

Несколько раз мы с Сережей подходили к военным колоннам и просили взять нас на войну.

Боевые машины вытягивались в полях на километр. Вокруг кишмя кишели военные и какие-то гражданские дяди с суровыми лицами. Все спешили, что-то грузили, паковали, подзадоривая друг друга матом. Солдаты таскали цинки с патронами и гранатометы. На БМП индевели защитного цвета ПТУРСы. Мы метались от колонны к колонне, но уговорить военных взять нас с собой никак не удавалось.

— Вся техника забита под завязку, — отказывал мягко какой-нибудь очередной капитан или лейтенант, которому воспитание претило сразу и безоговорочно послать нас на хрен.

— Так посадите на броню!

— Ты посмотри, как ты одет. Превратишься в ледышку уже через тридцать минут. На фига нам трупы в колонне?!

Вообще-то военные были правы. Оделись мы легкомысленно, и первая же ночевка в поле оказалась бы для нас смертельной.

После очередных бесполезных попыток куда-либо пристроиться вернулись в город. На военной базе переночевать негде. В палатки не пускали — не положено. Вечером из штабов выгоняли всех посторонних на улицу. С темнотой все передвижение по базе вообще прекращалось. И если у вас нет пропуска, переночевать вы сможете только в камере военной комендатуры, куда вас тотчас загребет патруль.

До Моздока километров пять. Ни такси тебе, ни попуток. Прогулка по морозу и снегу. А в Моздоке? Все места в гостиницах заняты военными, даже в туалете переночевать не дадут. Постоялые дворы тоже заселены военным сословием. И где их искать, эти дворы? Орать, что ли, на улице: кто пригреет журналистов?

Зимой темнеет рано. На Кавказе особенно. Темнота наступает стремительно, словно Господь, не желая видеть все это безобразие, щелкает выключателем. Люди прячутся по домам, улицы пустеют. Обратиться не к кому. Чужой, зимний, унылый, холодный город.

Вот в таких ситуациях со щемящей тоской понимаешь: жизнь журналиста — хуже собачьей.

— Нет, ты представь себе, в какой безнадежной ситуации мы оказались! — сказал я Шахову, пряча лицо от колких ударов ветра. — Тоска, да и только!

— Нам бы до города дойти, — откликнулся он. — На дворе двадцать первый век! Космические корабли бороздят! Но хоть бы одна сука бороздила эти поля на сраном автобусе! Как они сами на базу добираются?

Ночная пурга аккуратно заметала за нами следы. Очертания дороги еле-еле проглядывали из-под снега. Вся округа утопала в темноте. Позади уже скрылись огни покинутой нами базы. Впереди расстилалась тьма. Мы шли как по безлюдной Аляске.

— Не знаю я, как они добираются! — брякнул я, чтобы подержать разговор. — И вообще! Не надо смешивать нас и их!

— Смешивать! — закричал Серега. — Вот что нам надо сейчас делать! Именно смешивать! И побольше!

— Ты про водку, что ли?

— Это почему «про водку»?! И про пиво тоже!

Сзади нас догнал сноп желтого света.

— Машина! — завопил Шахов и начал усиленно махать рукой.

Шофер оказался не из робких. Не побоялся посреди кромешной темноты подхватить двух незнакомых попутчиков. Ни о чем не спрашивая, он подбросил нас до центральной улицы Моздока и так же молча исчез, не взяв за проезд.

— Фантастика! — сказал я, глядя вслед красным подфарникам автомобиля. — Кто он, наш доброжелатель?

— Как говорил один писатель, если чудеса начинаются, то их уже фиг остановишь.

Мы шли по накатанной снежной улице. Горели пунктиром желтые фонари. Кругом — ни души. Если бы в этот момент кто-нибудь спросил нас, куда мы идем, мы бы его послали на фиг. Потому как сами не знали, куда надо идти.

На одном из домов я заметил надпись «Кафе». В стеклянных дверях висела табличка с крупными буквами для слепых туристов из Москвы: «Открыто».

— Знаешь, Шахов… Нам все равно некуда идти. И чует мое нежное сердце, ночевать нам придется на улице. Это означает, что к утру мы сдохнем. Подыхать на голодный желудок как-то нецивилизованно.

— Да, — согласился он. — Моя душа, получившая светское воспитание в московских салонах, тоже восстает против такого способа умерщвления человеков. Ладно, сдохнуть от холода! Но подохнуть еще и от голода?!

Кафе находилось в полуподвальном помещении. Спускаясь по ступенькам, Сергей заметил:

— Если там сейчас будут сидеть дети и есть мороженое, я удавлюсь у них на глазах.

В грязном зальчике стояли пустые железные столики. Никто из редких посетителей не обратил на нас внимания. Такое ощущение, что все сговорились нас игнорировать.

Мы уселись за столик с клеенчатой скатертью. Подошла официантка.

— Водки, пожалуйста. Шашлыка, хлеб-млеб. Ну, в общем, знаете, — сделал заказ Сергей.

— Вы из Москвы, что ли? — поинтересовалась она.

Мы кивнули. Официантка прокричала что-то на местном диалекте в сторону кухни и ушла.

— Похоже «эти из Москвы» ее уже достали, раз она вычисляет их с полпинка, — сказал я.

— Нет, просто сейчас она уже точно знает, что нам нужно.

* * *

Водка, дорогие мои товарищи, — универсальная отмычка к решению самых сложных ситуаций. Выпив пол-литра, человек гарантированно попадает в иную плоскость жизни. Вернее, его присутствие ощущается сразу в трех плоскостях: в физической, духовной и в самой главной — «плоскости случайных совпадений». После пол-литра плавно открываются какие-то там толстостенные шлюзы идей, притягиваются всякие необычные знакомства. Случай правит твоей судьбой на полную катушку. Нужные люди материализуются рядом с твоим столиком прямо из воздуха. Нужные контакты налаживаются необычайно легко. И вообще мир видится абсолютно в ином сиянии. Как огромная бездна, похожая на воронку с пылесосом на другом конце.

Главное в таком деле — не переборщить. Но это уже сугубо индивидуальное, и универсальных рецептов здесь нет. В голове высветилась интересная подробность. Вот только что мы шли по ночной дороге, мерзли и стонали. Стоило нам заговорить о водке — откуда ни возьмись, появился добрый шофер. Хотя мы точно знаем, что машины в такой час уже не ходят. Все умные люди по домам сидят. Нас довезли не просто до города, а фактически к порогу кафе. И оно оказалось открытым! Чудеса! Или правильно сказать — сама Судьба направляет наши стопы.

Мы с Серегой набросились на салаты, водку и шашлык. Через полчаса на душе стало утешнее. Кафе показалось уютным гнездом альпийского туриста.

Долго размусоливать не стану. Все сами пили, знаете, как бывает дальше. Вскоре мы выпали в нирвану, появились какие-то знакомые из местных журналистов. Потом мы курили на воздухе возле бара. Тихо падали крупные узорчатые снежинки, и фонари такие же, как на Арбате, изо всех сил старались передать нам домашнее очарование. В ночном городе откуда-то взялась машина. Мы поехали к местному милиционеру. Он сидел дома и тоже пил. Но в одиночестве. Мы составили ему компанию. Потом ветер водочных знакомств вывел нас на новый виток. Мы уже чуть ли не братались. Милиционер выкладывал нам все военные тайны, какие знал. Рассказывал, что где-то под Моздоком в плен попал какой-то наемник из Йемена. Все загорелись тут же ехать и брать у него интервью. Уже чуть ли не запрягали, но передумали и решили еще немного выпить. Закончилось все обыденно просто. Впечатлившись, мы уснули вповалку.

Утром милиционер ушел на службу. (Вот у людей закалка!) Мы остались в доме одни. Молча сновали по комнатам женщины его семейства. В принципе, нас никто не гнал. Но нам стало неловко, и мы поспешили убраться. Местный милиционер — это, конечно, хороший контакт. Он мог бы вывести нас на свое начальство. И хоть какая-то эксклюзивная информация нам бы перепала. Тем более что в провинции люди охотно идут на общение с журналистами из Москвы. Думают, наверное, что мы что-то решаем или можем решить в их судьбе. Но мы, понятно, оказываем такое же влияние на политику федеральных властей, как приблудные московские собаки — на работу метро.

Первый заход оказался удачным, и мы решили продолжить. Снова выпили и определились: надо знакомиться с военными. Только они могут помочь нам попасть на фронт. Стали мусолить эту глубокую мысль и вычислять, кого именно из военных нам навестить в первую очередь.

Пьяная волна уже несла нас вперед, вышибая перед нами все двери.

Мы зашли к коменданту города. Как мы это сделали, не понимаю, и не вспоминается до сих пор. Там же часовой стоит! С оружием. Ему никого пускать не велено. Но и тут помогло, видимо, наше измененное сознание. Если бы мы перед часовым ножкой расшаркивались, употребляя слова «пожалуйста», «не будете ли вы так любезны», — точно бы прикладом по зубам схлопотали. А тут прошли — словно и не было никаких препон и часовых с суровым уставом. (По многолетнему опыту я заметил, что подшофе точно так же легко преодолеваются кордоны безопасности при посадке на самолет. Просто проходишь — и все. Как только трезвый, так тебе тут же со всех сторон: «Что звенит? А что в этой сумке? Распаковывайте! Разворачивайте! Показывайте!»)

А тут прошли. И сразу в кабинет. Военный комендант на месте. Здороваемся. Жмем руки. Он ведет себя так, словно мы договаривались о встрече. Мы чего-то ему плетем. Убеждаем. Комендант понимающе улыбается и выписывает нам заветный пропуск.

Уже на улице мы смотрим на эту бумажку из тетрадного листа в клеточку, с военной печатью, лихой подписью. И не верим своим глазам. Вот он, пропуск в запретную зону. Допуск на войну.

На эту бумажку мы даже дышать перегаром боялись. Все-таки военный документ! Я засовываю его себе в карман, поглубже, застегиваю на «молнию» — он, документ, сейчас дороже всяких денег и еды.

Глава 18

На КПП все прошло очень гладко. Показали солдатам пропуск, они проверили на всякий случай наши вещи и тормознули первую же военную колонну. Понятно, мы могли попасть на фронт только так. Никакой другой транспорт в Чечню не ходил. Причем все это произошло настолько быстро, что мы даже опомниться не успели, как оказались в кабине армейского КамАЗа и уже неслись куда-то среди снежных сопок. Солдат попался неразговорчивый. От скуки я включил диктофон, и мы начали слушать музыку, набулькивая себе изредка по стаканчикам. колонна растянулась на километры. Дистанция между машинами была метров пятьсот. Мы ныряли и взбирались на снежные сопки, слушали музыку и глазели по сторонам. Изредка попадались какие-то мелкие подразделения внутренних войск на БТР, которые то стояли зелеными истуканами на обочине или на сопке, то носились куда-то вдоль дороги по военным нуждам.

В принципе мы не собирались ехать сразу же в Грозный, а хотели сначала заглянуть в Толстой-Юрт. Там можно было сделать материал о работе Красного Креста, о беженцах и МЧС. Я заметил дорожный указатель «Толстой-Юрт» и толкнул Шахова. Мы посмотрели на заснеженную дорогу — все говорило о том, что мы никогда не найдем туда попутный транспорт.

Что делать? Выходить? Но куда? В сопки? Из теплой кабины — в снежную неизвестность? Это исключалось. Мы вздохнули, глянули друг другу в глаза и налили по стопарику за Толстой-Юрт. Нехоженая дорога исчезла из виду.

Я поинтересовался, так, между прочим, у водителя, а куда он, собственно, едет?

— В Грозный. Боеприпасы везу, — ответил он нехотя и еще больше насупился, словно выдал военную тайну.

Ну, в Грозный так в Грозный. Все равно к людям едем.

Через полчаса сгустились сумерки. Мы все катили и катили в неизвестность, поднимаясь и опускаясь по сопкам. Играла мексиканская музыка. Одолев очередной снежный подъем, увидели лежащую на боку санитарную машину. Кабина горела. Казалось, несчастье случилось только-только. Я начал себя успокаивать: ну, не справились с управлением, завалились на бок. Вот только пламя, пожирающее кабину, совсем не вязалось с обычной аварией.

Я глянул на водителя.

Он заметно покраснел. Убрал рядом с собой тряпочку. Под ней лежал автомат.

— Возьми, передерни затвор.

— Пожалуйста, пожалуйста, — я передернул затвор и передал автомат ему.

Водила положил его на колени.

При объезде горящей «санитарки» я увидел разбросанные по дороге окровавленные бинты. Машина исполосована автоматными очередями. Но ни трупов, ни раненых — нигде.

Серега достал фотоаппарат.

— Может, это?.. — начал он ни к кому не обращаясь.

Водитель посмотрел на него так, что всякое желание фотографировать у моего напарника отпало.

На следующей сопке водила облегченно вздохнул:

— Мужики, мы везем пять тонн снарядов. Если что случится, открывайте дверь, выскакивайте и бегите нах, как можно дальше.

Я посмотрел в потемневшее окно. Снежные сопки, ни одного огня.

— Куда бежать-то?

— Куда хошь, только подальше! Если это все долбанет, то сам понимаешь…

Дурацкая дилемма: в кабине тепло, но если нападут — это верная смерть. Выскакивать в ночь, в неизвестность — тоже смерть, пусть даже с отсрочкой. Но, в принципе, выбор прост: или взорваться, или замерзнуть. Ни одни из вариантов мне не нравился. И я постарался об этом вообще не думать. Вон мексиканцы, орут себе из моего диктофона и ни о чем таком не…

Вскоре с вершины очередной сопки мы увидели Грозный. Точнее, кровавое зарево и море огня. Город пылал. И настолько сильно, что не просматривались даже дома. На огромных просторах бились в истерике гигантские языки пламени. Воздух сотрясала мощная канонада.

Машина съехала с сопки, и город пропал.

Гм. А правильно ли, что мы туда едем? Может, мы несколько поспешили? Не вовремя, так сказать? Может, люди заняты, а мы им тут: здрасьте! Кому ж такое понравится? Серега тоже как-то нервно заерзал на сиденье.

КамАЗ подкатил к артиллерийским позициям и начал разгружаться. Мы спрыгнули на землю.

Не успел я подумать, к кому бы обратиться, а к нам уже бежали военные:

— Стой! Кто?!

Мы показали удостоверения, командировочные предписания.

— Журналисты?! Ни хрена себе! А как вы тут оказались? С колонной? Ну, мля! Сюда же запрещено приезжать!

Нас куда-то повели. И привели к разрушенному зданию на аэродроме Северный. Передали какому-то генерал-лейтенанту. Тот был пьян до состояния веселого экстаза. Лицо стало пурпурно-красным от мороза и алкоголя. Ворот бушлата распахнут.

— Ага! — многозначительно произнес генерал, когда нас представили.

Он проверил наши документы и сразу же нам поверил:

— Так, значит, хотите смерти в лицо посмотреть? Ну, я вам с удовольствием покажу, — его голос звучал с каким-то надрывом.

Он схватил рацию и начал кого-то вызывать. Потом обернулся к нам:

— Отойдите пока к стене.

— Это зачем? — спросил я. — Расстреливать, что ли, будете?

Шутка ему понравилась. Захохотал:

— Ребята! Когда мы решим вас расстрелять, торжественно обещаю: вы узнаете об этом первыми.

Мы встали под стеной. Ветер здесь был не таким бешеным.

Слух о нашем появлении разлетелся мгновенно. К нам стали подходить военные. То, что они офицеры, определялось только по следам от звездочек на погонах. На этой войне снайперы выбивали офицеров в первую очередь.

— Вы правда журналисты?

Мы кивали.

— Из Москвы? — В слово «Москва» они вкладывали такую ненависть, что хотелось поскорее смыться отсюда.

Но мы снова кивали.

— А в Москве, мля, знают, что здесь происходит? Знают?!

Да, дела тут, видимо, идут не блестяще. Но отвечать за просчеты, так сказать, официальной Москвы как-то не хотелось.

— Мы приехали как раз для того, чтобы об этом написать, — ответил я как можно нейтральнее.

— Ну, напишете — вам голову за это оторвут! Или не напечатают ни хрена, понял?

— Это почему?

— Потому что здесь массовое убийство происходит! Здесь людей, нах, пачками кладут. Батальонами подыхать бросают! Где этот министр обороны? Где президент? Какого хрена они делают?! Им вообще докладывают, что тут творится?! Ты в городе был?

— Мы только приехали.

— Оставайтесь, я вас, мля, по всем местам проведу, вы офигеете от того, что здесь происходит! И своим чемурдосам в Москве расскажешь потом!

В общем, благие пожелания сыпались со всех сторон.

Кто-то показал на курившего в сторонке капитана:

— Вон у него спроси. От его подразделения вообще ничего не осталось.

Капитан подошел и с ходу начал говорить, обращаясь не к нам, а куда-то в пустоту:

— Когда нас расфигачили, меня сильно долбануло. Я встал на карачки, а дальше — ну никак. Пополз на четырех костях вдоль улицы. Кругом трупы. Кругом стрельба еще. Фиг поймешь: кто, где и кто в кого стреляет? Смотрю: подъезд. Я — туда. К стене прислонился, достал сигарету, а настроение такое: все по фиг до седьмого дна и третьей покрышки слева. Думаю: да пошли вы все прямиком к японей матери! Это что, война? Закурил, сижу, смотрю в потолок. Дверь хлопнула. Забежал солдатик какой-то, сел рядом и тоже сидит. Курим вместе. Потом еще, еще прибегали. Все молча садятся рядом. Мне пох. В потолок смотрю, как в прострации какой. Ну, сидим так час-другой, потом чувствую — на меня все смотрят. Огляделся, а солдатики так молча вперились в меня и молчат. Потом один говорит: «Слушайте, вы офицер. Знаете, что нам делать. Командуйте, мы готовы!» Меня как током пронзило. Прикинь, в себя сразу пришел! Вывел их из окружения. Как было нас пятнадцать, всех вывел, без единой царапины.

Нас позвал генерал.

Мы попрощались с капитаном.

— Ща за вами приедут! — хохотнул генерал. — Насмотритесь! На всю жизнь хватит!

— Кто приедет?! — не понял я.

— Смерти в глаза вы хотели посмотреть, да?

Это «смерти в глаза» ему очень нравилось. Я уже пожалел, что генералы умеют читать. Вычитал где-то это выражение и теперь давит на всех!

— Ну и кто едет? — повторил я.

— Приедет щас — посмотришь!

— Смерти в глаза?

— Во-во!

Из темноты вынырнула БМП. Водила на полном ходу вдарил на тормоза, и по обледенелой бетонке машину юзом понесло в нашу сторону. Мы с Шаховым уже хотели разбегаться. Но БМП становилась ровно в полуметре от генерала. Тот стоял на месте и даже не дернулся. Трюк довольно рискованный. Но экипаж знал, что делает. БМП ровненько развернуло к нашей группе бочком.

Откинулся башенный люк, и выскочил молодой офицер в шлемофоне. У меня отвисла челюсть. Этот парень как две капли воды был похож на моего погибшего брата. И, как оказалось, даже звали его так же. Ночь, снег, огни прожекторов, канонада, зарево. И встретить своего погибшего брата — у меня голова пошла кругом. Мистика.

— Сергей, — представился офицер. — Это вам надо смерти в глаза посмотреть? — сказал он со смешком. Кажется, не только нас генерал доставал этим выражением.

— Кравченко, мля! — накинулся на него генерал. — Какого хрена ты по взлетной полосе гоняешь?

— Так путь короче, товарищ генерал.

— А самолеты? Врежешься!

— Никак нет, товарищ генерал! Самолеты летают, а мы ездим по земле и внимательно смотрим по сторонам.

— Я те дам, по сторонам! Они сверху летают! — передразнил генерал. — Они садятся тут каждую минуту, а ты шныряешь, мать твою! Забирай вон журналистов.

— Полезайте, — сказал нам Сергей. — Я пока с генералом еще потолкую.

Мы вскочили на броню. Кругом уже непроглядная ночь. Ветер прошивал наши тулупы насквозь. Хотелось поскорее в тепло. Чего-нибудь выпить и закусить.

— Вы чо там наверху делаете? — вернулся Сергей. — Внутрь полезайте.

Вообще внутри боевых машин мне никогда не нравилось ездить. В бронетехнику обычно стреляют из гранатомета. И если попадают, то тем, кто в десанте, остается только молиться. Но мы все же полезли внутрь.

Сергей спросил, умеем ли мы открывать люк десанта.

Мы честно признались, что не уверены.

Он показал и добавил:

— На всякий случай, нам еще в одно место надо заехать, встретить кое-кого.

— Куда это? — спросил я.

Но дверь десанта захлопнулась, мы оказались в полной темноте. Машина тронулась.

Мне это уже начинало надоедать. Один, понимаешь, все со своей «смертью в глаза», второй чего-то тоже темнит. Встретить кое-кого надо! Какие могут быть свидания в раздолбанном, горящем городе? Я уже так вымотался за день, что не хотелось реагировать ни на что. Хорошо думалось только об одном — поскорее добраться до места, где можно обогреться, выпить и пожрать.

БМП скакала на ухабах, закладывала виражи. Ее носило по дороге то влево, то вправо. Словно самолет выполнял противоракетный маневр. Я нащупал в темноте какую-то лямку и ухватился за нее, чтобы не свалиться на пол. Противно звякала об стену подвешенная к потолку солдатская каска. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь-дзинь. Меня это достало! Я решил уже лезть вперед, разыскать в этой кромешной тьме каску и снять ее с крючка. Но…

Быть тупым — значит, обладать одним из элементов человеческого счастья. Тупой человек воспринимает ужасные события не напрямую, а с некоторым опозданием. У организма есть время перестроиться, приготовиться к сюрпризам и избежать инфаркта. Когда я уже собрался на поиски, до меня вдруг дошло, что каска как-то не так звякает. То есть ее звяканья никак не совпадают с маневрами БМП. Машина сама по себе — законы механики сами по себе.

Я нашарил триплекс, припал к нему и остолбенел. Что ужас, то ужас… Перед моими глазами проплывали горящие пятиэтажные дома. Пламя неистово рвалось наружу из каждого окна — от первого до последнего этажа. По огненной улице во все немыслимые стороны летали трассирующие очереди. Я понял, как здорово ошибался. Подвешенную каску нарисовало мое воображение. На самом деле это пули дзенькают по броне. И бьют они так уже с полчаса!

Мать честная! Это значит, мы уже въехали в огненную задницу этой войны! А я это только заметил! Мы едем туда, откуда многие уже не вернутся. Откуда не найти обратной дороги к жене, к любимому пивному ларьку и прочим удовольствиям жизни…

Спокойно, сказал я сам себе. Уймись. Будь мужчиной.

Тут заметалась с воплем Годзиллы башня на БМП. Выискивая по сторонам невидимых в темноте врагов. Пару раз со звонкой отдачей долбанули очереди из башенной пушки. Потом машина заложила вираж. Вышла на невидимую нам прямую, понеслась с надрывом и снова легла на вираж.

То ли мы убегаем, то ли атакуем? Не понять.

За бортом все тот же пейзаж: ревущее пламя из окон, развалины, трассера, снующие во все стороны. Снова заработала наша пушка. Я вспомнил, нас спрашивали: умеем ли мы открывать люк десанта? Не зря, не зря интересовались. Эти простенькие знания, которым не учат в школах и институтах, приобрели теперь жизненно важную ценность. Я мог бы знать, например, теорию поля Ландау или правило Буравчика с таблицей Менделеева в придачу, но все это не поможет мне открыть люк БМП. Где там эта ручка? Куда ее давить? Проверять свое умение на такой скорости рискованно. Я молил только об одном: чтобы мы доехали куда надо в сохранности.

— Боишься? — спросил я сам себя.

— Конечно! — завопил внутренний голос. — Это тебе не бандитов в ларьке встречать!

— Ну, я же должен был попасть на фронт! Вот и попал. Все идет как надо. На войне стреляют, дома — горят, пули — свистят. Так чему ты удивляешься? Было бы странно, если б из окон играли патефоны, а на улицах торговали цветами.

— Можно было и поспокойнее место найти, — не унимался голос.

— Теперь уже ничего не изменишь, — сказал я.

В триплекс смотреть не хотелось. Страшно. А не смотреть — еще страшнее. Несешься куда-то в железной бочке и не знаешь, что там на улице творится.

А что будет, если нас подобьют? Куда бежать? Где прятаться? Кругом мешанина войны. Нас здесь никто не ждет. Любая из сторон, которая нас найдет, сочтет разумным просто пристрелить двух идиотов. Проще, чем выяснять — правда ли мы журналисты, а не шпионы?

В который раз я заставил себя просто ни о чем не думать, а сидеть и пялиться на всякий случай в триплекс.

Горящий район закончился. Канонада поутихла и осталась где-то в стороне, больше не висели над нами паутины трассеров. Нас снова окружала ночь. Машина сбавила ход и стала маневрировать, словно искала в темноте тропинку. Я облегченно вздохнул. Путешествие явно заканчивалось. Наконец БМП встала. Люк десанта открылся. В проеме показался Сергей.

— Вылезай, приехали! — весело крикнул он.

— Где мы?

— В одном секретном месте.

Мы поежились на ветру.

— Слушайте, — сказал я сердито. — Если не хотите отвечать — не отвечайте, но есть ли в вашем секретном месте какая-нибудь печка? А то выпить хочется.

Вокруг захохотали. И мы пошли куда-то в темень, петляя между белыми сугробами.

Глава 19

Нас привели в вагончик где-то на окраине Грозного. Здесь (почти что на переднем крае) жили разведчики из Майкопской бригады Министерства обороны.

После полутора месяцев боев бригада потеряла девяноста процентов солдат и офицеров. Почти все полегли еще в первые дни штурма Грозного. Из двух тысяч бойцов в строю остались семь офицеров и около сорока солдат. Остальные погибли. В том числе — весь штаб бригады во главе с командиром.

Те, кто выжил, только-только вырвались из второго окружения и теперь выполняли отдельные боевые поручения командования.

Мы уселись возле печурки, откупорили водку, вскрыли консервы. Стали знакомиться.

К сожалению, за давностью лет я помню сегодня только имя лейтенанта Сергея Кравченко. (Через несколько месяцев после нашего знакомства он погиб. За штурм города ему не дали не то что медальки, а даже не повысили в звании. Дома на него завели уголовное дело за потерю БМП.)

Сергей общался с нами охотнее других офицеров. Веселый и очень контактный парень. Рассказывал увлекательно, без надрыва или цинизма, которым «страдают» практически все, прошедшие через войну. Кроме того, Кравчено всеми повадками и манерой разговора напоминал моего погибшего брата. И я все никак не мог отвязаться от мысли, что это он и есть. Что он не погиб в 1988 году, а просто попал в армию, воевал, и вот теперь мы встретились.

Сослуживцы звали Серегу Рембо. Комплекция у него была соответствующая. Помимо этого он без промаха стрелял из всего, что стреляет. Прекрасно знал тактику боев в городе. Ни один военачальник не хотел отправляться в Грозный без сопровождения Кравченко и его команды. Я сам был свидетелем, как из-за него грызлись между собой командиры, которым в один и тот же день надо было выезжать в зону боев.

Приняв положенное внутрь, я поставил диктофон и стал записывать рассказ о гибели Майкопской бригады. Жалею, что не сохранил эту пленку. Как и многое из того, что давали мне: данные радиоперехватов, списки погибших частей и подразделений. Круговерть в войне и в личной жизни сожрала все это без остатка.

Сергей рассказал, как они подходили к Грозному и, встретив линию обороны боевиков, развернулись для атаки. Как под ударами крупнокалиберного пулемета из захваченного танка выпрыгивали боевики…

В Новый год отправили первую колонну в Грозный. Как только техника втянулась в город, начался ад. Люди из резерва слышали по рации, как жгут боевые машины, как погибают под градом пуль пехотинцы. Командир бригады пал в первые минуты боя. Торопясь на помощь к своим, майкопцы снарядили вторую колонну. Кто-то из оставшихся в живых от первой колонны вел резерв по радио. Но боевики перегруппировались, и вторая колонна также попала в засаду и была уничтожена.

Проезжая мимо высотки, вздыбилась от мощного взрыва первая БМП, солдаты градом посыпались с брони. Во вторую машину с верхних этажей попала граната. В самую гущу спецназовцев из Бердска. Одного из них с оторванными ногами швырнуло на середину дороги. Он сорвал автомат и начал стрелять по окнам. Ответным огнем из жилого дома его буквально размазало по асфальту. Колонну обстреливали со всех сторон. Гранатометный огонь достигал такой плотности, что бронетехника вспыхивала одна за другой. На каждую машину приходилось по пять-шесть попаданий из гранатомета. Нещадно рвался боезапас в танках, добавляя свою толику смерти в гибнущую колонну. Башни танков вырывало, и они перелетали через пятиэтажные дома. Танковая корма из толстенной брони разрывалась, как консервная банка.

Сергей командовал третьей машиной. Водитель, по счастью, оказался виртуозом. Каким-то чудом он уворачивался от летящих в машину гранат из РПГ и объезжал горящую бронетехнику, находя немыслимые лазейки.

Буквально каждое окно в высотных домах по обе стороны несло смерть. Необученная пехота гибла подразделениями.

Сергей откинул люк, вытащил руку с автоматом и поливал по окнам длинными очередями, успевая при этом курить и менять пустые магазины. На панели загорелась лампочка: значит, открылась дверь десанта. Молодой солдатик, держась за дверь, кричал: «Возьмите меня! Подождите!» Ему крикнули: «Прыгай!» Он сделал рывок, но обмяк и упал. Пуля пробила ему голову.

Не зная города, не имея карт, они блуждали по улицам, как и десятки подразделений, пытаясь выйти из-под огня. Буквально каждый дом, каждый двор встречал их стрельбой.

Наконец им удалось собраться на вокзале. Именно здесь они попали в плотное кольцо окружения и отбивались из последних сил. С каждым часом раненых и убитых становилось больше и больше. Все медикаменты были уже истрачены. Многие умирали от потери крови. Разбить кольцо окружения попытались десантники. Они шли к вокзалу по железнодорожным путям. Но попали под ураганный огонь. У бронетехники на рельсах стали слетать гусеницы. Десантники отступили.

По рации боевиков на окруженных вышел известный депутат и правозащитник Ковалев. Предложил майкопцам сдаться. Об этом никто и не помышлял. Но решили потянуть время. Пока «переговорщик» обсуждал с Ковалевым условия сдачи, все оставшиеся на ногах готовились к прорыву. Чинили технику, составляли экипажи, заряжали магазины. Уже поняли, что боевики прослушивают все армейские частоты и вовремя предпринимают контрмеры. Не зная города и чтобы как-то объясняться со своими, военные вынуждены были давать по рации точные ориентиры, детально описывать место, где они находятся. Боевики успевали понять, о чем речь, и устраивали засады. Сами они пользовались коротковолновыми рациями «уоки-токи» (каких у военных, понятно, не было), постоянно меняли частоту (чтобы отследить ее, нужна, понятно, специальная аппаратура) и разговаривали по-чеченски (языка, понятно, никто из военных не знал).

Майкопцы договорились о командах по радио: если звучит «на х…й!» — значит, «вперед», «в пи…ду!» — «налево», «кеб…ям!» — «направо», и так далее. Именно это спасло им жизнь.

Зная примерное направление выезда из города, три БМП прорвали кольцо окружения и снова заплутали по улицам. Шли на максимальной скорости. Наглухо задраенными. По встречным боевикам не стреляли. И те принимали их за своих, приветствуя машины поднятым оружием.

Проскочили какую-то площадь (возможно, перед дворцом президента Дудаева), где у костров сидели группки боевиков. Опять возгласы приветствия. Заскочили в сады. Деревья падали под напором брони. Команды по радио — только кодовым матом. Но посторонний ничего понять не мог: ни кто двигается, ни куда двигается.

Выскочили из сада — и сразу полетели в Сунжу. Несколько секунд полета, и экипажи БМП увидели в триплексы плеск мутной волны.

БМП машина плавучая. Но ее надо специально готовить. Способности этих БМП хватило только на то, чтобы не утонуть сразу. Все успели выскочить и вплавь добраться до другого берега.

Кто-то из солдат оставил в машине автомат.

Сергей спросил:

— Где оружие?

— Там, в десанте.

Машина уже уходила под воду.

— Ныряй, твою мать! И достань оружие! А то я тебя сам укокошу!

Солдат нырнул (это в декабре! в бушлате!), достал автомат и поплыл за остальными к берегу.

На их счастье, навстречу попались подразделения волгоградцев под командованием генерала Рохлина. Им дали сухую одежду, патронов, накормили и даже отдали одну БМП взамен утопленных. Честно сказать, дальше я уже помню сбивчиво, что рассказывал Сергей.

Они снова пошли в Грозный вместе с рохлинцами. Опять попали в окружение. Сергей поработал снайпером. Потом история с БМП и окружением повторилась точь-в-точь, словно судьба прокрутила полюбившийся ролик. Опять прорыв. Команды в эфире — только матом. Те же сады, знакомый полет и купание в Сунже. Все так же благополучно выбрались. Встретили новые подразделения, шедшие к Грозному.

— И вот мы встретились здесь с вами, в этом вагоне, — заключил Сергей. — В Москве-то что говорят о нашей войне?

В Москве трагедия всячески замалчивалась. Масштабы войны, потери среди военных и гражданских старательно сглаживались.

— Ни хрена не знают в этой Москве ни о чем, — ответил я. — Всем все равно. Новогодние праздники, гулянки. То, что здесь происходит, мало кого волнует.

— Что, всем начхать?

— Ну, я не видел, по крайней мере, чтобы кто-то бегал по Москве с озабоченным видом. Так… балагурят чего-то по телеку, но ведь никто ж и не знает, чем тут все обернулось. Ваши генералы все скрывают.

— Скоты!

Мы выпили.

— А сейчас чем занимаетесь? — спросил я.

— Трупы собираем. Своих. Они ведь до сих пор лежат на этих улицах.

Тут я спросил как бы между прочим, словно меня это не очень-то интересует:

— А о «Блуждающих огнях» ничего не слышали?

Офицеры переглянулись:

— Кто это?

— Ну, такое подразделение…

— Откуда? Чье?

— В Таджикистане краем уха слышал про такой спецназ. Вот и подумал, может, их сюда тоже прислали?

— Нет, с такими не сталкивались…

— Остальные как воюют? Я видел много подразделений внутренних войск. Снуют по дорогам, как заводные зайцы с ключиком в заднице.

— От этих вояк мы вообще офигеваем! — засмеялись вокруг.

— А чего такое?

— Наши солдатики, как займут какой-нибудь магазин или палатку, сразу продукты ищут, пожрать чего. Тут кока-колу ящиками таскали. Я вон даже в одной аптеке нашел несколько коробок женьшеня в капсулах. Очень вкусно.

— А вэвэшники чего?

— Они сразу — телевизоры, видики! Тащат вагонами. Короче, грабежом занимаются. Охренели совсем. Ковры таскают, технику, сервизы, ничем не гнушаются. А как воевать — то хрен кого из них найдешь. Говорят, мол, всегда в прикрытии должны стоять. Ты еще увидишь тут жопу в алмазах или небо — как тебе больше нравится. Сам все поймешь.

Теперь пришла наша очередь рассказывать. Как жизнь в Москве? Какие там порядки, как нам работается журналистами, видим ли мы этих гребаных правителей? Скакали с темы на тему, разбавляли водку трофейным женьшенем и травили анекдоты.

Я приехал на войну в бронежилете. Офицеры стали хохмить, предлагая испытать его на прочность:

— Давай пальнем! В редакции героем станешь!

— А вдруг пробьет? Хрен я потом расскажу о вас в Москве.

— Ну, тогда сними, а мы по нему пальнем.

— А если опять же пробьет? Меня тогда спросят, а ты почему живой? Бронежилет на вытянутых руках носил?

— А вообще-то хреновый у тебя броник, — сказал Сергей.

— Какой дали, — говорю.

— Так он не твой? Надо тебе другой подыскать. Более прочный.

— Давай, — соглашаюсь.

Перед тем как лечь спать, мы договорились, что завтра они возьмут нас с собой в Грозный. Собирать убитых. Там же мы сможем повидать тех, кто сейчас на передовой.

Трещали в печке поленья. Молодой солдат, чумазый, в оборванной форме, присматривал за огнем и поминутно клевал носом. Ворочаясь под бушлатом, я прокручивал в голове услышанное. Представлял себе, как бы я себя повел, если бы оказался в этом котле? Думал, что ожидает нас завтра. И мне хотелось, чтобы завтра не наступило никогда. Над вагончиком прокатывалась туда-сюда волнами артиллерийская канонада, и пулеметные очереди с треском распарывали ночь.

Глава 20

Утром на двух БМП и одном «Урале» наша маленькая ватага покатила в Грозный. Грохот взрывов и выстрелов не прекращался ни на минуту. Мы с Шаховым стали привыкать к этим звукам.

В одном из переулков, не доезжая сотни метров до перекрестка, бронегруппа остановилась. Из-за домов дробно сыпались звуки боя.

Рядом с нами оказался окопчик, в котором тупо ходил кругами всеми покинутый часовой. В отличие от остальных бойцов — чумазых, одетых как попало, — этот боец был в шинели, автомат держал за спиной, вверх торчал штык-нож. Ну, просто-таки часовой военного продовольственного склада из мирной глубинки.

Наши попрыгали с брони. Нам с фотографом приказали остаться. БМП сразу же разъехались по разным сторонам улицы и изготовились к бою. Как дурак, я сидел на башне БМП, точно тополь на Плющихе, и глазел по сторонам. Мой одиночный идиотизм не мог мне подсказать, что я смотрюсь великолепной мишенью.

Кравченко с группой побежал к часовому, спросить про обстановку. Но тот только руками развел и снова, как заводной, заходил кругами. Группа разделилась и нырнула в соседний двор. Они хотели дворами выйти на другую сторону перекрестка.

Я проводил взглядом убегающую в развалины группу Кравченко. Потом принялся изучать окрестности.

Тут я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Огляделся. Никого. Часовой все так же ходит кругами. Взгляд заскользил по крышам, и на одной из них я увидел снайпера. Он изучал меня в оптический прицел. Размышляя о том, чей это может быть снайпер, я достал из кармана сигарету, закурил, выпустил дым и помахал ему рукой. Он отвлекся от окуляра, помахал мне в ответ и снова припал к оптическому прицелу.

Интересно, чей это стрелок? Наш или боевик? Я снова посмотрел на снайпера. Он по-прежнему изучал меня в окуляр.

Ну, фиг ли с ним сделаешь? Если это боевик, то мне все равно кранты. Я уже от него никуда не денусь. Если наш — пусть разглядывает, мне не жалко. Надо, наверное, не подавать виду, что ты его боишься. Я демонстративно отвернулся от него, точно он меня больше не интересовал, и стал разглядывать другие крыши. Наконец из двора показалась наша группа. Я хотел крикнуть, что на крыше снайпер, но когда посмотрел в его сторону, крыша уже опустела.

Кравченко энергично замахал нам рукой, чтобы мы бежали к нему. БМП устремилась по улице следом. Мы выскочили на перекресток, свернули вправо — и я оторопел. Через каждые двадцать-тридцать метров — остовы сгоревших танков и БМП. Башни танков валялись чуть ли не в ста метрах от корпуса. И трупы, трупы, трупы. Везде. Невозможно шагу ступить, чтобы не наткнуться на убитого. Мы стремглав бежали вдоль улицы. БМП вышла на середину и развернула ствол в сторону кирпичного забора. За ним находился какой-то завод. И там шла отчаянная перестрелка.

— Бегом! — крикнул Кравченко. — Не останавливаться! Держаться за БМП!

Мы рванули по улице что есть мочи. И тут я понял, какой я богохульник. Я молился Богу вперемешку с матом. Над головой то и дело слышался посвист пуль. Несколько таких шальных выбило над нашими головами кирпичную пыль из стены дома.

— Стой! — крикнул мне Кравченко и показал на солдата. Пуля угодила тому в лицо. Он лежал на спине, раскинув руки. На нем был новенький бронежилет.

— Скорее снимай, я подожду! — Кравченко присел с автоматом на изготовку.

— Что снимать? — Я стоял как дурной.

— Бронежилет, идиот, снимай!

— Я… я не могу!

— Вот мля! Бежим тогда, не хрен тут околачиваться!

Мы снова рванули по улице. По стенам домов ударили дождиком пули.

Мы подбежали к пролому в кирпичном заборе. Здесь уже притаились на корточках офицеры из нашей группы. За забором бешено вертелась перестрелка. Ухали взрывы гранат.

— Кто там? — спросил я.

— А фиг его знает! Иди, спроси, мы, так и быть, подождем, — хихикнули офицеры. — Если чо, зови на помощь.

Я промолчал.

— Раз не хочешь идти, — продолжил офицер-приколист, — тогда надо туда фуйнуть. И посмотрим, что случится.

Он уже достал гранату, как тут из подъезда позади нас выскочила группа в грязно-белом ментовском камуфляже и сферических касках.

— Не стреляйте! — заорали они. — Там наши духов по заводу гоняют!

— Вы кто?

— Мы из Софринской бригады.

— Тут ваши земляки из Москвы, — показал на нас Сергей.

Но нашим подмосковным софринцам было по фиг. Глянули мельком и стали обсуждать что-то с офицерами.

Обстановка оказалась сумбурной. Как таковой линии фронта не было. Бои шли повсюду. Зачастую один дом или двор принадлежали федералам, а соседний — боевикам. Мы оказались между двумя зонами, которые контролировали боевики. Впереди софринцы вышибали с завода противника. Отходить можно было только по той же дороге, по которой приехали. Вполне возможно, что боевики тоже об этом знают или скоро узнают. Значит, могут сомкнуть кольцо у нас в тылу и устроить нам при отходе засаду.

Подкатили наши БМП с «Уралом». Сразу стало людно. Помимо экипажей и десанта из бээмпэшек, на улицу высыпали горожане — из каких-то немыслимых щелей посреди развалин. Поднимались из подвалов и окружали технику. Люди всех возрастов и национальностей. В руках сумки, жестяные банки, пластиковые бутылки. Женщины, старики, дети подходили к машинам — и солдаты отливали им керосин в доморощенную тару, доставали коробки с консервами, делились лекарствами.

Мне так и не удалось ни с кем из них толком переговорить. Грозненцы отвечали односложно и, узнав, что я журналист, поскорее отходили. С таким же успехом я мог представляться эфэсбэшником.

— Немудрено, — прокомментировал один из офицеров. — Среди них есть наводчик от боевиков. Они его знают, но никогда не выдадут. Боятся. Они не только с тобой не хотят говорить. Я сейчас отведу тебя к одному человеку, он тебе такое понарасскажет.

Мы зашли за БМП. Нужный человек, подполковник, отдирал примерзший труп солдата «кошкой» на веревке:

— Минируют трупы, суки! Вот и приходится сначала зацеплять его «кошкой», потом в сторонке дергать за веревку.

А насчет здешней некоммуникабельности… Кадык у него заходил вверх-вниз.

— Знаешь, парень, — сказал он мне, — я тут мать свою встретил. Кинулся к ней, а она сделала вид, что мы с ней не знакомы. Зашла за машину, я за ней. Она мне говорит: «Сынок, не называй меня мамой, а то меня боевики убьют». Хотел забрать ее, но она отказалась. Не могу, говорит, бросить друзей по подвалу…

Подполковник отвернулся и крикнул солдатам, чтобы помогли отнести труп в машину.

Мой напарник безостановочно фотографировал. Его кадры, где видно, как собаки до костей обглодали трупы, облетели потом весь мир.

Собаки жрали все, до чего могли добраться: съедали, например, лицо, но шлемофон при этом не трогали. Жуть! Розовый череп с пустыми глазницами в шлемофоне. Или съедали обгоревшего танкиста, оставляя нетронутыми сапоги. Скелет в сапогах. (Уже весной наши солдаты с голодухи отстреливали этих самых бродячих собак и ели.)

Меня особенно поразил убитый танкист. Перед смертью он пытался выбраться из башни горящего танка, но был насквозь прошит в спину выстрелом из РПГ-7. Взрыватель не сработал. Танкист так и застыл, опершись руками на край люка, с торчащей из груди гранатой. С ним долго возились, потому что сперва надо было достать гранату, которая могла взорваться в любой момент.

Глядя на танки и БМП, из которых гранатометные выстрелы сделали дуршлаг, я понял, что боевики запаслись гранатометами под самую крышу. Откуда столько оружия у них? Ведь одна граната от РПГ-7 дороже цинка патронов?

— Звездец, да? — Рядом очутился незнакомый мне офицер.

— Ужас! Я об этом буду орать на всех углах!

— А трупы наших ребят и раненых наших эти скоты раздевают догола и подвешивают в окнах. А сами из-за них стреляют по нам.

— Нет!

— Да. Михалыч! — позвал военный. — Ты был на последнем выходе, подтверди.

Офицер Михалыч подтвердил:

— Лично видел. При штурме Совмина, в президентском дворце — такая же фигня. Так что пиши смело, не бойся. Эти скоты еще и не на такое способны.

Я еще раз пообещал, что при первом же звонке в редакцию, когда буду зачитывать материал, обязательно об этом расскажу. (Забегая вперед, замечу, что пообещал зря. Главный редактор запретил это печатать, заявив, по словам моих друзей, что я сижу пьяный в какой-нибудь гостинице Моздока и сочиняю омерзительные сказки.)

Мне потом часто вспоминался убитый старший лейтенант, судя по петлицам — из артиллеристов. Кавказской внешности, он лежал у забора, раскинув руки, смотрел мертвыми глазами в небо и счастливо улыбался во все свои золотые зубы. Когда мне в очередной раз приходилось неприятно объясняться со своим журналистским начальством по военным вопросам, я всегда почему-то вспоминал эту его улыбку. Он словно говорил мне: «Да забей ты болт на этих подонков! Кому ты объясняешь? Жирным ублюдкам, которые сидят в бане с девками? Они ж послали нас умирать, а сами отмазывают своих сыновей-отморозков от армии и при этом поливают нас, погибших, грязью! Так что не траться на унизительные объяснения. Просто живи и наслаждайся. Чтобы не было потом стыдно и умереть, когда придется». «Да, — соглашаюсь я с ним мысленно. — Я постараюсь».

Закоченевшие трупы складывали в «Урал». Но сначала, как я уже говорил, к каждому убитому прицепляли «кошку», отходили за броню или просто приседали и, дергая за веревку, переворачивали труп. На этот раз подложенных гранат не было. Мы с Сергеем помогали грузить погибших. Но большей частью старались поговорить с военными. Я знал, что после этого выхода они все разойдутся по своим подразделениям и хрен потом кого из них найдешь.

Бой на заводе закончился. Софринцы забегали по каким-то своим заботам. Понесли в пролом перевязочные пакеты. Что-то передавали по рации. И тут пропали с улицы местные жители. Для военных из нашей группы это послужило сигналом.

— Уматываем! По машинам! Сейчас начнется!

Техника и люди — все пришло в движение. Заревели двигатели на БМП. Стволы башен заметались по сторонам, готовые отразить нападение.

Горожане, оказывается, не только знали о наводчике, но и внимательно за ним следили. Как только боевик исчезал, горожане тоже торопились укрыться. Сейчас из какого-то тайного угла наводчик передавал боевикам информацию о подразделениях федералов на этой улице. Все ожидали обстрела или нападения. Вскоре произошло и то и другое.

Наша группа рванула по улице обратно. Сначала бегом. Потом мы сели на БМП.

— Запомни, — заорал мне в ухо какой-то военный, — всегда смотри за местными: если они вдруг исчезают, значит, сейчас начнется. И надо рвать когти! Народная примета!

И действительно началось. Вокруг загрохотало. Оглянувшись назад, я увидел, как софринцы рванули в свой подъезд. На дорогу, в то место, где мы только что стояли, посыпались минометные мины.

БМП долетели до перекрестка, встали.

— Слезай! — крикнул Кравченко.

Мы попрыгали с брони. Кравченко с группой рванул во дворы, чтобы выскочить с другой стороны перекрестка.

— Этих в десант! — указал он на нас с Серегой и скрылся среди развалин битого кирпича.

— Пошли вы со своим десантом! — заорал я. Ведь там, в десанте, я ничего не увижу!

— Полезай, мля! — заорал в ответ военный. — На броне тебя снимут, как дурака!

И нас силой затолкали в открытый люк. Потом я понял — это было действительно единственно верным решением.

Мы с Шаховым припали к триплексам. Но ничего не увидели. Развалины, стрельба… Но стрельба вообще никогда не смолкала над городом, и понять, по нашу ли душу стреляют, невозможно.

Вдруг наша БМП стала выписывать маневры. С воплем доисторического динозавра закрутилась башня и начала долбить по домам. Потом нас лихо занесло на гололеде, и машина на полном ходу вмазалась в стену. Заработал башенный пулемет. Ударила пушка. Я уже не знал, что и думать. Самое страшное — неизвестность.

— Эй! — окликнул я солдата за пулеметом. Мне была видна только его нижняя часть.

Он нагнулся к нам из-за приборов:

— Чего?

— Что там происходит?

— Да я фуй его знаю! Нашли кого-то в развалинах. Выгоняют.

Вот те, бабушка, и засада! Дорога-то у нас одна. Хрен объедешь.

— И чего мы ждем? — заорал я.

Но солдат уже приник к прицелу и не реагировал.

Задзенькали по броне пули. Наша БМП рванулась от стены, словно караулила кого за углом, и со всех стволов ударила по врагу. Вокруг заухали взрывы. Машина снова принялась выписывать виражи. Сначала подала задом, потом крутанулась вокруг своей оси, как в танце, и метнулась вбок, разбрасывая крупные очереди из башенной пушки. Мимо нас пролетел знакомый «Урал». БМП выскочила на дорогу и, пятясь назад, долбила вдоль улицы.

Значит, мы замыкающие…

По броне застучали шаги. Это группа Кравченко.

— Давай, мля!

Машина развернулась и рванула за «Уралом». Наверху зачастили из автоматов и заухали подствольники.

Как только мы миновали опасную зону, нас выпустили на броню.

— Чего было-то? — спросил я Кравченко.

— Да ничего необычного! Вовремя мы поспели. Они уже расположились нас потрепать. А мы им в тыл долбанули. Мы тоже кое-чему тут учимся.

Я понял, что Серега не рассказывает нам всего, бережет наши нервы.

— А то ты потом сюда хрен еще раз приедешь, — обронил он как-то позже.

Глава 21

Справа потянулось поле, сплошь заставленное уже вывезенной из Грозного подбитой техникой. Я попросил ненадолго остановиться. Серега Шахов хотел все это пофотографировать. Мне же хотелось просто пройтись и осмотреться.

Когда я зашел в глубь рядов из подбитых машин, то просто физически почувствовал всю ту боль и отчаяние, которое испытали бывшие на этих машинах люди. Сколько смертей видела эта техника? Для скольких солдат и офицеров башни танков и десанты БМП стали могилой? Через открытые люки десанта я видел окровавленные бинты, оплавленные шлемофоны, пустые магазины, прогоревшие цинки с патронами, рыжие от огня пулеметные ленты, куски бушлатов и пустые тюбики с обезболивающим.

Мне стало плохо, и я поспешил к ожидающей нас БМП.

Кравченко внимательно посмотрел в глаза:

— Впечатлился?

— Это ужасно.

— Я тебе еще ужасней покажу. Сегодня вечером. Двигай! — Он ударил башмаком по броне.

БМП дернулась, и под лязг гусениц мы покатили на базу.

Благодаря дневальным наш вагончик пыхал жаром. На столе уже открытые консервы и нарезанный хлеб. Я достал из наших рюкзаков водку.

— Ну, чем еще вас занять, ребята? — спросил Кравченко.

— А что тут у вас есть?

— Я же обещал тебе показать еще кое-чего. Закончим есть и пойдем, посмотрим.

— Далеко? — Мне не хотелось никуда ехать. Особенно в город.

— Нет, тут рядом.

Когда мы вышли из вагончика, вокруг уже сгустилась тьма. Вдали летали одиночные трассирующие выстрелы БТР.

Мы пошли какими-то тропинками среди сугробов. Кравченко иногда включал на секунду фонарик, чтобы проверить курс, и мы двигались дальше. Я достал пачку сигарет. Меня тут же известили о вреде курения. Я удивился. Уж кто бы говорил!

— Рядом снайперы боевиков шляются. Так что схлопотать пулю — как нечего делать, — объяснили мне.

— Разве мы так близко к зоне боев?

— Ну, корреспондент! Ты чего, еще не понял?

Где-то в стороне, через снежное поле темнела стена леса.

— Вон оттуда они и выползают по ночам. Тут по кромке стоят наши секреты, так что иногда, когда они пытаются подлезть поближе, происходят стычки.

Вскоре мы набрели на палатки. Они стояли в полной темноте. Вокруг ни души.

Кравченко откинул полог одной из палаток:

— Заходи.

Ой, ничего хорошего там меня не ожидает. Но все же заставил себя войти.

Вдоль стен стояли солдатские койки. Под одеялами лежали в кровавых бинтах умершие. Те, кого не смогли спасти в медсанбатах. Гробовая тишина, и лунный свет сквозь пустые окна палатки. Убитые словно спят в жутком холоде.

Мне стало плохо. Я выскочил наружу.

— А хочешь посмотреть на кусок человека? — спросил меня кто-то из офицеров.

Группа двинулась дальше. Похоже, нашего согласия никто не ждал. Мы подошли к «Уралу». Офицеры откинули брезентовый полог. Весь кузов от края до края был загружен человеческими останками. Вперемешку окровавленные руки, ноги, головы.

Я отшатнулся.

— Вот это и называется мясорубкой войны, журналист. Кто эти люди, из каких они подразделений — мы не знаем. Собираем, что есть…

Сергей-фотограф сделал несколько кадров, и группа снова зашагала в полной темноте.

Через несколько минут мы оказались на одной из улиц огромного палаточного городка. Отовсюду веяло теплом и жратвой. Сновали солдаты и офицеры. Кто-то курил, прикрывая огонек ладонью. Голоса приглушенные. Изредка у какой-нибудь палатки откидывался полог, падал на снег треугольник желтого света и снова пропадал. Все явственней долетал до нас запах кухни.

Кравченко откинул полог, и мы вошли в офицерскую столовую. Здесь были те же демократичные правила харчевания. Люди занимали свободные столики, ели и уходили. Как только мы сели за стол, солдаты сразу же принесли нам первое. После недавней «экскурсии» есть не хотелось. Но желудок нещадно урчал, и волей-неволей приходилось работать ложкой и челюстями. Разговор не клеился. Поминутно в столовую заглядывали офицеры и громко спрашивали, кто командовал таким-то подразделением или экипажем. Из-за столиков иногда откликались.

На мой вопросительный взгляд Сергей ответил:

— Тут все больше сборные команды воевали. Подразделения комплектовали наспех. Экипажи танков зачастую знакомились перед самым выходом в Грозный. Мы, офицеры, еще более-менее друг друга знаем, а солдаты — вообще никого. Так вот, если кто и успевал познакомиться перед этой бойней, теперь методом тыка выясняем личность погибших. Сам видел, сколько их тут — неопознанных.

Зашел очередной офицер:

— Кто-нибудь помнит, кто был в экипаже девятой машины?

Из-за соседнего столика откликнулся другой офицер:

— Я на восьмой шел. С девятой все погибли. Там наш прапорщик рулил. Кого ему дали — не знаю. Спроси у моих солдат. Они ведь одним этапом сюда прибыли. Может, подскажут?

Мы доели и пошли в свой вагон.

Водка еще оставалась, и наша вечеринка плавно перетекла за полночь. Мы болтали о разных отвлеченных вещах. И тут в вагон вломился солдат:

— Товарищ капитан! Там, в темноте, кто-то идет по полю!

Мы выскочили из вагончика и побежали к пулеметному гнезду. Обложенная мешками огневая точка на пригорке как бы нависала над полем. На другой стороне — темная стена леса. Там боевики.

Явственный скрип снега. Кто-то крался. Кромешная тьма.

— Здесь капитан российской армии! — гаркнул офицер в сторону поля. — Кто идет?

— Рядовой третьей роты! — донеслось из темноты.

— Рядовой, ко мне! — по-уставному скомандовал капитан.

Быстрые шаги заскрипели в нашу сторону. Безвестный рядовой подошел к пулеметному гнезду и уставился вверх. Впотьмах мы еле различали его фигуру.

— Ты чо там, боец, офонарел?! Ты куда прешься?

— Нам приказали!

— Кто?!

— Лейтенант, командир взвода.

— Чего-о-о?! Так ты там еще не один, что ли?

— Никак нет! Товарищ лейтенант приказал нашему взводу прочесать этот лесок, — рядовой указал варежкой на противоположную сторону поляны.

— Вы там совсем остекленели, уроды снежные! — вскипел капитан. — Бегом к своим! Приказываю всем немедленно отойти назад, в расположение части! Подохнуть захотели? Там боевики! Немедленно назад!

Рядовой козырнул и побежал во тьму. Офицеры возбужденно переговаривались, выясняя фамилию идиота-лейтенанта.

Над полем взлетела осветительная ракета. Боец за пулеметом машинально передернул затвор. По полю, утопая в снегу, медленно двигалась в сторону леса цепочка солдат. Тотчас из-за стволов деревьев по ним ударили автоматные и пулеметные очереди.

— Огонь! — заорал капитан.

Наш пулемет зашелся длинными очередями. Стараясь заткнуть боевиков. Мгновенно ощерились огнем соседние огневые точки. Еще минуту назад местность выглядела холодной и безлюдной. Теперь же все вокруг стреляло и ухало из сотен стволов. Люди попадали и начали отползать. Над полем, в обе стороны, вперемешку с матом, летали многочисленные ниточки трассеров.

Почти вся боевая линия федералов уже полыхала огнем, но боевики не собирались так просто упускать шедшие к ним жертвы.

— БМП сюда! Быстро! — скомандовал капитан.

Наша огневая точка стояла к лесу ближе всех. Поэтому огонь отсюда получался наиболее прицельный. С грохотом подкатили машины.

— К бою!

БМП выехали на позиции.

— Огонь!

Ударили башенные пушки. Со всех сторон над полем то и дело вылетали осветительные ракеты и освещали отползающих в спешке бойцов.

— Что тут, мля, происходит! — вылетел откуда-то из темноты разгневанный полковник.

— Пытаемся подавить огневые точки боевиков, — отрапортовал кто-то.

— Кто приказал наступать?!

— Лейтенант какой-то. Наверное, из новеньких.

— Козел! Я этого лейтенанта удушу на его же ре-ринке от трусов! Собственными руками!

Рядом притормозил командирский уазик. Полковник обернулся на ходу:

— Сейчас артнаводчика пришлю, пульнем по ним артиллерией.

Уазик мигнул красными огнями и пропал вместе с полковником.

Бой продолжался. Потихоньку, мелкими рывками, но пехотинцы все же выползали из-под огня. Но и бой вокруг них разыгрался нешуточный. Прибежал запыхавшийся артнаводчик.

— Ну?! Где?! — просипел он простуженным голосом.

Все вытаращили пальцы в сторону леса.

— Ага! — сказал он хищно. — Сейчас, мля, погоди, ты у меня наешься металла!

Он затараторил в рацию цифры. Где-то позади нас ухнули орудия. Потом еще и еще. На лес обрушился шквал огня. Стрельба со стороны боевиков мгновенно прекратилась.

— Ну, все. Пошли. Дальше уже неинтересно, — сказал Сергей.

Мы снова поддали водки. Офицеры увлеченно гадали, что это за лейтенант-идиот? Перебирали фамилии новоприбывших. Орудия продолжали долбить по лесу. Тут в вагон заглянул тот же полковник:

— Нашли его! Слава богу, никто не убит и не ранен. Я ему такой зазвиздон вставил! Повоевать захотел. Урод!

Полковник махнул предложенную стопку водки и добавил уже в дверях:

— Вот так вот, журналисты! Вы только про этого дурака не пишите. Я его уже и так наказал.

Мы снова разлили по кругу. Разбавили водку женьшенем из ампул. Получилось опять неплохо.

— Слушай, а ты когда домой? — спросил я Сергея.

— Скоро. Вот еще трупы своих дособираем. Потом домой… — Он сладко потянулся. — Так надоело уже все. Эта война, эта грязь. Хочется в ванную, одеколончик, надеть костюм.

— Насчет ванной не обещаю, но одеколон или там лосьон для бритья — запросто! — сказал я.

— Откуда?

— В Моздок прокатимся. Нам материал все равно надо сдавать. А потом вернемся с товаром.

— Что-то не верится, что вы сюда еще вернетесь.

Глава 22

Утром, когда разведчики уехали в Грозный сопровождать какого-то генерала, в вагон заглянул незнакомый офицер:

— Ты журналист?

Я кивнул.

— Из Москвы?

Я снова кивнул.

— Там твои коллеги из Москвы на аэродром прилетели. Если поспешишь, успеешь с ними поговорить.

До взлетной полосы — километров пять. Я бежал что есть сил. В душе слабенькая надежда — вдруг прилетел Сашка Колчин? Я обязательно заберу его к разведчикам.

Весь в мыле, выскочил на взлетку и увидел уходящий в сторону Моздока чистенький и опрятный вертолет. По его виду даже дурак определил бы, что именно на нем прилетало высокое армейское начальство в сопровождении журналистов.

— А ну стой!

Я обернулся.

Ко мне шли трое патрульных:

— Кто?

Я достал документы:

— Журналист.

Они переглянулись. И наставили на меня автоматы:

— Откуда взялся?

Меня достал этот глупый вопрос. На километры вокруг все военные уже давно знают, что у разведчиков сидят двое журналистов из Москвы!

— Мы у разведчиков стоим.

— А ну-ка! — Старший патруля шевельнул автоматом. Хотел еще что-то жестко добавить, но не успел.

Из-за его спины неожиданно выглянул человек в форме, но без знаков различия. Впрочем, и различать особенно ничего не надо. У этого типа вдоль всего лба тянулась незримая надпись «военная контрразведка».

— Алексей Николаевич? — осведомилось лицо официальным тоном.

Патрульные притихли.

— Да.

— Вас куда определили?

Тут патрульные опустили оружие и в почтительном молчании куда-то тихо исчезли.

— К разведчикам.

— Вот и шкандыбай туда, Леша, не хрен по аэродрому шляться! — отбросил контрразведчик всякую официальность. — Еще раз увижу — арестую и посажу в зиндан.

Ага, зиндан. Это такая глубокая яма для содержания пленных и арестованных подозрительных типов. И оказывается, меня тут прекрасно знают! Просто я налетел на тупоголовых патрульных. То есть спроси я контрразведчика про Николь Кидман или Шона Коннери — он бы хрен вспомнил, кто это. А меня увидел — и сразу: «Алексей Николаич! Добро пожаловать в боевые войска!»

Вот она, слава и популярность! Ведь этот контрразведчик даже в документы мои не смотрел, а уже издалека определил, кто я и откуда. Есть чем гордиться! Мне.

— А кто прилетал на вертолете? — спросил я.

Контрик (именно так их называют в войсках) скорчил мину, почесал нос и нехотя ответил:

— Журналисты с генералами.

— А был там такой — Александр Колчин?

— Нет. Такой фамилии не значилось.

Я вздохнул.

— Дуй домой, Леша! — ласково посоветовал контрик.

На этой доброй ноте мы и расстались.

Забавно, он сказал «домой». Надеется, что я в этом вагоне пропишусь, что ли?

Однако оказалось, он не только контрразведчик, но и пророк. Все последующие годы я приезжал в Москву, как в командировку. Чуток отдыхал, писал материалы, брал деньги и снова ехал в Грозный. Порой казалось, что я родился в этой республике. И с детства ничего кроме войны не видел. И была у меня только одна забота все это время — выжить.

Вот так мимолетная встреча с контрразведкой ломает людям жизнь.

На следующий день мы с Шаховым решили вернуться в Моздок. Пора передавать материал в газету. Самый быстрый способ попасть к телефону — это сесть на вертолет. Благо они сновали тут десятками. И почти все по маршруту Моздок — Северный.

Каждый день на военный аэродром прибывали все новые подразделения войск.. Обратно шли вертушки с ранеными. На аэродроме в Моздоке их перегружали на самолеты и отправляли по городам: Москву, Питер, Ростов, Волгоград и далее везде.

В сопровождении майкопцев мы прикатили на аэродром. (Пусть теперь попробует какой-нибудь патруль подойти — замочим сразу.) Как ни парадоксально, нам повстречался все тот же генерал! Опять под шофе! Обрадовался, как старым друзьям:

— Ну что?! Посмотрели смерти в глаза?

— Да уж!

— Вот и славно! — Он обнял нас по-отечески. — Пишите там правду.

Вертушку на Моздок штурмовала толпа военных. Летчики в проходе буквально ногами отбивались от настойчивых пассажиров.

Мы остановились в недоумении. Куда лезть? Если они военных вышибают, то с гражданскими вообще церемониться не станут.

Но и тут генерал нам подсобил. Всех растолкал нашими телами, крича: «Генерала пропустите!» — подтащил нас к двери и гаркнул пилотам:

— Приказываю этих людей взять с собой!

Летчики козырнули.

— Это люди смотрели смерти в глаза! — добавил генерал свою любимую присказку.

Бьюсь об заклад, летчики только-только прилетели в зону боев. Как только генерал ввернул свое козырное «смерти в глаза», на лицах пилотов выразился ужас и почтение одновременно. Кажется, они решили, что мы не совсем обычные гражданские и натворили тут массу подвигов, раз о нас заботится сам генерал-лейтенант.

Вертушка все-таки домахалась своими винтами, и ее засосало в небо. Через полчаса мы очутились в Моздоке.

На военной базе все по-прежнему куда-то спешили, бежали, ехали. Мы с трудом нашли пресс-центр. Для журналистов там поставили прямой московский телефон.

Я набрал редакцию. На том конце провода телефонистки обрадовались, услышав нас, и принялись записывать под диктовку. Уловив несколько фраз из моего репортажа, какой-то офицер по работе с прессой бросился к столу и нажал рычаг телефона, обрывая связь.

— В чем дело? — раздраженно спросил я.

— Вы кто? По какому праву звоните? — Он вырвал трубку из моих рук.

— Мы журналисты, — я показал удостоверение.

— Откуда? Почему я вас не видел раньше?

— Был бы в Грозном — увидел бы! — вскипел я.

— А кто вам разрешил посещать Грозный? Это запрещено.

— Дайте телефон!

— Не дам! — Военный заграбастал со стола аппарат и прижал к груди. — Вы не имели права ездить в Грозный! Это строжайше запрещено!

Вокруг собралась толпа любопытствующих журналистов. Но в спор никто не вмешивался.

— Дайте телефон. Мне надо позвонить!

— Не дам! Это мой телефон.

Я развернулся и пошел к выходу.

Военный из пресс-службы догнал меня уже в коридоре:

— Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?

Вот сучара! Хочет узнать о нашей лазейке и прикрыть ее.

— Пошел ты на х…й, военный! — сказал я, не оборачиваясь.

Мы долго плутали по Моздоку в поисках телефона. Нашли какой-то дом, где располагались офисы и конторы. Потом ходили по коридорам, дергая двери. Везде закрыто. Поднялись на следующий этаж. Наконец одна из дверей подалась, и мы попали в просторный кабинет. На нас удивленно уставились две пары глаз. Осетин и русский. Вид у нас был ужасный. Грязные, заросшие щетиной, воспаленные глаза. Я извинился за вторжение и попросил позвонить в Москву. Они на всякий случай разрешили.

— Я дам вам денег, — сказал я. — Серега, засеки, сколько я буду разговаривать. Потом подсчитаем.

Они согласно кивнули.

Первым делом я начитал приготовленный текст. Потом трубку взял Павлов:

— Леша! Как у тебя там?

— Нормально. Вот материал надиктовал.

— Да, я уже успел почитать. Тут есть некоторые сомнения.

— Чего-чего? Какие сомнения?

— В достоверности…

Владельцы кабинета внимательно слушали разговор, потом о чем-то тихонько переговорили, и один исчез.

— Мы только что из Грозного, — напомнил я Павлову. — Все видели своими глазами. Либо разговаривали с очевидцами, которые сидят на передовой. Я им верю. То, что здесь творится, это не война. Это массовое убийство при отягчающих.

— Ладно, — Павлов замялся, — потом поговорим… По нашим данным, боевики покидают Грозный.

Вернулся один из хозяев кабинета, с огромными пакетами в руках.

— Надеюсь, вы не хотите и это на меня свалить?

— Не в том дело, — не понял шутки Иван Тимофеевич. — Надо перебраться к ним. Пойти с ними в горы. Можно потом классный материал написать. Где они живут? Что делают?

Мне стало не по себе от такого задания. Я огляделся. На столике уже стояли бутылки с водкой и хорошая закуска. Хозяева кабинета даже шашлык где-то раздобыли.

— Постараюсь, — сказал я Павлову.

Тут трубку взял Колчин:

— Леха! Привет! Ну, как там?! Все нормально? Ты в Грозном был?

— Да. Только что оттуда.

— Тут хреновое дело такое, Леха… Твои материалы вообще не хотят публиковать.

— Как это? — У меня все опустилось внутри.

— Главный говорит: ты пьешь водку в Моздоке, возле штаба, и сочиняешь всякую чернуху.

— Он что, сдурел?

— Понятия не имею. Похоже, он тебя после того случая с «огнями» невзлюбил. Ты когда возвращаешься?

— Как можно скорее, — ответил я упавшим голосом. — Спасибо, Саш. Кстати об «огнях». Никто не знает о них. Их здесь нет. До встречи в Москве.

— Не натвори там глупостей. Жду тебя.

Я пью водку. Да, правда. И никогда этого не скрывал. Тем более от родной редакции. Но пью я с одним «но»… Возле штаба действительно сидело в те дни множество журналистов. Они, как и полагается, пили водку. Сочиняли со слов раненых и со слов солдатских матерей статьи. Но только нас с Серегой среди этих журналистов не было! Мы пили в Грозном.

Я надеялся, что, попав на фронт, мы получим полный эксклюзив. Оценим обстановку и возьмем информацию из первых рук. Так оно и вышло. Мы сработали лучше всех. Мы были не просто корреспонденты, мы были супер! Мы прошли туда, куда никого из гражданских не пускали. Мы общались с офицерами и солдатами, которых генералы из Министерства обороны никогда даже близко не подпустят к микрофонам. Мы все видели своими глазами, знали обстановку в войсках, знали, что делается в городе и куда все катится. У нас уникальные, страшные фотокадры, а на пленке — масса интервью. Мы легко могли доказать, что обстановка в Грозном совершенно отличается от официальной пропаганды. Это настоящий журналистский успех! И — такой пинок от собственного главного редактора! Это чересчур. Это нечестно, в конце концов.

Опять же, забегая вперед, скажу: когда я прощался с редакцией, заместитель главного редактора, подписывая мое заявление об уходе, сказал: «Ну, что? Дописался?» — «Я писал правду!» — «И кому нужна твоя правда?» Тут-то я и понял — правда главным редакторам из старой плеяды абсолютно не нужна.

А теперь представьте. Идет война. Посылает командир дивизии разведчиков выяснить: что за противник им противостоит? Приходят они и честно докладывают: столько-то танков, столько-то пехоты. Стоят тут и там. Видели своими глазами, подсчитали. Языка взяли и допросили. Противник перед нами — мощный и сильный. А командир дивизии выгоняет их из кабинета со словами «не верю!». Типа нет перед нами никакого противника. Пили где-то, а теперь мне сказки рассказываете!.. А начальник штаба дивизии добавляет ошарашенным разведчикам: «Кому нужна эта ваша правда? Командир не хочет ее знать!»

Эх! В любом деле, в любом месте — незнание ситуации ведет к катастрофе.

Более того, Сашка Колчин сказал мне при разговоре, что прилетавший на пять минут на аэродром «Северный» журналист уже все описал. Как он ездил с генералами по Грозному. Как пули свистели у него над головой. Как он прорывался с подразделениями к своим. И все в таком духе. Даже эксклюзивное интервью с генералами опубликовал. (Они потом долго плевались и открещивались: ни о чем подобном с этим журналистом не говорили!.. Тому, понятно, ничего потом за это не было. И сегодня он работает в Администрации президента. Там, видимо, тоже не хотят знать правду.)

Повесив трубку, я закурил и уставился в окно. Пытаясь поскорее совладать с гневом и успокоиться.

Все молчаливо ждали.

Наконец я пришел в себя, повернулся и как можно более спокойным голосом представился. Но на лице все равно было написано, что все хреново.

— Вы из Грозного, да? — спросил меня хозяин кабинета (Батик — так он назвался).

Я кивнул.

— Ладно, говори, что случилось, — сказал Серега.

Я выложил все подчистую.

Мой напарник пригорюнился. Наши новые знакомые слушали, выпучив глаза.

— Слушай, — не выдержал Батик. — У вас там, в Москве, одни подонки живут, да? Солдат бросают в чистом поле зимой, не кормят. Мы тут им пожрать готовили. Сегодня одна улица варит, завтра другая. Так их и снабжали. Дрова привозили, чтобы они в палатках не позамерзали. Медикаменты давали, в баню водили. Белье давали, теплые вещи. О чем эти в Москве думают? Я вот тебя слушал — мороз по коже. Солдат посылают на убой! Что творится, а? Теперь ты мне говоришь, что тебя кинули! Плюй ты на этих скотов. Езжай домой и увольняйся. Оно тебе надо — помирать неизвестно за что? Не хотят ничего знать — хрен с ними!

От такого живого участия у меня даже на душе полегчало. И я окончательно утвердился в мысли, что я прав. Интересно, как они мне в Москве в глаза смотреть будут? Заранее, что называется, обосрали, но у меня есть доказательства, что я был на фронте.

— Вы, ребята, еще не знаете, — добил я. — Редактор отдела сказал, чтобы я переходил линию фронта и вместе с боевиками шел в горы. Сейчас, мол, всем интересно, куда они уходят, сколько их там человек, где эти базы.

— Они охренели! — воскликнул Сашка.

— Зачем тебе это геройство! — поддержал его Батик. — Они тебя за дурака принимают, да? Боевики как узнают, что ты был в войсках, — тебе звездец. Замочат. А начнешь еще спрашивать, кто они, куда идут, где базы, — умрешь мучительно и страшно. Плюй ты на свое начальство! Они тебя просто подставляют.

Мы выпили. Потекли разговоры о Грозном, о войне, о Моздоке и Москве. Когда мы уже дошли до кондиции, то плавно перенесли вечеринку к Батику в дом.

Утром мы с Шаховым первым делом затарились водкой, всякими одеколонами, шампунями, дезодорантами, мылом и прочим необходимым на войне припасом, которым военное командование не снабжает свои войска.

На КПП-20 показали пропуск и беспрепятственно сели на военную колонну. Доехали быстро.

Очевидно, наши лица уже примелькались в расположении части, поэтому без лишних вопросов нас подбросили прямо к дверям вагончика. Журналисты в части — штука, конечно, диковинная. Но и к этому можно привыкнуть. Тем более, как я понял, все наши действия, все наши разговоры куда-то докладывались. Потому вышестоящие командиры, которых мы и в глаза не видели, терпели нас и наши поездки. Кто бывал в частях, тот знает, что не так-то просто устроиться в боевое подразделение. Всегда найдется масса препятствий. И в первую очередь вышестоящее начальство.

— О! — воскликнули офицеры. — А мы уж думали, что хрен вас увидим. Вы либо герои, либо идиоты.

— Скорее второе, — сказал я. — Но вообще-то мы же обещали вернуться.

— Дык! Только мы тут подумали, что после увиденного вас сюда ни за какие деньги не затащишь.

Мы распаковали рюкзаки. Достали подарки.

Офицеры обрадовались парфюму, как дети:

— Ну, ехарлы бабай! Вот это мы понимаем! А то тут ни побриться толком, ни помыться, ни хрена.

— А где Кравченко? — спросил я.

— Он еще вчера уехал с каким-то генералом в Грозный. На какую-то там разведку. Сегодня вечером должен объявиться.

Мы расселись за столом.

— Помните поле, где перестрелка была? — спросил офицер, нарезая колбасу.

— Это где наши солдатики ночью шастали?

— Да. Мы решили назвать его полем дураков.

— О как!

— Вчера ночью духи выползли из леса и такой же цепью поперлись по этому полю в нашу сторону. Наверное, атаковать хотели. В общем, попали они, как и наши до этого, под перекрестный огонь. Только вот уйти мы им не дали. Артиллеристы постарались.

Вечером в вагончик влетел Сергей Кравченко с офицерами из его группы. Они буквально валились от хохота.

— Сейчас расскажу — помрете! — пообещал Сергей.

Когда были сняты все разгрузки, повешены на гвоздики автоматы, уложены в ящики гранаты, мы снова собрались у стола.

— Короче, слушайте, какой анекдот!..

Да уж, анекдот. А дело такое…

Прибежал генерал и сказал, что ему срочно надо попасть в район консервного завода. Приказал собрать бронегруппу. Мы приготовились. Стоим, ждем. Прибегает этот перец и говорит: «Кравченко, вы старший второй БМП, я возглавлю первую. Мой позывной будет „Коршун". А вы себе какой берете?»

Говорю: «Орел» тогда…

Расселись по машинам, двинулись в Грозный. Езда по городу, понятно какая, — на полной скорости, чтобы в тебя труднее попасть было. И головой по сторонам вертишь…

Выскочили на улицу. А там бой идет. Солдаты несутся вдоль улицы и на бегу стреляют по окнам на другой стороне. Соображаем: одна часть улицы — уже наша, на противоположной стороне засели духи. Машины, как положено, рассредотачиваются, стреляют по окнам, чтобы поддержать пехоту.

Я связываюсьс генералом: «Коршун», дальше идти нельзя, надо прояснить обстановку.

Понял, «Орел»!

Люк генеральской БМП откидывается, вылезает сам . Спокойненько так разворачивает карту, словно турист в Париже, что-то там высматривает и неспешным шагом идет к солдатам. Не обращая внимания на отчаянную стрельбу.

Вся бронегруппа приникла к триплексам — своими глазами увидеть, как сейчас прибьют сумасшедшего генерала.

Но пуля, оказывается, боится не только смелого, но и дурака. Генерал пересек улицу и уцепился за пробегающего мимо солдата: «Как проехать на консервный завод?!»

Рядовой посылает несколько коротких очередей по окнам. Оттуда отвечают. «Чо надо, мля? Отцепись!» — орет солдат и пытается смыться из-под огня.

Но генерал вцепился намертво: «Я генерал, товарищ рядовой! Где завод, я вас спрашиваю?!»

«Пошел на х…й!» — орет солдат, бешено стреляет по окнам. Он наконец вырывается из генеральских лап и бежит дальше.

Генерал пожимает плечами, удивлен непочтительностью, озирается в поисках подходящего гида. Тут видит, как из окна на первом этаже лупит пулемет. Соседнее окно заставлено шкафом. Понятно, что на пулемет он не идет, а стучит в шкаф: «Эй! Кто там? Открывай!»

Шкаф отодвигается. Небритая физиономия офицера: «Какого хрена?! Чего надо?!»

«Я генерал!» — орет генерал и тычет пальцем в свои погоны.

«Ну и фули?!» — У офицера тут бой идет, а его отрывают по пустякам.

«Как проехать на консервный завод?»

«Я чо, мля, экскурсионное бюро?!» — орет офицер и задвигает шкаф на место.

Генерал возвращается к своей БМП. Атакующие солдаты уже перебежали по улице и зашли обороняющимся боевикам в тыл. Стрельба на улице стихает и переносится во дворы. Боевики пытаются отступить, солдаты изо всех сил стараются им помешать.

Поскольку улица свободна, бронегруппа двигается дальше. Немного поплутав, нашли-таки консервный завод. Там генерал побежал по своим вопросам. Остальные завалились спать. К вечеру генерал снова прибежал и потребовал доставить его обратно. Солдаты и офицеры отказались ехать по темноте. Генерал настаивал. Грозил трибуналом. Расстрелом.

«Да расстреливай! Лучше здесь подохнуть! Хоть домой попадешь! Всяко лучше, чем там, на улице, — чтобы собаки потом сожрали!»

Генерал смирился и решил обождать до утра.

Такое вот дело…

И вот Кравченко снова здесь, среди своих.

— Когда вам домой? — спросил я.

— Вообще мы уже на этой неделе уезжаем отсюда. Пора уже.

Я рассказал про задание редакции.

— Да-а… Такое впечатление, что ваши начальники сбрендили. Может, ты разведчик, а не журналист? Зачем твоим начальникам знать, где их базы?

Я пожал плечами.

— Это вопросы разведки, Леша, — сказал Кравченко. — Если бы ты проник к боевикам и выяснил все, что требует твой редактор, тебе бы цены не было. Наше командование тебя бы на руках носило… И потом, в городе к боевикам ты никак не перейдешь. Если сунешься, они тебя сразу шлепнут. Подумай сам, вокруг война, и тут появляешься ты. Что ты им скажешь? Что ты журналист? Документ покажешь? И кого ты своими бумажками убедишь? Они тебя за комитетчика сразу примут и шлепнут, на всякий случай. Могут попытать для порядка. А уж под пытками ты признаешься и в том, что было, и в том, чего не было. Мы, например, тебя точно шлепнули бы, если б ты к нам со стороны боевиков пришел, да еще начал бы про операции да маневры выяснять. Сам подумай. Это ж война, а не «Зарница».

Я для виду согласился. Но ночью долго не мог уснуть и все размышлял: выполнять задание редакции или нет? С одной стороны, это вроде как вызов моему профессионализму. С другой стороны, они же меня уже кинули, вместе с моим профессионализмом в придачу. А с третьей стороны, на фига мертвому профессионализм? Что лучше: мертвый профессионал или живой дилетант?

Глава 23

Утром мы двинули на аэродром. Разведчики подбросили нас к самолетам и договорились с пилотами, чтобы те нас взяли в Моздок. Мы попрощались. Обменялись телефонами. В тот момент я еще не знал, что вижу Сережу Кравченко в последний раз.

Майкопцы попрыгали на броню. Махнули на прощание автоматами. БМП взревела, повалил черный дым из ноздрей. Клацнули гусеницы на прощание. Машина залихватски крутанулась на гололеде и подкатила обратно.

На взлетное поле сел транспортный вертолет Ми-26. В народе его называют «корова». Но боже упаси произнести вам это при пилотах. Вы больше никогда никуда не полетите. Возможно, что и ходить после этого будете с трудом.

Открылась задняя рампа, и на бетонку высыпали морские пехотинцы. Одетые с иголочки: новенький камуфляж, на касках трепыхались искусственные зеленые листочки. Морпехи жевали жвачку и глазели по сторонам. Вдали громыхал Грозный. Зарево пылало даже днем. Офицеры выстраивали своих солдатиков в колонну. Бравый вид. Крепкая уверенность. Стальной блеск. Кто неравнодушен к военной романтике — любуйся!

Со стороны громыхающего города к взлетной полосе прыгал по ухабам военный «Урал». Порывом ветра с кузова сорвало брезент. Морпехи прекратили жевать и заметно потускнели. «Урал» оказался нашим «старым знакомцем». Только теперь он был нагружен человеческими останками. При свете дня хорошо различались кровавые подтеки на его деревянных бортах. Из мешанины человеческих частей торчали головы, руки, ноги. Морпехи завороженно проводили грузовик глазами и, когда он скрылся в глубине взлетки, где-то за вертолетами, снова вперились в кровавое и громыхающее зарево над Грозным.

Да… Грузовик идет из города, морпехи стоят колонной в сторону Грозного. Возможно, сейчас они увидели свое будущее. То, что от них останется через какое-то время. Те, кого везут сейчас в «Урале», тоже когда-то выглядели стальными парнями с решимостью в глазах. И так же стояли колонной, смеялись, жевали жвачку и готовились к боям. Но они погибли. Ради чего? Что там, в Грозном, такого, за что люди должны погибать пачками? Может, там живут сплошь нобелевские лауреаты? Нет. Может, там полно научных лабораторий, институтов, сверхсовременных заводов, где ежеминутно совершаются великие научные открытия? Нет. Может, там творят великие художники, писатели, мыслители, философы, поэты, которые двигают вперед мировую культуру человечества? Нет, нет и нет! Так зачем нам вообще сюда переться?

Дорогой мой читатель! Не верь, когда всякие умные дяди говорят тебе о целостности России, о нефти, о хлебе и прочей ерунде. Россия потеряла тот же Таджикистан. А уж там, поверь, намного больше полезных ископаемых, чем на мизерном клочке земли под названием Чечня. В Таджикистане не просто полезные ископаемые, там стратегически важные материалы. Золото, алюминий, железная руда, драгоценные камни россыпями. В Таджикистане залезаешь в речку купаться — выходишь, и трусы сверкают на солнце от золотого песка. Там хлеб, хлопок, виноград — и всего этого навалом.

По сравнению с этим Чечня — никому не нужная пустыня! Сахара! Нет здесь у России никаких интересов.

Зимним вечером на военном аэродроме в Моздоке лучше не показываться. Не в том смысле, что опасно, а в том, что здесь ты никого не найдешь. Огромные расстояния между взлетной полосой и штабом по управлению полетами, а также полнейшее отсутствие связи делают безнадежными все пешие попытки узнать о самолетах на Москву, договориться о полете, а потом еще и поспеть к отлету. Пока договорился, пока нашел нужную тебе взлетную полосу (указателей нет никаких), пока дошел, самолет уже улетел. И все начинается заново.

В жуткую, пробирающую до костей метель мы вынырнули из ночи после пяти километров марша возле какого-то штаба. Военные такие люди, которые не нуждаются в поясняющих надписях. А если и пришпилят что-нибудь, то лишь в качестве издевки. Пишут, например, «Туалет». А ходят — в соседние кусты.

Табличка на дверях гласила: «Штаб в/ч 34693». Почему именно 34693? А не, скажем, 54098? Конечно, я знаю: если в номере пять цифр — это армейская часть, если четыре, то перед тобой внутренние войска. Но и только. Что же должны сказать эти цифры постороннему человеку, если они и самим-то военным ничего не говорят? «Штаб в/ч 34693» может оказаться штабом армейского свинарника, штабом авиаподразделения. Да чем угодно!

Пошли выяснять. Здание встретил гулкой пустотой и тусклыми лампами. Ну, триллер. На улице метель, в здании ни души. Хоть ложись и помирай.

Обмороженными руками я дергал запертые двери и в каком-то тупом оцепенении продвигался по коридору. Скоро двери кончились. Мы с фотографом поднялись на второй этаж. Та же гулкая пустота.

— Счастья добивается только упорный человек, — сказал я.

— Может, заорать? — предложил Шахов.

— А вдруг это штаб глухих военных?

Я снова начал дергать двери. О, чудо! Дверь открылась!

В сумраке ночной настольной лампы лежал на кушетке, заложив руки за голову, человек в летной форме. Он тупо смотрел в потолок. На стене, возле кушетки, висела огромных размеров карта мира. Человек будто замышлял глобальные стратегические воздушные операции.

Я поздоровался.

Военный встал и уселся за письменный стол.

— Вы кто? — спросил он буднично, словно давно поджидал, когда мы его обнаружим.

— Мы журналисты, нам бы в Москву улететь. Позарез надо. Мы только-только из Грозного, — на свет в очередной раз появились документы.

Военный повертел их в руках и задумчиво спросил:

— А меня-то вы как нашли?

Мы с Серегой переглянулись. Что ему ответить? Что мы его и не искали? Мы ведь даже не знаем ни кто он, ни что он может для нас сделать. Но, судя по его вопросу, мы попали куда надо.

— Да вот шли и нашли, — сказал я загадочно.

— Понятно, — ответил военный не менее загадочно. — Так, значит, в Москву?

Мы кивнули.

— А сами вы из Грозного?

— Сами мы из Москвы, ездили в Грозный в командировку, — я достал командировочное удостоверение.

Он и его повертел в руках.

— Кстати, моя машина у входа стоит? — спросил военный.

— Там вообще никакой машины нет.

— Вот мля! — возмутился военный. — Так когда вам надо в Москву?

Они тут каждую минуту, что ли, на Москву взлетают?

— Да хотелось бы уже сегодня. Военный заглянул в бумаги на столе:

— Вот сейчас будет взлетать «Скальпель». С четвертой.

Мы кивнули, делая вид, что отлично понимаем, о чем речь.

— Вам надо туда. Он вас наверняка сможет взять.

— А как мы туда попадем? — спросил Шахов.

Военный позвонил по телефону.

— Машина где моя? — спросил он в трубку. — Чтобы сию секунду была здесь! — Трубка упала на рычаг. — Сейчас вас подбросят. Ну и как там, в Грозном?

Через десять минут зашел водитель. Мы так и не выяснили, кто наш добродетель.

— Подбросишь ребят к «Скальпелю», поговори там с пилотами.

Мы попрощались с добрым дядей военным и поехали на аэродром.

«Уазик» домчал нас до «Скальпеля». Водила переговорил о чем-то с экипажем и укатил в ночь.

Мы подошли к боковому трапу. Позади машины, через откинутую рампу в большой спешке грузили раненых. Военные санитарки сновали туда-сюда с такой скоростью, точно с минуты на минуту все ждали появления боевиков.

— В Москву, значит? — спросил пилот.

— Да-да, — подтвердили мы радостно.

— Сами-то вы откуда?

— Из Москвы, журналисты. Ездили в Грозный.

Я уже начал уставать от этих бессмысленных разговоров.

— Оружие есть?

— Откуда? Мы гражданские люди!

— По-твоему, ВСЕМ гражданским не нужно оружие, что ли?

— Нам — нет, мы — журналисты.

Но все равно пришлось открывать рюкзаки и показывать, что мы честные люди.

Нас поставили в предбаннике у кабины пилотов и посоветовали крепче держаться при взлете.

Мы обрадовались до безумия. Даже не верилось, что уже через два часа я буду ехать в теплом метро.

После взлета Шахов откупорил бутылку водки и пригласил техника разделить с нами пиршество. Тот притащил сухой паек на закусь, и мы принялись разогревать окоченевшие конечности. Чуть погодя к нам присоединился летчик из кабины пилотов. Когда мы прикончили две бутылки водки, техник вытащил из заначки медицинский спирт. Навалились на него.

На душе полегчало. Все страхи и ужасы войны, голод и холод отступили. Словно отвалились от нас после взлета.

Мы пили, травили анекдоты, говорили о войне, о Грозном. Пилоты говорили, что раненых очень много. Каждый день самолеты развозят их по разным городам и госпиталям. График у пилотов очень напряженный, без продыху.

Разлили еще по одной.

— Ну, будем здравы, — сказал я.

Пилот к стакану не прикоснулся.

— А вы что же?

— Мне еще самолет сажать, — сказал он, поглядывая на часы. — А мы уже, считай, прилетели.

— Да-да! Конечно! — заголосили мы с Серегой. — Главное — самолет! Удачная посадка, так сказать!

Кто бы мог подумать, что два часа кряду мы спаивали нашего главного летчика.

Пилот зашел в кабину и сел за штурвал.

— А можно мне посмотреть из кабины? — попросил я.

— Валяй!

В кристально чистом воздухе самолет медленно наплывал на сверкающую огнями Москву.

Внизу отчетливо различались светофоры и снующие по проспектам машины. Горел под прожекторами Кремль. Кипела Тверская, кружилась в хороводе машин Лубянка.

Самолет сделал полукруг и стал снижаться в темноту военного аэродрома Чкаловский.

Я до сих пор не понимаю, как летчики могут работать в кромешной тьме.

Взлетная полоса стремительно приближалась. О том, что она есть, говорили только зажженные по кромкам огни. Саму бетонку засыпало толстым слоем снега. Ударил боковой ветер и начал сносить самолет в сторону. Летчик дернул штурвал. «Скальпель» снова нашел полосу. Машина стремительно снижалась. Новый удар поддых — и самолет отбрасывает в сторону. Пилот опять выруливает на полосу. Он крутил штурвалом, как велосипедист на кочках. Наконец машина прижалась к земле. С веселым стуком загремели по бетонке шасси. Самолет вырулил на стоянку. Началась разгрузка раненых.

Мы попрощались с пилотами и пошли ловить попутную машину.

Подъезжая к Москве, поймал себя на том, что постоянно кручу головой по сторонам. Словно боюсь обстрела или засады. Остро не хватало взрывов и стрельбы. Лязга гусениц под ногами и зарева на горизонте. Даже не верилось, что можно вот так запросто ехать вечером на машине и ничего не бояться.

Война и борьба за выживание очень быстро входят в подсознание. Вытравить из себя эти привычки я не могу уже который год.

Возле метро мы с Серегой взяли пива и встали в сторонке, чтобы договориться о встрече на завтра. Прохожие смотрели на нас, как на двух бомжей. Меня это повеселило. Наш вид в Грозном, наоборот, говорил о нашей респектабельности. Там ведь вообще все ходили в рванье. Выпив пива и обсудив насущные дела, мы разъехались.

Я шел темными дворами, смотрел на горящие окна и представлял себе, как я сейчас зайду в квартиру, как приму ванную, наемся до отвала, завалюсь в теплую постель и не буду ни о чем думать. Не буду думать о том, что сейчас в эту самую минуту гибнут люди, о том, что их трупы жрут бездомные собаки, не буду думать о тех умерших раненых в холодной палатке, о взорванных, растерзанных, пропавших без вести…

…Тут я почувствовал, как у меня по лицу текут слезы! Ни хрена себе! Я не собирался плакать, да и лицо у меня оставалось спокойным, но слезы катились безостановочно. Пришлось открыть припасенную бутылку пива и припасть к горлу. С веселыми бульками холодное пиво легко уходило внутрь. Это меня остудило. Я зачерпнул пригоршню снега и вытер лицо. Расплавленный снег сразу же прихватило морозцем.

Вот теперь я уже, наверное, точно приехал…

ЧАСТЬ II

Глава 24

Итак, «Блуждающие огни» в Чечню не приезжали. Зря только промотался там около месяца. Наше расследование и спасение Вики снова застопорилось.

— Ты просто супер поработал! — похвалил меня Колчин при встрече.

Он показал мне номера газет, где напечатаны мои репортажи из Грозного. Начальство по необъяснимым причинам решило все-таки кое-что опубликовать. Правда, самые острые моменты были ловко выправлены, а кое-где и вовсе обойдены. Меня эти газетные «виражи» уже не волновали. Перегорело.

— Саша, я готов тебя убить. Там нет никаких «огней»!

— Я даю слово, что мой знакомый…

— Что это за знакомый? Прапорщик какой-нибудь?

— Хм. Вроде того. Только звезды на погонах пожирнее и посолиднев. Вообще-то он генерал. А точнее, командующий.

Я раскрыл рот.

— Да-да. Именно поэтому я говорил тебе об «огнях» с такой уверенностью. Он же владеет информацией. У него вся картина перед глазами и все разведсводки.

— И откуда он?

— Из Министерства обороны.

— Так что ж ты раньше молчал!

— Раньше он сам знал отрывочно. И не хотел с тобой встречаться. А теперь он готов помочь.

— Как все медленно, — посетовал я. — Уже сколько месяцев прошло, как Вика в плену. Она же с ума там сойдет.

Колчин насупился:

— По крайней мере, мы, в отличие от спецслужб, хоть что-то делаем.

— Медленно, слишком медленно.

— Мы не спецагенты, Леша. Мы простые люди, у которых в карманах журналистские удостоверения. За нами не стоит мощное министерство.

— Ладно, убедил. Звони своему генералу.

— Я сейчас, — Колчин вышел из кабинета.

Через пару минут он вернулся:

— Завтра. На нейтральной территории, он готов с нами встретиться. Без диктофонов и прочей ерунды.

В кафе «ZOO», неподалеку от московского зоопарка, генерал явился по гражданке. Это место, как выяснилось впоследствии, нравилось не только нам. Тут частенько встречались офицеры ЦРУ и РУМО со своими агентами — пока в один день контрразведка не накрыла эту «шпионскую малину». Кафе работает до сих пор. Под тем же названием. Но мало кто знает о его былой славе.

— Где были замечены «огни»? — спросил я без всяких предисловий.

— В южном секторе. Вы себе карту Чечни представляете?

— А то!

— Вот там они и стоят.

— Насколько это достоверно? — специально для меня уточнил Колчин.

Генерал хмыкнул:

— В отличие от журналистов, моя информация из первоисточника. Наша разведгруппа попала в засаду боевиков. Во время боя в тыл боевикам ударило подразделение. Разведчики думали, что это свои пришли на помощь, но после того, как отряд расправился с боевиками, он ударил по разведчикам. Там, в группе, были пограничники из Таджикистана. Они опознали этих ребят. Так можно сказать.

— Случайно, не капитан Федулов там был? — спросил я.

— Майор Федулов, — поправил генерал.

— Как быстро растут люди! — восхитился Колчин.

— Удалось ли взять кого-нибудь в плен? — задал я новый вопрос.

— Нет.

— Но ведь охота продолжается?

— Безусловно.

— Нам надо попасть в это подразделение. Вы можете нам помочь?

— А что вы там собираетесь делать?

— Мне надо прояснить судьбу своей невесты, — сказал я. — Она была захвачена «огнями» больше полугода назад. И, по нашим предположениям, находится сейчас в Таджикистане. В плену у этих «огней». Нам надо знать, где именно? Как ее найти?

Генерал смерил нас тяжелым взглядом:

— Не понял только, зачем вам летать в Чечню?

— Если мы попадем в это подразделение и они возьмут пленных «огней», то мы сможем узнать от них о судьбе Вики.

— Ну что ж. План вроде бы прост… Только подразделение наше не совсем простое. Как, собственно, и противник. Вам ведь не обязательно везде представляться журналистами?

— Конечно, нет.

— Отлично. Я могу прикомандировать вас к группе спецназа — как гражданских специалистов. Это снимет лишние вопросы у подчиненных. Будете сидеть на базе. И окажетесь в курсе всех событий. Командира я предупрежу, что если попадется пленный из «огней», он даст вам с ним пообщаться. Но только в присутствии офицеров, разумеется. Надеюсь, вы не против, чтобы мои люди были рядом?

— У нас секретов от военных нет! — заверил я. И добавил: — Нам нужно спасти Вику. Ничего более. Но и у меня есть одна просьба: ваши офицеры не должны никому рассказывать, о чем мы спрашивали пленных.

— Хорошо. Просто я должен знать все, что происходит в наших подразделениях.

— Понимаете, — Колчин заторопился, полагая, что генерал мог обидеться на мои последние слова, — нам редакция запрещает заниматься поисками Вики. Начальство считает, что это в компетенции ФСБ или кого-то там еще. Но мы-то знаем: из-за Чечни нашу коллегу сейчас никто не ищет. Она никому не нужна. «Блуждающие огни» — наш последний шанс.

Генерал понимающе кивнул:

— Разделяю вашу озабоченность. Мои люди будут молчать. Обещаю. Но и вы со своей стороны обещайте, что не будете называть имена наших офицеров, номера частей и место их дислокации. Нам это может повредить.

— Ну, разумеется!

Я спросил:

— Скажите, а почему со штурмом Грозного все так хреново вышло?

— Штабные твари, — медленно проговорил генерал, лицо сделалось пунцовым.

— Кто? — переспросил Сашка.

— Перед штурмом я приехал с проверкой в штаб группировки, — обошелся без уточнений генерал. — Попросил показать мне карту операции. Знаете, что они мне дали? Карту, на которой, как в мультиках, нарисованы карандашом три красные стрелки, сходящиеся на Грозном. Я сказал начальнику штаба: «Вы закончили две академии и не знаете, как готовятся карты войсковой операции? Где у вас номера частей? Какие у вас силы наступают? В каком порядке? Где рубежи? Где данные о противнике?» Знаете, что он мне ответил?

Мы молчали.

— Этот олух заявил мне, что и так сойдет. Мол, министр обороны все уже одобрил. Звоню министру, а он мне: «Чего ты к ребятам привязался! Пусть работают!» Выхожу на улицу, ловлю первого попавшего капитана, спрашиваю, к какой части он приписан? Он не знает! Лейтенанта ловлю — тоже ничего не знает. Даже не знает, кто у него во взводе. Спрашиваю солдат. Они тоже не знают, кому подчиняются. Они даже своих младших командиров назвать не могут. Вы представляете себе?

— Как же они… — начал я.

— Погоди! — двинул рукой генерал. — Сидим на совещании командного состава. Докладывает летчик: «Мы ракетами и бомбами с лазерным наведением сможем даже в оконные форточки попадать!» Спрашиваю его после выступления: «Какие лазеры? Зима на дворе! Туман, низкая облачность. Лазерное наведение работать в таких условиях не может. Вы будете бомбиться вслепую! Фактически по своим!» «Да знаю я!» — говорит мне летчик. «Так что ж ты нам тут голову морочишь?» — «Если я скажу правду, меня главком с должности снимет!» Вот так, мля, мы готовились к войне.

Генерал умолк. Мы тоже не знали, что сказать. В нормальных странах такая подготовка к войне заканчивается военным трибуналом для всех офицеров и генералов Главного оперативного управления Генштаба. Наши «герои» служат до сих пор.

Согласно людскому поверью, смельчаки часто напиваются, когда минует опасность. Я бы несколько расширил это устаревшее правило. Иногда смельчаки напиваются еще до наступления опасности, а некоторые ухитряются налакаться даже во время самой опасности. Именно поэтому все трезвенники считают их смельчаками.

В этом смысле мы с Колчиным причисляли себя к офигительно смелым людям.

Генерал позвонил очень скоро. И двух дней не прошло. Ничего конкретного не сказал. Бросил одно слово: «Затевается».

Мы все поняли. И стали готовиться.

Приняв на грудь, пошли к Павлову — договариваться о командировке в Чечню.

— Нет, — отрезал тот. — Даже не думайте. Вместе вы никуда не поедете. У вас и так плохая репутация.

— Но мы уже исправились, — прикинулся паинькой Колчин. — Все уже позади, Иван Тимофеевич. Все вошло в нормальное русло.

— Ни черта не вошло никуда! — грохнул редактор. — Вика до сих пор в плену! Эти черти из ФСБ пудрят нам мозги, что работают над этим! Но какой они там работают! Все их спецподразделения в Чечне сейчас! Вместе с операми!

— Пошлите и нас туда, — осторожно вставил я. — Мне одному с чужими людьми ехать не с руки. А с Сашкой привычнее и спокойнее. Он человек рассудительный и… и все такое.

— Вот именно, что «все такое»! Ладно. Когда готовы ехать?

— Хоть завтра!

— Что-то мне ваша готовность к самопожертвованию не очень нравится. Опять задумали какую-нибудь пакость?

— Какое там! — замахали мы руками. — Просто засиделись! Надо ведь и работу делать. А Чечня на сегодня — тема номер один. Сами знаете.

— Знаю. Только я еще и вас, стервецов, знаю. Просто так вы ничего не делаете.

— На этот раз — именно такой случай, когда мы просто так и хотим поехать, — сказал я.

— Колчин, это правда? — Павлов вперился в Сашку.

— Сущая правда! — заверил Сашка. — Хотите, поклянусь?

— Клясться вредно.

— А мы и не будем, — вставил я.

— На твоем месте я вообще бы помалкивал. Как тебя еще не прибили, дурака! — Павлов махнул рукой на дверь: — Идите, вы свободны. Как разберетесь со своими делами, напишете заявление на командировку и — вперед. Только не затягивайте со сборами. События там разворачиваются очень быстро.

Иван Тимофеевич как в воду смотрел. События в Чечне развернулись молниеносно. И ничем хорошим для нас они не обернулись. Неисчислимые неприятности уже потирали свои маленькие цепкие ручки в предвкушении добычи. И мы с Колчиным не заставили себя долго ждать.

Следующим вечером приземлились на грозненском аэродроме Северный. Генерал сдержал свое слово. У нас в кармане лежали военные командировочные предписания. В них мы значились как гражданские служащие Министерства обороны.

Хотя не обошлось без курьезов. Генеральский адъютант подбросил нас на аэродром Чкаловский. Подвез к самолету и представил летному экипажу. Летчики сразу же начали подозревать в нас шпионов. Мы стояли в курилке, неподалеку от взлетного поля, и ждали, когда самолет загрузят мешками с продовольствием, медикаментами и прочими военными припасами. Летчики ходили вокруг нас кругами. Беспокойство и любопытство свербило их в задницу: кто мы такие на самом деле? Большие люди подвозят нас к трапу самолета и договариваются о нашей посадке на борт. Наши коротко стриженные затылки, гражданская одежда, объемистые рюкзаки…

— Куда едем? — спросил один из пилотов, как бы между прочим, раскуривая новую цигарку.

— В Грозный, — ответили мы честно.

— Это-то я видел в предписании. А что вам-то там делать?

— Работать, — все так же честно сказал я.

— Ну да, ну да. А в рюкзаках что?

— Аппаратура.

Летчик отошел. Не поверил нам ни на грамм.

Видимо, пилоты начитались шпионских романов. На протяжении всего полета они всячески показывали нам, что догадываются, кто мы такие на самом деле, — либо спецагенты ФСБ, либо ГРУ. Всю дорогу, пока мы летели, развалясь на мешках с медицинскими бинтами и ватой, кто-нибудь из них время от времени выходил в салон и говорил: «Ростов пролетаем, над Чечней идем», — и многозначительно косился на дверь. Они словно ждали, что мы попросим их открыть люк и десантируемся в ночь — над нужным районом. Но мы предпочли остаться в салоне до самого Грозного.

— Это вы от Иваныча? — спросил армейский майор, когда мы очутились на взлетном поле. — Майор Виктор Сухомлинский, — представился он. — В машину, пожалуйста.

Вот уж никогда не думал, что снова окажусь в знакомых местах. В сумерках я разглядел вагончик, где жил с офицерами Майкопской бригады. Сейчас он стоял дверьми нараспашку, в нем поселилось запустение, и гуляло вокруг одиночество.

Мы пролетели бывшее расположение Майкопской бригады на всех парах.

— Иван Иваныч говорил про южные районы, — сказал я.

— Мы перебазировались, — откликнулся Сухомлинский, — в грозненский район.

Ага. То бишь на равнину. Зачем бы «огням» равнина? Здесь ведь намного легче попасть в лапы федералов, чем в горном районе. На идиотов они не похожи…

Уазик остановился в какой-то канаве. Наш сопровождающий лихо выскочил и принялся помогать нам с вещами.

— Вот это номер! — знакомый голос из темноты.

Я покрутил головой но никого не увидел. Казалось, со мной разговаривают сумерки.

Человек подошел поближе.

— Мать честная! Черти зеленые! Ехарлы бабай! — заорал Сашка.

— С трех попыток не угадал ни разу, — сострил я. — Это капитан Федулов.

— Майор Федулов, — поправил меня Александр Петрович. — Уже полгода как майор.

Упоминание о времени навело меня на мыль о Вике, о ее пленении.

— Кстати, майор! А как там продвигаются дела с розыском нашей коллеги? — спросил я с наигранным панибратством.

Федулов хотел половчее соврать, но, видимо, в этот вечер все умные мысли объявили ему бойкот. И он просто промолчал.

Специально для нас поставили отдельную палатку. И сразу же захламили ее всяким ненужным скарбом из других палаток: снарядными ящиками, лопатами, щупами. Но зато поставили печь и сложили рядом дрова. Возле печки-буржуйки стоял деревянный стол, покрытый клеенкой. И настроение стало бы совсем дачным, если б не уханье артиллерии. После каждого залпа земля под ногами легонько вздрагивала и всю округу накрывала мощная ударная волна.

— Кем вы на этот раз приехали? — спросил Федулов, жмурясь, как кот, от расходящегося по всей палатке тепла.

— Командование из Москвы прислало. Они служащие, — ответил за нас майор Сухомлинский.

— Как там поживает диверсионное подразделение ВМС? — спросил меня Александр Петрович.

— Мы журналисты, — ответил Колчин.

— Ну да, ну да. Тогда вы тоже так себя называли. Но прислало-то вас руководство ФПС. Я наводил справки. Приказ о вашем прикомандировании поступил из аппарата директора. Сюда вы приезжаете как служащие Министерства обороны.

Майор Сухомлинский недоуменно крутил головой, стараясь понять, куда клонит Федулов.

— Эти ребята не так просты, как кажутся, — объяснил ему Александр Петрович. Ухмылка не сходила с его лица. — Они приезжали к нам на заставу перед разгромом. Леша, между прочим, тогда обронил, что служил или еще служит в диверсионных частях Военно-морских сил.

— Это я шутил!

— Это ты будешь рассказывать другим простачкам!

Я вздохнул. Ситуация наглухо запуталась.

— Вот наши редакционные удостоверения, — сказал Колчин. — Вот наши командировочные предписания из редакции. А эти предписания выдало нам Министерство обороны, чтобы мы смогли прилететь сюда на военном самолете.

Федулов улыбался, не веря ни единому слову. Сухомлинский крепко задумался, решая, как ему относиться к нам в свете новых сообщенных ему фактов.

— Короче, я понял только одно, — прервал Сашку Федулов. — Эти ребята появляются аккурат тогда, когда назревают какие-то события. Тогда мы проводили операцию в горах. За этим последовал разгром заставы. Сейчас тоже намечается операция. Так ведь? — уточнил он у Сухомлинского. — Ничего же не отменили?

Майор кивнул.

— И всякий раз их присылает в войска какое-то вышестоящее начальство, — продолжил Александр Петрович уже без улыбки. — Странно, да?

— Может, они из каких-то контролирующих органов? — предположил Сухомлинский таким тоном, точно нас рядом не было.

— Может быть, — согласился Федулов.

— Отчеты о наших командировках вы при желании могли прочитать в нашей газете, — попытался я.

— А нам некогда их читать. Мы тут делом занимаемся. А вот чем занимаетесь вы? Из какой вы организации?

— М-да, — сказал я. — Если военным что-то втемяшится в голову, то их невозможно переубедить.

— Давайте так… — Сухомлинский встал. — Завтра операция. Если вас прислало начальство, значит, так надо. Больше мне ничего не интересно. Поедете с нами и делайте то, зачем приехали. Нас ваши проверки мало волнуют. У нас война.

— Спасибо, — сказал Колчин.

— Хоть в одном согласие нашли, — добавил я.

Федулову такой оборот не понравился. Это хорошо читалось на его лице. Но власти над Сухомлинским он не имел. Поэтому и приказов он отдавать не мог. Только советы. Но что он может насоветовать в будущем? Вот шлепнут нас от греха — и свалят на боевиков.

— Завтра вас разбудят, — сказано было нам на прощанье.

И на том спасибо! Какая никакая, но перспективка.

Мы улеглись на приготовленные постели. Их роль играли ящики из-под снарядов, покрытые бушлатами, спальными мешками и солдатскими одеялами. За печуркой приходилось следить самим, поэтому мы подтащили ящики поближе, чтобы не вставать каждый раз для подбрасывания поленьев. Несмотря на печку, холодрыга и сырость все же пробирали до костей.

— Что-нибудь понимаешь? — спросил я Колчина.

— Ты о чем?

— Почему Федулов так зло и настороженно встретил нас? Словно совсем другим человеком стал.

— Не знаю. Может, и вправду думает, что мы приставлены следить за ними? А кому такое понравится?

— Если у них все чисто, то и бояться нечего. Проверки боятся те, кто что-то скрывает. А мне еще с Таджикистана показалось, что Александр Петрович не очень-то горит желанием с нами общаться. И вообще, принял он нас тогда тоже подозрительно.

— Наверное, ты прав. — Сашка подбросил полено в печку. Пламя снова ожило.

— Не нравится мне это, — сказал я.

Тут где-то за палаткой артиллерия ухнула как-то особенно сильно. Мы даже подпрыгнули на ящиках.

— Задолбали, — проворчал Колчин. — Я уже засыпать начал… Понимаешь, Леша, такой человек, как Федулов, — не верит в нормальные человеческие отношения. Ему не дано понять, что мы можем дружить с директором погранслужбы или с генералами Министерства обороны. Потому что это — большие звезды, а мы по сравнению с ними — ничто. Александр Петрович измеряет свою жизнь только с позиции своей карьеры.

— Не боишься, что он нас слушает?

— А и хрен с ним!

Трещали в печке сырые поленья, языки пламени играли на них в догонялки и выплясывали дикий танец.

* * *

Как говорят романисты, не успел и глаз сомкнуть, как меня стали трясти с неимоверной силой. Настойчивый голос бубнил:

— Журналисты, вставайте! Пора, пора!

Так не хотелось вылезать на стылый воздух из теплого спальника.

Я разлепил глаза и сел на кровати:

— Что такое?

Напротив покачивался сонный Колчин.

Солдат был уже на выходе:

— Майор Сухомлинский вас ждет. Выезжаем!

Под низким темным небом уже вовсю прыгала, бегала, таскала ящики привычная военная суматоха.

Мы поежились от холода. Природа чувствовала себя еще хуже, чем мы.

— Ваш БТР, — показал Сухомлинский. — Все взяли с собой, что надо? Тогда полезайте. Через минуту двинемся.

Я уже не раз замечал: у военных довольно странное представление о времени. Если они говорят, например, что через минуту поедем, то приготовься ждать, как минимум, час. Наши вояки словно прилетели с другой планеты, где сутки намного больше земных. Потому они постоянно путаются и всегда опаздывают.

На броне уже расселась пехота. Все молоденькие солдаты. Никто не задавал нам вопросов. Никто даже не смотрел в нашу сторону. Солдаты, как и мы, ежились от холода, пытались поглубже запахнуться в бушлаты.

Наконец колонна из трех танков, пяти БМП и десяти БТРов двинулась куда-то в сторону леса. Его игольчатые верхушки торчали на другой стороне поля из тумана и серой мглы, как рифы на море. Солдаты привычно, без всякой команды, передернули затворы. Мы с Колчиным тоже передернули затворы, но только на фотоаппаратах.

Стылый ветер рвал и метал, словно не хотел выпускать нас из расположения части. Перед въездом на лесную дорогу танки, БТР и БМП дружно развернули стволы по бокам колонны. Оружие на изготовку.

— Что случилось? — прокричал я в ухо солдату.

— Ни хрена пока! — заорал он сквозь грохот гусениц. — Но вполне может…

Я кивнул. Хорошо быть понятливым. Серой мышкой с тревожным колокольчиком в лапке пробежала мыслишка: а начнут долбить, чего тогда делать? Прыгать с колонны — самоубийство. Сидеть на броне — ничуть не лучше. Тем более, что и ответить ты ничем не сможешь.

Лес миновали благополучно. Вообще, честно говоря, я бы удивился, если бы там сидела засада. С учетом ненастья и сырости — хрен бы кто из боевиков пошел сюда нас сторожить. Ведь неизвестно еще, когда тут появится противник, то есть мы. А пока ждешь, запросто можешь схватить воспаление легких и помереть на фиг без всякого джихада.

На выезде из леса дорога раздваивалась. Часть колонны повернула влево, мы ушли вправо.

— Куда это? — снова прокричал я солдатику.

— Бетонный завод. Берем в кольцо.

— А не маловато нас?

— В самый раз. Там и заводик-то небольшой. Так, одно название!

Еще через пять минут мы уже расположились фронтом за сопками. В ста метрах торчала полоска бетонного забора.

Солдаты рассредоточились. Мы спрыгнули с брони. Рядом появился Сухомлинский:

— Сейчас начнем. Вторая группа ударит по ним с другой стороны.

— Вы уверены, что «огни» — там?

— За идиотов нас принимаешь? — обиделся Сухомлинский. — С чего бы мы сюда поперлись?

— А где Федулов? — спросил Сашка.

— Он с другой стороны. Вам что-нибудь надо?

— Можно пофотографировать? — спросил я.

— Щелкайте на здоровье! Только предупреждаю: в атаку вы не пойдете. Мало ли что…

Спорить мы не стали. Кому охота переть в атаку, да еще вооруженным только фотоаппаратом и верой в собственную неуязвимость! Допустим, древние рукописи рассказывают нам немало историй о том, как рыцари кидались на драконов с перочинными ножичками или с зубочисткой в руке. И ухитрялись побеждать. Но я как реалист с некоторым сомнением относился к таким подвигам. Тем более что сами мы не рыцари, ни фига. Да и за забором сидел ни хрена не дракон. А кое-что пострашнее.

— Ну, все. Я побежал! — Сухомлинский рванул к солдатам. — Пора начинать!

Пехота редкой цепочкой двинулась перебежками к забору. Мы с Колчиным стояли возле БТР, которые должны были в случае чего оказать огневую поддержку атакующим. С секунды на секунду все ожидали стрельбы. Но ничего не происходило. Словно завод пустовал. Как-то не верилось, что «огни» забыли выставить караулы и часовых. До сих пор они вели себя крайне умно и предусмотрительно.

Пехотинцы достигли забора и начали через него перелезать.

Я посмотрел на Колчина:

— Сдается мне, разведка опять просчиталась.

Сашка хотел что-то ответить, но тут грянули первые выстрелы. Их поддержал невидимый пулемет. И рассыпалась сухими пригоршнями перестрелка.

— Вперед!

Боевая линия БТР двинулась к заводу. Между машинами бежал цепочкой резерв пехотинцев. За ними двинулись и мы с Колчиным. Через две минуты очутились возле забора.

Выскочили вперед саперы. Быстро заложили тротиловые шашки под бетонные плиты. Закурился дымок запала. Грохнула команда: «Ложись!» Жахнули взрывы. Плиты дрогнули. БТР наподдали им задранными носами и вкатили в пробитые бреши забора. Резерв пехоты кинулся следом. И залег возле машин.

Заводик и вправду оказался маленьким. Всего два каких-то ангара. Между ними — асфальтовые дорожки. Подъемные краны для погрузки. Чуть поодаль — административная хижина. В ангарах шарахала по стенам отчаянная перестрелка. Потом стала стихать.

Из дверей показался Федулов. Он снял каску, вытер пот и, заметив нас, двинулся в нашу сторону.

Следом за ним появились солдаты. Они тащили за собой связанных по рукам и ногам двоих пленных. Как потом выяснилось, несмотря на отчаянную стрельбу, никто не был ни убит, ни даже ранен. «Огней» взяли только потому, что у них кончились патроны. И солдаты, быстро это смекнув, навалились на них всем гуртом.

— Что дальше? — спросил я Федулова.

Майор лучился от счастья:

— Дальше допрашивать будем! Мать их так!

— А остальные где? Их что, всего двое было? — спросил Колчин.

— Да. Двое. Наверное, связники. Шли в Таджикистан. Но мы их вовремя перехватили по дороге. Вишь, даже танки и БМП не понадобились.

— Да, вдвоем против такой толпы не очень-то повоюешь, — заметил я.

— А у нас и не было задачи с ними воевать, — ответил Александр Петрович.

— По машинам! — заорал Сухомлинский на бегу. — Отходим!

Все снова пришло в движение. Затарахтели моторы, застучали по броне солдатские сапоги. Пленных погрузили в БТРы, приставив к каждому по солдату, чтобы они ненароком в пути не развязались и не устроили какую-нибудь пакость.

Колонна рванула к базе. На лицах солдат читалось удовлетворение. И задачу выполнили, и своих не потеряли. На войне такое случается редко. Есть чему радоваться.

Обратный путь занял всего несколько минут. Когда миновали передовые посты, все уже заметно расслабились. Техника разъехалась по месту жительства.

Мы спрыгнули возле своей палатки.

Сухомлинский с Федуловым нас уже поджидали. Они о чем-то оживленно спорили, но мгновенно заткнулись, завидев нас.

— Что-то не так? — спросил беззаботно Сашка.

— Все нормально, — проворчал Александр Петрович.

— По вашему тону не скажешь. Мы что, действительно так вас раздражаем? А?

— Можно нам с пленными пообщаться? — спросил я. — Хотим выяснить, жива ли еще наша коллега в Таджикистане. И вообще хотим узнать, где они ее прячут.

— Наверное, вы сможете задать им эти вопросы. Но только через нас, — ответил вместо Федулова Сухомлинский. — Гражданским не положено общаться с военнопленными. Тем более с такими.

— Но нам обещали полное содействие!

— А как же! — Сухомлинский обменялся с Федуловым взглядом. — Только здесь идут боевые действия. Законов войны тоже никто не отменял. Гражданским нельзя общаться с военнопленными. Составьте список вопросов, и мы зададим их пленным в числе прочего.

Нас явно отшивали.

— Посмотреть на них хотя бы можно?

— Исключено! И вообще! Чего это вы так загорелись? Для журналистов всего произошедшего вполне достаточно. Репортаж получится у вас классный. А все остальное… ну, с пленными, — оставьте нам.

— Но хотя бы сфотографировать? — попросил Колчин.

— Нет. Если из Москвы, из Минобороны придет указание — пожалуйста. А так — никаких фотографий и разговоров.

Федулов прекрасно знал, что в ближайшее время связаться с Москвой мы не сможем. А значит, не сможем и оспорить его приказ. Когда свяжемся с Москвой, будет уже поздно. К тому времени пленных передадут в ФСБ, и их след окончательно затеряется. Вся наша работа пойдет насмарку.

— Хорошо, мы согласны. Когда приготовить вопросы?

— Чем раньше, тем лучше.

— А когда их начнут допрашивать?

— Через пару часов.

— Л-ладно. К этому времени мы уже все напишем, — пообещал Сашка. — Через кого мы сможем передать бумагу?

— Я к вам сам зайду, — сказал Сухомлинский.

— Вы теперь, наверное, сразу полковника получите, за эту операцию, — поддел я Федулова.

— Конечно, — рот его растянулся в улыбке. — Вы ведь не станете приписывать эти заслуги себе? А, ребята?

Глава 25

Через два часа, когда сумерки снова сгустились и ночь катила к нам с востока на всех парах, в палатку заглянул Сухомлинский. Мы уже закончили составление вопросов и протянули ему листок.

— Хорошо, — он пробежался глазами по тексту, — я обязательно прослежу, чтобы эти вопросы задали.

— Когда можно ждать результата?

— Часа через два, не больше.

— Почему так долго?

— А потому, что послали за представителями ФСБ. Они приедут — тогда и начнем.

— Да они могут только на следующий день приехать! — возмутился Колчин. — А у нас время! Каждый день на счету!

— Представьте себе, что наша коллега же полгода находится у них в плену, — поддержал я Сашку, — а вы предлагаете нам ждать.

— Ну, днем раньше, днем позже… — сказал неопределенно Сухомлинский. — В любом случае, порядок есть порядок. И ни вы, ни я не вольны его переделывать. Придется подождать.

Он спрятал наш листок во внутренний карман и вышел.

— Ну что? — спросил я Колчина.

— Остается только молиться, чтобы все прошло гладко.

— Да, тем более, что приедут специалисты из ФСБ, — подбавил я сарказма, — будут задавать им вопросы. Нашим листком подотрутся. И убьют, на фиг, этих пленных. В такой ситуации нам и этим пленным может помочь только Господь.

Все так же бухала за окном артиллерия. Слышалась далекая автоматная стрельба. Что ни говори, а война — занятие однообразное и скучное. Колчин принялся ловить новости по радио. Я развинтил флакон водки и занялся сервировкой стола. Надо ведь хоть как-то развеять тоску и отпраздновать маленькую победу. Мы снова оказались в нужном месте в нужное время. И хоть теперь от нас уже ничего не зависит, мы по-прежнему верили в свою Судьбу.

Радио давилось эфирными помехами. Хрипело, булькало, свистело, но упорно не желало рассказывать о новостях. Потом Сашка все же изловчился и нашел какую-то стойкую радиостанцию. Попал аккурат на начало новостийной сводки. Мы хряпнули по стакану водки. Закусили бычками в томате. Кстати, самая вкусная закуска в полевых условиях.

Радио поведало нам о жизни в Кремле. Потом о боях в Чечне. Немного посомневалось в жизни на Марсе. Мы и не представляли, как нам не хватало привычного круговорота новостей, который преследует нас в столице и кажется порой чересчур быстрым. Здесь эта жизнь просто сверкала перед нами новизной и привлекательностью. Не то, что скучные проезды на БТР по лесу, где каждый может тебя обидеть.

За палаткой послышался шум. Потом по лагерю прокатилась стрельба. Голоса резали команды, им в ответ что-то кричали. Мы с Колчиным насторожились. Слов не разобрать, но одно мы уловили точно: что-то стряслось. Причем стряслось нечто конкретное и со стрельбой. Мы решили проверить, уж не собираются ли нас снова разгромить, как это произошло с пограничной заставой. Александр Петрович бы нас тогда собственноручно пришил.

Мы выскочили наружу. Кромешная темень встретила нас ударами ветра в лицо. Мы жмурились, напрягали глаза, но ничего не увидели.

— Пойдем поближе, — сказал я Колчину.

Он кивнул.

Мы двинулись по направлению к командирской палатке.

Вокруг впотьмах носились какие-то люди.

— Вы что здесь делаете? — вынырнул из темноты майор Федулов.

— А что приключилось-то? Что за шум?

— Фигня приключилась! — бросил зло Александр Петрович.

— Это на войне не новость, — заметил Колчин.

— А что именно? — решил я уточнить.

— Пленный пытался сбежать.

— Сбежать? И как? Успешно?

— А чего вы тут шляетесь? — завел старую пластинку Федулов. — Марш в свою палатку!

— Да, ладно вам, Александр Петрович! — отмахнулся Колчин. — Хватит уж. Чего темнить-то? Свои ведь люди.

Почему-то Федулов отреагировал адекватно. То есть решился приоткрыть завесу секретности:

— Один из пленных, связанный по рукам и ногам, ухитрился, сука, допрыгать до часового! И убил его, на фиг, головой. Потом взял автомат, прискакал в командирскую палатку. Там как раз сидели три офицера штаба вместе с Сухомлинским. И эта тварь ухитрилась расстрелять их. Потом солдаты, конечно же, его все-таки порешили.

— Сухомлинский… погиб? — стукнула у меня в груди жалость.

— Да.

— Ни фига себе, вы охраняете пленных! — сказал в сердцах Колчин.

Федулов зло посмотрел, но ничего не ответил.

— А когда ФСБ приезжает? — спросил я.

— С минуты на минуту.

— А второй пленный где?

Федулов как-то замялся, потом все же выдавил из себя:

— Ищут… А сейчас, журналисты, марш в палатку. Я вам охрану пришлю. На всякий случай. Пока этого урода не поймают. Идите уже…

И тут случилось необыкновенное. Сумрак на земле сгустился, обрел плоть, встал резво и сказал:

— Поздно. Поздно идти.

Мы оцепенели.

— Майор Федулов? — спросила тень.

— А вы кто?!

— Оставьте в покое ваш пистолет, — тень уперла ствол автомата майору в бок и повернулась к нам: — Журналисты?

Мы с Колчиным кивнули.

— А я — второй пленный. Считайте, вы меня нашли. Теперь нам надо отсюда выбираться.

Голос показался мне ужасно знакомым.

— Вы случайно никогда не носили фамилию Трофимов? — спросил я.

— Леша? Ты, что ли? — спросила тень недоверчиво.

— Не знаю, Сергей Николаевич, хорошо это или плохо, но да. Это я.

— Вот не ожидал!

Федулов снова шевельнулся.

Трофимов опять ткнул его автоматом:

— Спокойней, майор! На мне висит около десятка гранат. Дерну за пимпочку — и все превратимся в пыль. Так что не советую вам кричать, размахивать руками и показывать свой героизм. Пожалейте хотя бы журналистов.

Александр Петрович что-то промычал.

— Не жалко журналистов, так дайте шанс вашему растущему в карьерном отношении организму и не рыпайтесь, — привел новый довод Трофимов.

Александр Петрович снова что-то промычал.

— Где вертолетная площадка? — спросил Трофимов.

Майор указал куда-то рукой.

— Давай веди. Уверен, что пароль на сегодня ты знаешь. И помни, майор, я взорву всех даже без тени сомнения.

Мы тронулись.

— Ребята, надеюсь, вы тоже не против прогуляться в такую чудесную погоду и бесплатно полетать на винтокрылой машине?

— Конечно! — сказал я.

— А как же наши вещи? — спросил Сашка.

— У настоящих воинов не должно быть ничего такого, что нельзя бросить, когда потребуют обстоятельства.

— Вы умеете убеждать, — согласился с Трофимовым Колчин.

— Скажите, вы знаете, где Вика? Мы ведь, собственно, за этим прилетели в Чечню, — спросил я.

— Не понял! — отреагировал Трофимов. — Вы сюда приехали, чтобы со мной повидаться?

— Да. Мы хотели разыскать кого-нибудь из вашего отряда и расспросить, где искать нашу коллегу.

— Не поверишь, Леша, а я здесь оказался только из-за того, чтобы взять в плен или убить Федулова.

Тут настала наша очередь удивиться. Но я решил оставить все объяснения на потом. Сейчас меня интересовала только Вика.

— Так вы знаете, где она?

— С Викой все нормально… Так какой сегодня пароль? — спросил Трофимов у майора Федулова.

— Одиннадцать.

— Вот и проверим!

Из темноты — взволнованный голос часового. Очевидно, он уже знал о том, что произошло на базе:

— Стой! Пять!

— Шесть!

— Проходи.

Часового мы так и не увидели. Он даже не подошел посмотреть на нас. Такое иногда бывает, если человек сидит где-нибудь в укрытии и не хочет его раскрывать. А может, из лености не подошел, кто его знает.

Мы остановились возле пустой вертолетной площадки.

— Куда теперь? — спросил Александр Петрович, и в его голосе проступили нотки сарказма.

— Будем ждать ваших эфэсбэшников, — ответил Трофимов. — Они ведь должны с минуту на минуту прилететь? Не так ли?

— Откуда вы знаете?

— Майор, я просто подслушал ваш разговор с журналистами. И у меня родилась гениальная идея, как отсюда выбраться. Улавливаете?

Не знаю, как Федулов, но мы с Колчиным ни фига не улавливали. Пусть Трофимову удастся прилететь на аэродром Северный под Грозным или куда-то еще. А дальше-то что?

В эти минуты мы мыслили слишком мелко для такой организации, как «Блуждающие огни».

Небо предупредило нас о появлении вертолета. Подошел из темноты авианаводчик. Он узнал нас с Федуловым и крикнул сквозь ветер:

— Встречаете?

— Да, — ответил майор, после того как Трофимов пребольно ткнул его стволом под ребра.

— Сбежавшего не нашли?

— Нет пока, — сказал Федулов. — Но никуда он не денется! Ему все равно кранты. Вот увидите.

Трофимов снова ткнул майора стволом:

— Ну, все. Хватит, разболтался тут… Теперь всем внимание! Вертолет садится, команда выходит, мы лезем в вертолет. Дружно. Со знанием своей правоты. Вопросы есть?

Вопросов не было.

— И еще. Стреляю без предупреждения.

Машина осторожно присела на бетонку. Откинулся со скрежетом люк. На землю выпрыгивали люди в черной униформе и в масках. За ними — парочка в камуфляже, по манере держаться — гражданские. Наверное, специалисты по части допросов.

Нашу компанию они приняли за встречающих. Но Трофимов подкорректировал их планы. Он указал им на авианаводчика и вместе с нами быстро полез в вертолет.

— На Грозный? — крикнул он пилотам.

Те кивнули.

— Давай! — махнул Трофимов.

И вертолет пошел вверх.

— Гениально! — проорал мне на ухо Сашка.

— Посмотрим, как будет дальше!

Вертолет болтало и трясло, словно мы не летели, а подпрыгивали на ухабах. Винты натужно выли и тащили наше железо вперед. Навстречу пурге.

Мы уселись на лавки и стали ждать, что Трофимов предпримет дальше. Тот скрылся в кабине пилотов. И Федулов мгновенно забегал по салону, как часовой при пожаре на пороховом складе.

— Вот! — крикнул торжествующе и подтащил к нам пару мешков.

— Что — вот? Что это?

— Парашюты! Надевайте быстрее и прыгайте. Доберетесь до части — сообщите, что вертолет захвачен.

— Ты с ума сошел, майор! — заорал Сашка. — Мы никогда не прыгали с парашютом! А потом, куда идти после приземления? В гости к духам? Ты хоть сам знаешь, где мы сейчас находимся?

— Ничего, дойдете!

— Мы не спецназ, а журналисты! Надо тебе — сам и прыгай! Так, Леш, нет?

— Так! — поддержал я напарника. — Я сюда приехал, чтобы узнать о судьбе Вики! Я не собираюсь ни с кем воевать!.. Трофимов может нас к ней привести и даже помочь. Так что я не собираюсь с ним расставаться. У вас, Александр Петрович, свои счеты — так и прыгайте!

Федулов стал зеленым от злости. Показалось, кинется сейчас с кулаками. Но драться он не стал. Впрочем, прыгать с парашютом — тоже. Швырнул во гневе бесполезные ранцы и уселся в дальнем конце салона.

Дверь кабины пилотов открылась. Вошел Трофимов:

— Что? Передумали?

— О чем это вы? — уточнил Сашка невинным голосом.

— Ладно! — Трофимов махнул рукой и опять закрылся с летчиками.

Я глянул на часы. Мы летели примерно тридцать минут. За это время можно уже добраться до Ингушетии или Дагестана. Интересно все же, куда мы летим?

Александр Петрович к нам больше не приставал. Впотьмах он смотрелся какой-то бесформенной кучей одежды на лавке.

Колчин припал к иллюминатору и таращился вниз, в кромешную тьму, надеясь хоть что-нибудь разглядеть. И — разглядел:

— Огни! Аэропорт!

Я припал к соседнему иллюминатору. Внизу проплыла взлетная полоса. Сверкающее огнями здание аэропорта.

Вертолет начал резко снижаться прямо над взлетной полосой. Через секунду он уже вращал винтами на бетонке.

Из кабины вышел Трофимов, скомандовал:

— Всем покинуть борт!

Мы выскочили из машины. За нами спрыгнул Александр Петрович. Последним — Трофимов.

Не успели мы отбежать от вертолета, как он натужно взревел и нырнул в небо с резвостью летучей мыши.

— Ну и что теперь? — Лицо Федулова перекосило сарказмом. — Куда? Прокатился в Ингушетию, а дальше что? С аэродрома ты уже не уйдешь. Тут полно охраны, а летчики уже наверняка сообщили куда следует и поднимут тревогу.

— Ты меня удивляешь, майор, — сказал спокойно Трофимов. — До сих пор не можешь смириться с тем фактом, что мы поумнее тебя и твоих суперсолдат?

— Суперсолдат?! — Я чуть не подпрыгнул. — Сергей Николаевич! Вы знаете о суперсолдатах?!

— Конечно! — хмыкнул Трофимов. — Один из них перед тобой, — и он указал на Федулова автоматом.

— А кто же тогда «Блуждающие огни»?! — воскликнул Колчин.

— Это люди Федулова нас так называют.

— Ничего не понимаю! — помотал я головой. — Разве суперсолдаты и «Блуждающие огни» — это не одно и то же?

— Как видишь, нет. Кстати, что у тебя в подсумке, майор? — демонстративно спросил Трофимов.

— Ничего!

— Давай сюда. — И, не дожидаясь, пока Федулов раскачается, Трофимов сам расстегнул подсумок и вытащил коробочку, по виду медицинскую аптечку.

— И что это? — заинтересовался Колчин.

Трофимов не ответил.

Перед нами на взлетку вырулил небольшой самолет. На таких обычно катаются наши олигархи.

— Полетаем сейчас! — Трофимов достал фонарь и несколько раз замысловато мигнул самолету.

Машина затормозила возле нас. Трап откинулся, и под прицелом трофимовского автомата мы влезли внутрь. В салоне никого не было.

Трофимов убрал трап, задраил дверь. Машина тут же пошла на взлет.

— Кто тебе сказал, что я собираюсь уходить из аэропорта? — спросил с усмешкой Трофимов Федулова. — Мы лучше полетаем. И знаешь, куда мы летим?

Александр Петрович демонстративно уставился в иллюминатор.

— Никак не хочет признать свое тупоумие, — весело прокомментировал Трофимов и пошел в кабину пилотов.

— Погодите! Сергей Николаевич! Расскажите о Вике! — окликнул я.

— Она жива, все нормально, — бросил Трофимов на ходу. — Кстати, стюардесс не будет, питания тоже, — и он закрыл за собой дверь.

Мы посмотрели на Федулова. Тот по-прежнему безотрывно сверлил глазами темноту за бортом.

Я подсел к Колчину:

— Кажется, нам пора пересмотреть теорию о «Блуждающих огнях».

— Я тоже малость запутался, — признался Сашка.

— Итак, «Блуждающие огни» — это не суперсолдаты пограничников. Так?

Колчин кивнул:

— И женщина, которая передала тебе документы, имела в виду совсем другое подразделение.

— Суперсолдаты — получается, Федулов и его подчиненные. Возможно, та маневренная группа, что пришла на заставу с рюкзаками, — тоже из них, — продолжил я. — Сын той женщины служил вместе с ними. И теперь мы знаем, что «Блуждающие огни» никакого отношения к погранслужбе не имеют.

— Кто же тогда «огни»? — Колчин задумчиво почесал подбородок.

— Думаю, скоро узнаем.

— Тащишься? — неожиданно спросил Колчин.

— Ты о чем?

— О Вике.

— Еще как!

— Даст Бог, скоро ее увидишь… Один Федулов недоволен.

Майор услышал свою фамилию, отлепился от окна, посмотрел на нас устало и снова вперился в небо.

— А это тот самый Трофимов, что приходил к тебе домой, под видом эфэсбэшника? — уточнил Сашка.

— И который расфигачил их оперов на Лубянке, — подтвердил я. — И скорее всего, он же со своими подельниками расстрелял отряд ФСБ, когда опергруппа госбезопасности пришла ко мне домой ставить «жучки».

— И тот самый, который напал на редакцию и похитил Вику со своими товарищами и пострелял, на фиг, еще один отряд эфэсбэшников, — продолжил Сашка.

— А ведь не похож на головореза, — заметил я.

— А все маньяки не похожи на маньяков.

— Хорошо, с этим более-менее разобрались. Но кто такие суперсолдаты? И почему они воюют с «огнями»? Что притащила в рюкзаках маневренная группа и потом отбили «Блуждающие огни»?

— А ты у него спроси, — Колчин кивнул на Федулова.

— Потом спрошу. Когда прилетим и этот товарищ придет в себя.

— Потом мы и у Трофимова можем спросить, когда прилетим. Он нам охотнее обо всем расскажет.

Глава 26

До Таджикистана около четырех часов лету.

Не знаю, сколько мы провели в дороге. Как-то незаметно все задремали… И пропустили самое интересное. Проснулись мы от сильных толчков. Самолет тряхнуло, словно он получил пинка. Потом его бросило еще раз.

В салон влетел Трофимов:

— Просыпайтесь, господа! — Он кинул нам парашютные ранцы.

— И этот туда же! — воскликнул Колчин.

— Надевайте! — железным голосом приказал Трофимов. — Нас подбили! Мы горим!

— Что такое! — вскинулся я. — Как подбили?!

— Некогда! Надевайте! — Трофимов указал на ранцы.

Тут все сорвались, как в горячке. Принялись лихорадочно прилаживать за плечами ранцы.

— Но мы никогда не прыгали с парашютом! — напомнил я.

— Раньше надо было учиться! Прыгаешь, считаешь до десяти, дергаешь вот за это… кольцо это… и купол раскрывается. Если что — спрашивайте, я буду лететь рядом.

— Оч-чень мило с вашей стороны!

Федулов безропотно надел ранец и встал вместе с нами возле люка.

Самолету снова наподдали. Мы попадали на пол.

Трофимов вскочил. Крутанул аварийную рукоятку и долбанул по двери ногой. Ее с треском сорвало с петель, и она исчезла в небесной бездне. В салон ворвался вихрь. Мы опять повалились на пол.

Из кабины выскочили двое пилотов.

— Больше предупреждений не будет! — заорали они и сиганули за борт.

— Приготовиться! — взвился голосом Трофимов. — Я — первый! Журналисты за мной! Федулов замыкает!

И он кинулся в пустоту. Мы с Колчиным зажмурились и прыгнули следом.

Меня закрутило бешеным волчком. В ушах свистело и рвало. Лицо размазывало под напором ветра. Не знаю, сколько времени прошло, только я вдруг вспомнил, что неплохо бы дернуть за кольцо. Я открыл глаза. Меня по-прежнему швыряло и крутило, как гуманитарный мешок картошки. Насколько это возможно, я постарался увидеть, что делают мои спутники. Мелькнул чей-то раскрывающийся купол. Ага! Ну и я дернул кольцо. Над головой сильно хлопнуло, как из ружья, и неведомая сила потащила меня за шиворот вверх.

Как только болтанка и верчение прекратились, я попытался глазами отыскать самолет. Его нигде не было. Даже инверсионного следа. Зато погода стояла чудная. Намного лучше, чем в Чечне.

Оглядевшись, я насчитал пять куполов. Мой был шестым. Значит, все в порядке. Все целы.

Внизу медленно проступали очертания гор.

«Приехали! Слазьте, ваше благородие! — сказал мне внутренний голос — гнусавый и неприятный. — Мало того, что ты абсолютно не знаешь, как приземляться в ровном поле, так тут тебе предлагается сразу сесть задницей на остроконечный пик. Замечательно!»

«Заткнись!» — сказал я внутреннему голосу.

Из своей журналисткой практики я усвоил одно. Если ты попал в незнакомую ситуацию и не знаешь, что делать, то разуй глазки и посмотри, как поступают твои более опытные товарищи. И делай то же, что и они.

Одни из куполов стал съезжать по небу куда-то вбок. И все остальные последовали за ним. Понаблюдав за фигуркой, я тоже потянул стропы на себя, и мой купол понес меня следом за группой.

Отлично. Первый маневр удался.

Купола вынесло в широкое ущелье. Внизу маячили зеленым светом мягкие полянки, сверкала речка, топорщились опасные для всех парашютистов деревья. Глядя на маневры со стропами, я усиленно копировал движения. И ведь все же кое-как с божьей помощью приземлился!

Земля больно вдарила по ногам. Я кувыркнулся, пролетел вперед. Сила инерции еще раз швырнула меня через голову, и я распластался на земле. Сверху меня бережно прикрыл парашютный шелк. Тело к выносу готово!

— Никогда не стану парашютистом! — послышался голос Колчина. — Не хочу, не буду!

Жив, значит.

— Эй! Ты как? — С меня стащили парашютный шелк, и замаячило сверху лицо Трофимова.

— Нормально. — Я сел и огляделся. — Только ногами сильно ударился.

— Так пружинить надо! Дурилка газетная. Ни фига вас в редакции не учат!

— Вообще-то это не мое дело, с парашютом прыгать.

— Ну и оставался бы в самолете, — весело ответил Трофимов и пошел куда-то.

Я отыскал глазами майора Федулова. Тот изображал из себя саму Смерть — с бледным, заостренным лицом недвижно сидел на земле и всматривался в четвертое измерение.

Приковылял Колчин и сел рядом.

— Впервые в жизни прыгал из горящего самолета и ничего себе не сломал!

— Добрый знак!

— Будет о чем детям не рассказывать, чтобы не брали дурных примеров с отца.

Трофимов снова очутился рядом.

— Все в порядке? Идти можете? Никто ничего не сломал?

— А куда теперь? — спросил я.

— Сейчас определимся, — ответил Трофимов загадочно и пошел к двум пилотам на совещание.

Изредка ветерок приносил нам обрывки их совещания. Колчин внимательно слушал.

— Тот же самый язык, что мы слышали на заставе, — определил он.

— Значит, они и есть «Блуждающие огни», — сказал я удовлетворенно. — А мы еще живы. И это радует. Хочется петь.

— Спой, — хохотнул Сашка.

А мне что! Я затянул:

— Я приду и тебе обойму! Если я не погибну в бою!

Троица оглянулась на меня.

— Жизни радуется! — пояснил Сашка.

И они снова ушли в свои разговоры.

Федулов, прислонясь к камню, сидел не шелохнувшись.

— Такое ощущение, что он умирает, — сказал я Колчину.

— Да уж. Всего минуту назад он был более живым, — оценил тот позу Александра Петровича.

— Может, он все же разбился?

— Не смеши меня! Федулов из спецназа погранвойск! Такие если и разбиваются, то не раньше, чем по ним танком проедутся.

Я пошел к «Блуждающим огням»:

— С Федуловым что-то не так.

Трофимов достал аптечку, отобранную у майора на аэродроме, вытащил оттуда ампулу с красной жидкостью, собрал маленький шприц, наполнил его из ампулы и передал мне:

— На, вколи ему. Через минуту будет как новенький.

— Что это? Наркотик?

— Потом, потом! — отмахнулся Трофимов.

— Где мы хотя бы?

— В Таджикистане.

Я пошел к Федулову:

— Александр Петрович, я вколю?

Он чуть заметно кивнул:

— Можешь через одежду.

Я вколол шприц сквозь рукав камуфляжной куртки. Через несколько секунд Федулов ожил, повертел головой и сел.

— Как самочувствие?

— Хреново, — не стал он приукрашивать.

— Что в шприце?

— Лекарство.

— Понятно. Могу еще чем-нибудь помочь?

— Воды бы.

— Сейчас принесу, если найду.

Мы с Колчиным показали группе Трофимова, что идем к реке.

Они покивали и снова склонились — чудить над картами.

На ущелье навалилась жара. Сверкали остроконечные шапки, бликала сквозь ветки кустов и деревьев бурливая речка.

Мы остановились на берегу и как зачарованные смотрели на поток.

— Искупаться бы, — предложил Колчин.

— Унесет, на фиг.

Мы набрали воду во фляги, которые всегда приторочены к поясу журналиста и наполнены, как правило, спиртом. Пошли поить Федулова.

Трофимов с командой уже вовсю щебетал о чем-то по рации.

Мы дали напиться Федулову. В смысле, попить.

Теперь он выглядел много лучше, чем полчаса назад.

— Какие наши дела? — спросил я, подойдя к Трофимову.

— Лучше, чем мы ожидали. Скоро будем дома.

— Вот как?.. А нам ведь надо о многом с вами поговорить.

Трофимов ухмыльнулся:

— Думаю, что мы можем удовлетворить любопытство друг друга. Но не раньше, чем доберемся до базы.

Пеший путь по горам может понравиться разве что закоренелым идиотам. Если сегодня мне кто-нибудь предложит прогуляться в туристическом благолепии по красивым горным перевалам, я такому человеку сразу голову оторву. Ничего худшего в своей жизни не встречал.

Солнце палило нещадно. Уже через минуту подъёма пот — градом. Ноги то и дело проваливались в какие-то расщелины. В некоторых местах надо было подтягиваться чуть ли не на пальцах и втаскивать себя на каменные валуны. Но больше всего злило, что мы не знали, как долго нам придется идти.

Трофимов несколько раз пытался объяснить нам расстояние, но это оказалось бесполезным. Его группа и майор Федулов не испытывали никаких неудобств, поскольку сами были настоящими горцами. И сколько пройдет горец, столько раз придется умереть неподготовленному человеку. Как, например, мог Трофимов сказать нам о расстоянии? Он говорил: надо подняться вот на ту вершину, которая карябала гряду облаков, там мы выйдем на хорошую дорогу под сорок градусов вверх. По ней еще пару километров. Для него это, может быть, детский маршрут, а нам эту дорогу надо преодолевать всю жизнь. Хорошо еще, что при нас нет рюкзаков. Когда я спросил, почему мы не пошли по ущелью, мне объяснили, что через пару километров наше путешествие закончилось бы пленом.

На вершине меня и Колчина поджидало счастье. Единственное счастье, которое выпало нам за всю эту долгую историю с «Блуждающими огнями». В каменной нише возле дороги стояла парочка свежих, откормленных ишаков. Мы с Сашкой смотрели на животных с таким же восхищением, как в Москве смотрят на «мерседесы» и «роллс-ройсы».

Ишачьи спины, куда мы тотчас взгромоздились, казались нам мягче самого мягкого сиденья. В висках уже давно стучало от давления, ноги протестующе гудели. Я возблагодарил Бога, что он придумал такое животное и дал человеку его приручить.

Дальнейший путь припоминается смутно. Нас просто привязали к ишакам, и мы ехали, поминутно проваливаясь от жары и усталости в горячечный сон.

* * *

Очнулся я вечером, возле костра, одновременно с Колчиным. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Такие лица надо в цирке показывать за деньги.

— Добрый вечер, герои! — весело окликнул от костра Трофимов.

На вертеле сочилась от пузыриков жира чья-то упитанная тушка. От нее шел дивный запах.

Колчин поискал глазами, нашел Федулова, с облегчением воскликнул:

— Вот вы где, Александр Петрович! А кого ж мы тогда жарим?

Шутка понравилась всем, кроме Федулова. Он криво ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что обязательно это припомнит при случае.

— Барашка поймали, — пояснил Трофимов.

— Руками? — удивился я.

— Ну, это ты нам льстишь! Автоматом!.. Эх! Что бы вы без нас делали, журналисты?!

— Честно? — спросил я.

— Давай.

— Если бы не вы, то и я, и Сашка, и Вика были бы сейчас дома. Пили бы коньяк.

— Это верно, — согласился Трофимов. — Полагаю, настало время представиться, что ли…

Трофимов представил нас с Сашкой своим спутникам. Потом настала очередь «Блуждающих огней».

— Меня зовут не Трофимов, а Зайкири Аль Мухаммад. Можно просто Зак. Моих спутников можете звать Вуртан и Шумер.

Они приподнялись. И мы пожали друг другу руки.

— А это, — Зак показал рукой на Федулова, — суперсолдат, пограничник Александр Петрович Друзин.

— Ничего себе! — Я аж подскочил. — Разве он не…?

— Нет, майор — его настоящее звание, — уточнил Зак-Трофимов. — Но вот служит он в так называемой экспериментальной воинской части. Называется она «Рубин». И фамилию себе взял другую — Федулов.

— «Рубин»? Впервые слышу, — сказал я.

— Нет, не впервые. Об этой части ты как раз и читал документы. Мы их потом у вас умыкнули. И теперь готовы вернуть.

Я посмотрел на Федулова-Друзина. Тот уставился в огонь и никак не реагировал на разоблачения.

Шумер проверил барашка. Готово! Стал отрезать куски мяса. Мы жевали с таким удовольствием, точно сидели где-нибудь в ресторане на Тверской. Я сказал об этом вслух.

— Ты лучше, чем в этом ресторане, сидишь, — сказал Шумер. — Под нами две тысячи пятьсот метров высоты. Шикарная природа кругом. Такого в Москве не встретишь.

— Да уж. То-то, я смотрю, мне трудновато дышать.

— Это с непривычки, — подбодрил Вуртан.

— А вы, кстати, очень хорошо говорите по-русски. Только иногда употребляете обороты из литературной классики, — заметил я. — Сегодня в России так не говорят. По внешнему виду тоже не скажешь с точностью, что вы с Востока… Это вас называют «Блуждающими огнями»?

— Нас, — подтвердил Зак. — Только мы называем себя по-другому.

Колчин слушал во все уши и смотрел во все глаза.

— Мы называем себя исмаилиты.

— Я так и знал! — треснул Сашка кулаком по ладони. — То-то, я смотрю, знакомое что-то, но никак не мог понять! Вернее, никак не мог вспомнить!

— Да, — кивнул Шумер. — Мы не часто появляемся на людях.

— Но когда появляетесь, то хрен потом забудешь, — сказал я. — Давайте по порядку. Это вы разгромили заставу?

— Мы. Только сначала отряд «Рубина» под командованием Друзина разграбил еще один из наших храмов. Видели рюкзаки у них? Там лежало награбленное. «Рубиновцы» решили поживиться за счет наших святынь.

— Да, Александр Петрович? — спросил я.

Федулов-Друзин промолчал. То ли в знак согласия, то ли просто промолчал.

— Мы приехали в Москву, Леша… Мы там оказались по воле Друзина. Мы никому не хотели причинить вреда. Мы живем высоко в горах и не часто спускаемся вниз.

— Хорошо, а откуда такое знание языков? Внешность?

— Мы когда-то учились в ваших университетах. Еще в советское время. И с Москвой мы знакомы не хуже, чем с этими горами. В горных кишлаках, даже при советской власти, один паспорт выдавался на пятерых человек. Так что выдать себя за таджика и уехать в Москву учиться — для нас никогда не было проблемой. Наши дети и сейчас учатся в московских университетах. Некоторые вступают потом даже в какую-нибудь службу на мелкую должность. Получают профессию. Только никто, естественно, не знает о том, что они исмаилиты. Для всех мы — таджики.

— Или иранцы. Или курды… — с хитрым видом добавил Шумер.

— Значит, официально вашего народа как бы не существует?

— Да. Впрочем, о нас мы поговорим потом, — прервал мои расспросы Зак. — Сначала нам надо пробраться к своим. А это нелегко.

— Что значит нелегко? — удивился Колчин.

— Мы на территории наркоторговцев, — пояснил Зак. — Ты думаешь, ишаки эти откуда взялись? Место, на которое мы вышли, служит перевалочной базой. Наркоторговцы доставляют сюда груз, меняют ишаков и идут себе по горным дорогам дальше.

— Представляю, какие рожи у них были, когда они увидели, что ишаков кто-то увел, — вдруг заржал Колчин.

— Ага! Лучше не представляй… И что теперь будет? — поинтересовался я.

— Сматываться надо. Тогда ничего не будет, — успокоил Вуртан.

— А если поймают, тоже ничего особенного не будет. Убьют и все, — еще больше успокоил Зак.

Эх, пропадать, так с музыкой!

— Слушай, а что все-таки за «Рубин»? — спросил я Зака. — Что это за подразделение?

— Пусть он вам расскажет, — Зак-Трофимов кивнул в сторону Федулова. — У него это лучше получится.

— Ничего я не буду говорить, — откликнулся тот. — Это военная тайна. По закону войны — я военнопленный.

— О! Навуходоносор тряпичный! — прокомментировал Шумер. — У вас куда ни кинь — все в тайну упирается. Скоро так засекретитесь, что сами себя узнавать перестанете.

— Ну, тогда я тебе кое-что расскажу! — это Зак. — «Рубин» — секретное подразделение погранвойск. Солдат пичкали препаратами, чтобы сделать из них супербойцов. Они достигли совершенства в этом вопросе. Ведь в чем проблема? Приезжает молодой призывник в горы. Чтобы приучить его лазить по горам, хорошо ориентироваться и воевать, требуется много времени. А идея была проста. С помощью медицинских штучек напичкать его всякими транквилизаторами, допингами — и он уже легко переносит подъем в горы, жажду, может не есть неделями. Это можно сравнить с курицами. Одни растут и откармливаются на воле в деревне. Других пичкают препаратами и гормонами. Вот и вся разница. Одни настоящие. Другие — сплошная химия.

— Сам ты химия, — глухо вякнул Друзин-Федулов.

— И еще — море амбиций, — сурово посмотрел на него Зак. — А лишишь его чудодейственных ампул, и он может загнуться. Препарат, как выяснилось, вызывает привыкание организма. Основа этих ампул — норадреналин. Организм сам вырабатывает это вещество в случае опасности или агрессии. Ты наверняка слышал о том, как люди при опасности перепрыгивали высоченный гладкий забор, запросто перетаскивали многотонные тяжести и так далее. Вот от этого их медики и отталкивались. Они хотели получить возможность управлять этими возможностями. Вызывать их в солдатах при помощи специального раствора.

— Вам помог только случай, — буркнул Друзин.

Зак, Шумер и Вуртан расхохотались.

— Ты, как всегда, полон амбиций, майор. Раскрою, так и быть, тебе одну тайну. Знаешь, почему ты нас поймал? Потому что мы так спланировали.

— Заливай, — сказал с сарказмом Александр Петрович.

— Да, это был несколько бредовый план, — согласился Зак. — Но главное — он сработал. Мы специально подставились. Если ты заметил, мы не ранили, не убили ни одного солдата. Мы знали, что ты в Чечне, Друзин, и хотели тебя там достать. Нам нужен был только ты. Мы потеряли одного бойца из-за тебя, но ты все нам компенсируешь, клянусь. Ты ответишь за все, что натворил. Откуда, ты думаешь, взялся этот самолет, на котором мы сюда прилетели? Он ждал нас. И я отлично знал, куда лететь.

Друзин снова уставился в огонь.

— А из-за чего вы, собственно, воюете? — спросил я.

— А вот об этом — потом, — сказал Зак. — Все наелись? Тогда спать. Завтра с рассветом уходим. Шумер дежурит первый.

Глава 27

Шумер подхватил автомат и отошел в темноту. Мы разлеглись возле костра.

Я застегнулся на все пуговицы и попытался уснуть. Наше молниеносное перемещение из Чечни в Таджикистан плохо подействовало на мое душевное равновесие. Сказывалась акклиматизация. Я смотрел в огонь и пытался представить, что сейчас творится в Москве. Как там мой редактор Павлов? Ему наверняка уже сообщил, что корреспонденты его газеты освободили пленного из «огней», захватили вертолет федеральных сил и смотались в неизвестном направлении. Представляю, сколько водки он уже заглотнул. И сколько допросов выдержал на Лубянке. О возвращении домой я решил пока не думать. Нас ведь наверняка уже обвинили в государственной измене. Так зачем думать о плохом?

Они пришли под утро. Когда дежурил Вуртан. Он наверняка был хорошим воином, но, как и все мы, слишком устал. Да и эти ребята — тоже кое-что умели. Раз выжили в горах.

Именно поэтому Вуртан не слышал, как они подошли. И наркоторговцы его убили.

Нас взяли сонными. Я вскочил от удара в бок.

— Вставай, шурави, ты пришел куда надо! — надо мной стоял бородатый моджахед.

Остальные уже сидели под прицелом людей с автоматами.

Я поднялся. Зак казался спокойным. Шумер тоже не проявлял эмоций. Друзин ухмылялся, как победитель.

Только я и Колчин смотрели на моджахедов с неприкрытым ужасом. Вляпались, так вляпались. Не хватает еще сдохнуть в горах в пяти минутах от цели!

— Вот вы, шурави, всю мою жизнь называете нас бандитами, — начал нравоучительно бородач. — А сами? Сперли у нас ишаков и записки прощальной не оставили. Это как называется? Что полагается за кражу? Молчите? Правильно молчите.

К бородатому подошел боевик и что-то заговорил на фарси. Что-то не очень приятное.

Тот скривился, скрипнул зубами и махнул автоматом:

— Трогаем! Этих шурави пока не станем убивать. Для них это слишком просто. Мы продадим их в рабство Махмуду. Он их поучит.

Нам связали руки и шеи. И сцепили между собой, как игрушечный караван верблюдов.

— Держись. Больше ишаков не будет, — шепнул мне Шумер и ободряюще подмигнул.

— Саня, когда это кончится? — спросил я Колчина.

Он пожал плечами:

— Никогда не занимался предсказаниями с веревкой на шее.

— Что, не ожидали? — зло просипел Друзин, веревка впилась ему в шею и мешала говорить. — Только теперь, ребятки, я понял, по какую вы сторону баррикад. Я-то выберусь отсюда, а вот вам несдобровать.

Мне взгрустнулось. Я и раньше подозревал, что между пограничниками и моджахедами могут быть какие-то договоренности. Но оптимизм Александра Петровича меня доконал. Впрочем, наркоторговцы Друзину поблажек не делали. И он шел в общем караване пленных.

Как это там, в сказках пишут? Долго ли, коротко ли… Мы шлепали и шлепали по горам. И в конце пути, на горном плато, где остановился караван, мы упали без сил. Вернее упали без сил мы с Сашкой. Остальные пленники значительно легче перенесли этот поход.

Друзин что-то сказал на фарси одному из охранников, и тот побежал к начальству. Через минуту к нам подошел тот же бородатый дядька, что читал утром лекции о воровстве.

Александр Петрович и наркоторговец мило поговорили. Бородатый засиял медным тазом и ушел.

— Ты что-нибудь понял? — спросил я Колчина.

— Друзин назвал себя важной птицей среди пограничников. И предложил им обменять его на пленных наркоторговцев.

— Везет некоторым! А может, нам тоже попытаться?

— В смысле?

— Ну, пусть позвонят Павлову. Тот захватит парочку моджахедов, а потом нас обменяет.

— Шутишь? — отметил Шумер. — Это хорошо. Это значит, ты еще не сломлен.

— Да и гнуться уже на самом деле некуда. Дома тюрьма ожидает. Здесь — расстрел. Эх! Если перестану шутить, тогда пристрелите меня из сострадания.

Снова появился бородатый:

— Эй, шурави! Кто из вас пограничник?

Мы молчали.

— Меня зовут Эль-Хаджи, я старший этого отряда. Можете меня не бояться и смело говорить. Мы вас не тронем. И обещаю, что мы вас обменяем так же, как и этого шурави, на наших братьев.

Мы молчали.

— Я же говорил тебе, Эль-Хаджи, что среди них нет пограничников, — проявился Друзин-Федулов. — Два журналиста из Москвы плюс исмаилиты. Журналистов можешь шлепнуть сразу. За них ты ничего не получишь. А вот исмаилитов можешь еще выгодно обменять на своих. Когда я вернусь в часть, то договорюсь с командованием. Мы обменяем их по очень хорошему курсу.

— А вам зачем исмаилиты? — насторожился Эль-Хаджи.

— У нас с ними свои счеты. Они считаются государственными преступниками. И должны понести наказание.

— Ты много хочешь, — оскорбился Эль-Хаджи. — Пусть они наши враги, но шурави не имеют права судить горцев.

— Мы не станем их судить.

— Ладно. Сначала мы обменяем тебя, а потом посмотрим, какую цену дадут за остальных пленных.

— Журналистов можно сразу убить, чтобы не тратиться на них.

— Я сам знаю, как мне поступить. Хватит мной командовать! — вспылил Эль-Хаджи и заговорил своим боевикам на фарси.

Друзина подхватили под руки и куда-то увели.

Исмаилиты воюют с наркоторговцами испокон веков. Но ни те, ни другие не позволяют людям со стороны, то бишь пограничникам, влезать в эту давнюю вражду. Именно поэтому Эль-Хаджи вспылил, когда Друзин предложил выдать исмаилитов шурави. Нас с Колчиным не шлепнули из-за нашего московского происхождения. Мы оказались своего рода диковинными зверюшками. Эль-Хаджи впервые взял в плен столичных журналистов. И его это позабавило. Эль-Хаджи не был совсем уж дремучим человеком. Он знал о Москве. Имел представление о газетах. Но для него это был другой мир. Другая планета. И тут мы попадаем к нему в руки. Настоящий охотник никогда не станет убивать диковинного зверя — вдруг тот принесет в будущем какую-нибудь выгоду? Так и нас пощадили.

Эль-Хаджи наказал своим бандитам внимательно за нами присматривать и давать воду по первому нашему требованию. Чтобы товар, так сказать, не попортился раньше времени.

Мы снова шли по горам. Преодолевали какие-то перевалы, пересекали ущелья, но все эти горные красоты не радовали.

Когда меня спрашивают, что мне особенно запомнилось в этом путешествии, я честно отвечаю: «Эль-Хаджи еще жив и может любому устроить подобную прогулку по горам. Для него это раз плюнуть!» А если меня спросят о том же, когда я выпивши, то могу и в морду дать без предупреждения. Такие уж у меня теперь дикие нравы. Спасибо тому же Эль-Хаджи. Хотя я сомневаюсь, что он читает книги и узнает о моей благодарности.

Куда мы пришли, как именно называется то место, где я упал на землю, — не имею ни малейшего представления.

Кругом дыбились горы в белых шапках, и они мне уже порядком надоели. Веревка натерла шею и руки до кровоточащих ссадин. Стоило шевельнуться, и острая боль полосовала по шее и кистям рук. Когда караван остановился, я упал сначала на колени, потом лицом в пыль. При этом рассадил до крови кожу на лбу.

— Баходо! Бичура! (Боже мой! Бедняга!) — с притворным человеколюбием вскричал Эль-Хаджи, глядя на мои мучения. — Поднимите этих несчастных. На них больно смотреть.

Нас с Сашкой подняли и дали воды в кувшинах.

Напившись и облив голову остатками, я огляделся.

Зак и Шумер сидели рядом и о чем-то тихо переговаривались. Долгий переход на них никак не сказался. Дети гор! Ё-мое!

Нас привели в небольшую деревушку. Глиняные хижины. Плохо обработанные поля. Нищета и разруха. Грязные дети стоят полукругом и смотрят на нас с удивлением. В отличие от взрослых, они наверняка впервые увидели белого человека.

— Где мы? — спросил я Зака.

— Не знаю. Я в этом месте никогда не бывал. Но слышал.

— Вот как! И что же ты слышал?

— Это место, где торгуют рабами.

— Отлично, — сказал Сашка, вспомнив, что он востоковед. — Всю жизнь мечтал посмотреть, как торгуют рабами.

Исмаилиты чуть не задохнулись от хохота.

— Идиот, — сказал я беззлобно. — Тебе голову напекло? Это ведь нас продавать будут.

— А нас-то за что? — удивился Колчин. — Мы тут при чем?

— При том. Просто мы оказались тут, и теперь нас сдадут, как стеклотару.

— Интересное положение, верно? — спросил нас Шумер и снова захохотал.

— А… а что будет с вами? — спросил я.

— Убьют, наверное, — скучающим голосом ответил Зак.

— Или обменяют на своих, — предположил Шумер. — Правда, наши, в отличие от пограничников, с наркоторговцами не церемонятся и в плен никого не берут.

— Вам тоже хрен позавидуешь, — покачал головой Колчин.

— Давайте не терять времени. Зак, где держат Вику?

— Ее нигде не держат. Она просто живет у нас, как и все.

— Как и все? — Я повел рукой окрест, по аулу.

— Нет, мы живем не так, — сказал Зак. — Намного лучше. Они живут так, потому что местным начальникам выгодна нищета народа. Нищета и голод заставляют этих людей выращивать мак и делать из него героин. Они думают, что разбогатеют, но этого не происходит. Потому что лидеры, которые стоят над ними, — не желают богатого народа. Богатый — значит независимый и свободный. Мы — свободный народ. Народ воинов.

— В общем, с Викой все в порядке?

— Да, все нормально, — подтвердил Шумер.

— Зачем же надо было красть ее? — встрял Сашка.

— Погодите! — остановил я. — Давайте по порядку. Мне перед смертью страсть как хочется понять, куда мы все-таки вляпались.

— Как скажешь, друг, — ответил Зак. — О «Рубине» ты уже знаешь, так? Первый раз «Рубин» ограбил наш храм и пытался скрыться на заставе. Мы настигли их и разгромили заставу. Друзин тоже был там, но ушел, прихватив с собой древние рукописи. Разгром заставы пограничники свалили на моджахедов, чтобы не предавать это дело огласке, и построили новую заставу. Потом Друзин перевел рукописи, сделал для себя кое-какие выводы и нашел по ним наш второй храм. Он снова отдал приказ своему отряду разграбить его. И тут на заставе появляетесь вы. На этот раз Друзин украл самое ценное — древний медальон, который мы потом увидели у твоей Вики на шее… Но тогда у нас не было времени проводить опись имущества. Мы просто забрали рюкзаки. Нашли ваши документы и забрали их тоже. Для нас вы были людьми новыми. Мы хотели разобраться, какую роль вы играете во всем этом.

— Тогда — никакой! Никакой не играли! — воскликнул я. — Мы нашли медальон на заставе, возле убитого контрактника, и не знали, что это святыня, извините.

— Принимаем извинения, — ответил Зак.

— Получается, что пограничники в этом деле тоже вроде как ни при чем? — подытожил Колчин.

— Да, их все время подставляют эти… из «Рубина», — подтвердил Шумер. — С российскими пограничниками у нас давно негласный уговор: на нашей территории они воевать не могут, но могут через нее ходить. Моджахедам мы вообще сказали: любой, кто появится, будет убит без промедления. До появления этого… «Рубина» договор оставался в силе. Все жили спокойно, и никто никого не трогал. Но когда «Рубин» разграбил наши храмы, тут-то и началась вся эта заваруха. Поначалу мы тоже думали, что это пограничники грабят. Пока разобрались, что к чему.

Зак кивнул:

— Да я видел тебя, Леша. Помнишь, вы проезжали кишлак на танке? Ты сидел на броне рядом с Федуловым-Друзиным. И даже заметил наши вещи на веревке?

— Отлично помню!

— Я тогда принял тебя за нового бойца из «Рубина» . Потом вы прикрыли этих бандитов от наших преследующих отрядов. И укрылись на заставе. Ночью ты знаешь, что произошло.

— Да… А утром мы нашли на земле этот медальон… Эту святыню, — поправился я.

— Вот именно поэтому ты жив. Мы ведь сразу же приехали в Москву и ждали тебя в твоей квартире…

— …под видом эфэсбэшников, — неявно упрекнул я.

— Хоть горшком назовись… — отпарировал Зак. — Так вот. Мы обыскали тебя. Медальона, как ты говоришь, при тебе не было. Тогда мы начали действовать. Искать его.

— Господи! — сказал Колчин. — Знать бы!.. Леха мне его тогда отдал, чтобы я прочел, что там написано.

Значит, если бы вы забрали медальон еще тогда, при обыске, то ничего этого не было бы!

— Вот именно.

— А потом вы увидели этот… знак на Вике. И похитили ее! Только поэтому?

— Да. Только поэтому.

— Мать честная! — вырвалось у меня. — Это, получается, я во всем виноват?! Как первопричина?! Все эти смерти эфэсбэшников — в редакции, на моей квартире!

— На какой квартире? В какой редакции? — спросили в один голос исмаилиты.

— То есть? Если не вы, то кто же это был?!

— Мы не были в редакции, — сказал Зак. — Там был «Рубин». Мы перехватили твою Вику, когда ее выносили на улицу. Перехватили, потому что на ней заметили медальон. Мы просто наблюдали за редакцией.

— И на квартиру к тебе мы больше не ходили после того случая, — добавил Шумер.

— Наверное, это тоже был «Рубин», — заметил Сашка.

— Ага! — подхватил я саркастически, вперив взгляд в Зака-Трофимова. — И на Лубянке шестерых эфэсбэшников тоже перестрелял «Рубин».

— Не «Рубин», — признал Зак-Трофимов. — Я. Был вынужден. Все шестеро, между прочим, работали как раз на «Рубин». Это называется у них оперативное прикрытие.

— Ой ли?! — не поверил я.

— А тебе не показалось странным, что они, вместо того чтобы задержать меня, стремились попросту меня пристрелить?

Гм, да, что было, то было.

— Но зачем «Рубину» надо было все это устраивать? — с сомнением проговорил Колчин.

— А это я, Саша, брякнул Вике, что собираюсь расследовать дело о «Блуждающих огнях». Вот машина и закрутилась. Не только Зак, но и эти «рубиновцы» приперлись за нами в Москву и взяли меня под наблюдение. Поставили у меня в квартире прослушку. Звонили от имени ФСБ начальству, пытались скомпрометировать. Потом появилась эта женщина с документами о «Рубине», они решили напасть на редакцию. Теперь мне все понятно.

— А Друзина вы искали, чтобы наказать его? — уточнил Сашка.

— Верно, но не только за этим, — ответил Шумер.

— Э! Шурави! Хватит болтать! — к нам шел Эль-Хаджи. — Времени мало. Поднимайтесь!

Мы с Колчиным встали.

— Не бойтесь, ребята, — сказал Шумер, — мы придумаем что-нибудь.

А Зак весело и ободряюще подмигнул. Будто мы на багамском пляже и речь вдруг зашла об оплате коктейля, потому как все четверо забыли в отеле бумажник.

Человек без пяти минут покойник, а находит в себе силы приободрять других!

Ну, да поводов для бодрячества у нас маловато. Разве только то, что хоть Вика в безопасности. Эх, Вика! Шли мы тебя выручать, а теперь нас самих кто бы выручил! Впрочем, как говорится, нет выхода только из гроба. Нас вроде убивать никто не собирается. Надо только терпеть и ждать подходящего момента. Но как легко это говорить, сидя в кресле-качалке. Под теплым пледом, у камина, со стаканом текилы в руках. И как все это хреново смотрится здесь, с веревкой на шее. При продаже в рабство.

Эль-Хаджи шел впереди. Чуть сбоку брели мы с Колчиным, веревки с нас уже сняли. Замыкали прогулку два моджахеда, вооруженные автоматами. Нас не конвоировали в привычном смысле этого слова. Да и зачем? Куда мы убежим-то? В незнакомых горах двое городских жителей имеют такие же перспективы, как блохи на дохлой собаке.

Нас усадили в старенький уазик, и мы тронулись куда-то по серпантину горной дороги.

Эль-Хаджи сидел на переднем месте, рядом с водителем. Боевики по обе стороны от нас. Все в сосредоточенном молчании.

Дорога снова пошла вверх, потом повернула под прямым углом. И тут мы увидели на небольшом плато буквально прилепленный к горе, здоровенный трехэтажный дом, окруженный мощным каменным забором. Усадьба буквально висела над ущельем. Место для дома было выбрано самое хитрое. Со всех сторон усадьбу закрывали горы. С воздуха ее заметить попросту невозможно. Она сливалась с окрестным ландшафтом. Когда подъехали поближе, я заметил на крыше дома спутниковые тарелки и какие-то заумные антенны.

Во дворе особняка нас поджидала группа боевиков, одетых в джинсы, просторные рубашки с коротким рукавом, и все, как один, — в солнечных очках. Со стороны веранды подошел наш покупатель: лет пятидесяти на вид, смуглый, коротко стрижен, в белом мусульманском одеянии и сандалиях.

Человек в белом и Эль-Хаджи обнялись, как старые знакомые. О чем-то переговорили, глядя на нас. После чего Эль-Хаджи прыгнул в уазик и умчался прочь за ворота.

Секунд тридцать «наш новый хозяин» смотрел на нас и потом на чисто русском языке сказал:

— Добро пожаловать, московские гости, в мою резиденцию.

Мы с Колчиным остолбенели. И как-то неловко промямлили ему «здрасьте».

— Устали? Меня зовут Акрам. Идемте, я приготовил поесть. Да и на веранде, в тенечке, беседуется лучше.

М-да, что-то не похоже это на плен.

На крытой террасе с колоннадой, рядом с вычурным фонтаном, стоял накрытый фруктами и легкой закуской столик красного дерева. Вокруг него — плетеные кресла. И маячил где-то между колоннами официант в белом фраке. Хотелось зажмурить глаза — настолько неправдоподобно и пышно все это выглядело.

Мы заняли кресла. Отсюда отрывался вид на чарующий пышный сад. Взгляд бежал по макушкам деревьев и упирался в каменный забор. Дальше — макушки гор. Мы с Колчиным завороженно уставились на фонтан, послушали журчание воды. Снова побродили глазами по саду…

Акрам наслаждался нашим потрясенным видом.

— Замкнутая система, — пояснил он, указывая на фонтан. — Такие же продаются в Москве, только помельче. У вас ведь в столице маленькие квартиры? — И он улыбнулся.

— Да уж, маленькие.

Возле столика возник человек в белом. Он молча поставил запотевший графин.

Мы с Сашкой переглянулись.

— Уважая чужие традиции, предлагаю выпить за знакомство, — сказал Акрам и разлил по рюмкам.

Мы опрокинули холодную водку внутрь. Да, водка! И неплохая!

— А теперь закусывайте, вот эту ветчину попробуйте или холодных грибочков, — Акрам подцепил закуску.

Мы не стали себя уговаривать.

Водка подействовала, как всегда, благоприятно. Повторили опыт. Потом добавили еще. Все это время за столом звучали только постукивания рюмок и звон вилок.

— Как вам путешествие? — спросил Акрам.

— Это первый самый светлый отрезок нашего пути, — сказал я, а Колчин только крякнул от удовольствия.

— Понимаю, — кивнул Акрам.

— Это вы нас выкупили?

— Да, я вдруг узнал, что в плен попали двое журналистов из Москвы. Хотелось посмотреть на вас. Не часто такое происходит. После развала СССР сюда вообще никто не приезжает. Пейте, пейте. — Акрам снова разлил нам по стопкам. — Я знаю, что русские должны расслабиться после долгого пути.

Мы снова хряпнули водки.

— Что поделываете в наших местах? — спросил он.

Мы кое-как рассказали Акраму нашу историю. Он слушал не перебивая. Потом задумчиво, с какой-то поэтической ноткой произнес:

— Кругом одна война. Нормальному человеку негде приткнуться.

У меня так и чесался язык заметить, что он-то, судя по всему, приткнулся просто замечательно. Но я промолчал. Неизвестно еще, зачем мы понадобились этому человеку.

— Вы, значит, и в Чечне были? — Акрам словно понуждал рассказать ему побольше.

Я оторвался от трапезы и прочел краткую лекцию о военно-политическом моменте в проблемной республике.

— Да, русские все никак не могут уняться. Сначала на Афганистан нападают, потом на собственный народ. Совсем как афганцы, а? — Он рассмеялся.

— Вы очень хорошо говорите по-русски, — заметил Колчин. Это был и комплимент, и просьба объяснить свое умение одновременно.

— Да, русские научат кого угодно! — весело ответил Акрам. Но понятнее от его замечания не стало.

— Вы здесь живете? — спросил я, чтобы просто не молчать.

— И очень неплохо, — ответил он. — Я, знаете ли, люблю здесь отдыхать от трудов неправедных.

— Неправедных?

— А что, торговля наркотиками стала праведным делом? — переспросил Акрам с лукавой улыбкой.

Мы промолчали.

— Вот я и говорю. А иначе откуда взяться этому шикарному поместью? Улавливаете?

Нам не хотелось встревать в дискуссию о наркотиках и законах. По желанию нашего «хозяина» мы могли запросто вылететь в пропасть за забором. И тащить недалеко. И тело прятать не надо. Он тут хозяин на много километров вокруг.

— Каждый живет как может и как у него получается, — заметил я.

— Это верно. Как может и как получается. Ну, а вы оба? Как сможете? Планы ваши? Чем намерены заняться?

Мы с Колчиным переглянулись.

— Ну, вообще-то… хотелось бы найти нашу коллегу и… вернуться домой… вместе с ней. А что?

— А что вам в Москве делать?

Мы помялись.

— Хорошо, скажу напрямую, — Акрам наклонился к нам. — Мне нужны распорядители. Грамотные люди. Я занимаюсь таким бизнесом, где нужны сноровка, смекалка и многие другие качества, которыми вы обладаете. Тем более не стану скрывать, что я заинтересован в московском рынке. Он стал бездонным. Мы могли бы с вами делать неплохие деньги, а?

Мы молчали.

— Ладно, не буду на вас давить. Подумайте, потом решим. — Он встал из-за стола и кого-то окликнул в глубине дома.

На террасу вышел слуга, одетый по-европейски — в джинсы, рубаху. Акрам что-то сказал ему и тут же перевел нам:

— Я сказал ему, чтобы он отвел вас в душ, помыться, выдал вам одежду и отвел отдохнуть.

В глубине сада, под навесом виноградных лоз, посреди роз и благоухающих деревьев, стояла душевая кабина, которая украсила бы квартиру любого нового русского.

Вот это да! Мы с Колчиным по очереди помылись. Говорили между собой только о воде, о душе, о саде. Слуга мог понимать по-русски не хуже хозяина, и тогда обсуждать при нем наше положение просто глупо.

Появился второй слуга. Принес нам джинсы, рубахи и кроссовки. Все вещи выглядели так, словно их только что купили в магазине. Мы переоделись и почувствовали себя намного лучше.

Потом я показал на пальцах, что хотелось бы покурить. Мы снова вернулись на террасу и сели за столик. Налили себе водки. Слуга сгонял куда-то в дом и принес пачку «Мальборо».

— Ого! — сказал Сашка, наливая себе и мне очередную рюмку. — Здесь, кажется, есть все, что душе угодно.

Мы выпили и закурили настоящие «Мальборо».

— Такого даже в Москве не купишь, — оценил я.

— Да и водочка здесь подобрана со вкусом, — оценил Сашка.

Где-то поодаль маячила фигура официанта, и мы снова не могли говорить о своем.

— Сейчас прикончим графинчик, и надо будет попроситься в комнату на отдых, — сказал Колчин.

Я согласно кивнул.

Но тут на террасу вышел Акрам:

— Вижу, вы посвежели. Как настроение?

— Отлично! Выпьете с нами?

— С удовольствием! — Акрам присел за столик.

Мы швырнули водку по глоткам и закусили.

— Даже не знаем, как вас благодарить, — сказал я.

— Не стоит. Мне всегда приятно поговорить с хорошими людьми.

Появился второй графинчик водки, и подали настоящий кофе.

— Может, сигары? — спросил Акрам.

— Спасибо, мы по сигаретам специалисты.

Он кивнул:

— Ну что, пока не надумали?

— Можно, мы все-таки немного придем в себя? — попросил Колчин.

— Конечно-конечно! — воздел руки Акрам. — Отдыхайте. Вы мои гости и ни о чем не волнуйтесь. На загруженную голову решения не принимаются.

После второго графина и кофе жизнь вообще показалась удивительно приятной штукой. Прохлада, журчание фонтана. Мы расслабились. Захотелось спать.

Нас проводили в комнату. Ого! Две роскошные кровати, шкаф, полный летней одежды (специально проверили), стол с вазой фруктов, холодильник с водкой, водой, пивом. И даже телевизор. За окном колыхался сад. Слепило солнце. Но жары не чувствовалось. Работал неприметный кондиционер.

— Отсюда и выходить никуда не хочется, — Колчин упал на постель. Я последовал его примеру.

Кажется, пришло время кое-что обсудить.

— Что ты думаешь насчет предложения? — спросил я.

— Я? — приподнялся на локте Колчин и снова плюхнулся в мягкую глубину подушки. — Ты втравил нас в эту историю, предлагаю тебе и решать. У меня сейчас голова не варит.

— Но ты понимаешь, Саша, что в случае отказа мы можем из гостей превратиться в кормежку для шакалов?

— Шакалы не станут нас кушать. Они будут нами пьянствовать, — хихикнул Колчин.

— Вопрос в том, зачем мы ему нужны. Как компаньоны или там подельники? Тогда он в нас, конечно, заинтересован. А чтоб мы просто так прохлаждались на вилле — это ему надо? Не надо. А ко всему прочему, мы не можем вернуться домой, потому что знаем о его гнездышке.

— Господи! — простонал Колчин. — Леша, чего ты выдумываешь? Чего мы знаем? Нас таскали по горам, привезли сюда, накормили, напоили и с тем же успехом могут доставить обратно в Москву. Если там нас попросят потом рассказать, где мы были, мы и слова умного не скажем. Мы даже не знаем, где мы сейчас. Может, это Афган? А может, и нет!

— Ну, тогда ты придумывай, — рассердился я.

— Ладно, не закипай. Мы с тобой и вправду не сможем ничего толком сказать, где мы находимся. Так что с этой точки зрения мы Акраму абсолютно безопасны.

— Но что-то подсказывает мне, он не просто так нас сюда пригласил. Не просто так выкупил из плена и обходится с нами как с гостями дорогими.

— Конечно, не просто так, — уже сонным голосом промычал Колчин. — Он же объяснил! Если ты не расслышал, я повторю. Мы нужны ему как компаньоны для продвижения товара в Москву и далее по всей России.

— Скоро в Уголовном кодексе не останется ни одной статьи, по которой мы бы не проходили. — Я в блаженстве закрыл глаза.

— А тебе какая сейчас разница? — Сашка повернулся лицом к стене. — Нас сейчас должны совсем другие заботы заботить.

— Как-то ты легко об этом говоришь, — я тоже отвернулся.

Глава 28

Когда мы проснулись, солнце уже сыграло в прятки, и в горах наступила прохлада. Дверь в комнату отворилась, словно за ней только и ждали, когда мы продерем глаза. Слуга показал нам жестом следовать за ним.

Под вечерними огнями, за столиком, сервированным ужином, нас поджидал Акрам. На ужин — куропатка, ветчина, плов, разные соки. И — несколько бутылок вина.

— Водки не даю, — сказал Акрам. — А вот вином можете подкрепиться. Только не налегайте на него. Нам еще ехать.

Мы с Колчиным вопросительно уставились на «хозяина».

— Небольшая прогулка перед сном, — улыбнулся Акрам. — Вот плов попробуйте, в Москве такой не сыскать. Его готовит лучший умелец афганского плова. Я гурман, люблю все самое лучшее.

Плов действительно был чудесным. Вино расправляло ароматные крылья во рту, прохладой бежало по пищеводу и сворачивалось приятным клубочком в желудке.

— Куда едем? — спросил я.

— Посмотрите на природу, — Акрам отправил в рот кусок баранины и заел его рисом. — У-у-у, — сказал он с наслаждением. — Вот еще, пожалуйста, отведайте.

Мы отведали.

Акрам посмотрел на часы и покачал головой:

— Пора.

Слуга принес на веранду черную форму «натовского» покроя и военные горные ботинки.

— Переодевайтесь! — показал на одежду Акрам и ушел с террасы.

Под присмотром слуги мы переоделись. Вся одежда снова пришлась впору.

— Даже странно, — сказал я Колчину.

— Чего странного?! — хмыкнул он. — У них же наша старая одежда была. Немудрено подогнать.

— Странно, что нашлась одежда и обувь именно нашего размера, словно у него тут под боком магазин.

— Может, он просто запасливый?

— Ага. И предусмотрительный.

Слуга провел нас во двор, куда нас привезли сегодня днем. Тут уже выстроилась маленькая колонна из нескольких уазиков, вокруг ходили вооруженные люди, одетые так же, как и мы. Из головной машины выглянул Акрам:

— Сюда прыгайте!

Мы залезли на заднее сиденье. Тут же лежали два автомата и разгрузки.

— Чье это? — спросил я.

— Ваше. Надевайте. — Акрам завел двигатель.

На переднее сиденье влез боевик. Ворота неслышно распахнулись. Уазик прыгнул вперед.

— Надевайте разгрузки, — повторил Акрам. — Там, куда мы едем, может пригодиться. И автоматы проверьте, я вас охранять не собираюсь.

То же самое нам сказал когда-то Федулов-Друзин. Видимо, здешним парням не нравилось, когда кто-то ходил при них без автомата. Мы надели разгрузки. Я пробежал пальцами по карманам — шесть магазинов. В нижних карманах — патроны россыпью. Проверил автомат. Магазин полон. Я поставил оружие на предохранитель. Колчин ничего не проверял и просто поставил автомат между ног.

— Проверь предохранитель, — сказал я, когда мы подпрыгнули на очередной кочке. — А то стрельнет тебе в голову.

Колчин проверил автомат и снова поставил на пол. Сашку можно понять. Как истинный художник слова и востоковед, он считал, что не должен брать в руки оружия ни при каких обстоятельствах. Я же полагал, что в данной ситуации о правилах можно и забыть. Жить хотелось больше, чем соблюдать правила, написанные кем-то в Москве.

Дорога пошла ровнее. Я оглянулся назад и увидел, что колонна идет с потушенными фарами. В горах свет виден далеко. Значит, колонна опасается засады.

Тут меня прошибла шальная мысль. А что, если мы попадем в засаду наших пограничников? Мне стало плохо. Физически плохо. Если нас возьмут вот так — нам кранты. Доказывай потом, что автомат у тебя для личной безопасности. Никакого суда присяжных. Просто шлепнут, и все.

— Скоро будем! — прервал мои размышления Акрам.

Уазик сделал отчаянный прыжок куда-то вверх, и мы выскочили на площадку, залитую полновесной луной, которая гигантским фонарем висела где-то справа.

— Вылезаем!

На площадку одна за другой вползали машины из нашей колонны и вставали полукругом. Люди на ходу выскакивали из автомобилей и занимали позиции. Все держали оружие на изготовку. Только мы с Колчиным демонстративно закинули автоматы за спину. Акрам оглядел нас насмешливо, но ничего не сказал.

Тишина обрушилась на площадку. Все чего-то ждали.

— Это засада? — спросил Колчин Акрама.

— Ты когда-нибудь видел такие засады?

— Я засады вообще никогда не видел.

— Вот то-то и оно. Засада сидит в укрытии и нервно чешет попу. А у нас тут встреча с друзьями.

Он отошел от нас и начал делать какие-то распоряжения. Водители уазиков развернули машины в обратную сторону. С противоположного конца площадки донесся гул автомобилей. Кто-то ехал в нашу сторону.

— Ты понимаешь, что мы ничего не можем предпринять вопреки событиям? — сказал я шепотом Колчину.

Он промычал что-то неопределенное.

— Саша! — Мне совсем не нравилось его настроение. — Если что-то произойдет, то, прошу тебя, будь просто рядом. Я за тебя постреляю.

Колчин кивнул.

— Вот и отлично! — сказал я. — Держи автомат наготове. Он мне тоже может понадобиться.

— Неправильно это все, — пробурчал Сашка.

— Да, — во мне начинала закипать злость, — но что прикажешь? Может, лучше сразу застрелиться? Ты видишь, события тащат нас за шкирку, и нет ни шанса на них повлиять, кроме одного: пустить себе пулю в лоб! Но я не для того пёрся сюда и пережил столько событий, чтобы сдохнуть просто так.

— Да понимаю я, понимаю, — сказал с глухим раздражением Колчин и поправил автомат. — Проблема еще в том, что я стрелять не умею из этой штуки.

— Да хрен с ней. Просто будь рядом, и все.

Шум двигателей вырвался на простор, на площадку стала выпрыгивать вереница таких же уазиков, как у Акрама. Машины встали полукругом и развернулись к нам кормой. Таким образом образовался круг из автомобилей фарами наружу.

Акрам подозвал нас жестом к себе. К нашей троице вышел человек из второй колоны. Акрам поприветствовал его. И они обнялись как старые друзья.

— Знакомьтесь, — сказал Акрам, — это Махмуд, мой верный друг и помощник.

Махмуд сверкнул золотыми зубами:

— Я вижу, ты обзавелся хорошими напарниками, Акрам?

Оказалось, что он тоже неплохо говорит по-русски. Впрочем, я уже этому не удивился.

— Да, Махмуд, это мои друзья из Москвы.

— О! Твой бизнес здорово растет!

— Да, мы не стоим на месте. Моим ребятам надо знать, сколько ты сможешь поставлять для нас при расширении рынка.

Махмуд погладил бороду:

— Для такого дела мне не жалко и перекинуть кое-что из чужих партий.

— Хочешь Абдула на паек посадить?

— А чего у него хорошего? Он берет партии, потом половину теряет на границе или еще где. Потом жалуется мне на трудности.

— Да, дела у него в последнее время плохо идут.

— Вот-вот, — Махмуд добавил что-то на своем родном языке.

Они с Акрамом рассмеялись.

— Значит, в Москву теперь поедем, а? — спросил меня Махмуд и подмигнул.

Я не знал, что ответить. Но вступился Акрам:

— Только не болтай никому о москвичах. Это наша тайна, да?

— Да-да, — Махмуд снова погладил бороду, — я не новичок, не надо мне объяснять.

Он подал знак своим людям, и те стали перетаскивать мешки в уазики Акрама.

— Тут вот какое дело, Махмуд, — сказал Акрам, — мы должны сразу же договориться о цене. Я беру большие партии, но прошу у тебя скидку.

— Э! Э! — крикнул весело Махмуд. — Ты не можешь так говорить! Цена одна, ты знаешь!

— Знаю. Только ты посмотри на дело иначе. Мы берем больше, намного больше. И просим у тебя снизить цену. С другой стороны, я обещаю тебе пять процентов от прибыли.

Махмуд снова почесал бороду:

— Десять процентов меня устроят.

— Э, нет! — помахал пальцем Акрам. — Семь.

— По рукам!

Махмуд и Акрам картинно обнялись.

— А они не разговорчивые, а? — кивнул на нас Махмуд.

— Устали с дороги.

— Серьезные люди, а?

— Очень серьезные.

— Уважаю серьезных людей. Вот я помню, воевали русские у нас. Хорошо было. Настоящая дружба. Интернационализм. Братство народов. Все друг другу помогали. Прямо по-ленински, да? Стояли мы тогда в Кандагаре… Знаете Кандагар, да?

Мы с Колчиным кивнули.

— Так вот, — терзал Махмуд свою бороду, — прихожу я к полковнику Веремеенко и прошу: «Дай автоматы, брат! Эти моджахеды, борцы за независимость, совсем оборзели! Интернационализму мешают! Все посевы загубили, людей перебили». Полковник мне через десять минут двадцать ящиков оружия — получи, Махмуд! Еще двадцать ящиков патронов — получи, Махмуд! Как отомстишь — принесешь обратно.

— И вы что?

— Отомстили! Оружие полковнику вернули. У моджахедов автоматы забрали себе. Все честь по чести. И снова всем хорошо! А сейчас что? Одна война кругом. Тут талибы объявились. Из Пакистана их шайтан притащил. Торговать мешают. Русские на нас взбеленились чего-то. Пограничники жизни не дают. Совсем сдурели. Забыли, как мы раньше, в войну, дружили.

— Да, раньше хорошо было, — подтвердил Акрам. — Только видишь, русский опять к нам идет, — он кивнул в нашу сторону. — Скоро дружба опять наладится.

— Хорошо бы!

Погрузка мешков закончилась.

— Вы идите пока к машинам, — сказал Акрам. — Я еще парой слов перекинусь.

— Мне это совсем не нравится, — прошептал Колчин, когда мы отошли к уазикам.

— Да забудь ты, — отмахнулся я. — Он это так, для понтов сказал. Хотел Махмуду мозги запудрить и за меньшую цену взять товар. А тут мы ему подвернулись. Он же должен был как-то убедить Махмуда, что у него наметились поставки напрямую в Москву.

— Но нам-то кирдец может настать! Ты понимаешь это? — проворчал Колчин. — Мы все больше и больше втягиваемся в это дело. А становиться торговцем наркотиков я не хочу.

— И что ты предлагаешь? С удовольствием послушаю твой план действий, как нам выкрутиться.

— Нет у меня вариантов.

— А у меня есть. Надо остаться в живых, и это наша главная задача сейчас. Что будет потом, разберемся по мере поступления неприятностей.

— Фиг с ним! Похоже, в данном случае ты прав.

Мы открыли дверцы уазика и сложили туда автоматы.

— Надо как-то дать знать, что мы живы, — сказал Сашка. — У Акрама на доме стоят спутниковые тарелки, наверняка есть связь.

— Связь у меня есть всегда, — вынырнул из темноты Акрам, сверкнул белоснежными зубами. — Хотите позвонить?

— Да не мешало бы.

— Валяй! — Акрам достал из заднего кармана разгрузки спутниковый телефон. — Только недолго.

Колчин взял трубку, повертел в руке:

— Никогда не пользовался.

— А я помогу, номер называй, — Акрам перехватил аппарат.

Колчин назвал свой домашний номер. Он явно не хотел, чтобы наркоторговец знал его. Но выхода уже не было.

Акрам дождался соединения и передал трубку Колчину.

— Отойдем, пусть поговорит, — он подхватил меня под локоть.

Мы с ним отошли.

— Вы мне здорово помогли, ребята. Я такую сделку провернул с вашей помощью! — Акрам мечтательно закатил глаза на луну.

Махмудовские уазики один за другим исчезали в темноте.

— Но мы еще не давали согласия, Акрам.

— А это уже не играет никакой роли, — неожиданно жестко сказал Акрам. — Вы мне помогли, и я готов помочь вам. А что вы думаете про торговлю наркотиками, меня совершенно не интересует. Хотя мое предложение по-прежнему в силе. Будете моими компаньонами — у вас будет все. Я не заставляю вас бегать с наркотой по улицам Москвы. Мне нужны смышленые ребята, вот и все. Грамотный совет иногда дороже золота.

— А если мы откажемся?

— Тогда мне придется крепко думать о вашем будущем, — сказал Акрам уклончиво. — Но в одном вы мне уже здорово помогли. С вашей помощью я перебил контракты у своих конкурентов.

Саша подошел к нам и протянул Акраму телефон:

— Спасибо. Поговорил с женой, успокоил. Сказал, что все в порядке.

— Будешь звонить? — спросил меня Акрам.

Я продиктовал номер родительской квартиры.

Поговорил, м-да…

Надо, наверное, еще позвонить в редакцию, что ли. И лучше, чтоб Колчин.

— Еще звонок можно?

— Давай! — великодушно махнул рукой Акрам. — Номер?

— Погоди. А сколько сейчас в Москве?

— Ночь уже. Четыре часа назад бери, — Акрам показал циферблат своих часов. — Да, у вас двенадцать уже.

— Саша, поговоришь с редактором?

Колчин кивнул.

Акрам под диктовку набрал домашний номер Павлова и передал трубку. Я встал рядом и приник ухом к трубке, чтобы слышать разговор.

— Але? — сказал далекий и сонный голос Павлова.

— Иван Тимофеевич! Это мы!

— Ребята! Вы где?! Что с вами?!

— Фиг его знает, Иван Тимофеевич, где мы. В горах. С нами все в порядке пока.

— В каких горах!? Конкретней!

— Где-то в Афганистане, — постарался конкретней Колчин.

Павлов помолчал. Потом его голос изменился. Может, сообразил, что мы не одни. Что рядом могут находиться и бандиты, и боевики, и вообще кто угодно. Он у нас сообразительный.

— Ребята, вы знаете, что в Москве творится?

— А что творится?

— Служба повесила на вас всех собак. Как там Леша?

— Нормально.

— Можешь передать ему…

— Он вас слышит.

— Тем лучше. Так вот, он обвиняется в государственной измене в виде помощи врагу. В похищении человека. В незаконном пересечении границы, в бандитизме, в убийстве. Ну и много чего еще. Нет времени перечислять. Ты, Колчин, проходишь как его соучастник.

Мы потрясенно молчали.

— Что собираетесь делать? — спросил Иван Тимофеевич.

— Это все вранье, — сказал осипшим голосом Колчин.

— Не сомневаюсь. Мы ни твоей, ни Лешиной семье пока ничего не говорили. Но меня интересует, как вы собираетесь отмазываться. Это официальные обвинения.

— Даже не представляем, — сказал Колчин.

— Но у вас пока все в порядке? — Тон Павлова снова стал настороженным.

— Пока все более-менее… Мы не можем сейчас говорить в подробностях.

— Понимаю… Ребята, держитесь. Хотя, честно сказать, даже не представляю, как вы будете выпутываться. Вас арестуют сразу же, как вы только появитесь в пределах досягаемости.

— Иван Тимофеевич, извините, нам пора, — Колчин прервал связь.

Тишина в горах стояла звенящая. Слова Павлова слышал даже Акрам. Он так улыбался, что захотелось дать ему в голову прикладом.

— Леша, тебе сколько лет? — спросил Акрам.

— Двадцать восемь.

Он присвистнул:

— Леша, мне за полтинник, но я прохожу всего по одной статье: наркоторговля. И до недавнего времени я думал, что это плохо. Признаюсь, ты меня перещеголял. Тебе двадцать восемь, и ты уже успел предать родину, похитить человека… Что там еще? Бандитизм, убийства, незаконный переход границы! Я, по сравнению с тобой, не такой уж и плохой человек, оказывается!

И тут он заржал. Смеялся так, что эхо шарахалось по горам. Хлопал себя ладонями по ляжкам и разве что не катался по земле. Переведя дух, он перетолмачил свою шутку всей банде, и теперь уже и они сотряслись от хохота. Боевики показывали на нас пальцем и ржали, как раненые лошади.

А мы с Колчиным стояли, понурившись, соображая, как нам выкручиваться. К озвученным Павловым обвинениям, не сомневаюсь, вскоре прибавится и статья о наркоторговле. Ну да уже все равно. Статьей меньше, статьей больше.

Груженые машины медленно нащупывали дорогу домой. Судя по белесому небу, уже накатывал рассвет. Акрам сосредоточенно вглядывался в темноту. Его спутник выставил в окно ствол автомата.

За нашей машиной неожиданно полыхнуло. Загрохотали автоматы. Секунду мы смотрели ошеломленно по сторонам.

Акрам выскочил из машины.

— Выпрыгивай, идиоты! — крикнул он и упал за ближайший камень.

Мы выскочили следом. Оказались возле обрыва. Обежали уазик и по частым вспышкам автоматной стрельбы определили, куда упал Акрам.

Он палил из-за валуна, куда-то вдоль дороги.

— Что случилось?! — крикнул я.

— Абдул! Сука! Узнал, наверное, про контракт.

— Мать твою! Погибнуть в наркоманских разборках!

Я передернул затвор. Куда палить-то, если не видно ни хрена!

Позади замерла колонна пустых уазиков. Боевики Акрама под их прикрытием ползли в нашу сторону.

Второй в колонне уазик горел, подорвался на фугасе. По счастью, мы проскочили. Иначе пылали бы сейчас, как… «Кошкин дом»!

Я крепче сжал автомат. Нас чуть не прибили! В груди закипала ненависть. И отчаяние. Сколько это будет еще продолжаться? Эти кроличьи перебежки? Эти пленения и унижение?

В общем, я решился.

— Подсади меня! — Я показал Колчину на небольшой выступ в скале над нами.

— Что ты собираешься делать?

— Что надо.

— Не надо!

— Надо, Саша, надо… Акрам! — окликнул я.

Наркоторговец обернулся.

— Дай свой пояс с подствольниками.

— Бесполезно! — проорал он. — Они за валуном!

— Я наверх, — показал я автоматом на выступ.

Акрам пожал плечами и снял с себя патронташ с гранатами. Я нацепил его на себя.

— Давай! — крикнул Сашке.

Колчин подсадил.

Выступ располагался все же очень высоко. Удалось зацепиться только кончиками пальцев. Но все-таки я вскарабкался. Выступ примерно шестьдесят сантиметров в ширину. Кое-как развернувшись, я прижался к скале и пошел бочком в сторону нападавших. Они меня не видели. Солнце еще не взошло, и тень надежно меня скрывала. Как это они сами не додумались поставить тут пару стрелков? Ах, вот в чем дело! Каменный карниз шел вверх и постепенно сужался.

Я дошел до самой узкой точки. Боевиков Абдулы укрывал от меня огромный валун. Но сами они оказались как бы в каменном мешке, который горловиной выходил на дорогу.

Я вскинул автомат, загнал гранату в подствольник и прикинул расстояние до боевиков. Потом тщательно прицелился и нажал спуск. Автомат дернулся. Граната черной точкой ушла в сторону каменного мешка. Попасть точно в него — невозможно. Да и не нужно. Достаточно лупить в его дальнюю стенку. А уж осколки гранаты достанут кого надо.

Я прислушался. Бой на дороге продолжался. Видимо, я слишком высоко взял. Дослал вторую гранату и взял чуть пониже. Из-за валуна — отчаянные крики. Достал!

Скорректировав таким образом курс стрельбы, я начал досылать гранаты одну за другой и палить на одном уровне, чуть водя стволом по сторонам. Вспышки гранат яркими розами вырастали в скале и опадали с гулким эхом. Вскоре патронташ опустел. Стрельба на дороге стихла.

— Э! Э! — орал кто-то снизу.

— Чего?! — крикнул я в ответ.

— Хватит! Хватит! Мы идем туда!

Я засеменил по карнизу обратно. Дойдя до места, осторожно выглянул. Подо мной сидел Колчин с автоматом между ног. Рядом с ним Акрам. О чем-то разговаривали. Вернее, говорил больше Акрам, а Сашка кивал. На дороге совершенно безбоязненно сновали акрамовские боевики. Люди Абдулы наверняка ушли после моего обстрела.

— Эй, меня снимет кто-нибудь?

Колчин вскочил и вытянул руки:

— Давай, я подхвачу.

— Два брата-акробата! — хмыкнул Акрам.

— А где боевики? — спросил я. — Разбежались?

— Пошли, посмотрим, — предложил Акрам.

В каменном мешке лежало человек десять, все мертвы. Люди Акрама осторожно всех осматривали и собирали оружие. Один из боевиков что-то сказал Акраму. Тот кивнул и отдал приказ. Боевики стали переворачивать убитых, шарить по карманам. Акрам что-то спросил. Один из боевиков ответил и развел руками. Остальные тоже пожали плечами.

— Они не нашли ни одного пулевого ранения, — сказал мне Акрам.

— И что это значит?

— Это означает, что их всех убил ты.

— Не может быть!

— А чему ты удивляешься? Ты гранатами палил? Вот и задолбил их тут. Мы бы при всем желании достать их не смогли.

— Это хреново… — то ли спросил, то ли констатировал я.

— Это замечательно! Просто замечательно. Теперь я понимаю, почему у тебя такие статьи. Молодец. Они не дали бы нам уйти живыми, да еще с товаром. Ты нам здорово помог. Заработал свой первый гонорар!

Я растерянно посмотрел на Колчина.

Сашка демонстративно отвернулся.

— По машинам! — громко скомандовал Акрам.

Боевики тотчас кинулись к машинам. Пробегая мимо, они с опаской косились на мой автомат.

В горах уже светало.

Глава 29

Я стоял под душем. Колчин сидел на лавочке и курил. Вода с напором сбивала с меня пыль и усталость. Солнце припекало сквозь виноградные лозы. Наши ночные приключения казались обыкновенным кошмаром. Возвращаться к нему не хотелось. Но Сашка был иного мнения. После моего «подвига» он заметно посуровел.

Я вышел из душа, растираясь полотенцем.

— Какие-то проблемы? — спросил я примирительным тоном.

— Ты стал бандитом.

— Ну, это ты хватил.

— Ничего не хватил. Зачем ты полез в эти разборки?

— Саша, а тебе не кажется, что нас запросто могли пристрелить там, и никто бы не стал нас спрашивать, по своей воле мы оказались здесь или просто так?

— Ты вмешался в ход событий!

— Говоришь, как путешественник во времени, — как бы пошутил я. — А мне вот кажется, что я просто-напросто спас нас от смерти. Спас тебя и себя. Я поразмыслил тогда ночью и пришел к выводу…

— К выводу?! — встрепенулся Сашка. — К какому выводу?!

— Может, дашь мне договорить? Так вот, я пришел к выводу, что сейчас важно спасти Вику и самим выбраться отсюда живыми и невредимыми. Всех, кто станет мешать нам, я собственноручно пристрелю.

— Я уж думал, ты решил остаться у нариков, — вздохнул с облегчением Сашка. — Но вот последняя твоя фраза мне все равно не понравилась.

— Насчет «пристрелю»?

Колчин кивнул.

— А мне плевать, Саша. Уже плевать. Почему кто-то может в нас стрелять? Брать в плен? Угрожать нам убийством? Почему мы не можем себя защитить? По какому такому праву над нами издеваются? Каждый человек имеет право защищаться. Даже журналисты.

— Ну, не кипятись, не кипятись. Просто есть правила….

— Нет, погоди! Журналисты что, не люди? Почему всякая мразь с тремя классами образования считает, что запросто может нас убить? С чего бы это? Я что, хуже него? Кто придумал все эти «не брать в руки оружие»? А я тебе отвечу! Люди, которые сидят в Москве или Париже и сами ни хрена не были в таких условиях, в которых оказались мы с тобой. Поэтому я считаю, что могу защищать свою жизнь и жизнь своих друзей любыми доступными мне способами. Был бы здесь Генеральный прокурор России, он бы мне сказал «браво!».

— Браво!

Я обернулся. Нет, то не Генеральный прокурор. В гуще сада стоял Акрам.

— Хорошо излагаешь. Целиком на твоей стороне. Кстати, стол уже накрыли.

Шашлык из мяса, манты, шашлык из осетров, салаты овощные, икра, водка, масло — в изобилии и даже с избытком для троих человек. Если бы не эти наркоманские разборки, тут можно было бы остаться навсегда. Ну, не навсегда, но…

Ели мы с Колчиным впрок. Неизвестно, каким окажется следующий день.

— Вот ты, Саша, осуждаешь Алексея, что он нам помог, — говорил Акрам, помахивая веточкой шашлыка, — но почему-то не хочешь понимать, что он нас сегодня спас. Эти гады устроили нам засаду и брали нас в клещи. Вы, ребята, не знаете, что они еще с тыла на нас напали. И ушли они только потому, что Леша уничтожил их головную засаду. Вместе с правой рукой Абдулы — Идрисом.

У меня отвалилась челюсть. Колчин тоже прекратил жевать.

— С кем, с кем? — спросил я тихо.

— Идрис, правая рука Абдулы. Один из самых подлых на земле людей. Они где-то разнюхали, что сегодня у нас передача товара, и поджидали, чтобы уничтожить и отобрать груз. — Акрам вздохнул. — Никому доверять нельзя, никому!.. Теперь понимаете, почему вы мне нужны? Вы не завязаны на всем этом.

— А что теперь будет? Ну, по поводу Идриса? — спросил я.

— Ничего, — Акрам куснул кусок мяса.

— Вообще? — уточнил Колчин.

Акрам прожевал.

— Ну, узнают они, что Идриса зашиб московский. Будут мстить. Делов-то!

— Меня это не устраивает, — сказал я.

— А кого это устраивает? — согласился Акрам. — Никому такое не понравится. Но таковы правила.

— И что теперь делать?

— Не расслабляться, — засмеялся Акрам. — Теперь я вам не советую вообще попадать в руки к его людям. Они никого из вас не пощадят.

— Спасибо, утешили! — Есть мне расхотелось.

— Не бойся, мое предложение остается в силе. Будете со мной — ничего с вами не случится.

— Но мы не хотим торговать наркотиками. Это не наше дело. И вообще, мы против торговли наркотиками.

— Сочувствую, но ничем помочь не могу. Куда вы отсюда пойдете, если я вас отпущу?

— К исмаилитам! Спасать Вику!

— Я уже слышал про Вику. А исмаилиты — наши враги.

— Но хотя бы связаться вы с ними можете? — спросил Колчин.

— Не могу. Я же сказал, они наши враги.

— Да-а…

— Оставайтесь, — добавил Акрам после паузы. — Чего вы там у себя не видели? Вику вашу тоже вытащим как-нибудь. Служба у меня не строгая и не тяжелая. В восемь развод на посты. Смена караула через каждый час. Да и в карауле вы стоять не будете. Я сделаю вас своими заместителями. Будете только посты проверять. На получение и переправку товара со мной ездить. Поработаете лет пять, сколотите состояние и рванете за границу. Купите себе дом и живите спокойно до старости.

Я не верил Акраму. Если бы все было так просто, то почему он сам никуда не уедет? Да и не хочу я торговать наркотой!

Разговор как-то сам собой прекратился. Я смотрел в сад. День в самом разгаре. Журчал фонтан. Хотелось остаться одному, обдумать положение, в котором мы оказались.

— Ладно, я пойду прилягу, — сказал Акрам. — Думайте пока. Время еще есть.

Перед тем как уйти в глубину дома, Акрам обернулся:

— Кстати, вы знаете такого пограничника по фамилии Федулов?

Мы с Колчиным подскочили от неожиданности. Вот про кого мы уже забыли. А зря.

— Значит, знаете… Он связался с моими людьми и предложил мне выдать вас. Предлагал очень неплохие условия.

Я откинулся на спинку стула. Приехали!

— И что ты намерен делать, Акрам? — спросил Колчин.

— Пока думаю…

Мы с Колчиным смотрели друг на друга. Сашка — с укором. Я — с вопросом.

— Понимаешь теперь, чем обернулось твое геройство? — угрюмо прошелестел Сашка.

— А мне кажется, он просто на нас давит.

— Давит? Ты с ума сошел. Прибил этого Идриса! Федулов гоняется за нами. Нам кранты. Нам отсюда теперь и высунуться нельзя. Что делать?

— Я и говорю, Акрам на нас давит, отрезает нам пути отхода. Он специально сделал так, чтобы мы влипли по самые уши. Мы ему нужны, и он на все теперь пойдет, чтобы нас замазать.

Колчин скривился:

— И что ты предложишь?

— Один шанс из миллиона.

Вокруг никого не было. Но это еще не означало, что нас никто не подслушивает.

Колчин безмолвно проартикулировал губами: «Побег?»

Я кивнул.

— Но это самоубийство.

— Может быть. Но нам не оставляют выбора. Тебе не кажется?

Колчин задумался. И я знал о чем. С одной стороны, Федулов. И если мы откажемся работать на Акрама, нас выдадут «Рубину». Что они там с нами сделают, можно не гадать. С другой стороны, мы уже замазаны в войнах наркоторговцев. Хоть тут и горы, но по части новостей — такая же большая деревня, как и Москва. И даже если мы благополучно избежим каким-то образом федуловских лап, то можем запросто угодить в плен к людям Абдулы. Тоже верная смерть. В Москву бежать — не получится. Помимо прочих статей, нам пришьют еще и торговлю наркотиками, и мы бодро замаршируем по этапу в камеру для пожизненных заключенных.

Около двух часов ночи мы с Колчиным вышли из своей комнаты и крадучись двинулись к забору. За ним раскрыла свою чернильную пасть глубочайшая пропасть. Мы надеялись, что на этом участке не наткнемся на часового. Еще с вечера разложили по карманам ветчину и хлеб со стола. Из холодильника в нашей комнате выпотрошили всю воду и все спиртное. Должно хватить хотя бы на два дня.

В сущности, план был прост и безумен одновременно. Без карт, без знания местности, мы собирались добраться до исмаилитов. Колчину казалось, что он найдет нужное направление в горах. А мне очень хотелось ему верить.

Мы скользнули тенями по двору. Никто нас не окликнул. Так же беспрепятственно мы перелезли забор и спустились на небольшой приступок между плитой забора и пропастью. Потом осторожно вышли на единственную дорогу. От ворот она уходила за гору.

Мы дождались, когда тучка набежит на луну. И рванули что было сил вниз. За гору. Нам просто не пришло в голову, что где-то на подступах может сидеть передовой пост охраны. А зря. Такие вещи очень часто практикуются военизированными организациями.

Но! Господь любит идиотов и пьяниц. А еще больше он любит журналистов, потому что они сочетают в себе оба эти качества.

Никаких передовых постов охраны там не оказалось.

Забежав за гору, мы перевели дух. Вилла отсюда не просматривалась. А значит, и нас никто не мог оттуда увидеть. Дорога пошла в гору. Через несколько сотен метров она раздваивалась. Я помнил, что на встречу с Махмудом мы ехали по правому ответвлению. Значит, нам надо идти по левому.

После перевала дорога пошла под гору, делала несколько поворотов. Оглянувшись, я увидел высоко в горах очертания виллы Акрама.

— Идем правильно, — сказал я Сашке. — Смотри, нас именно по этой дороге вез сюда Эль-Хаджи.

— Теперь встает другой вопрос, как нам миновать парней самого Эль-Хаджи? Насколько я помню, мы идем как раз в сторону их кишлака.

— Разберемся!

— Как бы с нами не разобрались…

К утру мы совершенно выбились из сил. Днем передвигаться по горам довольно опасно. Можно легко нарваться на моджахедов. Или заметят издалека пастухи, а потом доложат кому надо. То есть тем же моджахедам или наркоторговцам.

Перед восходом солнца мы сошли с дороги и забрались на гору. Немного поплутав, обнаружили небольшое укрытие. Несколько камней, сложенных природой наподобие домика. Там мы разбили свой лагерь до следующей ночи. Перед тем как уснуть, хватили по глотку водки и зажевали бутербродом.

Путникам в горах будильник не нужен. Ночной холод разбудит кого угодно. Проснулись. Подкрепились на дорожку и снова заплутали среди камней. Через пару часов вдали проступили очертания кишлака. Мы посовещались шепотом и убедили друг друга, что кишлак наверняка охраняется. Надо обойти его стороной. Стороной — значит по горам. Эх!

Только к утру мы смогли обогнуть кишлак и свалились без сил под какой-то камень. Здесь мы снова перекусили. Влили в себя бутылку водки и забились в какую-то щель. Жара подействовала усыпляющее. Не прошло и минуты, как мы отключились.

За все время нашего путешествия мы с Сашкой практически не разговаривали. Для журналистов это невыносимо. Всегда ведь хочется брякнуть что-нибудь умное. Но, во-первых, надо было беречь силы и не сбивать дыхания. Во-вторых, болтать в горах — значит, привлечь к себе тех, кому не спится по ночам, то есть боевиков.

С заходом солнца мы выползли из-под валуна, разложили бутерброды. Откупорили водку.

— За здравие, — Колчин опрокинул бутылку, профессионально отсчитал три булька и передал мне.

— За здравие, — я тоже сделал три глубоких глотка.

— И мне налейте. Холодновато сегодня.

Мы вздрогнули.

В полоску лунного света вошел Акрам.

— Не ожидали?

Я протянул ему бутылку. Он хлебнул и вытер губы.

— Куда путь держите, добрые люди?

— К исмаилитам, мил человек, — ответил Колчин.

— Я так и знал. Что ж, ребята, вы свой выбор сделали и не оставили выбора мне. Товарищ майор! — крикнул Акрам в темноту.

В поле зрения вошел ухмыляющийся Федулов-Друзин.

— Так-так-так! Друзья в сборе! Водка льется!

— Встреча с кретином в горах, — буркнул Сашка.

Улыбка Федулова стала еще шире. Из темноты проступило оцепление из автоматчиков. Видимо, они караулили нас уже пару часов.

— Не многовато? — спросил я, указывая на бойцов.

— Пожалуй, — согласился Федулов. — Но мы же не знали, вдруг вы с оружием? Акрам уверял нас, что вы не взяли автоматы. Но, будучи в курсе, как ты, Леша, положил боевиков, мы на всякий случай подготовились.

Значит, уже «будучи в курсе». Что-то не завидую я себе.

— Ты предал нас, Акрам, — укорил Колчин.

— Не предал, а принял единственно верное для меня решение. Я вам предлагал остаться. Вы сбежали. Я подождал денек для проформы. Вы не вернулись. И тогда я сообщил Федулову, что принимаю его предложение. Он пообещал переправить большую партию моего груза в Москву. В сущности, он сделает ту работу, которую я предлагал вам. Так что чистый бизнес. Ничего личного.

— Я сомневаюсь, что они себя-то смогли бы переправить в Москву, а не то что груз, — хохотнул Федулов. — Так что ты, Акрам, не много потерял. Я бы даже сказал: много выиграл.

Майор повернулся к нам, и улыбка сползла с его лица.

— Вставайте, руки за спину.

Мы повиновались.

Сзади подошли солдаты и заковали нас в наручники.

В следующую секунду нас прикладами сбили на землю и потащили за ноги к дороге. Там уже поджидало несколько грузовых машин. Уверен, солдаты не читали Гаагскую конвенцию о военнопленных. Особенно не церемонясь, как дрова, они забросили нас в кузов. Я вторично рассек себе лоб о какую-то выпирающую железяку. Кровь затекла в глаза. Сашка тихонько стонал от удара об доски.

— Что, не мягко? — спросил сверху глумливый голос, и мы получили по удару прикладом в голову. Я отключился с чувством благодарности. Не очень-то и хотелось смотреть на эти рожи.

Очнулся от вспышки невыносимой боли. Кто-то пыхтел на моем лице и разрывал его когтями. Тварь!

— Колчин! — завопил я в ужасе. Кругом стоял непроглядный мрак.

Сашка подполз поближе. Развернулся ко мне ногами. Первый раз промазал, долбанул мне каблуком в скулу.

— Выше бей, сука! — еле шевельнул я разбитой челюстью.

Колчин снова ударил, и тварь, шипя, отскочила в темноту.

— Что это было? — промямлил я.

— Летучая мышь. Решила тобой перекусить. Или жениться на тебе. Что, впрочем, одно и то же, — Сашка зашелся нервным смехом.

— Сволочи, все так и хотят поживиться за мой счет! В любом случае, спасибо.

— За что спасибо? — Он снова зашелся нервным смехом. — За мышь или за удар по морде?

— И за то, и за другое.

— Всегда рад!

— Где мы? — спросил я, силясь осмотреться. Мешала кровь и кромешная темнота.

— В какой-то дыре, — Колчин лег рядом. — Вон туда посмотри, — он кивнул головой в сторону светлого пятна. — Там окно. Мы в каком-то подвале. Я отключился после того удара. Видимо, мы провалялись целый день.

— Наверняка нам вкололи что-то. Не могли мы просто так проваляться столько времени.

— Может быть. Только какая теперь разница?

— Да, в сущности, никакой.

Дверь в темноте скрипнула. Мы повернули головы на звук. К нам шли какие-то фигуры. Они подхватили нас под руки и потащили к выходу. Я пробовал самостоятельно передвигать ногами, но у меня не получалось. Наручники больно впивались в запястья. При каждом шаге я кряхтел от боли. Позади скрипел Колчин.

На расстрел, что ли?

Но нас повели наверх. Когда миновали второй этаж, я понял, что наша казнь откладывается. Я знаю военных. Много с ними общался. И ни разу не слышал, чтобы они расстреливали кого-нибудь на крыше. Даже если очень надо было. А бросать нас оттуда — слишком низко. Здания у военных всегда очень низкие.

Моей головой открыли дверь, и мы оказались в освещенном лампами кабинете. От света я зажмурил глаза.

— Оклемались? — спросил Федулов.

Нас усадили на стулья.

— Теперь поговорим.

Солдаты затопали башмаками и хлопнули дверью.

Я с трудом разлепил глаза и огляделся. Сашка сидел по правую руку. На него страшно было смотреть. Лицо все затекло от синяков и ссадин. Из носа — дорожки засохшей крови. Наверное, я выглядел ничуть не лучше. Колчин глянул на меня и содрогнулся.

Значит, нас били. Можно сказать, забивали насмерть. Ничего нам не вкалывали. Били, а потом по какой-то причине решили оставить нас в живых. Вот что это за причина?

Голова отказывалась думать. Хотя от этого зависела наша жизнь. Федулову нет резона таскаться с нами. Мы и так знаем про него столько, что ему хватит не на одно пожизненное заключение. Он явно хочет что-то вытянуть из нас. С другой стороны, Александр Петрович первоклассный мастер по допросам и сразу поймет: правильно он оставил нас в живых, или мы действительно не обладаем нужной ему информацией.

— Знаешь, что это такое? — Федулов держал в руках медальон, который я дал когда-то Вике.

Я кивнул.

— У твоей Вики совсем другой, подделка. Помнишь работягу Решкина? Мастера на все руки? У него еще талисман-пуля от нечисти на шее висела?

— Хороший был человек, — вставил Колчин.

Александр Петрович пропустил реплику мимо ушей.

— Это я попросил его тем же вечером смастерить точную копию медальона. Потом сделал так, чтобы ты подобрал подделку там, на заставе. Возле трупа Решкина. Помнишь, вначале я к нему подошел? Незаметно обронил и стал наблюдать за тобой. А ты оказался очень глазастым. И мне это весьма пригодилось. С твоей помощью мне удалось направить исмаилитов по ложному пути. Как видишь, все прошло как по маслу. Они бросились за тобой. А меня сочли убитым.

— Хитер, падла, — прохрипел я.

— Потому и живу долго, — ухмыльнулся Федулов. — Как думаешь, что сделают исмаилиты с Викой, когда узнают о подделке?

Я промолчал.

— Правильно, — ответил сам себе Федулов. — Они ее шлепнут. От злости. Потому что их обманули со святыней. И знаешь, на кого они подумают?

Я снова промолчал.

— Правильно. Они подумают на тебя, Леша. И при первой же возможности они и тебя шлепнут. Так что деваться тебе некуда. Ни тебе. Ни твоему другу Сашке.

— А все-таки ты скотина! — откликнулся Колчин.

— Поругайся-поругайся, — зажмурился от удовольствия Федулов. — Мне приятно, когда я слышу такие слова. Небесная музыка для души.

Он подождал с минуту, ожидая потока хулы, но не дождался.

— Хорошо. Вижу, вы усвоили приличные манеры и можно продолжать наш разговор. Итак, спрашиваю вас, недоносков, куда ушли исмаилиты после того, как мы расстались?

— Мы были в плену, — сказал я.

— Это я знаю, идиот, — рявкнул Федулов. — Я спрашиваю, что они говорили вам перед тем, как сбежать?

— Так они сбежали?

— А ты думал, они пропишутся у наркоторговцев?

— Ничего не говорили, — ответил Колчин.

— Не верю.

— А мне по фиг, веришь ты или нет, — перешел я в атаку. — Когда наша редакция узнает, что ты с нами сделал, тебе кранты.

Федулов расхохотался:

— Кто узнает? Откуда?

— Мы звонили в редакцию. Акрам дал нам телефон.

— Ну и что? Ваш редактор сказал вам, по каким статьям вы обвиняетесь? Да любой мент пристрелит вас, как собак, стоит вам оказаться дома. Даже если кто-то когда-то узнает, что мы вас пришили, то у нас куча свидетелей, что вы занимались тут наркобизнесом, воевали на стороне известного наркоторговца Акрама. А мы, борцы за чистоту рядов, пришили вас. Так что никакая редакция не возьмет на себя смелость защищать таких подонков, как вы. Еще раз повторяю, ребята, я сделал так, что будущее для вас закончилось. Если хотите пожить, можем договориться. Меня интересует, куда собирались бежать исмаилиты. Как только я узнаю об этом, я вас отпущу. Если хотите, передам Акраму. Он очень был огорчен, когда вы не захотели у него работать. И даже переживал, что ему приходится вас выдавать. Но я, слово офицера, как только получу от вас информацию, передам вас Акраму. Он обрадуется. Иного выхода для вас я не вижу.

— Ты все врешь, — процедил Колчин.

Федулов вздохнул, как при общении с дебильными детьми.

— Видимо, мои ребята немного перестарались и все же повредили вам рассудок. Повторяю еще раз для тупых. Исмаилиты думают, что вы их обманули с ключом, то есть я хотел сказать, с медальоном. Они вам этого никогда не простят. И достанут где угодно. Правоохранительные органы Москвы, а заодно и Чечни, считают вас прямыми виновниками гибели их товарищей. Они вас пристрелят при первой же возможности и даже арестовывать не станут. И наконец, наркоторговцы Махмуда не простят вам смерть Идриса… В шахматы играете?

— Только в карты, — буркнул я.

— В шахматах ваша позиция называется «шах и мат», а в картах «перебор». Вы проиграли, ребятки. Единственный выход: все мне рассказать, и я отпускаю вас к Акраму. Все по-честному.

— Не верю, — сказал я.

— Я тоже, — вторил мне Сашка.

— Ну, а вам больше некому верить, кроме меня. Итак? Куда собирались бежать исмаилиты? Что они говорили?

— Так они сбежали? — переспросил я.

— Хватит играть в идиотов! Куда они бежали?

— Вам дать координаты? — Я, как мог, сморщил лицо, словно припоминая цифры.

— Вы тупые ублюдки! — взорвался Федулов. — Какие координаты?! Я спрашиваю про место, куда они собирались идти.

— Не знаю, — сказал я.

— Нас не было рядом, — добавил Сашка. — А каких-либо мест они не называли.

Это хорошо, что мы вывели Федулова из себя. Не такой уж он холодный стратег, каким хочет казаться. Кроме того, мы, оказывается, его единственная надежда. Поэтому и убивать он нас пока не станет.

— Ладно. Я перечислю вам некоторые названия, и, может, вы вспомните, — Федулов достал из планшета карту и развернул ее на столе.

Ни одно из перечисленных им названий не только ничего нам не говорило, но и сами названия мы слышали впервые. Очевидно, это была транскрипция каких-то старых арабских обозначений.

— Ничего похожего, — сказал Сашка.

— Больно странные какие-то слова, — добавил я.

— Так звучат названия на древнем языке исмаилитов, — Федулов достал из-под стола бутылку водки, извлек из ящика три граненых стакана и разлил спиртное.

— Киров! — крикнул он в дверь.

Вошел солдат.

— Сними с них наручники!

Мы, потирая запястья, придвинулись к столу.

— Не хочу показаться вам бестактным, — сказал примирительно Федулов, — но я работаю по Пушкину. Как там у него? «И милость к падшим призывал»! Пейте на здоровье. Пусть это убедит вас, что я не такой плохой человек, как вам кажется. Все мы работаем на благо Родины.

Водка больно обожгла окровавленные губы. Майор посмотрел на наши корчи и снова крикнул Кирова:

— Врача сюда! Быстро!

Солдат с сумкой через плечо, на которой был красный крест, наверное, лучше обращается с покойниками. Он замазал наши морды зеленкой, залепил кое-где пластырем и вышел.

— Теперь вы еще страшнее, чем были раньше, — Федулов ухмыльнулся и достал из-под стола вторую бутылку, снова разлил по стаканам.

Когда мы растащили по желудкам третью бутылку, в комнату вошел генерал Глухов. Тот самый, что провожал нас когда-то на заставу. Тот самый, что встречал нас после ее разгрома.

Сильнейшее удивление оттянуло наши челюсти до линолеума на полу.

— Анатолий Петрович! — выдохнул Сашка.

Глухов словно не замечал нас.

— Ну и рожи у них, — со смешком сказал он Федулову. — Ты уверен, это точно они?

Майору шутка понравилась. Он заржал:

— Они, они. Я видел их до операции. Но вот после операции я бы и сам их не узнал. Зато водку пьют по-прежнему. Не потеряли навык.

— Да все журналисты алкоголики, — сказал Анатолий Петрович. — Только алкаши могут такой работой заниматься. Узнал что-нибудь у них?

— Говорят, не помнят ничего.

— Анатолий Петрович, — повысил голос Сашка, — так вы тоже с ними?

— Как это — с ними? Это скорее они со мной. — Генерал подсел к Федулову: — Налей и мне, майор.

Майор достал из ящика стола свежий стакан и плеснул туда водки:

— Трудности, товарищ генерал?

Генерал хряпнул и закурил. Выпустив клуб дыма, он в раздражении разогнал его рукой:

— Не то слово. Паскуды, опять ушли. Бродят, бродят, а в руки не даются. Плесни еще.

Федулов добавил двести пятьдесят под самую кромку стакана (кто не знает размеров).

Глухов опрокинул заученным жестом и расстегнул воротник кителя:

— Александр Петрович, дай-ка мне медальон.

Федулов ссыпал медальон с цепочкой в ладонь Глухова.

Генерал надел его на шею и спрятал под рубашкой.

— Вы нас обманули насчет исмаилитов! — бессильно вякнул Сашка. — Насчет вертолетов, которые якобы у них есть! Насчет всего!

— Да что вы все! — отмахнулся генерал. — Ваша песня спета, ребята. Столько всякого говна на вас, что я бы застрелился на вашем месте.

Федулов достал еще одну бутылку.

В голове у меня шумело. И я уже с трудом сидел на стуле. Но все еще соображал. И сообразил, что лучше напиться до беспамятства. Так легче помирать.

Майор снова разлил по стаканам. Мы снова выпили. Гм, не чокаясь.

— Что делать будем? — генерал кивнул на нас.

— Пущай пока поживут, — с видом благодетеля проговорил Федулов. — Нам не к спеху. Вдруг еще пригодятся?

— Для чего это?

— Э! — воскликнул Колчин. — Вы тут нашу участь обсуждаете. Нам бы тоже хотелось поучаствовать!

— Поддерживаю коллегу, — я качнулся вперед, но вовремя ухватился за край стола и потому не упал.

— Они уже готовы, — сказал Федулов, снова не обращая на нас внимания.

— Чего вы все с ним разговариваете! — пьяно раздухарился Колчин. — Лучше скажите, а глава погранслужбы знает о вашем предательстве?!

Тут генерала словно стукнуло электрошоком в задницу. Он подскочил и замахал кулаком перед Сашкиным лицом:

— Никакого предательства нет! Понял?! Мы работаем на Родину! Это такие, как ты, сволочи, все распродали, растащили. Скоты! Всех вас к стенке ставить без суда!

Припадок Глухова кончился так же неожиданно, как и начался. Он упал на стул, и Федулов тотчас услужливо налил ему водки.

Анатолий Петрович не стал смаковать и этот стакан. В миллисекунду водка исчезла.

— Вывести! — показал генерал на нас с Колчиным.

— Киров! — заорал майор. — Вывести!

Хорошо, что не «расстрелять». Пока…

Нас повели под конвоем в подвал. Как я понял, мы находились в каком-то трехэтажном здании на территории спецчасти «Рубин». Военные вообще строят типовые дома для своих канцелярий. Так что ошибиться я мог только на один этаж.

Нас грубо втолкнули в темный подвал и заперли дверь.

— С гостиницей у них тут совсем фигово! — простонал Сашка, опускаясь на земляной пол.

— Хорошо еще, наручники не надели. — Я сел рядом.

— Как думаешь, когда нас расстреляют? — спросил буднично Сашка.

— Наверное, скоро. Хотя как знать. Федулов почему-то решил попридержать для нас поезд на тот свет. Наверное, мы еще не отыграли свою роль до конца.

— Опять, небось, подлянку готовит, чтобы потом на нас свалить.

— Не исключено.

— Вот, сука!.. И ведь вправду не отмажешься никак! Так и так — расстрел.

Только в изрядном подпитии можно спокойно рассуждать о собственном расстреле. Ну да мы именно в таком состоянии и пребывали.

— М-да. Майор со своей группой сыграл безупречно. А впрочем, чего ты хочешь, Саш! Они ж профессионалы. Мы случайно подвернулись им под руку, вот они нас и использовали. Теперь все свалят на нас и наших исмаилитов.

— Наших исмаилитов?

— В данном случае именно наших . Без них, без наших , нам никогда не выбраться из этого дерьма… Кстати, генерал сказал, что они, наши , в округе шастают. Может, нас ищут?

— Ага, — хихикнул Колчин, — чтобы прикончить, на фиг, из-за медальона.

— Медальона… А ты заметил, как Федулов оговорился? Сказал не «медальон», а «ключ». Заметил?

— Ну и что?

— А то, Саша, что это не медальон, а именно ключ. Ключ к потайной дверце. И что за ней находится, известно всем, мать их всех, кроме нас!

— Мы идиоты, — констатировал Сашка. — Надо было порасспросить тогда Шумера или Зака. Исмаилиты ведь приперлись в Москву в поисках этого ключа-медальона. Похитили Вику. Потом выяснили, что ее медальон — подделка. И поехали в Чечню за Федуловым.

— Ну, мы-то сначала думали, что дело тут в противоборстве исмаилитов и этого… «Рубина», — напомнил я. — Мы-то были уверены, что дело касается банальной кражи раритетов. Для одних — святыня, для других — золото.

— А оказалось, дело намного запутанней, и ты ни фига не понял этого раньше, — съязвил Колчин.

— А с чего это я должен понимать?

— А кто у нас трепал: буду расследовать, буду расследовать! Если бы ты не болтал, не взял тогда этот медальон хренов, мы бы здесь не оказались.

— Кто ж знал, что так обернется.

Глава 30

Уж не знаю как, но мы ухитрились задремать.

Когда я очнулся, то меня поразила тишина. По-прежнему стояла ночь. И заглянула в окошко под потолком одинокая звезда. Не слышно было не только звуков на улице, но и шагов часового за дверью. Нестерпимо хотелось пить. Я понял, что меня разбудили те самые «сушняки», которые приходят после хорошего количества водки. Только раньше они меня хватали и тащили в ванную, на водопой, а теперь сработали банальным будильником. Воды нигде не было. И я уже приготовился страдать до утра.

Неожиданно скрипнули петли. Я вслушался, но так и не понял, наша дверь открылась или это где-то на улице. И тут же почувствовал, что кто-то стоит рядом.

Незнакомец наклонился ко мне и сказал шепотом:

— Не шуми, погубишь всех.

Я приподнялся и посмотрел на Колчина. Оказалось, он тоже проснулся и таращился на темную фигуру.

— Что такое?

— Друг.

От него шел запах кирзовых сапог и потного солдатского камуфляжа. Друзей с таким запахом у меня никогда не было. То, что он назвался другом, — хорошо. Но почему он солдат?

— Тихонько вставайте и за мной, — приказал незнакомец.

Я спросил было, куда это мы идем, но он упредил мой вопрос:

— Шумер неподалеку. Зак тоже.

Мы вышли из подвала. Часового нигде не было. Или этот пахучий солдат и был тем самым часовым.

— Надо зайти к генералу, — шепнул я.

— Зачем?

И тут меня прошибла догадка. А что, если это мнимый побег? Федулов подстраивает нам побег, а сам пойдет по нашим следам, чтобы добраться до исмаилитов!.. Есть только один способ выяснить, так это или не так.

— У генерала на шее тот самый медальон, — шепнул я.

Солдат посмотрел на меня о-очень внимательно, поправил автомат и пошел вверх по лестнице. Как я и предполагал, здание имело три этажа. Генеральская комната располагалась на самом верху. Начальство всегда почему-то предпочитает селиться на верхних этажах.

Мы миновали коридор. И отыскали нужную дверь.

Анатолий Петрович Глухов, генерал спецназа погранвойск, спал на солдатской кровати возле стены. Он лежал на спине, раскинув руки. И луна сквозь окно освещала его, как софит в театре. На шее Глухова тускло поблескивала цепочка.

Солдат осторожно приблизился к генералу. Вгляделся в медальон, повернулся к нам и кивнул. В лунном луче я его хорошо разглядел — лицо показалось отдаленно знакомым.

Солдат достал какой-то темный предмет. Это был нож с черным клинком. Боец легонько толкнул Глухова в плечо.

— А? Что? — Тот спросонья попытался приподняться.

В ту же секунду клинок вошел генералу в грудь по самую рукоятку. Глухов откинулся на подушку и затих.

Теперь у меня не было никаких сомнений. Перед нами самый настоящий исмаилит. Планировать операцию с убийством Глухова Федулов никогда бы не стал. Генерал был не только его начальником, но и прикрывал майора в верхах.

Солдат осторожно снял медальон и показал рукой, чтобы мы выходили.

На первом этаже, в каморке дежурного, сонно клевал носом прапорщик.

Мы не стали рисковать и просто вылезли через окно.

Воинская часть безмолвствовала.

Мы быстрым шагом пересекли двор, зашли за какие-то гаражи, перелезли через стену. Тут нас осторожно приняли чьи-то руки. Чтобы мы не гремели костями, падая на землю. Потом те же руки потащили нас по сопкам прочь от воинской части.

На одной из сопок нас поджидал отряд человек в двадцать. Все они были одеты так, как и в тот раз, когда я впервые увидел их во время разгрома заставы. Куртки-«горки». Черные шапочки-маски. Российские автоматы. Ну, просто-таки группа российского спецназа.

Перевалив вместе с ними через вторую сопку, мы спустились к дороге. Отряд запрыгнул в грузовые машины с опознавательными знаками Коллективных миротворческих сил, и колонна сразу же тронулась.

Я удивленно оглядел бойцов и услышал голос Зака:

— Ничего более подходящего для маскировки просто не придумать.

Утро полыхнуло по горам, как всегда, неожиданно. К этому времени отряд бросил машины и уже с час карабкался в горы, стараясь уйти от возможного преследования. Никакой дороги или тропинки. Мы просто хватались за валуны, камни и тянули друг друга наверх. Вернее, тянули нас с Сашкой. Остальные довольно легко справлялись с крутым подъемом, никто даже не запыхался.

Мы с Колчиным уже валились с ног, и нас буквально несли на руках, подталкивали под задницу и чуть не волокли на закорках. Пот застилал глаза, и я давно уже не разбирал, куда нас тащат. Просто передвигал ногами, и все.

Наконец нам с Колчиным дали свалиться на какой-то площадке. Заботливые руки просто отпустили нас, и мы шмякнулись в пыль.

Я перевернулся на спину. Открыл глаза и занемевшей рукой стер пот с лица. Как сказал бы поэт, передо мной набухло небо синевой. Но мне было не до поэтических упражнений. Я с трудом сел и заявил:

— Если я когда-нибудь стану президентом, напомните мне, что надо подровнять эти горы.

Вокруг засмеялись.

Исмаилиты сняли свои маски. Я узнал Зака, Шумера. Остальных бойцов я видел впервые.

Колчин посмотрел на меня и ухмыльнулся:

— При свете дня, Леша, ты выглядишь еще ужасней.

— На самом деле ты смотришь на свое отражение, — ответил я.

То ли недостаток кислорода сказывался, то ли меня распирало мое природное веселье. Конечно, быть среди исмаилитов на воле, на горе значительно лучше, чем лежать в подвале «Рубина» и ждать расстрела. Еще мелькнула мысль о том, что, может быть, вообще не стоит возвращаться в Москву. Чего я там забыл? А здесь красиво, и Вика тоже где-то здесь. А что нас ждет дома? Арест и колония строгого режима.

— Точно! Оно самое! — услышал я голос Шумера. Но Шумер не прочитал мои мысли. Он это по другому поводу сказал.

Тот самый солдат-спаситель, что вывел нас из подвала, держал на цепочке медальон. Драгоценность, ради которой полегло столько людей и еще больше людей пошло на предательство, мерно покачивалась.

— Теперь все в порядке, — сказал Зак. — Мы можем возвращаться домой.

— Столько всего из-за такой маленькой вещицы, — подал голос Колчин.

— По-своему ты прав, — сказал со смешком Шумер. — Но если по-нашему… Знал бы ты, что скрывает эта «вещица»!

— И что она скрывает? — спросил я.

— Не все сразу, мой друг. Тайны должны открываться постепенно. Ведь так?

Я кивнул.

— А сейчас хочу познакомить тебя, — Зак показал рукой на нашего ночного спасителя, — с Дорофеевым Виктором Семеновичем. Семьдесят второго года рождения. Ты читал о нем в бумагах, которые передала тебе его мать.

Так вот откуда мне показалось знакомым его лицо! Только на фотографии был исхудавший, болезненный парень. А этот — мускулист, пышет здоровьем.

— Погодите-погодите! В бумагах значилось, что он умер. И мать его так считает.

— Нет, не умер. Мы его выкрали. Фактически спасли. Обставили дело так, будто он погиб.

— Но зачем?!

— Если бы мы его не спасли, — пояснил теперь уже Шумер, — он бы действительно умер. В «Рубине» его накачали химикатами…

— Да я знаю, я читал бумаги. Но как он снова оказался в «Рубине»?

— После лечения мы его внедрили в прежнее подразделение. Кто как не он знает всю эту контору сверху донизу? Кроме того, у него были свои счеты с Глуховым и Федуловым. С одним из них он уже разобрался. Остался последний.

— Теперь понимаешь, что мы специально перехватили Вику вместе с медальоном и бумагами? — Зак цокнул языком. — Мы не хотели, чтобы ты раньше времени писал об этом. Навел бы Глухова и Федулова на подозрения. Они стали бы проверять каждого в отряде и непременно раскрыли бы нашего человека.

— Объясните мне наконец, какая разница: настоящий медальон или подделка? — встрял Колчин. — Все дело в антикварной ценности?

— Подделать его легко только внешне. На самом деле важен сплав металла. Замочная скважина, куда вставляется этот ключ, состоит из того же металла. И таким образом достигается целостность и однородность металла для всего замка. Понятно?

— Более-менее. И замок тогда открывается, — умно-умно сказал я. — И что же под замком?

— Долго объяснять. Лучше мы просто тебе покажем. Тогда у тебя будет меньше вопросов ко мне. А сейчас нам пора.

— Опять в горы? — взвыл Сашка.

— Куда уж выше? — взвыл я.

— Не дрейфь, камрад, — весело бросил Шумер.

Нам помогли подняться. И мы пошли к краю площадки, которая уходила за гору, опоясывая ее как балкон. По мере нашего продвижения площадка стала сужаться.

— Здесь надо быть очень осторожным, — предупредил Шумер. — Ширины выступа скоро будет хватать только на одного человека. Смотрите на идущего впереди и делайте как он.

Выступ действительно становился всё уже и уже. Я шел бочком, как и боец впереди меня.

И вдруг за поворотом он неожиданно пропал.

Я по своей городской привычке запаниковал было. Но чья-то рука втащила меня в небольшую пещеру в горе.

Колчин был уже здесь и с огромным вниманием разглядывал какие-то рисунки и надписи на стенах.

— Что тут? — спросил я.

— Древние письмена. Им наверняка несколько веков.

— Им ровно десять веков, — сказал Шумер. — Именно в это время наш народ пришел сюда из Ирана и остался здесь навсегда.

— Ого! — сказал я, чтобы поддержать разговор.

— Вот тебе и «ого!», — передразнил меня Колчин.

— На самом деле, мы ждем только вас, — заметил вежливо Зак.

Мы с Колчиным переглянулись.

— Вообще-то мы готовы.

— Тогда пошли.

Отряд углубился в пещеру. Бойцы зажгли фонарики. Нам оставалось только смотреть под ноги и пялиться на рисунки по сторонам.

— Берегите голову!

Мы пригнулись. Проход становился все теснее. Наконец отряд вытянулся цепочкой по одному. Вскоре мы опустились на четвереньки и ползли так метров двадцать. У меня начала разыгрываться клаустрофобия. Говоря человеческим языком, боязнь замкнутого пространства. Выступил по телу холодный пот. Запрыгали мелкой дрожью руки. И когда я собрался уже шмякнуться в обморок, мы выползли в огромную пещеру.

Исмаилиты подобрали где-то факелы, и по пещере запрыгали тени.

— Первый дом! — выдохнул Шумер.

Все молча склонили голову, зашептали беззвучную молитву, сложили руки лодочкой по мусульманскому обычаю и провели ладонями по лицу.

Я и Колчин с интересом оглядывали стены. Все они были покрыты древними письменами и рисунками.

— Ты что-нибудь в этом понимаешь? — спросил я тихонько Сашку.

— Ничего абсолютно, — ответил он так же шепотом.

— Но ты же востоковед.

— Ну и что? Что, я все должен знать? Я вообще впервые с таким сталкиваюсь.

— На этом материале, наверное, можно докторскую диссертацию написать.

— Хочешь — пиши, я свое отписал. Мне интересно это чисто с человеческой точки.

— Человечище! — Я похлопал его по плечу.

— Пора идти дальше, — сказал Зак, и отряд двинулся в глубь пещеры.

Я догнал Шумера, который шел одним из первых и разгонял темноту факелом:

— Ты сказал «Первый дом». Что это значит?

— То и значит. Здесь впервые поселился наш народ, скрываясь от иранского шаха.

— Ни фига себе!

— Не сквернословь.

— Извини, больше не буду. Просто меня это так поразило.

— Нас это тоже поражает всякий раз, когда мы приходим сюда. Кстати, вы первые чужаки, которые попали в эту святыню за эти десять веков.

Я снова хотел сказать «ни фига себе!», но вовремя сдержался. Только заметил:

— Можно было и другое слово подыскать слову «чужаки».

— Ну, гости. Не придирайся к словам.

— Не буду.

От пещеры отходил тоннель, куда мы и свернули. На стенах по-прежнему прыгали тени, и казалось, что вместе с ними шевелятся письмена.

— А почему ваш народ бежал от шаха?

— Это долгая история.

— Ничего. Путь, я так понимаю, неблизкий, да и командировка моя не скоро закончится.

— Ты будешь меня перебивать или послушаешь?

Я с готовностью кивнул, я само внимание!

— Мы верим в появление на Земле мессии, махди — по-нашему, который принесет миру социальную справедливость. В начале десятого века ожидаемым имамом и махди из потомков Али и Фатимы, дочери пророка, объявил себя Убейдаллах. Он основал Фатимидский халифат. Его властью распространялась на Северную Африку, Египет, Сирию, Палестину и Хиджаз… — Голос Шумера звучал тихо и размеренно. — Земным воплощением так называемого «мирового разума», непостижимого Бога стали семь пророков: Адам, Ибрахим — Авраам, Нух — Ной, Мусса — Моисей, Иса — Иисус Христос, Мухаммед и Исмаил. Каждый из них олицетворяет собой историческую эпоху. Земное воплощение «мировой души» — это наши имамы. Они состоят при каждом пророке. Как апостол Петр при Христе, например, или Али при Мухаммеде. Они разъясняют нам сокровенный смысл проповеди пророков. Иными словами, наше вероучение основано на иносказательном толковании Корана. Большинство из нас достигало только второй степени учения, а дай — наши проповедники — шестой степени. Всего же существует семь степеней учения.

Шумер посмотрел на меня внимательно:

— Я не слишком мудрено рассказываю?

— Нормально. Я пока схватываю.

— Так вот. В начале одиннадцатого века в нашем учении произошел раскол. Предполагалось, что халиф Хаким раскроется миру как воплощение Бога на Земле. И вокруг него в Ливане объединились сторонники. Их стали называть друзами. По имени приближенного Хакима — Дарази. Последнего считали «скрытым имамом». Второй раскол произошел, когда халиф аль-Мустансир сначала назначил преемником своего старшего сына Абу Маису Ра Низара, а затем неожиданно изменил свое решение и назначил преемником младшего сына Абул Касима Ахмеда. В результате исмаилиты разделились на два течения. Те, кто поддерживал старшего сына Низара, стали нашими предками. Великий Хасан ас-Саббах захватил крепости в Иране и Сирии. Заставил своих приверженцев слепо ему подчиняться. Говоря по-современному, он первый в мире прибегнул к террористическим акциям в соседних государствах. И в результате мы здесь.

Шумер посветил факелом на кованую железную дверь.

— Ты хочешь сказать, что вы террористы?

— Скорее потомки террористов, — поправил Шумер.

Он коснулся двери. Та легко распахнулась. За ней уходила вниз каменная лестница.

Шумер начал спускаться. Ширина лестницы была рассчитана только на одного человека. Поэтому дальнейшие расспросы пришлось прекратить.

Спускались мы очень долго. Временами в стенах попадались такие же кованые двери, но Шумер проходил мимо и спускался все ниже и ниже. Что скрывалось за этими дверями, можно только догадываться.

Потом лестница перешла в узкий коридор. Тут, наверное, вся гора изрыта древними переходами и залами. Невыносимо давила темнота и эти скальные стены. Сколько ж надо было долбить все это? Хотя за десять веков времени у них было достаточно…

Все это время отряд шел молча, не проронив ни звука. К чему такая конспирация? Или не принято разговаривать в святых местах?

Коридор сделал поворот направо. И мы снова очутились в просторной пещере. Из ее дальнего конца вовсю хлестало солнце.

Я облегченно вздохнул.

— Устал? — спросил с улыбкой Шумер.

— Ненавижу темноту. А еще терпеть не могу узкие пространства. Я даже в лифтах езжу с опаской.

— Хороший воин, — незлобно хмыкнул Шумер.

— Ну не всем же быть такими, как вы.

Отряд собрался у выхода из пещеры. Ждали команды Зака, который ушел на разведку. У входа его страховали два бойца с оружием на изготовку.

— Я уж думал, что мы ушли от преследования, — разочарованно протянул Колчин.

Я прекрасно его понимал. Кому охота снова лазить по горам или шуровать по подземным пещерам. Мне это тоже порядком надоело.

— Мы оторвались, это наверняка, — пояснил Шумер. — Но не так давно мы обнаружили тут группу вашего армейского спецназа. Раньше этого отряда в наших местах никогда не было. Это вам что-нибудь говорит?

— Ни хрена, — сказал я.

Колчин также пожал плечами.

— Мы вот тоже немного задумались, — сказал Шумер. — Непонятно как-то, зачем они здесь появились? Мы послушали их переговоры по рации и поняли, что они посланы из Москвы.

— Из самой Москвы? — неприятная догадка уже махала мне красным флажком.

— Да, — кивнул Шумер. — Правда, пока мы с ними не сталкивались нос к носу, но неизвестно, чего от них ждать.

— Думаю, вы поступаете очень разумно, — погрустнел Колчин. — Они, скорее всего, пришли за нами.

— За вами?!

— Ну а за кем же еще? — поддержал я Сашку. — Вы, что не знаете, сколько на нас уголовных статей повесили? Мы же считаемся вашими агентами. Предателями родины. Убийцами сотрудников ФСБ, милиции, пограничников и еще бог знает кого.

— Не хило! Дай я пожму тебе руку, Леша, и тебе, Саша! — Похоже, Шумера это забавляло.

— Смешного тут мало. На нас теперь повесят еще и убийство генерала. Да и часового, который оказался вашим бойцом, нам припаяют. Мол, мы взяли его в заложники… Да таких извергов, как мы, Москва просто обязана найти и обезвредить. Самым что ни на есть радикальным способом! — Я подбавил в голос изрядную долю сарказма, но, пока говорил, сам поверил.

— А у них там, в Москве, ни у кого нет времени хорошенько подумать? Пораскинуть мозгами и понять, что вы не диверсанты, а обыкновенные журналисты, которые и на войну-то попали недавно.

— Нет, Шумер, раскидывать мозгами будем мы сами. И помогут нам раскинуть мозгами по этим скалам те самые армейские спецназовцы. Майор Федулов, без сомнения, им уже все рассказал о нас. Нам не дадут времени оправдаться.

— Более того! Леша пристрелил тут давеча некоего Идриса, наркоторговца какого-то Абдулы, — довеском прибавил Колчин. — Теперь и нарики за нами гоняются.

— Лихо вы работаете, — покачал головой Шумер. — Только я вам вот что скажу: если они хорошо подумают, то дело покажется им нечисто. Двое журналистов, пусть даже вместе с нами, вряд ли смогу так облапошить все российские спецслужбы.

Вернулся Зак и сказал, что дорога свободна. Рысью мы выскочили из пещеры и побежали по еле приметной дороге.

— Эта физкультура меня доконает, — сказал я на бегу Колчину.

Он только кивнул. Дескать, и его тоже.

Глава 31

Вскоре мы углубились в гигантскую расщелину между скал. Она петляла, уходила в сторону под прямыми углами, и через пару-тройку километров она вывела нас в шикарную долину. Здесь густо росли деревья, журчала в траве небольшая речка. Вдоль берегов стояли опрятные белые домики. На одной из крыш я заметил спутниковую тарелку. Возле скопления домиков торчала высокая железная опора с торчащими во все стороны антеннами.

Мы с Колчиным остановились и смотрели во все глаза.

— Не может быть! — выдохнул Сашка.

— Что, не ожидали? — с непроизвольной горделивостью спросил Зак. — Думали увидеть глиняные хижины, грязных детей и лохматых дикарей возле костра?

— Не хватает только кадиллаков, ну, или джипов, — восхитился я.

— Это точно! Только ездить здесь невозможно, — посетовал Зак, — даже на вертолете трудновато залететь.

— Как вас сверху еще не увидели?!

— Увидеть можно случайно или если знать, где искать. А вы, ребята, первые гости, которые сюда попадают.

— Вика здесь? — тут же спросил я.

Исмаилиты засмеялись.

— Девушка с волосами вороненого крыла, глазами небесной глубины? — спросил Шумер.

— Ты верно ее описал.

— Она тут.

— Тогда чего мы ждем?!

Навстречу из сада выскочила стая здоровенных овчарок. Мы с Колчиным напряглись.

Заметив нашу реакцию, исмаилиты посмеялись:

— Не бойтесь, они не кусаются.

Одна клыкастая зверюга ткнулась влажным носом мне в ладонь. Потом обнюхала мои кроссовки. Той же процедуре подвергся и Колчин.

— А зачем ей такие зубы, если она не кусается? — поинтересовался я.

— Выросли просто, — пожал Шумер плечами. — Но вы не бойтесь. Раз вы с нами — они вас не тронут.

Я толкнул дверь и шагнул в гостиную.

Вика стояла ко мне спиной и разглядывала какие-то фотографии.

— Гражданка Лихолит! С вещами на выход!

Она резко повернулась и тут же бросилась мне на шею:

— Я могла бы и не оборачиваться, чтобы узнать тебя! — Она целовала мое лицо. — Только ты можешь так по-дурацки шутить!

Потом мы целовались уже по-взрослому… Думаю, что читателям это уже неинтересно.

Вика сидела возле окна. Колчин раздобыл где-то баночное пиво, и мы с ним булькали себе в горло шипящей прохладой, сидя на кожаном диване.

— Здесь красиво, правда? — Вика мечтательно смотрела на природу.

— Не ожидал такого увидеть, — признался я. — Всегда полагал, что в горах цивилизации нет.

— Честно говоря, я тоже! — Она рассмеялась. — Ты уже был в храме?

— Нет.

— Там красиво. Еще тебе надо поговорить с главой этого поселка. Очень занимательный мужик.

— Вика, а ты это… хм… — как бы поделикатней? Медальон-то был фальшивый…

Она снова рассмеялась:

— Ну и что? Это никак не сказалось на их отношении ко мне.

— Честно говоря, думал, что они тебя прибьют. Когда я сам узнал, что это подделка.

— Нет. Даже слова упрека не сказали. Мне кажется, они сами все прекрасно поняли.

— Ты не обижаешься на меня за то, что я тогда так подставил тебя?

— Поначалу готова была тебя на клочки порвать, — призналась она. — Но теперь нисколечко не жалею, что оказалась здесь. Так интересно! Даже не представляешь, сколько всего нового я узнала.

— Да, почти год прошел. За это время можно многое успеть, — кивнул Колчин.

— Не очень-то вы за мной спешили! — подковырнула Вика.

— Опять недовольна! Вот и спасай друзей, ё-мое!

— Сейчас мне так хочется домой! — Вика посмотрела на меня. Глаза голубые-голубые.

Мы с Колчиным переглянулись, словно решая, кому из нас рассказывать.

— Ты еще не знаешь, что нас обвиняют по самым тяжким статьям Уголовного кодекса? — начал все-таки Колчин.

— Что? — Небесная глубина Викиных глаз потемнела.

— Да, Вика, — продолжил уже я. — Скорее всего, ни я, ни Колчин больше не сможем вернуться в Москву. И вообще в Россию.

— Что вы такое говорите?! Почему?!

Я глянул на Колчина, прося его снова взять инициативу.

— Потому что нас обвиняют в государственной измене, многочисленных убийствах, похищении и много в чем еще. Придется перечислять весь уголовный кодекс. А мне неохота! — Он хлебнул пивка.

— Вы что, ради меня на все это пошли?

— Ну, в общем, да.

— И… — она запнулась. — И многих вы… того самого… убили?

Мы с Сашкой расхохотались:

— Да так, пару батальонов противника! Не больше!.. Ну-ну, ну-ну! Никого мы не убивали. Просто некие товарищи, мечтающие уничтожить исмаилитов, оказались довольно проворными людьми. И они свалили все на нас. Теперь нам невозможно оправдаться. Мы звонили домой. Говорили с Павловым. Он нас предупредил честно, что мы будем арестованы или даже убиты, как только попадем в Россию.

Вика все еще отказывалась верить.

Пришлось вкратце ей рассказать о наших злоключениях — в последовательности.

— Ой-ёй! И никак не доказать вашу невиновность?

— Ну, а как?! Кстати, а ты сама звонила домой? Связывалась с нашими?

— Да, один раз. Но я попросила родителей ничего никому не говорить. Это опасно. Исмаилитов могут запеленговать. Так они мне объяснили. А в редакцию звонить не стала. Мне запретили.

— И чем ты тут занималась? — поинтересовался я.

— У них тут Интернет есть! Спутниковый правда, немного медленный. Но это лучше, чем без него. Потом, тут огромная библиотека. На русском, на арабском… С людьми общалась. Жила, в общем.

— На что же они тут живут? Что-то я не видел тут никаких полей или заводов.

— Не знаю. Я как-то не спрашивала. Неловко. Они ведь меня от смерти спасли, а я к ним с такими вопросами… Раз в месяц привозят сюда на ишаках товары, раздают кому чего. Также горючее для дизелей, продукты, одежду… ну, в общем, все, что нужно.

— Рай! — выдохнул я восхищенно. — Город Солнца.

— Но ведь ты могла бы сама уйти? — сказал Колчин.

— Могла. А куда я пойду одна?

В распахнутом окне появилось лицо Шумера:

— Ребята, пойдемте, я вам кое-что покажу.

Мы вышли на улицу. Тут нас поджидал Зак и еще один — неизвестный нам человек.

— Это глава нашего поселка, Варез, — представил Шумер.

Местный администратор был одет в белый просторный балахон, на груди у него красовался «наш» медальон. Варез светился от счастья. Он то ли так радовался за нас, то ли так был рад обретению медальона.

После рукопожатия Варез повел нас к древнему храму. По дороге рассказывал:

— Все, что вы тут видите, абсолютно привозное. Мы отбираем для себя на рынке все самое лучшее и везем сюда. Вика уже говорила вам, что у нас тут есть Интернет?

Мы кивнули.

— Есть бесперебойное электричество. Есть огромная библиотека.

— На что же вы живете? — спросил напрямую Колчин.

А действительно! Как можно забесплатно жить в горах, ничего, по сути, не делая и не производя. И жить при этом не хуже того же наркоторговца Акрама. Мне, признаться, тоже не терпелось получить рецепт безбедной жизни. Может пригодиться на будущее.

Варез хитро улыбнулся:

— Мы не торгуем наркотиками, как вы знаете. Нас кормят горы. За те десять веков, что наш народ тут живет, мы исследовали все эти горы, — он указал на остроконечные вершины. — Тут много чего есть…

— Понял, — кивнул Сашка. — Золото, серебро, изумруды.

— Ты правильно понял, — смеясь, подтвердил Варез и открыл перед нами дверь скального храма. — Но главное богатство вы сейчас увидите… Вика, ты этого тоже пока не видела, но я хочу, чтобы ты знала, из-за чего именно попала сюда. То есть почему тебя похитили.

Глава поселка подошел к стене, из которой выпирал огромный металлический куб. Темные от времени плоскости украшала густая резьба с завитушками и длиннолапчатыми буквами. Старинная арабская вязь.

Варез провел рукой по загадочным письменам:

— Вот она, тайна тайн!

Мы разглядывали куб и усиленно размышляли: чем тут восхититься, чтобы не обидеть хозяев? Ничего выдающего в этой глыбе художественного металлолома. Ну, разве что древние загогулины, в которых ни я, ни Колчин абсолютно ничего не понимали. Может, тут древние матерные частушки написаны? А мы начнем цокать языками, как парочка пошляков.

Варез подождал немного, давая нам насладиться зрелищем, и спросил лукаво:

— Вы никуда не торопитесь?

— Да вроде нет.

— Ну, мало ли. Может, у вас какие-то дела?

— Да вроде нет.

— Тогда я поведаю вам небольшую историю, переложенную на современный лад, чтобы вам было понятнее и не обременяло сознание. Готовы?

— Да вроде да.

— Итак. В начале одиннадцатого века основателем народа, а тогда религиозного течения исмаилитов стал Хасан ас-Саббах. Он захватил несколько замков и крепостей в Иране и Сирии. Заставил всех своих подданных беспрекословно подчиняться его власти. Потом, говоря современным языком, занялся террористической деятельностью. Исмаилиты пили особую смесь, настоянную на гашише, и шли убивать своих врагов. Ну, или тех, кого им заказали. Потому что они не брезговали и заказными убийствами. Наши предки настигали свои жертвы даже во Франции и Англии. Вся средневековая Европа содрогалась при имени нашего народа.

— Прямо как сегодня, — заметил Колчин.

— Дай послушать, — оборвал я его.

— М-да, верно, — подтвердил Сашкины слова Варез. — Но чем это все закончилось? Государство ас-Саббаха стали называть страной ассасинов. То есть убийц. Слово прочно вошло в западноевропейские языки. В тысяча двести пятьдесят шестом году в эту страну нагрянула армия и разгромила государство подчистую. Многих перебили. Многих пленили. Выжило и того меньше. И все они рассеялись по разным странам. Наш народ можно найти в Азии, Африке, Индии, Пакистане, Афганистане, Иране и здесь — в Горно-Бадахшанской области Таджикистана. Наши предки поняли, что совершили ошибку. И стали искать новый путь. Вот взгляните на эту стену…

Вся противоположная стена зала была грандиозной картиной: огромная голая планета, покрытая многочисленными следами человеческих ног. Следы складывались в слова, те — в предложения, и всю планету покрывали многочисленные письмена. Тут же стоял человек, одетый, как и Варез, в белый балахон.

— Это ас-Саббах, — пояснил Варез. — По древней легенде, Бог отправил душу ас-Саббаха на пустую планету. Там не было деревьев и травы, не было неба и облаков, не было звуков и запахов, не было вообще ничего. Только серо-голубая пыль под ногами, и больше ничего. Именно так древнему правителю Господь назначил искупить свои ошибки. Его дух понял это и покрыл трактатами о Боге всю планету. Он расшифровал послания Господа. У нас есть поверье, что первозданные поля, реки, горы, озера и леса Земли — это письмена Бога. Послание человеку. Их надо только расшифровать, чтобы понять скрытый от нас смысл жизни. Но человек пошел по другому пути. Он вырубает леса, осушает озера, направляет реки в другое русло. Человек рушит и марает письмена Бога, которые он оставил людям… Мы развили ту ветвь своей религии, что пыталась познать мироздание. И, надо сказать, преуспели. Поскольку то, что вы видите перед собой, — он снова указал на куб, — является плодом этих усилий.

Варез снял с шеи злополучный ключ-медальон. Вставил его в неприметную щель на кубе.

Внутри механически клацнуло. Створки куба разошлись. За ними открылся родниковый источник.

— Вот, — торжественно произнес Варез. — Именно за этим гоняется Федулов и его «Рубин».

— За фонтаном? — удивленно протянул Сашка.

— Давай сюда свое лицо, — Варез зачерпнул из фонтана пригоршню воды.

Колчин подставил лицо.

Варез полил на раны водой.

Сашка скорчил гримасу:

— Жжет.

— Так и должно быть… Теперь твоя очередь, — сказал мне Варез.

Да-а, переходим к водным процедурам. Тотчас кожа на лице загорелась. Словно его намазали какой-то прогревающей мазью.

— Теперь сами еще раз тщательно ополосните ваши лица.

Мы так и сделали. Жжение усилилось.

Варез поднес нам два серебряных стаканчика:

— Зачерпните и пейте.

— А мы не сгорим?

— Водка намного вреднее, чем эта вода.

Мы зачерпнули стаканы и выпили. Вода оказалась самой что ни на есть родниковой, без вкуса и запаха.

Вслед за нами Шумер и Зак наполнили водой свои фляги и тоже выпили воды из стаканов.

— Идемте на улицу, — пригласил Варез. — Лекция окончена.

Под деревьями уже стояла толпа исмаилитов. Все они были одеты по-разному. Кто-то в таджикских халатах с тюбетейками, в пестрых народных платьях, кто-то в ремонтных комбинезонах или джинсах.

Варез указал им на храм:

— Путь к источнику открыт!

Народ повалил в проем дверей.

— Ой! — воскликнула Вика, глядя на нас с Колчиным. — Ваши лица!

— Что наши лица?!

— Ваши лица просто заживают на глазах!

— В этом и состоит ценность источника, — заметил довольно Варез и пошел в храм.

— По-вашему, это называется живая вода, — прокомментировал Шумер.

— Или святая вода, — добавил Зак.

Мы с Колчиным разулыбались, как дети дауны при виде мороженого.

Я прислушался к себе. Ого! Чувствую себя очень даже неплохо. Замолчали всяческие болячки, синяки и ушибы, которые мы получили за время нашего путешествия по горам. И горячая волна бодрости прокатила по телу.

Из храма стали выходить люди. Они несли в руках наполненные водой фляги, канистры, пластиковые бутылки.

В дверях показался глава исмаилитов с тремя серебряными флягами, наполненными, как нетрудно догадаться, живой водой из источника.

— Я долго думал, — сказал Варез, протягивая фляги, — что же вам подарить за ту огромную услугу, какую вы оказали нашему народу. Эти древние фляги принадлежали людям, которые много веков назад открыли здесь этот источник. Я полагаю, что сейчас они должны принадлежать вам. Потому что вы открыли его для нас заново.

— Право, не стоило, — замялся я и добавил: — Спасибо. Получить такой подарок — огромная честь для нас.

— Неужели вы не могли просто автогеном разрезать этот куб? — спросил Колчин.

— Видишь ли, Саша, именно этот куб делает воду такой, какая она есть, — растолковал Шумер.

— Вода обладает чудесными целебными свойствами, — дотолковал Варез. — Мы пьем ее с детства и никогда не болеем. Наши воины и женщины вырастают сильными и смелыми. Вы, наверное, заметили необычайную выносливость Шумера, Зака и остальных?

— Да, потрясающе!

— Это действие святой воды. Она помогает нам жить свободными от болезней, а значит, свободными духовно и свободными физически.

— Мистика какая-то. И по какому принципу работает этот куб?

— Никакой магии и заклинаний. Сплошная наука. Стенки куба отлиты из благородных металлов: золото, серебро и платина. Есть там еще какие-то добавки, о которых мы пока ничего не знаем.

— Вы хотите сказать, что сами не знаете рецепт этого сплава?

— Именно это я и хочу сказать, — кивнул Варез. — Секрет сплава наш народ потерял еще в глубокой древности. Когда мы только переселялись в эти горы. Но мы установили куб строго по тем параметрам, что указаны в древних рукописях. Он стоит на горном ручье. Его специально помеченные грани смотрят на четыре сторона света. Этот момент очень важен, — он воздел палец, — так как металлический сплав взаимодействует и с магнитным полем Земли. В этом нам еще предстоит разобраться. В закрытом состоянии вода горного ручья не попадает внутрь куба и остается такой, как есть. В древних источниках сказано, что куб основную часть времени должен быть закрытым. Его стенки как бы «подзаряжаются» и накапливают энергию. Когда вставляешь ключ в прорезь, — Варез указал себе на грудь, где тускло блестел «медальон», — запорный механизм замка становится однородным по металлу, «резьба» ключа совпадает с рисунком внутри механизма, и замок открывается. В эти мгновения можно даже почувствовать, как ключ легонько вибрирует в руке. Это значит, что стенки окончательно подзарядились… Как я уже говорил, когда плоскости куба открываются, туда поступает вода из горного ручья. В кубе на нее воздействует какое-то мощное, непонятное нам излучение. Если в это время поднести к кубу механические часы, то они останавливаются. Причем навсегда. Через какое-то время… это, опять же, происходит всегда по-разному… плоскости куба «разряжаются» и смыкаются сами по себе.

— И сколько времени он так может «фонить» на воду? — поинтересовался Колчин.

— Мы еще не поняли окончательно. Все зависит от того, насколько долго куб «подзаряжается», насколько сильным было магнитное поле. Но достоверно об этом могли сказать только наши предки. А их уже не спросишь… — Варез вздохнул и погладил на груди «медальон».

— А разве нельзя каким-то образом разобрать куб и посмотреть, как он устроен? — не унимался Сашка.

— Исключено! — покачал головой Шумер. — Там нет ни болтов, ни шурупов. Все плоскости очень плотно подогнаны. Механизм спрятан внутри. Куб можно только сломать. Но тогда он перестанет работать.

— Постойте, — вмешался я, — а ведь я понял! Федулов каким-то образом узнал про источник и решил завладеть им. Ведь сами они со своими суперсолдатами пичкают друг друга какой-то химией, и это плохо сказывается на здоровье.

Исмаилиты, соглашаясь, кивнули.

— Но откуда Федулов узнал о существовании источника? — Я задумался.

— Откуда-то узнал, — житейски сказал Шумер. — По рукописям, которые его солдаты украли в храмах.

— О существовании источника узнал, а вот где именно он, источник, — нет… — уточнил Зак не без хитринки.

— В этом и ваша заслуга, друзья, — Варез коротко поклонился нам.

— Не понял… — не понял Сашка. Да и я не понял.

— Федулов потратил очень много времени на вас. Мы успели сделать кое-какие приготовления, и теперь он источник не найдет никогда.

Ладно, нас вроде это уже никак не касалось. Мы с Сашкой посмотрели друг на друга и угадали наше следующее желание.

— Зеркало где-нибудь есть? — спросили мы в один голос.

— Конечно! Там, в домике. Пошли… — позвала Вика.

Еще б женщине не знать, где зеркало!

— А ведь и вправду здорово заживает, — Сашка, разглядывая свое лицо перед зеркалом, тыкал пальцем в ссадины и запивал свою радость водой из серебряной фляжки.

Я уже насмотрелся на свое отражение и теперь размышлял о Федулове. Александр Петрович узнал про родник и собирался его… приватизировать. Что, конечно же, не могло устраивать исмаилитов. Как и сам способ приватизации: со стрельбой и трупами. Желая пробиться к источнику, Глухов и Федулов составили небольшой заговор и стали самостоятельно проводить операции. В том числе гонялись якобы за медальоном и за исмаилитами по всей Москве, чтобы не просочились слухи о работе «Рубина» и чтобы замазать всех, кто сунет в это дело свой нос.

В результате нас с Сашкой обвинили во всех смертных грехах. И теперь мы должны скрываться. Но если каким-то образом исмаилитам удастся разгромить «Рубин», а мы сможем вывести их на чистую воду, то тут же возникнет другая проблема: как только власти Таджикистана или России узнают об источнике — исмаилитам не жить. Никто не позволит им распоряжаться таким сокровищем единолично и в свое удовольствие. Ведь это — панацея! И это — огромные деньги!

Мне стало не по себе. Я выглянул в окно и представил себе, как поселение снесут бульдозером, огородят колючей проволокой с пулеметными вышками, поставят конвейер по розливу воды в бутылки. Сюда начнут ломиться все разведки мира и все торговцы. Исмаилиты превратятся в современных индейцев в резервации.

Я вздохнул. Рядом присел Колчин:

— Чего ты так погрустнел? По-моему, все пока не так уж плохо?

Я рассказал ему о своих размышлениях.

— Но ведь не обязательно орать на всех углах о нашем открытии, правда?

— Да, но в случае провала своей операции майор Федулов в отместку исмаилитам выставит этот козырь перед вышестоящим начальством и снова окажется на коне. Понимаешь? Мы не сможем разоблачить и победить Федулова. Он все равно выкрутится.

— М-да. Наверное, Леша, ты прав.

Из соседней комнаты вышла Вика. Она нарядилась в пестрое платье. Черные волосы, голубые глаза, длинные серебряные серьги делали ее похожей на местных женщин.

— Ну что, мальчики, собираетесь делать?

— Ты о чем?

— О возвращении, о будущем.

— Наше будущее пока не просматривается дальше завтрашнего дня, — буркнул Сашка. — Мы ни черта не понимаем, что происходит.

Раздался стук в дверь, и зашел Шумер. Он присел на диван, так, чтобы видеть всех нас, закурил, закинув ногу на ногу:

— У меня очень неприятная новость для вас.

У меня внутри все сжалось.

— Помните, я говорил о том армейском спецназе, что недавно здесь появился?

— У них еще связь с Москвой? — уточнил Сашка.

— Да. У них теперь еще и связь с нами. Они вышли на нашу частоту и потребовали вас выдать. В противном случае поднимут двести первую мотострелковую дивизию, — она дислоцируется как раз неподалеку, — и начнут против нас масштабную операцию. Что будете делать?

— Это что вы будете делать! — переадресовал я.

— Сейчас наши старейшины совещаются. Но вопрос трудный.

— И когда надо дать ответ?

— Уже сегодня к вечеру, — в голосе Шумера просквозила безысходность.

Я нервно заходил по комнате, словно стараясь поймать убегавшее от меня решение проблемы.

— Да сядь ты! — вскрикнул Колчин. Нервы у него были на взводе.

Шумер блуждал взглядом по комнате. Вика смотрела прямо на меня, и ресницы подрагивали в ожидании слез.

— Какие условия? — спросил я Шумера. — Что они сказали? Для чего мы им понадобились?

— Они сказали, что не убьют вас. Это все, что мы пока знаем.

— Как же! — Сашка скорчил гримасу. — Я бы им даже перхоть свою не доверил. Не то что наши жизни.

— Сегодня вечером — это во сколько? — уточнил я.

Шумер пожал плечами:

— Может, в семь. Может, в восемь. На самом деле связаться с ним несложно.

— А как насчет того, чтобы нам самим с ними переговорить?

— Идемте. Так будет даже лучше.

Рация стояла в домике Вареза. Он сидел возле нее и что-то записывал в блокнот.

— А, ребята. Нам очень неприятно. Мы тут совещались, но, по правде сказать, решение так и не приняли.

— Мы хотим сами с ними поговорить.

Варез посмотрел на нас, потом на Шумера. И согласился:

— Надеюсь, это принесет хороший результат.

Он настроил рацию на частоту и стал вызывать «Шарнир». Буквально через десять секунд ему ответили:

— На связи!

— Это «Блуждающие огни», говоря по-вашему.

— Я понял. Что решили? — сказал голос, как показалось, с самодовольной ухмылкой.

— Здесь ребята, о которых вы спрашивали. Они хотят сами с вами поговорить.

— Готов, — голос насторожился.

Я кивнул Сашке на рацию. Но он покачал головой и сделал мне приглашающий жест рукой.

— Я хочу обсудить условия нашей сдачи, — сказал я без всяких вступлений.

— Слушаю тебя, слушаю, — откликнулся голос.

— Первое, что я хочу сказать: мы не делали того, в чем нас обвиняют.

На том конце молчали, и я продолжил:

— Нас подставили пограничники, которые составили заговор. Они пытались разгромить исмаилитов, но мы случайно вмешались в это дело и нас впутали.

Я посмотрел на исмаилитов, они согласно кивнули головами.

— Все эти московские убийства, все эти нападения на сотрудников ФСБ и милиции не совершали ни мы, ни исмаилиты. Кроме того, в Чечне исмаилиты вынуждены были похитить майора погранслужбы Федулова, чтобы забрать у него священный медальон. Только и всего. Не знаю, что вам там наговорил сам Федулов, но он ключевая фигура в заговоре. Я хочу сказать, ребята, что дело зашло слишком далеко и уже давно вышло из-под контроля. Об этой войне в горах и этих спецоперациях знает очень много людей. Вы все слышите? Все поняли?

— Да, все поняли, — сказал голос.

— Теперь мы готовы сдаться… — Я посмотрел на Колчина. Он с трудом, но утвердительно кивнул. — Надеюсь, вы не станете нас сразу же стрелять и хотя бы выслушаете.

— Мы гарантируем вам безопасность, — пообещал голос.

Мне хотелось закончить с этим побыстрее. Я не чувствовал в себе уверенности. И боялся смалодушничать в самый последний момент.

— О координатах и времени встречи договоритесь с исмаилитами, — я передал рацию Варезу.

Шумер не отрываясь смотрел на нас с Сашкой и молчал. Варез записал координаты, согласовал время и отключил рацию.

— Вы не вините нас, что мы не даем вам защиту? — спросил он виновато.

— Нет. Спасибо вам за все. Я и Сашка, мы не хотим, чтобы из-за нас поубивали людей и разнесли этот поселок вдребезги.

— Встреча через два часа, — напомнил Шумер. — Может быть, у вас есть… — хотел, видимо, про последнее желание, но это получилось бы совсем бестактно.

— Вы можете мне пообещать кое-что? — спросил я.

— Конечно! — воскликнул Варез. — Говори, не стесняйся.

— Отправьте завтра же Вику в Москву. Хорошо?

— Обещаем.

Глава 32

Вика долго не хотела нас отпускать. Порывалась идти с нами. Плакала, просила исмаилитов хоть как-то вмешаться. Шумер и Зак, потупив глаза, молчали.

У меня и так душа заламывала в отчаянии свои нежные ручонки, а тут еще такая душераздирающая сцена!

И всплыл в памяти дурацкий детский стишок:

Что за звуки фуги?

Может, стоны Баха?

Это кошки серут

По ночам от страха.

Я взял Викины руки в свои и сказал:

— Завтра-послезавтра ты будешь в Москве. Следом приедем мы с Сашкой. Обещаю.

Вика ничего не ответила, и только слезы еще пуще покатились у нее из глаз.

Я поцеловал ее. И мы с Сашкой пошли.

Боевая группа исмаилитов поджидала нас у выхода из ущелья.

Рядом со мной шагал Шумер:

— Я хочу сказать вам напоследок одну вещь.

— Весь — внимание.

— Не знаю, станет ли тебе легче… Но ты, Леша, не убивал никакого Идриса. Это Акрам специально подстроил, чтобы повязать вас кровью.

— Но там были трупы!

— Ты их сам лично осматривал?

— Нет.

— Так вот, это всего лишь розыгрыш. Просто Акраму позарез нужен был выход на Москву. И вы, конечно же. Вот он и исхитрился таким образом. Никаких убитых не было. Уж мы-то знаем. Горы — это та же большая деревня, — напомнил Шумер.

— Спасибо, — сказал я невпопад.

— Всегда рад. И еще одно. Саша, тебя это тоже касается… Если вас станут спрашивать, куда мы собираемся идти и так далее, говорите, слышали что-то о Камышовом поле.

— А что это?

— Место такое. Через него люди уходят ночами в Афганистан. Запомните, Камышовое поле. И не говорите, что мы там пойдем. Просто если спросят: ничего такого не слышали? — отвечайте: что-то говорили про Камышовое поле. И больше никаких подробностей. Иначе вам не поверят и убьют.

— Вы думаете… — начал я и осекся.

— Нельзя ничего исключать. Есть у нас одно предположение… А теперь запомните еще вот что. Древние русичи очень любили устраивать в камышах засады. Они брали полую трубку камыша, ныряли под воду и дышали через нее, поджидая противника. Точно так же можно обмануть своих преследователей. Понятно?

Через час вышли к подножию горной сопки. Мы обнялись с исмаилитами и пошли наверх.

Отряд быстро отступил назад и растворился между камней.

— Если эти бойцы убьют вас, никто из них отсюда живым не уйдет, — шепнул мне на прощание Шумер.

Я, грешным делом, подумал, что если нас все же собираются шлепнуть, то лучше бы они сделали это тут же. По крайней мере, возмездие настигло бы их молниеносно.

Вскоре из-за скал по-волчьи метнулись тени — группа в пять человек, в черной форме с масками на лице. Они наспех обыскали нас и потащили за собой.

Снова пришлось бежать через какие-то расселины, преодолевать небольшие перевалы и плутать среди здоровенных валунов. Я надеялся, что исмаилиты идут за нами по пятам. Но это я так себя утешал.

К лагерю мы вышли, когда уже совсем стемнело. Нас молча подвели к пещере и подтолкнули внутрь. Внутри дежурили часовые. Они расступились и пропустили нас к огню.

Пламя костра колыхнулось, щелкнуло, брызнуло искрами. Тени вокруг заволновались. Ватная тишина заползла во все потайные углы пещеры и там притаилась. Языки пламени выхватили из темноты знакомое лицо. От удивления мы с Колчиным моментально прилипли подошвами к полу. Возле костра сидел… убиенный исмаилитами Виктор Сухомлинский.

— Добрый вечер, — сказало привидение без тени враждебности.

Мы издали что-то навроде: «уэ-а-у».

Привидение указало на место возле костра, где лежали свернутые кем-то бушлаты.

Не отрывая глаз от воскресшего майора, мы осторожно присели.

Сухомлинский молча вглядывался в огонь и давал языкам пламени облизывать свои озябшие руки.

— Товарищ майор? — начал было Колчин, но тут же осекся и поправился: — Извините, я правильно произнес ваше звание? В загробном мире офицерские погоны так же действительны, как и на Земле?

— Шутники, — Сухомлинский провел по глазам ладонью. — Жаль будет с вами расставаться.

— Вы нас опять покидаете? — спросил я тревожно.

— Нет, это вы нас покидаете, — уточнил майор.

— В каком смысле? — встрепенулся Колчин.

— Ладно, шутки побоку, — Сухомлинский стал серьезен. — Я жив, как видите. Никакой мистики.

— А как же? — И Колчин провел большим пальцем себе по шее, намекая на смерть.

Майор усмехнулся:

— Придется, как видно, объясниться. Начну с самого начала. Я тот самый таинственный злодей, что направлял в последнее время вашу нелегкую судьбу.

Мы опешили.

— Попрошу с подробностями, — попросил Колчин.

— И без громких заявлений, — громко заявил я.

— Подробности, ау? Где вы там? — обратился в темноту пещеры Сухомлинский.

В облако света шагнула та самая женщина, что побывала у нас в гостиничном номере. Ну, когда мы в первый раз приехали в Душанбе. Тогда она представилась нам журналистом, и от нее мы впервые узнали о «Блуждающих огнях».

Женщина уселась рядом с Сухомлинским.

— Не ожидали?

— Если сюда теперь зайдет и наш редактор Павлов, я даже не удивлюсь, — сказал Колчин.

— Зовут меня Таня. Я работаю в Главном разведуправлении Генерального штаба. Знаете такую организацию?

Кто ж не знает!

— Извините, что впутали вас в это дело. Хотя вы сами, можно сказать, на него нарвались. И так уж получилось, что нам просто необходимо было с вашей помощью распутать этот клубок.

— Что-что распутать?

— Чей клубок?

— Распутать клубок заговора, как вы говорили только что по рации.

С тяжелым пыхтеньем заворочались в моей голове догадки.

— Вспомните, я пришла к вам в номер и так, для проформы, ни на что особенно не надеясь, рассказала вам историю о «Блуждающих огнях». Мы уже знали, куда и зачем вы едете. Я подкинула вам информацию в надежде, что ваше любопытство заставит вас немного порешать эту проблему. Но вам повезло еще больше, если уместно здесь это слово, — она улыбнулась. — Вы не только влезли в это дело, вы оказались на острие событий. Пока вы барахтались, заставляя заговорщиков совершать разные ошибки и резкие действия, мы просто наблюдали за вами, беря на заметку всех, кто замешан в заговоре. Опять же, если можно так выразиться, наблюдали, не следуя за вами по пятам, но зная все отправные и стратегические точки. Сказать честно, мы вас потеряли, когда вы попали в плен к наркоторговцам. Но у нас есть свои источники… Так что мы поняли в конце концов, где вас искать. И вот клубок окончательно распутался. Теперь мы все знаем. Спасибо вам.

— Бла-бла-бла-бла, — писклявым голосом передразнил ее Колчин.

— Товарищ майор, поясните нам более популярно, что происходит? — попросил я.

Сухомлинский пошкрябал пальцами щетину на скулах.

— Как вы оказались в живых? — настаивал я.

— Когда мы поняли, что исмаилиты гоняются за Федуловым, нас это заинтриговало еще больше. Выходило так: он спер у них что-то очень важное, и они хотят любой ценой заполучить это обратно. К тому времени мы уже знали, что Федулов промышляет грабежом золота в храмах. Но тут просматривалось нечто большее. Я решил познакомиться с Федуловым поближе. Организовал с ним совместную охоту на исмаилитов. Потом приехали вы. Федулов очень занервничал. Я обратился в Москву. Там проанализировали и предложили план. Надо было выпустить исмаилитов на свободу. Мы специально разместили пленных в палатке возле штаба. Потом я развязал, как бы из гуманных соображений, веревку, которая связывала их запястья с ногами. Дальше — вы знаете. Один из них ворвался в штабную палатку и расстрелял всех, кто там находился. На мне был бронежилет. Я, конечно же, рисковал, но дело того стоило. Потом все произошло так, как мы и предполагали. Вас и Федулова взяли в заложники. Привезли в Таджикистан. Мы не ожидали, что Федулов так легко отделается от исмаилитов. Но и тут выяснились интересные подробности: оказывается, они практикуют торговлю пленными. Меняют пойманных наркоторговцев на разного рода услуги… Кстати! — неожиданно спросил Сухомлинский. — Это не вы убили генерала Глухова?

— Господь с вами! — вскричали мы дуэтом в унисон.

— Мы так и думали, — кивнул Сухомлинский.

— А как же все эти чудовищные обвинения: переход на сторону врага, измена родине и так далее? — поинтересовался Колчин.

— Это мы все сотворили, — будничным тоном пояснил Сухомлинский, точно речь шла о буханке хлеба. — Нам надо было убедить заговорщиков, что они в полной безнаказанности. А это, в свою очередь, заставило их совершать все новые и новые ошибки. А обвинения против вас… Да как выдвинули, так и снимем.

— А если бы они доошибались до того, что убили бы нас, на фиг? — дал я нервного петуха.

Никто мне не ответил.

Татьяна достала флягу и разложила на бушлате металлические стаканчики:

— Хотите выпить? Тут чистый спирт.

— Да уж, не помешало бы!

— Врезать бы вам! — добавил Колчин.

— А за что врезать? — спросил после паузы Сухомлинский, после «первой».

— За наши мучения хотя бы!

— Ну, ребятки, в это дело вы попали случайно. Нашей вины тут нет. А потом мы просто не стали вмешиваться и всего лишь отслеживали ситуацию. Сработали вы отлично. Ни один наш оперативный работник никогда бы не смог так органично вписаться, не вызвав никаких подозрений. А у вас было стопроцентное алиби как у журналистов.

— Ну, по второй? За удачное завершение операции! — предложила Таня.

Между первой и второй — перерывчик небольшой. И это правильно!

— Что дальше? — спросил я, когда все выпили.

— Дальше будем брать Федулова, — ответил Сухомлинский.

— С вашей помощью, — добавила Таня.

— Э-э-э, вот тут вы ошибаетесь! — запротестовал я. — Меня уже тошнит от этого типа. Колчина вот-вот вырвет. Смотрите на него.

Все посмотрели на Сашку. Тот сидел, глупо улыбаясь, и спросил:

— Надеюсь, нам не надо его заламывать и… все такое?

Таня и майор засмеялись:

— Насчет заламывать и все такое — уже наша прерогатива. Ваше присутствие будет минимальным. Завтра утром мы сообщим по радио в Москву, что вы находитесь у нас. Что мы вас арестовали. И двигаемся на базу. Не успеете глазом моргнуть, как Федулов появится у нас под носом вместе со своими бойцами. Ему же надо будет с вами поквитаться — хотя бы за Глухова. А когда он поймет, что мы вас не отдадим, то, естественно, попытается вас отбить. Ну, уж тут мы….

Закралась ко мне одна крамольная мыслишка: после ареста Федулова «живцы», то есть мы с Колчиным, не представляем для них никакого интереса в дальнейшем. И почему бы Сухомлинскому нас не шлепнуть? Вдруг мы потом болтать начнем?

Но эти соображения я решил оставить пока при себе.

Глава 32

Утром, когда роса на камнях светится маленькими бусинками и облака наскакивают своими пуховыми громадами на остроконечные пики, одна из туч пропорола себе брюхо и на землю обрушился дождь. Явление небывалое для такого времени года.

Мы вышли из промозглой пещеры под холодные стрелы, и настроение окончательно издохло. Уже не верилось, что где-то есть нормальное жилье. Теплое и сухое метро, на котором можно доехать без всяких хлопот. Или такси, наконец, которое не дает перетрудиться ногам. Где-то есть магазины, продукты. Где-то не стреляют и не режут ножами за здорово живешь.

Я сказал об этом Колчину. Он только хмыкнул и ответил в том духе, что лично ему давно позабылось, как спать возле горячего бока жены, в нормальной кровати и шляться спросонья по дому в тапочках с чашкой горячего кофе. Мы дружно прокляли свою жизнь.

— Выдвигаемся, — оборвал наши сентиментальности майор.

Отряд начал выстраиваться тем особым порядком, который предохраняет группу от нападений с разных сторон. Наше место определилось где-то в середине колонны.

Все так же раскатистым эшелоном неслись по небу грозовые облака. Дождь струями сходил с униформы. Пузырился в грязи. Выхлестывал по камням шальные брызги. Видимость нулевая. Но у этих ребят где-то в заднице есть специальные приборчики: сплав компаса с чувством долга, по которым они хорошо ориентируются в любое ненастье. Наверное, поэтому им никогда не сидится дома. Особенно в непогоду.

Мы шли под проливным дождем почти два часа. Потоки воды между камнями становились все более хищными и глубокими. Кое-где они доходили до колена. Их стремительность все нарастала. Достаточно оступиться, и тебя тут же унесет мутный поток.

— Привал! — глухо приказал майор.

Несмотря на грохот дождя, его все отлично расслышали. Команда заняла оборону. Мы с Колчиным грохнулись на землю. Нас уже не волновало, что слой пыли превратился в грязную мешанину. Земля приняла нас, аппетитно чавкая от удовольствия. Рядом присел на корточки Сухомлинский.

— Слушайте сюда, братаны! Сейчас дождь кончится…

— Вы что, из Бюро прогноза погоды?

— Шутить будем после! Так вот. Скоро дождь угомонится, и нам потребуется провести небольшой маневр.

— Маневр?! — вскричал Сашка. — Мы уже и так еле дышим. Ваши долбаные горы!

— Вам-то как раз ничего делать не надо. Я говорю о наших маневрах. Мы уже передали в эфир, что вы в наших руках. Сейчас группа рассредоточится поблизости. По высотам. Мы с вами стоим тут и ожидаем Федулова. Отсюда можно выйти только по одной дороге. И вполне возможно, Федулов уже караулит нас в засаде. Но тут есть психологический момент. Если мы попремся по пелене дождя, у него может возникнуть искушение напасть на нас. А по хорошей погоде он на это вряд ли решится. В общем, мы сейчас рассредоточиваемся и ждем.

— А вы? — спросил я. — Надеюсь, будете рядом?

Покровительственная улыбка растянула лицо майора, и ее тут же смыло дождем.

— Я вас не брошу. И давайте закроем тему. Между нами должно быть полное доверие.

Мы кивнули. Сухомлинский достал наручники.

— Но вот их придется надеть, чтобы все выглядело натурально.

Да уж, полное доверие!.. Холодный металл сковал запястья.

Вскоре дождь поутих. К сопкам пробилось жаркое солнце. Еще летали стрелы дождя, как на соседней сопке появилась группа из пяти человек.

Майор вскинул бинокль.

Мое шестое чувство уже вовсю орало и сигналило красными флажками, что в той группе — Федулов.

В такие же бинокли рассматривали нас и бойцы «Рубина».

— Наш, голубчик! — проговорил удовлетворенно Сухомлинский. Он опустил бинокль и повернулся к своим бойцам: — Свяжитесь по рации. Назовите нашу группу и затребуйте от них ответа.

Радист завалил эфир позывными.

— Сейчас они захотят с нами встретиться и попытаются вас отбить.

— Какое предвидение! — Колчин потряс скованными руками.

— Они на связи, командир, — доложил боец. — Назвались маневренной группой погранвойск. Попросили о встрече.

Сухомлинский кивнул:

— Скажи, мы их ждем.

Радист пошаманил и доложил:

— Обещали быть через пять минут.

Рядом возникла Таня:

— Все по плану?

По плану, по плану… У меня снова взыграло недоброе предчувствие. Словно в груди чьи-то когтистые серые лапки царапнули тонкие струнки души.

На сопку взобралась та же пятерка. Увидев нас в наручниках, Федулов не удивился. Он мазнул по нам беглым взглядом и сразу же шагнул к Сухомлинскому.

— Не ожидал, майор, что ты жив! — протянул руку для приветствия.

Тот пожал пятерню:

— Я был тогда в бронежилете.

— В любом случае, рад тебя видеть в добром здравии. Куда путь держите?

— В Москву.

— А этих куда? — кивнул Федулов в нашу сторону.

— Тоже в Москву. Срочной доставкой.

— Слушай, — доверительный голос Федулова понизился до шепота, — у меня с этими ребятами свои счеты. Они помогли бежать пленным из Чечни, они участвовали в торговле наркотиками, связаны с контрабандой наркоты, они убили генерала Глухова, моего непосредственного начальника. Отдай их нам, а? Зачем Москве эти ублюдки? Все равно их будут судить, а потом шлепнут. Так какая разница где?

— Ни в коем случае!

— Командир, ты должен меня понять. Я тут служу, это моя территория. Они повинны в гибели наших людей. Зачем они Москве? Зачем этот геморрой с правосудием? В конце концов, здесь идет война. И потому действуют законы военного времени.

Сухомлинский достал из-за пазухи бумагу, закатанную в пластик, и протянул ее Федулову:

— Этот приказ я должен передать вам, майор, если вас встречу. Вот я вас встретил. Ознакомьтесь.

Федулов ознакомился:

— Не понял! А зачем я вам понадобился?

— В предписании все написано.

— Ни хрена тут не написано!

Федуловская группа напряглась и стала как бы невзначай поправлять висящие на груди автоматы.

— Тут написано, что я должен сложить командование и следовать за вами!

— Ну вот! А говоришь «ни хрена»! Начальству виднее.

— Хорошо, — покорно согласился Федулов и повернулся к своим: — Слышали? Действуйте!

Федуловская четверка вскинула автоматы.

Мы с Колчиным тут же упали на землю. Злобно шваркнула над нашими головами серия выстрелов.

Таню бросило в грязь.

Сухомлинский кинулся на Федулова. Они покатились по земле.

Двое из бойцов «Рубина» упали на спину и навели автоматы в нашу сторону. Еще двое припали на колено и пальнули по дерущимся, выцепляя майора. Пули с визгом ударили по камням.

Мы с Колчиным вскочили и бросились к отвесному краю сопки. Прежде чем двое «рубиновцев» повторно в нас выстрелили, мы ушли в полет.

А снайпера спецназа из засады раскроили залегшим пограничникам головы.

Кто-нибудь прыгал головой вперед с каменистой сопки со скованными позади руками? Нет? Тогда вам не понять этого восхитительно острого ощущения. Летишь вниз с широко раскрытыми глазами и видишь, как приближаются к твоему лицу острые камни. И понимаешь, что сманеврировать в воздухе не можешь. Как мы не раскроили себе головы, до сих пор не могу понять.

Драка наверху закончилась. Сухомлинский одолел Федулова и заковал его в наручники. Еще двое «рубиновцев» были уложены короткими очередями спецназовцев. Мы вскочили и зачем-то снова бросились на сопку. Наверное, перепутали направление бегства.

Таня была ранена в руку навылет.

— Пошевели пальцами, — сказал я.

Она изобразила игру на рояле.

— Все нормально, кости не задеты. Кто-нибудь снимет с нас эти чертовы браслеты?!

На сопке показались спецназовцы. Часть из них заняла круговую оборону на соседних высотах. Один из бойцов разорвал медицинский пакет и стал перевязывать Таню. Другой достал ключи, глянул на Сухомлинского и, дождавшись от него кивка, разомкнул наши наручники.

Меня это моментально насторожило. Сухомлинский со товарищи могли говорить все, что угодно, но их действия выглядели странно. Эдакие неприметные кивки, быстрые взгляды. Зачем спецназовец испрашивал молчаливого согласия у Сухомлинского? Мы тоже под подозрением? Или с нами играют так же, как и с Федуловым? Сначала: «Здрасте, как вы чудесно выглядите!» Потом: «Пройдемте, трибунал вас ждать не будет!»

Федулова поставили на ноги. Он смотрел на нас с Колчиным люто.

— Игра еще не окончена, козлы плюшевые!

— Твоя игра — точно окончена, — ответил за нас Сухомлинский. — У меня приказ арестовать тебя.

— Так это была подстава? Изначально подстава?

— Да.

Федулов захохотал:

— Идиоты! И прежде всего — ты идиот, командир. Ты даже не представляешь, что скрывают эти два парня! Посмотри на их рожи! Пару дней назад мои ребята здорово их изувечили. А сегодня — никаких следов!

Сухомлинский внимательно изучил наши лица.

— И что это доказывает?

— Они были у исмаилитов и пользовались источником.

— О том, где они были, я и без тебя знаю. А вот про источник — уже интересно. Давай побыстрей, не трать наше время.

— Мы работаем над созданием суперсолдат, майор! Загляни в подсумки наших бойцов, вы найдете там ампулы с красным раствором.

— Точно! — Один из спецназовцев уже обшарил убитого и протянул Сухомлинскому пачку ампул.

— Этот специальный раствор увеличивает выносливость наших бойцов. Ограничивает время сна. Повышает реакцию, утоляет голод и жажду на несколько дней. Но этот препарат вызывает привыкание. Понимаешь? Это как наркотик! — уже почти кричал Федулов. — А у этих исмаилитов есть источник! Просто вода! Но там какой-то специальный природный состав. Посмотри еще раз на этих журналюг. Они пили ту воду! От побоев не осталось и следа! Разве тебя это не убеждает?!

— Ну и что? — скучающе спросил Сухомлинский. — Ты гонялся за этими сказками? Всего-то?!

— Ты чего, не понял, майор?! Это дело государственной важности! Это настоящее открытие! Оно необходимо нашей армии! Для лечения ран! Для создания суперсолдат! Мы с моим отрядом действуем с разрешения высшего командования. А твоя бумага о моем аресте — это подстава. Игра, интриги в министерстве!

Тут Сухомлинский серьезно задумался.

— Давай развяжи меня. Пойдем, найдем исмаилитов, и мы станем героями! — продолжал давить Федулов.

— Это правда? То, что он говорит?

— У вас есть приказ доставить нас в Москву и арестовать Федулова? — напомнил Сухомлинскому Колчин.

— Приказы здесь отдаю я! — неожиданно резко сказал Сухомлинский. — Так это правда?

— Нет, не правда, — ответил я спокойно. — Они нас били, конечно, но не настолько сильно. Он врет, чтобы уйти от ответственности.

Глаза Сухомлинского прыгали от нас с Колчиным к Федулову и обратно.

— Ну же, командир! — распалял и распалялся Федулов. — Будь гибче! За открытие такого источника ты станешь генералом за пять минут! Открытие похлеще атомной бомбы! Если привезешь нас в Москву, тебя и меня тут же отстранят от этого дела. Пошлют сюда блатных генералов, и они получат все. Понимаешь?

— М-да… Так ты за источником исмаилитов все это время носился?

— Ну, а за чем же еще! Думаешь, мне их золото понадобилось? Ни фига! На золотишко был падок Глухов. С этим приходилось мириться. Но я достал их древние рукописи. И узнал об источнике. Вот моя цель. Разинь глаза! Никакого военного заговора нет и в помине! С какой стати служба родине стала преступлением?

Однако! Теперь чаша весов могла склониться и в пользу Федулова.

— Послушайте, — сказал я рассудительно. — Федулов занимался грабежами. Это раз. Он с Глуховым создал секретную лабораторию и ставил опыты на живых людях. Это два. Оба эти факта — чистейшее преступление. Неужели нельзя доставить нас всех в Москву и уже там решить, что делать? Ведь сюда вы в любом случае сможете вернуться?

— Да-да, — как-то рассеянно отреагировал Сухомлинский. — Грабежи и секретная лаборатория — серьезные преступления. Вернуться сюда тоже никогда не поздно.

Мы с Колчиным поглядывали друг на друга — не пора ли сматываться?

— Я видел у вас фляги, — Сухомлинский указал на наши пояса. — Что там?

— Вода, — ответили мы хором.

— Проверь, какая вода, майор! — не унимался Федулов.

— Давайте! — протянул руку Сухомлинский.

— Не знаю, что вы задумали… — начал я.

— Флягу!!!

Я отстегнул ремень.

— Таня, иди сюда, — позвал командир спецназа. — Размотай бинт.

Она размотала бинт. Кровь еще сочилась из раны. Но уже затихала.

Сухомлинский полил из фляги. У нас на глазах кровь перестала идти, а ранка стала затягиваться тонкой нежно-розовой пленкой.

— Жжется, — сморщила носик Таня.

— Пей, — приказал ей Сухомлинский.

Она приняла флягу, поднесла к губам и с опаской посмотрела на командира.

— Давай. Не затягивай. Не умрешь.

Она сделала глоток.

— Обычная вода, — пожала плечами и вернула флягу Сухомлинскому.

— Ну, а как твоя рана? — спросил он. И увидел — как… — Ага! — повернулся он к нам с Сашкой. — И какого хрена вы врали?

— А вы что, уже переиграли? — ответил вопросом на вопрос Колчин.

— Ничего я не переиграл… Но дело усложняется. Исмаилиты — ваши друзья?

— Ну, в общем, да, — сказал я. — А что — это плохо?

— И у них есть эта вода?

— Есть.

— Что они собираются с ней делать?

— Ничего. Просто пьют и живут себе.

— Они скрывают ее.

— Это их источник. Если у вас дома стоит телевизор и вы его смотрите, то это не значит, что вы скрываете его от всего человечества и тем самым совершаете преступление.

— Источник должен принадлежать всей стране! Всей нашей стране! — возопил Федулов.

— Слушайте, — вразумительно, как только можно, сказал Колчин Сухомлинскому, — этот майор специально втягивает вас в это дело. Он же мать родную пристрелит за это дело.

— По-моему, командир, нас всех надо доставить по назначению, а потом уж решать, что делать с источником… — заметил я.

— Опять лезете с советами, — поморщился Сухомлинский. — А дело между тем серьезное и не терпит отлагательств. Если мы отсюда уйдем, то может статься, что никогда больше не найдем исмаилитов.

— Принимай решение! Исмаилиты и вправду уйдут! — давил Федулов. — Два наших отряда отлично поладят! Мы атакуем исмаилитов и запросто захватим источник!

— Как твоя рука, Таня? — спросил Сухомлинский.

— Отлично! — Она поводила рукой. — Боли уже практически нет.

— Снимите с него наручники, — Сухомлинский кивнул на Федулова.

Спецназовцы расковали майора и отошли.

— Это предательство! — закричал я.

— Вот как? — Сухомлинский вскинул автомат. И… выстрелил Федулову в лицо.

Тот рухнул в грязь. Сухомлинский для верности всадил еще три пули в грудь.

— Ходу! — рванул меня за рукав Колчин.

— Взять! — гаркнул Сухомлинский.

Нас тотчас скрутили.

— Я беру это дело под свой контроль, — сказал Сухомлинский, сорвав флягу исмаилитов и с Колчина. — Теперь так, ребята. Окажете небольшую услугу. Подскажете, как нам найти источник исмаилитов, и я сниму с вас все обвинения. Нет — разберемся без вас. То есть попросту шлепнем. Надеюсь, понимаете, что в данных обстоятельствах я имею на это полное право?

Глава 33

Нам завязали глаза и куда-то потащили. Дальнейшее путешествие описывать легко. Я абсолютно ничего не видел. Как слепой переставлял ноги вперед, время от времени спотыкался. Меня тянули вверх. Стальные браслеты тут же впивались в запястья. Я матерился и шел дальше.

Спустя некоторое время мы вышли на дорогу. Нас посадили в кузов грузовика среди бойцов спецназа. Машина полетела по ухабам.

При подъезде к какому-то городу с нас сняли повязки и расстегнули наручники.

— Путешествие заканчивается! — крикнул с бортовой скамьи Сухомлинский. — Сейчас в Таджикистане вспыхнул мятеж. Придется нам и вам немного повозиться. Приедем в часть — даже не пытайтесь бежать. Все равно не знаете, где находитесь. Будете вести себя спокойно — для вас все закончится хорошо! Обещаю!

Потянулись навстречу окраинные дома. Замелькали зелеными полосами ветви деревьев. Кузов грузовика мгновенно ощерился автоматными стволами. Спецназовцы забегали беспокойными глазами по кустам, придорожным канавам и арыкам. Машина на полной скорости шла на базу. В глубине дворов то тут, то там вспыхивала стрельба. Она дробно прокатывалась между домами, вставала на дыбы, потом вдруг затихала, таилась по укромным местам, чтобы через минуту выскочить с треском где-нибудь в другом месте.

Воинская часть российских миротворцев оказалась в гуще военного мятежа. Тут никто не понимал, что происходит, кто с кем и против кого воюет. Неприятностей ждали со всех сторон сразу. А потому военные наглухо закрылись и заняли круговую оборону.

Рядом с частью и по всему городу бродили мятежники, а также обыкновенные бандиты и какие-то таинственные моджахеды. Мятежников и моджахедов можно было отличить друг от друга разве что по белым и красным повязкам на руках или голове.

С востока на город шли части верной президенту гвардии. Затевалась крепкая заваруха. В нее-то мы и угодили на полном ходу.

«Урал» со скрежетом остановился возле КПП части, подняв тучу пыли. Сухомлинский спрыгнул на землю и постучал в ворота части.

По другую сторону вздрогнула настороженная тишина и зашуршала сапогами по гравию.

— Чего надо? — крикнули через ворота.

— Спецназ российской армии!

— А чем докажете?

На свете существует много всяких удостоверений, дипломов и аттестатов, которые подтверждают профессию или квалификацию человека. Но у военных все иначе. Сухомлинский разразился таким виртуозным матом, пообещав в междометиях конец света, разжалование ниже рядового и работу в свинарнике до скончания веков, что за воротами сразу же приняли правильное решение.

Лязгнуло и откупорилось в воротах окошко. Показалось должностное лицо с незримой надписью «прапорщик».

— Сколько вас?

— Щас узнаешь, — змеиным голосом пообещал Сухомлинский.

— Открываем, — дошло наконец до прапорщика.

Ворота распахнулись. «Урал» вкатил на территорию части. На пороге штаба нас поджидал командир осажденного гарнизона.

— Полковник Полянский! — отрекомендовался он.

— Майор Сухомлинский!

— Заждались мы, майор. Тут полный звездец творится… А это кто с тобой?

— Журналисты. Приехали в Таджикистан в командировку, а тут вишь, что началось. Пришлось за ними заехать и доставить сюда. Пока побудут тут с моими ребятами.

— Ладно. Только, чур, не писать ничего о моей части, понятно!

Да уж понятно.

Полянский и Сухомлинский исчезли в дверях штаба. Бойцы спецназа улеглись на газоне.

— Просить его о помощи — бесполезно, — сказал Колчин и закурил.

— Да. Они все тут друг друга знают. Мы для Полянского — пустое место.

— Добраться бы до телефона, — мечтательно произнес Колчин.

— Сомневаюсь, что это поможет.

— Эй, писаки, чего вы там шепчетесь? — прикрикнул на нас один из спецназовцев. — Ну-ка садитесь рядышком и не свистите.

* * *

В окрестностях города активно шевелились подразделения мятежного генерала Худойбердыева. Правительственные войска Таджикистана пытались как можно быстрее с ним расправиться и выбить за пределы республики. К нашему приезду фронт пролегал как раз по черте города. Мощная орудийная канонада и стрельба доходчиво извещали, что правительственные части начали наступление. В военный городок потянулся поток беженцев. Они несли телевизоры, матрасы, тюки — в общем, все самое ценное и необходимое в гражданской жизни. Беженцев размещали на футбольном поле.

Нас с отрядом спецназа переместили поближе к воротам. Полянский, наверное, решил, что если часть будут штурмовать, то обязательно полезут через ворота. Тут-то мятежники и столкнутся нос к носу со спецназом.

Военные с интересом выглядывали за забор центрального КПП. Через дорогу начинались дома, и во дворах изредка проскакивали пунктирные линии очередей. С каждой минутой звуки выстрелов приближались.

Какая-то женщина из местных решила вернуться в город. Солдаты ее не отпускали. Гражданка настаивала. Говорила, что забыла в квартире какие-то ценные вещи, обещала быстро обернуться туда-сюда. Солдаты были непреклонны.

Перепалка длилась минут сорок. Наконец она утомила своими просьбами офицеров, и те приказали ее выпустить.

Как только отодвинули засов и открыли тяжелую металлическую дверь, вдоль улицы густо и долго влупила пулеметная очередь. Завизжали на тысячи голосов рикошетные пули.

Женщина юркнула обратно, под защиту КПП. Солдаты закрыли дверь и уже приготовились принять бой, откинув окошки в массивных воротах. Но враг оставался невидим.

Звуки боя приближались, грохотали со всех сторон. Судя по всему, гвардия президента Таджикистана обогнула военный городок и атаковала Худойбердыева как бы из-за нашей спины.

Около десятка офицеров и солдат столпились возле ворот. Некоторые взобрались на пригорок, чтобы получше разглядеть окраинные дома. Большинство из них, за исключением наряда КПП, были без оружия. Российских миротворцев домашние ссоры таджиков вроде как не касались.

На дороге появился танк без опознавательных знаков. Куда и зачем он ехал — непонятно. Проезжая мимо КПП, он отвернул башню в сторону города и смачно сплюнул снарядом. Рухнул чей-то глинобитный домик.

Военные оцепенели. Каждый присутствующий вдруг осознал, что с такой же легкостью танк мог шарахнуть и по камуфляжной толпе возле КПП. Полетели бы клочки по закоулочкам. Крошево из запасных человеческих частей.

Все бросились врассыпную. Кто-то побежал выводить бронетехнику из парка. Кто-то командовал «в ружье!» и сам натягивал бронежилет с каской. Вполне возможно, в округе бегал не один безумный танк. Его собратьям ничего не стоило расстрелять военный городок.

Вся техника рассредоточилась по периметру части в глухой обороне.

Ночь прошла под звуки городской перестрелки. Мы заночевали в маленьком клубе возле тех же ворот. Каждый раз, когда я выходил покурить на улицу, Колчин просил меня прикупить пару гамбургеров с кока-колой. Это стало нашей дежурной шуткой. В той жаре, при той нищете и захолустности городка, она просто сверкала остроумием.

Из штаба вернулся Сухомлинский.

— Завтра будет боевая задача. Потом мы свободны, — сообщил он нам с Колчиным. — Меня интересует вот что. О чем говорили исмаилиты, когда мы потребовали вас выдать?

Полоснуло молнией озарение — вот оно! Началась торговля.

Колчин хитро сощурился:

— Мы, наверное, мало чем можем вам помочь. Но согласны рассказать обо всем, что слышали у исмаилитов.

— Ну-ну?

— Услуга за услугу, — встрял я. — Вы немедленно снимаете с нас все обвинения, а мы уж вам рассказываем о том, что знаем.

— Х-ха! И как я должен, по-вашему, снять обвинения? Кому звонить? Ночь на дворе.

— А не надо никому звонить. Берете бумагу и пишете, так сказать, расписку: я, такой-то и такой-то, снимаю все обвинения… и так далее.

Брови Сухомлинского выросли домиком.

— Еще никто не требовал от меня расписок.

— А вы попробуйте, — мягко нажал Колчин. — У вас получится.

— Хорошо… Боец! Бумагу и ручку! — приказал он спецназовцу.

Через десять минут заявление Сухомлинского на имя Генерального прокурора было готово. В бумаге говорилось, что мы с Колчиным участвовали в спецоперации ГРУ по разоблачению заговорщиков. Никаких преступлений мы не совершали. Под чем Сухомлинский размашисто расписался, не забыв проставить номер своего офицерского удостоверения.

— Теперь довольны?

— Конечно, — кивнул Колчин, пряча драгоценный листок в несколько слоев целлофанового пакета.

— Ваша очередь, — напомнил Сухомлинский.

— Когда вы потребовали нас выдать, — начал я, — исмаилиты о чем-то совещались. Нас туда не приглашали. Но мы слышали, как кто-то упомянул о каком-то Камышовом поле.

Сухомлинский чрезвычайно пытливо посмотрел мне в глаза:

— А почему именно Камышовое поле вам вдруг запомнилось?

— Больше никаких названий мы от исмаилитов не слышали. Только это. Когда они совещались в комнате.

— Они что, говорили между собой на русском?

— Зачем на русском? — бросился мне на выручку Колчин. — На своем. Но вот название места они произнесли на русском.

— С чего бы это они заговорили на русском?

Я пожал плечами:

— Знаете, как бывает? Говорят между собой восточные люди на своем родном: «халям-балям», и тут неожиданно проскакивает: «пять рублей». И опять « халям-балям ».

— А чего вы, собственно, хотите от исмаилитов? — отвлек от скользкой темы Колчин.

— Я уверен, после того, как исмаилиты вас выдали, они попытаются скрыться. И утащить с собой источник. Он наверняка переносной.

— С чего вы взяли?

— Интуиция. Опыт. Данные разведки. Мы тоже кое-что знаем об этом деле. После того как я ликвидировал Федулова, ребята, кое-кто разгромил базу «Рубина». Взяли кое-какие документики. Источник воды — переносной. Теперь вы сказали о Камышовом поле. Все совпадает. Это единственное место, откуда можно попасть в Афганистан. — Сухомлинский довольно потер ладони. — Молитесь, что вы мне не соврали. А то бы валялись сейчас под забором части. А мы бы мстили за вас проклятым мятежникам, как будем мстить за разгром «Рубина». — И он подмигнул. — Хорошее дело — военный мятеж.

Наутро военным принес кто-то в клювике изумительное сообщение. Оно гласило: после упорных боев, с применением танков и артиллерии, мятежные части Худойбердыева разгромлены. Противник отступил. Куда — непонятно. Но гвардейцы президента вроде бы уже взяли город и окрестности под свой контроль.

В части приземлился вертолет. Он привез с собой преемника мятежного генерала, полковника Шерали Мирзоева, его охрану и генерала Минобороны России Валерия Липского. Военные и спецназ Сухомлинского получили приказ доставить нового командира в бывший штаб Худойбердыева. Самому Мирзоеву правительство Таджикистана поручило сформировать новое боевое подразделение.

Колонна российских миротворцев двинулась к базе мятежников.

Сухомлинский усадил нас с Колчиным на броню головного БТР, пристроился рядом и под душный ветерок весело проговорил:

— Сейчас решим задачу, и на Камышовое поле! Вот потеха будет!

— Кому?

— Всем!.. Закончится все благополучно, уйдете подобру-поздорову. Обещаю.

Из придорожных кустов наперерез БТР выскочила здоровенная горилла в одежде клочьями, в сандалиях на босу ногу и с огромным пулеметом наперевес. Горилла угрожающе оскалилась.

Наш бронетранспортер встал как вкопанный. За ним и вся миротворческая колонна.

Дарю сюжет сюрреалистической картины маслом и слезами: на дороге стоит горилла и держит под прицелом БТР с потрясенными военными на броне. Над ними в знойном воздухе лениво развевается голубой флаг миротворцев и российский триколор.

Это произошло в секунду. Но я успел подумать о том, что:

1) Военные генетики сошли с ума и выпустили из стратегических закромов свой чудовищный резерв.

2) На моем месте должен сидеть Капица из «Очевидного — невероятного».

3) Здесь только что побывали ребята из программы Би-би-си «Дикая природа».

4) Пора бросать пить теплый спирт, разбавленный газировкой.

Когда я подошел к четвертому пункту, то понял, что бросать пить уже поздно. Из кустов по обе стороны колонны повалили густой толпой вооруженные люди. По виду — все, как один, крестьяне. Наша «обезьянка» оказалась человеком. Этот боец нашел где-то маску Кинг-Конга и решил нас попугать. Теперь весело скалился и что-то там на местном «курлы-мурлы» выкрикивал товарищам.

Защелкали наперегонки затворы автоматов. Наша колонна ощерилась стволами. Но и в нас упиралось несколько десятков автоматов и пулеметов.

Один пацан, дремучий и суровый, около пятнадцати годков на вид, с гранатометом на плече, подошел к нашему БТР почти вплотную и наставил на него оружие.

Это сейчас я знаю, что взрыватель гранаты РПГ-7 срабатывает только через десять метров полета. А тогда я был таким же дремучим в вопросах вооружения, как и этот пацан. И подумал в тот момент: неужели он не понимает, что если пальнет, то его самого разорвет в клочья?

Мы стояли в окружении непонятно кого и мучительно ждали развязки.

Впереди показались белые «жигули». Из окон автомобиля пучками торчали стволы автоматов и головы. «Жигули» развернулись перед нашим головным БТР. Люди высыпали на дорогу. Какой-то товарищ, сильно отличавшийся от остальных тем, что на нем не висело абсолютно никакого оружия, пошел к нам с распростертыми объятиями.

Командир батальона узнал безоружного гостя. Радостно прокричал ему по-таджикски какое-то «курлы-мурлы», спрыгнул на землю и полез обниматься-целоваться.

Все поняли, что командиры друзья. Обе стороны опустили оружие.

По команде предводителя вооруженные штатские (скорее всего, это были некие проправительственные боевики) попрыгали по машинам и поехали впереди колонны, указывая нам дорогу к штабу Худойбердыева. Весьма кстати, поскольку через пару километров мы наткнулись на укрепленный пункт. Здесь стояли два танка. (Опять же без опознавательных знаков.) За мешками с песком, по обе стороны дороги, скрывались несколько пулеметных гнезд.

Наши сопровождающие что-то прокричали, и этот «дорожный патруль», как мне показалось, с облегчением на лицах покинул свои укрытия. Танкисты вылезли из башни и приветливо помахали нам рукой. Очевидно, воевать им не очень хотелось, и они были рады, что наша колонна оказалась союзнической.

Худойбердыев отходил в большой спешке, оставив после себя хаос и разруху. Мятежники бросили на базе всю поломанную технику. Взяли только то, что могло ехать: несколько грузовиков и пяток танков. Штаб-квартира была разграблена подчистую. Отступающие побили все стекла, раздолбали всю мебель, сняли не только люстры, но даже выкрутили дверные ручки. И охота ж было этим заниматься под огнем наступающего противника?

По части бродили несметные толпы местных жителей с оружием всякой системы. Колонна въехала в брошенную часть. Под колесами БТР зашелестели осенней листвой российские деньги. Какая богатая страна! Похоже, вчера ночью отсюда убегали не только худойбердыевцы, но и, как минимум, сотрудники Центробанка России в полном составе.

Солдаты попрыгали на землю. Я подобрал одну из купюр. Увы-увы. Это были старые российские деньги, не имеющие хождения. На каждой купюре красовалась печать воинской части.

— Здорово, да? — Рядом со мной остановился боец таджикской армии.

— А почему на них печать?

— Худойбердыев свои деньги завел. Он ими расплачивался со своими бандитами. Правда, ходили они только в части. В селах эти бумажки не принимали.

— Но их здесь так много…

— Наверное, богатое у него было государство.

Свита Шерали Мирзоева остановилась возле штаба. Рядом возник российский генерал Липский с рослыми спецназовцами Сухомлинского.

Мы с Колчиным подошли послушать, о чем свистят отцы-командиры. Вокруг них вперемешку толпились российские и таджикские военные. Они недоверчиво поглядывали друг на друга. И все как-то подозрительно держали оружие на изготовку. То ли они сомневались, что мы российские миротворцы, то ли миротворцы сомневались, что перед ними правильные таджики. Я заметил, как охрана генерала, делая вид, что прогуливается, образовала круг обороны. Спецназовцы расселись под кустиками, за бордюрами, встали на углах штаба, автоматы наперевес и с видом внимательных ботаников разглядывали окрестности.

Генерал Липский и полковник Мирзоев лениво бросали друг в друга репликами и междометиями.

Так наступил полдень. Навалилась невыносимая жара. Генерал уселся в тени на скамеечку. Лениво облокотился на руку и с интонацией обалденно важного человека обратился к какому-то рядовому таджику:

— Эй, военный, поди сюда.

Реакция таджиков меня поразила. Наверное, они впервые увидели воочию живого генерала. Может, слышали когда-то о таких людях от своих дедушек, как мы слушаем рассказы о появлении НЛО. А тут герой из древней сказки решил навестить поселян лично и уладить их мирские разногласия.

Боец с готовностью сорвался, подбежал, вскинул руку и что-то на «курлы-мурлы» пролепетал в виде воинского приветствия.

— Все понятно, — генерал махнул на него рукой. — Свободен! Говорит тут кто по-русски?

Вышел рослый таджик с пулеметом:

— Я говорю.

— Кто командир этой толпы? — генерал рукой очертил круг.

— Мы воевали с Худойбердыевым. Выбили его отсюда, — как-то обиженно начал знаток русского языка.

— Это я уже понял. Кто командует, я вас спрашиваю?

Таджик повернулся к своим и что-то прокричал. От толпы отделился другой, не менее грозный военный.

— Вот он, — сказал боец с пулеметом.

— Спроси у него, — с ленцой в голосе приказал генерал, — какого хрена они бродят тут с оружием? Это что, митинг? Ярмарка вооружений? Или все же воинская часть? Почему они до сих пор не построились?

Этот вопрос, казалось, вернул командира из небытия. Наверное, он сам подумал: а действительно, какого хрена?

Полетели резкие команды. Толпа нехотя начала строиться. Всем хотелось вблизи поглазеть на настоящего генерала, а тут какие-то бессмысленные построения.

Кое-как народ выстроился в шеренгу по два. Многие бойцы были одеты по гражданке.

Когда более-менее подравняли строй, Липский поставил перед ними Шерали Мирзоева:

— Вот ваш новый командир.

Далее продолжил в том духе, что, мол, родина вас не забудет, но хрен вспомнит. Служите честно, но не зарывайтесь. Любить командира необходимо, так как такая необходимость неизбежна, но целовать его при этом не обязательно, разве что только в фотографию.

Мирзоев сиротливо озирался по сторонам, и в глазах его гуляла несусветная тоска. Он понимал, что мы скоро уедем, а он останется с этим отрядом один на один. В глазах его охраны разверзлась такая же тревожная бездна.

Обратно колонна российских миротворцев отправлялась быстрым маршем в полном молчании. Каждый, наверное, думал о том, каково там сейчас бедному Шерали Мирзоеву. Все-таки почти что наш, расейский. Академию в Москве только-только закончил. Грезил, небось, о танковых клиньях, о тактических операциях механизированных сил. А тут поставили командовать партизанами. И чего ждать от них — неизвестно.

Глава 34

На одном из перекрестков «Урал» со спецназом Сухомлинского выскочил из миротворческой колонны и свернул в сторону Афганистана. Сухомлинский, надо понимать, решил все-таки заняться поимкой и разгромом исмаилитов. По его подсчетам, они должны были появиться на Камышовом поле сегодня вечером или ночью. Майор нервничал и спешил и время от времени лупил кулаком по кабине, подгоняя водителя.

Я мучительно вспоминал. Но что именно я вспоминал, оставалось загадкой даже для меня. Хорошо помню, как, находясь у исмаилитов, я что-то такое услышал и сказал себе: эту замечательную мысль надо постараться не забыть. И я отменно постарался. Саму мысль напрочь забыл, а что «надо не забыть» — отлично почему-то помню.

«Урал» обогнул очередную сопку, и перед нами раскинулось камышовое море. Оно тянулось и ширилось во все стороны, насколько хватает глаз и воображения. Название «Камышовое поле» — показалось мне унизительным и глумливым для такой красоты.

Море приветливо кивало нам серыми головами. Летал пух. Стайки мелких птиц совершали разорительные налеты на камыши и вновь, как по приказу, удирали в небо.

Это место считалось нейтральной территорией. Пограничные заграждения остались где-то позади нас. И если честно, я их даже не заметил. До сих пор ломаю голову: как тут наши пограничники охраняют границу, если мы не встретили ни одного пограничного столба, ни одного забора с колючей проволокой и ни одной следовой полосы?

Машина остановилась.

— Вылезай!

Как только последний боец покинул машину, «Урал» рявкнул и уехал прятаться от любопытных глаз.

Сухомлинский развернул маршевую карту. Подошла Таня. Они стали что-то обсуждать и тыкать пальцами в топографический лист.

— Не могу вспомнить какую-то важную мысль, — пожаловался я Колчину.

— О чем она?

— Если б я это помнил!

— Они наверняка встанут в камышах, — Колчин кивнул в сторону спецназа. — Нам надо держаться вместе. Иначе сотрут или потеряемся. Да и камыши неплохо бы заранее приготовить.

Тут меня прошибло. Память клямснула и отворила створки.

— Колчин, ты — гений! Я вспомнил! Надо приготовить трубки, чтобы дышать под водой. Вот на что намекал нам Шумер.

— Нетрудно было и запомнить, — скептически заметил Сашка.

— Журналисты! Брысь сюда! — позвал Сухомлинский. — Мы тут решили поделиться с вами нашими планами.

— Какая любезность, — съязвил Колчин.

— Когда вы говорите нам о своих планах, мне хочется настучать на вас куда-нибудь в ФСБ, — добавил я.

— Но-но! — прикрикнул Сухомлинский. — Не надо утрировать и сгущать! Как говорят наши генералы, главное — это положительная динамика поступательного развития.

— Да они у вас философы!

— В общем, слушайте наш план. Вот тут, — Сухомлинский указал мизинцем место на карте, — самое вероятное место, где пройдет караван исмаилитов. Мы становимся подковой. Они заходят в устье нашей засады, — мизинец елозил по зеленому полю камыша. — Потом, когда они полностью втянутся, края «подковы» схлопываются, и ваши друзья оказываются в окружении. Доходчиво объясняю?

— То есть вы хотите взять их в кольцо?

— Именно.

— Значит, вы объясняете доходчиво, раз Леша понял, — заметил Колчин.

— А на фига нам, собственно, знать ваш план?

— А затем, что вы будете стоять в устье нашей засады, — расцвел Сухомлинский, — между спецназом и исмаилитами. Они ваши друзья и стрелять в вас не станут. Мы тоже ваши друзья и тоже стрелять в вас не станем. А вот исмаилитов — замочим!

— Простите, — деликатно заговорил Колчин. — Все время забываю вас спросить, майор: Фреди Крюгер, случайно, не ваш родственник?

— Да Крюгер — сопливый пацан по сравнению со мной! Понятно? Гы-гы-гы!

Подбежал боец спецназа:

— Люди расставлены, товарищ майор.

— Отлично! — Сухомлинский сложил карту. — Берешь журналистов и ставишь их на позицию. Дистанция от линии огня — три метра. А вообще смотрите сами, какая там будет видимость.

Вода оказалась мутной, холодной и вонючей. Она доходила нам до колен, и мы с Колчиным хихикали друг над другом, представляя себя в будущем импотентами. Страшно доставала мошкара и комары. Казалось, они всю свою жизнь мечтали с нами познакомиться и теперь толпами кружили вокруг и лезли в лицо, стараясь получше нас рассмотреть в вечернем сумраке.

— Вот честно признаюсь, если бы я был комаром, то за те два часа, что мы здесь стоим, я бы уже устал летать над нами. Мои маленькие крылышки давно бы перегорели, на фиг. А эти твари все летают, и им хоть бы хны!

— А может, они так согреваются? Ночь-то холодная.

— Хорош болтать, — злобно одернули нас из-за камышей спецназовцы. — Не засада, а бордель какой-то с вечеринкой!

Колчин сломал трость камыша, еще раз обломал его по краям и тщательно продул. Я сделал то же самое.

Темнота сгущалась. Начало «вечеринки» неумолимо близилось. Комары подняли свою писклявую тревогу. Вскоре стемнело настолько, что я видел только смутные очертания Колчина, хотя он и стоял в метре от меня.

Как они тут собираются воевать, когда не видно ни хрена? И как они друг друга смогут отличить в темноте от противника? А вообще, здорово придумал Сухомлинский — дал нам свою расписку, спокойно вытянул из нас информацию и теперь поставил на убой. После расправы над исмаилитами он пристрелит нас, если мы еще будем живы, заберет свою бумажку и вернется в Москву.

Все бы так и произошло, если бы сами исмаилиты не предвидели такой исход. Не зря же они назначили это место? Значит, готовы к встрече. Интересно, а как они отличат нас от спецназа?

Сколько я ни размышлял, по всему выходило, что нас пристрелят в первые же минуты боя. Не те, так другие.

Послышались бульканья, вода заколыхалась. Кто-то шел через камыши в нашу сторону. Мы с Колчиным схватились за руки, чтобы не потеряться, и приготовились нырнуть с первыми выстрелами.

Прямо перед нами очутилась ишачья морда. На спине животного я разглядел две коробки. Погонщиков рядом не было.

Тут что-то громко хлопнуло и зашипело в небесах. Раскололась яркими искрами осветительная ракета и повисла на парашюте. Дальше началось невообразимое. Мы с Колчиным оказались в голове ишачьего каравана. Они шли в полном одиночестве. Без людей.

То, что я в темноте принял за ящики, оказалось клетками. И оттуда уже выскакивали здоровенные овчарки, которых мы видели в поселке исмаилитов. Только сейчас их было несколько десятков.

Как-то неуверенно грянули автоматные выстрелы. Рядом с нами из клетки вышибло, как на пружинах, двух клыкастых зверюг. Они с легкостью могли перекусить нам с Колчиным глотки за одну наносекунду. Но псы вообще не обратили на нас внимания. Словно мы стали частью ландшафта. Они кинулись в камыши, где засел спецназ. Ракета в небесах погасла, и тут же начался кромешный ад.

Мы с Сашкой нырнули, упали на дно и выставили трубки. Под воду полетели звуки беспорядочной стрельбы. Тут и там метались по камышам людские вопли с собачьим рычанием вперемешку. Временами кто-то с торопливым плеском улепетывал в сторону берега. За ним — другие, скачущие. И все снова смолкало.

Вскоре взметнулся над Камышовым полем последний крик отчаяния, и ночь опять утонула в тишине. Привычного боя у спецназа не получилось.

Чья-то рука пошарила под водой, нащупала мой ремень и потянула меня вверх. Я вскочил, готовый обороняться.

— Спокойно, представление уже кончилось, — раздался радостной музыкой голос Шумера.

Тут же стоял и Зак. Он выловил из-под воды Колчина.

— Как вы нас отыскали? — удивился я.

— Когда я сказал вам, нырять под воду, я имел в виду, что задница тоже должна лежать на дне, а не болтаться сигнальным поплавком, — пояснил со смехом Шумер.

— Может, поговорим на берегу? — Сашка громко стучал зубами.

— Потише, дружище, — похлопал его Зак по спине. — Ты нам всех собак распугаешь.

Мы развели костер. Шумер и Зак достали сухой паек, флягу спирта и бутыль газировки.

— Мы ничего не перепутали с рецептом? — спросил Зак.

— Все очень точно, — похвалил я, взял флягу и разлил спирт по кружкам.

— Люблю взрослую компанию, — признательно проговорил Колчин, глотая спирт.

Вокруг костра бегали овчарки. Трясли шкурой, обдавая нас брызгами и хлопая ушами.

— А вы что, одни сюда пришли? — поинтересовался я. — Где остальные?

— Остальное воинство вокруг бегает, шкуру сушит, — указал в темноту Зак. — Да еще ишаки. Но они, правда, разбежались куда-то. Уж очень громко стреляли.

— Нас никто не заметит? — спохватился вдруг Колчин, крутя головой.

— Нет. Эти звери кого хочешь подглядывать отучат, — успокоил Шумер и разлил всем еще по одной.

— А что, весь спецназ?.. — Сашка запнулся.

— Ага. Того, — и Зак провел большим пальцем себе по горлу.

— Но как собаки смогли победить спецназ? И почему нас не тронули?

— А вы у нас были. Потому они и не тронули. За своих приняли. Помните, они вас обнюхивали? К нам ведь никто, кроме своих, не ходит.

— Но спецназ… — поразился я, — это ведь обученные люди. Их же учат с собаками расправляться. Сам читал. Специальная подготовка у них есть.

— У них подготовка против каких собак? Против необученных. В крайнем случае, против конвойных, поисковых и какие там еще есть? А наши псы — научены работать в составе группы. По пятеркам. В каждой — свой командир. Обороняются группой. Атакуют группой. Попробуй отбейся от пятерых зверюг, когда каждая, как говорят военные, знает свое место в строю и может быстро без суеты занимать его.

— Не может быть, — покачал головой Колчин.

— А ты к пограничникам здешним обратись. Они наш опыт уже взяли себе на вооружение. Таких же монстров воспитывают. В семнадцатом учебном центре, кажется.

— Кстати, — хлопнул я себя по лбу, — Вика уже в Москве?

Зак и Шумер рассмеялись:

— Кому чего! Конечно. Мы же обещали. Отправили ее тут же.

— Спасибо, — я уставился в огонь, пытаясь представить себе Вику Лихолит. С глазами-омутами. С длинными волосами цвета воронова крыла. С точеной фигуркой.

— …получили от него бумагу, свидетельство, что мы ни в чем не виновны, — долетел до меня голос Колчина. — Что мы не совершали никаких преступлений. Все! Мы свободны! — Сашка помотал бумажкой над костром.

— Не промокла?

— Ты что?! — сделал Колчин страшные глаза.

— Значит, теперь домой? — Зак хлопнул меня по плечу. — За это надо выпить.

— Да, наконец-то мы возвращаемся, — с глупым от счастья видом подтвердил я.

— Вот видишь. А ты говорил мне, что у вас выхода нет. Собрался оставаться, — поучительным тоном начал Шумер. — Выход есть из любой ситуации. Никогда не поздно повернуть вспять. Только чем дальше ты уходишь, тем труднее повернуть. Представь себе ишака с тележкой. Вот он идет с ней под гору. Сначала тележка пуста. Потом годы, сомнения, разочарования, поражения складываются туда, как камни. Их все больше и больше. Тележка становится тяжелой и неповоротливой. В конце концов наступает момент, когда ишак не выдерживает напора и срывается в пропасть.

— К чему это ты?

— Да так. Ишаки нравятся, — Шумер расхохотался.

— Да ишак, нагруженный сомнениями, — это нечто, — согласился я.

Мы проговорили с исмаилитами всю ночь. Они сказали, что уходят из своей долины. Она уже фактически раскрыта военными, потому как ни жалко, а менять место жительства все равно придется. Их разведчики уже подыскали новую долинку под строительство поселка. Через пару месяцев весь их народ переберется туда.

Утром Шумер снял с себя медальон, точь-в-точь такой же, за которым охотился Федулов, и подарил мне его на память.

Колчину достался медальон в виде серебряного ободка, внутри которого вертелся плоский камень голубого цвета с отпечатком человеческой стопы. «Это след ас-Саббаха на той планете», — пояснил Зак.

Мы подошли к камышам посмотреть, что случилось со спецназом. У кромки воды я заметил густые пятна крови. Чуть подальше в темной жиже плавало белое лицо. Я подошел поближе.

Это был Сухомлинский. В мутной воде страшно зияло темно-красным разорванное горло. Пальцы вцепились в ствол винтореза. Я выдрал у него оружие и закинул за плечо. Потом приподнял труп. На темную поверхность выскочила на ремешке деревянная герметичная кобура из-под Стечкина. Я снял ее и отстегнул пояс с боеприпасами.

— Ты чего там? — испуганно выкрикнул с берега Колчин.

— Да так, ничего, — я оттолкнул тело в воду.

Если бы Сухомлинский просто арестовал Федулова и вернулся с ним в Москву, то не случилось бы этой бойни. Теперь же мертв он сам, мертва Таня. Долгое расследование закончилось гибелью всех участников заговора с расследователями заодно.

— Держи! — я протянул Колчину винторез.

— Не надо! — Сашка дернулся, как от удара.

— Как хочешь, — я закинул оружие в камыши. И сунул под рубаху кобуру со Стечкиным.

— Зря ты.

— Плевать, — процедил я.

Оружие словно прилипло к телу и придало мне новых сил.

Шумер и Зак отослали собак домой. Мы затушили костер. И пошли к дороге.

Даже спустя много лет мне трудно писать об этом расставании. Исмаилиты столько сделали для нас. Столько раз спасали от смерти. Хотя могли вообще не возиться с нами. Кто мы для них? Чужаки.

В общем, мы стали настоящими друзьями. И хотя говорились при расставании какие-то ободряющие слова, сыпались шутки, в душе звенела гулкая пустота. Мы все понимали, что видимся в последний раз.

Исмаилиты посадили нас на попутный грузовик.

— Станет скучно в Москве, приезжайте! — сказал Зак.

— По горам побегаем! Наркоторговцев погоняем! — засмеялся Шумер.

Я смотрел из кузова попутки на удаляющиеся фигурки и чуть не плакал.

Глава 35

Мы шли по центральной улице Душанбе, по улице Рудаки и высматривали «Почту». Из распахнутых окон выдавала симфонический концерт какая-то радиоточка. Гремел оркестровый инструмент. Пилила кого-то скрипка, ей поддакивала виолончель, и барабан дубасил по голове. Потом все они разом вжарили в последней вспышке вдохновения и умолкли, словно закрыли звуконепроницаемую дверь.

— Только что вы прослушали симфонию… — сообщил диктор.

— Саня, а тебе не кажется, что мы вот тоже только что прослушали симфонию Судьбы под названием «Неприятности номер …ндцать…». А теперь возвращаемся с этого концерта домой?

— Далеко же мы забрались. Боюсь, как бы нам не проиграли еще пару аккордов на прощание.

— Ну, нет. На этот раз все, — рубанул я рукой. — Больше никаких активных действий с нашей стороны. На провокации не поддаемся. Телеграфируем Павлову, получаем по переводу деньги, покупаем билеты и улепетываем в Москву.

— А вот и «Почта»!

Вертлявые двери «Почты» сделали оборот и выпустили на улицу Сергея Шархеля. Ну, того спецназовца, с которым я шапочно познакомился в зимнем Грозном, когда они собирали погибших бойцов Майкопской бригады.

— Наслышан о ваших подвигах! — распахнул он объятия. — О вас тут легенды ходят.

— А ты какими судьбами?

— Перевели в двести первую дивизию. Командую тутошним спецназом. Бунтарей здешних усмиряю. Слышали про военный мятеж?

— М-да.

— Вы сами-то откуда?

Я посмотрел с опаской по сторонам, никто не подслушивает? И потом кратко пересказал события прошедшей ночи.

Шархель присвистнул:

— Досталось вам! Ну, с тобой, Леша, все понятно. Еще там, в Грозном, я понял, что ты вечно лезешь в задницу. Зачем же ты товарища с собой поволок?

Колчин захорохорился:

— Не поволок! Мы работаем вдвоем.

— Да, на пару и помирать не страшно. Как говорят в народе, хорошо заканчивается то, что ни хрена не начинается. Предлагаю перед отправкой на родину заглянуть в одно местечко на шашлыки.

Мы получили от Павлова деньги. Купили билеты на завтрашний рейс и вечером поехали на окраину Душанбе. С горы, где стояло летнее кафе и была устроена обзорная площадка, открывался потрясающий вид. Разноцветными огнями переливался Душанбе. Желтыми ниточками пылали проспекты и улицы. Мигали окнами здания. Жара отступила. И нависло низкое небо, словно набросили бархатное покрывало с россыпью серебряных блесток. Если изрядно выпить под таким небом, то кажется, можно протянуть руку и отрезать себе кусочек этого серебристого бархата на память.

Мы сели за столик и принялись расслабляться, впитывая водку и прохладу напополам.

Через несколько минут к нам присоединился друг Шархеля офицер-юрист Володя. Принесли шашлыки. Официанты заставили столик салатами и водкой. Вчетвером мы балагурили и хихикали на всякие военные и около того темы. И подмигивал нам снизу веселый город Душанбе.

Из темноты на площадку въехала колонна иномарок. По большей части она состояла из дорогих джипов. Из открытых окон автомобилей торчали во все стороны стволы автоматов и пулеметов.

Посетители заметно напряглись. Смолкли разговоры и смешки.

Колонна остановилась. На площадку кафе высыпали гурьбой боевики, вооруженные от задницы до челки на голове. Гирлянды гранат, гранатометы, автоматы и пулеметы висели на них гроздьями. Многие из боевиков держали на изготовку двадцатизарядные автоматические пистолеты Стечкина.

Бандиты уже где-то накирялись водки и решили продолжить веселье в этом кафе. Не обращая внимания на посетителей, они заняли столики, подозвали официантов. Нам повезло, что мы получили заказ еще до их приезда. Потому как внимание хозяина кафе и его работников теперь целиком сосредоточилось на боевиках. Им носили охапки шашлыков, ящики водки и вина, зелень-шмелень, хлеб-млеб и все такое.

Наше маленькое сообщество заметно погрустнело.

— У тебя где пистолет? — шепотом спросил юриста Володю Шархель.

— В машине.

— И у меня там же. Значит, бежать к машине не имеет смысла. Размажут по асфальту.

— А в чем дело?

— А в том, что среди боевиков есть пара подонков, которых я недавно лично арестовывал. Теперь они почему-то снова на воле и при оружии.

Я осторожно выпустил рубаху из-за пояса и щелкнул замком кобуры. В руку удобно легла рукоять Стечкина. Большой палец нащупал предохранитель и сдвинул его вниз.

— У меня Стечкин. На боевом взводе.

Серега сделал страшные глаза:

— Не дури. Завалят всех. Не время.

Твою мать! Все так хорошо заканчивалось, и тут на тебе — то ли пристрелят с Шархелем заодно, то ли в заложники возьмут! Павлов с ума сойдет. Да он просто не поверит нам! Скажет: взяли деньги, пропили, а теперь врут, что в заложники попали, и еще требуют за опохмел заплатить. Я чуть не сплюнул с досады. Если бы кто-то рядом со мной олицетворял сейчас мою Судьбу, я бы треснул ей в ее олицетворение даже не задумываясь. Судя по Колчину, он пребывал точно в таком же настроении.

— Думаю, что уходить не имеет смысла, — заметил Володя-юрист. — У нас полон стол жратвы, и как только мы отсюда засобираемся, боевикам это наверняка покажется подозрительным. А тебя, Сережа, они сразу опознают. Так что сидим, жрем и пьем. Может быть, все обойдется.

Так мы и поступили. Боевики пили, ели, орали, и мы от них не отставали. Наконец пиршество закончилось. Банда отвалила от столов и засобиралась по машинам. Как назло, именно тот боевик проходил мимо нашего столика и даже с пьяных глаз узнал Шархеля. Мягко положил ему руку на плечо.

— А-а-а, корефана! — сказал нараспев бандит. — Так тебя еще не убили?

Повисла пауза. Вся банда приостановилась и повернулась к нашему столику. Зрачки автоматных стволов смотрели на нас в упор.

Я крепче сжал под столом оружие и направил его на боевика. Первые две пули он получит гарантированно. А с остальными — посмотрим…

— Как видишь, живой, — спокойно ответил Шархель, улыбаясь боевику в лицо.

Володя-юрист заметил мои приготовления и напрягся, чтобы при первых выстрелах кинуться во тьму за оружием.

— Ну-ну, — боевик окинул нас нестойким пьяным взглядом, поправил на плече автомат и затопал к машине.

Банда расселась по автомобилям и, дико сигналя, уехала в ночь. Вся уличная кафешка молча смотрела им вслед. На исчезающую в ночи вереницу красных стоп-сигналов.

— Кажется, они за ужин не заплатили, — в гробовой тишине сказал мой друг, Сашка Колчин.

Эти слова слышали абсолютно все. Площадка взорвалась от хохота. И посыпалось со всех сторон радостное:

— Догони, напомни им правила хорошего тона!

— А они никогда не платят, как слоны из рекламы!

К владельцу кафе снова потекли многочисленные заказы. Люди решили не упускать острый момент и расслабиться до конца.

Мы тоже повторили наш прощальный ужин. Вкуснее водки я еще не пил!

— Все, больше никаких неприятностей с нами случиться не должно! — убежденно проговорил я после очередной рюмки. Стечкина я незаметно отправил в кобуру и снова заправил рубаху.

— Откуда у тебя оружие? — поинтересовался Шархель.

— Один человек подарил. Оно ему не пригодилось. А мне в самый раз, — сказал я самоуверенно и получил неодобрительный взгляд от Колчина.

— Ты с ним не шути, — начал было Серега, потом махнул рукой: — А впрочем, хрен с ним. Спасибо тебе. Если бы тот боевик выстрелил в меня, ты бы ему голову своротил. Так?

— Да, уж, я видел Лешину рожу, — подтвердил Володя-юрист.

— Я лично пристрелю любого, кто помешает нам вернуться домой! — пообещал я небесной темноте и снова опрокинул рюмку.

Колчин снова неодобрительно хмыкнул, но промолчал. Чего со мной, с пьяным, спорить!

— Да, это по моей вине вы чуть пулю не схлопотали, — признал Шархель и потянулся к рации: — Магнит — Кэпу.

— На связи! — сразу отозвалась рация.

— На шесть утра приготовить два пенала и десять карандашей.

— Принял!

— Завтра я вас лично отвезу в аэропорт на двух БМП, под прикрытием спецназа, — сказал Шархель. — И пусть кто-нибудь попробует нам помешать.

— Спасибо…

Я подпер голову ладонью, посмотрел на небо и отыскал Полярную звезду. Где-то там, далеко в Москве, Вика, наверное, тоже сейчас смотрит на нее. Значит, мы уже встретились. Пока, правда, только взглядом.